«Тайна олимпионика»

Владимир Михановский Тайна олимпионика

ПРОЛОГ

Уступ за уступом,

И снова уступы тяжелые,

Скалистые склоны,

Отвесные, темные, голые.

Деревья ползут,

По-пластунски пригнувшись, упорные,

Туда, на вершину, где ветры играют задорные.

Туда, где орлы,

А дорожек и тропочек нет еще.

Усталые горы –

Природы неистовой детище!

Здесь сам выбирай себе путь,

А не прячься за спину товарища,

Здесь мрамора мрачные глыбы –

Отнюдь не товар еще.

Так писал – в переводе на русский – поэт Эльдары, планеты, затерявшейся в центре Галактики. И не зря этот текст стал впоследствии гимном планеты: поверхность ее была резко пересеченной, сплошь гористой. Ущелья и пропасти, перемежаемые островерхими пиками, пересекали ее во всех направлениях – с юга на север, с востока на запад. Быть может, именно по этой причине главным способом передвижения для существ, населяющих Эльдару, издревле стали прыжки. Попади сюда люди, они назвали бы Эльдару, вероятнее всего, планетой кузнечиков. Но людям до космических перелетов было еще очень и очень далеко…

Жесткокрылые эльдаряне, отталкиваясь от почвы мощными задними конечностями, прыгали на расстояния, огромные по сравнению с их собственным телом. Эволюция не подарила этим существам крыльев, пригодных для полетов. Эльдаряне могли лишь, раскрывая их в прыжке, регулировать его направление.

Гармонично сложенные, стремительные эльдаряне каждую минуту, свободную от дел, отдавали любимой утехе – прыжкам. Каждую луну устраивались состязания в прыжках на дальность, и победитель удостаивался высших почестей. Поселение, в котором он жил, полностью освобождалось от налогов, а статуя прыгуна, вытесанная из горного камня лучшими мастерами, устанавливалась на главной площади селения.

После того как эльдаряне открыли принцип реактивного движения, они приступили к освоению окрестного пространства. Их цивилизация быстро набирала силу, космические корабли становились все более совершенными.

Однако по своей планете, как и тысячи лун назад, они передвигались самостоятельно, без помощи самодвижущихся экипажей и других технических приспособлений. Среди многоярусных куполообразных зданий, среди замысловатых строений, окутанных паутиной антенн, эльдаряне по-прежнему перемещались с помощью огромных и точных прыжков.

Жизнь на Эльдаре шла своим чередом. Строились новые жилища, все более высокие и совершенные, возделывались поля – крохотные крохотные клочки среди скал, стартовали в пространство корабли.

Эльдаряне, однако, понимали, что в центре цивилизации они должны находиться они сами, а не машины, не корабли, не прочие технические новшества. Потому и старались они пребывать в нерасторжимом единстве с природой. Стартовые площадки для космических кораблей были вынесены далеко за пределы атмосферы, чтобы не загрязнять ее выхлопными газами. Там же, на спутниках, располагались фабрики и заводы.

Нужно ли удивляться тому, что главным способам передвижения эльдарян по родной планете по-прежнему оставались прыжки?

Как всегда, регулярно устраивались состязания на дальность прыжка, но с течением времени рекордов в этой области становилось все меньше. Наступил момент, когда они и вовсе иссякли.

Эльдарские ученые пришли к выводу, что дальше определенного предела, который уже достигнут, никто, как ни старайся, прыгнуть не сумеет. Для каждого живого существа, рассуждали они, существуют некие определенные рамки, поставленные самой природой.

Но тут во время одного из состязаний произошло событие, которое опрокинуло все их расчеты и теории. Дата этого события вошла в историю Эльдары как одна из величайших вех…

Да, в жизни планеты это было событие, равное по значению, как считали сами эльдаряне, созданию первого космического корабля.

Во время очередного ежелунного состязания один из эльдарян, доселе безвестный, сумел прыгнуть на расстояние, более чем вдвое превышающее самый последний рекорд дальности!

Счастливый прыгун сразу же стал самым знаменитым среди всех эльдарян на планете. Для своего прыжка ему удалось придумать способ, которому он тут же и обучил всех остальных. Изобретенный им метод прыжка был прост, как и все гениальное. И научиться прыгать вдвое дальше, чем обычно, мог любой – от малыша, который только осваивает под присмотром мамаши первые прыжки, до глубокого старца, доживающего последнюю луну.

Счастливый прыгун был увенчан почетным венком и навсегда вошел в историю планеты.

Его именем эльдаряне решили назвать самый большой космический корабль, который был только что заложен на дальних стапелях. На этом корабле предполагалось совершить путешествие к окраине Галактики.

Так далеко эльдаряне еще не залетали. Имя корабля и должно было символизировать смелый прыжок в еще не изведанные глубины космоса.

Подготовка к сверхдальней экспедиции шла успешно. Эльдаряне замыслили добраться до Желтой звезды, расположенной на окраине Галактики. Ученым планеты удалось определить, что температура поверхности звезды составляет шесть тысяч градусов. Предполагалось, что звезда имеет свою планетную систему, которая и заинтересовала ученых.

Наступил день старта.

Возбужденные толпы эльдарян глазели на небо, на узкое тело остроносого серебристого корабля. В оптических приборах местные жители не нуждались – их фасеточное зрение было достаточно острым.

Когда стемнело и зажглись первые звезды, высоко в небе вспыхнуло новое продолговатое светило. Из хвоста его вырывался ослепительный шлейф. Немного помедлив, новая звездочка двинулась в путь, наращивая скорость, и вскоре потонула в пучинах пространства.

Достигнет ли корабль цели? Что встретит его в пути? Возвратится ли он на Эльдару? Не было на планете провидца, который сумел бы ответить на эти вопросы.

Откуда было знать эльдарянам, что тех, кто отправился в полет, включая и капитана, знаменитого прыгуна, чьим именем – неслыханная честь! – назван корабль, что всех их, без исключения, ждет высокая и трагическая судьба?..

* * *

…Это была необычная ночь.

