Глава первая
Каждый имеет право убивать и быть убитым, — медленно, останавливаясь на каждом слове, перевел Горбик.
— Там так и сказано — убивать? — поднял брови Изольд. — По-моему, вы ошиблись, профессор. Там сказано — любить и быть любимым…
— Если вы, юноша, полагаете себя большим специалистом по языку наюгири, то переводите сами!
— Не обижайтесь, профессор, — вмешался Кромин. — Изольд шутит. У него, понимаете, такие шутки.
— Шутки я понимаю, — кротко ответил профессор. — А вот если я попробую там… — он указал куда-то вверх, хотя они уже не были на орбитальной станции, где шар планеты висел у них над головами, а переводили дух после карантинной обработки в терминальном куполе, — попробую там пошутить, то нас вышибут оттуда так быстро, что вы даже не успеете понять, в чем соль моей шутки. А что касается перевода… Черт, если бы у этих ребят была письменность… А так приходится оцифровывать все фонемы, и попробуй сообрази, что… — он два раза щелкнул языком, а потом издал икающий звук, — вовсе не приглашение в помещение, а приказ о заточении в темницу, а приглашать надо так…
Он опять щелкнул и икнул. Потом строго посмотрел на ухмыляющихся Изольда и Кромина, засмеялся и махнул рукой.
— В переводе на терранский, — сказал Горбик, отсмеявшись, — звуки, которые я перевел как «убивать», можно перевести еще и как «составить пару уходящему», «быть поглощенным без уничтожения», «быть уничтоженным без истребления» и так далее.
— Где же это у них записано? — спросил Изольд.
— Я же говорил, нет у них письменности, — Горбик потер переносицу. — Свод знаний и законов передается изустно, с помощью весьма своеобразных легенд, преданий и наставлений. А то, что вас заинтересовало, — из свода, который мы назвали бы Конституцией. Основным законом.
— Вот значит как, — задумался Изольд. — Помнится, у нас было оружие, коллега Кромин. Интересно, багаж уже доставлен?
— Меня это тоже вдруг заинтересовало, — ответил Кромин.
Он подключился к коммуникатору и спросил дежурного техника о багаже. Техник сообщил, что никакого багажа не поступало.
После этого Кромин, а затем Изольд высказали все, что они думают о бардаке во всей Вселенной, в этой отдельно взятой галактике, именно в этом звездном скоплении и конкретно на этой клятой планете. А когда Изольд заметил, что за такие шуточки какой-нибудь не очень повязанный путами гуманизма представитель Федерации Гра разнес бы всех на атомы, Горбик усмехнулся и предложил им не горячиться.
— Я не такой опытный путешественник, как вы, — сказал он, — но я внимательно изучал инструкции, пока кое-кто ухлестывал за девицами из медицинского отсека. Это научная миссия, а не активный контакт. Не забывайте, что и меня с большим трудом они согласились принять. Если бы не их желание выучить терранский…
— Да еще и немного познакомиться с технологиями, — прищурился Кромин.
— Ну, это не по моей линии, — отмахнулся профессор. — Все, что мне причитается, — торжественная встреча, банкет, общение с местной научной элитой, а потом — лекции, студенты, в свободное время языковая практика при осмотре местных красот в сопровождении местных красоток. Не впервой… А что касается багажа, — Горбик брезгливо оттянул ткань комбинезона, — так одним из условий контракта является полное отсутствие предметов, дающих представление о технологии. Нам придется оставить здесь всю нашу одежду.
— Что ж, — пожал плечами Изольд. — В чужой арсенал со своей пушкой не ходят.
— Голыми мы приходим и в этот мир, — отозвался Кромин.
* * *
Дверь карантинного помещения беззвучно скользнула вверх, складываясь гармошкой, и перед ними появились обитатели мира Наюгиры. Отличить их от представителей многоликой земной расы смог бы, пожалуй, только весьма образованный и многоопытный гуманолог.
Несколько мгновений длился обмен испытующими взглядами: у хозяев и гостей складывалось первое впечатление друг о друге. После долгих и трудных переговоров, которые не раз были на грани срыва, это был первый неофициальный контакт; от того, какое он приобретет развитие, зависела судьба будущих взаимоотношений с этим миром. Миром, на который весьма алчно поглядывали и ребята из Федерации Гра.
Вошедшие были примерно одного роста и телосложения и одеты были почти одинаково — если говорить о фасоне: они носили длинные, до колен, свободно падающие и лишенные рукавов… кафтаны, что ли, или, может, все-таки жилеты, под которыми виднелись рубашки с глухими стоячими воротниками — у двоих салатного цвета, у третьего — белого. Брюки — того же темно-серого цвета, что и кафтаны — плотно облегали ноги.
Кромин заметил, что у тех, кто в салатных рубашках, ткань одежды была погрубее, рыхлая, а не гладкая, отсвечивающая, как у третьего. Зато на них были узкие пояса с коваными пряжками и кольцами на боку. «К таким кольцам, — подумал Кромин, — очень удобно подвешивать ножны». Главное отличие заключалось, впрочем, не в этом. Если лица двоих были совершенно неподвижными и взгляды ничего не выражали, то физиономия третьего находилась в постоянном движении. Кроме того, руки его были свободны, а те двое держали по объемистому мешку. Они поставили свою ношу на пол.
Обладатель белой рубашки мягкими, плавными шагами двинулся к гостям, остальные вернулись к дверному проему. Остановившись в двух шагах, наюгир приподнял руки, обратив раскрытые ладони вверх; на лице его возникла исполненная доброжелательности улыбка, тонкие губы широкого рта шевельнулись, и он заговорил, переводя взгляд поочередно с одного на другого и третьего из прибывших.
Изольд и Кромин вопросительно глянули на Горбика, ожидая перевода. Профессор выглядел растерянным.
— Что такое? — спросил Кромин вполголоса. — Мы оказались не на той планете?
Горбик нахмурился и так же тихо ответил:
— Ничего не могу понять. То ли у него дефект речи, то ли это какой-то диалект… Общий смысл улавливаю: поздравляет с прибытием, и тому подобное. Но…
Вздохнув, Горбик повернулся к улыбающемуся наюгиру и заговорил, тщательно, раздельно щелкая, икая и присвистывая. И с каждым звуком улыбка наюгира менялась, а в итоге лицо его выразило нечто вроде изумления. Кромин заметил, что в неподвижных взглядах свиты мелькнуло что-то вроде усмешки или даже презрения. Но он не был специалистом по мимике наюгиров и счел, что это ему показалось.
После того, как Горбик произнес весь заранее заготовленный текст и умолк, наюгир, чья улыбка теперь снова выражала глубокое доброжелательство с какой-то примесью, быть может, сожаления и даже извинения, произнес нечто, точно так же не понятое профессором, как и все предыдущее. Затем, не поворачиваясь к свите, наюгир приподнял правую руку и чуть шевельнул ею.
В следующее мгновение стоявший у двери справа подхватил с пола мешок, приблизился к Горбику, опустил свою ношу перед ним, сделал движение головой и, пятясь, вернулся на свое место.
Наюгир, который, судя по всему, был руководителем «комитета по встрече», как его про себя обозвал Кромин, указал Горбику на мешок и издал еще несколько звуков.
Горбик вежливо улыбнулся в ответ, кивнул и, нагнувшись, извлек из мешка что-то красное, мягкое, блестящее, сложенное в несколько раз. Встряхнув, развернул. Это было что-то вроде мантии — традиционной, профессорской, какие и на Земле кое-где носили по сей день. Вслед за мантией последовал головной убор — высокий цилиндр без полей того же, что и мантия, цвета. И, наконец, какой-то свиток.
Наюгир показал жестами, что разворачивать его не нужно, а улыбкой — по-видимому, то, что свиток этот, как и все прочее, всего лишь традиция, и их не следует принимать всерьез. Тем не менее он указал на комбинезон и сделал знак рукой, не оставляющий сомнения. Профессор скинул комбинезон. Наюгир, нисколько не шокированный его наготой, сам накинул мантию на плечи Горбика, помог вдеть руки в широкие рукава и водрузил на голову профессора цилиндр — правда, немного косо, так что Горбик сам поправил головной убор. Мятый корабельный комбинезон остался на полу, в мантии Горбик выглядел профессором на все сто. Даже стоявшие у двери одобрительно кивнули и несколько раз переступили с ноги на ногу; может, именно так здесь выражалось одобрение.
Полюбовавшись содеянным, наюгир сделал обеими руками несколько округлых жестов, явно не означавших ничего, кроме удовлетворения; затем руки очень плавно вытянулись в сторону двери — и это, надо полагать, было приглашением выйти из карантинного помещения.
Переглянувшись, все трое двинулись к выходу. Наюгир, однако, повернувшись к Изольду и Кромину, раскинул руки широко, как бы преграждая путь, и произнес что-то. Потом он подал знак другому сопровождающему, и второй мешок был принесен к их ногам. Белорубашечный указал на мешок пальцем, взмахнул руками, словно что-то на себя надевая, потом направил палец к двери. Кромин кивнул и повторил те же движения — в знак того, что все понял. Наюгир улыбнулся.
— Понятно, — сказал Изольд. — Сейчас и мы облачимся в мантии. Видели бы меня девочки из медотсека…
В мешке, однако, были не мантии, а кафтаны, наподобие тех, что носили двое сопровождающих, только без поясов. Пока они переодевались, Горбика торжественно взяли под руки и повели к выходу.
— Э-э-э!.. — вскинулся Кормин, подскакивая на одной ноге, другую он в это время с трудом пропихивал в узкую штанину.
Наюгир успокаивающе помахал ладонями, снова указал на людей и на дверь, и хозяева удалились.
— Я смотрю, они времени зря не теряют, — сказал Изольд, быстро справившийся с брюками. — На сегодня вроде бы ничего не было предусмотрено…
— Либо они так спешат овладеть терраной, что не хотят терять ни минуты, либо банкет предполагается только для профессора, а нас накормят в помещении для слуг. Согласно местным традициям.
— Традиции обогащают жизнь, — сказал Изольд наставительно.
