«Долгая вахта»

Роберт Хайнлайн Долгая вахта

Девять кораблей взметнулись с Лунной Базы. Вскоре восемь из них образовали круг, в центре которого был девятый — самый маленький. Этот строй они сохраняли на всем пути до Земли.

На маленьком корабле виднелась эмблема адмирала, однако на нем не было ни одного живого существа. Это был даже не пассажирский корабль, а радиоуправляемый самолет, предназначенный для радиоактивного груза. В этом рейсе он имел на борту один лишь свинцовый гроб и гейгеровский счетчик, который ни на минуту не утихал.

I

Джонни Далквист выпустил на гейгеровский счетчик струю дыма. Горько усмехнулся и снова выпустил дым. Все его тело было теперь радиоактивно. Даже его дыхание, дым его сигареты могут заставить взвыть гейгеровский счетчик.

Как долго он здесь находится? На Луне время почти не имеет значения. Два дня? Три? Неделю? Он мысленно оглянулся назад: последнее, что он запомнил, был момент, когда его вызвал заместитель начальника, сразу же после утреннего завтрака…

— Разрешите доложить. Лейтенант Далквист.

Полковник Тауэрс поднял глаза. — А, Джон Эзра! Садитесь, Джонни. Сигарету?

Джонни сел, заинтригованный и польщенный. Он восхищался полковником Тауэрсом — его выправкой, умением командовать, боевыми заслугами. Сам Джонни не имел боевых заслуг, он был произведен в офицеры после того, как получил степень доктора ядерной физики. Теперь он состоял младшим бомбардиром Лунной Базы.

Полковник заговорил о политике; Джонни это озадачило. Наконец Тауэрс дошел до существа вопроса: небезопасно, сказал он, оставлять в руках политиков руководство миром. Власть должна принадлежать избранной группе. Короче говоря, Лунному Дозору.

Далквиста удивили не столько эти слова, сколько сам факт такого разговора между ним и полковником. Сама по себе мысль Тауэрса казалась разумной. Лига наций распалась — разве не может случиться то же самое с Организацией Объединенных Наций? А что тогда? Новая мировая война. Но вы ведь знаете, Джонни, как ужасна была бы такая война?

Далквист с этим согласился. Тауэрс был доволен. Он так и сказал, что Джонни понял, о чем идет речь. Старший бомбардир и сам мог бы справиться, но лучше, если в таком деле будут участвовать оба специалиста.

Резким движением Джонни выпрямился. — Вы действительно собираетесь что-то сделать в этом отношении? — Он полагал, что начальник хотел только побеседовать. Тауэрс улыбнулся.

— Мы не политики, мы не занимаемся разговорами, мы действуем!

Джонни свистнул.

— Когда это начнется? — спросил он. Тауэрс щелкнул выключателем. Джонни был ошеломлен, услышав свой собственный голос: то была запись беседы, происходившей в столовой для младших офицеров. Политический спор, в котором, как он вспомнил, ему пришлось участвовать… Это было очень интересно! Но то, что за ним шпионили, его возмутило. Тауэрс выключил аппарат. — Мы уже действуем, — сказал он. — Мы знаем, кто надежен, а кто нет. Возьмите Келли… — Он указал рукой на громкоговоритель. — Келли политически неблагонадежен. Вы заметили, что его не было за завтраком?

— О! Я думал, что он на вахте.

— Для Келли вахты кончились. Успокойтесь, он невредим.

Джонни немного подумал. — А в каком списке значусь я? — спросил он. — Я надежен или ненадежен?

— Рядом с вашим именем стоит знак вопроса. Но я все время говорил, что на вас можно положиться. — На его устах играла покоряющая улыбка. — Вы ведь не предадите меня, Джонни?

Далквист не отвечал; тогда Тауэрс сказал резко:

— Ну, так как же — что вы думаете об этом? Говорите!

— Что ж, по-моему, вы переоценили свои силы. Если это и верно, что Лунная База может держать Землю в своей власти, то сама Лунная База тоже очень удобная мишень. Одна бомба — и бац!

Тауэрс взял со стола радиограмму и протянул ее Джонни; там было: «У меня ваше чистое белье. Зак».