Пелопонесские пастухи, выпасавшие стадо на высокогорном плато, увидели в небе звезду, которая внезапно вспыхнула, словно появившись из небытия, и начала быстро приближаться к земле.

Пастухи расположились вокруг жарко пылавшего костра – ночью в горах бывает прохладно. Кто-то пустил по кругу козий мех с вином, фалернское развязало языки, послышались шутки, смех.

Поодаль лежали овчарки и не мигая глядели на языки пламени.

Тут-то и заметил кто-то, глянув ввысь, крохотное солнце, вынырнувшее из небесных глубин.

– Чья-то душа неприкаянная мается, – вздохнул старый пастух.

– А может, это Гелиос на колеснице? – заметил кто-то.

Невежду подняли на смех. Кто же не знает, что Гелиос-Солнце мчится по небу только днем, отчего и бывает светло!

Самый юный пастух, который пристальнее всех всматривался в небо, произнес:

– Звезда летит к земле так быстро, как олимпийский чемпион!

– У тебя, Пелоп, только одно на уме, – строго оборвал его старый пастух. – Только бег, да прыжки, да рекорды. Возьми лучше посох, кликни псов да проверь стадо, чтобы козы не разбрелись.

Юноша резво вскочил, словно лист, поднятый порывом ветра. Остальные против воли залюбовались тонким широкоплечим Пелопом.

– Клянусь Зевсом, Пелоп станет великим атлетом. Вся Греция будет им гордиться, – сказал негромко старый пастух, глядя вслед бегущему юноше.

Корабль эльдарян финишировал удачно, несмотря на то, что гравитация земли оказалась много выше расчетной. Пролетев в опасной близости от огромного горного пика, аппарат мягко приземлился в ущелье. Взяв предварительные пробы атмосферы и убедившись, что она не ядовита, эльдаряне высыпали из люков на землю. От радости, что долгий перелет остался позади, что под ногами наконец твердая почва, они совершали огромные прыжки, которым научил их капитан. А капитан, плотно прижав зеленые надкрылья, малыми прыжками передвигался вокруг корабля, напряженно изучая обстановку. Ведь он отвечал за целость и сохранность экипажа и корабля, за то, чтобы все они, исследовав планету, возвратились на далекую Эльдару…

Внимание капитана привлек пронзительный стрекот какого-то существа, размерами близкого к эльдарянину. Сделав несколько ловких прицельных прыжков, капитан поймал его.

Это была цикада.

Убедившись, что существо не обладает признаками разума, эльдарянин отпустил его.

Затем капитан заглянул за выступ горы. Глубоко внизу, на наклонном плато, он увидел пылающую неровно точку. Это был костер, вокруг которого грелись пастухи.

Короткой телепатемой капитан подозвал к себе остальных. Эльдаряне, обладающие отличным зрением, долго наблюдали сверху за неуклюжими и беспечными, огромными двуногими созданиями, которые пили попеременно из бесформенного сосуда какую-то жидкость и веселились.

– Они лишены разума, – сказал кто-то.

– Нет, они умеют поддерживать огонь, – возразил капитан. По его сигналу пришельцы, пользуясь густой травой, приблизились к костру. Какое-то время они прислушивались к непонятным звукам разной высоты, которыми обменивались пастухи. Затем капитан просигналил:

– Возвращаемся на место высадки. Замаскируем и корабль и все отдыхаем. Завтра приступим к делу.

Эльдаряне быстро освоились на новой планете. Прыгая как кузнечики и все врмя поддерживая между собой связь, они расселились по всей территории Южной Греции. Корабль, спрятанный в ущелье, служил им базой.

Прошло несколько земных лет. Эльдаряне накопили достаточно информации о планете и подумывали о том, чтобы двинуться в обратный путь.

Однажды капитан возвращался с морского побережья в горы. Вечерело, и по земле протянулись долгие тени.

Он двигался не по проселочной дороге, а параллельно ей, чтобы не попасть невзначай под копыто осло или сандалию крестьянина. В траве без умолку стрекотали цикады, к которым давно уже эльдаряне успели привыкнуть. «На Эльдаре нам будет не доставать этих существ, столь похожих на нас», – подумал капитан, делая очередной прыжок – тот самый свой знаменитый прыжок с грузом. В момент приземления ему почудилось, что почва под ногами вздрогнула. Издали, со стороны гор, донесся низкий гул. Капитан удивился: его родная планета не знала землетрясений.

Двуногие, чем-то обеспокоенные, засуетились. «Насколько было бы эффективнее, если бы они перемещались прыжками», – подумал эльдарянин.

Он продолжал двигаться в горы. Вот и знакомое ущелье. Капитан сделал еще прыжок и замер: перед ним лежал корабль, разбитый и сплющенный каменной лавиной. Вскоре он к своему ужасу убедился, что починить аппарат нет никакой возможности. Они обречены жить и умереть на этой планете.

От неожиданного стресса и тоски по дому эльдаряне помирали один за другим. Спустя несколько лет настало время, когда капитан остался один. Ослабевший, вялый, он еле перемещался, и прыжки его становились все короче. Неужели тайна сверхдальнего прыжка умрет с ним, – думал капитан. – неужели неуклюжие двуногие, населяющие эту планету, до скончания века обречены перемещаться, переставляя конечности?

Правда, один раз капитан наблюдал, как молодой пастух по имени Пелоп, думая, что его никто не видит, тренировался в прыжках на поляне. Но как безграмотно, как неумело он это делал!

Мысль, поначалу неясная, созрела в уме капитана. Теперь он знал, что нужно делать. Оставалось только дождаться вечера.

…Пастухи, как обычно, собрались на вечернюю трапезу у костра. Разговор зашел о недавнем землетрясении: хорошо, что оно случилось в горах.

– Смотрите, цикада к костру подошла! – воскликнул старый пастух, посмотрев в сторону.

– Огня не боится.

– Замерзла!

Кто-то потянулся, чтобы раздавить странного кузнечика.

– Не трогай! – толкнул его старый пастух. – Не ты дал цикаде жизнь, не ты ее и отнимешь.