— Это смотря какие. Горбик приехал, чтобы обучать, а мы — учиться. Так что мы все-таки не слуги, а вроде бы студенты.
— Ладно, пусть учатся нашему языку, лишь бы не воевали, — отозвался Изольд.
— Да они вроде бы и не собираются воевать, — с этими словами Кромин надел кафтан. — Чем воевать, мечами да копьями? Их интересуют дозволенные технологии, для этого надо торговаться, для торговли необходимо общение, а вот для этого им и нужен Горбик — один из лучших специалистов по терранскому языку да и вообще, наверное, лучший наш лингвист.
Оглянувшись в поисках зеркала и не обнаружив его, Кромин спросил:
— Ну, как я выгляжу?
— Ты ослепителен! — поднял большой палец Изольд. — Погибель местных красавиц. Интересно, какие у них нравы?
— Будем общаться на языке жестов, пока профессор не познакомит с какой-нибудь особо успевающей студенточкой.
— Не надо, — серьезно сказал Изольд. — Знаю я эти нетехнологические миры с древними традициями. Не так посмотришь — или женись, или выкуп плати.
— Значит, скорее овладевай их языком, — посоветовал Кромин. — А что это у тебя?
Изольд в это время пристраивал к себе под рубашку какую-то плоскую коробочку, которую извлек из нагрудного кармана комбинезона.
— Диктофон. Пригодится для занятий.
— Да? А мне показалось, что это полевой анализатор.
Изольд остро глянул на Кромина, но не успел и слова сказать, как дверь взлетела, и двое в зеленых рубашках пригласили их выйти из карантинного помещения.
— Думаю, пора встречаться со студентками, — весело сказал Изольд и потер ладони друг о друга.
— Ты лучше подумай, что будет, если они обнаружат то, что ты спрятал за пазухой! — сердито проговорил Кромин.
— Ничего не будет, — беззаботно отозвался Изольд. — Они рады каждой новой игрушке, а ты, надеюсь, не выдашь меня, когда вернемся.
* * *
— Так себе цивилизация, — бормотал себе под нос Кромин, закончив внимательный осмотр своего жилища. — Существовать можно, но без роскошеств. Чистенько, хоть и бедненько… Почти президентский люкс, только президент этот с какого-то мелкого астероида…
Он ворчал, прекрасно понимая, что по здешним условиям это и впрямь роскошное помещение: три комнаты, обставленные мебелью, чем-то похожей на земную, только приспособленной для невысоких стен; пол застлан ковром, сплетенным из толстых грубых нитей. Окно во всю стену открывало прекрасный вид на долину, покрытую буйной растительностью; вдали, в туманных горах проблескивали водопады… Чем-то этот пейзаж был странен — Кромин даже не подозревал, что на сухой и маловодной Наюгире есть такие живописные уголки.
Подойдя ближе, он понял, что ошибся. Это было не окно, а огромная цветная картина. Прозрачные, почти светящиеся краски, тонко выписанные детали создавали полную иллюзию пейзажа за окном.
Кромин хотел было потрогать картину, но рука не поднялась, да и кто знает, вдруг краски могут осыпаться от его неосторожного прикосновения, как осыпается радуга на крыльях бабочки в пальцах грубого охотника.
Вторую комнату тоже украшала картина, только поменьше, и на ней были изображены скалы и птицы, не похожие на птиц.
А потом он тщательно, сантиметр за сантиметром осмотрел все помещение, пытаясь определить, жил ли кто здесь до него и не оставил ли следов после себя. Кромин знал, что жители Наюгиры не позволяли контактной группе тесно общаться с населением, да и население не рвалось к общению со странными чужаками. Так что вряд ли местные власти выстроили для них новые апартаменты и тем более вряд ли начинили невысокий «буфет» на изогнутых ножках — своего рода бар — выпивкой, пригодной для землян.
То, что можно было назвать бутылками — сосуды из керамики и дерева, — выглядели произведениями искусства. Кромин уже прикинул, сколько любителей уникальных ремесел отдадут последние штаны за вот такую деревянную, изощренной резьбы емкость, похожую на трижды скрученный бараний рог с мелкими фигурками вдоль бороздок. Откупорил, понюхал — запах был тоже весьма изощренным, а первый же глоток, плавно улегшись в желудок, возвестил о своем непревзойденном достоинстве. Строгий дегустатор Муллавайох, с которым они неплохо посидели в баре орбитальной станции, тоже остался бы доволен.
Оценив напиток, Кромин продолжил обследование. У выхода его ждал неприятный сюрприз. Дверь не открывалась, несмотря на все его усилия. Он даже пнул ее в сердцах, но хлипкая на вид створка, скользящая в пазах, даже не шелохнулась, а нога заныла так, словно он ушибся о бронепереборку на орбитальной станции.
Мера предосторожности хозяев его разозлила, но не удивила. Он немного постоял у двери, медленно и глубоко дыша, а потом снова принялся методично осматривать помещение. Его настойчивость была немедленно вознаграждена. В дверном пазу крохотной искоркой что-то блеснуло. Кромин подцепил ногтем маленькую песчинку и поднес ее к глазам.
Ему показалось, что в голове у него что-то тихонько щелкнуло, словно тяжелый десантный пульсовик сняли с предохранителя. Он чувствовал себя готовым к каким-то действиям, но пока не мог сообразить — к каким. И все из-за этой соринки!
Вряд ли на не богатой водой и плодородными почвами Наюгире может удивить песчинка. Но вряд ли кто из аборигенов способен представить песчинку в виде правильного куба с двумя еле видными серебристыми волосками выводов, которые нагло вылезали из противоположных граней.
Ко всему был готов Кромин, но только не к тому, чтобы обнаружить здесь фрагмент запоминающего устройства. И, что самое удручающее, это была не терранская продукция, а изделие Федерации Гра.
Даже если миссия Горбика не увенчается успехом и сотрудничество не будет налажено, вот прекрасный повод, чтобы не подпускать сюда беспринципных конкурентов, нарушающих все договоренности. Смущало, правда, одно — Кромину ничего не сообщили о том, что здесь могли шалить федералы. Однако эта находка проливала свет на исчезновение одного из контактеров, который на свой страх и риск (так он должен был заявить, если бы его поймали) отстал от группы. За ним был выслан одноместный модуль на безлюдное и безводное каменистое плато, что в сотнях километров отсюда. Но модуль вернулся пустым, а тот, кого ждали, исчез, не оставив после себя ничего, даже полевого анализатора.
Кромин подошел к широкой низкой кушетке, заменяющей кровать, вытянулся и закрыл глаза. Он задумался о том, много ли хлопот доставит ему Изольд. С одной стороны, он за Изольда не ответчик, его тоже представили как «доктора», значит, пусть и не прыгает выше головы. С другой стороны, вряд ли их будут держать взаперти, и если Изольд ненароком прогуляется в местах выхода рудных пластов, то откроются большие перспективы для торговли. Вряд ли аборигены подозревают о ценности тяжелых металлов, если, конечно, федералы уже не просветили их…
«Впрочем, от него теперь мало что зависит», — подумал Кромин и уснул — быстро и спокойно. спал Кромин долго; никто не тревожил его весь остаток дня и всю ночь, а сам он не проснулся ни разу, хотя дни здесь были на четверть длиннее привычных, земных, и ночи тоже. Проснулся он свежим, бодрым, хорошо отдохнувшим и готовым к действию. Попытался вспомнить, что ему снилось, — с этого Кромин обычно начинал свой день, к снам он относился серьезно, — но память ничего не подсказала. Наверное, сон был глубоким.
Когда он уже оделся, в дверь негромко постучали. Кто-то намеревался нанести ему визит. Эта церемонность умилила Кромина, визитер явно мог открыть дверь, а он, Кромин, нет.
Выйдя в помещение, которое он назвал про себя прихожей, Кромин составил улыбку, обязательную при официальных контактах, как раз в тот миг, когда дверь отошла в сторону.
На пороге стоял тот самый, в белой рубашке, что встречал их вчера, и его опять сопровождали двое; только на этот раз не те замороженные ребята с отсутствующими взглядами и в зеленых воротничках. На этой парочке были такие же алые мантии и цилиндры, в какие вчера облачили Горбика. «Коллеги, значит», — успел подумать Кромин, когда вся троица, словно по команде, дружно шагнула вперед, а тот, в белой рубашке, наклонил голову и произнес: так, разрешите приветствовать вас, доктор Кромин, и выразить надежду, что вы хорошо отдохнули после столь нелегкого путешествия.
Кромин несколько раздвинул официальную улыбку, кивнул и ответил:
— Благодарю вас, все было прекрасно, никаких проблем…
Если бы кто-то сейчас дал ему зеркало, то он увидел бы, как улыбка его замерзла на губах, а потом рассыпалась кусочками льда. Проблемы были, и еще какие! Он вдруг сообразил, что обладатель белой рубашки заговорил с ним не щелчками и присвистом, а на весьма приличном терране! Более того, на превосходном, без малейшего акцента терране, да ко всему еще со всеми интонациями и манерой профессора Горбика, который и прибыл сюда исключительно для того, чтобы после долгой и трудной работы впервые познакомить наюгиров с языком Земли!
Глава вторая
— Не может быть! — только и сказал Кромин, когда дар речи вернулся к нему.
В какой-то миг он хотел скрыть свое изумление, но понял, что это ему не удастся.
— Я верю, что профессор Горбик — гениальный лингвист, но вы-то как сумели за одну ночь усвоить язык?
Спохватившись, что это могут воспринять как оскорбление, тут же добавил:
— Воистину, у вас потрясающие способности!
Белорубашечный улыбался с достоинством, как человек, сознающий, что хвалят его заслуженно. Но когда они прошли в комнату, которая могла служить гостиной, и уселись на низенькие пуфики, хозяин деликатно отвел похвалу:
— Нет, уважаемый доктор, я никак не могу принять на свой счет ваше восхищение. Мои способности к языкам весьма скромны, все дело в методике передачи знаний. В этом мы добились неплохих результатов…
— Неплохих?! — чуть было не вскричал Кромин. — Да знаете ли вы…
«Да знаете ли вы, сколько трудился профессор Горбик, чтобы хоть немного освоить ваш чертов язык!» — хотел сказать он, но вовремя остановился. У всех нетехногенных цивилизаций всегда есть свой маленький пунктик, который лучше не задевать, этакая любимая мозоль, на которой лучше не топтаться. В конце концов, что местным жителям оставалось делать, если они не додумались до письменности! Вот и развили память…
Последующие слова наюгира подтвердили его догадку, а потом заставили насторожиться.