— Это означает, — сказал Тауэрс, — что все бомбы на «Трюгве Ли» выведены из строя. Мною получены рапорты со всех кораблей, которые могли бы нам угрожать. — Он поднялся. — Подумайте об этом и зайдите ко мне после завтрака. Майору Моргану понадобится ваша помощь, чтобы изменить стабилизацию частот у бомб.

— Стабилизацию частот?

— Разумеется. Чтобы не допустить их срабатывания до того, как они достигнут своих объектов.

— Что? Но ведь вы сказали, что ваша цель — предотвратить войну? Тауэрс сделал отрицательный жест.

— Не будет никакой войны — всего лишь психологическая демонстрация один-два незначительных города. Маленькое кровопускание, для того чтобы избежать всеобщей войны. Простая арифметика.

Он положил руку на плечо Джонни.

— Вы ведь не щепетильны, иначе вы не были бы бомбардиром. Смотрите на это как на хирургическую операцию. И подумайте о вашей семье.

Джонни Далквист думал о своей семье.

— Прошу вас, сэр, я хотел бы видеть командующего.

Тауэрс нахмурился.

— Коммодора нельзя видеть. Вы знаете, что я говорю от его имени. Зайдите ко мне после завтрака.

Коммодора действительно нельзя было видеть: коммодор был мертв. Но Джонни этого не знал.

Далквист вернулся в столовую, сел и закурил сигарету. Впрочем, он тут же встал, смял окурок и направился к западной воздушной камере Базы. Там он надел свой космический комбинезон и подошел к часовому. — Откройте, Смитти!

На лице моряка отразилось удивление. — Я никого не могу выпустить на поверхность без разрешения полковника Тауэрса, сэр. Разве вы этого не знаете?

— О да! Дайте мне вашу приказную книгу. — Далквист взял книгу, сам выписал себе пропуск и подписал его «по приказу полковника Тауэрса». — Позвоните начальнику и проверьте, — добавил он.

Часовой прочитал приказ и сунул книгу в карман.

— О нет, лейтенант. Вашего слова достаточно.

— Вам не хочется беспокоить начальника, а? Я вас понимаю.

Джонни вошел в камеру, затворил внутреннюю дверь и подождал, пока оттуда вытянет воздух.

Выйдя на поверхность Луны, он прищурился от яркого света и поспешил на станцию космических ракет: там его ждала машина. Он протиснулся в нее, опустил колпак и нажал пусковую кнопку. Ракетная машина взвилась к холмам, юркнула между ними и выбралась на равнину, усеянную управляемыми ракетами, как именинный пирог свечками. Затем она стремительно нырнула в туннель и помчалась сквозь холмы. Джонни вдруг ощутил щемящую боль в желудке от падения скорости — машина остановилась у подземного склада атомных бомб.

Далквист вылез из машины и включил свой приемник-передатчик. Часовые, стоявшие в космических комбинезонах у входа, взяли винтовки наперевес.

— Доброе утро, Лопец, — сказал Далквист и прошел мимо часового к воздушной камере. Он отворил дверь.

— Эй, — окликнул его часовой, — никто не может входить туда без приказа начальника.

Он опустил ружье, порылся в походной сумке и вытащил какую-то бумагу. Читайте, лейтенант! Далквист отстранил бумагу. — Я сам составил этот приказ. Это вы читайте его; вы его неправильно поняли.

— Как же так, лейтенант? Далквист взял у него из рук бумагу, взглянул на нее, затем указал на одну строчку.

— Видите? «За исключением лиц, особо назначенных начальником» — а это бомбардиры, майор Морган и я.

Часовой казался встревоженным.

— Посмотрите в вашем уставе, черт возьми, — продолжал Далквист. — Найдите «особо назначенные» — это в пункте «Помещение для бомб. Безопасность. Процедура…». Не говорите мне, что вы забыли устав в казарме!

— О нет, сэр! Устав при мне. Часовой сунул руку в сумку. Далквист протянул ему приказ: часовой после минутного колебания, прислонив ружье к бедру, взял в левую руку бумагу, а правой стал искать устав в сумке.

Далквист схватил винтовку и, ударив часового, сбил его с ног. Затем он отшвырнул ружье и проскользнул в воздушную камеру. Захлопывая дверь, он увидел, как часовой с трудом поднялся и схватился за пистолет. Наглухо запирая внешнюю дверь, Джонни почувствовал дрожь в пальцах; в дверь ударила пуля.