Пелоп, полулежа у жарко пылавшего костра, смотрел, как и все, на необычно большую цикаду, безбоязненно подошедшую к огню. Внезапно он почувствовал, что мысли его начали мешаться. Словно некто посторонний, бесконечно чужой, проник ему в голову и пытается что-то внушить. В мозгу вспыхивали странные картины никогда не виданного многокрасочного мира.

Это было так удивительно, что Пелоп не заметил, как кузнечик исчез.

…Осуществляя свой последний замысел, отважный эльдарянин подошел как можно ближе к костру, вокруг которого расположились двуногие. Он чувствовал, что силы его на исходе, и хотел, чтобы телепатемы, адресованные Пелопу, не рассеялись в пространстве, достигли адресата. В эти мгновения капитан не думал, что рискует собственной жизнью. Когда жар костра стал нестерпимым, эльдарянин спрятался за валун, расположенный рядом с костром, и продолжал настойчиво воздействовать на мозг молодого пастуха.

– Что с тобой, Пелоп? – спросил старый пастух. – Голова болит?

– Ничего, – ответил Пелоп, с трудом ворочая непослушными губами.

– Может, на солнце перегрелся? Ты бледен, как смерть.

– Устал немного, – поморщился Пелоп. В эту минуту он хотел только одного: чтобы никто не мешал ему.

…Горы, горы, горы… Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые… Пелоп один, а вокруг вершины, перемежаемые пропастями. Ходить тут немыслимо, летать он не умеет. Остается одно – прыгать с вершины на вершину. Именно это и заставляет его делать чья-то посторонняя воля.

Неожиданно под ногами разверзлась пропасть. Пелоп оказался на небольшой площадке, окруженной пустотой. Чтобы спастись, нужно перепрыгнуть пропасть.

Странное состояние Пелопа продолжалось. Он вроде сидел у косьтра в окружении пастухов и в то же время находился за тридевять земель от них, в непонятном царстыве пропастей и скал.

Очутившись на маленькой площадке, со всех сторон окруженной пустотой, Пелп в первое мгновенье растерялся. Выбраться отсюда невозможно. Прыгать? Но он в лучшем случае долетит до середины и рухнет вниз, на острые пики, поблескивающие внизу сквозь туман.

Эльдарянин напрягся из последних сил, стараясь, чтобы телепатемы получалось как можно четче.

Юный Пелоп застонал, словно в мозг его впилась раскаленная игла. Мысль, невозможная, вдруг вспыхнувшая в уме, мучила его.

– Выпей фалернского, – сказал кто-то, протягивая Пелопу бурдюк.

– Лучше молока выпей, – добавил старый пастух.

Холодное молоко на миг возвратило Пелопа на землю. Он услышал оживленные разговоры о давешнем землетрясении, о предстоящей Олимпиаде, о видах на осенний урожай.

Но тут же оживленные лица пастухов как бы потускнели, подернулись пеленой, костер исчез, и он снова очутился на каменистой площадке.

Прыгать?! Прыгать, взяв в обе руки груз?! Но ведь он будет тяжелее?… Однако внутренний голос убеждал его, что другого выхода нет.

Пелоп сделал несколько шагов, оглянулся, подобрал с земли два каменных обломка. Нет, эти слишком тяжелы. Эти? Слишком легки. А вот эти, пожалуй, в самый раз.

Зажав что есть силы камни в руках, Пелоп попятился от пропасти, чтобы выиграть пространство для разгона. Разбежался и прыгнул, выбросив руки с грузом вперед. Он летел, делая волнообразные движения, а в середине траектории, в самой высокой ее точке, отбросил прочь камни и в тот же миг высоко вознесся над пропастью… перелетел ее и очутился на другой площадке.

ИРЕН

Стоял ничем не замутненный солнечный день, обычный для Спарты, когда во двор их дома вошел незнакомый человек. Тилон в это время, наскоро перекусив куском козьего сыра с лепешкой, резвился в углу двора, в тени невысокой обветшавшей ограды.

Мальчик был занят обычным для себя делом: очертив прутом дорожку для разбега, он старался, разогнавшись, прыгнуть как можно дальше, как это делают настоящие атлеты.

Молодой незнакомец, скользнув по нему неласковым взглядом, принялся неспешно подниматься на крыльцо. Сердце мальчика внезапно сжалось от дурного предчувствия.

Из дверей выбежала мать, заметившая гостя в окно.

– Заходи, ирен! Жаркий день сегодня, а в комнатах прохладно… – начала она, жестом приглашая пришельца в комнаты.

– Времени мало! – Оборвал ее гость. Я пришел к тебе, чтобы сказать, что подошел его срок, – кивнул он в сторону Тилона.

Мальчик оставил прыжки и подошел поближе.

– Неужели срок подошел?.. – пробормотала мать, и Тилон с удивлением отметил про себя, что ее голос дрожит.

Гость в задумчивости побарабанил пальцами по глыбе жилистого мрамора, лежавшего слева от входа: отец Тилона собирался вытесать из нее несколько межевых столбов.

– Что ж, – сказал он, перехватив умоляющий взгляд женщины, – если ты считаешь, что мы ошиблись, и…

– Но ты посмотри, ирен, – перебила мать, – ведь он совсем ребенок, даром что подрос. И он тяжело болел прошлым летом, мы сообщили об этом Совету старейшин…

– Не люблю пустопорожние разговоры, – отрезал гость. – Если тебя, женщина, не устраивают законы Спарты… – не договорив, он точным щелчком сшиб прыгнувшего на рукав зеленокрылого кузнечика.

– Полно тебе, ирен, – потупилась мать. – Можешь забирать его.

– Что значит – забирать? – возвысил голос гость. – Ты что, одолжение Спарте делаешь? Я не Пифагор и не Евклид, но до семи считать умею.

– Ты считаешь, как надо, ирен, – примирительно произнесла мать. Если кто и ошибся, так это я.

– То-то.

– Зайди в дом, освежись холодным молоком.

– Некогда. Нужно до захода обойти с полдюжины дворов, таких, как твой… Тебя как зовут? – внезапно обратился гость к Тилону.

Мальчик промолчал, только сильнее сжал ивовый прут, которым расчерчивал дорожку для прыжков.