— Наша методика развивается многие столетия, и мы рады, если вы сумеете ею воспользоваться, — ведь именно за этим вы прибыли сюда? Уверяю, вам вряд ли потребуется больше времени, чем ушло у меня на детальное ознакомление с терраной, вашим прекрасным языком.
— Ну, это вряд ли, — позволил себе улыбнуться Кромин. — Мои лингвистические способности не заслуживают вашей благосклонности. Преподаватели со мной еще намучаются.
— Уверяю вас, никаких мук не будет. Кстати, о преподавателях: эти два господина, оказавшие честь сопровождать меня, и есть преподаватели. Смею заверить: прекрасные знатоки наюгири — как высокого, так и просторечия. Справа от меня ваш преподаватель, второй же передаст свои знания вашему коллеге, доктору Изольду. Я полагаю, вы не будете противиться знакомству.
— Не буду, — пообещал Кромин. — Кстати, а им не доводилось обучать языку других… э-э-э… гостей вашего мира?
Собеседник долго смотрел на Кромина, а потом сказал:
— Я всего лишь скромный попечитель нашего учебного заведения, ректор, если пользоваться вашим термином. И я ничего не знаю об иных гостях. Но в одном могу заверить — эти преподаватели никому не передавали своих знаний!
Кромин пока еще не мог судить, насколько мимика местного жителя отличается от земной. Ректор вроде бы не обманывал, да и откуда ему знать, были здесь федералы или нет, если хитрые ребята из Федерации Гра посещали эти места, скажем так, неофициально.
— Сейчас мы приглашаем вас разделить нашу скромную трапезу, — сказал ректор. — Доктор Изольд уже извещен.
— А профессор?
— Профессор Горбик, к сожалению, не сможет присоединиться к нам.
Это вполне устраивало Кромина, он опасался, что их могли обязать находиться все время вместе, а это сужало его возможности.
— Вы нам всем предоставите одно место для работы? — на всякий случай поинтересовался Кромин.
— Нет, в контракте это не оговорено. К тому же так не принято. Хотя у нас мало мест для достойного обитания, все же традиции и приличия дороже удобств.
Ректор поднялся. Кромин тоже встал и обратился к тому, кто был назначен его преподавателем:
— Я рад знакомству с вами и надеюсь, что работа со мной будет для вас легка и приятна.
Лицо преподавателя не дрогнуло, только брови чуть изогнулись. Он склонил голову и что-то чирикнул на наюгири.
— Они еще не усвоили террану? — удивился Кромин.
— Им это не нужно, — ответил ректор.
— Да, но… Но как же…
— Вы все поймете сами, когда усвоите наш язык. Просто террану способно усвоить не очень большое число наюгиров. Только те, кому это действительно может понадобиться в работе. Все дело в методике. Видите ли, есть определенные ограничения…
Ректор что-то сказал на наюгири, и оба преподавателя разом встали и направились к выходу.
— Прошу к столу, — ректор плавным жестом указал на дверь. — Надеюсь, наша кухня вас не разочарует.
Кухня не разочаровала.
* * *
Пять маленьких столиков располагались полукругом. Изольд шумно принюхивался к странным запахам, доносящимся из-за ширм. Судя по полуприкрытым глазам и шевелящимся ноздрям ректора и двух его коллег, перед едой полагалось наслаждаться ароматами кушаний. А вскоре появилась и еда. Вилок, ложек или палочек не было. Квадратные неглубокие тарелки возникали на столах с такой быстротой, что Кромин едва успевал разглядеть руки, высовывающиеся из-за разноцветных ширм и сменяющие блюда, едва он успевал отправить в рот несколько кусочков чего-то непонятного, но очень вкусного.
Поначалу его раздражало такое мельтешение, но потом он сообразил, что чередование острых, кислых, сладких, пресных и иных ощущений, названия которым в терранском не было, имеет некую строгую последовательность, своего рода вкусовую симфонию. А когда он неожиданно для себя понял, что сыт сверх меры и больше не сможет проглотить ни кусочка, перед ним возник золотой кубок, отхлебнув из которого, он вынужден был приступить ко второй части кулинарной симфонии.
Пиршество вкуса кончилось омовением рук в большом круглом аквариуме, который стоял за синей ширмой. Полоща руки, которые изрядно пахли соусами и приправами, Кромин заметил, что возле его ладоней роятся какие-то мелкие рыбки, быстро подбирая крошки. Выдернув руки, он увидел, что они поразительно чисты, хотя до этого казалось, что черная подлива с привкусом моченого чернослива навсегда въелась в его пальцы.
Потом все вернулись на свои места и медленно потягивали из высоких, темного серебра кружек густой напиток, похожий на кофе, но по вкусу больше смахивающий на хорошее пиво. Изольд смачно отхлебывал из тяжелой кружки, потом задумался, покачал ею незаметно в руке и шепнул Кромину, что это не серебро, а скорее, платина.
Кромин не обратил на его слова никакого внимания. Все, что касалось стратегических материалов и прочего ценного сырья, его не интересовало. Изольд был послан сюда иной организацией. Лишь бы под ногами не путался.
От «пива» слегка кружилась голова. Все в порядке, все хорошо. Горбик не посрамил терранской науки, ай да лингвист! Беспокоила лишь вчерашняя находка…
Изольд что-то спросил у ректора, а Кромин прослушал вопрос. Нет, нельзя расслабляться.
— …Вы можете перемещаться в любом направлении, — отвечал ректор Изольду. — У нас есть на что посмотреть, правда, очень мало пока жилых территорий. Везде камень и песок, воды мало. Мы надеемся, что со временем вы поможете нам с технологиями — разумеется, в дозволенных пределах…
«Он поможет, — подумал Кромин. — Не успеете ахнуть, как от шахт и горных комбинатов в глазах рябить будет!» Впрочем, он знал, что не прав. Одно дело — разведка, другое — освоение. Суверенный мир никто не даст в обиду. Только сунься сюда без спросу, мигом найдутся защитники. Причем, тяжело вооруженные. Те же федералы…
Тем временем расспросы Изольда стали очень уж конкретными, и Кромин вмешался в разговор:
— Позволено мне будет спросить, начнем ли мы сегодня занятия?
Изольд бросил на него недовольный взгляд, но смолчал. А ректор доброжелательно улыбнулся и ответил:
— Ваше рвение достойно похвалы. После завтрака вы покажетесь целителям…
— Это еще зачем? — удивился Изольд.
— Для лучшего усвоения знаний по нашей методике ваш организм должен быть приведен в состояние наю: усилится восприимчивость, концентрация внимания, память станет открытой… Вам помогут обрести нужную форму.
— Препараты? Нейрозонды? — с отвращением выговорил Изольд.
— О чем это вы? Точечный массаж, благовония, музыка, цвета… Не волнуйтесь, никакого вреда для здоровья не будет.
Кромина позабавило несколько озадаченное лицо Изольда.
— А после этого мы приступим к занятиям? — спросил Кромин.
Ответ ректора его вполне устроил.
— До вечера вы будете предаваться отдыху или прогулкам, потом приступим. Нам предстоит большая работа, очень нужная моему народу. Мы недостаточно богаты, чтобы торговать на равных с далекими мирами, о которых узнали недавно. Есть у нас и противники подобного общения, они считают всех чужаков носителями изначального зла. Нами долго правили строгие блюстители, многое запрещалось…
— В том числе и письменность, — понимающе сказал Кромин.
Ректор испуганно покосился на своих коллег, но те безмятежно прикладывались к кружкам.
— Я не разделяю все каноны строгости, — чуть ли не шепотом сказал он. — Но и вы должны понять, что нашим обычаям тысячи лет. Мы веками живем без войн, хотя порой и случаются мелкие стычки. Мы избежали самоистребления, о котором гласит Предостережение…
— Удивительно, что вы вообще выжили, — брякнул Изольд.
— Мой коллега не хотел вас обидеть, — поспешно вмешался Кромин, заметив, как рука ректора судорожно сжалась. — Он восхищен тем, что вы сумели сохранить знания…
— Да, — после недолгого молчания ответил ректор. — Мы сумели. Наша методика позволяет не пользоваться… ну, вы понимаете… Знания передаются от учителя к ученику. От профессора Горбика я узнал, что такое эстафета. Наши знания передаются от одного к другому на пути поколений. Может, когда-нибудь…
Он снова покосился на своих коллег и замолчал. Преподаватели тем временем осушили свои кружки и поднялись. Они отошли шага на четыре, встали.
— Ритуал прощания, — негромко подсказал ректор и тоже поднялся.
Кромин с Изольдом последовали его примеру. Преподаватели низко, в пояс, поклонились, затем приложили руки к груди, а потом обратили к ученикам свои ладони. Терране повторили движения за ними — хотя и не так складно, как это вышло у наюгиров.
Преподаватели сказали что-то, повернулись и ушли. Ректор одобрительно кивнул Изольду и Кромину.
— Очень хорошо, — сказал он. — Вы все сделали правильно. У нас очень большое внимание уделяется ритуалу. — Он вздохнул и добавил: — Вся наша история — это один большой ритуал… Итак, трапеза окончена. Если у вас есть вопросы, готов ответить.
У Кромина были вопросы, но ответы на них он должен был найти сам. Впрочем…
— Мне просто любопытно, — начал Кромин, — ведь наш коллега, профессор Горбик знает ваш язык, а когда вы встретили нас в карантинной зоне, то, по-моему, почти не понимали друг друга. Или это мне показалось?
