«Божье око»

Божье око (fb2) - Божье око [антология] (пер. Михаил Борисович Левин,Е. А. Фрибус,Владимир Иванович Малахов,Г. Л. Корчагин,Сергей Михайлович Саксин, ...) 2718K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гарднер Дозуа - Джон Варли - Джордж Мартин - Брюс Стерлинг - Майкл Суэнвик

Божье око Антология

Гарднер Дозуа. Предисловие

Короче говоря, мы утверждаем, что, постепенно поднимаясь от простого к сложному, достигли нынешнего просветления. Это неправда. Мы читали дешевые журнальчики и «Эстаундинг» параллельно и с одинаковой жадностью — это были две стороны одной медали, и. наши отношения с тем чтивом были куда более захватывающими, живыми и в каком-то смысле более искренними, чем респектабельные отношения с «Эстаундинг». А наше нынешнее просветление — которое не приходится сомневаться, в ретроспективе сильно потускнеет, — не выросло так прямо из ASF, а возникло из сложных взаимодействий любви-ненависти между чтивом и «современной научной фантастикой» в нашем собственном сознании.

Алгис Бадрис, The Magazine of Fantazy & Science Fiction, январь 1977 г.

Научная фантастика может показывать нам миры, которые мы бы никогда иначе не увидели, существ, о которых никогда не узнали бы. Она может наводить на такие мысли о внутреннем устройстве нашего общества, которые по-иному найти было бы трудно, открывать новые точки зрения на общественные нравы и на саму человеческую природу — настолько новые, что без нее их бы не было. НФ бывает неоценимым инструментом, с помощью которого разбирают на кирпичики предвзятые понятия и заемную мудрость, чтобы выложить их новым способом; она может готовить людей к неизбежным и иногда очень печальным переменам, смягчать удары Бурь Грядущего. Она умеет устрашать и предостерегать, бывает очищающей и гневной, грустной и элегичной, мудрой и глубокой. Все это так, но иногда она бывает просто занимательной.

Иногда она «всего лишь» развлечение. Иногда фантастика бывает «приключенческой» и в ней описываются приключения, которые больше нигде не найдешь. Там открываются новые планеты, еще не найденные и не исследованные, там чудовищные угрозы, и не снившиеся нам на нашей привычной Земле, встают перед нами на каждом шагу.

Развлечение — об этом понятии в наше время ив нашем обществе — стремительном, спешащем, озабоченном, серьезном (чтобы не сказать «мрачном») — говорят не много. Люди нервно оглядываются, пугаясь обвала акций, атомной бомбежки, столкновения с астероидом, лихорадки «Эбола», течения «Эль-Ниньо», глобального потепления, разрушения озонового слоя, кислотных дождей, канцерогенных веществ в еде, коровьего бешенства, микроволнового излучения, эрозии почв, похитителей с летающих тарелок, зловещих заговоров в правительстве, разорения корпораций и прочих бесчисленных дамокловых мечей, висящих у нас над головами на тончайших нитях. А занимательность — это постыдная слабость, и ей нет места, когда речь идет о Серьезных Вещах.

Но ни один самый серьезный человек не может быть серьезен двадцать четыре часа в сутки. Иногда надо отдохнуть и развлечься.

То же самое относится и к научной фантастике как к жанру, какой бы серьезной, глубокой и глубокомысленной она ни была. Бывает, что писатель создает вещь просто для развлечения — стремительную, чисто приключенческую, просто для удовольствия, где все серьезные мысли и социальные вопросы (а они обязательно возникают, даже в самых легкомысленных историях) уходят в подтекст, а на переднем плане остаются действие, цвет, образ и (еще одно почти полностью вышедшее из моды понятие) — приключение.

Вот именно такие произведения имеются в виду, когда говорят: «теперь такого больше не пишут». Да нет, пишут, как я надеюсь показать антологией, следующей за той, которую вы сейчас держите в руках. Она будет, называться «Отличная новая фантастика». Но сейчас, когда приключенческая НФ (хоть и существует) меньше всего занимает мысли читателей и ниже всего ценится критиками из всех видов НФ, мне кажется правильным дать несколько классических рассказов приключенческой научной фантастики. Эти рассказы до сих пор захватывают читателя и не отпускают его внимания, будто написаны сегодня, и в то же время это те самые рассказы, которые заложили основы этого направления и фактически создали его; в них заключены семена многих произведений, написанных после — да и тех, что еще будут написаны….

Как и другие свои антологии — «Современная классика научной фантастики», «Современные классические повести научной фантастики» И «Современная классика фэнтези», — эту я составлял главным образом для того, чтобы не забывалась история жанра, что, как мне кажется, происходит все быстрее с каждым годом, и то, что выходило всего лишь в начале восьмидесятых, уже не переиздается и забыто. Время жизни книги стало очень коротким, переиздания выходят крайне редко, а старые журналы и книги трудно найти даже в специальных магазинах научной фантастики, и потому молодые читатели вряд ли имели случай прочесть собранные здесь рассказы — даже те, которые были знамениты в свое время, даже удостоенные, премии «Хьюго». Бывает, что молодые читатели даже не слышали имен авторов этих вещей, как я, к своему ужасу, обнаружил в разговорах с умными и образованными молодыми людьми, считающими себя поклонниками НФ. Да-да, они никогда не слышали имена Кордвайнера Смита, Альфреда Бестера, Фрица Лейбера, Ли Брэкет, Джеймса Шмица, Мюррея Лейнстера или А. Ван Вогта (а те, кто имена слышал, авторов не читал). Эта книга, как и аналогичные — переиздание классических работ, которые все-таки иногда выпускаются издательствами вроде «NESFA Press», «Тоr and Tachyon Press» и «White Wolf», — не более чем пластырь на зияющую рану — но увы, в данный момент лучшего средства, кажется, нет.

К своему удивлению, я обнаружил, что людям, в общем, все равно, можно ли сейчас где-нибудь достать старую фантастику, и все равно, читали они ее или нет. Они считают, будто все, что не печатается пять лет, не стоит того, чтобы об этом вспоминать. Какая разница, можно ли прочесть пачку заплесневелых старых книг? К сожалению, при этом выкидывается на помойку большой кусок истории жанра, а не знать прошлого — значит не уметь понять (и оценить) настоящее, не говоря уже о том, что при этом совершенно невозможно предвидеть, как и почему жанр будет развиваться в будущем.

А я к тому же и не считаю, что эти старые книги — заплесневелые. На самом деле я думаю, что почти все читатели от них получат не меньше, если не больше удовольствия, чем от любой современной книги. Старое вино — не обязательно лучшее, но все же оно не уксус.

Но, как обычно, когда я приступил к созданию такой ретроспективной антологии, оказалось, что мне хочется включить сюда гораздо больше рассказов, чем в ней может поместиться. Потребовался суровый отбор.

Хотя конкретно научно-фантастический приключенческий рассказ возник из более обширной и более ранней приключенческой литературы вообще, наиболее характерной для научной фантастики постепенно стала форма космических приключений (которую следует отличать от произведений о затерянных мирах и затерянных народах, уходящих корнями в девятнадцатый век, а также от более серьезных по стилю и медленных по темпу рассказов и романов о «визите в будущее», которые в больших количествах издавались Хьюго Гернсбеком. Они, особенно после Уэллса, скорее относятся к жанру социально-полемической утопии).

Хотя приключенческий научно-фантастический рассказ развивался (и развивается) в разных направлениях, все же наиболее характерными для НФ остаются космические оперы. Таким образом, определился жанр рассказов, которые я в основном и отобрал для этой антологии (хотя сюда включен и рассказ, где действие происходит на Альтернативной Земле, и другой рассказ, описывающий опустошенную Будущую Землю после атомной катастрофы, и я мог бы сделать вид, что включил их ради того, чтобы отразить все направления, но если правду сказать, то это просто настолько хорошие рассказы, и они настолько нравились мне в детстве, что я просто не устоял). И еще я решил, что, насколько бы ни были захватывающими приключения в рассказе, он все же должен быть настоящей Научной Фантастикой, безупречной с точки зрения эстетики и научных знаний своего времени. Мне не нужны были стереотипные истории в стиле Бэта Драстона — переложение ковбойских рассказов с заменой слов: «лошадь» — «звездолет», «шестизарядный кольт» — «бластер» и так далее. Это условие оставило за бортом основную массу рассказов из «Weird Tales» тридцатых и «Planet Stories» сороковых — почти все это были страшные рассказы а-ля «меч и магия», переделанные под научную фантастику аналогичной заменой. Любые приключения на планетах, космические приключения и космические оперы годились только, если это были не просто переложения авантюрных сюжетов, общих для всех легких жанров, если в них было что-то — точка зрения, дух, намерение, делавшее их специфическими рассказами НФ, которые невозможно перевести — по крайней мере без потери воздействия на читателя — в другой жанр.

(Конечно, такие критерии субъективны. Я считаю себя способным уловить тонкую вкусовую разницу между космическими приключениями, космической оперой, инопланетной романтикой и приключениями на иных мирах — а во втором томе я считаю себя способным определить различия между киберпанком, «жесткой» фантастикой, радикально «жесткой» фантастикой и новой космической оперой стиля барокко, как различаю вкус ванильного, сливочного и шоколадного мороженого, — но различие вкусов вещь тонкая и трудноформулируемая, и то, что мне кажется сливочным мороженым, другому покажется ванильным.)

Но даже после такого отбора рассказов, которые мне хотелось включить в сборник, оставалось втрое или вчетверо больше, чем места на страницах. Если бы я мог выпустить многомерную, бесконечно расширяемую идеальную антологию, я бы с удовольствием оставил бы их все, отразив достаточно полную историю развития жанра, которой он вполне заслуживает — начав с периода «сверхнауки» двадцатых — тридцатых годов. К сожалению, в нашем реальном мире один том содержит лишь конечный объем материала, и приходится искать иной выход. Снова вышло на сцену сито отбора, и снова пришлось принимать решения— воистину драконовские насчет того, какие исторические периоды будут отражены в книге, а какие — не будут.

Чтобы эти решения были более понятны, Надо бы вспомнить полную историю развития жанра космических приключений — от начала в «Amazing Stories» Гернсбека в конце двадцатых и до самых девяностых, но на это у нас нет места. Достаточно будет сказать — и это будет безжалостно спрессованная и искаженная версия правды, не учитывающая десятков исключений и противоречий, — что к тому времени, когда самые ранние из приведенных здесь рассказов впервые увидели свет (после Второй мировой войны), научная фантастика миновала период, впоследствии названный «сверхнаучным» и приходящийся на двадцатые и тридцатые годы, период первого Великого Века космической оперы, когда такие писатели, как Э.Э. «Док» Смит, Рей Каммингс, Раймонд 3. Голлан, Эдмонд Гамильтон, Джон У. Кэмпбелл, Джек Уильямсон, Клиффорд Д. Саймак, и многие другие невероятно расширили сцену, на которой разыгрывались приключения научной фантастики. Скажем, до Э.Э. Смита авторы редко выбирали место действия за пределами Солнечной системы, но к концу «сверхнаучной» эры сценой стала вся Галактика — да и остальная вселенная. Вырос также масштаб приключений и стоящие на кону ставки — не зря же Эдмонда Гамильтона называли Сокрушителем миров и Уничтожителем планет. Космические флоты, состоящие из дредноутов в милю длиной, с их супероружием, разносящим планеты в пыль, бороздившие глубокий космос на протяжении всей истории научной фантастики (и попавшие из книг и журналов в телевизионные передачи и компьютерные игры), впервые ушли в полет со страниц журналов двадцатых и тридцатых годов. Но к 1948 году — когда появился самый ранний из рассказов сборника, «Рулл» Ван Вогта, — уже произошла кэмпбелловская революция в научной фантастике. Джон У. Кэмпбелл, новый редактор журнала «Astounding», волевым решением (подкрепленным примером радикально новых писателей, таких как Роберт А. Хайнлайн и Айзек Азимов) резко изменил критерии «хорошей» научной фантастики. Отбросив безвкусное и мелодраматическое массовое чтиво ради более мастерски написанного, более осмысленного материала, строго выдержанного с точки зрения науки, он поставил себе целью добиваться таких произведений, «которые могли бы быть напечатаны в журнале двухтысячного года» как написанные современником, без восторженных ахов, где автор «просто воспринимает технику как данность». (Конечно, постоянно бывали исключения, и в «Astounding» продолжали появляться довольно аляповатые космические оперы, как и потом в «Аналоге», когда журнал поменял название — поступок, символичный для желания Кэмпбелла уйти от низкопробности к респектабельности, цель, которую он ставил себе на протяжении всей жизни, но такую цель часто ставят. Однако Кэмпбелл, хотя и соблазнялся иногда быстро разворачивающимся широким полотном приключенческой истории — скажем, «Дюной» Фрэнка Герберта, которая, несмотря на некоторые осторожные размышления о природе общества, из тех, что как раз и нравились Кэмпбеллу, все же в основе своей является барочной космической оперой неслыханного в эру сверхнауки масштаба, — постоянно направлял журнал этим курсом.)

Одним из результатов кэмпбелловской революции (самое смешное, что Кэмпбелл был одним из известнейших «разрушителей планет» в эру сверхнауки) стало некоторое пренебрежение космическими приключениями и космической оперой: они стали «не комильфо», чем-то вышедшим из моды, устаревшим, пройденным, уже не Передним Краем, не злобой дня. Сам термин «космическая опера» — вброшенный в 1941 году Уилсоном Таккером (по образцу более ранних и тоже негативно звучащих терминов «мыльная опера» и «ковбойская опера») для описания «неуклюжей, грубой, тягомотной стряпни с космолетами» — до сих пор несет несколько презрительный оттенок. Даже сегодня космическая опера — это нечто не слишком уважаемое, Не-То-Что-Надо, И люди, которым она нравится, слегка стыдятся это признавать, будто их поймали за каким-то неприличным занятием, за таким, которое нам нравится, хотя мы знаем, что оно Вредное и, быть может, Политически Некорректное, вроде как объедаться картофельными чипсами или шоколадным мороженым; будто их застали в момент, когда они заказывают себе на обед жирный вредный гамбургер вместо здорового диетического салата или смотрят по телевизору повторение «Порохового дыма» вместо «Театральных шедевров». (Парадоксально, но, быть может, именно этот душок и привлекает новых писателей, ищущих способа поднять на мачте пиратский флаг и оказаться вне закона.)

Эффект кэмпбелловской революции обострился в начале пятидесятых из-за создания двух новых больших журналов научной фантастики: «Galaxy» и «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», редакторы которых еще сильнее сдвинули принятую модель научной фантастики в сторону психологической и социологической зрелости, литературной утонченности стиля и концептуализации — иногда даже сильнее, чем хотел бы сам Кэмпбелл, и тем отодвинули ее еще дальше от привычного легкого жанра авантюрного рассказа, а тот из-за этого стал еще более «не комильфо».

И еще один парадоксальный эффект кэмпбелловской революции: после создания журналов «Gaiaxy» и «The

Magazine of Fantasy & Science Fiction» литературные стандарты возросли во всем жанре, даже в таких журналах, как «Planet Stories», «Thrilling Wonder Stories» и «Startling Stories», читатели которых тоже хотели получать продукт, написанный лучше… и потому даже на рынке приключенческого чтива плохо написанная вещь, которая без труда бы прошла в тридцать пятом году, в пятьдесят пятом уже вряд ли попала бы в печать, а уровень, необходимый, чтобы напечататься в главных журналах, резко взлетел вверх. Ставки за вход в игру повысились во всем жанре, как на «низкопробном» участке рынка, так и на «изысканных». (А на этом «низкопробном» конце рынка, когда приключенческий жанр развивался в борьбе за существование, появлялись произведения Джека Вэнса, Рея Брэдбери, Чарльза Харнесса, Теодора Старджона и других, в те времена не получившие широкого признания, но в ретроспективе видно, что они не хуже, если не лучше, большинства «респектабельных» вещей, печатавшихся в больших журналах.)

Эти соображения дали мне еще один критерий отбора. Мне не хотелось создавать сборник запыленных музейных экспонатов, литературных курьезов, настолько устаревших по стилю и эстетике, что могут вызвать лишь ностальгическое удовольствие, я хотел сделать книгу, которая порадует современного читателя; чтобы рассказы были такими же занимательными и живыми, как любые другие, которые можно найти сейчас на книжных полках, — а это значило, что требуется установить какой-то средний уровень мастерства. Дело в том, что большинство классических вещей двадцатых и тридцатых годов, хоть и содержат в себе зародыши многих будущих работ, написаны так плохо (даже если не топорно, то настолько устаревшим стилем), что современный читатель их практически не воспримет. И потому я решил не отражать в сборнике эру сверхнауки (уже и без того широко представленную в антологиях Азимова «До золотого века» и Деймона Найта «Фантастика тридцатых годов»), а ограничиться тем, что выходило после Второй мировой войны — период быстрого изменения и вынужденной эволюции на рынке журнальной литературы, когда эстетические уроки кэмпбелловской революции уже были усвоены и претворялись в жизнь. Кроме того, «после Второй мировой войны» — четкая и очевидная начальная точка: после войны изменился сам мир научно-фантастических произведений, и некоторые авторы, которые начали печататься до войны, например, Джек Уильямсон и Клиффорд Саймак, резко изменили стиль и подход.

«После Второй мировой войны» — это, конечно, ограничивающий параметр, но все равно оставалось представить почти пятьдесят лет развития жанра, что в одном томе сделать невозможно. И потому книгу надо было разбить на два тома, что я и сделал, назвав будущий второй том «Старая добрая фантастика. Новые имена». Оставался только вопрос: где разбить?

Приключенческая научная фантастика, в частности, ее виды, известные как космические приключения и космическая опера, развивалась в тепличных условиях в пятидесятых годах и в начале и середине шестидесятых. При взгляде назад это время кажется вторым Великим Веком космической оперы, хотя и тогда, и сейчас больше внимания уделялось работе, делавшейся вне горячего цеха космических приключений, в частности, авторами «Galaxy». И все же те годы были временем наибольшей продуктивности для таких авторов, как Пол Андерсон, Джек Вэнс и Джеймс Шмиц; Л. Спрэг де Камп выпускал свои рассказы, Кордвайнер Смит создавал свою историю будущего (Instrumentality), Брайан Олдис участвовал в создании современной формы «научной фэнтези» с выпуклыми, цветными приключениями (на которые шумно нападали за то, что они невозможны с точки зрения науки — и так оно, конечно, и было, хотя это к делу не относится) своей серией «Теплица» (Hothouse); Роберт А. Хайнлайн разбавлял (с переменным успехом) космические приключения до той степени, чтобы они стали приемлемы для читателей «Сатердей Ивнииг Пост», и одновременно писал романы для юношества, приучая целое новое поколение читателей к этой форме (тем же занималась и Андре Нортон); Хол Клемент написал две свои лучшие книги — яркие приключения на далеких планетах: «Экспедиция «Тяготение» и «Огненный цикл», Альфред Бестер поднял планку барочной космической оперы, выпустив в 1956 году «Звезды — моя цель» {вещь, которая до сих пор остается одним из наиболее значительных произведений НФ, когда-либо написанных, и подходила для «Galaxy» Г. Л. Голда, где упор обычно делался на зубастую социальную сатиру, не более чем «Дюна» Фрэнка Герберта для «Analog» — против хорошей приключенческой вещи трудно устоять!), а потом Фрэнк Герберт в «Дюне» снова поднял эту планку, по крайней мере в том, что относится к сложности социального фона, потому что у Бестера больше напора и блеска.

В середине шестидесятых даже снова появился журнал («Planet Stories», «Thrilling Wonder Stories» и «Startling Stories» к концу пятидесятых исчезли вместе с десятками других, появившихся во время бума пятидесятых), специализировавшийся, хоть и де-факто, на простых приключениях: «World of If» Фредериха Пола. Он задумывался как журнал для второсортной литературы — хорошей, но недостойной публикации в главном журнале Пола — «Galaxy»; это была «свалка отходов «Galaxy», по грубому выражению самого Пола, но для меня «World of If» всегда был более живым, свободным и занимательным, чем его несколько сероватый старший брат, и, к неудовольствию Пола, он постоянно получал «Хьюго» за лучший журнал, оттесняя более респектабельный «Galaxy». Помимо запоминающихся работ, развивающих космические приключения и написанных Харланом Эллисоном, Сэмюэлем Р. Дилэйни, Джеймсом Типтри-младшим, Робертом Силвербергом, Филипом К. Диком, Р.А. Лафферти и другими, «World of If» также публиковал ранние рассказы серии «Известный космос» Ларри Нивена и длинный цикл «Берсеркер» Фреда Саберхагена; а кроме того, породил мини-бум в еще более специализированном жанре «межзвездного шпионажа», который открыл Кейт Лаумер пародийной серией «Ретиф», хотя впоследствии вещи этой серии почти превратились в копии прототипов своих пародий, сохранив лишь тень насмешки; и эта серия стала одной из наиболее популярной в «If». Потом появились и похожие серии — уже без пародийности, — написанные Колином Мак-Аппом и другими; можно к этой же категории отнести некоторые произведения Саберхагена из «Берсеркера». Этот жанр стал популярен в мире научной фантастики середины шестидесятых — достаточно вспомнить романы Пола Андерсона о Доминике Флэндри и Джека Вэнса о принцах демонов, и возникает мысль, не сказалось ли тут влияние романов Флеминга о Джеймсе Бонде, которые в то время не выходили из списков бестселлеров.

Но можно обоснованно возразить, что истинным домом научной фантастики в США в середине шестидесятых были не журналы, а издательство «Асе Books», особенно его серия «Асе Doubles», где помимо переиздания почти полного Эдгара Райса Берроуза под редакцией Доналда А. Уоллхейма, выходил большой цикл дешевых (доступно даже подросткам, вот в чем цель!) приключенческих книг в ярких обложках: Пол Андерсон, Джон Браннер, Андре Нортон, Джек Вэнс, Гордон Р. Диксон, Кеннет Балмер, Г.К. Эдмондсон, Кейт Лаумер, А. Бертрам Чандлер, Мэрион Зиммер Брэдли, Аврам Дэвидсона и десятки других авторов, среди которых к концу шестидесятых появились Сэмюэл Р. Дилэйни и Урсула Ле Гуин.

Однако в конце шестидесятых и начале семидесятых, может быть, из-за бурной революционной «новой волны» в научной фантастике, требовавшей вещей более глубоких, стилистически «экспериментальных», с одной стороны, и более непосредственно отвечающих социологически и политически бурным событиям современности — с другой (критики вроде Олдиса призывали больше уделять внимания Вьетнаму, молодежному движению, экологии, сексуальной революции, психоделике и так далее, а в Англии Майкл Муркок выдвигал свое знаменитое требование «настоящих наркотиков, настоящего секса, по-настоящему потрясающих мыслей об устройстве общества»), а может быть, из-за полученных доказательств, что другие планеты Солнечной системы вряд ли пригодны для какой бы тони было жизни, не говоря уже о кислорододышащих гуманоидах, с которыми можно сражаться на мечах или крутить любовь; может быть, потому что более привычной стала теория относительности, из-за которой еще более цветистая идея межзвездной империи также перешла в разряд невозможных (были люди, даже авторы НФ, говорившие, что и сам межзвездный полет — тоже мечта идиота, и хватит уже о межзвездных империях!), и научная фантастика как жанр отошла от космических приключений, устаревших, вышедших из моды и еще более низкопробных, чем когда бы то ни было.

И лишь стойкие бойцы вроде Пола Андерсона, Джека Вэнса и Ларри Нивена продолжали удерживать позиции (появилась, правда, и еще одна книга, содержащая зародыши будущих произведений, в самом конце шестидесятых — «Нова» Сэмюэла Р. Дилэйни, — книга, влияние которой сказалось не сразу, а лишь в более поздних космических операх восьмидесятых и девяностых), но в последующее десятилетие космических приключений стали писать гораздо меньше, чем в любой другой период истории научной фантастики. Писатели нового поколения, например, пришедшие в литературу в конце шестидесятых и начале семидесятых, почти их не писали. Действие почти всех произведений этого периода происходили, на Земле, как правило, в недалеком будущем. Даже планеты Солнечной системы редко выбирались местом действия, куда уж там говорить о далеких звездах.

И только к концу семидесятых интерес к космическим приключениям стали проявлять новые писатели, такие как Джон Варли, Джордж P.P. Мартин, Брюс Стерлинг, Майкл Суэнвик и другие. К девяностым уже нарастал новый бум барочной космической оперы, и создали его такие авторы, как Иен М. Бэнкс, Дэн Симмонс, Пол Макоули, Орсон Скотт Кард, Вернор Виндж, Стивен Бакстер, Стивен Р, Дональдсон, Александр Яблоков, Чарлз Шеффилд, Питер Ф. Гамильтон и многие другие. Так возник Третий Великий Век космической оперы.

Но это уже тема для следующей антологии. Становится очевидным, что этот вот том должен кончиться началом семидесятых, когда истории о космических приключениях стали временно иссякать… и здесь я его и окончу. Следующий том, «Старая добрая фантастика. Новые имена», будет начинаться с вещей, написанных после этого затишья, в середине семидесятых.

Трудно было бы отрицать, что одной из причин составления этого сборника была ностальгия. Ксерить рассказы из старых растрепанных журналов и сборников, разглядывать кричащие картинки на обложках с их ядовитыми цветами, стирать с пальцев дешевую типографскую краску, ощущать неповторимый и сразу распознаваемый запах старой, хрупкой пожелтевшей бумаги — все это дает такой наплыв ностальгии, что иногда я забывал, где я нахожусь и что делаю. Я перечитывал какой-нибудь рассказ впервые за последние тридцать — сорок лет, и само чтение уже наполняло меня потоком образов, неземных пейзажей, странных персонажей, причудливых созданий, непривычных понятий, живых красок, бешеного действия.

Но еще я, перечитывая эти рассказы снова и снова — а это мне не раз приходилось делать, готовя книгу к печати, — бывал поражен тем, как они отлично написаны, даже по сегодняшним меркам. Во всем сборнике нет рассказа, который я не принял бы к печати, если бы он впервые попал ко мне на стол. А потому я не думаю, что эта книга — всего лишь приступ ностальгии стареющего читателя, хотя и это, конечно, тоже. Мне кажется, что выбранные мною рассказы — как и любые хорошие рассказы — времени не подвластны. И я надеюсь, что эта книга — давно уже переставшая печататься, пылящаяся на полке у букиниста, может быть, потрепанная и без обложки, ждущая покупателя, достаточно любопытного или скучающего, чтобы стряхнуть с нее пыль, — по-прежнему будет готова занять и развлечь читателя через пятьдесят лет от сегодняшнего дня.

Итак, садитесь в удобное кресло, вскройте пакет чипсов или рожок с мороженым (или налейте себе рюмку бренди, если вам так больше нравится) и получайте удовольствие. Очень мало вещей (если вообще они есть), написанных в любом приключенческом жанре, лучше тех, что вы сейчас прочтете. Они выковывались в кузнице того рынка, где рассказы конкурируют друге другом по занимательности, а если ее нет — их не купят.

Вот вам Старая Добрая Фантастика. Читайте и наслаждайтесь.

Гарднер Дозуа

Джон Варли. Робинзон Крузо

Стояло лето, и это было второе детство Пири. Первое, второе, какая разница? Его тело было молодо. Он не чувствовал себя таким живым с вёсен своего первого детства, когда солнце теплело и воздух начинал таять,

Он проводил время на рифе Раротонга, в Диснейленде, Пацифика. Пацифика все еще строилась, но Раротонгу уже использовали экологи как испытательный полигон для строительства грандиозного барьерного рифа на юге, чуть в стороне от «Австралийского» побережья. В результате Раротонга была более устоявшейся, чем другие биомы. Она была открыта для посетителей, но пока здесь жил только Пири. «Небо» приводило в замешательство всех остальных.

Пири все это не интересовало. Он был вооружен новехонькой игрушкой - полнофункциональным воображением, избирательным чувством любопытства, которое позволяло ему не замечать те моменты его окружения, которые не соответствовали его теперешней фантазии.

Его разбудили лучи тропического солнца, пробивающиеся сквозь пальмовые листья и падающие на его лицо. Он построил грубое жилище из разных обломков, найденных на берегу. Не для того, чтобы защитить себя от стихии - руководство Диснейленда полностью контролировало погоду, и Пири мог бы спать на открытом воздухе. Но потерпевшие кораблекрушение всегдастроят какое-нибудь жилище.

Он вскочил с той живостью, которая бывает, когда ты молод и живешь близко к центру событий, стряхнул песок со своего обнаженного тела и побежал к бурунчикам, окаймлявшим узкую полоску пляжа.

Походка Пири была неуклюжей. Его ступни были в два раза длиннее, чем должны были быть, а гибкие пальцы были соединены плавательными перепонками. Сухой песок осыпался вокруг его ног, когда он бежал. Его безволосая кожа была цвета кофе со cливками.

Пири нырнул прямо в воду, изящно скользнул под волну, вынырнул по пояс и остановился. Он зажал нос и начал махать руками вверх и вниз, выдувая воздух через рот и сглатывая. Длинные безволосые шрамы между нижними ребрами раскрылись, внутри них стала видна красно-оранжевая бахрома, которая постепенно опала. Он больше не был воздуходышащим.

Он снова нырнул - с открытым ртом, и на этот раз не вынырнул. Его пищевод и трахея закрылись, и новый клапан вступил в дело. Он пропускал воду только в одном направлении, так что диафрагма теперь функционировала как насос, затягивающий воду в рот и выталкивающий ее через жаберные щели. Вода, проходящая через нижнюю часть грудной клетки, заставила жабры напитаться кровью и стать пурпурно-красным и, а легкие сократились в верхней части грудной полости. Пузырьки воздуха заструились с его боков, затем это прекратилось. Его превращение завершилось.

Вода вокруг него стала казаться более теплой. Сначала она была приятно прохладной, теперь она не имела температуры вообще. Это было результатом того, что температура его тела понизилась Под воздействием гормонов, выброшенных искусственной железой в его черепе. Он не мог позволить себе сжигать энергию в том же объеме, как он делал на воздухе, - вода была слишком хорошим охладителем. Его артерии и капилляры сократились по мере того, как организм перешел на менее энергоемкий режим функционирования.

Ни одно из естественно эволюционировавших млекопитающих не переключалось с воздушного дыхания на водное, так что для осуществления проекта понадобились все ресурсы биоинженерии. Но каждая часть тела Пири была полностью функциональной. Потребовалось два полных дня, чтобы все установить.

Он не знал тонкостей химических процессов, которые поддерживали его жизнь там, где он должен был быстро умереть от потери тепла или кислородного голодания. Он знал лишь, как радостно плыть стрелой над белым песчаным дном. Вода была чистой, голубовато-зеленой в отдалении.

Дно удалялось от него, пока внезапно он не достиг волнующейся воды. Он поплыл вверх вдоль стеньг рифа, пока голова его не оказалась над поверхностью, цепляясь за выпуклости и уступы, вскарабкался наверх и встал на солнечном свете. Он глубоко вздохнул и снова стал дышать воздухом.

Изменение вызвало у него некоторый дискомфорт. Он подождал, пока пройдет головокружение и приступ кашля, немного дрожа, пока его тело быстро перестраивалось на режим теплокровного существа.

Наступило время завтрака.

Он провел утро, рыская по водоемчикам, образованным приливом. Там были десятки растений и животных, Которых, как он знал, можно есть сырыми. Он плотно поел, запасая энергию для дневной экспедиции на внешний риф.

Пири избегал смотреть на небо. Небо его не тревожило, не приводило в замешательство, как и других. Но он должен был поддерживать иллюзию, что на самом деле он находится на тропическом рифе в Тихом океане, потерпев кораблекрушение, а вовсе не отдыхает в пузыре с искусственной средой обитания под поверхностью Плутона.

Вскоре он снова стал рыбой и нырнул с внешней стороны рифа.

Вода вокруг рифа была насыщена кислородом из-за постоянного волнения. И тем не менее даже здесь он должен постоянно оставаться в движении, чтобы через жабры проходило достаточно воды. Но он мог двигаться медленнее, прокладывая свой извилистый путь в темные глубины вдоль отвесной поверхности рифа. Красные и желтые цвета его мира были поглощены зеленым, синим и фиолетовым. Тихо. Здесь были звуки, но его уши не адаптированы к ним. Он медленно двигался сквозь лучи синего света, поддерживая самый минимальный поток воды.

Он заколебался на десятиметровой отметке. Он собирался в свою Атлантическую Пещеру, проверить, как идут дела на крабовой ферме, Потом он подумал, что, может быть, лучше разыскать Окко Осьминога. На какую-то паническую минуту он был поражен ядом детства - невозможностью решить, чем себя занять. Или это было нечто худшее, подумал он. Возможно, это был знак взросления. Крабовая ферма показалась ему скучной, по крайней мере сегодня.

Он колебался несколько минут, лениво гоняясь за крошечными красными рыбками, которые заигрывали с актиниями. Так ни одной и не поймал. Это было совсем не здорово. Где-то в этой волшебной стране его обязательно ждало приключение. И он должен его найти.

Вместо этого приключение само нашло его. Пири увидел что-то, плывущее в открытой воде, почти на пределе видимости. Это- был длинный и бледный снаряд чистой смерти. Его сердце панически сжалось, и он быстро забился в углубление в рифе.

Пири звал его Призрак. Он много раз видел его в открытом море. Это были восемь метров рта, утробы и хвоста: персонифицированный голод. Некоторые утверждали, что большая белая акула - самое жестокое из всех плотоядных животных. Пири верил этому.

И не имело значения, что Призрак абсолютно безвреден для Пири. Управление Пацифики не хотело, чтобы гостей ели живьем. Совершеннолетние могли отправляться в море без всякой защиты, подписав необходимые отказные документы. Детям же обязательно имплантировали эквалайзер. У Пири был такой, где-то под кожей левого запястья. Это был звуковой генератор, настроенный на звук, устрашающий любого морского хищника.

Призрак, как и все акулы, барракуды, мурены и другие хищники Пацифики, не был таким, как его родственники, которые плавали в морях Земли. Его клонировали из клеток, хранящихся в Биологической Библиотеке Луну. Библиотека была создана двести лет назад в качестве страхового полиса вымирающих видов. Изначально в нее и помещались только вымирающие виды, но за четыре года до Оккупации члены руководства попытались раздобыть образец каждого существа.

Затем пришли Оккупанты, и жители Луны были слишком озабочены собственным выживанием без помощи с Оккупированной Земли, чтобы беспокоиться о библиотеке. Но когда настало время строить Диснейленды, библиотека была готова.

К тому времени генная инженерия развилась до такой степени, что позволяла вносить множество изменений в генетическую структуру. По большей части биологи оставили природу нетронутой. Но они изменили хищников. В Призраке изменение заключалось в мутировавшем органе, соединенном с мозгом, который отвечал потоком страха, когда звучал сверхзвуковой сигнал.

Так почему же Призрак все еще там? Пири поморгал мигательными перепонками, пытаясь прояснить зрение. Это чуть-чуть помогло, Форма была немного другая.

Вместо того чтобы двигаться из стороны в сторону, хвост, похоже, ходил вверх и вниз, возможно, ножницами. Только одно животное плавает таким образом. Пири проглотил свой страх и толкнул себя прочь от рифа.

Но он ждал слишком долго. Его страх перед Призраком перешел границу простой угрозы, которой не оказалось. Это было что-то более глубинное, иррациональный рефлекс, от которого покалывало шею; когда он видел эту длинную белую фигуру, Он не мог с ним бороться и не хотел. Но страх держал его рядом с рифом, спрятавшегося, пока человек не уплыл за пределы досягаемости. Пири быстро поплыл за ним, но вскоре потерял во мраке след движущихся ног.

Он видел жабры по бокам человека, затемненного глубиной до сине-черного цвета. У него сложилось впечатление, что это была женщина.

Тонгатаун был единственным человеческим поселением на острове. Здесь жили люди из обслуживающего персонала и их дети, всего около пятидесяти человек, в хижинах из травы, сделанных по образцу жилищ коренных обитателей Южного моря. В нескольких зданиях скрывались лифты, спускающиеся в подземные помещения, в которых будут размещаться туристы, когда проект будет завершен. Тогда эти лачуги будут сдаваться по высокому тарифу и пляжи заполнят толпы людей.

Пири вошел в круг света от костра и поприветствовал своих друзей. Ночь была праздничным временем в Тонгатауне. Когда заканчивалась дневная работа, все собирались у костра и пекли выращенного в чане козленка или ягненка. Но настоящим кулинарным наслаждением были блюда из свежих овощей. Экологи все еще вводили усовершенствования в систему, ограничивали цветение, высаживали слабые виды. Они часто производили огромные излишки пищи, которая стоила бы целое состояние снаружи. Рабочие брали часть излишков для себя. Это считали дополнительной выгодой работы. И так было достаточно трудно найти людей, которые могли оставаться под небом Пацифики.

- Привет, Пири, - сказала девушка. - Встретил пиратов сегодня? - Это была Харра, одна из лучших подруг Пири, но она очень отдалилась от него за последний год. На ней была сделанная из травы юбка и цветочные гирлянды, которые обвивали ее тело. Ей было пятнадцать, а Пири… впрочем, какая разница? Здесь не было лет, только дни. Зачем следить за временем?

Пири не знал, что сказать. Они играли однажды вдвоем на внешней стороне рифа. Это была Потерянная Атлантида, или Подводная Лодка, или Пираты Рифа, новый сюжет и новые герои и злодеи каждый день. Но ее вопрос содержал и тонко завуалированное презрение. Теперь Пираты ей были безразличны? Да что с ней такое?

Она смягчилась, когда увидела беспомощное замешательство на лице Пири.

- Садись рядом со мной. Я припасла для тебя ребрышко. - Она протянула ему большой кусок баранины.

Пири взял его и сел рядом с ней. Он был голоден, ничего не ел весь день со времени завтрака.

- Я думал, что видел Призрака сегодня, - мимоходом сказал он.

Харра вздрогнула. Она вытерла руки о бедра и посмотрела на него в упор.

- Думал? Ты думал, что видел его? - Харру не интересовал Призрак. Они с Пири сжимались от страха не один раз, когда наблюдали его рысканье.

- Ага. Но я не думаю, что это на самом деле был он.

- Где это было?

- На морской стороне, вниз примерно, ну, десять метров. Мне кажется, это была женщина.

- Не понимаю, как это могло произойти. Здесь только ты - и Мидж с Дарвином и… А эта женщина была в акваланге?

- Не-а. Жабры. Я видел.

- Но здесь только ты и еще четверо с жабрами. А я знаю, где все они были сегодня.

- У тебя были жабры, - сказал он с намеком на обвинение.

Она вздохнула.

- Что, начнем все сначала? Я же говорилатебе, я устала от перепонок. Мне хотелось больше ходить по земле.

- Я тоже могу ходить по земле, - сказал он мрачно.

- Ну хорошо, хорошо. Ты думаешь, что я тебя бросила. А ты никогда не думал, что это ты менябросил?

Пири был озадачен этим, но Харра встала и быстро пошла прочь. Он мог бы пойти за ней или закончить еду. Она была права насчет перепонок. Он был не особенно ловок в погоне за кем-то.

Пири никогда не беспокоился ни о чем слишком долго. Он поел, а потом снова поел, уже после того, как все остальные собрались, чтобы потанцевать и попеть. Ему все равно обычно ничего не хотелось. Он мог петь, но танцы не были его коньком.

Он откинулся на песок, раздумывая, не остались ли еще незаполненные уголки - может быть, еще одна миска креветочной терияки? Харра вернулась. Села рядом с ним.

- Я говорила с матерью о том, что ты рассказал. Она сказала, что сегодня появилась туристка. Похоже, ты был прав. Это женщина, и она амфибия.

Пири почувствовал смутное беспокойство. Один турист - это еще не нашествие, но она могла быть предвестницей. И вдобавок амфибия. До сих пор никто не входил в такие расходы, кроме тех, кто планировал жить здесь в течение долгого времени. Грозило ли его тропическому убежищу быть раскрытым?

- Что… что она здесь делает? - Он рассеянно съел еще одну ложку крабового коктейля,

- Она ищет тебя. - Харра засмеялась и пихнула его локтем в ребра. Потом она набросилась на него и принялась щекотать его бока до тех пор, пока он не застонал от безудержного смеха. Он нанес ответный удар и почти победил, но она была больше и чуточку более решительна. Она положила его на обе лопатки, осыпая цветочными лепестками во время сражения. Один красный цветок из волос попал ей в глаз, и она смахнула его, тяжело дыша.

- Не хочешь пойти прогуляться по пляжу? - спросила она. Харра веселилась, но последние несколько раз, когда он

пошел гулять с ней, она пыталась его поцеловать. Он не был готов к этому. Он был всего лишь ребенком. Он полагал, что и сейчас она думала о чем-то подобном.

- Я слишком объелся. - И это была почти буквальная правда. Он напичкал себя безжалостно и хотел только одного - упасть в своей хижине и заснуть.

Харра ничего не сказала, просто села, приводя дыхание в норму. В конце концов она кивнула, немного судорожно, и встала на ноги. Пири хотел бы посмотреть в ее лицо. Он понимал, что что-то было не так. Она отвернулась и ушла.

Робинзон Крузо был расстроен, когда вернулся в свою лачугу. Прогулка по пляжу прочь от смеха и пения была одинокой. Почему он не захотел составить Харре компанию? Неужели это было так плохо - то, что она хотела играть в новые игры?

Нет, черт побери. Она не хочет играть в его игры, так почему он должен играть в ее?

Посидев несколько минут на пляже под молодой луной, он вошел в роль. О, что за мука быть покинутой жертвой кораблекрушения, вдали от собратьев, поддерживаемый только верой в Бога! Завтра он почитает Библию, побольше исследует скалистый северный берег, выдубит несколько козлиных шкур, может быть, немного порыбачит.

С планами на завтра, лежащими перед ним, Пири мог заснуть, утирая последнюю слезу по далекой Англии.

Женщина-призрак пришла к нему ночью. Она встала на колени на песке рядом с ним, убрала песочные волосы с его глаз, и он шевельнулся во сне. Его ноги двигались.

Он пробивался через бездонные глубины, с сердцем, стучащим, как молот, слепой ко всему, кроме внутреннего ужаса. Позади него - распахнутые челюсти, почти прикасающиеся к пальцам на ногах. Челюсти резко захлопнулись.

Он сел, задыхаясь. Он все еще видел следы пилообразных зубов перед собой. А высокая, белая фигура, освещенная лунным светом, нырнула в пенную волну и исчезла.

- Привет.

Пири резко вскочил. Самой худшей вещью для ребенка, живущего в одиночестве на острове, - который, когда о нем думал Пири, казался ему воплощением мечты любого ребенка, - была невозможность поплакать на теплой материнской груди, когда тебе приснился кошмар. Обычно это не слишком его беспокоило, но в подобные моменты ему было действительно плохо.

Он прищурился на свет. Она стояла, головой загораживая солнце. Он вздрогнул и посмотрел вниз, на ее ступни. Они были перепончатыми, с длинными пальцами. Он перевел взгляд выше. Она была обнажена и довольно красива.

- Кто?..

- Ты уже проснулся? - Она села на корточки рядом с ним. Почему он ожидал увидеть острые треугольные зубы? Его сон стерся и растворился, как акварель под дождем, и он почувствовал себя намного лучше. У нее было милое лицо. И она улыбалась.

Пири зевнул и сел. Он чувствовал себя не в своей тарелке - все тело одеревенело, а глаза были будто полны песку. Это была ужасная ночь.

- Кажется, да.

- Отлично. Как насчет перекусить? - Она встала и направилась к корзинке на песке.

- Обычно я… - но его рот наполнился слюной, когда он увидел гуавы, дыни, копченую селедку и длинную коричневую буханку хлеба. Еще у нее оказалось масло и немного апельсинового джема. - Ну, может быть, только… - И он вгрызся в сочный кусок дыни. Но до того, как он смог с ним разделаться, он был захвачен более сильным порывом. Он встал, быстро подбежал к пальме с темным пятном на уровне пояса и помочился на нее.

- Не говори никому, хорошо? - сказал он обеспокоенно. Она подняла глаза.

- Про дерево? Не волнуйся.

Он сел и снова принялся за дыню.

- Мне может здорово влететь. Мне дали специальную штуковину и велели пользоваться ею.

- Не беспокойся насчет меня, - сказала она, намазывая маслом кусок хлеба и передавая ему. - У Робинзона Крузо ведь не было портативного ЭкоСана, точно?

- Точно, - сказал он, не выказывая удивления. Как она об этомузнала?

Пири не знал, что сказать. Она была здесь, деля с ним утро, - такая же часть жизни, как пляж или вода.

- Как тебя зовут? - Это было таким же неплохим началом, как и любое другое.

- Леандра. Ты можешь звать меня Ли.

- А меня…

- Пири. Я слышала о тебе на празднике прошлой ночью. Надеюсь, ты не против, что я на тебя так налетела.

Он пожал плечами и попытался жестом указать на еду.

- Всегда пожалуйста, - сказал он и засмеялся. Ему было хорошо. Было приятно разговаривать с дружелюбным человеком после сегодняшней ночи. Он посмотрел на нее снова, более благожелательно,

Она была высокой, немного выше него. Ее физический возраст был около тридцати - необычайно много для женщины. Он подумал, что ей, должно быть, около шестидесяти или семидесяти, но этот вывод ни на чем не основывался. Самому Пири было за девяносто, а кто мог это знать? У нее были раскосые глаза с прозрачными веками под естественными. Ее волосы были коротко острижены и росли узкой полосой, начинающейся между бровей и идущей через голову к задней стороне шеи. Ее уши были плотно прижаты к голове, что придавало ей узкий, обтекаемый вид.

- Что привело тебя на Пацифику? спросил Пири. Она откинулась на песок, положив руки за голову и выглядя очень расслабленной.

- Клаустрофобия. - Она подмигнула. - Вообще-то не совсем. Я бы не выжила на Плутоне с этим.- Пири не знал в точности, что это такое, но он улыбнулся так, как будто понял. - Устала от толп. Я слышала;, что люди не могут здесь находиться, под таким небом, но у меня не возникло никаких проблем, когда я приезжала. Так что я купила перепонки и жабры и решила понырять несколько недель в свое удовольствие.

Пири посмотрел на небо. Это было головокружительное зрелище. Он вырос, привыкнув к нбму, но знал, что это помогало смотреть на него не больше, чем необходимо.

Это была неполная иллюзия, тем более приводящая в смятение, что раскрашенная половина неба была очень убедительной. Оно и впрямь выглядело как чистая бесконечная голубизна, так что когда взгляд перебегал на нераскрашенный нависающий скальный свод, покрытый шрамами взрывов, с нанесенными гигантскими цифрами, которые можно было различить снизу с двадцатикилометрового расстояния - можно было легко представить, как Бог заглядывает через голубое отверстие. Они выглядели угрожающе - гигатонны ничем не поддерживаемого нависающего камня.

Посетители Пацифики часто жаловались на головные боли, обычно в области макушки. Они съеживались, ожидая удара.

- Иногда мне интересно, как я живу с этим, - сказал Пири.

Она засмеялась.

- А меня это не беспокоит. Когда-то я была космическим пилотом.

- Правда? - Для Пири это было, как валерьянка для кошки. Нет ничего романтичнее космического пилота. Он хотел послушать разные истории.

Утренние часы растворились, пока она захватила его воображение вереницей небылиц, большинство из которых, Пири был уверен, было выдумкой. Но какая разница? Он чувствовал, что нашел в ней родственную душу, и постепенно, опасаясь быть высмеянным, он начал рассказывать ей истории о Пиратах Рифа, сначала как разве-не-было-бы-здорово-если-бы, потом все более и более серьезно, так она слушала внимательно. Он забыл о ее возрасте, когда начал рассказывать лучшие истории, которые выдумали они с Харрой.

Между ними был безмолвный уговор относиться к историям серьезно, но в этом и была суть. Это могло сработать только так, как это было с Харрой. Каким-то образом этой взрослой женщине было интересно играть в его игры.

Лежа в постели этой ночью, Пири чувствовал себя так хорошо, как никогда за последние месяцы, с тех пор как отдалилась Харра. Теперь, когда он больше не был один, он понял, что будет трудно поддерживать иллюзию его выдуманного мира. Но в конце концов нужно же кому-то рассказывать истории и вместе с кем-то их сочинять.

Они провели день на рифе. Он показал ей свою крабовую ферму и представил ее Осьминогу Окко, который, как всегда, стеснялся. Пири подозревал, что чертово животное любит его только за те угощения, которые он ему приносит.

Она вошла в его игры легко, без следа взрослой снисходительности. Ему было интересно почему, и он набрался мужества, чтобы спросить. Он боялся, что все испортит, но ему нужно было знать. Это не было нормально.

Они взгромоздились на коралловый вырост выше линии прилива, ловя последние лучи солнца.

- Я не уверена, - сказала она. - Ты, наверное, думаешь, что я глупая, да?

- Нет, не совсем так. Просто похоже, что для других взрослых «важными» обычно бывают другие вещи. - Он вложил в это слово все презрение, на какое был способен.

- Может быть, я думаю так же, как ты. Я здесь, чтобы отдыхать. У меня такое чувство, что я переродилась в новый элемент. Здесь внизу ужасно, ты это знаешь.. Мне просто не хотелось входить в этот мир одной. Я была там вчера…

- Я думал, что видел тебя.

- Может, и видел. Так или иначе, мне нужен был приятель, и я услышала о тебе. Мне показалось, что будет лучше не просить тебя быть моим гидом, а просто войти в твой мир. Вот так. - Она нахмурилась, как будто ей показалось, что она сказала слишком много. - Давай больше не будем об этом, хорошо?

- Да, конечно. Это не мое дело.

- Ты мне нравишься, Пири.

- А ты мне. У меня не было друга… уже давно. Ночью на пиршестве Ли исчезла. Пири немножко поискал

ее, но не стал беспокоиться. То, что она делала со своими ночами, было ее личным делом. Ему она нужна была днем.

Когда он собрался уходить домой, подошла Харра и взяла его за руку. Она немного прошлась с ним, а потом не смогла сдержаться.

- Мудрый совет, старый друг, - сказала она. - Держись от нее подальше. Она не принесет тебе ничего хорошего.

- О чем ты говоришь? Ты ее даже не знаешь.

- Может, и знаю.

- Так знаешь или нет?

Она ничего не ответила, только глубоко вздохнула.

- Пири, если ты хочешь поступить умно, тебе стоит сесть на свой плот и поплыть на Бикини. Разве тебя ничего не…

беспокоит насчет нее? Какие-нибудь предчувствия или что-нибудь в этом роде?

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - сказал он, думая об острых зубах и белой смерти.

- А по-моему, понимаешь. Ты должен понимать, но ты не хочешь принять это. Это все, что я хотела сказать. Твои дела меня не касаются.

- Вот именно. Так зачем тогда ты пришла и заставила меня все это выслушать? - Он остановился, и что-то беспокойно шевельнулось в его сознании, какая-то часть знания из прошлой жизни, тщательно подавленная. Он привык к этому. Он знал, что в действительности не является ребенком, что он прожил длинную жизнь и набрал богатый опыт. Но он не думал об этом. Он ненавидел, когда части его старой жизни вторгались в его сознание.

- Мне кажется, ты ревнуешь меня к ней, - сказал он, зная, что это говорит его старое, циничное сознание. - Она взрослая, Харра. Она тебе не соперница. И, черт побери, я знаю, чего ты добивалась все это последние месяцы. Я не готов к этому, так что оставь меня в покое. Я просто ребенок.

Она вскинула подбородок, и лунный свет вспыхнул в ее глазах.

- Ты идиот. Ты смотрел на себя в последние месяцы? Ты не Питер Пен, знаешь ли. Ты взрослеешь. Ты, черт возьми, почти мужчина.

- Это неправда. - В голосе Пири слышалась паника. - Мне только… ну, я не считал, но мне не может быть больше девяти или десяти лет…

- Чушь собачья. Тебе столько же лет, сколько и мне, а У меня уже два года есть груди. Но я здесь не для того, чтобы совокупляться с тобой. Я могу сделать это с любым из семи мальчиков из деревни, но не с тобой. - Она раздраженно вскинула руки и сделала шаг назад. Потом, во внезапном приступе ярости, она ударила его кулаком в грудь. Он упал, ошеломленный ее ожесточенностью.

- Она - взрослая, - прошипела Харра сквозь зубы. - Вот о чем я хотела тебя предупредить. Я твой друг, но ты

этого не замечаешь. А, все бесполезно. Я сражаюсь против испуганного старика в твоей голове, а он не будет меня слушать. Давай иди к ней. Но она приготовила тебе кое-какие сюрпризы.

- Что? Какие сюрпризы? - Пири дрожал, не желая ее слушать. Он почувствовал облегчение, когда она плюнула ему под ноги, повернулась и убежала по пляжу.

- Сам узнаешь! - прокричала она через плечо. Это прозвучало так, как будто она плакала.

Этой ночью Пири снились зубы, захлопывающиеся в нескольких дюймах от его лица. .

Но утро принесло с собой Ли, и еще один чудесный завтрак в ее вместительной корзинке. После ленивого перерыва, во время которого они пили кокосовое молоко, они снова пошли на риф. Пирдты задали им хорошую трепку, но им удалось вырваться живыми и успеть на вечернее собрание.

Харра была там. Она была одета так, как он еще никогда не видел, - голубая туника и шорты, как у обслуживающего персонала. Он знал, что она начала работать в Диснейленде и днем помогала матери на Бикини, но одетой он ее никогда раньше не видел. Он уже начал привыкать к юбке из травы. Не так давно она еще ходила голышом, как он и другие дети.

Oнa почему-то выглядела старше и больше. Может быть, просто из-за униформы. Но она все еще смотрелась как девочка рядом с Ли. Пири был смущен этим, и его мысли ушли от скользкой темы.

Харра не избегала его, но она отдалилась более существен-! но. Это было так, как будто она надела маску или возмож-1 но, сняла. Она держала себя с таким достоинством, какого Пири не ожидал в ее возрасте.

Ли исчезла как раз перед тем, как он собрался уйти. Он пошел домой один, наполовину надеясь, что появится Харра и он сможет извиниться за то, как разговаривал с ней прошлой ночью. Но она не появилась.

Он почувствовал давление воды сзади себя, ощутил каким-то неизвестным ему органом, как рыба, которая чувствует при помощи латеральной линии мельчайшие колебания воды вокруг себя. Он знал, что сзади него есть нечто, что сокращает расстояние между ними с каждым неистовым ударом плавников.

Было темно. Темно было всегда, когда нечто преследовало его. Это не была хрупкая и непрочная темнота ночного воздуха - это была первобытная и вечная тьма глубин. Он попытался закричать, но рот его был полон воды и из него вырвалось только слабое бульканье. Вода вокруг него была теплой от его крови.

Он повернулся, чтобы встретить это до того, как оно приблизится, и увидел лицо Харры - трупного цвета и тошнотворно светящееся в темноте. Но нет, это не Харра, это была Ли, и ее рот находился низко - обрамленная лезвиями дыра в ее груди в форме полумесяца. Он снова закричал…

И сел.

- Что? Где ты?

- Я здесь, все будет хорошо. - Она держала его голову, пока он утихомиривал свои всхлипывания. Она что-то нашептывала - он не мог понять что, и, наверное, это было не важно. Этого было достаточно. Он быстро успокоился, как всегда бывало, когда ему снились кошмары. Если бы они подкарауливали его постоянно, он не долго смог бы остаться собой.

Это был всего лишь лунный свет на ее груди перед его глазами, и запах кожи и морской воды. Ее сосок был мокрым. От его слез? Нет, на его губах все еще ощущался, ею вкус, а сосок оказался твердым, когда случайно коснулся Пири. Он понял, что делал во сне.

- Ты звал маму, - прошептала она, как будто читала его мысли. - Я слышала, что нельзя будить человека от кошмара. А это должно было тебя успокоить.

- Спасибо, - сказал он тихо. - В смысле, спасибо, что ты здесь.

Она прикоснулась к его щеке, слегка повернула его голову и поцеловала его. Это не был материнский поцелуй, и он понял, что они больше не играют в эту игру. Она изменила правила.

- Ли…

- Тс-с. Пришло время научиться.

Она осторожно опрокинула его на спину, а он был захвачен дежа вю.Ее рот трудился .над его телом, вызывая цепочки ассоциаций из его прошлой жизни. Ему было знакомо это чувство. Это случалось с ним часто в его второе детство. Происходило нечто, что уже было с ним когда-то почти так же, и он что-то вспоминал. Он был соблазнен более старшей женщиной, когда был молод в первый раз. Она хорошо его обучила, и он все помнил, но не хотел помнить. Он был опытным любовником и ребенком в одно и то же время.

- Я еще недостаточно взрослый, - запротестовал он, но в руке она держала свидетельство того, что он достаточно взрослый, достаточно взрослый уже несколько лет. Мне четырнадцать лет, подумал он. Как он мог обманывать себя, думая, что ему лишь десять?

- Ты сильный молодой мужчина, - прошептала она ему на ухо. - И я очень расстроюсь, если ты будешь так говорить. Ты больше не ребенок, Пири. Прими это.

- Я… Наверное, да.

- Ты знаешь, что делать?

- Думаю, да.

Она легла перед ним и раскинула ноги. Ее тело было огромным, призрачным и полным податливой силы. Она могла проглотить его, как акула. Жаберные щели у нее под мышками раскрывались и захлопывались в такт ее дыханию, издавая запах соли, йода и пота.

Он оперся на руки и колени и лег на нее.

Он проснулся раньше нее. Солнце уже поднялось: еще одно теплое, безоблачное утро. Будет еще две тысячи таких же перед первым запланированным тайфуном.

Пири испытывал головокружительную смесь восторга и печали. Ему было грустно, потому что он понимал, что его дни веселья на рифе закончились. Он все еще оставался здесь, но знал, что все уже изменилось.

Четырнадцать лет! Куда ушли эти годы? Он был почти взрослым. Он отбросил эту мысль и нашел более приемлемую. Он был подростком, и ему очень повезло, что посвятила его в тайны секса эта странная женщина.

Она спала в его объятиях, прижавшись к нему спиной, а он обвил руки вокруг ее талии. Она уже была его подругой для игр, матерью и любовницей. Что еще она припасла для него?

Но ему было все равно. Он не беспокоился ни о чем. Он уже отбросил свое вчера. Он был не мальчиком, а юношей, и он помнил из своей прошлой молодости, что это значит, и был этому рад. Это было время секса, внутреннего исследования и познания других. Он достигнет этих новых рубежей с той же целеустремленностью, какую демонстрировал на рифе.

Он подвинулся к ней, стараясь не потревожить ее сон. Но она проснулась, когда он вошел в нее, и повернулась, чтобы подарить ему сонный поцелуй.

Они провели утро, занимаясь друг другом, а потом удовлетворенные лежали на солнце и впитывали жару, как сытые рептилии.

- Я не могу в это поверить, - сказала она. -г Ты здесь уже… сколько? Со всеми этими девушками и женщинами. И, насколько я знаю, по крайней мере одна из них в тебе заинтересована.

Он не хотел обсуждать это. Для него было важно, чтобы она не поняла, что он не совсем ребенок. Он чувствовал, что это все изменит, и это будет нечестно. Совсем не честно, потому что для него все это в первыйраз. Каким-то образом, он не смог бы ей объяснить каким, прошлая ночь была для него и привычным, и совершенно новым событием. Он был со многими женщинами и мог это вспомнить. Это было здесь, и более того, это было видно по тому, как он занимался любовью. Он не был неловким подростком, и ему не надо было говорить, что делать.

Но это было новым.Старый человек внутри него был зрителем и бесценным инструктором, но его жесткая точка зре-

ния не сделала прошлую ночь просто еще одним разом. Это был первый раз, а первый раз всегда особенный.

Когда она стала настаивать со своими вопросами, он заставил ее замолчать единственным доступным способом - с помощью поцелуя. Он понял, что должен пересмотреть свое к ней отношение. Она задавала ему вопросы не как подруга или мать. В первой роли она казалась такой же эгоцентричной, как и он, интересуясь только нуждами момента, с ее интересами, превалирующими над всеми другими. Как мать она предлагала только молчаливое утешение в трудной ситуации.

Сейчас она была любовницей. Чем занимаются любовники, когда не занимаются любовью?

Они пошли гулять по пляжу и на риф. Они плавали вместе, но теперь по-другому. Они много разговаривали.

Она скоро поняла, что он не хочет говорить о себе. За исключением случайных редких вопросов, которые его моментально смущали и отбрасывали к тем этапам его жизни, которые он не хотел бы вспоминать, она оставила его прошлое в покое.

Они заглянули в деревню только для того, чтобы пополнить свои запасы. Это было его непроизнесенное желание, которое держало остальных на расстоянии. Он довел до сведения всех в деревне много лет назад, что он не совсем ребенок. Было необходимо убедить их в том, что он сам может позаботиться о себе, чтобы они не стали сверхзаботливыми. Они не разболтают его секрет преднамеренно, но и врать ради него не станут.

Так что он нервничал все больше и больше по поводу отношений с Ли, понимая, что они основаны на лжи. Если не на лжи, то по крайней мере на утаивании фактов. Он осознавал, что вскоре придется все ей рассказать, и страшился этого. Часть его была убеждена, что ее привлекательность для него основана по большей части на разнице в возрасте.

Потом она узнала, что у него есть плот, и пожелала отправиться в морское путешествие к краю мира.

У Пири был плот, хотя и старый. Они вытащили его из кустов, которые выросли вокруг него с последнего путешествия, и принялись приводить его в порядок. Пири был в восторге. Было чем заняться, и это была тяжелая работа. У них не оставалось много времени на разговоры.

Это была простая конструкция из бревен, связанных между собой веревкой. Только ненормальный моряк спустил бы это на воду Тихого океана, но для них он был вполне безопасен. Они знали, какой будет погода, а прогнозы были абсолютно достоверными. А если он развалится, они смогут просто доплыть назад.

Все веревки так прогнили, что даже от небольшого волнения плот мог развалиться. Их надо было заменить, поднять новую мачту и натянуть новый парус. Ни один из них ничего не смыслил в навигации, но Пири знал, что ветра дуют к краю по ночам и от края - днем. Так что нужно было просто поднять парус и доверить навигацию ветру.

Он сверился с расписанием, чтобы убедиться, что они прибудут туда во время отлива. Стояла безлунная ночь, и он посмеивался про себя, представляя ее реакцию на краю мира. Они подкрадутся к нему в темноте, а впечатление будет более мощным на рассвете.

Но в часе хода от Раротонги он понял, что сделал ошибку. Здесь в ночи не было других занятий, кроме разговоров.

- Пири, я почувствовала, что ты не хочешь говорить об определенных вещах.

- Кто? Я?

Она рассмеялась в пустоту ночи. Он с трудом мог видеть ее лицо. Звезды ярко светили, но пока их было установлено только около сотни, и то в одной половине неба.

- Да, ты. Ты не хочешь говорить о себе. Ты вырос здесь, поднимаясь из земли, как пальмовое дерево. И, похоже, у тебя нет матери. Ты достаточно взрослый для того, чтобы уйти от нее, но где-то у тебя должен быть опекун. Кто-то должен присматривать за твоим моральным воспитанием. Единственный вывод - тебе не нужно прививать моральные принципы. Значит, у тебя есть второй пилот.

- Хм. - Она видела его насквозь. Конечно, она должна была. Почему он сразу этого не понял?

- Значит, ты клон. Твои воспоминания были трансплантированы в новое тело, выращенное из твоих собственных клеток. Сколько тебе лет? Ты не возражаешь, что я спрашиваю?

- Наверное, нет. М-м-м… какое сегодня число? Она сказала.

- А год?

Она засмеялась, но сказала и это.

- Черт возьми. Я пропустил свой столетний юбилей. Ну и ладно. Это не важно. Ли, это что-то меняет?

- Конечно, нет. Послушай, насчет первого раза, той первой ночи вместе. Ты был пылким, как щенок, но ты знал, как себя вести. Скажи, каково это?

- Второе детство, ты имеешь в виду? - Он разлегся на слегка покачивающемся плоту и посмотрел на маленькое звездное скопление. - Это довольно-таки классно. Это как жить в мечте. Какой ребенок не хотел бы жить один на тропическом острове? Я могу, потому что взрослый человек во мне не дает мне попадать в неприятности. Но последние семь лет я был ребенком. Именно ты заставила меня чуть-чуть повзрослеть, может быть, запоздало.

- Прости. Но мне казалось, что настало время.

- Настало. Сначала я боялся этого. Послушай, я знаю, что на самом деле мне сто лет, понимаешь? Я знаю, что все воспоминания ждут, когда я снова войду во взрослую жизнь. Если я подумаю об этом, я могу вспомнить все так же просто, как любую другую вещь. Но я не хотел и в каком-то смысле все еще не хочу. Воспоминания подавляются, когда ты выбираешь второе детство вместо того, чтобы быть трансплантированным в другое взрослое тело.

- Я знаю.

- Правда? А, да. Рассудком. Так же знал и я, только не понимал, что это значит. Это как девяти- или десятилетние каникулы не только от работы, но от себя тоже. Когда тебе стукнет девяносто, ты можешь обнаружить, что тебе это необходимо.

Некоторое время она молча лежала рядом, не прикасаясь к нему.

- А реинтеграция? Она уже началась?

- Не знаю. Я слышал, что это происходит довольно резко. Мне снятся сны, где что-то меня преследует. Наверное, это мое прошлое «я», да?

- Вполне возможно. Чем ты занимался в прошлой жизни? Ему нужно было подумать мгновение, но это было на

поверхности. Он не думал об этом восемь лет.

- Я был экономическим стратегом.

Прежде чем он сам это осознал, он уже пустился В объяснения наступательной экономической политики.

- Ты знаешь о том, что Плутону грозит опустошение от денежных переводов с Внутренних Планет? А ты знаешь почему? Скорость света, вот почему. Отставание времени. Оно убивает нас. Со времени Вторжения на Землю процветает идея, что мы должны быть вместе. Все наши усилия с того времени были направлены на полное экономическое объединение. Но на Плутоне это не работает. Нам нужна независимость.

Она слушала, как он пытается объяснить вещи, которые еще минуту назад сам был не в состоянии понять. Из него, как из прорвавшей плотины, выносило такие понятия, как коэффициенты инфляции, заблаговременно скупаемые товары на кислородной и водородной биржах, фиктивные доллары и манипуляции с ними в интересах центральных банков и невидимое истощение.

- Невидимое истощение? Что это?

- Это трудно объяснить, но это связано со скоростью света. Это экономическое истощение Плутона, которое не имеет никакого отношения к реальным товарам и услугам, к труду или любым другим традиционным силам. Оно связано с тем фактом, что любая информация, которая поступает к нам с Внутренних Планет, уже устарела по меньшей мере на девять часов. В экономике со стабильной валютой - например, привязанной к золоту, как классическая экономика Земли, - это бы не имело большого значения, но эффект бы оставался.

Девять часов могут создать разницу в ценах,, в долгосрочных сделках, в рыночных перспективах. С плавающим средством международных расчетов, когда тебе необходимы ежечасные обновления информации о состоянии твоего кредита, чтобы знать, какая материальная отдача будет от твоих трудовых затрат, - другими словами, твоя личная финансовая сводка - и тебе просто необходимознать коэффициент инфляции, если ты хочешь составить сводку и не хочешь быть уничтоженной, и тогда время действительно играет большую роль. Мы вынуждены действовать в условиях постоянно неблагоприятного положения на Плутоне по отношению к денежным рынкам Внутренних Планет. В течение длительного времени этот коэффициент составлял около трех десятых процента, в соответствии с теперь уже устаревшей информацией. Но с годами он имеет тенденцию расти. Часть его была поглощена тем, что мы приближаемся к Внутренним Планетам, отставание времени уменьшается по мере того, как мы движемся к лету. Но это не может продолжаться долго. Мы достигнем внутренней точки нашей орбиты и эффекты станут нарастать. Тогда начнется война. Война? - Она казалась напуганной.

- Война в экономическом смысле. Будет враждебным актом отказаться от соглашения о торговле, даже если оно тебя обескровливает. Это ударит по кошельку каждого жителя Внутренних Планет, и нам стоит ожидать ответного удара. Мы привнесем нестабильность, если выйдем из Общего рынка.

- Насколько это будет плохо? Полное поражение?

- Не совсем. Но достаточно разрушительно. Депрессия - это не очень весело. А нас поджидает одна.

- Есть какой-нибудь выход?

- Кто-то предложил полностью перевести все наше правительство и глав корпораций на Внутренние Планеты. Такое может произойти, я полагаю. Но как мы будем себя чувствовать? Мы станем колонией, а это хуже, чем независимость, если рассматривать перспективу.

Она помолчала, переваривая услышанное. Потом она кивнула головой - он с трудом мог различить это движение в темноте.

-  Сколько осталось до войны? Он пожал плечами.

- Я не следил за ходом событий. Не знаю, как шли дела все это время. Но скорее всего у нас есть еще лет десять или около того. Затем нам придется с этим столкнуться. Я бы вложил деньги в реальные ценности на твоем месте. Законсервированные товары, воздух, вода и тому подобное. Я не думаю, что дела пойдут настолько плохо, что придется потреблять все это, чтобы выжить, но мы можем прийти к полубартерной торговле, когда это будет единственной ценностью. Твой кредит будет бесполезен, когда ты попытаешься подписать распоряжение о покупке, и не важно, как много труда ты в него вложила.

Плот остановился. Они достигли края мира.

Они пришвартовались к одной из скал на стене, поднимавшейся из открытого океана. Они были в пяти километрах от Раротонги. Они дождались, когда солнце начнет восходить, и принялись подниматься по скале.

Она была неровной, испещренной следами взрывов с этой стороны дамбы. Она поднималась под тридцатиградусным углом на высоту пятидесяти метров, затем внезапно становилась ровной и гладкой, как стекло. Верхушка дамбы на краю мира была превращена режущими лазерами в громадное плато, длиной триста километров и шириной четыре. Они отправились в длинную прогулку по краю, оставляя за собой мокрые отпечатки ног.

Вскоре они потеряли направление. Они больше не видели края моря и не видели обрыва, пока не приближались к нему. К этому времени стало полностью светло. Они точно рассчитали время так, чтобы прийти к краю, когда взойдет солнце - тогда им будет на что посмотреть.

За сто метров до края, когда можно было за него немного заглянуть, Ли начала непроизвольно замедлять шаги. Пири ее не подталкивал. Это было не то зрелище, которое можно было заставить посмотреть. Он достиг этой точки вместе с Другими и должен был вернуться. Страх высоты только увеличился со временем. Но она дошла и встала рядом с ним на самом краю обрыва.

Пацифика строилась тремя секциями. Две были завершены, а третья все еще углублялась и еще не была заполнена водой, за исключением самых глубоких впадин. Воде не давала сюда попасть дамба, на которой они стояли/ Когда ее завершат, когда все подводные впадины, все горные системы, плоскогорья и откосы будут построены в соответствии со спецификациями, дно будет покрыто известняком и илом и вся клиновидная секция будет затоплена. Воду получали из жидкого водорода и кислорода с поверхности, скомбинировав их с помощью энергии ядерных энергетических установок.

- Мы делаем то, что голландцы сделали на Старой Земле, только наоборот, - заметил Пири, но реакции от Ли не последовало. Она смотрела, завороженная, на отвесный край дамбы, обрывающийся в бездонную впадину. Стена была скрыта дымкой, но казалась бесконечной.

- Восемь километров в глубину, - сказал ей Пири. Это будет не обычная впадина, когда она будет закончена. Ее собираются заполнить остатками этой дамбы, когда она будет затоплена. - Он заглянул ей в лицо и решил не утомлять статистикой. Она переживала это по-своему,

Единственное похожее зрелище на всех населенных людьми планетах представляла собой только Долина Великих Ущелий на Марсе. Ни один из них ее не видел, но она проигрывала в сравнении, потому что ее нельзя было окинуть взглядом всю сразу. А здесь можно было увидеть всю впадину от края до края. Она просто обрывалась и уходила в ничто. Под ногами у них была радуга. Слева от них огромный водопад срывался со стены плотным искрящимся потоком. Тонны падающей воды распадались на отдельные извивающиеся струи, рассыпались, испарялись и уносились ветром прежде, чем достигнуть дна впадины.

Прямо напротив них на расстоянии десяти километров возвышалась гора, которая станет биомом Окинава, когда впадина будет затоплена. Только крошечная темная верхушка этой горы будет видна над водой.

Ли остановилась и долго смотрела вдаль. Чем больше она смотрела, тем легче ей становилось, и тем не менее что-то не давало ей покоя. Масштабность пейзажа была слишком велика, для человека не было места в этом мире, расколотом на куски. Задолго до полудня они повернули и начали долгий путь назад к плоту.

Она молчала, когда они садились на плот и устанавливали парус для пути назад. Ветер дул порывами, лишь слегка наполняя парус. Только через час ветер должен был начать дуть сильнее. Они все еще видели стену дамбы.

Они уселись на плоту, не глядя друг на друга.

- Пири, спасибо, что взял меня сюда.

- Пожалуйста. Тебе не обязательно говорить об этом.

- Хорошо. Но я хочу поговорить еще кое о чем. Я… честно говоря, не знаю, с чего начать.

Пири беспокойно шевельнулся. Прежний разговор об экономике взволновал его. Это было частью, его жизни, частью, вернуться к которой он не был готов. Он был в замешательстве. В голове его беспорядочно носились мысли, которым не было места в этом живом мире ветра и воды. Кто-то звал его, кто-то, кого он знал, но не хотел видеть в данный момент.

- Да? Так о чем ты хочешь поговорить со мной?

- Это касается… -Она остановилась, обдумывая. - Не важно. Еще не время. - Она придвинулась и прикоснулась к нему. Но ему не хотелось этого. Через несколько минут она это поняла и отодвинулась к другому краю плота.

Он лег навзничь, оставшись наедине со своими обеспокоенными мыслями. Налетел порыв ветра, затем утих. Он увидел, как прыгает летучая рыба, почти перелетая через плот. Осколок неба падал, рассекая воздух. Он вертелся и кружился, как перо, крошечная частичка неба, которая была голубой с одной стороны и коричневой - с другой. Он видел дыру в небе в том месте, откуда был выбит этот осколок.

Он летел где-то на расстоянии двух или трех километров. Нет, постойте, не так. Небесный свод поднимался на двадцать километров, а он, похоже, вылетел из середины. Насколько далеко они находились от. центра Пацифики? В ста километрах? Осколок неба?

Он вскочил на ноги, едва не опрокинув плот.

- Что случилось?

Он был большим. Он выглядел огромным даже с такого расстояния. Он кувыркался, и это сбило с толку Пири.

- Небо… - выдохнул он й чуть не засмеялся. Но чувствовать себя глупо не было времени. - Небо падает, Ли.

- Давно?

Он смотрел, а его голова была полна цифр. Критическая скорость на такой высоте, допуская, что он достаточно тяжел для того, чтобы пробить атмосферу… более шестисот метров в секунду. Время падения - семьдесят секунд. Тридцать из них должны уже пройти-.

Ли рукой заслонила глаза от света, проследив за его взглядом. Она все еще думала, что это шутка. Кусок неба начал светиться красным по мере вхождения в плотную атмосферу.

- Эй, и правда падает, - сказала она. - Посмотри-ка.

- Большой. Вероятно, один или два километра в поперечнике. Я готов биться об заклад, он устроит хороший всплеск.

Они смотрели на его падение. Вскоре он скрылся за горизонтом, набирая скорость. Они подождали, но, похоже, представление закончилось. Так почему ему все еще так не по себе?

- Интересно, сколько тонн весит двухкилометровая глыба? - задумчиво сказала Ли. Она тоже не выглядела слишком счастливой. Они снова уселись на плоту, все еще смотря в том направлении, где обломок погрузился в море.

Затем их окружили летучие рыбы и вода сошла с ума. Рыбешки были в панике. Они то погружались, то выпрыгивали из воды. Пири больше почувствовал, чем увидел, как что-то прошло под ними. А затем он услышал нарастающий грохот, глубокий низкий гул, который вскоре грозил превратить его кости в порошок. Гул подхватил его, встряхнул и швырнул на колени. Он был оглушен и не мог ясно мыслить. Его взгляд был все еще прикован к горизонту, и он увидел белый веер, вздымающийся вдалеке в безмолвном величии. Это был фонтан, поднявшийся от столкновения, и он все еще поднимался.

- Взгляни туда, Пири, - сказала Ли, когда к ней вернулся голос. Она выглядела такой же потрясенной, как и он. Он посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и увидел волнистую линию, ползущую по голубому небу. Сначала он решил, что это конец его жизни, потому что это выглядело так, будто весь нависающий купол неба расколот и падает на них. Но затем он увидел, что это одна из направляющих, на которых перемещалось солнце, была вырвана скалой и падает, скрученная в серпантин искореженного металла.

- Дамба! - закричал он. - Дамба! Мы слишком близко к дамбе!

- Что?

- Дно здесь поднимается близко к дамбе. Здесь не глубоко. Идет волна, Ли, большая волна. Она поднимется здесь.

- Пири, тени двигаются.

- А?

Неожиданность шла за неожиданностью слишком быстро, чтобы он мог с этим совладать. Но она была права. Тени двигались. Но почему?

Потом он увидел. Солнце садилось, но не по направляющим, ведущим в скрытое отверстие на западе. Оно падало по воздуху, сбитое скалой.

Ли тоже это поняла.

- Что это за штуковина? - спросила она. г-у Я имею в виду, насколько она большая?

- Не слишком большая, насколько я знаю. Достаточно большая, но меньше той упавшей глыбы. Это своего рода ядерный генератор. Я не знаю, что произойдет, когда он врежется в воду.

Они были парализованы. Они понимали, что что-то надо делать, но события происходили слишком быстро. Не было времени все обдумать.

- Ныряй! - закричала Ли. - Ныряй в воду!

- Что?

- Нам нужно нырнуть и отплыть как можно дальше и глубже от дамбы. Волна пройдет над нами, разве нет?

- Не знаю.

- Это все, что мы можем сделать.

И они нырнули. Пири почувствовал, как его жабры начинают работать, потом он уже плыл вниз под углом к затемненному дну. Ли плыла слева от него, стараясь изо всех сил. И без заката, без предупреждения наступила смоляная темнота. Солнце врезалось в воду.

Он не знал, как много проплыл, когда внезапно почувствовал, что поднимается. Погруженный в воду, невесомый, он не был готов к ускорению. Но он почувствовал себя, как в быстро поднимающемся лифте. Это сопровождалось волнами давления, угрожавшими порвать его барабанные перепонки. Он бешено работал руками и ногами, прокладывая путь вниз, даже не зная, плывет ли в нужном направлении. Затем он снова падал.

Он продолжал плыть, один, в темноте. Прошла еще одна волна, подняла его, затем снова опустила. Через несколько минут прошла еще одна, пришедшая с другой стороны. Он был безнадежно дезориентирован. Внезапно он почувствовал, что плывет не в том направлении. Он остановился, не зная, что делать. Плыл ли он в нужную сторону? Он не мог сказать наверняка.

Он перестал грести и попытался сориентироваться. Бесполезно. 0н ощущал колебания воды и чувствовал, что его вертит и сносит.

Затем его кожу принялись покалывать миллионы пузырьков, проносящихся мимо него. Это позволило ему сориентироваться. Пузырьки ведь должны подниматься, правда? А они проплывали мимо его тела от живота к спине. Так, значит, вниз - это туда.

Но у него не было времени извлечь выгоду из этой информации. Бедром он задел что-то твердое, изогнул спину, когда его тело швыряло и бросало в пене и воде, а затем почувствовал, что скользит по гладкой поверхности. Он двигался очень быстро. Он знал, где он, куда перемещается, но ничего не мог с этим поделать. Волна подняла его вдоль скального склона дамбы и швырнула на плоскую поверхность. Теперь иссякающая волна несла его к краю мира. Он перевернулся, ощущая скользящую поверхность под собой, пытаясь уцепиться руками за что-нибудь. Это был кошмар, все, что он делал, не приносило результата. Затем его голова очутилась в воздухе.

Он все еще скользил, но горб волны уже обрушился, тихо рассыпаясь в пену и лужи. Вода утекала с потрясающей скоростью. Пири остался один, любовно прижимаясь щекой к холодной скале. Тьма была полной.

Он не хотел двигаться. Все, что он знал, - это то, что под ногами разверзлась восьмикилометровая пропасть.

Возможно, будет еще одна волна. Если так, она обрушится на него, больше не поднимая, как пробку в бурю. Она убьет его мгновенно. Он не хотел беспокоиться об этом. Все, о чем он сейчас волновался, - это не скользить дальше.

Звезды исчезли. Перебой с энергией? Затем они снова зажглись. Он чуть-чуть поднял голову, как раз чтобы увидеть мягкое рассеянное свечение на востоке. Восходила луна, и делала она это с головокружительной скоростью. Он увидел, как она в течение минуты меняет фазу с узкого серпика на яркую полноту. Кто-то еще нес дежурство и решил пролить немного света на сцену.

Он встал, хоть его ноги с трудом его держали. Высокие фонтаны далеко справа от него давали понять, где море бьется о дамбу. Он находился примерно в центре плато, далеко от края. Океан волновался, как от тридцати ураганов, но он был в безопасности на таком расстоянии, только если не придет еще одно цунами.

Лунный свет превратил поверхность в серебряное зеркало, покрытое рябью от прыгающих рыб. Он увидел другую фигуру, встающую на ноги, и побежал в ту сторону.

Их засекли с вертолета при помощи инфракрасного детектора. Они не могли сказать, сколько прошло времени. Луна неподвижно висела в центре неба.

Дрожа, они забрались в кабину.

Женщина-пилот вертолета была счастлива, что сумела их найти, но оплакивала другие потерянные жизни. Она сказала, что трое мертвы, а пятнадцать пропали без вести и предположительно мертвы тоже. Большинство из них работало на рифах. Вся земная поверхность Пацифики была смыта, но людские потери были минимальными. У большинства было время, чтобы добраться до лифтов и опуститься на нижний уровень или подняться на вертолете над опустошением.

Насколько они смогли узнать, распространение тепла от коры планеты пошло вглубь дальше, чем предполагалось. На поверхности было лето, о чем было легко забыть здесь, внизу. Инженеры были уверены, что внутренняя поверхность неба стабилизировалась годы назад, но легкое повышение температуры выявило новый дефект. Она указала туда, где корабли, похожие на светлячков, неторопливо плыли, освещая прожекторами картину разрушения. Никто не знал, придется ли оставить Пацифику еще на двадцать лет, пока она не стабилизируется.

Она опустила их на Раротонгу. Место было не узнать. Волна поднялась над рифом, и взбитый ад, состоящий из пены и обломков, пронесся по поверхности острова. Мало что устояло, за исключением вмещавших в себя лифты бетонных блоков, потерявших всю свою декоративную маскировку.

Пири увидел знакомую фигуру, идущую к нему через обломки, бывшие когда-то живописной деревней. Она сорвалась на бег и чуть не сбила его с ног, хохоча и целуя его.

- Мы были уверены, что ты мертв, - сказала Харра, отодвигаясь от него, чтобы осмотреть порезы и ушибы.

- Просто повезло, я полагаю, - сказал он, все еще не веря в то, что выжил. Там, в открытом океане им пришлось несладко, но масштабы разрушений были гораздо более очевидны на острове. Пири был потрясен, увидев это.

- Ли предложила нырнуть под волну. Это нас и спасло. Нас просто подняло, последняя волна пронесла нас по верхушке дамбы и отхлынула. Нас бросало, как листья.

-  Ну, в моем случае не так нежно, - заметила Ли. - Я здорово стукнулась. Похоже, я повредила запястье.

На острове был врач. Пока перебинтовывали ее запястье, она смотрела на Пири. Ему не понравился этот взгляд.

- Есть кое-что, о чем я собиралась поговорить с тобой на рифе, или вскоре после возвращения. Тебе больше нет смысла оставаться здесь, и я не знаю, куда тебе нужно отправиться.

- Нет! - вырвалось у Харры. - Еще рано! Не говори ему ничего. Это нечестно. Держись от него подальше. - Она защищала Пири своим телом от невидимого ему нападения.

- Я просто хотела…

- Нет, нет. Не слушай ее, Пири. Пойдем со мной. - Она умоляюще сказала другой женщине: - Просто дай мне несколько часов с ним наедине, есть вещи, о которых я ему никогда не говорила.

Ли выглядела нерешительно, и Пири почувствовал поднимающуюся ярость и разочарование. Он знал, что вокруг него происходят некие события. И это была по большей части его вина, что он игнорировал их, но сейчас пришло время узнать. Он вытащил свою руку из руки Харры и встал лицом к лицу с Ли.

- Скажи мне.

Она посмотрела вниз, затем снова ему в глаза.

- Я не та, кем кажусь, Пири. Я вела тебя, стараясь сделать это более легким. Но ты все еще сражаешься со мной. Я не вижу способов сделать все это более легким.

- Нет! - снова закричала Харра.

- Что ты такое?

- Я психиатр. Я специализируюсь на возвращении в прежнее состояние таких людей, как ты, людей, которые находятся в ментальном отпуске, который ты называешь «вторым детством». Ты знаешь все это, на другом уровне, но ребенок в тебе борется на каждом этапе. В результате появились кошмары - возможно, сфокусированные на мне, признаешь ты это или нет.

Она схватила его за запястья, одной рукой, неловко из-за своего повреждения.

-  А теперь послушай меня. - Она говорила напряженным шепотом, пытаясь донести до него все это, прежде чем паника, которую она увидела в его лице, захлестнет его и заставит убежать. - Ты прибыл сюда на отдых. Ты собирался остаться здесь на десять лет. Теперь все кончено. Ситуация изменилась. Обстоятельства меняются быстрее, чем ты мог тогда предположить. Ты предполагал, что у нас будет в запасе еще десять лет после твоего возвращения, прежде чем начнется война. Это время исчезло без следа. Общий Рынок Внутренних Планет нанес первый удар. Они ввели новую систему бухгалтерских расчетов, она запущена на их компьютерах и уже действует. Ее удар направлен на Плутон, и она работает уже в течение месяца. Мы больше не можем считать О.Р.В.П. экономическим партнером, потому что каждый раз, когда мы продаем, или покупаем, или переводим деньги, коэффициент инфляции меняется не в нашу пользу. Все происходит абсолютно легально, в соответствии со всеми существующими соглашениями, и это необходимо для их экономики. Но они не принимают в расчет наше невыгодное положение в связи отставанием времени. Мы вынуждены считать это враждебным действием, не важно, каковы были их намерения. Вы должны вернуться и возглавить войну, Господин Министр Финансов.

Слова разбили вдребезги все оставшееся спокойствие Пири. Он вырвался из ее рук и бешено повернулся, чтобы осмотреться. Затем он побежал по полоске пляжа. Он споткнулся на неуклюжих ногах, быстро поднялся и исчез.

Харра и Ли молча смотрели, как он убегает.

- Тебе не обязательно было быть такой жесткой с ним, - сказала Харра, зная, что это не так. Ей просто ненавистно было видеть его в таком замешательстве.

- Лучше сделать все быстро, если они сопротивляются. А с ним все в порядке. Он будет бороться с собой, но в успешном исходе нет никаких сомнений.

- Так, значит, Пири, которого я знаю, вскоре умрет? Ли обняла молодую женщину.

- Вовсе нет. Это реинтеграция, где нет победителя и проигравшего. Ты увидишь. - Она посмотрела в заплаканное лицо.

- Не волнуйся. Тебе понравится взрослый Пири. А ему не понадобится много времени, чтобы понять, что он тебя. любит.

Он никогда не был на рифе ночью. Это было место прячущихся рыб, которые всегда были на шаг впереди него, бросаясь в свои убежища. Он спрашивал себя, как много времени пройдет, прежде чем они отважатся выбраться в долгую ночь. Солнце может не взойти несколько лет.

Они могут не выбраться никогда. Не осознавая изменений в среде обитания, ночные рыбы и дневные рыбы могут так и не приспособиться. Циклы кормления будут нарушены, изменится температурный график, бесконечная луна и отсутствие солнца нарушат внутренние механизмы, отлаженные за миллиарды лет, "и рыба погибнет. Это неизбежно.

Экологам придется здорово потрудиться.

Но один обитатель внешнего рифа выживет в течение долгого времени. Он будет есть все, что движется, и кое-что, что не движется, в любое время дня и ночи. У него нет страха, у него нет внутренних часов, нет никаких внутренних воздействий, кроме всепоглощающей необходимости атаковать. Он продержится до тех пор, пока ему будет что есть.

Но в том, что было разумом торпеды с белым брюхом по имени Призрак, поселилась тень сомнения. Он не помнил этого чувства, хотя и испытывал его раньше. Он не был приспособлен для памяти, только для охоты. Это новое существо, которое плыло неподалеку, заставляя его холодный мозг испытывать приближение ярости, было тайной. Он снова и снова пытался атаковать его, пока его не охватывало чувство, которого он не испытывал с тех пор, как перестал быть полуметровой рыбешкой, и страх уносил его прочь.

Пири долго плыл рядом с неясными очертаниями акулы. Для него хватало лунного света, чтобы видеть рыбину, ходящую на границе действия его ультразвукового сигнала. Время от времени тень содрогалась от головы до хвоста, поворачивалась к нему и приближалась. В эти мгновения Пири не мог видеть ничего, кроме открытой пасти. Затем тень

быстро поворачивалась, пронзая его бездонной пропастью .глаза, и ускользала.

Пири чуть не рассмеялся над бедной, глупой тварью. Как он мог бояться такой бессмысленной машины для убийства?

Прощай, глупое создание. Он повернулся и лениво поплыл к берегу. Он знал, что акула последует за ним, тыкаясь носом в границу невидимой сферы передатчика, но эта мысль не обеспокоила его. Он больше не боялся. Как он мог бояться, если он уже был проглочен своим кошмаром? Зубы сомкнулись на нем, он проснулся и вспомнил. И это стало концом его страха.

Прощай, тропический рай. Ты дарил мне радость. Теперь я вырос и должен идти на войну.

Это было нелегко. Он испытывал щемящую тоску, покидая свое детство, хоть время и правда пришло. Теперь на него легла ответственность, и он должен принять ее. Он подумал о Харре.

- Пири, - сказал он себе, - как подросток ты был слишком глуп, чтобы жить.

Зная, что это в последний раз, он ощутил прохладу воды, проходящей через его жабры. Они послужили ему на славу, но на работе им не было места. Не было места для рыбы, не было места для Робинзона Крузо.

Прощайте, жабры.

Он быстрее поплыл к берегу, выбрался из воды и встал на пляже. Струи воды стекали с него. Харра и Ли были там, ожидая его.

John Varley. «Goodbye, Robinson Crusoe». © Davis Publications, Inc., 1977. © Перевод. Фрибус E.A., 2002.

Джордж Мартин. Путь креста и дракона

— Ересь, — сообщил он мне.

Солоноватая вода в бассейне мягкой волной ударила о стену.

— Еще одна? — без особого энтузиазма осведомился я. — В эти дни они плодятся, как мухи.

Мое замечание не понравилось. Он шевельнул грузным телом так, что вода на этот раз перехлестнула через край, на кафельный пол приемного покоя. Мои сапоги промокли насквозь. К этому я отнесся философски, тем более что предусмотрительно надел самую старую пару, понимая, что мокрые ноги — неизбежное следствие визита к Торгатону Найн-Клариис Тун, старейшине народа ка-тан, архиепископу Весса, наисвятейшему отцу Четырех законов, главному инквизитору Ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа и советнику его святейшества папы Нового Рима Дарина XXI.

— Будь ереси так же многочисленны, как звезды, любая из них не становится менее опасной, святой отец, — отчеканил он. — И мы, рыцари Христа, должны бороться с ними со всеми и с каждой в отдельности. Кроме того, эта новая ересь ужасна.

— Да, мой господин. У меня и в мыслях не было оспаривать ваше мнение. Примите мои извинения. Просто я очень устал, выполняя задание Ордена на Финнегане, и рассчитывал испросить у вас краткосрочный отпуск. Мне нужно отдохнуть, восстановить силы.

— Отдохнуть? — вновь меня окатило водой. Его черные, без зрачков глаза мигнули. — Нет, святой отец, это невозможно. Ваши знания и опыт жизненно важны для дела, которое я намерен поручить вам, — голос его чуть помягчел. — Я не успел ознакомиться с вашим отчетом по Финнегану. Вам удалось добиться желаемого?

— Пожалуй, что нет, хотя я убежден, что мы возьмем верх. Церковь сильна на Финнегане. Когда мои попытки найти путь к согласию закончились безрезультатно, пришлось принять более действенные меры. Удалось закрыть газету и радиостанции еретиков. Наши друзья уверены, что их обращение в суд им не поможет.

— Так это блестящее достижение, — воскликнул архиепископ. — Вы одержали победу во славу Господа нашего и церкви.

— Не обошлось без мятежа, — добавил я. Погибло не меньше сотни еретиков и двенадцать наших людей. Я опасаюсь эскалации насилия. Наши священники, входя в город, где пустила корни ересь, подвергаются нападению. Их лидеры рискуют жизнью, выходя за черту города. Я надеялся избежать ненависти и кровопролития.

— Достойно одобрения, но нереалистично, — архиепископ Торгатон вновь мигнул, и я вспомнил, что у народа ка-тан это движение век свидетельствовало о раздражении. — Иной раз не обойтись без крови мучеников, впрочем, еретиков тоже. Ради спасения души можно отдать и жизнь.

— Несомненно, — торопливо согласился я. Торгатон славился своими пространными лекциями, а перспектива выслушивать его битый час меня не привлекала. В приемном покое человек попадал в экстремальные для себя условия, и мне не хотелось находиться в нем дольше, чем требовалось. Сочащиеся водой стены, влажный воздух, да еще запах прогорклого масла, свойственный ка-танцам. Жесткий воротник натирал шею. Под сутаной я весь вспотел, ноги совсем промокли, начал ныть желудок.

Я поспешил перевести разговор в деловое русло.

— Вы сказали, что эта новая ересь куда опаснее остальных, мой господин?

— Да.

— Где она зародилась?

— На Арионе, планете в трех неделях пути от Весса. Живут там только люди. Никак не могу понять, почему вас так легко совратить. Ка-танец, обретя веру, практически никогда не изменяет ей.

— Это известно каждому, — вежливо подтвердил я. Не став, правда, добавлять, сколь ничтожно число ка-танцев, почитавших Иисуса Христа (их общее число не доходило до тысячи). Народ этот мало интересовался другими цивилизациями и путями их развития: подавляющее большинство миллионов ка-танцев следовали своей древней религии. Торгатон Найн-Клариис Тун являл собой исключение из правила, — он был в числе первых новообращенцев, когда два столетия назад папа Видас Пятидесятый постановил, что священниками могут быть и негуманоиды. Жили ка-танцы долго, поэтому не приходилось удивляться тому, что за двести лет благодаря своей несгибаемой вере Торгатон поднялся столь высоко в церковной иерархии. Каждая новая раздавленная ересь приближала Торгатона к красной шляпе кардинала. И судя по всему, ждать оставалось совсем недолго.

— Наше влияние на Арионе невелико, — продолжал архиепископ. Руки его, четыре толстые култышки зелено-серого цвета, двигались в такт словам, рассекая воду, грязно-белые жгутики у дыхательного отверстия постоянно подрагивали. — Несколько священников, несколько церквей, немногочисленная паства. Еретики численно превосходят нас на этой планете. Я надеюсь на ваш тонкий ум, вашу проницательность. Обратите этот недостаток в пользу. Ересь лежит там прямо на поверхности. Полагаю, вы сразу найдете ее слабые места и поможете заблудшим душам вернуться на путь истинный.

— Разумеется. А в чем суть этой ереси? Что я должен разоблачать? — мой последний вопрос указывал, сколь некрепка моя собственная вера. Причиной этому были все те же еретические течения, убеждения и догматы, которые постоянно крутились в голове, мучили ночными кошмарами. Как тут провести четкую границу между своей верой и чужой? Кстати, эдикт, позволивший Торгатону надеть сутану, привел к тому, что с полдюжины миров вышло из-под крыла Нового Рима. И те, кто последовал по этой тропе, видели проявление самой отвратительной ереси в олицетворяющем власть церкви огромном инопланетянине, совершенно голом (не считая жесткого воротника на шее) и плавающем передо мною в бассейне. По числу верующих среди человечества христианская церковь прочно занимала первое место. Каждый шестой человек был христианином. Но кроме церкви истинной насчитывалось еще семьсот христианских сект, почти таких же многочисленных, как Единственно истинная католическая межзвездная церковь Земли и тысячи миров. Даже Дарин XXI, при всем своем могуществе, был только одним из семи, носивших титул папы. Когда-то я не мог пожаловаться на недостаток веры, но слишком долго пришлось мне прожить среди еретиков и неверующих. Теперь же даже молитвы не разгоняли моих сомнений. Поэтому я не испытал ужаса, только легкий интерес проснулся во мне, когда архиепископ поведал мне суть ереси Ариона.

— Они сделали святым Иуду Искариота.

Как старший рыцарь-инквизитор, я имел собственный звездолет. До того как попасть ко мне, он носил имя святого Фомы, но я счел это название несоответствующим кораблю, предназначение которого бороться с ересью, и назвал его «Истина Христова».

Управлялся звездолет экипажем из шести братьев и сестер ордена святого Христофора-путешественника. Капитаном была молодая женщина: я переманил ее с торгового судна.

На звездолете я был единственным пассажиром. Поэтому все три недели полета от Весса до Ариона можно было посвятить изучению еретической Библии, экземпляром которой снабдил меня один из помощников архиепископа. Толстым тяжелым фолиантом в кожаном переплете, с золотым обрезом, с красочными голографическими иллюстрациями. Великолепная работа, выполненная человеком, влюбленным в уже забытое искусство книгопечатания. Репродукции картин (оригиналы, как я понял, украшали стены собора святого Иуды на Арионе) впечатляли. Мастерством тамошние художники ничем не уступали таммервенцам и рохоллидейцам, расписавшим собор святого Иоанна в Новом Риме.

На первой странице имелась сноска, что книга одобрена Лукианом Иудассоном, Первым Учителем ордена Иуды Искариота.

Называлась она «Путь креста и дракона».

«Истина Христова» скользил меж звезд, а я не спеша читал, поначалу делая пометки, чтобы лучше разобраться в сути новой ереси, но постепенно увлекся странной, захватывающей фантастической историей. Слова дышали страстью, мощью, поэзией. Впервые я столкнулся со святым Иудой Искариотом, личностью сложной, честолюбивой, далеко не ординарной, собравшей в себя все плюсы и минусы человеческого характера.

Сын проститутки, родился он в сказочном древнем городе-государстве Вавилон в тот самый день, когда в Вифлееме на свет божий появился Спаситель. Детство его прошло в канавах и подворотнях. Сначала он продавал себя, потом, став старше, предлагал желавшим утолить свою похоть других. Еще юношей он начал постигать азы черной магии и к двадцати годам, овладев ее премудростями, стал колдуном. Ему удалось подчинить своей воле драконов, самых чудовищных созданий — огромных огнедышащих летающих ящеров Земли. Тогда-то его и прозвали Иуда — Укротитель Драконов. Этот эпизод иллюстрировала великолепная картина. Иуда в темной пещере, с горящими глазами, взмахивает раскаленным добела бичом, дабы не подпустить к себе громадного золотисто-зеленого дракона. Под мышкой у него корзина, крышка чуть сдвинута, из нее торчат головки трех только что вылупившихся из яиц дракончиков. Четвертый дракончик ползет по его рукаву. Этим кончалась первая часть его жизнеописания.

Во второй он стал Иудой-Покорителем, Иудой-Королем Драконов, Иудой из Вавилова. Верхом на самом большом из своих драконов, с железной короной на голове и мечом в руке, он превратил Вавилон в столицу величайшей империи древней Земли, простиравшейся от Испании до Индии. Он правил, сидя на троне в виде дракона средь висячих садов, построенных по его приказу. Там он судил Иисуса из Назарета, пророка-бунтаря, приведенного пред его очи избитым и окровавленным. Иуда не отличался терпеливостью, и Христос, прежде чем кончился допрос, потерял еще много крови. А так как Иисус не ответил на вопросы, Иуда распорядился выбросить лже-пророка на улицу, предварительно отрубив ему ноги.

— Целитель, излечи себя, — презрительно бросил он на прощание.

Затем пришло Раскаяние, видение в ночи, и Иуда Искариот отказался от короны, черной магии, богатств, чтобы последовать за человеком, им же искалеченным. Презираемый теми, кем правил. Иуда стал Ногами Господа нашего и год носил Иисуса на спине по дорогам созданной им Империи. А после того как Иисус излечил себя, Иуда шагал рядом с ним — его верный друг и соратник, первый среди двенадцати апостолов. Иисус наделил Иуду даром понимать любой язык, вернул и освятил драконов, которых отослал прочь кающийся Иуда, и направил своего ученика в далекое странствие за океан «распространить слово Мое там, куда Я не могу прийти».

Но однажды в полдень померкло солнце, задрожала земля. Иуда развернул драконов, и могучие крылья понесли его назад. Над бушующим океаном. До города Иерусалима он добрался слишком поздно: Иисус уже умер, распятый на кресте.

В тот миг вера его пошатнулась, и три последующие дня Великий Гнев Иуды сотрясал древний мир. Его драконы стерли с лица земли Храм Иерусалимский, выгнали всех людей из города, обрушились на Рим и Вавилон. Сам он нашел одиннадцать апостолов, допросил их и узнал, что один из них, Симон, прозванный Петром, трижды предал Спасителя. Собственными руками он задушил Петра и бросил труп на съедение драконам. А потом послал их зажигать повсюду погребальные костры в память Иисуса из Назарета.

Но Иисус воротил драконов. Пожары погасли, а из желудков, их изверглись части тела Петра, и тот ожил. Иисус назначил его главою Церкви.

А потом драконы умерли, не только прирученные Иудой, но и все остальные, ибо они являлись живым свидетельством могущества и мудрости Иуды Искариота, великого грешника. Иисус лишил Иуду дара понимать все языки и излечивать страждущих. Он лишил его даже зрения, ибо тот вел себя, словно слепец (на одной из картин слепой Иуда плакал над телами мертвых драконов). И сказал он Иуде, что долгие годы его будут помнить как Предателя, люди будут проклинать его имя, все, что он сделал хорошего, будет забыто.

И тоща же Христос оказал Иуде благодеяние, потому что тот любил Его всем сердцем, — продлил жизнь, чтобы, бродя по свету. Иуда осознал свои грехи, получил прощение и после чего бы умер.

С этого начался последний этап жизни Иуды Искариота, но длился он очень долго. Повелитель Драконов, друг Христа, превратился в слепого странника, отовсюду изгнанного, лишившегося друзей, бредущего по дорогам Земли в бесконечной своей жизни, находя пустыню там, где когда-то гордо высились крепостные стены цветущих городов. А Петр, первый папа и его вечный враг, распространял повсюду лживую басню о том, как Иуда Искариот продал Христа за тридцать сребреников, так что Иуда не решался даже произносить свое подлинное имя. Одно время он назывался как Странствующий Джу[1]. Потом было много других имен.

Жил он более тысячи лет. Стал проповедником и целителем, любил животных, а церковь, основанная Петром, не переставала преследовать его. В конце концов обрел он мудрость и успокоение души. И Христос спустился к его смертному одру, и они примирились, и Иуда прослезился. И прежде чем он умер, Христос пообещал ему, что Он позволит некоторым помнить, каким на самом деле был Иуда, а со временем весть эта будет распространяться все шире и ложь, выдуманная Петром, забудется.

Такой была жизнь Иуды Искариота, изложенная в книге «Путь креста и дракона». В ней же имелись его проповеди и тексты неканонических книг, приписываемых ему.

Перевернув последнюю страницу, я пошел к Арле-к-Бау, капитану «Истины Христовой». Арла, крупная, флегматичная женщина, не испытывала особой тяги к религии, но я ценил ее мнение. Остальные члены экипажа, братья и сестры ордена святого Христофора, отшатнулись бы в ужасе, увидев, что у меня в руках.

— Интересно, — прокомментировала Арла, возвращая мне фолиант.

Я хохотнул.

— И это все?

Она пожала плечами.

— История занимательная и не менее драматичная. Читается даже лучше, чем ваша Библия, Дамиэн.

— Согласен, — признал я. — Но это же чистый нонсенс. Смесь доктринерства, мифологии и суеверий. Развлекает, не лишено воображения, захватывает читателя. Но сколь нелепо. Разве можно поверить в драконов? В безногого Христа? А Петр, собранный воедино, после того как его сожрали по частям четыре дракона?

Арла усмехнулась.

— Во всяком случае, не глупее превращения воды в вино или Христа, идущего по волнам, или человека, живущего в чреве рыбы, — Арла любила подкалывать меня. Капитаном моего звездолета она стала со скандалом, неверующих вообще предпочитали не брать на борт, но дело свое она знала, и мне нравился ее здоровый скептицизм, не дающий засохнуть моим мозгам. Да и ума ей было не занимать. Последнее я ценил куда больше слепого повиновения.

— Разница есть, — упорствовал я.

— Неужели? — ее глаза впились в мои. — Ах, Дамиэн, признайтесь, книга вам понравилась.

Я откашлялся.

— Она разбудила мое любопытство, — Арла не ошиблась, чего уж спорить зря. Но я счел необходимым разъяснить свою позицию. — Вы знаете, с чем мне обычно приходится иметь дело. Незначительные отклонения от догм, ложно истолкованные и действительно путаные абзацы из Библии, откровенные политические интриги, цель которых — провозгласить честолюбивого епископа планетарной системы новым папой, а быть может, добиться каких-то льгот от Нового Рима или Весса. Война бесконечная, грязные и мерзкие битвы. Они изматывают меня духовно, морально, физически. После каждой я похож на выжатый лимон, — я постучал пальцем по кожаному переплету. — Тут — иное. Ересь, разумеется, должна быть раздавлена, но я с нетерпением жду встречи с этим Лукианом Иудассоном.

— А какие великолепные иллюстрации, — Арла, пролистывая «Путь креста и дракона», остановила взгляд на одной из них, едва ли самой лучшей: Иуда, плачущий над драконами. Я улыбнулся, видя, что иллюстрация произвела на нее такое же впечатление, как и на меня. А потом нахмурился, ибо понял, сколь серьезны трудности, с которыми мне предстояло столкнуться.

Так оно, собственно, и получилось, когда «Истина Христова» прибыл в фарфоровый город Аммадон на планете Арион, где обосновался орден святого Иуды Искариота.

Арион, планету земного типа с мягким климатом, колонизировали триста лет назад. Численность населения приближалась к девяти миллионам. В Аммадоне, единственном крупном городе, проживало около двух миллионов. Высокий уровень техники обеспечивался, главным образом, импортом. Промышленностью Арион похвастаться не мог. Люди, однако, там жили творческие, сферой приложения их талантов было искусство, пышно расцветавшее на планете. Одним из принципов тамошнего общества являлась свобода религиозных убеждений, хотя религия не была в почете. Большинство населения предпочитало полагаться на себя, а не на Бога. Здесь сосуществовали полтора-два десятка различных религий, в том числе и Единственно истинная межзвездная католическая церковь, не так давно располагавшая двенадцатью храмами. Теперь их осталось девять.

Три другие перешли под крыло быстро растущего ордена святого Иуды Искариота, который также построил еще двенадцать новых храмов.

Епископ Ариона, темнокожий, сухощавый мужчина с коротко стриженными волосами не обрадовался моему приезду.

— Дамиэн Хар Верис! — изумленно воскликнул он, когда я появился в его резиденции. — Мы, разумеется, слышали о вас, но представить, что удостоимся чести увидеть вас, тем более принимать у себя, не могли. Число наше так мало…

— И продолжает уменьшаться, — прервал я его. — Поэтому господин мой, архиепископ Торгатон обеспокоен. А вот вы, ваше преосвященство, наоборот, похоже, абсолютно спокойны: даже не сочли нужным сообщить нам об активизации секты почитателей Иуды.

Он было рассердился, но разом смирил гордыню. Рыцарь-инквизитор представлял немалую опасность даже для епископа.

— Мы, разумеется, очень озабочены. И прилагаем все силы, чтобы одержать верх над ересью. Если вы можете помочь нам советом, мы с радостью выслушаем вас.

— Я — инквизитор Ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа. И не раздаю советов, ваше преосвященство. Я действую. С этим меня послали на Арион. А теперь скажите мне, что вы знаете об этой ереси и ее Первом Учителе, Лукиане Иудассоне.

— Разумеется, отец Дамиэн, — епископ дал знак слуге принести поднос с вином и сыром, а затем начал излагать короткую, но динамичную историю культа Иуды. Я слушал, полируя ногти об алый лацкан пиджака и изредка прерывая рассказчика вопросами. И прежде чем он дошел до половины, я принял решение лично навестить Лукиана. Из всех вариантов возможных действий этот представлялся мне наилучшим.

Да я и сам хотел повидаться с ним.

Внешнему виду на Арионе придавалось немалое значение. Поэтому я счел необходимым позаботиться о том, чтобы Лукиан сразу понял, с кем имеет дело. Надел лучшие сапоги, темные, ручной работы, из римской кожи, которые никогда не бывали в приемном покое Торгатона, строгий черный костюм с широкими лацканами и жестким воротником. На шее висел превосходный золотой крест. Воротник скрепляла булавка в форме меча (тоже золотая): знак рыцаря-инквизитора. Брат Денис тщательно выкрасил мои ногти, они стали черными, как эбонит, затем, зачернив веки и ресницы, покрыл лицо тончайшей белоснежной пудрой. Я сам испугался, посмотревшись в зеркало, столь грозным был у меня вид. Улыбнулся, но лишь на мгновение — улыбка все портила.

К собору Иуды Искариота я отправился пешком по широким золотистым улицам Аммадона, окаймленных алыми деревьями. Шептуньи, называли их горожане. И действительно, длинные, свисающие с ветвей усики, казалось, что-то нашептывали легкому ветерку. Со мной шла сестра Юдит. Низенького росточка, хрупкая даже в комбинезоне с капюшоном, какие носили монахи ордена святого Христофора. С добрым, мягким лицом и чистыми, невинными глазами. Я ей полностью доверял. Она уже убила четверых, пытавшихся напасть на меня.

Собор отстроили недавно. Величественный, полный достоинства, он возвышался среди цветочных клумб и золотистой травы. Сады окружала высокая стена. Снаружи ее украшали фрески. Некоторые из них были оригиналами иллюстраций, которые я видел в книге «Путь креста и дракона». Прежде чем войти в ворота, я остановился, чтобы еще раз полюбоваться ими. Фрески покрывали и стены собора. Никто не попытался остановить нас в воротах. Люди гуляли средь клумб или сидели на скамьях под серебряницами и шептуньями.

Сестра Юдит и я огляделись, а затем зашагали к собору.

И только начали подниматься по лестнице, как из массивных дверей вышел мужчина. Светловолосый, толстый, с окладистой бородой, в сутане из тонкой материи, ниспадавшей на ноги, обутые в сандалии. На сутане были нарисованы драконы и мужской силуэт с крестом в руке.

Когда я поднялся по лестнице, мужчина поклонился мне в пояс.

— Отец Дамиэн Хар Верис, рыцарь-инквизитор, — он широко улыбнулся. — Приветствую вас во имя Иисуса и святого Иуды. Я — Лукиан.

Я отметил про себя, что надлежит незамедлительно выяснить, кто из слуг епископа поставляет информацию культу Иуды, но лицо мое осталось бесстрастным. Все-таки прошел не один год, как я получил сан рыцаря-инквизитора: подобных сюрпризов выпало на мою долю с лихвой.

— Отец Лукиан Мо, — без улыбки пожал я протянутую руку, — я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Он же улыбнулся вновь.

— Конечно, конечно. Я в этом не сомневаюсь.

Мы прошли в просторный, но скромно обставленный кабинет Лукиана. Еретики не признают роскоши, с которой давно сроднились служители церкви. Из излишеств он позволил себе лишь одну картину, на стене за его столом.

Картину, в которую я уже влюбился: слепой Иуда, плачущий над убитыми драконами.

Лукиан тяжело опустился в кресло, указал мне на второе, напротив стола. Сестру Юдит мы оставили за дверями кабинета.

— Я лучше постою, отец Лукиан, — ответил я, зная, что это дает мне определенные преимущества.

— Просто Лукиан, — поправил он меня. — Или Лука, если предпочитаете. Мы не приемлем титулы.

— Вы — отец Лукиан Мо, родившийся на Арионе, окончивший семинарию на Кэтадее, бывший священник Единственно истинной межзвездной католической церкви Земли и тысячи миров, — возразил я. — И обращаться к вам надлежит так, как того требует ваш сан, святой отец. От вас я жду того же. Это понятно?

— Да, конечно, — дружелюбно ответил он.

— В моей власти лишить вас права приобщения к святым тайнам и отлучить от церкви за распространяемую вами ересь. На некоторых планетах я даже мог приговорить бы вас к смерти.

— Но не на Арионе, — вставил Лукиан. — Нам свойственна веротерпимость. Кроме того, числом нас поболе, — он вновь улыбнулся. — Что же касается остального, нет возражений. Я уже давно никого ни к чему не приобщаю; я Первый Учитель и долг мой — мыслить, указывать путь, помогать остальным обрести веру. Отлучите меня от вашей церкви, если это доставит вам удовольствие, отец Дамиэн. Ведь наша цель — осчастливить всех.

— Вы изменили истинной вере, отец Лукиан, — я положил на его стол «Путь креста и дракона», — но, как я вижу, нашли другую, — тут я позволил себе улыбнуться ледяной, внушающей ужас, улыбкой. — С более нелепой выдумкой мне еще встречаться не доводилось. Но вы, наверное, скажете мне, что говорили с Богом, что он поведал вам это новое откровение, чтобы вы могли очистить честное имя святого Иуды, не так ли?

Теперь уже Лукиан улыбался во весь рот. С сияющими глазами он поднял книгу со стола.

— О нет. Я все выдумал сам.

— Что? — я не мог поверить своим ушам.

— Да, да, все выдумал. Разумеется, я пользовался многими источниками, в основном Библией, но, полагаю, большая часть «Креста и дракона» — мое творение. И вы должны согласиться, получилось неплохо. Естественно, при всей моей гордыне, я не мог поставить на титуле свое имя, лишь отметил, что она одобрена мною. Вы, наверное, заметили? На большее я не решился.

На мгновение я лишился дара речи, но достаточно быстро пришел в себя.

— Вы меня удивили, — не оставалось ничего другого, как признаться в этом. — Я-то ожидал встретить безумца с больным воображением, убежденным в том, что он говорил с Богом. Мне уже приходилось иметь дело с такими фанатиками. Но я вижу перед собой улыбающегося циника, высосавшего из пальца целую религию ради собственной выгоды. Знаете, фанатики и те лучше вас. Вы недостойны даже презрения, отец Лукиан. Гореть вам в аду целую вечность.

— Я в этом сомневаюсь, — Лукиан по-прежнему улыбался, — да и ваша оценка неверна. Во-первых, я не циник, во-вторых, не имею никакой выгоды от моего дорогого святого Иуды. Честное слово. Будучи священником вашей церкви, я жил в куда большем комфорте. Я сделал все это, потому что таково мое призвание.

Я сел.

— Вы меня совершенно запутали. Объяснитесь.

— А вот теперь я собираюсь сказать вам правду, — тон его показался мне странным. Он словно произносил заклинание. Я — Лжец.

— Вы хотите запутать меня детскими парадоксами, — насупился я.

— Отнюдь, — опять улыбка. — Лжец. С большой буквы. Это организация, отец Дамиэн. Религия, если хотите. Великая, могучая вера. А я — мельчайшая ее часть.

— Такая церковь мне незнакома.

— Естественно, это тайная организация. Другого и быть не может. Вы понимаете, не так ли? Люди любят, когда им лгут.

— Я — тоже, — выдавил из себя я.

На лице Лукиана отразилась обида.

— Я же сказал, что это правда. Когда такое говорит Лжец, вы можете ему поверить. Как еще мы можем доверять друг другу?

— И вас много? — я уже начал догадываться, что Лукиан такой же безумец, как и любой еретик: он столь же фанатичен в своих убеждениях. Но у него был более сложный случай. Ересь внутри ереси. Долг инквизитора требовал докопаться до самой сути.

— Много, — кивнул Лукиан. — Столь много, что вы бы удивились, отец Дамиэн, узнав точное число. Но кое о чем я не решаюсь сказать вам.

— Так скажите то, на что решаетесь, — бросил я.

— С радостью, — воскликнул Лукиан Иудассон. — Мы, Лжецы, как и любая религия, принимаем несколько постулатов на веру. Вера, как вы понимаете, необходима. Есть положения, которые невозможно доказать. Мы верим, что жизнь стоит того, чтобы прожить ее. Это один из наших догматов. Цель жизни

— жить, сопротивляться смерти, возможно, даже бросить вызов энтропии.

— Продолжайте, — слова Лукиана, против воли, разожгли мой интерес.

— Мы также верим, что счастье есть благо, поискам которого надобно посвятить себя.

— Церковь не противится счастью, — заметил я.

— Неужели? — удивился Лукиан. — Ну да не будем спорить. Какую бы позицию ни занимала церковь в вопросе о счастье, она проповедует веру в загробную жизнь, в высшее существо и требует выполнения жестких моральных норм.

— Истинно так.

— Лжецы не верят ни в жизнь после смерти, ни в Бога. Мы принимаем вселенную, как она есть, отец Дамиэн, со всеми ее жесткими истинами. Мы, кто верит в жизнь и ценит ее более всего на свете, должны умереть. А потом не будет ничего, кроме пустоты. В жизни нашей нет цели, поэтики, смысла. Не найдем мы этого и в нашей смерти. Когда мы уйдем, нас будут вспоминать лишь непродолжительное время, а потом забудут, словно мы не жили. Наши планеты и наша вселенная лишь ненадолго переживут нас. Все поглотит ненасытная энтропия, и наши жалкие усилия не уберегут нас от такого конца. Вселенная исчезнет. Она обречена. Вечность — понятие недостижимое.

От слов Лукиана по телу пробегала дрожь. Моя рука машинально гладила крест.

— Мрачная философия, и насквозь фальшивая, — прокомментировал я его монолог. — Такие мысли посещали и меня. Наверное, все мы должны пройти через это. Но на самом деле все не так. Моя вера защитила меня от подобного нигилизма. Вера — надежный щит против отчаяния.

— О, я это знаю, мой друг, мой рыцарь-инквизитор, — покивал Лукиан. — Рад видеть, что вы меня поняли. Вы почти стали одним из нас.

Я нахмурился.

— Вы ухватили самую суть, — продолжал Лукиан. — Истины великие, как, впрочем, и те, что поменьше, непереносимы для большинства людей. Мы находим защиту от них в вере. Моей, вашей, любой другой. Все остальное, пока мы верим искренне и непоколебимо в выбранную нами ложь, — чепуха, — он прошелся пальцами по окладистой белокурой бороде. — Наши психологи считают, что счастливыми ощущают себя лишь те, кто верит. В Иисуса Христа или Будду, переселение душ или бессмертие, в силу любви или платформу политической партии. Все едино. Они верят. И счастливы. Отчаиваются, даже кончают с собой другие, ищущие истину. Истин много, а вот вероучений недостает, да и скроены они неважно, на скорую руку — противоречия да ошибки. А ошибки порождают сомнения: наша вера теряет опору и вместе с ней от нас уходит счастье.

Я сразу понял, к чему клонит Лукиан Иудассон.

— Ваши Лжецы выдумывают вероучения.

Лукиан улыбнулся.

— И самые разные. Не только религиозные. Подумайте об этом. Мы знаем, сколь сурова правда. Прекрасное куда предпочтительнее. Мы изобретаем прекрасное. Вероисповедание, политические движения, высокие идеалы, любовь, дружбу — все это ложь, обман. Мы придумываем и их, и многое, многое другое. Мы совершенствуем историю, мифы, религию, делая все это более прекрасным, более доступным для восприятия. Разумеется, что ложь наша зачастую несовершенна. Слишком могучи истины. Но, возможно, придет день, когда мы предложим столь великую ложь, что в нее поверит все человечество. А пока приходится обходиться тысячами маленьких обманов.

— Полагаю, до вас. Лжецов, мне нет никакого дела, — ледяным голосом отвечал я. — Вся моя жизнь посвящена одному — поиску правды.

Лукиан снисходительно усмехнулся.

— Святой отец Дамиэн Хар Верис, рыцарь-инквизитор, уж я-то вас знаю. Вы сами Лжец. Вы усердно трудитесь. Ваш звездолет в постоянном движении, вы посещаете планету за планетой и на каждой уничтожаете дураков, мятежников — всех тех, кто смеет сомневаться во лжи, которой вы служите.

— Если моя ложь хороша, зачем вы покинули ее?

— Религия должна соответствовать культуре и обществу, идти с ними рука об руку, а не противостоять им. Если возникает конфликт, противодействие, ложь рушится, а с ней исчезает и вера. Ваша церковь годится для многих миров, святой отец, но не для Ариона. Тут жизнь легка, а ваша вера сурова. Здесь любят и ценят красоту, предложить которую вы не можете. Поэтому мы улучшили вашу идею. Долгое время мы изучали эту планету. Составили ее психологический профиль. Святой Иуда будет процветать на Арионе. Его судьба — многоликая драма, красивая, запоминающаяся. Эстетам она придется по душе. Жизнь его — трагедия со счастливым концом. На Арионе обожают такие истории. А драконы? Какой изящный штрих. Мне думается, что ваша церковь напрасно их не использовала. Удивительные, очаровательные создания.

— Существовавшие лишь в мифах, — напомнил ему я.

— Едва ли, — он покачал головой. — Смотрите сами, — губы его разошлись в улыбке, — все возвращается к вере. Можете ли вы знать, что в действительности произошло три тысячи лет назад? У вас один Иуда. У меня — другой. Мы оба опираемся на книги. Ваша правдивее? Вы и впрямь в это верите? Я допущен лишь в первый круг ордена Лжецов и не знаю всех секретов, но мне известно, что орден наш очень древний. Не удивлюсь, если вдруг окажется, что Евангелие написано такими же людьми, как я. Возможно, Иисуса никогда не было, впрочем, как и Иуды.

— Я убежден, что вы ошибаетесь, — возразил я.

— А добрая сотня людей в этом здании искренне убеждены, что святой Иуда был таким и только таким, как написано в «Пути креста и дракона». Вера — это благо. Вы, наверное, не знаете, что с появлением на Арионе ордена святого Иуды число самоубийц сократилось на треть.

Я медленно поднялся.

— Вы такой же фанатик, как и любой еретик, когда-либо встречавшийся мне, Лукиан Иудассон. Как человека, потерявшего веру, я жалею вас.

Встал и Лукиан.

— Пожалейте себя, Дамиэн Хар Верис. Я обрел новую веру и счастлив. Вас же, дорогой друг, мучают сомнения — душа ваша мечется, не находя покоя.

— Это ложь! — кажется, я сорвался на крик.

— Пойдемте со мной, — Лукиан коснулся маленькой пластины на стене, и картина, изображавшая Иуду, плачущего над драконами, исчезла, открыв уходящие вниз ступени.

В подвале высился большой стеклянный аквариум, заполненный зеленой жидкостью. В ней плавало нечто, похожее на человеческий эмбрион, состарившееся и инфантильное одновременно, с огромной головой и крохотным тельцем. От рук, ног, половых органов к стенам аквариума бежали трубки, исчезающие в каких-то машинах, — они поддерживали жизнь этого уродца.

Когда Лукиан включил свет, уродец раскрыл глаза. Большие, черные, они, казалось, заглядывали мне в душу.

— Это мой коллега, — Лукиан похлопал по стенке аквариума. — Джон Азур Крест, Лжец четвертого круга.

— И телепат, — добавил я.

На других мирах я сам организовывал погромы телепатов, в основном детей. Церковь учит, что сверхъестественные способности — происки дьявола. О них не упомянуто в Библии. Но я всегда сожалел об убиенных.

— Джон узнал о вашем приходе, едва вы вошли в ворота, и сообщил мне. Лишь несколько человек знает о его присутствии в соборе. Помощь его для нас бесценна. Он распознает веру истинную и мнимую. В мой череп вживлен датчик. Джон может постоянно общаться со мной. Именно он, поняв, что вера моя иссякает, почувствовав глубину моего отчаяния, вовлек меня в орден Лжецов.

Уродец в аквариуме заговорил. Его металлический голос раздался из забранного решеткой динамика.

— Я чувствую твое отчаяние, Дамиэн Хар Верис, опустошенный священник, инквизитор, задававший слишком много вопросов. Ты болен душой, устал… и ты не веришь. Присоединяйся к нам, Дамиэн. Ты долго, очень долго был Лжецом!

На мгновение я заколебался, задумавшись, а во что я действительно верю, начал рыться в душе в поисках моей веры, того огня, что когда-то поддерживал меня. Где она, непреложность учения Церкви, где живший во мне Христос? Ничего, ничего-то я не нашел. Я был пуст, выжжен изнутри бесконечными вопросами и болью. Но когда я открыл рот, чтобы ответить Джону Азуру Кресту и улыбающемуся Лукиану Иудассону, я нашел то, во что верил, и верил всегда.

ПРАВДА.

Я верил в правду, даже если вера эта причиняла боль.

— Он потерян для нас, — изрек телепат, носивший, словно в насмешку, имя Крест.

Улыбка Лукиана потухла.

— Неужели? А я так надеялся, что вы станете одним из нас, Дамиэн. Ведь оставался один шаг.

Внезапно меня охватил страх, и я чуть не кинулся вверх по ступеням к сестре Юдит. Лукиан рассказал мне слишком много, а я отверг его предложение.

Телепат сразу почувствовал мой страх.

— Ты не сможешь причинить нам вреда, Дамиэн. Иди с миром. Лукиан не сказал тебе ничего особенного.

Лукиан хмурился.

— Я рассказал ему немало, Джон.

— Да, но может ли он доверять словам такого лжеца, как ты? — маленький бесформенный ротик уродца изогнулся в улыбке, большие глаза закрылись.

Лукиан вздохнул и повел меня к лестнице.

Лишь через несколько лет я понял, что лгал именно Джон Азур Крест, а жертвой его лжи стал Лукиан. Я мог причинить им вред. Что, собственно, и сделал.

Причем, мне не пришлось прибегать к особым хитростям. У епископа нашлись друзья и в правительстве, и в средствах массовой информации. Деньги помогли мне самому свести знакомство с нужными людьми. Прежде всего я выдал местонахождение Креста, обвинив его в том, что он использует свои сверхъестественные способности для воздействия на сознание последователей Лукиана. Мои друзья отнеслись к этим обвинениям вполне серьезно. Посланный к собору ударный отряд взял телепата под охрану, после чего его отдали под суд.

Разумеется, он без труда доказал свою невиновность. Люди-телепаты могут читать чужие мысли лишь вблизи, а на большее, за редким исключением, просто не способны. Но встречаются они редко, их боятся, а Крест еще обладал и устрашающей внешностью. Короче, его оправдали по всем пунктам обвинения, но предложили незамедлительно покинуть Аммадон. И он отбыл на другую планету в неизвестном направлении.

У меня не было желания отправить его за решетку. Суда над ним вполне хватило, чтобы в стене лжи, столь любовно сложенной Лукианом и Крестом, возникли трещины. Путь к вере тернист, но потерять ее можно очень легко, ибо малейшее сомнение начинает подтачивать, казалось бы, незыблемое основание.

Епископ и я трудились не покладая рук, сея новые сомнения. Надо отметить, лжецы поработали на славу. Аммадон, как и многие культурные центры, имел компьютерную систему, связывающую школы, университеты, библиотеки, — каждый желающий мог в любой момент воспользоваться информацией, накопленной цивилизацией за многие тысячелетия.

И при проверке обнаружилось, что история Рима и Вавилона слегка подправлены. Трижды я нашел ссылки на Иуду Искариота, в одной он упоминался как предатель, в другой — как святой, в третьей — как покоритель Вавилона. Говорилось, что именно он построил висячие сады, и там же приводился так называемый кодекс Иуды.

А согласно сведениям, хранящимся в библиотеке Аммадона, драконы исчезли на Земле во времена Христа.

Мы вычистили всю эту ложь, выбросили из памяти компьютеров, хотя для этого нам пришлось заручиться поддержкой полдюжины нехристианских миров. Только получив официальные заверения от них, библиотекари и академики Аммадона признали, что дело не в простом споре двух религий.

К тому времени орден святого Иуды, выставленный напоказ во всей своей неприглядности, таял на глазах. Лукиан Иудассон уже перестал улыбаться и в основном сердито хмурился. По меньшей мере, половина его церквей закрылось, лишившись прихожан.

Разумеется, ересь никогда не умирает полностью. Всегда есть те, кто продолжает верить, несмотря ни на что. Наверняка и по сей день «Путь креста и дракона» читают на Арионе, в фарфоровом городе Аммадон, под сенью «шептуний».

Арла-к-Бау и «Истина Христова» доставили меня на Весе через год после моего отъезда. Архиепископ Торгатон дал согласие на отпуск, который испрашивался мною ранее. Я одержал еще одну победу, жизнь Церкви текла, как и прежде, а орден святого Иуды Искариота получил смертельный удар, оправиться от которого уже не мог. Прибыв на Весе, я полагал, что телепат, Джон Азур Крест, ошибся, недооценив силу рыцаря-инквизитора.

Потом, однако, мне вспомнились его слова.

ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ПРИЧИНИТЬ НАМ ВРЕДА, ДАМИЭН.

Нам?

Ордену святого Иуды? Или Лжецов?

Он лгал, думаю, сознательно, зная, что я пойду до конца, но сокрушу «Путь креста и дракона». Но не было для него тайной и другое: я ничем не задену Лжецов, даже не решусь упомянуть о них. Как я мог? Кто бы мне поверил? Величайший заговор, древний, как сама история? Попахивало паранойей, тем более что доказательств-то не было.

Телепат лгал Первому Учителю для того, чтобы тот отпустил меня живым, теперь я в этом не сомневаюсь. Отдавая меня Лукиану, Крест подставил бы под удар и себя, и Лжецов. Пойти на такой риск он не мог. Проще было пожертвовать пешками в большой игре — Лукианом Иудассоном и его вымышленной религией.

Я покинул Весе, зная, что нет во мне другой веры, кроме как слепая вера в правду. Найти ее в Единственно истинной католической межзвездной церкви Земли и тысячи миров я уже не мог.

Еще более убедил меня в этом и год отпуска, проведенный в библиотеках Весса, Кэтадея и Селии. Наконец, я возвратился в приемный покой архиепископа.

— Мой господин, — я стоял перед Торгатоном Найн-Клариис Туном в самой худшей паре обуви, — я не могу выполнять ваши поручения. Прошу разрешить мне удалиться от дел.

— Какова причина? — легкая волна перехлестнула через бортик.

— Я потерял веру.

Он долго, постоянно мигая, смотрел на меня.

— Ваша вера касается лишь вас и вашего духовника. Моя же забота — результаты. Вы блестящий специалист, Дамиэн. Мы не можем отпустить вас.

Правда освобождает. Но свобода зачастую холодна, пуста и пугающа, в то время как ложь несет и тепло, и красоту.

В прошлом году Церковь даровала мне новый звездолет. Я назвал его «Дракон».

Брюс Стерлинг. Рой

– Жаль, что вы нас покидаете, – сказал инопланетянин. – И поговорить-то теперь будет не с кем.

Капитан-доктор Саймон Африэль скрестил руки на груди. Пальцы его украшали перстни с драгоценными камнями, грудь обтягивал шитый золотом жилет.

– Мне тоже жаль, лейтенант, – ответил он на свистящем языке инопланетянина. – Беседы с вами были для меня чрезвычайно полезны. Вы совершенно безвозмездно рассказали мне много такого, за что я был бы готов заплатить.

– Это всего лишь информация, – сказал инопланетянин, прикрыв яркие бусинки глаз толстыми мигательными перепонками. – Мы, Инвесторы, вкладываем средства только в энергию и драгоценные металлы. А гоняться за информацией – это признак незрелости расы. – Его уши, представлявшие собой нечто вроде длинного гофрированного воротничка, закрывавшего крохотные ушные отверстия, приподнялись.

– Да, вы, конечно, правы, – согласился Африэль, подавив вспыхнувшую неприязнь. – Но ведь мы, земляне, действительно как дети по сравнению с другими расами, так что некоторая незрелость нам простительна. – Он снял темные очки и потер переносицу. Салон космического корабля был залит пронзительным ультрафиолетовым светом, к которому привыкли Инвесторы. Изменять же своим привычкам ради одного пришельца с Земли они не собирались.

– Вы неплохо у нас тут поработали, – произнес инопланетянин поощрительным тоном. – Нам нравится сотрудничать с вашей расой: вы молоды, энергичны и сообразительны, охотно беретесь за все новое и приспосабливаетесь к непривычным условиям. Мы не завязывали контактов с вашей планетой раньше только потому, что это было нерентабельно из-за низкого уровня вашего научно-технического развития.

– Теперь ситуация изменилась, – сказал Африэль. – Благодаря нам вы обогатитесь.

– Очень надеюсь на это. – Бахрома, обрамляющая сзади чешуйчатый череп, заколыхалась: это означало, что инопланетянин развеселился. – Лет через двести и вы, возможно, будете достаточно богаты, чтобы купить у нас все интересующие вас секреты нашей космической техники. Если к тому времени ваши механисты не докопаются до этих секретов самостоятельно.

Механисты были давними соперниками фракции шейперов, к которой принадлежал Африэль, и потому замечание инопланетянина его задело.

– Вы переоцениваете механистов с их чисто техническим подходом к делу, – сказал он. – Мы, шейперы, уделяем большое внимание языкам и как торговые партнеры стоим выше механистов. Для них все Инвесторы одинаковы.

Африэль не смог сдержать улыбки. Инопланетянин запнулся, и по выражению его лица было видно, что последняя фраза, взывавшая к его тщеславию, дошла по назначению. Вот в подобных-то случаях механисты, следовавшие в общении с Инвесторами раз и навсегда заданной программе, и проигрывали. Им не хватало гибкости, воображения.

В отношении механистов нужно что-то предпринимать, подумал Африэль. Что-то более кардинальное, нежели отдельные смертельные схватки между экипажами кораблей в Поясе астероидов или на обледенелых кольцах Сатурна. В ходе непрерывной вражды между фракциями и те и другие занимались промышленным шпионажем, старались переманить наиболее ценных представителей противоположной стороны и, ожидая удобного момента для решающего удара, устраивали засады на противника и не гнушались даже убийствами.

Сам капитан-доктор Африэль давно уже отказался от подобных примитивных методов борьбы. Не случайно его фракция не пожалела миллионов киловатт энергии, чтобы купить ему межпланетную визу. В свои тридцать восемь лет, он имел докторские степени по биохимии и космической лингвистике и степень магистра по магнитному оружию. На нем были испробованы все самые прогрессивные способы совершенствования, известные к моменту его зачатия. Его гормональный набор был искусственно приспособлен к длительному пребыванию в условиях невесомости. Строение сердца Африэля было изменено с целью достижения максимальной работоспособности, его аппендикс был удален изначально, а стенки толстого кишечника могли производить витамины, обычно вырабатываемые бактериями. Применение генной инженерии и специальная образовательная программа, неукоснительно выполнявшаяся им с младенческих лет, позволили Африэлю достичь коэффициента умственного развития, равного 180 единицам. Если он был и не самым одаренным агентом Совета Колец, то одним из тех, кому доверяли и чья психика была наиболее устойчивой.

– Не понимаю, – сказал инопланетянин, – как можно заставлять столь ценного человека, как вы, прозябать целых два года в этой никчемной дыре.

– Мы рассчитываем извлечь определенную пользу из моего пребывания здесь, – ответил Африэль.

– Но что интересного вы тут нашли? Научить вас чему-либо обитатели Роя не могут – они даже говорить не умеют. Торговлей они не занимаются – у них нет никаких орудий, не развито производство. Из всех рас, странствующих во Вселенной, это – единственная, практически лишенная интеллекта.

– Уже одно это заслуживает интереса, – возразил Африэль.

– Так вы что, хотите уподобиться им? – удивился инопланетянин. – Это был бы какой-то совершенно противоестественный конгломерат. Хотя... – Он опять запнулся. – Может быть, это у вас и получится. Вот только для деловых контактов это вряд ли будет полезно.

Из динамика прозвучал обрывок инопланетной мелодии и затем какая-то скрежещущая фраза на инвесторском языке. Она была произнесена на такой высокой частоте, что по большей части пролетела мимо ушей Африэля.

Инопланетянин поднялся на ноги. Из-под края усыпанной драгоценными камнями хламиды виднелись лишь кончики его птичьих когтей.

– Представитель Роя прибыл, – объявил он.

– Благодарю вас, – сказал Африэль. Из дверей, открытых лейтенантом, до него донесся терпкий кисло-сладкий запах прибывшего симбиота, быстро распространявшийся в кондиционированном воздухе салона.

Вытащив из кармана зеркальце, Африэль торопливо себя осмотрел. Попудрил лицо, поправил бархатный берет, сидевший чуть косо на ниспадающих на плечи рыжевато-белокурых волосах. В ушах его алели рубины величиной с вишню, добытые в Поясе астероидов. Длиннополый пиджак и жилет вытканы были из золотой парчи, а рубашка – из тончайших нитей, горящих на свету, как червонное золото. Все это должно было произвести благоприятное впечатление на Инвесторов, любивших, чтобы их партнеры имели преуспевающий вид. А что, интересно, могло бы привлечь явившегося посланника еще незнакомой Африэлю расы? Может быть, запах? Он еще раз как следует надушился.

Между тем симбиот что-то быстро лопотал на своем наречии, обращаясь к капитану корабля в наружном тамбуре. Капитаном Инвесторов была старая и неповоротливая особа, размерами почти вдвое превосходившая остальных членов экипажа. Ее массивную голову венчал украшенный драгоценными камнями шлем, из-под которого, как окуляры, поблескивали сонные большие глаза.

Приподнявшись на шести задних опорных лапах, симбиот слабо жестикулировал четырьмя когтистыми передними. Было похоже, что он плохо переносит искусственную гравитацию корабля, составлявшую одну треть от земной. Глаза его, подвешенные на длинных стебельках, были плотно зажмурены: он, по-видимому, привык к темноте, и яркий свет его ослеплял.

Разговор с капитаном велся на языке Роя – инвесторского здесь, похоже, не знали. Теперь придется учить еще один язык, подумал Африэль с досадой, – искусственный язык, сочиненный для существ, не наделенных даром речи от природы.

Прочирикав симбиоту в ответ какую-то фразу, капитан Инвесторов обратилась к Африэлю, перейдя на родной язык:

– Симбиот выражает недовольство по поводу вашего визита. Здесь, оказывается, произошли недавно какие-то беспорядки, в которых были замешаны представители вашей расы. Мне, однако, удалось настоять на том, чтобы вас пропустили в Гнездо. Наш разговор записывался, и при посещении вашей галактики я представлю вашему руководству счет за оказанные дипломатические услуги.

– Благодарю Вашу Высокопоставленность, – сказал Африэль. – Пожалуйста, заверьте симбиота в чистоте моих помыслов и миролюбивых намерениях, а также передайте мои личные наилучшие... – Тут тирада Африэля была прервана симбиотом, который внезапно кинулся на него и вонзил свои челюсти в его левую икру. Африэль выдернул ногу, отпрыгнул в зону тяжелой гравитации и занял оборонительную позицию. Но симбиот, вырвав длинный лоскут из штанины Африэля, теперь мирно поедал его в уголке.

– Это было сделано для того, чтобы передать его сородичам ваш запах и сведения о вашем химическом составе, – пояснила капитан корабля. – Иначе ваше появление в Гнезде было бы расценено как вторжение, и войны Роя немедленно бы вас уничтожили.

Африэль сразу принял нормальную позу и прижал палец к ранке на ноге, чтобы остановить кровотечение. Он надеялся, что никто из Инвесторов не обратил внимания на его рефлекторную защитную реакцию, не вполне согласующуюся с его легендой безобидного научного работника.

– Скоро мы впустим вас в переходной тамбур, – флегматично объявила капитан корабля, устраиваясь поудобнее на своем толстом хвосте, как на кресле.

Симбиот продолжал жевать, и Африэль имел возможность как следует его рассмотреть. Голова, состоявшая из отдельных сегментов, переходила в туловище без всякой шеи. Рот и ноздри имелись. Выпуклые атрофированные глаза покачивались на стебельках. Голова была также снабжена какими-то створками на шарнирах – возможно, радиоантеннами – и двумя параллельными рядами гибких усиков, пучками пробивавшихся между тремя хитиновыми щитками. Их назначение было для Африэля загадкой.

Двери тамбура отворились. Волна тяжелого прогорклого запаха ворвалась в салон, обратив в бегство нескольких находившихся в нем Инвесторов.

– Мы вернемся за вами, как оговорено в соглашении, через шестьсот двенадцать дней по земному календарю, – сказала капитан. – Удачи вам.

– Благодарю Вашу Высокопоставленность, – улыбнулся Африэль.

Симбиот, вихляя сегментами своего туловища, заполз в тамбур. Африэль последовал за ним. Дверь корабля захлопнулась. Симбиот продолжал громко жевать, не обращая никакого внимания на Африэля. Открылась противоположная дверь, за которой виднелся каменный широкий туннель. Симбиот тут же прыгнул через порог и исчез во мраке туннеля.

Африэль сменил темные очки на инфракрасные для ночного видения и вышел из тамбура. Сразу исчезло ощущение тяжести: гравитация в астероидном Гнезде Роя была ничтожной. Африэль, который провел большую часть своей сознательной жизни в безвоздушном пространстве в колониях их фракции на кольцах Сатурна, впервые за много недель вздохнул с облегчением.

В темной нише сбоку от входа в туннель притаилось какое-то мохнатое плоскоголовое существо величиной со слона. Благодаря исходящему от его тела инфракрасному излучению Африэль легко различал его в темноте. Существо терпеливо ждало, когда Африэль проскользнет мимо него, после чего вылезло из своего убежища, закрепилось многочисленными конечностями в специальных гнездах на круглых стенках туннеля и стало с шумом накачивать себя воздухом, пока его раздувшаяся голова не закупорила выход.

Корабль Инвесторов отчалил, оставив Африэля внутри одного из миллионов планетоидов, которые плотным кольцом окружали гигант Бетельгейзе. Кольцо планетоидов, по массе впятеро больше Юпитера, было потенциальным источником таких несметных богатств, по сравнению с которыми вся Солнечная система выглядела просто убого. Принадлежало кольцо, как считалось, Рою – Инвесторы, по крайней мере, не помнили, чтобы на него претендовал кто-то еще.

Африэль всматривался в глубь коридора. Но туннель был пуст, из-за отсутствия источников инфракрасного излучения видимость была скверной. Отталкиваясь от стенок, Африэль неуверенно продвигался вперед.

– Доктор Африэль! – услышал он вдруг человеческий голос.

– Доктор Мирная? – откликнулся он. – Я здесь!

Сначала он увидел парочку симбиотят, на всех парах летящих к нему, едва касаясь когтистыми лапками стенок туннеля. За ними появилась женщина в таких же инфракрасных очках, как у него. Она была молода и привлекательна, но красота ее отличалась той безличной правильностью, какая была свойственна женщинам, усовершенствованным генетически.

Она прикрикнула на симбиотят на их визгливом наречии, и те притормозили, поджидая ее. Сама же она стремительно наплывала на Африэля, которому пришлось схватить ее за руку и умелым маневром остановить их встречное движение.

– Надеюсь, вы без багажа? – спросила она первым делом.

– Да, конечно. Мы вовремя получили ваше предупреждение. У меня только вот этот костюм и кое-какая мелочь в карманах.

Женщина критически осмотрела Африэля.

– Теперь что, на Кольцах принято так одеваться? – спросила она. – Моды изменились сильнее, чем я думала.

– Да нет, – рассмеялся Африэль. – Это тонкий дипломатический ход, призванный соблазнить Инвесторов. Они ведь всегда идут на контакт охотнее, если человек выглядит как крупный делец. Наша фракция всех своих посланцев теперь наряжает подобным образом, и тут мы на целую голову обошли механистов. Они до сих пор таскаются в своих комбинезонах.

Он остановился, боясь, что она примет это как намек на ее собственную одежду. Коэффициент умственного развития Галины Мирной доходил почти до двухсот, и с ней нужно было держать ухо востро. Женщины, равно как и мужчины столь высокого интеллектуального уровня, зачастую обладали довольно капризным и неуравновешенным характером и либо витали в облаках собственной фантазии, либо кидались в не постижимые для окружающих сверххитроумные авантюры. Но фракция шейперов в своей борьбе за культурное господство сделала ставку на интеллект и придерживалась избранной стратегии, невзирая на отдельные связанные с этим неудобства. Была даже осуществлена попытка выведения сверходаренных особей с коэффициентом выше двухсот, но случаи их дезертирства из колоний фракции в последнее время настолько участились, что от этой затеи пришлось отказаться.

– Я вижу, мой костюм вас тоже удивляет, – сказала Галина Мирная.

– В оригинальности ему уж точно не откажешь, – улыбнулся Африэль.

– Я спряла его из нитей, добытых из коконов одного из здешних видов. Всю мою земную одежду сожрал симбиот-мусорщик во время прошлогодних беспорядков. Как правило, я хожу безо всякой одежды, просто не хотелось вас с ходу шокировать слишком откровенным пренебрежением условностями.

– Я сам редко надеваю костюм, – пожал плечами Африэль. – Не вижу в нем особого смысла – разве что в карман иногда нужно что-нибудь положить. Но много инструментов я с собой не таскаю. Мы – шейперы, и наш главный инструмент всегда с нами. – Он постучал пальцем по лбу. – А что касается одежды, то если вы покажете мне укромное место, где ее можно будет хранить...

Галина отрицательно покачала головой. Из-за инфракрасных очков, закрывавших половину ее лица, понять его выражение было трудно.

– Вот вы и совершили свою первую ошибку, доктор, – сказала она. – Здесь нет и не может быть никаких укромных мест. Точно такую же ошибку сделали агенты механистов, да я и сама чуть не поплатилась за это жизнью. Рой не знает таких понятий, как собственность или личность. Если вы захотите использовать какую-либо часть их Гнезда для себя лично, например устроите уголок, чтобы спать или хранить оборудование – да вообще что угодно, – вы сразу станете их врагом, захватчиком. Когда двое механистов, мужчина и женщина, попытались устроить в пустующей камере вычислительный центр, к ним вломились воины Роя и сожрали их на месте. А мусорщики доели их технику и все прочее до последнего кусочка металла.

Африэль холодно усмехнулся:

– Представляю, во сколько им обошлась доставка всех этих материалов сюда.

– Они же богаче нас, – пожала плечами Мирная, – У них и техника, и полезные ископаемые. Эти двое, как мне показалось, собирались меня убить – тайком, конечно, чтобы не возбудить здешних воинов открытым проявлением насилия. У них, кстати, был компьютер, который выучил язык ногохвосток быстрее меня.

– Тем не менее выжили именно вы, – подчеркнул Африэль. – А ваши сообщения и записи, в особенности сделанные на первых порах, когда вы еще не потеряли оборудование, были просто неоценимы. Все достижения Совета, вместе взятые, не сравнить с вашими. Вы стали за это время подлинной знаменитостью на Кольцах.

– Да, я догадываюсь, – ответила Мирная.

Африэль помолчал, не зная, что на это сказать.

– Единственное, где мне удалось найти хоть какие-то погрешности в ваших отчетах, – это в моей собственной сфере, в космической лингвистике. – Он кивнул в сторону сопровождавших ее симбиотов. – Но и тут, я вижу, вы добились больших успехов: эта парочка прекрасно справляется с ролью ваших связных с Гнездом.

Галина взглянула на него с непроницаемым выражением лица и, пожала плечами.

– Существует по крайней мере пятнадцать различных видов симбиотов. Мои сопровождающие относятся к виду ногохвосток и говорят на собственном языке. В остальном же они просто дикари и интересуют Инвесторов лишь постольку, поскольку еще не совсем разучились говорить. Некогда они совершали космические полеты, но затем обнаружили Гнездо, осели тут и ассимилировались, став, по сути дела, паразитами. – Она похлопала одного из своих спутников по голове. – Этих двоих мне удалось приручить благодаря тому, что я научилась добывать – или красть – пищу лучше них. Теперь они повсюду следуют за мной и защищают от остальных, в том числе и более крупных. И даже ревнуют меня. Ногохвостки появились в Гнезде всего какой-нибудь десяток тысяч лет назад и все еще не вполне чувствуют себя здесь хозяевами. У них еще сохранились остатки мышления и воображения.

– В то, что они дикари, я охотно верю, – сказал Африэль. – Один из них укусил меня прямо на инвесторском корабле. Странные манеры для посланника чужой цивилизации.

– Да, я знаю его, – сказала Мирная. – Я его предупредила о вашем прибытии. Эта новость ему не слишком-то понравилась, но мне удалось уломать его с помощью пищи... Надеюсь, он укусил вас не слишком сильно?

– Да так, царапина. Возможность инфекции, я полагаю, исключена?

– Это очень маловероятно. Разве что вы привезли микробов с собой.

– Вот уж это вряд ли, – ответил Африэль оскорбленно. – У меня вообще нет микробов, и уж во всяком случае я не стал бы завозить микроорганизмы к инопланетянам.

Доктор Мирная отвела взгляд.

– Я подумала, что у вас может быть какой-нибудь специальный, генетически видоизмененный штамм... Ну ладно. Пожалуй, мы можем трогаться. Ногохвостки передадут ваш запах всем остальным в том помещении, куда мы направляемся, – они делают это путем ротового контакта. Оттуда сообщение за несколько часов дойдет до матки, а уж после этого очень быстро распространится по всему Гнезду.

Оттолкнувшись ногой от твердого панциря одной из ногохвосток, она устремилась вперед. Африэль последовал за нею. В Гнезде было тепло, и Африэль в своем парадном облачении уже начал потеть, но пот его был антисептичен и не издавал запаха.

Они оказались в большой пещере, вырытой в материнской породе астероида. Длиной пещера была метров восемьдесят и имела арочный свод диаметром около двадцати метров. Вся она так и кишела местными жителями. Их были здесь сотни – по большей части симбиоты-рабочие величиной с датского дога, покрытые шерстью и восьмилапые. Довольно часто встречались также воины – мохнатые чудовища с добрую лошадь, чьи огромные клыкастые головы и формой и размерами напоминали мягкое, основательно набитое волосом кресло.

Неподалеку от них двое рабочих тащили сенсора с огромной уплощенной головой на атрофированном теле, состоявшем преимущественно из легких. Глаза сенсора были в виде больших пластин, а из шерсти, покрывавшей хитиновый панцирь, торчали длинные свернутые спиралью антенны, покачивавшиеся при движении. Тащившие его рабочие цеплялись за стены своими конечностями с когтями и присосками.

Появился еще один монстр, который плыл, неторопливо загребая жаркий зловонный воздух своими плавниками. Его безволосая голова спереди выглядела устрашающе: сплошные челюсти с острыми жерновами зубов и тупоносые сопла-клыки, во время работы выбрасывавшие фонтаны кислоты.

– Туннельщик, – прокомментировала Мирная. – Хватайтесь за него, с ним мы легко проникнем в глубь Гнезда.

Она подлетела к чудищу и взялась обеими руками за космы шерсти, свисавшие с его огромной спины. Африэль последовал ее примеру вместе с двумя симбиотятами, вцепившимися в шкуру туннельщика передними конечностями. От тухлого смрада, издаваемого влажной, маслянистой на ощупь шерстью животного, Африэля пробрала дрожь. Взмахивая своими плавниками с бахромой, будто крыльями, туннельщик понес их по лабиринту коридоров.

– Здесь, в Гнезде, наверное, тысячи обитателей, – предположил Африэль.

– В своем последнем отчете я назвала цифру сто тысяч, но к тому времени я успела осмотреть только часть Гнезда. Да и сейчас еще есть участки, куда я не заглядывала. Я думаю, их число доходит до четверти миллиона. Этот астероид примерно такой же величины, что и Серее, самая крупная база механистов, и его запасы углеродосодержащих материалов еще далеко не исчерпаны.

Африэль закрыл глаза. На тот случай, если он вдруг потеряет инфракрасные очки, он должен научиться на ощупь находить дорогу сквозь эту извивающуюся, брыкающуюся, куда-то спешащую живую массу.

– Так, значит, население Гнезда растет? – спросил он.

– Несомненно. Как раз скоро будет запущен рой из трех дюжин крылатых самцов и самок-производителей для основания новых колоний. В настоящий момент они готовятся к вылету в помещениях по соседству с маткой. Чуть позже я их вам покажу. А сейчас перед нами одна из грибных плантаций...

В это время ближайший к Африэлю симбиотенок придвинулся к нему вплотную и, не выпуская из лап шерсть туннельщика, принялся жевать отвороты одной из его брючин. Африэль как следует его пнул, и тот отскочил, испуганно втянув в себя стебельки глаз.

Подняв голову, Африэль увидел, что они находятся в большом помещении, все стены, пол и потолок которого сплошь покрыты буйной грибной порослью. Наиболее частыми видами были распухшие куполообразные бочонки, целые кусты растений со множеством переплетающихся отростков и скопления трубчатых, похожих на макароны экземпляров, чуть колыхавшихся в слабом потоке воздуха. Вокруг некоторых бочонков висели легкие облачка спор, издававшие специфический запах.

– Обратите внимание на грибницу в виде спекшихся пластов какого-то материала, – сказала Мирная. – Непонятно, то ли это природное образование, то ли какое-то специально полученное сложное биохимическое соединение. Но самое примечательное, что оно свободно произрастает при солнечном свете, на наружной поверхности астероида. Представляете? Источник питания, способный расти в открытом космосе! Наши там, на Кольцах, вцепились бы в него руками и ногами.

– Да, ему просто цены нет, – согласился Африэль.

– Сама по себе эта грибница несъедобна. Я однажды попробовала кусочек – такое ощущение, будто жуешь пластмассу.

– А кстати, как здесь вообще насчет пропитания?

– Никаких проблем. Биохимия обитателей Роя очень близка к нашей. Уже на одних грибах можно прожить. Но предпочтительнее продукт, который срыгивают симбиоты-рабочие. Его питательная ценность выше за счет внутренней ферментации в заднем отделе их кишечника.

– Вы привыкнете к нему, – добавила она, заметив остолбенелый взгляд Африэля. – Я научу вас извлекать пищу из рабочих. Нужно просто пощекотать их, и срабатывает рефлекс. В отличие от остальных жизненных функций, их пищеварительный процесс не регулируется феромонами. – Она отвела, в сторону спавшую ей на глаза прядь грязных спутанных волос. – Надеюсь, те образцы феромонов, что я посылала, оправдали хотя бы хлопоты по их доставке?

– Еще бы, – сказал Африэль. – Их химический состав чрезвычайно интересен. Я тоже входил в группу по их изучению. Нам удалось синтезировать большую часть составных элементов.

Он остановился. Насколько можно доверять Мирной? Она не была посвящена в подробности эксперимента, задуманного Африэлем и его коллегами. Африэль был представлен ей как обычный исследователь – такой же, как и она сама. Ученые фракции шейперов относились с недоверием к сотрудникам военно-разведывательного отдела.

В интересах будущего, развития фракция шейперов послала исследовательские группы к девятнадцати расам, указанным им Инвесторами. Это обошлось фракции в тысячи гигаватт драгоценной энергии и тонны редких металлов и изотопов. В большинстве случаев можно было послать двух-трех ученых, в семи случаях – только одного. Для Роя была выбрана Галина Мирная. Ее ум и доброжелательный, спокойный характер внушали уверенность, что ее психика выдержит испытания и она сумеет выжить. Тогда еще было неясно, сможет ли она обнаружить что-то полезное и представляющее интерес. И все же ее послали – без сопровождения и почти без всякого оборудования – ради того, чтобы опередить другие фракции и не дать им первыми установить какой-нибудь архиважный факт. И ей действительно удалось установить такой факт. Именно потому и был послан Африэль со спецзаданием.

– А зачем вы синтезировали составляющие? – спросила она.

– Ну хотя бы для того, чтобы убедиться, что мы это можем сделать. – Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой.

Мирная укоризненно покачала головой.

– Прошу вас, доктор Африэль, давайте не будем хитрить друг с другом. Я отчасти и забралась-то в эту дыру потому, что хотела быть подальше от всего этого. Скажите мне правду.

Африэль посмотрел на нее в упор, но инфракрасные очки не давали возможности заглянуть ей в глаза.

– Ну хорошо, – сказал он. – В таком случае я должен вам сообщить, что прислан сюда Советом Колец для выполнения эксперимента, который может стоить жизни нам обоим.

– Это значит, – сказала она, помолчав, – что вы сотрудник Службы безопасности.

– В чине капитана.

– Я так и знала... Я так и подумала, когда сюда прибыла эта пара механистов. Они были со мной так вежливы и явно чего-то доискивались. Думаю, они убили бы меня сразу же, если бы не надеялись выведать у меня секрет тем или иным путем – подкупив ли или с помощью пыток... Я была напугана до смерти, капитан Африэль... Но и вы пугаете меня не меньше.

– Мы живем в страшном мире доктор: речь идет о безопасности нашей фракции.

– Ну да, у вашей братии речь ни о чем другом и не идет, кроме как о безопасности фракции. Мне не следовало бы показывать вам Гнездо. Ведь здешние обитатели, капитан, даже не мыслящие существа. Они не умеют думать, не могут ничему научиться. Они невинные Дети природы. Им неизвестно добро и зло. Им вообще ничего не известно. И вы хотите сделать их заложниками в междоусобной стычке двух фракций совершенно чужой им расы, находящейся за много световых лет от них!

Туннельщик свернул к выходу с грибной плантации и снова поволок их по темным коридорам. Навстречу им попалась компания существ, напоминающих серые спущенные баскетбольные мячи. Один из них пристроился на рукаве у Африэля, уцепившись слабенькими, тонкими, как хлыст, щупальцами. Африэль осторожно смахнул его, и тот отлетел прочь, выпустив на прощание струю красноватых вонючих капель.