– Его зовут Тилон, – сказала мать.

– Тилон, – повторил тот, кого мать называла странным словом ирен. – Ишь, каким зверенышем смотрит!

– Он еще слаб после болезни…

– Вот мы и хотим сделать его сильным. Сильным и отважным, как лев, – с важностью произнес ирен явно чужую фразу.

– Понимаю…

– Короче, готовь парня в дорогу. Завтра на рассвете приду за ним.

– Я напеку лепешек…

– С собой можешь дать ему только одну.

– А шкуру выделанную можно дать ему?

– Нет. Все, что положено, он получит на месте, – с этими словами гость удалился, так и не войдя в дом.

Когда калитка за иреном захлопнулась, Тилон вихрем взлетел на крыльцо и прижался к матери.

– Вот и кончилось твое детство, сынок, – грустно произнесла она, погладив жесткую курчавую голову, почти не знакомую с гребнем.

– Мама, а что означает слово ирен? – выпалил Тилон вопрос, вертевшийся у него на языке.

– Завтра. Все завтра узнаешь, сынок, – вздохнула мать. И какой варвар выдумал такие жестокие законы? – тихонько добавила она, оглянувшись.

Эту ночь, последнюю ночь в родительском доме, Тилон спал плохо. Сон все время рвался, словно прохудившийся мешок. А родители и вовсе не уснули. Они все время перешептывались, думая, что мальчик их не слышит.

Под утро, едва Тилон погрузился в тревожный сон, его разбудил пронзительный звук трещотки, раздавшийся под самым окном.

Он поднял тяжелую голову. Перед ним стоял на коленях отец, губы у него тряслись.

– Храни тебя все олимпийские небожители, сынок… – пробормотал он.

– Эй, пошевеливайтесь! – донесся с улицы нетерпеливый крик, в котором Тилон узнал вчерашнего гостя.

– Мы готовы, ирен, – крикнула мать, которая справилась наконец с тяжеленным мехом, собранным сыну в дорогу.

Тилон выскочил на улицу. Близ дома стояли с десяток мальчишек примерно его возраста. Сбившись в кучку, они не без робости поглядывали на ирена, вооруженного палкой. «Как пастух со стадом», – мелькнуло у Тилона.

Мальчик замешкался.

Следом вышла мать. В одной руке она держала полный козий мех, в другой – сандалии Тилона.

– Стань со всеми, Тилон! – велел ирен.

В это время мать выронила мех, по земле покатились лепешки.

Ирен не спеша подошел к матери.

– Плохо ты выучила законы Спарты, женщина, – произнес он. Затем взял у нее из рук сандалии и перебросил их через забор – сначала одну, затем другую.

Только теперь Тилон обратил внимание, что все мальчишки были босыми.

– Забирай хлеб и ступай в дом, – сказал ирен. – И радуйся: отныне твой сын будет есть хлеб государственный!

Плечи матери сгорбились, она повернулась и пошла к калитке. Отец так и не вышел: видимо, боялся проявить слабость, постыдную для свободного гражданина Спарты.

– Двинулись! – сказал ирен, ударив палкой о землю, и ребята, поднимая пыль, двинулись вдоль улицы.

До самого поворота Тилон оглядывался, но разглядеть мать мешали слезы, застилавшие глаза. Она стояла у ворот неподвижно. Словно мраморное изваяние, которое возвышалось на городской площади.

Вскоре небольшая группа, разбившаяся по команде попарно, миновала селение и вышла на проселочную дорогу. Ирен шагал быстро, мальчики за ним еле поспевали.

Тилон немного освоился. Кровь разгорелась от быстрой ходьбы, озноб пропал. Идти босиком было даже приятно: бархатная пыль слегка холодила ноги. С ним в паре шагал худой остролицый мальчик. Тилон незаметно толкнул его локтем, тот ответил.

– Как ты думаешь, сколько ему лет? – тихонько спросил Тилон.

– Кому?

– Ирену, – чуть громче пояснил мальчик.

Остролицый несколько мгновений смотрел на широкую спину и мерно пошевеливающиеся лопатки ирена. Легкий рассветный ветерок едва шевелил его шевелюру, схваченную узким кожаным ремешком.

– Лет двадцать.

– Точно, – согласился Тилон. – Ему не больше двадцати.

– Тише! – прошептал испуганно остролицый. На них оглядывались: перед тем, как двинуться в путь, ирен настрого приказал соблюдать «военную дисциплину», попутно объяснив, что ирен означает начальник группы и все должны ему беспрекословно подчиняться.

– А чего бояться? – громко произнес Тилон. – Трусишки.

Он шагал в самом конце колонны, и ирен не слышал крамольных слов: утро вступило в свои права. В кустах на все лады распевали пичужки, стрекотали цикады, издалека донеслась протяжная жалоба осла.

Безнаказанность придала Тилону смелости.

– Нашему ирену двадцать лет,

А он шагает с палкой, как древний дед! – выкрикнул Тилон и первый захохотал.

Ирен внезапно остановился и резко обернулся. Колонна замерла в клубах пыли, которая медленно оседала на дорогу.

Он оперся на палку:

– Кто сказал?

Колонна молчала.

Он повторил вопрос и медленно прошелся вдоль рядов, вглядываясь в лица. Встречая его взгляд, мальчики опускали глаза.

– Значит, среди вас есть трус, – произнес он голосом, не предвещавшим ничего доброго. – Нечего сказать, хорошо начинает свой путь новая агела! Ладно, посмотрим, каковы остальные. Пусть тот, кто заметил крикнувшего, укажет его.

Он выждал минуту-другую. Мальчики молчали.

– И это называется агела?! – воскликнул ирен. – Да вы знаете, что такое агела?

– Агела – это стадо, – осмелился кто-то подать голос.

– Верно, – кивнул ирен. – Но это слово имеет и второй, главный смысл. Агела – это отряд мальчиков, которых воспитывает государство. Выходит, среди вас не один трус, а все вы – трусы? Хороши юные спартанцы!.. Тогда подскажите мне, какая лучшая награда для труса?

Никто не подал голоса.