— Он изучал наш язык, как я догадываюсь, только по записям, которые сделали первые ваши представители, — ответил ректор. — И произносил так, как они были зафиксированы. Что еще раз подтверждает лживость начертанного слова. С первыми представителями общались в ключе настороженности и ожидания, с вами мы должны были говорить в ключе дружелюбного нетерпения. На каждый ключ — своя интонация, свое чередование слов и межсловий…
— Сколько же у вас таких ключей? — поинтересовался Изольд.
Ректор засмеялся.
— Сколько песчинок у вас в горстях? — ответил он вопросом на вопрос. — Много, очень много. Точно может ответить только специалист. Мы с рождения привыкаем правильно говорить в зависимости от ситуации и места. Когда-то, очень давно, все это приводило к стычкам, а то и войнам. Но с тех пор, как была разработана наша методика передачи знаний, проблемы постепенно исчезли.
— Жаль, что у нас не было такой методики, — покачал головой Изольд. — Глядишь, на Земле было бы меньше свар. Интересно, что думает профессор Горбик об этом? Мы могли бы сейчас с ним встретиться?
— Это невозможно, — сказал ректор. — Вы сейчас восприемники знаний, а он отдающий знания. Вы в разных… — ректор пошевелил губами, вспоминая терранское слово, — да, вы в разных кастах. Благодарю вас за весьма приятное общество. Гуляйте, наслаждайтесь отдыхом. Когда захотите вернуться в ваши помещения, затруднений не будет. Поскольку вы разделили с нами трапезу, то теперь не ограничены в своих возможностях. Смотрите, общайтесь…
С этими словами он направился к выходу.
— Кстати, по поводу общения, — остановил его Кромин: — Что сказали нам преподаватели, когда прощались?
Ректор обернулся в дверях.
— А, это… Древняя присказка, звучит примерно так: любой из нас имеет право взять жизнь и отдать жизнь.
— Кажется, я уже это слышал, — проговорил Изольд, слегка напрягшись. — Только тогда это звучало, как право убивать и быть убитым.
— В словах много нюансов, — согласился ректор. — Можно выразиться и таким образом.
— Надеюсь, это относится только к гражданам Наюгиры? — вежливо улыбнулся Кромин.
— Гражданами Наюгиры являются все, находящиеся на ее поверхности, проведшие день и ночь в ее лоне и вкусившие ее пищу. Так что не беспокойтесь: ваши права защищены обычаем точно так же, как, например, мои.
Ректор скрылся в коридоре.
Кромин посмотрел на Изольда.
— Не нравится мне все это, — сказал Изольд.
— Сколько миров, столько обычаев, — пожал плечами Кромин. — Мы тоже многим не нравимся. Например, федералам Гра. Они с удовольствием вышибли бы нас отсюда. Как ты думаешь?
Изольд впился в него глазами, а потом спросил:
— Откуда здесь взяться федералам?
— Не знаю, — развел руками Кромин. — Но кто-то здесь точно был и потерял вот это!
С этими словами он отлепил от изнанки мочки уха кубик-песчинку и протянул ее Изольду.
Изольд чуть ли не обнюхал ее, а потом беззвучно выругался.
Глава третья
То, что Кромин назвал про себя врачебным осмотром, они прошли быстро и без лишней суеты. Прежде всего их долго и тщательно мыли в деревянных бочках. Вода благоухала цветами, от тепла хотелось спать. Потом их долго растирали пестрыми мохнатыми полотенцами. Затем снова мыли в воде, но та пахла иначе — приятно, но незнакомо. Опять растирали…
Изольд был немного разочарован. Он сообщил Кромину, что кое-где на Земле такие банные процедуры осуществляют, как правило, местные барышни. И, как правило, весьма прелестные. Кромин посоветовал ему не отвлекаться от церемонии раскрытия сознания, или как ее там, и смежил веки.
Они лежали на деревянных топчанах, углы реек немного врезались в распаренные тела, но было не больно, лишь возникало странное ощущение, словно по жилам бегают полчища муравьев.
Потом была приятная, неутомительная прогулка в саду. Они бродили по причудливо изгибающимся тропинкам, останавливались у небольших прудов треугольной формы, разглядывали бугристые стволы невысоких деревьев, любовались облаками в зеленоватом небе.
Со стороны могло показаться, что они неспешно созерцают красоты сада размышлений.
— Облака, между прочим, нарисованные, — не отрывая глаз от пушистого цветка, пробормотал Изольд.
— Заметил, — отозвался Кромин. — А за изгородью вовсе не луга, леса и долины, а картинки на стенах.
— Ясное дело, — кивнул головой Изольд. — Я изучал орбитальную съемку: на всей планете от силы пять или шесть процентов пригодной для жизни суши. Как они только выкручиваются! Другие давно бы озверели, а они еще ухитряются сохранять такую изощренную культуру. Мне нравятся эти ребята. Надеюсь, с нашей помощью они быстро двинутся вперед. Агротехнологии, гидропоника и немного терпения — таких садов будет на планете множество, а не только в крытых селениях.
— А что взамен? — усмехнулся Кромин. — Заберем здешний вольфрам, трансураниды и все остальное?
Изольд присел на большой валун и потрогал его теплую поверхность.
— Мое дело маленькое. Оценка ресурсов, подготовка торгового соглашения, а всем остальным займутся специалисты. Если ты думаешь, что я мечтаю загадить эти островки культуры, то ошибаешься. Наоборот. Уж я постараюсь, чтобы здесь было все в порядке. И к тому же твоя находка… Кстати, ты чем занимаешься на Терре?
— Да так, всем помаленьку, — неопределенно ответил Кромин.
— Понял, — криво улыбнулся Изольд. — Этот микрочип, что ты нашел, мне очень не нравится. Думаю, ты знаешь, что здесь пропал наш человек из Управления Ресурсами. А недавно по некоторым каналам к нам поступило сообщение, что в этом секторе был замечен разведбот Федерации Гра. Официально Наюгира с федералами в контакт не вступала; может, действительно, несчастный случай. Здесь половина планеты в вулканах, как лицо подростка в прыщах, а другая половина изрезана каньонами.
— Я знаю, — пожал плечами Кромин. — Мы сейчас как раз на дне одного такого каньона, накрытого крышкой.
— Активность федералов беспокоит Управление, — внушительно сказал Изольд.
— Я рассчитываю на твое содействие.
— От своего начальства я таких указаний не получал, — сухо отозвался Кромин. — Лучше подождать, когда они станут учить нас по своей хваленой методике.
* * *
Вскоре за ними пришли. Не двое молчаливых, как всегда, а целая процессия облаченных в цветные кафтаны мужчин с высокими головными уборами, чем-то похожими на поварские колпаки. Кромин глянул на тех, кто возглавлял процессию, и понял, что был прав — к металлическим кольцам на поясах и впрямь крепились ножны, а острые и узкие прямые мечи визитеры держали над головами в вытянутых руках.
— Нас что, будут в рыцари посвящать? — удивился Изольд, но Кромин цыкнул на него.
Во время обрядов, особенно непонятных, лучше помалкивать, иначе ненароком ляпнешь невпопад и вместо почетного гостя превратишься в мелко нарубленный корм для собак.
Собак здесь, впрочем, не было.
Процессия выстроилась в два полукруга, так что они оказались в центре, и медленно двинулась к воротам сада. Кромин и Изольд так же чинно последовали за ними.
Но если они надеялись на долгие и величавые ритуалы, всякие там непонятные, но таинственные обряды и прочие этнографические телодвижения, то ожидания не оправдались. Их не привели в какой-нибудь мрачный храм и даже не вывели наружу, под палящее солнце Наюгиры, чтобы они достойно прошли испытание, дабы доказать право на знание…
Процессия доставила их в подозрительно знакомое помещение. Приглядевшись, Кромин обнаружил, что они снова оказались там, где не так давно плотно перекусили. Только ширмы переставили немного по-иному и часть столиков сдвинули в угол.
За одним из столиков сидел ректор. Жестом руки он отпустил процессию и указал Кромину и Изольду на места рядом.
* * *
— Волнуетесь? — спросил ректор, улыбнувшись.
— Разве есть повод? — в тон ему ответил Кромин.
— Совершенно никакого, — согласился ректор. — Сейчас вы впервые начнете постигать знания по нашей методике, а это — очень важное событие.
— Надеюсь, ваши знания совместимы с нашим здоровьем? — пошутил Изольд, только глаза выдавали его беспокойство. — Жить-то мы будем или не очень?
Ректор лишь рассмеялся:
— У вас не обнаружено никаких болезней, препятствующих знанию. Целители довольны вашим здоровьем.
— Целители? А я-то думал, это банщики! — тихо проговорил Изольд.
В это время в помещении появились трое, которых Кромин счел прислужниками. Каждый из них нес на маленьком подносе высокий кубок. Поставив их перед сидящими, служки чинно удалились. Кромин приподнял матерчатый кружок, которым был прикрыт кубок. Сосуд был почти до краев наполнен непрозрачной густой жидкостью, похожей на фруктовый сок с мякотью.
Ректор поднял бокал.
— Время воспринять знания, — сказал он торжественно.
— А вы что пьете? — сбил пафос момента Изольд, как бы ненароком заглянув в кубок ректора. — У вас ведь другой напиток! — с подозрением в голосе добавил он.
— Разумеется, другой, — с некоторым удивлением отозвался ректор, явно шокированный словами Изольда. — У меня в кубке всего лишь вино. Сегодня только вы удостоены приобщения к знаниям.
Ректор посмотрел на вытаращенные глаза Изольда, а Кромину стоило больших трудов не разрушить улыбкой величие момента.
— Этот напиток и есть суть нашего метода, — провозгласил благоговейно ректор. — Осушите ваши кубки во имя наших будущих успехов, встаньте на путь знания.
Ректор поднес свой бокал к губам, выцедил вино и причмокнул от удовольствия.
— Пьем, — решительно сказал Кромин.
И медленно, глоток за глотком, выпил содержимое кубка. Изольд с сомнением почесал подбородок, а затем лихо осушил свой сосуд.
— Вот ведь гадость! — скривился он. — Советую прогнать повара.
— Действительно, странный напиток, — согласился Кромин. — Смахивает на какой-то жидкий мясной мусс. Да и с солью перестарались. Чем бы запить этот бульон?
— Сейчас подадут вино, — сказал ректор.