Он бросился к внутренней двери, потянул спусковой рычаг, вернулся к внешней и всем своим телом налег на ее ручку. Он сразу почувствовал, что часовой поднимает ее кверху; лейтенант тянул ее вниз. Он едва удерживал ее в условиях измененного веса на Луне. Тем не менее ручка медленно поднималась.

Воздух из бомбового погреба через клапан втягивался в камеру. Далквист ощутил, как космический комбинезон на его теле стал оседать, когда давление в камере начало уравниваться с давлением в комбинезоне. Он перестал напрягаться и позволил часовому поднять ручку двери. Это не имело больше значения: тринадцать тонн воздушного давления держали теперь дверь на прочном запоре.

Внутреннюю дверь, ведущую в бомбовый погреб, Джонни закрепил так, чтобы она не могла захлопнуться. До тех пор пока дверь открыта, камера не будет функционировать: никто не сможет войти.

Перед ним в бомбовом погребе рядами лежали атомные бомбы, по одной для каждой управляемой ракеты, на достаточно большом расстоянии одна от другой, чтобы предупредить малейшую возможность внезапной цепной реакции. Это были самые смертоносные изобретения во всей вселенной, и каждая из них была его детищем. Теперь Джонни встал между ними и каждым, кто вздумал бы злоупотреблять ими.

И все же у него не было никакого плана, никакого понятия о том, как сможет использовать свое временное преимущество.

Вдруг из громкоговорителя раздался голос:

— Эй! Лейтенант! Что тут происходит? Вы сошли с ума?..

Далквист не отвечал. Пусть Лопец стоит там в полной растерянности — тем больше у него останется времени, чтобы принять какое-нибудь решение. Джонни Далквисту понадобится столько минут, сколько он сможет выиграть. Лопец продолжал протестовать. Наконец он замолчал.

Джонни упорно преследовал одну цель: любыми средствами не допустить, чтобы бомбы — его бомбы! — были использованы для «демонстрации над незначительными городами». Но что делать дальше? 1 Что ж, во всяком случае, Тауэрс не сможет проникнуть через камеру. Джонни будет сидеть здесь хотя бы до второго пришествия!

Не обольщайся, Джон Эзра! Тауэрс сможет проникнуть сюда. Немного взрывчатки под внешнюю дверь — воздух сразу вытянет — и наш мальчик Джонни потонет в крови своих разорвавшихся легких, а бомбы по-прежнему будут лежать невредимыми. Они изготовлены так, чтобы выдержать падение с Луны на Землю; вакуум не нанесет им никакого вреда.

Джонни решил оставаться в своем космическом комбинезоне, взрывное снижение давления ему вовсе не улыбалось. Пожалуй, лучше все-таки умереть от старости.

Или же они могут просверлить дыру, выпустить воздух и открыть дверь, не повредив затвора. Что еще? Тауэрс может также построить новую камеру, за стенами старой. Хотя вряд ли — ведь успех задуманного переворота зависит от быстроты действий. Тауэрс почти наверняка изберет самый быстрый путь взрыв. И Лопец, вероятно, сейчас уже вызывает Базу. Тауэрсу понадобится пятнадцать минут, чтобы переодеться и прибыть сюда. Здесь он, возможно, еще немного поторгуется, а затем — вжжж! И партия окончена. Пятнадцать минут… Через пятнадцать минут бомбы могут попасть в руки заговорщиков; за пятнадцать минут он должен их обезвредить.

Атомная бомба — это всего лишь две или больше частей разъединенного вещества, например плутония: разъединенные, они не более взрывчаты, чем фунт масла; быстрое соединение, они взрываются. Все дело в механизме и в цепной реакции, а также в приспособлении для их включения — точно в нужное время и в нужном месте.

Электрические цепи — «мозг бомбы» — легко разрушить, но сразу бомбу разрушить трудно как раз ввиду ее простоты. Джонни решил расколотить «мозг» и сделать это быстро!

У него под рукой были лишь простые инструменты, употребляемые при обращении с бомбами. Кроме бомб, в помещении были еще гейгеровский счетчик, громкоговоритель, приемник-передатчик, телевизионная установка для связи с Базой — и больше ничего. Бомбу, над которой работали, обычно брали в другое место — не из-за опасности взрыва, а чтобы поменьше подвергать персонал радиации. Радиоактивный материал бомб скрыт в «набивке», в этих бомбах «набивкой» было золото. Оно задерживает альфа- и бета-лучи и в значительной мере смертельную гамма-радиацию, но не нейтроны.

Увертливые, отравляющие нейтроны, выделяемые плутонием, должны вырываться на свободу, в противном случае произойдет цепная реакция — и взрыв. Все помещение было затоплено незримым, почти неуловимым дождем нейтронов. Помещение было нездоровое; по регламенту в нем полагалось оставаться как можно меньше времени.

Гейгеровский счетчик слабым потрескиванием отмечал «фоновую» радиацию, космические лучи, следы радиоактивности в коре Луны; во всем помещении возникла вторичная радиоактивность, вызванная нейтронами. Свободные нейтроны имеют опасное свойство заражать все, на что они попадают, возбуждая всюду радиоактивность, будь то бетонная стена или человеческое тело. Из этого помещения придется скоро уходить.

Далквист повернул ручку гейгеровского счетчика: аппарат перестал щелкать. При помощи вторичной цепи он выключил влияние «фоновой» радиации на данном уровне. Это еще раз напомнило ему, как опасно здесь оставаться. Он вынул чувствительную пленку; когда он сюда вошел, она была чистой. Теперь самый чувствительный конец пленки уже слегка потемнел. Радиоактивное излучение! Посредине пленку пересекла красная линия. Теоретически если носитель пленки в течение недели подвергается достаточно большой дозе радиации, чтобы затемнить пленку вплоть до этой линии, то он «конченый человек». Джонни так себе и сказал.

Громоздкий космический комбинезон стал отставать от его тела; следует поторопиться. Кончить дело и сдаться: лучше попасть в тюрьму, чем оставаться в столь «горячем» месте.

Джонни схватил с инструментальной полки молоток и взялся за работу, останавливаясь лишь для того, чтобы выключать телеприемник. Первая бомба доставила ему много хлопот. Он начал разбивать обшивочный лист «мозга», затем остановился, чтобы превозмочь тягостное чувство: он всю жизнь чтил тонкую аппаратуру.

Собравшись с духом, он размахнулся; звякнуло стекло, металл издал скрежещущий звук. Настроение Джонни изменилось: он начал ощущать постыдное удовольствие от разрушения. Теперь он с энтузиазмом размахивал молотком, раскалывал, разрушал!

Джонни был так поглощен своим делом, что сначала даже не услышал, как его позвали по имени.

— Далквист! Отвечайте! Вы там?

Джонни вытер пот с лица и посмотрел на телевизионный экран. На нем таращил глаза возмущенный Тауэрс.

Тут только Джонни увидел, что он успел уничтожить всего лишь шесть бомб.

Неужели они схватят его до того, как он кончит? О нет! Он должен довести это до конца. Выкручивайся, сынок, выкручивайся!

— Да, полковник. Вы меня звали?

— Разумеется, звал! Что все это значит?

— Мне очень жаль, полковник…

Выражение лица Тауэрса стало немного спокойнее.

— Включите свой экран, Джонни, я вас не вижу. Что это был за шум?

— Экран включен, — соврал Джонни. — Он, вероятно, испортился. Шум? О, сказать правду, полковник, я тут принимаю меры, чтобы никто не мог сюда войти.

После минутного колебания Тауэрс твердо сказал:

— Я могу лишь допустить, что вы больны, и послать вас к врачу. Но я требую, чтобы вы вышли оттуда сейчас же. Это приказ, Джонни.

Джонни медленно проговорил: — Сейчас я не могу, полковник. Я пришел сюда, чтобы принять решение, и я еще не успел этого сделать. Вы велели зайти к вам после завтрака.

— Я полагал, что вы будете у себя на квартире.

— Да, сэр, но я подумал, что должен стоять на страже у бомб, на тот случай, если я решу, что вы не правы.

— Это не вы должны решать, Джонни. Я ваш начальник. Вы дали присягу повиноваться мне.

— Да, сэр.

Все это лишь потеря времени: полковник, эта старая лиса, может быть, уже послал сюда отряд.

— Но я дал также присягу охранять мир. Не могли бы вы приехать сюда и обсудить это со мной? Я не хотел бы поступить неправильно.

Тауэрс улыбнулся.

— Прекрасная идея, Джонни. Ждите меня там. Я уверен, что вы поймете, в чем тут дело. — Он выключил телепередатчик.

«Ну вот, — сказал про себя Джонни, — надеюсь, вы уверены, что я помешался, коварное вы ничтожество!» Он схватил молоток, стремясь использовать выигранные минуты.

Но он почти сразу остановился: его вдруг осенило, что разрушить «мозг» недостаточно. Запасных «мозгов», правда, не было, но на складе хранился большой запас нужных материалов, и Морган мог бы срочно изготовить временные цепи управления для бомб. Да и Тауэрс сам мог бы это сделать правда, не очень искусно, но они все же действовали бы. Ему придется разрушить сами бомбы, и не более чем за десять минут!

Но бомба — это массивный кусок металла, прочно стянутый большим стальным обручем. Он не сможет разрушить бомбы. Во всяком случае, за десять минут. Проклятье!

Разумеется, тут есть один выход. Он хорошо знал цепи управления и знал также, как их разбивать. Взять хоть вот эту бомбу: если он вынет предохранительный стопор, отключит взрыватель, укоротит задерживающую цепь и выключит предохранительную цепь, затем развинтит то и отобьет это, он сможет при помощи одной только длинной крепкой проволоки взорвать бомбу.

А там он взорвет и другие, и саму долину — и все полетит прямо в царство небесное!

Так вот, Джонни Далквист, таковы дела! Все это время Джонни уничтожал бомбы; осталось наконец взорвать последнюю. Готовая к взрыву, бомба, казалось, угрожала: она будто притаилась перед прыжком. Он поднялся весь в поту.

Он спрашивал себя, хватит ли у него мужества на то, чтобы взорвать себя; он не хотел струсить в последнюю минуту и надеялся, что воля его не покинет. Он сунул руку в карман куртки и вынул фотографию Эдит и дочки. «Милая, сказал он, — если я выберусь отсюда, я никогда больше не буду подвергать себя опасности». Он поцеловал фотографию и положил обратно в карман. Теперь не оставалось ничего другого, как ждать.

Почему задерживается Тауэрс? Джонни хотел удостовериться, что полковник находится в зоне взрыва. Забавная ситуация — я сижу здесь, готовый поднять его на воздух! Эта мысль развеселила его; она вызвала другую, более приятную: зачем взрывать себя живым?

Был другой способ все уладить — управление «мертвой руки». Приспособить все таким образом, чтобы бомба не взорвалась до тех пор, пока он держит руку на выключателе, или рычаге, или на чем-либо подобном. Тогда, если они взорвут дверь или застрелят его, все полетит к черту!

Все же было бы лучше удержать их угрозой — рано или поздно должна прийти помощь: Джонни был уверен, что большая часть Дозора не участвует в этом отвратительном заговоре. И вот тогда Джонни торжественно прибывает домой! Какая встреча! Он уйдет в отставку и устроится преподавателем: он выстоял свою вахту.

Все это время Джонни напряженно работал. Сделать электрический замыкатель? Нет, слишком мало времени. Он сделает простое механическое сцепление. Но едва только он взялся за это, как громкоговоритель снова окликнул его: Джонни!

— Это вы, полковник? — пальцы Джонни продолжали быстро работать.

— Впустите меня.

— Ну нет, полковник, такого уговора не было! (Что здесь, черт возьми, могло бы послужить длинным рычагом?)

— Я войду один, Джонни, даю вам слово. Мы поговорим без свидетелей.

Его слово!

— Мы можем говорить через громкоговоритель, полковник.

Эврика! Вот он, трехфутовый щуп, свисающий с инструментальной полки.

— Джонни, я предупреждаю вас! Впустите меня, или я взорву дверь!

Проволоку! Ему нужна проволока, достаточно длинная и крепкая. Он сорвал со своего комбинезона антенну.

— Вы этого не сделаете, полковник. Это разрушит бомбы.

— Вакуум не повредит бомбам. Бросьте морочить голову.

— Лучше посоветуйтесь с майором Морганом. Вакуум не повредит им, но снижение давления в результате взрыва разрушит все цепи.