– Для труса лучшая награда – палка! – сам себе ответил ирен. – Сейчас каждый из вас отведает, какова на вкус эта штука, Сейчас каждый из вас отведает, какова на вкус эта штука, – потряс он своим посохом. – Клянусь всеми богами, это будет только справедливо…

Все замерли.

– Начнем по порядку, – с этими словами он приблизился к смуглому мальчишке, стоявшему впереди всех, и занес ореховую палку.

– Постой, ирен! Не бей! – донесся дл него отчаянный крик из хвоста колонны. Ирен опустил орудие наказания. Побледневший как мел Тилон медленно приблизился к нему, опустив глаза.

– Это ты нарушил порядок? – спросил ирен.

– Я.

Ирен несколько мгновений разглядывал долговязую, слегка сутулую фигуру. Тилон был выше всех в агеле. Хорошо развита мускулатура, взгляд смел. В будущем Спарта может получить хорошего воина. Но до этого далеко. И потом, мальчишка строптив, а этого ирен не терпел. Нужно сбить с него спесь, чтобы другим неповадно было.

– Ты смел, Тилон, это хорошо, – произнес ирен, и остальные, с тревогой наблюдавшие за развитием событий, облегченно перевели дух.

– Ты спас от сурового наказания своих новых товарищей, – продолжал он. – За это хвалю. Но ты сделал то, чего не должен делать ни один настоящий спартанец. Ты нарушил дисциплину, и за это должен быть наказан!

С этими словами он занес палку и опустил ее на мальчика.

Будто небо обрушилось на Тилона. До сих пор его никто не был.

Первый удар пришелся в плечо, второй раз ореховая палка хлестнула по лицу. Тилон стоял, не закрываясь. Он старался глядеть прямо вперед. Второй раз за это утро слезы заливали ему глаза.

Мальчики безмолвно наблюдали за экзекуцией. Вскоре Тилон пошатнулся и рухнул на дорогу, подняв небольшое облачко пыли.

Ирен опустил посох.

– Надеюсь, это послужит уроком для всех, – обвел он взглядом агелу. – А теперь отнесите его в тень, – указал он на придорожные кусты.

После того, как Тилона привели в сознание и напоили водой, агела, немного отдохнув, снова двинулась в путь. Тилон шагал на прежнем месте, стараясь держаться, как ни в чем не бывало. Только багровые рубцы на плечах и лице напоминали о недавнем наказании.

– Молодчина! – шепнул ему остролицый.

Тилон промолчал. Похвала сверстника была ему приятна.

– Давай дружить, – предложил остролицый. – Меня зовут Филлион. А тебя?

Началась жизнь Тилона в учебной агеле. Похожие друг на друга, как овцы одного стада, дни шли за днями, собираясь в месяцы. Месяцы складывались в годы.

ПОБЕГ

В этот вечер, когда Тилон добрался до своей палатки, натруженные ноги гудели от усталости. Даже не верилось, что учебный поход в горы закончился. Мальчик замешкался, рассматривая прихотливо изогнутый Млечный путь. Звезды были крупные, как виноградины.

– Пойдем спать, – сказал подошедший сзади Филлион. – Завтра ирен поднимет нас на рассвете, как всегда.

В палатке было сыро, пахло нагретыми каменьями.

…Тилон все реже вспоминал отчий дом, своих родителей. Каждый день в агеле был наполнен до отказа. С утра до ночи изучали стратегию и тактику военного дела, закалялись, проделывали физические упражнения: метали дротик, копье, диск, бегали, прыгали в длину. Тилон прыгал дальше всех в агеле. Однажды в горах сумел перепрыгнуть через ущелье, а ирену с остальными пришлось двигаться длинным обходным путем.

– Когда ты прыгнул, у меня сердце замерло, – сказал Филлион, шурша камышовой подстилкой.

– Обычный прыжок, – пожал плечами Тилон.

– Такой прыжок на Олимпиаде принес бы тебе венок лауреата!

Тилон растянулся на циновке, но сон не шел к нему. То ли переутомился за день, то ли последняя фраза приятеля отогнала прочь Морфея.

Когда зародилась сокровенная мечта Тилона? Быть может, в тот далекий день, когда, прибежав с улицы, пятилетний малыш спросил у отца:

– Что такое экехейрия?

– На площади. Разносчик воды кричал, что весь белый свет нуждается в экехейрии.

– Экехейрия, сынок, это мир. Олимпийский мир! – торжественно произнес отец.

И Тилон услышал об удивительном событии – спортивных Олимпиадах, которые каждые четыре года проводятся на берегу реки Алфей и посвящаются Зевсу – верховному божеству. На время проведения олимпиад объявляется экехейрия – священный мир между всеми греческими государствами.

Слова отца запали в душу.

За время пребывания в агеле Тилон сблизился с Филлионом. Отец товарища был членом герусии – городского совета старейшин. Филлион даже знал грамоту, что было большой редкостью в Спарте. Однажды, во время привала, он по просьбе Тилона показал ему несколько букв греческого алфавита. Увлекшись, они не заметили, как появился ирен.

– Спарте нужны не грамотеи, а воины! – воскликнул ирен и пустил в ход палку. Мальчики стойко перенесли наказание.

– Филлион… – тихонько произнес Тилон.

– Спи, прыгун, а то еще больше есть захочется, – пробурчал Филлион.

Мальчиков агелы постоянно мучил голод: на завтрак давали только кусок лепешки да кружку ледяной воды, обед и ужин были не намного обильнее.

В эту ночь они разговаривали долго, почти до рассвета.

Снаружи заверещала ненавистная трещотка ирена: начинался день – обычный день обычного обучения будущих воинов Спарты. Подростки бегом выстроились на выровненной площадке, истоптанной многими поколениями маленьких будущих солдат. Пройдясь перед строем, ирен скомандовал:

– В гимнасий – бегом!

Тилон бежал легко, заботясь только о том, чтобы не обогнать других. Бежать любил он так же, как прыгать: разве бег не составляет цепочку тех же прыжков?

Увлекшись, он все же вырвался вперед.

– Тилон, не скачи, как горный козел! – прикрикнул ирен, бежавший рядом.