Внесли кубки, полные вина, настоящего вина, такого Кромину давненько не приходилось пробовать. Изольду оно тоже понравилось.
— За успех наших общих дел! — сказал он, подняв кубок.
— Может, пригласим наших преподавателей, — предложил Кромин.
— Они не смогут принять участие в нашей встрече, — сказал ректор.
— Что, опять кастовые различия? — удивился Кромин. — Теперь-то мы чем различаемся?
Ректор задумался.
— В каком-то смысле — ничем, — ответил он. — Но дело в том, что сейчас вы заснете…
— С чего это мы заснем! — вскинулся Изольд и неожиданно зевнул.
Кромин насторожился, но на него уже накатывал внезапный сон — подминал, мягко давил, соблазнял тишиной, свежими простынями, мягкой подушкой…
* * *
Он проснулся в своей постели. Открыл глаза. И увидел перед собой чье-то смутно знакомое лицо. Сделал мгновенное усилие, чтобы вспомнить.
— А, целитель, приветствую вас.
Язык как-то странно и непривычно ворочался во рту. После давешнего угощения, что ли?
— Здравствуйте, почтеннейший Кромин, — ответил целитель. — Поздравляю вас.
— Благодарю, хранитель здоровья. А с чем связаны ваши поздравления? — спросил, протирая глаза Кромин, а сам при этом слегка удивился, поскольку не ожидал, что за это время Горбик успеет научить еще одного местного жителя терранскому.
— Поздравляю с тем, что вы прекрасно говорите на наюгири! — сказал целитель.
— А разве я… — и он замолчал, обнаружив, что язык вовсе не произносит добрые старые терранские слова, а щелкает, причмокивает и подсвистывает одновременно.
Кромин задумался. Он не ожидал такого быстрого результата, поскольку к занятиям они так и не приступили. Впрочем…
— Так значит ваша методика заключается в гипнопедии? — спросил он, причем термин «гипнопедия» в его устах прозвучал как «умение передать знание от бдящего к спящему».
— Это интересное предположение, но, увы, нам неизвестен такой способ. Давайте-ка посмотрим, как вы себя чувствуете.
— Чувствую себя прекрасно.
— Все же убедимся в этом, — мягко произнес целитель в ключе доброжелательной настоятельности, при котором присвист излишен, а щелчки звучат чуть жестче.
Целитель принялся водить ладонями вдоль тела Кромина.
— Славно… Отлично… Великолепно… — бормотал он, чем-то напоминая успокаивающей манерой доктора Латышева с орбитальной станции.
— А вот печень все-таки у вас немного странная, — голос целителя стал строже.
— Что там с печенью, — нахмурился Кромин и сделал попытку встать, но целитель помешал ему.
— Полежите еще немного! Печень у вас просто немного другая, не такая, как у нас. У меня были некоторые опасения, вы могли плохо или не в полной мере воспринять знания. Это сказалось бы на вашем владении языком. Кое-кто из целителей был даже против применения нашей методики к терранам, они считали, что из-за некоторых отличий все может пойти прахом. Я рад, что подтвердилась моя правота, ваш организм не отторг знания.
— У моего коллеги были проблемы с печенью? — спросил Кромин.
— Не больше, чем у вас. Почтеннейший Изольд усвоил язык в полной мере. Он в восторге!
— Еще бы! — усмехнулся Кромин. — Для него было бы ударом, если бы выяснилось, что его печень не позволяет выучить язык.
— Да, и это серьезное несчастье не только для терран, но и для нас. Если наюгир узнает, что состояние здоровья выводит его из числа тех, на кого распространяется Первый закон, то он впадает в большую и длительную тоску. Впрочем, скоро вы все поймете, сейчас идет только поверхностное усвоение языка. Чуть позже, когда звуки и смыслы сопрягутся с реалиями нашей истории и быта, все встанет на свои места. Тогда и Первый закон будет вам раскрыт во всей полноте.
Кромин задумался. Первый закон? Что-то очень знакомое, только называлось иначе… Ага, кажется, это!
— Каждый имеет право убивать и быть убитым — так звучит Первый закон? — спросил он целителя.
— Вы уже начинаете понимать основы нашей жизни, — похвалил целитель, — только немного не так выговариваете. Это произносится в ключе безусловного восхваления, а у вас получается в ключе обыденного утверждения. А это совершенно иные смысловые оттенки, понимаете?
— Понимаю. Но и вы попробуйте понять, что с нашей, терранской точки зрения, быть убитым — удовольствие весьма слабое.
— Я же говорю — все дело в оттенках смысла. Речь идет не о насильственном изъятии, а о преимущественном восхвалении. Каждый достойный гражданин счастлив отдать свою жизнь на благо Наюгиры. И любому становится горько, если он лишается этой благой возможности, потратив жизнь впустую. Но вам это не угрожает, вы теперь драгоценный сосуд двух языков! Ваш контракт выполнен полностью, скоро за вами прибудут, и вы отправитесь домой. А пока я провожу вас на торжественное чествование.
— Спасибо! — Кромин машинально схватил руку целителя и крепко пожал ее.
Целитель улыбнулся.
— У нас принято благодарить вот так!
С этими словами он сцепил пальцы и потряс ими перед своим лицом. Длинный рукав его одеяния сполз, и на левой руке мелькнул широкий браслет биомеда, почти такой же, какой не снимал с себя доктор Латышев, только вместо светящихся полосок он весело поблескивал разноцветными точками.
Второй щелчок в голове Кромина напомнил ему о прежней находке, микрочипе; взведенный в его сознании механизм сработал, и в следующий миг целитель лежал без сознания на полу, вырубленный коротким и точным ударом в солнечное сплетение.
Кромин быстро оделся, разорвал простыню и запеленал в нее целителя. Аккуратно пристроил кляп, чтобы тот не задохнулся, и уложил наюгира в нишу для одежды.
Минуту или две он внимательно разглядывал биомед, снятый с руки целителя. Браслет был явно не терранской работы. Еле видные значки у светящихся точек выдавали его происхождение. Целителю такой планеты, как Наюгира, больше подошел бы шаманский бубен и связка костей, но никак не индивидуальный медицинский биоактиватор, широко используемый на некоторых мирах Федерации Гра.
Глава четвертая
Кромин посмотрел, удобно ли лежать целителю. Тот уже пришел в себя и страшно вращал глазами.
— Извини, друг, мне сейчас не до чествований, — сказал ему Кромин, только вряд ли наюгир понял его, так как эти слова были сказаны по-террански.
Подкравшись к двери, Кромин застыл, вслушиваясь. Он знал, что в нем развернулась программа поиска, всплывшая после того, как сумма фактов стала критической. А до этого он даже не представлял, в чем его задание — так было надежней. Попади он тогда в руки каких-нибудь неразборчивых в средствах федералов — черта с два они из него вытянули бы информацию! А вот сейчас попадаться никак нельзя. Надо быстро раздобыть еще пару-тройку улик, доказывающих вмешательство федералов в дела Наюгиры, а потом прорываться к терминальному куполу и там отсидеться до прихода транспорта.
Он в общих чертах представлял себе, где находится. Наюгирские города-каньоны представляли собой жилые ярусы, которые лепились друг к другу до самого верха, а огромные плетеные циновки, лежащие на натянутых вдоль и поперек канатах, укрывали население от жары и спасали скудные речки, прогрызшие себе дорогу по дну. В отличие от многих миров, на которых довелось побывать Кромину, социальные низы здесь жили вверху, и наоборот, состоятельные и правящие — ближе к воде и прохладе.
Солнечный свет, идущий сквозь щели в «крыше», был настолько свиреп, что, даже рассеиваясь в глубине и проникая в жилые помещения через прорези в стенах, оставался очень ярким. Светильники здесь почти не использовали.
За дверью никого не оказалось. Кромин быстро прошел длинным коридором в самый конец яруса, где, как подсказывала память, находилась трапезная. Отсюда, если он не ошибался, можно было спуститься вниз, к воде, к садам и к местной роскоши, можно было подняться вверх, а оттуда, на другом конце каньона — выйти к терминальному куполу, где двое техников-терран в прохладе кондиционера вкушают пиво, и никакие лингвистические проблемы их не волнуют.
Легкое удивление — откуда он знает устройство поселения — быстро прошло. Как и обещал целитель, вместе с языком приходило и знание о мире, в котором существует этот язык.
За трапезной ему открылось большое помещение с высокими столами, у которых суетились наюгиры в синих кафтанах. Это была кухня, и здесь орудовали местные повара. Ножи-тесаки так и мелькали в их руках, что-то похожее одновременно на овощи и на мясо разлеталось в мелкое крошево и ссыпалось в глубокие керамические сосуды. Из круглых дыр в каменных кубах вырывалось сильное пламя, в больших латунных сковородах скворчало и булькало исходящее аппетитными запахами варево.
На Кромина не обратили внимания. Он обогнул поваров, лишь пару раз наткнувшись на удивленные взгляды. У выхода из кухни стояла лохань с грязной посудой. Кромин, не останавливаясь, выхватил оттуда увесистый тесак со скользкой от жира рукояткой и опустил его в один из больших карманов, что шли по краям его кафтана.
Лестницы поднимались в несколько рядов — веревочные, из скоб, вбитых к камень, из деревянных реек, выпирающих из стен. Кое-где виднелись выдолбленные в камне ступени, а небольшие площадки, вырубленные в скале, позволили бы разминуться встречным.
* * *
У лестниц Кромин ухватился за скобу и замер, нахмурив лоб. Он пытался вспомнить, как их вели к целителям, туда, где их долго мыли, окуривали разными дымами и катали по телу небольшие каменные шары. Это место было где-то внизу, и там он надеялся обнаружить запрещенную технику. Раз у целителя оказался ручной биомед, то, может, там сыщется еще кое-какое оборудование?
Вверх и вниз сновали наюгиры, одни налегке, другие тащили на спинах крытые корзины; несколько здоровяков с инструментами, похожими на кирки, поднялись, бесцеремонно расталкивая зазевавшихся, и исчезли в темной дыре, что зияла рядом с настилом, ведущим к входу на ярус.