Полковник не был специалистом по бомбам; он затих на несколько минут. Джонни продолжал работать, Наконец Тауэрс заговорил:

— Далквист, это была наглая ложь. Я проверил у майора Моргана. Даю вам шестьдесят секунд, чтобы вы надели комбинезон, если он снят. Я намерен взорвать дверь.

— Нет, вы этого не сделаете! — крикнул Джонни. — Вы когда-нибудь слышали о выключателе «мертвой руки»?

Теперь надо быстро найти противовес и ремень!

— Что вы имеете в виду?

— Я приспособил номер семнадцатый, чтобы взорвать ее вручную. Но я устроил так, что бомба не взорвется, пока я держусь за ремень, который у меня в руке. Если же со мной что-нибудь случится, все летит в воздух! Вы находитесь примерно в пятидесяти футах от центра взрыва. Подумайте об этом!

На миг наступила тишина.

— Я вам не верю!

— Нет? Спросите Моргана. Он поверит. Он может проверить это на телевизионном экране. — Джонни привязал пояс от своего комбинезона к концу щупа.

— Вы сказали, что ваш экран испорчен.

— Я соврал. Теперь я докажу вам это. Пусть меня вызовет Морган.

Вскоре на экране появилось лицо майора Моргана.

— Лейтенант Далквист?

— Эй, Стинки! Подождите секунду! — С большой осторожностью Далквист сделал последнее соединение, продолжая держать в руке конец щупа. Все так же осторожно он скользнул рукой по ремню и зажал в руке его конец, сел на пол, вытянул руку и включил телевизионный экран.

— Вы видите меня, Стинки?

— Я вас вижу, — ответил Морган сухо. — Что это за вздор?

— Маленький сюрприз, который я вам приготовил.

Джонни начал объяснять все: какие цепи он выключил, какие укоротил, как он временно приспособил механическое сцепление. Морган кивнул.

— Но вы нас запугиваете, Далквист. Я уверен, что вы не разъединили цепь К. У вас не хватит духу взорвать себя.

Джонни коротко рассмеялся.

— Разумеется, нет. Но в этом вся прелесть. Я не могу взлететь, пока я жив. Если ваш грязный босс, экс-полковник Тауэрс, взорвет дверь, тогда я мертв, но и бомба взорвется. Мне будет все равно, но ему нет. Скажите ему об этом. — Он выключил передатчик.

Вскоре Тауэрс снова заговорил через громкоговоритель:

— Далквист?

— Я вас слушаю.

— Вам нет никакой надобности губить свою жизнь. Выходите, и вы получите отставку с сохранением полного жалованья. Вы сможете вернуться к вашей семье. Обещаю вам.

Джонни был взбешен.

— Оставьте мою семью в покое?

— Подумайте о них, Далквист.

— Замолчите. Идите назад в вашу дыру. Я чувствую потребность почесаться, и тогда вся эта лавочка обрушится вам на голову.

II

Джонни вздрогнул и выпрямился. Хоть он и задремал, но его рука не отпустила ремня: у него мурашки пробежали по спине, когда он подумал об этом.

Может быть, ему следует обезвредить бомбу и положиться на то, что они не посмеют его вытащить? Но шея изменника Тауэрса уже была в петле, Тауэрс способен рискнуть. Если бы он это сделал и бомба была бы обезврежена, Джонни был бы мертв, и Тауэрс завладел бы всеми бомбами. Нет, он уже зашел слишком далеко и ради нескольких минут сна не допустит, чтобы его девочка выросла при милитаристской диктатуре.

Он услышал щелканье гейгеровского счетчика и вспомнил, что пользовался вторичной цепью. Радиоактивность в помещении, наверное, все увеличивается, может быть, еще оттого, что разбиты «мозговые» цепи — ведь приборы, несомненно, радиоактивны; они достаточно долго пробыли в близости к плутонию. Он вынул из кармана контрольную пленку.

Темная зона распространилась в сторону красной черты. Джонни сунул пленку обратно. «Лучше найти выход из тупика, приятель, — сказал он себе, — или будешь светиться, как циферблат часов на ночном столике!» Это была чистая риторика — зараженная живая ткань не горит, она просто медленно умирает.

Телевизионный экран снова засветился: появилось лицо Тауэрса.

— Далквист? Я хочу поговорить с вами.

— Проваливайте!

— Вы должны согласиться, что не убедили нас.

— Не убедил? Черт, я заставил вас остановиться.

— На время. Я принимаю меры, чтобы достать другие бомбы.

— Вы лжец!

— Но вы меня задерживаете. Я хочу сделать вам предложение.

— Оно меня не интересует.

— Погодите. Когда все это кончится, я буду главой Всемирного правительства. Если вы будете сотрудничать со мной, даже теперь, после всего, что вы натворили, я сделаю вас начальником администрации.

Джонни грубо посоветовал Тауэрсу, что ему следует сделать со своим предложением.

— Не будьте идиотом, — прошипел Тауэрс, — что вы выиграете, если умрете?

— Какой же вы негодяй, Тауэрс! Вы говорили о моей семье. Я лучше хотел бы, чтобы они умерли, чем жили под властью такого копеечного Наполеона, как вы. Ну, теперь уходите — мне надо кое о чем подумать.

Тауэрс выключил телепередатчик. Джонни снова достал свою пленку. Затемненная часть как будто не увеличилась, но настойчиво напоминала, что пора уходить. Он испытывал голод и жажду, и не мог же он вечно оставаться без сна! Четыре дня потребуется, чтобы прислать корабль с Земли; раньше этого ему нечего ожидать спасения. А он не проживет четырех дней: лишь только затемнение распространится за красную черту, наступит смерть.

Его единственным шансом было разрушить бомбы настолько, чтобы их нельзя было восстановить, и выбраться отсюда до того, как пленка затемнится еще сильнее. Он подумал обо всех возможных способах, затем взялся за работу. Повесил груз на ремень, привязал к нему шнур. Если Тауэрс взорвет дверь, он дернет ремень, прежде чем умереть.

Существовал простой, хотя и трудный способ разрушить бомбы настолько, чтобы Лунная База не могла их восстановить. Сердцевину бомбы составляли два полушария из плутония, их плоская поверхность была гладко отполирована, чтобы сделать полное соприкосновение; только в таком случае может быть вызвана цепная реакция, от которой зависит атомный взрыв.

Джонни начал разбивать одну бомбу на части.

Ему пришлось отбить четыре массивных выступа, затем расколоть стеклянную оболочку вокруг внутренней аппаратуры. После этого бомба легко распалась. Наконец перед ним лежат два светящихся, гладких, как зеркало, полушария.

Удар молотком — и одно из них перестало быть столь совершенным… Еще удар — и второе полушарие треснуло, как отекло.

Несколько часов спустя Джонни, смертельно усталый, вернулся к снаряженной бомбе. Заставляя себя оставаться спокойным, он с чрезвычайной осторожностью обезвредил ее. Вскоре два ее серебристых полушария тоже были приведены в негодность. Теперь в погребе больше не осталось ни одной исправной бомбы. А вокруг на полу были разбросаны огромные богатства в виде самого ценного и самого смертоносного металла во всей вселенной. Джонни посмотрел на эти разрушения.

— Скорее в комбинезон, и прочь отсюда, сынок! — проговорил он вслух. Интересно, что скажет Тауэрс?

Он направился к полке, чтобы повесить молоток. Когда он проходил мимо гейгеровского счетчика, тот бешено защелкал. Гейгеровский счетчик вряд ли реагирует на плутоний, но вызванная плутонием радиоактивность на него действует. Джонни посмотрел на молоток, затем поднес его к гейгеровскому счетчику. Счетчик взревел.

Джонни отбросил молоток и поспешил обратно к своему комбинезону.

Когда он поравнялся со счетчиком, тот снова сильно защелкал. Джонни остановился. Вытянув руку, Джонни приблизил ее. к счетчику. Его щелканье превратилось в рев. Не двигаясь с места, Джонни сунул руку в карман и вытянул свою пленку. Она была вся черна, из конца в конец.

III

Губительные частицы, проникая в тело человека, быстро достигают костного мозга. Тут уж ничто не поможет — жертва обречена. Нейтроны, излучаемые плутонием, устремляются сквозь тело, ионизируя ткань, превращая атомы в радиоактивные изотопы, разрушают и умертвляют ее. Роковая доза ничтожно мала — массы в десятую часть крупинки столовой соли более чем достаточно, она может проникнуть через ничтожную царапину. Во времена исторического «Манхэттенского проекта» немедленная ампутация рассматривалась как единственно возможный способ оказания первой помощи.

Джонни все это знал, но это уже не тревожило его. Он сидел на полу, курил сигарету и думал. В голове Джонни проносились события его долгой вахты.

Он выпустил струю дыма на счетчик и невесело усмехнулся, услышав, как счетчик ответил усиленным щелканьем. Теперь даже дыхание его было «горячим» — углерод, наверное, превратился в радиоактивный изотоп, карбон-14, и выделяется из его крови, как двуокись углерода. Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Сдаваться больше не было никакого смысла, да ему и не хотелось доставлять Тауэрсу такое удовольствие — он закончит свою вахту именно здесь. Кроме того, пусть они думают, будто одна бомба готова к взрыву, это помешает им захватить сырье, из которого изготовляются бомбы. Это может в конце концов сыграть большую роль.

Без удивления он принял тот факт, что не чувствует себя несчастным. Ему было приятно, что он не испытывает более никакой тревоги. Он не ощущал боли и даже не испытывал голода. Физически он чувствовал себя все еще хорошо. В душе его был покой. Он был мертв — он знал, что он уже мертв, но еще некоторое время был в состоянии ходить и дышать, видеть и чувствовать.

Джонни не испытывал тоски. Он не был одинок, его окружали вызванные воображением друзья: полковник Боун, слишком больной, чтобы двигаться, но требующий, чтобы его перевезли через линию фронта; умирающий капитан «Чезапика» все с тем же бессмертным вызовом на устах; Роджер Юнг, всматривающийся во мрак. Они собрались вокруг него в темном бомбовом погребе.

И разумеется, тут была Эдит. Она была единственная, чье присутствие он ощущал всегда. Джонни хотелось бы более ясно видеть ее лицо. Она сердится? Или она гордится им и довольна?

Она гордится, хотя и несчастна, — теперь он видит ее лучше и даже чувствует прикосновение ее руки.

Он сидел очень тихо. Сигарета догорела, обжигая кончики его пальцев. Он сделал последнюю затяжку, снова выпустив дым прямо на счетчик, и смял окурок. Это была его последняя сигарета. Он собрал несколько окурков, скрутил еще одну из бумажки, найденной в кармане, осторожно закурил ее и уселся поудобнее, ожидая, когда снова покажется Эдит. Он был счастлив.

Он все еще сидел, прижимаясь к корпусу бомбы; последняя его сигарета лежала, погасшая, возле него, когда вновь ожил громкоговоритель.

— Джонни? Эй, Джонни! Вы меня слышите? Это Келли. Все кончено. Прибыл «Лафайетт», и Тауэрс пустил себе пулю в лоб. Джонни! Ответьте мне!

…Когда они отворили наружную дверь, первый из вошедших держал впереди себя на длинном шесте гейгеровский счетчик. Он остановился на пороге и быстро попятился назад.

— Эй, начальник, — позвал он. — Лучше достаньте носилки, а заодно уж и свинцовый гроб…

«…Четыре дня понадобилось маленькому кораблю и его эскорту, чтобы достигнуть Земли. Четыре дня, в продолжение которых все люди на Земле ожидали его прибытия. В течение девяноста шести часов были отменены все обычные телевизионные программы: вместо них передавалась бесконечная панихида: похоронный марш, песня „Возвращаемся на родину“, песни Лунного Дозора.

Девять кораблей приземлились в ракетном порту Чикаго. Гроб с маленького корабля был перенесен на самолет; после этого корабль взорвали, выбросив его в космос, чтобы он никогда не мог послужить менее возвышенной цели.

Панихида продолжалась, пока самолет направлялся в городок в штате Иллинойс, где родился лейтенант Далквист. Там гроб был поставлен на пьедестал, окруженный барьером, переступать который было небезопасно. В карауле стояла космическая гвардия, винтовки к ноге, с опущенными головами; толпа людей стояла вокруг. А панихида все продолжалась.

Бесчисленные цветы увяли, и прошло много-много времени до того, пока свинцовый гроб заделали в белый мрамор. Такой вы и видите эту могилу сегодня».

Оглавление