Вскоре за поворотом показались белые колонны гимнасия. Издали они казались лишенными веса, их вершины купались в голубом небе, еще не успевшем помутнеть от жары.

Гимнасий представлял собой обширную площадку для всевозможных гимнастических упражнений. Днем туда мог прийти любой свободный спартанец, но утренние часы были отданы агеле.

– Сегодня будем метать копья! – провозгласил ирен, и мальчики с радостными криками бросились к пирамиде, в которую были составлены остроносые метательные отряды.

– А ты останься! – схватил ирен за руку пробегавшего мимо Тилона. – И ты, – крикнул он Тилону.

– Вы взяли моду болтать по ночам, – произнес наставник. – Поэтому для вас у меня будут особые состязания.

Агела, метавшая копья, осталась позади. Ирен завел двух мальчуганов за длинный сарай, который отбрасывал косую утреннюю тень.

– Буду отучать вас от ночной болтовни. Сбросьте плащи! – велел ирен.

Два плаща упали на траву. Мальчики остались в белых рубашках, достающих до коленок.

– Вы болтаете об Олимпийских играх. Вот я и устрою вам состязания. Будете драться между собою на кулаках, посмотрим, кто чемпион.

Тилон покачал головой:

– Я не стану драться с Филлионом.

Тилон отвесил ему подзатыльник:

– Победителя ждет награда – на месяц отпущу домой, к родителям!

За долгие годы обучения никто из мальчиков ни разу не побывал дома. У Тилона перехватило горло.

– Начали! – крикнул ирен, но мальчики не сдвинулись. Тогда он толкнул Тилона с такой силой, что тот врезался в Филлиона. Последний от неожиданности вскрикнул и оттолкнул Тилона.

– Трусишки, – осклабился ирен. – Какие вы спартанцы, если боитесь кулачного боя?

Филлион вслед за Тилоном разжал кулаки. Ирен изменил тактику:

– У вас выбор, ребятки, – сказал он. – Либо вы бьетесь на кулаках, либо я изобью каждого из вас до полусмерти вот этой палкой, – потряс он в воздухе своим посохом.

Филлион сделал шаг к напарнику:

– Давай понарошке драться… – еле слышно прошептал он. Ирен сделал вид, что не слышит шепота.

Тилон кивнул, и приятель не больно ткнул его кулаком в грудь. Ирен схватил правую руку Филлиона в свои огромные лапищи:

– Я научу вас драться, сопляки! – рявкнул он. – А ну, сожми кулак! А теперь так его, так его, прыгуна, – стал он наносить удары по Тилону. Один удар пришелся в глаз, и Тилон вскрикнул от резкой боли.

– Больно? – сказал ирен. – А ты дай ему сдачи!

Постепенно мальчиками стало овладевать ожесточение. Ярость юных спартанцев умело разжигал наставник, который неутомимо вился вокруг них. То и дело он давал волю собственным рукам.

Бой длился долго. Оба юных бойца едва держались на ногах, а ирен не унимался.

После одного удара Филлион покачнулся и упал. Тилон опустился перед ним на колени. Друг дышал тяжело, с присвистом, закрыв глаза. Тилон поддержал его.

– Назад! – оттолкнул его ирен. – Нечего сопли распускать. А ты вставай, слабак! – ткнул он ногой Филлиона.

Тилон поднялся и, сжав кулаки, шагнул к ирену. Он изо всей силы ткнул двумя кулаками наставника, но тот без труда отбросил четырнадцатилетнего мальчишку.

– Бунтовать? – Проговорил наставник и занес ореховую палку.

Тилон вздрогнул. Бунт – самый тяжелый грех, в котором можно обвинить спартанца. За это, по законам Ликурга, могут и в пропасть сбросить.

Мальчуган повернулся и побежал. Он мчался как легкокрылый Эол, ирен не поспевал за ним.

Обогнув сарай, они пробежали мимо агелы, которая, устав от метаний тяжелого копья, отдыхала на траве.

– Хватай его! – крикнул на ходу ирен. – Кто поймает – тому награда!..

Несколько ребят поднялось, но Тилон был уже далеко. Бежать по дороге? Но она ведет через селение, а там его неминуемо схватят. Значит, надо бежать в противоположную сторону. Там гимнасий охватывает канава, наполненная стоячей водой, а за ней начинается горный склон, поросший лесом.

Беглец несся прямиком ко рву.

– Стой, Тилон! – кричал наставник, но мальчуган только ускорил бег. Он понимал: назад, в агелу, хода нет.

Вот и ров. Прыжок… Распластав руки, он парил в пространстве как птица. Он чувствовал: наставник не сможет повторить его прыжок.

Удачно приземлившись и немного пробежав, Тилон оглянулся: на том берегу металось несколько фигур, среди них одна высокая, с палкой.

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

Он продолжал бежать, и вскоре крики преследователей замерли в отдалении. Зелень становилась все гуще, и когда в босую пятку вонзилась колючка, он едва не заплакал от боли и отчаяния.

Было от чего прийти в отчаяние. Убежав из агелы, он поставил себя вне закона. Его бегство было равносильно дезертирству, а к дезертирам закон Спарты был особенно суров.

– Что ж, пусть сначала догонят меня! – шептал он сквозь стиснутые зубы, продираясь сквозь колючий кустарник.

Солнце стояло в зените, когда Тилон решился остановиться. Он без сил свалился на лужайке. Сердце колотилось, перед глазами плыли круги. Лесные пичужки, умолкшие при его появлении, возобновили щебетание.

«Немного отдохну и двинусь дальше, подумал беглец. – Могут устроить погоню с собаками». Ирен наверняка не успокоится: ведь и ему за допущенный промах грозит наказание.

Очень хотелось есть. Он собрал немного лесных ягод, запил их водой из родничка, который бил рядом с поляной.

После привала двигаться было тяжело. Было душно, все время клонило в сон. Но он продолжал шагать хромая: пораненная пятка болела все сильнее.