«Шахтеры, что ли?» — подумал Кромин, глядя им вслед. Грубо выкованные мотыги явно не тянули на улики. Теперь куда? Он доверился инстинкту и быстро скользнул по веревочной лестнице сразу на несколько ярусов вниз, чуть не сбив какую-то пожилую наюгирку. Вовремя увернувшись и вспрыгнув на настил, Кромин огляделся.
Вроде бы здесь. Он двинулся в обратную сторону в прохладной тени коридора, время от времени заглядывая в помещения и короткие ответвления по левую сторону. Справа, сквозь решетчатые арки, виднелась широкая веранда, там медленно прогуливались попарно наюгиры в светлых и темных кафтанах.
Знакомые места. Вот и бадья, в которой они парились, вот топчаны. Никого нет, все здоровы. А куда ведет этот коридор?
У двери в конце прохода скучали двое в зеленых кафтанах и при мечах. Заметив Кромина, оживились; один из них встал со скамьи, выступил вперед и произнес:
— Досточтимый гость сегодня не призван в средоточие здоровья.
Кромин задумчиво потер переносицу.
— В каком ключе вы это проговорили? — спросил он. — В настойчивом запрещении или учтивом вопрошении?
Охранники переглянулись, как показалось Кромину, растерянно.
— Ты в каком ключе сказал? — обратился тот, что сидел, к стоящему.
Второй охранник оглянулся, потом перевел глаза на Кромина и осклабился, показав нездоровые зубы.
— В каком надо, в таком и сказал! — рявкнул он. — Сюда не положено!
«Какой неучтивый охранник», — подумал Кромин, сбивая его с ног примитивной подсечкой. Второй вскочил на удивление быстро, и меч вжикнул в воздухе. Но за Кроминым парню было не угнаться — два пальца увели лезвие в сторону, а тыльная сторона ладони мягко толкнула охранника в подбородок. Тот подпрыгнул и, врезавшись головой в низкий потолок, мешком рухнул на первого, который пытался встать и непременно встал бы, если бы не нога Кромина, что давила на его позвоночник. Тем не менее лежащий охранник умудрился вцепиться зубами в край кафтана и сильно дернуть. Из кармана выпал тесак, Кромин подхватил его и ударом рукоятки оглушил противника. Затем отодрал длинные рукава их кафтанов и связал охранникам руки, заодно побеспокоившись о том, чтобы очнувшись, они не подняли шума.
Выпрямившись, несколько секунд он настороженно прислушивался.
Тихо. Теперь надо посмотреть, что за этой дверью. Судя по тому, как ее охраняли, там вполне могли оказаться искомые улики.
За дверью оказался еще один коридор, узкий и темный. Кромин двинулся вперед, а после того, как свернул за угол, наткнулся еще на одного охранника, который упер ему в живот… улику!
В руках наюгира вместо меча оказался импульсный автомат с болтающейся ременной лямкой, как раз под плечо федерала-десантника. Охранник открыл рот, а Кромин опустил глаза и увидел, что большой палец наюгира лежит не на спусковой клавише, а на предохранительной скобе. «Это правильно, — подумал Кромин, нельзя стрелять в кого-либо, не удостоверившись, имеет ли тот право быть убитым».
Кромин решил вернуться к этим правовым вопросам позже, а пока следовало избавить славного наюгира от необходимости трудного выбора.
Секунда или две прошли с того момента, как они столкнулись в узком коридоре, и вот уже ствол импульсника задран кверху и садит впустую огненные шары в потолок, а свободной рукой охранник пытается освободиться от пальцев Кромина, пережавших ему артерию на шее…
Расправившись с охранником, Кромин подобрал его импульсник, проверил, не загорелись ли потолочные балки, и двинулся дальше. И сразу вышел к другой улике…
Стальную дверь вполне могли выковать и наюгиры, у них тут с ремеслами, особенно по металлу, было все нормально. А вот врезать в дверь электронный замок с лазерным палмсканером они вряд ли бы сумели.
На миг Кромин замер, раздумывая у двери, стоит ли притащить сюда бесчувственного охранника и приложить его ладонь к панели сканера. Но могло случиться так, что этому наюгиру сюда входить было неположено. Время, однако, поджимало. Кромин поднял ствол и всадил пару плазменных шариков прямо в замок.
Замок, обидевшись на такое хамское обращение, издал лишь тихое «пуф» и выпал со звоном из ячейки. Дверь медленно отъехала в сторону.
Кромин вошел, огляделся и удовлетворенно вздохнул. Собственно, биомеда и импульсника вполне бы хватило, чтобы доказать вмешательство Федерации Гра в дела неподмандатного мира. Но если бы даже федералы попытались отпереться, ссылаясь на отсутствие незаинтересованных свидетелей, возможность провокаций и прочие юридические нюансы, то вот этот большой зал, напоминающий отсек орбитальной станции и битком набитый аппаратурой, спрятать они точно не успели бы!
Можно возвращаться, решил Кромин, но тут же заметил в дальнем конце зала кресло, в кресле чей-то затылок и уши. Из ушей торчали акустические вводы.
Подойти к нему и дать пару раз по наушникам, что ли? С одной стороны, самое правильное — быстро уносить ноги, прорываться на терминал и вызвать бот с полным комплектом наблюдателей. С другой — все равно он уже здесь наследил, да и Горбика оставлять не следует. Вдруг наюгиры сорвут свою злость на профессоре.
Судьба Изольда беспокоила Кромина в меньшей степени, он почему-то был уверен, что тот вывернется из любой ситуации.
Отсюда было видно, что перед креслом располагались мониторы, на которых что-то беззвучно перемещалось, дергалось или просто замирала неподвижная картинка. Заинтересованный Кромин подошел ближе, наюгир ничего не услышал… «Эге, — вдруг замер Кромин, — да это и не наюгир вовсе!» Волосы на затылке сидящего были сплетены в тонкую косичку, уходящую за воротник. Для бритоголовых наюгиров это было бы чересчур вызывающе, а вот для федерала — в самый раз.
Кромин заблокировал дверь и подкрался к креслу в тот самый момент, когда сидящий потянулся, разминая плечи, а затем снял с ушей изогнутые держатели акустических вводов.
И тут же получил от Кромина ладонями по ушам!
Федерал тонко взвизгнул, подпрыгнул на месте и, получив тычок в спину, вылетел из кресла головой в монитор. Пролетев сквозь картинку и чуть не сбив тонкую форматирующую рамку, коренастый федерал в падении сгруппировался и, оказавшись на ногах, угрожающе вытянул вперед пальцы в боевой стойке.
Кромин показал ему импульсник и укоризненно погрозил пальцем, следя за глазами федерала. Тот непроизвольно бросил взгляд в сторону — там, на ребристых цилиндрах энергогенераторов лежал другой импульсник. Не сводя с противника глаз и держа его под прицелом, Кромин осторожно подобрался к генераторам, нащупал оружие и, вынув из рукояти батарейку, опустил ее в карман.
— На пол! Руки в стороны! — скомандовал Кромин на плохом граанском.
Все его познания сейчас умещались в пределах военного разговорника. Что дальше — спросить, где его база? Так вот она! Что там еще было? Сколько солдат в подразделении? Ага, надо выяснить, сколько их тут еще!
Между тем федерал и не думал ложиться на пол. Он с презрением посмотрел на Кромина и плюнул в его сторону.
— Сам ложись, нечистоплотный земной мертвоед!
Про себя Кромин отметил, что федерал сказал это в ключе достойного утверждения, тогда как следовало произнести в ключе отрицающего достоинства. И только потом сообразил, что федерал говорит на чистейшем наюгири!
* * *
На мониторах сменяли друг друга изображения помещений, наружные пейзажи, общественные площадки, аграрные угодья в крытых каньонах — Наюгира во всей красе. Судя по всему, наюгиры и не знали, что красой их любуются федералы, напихавшие свои микросенсоры практически везде.
Прошло, наверное, с полчаса, пока Кромин сообразил, как манипулировать сенсорами и добраться до того или иного места. Ему помогло изображение его комнаты, в которой он оставил связанного целителя. Случайно наткнувшись на нее, он понял, как двигаться по ярусам и по всем помещениям, где есть глаза и уши федералов.
Он был знаком с их технологией сыска. Достаточно высыпать небольшую коробку мелких, с комара, сенсоров, как они разлетятся, расползутся и забьются во все щели, чтобы передавать оттуда все, что попадет в их поле зрения.
Целитель уже выбрался из-за кровати и извивался большим червем почти у самой двери. Кромин нахмурился, а потом вздохнул и прошелся по сенсорам. Связанный по рукам и ногам федерал сидел в углу за генераторами и злобно поблескивал глазами.
Кромин еще немного посмотрел, как наюгиры занимаются своими делами, порой не очень понятными, а потом принялся искать Горбика. Но нашел Изольда и ректора.
Сенсор находился где-то под потолком. Отсюда был виден большой зал, в центре которого стоял некий предмет, чем-то похожий на постамент.
В креслах, располагающихся вокруг постамента, сидели двое.
Взяв наушники, Кромин с любопытством стал прислушиваться к тому, о чем говорили ректор и Изольд. Насколько он смог понять, речь шла о разработке каких-то месторождений.
— Будут возражения против того, чтобы у нас появилась мощная землеройная техника, — сказал ректор.
— Ваши власти не будут возражать, — ответил Изольд.
— Наши — нет. В конце концов, мы можем использовать наших рудокопов. Они с удовольствием усвоят новые знания. Но, как я понял из сложной системы запретов, которой вы придерживаетесь, возражать могут ваши власти.
— Всегда можно договориться, — сказал Изольд.
Ректор, казалось, был весьма удивлен, хотя Кромин не мог понять, в каком ключе они беседуют, настолько разговор был сух и лишен нюансов.
— Вы всегда так легко обходите запреты? — спросил ректор.
— По мере необходимости, — ответил Изольд.
— Это открывает весьма неожиданные перспективы…
Откуда-то сбоку возникла тень, которая оказалась наюгиром в зеленом кафтане. Кромин увидел, как наюгир, придерживая ножны, подошел к ректору и что-то шепнул ему на ухо. Ректор кивнул, движением пальца отослал охранника и снова обратился к Изольду.