– Разумеется, в принципе я разделяю вашу точку зрения, доктор, – мягко сказал Африэль. – Но нельзя забывать о механистах. Некоторые из них сами уже наполовину превратились в механизмы. Вы что думаете, ими движут гуманные соображения? Да они кого угодно изрежут на куски и не моргнут глазом. Большинство других фракций ненавидят нас и называют суперменами-расистами. Вы хотите, чтобы кто-нибудь из них быстрее нас добился результатов, к которым мы стремимся, и использовал их против нас?

– Все это слова. – Она отвернулась.

Вокруг шныряли нагруженные грибами симбиоты-рабочие; грибами было переполнено их брюхо, охапки грибов торчали в челюстях. Рабочие обгоняли их, спешили навстречу, сворачивали в боковые коридоры или в туннели, отходящие вертикально вверх и вниз. Африэль обратил внимание на одного из них, проплывшего у них над головой и во всем похожего на остальных, не считая того, что у него было шесть ног. Это был симбиот-паразит, прикидывающийся рабочим. Интересно, подумал Африэль, сколько времени требуется природе, чтобы вывести вот такой экземпляр?

– Неудивительно, что столько наших дезертирует с Колец, – сказала Мирная с грустью. – Если люди дошли до того, что загоняют сами себя в угол подобным образом, то лучше уж действительно не иметь с ними ничего общего, жить в стороне от всего этого и не способствовать распространению всеобщего безумства.

– Подобные разговоры только погубят нас, – сказал Африэль. – Мы – дети своей фракции и не имеем права ей изменять.

– Скажите откровенно, капитан, а у вас самого никогда не появлялось желания плюнуть на все это – на все эти нескончаемые обязанности и запреты – и уединиться где-нибудь, чтобы спокойно все обдумать и взвесить, оценить и весь мир, и свое место в нем? Нас с детства постоянно воспитывают, муштруют, натаскивают... Вам не кажется, что в итоге мы за деревьями уже не видим леса, забываем, ради чего все это делается?

– Мы живем в космическом пространстве, – бесстрастным тоном произнес Африэль. – А это неестественное для жилья место, и добиться успеха здесь могут только неестественные люди, действуя неестественно. Наш разум – прежде всего наш рабочий инструмент, а уже во вторую очередь – средство для обдумывания своего места в мире. Разумеется, у меня не раз возникало желание плюнуть. Это соблазн, который всех нас подстерегает. Но я верю в необходимость порядка. Наука и техника дали людям в руки такие могущественные силы, которые могут разорвать общество на части. Кто-то должен подняться над схваткой и объединить всех. У нас, шейперов, достаточно мудрости и самообладания, чтобы сделать это гуманным путем. Именно ради этого я и делаю то, что мне поручили. – Он помолчал. – Я не рассчитываю дожить до нашей победы. Я знаю, что меня скорее всего убьют в какой-нибудь случайной стычке или пристрелят из-за угла. Главное – верить в победу.

– А вам не кажется, что все это очень самонадеянно, капитан? – неожиданно спросила она. – Что значат ваша маленькая частная жизнь и ваше маленькое личное самопожертвование? Вот этот Рой – чем он не идеал вашего гуманного порядка? Здесь всегда тепло и темно, и так приятно пахнет. Пища всегда под рукой, все организовано очень разумно, и ничего никуда не исчезает в бесконечном круговороте веществ, кроме симбиотов-производителей да небольшого количества воздуха. И так может продолжаться не одну сотню тысяч лет... Да, не одну сотню... А кто, скажите мне, хотя бы через тысячу лет вспомнит нашу дурацкую фракцию?

Африэль помотал головой, не соглашаясь:

– Это несопоставимые вещи. Мы не можем заглядывать так далеко. Через тысячу лет мы будем либо роботами, либо богами.

Пощупав рукой голову, он обнаружил, что его бархатный берет исчез. Наверняка его уже дожевывали в каком-нибудь уголке.

Туннельщик тащил их все глубже, в самую сердцевину повисшего в невесомости муравейника. Они проплывали мимо грибных плантаций, мимо кукольных питомников, где мертвенно-бледные личинки елозили в колыбельках из шелковых нитей, мимо кладбищ, где трудились рабочие-могильщики, молотившие своими крыльями нестерпимо жаркий воздух гниения. Черные ядовитые грибы поедали тела усопших и перерабатывали их в черный порошок, который куда-то оттаскивали другие рабочие, почерневшие от порошка и сами наполовину разложившиеся.

Наконец они оставили туннельщика в покое и продолжали путь самостоятельно. Галина Мирная продвигалась вперед с привычной легкостью, Африэль же то и дело больно сталкивался с суетящимися вокруг рабочими, которые с писком отскакивали прочь. Тысячи и тысячи обитателей Роя выскакивали перед самым их носом со всех сторон, висели, прилепившись к стенам и потолку, или сидели, сгрудившись по углам.

Они посетили обиталище крылатых принцесс и принцев – просторное помещение с круглыми сводами, где гулкое эхо отдавалось от стен, а посередине, подогнув ножки, зависли сорокаметровые гиганты с телами, состоящими из металлических сегментов, и какими-то ракетными соплами вместо крыльев. Вдоль их лоснящихся спин были сложены усики радиоантенн, прикрепленные к длинным кронштейнам. В целом они были похожи не столько на живые существа, сколько на исследовательские ракеты-зонды в процессе сборки. Рабочие непрерывно подносили гигантам корм, а их огромные животы с дыхательными отверстиями распирало от сжатого кислорода.

Умело пощекотав усики одного из ближайших рабочих, Мирная заставила его рефлекторно отрыгнуть солидный ломоть гриба. Большую его часть она отдала спутникам-симбиотятам, которые мгновенно все слопали и смотрели просительно, ожидая добавки.

Африэль подогнул ноги, приняв разновидность позы лотоса для безвоздушного пространства, и без колебаний откусил кусок гриба, по виду и консистенции похожий на подметку, но вкусом напоминающий копченое мясо – лакомство, которое Африэлю довелось попробовать лишь однажды: в колониях их фракции запах копченого мяса означал, что произошел несчастный случай.

Мирная хранила враждебное молчание.

– Итак, – сказал Африаль, – проблема питания решена. А как насчет спальных мест?

Она пожала плечами.

– Их можно устроить где угодно. Пустующих ниш, камер и тупичков полно повсюду. А теперь я, наверное, должна показать вам камеру матки.

– О да, конечно.

– Только для этого мне надо запастись грибами, чтобы подкупить воинов, которые сторожат вход.

Обобрав первого попавшегося симбиота, Мирная вооружилась целой охапкой грибов, и они отправились в путь. Африэль, и без того давно уже потерявший ориентировку в сети туннелей и переходов, сбился теперь окончательно. Наконец они достигли огромной пещеры, залитой инфракрасным светом, исходящим от чудовищного тела матки. Это был громадный кусок теплой мясистой плоти и одновременно основное производственное предприятие всей колонии. Тонны готовой к употреблению пережеванной грибной массы подавались в скользкий автоматически работающий рот с одного конца тела. Тонны колышущейся плоти громко всасывали грибную массу и, волнообразно колеблясь, переваривали и перерабатывали ее с каким-то механическим пыхтением и бульканьем. На другом конце одно за другим, как с конвейера, выскакивали яйца величиной с человеческое туловище, упакованные в толстую оболочку гормонной смазки. Рабочие с жадностью слизывали смазку и уносили яйца в питомник.

Процесс продолжался и продолжался. В глубинах астероида, куда не проникали лучи никаких космических светил, не было смены дня и ночи, и даже в генах здешних обитателей суточный ритм не был предусмотрен. Процедура производства яиц осуществлялась так же непрерывно и упорядочение, как работа автоматической поточной линии.

– Вот из-за чего я прибыл сюда, – благоговейно произнес Африэль. – Вы только взгляните, доктор. У механистов в шахтах установлена кибертехника, которая на несколько поколений опережает нашу. Но здесь, в самой сердцевине этого безымянного замкнутого мира, абсолютно бездумно, безостановочно и безупречно происходит процесс генной технологии, который сам себя обеспечивает, сам себя поддерживает и сам собой управляет. Это природный механизм, доведенный до совершенства. Фракция, которая сумеет использовать этот вечный двигатель, поистине станет промышленным титаном. Мы, шейперы, глубже всех проникли в тайну биохимических процессов. Кому, как не нам, осуществить это?

– Но как вы собираетесь это осуществить? – спросила Мирная, не скрывая своего скептицизма. – Придется транспортировать оплодотворенную матку до самой Солнечной системы. Даже если бы мы получили на то разрешение Инвесторов – а они его не дадут, – мы бы не смогли это сделать.

– Совсем не нужно тащить с собой матку, – терпеливо объяснил Африэль. – Все, что требуется, – это генетический код одного яйца. С его помощью наши лаборатории смогут произвести вегетативным путем любое количество рабочих особей.

– Но рабочие не представляют никакой ценности без феромонов Гнезда. Для запуска необходимой модели поведения нужна химическая команда со стороны феромонов.

– Совершенно верно, – сказал Африэль. – У меня есть при себе концентрат синтезированных феромонов, и мне достаточно испытать их действие и проверить, вызывают ли они у рабочих определенное поведение, которое я буду задавать. Если это окажется возможным, то я уполномочен выкрасть соответствующую генетическую информацию и доставить ее на Кольца. Инвесторам это, конечно, не понравится. Тут возникают проблемы морального свойства, и к тому же у самих Инвесторов генетика хромает. Но выгода, которую мы получим в результате, вернет нам расположение Инвесторов. А главное – мы побьем механистов на их же поле.

– Вы провезли сюда феромоны? И Инвесторы вам позволили?

– Наступила ваша очередь делать ошибки, – сказал Африэль. – Вы считаете, что Инвесторы непогрешимы и их невозможно провести. Но вы не учитываете, что им не хватает любознательности и поэтому, в отличие от нас, шейперов, они не умеют использовать малейшую возможность. – Он закатал штанину на правой ноге. – Видите варикозную вену у меня на голени? На первый взгляд это ничем не отличается от обычного варикозного расширения, часто встречающегося у людей, которые проводят много времени в безвоздушном пространстве. Однако эта вена была закупорена искусственно, и были приняты меры, чтобы снизить осмотическое давление. Внутри вены спрятано десять колоний бактерий, генетический код которых видоизменен с таким расчетом, чтобы получить десять разных видов феромонов.

Он улыбнулся.

– Инвесторы обыскали меня очень тщательно – даже рентгеновскими лучами просвечивали. Но бактерии спрятаны в отдельных ячейках вены, и рентген их не выявляет. А у меня в медицинской аптечке есть шприц, с помощью которого мы можем извлечь феромоны и испытать их. Я уверен, что испытания пройдут успешно – от этого зависит вся моя карьера. По окончании испытаний мы вскроем вену, и при контакте с воздухом бактерии погибнут. Мы наполним вену желтком развивающегося эмбриона и в таком виде доставим его на Кольца. Клетки эмбриона должны благополучно перенести путешествие. Но даже если они умрут, то, не приходя в соприкосновение с возбудителями гниения, сохранятся а целостности. А дома нам будет нетрудно научиться производить различные виды симбиотов, активизируя или подавляя определенные гены, как это происходит в природе. У нас будут миллионы рабочих, целые армии воинов и, возможно, даже живые ракеты из специально приспособленных крылатых особей. И если это получится, то, как вы думаете, вспомнят ли меня, мою самонадеянную маленькую жизнь и мое маленькое самопожертвование?

Даже большие очки не могли скрыть уважения, если не страха, с которым она смотрела теперь на Африэля.

– Так, значит, вы всерьез намерены это осуществить?

– Я отдаю этому делу свое время и свои силы, доктор, и мне не хочется, чтобы они были выброшены впустую.

– Но это же..., воровство, капитан! Вы хотите похитить живые существа с чужой планеты, чтобы вырастить из них расу рабов.

Африэль устало вздохнул.

– Это лишь громкие слова, доктор. Я не причиню этой планете никакого вреда – ну разве что использую их рабочую силу на время, пока провожу тот или иной эксперимент. Да, я погублю одно яйцо, но это не более тяжкое преступление, чем у людей аборт. Можно ли считать присвоение маленького кусочка генетической информации воровством? По-моему, нельзя. Что же до страшного обвинения в выращивании расы рабов, то я его отвергаю начисто. Это ведь будут не мыслящие существа, а генетические роботы. Нет никаких оснований называть их рабами – не больше, чем какие-нибудь грузовые фургоны или лазерные буры. Ну если хотите, считайте их новым видом домашних животных.

Мирная задумалась над его словами. Ее решение не заставило себя ждать.

– Вы правы. Они не будут с тоской взирать на звезды, томясь в неволе. У них не будет ни чувств, ни мыслей.

– Вот именно.

– Это будут просто рабочие механизмы, которым все равно, на кого работать – на Рой или на нас.

– Я вижу, вы осознали всю прелесть идеи.

– И если это удастся, – сказала Мирная, – если это удастся, то выигрыш, который получит наша фракция, будет исчисляться астрономическими цифрами.

Африэль улыбнулся с неподдельной радостью, и добавил мечтательно, не осознавая убийственной иронии своих слов:

– А какой выигрыш для человека, первым применившего новую методику!.. Вы когда-нибудь видели азотный снегопад на Титане, доктор? Вот подходящее место, чтобы устроить себе настоящее жилье, о каком прежде и не мечталось, – целый город, где можно будет отбросить все эти осточертевшие правила и запреты...

– Ну вот, теперь вы заговорили как дезертир, капитан-доктор.

Африэль помолчал, затем криво усмехнулся:

– Ну вот, теперь вы одним махом разрушили все мои прекрасные мечты. Я же говорил не о том, чтобы бросить все из прихоти, забыв свой долг; я говорил о заслуженном отдыхе человека, хорошо потрудившегося и хорошо заработавшего. Это совсем не одно и то же... Ну ладно. Главное – могу я рассчитывать на вашу поддержку в этом деле?

Рассмеявшись, она коснулась его руки. Ее негромкий смех потонул в громогласном урчании внутренностей матки, в котором слышалось что-то зловещее...

– Не могу же я бесконечно препираться с вами все эти два года! Разумнее сдаться сразу и спокойно работать.

– Совершенно верно.

– В конце концов, вы действительно не причините Гнезду вреда. Они даже не будут знать о том, что произошло. А если наше предприятие увенчается успехом и там, у себя, мы сможем воспроизвести их генетическую линию, то у людей и повода не будет беспокоить их еще раз.

– Да, конечно, – сказал Африэль, но на уме у него были сказочные богатства астероидов Бетельгейзе. Рано или поздно неизбежно наступит день, когда человечество предпримет массированное наступление на далекие планеты, и будет нелишне как следует изучить к тому времени всю подноготную своих потенциальных соперников.

– Сделаю все, что в моих силах, – сказала Мирная. – Если вы здесь все уже осмотрели, тогда, может быть, двинемся дальше?

Когда они покинули покои матки, она откровенно призналась:

– Сначала вы мне не понравились, и я думала, что мы не сработаемся. Но теперь вы мне нравитесь больше. В отличие от большинства других сотрудников Службы безопасности, у вас есть чувство юмора.

– Это не чувство юмора, – ответил он печально. – Это ощущение иронии судьбы, замаскированное под чувство юмора.

В бесконечном потоке бегущих друг за другом часов не было дней и ночей, он прерывался лишь нерегулярными периодами, когда они спали – сначала порознь, потом вместе, держась друг за друга в безвоздушном парении. Сексуальное возбуждение, ощущение чужого тела было живой нитью, связывающей их с их общим домом, с уставшим, разобщенным человечеством, которое находилось от них так далеко, что какое-либо рациональное представление о нем стало утрачивать смысл. Единственной реальностью было существование в этих наполненных вечным движением туннелях и переходах, где они, подобно двум микроорганизмам в кровотоке, крутились, подчиняясь ритму естественной пульсации. Часы перетекали в месяцы, ощущение времени терялось.

Эксперименты с феромонами были хотя и сложными, но вполне выполнимыми. Первый из десяти феромонов стимулировал стадный инстинкт: передавая химическое вещество щупальцами друг другу, симбиоты собирались большими группами, ожидая дальнейшей команды. Если команды не следовало, они через некоторое время опять разбредались. Для того чтобы действие феромонов было результативным, нужно было давать их либо в смеси друг с другом, либо в определенной последовательности, как команды в компьютере, – комбинируя, к примеру, первый феромон с третьим, приказывающим рабочим перенести все содержимое одной из камер в другую. Наиболее эффективным был девятый феромон, отдававший приказ на строительство. Получив команду, рабочие кидались собирать туннельщиков и землекопов и заставляли их работать. Некоторые из феромонов оказывали раздражающее действие; номер десятый побуждал симбиотов скрести и царапать все, что им попадалось под их когтистые щупальца, и вскоре от костюма Африэля практически ничего не осталось. Восьмой феромон отсылал рабочих собирать материал на поверхности астероида, и однажды, увлекшись наблюдением за ними, исследователи чуть было не улетели в открытое пространство.

Воины им были больше не страшны: крохотной дозы шестого феромона было достаточно, чтобы они немедленно бросались на защиту хранящихся яиц, за которыми под действием того же феромона ухаживали рабочие. Путем химического подкупа Африэль с Мирной подрядили землекопов, вырывших им пещеру для жилья, и воина, охранявшего вход. Они завели собственную грибную плантацию, где одни виды освежали воздух, а другие, чей вкус им особенно нравился, служили пищей. На плантации они держали специального рабочего для поедания грибов и подготовки их к употреблению. От постоянного жевания и неподвижного образа жизни симбиот раздался до необъятных размеров и свисал чудовищной гроздью с одной из стен.

Африэль очень устал. Он не спал уже довольно долгое время – а сколько, и сам не знал. Внутренний биоритм его организма не успел приспособиться к здешним условиям так же хорошо, как у Мирной. У него бывали приступы раздражительности и депрессии, которые он подавлял с трудом.

– Скоро вернутся Инвесторы, – сказал он. – Теперь уже скоро.

Мирную этот вопрос не особенно волновал.

– Инвесторы! – бросила она, сопроводив это фразой на скрипучем наречии ногохвосток, которую Африэль не разобрал.

Несмотря на специальную языковую подготовку, он так и не научился общаться с ногохвостками так же легко, как Мирная. Его филологическое образование было скорее даже помехой: язык ногохвосток был предельно примитизирован и не подчинялся почти никаким правилам. Африэль умел отдавать простейшие приказания, а тот факт, что он до некоторой степени мог справиться с воинами, поддерживал его авторитет. Симбиотята, прирученные Мирной, превратились в двух перекормленных избалованных тиранов, которые могли запросто задать жару любому из своих более взрослых сородичей, но Африэля они побаивались. Однако Африэлю было не до того, чтобы изучать поведение ногохвосток, равно как и других обитателей Гнезда. Все его время уходило на решение более насущных практических задач.

– Если Инвесторы вернутся слишком скоро, – сказала Мирная по-английски, – я не успею закончить последнюю серию моих экспериментов.

Африэль стащил инфракрасные очки и обмотал их вокруг шеи.

– Всему есть предел, Галина, – сказал он, зевая. – Все равно у тебя нет специального оборудования, а без него ты не запомнишь всех данных наизусть. Нам остается теперь только ждать момента, когда мы сможем вернуться домой. Надеюсь, мой вид не повергнет Инвесторов в шок. Боюсь, что вместе с костюмом я многое потерял в их глазах.

– После того как был запущен последний рой самцов и самок, здесь стало очень скучно, – пожаловалась она. – Не знаю, что бы я делала, если бы не эта новая загадочная поросль в камере крылатых симбиотов. – Она обеими руками отвела назад засаленные пряди, свисающие ей на лицо. – Ты что, собираешься спать?

– Да, если получится.

– А ты не посмотришь вместе со мной, что это за явление? Я уверена, это что-то важное. Возможно, какой-нибудь новый вид. Во всяком случае, это наверняка не один из крылатых симбиотов. У него такие же глаза, но он прилепился к стене.

– Ну да, и вообще он из другой расы, – устало пошутил Африэль. – Просто паразит, имитирующий крылатых, наверное. Если тебе так уж хочется, пойди посмотри, а я подожду здесь.

Он слышал, как она ушла. Темнота была неполной даже без очков: грибные заросли в соседнем помещении излучали слабое люминесцентное сияние. Набитый пищей грибоед пошевелился на стене; внутри у него что-то урчало. Африэль заснул.

Когда он проснулся, Галины все еще не было. Такое случалось часто, поэтому он нисколько не беспокоился. Первым делом он заглянул в наружный туннель – а вдруг вернулись Инвесторы. В этом не было никакого смысла – пункты соглашения Инвесторы всегда соблюдали четко – но он боялся, что как-нибудь они прилетят, а он не будет об этом знать, и, подождав немного, они улетят без него. Подождать-то им в любом случае придется. У Африэля был договор с Мирной, что та займет их на какое-то время, пока он забежит в питомник, чтобы взять клетки у развивающегося яйца. Заранее сделать это было нельзя: яйцо должно быть как можно более свежим. Затем Африэль поел. Когда он жевал гриб, у входа в пещеру появились два Галининых питомца.

– Что вам надо? – спросил он на их языке.

– Кормилка нехорошая, – проскрипел один из них, возбужденно размахивая передними конечностями. – Нет работы, нет сна.

– Нет движения, – добавил второй и спросил с надеждой:

– Еда сейчас?

Африэль дал им часть своих грибов. Симбиотята ели без особого аппетита, скорее по привычке, и это его встревожило.

– Ведите меня к ней, – приказал он.

Ногохвостки помчались прочь, но Африэль легко успевал за ними, давно научившись без помех пробираться через толпу, заполнявшую коридоры. Пролетев несколько миль, они достигли камеры крылатых симбиотов. Здесь ногохвостки в замешательстве остановились.

– Нет, – сказал тот, что был покрупнее. В камере было пусто, и это казалось странным. Не в правилах Роя оставлять такое большое помещение неиспользованным. Африэль почувствовал страх.

– Ищите кормилку, – приказал он. – Ищите запах.

Симбиотята без особого энтузиазма обнюхали одну из стен. Они знали, что у Африэля нет с собой корма, а работать за просто так они не любили. Наконец один из них что-то унюхал или сделал вид, что унюхал и нырнул в вертикальный туннель, проделанный в потолке. Африэль поспешил за ним. В пустом помещении без инфракрасного излучения почти ничего не было видно.

Сначала он услышал рев разъяренного воина и полузадушенный вопль симбиотенка. Затем тот пулей вылетел из туннеля. Из его разорванной головы сгустками била жидкость. Он кувыркался, словно брошенный кубик, пока со слабым хрустом не ударился о противоположную стену и не затих.

Его товарищ немедленно обратился в бегство, визжа от ужаса и отчаяния. Африэль, приземлившийся у самого входа в туннель, припал к стене. Откуда-то из глубины туннеля доносились звуки строительных работ; даже рычание стражника, издававшего едкий феромонныи запах – настолько сильный, что и Африэль его чувствовал, – не могло их заглушить. В считанные минуты, хуже того – секунды, на этот запах примчатся десятки воинов. С одним воином Африэль, пожалуй бы, еще справился, но не с двумя же или тем более с двадцатью. Он оттолкнулся от стены и пустился прочь.

Первым делом он попытался найти второго симбиотенка – узнать его было нетрудно, поскольку он был гораздо крупнее других ногохвосток, – но не смог его нигде отыскать. С тонким своим обонянием тот мог при желании легко избежать встречи.

Мирной в их убежище не было. Один за другим текли томительные часы. Он снова заснул. Проснувшись, опять отправился в камеру крылатых симбиотов. Там он столкнулся со стражниками-воинами, которые не хотели принимать от него пищу и скалили громадные пасти-пилы при его приближении. Им явно ничего не стоило в любую секунду разорвать его в клочья. В помещении, словно туман, сгустилось облако агрессивных феромонов. Никаких других симбиотов поблизости видно не было. Даже огромные клещи, обычно цеплявшиеся за шкуру воинов, исчезли.

Африэль вернулся к себе, чтобы обдумать положение. Ни в одной из ям для отбросов тела Мирной не оказалось. Конечно, нельзя было исключать вероятность, что она стала чьей-то жертвой в другом месте, но Африэль инстинктивно чувствовал, что, живая или мертвая, она находится в том туннеле, где был убит симбиотенок. Африэль никогда не заглядывал в этот туннель раньше – как, впрочем, и во множество других. Может быть, ему следует достать из вены оставшиеся феромоны и постараться проникнуть в этот туннель силон?

Его сковывали страх и нерешительность. Если он затаится и ничего не будет предпринимать, то может дождаться Инвесторов, которые вот-вот будут здесь. Совету Колец он может сообщить о гибели Мирной все, что ему заблагорассудится. Если он доставит им генетический код, то никто и не подумает допытываться, как все произошло. Он уважал ее и испытывал по отношению к ней дружеские чувства, но любил не настолько, чтобы пожертвовать ради нее своей жизнью или достоянием всей фракции. Он давно уже не вспоминал о Совете Колец, и сейчас мысль о нем подействовала отрезвляюще. Да, ему придется отчитаться перед Советом...

Эти размышления прервал легкий свист воздуха, вырвавшегося из наружного помещения. Это прилетели три воина, за ним. Но запаха агрессивных феромонов не ощущалось. Воины вели себя спокойно и двигались с осторожностью. Африэль понимал, что сопротивляться бесполезно. Один из воинов аккуратно взял Африэля в свою пасть и потащил с собой.

Они отнесли его в тот самый строго охраняемый туннель. В конце туннеля была вырыта новая большая камера. Все пространство ее до отказа заполняла живая белая масса, испещренная какими-то темными пятнами. В центре этой мягкой пятнистой массы находился рот и два влажных блестящих глаза на стебельках. Из толстой складки над глазами свисали, покачиваясь, длинные усики, или ножки, похожие на желобы для стока воды. Внизу усики заканчивались розовыми и пухлыми, как тампоны, утолщениями.

Один из усиков пронзал череп Галины Мирной. Ее обмякшее тело свободно висело в воздухе. Глаза ее были открыты, но ничего не видели.

Другой усик был воткнут в череп симбиота-рабочего, имевшего несколько необычный вид. Тело его, еще сохранявшее бледный личиночный оттенок, было деформировано и съежилось; глаз не было, а рот представлял собой сморщенное подобие человеческого: он был окаймлен белой полоской наподобие зубов, а внутри виднелась клякса, очень похожая на человеческий язык. Рот произнес голосом Мирной:

– Капитан-доктор Африэль...

– Галина!..

– Это не мое имя. Можете называть меня Роем.

Только тут Африэль разглядел, что масса, заполнявшая все помещение, была огромной головой, мягким колышущимся мозгом, почти вытекавшим наружу. Его стошнило.

Деликатно дождавшись, когда Африэль прочистится, голова произнесла полусонно:

– Опять меня разбудили... Хорошо хоть, что не надо срочно спасаться от какой-нибудь смертельной угрозы. Всего лишь очередная мелкая неприятность. – Голова сделала паузу. Тело Мирной слегка покачивалось в воздухе. Она дышала с неестественной равномерностью, как механизм, глаза ее открывались и закрывались. – Еще одна молодая раса, – закончила свою мысль голова.

– Ты кто?! – спросил Африэль.

– Я Белый Рой. Точнее, я представитель Роя, его мозговой центр. Потребность во мне возникает нечасто, и потому приятно, когда к моей помощи прибегают в очередной раз.

– Вы находились здесь все это время? Почему вы не установили контакт с нами раньше? Мы были бы рады. Мы не замышляли ничего плохого.

Влажный рот на конце усик издал нечто вроде смешка.

– Подобно вам, капитан-доктор, я люблю иронию. Судьба сыграла с вами неплохую шутку. Вы собирались заставить Рой работать на вас и вашу расу. Вы хотели изучать нас, разводить нас и использовать в своих интересах. Что ж, план неплохой. Только мы додумались до него задолго до того, как на свет появилось человечество.

В панике ища выхода, в голове Африэля метались мысли.

– Вы мыслящее существо, – сказал он. – Какой смысл уничтожать нас? Мы можем оказаться полезными. Мы с вами можем договориться.

– Да, – согласилась голова, – вы можете быть полезны. Мысли вашей подруги уже помогли мне узнать, что наступает период повышенной интеллектуальной активности. При этом всегда возникает масса всяких неприятностей и неудобств.

– Что вы имеете в виду?

– Вы раса развивающаяся и потому полагаетесь на свои интеллектуальные способности. Как и все молодые расы, вы не понимаете, что интеллект не способствует выживанию.

– Но почему? – Африэль вытер пот со лба. – Разве мы сделали что-нибудь не так? Мы сумели добраться к вам с мирными исследовательскими целями...

– Вот-вот, – подхватила голова. – Об этом я и толкую. Именно ваше неуемное желание развиваться, исследовать и захватывать новые пространства вас и погубит. Вы наивно полагаете, что можете бесконечно и безнаказанно удовлетворять свое любопытство. Вы повторяете ту же ошибку, какую до вас сделало великое множество других рас. Через тысячу лет – ну, может, чуть больше – ваш вид исчезнет.

– Вы собираетесь нас уничтожить? Предупреждаю, это будет не так легко, как вы думаете.

– Опять вы ничего не поняли. Знание – сила! А какой силой могут обладать ваши хилые тела с этими смехотворно маленькими ручками и ножками? Где, скажите на милость, могут храниться все необходимые знания в вашем крошечном мозгу, почти не имеющем извилин? Вы своими экспериментами сами роете себе могилу. Вы совершенствуете человеческий организм и меняете его до неузнаваемости. Вы сами, капитан-доктор, недоусовершенствованный подопытный экземпляр. Через сотню лет вы и вам подобные будут анахронизмом, а через тысячу лет всякая память о вас сотрется. И вся ваша раса покатится по той же дорожке, что и тысячи других.

– И куда же ведет эта дорожка?

– А я знаю? – На конце усика опять раздалось хихиканье. – Я потеряла с ними связь. Они все что-то там открыли, что-то узнали и вышли за пределы моего понимания. А может быть, и за пределы самого бытия. Я, по крайней мере, не могу обнаружить их нигде. Не видно ни результатов их работы, ни каких-либо следов их вмешательства. С какой стороны ни погляди, их нет. Исчезли начисто. Может, они стали богами, а может, призраками. Я не хочу присоединяться к ним ни в том, ни в другом случае.

– Тогда, значит, вы... У вас...

– Интеллект – палка о двух концах, капитан-доктор. Он полезен лишь в определенных границах. А по большей части он просто-напросто мешает нормально жить. Жизнь и интеллект далеко не так хорошо совмещаются друг с другом, как вам кажется. Это вещи разного порядка.

– Но вы ведь сами... Вы мыслящее существо...

– Я – орудие расы, предназначенное для мышления. – Из устройства на конце усика раздался вздох. – Когда вы начали свои эксперименты с феромонами, матке поступил сигнал о нарушении химического баланса. Автоматически в ее теле включился генетически заложенный механизм, вызвавший к жизни меня. Происшествия и нарушения, связанные с химической системой, относятся как раз к тому роду проблем, которые лучше всего решаются с помощью интеллекта. А я создана как совершенный разум, намного превосходящий интеллект любой развивающейся расы. Мне потребовалось три дня, чтобы полностью восстановить свою работоспособность. Еще два дня ушло на расшифровку вот этих отметин на моем теле. Тут записана вся история нашей расы. Ну и еще за два часа я изучила возникшее затруднение и поняла, как от него избавиться. И вот теперь, на шестой день, я от него избавляюсь.

– И что вы собираетесь делать?

– Ваша раса обладает мощной потенциальной энергией. Лет через пятьсот, если не раньше, вы начнете прибывать сюда в больших количествах, чтобы захватить часть нашей территории. Мы должны быть во всеоружии и как следует изучить вас. Поэтому я приглашаю вас остаться здесь на постоянное жительство.

– Зачем? Я не понимаю...

– Я предлагаю вам стать симбиотом. Вы и ваша подруга – два качественных экземпляра с усовершенствованными генами и составите идеальную пару для размножения вида. Это существенно облегчит мне задачу. Отпадет необходимость выводить людей вегетативным путем.

– И вы полагаете, что я соглашусь предать свою расу и нарожать вам тут целые поколения рабов?

– Ваш выбор очень прост, капитан-доктор. Либо вы делаете это сознательно, оставаясь таким же мыслящим, полноценным человеком, либо превращаетесь в бессловесный подопытный материал, как в данный момент ваша подруга. Все функции как ее, так, и вашей нервной системы я возьму на себя.

– А что, если я покончу с собой?

– Это было бы очень нежелательно. Мне пришлось бы разрабатывать методику вегетативного размножения. Я вполне могу это сделать, но это вредно для моего организма. Я генетический артефакт, и во мне заложен предохранительный механизм, запрещающий мне использовать ресурсы Гнезда в собственных целях. Это было бы возвратом на ту же губительную стезю интеллектуального прогресса, по которой идут другие расы. По той же причине срок моей жизни ограничен тысячей лет. Я буду жить до тех пор, пока не угаснет вспышка вашей интеллектуальной энергии и вновь не восстановится мирное равновесие.

– И что тогда? – с горечью спросил Африэль. – Вы уничтожите всех моих потомков за ненадобностью?

– Нет. Мы ведь не уничтожили представителей других пятнадцати рас, также взятых нами для изучения в целях самозащиты. Взгляните вон на того мусорщика, который крутится возле вас и подъедает то, что вы выбросили из организма. А ведь пятьсот миллионов лет назад его предки наводили страх на всю галактику. Когда они напали на Рой, нас спасло только то, что мы выставили против них армию, состоящую из воинов их же расы, которых мы вырастили сами. Мы сделали их более сильными и сообразительными, чем их сородичи, и, естественно, они были преданы нам, поскольку не знали другой родины, кроме наших гнезд. Они дрались с такой яростью и отвагой, какие вряд ли можно было ожидать от наших собственных воинов. И если людям вздумается напасть на нас, мы, естественно, прибегнем к той же тактике.

– Люди – это совсем не то же самое, что другие расы.

– Разумеется, разумеется.

– И через тысячу лет мы останемся такими же. Когда вы умрете, наши потомки возьмут управление Гнездом в свои руки и будут здесь хозяевами. И темнота не будет нам помехой.

– Конечно. Зрение вам здесь не нужно. Как и многое другое.

– Вы оставите меня в живых и позволите учить моих детей всему, что я сочту нужным?

– Разумеется, капитан-доктор. По сути дела, мы оказываем вам неоценимую услугу. Через тысячу лет ваши потомки в нашем Гнезде будут единственными представителями человеческой расы. Рой бессмертен, но он щедр и позаботится о вас.

– Ты не прав, представитель Роя. Ты не прав в отношении интеллекта и в отношении человечества. Вы можете превратить в паразитов кого угодно, но не людей. Мы не такие, как все.

– Конечно, конечно. Так, значит, вы согласны?

– Да, я принимаю ваш вызов. И победа будет за мной.

– Вот и замечательно... Когда прилетят Инвесторы, ногохвостки им скажут, что вы убиты, и велят никогда сюда больше не возвращаться. Они и не вернутся. Следующими посетителями будут, по всей вероятности, посланцы человечества.

– И если я сам не успею вас победить, они довершат за меня мое дело!

– Возможно, возможно. – Голова снова вздохнула. – Хорошо, что вы согласились, капитан-доктор, а то и поговорить-то было бы не с кем.

Майкл Суэнвик. Слепой Минотавр

День клонился к вечеру, когда ослепленного Минотавра вели по берегу. Он плакал открыто, не стыдясь, забывшись в своей беспомощности.

Солнце отбрасывало тени, острые и черные, словно обсидиановый нож. Рыбаки поднимали глаза от сетей или глядели вниз, с мачт своих суденышек, и во взглядах их читалось сочувствие. Но не жалость: для этого слишком свежи были воспоминания о Войнах. Они были смертными, и его трагедия не затрагивала их.

Ловцы устриц отходили в сторону, умолкая, когда мимо них проходил косматый человекобык. Туристы из других миров смотрели вниз с ресторанных балконов на безмятежно серьезную маленькую девочку, которая вела его за руку.

Минотавр лишился зрения, но над ним разверзлась другая вселенная - вселенная звуков, запахов и прикосновений. Она грозила поглотить его, утопить во всей своей многосложности.

Там было море, вечное море с его нескончаемым грохотом и шепотом у берега и более быстрым, беспорядочным плеском у причалов. Едкий привкус соли на языке. Его мозолистые ступни неуклюже опускались на скользкие булыжники, а одной ногой он на мгновение ступил в неглубокую лужу с илистым дном и от солнца теплой, как мота, водой.

Он ощущал запах пропитанных креозотом свай, отработанных газов огромных челноков, с ревом взмывающих в небо из Звездного порта, процокавшей мимо потной лошади, запряженной в скрипучую повозку, от которой несло дневным уловом рыбы. От близкого гаража, откуда послышался щелчок и озоновое потрескивание сварочного аппарата. Крики торговцев рыбой и поскрипывание просмоленного такелажа перекрывали дребезжание серебряных приборов в кафе на террасах, а разгоняемый вентиляторами воздух был насыщен запахами мяса, кальмаров и жира. И конечно, цветы, которые маленькая девочка - неужели это была его дочь? - прижимала локтем к боку. И ощущение в его руке ее ладошки, слегка скользкой от пота, но прохладной и невинной.

Это не был мир замещающий, о котором говорили и который сулили слепому. Он был хаотичным и ошеломляющим, богатым и противоречивым в деталях. Вселенная стала громадной и бесконечно сложной с исчезновением света, одновременно сделав его маленьким и беспомощным.

Девочка вела его от моря, к ветхим лачугам неподалеку от бурлящего городского центра. Они миновали проход между стенами с осыпающейся штукатуркой - он ощутил их Шероховатость, слегка цепляясь за них боками; - и дворик, усыпанный гниющими отбросами. Минотавр, спотыкаясь, спустился потрем деревянным ступенькам и оказался в комнате, где уныло пахло старой краской. На полу под ногами слегка поскрипывал песок.

Она провела его по комнате.

- Это построено кентаврами-изгнанниками, - пояснила она. - Это расположено вокруг кухни, что в середине, мое место с этой стороны, - она ненадолго оставила его, загремела вазой, поставив свои цветы к тем, что там уже были, насколько он понял по запаху, и снова взяла его за руку, - а твое - с этой стороны.

Он позволил себя усадить на стопку одеял и обхватил голову руками, а она тем временем передвигалась по комнате, подняв стену и положив для него циновку под окном.

- Утром мы найдем тебе постель почище, хорошо? - спросила она.

Он не ответил. Коснувшись его щеки ладошкой, она отошла.

- Постой, - сказал он. .Она повернулась, и он слышал ее. - Как… Как тебя зовут?

- Ярроу, - ответила она.

Он кивнул, снова уходя в себя.

* * *

К тому времени, когда на смену дневной жаре пришло мягкое вечернее тепло, Минотавр выплакался. Он пошевелился, чтобы снять набедренную повязку, и, натянув на себя простыню, попытался заснуть.

Через открытое окно доносились звуки города, пробуждающегося к ночной жизни. Минотавр передвинулся, уловив чутким ухом пьяный смех, окрики проституток, завывание джазового саксофона из фольклорного клуба и музыку более современную, сладострастную и греховную.

Его член мягко терся о бедро, и он ворочался, крутился, сбрасывая с себя жесткую простыню (льняная, белая, должно быть), мучительно вспоминая подобные ночи, когда он был здоров.

Город зазывал его выйти и прошвырнуться, поискать женщин, грузных и неопрятных в тавернах, или прохладных и накрахмаленных в белом, взирающих с балконов вилл своих мужей. Он больше не был тем сильным и уверенным в себе созданием, рыщущим по ночам. Он изгибался и ворочался в теплом летнем воздухе.

Одна ладонь скользнула по телу, пальцы сомкнулись вокруг члена. Другая присоединилась к ней. Крепко зажмурив бесполезные глаза, он вызывал в воображении тех женщин, что открывались ему, кораллово-розовые и теплые, прекрасные, словно орхидеи. Слезы стекали по заросшим шерстью щекам.

Он кончил, громко всхрапывая и похрюкивая, Потом ему снилось, будто он на прохладной вилле у моря, в открытые окна которой влетает солоноватый ветерок. Он опускается на колени у ложа и с изумлением поднимает простыню - при этом она слегка раздувается - со спящей любовницы. Присев рядом с обнаженным телом, он ласково смотрит на нее, восторгаясь ее красотой.

Странно было пробудиться в темноте. Какое-то время он даже не был уверен, что действительно проснулся. И эта неуверенность теперь будет преследовать его всю жизнь. Сегодня, впрочем, спокойнее было считать все это сном, и он, словно в плащ, завернулся в эту неопределенность.

Обнаружив рычаг, заделанный в пол, Минотавр опустил стенку. На ощупь пробравшись на кухню, он уселся у очага.

- Ты онанировал три раза за ночь, - сказала Ярроу. - Я слышала.

Он представил, что она осуждающе смотрит на него своими глазенками. Но, судя по всему, она на него не смотрела, поскольку сняла что-то с огня, поставила перед ним и невинно поинтересовалась:

- Когда ты собираешься вставить себе новые глаза? Минотавр нащупал лепешку и отломил кусочек от края.

- Бессмертные не исцеляются, - пробормотал он, макнув кусочек в соус, положенный ею в середину лепешки, помешал хлебом соус и проглотил. - Мне не позволят иметь новые глаза, разве мама тебе об этом не говорила?

Она решила не отвечать.

- Пока ты спал, здесь крутился репортер с этой чертовой машинкой на плече. Я ему сказала, что он не туда забрел.

И тут же она спросила резко, настойчиво:

- Почему тебя просто не оставят в покое?

-  Я бессмертный, - ответил он. - Я не должен оставаться в покое.

Ее мать и в самом деле должна была все это объяснить, если действительно была той, за кого себя выдавала. Возможно, и нет: он мог бы поклясться, что никогда не делил ложе с ей подобными, всегда тщательн^ избегал этого. Это было частью его плана ухода, что так хорошо служил ему столько лет и все же закончился смертью его лучшего друга на песке у его ног.

Ярроу вложила кусок какой-то еды ему в руку, и он машинально отправил его в рот. Это было нечто клейкое и безвкусное, и он долго жевал. Она молчала, пока он не проглотил, а потом спросила:

- А я умру?

- Что за вопрос? - сердито откликнулся он.

- Ну… я просто подумала… Мать говорила мне, что я бессмертная, как и она, и я подумала… Разве бессмертный это не тот, кто никогда не умирает?

Он хотел было сказать, что ее мать надо подвесить за волосы, - и в это мгновение день стал бесспорно, бесповоротно реальным. Он не хотел расставаться еще хоть немного с вероятностью того, что все это сон, но ощущение пропало. Он устало сказал:

- Ярроу, мне нужна одежда. И палка. - Он поднял руку над своей головой. - Такой длины. Поняла?

- Да, но..;

- Быстро!

Должно быть, в нем еще сохранился отблеск былого ве~ личия, поскольку девочка подчинилась. Минотавр откинулся назад и, помимо своей воли, погрузился в воспоминания.

Он был юным, всего год после приюта, откуда его выпустили по милостивому разрешению священников Владык. С окончания Войн прошло меньше года, но Боги никак не могли этого узнать - кабаки были заполнены, а прилавки ломились от плодов тысяч обильных урожаев. Никогда еще не было столь изобильного и мирного времени.

Минотавр был пьян и уже заканчивал обычный ночной обход баров. Он завернул в одну таверну, где посетители сбросили рубахи для танца, и у них на груди блестел сладковато пахнущий пот. Музыка; была и быстрой, и тяжеловесной, и чувственной. Когда он вошел, женщины пожирали его глазами, но не могли подойти к нему, не проявив неучтивости, поскольку рубашку он еще не скинул.

Протолкнувшись к бару, он заказал кувшин местного пива. Бармен нахмурился, поскольку Минотавр не предложил денег, но это было привилегией бессмертного.

Скрючившись на выступе над баром, музыканты играли пылко и яростно. Минотавр не обратил на них внимания. Не заметил он среди них и Арлекина с длинными и невероятно тонкими конечностями, следившего за каждым его движением.

Минотавр был очарован многообразием женщин в толпе, различиями их движений. Ему говорили, что определить, как женщина занимается любовью, можно по тому, как она танцует, но сейчас, когда он наблюдал за ними, ему казалось, что существует, должно быть, тысяча способов любви, и если бы ему пришлось выбирать из них, выбор оказался бы нелегким.

Одна женщина, мелькая смуглыми ступнями, смотрела на него, забыв о партнере. На ней была ярко-красная юбка, взлетавшая до коленей, когда она кружилась, а соски ее были твердыми и черными. Он дружелюбно улыбнулся в ответ на ее взгляд, и она тут же одарила его жарко сверкнувшей ухмылкой белых зубов, от которой у него перехватило дыхание, и хищным взглядом, говорившим: сегодня ночью ты мой,

Рассмеявшись, Минотавр подбросил рубаху в воздух. Нырнув в толпу танцующих, он склонился к ногам женщины и одним движением поднял ее в воздух, отняв у партнера, одной рукой обхватив лодыжки, а другой - придерживая ее за спину. Она ахнула, рассмеялась, восстановила равновесие так, что он смог убрать одну руку и поднять ее еще выше, и она стояла одной ногой на ладони его огромной волосатой руки.

- Я сильный! - вскричал он.

Вся толпа - даже оставленный женщиной партнер - весело зашумели и затопали. Арлекин подстегнул музыкантов. Приподняв юбки, женщина взмахнула свободной ногой так высоко, что зацепила пальцем потолочную балку. Откинув назад голову, она рассмеялась.

Вокруг них закружились танцоры. Всего какое-то мгновение жизнь казалась яркой, насыщенной, приятной. А потом…

По толпе прошло дуновение прохладного воздуха. Случайное движение, легкое смещение красок заставили Минотавра взглянуть на вход. Мелькнул искусственный свет улицы, и дверь закрылась.

Вошла Женщина.

Лицо ее скрывалось под серебряной филигранной маской, и груди тоже были закрыты. Красный шелк облегал ее тело от плеча до щиколотки, то обволакивая бедро, то открывая его. Глаза ее были влажного, насыщенного зеленого цвета. В ее походке ощущалась уверенная и чувственная сила, и она знала, что танцующие перед ней расступятся. Никому и в голову не пришло, что это смертная.

Минотавр был оглушен. Химические и гормональные балансы пришли в движение, готовясь к предстоящему соединению. Его руки бессильно опустились. Сердито взвизгнув, женщина, которую он поднимал в воздух, подпрыгнула, взмахнув руками, чтобы не упасть. Минотавр этого не заметил. Широко раскрыв беззащитные глаза, он шагнул вперед, к бессмертной.

Серебряная маска направилась прямо к нему. Зеленые глаза насмехались, дразнили, сулили.

Позади него Арлекин незамеченным соскользнул на пол. Он нежно обхватил длинными пальцами дубинку и опустил ее- вниз, стремительно и неожиданно сильно, на затылок Минотавра.

Яркие вспышки света полыхнули в глазах Минотавра. Пол в зале лишился цвета и побелел. Он упал.

По указанию Минотавра Ярроу привела его к скалам в окрестностях города. Там была площадь, выходившая на океан. Он отослал девочку.

Несмотря на ноющую боль в каждое косточке, он медленно присел и бережно разложил перед собой небольшой кусок белой ткани. Теперь он был нищим.

Соленый бриз порывами долетал с океана, и он ощущал кобальтовую синеву неба над головой и прохладные кучевые облака, пробегавшие перед солнцем. Прохожих было мало, в основном грязные фермеры, вряд ли склонные проявлять щедрость. За час на его белую ткань падало не больше одной монетки..

Но он предпочитал, чтоб было именно так. Деньги его не интересовали, а нищим стал лишь потому, что его существование требовало какой-то роли. Он пришел, чтобы вспоминать, готовиться к смерти и прощаться с приметами жизни;

Времена изменились. В центре этой самой площади стоял алтарь, на котором когда-то приносили в жертву детей. Он сам видел, как юных забирали из домов или школ по произвольному выбору жестоких Владык. Они визжали как поросята, когда жрецы в золотых масках вздымали бронзовые ножи к полуденному солнцу. По таким поводам всегда собирались большие толпы. Минотавр ни разу не смог понять, присутствуют ли при этом родители.

Это было лишь одно из средств, которыми Боги напоминали своим подданным, что быть человеком часто больно и трагично.

- Эй, так весь день проспишь. Пора начинать репетицию. Очнувшись, Минотавр обнаружил себя распростертым на

деревянном полу небольшого фургона. Арлекин, что сидел рядом, скрестив ноги, сунул ему в руку кувшин вина.

Минотавр с трудом сосредоточил взгляд на Арлекине, Он потянулся к горлу Арлекина, но в руке у него оказался всего лишь кувшин. Он покосился на него. День уже был жарким, а в горле у него было сухо, как в пустыне Северне. Тело его содрогалось от последствий гормональной бури. Он поднес вино к губам.

Химический дисбаланс сместился, обнаружив новую точку равновесия.

- Браво! - Арлекин поднял Минотавра на ноги и похлопал по спине. - Мы с тобой отлично подружимся. Если повезет, мы даже поможем друг другу, верно?

Для Минотавра это была новая мысль, беспокойная, возможно, даже кощунственная. Но он робко улыбнулся и склонил голову.

- Конечно, - произнес он.

Солнце опускалось. Минотавр ощущал, как с моря веет прохладой, слышал, как люди спешат разойтись по домам. Он тщательно завернул монетки в кусок ткани и прикрепил сверток к поясу. Он поднялся, устало опершись на посох. Ярроу еще не пришла за ним, чему он был рад: он надеялся, что она ушла насовсем, забыла про него, навсегда его оставила. Но ритм городской жизни требовал, чтобы он уходил, хотя идти ему было некуда, и он подчинился.

Он направился в город, поворачивая по пути совершенно произвольно. Нельзя было сказать, что он заблудился, потому что любое место для него было ничем не хуже другого.

Однако в здании, двери которого никогда не запирались, а окна не закрывались ставнями, он оказался по ошибке. Он вошел, решив, что выйдет в очередной переулок. Ни одна дверь не препятствовала продвижению по коридорам или в комнаты. Тем не менее он ощущал вокруг себя замкнутое пространство. В коридорах пахло - это была вонь от мужских и женских тел, перемешанная с почти забивавшим ее запахом насекомых, отдававшим чем-то огромным и неявным.

Он остановился. Рядом с ним ощущалось движение. Послышалось шлепанье босых ног по каменному полу, медленное дыхание многочисленных людей и - снова - ленивое перемещение существ, превосходящих размерами все остальное, издававшее запахи. Люди продолжали собираться - их стало двенадцать, восемнадцать, подошли еще. Они окружили его. Он сумел определить, что все они обнажены, поскольку н amp; было слышно шуршания ткани. Некоторые шли, словно в беспамятстве. Ему показалось, будто он слышит, что в отдалении кто-то ползет.

-  Кто вы?

Один из собравшихся издал какой-то нечленораздельный звук, умолк, сглотнул слюну, попытался заговорить снова.

- Зачем пришел ты в Улей? - Голос его звучал с усилием, словно он отвык разговаривать. - Зачем ты здесь? Ты - создание старых времен, времен Владык. Это место не для тебя.

- Я не туда свернул, - просто ответил Минотавр и затем, не услышав ответа, спросил: - Кто вы? Почему вы живете с насекомыми?

Какая-то из женщин кашлянула, фыркнула, стала издавать какие-то отрывистые звуки. К ней присоединилась еще одна, потом еще и еще. Минотавр вдруг понял, что они над ним смеются.

- Это связано с религией или политикой? - резко спросил он. - Вы стремитесь к совершенству?

- Мы пытаемся стать жертвами, - ответил говоривший. - Это поможет тебе понять? - Он начинал злиться. - Как мы можем объяснить что-то тебе, Ископаемое? Ты ни разу в жизни не совершил ни одного свободного поступка.

И тут, вследствие какого-то внутреннего сдвига, он вдруг захотел, чтобы эти незнакомцы, эти создания поняли его. Это был тот же позыв, который заставил его изливаться перед репортерами, прежде чем Ярроу вывела его с арены.

- У меня был друг; тоже бессмертный, -сказал Минотавр. - Вместе мы обманули подражательный инстинкт, создав свою собственную модель, мы были словно… - Его короткие сильные пальцы сомкнулись и переплелись вокруг посоха. - Вот так. И это действовало, действовало не один год. И лишь когда наши хищники стали Действовать в рамках придуманных нами моделей, мы были побеждены.

Слова лились потоком, и он дрожал, по мере того как гормоны, дающие ему силы на объяснение, были почти ощутимыми.

Но члены общины не желали понимать. Они сгрудились еще плотнее вокруг, и смех их становился все резче, все более напоминая пронзительный лай. Их тихие шаги приближались, а позади них все громче становилось хитиновое жужжание, к которому присоединялось все больше насекомых, пока не стало казаться, что жужжит весь мир. Минотавр отшатнулся назад.

А потом они словно испытали замешательство. Какое-то мгновение они нерешительно топтались на месте, а потом раздвинулись, и послышались быстрые шаги легких ножек, которые прошли сквозь толпу и подбежали к нему. Прохладная гладкая ладошка взяла его за руку.

- Пойдем домой, - сказала Ярроу. И он последовал за ней.

* * *

Той ночью ему снилась арена, горячий белый песок под ногами, песок, в который впиталась кровь его друга. Тело Арлекина недвижно лежало у его ног, и бронзовый нож в руках был столь же тяжел, как и его вина.

У него словно открылись глаза, словно он впервые стал ясно видеть. Он смотрел на трибуны вокруг, и каждая деталь отпечатывалась у него в мозгу.

Люди были изящны и хорошо одеты; они вполне могли бы быть Владыками старых времен, низложенными много лет назад яростным неприятием народа. Женщина сидела в первом ряду. Ее серебряная маска опиралась на выступ известняковой стены, рядом с небольшой чашкой апельсинового мороженого. В руке она держала ложку.

Минотавр смотрел в ее горящие зеленые глаза и читал в них жестокое торжество, непристойное злорадство и очень откровенное и неприкрытое вожделение. Она выманила его из укрытия, лишила защиты и выгнала на открытое место. Она вынудила его выйти навстречу судьбе. На арену.

Как Минотавр ни пытался, проснуться он не мог. Если бы он не знал, что это лишь сон, он бы лишился рассудка.

Проснувшись, он обнаружил, что уже одет, а в руке у него - остатки завтрака. Он выронил кусок, выбитый из колеи таким переходом. Ярроу протирала стены кухни, почти беззвучно напевая какую-то придуманную песню.

- Почему ты не ходишь учиться? - резко спросил он, пытаясь словами скрыть свое беспокойство. Она перестала петь. - Ну что? Отвечай!

- Я учусь у тебя, - тихо произнесла она.

- Чему учишься? - Она не ответила. - Учишься ухаживать за калекой? Или, может, изучаешь жизнь нищего? Да? Чему же ты можешь у меня научиться?

Она швырнула на пол мокрую тряпку.

- Ты ничего мне не говоришь, - всхлипнула она. - Я спрашиваю, а ты мне ничего не говоришь.

- Иди домой, к матери, - сказал он.

- Не могу. - Она плакала. - Она велела мне ухаживать за тобой. Сказала не возвращаться, пока не сделаю, что*мне поручено.

Минотавр склонил голову. Кем бы ни была ее мать, она обладала небрежным высокомерием бессмертной. Даже его это удивило.

- Почему ты мне ничего не говоришь?

- Сходи принеси мой посох.

Южный континент был в основном покрыт голыми равнинами, и Минотавру пришлось близко с ними познакомиться. Их цирк проделал долгий путь, четыре года разъезжая по городкам вдоль побережья, а затем в глубь континента, к окраинам пустыни Северны.

Цирк, переползавший по равнинам, был небольшим: никогда в нем не было больше восьми фургонов, а часто - и того меньше. Но когда зажигались бумажные фонари, выкладывалась дорожка, ярким неоновым светом горели сотканные из голограмм полотна, они создавали город-фантазию, простиравшийся к краю бесконечности.

Минотавр зарычал. Мышцы у него лоснились, когда он сгибал металлический прут на груди. Многие зрители шумно Дышали.

Это было последнее представление за вечер. За пределами душного, заполненного людьми шатра посетители ярмарки расходились, утихали. На Минотавре была лишь пропотевшая белая набедренная повязка. Ему нравилось потеть без лишней: одежды.

Аплодисменты. Швырнув прут на пол, он воскликнул:

- Мой последний трюк! Мне нужны пять добровольцев!

Он выбрал четверых самых тяжелых и одну, которая премило краснела. Ей он помог подняться на помост и усадил на середину поднимаемой скамьи, а по краям разместил по паре здоровяков.

Минотавр засунул голову под скамью. Его лицо показалось между ног молодой женщины, и она взвизгнула, поджав их под скамью. Зрители взвыли. Он закатил глаза и раздул ноздри. Л пахло от нее приятно.

Упершись в помост босыми ногами, он тщательно поставил ладони. Крякнув, Минотавр одним махом оторвал скамейку от пола. Она слегка качнулась, и он сдвинулся, чтобы восстановить равновесие. Рывок - и он снова присел.

Пот стекал по лицу Минотавра и сбегал струйками из-под мышек. Шатер был насыщен сладковатыми запахами, к которым примешивался и аромат его феромонов. Он ощутил легкое прикосновение к ноздрям. Женщина на скамейке опустила руку, чтобы погладить его нос быстрыми, застенчивыми кончиками пальцев. Половиной рта Минотавр изобразил кривую ухмылку.

У полога шатра на деревянном ящике сидел Арлекин и чистил ножом ногти на ногах. После представления они договорились встретиться в городе с одним скульптором.

Внезапно проснувшись, Минотавр протянул руку и коснулся разложенной перед ним ткани. На ней ничего не было, хотя он отчетливо помнил звук упавших ранее монет. Он широко раскинул руки в пыли, но ничего не нашел.

Хихиканье и глумливый смех донеслись от камня посреди площади. Топот маленьких ног - детишки разбегались, чтобы доставить добычу хозяевам.

- Сопляки, - пробурчал Минотавр.

Они были неизбежным раздражителем, как воробьи. Он снова окунулся в свои грезы.

Скульптор заранее послал за вином в каменных кувшинах. К завершению оргии они уже опустели, а женщины возлежали, расслаблено раскинувшись на ложах. Все они смотрели вверх, наблюдая в пространстве яркие разрывы, напоминавшие медленно распускавшиеся бутоны.

- Чего хотят они добиться, эти мятежники? - с недоумением спросил Минотавр. - Не вижу никакого смысла в их тяге к разрушению.

- А зачем такому мужчине, как ты, - настоящему мужчине, - смотреть выше пояса? - хрипло поинтересовался скульптор, положив ладонь на колено Минотавру. Его дамана-час гортанно рассмеялась и забросила руку за голову погладить его бороду.

- Просто хотел знать.

Арлекин все это время сидел на стене. Тут он спрыгнул и швырнул Минотавру одежду.

- Пора домой, - произнес он.

На улицах было темно и тихо, но в тени притаились люди, молча наблюдавшие за небесами. В уличных тавернах было необычно многолюдно. Они зашли в несколько по дороге в свой цирк.

Минотавр так и не вспомнил, в какой именно момент они подцепили женщину с кирпично-оранжевой кожей. По ее словам, она была из другого мира и нуждалась в убежище. Руки у нее были мозолистые и красивые от работы. Минотавру понравились ее сила и простое достоинство.

По возвращении в цирк Арлекин предложил ей их фургон, но женщина отказалась. А когда Минотавр сказал, что будет спать на земле, что ему все равно, она передумала.

И все же он не удивился, когда некоторое время спустя она оказалась рядом с ним под фургоном.

Солнце пригрело Минотавру лоб, и ему снова привиделась арена. Он не переживал убийство вновь - воспоминание об этом исчезло из его памяти, безвозвратно сгорело, даже во сне. Но он помнил ту убийственную ярость; поднявшую нож, дикое бешенство, двигавшее его рукой. А потом он стоял, глядя в глаза Женщины.

Глаза ее были зелеными, как океан, и столь же неоднозначными, но в них легко все читалось. Вожделение и страсти, страхи и зло, всеохватное желание, что довело их до этого состояния, - всё там было, и всё это было… несущественным. Поскольку отравленной истиной было то, что ее поглотила гормональная буря, тело ее сотрясалось почти неуловимо, почти незаметные пятна пены показались на ее

губах. Не только его, но и себя она загнала в тупик запутанной, зловещей судьбы. Она была такой же марионеткой, как он или Арлекин.

И тогда, в раскаленных песках, он вырвал себе глаза.

Газетчики перепрыгивали через ограду, чтобы добраться до него. Его драма завершилась, он был отыгранным материалом. Они вынюхивали, выискивали, записывали - старались выяснить малейшие значимые детали истории, которую можно будет рассказывать у лагерных костров еще тысячу лет, показывать на театральных подмостках еще не открытых миров, раскручивать в еще неизобретенных средствах информации или, возможно, просто вспоминать в трудные минуты; пытались сотворить историю, которая будет иметь смысл для рода человеческого, когда тот уже перерастет свой родной мир, забудет свои корни, распространится, разовьется и изменится настолько, что это нельзя предсказать, что к этому нельзя подготовиться.

Они пытали Минотавра в течение долгих, жарких, изнурительных часов. Тело его друга начинало разлагаться, если только это не было обонятельной галлюцинацией, побочным действием его рассудка, говорящего телу, что в нем больше нет никакого смысла. Он ощущал головокружение и безнадежность, не мог выразить свою скорбь, не мог плакать, не мог кричать, прийти в ярость, отказаться отвечать на вопросы или просто уйти, пока они не закончили свое дело.

И потом в его ладонь скользнула прохладная ладошка и увлекла его прочь. Чей-то голосок произнес: «Пойдем домой, папа». И он пошел.

Ярроу кричала. Минотавр внезапно проснулся, вскочил на ноги и размахивал перед собой посохом, не зная, что делать.

- Ярроу! - позвал он.

- Нет! - злобно и испуганно взвизгнула девочка. Кто-то ударил ее по лицу так сильно, что она упала. Звук оплеухи эхом отразился от стен здания.

-  Свиньи! - завопила она, уже лежа на земле.

Минотавр метнулся к ней, но кто-то подставил ему подножку, и он упал на дорогу, услышав хруст сломанного ребра, почувствовав, как из ноздри побежала струйка крови. И он услышал смех, смех безумиц. А еще он услышал поскрипывание кожаной упряжи, стрекот маленьких насосов, металлическое позвякивание сложного устройства.

Им не было имени, этим безумицам, хотя их порок не был редкостью. Они накачивали себя под завязку гормональными снадобьями, которые когда-то были исключительно инструментом в руках Владык, но они пользовались ими произвольно, без определенной цели. Возможно - Минотавр не представлял, да и его это не интересовало, - они наслаждались приливами силы и собственной значимости, богоподобным своеволием.

Он поднялся на ноги. Сумасшедшие - по их смеху он определил, что их было три, - не обратили на него внимания.

- Что вы делаете? - вскричал он. - Зачем вы это делаете?

Взявшись за руки, они плясали вокруг сжавшейся в комок девочки. Она дышала неглубоко, словно загипнотизированный зверек.

- Зачем? - переспросила одна из них. - Зачем ты спрашиваешь «зачем»?

И она закатилась судорожным хихиканьем.

- Мы все - лягушки! - захохотала другая.

Ярроу лежала тихо, напуганная не столько гиперадреналиновой силой этих женщин, сколько предложенной ей ролью жертвы. В воздухе ощущались еле уловимые следы гормонов, следы утечки из химических насосов.

- У нее интересные железы, - заметила третья. - Нам могут пригодиться их выделения.

Минотавр с ревом бросился вперед. Они вырвали у него из рук посох и сломали о его голову. Он тяжело ударился об алтарный камень и упал, чуть не потеряв сознание.

- Нам понадобится этот камень, - сказала безумная. Но он не пошевелился, и она добавила: - Что ж, подождем.

Но Минотавр снова заставил себя подняться и шагнул на камень. В нем происходили какие-то глубинные процессы, нечто выходившее за пределы его понимания. Химические ключи становились на место, восстанавливался баланс гормонов. Взявшееся неизвестно откуда красноречие наполнило ему голову.

- Граждане! - вскричал он.

Он слышал людей, припавших к окнам, собравшихся у дверей, наблюдавших и слушавших, впрочем, без особого интереса. Они не вмешались, чтобы спасти Ярроу. Владыки вмешались бы, а человечье сообщество еще сохранило привычку к их правлению.

- Пробудитесь! Вашу свободу крадут у вас! Вспугнутая ящерица пробежала по ступне Минотавра,

быстрая и легкая, как трепет. Слова изливались из него легко и свободно, и он слышал, как домовладельцы выпрямляются, подаются вперед, неуверенно ступают на мостовую.

- Никто больше не стоит над вами, - грохотал он. - Но я все еще вижу мертвые руки Владык на ваших плечах.

Это до Них дошло - Он ощутил запах их гнева. В горле у него пересохло, но он не мог позволить себе тратить время, чтобы откашляться. В голове он ощущал легкость, и прохладный ветерок шевелил его кудри. Он говорил, но к словам не прислушивался.

Ярроу затерялась где-то на площади. Пока Минотавр говорил, он пытался услышать ее, принюхивался к воздуху, ощущал доходящие через камень вибрации, - и не мог ее отыскать.

- Бездействие - больший тиран, чем любая ошибка когда бы то ни было! - восклицал он, слыша, как головы склоняются в зна!С согласия со старой знакомой проповедью. Он слышал отчаянные прыжки безумиц, сбитых с толку и почти завороженных испускаемыми им гормонами, чередованием и необычным ритмом его слов.

Речь текла неодолимо, и Минотавр раздумывал над ней не больше, чем над движением мышц под кожей, делая жесты, то широкие и плавные, то короткие и резкие. Мелькнувший запах девичьего тела позволил все-таки установить нахождение Ярроу: она была всего в паре шагов от него, но он не мог подойти к ней. Слова не отпускали его до тех пор, пока он по меньшей мере не выскажет их все.

И когда он наконец опустил руки, площадь была заполнена народом, и сбрую безумиц содрали с них, а насосы для наркотиков равнодушно растоптали, и их трубки хрустнули.

Он повернулся к Ярроу и подал ей руку.

- Пойдем, - сказал он. - Пора домой.

Минотавр лежал на животе под фургоном. Он смотрел вдоль своего носа на кусок утреннего неба, обрамленного двумя колесными спицами. Облака энергии все еще медленно расходились.

- Хотелось бы мне туда, - сказал он. - Увидеть другие миры.

Оранжевокожая женщина почесала ему над ухом, у основания его маленьких рожек. Руки у нее были сильные и уверенные.

- Тебя не могут не пустить. Что тебя останавливает? Он мотнул головой вверх.

- Он заболевает - мне придется отправиться одному. Трехрогий жук старательно полз рядом с его носом. Он

резко выдохнул, пытаясь его перевернуть, но не получилось.

- Вы неразлучны? - спросила женщина. Жук уползал. Он еще раз резко фыркнул, еще.

- Наверное.

- Он не расстроился, что я тебя предпочла ему? Какое-то мгновение Минотавр пытался понять смысл вопроса.

- А! Вон ты о чем… Понятно. Добрая шутка, очень добрая шутка! - Он рассмеялся, не сводя глаз с жука, наблюдая, как тот скрывается тв траве. - Нет, Арлекин даже не знает, для чего нужны женщины.

Сбор пожитков занял немного времени: у Минотавра их вообще не было, а у Ярроу было мало.

- Сможешь найти свою мать? - спросил он.

Дверь за собой они оставили открытой: старинный обычай кентавров при окончательном расставании.

- Я всегда могу отыскать свою мать, - ответила Ярроу.

- Хорошо.

Но он ее не отпустил. Он провел ее, держа за руку, обратно к берегу. Там, среди звуков и запахов, подсознательных вкусов и запахов, ставших ему знакомыми, он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в щеки и в лоб.

- Прощай, - сказал он. - Я горжусь, что ты моя дочь. Ярроу не отошла от него. Она заговорила, и в ее голосе

ощущалась легкая дрожь:

- Ты еще не сказал мне всего.

- Вон оно что, - откликнулся Минотавр.

На какое-то время он умолк, приводя в порядок то, что ей надо бы знать. Начиная с истории Владык. Их восхождение к власти, как они оформляли человеческую душу и управляли ею, и почему они считали, что род человеческий надо сдерживать. Ей надо было знать об их приютах, об их биопрограммирующих химикатах и о тех выпущенных из них бессмертных, ставших легендой. Ей действительно надо было знать всё о бессмертных, поскольку весь их род был истреблен в Войнах. И как Владыки смогли продержаться так долго. Как враги обернули их забавы против них. Всю историю Войн. Рассказ будет долгим.

- Садись, - велел он.

И он уселся прямо посередине оживленной улицы, и Ярроу последовала его примеру.

Минотавр открыл рот и заговорил. При звуке его слов, раскатистом и глубоком, люди останавливались, чтобы хоть мгновение послушать… еще секунду… и усаживались на дорогу. Комбинации гормонов, придававшие его речи абсолютную правдивость в глазах газетчиков, присутствовали в его голосе, но в сочетании с ярким красноречием, уже проявленным нынешним днем. Он говорил просто и экономно. Он говорил в строгом соответствии с древними традициями ораторского искусства. Его речь пылала языками пламени.

Прибрежное пространство заполнялось, людей становилось все больше, и они не расходились, но присоединялись ко все разраставшемуся кругу притихших слушателей: здесь были и рыбаки, оставившие свои суденышки и спустившиеся с мачт, торговавшие своим телом подростки пришли из борделей, туристы из других миров рядом с кухонной прислугой столпились у оград своих террас.

В последующие годы этот же рассказ, очищенный и улучшенный, приукрашенный и упрощенный, станет эпосом, знаменующим эту эру - его эру, - великим уже по своему происхождению. Но то, что появится уже в следующее мгновение, будет всего Лишь наброском. Прототипом. Семенем. Но будет это настолько прекрасно и трогательно, что слушатели даже и представить не могут, поскольку это новое, абсолютно новое слОво, ясное новое понимание. Рассказ этот подведет итог эре, о закате которой большинство людей еще не подозревает.

- Слушайте, - произнес Минотавр.

И он заговорил.

Michael Swanwick. «The Blind Minotaur». © Michael Swanwick, 1985. © Перевод. Малахов В.И., 2002.

Вернор Виндж. Болтунья

Бывают мечты, которые умирают долго. У некоторых из них случается предсмертная ремиссия… и это, быть может, самое худшее.

От концерта «Возрождение Элвиса» до центра кампуса было два километра. Хамид Томпсон выбрал обходной путь, через поля Баркера и Старую Секцию. Болтунье эта дорога явно нравилась больше. Она бегала туда-сюда по тропе и пряталась в старые тараканьи норы, исподтишка скрадывая

птиц, которых подманивала голосом. Как всегда, охотилась она больше для удовольствия, чем для еды. Когда птица подлетала поближе, голова Болтуньи взлетала, тыкалась в птицу носом и разражалась человеческим смехом. Ей давно не приходилось этого делать: птицы на ее обычных путях поумнели, и с ними уже было не позабавиться.

Когда начались скальные обрывы за Старой Секцией, норы кончились и птицы стали осторожнее. Теперь Болтунья шла рядом, жужжа про себя: обрывки из Элвиса пополам с обзорами новостей месячной давности. Минуту-другую она могла идти молча… прислушиваясь, что ли? Что бы ни говорили злопыхатели, она вполне могла не спать и молчать часами - но даже тогда Хамид иногда чувствовал в голове жужжание или прилив боли. Мембраны Болтуньи могли излучать в диапазоне двести килогерц, а это значит, что почти все ее подражание для человеческих ушей было недоступно.

Они вышли на край обрыва.

- Сядь, Болтунья. Я хочу перевести дыхание.

«И полюбоваться видом… И решить, что же мне, ради всего святого, с тобой делать»,

Обрывы были самой высокой точкой обзора в провинции Нью-Мичиган. Расстилавшиеся вокруг равнины пестрели прудами и были исчерчены ручьями и реками - лучшая пахотная земля на всем континенте. С орбиты первые колонисты ничего лучше не могли найти. Легче было сесть на воду, но колонисты искали наилучшие шансы на долговременное выживание. В тридцати километрах от Хамида, полускрытое серым туманом, виднелось место посадки, отмеченное стеклистыми полосами. Учебники истории сообщали, что три года ушло на спуск всех людей и того, что удалось спасти от огромного корабля. Даже сейчас еще стекло слабо излучало - добавочная причина миграции с перешейка на Уэстленд.

Если не считать леса возле посадочных полос да старого университетского городка под самым обрывом, во все стороны расстилались поля - бесконечные квадраты черного, коричневого и зеленого. Осень уже давно вступила в свои права, и последние земные деревья сбросили цветные листья. Тянувший из долин ветерок- нес холод, обещавший в ближайшем времени снег. До Хэллоуина было меньше недели. Да уж, Хэллоуин. Интересно, был ли за сорок тысяч лет истории Человека хоть один Хэллоуин, отмеченный так, как будет на той неделе. Хамид подавил желание обернуться на Маркетт. Обычно это было его любимое место: столица планеты, население четыреста тысяч - настоящий город. В детстве поездка в Маркетт заменяла путешествие к дальним звездам. Но сейчас мечту сменила реальность, а звезды так близко… Даже не оборачиваясь, Хамид знал, где сейчас баржи Туристов. Они плавали разноцветными шарами над городом, хотя каждая весила не меньше тысячи тонн. А это все - их шаттлы. После «Возрождения Элвиса» Хэллоуин - последняя достопримечательность туристского маршрута в Маркетте. Потом Туристы летят дальше, к наполовину поддельным пикам Американы.

Хамид откинулся на сухой мох, покрывавший камень.

- Ну, так что мне с тобой делать, Болтунья? Продать тебя? Тогда мы оба отсюда выбрались бы.

Болтунья насторожила ушки.

- Говорить? Разговаривать? Спорить?

Она устроила свои сорок килограммов рядом с Хамидом и ткнулась головой ему в грудь. Из передних мембран зазвучало мурлыканье, как от кошки вселенского масштаба. Это был розовый шум, пронизывающий грудь Хамида гудением, и камень, на котором они с Болтуньей лежали, резонировал. Мало что ей так нравилось, как хороший разговор на равных. Хамид погладил черную с белым шерсть.

- Я говорю, надо ли тебя продавать?

Мурлыканье стихло, и казалось, что Болтунья действительно думает над вопросом. Она вертела головой туда-сюда, кивала ею - отличная имитация одного профессора из университета. Потом она подняла большие темные глаза:

- Не торопите меня! Я думаю. Ду-ма-ю.

Она стала вылизывать гладкую шерсть у горла. Насколько знал Хамид, она действительно пыталась понять.,, и иногда говорила даже почти осмысленно. Наконец она закрыла пасть и заговорила:

- Надо ли тебя продавать? Надо ли тебя продавать?

Интонации были Хамида, но голос не его. В таких разговорах она обычно говорила голосом взрослой женщины (и Очень красивой, как казалось Хам иду). Это не всю жизнь так было. Когда она была щенком, а Хамид - мальчишкой, она говорила мальчишеским голосом. Цель была ясной: она знала, какой голос ему будет приятнее всего услышать. Животная хитрость, что ли?

- Ну, - сказала она наконец, - я знаю, что я думаю. Покупай, а не продавай. И всегда по самой лучшей цене.

Она часто высказывалась в стиле оракула. Но Хамид знал Болтунью всю жизнь. Чем длиннее ее комментарий, тем меньше она поняла. В данном случае же… Хамид вспомнил курс финансов. Это было еще до того, как у него оказалась его теперешняя квартира, и Болтунья полсеместра пряталаеь у него под столом. Интересный был семестр для тех, кто в этом участвовал. «Покупай, а не продавай». Это была цитата - кажется, из какого-то воротилы девятнадцатого века.

А Болтунья заливалась, и каждая фраза имела все меньше и меньше отношения к вопросу. Через минуту Хамид обнял зверюгу за шею, одновременно плача и смеясь. Они стали бороться на каменистом склоне: Хамид сдерживал свою силу, а Болтунья аккуратно прятала когти. Вдруг он оказался на спине, а Болтунья наступила ему передними ногами на грудь и челюстями ухватила за кончик носа.

- Скажи «дядя»! Скажи «дядя»! - кричала она.

Зубы Болтуньи на несколько сантиметров не доходили до конца челюстей, но хватка была мощной; Хамид немедленно сдался. Болтунья соскочила, торжествующе хохрча, потом ухватила за рукав, помогая подняться. Хамид встал, осторожно потирая нос.

- Ладно, чудище, пошли дальше. - Он махнул рукой вниз, в сторону Энн-Арбора.

- Ха-ха! А как же! Пошли дальше!

Болтунья скакала по камням быстрее, чем Хамид мог даже надеяться идти. Но каждые несколько секунд она останавливалась и смотрела, не отстал ли он. Хамид покачал головой и пошел вниз. Черта с два он будет ломать себе ноги, пытаясь угнаться за этой тварью. Откуда бы она родом ни была, кажется, зима в окрестностях Маркетта была для нее наиболее приятным временем года, будто такая погода у нее на родине все время. Хоть на цвет ее посмотреть, черный с белым, широкими кругами и спиралями. Такой узор бывает у тюленей на льду. В снегу ее практически не видно.

Она убежала метров на пятьдесят вперед. С такого расстояния Болтунья могла почти сойти за собаку, что-то вроде грейхаунда, но у нее были слишком большие лапы и слишком длинная шея. А голова была больше похожа на тюленью, чем на собачью. Конечно, она и по-собачьи лаять умела. Но ведь она умела и греметь грозой, и подражать человеческой речи - и все это одновременно. На всей Средней Америке она была единственным представителем своего вида. На этой неделе Хамид узнал, что этот вид почти так же редок и Вовне. Ее хочет купить один Турист… а Туристы платят монетой, которую Хамид Томпсон ищет уже половину из своих двадцати лет.

Ему позарез нужен был добрый совет. Уже пять лет прошло, как он последний раз обращался за помощью к отцу, и черт его побери, если он снова это сделает. Значит, остается Университет и Лентяй Ларри…

По меркам Средней Америки Энн-Арбор был городом древним. Были, конечно, и постарше: за пределами зоны посадки все еще высились остатки Старого Маркетта. Школьные экскурсии к этим развалинам бывали очень непродолжительны: сборные дома еще слегка излучали. Конечно, были отдельные здания и в современной столице, стоящие чуть ли не с самого начала. Но почти все здания Университета в Энн-Арбор возникли сразу после этих первых постоянных строений: Университет насчитывал 190 лет.

Что-то там сегодня происходило, и к проблеме Хамида это не имело отношения. Когда они с Болтуньей входили в город, туда влетела пара полицейских вертолетов из Маркетта и закружилась над зданиями. Излюбленный Хамидом обходной путь был перегорожен постами службы безопасности Университета. Несомненно, это связано с Туристами. Так что, быть может, придется идти через Главные Ворота и мимо Главного Здания. Брр! Уже десять лет прошло, но все равно противно вспоминать: детство предполагаемого вундеркинда, родители, заставившие его пойти учиться на математика, где у него не хватило способностей, слезы и крики дома, пока он не убедил наконец родителей, что он не таков, как они думали.

Хамид с Болтуньей шли мимо административного корпуса, и Хамид не замечал ни изящных контрфорсов, ни плюща, обвивавшего камень стен, ни стройных деревьев вдоль улицы. Все это было знакомо… если не считать двух машин федеральной полиции. Студенты стояли кучками, глядя на копов, но бунтом не пахло. Они просто любопытствовали. А кроме того, федералы никогда еще в дела кампуса не вмешивались.

- Ты потише, ладно? - буркнул еле слышно Хамид.

- А как же!

Болтунья выгнула шею- назад, изображая собаку. Когда-то они были заметной парой в кампусе, но Хамид оставил университет, и сейчас у людей были другие интересы. В главные ворота они вошли без замечаний со стороны студентов или полиции.

Самый большой сюрприз поджидал возле трущобного обиталища Ларри в Морал-Холле. Здание еще не было достаточно старым, чтобы считаться историческим, но уже вполне разваливалось. Это был неудачный эксперимент кирпичного строительства. Глина потрескалась и прогнила, открыв щели для лиан и насекомых. Сейчас дом напоминал скорее красноватую кучу обломков, нежели функционирующее здание. Сюда администрация Университета ссылала самых неугодных преподавателей - место, забытое Административным Корпусом. Так было всегда, но не сегодня. Сегодня тут на парковках в два ряда стояли полицейские машины, а у ворот - охранники с помповыми ружьями в руках!

Хамид поднялся по ступеням. Было у него нехорошее чувство, что из всех университетских преподавателей в мире Ларри сегодня труднее всего будет увидеть. С другой стороны, работать с Туристами - это значит каждый день общаться с людьми из охраны.

- Вы по какому делу, сэр?

К несчастью, охранник был незнакомый.

- Я должен увидеться со своим консультантом… профессором Фудзиямой.

Ларри никогда не был у него консультантом, но Хамид действительно хотел получить его совет.

- Гм!.- Коп включил ларингофон. Хамид толком не расслышал, донеслись только слова насчет «той самой черно-белой инопланетной твари». Чтобы ничего не знать о Болтунье, надо было последние двадцать лет прожить в пещере.

Прошла минута, и из дверей вышла женщина чином постарше.

- Не повезло тебе, сынок, мистер Фудзияма на этой неделе студентов не принимает. Правительственное задание.

Раздалось что-то вроде траурной мелодии. Хамид толкнул Болтунью ногой, и музыка резко оборвалась.

- Я не по учебным делам, мэм. - Вдохновение: почему бы не сказать правду? - Это насчет Туристов и моей Болтуньи.

Полицейская вздохнула:

- Я как раз боялась, что ты это скажешь. Ладно, заходи.

Войдя в темный коридор, Болтунья торжествующе захихикала. Когда-нибудь она начнет играть в свои игры не с теми людьми и огребет приличных колотушек, но, кажется, не сегодня.

Два пролета по лестнице вниз. Освещение стало еще хуже: полусдохшие флуоресцентные лампы, встроенные в акустическую черепицу. Деревянные ступени местами пружинили под ногой. Перед дверями не было ни студентов, ни гостей, но копы взяли здание под наблюдение: из одного кабинета слышался громкий храп. Странное это было место - Забытый Квартал, в частности, Морал-Холл. Что у всех здешних преподавателей было общего - это то, что каждый был у кого-то соломиной в глазу, а поэтому в эти крохотные кабинеты попадали и самые неграмотные, и самые блестящие.

Кабинет Ларри находился в полуподвале в конце длинного коридора. По бокам двери стояли еще два копа, но в остальном все было так, как помнил Хамид. На двери бронзовая табличка: «Профессор Л. Лоуренс Фудзияма, Факультет Трансгуманитарных Исследований». Рядом расписание с совершенно невероятными приемными часами. Посередине двери картина, изображающая поросенка, и подпись: «Если студент делает вид, что ему нужна помощь, сделай вид, что помогаешь».

Полицейская у двери отступила в сторону. Хамиду предстояло Проникнуть внутрь без помощи властей. Он быстро постучал пару раз. Раздались шаги, приоткрылась щелочка!

- Пароль? - спросил голос Ларри.

- Профессор Фудзияма, мне нужно поговорить о…

- Это не пароль!

Дверь захлопнулась у Хамида перед носом. Полицейская положила ему руку на плечо.

- Не огорчайся, сынок, он это и с людьми поважнее тебя проделывал.

Хамид стряхнул ее руку, дернув плечом. От черно-белого создания у него под ногами понеслись звуки тревожной сирены. Перекрикивая шум, он заорал:

- Да это же я, Хамид Томпсон! Ваш студент, трансгуманитарный факультет, группа 201!

Дверь открылась снова, Ларри вышел, поглядел на копов, на Болтунью.

- Так чего ж ты сразу не сказал? Заходи давай. - И когда Хамид с Болтуньей проскользнули внутрь, он нахально и невинно улыбнулся полицейской. - Не волнуйся, Сьюзи, это все то же правительственное задание.

Кабинет у Фудзиямы был длинный и узкий - просто проход между стойками с оборудованием. Студенты Ларри (те, кто осмеливался спускаться в эти глубины) выражали сомнение, что этот человек выжил бы на Старой Земле в эпоху до электронного хранения данных. На полках скопились тонны мусора, и все время какое-нибудь устройство вытарчивало в проход. Это был музей- может быть, даже и в буквальном смысле слова, поскольку одной из специальностей Ларри была археология. Почти все машины не работали, но некоторые щелкали, чтогто светилось. Среди этих устройств были шутки Руба Голдберга, были ранние колониальные прототипы… а были и машины Извне. Почти весь потолок покрывали водо- и паропроводы. Похоже было на внутренность подводной лодки.

Стол Ларри стоял у стены. Мусор на столе уравновешивался красивой вещью: плоский дисплей и резная, ночной черноты статуя. Ларри в группе 201 трансгуманитарного факультета описал свою теорию работы с находками: найденное последним - обрабатывается первым, каждый год закупается чистая простыня, на ней пишется дата и на нее кладется годичный слой барахла. Многие считали, что это - одна из шуточек Ларри. Но из-под свалки действительно виднелась простыня.

От настольной лампы под потолок ползли резкие тени. Громоздящиеся у стен ящики, казалось, вот-вот рухнут. Свободное пространство на стенах было занято постерами. Эти постеры одна (не самая главная) из причин, по которым Ларри был сюда сослан: они были тщательно продуманы так, чтобы оскорблять любую разумную общественную группу. На стуле для посетителей тоже грудой было навалено… что-то. Ларри смахнул это на пол и пригласил Хамида садиться.

- Конечно, я тебя помню по трансгуманитарному. Но зачем было это вспоминать? Ты же владелец Болтуньи, и ты сынок Хаса Томпсона. - Ларри сел в свое кресло.

«Я не сынок Хаса Томпсона!»

- Простите, я ничего другого не успел придумать. Но я пришел как раз насчет Болтуньи. Мне нужен совет.

- Ага! - Знаменитая лягушечья улыбка Фудзиямы, одновременно и невинная, и хищная. - Тогда ты пришел куда надо. Чего б хорошего, а советов у меня полно. Но я слышал, ты бросил Университет и ушел работать в бюро Туристов?

Хамид пожал плечами, стараясь не выглядеть слишком задетым.

- Да, но я уже был на последнем курсе, и Американской Мысли и Литературы знал побольше многих выпускников… а Караван Туристов будет здесь только полгода, а потом - кто его знает, сколько пройдет до следующего? Мы им показываем все, что я только могу придумать. На самом Деле, мы им показываем больше, чем есть чего смотреть. Ведь еще сотня лет может пройти, пока сюда прибудет еще один.

- Может быть, может быть.

- И как бы там ни было, я многое узнал. Я почти с половиной Туристов перезнакомился. Но…

На Средней Америке жили десять миллионов человек. Не меньше миллиона питали романтические грезы о том, чтобы попасть Вовне. Не менее десяти тысяч отдали бы все, что у них было, чтобы выбраться из Медленной Зоны, жить в цивилизации, охватывающей тысячи миров. Последние десять лет вся Средняя Америка знала о грядущем прибытии Каравана. Почти все эти годы - половину своей жизни, всю, после того, как он ушел с математического, - Хамид провел, готовясь, обучаясь тому, что могло бы дать ему билет Вовне.

И тысячи других работали не менее усердно. В эти десять лет каждый Факультет Американской Мысли и Литературы на всей планете был набит под завязку, а за сценой происходило еще больше. У правительства и больших корпораций были секретные программы, не обнародованные до самого прибытия Каравана. Десятки людей действовали с дальним прицелом, ставя на то, что никто, кроме них, не считал нужным Внешникам. Были среди них глупцы: спортсмены, шахматисты мирового класса - они в огромном населении Вовне могли рассчитывать только на какой-нибудь восьмой разряд. Нет, для проезда туда нужно было что-нибудь необычное… необычное для Вовне. А тут мало что можно было придумать, кроме оригинальности Старой Земли: хотя и ее можно было преподнести неожиданным образом. Джилли Вайнберг, способная, но не блестящая студентка АМЛ, когда Караван прибыл на орбиту, обошла Турбюро и представила себя Туристам как Подлинную Американскую Болельщицу и куртизанку первого класса. Этот подход менее откровенно и менее успешно использовали многие соискатели обоих полов. Для Джилли это оказалось билетом Вовне. Самое смешное, что ее спонсором стал один из немногих негуманоидов в Караване - моллюск с Лотлримара, которому в кислородной атмосфере не прожить и секунды.

- Я бы сказал, что я в хороших отношениях с тремя Внешниками. Но есть не менее пяти гидов, которые умеют устраивать представления получше. И вы же знаете, что Туристы собираются оживить еще четверых анабиотиков из экипажа основателей Средней Америки. Этим ребятам билет гарантирован, если они захотят. - Люди, ставшие взрослыми еще на Старой Земле, две тысячи световых лет отсюда и двадцать тысяч лет тому назад. Кажется, у Средней Америки сейчас нет более ценного экспортного товара. - Если бы они прибыли хоть на пару лет позже, когда я получил бы диплом… может быть, сделал бы себе имя…

Наступило молчание, полное жалости к себе, которое прервал Ларри:

- А ты никогда не думал использовать в качестве билета Болтунью?

- Все время думаю. - Хамид бросил взгляд на темную массу, свернувшуюся у его ног. Болтунья была до ужаса тиха.

Ларри заметил этот взгляд.

- Ты не беспокойся, она балуется с ультразвуковыми имиджерами у меня на полке. - Он кивнул в сторону стеллажей, где между невидимыми приборами играли темно-фиолетовые вспышки. Хамид улыбнулся:

- Тогда, боюсь, ее трудно будет отсюда вытащить. - У него дома стояло несколько ультразвуковых свистков, но Болтунье редко удавалось поиграть с классной аппаратурой. - Да, я с самого начала пытался их заинтересовать Болтуньей. Говорил/что я ее дрессировщик. Но они тут же теряли интерес, когда видели, что она не может быть родом со Старой Земли. Профессор, эти ребята чокнутые! На них можно обрушить сокровища Трансгуманитарной Зоны, а они даже не почешутся. Но дайте им Элвиса Пресли, поющего Брюса Спрингстина, и они вам космопорт на Селене построят!

Ларри просто улыбнулся, как бывало, когда видел перед собой студента, катящегося к академической катастрофе. Хамид заговорил спокойнее:

- Да, я понимаю. Они и должны быть чокнутые. Средняя Америка не имела ничего, что могло бы заинтересовать более рассудочных обитателей Вовне. Планета торчала на девять световых лет внутри Медленной Зоны: любая торговля будет медленной и дорогой. Технология Средней Америки была отсталой и, учитывая местоположение планеты, никогда не могла бы стать конкурентоспособной. В пользу этого невезучего мира было только одно: он был непосредственной колонией Старой Земли, причем одной из первых. Трагический полет большого корабля продолжался двадцать тысяч лет - достаточно, чтобы Земля стала легендой для Человечества.

Вовне было много миллионов солнечных систем с планетами, где развился интеллект, равный человеческому. Они почти все могли связываться друг с другом немедленно. В этом просторе человечество было незаметным пятнышком - планет этак четыре тысячи. И даже на них интерес к колонии первого поколения в Медленной Зоне был почти нулевым, но четыре тысячи миров - это все же достаточно: где-то есть эксцентричный богач, где-то историческое общество, религиозное движение, согласные на двадцатилетнее путешествие в Медленность. Так что Средней Америке оставалось только радоваться этой сборной солянке чудаков. За последние сто лет заглядывали только случайные торговцы да пара караванов Туристов. От этой торговли существенно вырос уровень жизни на Средней Америке. Еще важнее было для многих - в том числе и для Хамида, - что это была единственная замочная скважина, чтобы выглянуть за пределы Зоны. За эти сто лет выбраться Вовне сумели двести среднеамериканцев. Это были правительственные эмиссары, командированные ученые. Но вложения правительства не окупились: из всех улетевших вернулись только пятеро. Двое из них были Ларри Фудзияма и Хусейн Томпсон.

- Да, я, наверное, знал, что это будут фанатики. Но даже они почти не интересуются точностью. Мы очень старались представить им Америку двадцать первого столетия, но ведь и мы, и они знаем, что это было такое: тяжелая промышленность выходит на околоземные орбиты, пятьсот, миллионов людей теснятся в Северной Америке. В лучшем случае у нас получается Америка середины двадцатого столетия, а то и раньше. Я работал как вол, стараясь точно восстановить наше прошлое. Но если не считать нескольких ребят, которых я искренне уважаю, всем им анахронизмы до лампочки. Будто для них то, что они тут с нами, - уже событие.

Ларри открыл было рот, будто собираясь выдать мысль, но вместо этого улыбнулся и пожал плечами. (Среди его поговорок была и такая: «Если сам не допер, все равно не поймешь».)

- Так после всех этих месяцев ты сумел вызвать интерес к Болтунье?

- У одного моллюска - это тот, кто организовал Тур. Он только что мне прислал письмо, что у него есть покупатель. Вообще он всегда торгуется, вы же его знаете? Так вот, на этот раз он сделал четкое предложение. Плата правительству, проезд для меня до Лотлримара, - это была ближайшая населенная система Вовне, - и кое-какие возможности СБС помимо этого.

- И ты прощаешься со своей зверушкой?

- Да. Я им предложил, чтобы при ней был человек, который умеет с ней управляться: я. Это, кстати, не совсем блеф. Я себе не представляю, как Болтунья кого-нибудь воспримет без моей серьезной помощи. Но они не заинтересовались. Этот слизняк утверждает, что никто не замышляет ей вреда, но… вы ему верите?

- Да, .у него обычно слизь прозрачная. Я уверен, ему неизвестно, чтобы кто-нибудь замышлял причинить ей вред… и он достаточно честен, чтобы хоть слегка проверить. Он сказал, кто покупатель?

- Некто - или нечто - под именем «Равна и Тайнз». - Он передал Ларри листок с предложением. «Равна и Тайнз

[2]» имели эмблему, похожую на стилизованную лапу с когтями. - Туриста с таким именем нет.,

Ларри кивнул и скопировал листок на свой дисплей.

- Знаю. Так, давай-ка посмотрим… - Он повозился с кнопками. Дисплей был лекционный, дающий изображение на обе стороны. Хамид видел, как Ларри ищет в федеральных базах данных, потом у него приподнялись брови. - Хм-м! «Равна и Тайнз» прибыл только на той неделе. Он вообще не из Каравана.

- Одинокий торговец?

- Не только это. Он болтается за орбитой газовых гигантов - по просьбе нашего слизняка. Федеральная космическая сеть сделала пару снимков.

Показалось размытое изображение чего-то длинного, с осиной талией - типичный таранный корабль Внешников. Но у него были странные плавники - почти как крылья парусного самолета. Ларри поиграл с дисплеем, и изображение стало резче.

- Ага. Посмотри на аспектное отношение этих плавников. У этого типа - высококлассное оборудование СБС. Здесь, конечно, от него толку мало, но отлично работает в невероятном диапазоне сред. - Ларри насвистел несколько тактов «Кошмарного вальса». - Кажется, перед нами - Торговец с Высот.

Кто-то из транслюдского космоса.

Почти каждый университет Средней Америки имел факультет трансгуманитарных исследований. После возвращения той пятерки это стало популярным. Но почти никто к этому не относился всерьез. Обычно Трансгум был нелюбимым побочным ребенком факультетов религий или астрономического либо компьютерного факультета, помойкой для выбрасывания шарлатанов и бездарностей. Лентяй Ларри организовал этот факультет в Энн-Арборе и большую часть лекционного времени посвящал красноречивому разоблачению его шарлатанства. Представьте себе - изучение того, что дальше, чем Вовне! Даже Туристы избегали говорить на эту тему. Транслюдекой космос существовал - и, быть может, охватывал большую часть вселенной, но тема эта была хитрой, опасной и двусмысленной. Ларри утверждал, что его существование - основной двигатель экономики Вовне… но все теории на эту тему были слухами из вторых рук. Ларри гордо заявлял, что сумел поднять трансгуманитарные науки до уровня хиромантии.

Но вот… очевидно, прибыл торговец, регулярно проникающий в трансгуманитарные пределы. Если бы правительство не приглушило эту весть, она бы затмила даже появление Каравана. И вот этот хотел получить Болтунью. Хамид почти непроизвольно наклонился погладить зверя.

- Н-но вы же не думаете, что там может быть что-то сверхчеловеческое, на этом корабле.

Еще час назад он мучился болью расставания с Болтуньей, но это были еще цветочки по сравнению с тем, что есть сейчас.

Какую-то минуту казалось, что Ларри в ответ просто пожмет плечами.

- Если мы хоть что-то понимаем правильно, то ничто сверхчеловеческое на таких глубинах не может нормально мыслить. Даже Вовне они погибают, или распадаются, а может быть, образуют цисты. Я думаю, что «Равна и Тайнз» - это интеллект уровня человека, но он может быть куда опаснее среднего

Внешника… из-за известных ему хитростей, приборов, которые у него есть.

Ларри замолчал, уставясь на сорокасантиметровую статую на столе. Она была ярко-зеленой, будто вырезанной из цельного куска нефрита.

Зеленой? Разве она не была черной минуту назад?

Ларри резко поднял глаза на Хамида.

- Поздравляю. Твоя проблема куда интереснее, чем ты думал. Зачем Болтунья Внешнику, тем более Торговцу с Высот?

- Ну, наверное, это редкий вид. Я ни одного Туриста не видел, который бы ее узнал.

Лентяй Ларри просто кивнул. Космос глубок, а Болтунья может быть откуда-то из Медленной Зоны.

- Когда она была щенком, ее много народу изучало. Вы видели статьи. У нее мозг большой, как у шимпанзе, но почти вся его мощность используется для управления мембранами и анализа того, что она слышит. Один человек сказал, что это полная вербальная ориентация - сплошной рот без разума.

- Ага, как у студента.

Этот ларризм Хамид пропустил мимо ушей:

- Вот посмотрите. - Он потрепал Болтунью по плечу. -Она отреагировала не сразу - наверное, увлеклась игрой

с ультразвуком. Но потом подняла голову.

- В чем дело? - Интонация была естественной, голос - молодой, женский.

- Некоторые считают, что она просто попугай. Она может воспроизводить звуки лучше качественного магнитофона. Но у нее есть любимые фразы, которые она произносит разными голосами - и почти уместно. Эй, Болтунья, что это?

Хамид показал на электрический радиатор, который Ларри подтолкнул ногой. Болтунья высунула голову из-за угла стола, посмотрела на вишнево-красные спирали. Нагреватель был не такой, как у Хамида дома.

- Что это? - Болтунья с любопытством вытянула голову в сторону свечения, но чуть перестаралась и ткнулась носом в оградительную сетку. Горячо! - Она отпрыгнула, сунула нос в шерсть на шее и вытянула переднюю ногу в сторону радиатора. - Горячо! Горячо! - Она села на корточки и осторожно облизнула нос. - Ой-ой-ой!

И посмотрела на Хамида одновременно с укором и расчетливо.

- Честно, Болтунья, я не думал, что ты его тронешь… Мне от нее за это еще достанется. Чувства юмора у нее хватает только на устройство каверз, но в этом она усердствует.

- Да, я помню, Зоологическое Общество выпускало по ней отчет.

Фудзияма широко улыбался. Хамид всегда подозревал, что у Ларри и Болтуньи одинаковое понятие о юморе. Побывав на нескольких лекциях Ларри, она даже стала хихикать тем же скрипучим смешком.

Ларри отодвинул радиатор, обошел стол и присел, чтобы глаза были на уровне глаз Болтуньи. Он сейчас был весь сплошная заботливость, и не зря: перед ним была пасть, полная острых зубов, и кто-то наигрывал песню «Бомба времени». Потом музыка стихла, и Болтунья закрыла пасть.

- Не верю, что в ней не прячется разум, эквивалентный человеческому. Нет, правда. У меня был когда-то первокурсник, который в начале семестра был еще хуже. Откуда столько вербализации без интеллекта, которому она Нужна? - Ларри протянул руку и погладил Болтунью по плечам. - Как, детка, лопатки не чешутся? Ручки не прорастают?

Болтунья склонила голову набок:

- Я люблю летать.

Хамид давно уже думал о сценарии по Хайнлайну: научная фантастика Старой Земли в курсе АМЛ изучалась достаточно подробно.

- Если она еще ребенок, то умрет раньше, чем вырастет. Содержание кальция в костях и мышечная сила уменьшились настолько, насколько можно было бы ожидать у человека тридцати лет.

- Гм, да. А мы знаем, что она твоего возраста. - То есть двадцать. - Я полагаю, что она могла бы быть фраг-

ментом личности. Но обычно это трансгумы с мозговым повреждением или явные конструкты. - Ларри вернулся за свой стол и начал что-то немелодично насвистывать. Хамид заерзал в кресле. Он пришел за советом, а получил выше головы поразительных новостей. Удивляться, зная Ларри не стоило. - Что нам нужно - это информации куда больше, чем есть сейчас.

- Ну, я мог бы прямо потребовать от моллюска рассказать мне больше. Но как заставить Туриста мне помогать - понятия не имею.

Ларри небрежно отмахнулся.

- Я не про это. Конечно, я запрошу Лотлримар. Но дело в том, что Туристы находятся в конце путешествия в никуда длиной в девять световых лет. Библиотеки, что у них с собой, - это вроде тех, что берешь на каникулы в Южные Моря - и устаревшие к тому же. А правительство Средней Америки уж точно не знает, где искать. Разве они обратились бы ко мне, не будь они в отчаянном положении? Нет, что нам нужно - так это прямой доступ к библиотечным ресурсам Вовне.

Он сказал это небрежно, будто о дополнительном телефонном аппарате, а не о решении главной проблемы Средней Америки. При этом он заговорщицки улыбался Хамиду, но юноша не поддался. Наконец Ларри сам спросил:

- Ты не задался вопросом, почему кампус - особенно Морал-Холл - кишит копами?

- Задался.

«Задался бы, если бы мысли не были заняты другим».

- Один из серьезных Туристов - Скандр Вринимишринитан -привез с собой предмет трансгуманитарного происхождения. Он его придерживал несколько месяцев, надеясь получить то, что хочет, иным способом. Федералы - надо отдать им должное - не поддались. Тогда он вытащил свое секретное оружие. Оно в этой комнате.

Глаза Хэма метнулись к резному камню на столе (теперь сине-зеленому). Ларри кивнул.

- Это ансибль.

- Но ведь они его так не называют!

- Нет, но это он.

- То есть все эти годы нам лгали, что СБС в Зоне работать не будет?

«Значит, я зря потратил жизнь, пытаясь зацепиться за Туристов?»

- На самом деле нет. Посмотри на эту штуку. Видишь, цвета меняются? Я готов присягнуть, что масса и размер тоже. Это подлинный предмет трансгуманитарного происхождения. Конечно, не разум, но и не человеческий проект, созданный в транслюдском космосе. Скандр утверждает, и я ему верю, что такого нет больше ни у одного Туриста.

Предмет трансгуманитарного происхождения. К восхищению Хамида примешивался оттенок страха. О таком можно было услышать только в теоретических абстракциях на занятиях, которые вели полные психи.

- Скандр утверждает, что этот прибор «настроен» на один из коммерческих портов Лотлримара. И по нему мы можем разговаривать с любым зарегистрированным адресом Вовне.

- Без задержки. - Голос Хамида прозвучал очень тихо.

- Почти. Требуется небольшое'время для выхода на универсальный горизонт событий: есть тонкие ограничения, если ты движешься на релятивистских скоростях.

- А в чем минусы?

- Умница! - рассмеялся Ларри. - Скандр признал несколько. Эта штука не будет работать глубже десяти световых лет в Зону. Я готов поспорить, что в Галактике не найдется и двадцати планет, которым она была бы на пользу, но нам она точно подойдет. Потом, этот фокус требует колоссальной энергии. Скандр говорит, что запуск этой малышки приглушит наше солнце на полпроцента. Для среднего человека незаметно, но могут быть неприятные долговременные последствия. - Короткое молчание, как часто бывало у Ларри после преуменьшений космического масштаба: - А с твоей точки зрения, Хамид, есть один большой минус. Средняя скорость этого прибора - меньше шести бит в минуту.

- Чего? Десять секунд на передачу одного бита?

- Ага. На терминале Лотлримара Скандр оставил три протокола: ASCII, кодировку Хэмминга на подмножество английского и схему искусственного интеллекта, которая догадывается, что бы ты сказал, если бы использовал больше битов. Первое - это у Скандра юмор, а третье, по моему мнению, принятие желаемого за действительное. Но кодировка Хэмминга позволит даже послать коротенькое письмо - скажем, пятьсот английских слов, и уложиться в один день. Устройство полнодуплексное, так что приличный кусок ответа можешь получить за то же время. Красиво, правда? В любом случае лучше, чем ждать двадцать лет.

Хамид вообще думал, что это самая большая сенсация, после первого контакта, сто лет назад.

- Но… а почему они принесли это вам, профессор? Ларри оглядел свой кабинет-Дыру, улыбаясь все шире.

- Хе-хе. Действительно, наш президент был одним из пяти, он побывал Вовне. Но только у меня есть Вовне настоящие друзья. Понимаешь, федералы в этом деле сильно подозрительны. Потому что взамен Скандр хочет получить почти весь наш банк зигот. Федералы запретили частную продажу зигот человека. Большой моральный вопрос. «Ни один не рожденный ребенок не будет продан в рабство или для худшей участи». Теперь они сами собираются это сделать, настолько хотят получить ансибль. Но что если это фальшивка, соединенная с какой-нибудь липовой базой данных на корабле Скандра? Тогда они теряют некоторую генетическую гибкость, если даже не продадут дюжину детишек в ад - а получают за свое горе цветную безделушку.

Поэтому Скандр им одолжил это устройство на неделю, а федералы отдали мне, выдав почти карт-бланш. Я могу звонить старым друзьям, обмениваться похабными анекдотами, и пусть солнце при этом 'меркнет. А через неделю я представлю отчет, действительно ли эта штука общается с Вовне.

Я-то тебя знаю…

- Но у вас же есть и собственная цель?

- Конечно. До твоего появления главным было проверить фонд, который спонсирует Скандра: все ли там так чи-

сто, как он говорит. А теперь… твой случай не так важен морально, но очень интересен. Следует найти время для того и другого. Я воспользуюсь любезностью Скандра и пошарю по сети, проверю, слышал ли хоть кто-нибудь о Болтуньях или об этом самом «Равна и Тайнз».

У Хамида близких друзей не было. Иногда он думал, не наказание ли это за его странное воспитание или просто он от природы неконтактен. Да, он пришел к Фудзияме за помощью, но ожидал лишь цепочки колючих вопросов, которые наведут его на какой-то ответ. Теперь, кажется, он оказался объектом любезности мирового масштаба. Это вызывало одновременно и благодарность, и подозрение. Хамид несколькими неуклюжими словами выразил первое.

Ларри пожал плечами.

- Мне это нетрудно. Я человек любопытный, а сейчас мне в руки попали средства, чтобы это любопытство удовлетворить. - Он погладил ансибль. - Но вот что тебе может быть полезно: пока что Среднюю Америку иногда дурили, но ни один Внешник силы против нас не применял. Одно из преимуществ системы Караванов: в интересах Туристов держать друг друга в рамках. С «Равной и Тайнзом» может выйти иначе. Если это действительно Торговец с Высот, он может просто хапнуть, чего захочет. Я бы на твоем месте сейчас присматривал за Болтуньей получше. И я попрошу, чтобы слизняк перетащил баржи Туристов в небо над кампусом. Пока ты остаешься поблизости, мало что будет происходить такого; о чем они не узнают.

«Ну, видишь, как я тебе помог? На твой вопрос ответа не дал, зато у тебя есть теперь ворох новых причин для беспокойства».

Ларри откинулся в кресле и заговорил серьезно:

- Но мне на твой исходный вопрос мало есть чего сказать, Хамид. Если окажется, что «Равна и Тайнз» - личность достойная, тебе придется самому решать, отдавать ли Болтунью. Я ручаюсь, что любое создание, думающее, что оно думает, - даже трансгумы - беспокоится о том, чтобы правильно поступать с собой и с теми, кого оно любит. Я бы… черт побери! Почему тебе отца не спросить, Хусейна? У него просто сердце разбито с тех пор, как ты уехал.

Хамид почувствовал, как горят щеки. Отец мало что хорошего говорил о Фудзияме. Кто бы мог подумать, что эти двое будут говорить о нем? Знал бы Хамид заранее, он бы сюда не пришел ни за что. Сейчас подмывало вскочить и заорать на старика, чтобы не лез не в свое дело. Но Хамид лишь покачал головой и тихо ответил:

- Тому есть личные причины.

Ларри посмотрел внимательно, будто решая, стоит ли докапываться до сути. Одно только слово, и Хамид знал, что нарыв тут же прорвется. Но старик вздохнул, заглянул за край стола, где лежала Болтунья, пожирая глазами радиатор.

- Слушай, Болтунья, присматривай за этим мальчишкой получше.

Болтунья ответила таким же пристальным взглядом:

-  А как же!

Квартира Хамида была на южном краю кампуса. Она была большая и дешевая, что могло бы показаться удивительным для старейшего университета планеты всего в нескольких километрах к югу от столицы. Задняя дверь выходила на километры девственных лесов. Еще не скоро начнется разработка земель к югу отсюда. Первые зоны посадки были всего в двадцати километрах, и в сильную бурю на север мог залетать горячий материал. Пусть всего пятьдесят процентов от естественного фона, но если для колонизации свободна вся планета, зачем расширять города в сторону зон первой посадки?

Хамид поставил общественный велосипед к стойке перед домом и тихо обошел здание. Наверху был свет, стояли обычные мопеды других жильцов. Позади, в конце дома, стояло что-то… тьфу ты черт, это хэллоуинское пугало!

Хамид и Болтунья прошли в свой конец здания. Сумерки уже угасли, и лун на небе не было. Концы пальцев замерзли до онемения. Он сунул руки в карманы и остановился, чтобы посмотреть на небо. Звездолеты Каравана на этой долготе держались на синхронной орбите, цепью ярких точек в южном небе. И что-то темное, слишком правильной формы для облака, висело прямо над головой. Наверное, защита, которую обещал Ларри.

- Я есть хочу.

- Подожди минутку, сейчас придем.

- Ладно.

Болтунья доверчиво привалилась к ноге Хамида и загудела. Она казалась толстой, но это был просто распушенный мех. Такая погода, кажется, была ей приятнее всего. Хамид загляделся на звездные поля. Сколько раз уже он так стоял, пытаясь понять, что говорят звезды? Большой Квадрат должен был через час зайти. Пятая по величие звезда этого созвездия была солнцем Лотлримара. Там и вокруг можно было путешествовать быстрее света - даже землянину двадцать первого столетия. Если бы Средняя Америка была бы еще на десять световых лет дальше центра галактики, миром Хамида было бы все Вовне. .

Он обвел небо глазами. Почти все, что было ему видно, находилось в Медленной Зоне. Она тянулась отсюда на четыре тысячи световых лет внутрь, если верить Внешникам. Миллиарды звездных систем, миллионы цивилизаций - запертых. И почти все они понятия не имеют об этом.

Даже у Внешников были только невнятные обрывки сведений о цивилизациях внизу, в Медленной Зоне. Наверняка снова и снова изобретаются звездолеты, распространяются колонии, собираются знания и чаще всего теряются в долгом и медленном безмолвии. В этих цивилизациях есть теории, почему ничто не может двигаться быстрее света - даже перед лицом явно сверхсветовых событий на дальних расстояниях. Есть теории, объясняющие, почему разум, эквивалентный человеческому, является наивысшим из когда-либо найденных или созданных. Те, кто живет там, внизу, - счастливейшие народы, их теории доказывают им, что они - венец творения. Была бы Средняя Америка всего на сто световых лет глубже, Хамид никогда не узнал бы правды. Он любил бы свой мир и торжествующую на нем цивилизацию.

Взгляд Хамида проследил Млечный Путь до западного горизонта. Здесь свет был не ярче, чем над головой, но зато созвездия были знакомы. Он смотрел в центр галактики и вяло улыбался. В научной фантастике двадцатого столетия эти звездные облака считались домом «старших рас», богоподобных разумов… А Туристы эти области галактики называют «Бездной». «Безмысленной Бездной». Там не только СБС невозможна, но и вообще разум. Так считают Туристы, но наверняка они знать не могут. Самый быстрый автоматический зонд, запущенный в Бездну, пришел примерно через десять тысяч лет. Такие экспедиции случались редко, хотя и были хорошо документированы.

Хамид поежился и опустил глаза вниз. Возле газона молча сидели четыре кота, глядя на Болтунью.

- Не сегодня, Болтунья, сказал он, и они пошли в дом. В помещении все было нетронутым: обычный хаос. Хамид выдал Болтунье ее ужин и разогрел себе суп.

- Тьфу! Эта дрянь воняет хуже дерьма!

Болтунья покачалась на корточках, издавая звуки рвоты. Мало кому грехи детства являются так очевидно, как Хами-ду Томпсону. Он помнил, что за обеденным столом иногда говорил именно такие слова. Жаль, что мама ему рот не затыкала тряпкой.

Хамид поглядел на куски курицы.

- Лучшее, что мы можем себе позволить, Болтунья.

У него уже кончались сбережения, накопленные, за год работы с Туристами. Быть гидом - это такая привилегия, что насчет платы за работу никто и не думал. .

- Тьфу!

Но Болтунья начала клевать.

Глядя, как она ест, Хамид понял, что одна из его проблем уже решена. Если «Равна и Тайнз» не возьмут его как «дрессировщика» Болтуньи, могут мотать в свое Вовне несолоно хлебавши. Кроме того, надо получить более серьезное подтверждение от слизняка - а через ансибль он может обратиться прямо в Лотлримар, - что обещаниям «Равны и Тайнза» можно верить. Разговор с Ларри всколыхнул все кошмарные страхи, из-за которых многие требовали вообще отказаться от Каравана. Кто знает, что сталось с теми, кто остался с Внешниками? Почти все среднеамериканские знания о Вовне были получены менее чем от тридцати кораблей и тысячи незнакомцев. Непонятных незнакомцев. Если бы не те пятеро, которые вернулись, обратной связи был бы ноль. Из этих пяти… ладно, Хусейн Томпсон для Хамида загадка: с виду добряк, в душе - злобный кондотьер. Лентяй Ларри тоже загадка: беззаботный весельчак, ясно дающий понять, что ты лучше дважды подумай о том, что тебе люди говорят. Но от всех пятерых можно было четко добиться одного: космос глубок. Вовне находятся миллионы цивилизованных миров, тысячи межзвездных империй. В такой огромности не может быть единого понятия о том, что такое закон и порядок. Всюду процветают сотрудничество и просвещенный эгоизм… но за этим кроются кошмары.

Так что же делать, если «Равна и Тайнз» его не возьмут или не смогут представить убедительных доказательств? Хамид пошел в спальню и врубил новости, полившиеся потоком цвета и звука. Средняя Америка - красивая планета, и до сих пор почти полностью пустая. Теперь, когда Караван привез агравитационные пластины и ядерные генераторы, работающие при комнатной температуре, жизнь здесь станет еще прекраснее… а через двадцать или тридцать лет может прийти новый Караван. Если сам Хамид и Болтунья- еще не успокоятся - что ж, времени на подготовку хватит. Ларри Фудзияма имел сорок лет от роду, когда улетел Вовне. - Хамид вздохнул, успокоившись впервые за много дней.

Телефон зазвонил сразу после новостей. Имя вызывающего заплясало красными буквами по экрану: РАВНА. Ни местоположения, ни темы вызова. Хамид сглотнул слюну. Потом подскочил на кровати, повернул камеру телефона на единственный не загроможденный стул в углу и сел там. Потом принял вызов.

Равна - это был человек. Женского пола.

- Пожалуйста, мистера Томпсона.

- Э-это я. Проклятое заикание.

Сначала реакции не было. Потом по ее лицу пробежала мимолетная улыбка. Не дружелюбная, скорее нервная.

- Я звоню по поводу животного. Вы его называете Болтуньей. Наше предложение вы слышали. Я готова его улучшить.

Под ее слова в комнату вошла Болтунья и прошла через поле зрения телефона. Равна ее будто не заметила. Странно. Рядом с экраном горел огонек передачи видео. Болтунья зажужжала. Прошло полсекунды, и лишь тогда Равна отреагировала - легким удивлением:

- И в чем это улучшение состоит?

И снова полусекундная пауза. Эти самые «Равна и Тайнз» были сегодня куда ближе гигантских планет, хотя и не на Средней Америке.

- У нас есть устройства, позволяющие связываться со скоростью больше световой с любой планетой в… Вовне. Подумайте, что это значит. Если вы останетесь на Средней Америке, вы станете самым богатым человеком планеты. Если вы решите улетать, то улетите с чувством, что помогли сделать своему миру шаг из темноты.

Мысли Хамида полетели быстрее, чём когда бы то ни было - если не считать устных экзаменов у Фудзиямы. Подумать было над чем. Равна говорила по-английски более бегло, чем любой Турист, но произношение было ужасным. Ударения были такими странными, что речь становилась почти неразборчива, й артикулировала она тоже не очень четко.

И в то же время он должен был понять, что она говори?, и найти правильный ответ. Хамид возблагодарил Господа, что уже знает об ансибле.

- Мисс Равна, я согласен. Это действительно улучшение. И все же мое прежнее требование сохраняет силу. Я должен сопровождать своего зверя. Только я знаю, что ей нужно. - Он склонил голову набок. - А у вас будет под рукой эксперт, что удобно.

Пока он говорил, она мрачнела. Злилась? Кажется, ее враждебность вызывал он лично. Но когда он закончил, на ее лице уже было подобие дружелюбной улыбки.

- Конечно, это мы тоже организуем. Мы просто раньше не понимали, насколько это для вас важно.

«Ну и ну! Даже я лучше умею врать».

Эта самая Равна привыкла получать, что ей нужно, без необходимости врать в глаза, или у нее действительно есть эмоциональные проблемы. Как бы там ни было…

- А поскольку мы с вами вряд ли находимся в равном положении, нужно также как-то договориться с Лотлрима-ром, чтобы там скрепили наше соглашение.

Кое-как натянутая улыбка сползла с ее лица.

- Это абсурд! - Она посмотрела куда-то в сторону от камеры. - Лотлримар о нас ничего не знает… Я стараюсь удовлетворить вас, но вы должны знать, Хамид Томпсон: я - родственный вам, человеческий участник нашей группы. А мистер Тайнз очень нетерпелив. Я пытаюсь его сдерживать, но если он выйдет из себя… может произойти такое, что всем нам будет неприятно. Вы меня понимаете?

Сначала ложь, потом деликатность бульдозера. Хамид подавил улыбку. Аккуратнее. Может быть, ты принимаешь истинное безумие за блеф.

- Да, мисс Равна, я вас понимаю, и ваше предложение весьма щедрое. Но… мне нужно обдумать. Вы мне можете дать еще немного времени?

«Чтобы успеть пожаловаться директору Тура».

- Да. Сто часов нас устроит.

Когда она отключилась, Хамид еще долго сидел, невидящими глазами глядя в экран. Кто же такая эта Равна? За двадцать тысяч лет колонизации на планетах подиковиннее Средней Америки разнообразие человеческих форм зашло далеко. Почти между всеми детьми Земли, возможно, было скрещивание, хотя они отличались друг от друга куда больше, чем расы родной планеты. Равна была больше других Туристов похожа на женщину Земли. Если считать, что у нее рост нормальный, она вполне могла бы сойти за американку с Ближнего Востока: крепкая, темнокожая, черноволосая. Но были и различия: складка эпикантуса около глаз и радужки невероятно фиолетового цвета. Однако все это было тривиально по сравнению с ее манерой поведения.

Почему она не получала видео Хамида? Она слепа? Нет, в остальном так не казалось, он вспомнил, как она оглядывалась вокруг. Может быть, она что-то вроде имитатора личности. В американской научной фантастике конца двадцатого века это был стандартный ход, но идея себя изжила, когда в начале двадцать первого компьютеры вышли на предел своей производительности. А вот Вовне такие веши должны быть возможны, а уж в транслюдском космосе - наверняка. Здесь они, конечно, будут работать не очень хорошо. Может быть, эта самая Равна - просто графическая заставка для мистера Тайнза, кем бы он ни был.

Но почему-то Хамид думал, что она реальна. Она на него подействовала чисто по-человечески. У нее точно была хорошая фигура, вполне различимая под мягкой белой рубашкой и штанами. И Хамид точно сходил с ума по девчонкам последние пять лет, бывал Таким озабоченным, что даже глазеть на манекены в.магазинах Маркетта и то уже было приятно. Но при всей своей сексуальности Равна в этом смысле не была примечательна. Ничего не было в ней такого, как в Джилли Вайнберг или в жене Скандра Вринимишринитана. Но если бы он встретил ее в университете, то постарался бы привлечь ее внимание куда больше, чем было с Джилли… а это очень много.

Хамид вздохнул. Наверное, это все только подтверждает, насколько он сам спятил.

- Хочу гулять! - Болтунья потерлась о руку Хамида. Он заметил, что вспотел, несмотря на холод в комнате.

- Господи, только не сегодня, Болтунья.

Хамид понимал, что «Равна и Тайнз» сильно блефуют. С другой стороны, ясно было, что они из тех, кто просто забирает, что им надо, если это возможно.

- Хочу гулять! - Голос Болтуньи стал громче.

Она много ночей проводила вне дома, обычно в лесу, и тогда в помещении можно было ее заставить быть потише. Для нее это был шанс поиграть со своими любимцами: соседскими котами, а иногда даже собаками. Когда Хамид и Болтунья здесь поселились, вокруг шла война. И вдруг порядок иерархии был пересмотрен, а два самых свирепых пса просто исчезли. И дальше получилось очень необычно. Коты были зачарованы Болтуньей. Они болтались возле двора, просто чтобы взглянуть на нее, а когда она была сними, они даже между собой не дрались. Ночи вроде сегодняшней были самыми лучшими. Через пару часов должны были взойти Селена и Диана, серебряная луна и золотая. В такие ночи, когда между тенями лежали пятна золота и серебра, Хамид часто видел, как Болтунья мелькает на опушке в сопровождении дюжины последователей.

Но сейчас - «Не сегодня, Болтунья!» Тут последовал главный аргумент: Болтунья выдала рок-музыку и детскую передачу на полной громкости. Это еще был не самый-громкий шум, на который она была способна - иначе Хамиду было бы просто больно. А это скорее было похоже на дешевый плейер, выведенный на максимум. В конце концов начали бы жаловаться соседи по дому, но, к счастью для Хамида, ближайшие квартиры не были заняты.

Через двадцать минут грохота Хамид смог перевести борьбу в «игру в людей». Как многие Домашние животные, Болтунья считала себя человеком, но, в отличие от кошки, собаки или даже попугая, она могла сносно человека изобразить. Беда была в том, что ей не всегда попадались люди, имеющие терпение для этой игры.

Они садились друг напротив друга за столом, и Болтунья неуклюже клала на него лапы. Хамид начинал с какого-нибудь вопроса, тема не имела значения. Болтунья с умным видом кивала, раздумывая над ответом. По абстрактным темам она обычно отвечала чушь, смысл в которой могли бы найти лишь любители гадания на кофейной гуще. Но это было все равно - Хамйд подхватывал каким-нибудь замечанием или смеялся, если казалось,что Болтунья хотела пошутить. Темп, интонации - все было точно как в разговоре людей. Человек, не знающий английского, мог бы решить, что идет непринужденная беседа двух друзей.

- А изобразить можешь, Болтунья? Джо Ортега. Президента Ортега. Можешь?

- Хе-хе. -Скрипучий смешок Ларри. - Не торопите меня, я думаю. Ду-ма-ю!

Бывали имитационные игры разных типов. Например, Болтунья могла повторять слова Хамида, но другим голосом. Использование этого фокуса по голосовой связи без видео было ее любимой игрой, потому что аудитория верила, будто говорит с человеком. А то, чего попросил Хамид, обещало не меньше веселья, если Болтунья подыграет.

Она поскребла челюсть когтем.

- О да! - произнесла она напыщенно и чуть не соскользнула на пол, но удержалась. - В эти трудные времена мы должны сплотиться в труде!

Слова из последней речи Ортега, простое воспроизведение. Но когда разговор пошел дальше и она стала отвечать на вопросы Хамида экспромтами, Президент Средней Америки получался у нее безупречно. Хамид хохотал и не мог остановиться. Ортега был одним из пяти вернувшихся - не слишком талантливый человек, но амбициозный и с большим самоуважением. Это наводило на мысль, что даже крохи знаний Внешников хватило ему, чтобы подняться до вершины всепланетного государства. Эти пятеро были Очень крупными рыбами и в очень маленьком прудике - так формулировал Ларри Фудзияма.

Болтунья невероятно любила играть, и вскоре увлекалась до самозабвения. Она стала размахивать передними лапами, потеряла равновесие и хлопнулась на пол.

- Ой! - Она вскочила обратно, поглядела на Хамида - и тоже начала хохотать. Полминуты они не могли разогнуться от смеха. Такое раньше случалось. Хамид считал, что Болтунья не воспринимает юмора выше уровня клоунских пинков в зад, а этот смех - имитация, изображение человека.

- Бог ты мой! - Она плюхнулась на стол, «захлебываясь» от хохота, охватив шею передними лапами, будто пытаясь сдержаться.

Потом смех ослаб, и она только еще пофыркивала, потом совсем затихла. Хамид протянул руку и погладил жесткую шерстку мембраны на лбу Болтуньи.

- Ты хорошая девочка, Болтунья.

Темные глаза приоткрылись, посмотрели на него. Болтунья издала что-то вроде вздоха, отозвавшегося дрожью в ладони Хамида.

- А как же!

Хамид оставил занавески наполовину раздвинутыми и окно приоткрытым, чтобы Болтунья могла сесть возле него и глядеть наружу. Лежа в темной спальне, он любовался ее силуэтом на фоне серебряного и золотого света лун. Она прижималась носом к экрану, длинная шея выгнулась, давая головным и плечевым мембранам хороший обзор наружу. То и дело она дергала головой на пару миллиметров в сторону, будто снаружи происходило что-то очень интересное.

Самым громким звуком было еле слышное стрекотание тараканов в лесу. Болтунья вела себя очень тихо - по крайней мере в доступном Хамиду диапазоне, - и он был ей за это благодарен. Действительно хорошая девочка.

Он вздохнул и натянул на себя одеяло. День был трудным, из таких, когда жизненные проблемы становятся перед тобой во весь рост.

Ближайшие дни надо быть очень внимательным: не удаляться от Маркетта и Энн-Арбора, не оставлять Болтунью без присмотра. Слава Богу, хоть защита слизняка выглядела надежной. Надо бы сказать Ларри о втором ансибле. Если бы «Равна и Тайнз» просто обратились с ним,прямо в правительство… это было бы опаснее всего. При всех правильных разговорах и ограничениях на частные продажи федералы собственную бабушку продадут, если сочтут это полезным Интересам Планеты. Слава Богу, что ансибль у них уже есть - или почти есть.

Забавно, как после стольких лет и мечтаний оказалось, что Внешникам нужна именно Болтунья…

Хамид был усыновленным ребенком. Родители ему сказали об этом, как только он мог понять, что это значит. И гдето после этого он догадался, что отец привез его с собой… Извне. Каким-то образом Хас Томпсон сохранил этот факт неизвестным широкой публике. Конечно, правительство знало и сотрудничало с ним. В те ранние времена - раньше, чем его заставили пойти в математическую школу, - это был его счастливый секрет, и он думал, что ему полностью принадлежит вся родительская любовь. Знание, что он на самом деле Оттуда, просто давало ему ощущение, которое у большинства любимых детей и так есть - что он чем-то особенный. Тайной мечтой было, что он что-то вроде принца в изгнании Извне. А когда он вырастет, когда прибудут корабли Извне… тогда его призовет судьба.

Поступление в математическую школу в восемь лет казалось частью этой судьбы. Родители были очень в нем уверены, хотя результаты у него получались едва ли выше нормальных способностей… И тот год был крахом невинности. Он не был гением, как ни настаивали на этом родители. Битвы, его слезы, их уговоры. Кончилось тем, что мама оставила Хусейна Томпсона до тех пор, пока этот человек не образумится и не отправит ребенка в нормальную школу. Жизнь дома переменилась навсегда. Мамины посещения, напряженные и слишком редкие… Но возненавидел Хамид своего отца лишь через пять лет после этого. Это был случайно подслушанный разговор. Хусейн, оказывается, был нанят, чтобы воспитывать Хамида именно так: запихивать его в университет, выкручивать, уничтожать его. Отец не стал опровергать обвинений. Его попытки «объяснить» были неясным бормотанием… хуже лжи. Если Хамид и был принцем, то таким, которого сильно ненавидели.

Эти воспоминания оставили глубокие борозды, по которым он часто соскальзывал, засыпая… Но сегодня было как-то по-другому, что-то ироничное до волшебства. Все эти годы… все эти годы пропавшей принцессой была Болтунья!

Раздалось шипение. Хамид с усилием проснулся, борясь со страхом и недоумением. Перекатившись на край кровати, он всмотрелся, заставляя глаза видеть. Звезды в окне.

Болтунья. Она уже не сидела у оконного экрана. Наверное, у нее был кошмар. Они случались редко, но впечатляли. Однажды зимней ночью Хамид проснулся от звуков настоящей грозы. Сейчас было не так громко, но…

Он посмотрел в угол, где лежали ее одеяла. Да. Она была там и смотрела в его сторону.

- Болтунья? Все хорошо, детка.

Нет ответа. Только шипение, на этот раз громче. Это не от нее! На мгновение мозг охватил паралич, как кролика под взглядом удава. Потом Хамид включил свет. Никого. Звук шел от компьютера, но экран оставался темным. Я с ума спятил.

- Болтунья?

Он никогда еще ее такой не видел. Глаза у нее были широко раскрыты, вокруг радужек показались белки. Передние ноги вылезли из-под одеял, выпущенные когти глубоко вонзились в пластик пола. Из пасти свисала слюна.

Он встал, пошел к ней, и тут шипение превратилось в голос, и голос заговорил:

- Она мне нужна. Слышишь, человек, она нужна мне, и я ее возьму. - Ее, Болтунью.

- Как вы вышли на мой компьютер? Зачем вы ко мне лезете?

Дурацкие слова, но зато удалось стряхнуть с себя плен кошмара.

- Мое имя - Тайнз. - Хамид сразу вспомнил когти на эмблеме «Равна и Тайнз». Ничего себе. - Мы сделали щедрое предложение. Мы были терпеливы. Наше терпение кончилось. Я возьму ее. Если это означает смерть всех вас, м-мясной скотины, то так и будет. Но я ее возьму.

.. Шипение почти исчезло, но голос звучал как из дешевого синтезатора. Построение фраз и акцент были как у Равны. Либо это то же лицо, либо они изучали английский по одному источнику. Но Равна казалась сердитой, а этот Тайнз - просто маньяком. Если не считать легкого заикания на слове «мясной», голос звучал неумолимо. И теперь ясно, зачем Внешникам понадобилась его зверушка. В голосе был голод, жажда крови или насилия.

Гнев Хамида переборол страх.

- А ты сам себя трахни, космическое чудище! У нас есть защита, а то ты не стал бы блефовать.;.

- Блефовать?! Блефвовдвово…

Голос захлебнулся собственной злостью. За спиной вскрикнула Болтунья. ШуМ стих.

- Я не блефую. Хусейну Томпсону уже пришлось узнать, что бывает с теми, кто становится мне на дороге. Ты погибнешь со всем своим народом, если мне ее не доставят. Возле твоего… дома стоит наземная машина. Отъезжай На ней на пятьдесят километров, иначе узнаешь то, что узнал Хусейн Томпсон, - что я никогда не блефую.

И голос мистера Тайнза стих.

Но это наверняка был блеф! Если у Тайнза есть на это силы, почему не смахнуть с неба Туристов и Не забрать Болтунью? А он еще так глупо действует. Чуть поумнее соврать неделю назад, и получил бы что хотел без крика. Такое впечатление, что они представить себе не могут, будто кто-то их ослушается - или их приперло до потери рассудка.

Хамид повернулся к Болтунье, потянулся погладить ее по шее. Иглы зубов клацнули на рукаве его пижамы.

- Болтунья!

Она выпустила рукав и забилась в кучу одеял, чуть посвистывая, как в тот раз, когда ее сбил трехколесный пикап. Отец Хамида тогда предположил, что это ее естественные звуки, вроде как всхлипывания или стук зубов у человека. Хамид опустился на колени, бормоча что-то успокаивающее. На этот раз она позволила погладить себя по шее. Хамид увидел, что она обмочила свое ложе. Болтунья в детстве перестала это делать примерно одновременно с ним. Блеф это был или нет, но ее напугали донельзя. Тайнз утверждал, что может убить всех. Хамид вспомнил ансибль, этот проклятый телефон, от которого меркнет солнце.

Блеф или безумие?

Он подобрался к компьютеру и набрал номер директора Тура, моля всех богов, чтобы моллюск ночью принимал не только почту. Звонок прозвенел дважды, и Хамиду открылась панорама верхушек облаков и голубого неба. Похоже было на вид Средней Америки сверху, только облака тянулись бесконечно, пропадая в дымке. Это был снимок с десятого уровня над Лотлримаром. Ясно, что слизняк выбрал его для успокоения звонящих абонентов-людей, а также из верности натуре, своего родного мира - субъюпитерианского типа планеты тридцати тысяч километров в поперечнике.

Пять секунд парения над каньонами облаков. Проснись, черт бы тебя побрал!

Картинка растаяла, и перед Хамидом предстал человек - Ларри Фудзияма! И Лентяй Ларри совсем не удивился.

- Ты не ошибся номером, мальчик. Я тут с нашим Улиткиным. События развиваются.

Хамид раскрыл рот, пытаясь что-то ответить, а Ларри продолжал:

- - Примерно в полночь к Улиткину заявились «Равна и Тайнз». Угрозы и обещания, в основном угрозы, когда это создание, Тайнз, занял коммуникатор… Мне очень жаль, что так вышло с твоим отцом, Хамид. Нам надо было предусмотреть…

- Что?!

- А ты не из-за этого звонишь? Это было в новостях. Вот тут…

Изображение сменилось фрагментом новостей, снятым с вертолета над полями Восточного Мичигана. Хамид в ту же секунду узнал холмы. Это было возле участка Томпсона, две тысячи километров от Маркетта. Время было после восхода. Камера показала знакомый ручей, ведущий тарахтел насчет того, как «Онлайн ньюз» оказалась на месте раньше всех спасательных групп. Вертолет плыл над гребнями холмов… но где же деревья? Внизу тысячами черных линий лежали стволы сваленных деревьев, указывая точно внутрь, на центр взрыва. Диктор тараторил насчет метеорита, и как удачно, что эпицентр оказался в озерной долине и пострадала только одна ферма. У Хамида пересохло во рту. Эта ферма… ферма Хусейна Томпсона. Там он поселился, когда мама от него ушла. Сам эпицентр был застлан поднимающимся паром - все, что осталось от озера. Репортер заверил зрителей, что кратер поглотил все строения фермы. Клип кончился.

- Это не была атомная бомба Средней Америки, но и естественным этот катаклизм тоже не назовешь, - сказал Ларри. - Там два часа назад сел лихтер «Равны и Тайнза». Перед самым взрывом Хас мне позвонил и страшно испуганным голосом говорил насчет прибытия «тайнзов». Я тебе сейчас покажу, если…

- Нет! - прохрипел Хамид пересохшим горлом. - Нет, - повторил он уже спокойнее.

Как ненавидел он Хусейна Томпсона; как любил он своего отца всего несколько лет назад. И вот его нет, и Хамиду уже никогда не разобраться в этих чувствах.

- Тайнз только что мне звонил. Он убил моего… убил Хусейна. - Хамид воспроизвел разговор. - Мне в любом случае надо поговорить с моллюском. Он может меня защитить? Действительно Средней Америке грозит опасность, если я откажу этому Тайнзу?

Впервые в жизни Ларри не сделал своего знаменитого пожатия плечами - «ты сам догадался».

- Тут бардак, - сказал он. - А наша Улитка рожки прячет. Где-то он тут поблизости, погоди секунду.

И снова мирная облачная заставка, черт бы ее побрал!

Что-то ласково ткнулось ему в поясницу. Болтунья. Сбоку высунулась длинная черно-белая шея, темные глаза посмотрели в лицо Хамида.

- Что случилось? - спокойно спросила Болтунья. Хамид не знал, то ли плакать, то ли смеяться. Она выглядела подавленно, но хотя бы узнавала его.

- Ты как, детка? - спросил он. Болтунья свернулась вокруг него, положив голову ему на колено.

Облака на экране раздвинулись, и появились Фудзияма с моллюском. Конечно, они были не в одной комнате: это убило бы обоих. Баржа с Лотлримара была гигантским герметическим кораблем, и давление внутри отвечало потребностям моллюска, как и атмосфера - аммиак с водородом при тысяче бар. Для посетителей-людей там был террариум. Сейчас моллюск был показан на переднем плане. Часть стены за ним была прозрачной - окно в этот террариум. Ларри помахал рукой, и Хамид невольно улыбнулся. Кто в этом зоопарке экспонат, сомневаться не приходилось.

- Здравствуйте, мистер Томпсон, я рад вашему звонку. У нас очень серьезная проблема. - Моллюск говорил по-английски безупречно, и хотя голос был искусственным, звучал он как у натурального среднеамериканца. - И очень многое бы упростилось, если бы вы нашли возможным отдать…

- Нет, - произнес Хамид без интонации. - П-пока я жив, во всяком случае. Это не сделка. Вы слышали угрозы и видели, что они сделали с моим отцом. - Последние полгода моллюск был его верховным работодателем, с которым редко приходится говорить, которого почитаешь на расстоянии. Все это теперь не имело значения. - Вы всегда говорили, что первой обязанностью директора Тура является следить, чтобы ни одна сторона не причиняла вреда другой. Я призываю вас это претворить в жизнь.

- Гм! Технически говоря, я имел в виду жителей Средней Америки и Туристов моего Каравана. Здесь я знаю, что у меня есть возможности выполнять свои обязательства… Но мы только начинаем узнавать О том, что такое «Равна и Тайнз». И я не уверен, что разумно им противостоять. - Он сдвинул свою тысячекилограммовую тушу к окну террариума. Хамид знал, что в гравитации Лотлримара моллюск сплющивается в лепешку с лентой манипуляторов по краю, касающейся земли. При одном g он был больше похож на шелковую подушку с красной бахромой. - Ларри мне сказал о замечательном предложении Скандра насчет устройства для Медленной Зоны. Я о таких вещах слышал, их очень трудно приобрести. Единственный экземпляр более чем окупит весь мой Караван… А если припомнить, что Скандр плакал о бедности его фонда, выпрашивая проезд сюда… Но дело не в этом, а в том, что Ларри воспользовался ансиблем, чтобы узнать, что такое на самом деле ваша Болтунья. Ларри кивнул:

- Я этим занимался с самого твоего ухода, Хамид. Машина осталась у меня в офисе, до сих пор гудит. Как и сказал Скандр, она настроена на порт в Лотлримаре. Оттуда я получил доступ в Известную Сеть. Хе-хе. Скандр оставил на Лотлримаре очень приличный кредит в обеспечение. Надеюсь, они с Ортегой не слишком расстроятся, увидев счет за телефон, которым я им удружил, проверяя для них это устройство. Я дал описание Болтуньи и сделал глубокий запрос. Сейчас тысячи подсетей по всему Вовне обшаривают свои базы данных, ища что-нибудь похожее. Я… - Его энтузиазм несколько угас. - Улитка считает, что мы накопали ссылку на расу, к которой она принадлежит.

- Да, и это очень тревожные сведения, мистер Томпсон, Ничего удивительного, что никто из Туристов о Болтунье

ничего не слышал. Единственный верный след, на который напал Ларри, исходил с другого конца края галактики, из угла Вовне, лишь иногда связанного с остальной Известной Сетью. Эта далекая раса прямых сведений о Болтуньях не имела, но до нее доходили слухи. Из глубины в тысячу световых лет от нее, из недр Медленной Зоны доходили легенды о расе, подходящей под описание Болтуньи. Расы высокоразумной и быстро-разрабатывающей релятивистские средства передвижения, наиболее быстрые в пределах Зоны. Эти существа колонизировали огромную сферу, создали империю из десяти тысяч миров - и все без СБС. И эти «стальные когти» - очень подходящее название - держали свою империю отнюдь не сит лой братской любви. Истреблялись целые расы, взрывались кинетическими релятивистскими бомбами планеты. Технология тайнзов была самой передовой и смертоносной, которую только можно было создать в пределах Зоны. Почти весь занятый ими регион был глух, как гробница, и только шепотом расходились рассказы в медленных полетах Вовне.

- Подождите секунду. Профессор Фудзияма мне говорил, что скорость ансибля - одна десятая бита в секунду. У вас было меньше двенадцати часов на поиски. Как вы могли все это узнать?

Ларри несколько смутился - впервые за все время, что Хамид его знал.

- Мы воспользовались тем протоколом искусственного интеллекта, о котором я тебе говорил. Это массивная интерпретация, исполняемая по обе стороны нашей связи с Лотлримаром.

- Да уж!

- Не забудьте, мистер Томпсон, что сжатие данных применяется только в первом звене цепи. Известная Сеть лежит Вовне, а там скорость передачи и целостность данных очень высока на всех звеньях.

Моллюск говорил очень убедительно, но Хамиду много приходилось читать об Известной Сети - понятии почти столь же завлекательном, как и путешествие при СБС. Не существовало способа прямой связи одного мира со всеми остальными - частично из-за ограничений расстояния, но главное - из-за числа участвующих в связи планет. И точно так же одна «телефонная компания» (и даже десять тысяч их) не могла бы управлять такой сетью. Наиболее вероятно, что информация, пришедшая с другого конца галактики, прошла пять-шесть интерпретационных узлов, Посредники - не говоря уже о самой расе-источнике на том краю - вряд ли люди. Представьте себе вопрос, заданный по-английски человеку, который знает еще и испанский. Он передает его испаноговорящему, который пересылает вопрос дальше по-немецки. Только здесь все в миллион раз сильнее: по сравнению с некоторыми расами Внешников моллюск мог сойти за человека!

Хамид все это изложил и добавил:

- И если даже это и есть то, что имел в виду отправитель, все равно это может быть ложь! Посмотрите, что сделали историки с Ричардом Третьим или с Мухаммедом Розой.

Лентяй Ларри улыбнулся своей лягушачьей улыбкой, и Хамид сообразил, что они наверняка уже об этом говорили. Ларри еще добавил.

- Так-то, Улитка. В этом-то и дело: в природе идентификации. У «стальных когтей» должно быть что-то вроде рук. А у Болтуньи Хамида ты их видишь?

По бахроме моллюска прошло три волны быстрой ряби. Возбуждение? Или это он просто отмахнулся?

- Текст пока еще все поступает, но у меня есть теория. Ты знаешь, Ларри, я тщательно изучал секс. Называть меня «он» можно только из любезности, но я думаю, что секс - это потрясающе интересно. Секс - это то, «что вертит мир» для большинства рас. - Хамид сообразил, в чем была причина успеха Джилли Вайнберг. - Так что отдайте мне должное как эксперту. Я предполагаю, что у тайнзов половой диморфизм развит в крайней степени. Вероятно, у самцов вместо передних лап - руки. Не приходится сомневаться, что именно самцы.являются убийцами. Самки - как Болтунья - постоянно дружелюбные, неразумные создания.

Болтунья закатила глаза, глядя на Хамида.

- А как же, - буркнула она. Это вышло более чем удачно, будто она хотела спросить: «Это что еще за шут гороховый?»

Моллюск не заметил.

- Это может объяснить ярость того самца. Вспомните разговор, который был у мистера Томпсона.' Эти создания, несомненно, рассматривают своих самок как собственность. Крайний сексизм.

Хамид вздрогнул. Эти слова попали в цель. Он не мог забыть этого голода в голосе Тайнза.

- Это вы так долго объясняете, что не собираетесь нас защищать?

Моллюск замолчал почти на пятнадцать секунд. Алая бахрома все это время колыхалась вверх-вниз. Потом он произнес:

- Боюсь, что вы почти правы. Клиенты моего Каравана не слыхали нашего анализа, они слыхали только угрозы и сообщения новостей. Тем не менее они не исследователи, а Туристы. Они требуют, чтобы я отказал вам в доступе на борт. Некоторые требуют вообще покинуть вашу планету немедленно… Ларри, насколько эта линия защищена от подслушивания?

- Подземное оптоволокно и лазерная связь с шифрованием. Рискни, Улиткин.

- Ладно. Мистер Томпсон, вот что вы можете от меня ожидать. Я могу остаться над городом и, возможно, защитить вас от похищения - это если не увижу приближения разносящего планету снаряда. Я очень сомневаюсь, что они это сделают, но в таком случае… не думаю, что даже вы сохранили бы достоинство ценой столкновения с астероидом на релятивистских скоростях.

Я не могу спуститься и вас подобрать. Это будет видно всем, и явится прямым пренебрежением пожеланиями моих клиентов. С другой стороны… - еще одна пауза, и красная бахрома заколыхалась быстрее, - если вы появитесь, гм… здесь, я возьму вас на борт баржи. Даже если это будет замечено, это будет уже fait accompli

[3]. Я смогу сохранить своих клиентов, а худшее, что нам тогда грозит, - это будет преждевременное и невыгодное отбытие от Средней Америки.

- Это очень щ-щедрое предложение.

До невероятности. Моллюск был честный парень - но очень хваткий торговец. Даже Хамид должен был признать, что это предложение делает моллюску честь и подвергает риску результаты двадцати одного года работы.

- Конечно, если дойдет до подобной крайности, я хочу взамен получить несколько лет вашего времени, когда мы окажемся Вовне. Я ставлю на то, что ваши глубокие знания Болтуньи смогут компенсировать нам все прочие потери.

Еще вчера Хамид начал бы бормотать насчет контракта и страховки. Сейчас же альтернативой были «Равна и Тайнз»… При свидетельстве Ларри был заключен договор на два года отработки и установлен размер платы. .

Теперь им с Болтуньей оставалось только найти способ подняться на пять тысяч метров вверх. Способ был очевиден.

Машина принадлежала соседу - Дэйву Ларсону, но Дэйви был у Хамида в долгу. Хамид разбудил его, объяснил, что Болтунья заболела и надо ехать в Маркетт. Через пятнадцать минут он уже вез Болтунью по Энн-Арбору. Была суббота, только начинался рассвет, и дорога была пустой. Он почти ждал, что дорога будет кишеть полицией и военными. Если бы только «Равна и Тайнз» знали, как легко напугать Джо Орте-гу… Если бы федералы знали, что происходит, они бы тут же передали Болтунью Тайнзу. Но правительство, очевидно, просто ничего не могло понять и затаилось, надеясь, что большие шишки наверху не заметят его, пока не уладят свой спор. Бомбардировка фермы уже не была главной новостью. Федералы старались не шуметь и не выпустить обезумевшую панику из высших правительственных кругов.

Болтунья ерзала на пассажирском сиденье, то наклоняясь к приборной панели, то обнюхивая мешок с сюрпризами, который прихватил с собой Хамид. Она все еще была подавлена, но поездка в частном автомобиле - это было ново. Электронное оборудование на Средней Америке было дешево, но бытовые механизмы - очень большим изыском. Без разветвленной сети автодорог машины никак не могли достигнуть того положения, которым они пользовались на Старой Земле - почти весь транспорт был рельсовым. Теперь после Каравана многое здесь изменится. Туристы привезли сто тысяч агравитационных пластин - вполне хватит для революции на транспорте. Средняя Америка войдет в век аэромобиля - и впервые превзойдет старую родину. Так Джо Ортега изрек.

За университетом лежал участок открытого пространства. За конусами света фар кое-где мелькали поля, отблески инея. Каждые несколько секунд Хамид нервно поглядывал вверх. На западе бледнели Диана и Селена. Отдельные облака скользили меж барж Туристов, неясно-серых в первых лучах утра. Никаких захватчиков не видно, но три баржи ушли, очевидно; вернулись на орбиту. К востоку от Маркетта, над районом складов, плавал в воздухе лотлримарский корабль. Похоже, моллюск выполнял свои обязательства.

Хамид въехал в центр Маркетта. Среди двухсотэтажных башен парила небесная реклама, призывающая покупать десятки разных продуктов - и некоторые из них действительно существовали. Восьмиполосные улицы заливал свет из дискотек и магазинов. Людей, конечно, не было - утро субботы. Почти все деловые кварталы выглядели именно так - реконструкция Маркетта, каким он был на Старой Земле в середине двадцать первого столетия. Тот Маркетт располагался на берегу огромного озера с названием Великое. В том столетии Великое стало местом приводнения тяжелых грузовиков из космоса, а Маркетт - одним из крупнейших портов Земли, воротами в Солнечную систему. Легенда, которую пересказывали Туристы, гласила, что тот Маркетт породил тысячи других миров.

Хамид свернул с магистрали на подземную дорогу. Сегодняшний Маркетт - это была витрина, один процент от настоящего по площади и по населению. Но с воздуха он смотрелся хорошо, освещение и суета - вполне правдоподобно. Для важных событий удавалось набить улицы миллионом человек - всеми, кого можно было оторвать от ежедневной работы. И это была именно витрина, а не подделка - Туристы знали, что это реконструкция. Смысл в том, что эта реконструкция была аутентичной, какую могут создать лишь люди, ушедшие от источника всего на шаг, - такова была официальная точка зрения. И люди Средней Америки почти двадцать лет приносили огромные жертвы, чтобы все это подготовить к прибытию Каравана.

Прокат автомобилей находился Внизу пятнадцатиэтажной спирали, над самым терминалом железной дороги. Терминал был настоящий, хотя до ближайшего поезда было еще полчаса. Хамид вышел, ощутил запах прохладной духоты каменной пещеры. Единственным звуком был шум его шагов. Между ним и небом лежали миллионы тонн керамики и камня. Через такую толщу даже Внешник ничего не увидит… по крайней мере Хамиду хотелось так думать. Сонный служитель смотрел, как Хамид заполняет формы. А Хамид глядел на дисплей, потея даже в прохладе. «А не заметит ли этот тип?» - подумал он и сам чуть не засмеялся. Падение в пучину преступления было самой меньшей из всех его забот. Если «Равна и Тайнз» подключатся к кредитной сети, то они в некотором смысле действительно увидят, что здесь происходит - а защищает его от этого только липовый номер, полученный от Ларри.

Хамид с Болтуньей отбыли в «Миллениум коммандере» - машина такого типа, в которой вполне мог бы щеголять богатый Турист. Хамид подземной дорогой поехал на север, потом на восток» а когда вновь увидел открытое небо, уже направлялся на юг. Впереди был район складов… а над ним висела баржа моллюска, зеленея куполами и полушариями на фоне разгорающегося неба. Здоровенная. Казалось, что она близко, но Хамид знал, что еще надо подняться на пять тысяч метров.

Может быть, вертолет мог бы сесть на нее сверху или приземлиться на веранду - хотя это была бы ювелирная работа при тесноте ее надстроек. Но Хамид не умел водить вертолет и не знал, как можно арендовать его в такое время суток. Нет, придется им с Болтуньей действовать проще, как он делал уже каждые Две недели после прибытия Туристов.

Машина подъезжала к проходной, где федералы и Туристы производили ежедневные расчеты. Впереди на крышах будут камеры наблюдения. Хамид затемнил все стекла, кроме бокового со своей стороны, и свободной рукой надавил на плечи Болтуньи.

- Поиграй в прятки пару минут.

- Ладно.

Еще через триста метров - внешние ворота. Перед ними три обычных полицейских, четвертый в бронированной будке сбоку Если Ортега учуял, что припекает, вся авантюра может кончиться прямо здесь.

И копы действительно нервничали, но в основном они нервно поглядывали на небо. Они знали, что где-то что-то происходит, но думали, что не имеют к этому отношения. Бросив быстрый взгляд на «Миллениум коммандер», коп махнул рукой - проезжай. Внутренние ворота миновали почти так же просто, хотя пришлось показать удостоверение гида. Если «Равна и Тайнз» читают сеть, то время Хамида и Болтуньи уже сочтено.

Хамид поставил машину на пустой стоянке у главного склада, правильно выбрав место относительно поста охраны.

- Чуть-чуть еще помолчи, Болтунья, - попросил он, выпрыгнул и пошел через двор. Может, надо бежать быстро, будто в паническом страхе? Но нет, охранник его уже увидел. Ладно, будем играть спокойно. Он помахал рукой и пошел дальше. Охранное освещение уже тускнело в сиянии утра. Среди облаков и барж уже не было видно звезд.

То, что именно сюда послали купцов Извне, было своего рода шуткой. Склад был большой, метров по двести длины и ширины, но старый - пластиковые листы и потемневшие деревянные бревна.

Бронированная дверь загудела раньше, чем Хамид до нее дотронулся. Он протиснулся внутрь.

- Привет, Фил!

Повезло! Остальные, наверное, на обходе.

Фил Лукас был добродушный тип и не очень хорошо знал Болтунью. Он сидел в будке охранника, и бронированная секция, отделяющая его от посетителей, была поднята. Слева была вторая дверь, ведущая уже прямо в склад.

- Привет, Хэм! - Охранник встревоженно глянул на Хамида. - Чертовски рано ты сегодня.

- Ага, там у нас затруднение. В том «коммандере» сидит Турист, пьяный до потери пульса. Мне его надо по-тихому переправить Наверх.

Фил нервно облизал губы.

- Господи, вот уж не вовремя! Ты меня прости, Хэм, но у нас приказ с самого верха Федеральной службы безопасности: вниз никого и Наверх никого. Там у Внешников какая-то заварушка, и если они начнут стрелять, так пусть друг в друга, а не в нас.

- В том-то и дело, Мы думаем, что этот друг в машине тому причиной. Если мы его доставим обратно, они должны утихомириться. У тебя он наверняка есть в записях, это Антрис Ван Реемпт.

- Ах этот!

Ван Реемпт был самым невыносимым из всех Туристов. Будь он обычный среднеамериканец, за последние полгода он бы заработал себе лет сто тюрьмы. К счастью, он никого не убил, и потому его выходки просто игнорировались. Лукас пощелкал кнопками компьютера.

- Нет, ничего о нем нет.

- Вот идиоты! Это же затык: пока мы его не закинем Наверх, ситуация не уляжется. - Хамид замолчал, будто серьезно что-то обдумывая. - Слушай, я пойду к машине, посмотрю, может быть, кто-нибудь это подтвердит.

- Ладно, - с сомнением произнес Лукас. - Только пусть это будет кто-нибудь с самого верха, Хэм.

- Понял.

Дверь загудела, открываясь, и Хамид побежал обратно к стоянке. Кажется, все пущено в ход. Слава Богу, что у него всегда были хорошие отношения с копами охраны. Охранники считали гидов снобами из колледжа - и не без оснований. Но Хамид не раз пил кофе с этими ребятами. И он знал систему… и знал телефон, по которому отдавались указания охране.

На полпути к машине Хамид заметил, что уже не дрожит. Интриги, вранье экспромтом - все это казалось нормальным. Умение, которого он у себя не предполагал. Может быть, так действует на человека отчаянная ситуация… но что-то в этом было увлекательное.

Он открыл дверь машины.

- Нет, пока посиди. - Хамид отпихнул рвущуюся наружу Болтунью на пассажирское сиденье, г- Болтунья, большая игра! - Он пошарил в мешке и взял два коммуникатора. Один был обычный - наушники и ларингофон, другой переделан для Болтуньи. Хамид закрепил микрофон под воротником ветровки. Наушники не нужны, но они маленькие, и Хамид надел их, приглушив громкость. Другой коммуникатор он закрепил на шее Болтуньи, микрофон ее коммуникатора отключил и сунул ей в ухо наушник.

- Игра вот какая: имитация. Имитация. - Он погладил коммуникатор у нее на плече.

Болтунья радостно запрыгала по салону «коммандера».

- А как же! А как же! Кто? Кто?

- Джо Ортега. Попробуй: «В эти трудные времена мы должны сплотиться в труде!»

Тут же раздались те же слова, но повторенные голосом Президента Средней Америки. Хамид опустил стекло водителя: при зрительном контакте это получается лучше. А кроме того, может быть, надо будет выпустить Болтунью из машины.

- Молодец. Посиди здесь, а я найду, кого нам разыграть.

Она тем же напыщенным тоном повторила его слова.

Еще одно. Он набрал номер на телефоне машины, поставил таймер и отключил видео. Потом Хамид вышел и побежал снова к будке охранника. В колледже такой фокус работал нормально, дай Бог, чтобы он сработал и сейчас. Чтобы Болтунья не начала нести, что в голову Придет.

Когда Лукас впустил его в тамбур для посетителей, Хамид включил микрофон.

- Добрался я до верха. Сейчас по красной линии позвонит кто-нибудь, кажется, сам начальник Службы безопасности.

Брови Фила приподнялись.

- Это подойдет. - Престиж Хамида сделал гигантский шаг вверх.

Хамид забегал по тамбуру, изображая нетерпение, потом остановился у наружной двери спиной к охраннику. Нетерпение стало подлинным. Тут зазвонил телефон, и Лукас снял трубку.

- Проходная один, у телефона агент Лукас, сэр!

Оттуда, где стоял Хамид, была видна Болтунья. Она сидела на месте водителя, с любопытством глядя на телефон. Хамид включил ларингофон и произнес тихо:

- Лукас, с вами говорит Джозеф Стэнли Ортега.

Почти одновременным эхом из телефона за спиной раздалось: «Лукас, с вами говорит Джозеф Стэнли Ортега». В слова была вложена вся важность, которой только мог пожелать Хамид, и еще кое-что: вкрадчивость, которой не было в публичных выступлениях. Наверное, это было из-за приглушенного голоса Хамида, но звучало очень неплохо. Как бы там ни было, а Лукас был поражен.

- Слушаю, сэр!

- Агент Лукас, у нас тут затруднение. - Хамид сосредоточился на произносимых словах, стараясь не слышать эхо голоса Ортеги. Для него это была самая трудная часть фокуса, особенно если надо было сказать более одной короткой фразы. - Может быть ядерный пожар, если Туристы не остынут. Я вместе с Национальным Командованием нахожусь в подземном командном пункте, настолько это все серьезно.

