«Исполнитель»

Снова ночная смена… Мне нравится работать по ночам. Многие мои коллеги жалуются на ночную работу, посмеиваясь, что она роднит их с нашими клиентами, но я люблю это время суток. Я часто вспоминаю ночи моей молодости, ту интереснейшую эпоху, когда дряхлеющий имперский орел еще простирал свои крылья от океана до океана, но воздух был уже пропитан духом революции. Мы с моими однокурсниками, бывало, просиживали до рассвета у кого-нибудь на квартире, а летом на даче или в имении, споря о политике, истории, философии — да бог весть о чем еще. Я вспоминаю эти горящие глаза, вдохновенные лица… Я издевался над их восторгами, а они называли меня занудой и упрекали за неверие в светлую силу разума. «Через десять лет!…» — говорили они мне. Да, через десять лет они увидели, кто был прав. Собственно, многие увидели и раньше. Но было поздно.

Мой теперешний тесный кабинет со всегда задернутыми шторами и тяжелой настольной лампой — единственным источником света — мало похож на просторные веранды тех давно сожженных имений. И по ночам я веду теперь совсем другие разговоры — вообще говоря, довольно скучные, но работа есть работа.

Я подвинул очередное дело в круг света, отбрасываемого лампой. Папка пока еще тонкая — заполнить ее предстоит мне… разумеется, совместно с клиентом. Ну-с, кто там у нас? Ага, типаж довольно характерный, хотя в последнее время все более редкий. Аполитичный интеллигент, из тех, чей лозунг — «мы служим не режиму, а Отечеству». Ну что, друг любезный, дослужился? Я с интересом отметил, что он окончил тот же университет, что и я. Мы могли встречаться… Я еще раз посмотрел на фотографию в деле. Нет, не помню. Впрочем, у меня вообще отвратительная память на лица. Я нажал кнопку звонка.

Он вошел в кабинет, все еще неуверенно ступая в ботинках без шнурков. Сутулая фигура, длинное бледное лицо… Внешность вполне типичная. Для полноты картины не хватало только очков и бородки клинышком. Но бородки не было, а была трехдневная щетина, разбитая губа и синяк под глазом. Отлично, значит, он уже знаком с нашими методами.

— Садитесь, — сказал я. Он опустился на краешек стула, явственно подавив в себе желание сказать «благодарю».

— Я ваш следователь, — продолжал я голосом тусклым и бесцветным, как обычно.

— В чем меня обвиняют? — в его тоне уже не было гонора, обычного для тех, кого взяли только что, но еще ощущалась готовность к борьбе.