— А как к нашим делам относится уважаемый Кромин?
— Он не имеет к ним отношения, у него другие интересы и другое руководство.
Услышав свое имя, Кромин насторожился и быстро вывел на монитор свою комнату. Так оно и оказалось — целитель сумел выползти наружу и поднять тревогу. Сейчас в его комнате трое охранников перебирали одежду, осматривали стены, и вид у них был весьма глупый. Впрочем, у Кромина, наверное, был не лучший вид, потому что хрюканье, донесшееся из угла, где сидел федерал, подозрительно напоминало смех.
— Тебе надо было убить его, трупоед! — просипел федерал. — Тебя скоро найдут и… — он издал противный булькающий звук.
— Ничего, ничего, — пробормотал Кромин. — Ты лучше о себе подумай.
Его не беспокоила тревога, к терминалу он пробьется; в крайнем случае попробует выйти на связь отсюда. Он не сомневался, что федералы могли попытаться напустить своих маленьких шпионов на орбитальную станцию. Кстати, это был бы самый простой выход!
Перебрав разные сочетания команд, Кромин так и не вышел на станцию, но заметил, что после одного сочетания фигуры на мониторе замерли, а потом начали быстро двигаться задом наперед.
Он хлопнул себя по лбу — вот это находка! Все не только подсматривалось, но и записывалось. Теперь федералы точно не отвертятся! Правда, Кромина смутили намеки Изольда на возможность обхода техноморатория, но здесь пусть разбирается Муллавайох.
И все-таки где же у нас профессор?
Наверное, час ушел на то, чтобы убедиться в тщетности своих поисков. Несколько раз он замечал охранников, которые рыскали в коридорах, потом увидел, как Изольд и ректор выходили из зала, а когда в очередной раз наткнулся на коридор, что вел из терминала (в помещении терминала сенсоров не оказалось, и это утешало), Кромина осенило. Он зафиксировал место и стал крутить запись назад, к тому моменту, когда они прибыли сюда. И удовлетворенно вздохнул, увидев на мониторе троих терран. Отследить после этого, куда повели Горбика, было делом пустяковым, надо было лишь засечь перемещение, а потом быстро перескочить через всякие ритуалы и чествования. Впрочем, ритуалов оказалось немного…
* * *
В центре небольшого сада, почти такого же, в котором прогуливались после «баньки» Кромин и Изольд, на возвышении стоял профессор Горбик.
На голове его не было нелепого цилиндра, а длинная, до земли, мантия была теперь белоснежной. Его седые волосы украшал венок из ярко-желтых цветов. Профессор улыбался и раскланивался с теми, кто окружал возвышение. Десятка два наюгиров: одни в безрукавках, другие в красных мантиях. Но кроме взрослых, на лужайке присутствовали и дети. Они стояли группками, человек по семь-восемь. Все смотрели на профессора.
Мальчик, которому от силы было лет девять-десять, вышел из своей группы, подбежал, никем не остановленный, к возвышению и поднялся к Горбику. В руках ребенка была корзина с цветами.
Мальчик низко поклонился Горбику, профессор ответил тем же.
— Достославный и глубокоуважаемый профессор! — сказал мальчик, и Кромин отметил про себя, что ключ безупречного восхищения подобран исключительно верно. — Мы пришли поблагодарить тебя за то, что ты прилетел к нам издалека, чтобы передать нам свое великолепное знание. Мы знаем, что оно единственное в нашем прекрасном мире и незаменимое…
«Хорошо говорит, — подумал Кромин невольно. — Нам бы такого в дипкорпус, большую карьеру сделает».
— Мы обещаем тебе и клянемся, — продолжал между тем юный наюгир, — что усвоим каждую крупицу твоего знания, а когда придет наше время — так же, как ты сейчас, передадим его другим. Мы не забудем, от кого получили это знание. И никто этого не забудет. Твое имя, выбитое на Колонне Славы, не исчезнет в прахе забвения. Да гремит оно вечно!
Продекламировав все это, ребенок с трудом поднял цветочную корзину. Горбик наклонился и подхватил ее.
Одновременно все собравшиеся подняли над головой букеты, послышался одобрительный гул. Мальчик сбежал вниз — и тотчас же один за другим на эстраду стали подниматься все остальные, и большие, и малые, каждый кланялся и возлагал цветы к ногам профессора, так что вскоре перед Горбиком возник целый холмик.
«Очень трогательно, прямо как на похоронах», — хмыкнул Кромин. Он прокрутил запись, и вот наконец наверху остались лишь двое: Горбик и ректор. Ректор взял Горбика под руку, они неторопливо сошли с возвышения, прошли сквозь живой коридор, который составили собравшиеся, и направились к дверям. Там Горбика встретили четверо в красных мантиях и повели дальше.
Переключаясь и ускоряя запись, Кромин наконец наткнулся на помещение, чем-то напомнившее ему кухню, только меньших размеров и без печей. А когда ввели Горбика, он снова ускорил запись, собираясь перехватить его в соседнем помещении. Но в соседней комнате, уставленной кубками, Горбик так и не появился.
Кромин пробормотал: «Что за чертовщина», — вернулся в прежнее помещение и, дождавшись появления Горбика в «кухне» перевел запись в режим реального времени.
Он долго смотрел на картины того, что происходило не так давно и не так далеко отсюда. В какой-то миг он почувствовал, что еще немного, и его вырвет, но глаз от монитора не отвел. Он не слышал, как ерзал в своем углу федерал и как тот, освободившись от пут, неслышно встал и подобрал разряженный импульсник. Федерал подошел сзади, бросил взгляд на монитор и вздрогнул от отвращения. А потом аккуратно стукнул рукояткой импульсника по затылку Кромина.
Глава пятая
Кромин пришел в себя оттого, что кто-то хлестал его по щекам. Он дернулся и застонал от острой боли в затылке. Руки его были заведены назад и связаны у локтей. А над ним нависало плоское желтоглазое лицо федерала.
— Очнулся, противный любитель мертвецов!
Воспоминания вспыхнули в голове так ярко, словно его опять огрели по затылку. Ужасные и отвратительные картины, увиденные им, делали его миссию здесь ненужной. Бессмысленная жестокость, варварство… Позорно иметь дело с такой цивилизацией. Федералы не преминут выставить на всеобщий позор записи, на которых терране сговариваются с наюгирами. Надо же было так влипнуть! Ты искал улики, ты их нашел. Только против кого это все обернется? Нарушение техноморатория — вещь, конечно, серьезная, но если Наюгиру выведут за сферу юрисдикции Комиссии по этике взаимоотношений, вот тогда и начнется здесь настоящая резня за тяжелые металлы, и никто не вмешается, разнеси ты хоть всю планету на песчинки.
Третий щелчок в голове не имел ничего общего с федералом — тот отошел к пульту. Просто в голове Кромина сработала еще одна программа, и он понял… Он понял, что под одним слоем был записан другой, но злость решил оставить на потом. Может, оно и лучше, что его подвергли многослойной зарядке, это помогло выдержать то, что он увидел. Как бы то ни было, нельзя допускать, чтобы эти записи попали в руки Комиссии.
Для начала следует освободиться. Кромин попробовал пошевелить пальцами, двинул ногами и заметил, что узел на щиколотках слабоват. Очевидно, федерал торопился и не затянул его как следует. Рывок, еще рывок — и ноги свободны. Теперь второй акт маленького представления…
Кромин краем матерчатого башмака закинул полу длинного кафтана на ноги, чтобы не был виден развязавшийся узел, немного подобрал ноги к себе и прокашлялся.
Сперва он сообщил собеседнику, какого придерживается мнения о его Федерации, о его происхождении и родстве с наиболее отвратительными животными. Федерал развернулся в кресле и с интересом слушал. Кромин сообразил, что на наюгири все это звучит совершенно в другом смысловом плане, а потому перешел на старый добрый терранский, понимая, что наблюдатель явно владеет им.
Слова относительно матушки федерала и ее порочных пристрастий возымели ожидаемый эффект. Федерал вскочил с места и, сжав кулаки, подошел к Кромину. Замахнулся было, но тут же застыл, отпрянув, а потом ногой откинул полу кафтана.
— Ха, — сказал он. — Хитрый пожиратель мертвечины! Ты думал, я нагнусь, чтобы ударить в твое мерзкое лицо, а ты пнешь меня в живот?
— Нет, — ответил Кромин. — Мне надо было, чтобы ты только подошел ко мне.
Не успел федерал сообразить, что из этого следует, как Кромин зацепил одной ногой его ступню, а другой врезал ему по колену. Федерал с грохотом улетел к генераторам и врезался в их ребра головой. Кромин быстро поднялся на ноги и, оглядевшись, перерезал веревки на локтях об острый край одного из металлических угольников, на которых стоял пульт. Выбравшись из-под пульта, Кромин понял, что он сердит, очень сердит.
Для начала он надежно связал федерала, подтащил его к дверям и выкинул в коридор, к мычащим и извивающимся охран-никам. Закрыв дверь на механическую защелку, он вернулся к мониторам, взял с пульта оба импульсника и мрачно оглядел помещение.
Большие прямоугольники в углу, очевидно, были блоками памяти и управления. Кромин растратил на них почти половину зарядов, пока толстые стенки не раскалились и наконец не поплыли. Ну а потом пара горячих в каждую дыру сделали свое дело. Мониторы погасли один за другим, генераторы тонко взвыли и сдохли, освещение замигало и перешло на автономный, люминесцентный режим. Скоро и это слабое свечение иссякнет.
На всякий случай Кромин разрядил импульсник в блоки памяти, а последние заряды истратил на пульт.
Теперь надо пробиваться к терминалу. Он взял второй ствол, проверил, на месте ли батарейка, которую федерал извлек из его кармана, и пошел к двери.
Оттянул в сторону тяжелую плиту и осторожно выглянул в коридор. И в тот же миг импульсник был выбит из его рук, а на него навалилась груда тел.
* * *
«Надо же, — подумал Кромин, — почти всех победил, и такой плачевный финал». Его не связали, просто каждую руку крепко держали по два наюгира, а еще один противно щекотал ему крестец острием меча.
В коридоре у входа в разгромленный наблюдательный пункт федералов набилось человек десять. Федерала развязали, и теперь он, стряхивая с себя пыль, требовал, чтобы его немедленно провели к высшим правителям, дабы он смог принести жалобу по всей форме…
Здесь же находился и ректор. Он подобрал с пола оброненный кем-то из охранников длинный тонкий меч и задумчиво водил пальцем по его блестящему клинку.
— Ну ладно, давайте покончим с этим, — сказал Кромин. — Я никого из ваших не убил, хотя мог рассчитаться за профессора Горбика.
Ректор застыл, и глаза его расширились.
— Мне кажется, — очень медленно произнес он, — что вы превратно воспринимаете то, что у нас происходит. Я не понимаю, как вы собираетесь «рассчитываться». Если один к одному, так мы уже в расчете. Коллега Изольд, я полагаю, не будет настаивать на полной компенсации. Мы все сторонники деловых отношений, но не до такой же степени!
— О чем это вы? — прищурился Кромин. — Дела — делами, а убийство — убийством.
Ректор снова растерялся.
— В вас, оказывается, еще не вызрела суть нашей методики… — догадался он. — Моя вина, надо было разъяснить сразу…
— Требую немедленного протокола! — перебил его федерал, но ректор быстрым движением кисти вонзил острие меча в горло федерала и продолжил разговор.
— Так вот, я приношу свои извинения…
Кромин остановившимися глазами смотрел, как из шеи федерала ударила струя крови, тот слабо взмахнул руками и упал лицом вперед.
— Он не заслуживал этого, но не пропадать же знаниям втуне, — сказал ректор и подал знак охранникам. Те отпустили Кромина, подняли тело федерала и быстро уволокли его по коридору. Ректор отдал меч оставшемуся охраннику.
— Вы торопитесь вернуться в свой мир, — сказал он, участливо заглядывая в глаза Кромину. — Пойдемте, я провожу вас до терминала.
* * *
Большое, на всю стену окно терминала выходило на поверхность Наюгиры, раскаленную, сухую, изнуряюще ослепительную в лучах безумного светила. Глядя отсюда, кто бы догадался, что глубоко внизу теплится жизнь, вгрызается в толщу скал, расползается по каньонам, используя все силы, чтобы не отступить перед натиском жара и песка.
Ректор сидел спиной к окну, он сразу сказал, что ему неприятен вид мертвой поверхности, и Кромин не видел его лица. Лишь темное пятно напротив. Бот с орбитальной станции был уже в пути.
— Я понимаю, — прервал долгое молчание Кромин. — Не мне судить традиции иных цивилизаций. Когда-то и земляне были каннибалами.
— Какой ужас! — сказал ректор, а Кромин чуть не выругался. — Мы никогда не были людоедами! — продолжил ректор. — Другое дело, что по причинам, которые никто уже не помнит, письменность у нас была запрещена. В усвоенных знаниях мудрейшие иногда вспоминают какие-то страшные картины разрушения и смерти, превращения некогда цветущей Наюгиры в средоточие ужаса. Каким образом это было связано с письменностью, неизвестно. Но перед нами оказался трудный выбор — научиться передавать знания или выродиться, а потом исчезнуть. Долгие века в изустных преданиях от отца к сыну передавались знания, секреты мастерства и тайны ремесел, но с каждым поколением что-то забывалось, что-то искажалось, а сравнить было не с чем… Мы стояли на грани исчезновения, и это было за века до того, как прилетели первые люди со звезд.
— Но кто вам мешает сейчас ввести письменность? — вскричал Кромин. — Вы-то все понимаете!
— Таких, как я, мало, и понимаю я это благодаря мудрости, переданной мне профессором Горбиком. Но предложи это сейчас наюгирам, мгновенно вспыхнет бунт, да и правители не пойдут на это. Есть страх, который у нас в крови. Со временем, когда кровь наша будет разбавлена иной…
— Так вот в чем ваша методика!..
— Всего лишь передача знаний, — наклонил голову ректор. — Мы и представить себе не могли, что вы рассматриваете это как принятие пищи! Передача знаний: очень быстрая, почти без потерь, со временем память усвоенного отдает принявшему все ценное и нужное. Вот и вы постепенно начинаете более терпимо относиться к методике наюгиров. Прошло много веков, эстафета знаний передается от лучших к лучшим. У вас, конечно, все не так, но ваш мир больше пригоден для жизни. Поэтому у вас главная ценность цивилизации — человек. Личность. А у нас — сохранение расы наюгиров. Вот почему каждый из нас со всеми нашими личными интересами — исчезающе малая величина по сравнению со всей расой. Вот почему законы и воспитание у нас исходят из того, что наюгир рад, счастлив отдать себя на благо всех. Если бы это было злом, мы бы исчезли, а ведь жизнь каждого из нас удлиняется, население постепенно растет, мы не отступаем, а наоборот, осваиваем новые территории. Со временем, когда многие постигнут ваш язык, мы, возможно, станем терпимее относиться даже к письменности. Видите, я уже не вздрагиваю и не озираюсь, когда произношу это слово.
— Так значит, из-за меня того преподавателя…
— Вы полагаете, долгие и прочные, а главное — взаимовыгодные отношения не стоят такого самопожертвования?
— Боже мой, — пробормотал Кромин. — Один убитый обучает одного живого…
Он чувствовал какую-то раздвоенность сознания: с одной стороны, он возмущался такой чудовищной практикой, с другой — следил, чтобы слова произносились в уместно-сожалеющем ключе, однако ни в коем случае не переходящем в грустное неодобрение.
— Нет, не один к одному! — возразил ректор. — Методика пути знаний не стоит на месте. Один преподаватель позволяет обучиться теперь уже двадцати наюгирам.
— Хорошо, что хоть двадцать! — сказал Кромин, подумав при этом: «Велика радость!» — Да. И не менее пятнадцати из них уже возведены в сан преподавателей. И каждый из них с радостью и благоговением отдаст…
— Я понял. Скажите, а какие у вас связи с Федерацией Гра?
— Теперь уже никаких, — сказал ректор. — На ваших глазах мы прервали с ними всяческие связи.
— Но почему?
— Трудно сказать, — замялся ректор. — Мы разумны, но не рациональны. Для нас имеют значение не только знания, но и настроение, нюансы. Считайте, что вы нам понравились больше.
Свист и рычание турбин за переборкой возвестили о прибытии бота.
Эпилог
— У меня есть сильное подозрение, что меня хотели использовать сразу в нескольких взаимоисключающих целях, — сказал Кромин, отхлебывая прохладное пиво.
Муллавайох испытующе поглядел на него.
— Нет, просто в тебе проснулись старые программы. У тебя была простая и ясная задача — научиться языку. Все остальное — шутка биохимии нейронов.
— Ты знал о том, что ждет Горбика?
Кромин ожидал, что Муллавайох будет долго и тяжело молчать, а потом начнет косноязычно врать. Но тот и не думал отмалчиваться.
— Это, в общем-то, секретная информация, но какие от тебя секреты! И я знал, и Горбик знал, но дело того стоит. Без тяжелых металлов Федерация Гра нас быстро задвинет в угол. Кстати, к твоему сведению, эта методика не так уж и оригинальна. У нас ее изучали, кажется, чуть ли еще не в двадцатом веке. Тогда эта штука называлась «Транспортом памяти». Вводили необученному животному экстракт мозга другого, обученного, и второе животное получало все то, что хранилось в памяти первого. На молекулярном уровне, понятное дело, поэтому и передавались в основном только знания, а не свойства личности. Мы остановились на животных, кажется. А эти ребята пошли дальше…
— Но это же варварство! Жестокость!..
— Вселенная жестока, — вздохнул Муллавайох. — А ты отдыхай. Скоро начнется такая интенсивная работа по Наюгире, что люди со знанием языка будут нарасхват. Тебе придется подучить наших ребят.
— Э-э, — Кромин чуть не поперхнулся пивом. — Надеюсь, меня не будут есть с потрохами? В целях быстрейшего изучения?
— Скорее всего, нет, — начал Муллавайох, но, увидев лицо Кромина, быстро добавил, — я пошутил, расслабься! Ты немного одичал у наюгиров и забыл, что у нас есть клон-машины.
— Ффух! — шумно выдохнул Кромин. — С тебя станет и на живодерню послать! Погоди, — вскинулся он, — а почему мы не предложили им репликаторы? Тогда действительно одного клона, да не клона даже, а частички его хватило бы размножить на всю ораву!
А вот на этот раз Муллавайох замолчал надолго. Он сопел, разглядывал свои пальцы, переводил глаза с иллюминаторов на Кромина и обратно, а потом негромко сказал:
— Ты забыл и о том, что информация по репликаторам засекречена. Не хватало еще, чтобы наюгиры узнали о технологии клонирования. Вот тогда их не остановить! Наши свары с Федерацией Гра покажутся мелкой склокой, если эти «самураи» вырвутся отсюда, да еще в придачу с такой методикой усвоения информации.
Муллавайох вышел из кабины для отдыха, а Кромин прижался к иллюминатору и долго смотрел на желтый шар Наюгиры, что плыл в черной, враждебной жизни пустоте. Кромину казалось, что если он сильно прищурится, то разглядит, как там копошится неугомонный Изольд, разыскивая столь нужные Терре минералы. А в узких каньонах трудолюбивые жители ущелий изо дня в день отстаивают свое право на лучшую жизнь, крестьяне пашут, ремесленники трудятся, мудрецы обучают и обучаются, правители управляют… Есть в этом гармония и смысл, или жалкий кусочек белковой массы вцепился в каменистый шар и просто существует? И еще он подумал, что все-таки терране весьма несправедливо поступают по отношению к благородным наюгирам. Кромин вдруг обнаружил, что последняя мысль в нем прозвучала в ключе отложенного негодования. Он усмехнулся и решил, что это ему показалось…
Комментарии к книге «Путь Наюгиры», Владимир Дмитриевич Михайлов
Всего 0 комментариев