Только сейчас он всерьез задумался о своем положении. Он теперь изгой. Глашатаи на городских площадях Спарты объявят его приметы и награду за поимку. И в родном городе узнают, что он беглец. За ним будут охотиться, как за диким зверем. Значит, надо бежать из Спарты. Греция, хвала Зевсу, велика, в ней много государств. Да и за морем люди живут. Филлион рассказывал, что там обитают псоглавцы. Но лучше люди с песьими головами, чем ирен.

Сон неожиданно сморил беглеца, и он уснул, как убитый.

Когда очнулся, вечерело. Долго не мог сообразить, как очутился в лесу. Потер синяк под глазом и все вспомнил.

Восемь дней и ночей длились скитания Тилона. Он шел, старась по солнцу выдерживать направление. Ночью, боясь диких зверей, он забирался на деревья. Но какой отдых на дереве?

Селения он старательно обходил. Ноги мальчика кровоточили, щеки запали, глаза горели лихорадочным блеском.

Постепенно Тилон не то чтобы смирился, но как-то свыкся со своим положением беглеца.

Однажды, дело было под вечер, Тилон заметил с горы огонек: глубоко в долине трепетал одинокий костер. Хотя он был далеко, зоркий Тилон разглядел у костра согбенную фигуру старика и после долгих колебаний решился подойти к нему.

Длинная борода старика ниспадала с подбородка подобно водопаду. Он сидел на корточках, обхватив рукам и колени, и не мигая смотрел в огонь. На Тилона старик, казалось, не обратил никакого внимания. Мальчик зашел сбоку, остановился и кашлянул.

– Садись грейся. Вечера теперь холодные, – сказал старик, не поворачивая головы.

В первый вечер они поздно засиделись у костра. Искры, похожие на шмелей, с треском взлетали в синее небо, усеянное звездами. Тилон подумал, что впервые со дня бегства из агелы поднял голову и увидел небо.

– Зевс пролил молоко, – сказал Тилон, указывая на небесную реку – Млечный Путь.

Старик погладил бороду. Такой бороды Тилон отродясь не встречал – великолепная, окладистая, она поблескивала в бликах, отбрасываемых костром. Несмотря на почтенный возраст незнакомца, борода его была черной как смоль.

– Зевс тут ни при чем, – сказал старик. И река, которую ты видишь над собой, вовсе не молочная… Это не река, а скопище мириадов звезд.

– Откуда ты можешь знать это? – изумился Тилон и подбросил в костер несколько сухих веток.

– Я и еще многое знаю о мироздании, – грустно улыбнулся старик. – Эти тайны удивительны и многоцветны, словно драгоценные камни. Но кому мне поведать о них? Я одинок.

Он ткнул палку в костер, и золотистый сноп искр взметнулся ввысь.

– Как тебя зовут? – спросил Тилон.

Старик усмехнулся.

– Пелоп – мое имя, – произнес он после продолжительной паузы.

По выговору Тилон распознал чужнземца.

– Обносился ты, – произнес старик. На юноше был изодранный плащ, который тот подобрал на заброшенной свалке. – Издалека, видно, шагаешь?

Тилон промолчал.

Пелоп налил до краев чашу молока и протянул ее Тилону.

– Пей¸– сказал он.

Тилон осушил чашу единым духом, не отрываясь.

– Пелоп, ты не спартанец, – сказал он, осторожно опуская чашу на траву.

Старик утвердительно кивнул, взгляд его подернулся грустью.

– Я родился далеко, – произнес он глухо. – Спартанцы очень любят воевать… Во время войны я попал в плен, меня обратили в рабство.

– Так ты раб? Не бойся, я не выдам тебя! – Тилон сделал движение к костру, чтобы разбросать его.

– Не трогай костер, – остановил его Пелоп, прикоснувшись к плечу юноши. Меня вызволили из рабства они, собственные руки. – Старик рассматривал свои мускулистые, мозолистые ладони, словно впервые видел их. Скорбная улыбка затеплилась в уголках его губ.

– Расскажи, Пелоп, как это было, – попросил Тилон, с трудом превозмогая сладкую дремоту.

– Видишь ли, я немного знаю механику. В баллистике разбираюсь. Может, не как Архимед, но все-таки… Когда враг осадил ваш главный порт, я помог его защитникам – соорудил катапульту, которая швыряла каменья величиной с теленка. Ты тогда еще, небось на свет не родился… Ну вот, спартанцы в награду меня освободили.

– Куда же ты подался?

– Сначала побродил немного по Спарте, посмотрел, как люди у вас живут. Честно скажу – худо живут, – покачал головой Пелоп. – Илоты – люди, которые обрабатывают землю, – лишены всяких прав. Время от времени у вас устраивают криптии… Криптии – позор для Спарты! – воскликнул старик. – Отряды молодых воинов рассыпаются по всей стране, грабят и убивают несчастных илотов сколько им вздумается. И все это совершенно безнаказанно! Так придумал ваш славный законодатель Ликург.

Тилон мучительно покраснел: ему вдруг стало стыдно за Спарту. Хорошо, что уже стемнело и Пелоп не мог видеть его пылающих щек.

– Пелоп, ты много повидал и много, наверно, знаешь. – Скажи, почему Спарта жива только войной да армией?

– Спарта, видишь, сама по себе невелика, – ответил Пелоп сразу: видно, он и сам над этим задумывался. – Я промерил ее собственными ногами из конца в конец, с севера на юг, и это не заняло слишком много времени. Но руки у Спарты загребущие – она хочет властвовать над многими государствами. Не сама Спарта, конечно, а ее правители. Вот и приходится им тянуться изо всех сил, воспитывать в агелах выносливых солдат, которые не рассуждают…

При слове «агела» Тилон вздрогнул, и старик бросил на него внимательный взгляд.

– Между прочим, я заметил тебя, когда ты был еще на вершине холма, – сказал он, круто меняя разговор. – Спускаясь, ты прыгнул, и прыжок был неплох. Способность к прыжку у тебя есть, а вот умения маловато.

Тилон вспыхнул от обиды.

– Меня учил прыгать… – начал он.

– Не знаю, кто учил тебя прыгать, – взмахом руки остановил его Пелоп, но скажу одно: твой тренер в спорте почти такой же невежда, как и ты. Пожалуй, кА и все в Спарте, кто считает себя знатоком спорта. Но тайна дальнего прыжка существует.

