«К вопросу о первичности»

Никогда и нигде существовал Он, тот, в чьем сознании умещалось все бывшее и все будущее, а также все настоящее, в чьем воображении рождались и умирали разнообразные существа, рушились королевства, создавались империи, гасли звезды и зарождалась жизнь. Он был Богом и мельчайшим камешком, северо-западным ветром и скрипящим креслом, всем и…

Старый писец не успел. Кривой кинжал полоснул по дряблой коже горла, и кровь плеснула на желтый пергамент книги. На недописанные слова.

Уже третий месяц орочьи орды лились черными реками крови по некогда плодородным и радостным долинам Ардора. Яростное сопротивление людей не давало результата.

Да и может ли одинокий валун, пусть даже гранитный, сопротивляться неумолимому напору прорвавшей плотину реки? Нет. Только когда он намертво скреплен цементом дружбы с другими камнями в прочную плотину, только тогда река может быть остановлена.

Давно уже выкрошился цемент дружбы. Люди стали воевать с эльфами, а гномы закрылись в своих горных убежищах…

Стасову надоело писать. Мысли не концентрировались на книге и вяло растекались по голове, ни за что конкретное не цепляясь. Но как только отвлечешься от писания, так сразу подступает к сердцу тупая боль.

Машка ушла. Ушла.

Второй день он пытался отделаться от этой боли. Пытался писать, но вымышленный мир Ардора не спасал почему-то от черных мыслей. Наоборот, сказочное королевство корчилось в судорогах катаклизмов, подчиняясь мрачной воле творца.

Но как же она могла так подло поступить? Стасов потряс головой. Бросила меня и ушла к этому? Которого всегда презирала за его приземленность и грубость?

Почему?

Я же любил ее. Отдал все, что имел. Часами стоял под окнами ждал, что она выглянет и увидит меня — стоящего и ждущего этого взгляда. Дарил дорогие цветы и водил в клубы, хоть и работал для этого по ночам. А днем надо было еще и учиться, чтобы потом стать хорошим специалистом и зарабатывать деньги, приносить их домой. Машеньке. Любимой.

Все чаще задумывался Стасов о той бельевой веревке…