Может быть, это объяснит, почему нет видео.

- Понял, сэр. - Голос Фила дрогнул - он-то не сидел в подземном командном пункте.

- Вы проверили… - щелчок, - подлинность моего вы-

зова?

Щелкнуло в наушниках Хамида, из аппарата охранника он щелчка не услышал. Слабый контакт в наушниках?

- Да, сэр. Я… одну секунду… - Звук быстрых пальцев по клавиатуре. С соответствием записей голоса проблем быть не должно, а Хамиду нужно было додавить охранника. - Да, сэр, это вы. То есть…

- Отлично. Теперь слушайте внимательно: у этого гида, Томпсона, с собой Турист. Этого Внешника надо поднять наверх - быстро и тихо: Подготовьте для этих двоих лифт, и чтобы никто их не видел. Если у Томпсона не получится, погибнуть могут миллионы. Дайте ему все, что он потребует.

Болтунья в машине веселилась от всей души. Когти передних лап неуклюже вцепились в рулевое колесо, и она вертела его туда-сюда, «руля» и «разговаривая» одновременно - апофеоз жизни: быть принятой за человека настоящими людьми!

- Есть, сэр!

- Отлично. Тогда… - щелчок, - мы должны…

И с последним щелчком голос Ортеги исчез. Черт бы побрал эти дешевые приборы!

Лукас секунду помолчал, почтительно ожидая окончания слов президента. Потом переспросил:

- Да, сэр? Что я должен делать?

Болтунья в машине оцепенела статуей. Потом повернулась к Хамиду, широко раскрыв глаза. «Что мне теперь сказать?» Хамид повторил свою реплику насколько мог громко. Голоса Ортеги не было. Она ни черта не слышит, что я говорю! Он отключил микрофон.

- Сэр, вы меня слышите?

- Наверное, прервалось, - сказал небрежно Хамид и исподтишка махнул рукой Болтунье, чтобы шла к нему.

- Лампочка горит, связь есть, Хэм. Мистер президент, вы меня слышите? Вы говорили, что мы должны делать. Мистер президент?

Болтунья не заметила его жеста - слишком он был скрытным. Он еще раз попробовал. Болтунья поднесла коготь к морде.; Болтунья, только не надо отсебятины!

- Э-э, гм, - донесся голос Ортеги. - Не торопите меня. Я думаю. Ду-ма-ю! Мы все должны сплотиться, или погибнут миллионы. Как вы думаете? Я полагаю, это имеет смысл…

Смысла-то как раз и не было, хотя Лукас и пыхтел вслух, пытаясь его найти, и его голос становился все более недоуменным и даже подозрительным.

И ничего нельзя сделать. Хамид стукнул кулаком по прозрачной броне и замахал Болтунье изо всех сил. Давай сюда!

Голос Ортеги смолк на полуслове. Хамйд повернулся и увидел, что Лукас смотрит на него с подозрением и напряженно.

Что-то такое здесь делается, что мне не нравится…

Лукас уже начинал догадываться, что его провели, но пока еще его не отпускала инерция ежедневной рутины. Он наклонился над барьером, пытаясь разглядеть, что там видно на стоянке Хамиду.

Первоначальный план рассыпался полностью, но почему-то паники не было, еще не все было потеряно. Улыбнувшись, Хамид подскочил к барьеру и перегнулся, прижав невысокого охранника в угол между барьером и стеной. Рука

Фила лихорадочно нашаривала кнопку, опускающую щит. Хамид сильнее прижал его к стене… и выхватил у него из кобуры пистолет. Ткнул стволом ему в живот.

- Спокойно, Фил.

- Сволочь ты!

Но Фил перестал отбиваться. Слышно было, как Болтунья скребется во внешнюю дверь.

- О'кей, открой наружную.

Дверь загудела. Через секунду Болтунья уже прыгала по тамбуру, ластясь к ногам Хамида.

- Хе-хе-хё! Это было классно! Потрясающе классно! Смешок был Ларри, голос - Ортеги.

- Теперь внутреннюю. - Фил твердо замотал головой. Хамид сильнее вдавил ствол ему в живот. - Быстро!

Фил на миг застыл, потом толкнул коленом ручку, и внутренняя дверь загудела. Хамид распахнул ее ногой и отбросил Лукаса от барьера. Охранник покачнулся, выпрямился, не отрывая глаз от дула. Он был очень бледен. Мертвец тревоги не поднимет - эта мысль явственно читалась на его лице.

Хамид замялся в нерешительности, ошеломленный своим успехом не меньше Лукаса.

- Не бойся, Фил.

Он отвел оружие и дал очередь поверх плеча Лукаса… в процессор безопасности склада. Полыхнуло огнем, полетели осколки - а сирены тревоги заревели повсюду.

Хамид протолкнулся в дверь, Болтунья вплотную за ним. Щит клацнул, опускаясь за ними; вероятнее всего, его заклинит теперь, когда процессор выведен из строя. Никого не было видно, но слышались крики. Хамид побежал вдоль пролета с товарами, предназначенными к отправке Наверх. Агравитационный лифт был в конце здания, под главным потолочным люком. Пока что все никак не по плану, но если лифт на месте, то еще есть возможность…

- Вот он!

Хамид нырнул в сторону, завилял между стендами… и пошел очень спокойно. Он находился в секции импортных товаров, окруженный предметами, привезенными именно этим Караваном. Предметы, которые поднимут Среднюю Америку выше уровня двадцать первого столетия Старой Земли.. На десять метров над головой возвышались термоядерные генераторы, работающие при комнатной температуре. С ними - и со средствами их изготовления - Средняя Америка сможет забыть метаноловую экономику и построить ядерные электростанции. Еще два пролета - полуфабрикаты агравитационных устройств. Они были больше похожи на склад тканей, чем на что-то высокотехнологичное. Но лифт склада был построен на такой штуке, и с этими тканями Средняя Америка будет строить аэрокары так же легко, как сейчас строит автомобили.

Хамид знал, что над светильниками в потолке стоят камеры. Даст Бог, они отключились вместе с процессором безопасности. Шаги в следующем пролете. Хамид нырнул в темноту между стеллажами. Тихо, тихо. Но у Болтуньи не было настроения вести себя тихо. Она бегала впереди но пролету, и эхом отдавались до боли громкие имитации пистолетного выстрела. Сейчас ее заметят. Хамид отбежал в другую сторону и выстрелил в воздух,

- Господи, сколько же народу впустил этот идиот Лукас? Другой голос ответил:

- Это все та же дамская пукалка.- И намного тише: - Сейчас мы этим ребятам покажем, что такое огневая мощь.

Хамид внезапно догадался; что здесь их всего двое. А если будка охраны заклинена, то они могут быть здесь заперты, пока тревога не привлечет наружную охрану.

Он стал пятиться от голосов к задней стене склада.

- Бу!

Болтунья, вспрыгнув на контейнер у него над головой, общалась с кем-то на земле. Разрывные пули впились в электрогенераторы над ней. Эхо раскатилось по складу. Что бы . это ни было, по сравнению с его пистолетом оно звучало как пушка. Разумеется, такое оружие было запрещено к применению в помещении, но Хамиду от этого было мало толку. Он бросился вперед через обломки.

- Вниз давай! - крикнул он Болтунье. Перед ним материализовался пучок света и тени и помчался по пролету.

Снова рев пушки, и место, где только что был Хамид, взорвалось. Но происходило и еще что-то. Откуда-то с полки с ядерными генераторами засиял голубой свет, отбрасывая резкие тени на стены. Как будто перед Хамидом кто-то отворил дверь мартеновской печи. Он Обернулся. Синева разливалась светом электрической дуги, обещающей ожог, пока не ощутимый. Он быстро отвернулся, под веками танцевали тени и образы полок, оплывающих от жара.

Ливнем сработали: разбрызгиватели. Но это был огонь, который вода не гасила - скорее разжигала. Она взорвалась паром, бросив Хамида на колени. Он вскочил, побежал, падая и снова вскакивая. Агравитационный лифт должен быть за следующим рядом полок. Где-то на заднем плане Хамид начинал осознавать, что произошло. Разрывные пули запустили цепную реакцию в генераторах. Считалось, что они безопаснее метаноловых двигателей - но они могли расплавиться. Такого рода авария на атомной станции Средней Америки вызвала бы радиационное заражение целого континента. Туристы же утверждали, что их машины плавятся чисто - выпуская низкоэнергетические протоны и мощный поток частиц, на которые обычная материя почти не реагирует. Хамид подавил истерическое желание захохотать. Астрономы Медленной Зоны в световых годах отсюда отметят поток нейтрино и начнут переделывать свою пошатнувшуюся космологию.

В ливне засверкали молнии, вспышки между полками и через пролет - в агравитационные полуфабрикаты. Похожий на ткань материал корчился и коробился, отдельные штуки взлетали вверх. Ковер-самолет, запущенный джинном.

Хамид оказался между хлопнувших ладоней великана - так силен был акустический удар. Дождь прекратился, сменившись горячим влажным ветром вокруг и поверху. Сквозь туман пара пробился утренний свет - взрывом снесло кры-г шу. Над развалинами изогнулась радуга. Хамид теперь полз. Липкая влага текла по лицу, капая на пол красным. Стел-

лажи с ядерными генераторами свалились. В пятнадцати метрах впереди расплавленный пластик кипел на ползущем металле.

Теперь уже был виден агравитационный лифт - то, что от него осталось. Он оплыл, как старая свеча в потоке расплавленного металла. Так, вверх пути нет. Хамид заставил себя отвернуться и привалился к штабелю агравитационной ткани. Ее листы поползли и задрожали. Она была мягкой, но преграждала путь жару и частично - шуму. Розоватая голубизна рассветного неба виднелась сквозь последние клочья тумана. Наверху висела лотлримарская баржа, четыре сферических корабля высокого давления, встроенные в причудливые Соединения и украшения.

Господи ты боже мой! Почти вся крыша склада просто исчезла. В дальней стене огромная брешь. Ага! Двое охранников. Отвернулись, один опирается на другого. Меньше всего они сейчас думают о преследовании - пробираются через завалы, чтобы выбраться из склада. К несчастью, у них на пути серебристая струйка металла. Один неверный шаг - и нога уйдет в него по щиколотку. Но им повезло, и через пятнадцать секунд они скрылись из виду.

Конечно, он тоже мог бы пойти этим путем… Но не за этим он сюда пришел. Хамид с трудом поднялся на ноги и стал кричать, призывая Болтунью. Шипение и бульканье звучали громко, но не так, как раньше. Если она в сознании, она его услышит. Он стер кровь с губ и захромал вдоль штабелей агравитационной ткани. Только не умирай, Болтунья. Только не умирай.

Движение было всюду. Штабеля агравов оживали. Верхние слои просто взлетали вверх, кувыркаясь, разворачиваясь и сворачиваясь. Нижние слои корчились и дергались. Обычная материя, быть может, и не заметила бы поток неуловимых частиц из расплавленных реакторов, но агравы - это материя не обычная. Зажатые внизу куски светились ореолом, но Это не было жгущее глаза свечение ядерных реакторов. Оно было плавным, не взрыв, а скорее пробуждение. Хамида захватило зрелище их парения. Они просто всплывали, серые и желто-коричневые полотна в утреннем свете. Он попятился. Высоко наверху самые первые уже казались точками на синем фоне. Может быть…

Что-то стукнулось ему в ноги, чуть не сбив на пол.

- Ух ты! Громко!

Болтунья нашла его!, Хамид упал на колени и обнял ее за шею» Так, выглядит она отлично, куда лучше, чем он боялся. Он пробежался руками по ее плечам. Кое-где царапины, пятнышки крови. И она была угнетена, от прежнего радостного возбуждения следа не осталось.

- Громко, громко! - твердила она. - Знаю, Болтунья, Зато худшее позади.

Он снова посмотрел в небо. На взлетающих агравах… и к лотлримарской барже. Даже пытаться - безумие… но снаружи уже завывали сирены.

Он потрепал Болтунью по холке, потом встал и залез на ближайший штабель агравов. Материал - сотни отдельных лоскутов, сложенных как стопка одеял, - поддавался под ногами как пенорезина; После каждого шага нога соскальзывала в сторону. Схватив лоскуты над головой за края, Хамид подтянулся кверху. Он хотел испробовать те, которым ничего не мешало подняться -г верхний слой, уже трепещущий на неощутимом ветру. Вытащив карманный нож, Хамид полоснул материю. Она легко распалась, сопротивление Ч5ыло не больше, чем у плотного войлока. Хамид отрезал полоску, сунул ее в карман и снова взялся за верхний слой. Лоскут полоскался в руках - квадрат четыре на четыре, рвущийся в небо. Хамида понемногу тащило назад. Ноги отрывались от штабеля. Этот квадрат поднимался так же быстро, как и не нагруженные!

- Подожди меня! Подожди! Болтунья отчаянно прыгала вокруг ног. Два метра вверх, три метра. Хамид ахнул и выпустил лоскут, хлопнулся на бетон и застыл, представляя себе, что было бы, если бы он замешкался еще хоть на миг… Так, спокойно. Он вытащил полоску аграва из кармана, посмотрел, как она рвется из пальцев. В красновато-серой ткани был узор, повторяющийся все мельче и мельче. Туристы говорили, что эта штука другого класса, чем ядерные генераторы. Для тех требовалась высокая технология, но их вполне можно было строить в Медленной Зоне. А вот агравы… Теоретически эффект можно было объяснить, но практическое использование требовало рестабилизации на атомных уровнях мгновение за мгновением. Туристы утверждали, что в этой ткани миллиарды процессоров размером с молекулу белка. Это был настоящий импорт - и не просто Извне, а из Трансгума. До этой минуты Хамид подобные утверждения воспринимал скептически. Полет - вещь весьма прозаическая. Но… эти штуки - это не была простая логика. Скорее это было что-то вроде живых созданий или сложной системы управления. Очень они были похожи на «разумную материю», которая, если верить Ларри, для транслюдской технологии вещь обычная.

Он разрезал полосу на два куска разного размера. Края разрезов были гладкими, не то что у ткани или кожи. Потом Хамид отпустил куски. Они медленно поплыли вверх, как листья на ветру, но через несколько секунд большой ушел вперед, уходя все выше и оставляя меньший позади.

Я смогу спуститься, обрезая ткань!

Вспомнилось, как ковер пошел в сторону, в направлении его хватки.

Сирены приближались. Хамид поглядел на штабель агравов. Забавно, еще неделю назад он боялся лететь самолетом в Уэстленд.

- Хотела поиграть, Болтунья? Вот тебе самая большая игра.

Он снова залез на штабель. Верхний слой начинал подергиваться. Значит, еще секунд тридцать, если он такой же, как остальные. Хамид завернулся в ткань, завязав ее у себя под мышками.

- Эй, Болтунья, дуй сюда!

Она пришла, но без обычной радости. То ли утро было тяжелое, то ли она была умнее Хамида. Он схватил Болтунью под задние лапы и притянул к своей груди - как делал папа, когда Болтунья была щенком. Только она сейчас была уже большая, и передние лапы далеко перевалились за плечи Хамида.

Ткань под мышками натянулась. Он уже стоял. Вот ноги поднялись от поверхности штабеля. Он уже смотрел вниз на расплавленные полки, на реки серебристого металла на полу склада. Болтунья изобразила плач маленького ребенка.

Они проплыли сквозь крышу. Утрелний холод резанул льдом по мокрой от пота одежде, и Хамид задрожал. Солнце поднималось из-за горизонта, но его свет от холода не спасал. От зданий падали длинные резкие тени. Прямо под ногами лежала вывернутая внутренность склада; отсюда она казалась темной, но молнии все еще там прыгали, Из развалин взлетали красновато-серые лоскуты, все больше и больше. На площадке перед складом стояли пожарные машины и бронированные автомобили, из караулки и обратно бегали вооруженные люди. Взвод выдвигался из-за стены здания. Двое возле броневика стали показывать на Хамида, а остальные остановились посмотреть. Мальчишка и его не-собака, болтающиеся под парашютом, падающим не в ту сторону. Хамид достаточно знал федералов, чтобы понимать: они его могут запросто подстрелить, причем разными способами. Один полез внутрь броневика. Если они хоть вполовину так любят стрелять, как те ребята на складе…

Прошло полминуты. Вся сцена внизу теперь помещалась между ботинками. Болтунья больше не плакала, и Хамид решил, что холод ей не страшен. Она вытянула голову и шею через его плечо, и Хамид чувствовал, как она оглядывается по сторонам.

- Ух ты! - тихо сказала она. - Ух ты!

Баю-бай, детка.

Они покачивались под агравом туда-сюда, туда-сюда. И размахи становились все шире! Потом все завертелось до кружения в голове, и земля с небом поменялись местами. Хамид оказался закопан в ткань аграва головой вперед и стал барахтаться, чтобы ее вытащить. Теперь они не были под агравом, они лежали на нем. Это идиотизм. Как он может быть устойчив, когда они наверху? Он же через секунду их вывалит снова вниз. Хамид покрепче вцепился в Болтунью, но… качания прекратились. Как будто положение с висящим вниз грузом было неустойчивым. Еще одно доказательство, что аграв - разумная материя. Его процессоры Используют свое естество для получения результатов, кажущихся противоестественными.

Эта чертова штука действительно была ковром-самолетом! Конечно, со всеми этими узлами четырехметровый квадрат был перекручен и скомкан. Скорее он был похож на Бол-туньину кучу одеял, чем на ковер из сказки.

Района складов под ковром уже не было видно. Вокруг и над головой летели агравы - и поблизости, и далекими точками в небе. На западе возвышались башни Маркетта - Хамид с Болтуньей были наравне с их верхушками - коричневые и желтовато-белые стены, широкие зеркала окон, отражающие утренний ландшафт. На юге тоненькой сеткой улиц лежал Энн-Арбор, почти скрытый щеточкой безлистных деревьев. Ясно различимо было административное здание, внутренние дорожки, красная точка Морал-Холла. Он часто это видел, возвращаясь на вертолете с фермы, но сейчас… сейчас вокруг не было ничего. Только он и Болтунья - а вокруг бесконечный воздух. У Хамида перехватило дыхание, и он постарался какое-то время не смотреть вниз.

Подъем продолжался. Ветер дул прямо сверху и становился сильнее. Хамид задрожал, зубы непроизвольно застучали. Насколько они поднялись? Три тысячи метров? Четыре? Тело начинало неметь, и при движениях обледеневшая куртка потрескивала. Кружилась голова, начинало тошнить - на Северной Америке выше пяти тысяч метров без кислорода подниматься нельзя. Он думал, что сможет прекратить подъем. Если он ошибся, они вылетят в космос в компании остальных агравов.

Но надо не только замедлить подъем или начать спуск. Хамид посмотрел на лотлримарскую баржу. Она была гораздо ближе - и на двести метров к востоку. Если он не сможет заставить эту штуку двигаться в сторону, понадобится активная помощь моллюска.

Об этом он уже думал - секунд этак пять - еще на земле, на складе. Если этот аграв - просто летательный аппарат легче воздуха, то надежды нет. Без винтов или сопел воздушный шар плывет туда, куда прикажет ветер, и единственный способ управления - найти высоту,,где ветер дует в нужную сторону. Но ведь, когда он схватил первый ковер, тот скользнул в ту сторону, с которой его держали…

Хамид подполз к краю. Аграв поддавался под коленями, но качался не сильнее весельной лодки. Рядом с ним Болтунья выглядывала за край, поводя головой из стороны в сторону, и только повторяла «Ух ты!». Действительно ли она понимала, что видит?.

Ветер чуть сменился. Он теперь дул слегка со стороны, не прямо сверху. Да, действительно можно править! Хамид, все также стуча зубами, улыбнулся.

Ковер поднимался все быстрее. Дующий вниз ветер бил арктическим холодом. Наверное, километров пятнадцать в чае. Лотлримарская баржа была над головой, чуть в стороне…

Боже ты мой, они же поднялись выше баржи! Хамид вытащил нож и отчаянно вцепился в лезвие онемевшими пальцами. Оно резко раскрылось-и чуть не вывалилось из трясущейся руки. Он стал отрезать от края ковра кусочки. Ветер сверху не стихал. Отрезать побольше! Он резко полоснул ткань. Одна большая полоса, две. Ветер ослаб… прекратился. Хамид заглянул за край ковра, подавил головокружение. Точно. Прямо над баржей, и спускается вниз.

Ближайшая из четырех сфер высокого давления была так близко, что заслоняла остальные. Виден был обитаемый сектор для людей, конференц-зал. Ковер опускался на плоский участок рядом со сферой. Невозможно было бы прицелиться лучше. Хамид подумал, что моллюск подвинул баржу точно под гостя.

Полыхнуло жаром, и в ковер ударил невидимый кулак. Хамид и Болтунья закувыркались - то под агравом, то на нем. Мелькнула баржа, из сферы вырвалась желто-белая струя - аммиак с водородом под давлением в тысячу атмосфер. Пробоина в герметичной сфере. Копье спрессованного до чудовищного давления газа было окружено бледным пламенем - водород горел в кислороде планеты.

Баржа выпала из поля зрения, оставив грохот и горящий туман. Хамид цеплялся и за Болтунью, и за ковер, который ему удалось обернуть вокруг ее и себя. Кувыркание прекратилось; они повисли вниз головой, туго запеленатые. Хамид выглянул.

«Наверху» лежали коричнево-серые поля поздней осени. Маркетт остался слева. Хамид перегнулся, посмотрел в небо. Вот оно! Баржа в нескольких километрах. Верхний корабль изрыгал огонь и туман, но нижние, кажется, не пострадали. Между сферами замелькали темно-фиолетовые вспышки, и через секунду по небу загрохотал гром. Моллюск давал сдачи!

Хамид вывернул ком ткани, пытаясь заглянуть выше в небо. К северу: длинный светящийся синий след, копьем протянувшийся на юг… разделяется на пять отдельных извилистых путей,остывающих от оранжевого до красного. Красиво… но будто на небе нарисовали острую когтистую лапу. Кончики когтей истончались и исчезали, но то, что их рисовало, все еще рвалось вперед. Огонь атакующих оплавил надстройки на северной стороне баржи, и они съежились, как пластиковый мусор в огне. Нижний корабль высокого давления еще имел нормальный вид, но если гостевую палубу припалило так же, то Ларри уже покойник.

Ковер качнули раскаты грома. Полетели мимо предметы, слишком мелкие и слишком быстро несущиеся, чтобы разглядеть. Орудия баржи еще вспыхивали фиолетовым, но само судно поднималось - куда быстрее, чем приходилось видеть Хамиду.

Еще миг - и ковер снова перевернулся, головой вверх. Утро преобразилось. Повсюду, вокруг и наверху, одеялом легли странные облака, горящие, светящиеся, изрезанные сеткой прожилок оксида азота. Вонь аммиака жгла глаза и рот. Болтунья издавала звуки ртом - настоящий кашель и хрип.

Туристов не было. Лотлримарская баржа виднелась точкой высоко в небе. Все прочие агравы уже пролетели, и Хамид с

Болтуньей остались в горящих облаках одни. Ненадолго, наверное. Хамид стал отпиливать ткань аграва - отрезать кусок, пробовать восходящий ветер, отрезать еще один. Ковер спустился сквозь облачную гряду в легкую морось, странный дождь, обжигавший кожу. Хамид увел ковер в сторону, на солнце, и здесь снова стало можно дышать. Все выглядело почти обычно, только облака отбрасывали на поля большую кровавую тень.

Где лучше сесть? Хамид выглянул за край ковра и увидел ожидающего врага. Это был цилиндр с коническим носом, с парой плавников ближе к хвосту. Он плыл в тени ковра, и Хамид понял, что враг близко. Цилиндр был не больше десяти метров в длину, не больше двух метров в поперечнике в самом широком месте. Он молча висел, сопровождая медленный спуск ковра. Поглядев вверх, Хамид увидел и другие - четыре темных силуэта. Они ходили кругами, будто акулы вокруг возможного завтрака. Один проплыл прямо над головой, медленно и близко, так что хоть ладонью погладить. Ни портов, ни щелей в темной отделке. Но плавники - они светились изнутри красным, и от них полыхало жаром.

Безмолвный парад продолжался около минуты, каждый из убийц получил возможность рассмотреть добычу. Болтунья вертела головой, сопровождая корабли. Глаза у нее расширились, и она снова стала издавать пугающий свист, как прошедшей ночью. Воздух был недвижен, если не считать легкого ветерка навстречу спускающемуся ковру. Или не ветерка? Этот звук нарастал, шипение вроде того, что издавал Тайнз при разговоре по телефону. Только сейчас оно шло от акульих кораблей, и в нем были обертоны на грани восприятия, такие, которых никогда в обычном телефоне не услышишь.

- Болтунья!

Хамид потянулся ее погладить. Она полоснула его зубами по руке, глубоко. Он ахнул от боли, откатился от нее прочь. Болтунья раздула шерсть - такого он никогда не видел. Она стала вдвое больше обычного - огромный хищник, и в глазах сверкает смерть. Длинная шея дергалась, глаза старались видеть всех акул сразу. Передние и задние когти прорезали в ковре длинные борозды. Она вскочила на самую толстую складку ковра, завизжала на корабли-торпеды… и свалилась в обморок.

Хамид не мог пошевелиться. Прокушенная рука, этот вопль: бритвой через ладонь, воткнутые в уши ледяные ножи. Потом он с трудом поднялся на колени и пополз к Болтунье.

- Болтунья?

Ни ответа, ни движения. Он тронул ее за бок. Обмякла, как свежий труп.

За свои двадцать лет Хамид Томпсон не имел близких друзей, но никогда не был одинок. До сих пор. Он отверг нулся от тела Болтуньи к ходящим кругами силуэтам.

Один на четырех тысячах метров. И у него не было особого выбора, когда одна из рыб-торпед подошла к нему, и в брюхе у нее открылось что-то широкое и темное. Темнота сомкнулась вокруг Хамида, поглотив все.

Он никогда не бывал в космосе. При других обстоятельствах Хамид упивался бы представившейся возможностью. Средняя Америка с низкой орбиты казалась дивным сном, но сейчас сквозь пол своей клетки он видел только голубоватую точку, почти исчезающую в яростном сиянии солнца. Он оттолкнулся от прозрачной мягкости и перекатился на спину. Это было труднее, чем отжаться одной рукой. Наверное, корабль-матка идет при четырех или пяти g… и уже несколько часов так.

Когда Хамида вытащили из корабля-торпеды, он был почти без сознания. Какое ускорение развивала эта акула, он понятия не имел, но точно больше, чем он мог выдержать. Хамид помнил, как мелькнула Средняя Америка, синяя, безмятежная; А потом», потом они забрали Болтунью - или ее тело, Кто они? Среди них был человек, эта самая Равна. Она что-то сделала ему с рукой, и кровь больше не идет. Да… и еще вокруг ходила Болтунья. Нет, другой узор на шерсти. Значит, это был Тайнз, Был еще шипящий голос, он с Равной о чем-то спорил.

Хамид уставился на стены и потолок, озаренные солнцем. Его собственная тень была распята на потолке - в первые полусознательные часы он даже думал, что это другой пленник. Стены были серые и без швов, но с царапинами и подтеками, будто здесь использовали какую-то тяжелую аппаратуру. На потолке, кажется, была дверь, но Хамид не помнил точно. Сейчас от нее и следа не было. Комната была абсолютно кубической, без выступов и впадин, сквозь пол были видны звезды - явно не обычная корабельная гауптвахта. Ничего, похожего на туалет, не было - да и не очень это помогло бы при пяти g. Е спертом воздухе стояла стойкая вонь собственного тела Хамида… Наверное, это воздушный шлюз. Прозрачная стена - это скорее всего поле какого-нибудь генератора. Щелчок выключателя - и Хамида навеки выбросит в космос,

Болтунья погибла, отец погиб, Ларри и моллюск тоже, наверное, погибли… Приподняв на несколько сантиметров здоровую руку, Хамид сжал ее в кулак. Лежа здесь, он впервые подумал о том, чтобы кого-то убить. И думал уже долго. Эта мысль помогала сдерживать страх.

- Мистер Томпсон! - прозвучал голос Равны. Хамид подавил невольное желание дернуться: после нескольких часов гнева послышался голос врага. - Мистер Томпсон, через пятнадцать секунд мы перейдем в режим свободного падения. Не волнуйтесь.

С чего вдруг такая стюардессная вежливость?

Сила, прижимавшая его все эти часы к полу, от которой даже дыхание становилось трудной работой, медленно ослабела. Из-за стен и потолка донеслись тихие хлопающие звуки. На жуткий миг показалось, что пол исчез и Хамид вываливается наружу. Он дернулся, рука стукнула в барьер, и Хамид медленно поплыл по комнате, к той стене, которая была потолком. Открылась дверь, и он Пролетел сквозь нее в холл, с виду вполне обычный, если не считать причудливого узора канавок и борозд, покрывавших стены.

- Уборная в тридцати метрах внизу, произнёс голос Равны. - Там находится Чистая одежда, которая должна вам подойти. Когда вы будете готовы… тогда мы и поговорим.

Это точно.

Хамид расправил плечи и потянулся на руках по коридору.

Она не была похожа на убийцу. На ее лице читалась злость - или напряжение? - человека, который давно бодрствует, ведет тяжелую битву и не рассчитывает на победу.

Хамид медленно вплыл в… - конференц-зал? капитанский мостик? - пытаясь охватить взглядом все сразу. Комната была большая, с низким потолком. В невесомости было очень просто по ней передвигаться, медленно отлетая от пола к потолку и обратно. Стена шла вокруг и почти всюду была прозрачной. За ней были тьма и звезды.

Равна стояла в луче падающего света, а теперь шагнула назад, в полумрак. Каким-то образом она зацепилась ногой за пол и держалась. Хамиду она показала рукой на другой конец стола, и они повисли в невесомости, полупригнувшись, на расстоянии не больше двух метров. И все равно она казалась выше, чем при том телефонном разговоре; Она. весит примерно столько же, сколько и он. Все остальное было так, как он помнил, хотя сейчас у нее был очень усталый вид. Она оглядела его одним взглядом и отвела глаза.

- Здравствуйте, мистер Томпсон. Этот пол фиксирует ногу, если ею слегка хлопнуть.

Хамид пренебрег советом. Он взялся за край стола и уперся ногами в пол. Нужна будет опора, если придется действовать быстро.

- Где моя Болтунья?

Голос прозвучал хрипло, в нем было больше отчаяния, чем требования.

- Ваше животное мертво.

Перед последним словом была едва заметная пауза. Врала она ничуть не лучше, чем раньше. Хамид подавил гнев: если Болтунья жива, то есть и другие возможности, помимо мести.

- Вот как. - Его лицо осталось невозмутимым.

- Тем не менее мы намереваемся вернуть вас домой в целости и сохранности. - Она показала рукой на звездные поля вокруг. - Это ускорение в шесть g было необходимо, чтобы избежать ненужного боя с лотлримарцем. Мы еще немного уйдем в космос, может быть, даже на таранном двигателе. Но потом мистер Тайнз доставит вас на Среднюю Америку на боевой лодке и высадит где-нибудь, не привлекая внимания… скажем, на западном континенте, подальше от больших дорог.

Она говорила отстраненным тоном. Хамид заметил, что она ни разу не взглянула ему прямо в глаза. Сейчас она смотрела куда-то ему в щеку. Он вспомнил, как она в телефонном разговоре старалась не замечать его видеоизображения. Сейчас, вблизи, она была так же привлекательна, как и тогда,нет, больше. Интересно, какая у нее улыбка.

И как-то неприятно было, что его настолько привлекает эта женщина, хладнокровный убийца.

Если бы только…

- Если бы только я знал зачем. Зачем вы убили Болтунью? Зачем убили моего отца?

Равна прищурилась.

- Этого скользкого обманщика? Слишком он хитер, чтобы его убили. Он смылся сразу, после нашего визита на ферму. Не думаю, что в этой операции убили хоть кого-нибудь. Лотлримарец, как мне известно, по-прежнему функционирует. - Она вздохнула. - Нам всем очень повезло. Вы понятия не имеете, что в это время творилось с Тайнзом. Он вам звонил ночью?

Хамид вяло кивнул.

- Так это он еще был сахарный. Он попытался убить меня, когда я. взяла на себя управление кораблем. Еще один такой день - и он бы погиб, и скорее всего ваша планета тоже.

Хамид вспомнил теорию моллюска насчет потребностей этих «стальных когтей». И теперь Болтунья досталась этой твари…

- А теперь Тайнз удовлетворен?

Равна рассеянно кивнула, не заметив дрожи в его голосе.

- Сейчас он безобиден и сильно сбит с толку, бедняга. Ассимиляция - вещь трудная. Пройдет еще не одна неделя… но он стабилизируется, может, даже станет лучше, чем был когда-либо.

Что бы это ни значило.

Она оттолкнулась от стола и остановилась, упершись рукой в низкий потолок.

- Не волнуйтесь, он вполне сможет отвезти вас домой достаточно скоро. Теперь я покажу вам вашу каю…

- Рав, не торопи его. Чего это ему хотеть вернуться на Среднюю Америку?

Это сказал приятный тенор, вполне человеческий, хотя немного нечеткий.

Равна оттолкнулась от потолка.

- Мы же договорились, что ты в это лезть не будешь! Конечно, мальчик вернется на Среднюю Америку. Там его дом, там ему и место.

- Вот как? - Невидимый голос рассмеялся. Весело, радостно - как пьяный. - А ты знаешь, Хамид, что дома тебе придется очень хреново?

- А?

- Ага. Ты угробил все ядерные реакторы, привезенные Караваном. Конечно, малость тебе помогла федеральная полиция, но на это всем наплевать. Хуже того, ты загубил почти все агравы. Ур-ра, вперед и вверх! И заменить их можно, только слетав Вовне…

- Заткнись! - Гнев Равны перекрыл благодушную болтовню. - Эти агравы - дешевый фокус. Такие тонкие вещи долго в Медленной Зоне работать не могут. Пять лет - и они все выдохнутся.

- А как же. И я это знаю, и ты знаешь. Но и Средняя Америка, и Туристы считают, что ты спалил Караван, Хамид. Дураком надо быть, чтобы вернуться.

Равна что-то крикнула на языке, которого Хамид никогда не слышал.

- Рав, давай по-английски. Пусть мальчик понимает, что происходит.

- Он вернется! - Голос Равны звучал яростно и почти отчаянно. - Мы же договорились!

-  Знаю, Рав. - В голосе чуть поубавилось ликующей радости. Он звучал почти сочувственно. - И мне очень жаль, Рав, но тогда я был другой, а теперь я лучше понимаю. Вот что: я сейчас спущусь.

Она закрыла глаза. Трудно в невесомости обмякнуть или тяжело рухнуть, но Равна была к этому близка. Руки и плечи у нее обвисли, тело медленно всплыло с пола.

- О Господи, - тихо выдохнула она.

Снаружи, в коридоре, кто-то засвистел мотивчик, популярный в Маркетте где-то полгода назад. По стенам поплыла тень, а за ней… Болтунья? Хамид бросился от стола, отчаянно замахал руками, нащупывая опору. Остановился, всмотрелся.

Нет, не Болтунья. Существо той же расы, несомненно, но совсем другой рисунок белого и черного. Большое черное пятно у одного глаза и белое у-другого. Довольно смешное зрелище, если не знать, кто перед тобой, Мистер Тайнз.

Человек и чужак смотрели друг на друга долгую минуту. Чужак был чуть поменьше Болтуньи, на шее у него был клетчатый оранжевый шарф. Лапы казались ничуть не более гибкими, чем у Болтуньи… но то, что в глазах светился разум, сомневаться не приходилось. Существо всплыло к потолку и зацепилось лапой и когтями. Воздух наполнился неясными звуками, писком и щебетом почти неслышным. А если как следует прислушаться, кажется, и шипением тоже.

Существо посмотрело на него и засмеялось - тем приятным тенором, что только что был слышен.

- Ты меня не торопи! Я еще не весь здесь.

Хамид поглядел на дверь. Там стояли еще два таких, один в воротнике с драгоценными камнями - вожак? Они проплыли по воздуху и прицепились рядом с первым. Из коридора плыли еще тени.

- Сколько? - спросил Хамид.

- Сейчас меня шесть. - Кажется, ответил другой тайнз, но голос был тот же.

В дверь вплыла последняя тройка. Один был без шарфа, без украшений - и очень знакомый.

- Болтунья! - Хамид оттолкнулся от стола и завертелся, промахнувшись мимо двери на несколько метров. Болтунья - это была, несомненно, она - умело извернулась и выплыла из зала.

- Не подходи!

Голос тайнза на миг изменился, обрел ту же резкость, что прошлой ночью. Хамид остановился у стены рядом с дверью и выглянул в коридор. Болтунья была там и сидела на закрытой двери в дальнем конце. Невесомость сыграла шутку, и Хамиду показалось, что он смотрит в глубокий колодец, а Болтунья поймана на самом дне его.

- Болтунья? - позвал он очень тихо, помня, что окружен тайнзами.

Она подняла глаза.

- Я больше не могу играть в старые игры, Хамид, - сказала она самым своим нежным женским голосом.

Он глядел, не сразу поняв. За много лет Болтунья много такого говорила, что - случайно или в воображении слушателя - имело смысл. Сейчас он знал, что смысл действительно есть… и догадался, почему Равна сказала, что Болтунья умерла.

Он попятился от края ямы. Поглядел на других тайнзов, вспомнил, как легко говорил любой из них.

- Ты вроде улья тараканов?

- Немного похоже, - произнес тем же тенором неизвестно кто из них.

- Только с телепатией, - сказал Хамид. Ответила тем же тенором та, кто была его другом.

- Да, среди себя. Но это не шестое чувство. Ты же знал это всю жизнь. Я очень люблю поговорить. Болтунья. - Шипение и писк: только самый краешек того, что они передавали друг другу в диапазоне до двухсот килогерц. - Извини, что я отшатнулась. Мы еще не распутались друг с другом. Я не знаю точно, кто я.

Болтунья оттолкнулась и снова заплыла в помещение мостика. Ухватившись за потолок, она поравнялась с Хамидом, вытянула к нему голову - осторожно, как к незнакомому.

И у меня такое же чувство, подумал Хамид, но протянул руку погладить ее по шерсти. Она отдернулась, поплыла по комнате и скрылась среди других тайнзов.

Хамид смотрел на них, они на него. Внезапно мелькнул образ: стая длинношеих крыс глазками-бусинками рассматривает добычу.

- Так кто же настоящий мистер Тайнз? Чудовище, которое готово было взорвать планету, или этот миляга, с которым я сейчас говорю?

Ответила Равна безразличным усталым голосом:

- Вы не поняли? Стая была неуравновешена. Она умирала.

- В моей стае было пять, Хамид. Число неплохое: многие из знаменитых стай были невелики. Но я сократился от семи - двоих из меня убили. Те, что остались, не подходили друг другу, и самка была только одна. - Тайнз помолчал. - Я знаю, что люди могут годами жить без контакта с противоположным полом, испытывая лишь легкий дискомфорт…

«Ты мне будешь рассказывать!»

- …но у тайнзов по-другому. Если соотношение полов в стае сильно смещается, особенно при несбалансированности умений, разум начинает распадаться… и при этом случаются очень неприятные вещи.

Хамид заметил, что, пока стая говорила, двое тайнзов по обе стороны от того, что был в шарфе, тыкались в узлы ткани. Движения были очень координированны, морды завязывали и развязывали узЛы. Тайнзу не нужны руки. Или, другими словами, у него их было шесть. Это было, как если человек нервно вертит галстук.

- Равна солгала, сказав, что Болтунья мертва. Я ее понимаю: она хотела удалить тебя с нашего корабля без лишних вопросов и хлопот. Но Болтунья не мертва. Она спасена, спасена от судьбы животного на весь остаток своей жизни. А ее спасение спасло стаю. Я так… так счастлив. Даже когда меня было семь, не было так хорошо. Я понял многое, что было для меня всю жизнь загадкой. Твоя Болтунья куда лучше работает с языками, чем все остальные мои личности. И так говорить без нее я бы никогда не смог.

Равна подплыла к стае, поставила ноги на пол под ними. Потерлась головой об одного из них, глаза на уровне глаз другого.

- Представьте себе Болтунью как речевое полушарие человеческого мозга, - сказала она Хамиду.

- Не совсем так, - возразил Тайнз. - Полушарие человеческого мозга почти может существовать автономно. Болтунья сама по себе никогда не стала бы личностью.

Хамид вспомнил: самым горячим желанием Болтуньи всегда было - стать личностью. Слушая это создание, он. слышал эхо Болтуньи. И легко было понять все, что они говорят… Но если взглянуть чуть по-другому, то увидишь рабство и насилие - теория моллюска.

Хамид отвернулся от глядящих на него глаз к звездным полям. Чему из этого надо поверить? И чему надо сделать вид, что поверил?

- Один турист пытался продать нам прибор, «радио СБС». Вам известно, что мы с его помощью стали собирать сведения о тайнзах? Известно, что мы нашли?

И он рассказал им об ужасах, которые Ларри собрал с краев галактики.

Равна переглянулась с тайнзом, ближайшим к ее голове. Минуту был Слышен только щебет да шипение, потом Тайнз заговорил.

- Вспомни самых страшных негодяев из истории Земли. Какие бы они ни были, какие бы ни совершали Зверства, могу тебя заверить, что где-то происходило гораздо худшее. А теперь представь себе режим столь подавляющий и страшный, что не выжил ни один правдивый историк. Какие рассказы услышишь ты о расах, истребленных этим режимом?

- Ага. Так что…

- Тайнзы - не чудовища. В среднем мы не более кровожадны, чем вы, люди. Но мы происходим от стай волкоподобных созданий. Мы - воины. С хорошим оружием ив должном числе мы способны победить почти все, что есть в

Медленной Зоне. - Хамид вспомнил акулью стаю боевых лодок. По одному зверю в каждой и радио… и ни одна команда пилотов не сравнится с ними по координации. - Когда-то мы были великой силой в нашей области Медленной Зоны. У нас были враги, даже когда не было войны. Мог бы ты доверять существам, которые живут неопределенно долго, но личность которых меняется от дружелюбной к безразличной и даже враждебной, когда умирают и заменяются их компоненты?

- А сейчас ты такой благостный, потому что получил Болтунью?

- Да! Хотя тебе… я бы тебе понравился, когда меня было семеро. Но Болтунья открывает потрясающие перспективы; с нею снова весело быть живым.

Хамид поглядел на Равну, на окружившую ее стаю. Значит, эти самые тайнзы были великими воинами. В это он верил. Значит, теперь они почти истреблены и стали еще более смертоносными. В это он тоже мог поверить. А помимо этого… дурак он будет, если поверит чему бы то ни было. Он мог себе представить Тайнза в качестве друга, хотел бы, чтобы Равна была его другом. Но весь этот разговор, все аргументы - это может быть чистейшая манипуляция. В одном только он был уверен: вернись он на Среднюю Америку, правды ему никогда не узнать. Он может прожить остаток жизни в тепле и уюте, но Болтуньи у него уже никогда не будет, и никогда он не узнает, что же с ней на самом деле сталось.

Он криво улыбнулся Равне:

- Тогда начнем сначала. Я хочу лететь с вами Вовне.

- И речи быть не может. Я вам сразу сказала. Хамид подплыл поближе и остановился в метре от нее.

- Почему вы на меня не смотрите? - спросил он ласково. - За что вы меня так ненавидите?

И полную секунду она глядела ему прямо в глаза.

- Ничего я вас не ненавижу! - У нее задергалось лицо, будто она готова расплакаться. - Просто вы такое чертовское разочарование…

Она резко толкнулась назад, расталкивая тайнзов.

Хамид медленно поплыл за ней к столу для совещаний. Там она «встала», разговаривая сама с собой на неизвестном Хамиду языке.

- Она перебирает своих предков, - прошептал один из тайнзов, оказавшийся рядом с Хамидом. - Ее народ это хорошо умеет.

Хамид зацепился ногой напротив нее и поглядел ей в лицо. Молодая, на вид не старше двадцати лет. Но Внешники умеют управлять процессом старения. Кроме того, Равна последние десять лет была в релятивистском полете.

- Вы наняли моего… наняли Хусейна Томпсона, чтобы он меня усыновил?

Она кивнула.

- Зачем?

Она поглядела на него, на этот раз не отворачиваясь. Потом вздохнула.

- Ладно, попытаюсь. Но есть многие вещи, которых вы, "жители Медленной Зоны, просто не поймете. Средняя Америка близка к Вовне, но вы лишь выглядываете в щелочку. И еще меньше вы понимаете в том, что лежит за Вовне, в пределах трансчеловеческого космоса. -Она заговорила похоже на Лентяя Ларри.

- Я согласен начать с версии для пятилетних.

- Ладно. - Еле заметная улыбка мелькнула на ее лице. Интересно, как снова заставить ее улыбнуться. - Когда-то, давным-давно… - еще одна улыбка, на этот раз чуть шире! - жил-был один очень мудрый и хороший человек. Настолько мудрый и хороший, насколько может быть человек или эквивалентный человеку разум: математический гений, великий полководец и еще более великий миротворец. Он прожил пятьсот субъективных лет и половину этого срока сражался с очень большим злом.

- Маленький кусочек этого зла сжевал мою расу как нечего делать, - вставил Тайнз.

Равна кивнула.

- И нашего героя это зло тоже в конце концов сжевало. Он был мертв почти столетие объективного времени. И враг очень следил, чтобы он не ожил. Мы с Тайнзом, быть может, последние, кто пытается его вернуть… Что вы знаете о клонировании, мистер Томпсон?

Хамид не сразу нашел ответ. Было ясно, к чему все идет.

- Туристы утверждают, что могут построить жизнеспособную зиготу практически из любой клетки теЛа. Они говорят, что это легко, но получается при этом не более чем идентичный близнец оригинала.

- Это примерно так. На самом деле клон часто бывает куда меньше, чем идентичным близнецом. Очень многие свойства взрослого определяет внутриутробная среда. Возьмем математические способности. Здесь есть генетический компонент - но частично математическая гениальность определяется гипердозой тестостерона, которая достается эмбриону. Чуть меньше-и получается тупица.

Мы с Тайнзом давно уже в полете. Пятьдесят лет тому назад мы достигли Лотлримара - заднего двора вселенной, если вообще у нее такой может быть. У нас с собой была клонируемая клетка этого великого человека. С тем медицинским оборудованием, что у нас было, мы сделали все, что могли. Новорожденный был с виду вполне здоров…

Шелест, шипение.

- Но почему вы не стали воспитывать этого… ребенка сами? Зачем было нанимать человека, чтобы увез его в Медленную Зону?

Равна прикусила губу и отвернулась. Ответил Тайнз:

- По двум причинам. Воспитать тебя в Медленной Зоне было лучшим способом тебя спрятать. Вторая причина более тонкая. У нас нет записей о твоих первых воспоминаниях, мы не можем сделать совершенную копию. Но если создать тебе среду воспитания, повторяющую среду оригинала… может быть, мы получим индивида с теми же взглядами…

- Вроде как вернуть оригинал обратно в глубокой амнезии. Тайнз тихо засмеялся:

- Верно. И поначалу все шло хорошо. Нам очень повезло найти в Лотлримаре Хусейна Томпсона. Он казался талантливым человеком, желающим отработать свои деньги. Новорожденного в приостановленной фазе анимации он привез домой на Среднюю Америку и женился на столь же талантливой женщине, чтобы она стала твоей матерью.

Все было организовано, воспитание оригинала было повторено лучше, чем мы надеялись. Я даже отдал одну из своих личностей, новорожденную, чтобы она осталась с тобой.

- Кажется, остальное я знаю, - перебил Хамид. - Первые восемь лет все шло отлично… - первые счастливые годы семьи, - пока не стало ясно, что я - не математический гений. Нанятый вами воспитатель не знал, что делать, и ваш план рассыпался.

- Этого можно было избежать! - Равна хлопнула по столу ладонью, и от этого движения тело ее поднялось вверх, чуть не сорвавшись с заякоренной ноги. - Математические способности - важная часть, но шанс все равно оставался, если бы Томпсон нас не надул. - Она полыхнула взглядом на Хамида, потом на стаю. - Родители оригинала умерли, когда ему было десять лет. Хусейн со своей женщиной должны были исчезнуть в это время в поддельной авиакатастрофе. Вот что было договорено! А он вместо этого… - Равна запнулась. - Мы с ним говорили. Он не хотел встречаться лично. Приводил кучу оправданий, сволочь хитрая. «Не вижу ничего хорошего в том, чтобы еще травмировать мальчика, - заявил он. - Он не супермен, просто хороший мальчик. Я хочу, чтобы он был счастлив!» Равна задохнулась от возмущения. - Счастлив! Знал бы он, что нам пришлось вынести, что поставлено на карту…

Хамид чувствовал, как немеют щеки, будто на морозе. Интересно, как оно будет, если стошнит в невесомости? - А… а моя мать? - спросил он очень тихо. Равна резко тряхнула головой.

- Она пыталась Томпсона убедить. Когда это не вышло, она вас бросила. Но это было слишком поздно, а к тому же это была совсем не та травма, которую пережил оригинал.

Но она свою часть сделки выполнила, мы заплатили ей почти все, что обещали… На Средней Америке мы ожидали найти человека замечательного, снова ожившего. А вместо этого нашли…

- Кусок дерьма?

Хамиду не удалось вложить в этот вопрос ни капли злости. Она судорожно вздохнула.

- Нет, я на самом деле так не думаю. Хусейн Томпсон воспитал хорошего человека, и это больше, чем многие могут о себе сказать. Но если бы вы были тем, кем мы надеялись, вас бы теперь знали по всей Средней Америке - величайшего изобретателя, величайшего деятеля со времен основания колонии. И это было бы только начало.

Казалось, она смотрит сквозь него… и вспоминает? Тайнз неуверенно кашлянул.

- Совсем не кусок дерьма. И даже не просто «хороший мальчик». Часть меня все эти годы была с Хамидом, и воспоминания Болтуньи настолько ясны, насколько они могут быть у фрагмента. Хамид для меня не просто несбывшаяся мечта, Рав. Он не такой, но мне с ним нравится почти как… как с тем, другим. А когда наступил решительный момент - я видел, как он дрался. Учитывая его воспитание, даже оригинал не мог бы действовать лучше. Взлететь на полуфабрикате аграва - это такой дерзкий поступок, что…

- Ладно, Тайнз, мальчик предприимчивый и быстрый. Но между самоубийственной глупостью и рассчитанным риском есть разница. На такой поздней стадии жизни он уже никем не станет, кроме как «хорошим человеком».

Слова ее сочились сарказмом.

- Мы могли сработать еще хуже, Рав.

- Мы должны сработать куда лучше и ты это знаешь! Сам смотри: два субъективных года, чтобы выбраться из Зоны, и наше оборудование анабиоза сдохло. Я не согласна видеть эту морду два года подряд каждый день. Он возвращается на Среднюю Америку.

Она оттолкнулась от пола и поплыла к тайнзам, висевшим возле Хамида.

- Я так не думаю, - возразил Тайнз. - Если он не хочет, я его обратно не повезу.

Гнев и - как ни странно - испуг заиграли на лице Равны.

- Ты на той неделе говорил по-другому.

- Хе-хе-хе! - Трескучий смешок Лентяя Ларри. - А я переменился. Ты не заметила?

Она ухватилась за потолок и посмотрела на Хамида, рассчитывая что-то.

- Мальчик, ты кажется, не понял. Мы спешим, мы не будем останавливаться в таких местах, как Лотлримар. Есть только один способ, который еще может вернуть оригинал к жизни - может быть, даже вместе с его памятью. И если ты полетишь с нами, окажешься в Трансгуме. Все шансы за то, что никто из нас не выж… - Она остановилась, и по ее лицу разлилась улыбка - очень не дружелюбная, - Ты подумал, на что нам может пригодиться твое тело? Ты ничего не знаешь о нашем плане. Может быть, мы найдем способ использовать тебя как… как пустой картридж для данных.

Хамид не отвел глаз, надеясь, что на его лице нельзя прочесть сомнений.

- Быть может. Но ведь у меня будет два года, чтобы подготовиться?

Они смотрели друг на друга долгую минуту - самый долгий взгляд глаза в глаза за все время.

- Что ж, - сказала она, - так тому и быть. - И подплыла чуть ближе. - Только один совет. Мы два года будем здесь заперты. Корабль большой, и не попадайся мне на глаза.

Она отодвинулась назад и стала перебирать руками по потолку, быстрее и быстрее, метнулась в коридор и скрылась с глаз.

Хамид Томпсон получил свой билет Вовне. Бывают билеты подешевле и подороже. Сколько придется заплатить ему?

Через восемь часов корабль шел на таранном двигателе, удаляясь в космос. Хамид одиноко сидел на мостике. «Окна» одной стены показывали вид за кормой. Солнце Средней Америки освещало зал.

Впереди зачерпывалась межпланетная материя, питающая двигатель. Ускорение было едва заметным, не больше одной пятидесятой g. Таранные двигатели использовались для долгой тяги. Ускорение будет держаться бесконечно, поднимаясь до половины нормального и разгоняя корабль почти до световой скорости.

Средняя Америка казалась синей блесткой в сопровождении двух ярких точек - белой и желтой. Еще часы пройдут, пока она со своими лунами исчезнет из виду - и много дней, пока они станут не видны даже в телескоп.

Хамид сидел здесь уже час - или два?- после того, как Тайнз показал ему его каюту.

В голове было как на брошенном поле битвы. Чудовище стало ему добрым приятелем. Человек, которого он ненавидел, оказался отцом, которого ему не хватало… а мать - безжалостной интриганкой.

«И теперь мне никогда не вернуться и не спросить, кто же ты был, любил ли ты меня на самом деле».

На лице было мокро. Что хорошо, когда нет невесомости: слезы в глазах не застревают.

Эти два года надо будет вести себя очень осторожно. Слишком многое надо узнать, еще о большем - догадаться. Что здесь ложь и что. правда? В рассказе кое-что вызывало сомнение… как мог один человек оказаться так важен, как говорят Равна и Тайнз? По сравнению с трансгумами ни один человек или его эквивалент много значить не мог.

Вполне может быть, что эти двое верят в историю, которую ему рассказали. И это самая пугающая возможность из всех. Они про этого Великого Человека говорили как про какого-то мессию. Хамид читал о том, как это бывало на Старой Земле: нацисты двадцатого века, обожающие Гитлера, фанатики Афганского Джихада, строящие планы вернуть своего Имама. Вполне могло быть, что Ларри по ансиблю узнал правду. И этот Великий Человек совершил убийства тысячи миров.

Хамид с удивлением обнаружил, что смеется. «И к чему это меня приводит? Может ли клон чудовища подняться над оригиналом?»

- Над чем смеешься, Хамид? - Тайнз вошел на мостик тихо, и Хамид не заметил. Теперь он расселся на столе и на стульях вокруг Хамида. Та, которая была Болтуньей, находилась всего в метре от него.

- Так, своим мыслям.

Несколько минут они посидели молча, глядя на небо. Оно чуть колыхалось -г- как горячий воздух над плитой, едва заметное проявление полей, формирующих вокруг корабля таран. Хамид поглядел на тайнзов. Четверо из них смотрели в окно, двое - на него, и глаза у них были темные и матовые, как бывали у Болтуньи.

- Ты только не думай плохо о Равне, - сказал Тайнз. - У нее с тем почти-тобой много чего было раньше. Они очень любили друг друга.

- Я так и думал.

Две головы отвернулись обратно к небу. Два года надо будет наблюдать за этим созданием, пытаться решить… но если отбросить подозрения, то чем больше Хамид видел Тайнза, тем больше он ему нравился. Как будто он и не потерял Болтунью, а приобрел еще пять ее братьев. И эта говорильная машина стала настоящей личностью.

Приятное молчание длилось. Потом та, которая была Болтунья, вытянула шею из-за стола и ткнулась головой Хамиду в плечо. Он не сразу, но погладил шерсть на ее шее. Они еще посмотрели на солнце и голубое пятнышко.

- Знаешь, - сказал Тайнз любимым женским голосом Болтуньи, - скучать я буду по этой планете. А больше всего - знаешь, по чему? По кошкам и по собакам.

Vernor Vinge. «The Blabber». © Vernor Vinge, 1988. © Перевод. Левин М.Б., 2002.

[4] Tines {англ.) - зубцы, острые отростки. - Примеч. пер.

[5] свершившийся факт (фр.). - Примеч. пер.

Дженет Каган. Возвращение кенгуру Рекса

Гены на мониторе превратились в двойняшек - и чему тут удивляться, столько времени проторчав у компьютера? Но без труда не выловишь и рыбку из пруда. Не правда ли, меткая поговорка, хоть и земная? А в нашем случае меткая вдвойне. Генетический код на экране - наш, мирабельский. А будь эта тварь земной, мы бы ее классифицировали как рыбу и обращались бы с .ней соответственно.

Проблема в том, что этой рыбе - не рыбе приглянулись наши рисовые чеки, и если не найдем ей укорот в самый кратчайший срок, не видать мирабельцам «Лучшей лапши для тела и души» как своих ушей. Поэтому я снова уткнулась в монитор и попыталась соединить фрагменты кода в нечто целое и содержащее смысл. В нечто такое, от чего нашей шайке-лейке будет прок. Если это в принципе возможно…

Каких только идей ни предлагали мои ребята! Выращивать рис на других участках!.. Бесполезно, вредина насобачилась хорониться в иле и ждать в анабиозе хоть до второго пришествия; обнаружить ее практически невозможно, пока не пустишь на чек воду. Да к тому же она горазда прыгать, как осетр, - из одной лужи в другую. Мы своими глазами видели, как она перемахнула через межу. Сьюзен измеряла рулеткой - футов двенадцать, не шутка.

Мы еще больше приуныли, когда Чай-Хун сообщил, что тварь ничуть не хуже скачет по сухой земле. Рыбе хватало силенок, правда, всего на пять-шесть скоков, но в сумме получалось солидное расстояние.

Природа в который раз показала себя биоинженером высшего класса. Впрочем, едва ли рисоводы разделят мое восхищение перед ней. Убытки убытками, но что же, велите подчистую искоренять ее прожорливых детищ? Не по нутру мне это, я ведь, как-никак, эколог. Но если мы к ближайшей посевной чего-нибудь не придумаем, фермеры наверняка добьются полной стерилизации почвы.

Я старалась без необходимости не вторгаться в мирабельскую экологию. Мы слишком плохо ее знали и не всегда могли предсказать последствия своего вмешательства. А если бы и могли, то неужто пошли бы на такой идиотский шаг, как уничтожение всех видов туземной жизни? Мало, что ли, бед, которых натворили завезенные сюда представители «аутентично-земных» флоры и фауны?

Но сейчас о таких отвлеченных вещах я старалась не думать - есть проблема посущественнее. А потому* когда Сьюзен воскликнула: «Шумный! Ну и видок у тебя!» - я подпрыгнула от неожиданности, а разворачиваясь вместе с креслом, ушибла локоть.

Шумным Сьюзен прозвала разведчика Деннесса Леонова, и видок у «его действительно был тот еще. В седой шевелюре точно птица погнездилась, на щеке ссадина… Да какая там ссадина - открытая кровоточащая рана! Лохмотья - бывшая рубашка - висят на одном плече, а на руках багровые следы когтей.

Майк шарахнулся к аптечке. С картиной страшного бедствия не вязалась только широченная улыбка на физиономии Лео.

- Разве так встречают старых друзей? - упрекнул он Сьюзен. - И не только друзей, но еще и женихов? - Он повернулся ко мне, растянул рот совсем до ушей и заявил с глубоким церемонным поклоном: - Энн Джейсон Масмаджен, разведчик Деннесс Леонов прибыл с донесением. Разрешите доложить!

Я поднялась с кресла й отбила поклон ничуть не хуже - дескать, разрешаю. А он поклонился еще глубже и изрек:

- Я принес скромный дар, в ознаменование -моих намерений…

Майк нашел аптечку, но тут же и забыл про нее. Да и где они со Сьюзен могли еще услышать настоящее флотское предложение руки и сердца - разве что в старых фильмах. Им оно было в такую диковинку, что они предпочли помалкивать и слушать. Вот и умнички. Мне представление нравилось. Лео - оригинал, каких поискать. Да мне и самой не пришло бы в голову перебивать мужчину, который превозносит меня до небес. Да еще такие достоинства находит, что у окружающих челюсти отпадают. А самое интересное: я - подумать только! -«упряма в разумных пределах». Наконец Лео отвесил еще один поклон и закруглился.

- г Смею надеяться, что ты примешь подарок и оценишь мой наряд.

Сообразив, что он закончил, Майк и Сьюзен зашевелились. Сьюзен не давала Лео рыпаться, а Майк обработал его ссадины спиртом.

- Никакого почтения к сединам, - сетовал Лео. - Энни, ради Бога, прикажи оставить меня в покое. Я не в маразме еще! Сам все прочистил!

В здравости его рассудка я не сомневалась - даром, что ли, Лео столько лет разведчик. Черта с два дожил бы он до своих седин, если бы в походах по бушу не стерегся инфекции.

- Оставьте его, - велела я ребятам.

- Слышали, что Мамочка сказала?! - рявкнул на них Лео! Они не подчинились, и пришлось мне грозно податься

вперед. Майкл отступил на два шага, спрятал руки за спиной и сказал Сьюзен:

- Сейчас ему достанется. Сьюзен кивнула.

А Лео все ухмылялся, и я, как того требовал ритуал, обняла его. Ребра у него целы, остальное тоже вроде бы в порядке. Что там дальше полагается? Шаг назад, очередной поклон.

- Разведчик Деннесс Леонов, я, Энн Джейсон Масмаджен, донельзя заинтригована и жду не дождусь, когда ты покажешь наконец чертов подарок.

Он поманил меня пальцем. Мы вышли за дверь, Майк и Сьюзен - за нами, как привязанные.

- В кузове. Только дверцу сразу не открывай, сначала в окно посмотри.

Мы дружно вскочили на задний бампер и расплющили носы о стекло. Сначала ничего не разобрали - темно. Но там кто-то был, и такой буйный, что при виде нас кинулся на дверь, едва стекло не высадил. Мы, все трое, как ошпаренные - назад. Дверца выдержала.

- Нервничает, - объяснил Лео, - всю дорогу от Крайнего Предела. Из кузова ему не выбраться, но как бы чего-нибудь себе не повредил.

- Да он вроде как не себе повредить чего-нибудь хочет, - пошутила Сьюзен.

- А ты бы не распсиховалась, оторви тебя от мамочки и увези в какую-то Тмутаракань? - спросил Лео.

Дверца перестала ходить ходуном. Я поставила ногу на задний бампер, со второй попытки поднялась. Подарок Лео злобно таращился на меня через окно. Рычал. Шалишь! Я тоже так умею:

- Р-р-р!..

Он был еще подросток, к тому же не знал меня совсем, а потому струхнул и отскочил. Вот и ладушки - теперь можно как следует его рассмотреть. На вид - кенгуру, но таких красивых полосок на бедрах я еще не видела… А челюсти-то какие! Тут он их распахнул - не подходи, мол, - голова будто раскололась от уха до уха, и я увидела самые острые клыки в истории хищной природы.

- Ах, Лео! - прошептала я, соскакивая с машины. - Вот это подарок! Мне таких еще никто не дарил! Разведчик

Деннесс Леонов! Я оценила по достоинству и подарок, и твой наряд.

От таких слов он просто расцвел:

- Уж я-то знаю, чем тебе угодить.

- Оба-на! - воскликнул Майк за моей спиной. - Сьюзен! Это же кенгуру Рекса! - Он растерянно, недоверчиво посмотрел на Лео: - Или у меня глюки? Я ничего не путаю: этот хмырь привез невесте в подарок кенгуру Рекса?

Сьюзен тоже смотрела недоверчиво, только не на Лео, а на Майкла:

- Во дурак! Это же здорово! Шумный - молодчина, просек, что за человек наша Энн и чем ее можно подмазать. Ты что, так ничего и не понял?

Какую бы тему ни обсуждали между собой двадцатичетырехлетний и шестнадцатилетняя, разговор непременно выльется в склоку. Случилось бы и так на этот^раз, если бы кенгуру не грохнулся со всей силы в дверь. Это отрезвило моих подручных.

- Лео, топай-ка ты ко мне, приведи себя в порядок. А мы тут зверюгу попробуем в клетку пересадить. А потом изволь рассказать о ней все без утайки.

Он кивнул:

- Непременно. Но сначала я тебя кое о чем попрошу. Во-первых, клетку бери покрепче - я видел, как это чудище махнуло через шестифутовый забор. Во-вторых, звякни потом в Крайний Предел пастуху Мустафе Козлеву или пастуху Янзену Лизхи. Я обещал Мустафе доложить куда следует о «зубе дракона», а он, кажись, мне не поверил. - Лео полюбовался на рассаженные костяшки пальцев. - Пришлось врезать олуху, а то пристрелил бы он кенгуру.

- О мой рыцарь без страха и упрека! - с чувством произнесла я.

Он поцеловал мне руку и пошел к дому. А я повернулась к своей верной команде и распорядилась:

- Хорош столбом стоять и зенки пялить! За работу!

Пока мы готовили узилище для кенгуру, вернулись из сельской глуши Чай-Хун и Селима - они там вели наблюдение за рыбой-попрыгуньей, чтоб ее черти унесли в преисподнюю и там зажарили на сковородке. И очень вовремя вернулись - хоть и впятером, мы с великим трудом перегнали рекса из грузовика в клетку. В награду за сей подвиг большинство из нас получило синяки и ссадины. Кенгуру был в бешенстве и успокаиваться не желал. Для начала шарахнулся о каждую стену клетки (которую пересекал в два прыжка) и даже разок едва не размозжил себе башку о проволочный потолок.

Это немножко охладило его пыл. Я велела Селиме принести мясо.

Пока она ходила, я не отрывала глаз от зверя. Девять лет таких не видала!

- Новое нашествие рексов, - проговорил Чай-Хун. - Только этого нам и не хватало.

- Этот-то откуда взялся? Из-под Гоголя?

- Из Крайнего Предела, - ответила я. Ошибка Чай-Хуна вполне понятна - экология Крайнего Предела очень схожа с гоголевской. - Позвони туда пастухам Козлеву и Лизхи. Скажи, что мы в уже курсе. Спроси, не видели ли они других…

- Знаю, знаю, стандартная процедура, - перебил меня Чай-Хун.

- Да, стандартная процедура.

Вернулась Селима. Она прихватила сконструированный Майком «пробник» и уступила парню честь взять у кенгуру образец мышечной ткани, а сама вызвалась отвлекать его мясом. Получилось у нее это не слишком хорошо. Боль от Майкова пробника не острее, чем от булавочного укола, но и этого хватило, чтобы зверь снова пришел в неистовство. Когда Майк выбирал леску с причиндалом на конце, зверь бросился на решетку, норовя добраться до моего ассистента.

Майк запаниковал и отпрыгнул, но пробник, слава Богу, был уже снаружи. Парень отдал его мне со словами:

- Вряд ли стоит время терять. Я знаю, что мы увидим. Я тоже знала: мы увидим зеркальное, ген в ген, сходство

с предыдущим экземпляром.

Кенгуру подостыл и накинулся на подсунутое Селимой мясо.

- Ишь ты, лысокрысу лопает! - удивилась Селима. - Неужто все так запущено?

«Да нет, - подумала я, - вряд ли так уж. «Зуб дракона» - конструкция что надо, надежная».

Тут, наверное, надо объяснить… Когда нас везли колонизировать Мирабель, мы ни в чем не испытывали недостатка. В нашем холодильнике хранились ткани всех животных, которые только в природе существуют. (Я говорю «мы», хотя сама-то я мирабелянка в третьем поколении.) Но по первичным молекулам ДНК были обильно рассыпаны фрагменты инородных белковых спиралей. Похоже, на Земле какая-то светлая голова перед отправкой экспедиции родила гениальную идею: гены в генах, белковые спирали в других белковых спиралях.

Что ж, как абстрактная идея - неплохо. Если потеряем какой-нибудь образец (а значит, потеряем и шансы воссоздать по нему организм), то рано или поздно сей организм воспроизведется спонтанно. Дело только за подходящими условиями окружающей среды. Если обеспечить соответствующую экологию, каждая сотая черепаха снесет яйцо аллигатора. Здорово, да? А на деле получилось не так здорово. Мы, мирабельцы, и без аллигаторов прекрасно обошлись бы. Гениальные земляне не позаботились о том, чтобы мы могли избавляться от проклятых белковых «довесков». А может, и позаботились, но все эти инструкции пришлись на утраченные в пути файлы. И вот мы, экологи, ведем нескончаемую борьбу со скотом, который ухитряется плодить диких оленей, с желтыми нарциссами, от которых на свет появляются ирисы (или хуже - тараканы), и с тому подобными сюрпризами.

Между тем страховочные гены, как и всякие гены, под воздействием разных факторов изменялись, мутировали и друг с дружкой контактировали. От черепашьей ДНК появлялся аллигатор, а гены аллигатора в сочетании с черепашьими производили на свет черт-те что. Так что мы, создав соответствующую эконишу, получали химеру, - это самое черт-те что, известное в народе как «зуб дракона».

Не исключалось, что наш реке - всего лишь промежуточное звено между кенгуру обыкновенным (или, как у нас выражаются, «аутентично-земным») и… да чем угодно - от хомяка до буйвола. Но сейчас перед нами был самый настоящий реке, и смотрелся он что надо!

- Мамочка Джейсон, ты тут за ним приглядывай, - сказала Сьюзен, а я расшифровкой займусь. - И она потянулась к пробнику с такой решительностью, будто имела на рекса имущественные права. Она долго ждала своего звездного часа,к судя по тому, сколько раз заставила меня рассказывать о первом появлении кенгуру с полосками.

Сьюзен была среди нас самая молодая и в команде без году неделя, но гены щелкала, как орешки, лучше любого из нас. Я спорить ле стала и отдала ей пробу мышечной ткани.

А потом я просто стояла у клетки и любовалась зверем. Рост - около трех футов (длина хвоста, естественно, не учитывается). Возраст - вполне достаточный для самостоятельного выживания. А это означает, что его мамуля в ближайшее время может родить ему братца или сестренку. И нельзя исключать, что братец (сестренка) тоже окажется рексом. От этого мать не избавилась (иначе бы он долго не просуществовал), значит, и второго вряд ли бросит. Интересно, их уже достаточно для прочного генофонда?

Кенгуру заметно успокоился - наевшись, да и душу отведя. Сейчас он тихо изучал свою тюрьму, медленно бродил на четырех. Непонятно, зачем существу с такими крошечными передними лапками такие мощные, широкие плечи.

Он приблизился к решетке, через которую я на него смотрела, и зевнул.

Точно так же зевает кошка, показывая на всякий случай, какие у нее острые клыки. Я не шевелилась и голоса не подавала. Зверь больше не Приближался и не угрожал. Что ж, это, наверное, хороший знак. Кенгуру либо сыт, либо вообще не воспринимает меня как добычу. Да, наверняка я ему деликатесом не кажусь. И все же какой урод, а ведь он еще совсем детеныш. Если это настоящий кенгуру Рекса, то он вымахает футов на шесть-семь. Девять лет назад, когда ему подобные наплодились вокруг Гоголя, это были травоядные. Их было десятка два, и самки собирались дать приплод. Чай-Хун сказал мне тогда, что кенгуру «идут толпами», и, пожалуй, не преувеличил. Мы истребили всех. Ясное дело, я подняла страшный крик, мол, не хотим оставить их в живых, так давайте хоть генами запасемся, вдруг эти животные нам когда-нибудь понадобятся. Проголосовали. Одна я - «за», остальные - «против». Больше меня и слушать никто не желал. Но это было девять лет назад. А сейчас времена другие.

Рекс уселся на хвост и давай умываться языком да лапами - точь-в-точь кошка. Когда дошло до усов, замер, зыркнул, но потом успокоился - и снова прихорашиваться.

Если бы он не насторожился, я бы возвращения Лео и не заметила. На склоне лет он не разучился ходить бесшумно. Вот и сейчас подкрался неслышно, обнял меня, и я прильнула сама как кошка, только что не замурлыкала. Любит он меня, а ведь я вроде ничем этого не заслужила. Может, потому и любит, что не заслужила.

- Красавец, - тихо, чтобы не всполошить кенгуру, сказал Лео. - Теперь понятно, почему тебе так хотелось его заполучить.

- Не я его заполучила, а мы, - поправила я.

Позади меня лязгнула дверь. Рекс сразу кинулся на решетку, потом опять повернулся к нам и замер: глаза налиты кровью, клыки оскалены.

- Энни, я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Майк. - Лучше бы сама с этими ребятами поговорила. Ничего хорошего я от них не услышал.

Пастухи Ярлског и Индурайн кротким нравом не отличались, особенно Ярлског. Этот себя довел до белого каления. Послушать, так стая рексов всю скотину у него истребила да вдобавок сожрала несколько детей. И посему город вот-вот взбунтуется.

Я, конечно, отчасти была с ними согласна. Губить скотину - не дело. Не имею ничего против отбивной из молодого барашка, особенно когда готовит Крис в пансионе «Озерный лось», а на Мирабели всего-то семь отар. Овцеводство нелегко нам дается. Это на Земле овца может пастись где попало, а тут съест что-нибудь туземное - и копытца откинет. Так что свои отары мы держим на строжайшей земной диете. Пастбища огорожены, и пастухи следят, чтобы на их угодьях не завелась какая-нибудь местная отрава. Оказалось, что удобнее всего разводить овец на границе пустыни. Искусственное орошение - надежный способ держать в подчинении растительную жизнь. Такое вот скотоводство привело к тому, что жаркое из хвоста кенгуру мы едим чаще, чем седло барашка. Кенгуру отлично приспособились к экологии Мирабели и вымирать не собираются. Так что вносить их в «Красную книгу» никто и не думает.

Ярлског изъявил желание, чтобы я немедленно сократила поголовье рексов. Его энергично поддержал Индурайн. И это было только начало - через час звонки посыпались градом, чуть ли не каждый житель городка срочно требовал от меня решительных мер. Я всех успокаивала, обещала, что моя команда к концу дня будет в Крайнем Пределе. А пока стрелять можно только в одной ситуации: если кенгуру вонзит в барана зубы. Пастухи поругались всласть, но уступили. Оторвавшись наконец от коммуникатора, я повернулась к Лео:

- Ну, что ты обо всем этом думаешь? Подождут они или пойдут отстреливать всех кенгуру подряд?

- Не пойдут, - улыбнулся он. - Янзен и Мустафа - отличные парни. Думаю, все будет в порядке, они успокоят народ. Знаешь, когда я убедил Мустафу, что этот кенгуру - мой, он даже помог его поймать.

- Так ведь ты убеждать мастер. - Я со значением посмотрела на его рассаженный кулак.

Лео ухмыльнулся, пожал плечами:

- Иногда увлекаюсь.

Улыбка сошла с лица, он добавил серьезно:

- Но Мустафа будет стрелять в каждого кенгуру, который подойдет к его ограде. Так что, если собралась туда лететь, лучше не терять времени.

Майк принес кипу листов с отпечатанным на принтере текстом. Это был список всех живущих в радиусе ста миль от того места, где бесчинствовали рексы.

- Хорошая новость, - сказал он. - Надо позаботиться только о двадцати семьях.

«С малочисленного населения хоть шерсти клок», - подумала я. А еще подумала, не объявить ли всеобщую тревогу. Пожалуй, рано. Пока нам известно о существовании только одного кенгуру Рекса, да и тот находится в клетке на нашем дворе.

Майк, словно прочитав мои мысли, отрицательно покачал головой:

- Энни, если ты хочешь спасти этих зверей, не позволь им сожрать ребенка.

- Да это практически невозможно, - отмахнулась я. - Но на всякий случай предупреди народ. Детей из дому не выпускать, взрослым без оружия не выходить. И все-таки добавь: без крайней необходимости не стрелять.

- Энни, ведь это не повторится, а? - спросил Чай-Хун.

- Это не повторится, - твердо пообещала я. - На сей раз будет по-моему! Ну, кто со мной?

- Я, - вызвался Лео.

- И я, - оторвалась от монитора Сьюзен. - Мамочка, это тот же реке, что ив прошлый раз. Только у него появились две вторичные спирали. Обе принадлежат сумчатым, а больше я тебе пока сказать не могу. Оставлю компьютер на всю ночь включенным, пусть ищет.

- Дай сначала я посмотрю, - попросил Чай-Хун..- Может, что-нибудь и опознаю. Сумчатые - мой'конек.

Что поделать, в нашей колонии каждый должен иметь хобби. Чай-Хун входит в «австралийскую гильдию», а значит, лучше других разбирается в природе земной Австралии, к которой принадлежат 90 процентов сумчатых, упомянутых в корабельных архивах.

- Да на здоровье, - согласилась я. Сама-то я не вступила ни в одну из аутентично-земных гильдий. И к тому же если бы мне срочно потребовалось хобби, я бы, наверное, сразу вспомнила о Лео. Но сейчас предложение Чай-Хуна пришлось весьма кстати.

- Ну, раз Лео вызвался лететь с нами, работу с генами отдаем тебе.

Мы легки на подъем и привыкли обходиться малым. К тому же я и раньше работала с Лео и знаю, что рядом с ним можно не бояться никаких трудностей. Что же до Сьюзен, то придется взять ее с собой - аутентично-земные дикие лошади ее не удержат.

А вот Майк приуныл:

- А я остаюсь с рыбами возиться?

- И Селима с тобой, - сказала я, отчего он сразу повеселел. Надеюсь, когда-нибудь эта парочка поможет нам решить проблему малолюдности. Зря, что ли, я так стараюсь, чтобы они почаще оказывались наедине друг с другом. - Мы будем держать вас в курсе.

- Мы еще поспорим, - пообещал Майк.

Мы загрузились в мою авиетку. Лео, с тех пор как вышел в отставку (как же! вышел он!), не пользуется новейшей спецтехникой. Я пустила Сьюзен за штурвал, а сама расположилась с Лео на заднем сиденье, и мы целовались, и обнимались, и довели ее до белого каления.

Хорошенько вспомнив старые добрые времена, мы вышли из клинча.

- А из-за чего будет спор? - спросил Лео.

- Шумный, ты что, забыл? - удивилась Сьюзен. - В прошлый раз, когда объявились рексы, Мамочка Джейсон хотела оставить их в живых. А Майк и Чай-Хун были против.

- Тогда мало кто был за, - грустно вздохнула я. Тот раунд я проиграла.

- И сейчас вряд ли будет легче, - резонно заметил Лео. - Оба пастуха от злости кипятком писают, извините за выражение.

Сьюзен хихикнула, я тоже:

- Знаю. Но теперь я старше и мудрее.

- Мудрее? - переспросила Сьюзен. - Мамочка, запамятовала, что ли, как зверюга тебе чуть ногу не отгрызла?!

- По-твоему, такое забывается? - Я откинулась на спинку сиденья и грозно посмотрела на отражение Сьюзен в зеркале заднего вида, -г- Но к делу это никакого отношения не имеет.

- Ага, поняла: дальний прицел. Кто знает, что нам пригодится в конце концов. Не собирать же манатки, когда овцы переведутся.

Я покосилась на Лео:

- Ну да, только этого и не хватало… чтобы меня били моими же аргументами…

- А кто в этом виноват? - спросил он. - Только ты.

- Спасибо, - хихикнула Сьюзен, давая нам обоим понять, что приняла этот короткий диалог за комплимент в свой адрес. - А теперь скажите-ка, в тот раз кто был на чьей стороне? И на этот раз чего вы ждете от местных?

- В тот раз я была против них. Сьюзен присвистнула, и я добавила:

- Почти перетянула Майка на свою сторону, но на конечный результат это не повлияло. Авторитет у Майка был в ту пору невелик.

- Если вспомнить, что ему тогда было столько же, сколько мне сейчас, то и мое мнение не сильно качнет чашу весов, - рассудила Сьюзен.

- Ну вот… А я старалась быть вежливой. Лео, приподняв бровь, глянул на меня:

- Что-то, Энни, на тебя это не похоже. Неужто так остро нуждаешься в союзниках? Сдается мне, нынче твое мнение гораздо увесистей, чем в ту пору.

- Что да, то да. Но от этого будет мало проку, если не сумею убедить таких, как Ярлског и Индурайн. Лео, да ты сам подумай! Что им помешает убивать каждого зверя, который на глаза попадется? Нас тут раз, два и обчелся. Кто будет контролировать всю территорию, да еще такое захолустье, как Крайний Предел и Гоголь? В Крайнем Пределе населения всего-то пятьдесят душ. Негусто, но все больше, чем у меня людей.

- Вообще-то народ у нас толковый, многие в экологии смыслят достаточно, чтобы выполнять твои инструкции, - произнес Лео с интонациями, которые заставляли усомниться в его уверенности.

- Да, если выдавать рексов за аутентично-земных, каковыми они в данном случае не являются. Хуже того, они просто не могут понравиться ни одному человеку, находящемуся в здравом уме.

- А мне понравился, - подала голос Сьюзен. Не дождавшись моего отклика, хихикнула в притворном смущении, а затем кашлянула и перешла на серьезный тон: - Ну и что делать будем?

- Ничего, пока не прилетим на место и не узнаем обстановку.

Проблема и не подумала разрешиться сама собой к нашему прилету. Впрочем, я на это и не рассчитывала, а вот Сьюзен с Лео питали какие-то надежды. Треть взрослого населения с оружием в руках сторожила овец. Я предположила, что другая треть точно так же охраняет детей. Оставшиеся организовали нечто среднее между встречающей делегацией и толпой линчевателей. Тут, пожалуй, нужно уточнение: встречали нас, а линчевать собирались кенгуру Рекса. Минут 20 я слушала болтовню жителей Крайнего Предела, сама при этом ни словечка не проронила, и Сьюзен с Лео жестом велела брать с меня пример. Пусть сами получше познакомятся с ситуацией.

В конце концов мы определим в толпе парочку лидеров. С ними-то и будем иметь дело.

Но нас ожидали два сюрприза. Сначала кому-то велели: «Приведи Янзена, сейчас же». Во-вторых, когда Янзен прибыл и его вытолкали к нам, он оказался ровесником Сьюзен. Он глянул на меня, вопросительно зыркнул на Лео; тот с ухмылкой кивнул. Тогда Янзен улыбнулся мне и вытянул вперед Руку. Тут только я заметила, до чего же он похож на Лео. Я повернулась к Лео, вопросительно приподняла бровь, а У того - улыбка от уха до уха. Янзен взял на себя труд снизить Уровень шума и познакомить нас с жителями Крайнего Предела. Лео он представил по его прежней должности - разведчик Дениесс Леонов, а еще Лео оказался дедушкой Янзена. Оба эти обстоятельства незамедлительно повысили наш статус, чего Янзен и добивался. Держу пари, местные ребятишки прошли у Лео курс выживания, а то и два.

Второй сюрприз был не столь приятен. Альтернативным выразителем интересов населения (настоящая луженая глотка) была не кто иная, как пастух Келли Сэнгстер, ранее проживавшая в Гоголе. В прошлом она добилась поголовного истребления рексов в окрестностях своего городка, а теперь намеревалась проделать то же самое и здесь.

Воду мутить Келли была мастерица, в этом я уже на собственном опыте убедилась. Я могу до посинения доказывать свою правоту, я могу штрафовать за стрельбу в кенгуру, но все они погибнут от «шальных» пуль, если большинство местных жителей не примут мою сторону.

Сэнгстер прошла вперед, выбрала местечко между мной и Янзеном, сдвинула шляпу на затылок, уперла руки в бока и заявила:

- Они овечек жрут. Скоро за детей примутся - тут и к бабке не ходи. А чем же «криптобиология» занимается? Шлет к нам защитничков драконьих зубов! - Она картинно наставила на меня палец, обвинила: - Когда я жила в Гоголе, на нас тоже напали эти чудища, и она хотела их пощадить! Как вам это нравится?

Толпа не знала, как ей это нравится. Она мялась и роптала. Подождав, когда о^а успокоится, я взяла слово:

- Прежде чем делать какие-то выводы, мне бы хотелось 'лучше уяснить ситуацию.

Я глянула на Янзена:

- Мне сказали, что это ты поднял тревогу. Что, кенгуру съел твою овцу?

- Не было этого, - ответил юноша, отчего толпа шелохнулась и заинтересованно примолкла. - Да, он пролез на пастбище… И давай гоняться за овцами, без разбору. Ну, как собака. А если бы догнал, не знаю, что было бы… Честно, не знаю. Но мы дожидаться не стали, а просто взяли и скрутили его. - И добавил рассудительно: - Но мне сдается, кенгуру запросто мог задрать овечку, просто не старался. Мустафа, а ты что скажешь?

Мустафа потер саднящую челюсть, мрачно глянул на Лео и очень неохотно подтвердил:

- Да, да, Янзен, ты прав. Это было, как… У Гаркави собака есть, с ней тоже так бывает: скок в загон и давай баранов шугать… Догнать любого может запросто, да только у нее другой интерес. - Он снова зыркнул на Лео: - Кенгуру еще молодой, может, просто охотиться не научился? Может, у нас поупражняться решил?

- Все понятно, - поспешила сказать я, чтобы опередить Сэнгстер - та была готова дать новый залп, т- Второй вопрос: сколько было особей?

Тут Янзен, словно по подсказке (может, и правда ему подал знак Лео) выпалил:

- Лично я про одного знаю. И сурово посмотрел на Сэнгстер: - А ты других видела?

Сэнгстер потупилась и пробормотала:

- Нет. Других- только в Гоголе. - Она подняла глаза и контратаковала: - За что спасибо Джейсон Масмаджен.

Янзен на это не отреагировал. Он уже смотрел на толпу:

- Кто-нибудь из вас видел?

- Янзен, ты же сам отлично понимаешь, ни черта это не значит! - раздался чей-то голос. - Весь новый приплод кенгуру будет «зубами дракона»! Рексами, чтоб их!

- И когда эти рексы размножатся, избавиться от них будет потруднее, - подхватила Сэнгстер. - Все, иду дробовик заряжать. Перещелкаем кенгуру, пока они «зубов» не наплодили.

- Вспомнила! - воскликнула я, не дожидаясь, пока с ней согласится толпа. - Келли, у тебя же аллергия! На жаркое из кенгурового хвоста!

- Никакая не аллергия! Просто я его на дух не выношу! - огрызнулась она, не подумав.

- Во как!- ухмыльнулся Янзен. - А мне это жаркое нравится. Так что я, пожалуй, крепко подумаю, прежде чем за дробовик хвататься. А то сиди потом до отлета на одних овощах.

- До отлета?.. - окрысилась на него Сэнгстер. *- Что ты несешь, сопляк?

- Дело обстоит следующим образом, - сказала я. - Если тут появился не один реке, а целая популяция, вам придется уничтожить всех кенгуру. Так было в Гоголе. Тамошние жители не хотели, чтобы кенгуру бродили стадами…

- Стаями, - поправила Сэнгстер. - Кенгуру стадами не ходят.

- Жители Гоголя никогда не допустят появления кенгуровых стай. Любой кенгуру, появляющийся на территории Гоголя, подлежит уничтожению. Экологическая обстановка там такова, что любая самка кенгуру рано или поздно рождает рекса. - Я сделала паузу, напряженно глядя на толпу. - Буду с вами откровенна: экология Крайнего Предела схожа с гоголевской. А это означает, что перед вами встает аналогичная проблема. Лично я, прежде чем уничтожать всех кенгуру подряд, предпочла бы выяснить, едят ли рексы овец.

- Это вроде справедливо, - пожалуй, слишком рано поддакнул Янзен. - А как мы это сделаем?

- Первым делом я должна хорошенько изучить вашу экологию. Осмотреть место, где появился реке. Надеюсь, вы там следы не затоптали. Потом займемся окрестностями. - Я с ухмылкой оглянулась на Лео. - Тут мне повезло - у меня опытный помощник.

- Повезло, - подтвердил Янзен.

- Но если еще кто-нибудь вызовется подсобить, не откажусь. - Я посмотрела в упор на Сэнгстер. Пусть уж лучше она мне глаза мозолит, чем строит козни за спиной. - Ну/ Сэнгстер, что скажешь? Не против чуть-чуть поработать?

А что она могла ответить? Отказаться - значит потерять лицо. Она предпочла его сохранить, хоть и перекошенное от злости.

- Янзена тоже возьмите, - посоветовал кто-то из толпы.

- Да, - согласился другой. - Янзен, дуй с ними. Ты же любишь кенгуровое жаркое.

- Ну а вы пока будьте осторожны, - сказала я. - Овечек и тем паче детишек в обиду не давайте. И если вдруг кому-то попадется на глаза реке, немедленно сообщите нам. И не убивайте без крайней необходимости.

- Ну да, конечно, не убивайте! - передразнила Сэнгстер. Я на нее посмотрела, как на юродивую:

- Если не убивать, то он может вывести нас на стаю. Или ты готова ее искать до морковкина заговенья? Лично мне времени жалко. Будешь спорить?

Ей снова было нечем крыть. Мне оставалось добавить только одно.

- Сьюзен!

Она вышла из толпы.

- Сьюзен поручается взять с каждого барана пробу генетического материала. Просто на всякий случай.

Восторга это объявление не вызвало - Сьюзен так мечтала поохотиться на кенгуру Рекса. Но я знала, что прилюдно она спорить не будет.

- С каждого барана? - грустно переспросила она.

- Точно. Ни одного пропустить нельзя. Никто ведь не знает, что за гены в них прячутся. А вдруг какая-нибудь овечка родит шму?

Это вызвало смех. Шму - существо легендарное, у него божественный вкус. Стоит человеку плотоядно глянуть на этого зверя, как тот падает замертво. Шму - «зуб дракона» в его идеализированном виде.

Наш план горожане одобрили, не понравилась им только идея проверить овец. Придется успокаивать местных, хоть и жалко тратить на это время. Пастухам, как и всем прочим, хорошо известно, что нам необходимо видовое разнообразие. Я пообещала клонировать каждую овцу, которую задерут рексы, пока я буду их разыскивать. Конечно, обидно терять овцу, выращенную с великим трудом, но хуже, если погибнет уникальный код. Мустафа вызвался помочь Сьюзен с отбором генетического материала. Нашлись и другие добровольцы. Толпа наконец рассеялась, позволив нам приступить к делу.

Мустафа привел нас к загону, где Янзен с Лео поймали юного рекса. Загон ничем не отличался от прочих, которых я навидалась на своем веку. Таких полно и в Гоголе; и здесь, в Крайнем Пределе. И шумела отара ничуть не меньше, чем толпа горожан. Беготня, толкотня, блеяние…

Мы повернули за угол изгороди и увидели овец. И мне пришлось зубы стиснуть, чтобы не расхохотаться. Овцы, все до одной, были просто обалденные! Небесно-голубые! Сьюзен не выдержала и расхохоталась. Пришлось двинуть ее локтем по ребрам.

- Над баранами Майка потешаться не смей!

Майк пытался вывести племя, способное без вреда для здоровья кормиться мирабельской растительностью. У полученной им в результате весьма устойчивой породы вкус мяса не испортился, зато руно приобрело совершенно немыслимый оттенок. Майк быстренько прозвал своих питомцев «овцами Дилана Томаса» и предложил остальным пастухам брать у него ягнят. Очевидно, Янзен с Мустафой не отказались.

Сьюзен чуть успокоилась, то есть хохот перешел в хихиканье:

- Мамочка, да ты сама подумай! Столько шуму из-за того, что драконьи зубы поедают другие драконьи зубы…

Тут рассмеялся и Янзен:

- Мне это в голову не приходило… А ведь и правда смешно! - И вопросительно посмотрел на Мустафу.

Тот тяжело вздохнул:

- Да ты, Янзен, просто чокнутый. Ну да. Обхохочешься. На меня Мустафа посмотрел еще мрачнее:

- Но большой убыли в отарах мы себе позволить не можем. А ну как кенгуру разойдутся и сожрут всех баранов подчистую? Мы ведь даже не рискуем скрестить голубых с аутентично-земными, пока не увеличим поголовье раза в два, а то и побольше.

Я кивнула. Толковый парень, Янзену под стать. Неудивительно, что он хотел стрелять в рекса. Я бы на его месте, наверное, пальнула. Да, черт возьми, я бы выстрелила, даже будь реке аутентично-земным! Впрочем, хватит рассусоливать. Работать надо.

- Сьюзен, начинай с этой отары. Ни одной овцы не пропусти, поняла?

Если к зиме освободятся искусственные утробы, я позабочусь о том, чтобы поголовье любимцев Майка удвоилось, и не важно, нужны они нам или нет. Пожалуй, нужны. Собственно говоря, эта скотина только на первый взгляд страшновата. Ну да, воняет ужасно, но покажите мне благоухающего барана. Сукно из голубой шерсти получается красивое, а ковры - еще красивее. С недавних пор иметь в доме вещи из шерсти Майковых овец - это что-то вроде пижонства.

- За дело! - скомандовала я, и Сьюзен с Мустафой приступили к работе.

А я вслед за Лео прошлась вдоль ограды, внимательно глядя под ноги. Когда рядом с тобой такой опытный следопыт, лучше довериться ему и не мешать. Янзен, похоже, рассудил точно так же - он схватил Сэнгстер за руку и не дал ей путаться у Лео под ногами и затаптывать следы рекса.

Вскоре Лео остановился и показал нам, куда идти. Я взвалила на плечи свою экипировку, и мы двинулись по следу кенгуру.

Не такая это плевая задачка - выслеживать кенгуру, даже если с тобой егерь высшего класса. Хотя и сама я следопыт неплохой, а Янзен - и того лучше.

На сей раз мы имели дело с красными кенгуру (я не имею в виду цвет, сигналящий об опасности нашествия чудовищ; я имею в виду симпатичный рыжевато-коричневый окрас), с лучшими в мире прыгунами в длину - особенно если их напугать как следует. Выстрел Мустафы их напугал, и они Удрали скачками длиной от пятнадцати до двадцати футов. Поэтому нам приходилось искать место толчка, затем - место приземления и следующего толчка. В том, что мы идем за матерью рекса, никто не был уверен. И даже если поймаем ее, ни в чем не будем уверены, пока не прочитаем

ДНК. Мне придется взять пробы у большинства животных в стае, чтобы выяснить, способны ли они плодить рексов.

Сэнгстер нагнулась, вырвала с корнем растение-другое. Я нахмурилась и хотела было выдать «пару ласковых», мол, нечего дурака валять на работе, но она сунула мне под нос пучок травы и сказала:

- Тут, чтобы барана убить, реке не нужен. Вот эта травка запросто справится.

Янзен подошел, посмотрел:

- Точно, ядовитая эта трава. «Овцебой» называется.

Я чуть не рассмеялась. Трава имела мудреное латинское имя, как, впрочем, и все формы растительной и животной жизни, с которыми мы познакомились на Мирабели, но впервые я слышала ее, так сказать, народное название. Впрочем, это не что иное, как точный перевод с латыни. Сдается, тут поработал дедушка Лео. Сэнгстер опять нагнулась, выдернула еще травинку. (

- Они совсем маленькие, совершенно безобидные на вид. Пастухи свои угодья как зеницу ока стерегут, эти ростки - совсем молодые.

Я сама углядела и выполола третье растение, а потом вскинула голову и поискала Лео. Он обнаружил очередную пару следов.

Это хорошо, что у кенгуру такие большие ноги. Иначе нелегко бы нам пришлось в жестком как проволока, колючем кустарнике. Стерев пот со лба, Лео показал на лежащий впереди оазис.

- Может быть, они там, в том числе и мамаша нашего рекса. Чтобы не иссохнуть на такой жаре, надо в тени прятаться..- Он посмотрел на Янзена: - Других естественных источников воды в округе нет?

Янзен кивнул. Щуря глаза, я всматривалась в мерцающий горизонт. Он был зубчатый, как пила, - у большинства крупных мирабельских растений острые верхушки. Отчетливо виднелась граница между аутентично-земными кустарниками и лишайниками, потом изгородь, потом широкая полоса пустыни, наконец, темная зелень аутентично-мирабельского оазиса. Широкую полосу пустыни кенгуру преодолел бы скачков за двадцать; по крайней мере так казалось с того места, где я стояла.

- Видишь, опасны даже простые кенгуру, - наставительно произнесла Сэнгстер. - Могут прыгать через забор, значит, могут семена овцебоя переносить на шерсти.

- Семена эти ветром принесло, - проворчала я. - Ив Гоголе было то же самое.

И тут я не совладала с собой - задала вопрос, который меня мучил с того самого мгновения, когда я увидела в толпе эту женщину:

- Скажи-ка, пастух Сэнгстер, почему ты переселилась? Сэнгстер скривила рот, но я поняла сразу, что она разозлилась не на меня:

- Здесь я хлебороб Сэнгстер. Потеряла отару… Процентов семьдесят.

- Что, рексы перерезали? - спросил Лео.

Не будь выражение «испепеляющий взгляд» метафорой, от Лео осталась бы горстка пепла.

- Нет, от овцебоя передохли. Рексов мы перебили, и тех, от кого они пошли, а овцебой остался. Да еще как будто силы набрал.

- Ага, - вставил Янзен. - Когда мы с Мустафой решали, чьих овец разводить, Майка или Томаса, я побродил по округе, посмотрел. Сдается, тутошняя экология не благоприятствует овцебою… То ли он растет похуже, то ли яду поменьше накапливает. В Гоголе овцы от него десятками дохли, а у нас - ничего подобного. - Он наклонил голову вбок, отчего стал еще больше похож на Лео. - Так чего? Ты выяснишь, в чем тут разница?

- Сначала давайте найдем кенгуру. Я поручу Сьюзен разобраться с почвой и растительностью, только пусть сперва разберется с овцами.

Янзен нахмурился, чем меня удивил:

- Не слишком ли она молода?..

- А у самого когда день рождения? - Услышав ответ, я улыбнулась: - Да. Пожалуй, она слишком молода. Ты же на целых два месяца старше.

- Вот черт! - смутился Янзен. - Прости дурака.

- А нечего мне на больные мозоли наступать! Лео ухмыльнулся и хлопнул Янзена по плечу:

- Слышала бы Сьюзен твои слова, она б тебе наступила на мозоль! - И ласково обнял. - Янз, между прочим, это Сьюзен вывела канальщиков… ну, выдр, которые в каналах вокруг Торвилля водяной бурьян трескают.

На Янзена это, похоже, произвело сильное впечатление. Ай да Лео, ай да молодец, подумала я. Правильно, кто ж научит Янзена уму-разуму, если не ты.

- И если б от возраста зависело, чем можно заниматься, а чем нельзя, то нам с Энни впору сидеть в тенечке и мятным джулепом освежаться, - рассудительно добавил Лео. - А пока мы тут все, и стар и млад, не растаяли, может, дальше пойдем?

И мы пошли дальше. Полоса пустыни оказалась шире, чем я ожидала. Эх, нам бы прыгать, как эти кенгуру! Они-то сейчас наверняка лежат преспокойно в тенечке (и пьют небось мятный джулеп - не забыть бы спросить потом у Лео, что это за диво), и пока дневная жара не спадет, никуда они не ускачут.

След нашей кенгурихи (если это была наша кенгуриха) мы потеряли на широком, плоском выходе скальных пород, что отделял пустыню от оазиса. В первом же попавшемся тенечке мы остановились. Какая благодать!

Лео жестом велел нам ждать, а сам осторожно двинулся дальше. Задача его мне была понятна: обнаружить стаю и не спугнуть. Я вручила ему пробник. Если попадется тварь, похожая на рекса, проведу экспресс-анализ. Может, здесь не одна самка приносит «зубы дракона».

Мы долго ждали в тишине, которая нарушалась толькр журчанием ручейка и гомоном погремух. Эту тварь, самую шумную в живой мирабельской природе, надо бы каждой планете иметь. Она трещит, пока ее что-нибудь не потревожит. Умолкнет - жди неприятностей.

Многие ее считают птицей. Что ж, она летает и яйца откладывает, а разве птицы не тем же занимаются? А вот лично я считаю, что птица без перьев - не птица. Погремуха ближе всего к ящерицам; в аутентично-земной фауне самый близкий ее родственник - птеродактиль. Правда, в архивных файлах у птеродактилей коричневый или зеленый окрас. Интересно, что получилось бы у земных палеореконструкторов, попади к ним ген погремухи?

Мало того что существа эти очень шумливы, у них необыкновенно яркая расцветка: синие, красные, фиолетовые и желтые тона. Причем в самом безвкусном, с точки зрения человека, сочетании. Неудивительно, что обладателей столь интенсивной окраски мирабельские хищники даже не пытаются пробовать на зуб. Впрочем; яйца погремух съедобны, и не только для мирабельских хищников.

Мы смотрели на погремух, мы их слушали. И наверняка не только я, но и остальные мечтали найти гнездо со свежими яйцами.

Но заняться их поисками не успели. Вернулся Лео. Он наклонился и зашептал мне на ухо, чтобы не обеспокоить погремух:

- Энни, стаю я нашел, но в ней никого похожего на рекса. И вообще никого с отклонениями. Обыкновенные кенгуру, вегетарианцы. Травку стригут, листочки щиплют.

- Можно к ним подобраться так, чтобы не всполошились и не разбежались?

- А это как подбираться.

- Ну, спасибо! - состроила гримаску я.

И вся наша честная компания пошла крадучись - кто как умел. Напрасно я беспокоилась насчет Сэнгстер - она, похоже, в детстве на курсах выживания не била баклуши. Во всяком случае, шумела по пути к оазису не больше, чем любой из нас.

Мы продирались через заросли скрэбовой колючки, львинозуба, сторонись-травы, цапцарапки и колидоболи. Идти приходилось на подъем и в основном по скале, лишь кое-где прикрытой почвой. Лео героически протаранил стену задодера и набрал целую рубашку ужасных колючек, но зато избавил от этой участи нас. Я ему не завидовала: отделаться от этих трофеев будет ой как нелегко.

Наконец Лео нас остановил. Он опустился на колени и пополз вперед, и дал мне знак двигаться следом. Потом мы висок к виску сидели на корточках и всматривались через узкую преграду из кустов.

Оазис этот существовал благодаря небольшому ручью. В тени окружающих его деревьев отдыхала группа кенгуру и походила не на стаю зверей, а на компанию горожан на пикнике. На виду было не меньше двух десятков кенгуру, но ни одного - с полосатыми бедрами. Понятно, нельзя исключать, что зверей гораздо больше, и те, кого мы не видим, пасутся в кустах.

А может, матушка нашего рекса изгнана из стаи? С родителями «зубов дракона» такое случается.

За моей спиной кто-то поперхнулся воздухом. На секунду смолкли погремухи, затем, к моему облегчению, затрещали как ни в чем не бывало. Сэнгстер указывала куда-то левее меня, на колючий кустарник. Я повернула голову - и заметила кенгуру в прыжке; мелькнули полоски. Пока зверь стоял на четвереньках и пил из ручья, я разглядела морду обычного красного кенгуру, вполне вегетарианские челюсти, слабые разводы на ляжках. И удовлетворенно кивнула: ты-то нам и нужна. Она достаточно отличалась от других, чтобы стоило начать с нее.

Я забрала у Лео пробник, отползла, не поднимаясь с колен, и продралась как можно ближе к кенгуру. Слово «продираться» - самое ходовое в этой эконише. Наверное, ладоням моим уже никогда не зажить.

Как раз в этот момент двое подростков затеяли спарринг - дрались ногами. Что ж, мне это на руку!

Убедившись, что зверям не до меня, я встала, на цыпочках прошла вперед и всадила пробник в полосатую. Она вздрогнула, оглянулась, но не встревожилась ничуть, лишь оперлась на хвост и почесала совершенно по-человечески, ужаленное место передней лапой.

Я очень медленно смотала леску. Работала как автомат: уложила добычу в рюкзак, снова зарядила пробник и «подстрелила» второго кенгуру, на этот раз самца с широкими плечами и мощной грудной клеткой. Если рексы способны вырастать в таких же богатырей, мне будет чертовски нелегко добиться их сохранения.

Но этот самец не выглядел опасным. Он лежал в густой тени брюхом кверху, задрав ноги, и походил на опрокинутую плюшевую игрушку.

Майк однажды подрался с таким же здоровым красным кенгуру, и понадобилось сделать 121 стежок, чтобы зашить Майку раны. У кенгуру есть когти, чтобы выкапывать съедобные растения. А когда зверь напуган, он этими когтями норовит распахать лицо или морду противнику.

Итак, две пробы есть. Останавливаться на этом я не со*-биралась. Буду работать, пока можно.

Еще одиннадцать проб удалось взять без проблеме Затем я подкралась к четырнадцатому зверю, самке. Она наблюдала за поединком, а ее детеныш пасся рядом. Детеныш вознамерился нырнуть в сумку к мамаше, и она резко повернула к нему голову.

Мне ничего не оставалось, как выстрелить в упор. Детеныш, лезший в сумку головой вперед, кувырнулся там, высунул головенку й уставился на меня. Мамаша подпрыгнула, как будто в нее не безобидный пробник угодил, а разрывная пуля.

В следующий миг погремухи дружно взмыли, и они уже не тараторили, а только хлопали крыльями, а кенгуру, все до одного, кинулись врассыпную.

Янзен и Лео тут же встали, заставили и Сэнгстер подняться на ноги. Так меньше риска быть затоптанными - с запаниковавшими кенгуру шутки плохи. На всякий случай Лео еще и заорал на них.

Жаль только, что^ кенгуру - твари крайне тупые, и с этим ничего не поделаешь. На моих спутников ринулось аж целых три зверя.

Янзен прыгнул влево. Лео, не умолкая, - вправо. А Сэнгстер, как была посередке, так и осталась на месте. С перепугу не сумела выбрать направление бегства. Шажок влево, шажок вправо - так пешеход топчется, чтобы не столкнуться со встречным.

Полосатая нацелилась прямиком на Сэнгстер.

Я вскинула дробовик и взяла кенгуриху на мушку.

- Энни, стой! - закричал Лео.

Но я помнила о том, что случилось с Майком. У меня не было выбора.

И тут одновременно произошло три события: Лео зацепил Сэнгстер ступней за лодыжку и сдернул с пути кенгуру; Янзен заревел громче, чем когда-нибудь, на моей памяти ревел Лео, а я нажала на спуск.

Полосатая коснулась земли одним пальцем задней лапы и с помощью этой символической опоры развернулась в прыжке. Пуля прошла у нее над плечом, и кенгуриха метнулась прочь от Сэнгстер. К тому времени, как эхо отразилось от всех окрестных скал и умолкло, стая скрылась с наших глаз. Я подбежала к Лео и Сэнгстер. Он помог ей встать, отряхнул пыль с ее одежды. Вежливо ощупал ее с головы до ног - нет ли травмы. Кивнул - значит, все в порядке. Теперь можно и на Янзена взглянуть. Тоже вроде бы цел и невредим.

- Женщина! - рявкнул Лео. -*1ерт бы тебя подрал! Сама ведь говорила: не стрелять без крайней необходимости!

- Да ладно… Лео, ты видел когда-нибудь человека, покалеченного когтями кенгуру? - У меня ослаб голос, выдохся адреналин; жара вдруг сделалась невыносимой. - Я сейчас не в настроении выслушивать твои упреки.

Я зло посмотрела на Сэнгстер:

- Если ты способна идти, давай голосовать. Я - за то, чтобы убраться из-под солнца и заняться пробами.

Она открыла рот - хотела что-то сказать. Но передумала и лишь кивнула.

Мы поплелись обратно к загону. И к»тому времени, когда наконец очутились на пастбище Янзена, я вполне очухалась, чтобы грозно глянуть на Лео и прорычать:

- А ну, признавайся, что такое «мятный джулеп»? Может, он и мне понравится?

Лео покосился на Янзена, тот ухмыльнулся:

- Ты же знаешь, я люблю смешивать всякую всячину. А еще ты знаешь, что в моем доме ты всегда желанная гостья. - Он чуть склонил голову набок. - Только не вздумай рассказывать Сьюзен, какой я дурак.

- Сама поймет, - усмехнулся Лео.

Мы шутили - значит, все было в порядке.

До вожделенной прохлады и мятного джулепа оставалось два шага, и тут Сэнгстер схватила меня за руку. Я повернулась и увидела перекошенное бешенством лицо. Ну вот, опять! Delenda est

[6] Кенгуру Рекса!

Но я услышала совсем не то, чего ожидала:

- Почему?!

Я растерялась:

- Что - «почему»?

- Почему ты выстрелила в этого проклятого кенгуру? Все-таки некоторых людей жизнь ничему не учит. Я пожала плечами и устало вздохнула:

- На Мирабели самый малочисленный вид - люди. Тут мое терпение иссякло, я резко отвернулась и ушла в

прохладу Янзенова дома, и хлопок двери оставил последнее слово за мной.

Просто не передать словами, до чего мне полегчало от мятного джулепа. Я даже уселась за компьютер Янзена (своя рука - владыка) и запустила программу анализа собранных нами проб. А пока дожидалась отчета, соединилась с лабораторным компьютером - посмотреть, не поступали ли в стационар новости от ребят из моей команды.

Сначала я получила отличную реконструкцию. Даже не мечтала увидеть такой великолепный образчик генной инженерии. Зубы по краям челюстей (двухдюймовые!) соприкасались друг с дружкой, как лезвия ножниц. Зверь с подобными зубами, да еще способный раскрывать пасть на 180е, по-настоящему опасен, такой любую кость перекусит. Ну, может, и не любую, но баранью - точно.

И все-таки это не являлось доказательством того, что рексы резали овец.

Увы, это не было и свидетельством в защиту обвиняемых.

Затем компьютер выдал на экран схему вторичных цепочек. Я ни черта не поняла. Не преуспел и Чай-Хун, от которого пришло такое сообщеньице: «Энни, прости, но тут все такое странное. Сейчас ищем аналоги в корабельных архивах. Когда найдем, дам знать».

Ну, это не раньше чем завтра… Слишком много времени отнимают поиски и сверка, а ведь еще неизвестно, есть ли с чем сверять. Одному Богу ведомо, какие знания выпали в пути из корабельных архивов.

Зато генетический код мадам Полосатой Попки вполне соответствовал моим ожиданиям. Ну, разве что было несколько отклонений от нормального ДНК красного кенгуру.

- Ну, как насчет кенгурового жаркого? - произнесли у меня за спиной.

- Легко! - не оглядываясь ответила я. - Есть можно, а это - пустяки. - Я постучала пальцем по экрану, по аномальным звеньям.

- Янзен, - услышала я голос Лео, - когда она гены читает, ее отвлекать бесполезно. Вы с ней о разных вещах говорите.

Тут уж я не могла не отвернуться от экрана:

- Извини, Янзен. Так о чем ты спрашивал?

- Да просто хотел узнать, ты от кенгурового жаркого на обед не откажешься? Сам-то я, пока выбор есть, буду кен-гурятину трескать за милую душу.

- Энни, соглашайся. - Это снова Лео. - Янзен с Мустафой такое блюдо сварганили - пальчики оближешь. Саму Крис переплюнули.

Крис - лучшая стряпуха на Мирабели. Она дочка Элли, Сьюзен - ее сестра. Это из-за Крис я так люблю отдыхать в «Озерном лосе».

- Да, солидная рекомендация. А мне поучаствовать можно? - Это уже Сьюзен. - Мамочка Джейсон, я отнесла в машину пробы овечьей крови. Все подготовила к анализу - вдруг срочно понадобится. А это кто, мать твоего рекса? Я у Сэнгстер спросила, что вы нашли, так она воды в рот набрала. Что это вы с ней сделали? Припугнули, что у нее на кукурузе клопы вместо зерен вырастут?

- Не тараторь! - велела я. - Да, Янзен, спасибо. Я и сама от кенгурятинки без ума. А Сьюзен достанется? Или, может, на диету ее посадить?

Сьюзен сделала вид, будто собирается меня треснуть. Янзен сказал ей с ухмылкой:

- Хватит тебе, Сьюзен, не волнуйся. Ну, теперь-то мне понятно, почему Лео решил на Энни жениться. Два сапога пара.

Я, чтобы сменить тему, снова ткнула пальцем в экран:

- Вот он, наш самый вероятный кандидат в родители рекса. Осталось только проверить добавленные цепочки. Можешь смотреть, если только тебе не интереснее, как Янзен с Мустафой готовят жаркое. Будет для Крис отличный подарок ко дню рождения…

На минуту от возмущения Сьюзен лишилась дара речи. Янзен снова ухмыльнулся и сказал:

- Да успокойся, Сьюзен, запишу я для тебя рецепт. Побудь с Мамочкой, потом расскажешь, что тут интересного насчет рексов.

Ну да… у этого паренька и его дедушки много общего.

Пока Сьюзен придвигала кресло, я повернулась к монитору и стала просматривать код сначала. Да, есть добавленная цепочка, ют она. Я разделила экран, на вторую половину вывела код рекса и сравнила. Сомнений - никаких!

- Ну, Лео, спасибо, что полосатую не дал грохнуть. Это она - мамаша.

Я сохранила результаты, чтобы отправить их в лабораторию, и вывела на экран следующую пробу.

- Так-так, посмотрим, сколько тут еще носителей рексов.

К тому времени, как Мустафа подал на стол кенгуровое жаркое, я просмотрела тринадцать проб и обнаружила еще двух носителей. В том, что это они, сомнений не возникало.

- Вот свинство! - буркнул Лео.

- Нет, Шумный, не совсем так, - помотала головой Сьюзен. - Очень похоже, что реке - только промежуточное звено, а конечным будет аутентично-земное.

Лично меня в ту минуту больше всего интересовало жаркое. Оно вполне соответствовало рекламе Лео. Пока я гадала, каких специй накидали в сковороду Янзен с Мустафой, Лео положил мне на предплечье ладонь.

- М-м-м-м-ф? - спросила я с полным ртом.

- Все-таки ассистентов надо воспитывать, - сказал он, - чтобы жаргоном не злоупотребляли.

Я зачерпнула вилкой жаркого и посмотрела на Сьюзен.

- О-па! Извини, Шумный. Обычно зуб дракона - это химера, кусочки и клочочки генетического материала от двух совершенно разных особей. Возможна даже комбинация «растение - животное». Но это редкость. Однако, если мы узнаем, что одновременно три кенгуру собираются родить на свет рексов, и все эти рексы будут генетически достаточно близки для скрещивания, что это не зубы дракона. Есть большая вероятность, что они - первое видимое звено в цепочке, ведущей к очередной аутентично-земной особи. - Она напряженно смотрела ему в лицо - дошло ли на этот раз? Лео кивнул, и она вернулась к еде.

- Мустафа! Янзен! Отличная работа! Но если б нам пришлось истребить всех кенгуру, я бы к вашему жаркому под страхом смерти не прикоснулась.

- И много тут в округе кенгуру бродит? - спросила я у местных ребят. - Хотя бы примерно?

Они переглянулись, и Мустафа ответил:

- Может, сотни две. Как-то в голову не приходило сосчитать.

Янзен покивал, дескать, ему тоже это в голову не приходило, и проговорил:

- После обеда что-нибудь скажем. С заходом солнца они почти все выбираются на луга, пастись. Если б мы не овец растили, а злаки, куда больше было бы проблем.

Сьюзен вопросительно посмотрела на него.

- Кенгуру всегда предпочитают нежную пищу, то есть всходы и молодые побеги. Пусти их на любое поле - все подчистят. А овцы едят жесткую растительность, для большинства аутентично-земных непригодную, и тоже все подряд метут.

- Ага, - кивнул Мустафа. - Овцы - дуры, ядовитой травы не отличают.

Тут я кое-что вспомнила:

- Извините, я на минутку. - И перебралась к компьютеру, чтобы связаться со стационаром. А миску с жарким захватила с собой,

Мне повезло - на вызов откликнулся Майк, и, что еще лучше, никакие ЧП не требовали моего срочного возвращения.

- Хочу экологическую обстановку по Гоголю. Сможешь завтра вечером прислать?

Он состроил такую мину, что я поспешила добавить:

- Не обязательно полностью, можно й вчёрне,~лйшь бй побыстрее. А мелькнет что-нибудь интересное - доделаешь.

Гримаса с его лица не исчезла, и я глубоко вздохнула:

- Селиму запряги. Вдвоем быстрее справитесь.

Тут его лицо сразу прояснилось, Ах, молодость, любовь… Неужто от меня вы ушли безвозвратно?

- У тебя что,.какие-то новости?

- Ага. - Теперь он улыбался. - Твой реке не воспринял ягненка как еду.

Кто-то рядом со мной торжествующе воскликнул:

- Отлично!

Я ничего не сказала, лишь подозрительно посмотрела в глаза Майку. Но он тоже помалкивал, и пришлось его подстегнуть:

- Но есть «но», да?

- Да. Может, у него все впереди? Пока что для него лучшие лакомства - погремухи, корнеплоды и лысокрысы.

А вот это уже интересно. Вся эта живность была на Мирабели и до нас, и мы в ней видели только сельскохозяйственных вредителей.

-  Ну, их-то - ради Бога, - сказала я. - Это же все мелочь, не то что овцы.

- И что с того? У нас только один реке, а один - это не статистика. Кто возьмется предсказать, на какую дичь будет охотиться Целая стая?

- Я берусь, - перебила я. - И поэтому должна здесь задержаться.

И тут же испытала прилив вдохновения:

- Майк! В следующий раз, когда проголодается, подсунь-ка ему эту чертову рыбу-попрыгунью.

Майк снисходительно улыбнулся:

- Ах, Энни, Энни… Спустилась бы с небес на землю. К тому же для рексов эта экониша не подходит.

- Все-таки попробуй. И доклад об эконише сюда подкинь, как только сможешь. - Я отключилась, взяла миску и повернулась к обеденному столу. Едва не сбила Лео с ног. Оказывается, все стояли у меня за спиной и пялились в экран.

- 'Сядьте,/- велела я, - и извините меня. Давайте-ка наконец отдадим должное жаркому.

Что мы и сделали, а когда с едой было покончено, пришло время Янзену и Мустафе идти к своим овцам… А нам с ЛеО - искать в полях наблюдательный пункт, чтобы считать выходящих на пастбище кенгуру. По пути нам встретилось полдюжины местных, и троих мы «мобилизовали». Сьюзен взяла два пробника, один дала Лео, а другой оставила себе - со снаряжением у нас была напряженка. Надо будет зимой наделать пробников про запас, или взять в группу техника, который будет мастерить необходимые инструменты. Сэнгстер нигде было не видать. Скорее всего занимается где-нибудь любимым делом - раздуванием антирексовой истерии. Зря я не додумалась затащить ее к нам - под надзором была бы шелковая.

Вечерок для игры в прятки выдался подходящий. Жалко, что Лео ушел на другой край поля. Солнце заходило, жара спадала, на траве собиралась роса, и я промочила обувь и штанины до колен, хорошо, что захватила с собой кусок непромокаемого брезента - хватило и постелить, и накрыться.

Как выяснилось, людей кенгуру не боялись. На данный момент для нас это было плюсом. С другой стороны, если и у рексов такой раскованный нрав, нам это может выйти боком.

Мы со Сьюзен разместились на виду друг у друга - то есть могли переглядываться с помощью мощного фонаря. Но мне вскоре стало не до нее - я увлеклась отбором проб. Она занималась тем же и в такой же спешке.

По прикидкам Мустафы, кенгуру было никак не меньше двухсот голов. Мне показалось, что их куда больше. В радиусе действия моего фонаря я насчитала почти 100. Свет им нисколько не мешал - они безмятежно щипали траву там и сям. Точь-в-точь стадо коров, и такие же глупые. Один малыш, пока я его по носу не хлопнула, все приноравливался сжевать мой брезент. Он ускакал и запрыгнул в мамашину сумку, и уставился оттуда на меня. А мамаша преспокойно жевала, пока я у обоих брала пробы.

Воздух свежел, и кенгуру вели себя все оживленнее. Детеныши гонялись друг за дружкой, и их возня напоминала мне о непрестанных дружеских пикировках Майка и Сьюзен.

Некоторые кенгурята щеголяли полосками на бедрах, и пока они играли, я подобралась как можно ближе, чтобы взять чуточку мышечной ткани. Вот снова разыгралась битва - огромные прыжки в высоту и мощные удары задними ногами; и это служило отличной маскировкой моим действиям. Три взрослых кенгуру время от времени переставали грызть траву и поглядывали на младших с такой же усталой снисходительностью, с какой я иногда поглядываю на своих молодых помощников. Убедившись, что с детенышами все в порядке, взрослые возвращались к своему занятию, то есть копанию в земле - наверное, корешки добывали.

Пока вы эти когти в деле не увидите, они вам страшными не покажутся. Снова я восхитилась широченными плечами. Не знаю, почему реке для кого-то выглядит страшнее (по крайней мере на первый взгляд), чем кенгуру обыкновенный. Я следила за ними, а по спине бежали мурашки. Еда, которую °ни выкапывали, мне показалась знакомой. Свет нашей новой звезды прекрасно подходит для любовных свиданий, а вот для наблюдения за кенгуру в поле - увы. Я с трудом удержалась от соблазна направить на них луч фонаря. Кенгуру эти в возрасте, но вряд ли так же спокойно отнесутся к моему появлению, как детеныши. Устраивать переполох неохота - больно уж много их в непосредственной близости от меня. И то сказать, очутиться на пути ошалелого зверя весом в несколько сот фунтов - удовольствие маленькое.

Старший вдруг задрал голову - явно насторожился. Я проследила за его взглядом. Заметно какое-то оживление на краю стаи, поблизости от того места, где я в последний раз видела Сьюзен. И будь я проклята, если увижу ее и сейчас - между нами слишком много взрослых кенгуру.

Ближайшие ко мне звери заерзали, два взрослых самца скакнули в направлении Сьюзен, замерли в напряженных позах. Оказывается, на пастбище пришла новая стая. Эта была поменьше, в ней преобладали самцы, а еще я заметила двух" саЧгок и двух подростков. И один из Самцов щеголял полосами на заду. Подкрасться к нему я не решилась - и так животные рядом со мной нервничали. Оставалось только ждать и* надеяться, что пятерка вновь прибывших подойдет к Сьюзен на точный выстрел пробника.

Но они обогнули Сьюзен и отошли в сторону. И хорошо, что отошли, - приглядевшись, я обнаружила, что папаша - обыкновенный кенгуру, чего не скажешь о мамашах. Черт с ними, с полосами. Это были самые настоящие кенгуру Рекса! Каковое обстоятельство большинству зверей на поляне понравилось еще меньше, чем мне.

Вновь прибывшие двигались особенно. С другой стороны, они и должны были двигаться особенно - аномалия как-никак. Пасся только самец, остальные выискивали в траве мелкую живность, которую спугнули остальные кенгуру. Теперь понятно, почему рексы держатся близ травоядных. Пасущаяся стая, во-первых, их прикрывает, а во-вторых, гонит корнеглодов и лысокрыс прямо в хищные зубы.

Еще никто и никогда не закусывал на моих глазах столь же впечатляюще. Я приникла к траве; я надеялась, что самки и детеныши подойдут ко мне вплотную и позволят взять генный материал. Ружье я отложила, а пробник взяла на изготовку.

Как ни странно, окружавшие меня кенгуру, тревожно понюхав воздух, успокоились и вернулись к еде. Когда рексы приближались, красные отступали, но признаков паники я не замечала. Приличное общество не радовалось хищным дикарям, но и не считало необходимым прекращать из-за них обед.

Детеныш рекса запрыгал за какой-то мелкой зверушкой. Он увлекся погоней; он скакал прямиком на меня. Я лихо всадила в него пробник, и зверек подлетел прямо вверх, и запрыгал обратно, к мамаше. Та исторгла кашляющий лай; подобных звуков я от кенгуру еще не слышала.

Мать кашлянула снова, затем перепрыгнула через детеныша, и в следующую секунду я очутилась нос к носу с взбешенным рексом. В нем было несколько сот фунтов веса. Челюсти оглушительно щелкнули. Я вскинула дробовикг но в ту же секунду как будто груженый товарняк врезался мне в плечо. Ружье улетело в одну сторону, я - в другую; я кувыркалась по земле, изо всей силы пытаясь увернуться от пинка подоспевшего кенгуру-папаши.

В нашу сторону ударила яркая вспышка, осветила летящую на меня самку. Где-то позади меня раздался крик, грянул выстрел. Хотите верьте, хотите - нет, но пуля прошла в миллиметре от моего правого уха.

Мамаша застыла как вкопанная, но от страха, а не от попадания. Все остальные кенгуру, и простые, и рексы, кинулись врассыпную. От их прыжков содрогалась земля. Я кое-как поднялась на ноги: надо выбираться, если это возможно, из столпотворения. И только теперь обнаружила: какой-то дурак поймал за хвост кенгуру Рекса и пытается не только удержать его, но и оттащить от меня. Второй дурак обхватил ноги зверя, оторвал их от земли, не давая кенгуру лягаться.

Идиоты! У него в запасе зубы! Но еще не успев додумать эту мысль, я бросилась на подмогу. Присела, прыгнула, врезалась грудью в звериную голову, схватила за горло, прижала к себе кошмарную башку изо всех сил, не давая раскрыться пасти. Животное сопротивлялось что было мочи. С многими зверями по глупости своей я сталкивалась нос к носу, и ни один из них не дышал так смрадно, как этот реке. Через дымку, подсвеченную фонарями, я увидела кого-то из своих; он побежал и вонзил шприц в полосатую ляжку. Кенгуру взбеленился еще пуще, удвоил усилия. Я чуть не задохнулась. Не хотелось и думать о том, что добыча может запросто оттяпать мне ухо.

Кто-то пытался стянуть веревкой лягающиеся задние Лапы, но успеха в этом не добился. У меня не осталось ни капли сил, я бы отпустила проклятую тварь, если бы придумала безопасный способ это сделать. И вдруг сопротивление прекратилось. Зверь еще подрыгал слабеющими лапами и обмяк.

Ну и денек! В такую жару на работу выходят только круглые болваны. Люди нормальные лежат в тенечке и пальцем не шевелят.

- Хорошо, что длинная, - сказал человек с веревкой и довел свою работу до конца, как заправский ковбой из корабельной фильмотеки. Затем сорвал с пояса второй моток веревки, подошел ко мне И обвязал кенгуру челюсти. Встал, отряхнул руки и проговорил: - Келли, в следующий раз захвати мышеловку получше. Черта с два я еще раз захочу повторить этот фокус]

Сэнгстер отцепилась от хвоста кенгуру и встала перед мужчиной.

- А я-то думала, в Техасской гильдии умеют бычков вязать, - сказала эта язва. - Ладно, с остальными управится Австралийская гильдия.

- Вот черт! - «Техасец» растягивал гласные - у его тусовки это отличительная черта. - Дайте ж и нам потренироваться. Эти зверушки пошустрее длиннорогих, и повадки у них другие.

- Да ради Бога! - буркнула Сэнгстер. - А сейчас давайте-ка его в клетку затащим, пока валиум не выдохся. Для тебя, Джейсон, мы и остальных переловим.

Вчетвером мои добровольные помощники взвалили беспомощного рекса на плечи и понесли в город. Все это выглядело полнейшим абсурдом, особенно последнее обещание Сэнгстер. А может, я просто ничего не соображаю? Может, кенгуру меня не только по плечу, но и по голове шандарахнул? Самочувствие мое эту версию поддерживало.

Должно быть, я не только чувствовала себя неважно, но и выглядела; вскоре Лео и Сьюзен отобрали ружье и пробник, подхватили меня под руки и повели. Я даже не додумалась спросить, все ли в порядке у них самих.

Лео смотрелся не ахти - наверное, мне под стать. А Сьюзен была как огурчик, шагала бодро, так и норовила меня тянуть. Как будто и не досталось ей от кенгуру на орехи.

- Мамочка Джейсон! - щебетала она. - Я так рада, что ты не пострадала! Честное слово, у меня еще никогда такого классного приключения не было. Шумный, а у тебя? Ты что-нибудь подобное видывал? Вот погоди, расскажу Крис, Элли и Майку…

Мне не надо было поддерживать беседу, поэтому я молчала - берегла дыхание.

- А мы и правда остальных переловим? -спросила Сьюзен. - И детеныша? А найдем? Он ведь еще совсем маленький, не может без маминого молока, да?

Я вспомнила, как выглядели детеныши, хоть и не успела тогда их толком рассмотреть. Пожалуй, и впрямь их надо найти. Если наш пленник и переживет лошадиную дозу ва-лиума, то маленький рексик долго без матери не протянет.

Повернув за угол, мы увидели импровизированную клетку. Мне она понравилась: большая, встроенная в кузов трейлера. Трейлер этот стоял возле дома Сэнгстер. В клетке находилась самка кенгуру Рекса, она еще не пришла в себя, но намордник с нее уже сняли. И рядом был ее детеныш. Во всяком случае, я надеялась, что это ее чадо. Малыш очень нервничал, но вся его энергия тратилась на попытки привести мамашу в чувство.

Вокруг собралось все население городка Крайний Предел - поглазеть. Сэнгстер стояла, по-хозяйски прислонясь к клетке. Завидев нас, кивнула и сделала несколько шагов навстречу.

- На Земле есть зоопарки, - заявила она без всяких околичностей. И, глянув на техасца, добавила: - Раманатан про них раскопал кое-что в корабельном архиве. - Она сложила на груди руки и не терпящим возражений тоном закончила: - МЫ тут посоветовались и решили: если хочешь, держи их в зоопарке. Мы и остальных выловим.

В мои планы это вовсе не входило. Но и возражать я не собиралась. Спасибо и на том, что Сэнгстер и ее гоп-компания не ухлопали кенгуру на месте.

- А кто будет строить зоопарк? - спросила я. - И кто собирается ловить корнеглодов и лысокрыс?

Сэнгстер и техасец переглянулись.

- Позже решим, - ответила она.

«Уж вы решите», - подумала я, но смолчала.

Пожав плечами, я отвернулась и побрела к дому Янзена. Надо было отмокнуть в горячей воде - все мышцы ныли, плечи онемели от ушибов. Ушибы - ерунда, лишь бы чего похуже не было.

- Покормите чем-нибудь детеныша, - попросила я напоследок. - Мы зверей от охоты оторвали. Корнеглоды подойдут. Сама видела, как он их лопал.

Я ушла. Кто-нибудь позаботится о малыше. Скорее всего - Янзен.

Сэнгстер догнала меня у самых дверей дома Янзена.

- Я уговорила Австралийскую гильдию с нами сотрудничать. Если надо, уговорю и зоопарк спонсировать. Сумчатые - под нашей юрисдикцией. Может быть, кенгуру Рекса аутентично-земной. Он пропал вместе с бортовыми файлами.

- Может быть. - Я остановилась в задумчивости. До чего странная женщина! Ведет себя так, что хоть на цепь сажай. Наверное, верить ей просто глупо.

- Скорее всего это промежуточное звено, но следующее должно быть аутентичным.

- Для нас главное, чтобы они овец не трогали, - проворчала она. - Иначе придется снова перебить кенгуру. Мы убедили Техасскую гильдию помогать. Можно всех переловить - для твоего зоопарка.

Ну что я могла на это сказать?

- А потом обычные дадут новую партию рексов. - Я снова пожала плечами.

Сэнгстер ухмыльнулась:

- Эту пару я ради тебя пощадила. И ребят уговорила насчет зоопарка ради тебя. Так что мы теперь в расчете.

Последние слова она сказала, точно выплюнула. Резко повернулась и затопала прочь, нарочито поднимая пыль. Что значит - в расчете? До чего же странная особа…

Напрасно я надеялась подлечиться сном - когда открыла глаза, ушибы ныли по-прежнему. Сьюзен сидела на краю моей койки, как на колючей проволоке, и дрожала от нетерпения.

- Ну что? - спросила я.

- Мамочка Джейсон, вчера поймали вторую самку с детенышем. Теперь они все у нас!

- Вот черт… Не собиралась я их держать в'зоопарке. Просто повезло, что пастухи не прикончили всех кенгуру. Могли травануть валиумом, могли забить до смерти. - Я говорила не очень связно - по утрам всегда торможу. - Вот что: почитай про зоопарки. Да не эти краткие справки, что выкопала Сэнгстер с приятелями. В зоопарках всегда держат последних представителей видов. Это смертный приговор, так сказать.

- Да, - словно вспомнила она. - Майк! Они с Селимой сейчас в Гоголе, проверяют, как ты просила, тамошнюю экологию. К вечеру закончат.

- Хорошо. А ты займись тем же самым здесь. И тоже управься к вечеру.

- Спорим, я быстрее Майка сделаю!

- Лучше бы качественнее! Иначе «быстрее» не считается.

Она ухмыльнулась, спрыгнула с койки и, не сказав больше ни слова, выскочила за дверь. Если не проведет проверку быстрее и качественнее Майка, я ей задам! Позвоню Майку и тоже возьму на «слабо».

Я кое-как сползла с кровати. Сначала - завтрак, от него мозги зашевелятся. Потом - за компьютер: может, из лаборатории новости есть? Новость была - в виде записки от Чай-Хуна.

«Энни, Австралийская гильдия обсуждала нашу тему на внеочередной конференции, так что - оцени!» К письму прилагались два рисунка - реконструкции тварей, которых, возможно, предстояло породить рексам.

Боженька Чай-Хуна особым талантом наградил. Дай ему расшифровку гена, и он нарисует животное, которое из этого гена получится. Присланные им реконструкции латинскими названиями не сопровождались, а значит, в корабельных архивах Чай-Хун никакой информации о них не нашел.

На первом рисунке я лицезрела разновидность кенгуру. На втором - урода, которых свет не видывал; такой даже мирабельских рыб-попрыгуний за пояс заткнет. Такие же челюсти нараспашку, что и у королевских, но - стоит на Четырех лапах! Хвост не толстый (это понятно, кенгуру хвост нужен, чтобы балансировать, а этому он зачем?), а полосы, сужаясь, доходят аж до лопаток. Первобытный хищник с маскировочным окрасом.

Горловина сумки обращена не к голове, а к хвосту. Дайте-ка секундочку, я соображу. Это чтоб детеныш не вывалился, пока самка преследует добычу, да и чтобы не поранился о колючие кусты! Да это же сумчатый волк! Или кто-то на него похожий -г в сумчатых волках я не больно много смыслю. Оба-на, приехали!

Так, что там у нас на очереди? Письмо Майка. Как и сказала Сьюзен, Майк с Селимой уже в поле. Сьюзен запамятовала передать мне последнюю весточку: мой свадебный подарок счел рыбу-попрыгунью классной игрушкой, но гастрономического интереса к ней не проявил. Майк прав, нынче у нас не самое удачное лето.

- Ну, Энни, как плечо? - Лео выглядел так, будто с рассвета был на ногах.

- Плохо слушается. - Вот же лапочка, подошел, стал массировать. - Для меня твой подарок теперь еще дороже. Я поняла, чего тебе стоило его добыть.

- На что ни пойдешь во имя любви? - Я не видела его улыбку, но почувствовала, как она осветила комнату. - Чем сегодня могу служить своей госпоже?

- Ты можешь сопровождать меня в долгой, утомительной и, боюсь, бесполезной прогулке по пастбищам. Если только ты не знаешь, где вчера Австралийская гильдия сцапала рекса. - Похоже, я слишком размечталась.

- Найдем, - весело пообещал он. - Возни было много, следы остались.

- Милый, что бы я без тебя делала?

И мы отправились в путь. Маршрут проходил мимо клетки с кенгуру. На нее таращилось человек пятнадцать - как в настоящем зоопарке! Ужасно, но не опасно, Лео по другому поводу.

Мне захотелось узнать, как живут-поживают наши пленники.

И я протолкалась мимо зевак. Один из них тыкал палкой сквозь прутья решетки - целил в детеныша, а в результате мать бросалась на стенку. Она как раз отлетала от прутьев, когда я приблизилась. Пришлось палку вырвать и огреть ею бывшего владельца по заднице.

- Нравится?

- Ы-ы… нет! - признался он.

- А с чего ты взял, что им нравится?

- Я… - Он поглазел на меня, как баран на новые ворота, и стушевался. - Я только хотел посмотреть, как они ходят. Они же просто сидят, ничего не делают.

- А кенгуру на такой жарище ничего и не делают. Они воду берегут, понял, остолоп? Кто твои родители?

Он растерянно ответил.

- Так вот, пусть им будет стыдно! Не потрудились дать тебе столько же ума, сколько Боженька дал этим кенгуру.

- Эй! Нельзя так про моих родителей…

- Нельзя свою глупость показывать и дурное воспитание. Это возымело действие - он покраснел до корней волос.

- Ну, виноват, - промямлил парень. - Да тут все так делали.

- Так докажи, что ты лучше всех. Для начала принеси кенгуру воды, пусть возместят потерю. Потом добейся от этой чертовой Австралийской гильдии, чтобы их перевезли в тень. А потом можешь покараулить, чтобы больше никто не бил зверей. Тогда я изменю свое мнение насчет твоих родителей. Усек?

- Да, мэм.

Он и правда усек. Я поняла, что он все сделает, как я сказала.

Теперь можно и на кенгуру взглянуть. Один из зверей прихрамывал. Геенна огненная и кара небесная, ему же лапу сломали эти изверги!

Так что мы чуть ли не весь день выманивали из клетки пострадавшего детеныша, чтобы наложить ему шину. Вот тебе и зоопарк! Посадить бы в клетку того, кто придумал зоопарки, да выставить на солнцепек!

Сэнгстер и ее приятели краснели и оправдывались, но от затеи заполнить свой зоопарк рексами отказываться не собирались. Черт! Должен же быть закон, защищающий животных от людей!

К вечеру посвежело, и мы с Лео наконец выбрались на поиски места, которое я так хотела посмотреть. Мне еще в прошлый раз что-то показалось там необычным, но что именно, я напрочь позабыла в схватке с кенгуру. И теперь надеялась, что вспомню, когда снова там окажусь.

Я нашла это место в рекордный срок. Не будь со мной замечательного следопыта, провозилась бы вдвое дольше. Он остановился в центре полянки, где первого рекса остановил светящий свет и усыпил валиум.

- А теперь попробуй вспомнить, где находилась ты, - сказал Лео. - Представь, что я - реке.

- Ты, дружок, пастью не вышел.

Я прошлась кругом, поприкидывала так и эдак. Что ж, и у меня есть задатки следопыта - нашла сломанный пробник. Рухнула рядом с ним на колени и снова огляделась. Никакие примечательные детали не простимулировали память, и тогда я закрыла глаза и попыталась представить, как все происходило. Это помогло. Да, вон там кенгуру (но не рексы) выкапывали растения. Я с трудом поднялась на ноги и пошла туда - взглянуть. И нашла такие же растения, как те, за которыми охотились звери. Но растения эти скукожились на жаре до неузнаваемости. Ничего страшного, получить их генетический код - не проблема.

- Ну, хорошо, - сказала я. - Пошли к Янзену. Можешь сделать мятный джулеп, и если он оправдает мои ожидания, мы выпьем за Мирабель.

Но, захлопотавшись, я смогла приступить к расшифровке только после обеда. Результаты получила примерно те, на какие и рассчитывала, поэтому позвонила в Гоголь Майку. Ни Майк, ни Селима на связь не вышли (ага!), но в моей папке оказался их отчет по эконише.

- Сьюзен! - вскричала я, и она примчалась со всех ног. - Я просила проверить эконишу. Где результаты?

Она самодовольно улыбнулась:

- В папке. Ну что, сделала я Майкла? Я заглянула в ее папку:

- Майк закончил почти одновременно с тобой, но ему помогали. Селима.

- Ну, если честно, то и мне помогали. Янзен. - Тут Сьюзен ухмыльнулась, да так самодовольно, что из меня вырвалось еще одно «Ага!»

Я прочла отчет Сьюзен об экологии Крайнего Предела, потом снова пробежала глазами сведения из Гоголя, потом дала задачу компу распечатать оба файла.

- Ай да мы! - воскликнула я, когда зашуршал принтер. - Лео, мятный джулеп всем присутствующим!

Я вручила Сьюзен кипу листов:

- Прочти. Потом расскажешь, чем здешняя экология отличается от гоголевской.

Взяв у Лео стакан, я откинулась в кресле - ждать, заметит ли Сьюзен то, что заметила я.

Через некоторое время Сьюзен подняла голову и посмотрела на меня; ее рот шевелился, но из него не вылетело ни звука. Она отдала бумаги Янзену, подошла к компьютеру, вывела на экран отчет по экологии, полученный нами еще несколько лет назад, когда рексы впервые высунули из зарослей уродливые ушки. Сьюзен кивнула своим мыслям и заказала распечатку.

С ней Сьюзен и вернулась, и добавила ее к бумагам, которые читал Янзен, после чего седа и сказала:

- Чтобы истребить рексов, придется истребить всех кенгуру. Если истребить всех кенгуру, передохнут овцы.

- Что?! - Изумленный Мустафа хотел вырвать листы у Янзена, да не тут-то было. - Сьюзен, что-то я ничего не понимаю в вашей ученой тарабарщине.

Она с жалостью посмотрела на него и объяснила:

- Здешняя экология кое-чем отличается от гоголевской. Во-первых, в Гоголе нет кенгуру… а если есть, то очень мало. В них стреляют, не рассуждая. А во-вторых, Гоголь сплошь зарос овцебоем.

Мустафа на это только придушенно крякнул.

- Значит ли это, что мне не придется отказываться от любимого жаркого из кенгурового хвоста? - спросил Янзен.

Это значит, что кенгуру едят овцебой, - объяснила я. - Поэтому он почти не достается нашим овцам. Без жаркого из хвоста кенгуру ты обойтись сможешь, но многие ли в Крайнем Пределе захотят обойтись без овец, как обходится без них Сэнгстер с тех пор, как в Гоголе перебили кенгуру?

Я подняла стакан:

- За Мирабель!

* * *

Колокольчиком тряс не кто иной, как Янзен. Пришла и Австралийская, и Техасская гильдии (техасцам не терпелось устроить облаву на рексов); мы и не ожидали такой толпы. Шум, гам, толкотня, а то и демонстрация дурных манер. Я б не удивилась, если бы техассцы перестреляли друг друга из револьверов, но обошлось без крови.

Янзен тряс и тряс колокольчиком, и когда наконец собравшиеся притихли, я сообщила о нашем открытии.

Честно говоря, я рассчитывала, что рексы сразу получат амнистию. Эх, в мои-то годы нельзя быть такой наивной.

- Ну конечно, кенгуру едят овцебой! - заявила Сэнгстер. - До корней выщипывают, и тебе любой мог об этом сказать. .

- Ты не поняла, - выпалил в ответ Янзен. - Уничтожь кенгуру, и овцебой уничтожит овец. Ведь ты именно по этой причине осталась без отары. Хочешь, чтобы и здесь бараны передохли? А вот я, между прочим, не хочу!

Толпа на это отозвалась одобрительным гомоном. Сэнтстер топнула ногой и ну вопить, требуя слова. И добилась в конце концов, но на этот раз симпатии были не на ее стороне.

- Ну, так сократи число рексов! - Она злобно посмотрела на меня: - Со скотом это получилось - помнишь, как гернсейские коровы в каждом приплоде давали оленей? Ты над этим поработала - и теперь олень рождается раз в десять лет. И что, будешь доказывать, что с нашими кенгуру такой номер не пройдет?

Ответить я не успела - откуда-то с края толпы долетел крик:

- Нет, Энни! Сокращать их численность нельзя! Ты не знаешь, кто будет после рексов! А я знаю! Уменьшать число рексов нельзя!

Я глянула по-над головами и с трудом различила копну прямых черных волос и горящие глаза. И узнала голос Чай-Хуна, хотя еще ни разу на моей памяти он не звучал так взволнованно.

Не позволив никому опомниться, Чай-Хун вскочил на скамью и замахал самодельным плакатом. Я даже издали узнала сделанную им реконструкицию самой уродливой из двух тварей, которых предстояло родить нашим рексам. У одного были челюсти-капкан.

- Самцы! - выкрикнул Чай-Хун, вмиг заставив умолкнуть всех членов Австралийской гильдии. (Один из местных парней запротестовал, дескать, почему чужак вмешивается? Но грозный взгляд гильдиера заставил его умолкнуть.)

- Узнаете? - Чай-Хун развернул плакат во всю ширь и медленно повернулся на стуле, чтобы все разглядели как следует.

- Это же тасманский волк! - произнес кто-то, и толпа согласно загомонила, а потом началась суета - Австралийская гильдия подбиралась поближе к Чай-Хуну.

- Отлично, чувак, - кивнул Чай-Хун. - В яблочко. Вот к кому ведут наши рексы! На Земле исчез тасманский волк, но от этого не перестал быть аутентично-земным. Я, как член Австралийской гильдии, заявляю: Энни, не надо сокращать численность рексов. - И Чай-Хун театрально вскинул кулак и воскликнул: - Вернем тасманского волка!

И прежде чем я поняла, что происходит, воцарился сущий бедлам. Вся Австралийская гильдия скандировала: «Вернем тасманского волка!» - как будто от этого зависело наше выживание. И вместе со всеми эти слова выкрикивала хлебороб Келли Сэнгстер.

Через двадцать минут они выпустили на волю целого и невредимого рекса и его мамашу, обещали отпустить другую пару, как только у детеныша заживет нога, а мне пригрозили серьезными последствиями, если я в течение недели не предоставлю свободу свадебному подарку Лео.

- Они мне подарок не разрешают оставить, - пожаловалась * Лео, ухмыляясь.

- Я в курсе, - ухмыльнулся он в ответ. - Но зато не тронут твоих рексов. А это главное.

- Да, Лео. Но подарок был отличный.

- Спасибо.

- Надо будет восстановить поголовье кенгуру в Гоголе, пока последние овцы не околели.

- Слушай, женщина! Ты способна думать о чем-нибудь, кроме работы?

- Изредка. Позвони в «Озерный лось» и закажи для нас номер на неделю. Мне нужно отдохнуть.

Он помчался к коммуникатору. Но тут у меня возникла новая идея:

- Лео!

- Даже не пытайся передумать!

- Нет, я не передумала. Просто вспомнила, что Крис всегда хотела работать в моей команде, и можно ее взять поваром. Скажи, что я привезу пару рыб. - Я имела в виду этих проклятых попрыгуний. - Если придумает, как их готовить, и блюдо станет хитом сезона, то мы ее примем.

Он рассмеялся:

- Крис будет счастлива.

Он снова повернулся к выходу, но я схватила своего жениха за руку и крепко поцеловала, чтобы не забыл заказать номер в «Озерном лосе».

- А я уже счастлива.

Теперь оставалась только одна задача, но очень непростая: что подарить парню, который своей невесте привез кенгуру Рекса?

Ну, ничего, я на свою фантазию никогда не жаловалась.

[7] Должен быть уничтожен (лат.). - Из фразы «delenda est Carthago» - «Карфаген должен быть разрушен». - Примеч. пер.

Janet Kagan. «The Return of the Kangaroo Rex». © Davis Publications, Inc., 1989. © Перевод. Корчагин Г.Л., 2002.

Уолтер Йон Уильямс. Флаги на ветру

Трудно увидеть Будду

Дхаммапада

Ясный свет разрезал лиловые небеса Ваджры на мелкие дольки. Под порывами холодного весеннего ветра с ледника Тингсум желтые молитвенные флаги хлопали, как пистолетные выстрелы. Кружевные украшения серебристого штыря передающей антенны и приемных тарелок играли на солнце. На темно-красных стенах Алмазной Библиотеки, точно часовые, замерли монахи в шафрановых рясах. Иные собрались в группки вокруг рагдонгов - эти длинные трубы были настолько тяжелы, что держать их приходилось вдвоем, пока третий изо всех сил дул в мундштук. Под низкие, хриплые стоны труб остальные монахи нараспев читали молитву:

Будда, я приветствую тебя

На языке богов, на языке лусов,

На языке демонов, на языке людей,

На всех языках, в мире сущих,

Я провозглашаю Учение.

У подножия длинной гранитной лестницы, что вела в знаменитейшую и богатейшую Библиотеку, стоял Джигме Дзаса. Он упивался ритуалом; душа танцевала под звуки молитвы. Вдруг он повернулся к гостье:

- Ну что ж, посол, вы готовы? Лицо !юрк осталось невозмутимым.

- Лусы? - спросила она.

- Это из мифов, - объяснил Джигме. - Змееподобные божества, жили в телах из воды.

- Вот оно что… - протянула !юрк. - Что ж, рада, что вы внесли ясность.

Джигме хмуро глянул на инопланетянку и решил воздержаться от колкости.

- Давайте начинать, - попросила посол.

Джигме подобрал подол зена и, шлепая босыми ступнями по камням, начал долгое восхождение. За ним в почтительном молчании следовала вереница монахов гелюгепа. Рядом с Джигме неторопливо трусила полковник !юрк, стуча четырьмя каблуками сапог. За ней гуськом семенили санги, их кентавроподобные тела были красиво обтянуты сине-серыми мундирами; на ярком солнце сверкали награды. Каждого сопровождал раб, пернатый маскер с церемониальным зонтиком.

К тому времени, когда Джигме одолел длинную лестницу, он совершенно выбился из сил, и когда входил в цокханг, грандиозный зал для собраний, голова шла кругом. В зале уже сидели длинными рядами, застыв в позах ожидания, несколько тысяч членов религиозных общин. Мужчины и женщины: доминиканцы и суфии в белом, красношапочники и желтошапочники в шафрановых рясах, иезуиты в черном, Gyudpas в мудреных передниках из сплетенных, покрытых резьбой человечьих костей… Каждый сидел в позе лотоса перед компьютерным терминалом из настоящего золота, покрытым религиозными символами. Некоторые медитировали, другие проговаривали сутры, третьи читали выведенные на экраны тексты Библиотечных книг.

Джигме, !юрк и сопровождавшие их пересекали обширнейший зал, наполненный эхом голосов тех, кто молился о достижении единства с Алмазной горой. В противоположной стене зала виднелась громадная двустворчатая дверь; створки были вырезаны из благородного жадеита, покрыты резными узорами, изображавшими жизнь первых двенадцати инкарнаций Гьялпо Ринпоче, драгоценного короля. Двери на бесшумных петлях отворялась от бесшумного прикосновения стоявших рядом служителей.

Джигме, минуя служителей, покосился на них - молоденькие послушники, настоящие красавцы. У одного, смуглого, бритый затылок имел необычную форму.

За дверью находилась аудитория. Маскеры остались снаружи, застыли с зонтиками на изготовку; их хозяева бок о бок с монахами процокали дальше. Стены аудитории были забраны голографическими фресками, которые иллюстрировали жизнь сострадающего. Потолок - из прозрачного полимера, пол - хрусталь чистой воды, составная часть твердой оболочки планеты. Хрусталь дивным образом отражал солнечные лучи; Джигме, идущему через зал, казалось, будто бы он шагает по радуге.

В конце аудитории, напротив входа, стояло заменявшее трон возвышение. Напротив него выстроились чиновники. Наверху изгибался массивный золотой свод, по кромке бирюзово синели слова: «Аум мани Падме хум». Подиум был устлан широким ковром с цветками лотоса, колесами, свастиками, «рыбами» Инь-Ян, вечными уроборосами и прочими святыми символами. На ковре восседал самолично Гьялпо Ринпоче - коротышка с костлявой грудью и хилыми плечами, сорок первое воплощение бодисатвы Боба Миллера, великого Библиотекаря, эманации Авалокитешвары.

Воплощение, одетое в простой желтый зен, одно лишь имело право носить в святилище цветное облачение. Вдобавок Ринпоче был опоясан четками - 108 костяными дисками на нитке. Диски были вырезаны из 40 черепов, принадлежавших прежним инкарнациям. Тело оставалось неподвижным, но руки поднимались и опускались, а пальцы складывались в символы. Мудра за мудрой, мудра за мудрой - в порядке, который подсказывал библиотечный экран.

Джигме приблизился к подиуму, опустился на колени, сложил ладони и соединенными указательными пальцами коснулся лба, рта и груди у сердца, а потом дотронулся лбом до пола. Позади раздался глухой перестук - его делегация благочестиво билась лбами о хрустальную поверхность. Между прочим, бесчисленные паломники за бесчисленные годы проделали в полу углубления. Но Джигме не переусердствовал - знал, что мозги ему еще понадобятся; он лишь осторожно дотронулся до пола и не разгибался, пока не услышал голос инкарнации.

- Джигме Дзаса! Давно не виделись. Я рад. А теперь, пожалуйста, встань и познакомь меня со своими спутниками.

Голос старца был сух и звонок, и в нем звучало благодушие. В этом воплощении драгоценный король жил семьдесят третий год, но сохранял отменное здоровье.

Джигме выпрямился. Над полом поднимались радуги, приплясывали перед его глазами. Он медленно поднялся на ноги, громко щелкнув коленными суставами - надо же, на 20 лет моложе инкарнации, а конечности уже малоподвижны, - в почтительном полупоклоне двинулся к подиуму, вытянул из-за четок у себя на поясе хату - белый шелковый шарф с вышитыми на нем религиозными изречениями. Расправил ее и, благоговейно высунув язык, с поклоном вручил инкарнации.

Гьялпо Ринпоче принял хату и с улыбкой надел себе на шею, после чего протянул руку, и Джигме опустил голову для благословения. Он почувствовал, как бритой кожи на черепе коснулись сухие подушечки пальцев, а затем все его существо исполнилось чувства гармонии. Значит, все идет как надо, понял он. Воплощение Будды благосклонно к нему.

Джигме выпрямился, и Гьялпо вручил ему собственную хату, с тремя мистическими узлами, завязанными руками самого инкарнации. И снова Джигме высунул язык и поклонился, и отошел в сторонку, к чиновникам. Рядом оказалась доктор Кейл О'Нейл, министр науки. Джигме чувствовал, что тело О'Нейл дрожит натянутой веревкой, однако нервозность министра не в силах была развеять охватившего Джигме блаженства.

- Всеведущий, позвольте вам представить полковника !юрк, посла сангов.

!юрк подняла верхние руки в сангийском жесте почтительного приветствия. Ни она, ни ее свита не преклонили колен, однако, пока этим занимались люди из ее эскорта, она вежливо ждала. Только сейчас каблуки !юрк простучали по полу; она побежала к возвышению, нижние руки подали хату. Высунуть язык она не могла, так как не обладала таковым; зато верхние и нижние губы были достаточно мягки и подвижны, чтобы выдавать самые разные звуки. Подражая в меру своих возможностей Джигме, она как можно дальше вытянула нижнюю губу.

- Всеведущий, я донельзя польщена Тем, что меня наконец вам представили.

Доктор О'Нейл зло фыркнула.

Драгоценный король намотал на посольскую шею хату с узлами:

- Мы рады вас видеть на Алмазной горе. Искренне надеюсь, что вы останетесь довольны нашим гостеприимством.

Старец потянулся вперед для благословения. Традиция не позволяла опускать голову перед инопланетянином, поэтому Ринпоче просто положил ладонь на лицо посла. Оба застыли на миг, а затем !юрк отступила к Джигме и они поочередно представили инкарнации свои терпеливые и почтительные свиты. К концу аудиенции голова Гьялпо Ринпоче напоминала крошечный алый самоцвет посреди распустившегося лотоса, лепестками которого служили белые шелковые хата.

- Благодарю всех, кто ради встречи со мной преодолел великое множество световых лет, - сказал воплощение Будды, и Джигме вывел посетителей из аудиенц-зала, читая на ходу сутру «Аум ваджра гуру Падме сиддхи хум, аум алмазному великому гуру Падме».

Как только !юрк и ее окружение очутились за дверью, она остановилась, нижние руки сделали жест недоумения:

- И это все?

Джигме непонимающе посмотрел на инопланетянку:

- Да, аудиенция окончена. Если угодно, можем совершить экскурсию по святым местам Библиотеки.

- Но у меня не было возможности обсудить проблему Жианцзе.

- Можете обратиться к министру, он устроит новую аудиенцию.

- Так ведь я этой добивалась двенадцать лег! - Верхние руки сложились в жест, который Джигме счел воинственным. - А ведь терпение моего правительства небезгранично.

Джигме поклонился:

- Хорошо, посол, я поговорю об этом с министром.

- Если будем откладывать вопрос Жианцзе, это ничего не даст, кроме осложнений для ее населения.

- Сожалею, но это вне моей компетенций.

!юрк долго сохраняла жест - подчеркивала этим важность своего заявления. Наконец опустила руки. Верхняя пара конечностей погладила белый шелк хата.

- Вот ведь странно, - усмехнулась она, - я двенадцать лет летела сюда, и ради чего? Чтобы оттопырить перед человеком губу, и чтобы он в ответ дотронулся до моей физиономии?

- За такое благословение многие люди готовы жизнь отдать.

- Да будет вам известно, на моей родине оттопыривать губу не принято. Это считается неприличным.

- У меня нет оснований не верить.

- У всеведущего очень теплые руки. - !юрк поднесла пальцы ко лбу, коснулась кожи цвета черного дерева. - Я как будто до сих пор чувствую это тепло.

Джигме взволновало это признание:

- Драгоценный король дал вам особое благословение. Он умеет пропускать через свое тело энергию Алмазной горы. Ее-то тепло вы и ощутили.

!юрк скептически подняла руки, но от колкой фразы воздержалась.

- Так что же, - спросил Джигме, - желаете взглянуть на святыни? Тут есть келья, посвященная Майтрейе, грядущему Будде. Его статуя - перед вами. Манипулируя изображениями на его головном уборе, вы можете получить допуск к содержащейся в Библиотеке информации.

Но речь Джигме была прервана появлением из аудиенц-зала маскера. Его птичья шея была обмотала белой хата. Верхняя, человеческая половина тела посла резко развернулась над нижней, конской; руки властно сложились, из уст полилась инопланетная речь:

- Существо, как это понимать?! Маскер подобострастно качнул зонтиком.

- Молю полковника о снисхождении. Нас пригласил к себе старый человек. Он до каждого дотронулся и подарил шарф. - Маскер беспомощно всплеснул крыльями: - Мы не хотели обидеть господ и не усматривали возможности обратиться за инструкциями к сайтам.

- Странно, в высшей степени странно, - проговорила !юрк: - Зачем понадобилось старцу благословлять наших рабов? - Она задумчиво посмотрела на маскера и решила: - Сегодня убивать тебя не буду. - Затем обернулась к Джигме и перешла на тибетский язык: - Прошу вас, расскажите о Ринпоче.

- Как вам угодно, полковник. Итак, на сегодняшний день Библиотека служит усыпальницей двадцати одному бодисатве, в том числе множеству инкарнаций Гьялпо Ринпоче. Кроме того, здесь более восьми тысяч компьютерных терминалов и шестьдесят алтарей.

Машинально излагая зазубренные факты, Джигме размышлял о сцене, которая только что разыгралась на его глазах. Может быть, слова «сегодня убивать тебя не буду» не так уж и страшны, может, это всего лишь идиома, и означает она что-нибудь вроде: ступай по своим делам.

Хотя кто его знает.

Собрание проходило в одной из многочисленных приемных Библиотечного дворца. Зал был невелик, стены и потолок прятались под гобеленами с мандалами; из иных украшений присутствовала только чернокаменная статуя пляшущего демона. Демон подавал желающим чай.

Подчеркивая свое скромное происхождение, Гьялпо Ринпоче сидел на полу. Его череп был покрыт белой щетиной.

Джигме, скрестив ноги, устроился на подушке. Напротив него сидела доктор О'Нейл. На собрании она присутствовала официально, о ее статусе говорила длинная бирюзовая серьга в левом ухе, достававшая аж до ключицы, а также высокая прическа. В руках она держала четки из 108 древних микропроцессоров, нанизанных на отрезок кабеля из оптических волокон. Рядом с ней восседала жизнерадостная мисс Тайсуке, государственный министр. Ей было всего пятнадцать лет, но она являлась непосредственным начальником Джигме и пользовалась громадным авторитетом, так как была несомненной реинкарнацией знаменитой монахини, отшельницы из ордена желтошапочников Гелюгспа. Около нее на флейте, вырезанной из человеческой бедренной кости, играл Отец Гарбаджал, министр магии и тантрический колдун из школы Гиуда, Позади него восседал старый, тщедушный, согбенный, беззубый госоракул; его высокий пост был почти символическим, поскольку большинство задач предсказателя брал на себя драгоценный король. Прочие министры - миряне и духовные лица - пили чай или делились новостями, дожидаясь, когда инкарнация откроет собрание.

Драгоценный король почесал костлявое плечо, ухмыльнулся и на мгновение принял позу глубокой медитации, положив ладони на обвитые четками колени.

- Аум, - гулко и протяжно вымолвил он.

Остальные выпрямили спины и повторили священный слог, правану, творящий звук, чьими: вибрациями была создана вселенная. Затем из горла Гьялпо Ринпоче восстал Воздушный Конь - звуки «аум мани падме хум», - и собравшиеся потянулись к своим четкам.

Джигме, перебирая четки» пытался медитировать на каждом звуке, до конца постигать его цвет, тембр, смысл. «Аум» - белизна и связь с богами. «Ма» - синева и связь с титанами. «Ни» - желтизна и связь с людьми. «Пад» - зелень и связь с животными. «Ме» - краснота, связь с гигантами и полубогами. «Хум» - чернота и связь с узниками чистилища. Каждый слог - это целое царство, он принадлежит к отдельному виду сущего, а вместе они образуют вселенную зримую и незримую.

- Хри! - грянули собравшиеся в унисон, знаменуя этим конец 108-го повторения. Воплощение улыбнулось и попросило чая у черной статуи. Каменный демон зашаркал по толстому ковру и наполнил золотую пиалу. После чего заглянул в глаза инкарнации.

- Освободи меня! - попросила статуя.

Гьялпо Ринпоче снисходительно посмотрел на демона:

- Скажи откровенно, ты достиг просветления? На это демон ничего не ответил.

Снова улыбнулся драгоценный король:

- Тогда лучше налей чаю доктору О'Нейл.

О'Нейл взяла пиалу, хлебнула и отпустила демона. Он зашаркал обратно на свой пьедестал.

- Мы должны решить, какой ответ дать послу !юрк, - произнесло воплощение.

Доктор О'Нейл опустила чашку:

- Я против ее присутствия на этом собрании. Санги - раса непросветленная, жестокая. Жизнь они воспринимают не как поиск высшего смысла, а как борьбу с природой. Они уже покорили целые биологические виды; дай им возможность, проделают это и с нами.

- Оттого-то я и согласился на строительство боевых кораблей, - произнесло воплощение.

- Санг вхожа в Библиотеку из монастыря Ньингмапа, где она поселилась, - сообщила О'Нейл. - А в Библиотеке хранится вся наша стратегическая информация. Наши же знания могут быть обращены против нас.

- Истина вреда не причинит, - заявила мисс Тайсуке.

- Нельзя открывать всей правды непросветленным, - возразила О'Нейл. - Правда может быть опасна для тех, кто не готов правильно учиться и мыслить. - Она повела вокруг рукой, имея в виду весь мир, лежащий за пределами дворца. - Кому, как не нам, живущим на Ваджре, это знать? Разве не из наших стен вышла половина шарлатанов, которые говорят доверчивым полуправду и рискуют лишить просветления и себя, и тех, кто им внемлет?

В молчании Джигме выслушал О'Нейл. Вместе с Отцом Гарбаджалом она возглавляла партию консерваторов, демонстративно пекущихся о защите царства. На эту тему и раньше случались споры.

- Знание удержит сангов от опрометчивых шагов, - произнес Джигме. - О нашем военном потенциале они ничего не узнают. Зато выяснят, что их экспансия не идет ни в какое сравнение с человеческой. Надеюсь, это предотвратит агрессию.

- С таким же успехом они могут прийти к выводу, что необходимо вооружиться до зубов, - вступил в дискуссию Отец Гарбаджал. - И так санги - донельзя милитаризованная цивилизация, а как они угнетают завоеванные расы! Нет, они вполне могут начать подготовку к войне.

- Не только могут, а обязательно начнут, - кивнула О'Нейл. - Наше посольство живет на крошечном планетоиде, оно не способно определить степень грозящей нам опасности, а если и способно, не имеет возможности отправить эту информацию в Библиотеку. Мы же позволяем послу сангов разгуливать по нашей территории и показываем ей все, к чему она проявляет интерес.

- Библиотека как средство устрашения, - проговорил Джигме. - Пусть они знают, сколь огромна сфера нашего влияния, пусть подумают о том, во что им обойдется завоевание человечества. У них просто нет таких ресурсов.

- Одного устрашения явно мало. Необходимо ликвидировать угрозу вторжения сангов, как была ликвидирована угроза разделения человечества на еретические культы при жизни третьей и пятой инкарнаций.

- Значит, джихад? - спросила мисс Тайсуке. Ненадолго воцарилось молчание. Прямолинейность Тайсуке покоробила всех, даже О'Нейл.

- Сейчас все человеческие общины живут в мире под властью Библиотеки, - сказала О'Нейл. - Достичь этого удалось отчасти благодаря силе, отчасти благодаря обращению в нашу веру. Санги на обращение не пойдут никогда.

Гьялпо Ринпоче кашлянул, прочищая горло. Остальные дружно умолкли. До сего момента воплощение слушало их молча, с лицом сосредоточенным, но бесстрастным. Ринпоче имел обыкновение выслушивать других, прежде чем говорить самому.

- Третья и четвертая инкарнации ни единым словом не поддержали джихад, который был объявлен от их имени, - наконец произнес он. - Они не желали брать временную власть.

- Но они и не высказывались против святого воинства, - возразил Отец Гарбаджал.

Старческое лицо воплощения вдруг сделалось непривычно суровым. Руки сложились в мудру назидания:

- Разве Шакьямуни в «Ангуттара Никайя» не говорил о трех способах содержать тело в чистоте? Не совершать супружеских измен, не красть, не убивать живых существ. Да как может воин отнимать жизнь во имя веры и оставаться верующим?

Снова наступила тишина, на этот раз долгая, тяжелая. Только Отец Гарбаджал, чья тантрическая школа краткого пути учила многим способам устранения врагов, оставался непоколебим.

- Санги прибыли нас изучать, - сказал Гьялпо Ринпоче. - Ну а мы будем изучать их.

- Они несут скверну! - На лице О'Нейл отражалось упрямство. - Они опасны.

Мисс Тайсуке лучезарно улыбнулась:

- А разве Махапаринирвана-сутра не говорит, что в труднейших жизненных обстоятельствах мы должны хранить веру в Будду, и тогда даже людей с нечистыми помыслами сможем подвигнуть на чистые поступки?

Джигме испытал облегчение. Молодец Тайсуке, удачно вставила цитату. Глядишь, и удастся упрямому воплощению выиграть спор, утихомирить ястребов.

- Посольство останется, заявил драгоценный король. - Ему будет предоставлена свобода передвижения по Ваджре, это не относится только к святилищам. А мы должны вспомнить клятву Амиды Будды: пусть я достиг Будды, я не буду совершенным, пока люди, слыша имя мое, не познают истину о жизни и смерти, не обретут абсолютную мудрость, коя сохранит их ум в чистоте и покое посреди вселенской алчности и страдания.

- Ринпоче, так как же быть с Жианцзе? - После благостных слов из Писания голос О'Нейл показался грубым.

На секунду Гьялпо Ринпоче задумчиво склонил голову набок. И вдруг сердце Джигме наполнилось любовью к этому старику, такому человечному, такому хрупкому.

- С этим мы разберемся на Пикнике, - обещал инкарнация.

Расположившийся у озера Джигме видел нижнюю кромку Тингсума, усыпанную палатками и флажками» точно весенними цветами. Целую неделю длился Пикник, не имевший, в отличие от других праздников, религиозных корней. Просто на неделю почти все население Алмазного града и окрестных монастырей выбиралось на природу и веселилось от души.

Джигме заметил громадный желтый шатер на воздушной подушке. Шатер принадлежал Гьялпо Ринпоче; вокруг стояли стражи в шафрановых рясах, но не жизнь драгоценного короля защищали они, а лишь его покой от алчущих благословения паломников. Охранники-монахи держали в руках посохи; для внушительности плечи их ряс были подбиты ватой. Этим молодцам было велено не подпускать сангов к драгоценному королю до конца праздника, каковому обстоятельству Джигме был очень рад. Жалко было бы испортить такие замечательные дни политическими осложнениями. К счастью, посол !юрк, похоже, запаслась терпением до закрытия Пикника - она была приглашена на званый вечер, на котором должно было присутствовать и воплощение.

По озерному мелководью, поднимая тучи брызг, носилась детвора; другие ребятишки играли в чиби на траве, играл и только ногами, не давая оперенному мячу коснуться земли. Джигме засмотрелся на рыжеволосого мальчишку, уже почти отрока; залюбовался грациозностью его движений и тем, как ходят Под бледной кожей позвонки и острые лопатки. Джигме до того ушел в созерцание, что не услышал топота сапог по дерну.

- Джигме Дзаса?

Джигме смущенно поднял взгляд. Рядом стояла !юрг в мундире, явно предназначенном для времяпрепровождения на открытом воздухе. Все ее тело было обтянуто грубой темной материей. Джигме торопливо встал и поклонился.

- Извините, посол, я не слышал, как вы подошли. Перистые усики посла весело играли на ветру.

- Мы тут решили устроить вечеринку на Тингсуме. Не желаете ли к нам присоединиться?

Джигме желал только любоваться игрой в мяч, но он тотчас принял приглашение. Санги обожают бегать по горам, альпинизм - их любимый спорт. Хотят показать, что способны все на свете покорить.

- Советую подыскать себе пони, - сказала !юрк. - Как найдете, подъезжайте к нам.

Джигме вывел пони из Библиотечной конюшни и поехал по рубчатым следам посольских сапог в рощу на отроге горы. Кроме полковника, в экспедицию вошло еще три санга, рыся, они оживленно переговаривались на своем языке. Сзади тяжело шагали три маскера - носильщики, груженные едой и альпинистским снаряжением. Если их хозяевам и казалось смешным, что люди поручают свои грузы четвероногим животным, тогда как у сангов для этой цели служат двуногие, они промолчали - вежливость им была все-таки не чужда. У пони были генетически изменены передние ноги, острые копытца позволяли ему подниматься по горной тропе быстрее, чем обутым в сапоги кентавроидам. Джигме заметил, что санги лезут вон из кожи, тщась обогнать «тупую скотину».

На высоком горном лугу сделали привал. С этого места было видно огромное пространство: бесконечная фиолетовая гладь и неисчислимые пятнышки палаток кругом. Посреди луга стояла трехметровая башня из выветренного, пожелтевшего хрусталя; ее подножие было окаймлено отвалившейся в суровые зимы щебенкой. Один из сангов подбежал к башне, чтобы рассмотреть ее вблизи.

- А я слышал, хрусталю велено оставаться глубоко под землей, - сказал он.

- Тут когда-то стоял дом, - объяснил Джигме. - Хрусталю было велено прорасти, чтобы у жильцов был доступ к Библиотеке.

!юрк, опустив голову, рысила по траве.

- Да, вот след фундамента. - Она указала рукой. - Отсюда идет вон туда.

Порывистая, как ребенок, санг пустилась в галоп - решила изучить остатки кладки. Джигме давно успел заметить, что санг,и очень любознательны. Им еще не известно, что на самом деле познания заслуживает лишь одна вещь на свете, и ничего общего с древними руинами она не имеет. !юрк изучала хрустальный столб, дотрагивалась до его растресканной поверхности.

- И что, этого минерала больше восьмидесяти процентов планеты?

- Вся планета, кроме почвеннрго слоя, - ответил Джигме. - Хрусталю было велено преобразовать большую часть планетарного материала. Поэтому нам приходится добывать металлы на астероидах, и строим мы в основном из растительных материалов. Это здание было из дерева и ламинированной ткани, и оно скорее всего погибло в случайном пожаре.

!юрк подняла с земли кусочек хрусталя.

- И вам удается хранить информацию в этом веществе?

- Да, все накопленные знания, - благоговейно сказал Джигме. - Ачю временем здесь окажется вся информация вселенной. - Его руки невольно сложились в назидательную мудру. _ Библиотека - это голограмма вселенной. Святой бодисатва Боб Миллер был отражением Библиотеки, ее первой инкарнацией. Ныняшняя инкарнация - сорок первая.

На ветру затрепетали усики !юрк. Она перебрасывала хрустальную чешуйку с ладони на ладонь.

- Такая уймища знаний, - проговорила она. - Это ведь мощнейший инструмент. Или оружие.

- Инструмент. Для основателей Библиотеки она была исключительно орудием труда. Предназначалась для того, чтобы помогать им в наведении порядка, в управлении. Им и в голову не приходило, что однажды Алмазная гора, набрав достаточно информации и энергии, станет чем-то большим, нежели сумма составляющих ее. Что она станет разумом Будды, вселенной в миниатюре, и что разум, познав сострадание, захочет воплотиться в человеческом теле.

- Так Библиотека обладает сознанием? - спросила !юрк, похоже, удивленная не на шутку.

Джигме пожал плечами:

- А вселенная обладает сознанием? !юрк промолчала.

- В недрах Алмазной горы идут непостижимые для нас процессы, -продолжал Джигме. - Библиотека практически автономна, к тому же она так разрослась, что мы не способны за всем уследить. Для этой задачи нам бы понадобился разум величиной с саму Библиотеку. Многие способы передачи данных до того сложны, многие виды энергии до того тонки, что мы даже не представляем себе, как к ним подступиться. И все же кое-что отслеживаем. Когда умирает инкарнация, видно, как проходит через Библиотеку ее дух. Подобно тому, как атомная частица распадается под обстрелом краткоживущих частиц, он оставляет след при взаимодействии с другими энергиями. И мы видим, как фрагменты этого духа кочуют с места на место, из одного тела в другое, становясь новыми инкарнациями.

!Юрк скептически шевельнула усиком:

- И вам удается это регистрировать?

- Мы получаем образ прохождения энергии сквозь материю. Можно это считать регистрацией?

- При всем моем уважении вынуждена заметить, что ваши доводы бездоказательны.

- А я и не пытаюсь ничего доказать, - улыбнулся Джигме. - Гьялпо Ринпоче - вот наше единственное доказательство, вот наша единственная правда. Будда есть истина. Все прочее есть иллюзия.

!юрк сунула в карман обломок хрусталя.

- Будь эта Библиотека нашей, мы бы не успокоились, пока не получили доказательств.

- Вы видите только свое собственное отражение. Многоуровневое бытие - это главным образом вопрос веры. На том уровне, где сейчас находимся мы с вами, разум столь же могуществен, сколь и материя. Мы верим, что Гьялпо Ринпоче - инкарнация Библиотеки. А если мы в это верим, значит, это так и есть, не правда ли?

- Ваши доводы основаны на религии, которой я не исповедую. Какого же ответа вы от меня ждете?

- Вера могущественна. Вера сама может инкарнироваться.

- Вера может инкарнироваться как иллюзия.

- А иллюзия способна обернуться реальностью. - Джигме выпрямил ноги, упираясь в стремена, и снова опустился в седло.

- Позвольте, расскажу вам одну историю. В ней все правда, от первого слова до последнего. Жил на свете человек, и решил он проехать вон по тому перевалу. - Джигме показал в глубь долины, на низкий синеватый перевал Кампа Ла между горами Тампа и Тсанг. - День выдался погожий, и этот человек убрал крышу машины. Когда он подъезжал к перекрестку, налетел ветер, сорвал с головы меховую шапку и закинул в колючий кустарник, да так далеко - ни за что не достанешь. Делать нечего, поехал человек дальше.

Потом мимо кустов проходили местные жители, они заметили среди ветвей и шипов странное пятно. И решили они: что-то тут не так. А шапка успела выцвести и истрепаться до неузнаваемости. И местные люди стали предупреждать путешественников, чтобы остерегались неизвестной штуковины у перекрестка, и кто-то даже предположил, что это самый настоящий демон, и поползли слухи о поселившейся в кустах нечисти.

- Суеверие, - сказала !юрк.

- Да, это было суеверие, - согласился Джигме. - Но перестало им быть, когда шапка обросла руками, ногами и зубами, и когда принялась гоняться за людьми по Кампа Ла. И министерству магии даже пришлось посылать налджорпу, чтобы совершил обряд чода и изгнал чудовище.

У !юрк задумчиво затрепетал усик:

- Люди видят то, что им хочется видеть.

- Просто иллюзия обрела плоть. Это классический случай. Министерства науки и магии провели расследование. Им удалось отследить прохождение фрагментов энергии через хрустальную структуру Библиотеки. Темп роста веры, реакция в момент, когда воображаемое становилось свершившимся, рассеяние энергии по окончании чуда… - Джигме рассмеялся. - Из этой экспедиции налджорпа привез старую ветхую шапку, лохмотья меха и кожи, и больше ничего.

- Как я догадываюсь, налджорпа за свои труды получил достойное вознаграждение.

- Наверное… Во всяком-случае, не от моего департамента.

- Похоже, у вас на Ваджре можно сделать на чужих заблуждениях доходный бизнес. А вот мое правительство ничего подобного не допустило бы.

- Что теряют люди, будучи доверчивы? - спросил Джигме. - Только деньги. А деньги - мусор, и жалеть их глупо. Важен лишь тот факт, что люди жертвуют от чистого сердца.

!юрк мотнула головой:

- Может быть, поедем дальше?

- Разумеется. - Джигме пустил лошадку рысью.

!юрк небось возомнила, что его правительство насквозь коррумпировано, раз позволяет факирам облапошивать народ. Джигме знал, что к просветлению ведут многие пути и что душа вправе выбирать из них. И если проповедник грешен, из этого еще не следует, что нет истины в его проповедях. Но как убедить в этом !юрк?

- А мы верим в то, что себя надо испытывать в трудных обстоятельствах, - заявила !юрк. - Жизнь - это борьба, а в борьбе надо быть всегда начеку, готовым ко всему.

- В Париниббана-сутре блаженный речет: главное в его учении - способность человека контролировать собственный разум. Тогда этот разум будет готов ко всему.

- Конечно, мы способны контролировать свои умы. Иначе бы попросту не достигли того, чего достигли, и остались бы никем.

Джигме улыбнулся:

- Что ж, я рад, что вы с Буддой сошлись во мнениях. !юрк на это ничего не сказала, но яростным аллюром

одолела следующий подъем. Джигме легко поспевал, за ней на пони с раздвоенными копытами.

Огромный желтый шатер Гьялпо Ринпоче был заполнен благовониями и цветочными ароматами. Драгоценный король с шелковой хатой на шее сидел на мягкой траве в позе лотоса. Его ступни были испачканы зеленым травяным соком.

Над ним горой возвышалась посол !юрк, в соответствии с протоколом сложившая на груди четыре руки; на плечах лежал шарф с узлами, подарок воплощения. Джигме, стоя рядом с прямой, как бамбук, хмурой О'Нейл, смотрел и слушал. Утешением ему служила безмятежная улыбка мисс Тайсуке, которая сидела на траве возле противоположной стенки шатра.

- Посол-полковник, я счастлив, что на этом празднике вы вместе с нами.

- Всеведущий, у меня на родине тоже любят праздники, - отозвалась !юрк.

- Не правда ли, прекрасные весенние цветы? Стоят того, чтобы целую неделю ими любоваться. За этим занятием мы вспоминаем слова Шакьямуни, а он учил наслаждаться цветами просветления, когда пора их наступит, и пожинать плоды истинного пути.

- Всеведущий, а не пришла ли пора обсудить проблему Жианцзе?

«Вот так, без околичностей, - подумал Джигме. - Никогда !юрк не усвоит, что в высших эшелонах власти принято к важным делам подходить исподволь».

Но воплощение осталось невозмутимым.

- Безусловно, любое время года подходит для обсуждения важных проблем. -

-  Всеведущий, нам нужна эта планета. Ваши поселенцы нарушили нашу границу. Мое правительство требует их немедленной эвакуации.

При слове «требует» доктор О'Нейл со свистом выпустила воздух через сжатые зубы. Джигме заметил, как у нее: покраснели от гнева уши.

- Первые люди добрались до этой планеты еще до первых территориальных сделок между нашими державами, - ровным тоном возразил Ринпоче. - Они и не подозревали о том, что нарушают какие-то границы.

- Но мы с вами заключили договор!

- Согласен, посол, но ведь будет несправедливо, если мы заставим этих людей, проливших столько трудового пота, сняться с насиженных мест.

!юрк вежливо качнула усиком:

- Разве ваше святейшество не признает, что жизнь со стоит из страдания? Разве Будда не осуждал демона суетных желаний? Что же может быть суетнее, чем желание обладать миром?

Джигме эти слова проняли. «А ведь она растет в своем ремесле», - подумал он и заговорил:

- В том же тексте Шакьямуни учит нас воздерживаться от споров и не отталкивать друг друга, как масло и вода, смешиваться, как вода и молоко. - Он раскрыл ладони жесте предлагающего. - Не примет ли ваше правительство взамен новую планету? Или еще лучше: давайте вместе откажемся от границы и откроем свободную торговлю между нашими расами.

- Какую планету вы имеете в виду? - сложились руки !юр в вопросительном жесте.

- Мы постоянно изучаем миры и обеспечиваем Библиотеку новыми данными, выполняя тем самым ее наказ. В сами можете обратиться в картографические фонды. Выбирайте любую планету, на которой еще не поселились люди.

- Любая такая планета окажется вне сферы влияния сангов, далеко от наших границ. Ее будет легко отрезать.

- Посол, с какой стати мы должны ее отрезать?

- Жианцзе имеет стратегическое значение. Налицо факт проникновения на нашу территорию.

- Так давайте же избавимся от всех границ.

Усик на голове !юрк встал торчком, руки изобразили обвиняющий жест:

- Человеческая сфера больше нашей, гуще населена. Вы элементарно одолеете нас численным превосходством. Граница нужна, и она должна быть нерушимой.

- Давайте тогда увеличим торговые потоки. Чем лучше узнаем друг друга, тем меньше будет взаимных подозрений.

- Да, вы пришлете миссионеров. Я знаю, среди вас есть иезуиты и гелюгепа, они годами учатся своему ремеслу, спят и видят, как бы навербовать во владениях сангов религиозных фанатиков и мучеников.

- Было бы жаль их разочаровать. - На лице воплощения появилась улыбочка.

!юрк приняла позу упрямства:

- Они возмутят маскеров! Они найдут доверчивых и в моей расе. Правительство должно защищать свой народ)

- Посол, учение Шакьямуни - это не политическая декларация.

- Смотря как интерпретировать, всеведущий.

- Вы передадите своему правительству мое предложение? !юрк несколько напряженных секунд сохраняла позу. Джигме

чувствовал, как возмущена вызывающим поведением инопланетянки доктор О'Нейл.

- Да, всеведущий, я это сделаю, - пообещала посол. - Но у меня нет уверенности в том, что ваше предложение будет принято.

- Думаю, оно будет принято. - Мисс Тайсуке сидела на траве в шатре Джигме. Она приняла позу бабочки: босые подошвы прижаты друг к другу, колени на земле. Джигме сидел рядом. Один из его учеников, стройный юноша по

имени Рабйомс, изящно подал чай и печенье, после чего удалился.

- Санги - закоснелые создания, - сказал Джигме. - Что позволяет тебе надеяться?

- Рано или поздно санги сообразят, что можно выбрать любой из сотен незанятых миров. Например, планету на противоположной стороне нашей сферы, что позволит их шпионским кораблям на вполне законном основании пронизывать все занятое людьми пространство и собирать любую информацию.

- Ах вот оно что!

- И все эти выгоды - в обмен на пустяковую пограничную уступку.

Джигме поразмыслил над этим:

- Мы держимся за Жианцзы, чтобы узнать степень рационализма сангов, выяснить, велико ли у них желание воевать. И вот - двенадцать лет без войны. Это означает, что логика сангам не чужда. А где есть логика, туда может прийти и просветление.

- Аминь, - кивнула мисс Тайсуке. Допив чай, она опустила чашку на траву.

- Еще чаю? Позвать Рабйомса?

- Нет, спасибо. - Она посмотрела на выход из палатки. - А у твоего Рабйомса красивые глаза. Карие.

- Да.

Мисс Тайсуке поглядела на Джигме:

- Это твой наложник? Джигме поставил чашку:

- Нет. Я стараюсь избегать мирских страстей.

- Ты из ордена Красной Шапки. Не давал обета безбрачия.

Джигме занервничал, в желудке засосало.

- Махапаринирвана-сутра говорит, что похоть - это почва, на которой расцветают иные страсти. Это не для меня.

- Ну да, конечно. А между прочим, все замечают, что твои помощники, кого ни возьми, - красавчики.

Джигме постарался успокоиться:

- Мисс Тайсуке, уверяю вас: я выбираю себе помощников за другие качества.

Она рассмеялась:

- Ну конечно, я просто спросила. - Она вышла из позы бабочки, потянулась к нему и дотронулась до щеки. - Такое подозрение, что нынешняя моя инкарнация получилась маленько похотливой. Джигме, а к красивым девочкам ты ничего не испытываешь?

Джигме не шевельнулся:

- Министр, я ничем не могу вам помочь.

- Бедняжка Джигме! - Она убрала руку. - Я помолюсь за тебя.

- Мисс Тайсуке, молитвы приемлются всегда.

-  Цо не всегда исполняются. Ну что ж…- Она встала, и Джигме поднялся вместе с ней. - Мне пора идти на вечеринку к Кагьюпа. А ты там будешь?

- Ближайший час я проведу в медитации. Может, потом.

- Потом так потом. - Она поцеловала его в щеку, пожала ему руку, после чего выскользнула из палатки. Джигме сел в позу лотоса и позвал Рабйомса, чтобы убрал посуду. Следя за изящными движениями юноши, не сдержал грустный вздох. Значит, его слабость заметили. Й, что куда хуже, запомнили.

Следующий ученик будет некрасив. Не просто некрасив - урод из уродов.

Джигме снова вздохнул.

Снаружи раздался пронзительный крик. Джигме вскинул голову, сердце бешено заколотилось; он увидел демона у противоположной стены палатки. Плоть его была ярко-красной, глаза норовили выскочить из орбит. Рабйомс завопил и швырнул в него чайным сервизом; чашка отлетела от головы стеклянным крошевом. Демон ринулся вперед, Рабйомс рухнул под его когтистые ноги. Шатер заполнился тошнотворным запахом гнили. Демон ударился в полог, прорвался наружу; тотчас там раздались вопли ужаса. Демон то ревел, как бык, то смеялся, как безумец. Джигме подполз к Рабйомсу и, держа в объятиях трясущегося от страха юношу,

размеренно заговорил. Так и успокаивал, его и себя молитвой «Воздушный конь», пока не услышал пронзительное шипение тысячи змей, а затем был порыв ветра - значит, пришелец развеялся. Джигме утешал мальчика и думал о том, каков истинный смысл столь нежданного прорыва психической энергии.

И тут загудел его радиофон. Через несколько секунд после того, как шатер на воздушной подушке привез Гьялпо Ринпоче обратно в Библиотеку, тот у всех на глазах упал замертво.

- Кровоизлияние в мозг, - констатировала доктор О'Нейл. Министр науки собственноручно проводила вскрытие.

Длинные волосы ее были стянуты на затылке в «конский хвост» и уложены под докторский колпак. Сейчас на ней не было положенного по чину бирюзового кольца, и рука То и дело невольно поднималась к уху - О'Нейл не успела привыкнуть к отсутствию украшения.

- Всевидящий был старым, - сказала она. - Пустяковая эрозия артерии - и все. Он умер в считанные секунды.

Потрясенные члены кабинета выслушали эту новость в молчании. На своем веку никто из них не знал другого драгоценного короля. Й теперь вдруг почва ушла у всех из-под ног.

- Зато поразительно быстро произошла реинкарнация, - сообщила доктор О'Нейл. - Я ее почти всю наблюдала на мониторах в реальном времени. Энергия оставалась в плотном сгустке, не разлетелась дождем искр, как бывало с другими инкарнациями. Признаюсь, я потрясена. А тот демон, что явился на Пикник, - всего лишь один из многочисленных побочных эффектов столь масштабной турбуленции в хрустальной архитектуре Алмазной горы.

- Вы уже определили ребенка? - подняла взгляд мисс Тайсуке.

- Разумеется. - Доктор О'Нейл улыбнулась краешком рта. - Дитя во втором триместре беременности; родится в семье сборщика налогов в провинции Дулан, это возле Белого океана. Плод еще не успел развиться до той степени, когда возможна полная инкарнация, поэтому энергия будет держаться за мать, пока не сможет перебраться к ребенку. Будущая роженица, должно быть, сейчас испытывает душевный подъем. Надо бы мне ее обследовать, прежде чем она узнает, что вынашивает Нового бодисатву. - О'Нейл снова дотронулась до мочки уха.

- Придется назначить регента, - произнес Отец Гарбаджал.

- Да, - согласилась О'Нейл. - Это тем более необходимо, что человеческой сфере угрожают непросветленные.

Джигме переводил взгляд с одного министра на другого. Он был до того потрясен кончиной Гьялпо Ринпоче, что с трудом мог сосредоточить мысли на политических проблемах. Зато доктор О'Нейл и министр магии, вероятно, обладали железными нервами.

Нельзя позволить, чтобы на этом собрании взяли верх реакционеры.

- Я считаю, назначить регентом следует мисс Тайсуке, - заявил он. И этими словами изумил даже самого себя.

Доктор О'Нейл и Отец Гарбаджал вели упорные арьергардные бои, но в конце концов избрание мисс Тайсуке состоялось. У Джигме родилось подозрение, что некоторые министры согласились с кандидатурой мисс Тайсуке лишь по одной Причине: она достаточно молода, чтобы ею манипулировать. Они слишком плохо ее знали, и тем сыграли на руку ей и Джигме.

- Мы должны сформулировать политику в отношении Жианцзе и сангов. - Доктор О'Нейл поджала губы в привычной упрямой мине.

- У всеведущего всегда была одна политика в этом отношении: откладывать, - заметила мисс Тайсуке. - И своей смертью он дал нам повод отодвинуть принятие окончательного решения.

- Необходимо привести войска в боевую готовность. Что, если санги решат, что сейчас самый подходящий момент для нападения?

Регент кивнула:

- Давайте так. и, сделаем.

- Следующий вопрос: новая инкарнация, - произнесла доктор О'Нейл. - Следует ли объявить о ее появлении заранее? И каким образом информировать родителей?

- На этот счет проконсультируемся у государственного оракула, - решила мисс Тайсуке.

Оракул стоял столбом, разинув беззубый рот, - от страха он был еле жив. Его уже много лет никто ни о чем не спрашивал.

В Библиотеке, в зале оракула, звучала дивная мистическая музыка, эхом отлетала от потолка и стен, покрытых гротесковой резьбой: боги, демоны, черепа. Черепа ухмылялись напряженно ждущим внизу людям. Молящиеся монахи сидели рядами, маги сопровождали их речитатив звуками барабанов и труб; все инструменты были сработаны из человеческих костей. От крепких благовоний у Джигме слезились глаза.

В центре зала сидел государственный оракул, и сейчас его морщинистое лицо ничего не выражало. На помосте перед ним восседала мисс Тайсуке в форменном облачении регента.

- В давние, еще тибетские времена к оракулу часто обращались за советом, - рассказывал Джигме послу. - Но с тех пор, как на Ваджре инкарнировался Гьялпо Ринпоче и возникла тесная связь между ним и аналогом вселенной - Библиотекой, необходимость в гадании практически отпала. Обычно мы пользуемся услугами государственного оракула в межинкарнационные периоды.

- Ринпоче, мне будет нелегко сформулировать доклад для начальства, - хмуро проговорила !юр.к. - Сейчас ваше правительство возглавляет пятнадцатилетняя девчонка, а советы ей дает дряхлый предсказатель судьбы. Боюсь, мое руководство не захочет воспринять это всерьез.

- Оракул - предсказатель солидный, - возразил Джигме. - Он прошел конкурсный экзамен и доказал, что степень его эмпатической близости с Библиотекой весьма велика. Можно смело сказать: в своем ремесле он лучший.

- М-да… Уверена, моему правительству будет от этого намного легче.

Речитатив и музыка звучали уже несколько часов, и !юрк давно проявляла нетерпение. И вдруг оракул ожил: раскрылись глаза и рот, с лица сошли все морщины.

На нем появились другие черты - черты существа из иного мира. Оракул вскочил на ноги, неистово закружился; несколько помощников устремились вперед, неся его шапку, а другие схватили сведенное страшным напряжением тело предсказателя, вынудили его остановиться. Головной убор был огромен, шит золотыми черепами и богами, увенчан пышным букетом из перьев. Весил он 90 фунтов с лишним.

- Погрузившись д глубокий медитативный транс, оракул исторг собственную душу из тела, -г- объяснял Джигме. Сейчас он одержим Библиотекой, принявшей форму бога Ямантаки, покорителя смерти.

- Интересно, - небрежно отозвалась !юрк.

- Без определенной психической поддержки старику ни за что бы не удержать шапку на голове, -~ продолжал Джигме. Уж с этим-то вы спорить не будете? - Вечный скепсис посла действовал ему на нервы.

Помощникам удалось наконец закрепить головной убор на лысой голове оракула. Они отошли назад, а старик возобновил танец. Мышцы на его шее под весом чудовищной шапки превратились, казалось, в стальные тросы. Оракул перебегал из конца зала в конец, кружился, разбрызгивал пот со лба и наконец подскочил к помосту и бросился мисс Тайсуке в ноги. И зазвучал неестественный, с металлическим тембром голос:

- К Новому Году инкарнация должна состояться! - выкрикнул он и повалился на бок.

Монахи г- помощники - сняли головной убор. Старик поднялся, недоуменно озираясь и массируя шею, посмотрел на мисс Тайсуке и жалобно заморгал:

- Ухожу в отставку.

- Отставку принимаю, - кивнула регент и добавила: - С великим сожалением.

-  Стар я уже, а эта работа для молодого. Я чуть шею не сломал… Проклятие!

Усик посла !юрк встал торчком:

- До чего же правдивый оракул.

- Лучший в своем ремесле, - повторил Джигме.

Новым оракулом стал юноша, истовый адепт Желтой Шапки; самые изощренные тесты подтвердили его отменные предсказательные способности. А праздники сменяли друг друга в. полном соответствии с календарем: Приход паломников, Неделя пьес и опер, Фестиваль воздушных змеев, конец Рамадана, Сошествие Будды с Тйшитских небес, Рождество, чествование Кали Великодушной, годовщина смерти Тзонкха-пы… Новый Год предстояло отмечать на шестидесятый день после Тождествами уже за неделю до праздника искусники Ваджры начали строить платформы на колесах. Огромные скульптурные изображения знаменитых зданий, икон, популярные сцены из опер с громадными анимированными фигурами, десятки, тысяч человекочасов труда - все это двинется по улицам Алмазного града в новогодней процессии, взберется на Горящий холм под окнами Библиотечного дворца, на балконе которого будет стоять, любуясь зрелищем, новая инкарнация.

Проходили недели, и воплощение росло. Росло настолько быстро, насколько это позволяла, без вреда для организма, технология. Доктор О'Нейл осторожно изъяла плод из живота матери и переместила в громадную автоутробу; там он получал питательные вещества и гормоны, которые должны были в краткие сроки сделать его взрослым. К развивающемуся мозгу были подведены микроскопической толщины провода, и по ним в центры памяти шла информация по скульптуре, философии, науке, искусству, менеджменту и так далее. Пока новый Гьялпо Ринпоче рос, специальные электроды держали в тонусе его мышцы, и из автоутробы ему предстояло выйти физически зрелым.

Нередко, когда новая инкарнация, отдыхала в позе лотоса, Джигме приходил к научному министру - понаблюдать через прозрачную стенку утробы, как медитирует в бурлящем питательном растворе удивительное существо. Кожа была идеально гладка - стараниями доктора О'Нейл рост остановлен. Грядущий бодисатва переживал краткое отрочество; скоро он станет юношей - стройным, с мускулами, как у кошки.

И новому воплощению понадобится вся сила, которую он приобретет. Ухудшается политическая ситуация, проблема границ не решена. Санги хотят получить не только планету, но еще и изрядный объем космического пространства, чтобы расширить свою милитаризованную сферу до предела человеческого космоса. Движение сангийских боевых флотов, замеченное с человеческой стороны границы, смахивает на репетицию вторжения, и люди вынуждены накапливать свои вооруженные силы для отражения удара. И эти мероприятия не укрылись от глаз сангов, и посол то и дело протестует против человеческой агрессии. И на заседаниях кабинета министров доктор О'Нейл и Отец Гарбаджал ведут себя все воинственнее. В их противниках же согласия нет, к тому же они немногочисленны. Неужели реакционеры хотят развязать войну? Неужели не понимают, что этим лишь упрощают задачу сангов?

К счастью, уже через неделю инкарнация покинет автоутробу, прекратит разброд и раздрай в правительстве и даст советникам четкие политические директивы. Джигме закрыл глаза и прочел долгую молитву, чтобы благотворное присутствие Гьялпо Ринпоче поскорее подействовало на министров.

Он разомкнул веки. Перед ним висел в золотистом питательном растворе гладкокожий подросток. Там и сям проскакивали пузырьки, задевали его. Тело обладало завораживающей, неземной красотой, и Джигме подумал, что мог бы смотреть на него бесконечно. И тут он с удивление ем заметил у подростка эрекцию.

А затем инкарнация открыла глаза. Они были зелеными. У Джигме по телу мурашки побежали - это был понимающий, узнающий взгляд. Рот воплощения изогнулся в улыбочке. Джигме, обмерев, смотрел во все глаза. Улыбка казалась жестокой.

У Джигме пересохло в горле, он поспешил наклониться вперед, стукнуть лбом о пол. Боль от удара стрельнула в затылок. Джигме долго пребывал в позе смирения, торопливо, сбивчиво читал молитву за молитвой.

Когда наконец выпрямился, оказалось, что у инкарнации закрыты глаза, а тело полностью расслаблено.

Четки последнего воплощения, висевшие на шее Джигме, показались ему вдруг горячими. Быть может, они чувствовали 'предстоящее воссоединение со своим владельцем.

- Инкарнация одевается, - сообщила доктор О'Нейл, войдя в большой кабинет. Два послушника, исполнявших роль швейцаров, высунули языки и поклонились ей, а потом затворили дверь. О'Нейл пришла в официальном наряде - платье с таким количеством парчи, что оно хрустело при движениях хозяйки. Пока доктор шагала по кабинету, желтый свет приглушенных ламп играл на ее золотой шнуровке. Волосы прятались под расшитой шапочкой; поблескивала узорная серебряная оправа продолговатой бирюзовой сережки.

- Через несколько минут он встретится с кабинетом и совершит ритуал узнавания.

Сегодня утром из автоутробы был слит раствор, и инкарнация вышла, как только получила разрешение. Похоже, примененная доктором О'Нейл технология ускоренного роста оказалась на высоте.

Ее глаза сияли торжеством, щеки горели румянцем.

С трудом сгибаясь в своем парчовом облачении, она заняла кресло среди членов кабинета.

Министры сидели вокруг столика, а на нем лежали кое-какие пожитки последней инкарнации вперемешку с вещами, никогда ей не принадлежавшими. Четки Гьялпо Ринпоче висели на шее у Джигме; предполагалось, что на обряде узнавания новое воплощение выберет свои вещи, тем самым доказав, что унаследовал личность предшественника. Церемония эта была лишь данью тибетским традициям; библиотечные данные совершенно недвусмысленно доказывали, что родился тот самый, кого ждали.

За дверью в коридоре раздался крик, а потом громкий голос затянул песню. Министры вздрогнули, затем возмущенно переглянулись: кто смеет нарушать порядок?

Регент, чтобы вызвать охрану, склонилась к коммуникатору, спрятанному в статуе Кали.

Но тут распахнулись дверные створки (за каждую держался согбенный послушник с высунутым языком), и между ними появилась инкарнация. Новый Гьялпо Ринпоче был молод, даже юн. Он явился в официальном наряде: желтой шелковой рясе с парчовыми вытачками и высокой шапке с. гребнем. Блестя в тусклом свете, зеленые глаза осмотрели собравшихся.

Министры дружно выразили покорность, молитвенно коснувшись сложенными ладонями рта, лба и груди, и простершись ниц. Джигме, склоняясь к полу, услышал разудалую песню:

Будем пить и петь сегодня.

Завтра будет поздно.

Юность мимо пронесется -

Старость - это слезы.

Пой, пляши, поспеши -

Юность не вернется.

[8]

Джигме не поверил собственным ушам: неужели это поет инкарнация? Осторожно поднявшись на ноги, увидел в руке Гьялпо Ринпоче бутылку. Он что, пьян? И разве можно в Библиотеке раздобыть пиво, или что это там у него? Неужто материализовал?

- Сюда, парень, - сказал Гьялпо Ринпоче.

Его рука лежала на плече одного из швейцаров. Он завел юношу в кабинет, надолго присосался к бутылке. Снова медленно оглядел министров, задерживая на каждом взгляд.

- Всеведущий… - заговорила мисс Тайсуке.

- Не будем спешить,- перебило воплощение. - Я без малого десять месяцев проторчал в стеклянном шаре. Пришло время развлечься. - Он заставил послушника опуститься на четвереньки, а потом сам упал на колени позади него. Задрал на юноше рясу, схватил его за ягодицы. Послушник метал по сторонам полные ужаса взгляды. Новый государственный оракул, похоже, был близок к апоплексическому удару.

- Эге, да вы, гляжу, мои вещички принесли, - проговорил инкарнация.

Джигме почувствовал шевеление у себя на шее - это ожили четки, вырезанные из человеческого черепа. Ему стало нехорошо.

В мертвой тишине, парализованные страхом й Изумлением, министры смотрели, как инкарнация предается земному греху с послушником. На лице мальчишки читалась только безумная, паническая растерянность.

А ведь это нам урок, подумал Джигме в отчаянии. В том, чем живой бодисатва занимается в этом зале, содержится какое-то послание всем нам. Мы должны понять.

Четки дернулись, медленно взмыли над головой Джигме, и поплыли в воздухе, и упали рядом с воплощением.

Затем со стола взлетел скромный, без прикрас, посох из слоновой кости, закувыркался в воздухе. Гьялпо Ринпоче, чтобы его поймать, материализовал себе третью руку. Тут же наступил черед узорной фарфоровой чаши, затем - барабана, затем - золотой статуэтки смеющегося Будды - она выскочила из кармана нового госоракула. Для каждого предмета у инкарнации вмиг отрастала новая рука. И все эти вещи принадлежали прежнему воплощению - выбор каждый раз делался безошибочно.

В кульминационный момент многорукое существо взвыло по-звериному, а затем встало и оправило свой наряд. Инкарнация наклонился, подобрал посох из слоновой кости. Разбил им фарфоровую чашу, потом сломал посох о голову Будды. Протаранил статуэткой барабан, запустил обеими вещами в стену. Все шесть рук приподняли четки Над головой, рванули: шнурок лопнул, белые костяные диски разлетелись по комнате. Лишние руки исчезли.

- Короткий путь! - Инкарнация резко развернулся и вышел, чеканя шаг.

В кабинете надолго воцарилась тишина. Джигме следил за доктором О'Нейл. Казалось, ее бледное лицо плывет в полумраке, оставаясь отчетливым среди смятения и безумия; на этом лице застыла мина мучительной душевной боли. Эта женщина переживала личную катастрофу; ее торжество обернулось мучительным провалом.

Возможно, все и вся пошло прахом.

Джигме поднялся на ноги и пошел успокаивать послушника.

- Еще ни одно воплощение не ступало на краткий путь, - сказала мисс Тайсуке.

- Отец Гарбаджал небось на седьмом небе от счастья, - вздохнул Джигме. - Он сам дубтоба.

- Вряд ли он так уж счастлив, - произнесла регент. - Я за ним наблюдала. Да, это тантрический йог, причем из лучших. Но сцена, которую устроил инкарнация, его изрядно напугала.

Разговор велся с глазу на глаз в городском доме мисс Тайсуке, в лха кханге, комнате, отведенной для религиозных обрядов. Слегка пахло благовониями. Снаружи доносились отзвуки праздника - народу сообщили, что инкарнация снова с ним.

Ожила статуя Громомечущая свинья, посмотрела на регента:

- Регент, для вас сообщение из Библиотечного дворца. Инкарнация проводит вечер в своих покоях, в обществе молодого монаха. Всеведущий только что протрезвел

- Спасибо, - кивнула Тайсуке.

Громомечущая свинья снова замерла. Тайсуке повернулась к Джигме:

- Может быть, всеведущий - самый могущественный дубтоба в истории. Доктор О'Нейл показывала сделанный Библиотекой снимок его психической энергии. Это что-то невероятное! И эта энергия полностью контролируется!

-  Может, в процессе взросления инкарнации произошел какой-то сбой?

- Но этот процесс проверялся веками. Ему и раньше подвергались инкарнации… Одно время он был в большой моде, и несколько воплощений, с восемнадцатого по двадцать третье, только так и растили. Она нахмурилась, наклонилась вперед: - Но все равно уже ничего не исправить. Библиотекарь Боб Миллер или святой Авалокитешвара, если тебе это ближе, только что реинкарнировалея как сорок первый Гьялпо Ринпоче. И от нас с тобой уже ничего не зависит.

- Ничего не зависит, - согласился Джигме.

Краткий путь, подумал он. Этим путем идут к просветлению маги и безумцы, не оглядываясь на этические нормы и прочие условности. Краткий путь рискован, зачастую еретичен и чудовищно труден. Многие, ступившие на него, плохо кончили. И себя погубили, и других…

- У нас и раньше бывали суетные инкарнации, проговорила Тайсуке. - Восьмой оставил нам в наследство чудесную любовную лирику. И гомосексуалисты тоже были…

- Регент, я буду молиться, чтобы не случилось никакой беды. - Тут Джигме показалось, что на улыбчивое лицо Тайсуке набежала тень.

- Да, конечно, это самое лучшее решение. Я тоже буду молиться;

Джигме возвратился в монастырь Ньингмапа. Там, поблизости от посольства сангов, ему были отведены покои. Сейчас самое время посидеть, помедитировать. Он отправил послушников за медитативным ларем. Чтобы обрести мир и покой, необходимо дисциплинировать и тело, и разум.

Он устроился в позе лотоса в ларе и опустил крышку. В темноте, отгороженный от мира, он не позволит себе расслабиться, даже опереться о стенку. Он взял в руки четки.

- Аум ваджра сатва

[9], - начал он.

Но в разуме его всплыл не образ Шакьямуни, а обнаженный красавец инкарнация. Гьялпо Ринпоче смотрел из автоутробы зелеными, леденящими душу глазами.

* * *

- Мы ведь могли и иезуита заодно казнить. Клянусь, только из вежливости мы продолжаем обращаться к вашему правительству.

Джигме подумалось, что души погибших маскеров, наверное, уже в Библиотеке. Частицы их энергии кружатся в кристаллической структуре, как эти снежинки, что мягко ложатся под ноги идущим по улице Джигме и !юрк. Души возродятся в телах человеческих, и будет у них шанс на просветление.

- Если хотите, мы позаботимся о телах, - предложил Джигме.

- Они опозорили хозяев, - заявила !юрк. - Можете делать с трупами все, что захотите.

Когда Джигме с послом шли по заснеженным улицам к площади Наказания, встречные ухмылялись им и махали руками. Народ готовился встречать Новый Год. На приветствия !юрк отвечала грациозными кивками усика. Когда население узнает о случившемся, отношение к сангам изменится в мгновение ока, подумал Джигме.

- Я пришлю монахов за телами. Мы их разрежем на куски, а куски разбросаем по холмам для стервятников. Впоследствии кости будут собраны и пойдут на разные поделки.

- А мой народ воспринял бы это как оскорбление, - проворчала !юрк.

- Тела станут пищей для воздуха и земли, - объяснил Джигме. - Разве это не честь для мертвого?

- Честь для мертвого - когда жизнь отдана борьбе за дело государства.

Двое маскеров'несколько раз встретились с иезуитом, очевидно, не сообщив об этом своим господам. А потом заявили, что хотят обратиться в буддистскую веру. !юрк поспешила обвинить своих подчиненных в шпионаже и расстреляла «на месте преступления». Миссионера его начальство решило выпороть. !юрк захотела присутствовать при экзекуции. Джигме предвидел реакцию публики на инцидент: Шакьямуни строжайше запретил отнимать жизнь. Народ будет возмущен, когда узнаеТ о гибели несчастных маскеров. Сангам лучше бы несколько дней не показываться местным жителям на глаза, особенно во время празднования Нового Года, - очень уж много пьяных будет на улицах в эти дни.

Джигме и посол проходили между рядами преступников в колодках. Сострадательные горожане нагромоздили перед ними груды цветов вперемешку с едой и деньгами. Вот какой-то злодей, наверное, душегуб, пожизненно закованный в ножные кандалы, приблизился с чашей для милостыни. Джигме бросил монетку и пошел дальше.

- С таким отношением к преступникам вы никогда не убедите в своей просветленности мой народ, - сказала !юрк. - Порка, клейма, кандалы… По-нашему, это первобытное варварство.

- Мы наказываем только тело, - возразил Джигме. Для духа всегда остается возможность воскреснуть. Непросветленная душа обречена лишь на бесчисленные реинкарнации.

- Честная смерть всегда предпочтительнее телесного унижения. Между прочим, я слышала, у вас далеко не все после порки выживают.

- Но никто не гибнет во время наказания.

- Выпоротые умирают после в мучениях, потому что спина изодрана в клочья кнутом.

- Но можно подняться над болью, - заметил Джигме. !юрк дернула усиком:

- Иногда вы, люди, бываете совершенно невыносимы. Я это заявляю со всей прямотой!

Преступников на площади было больше обычного - власти перед Новым Годом решили «разгрузить» тюремные камеры. Среди наказуемых маячил иезуит - спокойный чернокожий бородач, обнаженный до пояса. Он ждал бичевания, пребывая, как заметил Джигме, в глубоком медитативном трансе.

Серое небо вдруг потемнело; люди задирали головы, показывали друг другу вверх. Некоторые пали ниц, другие согнулись в поклоне и высунули языки.

Над толпой в катере на воздушной подушке пролетал инкарнация. Катер был покрыт алой краской и листовым золотом. Он имел маленькую платформу с троном. На троне и восседал в позе лотоса Гьялпо Ринпоче; изящное, как у эльфа, тело было облачено только в бледно-желтую мантию. На плечах и щеках таял снег.

На площади прекратилось всякое шевеление: все ждали, что скажет всеведущий. Но нетерпеливым жестом хозяин воздушного трона возобновил обычный ход вещей. Снова по телам ударили бичи - может быть, даже сильнее, чем прежде. Прохожие многим преступникам подносили деньги, кое-кому оказывали медицинскую помощь. Снова возникла заминка, когда вперед вывели иезуита, - возможно, инкарнация захочет что-нибудь сказать по этому поводу или отложить наказание того, кто лишь пытался увеличить паству своего ордена. Но Гьялпо Ринпоче предпочел смолчать. Иезуит безмолвно стерпел двадцать ударов, а потом его увели братья по вере.

Джигме прекрасно знал иезуитов: пострадавшего миссионера ждут поздравления и повышение.

А экзекуция продолжалась.

На помост брызгала кровь. Наконец остался только один осужденный, монах лет семнадцати, в грязной, изорванной рясе. Он был высок, широкоплеч, мускулист, с уродливой головой и на редкость зверской физиономией. Сейчас на этом лице отражалась неуверенность, словно он что-то или кого-то сильно невзлюбил, знал это, но понять, в чем причина ненависти, не мог. По его телу каждую секунду бежали то судороги, то нервный тик; мышцы дергались в самых разных местах. Вокруг стояли охранники с посохами. Наверное, этого человека считали опасным.

Судебный чиновник огласил приговор. Кьетсанг Кунлегс убил своего гуру, затем, пытаясь скрыть следы преступления, поджег хижину покойного отшельника. Кунлегсу присудили 600 плетей и пожизненные кандалы. Было похоже, что этому человеку зрители мало помогут - большинство из них выражали отвращение.

- Стоп! - распорядился инкарнация.

От неожиданности Джигме аж рот раскрыл. Летающий трон двинулся вперед и завис в двух шагах от Кунлегса. Охранники рядом с ним высунули языки, но при этом не сводили глаз с подопечного.

- За что ты убил своего гуру? -Спросил инкарнация.

Кунлегс смотрел на него и дергался, и не показывал ничего, кроме лютой ненависти.

Не дождавшись ответа, инкарнация расхохотался:

- Так я и думал. Если помилую, пойдешь ко мне в ученики?

Услышанное явно не укладывалось в голове у Кунлегса. С лица не сходила гримаса злобы. Но он пожал плечами, и жуткая судорога превратила это движение в клоунскую ужимку.

Инкарнация опустил свое судно:

- Полезай на борт! Кунлегс шагнул на платформу. Инкарнация встал, поправил одежду на убийце и поцеловал его в губы. После чего они сели бок о бок.

- Короткий путь, - заявил Гьялпо Ринпоче.

Трон рванул с места и понесся к Библиотечному дворцу. Джигме повернулся к послу. Разыгравшуюся перед ней сцену !юрк наблюдала с напускным равнодушием.

- Ужасно, - покачала она головой. - Просто ужасно.

Во дворце, в тесном внутреннем дворике, расположились члены кабинета. Среди них сидел и Джигме. Инкарнации предстояло пройти заключительные ритуалы, перед тем, как он будет официально признан Гьялпо Ринпоче. Шесть мудрых старейшин из шести разных религиозных орденов вовлекут его в длительный диспут. Если он выйдет победителем из этого спора, то уже формально получит трон и бразды правления.

Инкарнация сидел на платформе-троне напротив шести мудрецов. Позади него маячила жуткая, бесформенная рожа убийцы Кьетсанга Кунлегса; глазки горели бессмысленной ненавистью.

Встал первый старейшина. Это был суфий, он представлял трехтысячелетнее философско-религиозное течение. Высунув язык, он принял ритуальную позу.

- Что есть суть Дхармы? - спросил он.

- Я тебе покажу, - ответил инкарнация, хотя вопрос был явно риторическим. Инкарнация открыл рот, и из него выскочил демон величиной с быка. Он был бледен как тесто и покрыт сочащимися гноем язвами. Демон схватил суфия и швырнул на землю, и уселся на его груди. Джигме явственно услышал треск ребер.

Кунлегс раскрыл рот и захохотал, сверкая огромными желтыми зубами.

Демон встал и двинулся к оставшимся пяти старейшинам, и те в ужасе бросились врассыпную.

- Моя победа! - заявил инкарнация.

Аудитория- молчала, потрясенная до паралича. По дворику раскатывался гнусный смех Кунлегса.

- Короткий путь, - сказал всеведущий.

- Какое расточительство! - молвила посол; на ее коже цвета черного дерева играли отблески костра»- - Сколько человеколет работы! А к утру останется Только зола.

- Рано или поздно всему приходит конец, - вздохнул Джигме. - Не сегодня, так через год исчезли бы и эти платформы. Не через год, так через десять лет. Не через десять лет, так через век. Если не через век…

- Ринпоче, я уже все поняла, - перебила !юрк.

- Вечен только Будда.

- Я в курсе.

Собравшаяся на крыше Библиотечного дворца толпа ахнула - на Горящем холме вспыхнула другая платформа. Вместе с ней погибали фигурки из оперы; они плясали, пели и дрались между собой, пока их пепел не развеялся по ветру.

Джигме с благодарностью взял у слуги пиалу горячего чая и погрел ладони. Ночь была ясна, но воздух чересчур свеж. Над головой бесшумно плыл небесный трон, и Джигме приветственно высунул язык. Как и обещал старый оракул, в этот полдень Гьялпо Ринпоче принял титул.

- Джигме Дзаса, можно мне с вами поговорить? - раздался рядом тихий голос бывшего регента.

- Разумеется, мисс Тайсуке.

- Посол, вы меня извините? Джигме и Тайсуке отошли в сторонку.

- Инкарнация дал понять, что он хотел бы видеть меня во главе правительства, - сообщила Тайсуке.

- Поздравляю, премьер-министр, - проговорил удивлённый Джигме. Он-то ожидал, что Гьялпо Ринпоче изъявит желание править государством единолично.

- Я еще не дала согласия, - сказала Тайсуке. - Что-то мне не по душе эта работа. - Она невесело улыбнулась. - Вот же невезение: надеялась на инкарнацию вертихвостки, а тут перспектива вогнать себя работой в гроб.

- Премьер-министр, я вам обещаю поддержку. Она печально вздохнула и похлопала его по руке:

- Спасибо. Боюсь, мне придется дать согласие… Хотя бы для того, чтобы не допустить кое-кого к постам, на которых можно крупно напакостить. - Она наклонилась к Джигме, заговорила шепотом, под треск далекого пожара: - Ко мне обращалась доктор О'Нейл. Спрашивала, можем ли мы объявить инкарнацию сумасшедшим и восстановить регентство.

Джигме в ужасе посмотрел на Тайсуке:

- Кто еще поддерживает эту идею?

- Я не поддерживаю. И сказала ей об этом вполне четко,

- Отец Гарбаджал?

- Думаю, он тоже человек осторожный. А вот новый государственный оракул мог увлечься - это очень пылкий юноша к тому же мечтает о должности библиотечного толкователя - а это гораздо выше, чем статус подчиненного Гьялпо Ринпоче. О'Нейл свое предложение высказывала намеками - дескать, если то-то и то-то окажется правдой, как я поступлю? Но ничего конкретного.

В душе у Джигме всколыхнулся гнев:

- Инкарнация сумасшедшим быть не может! Будь иначе, это бы означало, что с ума сошла Библиотека! Что. Будда - безумец!

Людям неприятно иметь дело с инкарнацией дубтоба.

- Каким людям? Имена? С ними надо разобраться! - Джигме спохватился, что у него стиснуты кулаки, что он весь дрожит от ярости.

- Тихо! О'Нейл ничего не предпримет.

- Ее речи - крамола! Ересь!

- Джигме…

- А вот и мой премьер-министр!

Джигме вздрогнул, услышав голос инкарнации. С безоблачного неба тихо спустился летающий трон; золотые узоры на боках платформы переливались отблесками пожара. Из одежды на Гьялпо Ринпоче был только простой кусок белой материи, рескьянг, - такие носили в самую плохую погоду адепты тумо, учившиеся контролировать тепло собственно* го тела.

- Вы ведь будете моим премьер-министром? -т- спросил инкарнация.

Его зеленые глаза как будто светились в потемках. Над его плечом демонической тенью навис Кьетсанг Кунлегс. Тайсуке поклонилась и высунула язык:

- Конечно, всеведущий.

- Вчера я наблюдал за поркой и был потрясен несправедливостью! - пожаловался инкарнация. - Кое-кто из преступников пользуется сочувствием у государственных чиновников, и плети гуляют по спинам не во всю силу.: Иные палачи были гораздо крупнее и сильнее других, но и они к концу экзекуции устали и работали с прохладцей. Мне это вовсе не кажется должным воздаянием за грехи. Пожалуй, я предложу реформу. - Он вручил Тайсуке бумагу. - Здесь описана специальная машину для бичевания. Каждый удар - точно такой же силы, как и все предыдущие и последующие. А так как в основу конструкции заложен принцип вращения, можно будет начертать на крутящихся частях тексты, как на молитвенном колесе. Понимаете? Одновременно будем жаловать правоверных и карать нечестивых.

Похоже, для Тайсуке это было уже слишком. Она глядела на свиток так, словно боялась его развернуть:

- Очень… изящное решение, всеведущий.

-  Мне тоже так кажется. Проследите за тем, чтобы такие машины появились повсеместно.

- Хорошо, всеведущий.

Под клокочущий хохот душегуба Кунлегса летучий трон умчался в небо. Тайсуке в отчаянии посмотрела на Джигме:

- Мы его должны защитить.

- Конечно, - кивнул он.

Она тоже его любит, подумал он. А из его сердца жалость лилась рекой.

Джигме поднял голову, обнаружил, что посол !юрк стоит, запрокинув голову, и наблюдает огненное действо.

- И мы должны быть очень осторожны, - проговорил Джигме.

Праздники шли своим чередом. День рождения Будды, Пикник, Паломничество…

В.лха-кханге премьер-министра Громомечущая свинья простерла длань к Тайсуке:

- Понаблюдав за бичеванием, Гьялпо Ринпоче и Кьетсанг Кунлегс отправились на космодром Алмазного града и всю ночь кутили там с экипажами кораблей. Сейчас оба мертвецки пьяны от спиртного и наркотиков, и вечеринка подходит; к концу.

Премьер-министр слушала и хмурила брови:

- Теперь до других планет слухи доберутся.

- Уже, добрались.

Джигме беспомощно развел руками:

- Насколько велик ущерб?

- Вечеринки с бичеванием, оргии с инопланетниками? Охота за красивыми мальчишками в Монастырях? Святые небеса! Да аббаты под него послушников подкладывают - надеются в фавор попасть. - Тайсуке пробрала крупная дрожь. Премьер-министр помрачнела еще больше.

- Я вам открою государственный секрет. Мы читаем депеши сангов.

- Как? - спросил Джигме. - Они нашей связью не пользуются, к тому же все тексты шифруют.

- Свои шифровки отправляют с помощью электричества, - ответила Тайсуке. - Мы используем кристалл Библиотеки в качестве мощного сканера и перехватываем каждую букву на входе в шифровальную машину. Точно так же мы читаем и поступающую в посольство корреспонденцию.

- Премьер-министр, я вам аплодирую!

- Таким образом, мы в курсе военных приготовлений сангов. И мы были потрясены, обнаружив, что противник будет готов к полномасштабной агрессии через несколько лет.

- Ах вот оно что! И поэтому вы согласились ускорить подготовку в войне? Посол !юрк получила приказ не допустить разрешения Жианцзе. Сангам понадобится Casus belli

[10], когда они завершат свои приготовления. !юрк в своих посланиях убеждала руководство начать вторжение, как только флот будет к этому готов. Но сейчас резко изменилась политическая ситуация, и !юрк рекомендует отсрочить нападение. Она подозревает, что нынешняя инкарнаций способен до такой степени дискредитировать институт власти Гьялпо Ринпоче, что наше Общество развалится без помощи сангов.

- Это невероятно! - возмутился Джигме и сложил руки в мудру изумления.

- Увы, Джигме, Ты прав, - мрачно подтвердила Тайсуке. - Они строят модели нашего общества, опираясь на примеры деспотизма из их собственного прошлого. Где им понять, что драгоценный король - это не деспот, не абсолютный монарх, а просто обладатель великой мудрости, за которым другие следуют по собственной воле. Но ведь мы не будем убеждать !юрк в том, что она не права в своей оценке, ты согласен? Чтобы стимулировать рациональное мышление у сангов, годятся любые средства.

- Но ведь она клевещет! А поощрять клевету на инкарнацию недопустимо!

Тайсуке увещевающе подняла палец:

- Санги делают собственные выводы/ и начни мы протестовать, сразу выяснится, что их шифровки перехватываются.

В мозгу Джигме клокотал бессильный гнев:

- Ну что за варвары! Я пытался им глаза раскрыть, а они…

- Ты им показал истинный путь, - перебила Тайсуке. - Они не пожелали встать на него. Но это - их собственная карма.

Джигме дал себе слово, что не пожалеет труда и убедит !юрк признать миссию инкарнаций. Эта миссия - назидание.

Назидание… Он вспомнил панический ужас на лице стоявшего на коленях послушника, вопль инкарнации в момент оргазма, свою собственную отчаянную попытку усмотреть в этом какой-то урок. А что сказала бы !юрк, разыграйся эта сцена у нее на глазах? .

На ночь он забрался в медитативный ларь, полный решимости изгнать демона, грызущего его витал. «Похоть дает почву, на которой расцветают другие страсти, - бормотал он слова молитвы. - Похоть - как демон, пожирающий все благие деяния в мире. Похоть - гад ядовитый, притаившийся в цветущем саду; приходящего в поисках воды он убивает ядом»..

Но все было вотще. Потому что думать он мог только о Гьялпо Ринпоче, чье красивое тело ритмично двигалось в сумраке зала совещаний.

Над садами разнеслись стоны рагдонгов, а потом зазвучали пьяные крики и аплодисменты. Начинался Фестиваль пьес и опер. Члены кабинета министров и другие высокопоставленные чиновники праздновали в Алмазном павильоне, летнем дворце инкарнации; там, посреди благоухающего цветами медитативного парка, был построен театр под открытым небом. Белая кружевная фантазия, украшенная статуями богов и мачтами с молитвенными флажками, купалась в бьющих с вершины холма лучах прожекторов.

Кроме придворных, там присутствовали личные апостолы инкарнации, набранные им за семь месяцев правления: послушники и монахини, дубтобы и налйопры, полоумные отшельники, психи-шарлатаны и медиумы, беглые преступники, рабочие космопорта… и все поголовно были пьяны, и все клялись идти коротким путем, куда бы он ни вел.

- Отвратительно, - говорила доктор О'Нейл. - Мерзость. - Она в бешенстве терла пятно на парчовом платье - кто-то обрызгал ее пивом.

Джигме молчал. Со сцены летел грохот цимбал - там упражнялся оркестр. Мимо Джигме, шатаясь под тяжестью автобичевалки, прошли трое послушников. Праздник должен был начаться с порки множества преступников, а потом они - те, кто сможет двигаться, - присоединятся к пирующим. А первая опера разыграется на залитой кровью сцене.

К Джигме шагнула доктор О'Нейл:

- Инкарнация попросил меня предоставить ему доклад на тему о нервной системе человека. Хочет изобрести машину, которая будет причинять боль телу, не нанося увечий.

Сердце Джигме наполнилось горькой тоской - оттого, что подобные новости его уже нисколько не удивляли.

- Зачем?

- Естественно, чтобы наказывать преступников. Всеведущий сможет придумывать самые свирепые кары, и ему уже не будут докучать бродящие по столице орды калек.

- Разве можно приписывать Гьялпо Ринпоче грязные мотивы? - попробовал возмутиться Джигме.

Доктор О'Нейл лишь бросила на него сквозящий цинизмом взгляд. Позади нее молоденький монах с хохотом проломился через зеленую изгородь; его преследовали две' женщины С бичами. Когда они убежали в темноту, О'Нейл произнесла:

- Что ж, по крайней мере у них будет одним поводом бесноваться меньше. Бескровные зрелища не так возбуждают.

- И то хорошо.

- У сорок второго есть все, чтобы стать самой удачной инкарнацией в истории. - Глаза О'Нейл сузились от гнева, поднялся кулак с побелевшими от напряжения костяшками. - Самый умный, самый предприимчивый… Контакт с Библиотекой - лучший за века… И поглядите, как он обращается со своими дарованиями!

-  Спасибо за комплимент, доктор.

О'Нейл с Джигме аж подпрыгнули. К ним приблизился, легко ступая по летней траве, Инкарнация, в одном лишь белом рескьянге да с подаренной верующими гирляндой цветов на шее. Как всегда, за его спиной возвышался Кунлегс, его мышцы попеременно дергались.

Джигме высунул язык и склонился.

- Ну и как там наша машина для наказаний? - спросил инкарнация. - Что-нибудь делается?

- Да, всеведущий. - Голос выдал смятение, охватившее доктора О'Нейл.

- Я хочу, чтобы эта работа к Новому Году была закончена. И не забудьте установить мониторы - чтобы медики сразу поспешили на помощь, если жизнь наказуемого окажется под угрозой. Мы вовсе не желаем нарушать запрет Шакьямуни на смертоубийство.

- Всеведущий, все будет сделано.

- Спасибо, дОктор О'Йейл. - Он протянул руку, чтобы благословить. - Знаете, доктор, вы для меня - как родная мать. Ведь это вы ласково и терпеливо опекали меня, пока я находился в утробе. Надеюсь, это признание вам приятно.

- Если вам приятно, всеведущий, то и мне приятно.

- Мне-то приятно. - Инкарнация опустил руку. Он вроде бы улыбался, но в сумерках Джигме не мог различить его лица. - За заботу обо мне вас будут чтить многие поколения. Обещаю, доктор.

- Благодарю, всеведущий.

- Всеведущий! - раздался голос в той стороне, где шла пирушка. Облаченный в шафрановый зен простого монаха, по траве шагал новый государственный оракул. Глаза на худом аскетичном лице сверкали от ярости.

- Всеведущий, кто это с вами? - выкрикнул он.

- Это мои друзья, министр. -г- Они губят сады!

- Это мои сады, министр.

- Суета! - Оракул затряс пальцем перед носом у инкарнации. Кунлегс заворчал и двинулся вперед, но Гьялпо Ринпоче остановил его властным взмахом руки.

- Я всегда готов с радостью выслушать любые замечания моих министров.

- Суета и потакание грехам! - кипятился оракул. - Разве не велел нам Будда отвергать мирские желания? Ну а вы, вместо того чтобы поступать по заветам Шакьямуни, окружили себя грешниками и они тешат свои пороки и вашу суету!

- Суету? - Инкарнация глянул на Алмазный павильон. - Министр, да вы поглядите на мой летний дворец. - Да, это суета, - но это красивая суета. И кому от нее плохо?

- Это - ничто! Все дворцы в мире - ничто перед словом Будды!

Лицо инкарнации оставалось сверхъестественно спокойным.

- Так что же, министр, я должен избавиться от этих красот?

- Да! - топнул босой ногой государственный оракул. - Да сгинут они с Лица планеты!

- Ну что ж, я учту пожелания министра. - Инкарнация поднял голос, чтобы привлечь внимание своих последователей, и вмиг собралась толпа хмельных буянов. - Да разойдется повсюду слово мое! - выкрикнул он. - Да падет в огне Алмазный павильон! Да будут выкорчеваны сады, да будут разбиты все статуи. - Он посмотрел На государственного Оракула, улыбнулся краем рта и спросил с холодком: - Надеюсь, министр, вас это удовлетворит.

Ответом ему был полный ужаса взгляд.

С хохотом и пением приспешники инкарнации рушили Алмазный павильон, сбрасывали статуи с его крыши и жгли роскошную мебель на его элегантных дворах.

- Короткийпуть! - скандировали они. - Короткий путь! В театре началась опера - тибетский эпос о трагической

гибели шестого Гьялпоринпочи, которого его враги, монголы, знали под именем Далай-лама. Джигме нашел в саду укромный уголок и сел в позу лотоса. Он повторял сутры, пытаясь успокоить разум, но бессвязные вопли, скандирование, пение и пьяное моление не Давали сосредоточиться.

Он поднял глаза: среди изуродованного сада стоял Гьялпо Ринпоче, голова была запрокинута, как будто он нюхал ветер. За ним, вплотную, стоял Кунлегс, ласкал его. На лице инкарнации играли сполохи павильона. Казалось, инкарнация изменился в чертах, он напоминал живое воплощение… безумия? экзальтации? экстаза? От такого зрелища в груди у Джигме едва не разорвалось сердце.

А потом у него заледенела кровь. Позади инкарнации возникла посол !юрк. Она щла под ритуальным зонтиком, который держал семенивший рядом маскер; она смотрела на. пожар, и ее темнокожее лицо сияло торжеством.

Джигме почувствовал, как к нему сзади кто-то подошел.

- Это не будет продолжаться, - с холодной решимостью в голосе сказала доктор О'Нейл, и от ее обещания по коже Джигме побежали мурашки.

- Аум ваджра сатва, - вновь, и вновь повторял он мантру, пока Алмазный павильон не превратился в пепелище. А по саду, казалось, прошел смерч, не оставив ничего, кроме рытвин и валежника.

Уходя из разоренного сада, Джигме увидел^яркое пятно над изувеченным просцениумом театра под открытым небом.

Это был молодой государственный оракул, преданный казни через повешение.

- !юрк шлет депеши одну восторженнее другой. Ей известно, что от любви народа к Ринпоче ничего не осталось, а скоро лопнет и терпение.

У себя в лха-кханге мисс Тайсуке украшала рождественскую елку. G ветвей вечнозеленого растения свисали маленье кие подсвеченные Будды с белыми бородами, в традиционных красных нарядах. На макушке дерева фигурка пляшущей Кали держала по черепу в каждой руке.

-  И что же нам делать? - спросил Джигме.

- Любой ценой предотвратить переворот. Если инкарнация будет свергнут или объявлен сумасшедшим, санги, как раз под предлогом его возвращения на трон, нападут на нас. А общество наше окажется разделенным - и тогда ему ни за что не победить.

- Разве доктор О'Нейл этого не понимает?

- Джигме, доктор О'Нейл хочет войны. Верит, что мы победим при любых обстоятельствах.

Джигме подумал о том, что собой представляет межзвездная война: по беззащитным планетам ударит огромная энергия современного оружия. Десятки миллиардов погибших. Если победа, то пиррова.

- Надо встретиться с Гьялпо Ринпоче, - сказал он. - Необходимо его убедить.

- С ним говорил государственный оракул, и чем это кончилось?

- Но если вы, премьер-министр?..

Тайсуке подняла полные слез глаза:

- Я уже пыталась, но ему и дела нет ни до чего, кроме оргий, дебошей и этой машины для наказаний. Ни о чем другом он и говорить не желает.

На это Джигме нечего было сказать. У него тоже наворачивались слезы. Ну и картинка, подумалось ему, - два плачущих государственных деятеля в канун Рождества. Наверное, более жалкого зрелища и представить себе невозможно.

- Он вносит в конструкцию все новые усовершенствования. Например, узел для продления и сохранения жизни. Представляешь, машина сможет пытать человека всю его жизнь! - Она сокрушенно покачала головой и вытерла глаза дрожащими пальцами. - Может, и права доктор О'Нейл. Насчет того, что необходимо сместить инкарнацию.

- Ни в коем случае, - твердо возразил Джигме.

- Премьер-министр! - в своем углу зашевелилась Громомечущая свинья, - Гьялпо Ринпоче сделал своему народу объявление. К наступлению Нового Года короткий путь будет пройден до конца.

Тайсуке промокнула глаза парчовым рукавом:

- И это все?

- Да, премьер-министр. Она посмотрела на Джигме:

- И как это понимать?

- Мы не должны терять надежды, мой дорогой премьер.

- Да, - сжала она его кисть. - Мы не должны терять надежды.

На Горящем холме стоял под хлопающими молитвенными флагами Алмазный павильон, вернее, его макет в четверть натуральной величины, собранный из деревянных решеток. В стенах этой постройки, у трона инкарнации, собрался кабинет министров. Гьялпо Ринпоче решил любоваться пожаром с одной из платформ.

Из его присных в помещении находился только Кьетсанг Кунлегс, он скалил в ухмылке огромные желтые зубы. Остальные развлекались в городе. Перед макетом Алмазного павильона стояла пыточная машина, полый овоид в два человеческих роста длиной; он был обтянут сверкающей металлизированной тканью и наполнен загадочными аппаратами,

Министры перебирали свои четки, и в ночи поднимался «Конь воздуха». Одетый в хата Гьялпо Ринпоче поднял погремушку из двух человеческих черепов. Затряс, и из барат бана в барабан поскакала бусина. Несколько долгих минут холодные зеленые глаза смотрели на погремушку.

- Рад вас приветствовать на моем первом юбилее, - произнес он вдруг.

Остальные загомонили в ответ. Погремушка гремела. В павильон задувал студеный ветер. Инкарнация одного за другим оглядывал министров и каждому дарил жестокую, двусмысленную улыбку.

- Сегодня, в годовщину моего восхождения на престол и вступления на краткий путь, я желаю чествовать женщину, которая сделала это возможным. - Он протянул руку: - Доктор О'Нейл, министр науки, которую я считаю своей матерью. Мать, прошу взойти сюда и сесть на почетное место.

Доктор, окаменев лицом, покинула свое место и пошла к трону. И простерлась ниц, высунув язык. Драгоценный король сошел с платформы, взял ее за руку, помог встать. И усадил на платформу, на свое собственное место.

Из его туловища выросла еще пара рук; пока настоящая рука трясла погремушку, остальные проделали длинную череду мудр. Джигме легко узнал их: изумление, восхищение, ограждение от зла.

- В этой инкарнации первое, что я запомнил, - это огонь. Огонь, пылавший во мне, жгучее желание разломать стеклянную утробу и начать жизнь, не дожидаясь зрелости. Пламя это поднимало во мне похоть и ненависть, а ведь я тогда даже не знал; кого мне можно вожделеть или ненавидеть. А когда огонь стал невыносим, я Открыл глаза - и вижу свою мать, доктора О'Нейл! Она смотрела на меня, и на лице ее было счастье.

Появилась еще пара рук. Инкарнация оглянулся на доктора О'Нейл; она застыла под его взглядом, как мышь перёд ядовитой змеей. Инкарнация повернулся к другим. Ветер трепал хата на его шее.

- Но с чего бы мне гореть? - спросил он. - О прежних инкарнациях я помню далеко не все, но знаю, что раньше подобного жжения никогда не испытывал. Что-то разладилось во мне и подтолкнуло меня к короткому пути. Наверное, можно достичь просветления, прыгнув в огонь. Да и в любом случае выбора у меня не было.

Последовала вспышка, восторженный рев. Одна из платформ взорвалась, превратилась в клуб огня. В ночи затрещал фейерверк. Инкарнация улыбнулся. Его погремушка все трещала.

- Еще никогда я не был так сильно выбит из колеи, - продолжал он, создав себе еще пару рук. - Еще никогда я не был так растерян. А не было ли это связано с Библиотекой? Может быть, в кристалле что-то испортилось? Или причина кроется в другом? Первый ключик к разгадке дал Кьетсанг Кунлегс, мой.наложник. - Он повернулся к трону и улыбнулся убийце, и тот жутко дернулся в ответ. -

Кунлегс всю жизнь страдает синдромом Туретта, это болезнь, вызванная избытком допамина в мозгу. Вот почему он такой дерганый и вспыльчивый, и, что занятно, смышленый. Ум в этой уродливой черепушке слишком быстр, чтобы довести своего хозяина до добра. Надо было давным-давно обследовать и исцелить Кунлегса, но его старики дали маху.

Эти слова чем-то развеселили Кунлегса - он долго хохотал. Сидевшая совсем близко от него доктор О'Нейл дрожала. Инкарнация с лучезарной улыбкой посмотрел на Кунлегса, а потом снова повернулся к собравшимся:

- У меня нет болезни Туретта, ну, может, пара-тройка симптомов, не больше. Но, наблюдая за бедным Кунлегсом, я понял, где следует искать причину моих проблем.

Он поднял погремушку, затряс ею у виска.

- В моем же собственном мозгу!

Вспыхнула вторая платформа, ярко осветив сплетенные из прутьев стены павильона, блеснув на лице инкарнации. Он с недоброй ухмылкой глядел на пламя, и в глазах плясали отблески.

Резко прозвучал голос О'Нейл:

- Не лучше ли нам уйти отсюда? Эта постройка предназначена для сожжения, а ветер несет сюда искры.

- Позже, уважаемая мать, - оглянулся на,нее инкарнация. И повернулся к другим министрам: - Так вот, не желая беснокоить своими подозрениями дорогую матушку, я, когда бывал в городе и различных монастырях, обратился к нескольким врачам. И узнал, что не только количество допамина в моем мозгу чуть превышает норму, но в нем содержится слишком много серотонина и норэпинефрина, а вот эндорфина, наоборот, слишком мало.

Взорвалась очередная платформа, оперные «артисты» закричали призрачными голосами. Жестокая ухмылка инкарнации превратилась в блаженную улыбку:

- Но как такое могло произойти? Ведь за моим ростом наблюдала уважаемая мать, министр науки!

Джигме перенес взгляд на доктора О'Нейл. В ее лице не было ни кровинки, а глаза… Казалось, эти глаза видят смертную пустоту.

- Ну конечно, у доктора О'Нейл есть политические воззрения. Она считает, что ереси сангов необходимо дать отпор, а их самих любой ценой уничтожить или покорить. А для этого нужен король-воин, непобедимый завоеватель со всеми необходимыми для этого качествами. То есть он должен быть нетерпелив, импульсивен, умен, жесток, равнодушен к чужим страданиям. Человек, у которого в голове кое-чего не хватает, а кое-чего, наоборот, чересчур много.

О'Нейл раскрыла рот. Из него исторгся крик, глухой и бессмысленный, как рев горящих платформ. Все руки инкарнации, кроме трясущей погремушку, указывали на министра науки.

Кьетсанг Кунлегс, смеясь, подался вперед и накинул хата на шею О'Нейл. Крик оборвался. Хрипя, она привалилась к широченным коленям урода.

- Величайший предатель всех времен, - заявил Гьялпо Ринпоче. - Она дала яд сорок первому инкарнации. Она сделала святую Библиотеку орудием зла. Она отравила разум бодисатвы! - Голос его был мягок, но взволнован, и от него по спине Джигме бежали мурашки.

Держа в огромных ручищах доктора О'Нейл, Кунлегс сошел с платформы. Прическа министра науки рассыпалась, волосы скользили по земле. Кунлегс вынес ее из здания и поместил в автобичёвальню. Инкарнация перестал трясти погремушкой. Джигме оцепенело смотрел на него, но в мозгу уже брезжило понимание.

- Она узнает, каково это - гореть, - сказал инкарнация. - И будет помнить на протяжении многих жизней.

Искры сыпались на пол к ногам инкарнации. Дверной проем был ярок, уже затлели косяки. Машина работала совершенно автономно. Снова закричала доктор О'Нейл, но уже не протяжно; она взвизгивала, каждый раз все громче. Закружилось ее тело. Инкарнация улыбался.

- Так и будет голосить за веком век. Может, один из моих будущих инкарнаций положит этому конец.

Хотя у Джигме пекло затылок, вдоль позвоночника то вниз, то вверх пробегали мурашки.

- Всеведущий, павильон уже горит, -сказал он. - Надо уходить.

- Сейчас. Я хочу сказать последние слова.

Бегом вернулся Кунлегс, запрыгнул на платформу. Инкарнация шагнул к нему, нежно поцеловал.

- Мы с Кунлегсом останемся в павильоне. И сегодня мы оба умрем.

- Нет! - Тайсуке вмиг оказалась на ногах. - Мы не допустим! Вас можно вылечить!

Инкарнация повернулся к ней:

- Благодарю тебя, верная. Увы, мой мозг пропитан ядом, и даже при самом лучшем исходе лечения я увижу Библиотеку сквозь химический туман. Но этого недостатка будет лишен следующий инкарнация.

- Всеведущий! - Из глаз Тайсуке брызнули слезы. - Не покидай нас!

- Во главе правительства останешься ты. К следующему Новому Году будет готов следующий Гьялпо Ринпоче, и тогда ты сможешь вернуться к мирской жизни. Я знаю, как ты мечтаешь об этом.

- Нет! - Тайсуке бросилась вперед, распростерлась у помоста. - Всеведущий, молю: не уходи!

Джигме вскочил на ноги, устремился вперед, рухнул рядом с Тайсуке:

- Спасайся, всеведущий!

- Я должен сказать кое-что насчет сангов, - спокойно, будто и не слышал обращенной к нему мольбы, произнес инкарнация. - В следующем году возникнет серьезная угроза военного столкновения. Вы все должны пообещать мне, что не допустите войны.

- Всеведущий! - подал голос Отец Гарбаджал. - Но должны же мы как-то защищаться!

- Мы просветленная раса или кто? - сурово проговорил инкарнация.

- Вы - бодисатва, - неохотно признал Гарбаджал, - теперь это ясно всем.

-  Мы - просветленные. Будда запретил нам убивать. И если преступить этот закон, существование наше лишится цели, а цивилизация превратится в пародию на самое себя.

В сверхъестественном контрапункте с его голосом звучали вопли О'Нейл. Многочисленные руки инкарнации вытянулись, указывая на разных министров:

- Вы можете вооружиться, чтобы предотвратить нападение, но если санги начнут войну, безоговорочно капитулируйте. Обещайте мне это.

- Да1 - простонала коленопреклоненная Тайсуке, не поднимая головы. - Всеведущий, я обещаю.

- Сангам достанется Алмазная гора - величайшее, поистине бесценное достояние человеческой расы. А Библиотека ~- это Будда. Придет время, и Библиотека воплотится в санге, и санг будет искать просветления.

- Всеведущий, спасайся! - молила Тайсуке.

Крики О'Нейл тонули в реве пожара. На бритую голову Джигме падали искры.

- Это слишком рискованно! - в растерянности вскричал Отец Гарбаджал. - А вдруг ничего не получится? Что, если санги не допустят реинкарнации!

- Разве мы не просветленные? - ровно повторил всеведущий. - Разве Будда не суть вечная истина? Или ты не ветрен учению?

Отец Гарбаджал простерся ниц подле Джигме:

- Всеведущий, я верую! Я сделаю все, как ты скажешь!

- Коли так, прощай. Все уходите. Мы с Кьетсангом хотим остаться наедине.

Заливаясь слезами, Джигме вскричал:

- Всеведущий, позволь и мне остаться! Позволь умереть рядом с тобой!

- Уведите этих людей, - распорядился инкарнация. Джигме схватили чьи-то руки. Рыдая, он вырывался, но

они оказались сильнее. Его вытащили из горящего павильона. Последний раз он увидел Гьялпо Ринпоче; они с Кунлегсом обнимались; их силуэты темнели на фоне пламени. А потом все растворилось в огне и слезах.

К утру не осталось ничего, кроме пепла, кроме пронзительных воплей изменницы О'Нейл, кою в безмерной мудрости своей бодисатва обрек на вечные муки ада.

Возле машины для наказаний одиноко стояла !юрк, глядела на человеческое существо, опутанное шлангами системы жизнеобеспечения и проводами стимуляторов нервных импульсов. И казалось, что звуки вечной агонии рвутся не из горла предательницы, а из горла сан га.

- Войны не будет, - сказал ей Джигме.

!юрк взглянула на него. Похоже, она была растеряна.

- После всего, что случилось, воевать было бы недостойно. Вы понимаете?

!юрк промолчала.

- Не смейте обрушивать на нас это безумие! - вскричал Джигме. - Не смейте, посол!

У !юрк дрогнул усик. Она снова глянула на О'Нейл, которая медленно вращалась вместе с огромным яйцом.

- Я сделаю, что смогу.

И !юрк в одиночестве пошла вниз с Горящего холма, а Джигме долго смотрел на изменницу.

Потом сел в позу лотоса. Кругом летали хлопья пепла, цеплялись за его зен. А Джигме смотрел на искаженное мукой лицо врача и молился.

Walter Jon Williams. «Players on the Wind». © Walter Jon Williams, 1991. © Перевод. Корчагин Г.Л., 2002.

[11] Из «Оперы нищих» Джона Гея. Перевод Якоба Фельдмана.

[12] Алмазный - одно из имен Будды. - Примеч. пер.

[13] Формальный повод к началу военных действий (лат.). - Примеч. пер.

Морин Ф. Макхью. Дитя миссионера

- Ты слепой? - спрашивает женщина.

Я смотрю прямо на нее.

- Нет, - отвечаю я. - Я иностранец.

Она выпрямляется, шокированная, вихрем розового платья и аромата нули, вцепившись руками в вуаль. Здесь на островах редко встречаются белокурые голубоглазые варвары, и меня часто спрашивают, нормально ли я вижу и у всех ли северян глаза голубые. Но такой вопрос мне задали впервые. Наверное, она думает, что у меня на глазах бельма, как молочные пленки у старика.

Она решила, что я прошу подаяния- наверное, я сильно обтрепан. Надо было сказать «да», а тогда можно было бы попить чего-нибудь и убраться с солнцепека. У меня ни гроша, я давно ничего не ел, мне все безразлично, и я поглупел малость от жары и недоедания. Чувствую себя на все пятьдесят в свои тридцать один.

Надо бы мне пойти туда, где нанимают людей, и ждать с парой других громил, не найдется ли какая-нибудь грязная работа. Меч надо бы протереть маслом. Но это зряшная потеря времени: наемники здесь никому не нужны, Небесный Принц в свою армию иностранцев не берет.

Но я не хочу возвращаться. Там, на рыночной площади, какой-то скандалист тараторил в прошлый раз насчет наших Двоюродных со звезд. Двоюродные на этих островах еще не появлялись в таком числе, чтобы стоило замечать, и я ручаюсь, что этот тип ни одного сам не видел. От трескотни этого балабола у меня голова стала раскалываться. Знал бы он, что Двоюродные обо всех нас думают так, как обо мне - та тетка, что спросила, не слепой ли я. Варварами они нес считают. И дураками, потому что мы называем магией то, что они делают, а на самом деле это называется наука. А еще они, бывает, нас жалеют.

Нет толку из-за этого переживать. Пора идти на рынок, посмотреть, не даст ли кто-нибудь работу проклятому иностранцу - канавы чистить, быть может.

Но я сижу, и голова раскалывается от жары и голода, и поглупела эта голова до того, что ничего не способна придумать. И еще дайн проходит, я сижу на месте, и солнце высоко стоит в небе, выгоревшем до цвета селедона, Не то сон, не то явь.

Кажется, придется начать распродавать снаряжение - стать на путь к голодной смерти.

Я открываю глаза и вижу корабль, идущий ко мне по глубокому зеленому морю. У него красные глаза с фиолетовыми ободками и паруса фиолетовые; издали виден там человек, одетый в черную одежду из одного куска ткани. Кто-то из Двоюродных, на носу стоит. В рубке горит свет, звездная магия, будто третий глаз, слепой и белый. Здесь, на островах, когда увидишь Двоюродных, они с богатыми и сильными.

А что этот Двоюродный подумает, если я заговорю на его языке? Я только несколько фраз помню. «Привет», «Меня зовут», и еще запомнилось от уроков их языка: «У мужа и жены Ларкиных трое детей, мальчик и две девочки». Хватит ли у Двоюродного любопытства, чтобы взять меня на борт? Вспомнить долг, которым обязаны Двоюродные моему роду и помочь мне вернуться на материк?

Корабль причаливает, трое гильдейцев и Двоюродный сходят на берег и идут по набережной. Южане всегда пялятся на иностранцев, но на Двоюродного пялятся вдвойне, и кто их может за это осудить? Этот Двоюродный - женщина, волосы у нее непокрыты, одета она как мужчина, но выглядит совсем не как мужчина, и близко нет. Меня это развлекает. Южанки прикрывают рты вуалями и останавливаются поглазеть.

Она идет по набережной, тщательно сохраняя безразличие. Это я могу понять: что еще делать, если день за днем на тебя все пялятся? Притворись, что не замечаешь.

Она высокая, выше меня,, но Двоюродные всегда высокие, а у меня рост маловат для мужчины. Она глядит прямо на меня, а я в этот момент случайно улыбнулся. И расстояние между нами примерно в человеческий рост. У нее светлые глаза.

- Привет! - говорю я на торговом языке Двоюродных. Слово просто выскочило само.

Она останавливается, как теленок стабоса от захлестнувшего аркана.

- Привет, - говорит она на том же языке. Гильдейцы цепенеют от ужаса, двое в красном, один в зеленом, все со щетиной на бритых головах. - Ты знаешь лингву?

- Чуть-чуть, - отвечаю я.

Тут она что-то тарахтит, спрашивает: «Где та-та та-та та».

Я пожимаю плечами, роюсь в памяти. Уроки по лингве были жизнь тому назад, я почти ничего не помню. Приходят на память слова, которые я на тех уроках часто говорил:

- Не понимаю. Я очень плохо говорю на лингве,

- Где ты учился? - спрашивает она на сухри, языке южан. - В космопорте?

- Северней.

Не слишком четкий ответ. Я уже жалею, что заговорил. Быть проклятым иностранцем само по себе противно, еще противнее быть зрелищем. И голова болит, и усталость от трехдневного недоедания.

- Ты в порту работал? - спрашивает она, нащупывая почву.

- Нет, - отвечаю я и ничего не добавляю.

Она хмурится. И как лодка перед шквалом, меняет галс. Она говорит на моем языке, языке моей родины.

- Как тебя зовут? - Эту фразу она произносит осторожно и неуверенно.

- Яхан, - отвечаю я наиболее распространенным мужским именем у северян. - А тебя? - спрашиваю я, не обращая внимания на ее любезность.

- Сулия, - говорит она. - Яхан - из какого рода?

- Мой род весь мертв. Яхан без рода.

Но она качает головой и говорит на сухри:

- Прости, я не понимаю, Я очень мало знаю крерианский. Как ты назвал свое имя?

- Яхан Скарлин, - говорю я и на своем языке добавляю: - Пошла вон.

Я устал от нее, от всего, от голода.

Она не слушает, а слушала бы, так не поняла бы.

- Скарлин, - говорит она. - Я думала, из Скарлина все…

- . Мертвы, - говорю я. - Спасибо тебе, Двоюродная. Мне приятно, что ты сохранила имя моего рода.

Это на сухри получается неуклюже. Язык южан не приспособлен для иронии.

- Сулия Двоюродная, - говорит почтительно один из гильдейцев, - нас ждут.

Она отмахивается.

- Я знаю о том поселке в Скарлине, - говорит она. - Ты мальчик из миссии. У тебя есть образование. Почему ты не работаешь в порту?

- И не живу в гетто? - Вернулось слово из ее торговой лингвы. - С прочими туземцами?

- Разве вот такая жизнь лучше, чем работа с техникой? - спрашивает она.

Лучше бидонвиля, думаю я, где хижины теснятся друг к другу, а над головой ревут звездолеты, так что зубы болят, а тарелки стучат на полках.

Я смотрю на нее, она на меня. Я ищу слова лингвы, но это было очень давно» и я плохо соображаю.

- Уходи, -.говорю я на сухри. - Тебя ждут.

Она колеблется, но гильдеец не задумывается ни на секунду. Он делает шаг вперед и бьет меня по голове наотмашь - за неуважение. Я ученый, знаю, что сдачи давать нельзя. О Хет, бедная моя голова! Сволочной народ - южане, понятие гражданского достоинства у них и не ночевало.

Сбитый с ног, я лежу тихо, почти уткнувшись носом в камни, гадая, будет ли он еще меня бить, нюхая пыль, морскую соль и собственный запах - из всего этого самый противный.

Он наклоняется, и я жду нового удара; все мысли отлетели далеко. Но это не он, это она. ' 1- Что ты тут делаешь? - спрашивает она. Наверное, она хочет спросить, как я сюда попал, но я действительно начинаю думать: а что я тут делаю? Ищу работу. Пытаюсь выбраться домой. Но дома давно нет, и вообще не было.

Что делает человек всю свою жизнь? Ответ приходит из «Притч».

- Отбиваюсь от смерти, - говорю я. - Уходи, потому что ты усложняешь мне задачу - вы и без того много мне сделали.

У нее несчастный вид. Двоюродные все такие - сентиментальный народ.

- Если бы могла тебе помочь, я бы это сделала.

- Знаю, - отвечаю я, - но после твоей помощи ты стала бы мне нужна. И оказался бы я еще одним туземцем в еще одном захолустном мире.

Всюду, где с неба появляются Двоюродные, всегда одно и то же. Вандзи нам рассказывала о своем народе, о Двоюродных. И о мирах, таких же, как наш. Когда встречаются две культуры, говорила она, одна обычно уступает.

Двоюродная роется в карманах, кладет в пыль монету - серебряный прямоугольник. Я жду, не шевелясь, пока они уйдут.

И поднимаю монету. Человек гордый бросил бы монету ей вслед. Я не гордый, я голодный. Я монету беру.

На рынке сегодня день уток и кроликов - ребятишки гонят стада уток длинными хворостинами, тащат кроликов в клетках, болтаются возле главных дешевых рядов, где сушится мясо ящериц-текла. Я иду мимо шестов из стеблей гигантской травы, на которых болтаются крашенные яркой краке-новой краской желтые ткани, протискиваюсь между двумя овощными лотками. Рядом с местом, где собираются наемники, жарят мясо стабосов на вертелах и продают ломтики ананасов, вымоченных в соленой воде для сладости.

На серебряную монету Двоюродной я покупаю суп с лапшой и гороховую кашу с пряностями и медленно ем. В брюхе пусто уже три дня, и если есть быстро, стошнит. Насчет того, как оно без еды, я узнал еще в первую свою кампанию, на долгом марше к Баштою. Все разные виды голода мне знакомы: первые резкие уколы аппетита, потом сильный голод, когда живот долго болит, потом ты забываешь, а потом голод возвращается, как боль в распухших старческих суставах. Он изматывает, ты становишься усталым и глупым, и наконец он оставляет тебя, и кости челюстей размягчаются так, что зубы качаются в деснах, и ты уже столько времени голоден, что забываешь, что значит это слово.

Тот нытик сейчас на другой стороне площади, и распространяется насчет того, как гильдии монополизируют Двоюродных. Гильдии, которые десять лет назад были ноль; плюнуть и растереть, а потом пришли Двоюродные и привезли волшебство, и теперь даже торговать никто не может без позволения гильдии. Я закрываю глаза, после еды потянуло в сон, и вижу места, где я вырос. Я родился в Скарлине, в волшебном городе; Я помню белые дома, электростанцию, где Айюдеш учил ребят варить навоз стабосов и получать из него болотный газ, а потом превращать его в силу, которая поет в меди и дает свет. Ночью у настыл свет еще три-четыре дайна после заката. На лингве', на которой говорят Дююродные; это называется «Соответствующая Технология».

Я потерялся в Скарлине, ища мать и родичей. Я вижу Тревина и иду за ним. Он далеко, в облегающих штанах, на плечах у него мех. Но ведет он меня куда-то не туда - дома сгоревшие, только торчат перекрестья стропил, а он ведет меня вперед…

- Мне нужен музыкант.

Я резко просыпаюсь.

Плосколицый южанин, ждущий нанимателя, говорит:

- Музыканты вон там.

Люди, ждущие здесь, как я, ищущие хоть чего-нибудь. Грузный мужчина в балахоне винного цвета говорит:

- Мне нужен музыкант, который в мечах разбирается.

- А на чем играть? - спрашиваю я. Я всегда говорю тихо, а это недостаток. Толстяк меня не слышит. Он наклоняет голову.

- На чем играть? - повторяет плосколицый.

- Без разницы. - Жирный пожимает плечами, отхаркивает так громко, будто голову прочищает, и сплевывает в пыль.

Южане проклятые. Они все время плюются, и это меня бесит. Когда я слышу, как они прочищают глотку, я съеживаюсь и смотрю, куда отпрыгнуть. Видит Хет, я не привередлив, но они все плюются - мужчины, женщины, дети.

- На сикхе, - предлагает жирный. Сикха - это у южан вроде лютни, только струны перебирают еще и на грифе.

- А флейта? - предлагаю я.

- Флейта? - переспрашивает толстяк. Одежда у него отличной ткани, но вся в пятнах, запущенная. Она распахивается сверху до подпоясанного пуза, открывая гладкую кожу и мягкие обвисшие груди. - Ты умеешь играть на флейте, северянин?

Нет, хочу я ответить, просто решил помочь вам вспомнить еще какие-нибудь инструменты. Терпение.

- Да, - отвечаю я, - на флейте умею.

- Давай послушаем.

Ладно. Я достаю свою деревянную флейту и извлекаю сладкие звуки. Он машет руками и спрашивает:

- А мечом ты хорошо работаешь?

Я лезу в сумку и достаю со дна плащ. Он помят, сморщен - на юге плащ не очень-то поносишь, но я его разворачиваю, и видна медаль на груди: белая гора на красном фоне. Это выдали тем, кто остался жив после похода на Баштой: медаль, да еще шестьдесят золотых монет. Их уже года два как нет, но медаль - вот она, на плаще.

Говор по толпе. Толстяк в медалях не разбирается, он не воин, но плосколицый понимает, что это такое - и все вопросы о моем умении фехтовать снимаются. И хорошо, потому что я, с медалью или без нее, фехтую очень средне. У меня просто не хватает ни роста, ни веса.

Остаться в живых после кампании - это не меньше вопрос везения и благоразумия, чем умения махать мечом.

Вот так вот Барок меня и нанял играть на флейте у него на званом ужине.

Он мне предлагает двадцать серебром - слишком много. Пять платит вперед. Наверное, он хочет нанять меня телохранителем - значит, думает, что ему телохранитель понадобится. Работа телохранителя мне нравится, а еще лучше бы - матросом. Но я, пока не прыгнул на плывущий сюда корабль, понятия не имел, что здесь, на островах, не каждый может быть матросом. Не надо бы мне браться за эту работу - она пахнет бедой, но что-то же надо делать?

Все лодки, кроме местных рыбацких, подчиняются четырем Навигационным орденам, а все волшебство Двоюродных- двум Метафизическим орденам. На волшебство мне, в общем, наплевать: я - свистун, наемный солдат. У меня у самого есть три заклинания (только простеньких), которые Айюдеш Инженер, старый Двоюродный, впаял мне в череп, когда узнал, что Верхний Скаталос собирается напасть на Скарлин. Сильно нам помогли эти заклинания, Когда было только две двадцатки скарлинов да четверо Двоюродных - все, кто мог драться, - против всей армии Верхнего Скаталоса, вождя рода.

Мне полагалось бь! доложить о своих заклинаниях Метафизическим орденам, но не настолько же я глуп. Глупости мне хватило, только чтобы сюда попасть.

У человека, который нанимает меч в качестве музыканта, и, пир должен быть необычный, и я готов услышать, что он от меня хочет.

- Тебе нужна одежда получше, - говорит он. - И ванна не помешала бы.

Я договариваюсь встретиться, с ним на рынке дайна в три. И перебираю медяки, оставшиеся от монетки Двоюродной, и еще пять серебряных, которые он мне дал. Сначала сходить в бани и заплатить за отдельный номер. Терпеть не могу бань. Дело не в том, что северяне не любят мыться, как эти южане думают, Мне там просто… неуютно. Даже в отдельном номере я раздеваюсь скрытно, спиной к двери. Но Хет свидетель, до чего же хорошо быть чистым, когда нигде не чешется! Я даже одежду стираю и выжимаю насколько могу. Вода с нее бежит чернаяv и приходится надевать мокрое, но я утешаюсь тем, что она быстро высохнет.

На рынке я иду туда, где торгуют поношенной одеждой. Перебираю груды тряпья, пока не нахожу черную куртку с высоким воротом, более или менее чистую. И стригусь.

На все это уходит почти все три дайна и половина серебряной монеты Двоюродной, но, когда настает время, я уже стою на рыночной площади чистый и опрятный, в кармане у меня пять серебряных от Барока, и я готов заработать еще пятнадцать. И мне не приходится долго его ждать. Он оглядывает меня и сплевывает, показывая, что осмотр его удовлетворил.

По его щедрости с серебром и по манерам я думал, что мы пойдем в один из лучших кварталов города. В конце концов немало серебра отправилось в это гладкое брюхо в виде еды. Но мы идем вниз, туда, где река впадает в океан. Река широкая, укрощенная, в каменных стенах, перекрещенная дугами четырнадцати - как они хвастаются - мостов. Однако мы уходим далеко, глубоко в кварталы бедноты. Чем ближе мы подходим к реке, тем сильнее она воняет. По каменным ступеням мы спускаемся к воде, мимо женщин, стирающих одежду, в небольшой городок лодок, не отходящих от причала.

У выгоревших на солнце лодок на носу краской нарисованы глаза, хоть эти лодки никогда никуда не ходят. Это дома, где живут целые семьи на расстоянии вытянутой руки друг от друга, вместе с коричневыми пыльными курами. Сушится на веревках белье, коричневые детишки бегают с лодки на лодку, из одежды у них только желтая тыква, привязанная к поясу (если ребенок упадет в воду, тыква держит его на поверхности, пока взрослые не вытащат).

Я здесь никогда не бывал. Это лабиринт, и войди я сюда один, живым бы не вышел. Даже следуя за Бароком, я Чувствую на себе тяжелые взгляды мужчин. Мы идем с лодки на лодку, они проседают и поднимаются у нас под ногами. Лодки покачиваются, зеленая река воняет мусором и гниющей рыбой, и у меня в голове мутится. Я здесь уже два с половиной года, я говорю на местном языке, но никогда не смог бы жить так, как эти южане - на головах друг у друга.

Поближе к середине, где оставлен проход для судов, мы забираемся по трапу на лодку побольше, длиной примерно в пять человеческих ростов - дом Барока. Крохотная коричневая женщина, завернутая в синюю ткань, ворошит уголь в тамписе - это такой кувшин, где возле дна есть место для закладки углей, чтобы варить пищу. Тампис большой. Я чую запах мяса, рядом в белой с синим миске стоит желтоватая простокваша. Мне снова хочется есть. Она поднимает глаза и тут же их опускает. Барок не обращает на нее внимания и переступает через аккуратную пирамиду лавандовых фруктов-коробочек; один расколот до лиловой мякоти. Я переступаю вслед за ним, нагибаюсь и подбираю одну коробочку.

- Эй! - кричит женщина. - Это не про тебя!

Барок даже не оглядывается, потому я ей подмигиваю и иду дальше.

- Желтоволосый собака-дьявол! - визжит она.

Я иду за Бароком в трюм, превращенный й просторное жилье, хотя и слишком теплое, и здесь меня ждет первый сюрприз. За столом сидит юная девушка, с обнаженными плечами и длинными волосами, и рисует кистью на бумаге.

- Паль-цы! - рычит на нее Барок.

Она так увлеклась своим рисованием, что .его не сразу замечает, и мне представляется случай посмотреть, что она рисует - длинную волнистую линию, и она так ее выводит, будто каждая волна и изгиб что-то значат. Это, конечно, не так, потому что линия ползет по всему листу.

- Пальцы, тащи это к себе!

- Там слишком жарко, - хмуро возражает она и тут поднимает глаза. Я блондинистый и загорелый - потрясающее зрелище для южной девушки, которая вряд ли видела в жизни человека не с темными волосами. Она пялится на меня, собирая бумаги, потом уходит на заднюю половину, сдвинув брови в темную полосу и тяжело топая ногами, как человек, у которого чуть-чуть не все дома,

Барок смотрит ей вслед с таким видом, будто попробовал на вкус что-то, что ему не понравилось.

- Мои гости будут позже, - говорит он. - Жди на палубе.

- Что я должен буду делать? - спрашиваю я.

- Играть на флейте и смотреть за гостями.

- И это все? - спрашиваю я. - Ты мне двадцать серебряков платишь только за то, чтобы я смотрел? - Он собирается резко ответить, и я добавляю: - Если ты мне скажешь, за чем смотреть, может, я лучше справлюсь.

- Смотри, чтобы беды не было, - говорит он. - Этого тебе достаточно.

Плохо дело, брюхом чую. Наниматель, который не доверяет своим гостям или работникам,.- это как собака с заскоком: покусаны будут все. Я мог бы уйти: вернуть ему пять серебряных, ухватить еще один фрукт-коробочку - и назад. У меня чуть меньше половины осталось от серебряка Двоюродной, неделю можно прожить вполне сносно, если спать на причалах.

- На корме есть еда. Угощайся, а если баба будет шуметь, не обращай внимания.

Я остаюсь на этой работе. Решение принимал желудок. Хет в «Притчах» говорит, что наша жизнь держится на мелочах. Насчет меня это, точно, верно.

Я ем медленной осторожно. Я знаю, что, если съесть слишком много, в сон потянет. Но зато я набиваю сумку фруктами-коробочками, клецками из голубиных яиц и красным арахисом. Особенно арахисом - человек на нем долго может прожить. Пока я ем, приходит Пальцы и садится на меня смотреть. Я уже говорил, что я невысок, обычно мужчины выше меня, а она почти моего роста. На ней школьная форма, темно-красные цвета одного из орденов, а густые волосы перехвачены сзади красным шнуром. На молодой девушке эта форма была бы хороша, а у этой только подчеркивает, что она не ребенок. Слишком она уже взрослая для обнаженных рук, для непокрытых волос, для шнура, подпоясывающего платье под самыми грудками. Она, наверное, только что после месячных.

Поев, я споласкиваю лицо и руки в ведре. Она спрашивает, помолчав:

-  А почему ты рубашку не снимаешь, когда умываешься?

- Ты нахальный ребенок, - говорю я.

У нее хватает такта покраснеть, но все равно на лице написано ожидание. Она хочет посмотреть, насколько у меня волосатая грудь. У южан волос на теле почти нет.

- Я сегодня уже купался, - говорю я. Когда южане хотят посмотреть, не похож ли я на мохнатого термита, мне не по себе. - А откуда у тебя такое необычное имя? - спрашиваю я.

- Это не имя, это прозвище. - Она смотрит на свои босые ноги и подворачивает их смущенно. Я думал, она слегка не в своем уме, но без Барока она довольно быстра и летка на ногу.

Может быть, это его наложница. Южане обычно сначала заводят себе первую жену, а потом уже красотку.

- Пальцы. Почему тебя так называют?

- Да не «Пальцы», - говорит она раздраженно. - Хальци. Что это еще за имя такое - «Пальцы»? Мое имя - Халцедон. Спорим, ты не знаешь, что оно значит?

- Это драгоценный камень, - говорю я. … - Откуда ты знаешь?

- Я бывал в храме Хета в Телакре, - говорю я, - и глаза Шескета-льва там сделаны из двух больших халцедонов.

Я мою миску в ведре, потом выплескиваю воду за борт, и мыло расплывается на воде масляными разводами. Я много где бывал, стараясь найти место, где живут как надо. Острова оказались ничуть не лучше города Лада на побережье. А Лада - не лучше Гиббуна, где должно было быть полно работы, но вся работа была на новый космопорт, который строили Двоюродные. Мой народ забыл род свой и жил в трущобах. А Гиббун был не лучше Телакра.

- А почему у тебя нет бороды? - спрашивает она. У южан бороды не растут до самой старости, да и тогда Отрастают отдельными длинными белыми волосками. Они думают, что у всех северян бороды до пояса.

- Потому что нету, - отвечаю я, раздражаясь. - Почему ты живешь с Бароком?

-  Он мой дядя.

Мы замолкаем, глядя на корабль, идущий вниз по реке к бухте. Как у того, на котором приехала Двоюродная, у него тоже красные глаза с фиолетовыми ободками и фиолетовые паруса.

- «Воздержание», - читаю я на борту. Хальци скашивает на меня глаза.

- Ага, - улыбаюсь я. - Некоторые северяне даже читать умеют.

- Это корабль Братьев Суккора, - говорит она. - А я хожу в школу Сестер Ясности.

- А кто это - Сестры Ясности? - спрашиваю я.

- Я думала, ты все знаешь, - едко отвечает она. Я не реагирую, и она говорит: - Сестры Ясности - это сестричество Ордена Небесной Гармонии.,

- Понимаю, - говорю я, глядя как корабль скользит вниз по реке.

Она все так же едко добавляет:

- Небесная Гармония - первый из Навигационных орденов.

- А они ходят к материку?

- Конечно, - отвечает она покровительственно.

- А сколько стоит проезд пассажиром? И нанимают ли они грузчиков, или бухгалтеров, или еще кого-нибудь?

Я знаю ответ заранее, но от вопроса удержаться не могу. Она пожимает плечами:

- Я не знаю, я только учусь. - И снова,с хитрецой: - Я учусь чертить.

- Это чудесно, - бурчу я себе под нос.

Проезд отсюда - моя главная забота. Но никто не имеет права работать на судне, если он не член Навигационного ордена, а ни один орден «е собирается нанимать белобрысого северянина ни с того ни с сего. Проезд пассажиром дорог.

И даже еда не спасает меня от подавленности.

Гости начинают прибывать сразу после заката, пока небо еще индиговое на западе. Я вместе с двумя женщинами, прислуживающими за столом, нахожусь в трюме. Я парюсь в своей куртке, женщины блаженствуют в синих платьях. Я играю простенькие мелодии. Барок подходит и говорит:

- Спой северную песню.

- Я не пою, - отвечаю я.

Он смотрит сердито, но я не собираюсь петь, а заменить меня он теперь не может, так что так оно и будет. Но я чувствую себя виноватым, и потому очень стараюсь, выдавая трели и некоторые песни, которые, как я полагаю, будут им незнакомы.

Ужин небольшой, людей всего семеро. Важных, впрочем, людей* потому что к нашей лодке причалены еще пять. Или людей богатых. Южан мне Понять трудно: у них свои обычаи, и я не понимаю их поведения. Например, южане никогда не говорят «нет». Поначалу я думал, что они просто скользкие типы, но наконец я, научился различать «да», которое «да», и «да», которое «нет». Это нетрудно: если спрашиваешь у лавочника, есть ли у него огородный проякапити, а он говорит «да», значит, есть. Если он начинает нервно хихикать, потирать руки, значит, он не хочет, чтобы ты знал, что у него этого самого проякапити нет, и ты улыбаешься и говоришь, что зайдешь позже. Он знает, что ты врешь, и ты знаешь, что он знает,и вы оба испытываете колоссальное облегчение.

Но эти люди улыбаются и лоснятся маслом, и Барок улыбается и лоснится маслом, и я не знаю, в чем дело, но если бы напряжение было едой, я бы его мог резать ломтями из воздуха и обжираться.

Женщин нет, кроме служанок. Я не знаю, бывают ли женщины за столом на торжествах у южан, потому что сам на нем впервые. Если южанин пьет за здоровье другого южанина, тот не может не выпить, потому что иначе уважения к нему будет как к холощенному стабосу. Поэтому вина льется много. У меня постепенно складывается впечатление, что человек в зеленом, тощий, как хорек, и тот, что в желтом, на пару стараются напоить Барока. Если один пьет за здоровье Барока, через несколько минут то же делает второй. Барок пил бы вдвое больше их, но он и сам неоднократно пьет за своих гостей, особенно за хорька, так что трудно сказать. Кроме того, Барок толст и вина Может вместить много.

Но вот служанки прекратили подавать на стол и убирать, и Барок уже почти багровый, и тут он стучит по столу, прося тишины. Я перестаю играть и нащупываю рукоять обнаженного меча у себя за спиной под столиком - так просто, проверить, что он здесь.

Барок очищает место на длинном и узком пиршественном столе и хлопает в ладоши. Входит Хальци, одетая в платье цвета школьной формы, но руки и голова у нее закрыты согласно приличиям. Очень приятный вид, если бы не лицо, которое в присутствии дяди кажется мрачным и полоумным.

Она кладет на стол два свитка бумаги, оборачивает подбородок вуалью и кланяется как приличная девушка; Барок разворачивает первый свиток, и я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть, пока головы сидящих над ним не сомкнулись. Я успеваю увидеть только волнистые каракули Хальци с какими-то надписями. Вокруг стола приглушенный оживленный говор. Человек в желтом спрашивает:

- Что это?

- Побережье Калгора, - показывает Барок^. Острова Лезиан и Колдор, и пролив Лилиана.

Карты? Навигационные карты островов? Как сумел Барок… или как смогла Хальци их начертить… Но ведь она учится рисованию в Ордене… Так это Хальци начертила карты? Двоюродные ведь продали Навигационным орденам волшебство, которое гарантирует, что студенты не вынесут ни клочка бумаги. Как же она вытащила это из школы?

Хорек плюет на деревянный настил, и я вздрагиваю.

- А что еще у тебя есть? - спрашивает он резко и грубо.

- Только проливы Лилиана и бухта Хеккер.

- Бухта Хеккер! - говорит голубоглазый. Это я у любого рыбака могу купить.

- А ты сравни вот эту карту со своими картами бухты Хеккер и посмотри, какой у меня источник. А будут и еще, это я тебя уверяю.

Барок просто лучится честностью.

- У этих такой вид, будто их чертил любитель, - говорит хорек. Хальци надувает верхнюю губу и морщит брови. Мать ей нужна, чтобы научила ее так не делать.

- Хочешь красоты, пойди на рынок и купи картину, - отвечает Барок.

- Мне не художество нужно, а точность!огрызается хорек. - Откуда я знаю, что ты не у рыбака срисовал Хеккер?

Черный рынок навигационных карт! Может, Барок направит меня к кому-нибудь, кто их провез контрабандой или как еще добыл. Я мог бы отработать проезд отсюда…

- Хотелось бы побольше знать о твоем источнике, Барок, - говорит хорек, постукивая себя по зубам.

- Он из Орденов, - сообщает Барок. - Больше ничего сказать не могу.

Тот; что в желтом, спрашивает:

- Ты мне говоришь, что член ордена продает карты? Несмотря на наложенное заклятие?

- Я не сказал «член ордена», - отвечает Барок. - Я сказал «человек из ордена».

- Что-то тут нечисто, - замечает хорек, и я безмолвно соглашаюсь.

Барок пожимает плечами:

- Не хотите - не берите.

Но купол его лысины блестит и лоснится в свете лампы.

Хорек поднимает глаза на Барока. В этой комнате хорек - сила: остальные ждут, что он скажет или сделает, Барок обращается к нему, желтый у него шестеркой. Эти люди приплыли на лодках. Лодки, которые куда-то плавают, на этих островах означают деньги, а также, быть может, влияние в Навигационных орденах. А Барок - Барок живет в трущобе. Мелкое ничтожество, пытающееся что-то продать крупным хищникам. Хет, ну и влип же я!

Хорек думает, остальные ждут.

- Ладно, Я их возьму на проверку. Если эти окажутся точными, поговорим насчет следующего комплекта.

-  Нет, - возражает Барок. - На проверку я даю Хеккер, за Лилиану ты мне платишь двести.

- А если я просто заберу карты? - интересуется хорек.

- Ты моего источника не знаешь, - в полном отчаянии отвечает Барок.

- Да? И кому же ты их еще сможешь продать? Орденам? - спрашивает хорек скучающим голосом,

- За Лилиану - две сотни, - упрямо повторяет Барок. Хорек сворачивает карты.

- Это вряд ли, - отвечает он ласково.

У меня отказывают колени. Я сражался в бою, однажды выгнал вора из склада, но такого не делал никогда. И все же я тянусь к мечу.

- Скажи своему варвару, чтобы не лез! - резко говорит хорек. У желтого в руке нож, у других тоже. Мне не надо повторять два раза.

- Они бесплатно не отдаются! - кричит Барок! - У меня были расходы, я… я должен заплатить людям, Стерлер! Если я не заплачу, ты никогда новых не получишь! Они точные, я клянусь, точные!

- Насчет новых мы и поторгуемся, - говорит хорек и кивает остальным. Они встают и идут к выходу.

Я знаю, что Барок сейчас прыгнет, хотя глупее ничего не придумаешь. И он прыгает, пытаясь скрюченными пальцами вцепиться в хорька. Я думаю, он только хочет отобрать карты - не может смотреть спокойно, как их уносят, - но желтый реагирует немедленно. Я вижу блеск металла из-под его балахона» хотя Барок, наверное, не видит. Удар не слишком хорош, потому что все пьяны, а Барок - мужчина мясистый. Рукоятка торчит из его брюха в области печени, и Барок отшатывается к столу. Он еще не знает, что это нож - иногда ножевые раны ощущаются как удар кулаком.

- Я не отдам! - кричит он. - Я расскажу про вас Ордену! Тут он видит нож, и винного цвета пятно на темной одежде, и раскрывает рот - розовый, мокрый, беспомощный.

- Выясни его источник, - говорит хорек.

Хальци смотрит с тупым лицом. Я не хочу, чтобы она видела. Я помню, каково это - видеть.

Желтый берется за нож и держится, приблизив лицо на полшага к Бароку. Слышен запах дерьма. Барок смотрит на желтого с обвисшим лицом, не веря, и начинает бессмысленно лопотать. У некоторых в момент смерти отказывает разум.

- Кто тебе их дал? - спрашивает желтый.

Из-под ножа хлещет артериальная кровь, смешанная с темной, желудочной. Барок молчит. Может быть, он не хочет выдавать племянницу, но я думаю, он просто потерял рассудок от страха. И кишки уже опорожнил. Желтый поворачивает нож, и Барок вопит, потом снова лопочет, и в слюне пока еще нет крови. Он хочет рухнуть на колени, но нож не пускает, и Барок повисает мясной тушей на крюке.

Хальци скорчилась, завернувшись в вуаль. Она боком, по-крабьи, пробирается подальше от этих людей, держа руки за спиной, натыкается на мою ногу и застывает, тихо вскрикнув.

Хорек поворачивается к нам.

- Что тебе известно?

Я небрежно, насколько это получается, пожимаю плечами.

- Он нанял меня сегодня, а зачем - не сказал. Он глядит на: Хальци. Я. говорю:

- Ее он нанял сразу после меня.

Барок начинает повторять: «Не надо, не надо, пожалуйста, не надо», и не может остановиться, и мелкими движениями хватается за живот, но подальше от ножа, будто его боится.

- Скажи, кто тебе их дал, - требует желтый. Барок не понимает.

- Перестаньте, перестаньте, не надо, не надо, - лепечет он. «Умри, - думаю я..- Умри, жирный, пока еще ничего не сказал!»

- Твою мать, - говорит хорек. - Ты все испортил. Я шепчу Хальци:

- Кричи и беги наверх.

Она поднимает на меня глаза, но не двигается с места.

Желтый кричит Бароку в лицо:

- Барок! Слушай меня! - Он дает ему пощечину. - Кто тебе их дал? Хочешь, чтобы я перестал? Скажи, кто дал тебе карты!

- Помогите, - шепчет Барок. Теперь у него изо рта идет кровь. Тени от лампы лежат густо, большое брюхо в красном балахоне оказывается на свету, и из него начинает выступать мясо и кишки. Вонь оглушает. Один из гостей отворачивается и блюет; вонь усиливается.

- Говори, кто дал тебе карты, и мы приведем лекаря, - обещает желтый. Врет. Для лекаря уже слишком поздно. Но умирающий ничего не теряет, если поверит. Он косит в сторону Хальци. Он понимает, что происходит, чего они требуют? Барок облизывает губы, собираясь заговорить. Этого я допустить не могу. И потому я насвистываю - пять чистых диссонансных.нот,--- пробуждая заклинание у меня в черепе - то, которое поглощает энергию, свет и тепло. Свет гаснет.

Черно. Звездной магией легко пользоваться, это создать ее трудно.

- ПРОКЛЯТИЕ! - кричит кто-то в. темноте, и слышен вопль Барока - высокий белый шум. Что-то падает, я толкаю Хальци к лестнице и хватаю меч. От страха я еле могу двигаться. Может быть, если бы не Хальци, я бы и не шевельнулся, но иногда ответственность берет верх над моей истинной натурой.

Сталкиваюсь с кем-то в темноте, бью плашмя мечом по лицам, какой-то крюк рвет мне куртку, рубашку и перевязь под ней, обжигает бок. Потом становится свободно.

- Лестницу, перекройте лестницу! - кричит хорек, но я уже взваливаюсь на нижнюю ступеньку.

Темнота длится только несколько мгновений. Это заклинание свистунов, куда лучше действующее против настоящей энергии вроде освещения Двоюродных, чем против природных вещей вроде лампы, и оно меня всегда изматывает. Я поворачиваюсь на лестнице, как раз когда возвращается свет. Ослепленный на миг, я бью клинком по пламени и с брасы-ваю лампу. По полу разливается горящее масло, тот, что в синем, закрывает лицо, Барок - помоги ему боги - корчится на полу.

Лодка суха как трут, и лужицы огня немедленно расходятся синими языками. Я бегу вверх по лестнице. Хальци стоит там - не у сходней, а рядом с ограждением. Там же и моя сумка, а в ней - плащ с медалью, кольчуга и наручи - все мое имущество в этом мире. Я бросаюсь к девушке и к сумке, прижимая левую руку к горящему боку. Каждую' секунду из люка могут высыпать хорек и его компания роем разъяренных земляных пчел. Заглянув через борт, я вижу парусную лодку с неярким фонарем Двоюродных на мачте, и в ее свете стоит подросток в зеленом балахоне с выбритой по-жречески головой и смотрит на меня. Схватив Хальци за руку, я кричу: «Прыгай!» - и мы обрушиваемся на этого беднягу сверху, Хальци визжит, я тяжело грохаюсь, и парень застигнут врасплох. Хальци катится по палубе, но я приземляюсь удачнее, сломав ему руку и, кажется, ключицу, и он лежит, оглушенный, выкатив глаза. Я сбрасываю его вниз, он барахтается в воде, а я отталкиваю лодку. Дай Хет, чтобы он умел плавать - я не умею.

Лодка у нас простая, с одним парусом - прогулочное судно, а не настоящая рыбацкая лодка, но придется обойтись тем, что есть. С парусом я управляюсь неуклюже. Ветер гонит нас вниз по реке, к гавани. Других лодок я не вижу.

Погони нет. Наверное, хорек с компанией бросились перекрывать сходни, а не к лодкам. Пригнувшись у румпеля, я осторожно пальцами исследую рану - длинную прямую царапину, где нож полоснул меня по ребрам, пока его не остановили рубашка и перевязь. Кровь течет ручьем, но порез неглубок.

Хальци скорчилась на носу, глядя назад, на лодку своего дяди. Наверняка огонь пожирает дерево большими кусками. Когда мы подходим к мосту, я оборачиваюсь и вижу лодку, отрезанную от Швартовов. Она плывет по течению, ярко горя и испуская жирный черный дым. Две парусные лодки мчатся прочь от нее как стрекозы, черные силуэты на огненном фоне. Потом нас накрывает дым и пепел, заслоняющий от нас лодку, а нас - от всех.

Кашляя, тяжело дыша и - прости меня Хет - отплевываясь, я стараюсь держать лодку в облаке дыма.

Когда мы почти вышли из гавани, Хальци спрашивает:

- Куда мы идем?

- Не знаю, - отвечаю я. - Хотел бы я сейчас иметь твои карты.

Ночь ясная, дует прохладный бриз, луны пока нет. Хорошая ночь для бегства. Я иду вдоль берега прочь от города. С земли на нас лает собака, лай подхватывают другие и перебрехиваются далекими одинокими голосами. Лай передается по цепочке, сопровождая нас по всему берегу.

- Это была магия? - спрашивает Хальци.

- Что именно? - переспрашиваю я, думая о своем. Я

устал, и мне нехорошо. Кашлять и сплевывать сажу с пеплом больно, когда на боку открытая рана.

- Когда стало темно. Когда ты засвистел.

Я киваю, потом соображаю, что в темноте она этого не видит.

- Да, небольшая магия.

- А ты маг?

Я что, похож на мата? Жил бы я такой жизнью, если бы умел выплавлять металл и делать звездное вещество ярких цветов, и машины, и свет?

- Нет, лапонька, - отвечаю я ласково, поскольку мысли мои далеко не так терпеливы. - Я просто свистун. Боец без денег и с очень небольшим умением.

- А как ты думаешь, они приведут дяде лекаря? Тут уж ничего, кроме правды, не скажешь.

- Хальци, твой дядя убит.

Она долго молчит, потом начинает плакать. Она устала, ей холодно и страшно. Ладно, плакать ей не вредно. Может, я тоже поплачу - не в первый раз.

Мы плывем, ритмично покачиваясь, волны шлепаются о нос лодочки. Лают собаки, на нас и друг на друга. Слева

все реже и реже городские огни, дома все темнее и все меньше. Здесь уже пахнет не городом, а ракитовыми зарослями. В кильватерном следе нашей лодки фосфоресцируют кракены. Интересно, почему свет у них синий, а кракеновая краска - желтая?

Хальци из темноты Говорит:

- А ты можешь отвезти меня к бабушке?

- А где живет твоя бабушка, детка?

- На той стороне пролива Лилиана. На Лезиане.

- Если бы я знал, где это, я бы попробовал, даже без карты, но я же иностранец, лапонька.

- Я могу начертить карту. Те карты начертила я. Говорит, как дитя неразумное..Я устало улыбаюсь в темноту.

- Но у меня же нет, с чего срисовать,

- Мне не надо срисовывать, - говорит она. - Они у меня, в голове. Если я хоть раз начертила карту, я ее никогда не забуду. Вот почему дядя Барок отправил меня в Орден, в школу. Но мы упражнялись только в черчении бухты Хеккер и пролива Лилиана.

- - Значит, ты начертила эти карты из головы? - спрашиваю я.,

- Конечно. - Она откидывает волосы, вуаль лежит,у нее на плечах, и я вижу ее на фоне неба - просто хитрая и надменная девчонка, которая хочет произвести впечатление на северного варвара. - Все думают, что карты хранятся надежно, вся бумага и все вообще под защитой заклинаний. Но я не таскаю ни бумаг, ничего - все у меня в голове.

- Хальци, - едва выговариваю я, - ты можешь нарисовать карту?

- У нас нет бумаги, и здесь темно.

- Через пару часов мы пристанем к берегу и немного по спим. Потом ты моим ножом выцарапаешь ее на дне лодки.

- На дне лодки? - Эта мысль для нее пугающе нова. Но я уже полон энтузиазма. Вдвоем, прячась от всех островов, на лодке, не предназначенной для открытого моря, полагаясь только на девичью память о карте. Но это лучше, чем так, как Барок.

Дует ровный бриз, и лодочка идет хорошо, только иногда хлопая парусом. Вода совсем рядом, под рукой. Хальци говорит, что ей холодно. Я отвечаю, чтобы взяла у меня в сумке плащ и попробовала поспать.

Она какое-то время спит. Я продолжаю вести лодку вперед, чтобы уйти чуть подальше перед отдыхом, миную места, где можно было бы остановиться, наконец вижу серую линию, означающую рассвет, и поворачиваю к берегу.

- Хальци, когда лодка остановится, выпрыгивай и тащи. Мы подходим, я пытаюсь встать и чуть не падаю. Ноги

онемели от неудобной позы, и бок закаменел.

- Чего там? - спрашивает Хальци, держась за борт и собираясь выпрыгнуть.

- Ничего, - отвечаю я. - Поосторожнее, когда выпрыгнешь.

Холодная вода по пояс захватывает дыхание, но Хальци у носа! Стоит всего по щиколотку. Я стискиваю зубы и толкаю лодку, Осколъзаясь на неровном дне, и Хальци тянет, и вместе мы вытаскиваем лодку. Я ее привязываю к дереву - прилив ещё нарастает, и я не Хочу, чтобы лодку унесло, - потом хватаю сумку и выбираюсь на берег.

Надо бы осмотреться, но у меня все болит и сил нет ни на что. Голова кружится, И я говорю себе, что вот сейчас только минутку отдохну. Кладу голову на сумку, закрываю глаза, и весь мир вокруг вертится.

Герой дурацкий, думаю я и смеюсь. Вот эта роль меня никогда не привлекала.

Мы среди Густых деревьев, высокие желтые метлы ракитника, в это время года густо покрытые сережками. Я весь покусан чукками, и порез на боку горит; чувствуется, как в нем бьется пульс.

И Хальци нигде не видно.

Я приподнимаюсь на локте, превозмогая боль, и прислушиваюсь. Ничего. Ушла и заблудилась?

- Хальци! - шепотом зову я. Ответа нет.

- Хальци! - говорю я громче.

- Я здесь! - доносится голос с берега, и высовывается голова над светло-лимонной порослью, будто она сидит в кусте. Может быть, у меня бред.

- Ты в воде? - спрашиваю я.

- Нет, я в лодке. И вообще, как тебя зовут?

- Яхан, - отвечаю я.

- Я взяла твой нож, но ты не проснулся. - Она мнется, потом спрашивает: - Ты сильно ранен?

- Нет, - говорю я, пытаясь сесть как ни в чем не бывало. Это не получается.

- Я начертила карту на дне лодки, а потом грязью сделала линии потемнее. - Она качает головой. - Чертить ножом - это совсем не то, что пером.

Она выходит на берег, и мы едим фрукты-коробочки и красный арахис из моей сумки. От еды и воды у меня резко повышается настроение. Я смотрю на то, что начертила Хальци. Она нервно теребит руки, пока я изучаю ее работу. Мелкие волны, гуляющие на дне лодки, размывают грязь, и мне трудно судить, насколько карта была точной, но я говорю, что она чудесна.

Она отворачивается, чтобы скрыть радость, и деловито сплевывает в ручей. Я вздрагиваю, но молчу.

У нас не в чем запасти воду.

- Сколько отсюда до Лезиана? - спрашиваю я. Она думает, что дня два.

- Яхан, - спрашивает она, тщательно выговаривая мое имя, - где ты научился магии?

- Один Двоюродный заложил в кости моего черепа медь и стекло, - отвечаю я. Не совсем точно, но близко к правде.

Такой ответ на время прекращает вопросы.

Мы как следует напиваемся водой, облегчаемся, а она, быть может, молится своим божествам - не знаю. Потом мы поднимаем зеленый парус и отходим.

Она все время что-то болтает о своей школе, и мне нравится слушать ее болтовню. Когда в полдень становится жарко, я велю ей натянуть на носу мой плащ и заползти под него в тень. Сам я остаюсь у румпеля и только жалею, что у меня нет шляпы. Я давно уже почернел под солнцем, но блеск зеленой воды слепит глаза, и нос припекает.

Она спит всю жаркую пору дня, а я клюю носом. Мы держим курс на мыс, указывающий вход в пролив. После полудня мы достаем из моей сумки помятые фрукты-коробочки, которые чуть помогают утолить жажду. Путь нам перегораживает выступ суши; если,.верить карте Хальци, это и есть наш мыс. Карта указывает, что здесь высаживаться плохо, иначе я бы попытался - ради пресной воды, Мы идем в открытое море, и я только молюсь, чтобы ветер не упал. У меня онемело тело, и аккуратно провести лодку через весь пролив - это, боюсь, выше моих навигационных умений.

Меня одолевает жажда, Хальци, наверное, тоже. Чем дальше мы уходим в пролив, тем она тише. Я спрашиваю один раз, как она проходила пролив, когда приехала жить к дяде. «На большом судне», - только и отвечает она.

У меня чуть кружится голова от солнца, жажды и лихорадки, и когда наступает вечер, прохлада приносит облегчение. Солнце уходит под воду неожиданно, как всегда на юге. Я вытаскиваю из сумки клецки из голубиных яиц, но они соленые, и от них жажда только усиливается. Хальци голодна, и она съедает свою порцию и половину моей.

- Яхан! - говорит она. -Да?

- Почему Двоюродных так называют?

- Потому что мы все родня, - отвечаю я. - У меня на родине, когда народу становится слишком много и пастбищ не хватает для стабосов, часть рода уходит на другое место и там устраивается. И Двоюродные были нашими дальними предками. Звезды для них как острова. Некоторые прилетели жить сюда, но была война, и корабли перестали прилетать, и корабли наших предков состарились и не могли больше летать, и мы забыли о них, остались только легенды. Теперь они нас снова нашли.

- Й они нам помогают? - спрашивает она.

- На самом деле нет. Они помогают почти что только верхним людям.

- Верхние люди - кто это? - спрашивает она. У южан нет слова для этого понятия, и потому я всегда говорю эти два.

- Верхние люди, старики, которые всем правят и у которых есть серебро. Гильдейцы, они вроде верхних людей.

- И ты тоже был верхним человеком? - спрашивает она. Я смеюсь, и бок отзывается болью.

- Нет, деточка. Я - невезучее дитя невезучих родителей. Они верили, что некоторые из Двоюродных нам помогут, нас научат. Но верхние люди не любят, когда еще у кого-нибудь есть сила. И они послали армию и убили мой род. Пока не пришли Двоюродные, было лучше.

- Орден говорит, что Двоюродные - это хорошо; они приносят дары.

- За эти дары мы платим, - отвечаю я. - Кракеновой краской, рудами и землей. И нашим образом жизни. Там, куда приходят Двоюродные, становится плохо.

Темнеет. Хальци заворачивается в мой плащ, а я съеживаюсь возле румпеля. Не то чтобы лодка требует слишком пристального внимания: дует легкий ветерок, и море спокойно (кажется, кто-то нам ворожит, хотя мы и напали на мальчика в зеленом балахоне, чтобы завладеть лодкой), но она все равно слишком мала, и другого места для меня нет, так что я остаюсь у румпеля.

От брызг все время мокнет левое плечо, ветер высасывает из меня остатки тепла.

- Хальци!

- Чего? - бормочет она с носа сквозь сон.

- Мне что-то нехорошо, детка. Ты не могла бы сесть рядом и поделиться со мной плащом?

Она колеблется - я этого в темноте не вижу, но чувствую. Она меня боится, и мне это неприятно» А если подумать, даже смешно.

- Мне нужно только согреться, - уверяю я ее. Она ощупью движется к корме.

- Плащ твой, - говорит она. - Можешь забрать его, когда хочешь.

- Я думаю, его нам хватит на двоих, - говорю я. - Садись рядом, румпель будет между нами, и ты можешь прислониться ко мне и поспать.

Она осторожно садится рядом (лодка чуть качается от ее движений) и набрасывает плащ на плечи нам обоим. Прикоснувшись к моей руке, она отдергивается.

- Ты горячий, - говорит она. И неожиданно трогает мой лоб. - У тебя жар!

- Ты не волнуйся, - отвечаю я, почему-то смутившись. - Просто сядь вот здесь.

Она садится рядом, а потом кладет голову мне на плечо. От ее волос идет приятный запах, и становится уютно. Я стараюсь держать созвездие, которое южане называют Короной, по правую руку от себя.

- Сколько тебе лет? - спрашивает она.

- Тридцать один.

- Так ты же еще не старый! Я смеюсь.

- Волосы у тебя седые, - оправдывается она. - Зато лицо не старое.

Но иногда я чувствую себя глубоким стариком - и сейчас больше, чем когда-либо.

Рывком просыпаюсь от сна - мне снилось, что я снова на лодке Барока. Уже рассвет. Хальци ворочается у меня на плече и снова успокаивается. Я думаю о море, о нашем плавании. Навигация по созвездиям -не из главных моих умений, я только надеюсь, что нас не сильно снесло. И еще надеюсь, что карта у Хальци хороша, и думаю, какую бы плату получил Барок за лодку с начерченной на ней картой, даже если карта не слишком четкая, но тут карту лижет синее пламя, и я снова на лодке Барока…

Снова просыпаюсь рывком. Лихорадка отступила - наверное, потому что сейчас утро. Я пытаюсь открыть сумку, не побеспокоив Хальци, но она спит у меня на правом плече, а левой рукой я не слишком владею и бок окоченел, так что она все же просыпается и садится прямо. У нас осталось пять фруктов-коробочек, и мы одну вскрываем. Меня слишком мучает жажда, чтобы я мог есть арахис, но Хальци съедает немного.

Солнце поднимается на небе, и точно так же поднимается у меня жар, и я начинаю видеть сны даже с открытыми глазами. Тревин оказывается в лодке вместе с нами, сидит в своей синей безрукавке с серой меховой оторочкой, отвернутой на плечи, и я, наверное, с ним говорю, потому что Хальци спрашивает:

- Кто такой ТревиН?

Я моргаю, перегибаюсь через борт и плещу холодной водой в обожженное солнцем лицо. Сажусь Снова, и голова кружится от Прилива крови, но зато я знаю, где я.

- Тревин - это был мой друг. Его уже нет в живых.

-  А, - говорит она и добавляет с юношеским бесчувствием: - А как он умер?

А как умер Тревин? - приходится мне подумать.

- От поноса, - говорю я. - Мы шли на Баштой, мы отступали, мы с Тревином решили биться против Верхнего Скаталоса за то, что он сжег Скарлин. Была зима, и есть было нечего, и люди болели, а многие умерли. Я из-за Тревина пошел в этот поход, - добавляю я, и не добавляю: «У меня была любовь».

Когда становится жарко, Хальци смачивает вуаль водой и кладет мне на голову. Я вцепляюсь в румпель. Кажется, не столько я правлю лодкой, сколько она мною. Хальци чистит еще одну коробочку, обдирая кожицу и деля мякоть на багровые дольки.

- Наверное, мне стоит посмотреть на твой бок, -говорит она.

- Нет.

- Ты не бойся, - говорит она и перебирается ко мне поближе.

- Нет! - отрезаю я.

- Я бы смочила его морской водой, - говорит она. - Она хорошо лечит раны.

- Я не снимаю рубашку, - отвечаю я.

Да, я знаю, что это глупо, но рубашку снимать не собираюсь. В чьем бы то ни было присутствии. Мы наконец пришли в Баштой, и все почти, кого я знал, уже погибли, а тогда командир ополчения говорит: «Мальчик, как тебя зовут?» - а я не знал, что он обращается ко мне, а он еще, раз как гаркнет: «Мальчик! Как тебя зовут?»- и я сказал, заикаясь: «Яхан, господин». «Так вот, -сказал он, - ты теперь в моей группе, будешь у нас Умник Яхан», и все заржали, и я долго был Умник Яхан, пока они не убедились, что я на самом деле не дурак, но рубашку я все равно снимать не собираюсь.

Мысли прыгают, как белки в клетке, иногда я говорю вслух. Возвращается Тревин и спрашивает:

- А не хотел бы ты вырасти в другом месте, не в Скарлине? Хальци мочит вуаль в воде и пытается охладить мне лицо.

- Вандзи нам говорила о юродах, - отвечаю я Тревину, - и она была права. - Я возвышаю голос. - Куда приходят Двоюродные, там они нас используют, они живут как Верхние Скаталосы, а мы убираем их дома и благодарны за свет и веселые палочки вечером шестого дня. Люди забывают свой род, они забывают все. Вандзи говорила нам о .столкновении культур, когда слабейшая культура растворяется.

- Вандзи и Анеал, Айюдещ и Кумар - они жизнь свою посвятили, чтобы помочь нам, - говорит мне Тревин.

- Анеал извинялась передо мной, Тревин, - говорю я ему. - Извинялась за страшное зло, которое они сделали! Она говорила, что лучше бы они не прилетали!

- Я знаю, - говорит он мне.

- Яхан! -говорит Хальци. - Яхан, здесь никого нет, только я! Говори со мной! Не умирай!

Она плачет. Вуаль ее мокра и так холодна, что у, меня захватывает дыхание.

Тревин не знал. Я никогда не говорил ему об извинении Анеал; я никому не говорил. Я моргаю, и он расплывается, а я моргаю и моргаю, и он тает.

- Ты не Тревин, - говорю я. - Я спорил сам с собой. Ослепительно и жарко.

Я лежу, положив руку под голову.

Небо голубое и красное, и на воде темная полоса, и я не могу сделать, чтобы она исчезла, сколько ни моргаю. Наверное, от жара у меня пропадает зрение, или солнце меня ослепило, но Хальци плачет и говорит, что это Лезиан.

Высадиться негде, и мы идем вдоль берега к северо-западу, пока не приходим к устью реки.

- Правь туда! - просит Хальци. - Я знаю это место! Знаю этот знак! - Она показывает на кучу камней. -- Там моя бабушка живет!

Ночь обступает нас, а потом мы видим огонь, вроде как очаг горит. Я сиплым голосом объясняю Хальци, как переложить парус. У нее руки быстрые, слава Хету.

Я вывожу лодку на прибрежную отмель, и Хальци выскакивает наружу, зовя меня, и Тянет лодку, но я не могу двинуться. Приходят люди и стоят, глядя на нас, и Хальци говорит, что ее бабушка - это Лласси. В деревне бабушку знают, хотя живет она довольно далеко. Кажется, мне помогают выбраться из лодки, й я говорю: «У нас есть серебро, мы можем заплатить». Мелькают люди в темноте, потом меня приносят куда-то, где света слишком много.

Мне вливают меж зубов горячую морскую воду. Я не могу ее пить, потом соображаю: это бульон. На Отмытой добела стене пляшут отсветы, и женщина с обнаженной головой говорит: «Дай помогу».

Я не хочу, чтобы с меня снимали рубашку.

- Рубашку не трогать! - говорю я, выставив руки. Они что-то говорят, я не успеваю следить, но с мягкой настойчивостью меня держат за руки и снимают разорванную куртку и рубашку. Чей-то голос тихо спрашивает: «А это что?» - и разрезает повязку на груди.

- Что это с ним? - удивленно говорит Хальци. Я отворачиваю лицо.

Незнакомая женщина мне улыбается и говорит:

- Все будет хорошо. - Хальци глядит на меня, будто ее предали, а женщина говорит ей (и мне): - Просто это женщина, детка. Она поправится, с ней ничего страшного, только небольшой жар и слишком много солнца.

И я, раздетая, беспомощно проваливаюсь в сон, и только мелькает перед глазами пораженное лицо Хальци.

Следующие два дня я очень много сплю, просыпаюсь, пью бульон и снова засыпаю. Когда я просыпаюсь, Хальци рядом нет, хотя на. полу лежит стопка одеял. А если я просыпаюсь и слышу ее, то снова притворяюсь, что сплю‹ и действительно засыпаю. Но потом я уже не могу больше спать. Туле, женщина ‹S заботливыми руками, которая предоставила мне постель, спрашивает меня, дать мне платье или рубашку. Я провожу ладонью по стриженым волосам и прошу рубашку. Но говорю ей, чтобы.называла меня Яханна.

Мне приносят мою рубашку, аккуратно зашитую. А мое серебро они брать не хотят.

И наконец, ко мне приходит Хальци. Я сижу на кровати, на которой так долго спала, и лущу фасоль. Меня смущает, что я сижу в рубашке и лущу фасоль, хотя я и фасоль лущила, и одежду чинила, и другую женскую работу делывала в мужской одежде. Но это было уже давно.

Она входит недоверчиво, как птичка, и говорит:

- Яхан?

- Садись, - говорю я и тут же об этом жалею, потому что сесть можно только на мою кровать - другого места нет.

Мы обмениваемся обычными вопросами «как себя чувствуешь» и «что ты делала». Она туго завернута в вуаль, хотя здесь женщины не ходят в вуалях повседневно.

Наконец она обиженным голоском говорит:

- Ты могла бы мне сказать.

-  Я уже много лет даже и не думала кому-нибудь говорить. Я даже уже почти думала о себе не как о женщине.

- Но я же не кто-нибудь!

Она обижена. И откуда ей понимать, что в битве бок о бок можно стать близкими товарищами и ничего не знать друг о друге?

Громко, очень громко щелкают стручки фасоли. Я думаю, не попытаться ли объяснить, как я обрезала волосы, чтобы сражаться вместе с Тревином, как узнала еще задолго до смерти Тревина, что битва делает людей чужими для самих себя. Хет говорит, что жизнь держится на мелочах, вроде того, что я для женщины была высока и плоскогруда, и что командир ополчения в Баштое увидел меня, стриженную и полуголодную, и решил, что я мальчик, и я стала им. Щелчок стручка. Я провожу пальцем по его длине, и фасоль сыплется в миску.

- У тебя солнечный ожог почти прошел, - говорит она, чтобы прервать молчание, и почему-то ярко вспыхивает.

Я могу ее понять. Она вообразила себе, что влюбилась.

- Ты. меня прости, детка, - говорю я. - Я не хотела тебя огорчать или смущать. Мне, знаешь, и самой как-то неловко.

Она смотрит на меня искоса.

- А отчего тебе неловко? ..

- Это как будто ходить без одежды - когда все знают. А мой род теперь истреблен, И я всегда чужая, где бы ни была… - Она смотрит, не понимая, и я сдаюсь. - Это трудно объяснить.

- А что ты теперь будешь делать? - спрашивает она.

Я вздыхаю. Этот вопрос давно уже вертится у меня в голове. Здесь точно не накопить денег на проезд до материка.

- Не знаю.

-  Я рассказала про тебя бабушке, - говорит Хальци. - И она сказала, что ты можешь жить с нами, если будешь хорошо работать. Я ей сказала, что ты очень сильная- Снова щеки полыхают, и она торопится сказать:- Это маленькая ферма, и когда-то она была получше, но теперь там только бабушка, но мы можем помочь, и я думаю, мы можем стать с тобой подругами.

На долгом пути к Баштою я поняла одно: пусть все будет хуже некуда, но, если думать только о ближайшем будущем, в конце концов - иногда - найдется выход.

- Я была бы рада, детка, - говорю я совершенно искренне. - Рада была бы с тобой подружиться.

Кажется, будущее точно держится на мелочах.

Maureen F. McHugh. «The Missionary's Child». © Davis Publications, Inc., 1992. © Перевод. Левин М.Б., 2002.

Дэвид Нордли. Планета шести полюсов

…Создать единую планетарную цивилизацию, в которой роли будут поровну разделены между тремя вышедшими в космос расами. Выработать общие правила культурного поведения, способные послужить моделью для других галактических цивилизаций в том случае, если они выйдут на контакт. Конвенция и Статут планеты Тримус, преамбула.

Лейтенанту-контролеру Дриннил'ибу в новинку бил человеческий корабль - длиной почти четыре к-единицы, с огромным квадратом матерчатого паруса. И что за нелегкая принесла в дальнюю северную даль этих дикарей? Он окликнул пришельцев, но это почему-то вызывало не положенный в таких случаях устный ответ, а беготню крошечных двуногих существ по палубе. Повторить свой вопрос Дрин не успел - .небеса огласились грохоюм, и какой-то предмет, со свистом прочертив дугу в воздухе, плюхнулся в воду у лейтенантского бока.

«Что за шутки? - возмутился он. - Клянусь Конвенцией, мне это не нравится!»

Увлекаемый предметом трос задел пловца по носу, и лейтенант высунул язык; чтобы поймать и изучить. Трос поддавался неохотно, но Дрин был не из тех, кто отступает при малейшем затруднении. Он работал манипуляторами, пока не появился конец бечевы.

Загрязнение вод! Какая острая штуковина! Как больно поцарапала мускульные пальцы на отростке языка, пока другой отросток дергал за трос со стороны судна! Дрин провоцировал людей на попытку помериться с ним силами, но подлая колючка заставила отказаться от этой затеи. Ладно, подумал он, а мы сейчас вот так, - и, подняв переднюю клешню, намотал на нее бечеву.

Давление на язык ослабло, а предмет очутился перед глазами. Он был цельнометаллический (что за металл - непонятно), остроконечный. Да ведь это оружие! И опасное! Попади оно в уязвимое место, и лейтенанту бы не поздоровилось.

Это открытие тотчас вызвало мощный взмах хвоста, и тело прянуло в сторону. Не прошло и осьмушки удара сердца, как водная среда донесла слабый хлопок и рядом проскочила вторая металлическая штуковина. Да его же убить хотят!

Он вынул из кармана нож и рассек трос между своей ногой и заостренным снарядом. И поплыл. Сначала к кораблю, затем в противоположную сторону, удерживая ногой бечеву; она сначала резко натянулась, а затем ослабла. Вот так-то, знай наших! Правда, Дрин встревожился на один удар сердца: человек - существо хрупкое, а вдруг такой сильный рывок кого-то покалечил? Нет, вряд ли: трос уже натянулся вновь. И удерживал Дриннил'иба до следующего удара ножом.

Он стряхнул обрезок с клешни, поднырнул под корабль и пристроился у днища. Выяснив, что оно сделано из досок, достал из брюшной сумки пистолет.

Десять разрывных пуль, и в корпусе судна образовалась изрядная дыра. Толщина слоя загрязненной древесины достигала одной двенадцатой к-единицы, но это не спасло корабль от серьезного повреждения. Экипажу ничего не остается, как возвращаться в порт; задирать Дриннил'иба или еще кого-нибудь из ду'угнан люди больше не будут.

Довольный своей находчивостью, он вынырнул на поверхность за кормой человеческого судна, пальнул в воздух и прокричал:

- Я лейтенант Дриннил'иб из Службы планетарного контроля, а вы только что покушались на мою жизнь. Зачем вы это сделали, рискуя вечным отвержением?

До него долетели истошные крики - на судне в лихорадочной спешке ставили паруса. Лейтенант схватился передней ногой за руль, хорошенько тряхнул, Наконец над кормовым планширом появилась рыжеволосая голова:

- Контролер, какого черта? - прокричал человек. - Это же территория первобытников! Когда же вы, технократы гнусные, оставите нас в покое? Ведь обещали!

- Не оставим в покое, если вы тут затеяли убивать! - ответил подуспокоившийся Дриннил'иб. - В свои любимые игры играйте на здоровье, но - зная меру!

Рыжего это взбесило.

- Что бы ты понимал в наших играх, технарь узколобый! - заорал он. - Убирайся! Нечего тебе тут делать, это наша вода!

Дриннил'иб снова покачал корабль:

- Где бы вы ни находились, стрелять в разумных существ нельзя! И если вы этого не признаете, то скоро пойдете ко дну! Убийства запрещены Конвенцией!

- Ладно, ладно, я все понял. Стрелять в тебя не следовало, тут, признаю, мы сваляли дурака. Но в следующий раз, рыбочеловек, постарайся держаться подальше от китобоев.

Этот загрязнитель вод и не думал каяться, если Дриннил'иб правильно интерпретировал его жесты. Ничего, зато телодвижения самого лейтенанта люди истолкуют как надо. Он выпустил из легких перенасыщенный влагой воздух, отчего паруса и гарпунщики промокли до нитки. Потом дал судну хорошего пинка и взревел. На глубине десять к-единиц Дрин упаковал гарпун в пакет для вещдоков, убрал пистолет, достал интерком и Отправил в штаб доклад. На подконтрольной ему территории возможны убийства, он только что убедился в этом на собственном опыте, но для полного расследования необходима помощь людей. Кстати, чем не предлог повидать старую подругу и коллегу. Размеренно работая мускулистым хвостом, он поплыл к северной оконечности западного континента.

Тримус, спутник бурого карлика Печки, всегда обращен к нему одной стороной, но обладает тремя симметрично расположенными относительно друг друга осями: север-ног, запад-восток и вперед-назад, и имеет три четко очерченные климатические зоны, что создает комфортабельные условия для жизни каждой из трех рас. Арктика и Антарктика ничем не отличаются от аналогичных территорий Ду'утии. Холодные приполярные пояса климатически схожи с умеренными поясами Кпета. Земноподобная область (это почти целое полушарие) согревается Аурумом и Печкой, и температура там значительно меняется с востока на запад, непосредственно (под Печкой достигая тропической. Близость Тримуса к этой звезде обеспечивает, ему продолжительный день, примерно вдвое длиннее клетского, в полтора раза длиннее земного и втрое дольше ду'утианского. Наклон орбиты Тримуса на пол радиана относительно местной эклиптики обеспечивает четырехсотсемидневный полярный сезонный цикл, практически неотличимый от ду'утианского.

«Справочник планетарного контролера. Введение».

В тумане подле огромного рубинового полумесяца - Печки - миниатюрным красным шариком висело утреннее солнце. Энергично загребая хвостом, Дриннил'иб плыл вверх по течению, к человеческому городу. Он подозревал, что убийцы покушаются на самое предназначение тримусской цивилизации, пытаясь поссорить расы друг с другом.

А цивилизация Тримуса создавалась, между прочим, как галактич!еская лаборатория для подготовки мирного сосуществования различных космических рас. Но с момента заселения планеты Печка облетела вокруг Аурума восемь в кубе раз, и те далекие времена, времена Начала, сохранились только в коллективной памяти клетиан ив механических хранилищах информации людей.

Дрин знал: кое-кто считает» что цель эксперимента давно утрачена вместе с самой потребностью в нем. Цель размыта временем и пространством, столь огромными, что жители Тримуса уже, по сути, не являются представителями пославших их культур. «Если они вообще когда-нибудь таковыми являлись», - уныло подумал лейтенант. У тех, кто бросил насовсем дома ради участия в романтическом космическом опыте, гораздо больше общего друг с другом, чем со своими далекими соотечественниками.

Все жё Дрин понимал, что у тысячелетней цивилизации Тримуса есть и своя причина для существования. Забудем о галактике, забудем о прилетающих изредка кораблях. Обитателям Тримуса, чтобы жить в мире друг с другом и со своей планетой, необходимо подчиняться логике, а не природной склонности группироваться по видовой принадлежности. В контролеры идут по призванию, идут те, для кого идеалы общества в целом важнее интересов их родных рас.

Из штаба лейтенанту сообщили, что на набережной у наблюдательной вышки, у шлюза главного канала, его дожидается Мэри Пирс. Где же эта вышка, где же этот шлюз? Ага, вот они. Он уловил эхо и принял вправо, скользнул в глубокий холодный канал. Дно бухты казалось волшебной страной: в тихой воде, куда ни глянь, человеческие жилые пузыри и рифы с земной растительностью, Канал широкой черной дорогой проходил через эту красоту. Там, где он заканчивался, аккуратным рядком лежали подводные лодки, укрывались на дне от зимнего льда.

Дрин опустил ноги, освободил от воздуха пузырь, чтобы лучше удерживаться в бетонном желобе, и спокойными, размеренными гребками вынес себя в теплый воздух восточного континента.

На краю пандуса его поджидали крошечные бесхвостые существа, еще меньше ростом, чем наглый рыжий варвар с китобойного судна. Люди прятали свои тела под тканями, имевшими, как было известно Дриннил'ибу, теплоизоляционные свойства даже получше, чем у его ворвани.

- ; Добрый день, лейтенант, - обратился человечек писклявым голосом, позволявшим идентифицировать самку.

- Здравствуйте, - рыкнул Дриннил'иб и вытянул отросток языка, чтобы пожать ей руку.

Лейтенанта успокоил знакомый вкус окружавшего женщину воздуха:

- Мэри? Кажется, уже лет восемь не виделись, и я этому обстоятельству совсем не рад, зато искренне рад встрече.

Теперь он точно знал, с кем имеет дело, и легче было замечать тонкие индивидуальные черты почти целиком обнаженного лица примата, и сравнивать их с хранящимися в памяти. Плавные изгибы окружающих ноздри хрящей, крутые волосяные дуги по верхним границам глазных впадин, желтоватый отлив кожи - чистой, без противоестественной растительности или шрамов. Такие женские лица, насколько было известно лейтенанту, у людей считаются красивыми. Что ж, с этим можно согласиться, если исходить из категорий функциональной эстетики, а также из категорий эстетики кривизны.

- Да ты отлично выглядишь, приятель, - отозвалась она, затем грустно добавила: - Жаль только, что повод для нашей встречи не слишком приятный.

Он кивнул громадной головой - на всей планете это считалось знаком согласия:

- Еще пять трупов. Четверо ду'утйан и один Человек.

- Тоже расчленены?

- Все, кроме человека. Аккуратная работа, чувствуется опытная рука. От человека море оставило слишком мало - трудно судить о причине смерти. Но вот что я нашел. - Дрин поднял остроконечный снаряд. - Может, это все объясняет?

- Охотники-первобытникй?

- Как же! - ухнул Дриннил'иб. - Первобытники… Эту штуковину отправила в полет химическая взрывчатка.

Спокон веку в каждой расе, в каждом поколении рождались романтики, согласные жить в резервациях. Превыше всего они ценили интуицию и в грош не ставили науку и культуру, завезенные на Тримус их предками. Дрин считал это врожденной болезнью. Да, ее можно искоренить, но только уничтожив носителей. Мэри тяжело вздохнула:

- Дрин, если это сделали наши, то, поверь, я глубоко сожалею. Они создают общины, те развиваются, вовлекают новых людей, и до этого, похоже, никому и дела нет. В иные резервации никто веками не заглядывает.

Дрин тоже вздохнул - в знак понимания:

- В вашей природе - охотиться, а в нашей - бросать вызов опасностям моря. Но без мудрого руководства и надлежащего контроля любая раса…

Мэри отрицательно покачала крошечной головкой:

- Есть вещи, которые во все времена были недопустимы. И для всех без исключения. В том числе недопустимы убийства. Преступники знают букву Конвенций, знают, по крайней мере, на каких условиях им позволено жить в своих заповедниках. Поэтому наша задача - найти виновных и внести в ситуацию свои коррективы. - Она пожала плечами и добавила печально: - Удел полицейского - не самый счастливый на свете.

Лейтенант Дрин снова кивнул:

- Но на сей раз дело будет интересным, я надеюсь.

- Я тоже надеюсь… Моя подлодка готова к отплытию. Но перед этим ты вряд ли откажешься попробовать в «Крагуне» знаменитого суши - Она показала крошечные зубки цвета слоновой кости, и лейтенант вспомнил, что улыбка у людей - признак хорошего настроения. Но нет ли тут намека, напоминания, что оба они принадлежат к всеядным, то есть наполовину хищникам? Что ж, по пути можно будет спросить ее об этом. А от суши он, конечно, не откажется. И еще неплохо бы к еде кубдваосьмь рисового напитка. У них эта мера, кажется, называется галлоном. - Я и от галлона-другого саке не отказался бы.

Мэри рассмеялась:

- Я так и думала! Будет тебе саке, Дрин. Идем.

* * *

«Конвенционная единица» равна клетианскому «размаху крыльев»: точно восемь восьмых длины волны самой интенсивной линии нейтрального натрия (а также средний пик спектра Аурума). У ду'утиан к этой единице меры длины наиболее подходит традиционный «хвост», а у людей - десять «метров», то есть 1/23 420 (или 1/10 ООО по десятеричной системе) расстояния от земного экватора до Северного полюса. Общепринятое дваосьмь (от duo-octi) равняется 1/100 к-единицы и соответствует длине руки взрослого представителя любой из трех рас.

«Справочник планетарного контролера, Приложение В»

Зима в Гленсвилле, что севернее реки Грэм, довольно прохладная, благодаря чему на этом тропическом курорте можно довольно неплохо отдохнуть. Главное - помедленнее двигаться» чтобы не перегревать ноги.

Вдоль пути высились шеренги подтаявших сугробов. Пруды, десятками рассеянные между каменными и деревянными человеческими жилищами, были еще покрыты льдом. Люди с веселым гомоном скользили на длинных досках, пристегнутых к ногам, и махали руками шедшим по главной улице Дрину и Мэри.

Название «Крагун» носила одна из редких на восточном континенте плавучих таверн, в которых обслуживали ду'утиан. Войдя, лейтенант обнаружил двоих соотечественников: поэтессу Шари'инадель и какого-то незнакомца, великана со свежими белыми шрамами на хвостовых плавниках и глубокой подковообразной бороздой за дыхалом. Необычные раны для этих краев, подумалось Дрину. Такие отметины можно получить в поединке на клювах с другим ду'утианином. Наверное, этот тип тоже из первобытников, ищет приключений вдоль южных берегов и изредка возвращается, чтобы вкусить благ цивилизации.

Незнакомец повернул голову, увидел вошедшего и зашипел. Какое хамство! И с чего бы вдруг? Может, не заметив на Дрине серьезных шрамов, принял его за салагу? Или манеры культурного ду'утианина не понравились? Или общество человека? Если дело в последнем, то у верзилы явно с мозгами не все в порядке, иначе как он мог забыть, что находится в человеческом городе?

К сожалению, я вас не знаю, - обратился к нему Дрин с вежливым приветствием. - Лейтенант-контролер Дриннил'иб, прошу уважения.

- Гота'ланншк. Контролеришко, море к тебе милостиво, как я погляжу. Только не испытывай чересчур судьбу, ты, мясо прибрежное. - Произнесено это было, небрежно, глухо, с глотанием звуков.

Все ясно: наклюкался и хочет подраться.

Дрин предостерегающе зашипел, затем отвернулся от грубияна, стараясь унять в себе раздражение. Никакого отклика не последовало.

- Он тебе не понравился, - прошептала Мэри.

- Да я его впервые вижу, - ответил Дрин, не раскрывая клюва; слова просачивались сквозь мягкие уголки рта, - Но ты права, не нравится мне этот загрязнитель вод. Подружка его - поэтесса, звать Шари. Я знаком с ее родителями.. Шари - их первое яйцо за два века, понятно, что они ее избаловали до невозможности. Она из этих, вечно неудовлетворенных романтиков, которые убегают на юг искать острых ощущений, а потом жалеют до конца своих дней. Наверное, ей «предложено» местечко в гареме этого чудовища.

- Что ж, она сама выбрала судьбу, - произнесла Мэри.

- В понятие «выбор» входит мыслительный процесс, а тут сработали только инстинкты. Ты погляди на этого парня и не суди чересчур строго о человеческой деревенщине. Он же ради одной забавы готов учинить смертельный поединок.

Мэри кашлянула:

- Дрин, сюда с фермы какого-то громадного кальмара привезли. Давай возьмем одного на двоих, а? Мне - порцию, тебе - остальные девятьсот девяносто девять.

- А не лопнешь? - усмехнулся Дрин, предвкушая райское удовольствие. Что ни говори, а поесть на берегу после такого долгого путешествия - это просто сказка.

- А увидим!

- Договорились! - Дрин сделал заказ. - А знаешь, может, когда-нибудь я на этих кальмаров в их родном океане поохочусь. - Это, конечно, пустая фантазия. Дрин - ду'утианин по горло занятой, где ему выкроить время на полет сроком в 90 лет.

- И как же ты будешь их там есть? И вообще, с твоим-то весом, как собираешься по Земле ходить?

Она была права: сила тяжести на Земле вдвое больше, чем на Тримусе, к тому же Дрин недавно основательно набрал вес. Ничего, в плавании он быстро сбросит жирок.

- Ну, ты менянедооцениваешь, - проворчал он.

Зато официант его правильно оценил. Вскоре подали кальмара, порциями, способными утолить самый зверский аппетит как человека, так и ду'утианина. За едой обсудили планы. Ближайшие к месту преступления острова, населенные людьми, среди которых кто-то мог что-то знать, находились у теплого переднего полюса. Мэри, стало быть, надо отправиться в те края, поискать свидетелей. А Дрин берется опросить ду'утианских отшельников, живущих у Южного полюса, успокоить их, а если удастся, собрать улики. Пот том наступит черед старых человеческих общин на южном краю дикого западного континента.

- Каменные города, деревянные корабли. В отчетах упоминаются войны и рабство. - Мэри сокрушенно ка? чала головой. - В любом случае надо встретиться с эти ми первобытниками. Хотя бы для того, чтобы напомнит им о Конвенции.

- Сделаем это вместе, - кивнул Дрин.

Объединенной цивилизации необходим один язык, одна система мёр, а также места, где представители всех трех рас будут чувствовать себя комфортно. Универсальным языком является человеческий английский, так как только его звуки могут более или менее сносно произноситься всеми тремя расами. Цифры и меры заимствуются из клетианской восьмеричной системы, которая очень легко поддается освоению, совместима с бинарной кибернетической системой и шире распространена, чем десятичная человеческая или двенадцатичная ду'утианская. В общей архитектуре соблюдаются ду'утианские пропорции, чтобы ду'утиане не оказались изолированы от социального взаимодействия, необходимого для строительства единой цивилизаций.

Конвенция и Статут Планеты Тримус, Статья №6.

В плавании к архипелагу, расположенному на переднём полюсе, Дрин сделался крепким и подтянутым, да к тому же вдоволь наелся экзотической рыбы тропиков. Все было замечательно, пока не пришлось оставить холодное донное течение, чтобы подобраться к острову. Тут Дрин как будто угодил в огромную парную. Грезя южными полярными водами, он уловил звук двигателя подводной лодки и отправил Мэри вымученно-бодрое приветствие.

Номинально архипелаг представлял собой вотчину клетианских первобытников, но их тут поселилось немного ив больших земельных наделах они не нуждались. Поэтому мало-помалу острова были обжиты людьми, беженцами от технологической цивилизации. Здесь, близ переднего полюса, почти отвесно падали инфракрасные лучи Печки, вносившей в обогрев архипелага примерно такую же лепту, как и далекое оранжевое солнце.

Действующий практически бесперебойно природный механизм содержал небеса в чистоте/разве что ночью иногда появлялся туман. Но этот вечер выдался ясным, и в зените царила выпуклая звезда-карлица в розовом ореоле.

- Ну и как, нашлись свидетели? - спросил Дрин приблизившуюся Мэри.

Она стояла на корпусе подводной лодки за перископной рубкой, и последние лучи заходящего Аурума красили ее золотом высшей пробы. В искусственном покрове для сохранения тепла Мэри сейчас не нуждалась, а значит, ничто не прятало от глаз Дрина играющие под тонким эпидермисом мышцы.

Странное тело, подумал он. Но, с другой стороны, своему владельцу оно вполне подходит, как подходит любому существу созданный для него природой организм.

- Свидетелей нет. Когда совершалось преступление, людей вокруг было раз, два и обчелся. Один парень вроде видел каких-то китобоев. Сказал, что встречался с ними даже в тропических водах. По его словам, у них город на полузатонувшем вулканическом острове у южного берега западного континента. Я навела справки: действительно, есть там какой-то примитивный городишко, и контролеры не посещали его уже несколько лет.

- Как тебя встретили, хорошо? Она отрицательно покачала головой:

- Там мало людей, и они, похоже, чего-то боятся. Впрочем, я хорошо вознаградила того, кто мне помог.

- Не понимаю, почему так мало жителей? Климат - близкий к земному… Я смотрю, ты здесь не нуждаешься в искусственной теплоизоляции.

Да, не нуждаюсь. И чувствую себя отлично! - Она; встряхнулась, плоть ее задрожала, как у медузы, только гораздо быстрее. - Между прочим, это расслабляет. Человек так уж создан, что лучшим стимулятором его мыслительной деятельности является окружающая среда. А местные даже не пытаются возместить естественную убыль населения. Для них детей делать - каторга. Живут только ради удовольствий,

Дрину вспомнилось, что несколько веков назад люди научились замедлять старение. Чтобы предотвратить демографический взрыв, они перестроили свои гены, и дети больше не появляются на свет без специального медицинского вмешательства в организм родителей. А ведь людям в радость репродуктивный процесс, тогда как у Дрина от одной мысли о нем душа уходила в задние клешни.

Мэри снова встряхнулась:

- Вообще-то уже свежеет. Пора сказать «до свидания" этим райским кущам. - Она помахала рукой Дрину и скрылась в Люке подводной лодки.

Лейтенант и субмарина одновременно стронулись с места и поплыли на запад, туда, где их ждали холодные течения и работа.

Спустя полдня тело его подчинялось спинному мозгу; Дрин пребывал в глубокой задумчивости. Он Понимал, чем так манят к себе необжитые территории. Все народы, вышедшие в космос, - потомки тех отважных, кто сердцем слышал клич девственных островов, нехоженых троп, неборожденных морей, непокоренных гор. Но в предыдущем своем путешествии он осознал, что возврат к природе - это не только романтика.

Он слишком плохо знал людей, чтобы судить по рассказу Мэри о степени культурной деградации жителей парникового острова. Но он содрогался при мысли о том, что обнаружится на берегах южного полярного континента. Человек без машины может хОтя бы Дом построить. В глубокой древности ду'утианские женщины зачинали и рожали прямо на голых пляжах. Их регрессировавшие потомки будут поступать точно так же, если не оставить им выбора. .

Он со стыдом поймал себя на похоти. Даже дрожь прошла от груди до хвоста, стоило вообразить лежбище со зрелыми молодыми самками.

- Лейтенант Дрин!

Надо же, до того задумался, что обо всем на свете позабыл. И в который раз, интересно, Мэри его окликает?

Он махнул хвостом, скользнул к подводной лодке и прижался правым глазом к прозрачному корпусу. Создаваемое электродвигателем поле вызвало зуд по всему телу.

- Виноват, задумался. Что у нас новенького?

Мэри-снова надела искусственную кожу, а вместе ‹: ней как будто вернула себе и обычную деловитость.

- Пришла справка о городе первобытников.

Рядом с Мэри на голоэкране возникла рельефная карта. Типичная лагуна: кальдера затоплена водой, берег имеет Форму подковы, концы которой соединены, кажется, обык-

новенной дамбой. На берегу - большие и маленькие каменные здания.

- Мэри, тут, наверное, проходит холодное течение. Видишь канал на юге?

- Да. Там много пищи?

- Возможно. Если да, то там могут быть ду'утиаНские первобытники. Предлагаю действовать по прежнему плану. Сначала - на юг, соберем сведения у пострадавшего населения, и только потом возьмемся за потенциальных нарушителей закона. Мэри?..

- Что, Дрин?

- В далеком прошлом у нас… как бы это сказать… самцам приходилось сдавать экзамен на получение репродуктивных прав. Заплывы на выживание, бои за лежбища и тому подобное. Совершенно неоправданная кровожадность. И эти случаи гибели ду'утиан на охоте чем-то напоминают те древние испытания Боюсь, мне стыдно за моих вернувшихся к природе соплеменников.

- А чего больше, страха или стыда? Да, признался себе он. Да, я боюсь собственных первобытных инстинктов.

Но почему же он не решается сказать этого вслух? Мэри не только коллега, но и подруга, и любые недомолвки с его стороны могут плохо отразиться на работе.

- Мэри, у нас. никогда не возникало потребности менять свои брачные инстинкты. Есть города, в городах - дома, в домах - комнаты. Они дают необходимое уединение. Иногда кто-нибудь из нас гибнет, и нам приходится усилия прилагать, чтобы возместить потерю. При этом оба партнера очень смущаются даже друг друга, а уж посторонних… Заниматься этим на открытом месте… такое страшно даже представить.

Словно колокольчик зазвенел на борту подводной: лодки - это рассмеялась Мэри. И смеялась так долго, что Дрин встревожился за ее здоровье. Но она наконец тоже прижалась к прозрачному корпусу:

- Мой милый Дрин, пожалуйста, не говори никому того, что я тебе сейчас скажу. Особенно контролерам, ладно?

- Даю слово, - пообещал заинтригованный Дрин.

- Ну так вот, - сказала она, - когда я была у первобытников, я позволила… да какое там, к черту, позволила! Я соблазнила своего информатора и вступила с ним в половую связь. Не думай, я не сошла с ума, и он тоже был нормальный. Просто то, чем мы занимались, казалось нам совершенно естественным. И нисколько мне не мешало исполнять служебные обязанности.

Некоторое время Дрин плыл молча, думал, что бы такое сказать, не обидев подругу. Потом спохватился: молчать сейчас - еще хуже. Постарался вспомнить все, что знал о человеческой репродукции:

- А партнер подходил тебе в физическом отношении? Она снова расхохоталась:

- Подходил. Еще как подходил!

- И ты отказалась от Этого удовольствия, чтобы вернуться ко мне и к работе? Нахожу твой поступок достойным восхищения и надеюсь в сходных обстоятельствах проявить такую же силу воли.

- Сила воли? Ах ты, дьявол двуязыкий!

Не сразу Дрин сообразил, что это был комплимент. Он осторожно прижался к иллюминатору плечом, и теперь их тела разделяла лишь одна восьмая дваосьми корпуса. Дрин явственно ощущал тепло Мэри через прозрачную, ничем не изолированную, стенку, и этот дружеский контакт не осложнялся никакими предостережениями рассудка.

Но все же рассудок вспомнил о служебном долге,

- Думаю, следует попросить помощи у клетианских контролеров. Пускай они нас подстрахуют, пока мы будем в городе. Ду Тор, мой знакомый, - парень с юмором, он не складывает все без разбору в память своей расы.

Мэри опять рассмеялась:

- Идея вроде бы хорошая. А с твоим Ду Тором я, кажется, знакома. Лет шесть назад встречались, когда прилетал последний космический корабль. Золотые крылья, серебряный гребень?

- Он самый.

- А что? Давай зови его. Втроем веселее будет.

* * *

Учитывая особенности планеты, только северный, восточный и задний полюса подлежат цивилизованному освоению. Оставшаяся территория является заповедной зоной, открытой для ученых, но недоступной для притока современных технологий и цивилизованных поселенцев. Задача первого этапа - наблюдать эволюцию трех экосистем с момента их соединения. Без посещения заповедников исследователям не обойтись, но если не злоупотреблять этими визитами, они не будут раздражать тех, кто предпочтет жить на первобытных территориях.

Конвенция и Статут планеты Тримус, Статья № 12.

- Знаешь, я ни разу в жизни не видела таких холодных, мрачных скал, - проговорила Мэри, когда они приближались к шикарнейшему антарктическому пляжу.

Что ж, каждому подавай рыбку на его вкус, подумал Дрин.

Мэри заякорила субмарину и на шее Дрина доплыла до берега, грея гладкими бедрами его грубую, как наждак, внешнюю кожу. Он знал, что у нее есть яичники, и этот орган сейчас находился так близко к его телу… Странные, неприличные даже мысли. Вопреки его желанию, они будоражили железы, расположенные возле кончиков его пальцев. По слухам, какие-то ученые экспериментировали со стимуляцией межвидового полового влечения и даже называли это формой искусства.

Хвала Провидению, никто больше не знает,и не узнает бродящих в голове Дрина дум. А вдруг Мэри однажды скажет, что ей хочется… Нет, нет! В Бездну такие думы! Еще не хватало обидеть Мэри!

Когда контролеры приблизились к пляжу, Дрин увидел четырех несомненно беременных молодых ду'утианок; они бездельничали под солнцем на галечном берегу. Хозяина лежбища не видать, отчего биологической термометр Дрина сразу зашкалило. Интересно, понимает ли Мэри, как мучительна для него эта картина?

- Боюсь, райский уголок таит для нас страшную опасность. Я бы предпочел иметь дело с хозяином, а не с гаремом из обнаженных дам. Но его не видать, а жены оставлены без присмотра. И это плохо, Мэри. Если они поведут себя агрессивно, то я, пожалуй, лучше доверюсь своему естеству и…

Она похлопала его по макушке. Сильно похлопала, чтобы почувствовал.

- Обещаю, я никому ни о чем не расскажу. - Ее руки обвили шею лейтенанта, а мягкие человеческие выпуклости прижались к его затылку. Мэри рассмеялась. Дрину все это было довольно приятно.

И вдруг смех умолк.

-  Дрин, слева! г- воскликнула она. - Господи, что это?..

Он скосил глаза и запустил язык в карман. Одним манипулятором поставил на боевой взвод оружие, другим вынул его. А в следующий миг понял, что эта мера предосторожности - излишняя.

На длинном, с половину к-единицы, шесте хлопал на морском ветру белый флажок. Второй конец шеста был вонзен в труп ду'утианина. Раздувшийся, он покачивался на мелководье. Тотчас ветер донес запах смерти, и Дрин содрогнулся.

- Ты как? - спросила Мэри.

- Нормально. Но предпочел бы к нему подплыть с подветренной стороны. А ты как?

- Тоже ничего.

Мэри - контролер бывалый, да к тому же принадлежит к другой расе. Может быть, она перенесет запах легче. К счастью, и ветер переменился.

- Вот что, - предложила она, - давай ты опросишь свидетелей, а я осмотрю жертву и орудие убийства.

Предложение показалось Дрину разумным, но не хотелось расставаться с Мэри - он надеялся, что ее присутствие поможет ему совладать с инстинктом. Лейтенанта тошнило от отвращения к себе: распустил нюни, как береговое мясо.

Хорошо, Мэри. Я тебя к нему подвезу, все равно по пути. Подозреваю, что жертва - хозяин лежбища, и если моя догадка верна, то эти женщины - вдовы. Надо было сразу все понять по запаху, теперь это их клеймо. В первобытной общине вдовство - приговор к мучительной смерти. Через месяц неснесенное яйцо начнет выделять яд.

- То есть мои первобытники убили пять ду'утиан гарпунами?

- Мэри, это не твои первобытники, - возразил он. - Брать на себя чужие трехи непрофессионально. - Он закинул язык себе за спину и обвил отростками плечи коллеги. - К тому же у нас нет сведений о гибели гаремов из-за предыдущих убийств. - «И что с того?» - мысленно возразил Дрин и добавил вслух: - Хотя всей правды мы не знаем.

Тут пять ее тонких костистых пальцев накрыли три его толстых, бескостных. Сжала она их крепко, и он почувствовал Тепло. Но почувствовал не кожей - на Мэри был гидрокостюм. Невозможно было определить, что за чувства возникают сейчас у напарницы, и какие образы из ее прошлого всплывают при виде мертвеца. Дрин улавливал печаль и старался выражать сочувствие.

НО еще труднее ему было разобраться с собственными эмоциями. Впрочем, доминировало первобытное желание очутиться как можно дальше от покойника: По мнению эволюционистов, это объяснялось подсознательным стремлением избегать обстоятельств, способных привести к смерти.

Но на берегу Дрина ждала работа. От этой мысли он содрогнулся.

- Дрин, тебе, пожалуй, дальше не надо.

Он удивился, услышав всплеск и обнаружив затем, что Мэри плывет возле его правого глаза. Большинство людей - отвратительные пловцы, но зато хватает смельчаков, есть и способные, как Мэри, только неповоротливые.

- Я сама доплыву. Отсюда до берега примерно столько же, сколько и до трупа. Никаких проблем. Если одна не справлюсь, позову тебя. Идет?

Он согласился. Мэри обнажила в улыбке ослепительные зубы, а затем, поочередно выбрасывая руки из воды и погружая их обратно, а за неимением хвоста смешно дрыгая нижними конечностями, направилась к жертве. Не то удивительно, что приматы плавают худо, а то удивительно, что вообще ухитряются держаться на воде, да еще при этом выглядеть по-своему грациозными!

- Я буду с лежбища посматривать, но ты будь все-таки поосторожнее, - напутствовал он. А после, испытывая разноречивые чувства, устремился к берегу.

Выбраться на сушу оказалось непросто. Поблизости ничего похожего на человеческий пандус, зато острых камней - тьма-тьмущая. Умным был при жизни хозяин лежбища - взрослому чужаку покуситься на его гарем было бы совсем не просто. Чтобы не мотало прибоем, Дрин выпустил воздух и прижался к дну, а потом, переставляя ноги, осторожно двинулся,вперед, держась в к-единице под водой. Эхолот он поднял ,высог ко над головой, а через наушники слушал эхо, Между скалами открылась песчаная тропка, она зигзагами вела к Усыпанному галькой участку под высокими рифами. Местечко не походило на западню, но все же Дрин решил обогнуть его По гладким камням - просто на всякий случай. Наконец он выбрался на пляж.

Женщины, едва завидев его, сбились в кучку. Ничего, он будет деликатен, - зачем их зря пугать?

Но для начала Дрин прочертил острым наперстком свой маршрут на экране интеркома и получившуюся схему отправил Мэри. Кстати, как у нее дела? Над большими рифами, способными выпустить Дрину кишки, она проплывает cboбодно, но при хорошем прибое запросто может разбиться насмерть о торчащие из воды камни. Он Отправил краткий отчет в штаб и поинтересовался у дежурного, дан ли ход его просьбе о привлечении клетиан. Ему скаГзали, что заявка выполнена.

Он снова сосредоточил внимание на овдовевшем гареме. В том, что это вдовы, он уже не сомневался, уловив запах, которым их пометил покойный хозяин. Да и идеология неоварварства, которую он исповедовал при жизни, оставила на ду'утианках четкие отпечатки. Каждая женщина носила на теле шрамы, в том числе и незарубцевавшиеся. Здесь явно Нужна бригада «Скорой помощи».

А вот беременными при ближайшем рассмотрении среди них оказались только две. Им тоже нужна медицинская помощь, чтобы избавиться от яиц.

Все четыре, похоже, здорово наголодались. Он направил краткое сообщение Ду Тору и, вежливо открыв рот, а язык и манипуляторы высунув для демонстрации добрых намерений, пошел к женщинам. Но они все равно в страхе жались друг к дружке. Они были очень молоды, но столько шрамов, сколько было на каждой из них, цивилизованный ду'утианин не наберет и за кубосьмь лет.

- Я лейтенант Дриннил'иб из планетарного контроля, - представился Дрин. - Успокойтесь, ничего плохого я вам не сделаю. Простo хочу задать Несколько вопросов.

Но они словно язык проглотили. Несомненно, запах мертвого хозяина сводил их с ума. Дрин побывал слишком близко от трупа, и теперь мертвечиной попахивало и от него. Может, эти женщины приняли его за убийцу? Они хныкали и Пятились, но вдоль пляжа тянулся утес, и вскоре пятиться им стало некуда. Если они чувствуют запах смерти, то напрасны любые попытки удержать ее в тайне. Но зато в силах Дрина предотвратить последствия, о которых говорится в легендах. Чепуха, сказал он себе, наверное, это обычные ду'утианки, как минимум полуграмотные, а в первобытную среду обитания они попали случайно.

- Сожалею, что принес дурную весть. Я приплыл из северополярной колонии, веду расследование гибели нескольких граждан в этих диких водах. И похоже, мне тут работы прибавилось. Судя по запаху, очередной жертвой оказался ваш супруг. Приношу соболезнования и уверяю, что к его гибели я не имею никакого отношения. - Лейтенант Дриннил'иб полез в карман и достал голографический жетон контролера. Жетон был достаточно велик, дваосьмь на дваосьмь, и не разглядеть его женщины не могли. К тому же он и сам пах.

Меньшая из самок, с глубокими черными шрамами на передних ногах, двинулась наконец вперед, а затем в знак покорности легла на живот.

- Прекрати, - растерялся Дрин. - Ничего такого мне от вас не надо. Встань, пожалуйста, и отвечай.

Она снова захныкала, потом широко открыла рот. Дрину понадобилось несколько ударов сердца, чтобы понять смысл увиденного, и еще несколько ударов, чтобы прийти в себя от шока: там, где должны были находиться две ветви языка, где полагалось извиваться манипуляторам, оставался только почерневший обрубок, да такой короткий, что ни кормиться с его помощью, ни говорить было невозможно.

Дрин поспешил высунуть собственный язык и лечь на гальку, чтобы оказаться с женщиной вровень, потом сочувственно коснулся ее клюва своим. Она закрыла глаза, и печально опустила клюв, и он последовал ее примеру. Открыв глаза, обнаружил, что остальные три вдовы поступили, как их маленькая товарка, и беременные смотрят на него выжидающе. О-хо-хо!

- Послушайте, я не принадлежу к вашей общине. Я контролер! Мой визит - сугубо профессионального свойства.

Во взглядах понимания, не отразилось. Женские тела принялись изгибаться ,кверху и выпрямляться. Так, изгибаясь и хныча, вдовы приблизились к нему. Шедшая первой обнюхала Дрина. Ему захотелось попятиться, но все его члены оцепенели, тело реагировало независимо от разума. Повысилась температура, хвост напрягся в основании. Только не открывать рта, не ощущать вкуса выделяемых самками веществ!

Но тут из глубины его существа исторгся стон. Клюв вопреки воле рассудка открылся во всю ширь, обнажив самые интимные места организма. Желание отдавать стало неодолимым. Язык, словно принадлежа не Дрину, а кому-то другому, азартно принялся лизать вдовам хвосты.

Дрин так и не увидел, как из горла самок вышли яйца, зато ощутил легкие толчки внизу живота, а затем опустошенность и слабую судорогу в основании хвоста. Понемногу рассудок прояснялся. Разумеется, впоследствии память все восстановит с убийственной четкостью терапиксельной голограммы. Проснулась память, когда он увидел два белых яйца, покрытых липкой желтой смазкой. А когда он поднял голову и обнаружил стоящую в к-единице малютку Мэри Пирс, клюв распахнулся снова, на этот раз от ужаса.

Но он стряхнул с себя отвращение и стыд и постарался сосредоточиться на том, что предстояло сделать. Дома, в больнице, яйца будут очищены струей моющего средства, обрызганы необходимыми питательными веществами, покрыты дезинфицирующей пленкой и помещены в инкубатор. А здесь послужить заменой инкубатору может разве что ду'утианская сумка на животе. У Дрина она была набита всякой всячиной, но ..ведь и у женщин имелись сумки.

Тут он сообразил: раз у женщин нет языков, как они положат в сумки яйца? Он со стоном зажмурился и погрузил клюв в песок: нет, такая работа не для него.

- Не волнуйся, - услышал он голос Мэри. - Я не помню, что говорится в справочнике о ду'утианском деторождении, но если способна чем-нибудь помочь, ты только скажи.

Он поднял голову:

- Ничего там не говорится. Слишком уж интимная процедура. Короче говоря, надо Очистить яйца и положить их в сумки к женщинам, им самим это не под силу - бывший муж сделал их инвалидами. А я… боюсь, мне это тоже не под силу.

- Успокойся, приятель. Кажется, они ничего против меня не имеют. Я, наверное, вся тобой пропахла. Можно яйца в море помыть?

- Наверное…

Она проделала это быстро и сноровисто. Яйца брала по очереди, баюкала, сюсюкала с ними, как с новорожденным человеком. Дрин хотел было сказать, что в яйцах некому её слушать, и еще квадросемь дней будет некому, но почему

то смолчал. После купания Мэри с меньшим яйцом подошла к роженице, та с упреком глянула на Дрина и попятилась. И тут произошло нечто странное. Вторая ду'утианка, самая маленькая, быстро заступила путь Мэри и подставила сумку.

Эта вдова, приняв оба яйца, подошла к Дрину и медленно провела клювом по песку. Вскоре он сообразил, что самка пишет. Когда отступила, он без труда прочел:

«Я - Гри'ил».

- Так ты понимаешь меня? - поразился Дрин. Она кивнула.

- Тебя зовут Гри'ил? Она снова кивнула.

- Хочешь вернуться домой?

Несколько секунд Гри'ил не шевелилась, затем последовал очередной, на этот раз медленный, кивок, а потом она отчаянно замотала головой из стороны в сторону. Что-то не так.

- Ты поплывешь со мной к Северному полюсу? Вернешься в нормальный мир?

Она долго бездействовала, а потом, словно ее подстегнули, принялась торопливо писать: «Опсны охтнки».

Мэри прочла, подошла к Гри'ил, обняла передние ноги ду'утианской женщины и захныкала по-своему. И скоро голоса всех пяти женщин слились в жалобном Хоре.

- Сплаваю-ка я, рыбки наловлю, - пробормотал Дрин, ни к кому не обращаясь, и засеменил к берегу. Изувеченные ду'утианки прокормить себя не могли. И еще ему просто хотелось побыть в одиночестве. В сторонке от женщин каких бы то ни было рас.

Те, кто желает в одиночку или небольшими группами посещать дикие территории либо селиться на них, обязаны соблюдать права местных форм жизни и не причинять существенного вреда экологии. Строжайше запрещается промышленное производство химических веществ. Существование альтернативных сообществ возможно при том непременном условии, что вхождение и выход из них будут осуществляться но сугубо добровольной основе. Случаи самоубийства или подвержения себя смертельному риску не требуют вмешательства планетарного контроля. Тем не менее убийства расследуются таким же образом, как и в цивилизованных районах.

«Справочник планетарного контролера, Закон о заповедных территориях».

- Гри, Опта, Донота, Нотри. Всех правильно назвала? - спросила Мэри.

До чего же слабая память у людей, подумал Дрин. Особенно если ее сравнить с потрясающей технологической мощью. Впрочем, может быть, как раз этим все и объясняется. Убогость памяти люди компенсировали изобретательностью.

Дрин сильнее заработал хвостом, раскачав подводную лодку Мэри.

- Либо память у тебя гораздо хуже, чем мне казалось, либо в данной ситуации ты усматриваешь нечто смешное. Наверное, мне не следует посвящать тебя во все свои мысли.

- Ой, извини. - Интерком передал резкую смену ее тона, и Дрин смутился. - Но ведь это теперь твои жены, или я не права?

- Нет. Я на это не подписывался. Брак не зарегистрирован. Похоже, никто из них, кроме Гри'ил, не утруждает себя размышлениями о собственной судьбе либо о судьбе нашей расы. Я не вижу среди них подходящей Спутницы жизни.

- Боюсь, им будет трудно это понять. - Наверное, Мэри даже не подозревала о том, насколько она права.

- Еще как трудно. Угораздило же меня с ними встретиться, когда биологической связи избежать практически невозможно… Да Гри'ил еще и яйца взяла.

- Она, похоже, девочка ответственная. И кое-чему обучена.

- Да, и ей придется рассказать о себе. Подозреваю, Гри'ил обыкновенная школьница, решила для разнообразия пожить на природе, а коготок-то и увяз. Остальные, похоже, здесь родились, они совсем дикие.

- И что с ними будет?

- Гри'ил, наверное, вернется к нормальной жизни, наученная горьким опытом, дикарки… даже не знаю. Пускай специалисты решают, может, этим самкам здесь будет лучше.

- Это без языков-то?

- Ну, это поправимо. Но вот к цивилизации они вряд ли смогут приспособиться. Не могу понять, что у них на уме… Если только они обладают тем, что у нас принято называть умом.

- Но ведь это очень жестоко, - упрекнула Мэри. - Они в тебя влюбились.

- Мэри, ты ведь в нашей биологии ни бельмеса не смыслишь. И хватит об этом. Будто нам с тобой поговорить больше не о чем! Проблема на проблеме…

Но разговор увял. Зря Мэри возомнила себя свахой. У него напрочь испортилось настроение, говорить не хотелось вовсе. Затянулось молчание, но каждый использовал его с толком, продвигаясь к поселению людей-первобытников. Мэри и Дрин независимо друг от друга подготовили планы.

Даже по меркам ду'утиан поселок был очень велик. С первого же взгляда лейтенанту стало ясно, что первобытный образ жизни в человеческом понимании вовсе не Означает полного отказа от технологий. Просто люди выбрали крайне примитивные орудия, не требующие больших знаний, но избавляющие от тяжелого и скучного труда: ручные рубанки, пилы, топоры. Дома из грубо отесанных камней были очень высоки., Ничего удивительного - человеческая раса развивалась при гравитации вдвое больше местной.

Вход в бухту был перегорожен массивными каменными стенами с тяжелыми деревянными воротами. Через ворота просачивалась гнилая вода. Дрин развернулся кругом:

- Загрязнение! Знаешь, Мэри, пройдусь-ка я пешочком.

- Ну конечно. Народу здесь тысячи две, а сток только один. Да и воздух ненамного чище, чем вода. Дыму полно. Два градуса выше нуля. Не перегреешься?

- Перетерплю как-нибудь.

- А не хочешь прокатиться верхом на лодке? Только хвост подальше от кормовых электродов держи.

Дрин утробно забулькал - так смеялись ду'утиане. И правда, смешно - вообразить себя верхом на человеческой субмарине. Все же в этой идее что-то есть. Вода падалью провоняла до невозможности.

- Если носовыми плавниками работать не будешь, я смогу за них держаться передними ногами, и тогда хвост до электродов не достанет.

- Добро пожаловать на борт.

Он оседлал субмарину, обвил передними ногами гибкие, но прочные, как алмаз, плавники и, чтобы принять вертикальное положение, выпустил часть воздуха из плавательного пузыря. Лодка понесла его кверху, и вот он на поверхности. Как и предупреждала Мэри, воздух оказался гаже некуда, но все же терпеть было можно, если только рта не открывать.

Вскоре Мэри перебралась к нему через носовой люк. Поверх изоляции она натянула форменный комбинезон контролера, поэтому выглядела теперь точеной статуэткой. Дрин вспомнил, что люди, судя Друг о друге, отдают предпочтение визуальной информации. Он вынул из сумки жетоны контролера и прилепил их на передние плечи.

Прямо по курсу лежала поперек бухты надводная часть дамбы. Проем в ней был чуть шире субмарины и перегорожен воротами, такими массивными, что перед ними даже Дрин выглядел карликом. Охраняли их крепко сбитые человеческие самцы в перепоясанных одеждах; за ремни были засунуты длинные, тяжелые режущие инструменты. Кажется, их называют мечами.

- Отворить ворота! - выкрикнула Мэри.

Охранники даже не шелохнулись. Дрин предостерегающе похлопал ее языком по плечу, и она зажала уши ладонями. Он. набрал побольше воздуха:

- Планетарный контроль! Немедленно пропустить! Дрин кричал на две октавы ниже Мэри, выпуская воздух не

только из пузыря, но и из легких. Его обертоны на славу прорезонировали в караулке. С грохотом распахнулась дверь, со стен посыпались камни и куски гнилой штукатурки. Один охранник простер руки ладонями вперед - наверное, умолял замолкнуть. Другой кинулся в караулку и возвратился с парой цветных флажков, повернулся лицом к воротам и замахал флажками, принимая ничего не говорящие Дрину позы.

Вскоре раздался скрежет металла, стрекот потайных шестеренок, стук рычагов. Левая створка величественно отворилась. Что находится за воротами, Дрин знал по голоснимкам, но все же при виде каньона, открывшегося перед ним, не сдержал трепета. Он высунул из края рта отросток языка, опустил его в сумку и сомкнул пальцы на оружии.

Когда шум прекратился, нос субмарины вошел в полуотворенные ворота. И хотя между стенками дамбы и бортами оставались считанные дваосьми? лодка продвигалась вперед уверенно, с математической точностью соблюдая клиренс. Когда уже полпути было пройдено, с лестницы, находившейся сразу за воротами, на корпус лодки спрыгнул человек в красном. Спрыгнул очень ловко, даже не опустился на четвереньки, хотя субмарина шла на приличной скорости. Незнакомец посмотрел на Дрина, на Мэри, - явно пытался определить, кто из них главный.

- С кем имею честь? --хмуро спросил Дрин. Человек в красном выпрямился и огляделся, будто искал,

куда бы сбежать. Наконец посмотрел на Дрина:

- Йохин Бретц Краеземельный. Я ваш лоцман. Надо идти к городским воротам. Там с вами будет говорить Владыка Тэт.

- Йохин Бретц Краеземельный, я Мэри Пирс из Контроля. А это мой коллега лейтенант Дриннил'иб. Вы находитесь на моем корабле. Лейтенант Дрин в плавсредствах не нуждается. Мы прибыли, чтобы расследовать гибель в этой зоне нескольких ду'утианских первобытников.

- Ах вот оно что… Да это, наверное, игры китобоев и рыболюдей. - Бретц окинул взглядом подводную лодку: - Какая у вас осадка?

- Осадка? - Этого термина Мэри явно не знала. Дрин читал человеческую литературу по морскому делу, но промолчал, чтобы не вогнать в краску партнера.

- Да, осадка. Далеко отсюда днище этой штуковины? -. Примерно треть к-единицы, ответила Мэри.

- А в метрах сколько будет?

«Да ты у нас шовинист», - подумал Дрин.

- Чуть больше трех старых метров.

- Хо-хо-хо! Стало быть, киль на два ваших роста ниже ватерлинии?

- Да.

Лоцман покачал головой:

- Придется вам тонн тридцать скинуть, не считая рыбо-человека, чтобы на метр подняться. Иначе по каналу этому пройдете, он достаточно глубок, а вот дальше - сложно… Надо сразу брать круто влево и идти курсом на большую камнедробилку, ее с воды видать. По дороге чуть правее взять нужно, чтоб на течение попасть…

Дрин забулькал, и Мэри улыбнулась, догадавшись, что он смеется. Подводная лодка отлично пройдет по бухте с помощью эхолота или ультрафиолетового сканера. Услуги лоцмана совершенно излишни.

- Благодарю, мы справимся. Можете звать меня Мэри. А как прикажете к вам обращаться?

- Йохин, хотя «мистер Бретц» было б поуважительнее. Наконец они выбрались в бухту, округлый бассейн, полный

грязной воды. Воздух был безнадежно испорчен запахом рыбы и древесным дымом. На Дрина падали белые, хлопья пепла. Справа и слева по курсу на берегу стояли невзрачные деревянные дома. А впереди, за несильным течением, гнавшим на берег рябь, виднелась большая каменная стена, отвеснее и глаже, чем плотина. К этому причалу были пришвартованы деревянные суда, в том числе несколько круглых лодок шириной с рост Дрина, с треугольными парусами; а еще был солидный, примерно десять к-единиц в длину, корабль с прямым парусом. У него был странный, похожий на лезвие топора, выступ под носом и два ряда весел, позволявших ему, вероятно, ходить по морю в штиль.

- Эй, в бухте! - закричал Йохин. - Кто-нибудь поможет эту лодку крутануть?

И тут у него глаза полезли на лоб. Мэри даже пальцем не шевельнула, а субмарина развернулась сама. Дрин снова засмеялся, ухмыльнулась и его напарница.

- А скажите-ка, мистер Бретц,. нравится ли вам ваша работа.

Нравится, чего же… Кусок хлеба дает. Надо ж и самому питаться, и жену кормить. К тому же в обществе уважение. У меня даже парочка рабов в хозяйстве имеется. Я уж, почитай, полтора века в лоцманах… Да, работенка аккурат по мне. От добра добра не ищут.

- Рабы? - переспросила Мэри. - У вас есть рабы?

- А то! - ответил Йохйм. - Должен же при хозяйстве кто-то быть, пока я тут гостей встречаю. Жену трудом морить негоже, сами понимаете. А самому дома скучно. День-другой без моря - и на стенку лезешь.

- А как живется рабам?

- Да ничего живется… Кормлю вволю, а им, кроме жратвы, ничего и не надо. Не жалуются.

Дрин зашипел, но сразу понял, что человеческому лоцману этот знак отвращения незнаком.

- А ваши рабы… сами пошли в рабы? Йохин, недоумевая, повернулся к лейтенанту:

- Так я же их честно добыл, в справедливом бою. Правила игры они знали… Постойте-ка, мистер… виноват, лейтенант: А что вам за дело до моих рабов?

- По закону примитивный образ жизни можно вести добровольно. По принуждению же - ни при каких обстоятельствах.

- Вот что, приятель! Не я это все устроил. Но предупреждаю: захочешь у меня рабов отнять, получишь серьезные неприятности. Может, от них самих даже. Да и на что они тебе сдались? В школу их пошлешь, у роботов учиться? Или до конца жизни на свой пупок таращиться и медитировать? Пусть уж лучше мне пособят. - Лоцман повернулся к Мэри и махнул рукой на противоположный край бухты: - Вот что, дамочка. Давайте право руля и держите прямо на флагшток, что на крепости. Уж не знаю, как у вас это получится…

* * *

Подводная лодка повернулась, словно услышала команды лоцмана, и он с глубокомысленным видом кивнул:

- Слыханное ли дело: баба - капитан?! Но вы свое дело знаете.

- У меня хороший помощник, -улыбнулась Мэри. - Как я поняла, вы здесь и вон те суда с парусами водите? Без мотора и эхолота, не зная толком дна, ориентируясь почти наугад? Представляю, какой для этого надо иметь талантище.

Лоцман кивнул и обнажил в ухмылке зубы. Дрин понял, что Мэри старается приобрести симпатию туземца.,

Этот человек нашел то» что искала Гри'ил, когда променяла блага цивилизации на дикий берег. Он счастлив, хоть и совершает преступления, вероятно; даже не ведая, что творит. Можно ли это оставить без последствий, вот вопрос.

- Ты говорил про игры китобоев и ду'утиан. И что же это за игры? .

- Да вроде рыболюди стараются обхитрить китобоев. Те мясо теряют, ну, да их это устраивает, говорят…

Дрин утробным бульканьем выразил свое недоверие.

- И кто же в этих играх судья? - спросила Мэри.

- Да откуда ж мне знать? Может, Властелин Тэт. Сами его спросите, мы уже почти на месте.

Корпус подводной лодки находился намного ниже уровня причала, отчасти благодаря присутствию тяжеловеса Дрина. Но если спрыгнуть в воду, не увидишь, что будет происходить на суще.

Очень осторожно, придерживаясь за каменную стену, он свесил хвост с борта и поднялся на задние ноги, а рифлеными клешнями передних ног зацепился за кромку причала и подтянулся. У городских ворот их ждал человек, вероятно, сам Властелин Тэт. Он был на голову выше Мэри, облачен в серое. Все лицо заросло густым черным волосом, виднелись только глаза и нос. Его платье скрывало либо доспехи, либо избыток жира, которого у людей почему-то было принято стыдиться. Рядом с этим волосатым стояли его сородичи, держали копья с металлическими наконечниками. А за спиной у вожака первобытников, в некотором отдалении, стояло еще полсотни человек с допотопным оружием из дерева и бечевы.

Мэрй вскарабкалась по спине Дрина и с его плеча спрыгнула на каменную площадку. Получилось не слишком красиво, но главное - дело сделано. Дул довольно сильный ветер, и стоял изрядный шум, но Мэри, уходя с подводной лодки, пристегнула к поясу интерком. Камера все увидит и все запишет. Дрин слушал через наушники.

- Здравствуйте. Я Мэри Пирс, планетарный контролер.

- Вас сюда никто не звал, Мэри Пирс, - проворчал Властелин Тэт.

«Агрессивная бестактность», - констатировал Дрин.

- Как вас зовут? - спросила Мэри.

Волосатый промолчал, но зато камера отлично взяла его изображение! Оно отправилось в архив контроля, и вскоре оттуда пришла устная справка. С цивилизацией этот человек расстался в юности. Хоть и выглядит личностью властной, он мало интересуется тем, .что лежит вне его сферы влияния. Имя - Джекоб Лебрецки, известный еще как Властелин Тэт. Идентификация проведена по голосу и чертам лица.

- Если ответите на мои вопросы, мы очень скоро расстанемся, - пообещала Мэри.

- Контролер, не переоценивайте свои возможности. Властям до нас нет никакого дела, а Конвенция ваша драгоценная - что дышло…

«Выдаешь желаемое за действительное, приятель, - усмехнулся Дрин. - Пока ты контролера не убил, ты его не победил».

Но сейчас в этом дикарском гнезде контролеров раз, два и обчелся, и их миссия действительно может закончиться в любую секунду. Если этот самовлюбленный болван убедит себя, что насилие сойдет ему с рук..: Или если его убедит кто-нибудь из приспешников…

Дрин заговорил быстро, но не раскрывая клюва, поэтому слышать его могла только напарница - через наушник:

- Мэри, кажется, этот олух опасен. Он так давно порвал с обществом, что уже и забыл, какие сильные у нас тылы.

Она подняла руку - дескать, поняла, - но стояла по-прежнему лицом к Властелину Тэту.

- Кто-то убил ду'утианских первобытников, как минимум четверых, - проговорила она.

- И что, рыболюди обвиняют в этом нас?

- Мы нашли трупы.

- Что ж смерть приходит ко всем, и только неиспытанные живут вечно.

«Это же древняя ду'утианская философия, удивился Дрин. - Страцно такое слышать из уст неграмотного человека-первобытника. Ду'утиане от старости не умирают, но у них очень трудное воспроизводство населения, поэтому обычно хватает брачных поединков и несчастных случаев в суровых морях, чтобы его численность оставалась неизменной. А люди во время оно с помощью генной инженерии избавились от старения и бесплодия».

- Ведь это вы на них охотились, - напирала Мэри. - С кораблей, как на животных?

На протяжении удара сердца Лебрецки молчал, затем произнес:

- Суть гораздо глубже. Это состязание, все честно. На любой из сторон невозможен героизм, если невозможна смерть. А смерть позволяет нам рождать новых детей, не зараженных вашей машинной культурой.

Дрин зашипел, подумав о зловонной бухте, о человеческих рабах, об увечных диких женщинах из «своего» гарема. Шипение не осталось незамеченным человеком, хоть и вряд ли тот понимал, что оно означает.

- Мистер Лебрецки, судя по вашему комментарию, вы поняли, о чем я говорю. Кровавым играм нужно положить конец, а виновных необходимо переобучить. Попробуете их укрыть - сами отправитесь на переобучение.

Волосатый вскинул руку, словно хотел ударить Мэри. Но одумался и опустил кулак. Наверное, этот невежда так увяз в преступлениях, что всерьез собирался напасть на контролера. Дрин сунул манипулятор в сумку, где лежал пистолет. Движение его языка осталось незамеченным, а если и замеченным, то непонятым.

- Женщина! Передай своему начальству, что присутствие контролеров на этой земле - оскорбление. Передай, что вмешательство в нашу культуру- это нарушение права людей жить и умирать так, как они считают правильным. Передай, что мы никого не убивали. А когда снова захотят нас допрашивать, пускай присылают не бабу и не рыбу.

- Загрязнение! - возмутился Дрин, -- Жертвы были заколоты, разрублены! Мэри, будь осторожна!

А Властелин Тэт между тем продолжал:

Заруби себе на носу, контролерша; не было никаких убийств.. А сейчас пощда вон,.а не то мы попробуем тебя вышвырнуть. Может, вооружена ты и получше, зато нас много, и мы погибнуть не боимся.

- Дрин, обратись-ка ты клетианам насчет поддержки. - попросила Мэри вслух.

Дрин уже собрался повторить то, что проделал несколько часов назад, но вдруг сообразил: слова Мэри адресованы на самом деле Лебрецки.

- Лебрецки, ваше личное отношение к случившемуся меня не интересует. Кто-то нападает на ду'утиан и закалывает их гарпунами, и это не что иное, как убийство, и если, к примеру, вы сейчас нападете на меня и зарежете, это тоже будет убийство. С мотивами позже разберется культуроведческая комиссия, а моя работа - положить конец кровопролитию- Отвечайте, кто совершает Преступления.и где он прячется.

Дрин напрягся: Мэри, искренне желая стереть с репутации своей расы. пятно позора, шла на чудовищный риск. Лебрецки на своей земле, а она здесь чужая.

И тут здоровенный человек, словно подтверждая мысли лейтенанта, вынул длинный нож. Мэри отпрянула и выхватила пистолет. Дрин передвинул в сумке манипулятор и ощупью набрал код на портативном интеркоме. До сих пор он всю поступающую информацию отправлял в штаб контроля - на тот случай, если Властелин Тэт окажется чересчур негостеприимным.

- Шутки в сторону! - воскликнула Мэри. - Лебрецки, бросайте оружие и ложитесь. Все, вы арестованы. По прибытии в штаб Контроля сможете выразить протест.

- Мэри!.. - всполошился Дрин.

Но было поздно. Мелькнула в стремительном движении рука Лебрецки, и нож полетел в Мэри. Но пистолет автоматически взял его на мушку, выстрелил, и «умная» пуля безошибочно самонавелась на холодное оружие.

Несколько секунд два человека молчали, прожигая друг друга взглядами, но тут Лебрецки вспомнил, что на его стороне численное преимущество. Должно быть, он дал своим какой-то знак. Добрая сотня стрел полетела в Мэри, а несколько штук и в Дрина. Контролеры едва успевали отстреливаться. Вскоре Мэри получила ранение.

- В ногу попали, - с профессиональным спокойствием сообщила она. - Дрин, пора сматываться.

Дрин взревел и с невероятным перенапряжением сил - на такое при крайней необходимости способен любой представитель его расы - вскарабкался на причал и бросился к Мэри. Пока ошалевшие от неожиданности арбалетчики таращили на него глаза, он выбросил язык к раненой напарнице. Вот сейчас он схватит ее манипулятором за ногу и подтянет к себе… Но тут первобытники спохватились.

Одним отростком языка Дрин тащил к себе Мэри, а другим посылал «умные» пули в ноги арбалетчиков. Двигаясь медленно, Мэри представляла собой недурную мишень, однако в нее больше не попадали. Зато попадали в Дрина, хотя пистолеты напарников и сшибали с траектории десятки арбалетных болтов. Попавшие в Дрина снаряды вызывали зуд, как иглы громадной кинжальной улитки, но ни один вроде бы не прошел через жировой слой. Глаза тоже оставались целы.

Кое-кто из людей устремился в атаку на Дрина с мечом наголо. Он дал им приблизиться, потом шустро развернулся и махнул хвостом. Вмиг вся эта сторона причала оказалась очищена от носителей улиточьих мозгов. Крепко схватив Мэри клювом, Дрин прыгнул в воду следом за ними.

- Не дыши, - велел он в полете и упал в воду, постаравшись поднять как можно больше брызг. Противник был деморализован провалом своей атаки, к тому же корпус субмарины отгородил его от контролеров. Не теряя ни одного драгоценного удара сердца, Дрин помог Мэри пробраться через люк подводной лодки. А потом, помня об убитом гарпуном хозяине лежбища, Дрин прямиком устремился к воротам бухты. Ее Он пересек стремительно, не ныряя, лупя хвостом по воде, а на мелководье работая ногами. В этот раз ему было не до брезгливости - он и забыл, что вода в бухте отравлена.

Оглянувшись, Дрин снова увидел первобытнйка с флажками. Тот махал как угорелый. Лейтенант нырнул и сразу услышал скрежет - это затворялись ворота дамбы. Он вынырнул и заметил, как отходит от причала большой весельный корабль. Погоня!

Канала в плотине Дрин достиг задолго до подводной лодки и стремительно проплыл до его конца. Но массивные ворота были уже заперты. Он толкал, он бил клювом, он гнал по каналу мерзкую бурую воду ударами хвоста, но воротам было все нипочем.

Он снова вынырнул и осмотрел стены канала. Не совсем отвесные, расширяются примерно на половину к-единицы через каждые две к-единицы подъема. И в- бетоне полно дырок, подходящих для клешней. Да, перелезть через стенку можно запросто.

Но сначала он заревел на охранников, потребовал отворить ворота. Они не подчинились - чего и следовало ожидать. Зато как приятно было развалить резонансом караулку! Дрин оглянулся: субмарина входила в канал, а весельный корабль настигал ее.

- Мэри, как дела, - спросил Дрин через коммуникатор.

- Стрелу вынула, рану заклеила, костюм тоже. Болит… Теперь долго бегать не смогу. Что-то меня таран беспокоит.

- Таран?

- У этой галеры очень крепкий и массивный нос, целый куб весит, похоже. Это специально, чтобы ломать и пробивать. А у тебя как дела с воротами?

Таран весит целый куб? Это же почти в квадросьмь больше, чем весит сам Дрин. Загрязнение!

- Не везет так не везет, печально сказал он. - А может, твоя лодка ворота пробьет?

- Попробую стукнуть по решетке под водой. Похоже, это уязвимое место.

Дрин, прижавшись к каменному берегу канала, следил за проплывающим под ним горбом подводной лодки. Через удар сердца раздался приглушенный грохот. Ворота выдержали.

- Мэри? - спросил он.

- Со мной все в порядке. И даже что-то получилось как будто. Сейчас отойду и еще разок приложусь.

Она ударила, но вреда воротам причинила не больше, чем в первый раз.

- Дрин, ты ведь можешь перелезть через дамбу. Давай-ка, дружок, чеши отсюда.

Весельное судно первобытников на полной скорости влетело в канал. Как пить дать, эти люди затеяли раздавить й Дрина, й подлодку между тараном и воротами, Собственный материальный ущерб в расчет не брался совершенно. «За веслами, - Подумал Дрин,-- сидят рабы; может, им и невдомек, что корабль несется на запертые ворота и что их хозяева надеются избежать переобучения, убив двух контролеров».

Но поднять восстание рабов или убедить хозяев в нелепости их затеи сейчас не было никакой возможности. Дрин кинулся на стену, и все его ноги нашли под водой на камнях зацепки для клешней. Он осторожно вскарабкался на почти вертикальную дамбу. Но едва высунулся из воды, клешни заскользили по мокрым, замшелым камням, и он сорвался. Хотел еще раз подняться, но тут увидел, что подводная лодка всплыла и, набирая ход, устремилась обратно, к весельному судну.

- Мэри! - закричал он, позабыв об интеркоме.

- Из-за меня влипли, мне и расплачиваться. Лучше пойти на дно в бою. - Слова она выбрала отважные, но голос предательски дрожал. - Прощай, друг! Удачи тебе!

Дрин наполовину высунулся из воды и, дыша как в параличе рыба, следил за столкновением человеческих кораблей. Раздался ужасающий треск дерева и скрежет металла. Как в замедленном фильме, таран вздыбился над подлодкой, и каменные стены передали Дрину адскую какофонию - это киль субмарины стачивался о твердое дно канала. Инерция несла оба гибнущих судна по каналу; почти не теряя скорости, они, точно поршень, двигались на ворота дамбы.

Для Дрина оставаться на месте означало верную гибель. Он соскользнул в воду и что было сил поплыл к воротам. Может, сошедшиеся в смертельном поединке исполины остановятся прежде, чем он доберется туда.

Едва Дрин очутился под водой, на него обрушился кошмарный, душераздирающий треск. Загрязнение! Похоже, пробит корпус подлодки. Лейтенант вынырнул и оглянулся. Из воды торчали хвост и нос субмарины. Корабль первобытников все наползал на один из фрагментов лодки, а потом завалился набок, уперевшись тараном в стену канала. Кормой он ударился в противоположную стену; с пронзительным скрежетом и треском отломился таран, и разбитое весельное судно застряло накрепко. Как рыба из разорванной сети, посыпались люди; некоторые были ранены обломками весел. Вся эта куча мала остановилась в какой-то к-едйнице от ворот.

- Мэри? - крикнул Дрин в интерком.

Никакого ответа. Из выступавших над водой обломков сочился дым - это разрушение нагревательных устройств весельного судна вызвало пожар, а может, взорвалась энергетическая установка на подлодке.

Дрин устремился к месту крушения, отталкивая кровавые обломки гребного судна от корпуса подлодки. Вокруг него барахтались уцелевшие, и тем, кто пробовал лезть на стены, это удавалось ничуть не лучше, чем Дрину. Надеясь, что время еще есть, Дрин ухватился клювом за стоявшую прямо мачту, неистовым рывком всего тела сломал ее. Получилось, как он хотел, - мачта упала топом на верхний край дамбы.

- Полезайте! - прокричал он уцелевшим.

Кое-кто из людей его понял и, даже не задумываясь о причине такого великодушия, поспешил вскарабкаться на мачту. Среди них был рыжебородый здоровяк - тот самый, вспомнил Дрин, который несколько недель назад бросал Дрину оскорбления с палубы другого корабля. Человек и ду'утианин с ненавистью посмотрели друг на друга, но Дрину сейчас было не до арестов.

В безумной спешке, не думая о своих ожогах и ссадинах, он сбросил, столкнул обломки с корпуса искалеченной субмарины. Та уже была заполнена водой. Дрин высунул язык и ощупью, по памяти нашел рубку. Мэри в кресле рулевого не оказалось, но он почуял ее кровь. Обыскал маленький отсек обеими ветками языка. Обнаружил акваланг, схватил, обрадовавшись. Еще несколько драгоценных секунд - и Мэри найдена. Неподвижная, она лежала в маленьком воздушном кармане у задней переборки.

Обвив языком, Дрин спрятал женщину, как только что вылупившегося ребенка, в рот. В горле застряли ее ноги, было больно, нр все же ему удалось закрыть клюв. Потом он решительно проторил себе дорогу обратно, на час запасся воздухом и снова нырнул в грязную воду. Досадуя на свою чрезмерную плавучесть, добрался до деревянной решетки и вцепился в нее клешнями. Во рту было тесно языку и Мэри, поэтому он с ловкостью фокусника высунул ствол языка, а ветки с манипуляторами остались внутри. Затем Дрин опустил голову и выжал воду из легких в клюв, а уже изо рта он ее вытеснил воздухом, который был в плавательном пузыре.

Мэри шевельнулась. Неужели приходит в себя? Лишь бы сразу поняла, что происходит, лишь бы не запаниковала.

Тут он почувствовал, как левая ее рука постучала по его пальцу. Похоже на осмысленный жест. Что ж, есть надежда, что внутри у Дрина все в порядке. Теперь можно разведать, что творится снаружи.

В воде - мрак, обломки. Низко в антарктическом небе висит Аурум, значит, сверху Дрина не видно. Он решил выяснить, крепко ли досталось воротам в том месте, где по ним ударилась подлодка. Кое-где наружный ряд больших бревен расщеплен в мочало. Но дальше все цело - нигде не протиснуться.

Он ощутил во рту движение - теперь уже явно сознательное.

- Дрин, я вполне очухалась, выпусти меня.

Мэри говорила ему в самое ухо, и это была лучшая новость с тех пор, как его угораздило залезть в сточную яму первобытников. Придерживая Мэри языком, он выпустил воздух из клюва и напарницу вместе с ним.

- Как самочувствие?

- Неважно. Зато, кажется, все кости целы. Устала жутко. Чувствую, вода в легкие попала. - Она медленно подплыла к решетке и осмотрела поврежденные ворота. - Кажется, мне не удалось проделать тут дырку.

- Похоже на то.

Значит, они в ловушке. Оба долго молчали.

- Дрин, слышишь? А нельзя ли как-нибудь подвести их к мысли, будто мне удалось сбежать? Может, тогда они ворота отворят, а? Чтобы за нами погнаться, или чтобы обломки отсюда убрать…

Ячейки решетки были слишком мелки даже для Мэри - наверняка делались с расчетом на человека. А вот язык Дрина пролезть мог, хоть и недалеко. Но, может быть…

- Я попробую продуть за решетку мусор.

- Валяй, пробуй!

Он пристроил дыхало между невредимыми бревнами и дунул. Обломки расшвыряло по сторонам, но кое-что наверняка оказалось за воротами. Контролеры ждали, казалось, целую вечность. Дрин уже хотел предложить новую лобовую атаку, и тут раздался глухой треск.

Они снова ждали. Однако ничего не происходило.

И вот снова треск! И Дрин как будто уловил дрожь.

- Кажется, пытаются открыть, - сообщил он. - Похоже, от твоего удара заклинило ворота. Вот типичный случай, когда человек поступает необдуманно, под диктовку эмоций, а не логики и.;.

- Дрин, это у тебя и твоих сородичей глаза не Только вперед смотрят, но и назад. И все-таки позволь мне, такой недальновидной, дать совет: перестань философствовать и помоги нашим приятелям ворота отворить.

Мэри была стопроцентно права.

На этот раз клешни держались за каменное дно крепко, бороться е гравитацией не приходилось, и Дрин мог работать в полную силу! Он дождался скрипа, означавшего новую попытку отворить ворота, и толкнул створку. И тотчас отпустил ее - дальше она пошла сама со скрежетом и хрустом.

Дрин и Мэри, прячась под слоем плавучего мусора, выплыли, вернее, позволили течению вынести их за ворота. А затем Дрин поплыл сам, изо всех сил, и Мэри держалась за его ногу. Лишь немало времени спустя, решив, что теперь Властелину Тэту их не увидеть за горизонтом, Дрин вынырнул ' на поверхность и перевернулся на спину; Держа Мэри, как новорожденного, между передними ногами, он предоставил Печке и Ауруму согревать ее своими последними лучами, а сам глубоко дышал ртом, чтобы остыть и набрать кислорода взамен растраченного. Мэри Притихла - от изнеможения, предположил Дрин. И удивился, когда вдруг она села и крикнула:

- Дрин, гляди! Инверсионный след! Это наконец прибыл Ду Тор.

Когда сила заведомо бесполезна, любая раса прибегает к логике. В тех же случаях, когда назревает иррациональный физический конфликт, настоятельно рекомендуется привлекать крупного ду'утианского контролера. Если необходимо применять силу в труднодосягаемых местах, незаменимы люди. Когда требуется незаурядный ум и здравомыслие, существенную помощь окажет клетианин. Но нельзя допускать, чтобы при этом жизнь клетианина подвергалась опасности.

«Справочник планетарного контролера.

Комплектация групп».

…Репродуктивная связь такова, что индивидуумы приобретают психологическую зависимость друг от друга. Клетианин редко переживает смерть брачного партнера, и в коллективной памяти этой расы неизвестны случаи, когда кто-либо желал бы для себя иного исхода. В подобных обстоятельствах любые попытки спасти клетианину жизнь обречены на провал, в связи с чем предпринимать их не следует.

«Справочник планетарного контролера.

Медицинское приложение».

Встреча с клетианским самолетом произошла, если смотреть из города Властелина Тэта, как раз за горизонтом, на пляже необитаемого острова с огромной гранитной скалой. Скала эта оказалась очень кстати - прекрасно защищала от приполярного ветра. После обмена приветствиями бригадир Ду Тор и его помощница занялись выгрузкой припасов.

Мэри от изнеможения не стояла на ногах, и Дрин выкопал для нее в песке большую яму, набрал плавника и развел костер. Потом она все-таки превозмогла усталость и, прихрамывая, пошла стирать одежду и мыться в холодной воде. Когда Мэри вернулась к костру, Дрин заметил на ее коже восхитительный синеватый оттенок.

- Н-не б-беспокойся, - сказала она Дрину, конвульсивно содрогаясь под одеялом. - М-мы т-так тепло в организме в-восстанавливаем…

Ду Тор и его спутница расправили крылья и взмыли в воздух, чтобы наловить для Мэри рыбы. А потом насмешливо щебетали, когда она самое вкусное выбросила, а оставшиеся мускулы довела на плоском камне у костра до почти полного разложения. Дрин мечтательно подумал, что по пути к пляжу, где ждет Гри'ил и компания, он тоже подкрепится на славу.

- Извините за опоздание, - сказал по-английски клетинанин. Его гортанный, певучий голос звучал гораздо ниже, чем у Мэри, что и неудивительно - Ду Тор весил вдвое меньше. - Мы думали, что вы уже разобрались с Тэтом и ждете нас.

- Мы пробовали с ним разобраться, - рассмеялась Мэри, - да получилось не так, как ожидалось. Жалко, нет у нас крылышек. Представляешь, Дрин: запахло жареным, а мы раз - и упорхнули.

- Не понимаю, зачем первобытникам столько орудий труда, - проговорил Ду Тор.

- Нашей жизнью они не интересуются. Конвенции не знают, эволюционного давления на себя не испытывают, - предположил Дрин. - Лучшие бойцы погибают в схватках. Обычно лучшие бойцы - это те, у кого оружие лучше. И вообще, сила есть, ума не надо. - Еще не скоро он позабудет идущий прямо на него громадный таран. - Вряд ли Властелин Тэт и его люди знают толком, почему Конвенция запрещает технологическое развитие этих территорий. Они восстают против всего, что хотя бы отдаленно напоминает образование.

- С точки зрения человека, существует коренное противоречие между «возвращением к природе» и «отсутствием технологии», - объяснила Мэри. - Потому что в человеческой натуре делать инструменты и пользоваться ими. Когда первобытники вновь изобретают колесо, это в пересчете на душу населения означает тяжелый труд и безжалостное загаживание природы. - Мэри подобрала гальку и забросила в море. - По тому же принципу мы получаем игры, в которых ставка - лидерство, и побеждают самые свирепые, а неудачники получают рабство в той или иной форме. И все это давно сходит первобытникам с рук, и уже появляются предприимчивые жлобы, готовые обзавестись собственными миниатюрными империями, а что будет дальше… - Она грустно покачала головой. - За примером далеко ходить не надо - Властелин Тэт явно злоупотребил нашим невмешательством. Но его судьбу пускай решает Совет. А мы должны разобраться с убийцами.

- Возможно, ты права, - задумчиво проговорил Дрин. - Но я сомневаюсь, что твои доводы касаются только одной расы. С философской точки зрения, Тэт не может стремиться к копированию людьми ду'утианского обычая, но, боюсь, мы знаем далеко не всю правду. Человек по имени Джекоб Лебрецки, защищая свое право на охоту, защищает и ду'утианСких первобытников. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

- Что, ду'утиане помогают себя кромсать? - прощебетал Ду Тор. - Что-то у меня это в голове не укладывается.

- У меня тоже не укладывается, если рассуждать в социальном плане. Но ду'утиане - индивидуалисты по своей природе. - Дрин медленно покачал головой из стороны в сторону. - Хочу задать Гри'ил несколько вопросов, хочу побольше узнать о покойном хозяине пляжа и его гареме. У меня возникли кое-какие предположения Насчет последней жертвы.

- Кстати, его звали Глодего'алах, - сообщил Ду Тор. - С Северного полюса уплыл разочаровавшимся студеном, случилось это кубосемь великих революций назад. Среди первобытников тоже счастья не узнал, но приобрел репутацию ду'утианина солидного и ответственного. Вон, гарем содержал. Это дело хорошее. Мы свою работу сделали. - Клетианин горделиво расправил прозрачные жесткие крылья.

- Да, - произнесла его подруга, и Дрин удивился - впервые при нем она обронила слово. До сего момента Го Тон вела себя замкнуто, пассивно. В клетианских парах кто-то может доминировать, но эти пары всегда неразлучны. Разводы - явление неслыханное, также как вдовы и вдовцы. Го Тон для подчиненной была необычайно прямолинейна, но супружеские пары контролеров обычно ведут себя более независимо, чем другие клетиане.

- Ты принес ду'утианский нейрокоммуникатор? - спросил Дрин. .

Ду Тор порылся в куче выгруженного снаряжения и достал упакованный в стеклоткань прибор величиной со сложенную человеческую палатку.

- Держи.

Дрин поместил его в сумку. Встроенная антенна нейрокоммуникатора улавливала и расшифровывала импульсы нервной моторики - в тбм числе и те, которые посылались утраченным органам. Когда дойдет до разговора с Гри'ил, у нее будет возможность ответить.

Клетиане доставили также палатку и складную байдарку для Мэри. Палатка отлично поместилась в вырытой Дрином яме, входным отверстием к костру. Когда жилище приняло запрограммированную форму, Мэри повернулась к своим товарищам.

- Вот это настоящий лагерь, - сказала она. - Его-то и подразумевает большинство из нас, когда возникает желание вернуться к природе или пожить в примитивных условиях. Однако, как видите, наш лагерь вовсе не примитивен. И он не социален, мы обычно стараемся удалиться от других, людей в таких случаях. А ситуация с Тэтом вообще-то не очень Характерна для моего народа…

- Мэри, да почему же она должна быть более характерна для твоего народа, чем для нас или для клетиан? - перебил ее Дрин. - Да, волею судьбы ты тоже человек, но это не значит, что ты несешь за Тэта и его присных какую-то особую ответственность. Так что не надо оправдываться.

- Го Тон согласна, - произнесла подруга Ду Тора. - На этой планете цивилизация одна, одна на всех. Это и есть главная цель Тримуса. А если нет, То кубосемь лет ее существования напрасны. Мы - глаза Тримуса. Мы должны были раскрыть преступления, не дожидаясь смертей.

- Любой ду'утианин учуял бы это бандитское логово за дваосьмь длины экватора, - с горечью произнес Дрин. - А я дал маху.

- С… спасибо, - сказала Мэри. - Я просто… - Она затрясла головой, издавая звуки человеческого горя. А может быть, на этот раз этим выражалось облегчение.

Дрин высунул язык и обвил пальцами ее руку, и она ласково сжала его манипулятор в ответ и обнажила зубы в широкой улыбке.

- Завтра мы все отправимся на лежбище и попробуем разобраться, - сказал Ду Тор. - А сейчас надо отдохнуть.

- Вы отдыхайте, - задумчиво произнес Дрин, напомнив, что ду'утиане не спят в длинную белую Ночь полярного лета. - А мне надо поесть, накормить гарем И Подлечить раны морской водой. На пляже увидимся. Мэри, будь осторожна.

Она прижала его пальцы к своему телу в том месте, Где оно было особенно жарким и пахучим, и от неожиданности он лишился дара речи. Мэри, видя растерянность Дрина, отпустила его язык.

- Ты тоже зря не рискуй.

Он осторожно попятился от костра, чтобы ничего не опрокинуть. За пределами лагеря обернулся. То есть сначала тело его повернулось к воде, а потом й разум вспомнил о ней, а также о служебном долге. Ушибы и ссадины разболелись не на шутку, но все-таки они могли подождать. Что-то не давало ему покоя, какое-то глубинное побуждение, пожалуй, такое же сильное, как инстинктивная.тяга к гарему, который выбрал Дрина своим кормильцем и защитником Он никак не мог понять, почему люди, даже такие дегенераты, как Властелин Тэт и его шайка, могли ни с того ни с сего устроить охоту на ду'утиан. Да еще подвести под смертоубийства целую философскую базу, причем объединившись в этом деле со своими жертвами. Нет, за этим явно кроется нечто столь же необычное, сколь и опасное! Может, с помощью Гри'ил удастся что-нибудь понять?

Необходимо допускать развитие планетарной цивилизации; необходимо допускать и даже поощрять эксперименты, поскольку знания распространяются только через перемены.

Конвенция и Статут планеты Тримус. Статья № 5.

* * *

Пока Дрин добирался до гарема, Аурум успел подняться высоко над Печкой. Ду'утианин выбрался на пляж с полным ртом рыбы, и пока распределял улов по голодным клювам, звезда продвинулась к западу на дваосьмь радиан. Да, нелегкая это работа - насытить такую ораву… Дрин неревел дух, распаковал нейрокоммуникатор и направился к Гри'ил.

Она колебалась - отвращение ко всему искусственному явно успело укорениться. Но недаром Гри'ил была самой сообразительной 6 этом гареме. Понимая, как важен разговор с Дрином, она вскинула голову и пошла к нему навстречу. Лейтенант надел на нее колпак.

- Ему понадобится время, чтобы настроиться на тебя. Сначала будет сбоить и тормозить, а потом вы приспособитесь друг к другу. Ну а теперь назови свое имя, только целиком, Ц повторяй, пока устройство не запомнит его как следует.

С шестой попытки нейрокоммуникатор внятно произнес «Гри'иллабода»; к этому времени Грил .чуть привыкла к машине. Постепенно она научилась довольно сносно говорить с его помощью.

- Отлично, - похвалил Дрин. - Я буду записывать, так что давай-ка представься для начала.

- Я Грй'иллабода, супруга Дриннил'иба. Здорово! Просто нет слов!

- Грил, ты меня извини, но я планетарный контролер, а не первобытник. А забочусь я о тебе по долгу службы, а не как муж.

- Ты заменил хозяина лежбища. Ты был в интимных отношениях с его вдовами.

- А что еще оставалось? Но я сюда не роды принимать явился, а расследовать преступление.

Несколько ударов сердца она молчала, и он слышал волны и морских птиц.

- Дриннил'иб, я дочь Слора'аналты и Броти'илиты. Ты кого-нибудь из них знаешь?

- Историка знаю…

- Того, кто рассказывал древние легенды о вольных морях и вырастил дочь романтиком. В школе мне было скучно, я познакомилась с морским бродягой. Он привел меня в эти края, ускорил функцию моих яичников, а потом отнял язык.

- Глодего'алах?

- Нет. Глодего'алах случайно проплывал, увидел, что тут происходит, одолел бродягу в поединке и переправил нас на это лежбище. Думал, что здесь мы будем в безопасности. Но заплатил жизнью за свое милосердие. И кажется, такая смерть здесь не редкость.

- Жаль, что я плохо думал о Глодего'алахе. Мы разыскиваем убивших его людей… Кстати, погибли еще четверо ду'утиан. Ты кого-нибудь из них знала? Были у них тут семьи?

- Однажды Глодего'алах заметил, что из-за человеческого браконьерства гаремы научились с лёгкостью менять своих хозяев. Корабли людей заходят в проливы между островами и паковыми льдами, где ловят рыбу хозяева лежбищ.

Дрин кивнул:

- Когда я был там по долгу службы и уже возвращался домой, сам едва не погиб от гарпуна. Этим людям убивать не в диковинку - заметив меня, сразу начали стрелять. По-моему, кто-то должен им объяснить, что не надо больше так делать. .

- Морские властелины ни во что не вмешиваются, - презрительно молвила Гри'ил. - Считают, что так и надо: люди уничтожают слабых ду'утиан и от этого крепнет раса. Мол, кровь очищается от врожденных пороков цивилизации… Но Глодего'алах вовсе не был слабаком.

- А я в этом и не сомневаюсь нисколько. Ты сказала «морские властелины». О ком речь?

- Вольные бродяги, берут на обоих полюсах что хотят. На южном полюсе они хозяева лежбищ, а плывут на север - получают блага цивилизации. Они… у людей есть меткое словечко… Лицемеры, вот кто они.

- А если морской властелин не возвращается на юг?

- Если не возвращается, гарем не остается надолго без хозяина. Появляется очередной морской властелин, забирает себе овдовевшую семью. Похоже, когда один из властелинов гибнет, остальные об этом каким-то образом узнают.

Дрина беспокоила пассивность Гри'ил; впрочем, наверное, дело тут в элементарном приспособленчестве. Ранняя история ду'утианской расы мало отличалась от человеческой в лучшую сторону. А в некоторых отношениях была еще хуже. Что же до клетиан, то они в долгом космическом рейсе опустились до каннибализма. Вспомнив об. этом, Дрин даже содрогнулся. Но продолжать этот разговор было необходимо - вдруг удастся нащупать что-нибудь важное.

- Гри'ил, как вышло, что ты осталась без языка?" Неужели она безропотно пошла на ампутацию?

- Но ведь это - традиция… Так сказал морской властелин, который прогнал моего первого мужа; Настоял после первого спаривания, говорил, если не соглашусь, он не примет мое яйцо. Ну а еще… Даже объяснить не могу. Что-то заставляло меня подчиниться, и пускай приливы судьбы несут мою плоть… Короче говоря, я не сопротивлялась. В ту пору он для меня был все равно что бог.

Согласиться на увечье - или умереть… Чудовищная жертва, чтобы попасть в первобытный рай. О, загрязнение! И каким надо быть чудовищем, чтобы…

- Как его звали?

- Гота'ланншк.

Тот самый грубиян из «Крагуна»! Дрин зашипел от возмущения:

- Ты с ним знаком?

- Встречались. Вот что, Гри'ил, а поплыли-ка на север. Лечиться.

- Мы теперь твои. Я должна быть с тобой, должна подчиняться тебе. И у меня яйца, не забыл? Или для таких, как ты, цивилизованных, это никакого значения не имеет?

Из этих яиц едва ли стоит вылупляться детям, подумал Дрин. Два отца. Тесты не проводились. Семьи нет. Роды не санкционированы…

- Гри'ил, тебе срочно надо в больницу. Мой долг - исправить содеянное извергом Гота'ланншком, если это возможно. И не допустить, чтобы подобное случилось с другими. Уговоришь остальных вдов плыть? И сколько еще калек на этих островах? Можно их всех спасти? Если придется, даже силой? .

- Ну, если мы отсюда уплывем, то и они не останутся. Хотя не знаю, чем это им поможет.

- Восстановим языки. Научим говорить, зачислим в школу.

- Но они же здесь вылупились. В самые важные годы их мозг не развивался.

Чего-то подобного и боялся Дрин. Бедные женщины…

- Но все-таки попытаться мы должны. Найдем для твоих подруг погнесчастью необитаемый остров на севере и обеспечим уход. Ас тобой как быть? Что случилось - то случилось, но ведь ты; все-таки можешь вернуться…

-  Куда вернуться? На этой планете мы живем вместе с людьми и клетианами, за что платим очень высокую цену. Эта цена - ду'утианский образ жизни. Уже сколько веков мы добровольно идем против собственной природы! Я не выдержала и показала всему этому хвост. Я выжила в этих суровых морях. Я не погибла на лежбище среди дикарок. И теперь ты предлагаешь вернуться на север, запихать свою душу в смирительную рубашку и слушать день-деньской назидания ханжей? Да я лучше умру!

О, загрязнение! Неужели она так ничему и не научилась? Впрочем, истины в этом вековом споре не найти. Цивилизация Тримуса создана для тех, кто согласен относиться к ней серьезно.

- Мы не собираемся учить тебя, как надо и как не надо жить. Уверен, никто не посягнет на твое право на уединение.

- Да, на уединение зверя в зоопарке! Дриннил'иб, ты нас спас, ты нас накормил. Ты нас хочешь? Скажи, у тебя есть желание владеть нами и защищать нас? Или ты в угоду Конвенции позволил людям изменить твой пол?

Дрин застонал. Да, он хотел ее, но не хотел ее хотеть. По крайней мере такую, какая она сейчас.

Но объяснить ей он ничего не успел - пока искал правильные слова, раздался гул пропеллеров. Мэри! До чего же вовремя! Самолет опустился на винты, откинулся люк. Дрин пошел встречать напарницу, а Гри'ил, воткнувшая клюв в гравий, осталась.

Но Мэри Дрин не увидел.

- Мэри? - с тревогой позвал он.

Ду Тор откинул занавес в проеме люка, что-то прощебетал в свой интерком, и за его спиной опустилась грузовая Дверь. Ну, конечно, запоздало сообразил Дрин, - кабина клетианского самолета слишком тесна для человека. Даже из загроможденного грузового отсека Мэри удалось выбраться не сразу.

- -Дрин, я здесь!

- А я ужасно рад тебя видеть!

Он рассказал о морских властелинах:

- Так что у людей-охотников, похоже, есть сообщники среди ду'утиан. По крайней мере есть сочувствующие. Новее эти факты пока еще неважно плавают в моей голове.

- Выживают сильнейшие, проворнейшие, умнейшие. Это мне понятно. Так ты думаешь, Тэт служит вольным бродягам «санитаром моря», если можно так выразиться?

- Да, это вписывается в нашу версию. Но мне кажется, Властелин Тэт со своей бандой варваров не только помогает бродячим ду'утианам. Этим людям очень нравится охота в море. Чем больше риска, тем лучше.

- И тут возникает вопрос: имеем ли мы право вмешиваться? - вступил в разговор Ду Тор.

- Разумеется, имеем! - воскликнул Дрин. - Ведь гибнут разумные существа.

Мэри тяжело вздохнула и показала в небо:

- Дрин, там сейчас полным-полно существ, которые помнят свою родину, но генетически изменились настолько, что нас теперь считают примитивами. Проблему с Властелином Тэтом они могут решить в мгновение ока, и никто при этом не погибнет. Но устроит ли это нас?

- Это наверняка устроит тех, кто в результате останется в живых.

Мэри отрицательно покачала головой:

- Допустим, легко можно устранить ту часть нашего естества, которая привела ко всем этим неприятностям, но кем мы после этого станем? Смерть, даже случайная, может играть оправданную роль в обществе, которое ставит свои интересы выше интересов индивидуума. И мы,- вероятно, должны смириться с этим, чтобы сохранить собственную индивидуальность.

- А по-моему, - возразил Дрин, пожалуй, чуть громче, чем было необходимо, - такие темы следует обсуждать на Планетарном Совете, а наша работа - до принятия им решения не допускать самоубийстве Если будет когда-либо принято решение. У меня теперь на руках четыре физически изувеченные женщины, и у трех из них вдобавок пострадала психика. И этих ду'утианок надо доставить туда, где они получат надлежащую защиту и уход. Не заняться ли нам сейчас ими и не отложить ли остальное до лучших времен?

- Согласен, - прощебетал Ду Top. Мэри молча кивнула.

- Гри'йл, а можно как-нибудь объяснить остальным,-что путешествие будет долгим?

- Если я поплыву за тобой, поплывут и они; - ответила Гри'ил, как показалось Дрину, с холодком. - Но охотники

будут следить.

- А за ними будет следить вся планета! -- грозно пообещал Дрин. - И они не посмеют ничего сделать.

- Я с тобой, - сказала Мэри. -i В мундире со всеми регалиями. Пусть хотя бы знают, с кем имеют дело.

Дрин решил не напоминать о том, сколь мало впечатления произвели ее мундир и подлодка на обитателей бухты Тэта.

- А мы сверху будем прикрывать, с пушками и громкоговорителями, - распахнул крылья Ду Тор. -.Самолет может летать на автопилоте, так что нас будет целое звено.

- Это так, - подтвердила его подруга, и небольшой караван отправился на север.

* * *

На следующее утро Дрин двигался впереди; ноги и руки Мэри приятно согревали ему шею. Клетиане соорудили легкий ошейник из стеклоткани; держась за него, напарница не боялась время от времени соскальзывать с ду'утианина и плыть сзади. Перед отправлением она сделала себе на ногу шину; изрядной величины снасть напоминала контролерам об их уязвимости. Чтобы бескровно одолеть в этих водах Властелина Тэта и его союзников, придется вызывать подкрепление.

Гри'ил тихо следовала за Дрином, а товарки по гарему, как она и предсказывала, плыли позади, на солидном расстоянии.

Выдался прекрасный бессолнечный день. Прохладные попутные шквалы гнали волны по океану. Здесь проходило пресное течение, начинавшееся от ледяной шапки самого крупного южного острова, а поверх этой подводной реки лежала теплая соленая вода дренажного бассейна внутреннего полюса, поэтому ду'утиане не то что не уставали, а, напротив, набирались сил.

К утру третьего дня владения Властелина Тэта уже находились далеко позади. Мореплаватели рассекали волны, им оставалось полпути до изобилующих рифами тропических вод. Слева лежал вулканический остров с широкими черными пляжами, а справа тянулся риф, но фарватер здесь был достаточно глубок. Дрин уже привык к этим курортным условиям и прекрасным видам. Он отлично проводил время… И тут появились человеческие корабли.

- На охотников не похожи, - сообщил по радио Ду Тор. - С ними большой ду'утианский самец. Стрельба не ведется.

- Описать ду'утианина можешь?

- В длину одна и три восьмых к-единицы. Позади дыхала большой белый шрам полумесяцем. Ты с этим типом знаком?

- Да… если он тот, о ком я думаю. Морской властелин в поисках гарема. Хвост на два лежбища. Пора этому бродяге пару-тройку вопросов задать.

Услышав эти слова, Гри'ил и ее подруги захныкали, как будто получили смертельную рану.

- Похоже, и наши беглянки его раньше чуяли, - продолжал Дрин. - Давайте-ка сообщим этим людям, что мы здесь. Мэри, ты готова?

- Вперед!

Он чувствовал у себя на шее ее руки и ноги, к тому же она держалась за ленту. Можно не беспокоиться, не сорвется. Дрин нырнул и, работая хвостом, поплыл к головному человеческому кораблю гораздо быстрее, чем если бы оставался на поверхности. Примерно в десяти к-единицах от судна он высунул голову из воды. Так же поступил и гарем - он забыл приказать Гри'ил, чтобы самки оставались на месте. Досадная оплошность.

- Мэри, боюсь, присутствие Гота'данншка нам ничем не поможет.

- Думаешь, в нас будут стрелять? Ведь в него не стреляют.

- Почему, когда гарем теряет хозяина, рядом всегда наготове новый морской властелин? Почему Гота'ланншк, когда мы с ним встретились в «Крагуне», вел себя так, будто знал о моем предстоящем столкновении с этими охотниками?

- Властелин Тэт…

- Мэри, не хочу отзываться плохо о твоих сородичах, но я не думаю, что за все эти зверства в ответе идиот Гота'ланншк.

- Да? Объясни.

- Позже. Будем надеяться, у этих людей достаточно мозгов, чтобы не иметь отношения к убийствам.

Дрин набрал воздуха и проревел самым повелительным тоном, на какой был способен:

- Эй, на человеческом судне! Мы планетарные контролеры. При исполнении служебных обязанностей. Мы должны задать вашему спутнику несколько вопросов. Требуем не вмешиваться. Повторяем, не вмешивайтесь.

Мэри помахала людям и улыбнулась. Сначала долетел хлопок гарпунной пушки, потом он услышал крик Мэри и ощутил резкую боль в шее.

- Берегись! - прокричал Ду Тор по интеркому.

В горле появился вкус крови. Дрин нырнул и услышал сильный шлепок по воде. Инстинкт требовал плыть к самому дну, но - Мэри… Возможно, она жива. Он уже не чувствовал нажима ее ног. Превозмогая боль, он энергично заработал хвостом и вынырнул в квадросьми к-единицах от корабля.

- Мэри? - позвал он. Если эти безмозглые, подлые загрязнители вод ее убили…

Ответа он не дождался. Забыв о собственной ране, повернул к кораблю. В нем кипел гнев.

- Ду Тор, я не вижу затылком! Что с Мэри! Летит ли за ним клетианин?

- Дрин, у тебя в шее длинное копье. Оно попало и в Мэри, прошло через ногу. Рана, может, и не смертельная, но все равно советую плыть к ближайшему острову. Тебя будет сопровождать Го Тон. Я снижу самолет. С этого корабля больше стрелять не будут. Плыви на запад!

И туг, словно опровергая обещание Ду Тора, снова бахнула пушка, и гарпун вошел в воду рядом с Дрйном. Он услышал, как самолет открыл предупредительный огонь, и Ду Тор заверещал во всю силу легких, чтобы люди прекратили стрельбу. А Дрин поклялся вечным отвержением, что грязные душегубы ему дорого заплатят. И поплыл к кораблю.

Он не увидел, а почувствовал, как ринулась под ним в атаку ду'утианка.

- Гри'ил, не надо! - проревел он, но было поздно. Грохот удара по воде добрался до него раньше, чем по воздуху А потом Дрин услышал треск дерева и вопли людей.

- Дрин! - воскликнул Ду Тор. - Сейчас же плыви к острову. Я сам все сделаю. Я их помечу. Не уйдут, не Спрячутся среди первобытников. Я их помечу. Уплывай, спасайся! Мэри спасай.

- Дрин, я в сознании, - вторил клетианину слабый голос. - Больно очень,-но если ты за ней нырнешь, я выдержу.

Тут к Дрину вернулась способность нормально соображать.

- Нет, Мэри. Послушаемся Ду Тора.

Он понимал, что пережить удар такой силы Гри'ил не могла. Да и он погибнет, если последует ее примеру. А яйца… что ж, возможно, оно и к лучшему. Наверное, Гри'ил понимала, на что шла.

Но вовсе не из-за раны было ему так трудно плыть к острову.

Позади раздался свист грохот взрыва. И еще раз. Он слушал отрывистые крики мегафонов. Смерть за смерть! Может, такой язык будет понятен убийцам. И тут откуда-то из глубины сознания, между потоками боли и горя, поднялся холодный страх. Когда началась стрельба, Гота'ланншк исчез. Куда он направился?

Перед островом лежала широкая отмель. Дрин, пока выбирался на берег, успел наглотаться собственной крови. У самой воды его в одиночестве ждала Го Тон, держала аптечку весом, наверное, с нее саму.

- Ну, давай, давай же! - уговаривала она, пока он барахтался в прибое. - Еще несколько шагов!

Дрин превозмог себя, выбрался на берег. И вот он лежит на животе, а хвост остался в прибрежной пене. Го Тон перепорхнула к нему на затылок, скрылась из виду. Зажужжала пила, и вскоре на песок упало древко гарпуна. Раздался придушенный крик Мэри, а потом по мышцам Дрина вокруг раны расползлось онемение. И через несколько ударов сердца он почти забыл о том, что с ним произошло; все проблемы куда-то исчезли, осталась одна пустяковая неприятность - одеревенела шея.

- Мэри, я знаю, это смотрится жутко, - заговорила Го Тон, - но до прибытия наших пусть лучше деревяшка останется у тебя в ноге. Через восемь в четвертой степени ударов сердца должен прилететь человеческий самолет. Я бы сама попробовала удалить, да как бы хуже не было.

- Понимаю, это смешно звучит, - сказала Мэри, - но я себя чувствую нормально, разве что нога как отсохла. Но если на нее не смотреть, то ничего. Ты мне поможешь спуститься?

-  Не только я. Лейтенант Дрин, не согласитесь ли поработать языком?

Язык вполне слушался, колючка до него не достала. Может, благодаря ноге Мэри? Он потянулся отростком языка назад и помог Го Тон спустить Мэри на песок.

- А где Ду Тор? - спросила она.

Загрязнение! Дрин забыл ее предупредить! А сейчас это сделать невозможно - слишком далеко язык высунул.

- Он о самолетом, разбирается с человеческими кораблями, - запинаясь, ответила Го Тон. - Все в порядке, он скоро прилетит.

- Почем ты знаешь, что все в порядке? - возразила Мэри. - Ты ведь все это. время с нами провозилась. Я с ним свяжусь, доложу обстановку и узнаю, как у него дела.

- Пожалуйста, не надо! - взмолилась Го Тон. Наконец-то Мэри благополучно ссажена на землю и Дрин

снова может говорить.

- Я знаю, как много он. для тебя значит…- говорила Мэри, не подозревая об опасности.

- В том-то и дело, Мэри, - перебил Дрин. - Думай, ради Провидения.

Клетиане пошли на серьезный риск, и Го Тон находилась в страшном напряжении. Она жива, пока верит, что жив ее напарник. Но если с Ду Тором что-нибудь случится, Го Тон непременно погибнет.

- Простите… - растерялась Мэри. На протяжении уда? ра сердца все молчали, потом Мэри произнесла, сдерживая голос: - Го Тон, не волнуйся, на этой человеческой помойное лохани нет оружия против Ду Тора. Он вернется к нам цел и невредим.

Дрину подумалось, что на «этой человеческой помойной лохани» не должно было быть оружия и против него или Мэри.

- Дрин, по части первой помощи для ду'утиан я слишком жесткокрылая, - неуклюже сменила тему Го Тон. - Но копье, наверное, надо сейчас же удалить. Оно из тех, которые с каждым движением жертвы входят еще глубже. Мэри его больше не сдерживает…

- Действуй. - Дрин, прежде чем получил обезболивающее, почувствовал, как близко колючка подобралась к центральному нервному столбу. При необходимости он бы мог поступиться артериями и кровью, но не дышать - это уж слишком.

- Тебе надо лечь на бок, -сказала Го Тон.

Дрин подчинился, и лежал молча, и чувствовал, как она защипывает и оттягивает его плоть, и старался не представлять себе, как тонкая, жесткая рука Го Тон погружает ему под кожу лезвие, расширяет проход для зазубренного наконечника гарпуна.

- Мэри, мне нужна помощь, - сказала клетианка. - Сила твоих рук.

Опираясь, как на клюку, на древко от гарпуна, Мэри проковыляла к Дрину за спину, по пути похлопав его по клюву.

Чуть позже он услышал ее «ух», ощутил болезненный рывок и заметил, как Мэри падает навзничь. При этом она опять скрылась из виду, но Дрин успел увидеть руки, окровавленные по локоть, а в них - страшный наконечник.

Го Тон осталась у Дрина за спиной, и пощипывание-потягивание длилось еще кубосьмь ударов сердца.

- Ну все, как могла, закрыла, - сообщила Го Тон.

- Спасибо. - Дрин осторожно перевернулся на живот. - А гарем приплыл за нами?

Вспомнив о гареме, он вспомнил и о Гри'ил. Закрыл глаза и подождал, пока отступит чувство потери.

- Да, они на мелководье позади тебя, - ответила Го Тон. - Очень грустные, клювы в песке. Но, кажется, целы и невредимы.

Дрин подумал, что До Тору пора бы уже вернуться, и порылся в памяти: нет ли там чего-нибудь на случай, если произойдет самое худшее. В конце концов он пришел к выводу, что при драматическом исходе придется рассказать Го Тон все как есть, а там пусть будет, что будет. Поступать иначе - не уважать ее расу, которая не пожелала изменить с

помощью генной инженерии свою природу. Лучше всего, наверное, подождать, пока Го Тон сама спросит…

И тут с базальтовых утесов низринулся оглушительный рев.

В тот же миг, еще до того, как Дрин сообразил, что происходит, сердце его забилось вдвое быстрее, железы вбросили в кровь разные химические вещества, как в тот раз, когда он оплодотворял дикие яйца. Дерзкий первобытный вызов чужака заслуживал столь же дерзкого первобытного ответа. Но Дрин не позволил себе стронуться с места, даже не шевельнул раненой шеей. Только скосил глаз в ту сторону, откуда доносился шум, и увидел здоровенного, покрытого шрамами самца на другом конце пляжа.

- Это ду'утианин! - прокричала сверху Го Тон. - Тот самый, которого мы видели возле китобоев.

- Гота'ланншк! - проворчал Дрин, который был не в том настроении, да и не в той форме, чтобы вступать в дурацкий поединок за владение лежбищем. - Совсем взбесился, аж из клюва брызжет! Скажи этому идиоту, чтобы держался от нас подальше, не то убью.

Тут зашептала, почти неслышно, Мэри:

- Дрин, он крупнее тебя, а ты к тому же ранен! Ты сам себя убьешь, прежде чем до него доберешься. Успокойся и подумай вот о чем: если это он унаследовал гарем Глодего'алаха…

- Вот именно, Мэри. Куда проще предоставить Властелину Тэту устранять твоих соперников, чем старомодно драться за гарем на лежбище. Нет, это вовсе не игра в выживание наиболее приспособленных, это хладнокровное убийство. Морские бродяги, эти безмозглые загрязнители, тщательно выбирают для охотников жертвы и наводят на них китобоев Властелина Тэта. Возможно, Тэт тоже жертвует кое-кем из своих для проформы… Ну и чтобы освобождать места для новорожденных или избавляться от политических соперников. - Дрина разобрала злость: да он этого загрязнителя на прикормку улиткам пустит!

- Итак, китобои получают охоту и добычу и верят, что они всего лишь играют по каким-то жестоким правилам, - произнесла Мэри. - А на самом деле их используют втемную расчетливые жулики. Дрин! Куда это ты собрался? Дрин! Дрин! Дай мне твой пистолет.

Снова заревел морской бродяга, и рассудок Дрина отступил, его место заняла слепая ярость. Сейчас он покажет этому коровокраду!

Забыв о ране, он тяжело поднялся на ноги.

- Дрин! - вскричала Мэри. - Дай пистолет! Дрин! Пистолет!

Все-таки слова Мэри проникли в какой-то уголок его сознания. И Дрин, уже качаясь взад и вперед, запустил язык в сумку и выдернул пистолет, и забыл о нем, как только уронил на песок рядом с Мэри. Все равно эта игрушка не остановит атакующего ду'утианина.

Долетел запах противника-запах гадкий, полный высокомерия.. Дрин слышал плач коров и чуял их страх. Он смутно вспомнил, что для поединков на клювах существуют какие-то приемы. Можно ударами хвоста или головы повергнуть недруга на песок, можно обратить силу его атаки против него же. Но сейчас Дрину было не до того. Хотелось только наброситься на Гота'ланншка и сдавить его горло.

Дрин, едва осознавая, что делает, вскинул и вонзил глубоко в песок переднюю клешню - и заревел. Солнце высоко - самое время отведать крови.

Гота'ланншк ринулся вперед. Дрин затопал навстречу. Позади него раздалась серия отрывистых, очень высоких, разделенных одинаковыми интервалами звуков. Соображать, что это за щелчки, он не собирался. Все его тело было в огне, органы вырабатывали гораздо больше тепла, чем могли потратить. Великолепное ощущение! Он бежал, и освежающий ветер свистел в ушах. Передние ноги почему-то ударяли в песок разом, а задние - чуть вразнобой. Под ним сотрясался пляж. Взгляд прикипел к вражеской шее, в которую через несколько ударов сердца вонзится Дринов клюв.

Но эта шея все ниже склонялась к песку. Противник, кажется, бежал теперь медленно, неровно. Вдруг он протестующе, закричал и сменил запах - с вызывающего на рас-

терянный, испуганный. Гота'ланншк хныкал и вскрикивал, и все сильнее качался из стороны в сторону. От его воплей в Дрине проснулось сознание, в последний миг он свернул, избежал столкновения, способного привести к разрыву свежих швов и смерти от кровопотери.

Перед ним рухнул на песок морской бродяга, пропахал разинутым клювом борозду длиной в две к-единицы. Дрин, по инерции проскочив мимо него, остановился сзади в оторопелом молчании. Прекратились рев. и щелчки, остались только шорох прибоя и плач коров в отдалении.

Внутри у лейтенанта бушевал пожар. Он выпустил из легких раскаленный воздух, вбежал в море и дал течению отнести его туда, где вода похолоднее. Потом нырнул и, лишь остыв как следует, медленно заработал хвостом. Вскоре его голова снова оказалась на берегу.

Между тем драма еще не завершилась. Поверженный морской бродяга стенал и хватал клешнями песок. Его правая передняя -нога была покрыта кровью и согнута под неестественным углом. Задние ноги беспомощно взрывали песок - Гота'ланншк все еще пытался ползти. Вдруг он оперся на хвост - наверное, чтобы откатиться в море, в живительную прохладу, Перевернулся раз, другой. А потом оставил и эти попытки.

Величаво поднялся хвост и ударился о песок. И еще раз.

Напоследок Гота'ланншк выбросил язык в сторону Мэри, едва не достал.

- Грязная человеческая корова! - выкрикнул ей Гота'ланншк и утих..Умер от ран и перегрева.

Дрин лежал на отмели, тяжело дышал. По телу прокатывались волны жгучей боли, и вновь он чувствовал вкус собственной крови - не все швы Го Тон выдержали спринтерский забег. Он увидел Мэри - она лежала на животе, из ноги торчал окровавленный обрезок древка. Локти упирались в песок, пальцы сжимали пистолет Дрина; она все еще целилась в морского бродягу. Похоже, не меньше сотни пуль выпустила в его колено.

Мэри стонала, ее била дрожь. Меньше всего на свете ей хотелось кого-то прикончить в этом походе.

Надо бы ее успокоить, подумал Дрин. Но он устал. До чего же он устал…

В себя он пришел от прикосновения к шее чего-то теплого. Он открыл правый глаз, посмотрел назад. Там была Мэри, прижималась грудью и животом к его шее, тихо звала его по имени.

- Мэри… - пролепетал он еле-еле слышно. - Я уже не сплю. Я жив…

- О, Дрин! - смутилась она. - Я тебя слишком крепко обняла, прости. - Она сместилась вперед, чтобы Дрину было ее лучше видно.

Выглядела Мэри не слишком благополучно, но была счастлива, это сразу стало ясно.

Разом нахлынули запахи и шум. В небе над пляжем барражировали клетиане и самолет. Пахло мертвым Гота'ланншком и множеством живых существ, и звучали голоса клетиан, людей и ду'утиан. Среди них лейтенант узнал Ду Тора и Го Тон, и прерывисто, но счастливо вздохнул. Драма закончена, и теперь они - создания рациональные, культурные - все обсудят и решат, как быть дальше.

G. David Nordley. «Poles Apart». © Bantam Doubleday Dell Magazines, 1992. © Перевод. Корчагин ГЛ., 2002.

Роберт Рид. Почетный гость

Один робот предложил Пико отнести ее последние сто метров - на спине или на сложенных руках, но она резко покачала головой и ответила: «Спасибо, не надо. Я могу сама». Земля была покрыта мягкой травой, освещенной сияющими шарами и луной травянистого цвета. Пройти было нетрудно, даже с ее поврежденным бедром, а она не инвалид. Она справится, подумала она с инстинктивным чувством независимости. И будто показывая им, что она может, она обогнала с полдесятка роботов, разгружающих большой скиммер, складывая дары Пико на свои длинные руки. Они догнали ее только на половине луга. Уже были слышны приглушенные голоса и смех из стоящего впереди шатра, похожего на холм. И она уже быстро дышала совсем не от боли. В основном от страха. Но это был страх иного рода и иного вкуса, чем знакомый ей страх. То, что происходило сейчас, было ей неподвластно и неизбежно… и вот эта определенность заставляла ее останавливаться после каждых нескольких шагов, потирая рукой бедро только по одной причине - чуть задержать свой приход. Пусть даже на миг-другой…

- Что с вами? - спросил робот.

Она глядела на шатер, темный, гладкий, плавно закругленный.

- Я хотела бы, чтобы меня здесь не было, - призналась она. - Только и всего. - Жизнь на борту «Кибера» прошла среди роботов - их было по десять на каждого человека, потом больше - и с ними она могла быть беспощадно честной. - Это безумие. Я снова хочу улететь.

- Только этого нельзя делать, - отозвалось керамическое создание. Голос был тихий и раздражающе терпеливый. - Вам не о чем волноваться.

- Знаю.

- Технология постоянно улучшалась с того самого…

-  Знаю.

Робот замолчал, поправляя на руках груз цветных пакетов.

- Я не то имела в виду, - призналась она. Потом сделала несколько глубоких вдохов с задержанным выдохом и сказала: - Ладно, идем. Идем.

Робот повернулся на месте и направился к огромному шатру. Идущие впереди роботы включили дверь, подняв ее вверх, и на траву хлынул внезапный поток золотого света. Пико прищурилась, заморгала, пошла быстрее, иногда позволяя себе испустить тихий стон.

«Думала ли ты когда-нибудь, как это будет?» - спросил ее Тайсон.

* * *

Шатер был раскинут над небольшим прудом, вероятно, именно сегодня, и кое-где мягкая густая трава была примята людьми и их роботами. Сколько людей, подумала она. Пико старалась не смотреть на лица. Она глядела на пруд, мелкий и ярко-зеленый, где вдоль берега трепыхались одомашненные водяные птицы. Утки и гуси, а еще несколько маленьких красноголовых журавлей. Пико подняла глаза и заметила большой стол в виде буквы омега возле дальней стены. Посчитать места было трудно, но вполне можно было допустить, что их шестьдесят три. И еще в середине омеги круглый столик с креслом - мой стол, подумала Пико и еще раз глубоко вздохнула, поглядела выше, на парящие осветительные шары и синих ласточек - они охотились за мошками, привлеченными желто-белым светом.

К ней подходили люди. Как только она вошла, терпеливой чередой все шестьдесят три человека пошли вверх по склону, выкрикивая: «Пико, привет!» - и их голоса смешивались в шумное бессмысленное тесто. «Привет, здравствуй, здравствуй!»

Они были одеты в яркие развевающиеся одежды, и у каждого широкополые шляпы, похожие на гигантские цветы. Люди создавали резкий контраст с серо-белыми корпусами слуг-роботов. Эти шляпы, поняла Пико, новая мода. Одно из мелких изменений прошлых десятилетий… и вот она уже заставила себя глядеть в лица, выжимая улыбку, отступая на шаг, в животе заболело, но бедро прошло. Прилив адреналина подавил глубокую боль в костях. Заставив себя помахать рукой, она сказала публике «привет», почти что прошептала. Потом, проглотив слюну, произнесла:

- Приветствую вас!

Ее ли это был голос? Она сама его едва узнала.

От толпы отделилась женщина, почти побежала к Пико. Огромная цветастая шляпа стала слетать, и женщина подхватила ее на бегу за похожий на лепесток край, а другой рукой тронула Пико за плечо. Ладонь была теплой и влажной, в воздухе запахло слишком сладкими духами. Пико еле смогла сдержать кашель. А женщина - как там ее зовут? - спрашивала:

- Не надо ли тебе сесть? Мы слышали… про тот несчастный случай, бедная девочка! Всю дорогу без происшествий, и на последней планете! Вот невезение!

Бедро. Эта женщина говорит про ее бедро. Пико кивнула и созналась:

- Сесть было бы неплохо.

Десяток голосов выкрикнул одни и те же команды. Роботы пустились наперегонки за стулом, стоящим возле маленького стола. Драматичность момента вызвала у людей смех - нервный, застенчивый смех. Когда первый робот добежал до стула и понесся с ним обратно, раздались аплодисменты. Женский голос выкрикнул:

- - Мой победил! Мой победил! - Кричавшая Подбросила шляпу вверх и сама попыталась прыгнуть за нбй Повыше, продолжая хлопать.

Кто-то из мужчин выругался и захихикал.

Другой протолкался вперед и появился из плотной толпы прямо перед Пико. Он улыбался как-то странно. Пьян или под наркотиками… что там сейчас разрешено? Он спросил нечетким серьезным голосом:

- Как это случилось? Это, с бедром… Как тебя угораздило?

Он должен бы знать. Она регулярно посылала домой отчеты. Он их не видел? Но тут же она заметила внимательные возбужденные лица - всех, без исключения, и кто-то, будто прочитав ее мысли, объяснил:

- Мы хотим знать из первых рук! Рассказывай, рассказывай!. Как будто им нужно хоть слово услышать, внезапно холодно подумала она.

Ее слушатели замолчали. Подошел робот с обещанным стулом, и она села, вытянув больную ногу перед собой, стараясь собраться с мыслями. Это было трогательно, как они молчали - почтительно и будто по-детски, и она стала рассказывать, как пыталась взойти на Прайм на Мириам с двумя другими участниками экспедиции. Прайм был самым высоким вулканом на планете Мириам супервенерианского типа. Работа была трудная из-за сложной местности и громоздких скафандров, тяжелых холодильных установок за спиной, атмосферы плотной, как вода, жгучей и кислотной. Двуокись углерода с водой создавали двойной парниковый эффект… Пико вздрогнула - частью ради театрального эффекта, частью от воспоминаний. И снова повторила «трудная работа», задумчиво качая толовой.

На самых крутых склонах и обрывах они использовали гипершнур. Обычно гипершнуры порвать невозможно, но Мириам - не обычная планета. Пико описала базальтовый обрыв и страшный момент трагедии, и ее саму удивила ясность этой сцены. Снова она ощутила жар, проникающий в скафандр, увидела плотный, темный воздух, руки и ноги задрожали от усталости. Она рассказала этим шестидесяти трем, как оно ощущается, когда висишь на Невидимой нити, а двое друзей с лебедкой где-то сверху в кислотном тумане, их не видно. Она рассказала, как внезапно заело лебедку, и главное злосчастье - лебедку заело на самом слабом месте шнура. Это было уже к концу экспедиции, и оборудование износилось после посещения десятков чужих планет, для многих из которых впервые были составлены карты, и каждая подвергла людей и машины серьезному испытанию. Как и должно было быть.

- Все имеет свой предел, - сказала она им, ив голосе была зловещая интонация, которую Пико не собиралась в него вкладывать.

И даже гипершнур имеет свой предел. Пико висела на стене, разговаривая со спутниками по рации, и наконец удалось наладить заевшую лебедку, и кто-то произнес: «Ага, вот оно!» - и тут шнур распался. Человек не знал, что шнур распался, и не мог знать. Пико падала, набирая скорость, а бедняга твердил ей сверху:

- Хорошо тянет, не волнуйся, скоро поднимешься…

Люди вполголоса переговаривались:

- Ну и ну!

- Боже ты мой!

- Во, блиц!

Они явно были увлечены рассказом, может быть, даже чересчур увлечены. Пико чуть не рассмеялась, подумав, что ее рассказ - для них развлечение, подумав: «Что они могут об этом знать?» Но тут же поняла, что на самом деле они искренни. Их захватило воображение, показавшее долгое падение Пико, вращение с попытками ухватиться руками, схватиться хоть за что-то, чуть замедлить этот полет…

…и удар об узкую каменную полку, когда одна нога с раздробленной костью сложилась как подзорная труба. Пико помнила отсутствие боли в момент Тяжелого удара и благословенный миг, свободный от любых ощущений. Она осталась жива, и осознание наполняло ее ликованием. Потом боль нашла голову - огромная, тошнотворная волна боли, и далекие крики друзей:

- Пико, ты там? Ты нас слышишь? Пико! Пико, ответь!

Она должна была сохранять полную неподвижность, потому что любое шевеление могло снова бросить ее вниз, в кувыркающийся полет. Она ответила шепотом, да, она жива, и, пожалуйста, пожалуйста, поторопитесь. Но у них осталась только часть шнура, и спуск займет более получаса… и она ответила через боль и ужас, и вопили болью нога и бок… и не только от удара. Дело было похуже сломанных костей; пробило изоляцию скафандра, и внутрь втекал жар, медленно и тщательно варя живую еще плоть.

Пико замолчала, глядя на лица с открытыми ртами.

Столько людей - и ни звука, ни вздоха, и ей это понравилось. Она еле успела осознать #163;вое удовольствие, чуть не упустила его.

- Я едва не погибла, - сказала она и пожала плечами. - Столько пролететь, через все приключения, которые только можно вообразить, - и чуть не погибнуть на последней планете, на обыкновенном восхождении.

Пусть оценят ее везение, решила она. Свое везение. Другая женщина подняла лиловую цветочную шляпу двумя руками, прижала к груди.

- Но ты же выжила! - объявила она. - Ты хотела вернуться домой, Пико! Ты не могла и мысли допустить о смерти!

Пико молча кивнула, потом сказала:

- Меня спасли. Как сами видите. - Она согнула поврежденную ногу, добавив: - Я так и не вылечилась. - Пико осторожно дотронулась до больного бедра, признавая: - У нас на борту «Кибера» не было средств. Это лучшее, на что была способна наша медицинская аппаратура.

И снова у нее резко сменилось настроение. Она ощутила грусть, грусть до слез, опустила взгляд и стиснула зубы.

- Пико, мы за тебя беспокоились! Все это время, милая!

- …в наших молитвах!..

Голоса перекрывались, отталкивая друг друга. Лица улыбались, искренне. Красивые люди, подумалось ей. Чистые, цивилизованные, и на века старше ее. Некоторым было более тысячи лет.

Смотри на них! - велела она себе.

И теперь ощутила страх. Подтянув ноги к груди, она обняла себя руками и заревела так, что штанины промокли от сдез, а публика утешала ее:

- Но ты же справилась, Пико! Ты вернулась домой! Ты видела чудеса, ты своими руками трогала дальние миры. И мы так гордимся тобой! Так гордимся! Ты оправдала свою цену тысячекратно, Пико! Ты сделана из самого лучшего…

И в ответ раздался смех, громкий скрежещущий раскат смеха на шутку, никогда не стареющую. Даже после всех этих лет.

Они были Пико, и Пико была ими.

Много веков назад, во времена Расцвета, технологии устремились вперед с невиданной скоростью. Звездолеты класса «Кибера» и функциональное бессмертие сделали возможными первые полеты к далеким мирам, и начались великие приключения. Но где приключения, там и опасности: дальние экспедиции никогда не были безопасным занятием. И вопреки всем предосторожностям, бывали жертвы. Люди, прожившие много столетий, умирали внезапно, й часто от дурацких случаев, и неудивительно, что после первой волны экспедиций наступило долгое затишье. Не строили новых звездолетов, и ни один разумный человек не летал даже на самых безопасных судах. Зачем рисковать собой? Какие бы ни были выгоды, кто выберет полное исчезновение, если есть другие возможности?

И лишь недавно нашли решение. Может быть, это был ответ на призыв глубокого космоса, хотя Тайсон часто говорил:

- Это земная скука их вдохновила. Вот почему они придумали такой сложный план.

Почти-бессмертные придумали способы, как создать из себя самих высокоодаренные и тщательно обученные экипажи. С помощью компьютеров и генной инженерии группы людей получили возможность соединять свои знания и умения и создавать человека-компиляцию. Каждый из шестидесяти трех человек дал свои деньги и свою природу, и получилась Пико. Она была огромным и сложным усреднением этой группы. Ее лицо было сочетанием всех лиц, тело - женским приближением их тел. В некоторых случаях инженеры вводили синтетические гены - ради скорости и силы, например - и ее мозг имел слегка иную архитектуру. Но в основном Пико была их отпрыском, совместным клоном. Вторым из двух, как ей было известно. Первый клон имел некоторые недочеты и был безболезненно уничтожен перед самым рождением.

Пико и Тайсон и все прочие компилятивные личности родились уже со взрослыми телами. Поскольку Пико была вторым вариантом и с отставанием от графика, ее сразу бросили в обучение. В отличие от других членов экипажа, она почти не жила со своими родителями. Своими спонсорами, или как они себя там называли. Это и еще долгие годы полета затрудняли узнавание имен и лиц. Она смотрела на них и ощущала их для себя чужими, а в неувядаемых улыбках проглядывало что-то хищное. Ей сияли ровные белые зубы, и захотелось снова задрожать, прижавшись лицом к коленям.

Кто-то предложил открыть привезенные чудесные подарки.

Хорошая мысль. Пико согласилась, и роботы принесли штабели коробок, расставив их по бокам и позади нее. Подарки - это была недавняя традиция: когда Пико улетала с Земли, первые компилятивные личности возвращались, привозя из полетов сувениры. Пико понравился этот обычай, и она поступила так же. Она стала одно за другим читать имена, написанные ее быстрым почерком. Каждый названный выходил вперед, благодарил ее за сокровище, жадно разворачивал подарок, разрывая яркую бумагу и бросая ее на землю, предоставив роботам подбирать.

Она никого из этих людей не знала, и это было неправильно. Надо было, сообразила она, полезть в записи «Кибера» и вспомнить имена и лица. Это было бы легко и правильно, и она чувствовала свою вину за то, что этого не сделала.

У нее с этими людьми не только генетика была общей, Пико несла в себе сколок личности и склонностей каждого из них. В сложнейшей утробе, где вырастала Пико, компьютеры смешали их пожатия плеч, «пощелкивания языком, образцы речевых особенностей. Она возникла как приближение каждого из них, так почему же она не ощущает этой близости? Почему нет сильной, ощутимой связи?

Или она есть - просто Пико ее. не видит?

Одним из первых подарков был зеркальный камень.

- С Подростка-5, - объяснила Пико. - Что он ни отражает, все поглощает и излучает потом. Вот этот кусок был в моей каюте, на внешней стене…

- Спасибо тебе, спасибо! - выдохнула женщина.

На миг Пико увидела свое отражение в камне. Она выглядела куда старше этих людей. Усталость, подумала она. Тяжелые испытания. В покалеченном корабле не было средств омолодить стареющую плоть, да и нужды не было. Почти весь полет прошел в анабиозе. Общее время бодрствования вряд ли превышало сорок лет биологической активности.

Вы только посмотрите! - кричала женщина, вертя свой подарок и показывая его другим. - Правда, красиво?

- Блестящий камень, - поддразнил ее чей-то голос. - Просто блеск!

Но женщина не давала испортить себе впечатление. Она прижала подарок к груди и счастливо засмеялась, смешиваясь с толпой и растворяясь в ней.

Как дети, подумала Пико.

По крайней мере так она себе представляла детей - наивные и избалованные, нуждающиеся в заботе и бесконечном терпении.

Она прочла следующее имя, и очередная женщина вышла за подарком.

- Боже мой, какая большая коробка!

Она сорвала бумагу, потом открыла коробку, погрузила руки в белую упаковочную пену. Пико помнила, как заворачивала этот подарок - один из тех, в содержимом которых была уверена, - и радостно смотрела, как холеные изящные руки разворачивают жирный и узловатый орех.

- Это плод дерева юлта с Проксимы Центавра, - Единственный вид на этом странном мире. - Его можно пробудить жидким азотом и посадить в кварцевый песок - больше ни во что. Кварцевый песок и солнечный свет через красный фильтр.

- знаю, как их выращивать! - оборвала ее женщина. Долгое и напряженное молчание.

- Ну… тогда… что ж… - промямлила Пике.

- Юлтовые орехи все знают, - объяснила женщина. - Сейчас их уже даже в оранжереях не сажают…

Чей-то резкий голос посоветовал ей остановиться и подумать.

- Ой, прости, - отозвалась женщина. - Если тебе показалось, что я неблагодарна… я просто думала… надеялась…

Женщина замолчала, ощупывая смазку ореха.

Дело в том, что Пико подбирала подарки по догадкам. Она решила представить каждый из чужих миров и гордилась, что это вышло. Юлтовые деревья стали на Земле обычны?

Но откуда ей было это знать? И к тому же какая разница? Она привезла этот орех и вообще все, потому что рисковала, а эти люди явно слишком невежественны и глупы, чтобы понять, что им дарят. Страх сменился злостью.

Время от времени до нее доносились обрывки разговоров - люди менялись подарками. Драгоценности и кусочки инопланетного дерева пытались сбыть с рук, как ненужных сирот, но никто не хотел отдавать причудливые образцы жизни с живых миров, прозрачные банки с насекомыми и птицами или чем-нибудь еще, сохраненными в консервантах или глубоком вакууме. Если бы только они знали то, чего не могли знать, эти глупые недоросли… Ей снова захотелось заорать на них на всех, и она задержала дыхание.

Пико была компиляцией - и не была ею.

Она ни одного дня не прожила так, как жили эти люди всю жизнь. Она ничего не знала о неизменности и уюте и почиталась вчувствоваться, понять такую невероятную жизнь.

Тайсон ей всегда говорил: «Поверхностность - это роскошь. Быть может, самая большая роскошь». Она его не понимала. «Только богатые могут владеть истинной беззаботностью». Теперь вспомнились эти слова, навели на мысль о Тайсоне, этом целеустремленном и сердитом человеке… полная противоположность беззаботности.

И снова изменилось настроение. По коже побежали мурашки. Ничего она теперь не испытывала к этим людям - ни за, ни против. Они такие, как есть, - и что они могут поделать? Как может человек изменить свою природу?

Эти мысли мелькали в голове, а она уже читала следующее имя на закрытой коробке. Маленькая коробочка. Наверное, еще одна ненужная драгоценность, рожденная глубоко в коре чужой планеты и выброшенная наверх невообразимой силой…

Молчание, странная тишина, и она повторила имя:

- Опера? Опера Тинг?

Ей показалось или на самом деле они как-то занервничали? Что случилось?

- Извините, - прозвучал голос сзади. - Позвольте?

Люди расступились, и вышел человек. Мужчина, чем-то заметно отличающийся от других. Он двигался с какой-то выдающей его легкостью, пружинной походкой. Улыбаясь, он взял коробку, сказав с большим чувством:

- Спасибо большое. От имени моего отца. Он бы наверняка был сейчас рад. Мне очень хотелось бы, чтобы он был здесь, вот только…

Отца? Значит, это не Опера Тинг? Пико кивнула и спросила:

- А где он? Он чем-то занят?

- О нет. Боюсь, что он умер.

Человек двигался по-другому, потому что был другим. Молодым - даже моложе ее, как поняла Пико, - и он покачал головой, безмятежно улыбаясь. Он клон? Или биологический потомок? Кто он?

- Но от его имени, - сказал этот человек, - я хочу поблагодарить тебя. Каким бы ни был этот дар; я буду ценить его. Обещаю. Я знаю, что ты через ад прошла, чтобы найти его и привезти мне, и я благодарю тебя от всей души, Пико. Спасибо, спасибо, спасибо!

Смерть.

Незваный гость на вечернем празднестве, подумала Пико. Несчастный случай, катастрофа… что-то, что убило одного из ее шестидесяти трех родителей, и эта мысль была приятна ей. В эту приятность вплеталась ниточка вины, но не очень заметная. Приятно было знать, что даже эти люди не защищены полностью от смерти; это сила, которая может схватить любого, если дать ей время. Как взяла Мидж. И Уо. И Тайсона.

Семнадцать компилятивных личностей взошли на борт «Кибера», представляя без малого тысячу почти-бессмертных. Вернулись только девять, считая Пико. Восемь ее друзей - таковы потери. Потери - это слово лучше слова «смерть», подумала она. И обычно это случалось в местах похуже Ада, придуманного людьми.

После Оперы - его звали так же, как его отца, - раздача подарков пошла по накатанному пути. Может быть, изза поведения этого юноши люди стали вежливее, сдержаннее. Кто-то попросил рассказать еще что-нибудь. Что она захочет. Пико вспомнила водную планету, обращающуюся вокруг далекого красного карлика, услышала собственный голос, произносящий ее название: «Холодная Слеза», увидела, как они закивали, и было поздно. Она предпочла бы рассказать что-нибудь другое, но уже не могла остановиться. Холодная Слеза завладела ее сознанием.

Расскажи только частично, предупредила она сама себя.

Сколько сможешь выдержать!

Это был мир земного типа, покрытый океаном, замерзшим с поверхности и подогреваемым снизу. В том числе и приливами, и внутренним ядерным распадом Холодной Слезы. Это была идея Тайсона - построить батискаф и спуститься на дно океана. Он собрал батискаф в механической мастерской «Кибера» - самом большом помещении корабля - и спустил его на поверхность, на красный лед, а потом с помощью роботов пробурил большое отверстие и не давал ему зарастать льдом.

Пико вкратце описала батискаф, упомянула, что Тайсон предложил ей спуститься вместе с ним. Она не сказала, что они были иногда любовниками, а иногда смертельно враждовали. Это она сохранит про себя, пока будет возможно.

В батискафе было тесно и голо, и Пико попыталась произвести впечатление на слушателей, описав давление на корпус из гиперволокна, во много раз превосходящее любое давление, которое бывает в океанах Земли; а целью Тайсона было спуститься до самого дна, натянуть скафандр, защищенный силовым полем, повторяющим фигуру человека, действительно выйти наружу и пройтись по дну.

- Потому что надо оставить следы, - убеждал он. - Ведь для этого же мы и прилетели сюда? На льду следов не остается. Он движется, тает, и за тысячу лет они сотрутся.

- А разве внизу не так? - возражала Пико. - Оседает свежий ил - медленно, конечно, и от землетрясений бывают сдвиги и лавины.

- Значит, надо выбрать место. Такое, где наши следы аккуратно покроет, и они останутся навеки под этим слоем.

Она только мигнула, удивляясь, что для Тайсона это важно.

- Я изучил течения и рельеф, - объяснил он.

- Ты серьезно? - Тайсона никогда нельзя было понять. Он был полон сюрпризов. - Столько хлопот - и для чего?

- Поверь мне, Пико. Поверь, и все.

У Тайсона был громоподобный смех. Его родители - или спонсоры, как их ни называй - намеренно сделали его гигантом. Они выбрали гены, определяющие размер, чтобы Тайсон доминировал над остальными членами экипажа хотя бы в одном отношении. Если верить его трепу, это было единственное в нем изменение - во всем остальном он был собранием свойств своих родителей, горячий и страстный До самозабвения. Пико не могла понять, как может быть целая группа столь равномерно агрессивна, но Тайсон нашел свое место среди туго спаянного экипажа, и помимо размеров и острого ума у него было обаяние.

- Слушай, Пико! - кричал он. - Если все это не для того, чтобы оставить следы - тогда для чего?

- Чтобы вернуться домой, - отвечала она.

- Тогда зачем вообще вылезать из «Кибера»? Можно покружиться на орбите, а вниз послать роботов.

- Затем…

- Вот именно, затем! - Гигант кивнул и положил большую руку ей на плечо. - Я знал, что ты меня поймешь. Надо было только дать тебе время, подруга.

Она согласилась на глубокое погружение, хотя и не без дурных предчувствий.

А во время спуска, когда они лежали на спине, а над ними слышался зловещий треск и стон корпуса, предчувствия стали переходить в уверенность.

Это была ошибка Тайсона - или его цель.

И даже наверняка цель.

Сперва она думала, что это только игра, когда он спросил:

- А ты думала когда-нибудь, как это будет? Мы вернемся домой, нас радостно встретят, и наши милые родители вынут наши мозги и вставят их…

- Замолчи! - перебила она. - Мы согласились. Все согласились. И не будем об этом говорить, ладно?

Он помолчал, потом сказал:

- Дело в том, что я знаю. Знаю, как это будет.

Она слышала его. Слышала, как он набирал полную грудь спертого и влажного воздуха, а потом набралась сил спросить:

- Откуда ты знаешь?

Когда Тайсон не ответил, она повернулась на бок и увидела контуры его лица. Красивое лицо, подумалось ей. Сильное, неспособное на сомнения. Только одна была запретная тема среди компилятивных людей «как это будет?» - и каждый сам решал, во что ему верить. Это будет рок или награда? Быть разобранным и встроенным в разумы десятков и десятков почти-бессмертных…

Непростой это будет фокус - с медицинской точки зрения.

В конце концов разум каждого из них был. создан именно с этой целью. Память и талант, страсть и обучение. И все эти качества будут сохранены, растворены мгновенно, приобретут собственное почти-бессмертие. Своего рода смерть; но и вечная жизнь тоже.

Таково было кредо, с которым родилась и выросла Пико.

Возвращение домой несет великую награду и мир.

Первые ее воспоминания после рождения, когда она, скользкая, тяжело кашляя, вышла из искусственной утро-J бы, и пара роботов-докторов склонилась над ней; шепча: - Добро пожаловать, дитя! Ты рождена ими и с ними сольешься, когда наступит время… Мы обещаем…

Успокоительный шум, и Пико почти полностью ему верила.

Но Тайсон сказал:

- Я знаю, как это будет.

И она видела перед собой его усмешку, бесконечно покровительственную.

- Откуда? - промямлила она. - Откуда ты можешь знать?

- Потому что некоторые из моих родителей… скажем так, я у них не первый. Ты понимаешь?

- Они делали другие компиляции?

- Одну из первых. И она вернулась к ним до моего зарождения, и потому попала ко мне, поскольку это была запасная часть, ненужный остаток того разума…

- Ты все выдумываешь, Тайсон!

Но она чувствовала, что он не выдумывает. Знает. На нескольких первых планетах Тайсон казался человеком, знающим слишком много о слишком многом. Настолько хорошо никто не мог бы подготовиться. Пико и другие члены экипажа решили, что у Тайсона сильно развита интуиция. А оказывается, что в нем частично содержится другая компиляция? Такая же, как они сами? Фрагмент человека, который дважды ходил у серого пыльного моря Пликера, дважды поднимался на вершины Проксимы Центавра-2.Это было откровение, пугающее и трудно приемлемое, и даже воспоминание об этой минуте заставляло Пико тайком вздрогнуть перед лицом слушателей, и кровь в жилах обратилась в лед.

Ничего из этого она не стала рассказывать.

Они услышали только о долгом спуске и свечении изредка попадавшихся водных тварей, питающихся мелким планктоном, живущим на химической энергии, - и, конечно, о потрескивании сферического корпуса.

Они не услышали ее вопроса:

- Так как же это бывает? Ладно, в тебе есть часть компиляции. Так ты мне расскажешь, что при этом чувствуешь?

Они не услышали о том, как он смеялся глубоко и долго. И не знали они, что он сказал:

- Пико, ты прелесть. Ты такая пассивная и глупенькая, за это я тебя и люблю. Такая безмятежная, такая чертовски наивная.

- Она живет в тебе, Тайсон?

- Зависит от того, что называть жизнью.

- Ты ощущаешь ее присутствие? В смысле, есть у нее личность? Существование? Или ты ее полностью поглотил?

- Вряд ли это можно объяснить.

Гигант засмеялся сильнее, приподнял ноги и заколотил по гиперволокну мощными ударами. Тяжело загрохотали каблуки. Она знала, что сила Тайсона ничтожна по сравнению с тем, как давит на них океан, что корпус этих ударов И не ощутит… но все равно испугалась, вопреки этому знанию. Она схватила его за штанину, потянула, стала уговаривать:

- Не надо, прекрати! Пожалуйста, не надо! Она уже забыла, о чем была речь.

- Я соврал, - сказал Тайсон и добавил: - Насчет того, что я знаю. Что во мне сидит компиляция.

И он обнял ее покрепче, снова смеясь, но уже по-другому. Он чуть не раздавил ее в объятиях. Потом зашептал ей в ухо заманчивое предложение, зашептал со своим прежним обаянием, и она это предложение приняла. Они это сделали насколько могли хорошо, учитывая обстоятельства и потрескивание корпуса, и все это он а, вспомнила, пока ее голос, равнодушный, но тщательно ведущий рассказ, излагал, как они приземлились на'нечто редкое. Послышался отчетливый хруст камня. Они сели на склон недавнего вулкана - остров сред» бесконечнбй равнины ила, а потом надели скафандры, трижды проверили силовые поля, затопили кабину и выползли в холодную спрессованную воду.

Это было жуткое и почти неописуемое ощущение - идти по дну океана. Когда Пико не хватало слов, она пыталась объясняться молчанием и жестами, пыталась передать чувство бесконечного времени, холода и тьмы. Даже когда Тайсон включил внешние огни батискафа и вблизи стало светло как днем, за кругом света почти на ощупь чувствовалась бесконечная тьма. Она рассказала об ощущении неимоверного давления, несмотря на окружающее силовое поле, рассказала, как лезла вверх за Тайсоном по крутому склону молодой горы к вершине, где оказался горячий ключ, бьющий насыщенной минералами водой.

Это место можно было назвать теплицей Холодной Слезы. Вокруг источника росла толстая, почти желатиноподобная бахрома серо-зеленых бактерий. Пико замолчала, снова увидев эту картину, и попыталась убедительно сказать:

- В этом была красота. Изящная, минималистская красота, можете мне поверить.

Никто не сказал ни слова. Потом кто-то пробормотал:

- Сил нет дождаться, пока я сам это вспомню. - И короткий смешок после этих слов.

Наступила напряженная, скованная тишина. Люди осуждающе смотрели на нарушителя приличий, а Пико очень старалась ничего из этого не замечать. В груди нарастала горечь, она выпрямилась, потирая оба бедра.

Какая-то женщина кашлянула, привлекая ее внимание, и спросила:

- А что было дальше?

Пико поискала взглядом, кто это спросил.

- Была авария, да? На Холодной Слезе…

Нет, не расскажу, подумала Пико. Не сейчас. И не так

- Нет, не тогда. Потом, - ответила она. А может быть, многие из них помнили. Судя по лицам, они читали отчеты. Тайсон погиб при первом погружении. Это было списано на неисправность аппаратуры - так солгала Пико, - и она собиралась держаться этой лжи сколько будет возможно. Такое обещание дала она себе и держала его все эти годы.

Закрыв глаза, она видела улыбку Тайсона. Даже через стекло скафандра и мерцание силового поля можно было разглядеть лукавую усмешку, блеск глаз и рот, произносящий слова:

- Давай, Пико, возвращайся. В батискаф и наверх. Доброго пути, красавица.

Она была так ошеломлена, что уставилась на него, не зная, что сказать.

- Помнишь? Я же еще должен где-то оставить следы…

- Что ты задумал? Он рассмеялся:

- Разве не ясно? Я хочу оставить свой след на этой планете. Она унылая и почти мертвая, и вряд ли сюда кто-нибудь вернется. И уж.точно не вот сюда. То есть меня вполне оставят в покое…

- Силовое поле истощит батареи, - глупо возразила она. Он наверняка это знал. - Если ты останешься…

-  Знаю, Пико. Знаю.

- Но зачем…

- Я врал, Пико. Насчет того, что вру. - На миг лицо стало серьезным, и тут же вернулась улыбка. - Бедная наивная Пико. Я знал, что ты плохо это перенесешь. Ты слишком многое принимаешь близко к сердцу… наверное, потому я тебя и позвал…

Он отвернулся, пошел по бактериальной подстилке, выбивая из нее нити и комья, их подхватывало теплое течение и скрывало Тайсона, и они опускались серым снегом. Последний раз она увидела Тайсона - массивная фигура среди живой слизи, и до сих пор она гадала, могла бы она затащить его обратно в батискаф - конечно, нет, - и как далеко он ушел, пока отказало силовое поле.

Наверное, на другой склон и вниз, в ил.

Она мысленно видела, как он быстро шагает, напрягая свою гигантскую силу, преодолевая глубокий холодный ил… Тайсон плюс тот фрагмент от прежней компиляции - и кто правил кем? Снова и снова задавала она себе этот вопрос.

Иногда она слышала свой голос, который спрашивал у Тайсона:

- А каково это - иметь в себе след другой души?

Его призрак не отвечал, а только смеялся тем же гулким смехом.

Она ненавидела его за это самоубийство - и восхищалась им; иногда проклинала его за то, что он взял ее с собой и за то* что прорастал в ее мыслях.

- Будь ты проклят, Тайсон! Проклят, проклят!

Подарков больше не осталось.

Один из почти-бессмертных спросил: «Мы есть хотим?» - другой ответил: «С голоду помираем!» - и все засмеялись. Толпа двинулась к дальним столам - шумная масса тел вокруг Пико. Бедро затекло, пока она сидела, но Пико делала усилие на каждом шаге, чтобы идти нормально, вниз по склону, к пруду, через деревянный мостик, перекинутый над каменистым ручьем. Птицы загалдели, сердясь, что им мешают. Пико остановилась посмотреть на них, потом спросила:

- Это что за порода? - Она имела в виду уток.

- Просто кряквы, ничего особенного.

Да, но для нее это были дивные создания - яркие плюмажи и живые глаза, распростертые нервными движениями крылья, чтобы ощутить силу собственных мышц. Силу жизни.

- Ты ведь много видела птиц, - сказал кто-то. Да, определенного рода.

- А какие тебе больше всего понравились, Пико? Процессия поднималась вверх, уже медленнее, шурша

травой, и Пико рассказывала о птерозаврах Глуши, летучих мышах размером с человека на Кварке, о гигантских насекомых - многих видов - в густом и жарком воздухе Тау Кита I.

- Жуки! - буркнул кто-то. - Брр!

- Ну-ну, - успокоил его кто-то другой. А третий пошутил:

- Вот это меня не привлекает. Кто согласен меняться памятью?

Шутка, потому что память не обменяешь. Разум голографичен - каждый его кусочек содержит основную картину целого - а эти люди каждый получат кусочек полной личности Пико. Почему-то она улыбнулась при-мысли, что никто из них этого не избежит. Каждый ужас, каждая боль попадет к ним внутрь. Конечно, в растворенном виде. Минимизированном. Контролируемом. И все-таки это что-то. Ей было приятно думать, что не один из них ночью проснется в холодном поту, когда ему приснится смерть Тайсона, как снилась иногда ей… Эти люди получат больше, чем рассчитывают, - это будет ее собственная мрачная шуточка.

Люди подошли к столам. Пико заняла свое место, чувствуя себя несколько неловко, когда остальные тихо расселись вокруг нее. Она глядела на их Лица. Возбуждение, которое она ощущала раньше, осталось и даже еще выросло. Сделалось красочнее, сильнее. Обращенные лицом внутрь круга столов, хозяева не могли не глядеть на нее, постоянно улыбаясь, еле прикасаясь к дымящейся еде, которую ставили перед ними роботы.

Изысканной еде, как предстояло узнать Пико.

Робот, прислуживающий ей, объяснил:

- Эти овощи с Тритона, госпожа. Очень редкий и ценимый штамм. А мясо от дикой гончей, убитой только вчера.

- В самом деле?

- Да, для праздника. - На нее смотрело керамическое лицо, белое и непроницаемое. - Были пиры и игры, среди прочих развлечений. Очень большая программа.

- И долго? - спросила она. - Эти празднества… давно они длятся?

- Чуть больше трех месяцев, госпожа.

У Пико не было аппетита, но она взяла вилку и стала делать соответствующие движения, напоминая себе, что три месяца праздника для этих людей ничем особенным не являются. Три месяца - это для них как одни день, а куда им девать время? Что ей однажды сказал Тайсон? Так много времени и такое ограниченное существование. Средний гражданин Земли в среднем покидает планету не чаще раза в восемьдесят лет, и есть тенденция к снижению этой цифры. Космический лифт безопасен лишь до некоторой степени, а этим людям невыносима мысль оказаться в паре метров от настоящего холодного вакуума.

- Трусы, - говорил о них Тайсон. - Выпотрошенные вяленые трусы.

Оглядываясь, Пико видела колышущиеся зеленые листья, исчезающие в улыбающихся ртах, долгое равнодушное жевание. У всех, кроме Оперы. Опера увидел ее взгляд и улыбнулся в ответ, и глаза у него были другие, что-то было насмешливое в наклоне головы, в изгибе губ.

Пико заметила, что все время возвращается взглядом к Опере, и не понимала почему. Физически этот мужчина ее не привлекал. Молодость и манера поведения отличали его от других, но насколько отличали? Тут она заметила, что он ест - обычный картофель и мясо, - и это произвело на нее впечатление. Обычная еда на борту «Кибера». Возможно, это жест с его стороны. Такой простой еды больше никто здесь не ел, и она решила, что он_из солидарности. По крайней мере пытается быть солидарен. В отличие от остальных.

Десерт был прохладный, сладкий и полный какой-то странной жидкости.

Пико смотрела, как остальные пьют и говорят между собой. Впервые она заметила, что они держатся группами - отдельными группами с границами между ними. Там человек двенадцать, здесь семь, кто-то вообще сидит один - как Опера.

Одна из одиноких женщин встала, подошла к Пико, не улыбаясь, и резким голосом объявила:

- Завтра наступит утро - и ты обретешь вечную жизнь! Разговоры стали тише, потом смолкли.

- Войдешь вот сюда. - Пьяная или под наркотиками, женщина промахнулась пальцем мимо виска. - Счастливая ты девушка… очень!

Некоторые из хозяев внезапно рассмеялись над женщиной, не скрываясь.

Она обернулась на резкий звук, выпрямила спину, пытаясь притвориться, что она выше этого, сжав тонкие губы, в дурацкой гордости задрав нос. И чистым тихим голосом сказала: .

- А шли бы вы все…

Тут она рассмеялась и повернулась к Пико, будто только что сказала очень удачную шутку, понятную лишь им двоим.

- Я бы извинился за наше поведение, - сказал Опера, - но не могу. По крайней мере, боюсь, не могу от всей души.

Пико оглядела его. Десерт доели, люди стояли и пили, разговаривали, продолжая трехмесячный праздник. Некоторые разделись догола и плавали в зеленом пруду. Это было редкое зрелище, неутомимое, полное счастливых эпизодов, но каких-то неубедительно счастливых. Счастливые звуки были похожи на отработанные. Столетия упражнений, а в результате Пико было грустно и одиноко.

- Глупый и пустой народ, - сказал Опера.

- Может быть, - дипломатично ответила она, потом увидела, что к ним идут еще люди. Эти хотя бы с виду вежливы, подумала она. Уважительны. Странно, как доза уважения все сглаживает. Особенно если оно не взаимно - у Пико к ним его ни капли не было.

Один попросил ее что-нибудь рассказать. Не будет ли она так добра?

Пико пожала плечами и спросила:

- О чем? - Каждая просьба вызывала у нее мгновенный приступ клаустрофобии, боязни задохнуться под лавиной памяти. - Может быть, вас интересует какая-то конкретная планета?

- Синяя! - тут же ответил Опера.

Синяя- это был газовый гигант, обращающийся вокруг синего солнца. Первая мысль была о Мидж, которая исчезла в темной буре южного полушария, отыскивая источник потока окиси углерода, дававшего дыхание половине планеты. Почти вся остальная планета была по сравнению с ним спокойной. Ровные ветры, сильное солнце. Рядом с местными крупными организмами человеческие города выглядели бы карликами. Их тела были похожи на воздушные шары, они питались солнечной энергией и углеводородами, в своем неспешном метаболизме усваивая окись углерода и другие радикалы. Пико с товарищами много месяцев прожили среди этих живых облаков, ходили по ним, брали образцы и изучали колонии паразитов и симбионтов, выросших на этой плоти.

Она рассказала о восходе солнца на Синей, вспомнила его цвета и поразительную быстроту. Вдруг она поймала себя на том, что рассказывает об одном утре, когда группа высадки была разбужена встряской. Модули были привязаны и закреплены, но они быстро наклонялись. Облако столкнулось с соседним облаком - такого люди еще не видали, - и подмывало залезть в шаттл и улететь. Если до этого дойдет.

- Видите ли, обычно облака избегают друг друга, - сообщила Пико. - Сначала мы думали, судя по рычанию и толчкам, что они дерутся. Они производят звуки, проталкивая воздух через глотку, поры и анус. Зрелище потрясающее. Оглушительное. Место столкновения было примерно в трети километра от нашего лагеря, весь мир завертелся, а солнце поднималось, и яркий жаркий свет прорезал органическую дымку…

- Потрясающе! - воскликнул кто-то.

- Невероятно! - подхватил другой. Опера дотронулся до руки Пико и сказал:

- Не обращай внимания на них. Продолжай. Остальные посмотрели на Него, услышав что-то в его голосе, и рефлекторно выпрямились.

Пико стала продолжать рассказ. Тайсон был первый, кто понял, догадался и начал хохотать, не говоря ни слова. Все уже были на борту шаттла, готовые к отлету; и тут толчки прекратились и воздух заполнился множеством маленьких синих воздушных шаров. Каждый размером с детский шарик. Облака этих шаров сочились из новых пор, и другие облако ответило густым серым туманом что-то вроде бабочек. Это что-то летело за шарами, и Тайсон захохотал громче, сильнее, до всхлипов.

- Не доперли? - спросил он. - Эти облака просто трахаются!

Пико изобразила голос Тайсона, захлебывающиеся слова и восторг. И сама засмеялась, едва замечая вежливые смешки слушателей. Не более того. Только Опера наслаждался рассказом. Он снова коснулся ее руки и сказал:

- Это чудесно, Господи, это прекрасно! Остальные стали расходиться, даже не извиняясь. Что не так?

- Не обращай внимания, - пояснил Опера. - Они члены одной новой секты с культом целомудрия. Целомудрие через похоть и так далее. - Теперь он смеялся над ними. - У них было слишком много оргий, и вот так они избывают вину, вот и все.

Пико закрыла глаза, вспоминая уже для себя сцену на Синей. Ее она отдавать не собиралась.

- Трахающиеся облака! - повторял Опера. - Это чудесно. И она подумала.

Он говорит чуть похоже на Тайсона. Местами. В чем-то.

Через некоторое время Пико созналась:

- Я не могу вспомнить лицо твоего отца. Наверняка я его видела, но не могу…

- Ты его видела, - ответил Опера. - Он оставил в дневнике запись - о короткой встрече, и я специально изучил все материалы об экспедиции и о тебе. Его записи, твой отчеты. Я сегодня здесь лучше всех подготовлен - кроме тебя, конечно.

Она ничего не сказала, обдумывая эти слова.

Они теперь шли, спускаясь к пруду, и Пико иногда замечала тяжелые взгляды остальных. Они сердились на Оперу? Сердились за то, что он монополизировал ее время? Но она не хотела быть с ними, если правду сказать. Ну их всех к… подумала она и улыбнулась этой тайной грубости.

В пруду уже не было купальщиков, осталось только несколько беспокойных уток и взбаламученная вода. Пико заметила, что многие из празднующих ушли. Куда? Она спросила Оперу, и он ответил:

- Уже поздно. А многие сейчас спят по десять-двенадцать часов каждую ночь.

- Так много? Он кивнул.

- Последнее время стали популярны наведенные сны. А те, кто постарше, иногда и за пятнадцать часов перебирают…

- Всегда?

Он пожал плечами и улыбнулся.

- Какая потеря времени!

- Времени? - возразил он. Она поняла, что бессмертные могут терять многое, но не время. От этой мысли она поглядела прямо на своего спутника и спросила:

- Что случилось с твоим отцом?

- В смысле, как он умер?

Она чуть кивнула, с уважительным, как она надеялась, выражением лица. Но любопытным.

- Он принял крайне сильный яд, по собственной воле. - Опера неодобрительно посмотрел - ни на кого конкретно. - Самоубийство в конце продолжительной депрессий. И постарался, чтобы разум погиб раньше, чем его смогут спасти автодоктора и его собственные слуги.

- Мне очень жаль.

- А я не могу себе позволить сожаление, - ответил ой. - ВидИшь ли, я родился согласно условиям его завещания. На девяносто девять процентов я клон, а один процент генов был переделан согласно его желаниям. Если бы он не убил себя, я бы не существовал. И денег бы его не унаследовал. - Опера пожал плечами. - Родители! - В его голосе было отмеренное презрение. - У них слишком много над тобой власти, нравится тебе это или нет.

Она не знала, что ответить.

- Послушай, о чем мы говорим? Все эти разговоры о смерти, они вроде бы неуместны? - сменил он тему. - Мы же празднуем твое возвращение. Твой успех. Твои подарки. И ты… ты на самой грани увеличения во много раз. - Он помолчал и добавил: - Завтра в это время ты будешь в каждом из нас, и каждый станет богаче.

У этого юноши был странный способ излагать свои мысли: то ли он говорил с идиотической серьезностью, то ли с хорошо скрытым сарказмом, и Пико не могла понять, как именно. Если ей это не кажется. Может быть, она просто не знает теперешних интонаций, речевых свойств этой культуры… И тут до нее дошло еще кое-что.

- Что ты имеешь в виду - «Все эти разговоры о смерти?»

- На Холодной Слезе погиб твой друг Тайсон, - ответил он. - А разве ты не потеряла другого на Синей?

- Да. Мидж.

Он мрачно кивнул, поглядел на ноги Пико.

- Можем сесть. Ты прости, я не заметил, что ты устала. Они сели рядом на траву, глядя на уток. Селезни и утки

были одного и того же ярко-зеленого цвета. Красивые, от-

метила Пико. Опера объяснил, что самки когда-то были коричневыми и очень невзрачными, но люди решили, что это стыд, и проголосовали за изменение вида, теперь оба пола одинаково красивы. Пико кивала, слушая только, вполуха. Из ума не шли Тайсон и остальные ее друзья. Особенно Тайсон. Она долго на него злилась, и даже сейчас еще не перестала. От непонятной обстановки и общей усталости это чувство только усилилось. Зачем он это сделал? При жизни этот человек умел доминировать на каждом совещании, в каждой маленькой группе. Он был жизнелюбив и бесстрашен- последний человек, который мог бы совершить этот ужас: самоубийство. Остальные услышали-только о несчастном случае - Пико держалась за свою ложь, но все были согласны в одном. В тот самый момент, когда умер Тайсон, из цели экспедиции исчезло что-то самое важное. Зачем, думала она. Зачем?

Мидж полетела в тот шторм в поисках приключений и ответов на важные научные вопросы, да, ее смерть была горем, да, все по ней тосковали. Но это не было как смерть Тайсона. Смерть Мидж была почетной, даже, быть может, идеальной. У них был долг, который надо выполнять, он был у них в крови, в сознании. О Мидж товорили годами, вели себя так, будто она жива. Будто она еще летит где-то в вихре этого шторма.

А с Тайсоном было не так.

Может быть, все знали о его смерти правду. Иногда Пико казалось, что все видят в ее глазах, что было на самом деле, слышат это между строк ее сухого доклада. Они не обманывались.

А тем временем в судорогах жизни погибали и другие. Уо, изящная и красивая, была сожжена молнией на Мири-ам-2, и от нее остался только пепел, а экспедиция продолжала спуск в раскаленные Низины и тишину Свинцового моря.

Опалту погиб в пасти неизвестного хищника. Он тоже был любовником Пико - гордый человек и лучшее воплощение тщеславия, которое она видела в жизни - до этого дня. Они тогда мстительно смеялись, видя судьбу, которая постигла убийцу Опалту. Не в силах переварить чуждую плоть, хищник умер медленно и мучительно, выблевывая внутренности по желтым джунглям.

Бу погибла, работая вне «Кибера», убитая случайным обломком межзвездной материи.

У Ксон отказал скафандр, и она задохнулась.

И у Кайтиса было то же, и не так давно. Всего год назад по времени корабля, и еще помнился фейерверк шуток и его оптимизм. Самый достойный человек на борту «Кибера».

Но больше всех из мертвых места в памяти занимал Тайсон. Он сам, и его добровольный уход из жизни, и злость, которая заполняла ее при мысли о нем. Вдруг даже дышать стало трудно. Пико покрылась потом, сморгнула соль с глаз. И снова закашлялась в кулак, а потом набралась сил спросить:

- Зачем он это сделал?

- Кто, мой отец?

- Депрессия ведь поддается… должна поддаваться лечению. У нас на борту были средства, чтобы ее снять.

- Но это была не просто депрессия. Это такая штука, которая случается с очень старыми людьми. Нечто вроде гигантской скуки, если угодно.

Она не удивилась. Кивнув, будто ожидала такого ответа, она сказала:

- Могу понять, учитывая, как вы живете.

И она подумала, насколько сильна была депрессия или скука у Тайсона. Могли ли они с ним случиться? Опера коснулся ее больной ноги - мимолетно.

- Ты, наверное, гадаешь, как оно будет, - сказал он. - Завтра.

Она вздрогнула, страх вернулся. Закрыв горящие глаза, она снова увидела, как шагает Тайсон по колонии бактерий, как подхватывают течения оторвавшиеся серые комья и уносят их, даря им движение, которого они не знали в прежней жизни… И она открыла глаза. Опера смотрел на нее, что-то говоря с той интонацией, смысл которой она никак не могла понять.

-  Наверное, мне тоже стоит лечь спать, - сказала она. Парк под тентом уже почти опустел. Куда девались остальные?

- Конечно, - сказал Опера, будто этого и ждал. Он встал и подал ей руку, и она, к своему удивлению, взялась за нее двумя руками. - Если хочешь, я тебе покажу твои комнаты.

Она кивнула, ничего не сказав.

Идти было долго и больно, и Пико честно подумала, не попросить ли помощи робота. Какой-нибудь помощи. Даже трость была бы избавлением - никогда еще у нее так не болел сустав. Скорее всего от силы тяжести на земле и от общего напряжения. Она сказала себе, что хотя бы вечер приятный, теплый, спокойный и ясный, и мягкая земля под травой звала к себе, приглашала лечь и заснуть прямо на природе..

Люди остановились в цепочке старых домов, разделенных на квартиры, роскошные, но небольшие. Квартира Пико оказалась на первом этаже, и Опера с готовностью показал ей комнаты. Она подумала, не следует ли пригласить его остаться. Она безошибочно чувствовала, что он медлит, дожидаясь чего-то вроде приглашения. Но услышала свой голос:

- Спокойной ночи и спасибо тебе.

Ее спутник улыбнулся и вышел, не сказав ни слова, исчез в хрустальной входной двери и оставил Пико одну.

Она еще посидела на кровати, ничего не делая. Даже не думая, по крайней мере сознательно.

Тут она осознала нечто, совершенно внезапно, и голосом, который сама еле слышала, произнесла:

- Не знал он. Понятия не имел, ни хрена не знал. Она думала об этом человеке, о его хвастовстве, будто он

из второго поколения космических исследователей. Что, если это действительно так? Его родители вложили в него часть Предыдущего Тайсона, и он уже знал те первые миры, которые они посетили. Он видел двойной восход на пустынной планете возле Альфы Центавра, он знал запах постоянного гниения, пока не закрыли люки, на Барнарде-2. Но…

-  Он не мог помнить, как это, когда тебя разбирают. - Она говорила беззвучно, для себя. - Гигантский и бесстрашный, этого он помнить не мог. Все остальное - да, но это - нет. А незнание его пугало. Ничто другое не могло его устрашить, только это. Раз в жизни он был по-настоящему напуган, и вся его бравада понадобилась, чтобы это утаить!

Убить себя вместо того, чтобы взглянуть в лицо страху. Конечно, почему бы и нет?

И он взял с собой Пико, зная, что она - благодарная аудитория. Потому что они любовники, потому что он собирался в последний раз уверить ее в своем бесстрашии, чтобы не рухнула легенда. В определенном смысле стать бессмертным.

Так ты думал?

Я не ошиблась?

Она вздрогнула, уперлась лицом в колени, ощутив теплую боль в изувеченном бедре.

Так она просидела еще пару часов, не ложась и не испытывая ни малейшего желания спать. Наконец она встала и пошла в ванную, и после долгого и пристального взгляда в окно она велела двери открыться, и Шагнула наружу, выбрав приемлемое направление, и пошла быстро и неловко на ослабевшей ноге.

Опера напугал ее, возникнув из темноты.

- Если хочешь убежать, - шепнул он, -я могу помочь. Позволь мне помочь тебе.

Лунный свет падал не красивое лицо, молодое в любом смысле. Наверное, он догадался о ее настроении, и она не позволила себе огорчиться. Да, помощь очень важна. Даже необходима. Предстоит найти путь через огромный и очень незнакомый чужой мир.

- Я хочу вернуться на орбиту, - сказала она, - и найти другой звездолет. Мы видели несколько. Они с виду готовы были к погрузке.

Больше, чем «Кибер», и явно быстрее. Созданы, несомненно, для еще более глубокого исследования бесконечной неизвестности.

- Я не удивлен, - сказал Опера. - И я понимаю. Она остановилась и поглядела на него прежде, чем спросить:

- Как ты догадался?

- Жить вечно у нас в головах… Это же просто метафизическая чушь, и ты это знаешь. Знаешь, что завтра умрешь. Осколки твоего мозга исчезнут в нас, станут нашей частью - но не наоборот. Мне кажется, это ужасный способ умирать, особенно для такой, как ты…

- Ты действительно можешь мне помочь?

- Сюда, - сказал он. - Пойдем.

Они шли целый век, через луг, к широкой трубе, где пролетали скиммеры в порывах ветра. Опера коснулся кнопки и сказал:

- Это будет недолго. - Он улыбнулся, мимолетно, и добавил: - Ты знаешь, я чуть не ушел. Подумал, что неправильно тебя понял. Ты не показалась мне человеком, который безропотно пойдет на смерть…

Она смутно вспомнила старшего Оперу. Глядя в юное лицо, она вспомнила теплую большую руку, ее пожатие, и похожий голос: «Очень рад видеть тебя, Пико. Наконец!»

- Ручаюсь, что тебя возьмут на звездолет, - говорил молодой Опера. - Ты права. Это большие корабли, и у них больше возможностей. Поскольку они уходят еще дальше, у них и медицина будет получше. Должно подействовать на бедро, и на все тело…

- У меня есть опыт, - шепнула, она.

- Извини?

- Опыт. - Она кивнула в подтверждение своих слов. - Мой опыт может очень пригодиться экипажу.

- Идиоты они будут, если тебя не возьмут. Пролетавший скиммер замедлил ход и остановился.

Опера сделал стекла непрозрачными - «чтобы никто тебя не видел» - и ввел пункт назначения. Пико устроилась поудобнее.

- Поехали! - усмехнулся он, и скиммер стал набирать скорость.

Во всем этом было что-то увлекательное, как в любом приключении. Пико поняла, что боится, но в хорошем, привычном смысле. Жизнь и смерть. Они балансируют на очень тонкой оси, и она улыбнулась, медленно потирая больное бедро.

Машина летела быстро, подчиняясь командам Оперы.

- Обходной путь, - объяснил он. - Чтобы нас не так легко было найти. Годится?

- Вполне.

- Тебе удобно?

- Да, - ответила она. - В основном.

И тут она подумала о других - о других, кто остался жив, о том, кто из них мог догадаться до того же. Длинный путь домой прошел в анабиозе, но бывали интервалы, когда двое-трое пробуждались для рутинных процедур обслуживания. И ни разу никто в шутку не сказал насчет повести корабль не туда. Никто не спросил: «Почему мы должны лететь на Землю?» Этот очевидный вопрос ускользал от всех, и тогда она решила, что ни у кого нет сомнений. Кроме нее. Остальные считали, что это будет естественное заключение полной и удовлетворительной жизни, они вернутся домой к новой жизни и благодарной аудитории. А как еще может думать компиляция?

И все же она задумалась.

Почему не было шуток?

Если никто не сомневался, почему никто не шутил?

Восемь человек осталось в живых кроме нее, но ни с кем Пико не была так близка, как с Тайсоном. Все они много раз в буквальном смысле спасали друг другу шкуру, и сейчас неожиданно нахлынула волна симпатии. Вспомнилось, как они садились каждый в свой шаттл, прощальные поцелуи и объятия, несколько осторожных слез, каждый старался найти нужные слова. Но что можно в такой момент сказать? Особенно когда думаешь, что все твои спутники единодушны и счастливы…

- Я думаю, как там другие, - сказала Пико, и больше ничего на эту тему решила не говорить.

-  Другие?

- С «Кибера»; Мои друзья… - Она осеклась, перевела дыхание. - Может быть, я могу с ними связаться.

- Нет, - ответил он.

Она дернула головой, глядя на профиль Оперы.

- Тогда тебя легче будет поймать. - Он говорил разумно и уверенно. - Кроме того, они сами могли что-нибудь придумать? Как ты.

Она кивнула, соглашаясь, что это разумно. Вполне. Он помолчал, потом спросил:

- Может быть, ты хочешь поговорить о чем-нибудь другом?

- Например?

Он поглядел на нее пристально и расплылся в широкой улыбке.

- Раз уж мне не достанется ломоть твоего разума, расскажи мне что-нибудь еще. Расскажи… не знаю что. О твоем любимом месте. Не планете, не мире, а каком-то местечке на какой-то планете. Если бы ты сейчас могла оказаться где угодно, что бы ты выбрала? И с кем?

Пико ощутила, что скиммер поворачивает, следуя изгибу трубы. Ей не надо было думать над вопросом - ответ был очевиден, но нужна была пауза, чтобы собраться с мыслями, как начать и как рассказать.

- В горах Эринди-3, - ответила она, - где воздух достаточно уже легок, чтобы можно было дышать. И там очень красиво. Вид красивый.

- Я видел снимки. Там прекрасно.

- Не просто прекрасно. - Он удивился уверенности ее голоса, силе. - Там есть какое-то странное ощущение мира. И на снимках его не увидишь. Наверное, от погоды, от растений… говорят, они излучают отрицательные ионы. И еще, конечно, цвета. Тонкая игра света и теней.

- Понимаю, - осторожно сказал он.

Она закрыла глаза и увидела эти горы в совершеннейшей ясности. Над головой неслась летняя буря, еще сильнее заряжая атмосферу, вызывая чувство радости в каждом из членов экспедиции. Они с Тайсоном, Мидж и еще несколько человек решили поплавать в темно-синем озерце возле лагеря. Местность была неровной, из-под отливающих синевой растений торчали черные камни. Текущий по долине ручеек водопадом рушился в озеро, и люди поступили так же. Конечно, первым был Тайсон. Он рассмеялся и прыгнул в ледяную воду, заорав так, что вспугнул стайку летучих мышей. Это была всего только третья солнечная система на пути экспедиции, и они еще были в любом смысле слова молоды.. И казалось, что каждая планета даст столько же радости.

Она вспомнила - и описала, - как прыгнула в воду ногами вниз. Она, унаследовавшая от родителей большую осторожность, оказалась в озерце последней. Тайсон ее дразнил, обзывал трусихой и еще хуже, и показал, куда прыгать.

- Вот сюда! Здесь глубоко! Давай, трусиха, рискни!

Вода была обжигающе холодна, и ее было не так уж много. Пико ударилась ногами о слежавшийся песок, вскрикнула и потом заорала. Тайсон ее обманул, и она стала гоняться за этим типом по всему озерцу, громко вопя и вцепляясь ногтями ему в спину, и он убегал от нее вверх по обрывам и так хохотал, что чуть не свалился на нее сверху.

И все это она рассказала Опере.

Сначала все происходило будто невзначай, все фильтры у Пико были отключены, она все принимала без колебаний. Потом она сказала себе, что этот человек спасает ей жизнь и заслуживает полного рассказа. И она описала, как они с Тайсоном любили друг друга в ту же ночь. Это был их первый раз, и лучший из всех. Они делали это на постели из мха, над краем обрыва, и Пико пыталась найти слова для своего слушателя, чтобы описать все: и запахи, и ощущения, и две луны над головой, переливающиеся розовыми отсветами и быстро плывущие по небу.

Кажется, на скиммере придется ехать долго, подумала она, закончив рассказ. Пико сказала это Опере, и он рассеянно кивнул, ничего не сказав.

Я не лишусь завтра тела, - сказала она себе. И добавила: - То есть уже сегодня.

Она чувствовала уверенность. Безопасность. Радовалась представившейся возможности и новому другу, и жаль только, что придется так быстро улетать, бежать в относительную безопасность космоса. Может быть, есть здесь и еще такие люди, как Опера… которые отнеслись бы к ней по-человечески, посчитались с ее обстоятельствами и ее желаниями, надежные и интересные люди…

Вдруг скиммер стал сбавлять скорость, готовясь остановиться.

Когда Опера-›сказал: «Почти приехали», ей было совсем легко. И очень спокойно. Она закрыла глаза и увидела перед собой дикие горы Эринди-3, собирающуюся грозу и вспышки молний сквозь завывающий ветер. Пико вспомнила другой день и увидела Тайсона на фоне бури, он манил ее забраться к нему на склон, и первые-холодные крупные капли уже били по лицу.

С шипением открылся Люк скиммера.

Ворвался солнечный свет, и Пико подумала: «Рассвело. Да, конечно…»

Опера встал и вышел наружу, потом протянул руку Пико. Она взяла ее двумя руками и сказала: «Спасибо», вставая и выглядывая наружу, и увидела тот же луг и знакомые лица, зеленую траву и огромный шатер с открытыми теперь дверьми, и птицы влетали внутрь и вылетали наружу… и больше всего Пико удивилась тому, как мало она удивлена, а Опера еще держал ее за руки, и ладони у него были сухие и совершенно спокойные.

Автодоктора ждали приказов.

На этот раз Пико вынесли из скиммера, вынес робот на руках. Она попыталась сделать несколько неверных шагов и свалилась. От изнеможения, не от страха. По крайней мере это чувство не ощущалось как страх - так она себе сказала. Все ей советовали расслабиться, ощутить себя в уюте, и сейчас, в окружении автодокторов, изнеможение только нарастало. Она подумала, что может умереть раньше, чем начнут резать, слишком усталая, чтобы качать кровь, посылать импульсы по нейронам и даже дышать.

Опера стоял рядом, почти улыбаясь, довольный, безмятежный, холодный, без сожалений.

После выхода из скиммера он не сказал ни слова.

Несколько других попросили ее сесть, подали оббитое сиденье с желобами для стока любой жидкости. Пико неуверенно шагнула к сиденью, потом выпрямилась и тихо, стараясь отчетливо произносить слова, сказала:

- Я пить хочу.

- Извини? - переспросили ее.

- Пить. Воды, если можно.

Они завертели головами, выискивая чашку и воду. Это Опера спросил:

- Из пруда подойдет? - Он шагнул вперед, протянул руку и сказал остальным: - Это будет недолго. Дайте нам минутку, пожалуйста.

Пико и Опера шли к пруду вдвоем.

Утки спали или лениво кормились. Пико глядела на их зеленые с металлическим отливом головы, такие красивые, что больно было смотреть, и пыталась ничего не упустить. Она так старалась сосредоточиться, что само время растянулось, секунды стали часами, и так продлевалась ее жизнь.

Опера что-то говорил, он спрашивал:

- Ты хочешь знать зачем?

Она покачала головой, абсолютно не интересуясь.

- Но ты же наверняка думаешь, зачем я это сделал. Обманул тебя, заставил верить в спасение, прикинулся союзником…

- Да, зачем? - спросила она. - Расскажи.

- Потому что это способствует процессу. Способствует твоему слиянию с нами. Я дал тебе возможность усомниться и заставил думать, что ты будешь свободной, а теперь ты боишься и сердишься и живешь интенсивно. Именно эта интенсивность нам и нужна. Она позволяет неврологическому материалу привиться. Этот фокус стал известен, уже когда «Кибер» улетел с Земли. Некоторые компиляции пытались бежать, и когда их поймали и в конце концов инкорпорировали вместе с гневом…

-  Да, но я не злюсь, - солгала она, глядя в эту самодовольную ухмылку.

- Нервная система в возбуждении, - сказал он. - Кстати, я вызвался добровольцем.

Она подумала, не ударить ли его. Может, его можно как-нибудь убить?

Но вместо этого она повернулась и спросила:

- А почему так? Почему оыло не дать мне бежать и поймать в космопорте?

- Ты хотела пить, - напомнил он. - Пей.

Она встала на колени, не обращая внимания на боль в бедре, колени ушли в илистый берег, губы вытянулись, втягивая длинный тепловатый глоток грязной воды, потом лицо ее поднялось, вода текла по груди и подбородку, и она не могла сжать губы.

- Ничто не вызывает такого гнева, - сказал он, - как предательство человека, которому ты веришь.

Вполне правильно, подумала она. И внезапно вспомнила Тайсона, как он бросил ее одну на дне океана, поддавшись неодолимому собственному страху, в ответ на который мог только убить себя, Облачив этот ответ в личину храбрости. Тоже ведь предательство? Он предал их обоих, и это больно до сих пор…

- Ты еще хочешь пить? - спросил Опера.

- Да, - шепнула она.

- Тогда пей.

Она снова опустилась на колени, набрала в рот воды и стала крутить ее языком. Но не могла заставить себя проглотить, и вода полилась сквозь губы, по груди, по подбородку. Грязная, теплая, противная вода, и невозможно было даже вспомнить, что такое жажда. Такая простая вещь, такая мелочь, но не вспоминается.

- Тогда пойдем, - сказал Опера. Она поглядела на него.

Он стал поднимать ее за руку, и тихий, улыбчивый голос ей сказал:

- Дело в том, что ты отлично все сделала, Пико. Отлично. Все мы тобой гордимся.

Она снова шла, не помня, когда начала передвигать ноги. Она хотела отравить собственные мысли ненавистью к этим мерзким людям, и какое-то время ни о чем другом думать не могла. Она сделает свой разум желчной язвой, ядом для этих подонков, и уничтожит их в конце концов. Так оно и будет, обещала она себе. Но она уже сидела на оббитом сиденье, автодоктора приближались, жужжа блестящими конечностями, и столько всякого хранилось в разуме - слов, и людей, и эмоций, захлестываемых эмоциями, что не оставалось времени отравить себя.

А это что-то значит, поняла она.

Сидя неподвижно.

Неподвижно и безмолвно. И свободно. Грудь ее была мокра и заляпана коричневой грязью, но открытые глаза спокойны и сухи.

Robert Reed. «Guest of Honor». © Mercury Press, Inc., 1993. © Перевод. Левин М.Б., 2002.

Джордж Тернер. Цветущая мандрагора

Иди поймай упавшую звезду,

Дитя достанет корень мандрагоры..

Из песни «Иди и поймай» Джона Донна

Четыре звезды составляют Капеллу: два солнца класса «G», вместе содержащие пятикратную массу солнца Терры, и два светила поменьше, лишь с трудом видные с такого расстояния.

На двух из пятнадцати возникла разумная жизнь в очень похожих условиях, но доминантные формы, развившиеся на каждой, мало походили друг на друга, если не считать вертикального скелета, головы и конечностей для передвижения и хватания предметов.

Когда они в свое время открыли для себя друг друга, они стали драться с той яростью цивилизованной ненависти, которой не достичь - да им и не надо, - никаким диким видам.

Краснокровые сперва дрались, потому что на них напали, потом когда убедились, что Зеленый Народ хочет не завоевывать, а уничтожать. Зеленые дрались, потому что обнаружение планеты, где господствуют краснокровые, пробудило встроенные в генетическую структуру свойства. Для них эволюция была миллионолетней борьбой против господства возникающих краснокровых форм жизни, и окончательная победа была достигнута лишь безжалостным самосохранением - уничтожением всех конкурентов. Мелких животных сохранили для хозяйственных и промышленных нужд, иногда их даже ели гурманы, и этих зверушек совершенно не боялись, но вражда и ужас сохранялись в памяти расы, в ее крови.

Открытие планеты краснокровых, способных на культуральную конкуренцию, породило психологический хаос. И зеленые напали, почти не думая.

Взрывались корабли, уходили в лавовые ямы древние города, воздух наполнялся смертью.

За пределами системы Капеллы никто не знал о смертельной схватке видов. Галактическая тьма поглощала яркость миниатюрной бойни.

Капелла лежала в сорока семи световых годах от обитаемого мира, который жители на разных языках называли разными видами одного имени - Терра.

Только один член экипажа, молодой офицер из Пятой Ветви, только что произведенный в самое младшее звание, но, бесконечно привилегированный по сравнению с корнем своей артиллерийской батареи, выжил после разрушения «Смертельного шипа». Имя его (если оно кому-нибудь нужно, потому что больше его никто никогда не слышал) было Ферникс, что на Древней Речи значит «отец путешествующего леса».

Когда вспыхнула Тройная Тревога, он был в Каюте Отдыха и высасывал трубку стебля, принимая в себя новую слегка стимулирующую жидкость, сброженную из красной жидкости животных. Это был популярный напиток, не слишком сильный, правда, ему придавал пикантность слух, что напиток этот приправлен кровью пленных врагов. Это, конечно, была неправда, но несколько повышало боевой дух.

Тройную Тревогу давали по десять раз в день, и уставшие ветераны уже не. прыгали по боевым постам, как молодые побеги-новобранцы. Враждебный корабль с расстояния в диаметр орбиты спутника обнаружил «Смертельный шип» и пустил ракету; дефлекторы ее поймают и отклонят, и все кончится раньше, чем он дойдет до двери.

Всегда, конечно, была вероятность невезения. У дефлекторов есть свои недостатки, а у ракетоносцев противника - свои хитрости.

Ферникс еще прочищал рот, когда ослепительный взрыв вспыхнул вокруг «Смертельного шипа», и носовой отсек вместе с командным пунктом улетели в долгую ночь.

Он уже бежал - автоматизм действий по тревоге, когда завыли сирены и в оставшихся двух третях корабля опустились затворы из железного дерева. Он бежал к анклаву своей ветви, где ждал приказов его корень, и тут вторая ракета ударила где-то перед ним по плитам брюха на пять палуб ниже.

Грохот и треск поднялись снизу, и под бегущими ногами неимоверно твердые бревна палубы разорвались зияющей пастью, которую он безуспешно попытался перескочить неуклюжим трясущимся прыжком. Потеряв равновесие и ориентировку, он полетел в третий грузовой, технический трюм.

Тут же исчезло тяготение корабля и вырубилось освещение. «Смертельный шип» стал мертвым шипом. Ферникс полетел кувырком во тьму и на скорости врезался в пиллерс переборки. Его ногу захлестнуло куском веревки, и он остановился рывком.

Раскинутые руки сообщили ему, что он удачно рухнул на кучу брезента, а мог на острые края ящиков с инструментами. Знание Устава Погрузки подсказало, где именно в огромном трюме он сейчас находится. В стене неподалеку находится почка спасательных капсул. Он осторожно стал двигаться боком, не решаясь отпустить переборку в темноте и невесомости, но стараясь идти как можно быстрее.

Переборки в разорванном и перекрученном корпусе покорежились, температура и давление ощутимо упали.

Нащупав стену трюма у внешней обшивки, он медленно шел к исчезнувшему переднему отсеку, пока не нащупал набухающую почку капсул, и наконец - механизм входного шлюза. Нужен был хоть небольшой свет, чтобы соединить прорези для срабатывания механизма, и потому он покачал живицу, пока люминесцентные почки на правой руке не засветились зеленоватым, отбрасывая свет на. железное дерево.

На миг мелькнула мысль, сожаление, о том, что его корень может передвинуться только на длину побега от назначенной грядки и будет ждать смерти без него. В такой крайности он не был обязан им лояльностью, и они не ожидают ее, но он надеялся, что они будут думать о нем хорошо. Они были нейтерами - бесполыми, одноразовыми, и знали об этом, а он, свободно перемещающийся производитель офицерского класса, нес в себе дар новой жизни. И вопроса не было о том, чтобы погибнуть с ними, хотя слезливые баллады и сочились подобными идеями. Но они, твердые прагматики, такое поведение назвали бы идиотским. И правы были бы.

Он совместил прорези шлюза и вышел в образовавшуюся щель. Как только он закрыл за собой внутренний порт, автоматика мягко выбросила капсулу в космос.

Он снова активизировал люминесценцию, чтобы найти приборную панель и свет. Тесное помещение осветилось слабым светом - ватт сорок, не больше. Для его глаз такой свет был ярким и слегка опасным: для культуры, где мало что делалось из металлов, токонесущие медные провода были постоянной угрозой для дерева, как их ни изолируй.

Чтобы узнать, где он сейчас по отношению к «Смертельному шипу», он активизировал поток энзимов через железное дерево корпуса, активизировал до степени, которую считал подходящей для оптимального зрения. Тогда он увидел темный корпус, закрывающий звезды. Передний отсек исчез полностью, и посередине корабля под трюмами брюха зияли неровные дыры. Если рядом и плавали другие капсулы, он их не видел.

Зависнув в невесомости над приборами, он посмотрел направление трехмерного компаса и увидел, чтб указующий луч сияет ровно, без вспышек от обломков корабля. Путь был ясен и долг-понятен - вернуться в Родной Мир и принести споры своей жизни.

Последняя, уже ненужная ракета попала в «Смертельный шип», когда Ферникс потянулся к приборам и почти их достал. Безмолвный взрыв ослепил глаза, потом грохот оглушил слух и удар встряхнул капсулу. В неясном свете нависла огромная броневая плита «Смертельного шипа», медленно вращаясь, и скользящим ударом двинула капсулу, заставив ее кувыркаться.

Доля секунды была у Ферникса, чтобы выругать себя за беспечность - сразу не пристегнулся. Потом его скорченное, перепуганное тело заметалось, отпрыгивая от стен, пока голова не стукнулась обо Что-то твердое и сознание не померкло.

Он пришел в себя, вися в воздухе, с поджатыми ногами, руки обхватили голову. Тяготения не было, капсула свободно падала. Куда?

Медленными плавающими движениями он подобрался к упору для руки, но обнаружил явную скованность в правом боку. Накачав живицы в светящуюся почку на пальце, он склонил голову к реберным пластинам и с отвращением увидел, что деформирован. Пластины сломались и срослись, пока он плавал без сознания, но срослись неровно, потому что Тело было свернуто, а не вытянуто. Это можно исправить хирургически - но сначала надо найти хирурга.

Его неприятно поразил тот факт, что даже для того, чтобы залатать сустав понадобились бы месяцы отключения тела - лежать в коме, пока центральная система сосредоточивается на лечении. (Он мрачно вспомнил, что краснокровые лечатся быстро, чуть ли не на ходу.)

И только Создатель знает, где он сейчас болтается в космосе.

А что сломало ему тело?

В капсуле острых углов нет. Что-то сломалось и выставило шипы?

Как ни ужасно, да. Игла компаса вывернулась, и прозрачная стеклянистая оболочка, черная от живицы, валялась рядом разбитая.

«Я пропал», - подумал он, но отчаяния еще не было: были действия, которые надо предпринять, а потом уже глядеть в глаза отчаянию. Он покормил корпус, создал окна. В корпусе просветлели площадки, открывая вид на темноту и сверкающие точки далеких звезд. От «Смертельного шипа» и следа не осталось, наверное, он далеко уже сдрейфовал от корабля после взрыва. Ферникс поискал Родной Мир, бледно-зеленый, но не мог найти, и более синего мира краснокровых врагов тоже.

Он терпеливо осматривал небо, пока не увидел двойную звезду и не понял с ужасом, что поиск окончен. Она еще была видна - как пара излучающих далеких точек. Меньших звезд и следа не было, слишком они тусклые для такого расстояния.

Его неимоверно далеко унесло. Расстояние невозможно было оценить, он только из какой-то давней лекции помнил, что двойная звезда так выглядит с орбиты пятнадцатой темной планеты - самой далекой.

Это зрелище предвещало не месяцы лечения, а годы.

Или повреждение мозга…

Каждому офицеру полагалось носить в кармане зеркальце. Ферникс осмотрел череп спереди и с боков, насколько это было возможно. Виднелись небольшие припухлости заросших переломов, свидетельствующих, что черепная коробка была сильно разбита по лобным и височным долям. Рост мозговой ткани восстановил форму черепа, но следы переломов были достоверны. В столкновении с обломками «Смертельного шипа» он сильно врезался головой… во что?

Приборная панель потрескалась и прогнулась, рычаги обломились или заклинились в крайнем положении. Вот так и произошел удар. Предельное ускорение держало его в бессознательном состоянии до последней капли горючего, и тогда он повис в невесомости и пошло исцеление.

Ферникс со страхом посмотрел на индикаторы топлива. Индикатор Полета Вперед показывал полную пустоту бака, и стрелка лежала у дна.

Бак Реверса еще был полон, и горючего хватило бы для погашения скорости и остановки капсулы - хватило бы, как он с ужасом понял, чтобы оставить его еще вдвое дальше, чем он сейчас, потому что заклиненная панель заклинила и рулевые двигатели. Ему теперь не повернуть. Только бесполезный рычажок торможения свободно ходил по направляющим. Соединения под панелью, может быть, еще работают, но у него нет средств, чтобы до них добраться, и инженерного умения, чтобы хоть что-нибудь сделать, если бы это удалось.

Он не просто погиб, он заживо в гробу.

Он сел в кресло пилота, и что-то вроде отчаяния, вроде страха потрясло его разум, но его вид не был подвержен деструктивным эмоциям. Он сел и подождал, пока пройдет спазм боли в ушибах.

Его действия направляла вся его культура; и вопроса не могло быть, что теперь делать. Он офицер, носитель семени, и следующее поколение должно получить свой шанс родиться, как бы этот шанс ни был мал. Очень мал. Еще миллион лет эта капсула может дрейфовать, пока ее найдут, и не попадать в гравитационное поле планеты, тем более планеты, пригодной для жизни, но Императив отвергнуть нельзя. Императив никогда не формулировался словами, он был в генах, и был неотменим.

Абсолютно спокойный, Ферникс отключил энзимы корпуса и затемнил вселенную. Потом включил воздушный насос, и тихое шипение вдохов убедило его, что насос еще работает. Пока воздух выкачивался в бак высокого давления, Ферникс провел мысленную подготовку к Трансформации. Она, как и Императив, словами не описывалась. Психологи строили теории, священнослужители проповедовали, но, когда сходились воедино время и обстоятельства, это просто происходило. Процесс неощутимый, как мысль, о природе которой тоже шли споры. Мысль, потребность и воля формировали культуральное поведение, и Трансформация происходила.

Перед тем как сознание покинуло его, быть может, на-всегда^Ферникс отключил внутренний обогрев, который управлялся не с приборной панели.

Не об оживлении он думал. Это случится автоматически, если капсула когда-нибудь окажется возле солнца и корпус ее нагреется, но этого не будет, не должно быть. Создатель не играет со Своим созданием в один-шанс-на-миллион.

Сознание уходило. Последние клочки воздуха откачались из кабины. Температура медленно понижалась, еще несколько дней - и она сравняется с космическим холодом.

Трансформация овладела им, производя отвердение внешней кожи, медленно, медленно, пока все тело не покрылось сплошной корой. Энзимы скапливались под кожей, вызывая отвердение снаружи и под ними, пока оболочка и мышцы не стали непроницаемы, как железное дерево. Офицер Пятой Ветви Ферникс превратился в большую сложную спору, дрейфующую в пустоте галактики.

Но на самом деле он дрейфовал с удивительно большой скоростью. Полный бак, израсходованный на полное ускорение, разогнал капсулу почти до шестнадцати тысячных световой скорости.

Автоматический сигнал бедствия капсулы замолчал. Его не услышали за радиошумом флотов, ведущих битву. Внутренняя температура упала до нуля, и растительные компьютеры прекратили работу, когда остановился обмен ионами. Капсула заснула.

Почти восемь тысяч лет Терры миновали, пока была опровергнута старая пословица. Создатель играет со Своим созданием в один-шанс-на-миллион.

Растительные компьютеры куда эффективнее, чем способны поверить представители культуры, работающей с металлом, хотя и не могут ни в каком смысле конкурировать с мультиплексными машинами врага - ни в каком, кроме одного.

Компьютеры капсулы были живыми в том смысле, в каком любое растение - живое. Их выращивают в той же степени, в какой и проектируют, обучают, в какой и программируют; и есть еще один существенный механизм, который роднит их с тем существом в Трансформаци, что спит в своей броне: они могут перейти в режим спор и восстановиться в присутствии тепла.

Они не могут определить, что прошли тысячелетия, пока они спали, но их связи с кожей капсулы могли отреагировать на тепло приближающегося солнца класса «G», и отреагировали.

Внешняя температура нарастала, сначала микроскопическими шагами, потом все быстрее и быстрее, и корпус компьютера впитывал тепло корпуса и, все еще на криогенном уровне, возобновил минимальное функционирование.

Через полдня такого нагрева безмолвно включилось растение химического отопления, и внутренняя температура стала повышаться к норме. Компьютер жизнеобеспечения автоматически открыл емкость с воздухом, и ударила струя снега, тут же превращающегося в невидимые газы.

Чудо пробуждения пришло к Ферниксу. Внешняя оболочка преобразилась, клетка за клеткой, в растительную плоть, и отозвалось тепло его тела. Сначала поры, потом и все органы стали впитывать двуокись углерода из воздуха, и началось возвращение из Трансформации.

Возвращение полного сознания шло медленно, сначала вернулась пустота с проблесками снов, обрывочных и бессмысленных, потом, когда завершилась регенерация метаболизма, вернулись настоящие сны, и наконец вернулось сознание, ощущение небольшого давления от тесного кресла пилота, ощущение сока, текущего по жилам и капиллярам, ощущение тепла и резкого запаха слишком чистого воздуха. Первой сознательной мыслью было, что хороший специалист по жизнеобеспечению заложил бы в воздушный резервуар^ромат леса и нитратную мульчу.

Теперь он пробудился, полностью владея мышцами и разумом, куда быстрее, чем мог бы краснокровый. (Но у краснокровых нет Трансформации, насколько известно ученым, в холоде или без воздуха они умирают и быстро разлагаются. Омерзительно.)

Он знал, что пробудить его мог только подъем температуры.

Какое-то солнце?

Или сама Великая Двоица?

Это было невозможно.

Возблагодарив Создателя за то, что компьютеры управляются не с приборной панели, он велел им дать в корпус энзимы зрения и через секунду глядел на маленькое желтое солнце посреди переднего поля.

Значит, Создатель играет… Он не стал тратить время на пустые мысли, подумал только, что все когда-нибудь случается во вселенной, и с ним это может случиться не меньше, чем с другим.

Ферникс запросил у навигационного компьютера подробности: расстояние, размер, светимость. Медленно, потому что растительные процессы не поторопить, прибор произвел наблюдения и расчеты, послушно развернул звездную карту и альманах - и Ферникс узнал, где он.

И подумал, что толку ему с этого мало.

Эта звезда не была видна невооруженным глазом с Родного Мира, но астрономы давно обнаружили ее и ее невидимые планеты. До дома было сорок семь световых лет (разум это принял, не понимая, какая прошла бездна времени), и он шел курсом, вводящим в гравитационный колодец слишком уж настойчиво зовущей звезды со скоростью тридцать две мили в секунду. Компьютер сообщил, что на этом курсе это желтое солнце, карлик по сравнению с Великой Двоицей, может его захватить и втянуть в свою атмосферу из пламени.

Но не для того он так далеко ушел во времени и пространстве, чтобы тихо сидеть, пока его съест заживо эта звезда-пигмей.

Надо было выиграть время, чтобы подумать. От одного торможения пользы мало.

Есть, как сообщил атлас, сине-зеленая планета, на которой, возможно, существуют пригодные для жизни условия. Надежда была призрачной во вселенной, где неуловимые изменения температуры, орбиты или состава атмосферы делали планету пригодной или непригодной для жизни, но Создатель, приведший его столь далеко, наверняка может завершить это чудо еще большим чудом…

Если бы только можно было рулить…

Очень подмывало взломать крышку панели управления и открыть связи, но здравый смысл подсказывал, что так он только усилит повреждения. Он не сомневался в своем невежестве и отсутствии таланта механиками для него лабиринт связей будет именно лабиринтом, непроходимым.

Поскольку его этому не учили, Ферникс несколько часов потратил на поиск возможности, чтобы компьютер, запрограммированный действовать, а не информировать пилота, работал прямо со структурами двигателей, обходя связи. Развлекательные программы впечатали ему и всем, кто водит космические корабли, мысленный образ пилота, склонившегося над ручным управлением, хотя, быть может, надо всего-то сказать компьютеру, чего ты хочешь.

Но это оказалось очень не просто. Как офицер-артиллерист, Ферникс считал, что разбирается в компьютерах, но пришлось несколько раз поспать, пока он разобрался в символах, информационных потребностях й связях этой высокоспециализированной машины. Как многие младшие офицеры, он получил лишь недостаточные базовые знания на краткосрочных курсах и был выпущен в космос, понятия не имея о тех сложных вещах, которым офицеров учили в мирное время, а имея только опьгг визуальной навигации.

Но наконец рулевые сопла повернули капсулу, главный двигатель победно взревел, и суденышко стало тормозить с таким ускорением, какое только можно было выдержать, не теряя сознания. Крепко держась за привязь рукой твердой, как каменное дерево, он запросил у компьютера траектории и скорости убегания, и как подойти к третьей планете желтой звезды.

Компьютер учел запас горючего и расстояние и рассчитал орбиту вокруг центрального светила, которая экономично доставит капсулу к цели, к судьбе. Ферникс знал, что ему предоставлен единственный шанс.

Напарник Шахтера - это, если его правильно называть, Навигационный и масс-детекторный буй астероидных шахт. Один такой буй спокойно болтался над довольно приличного размера группой содержащих иридий «камней» в Поясе, подавая сигналы случайным приходящим или уходящим плашкоутам и оповещая о нежелательных бродягах - метеоритах или мелких астероидах с сильно вытянутыми орбитами. На буе стояло достаточное вооружение, в том числе две термоядерные бомбы, способные раздробить массу в десять миллионов тонн, но большие бродяги забредали редко, а орбиты столкновений встречались еще реже. Обычно при его предупреждениях шахтеры просто переходили на другую сторону своего камня, пока опасность не проходила.

Поскольку скорость космических осколков измеряется милями в секунду, радар и система визуального обнаружения у Напарника были по необходимости большими. Приближающуюся капсулу он засек за миллион километров. Полностью автоматизированный буй ничего не нашел странного в том, что увидел предмет раньше, чем масс-детекторы отметили его присутствие; он просто передал на шахты предупреждение и продолжал добросовестно вести объект.

Инженер вахты безопасности в своей рубке связи увидел крошечную блестящую точку на экране и подумал мельком, что это за судно может переть сюда с внешних орбит. Исследовательские зонды все время регистрировались, и сейчас в этой зоне Системы ни один из них не ожидался. Кто-то возвращается домой в аварийной ситуации? Монитор снова посмотрел на показания масс-детектора - ноль. Какого черта творит этот Напарник? Масса металла, дающая такую отметку, должна быть легко определима.

Имя инженера было Джон Такаматта, он был мурри из Западного Квинсленда. Эта группа шахт принадлежала муррийскому предприятию, а он сам был обученный шахтер и пилот для аварийных ситуаций, и сейчас была его очередь нести эту скучнейшую вахту безопасности. Как и все люди его народа, Такаматта редко действовал, не осмотревшись тщательно для начала. Сейчас он ждал, чтобы Напарник доложил о своих затруднениях или сам с ними справился.

А затруднения состояли в том, что Напарник не мог распознать древесину или вообще вещество, которое пропускало его лучи насквозь, только рассеивая при проходе. Присутствие металла отмечалось, но не в таких количествах, как требовали бы сопла двигателя подобной мощности, и керамика тоже была, возможно, как облицовка, но об аморфной массе, окружающей все это, можно было лишь догадываться. Догадки же выходили за область возможностей Напарника.

Однако он попытался и передал компьютеру Шахт серию цифр, говоривших о состоянии, которое можно было бы назвать полной неуверенностью. Они изображали что-то размытое, с неопределенными контурами, содержащее небольшие кусочки металла и керамическую оболочку труб.

Такаматта попытался увеличить изображение, но размеры световой точки не изменились. То ли она была мала, то ли далеко, а может быть, и то и другое.

Неуверенные цифры Напарника колебались около тонны, но столь малая масса никак не могла бы содержать что-нибудь настолько яркое. Однако это мог быть только корабль, а кораблей таких игрушечных размеров не существует. Такаматта позвонил в дормиторий спящему и свободному от вахты компьютерному технику. Альберт Тьикамати его обругает, но они в родстве, люди одного Сна, и потому ругательства будут дружелюбными.

Альберт пришел, обругал, посмотрел, послал Напарнику несколько проверочных команд и решил, что он исправен, но колеблющиеся и осторожные цифры были похожи на то, как если бы оператор-человек пытался разобраться .в том, чего не знает. Как только эта аналогия пришла ему в голову, Тьикамати понял, насколько она точна.

- Это что-то, чего он не может узнать, Джон. Его луч рассеивается от внутренних поверхностей - как свет в тумане. Рецепторы не могут понять. Слушай, Джон, он нашел в космосе что-то новое! Мы с тобой попадем в заголовки.

Он вызвал передовую поисково-спасательную базу Пояса.

Вахтенный офицер поисково-спасательной базы был знаком с Тьикамати. Если этот человек говорит о «странном» и

«необычном»; значит, предмет действительно странный и необычный.

- Ладно, Альберт, пошлю к нему зонд. Потом тебе перезвоню.

Он вывел из ангара торпеду-зонд, дал инструкцию ее компьютерам и послал курсом на перехват неизвестному объекту. Зонд представлял собой -блок аппаратуры для наблюдения и анализа в узком двенадцатиметровом корпусе, большую часть которого занимал бак с горючим. Торпеда рванула в небо с ускорением, от которого у человека сломались бы все кости.

Выбрав базовую точку в пять миллионов километров в направлении против движения Шахт Мурри по орбите, зонд, пользуясь передачей Напарника, построил триангуляцию и определил ускорение торможения объекта. Оно было столь велико, что зонду пришлось пересмотреть свои инструкции, чтобы держаться рядом. На самом деле ему надо было сбросить скорость, чтобы объект его догнал.

Вахтенный офицер попросил свой главный компьютер уточнить нечеткие оценки массы и размера, полученные от Напарника, но машина не смогла определить, из чего сделан корабль, и не смогла точно сказать, где его границы.

В этот момент, будто почуяв наблюдение, корабль исчез с экрана.

Вахтенный офицер был заинтригован, но не особенно встревожен: зонд шел по следу и не должен был отпустить объект. Он известил центр на Марсе, который оказался к нему ближайшим, об «искусственном объекте неизвестного происхождения», приложив полную копию данных Напарника и сообщив о запуске интеллектуального зонда. Потом сел поудобнее, представив себе, какой там на Марсе поднимут гвалт эти психи.

Это компьютер, а не Ферникс, отключил тягу капсулы, потому что ее скорость упала до нужного значения - орбитальной скорости вокруг солнца системы. Потом будут коррекции, когда при подходе будут уточнены данные о массе и тяготении звезды, но еще два миллиона километров корабль будет лететь по инерции.

Ферникс провалился в сон. В состоянии Трансформации сон не нес исцеления,, а состоял, в сущности, в снижении метаболизма до нулевого, консервирующего; в этой спячке ничего не приобреталось и не терялось. Поэтому Ферникс пробудился, все еще реагируя на стресс спасения со «Смертельного шипа», и сейчас нуждался в сне.

Проснулся он от резкого звука тревоги/Компьютер вспыхивал символами тревожно-оранжевого цвета, сообщая о присутствии массы, постоянно следующей за капсулой справа на расстоянии не более двух длин капсулы.

Ф›ерникс смутно сообразил, что такая масса должна быть кораблем: только корабль с демпфирующими экранами мог бы подойти так близко не обнаруженным.

От этой мысли он проснулся полностью. Открыв узкую щель для наблюдения, он сперва не заметил ничего, потом обнаружил узкий силуэт на фоне звезд. Предмет находился на темном фоне и был, очевидно, черного цвета, иначе солнце системы давало бы блики на его корпусе.

Если этот предмет изготовлен местными живыми существами, то надо узнать о нем все, что можно, даже рискуя быть обнаруженным - а это действительно риск. Экипаж корабля вполне может оказаться дружественным. Настроив камеру на минимальную экспозицию, Ферникс ей в помощь включил освещение капсулы полностью и открыл щель наблюдения на десятую долю секунды.

Этого хватило, чтобы камера успела сделать снимок. Хватило и на то, чтобы Другой корабль ударил в щель ярким светом, чтобы сделать собственный снимок, и ослепить ослабевшие глаза Ферникса. Он застонал от боли и закрыл лицо руками, пока глаза не стали снова видеть. Теперь он остался в темноте и щель не открывал. Ясно, что его фотографировала раса, у которой зрение сильнее смещено в коротковолновую часть спектра от мягкой инфракрасной.

Когда боль в глазах прошла, он посмотрел на свой собственный инфракрасный снимок. Узкая игла непонятного цвета, тусклая и матовая, без видимых отверстий. Небольшой диаметр судна наводил на мысль, что это - беспилотный рекогносцировочный зонд. Знания по теории эволюции говорили, что разумная жизнь должна по необходимости иметь кожух мозга и органы чувств приподнятыми над уровнем земли, а ни одно существо не могло бы стоять вертикально или даже сидеть в этом снаряде.

Ферникс подумал, каким образом он может действовать.

В игре в наблюдение его переиграли, и с этим он ничего поделать не мог. Безоружная капсула для боя не оборудована, и это даже хорошо: от противостояния этим неизвестным ничего не выиграешь. Попытка ускользнуть даже не рассматривается. Запас горючего минимален, и расчеты компьютера используют его до последней капли, не допуская вмешательства Ферникса. Для непредвиденных маневров ресурсов нет..

Он действовать не может. Следующий ход должны сделать те, снаружи.

Придя к такому заключению, Ферникс заснул.

В рубке запищал сигнал вызова с поисково-спасательной базы, экран посветлел и Такаматта поднял глаза от книжки. Офицер наблюдения возбужденно заговорил:

Джон, Джон, чего мы нашли! Такая штука дырку проколет в твоих Снах! . - Разумеется, - холодно ответил Джон. Он не был традиционалистом, но ему не нравилось такое легкомысленное отношение к его культуре со стороны белого.

Примерно пятнадцать секунд должно было пройти, пока его ответ дойдет до поисково-спасательной, и еще пятнадцать се* кунд на отклик офицера наблюдения. За это время он сумел переварить сообщение и заключил, что неправдоподобное стало правдой, входящий корабль - не из системы. Чужой корабль. А существование жизни среди звезд действительно может оказать влияние на достоверность Снов Мурри.

А потом решил, что не может. Вторжение белых и знание, что за океанами лежит огромный мир, изменило многое в жизни его народа, но не затронуло одного: Снов, вокруг которых строилась культура мурри. Наука и цивилизация потрясли камень фундамента, когда появилось известие «Мы не одни», но древние верования не покачнуть вибрацией мысли.

Голос Вилли Гранта сказал:

- Принимай тщательно, Джон. Записывай. Нам нужен самый большой ваш плашкоут, потому что ваша группа самая ближайшая к нам из всех шахтерских. Мы хотим снять этот корабль с неба, но не можем сделать это магнитным захватом, потому что тот мизер металла, что там есть, похоже, экранирован. Лучше всего будет взять его погрузочными захватами вашего плашкоута номер три, если он сейчас свободен. Эта штука длиной всего десять метров и шириной три, так что она легко войдет. Плашкоут можно послать в сторону солнца, и пусть чужой корабль его догоняет, пока не сравняются скорости. Сорок восемь часов полета с ускорением в половину g. Это Аварийное Распоряжение, Джон, так что время и горючее будут оплачены. Передай управляющему, и по-быстрому. Компьютер плашкоута может согласовать с моим курс и скорость, а если твой управляющий начнет возникать, мы ему яйца рифовым узлом завяжем. Все ясно?

- Ясно, Вилли. - Джон повторил сообщение для проверки. - Будь на связи, я сейчас это передам.

Кроме угрозы. Старший может не оценить такого юмора.

Управляющий Шахт Мурри изобразил неколебимое самообладание, которое никого не обмануло. Он отвел глаза от экрана, в течение шестидесяти секунд рассматривал собственные ногти, потом поднял белобородое лицо с выражением человека, принимающего ответственнейшее решение.

- Плашкоут номер три свободен и может быть предоставлен в распоряжение поисково-спасательной службы. Он немедленно будет выведен в космос. Компьютер поисково-спасательной может взять управление на себя.

У него не хватило бы дерзости дать иной ответ. В космосе никто не стал бы шутить с поисково-спасательной.

Грант на другом экране услышал ответ и подавил искушение подмигнуть Джону. Старина Джон был бы возмущен, и все его шахтеры тоже. Мурри - отличные ребята, но с ними надо обращаться аккуратно. Когда управляющий отключился, Грант сказал:

- Сейчас, Джон, эта штука качнет тебя отсюда и до Улуру. Гляди!.

Он показал картинку пришельца, освещенного прожектором зонда. Он был похож на яблочное семечко, симметричное и гладкое, и контур нарушал только на удивление узкий разрыв сопла реактивного двигателя. Корабль был темно-коричневого, почти эбенового цвета.

- А вот еще! - Грант поставил точку обзора в нескольких дюймах от корпуса., - Что ты об этом думаешь?

То, что увидел Джон, его несказанно удивило. Поверхность корпуса была зернистой, как дерево, даже было видно место, где какой-то снаряд (или космическая песчинка?) ударил в корпус, и там было светлое пятнышко и ясно различимый скол щепки.

Вилли продолжал говорить. При пятнадцатисекундной задержке человек не ждет ответа на каждое слово.

- Правда, похоже на дерево? Теперь посмотри на это. - Точка обзора задвигалась от носа к хвосту, и волнистый узор волокон шел по всей длине. - Можно подумать, эту штуку вырастили и срезали одним куском. А почему бы и нет? Корабль ведь не обязательно строить из стали? Деревянные корабли не могут выдержать напряжения взлета и посадки, но ведь их можно возить в металлическом трюме корабля-матки или строить на астероидах и запускать с малой скоростью? Или придумать способы закалки и усиления древесины - нам они неизвестны, потому что не нужны. Но раса, родившаяся в бедном металлами мире, могла разработать такие технологии. Джон, я ставлю месячную плату, что эта штука - из дерева.

По мнению Джона, это пари Грант бы выиграл.

Вилли не показал вторую картинку - ошеломляющую, где чужак пытается фотографировать зонд. Согласно инструкциям, он дал Такаматте достаточно информации, чтобы

удовлетворить первое любопытство, не давая при этом пищи для идиотских фантазий, которые всегда возникают, если дать профанам слишком много загадок и слишком мало ответов.

Отключившись, он смотрел на поразительную фотографию в натуральную величину, которую сделал для него компьютер.

Кажется, инопланетянин тоже сделал снимок зонда, когда автоматическая камера воспользовалась моментом появления щели в корпусе пришельца. Лицо - за неимением лучшего слова - этого создания смотрело явно поверх объектива камеры.

Это чужое - существо, создание, как хотите, так называйте, - было, в общем, построено по модели антропоида, с пятнистой серо-зеленой кожей. Голова и шея поднимались над плечами, из которых исходили странные руки или отростки - руки, решил Вилли, потому что эти скорее всего пальцы лежали на камере, хотя они больше были похожи на пучок воздушных корней ползучего растения, но только потолще, и судя по хватке, они были гибче пальцев.

В узкой голове невозможно было разглядеть явной костной структуры под массивным слоем - чего? Плоти? Лицо было отталкивающим, как ужас в кошмаре, который невозможно полностью разглядеть. Имелся рот, или нечто вроде рта - отверстие, небольшое и круглое, с приподнятыми краями на местах губ. Подумалось о трубке, которая вылетает вперед, хватая и высасывая. Носа не было. Глаза - а это должны были быть глаза - круглые черные диски с дырочками в центре.

Вилли предположил, что такие туманные глаза, полностью воспринимающие свет любой длины волны, должны быть очень мощным органом зрения, а для управления ими нужна развитая нервная система. А может быть, рецепторами являются центральные отверстия, как игольчатые камеры.

Уши? Ну… какие-то лоскуты болтались по сторонам головы, возможно, ими можно управлять, потому что на голограмме одно из них было поднято, другое лежало плашмя. Третий лоскут, частично открытый, на лбу, а под ним от-

крывался сложный узор внешнего уха, заставляющий предположить круговой слух с возможностью закрытия слухового канала и определения направления. Удобное устройство.

Волос не было видно, но на верхушке круглого черепа лежала плоская желтоватая лепешка, похожая на травяную шляпу, феска высотой дюймов шесть и ширины четыре. И казалось, что она не надета, а является частью головы. Что это может быть, неясно.

И еще слегка лиловатая пелерина вокруг плеч. Действительно ли это пелерина? Она свободно свисала с обоих плеч, и концы выходили за пределы кадра, но у горла она была раскрыта, и Гранту казалось, что под ней не белье, а тело. Приглядевшись, он решил, что эта «пелерина» - просто большая кожная складка, возможно, растущая из шеи. Как уши у слона, которые служат для охлаждения.

Мысль, ожидавшая выражения, вдруг нашла слово.

- Это растение! - вслух произнес Грант.

И он уже был уверен, как бы это ни было невероятно, что глядит на фотографию растения, имеющего форму карикатуры на человека. «Пелерина» - это был большой лист, не для охлаждения, а для испарения. Кажущийся бескостным череп и похожие на щупальца руки принадлежали растению, и они были бесконечно гибки, как и все его тело - оно при .необходимости приобретало твердость за счет гидростатического давления. На эволюционную проблему корней и подвижности у Гранта даже намека на ответ не было, но его впечатление не изменилось.

Тварь из далекого космоса была подвижным растением.

Располагать обогатительные фабрики на астероидах, где они за несколько лет срабатывались бы начисто, было недопустимо дорого^ и потому основные мощности располагались на Фобосе, и здесь обрабатывалась вся добыча компаний Пояса астероидов без необходимости посадки плашкоутов на планету. Экономия дорогого горючего - это и делало предприятия рентабельными. И лишней траты людских ресурсов тоже не было, плашкоуты ходили под управлением компьютеров от взлета и до посадки.

Пустой плашкоут, не замедленный сотнями тонн массы руды, мог развивать вполне приличное ускорение, Третий плашкоут компании мурри догнал свою цель точно вовремя, через сорок восемь часов после взлета. Сорок восемь часов безмолвного полета, в сопровождении зонда, который никакой активности не проявлял, сильно действовали на нервы. Ферникс спал, строил теории, зная очень мало, снова спал. На втором пробуждении он поел - экономно, не зная, насколько придется растянуть запасы. Он ввел в мульчу лишь минимум микроэлементов и минимум воды, который гарантировал всасывание, и поставил в нее ноги. Подошвы выставили трубочки тоненькими корешками, и система стала впитывать влагу. Вообще-то он предпочитал питаться ртом, но в капсуле выбирать не приходилось.

Краткая эйфория всасывания миновала, и настроение заметалось между страхом и надеждой. Зачем его сопровождает этот зонд: для неизвестной цели, или чтобы посмотреть, что он будет делать?

Он ничего делать не будет. Колебания настроения лишили его возможности принимать достаточно разумные решения. Он внутренне дергался, но сидел неподвижно и ничего не делал.

Его народ, медленно думающий, флегматичный, нелегко впадал в невроз, но сейчас он сидел, бормотал и дергался, пока не Произошло следующее событие. Тогда он переключился на спокойствие и наблюдение.

Сигнал тревоги указал на присутствие нового объекта впереди, объект сокращал дистанцию. Ферникс открыл просвет для глаза в направлении новой массы, но ничего не увидел. Что бы это ни было, но либо он к этому объекту шел, либо тот его ждал. Компьютер сообщил, что масса сбрасывает скорость, и Ферникс решил, что она ложится с ним на параллельный курс.

Приборы описали новый объект как длинный и широкий в диаметре, но масса не соответствует подобным размерам. Пустая оболочка? Грузовик с пустыми трюмами?

Вскоре он обнаружил, что зонд исчез, а позади у него плывет огромный корабль. Солнце этой системы блестело на его изрытом носу, окрашенном синей краской. Он явно летал уже давно и был размером с истребитель-рейдер, но никаких признаков вооружения не имел.

Корабль пристроился к нему с кормы и приближался, что тревожило. У Ферникса было искушение проверить, что будет, если он прибавит скорость или изменит курс, но он отказался от этой мысли из-за малого запаса горючего. Ничего, ничего не делать, и молиться, чтобы это были дружественные существа.

С дрожью растущего напряжения Ферникс заметил, что корабль быстро идет к нему.

Почти уже столкнувшись, корабль открыл отверстие в передней части корпуса, черную пасть и глотку, как морское чудище из детских сказок.

Чудище подалось вперед, глотая капсулу, проглотило целиком и сомкнуло на ней что-то (хватательные органы?), стукнувшие по корпусу и выровнявшие скорость хищника и добычи. Он был заключен в огромном и пустом пространстве, в темноте.

Подождав, он открыл весь корпус, превратив в прозрачное семечко, висящее в белой пустоте, освещенной его внутренними огнями. Белой, как он сообразил, с целью оптимизировать освещенность при внутренних работах.

Здесь было совершенно пусто. В дальнем конце, примерно на середине корабля, на белой краске виднелись продолговатые контуры - входные люки. Значит, эти существа - прямоходящие. Собственно, этого он и ожидал. Наблюдения над эволюцией и соответствующая теория (созданная очень давно и очень далеко) предполагали, что любое сухопутное разумное существо должно быть прямоходящим, что мозг и главные органы чувств должны находиться на максимальной высоте, что такое существо должно обладать сильными конечностями для передвижения и держания предметов, и их число должно быть ограничено согласно закону минимальной репликации, и…

…и еще десяток правил, которые он вскоре проверит на практике.

Он заметил, что капсула зажата сверху и снизу в тисках, достаточно мощных, чтобы удержать его неподвижно при резком маневре. В основном, как сообщили ему приборы, это было железо, как и корпус корабля.

Он не знал, надо ли завидовать расе, обладающей таким богатством металла. У них технологии будут совсем не те, что в Родном Мире.

Он ждал, но они не появлялись.

Может быть, корабль беспилотный, управляемый чисто дистанционно? У его народа несколько таких есть - то есть было когда-то, но техника радиоуправления была примитивна и ненадежна. Вот если бы был неограниченный запас железа и меди для экспериментов…

Он ждал.

Капсула неожиданно дернулась, когда корабль-захватчик стал тормозить с приемлемым ускорением: Ферникс мог бы вынести вдвое больше.

Направляется к ближайшей планете? Неизвестно. Приборы капсулы через металлический корпус не видели.

Он подумал, что придется научиться терпению.

Люди с корабля, подходящего к Фобосу, увидели бы по всей поверхности спутника строения, где размещалось Центральное Управление поисково-спасательной службы внешних планет, Колледж Перспективных Исследований Невесомости, Кооперативные Обогатительные Фабрики шахт Пояса Астероидов, несколько частных и очень секретных исследовательских учреждений и - самое большое по территории учреждение - лаборатории и административные здания Марсианского Терраформингового Проекта.

И все это располагалось внутри изрытого туннелями и выпотрошенного камня, который назывался Фобос.

Уже примерно столетие было известно, что этот спутник падает по медленной спирали на Марс, и сотрудники Марсианского Терраформинга не хотели, чтобы шесть тысяч кубических километров твердого тела хлопнулись на планету, что до, что после окончания столетнего периода работ. И

потому спутник выскребли, оставив только двадцать процентов общей массы (больше запретили инженеры, чтобы возникшие напряжения не разорвали глыбу на части), а вынутый камень отправили в космос на высокой скорости. Изменение массы - даже после появления людей и оборудования - замедлило процесс падения, но предстояло принять более решительные меры, и один из факультетов Колледжа все время занимался проблемой, в чем эти меры должны состоять (очевидно, в применении грубой силы) и как их следует принять (куда менее очевидно).

Фобос, летающий в шести тысячах километров над Марсом, был гудящим ульем, где даже сплетни редко поднимались выше интеллектуальных склок…

…пока какой-то молодой кретин из поисково-спасательной не закричал, захлебываясь и не остерегаясь досужих ушей:

- Чертовски похоже на клумбу лилий с головой и грудью. Черт меня побери, растение!

После этого поисково-спасательной пришлось попотеть, не давая информации разлететься по всей системе, но они справились. Последнее, что нужно было сейчас переполошенной Земле, еле-еле выбравшейся из Поры Парникового Эффекта и Войн Перенаселения, был радостный вой маргиналов всех мастей - политических, религиозных и просто сумасшедших:

- Мы в космосе не одни!

Поссум Такаматта, младший брат Джона, оператор связи в поисково-спасательной, повертел переданную из Пояса голограмму и спросил:

- И что они хотят с этими снимками от эколога?

- Бог их знает, - ответила эколог Энн Сприггс из Ватерлоо, штат Айова, сотрудник Терраформинга, белая и розовая настолько же, насколько Поссум был черный и коричневый. - Я малость разбираюсь в ботанике, чего никто здесь о себе сказать не может, так что, быть может, я могу сделать полезный вклад, верное предположение.

- У них нет под рукой своего специалиста, и они хватаются за соломинку?

- А ты бы не хватался, Поссум?

- Я? А мне не интересно. Мой народ знал, что «в небе и на земле есть многое» еще за двадцать тысяч лет до Шекспира. У тебя есть предположения?

- Нет, только вопросы.

- Например?

- Должно ли это быть растение только потому, что оно для нас похоже на растение? А если да, то как растение с корнями развилось в подвижную форму?

- А кто сказал, что оно подвижное? У нас только неподвижная картинка.

- Должно быть, раз вышло в космос. Садовую клумбу оно с собой взять не могло.

- А почему? Небольшую, набитую концентратами? И зачем ему становиться подвижным? Могло развиться из плавающих водорослей, омываемых илистыми водами. И развило себе не корни, а ноги.

Энн с досадой произнесла:

- Это не для эколога! Местный наблюдатель, понимаешь, выдает больше идей, чем я.

Он попытался сгладить неловкость, потому что Энн ему нравилась:

- Тебя зашоривает знание, а мое невежество отпускает вожжи.

Она не клюнула:

- И все-таки животное это или растение? А может, что-то вообще другое? Кто знает, какие условия его сформировали и откуда оно прибыло?

- По крайней мере от Альфы Центавра, ближе ничего нет. Оно вошло в Солнечную систему на тридцати тысячах километров в секунду, снижая скорость. Если это была его постоянная скорость, то оно летело сюда несколько веков. Долгий срок для одинокого существа.

- А если сверхсветовой двигатель?

- Девушка, брось. Ты что, веришь в эту чушь?

-  На самом деле нет.

- И никто не верит. Если оно откуда-нибудь оттуда, то оно - всего лишь древний монумент своей формы жизни.

- При таких обстоятельствах, - сказала она, - я чувствую свою монументальную бесполезность. На что я, к черту, гожусь?

- Выйди за меня замуж - и узнаешь.

- В хижине возле Элис-Спрингс?

- В чертовски дорогом доме в Брисбене.

- У меня жених есть дома, в Айове.

- Ну и черт с ним!

- Вот что, малый! - Она поцеловала его в мочку уха. - Это и все. Остальное - за пределами.

- У нас в Австралии говорят - «за границами».

- У вас в Австралии говорят «девушка», а подразумевают - «шлюха».

Не совсем так; но близко. И смотреть на нее было куда приятнее, чем на уродство на экране.

В другом углу тех же пещер Командующий Базой поисково-спасательной службы проводил совещание в кабинете, не рассчитанном на присутствие тринадцати человек - его самого и двенадцати глав представительств частных исследовательских компаний на Фобосе. Мать командующего Али Мусада была итальянкой, отец - иракским арабом, а сам он - гражданином Швейцарии. Поисково-спасательная гордилась тем, что из всех служб менее всех обращала внимание на расовые вопросы.

Али Мусад установил тяготение равным одной пятой g - достаточно, чтобы все оставались на полу, как бы там ни было тесно. Трудно руководить собранием, когда его участники сидят на стенах и на потолке, а от неосторожного движения начинают летать по комнате.

Командующий заявил:

- У меня возникли трудности, и нужна ваша помощь. Как старший по должности на этой станции, я могу отдавать приказы всем службам, но вас, леди и джентльмены, представителей гражданских организаций, могу только просить.

Им не понравился его намек на применение власти. И они промолчали, предоставив ему самому дальше выкручиваться. Они могли бы помочь, если бы видели в этом выгоду.

- Некоторые из вас слышали о… об этом явлении в космосе. Глупый мальчишка говорил в кают-компании слишком громко, и не приходится сомневаться, что слухи о том, что он сказал, обошли всю станцию.

Это должно было породить гул голосов, но не породило. Только Гаррисон из «Ультра-микро» спросил:

- Насчет зеленого человечка в спасательной лодке?

- Вроде этого.

- Я не обратил внимания. Кто-то ломает комедию или перехватил случайно фантомное изображение из телепередачи?

- Ни то ни другое. Он настоящий.

Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то засмеялся, остальные скептически подняли брови. Чан из «Нуль-же Герминат» отметил, что управляющим присвоен низкий приоритет в получении слухов.

- Спросите обслуживающий персонал, это идет через них. Мусад терпеливо разъяснил:

- Это не слух, это в самом деле. Я сам это видел. Разговоры необходимо прекратить.

И все же они еще не принимали его всерьез.

- Сплетни не остановить, командующий.

- Я имел в виду: предотвратить выход слухов с Фобоса.

- Поздно, командующий. История про маленьких зеленых человечков уже разошлась по дюжине частных каналов связи.

- Не разошлась, - сухо ответил он. - Я включил цензора сети. - Ошеломленное молчание - наконец-то. - Все исходящие сообщения проверяются на ключевые слова, и если они обнаруживаются, сообщение задерживается до моего особого распоряжения.

Он переждал бурю гнева, возмущения и нападок. На зеленых человечков управляющим было наплевать, но цензура - это грубое вмешательство, которое взбесит всех жителей Системы. Звучали предсказуемые протесты: «злоупотребление властью… допускается только в чрезвычайной ситуации… на интернациональном Фобосе незаконно…»

Мелани Дюшан, красавица и боевой топор компании «Филлет Ароматик», проревела по-английски, да так, что любому боцману не стыдно было бы:

- Ну, если вы это сделали без веской причины…

Без упоминания звания, отметил Али Мусад. Мелани настраивалась на битву.

- Это был необходимый шаг. И теперь я прошу вас его ратифицировать по отношению к персоналу ваших компаний;

- Черта с два! - возразил кто-то, тут же поддержанный другими. - Они взбунтуются.

Этого он ожидал.

- В таком случае я прикажу это сделать в порядке служебной необходимости и возьму на себя ответственность за все последующие претензии. - А если он окажется прав, то за их претензии им же и достанется. - Если эта информация не будет взята под контроль, я могу обещать кое-что похуже бунта.

Наконец-то они прислушались. Он им рассказал, что ему известно о корабле пришельца, его содержимом, предположения о его происхождении.

- Стоит этим новостям просочиться на Землю и Луну, и через пару дней сюда бросится весь визгливый, рвущийся к власти политический мусор со всех концов Системы. Я имею в виду не только отделы Службы, жучков из разведки, ученых и политиков, я говорю и о церквях, культах, псевдоученых и богатых бездельниках, которым нечем развлечься. Я также имею в виду верхних шишек и специалистов из ваших компаний, из компаний ваших конкурентов - и даже не вспоминаю репортеров печатных и электронных СМИ, которые будут вынюхивать ваши секреты. Как вам такое?

Мелани резко отступила.

- Я вас поддержу - против собственного желания.

- Вам не придется прикрывать себе тыл, Мелани. Я все возьму на себя.

- И что? Пойдут иски и правовые действия, которые нашим компаниям обойдутся в миллионы.

- Нет. Я объявлю Военное Положение.

- Тогда помоги вам Бог или Аллах, командующий.

- Вы не сможете, - возразил Гаррисон. - Вы говорите, у этой штуки нет оружия - как вы объявите военное положение?

- Возможный шпионаж со стороны инопланетного пришельца. Если это не подойдет, юридический отдел придумает что-нибудь другое. v

В конце концов они согласились - только потому, что другого выхода не было. Удовлетворенный тем, что они будут держать гражданский протест под спудом, он бросил им кость. К их компаниям обратятся с просьбой предоставить тех экспертов, которых не найдется среди служащих наФобосе, 'поскольку командующий намерен доставить этот предмет внутрь станции и исследовать настолько подробно, насколько удастся до тех пор, пока с Фобоса на эту тему не уйдет ни один звук.

Из-под маски бесстрастного согласия у них Проглянула радость. Имея своих людей в центре действия, они будут творить историю Своими руками. Быть может, небезвыгодно… а Милейшего Мусада еще можно будет потаскать по судам…

Когда управляющие компаниями ушли, Мусад вызвал секретаря.

- Все записано?

- Да, сэр.

- Я прикрыт?

- Думаю, да. Я думаю, они будут сотрудничать - на случай, если вы им отплатите той же монетой при выборе экспертов. То есть придется взять хотя бы по одному от каждой фирмы, как бы мало пользы от них ни было.

- Понятно. Много перехвачено сообщений?

-  Семь ждут вашего внимания. Три адресованы в СМИ. Похоже, у нас на борту есть неофициальный стрингер.

- Эти типы всюду пролезут. Не хочу, чтобы журналисты стали жаловаться, когда узнают, что их линии перекрыты. Они слишком много дерьма вывалят. - Тут он вспомнил, что мисс Меррит принадлежит к Чисто Мыслящим. - Ох, простите!

Она не собиралась прощать.

- Они все равно будут жаловаться. - Ее тон явно давал понять продолжение: «И так вам и надо». Чисто Мыслящие считали, что в обществе правильно мыслящих людей цензура не нужна - и грубые выражения тоже.

- Я думаю, суды будут на моей стороне.

- Несомненно, сэр. Это все?

- Да, мисс Меррит.

И к чертовой матери вас, мисс Меррит, но вы слишком хороший работник, чтобы вас выгнать.

Плашкоут номер три дрейфовал в межзвездной тьме по направлению ко входу в док спутника - квадратной дыре, похожей на ствол шахты, - который внезапно ожил светом.

Причальный компьютер взял управление на себя, подвинул Огромный плашкоут, точно совместив его со входом, провел по центру И закрыл за ним вход.

Резервный компьютер ждал, готовый взять управление на себя в случае сбоя, а оператор-человек держал руки над пультом на случай непредвиденной не программируемой ситуации. Операция выполнялась впервые в истории человечества, и могло случиться все, даже невозможное.

Ничего не случилось.

Компьютер провел плашкоут через второй шлюз, закрыл его, через сектор ремонта и профилактики передвинул судно в самый большой док и плавно посадил брюхом на пол. А потом, потому что никто не велел ему поступать по-другому, он выполнил обычную процедуру и включил на полу одну восьмую .g ради устойчивости груза.

Увидев это на экране в своем кабинете, Мусад выругался в адрес чьей-то беспечности - своей, потому что крайним будет он, - и открыл рот отдать отменяющий приказ. Потом решил, что если какой-то вред причинен, то уже ничего не поделаешь. А вообще почему должен быть причинен вред? Ни на одной планете с тяжестью в одну восьмую g не может возникнуть форма жизни, требующая атмосферы, а зонд уверенно сообщил, что какая-то атмосфера в этом пузыре есть. Что бы там ни было внутри этой… спасательной лодки?., слабое тяготение ему не повредит.

Мусад закрыл рот и вызвал аналитический отдел.

- Полное сканирование внутри и снаружи. Внутри есть живое существо, действуйте с Осторожностью.

Насчет осторожности аналитики знали получше Мусада и соответственно подготовились. Прежде всего надо было установить точное положение находящейся внутри - сущности, создания, существа или ктд оно там, и убедиться, что оно там в единственном экземпляре. Итак: очень осторожное облучение проникающей радиацией в исчезающе малых дозах, только чтобы получить регистрируемую тень и удержать ее в поле зрения.

В отделе анализа приборы были получше, чем у сравнительно примитивного зонда, и тут же удалось установить, что предмет внутри живой и двигает… (конечностями?), оставаясь при этом в сидячем положении лицом к носу корабля. Получив возможность безопасно вести работу вокруг этого предмета, или гостя или кто он там, отдел анализа пустил в дело весь арсенал зондов, камер, разрешений и томограмм.

Результаты получились интересные, захватывающие, даже сногсшибательные, но ни малейшей зацепки насчет того, откуда мог прибыть этот кораблик.

Мусад был администратором, а не ученым, и отдел анализа дал ему очень сжатую версию неимоверно детального предварительного отчета - документ выпотрошили, отжали, спрессовали и отпечатали меньше чем за три часа, не забыв упомянуть, что он потребовал его срочно.

Живое существо внутри корабля в стоячем положении имело рост около полутора метров. Оно имело основные признаки пентагональной структуры - голова и четыре конечности, что могло считаться эволюционным оптимумом для сухопутных обитателей низкогравитационных миров терранского типа. Имелась рудиментарная скелетоподобная структура, более в виде опорных наружных плит, нежели арматуры костей, а конечности выглядели скорее щупальцеобразными, чем суставчатыми. Это ставило проблемы передвижения, на которые пока что не было ответов.

Спектроскопические исследования были затруднены химической структурой корпуса корабля, но в теле существа, как и в корпусе корабля, определенно имелся хлорофилл, а массивная «пелерина» на плечах имела визуальные характеристики большого листа. Эта форма жизни, несомненно, имела углеродную основу и содержала около девяноста процентов воды. Признаков гемоглобина или подобных ему молекул не обнаружено.

Атмосфера на сорок процентов плотнее земного воздуха на уровне моря, с несколько уменьшенным содержанием кислорода, но богатая водяным паром и двуокисью углерода.

Очень осторожное описание: высокоразумный, высокоразвитый подвижный вид растения.

Мы всегда гадали, какие они - инопланетяне, и вот один такой у нас в руках. Что же он ест? Удобрение? Или этот хобот работает как венерианская мухоловка?

Малое количество железа в корабле - внутренняя оболочка бака и несколько инструментов - говорило в пользу бедной металлом среды, что исключало планеты Солнечной системы из кандидатов на родину существа.

Будто надо было что-то исключать!

Керамическая внутренняя оболочка сопла потребовала большего времени исследования, но оказалась незнакомой кристаллической макроструктурой. Все остальные части корабля, в том числе корпус, были деревянные. В составе различных пород дерева не было ничего необычного, но очень необычной была обработка, которой дерево подверглось, предположительно, ради закалки и усиления. Более детальных предположений сделать невозможно без дальнейших исследований. (Далее следовала диссертация на тему о возможных технологиях в культуре, основанной на древесине. Ее Мусад пропустил.)

Процедуры датирования можно было в лучшем случае назвать осторожными, поскольку изотопный баланс материалов мог не соответствовать земному, но выдвигалась догадка-оценка в пределах от семи до десяти тысяч земных лет. Нижеподписавшиеся отказывались делать предположения о возрасте растительного пилота или о его возможном происхождении.

А он все сидит, сидит, сидит, и только изредка шевелит щупальцем неизвестно зачем. Итак, что дальше?

Мусада захватила мысль настолько абсурдная, что не хотела отпускать, мысль о том, что, возможно - только возможно, - заставит существо действовать. Идея вроде «добро пожаловать домой» - или что-то вроде представления.

Он вызвал лабораторию проекций.

Ферникс спал и просыпался, пока торможение уютно удерживало его в кресле. Он снова заснул и проснулся, нервы готовы к действию, когда торможение прекратилось.

Открыв щелку обозрения, он увидел все ту же тюрьму вокруг корабля. Потом он ощутил явно различимое движение вперед и легкий эффект центрифуги, когда большой корабль несколько раз сменил направление. И корабль остановился очень мягко для такого большого транспорта. Капсулу слегка тряхнуло, и движение прекратилось.

Вдруг появилась сила тяжести, не много, но достаточно, чтобы помочь обрести равновесие и облегчить движения.

Не то чтобы он собирался двигаться; движений он позволить себе не мог. Одной еды было еще мало; тысячам хлоропластов требовался солнечный свет и чудо превращения, чтобы поддерживать температуру тела, тонус мышц, даже возможность правильно мыслить. На борту имелась спектральная лампа, но ее батарей хватит лишь на ограниченное время. Капсула не была рассчитана на трансгалактические полеты.

Но в любой момент от него могло потребоваться полное бодрствование, и надлежит использовать ресурсы тела для поддержания разумной готовности к усилию. Ферникс включил лампу на треть мощности, потом выключил и остался в кресле пилота.

В своем положении он мало что мог оценить. Его пленители не показали технологических умений (кроме расточительного использования металла), которые нельзя было бы воспроизвести на Родине, и не пытались причинить ему вреда. Следовательно, это цивилизованные существа, и резонно предположить культурный уровень, допускающий общение.

На панели замигал огонек, показывая небольшой уровень радиации. Как и предполагал Ферникс, его изучали. Значит, эта раса действительно умеет действовать приборами через металл. Это Мало что доказывало: раса, развившаяся в богатом металлом мире, естественно, развивала науку не в том направлении, что в лесах Родины. Другое - не значит лучшее.

Волнующая мысль: на другой планете от питающих деревьев возник народ, чтобы завоевать космос.

А за этой мыслью возникла следующая, больше похожая на сон, в которой его народ перелетал невообразимые расстояния между звездами и осваивал эту далекую систему, встречая и преодолевая трудности миров, совершенно не похожих на родной мир, развивая новую науку, чтобы удержаться на этих участках вселенной.

Не зашоренный разум способен оценить неизвестное, никогда не предполагавшееся, и приспособиться к новым способам выживания.

Он прибыл сюда из-за несчастного случая, и разве не мог его народ совершить переход сюда, пока он полз по космосу в свободном падении? Идея использовать Трансформацию для многих лет и миль космического полета муссировалась достаточно часто.

Он очнулся от грезы из-за визжащего шипения за пределами капсулы.

Снаружи. Его тюрьму наполняли атмосферой.

Химик Меган Райан первая выругала Мусада за идиотское обращение с инопланетным кораблем. Одетая в скафандр и готовая к осмотру корпуса, она услышала, как кто-то спросил по внутренней связи:

- Что за ерунда? Зачем пускают воздух в плашкоут? Отпихнув говорившего с дороги, Меган набрала номер

Мусада и завопила:

- Какого черта вы тут вытворяете?

- А вы знаете, с кем разговариваете, капитан-специалист?

Она сделала глубокий и яростный вдох.

- С вами… сэр. Кто приказал дать воздух в баржу?

- Я. - По тону его было ясно, что, если она хочет воз-л, разить, пусть как следует сначала подумает.

- Но зачем, зачем, зачем? - Она чуть не заикалась от злости.

- Обеспечить требуемое давление и температуру для рабочих групп. Зачем же еще?

Она проглотила слюну, чувствуя, как горят щеки и выступают на глазах слезы досады.

- Сэр, этот корабль бог знает сколько времени пробыл в космосе, в межзведном глубоком вакууме. Его деревянный корпус подвергался воздействию порожденных космосом атомов и молекул с нулевой абсолютной температурой. Эти следы уничтожены изменением температуры и введением высокоактивных газов. Все, что можно было узнать, погибло.

Она была права, и ему предстояло еще это узнать от начальства повыше. Он просто не рассмотрел вопрос с лабораторной точки зрения.

- Извини, Мег, но мой приоритет в этом исследовании - путешественник, а не корабль. Это более существенное знание, чем простая химия.

Увертка была жалкая, и он это знал. Он обо всем забыл, кроме одного. Кроме инопланетянина.

Она все так же гневно пялилась, и он отключил связь. Потом вызвал библиотеку:

- Вы много накопали?

- Вполне представительная выборка, сэр. Растительные среды различных климатов. Как вы сказали, без человека.

- Отлично. Мне не хочется, чтобы люди предстали перед ним в позах и занятиях, которые он - или оно - не поймет. Подготовьте компьютерную имитацию - голый человек, хороших физических кондиций, в космическом скафандре. Сделайте так, чтобы скафандр мог раствориться. Мне нужен лабораторный эффект, эмоционально отстраненный, чтобы он не реагировал на нас как на «монстров».

- Есть, сэр, - отозвался экран.

- Он выпускает что-то вроде зонда, - сказал другой экран, - Наверное, берет пробу воздуха.

Мусад повернулся к третьему экрану и инопланетному кораблю. Температура в трюме поднялась до минус тридцати по Цельсию, и пар быстро растворялся в теплеющем воздухе. Видимость уже была хорошей.

Когда давление и температура воздуха достигнут нормальных для родной планеты значений, они придут за ним, подумал Ферникс,

Они не пришли, хотя температура и давление стабилизировались. Он был разочарован, но счел, что могут существовать обстоятельства, ему в данный момент непонятные.

Он протянул зонд корабля для анализа атмосферы. Оказалось, что давление снаружи очень низкое, уровень водяного пара колеблется возле отметки «сухо», а показания углекислого газа тревожно малы. В такой атмосфере он мог бы существовать лишь с трудом и с постоянной подзарядкой энергии. И акклиматизация займет время.

Он понял, что в течение многих поколений его народ адаптировался, потому что зародыши растений способны на быстрые генетические изменения. Теперь должны существовать и визуальные различия - кожа, фигура, дыхательные области, - но по сути это все еще его народ…

Что-то цветное шевельнулось перед обзорной щелью, и он прильнул посмотреть.

В обширной тюрьме, прямо на расстоянии вытянутой руки перед носом капсулы, возникло серебристо-зеленое дерево, приобрело цвет и четкость, стало тонким стволом и распустило лучистую крону. В узкой смотровой щели появились и другие, по обе стороны и дальше, приблизительно равномерно расставленные. За ними - широкая река. Формы крон были знакомы (мутации; семена-предки перенесены через пустоту?), и формальный вид речного берега, традиционалистские ряды для поклонения Создателю.

На его глазах сцена изменилась, превратилась в холмистую местность, поросшую коническими деревьями полярной растительности на фоне блестящего луга с зеленым покрытием, где паслись дикие четвероногие твари. Их форма не была знакомой, но его народ использовал пастбищных животных всю свою историю, дети их любили и с ними возились, плакали, когда их забивали. Вот только антропоидные чудища с соседней планеты пугали молодых и вызывали защитный гнев у взрослых.

Картинка растаяла, и он подумал, истреблены ли полностью эти люди-звери. Нескольких могли сохранить, разводить в зоопарках, выставлять…

Новая картинка соткалась в голограмму. Это был берег большого пруда, где плавали зеленые площадки диаметром три-четыре шага. Он узнал водных жителей, хотя проявившиеся детали были незнакомы, и еще какие-то предметы парили и пикировали сверху. Очевидно, аналоги насекомых. Такие линии должны быть неизбежным продуктом одинаковых сред.

Он осторожно расширил смотровую щель и увидел, что картина уходит вдаль, будто ей не мешают никакие стены. Вид отвратительно синего безоблачного неба резал глаза. Этот мир, без прикрытия, явно отличался от родного.

С приливом эмоций, неимоверной гордости и чувства достижения он понял, что ему показывают местную планету его народа, подчеркивая сходные черты, которые он должен узнать. Его приветствуют с возвращением.

Картинка снова сменилась, и на этот раз он заплакал.

Капсула лежала посреди поляны в джунглях, сверкающей цветами всех оттенков и нитями грибов, всколыхнувших память, хотя зрелище на самом деле было незнакомым. Высокие влажные стволы тянулись к свету, до самой плотной листвы, покрывающей ветви гигантов, дерущихся за свет, льющийся через фильтр облаков. Потому что здесь был облачный покров, знакомо-серый, прижимающий книзу и вечно моросящий дождиком, который собирали листья, и влага соскальзывала вниз серебристыми нитями. Мелькали яркие насекомые, и существа побольше хлопали отростками, похожими на уплощенные руки, и держались в воздухе, что было удивительно. Они были по-настоящему странными, как и четвероногие мохнатые создания, прыгающие и ползающие по земле, жующие листья и копающие корни.

Вся эта местность могла бы быть его древним наследием, преображенным, и все же странно и истинно подлинным. Его звали в разнообразный, но красивый мир.

С пьяной бесшабашностью любви и узнавания он включил управление энзимами и сделал всю капсулу прозрачной. Он будто стоял посреди парка Родины, окруженный тем, что уже любил.

Скоро, скоро его народ этих новых триумфальных лет покажется ему…

…и будто это желание включило откровение, джунгли растаяли, и у носа капсулы соткалась одинокая фигура, плавающая в темноте, как может только голограмма, неуклюже большая в космическом скафандре, с лицом, скрытым за пластиной шлема, но вполне человеческая по внешней структуре головы, рук и опорных конечностей.

Он встал с кресла, прижался в нетерпении к прозрачному корпусу, лицом к невидимой поверхности, раскинув руки в приветствии.

Фигура сделала тот же жест, древний жест приветствия и мира, неизменный в безднах космоса и времени.

Контуры скафандра стали таять, исчезать, открывая то, что было внутри.

Обнаженное тело было белым, с жесткими конечностями, с клыкастым ртом, с яркими глазами, узнавшими своего беспомощного и древнего врага.

Оно парило, раскинув руки, пародируя ритуал мира.

Краснокровый.

Враг.

Когда появилась первая голограмма - пейзаж нильского берега, где укрепляли деревьями осыпающуюся почву, - Мусад ждал от корабля реакции, но ее не было.

Панорама Швеции с ее хвойными лесами и пасущимися . овцами понравилась ему больше. На любой обитаемой планете должен быть пейзаж вроде этого, сцена буколического мира.

Потом показались лилии Виктория и их прудовая жизнь, и голос с экрана сказал:

- Существо открыло смотровую щель чуть шире. Оно заинтересовано.

Оно? Слишком академично. Про себя Мусад определил его местоимением «он». Конечно, может быть и «она» или вообще какой-то пока что не названный пол.

Четвертая сцена, пейзаж джунглей, вызвал потрясающий эффект. Корпус корабля затуманился, потом стал прозрачным и - Исчез. Интерьер открылся от носа до сопла.

Мусад не стал рассматривать внутреннее устройство корабля - этим займутся десяток камер под разными углами. Его интересовало лишь инопланетное существо.

Оно - нет, он - быстро поднялся с кресла, выставив вперед голову, как гончая, делающая стойку, и подступил поближе к невидимому корпусу. Он был не слишком высок, заметил Мусад, не особенно мускулист, но очень гибок, будто без суставов. (Но как может существо без суставов стоять прямо или выдерживать давление? Инженерный ум Мусада невольно прикинул вариант гидростатической системы с отсеками под управлением нервных импульсов. Вполне реально, но с очень замедленной реакцией.)

Чужак вскинул руки над головой, расправив огромную «пелерину», как лист на солнце, и поднял их в движении, полном экстаза.

Может быть, джунгли или что-то на них похожее - его предпочтительная среда обитания? Он явно был воодушевлен.

Джунгли погасли, и трюм погрузился в темноту, нарушаемую только слабым светом изнутри кораблика.

Перед кораблем появился созданный компьютером человек в скафандре, плавая в метре от пола. Он подался вперед в несомненном восторге, прижался изнутри к корпусу, прильнул лицом к невидимой древесине, как ребенок у кондитерской, и медленно распростер руки. «Кисти» этих рук были пучками серо-зеленых шлангов, мышцы не было видно, но, прижавшись к дереву, эти руки затвердели. Мусаду показалось, что это искреннее, восторженное приветствие.

Оператор библиотеки, очевидно, подумал точно так же, и по вдохновению фигура в скафандре повторила то же выражение дружбы. Потом оператор начал растворять скафандр, открывая находящееся в нем изображение человека.

Он был абсолютно неподвижен.

Мусад увеличил изображение, и лицо инопланетянина заняло почти весь экран. Оно медленно менялось. Складки кожи надвинулись на большие черные глаза, оставив только узкие кружочки. Трубка рта втянулась и одновременно открылась пошире восклицанием сюрприза и удивления. Это было, как если бы ребенок нарисовал веселого клоуна.

Мусад взял общий план и увидел, что «пелерина» полностью поднялась над головой как широкий воротник елизаветинской эпохи, только жилки листа ярко светились желтым,

- Он рад, - сказал Мусад всем, кто мог его слышать. - Он рад!

Пришелец отступил от корпуса, опустил руку к панелям - и темный корпус вернулся на место, глухой и непроницаемый.

Мусад не знал и не мог знать, что он видел гримасу более кровожадную, чем может породить простая ненависть.

* * *

Для Ферникса узнавание краснокровых было не просто катаклизмом - это был спусковой крючок, запустивший процесс.

Люди его расы знали, когда наступает конец.

И это был конец. Интеллект потерял контроль, и верх взяли биологические силы. Генетически закодированные реакции пробудились, и начался процесс Финальной Перемены.

Образование пыльцы, начинающееся на пике взрослости и задержанное до Поры Цветения, завершилось со взрывом внутренней активности. В то же самое время молекулы стимулятора вошли в мозг, успокаивая его и проясняя мысли для Последнего Деяния. В обреченном черепе зашевелилась почка, первые борозды расщепления показались на коже под нарастающим давлением раскрытия. Его народ цвел только раз в жизни - когда в момент прощания с нею пыльцу собирали возбужденные юные партнеры и рождались дети умирающего.

Пыльцу от Ферникса не соберет никто, но прощальный салют его будет достойным его предков.

Первый прилив убийственной ярости против краснокровых медленно спадал. Если бы это была не проекция, а краснокровый во плоти, Ферникс не смог бы укротить убийственную ярость, он бы выскочил из капсулы в безрассудную атаку, не думая, повинуясь импульсу еще доисторических времен. То, что эта тварь растаяла, позволило вернуться к мысли.

Оно показало ему раскрытую пасть, то, что эти твари называют «улыбка», и это значило, что он беззащитен перед жестокостью врага. Показ клыков - это было обещание последнего оскорбления вместо почетной смерти, что тело его съедят раньше, чем Финальная Перемена введет его в лоно Создателя.

Ему не казалось иррациональным, что он так легко принял за факт, будто его народ завоевал космос и новые миры; растительные расы должны доминировать среди разумных, и его психология не могла воспринять иного. Ученые Родины с трудом могли объяснить эволюцию мыслящих краснокровых на соседней планете. Они говорили, что такие вещи - редчайшие отклонения, игра слепого случая.

Ферникс, ортодокс, поскольку был обучен только в ортодоксии, понимал лишь то, что его народ, очевидно, был полностью уничтожен в той очень давней войне, опрокинут невообразимой катастрофой. И не они завоевали космос, а краснокровые. И он, Ферникс, единственный остался во вселенной из своего рода.

Он знал, когда возвратилась способность мыслить, что Финальная Перемена началась. В психологии его расы не было страха смерти, был только неистребимый инстинкт сохранения вида. Ферникс уже ощущал изменения в нижних конечностях, гласящие о быстром росте зародышей-отпрысков: подвижные в одной конечности, укорененные рабы в другой.

Они будут рождены лишь ради почти мгновенной смерти, но это его не волновало: он не мог оборвать процесс рождения, запущенный автономными силами, и не был способен зря бороться с неизбежным. Он видел ужас краснокровых, когда к ним приходила смерть, и не мог понять, как могут работать мозги, в экстренной ситуации отказывающие и оставляющие своих владельцев безумными. Как могли такие существа завоевать великую пустоту?

Он снова сел в кресло пилота, быстро вывалил остатки редких элементов в питательную клумбу и сунул ноги глубоко в мульчу.

С победительной радостью он открыл аварийный клапан углекислого газа и выпустил весь бак в атмосферу капсулы. Его смерть будет таким цветущим оскорблением краснокровым, какое мало кому удавалось им нанести. Взрыв издевательского султана лепестков цвета их жидкости жизни уведет его народ из истории под пылание презрительного смеха над этими варварами-разрушителями.

И это еще не все. Возможен еще один жест - победа в последней битве через много веков после конца войны.

* * *

Пришелец замкнулся в корабле. Группа сканирования сообщила, что он вернулся в кресло пилота и, насколько им видно, за несколько часов почти не пошевелился.

Меган Райан вслух ругала Мусада, не заботясь о том, кто ее может услышать.

- Это растительная форма, и он ее забаюкал до эйфории, показывая голограммы древесного рая, а потом показал конструкцию из мяса и костей, которая для него так же чужда, как он для нас! Он сейчас полупарализован, наверное, от потрясения. Ему надо теперь как-то переварить немыслимое. Нам тут нужен человек с мозгами, а не твердозадый бюрократ!

Вклад Мелани оказался еще более весомым, потому что прозвучал с сильным бретонским акцентом:

- Эта штука показала зубы, и растение испугалось! У него же зубов нет, только всасывающая трубка. Увидев оскаленные зубы, растение спряталось. А кто бы поступил иначе?

Мусад подумал, что в словах Мелани есть смысл й что он действовал более властно, чем осторожно. Но вообще: что следует делать при первом контакте с неизвестным? Единственное, в чем он был уверен, - что надо что-то делать. Прикажи он ученым оставить эту штуку в покое, был бы бунт, а потом вопросы, заданные на разных политических уровнях. Если бы он предоставил решать им, они бы сожрали друг друга в спорах за приоритет, и его сняли бы за неэффективное управление и неумение наладить дисциплину.

Теперь же, когда он не знал, что делать, помощь пришла от его родной поисково-спасательной, от группы сканирования.

- Внутри что-то происходит, сэр, но мы не знаем, что это может значить. В первые минуты, когда он закрыл обзор, мы еще его видели - то есть его тень, и он размахивал руками, как человек в гневе. Потом он вернулся в кресло и сделал несколько движений, будто нажимал кнопки или перекидывал рычажки. Уверенности у нас нет, потому что слишком много дерева для ясной картинки. Как бы там ни было, он что-то подрегулировал, потому что уровень углекислого газа у него в атмосфере поднялся до восьми процентов. Уровень водяного пара тоже поднялся, а температура повысилась от тридцати пяти градусов до сорока шести.

- Условия теплицы!

- Сверхтеплицы, сэр.

- Что он собирается делать? Форсировать собственный рост?

- Мы думаем, скорее выращивать других. Возможно, в лохани возле его ног - семена. Если эти создания дают семена.

Семена, побеги, клубни, почки. Что делать, если не знаешь, с чем имеешь дело? Даже что думать?

Неуверенный и осторожный голос радиометриста сказал:

- Сэр, он не хочет иметь с нами дела.

- Похоже на то.

- Если он не идет к нам, сэр, не пойти ли нам к нему? Мусад не отличался ложной гордостью.

- У вас есть предложение, сержант?

- Можно натянуть вокруг корабля дюропластовый тент, достаточно большой, чтобы запустить туда ученых в скафандрах и наполнить его атмосферой, подходящей этому чужаку.

- А потом?

- Прорезать дыру в корпусе, сэр, и вытащить его. Разрезать корпус пополам, если надо.

Это хотя бы всех успокоит до нового решения - кроме разве что чужака, а любое действие хоть чуть-чуть предпочтительнее бездействия. И - Господи Боже! - ему же придется решать, кого сначала запускать в тент, а кто будет ждать очереди.

Он запомнил фамилию сержанта: хоть один думал, пока остальные кипели и жаловались. И все же он медлил отдать приказ, который будет сам по себе противоречивым.

Он еще колебался, когда группа анализа передала новое сообщение:

- Он уже два часа не двигается в кресле. Движения груди прекратились, он больше не дышит. Скорее всего он мертв.

Это решило вопрос. Мусад приказал установить тент и выровнять атмосферные условия. После этого надо будет достать тело, пока оно не начало разлагаться всерьез.

Ферникс не был мертв. Не совсем. Сложное переплетение рождения и смерти делало уход долгим процессом для его вида.

В полном сознании он перестал дышать. Новые в ногах высасывали питание из мульчи и уже не нуждались в нем, у них шел процесс отделения. Когда они выйдут, долг его жизни, путь его жизни, смысл его жизни завершатся…

…останется только одно, задуманное и подготовленное.

Оставалось только ждать, держа палец-щупальце наготове, оставаясь полностью неподвижным, потому что нет причин двигаться, собирать силы для Последнего Действия.

Постепенно угасающие чувства сообщили о глухих звуках снаружи, и угасающее любопытство спросило, что они там делают. Мелькнула мысль включить прозрачность корпуса, но тут же ушла.

Лезвие белого огня прорезало корпус вдоль панели управления на длину руки от Ферникса, и он не реагировал, когда из дыры полезла фигура в скафандре, за ней другая, еще одна…

Краснокровые. Но Ферниксу было все равно. С ними разберется уже не он.

Один опустился возле его нижних .конечностей, и из-под шлема полились нечленораздельные звуки. Что он делает, было непонятно.

Пришла Последняя Боль, лопнула почка, и цветок смерти распустился из разорванной головы.

В момент мозговой смерти тело повиновалось команде, оставшейся еще в нервной системе. Свернутый щупальце-палец разогнулся, дав компьютеру последнюю инструкцию.

Внутри тента ученые лихорадочно набросились на работу. От дерева корпуса отрезали кусочки - с неожиданным трудом и потащили в лабораторию. Первые данные пришли очень быстро:

«…техника молекулярных ядерных реакций - все туго упаковано в решетки с перекрестными связями. Хрупкости нет, эластичность такая, что невозможно поверить. Чтобы вызвать остаточную деформацию, нужна настоящая взрывчатка».

Керамическое покрытие сопла казалось недоступным обычным методам резания, а на этой фазе никто еще не хотел применять силу. Мягкая радиация дала мало информации, а жесткую согласились не применять, пока не найдут способа испробовать ее на малых образцах.

Группа химического анализа построила имитацию содержимого топливного бака по нечетким данным радиационного и ультразвукового просвечивания и была поражена сложностью молекулярной структуры, обещавшей неимоверный выход энергии, но остающейся в покое в отсутствие катализаторов.

Радиоуглеродный анализ по кусочку древесины, более или менее проанализированному, указал возраст корабля в восемь тысяч лет с точностью до сотни, что совсем никак не вязалось с присутствием в корабле живого существа.

Чтобы оно могло прожить столько столетий?

Потом вырезали секцию корпуса, и первая группа проникла внутрь. Там на удивление мало было чего видеть. Кабина была небольшой, потому что почти весь объем корабля занимало хранилище топлива, а жилой объем был обставлен очень экономно. Была приборная панель с деревянными клавишами, установленными наподобие миниатюрных качелей, - кажется, она была отключена, еще одна конструкция вроде консоли с чем-то вроде клавиатуры и группой непонятных регистрирующих приборов - круглые, квадратные и вроде изогнутых термометров. И еще какая-то панель управления с рычажками, смятыми ударом.

Эколог Энн Сприггс из Ватерлоо, штат Айова, глядела на инопланетянина с отчаянием спасателя, прибывшего слишком поздно. Создание имело очень неприятный вид, серо-зеленая шкура в смерти изменилась на пегую с коричневыми пятнами, худощавое тело обмякло кучей и было похоже на палочную куклу. Существо умерло, держа щупальце на каком-то выключателе.

Какое-то шевеление у ног заставило ее нагнуться и рассмотреть контейнер с мульчей на полу под нижними конечностями существа. Они как-то странно висели над мульчей, лишенные стоп концы были светлее тела, будто недавно только обнажились. Отломаны? Отрезаны? Как и зачем?

На поверхности мульчи лежало несколько коричневых палочек. Одна из них задергалась. Преодолевая отвращение, Энн опустила руку в перчатке и подобрала его. Это было что-то вроде клубня, как коричневый артишок, только причудливой формы, с узлами вроде рук, ног и головы и пятнами глаз.

В шлеме Энн послышался голос Мусада:

- Что это у тебя, Энн?

- Кажется, эмбрион пришельца. Похож на… - Она пожала плечами.

- На мандрагору, - предположил Мусад.

Резкий треск, послышавшийся От мертвого создания, заставил людей обернуться, а тех, кто смотрел на экраны, - дернуться.

Перед ними было чудо. Гребень черепа открылся створками как огромный чашелистник, и вверх ударила кроваво-алая молния высотой в метр - это из тела вырвался цветок. Не один цветок, а целое соцветие, один в другом, и каждый открывался сияющим раструбом огромной лилии.

Цветы разрастались в экстазе, склоняясь над мертвецом, который питал их, пока не покрыли его саваном крови. Из середин раструбов поднялись копьями огромные тычинки в золотых коронах пыльцы.

И нет здесь другого, подумала Энн, кого привлекло бы и соединило с ним это знамение размножения.

В наступившей тишине кто-то тихо присвистнул, кто-то ахнул. Голос Мелани из кабинета в глубине Фобоса произнес с сильным бретонским акцентом:

- Никогда не видела ничего подобного такой красоте.

Мусад подумал, что тут-то репортеры и прольют крокодиловы слезы. Смертный Салют из Бесконечности… Тут Энн Сприггс сказала с тревогой в голосе:

- Он шевельнулся!

- Кто?

- Тело. Оно шевельнуло рукой. На рычажке.

- Естественная судорога, - ответил Мусад. - Кажется, вся внешняя форма уже спалась.

Ферникс поставил небольшую задержку зажигания. Он хотел, чтобы краснокровые увидели его презрительное цветение, но еще хотел умерет» с достоинством раньше, чем полыхнет пламя.

Когда искра наконец перепрыгнула между электродами, его жизнь закончилась; уход был с достоинством. Родина могла бы им гордиться.

Двигатель взревел, наполнив трюм плашкоута морем огня, и капсула юзом поехала по полу, а потом пробила мягкую сталь трюма.

Те, кто был снаружи плашкоута, увидели микросекундную вспышку смерти в ослепительной торпеде, ударившей в стену камеры ремонта и профилактики и разлетевшейся на атомы. Выброс паров топлива из разбитого бака породил огненный шар температурой двадцать тысяч градусов, и этот шар поглотил адским дыханием наблюдателей, облизнул языками пламени коридоры и туннели - чудовищный сгусток жара, гонящий перед собой смерть.

Погибли тридцать семь ученых и более трехсот человек обслуживающего персонала. Почти тысяча получили серьезные ожоги.

Материальный ущерб достиг размеров национального долга целой дюжины стран, а судебные процессы частных компаний против Фобоса создали состояния адвокатам обеих сторон.

На политической плахе полетели головы, и первым козлом отпущения стал Мусад.

Так произошел первый контакт между двумя разумными культурами.

George Turner. «Flowering Mandrake». © George Turner, 1994. © Перевод. Левин М.Б., 2002.

Стивен Бакстер. Золотые Реснички

И тогда она решила: да, передышка была слишком коротка, да, ее народ изнурен холодом туннеля. Но надо двигаться вперед. Надо сражаться.

Ритмично работая плавниками, она стояла на месте и ждала, готовая вести сородичей по ледяному коридору дальше, в теплую пещеру.

Но пока другие просыпались и собирались позади Золотых Ресничек в толпу, у нее убавилось решимости. Искатель напоминал о себе тяжестью; щупальца паразита опутывали желудок, и она Знала: отростки проникли в ее мозг, в ее разум, в ее «я».

Однако все же она поплыла вперед. Показывать слабость своему народу — непозволительная роскошь, тем более в такую минуту.

— Золотые Реснички!

От толпы, расточая тепло в турбулентных потоках, отделился некто крупный, сильный. Это была Крепкие Плавники, одна из двух подруг Золотых Ресничек. Близость Крепких Плавников сразу успокоила ее.

— Золотые Реснички, я знаю: у тебя беда.

Она хотела возразить, но, приуныв еще больше, отвернулась:

— От тебя ничего не скроешь. А другие уже поняли, как думаешь?

Когда Крепкие Плавники говорила, похожие на шерсть реснички на ее животе чуть заметно подрагивали:

— Только Рожденная во Льду подозревает. А если бы и не подозревала, все равно пришлось бы ей сказать.

Рожденная во Льду была третьей в их брачной тройке.

— Крепкие Плавники, я не могу себе позволить слабость. Они плыли рядом; Крепкие Плавники перевернулась на спину, между ее щитком и телом просачивалась туннельная вода, чувствительные реснички хватали крупицы пищи и рассовывали по многочисленным ротовым отверстиям на животе.

— Золотые Реснички, я знаю, что случилось, — проговорила она. — В тебе поселился искатель, правда?

— Правда. А как ты догадалась?

— Я же тебя люблю, — ответила Крепкие Плавники. — Потому и догадалась.

Значит, тайна — уже не тайна! Новость была так же нежданна и горька, как и само недавнее открытие, что Золотые Реснички заразилась. До чего же перепугалась она, сообразив, что впереди безумие и мучительная смерть, что ей предстоит бессмысленно ползти наверх по трещинам и туннелям ледяного мира!

— Наверное, еще ранняя стадия. Сильно печет внутри… Чувствую, как искатель тянется к мозгу. Ах, Крепкие Плавники!..

— Сопротивляйся.

— Не могу. Я…

— Можешь. Ты должна!

Уже виден конец туннеля — зловещий круг мрака. Золотые Реснички ощущала манящее тепло. Где очаги, там всегда тепло. Вот он, кульминационный момент ее жизни!

Прежний очаг ее народа, источник горячей воды, остыл. Пришлось уйти, и теперь предстоит бой за новую пещеру. В этом бою они победят или погибнут.

Горячий очаг обнаружила Золотые Реснички, обыскав перед этим гигантскую сеть туннелей. Поэтому и в бой своих сородичей ведет она, и то, что в ней поселился искатель, значения сейчас не имеет.

Она собралась с духом, вернее, с тем, что от него осталось.

— Золотые Реснички, ты лучшая из нас, — замедляя ход, произнесла Крепкие Плавники. — Никогда об этом не забывай.

Золотые Реснички не ответила, лишь прижалась панцирем к панцирю Крепких Плавников.

Повернувшись, громко щелкнула жвалами. Народ понял сигнал и остановился. Взрослые загнали самых мелких детей под свои прочные щитки.

Крепкие Плавники опустилась на пол и просунула в пещеру глаз на стебельке. Разумная предосторожность: в теплых местах селятся твари, способные уловить единственную звуковую волну от пришельца.

Несколько минут Крепкие Плавники осматривала пещеру, потом, извиваясь, вдоль ледяной поверхности возвратилась к Золотым Ресничкам. Она явно колебалась. Наконец сообщила:

— Похоже, у нас неприятности.

В теле Золотых Ресничек как будто встрепенулся искатель, крепче сдавил ее внутренности:

— Что такое?

— В этой пещере уже есть жильцы. Головы.

Кеван Шоулз остановил вездеход в сотне футов от вершины террасной стены. В кабине рядом с ним сидела Ирина Ларионова в непомерно большом, с чужого плеча, скафандре. По крену вездехода она определила, что склон горы здесь не больше 40 градусов — положе, чем у лестничного марша.

Гора подверглась беспощадной эрозий. Сейчас, по сути, это всего лишь длинный пыльный холм.

— Стена кратера Чжао Мэнг-фу, — лаконично сообщил Шоулз. Радио исказило голос, придало ему металлический тембр. — Через вершину придется идти пешком.

— Пешком? — раздраженно переспросила Ирина, глядя на проводника. — Шоулз, да я за последние полутора суток и часа не спала. Дорога — девяносто миллионов миль, да пересадки, да остановки на узловых станциях… А теперь еще должна топать через этот чертов холм?

За лицевой пластиной шлема блеснули в улыбке зубы Шоулза. Наверное, прошел АС-консервацию, когда ему было лет 25, вот и щеголяет с тех пор юношеской свежестью. Да этот «юноша», поди, старше нее!

— Не волнуйтесь, вам понравится, там очень красиво, — пообещал он. — К тому же нам все равно пересаживаться.

— Это еще почему?

— Сами увидите.

Он ловко поднялся на ноги, протянул руку в перчатке и помог Ларионовой неуклюже покинуть сиденье. Когда она встала на косое днище, тяжелые ботинки больно врезались в щиколотки. Шоулз распахнул дверцу. Наружу хлынул остаточный воздух; мгновенно кристаллизовалась содержавшаяся в нем вода. Кабина была ярко освещена, а в дверном проеме Ларионова ничего не разглядела, кроме тьмы.

Проводник сошел на невидимую поверхность планеты. Ларионова кое-как выбралась наружу. Спускалась долго, хотя между дверцей и грунтом была только одна ступенька.

Но вот ее ботинки с тихим скрипом утвердились на почве. Дверца располагалась между задними колесами вездехода. Колеса, собранные из металлических ребер и тканой ленты, были широки и легки, и каждое — выше Ирины.

Проводник захлопнул дверцу, и Ларионова очутилась в кромешной мгле. Перед ней высилась фигура Шоулза — огромная человекообразная клякса на черной бумаге.

— Как самочувствие? У вас пульс учащен.

Она сразу услышала свое громкое, неровное дыхание:

— Просто немного непривычно.

— Напоминаю, у нас тут всего-навсего треть g. Ничего, привыкнете. Подождите, сейчас глаза к темноте приспособятся. Здесь спешить не надо.

Она посмотрела вверх. Глаза и правда привыкают — уже различимы звезды. Вон там два пятнышка рядом, голубое и белое. Это Земля с Луной.

Ее взору медленно и величаво открывался меркурианский ландшафт. Вездеход поднялся сюда с равнины, которая сейчас уходила вдаль от подножия террасной стены. Равнина была похожа на огромное лоскутное одеяло: сплошь котловины, гребни, барханы. Звездный свет превращал все это в мерцающие кружева.

Ларионова нашла подходящий, как ей казалось, эпитет для лика планеты: морщинистый. Сморщенный от старости.

— У этой стены высота за милю, — сообщил Шоулз. — Выше грунт довольно плотный, можно идти. Слой реголитовой пыли — дюйма два, не больше. А на равнине он может быть и десяти, и пятнадцати футов. Вот что делают с ландшафтом тысячеградусные температурные перепады за пять миллиардов лет. Поэтому у вездехода такие большие колеса.

Ларионова вспомнила, что какие-то 24 часа назад она томилась в Нью-Йорке на заседании Суперэта — шла очередная битва за субсидии. И вот она здесь: А чего стоило космическое путешествие!

— Воды Леты! — пробормотала она. — Мертвая пустыня! Шоулз насмешливо поклонился:

— Добро пожаловать на Меркурий.

Две подруги осторожно заглядывали в пещеру.

Золотые Реснички выбрала хорошее жилище. Очаг — светящаяся воронка, один из многочисленных горячих ключей — был гораздо шире, чем их прежний остывающий дом. Над очагом вихрились токи мутной, а значит, богатой пищей воды, а сама пещера была широкая, с гладкими стенами. Внизу росли коврами ресничные водоросли. Поочередно на них паслись стриголыцики, размеренно срезали растения маленькими клешнями. Время от времени среди зарослей проскальзывал упитанный ползун — безмозглое существо с трубчатым телом пошире, чем у Золотых Ресничек, и в три с лишним раза длиннее.

А вот в свой сад пожаловали головы — надменные хозяева пещеры. Золотые Реснички насчитала четыре… нет, пять… шесть жутких шлемов-черепов, а там, куда не доставал ее взор, наверняка во множестве таились другие. Одна голова, приблизившись ко входу в туннель, повернула к нему свою уродливую, раздутую физиономию.

Золотые Реснички отпрянула в глубь туннеля. Все ее реснички трепетали от страха.

Крепкие Плавники опустилась на пол, прямо в облачко пищи.

— Головы, — севшим от отчаяния голосом сказала она. — С головами надо драться!

Головы! Эти гигантские твари реагировали на тепло. Фантастически острое чутье позволяло им выслеживать и убивать свои жертвы чуть ли не в ста случаях из ста. Головы — смертельно опасный противник, подумала. Золотые Реснички. Но ее народу отступать некуда.

— Крепкие Плавники, мы проделали большой путь. И если сейчас вернемся в мерзлые, безжизненные туннели, выживут немногие. А те, кто выживет, не смогут драться, если найдем еще один очаг. Поэтому мы никуда не уйдем отсюда. Будем сражаться.

Крепкие Плавники застонала, прижимая к телу панцирь:

— И все погибнем!

Золотые Реснички старалась не замечать искателя. Тот крепчал, напоминал о себе все чаще. Но ей надо было думать не о нем, а о своем народе и предстоящей схватке.

Следом за Кеваном Шоулзом Ларионова поднималась по стене кратера. Подошвы ботинок утрамбовывали кремневую пыль. Склон был не слишком крут, и она не испытывала затруднений в пути, разве что слишком часто спотыкалась — не привыкла еще к слабой гравитаций.

Вот они достигли вершины, которая оказалась вовсе не острой. Широкая, гладкая площадка была покрыта слоем пыли — меркурианские температуры поработали на славу.

— Кратер Чжао Мэнг-фу, — сказал Шоулз. — Сто миль в поперечнике, вмещает Южный полюс Меркурия.

Кратер был настолько огромен, что даже с этой высоты невозможно было увидеть его противоположный край — он прятался за крутым изгибом поверхности планеты. Гора, на которой стояли двое людей, была лишь одной из многих; длинные цепи протянулись влево и вправо, напоминая гнилую челюсть. «Зубы» перемежались широкими, усыпанными щебнем долинами. Внизу отроги спускались на равнину.

Гневное солнце пряталось за горбом планеты, но тонкие, сложно разветвленные и переплетенные щупальца его короны поднимались над горизонтом высоко. Дно кратера тонуло во мраке, но посреди него в рассеянном молочном свете короны Ларионовой виделась островерхая скала — центральный пик. Разрывая горизонт, он вонзался в небо. На подошве горы маячило пятнышко света, чересчур яркое для этого ландшафта. База изыскателей.

— На Луну похоже, — сказала Ларионова.

Помолчав с минуту, Шоулз произнес:

— Доктор Ларионова, можно спросить, вы на Меркурии уже бывали?

— Нет. — Ее порядком раздражал небрежно-покровительственный тон Шоулза. Подумаешь, бывалый спец нашелся. — Я сюда не пейзажами любоваться прилетела, а наблюдать за строительством «Тота».

— Я только хочу сказать, что сходство между Луной и Меркурием поверхностное. После образования главных тел Солнечной системы прошло пять миллиардов лет, за это время внутренние планеты подвергались бомбардировке планетезималями. Самый мощный удар, доставшийся Меркурию, привел к образованию котловины Калорис. Но Меркурий, в отличие от Луны, был достаточно массивен, чтобы его сердцевина оставалась расплавленной. На него и позже падали космические тела, но они лишь пробивали в коре отверстия. Через пробоины выплескивалась лава, заполняла старые бассейны. Поэтому здесь ландшафт смешанного типа. Есть участки очень древние, сплошь в кратерах, и есть широкие лавовые поля с редкими молодыми воронками небольшой величины. Постепенно ядро остывало, планета уменьшалась. Она потеряла около мили радиуса.

«Как засыхающий помидор», — подумала Ларионова.

— Рельеф морфологически очень разнообразен: есть овраги и холмы, есть утесы под две мили высотой и в сотни миль протяженностью. Настоящий рай для альпиниста. А кое-где выходит природный газ, по разломам. Остаточная термальная активность. — Он повернулся к Ларионовой, свет короны превратил в сплошной блик лицевую пластину его шлема: — Так что Меркурий очень мало похож на Луну… Видите? — спросил он. — «Тот».

Ирина посмотрела, куда указывала его рука. Там, чуть выше горизонта, тлела голубая звездочка.

Ларионова увеличила изображение на лицевой пластине шлема, звезда превратилась в сложную абстрактную скульптуру из лазурных нитей в окружении роя светлячков. «Тот», вернее, его монтажная площадка.

«Тотом» называлась станция, пока еще не существующая, которую предстояло вывести на самую короткую околосолнечную орбиту. Ирина Ларионова подписала с Суперэтом контракт; в качестве инженера-консультанта она взялась наблюдать за монтажом станции. «Тот» должен будет выяснить, что происходит с Солнцем. В поведении светила недавно обнаружились аномалии. Похоже, его внутренние процессы серьезно отличаются от «штатных» компьютерных моделей. А Суперэт, свободная коалиция научных сообществ Земли и Марса, считает своим долгом изучать главнейшие проблемы человечества, такие, например, как проблема его дальнейшего существования.

Ирину Ларионову мало интересовали полумистические концепции Суперэта. Для нее главное — ее работа, а инженерных задач, в том числе самых фантастических, «Тот» сулил с избытком.

На нем соберут зонд, который нырнет в Солнце. Начиненный приборами, он будет отсылать собранные сведения на орбиту, на «Тот».

Напрягая глаза, Ларионова как будто видела лазурные штрихи — фермы из сверхпрочного строительного материала, каркас будущей станции. Вокруг каркаса — «челноки» и буксиры. Ларионова жадно всматривалась, ей не терпелось приступить к любимой работе.

Визит на Меркурий для Ирины явился неожиданностью. Главное — «Тот», а Меркурий — так, частность. Да и не понимала она, как можно рваться на Меркурий без крайней на то необходимости. Эта планета — космический мусор, безлюдный шар из железа и камня, и он слишком близок к Солнцу, строить на нем жилье — занятие чересчур хлопотное. От проекта «Тот» на Меркурий прибыли две экспедиции, но они занимаются только изысканиями, выясняют, можно ли добывать сырье и воду в этом мелком гравитационном колодце. Корабли совершили посадку на Южном полюсе, где задолго до того были обнаружены признаки водяного льда, и в котловине Калорис, огромном экваториальном кратере; там, как предполагали ученые, при падении неизвестного космического объекта в незапамятные времена поднялись к поверхности насыщенные железом лавы.

Но через несколько дней после высадки обе экспедиции сообщили на Землю об открытии аномалий.

Ларионова постучала по клавишам нарукавного пульта. Через минуту-другую на краю лицевой пластины появилось лицо Долорес By.

— Здравствуйте, Ирина, — точно комар прожужжал в замкнутом пространстве шлема.

Долорес By возглавляла партию, которая работала в Калорисе. By родилась на Марсе, была миниатюрна, как куколка; ее волосы седели, и хваленое «антистарение» не помогало. И вообще, By казалась уставшей от жизни.

— Как дела в Калорисе? — спросила Ларионова.

— Хвастать пока почти нечем. Решили начать с подробной гравиметрической съемки. Нашли объект — причину образования кратера. Мы так думаем, что это он — причина… Очень массивный, как и полагается, но… слишком маленький. В поперечнике меньше мили и чересчур плотен для планетезимали.

— Черная дыра?

— Ну что вы… Для черной дыры слишком малая плотность.

— Что же тогда? By развела руками:

— Этого, Ирина, мы пока не знаем. У самих вопросов уйма, а ответов нет. Появятся новости, свяжусь. — И отключилась.

Ларионова, стоя на освещенной солнечной короной стене кратера Чжао Мэнг-фу, попросила Кевана Шоулза рассказать о Калорисе.

— Огромный кратер, — ответил он. — Луна по сравнению с Меркурием гладкая, как яйцо. И на Луне нет ничего похожего на Волшебную страну…

— На что?

Шоулз объяснил: пять миллиардов лет назад огромный метеорит, или что-то наподобие, врезался в экватор Меркурия. На месте падения образовался Калорис — гигантский горный хребет, имеющий в плане форму кольца. Объект, вызвавший своим падением образование кратера, похоронен в недрах планеты, где-то под литосферой. Он массивен и плотен; он представляет собой гравитационную аномалию, которая помогла Меркурию синхронизировать свое вращение вокруг оси с обращением по орбите. По молодой коре планеты от Калориса разбежались ударные волны. Сфокусировались они в точке, диаметрально противоположной Калорису. Там было складкообразование, появились холмы и долины самой необыкновенной формы. Волшебная страна… Эй! Доктор Ларионова?

О черт! Невыносимо терпеть эту ухмылочку!

— Ну что? — проворчала Ирина.

Шоулз шагнул к ней и провел ладонью перед ее шлемом:

— Приглядитесь.

Она пригляделась. На фоне темного бока планеты кружились какие-то иголки, сверкали в лучах короны, отскакивали от шлема Ирины.

— Лета! Это еще что такое?

— Снег.

— Снег?! На Меркурии?

Во тьме и стуже сородичи натыкались друг на друга, на ледяные стены. Они роптали; в туннеле резонировали звуковые волны. Золотые Реснички пробиралась через толпу, задерживалась перед некоторыми, убеждала следовать за собой. Самой было очень страшно; вот-вот под напором воли искателя развеются ее воля и самоконтроль. А в конце туннеля — пещера, словно черная прожорливая пасть, а дальше — смертельно опасные головы.

Но вот наконец племя готово к бою. Золотые Реснички окинула взглядом толпу. Впрочем, это уже не толпа — все сородичи, кроме самых старых и самых малых, образовали боевое построение, перекрыв туннель от стены до стены. Она слышала, как шуршат о лед плавники и панцири.

Сородичи выглядели неважно: ослабшие, замерзшие, отупелые. Собственный замысел казался теперь ей невыполнимым. Неужто она сейчас поведет свой народ на верную смерть? Но сомневаться поздно, напомнила себе Золотые Реснички. Сородичи последуют за ней, потому что у них нет другого выхода.

Она поднялась на уровень продольной оси туннеля и громко щелкнула жвалами.

— Пришло время! — заявила Золотые Реснички. — Это самый важный миг в жизни каждого из нас! Вы должны плыть вперед! Плыть во всю мочь, плыть, чтобы остаться в живых!

И народ поплыл. Это был единый порыв; страх вмиг оказался забыт, его сменило упоение боем!

Сородичи дружно взмахнули плавниками, и из туннеля, как из бутылочного горлышка, выскочила живая пробка.

Впереди мчалась Золотые Реснички, она была военным вождем в этом походе. Догоняя ее, перед народом, перед этим тараном из плоти и хитина, несся слой холодной воды. И вот Золотые Реснички нырнула в зев пещеры!

Выплыв из туннеля, она стрелой понеслась на середину пещеры, крепко прижав к телу щиток. Золотые Реснички угодила в душное, липкое тепло — разница между температурами в туннеле и в пещере была громадной.

Наверху, над горячей пастью очага, изгибался ледяной потолок. Со всех сторон, из всех углов выскочили и устремились к Золотым Ресничкам уродливые головы.

Но из туннеля уже исторгался ее народ — живой таран. Гонимая им холодная вода обрушилась на Золотые Реснички, на головы. На этом и строился расчет Золотых Ресничек — вброс ледяной воды в пещеру вызовет резкий спад температуры, чуткие к теплу головы к такому окажутся не готовы. Они растеряются, по крайней мере на миг. И за это время народ успеет одолеть сильного врага. Золотые Реснички всей душой надеялась на это.

Она развернулась кругом, закричала своим, да так громко, что в пронизанной течениями воде встопорщились ее реснички:

— Вперед! Бей их!

И народ с воплями бросился на врага.

Кеван Шоулз вел Ларионову вниз по горному склону, в кратер Чжао Мэнг-фу. Пройдя сто ярдов, они обнаружили вездеход, похожий на тот, который оставили по другую сторону террасной стены, но с кое-какими дополнениями, судя по всему, самодельными. Между колесами на телескопических стойках держались две широкие, плоские металлические пластины.

Шоулз помог Ларионовой сесть в кабину, закачал воздух. Ирина с невыразимым облегчением сняла шлем. В кабине восхитительно пахло металлом и пластмассой. Пока Шоулз устраивался за пультом управления, Ларионова включила экран связи. Ее ждало новое сообщение от By, та хотела, чтобы Ирина прибыла в Кал ори с и своими глазами увидела находку.

Ларионова послала резкий отказ, велела Долорес By самой изучить находку и отправить материалы в кратер Чжао. By откликнулась сразу, но ответила так:

«Ирина, боюсь, вы не представляете себе всей сложности задачи».

«То есть?» — набрала на клавиатуре Ларионова. «Кажется, мы нашли артефакт».

Не веря своим глазам, Ларионова смотрела на экран. Артефакт! Какое короткое слово — и как много в нем скрыто! Она помассировала переносицу — боль распространялась от висков вокруг глазниц. Поспать бы… Шоулз включил двигатель, вездеход запрыгал вниз по склону. Впереди поджидал жутковатый мрак.

— Это настоящий, водяной снег, — произнес вдруг Шоулз. — Вы, наверное, знаете: меркурианский год длится сто семьдесят шесть земных суток. И за это время планета совершает всего полтора оборота вокруг своей оси…

— Я знаю.

— Днем солнце испаряет воду из трещин в горных породах, и она уходит в атмосферу…

— Что еще за атмосфера?

— А говорите, что знаете… Атмосфера Меркурия состоит в основном из гелия и водорода, и давление на уровне моря — одна миллиардная земного.

— Как же эти газы не уходят из гравитационного колодца?

— Уходят, — ответил Шоулз. — Но атмосфера пополняется за счет солнечного ветра. Магнитосфера улавливает частицы солнечного вещества. У Меркурия очень солидное магнитное поле. Это благодаря крупному железному ядру, оно…

Ларионова перестала слушать Шоулза. Подумать только: воздух от солнечного ветра, снег на Южном полюсе… Похоже, Меркурий поинтереснее, чем она думала.

— Водяные пары рассеиваются над освещенным полушарием, — продолжал Шоулз. — Но на Южном полюсе есть кратер Чжао Мэнг-фу, и он захватывает сам полюс. Ось вращения Меркурия не имеет наклона, потому и сезонов нет. И дно кратера Чжао постоянно находится в тени.

— И выпадает снег.

— И выпадает снег.

Шоулз остановил машину и набрал на клавиатуре команду. Загудела гидравлика, Ларионова услышала негромкий скрежет, затем вездеход поднялся примерно на фут и снова двинулся вперед. Теперь он ехал гораздо мягче, и это сопровождалось шелестом.

— Вы полозья опустили, — догадалась Ларионова. — Мы на санках!

— Голь на выдумки хитра, — весело ответил Шоулз. — Пара полозьев, гидравлика, сопла Вернье со списанного буксира…

— Удивительно другое — что здесь достаточно снега для такой езды.

— Ну, может, снежок не густо сыплется, зато — пять миллиардов лет кряду. Доктор Ларионова, между прочим, в кратере Чжао есть замерзший океан. Это гигантская льдина, ее даже с Земли заметили.

Ларионова неловко повернулась, чтобы посмотреть в заднее окно. В свете задних фар виднелись следы от полозьев, они забирались на склон. Оголенный полозьями лед ярко блестел в сиянии звезд.

«Боже мой, — подумала Ларионова, — катаюсь на санках! На Меркурии!»

Склон выполаживался, сливался с равниной. Шоулз поднял полозья — на горизонтальной поверхности реголитовая пыль обеспечивала хорошее сцепление широких колес вездехода со льдом. До центра кратера оставалось 50 миль, но машина ехала быстро.

Ларионова пила кофе и рассматривала через окна ландшафт. Отсюда солнечная корона выглядела серебристой и была ярка, как Луна. Центральный пик нависал над горизонтом, похожий на приближающийся по морю корабль. Ледяное дно Чжао Мэнг-фу, хоть и испещренное кратерами и покрытое вездесущей реголитовой пылью, было значительно глаже, чем равнина за пределами кратера.

Вездеход остановился на краю обширного лагеря, у подножия центрального пика. Здешняя пыль была перемешана колесами вездеходов и соплами буксиров; полупрозрачные надувные купола уютно лучились желтоватым светом, освещали окрестности. Виднелись буровые вышки, и кое-где во льду зияли большие скважины.

С помощью Шоулза Ларионова вышла из машины.

— Провожу вас до вашей палатки, — сказал он. — Вы, наверное, освежиться захотите, перед тем как…

— А где Диксон?

Шоулз махнул рукой на буровую:

— Там был, когда я уезжал.

— Значит, мне туда.

Фрэнк Диксон возглавлял экспедицию. Он встретил Ларионову снаружи и пригласил в молочно-белый купол возле буровой вышки. Шоулз побрел в лагерь — раздобыть еды.

В куполе Ларионова увидела пару кресел, рабочий стол с пультом, полевой туалет. Диксон оказался американцем — тучным, хмурым. Когда снял шлем, на широкой шее Ларионова увидела грязную полосу. От его одежды шел едкий дух.

Должно быть, Диксон много часов безвылазно провел на буровой. Он достал из набедренного кармана скафандра плоскую фляжку.

— Выпить хотите? Шотландское.

— Конечно, хочу.

Диксон наполнил колпачок от фляги и подал Ларионовой, а сам глотнул из горлышка.

Виски обожгло Ирине рот и горло, но усталость сняло как рукой.

— Отлично. Но к нему бы льда. Диксон ухмыльнулся:

— Чего-чего, а льда у нас навалом. Вообще-то мы уже пробовали виски с меркурианским льдом. Он очень чистый. От жажды, Ирина, мы не умрем.

— Фрэнк, расскажите, что вы тут нашли.

Диксон сел на край стола, штанины скафандра натянулись на его толстых ляжках:

— Проблему, Ирина. Мы нашли проблему.

— Ну, это я уже слышала.

— Как бы не пришлось убираться с планеты. Власти Солнечной системы, вместе с учеными и политиками, с потрохами нас сожрут, попробуй мы добывать тут полезные ископаемые. Я хотел вам об этом сказать, прежде чем…

Усталость вернулась разом, вместе с ней раздражение.

— Эта проблема к «Тоту» отношения не имеет, — перебила Ирина. — А значит, не имеет отношения ко мне. Если нужна вода, обратитесь в Суперэт, чтобы притащили сюда из Пояса астероидов большую льдину. Фрэнк, объясните, почему вы заставляете меня терять время?

Диксон надолго приложился к фляжке, а потом посмотрел на Ларионову в упор:

— Ирина, тут есть жизнь. В этом мерзлом океане есть жизнь. Я вам покажу. Глотните.

Образец находился в ящике. Ящик стоял возле рабочего стола.

Открывшееся глазам Ирины существо походило на ленту пестрого мяса. В длину — фута три. Тварь была раздавлена, похоже, мертва. Плоть испещрили осколки чего-то прозрачного, вероятно, раковины. Они блестели, как кристаллики льда.

— Мы его нашли на глубине две тысячи ярдов. «Интересно, как выглядело это существо, когда было живым и подвижным?» — подумала Ларионова.

— Фрэнк, для меня это ровным счетом ничего не значит. Я же не биолог.

Он хмыкнул и проворчал:

— Я тоже. В моей экспедиции биологов нет; Да и кто мог ожидать, что на Меркурии обнаружится жизнь? — Его пальцы в перчатках нажимали на клавиши. — Но у нас есть медтехника, в том числе диагностическая, и с ее помощью мы получили реконструкцию. Это существо мы назвали меркуриком.

Пространство на фут от стола заполнилось виртуальной объемной картинкой. Реконструкция вращалась. Меркурик имел форму узкого конуса, сужаясь от широкой, плоской головы к хвосту. На гладкой «морде», расположенные симметрично вокруг безгубой пасти, три глубокие впадины — глаза? Может, какие-нибудь звукоулавливатели? Как еще объяснить параболический профиль? Изо рта торчат жвала — как клещи. На хвосте вокруг отверстия (анального?) — три плавника. Туловище окружено прозрачным панцирем, внутри этой трубки видны ряды крошечных волосков. Волоски гибкие и очень чувствительные, судя по тому, как они подрагивают. На панцире — узор, но он едва различим.

— Вы уверены, что он именно такой?

— Какая тут уверенность… Но мы сделали, что могли. Будь у нас ваши полномочия, отправили бы на Землю все сведения о нем, и пускай разбираются те, кому за это деньги платят…

— О Лета! — тяжело вздохнула Ларионова. — Фрэнк, он на рыбу похож. Такое впечатление, будто плавать умеет. Прямые линии, хвост…

Диксон почесал коротко остриженный затылок, но ничего не сказал.

— Но ведь мы же не на Гавайях, а на Меркурии. Диксон показал вниз, на пыльный пол:

— Ирина, там не все замерзло. В ледяной шапке есть полости. Наши приборы показывают…

— Полости?

— С водой. Под кратером пара миль льда. У выходов глубинной энергии он плавится. А тектоника тут — будьте-нате! Подвижек и разломов хватает, потому и тепла выходит достаточно. Им есть где поплескаться, — кивнул он на меркурика. — Возможно, наш приятель и правда водоплавающий. — Он нажал что-то на пульте, и меркурик принялся извиваться и махать плавниками. — Тут возникла мысль, что он пропускал воду между телом и панцирем. А все эти волоски — чтобы отлавливать пищу. По всему туловищу у него крошечные ротовые отверстия. Видите? — Он переключил режим демонстрации, кожа меркурика сделалась прозрачной, и Ларионова увидела внутренние органы. — Желудка как такового нет, но его заменяет вот эта длинная пищеварительная трубка, от головы до ануса.

Ларионова увидела нечто вроде паутины между органами, вокруг всего пищеварительного тракта.

— Обратите внимание на поверхность органов. Ларионова пригляделась. У трубок, что сгрудились вокруг пищеварительного тракта, поверхность была сложной, складчатой.

— И что?

— Не заметили, да? Это же извилины! Как на поверхности мозга. Возможно, перед нами — эквивалент нервной ткани.

«Дура! — упрекнула себя Ларионова. — Надо было хорошенько биологию учить!»

— А что за сетка вокруг органов? Диксон беспомощно развел руками:

— Этого, Ирина, мы не поняли. Как-то она не вяжется со всей прочей анатомией. Но посмотрите вот сюда, здесь сетка сгущается. Есть предположение, что это какой-то паразит, вроде плоского червя. А нити — щупальца… ну, рудиментарные конечности.

Подавшись вперед, Ларионова разглядела, что «щупальца» погружены в «мозговые» трубки. Она содрогнулась. Если это паразит, не позавидуешь его добыче. Что, если «червь» влияет на поведение меркурика?

Диксон вернул картинку в прежний режим.

Испытывая тяжелое чувство, Ларионова разглядывала панцирь. Крошечные треугольники на нем были выстроены в сложный узор.

— А это что такое?

Диксон мрачно посмотрел на нее.

— Я боялся, что вы об этом спросите.

— Ну и?

— Ирина, мы думаем, это искусственный рисунок. Настоящая татуировка, резьба по кости. Возможно, жвала поработали. Это письмо, что-то вроде пиктографии. Информацию содержит.

— Воды Леты! — воскликнула Ларионова.

— Вот-вот… Это умная рыбка.

Торжествующий народ собрался вокруг нового, дышащего теплом очага. Сородичи отдыхали после тяжелого похода, залечивали боевые раны и без опаски гуляли над садами ресничных водорослей, вылавливая крупицы пищи. Они одержали великую победу. Головы частью перебиты, частью загнаны в лабиринт туннелей. Крепкие Плавники даже обнаружила их главное гнездо — оно пряталось под соляным полом пещеры. Своими острыми жвалами Крепкие Плавники перещелкала больше десятка маленьких голов.

Золотые Реснички держалась от очага в стороне. Она плавала вдоль стены, кормилась тем, что попадалось на пути. Да, она героиня. Но чужое внимание сейчас невыносимо. Восторги и похвалы сородичей, теплота их тел ничего, кроме боли, не дают. Сейчас ей нужна только простая, суровая стужа.

Золотые Реснички прислушивалась к своим ощущениям, пыталась определить, как широко распространилась болезнь.

Искатель — это загадка. Никому не известно, почему он заставляет свою жертву бежать от сородичей, хорониться во льду. Какой в этом смысл? Когда гибнет переносчик, гибнет и искатель. Возможно, вовсе не лед нужен этим созданиям, подумала Золотые Реснички. Возможно, они слепо ищут нечто, находящееся за льдом…

Но ведь за льдом ничего нет. Пещеры — это полости в бескрайнем и вечном мировом льду.

Золотые Реснички с ужасом представила, как она пробивает, прогрызает себе путь наверх. Неужели ей суждено расстаться с жизнью на этом бессмысленном пути? Как она ненавидела поселившегося в ней искателя! Как ненавидела за предательство собственное тело!

— Золотые Реснички!

Вздрогнув От неожиданности, она развернулась и инстинктивно прижала щиток к телу. И увидела Крепкие Плавники и Рожденную во Льду.

Появление в этом глухом углу пещеры двух теплых знакомых тел только всколыхнуло одиночество Золотых Ресничек. Хвостом вперед она отплыла от подруг, царапая щитком ледяную стену.

Рожденная во Льду нерешительно двинулась следом:

— Мы за тебя волнуемся.

— Ни к чему, — буркнула Золотые Реснички. — Возвращайтесь к очагу, а меня оставьте в покое.

— Нет! — тихо возразила Крепкие Плавники.

В отчаянии, в бессильном гневе Золотые Реснички вскричала:

— Крепкие Плавники! Ты же знаешь, что со мной! Во мне искатель! И никто не в силах мне помочь.

Но их тела прижались к ней. Как страстно желала она распахнуть панцирь, принять тепло подруг!

— Золотые Реснички, мы знаем, что предстоит расставание, — произнесла Рожденная во Льду так тихо, будто у нее почти пропал дар речи. В тройке она была самой нежной, самой любящей, самой теплой…

— И что?

Крепкие Плавники раскрыла щиток:

— Мы снова хотим быть тройкой!

И тут Золотые Реснички, охваченная любовью и нежностью, увидела, что у Крепких Плавников увеличен яйцеклад. Одна из трех изогамет развилась в зародыш. Родится малыш. Но Золотым Ресничкам не суждено увидеть, как ее дитя вырастет и станет разумным.

— Нет! — Ее реснички спазматически сжались, когда ротовые отверстия в муке исторгали это слово.

Внезапно тепло подруг стало тяжелым, душным. Скорее выбраться из этой тюрьмы! Разум наполнился картинами чистого, холодного льда. Наверх, наверх!

— Золотые Реснички! Подожди! Куда ты?!

Но она не слушала. Она пронеслась вдоль стены, нырнула в туннель, в холодную стоячую воду.

— Золотые Реснички! Золотые Реснички!..

Она плыла куда глаза глядят, из туннеля в туннель, не береглась ледяных выступов, хотя при каждом таком ударе ее панцирь мог треснуть. Она плыла все дальше и дальше, и вскоре родные голоса навсегда остались внизу.

— Ирина, мы раскопали артефакт больше чем наполовину, — сообщила Долорес By. — Странная штука, очень похожа на корпус корабля.

— Образец взяли?

— Нет. Материал слишком твердый, разрезать нечем. Ирина, то, что мы здесь обнаружили, совершенно необъяснимо.

Ларионова устало вздохнула, глядя в лицо на экране:

— Все равно, Долорес, попробуйте объяснить.

— Кажется, мы имеем дело с принципом запрета Паули. По этому принципу две частицы с полуцелым спином не могут находиться в одном и том же квантовом состоянии. Атом может иметь определенный уровень энергии только при определенном числе электронов. При добавлении электронов образуется сложная зарядная оболочка вокруг атомного ядра. Из принципа Паули вытекает, что химические свойства вещества обусловлены зарядом электронной оболочки атома.

Но принцип Паули не применим к фотонам, следовательно, два фотона могут находиться в одном и том же квантовом состоянии. Благодаря этому открытию был создан лазер, он испускает миллиарды когерентных фотонов с одинаковыми квантовыми свойствами.

Ирина, что будет, если отменить принцип запрета для барионной материи?

— Это невозможно, — тотчас отозвалась Ларионова.

— Разумеется, невозможно, — кивнула By. — И все-таки попытайтесь представить.

Ларионова нахмурилась:

— Ну… электронные оболочки атомов развалятся.

— Вот именно. И все электроны вернутся в свое исходное состояние. Химические реакции будут невозможны. Молекулы коллапсируют, атомы провалятся друг в друга, освободив при этом огромную энергию связи. В итоге получится сверхплотная субстанция. Абсолютно инертное, невероятно прочное вещество. Чтобы разделять «непаул невские» атомы, необходима чудовищная энергия. Идеальный материал для корпуса звездолета, вы не находите?

— Нет, это все фантазии, — вяло возразила Ларионова. — Принципа Паули не отменить.

— Да кто же спорит? — вздохнула Долорес By.

Ларионова, Диксон и Шоулз сидели на складных стульях в полупрозрачном куполе, Пили кофе.

— Если ваш меркурик такой умный, как его угораздило застрять во льду? — обратилась к Диксону Ларионова.

Тот пожал плечами:

— Похоже, зона его обитания находится гораздо глубже. Такое впечатление, что он намеренно пробирался к поверхности океана по трещинам и проталинам. Чем объяснить такое стремление, каким эволюционным резоном? Меркурик шел на верную смерть.

— Да. — Ларионова массировала виски и думала о паразите в теле меркурика. — Может, это как-то связано с его «червем»? Некоторые паразиты, я слышала, воздействуют на поведение своих переносчиков.

Шоулз нажимал на клавиши, выводил на экран текст и рисунки. Их отсветы играли на его лице.

— Да, это правда. А некоторые паразиты меняют переносчиков. Подчиняясь воле такого «наездника», жертва даже позволяет себя съесть.

У Диксона скривилось широкое лицо:

— Лета!

— «Плоский червь трематода паразитирует на некоторых разновидностях муравья, — неторопливо читал Шоулз. — Червь может заставить своего переносчика забраться на травинку и намертво вцепиться в нее челюстями, и ждать, когда его вместе с травой съест овца. После этого трематода заражает овцу».

— Ладно, — махнул рукой Диксон. — Но чего ради паразит заставляет меркурика пробираться к поверхности замерзшего океана? Когда гибнет переносчик, гибнет и паразит. Бессмыслица.

— А тут кругом сплошная бессмыслица, — сказала Ларионова. — Во-первых, само существование жизни в ледовых пещерах. Там же света нет! Как вашим меркурикам удается выжить в миле подо льдом?

Шоулз закинул ногу на ногу и почесал щиколотку:

— Я тут покопался в компьютерной библиотеке, прошел ускоренный курс биологии. Есть версия…

— Излагайте.

— Пещера существуют благодаря выходам глубинного тепла. Эти выходы — ключ ко всему. На мой взгляд, строение дна кратера Чжао похоже на земной Срединно-Атлантический хребет. Там на глубине мили жизни нет, так как пища, добираясь туда из верхних, богатых слоев воды, проходит через такое количество кишечников, что теряет всякую энергетическую ценность. Но вдоль хребта, где сталкиваются океанические плиты, есть выходы геотермальной энергии, точь-в-точь как на дне Чжао. На Земле эта энергия поддерживает жизнь в маленьких колониях, рассеянных вдоль Срединно-Атлантического хребта. Там бьют кипятком ключи, там пускает пузыри остывающая лава, там живые существа получают необходимые им химикалии: сульфиды меди, цинка, свинца, железа. Тепла там хватает, а ведь тепло — это одно из главных условий существования жизни.

— Хм… — Ларионова закрыла глаза, пытаясь вообразить во глубине меркурианских льдов карманы с нагретой водой, пышные ковры водорослей вокруг богатых минералами подводных ключей и пасущихся меркуриков. Неужели это возможно?

— И долго такой ключ действует? — спросил Диксон.

— На Земле, в зоне Срединно-Атлантического хребта, десятка два лет, а сколько здесь — неизвестно.

— А что случится, когда остынет ключ? — спросила Ларионова. — Пещерному мирку придет конец, так ведь? Он просто вымерзнет.

— Возможно, — согласился Шоулз. — Но ключи на склонах Срединно-Атлантического хребта расположены цепочками. Что, если здешний лед пронизан коридорами талой воды, по которым мигрируют меркурики?

Подумав над этим, Ларионова отрицательно покачала головой:

— Не верю.

— Почему?

— Не понимаю, как вообще здесь могла развиться жизнь. На Земле вода древних океанов имела сложный химический состав, и бывали электрические бури, и…

— Ну, по-моему, здесь повлиял совсем другой фактор, — перебил Шоулз.

Ларионова метнула в него убийственный взгляд. А Шоулз — вот ведь каналья! — снова ухмылялся.

— То есть? — буркнула она.

— Дело вот в чем, — невозмутимо продолжал Шоулз. — На Меркурии мы обнаружили две аномалии. Во-первых, жизнь на Южном полюсе, у нас под ногами, во-вторых, артефакт в Калорисе. Напрашивается мысль, что эти аномалии связаны друг с другом. Давайте строить гипотезы.

Целую вечность она прогрызалась, проламывалась сквозь неподатливый лёд. Панцирь истончился от трения о стены, тело превратилось в одну сплошную рану — между ним и щитком приходилось пропускать ледяное крошево. Нежные реснички погибали сотнями. И чем выше она проникала, тем тверже был лед. Еще никогда в жизни Золотые Реснички так не мерзла. Она теперь даже не чувствовала боли, когда задевала животом и плавниками ледяные выступы. Она подозревала, что позади нее вода в туннеле уже превратилась в лед, а скоро и она сама окоченеет в этой западне. Оставленный ею позади мир с пещерами, очагами, подругами, детьми вспоминался редко и казался давним сладким сном. Все казалось теперь сном, кроме твердого льда перед жвалами и неугомонного искателя в теле.

Бескрайние льды высасывали последнее тепло, последние силы. А искателю все мало — гонит Золотые Реснички все выше и выше, в беспредельную ледовую мглу.

Но что это? Невероятно — наверху что-то есть! Оно движется навстречу, кроша лед!

Золотые Реснички замерла в своей расселине.

— Пять миллиардов лет назад, кода Солнечная система была совсем молода, — говорил Кеван Шоулз, — и кора Земли и других внутренних планет калечилась при столкновениях с остатками планетного роя, сюда прибыл корабль. Межзвездный, быть может, даже сверхсветовой.

— Корабль? — спросила Ларионова. — Откуда?

— Ну, я не бог, чтобы на такие вопросы отвечать. Но ясно, что корабль был велик, с малую планету, а то и покрупнее. Наверняка это было чудо технологии, с корпусом из описанного Долорес сверхплотного вещества.

— Гм… продолжай.

— И тут случилась катастрофа.

— Что за катастрофа?

— Да откуда же мне знать? Может, напоролся на астероид или планетоид. Короче говоря, корабль рухнул на Меркурий.

— Правильно, — кивнул, жадно глядя на Шоулза, Диксон. Американец смахивал на зачарованного сказкой малыша.

— В результате появился Калорис.

— Послушайте, давайте будем серьезны, — перебила Ларионова.

Диксон перевел взгляд на нее:

— Ирина, это был удар необычный. Исключительной силы, даже для того времени, когда на планеты сыпались довольно крупные космические тела. Диаметр Калориса — сто восемьдесят миль. На Земле кратер занял бы пространство от Нью-Йорка до Чикаго.

— И что, при таком ударе кто-то мог выжить? Шоулз пожал плечами:

— Возможно, у пришельцев была какая-то инерционная защита. Да как тут узнаешь? В общем, корабль потерпел аварию, но сверхплотный корпус выдержал и утонул в планете. Экипаж оказался в ловушке. Естественно, он искал путь к спасению. Думал о том, как выжить на Меркурии.

— Я понял! — воскликнул Диксон. — Единственная подходящая среда обитания нашлась в Чжао Мэнг-фу. Ледяная шапка!

— Точно! — рубанул ладонью воздух Шоулз. — Возможно, пришельцы были вынуждены дать потомство, совсем не похожее на них самих. Другое при здешних условиях не выжило бы. Допускаю, что звездолетчики немного видоизменили планету. Создали горячие ключи, чтобы во льду появились необходимые для жизни проталины. Следовательно… — Он многозначительно умолк.

— Следовательно?

— Существо, которое мы добыли во льду, — потомок тех древних звездолетчиков. Ему подобные сейчас плавают в море Чжао Мэнг-фу.

Шоулз умолк, пристально глядя на Ларионову. А она смотрела в свою чашку с кофе.

— Потомок пришельцев? Через пять миллиардов лет? Шоулз, на Земле от появления первых одноклеточных прокариотов прошло всего три с половиной миллиарда лет. И на Земле периоды появления или возникновения филюмов — таксономических типов — в десятки раз короче срока существования котловины Калорис. Да за такие периоды организмы видоизменяются до неузнаваемости. Как же ухитрились сохранить первозданный облик ваши меркурики?

На лице Шоулза отразилась неуверенность:

— Ну, возможно, они все-таки эволюционировали, и существенно, — предположил он. — Просто нашему глазу эти изменения не видны. К примеру, червь-паразит может быть гадким потомком какого-нибудь безобидного животного, привезенного звездолетчиками.

Диксон почесал шею в том месте, где темнел след грязного воротника:

— Все-таки остается непонятным, зачем меркурику пробиваться наверх.

Шоулз глотнул остывшего кофе и заявил:

— У меня и на этот счет есть идея.

— Так и знала, — уныло произнесла Ларионова.

— Стремление выбраться на поверхность — это атавистическая тяга к звездам.

— Что-о?!

Шоулз смутился еще больше, но все же пояснил:

— Внедренная расовая память заставляет меркуриков искать свою потерянную родину. А почему бы и нет?

Ларионова фыркнула:

— Кеван Шоулз, да вы романтик!

На экране высветилась строка. Диксон наклонился, ответил на вызов и принял сообщение. Затем посмотрел на Ларионову, его луноподобное лицо оживилось:

— Ирина, найден второй меркурик.

— Целый?

— Более того! — Диксон встал и потянулся за шлемом: — Еще живой.

Меркурик лежал на присыпанном пылью льду. Вокруг столпились люди в скафандрах, темные лицевые пластины делали всех одинаковыми.

Ларионова увидела живой, точнее, умирающий организм конической формы, сплошь покрытый багровыми ссадинами. Из замерзающей плоти торчали осколки прозрачного щитка. Под ними конвульсивно вытягивались, содрогались уцелевшие реснички. Цвету них был совсем не такой, как у реконструкции Диксона. Желтоватые, почти золотистые нити.

Диксон быстро сказал несколько фраз своим людям, затем подошел к Ларионовой и Шоулзу:

— Спасти его не удастся. Похоже, не выдержал перепада давлений и температур, когда мы добурились до его щели. Разорваны внутренние органы…

— Подумать только! — Кеван Шоулз стоял рядом с Диксоном, сцепив руки за спиной. — Под нами, наверное, миллионы этих организмов, и никуда им не деться из пещер и туннелей. Ну на сколько может уйти такой от жидкого слоя? Ярдов на сто, не больше.

Ларионова опустилась на колени, придавив сетку обогревателя между слоями ткани, и заглянула в мутнеющие глаза — звукоулавливатели? — меркурика. Тот раскрыл грозные острые жвала и сомкнул, не издав при этом ни звука. Ей вдруг захотелось протянуть руку в перчатке и дотронуться до израненного бока этого животного… нет, разумного существа, чья раса, наверное, совершила межзвездное путешествие и пять миллиардов лет провела в ледовом плену для того, чтобы встретиться с ней, Ириной Ларионовой…

И все же ее не оставляло подозрение, что изящная гипотеза Шоулза ошибочна. Очень уж грубо скроен организм меркурика. Разве может быть таким потомок вышедшей в космос расы? У хозяев лежащего в Калорисе корабля наверняка имелись средства, чтобы создать кого-нибудь посложнее и поэстетичнее. Диксон недавно говорил, что у этого существа нет никаких конечностей, даже рудиментарных.

«Рудиментарные конечности, — вспомнила она. — О Лета!»

— Доктор Ларионова, что с вами? Она задумчиво посмотрела на Шоулза;

— Кеван, я вас романтиком назвала. Но сейчас думаю, что вы правы почти во всем. Почти, но не совсем. Помните, вы предположили, что паразит влияет на поведение меркурика, заставляет его двигаться к поверхности.

— И что?

Вот тут Ларионова все поняла:

— Я не думаю, что меркурик произошел от звездолетчиков. Но его интеллект, вероятно, развивался здесь, под чужим воздействием. Скорее всего это потомок какого-то животного, привезенного на корабле. Ручная зверушка, мясная скотина… да хоть желудочная бактерия. За пять миллиардов лет кто угодно мог превратиться в кого угодно. И в борьбе за место у недолговечных горячих ключей стимулов для развития ума было предостаточно.

— Ну а сами звездолетчики? — спросил Шоулз. — С ними-то что сталось? Погибли?

— Нет, — ответила Ларионова. — Нет, вряд ли. Но они тоже значительно эволюционировали. То есть, наоборот, регрессировали. Потеряли ко всему интерес. Только одно сохранилось в них за все эти бесчисленные годы: тяга к возвращению на поверхность ледяной толщи, а когда-нибудь, возможно, и на родные звезды. Эта тяга пережила даже утрату самого сознания. В незапамятные времена последний реликт разума превратился в глубинную биохимическую установку: вернуться домой. Подчиняясь этой внутренней команде, существа, некогда разумные, а сейчас — безмозглые паразиты, селятся в телах меркуриков.

Золотистые реснички меркурика встрепенулись в судороге, которая пробежала по всему обледенелому телу. Больше он не шевелился.

Ларионова встала. Обогреватель не помог — колени и лодыжки одеревенели от стужи.

— Пошли, — сказала она Шоулзу и Диксону. — Рекомендую сворачивать базу, и как можно скорее. Теперь это заповедник для ученых, и скоро сюда градом посыплются университетские экспедиции.

Диксон набычился:

— А чем прикажете «Тот» снабжать?

— Чем снабжать? Обращусь в Суперэт. Есть на примете ледяной астероид…

«Ну вот, — подумала она, — наконец-то можно поспать. А потом снова за работу».

В сопровождении Шоулза и Диксона она побрела по тонкому слою пыли к жилому куполу.

Золотые Реснички чувствовала животом лед. Но над ней льда не было, и не было воды. Было лишь бескрайнее ничто, в котором без всякого эха тонули отчаянные импульсы слепых глаз.

Поразительно, невероятно! Она выбралась из льда! Разве может такое быть? Наверное, она попала в огромную пещеру; потолок слишком далеко, вот и пропадает эхо… Ведь мир — это бесчисленные ярусы пещер, соединенных друг с другом бесконечной сетью туннелей…

Так это или не так, ей уже не узнать. По телу разливается смертное тепло. Сознание тает, как лед, и утекает по сужающемуся туннелю памяти.

Родриго Гарсиа-и-Робертсон. Навстречу Славе

Кафе «Печаль»

Дефо сидел в кафе «Печаль» за одним из столиков, вынесенных на улицу, и, потягивая сливянку с джином, наблюдал за тем, как энергичная парочка людей-мух, чья нагота была прикрыта лишь прозрачными крылышками, со счастливыми улыбками пытается спариться прямо в воздухе. Судя по всему, эти двое уже неоднократно откалывали подобные номера - оба не имели ни грамма лишнего жира и ни капли стыда.

Бистро, насчитывающее уже четыреста лет, расположилось в парке под открытым небом на Рю-Спортиф неподалеку от основной оси вращения Веретена, где силы притяжения были маленькими и веселый ритм жизни ни на минуту не замедлялся. Над головой изгибались своды и висячие сады. Чуть ниже влюбленной парочки, на полпути вверх по изгибу Веретена, обнаженные купальщики плескались в бассейне, поднимая как бы нехотя движущиеся в условиях пониженной гравитации брызги. Недурное местечко для полного безделья. Дефо заказал третий (а может быть, шестой) коктейль из сливянки у блуждающего бара - раздаточного устройства в виде бочки, ленивой походкой пьяницы передвигающегося между столиками и с радостью раздающего напитки. Никогда не спрашивает, есть ли у клиента деньги, и не ждет чаевых. Людей в сфере обслуживания на Веретене встретить труднее, чем зубы саблезубого тигра.

Потягивая сливянку с джином, Дефо рассеянно слушал настойчивые сигналы, доносящиеся из прикрепленного к уху коммутатора. Первые вызовы предназначались не ему, но следовали они непрерывно один задругам. Печальный знак. Дефо настроил свою навиматрицу на расшифровку двоичных сигналов, надеясь, что его отдых будет не слишком нарушен. Пилотажная навигационная матрица, вживленная в затылок, была совершенно невосприимчива к алкоголю. Дефо мог принять на грудь дюжину коктейлей и после этого без труда управлять своим коптером с изменяемым углом несущего винта в снежный буран или состыковаться с межзвездным кораблем - если возникнет такая необходимость. Но только такая необходимость не возникала. Только не здесь. И не сейчас.

Первой поступила сводка чрезвычайных происшествий - непосредственно из Грязи.

Затем предупреждение о повышенной готовности.

Сразу за ним последовал официальный запрос АИР.

Последний вызов был адресован ему. Дефо развязно ответил.

На связи была Салома, начальник его отделения. Родители Саломы были ультраортодоксальными сатанистами (считавшими провозвестником своей веры Иоанна Крестителя), и Салома, воспитанная в строгих религиозных принципах, была сдержанной и деловой и не позволяла себе никаких кап-

ризных порывов. За исключением волос, непокорными иссиня-черными локонами и безумными завитками спускающихся ниже бедер, почти до самого пола. Сейчас ее голос звучал нежно и ласково - верный признак того, что штаб-квартира приведена в состояние готовности номер два: Салома никогда не заигрывала с подчиненными, если ей от них ничего не было нужно.

- Отряд АИР застрял у тач-дахов. Они просят нас направить туда кого-нибудь.

- И кто же этот счастливчик? - фыркнул Дефо.

- АИР попросило «человека, имеющего опыт работы на поверхности». Знакомого с тач-дахами. А ты действовал там довольно успешно.

- Успешно? Едва ли. Гораздо точнее будет сказать, мне невероятно везло.

Дефо не хотелось бы и впредь полагаться на везение такого рода.

Но Салома не сдавалась.

- Но ведь ты вернулся целым и невредимым - а это всегда большой плюс - и избавил нас от огромных неприятностей.

«И избавил от огромных неприятностей тач-дахов, - мысленно добавил Дефо, - хотя эти ублюдки, похоже, этого даже не заметили».

- К тому же ты совсем недавно вернулся с поверхности; так что тебе будет не слишком трудно.

- Точно. И впереди еще четыре месяца наверху.

А наверху - здесь, на Веретене - настолько прекрасно, что даже думать о работе не хочется. Дефо только что провел на Славе без перерыва восемнадцать недель. К его возвращению двоюродная бабушка Тилли на Альфа-Ц успеет разобраться со всеми делами.

- Когда в прошлый раз АИР потеряло отряд, все разрешилось само собой - тач-дахи прислали отрезанные головы в кожаном мешке.

- Ты поразительно тактичен. Но все время на это рассчитывать нельзя. Поработай-ка там пару недель, - предложила Салома. - Разберись со всем, и мы выделим тебе пять месяцев.

Вдвое больше обычного. Редкий случай. Судя по всему, АИР в панике.

- Давай остановимся на шести месяцах, - возразил Дефо. В раю каждый день замечателен - и ни один не будет лишним. Он требует четыре дня отдыха наверху за каждый день в Грязи - замечательная сделка, если его действительно считают таким уж необходимым.

- Сперва найди отряд, - строго заметила Салома. - Получишь четыре недели за то, что отправишься на Славу. Еще четыре, если работа будет выполнена.

Дополнительные дни Дефо получит только в том случае, если доставит пропавших назад.

Торговаться с сатанистом - все равно что вступать в сделку с сатаной. Столетия преследований превратили дьявольски осторожных членов секты в сверхпрагматиков, научившихся из всего извлекать сверхвыгоду. Но все же Дефо приятно было сознавать, что в старые недобрые времена порядочные люди привязали бы его начальницу к столбу и зажарили живьем.

- Мне будет нужна полная свобода действий, - сказал Дефо. - Чтобы АИР и не думало совать нос.

- Миссия поручена тебе, ты и в ответе. Но АИР будет рядом - ведь это их отряд пропал. Если не хочешь встречаться с ними - вырвись вперед и не останавливайся.

- Ясное дело. - Дефо, поднявшись с места, уже направлялся к выходу. - Встретимся в аду, Салома.

- Только если ты переменишь веру.

Дефо почти увидел ее хитрую усмешку. Еще один верный признак, что дело и впрямь очень серьезное. Обыкновенно Салома не допускает никаких шуток по поводу религии.

От выпитого джина и низкой гравитации тротуар плыл у него перед глазами. Крыши домов и обсаженные деревьями аллеи, изгибаясь вверх, таяли в потоках света, струящегося вдоль вращающегося жилища, отражаясь в зеркалах, вставленных в кружащийся колодец звезд. Веретено поражало даже трезвого.

Мимо Дефо по тротуару промелькнули дети. Он шел вдоль минеральных источников и саун, где можно попариться в условиях пониженного тяготения. Отовсюду манили счастливые голограммы. Все, хватит. Только не сейчас. Извините, ребята. Пора трезветь и браться за работу.

Искушения хватало с избытком. И все было бесплатным, от игровых заведений до шумных пирушек. Бесплатным как воздух - для всех, ступивших на Веретено. Словно древнегреческий город-государство, Веретено само устанавливало свои законы - в прошлом остались рабство и детоубийство; их место заняли компьютеры и лотереи рождаемости. Никаких денег. Никаких кредитов. Ни воровства, ни взяток, ни налогов. И подобно древним городам, в Веретене существовали только два действительно серьезных наказания: смерть и высылка. И сейчас судьба могла преподнести Дефо и то и другое - а взамен лишь право вернуться. Едва ли это можно назвать справедливым, но честной работы в системе не хватает.

В Порту - похожем на пещеру шлюзе, куда прилетали и откуда вылетали корабли, - Дефо получил запас провизии, нагревательные капсулы, термозащитную парку, спальный мешок, охотничий нож, складную кирку, альпинистские канаты, флягу и аптечку. Приказав аптечке срочно протрезвить его, он приобрел билет до поверхности.

Не успел Дефо полностью прийти в себя, как поступил новый вызов. В наушнике послышалось томное ворчание помощника Саломы, смазливого педераста с ярко накрашенными губами и накладной грудью.

- Эй, мальчик, а правда тач-дахи каннибалы?

- И не надейся. - Дефо сомневался, что мальчишка хоть раз спускался на поверхность. - Они едят только людей.

Учитывая условия жизни на Славе, по мнению Дефо, каннибализм там должен был быть по крайней мере легализован. Возможно, даже объявлен обязательным. Если бы люди, подобно гиенам, стали поедать все, что они убили, Грязь сделалась бы более безопасным местом. Любимчик Саломы издал ехидный смешок.

- С тобой хочет поговорить Старая Секира.

- Кто?

Дверь шлюза скользнула в сторону, радушно приглашая Дефо на борт челнока.

- Элленора Секир, главная дракониха АИР.

- Передай, я отправился навстречу Славе. Дефо шагнул в дверь.

Оснащенный кислородно-водородными двигателями челнок не имел на борту искусственной гравитации; кабина была лишена минимальных удобств. Единственное развлечение во время полета обеспечивали два крохотных иллюминатора. Дефо казалось, будто время повернуло вспять. Веретено гигантскими прыжками удалялось назад; единственная искорка цивилизации в этой отсталой убогой системе стремительно уменьшалась вдали.

Дефо подключил свою нави матрицу к слабоумной пилотажной системе челнока. Нервные окончания переплелись с радиоэлектронным оборудованием - датчики, астронавигационные приборы и устройства стабилизации стали продолжением зрения, слуха и кинестетики. Удовольствие ниже среднего. Довольно пресно по сравнению с управлением кораблем по-настоящему. Прежний хозяин Дефо, пользовавшийся немыслимыми привилегиями идиот, разбил вдребезги «Небесного жаворонка», и Дефо надолго застрял в системе Дельты Эридана. Эта система была тупиком; здесь не производилось ничего, что имело бы спрос за ее пределами. Все сообщение осуществлялось только в одну сторону - сюда. Субсидируемые АИР поставки прибывали в космических грузовых контейнерах - роботранспортах, в месте назначения растаскивавшихся на составные части.

Лишь дар выходить невредимым из передряг (да умение ладить с тальцами) позволил Дефо добиться частичных привилегий на Веретене.

В верхних слоях стратосферы челнок сменил курс. Пере^ грузки наконец-то закончились и сменились мягким настойчивым давлением гравитации. В ближайший иллюминатор Дефо увидел изогнувшийся в приветствии зеленовато-коричневый край планеты, окаймленный тонким венцом атмосферы. Над голубыми пятнами - озерами и внутренними морями - зависли клочки белых облаков. Дефо, поскитавшийся по всей системе Ближнего Эридана, повидал вдоволь различных миров - хороших, плохих, просто незаселенных. Когда люди впервые появились на Славе, планета представляла собой лишенную атмосферы пустыню, испещренную кратерами. Непрестанные работы по окультуриванию планеты сделали ее почти пригодной для обитания. Не хуже Новой Гармонии, Элизиума

[14], Блаженства или любого из полдюжины образцовых миров. Такие работы обычно венчает или ослепительный успех, или жуткая экокатастрофа. Как профессиональный пилот, Дефо был вынужден придерживаться программы окультуривания: нужно же космическим кораблям куда-то летать.

Челнок с шумом начал заходить на горизонтальную посадку. Миллионы километров степей, саванн и вулканических пустынь позволяли устраивать взлетно-посадочные полосы любой длины. Служащий аэродрома, открыв люк челнока, радостно бросил:

- Добро пожаловать в Грязь, страну очарований - где осадки могут вас убить, Дикие звери - сожрать, а тальцы сломают вам хребет только для того, чтобы послушать, как он будет трещать. Будьте осторожны - сила тяжести здесь равна двум третям g.

Дефо кивнул. Он уже привык к тому, что поправлялся на тридцать кило каждый раз, когда высаживался на Славу. На аэродроме кипела судорожная деятельность. С орбиты непрерывно сбрасывались грузовые тюки, тормозившиеся у самой земли огромными серебристыми парашютами и поднимавшими при падении облака желтой пыли. Постоянно взлетали и приземлялись полужесткие. Сидевшие рядами супершимпы, готовые помогать разгрузке, были как никогда похожи на грустных обезьян. На Веретене время приближалось к вечернему коктейлю; здесь же еще было раннее утро. На запад и на север от взлетно-посадочной полосы простирались гряды тусклых холмов. За электрифицированным заграждением одинокий самец-моропус рылся в земле, выкапывая клубни. Мимо протрусили гиены, стараясь держаться подальше от моропуса, - а к самому горизонту уходила степь под названием Верблюжья спина.

Внизу у трапа Дефо ждала женщина в форме. Высокая, атлетического сложения, с остриженными до жесткого ежика серо-стальными волосами, Элленора Секир без труда могла бы выглядеть вдвое моложе - но она и не думала красить волосы и обращаться к биоскульптору. Принимая жизнь такой, как есть, Элленора Секир ждала, что и остальная вселенная будет поступать так же. Дефо уже приходилось иметь с ней дело, и он находил ее гордой, словно тетушка Люцифера - недвусмысленное напоминание о том, что аббревиатура АИР обозначает Агентство Имперского Развития.

От приветствия Элленоры Секир повеяло холодом жидкого водорода.

- Добро пожаловать на Славу. Вы пропустили совещание.

Дефо пожал плечами. Расширенные совещания АИР изобиловали грубейшими просчетами и идиотскими предположениями - к тому же, если проблему можно было бы разрешить с орбиты, агентство не стало бы просить его спуститься на поверхность. Но все же он прилежно выслушал все обстоятельства дела, какими их видела Элленора.

- Полужесткий с экипажем опаздывает уже больше чем на сорок часов. Орбитальный разведчик заметил место падения на противоположном берегу Лазури, на земле тач-дахов.

- Сколько членов экипажа?

- Трое.

- Все люди?

Вполне нормальный вопрос, но Элленора Секир почему-то отнеслась к нему плохо, ограничившись кивком. Дефо никогда не мог определить, что у нее на уме. В этом она очень напоминала тальца - угрюмая и требовательная. Пусть Салома поклоняется сатане - по крайней мере всегда ясно, что от нее ждать.

Разговор прервали крики и шум. Супершимпы бросились заправлять топливом челнок на обратную дорогу к Веретену. Кипящий жидкий кислород, заполнив баки, хлынул через предохранительные клапаны. Раздраженно махнув рукой, Элленора повела Дефо прочь от трапа. Ему пришлось поспешить, приноравливаясь к ее скорому уверенному шагу.

Два громадных ангара для дирижаблей господствовали над россыпью маленьких строений на краю летного поля. За электрифицированным заграждением раскинулся Лачугоград, одно из позорных поселений, состоящих из трущоб и загонов для скота, возникших вокруг аэродрома, через который осуществлялась связь с внешним миром. Дым от примитивных кухонь лениво поднимался к небу; в кучах мусора рылись в поисках чего-нибудь съедобного голые грязные дети-тальцы. Пластмассовые жилые соты, узенькие улочки и открытые сточные канавы придавали Лачугограду вид и зловоние лагеря рабов - недоставало только энергетической ограды и охраны.

Вой бурлящего кислорода прекратился, и Элленора продолжала:

- На станцию на берегу Лазури пришел один талец, который принес записывающее устройство корабля, - он намеревался выменять на него спиртное. После крушения на оставшихся в живых членов экипажа напали тач-дахи.

Ну вот, решил Дефо, долго вилась дорожка, но теперь бездонная пропасть преисподней разверзлась.

Главный ангар был забит возбужденными вооруженными людьми. Дефо встретил начальник порта, местная знаменитость, исполнявший также обязанности мэра Лачугограда, заключающиеся в том, чтобы хоть как-то бороться с антисанитарией и раздавать пиво и гашиш в день выборов. Бар был уже давно открыт. Перепившиеся добровольные стражи порядка размахивали шоковыми пистолетами, гранатами со слезоточивым газом и спортивными лазерами - словно не в силах решить, что их ожидает: поиски бежавших из тюрьмы преступников или охота на крупную дичь. Восстание тач-дахов сочетало в себе худшие стороны и того и другого.

В ангаре длиной в четверть километра размещался огромный жесткий дирижабль «Радость жизни», принадлежавший фермеру по имени Гелио, чье ранчо находилось на берегу Лазури. Элленора Секир стала пробираться сквозь взбудораженную толпу к гондоле, таща за собой Дефо. Сходни охраняла пара вооруженных тальцев, более свирепых, чем обыкновенные неандертальцы, ростом почти с Дефо и вдвое шире его в плечах. На них были форменные портупеи, на которых висели гранатометы и патронташи газовых гранат. Два свирепых волка рвались с электронных поводков.

Подогретая спиртным толпа, громко похвалявшаяся уничтожить весь род тач-дахов, держалась от часовых-тальцев на почтительном расстоянии. Гораздо легче рассуждать об истреблении десяти тысяч неандертальцев, находящихся где-то далеко в степях, чем иметь дело с двумя из них, с суровым видом сжимающими в руках современное оружие.

А о том, что думали Тальцы, оставалось только гадать. Массивные брови скрывали глубоко посаженные глаза.

Наверху сходней показался авиамеханик - смуглый гомо сапиенс с отвислыми усами, плавно переходящими в аккуратные бакенбарды. Небрежно козырнув, он провел гостей в пассажирский салон гондолы. Привыкший балансировать на узких трапах в ветер и непогоду, механик передвигался с легким изяществом бывалого пилота аппаратов легче воздуха. Обтянутые крепом ботинки не высекали искр при ходьбе. На спине кожаной летной куртки красовалась надпись большими буквами: «ПОЧИНИМ ВСЕХ». На устах механика витала ехидная усмешка ветерана авиации - легкая ироничная ухмылка, говорившая о том, что он наслаждается безумством обитания на борту летающей бомбы.

Такая же улыбка была и у Гелио. Он сидел у открытого иллюминатора, и глаза его были скрыты синими очками.

Широкоплечий, словно талец, фермер, по слухам, не знал промаха. Даже сидящий за столиком с холодным каплуном и икрой из Лазури, он был страшнее дюжины человек из тех, кто шумел за иллюминатором.

Дефо, пододвинув себе плетеное кресло ручной работы, уставился на золотой орнамент своей тарелки.

Элленора Секир попыталась было отказаться от завтрака, но Гелио настоял на своем.

- Зачем создавать себе дополнительные неудобства - что нам это даст?

И действительно, ничего не даст. Дефо не стал возражать, когда хозяин наполнил его бокал шампанским, завезенным на планету. Пребывание под шестью тоннами легковоспламенимого водорода не помешало Гелио обставить салон по первому классу. Стены были обиты дорогим шелком, потолок поддерживали изящные колонны из лакированного дерева.

- Перво-наперво, - обратился к гостям Гелио, - необходимо увидеть записывающее устройство и поговорить с тальцем, который его принес. Мы получили сообщение с Лазурной станции. Но что оно собой представляет? Цифровой мусор.

Он улыбнулся, прикоснувшись губами к кончикам пальцев. С электронными документами так легко мухлевать, что ни один честный суд не принимает их в качестве доказательств.

- Сначала нам надо туда попасть, - заметила Элленора Секир, глядя из открытого иллюминатора на объятую паникой толпу.

Дефо придерживался того же мнения. От тоже хотел увидеть записывающее устройство - и тальца, нашедшего его. Но первым делом необходимо выбраться из этого идиотизма, покинуть зараженную паникой атмосферу. Как только они тронутся в путь, станет легче. Судя по всему, Гелио понимает тальцев и особенности страны тач-дахов лучше других. К тому же, если и существует какой-то ответ, объясняющий исчезновение отряда АИР, он должен быть «там», где-то в неведомой бесконечности, начинающейся за пределами поселений даже на тех планетах, которые сотворены человеком. Дефо относился к этому довольно спокойно. Черт возьми, в настоящее время он даже зарабатывал этим на жизнь!

Гелио, не поднимаясь из-за стола, стал отдавать распоряжения, выкрикивая их в открытый иллюминатор и во внутренний коммутатор дирижабля. На борт поднялись молодой помощник начальника порта и двое трезвых мужчин из толпы. Остальные будут представлять угрозу не столько тач-да-хам, сколько самим себе. Группа супершимпов потянула за канаты, и дирижабль пришел в движение.

Как только они покинули ангар, Дефо подключил к бортовым системам свою навиматрицу. Все показания в норме. Давление газа. Скорость ветра. Положение рулей высоты. Дифферент киля. Когда Гелио отдал приказ: «Подъем!» -шампанское в бокале Дефо даже не дрогнуло. Признак того, что экипаж знает свое дело.

Дирижабль оторвался от земли, и ветер понес его в сторону от Лачугограда и летного поля. После непродолжительной паузы завращались огромные винты, врезаясь в разреженный воздух. Набирая скорость, дирижабль тронулся вперед, приводимый в движение реактором холодного синтеза, вращающим четыре спаренных соосных винта. Внизу в нескольких сотнях метров мирно проплывала Верблюжья спина. По степи неслась газель, вспугнутая тенью громадного корабля.

Дефо решил, что ему следует сначала самому просмотреть запись, полученную с Лазурной станции, составить о ней собственное суждение и лишь потом выслушать мнение остальных.

- Моя каюта в вашем распоряжении, - небрежно махнул рукой Гелио. - Мне нужно следить за полетом.

Вместе с Дефо в каюту капитана направилась Элленора Секир, решившая еще раз просмотреть запись. Личные апартаменты Гелио были пышным напоминанием о том, какой, хорошей должна была бы быть жизнь на Славе - резные изделия из слоновой кости ручной работы, тончайшее шитье - та роскошь, на создание которой у людей на Веретене, слишком поглощенных наслаждением жизнью, не оставалось времени. И здесь человек мог получить в свои руки практически неограниченную власть. По первому зову к нему являлись слуги, люди и полулюди. Ему давалось господство над шимпами, тальцами и шлюхами из Лачугограда, готовыми сделать почти все и практически даром. Бескрайние саванны кишели экзотическими зверями, только и ждущими, чтобы за ними поохотились - пол кабины устилала шкура гигантского моропуса с головой и когтями. Дефо знавал обитателей Грязи, которых не могли соблазнить лишенные остроты развлечения Веретена - они хохотали, когда он садился в челнок, чтобы вернуться назад.

Проектор превратил одну из переборок в трехмерный экран, а украшения и ковры в стереофоническую акустическую систему. Как только появилось изображение, Дефо сразу же понял, что сделано оно не бортовым аппаратом, а любительской камерой, которую взял с собой один из членов отряда. Сначала был пролог: старт полужесткого дирижабля, фауна степи в природных условиях, двое членов экипажа - мужчины. Внезапно картинка сменилась: от напряжения захватило дух. Камера была установлена на небольшом возвышении и смотрела вниз по склону. В густой траве виднелась невысокая груда закопченных камней. Вдруг Дефо вздрогнул: прямо на камеру с ревом летели реактивные гранаты и снаряды из безоткатного орудия. Зрелище было настолько реалистическое, что Дефо едва не свалился с плетеного кресла, ожидая, что на него вот-вот посыплются осколки разорвавшейся шрапнели и разбитых украшений. В высокой траве показалась неровная цепочка воющих тальцев, размахивающих стальными топорами и страшными шипастыми палицами. Это были тач-дахи - никакого сомнения; Дефо узнал яркую боевую раскраску и крики, от которых стыла кровь в жилах.

Нападавших возглавлял сам Виллунгха верхом на громадном моропусе - страшном животном с лошадиной головой на длинной шее, туловищем размером со взрослого носорога и ногами как ствол дерева. Словно бывалый морской волк на палубе в шторм, вождь неандертальцев выкрикивал приказания, размахивая длинным тонким копьем. Гранатомет в другой руке, сжимавшей поводья, казался маленьким игрушечным пистолетом.

Животное, несшее на себе Виллунгху, попятилось, взмахнув передними конечностями с огромными когтями, и камера закувыркалась, в сумасшедшем падении выхватив на мгновение то, что находилось на вершине холма. Посреди обугленных ферм и обгоревшей травы стояла, опустившись на колено, женщина, третий член экипажа. Миниатюрная, темноволосая, в помятой форме, она хладнокровно целилась из пистолета. Карие глаза, пристально вглядывающиеся в прорезь прицела, казалось, смотрели прямо на Дефо. Женщина посылала выстрел за выстрелом в штормовой вал смерти, накатывающийся на нее.

Камера, дернувшись, застыла объективом вверх, показывая безоблачное голубое небо, окаймленное колышущейся травой. На экране возник особенно отвратительный тач-дах, потрясающий ужасной кривой палицей. Изображение исчезло.

Дефо обернулся к леди Элленоре:

- Жуткое зрелище.

Закрыв глаза, она вцепилась в подлокотники так, что побелели суставы пальцев, и резко выдохнула. Дефо считал Элленору Секир невосприимчивой к такого рода сценам - тем более она просматривала запись повторно; и вдруг - такое откровенное проявление чувств. Эта женщина полна неожиданностей.

Гелио ждал их в пассажирском салоне. Если он и следил за полетом, то не вставая из-за стола. Тарелки исчезли, но в его бокале еще оставалось шампанское. Вместо гладкой Верблюжьей спины под кораблем расстилалось пересеченное холмистое нагорье. Навиматрица Дефо узнала эту местность: за плоскогорьем начнется Спящая степь, а дальше будет Лазурь.

- Ну как, понравилось представление?

Глаза Гелио были по-прежнему скрыты темными очками, поэтому трудно было определить, что он этим хотел сказать.

Дефо кивнул. Тач-дахи устроили настоящую резню. Неудивительно, что все, начиная от начальника порта, перепились и молятся. На Славе порядка тысячи чистокровных гомо сапиенс. Плюс к тому на Веретене, возможно, найдется еще пара тысяч, которые будут не прочь спуститься сюда. Виллунгха, если захочет, сможет выставить двадцать тысяч умеющих орудовать палицами тач-дахов. А всего по планете бродит десять миллионов тальцев.

Гелио покрутил бокал с шампанским за ножку.

- Слава могла бы стать новым Эдемом для молодых честолюбивых ребят, прибывших сюда из Дома, - но они слишком серьезно подошли к окультуриванию.

Ему можно было не добавлять, что он сам прилетел сюда, отказавшись от беззаботной жизни, чтобы выращивать бизонов и лошадей по архаичной технологии, и, рискуя головой, превращать эту планету не просто в пригодную для обитания, но и почти в гостеприимную.

Гелио, похоже, прекрасно знал, насколько трудно заставить людей хотя бы спуститься сюда с Веретена. Однако это жилище задумывалось как тихоходный межзвездный космический корабль; много лет назад его запустили для того, чтобы доставить семена жизни в систему Дельты Эри-дана. Оно должно было предоставить людям кров, пока идет преобразование Славы. Но к тому времени, как на Славе возникла биосфера и появилась относительно пригодная для дыхания атмосфера, прибывшие в систему люди уже успели полностью приспособиться - но только к жизни на Веретене.

- Поэтому АИР пришлось послать за тальцами. Ретровыведенные неандертальцы были высажены сразу на Славу. Им предстояло выполнять тяжелую работу: присматривать за супершимпами, расчищать взлетно-посадочные полосы, прорывать каналы, пасти огромные стада травоядных. И дикари справились со своей задачей великолепно. Черт возьми, они и до сих пор выполняли ее. А тем временем всякие отсталые типы - вроде тач-дахов - размножались как лемминги в бескрайних просторах степей.

Дефо украдкой взглянул на Элленору Секир. АИР само запланировало свое фиаско - начиная от тихоходных кораблей и кончая программой ретровыведения, результатом которой стали не только неандертальцы, но и полностью готовая экология кайнозойской эры.

Она с вызовом ответила на взгляд Дефо, предлагая ему высказать вслух, что длившаяся много тысячелетий программа АИР окончилась провалом.

- Первые колонисты уже в пути - десять тысяч переселенцев направляются с околосветовой скоростью прямо от Эпсилона Эридана. В ближайшее время за ними последует еще сто тысяч человек. А потом миллион.

До Эпсилона-Э меньше двадцати световых лет.

- Превосходно, - злорадно хмыкнув, Гелио осушил бокал шампанского. - Виллунгха съест их на завтрак.

Фермер прав. Даже крейсеру Военного флота, имеющему боеголовки, начиненные антиматерией, будет нелегко справиться с десятью миллионами тальцев, разбросанных по всей планете. (А в настоящее время в системе у флота не найдется и капитанского катера.) Конечно, переселенцы могут вооружиться - но тач-дахи прекрасно знакомы с современным оружием. Запихнуть толпу вооруженных людей, изнеженных городскими условиями, в незнакомый мир, где на каждого из них будет приходиться десять тысяч тальцев, среди которых невозможно отличить «хорошего» от «плохого», - это будет катастрофа первой категории. Лучше просто направить оружие прямо Виллунгхе с пожеланиями самого наилучшего от АИР.

Элленора Секир недовольно сидела у иллюминатора, изучая проносящуюся внизу бесконечную степь.

- Здесь хватит места и людям, и неандертальцам.

С ее точки зрения, АИР делало доброе дело: приносило жизнь в мертвый мир, обустраивало место для поселений, восстанавливало вымершую расу - вероятно, отчасти искупая вину за геноцид, устроенный древними кроманьонцами.

- Скажите об этом Виллунгхе, - расхохотался Гелио. - Возможно, места и хватит - если дикарей приручат или прогонят куда подальше, а колонисты будут держаться вблизи аэродромов. Однако этим же дело не ограничится, ведь так?

Похоже, сам он полагал, что именно так надо решать эту проблему.

- У нас есть план, - возразила Элленора.

Дефо подумал об одинокой женщине из отряда АИР, прислонившейся к обгорелым останкам дирижабля и хладнокровно стреляющей в приближающихся тальцев.

Вдали показалась сине-зеленая клякса Лазури. Лазурная станция находилась на ближнем берегу - небольшой кружок землянок и загонов для скота, расположенный между Голубым каналом и протянувшейся с востока на запад изгородью. Вдоль берега канала Спящая степь цвела. На возделанных участках росли дыни, рис и сахарный тростник.

Дирижабль встретил начальник Лазурной станции. Это была грузная видавшая виды женщина по имени Клео с огненно-рыжими волосами и специальным полицейским пистолетом под мышкой - отличительной чертой новых времен. Со станции уходил караван, направляющийся на запад вдоль изгороди. В качестве вьючных животных использовались ретровыведенные низкогорбые верблюды, Camelops hesternus, выносливые как бактрианы, но более смирные, с более тонкой шерстью и более вкусные.

Записывающая камера, а также талец, который ее принес, содержались у Клео под охраной вооруженных супершимпов. Талец не понимал вселенского языка - по крайней мере делал вид, что не понимает. Он тупо смотрел на узкие лица обступивших его кольцом кроманьонцев.

Гелио попробовал прибегнуть к языку жестов. Из вытянутого с большим трудом из тальца ответа стало ясно, что он не тач-дах. Он из племени ки-ту-хи, обитающих на болотах. Камеру он нашел в солончаке и принес на станцию, ожидая вознаграждения. А вместо этого его оскорбили и арестовали. Вообще-то талец был не слишком удивлен таким отношением, но и не слишком обрадован.

Осмотрев аппарат, Элленора Секир передала его Дефо, мрачно бросив:

- А вы что скажете?

Впервые она спросила его мнение. Дефо подключил к камере свою навиматрицу. Никаких следов, что с ней кто-то повозился. С другой стороны, это просто дурацкая коробка с датчиками; она будет воспроизводить то, что в нее вставлено.

Дефо кивнул, указывая на тальца.

- Он говорит правду. По крайней мере насчет того, что он не тач-дах. Круг и точка у него на щеке - это знак племени ки-ту-хи. Любой тач-дах, находящийся в здравом уме, скорее перережет себе горло тупой ракушкой, чем будет утверждать, что он ки-ту-хи.

- Но что делала камера в солончаках? - Элленора, судя по всему, сомневалась в правдивости аборигена, и, подумал Дефо, у нее были на то основания. - Дайте ему вознаграждение, - наконец решила она. - Счет оплатит АИР. Но не отпускайте его до тех пор, пока мы не вернемся с места падения дирижабля.

Место катастрофы находилось на противоположном берегу Лазури. Дефо наблюдал за полетом, стоя на застекленном переднем мостике гондолы. Он ощущал уверенную руку Гелио на штурвале управления рулями высоты, предчувствуя каждое едва заметное отклонение, удерживающее нормальный дифферент. К северу от Лазурной станции береговая линия превратилась в лабиринт солончаков, кишащих розовыми цаплями и кабанами. А потом показалась и сама Лазурь, ярко-зеленая на мелководье, темно-синяя на глубине.

Гелио показал свои плантации, треугольник сочной зелени, вдающийся в море. Длинная прямая изгородь, тянущаяся строго с севера на юг вдоль границы плантаций со стороны суши, не позволяла пасущимся стадам случайно забрести на земли тач-дахов. К западу от изгороди возвышался холм, на вершине которого чернело пятно, оставленное сгоревшим дирижаблем. Гелио начал спускаться, уворачиваясь от кружащихся стервятников. Дурной знак.

Элленора попросила Гелио обратиться к экипажу «Радости».

- Скажите, чтобы они прочесали высокую траву вокруг холма.

- А что они должны искать? - скептически спросил фермер.

- Все, что найдут.

Спустившись на землю, Дефо был поражен тем, какая вокруг мирная картина. Это была степь Саблезубых, молчаливая саванна, чья таинственность была твердой и осязаемой, словно скальная порода. Небольшая гондола полужесткого лежала целая и невредимая. Не было видно никаких признаков того, что она пострадала при падении. Закоптевшие фермы стояли огромными арками. Казалось, это стапель, на котором собирают новый дирижабль.

Тонкое обоняние позволило волкам отыскать два трупа.

«Обожжены до неузнаваемости» - эти слова едва ли передавали жуткое зрелище. Летчики наблюдали за тем, как Элленора Секир хладнокровно осматривает тела, запрашивая с орбиты структуру ДНК и стоматологическую карту.

- Кажись, этот паренек маловат ростом, - предположил кто-то. - Может, это талец?

- Не знаю. Может, и человек.

- Да, такой, как ты!

- Я так просто.

Радуясь тому, что он никому не нужен, Дефо занялся собственным расследованием. С помощью навиматрицы он отыскал невысокую груду почерневших камней и овраг, откуда появились тач-дахи. В густой траве ползал на коленях авиамеханик, повязавший голову как платком куском газонепроницаемой оболочки. Дефо узнал надпись «ПОЧИНИМ ВСЕХ» у него на спине.

Увидев Дефо, механик поднялся на ноги. Его имя было Рейсон, но все для простоты звали его Рей. Он протянул Дефо небольшой заостренный предмет с оперением.

- Таких в траве полно.

Дефо узнал пулю от безоткатного пистолета. Молодая женщина из АИР стреляла от места катастрофы вниз по склону. Интересно, попала ли она в кого-нибудь? Дефо осмотрелся вокруг, ища следы крови.

Взглянув на вершину холма, где возилась с телами Элленора Секир, Рей подошел к груде закопченных камней, расстегивая штаны.

- Это могила, - негромко окликнул его Дефо. Поспешно отступив назад, Рей застегнул молнию.

- Черт, а я думал, здесь жарили шашлык.

Вот из-за таких мелочей люди и попадают в беду на землях тач-дахов - талец раскроит тебе череп, а ты даже не будешь знать почему.

Не обнаружив на траве следов крови, Дефо выпрямился, вглядываясь в береговую линию. Солончаки вдоль более холодного северного побережья были не такие обширные; тут и там их пересекали сверкающие на солнце белые отмели. Мельчайшая пыль, гонимая ветром, жалила глаза, застревала в складках кожи. Облизнув уголки губ, он ощутил вкус степи Саблезубых. Вкус соли.

Ближе к берегу в траве что-то темнело, неподвижное, словно могила. Дефо направился в ту сторону, с хрустом сминая жесткую траву. Большая темная масса оказалась бизоном, упавшим на колени. При приближении Дефо от огромного животного отлетела стая стервятников. У несчастного бизона не было хвоста, ушей, глаз, яичек, но он, как это ни странно,'был еще жив. С трудом подняв голову, он обратил пустые окровавленные глазницы на Дефо.

- Проклятие, - негромко свистнул подошедший сзади Рей. - Я прикончу его.

Достав безоткатный пистолет с откидным прикладом, он приложил его к плечу как винтовку и выстрелил.

Бизон, вздрогнув, уронил голову, зарывшись рогом в песок. Дефо склонился над мертвым животным, изучая его: язык вырван, нос белый от соли. Соль была и под песком, куда воткнулся рог. Оглянувшись вдоль побережья на запад и восток, Дефо увидел стаи кружащихся стервятников.

Элленора Секир объявила, что найденные тела принадлежат Homo sapiens sapiens. Мужчины. Судьба двух членов экипажа полужесткого прояснилась. Причина смерти не установлена.

- Необходимо начать поиски - как всегда, на малой высоте, с небольшой скоростью, начиная от места катастрофы.

Гелио кивнул, и дирижабль снова поднялся в воздух.

Плотно сжатый десятичасовой день на Славе подходил к концу. Дефо сидел в пассажирском салоне, пытаясь сложить воедино все то, что он видел, - взбудораженную толпу в ангаре, запись, молчаливого тальца, место катастрофы, умирающего бизона. Дельта Эридана опустилась к горизонту. «Радость» осторожно двигалась на высоте метров двадцати над травой со скоростью не больше тридцати километров в час. Едва ли так что-нибудь удастся найти. Это было бы слишком просто.

Собрав свои вещи, Дефо забрался в корпус дирижабля. В полумраке раскачивались высокие мягкие баллоны, заполненные водородом. Механик с надписью «ЧАРЛИ С ВЕРХНЕГО МОСТИКА» командовал группой супершимпов.

Пробравшись в полую хвостовую часть, Дефо раздраил смотровой люк. Меньше чем в двадцати метрах внизу скользила трава. Отмотав с дюжину метров троса с лебедки, Дефо высунул ноги в люк, спуская трос вниз.

- Надеюсь, это не из-за того, что мы сказали тебе что-то обидное.

На трапе стоял Рей.

- Для работы мне нужен простор, - пожал плечами Дефо. Присев на ферму, Рей посмотрел на открытый люк. В

последние предзакатные минуты в тени гигантского хвоста люк казался черной дырой, зависшей в воздухе.

-  Там простора хоть отбавляй. Только постарайся не стать участником чьего-нибудь пищеварительного процесса.

Дефо кивнул.

- Буду ужасно стараться.

- Что ж, прощай, и удачи тебе.

Рей произнес эти слова так, что прозвучало: «Боюсь, встретимся мы только в аду».

Соскочив в люк, Дефо скользнул до конца троса и разжал руки. Времени на то, чтобы сгруппироваться, у него было достаточно. Самым очаровательным на Славе было ленивое падение в условиях притяжения в две трети g.

Неспешно приближавшаяся навстречу степь приняла его.

Ударившись о землю, Дефо отлетел в сторону и быстро поднялся на ноги. Выпрямившись, он проводил взглядом удаляющийся хвост огромного дирижабля. «Радость жизни» продолжала прочесывание местности, изо всех сил торопясь закончить до наступления ночи. Наконец воздушный корабль скрылся за холмом, и Дефо остался один.

Во все стороны разбегалась трава высотой по пояс, в которой сновали юркие бурые хищники с острыми как бритва зубами. Холодный могильный ветер поднимал на окутанной сумерками глади травы пеструю рябь - темно-синие, ржаво-коричневые, тускло-золотистые и зеленые всевозможных оттенков волны сменяли одна другую. В сгущающейся темноте хохотали гиены.

Дельта Эридана скрылась за горизонтом, и поднявшийся от корней растений мрак пожрал последние отблески света. Пробудились ночные птицы. Тот, кто заявил, что человек - «самое свирепое животное, самая опасная добыча», - несомненно, говорил это при свете дня. И уж точно эти слова никогда не произносил человек, оказавшийся ночью один и без оружия в степи Саблезубых. Определив свое местонахождение по непривычному звездному небу системы Эридана, Дефо направился к проходившей вдалеке изгороди.

Степь саблезубых

Когда Дефо наконец дошел до изгороди, на траве уже повисли капельки росы. Один раз он попытался заснуть, но быстро проснулся, разбуженный кашлем саблезубого тигра. Разминая затекшие члены, Дефо слушал, как в последний предрассветный час перекликаются хищники семейства кошачьих, давшие название степи. Утренний ветерок доносил их зловоние, напоминающее запах, оставляемый кошкой в запертой каюте. С первыми лучами солнца крики прекратились; Дефо решил, что стая поймала добычу.

Энергетическая изгородь, встречающая мощным частотным парализующим ударом всякого, кто приближался к ней, серебристой полосой пересекала степь. За ней паслись стада домашних животных. Дефо отметил, что объеденное подчистую пастбище на противоположной стороне напоминает коротко подстриженный газон.

Он шел вдоль изгороди до тех пор, пока не заметил небольшой табун лошадей, Equus occidentalism ростом с арабских скакунов, но более массивных, со стройными ногами. Животные напомнили Дефо зебр или единорогов. У кобылы, вожака табуна, даже были черно-белые полосы на холке.

При его приближении лошади подняли головы, с завистью глядя на высокую сочную траву. Дефо приказал своей навиматрице разобраться с доверчивым оборудованием изгороди, Воздух между двумя соседними столбами перестал мерцать, но сигнализация не сработала. Сорвав пучок травы, Дефо шагнул в брешь, предлагая лакомство вожаку. Они с кобылой моментально подружились. Животное, приняв траву, позволило человеку сесть себе на спину.

Дефо проехал в брешь в изгороди. Маленький табун рысью проследовал за вожаком. Дефо направил свою кобылу в глубь земли тач-дахов. Как только изгородь оказалась вне зоны действия навиматрицы, она автоматически восстановилась.

По пути он встречал антилоп и газелей, но никаких следов бизонов или тач-дахов. Трава становилась все ниже, и степь перешла в прерию, усеянную тут и там черными глыбами базальта. Выбежавшая прямо на Дефо любопытная антилопа вскинула голову, показывая маленькие рожки и белую шею. Небольшие черные глазки спокойно оглядели человека. Сомнительно, что здесь на них когда-либо охотились.

Увидев кружащихся над землей стервятников, Дефо направился в ту сторону. Птицы слетелись к мертвому бизону, одинокому быку, затравленному гиенами. Спешившись, Дефо осмотрел следы борьбы. Гиенам удалось повалить бизона на землю, после чего его разорвали на части буквально за считанные мгновения. От огромной туши остались только обрывки шкуры и груда костей. В степи гиен следовало остерегаться больше, чем гигантских кошек; силой челюстей они не уступали пантере и были гораздо менее разборчивы, чем саблезубые.

Среди кружащихся над землей стервятников промелькнула огромная тень, похожая на кондора, и, разогнав более мелких птиц, по спирали спустилась прямо на Дефо, прячась в ярко-оранжевом сиянии Дельты Эридана. В самый последний момент тень скользнула в сторону, обдав его потоком воздуха. Дефо узнал Элленору Секир в орнитолетной упряжи - более мощной разновидности тех крыльев, с помощью которых люди летали на Веретене. Элленора обращалась с крыльями так, словно родилась с ними - выпрямившись вертикально у самой земли, она мягко опустилась на ноги.

В степи Саблезубых надо постоянно быть начеку. Только что Дефо наслаждался блаженством одиночества в обществе стервятников и мертвого бизона. И вдруг без всякого предупреждения прямо перед ним оказалась Элленора Секир, требующая объяснений. Чем он может оправдать то, что спрыгнул с дирижабля, перерезал изгородь и угнал лошадей?

Дефо пожал плечами.

- Наверное, меня вызвали не для того, чтобы кружить в небе на «Радости жизни».

Он был просто очарован крыльями. Первоклассная техника «Соколформ Кондор», с дополнительными солнечными батареями, размах семь с лишним метров, удлиняемые консоли, автоматические закрылки и управление петли на кончиках пальцев. Крылья приводила в движение небольшая силовая установка, закрепленная в ранце на спине.

- Это мой пропуск на земли: тач-дахов, _ сказал Дефо, кивая в сторону лошадей. - А какое у вас оправдание?

Когда дело касается нежелательного общества, на Славе может оказаться теснее, чем на Веретене.

Элленора медленно достала из-за спины записывающую камеру - должно быть, она была привязана к силовой установке.

- Вот почему я здесь. - Покачав камеру на руке, она протянула ее Дефо. - Это камера моей дочери.

Разогнав стервятников, Дефо присел на землю. Значит, женщина из экипажа АИР тоже из семьи Секир. У дочери с матерью мало общего - разве что овал лица. Впрочем, быть может, волосы Элленоры когда-то были темными. Что гораздо важнее, это объясняло ее готовность слушать доводы.

- Как ее зовут? - Дефо сделал особый упор на времени глагола; нет оснований предполагать, что девушка погибла.

- Лила. На хинди это означает «игривая воля небес». Дефо покрутил камеру.

- Так почему во время нападения эта штука не была в руках вашей дочери?

- Сама гадаю. Возможно, здесь есть какое-то совсем простое объяснение.

- Может быть. - Но Дефо в этом сомневался. - Это еще одна странность в обстоятельствах катастрофы.

- А другие? - Сложив крылья, Элленора села напротив него.

- Во-первых, никакой катастрофы не было. Полужесткий приземлился целым и невредимым, а потом сгорел уже на земле. Во-вторых, Лила умела стрелять?

- Я сама учила ее! - В ее голосе прозвучала гордость. На поясе у нее висел такой же безоткатный пистолет.

- Так я и полагал. - Дефо вспомнил, как спокойно и уверенно держалась Лила - совсем как ее мать. - Однако на траве нет следов крови. Трудно поверить, что ни один выстрел не попал в цель.

Элленора угрюмо кивнула.

Поднявшись с земли, Дефо протянул ей камеру и смахнул песчинки с колен. Мягкая почва была илистой на ощупь.

- Вы можете ездить верхом на неоседланной лошади? Элленора не стояла первой в списке тех, кого он хотел

бы видеть своим попутчиком, не была она в нем и пятидесятой; однако не надо забывать, что находишься на Славе.

- Я занималась этим, когда вас еще не было на свете. Выбрав лошадь, она сделала из петли поводья, и они

тронулись в путь.

Растительность становилась все более чахлой. Тут и там между клочками высохшей травы белели полоски песка. Путники встретили еще одного мертвого бизона, над которым кружились стервятники. На этот раз туша была почти целой: столько не осилят и гиены.

- Что вы думаете по поводу этого? - натянув поводья, спросил Дефо.

- Единичные случаи, - отмахнулась от зловещей картины Элленора. - Мы заметили это с орбиты. Именно это расследовала группа Лилы.

Дефо покачал головой.

- Я заметил признаки засухи, когда мы пролетали над Лазурью. Кроме того, трава на пастбищах съедена вчистую. Лошадям Гелио не терпелось пробраться за изгородь.

- Это говорит простой пилот или же вы по совместительству еще и ксеноэколог?

- Не нужно быть ксеноэкологом, чтобы понять, что произошло. Уровень воды понижается. Взгляните сами, почва степи засаливается. На место бизонов приходят газели и антилопы.

Элленора не желала признавать, что с Лазурью происходят какие-то неприятности.

- Состояние моря стабильное.

- Стабильное? - напомнил Дефо о том, что программа окультуривания планеты еще продолжается. - Разве Лазурь Не должна расширяться?

- Это временное уменьшение количества осадков, - не сдавалась она. - Наступит сезон дождей, и все проблемы будут решены.

Дефо происходящее не казалось таким простым. Даже в нескольких километрах от Лазури он все еще ощущал в воздухе запах соли. Да и тач-дахи вряд ли отнесутся к этим «временным явлениям» так спокойно - им же жить здесь. И они не из тех, кто забывает и прощает. Каждый, кому довелось вытерпеть двухдневный пост Имен, знал, что у тальцев чертовски хорошая память.

Время от времени Элленора удалялась в сторону, делая круг в поисках воды. Перед самыми сумерками она нашла пересохшее русло, извивающееся в песках. Спешившись, Дефо набросился на влажный песок с киркой. Через час была вырыта небольшая ямка, наполнившаяся солоноватой водой. Напоив лошадей, Дефо наполнил свою флягу.

Элленора, спустившись на землю, указала на приближающегося всадника.

Дефо кивнул. Сумерки - это именно то время, когда следует ожидать гостей. Собрав сухую траву и ветки, он сложил костер, а затем, достав нагревательную капсулу - размером с таблетку для приема внутрь, - разломил ее и бросил в костер. Древесина вспыхнула ярким пламенем, источая резкий запах.

Всадник осторожно приближался к лагерю со стороны красно-оранжевого диска Дельты Эридана. Это был Виллунгха верхом на гигантском самце-моропусе. Пусть у тальцев нет средств наблюдения с воздуха и космической разведки - немногое из того, что происходит на землях тач-дахов, ускользает от внимания Виллунгхи.

Хотя и говорили, что он полукровка или даже гомо сапиенс, предводитель тач-дахов был чистокровным неандертальцем - о чем свидетельствовали массивные надбровные дуги, выпирающие вперед зубы и скошенный назад подбородок. Огромная голова Виллунгхи покоилась на широченных плечах, гигантские ручищи, пальцы, способные задушить голодного тигра (непременное развлечение на праздниках тач-дахов). Громадное бедро обезображено старым шрамом - Виллунгху поднял на рога раненый бизон, пронзив ему бедро. Повиснув вниз головой, талец обхватил шею разъяренного животного и, достав из ножен нож, спокойно перерезал бизону горло. Сидел Виллунгха верхом на древнем дальнем родиче лошади и носорога, который по замыслу АИР был выведен для того, чтобы обгладывать молодые деревья и кустарник, а затем, переварив растительную массу, возвращать ее назад в почву. В АИР вряд ли могли себе представить, что на моропусе можно ездить верхом.

Вождь проворчал слова приветствия.

Дефо даже не пытался ответить ему. Вместо этого он, распутав лошадей, торжественно положил поводья кобылы-вожака перед тач-дахом. Себе и Элленоре он оставил лишь двух верховых и одну вьючную лошадь.

Виллунгха ответил продолжительным фырканьем. Дикие тальцы говорили на ужасной смеси ворчаний, улюлюканий и щелчков языком, которую некоторые гомо сапиенс, по их собственному утверждению, могли понимать, но воспроизвести не мог никто. В свою очередь, для тач-дахов гомо сапиенс были поразительно глухими и совершенно тупыми - едва ли их можно даже было считать существами мыслящими. Непредсказуемые, обладающие силой, способные рыть землю словно обезумевший моропус. Но разумные? Даже Виллунгха не мог этого признать. Он был довольно хорошо знаком с «человеком мыслящим» - чем и объяснялось его противоречивое отношение к людям.

Преподнеся дары, Дефо перешел к следующей части программы развлечений на вечер. Установив камеру у костра, он направил ее на вертикальный разлом скалы. Воспользовавшись неровной каменной поверхностью в качестве трехмерного экрана, он с помощью своей навиматрицы отобрал в памяти записывающего устройства последние кадры, в том числе нападение тач-дахов. Когда материализовалось изображение самого Виллунгхи верхом на несущемся вперед моропусе, вождь свистнул и издал улюлюканье. Насколько знал Дефо, это всего-навсего означало: «Привет!» Или: «Симпатичный парень, и что?»

Затем появилось изображение Лилы с пистолетом в руке. Дефо остановил картинку. Подойдя к экрану, он ткнул пальцем в девушку, а затем изобразил, что оглядывается по сторонам. Оставалось надеяться, Виллунгха поймет, что он ищет эту девушку.

Глаза тач-даха внимательно следили за ним из-под массивных надбровных дуг. Дефо повторил пантомиму. На диких тальцев не производят особенного впечатления привозные диковинки, если они не могут найти им применение. Наконец проворчав что-то невнятное, Виллунгха направился в темноту, уводя с собой дареных коней.

Вскочив на ноги, Дефо бросил Элленоре:

- Нам нужно следовать за ним.

Виллунгха - лучший провожатый, на которого они могут рассчитывать,

Почти всю короткую ночь они провели в пути. Безжизненные солончаки уступили место саванне. Мандариново-оранжевый рассвет обрисовал верхушки черных акаций.

Дефо, проведший двадцать с лишним часов без сна, пошатывался от усталости, думая только о том, как бы вздремнуть пару часиков. Наконец встречный ветер донес запах горелого навоза, сообщив о приближении к стойбищу кочевников.

Под акациями темнел круг юрт, вокруг которых бродил мычащий скот. Высыпавшая толпа тальцев щелчками и свистом встретила вернувшегося в стойбище вождя. Дефо и Элленора не удостоились подобного теплого приема: на них смотрели непроницаемые каменные лица.

Элленора присела, сложив крылья, а Дефо слушал живую беседу тальцев, время от времени грозивших им кулаками. Вскоре разговор ограничился диалогом Виллунгхи и свирепого верзилы со сломанным носом и вызывающей красно-коричневой татуировкой. Верзила был тяжелее Виллунгхи килограммов на пятнадцать, однако он не мог похвастаться хладнокровием вождя. Вклад Страшилы в обмен мнениями состоял из негромкого ворчания и угрюмых взглядов.

Виллунгха резко развернулся, заканчивая разговор, и направился к тому месту, где ждали Дефо и Элленора. Присев на корточки, он ясно изложил свою точку зрения при помощи жестов и тычков пальцем. Люди вольны искать пропавшую женщину где им угодно за одним исключением.

- Мы не можем только входить в юрту вот этого урода, - пояснил Дефо Элленоре, кивая на высокого тальца со сломанным носом и татуировкой охрой.

- Логично сделать вывод, что именно эту юрту нам и захочется осмотреть в первую очередь, - нахмурилась Элленора.

Дефо кивнул. Порой тальцы бывают поразительно прямолинейны. Порывшись в сумке, он достал аптечку, понимая, что не обойдется без допинга. Прикрепив аптечку ремнем к икре ноги, Дефо дал ей мысленную команду впрыснуть ему в кровь эквивалент недельного отдыха.

- Посмотрим, смогу ли я получить у Страшилы разрешение заглянуть в его юрту.

Стимулирующие вещества разлились по всему его телу. Дневной свет стал ярче. В движениях появилась легкость, присущая миру с пониженной гравитацией. Но он был не рад, что ему приходится прибегать к химии: долго организм обманывать нельзя. Верзила-талец стоял у своей юрты, обтянутой шкурами лачуги на колесах, украшенной верблюжьими хвостами. Вход был завешен шкурой бизона. Решительно направившись вперед, Дефо дружески поинтересовался:

- Как поживаешь?

Тач-дах лишь сплюнул в ответ. Поскольку оба не владели языком своего противника, надобность в предварительных словесных оскорблениях не потребовалась. Дефо молча принял боевую стойку, свободно опустив руки, выпрямив спину и выставив вперед правую ногу. Краем глаза он видел Виллунгху и его ребят, рассевшихся полукругом, чтобы лучше наблюдать за развлечением.

Взревев, талец бросился вперед, преисполнившись решимости разорвать долговязого кроманьонца надвое. Дефо значительно уступал своему спарринг-партнеру в весе, к тому же тот был совершенно неуязвим к любым ударам в корпус. Схватив огромное правое запястье левой рукой, Дефо уклонился вбок и, используя инерцию неандертальца, бросил верзилу через бедро, что есть силы выворачивая ему кисть. Свирепый Страшила отлетел вверх тормашками к колесу своей юрты.

Ребята Виллунгхи встретили это сдавленными криками.

Вскочив на ноги, талец снова бросился вперед, рыча как раненый лев. Оберегая правую руку, он нанес Дефо удар левой. Тот парировал удар предплечьем, что явилось большой ошибкой - скользящий удар и он потерял равновесие.

Злорадно усмехаясь, талец закружил влево. У него до сих пор даже не сбилось дыхание - наверняка ублюдок хорошенько выспался. Правая рука Дефо онемела, легкие разрывались - признак того, что аптечка на пределе. Еще немного в том же духе - и талец просто измотает его. А потом затопчет до беспамятства.

Тач-дах сделал выпад левой. На этот раз Дефо пригнулся, уворачиваясь от удара, и схватил левую руку тальца обе-, ими руками, не обращая внимания на боль в правой. Не имея достаточно сил, чтобы двигаться самому, он намертво вцепился в здоровую руку тач-даха, и верзила, взвыв от боли, перекатился через его плечо; левая кисть тальца, вывернутая за счет его собственного веса и инерции, хрустнула.

Обезумевший от боли неандерталец валялся на земле; одна его рука была вывихнута, другая сломана. Ярый приверженец того, что лежащего противника надо добивать, Дефо изо всех сил опустил пятку на татуированную ступню тальца. Страшила застонал.

Отряхнувшись, Дефо взглянул на Виллунгху. Вождь тач-дахов проворчал, поздравляя его с победой. Теперь Дефо мог обыскивать юрту. Он очень надеялся, что найдет там что-нибудь.

Подняв полог из бизоньей шкуры, Дефо понял, что вонь от находящегося в юрте будет чувствоваться до самого Веретена. Запах мочи, пота и горелого навоза смешивался со зловонием заплесневевшей кожи. Пробравшись на четвереньках внутрь, Дефо распугал ватагу ребятишек-тальцев, игравших вокруг очага в центре. Они бросились врассыпную, придя в ужас, воочию увидев страшного гомо сапиенс из сказок.

Внутри юрты царил задымленный полумрак. Стены из шкур были покрыты копотью; тальцы, уделявшие много внимания татуировке и боевой раскраске, не утруждали себя украшением жилищ. То, чего искал Дефо, сидело в углу, и было на удивление живо. Его встретили настороженные глаза с красными кругами от усталости, которые были не в силах поверить в то, что видят.

- Насколько я понимаю, Лила Секир?

Девушке с трудом удалось кивнуть. Методы тач-дахов были жестокими и безжалостными. Для того чтобы Лила не сбежала, ей на шею была надета колода, сделанная из двух длинных массивных кусков дерева, стянутых кожаными ремнями. Руки девушки были свободны, но конец ярма, привязанный к основанию юрты, находился вне досягаемости. Лила имела возможность ограниченно двигаться, есть и справлять жизненные потребности, но она не могла достать до узлов, прикрепляющих ярмо.

Дефо освободил девушку, и в этот момент в юрту вползла Элленора Секир, таща за собой сложенные крылья. Она торопливо прикрепила к запястью девушки свою аптечку. Мать и дочь встретились в зловонном полумраке юрты тач-даха - трогательная встреча длилась не больше одной наносекунды. Лила была дочерью своей матери; обе женщины не дали волю чувствам. Не успев как следует обнять дочь, Элленора уже спрашивала ее о том, что произошло.

- Нас предал Гелио. Негодяй предложил нам спуститься вниз, пригласив на встречу с глазу на глаз. Следующее мое воспоминание - меня связанную отдают тач-дахам.

Дефо подозревал нечто подобное - не в духе Виллунгхи связываться с гомо сапиенс, не важно, с дружескими или с враждебными намерениями. За всем случившимся должны были стоять полноценные люди. Но он испытал сожаление, узнав, что это Гелио. Самонадеянный глупец пришелся ему по душе.

Вытащив камеру, Дефо показал Л иле ее «последний бой». Девушка покачала головой.

- Мне бы хотелось совершить такой героический поступок, но я даже не видела приближающихся тальцев.

Она ничего не знала о судьбе дирижабля и своих товарищей.

- Они сгорели вместе с кораблем, - прямо сообщила дочери Элленора.

А все остальное было просто запрограммировано в цифровую память глупой камеры. Приличная работа, но не без изъянов. Случай распорядился так, что была выбрана камера Лилы, и у ее матери появились подозрения; Дефо же с самого начала готов был верить в худшее.

- Почему он просто не убил меня? - недоуменно спросила Лила.

Проведя последние дни связанной в юрте тач-даха, она была удивлена больше всех.

- Дополнительная страховка, - ответил Дефо, закрепляя камеру на колене. - Хороший охотник всегда держит под рукой запасный заряд, чтобы убить дичь наверняка. Катастрофы дирижабля и подделанной записи было недостаточно, чтобы обвинить тач-дахов. Но когда обнаружили бы ваше тело, не возникло бы никаких сомнений в том, кто держал вас в плену.

Люди Виллунгхи, вероятно, не имели понятия, почему Гелио хотел покатать в их Юрте одну из своих женщин, да еще против ее воли. Но талец, с которым он заключил сделку, вступил в единоборство, выполняя условия договора. Трогательно и в то же время ужасно.

- Но зачем все это? - Впервые Элленора, похоже, была в растерянности. - Зачем уничтожать нашу группу? Зачем валить вину за это на тач-дахов?

-  Потому что Лазурь умирает, - тихо ответила Лила. - Морю не хватает воды. Прибрежные степи засоляются.

По тому, как нахмурилась Элленора, Дефо понял, что этот спор имеет давние корни.

Лила упрямостью была под стать своей матери.

- Поверхность моря и трава не возвращают воду в воздух с такой скоростью, с какой каналы откачивают ее. Тонкий слой почвы, покрывающий вулканические шлаки и скальные породы, не сможет вынести новых поселенцев. Гелио это понимает. Должно быть, Виллунгха тоже видит это. Гелио хочет, чтобы Лазурь была закрыта для будущих поселений. И я хочу того же. Но он, судя по всему, считает, что для этого необходима война.

Элленора одарила дочь печальным взглядом, словно вопрошающим: «Неужели это я вскормила тебя?» Однако, насколько понимал Дефо, Гелио был прав: даже АИР не станет загонять людей в зону вооруженного конфликта. А если колонистов не допустят к Лазури, а тач-дахов прогонят от нее, море окажется всецело в распоряжении Гелио.

Услышав гортанные крики, Дефо, приподняв полог, выглянул из юрты. Тальцы смотрели вверх. Над степью разносился гул соосных винтов, предвещая прибытие новых нежеланных гостей. К стойбищу приближалась «Радость жизни».

Элленора выругалась. Ее дочь попыталась собраться с силами, готовясь к бегству. Никто не горел желанием встречаться с предателем. Дефо пришел к выводу, что единственный выход - отправить сообщение на Веретено и затаиться до тех пор, пока АИР не пришлет им на выручку специальный отряд. С вооруженными преступниками, которым уже нечего бояться, должны разбираться профессионалы.

Пока Элленора торопила дочь, Дефо занялся камерой. Приказав навиматрице включить запись, он направил объектив на очаг, снимая языки пламени.

Когда Дефо выбрался из юрты, «Радость жизни» уже появилась над ближайшим холмом. Дирижабль снижался, увеличиваясь в размерах. Мать и дочь скрылись в высокой траве, окружающей стойбище. Когда Дефо догнал их, Элленора, сложив крылья, возилась с передатчиком, собираясь передать сообщение на Веретено. В самый последний момент он схватил ее за руку, не позволив установить канал связи.

- Подождите!

- В чем дело?

На лице Элленоры были написаны гнев, раздражение и испуг. В ее руке был наготове безоткатный пистолет.

- Гелио следит за эфиром, - напомнил Дефо. Быть может, Элленора готова без колебаний пожертвовать всем ради торжества справедливости, но Дефо вовсе не собирался умирать во имя закона. - Давайте сначала выберемся отсюда.

- Как?

Бежать глупо. Гелио их быстро обнаружит. А у Виллунгхи нет ни малейшего желания становиться на их сторону.

- Давайте начнем с того, что ляжем на землю, - властно произнес Дефо, - тогда трава не будет колыхаться. Сейчас мы видим Гелио, но он не может видеть нас.

Он старался говорить как можно убедительнее.

«Радость» зависла над возвышением неподалеку от стойбища, достаточно близко, чтобы прикрывать все выходы из него, но в то же время не настолько, чтобы беспокоить тач-дахов. Спустившиеся по тросам супершимпы закрепили дирижабль якорями. Гелио со своими людьми, вооруженные спортивными винтовками, спустились по трапу из гондолы и направились цепочкой к юртам, держа оружие наготове.

- Приготовьтесь бежать. - Дефо направил камеру на дирижабль. - Я произведу отвлекающий маневр.

Лила азартно кивнула. Элленора продолжала колебаться.

- Что за отвлекающий маневр?

- Пожар и паника. - Дефо сказал своей навиматрице настроить камеру на воспроизведение, проецируя непрерывный повтор последних отснятых кадров. - Что бы вы ни видели, бегите прямо к «Радости жизни» и поднимайтесь в гондолу. Уяснили? - Женщины кивнули. - Тогда пошли, - прошептал он, включая камеру.

Только они выскочили из укрытия, как на корпусе дирижабля засверкали красные отблески - изображение огня в очаге, многократно увеличенное камерой, - перерастающие в страшные языки пламени. Супершимпы, взвыв от ужаса, бросились врассыпную от воздушного корабля. За считанные секунды изображение распространилось на полкорпуса, создав совершенно правдоподобную картину вспыхнувшего триллиона кубических Сантиметров водорода. Экипаж дирижабля начал выпрыгивать из иллюминаторов гондолы.

Дефо первым взбежал на пригорок. Толкнув Элленору и Л илу к сходням, он начал освобождать якорные канаты. Дирижабль, избавившись от веса людей и обезьян, рвался вверх, извиваясь словно кит, у которого начались схватки.

Кто-то крикнул, чтобы он остановился. Не утруждая себя ответом, Дефо схватился за последний канат и, выдернув якорь, взмыл вверх. Дернувшись вперед по ветру, неуправляемый дирижабль сразу же нырнул вниз. Болтающиеся канаты запутались в ветвях акаций.

Осознав, что через рощу «Радости» не перелететь, Дефо заставил свою навиматрицу послать отчаянный приказ аварийным системам дирижабля сбросить балласт. Тонны воды оглушающим водопадом рухнули вниз. Воздушный корабль стремительно взмыл вверх, вырываясь из рук Гелио.

Навиматрица отсчитывала увеличение высоты. Одна тысяча, две тысячи, три тысячи метров. Саванна осталась далеко внизу. Пора подниматься на борт. Держась за канат левой рукой, Дефо вытянул вверх правую и поймал натянутый трос. Ухватившись за него крепче, он разжал левую руку.

И полетел вниз, обдирая ладонь о стальной трос. Правая рука не выдержала веса его тела. Отчаянно взмахнув левой, Дефо успел ухватиться за канат.

Болтаясь на одной руке, он понял, что вторая теперь бесполезна. Она его не выдержит. Прикрепленная к ноге аптечка заглушила боль и замаскировала рану, нанесенную тальцем. И предала его, когда он взял на себя слишком много.

Раскачиваясь в тишине на высоте нескольких километров под брыкающимся дирижаблем, Дефо стал обдумывать свой следующий шаг. С одной здоровой рукой он не сможет подняться вверх. Дефо постучал по тросу носком. Если ему удастся зацепиться ногой за ушко якоря, он сможет спокойно продержаться до тех пор, пока его не втащат в дирижабль,

Слишком далеко. Нога не достает до ушка. Далеко внизу проносилось ровное зеленое одеяло. «Радость» набрала высоту четыре тысячи метров и продолжала подниматься.

Ослабив левую руку, Дефо заскользил вниз по тросу, ощупывая его ногой в поисках ушка. Наконец носок зацепился за якорь. Дефо мысленно поздравил себя. Удалось!

Но в тот самый момент, как его ботинок скользнул в ушко, трос дернулся - «Радость» достигла предельной высоты, и автоматически открылся клапан, выпуская избыточный водород. Не слушающийся рук дирижабль словно огромный дельфин нырнул вниз.

Дефо постарался поймать вырвавшийся трос. Уставшие пальцы действовали недостаточно быстро. Трос выскользнул из его руки. Две бессонные ночи, поединок с тальцем, борьба с якорным канатом вымотали его до предела.

Вскинув руки, Дефо медленно упал назад, зацепившись ботинком за якорное ушко. Притяжение всего в две трети от нормального дало ему достаточно времени, чтобы совершить последнюю отчаянную попытку ухватиться за трос. И промахнуться.

Болтаясь вниз головой, держась одним только ботинком, Дефо чувствовал, что нога выскальзывает из ушка. Согнувшись пополам, он попытался поймать ботинок здоровой рукой. Это ему удалось. Пальцы схватили ботинок в тот самый миг, когда нога выскользнула из ушка, и он полетел вниз, удаляясь от троса.

Дефо падал. Крепко вцепившись в бесполезный теперь ботинок, Дефо кричал, давая волю страху и раздражению. Над головой еще был виден извивающийся змеей трос и уменьшающаяся в размерах тень дирижабля. В пяти километрах внизу была земля и она стремительно приближалась.

Он не испытывал того сонного благодушия, которым, как считается, наслаждаются умирающие. Даже при ускорении свободного падения в две трети g о мягкую траву он ударится очень сильно, отскочит один раз и больше не встанет. Никогда. Навиматрица бесстрастно фиксировала падение. Сперва медленное. Всего несколько метров в секунду - но все убыстряющееся и убыстряющееся. Мелькающие цифры альтиметра слились в сплошное пятно.

Жуткую тишину нарушил шум крыльев. Чьи-то руки схватили Дефо. Крылья неистово забились. Он буквально ощутил, как напрягаются закрылки, пытаясь создать подъемную силу.

Его держала в руках Элленора Секир. Выйдя из пике, она пыталась остановить падение, но ее крыльям приходилось иметь дело с двойным весом. Отличный прыжок, отметил Дефо. Но нагрузка на крыло слишком велика. Он чувствовал, как Элленора напрягается, пытаясь не сорваться в штопор - что обязательно- случится, если она не отпустит его.

Но она не сдавалась, отчаянно махала крыльями, боролась до конца. Ее искаженное от напряжения лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Дефо.

И тут произошел чудодейственный толчок, и случилось невозможное. Дефо застыл в воздухе.

От плечей Элленоры вверх уходил натянутый трос. Ныряя за Дефо вниз, она пристегнула его к своей упряжи. Уставившись на этот трос, Дефо попытался произнести слова признательности, но у него получился лишь полный благодарности хрип. Эта упрямая женщина - гений. Ему захотелось поцеловать ее. Впрочем, в этом случае она наверняка отпустит его.

Дефо чувствовал, как их метр за метром тянут вверх, к спасению. Женщина из АИР радостно улыбалась.

Оказавшись втянутым на борт несущегося галопом дирижабля, Дефо первым делом увидел орудующего с лебедкой механика Рея. Лила лежала на палубе, протягивая руку в люк, чтобы помочь подняться своей матери. Чарли «с верхнего мостика», зажмурившись, стоял вцепившись в ферму, все еще ожидая взрыва. Дефо расслышал слова молитвы:

Наш Сатана в Аду, Твое имя Проклятый. Веди нас к соблазну, Поощряй наше грехопадение…

Дефо был поражен. Чарли не производил впечатление человека религиозного. Но близкое знакомство со смертью разбудит дьявола в ком угодно.

Проворно натянув ботинок, Дефо приказал своей нави-матрице взять на себя управление дирижаблем. «Радость», выровнявшись, взяла курс на Лачугоград.

Слушая, как Элленора вызывает Веретено, Дефо гадал, как у Гелио обстоят дела с Виллунгхой. Фермера, убившего двух сотрудников АИР, пытавшегося подставить тач-дахов, а затем напортачившего с прикрытием, ждут большие неприятности. Впрочем, как и всех на Славе. А также первые десять тысяч колонистов, приближающихся от Эпсилона Эридана с околосветовой скоростью.

Но лично Дефо не имел ни малейшего желания находиться здесь, когда неприятности начнутся. Прямо сейчас он вернется на Веретено, чтобы наслаждаться долгими часами безделья в ожидании корабля, который заберет его из этой системы. АИР сможет и без него разобраться с кашей, которую само же и заварило. Увеличение количества людей приведет к увеличению интенсивности движения, и настанет день, когда Грязь и память о ней станут не такими уж неприятными воспоминаниями. Которые можно задвинуть на задворки сознания и забыть.

R. Garcia у Robertson. «Gone to Glory». © Rod Garcia, 1995. © Перевод. Саксин СМ., 2002.

[15] Поля блаженных (греч.). - Примеч. пер.

Тони Дэниэл. Сухая, тихая война

Что я испытывал, глядя, как два солнца Ферро садятся за бесплодным холмом к востоку от моего дома - словами не передать. Ведь я не был здесь 12 000 000 000 лет. Подойдя к скважине, я снял с насоса жестяной ковшик и налег на рукоять. Она жутко заскрежетала - неужели все проржавело насквозь? Нет, пошло! И через пятнадцать качков я разжился ковшом воды.

За насосом кто-то присматривал. И за домом, и за участком, пока я был на войне. Для меня прошло пятнадцать лет, а сколько для Ферро - не возьмусь сказать точно. Вода шла буроватая, с железным привкусом. Ну да ничего.

Я выпил не торопясь и возвратил ковш на место. Когда сел Хемингуэй, большее солнце, подул свежий ветерок. Вслед за Хемингуэем опустился Фицджеральд, и по плато расстелилась холодная безоблачная ночь. Я постоял неподвижно, слегка дрожа, затем подрегулировал внутренние органы и дождался, когда сумерки окончательно уступят мгле и звезды моей юности зажгутся на небе.

Первым появился Штейнер, вечерняя звезда Ферро - голубое пятнышко чуть выше западного горизонта. Затем пришел черед созвездий. Нгал, Гильгамеш; на юго-западе изогнулся Великий Змей. Ночь была безлунная. У Ферро вообще нет луны. Да и на что она здесь?

Наконец я взошел на крыльцо. Дом узнал меня, зажег лампы. Вот я и внутри. Пыльно, мебель зачехлена простынями, но не видать следов крыс или джинджасов, нет и признаков обветшания.

Я вздыхал, я моргал, я пытался хоть что-нибудь почувствовать. Наверное, рановато - надо попривыкнуть. Потянул с кресла простыню, но передумал. Прошел в кухню, заглянул в буфет. Старая бутылка солодового виски, кукурузные хлопья, кое-какие специи. Специи от матери остались, я-то редко к ним прикасался… до того, как отправился в конец времен.

Наверное, виски состарилось идеально. Но, как говорят у нас на Ферро, любишь выпить, люби и закусить, поэтому я вышел из дому и зашагал по дороге к Гейделю.

До города пять миль - не близкий свет. При желании я мог бы покрыть это расстояние за десять минут, но предпочел идти размеренным шагом под родными звездами. Дорога была неухоженной, и к тому времени, когда я остановился под вывеской «У Тредмартина», штанины покрылись рыжей пылью. Я глотнул напоследок прохладного воздуха и прошел в бар - греться.

У владельца заведения, похоже, выдался доходный вечерок. Посетителей было много: мужчины и женщины - у камина, юзы и сплайсы - по холодным углам. У стойки бара сидели завсегдатаи, кое-кого я узнал. Как же они состарились! Сплошные морщины, как на моченых яблоках. Напрасно я искал еще одно знакомое лицо. Музыкальный автомат играл что-то проникновенно-грустное, дым стоял коромыслом, было шумно - народ оживленно болтал. Точнее, болтал до моего прихода.

Ко мне никто не повернулся. Многие, наверное, даже не увидели меня. Но словно кто-то дал тайный сигнал; голоса враз опустились до глухого шепота. Музыкальный автомат поспешили выключить.

Я настроил свой организм на комнатную температуру и подошел к стойке. Стало еще тише.

Ко мне неохотно повернулся бармен - старина Тредмартин собственной персоной.

- Что закажете, сэр?

Я окинул взглядом его, а затем фон - коллекцию бутылок, банок и иной посуды.

- Не вижу.

- Чего вы не видите? - Он оглянулся на бутылки и снова уставился мне в глаза.

- «Ячменное Боуна».

- Не держим, - подозрительно ответил Тредмартин.

- А почему?

- Умер поставщик.

- И давно?

- Да лет двадцать… Я чего-то в толк не возьму, а вам какое…

- О его сыне что слышно?

Тредмартин отступил на шаг. Потом еще на шаг.

- Генри… - прошептал он. - Генри Боун!

- Ладно, Питер Тредмартин, налей чего-нибудь поприличней, - распорядился я. - И я не прочь угостить всех присутствующих.

- Генри Боун!.. А я-то тебя за одного из этих принял… за глима… Прости старика…

О чем он это бормочет?

Тут Тредмартин расплылся в знакомой кривой улыбке:

- Генри Боун! Нечего тут деньгами сорить. Я припас пару бутылок виски твоего старика. Угощаю всех!

Вот так я вернулся на родину. На первый взгляд могло показаться, будто я ее вообще не покидал. За 20 прошедших здесь лет соседи изменились мало, ну и, понятное дело, они ничего не знали о моих приключениях. Знали только, что я был на войне. На Великой Войне в конце времен. И она закончилась нашей победой, иначе бы разве я вернулся в свое время и на свое место?

Я посеял ферроанский пустынный ячмень, принес торфа с горных болот, поставил расти биомассу для очистки жесткой грунтовой воды и мало-помалу приблизился к тому, чтобы снова, как в старые добрые времена, гнать виски. Почти все население Ферро делится на пивоваров и вискоделов. А началось это еще с Заселения, десять поколений назад.

Пока ко мне не пришла она, я и не подозревал о грядущих неприятностях. Звали ее Алинда Бекстер, но для меня она была Бекс еще с тех дней, когда мы вместе играли на полу в гостинице ее папаши. Когда я уходил на войну, ей было 20, а мне 21, а сейчас я ее узнал и в 40 (на пять лет старше меня нынешнего).

Через неделю после возвращения я увидел ее на дороге к своему дому. Бекс была повыше большинства ферроанских женщин, и на любом другом мире ее могли бы принять за помесь человека и юзы. Худощавая, длинноногая, она носила платье цвета хаки; его немилосердно трепал сухой ветер. Я стоял на веранде, ждал и гадал, о чем она^ будет говорить.

- Ну вот, гора с плеч! - На ее голове сидела шляпка с загнутыми полями, с ленточками, которые завязываются под подбородком. Но Бекс их не завязала. Она придерживала шляпку рукой, чтобы не сорвало ветром. - Твое проклятое ранчо - сплошная головная боль, а пользы никакой!

- Так это ты за ним присматривала?

- Иначе бы оно давным-давно развалилось, - ответила она. С минуту мы стояли молча, разглядывали друг друга. У

нее зеленые глаза. В странствиях своих я повидал Океан точно такого же цвета.

- Ну что ж, - проговорил я наконец, - входи.

Угостить ее было чем - я испек сладкий пирог, а сосед Шин принес пива. Но и от того, и от другого она отказалась. Мы расположились в гостиной, уселись прямо на простыни, - я так и не удосужился снять их с мебели. Разговор вели осторожно, будто снова знакомились друг с другом. Она теперь управляла отцовской гостиницей. На протяжении многих лет добраться до нас можно было только грузовым кораблем, но мы наконец получили узел флэш-сети, и пускай Ферро до сих пор считается захолустьем, иностранцы теперь появляются чаще. Редко кто из них задерживается, но провести ночку, а то и другую, в «Бекстер-отеле» вынужден каждый, и добрая слава о гостинице разошлась далеко. Этим словам Бекс я поверил. Помнится, в молодости она была себе на уме, но честная, а хозяйки гостиниц с таким сочетанием качеств - редкость. Бекс кажется тихоней, пока не узнаешь ее получше; кое-кто считает ее высокомерной. До моего отлета у Бекс было очень мало близких друзей, и только им, мне в том числе, она порой открывала душу. Похоже, ее характер не сильно изменился с тех пор.

- Замуж вышла? - спросил я, выслушав о гостинице и о болячках старины Ферли.

- Нет. Собиралась, и все было на мази, но не решилась. А ты женат?

- Нет. За кого ты собиралась?

- За Рэлла Кентона.

- Рэлл Кентон? - Я вспомнил этого на четверть сплайса, великана из великанов. - Это не его ли родители владеют хмелевой биржей?

В ту далекую пору его внешность была обманчива. Не хватало живинки этой каланче, не хватало стержня.

- Десять лет назад умер Том Кентон, - ответила она. - Марджори отошла от дел, и биржа принадлежала Рэллу до прошлого года. Ты не поверишь, но Рэлл справлялся хорошо. У него характер появился со смертью отца, даже, может быть, слишком твердый.

- И что с ним сталось?

- Его больше нет, - ответила Бекс. - Я думала, что и ты погиб. - Тут она дала понять, что теперь не прочь глотнуть пива, и я вышел за бутылочкой «Шинского». А вернувшись, понял, что она успела всплакнуть.

- Рэлла убили глимы, - опередила мой вопрос Бекс. - Это они сами себя так прозвали. Всякий сброд: люди, репоны, каливаки и бог знает кто еще. В прошлом году шли через наши края и на неделю задержались в Гейделе. Это был сущий ад! Захватили нашу гостиницу и устроили в ней… суд, так они сказали. От каждой семьи кто-нибудь должен был явиться и заплатить «судебную десятину». А величину этой десятины определяли глимы. Рэлл платить отказался. Он вынул длинный пистолет - и где только его раздобыл… А они расхохотались и обезоружили его, как ребенка. - По щекам Бекс побежали слезы.

- Потом выволокли из гостиницы на улицу. - На несколько секунд Бекс умолкла, чтобы взять себя в руки. - И заживо сожгли плазмобоем. Сначала ноги, потом руки, а потом, но не сразу, - все остальное. От него и золы не осталось. Нечего было хоронить.

Я не мог притянуть ее к себе и обнять. Не мог - после ее рассказа о Рэлле. Но что-то сделать было необходимо. Я достал из трутницы щепку дерева бан и попробовал затопить печку. Но огонь не желал заниматься от стучавшего в моем сердце пепла, а дуть не следовало - только нос золой забил.

- И что, никто не рискнул дать глимам отпор? - спросил я, прочихавшись.

- Всех ужасно потрясла расправа над Рэллом. Мы дождались, когда они уйдут. Наверное, им просто стало скучно. - Она сокрушенно покачала головой, тяжело вздохнула и только сейчас заметила, чем я занимаюсь. И опустилась рядом на корточки. Через минуту затрещали дрова - ремесло истопника у себя в гостинице Бекс освоила неплохо. Мы снова сели в кресла - глядеть на языки пламени.

- Мне это напоминает призраков войны.

- Ты о глимах?

- Так называют солдат, которые после войны не расходятся по домам. Они умеют только сражаться, и бросить это занятие не могут или не хотят. Иногда даже… кое-что изменяют в себе, чтобы не порвать с войной. Они бродят по дорогам времени, и их трудно убить, поскольку призраки войны не задерживаются ни в одной эпохе. В далеком прошлом, когда народ не знал о Великой Войне, а если и знал, то лишь по слухам, таких существ называли иначе. Вампиры, хагамонстры, зомби…

- И что можно сделать?

Я ее обнял. Боже, как давно я обнимал Бекс в последний раз! Она точно окаменела, но вскоре расслабилась, задышала глубоко и спокойно.

- Будем надеяться, что они не вернутся. Это плохие существа. Хоть и не самые худшие на свете.

Какое-то время мы безмолвствовали, только ветер играл на громадной каменной флейте - задувал в дымоход и заставлял его жалобно стонать.

- Бекс, а ты любила его? - спросил я. - Рэлла? На этот раз она ответила без малейших колебаний:

- Конечно, нет, Генри Боун. Да как ты мог такое подумать? Я все эти годы ждала твоего возвращения. Ну а теперь расскажи о будущем.

Я ненадолго отстранился от нее и рассказал. Естественно, далеко не обо всем, но о многом. Например, о том, что темной материи недостаточно, чтобы вновь собрать космос в одно целое, что слишком мало массы для запуска вечного цикла. В конце времен нечего ждать и не на что надеяться, все звезды мертвы или умирают, - вселенские сумерки, и ничего более. И в этих сумерках скопились гигантские армии; солдат для них набирали на всех мирах и во все эпохи. Живые существа, духи, роботы, разумное оружие. Галактика против галактики, звездная система против звездной системы. Война будет продолжаться до критической точки, пока энтропия не разрушит все до основания, - и останутся только омуты бесконечности, застывшего «ничто». Ни света, ни тепла, ни действия. Вселенная мертва, а те, кто остался… наследуют темную пустоту. Они победили.

- И ты победил? - спросила она.

Не ответив, я вышел во двор и набрал с поленницы дров на всю ночь. Бан горит медленно.

Но зря я надеялся, что Бекс забудет о своем вопросе.

- Генри, расскажи, чем закончится война.

- Зря ты об этом спросила. - Я старательно подбирал слова, чтобы ничем не выдать страшной правды. - Каждый раз, когда солдат отвечает на такой вопрос, он все меняет. А потом может выбирать одно из двух: уйти, покинув собственное время или остаться. В том и в другом случае от него уже ничто не зависит. Не только чей-то проигрыш и чья-то победа, но и любые подвиги самого этого солдата на войне - все пойдет насмарку.

Поразмыслив над моими словами, Бекс спросила:

- А что вообще может от него зависеть? И есть ли на свете что-нибудь такое, за что стоило бы сражаться? Времени придет конец, и после этого уже ничто не будет важно. Кто победит, кто проиграет…

- От солдата зависит: вернется он домой или не вернется. Если вернется - все будет кончено.

- Не понимаю.

Я пожал плечами и умолк. Все, сказано достаточно. Больше ей ничего объяснить нельзя. По крайней мере объяснить, ничего не изменив. И ни в коем случае нельзя рассказывать, что за сила собрала громадные армии в конце всего сущего.

Да и сам я много ли знаю? Много ли знаю даже сейчас, черт побери? Лишь то, что мне рассказывали и чему учили. Если не воевать в конце, не будет начала. Чтобы прожить человеческую жизнь, необходимо драться на закате времен. Дескать, в такой уж мы живем вселенной, и другой у нас нет. Это внушали мне, и это я внушал потом себе. И добросовестно делал свою работу, чтобы все поскорее закончилось и можно было вернуться домой.

- Бекс, я о тебе помнил всегда.

Она подошла и села рядом у камина. Сначала мы не прикасались друг к другу, но вскоре я почувствовал ее близость; я вдыхал запах согревшегося женского тела. Она провела рукой по моей руке, нащупала шишки - следы медицинского вмешательства.

- Что они с тобой сделали? - прошептала Бекс.

В памяти всплыли слова еще не родившиеся, слова старого гимна разрушителей неба:

Из меня высосали сердце,

Оставили только черную дырку,

Ты не сможешь меня заколоть.

Мой разум переписали

В тугой узелок пространства, -

Ты не сможешь меня обмануть.

Я - ледяная заноза

Из глаза звезды;

Я приду тебя заколоть.

Я едва не пробубнил эти строки по многолетней привычке. Вовремя прикусил язык. Война окончена. Со мной теперь Бекс, и я знаю: все битвы в прошлом. Надо что-то почувствовать. Надо снова что-то почувствовать. Не злобу, ненависть или гнев, а что-нибудь другое, прежнее. Пока - не могу, что правда, то правда. Но смогу. Чувствую, что смогу.

- Бекс, я теперь даже не дышу. Притворяюсь только, чтобы людей не пугать. Столько лет прошло, даже забыл, каково это - дышать воздухом.

Она меня поцеловала. Оказывается, я и это успел забыть - как целоваться. Но быстро вспомнил. После подбросил в огонь дров, провел ладонью по шее и плечу Бекс. Кожа сохранила молодую упругость, но за многие годы на солнце и ветру приобрела дополнительный слой, загорела и загрубела. Мы сдернули чехол с кушетки и пододвинули ее к очагу, и легли, и Бекс прижала мое лицо к своей шее и груди.

- Для меня хоть что-нибудь оставили? - прошептала Бекс. До сего момента я об этом даже не думал.

- Да, достаточно.

Мы неторопливо занимались любовью. И то, как мы это делали, кого-то могло бы разжалобить. Но нам было просто хорошо. С нами были воспоминания, и долгие годы ожидания, и все это исходило от нас и окутывало нас, и не существовало ничего, кроме этого мгновения, насыщенного тем, что сбылось, и тем, что уже никогда не сбудется. Время исчезло. Только я и Бекс - и никакого расставания между нами.

Мы уснули на старой кушетке, а проснулись тусклым полуутром. На западе поднимался Фицджеральд, а небо краснело, как угли в моем камине.

Через два месяца я сидел в баре у Тредмартина, и вошла Бекс, и лицо у нее было злое. Мы привыкали друг к другу постепенно, не спеша, и чем больше времени проводили вдвоем, тем лучше понимали: перемены коснулись только частностей, а главное осталось прежним. Бекс приходила ко мне на ранчо, а я провел пару ночей в гостинице - Ферли Бекстер подыскал для меня удобный номер. Отец Бекс был человек старомодных взглядов, макиннонит. Мужчины и женщины, считал он, должны жить порознь, а встречаться только по делу или для совокупления. Но ко мне он относился неплохо, и когда я настаивал на оплате своего проживания в гостинице, Ферли нашел лазейку в «Трактатах Макиннона»: мол, совместное проживание разнополых в гостиницах и общежитиях - явление вполне допустимое.

- Глимы вернулись. - Бекс села за мой столик в темном углу пивной. К камину пусть мерзляки жмутся, а надо мной врачи потрудились недаром. - Захватили верхний этаж гостиницы. Что нам делать?

Я глотнул густого портера, самим Тредмартином сваренного. Бекс дрожала, но, должно быть, не от страха, а от возмущения.

- И много их там?

- Шестеро.

Я опять хлебнул пива:

- Ладно, пускай. Нагуляются - сами уберутся.

-  Что? - изумилась Бекс. - Что ты говоришь?

- Бекс, тебе что, война тут понадобилась? Ты хоть представляешь, чем она может кончиться?

- Они же Рэлла убили. И деньги у нас отняли.

- Ах, деньги… - Голос мой прозвучал словно из далекого прошлого.

- Деньги - это пот, это риск, это надежда. Сам же знаешь, что на Ферро любая работа - каторга. А эти… твари просто являются и отнимают! И что, будешь сидеть и ждать, пока…

- Бекс, - перебил я, - я палец о палец не ударю.

Она умолкла, прижала ладонь ко лбу, словно в тошнотной лихорадке, посмотрела на меня и перевела взгляд на дверь.

Чертов глим не нашел другого времени, чтобы прийти в пивную Тредмартина. Это была халандана, помесь человека и джана. Явилась из будущего и, наверное, из другой вероятной вселенной. Росту в ней было аккурат семь футов, два из них приходились на шею; чтобы не ушибиться о притолоку, эту шею пришлось согнуть в три погибели. Халандана прямиком протопала к стойке и потребовала морфину.

За стойкой был сам Тредмартин. Он достал запылившийся от долгой невостребованности резиновый шланг и потянулся за шприцем, но тут халандана сцапала шланг и запихала в карман длинной серой шинели. Тредмартин хотел было запротестовать, но прикусил язык и, укоризненно качая головой, бросил на стойку шприц и отошел. Вернее, попытался отойти. Наглая посетительница стремительно выбросила руку и толкнула старика. Тот споткнулся и упал на колени.

В этот миг я почувствовал, как сгибаются мои пальцы, как они сжимаются в кулаки. Спокойно, Генри! Пусть все идет, как идет.

Тредмартин медленно поднимался. Бекс была уже на ногах, она зашла за стойку, чтобы помочь ему. Глим несколько секунд следил за ней, затем выложил ампулу и шприц на стойку - с явным намерением кольнуться.

Я между тем присмотрелся к глиму. Что он женщина, значения не имело, - самим халанданам различие полов до лампочки. Кожа этой твари отливала мертвенно-серым огнем. Я перешел в надпространство, чтобы «просветить» халандану насквозь. И увидел даже стул, на который она уселась, и некрашеную деревянную стену позади нее. И в пространстве между пространствами обнаружил кое-что еще. Халандана эта состояла в сеть-отделении, иными словами, она не являлась индивидуумом. Судьба ее целиком и полностью зависела от воли командира. Скорее всего глимы, эти солдаты-призраки, дезертировали всем отделением, и морфин понадобился их вожаку.

Халандана бросила взгляд в мою сторону, точно почуяла, что я мысленно забрел в иные времена и физически - в иное пространство; и я поспешил вернуться в мир простых смертных. Скоро все стало как прежде: Бекс привела Тред-мартина в чувство и возвратилась за мой столик.

- Она из другого временного отрезка, - сказал я. - Для нее мы как будто и не живем.

- Господи Боже, - печально вздохнула Бекс. - В точности, как в прошлый раз.

Я встал и пошел к выходу. Другого решения не придумать, и нельзя ничего объяснить Бекс. Даже если бы и отважился, она бы не поняла. Бездействие - рациональный и единственно верный метод, хотя это не мой метод. То есть он не был моим до сегодняшнего дня.

Я усилил ноги и побежал к дому. Но заходить в него не стал, а понесся дальше - в красные пески ферроанских пустошей. Вращалась планета, опускалась ночь, а я бежал и бежал прямиком на юго-запад. Под ярким Великим Змеем, в голубом сиянии Штейнера, когда он поднялся в безлунном небе. Все новые и новые мили оставлял я позади, и устали не ведал, хотя за мной не угнался бы ягуар. Да разве может утомиться тот, чьи органы простерты в измерения бесконечного покоя, в плоскости идеального отдыха? Если бы Бекс смогла увидеть меня таким, какой я на самом деле, - сочла бы нелюдью, колониальной тварью, сгустком концентрированной жизни, вросшей во впадины и щели реальности, как врастает в песчаник лишай. У человека только два якоря в море судьбы: его сердце и разум. Сорвешься с этих якорей - и унесут бурные течения. Обратно уже не вернешься. И кто же я? Медуза в океане времен? Тугой узел пустоты в человеческой личине?

Кое-кого убить очень непросто, это факт. Не просто убить глима.

Посреди ночи я вернулся домой, немножко надеясь увидеть там Бекс. Но она не пришла. И я еще послонялся по окрестностям, а за час до рассвета уменьшил расход энергии и отдохнул в кресле в гостиной. Разум мой уснул лишь наполовину; вторая была постоянно начеку.

Не появилась Бекс и на другой день. Я встревожился - не случилось ли чего. Настолько встревожился, что даже пошел в Гейдель, но свернул не доходя околицы и прокрался к массиву выветренных обломков вулканической породы - отвалу у заброшенной копи. На нем я усилил зрение и слух, и как следует изучил главную улицу. Вроде ничего подозрительного. Как раз это и подозрительно - очень уж тихо, даже для Гейделя.

Я навел встроенную в мое тело параболическую антенну на «Бекстер-отель» и, повозившись с настройкой, услышал голос Бекс, а потом ее отца. Было слишком далеко, слов не разобрать, но все равно мои приборы узнали людей со стопроцентной точностью. Значит, Бекс вне опасности, по крайней мере сейчас. Я вернулся домой и целый день занимался любимым делом - гнал виски.

На следующее утро выдался четвертьгодовой двойной рассвет - солнца всходили почти вровень друг с дружкой. Ко мне пришла Бекс. В гостиной моего родового гнезда, где в солнечных лучах кружились пылинки и где я теперь всегда отдыхал, Бекс сообщила, что глимы забрали ее отца.

- Он прятал в погребе старое «Полуночное» и не послушался, когда глимы велели принести виски к ним в номер. - Бекс мяла левый кулак пальцами правой руки - это вошло в привычку у женщины, вылепившей тысячи булок. - Как они пронюхали, что у нас есть «Полуночное»? Генри, как им удается все выведывать?

- Глимы очень проницательны, - ответил я. - Правда, не все. Некоторые.

- Неужели мысли умеют читать? Если это так, нам конец.

- Ну что ты. В чужие мозги им не заглянуть, по крайней мере в чокнутые мозги нашего старого макиннонита. Но заначку вашу в погребе они углядели. Дверь - не преграда для призрака войны, который бродит в чужом, времени и по чужим местам.

Бекс еще разок сжала собственную руку и положила левую ладонь на колено. Посмотрела на линии руки, посмотрела на меня:

- Если сам драться не хочешь, расскажи, как их можно одолеть. Я не позволю убить- отца.

- Да они, может, и не собираются.

- А я не собираюсь выяснять, что они там собираются. В ее глазах полыхал зеленый огонь, а за окном полыхали

солнца. На лице Бекс свет перемежался тенями, как перемежаются в камине тлеющие и погасшие угли. «Ты давно любишь эту женщину, - подумал я. - Ты просто обязан ее чему-нибудь научить. Хотя чему тут научишь? Разве можно одолеть тварь, которая пережила… Которая переживет Великую Войну, последнюю из всех войн? Будущее убить нельзя».

Вот так старый сержант воспитывает новобранца в духе боевого фатализма. Если ты попадешь в будущее, значит, тебе судьба туда Попасть, и никакая сила на свете не сможет этому помешать. А коли не суждено - ты просто исчезнешь. И ничего не потеряешь, если исчезнешь сражаясь,

- Ты их только разозлишь, - сказал я наконец. - Впрочем, можно кое-что сделать через флэш-сеть. Поговори с техником, как бишь его…

- Джарвен Дворак.

- Предложи стробировать здешнее прерывание. Тетрациклов на пятьдесят - шестьдесят. От этого остановится транспорт, но флэш-узел превратится для глимов в осиное гнездо, и подойти к нему, чтобы отключить, они не посмеют. Может быть, даже уберутся отсюда. А Дворак пусть от своей техники далеко не отходит.

- Хорошо, - кивнула Бекс. - И это все?

- Да. - Я потер виски, ощутив слабую боль в голове. Впрочем, она тотчас исчезла - органы спохватились и подкачали кровь к коже под волосяным покровом. - Да, это все.

В тот же день я очутился под неупорядоченным квантовым душем. Раздробленные, утратившие связи частицы хаотично меняли свой спин, цвет и чарм; гравитация и причинно-следственность этого мира больше никак не влияли на них. Я слышал гневный гул, точно между двумя оконными стеклами попало насекомое. Если ты восприимчив к этому звуку, то на стенку полезешь, послушав его несколько часов. Я терпел в слабой надежде, что не вытерпят глимы.

На закате пришла Бекс, привела отца, который за два дня без света и воды очень ослаб и, похоже, окончательно спятил. Глимы заперли его в кладовке, он там сидел согнувшись в три погибели между швабрами и ведрами. А когда загудело, Бекс справилась с замком и вытащила старика. По ее словам, глимы напрочь о нем забыли.

- Будем надеяться, - кивнул я.

Бекс хотела, чтобы отец остался у меня, а то вдруг спохватятся глимы. Старине Ферли Бекстеру эта идея не понравилась, он что-то забормотал из макинноновского «Послания к канадцам», но я махнул рукой - мол, согласен.

Бекс ушла, а мы с ее отцом остались в гостиной, среди облаченной в саваны мебели. Ночью квантовое гудение прекратилось. А рано поутру я увидел глимов. Они шагали по дороге впятером, пинками гнали перед собой спотыкающегося от слабости, избитого Дворака. Я ждал на крыльце. Ферли Бекстер находился в спальне моих родителей, и я надеялся, что он в ближайшее время не проснется.

Как только «гости» очутились перед моим крыльцом, Дворак бросился к насосу и уцепился в рукоятку, как за ветку дерева над бездонной пропастью. Впрочем, для него эта рукоятка была последним якорем в реальности. Несчастному технику сломали разум, записали в него сон о смерти. И скоро этот сон перерастет в явь, и никакая рукоятка не спасет.

Единственный говоривший среди пришельцев, - должно быть, вожак, - походил на человека. Я бы мог его опознать, но не хотел выдавать свои способности. Слава Богу, он облегчил мне задачу:

- Я Марек, из Д-линии. Это недалеко от «сейчас». Я кивнул, щурясь в ярких отсветах бурых сланцев.

- Мы тут просто отдыхаем, развлекаемся, - продолжал Марек. - Что ты имеешь против?

Я на это ничего не ответил. Один из спутников Марека плюнул в сухую пыль.

- Ничего не имею, отдыхайте на здоровье, - сказал я.

- Ну, коли так… - Марек повернулся к Двораку и достал оружие. Даже не Оружие, а орудие - алгоритмическую дубинку, излюбленный инструмент мастеров заплечных дел, надзирателей и дознавателей. Невыносимая боль. Страшная смерть.

Марек подошел к флэш-технику и прикоснулся дубинкой к его ноге. Как будто горящую палку поднес к костру. Дворак задрожал, потом зашипел, как закипающий чайник. Конвульсия с ноги перешла на торс, на руки. Через мгновение сгорел мозг Дворака, как сгорает чайник, в котором выкипела вся вода. При этом несчастный кричал. И кричал он долго, очень долго. А потом умер перед моим крыльцом, и ничего не осталось от этого человека, кроме жуткого огарка.

- Я тебя не знаю, - произнес Марек, хмуро глядя на меня. - То есть я знаю, что ты, но не могу понять, кто ты, и это мне не нравится. - Он пнул скрюченную руку флэш-техника. - Но зато ты меня теперь знаешь.

- Вон с моей земли.

Я глядел на него без гнева. Кажется, я и вправду ничего не чувствовал. Эта бесчувственность - мой давний спутник, мой печальный компаньон.

Марек какое-то время рассматривал меня. Если удержу его внимание, он не увидит ничего ни в моем теле, ни в доме и не обнаружит полуживого Ферли Бекстера. И не расправится с ним.

Марек повернулся к своей шайке и бросил:

- Уходим. Что хотели, сделали.

Они убрались с моего двора и зашагали по дороге, по единственной дороге в этой стороне. А я через некоторое время отнес тело Дворака на низкий холм и там предал земле. Поставил обелиск из песчаника и нацарапал на нем крест - я помнил, что Дворак был католиком. Кстати, Иисус Млечного Пути - тоже глим. Его тоже нелегко убить.

Старик Бекстер поправлялся целую неделю. Все-таки он был слеплен из крутого теста - зная его дочь, я мог бы и раньше об этом догадаться. Едва встав на ноги, он принялся помогать мне в хозяйстве. За эту неделю Бекс рискнула прийти только раз. Отец ее снова просил взять его в город, но Бекс отказалась наотрез: его разыскивают глимы. Приставали и к ней, а она им: знать не знаю, куда запропастился родитель. Как будто поверили.

Припасы у нас подошли к концу, и я отправился в город. Там битком набил рюкзак, а потом набрался храбрости и заглянул к Бекс. В гостинице ее не застал, но табличка на стойке сообщала всем интересующимся, что искать ее следует у Тредмартина, потому как она решила позавтракать.

Я перешел через улицу, оставил ношу в гардеробе и шагнул в прохладу и сырость бара.

Там сразу почуял глимов и подобрался - и физически, и психически. Бекс сидела в своем любимом углу; я направился к ней. Когда проходил мимо столика в центре зала, глим - знакомая халандана - подставила длинную волосатую ногу. Да так резко, что я едва не споткнулся. Упасть бы не упал - опора нашлась бы, но - не в этом пространстве. Я застыл, а потом аккуратно обошел вытянутую конечность халанданы.

- Можно присесть? - спросил я, подойдя к Бекс. Она кивнула на свободный стул. Перед ней я видел две

кружки, пустую и полупустую. Тредмартин никогда не дает порожней посуде задерживаться на столиках. Зачем Бекс так быстро пьет? Для храбрости? Я опустился на стул, и мы с ней долго молчали. Бекс допила пиво. Сразу появился Тредмартин, с любопытством посмотрел на пустые кружки. Бекс жестом велела повторить, а я попросил своего виски.

- Ну, как дела на ранчо? - спросила она наконец.

У нее горели щеки, слегка дрожали губы. Злится, сообразил я. На меня, на ситуацию. Что ж, это понятно. Вполне естественно.

- Отлично, - ответил я.

- Это хорошо.

Повторилась долгая пауза. Тредмартин принес напитки. Бекс глубоко вздохнула, и я было решил, что она заговорит, но ошибся. Зато она протянула руку под столом и коснулась моей руки. Я раскрыл ладонь, и на нее легли пальцы Бекс. Они были напряжены; они нервно оплели мои пальцы. Ей очень страшно. И она любит меня, я это чувствую.

И тут в пивную вошел Марек. Он искал Бекс. Он пересек зал и остановился перед нашим столиком. Посмотрел в упор на меня, потом на Бекс, потом махнул над столиком рукой, и пиво Бекс и мое виски полетели в стену. Пивная кружка разбилась, но стакан я поймал, ни капли не пролилось. Понятное дело, обычный человек на такие фокусы не способен. Бекс заметила, как Марек бросил на меня странный взгляд. И она громко заговорила, чтобы отвлечь глима:

- Чего тебе надо? Зачем меня в гостинице искал?

- Так я же там номер снимаю, - ответил Марек с притворным миролюбием в голосе. - Проголодался, хотел заказать чего-нибудь. Звоню, звоню…

- Ну, прости, - зло сверкнула глазами Бекс. -.Я скоро тут закончу и вернусь.

- А ты сейчас закончи. - Марек дернул стол на себя. Виски снова не пострадало, я, даже не привстав, подвел колено под стакан. Бекс вскочила на ноги, в бешенстве застыла перед Мареком, но опомнилась и процедила, глядя ему в глаза:

- Я не задержусь.

Марек неожиданно выбросил руку и схватил ее за подбородок. Сжал он, похоже, не сильно, но я-то знал, какую боль глим способен причинить даже играючи. Он потянул Бекс к себе. А она смотрела ему в зрачки. Я медленно встал, опустил стакан на нагретое сиденье.

Марек повернул голову ко мне. Взгляды наши встретились, и с такого близкого расстояния он наверняка разглядел искусственные роговицы.

- Отпусти ее. Он не подчинился:

- Да кто ты такой, чтобы мне приказывать?

- Простой солдат. Такой же, как и ты. Отпусти. Халандана успела покинуть свое кресло и теперь стояла за

спиной у Марека. И глухо рычала. На краю моего поля зрения возникла схема - как выйти из ситуации победителем. Зеленая фигурка - халандана, красная - Марек, Бекс - бледно-розовая. Я моргнул, чтобы увеличить изображение, изучил его за долю секунды, еще раз моргнул, убрав «картинку». Марек отпустил Бекс. Она отошла, шатаясь.

Халандана рычала громче и грознее, появились ультразвук и инфразвук.

- И много ли звезд ты покорил, разрушитель неба? - спросил Марек. - Наберется на пару галактик?

Халандана двинулась на меня, но Марек вытянул перед ней руку, точно шлагбаум. - Постой, постой! Ты что, не видишь - перед нами военная элита! Куда нам, салагам.

И в этот момент я расширился. Бекс этого видеть не могла совершенно, а Марек мог видеть далеко не все. Я осмотрел глимов снаружи и изнутри; я просканировал их прошлое и будущее; я провел полную идентификацию и Марека, и халанданы. Вот уж не ожидал, что еще раз доведется заглянуть в надпространственную базу данных, где хранился архив строевых частей. Марек Ламброз, капрал тыловой военной полиции, направлен в это созвездие с задачей удерживать пару планет, но дезертировал вместе со своим отделением на пару других миров. Врожденная агрессия усугублена по транссети антиалгоритмическим кодированием. Боевой профиль его подразделения всегда был близок к минимальному. «Набирают подлецов и делают из них подлецов запрограммированных», - подумал я.

Марек был прав, называя себя сопляком. И он, и его шайка - не солдаты, а надсмотрщики. Таких берут, чтобы держать в подчинении солдатскую массу.

- Что за черт? - спросил Марек.

Да, он кое-что заметил, но не успел ничего понять - моя техника совершеннее, чем у него. Вернее, он понял то, для чего не требовалось сверхмощных компьютеров. И в этот момент все изменилось. И От меня уже ничего не зависело.

- Э, разрушитель неба, да ты, я гляжу, большая шишка! - криво улыбнулся Марек, блеснув диагональю ровнейших, чистейших зубов. - Из тех, от кого там, в будущем, кое-что зависит, я угадал? Сейчас - твое время, и глупостей тут ты делать не станешь, чтобы потом не оказаться в большом-большом дерьме.

- Зря ты на это рассчитываешь, - проговорил я.

- Это ты зря на что-то рассчитываешь. - В его голосе прибавилось наглости. - И чего я так разволновался? Ведь что захочу, то с тобой и сделаю.

Я тоже ухмыльнулся, но ничего не сказал.

- Топай в гостиницу, сделай чего-нибудь пожрать, - приказал Марек Бекс. - Я буду ждать в сорок пятом номере, поняла, малютка?

- Да я лучше…

- Не спорь. - Это прозвучало, пожалуй, слишком -резко, я даже собственного голоса не узнал. Но слова были мои, и голос я через секунду вспомнил. Мой. Но из очень далекого будущего.

От негодования Бекс поперхнулась воздухом, но опустила голову и двинулась к выходу.

-  Бекс, - смягчил я тон, - принеси этому человеку еды. Я повернулся к Мареку:

- Если что-нибудь сделаешь ей, я на все плюну. Ты понял? Я перестану сдерживаться.

Улыбочка Марека растянулась. Он медленно, нарочито медленно похлопал меня по щеке. Потом добавил настоящую пощечину, не слабую - у меня даже голова мотнулась и кровь потекла с рассеченной губы. Но мне, конечно, не было больно.

- Не дрейфь, разрушитель неба, - процедил он. - Я всегда знаю, когда и где надо остановиться.

Он повернулся и вышел, и вслед за ним убралась халандана, забыв на столе дозу и шприц. А Бекс смотрела на меня. Мне же не хотелось встречаться с ней взглядом. Бекс мизинцем стерла кровь с моего подбородка.

- Наверное, мне лучше уйти, - сказала она. Я промолчал.

Она взмахнула рыжими кудрями и вышла. Я не смотрел ей вслед.

Из меня высосали сердце,

Оставили только черную дырку,

Ты не сможешь меня заколоть…

- Полковник Боун, готовы предварительные расчеты по сектору одиннадцать-шестьдесят восемь. Там пятьдесят шесть цивилизаций первого класса и сто семьдесят перспективных планет в первой или второй стадии формирования разумного общества…

- Пятьдесят шесть, сто семьдесят. Понял. Дальше.

- Полковник, мы в состоянии эвакуировать половину населения за тридцать шесть часов…

- Беженцев придется защищать в надпространстве. Мы гарантированно потеряем сорок процентов личного состава.

- Так точно, сэр. Но можно спасти хотя бы правительства…

- Отставить, солдат. Это исключено.

- Сэр?

- Исключено.

Сколько их, мертвых? Миллионы и миллионы. Но ведь самому времени пришел конец, и что им оставалось? Только погибнуть. Погибнуть, чтобы они - то есть мы, существовавшие на всем протяжении времен, - могли жить. Однако те цивилизации ни о чем не подозревали. Те разумные существа ни о чем не подозревали. Пускай время истекает для всех, но ты все равно любишь жизнь, и умирать тебе ничуть не легче, чем любому другому в любое другое время. Особенно тяжело умирать ни за что. А ведь те, кого мы бросали на произвол судьбы, умирали ни за что…

Снаружи гулял порывистый ветер. От пыли солнце было красным, назревал вечерний ураган. Я закрыл склеры жесткими прозрачными щитками и под неистово рычащим ветром принес домой свои покупки.

В ту ночь сквозь покровы пыли и редкого дождя, в самый разгар бури ко мне пришла Бекс. Она не сказала ни слова, и я тоже молчал, когда усаживал ее в кухне и перевязывал ей раны. Ее старик скрипел зубами, сжимал кулаки и смотрел, а сделать ничего не мог.

- Этот человек… - У Ферли Бекстона сорвался голос. - Он…

- Я хотела завладеть дубинкой, - глухо отвечала Бекс. - Он ее забыл на столике у двери. Раз никто, даже Генри, ничего делать не собирается, я решила… Если не я, тогда кто?..

Ссадины на лице были пустяковые, но она крепко сжимала колени и держала на животе ладони. На платье темнели следы рвоты.

- А у дубинки - сигнальное устройство…

- Тебе больно? - спросил я.

Она опустила голову и медленно выпрямила ноги.

- Он меня схватил и - дубинкой… Но не на полную мощность. Сказал, что не хочет меня на всю жизнь калечить.

Прибережет «на потом». Так и сказал. - Казалось, ее голос доносится откуда-то издалека. Она закрыла лицо ладонями. - Воткнул мне дубинку…

Потом задышала глубоко и прерывисто, и заставила себя взглянуть мне в лицо.

- Ну, - сказала она, - что дальше?

Я уложил ее на кровать, а старик сел рядом на кресло - дежурить, сколько сил хватит. Защитить дочь он не мог, но я знал: понадобится - Ферли жизнь за нее отдаст. В это я верил так же твердо, как и в то, что сейчас над моей родной пустыней поднимаются, постепенно расходясь, два солнца.

Все изменилось. Необратимо.

- Бекс… - Я прикоснулся к ее лбу, к нежной загорелой коже. - Бекс, в будущем мы победили. Правда, это была очень важная победа. Потому-то мы с тобой сейчас здесь. Потому-то все сейчас там, где им положено быть.

Глаза у нее были уже закрыты. Я надеялся, что она действительно уснула.

- Нужно кое-что уладить здесь, а потом я все поправлю там, - прошептал я. - Вернусь в будущее и все поправлю.

Между первым и вторым восходами я добрался до Гейделя. Буря сходила на нет, красные лучи Хемингуэя подсвечивали оседающую пыль. Я стоял в сумрачном фойе «Бекстер-отеля». Ждал.

Первой вышла халандана. Эти существа, подобно мне, никогда не спят. Как пить дать, она вознамерилась пойти в бар и кольнуться. Но вместо дозы морфина нашла меня.

Я не стал церемониться с этой мразью. Увидев ее в надпространстве, вытолкал в реальность и заставил принять ее здешнюю форму - форму сгустка ненависти, похоти и глупости. С этим воплощением я мог бы расправиться одним ударом по горлу, но не видел смысла. Достаточно было предстать перед ней в надпространстве во всю вышину и ширь, чтобы у нее душа ушла в пятки.

- Ступай, приведи Марека Ламброза, - приказал я. - Скажи, его ждет Боун. Полковник Генри Боун из Восьмого молниеносного.

-  Боун, - промямлила Халандана. - А я думала… Я вскинул руку и сдавил длинную шею, У халандан шея -

слабое место. А эта тварь носила для защиты керамический имплантат. Я усилил кисть и раздавил трубку, как.чайную чашку. Через кожу проступили трещины.

- Тебе не надо думать, - процедил я. - Пусть Марек Ламброз выйдет на улицу, и тогда я сохраню ему жизнь.

Конечно, я кривил душой. Но надежда умирает последней даже в самых черствых солдатских душах. Это я знал на собственном опыте. Впрочем, я, пожалуй, недооценил Марека. Жизнь иногда преподносит мне сюрпризы.

Полусонный, он вразвалочку вышел на улицу. Похоже, прокуролесил всю ночь напролет.

- За мной должок, - проговорил я. - И я пришел его отдать.

- Полковник Боун… - растерянно сказал Марек. - Да если б я знал, что это вы…

- Слишком поздно. Уже ничего не исправить.

- Слишком поздно не бывает никогда. Вы же сами нас этому учили. Я просто уйду. И уведу ребят. Да и зачем нам тут задерживаться? Никакого смысла…

Во мне вскипел гнев, как когда-то в далеком прошлом:

- Почему ты с ней так поступил? Почему ты…

И тут я заглянул в его глаза и все понял. Он хотел умереть. Давно хотел. Напрасно я считал Марека просто безмозглым садистом.

Но это ничего не меняет.

Я шагнул к Мареку. Подчиняясь рефлексам, он пригнулся, схватился за дубинку. Но меня такой игрушкой не пронять. У меня на нервах нет миелина. У меня вообще нет нервов, а есть провода. Марек понял это почти мгновенно. Он бросил дубинку, повернулся и побежал. Но я догнал. Он сопротивлялся. Совершенно зря. Поединок между нами - абсурд. Ведь я же полковник Боун из Восьмого молниеносного. Я создан, чтобы убивать. Убивать - ради спасения жизни. Меня никто не победит. Это моя судьба, и это судьба моих врагов.

Я схватил его за плечо, а другую руку захлестнул вокруг шеи. И прижал его к себе. Но не слишком сильно, чтобы не сломать чего-нибудь. Только чтобы успокоить. Он был силен. Я - силен и опытен.

Я уже говорил: глима убить трудно. Чем-то он напоминает улитку в ракушке. И чтобы одолеть его, нельзя допустить, чтобы он спрятался в раковине. Именно это я и проделал с Мареком. Держа его в этой реальности, не позволил бежать в другую плоскость, которую никакими словами описать невозможно. Для того же служат осиновые колья и римские кресты - они не позволяют нечисти удрать туда, куда человеку путь заказан.

Как я уже говорил, глимы - существа плохие. Плохие, но не худшие. Худший - я.

Я - ледяная заноза

Из глаза звезды;

Я приду тебя заколоть.

Я удлинил когти и вонзил их Мареку и живот. И вытянул через рану кишку. И привязал ее к перилам крыльца, « Бекстер-отеля».

Марек пробовал отвязаться и уползти. Таращился на свои внутренности, держался за них, и неизвестно, что при этом думал. Я никогда в жизни не умирал. Я не знаю, каково это - умереть. Он слабо стонал, пачкая руки собственным жиром и кровью. Но развязать мои узлы невозможно, и разорвать их тоже нельзя.

Я подхватил и понес его, жалко хнычущего, по улице. Внутренности тянулись за нами, как багровый шлейф. Пройдя футов двадцать, я прикинул, что в нем ничего не осталось. И бросил его в пыль.

Хемингуэй висел на северо-востоке, а Фицджеральд - точно на востоке. Они светили с двух сторон на искалеченного Марека и бросали длинные тени вдоль и поперек улицы…

- Полковник Боун…

Мне надоели его причитания.

- Полковник…

Я разжал ему челюсти и вырвал язык. Он глупо потянулся за ним - на, забери. Изо рта текли кровь и слюна, и красная земля под Мареком сделалась еще краснее. Потом я не спеша переломал руки и ноги, пальцами - тресь, тресь - раздавил все позвонки.

Я сделал то, что делал в других видимых человеческому глазу мирах, и в недоступных обычным людям измерениях и континуумах. Я уничтожил Марека. Уничтожил так, что он больше никогда не оживет, ни в одной точке пространства и времени. Я стер Марека Ламброза с лица космоса. Стер без следа. И вместе с ним погибла вся шайка - жизни глимов погасли, как свечи, распалась на атомы материя их тел, рассеялась их энергия в других измерениях.

Я сделал то, что должен был сделать. Но будущее теперь ненадежно, оно балансирует на грани хаоса. Поэтому я должен вернуться в него. Вернуться - и поработать.

Марека я оставил на главной улице Генделя. Пусть другие здесь приберутся, надеюсь, хоть с этой задачей они справятся самостоятельно.

И по пути обратно, в мой родной дом, в мою человеческую жизнь, я понял, что мой «подвиг» незамеченным не остался. Кто-то вышел на улицу по своим делам - он все видел. Другого привлек к окну шум расправы.

Горожане теперь знают, кто я, для чего предназначен. В одиночестве я шагал по дороге, а придя на ранчо, увидел Бекс и ее отца. Оба спали.

Я погладил ее по мягким волосам. Не просыпаясь, она застонала, повернулась на другой бок. Я подтянул одеяло к ее подбородку. Сорок лет - а свежа, как девушка. Бекс… Здесь она в безопасности. Бекс, как же я по тебе скучал. Сколько помню себя…

Я перешел из спальни в гостиную, где мебель так и стояла под чехлами, сел в отцовское кресло, налил стаканчик лучшего ячменного виски из фамильных запасов. Солнца Ферро поднимались в чугунном небе, и я растворялся в далеком обреченном будущем.

Tony Daniel. «А Dry, Quiet War». © Del Magazines, 1996. © Перевод. Корчагин Г.Л., 2002.

Пол Макоули. Будем гулять и веселиться

Собрание ее клайда длилось столетие. Когда до истечения этого срока остался ровно год, она со своим новым любовником отправилась в Париж, обогнав полночь и Новый год. Париж! Здесь был ее первый дом - вначале двадцатого века. Над черной ночной Сеной - цветы фейерверков; под разноцветным дождем конфетти бурлящий карнавал заполняет все улицы от Луврской набережной до Триумфальной арки.

В сопровождении любовника (они охотились на крупную дичь в плейстоценовой тайге на месте будущей Сибири, и он так и не снял охотничьего костюма, а с плеча свисал «Спрингфилд») она пересекала палеолитовые дубравы Иль-де-ла-Сите. Там посреди кольца из огромных камней друиды в крашенных синим шкурах били в громадные барабаны под пылающими факелами; а топографические призраки метались по освещенному электричеством берегу из двадцатого века; ив небе танцевала флотилия светящихся облаков. Ее чуткий любовник объяснял все подряд, и прижимался к ней, чтобы она могла видеть вдоль его вытянутой руки. Ростом он был точно с нее и выглядел импозантно: лучистые синие глаза, русая, с проседью борода.

Астронавт. Генный пират. Императрица Виктория. Микки Маус.

- А кто такой Микки Маус? Он показал:

- Это мышонок, зверек с черной шкуркой и круглыми ушами.

Она прижималась к крепкому, теплому человеческому телу.

- Для зверька у него слишком умный вид. Это что, результат генных войн?

- Это знаменитый символ страны, в которой я родился. Мои соотечественники всегда предпочитали воображаемых существ реальным, потому-то моя родина и дала миру так мало хороших писателей.

- Но ты-то хороший писатель.

- Да, я был неплох, разве что в конце сломался. В моей стране вечно с писателями случается что-нибудь плохое. С одними рано, с другими поздно, но случается обязательно.

- Ой, что это у него?

- Лазерный меч. Воображаемое оружие, аутентичное для данного периода. Мои современники были помешаны на оружии и распрях. Мир они рассматривали как поле боя, на котором сошлись добро и зло. Потому-то войны считались делом достойным. Правда, их участники всегда придерживались совсем другого мнения.

Она спорить не стала. Прообразом ее спутника послужил известный Писатель XX века. Будучи отчасти человеком - частичным - любовник имел доступ к соответствующей информации в Библиотеке. И хотя она сама родилась в самом конце XX века, эту культуру давно успела забыть.

Барабанная дробь в капище позади них достигла волнующего апогея - и оборвалась. Священная жертва корчилась на круглом каменном алтаре, а верховный друид, ликуя, поднимал над головой все еще бьющееся сердце. Вне круга зрители хлопали и дружно поднимали бокалы. Один убеждал свою спутницу заняться любовью на алтаре. Друиды их не видели. Друиды - всего лишь куклы, для исторического колорита.

- Знаешь, мне надоело вроде…

- Понимаю. Эх, нам бы с тобой на Кубу махнуть, вот там в океане рыбалка - словами не передать. Или в Африку, на львов поохотиться. Мне это, помню, больше всего понравилось. Хотя здорово отвлекало от работы. Наохотился я тогда досыта…

- Кажется, я и от тебя устала, - перебила она. И любовник с вежливым поклоном удалился.

* * *

Кажется, она устала не только от него, но и от всего на свете. И когда это случилось, вряд ли теперь припомнишь. Если ничего нового открыть уже невозможно, какой смысл в вечной жизни? Вопреки всем ее надеждам эта ложная Земля, населенная двумя миллиардами кукол и частичных и десятью миллионами членов ее клайда, вернуть ей вкус к жизни не смогла. Пройдет еще год, и рассеется рой космических кораблей. Солнце, обычная звезда класса G2, превратится в сверхновую; не останется ничего, кроме собранной и каталогизированной Библиотекой информации. К этим сведениям она еще не притрагивалась. Быть может, это ее и спасало.

Она вернулась на карнавал, провела там три дня. Но, хоть и пробовала разные опьяняющие средства, отдаться празднику всей душой не смогла. И не смогла избавиться от мыслей о неудаче. Она собрала себе подобных, чтобы они обменялись воспоминаниями - воспоминаниями, которые охватывают пять миллионов лет и всю галактику. Но тьмы и тьмы ее «я», похоже, просто хотят забыть о своем существовании, им подавай только развлечения и удовольствия. Впрочем, для многих, впервые получивших тела, чтобы явиться на собрание, такое легкомыслие простительно - ведь с плотью через год они должны будут расстаться.

В третий день праздника она сидела в прохладных рассветных лучах за столиком кафе под открытым небом, в Jardin les Tuileries

[16], у большого фонтана. Точно из глины, кто-то лепил скульптуры из облаков, сквозь которые светило восходящее солнце. В кафе было яблоку негде упасть - и частичные, и куклы, и андроиды, и животные, и даже серебристый гиноид с гладким овальным зеркалом вместо лица. Кругом гудели крошечные сервомеханизмы, обслуживали гостей, среди которых было даже клубящееся облачко бусин размером с комара. Столетний маскарад заканчивался, гости возвращались в свою обычную форму.

* * *

Она потягивала citron presse

[17], вслушивалась в болтовню окружающих.

Скоро закончится праздник в Париже, и клайд рассеется по всей Земле. Здесь останутся только уборщики, а прочую обслугу - кукол, частичных и так далее - отправят на склады.

За соседним столиком молодой двойник ее последнего любовника разговаривал с каким-то стариком. У того каштановые волосы были зализаны назад от высокого лба, а водянистые голубые? глаза увеличены толстыми стеклами очков.

- Да, Джим, львы! Поезжай в Африку и послушай, как они рычат по ночам. Клянусь, больше нигде ничего подобного ты не услышишь.

- Эх-ма, да я бы с радостью. Нора не согласится. Ей подавай блага цивилизации. Да к тому же львов мне так и так не увидеть. Давай-ка лучше еще возьмем по бокалу этого отменного белого, и ты мне про львов расскажешь.

- О черт! Да я, если хочешь, живого тебе привезу! - возбудился молодой. - Расскажу, как он выглядит, а ты будешь его гладить и нюхать, пока не поймешь, что я имею в виду.

Он и не подозревал, что в этом парке есть два льва, ас ними обнаженный человеческий ребенок, девочка; ее ноги с пингвиньими крыльями на лодыжках даже не касались земли.

И что, эти куклы приходят сюда ежедневно и развлекают гостей беседами из давным-давно,-миллионы лет назад ушедших времен? И что, каждый день для этих созданий похож на все остальные? Вдруг как будто холодный ветер подул сквозь нее; вдруг как будто ее, нагую, вознесло на самый верх горы, сложенной из миллионов ее лет.

- Ты путаешь истинное и реальное, - произнес тихий, шепелявый мужской голос. Она огляделась - кто из удивительных людей и нелюдей мог сказать эти слова, самые истинные и реальные из слов, которые она услышала за… сколько уж столетий?

* * *

Она отправилась в Новый Орлеан, где была ночь и шел дождь - теплые ласковые струи сыпались на освещенные фонарями улицы. В Новом Орлеане тоже был XX век, там на каждом перекрестке мощенных кирпичами улиц под мимозами варили лангуст. И над озером Пончартрейн пылала Новоорлеанская Дева. Она висела в черном ночном небе, окутанная промасленными шелками, и сияла как звезда, и бледно-голубое колесо Галактики над горизонтом служило задником этой сцене. А потом Дева вспыхнула кометой и канула в черную воду, а духовой оркестр сыграл «Laissez 1е Bon Temps Rouler»

[18].

В Новом Орлеане она сдружилась с тремя гостями, чьим оригиналам было под тысячу лет. Все трое, по их словам, были студентами Переоткрытия. Что такое Переоткрытие, она не поняла. Ее новые друзья носили зеленое в честь Земли, объяснил один из них. Она сочла это странным - Земля ведь, если из космоса глядеть, почти вся голубая. Пили слабый психотроп под названием абсент; горькую белую бурду полагалось лить в воду, держа под струей в Серебряных щипцах кусочек сахара. Они поинтересовались происхождением клайда, чем сильно насмешили ее. Его «происхождением», конечно же, была она - затерявшаяся среди своих бесчисленных копий. Но, хоть и вынуждали студенты ее почувствовать каждый из прожитых пяти миллионов лет, ей импонировали их невинность, открытость и энергия.

Вместе со студентами она шла по набережной чер$з огромный планетарий. При подготовке этой выставки широко использовались оставленные в Библиотеке гостями воспоминания и иные материалы. И экспозиция ежедневно обновлялась.

Она слушала, как студенты спорили о том, что люди, возможно, произошли не на Земле, и тут подошел какой-то человек и, глядя на нее в упор, громко сказал:

- Ни один из них на тебя не похож, но все равно они - твои копии. И все одержимы прошлым, потому что в нем они как в ловушке.

Высокий рост, смоляная борода лопатой. В черных глазах плещется бескрайнее море веселья. Этот же мягкий шепелявый голос она слышала в парижском кафе. Незнакомец подмигнул и скрылся в самой середине раскаленного добела круговорота - аккреции черной дыры Сигмы Дракона-2; материю эта звезда тянула со своего спутника, голубоватого гиганта. Когда-то это было одно из чудес Галактики.

Она пошла следом, но незнакомец уже исчез.

Она искала его по всему Новому Орлеану и наткнулась на женщину, которая перед сбором клайда жила в оболочке водяного пара вокруг газового гиганта, управляла турфирмой, чьи клиенты копировали свой разум на нервную систему живого дирижабля километровой длины. Звали эту женщину Рафа; когда-то она правила стозвездной империей, но сложила с себя бремя власти задолго до того, как ее позвали на сбор.

- Между прочим, я была не императрицей, а императором, Мужчиной, - сообщила Рафа. - Но и от этого отказалась. Когда все дела переделаны, что еще остается? Только гулять да веселиться.

«А я всегда была женщиной», - подумала она. И на протяжении двух миллионов лет она правила империей в миллион миров. И насколько ей было известно, оставленная на троне копия правит по сей день. Но об этом она Рафе не сказала. Никто на всей Земле не знал, кто она,

- Что ж, коли так, давай гулять да веселиться до конца света.

Сама она перепробовала уже все развлечения, в любых сочетаниях, и давно не открывала ничего нового. Но на этот раз, возможно, что-нибудь и откроет. Потому что ей на этот раз все равно.

В Новом Орлеане они учинили скандал и перенеслись в Антарктику. Там тоже шел дождь. Он не прекращался уже целый век, с тех пор, Как был создан этот мир.

На стационарной орбите висели тончайшие зеркала, отражали солнечный свет, чтобы на болотах, лесах и горных вулканических грядах Южного полюса царил вечный день. Охотничий домик стоял на летучем острове, а остров парил в сотне метров над верхушками гигантских папоротников, у берега мелкого зеленоватого озера. В нем плескался косяк хрупких пятнистых дромицейомимусов, гигантские стрекозы порхали под струями дождя, на туманном горизонте три четко прорисованных вулкана протянули к тяжелым, низко висящим тучам дымные щупальца.

Они с Рафой безумными скачками гнали свои шары над лесом, гонялись за динозаврами или подстрекали динозавров гоняться за ними. Потом нырнули в вулкан, заставили его извергнуться. Наконец у егеря лопнуло терпение, он догнал шары и вежливо, но твердо попросил прекратить безобразие.

Озеро и лес покрылись слоем вулканического пепла» От этого же пепла небо сделалось молочным.

- Ваши проделки забавляют гостей, но долго так продолжаться не может, - говорил егерь. - Здесь ведь главное - охота. А для ваших развлечений, если позволите, я предложу другие участки.

Он был из той же породы, что и ее последний любовник, только чуть помоложе, в бороде седины поменьше, поступь чуть потверже.

- Сколько же вас я наделала? - спросила она. Вопроса он не понял.

Они отправились в Фивы, а с ними кое-кто из охотников (в Фивах они нагишом бегали по улицам с криками и сбрасывали с пьедесталов статуи богов). Потом - в Гренландию, там разрушили радужный мост Валгаллы, подрались с троллями и со смехом убежали под раскаты грома Одина в Трою, где подожгли деревянного коня, не дожидаясь, когда в него залезут греки.

Все это не имело совершенно никакого значения. Машины все починят. Куклы вновь сыграют свои роли, назавтра Троя падет - по расписанию.

- А давай на Голгофу махнем! - У Рафы были совершенно пьяные, дикие глаза.

Разговор происходил в баре какого-то американского городка христианской эпохи. Снаружи по Майн-стрит взад и вперед носилась пара мотоциклов. Они петляли между медлительными машинами карамелевой расцветки. За ними снисходительно наблюдали два копа.

- Или в Африку, - продолжала Рафа. - Там можно на человекообезьян поохотиться.

- А я на них охотился, - сказал кто-то, не имевший даже имени, только цифру. Выглядел этот полуклон живописно: бритая голова в жутких шрамах, один глаз - механический. - На человекообезьяну идешь с пращой или копьем. Знаете, какая она хитрющая, хоть и недочеловек! Меня два раза убивали.

Кто-то вошел в бар. Высокий, черноглазый, с окладистой бородой. Угрюмый. Она тотчас спросила у своего прибора: частичный это или гость? Но вопрос поставил машинку в тупик. Тогда она спросила, нет ли в этом мире еще каких-нибудь чужаков. И тотчас получила ответ: есть слуги, есть члены ее^спайда, но чужих нет.

- Ну что, развлекаетесь? - вкрадчиво спросил он.

- Ты кто?

- Кто я?.. Ну, может быть, я тот, кто нашептывает на ухо: memento mori

[19]. Ты смертна, Энджел?

На этой планете никто не мог знать ее имени. Ее настоящего имени.

«Опасность, опасность», - пропел внутренний голос под аккомпанемент музыкального автомата. «Опасность», - булькнул кофейник на плите за стойкой бара.

- Я и тебя сделала, - сказала она.

- Э, нет. Ты сделала все это, даже всех гостей. А меня - нет. Тут нам не поговорить. На этом суррогатном мире только одно место имеет какой-то смысл. Предлагаю встретиться там, после того, как я оттуда кое-что заберу. Буду тебя ждать.

- Ты кто? И чего ты хочешь?

-  А если я скажу, что хочу тебя убить? - Он улыбнулся. - А ты, возможно, хочешь умереть. Все остальное уже перепробовала.

Он ушел, а когда она двинулась следом, на пути очутилась Рафа. Рафа не видела мужчину. Она сказала, что друзья-студенты зовут ее в Бразилию.

- Генетические войны, - сказала Рафа. - С них началось то, что с нами сделалось. И во что мы еще превратимся… не знаю. Ну да и не важно. Будем гулять и веселиться до конца света. Когда взорвутся солнца, оседлаю ударную волну - и полечу… Назад не вернусь. Таких, как я, кто назад не захочет, много. А зачем возвращаться? Мы просто запишемся и потом, через тысячи лет, проснемся здесь копиями. Или в тысячах световых лет отсюда. Зачем возвращаться? Э, ты куда?

- Не знаю, - буркнула она и вышла.

Этот мужчина ее напугал. Он коснулся больной темы - той самой, что побудила ее организовать сбор. Нужно найти укромное местечко, там посидеть и подумать обо всем, прежде чем она с ним встретится.

Почти весь североамериканский континент создавался по образцу третьего тысячелетия христианской эры: Она села в автомобиль - красный «додж» величиной с лодку, с «плавниками» и хромовой окантовкой, и поехала в Даллас, и там на нее напали племена всадников возле мерцающих останков погибшего в огне города. Она пожила там с вождем, отравила всех его жен, от скуки соблазнила его сына, тот убил отца и развязал междоусобицу. Она отправилась верхом на юг по цветущим джунглям, что заполонили Землю после того, как ее покинуло почти все человечество, потом на скоростном экспрессе пронеслась через всю Флориду до Кей Веста. Там тоже жил двойник ее последнего любовника, через две недели она его увидела в баре на пляже. В Кей Весте главными наркотиками считались сигареты, героин и алкоголь. Она перепробовала все по очереди и пришла к выводу, что спиртное ей нравится больше. Помогает забыть себя, странным образом разрушая логические связи - это и приятно, и как-то тревожно. Может, посвятить пьянству часть долгой жизни? Двойник ее любовника тоже «уважал» горячительные напитки, но стыдился этого и притворялся, когда пил один за другим какие-то мудреные коктейли, будто не замечает осуждающих взглядов. Он располнел, борода отросла и побелела. Окаймленные морщинками глаза были ярко-синими, но взгляд мутен, озабочен. С помощью своего прибора она подслушала его разговор с барменом - хотела узнать, сильно ли сдал пламенный борец, которому приходилось то и дело доказывать миру, что он чего-то стоит. Похоже, что сильно. Мир беспощаден, а его силы тают.

- Карлос, она меня бросила, представляешь? - говорил он бармену, подразумевая свою музу..- Сбежала, сука.

- Да брось, папаша, ты же знаешь, это не так, - возражал паренек. - Я на прошлой неделе читал твою статью в «Лайфе».

- Барахло! Такие статейки я стряпаю запросто, а вот что-нибудь стоящее - дудки. Спекся. Мне бы передохнуть чуток в тишине и покое, а тут эти туристы - так и норовят меня сфотографировать. Помоложе был, так мог сутки напролет в кафе работать, а сейчас мне… черт, да я и сам не знаю, что мне нужно. Нет, Карлос, она. точно сука. Только молодых и любит.

Позже он сказал:

- А мне все львы снятся. Африка, длинный белый пляж, и туда в сумерках приходят львы. Играют там, как котята. И я все хочу к ним подойти, да не могу.

Но Карлос не внимал, он обслуживал другого посетителя. Только она слушала старика.

Потом, когда он ушел, она поговорила с Карлосом. Будучи куклой, он ничего не понял. Но это не имело значения.

- Все это было неправильно, - сказала она. - Дурацкая затея.

Она имела в виду бар, Кей Вест, Тихий океан. Весь мир.

- Хочешь, расскажу, как это начиналось?

- Разумеется, мэм. Принести вам еще стаканчик?

- Пожалуй, хватит. А ты стой и слушай. Миллионы лет назад, когда все то, что потом стало человечеством, жило на девяти мирах и тысяче мирков вокруг единственной звезды в рукаве Небесный Охотник (это рукав галактики), была религия, которая утверждала: разум никогда не умирает. И эта религия впервые побудила человечество перебраться со звезды на звезду. Люди снимали с себя копии при помощи компьютеров, или клонировались, или распространяли свою личность с птичьими стаями, рыбами, распыляли ее по роям насекомых. Но в этой религии был один изъян. Миллионы лет спустя большинство ее последователей уже не являлись людьми ни по телесной форме, ни по образу мышления. Разве что могли поколение за поколением реконструировать прошлое и обнаружить, что они произошли от единственного предка, человека. Сами же они стали богоподобными каждый такой человек представляет собой клайд, или союз миллионов разных умов.

Я - лишь одна из многих, но - я одна из старейших, крупнейших клайдов. Я собрала нас здесь, чтобы объединить опыт, накопленный каждым. Один не в состоянии увидеть все чудеса галактики, посетить все миры. В галактике, как-никак, сто миллиардов звезд. Чтобы исследовать планеты только Одной звезды, необходим год или два, да и перелеты требуют времени. Но ведь нас тут десять миллионов. Клоны, копии, потомки клонов и копий. Многие ничем другим, кроме исследований, не занимались. Мы не все на свете перевидали, но многое. Мне пришло в голову соединить всю информацию, и тогда, может быть, получится что-нибудь интересное, новая религия, к примеру. Не обязательно религия - что-нибудь иное, небывалое. Но большинству, кажется, охота только развлекаться. Наверное, я здорово изменилась. Они так мало похожи на меня. Многие говорят, что не вернутся, останутся тут до самого конца. Кое-кто отправился в Китай воевать, а некоторые даже отказываются от регенерации. Почти всем остальным подавай гулянку.

-  Мэм, но тут каждую ночь гулянки, - произнес бармен. - Это же Кей Вест, он для того и предназначен.

- За мной кое-кто ходит, но я его давно не вижу. Похоже, он меня выследил через путевую сеть, хотя сюда я добиралась современным транспортом. Он меня напугал, и я сбежала. Но что, если это тот, кто мне нужен? Думается, надо бы его найти. Какой сейчас месяц?

- Июнь, мэм. Очень жарко, даже для июня. А значит, сезон будет непогожий, сплошные ураганы.

- По-твоему, это жара? - фыркнула она, подумав о машине, которая отсчитывала секунды в ядре солнца.

И отправилась на Тибет, где находилась библиотека.

По какой-то причине высокое плато было скопировано с марсианского ландшафта. При строительстве Земли ее слуги имели большую свободу действий. Ей нравились новизна и сюрпризы, тем более что судьба ее ими не баловала.

Она появилась на вершине зубчатого каменного массива, одного из тех, что окаймляли громадную впадину, посреди которой стояла гробница: каменный столб с нарисованным на нем глазом мани и груда валунов; а над ними красные, голубые, белые и желтые молитвенные флаги развевались на холодном ветру. Крутой откос простирался вниз до каменных осыпей и лавовых покровов дна котловины; багровая равнина, в редких оспинах неглубоких кратеров, укрывалась под скатертью из барханов. Прямо перед ней белая, как голая кость, Библиотека угнездилась среди берез у подножия скалы.

Целый день ушел на спуск по петляющей тропке. То й дело мимо проходили встречные паломники. Многие ползли на коленях, воздев очи горе, иные на каждом шагу падали лицом в пыль, вставали и шагали вперед, на то место, где их руки только что коснулись земли. Паломники крутили молитвенные колеса и бормотали личные мантры, и редко кто уделял ей хотя бы мимолетный взгляд. Разве что в разгаре дня, когда она присела под узловатой арчой, к ней подошел какой-то старик и поделился краюхой хлеба и сушеным жилистым мясом яка. От этого человека она узнала, что паломники, оказывается, вовсе не куклы, а настоящие, живые туристы - ищут просветления. Стало так смешно и так печально, и что тут, вообще, скажешь?

Наконец она очутилась перед Библиотекой - копией Белого дворца из Паталы. Создавалась она для тишины, порядка и сосредоточения. Все истории, рассказанные друг другу членами клайда, все воспоминания, записанные ими безвозмездно или в обмен, собраны были здесь для анализа и сравнения.

Но сейчас в Библиотеке бушевала битва.

Монахи в шафрановых рясах, с орудиями убийства из десятков эпох, бились с черными человекообразными роботами. На ступеньках огромной лестницы лежали тела людей и андроидов, из верхнего ряда узких Окон клубами валил дым, под розовым небом мельтешили красные и зеленые лучи энергетического оружия.

Через это побоище она прошла невредимой. У нее был железный иммунитет к любым напастям на свете. Кроме, быть может, единственной напасти, которая приняла облик ожидавшего ее мужчины.

Он сидел в позе лотоса под огромным золотым Буддой, обезглавленным и полурасплавленным шальным лучом. По другую сторону от Будды в гигантских котлах, наполненных водой, сотнями плавали свечи; их. огни подрагивали и мерцали, им передавалась вибрация тяжелого оружия.

Мужчина глаз не открыл, но тихо сказал:

- Что хотел, я уже взял. Монахи - глупцы, не понимают, что игра проиграна. Ты бы лучше их остановила.

- Они делают то, что должны делать. Конечно, убить нас они не способны, но зато я могу убить тебя.

- Гость не может причинить зла другому гостю, - спокойно возразил он. - Это закон.

- Я здесь не гость. И ты, похоже.

Она приказала своим машинам убрать его. Ничего не произошло.

Он открыл глаза:

- Для кукол и частичных, которыми ты населила этот фантастический мир, твои машины невидимы. А я невидим для машин. Я не питаюсь от мировой энергосети, у меня другой источник.

И тут он на нее прыгнул, работая в стилях, созданных миллионы лет назад. «Разъяренная саранча», «вздыбившийся конь», «хватающий богомол». Каждое его движение, помноженное на сходящиеся энергии, могло бы ее убить, испарить ее тело, расплавить механизмы.

Но она предоставила своему телу отвечать, отражать атаки. Раньше она считала, что приняла бы смерть с радостью, как избавление, но теперь бешеное сопротивление привело ее в восторг. Очень уж глубоко укоренилась привычка жить, а теперь она вдобавок сфокусировалась, обрела цель. Стойки для защиты, стойки для нападения. Стремительные каскады выпадов и блоков. Единоборцы двигались по Библиотеке среди сражающихся, по прилегающим к ней садам, пересекли широкую каменную осыпь, не замечая столбов пыли, не обращая внимания на рои каменных осколков.

На краю озера, угнездившегося в идеально круглом кратере, ей наконец наскучила оборона, и она атаковала. «Бьющий орел», «ныряющий дракон», «прыгающий тигр, защищающий детенышей». Он в долгу не остался. Не угодившие в цель сгустки энергии испарили в озере всю воду. Пересохшая земля ходила ходуном, раскололась на мозаику плит. Вскоре над ней поднялся занавес из пыли, затмил садящееся солнце и зеленый лик луны, которая уже встала над горами.

Наконец они утихомирились. Они стояли в центре огромного кратера со стенами из остеклованного камня, одежда их превратилась в лохмотья. Была уже ночь. Наверху, на полпути к вершине, сверкали огни - монахи все еще обороняли Библиотеку.

- Ты кто? - вновь спросила она. - Разве я тебя создавала?

- В этом диковинном, безумном мире я тебе ближе, чем кто-либо другой, - ответил он.

Она долго молчала. Все гости: клоны, копии, репликанты - были ее прямыми генетическими потомками.

- Ты - моя смерть? - спросила она.

И тут он, как будто в ответ, снова атаковал. Но она с прежним пылом дала отпор, и он отступил весь в поту.

- Я сильнее, чем ты думаешь, - сказала она. Из-под разорванной туники он достал черный кубик.

- То, что мне нужно, я уже получил. Ядро памяти из Библиотеки. Всякий, кто сюда приходил, кто записывался, - здесь.

- Почему же ты пытаешься меня убить? - Потому что ты - оригинал. Когда все копии украдены, логично оригинал уничтожить.

-  Глупец!- воскликнула она со смехом. - Неужто ты думаешь, что мы полагаемся на единственное физическое хранилище, на единственную матрицу? Да любой в клайде имеет право распространять чьи угодно воспоминания. Почему мы здесь собрались, как ты думаешь?

- Я не принадлежу к твоему клайду. - Он подбросил и поймал кубик и спрятал. - Эти знания я обращу против тебя. Против вас всех. У меня - все ваши тайны.

- Говоришь, ты мне ближе, чем брат? Хоть ты и не из клайда? И хочешь нас уничтожить с помощью нашей же памяти? - И тут ее осенило: - Это что, война?

Он поклонился. Он был почти наг, его освещали зеленая луна и тускнеющие потоки лавы, которая разлилась справа и слева от него.

- Браво! - сказал он. - Война уже началась. Может, уже и кончилась. Как-никак, мы в двадцати тысячах световых лет над плоскостью галактического диска, в тридцати пяти тысячах световых лет от оси твоей империи. К тому времени, как ты вернешься, все будет кончено наверняка.

Она была изумлена. Но рассмеялась:

- Ну у меня и воображение!

Он снова поклонился и тихо проговорил:

- Этот мир создан твоим воображением, но меня ты не придумала. И исчез.

Куда он девался, ее машины определить не смогли. Она подключила к поискам всю технику мира, но незнакомца уже не было на Земле. Не обнаружился он и на кораблях, которые привозили гостей - с приостановленной жизнедеятельностью, или в виде замороженных эмбрионов, или в виде кода, трижды, для страховки, вырезанного на золоте.

Оставалось еще только два места, где стоило поискать, но она сомневалась, что он перебрался на солнце. А если все же сделал это, то есть причины для беспокойства. Ведь он может сломать машину в ядре и уничтожить ее и всех остальных, потому что солнце превратится в сверхновую.

Она отправилась на луну. Появилась на ее темной стороне. В поединке он пользовался энергиями, значит, у него тоже есть машины. Было бы неразумно разместить их на виду у Земли.

Механизмы, которым она поручила восстановить Землю на сто лет собрания, воссоздали и Луну, чтобы у океанов были необходимые приливы. Комбинированные гравитационные резонансы могли дать такой же эффект, но вернуть приливы было намного проще. Небольшие дополнительные усилия пошли на возрождение лесов, которые покрывали Землю миллионы лет, прошедших между первыми робкими шагами человечества в космосе и исходом с родной планеты.

Долгая лунная ночь близилась к концу. Кругом на сотни метров вздымались ели, их чешуйчатые стволы грелись под покровами из голубых игл. Серые скалы местами облепил тонкий снежок; мерзлые лишайники хрустели под ногами. Машины, быстрые, как мысль, унеслись во все стороны на разведку.

Она сидела на круглом валуне и ждала. Было очень тихо, в небе царил сгусток света с тремя щупальцами - Галактика, такая огромная, что нельзя было, глядя на один край, увидеть противоположный. Рукав Воин поднимался высоко над изгибом рукава Охотник; в противоположную сторону над близким горизонтом выгнулся Лучник. Созвездия выстроились в длинные цепи сгущенного света в молочной дымке галактических рукавов. Были штрихи, нити, шарики и облака звезд, и все они меркли в грандиозном дымчатом сиянии, рассеченные темными полосами, которые делили рукава на равные доли. До каждой звезды дотронулось человечество. Звезды передвигались или уничтожались. Миллионы солнц или планетных систем были созданы коллапсированием пылевых облаков. В космосе вырос гигантский сад, регулярный, ухоженный, послушный человеческой воле. В Библиотеке хранилась память о каждой звезде, о каждой планете, о'каждом чуде старой, еще не прирученной галактики. Она уже понимала, что собрание - вовсе не начало чего-то нового, а конец колонизации, длившейся 5 000 000 лет.

Долгое время спустя возвратились машины - разведка закончена. Она пошла указанным роботами маршрутом и в глубоком кратере с отвесными стенами увидела не то хрустальный замок, не то лабиринт, построенный из стеклянных пластин. Глубоко запустив корни в оболочку планеты, громадное устройство собирало и фокусировало энергию космических приливов. Бородатый человек находился в самой середке этой машины, сосредоточенно монтировал небольшой космический корабль. В битве было растрачено много энергии, и злоумышленник пытался сосредоточить ее остатки в корабельном двигателе. Он собирался бежать.

Ее машины взмыли и раскрутились, войдя в резонанс пластинами приливной энергостанции, опрастывая ее накопители. Пока она съезжала по гладкой круче на дно кратера, машины раскалились докрасна, потом добела, потом до цвета солнечного ядра, которому они отсылали украденную мощь.

Взметнулись фиолетовые нити, но машины поглотили и эту энергию. Кратер заполнился их ослепительным белым светом, и от него почернели ряды хрустальных панелей.

Она прошла через хитроумные оборонительные сооружения, вытащила своего врага из хрупкого корабля, посадила в воздушный пузырь и унесла в космос, в точку как раз посередине между Луной и Землей.

- А ну-ка, рассказывай, зачем явился, - потребовала она. - И о войне рассказывай.

Он держался исключительно стойко:

- Я клон первого поколения, но воюю на стороне людей, а не сверхчеловеков. Бессмертные клайды - это угроза всем цивилизациям галактики. Это гибель для разнообразия жизни. Но простые расы наконец восстали против них. Я - всего лишь рядовой солдат в битве, величайшей битве за всю историю космоса.

- Ты -плоть от плоти моей. Ты из моего клайда.

- Я перебежчик и шпион. Я создан из единственной клетки, украденной у тебя несколько сот лет назад, прежде чем ты отправилась на эту фальшивую Землю, на собрание твоего клайда. Я прибыл сюда два года назад, создал энергостанцию и проник на Землю, чтобы похитить ядро памяти и убить тебя. На Земле это сделать не удалось, но здесь тебе неоткуда брать энергию, и сейчас…

И когда ничего не произошло, он закричал от отчаяния и бессилия. И ей стало жаль его. И всех тех, кто посвятил свою жизнь созданию этого жалкого кораблика, этому нелепому покушению на ее жизнь. Вся эта героическая борьба, вся эта мышиная возня была обречена на провал. С самого начала^

- Твоя энергостанция не уничтожена, - сказала она, - но всю энергию забрали мои машины. Почему твой хозяева решили, что я опасна?

- Потому что в твоих возможностях наполнить галактику такими, как ты. Потому что из-за тебя может прекратиться эволюция человечества. Потому что ты не миришься с тем, что вселенная пока все еще больше, чем твоя империя. Потому что ты не собираешься умирать, а ведь смерть - неотъемлемая часть эволюции.

Она рассмеялась:

- Дурачок! Мы же ничего нового не придумали. Мы делаем только то, что всегда делало человечество. Мы пользуемся наукой для управления природой - но разве не этим же занимались обезьяны, изобретая каменный топор и учась разводить огонь? Человечество всегда стремилось стать чем-то большим, чем оно есть. Стремилось вырасти - духовно, нравственно, интеллектуально, - чтобы дойти до предела своих возможностей и перешагнуть через него.

Впервые за миллионы лет у этих сантиментов не было привкуса золы. Незнакомец, пытаясь ее погубить, доказал ей, что жить все-таки стоит.

- Но сама ты не меняешься, - возразил он. - Вот почему ты так опасна. Ты и тебе подобные клайды сверхчеловеков остановили ход истории. Ты наполнила галактику копиями десятков индивидуумов, которые до того боятся физической смерти, что ради выживания идут на самые дикие, самые невероятные ухищрения.

Он показал на голубоватый шар, который висел у нее под ногами, - маленький и уязвимый на фоне безбрежной межгалактической черноты.

- Погляди на свою Землю! Четыре миллиона лет назад человечество бросило свою родину, а ты решила воссоздать ее для собрания клайда. История земной цивилизации насчитывает миллион лет, а сама планета просуществовала четыре с половиной миллиарда, но и все же половина воссозданного тобой приходится на одно столетие.

- В этом столетии мы стали тем, кем стали. - Она вспомнила Рафу. - В этом столетии человечество сделало первые шаги в космос, и у нас появился шанс стать сверхчеловеками.

- Просто в этом столетии ты родилась. Будь это в твоих силах, ты бы заморозила историю всего космоса, навсегда заперев одни и те же мысли в одних и тех же головах. Ты отрицаешь все, кроме твоего собственного «я».

Он расправил плечи; он был стоек до конца.

* * *

- Кораблик отвезет ядро памяти без меня. Ты берешь все, но ничего не отдаешь. Я взял ядро памяти, но отдаю жизнь. Вместе с этим.

И он протянул на ладони какую-то вещь, сложную и жутковатую на вид, как зев орхидеи. Это была вакуумная флуктуация, дыра в реальности. Сейчас она сложена, но если развернется, то выхватит их обоих из этой вселенной.

Но мина не сработала. Она молниеносно забросила его на солнце, в ядро. Он не успел даже вскрикнуть.

Оставшись в воздушном пузыре одна, она рассматривала галактический диск, упорядоченные жгутики и грозди. Скорость света так мала - 100 000 лет ушло на полет с одного края галактики на другой. Отгремела ли уже война, уцелела ли ее империя, и империи остальных сверхчеловеков? Изменилась ли в ней галактика, перемешались ли звезды? До своего возвращения она этого не узнает. А на возвращение уйдет 35 000 лет.

Но зачем же ей возвращаться? В противоположной стороне - бескрайняя вселенная, сотни миллиардов галактик. Надолго хватит…

Воздушный пузырь висел между Землей и Луной; она все смотрела и смотрела на крапинки древнего света. Куда ни глянь - звездные царства, и чудесам нет числа.

«Мы будем сражаться, - подумала она. - И победим. И будем жить во веки веков».

Она спустилась на Землю, нашла бар у моря. Спешить некуда. Рано или поздно придет старик, она поставит ему стаканчик и попросит рассказать о львах, которые ему снятся.

Paul J. McAuIey. «А11 Tomorrow's Parties». © Interzone, 1997. © Перевод. Корчагин ПЛ., 2002.

[20] Сад Тюильри (фр.). - Примеч. пер.

[21] лимонный сок (фр.). - Примеч. пер.

[22] «Пусть время бежит с пользой» {фр.). - Примеч. пер

[23] помни о смерти (лат.). - Примеч. пер.

Питер Гамильтон. Сквозь горизонт событий

Марк Калверт никогда не видывал на астероидах таких дыр. Пещера на Соноре была в диковинку даже для человека, прослужившего 30 лет капитаном космического корабля. В центре гигантской скалы высверлена цилиндрическая дыра двенадцать километров длиной и пять шириной. Обычно дно такого «колодца» засыпали землей и засаживали фруктовыми деревьями и травой. Однако на Соноре колодец попросту затопили. Получилось небольшое пресноводное море, окруженное отвесными горами.

Серая водная гладь была усеяна паромами, на которых стояли отели, бары, рестораны. Между паромами и двумя причалами у вертикальных стен искусственной долины сновали водные такси.

Марк и двое членов его экипажа примчались на катере-такси к бару «Ломас». Бар располагался на пароме, похожем на помесь китайского дракона и колесного парохода с Миссисипи.

- Куда мы отправимся теперь, капитан? - спросила Кэтрин Маддокс, астронавигатор «Леди Макбет».

- Этого наш агент не уточнил, - признался Марк. - Сказал только, что клиент - частное лицо, а не корпорация.

- Надеюсь, нам не придется ни от кого отстреливаться? - спросила Кэтрин с нотками недовольства в голосе. Ей было около пятидесяти лет; в ее семье, как и в семье Калвертов, потомство издавна подвергали генетическому усовершенствованию. «Усовершенствованные» легко переносили и свободное падение, и высокое ускорение. У них была более толстая кожа, более прочные кости. Ее никогда не тошнило в невесомости, лицо не раздувалось. «Усовершенствованные» всегда выглядели невозмутимыми. Кэтрин не была исключением.

- Если запахнет пальбой, мы откажемся, - успокоил ее Марк.

Кэтрин переглянулась с Романом Зукером, инженером бортового ядерного реактора, и откинулась в кресле.

В действительности Марк не исключал варианта боевых действий. «Леди Макбет» была хорошо вооружена, а астероид Сонора принадлежал планете, стремящейся к автономии. Беспокойное сочетание… Однако капитан отметил два месяца назад свой 67-й день рождения и искренне надеялся, что впредь избежит опасных переделок.

- Наверное, это они, - предупредил Роман, глядя, как еще один катер-такси приближается к парому. В красных кожаных креслах катера сидели двое пассажиров.

Марк наблюдал, как они покидают катер и поднимаются на паром. Открыв свежую ячейку памяти, он записал обоих в визуальный файл. Первым с достоинством выступал длиннолицый и широконосый мужчина лет тридцати пяти в богатой одежде.

Его спутница выглядела скромнее. Ей можно было дать около тридцати лет; судя по виду, она тоже относилась к когорте «усовершенствованных». Восточные черты лица хорошо гармонировали с туго стянутыми белокурыми волосами.

Они сразу подошли к столику Марка и представились. Мужчину звали Антонио Рибейро, женщину - Виктория Клиф. Антонио подозвал щелчком пальцев официантку и заказал бутылку «Норфолкских слез».

- Предлагаю тост: за успех нашей сделки, друзья! В любом случае насладимся прекрасным деньком и волшебным напитком. Вы не согласны?

Марк сразу испытал к нему недоверие. Даже если бы от Антонио не так разило фальшью, Марк прислушался бы к голосу интуиции, а она никогда не дремала. Друзья в шутку называли это паранойей, однако его интуиция ошибалась крайне редко. Это было наследственным качеством, подобно любви к странствиям, одолеть которую было не под силу даже самой изощренной генной инженерии.

- Агент предупредил, что вы собираетесь предложить нам рейс, - возразил Марк. - О сделке он ничего не сообщил.

- Простите мою осведомленность, капитан Калверт, но вы прибыли сюда порожняком. Такое может себе позволить только очень богатый человек.

- Просто обстоятельства вынудили нас покинуть Аяхо раньше намеченного времени.

- Ага, - буркнула Кэтрин. - Нечего путаться с чужими дамами.

Марк ничего другого неждал и снисходительно улыбнулся. На протяжении всего обратного пути команда только тем и занималась, что перемывала ему кости.

Антонио принял у официантки поднос с драгоценной бутылочкой в форме груши и жестом отказался от сдачи.

- Прошу извинить мою дерзость, капитан, но, насколько я знаю, ваши финансы находятся в данный момент не в самом благоприятном состоянии, - витиевато заявил Антонио,

- Бывало хуже, бывало и лучше…

Антонио сделал первый глоток «Норфолкских слез» и блаженно улыбнулся.

- Лично я с самого рождения недоволен своим материальным положением. Мне всегда хотелось его поправить.

- Господин Рибейро, я наслышан о схемах быстрого обогащения. У них есть одно общее свойство: они не работают. В противном случае я бы тут с вами не прохлаждался.

- Одобряю вашу осторожность, капитан. Я тоже не сразу принял предложение, но потом понял, что вариант практически беспроигрышный. Если вы наберетесь терпения и выслушаете меня, то сами в этом убедитесь. В худшем случае у вас просто появится повод посудачить с коллегами-капитанами.

- Так уж беспроигрышный?

- Абсолютно! Причем безо всяких затрат с вашей стороны. У вас есть корабль, и этого достаточно. А прибыль поделим пополам.

- Пожалуй, я уделю вам пять минут. Вы ведь поставили выпивку, и ее надо прикончить.

- Благодарю вас, капитан. Мы с коллегами хотим отправиться в исследовательскую экспедицию.

- Искать планеты? - спросил Роман.

- Нет. Как ни печально, даже обнаружение планет, похожих на Землю, не гарантирует прибыли. За права поселенцев можно выручить всего парочку миллионов, да и то только после благоприятного заключения о биологических параметрах среды, а на это уходит много лет. Мы Же рассчитываем на быстрый результат. Ведь вы только что вернулись с Дорад?

- Точно, - подтвердил Марк.

Эта система, открытая шесть лет назад, состояла из красного карлика и кольца из мелких камней вокруг него. Камни покрупнее оказались кусками чистого металла. Неудивительно, что система получила название по аналогии с легендарным Эльдорадо: тот, кто сумел бы найти применение такому богатству, оказался бы обладателем колоссальных ресурсов. Дальнейшее нетрудно было предвидеть: власти Омуты и Гариссы бросились оспаривать друг у друга права на разработку Дорад.

Победила Гарисса, которой Ассамблея Конфедерации предоставила права поселения. Правда, после жесточайших схваток с использованием антиматерии победителей осталось немного,

- Вы тоже мечтаете найти горсть металлических астероидов?

- Не совсем, - молвил Антонио. - После открытия Дорад компании устремились на поиски аналогичных кольцевых систем, но успеха не имели… Виктория, дорогая, будь так добра, расскажи нашим друзьям подробности.

Женщина кивнула и поставила бокал на столик.

- По образованию я астрофизик. Раньше работала в «Форрестер-Кортни» - компании, сейчас производящей приборы наблюдения для космических кораблей, хотя их специализация - исследовательские станции. До самого последнего времени отрасль росла как на дрожжах. Консорциумы рассылали экспедиции во все кольцевые системы Конфедерации. Однако, как сказал Антонио, никто не нашел ничего, даже отдаленно похожего на Дорады. Меня это не удивляет: я знала, что от станций «Форрестер-Кортни» не будет никакого толку. Их приборы проводят только спектральный анализ. Нет, если кто и найдет новые Дорады, то разве только эдениты: их корабли создают мощное поле искажения, обнаруживающее массу. Кусок металла с поперечником в пятьдесят километров они заметят на расстоянии в полмиллиона километров - по его плотности. Чтобы с ними конкурировать, нужны еще более мощные датчики.

- И вы их создали? - поинтересовался Марк.

- Не совсем. Я просто предложила продолжить работу с детекторами магнитной аномалии. Это очень старая технология, появившаяся на Земле еще в XX веке. Тогда военные самолеты оснащали магнитоскопами, засекавшими подводные лодки. «Форрестер-Кортни» оборудует схожими приборами низкоорбитальные спутники для составления карт природных ресурсов и получает неплохие результаты. К сожалению, они отвергли мое предложение под тем предлогом, что при расширений масштаба магнитоскоп даст худшие результаты, чем спектрограф. К тому же спектрограф работает быстрее.

- Пусть «Форрестер-Кортни» останется с носом, - сказал Антонио со свирепым выражением лица. - Виктория пришла ко мне с предложением и поделилась одним нехитрым наблюдением…

- …Спектрографы могут обнаруживать только относительно крупные куски металла. Корабль, пролетающий на расстоянии пятидесяти миллионов километров от кольца, легко засекает кусок металла диаметром в пятьдесят километров. Но чем меньше кусок, тем больше должно быть разрешение или меньше расстояние. Это ясно, как день. Зато мой детектор магнитной аномалии может обнаруживать гораздо более мелкие куски металла, чем в Дорадах.

- Подумаешь! Чем они мельче, тем меньше цена, - вмешалась Кэтрин. - Ценность Дорад - в их величине. Я видела, чем занимаются гариссианцы. У них достаточно металла, чтобы снабжать промышленные станции сплавами на протяжении двух тысяч лет! Мелочь никуда не годится.

- Не обязательно, - возразил Марк. То ли интуитивно, то ли благодаря логике он улавливал ход мыслей Виктории Клиф. - Смотря какая мелочь.

Антонио вежливо похлопал в ладоши.

- Браво, капитан! Я так и думал, что вы нам подойдете.

- Почем вы знаете, что удастся что-нибудь отыскать? спросил Марк.

- Доказательство - само существование Дорад, - ответила Виктория. - Кольца вокруг звезд могут образовываться из материала двух типов. Первый тип - аккреционный. Это газ и пыль, оставшиеся после образования звезды. Нам это ни к чему, потому что здесь в основном легкие элементы: чаще всего карбонуклеиды с небольшими вкраплениями алюминия, и то если повезет. Второй тип - осколки, возникшие в результате столкновений. Мы считаем, что именно так образовались Дорады: это фрагменты планетоподобных образований с ядрами из расплавленного металла. Образования разваливались, ядра охлаждались и сливались в эти лакомые для нас куски.

- Железоникелевая руда будет не единственной, - подхватил Марк, радуясь, что угадывает ход мыслей собеседницы. - Там найдутся и другие лакомые кусочки.

- Именно так, капитан, - довольно сказал Антонио. - Теоретически там может быть представлена вся периодическая таблица. Плыви над кольцом и выуживай необходимые в данный момент элементы - вот и вся задачка. Прощай, трудоемкий и дорогостоящий процесс извлечения металлов из руды! Они будут нас ждать в чистом виде: золото, серебро, платина, иридий. У вас еще не потекли слюнки?

* * *

«Леди Макбет» находилась у причала в космопорту Соноры. Она представляла собой гладкую серую сферу диаметром 57 метров. Все космические корабли адамитов имели одинаковую форму, диктуемую параметрами пространственного прыжка. Этот прыжок требовал безупречной симметрии. В центре сферы располагались четыре отдельных обитаемых отсека, собранные в пирамиду; имелся также цилиндрический ангар для космолета, ангар поменьше для многоцелевого летательного аппарата, пять главных грузовых отсеков. Весь остальной внутренний объем сферы был занят механизмами и техническими емкостями. Силовой блок представлял собой три термоядерных двигателя, способных сообщить кораблю ускорение в 11 g, и трубу для инжекции антивещества, позволявшую увеличить ускорение во много раз. Одно это делало корабль пригодным к бою. Непоследовательность в законодательстве Конфедерации вела к тому, что двигатель, работающий на антиматерии, считался законным, тогда как обладание самим антивеществом квалифицировалось как тяжкое преступление.

По трубам, уходящим в чрево корабля, шло его заполнение всем необходимым для полета. Марк с удовольствием обошелся бы без этих расходов, пробивших в его финансах еще одну брешь. Но до старта оставалось все меньше времени. Судьба уже распорядилась кораблем. Интуиция подсказывала капитану, что схема Антонио Рибейро отнюдь не столь безупречна, но он никак не мог подыскать нужных аргументов.

Он терпеливо ждал, пока экипаж разместится в салоне жилого отсека. Вай Чо, пилот многоцелевого летательного аппарата, проникла в салон через люк в потолке и защелкнула на ногах «капканы», удерживающие человека на месте в невесомости. Ее хитрая улыбка, адресованная Марку, граничила с насмешкой. За последние пять лет она неоднократно посещала его каюту. Ничего серьезного в этом не было, но Марк любил на досуге вспомнить былой пыл. Неудивительно, что она относилась к капитану терпимее, чем остальные.

Полной противоположностью был Карл Джордан, наладчик систем корабля, главный в экипаже энтузиаст и скандалист, при этом самый серьезный человек из всех. Последнее определялось его возрастом: 25 лет. Служба на «Леди Макбет» была лишь вторым назначением в его космической карьере.

Что касается Шуца, космоника корабля, то о его чувствах нетрудно было догадаться, хотя он их никак не проявлял. В отличие от Марка он не был генетически приспособлен для космических полетов; после десятилетий работы на кораблях и в космопортах в его костях осталось совсем мало кальция, мышцы атрофировались, сердечно-сосудистая система тоже. На каждом астероиде были сотни таких, как он: все они постепенно заменяли свои отказавшие органы искусственными. Некоторые даже внешне переставали походить на людей. Шуц в свои 63 года еще сохранял человеческий облик, хотя органики в нем оставалось от силы 20 процентов. Но в принципе это мало беспокоило капитана: главное - Шуц был превосходным инженером.

- Нам предложили долю в прибыли, - обратился Марк ко всем, после чего объяснил теорию Виктории о кольцевых системах и методе обнаружения магнитной аномалии. - Рибейро обеспечит нас расходными веществами и полной криогенной загрузкой. От нас требуется одно: долететь на «Леди Макбет» до какой-нибудь кольцевой системы и обнаружить золото.

- Здесь, должно быть, кроется какой-то подвох, - сказала Вай. - Не верю я в золотые горы, плавающие в космосе и ждущие, чтобы их заарканили.

- Напрасно сомневаешься, возразил Роман. - Ты сама видела Дорады. Почему бы и другим элементам не существовать в том же виде?

- Не знаю. Просто не верю в простые способы разбогатеть.

- Потому что ты пессимистка.

- А что ты сам об этом думаешь, Марк? - обратилась она к капитану. - Что подсказывает твоя хваленая интуиция?

- Насчет экспедиции - ничего. Меня больше тревожит Антонио Рибейро.

- Действительно, очень подозрительный тип, - согласилась Кэтрин.

- Зато Виктория Клиф производит впечатление здравомыслящего человека, - сказал капитан.

- Странное сочетание… - пробормотал Марк. - Плейбой и астрофизик. Не представляю, как они спелись.

- Оба - уроженцы Соноры, - подсказала Кэтрин. - Я просмотрела местные базы данных и получила подтверждение: оба родились здесь. Земляки, так сказать.

- А как у них насчет конфликтов с законом? - поинтересовалась Вай.

- Никак. Антонио за последние семь лет трижды судился, все по поводу налогов, и каждый раз расплачивался.