– Тайна дальнего прыжка? – с замиранием сердца переспросил Тилон.

– Да.

– И ты знаешь ее?

– Знаю.

– Открой мне эту тайну, Пелоп! – вырвалось у Тилона.

Пастух с любопытством посмотрел на мальчика, глаза которого лихорадочно заблестели.

– Зачем она тебе?

– Я хочу научиться прыгать дальше всех в мире. Хочу победить на Олимпиаде. А потом…

Тилон замолчал.

– А потом? – повторил пастух, посмотрел на юного собеседника и осекся: парень не мигая смотрел в огонь, на глазах его выступили слезы.

– Не так-то просто раскрыть тебе тайну дальнего прыжка, – покачал головой старик. Этого не сделаешь в одной или нескольких фразах. Чтобы научить тебя правильно прыгать, необходимо время, и немалое.

Беглец вздохнул.

– Ладно, – произнес он, – я могу у тебя остаться на один день.

– На один день? Да ты смеешься, дружище! Чтобы научить тебя правильно прыгать, нужно не меньше года.

– Не меньше года? – поразился Тилон.

– Не меньше, – подтвердил старик. Затем посмотрел на погрустневшего гостя и медленно произнес: – Оставайся со мной, сынок. Мне не будет так одиноко. Я научу тебя прыгать дальше всех в мире, и ты станешь лауреатом Олимпиады. Рапсоды будут слагать в твою честь песни, поэты – стихи, родной город внесет тебя в списки почетных граждан, тебе будут воздвигать статуи, и слава твоя переживет века! Ты будешь мне как сын. Ну как, останешься?

– Нельзя мне оставаться здесь, Пелоп. – Завтра двинусь в путь. Ты можешь путешествовать свободно, а я должен скрываться…

Пелоп поднялся.

– Что ж, значит, Парки не судили, – сказал он грустно. – А я успел тебя полюбить… Судьба всего меня лишает. Боюсь, тайна дальнего прыжка умрет вместе со мной.

Утром Пелоп покормил Тилона и дал ему сыру на дорогу.

– Ты похож на Зевса, – сказал на прощанье Тилон.

Пастух улыбнулся.

– А разве ты видел Зевса?

– Нет, но ты все равно похож на него, – стоял на своем Тилон.

– Куда же ты теперь? – понимающие глаза старика, казалось, насквозь просверливали юношу.

– Послушай, а ты не знаешь, граница Спарты далеко? – ответил вопросом Тилон.

– Граница… – присвистнул пастух. – Граница отсюда недалеко. Держись все время на закат – и ты быстро достигнешь ее. На вот куртку возьми, твой плащ совсем изорвался…

ЛИКОМЕД

…Удачный прыжок через быструю пограничную реку окрылил Тилона, придал ему новые силы.

Перейдя с бега на шаг, он все время озирался по сторонам: каково оно, чужое государство? Но кругом были все те же деревья, и кустарник, и голубое небо с бегущими по нему облаками – все было такое же, как в Спарте, оставшейся за пограничной рекой.

Вскоре, однако, невеселые мысли начали одолевать юношу. Ведь человек, не по хорошему покинувший свое государство, в любом другом не приобретает права и становится метэком – бесправным.

Вдали показалось селение. Его хорошо было видно с горы. Смеркалось, и в домах зажигались огоньки, которые призывно манили. Тилон решил было спуститься вниз, к людям, и попросить что-нибудь поесть. Но осторожность взяла верх. Он собрал немного ягод, доел остатки сыра и тотчас провалился в бездонный омут сна.

Проснулся Тилон оттого, что его мутило, а голова раскалывалась от боли. Возможно, среди ягод, которые он поел, оказались ядовитые, которые ирен называл волчьими. А может, сказалась усталость, которая накапливалась каждый день, каждый час нелегкого пути.

Спал он долго – вокруг стояла глубокая ночь. Решившись, Тилон медленным шагом двинулся вниз, в селение, облитое лунным светом. Сон не освежил его – парень чувствовал себя разбитым. Дорогу он выбирал больше чутьем.

Родной дом, родители, дед, агела, военно-спортивный лагерь. Ирен, суровая Спарта – все казалось теперь бесконечно далеким, почти нереальным. «Метэк, метэк», – черной птицей билось в голове тяжелое холодное слово.

Как-то встретит его чужбина?

Узкие улочки селения были пустынны. Равнодушная луна струила холодный свет на каменные стены домов, щербатые колонны, искривленные ленты улиц. Тилон представил себе, какая жизнь кипела здесь днем. Но сейчас все было мертво.

Перед домиком победнее Тилон остановился и долго не решался постучать в дверь. Вдруг в ответ на просьбу дать приют его схватят, свяжут и вернут в Спарту, благо до нее рукой подать?..

Нет уж, лучше терпеть какие угодно мытарства и лишения, чем снова попасть туда, в агелу, в руки ирена…

Он двинулся дальше.

Вскоре улицы стали пошире, а дома повыше, побогаче. Он понял, что приближается к центру городка. Когда он миновал чашу открытого театра, здания расступились и перед ним открылась городская площадь. Она до удивления напоминала Тилону ту, в родном городе, и в первое мгновение ему почудилось, что он вернулся домой.

Тилон шел как во сне, шаг за шагом погружаясь в смутное пространство площади, – так погружается в море ныряльщик, решивший достичь дна.

Вдали показался столб, к которому луна прицепи ла длинную тень. Что это? Солнечные часы? И тут Тилон почувствовал, как у него отяжелели ноги: ему показалось, что в тени столба прячется какая-то фигура.

Выждав немного, Тилон начал продвигаться дальше, бесшумно, словно зверь. Фигура впереди зашевелилась, и что-то звякнуло. Сомнений не оставалось – у столба находился человек.

Юноша опустился на порог какой-то лавки. Неведомая фигура, как и всеп непонятное и таинственное, внушала страх.

Внезапно человек у столба забормотал. Тилон прислушался и до него донеслось:

Вот он, смотри, Феогнет, победитель в Олимпии, мальчик, