«На Луне как на Луне»

Безусловно, это было яйцо. Странное, огромное, покрытое желтоватой сухой пленкой, похожей на сморщенную кожу.

Полищук отбросил лопатку и уставился на находку. Из всех вариантов событий этот был самым невероятным. Откуда на Луне могло взяться яйцо? Самородок чистого золота, алмаз, все, что угодно, только не яйцо... Мертвый мир, застывший в многовековом ледяном оцепенении, лишенный всего живого, даже любых красок, - лишь темные пятна, переходящие в глубокую черноту, или светлые отблески, ярко сияющие на фоне нависшего над низким горизонтом такого черного неба, в котором было будто бы просверлены белые пятнышки звезд. И ничего, кроме этого: лунный пейзаж - лишь смена светлых и темных серых тонов между ослепительно-белыми звездами и черным небом.

И Полищук, и Гарисон - оба знали, что ждет их на Луне. И тем не менее временами каждому хотелось громко закричать от страшного чувства одиночества, которое охватывало, как только они уходили с базы врозь. Наверное, поэтому оба считали за лучшее не разлучаться даже на полчаса, чтобы быть в непосредственной близости один от другого, видеть сквозь предохранительные дымчатые фильтры герметичных космошлемов взмах руки спутника, ощущать его дыхание, то затрудненное, то спокойное, когда они уже поворачивали на базу. Так было лучше. Так спокойнее и легче было переносить напряжение, которое не покидало их на протяжении двадцати восьми дней пребывания в бескрайнем пустынном мире. Через двадцать восемь дней, которые они отсчитывали поземному, должна была прибыть очередная ракета со сменой. Здесь невероятно долго, четырнадцать земных дней, властвовал полдень под ослепительными лучами Солнца, а потом наступала бесконечно длинная лунная ночь. В течение лунного дня надо было успеть провести множество испытаний и измерений, отходя как можно дальше от базы, чтобы потом, когда настанет ночь, упорядочить все анализы и обработать пробы к прилету сменной ракеты...