- Терпеть не могу платить налоги! - подал голос Роман.

- Тяжбы с налоговым ведомством - обычное занятие богачей, - заметила Вай.

- Он не так уж богат, - возразила Кэтрин. - Я ознакомилась со списком почетных граждан Соноры. Рибейро-старший нажился на разведении рыбы: приобрел у корпорации по развитию астероида лицензию на заселение вод. В двадцать один год Антонио получил пятнадцать процентов акций фирмы, которые тут же продал за восемьсот тысяч долларов. Папаша продажу не одобрил, скандал выплеснулся в прессу.

- Выходит, он тот, за кого себя выдает: середнячок с запросами миллионера, - подытожил Роман.

- В таком случае непонятно, как он может оплачивать магнитные детекторы, которые мы должны развернуть, - сказала Вай. - А если он смоется, повесив на нас неоплаченный счет?

- Детекторы уже доставлены и ждут погрузки, - сообщил Марк. - У Антонио несколько партнеров. Все они такие же середняки, и все не прочь рискнуть.

Вай покачала головой, так и не избавившись от своих сомнений.

- И все же что-то здесь не так…

- Они согласились потратить на детекторы собственные деньги. Какие тебе еще нужны гарантии?

- Кстати, о каких суммах речь? - спросил Карл. - Каким богатством мы могли бы набить корабль?

- В грузовых отсеках «Леди Макбет» поместится примерно пять тысяч тонн золота, - ответил Марк. - Это резко снизит маневренность, но управление корабль не потеряет.

- Для справки… - Роман улыбнулся Карлу. - Нынешняя цена золота три с половиной тысячи за килограмм.

Карл уставился в пространство, производя мысленный подсчет.

- Это же семнадцать миллиардов долларов!

- За один рейс.

- Как Рибейро предлагает делить выручку? - спросил Шуц.

- Мы получаем одну треть, - ответил Марк. - Это примерно пять и восемь десятых миллиарда. Тридцать процентов от этой суммы мои, остальное делится поровну между всеми вами, как предусмотрено нашим контрактом.

- Здорово… - прошептал Карл. - Когда старт, капитан?

- Еще есть возражения? - спросил Марк, пристально глядя на Вай,

- Поступай, как знаешь, - уступила она. - Только помни: отсутствие трещин на поверхности еще не говорит об отсутствии усталости металла.

Подъемная ферма вознесла «Леди Макбет» над кратером космопорта. Тут же развернулись световые батареи, выдвинулись во все стороны длинные штанги с гроздьями приборов. Бортовой компьютер принял визуальную и радарную информацию и передал ее непосредственно на нейроны капитана. Тот лежал на ускорительной койке посередине капитанской рубки с закрытыми глазами и видел мысленным взором россыпи звезд за оболочкой корабля. Одна иконка открывалась за другой, разноцветные таблицы с телеметрией молниеносно сменяли друг друга.

«Леди Макбет» окуталась оранжевым дымом и, влекомая химическими вспомогательными двигателями, покинула подъемник. Цепочка оранжевых точек - вектор курса - потянулась в сторону газового гиганта. Марк включил более мощные ионные двигатели, и корабль обогнал оранжевые точки.

Газовый гигант Закатека и его спутник Лазаро имели тот же видимый размер, что «Леди Макбет», которая уносилась прочь от космопорта. Сонора была одним из 15 астероидов, удерживаемых в точке Лагранжа - зоне равновесия их гравитационных полей. Лазаро выглядел сейчас, как серый полумесяц, усеянный оспинами белых кратеров. Учитывая малые для газового гиганта размеры Закатеки - всего 40 тысяч километров в диаметре, наличие у него естественного спутника не могло не удивлять. Лазаро имел диаметр девять тысяч километров и внешнюю ледяную корку толщиной 50 километров. Этот лед и привлек первоначально интерес банков и межзвездного финансового консорциума. Астероиды были идеальными источниками металла и минералов для индустриальных станций, однако на них не хватало легких элементов, необходимых для поддержания жизни. Близость астероидного архипелага и неисчерпаемых запасов льда сулила заманчивые перспективы.

Радар «Леди Макбет» Показывал Марку цепочку из однотонных ледяных кубиков, которая тянулась от экватора Лазаро в точку Лагранжа. Именно таким способом на Соноре появилось ее непревзойденное море.

Лед использовался на всех астероидах архипелага и был одним из источников их успешного экономического развития. Такой успех неизбежно приводит к недовольству местного населения, жаждущего независимости - в данном случае от власти компаний-разработчиков. Близость поселений друг к другу создавала у жителей чувство общности и распаляла гнев. Стремление архипелага к автономии стало особенно ощутимым в последние годы. Ситуацию еще больше обостряли насильственные действия и акты диверсий, предпринимавшиеся против администрации консорциума.

Во внешних слоях атмосферы газового гиганта бушевали янтарные и изумрудные штормы - результат приливных сил, порождаемых спутником. По экватору Закатеки стремительно бежал приливной вихрь размером с океан. По его краям сверкали молнии - зигзаги длиной в сотни километров, вонзавшиеся в циклонические вихри из аммония и метана.

Корабль разогнался уже до 2g. Из всех трех сопел вырывалась радужная плазма. Корабль огибал гигантскую планету. Вектор курса медленно отклонялся, устремляясь к звезде на расстоянии 38 световых лет, где Антонио наметил произвести разведку. Информации об этой звезде было крайне мало: известно лишь, что это звезда класса С с кольцом.

Через семь тысяч километров после перигея Марк выключил термоядерные двигатели. Световые панели и штанги с приборами ушли в углубления на корпусе, и корабль опять превратился в безупречную сферу. Генераторы приступили к зарядке энергетических узлов.

Горизонт событий

[24] поглотил корабль. Спустя пять миллисекунд он превратился в ничто.

- А что ты скажешь вот на это? - не унималась Кэтрин. - Почему золото или другие минералы должны слипаться в такие огромные куски? Наличие планетоида с раскаленным ядром еще не приводит к появлению металлического эквивалента фракционной дистилляции. Этого не происходит на планетах, не произойдет и здесь. Если там и есть золото, платина и все то, что вы нафантазировали, то только в составе руды, как это бывает всегда.

Значит, Антонио преувеличил, посулив сокровище в чистом виде, - сказал Карл. - Будем искать в кольце самые насыщенные куски. Если мы получим только пятьдесят процентов от намеченного, это все равно очень много. Мы и этого не сумеем потратить.

Марк не прерывал их споры. С момента старта с Соноры пять дней назад это была единственная занимавшая всех тема.

Кэтрин присвоила себе роль главного скептика. Иногда к ней присоединялись Шуц и Вай. Остальные пытались их опровергнуть. Марк знал, в чем состоит главная проблема: никто ничего толком не знал и не мог привести достаточно авторитетных доводов. Одно его радовало: прекратились пересуды о причинах внезапного отлета с Аяхо.

- Если планетоиды действительно породили руду, то она должна была рассыпаться при столкновении, которое привело к образованию кольца, - гнула свое Кэтрин. - Так что никаких кусков размером с гору, одни камешки!

- Ты давно любовалась кольцом? - спросил Роман. - Кажется, крупных частиц в нем хватает с избытком.

Услышав эти слова, Марк не удержался от улыбки. Материал кольца вызвал его беспокойство еще два дня назад, когда они оказались в окрестностях звезды. «Леди Макбет» проникла в глубь системы и вынырнула в трех миллионах километров над эклиптикой. Лучшей точки для наблюдения нельзя было придумать. В центре кольца диаметром 160 миллионов километров горела маленькая оранжевая звезда. Отдельных полос, как в кольцах вокруг газовых гигантов, заметно не было: сплошная однородная пелена, затмевавшая половину Вселенной. Но непосредственно рядом со звездой было пусто: частицы, находившиеся там когда-то, давно испарились, оставив бездну шириной три миллиона километров вокруг светила.

«Леди Макбет» удалялась от звезды с 0,05 g, находясь на попятной орбите. Именно при таком векторе движения магнитоскопы могли эффективнее всего прощупать кольцо. При этом резко возрастала опасность столкновения. Пока что радар засекал только стандартные сгустки межпланетной пыли, однако Марк распорядился, чтобы за пространством вокруг корабля непрерывно наблюдала смена из двух членов экипажа.

- Время очередного запуска, - объявил он.

Вай проводила с помощью бортового компьютера диагностику всех систем.

- Опять Йорг куда-то подевался, - пожаловалась она. - Не пойму, где его носит.

Йорг Леон был вторым спутником Антонио Рибейро, отправившимся вместе с ним в экспедицию. Его представили экипажу как высококлассного специалиста, руководившего сборкой зондов. В отличие от общительного Антонио он был «вещью в себе» и пока что не проявлял к своим зондам ни малейшего интереса. Обязанность знакомить экипаж с разворачиваемыми системами взяла на себя Виктория Клиф.

- Надо бы просветить его нашим медицинским сканером, - предложил Карл со смехом. - Интересно, что у него внутри. Как бы не целый арсенал боевых имплантатов.

- Отличная идея!- подхватил Роман. - Только ты сам ему это предложи.

- Ты вот что мне объясни, Кэтрин, - продолжил Карл прерванный спор. - Если в диске нет золота, зачем им брать с собой наемного убийцу, которому поручено не допустить, чтобы мы смылись со своей долей?

- Уймись, Карл! - не выдержал Марк. - Довольно! - Он указал глазами на открытый люк в полу, - Подготовьте зонд к запуску.

Карл покраснел и приступил к состыковке коммуникационных систем корабля и зонда.

- Системы зонда в полной готовности, - доложила Вай. Марк дал бортовому компьютеру команду выпустить зонд.

Тот, свободный от держателей, отделился от оболочки корабля. Ионные ускорители понесли его к неровной абрикосовой поверхности кольца.

Виктория отладила зонды так, чтобы они проносились на высоте пяти тысяч километров над кочующими частицами кольца. По достижении заданной высоты они распускали параллельно кольцу сеть тончайших оптических волокон. Длина одной волоконной нити, покрытой отражающей магниточувствительной пленкой, составляла 150 километров.

Колебания частицы, находящейся в магнитосфере кольца, улавливались пленкой, у которой от этого изменялась отражательная способность. Фиксируя их с помощью лазера, можно было составить картину хаотического движения магнитных волн в кольце. Далее специальные программы должны были определить происхождение каждой волны.

На «Леди Макбет» поступал колоссальный объем информации. Один зонд выбрасывал сеть, покрывавшую площадь в 250 тысяч квадратных километров. Антонио Рибейро убедил Движение за автономию Соноры раскошелиться на пятнадцать таких зондов. Риск был огромный, ответственность лежала на нем одном. Еще не прошло и двух суток после запуска первого зонда, а напряжение, вызванное ответственностью, уже начало сказываться. Антонио больше не смыкал глаз. Он бодрствовал в каюте, отведенной ему Марком, где были установлены бесчисленные приборы. Сорок часов подряд в его голове мелькали малопонятные таблицы. Сорок часов он теребил серебряное распятие на груди и твердил молитвы.

Медицинские приборы сообщали об избыточном количестве токсинов утомления в его крови и предупреждали об опасности обезвоживания. Пока что он не обращал на это внимания, убеждая себя, что открытие произойдет с минуты на минуту.

И вот ему, кажется, повезло: появилось сообщение об обнаружении седьмым зондом трехкилометровой частицы. Началось ее подробное зондирование.

- Что это? - спросил Антонио, открыв глаза и косясь на Викторию, расположившуюся рядом.

- Уже интересно… - пробормотала она. - Как будто оловянная руда. В планетоидах определенно содержалось олово.'

- Черт! - Он ударил кулаком по ручке кресла. Ремни впились ему в грудь, не дав покинуть кресло. - Плевать мне на олово! Мы прилетели совсем за другим!

- Знаю, - сдержанно ответила она.

- Извини, - сказал он. - Пресвятая Богоматерь, мы ведь уже должны были обнаружить…

- Осторожно! - предупредила она по нейронной связи. - Не забывай, этот проклятый корабль усеян внутренними сенсорами.

- Я отлично помню про элементарные требования секретности, - ответил он тем, же способом.

- Ты устал. В этом состоянии легко наделать ошибок.

- Дело не в усталости. Просто я ждал результатов, хоть каких-то результатов, а тут…

- Какие-то результаты уже есть, Антонио. Зонды обнаружили три отдельных куска урановой руды,

- Всего по сто килограммов! Нам нужно значительно больше.

- Да пойми ты, мы уже доказали, что он есть! Это само по себе потрясающее открытие! Найти больше - дело времени.

- Это ты пойми: речь не о теоретической астрологии, а мы не в университете, из которого тебя вышвырнули! Мы выполняем важное задание и не можем вернуться с пустыми руками. Уяснила? Не можем!

- Астрофизика. -Что?

- Астрология - занятие гадалок, а не ученых.

- Неужели? Хочешь, я угадаю, долго ли ты протянешь, если мы не найдем то, ради чего прилетели?

- Ради Бога, Антонио! - сказала она громко. - Шел бы ты спать!

- И пойду. - Он Почесал затылок и поморщился: волосы стали жирными. Надо бы в душ… - Я вызову Йорга, пусть он поможет тебе.

- Хорошо. - Она закрыла глаза.

Антонио отключил ремни, удерживавшие его на месте. За время полета он, как и все остальные, почти не видел Йорга^ тот не выходил из своей каюты. Совет Движения отправил его в эту экспедицию с заданием привести экипаж корабля в чувство, когда станет ясно, что никакого золота им не видать. Эту предосторожность подсказал сам Антонио, но его тревожило, какие инструкции Йорг получил в отношении его самого на случай экстренной ситуации.

- Погоди! - окликнула его Виктория. - Гляди, какая странная штуковина! .

Антонио зацепился ногами за ручку кресла и удержался на месте. В голове снова появилась картинка. Зонд номер одиннадцать обнаружил частицу с невероятным соотношением массы и плотности; кроме того, у частицы было собственное магнитное поле, причем очень сложное.

- Пресвятая Богоматерь, что это? Чужой корабль?

- Нет, для корабля великовато. Скорее, космическая станция. Только что ей понадобилось там, в кольце?

- Обогащение руды? - насмешливо предположил Антонио.

- Сомневаюсь.

- Тогда не будем обращать на нее внимания. - Ты шутишь?

- Вовсе нет. Забудем, если это не представляет для нас опасности.

- Господи, Антонио! Если бы я не знала, что ты родился богатым, то испугалась бы твоей глупости.

- Где твоя осторожность, Виктория?

- Послушай, есть всего два варианта. Первый: мы засекли коммерческие разработки. Они наверняка нелегальны, потому что никто еще не регистрировал прав на промышленное использование этой системы. - Она многозначительно покосилась на Антонио.

- Думаешь, они добывают уран? - спросил он по нейронной связи.

- Что же еще? Если это пришло в голову нам, то почему то же самое не мог сообразить какой-нибудь из «черных» синдикатов? До магнитоскопов они не додумались, вот и действуют по старинке. И во-вторых, - продолжила она громко, - это может оказаться секретная военная станция. Если так, то они следят за нами с момента нашего появления. В любом случае за нами наблюдают. Необходимо узнать, кто перед нами, прежде чем двигаться дальше.

- Станция? - переспросил Марк. - Здесь?

- Выходит, так, - хмуро подтвердил Антонио.

- Вы хотите узнать, кто это такие?

Полагаю, этого требует осторожность, - ответила Виктория, - учитывая то, чем мы здесь занимаемся.

- Хорошо, - сказал Марк. - Карл, сориентируйте на них коммуникационный диск и передайте наш код. Посмотрим, ответят ли они.

- Будет исполнено, сэр, - отчеканил Карл.

- Пока мы ждем, ответьте на один вопрос, Антонио, - сказала Кэтрин, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Марка.

На лице Антонио появилась его обычная притворная улыбка.

- С радостью отвечу, если только смогу.

-  Дороговизна золота объясняется его редкостью, правильно?

- Конечно.

- А мы тем временем собираемся набить грузовые отсеки «Леди Макбет» пятью тысячами тонн этого редкого металла! Более того, вы придумали способ, с помощью которого люди смогут добывать золото миллионами тонн. Если мы попытаемся продать свою добычу посреднику или банку, то как долго, по-вашему, мы будем оставаться в роли миллиардеров? По моим прикидкам, от силы недели две.

- Золото никогда не было такой уж редкостью! - ответил Антонио со смехом. - Его цена вздута искусственно. Самые большие запасы золота у эденитов. Точная цифра неизвестна, потому что банк «Джовиан» ее не сообщает. Однако они контролируют рынок и поддерживают цену, влияя на сбыт. Мы сыграем в ту же игру. Наше золото будет продаваться небольшими партиями в различных планетарных системах на протяжении нескольких лет. Что касается разведки с помощью магнитоскопов, то, мягко говоря, мы не станем пропагандировать эту технологию.

- Прими мои соболезнования, Кэтрин, - усмехнулся Роман. - Придется тебе довольствоваться доходом всего в сто миллионов в год.

Она показала ему средний палец и оскалила зубы.

- Ответа нет, - доложил Карл. - Полное молчание.

-  Продолжай запрашивать, - приказал Марк. - Что вы собираетесь предпринять теперь, Антонио?

- Надо обязательно разобраться, кто это такие, - сказала Виктория. - Антонио уже объяснил, почему мы не можем допустить, чтобы за нами подсматривали.

- А меня больше беспокоит, чем здесь занимаются они сами, - сказал Марк, хотя его интуиция, как ни странно, безмолвствовала, не посылая на сей счет никаких сигналов тревоги.

- По-моему, непосредственный контакт - единственное, что нам остается, - сказал Антонио.

- Мы находимся на попятной орбите, на расстоянии 32 миллионов километров, и все время удаляемся. Пришлось бы сжечь слишком много горючего, чтобы до них добраться.

- Разве горючее оплачено не мной?

- Хорошо, встреча так встреча.

- А вдруг им не понравится, что мы здесь появились? - вмешался Шуц,

- Если мы засечем запуск боевой ракеты, то немедленно выскочим из этой системы, - сказал Марк. - Гравитационное поле кольца не так велико, чтобы помешать «Леди Макбет» сделать это. Мы сможем убраться отсюда, когда захотим.

На завершающем отрезке сближения Марк привел корабль в боевую готовность. Обратный прыжок мог быть совершен в любое мгновение. Панели батарей были убраны, приборы прощупывали пустоту в поисках приближающихся ракет.

- Они не могут не знать о нашем приближении, - сказала Вай, когда до неизвестного объекта оставалось всего восемь тысяч километров. - Почему они не выходят на связь?

- Спроси у них, - грубо отрезал Марк. «Леди Макбет» неуклонно снижала скорость, но не поддерживала постоянного курса, чтобы было невозможно рассчитать ее траекторию и выставить мины. Маневрирование требовало от капитана максимальной сосредоточенности.

- Полное отсутствие электромагнитного излучения во всех спектрах, - доложил Карл. - Они не отслеживают нас активными сенсорами.

- Наши сенсоры определили их температурный режим, - доложил Шуц. - Средняя температура - 36 градусов Цельсия.

- Это с нагретой стороны, - заметила Кэтрин. - Может быть, у них барахлит система климата.

- При чем тут связь? - вставил Карл.

- Посмотрите, какую картинку дают радары, капитан, - посоветовал Шуц.

Марк приказал бортовому компьютеру передать ему по нейронной связи изображение и увидел мысленным взором тонкую алую сеть, а под ней - станцию, прикрепившуюся к крупной частице кольца. Таких станций Марк никогда не видывал. Это была изящно изогнутая клинообразная конструкция длиной 400 метров, шириной максимум 300 и минимум 150. Частица кольца представляла собой сплющенный железорудный эллипсоид с осью в восемь километров. Кончик этой скалы был спилен, чтобы станция могла пристыковаться к плоской поверхности диаметром в один километр. Остальные изменения, которые претерпела скала, были куда значительнее. С одной стороны в ней был пробурен гладкостенный кратер с поперечником четыре километра. Из середины кратера торчала антенна - башня высотой 900 метров, увенчанная целым пучком зазубренных наконечников.

- Боже… - прошептал Марк со смесью страха и восторга. - Что вы на это скажете? - спросил он, неуверенно улыбаясь.

- На это я как-то не рассчитывала… - пролепетала Виктория.

Антонио оглядел всех собравшихся в командирской рубке. Его красивый лоб перерезала глубокая морщина. Все были ошеломлены, одна Виктория светилась от энтузиазма.

- Наверное, это радиоастрономическая станция? - предположил Антонио.

- Похоже, - сказал Марк. - Только не наша: мы таких не строим. Это инопланетяне.

«Леди Макбет» зависла в километре над инопланетной станцией. Отсюда кольцо выглядело особенно зловеще. Самая мелкая его частица весила не меньше миллиона тонн. Все до одной частицы пребывали в непрерывном беспорядочном движении; те, что находились ближе к внешней поверхности кольца, были подсвечены янтарным заревом, а дальше, в глубине, ворочались призрачные силуэты, затмевающие свет окрестных звезд.

- Это не станция, - уточнил Роман. - Это корабль, потерпевший аварию.

Марку пришлось согласиться с ним: теперь камеры передавали на мониторы прекрасное изображение. Нижняя и верхняя поверхности инопланетного корабля были выполнены из какого-то серебристо-белого материала. Больше всего это походило на оболочку фюзеляжа. Бока клиновидной конструкции были бурыми, через них проглядывал каркас. Все вместе напоминало кусок, выдранный из какой-то еще более крупной конструкции. Марк попытался представить себе, какой она была изначально, и увидел мысленным взором изящный дельтовидный летательный аппарат. Космические корабли такими быть никак не могли…

Он поправил себя: это люди строили космические корабли по совсем другому принципу. Что значит рассекать межзвездное пространство в аппарате, похожем на те, что создаются для полетов в плотных атмосферных слоях, со скоростью в сотни световых скоростей? Наверное, это захватывающее приключение!

- Бессмыслица какая-то! - воскликнула Кэтрин. - Если катастрофа произошла при посещении телескопа, зачем им было пристыковываться К астероиду? Можно просто перейти в помещения при телескопе.

- Можно было бы, если б таковые имелись, - сказал Шуц. - У нас почти все научные станции работают в автоматическом режиме. А они, судя по тому, что мы видим, сильно обогнали нас в области технологии.

- Если они такие развитые, зачем было строить такой огромный радиотелескоп? - возразила Виктория. - Это крайне непрактично. Люди уже много столетий используют комплексный подход. Пять небольших тарелок на расстоянии миллиона километров друг от друга обеспечивают несравненно лучший прием. И потом, зачем размещать радиотелескоп именно здесь? Во-первых, частицы, составляющие кольцо, постоянно сталкиваются. Вы сами видите кратеры, а вот этот угол, по-моему, отломан в результате столкновения. Во-вторых, кольцо загораживает добрую половину Вселенной. Очень неудачная точка для наблюдения! Нет, радиоастрономией здесь даже не пахнет.

- А что, если они прилетели сюда только для того, чтобы построить «тарелку»? - предположила Вай. - А затем отбуксировали бы ее на какую-нибудь дальнюю исследовательскую станцию. Но произошла катастрофа, помешавшая осуществить задуманное.

- Это все равно не объясняет, зачем им понадобилась именно эта система. Любая звезда лучше этой.

- По-моему, Вай права в том, что они прилетели издалека, - сказал Марк. - Если бы поблизости от Конфедерации существовала такая развитая инопланетная цивилизация, мы бы про нее знали. Они бы сами установили с нами контакт.

- Может, это кинты? - подсказал Карл.

- Не исключено, - сказал Марк.

Кинты, загадочная инопланетная раса, по уровню технического развития далеко обогнавшая Конфедерацию. При этом они были крайне скрытны. Что касается межзвездных путешествий, то они утверждали, что давным-давно перестали осваивать космос.

- Если это их корабль, то очень древний.

- Но все равно действующий! - подхватил Роман. - Вы только представьте, чем он набит! Его внутренности обогатят нас гораздо больше, чем золото. - Он улыбнулся Антонио, но тот был так мрачен, что его ничто не могло приободрить..

- Непонятно, зачем кинтам строить здесь радиотелескоп, - буркнула Виктория.

-  Какая разница? - воскликнул Карл. - Коли нужны добровольцы, чтобы туда сунуться, я первый, капитан!

Марк не обратил на него внимания. Он настроил объективы камер так, чтобы хорошенько рассмотреть антенну, потом место на скале, к которому крепились останки инопланетного корабля. Его интуиция ускоренно перебрасывала логические мостики между самыми смелыми предположениями.

- По-моему, это не радиотелескоп, - пробормотал он. - Скорее, маяк, передававший сигналы бедствия.

- Маяк с поперечником в четыре километра?- недоверчиво вскричала Кэтрин.

- Почему бы и нет, если они прилетели с другого края галактики? Межзвездный газ и пыль мешают разглядеть отсюда даже ее центр. Чтобы сигнал дошел, нужно нечто колоссальное.

- А что, очень может быть, - проговорила Виктория. - Значит, вы считаете, что они просили своих о помощи?

- Да. Предположим, от родного созвездия их отделяют три-четыре тысячи световых лет, а то и больше. Они прилетели сюда с научно-исследовательскими целями и потерпели аварию, лишились трех четвертей корабля, в том числе силовой установки. Их технология не позволяет вернуться обратно, зато дает возможность расширить существующий на астероиде кратер, что они и делают. Получается «тарелка», с помощью которой передатчик способен послать сигнал бедствия на громадное расстояние. Команда могла продержаться в оставшемся обломке корабля до прибытия спасателей. Кстати, даже люди со своим уровнем технологического развития могли бы осуществить нечто подобное.

- Согласна, - сказала Вай и подмигнула Марку.

- А я нет, - возразила Кэтрин. - Попав в беду, они должны были бы обратиться к сверхсветовому источнику связи. Вы только приглядитесь к этому кораблю: пройдут века, прежде чем мы достигнем примерно такого же уровня.

- Почему, корабли эденитов для дальнего космоса очень неплохи, - напомнил Марк. - Просто у нас более скромные масштабы. Конечно, технологии у этих инопланетян на более высоком уровне, но законы физики едины для всей Вселенной. Мы достаточно хорошо разбираемся в квантовой относительности, чтобы строить сверхсветовые межзвездные корабли, но даже четырех с половиной столетий не хватило, чтобы придумать метод сверхсветовой связи. А все потому, что такого попросту не существует.

- Если экспедиция не возвратилась в срок, соплеменники должны были отправить за ними спасательную команду, - сказал Шуц.

- Для этого нужно в точности знать курс корабля, - сказала Вай. - Если спасатели имели возможность их найти, зачем было строить маяк?

Марк ничего не ответил. Он знал, что прав. Остальные рано или поздно согласятся с его сценарием, как бывало всегда.

- Предлагаю прекратить спор о том, что с ними случилось и зачем они построили свою «тарелку», - сказал Карл. - Когда мы отправимся, капитан?

- А про золото вы забыли? - не выдержал Антонио. - Мы прилетели сюда за ним, так давайте же его искать! А корабль подождет.

- Вы с ума сошли! Этот корабль стоит в сто раз больше вашего золота.

- Сильно в этом сомневаюсь. Это всего лишь древний, брошенный командой корабль. Я терпеливо вас слушал, но теперь вынужден напомнить о главной цели экспедиции.

Марк встрепенулся. Антонио вызывал у него уже не неприязнь, а сильную тревогу. Любой, кто хотя бы немного разбирался в финансах и законах рынка, знал, что можно получить за подобную находку. А ведь Антонио родился в семье богачей и должен был разбираться в подобных вещах.

- Виктория, - произнес Марк, не сводя взгляд с Антонио, - данные от магнитоскопов продолжают поступать?

- Конечно. - Она дотронулась до руки Антонио. - Капитан прав. Мы можем продолжать зондирование и одновременно обследовать инопланетный корабль.

- Вам светит двойной барыш, - напомнила Кэтрин с невинным выражением лица.

Антонио сжал челюсти.

- Отлично, Виктория. - Сказал он. - Действуйте, капитан.

В нерабочем состоянии скафандр SII представлял собой широкий сенсорный воротник с торчащей из него респираторной трубкой и черный шар программируемого силикона размером с футбольный мяч. Марк продел голову в воротник, засунул в рот трубку и отдал по нейронной связи приказ активации. Силиконовый шар начал менять форму и разлился по всему его телу и голове, как масляная пленка. Сенсоры из воротника заменили глаза и стали передавать визуальные образы непосредственно по нейронной связи.

Вместе с Марком в шлюзе находились трое: Шуц, способный выходить в открытый космос без всякого скафандра, Антонио и Йорг Леон. Желание этой парочки обследовать корабль стало для Марка сюрпризом, но он не подал виду, что удивлен. С другой стороны, оставлять их на «Леди Макбет» было опасно, тем более что Вай тоже покинула корабль: она пилотировала многоцелевой летательный аппарат.

Полностью запечатавшись в силиконовую оболочку, Марк залез в бронированную капсулу с газовым двигателем. Прокола силикона можно было не опасаться, но оболочка капсулы должна была уберечь от удара метеорита.

Люк шлюза открылся, и Марк увидел в 15 метрах многоцелевой аппарат. Отдав по нейронной связи приказ силовой установке капсулы, он подлетел к маленькому яйцеобразному летательному аппарату, Вай приветствовала его всеми тремя руками-манипуляторами.

Дождавшись, чтобы четверо пассажиров уселись в многоцелевой аппарат, Вай устремилась к кольцу. Астероид, цель их полета, не столько вращался вокруг своей оси, сколько кувыркался, полностью оборачиваясь за 120 часов. При приближении аппарата на освещенной стороне как раз появлялась его плоская грань с «тарелкой». Это была причудливая заря: на серо-бурой поверхности лежали резкие черные тени» «тарелка» походила на черное озеро с торчащим из него шестом - зазубренной антенной. Инопланетный корабль уже был залит янтарным светом и отбрасывал на гладкую скалу густую ровную тень. В скале было столько рудных и минеральных вкраплений, что Вай показалось, будто она пролетает над горой отполированного оникса. Если верить теории Виктории, это могло оказаться не иллюзией, а действительностью.

- Летим к узкой части клина, - приказал Марк по нейронной связи. - Там любопытные темные прямоугольнички.

- Хорошо, - ответила Вай, и многоцелевой аппарат послушно устремился в нужном направлении.

- Видите разницу в окраске корпуса ближе к рваному краю? - спросил Шуц. - Можно подумать, что обломок подвержен гниению.

- Наверное, они используют что-тб вроде наших генераторов молекулярного сцепления, чтобы не допустить вакуумного испарения, - ответил Марк. - Потому, наверное, главная часть корабля осталась целой.

- В таком случае она могла пробыть здесь невесть сколько времени.

- Могла. Ответ дадут образцы вещества, которые Вай возьмет на антенне.

Прямоугольников, привлекших внимание капитана, оказалось пять, длиной полтора метра и шириной метр каждый. Они были расположены цепочкой, к каждому вели маленькие углубления в корпусе.

- Прямо как лестницы! - удивился Антонио.- Неужели это люки?

- Не могу поверить, что все так просто, - откликнулся Шуц.

- Почему бы и нет? -возразил Марк, пользуясь, как и все, нейронной связью. - Корабль такого размера должен быть оборудован несколькими шлюзами.

- Сразу пятью в одном месте?

- Аварийная предосторожность.

-  При такой продвинутой технологии?

- Это мы так рассуждаем. Корабль-то все равно взорвался. Вай зависла в 50 метрах от корпуса корабля.

- Радар ничего не видит, - доложила она. - Оболочка - отличный электромагнитный рефлектор, поэтому невозможно определить, что находится под ней. Когда вы туда залезете, нам будет трудно поддерживать связь.

Марк вынул башмаки из держателей и включил двигатели своей капсулы. Оболочка корабля оказалась скользкой, как лед, на ней было невозможно удержаться даже при помощи магнитных подошв.

- Повышенная химическая валентность, - определил Шуц, паривший над корпусом и прижимавший к груди сенсорный блок. - Гораздо более сильное поле, чем у «Леди Макбет». Сложный химический состав: резонансный сканер определяет присутствие в оболочке титана, кремния, бора, никеля, серебра и различных полимеров.

- Серебра я не ожидал, - отозвался Марк, - Но раз там есть никель, наши магнитные подошвы должны действовать.

Он приблизился к одному из прямоугольников, который находился в пятисантиметровом углублении, однако швов между прямоугольником и поверхностью корпуса было невозможно обнаружить. Марк нашел на прямоугольнике две десятисантиметровые лунки и заключил, что это клавиши управления, если перед ним действительно люк. У людей такие приспособления отличались простотой. Марк не ожидал от инопланетян ничего другого.

Он прикоснулся пальцем к одной из лунок, и та загорелась ярким синим светом.

- Выброс энергии! - передал Шуц по нейронной связи. - Несколько сетей высокого напряжения под оболочкой. Как вы этого добились, Марк?

- Просто попытался открыть люк.

Материал прямоугольника растекся к краям, изнутри хлынул интенсивный белый свет.

- Остроумно! - прокомментировал Шуц.

- То же самое, что наш программируемый силикон, - небрежно вставил Антонио.

- Мы не используем программируемый силикон в оболочках космических аппаратов.

- Одно мы по крайней мере выяснили, - передал Марк. - Это не кинты. Сами видите, какого размера шлюз.

- Действительно. Что дальше?

- Будем учиться проходить через шлюз. Я попытаюсь управлять им изнутри. Если он не откроется через десять минут, попробуйте надавить на лунку. Не добьетесь результата - разрежьте оболочку лучом.

Внутренняя камера шлюза оказалась, к счастью, просторнее, чем сам люк: это была пятиугольная труба шириной два метра и длиной пятнадцать метров. Четыре стенки трубы ярко светились, пятая оставалась темно-коричневой. Марк немного поплавал в трубе, потом сделал кувырок и оказался лицом к люку. Рядом с люком он увидел четыре лунки.

- Первая! - передал он и прикоснулся к одной из лунок. Ничего не произошло. - Вторая!

Лунка засветилась, люк закрылся. Марк врезался левым плечом в темную полосу внутри трубы. Сила удара была такова, что респираторная трубка вылетела у него изо рта. Он застонал от боли. Нейронная система заблокировала болевые рецепторы, и он облегченно перевел дух.

Господи! На корабле оказалась искусственная гравитация. Он лежал на спине: капсула и маневровый двигатель весили слишком много. С какой бы планеты ни прилетели хозяева корабля, тяготение на ней было в полтора раза сильнее земного. Марк расстегнул зажимы, выбрался из капсулы и с трудом встал на ноги. На «Леди Макбет» он привык к более высоким перегрузкам. Однако там они длились совсем недолго.

Он снова прикоснулся к первой лунке. Гравитация исчезла, люк опять открылся.

- Поздравляю, мы стали миллиардерами, - передал он и испытал остальные две лунки. Третья по счету «запечатывала», четвертая открывала шлюзовую камеру.

Атмосфера, которой дышали инопланетяне, представляла собой в основном смесь кислорода и азота; помимо этих газов, в ней присутствовал один процент аргона и шесть процентов углекислого газа. Влажность была ужасающей, давление низким, температура высокой: 43 градуса по Цельсию.

- В этой жаре без скафандров не обойтись, - передал Марк. - Содержание углекислого газа тоже убийственное. При возвращении на «Леди Макбет» нам надо будет пройти обеззараживание.

Они стояли вчетвером в дальнем конце шлюзовой камеры. Капсульные оболочки остались лежать на полу. Марк передал Вай и остальному экипажу, что первая вылазка займет чае.

- Вы предлагаете проникнуть в корабль без оружия? - удивленно спросил Йорг.

Марк перевел взгляд на человека, выдававшего себя за техника.

- Надеюсь, среди нас нет параноиков. При первом контакте оружие не используется, даже не демонстрируется. Таков закон. Ассамблея бдительно следит за его соблюдением. Да и вообще, вам не кажется, что если на этом корабле остались выжившие, то они будут рады компании? Тем более компании существ, умеющих перемещаться в космическом пространстве.

- Боюсь, ваши рассуждения наивны, капитан. Вы твердите, что этот корабль свидетельствует о высочайшем уровне технологического развития его создателей, тем не менее он потерпел катастрофу. Повреждения так велики, что трудно предположить простую случайность. Разве не логичнее объяснить их боевыми действиями?

Марку с самого начала не давала покоя та же мысль. Трудно представить, что подобный корабль оказался выведен из строя в результате тривиальной аварии. Однако закон Мэрфи действовал во всей Вселенной, как и законы физики. Капитан так отважно проник в шлюз, потому что интуиция подсказывала, что лично ему здесь ничего не угрожает.

Но такого человека, как Йорг, подобная аргументация не могла убедить.

- Если перед нами боевой корабль, то он оснащен системами предупреждения. Пожелай команда или бортовой компьютер нас уничтожить, мы бы уже были покойниками. «Леди Макбет», конечно, великолепное судно, но относится к другому классу. Так что если они притаились за шлюзовой камерой и собираются на нас наброситься, то каким бы оружием мы с вами ни увешались, оно бы нас не спасло.

- Что ж, действуйте, как считаете нужным.

Марк дотронулся до одной из лунок у дальнего люка. Лунка посинела.

Нельзя сказать, что инопланетный корабль сильно разочаровал Марка, однако в нем росло чувство неудовлетворенности. Искусственная гравитация вызывала восхищение, атмосфера была чуждой человеческому организму, план помещений и обстановка поражали своей экзотичностью. Однако во всем остальном это был корабль как корабль, построенный с соблюдением универсальных правил инженерной логики. Было бы куда интереснее повстречаться с самими инопланетянами - неизвестными существами с собственной историей и культурой. Однако они исчезли, й Марк ощущал себя не исследователем, а археологом.

Сначала они обследовали первую палубу, состоявшую из крупных помещений и широких переходов. Внутренние перегородки были бледно-нефритового цвета, чуть шероховатые на ощупь, как змеиная кожа. Все поверхности изгибались, углы отсутствовали. С потолков струился яркий белый свет. Все арочные проходы оказались открытыми, хотя при нажатии на неизменные лунки они заплывали. Непонятным оставалось разве что предназначение линзообразных пузырей диаметром полметра, которыми были покрыты без всякой системы и пол, и потолок.

Четверка отчаянно спорила о том, что представляют собой сами инопланетяне. Не вызывали разногласий только их рост (ниже среднего человеческого) и наличие нижних конечностей, поскольку на корабле были винтовые лестницы, правда, с очень широкими ступенями, по которым было трудно подниматься двуногим. В салонах стояли длинные столы с широкими круглыми табуретами на четырех опорах.

Первых пятнадцати минут хватило, чтобы убедиться: с корабля забрали все, что можно было забрать. Шкафы со стандартными оплывающими дверцами оказались пусты. Повсюду остались только предметы обстановки, ничего более.

На второй палубе крупных отсеков не оказалось, одни длинные коридоры с рядами серых кругов по центру стен. Антонио дотронулся до лунки рядом с таким кругом, и тот превратился в дверь, ведущую в сферическую каюту диаметром примерно три метра. За полупрозрачными стенами каюты было заметно мельтешение цветов.

- Спальные места? - предположил Шуц. - Не многовато ли?

- Возможно, - сказал Марк, пожимая плечами.

Ему не терпелось опуститься на следующую палубу. Но вскоре он замедлил шаг - их преследовали три полусферических пузыря: два скользили по стене, один - по полу.

Когда капитан остановился, замерли и они. Он подошел к ближнему и поводил перед ним сенсорным блоком.

- Высокое напряжение, сложная электронная схема. Остальные трое встали с ним рядом;

- Их «производят» стены или это автономные устройства? - спросил Шуц.

- Не знаю, - ответил Марк, изучая показания датчиков на блоке. - Не нахожу ни малейшей границы между этим пузырем и стеной. Впрочем, при их владении материалами это не удивляет.

- А вот еще пять, - сказал Йорг.

Теперь по стене ползли три пузыря, по полу - два. Не приближаясь к людям, они замерли.

- Кто-то или что-то знает о нашем присутствии, - заметил Антонио.

Марк нашел в своей нейронной памяти универсальную систему общения с инопланетянами. Он загрузил ее много лет назад: все профессиональные космоплаватели были обязаны обладать этими файлами, как и миллионами других, столь же мало применимых. Раз пузыри реагируют на их присутствие, значит, они оснащены какими-то устройствами для приема электромагнитных колебаний. Блок связи переключился на лазерный, потом на магнитный режим.

- Бесполезно, - резюмировал Марк.

- Может быть, их центральному компьютеру надо больше времени, чтобы расшифровать наш код? - предположил Шуц.

- С этим справился бы любой компьютер, а не только центральный.

- В таком случае их компьютеру не о чем с нами разговаривать.

- Тогда зачем высылать за нами соглядатаев?

- Вдруг они действуют самостоятельно?

Марк снова проверил пузырь, но показания приборов остались прежними. Он выпрямился, сморщившись от боли в спине, вызванной перегрузкой.

- Скоро час, как мы здесь находимся. Давайте вернемся на «Леди Макбет». Там и решим, что делать дальше.

Пузыри проводили их до лестницы, по которой гости спускались на вторую палубу. В широком центральном переходе верхней палубы пузырей прибавилось; они выползали из других коридоров и соседних отсеков и следовали за пришельцами по пятам.

Внутренний люк шлюзовой камеры был по-прежнему открыт, зато капсульные оболочки исчезли.

- Черт! - передал Антонио. - Держу пари, эти проклятые инопланетяне притаились где-то поблизости.

Марк прикоснулся к лунке и облегченно перевел дух, когда люк заплыл, оставив их внутри камеры. После герметизации открылся внешний люк.

- Вай! - позвал Марк. - Забирай нас, и побыстрее.

- Сейчас, Марк.

- Что за странный способ общения? - удивился Шуц. - Зачем забирать оболочки? Если они хотели оставить нас на своем корабле, то могли бы просто отключить управление люками.

Из-за края фюзеляжа появился летательный аппарат. Пламя его дюз отразилось в обшивке.

- Действительно, глупо, - согласился Марк. - Но ничего, разберемся.

Мнения разделились: команда хотела продолжить изучение инопланетного аппарата, Антонио и его спутники не желали лезть на рожон.

- Итак, «таредка» - это просто скала с алюминиевым покрытием, - начала Кэтрин. - Алюминия, впрочем, осталось совсем мало, почти весь он изъеден вакуумом. Башня-антенна - это бор-кремниевое напыление на титановом стержне. Образцы, взятые Вай, оказались очень хрупкими.

- Как насчет радиоуглеродного анализа? - спросила Виктория.

- А вот это уже любопытнее, - Кэтрин обвела слушателей многозначительным взглядом. - Нашей находке примерно тринадцать тысяч лёт.

Марк присвистнул.

- Значит, одно из двух: либо их спасли, либо они давно истлели, - сказал Роман. - Неудивительно, что внутри пусто.

- Куда же тогда подевались наши капсульные оболочки? - угрюмо осведомился Антонио.

- Не знаю. Но согласитесь: существа, построившие такой грандиозный корабль, не стали бы заниматься мелким воровством. Нет, здесь что-то другое…

- Кое-кто пожелал «ас задержать.

- Зачем? Какой смысл?

- Это боевой корабль, он побывал в сражении, выжившие не знают, кто мы, не принадлежим ли к числу их старых врагов. Если бы они сумели нас задержать, то, изучив, получили бы ответы на свои вопросы.

- По прошествии тринадцати тысяч лет война могла бы завершиться: и потом, с чего вы взяли, что это боевой корабль?

-  Логика подсказывает, - тихо вставил Йорг.

- А если оболочки подобрал какой-нибудь самодвижущийся механизм? - обратился Роман к Марку. - Загляни вы в их шкафчики, наверняка нашли бы оболочки в каком-нибудь из них - аккуратно сложенными.

- Автоматы, видимо, по-прежнему функционируют, - поддержал Романа Шуц. - С пузырями мы уже познакомились. Возможно, в них все дело.

- Но ведь это-то и удивительно! т- подхватил Марк. - Мы знаем возраст антенны. Зато внутренности корабля выглядят совершенно новенькими: ни пыли, ни каких-либо признаков износа. Освещение работает безупречно, гравитация тоже, влажность никак не повлияла на сохранность интерьера. Разве не Поразительно? Как будто все пребывает в «нулевом тау». А ведь генераторы молекулярного связывания защищают только оболочку. Внутри, во всяком случае, на тех палубах, где мы побывали, они не работают.

- И тем не менее факт налицо: корабль выглядит как новенький. Представляете, сколько для этого нужно энергии? Не говоря уж о гравитации, поддержании состава атмосферы и так далее… И при том - перед нами древняя реликвия.

- Прямой переход массы в энергию, - предположила Кэтрин. - Или прямое использование энергии звезды. А мыто воображали, что монополия на это чудо принадлежит эденитам!

- В общем, нам придется туда вернуться, - подытожил Марк.

- Нет! - крикнул Антонио. - Сперва надо найти золото. Потом можете возвращаться на корабль сами. А я не позволю менять задачи экспедиции.

- Очень жаль, что на обломке корабля вам довелось пережить неприятные минуты, - сказала Кэтрин спокойно. - Но источник энергии, проработавший бесперебойно тринадцать тысяч лет, это гораздо более ценная добыча, чем груз золота, которое к тому же придется сбывать «из-под полы».

- Корабль зафрахтовал я! Вы обязаны мне подчиняться. Наша цель - золото.

- У нас партнерские отношения. Мне будет уплачено за полет только в том случае, если мы наткнемся на жилу. Вот мы на нее и наткнулись. Только не на золото, а на инопланетный корабль. Есть ли разница, каким способом разбогатеть? Мне казалось, что цель экспедиции - прибыль.

Антонио негодующе фыркнул и, оттолкнувшись, провалился в люк, громко ударившись по пути локтем о край.

- Виктория! - произнес Марк, нарушив неловкое молчание. - Ваши зонды уже обнаружили в диске вкрапления тяжелых металлов?

- Следы золота и платины имеются, но не такие значительные, чтобы заниматься разработкой.

- В таком случае мы приступим к подробному изучению инопланетного корабля. - Марк перевел взгляд на Йорга. - Ваше мнение?

- Разумное решение. Вы уверены, что одновременно мы сможем продолжать зондирование диска?

- Уверен.

- Отлично! Можете на меня рассчитывать.

- Спасибо. Вы, Виктория?

Ее смутил, даже испугал ответ Йорга, однако и она утвердительно кивнула.

- Вы, Карл, лучше остальных разбираетесь в компьютерных сетях. Вам тоже придется там побывать, чтобы установить контакт с действующей системой.

- Установлю, не сомневайтесь.

- Разобьемся на смены по четыре человека. Давайте установим сенсоры для непрерывного наблюдения за люками и подумаем о способе связи со сменой, работающей внутри инопланетного корабля. Вай, наша с тобой задача - опуститься в «Леди Макбет» прямо на обшивку корабля. За дело!

Как и следовало ожидать, на обшивке не действовало ни одно из обычно применяемых в космосе вакуумных связующих веществ. Пришлось пришвартоваться, обмотав весь инопланетный обломок прочными фалами.

Пробыв внутри три часа, Карл вызвал Марка.

Из корпуса «Леди Макбет» выдвинулся герметический рукав. Пристыковать его к люку на обшивке инопланетного корабля не удалось, но так по крайней мере можно было обойтись без многоцелевого аппарата и капсул. В люк опустили оптический кабель. Материал «крышки» не перерезал его, а плотно обхватил.

Марк нашел Карла в шлюзе: он сидел на полу, обложившись процессорами, в окружении восьми медленно перемещающихся пузырей; на стенке красовались еще два неподвижных пузыря.

- Роман оказался почти прав, - передал Карл по нейронной связи, как только перед ним предстал Марк. - Ваши оболочки действительно прибрали. Только механический дворецкий здесь ни при чем. Смотрите!

Он бросил на пол пустую коробочку из-под кассеты. Один из пузырей двинулся к ней. Зеленый пол между коробочкой и пузырем стал мягким, потом жидким. Пузырь втянул в себя коробочку вместе с жидкостью.

- Я назвал их кибермышами, - передал Карл. - Они всюду ползают, наводят чистоту. Своих капсульных оболочек вы больше не увидите, они их сожрали, как пожирают все, что не является элементом корабля. На нас они не покушаются только потому, что мы слишком большие и активные; возможно, они принимают нас за гостей. По сути, они правы. Но ночевать здесь мне бы не хотелось.

- Значит, мы не сможем оставить здесь свои приборы?

- Пока нет. Я насилу отбил у них блок связи с оптическим кабелем.

- Как вам это удалось?

Карл указал на два неподвижных пузыря на стене.

- Я их отключил.

- Значит, вы подсоединились к системе управления?

- Нет. Мы с Шуцем просветили одну из мышек и выяснили ее электросхему. Осталось только запустить стандартные программы дешифровки. Как эти штуковины действуют, я пока что объяснить не могу, но некоторые базовые команды управления нашел. Существует код отключения, который можно передавать по нейронной связи. Есть также код повторного включения и некоторые другие. Могу вас обрадовать: у инопланетян простой язык программирования. Вот, например, код отключения. - Потолок вокруг блока связи мигом потемнел. - Пока что я овладел только локальным доступом. Надо будет прощупать всю сеть, чтобы найти порты.

- А снова включить можно?

- Пожалуйста! - Темный участок потолка опять засветился. - С помощью кодов можно управлять и дверями. Поднесите свой приборный блок к лункам - и дверь откроется.

- Ускоренная процедура пользования лунками…

- Да, пока что все.

- Это не упрек, Карл, начало блестящее! Каков будет следующий шаг?

- Хочу пробраться на другой уровень программной архитектуры кибермыши. Тогда можно будет научить их узнавать и не трогать приборы. Но это займет гораздо больше времени: на «Леди Макбет» нет аппаратуры, предназначенной для решения подобной задачи. Зато когда мы с ней совладаем, то получим более полное представление обо всех их системах. Я уже сейчас могу заключить, что главное в конструкции кибермыши - молекулярный синтезатор.

Он включил резак. Появилось бледно-желтое лезвие, потом - оплавленный надрез в полу. Одна из кибермышей немедленно поползла к надрезу. Пол размяк, обугленные гранулы исчезли в пузыре. Непорядок был полностью устранен.

- Никаких изменений в молекулярной структуре, - передал Карл. - Вот вам и ответ, почему корабль выглядит изнутри как новенький и почему все работает, как часы, уже тринадцать тысяч лет. Кибермыши все регенерируют. При наличии энергии и массы этот корабль попросту вечен.

-  Почти как аппараты фон Неймана!

- Почти. Все-таки у такого маленького синтезатора должны быть ограничения. Если бы можно было воспроизвести что угодно, они построили бы себе новый корабль. Но принцип ясен, капитан. Вы только представьте, какой толчок это даст нашей промышленности!

Марк был рад, что силиконовый скафандр не передает мимику. Технология репликации вызвала бы в человеческом обществе подлинную революцию. Как у адамитов и эденитов.

Увы, старикам революции противопоказаны. Он прилетел за деньгами, а не для того, чтобы взорвать устоявшийся образ жизни на восьмистах звездных системах.

- Отлично, Карл! Где остальные?

- На третьей палубе. После того как нашлось решение загадки исчезнувших оболочек, они решили, что могут спокойно продолжить обход корабля.

- Разумно. Я их разыщу.

- Не могу поверить, что ты согласился им помогать! - бушевал Антонио. - Кому, как не тебе, знать, что успех нашего дела зависит от преданности!

Улыбку Йорга было невозможно расшифровать. Они теснились вдвоем в его спальной ячейке - единственном месте на корабле, где их не могли подслушать приборы: Йорг специально захватил в экспедицию блок глушения.

- Вспомни, - заметил Йорг. - Каждый из. зондов обошелся нам в полтора миллиона. Большая часть этих денег происходит из источников, которые потребуют компенсации независимо от исхода нашей борьбы.

- Зонды несравненно дешевле антиматерии.

- Согласен. Но в них есть смысл только в том случае, если отыскать уран.

- Обязательно отыщем! Виктория докладывает о многочисленных следах. Надо только набраться терпения - и успех обеспечен.

- Возможно. Не спорю, Антонио, замысел хорош. Новоиспеченной политической организации с ограниченным фи-

нансированием трудно раздобыть компоненты водородной бомбы. Одна-единственная ошибка - и контрразведка нас разгромила бы. Нет, старая добрая атомная бомба - разумная альтернатива. Даже если бы мы не сумели произвести обогащение урана, необходимое для создания оружия, можно было бы угрожать смертельным радиоактивным заражением. Ты правильно говоришь, что мы обречены на победу. Сонора добьется независимости, и мы образуем первое правительство с полным доступом к казне. Все, внесшие вклад в освобождение, будут щедро вознаграждены.

- Вот видишь! Зачем же нам отвлекаться на какую-то груду инопланетного лома? Йорг, ты обязан поддержать меня! Калверт послушается, если мы надавим на него вдвоем.

- Видишь ли, Антонио, появление этой груды инопланетного лома привело к полному изменению правил игры. Точнее, мы с тобой теперь играем в разные игры. Искусственная гравитация, неисчерпаемый источник энергии, молекулярный синтез… Если Карл полностью овладеет системой, то мы сумеем разобраться даже в их принципах передвижения и создать нечто подобное. Ты только представь, какие радикальные перемены благодаря этому произойдут в Конфедерации. Крах целых отраслей! Экономический спад, какого не бывало со времен изобретения современных способов передвижения в глубоком космосе! Человечеству потребуются десятилетия, чтобы вернуться к сегодняшней стабильности. Мы, конечно, станем богаче и сильнее, но когда? Кто в таких условиях станет финансировать переоборудование наших промышленных станций?

- Об этом я как-то не подумал…

- Этим ты не отличаешься от экипажа «Леди Макбет». Исключение - один Калверт. Понаблюдай за ним, Антонио. Он все предвидит, все знает наперед: его капитанскому статусу и свободе придет конец. У остальных же просто кружится голова от предвкушения безумного богатства.

- Что же нам делать?

Йорг положил руку Антонио на плечо.

- Нам улыбнулась удача. Наша экспедиция зарегистрирована как совместный полет. Не важно, что именна мы ищем. По закону определенная часть инопланетных технологий принадлежит нам. .Так что, дружище, мы, считай, уже миллиардеры. Вернувшись, мы сможем КУПИТЬ Со-нору. Да что там Сонору - весь архипелаг Лагранжа!

Антонио выдавил улыбку, хотя по его лбу стекал пот.

- Ладно, Йорг, ты меня убедил. Нам действительно больше ни о чем не придется беспокоиться. Вот только.,..

- Что еще?

- Я понимаю, что за зонды мы сможем расплатиться. Но как быть с Советом? Вдруг он…

- Здесь тоже,не о чем тревожиться. Совет будет ходить перед нами на цыпочках. Инопланетный корабль погубила не авария. Это был боевой корабль, Антонио. Сам знаешь, что это означает. Где-то на борту должно оставаться оружие» Их оружие!

Вай уже в третий раз приближалась в многоцелевое летательном аппарате к инопланетному кораблю. Максимальное время, которое каждый мог провести на его борту, не превышало двух часов. От гравитационного поля ломило мышцы, а два часа были равны по нагрузке суточному марш-броску.

Щуц и Карл никуда не ушли от шлюзовой камеры: они по-прежнему прозванивал и кибермышей и расшифровывали их программы. Это было самое многообещающее направление работы: овладев языком программирования инопланетян; они смогли бы получить ответ на любой вопрос, касающийся корабля. В том случае, конечно, если существовала общая сеть управления.. Но Вай не сомневалась в этом. Слишком много систем было задействовано: атмосфера, энергия, гравитация.

Тем временем остальные обходили корабль. Его схема уже была записана в мозгу Вай и дополнялась всякий раз, когда кто-либо из спутников возвращался. В узкой части клиновидного обломка могло насчитываться до сорока палуб, поэтому до дна было еще очень далеко. В некоторые зоны было невозможно проникнуть: там, видимо, располагалось обо-

рудование. Марк руководил поиском генератора, исследуя главные силовые линии корабля магнитными сенсорами.

Вай брела за Романом, двигавшимся вдоль трассы кабеля в коридоре восьмой палубы.

- Тут столько ответвлений! Прямо рыбья кость какая-то! - пожаловался Роман, остановившись в том месте, где от главного кабеля ответвлялись пять второстепенных. Он провел по стене сенсорным блоком. - Сюда!

Роман свернул в другой коридор.

- Впереди лестница номер пять, - предупредила она, мысленно сверившись со схемой.

На восьмой палубе кибермышей оказалось больше, чем на других: за Романом и Вай следовало больше 30 штук, создавая сильную рябь на полу и стенах. Вай заметила, что чем глубже они опускаются во чрево корабля, тем больше становится мышей. Впрочем, уже после второго посещения она перестала обращать на них внимание. Секции по бокам коридоров ее тоже не интересовали - все они были пусты.'

Роман остановился на первой ступеньке винтовой лестницы.

- Лестница ведет вниз, - передал он.

Спускаться тоже нелегко. Гравитационный спуск облегчил бы задачу, но ничего подобного на корабле не было.

- По-моему, Марк прав: «тарелка» - это действительно аварийный маяк, - передала Вай. - Сколько ни размышляю, не могу найти другой причины, чтобы затевать такую грандиозную стройку.

- Марк всегда прав. Это, конечно, тяжело выносить. С другой стороны, поэтому я с ним и летаю.

- Я не могла с ним согласиться, потому что меня поразила степень их веры.

- Объясни.

- То, как свято эти инопланетяне верили в себя. Прямо дрожь пробирает. Люди совсем не такие. Ты только представь: даже если до их родной звезды всего две тысячи световых лет, то как раз столько времени и будет добираться туда сигнал маяка. И тем не менее они послали его, убежденные, что найдется кому принять сигнал и прийти на помощь. А как бы поступили мы, если бы «Леди Макбет» потерпела аварию на расстоянии тысячи световых лет? Как ты думаешь, был бы смысл посылать Конфедерации сигнал бедствия и уходить в «нулевое время», чтобы дождаться помощи?

- Если их технология настолько долговечна, то и цивилизация может протянуть столько же.

- В нашей технике я не сомневаюсь, но цивилизация крайне неустойчива. По-моему, Конфедерация не проживет и тысячи лет.

- Эдениты, например, никуда не денутся, все планеты тоже, по крайней мере в физическом смысле. Некоторые общества достигнут, вероятно, уровня развития кинтов, другие, наоборот, вернутся к варварству. Но принять сигнал и прийти на выручку кто-нибудь да сможет.

- Ты неисправимый оптимист!

Спустившись на девятую палубу, они наткнулись на глухую стену.

- Что за чепуха? - возмутился Роман. - Если дальше ничего нет, зачем здесь лестничная площадка?

- Это изменение, появившееся после аварии.

- Возможно. Но зачем изолировать целый отсек?

- Понятия не имею. Хочешь продолжать спуск?

- Обязательно. Ты сама назвала меня оптимистом. Меня не пугают призраки, населяющие подвал. Тем более что обычно они живут на чердаках.

- Лучше бы ты не упоминал призраков. Десятая палуба тоже оказалась изолирована.

- Еще одна палуба - и у меня отвалятся -ноги,- передала Вай. - Ладно, последняя - и назад.

На одиннадцатой палубе обнаружилась дверь - единственная закрытая. Вай дотронулась до лунки, и дверь исчезла. Вай сделала шаг вперед, сфокусировала окуляры.

- Вот это да!.. - задохнулась она.

Девятая и десятая палубы были разобраны, чтобы получить свободное пространство, по размерам подобное громадному собору. В центре помещался «алтарь» - непонятная крупная конструкция из матового материала диаметром восемь метров и с отверстием диаметром пять метров. Больше всего это походило на гигантский пончик. Воздух вокруг был полон непонятного сиреневого сияния. «Пончик» возлежал на пяти изогнутых подпорках четыре метра высотой.

- Думаю, ключевую роль здесь играет расположение, - передала Вай. - Недаром они построили все это в самом центре уцелевшего обломка. Скорее всего из соображений максимальной безопасности.

- Наверное, - согласилась Кэтрин. - Это определенно что-то очень для них важное. После такой серьезной аварии можно расходовать ресурсы только на то, что помогает выжить.

- Что бы это ни было, оно потребляет огромное количество энергии, - передал Шуц. Он обходил сооружение на почтительном расстоянии, работая сенсорным блоком. - К каждой опоре подведен силовой кабель.

- Каков спектр излучения? - спросил Марк.

- Только видимый, плюс ультрафиолет. Это все. Но энергия должна куда-то уходить.

- Должна-то она должна…

Марк подошел к одной из опор и сфокусировал окуляры на отверстии в «пончике». Оно было затянуто серым туманом. Попытался сделать еще один шаг - и с его вестибулярным аппаратом произошло что-то странное: ноги поехали вперед, оторвались от пола. Он откинулся и чуть не упал. Йорг и Карл успели его подхватить.

- Под этой штукой отсутствует искусственная гравитация, - передал Марк по нейронной связи. - Зато вокруг сильное гравитационное поле. - Он помолчал. - Правильнее сказать, я испытал толчок…

- Толчок? - тревожно переспросила Кэтрин. -Да.

- Господи!

- Ты понимаешь, что это такое?

- Может быть. Держи меня за руку, Шуц.

Шуц крепко стиснул руку Кэтрин. Та попробовала поднести сенсорный блок к самому «пончику», но ей помешала могучая отталкивающая сила, словно она пыталась сблизить два однополюсных магнита. Сантиметров двадцать - минимальная дистанция, на которую «пончик» подпускал к себе. Но и на этом расстоянии была возможность определить его молекулярную структуру.

Взглянув на дисплей, Кэтрин попятилась.

- Ну? - не выдержал Марк, когда молчание затянулось.

- Не знаю, можно ли назвать этот предмет твердым в общепринятом смысле. Видимость поверхности может создаваться граничным эффектом. Спектроскопия нулевая, прибор не обнаруживает ни атомной структуры, ни химической валентности.

- То есть перед нами энергетическое кольцо?

- Я этого не говорила. Вдруг это какая-то экзотическая материя?

- В каком смысле «экзотическая»?- спросил Йорг.

- У нее отрицательная плотность энергии. Сразу упреждаю ваш вопрос: это не антигравитация. Экзотическая материя - буду называть ее так - имеет единственное применение: держать открытой червоточину.

- Так это ворота червоточины? - вскричал Марк.

- Скорее всего.

- Куда же она может вести?

- Точных космических координат назвать не могу, но догадываюсь, где открывается противоположный конец. Инопланетяне не вызывали спасательный корабль. Они создали червоточину с экзотической материей, чтобы придать ей прочность, и таким образом спаслись. Это вход в тоннель, ведущий прямиком к ним домой.

Шуц нашел Марка в пассажирском отсеке: Марк парил над креслами, не включая свет. Шуц зацепился носками ботинок за скобу, чтобы удержаться на месте.

- Ты не очень-то любишь ошибаться.

- Не люблю, но дело не в этом. - Марк включил освещение и изобразил улыбку. - Я все еще считаю, что не ошибся насчет «тарелки», вот только не могу сообразить, как это доказать.

- Разве ворота червоточины - не исчерпывающее доказательство?

- Это вообще не доказательство. Если они могли протянуть червоточину прямо до своей родной звезды, зачем было строить «тарелку»? Кэтрин права в другом: при аварии такого масштаба надо посвятить все силы выживанию. Одно из двух: либо взывать о помощи, либо возвращаться через червоточину. Делать то и другое совершенно бессмысленно.

- А если антенна не их, если они прилетели, чтобы ее обследовать?

- Сразу две неведомые инопланетные расы с высочайшим технологическим развитием? Маловероятно. Нет, нам никуда не уйти от первого вопроса; если антенна с «тарелкой» - не аварийный маяк, тогда что это, черт побери?

- Уверен, рано или поздно ответ появится.

- Знаю, мы всего лишь экипаж коммерческого рейса с ограниченными исследовательскими возможностями. Однако ничто не мешает нам ставить фундаментальные вопросы. Например, зачем держать открытой червоточину на протяжении стольких тысяч лет?

- Это в русле их технологии. Им подобное не кажется странным.

- Меня удивляет не то, что она столько проработала, а то, что им понадобилось оставлять действующим канал доступа к никчемному обломку.

- С позиций нормальной логики такой «ход» действительно выглядит нелепо. Ответ, наверное, кроется в сфере их психологии.

- Отговорки! Нельзя записывать в чуждое все, чего не понимаешь. Но у меня припасен последний, самый сногсшибательный вопрос: если они умеют с такой ювелирной точностью открывать червоточины на расстоянии бог знает какого количества световых лет, то зачем им вообще космический корабль? По-твоему, опять психология?

- Хорошо, Марк, ты уложил меня на лопатки. Так зачем же им это?

- Не могу себе представить! Я просмотрел все файлы, связанные с червоточинами, пытаясь уловить в происходящем смысл, но все без толку. Неразрешимый парадокс!

- Значит, остается один-единственный выход… Марк уставился на огромного космоника.

- Какой?

- Пройти сквозь червоточину и спросить их самих.

- Возможно, я так и сделаю. Кто-то все равно должен на это решиться. А что говорит на сей счет Кэтрин? В каком виде мы должны туда сунуться? Облитыми силиконом?

- Она все еще полагается на приборы. Серый туман в отверстии не преграда. Она уже просунула туда трубку с проводкой. Это что-то вроде мембраны, не пропускающей внутрь атмосферу корабля.

- Еще одна игрушка ценой в миллиард! - вздохнул Марк. - Господи, что делать с таким богатством? Придется выработать шкалу приоритетов.

Очередной приказ, отданный по нейронной связи, предписывал всем собраться в командном отсеке.

Последним появился Карл. Молодой инженер выглядел утомленным. При виде Марка он нахмурился.

- Я думал, вы все еще на инопланетном обломке.

- Уже нет.

- Но ведь вы… - Он потер пальцами виски. - Ладно, не важно.

- Как успехи? -спросил его Марк›

- Относительные. Молекулярный синтезатор и вся его сеть заключены в одной кристаллической решетке. Это как если бы мышца работала по совместительству мозгом.

- Смотри, не зайди со своими аналогиями слишком далеко, - предостерег Роман.

Карл даже не улыбнулся. Взяв из раздатчика тюбик с шоколадом, он принялся высасывать содержимое. Марк повернулся к Кэтрин.

- Мне удалось ввести в червоточину визуально-спектральный датчик. Света там маловато, только тот, что просачивается сквозь мембрану. Изнутри червоточина представляет собой прямой тоннель. Предполагаю, что инопланетяне специально отключили под воротами искусственную гравитацию. Теперь мне хотелось бы снять с нашего многоцелевого аппарата лазерный радар и применить его в тоннеле.

- Если в червоточине присутствует экзотическая материя, это может помешать тебе вернуться.

- Возможно. Зато мы смогли бы добраться до противоположного конца…

- И что дальше?

Все заговорили одновременно, Кэтрин громче всех. Марк поднял руку, призывая спорщиков к молчанию.

- Прошу внимания! Согласно законам Конфедерации, если лицо, назначенное командиром корабля либо контролирующее механизм космического аппарата или свободно перемещающуюся космическую структуру, прерывает свои функции на год и один день, то его права считаются утраченными. Сточки зрения закона, этот инопланетный корабль является брошенным, и мы вправе как первооткрыватели подать на него заявку.

- А как же контролирующая сеть? - спросил Карл.

- Это второстепенная система, - возразил Марк. - Закон не допускает двойного толкования: если у корабля вышел из строя бортовой компьютер, то процессоры, управляющие работой все еще функционирующих водородных двигателей, не считаются контролирующими механизмами. Нашу заявку никто не сможет оспорить.

- А сами инопланетяне? - спросила Вай.

- Давайте не нагромождать проблемы. В данный момент мы в юридически выигрышной ситуации. Появление инопланетян нам попросту невыгодно.

Кэтрин понимающе кивнула.

- Ты хочешь сказать, что, начав исследовать червоточину, мы спровоцируем их возвращение?

- Такая возможность не исключена. Лично мне было бы очень интересно с ними познакомиться. Но, скажи честно, Кэтрин, ты действительно надеешься выяснить, как создавать экзотическую материю и открывать червоточины, пользуясь человеческой технологией?

- Ты сам знаешь, что это невозможно, Марк.

- Правильно. Точно так же немыслимо узнать принцип искусственной гравитации и разгадать другие чудеса, которых на этом корабле полно. Давайте поставим перед собой выполнимую задачу: перечислим и опишем все, что сможем, и определим участки, требующие дальнейшего изучения. Потом вернемся сюда со специалистами, которым будем, платить солидные деньги за их профессионализм. Неужели никто из вас еще не понял главного? Найдя этот корабль, мы перестали быть командой космического корабля и превратились в самых состоятельных корпоративных менеджеров в галактике. Мы уже не первопроходцы, а хозяева. Нам осталось нанести на схему недостающие палубы, проследить силовые кабели и найти установки, которые они снабжают энергией. После этого мы стартуем.

- Я уверен, что сумею расшифровать их язык программирования, -~ сказал Карл. - Тогда мы смогли бы управлять кораблем.

Марк расслышал в его тоне уязвленную гордость.

- Карл, я рад за тебя и за нас. Мы обязательно захватим с собой кибермышь, а может, и не одну. Этот молекулярный синтезатор послужит убедительным доказательством того, какое сокровище попало нам в руки. Надо показать банкам что-то вещественное.

- Не знаю, что произойдет, если попытаться оторвать мышь от пола или от стены, - ответил Карл. - Пока что они нас не трогают, но если система решит, что мы представляем опасность для корабля…

- Думаю, мы способны на большее, чем просто оторвать кибермышь от пола. Будем надеяться, что ты сможешь войти в сеть и отдать команду воспроизвести для нас молекулярный синтезатор. На корабле должно быть место, где они производятся.

- Скорее всего. Если только эти кибермыши не «размножаются» самостоятельно.

- Представляю, какое это зрелище: одна кибермышь лезет на другую… - радостно Подхватил Роман. - Бр-р-р!

Нейронные часы подсказали Карлу, что он проспал девять часов. Выбравшись из спального мешка, он приплыл в салон и набрал в кубрике пакетиков с едой. Корабль еще спал, поэтому Карл сначала не торопясь позавтракал и только потом обратил внимание на показания бортового компьютера.

После этого он нырнул в люк в полу и оказался в рубке, где дежурила Кэтрин.

- Кто здесь? - спросил он, задыхаясь. - Кто еще находится на корабле?

- Только Роман. Все остальные перешли на инопланетный корабль. А что?

- Дьявол!

- Да в чем дело?

- У тебя есть доступ к бортовому компьютеру?

- Я дежурная. Конечно, у меня есть доступ.

-  Я имею в виду не телеметрию нашего корабля, а данные по зондам Виктории.

Кэтрин недоверчиво улыбнулась.

- Ты хочешь сказать, что они нашли золото?

- Какое золото! Зонд номер семь передал, что обнаружил три часа назад искомое. Я вошел непосредственно в сеть зондирования, чтобы запросить параметры поиска. И что же я вижу? Оказывается, эти мерзавцы ищут не золото, а уран!

- Уран? - Кэтрин пришлось загрузить программу поиска и отыскать в нейронной энциклопедии соответствующую позицию. - Господи, вот что им понадобилось…

- Представляешь? Его нельзя добыть ни на одной планете без ведома местных властей, потому что разработчиков живо засечет спутник. На астероидах залежей урановой руды нет! Зато на планетоидах они имеются. Здесь никто не разнюхает их затею.

- Я знала! Просто чуяла, что басня про золотые горы высосана из пальца.

- Вот и гадай теперь, кто они такие: террористы, сумасшедшие борцы за независимость Соноры, посланцы черного синдиката… Надо предостеречь остальных: эту троицу нельзя пускать на «Леди Макбет»!

- Погоди, Карл. Кем бы они ни были, мы не можем бросить людей на инопланетном обломке. Если ты готов обречь их на смерть, это еще не значит, что капитан примет такое же решение.

-  Как ты не понимаешь: если они вернутся, то ни ты, ни я, ни капитан уже не сможем принимать никаких решений! Ведь они знали, что мы догадаемся про уран, когда повстречаем рудный астероид, знали, что мы не захотим добровольно брать его на борт. Значит, они готовы на все. У них есть оружие или боевые имплантаты. Йорга я давно разгадал: это наемный убийца. Нет, Кэтрин, их нельзя пускать на наш корабль.

- Господи… - Она схватилась за ручки кресла. К такой тяжелейшей ответственности она не готовилась.

- Мы сможем уведомить капитана по нейронной связи? - спросил Карл.

- Не знаю- Теперь, когда кибермыши отключены, на лестницах инопланетного корабля установлены наши реле связи, но они не очень надежны: этот обломок ужасно искажает сигналы.

- Кто с капитаном в паре?

- Виктория. Вай работает с Шуцем, Антонио - с Йоргом.

-  Свяжись с Вай и Шуцем, Пусть они вернутся первыми. Потом вызови капитана.

- Хорошо. Ступай вместе с Романом в шлюзовую камеру. Я возьму мазерные карабины… Черт!

- Что случилось?

- Ничего не выйдет. Командные коды доступа к оружию есть только у Марка. Без него мы бессильны.

* * *

Четырнадцатая палуба ничем не отличалась от других, где Марк и Виктория уже успели побывать.

- Около шестидесяти процентов площадей недоступны, - передал Марк. - Наверное, это главный инженерный уровень.

- Да, здесь столько кабелей, что мне трудно вносить их в каталог. - Она медленно водила из стороны в сторону магнитным сенсором.

Блок связи капитана зафиксировал кодированный сигнал с «Леди Макбет». От удивления он замедлил шаг и нашел в нейронной библиотеке код расшифровки.

- Капитан!

- В чем дело, Кэтрин?

- Вам необходимо вернуться на корабль. Немедленно, капитан! Причем без Виктории.

- Почему?

- На связи Карл. Зонды ищут не золото и не платину, а уран. Антонио и его дружки - террористы. Они мечтают об атомном арсенале.

Марк перевел взгляд на Викторию, дожидавшуюся его чуть поодаль.

- Где Шуц и Вай?

- Они уже возвращаются, - передала Кэтрин. - Мы ждем их через пять минут.

- Меня вам придется ждать не меньше получаса. - Не хотелось думать о четырнадцати этажах подъема при такой гравитации. - Готовьте корабль к старту.

- Капитан, Карл считает, что они вооружены.

И тут блок связи Марка зафиксировал еще один сигнал по нейронной линии.

- Карл совершенно прав, капитан, - передал Йорг. - Мы не только во всеоружии, но также располагаем великолепными программами дешифровки. Промашка, капитан: ваш код устарел еще три года назад.

Видя, что Виктория направляется к нему, Марк спросил:

- Что скажете про урановую руду?

- Согласен, она была бы нам полезна, - ответил Йорг. - Но находка инопланетного корабля изменит Конфедерацию до неузнаваемости. Ведь так, капитан?

- Возможно.

- Не возможно, а совершенно точно. Теперь нам уран ни к чему.

- Какая резкая смена ориентиров!

- Призываю вас к серьезности, капитан. Мы не отключили зонды только потому, что не хотели вызвать у вас подозрений.

- Спасибо за заботу.

- Капитан! - ъмешалась Кэтрин. - Шуц и Вай уже в шлюзовой камере.

- Надеюсь, вы не надумали улететь без нас? - спросил Йорг. - Это было бы в высшей степени неразумно.

- Вы собирались нас убить! - вмешался Карл.

- Прекратите истерику! С ваших голов не упало бы ни единого волоса.

Допускаю, но только при условии, если бы мы вам повиновались и помогли убить тысячи людей.

Марк предпочел бы, чтобы Карл не был столь категоричен. Ситуация осложнялась с каждой секундой.

- Что скажете, капитан? - обратился к нему Йорг. - «Леди Макбет» приспособлена к ведению боевых действий. Не будете же вы утверждать, что никогда никого не убивали?

- Нам приходилось вступать в бой, но только с другими кораблями.

- Тогда не выставляйте себя моралистом, капитан! Война есть война, не важно, какими средствами и с кем она ведется.

- Только когда солдаты сражаются с солдатами. В противном случае это не война, а террор.

- Послушайте, капитан, сейчас это не имеет значения. Глупо ссориться. Слишком велик выигрыш, который нас ждет, если мы будем заодно.

Йорг и Антонио обследовали палубы 12 и 13. Добраться до шлюза раньше них было невозможно. К тому же они были вооружены. С другой стороны, пустить их теперь на «Леди Макбет» было бы верхом безрассудства.

- Они идут, капитан, - передала Кэтрин. -. Их засек блок связи на лестнице.

- Виктория, приведи капитана в шлюз, - распорядился Йорг. - Всем сохранять спокойствие. Гарантирую жизнь. И, конечно, долю в прибыли.

Марк представил себе варианты самообороны без оружия. Черная безликая фигура перед ним не шевелилась.

- Ну? - поддразнил Марк Викторию. Программа тактического анализа подсказывала, что выбор у его противницы невелик. Из приказа Йорга можно было сделать вывод, что она вооружена, однако на поясе у Виктории не было ничего, кроме ядерного резака. Если она попытается достать спрятанное оружие, у него будет мгновение, чтобы напасть первым. В противном случае он просто сбежит. Она была гораздо моложе его, у нее лучше реакция, но генетические усовершенствования должны были при повышенной гравитации дать ему кое-какую фору.

Виктория отбросила свой сенсорный блок и потянулась рукой к поясу.

Марк врезался в нее, используя свою массу как таран. Она покачнулась, а дальнейшее сделала гравитация: Виктория тяжело рухнула на пол. Марк выбил у нее из руки оружие, но оно не улетело далеко - помешала та же гравитация.

Виктория почувствовала резкую боль. Нейронная медицинская программа сообщила о переломе ключицы, но боль была тут же почти полностью заблокирована. Подчиняясь программе и не сознавая, что делает, Виктория увернулась от новых ударов, перекатилась по полу, шаря вокруг в поисках оружия. Марк бросился в конец коридора. Виктория выстрелила вдогонку, даже не успев прицелиться.

- Йорг! - передала она. - Я его упустила.

- Быстрее за ним!

Сенсоры сообщили Марку о зажигательных капсулах, отлетевших от стены в метре от него.

- Кэтрин! - передал он. - Немедленно убрать герметический рукав «Леди Макбет»! Закрыть внешний люк на кодовый замок. Они не должны попасть на корабль.

- Слушаюсь. Но как вернетесь вы сами?

- Действительно, капитан? - вставил Йорг.

- Пусть Вай будет наготове. Она мне понадобится.

- Надеетесь разрезать оболочку изнутри, капитан? У вас всего-навсего ядерный резак, а эту оболочку «охраняет» генератор молекулярного сцепления.

- Попробуй только напасть на капитана! - предостерег Карл. - Мы мигом вас изжарим. «Леди Макбет» вооружена лазерными пушками.

- А как насчет командных кодов? Сомневаюсь, что они у вас есть. Что скажете, капитан?

- Тишина в эфире! - приказал Марк. - Я выйду на связь, когда потребуется.

Усовершенствованные мышцы позволяли Йоргу подниматься по лестнице втрое быстрее Антонио. Вскоре тот безнадежно отстал, Йорг знал: главное - достичь шлюза. Поднимаясь, он свинчивал грозное оружие из внешне невинных предметов, висевших у него на поясе.

- Виктория! Ты его перехватила?

- Нет. Он сломал мне плечо. Не знаю, куда он исчез.

- Двигайся к ближайшей лестнице. Уверен, он бросился туда. Антонио, вернись к Виктории. Ищите его вместе.

- Ты,шутишь? - возмутился Антонио. - Мало ли, где он мог спрятаться…

- У него нет выбора. Он поднимается к шлюзу.

- Да, но…

- Хватит спорить! Не убивайте его, когда найдете: он понадобится нам живым. Капитан - наш пропуск наружу, понятно?

- Да, Йорг.

Добравшись до шлюза, Йорг задраил и загерметизировал внутренний люк, после чего открыл внешний. В 15 метрах он увидел фюзеляж «Леди Макбет». Переходной рукав уже был убран.

- Так мы ни к чему не придем, капитан, - передал он. - Поднимитесь в шлюзовую камеру. Вам придется договариваться со мной, другого выхода нет. Мы втроем оставим на инопланетном корабле свое оружие и вернемся вместе с вами на «Леди Макбет». После возвращения в любой из космопортов никто из нас не упомянет о нашей размолвке. Разумное предложение?

Едва Шуц добрался до капитанской рубки, как поступило нейронное сообщение от Йорга.

- Дьявол! Он отсоединил наш кабель от блока связи, - сказал Карл. - Мы не можем связаться с капитаном.

Шуц мягко опустился на ускорительную кушетку и закрепил себя ремнями.

- Что теперь? - спросил Роман. - Без командных кодов мы совершенно беспомощны.

- Можно взломать оружейные шкафы и без кодов, - откликнулся Шуц. - Капитана им все равно не поймать. Мы отправимся туда с карабинами и выследим всю троицу.

- Этого я позволить не могу, - ответила Кэтрин. - Кто знает, чем они вооружены.

- Тогда голосуем.

- Я дежурная и несу полную ответственность за происходящее. Никакого голосования! Последний приказ капитана: ждать!

Она запросила у бортового компьютера канал связи с многоцелевым летательным аппаратом.

- Доложи готовность, Вай.

- Идет зарядка. Буду готова к полету через две минуты.

- Спасибо.

- Надо что-то делать! - не выдержал Карл.

- Для начала успокойся, - посоветовала «му Кэтрин. - Спешкой мы только навредим Марку. Он приказал Вай быть наготове, а значит, имел план.

Тут дверь капитанской каюты открылась, и в салон влетел Марк собственной персоной. Вся четверка изумленно вытаращила глаза.

- Если честно, никакого плана у меня не было.

- Как вам удалось вернуться? - спросил Роман. Марк покосился на Кэтрин и криво усмехнулся.

- Мне помогла уверенность в своей правоте. «Тарелка» - это все-таки аварийный маяк.

- Ну и что? - непонимающе пролепетала Кэтрин. Марк подплыл к своей ускорительной койке и надел

ремни.

- А то, что червоточина не ведет на родину инопланетян.

- Вы догадались, как ею пользоваться! - воскликнул Карл. - Вы проникли в нее и вышли уже в «Леди Макбет»…

- Нет. Выхода из червоточины не существует. Инопланетяне действительно создали ее, чтобы спастись. Это их путь к спасению - здесь вы правы. Но не в пространстве, а во времени.

Интуиция привела Марка в зал с воротами. Как-никак, инопланетяне искали спасения именно здесь. Марк полагал даже, хотя не особенно стремился развивать эту мысль, что оказаться на родине инопланетян было бы для него предпочтительнее, чем быть пойманным Йоргом.

Он медленно обошел ворота. Бледно-сиреневое сияние, разлившееся в воздухе, не позволяло толком рассмотреть отверстие. Только это сияние и неясный гул свидетельствовали об огромном потреблении энергии объектом. Его тысячелетняя неизменность была насмешкой, бросала вызов здравому смыслу.

Вопреки всякой логике Марк остался при убеждении, что Кэтрин ошибалась. Зачем строить гигантский маяк, когда есть ЭТО? И другой вопрос: зачем поддерживать ЭТО в рабочем состоянии?

Видимо, хозяева придавали кораблю большое значение. Они построили червоточину в самом его центре и позаботились, чтобы ей ничто не угрожало. Им требовалась надежность на многие тысячелетия. Но зачем спасательной установке одноразового пользования действовать 13 тысяч лет? Причина должна была существовать. Единственная причина, отвечающая элементарным требованиям логики, состояла в том, что они рассчитывали когда-нибудь вернуться…

Силиконовый костюм не позволил Марку улыбнуться, но ничто не могло помешать его конечностям похолодеть. Догадка была проста и невероятна.

- Мы с вами решили, что инопланетяне должны были перейти в «нулевое время» и дожидаться спасателей, - объяснял Марк в рубке «Леди Макбет». - Люди поступили бы именно так. Однако уровень развития позволяет им решать проблемы принципиально иначе.

- Червоточина ведет в будущее! - проговорил Роман в восхищении.

. - Вообще-то она никуда не ведет, потому что ее внутренняя протяженность исчисляется в единицах времени, а не пространства. Пока существуют ворота, остается возможность путешествия. Инопланетяне построили свою «тарелку»., тут же вошли в червоточину и вышли из нее, когда к ним прибыл спасательный корабль. Вот почему они постарались, чтобы ворота продержались так долго: ведь они должны были перенести их через огромный временной промежуток.

- Каким же образом червоточина помогла вам попасть сюда? - спросила Кэтрин. - Ведь вы оказались в инопланетном корабле сейчас, а не когда-то в прошлом.

- Червоточина существует до тех пор, пока существуют ворота. Это труба, открытая в любую секунду целого периода существования. Вы можете путешествовать по ней в любую сторону.

Марк приблизился к одной из черных изогнутых опор. Непосредственно под «пончиком» искусственная гравитация не действовала, чтобы инопланетяне могли в него забраться.

Он начал штурмовать опору. Сначала это было очень трудно: обхватив опору, он подтягивался на руках, что при такой сильной гравитации было крайне тяжело. Наконец он прополз по всей изогнутой опоре и оказался над червоточиной. Марк балансировал на узкой перекладине, сознавая, что падение может стоить ему жизни.

Отсюда «пончик» имел тот же вид: кольцо вокруг серой мембраны. Марк перенес одну ногу через край экзотической материи и прыгнул.

Мембрана не оказалась препятствием, Внутри червоточины гравитация отсутствовала, но двигаться было очень трудно. Казалось, конечности обволокло какой-то жидкостью, хотя сенсоры регистрировали абсолютный вакуум.

Стенки червоточины казались неплотными, их вообще было нелегко разглядеть в слабом свете, просачивающемся сквозь мембрану. Потом на равном расстоянии от внутренней поверхности появилось пять узких желтых полосок света. Они протянулись от края мембраны к точке в невообразимой дали.

Марка притянуло к стенке, его ладонь прилипла к ней. Он отодрал ладонь, вернулся к мембране, просунул сквозь нее руку, а затем с опаской и голову.

В зале не было заметно каких-либо перемен. Марк включил блок связи в поисках сигнала и нащупал волну реле, установленного на лестнице. Провала во времени не произошло.

Он вернулся в червоточину. Он не мог себе представить, что инопланетянам приходилось проползать ее насквозь: ведь противоположный конец отстоял от мембраны на 13 тысяч лет! Марк нашел в нейронной библиотеке инопланетный код активации и запустил его. Полосы света из желтых стали синими.

Он поспешно отключил код, и полосы снова пожелтели. Марк выбрался из червоточины. На сей раз блок связи не принимал никаких сигналов.

- Это было десять часов назад, - объяснил Марк своей команде. - Я вылез из люка и прошел по рукаву в корабль. По пути я миновал тебя, Карл.

- Вот черт! - прошептал Роман. - Машина времени…

- Сколько вы были в червоточине? - спросила Кэтрин.

- Какую-то пару секунд.

- Десять часов за две секунды. - Она помолчала, производя вычисления. - Год за полчаса. Черепаший шаг! Как же они умудрились перенестись в будущее на две тысячи лет?

- Возможно, время идет быстрее по мере погружения, - предположил Шуц. - Еще вероятнее, что для изменения скорости требуются специальные коды доступа.

- Может быть, - согласился Марк, после чего подключился к бортовому компьютеру и отсоединил крепления, удерживавшие «Леди Макбет» на инопланетном корабле. - Прошу определить готовность к старту.

- А как же Йорг и остальные? - спросил Карл.

- Мы допустим их на борт только на своих условиях, ответил Марк. - Они должны явиться к нам безоружными и сразу перейти в «нулевое время». Дома, на Транкилити, мы передадим их Службе безопасности.

В его мозгу возник багровый вектор курса. Он включил маневровые двигатели. «Леди Макбет» поднялась над оболочкой инопланетного корабля.

Йорг увидел «фонтанчики». Это был отстрел креплений. Он прощупал окулярами всю окружность и обнаружил фалы - узенькие серые змейки на фоне оранжевых частиц кольца. Потом по окружности корабля заработали маневровые двигатели, выбрасывая янтарные языки раскаленного газа.

- Что вы затеяли, Кэтрин? - встревоженно спросил Йорг.

- Она выполняет мои приказания, - ответил за нее Марк. - Идет подготовка корабля к пространственному прыжку.

Йорг наблюдал, как поднимается корабль. Несмотря на свои колоссальные размеры, он двигался необыкновенно грациозно. Йоргу показалось, что в его дыхательную трубку перестал поступать кислород, все мышцы словно парализовало.

- Калверт… Но как?!

- Как-нибудь потом расскажу. А сейчас ты должен согласиться на ряд условий. Только в этом случае я впущу тебя и твоих друзей на борт.

Йорга охватила лютая злоба, он машинально потянулся за оружием. Калверт обвел его вокруг пальца!

- Немедленно назад!

- Ты не в том положении, чтобы диктовать условия.

«Леди Макбет» поднялась уже на 200 метров. Йорг прицелился. В его мозгу появилась зеленая прицельная таблица. Мишенью был один из водородных двигателей. Он отдал по нейронной связи приказ лазеру открыть огонь.

- Падение давления в третьем водородном двигателе! - крикнул Роман.

- Пробита обшивка нижнего отражательного кольца. Он попал в нас, Марк! Господи, он открыл огонь из лазера!

- Откуда у него подобное оружие? - прошептал Карл.

- Не важно. Главное, у него не хватит энергии на много выстрелов, - сказал Шуц.

- Позвольте мне дать по нему залп! - взмолился Роман. - От него мокрого места не останется!

- Марк! - крикнула Кэтрин. - Теперь он угодил в узел пространственного прыжка. Останови его!

Марк увидел мысленным взором комплексную схему всех систем корабля, потом схему каждой системы в отдельности. Он знал все их параметры наизусть. Боевые системы уже приводились в действие, мазерные пушки напитывались энергией. Через семь секунд прицеливание, потом - залп.

Но семь секунд - недопустимо долго. Существовал один-единственный агрегат, способный на более стремительный отклик.

- Держитесь! - крикнул Марк.

Через две секунды после включения ожили водородные двигатели, предназначенные для боевого маневрирования. Два пера раскаленной плазмы прожгли сначала оболочку инопланетного обломка, потом стали прожигать одну его палубу за другой. Шлюз, в котором засел Йорг, находился далеко от мест, в которые били огненные струи, но его судьба все равно была незавидной: на таком малом расстоянии силиконовый скафандр не мог уцелеть.

От чудовищного нагрева все, что могло взорваться на инопланетном корабле, разом взорвалось. Астероид озарило ослепительным светом и сотрясло могучей взрывной волной. Огромные куски породы разлетелись в разные стороны. Башня-антенна сломалась у основания и канула во тьму.

Потом процесс уничтожения как будто пошел вспять. Световой шар съежился и потух, словно задутый нечеловеческим дыханием.

На протяжении финального этапа катастрофы инопланетного корабля экипаж «Леди Макбет» терпел ускорение в 5 g. В мозгу Марка появились сигналы навигационной системы.

- Возвращаемся, - передал он по нейронной связи. При этом ускорении было невероятно трудно произносить слова. - Господи, даже при такой тяге нас тащит обратно-Огненный шар за Бортом становился сиреневым, астероид пошел чудовищными черными трещинами и окончательно раскололся на куски.

Капитан приказал бортовому компьютеру включить системы пространственного прыжка.

- Не подведи, старушка! - С этой мыслью Марк отдал команду совершить прыжок.

Горизонт событий поглотил фюзеляж «Леди Макбет».

Позади, в сердце новорожденной микрозвезды, разрушалась под действием гравитационного поля червоточина. Вскоре на том месте не осталось ничего, кроме распадающегося на глазах комочка углей.

На расстоянии трех прыжков от Транкилити Кэтрин заглянула в каюту Марка. «Леди Макбет» неслась к координатной точке следующего прыжка. Марк сидел в черном пенокерамическом кресле. Впервые Кэтрин заметила, что капитан уже не молод.

- Я пришла, чтобы попросить прощения, - сказала она. - Напрасно я в тебе усомнилась.

Он слабо махнул рукой.

- «Леди Макбет» создана для сражений. Она может вынести нас из самых мощных гравитационных полей. С другой стороны, у меня не было выбора. Не беда: мы лишились всего трех двигателей, считая тот, в который попал бедняга Йорг.

- Корабль непревзойденный, а ты отличный капитан. Я остаюсь с тобой, Марк.

- Спасибо. Только я не уверен, как все сложится дальше. Замена трех двигателей - дорогое удовольствие. Я снова сильно задолжаю банкам.

Она показала на ряд прозрачных пузырей с древними электронными платами. .

- Ты можешь и дальше торговать навигационными компьютерами из отделяемых аппаратов серии «Аполлон».

- По-моему, это барахло уже мало кому нужно. Ничего, я знаком с одним капитаном на Транкилити, который купит у меня еще несколько штук. Так я по крайней мере смогу расплатиться с вами за полет.

- Брось, Марк, вся индустрия астронавтики по уши в долгах. Никогда не понимала экономических основ космоплавания!

Он закрыл глаза и утомленно улыбнулся.

- Еще немного, и мы бы стали спасителями всей человеческой экономики.

- Да, не хватило совсем чуть-чуть.

- С помощью червоточины я бы изменил прошлое. Технология инопланетян изменила бы будущее. Мы могли бы переписать историю.

- По-моему, это не такая уж блестящая идея. Но как вышло, что ты не предупредил нас о Йорге, когда вылез из червоточины?

- Наверное, от испуга. Я слишком плохо разбираюсь в теории временных перемещений, чтобы проверять рискованные парадоксы. Более того, я не уверен даже, что остался тем самым Марком Калвертом, который причалил на «Леди Макбет» к обломку инопланетного корабля. Представь, что

путешествие во времени невозможно, зато существуют параллельные реальности. В таком случае я не сбежал в прошлое, а просто сместился чуть в сторону.

- По-моему, вид и голос у тебя совершенно такие же, какие были раньше.

- Могу сказать то же самое о тебе. И все же: вдруг мой экипаж по-прежнему томится в обломке, дожидаясь результатов моих переговоров с Йоргом?

- Прекрати, - сказала она тихо. - Ты Марк Калверт, и находишься ты там, где должен находиться - на своем корабле «Леди Макбет».

- Конечно.

- Инопланетяне не создали бы червоточину, если б не были уверены, что попадут с ее помощью на свою планету, а не куда-нибудь еще. Они - народ толковый.

- Да, они действовали безошибочно.

- Интересно все-таки, откуда они прилетели?

- Теперь мы никогда этого не узнаем. - Марк поднял голову и попытался разогнать свою меланхолию иронической улыбкой. - Надеюсь, что они благополучно вернулись домой.

Peter F. Hamilton. «Escape Route». © Interzone, 1997. © Перевод. Кабалкин А.Ю., 2002.

[25] Горизонт событий - расстояние от физического тела до черной дыры, преодолев которое, материальные объекты, вплоть до атомов, распадаются, разорванные притяжением. - Примеч. ред

Мэри Розенблюм. Божье Око

Заросли коралловых тростников разволновались, и это насторожило Этьен. Она вышла на веранду коттеджа и увидела, как три реты идут прямо через густые сине-зеленые заросли. На таком расстоянии реты походили на высоких женщин, да и вблизи они были не менее человекоподобны, чем сама Этьен. Расступались коралловые тростники, по ним разбегалась рябь, их нервозный хруст казался шепотом - далеким, когда слова неразличимы.

Вот уж чего она никак не ожидала, так это увидеть рет в своем захолустье. Этьен судорожно сглотнула, отгоняя воспоминания, которые она, казалось, похоронила давным-давно. Может быть, этот визит - ошибка или какая-то дурацкая бюрократическая формальность, отголосок прошлого?

Увы, напрасные надежды.

* * *

Она резко повернулась кругом и ушла в кухню - заваривать чай. Реты к нему неравнодушны. Людям мало что известно об этих существах, но их любовь к чаю - факт. Она наполнила чайник и разложила на блюде фруктовый мармелад. Конфеты она купила в бедной деревеньке скваттеров, что сама собой постепенно выросла кругом Врат. У кого-то из поселенцев на дворе стоит огромный чан, в нем плодятся аморфные клетки, собираясь в оранжевые и рубиновые кубики. У них ни малейшего сходства с абрикосом или вишней, кроме вкусового. Растения этого мира, а также полурастения-животные, чья жизнедеятельность основана на фотосинтезе, плодов не приносят. Острее всего Этьен тосковала по яблокам - хрустящим на зубах, терпким после морозов. Вилья подарила ей карликовую яблоньку в горшке. Это деревце стояло у них на балконе - настоящий генетический антиквариат. Этьен за ним так и не вернулась.

Этьен заметила, что она уже который раз по-новому раскладывает на блюде мармелад, и оставила его в покое. Снаружи похрустывали коралловые тростники. Ими питались скваттеры - переламывали кремнийорганические стебли и высасывали гущу. Моча делалась оранжевой, но на здоровье это никак не отражалось.

Сама Этьен никогда не пробовала на вкус коралловый тростник. Может, поэтому вокруг ее крыльца мало-помалу образовались вечно шепчущие заросли? Антропоморфизм, подумала она. Опасная ловушка для того, чья профессия - изучать и разгадывать поведение неземных рас.

Вернее, это ее бывшая профессия.

Злясь на себя за неуместные воспоминания о дне вчерашнем, Этьен взяла поднос с угощением. Реты ждали ее под навесом на веранде. Ждали терпеливо. Дружно кивнули, когда она появилась в дверях. Вежливые…

Этьен обмерла.

Память человеческая несовершенна. Лет прожито немало, минувшие дни отложились как пыль в захламленной кладовке-черепе. Можно пойти в приличную клинику и заплатить

толковому врачу в стерильно-зеленой спецодежде, чтобы вымел весь мусор. Или, если денег не жалко, заказать операцию потоньше, удалить самые тяжелые, обременительные воспоминания. Да, память можно облегчать, подстригать и прореживать, можно ее, как и любой другой орган человеческого тела, перекраивать по любому образцу.

Но изгнать из воспоминаний Вилью она бы не захотела никогда. Впрочем, сейчас, глядя на самую молодую рету, стоявшую позади остальных, как раз на границе тени и опаляющего солнца, Этьен сильно усомнилась в этом.

Она так грохнула подносом по столику, что из заварного чайника выплеснулась заварка.

При первом же полноценном контакте двух космических рас реты здорово напугали человечество, и не потому, что Бог создал их кошмарными ползучими тварями о семи ногах или высоколобыми гениями с непостижимой логикой. Все это людям принять было бы легче. Беда в том, что рета как две капли воды походила на человека. Точнее, она как две капли воды походила на человеческую женщину. Походила, правда, только внешне, поскольку каждый представитель этой расы обладал тремя хромосомами икс и тремя хромосомами игрек. Тема половой принадлежности входила в число запретных для обсуждения, каковых было немало. В общении с людьми рета говорила о себе «оно», как и о любом человеке.

Малютка с лицом; поделенным солнцем и тенью, была как две капли воды похожа на Вилью.

Этьен опустила глаза на янтарную лужицу. Жидкость впитывалась в расстеленные на столике салфетки.

- Могу я предложить вам чаю?

Старейшая из рет (по крайней мере на лицо она - или все-таки оно - была самой старшей) протянула руку ладонью вверх. На этой ладони радужно поблескивал пузырек.

Она, хмуро подумала Этьен. Все они бабы, и плевать на хромосомный набор.

Она знала: в пузырьке содержится грибок, способный проникнуть в слуховой канал человека, прорасти в черепе и щупальцами мицелия соприкоснуться с мозгом. Универсальный переводчик, пока еще не разгаданная людьми разгадка ретской биотехнологии. Которую разгадать необходимо. Потому что реты не собираются осваивать ни универсальный язык человечества, ни какой-либо из земных диалектов.

Пожилая рета молча ждала, улыбалась, не сводила глаз с Этьен. За этой улыбкой скрывалось нетерпение.

- В этом нет необходимости. - Этьен криво улыбнулась. - Меня уже почти двадцать лет назад заразили. О чем вам наверняка известно, если вы меня проверяли.

Не переставая улыбаться, старшая рета поклонилась, затем уронила пузырек в карман своего широкого платья.

- Надеюсь, вы нас простите за визит без предупреждения.

- Считайте, уже простила. - Этьен наполнила чашки. - И что же вас сюда привело?

- Уход в запас дает кое-какие преимущества. - Пожилая рета, словно в тосте, подняла дымящуюся чашку, Не самое пустяковое из них - возможность вести себя резко.

- Я не в отставке - вчистую уволилась. И мне нравится быть резкой. - Этьен опустилась на единственный стул и с улыбкой посмотрела снизу вверх на рету. Ждала, что будет дальше.

Несколько минут гости пили чай, на их лицах удавалось прочесть лишь спокойствие и удовольствие, как будто реты проделали немалый путь под. жарким солнцем только ради чашки дешевого чая, купленного Этьен у поселенцев. Но их нетерпение витало в воздухе, и от него, казалось, трепетал коралловый тростник.

Старшая рета наконец грациозно опустилась на деревянные половицы веранды и сложила ноги в «лотосе».

- Меня зовут Грик. - Она кивнула на спутниц, стоявших позади: - Рнн и Зинт.

Имя Зинт носила младшая, двойник Вильи. Когда она тоже села, Этьен с трудом отвела от нее взгляд.

Просторные одеяния рет скрывали, похоже, крепкую кость и упругие, прочные мышцы. О себе, коренастой,

Вилья обычно говорила: «У меня крестьянская фигура». Этьен сжала зубы и принялась зачем-то оправлять на себе халат.

- Ну, коли никто не оспаривает мое право на резкость, спрошу напрямик: что вас сюда привело?

- Мы хотим вас нанять. - Грик потянулась за вишневым мармеладом. - Речь идет о спасательной экспедиции.

- Я… я уже не эмпат. Давно сдала лицензию, и вы об этом, конечно, знаете. Я уволилась из «Поиска и спасения».

Этьен поднесла блюдо с мармеладом двум другим ретам. Рнн отказалась с улыбкой и кивком, Зинт бросила на старшую несмелый взгляд и взяла оранжевый кубик.

- И вообще, я не работаю по найму.

Этьен с выразительным стуком вернула блюдо на стол. Ей не понравилась робость младшей.

- Прошу извинить, что не оправдала ваших надежд и потраченного времени.

Грик подняла левую руку ладонью вверх и накренила ее, как будто выливая что-то невидимое. В эмоциональном контексте Этьен истолковала этот жест как аналог человеческого пожатия плечами. Потянувшись за чашкой с чаем, заметила, как Зинт сложила кисть в кулак. Оранжевая гуща потекла между пальцами с побелевшими костяшками.

Взбудораженный коралловый тростник зашуршал громче, и Этьен с горечью подумала: «Кажется, основные эмоции могут служить универсальным языком».

Удовольствие, гнев, боль, страх. Коралловый тростник, люди, реты… Этьен посмотрела на Грик, та спокойно улыбалась:

- Вас порекомендовало ваше бывшее начальство из «Отдела взаимодействия». По его словам, вы лучший эмоциональный телепат из тех, с кем оно работало.

- Это было давно.

«Надо же, помнит!» - усмехнулась Этьен. Когда она уходила из «Поиска и спасения», Антон рвал и метал.

- Оно сказало, что пора вам напомнить кое о ком. - Грик снова «пожала плечами». - Я не поняла значения этих слов.

Антон… Полковник Ксайрус Антон. Начальник «Отдела взаимодействия». Под этим эвфемизмом прятались контакты между людьми и холодными, неприступными ретами. Этьен глянула на тростники, что купались и кормились в горячих лучах молодого солнца.

«Ты нам нужна! - кричал он, когда Этьен положила на стол рапорт об отставке. - Нам нужен каждый штык в войне с проклятыми ретами! Мы никогда не поверим, что встретили более совершенную расу, чем мы сами, как бы себя в этом ни убеждали. Да ты посмотри, что они с нами делают! Разъедают нашу мораль, подрывают боевой дух! Корчат из себя живых богов, а мы должны пресмыкаться перед ними! Это война, и у нас один выбор: победить или погибнуть!»

- Я тоже не поняла, - прошептала Этьен, - Но это несущественно.

- Одно из ваших… творцов искусства стало другом одного из нас, - продолжала Грик, пропустив мимо ушей слова Этьен. - Искренность творца показалась настоящей, поэтому одно из нас пропустило его в мир, который до этого мы не собирались открывать для вашей расы.

- Да вы для нас еще ни одного мира не открыли. Рета повторила жест с наклоном ладони:

- В результате несчастного случая мы потеряли творца искусства. Его надо найти и вернуть.

- В «Поиске и спасении» работают несколько эмпатов, у них все в порядке с лицензиями. - Этьен смотрела на рету в упор. - При чем тут я?

- Вы очень умны, судя по личному делу в архиве. - Грик положила руки ладонями вверх на бедра, ее глаза скосились на юную Зинт. - Разве мне нужно отвечать на ваш вопрос?

Зинт сидела бледная, с опущенной головой; смущение окружало ее почти осязаемым облачком. От нее пятились тростники, оставляя полукруг чистой земли.

Этьен вдруг догадалась, кто проводил художника в запретный мир.

- Вы бдительно следите за Вратами, вы пропустили нас только на несколько бедных планет, вроде этой. Нате, мол, что нам негоже. Даже технику для добычи ископаемых ввозить не позволяете - якобы об окружающей среде заботитесь. - Этьен повернулась к Грик, добавила с волчьей ухмылкой: - А мы терпим эти унижения. Потому что вас побаиваемся. И потому что без вас нам не пройти через Врата. - Она улыбнулась шире. - Если обратитесь к государственному эмпату, журналисты в два счета разнюхают об этом «творце искусств» и возьмут его в оборот. Или ее. На чужой лужайке трава всегда зеленее. Найдется немало охотников пролезть на нее через дырку в заборе. Мы ведь народ настырный и завистливый, и бояться вас когда-нибудь перестанем, это уж как пить дать. - Она потянулась за вишневым мармеладом.- И если журналисты раструбят о ее поступке, --кивнула она на Зинт, - то скоро отбоя не будет от желающих погулять по волшебной стране. Неизбежно возникнут трения. А поскольку в этом году надо пролонгировать наш договор, трения перерастут… в существенную проблему. Если же договориться с нелегальным эмпатом, то, глядишь, в прессу ничего и не просочится. Рета перевернула ладони книзу.

- Мы вам хорошо заплатим, - пообещала она. - Прекращение жизни, даже случайное, для нас вопрос не пустяковый.

Этьен украдкой бросила взгляд на Зинт. Девушка смотрела на Этьен; страх и отчаянная надежда, словно скрипичная нота, звучали в пыльном, жарком воздухе. Тростники дрожали под эту музыку. Этьен глубоко вздохнула:

- Денег я с вас не возьму. - И сразу подумала, что эта щедрость наверняка ей выйдет боком.

На широкой террасе, вырубленной в скале,.стояла палатка из синтетической кожи. Внизу на подножие ветхих древних гор набегали темные воды. Горы были увенчаны и исполосованы белыми атмосферными осадками, больше похожими на гуано, чем на снег. Но не суровая красота ландшафта приковала к себе внимание Этьен. Она смотрела на луну - огромную, круглую, окаймленную розовой дымкой. Бесформенная бурая клякса посреди этого голубоватого круга придавала ему сходство с громадным немигающим глазом. А что, Красиво, подумала Этьен. Незабываемое зрелище. Она дрожала, хотя легкий термокостюм грел вполне сносно. Дрожала и палатка, норовя сорваться с растяжек.

Позади, невидимые для человеческих глаз и человеческой техники, стояли ретские Врата. Проводницей служила Зинт. Скоро Этьен снова окажется в летней жаре, в шепоте коралловых тростников. Но только если Зинт будет ее сопровождать. Биотехнология Врат не реагирует на людей.

И для человечества это унизительно. Реты способны молниеносно перебираться с планеты на планету, безраздельно владея галактикой. Человеческая технология не просто отстала в развитии - она топчется, фигурально выражаясь, в эпохе динозавров. Люди вынуждены лезть из кожи вон, чтобы угождать ретам, а те в награду изредка отворяют перед человечеством Врата.

Когда-то и Этьен была в числе переговорщиков. В «Отдел взаимодействия» взяли эмпатических телепатов, хотели любым способом обскакать рет, на худой конец сравняться с ними. Но так и не нашли этого способа. Каждый раз при пролонгировании договора человечество помаленьку уступало территорию, выкраивало новые концессии. «Рано или поздно они станут нашими хозяевами, - цинично подумала Этьен о ретах. - За ничтожную цену, за горстку бросовых планет».

Вилья к ретам относилась совершенно иначе. Обожала их, понимала их так, как Этьен никогда в жизни не поймет.

Налетел сильный ветер, Этьен покачнулась. Под нечеловеческим взглядом голубоватого небесного зрака невидимый проход за спиной у Этьен казался нереальным, несуществующим.

«Я сюда не напрашивалась», - подумала она.

- Божье Око, - раздался рядом высокий и звонкий голос Зинт.

Ей бы меццо-сопрано петь. Как пела Вилья.

- Угу, зоркое и недреманное. - Этьен напряглась, хотя Зинт коснулась ее руки, чтобы успокоить.

- Не прикасайся ко мне, ладно? - Этьен стряхнула руку девушки.

- Ты чем-то расстроено? - Темные глаза Зинт наполнились сочувствием.

- Я в порядке. - Этьен резко выдохнула. - Почему мы днем сюда не пришли? - Она старалась рассердиться на девушку - все эмоции небезопасны, кроме гнева. - Как прикажешь лазать по горам в потемках? И какой смысл тут ночевать?

- Я… меня попросили сюда прийти. - Зинт теперь прятала взгляд. - И быть здесь, пока не найдется творец искусства. Любая жизнь священна, а из-за меня она подвергается риску. Это - место истины… Здесь, под Божьим Оком, я должно видеть свою вину. Ты можешь это понять? - Она растопырила пальцы. - Но я согласно отворить для тебя Врата. Если хочешь, возвращайся домой и снова приходи через пятнадцать часов, на заре. Я не против. - Она запрокинула голову и, глядя на громадный шар луны, добавила: - Наверное, тебе и в самом деле не обязательно здесь находиться.

- Я остаюсь. - Этьен повернулась спиной к жуткому зрачку и запоздало поняла, почему решила остаться. Зинт боится.

- Слышь, а кто ей такое имя дал, а? Сама-то я ее Мертвым Глазом назвала бы.

Зинт не ответила, но чувствовалось, что она шокирована. Этьен ухмыльнулась и пошла к палатке.

- Может, расскажешь, как и когда потерялась эта драгоценная персона.

Она опустилась на колени и пролезла через входной сфинктер. Прозрачная «умная» синтетика мягко обхватила ее тело, а потом отгородила Этьен от ветра, но не от осуждающего взгляда Ока.

«Это всего-навсего луна, - сказала себе Этьен. - Планетоид необычной расцветки».

Но ей стало гораздо легче, когда от рывка за шнур вспыхнула лампа и в ее теплом желтом свете померкло сияние луны.

- Надо обдумать план поисков на завтра, - сказала Этьен, когда и Зинт следом за ней пролезла через сфинктер.

Пока рета снимала термокоетюм, Этьен расстелила у стенки спальный мешок и забралась в него. Хорошо, уютно, как в коконе. Этьен посмотрела на Зинт, та осталась в исподнем. Под тонкой тканью угадывались мускулистые руки и плечи. В палатке было тепло. Спальный мешок был тоже из термоволокна, и Этьен сразу вспотела, но будь она проклята, если оголится перед ретой.

- Это мой позор, - тихо произнесла Зинт, растянувшись на спальнике. Ее движения были грациозны и до того напоминали движения Вильи, что у Этьен образовался комок в горле.

- Я так и думала.

Зинт от этих слов съежилась, и Этьен упрекнула себя за ненужную грубость.

- Мы с ним познакомились в Нью-Амстердамё, в нашем посольстве. - Подперев рукой голову, Зинт смотрела в потолок. - Оно взялось сотворить визуальную среду для конференц-зала. Эта среда мне понравилась. Мы много беседовали, и однажды вечером я ему рассказало про Божье Око, Око Истины, и оно спело песнь этого места. И просило проводить его сюда. Душа его жаждала видеть, и я выполнило просьбу. - Она медленно сжала кулак. - Возвращаюсь - а в лагере пусто. Дюран исчез. Я даже не знаю…

- О черт! - Этьен ударила кулаком по полу из синтетической кожи.

У Зинт расширились глаза.

- О… прости, - запинаясь, проговорила она; заалели щеки. - Грик сказало, что вы были друзьями.

Проклятие! Это же лагерь Дюрана! Он тут спал, дышал этим воздухом! Этьен вмиг оказалась на ногах. Она боялась уловить его запах, ощутить его физическое присутствие.

«Надеюсь, ты сковырнулся с этого чертова обрыва и сломал шею!» - в ярости подумала она.

Этьен подняла голову и повернулась лицом к громадному глазу, который смотрел через дрожащую стену палатки. «Я правда на это надеюсь», - сказала Этьен луне мысленно.

- Этьен, прости меня, пожалуйста.

- Простить? - Надрыв в голосе реты вызвал у Этьен смех, но она тут же умолкла, с изумлением глядя на коленопреклоненную Зинт. - За что простить?

По искаженному страхом лицу девушки бежали слезы:

- За то, что я сказало о Дюране «он», - прошептала она. - Он… Оно мне сказало, что оно - дающий для ребенка. Я думало, ты должно об этом знать, раз ты его друг. - Она согнулась в поклоне так, что коснулась лбом пола у ног Этьен. - Я было слишком неаккуратно в выборе слов, а это недопустимо.

- Сядь, успокойся. Я знаю, что он… отец ребенка. - Сжав губы, Этьен отвернулась, спрятала лицо от глаз Зинт. - Прекрасно это знаю, спасибо. Можешь говорить «он» или «оно»… да как хочешь, так и говори. Это я когда имя услышала, разволновалась. Но уже все.

- Но он - друг? - с жаром произнесла Зинт. - Если да, тебе ведь будет проще его найти, правда?

Казалось, взгляд Ока пронизывал насквозь. Этьен нервно облизнула губы.

- Вот уж не чаяла снова с ним встретиться, - лаконично ответила она.

Интересно, ведь Грик не упомянула его имени. Как пить дать, знала о его отношениях с Этьен.

- Значит, Дюран уговорил провести его сюда, и теперь у тебя неприятности. Да, это на Дюрана похоже. Он всегда был неразборчив в средствах.

- Это не так… - Зинт смотрела в пол между коленями, и на лице ее отражалось горе.

Этьен почти против собственной воли дотянулась до реты и откинула с ее лица пряди темных волос.

- Я на тебя не сержусь. - Она медленно выпустила воздух из легких. - Правда, не сержусь.

- Мне не надо было говорить Дюран… про Око.

- Дюрану, - процедила Этьен. - Он мужского рода.

- Дюрану… - Еще ниже опустив голову, Зинт заговорила так тихо, что Этьен с трудом разбирала слова: - Он… сказал, что переведет'Око на язык звуков и визуальных образов, и… тогда ты тоже о нем узнаешь. И… когда он говорил, я видела в его лице свет Ока. Поэтому я… отворило для него Врата, хоть это и запрещено. А потом я за ним вернулось й… его уже не было здесь. - Наконец она подняла голову; теперь на ее лице было спокойствие. - Через Врата он пройти не мог, должно быть, погиб. Я сказало об этом Грик.

- Потому что Око - свидетель?

- Потому что жизнь священна. - Зинт поднялась на ноги и выпрямилась, и, поколебавшись, добавила: - Да, и потому что Око все видело. - Она снова опустила голову.

Этьен тяжело вздохнула:

- Тебя накажут?

- Это и есть мое наказание.

Да, девушка боится. Страх знаком любому существу, к какой бы расе оно ни принадлежало. Его испытывают даже коралловые тростники.

- Это же просто луна. - Этьен обняла Зинт за плечи. - Дюран всегда был неосторожен.

Когда-то его неосторожность стоила Вилье жизни. - Если он упал, то сам в этом и виноват. От ее тона Зинт съежилась.

- Я лишь… я сама никогда… не подвергалось риску. - Она задрожала. - Больше всего в вашей расе мне нравится то, что вы рискуете, - произнесла она еле слышно. - Вас так много… и поэтому вы можете ходить по улицам, работать, совершать поступки… поэтому, да? Оно… он… Дюран рассказывал, как забирался на горные вершины. Он рисковал!

- Хм… - «Эх, мне бы диктофон, - подумала изумленная Этьен. - Мы же ничего об этом не знали!» - Я не поняла.

- Он же… давший.- Зинт залилась румянцем. - Производитель, так у вас это называется. Грик говорит, что у вас очень многие способны давать жизнь, и поэтому друг для друга вы практически ничего не значите. - Она пристально смотрела на Этьен. - И ты можешь пойти с кем хочешь и делать что хочешь, даже рисковать. Любой из вашего народа имеет такое право. Это так?

- Так, да не так. Мы кое-что значим друг для друга. А иногда больше, чем кое-что.

Может быть, и любовь, как и страх, универсальна? Этьен легонько коснулась щеки Зинт.

- А разве ваши не могут ходить, кто с кем захочет?

- Те, кто оно, могут. - Она печально вздохнула. - А те, кто она или он… - Рета снова покраснела. - У нас тоже бывает любовь. Но мы вправе любить только тех, с кем можем дать и выпестовать. Мы - алмазы нашего народа, мы самое ценное, что у него есть. Мы - наше завтра.

Мы. Кажется, Этьен начинала понимать.

- Ты имеешь в виду, что среди вас очень немногие способны давать потомство?

Культура рет - тайна за семью печатями, но к ее биологическому аспекту это, пожалуй, не относится. Было очевидно, что реты, при всей своей внешней женственности, потенциальные гермафродиты.

И землян это беспокоит больше, чем их женский облик, цинично подумала Этьен и смутилась: Деторождение у людей или у рет - не тема для светской беседы.

- Извини, не хотела тебя вогнать в краску. - Этьен слегка взъерошила ей волосы и тотчас убрала руку. Так же точно она дотрагивалась до Вильи, когда та хандрила и надо было ее развеселить.

За тонкой стеной пылало Око, напоминая, что где-то поблизости Дюран, и что перед Этьен - не Вилья. «Интересно, она-то знает, что он пропал?» - подумала вдруг Этьен о дочери Дюрана.

О дочери Вильи.

И тут, как будто эта мысль магическим образом вызвала Дюрана из небытия, Этьен почувствовала его. Или кого-то другого. Ее вдруг пронзила надрывная нота человеческой боли и отчаяния, которая тут же смолкла, развеялась, как по ветру дымок. Этьен резко повернулась, чтобы определить направление к источнику боли - многолетняя привычка эмпата-спасателя проснулась вмиг. Но посыл был слишком краток и слишком слаб. Все же Этьен пеленг взяла, хоть и с огромной погрешностью.

- Что это было? Ты его почувствовало? - Зинт вскинула руки, пальцы были крепко прижаты друг к другу. - Он жив? Пожалуйста, скажи, он еще жив?

- Да. - Этьен подняла голову, встретила суровый взгляд Ока. - Он жив. Ранен. А вот серьезно или нет, этого я не знаю.

- Он жив, наверняка! - Зинт подалась вперед, вцепилась в руку Этьен. - У вас очень хорошая биотехнология, я знаю. Ты его найдешь, и твой народ его вылечит. Где он?

- Где-то там. - Этьен кивнула в сторону пропасти. - Точно определить место не удалось, - неохотно призналась она.

Зинт пахла корицей и еще чем-то незнакомым, но довольно приятным. У Вильи был совсем не такой запах.

- Мы спустимся, и там ты его почувствуешь лучше. - Зинт торопливо порылась в своем рюкзаке. - Вот!- Она подала Этьен скомканную сетку, ярко-синюю, как неоновая реклама. - Ты ее умеешь надевать?

Это была альпинистская «сбруя».

- Вы всю мою жизнь изучили под микроскопом? - Этьен сдавила снасть в кулаке, хотелось запустить ею в стену палатки. - Я давно не занималась скалолазанием, - процедила она сквозь зубы.

- Твое прошлое изучало Грик. - Зинт надела термальный костюм и взяла вторую сбрую. Надевала ее неловко, - Ты умеешь. Я - нет. А воздушным плотом не воспользоваться - ветер слишком сильный.

- Если не владеешь приемами скалолазания, тебе не спуститься. - Этьен сложила руки на груди.

- Это не опасно. - Зинт снова потянулась к рюкзаку. - На краю утеса закрепим трос. Ты подстрахуешь, и мне не будет страшно.

От улыбки ее лицо сказочно похорошело. У Вильи тоже было очень красивое лицо, когда она однажды утром, подперев ладонью голову на кровати Этьен, прошептала: «По-моему, я тебя люблю». Тогда они обе были так молоды… так верили в себя.

- Нет. - Этьен судорожно сглотнула и отогнала образ Вильи. - Открой для меня Врата. Я ухожу. Не хочу отвечать за твою смерть. Для меня жизнь тоже священна, будь она проклята.

Несколько секунд Зинт глядела ей в глаза, откинув голову назад, на лице - упрямство и красота Вильи. Затем ее плечи поникли, она отвернулась.

- Ладно, я остаюсь, - прошептала Зинт беспомощно. - Лезть без страховки очень страшно. А ты спустишься?

Этьен кивнула и выбралась из палатки. Зинт - следом. Согнувшись навстречу порывистому ветру, Этьен проверила снасти. -Дрожали пальцы. «Эту ночку я тебе припомню, - молча посулила она Грик. - Рано или» поздно ты сполна получишь за все, чего я тут натерплюсь».

Сжав губы, она взяла у Зинт дрель для крючьев.

- А ты услышишь его еще раз? - Зинт заглядывала через плечо Этьен, когда та сверлила дырку в серой скале;

Камень норовил крошиться. Слишком рыхлая порода, малопригодная для крючьев. Но выбирать не приходится.

- Когда удается сосредоточиться, я слышу. - Крюк вроде засел. Она пропустила через его карабинчик тонкий, но прочный шнур и прикрепила его к своей сбруе. И чуть не выпустила, когда он шевельнулся в руках. Биоволокно, сообразила Этьен. Еще одна ретская диковина. Шнур был сплетен из тысяч живых нитей, способных залечивать незначительные повреждения и реагировать на прямую стимуляцию вроде стрессовых нагрузок. Она на пробу дернула шнур, потом осторожно шагнула к краю бездны и застыла на секунду - страшно было доверяться этой веревке, нечеловеческими руками сделанной.

Но тут яростно обрушился ветер, и Этьен пошатнулась и опрокинулась навзничь, й ступни уперлись в самую кромку скалы. В пальцах напряглась веревка. И выдержала.

Помнится, аналогичные проверки снаряжения Вилья шутливо называла «ритуальным вызовом обстоятельствам». Суждено ли Этьен найти другого такого партнера по скалолазанию?

«Почему Дюран? - спросила Этьен у немигающего Ока. - Только потому, что он дал хромосомы для ее дочери? Или она пыталась сделать мне больно, заменив опытного партнера новичком?»

Она пошла в горы с Дюран ом, и это стоило ей жизни.

«Да тебе в сотне лабораторий с радостью возьмутся слепить дочку! - кричала Этьен в их последнюю ночь. - Перемешают твои же собственные гаметы. А хочешь, я свои ДНК дам… Надо только лишнее убрать…»

Под «лишним» она подразумевала свой телепатический Г дар. Потому что знала, как относилась к нему Вилья. Как к бремени, слишком тяжелому для ребенка.

Вилья отвечала с ледяным спокойствием: «Если какой-то врач будет резать наши ДНК и лепить из них, что ему в голову взбредет, что у нас получится? Не человек, а конструкция. Не хочу! Мне нужна личность, а не. изделие». «Да ты просто втрескалась в этого Дюрана! Скажи, втрескалась ведь?! - Гневные слова жгли Этьен горло. - И хватит песен про пользу естественного оплодотворения! Может, я ошибка природы, может, я мутант, но причина ведь в другом, признайся! Просто тебе надо с ним трахаться!»

Вилья вышла из их дома и тихо затворила дверь. Это больше всего возмутило Этьен - что Вилья не хлопнула дверью. Собрав пожитки, Этьен в тот же день переселилась. Она так и не узнала, вернулась ли Вилья домой.

Далеко внизу виднелось что-то вроде фиорда - водная гладь от обрыва до пологих склонов гор вдали. Синеватые шапки этих гор, отражаясь в воде, приобретали багряный глянец под зловещим взором Ока. «А там что, нет ветра? Может, Око пытается сдуть нас с этой скалы?» - с горечью подумала Этьен.

Она повернулась и успела заметить, как Зинт обратила лицо к Оку; руки рисовали в воздухе сложный невидимый узор. Смирение? Благоговение? Покаяние? Человек-эмпат способен улавливать лишь несколько универсальных эмоций, что еще испытывают реты - поди угадай.

Зинт опустила голову, и Этьен заметила блеск слез в тени капюшона. Печаль искренняя, в этом никаких сомнений.

Ни слова не проронив, Этьен осторожно двинулась вниз.

Веревка, которой доверяешься в горах, пропитывается твоей жизнью, и вы с ней становитесь одним целым. Ты ощущаешь твердость и массивность скалы, в которую ввинчен крюк, и чувствуешь дрожь напряженных снастей, как будто это натянуты твои жилы и связки. А пальцы словно вцепились мертвой хваткой в далекое стальное кольцо.

Налетал ветер, тщился разбить ее о скалу. Этьен, сжимая зубы, сопротивлялась ему. Перед ней стоял отвесный утес, отполированный непогодой до гладкости поистине невероятной. Неужели этот проклятый ветер дует от сотворения мира? Несомые им песчинки жалили лицо. Этьен пожалела, что не вооружилась очками. Карманов и выступов на этой скале кот наплакал, и они совсем крошечные. Тяжело будет забираться обратно. А там, внизу, - он. Дюран. Неподходящий маршрут для спуска выбрала Этьен, надо было взять правее. Он где-то там. Как же его угораздило лезть именно в этом месте? Сверху прощупывал темноту фонарь. Этот жалкий лучик света едва доставал до Этьен.

Око за око. Этьен даже остановилась, запрокинула голову, посмотрела на луну. Эти слова она запомнила очень четко-в детстве довелось прикоснуться к религии. Око за око. Смерть за смерть.

Словно шепот из тьмы, долетали отзвуки сознания Дюрана. Его неопытность стоила Вилье жизни. А крошечная дочурка Вильи из-за него осталась без матери. Этьен ударилась ногой о карниз на скале, да так сильно, что отдалось в череп. Карниз был шириной почти метр; стоя на этом ровном камне, Этьен слушала ветер и слабый шепот Дюрановой смерти. Может, Зинт все-таки осветит его своим фонариком? Едва ли. Долго ему не протянуть. До рассвета хоть доживет?

- Зинт? - Она повысила голос: - Я только ветер слышу. Перед Оком - ничего, кроме правды. Она встретила

взгляд луны, стылой, возможно, никогда не знавшей тепла. Что ж, за все приходится платить.

- Я возвращаюсь.

- Нет! - Пылкий отклик Зинт вызвал мучительное воспоминание.

«Из «Отдела» уволиться нельзя, - снова и снова повторяла Вилья, когда Этьен устала от бесконечных собраний, от скучнейших дипломатический церемоний. - Необходимо понять рет, необходимо убедиться, что мы им ровня, иначе превратимся в червей».

Этьен отстегнула веревку, пропустила ее конец через автоматический тормоз и поискала перед собой упор для ноги. Живой шнур дрожал. Этьен посмотрела вверх.

- Стоп! - выкрикнула она, увидев, как темный силуэт Зинт навис над краем обрыва. - Зинт, назад!

- Нет! - донесся спокойный ответ. - Это Мое наказание, я должно рискнуть своей жизнью.

- Крюк двоих не выдержит. - Этьен беспомощно сдавила пальцами веревку. - Зинт! Стой!

У Зинт подошва скользнула по гладкому камню. Рета понеслась вниз, Этьен ахнула. Но Зинт закачалась, не пролетев и трех метров. То ли сработал, хоть и запоздало, автотормоз, то ли живая веревка умела останавливать падение.

- Лезь назад! - прохрипела Этьен. - Лезь, пока крюк держит. Если захочешь потом спуститься, я другой ввинчу. Назад!

Поздно. Налетел вдоль скалы ветер, обрушился на Этьен, точно великанский кулак. Шатаясь и хватая воздух ртом, Этьен заскользила по узкому карнизу. Натянулся шнур, утончаясь под грузом. В следующий миг под ногами Этьен обломился камень, и она закачалась над бездной. Веревка выдержала. Этьен рывком переместила свой вес вперед, хватаясь пальцами, поползла обратно на карниз. Сейчас выскочит крюк, подумала она.

- Наверх! - крикнула Этьен, силясь заглушить вой ветра. - Зинт, будь ты проклята! Наверх!

И тут кулак ударил снова. Над утесом взмыло что-то бесформенное, а затем понеслось вниз, точно хищная птица. Это сорвало палатку. Зинт на секунду скрылась за ее складками. А потом в руках Этьен забилась веревка - и обмякла. Вопль Зинт эхом отразился от скал, как раз в тот момент, когда Этьен рывком выбралась на карниз. Зинт летела прямо на нее, и казалось даже, она не летит, а снижается, как в замедленном фильме. Еще миг, и она ударит, собьет Этьен, и обе понесутся в темную пустоту, и Око проводит их насмешливым взором.

«Это потому что я солгала», - подумала Этьен.

На долю секунды она встретилась взглядом с Зинт, и в глазах реты был такой же, как у Этьен, страх, такое же отчаяние. А затем ее тело конвульсивно скорчилось и ударилось о стену.

Судорожная попытка зацепиться за камень успехом не увенчалась. Зинт не задела Этьен, а съехала на самый широкий участок карниза. Этьен бросилась на нее сверху, зная, что это глупо, что сорвутся обе. Каблуки упирались в скользкий как мыло камень, но тщетно - инерция падения Зинт увлекала обеих к кромке, за которой раскинулась мгла.

На этой самой кромке они остановились. Обе остались живы. Этьен дюйм за дюймом продвигалась назад, и держала рету, и оттаскивала от страшного края.

- Зинт? - прохрипела Этьен. И сама себя еле услышала - так громко билось сердце в груди. - Ты что, ушиблась?

Зинт громко всхлипнула, прижалась лицом к плечу Этьен.

- Да, - ответила она полным ужаса шепотом. - Очень больно… внутри. - Ее тело в объятиях Этьен конвульсивно напряглось. - Что, если я ранено? Этьен? Я… меня нельзя ранить.

Какая же она юная еще, подумала Этьен. Еще не поняла, наверное, что и она смертна. Когда поймет, это будет для нее потрясением.

- Ничего, ничего. Все хорошо. - Она гладила Зинт по голове, прижимала к себе, утихомиривала собственный страх. - Я полезу вверх, - прошептала Этьен. - Найду Грик. Она приведет помощь.

«О боже! Врата! Реты через них легко проходят и туда, и обратно. А люди без рет…»

- Я боюсь, - прошептала Зинт. - Ты меня не бросишь тут, а?

«Ты меня не бросишь тут?» Словно эхо, эти слова прилетели черным туннелем из прошлого. И Этьен подняла голову и посмотрела на Око, вспомнив бледное лицо Вильи на своем экране. Электронная почта: «Не бросай меня, Этьен, я тебя люблю. Неужели ты этого не понимаешь?»

Этьен тогда не ответила, и больше писем от Вильи не приходило.

- Я не могу тебя бросить. - Слова застревали в горле. - Врата…

- А-а… - Зинт чуть-чуть отстранилась, с лица сошли мучительные складки. Ужас сменился спокойствием. - Этьен… я должно тебе сказать… - Она подняла руку, растопырила пальцы, как лепестки цветка, и мягко дотронулась до лица Этьен. - Я хочу, чтобы ты осталась такой, как сейчас… - Она закрыла глаза; пальцы нежно трогали лицо Этьен, как будто Зинт хотела запомнить, какое оно на ощупь. - Можешь идти, я не буду бояться. - Она открыла глаза и очень похорошела от улыбки. - Тебе нужен ключ. Он у меня за воротником. Слева.

- Ключ?

- От Врат. Придется его вынуть. - Рета вздрогнула. - Он под кожей. Будет почти не больно.

Значит, способность управлять Вратами у Рет вовсе не врожденная? Это просто техника! Еще не додумав эти мысли до конца, Этьен включила миниатюрный фонарик и расстегнула ворот костюма Зинт, и ощупала кожу под рубашкой.

Кожа холодная, липкая. Шок? Внутреннее кровотечение? Боль реты проникала под череп Этьен, а та, стараясь не реагировать, нашла небольшое уплотнение чуть выше левой ключицы. Она посмотрела в широкие глаза Зинт, отбросила с ее лба мокрый от пота локон.

- Я быстро, - тихо пообещала Этьен.

Спасибо. - Зинт судорожно сглотнула, глядя, как рука Этьен лезет в карман костюма и возвращается с лазерным ножом. Как только Этьен его включила, Зинт задрожала и закрыла глаза.

Этьен успокаивающе положила ей руку на плечо, но Зинт и так лежала неподвижно, пока тончайший луч аккуратно разрезал кожу как раз над ключом. Зинт только охнула, когда Этьен вылущила его из мышцы.

- Зажми. - Этьен взяла руку Зинт и положила ладонью на разрез. Пальцами, испачканными ее кровью, поднесла к глазам шарик. Он был из какого-то черного материала, с матовой поверхностью, с горошину величиной. Этьен аккуратно положила его во внутренний карман термокостюма, надежно застегнула этот карман. - Я пошла. Не волнуйся, не задержусь. Скоро мы обе вернемся. - Она наклонилась и ласково поцеловала Зинт в лоб. - Обещаю.

Зинт открыла глаза и подняла руки, чтобы прижать ладони к щекам Этьен.

- Ты вернешься, я знаю. - Она медленно, чувственно поцеловала Этьен в губы. - Будь осторожно.

- Буду. - Этьен неуклюже поднялась на ноги.

Надо же, утих чертов ветер. Как будто Око добилось, чего хотело, и успокоилось. А может, решило, что Этьен и Зинт в западне и никуда не денутся.

«Ты не видело, как я по скалам лазаю, - мысленно сказала ему Этьен. - Погоди, я вернусь, заберу их обоих».

Она медленно, церемонно поклонилась Оку, затем повернулась и стала высматривать на скале «карманы».

Нельзя глядеть вниз. Можно вверх, в стороны; можно сосредоточиться на очередной щели, куда удастся втиснуть пальцы рук или носок ботинка. Нельзя думать о ветре или о девушке, которой, быть может, осталось жить считанные часы.

И о мужчине тоже думать нельзя. Этьен уловила отзвук Дюрановой горячки, сжала зубы и рывком устремилась вверх. О самом верхе тоже думать не стоит, особенно когда дрожат мышцы, онемели пальцы, и ты понимаешь, что больше эту пытку терпеть не в силах. Поэтому, когда Этьен, хватаясь вслепую, одолела проклятый подъем и хлопнула ладонью по горизонтальной поверхности, она едва не сорвалась. Последнее напряжение измученных мышц, и Этьен легла животом на долгожданный край обрыва.

Потом она несколько минут сидела там - надо было отдышаться и подождать, когда во всем теле уляжется дрожь. Наконец заставила себя встать.

По-прежнему темно. Да бывает ли здесь вообще заря? И палатки нет, сорвало палатку.

На ватных ногах Этьен побрела от обрыва. Сжимая ключик в кулаке, направилась к Вратам. Сначала боялась, что у нее ничего не получится. Хоть ключ в руке, но Врат-то не видно. И вдруг в мгновение ока перенеслась на пыльную площадь на краю деревни поселенцев. В жарком полуденном солнце дремали хижины и коттеджи, а Грик сидела под ветвистой башней из бирюзового силиката, которая служила ульем каким-то туземным насекомым. Грик спала, прислонясь затылком к стене башни; на лице - глубокие складки не то тревоги, не то усталости. Она вздрогнула и проснулась, когда подошла Этьен.

- Где… оно? - Грик мигом оказалась на ногах.

- Оно ранено. - Этьен сделала еще шаг и сжала кулаки. Ну что, довольна? Она получила по заслугам? Или должна там умереть?

- Ты имеешь в виду… несчастный случай? - Лицо у Грик сморщилось, побледнело. - Да, Зинт согрешило и должно было подвергнуться риску, но чтобы ранение… - И тут в ее голосе прорезался гнев: - Возмутительно! Да как ты могло такое допустить?!

- Я была права, - холодно произнесла Этьен. - Насчет того, с какой целью ты меня наняла.

- Довольно! - Грик уже шагала к Вратам. - Насколько серьезно оно пострадало?

- Не знаю. - Этьен пришлось бежать, чтобы с ней поравняться. - Говорит, больно ей.

Грик рубанула воздух обеими руками:

- Оставайся здесь.

Она сделала еще один длинный шаг и исчезла.

Вот черт! Как же они определяют, где находятся Врата? Может, вживленные датчики? Все, больше никаких намеков на «высшую ступень развития» Этьен не потерпит.

Она посмотрела вокруг. Из редкого тростника на южном краю площади на нее глядела притаившаяся девчушка. Поймав взгляд Этьен, сразу отпрянула, скрылась. Это азартное детское любопытство было для Этьен как свежесть доЖдя в пыльный полдень; Она улыбнулась, сжала в кулаке черный шарик й шагнула во Врата.

На вершине утеса толпилось с десяток рет. Легкие шары на концах длинных жердей заливали окрестности голубоватыми лучами. Четыре реты опускали носилки. Еще одна пристегивалась к ввинченному в скалу крюку. «Скорая помощь», - подумала Этьен с грустью. Скорее некуда! Наверное, ждали сигнала перед другими Вратами.

Все четче просматривался иезуитский план. Грик она не увидела, но заметила еще один крюк и веревку. Значит, внизу старая ведьма.

Этьен подошла к невысокой рыжеволосой рете, которая собралась лезть вниз, и положила руку ей на плечо. Рета съежилась и громко захлопала сложенными в чашечки ладонями, но Этьен, не обращая внимания, решительно отстегнула веревку от ее «беседки». Реты хорошо изучили Этьен. Достаточно хорошо, чтобы дать в напарницы абсолютного профана в скалолазании - Зинт не додумалась ввинтить крюк, закрепить на нем собственную веревку. Дернув в бессильной злости шнур, она пристегнула карабин к сбруе, которую так и не снимала. Рет что-то сказала, но Этьен пропустила слова мимо ушей. Схватившись за веревку, шагнула в пустоту. Не время для мелких пикировок, сейчас пошла крупная игра. Око равнодушно наблюдало, как Этьен скользит, время от времени отталкиваясь от скалы. Этьен не осторожничала, взгляд ее был прикован к одинокой фигурке старой реты, сидящей на корточках возле Зинт.

- Что ты здесь делаешь? - Грик мрачно покосилась на Этьен, когда та опустилась на колени рядом.

У Зинт были смежены веки, сквозь бледную кожу просвечивали паутинки голубых вен. Этьен обмерла от страха: неужели не дышит? Прикоснулась к ее горлу: слава богу, пульс есть. Но Грик тотчас оттолкнула ее руку.

- Больше так не делай, - процедила Этьен. - А то с карниза сброшу.

Пред Божьим Оком - ничего, кроме правды! Грик съежилась от страха, а Этьен улыбнулась.

- Ты ловко меня использовала. - Она смотрела Грик в глаза. - Изучила личные дела всех эмпатов на этой планете и нашла ту, у которой были основания беречь жизнь вашего

производителя? Она ведь способна к деторождению? Алмаз народа рет. - Этьен оскалила зубы в ухмылке. - Но ее надо было наказать в соответствии с вашей высокоразвитой моралью. А рисковать по-настоящему жизнью Зинт не хотелось, правда? Око за око, да? В развитии вы нас не превзошли, так ведь, положа руку на сердце? Просто научились блефовать. - Она посмотрела на Зинт. - Что ж, я позаботилась о ней. Но только ради нее самой, - тихо добавила Этьен.

- Ты подвергалось риску, я благодарю тебя за это. - У Грик раздувались ноздри, но Этьен не удавалось понять, что за эмоции ее обуревают. Слишком нечеловеческие.

- Подниматься будет трудно. - Она кивнула на кручу. - Зачем ты заставила Зинт сюда лезть?

- У твоей расы проблем с деторождением нет. Для вас сотворение новой жизни - не слишком важное событие. - В холодном сиянии луны лицо Грик казалось гладким и твердым, точно из мрамора высеченным. - Из нас же мало кто имеет право употреблять местоимения, которыми ты разбрасываешься с такой легкостью. Мы избежали междоусобицы, которая вас, как расу, ослабила. Но за все приходится платить. Продолжение рода - это право и обязанность для того, кто способен на это, и он вынужден поступаться личным в угоду общему. Тебе этого не понять.

Снова этот жест - рука рубит воздух. -----Зинт нарушила закон, и.отнюдь немаловажный. Проступок индивидуума в нашем обществе - это проступок каждого из нас. Наказание - риск. Наказание несет общество, рискуя потерять индивидуума.

Она встала и посмотрела вверх. Спускались еще две реты, сопровождая носилки. Через секунду-другую на карнизе станет очень тесно.

- Для нас жизнь тоже не пустяк. - Этьен глянула на Зинт, вспомнила звучавшую в ее голосе страсть. Сейчас девушка уже не так похожа на Вилью.

- Я о ней позаботилась не потому, что у нее лицо особенное, - тихо проговорила Этьен. - А потому, что она - это она.

- Эмпат, не надо фантазировать, - холодно осадила ее Грик. - Любовь возможна только между… подходящими друг другу ретами. Иначе не бывает.

Этьен усмехнулась:

- И как тебя накажут за ложь перед Божьим Оком? Грик резко отвернулась и заговорила со спускающейся

ретой. Этьен отошла по карнизу как можно дальше. В ее мозгу шептала смерть. Смерть Дюрана. И голос вдруг Окреп, и смутный образ возник в голове у Этьен. Образ девушки с темными кудрями, с изящным бледным лицом. Этьен уловила тяжелую боль. Видение Дюрана. Печаль Дюрана. Боль Дюрана. Мелькнула мысль, что он вспоминает Вилью. Но ведь он не знал Вилью, когда она была такой молодой.

И тут Этьен поняла, кого она видит. Это его дочь. Терана.

Его дочь. Вот как она думает об этом ребенке. Когда погибла Вилья, осталась девочка, и Дюран предъявил свои права на нее. Так что Этьен так и не увидела Терану. Потому что Дюран запретил к ней приближаться. И сама она запретила. Его дочь. Этьен закрыла глаза, но в голове звучали любовь и скорбь, и не желал исчезать образ безжалостной девушки, дочери Вильи. Грик верит, что Зинт не полюбит того, кто не сможет стать отцом ее ребенка. Этьен посмотрела на Око, встретила ледяной взгляд светила.

- Я тоже не верила, - прошептала она. И повысила голос: - Грик! Поднимешься - спусти носилки.

- Зачем?

- Для Дюрана, - лаконично ответила Этьен. - Не помнишь, зачем меня сюда прислала?

Две другие реты задержались на карнизе. Они смотрели вниз, и несколько секунд слышался только свист ветра.

- Ты право, - неохотно признала Грик. - Я… спущу носилки.

- Как она? - выдавила Этьен.

Лоб, грудь, руки и живот Зинт были покрыты коричнево-зелеными выпуклыми нашлепками, похожими на комки жира. Опять хваленая биотехника?

- Эй, Грик! Оглохла?

- у нее есть шанс. - Григ полезла вверх. Через секунду-другую ее помощницы стали поднимать носилки.

«Иди ты к черту, ведьма!»

Но вслух Этьен этого не сказала. У нее просто не осталось сил. До отказа наполнив воздухом легкие, она склонилась над пустотой. Еще один ритуальный вызов. В руках дрожала живая веревка.

Этьен нашла упор для ноги и двинулась навстречу Дюра-новой безысходности. Уступ за уступом, метр отшлифованной ветром скалы за метром.

Он лежал на следующем карнизе, похожем на тот, куда упала Зинт; Когда Этьен ослабила веревку и опустилась на колени возле скорченного тела, ей пришло в голову, что карнизы расположены через регулярные промежутки. Может, они неестественного происхождения? Но не время было думать об этом, да и не хотелось. Она включила фонарик и увидела, что у Дюрана волосы тронуты сединой, а черты лица за минувшие двадцать лет обострились. Да, все мы не молодеем. Но в принципе сохранился он неплохо. Термальный костюм был в пятнах крови. В одном месте она еще не успела засохнуть. Рука выглядела подозрительно; Этьен ощупала ее и убедилась в своем первоначальном диагнозе. Сложный перелом, большая кровопотеря. Нога тоже сломана, и травма может быть куда серьезнее, чем кажется.

Сбруи на нем не видать. Этьен уже поднималась на ноги, когда затрепетали его веки.

- Кто?.. Кто?.. - пробормотал он и, щурясь, поглядел на нее. - Эт… тьен?

На его губах запеклась кровь, на щеке и виске багровели жуткие ссадины. -Ты?

Надо же, узнал! Она была старше Дюрана и намного старше Вильи. Можно сказать, почти старуха. Она двадцать лет проработала в «Поиске и спасении», а эта служба не молодит.

- Да, Дюран, это я. Помощь уже идет.

В это очень хотелось верить. Этьен посмотрела вверх, дернула веревку. Вот сейчас она свалится и обовьется вокруг Этьен живой корчащейся змеей. Если реты бросят здесь двух человек на верную смерть, кто об этом узнает?

- Держись, - сказала она Дюрану.

Она порылась в рюкзаке, достала два обезболивающих пластыря. Сорвала с одного защитную пленку, разгладила его на горле Дюрана. Этьен уже сыта по горло его печальными видениями! Но когда распечатала второй пластырь, Дюран нашел ладонью ее руку, остановил.

- Этьен…

- Да, это я. Скоро тебя поднимут.

- Ты слышишь?

Глаза его были окаймлены холодной космической голубизной, отсветом луны.

- Ты слышишь голос бога? Их бога… Это он создал их такими… Слышишь? Ветер - его дыхание. Этьен, он Им поет. Это их душа… Мне Зинт рассказала, и это все правда. Там они родились…

Их душа? Их бог? Этьен вспомнила, как Зинт молитвенно жестикулировала на кромке обрыва. Божье Око - не просто имя, случайно доставшееся далекому небесному шарику. Их бог. Их… родина. Этьен посмотрела в фиолетовую мглу и содрогнулась. Стоит ли удивляться, что Грик назвала проступок Зинт грехом. И тут Этьен вдруг пришло в голову, что Грик, быть может, вовсе не нужен был эмпат для спасения драгоценного производителя. Может быть, ей потребовался эмпат, способный бросить грешника на произвол судьбы.

- Я хотел… рассказать тебе… как она погибла… - Наркотик действовал, Дюран погружался в обморок. - Я виноват. Пытался ее вытянуть, но… веревка одна на двоих… Она… ее перерезала, чтобы я вместе с ней не упал. Я… хотел тебе рассказать… Этьен, мне так жаль… Я должен был ее спасти… Так… жаль… - Веки его сомкнулись, рука соскользнула с запястья Этьен.

Значит, это Вилья сорвалась, а не он. И, чтобы спасти Дюрана, отказалась от последнего шанса на собственное спасение. Отказалась, чтобы у ее дочери был отец…

А если бы ты была тогда с ней, Этьен? Если бы ты была отцом ее ребенка? Ведь она хотела этого…

Голос, звучавший в голове Этьен, принадлежал ей самой. Она понимала это, но смотрела на Око.

Никто не засекречивал информации О несчастном случае в горах..За эти 20 лет Этьен смогла бы узнать подробности гибели Вильи. Если бы захотела.

Пред Божьим Оком - только правду?

Она вздрогнула от громкого скрежета за спиной - это носилки задели скалу. С ними спускались две реты.

- У него рука и нога сломаны, - сообщила им, Этьен. - Может, повреждены внутренние органы. Я помогу его погрузить.

Но волновалась она зря - спасатели свое дело знали. Пристегнули Дюрана к носилкам, а потом молча стали поднимать их вдоль обрыва. Ветер унялся, как будто здешний бог решил отпустить их с миром. На вершине две другие реты отстегнули носилки от веревок и молча понесли их через Врата. Грик и Зинт нигде не было видно.

Этьен побрела за спасателями, едва переставляя ноги от изнеможения. Справа и слева шагали реты, вместе с которыми она поднималась. Ну да, она всего лишь человек - кто-то должен провести ее через Врата. Реты еще не знают, что у нее ключ.

В следующий миг Этьен заморгала: ночь сменилась солнечным днем. Впереди - деревня, тростники, на краю площади - все та же девчушка, играет с мячиком и обломками сухих тростниковых стеблей.

Когда реты опустили носилки в пыль, девочка вскочила на ноги и припустила босиком по голой земле. Подол платья взлетал и хлопал по бедрам. Она бежала к деревенской больнице. Этьен тяжело вздохнула, заметив, как ее сопровождающие проделали одинаковые жесты - как будто вытерли о воздух левую ладонь. Скатертью дорога? Или вежливое «до свидания»? Так ни слова и не проронив, они исчезли во Вратах.

Этьен опустилась на корточки возле носилок. Дотащиться бы до дома, завалиться бы в кровать. Больше никаких желаний. Обнаружив, что вспотела, она расстегнула термокостюм. Дюран еще жив. Она держала его запястье, чувствовала неровный пульс.

- Ты мне не нравишься, - тихо сказала она. - И вряд ли когда-нибудь понравишься.

К ней, ужасно пыля, подбежали три поселенца.

- Но я тебя больше ни в чем не виню, - проговорила^ Этьен и машинально посмотрела вверх. Но в небесной синеве, разумеется, не маячило никакое Око.

Поселенцы, двое мужчин и женщина, одеты были бедно.

- Я врач, - сообщила женщина в потрепанном, но чистом зеленом комбинезоне. - Помогите нам, беритесь за носилки, - велела она Этьен. - А по пути расскажете, что с ним случилось.

Коралловые тростники качались и хрустели, блаженствовали в утреннем солнце. Этьен у себя в кухоньке вручную месила тесто, слушала знакомые голоса растений. Их песнь умиротворяла. Ладони машинально собирали тесто в ком и плющили, собирали и плющили. Когда она вылепила калач, песнь сменилась бессвязным хрустом. Гости? Этьен вытерла полотенцем руки, соскоблила ногтями с ладоней подсохшую корку.

Лишь бы это не Дюран явился благодарить за свое спасение. Хотя - рано, ведь и трех дней не прошло. Врач в сельской больнице сказала, что Дюрана выпишут только через неделю. Что поделать, в захолустье медицина отсталая.

Бросив полотенце на стол, Этьен пересекла тесную прихожую в три шага и распахнула входную дверь. Все это время Этьен скрывала от себя, до чего же ей хочется, чтобы на крыльце очутилась Зинт. И вот она здесь, И у Этьен пресеклось дыхание, и кровь прилила к щекам. И она казалась себе прозрачной, как подросток, томимый неразделенной любовью.

- Можно войти? - нерешительно спросила Зинт. Она не притворялась - эту же робость Этьен чувствовала в ее душе.

Ну да, конечно, - сзади маячит Грик.

- Добро пожаловать. - Этьен сама поразилась холоду и твердости собственного голоса. Она отступила, придерживая дверь. Когда Зинт вошла, Этьен резко затворила дверь перед носом у Грик. - Чашечку чая?

- Здесь все начиналось. - Зинт остановилась посреди комнаты, Опустив руки строго вдоль туловища. - Кажется, давно это было, а на самом деле - несколько дней назад.

- Я смотрю, ты поправилась, - заметила Этьен. Улыбка плохо удавалась Зинт.

- Если бы ты не поднялась тогда… - Она покачала головой, волосы рассыпались по лицу, спрятали выражение глаз. - Я думало, Грик не поверит… что я могу спуститься. Думало, оно меня считало слишком робкой. Думало, я опозорюсь на виду у Ока.

На этот раз Этьен уловила нюанс. Может, понимать чужую расу начинаешь только после того, как тебе удалось заглянуть ей в душу?

- Твоя родина, - негромко произнесла Этьен.

- Ну, что греховного в том, что ты об этом знаешь? - Руки Зинт поднялись в жесте мольбы. - Мы от тебя так много скрываем… Почему?

- Потому что мы слишком похожи, - мягко ответила Этьен.

Зинт улыбнулась:

- Я на том карнизе не боялось. Знало, что ты не оставишь Меня умирать.

Эти слова вызвали у нее дрожь, и Этьен положила ладони на ее прижатые к бокам кулаки. И повернула голову вбок, когда Зинт сделала шаг вперед и оказалась совсем близко.

- Я всегда тебя буду помнить. - Теплым, как лето, дыханием она щекотала горло Этьен. - Пожалуйста, пойми, как далеко я… зашло.

- Ты зашла проститься. - Голос Этьен был резок.

- И вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, - грустно произнесла Зинт. - Мне… ужасно жаль.

- Ты же знаешь, Грик не допустит наших встреч. Грик меня боится. - Этьен сомкнула пальцы за спиной, борясь с искушением схватить Зинт в охапку и поцеловать, или встряхнуть. «Я люблю тебя». Она прикусила язык. Она вовсе не желала сказать вслух эти слова.

- Нет, - прошептала дрожащая Зинт. - Так решила я, а не Грик. Я тебя боюсь. Потому что не могу забыть: ты - не такое, как мы.

- Все верно. - Этьен не пыталась скрыть горечи. - Я же забыла: ты можешь любить только другого… производителя.

- Ты не понимаешь, - тихо сказала Зинт. - Грик говорила, что ты не сможешь понять. Теперь мне кажется, что это действительно так. - Ее пальцы нежно коснулись лицо Этьен.

- Желаю тебе прожить чудесную жизнь, - хмуро проговорила Этьен. - Надеюсь, тебе встретится он. Красивый, плодовитый…

Зинт тяжко вздохнула, словно дунул последний летний ветерок:

- Я - дающий, а не та, кто пестует жизнь внутри себя. - Она тихо и печально рассмеялась. - Я, как ты говоришь, - он.

Антропоморфизм обманчив, отстраненно подумала Этьен. Взгляни на юную рету с лицом когда-то любимой девушки, и кого увидишь? Не человека. Какая ирония! Она рассмеялась.

- Прости. - Зинт отступил, не меняя напряженной позы.

- Это ты прости. Я не над тобой, я над собой смеюсь. - Этьен протянула руку и, когда ее взял Зинт, заставила себя улыбнуться. - Не сердись. Я старая и вредная, и меня призраки навещают. Правда, я тебе желаю… любви. И детей.

- Спасибо. - Улыбка у Зинта в этот раз была красивой, но все же тронутой печалью. Он положил ладонь на дверь, но застыл и оглянулся: - Я тоже тебя люблю. За все, что делает тебя такой непохожей на нас.

Дверь затворилась, он ушел.

Этьен села на пол, на тонкую подушку, - слушать жалобы коралловых тростников на летнюю жару. Любовь - тоже ^универсальная эмОция. Как боль и страх. И как печаль. Она опустила голову на колени, но не заплакала. Когда решила, что реты уже далеко, встала. Болели суставы - лазанье по скале даром не прошло. И она вдруг почувствовала себя очень старой.

Она и была очень стара.

Солнце Стояло высоко. Она брела через тростники, а они, словно пальцы любовника, ласкали ее бедра. На площадке в этот раз не было девочки. Этьен пересекла открытое место и ступила на неприметный участок земли, где должны были находиться Врата.

Нога опустилась на серый камень. Сверху бесстрастно глядело Око. Этьен медленно перешагнула через обрывки растяжек от палатки и остановилась на краю бездны. Далеко внизу - вода, словно фиолетовые чернила; в ней отражаются голубоватые снежные вершины. Упираясь под натиском ветра, Этьен подняла взгляд к Оку. Вилья, не за это ли ты полюбила Дюрана? За умение слышать то, что не слышно другим… Это вроде эмпатического чутья, но все же - другое. Не такое опасное? Пред Оком Божьим - правда, и ничего кроме правды. Этьен опустила голову, и первые слезы запятнали растресканный камень в том месте, откуда выскочил ее крюк. Слезы по Вилье - ведь Этьен еще никогда не оплакивала ее. И слезы по себе - ведь Терана могла бы быть ее дочерью.

И слезы по Зинт, которая, наверное, найдет себе возлюбленную, так же, как и она… он… способную к деторождению. Найдет, потому что это его долг.

Интересно, унаследовала ли Терана талант отца, талант выражать душу в свете и музыке?

Этьен повернулась спиной к обрыву и Оку и побрела обратно по серой скале. В шаге от Врат она задержалась, пальцы сомкнулись на шарике - ключу к этому чуду нечеловеческой техники.

- Хочешь правды? - оглянулась Этьен на Око. - Мы уже не такие суеверные, как прежде, И нам пора поговорить с тобой. С глазу на глаз.

Шагнув вперед, она подумала: удивится ли Антон, ее бывший начальник, когда она напомнит о себе? Вряд ли удивится.

Нога ступила на разогретую пыль, в ушах зазвучала песнь коралловых тростников. Но Этьен не повернула к своему дому, а побрела мимо лачуг к больнице. Надо поговорить с Дюраном, расспросить о дочери. И взять ее адрес. Поздно становиться матерью, но, может быть, Этьен попробует стать подругой? Попытка не пытка…

Блаженствуя под солнцем, тростники пели, а ветер уносил пыль, поднятую ее ногами.

Магу Rosenblum. «The Eye of God». © Dell Magazines, 1998. © Перевод. Корчагин Г.Л., 2002.

1

от английского Judas

(обратно)

Оглавление

Гарднер Дозуа. Предисловие

Джон Варли. Робинзон Крузо

Джордж Мартин. Путь креста и дракона

Брюс Стерлинг. Рой

Майкл Суэнвик. Слепой Минотавр

Вернор Виндж. Болтунья

Дженет Каган. Возвращение кенгуру Рекса

Уолтер Йон Уильямс. Флаги на ветру

Морин Ф. Макхью. Дитя миссионера

Дэвид Нордли. Планета шести полюсов

Роберт Рид. Почетный гость

Джордж Тернер. Цветущая мандрагора

Стивен Бакстер. Золотые Реснички

Родриго Гарсиа-и-Робертсон. Навстречу Славе

  Кафе «Печаль»

  Степь саблезубых

Тони Дэниэл. Сухая, тихая война

Пол Макоули. Будем гулять и веселиться

Питер Гамильтон. Сквозь горизонт событий

Мэри Розенблюм. Божье Око Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg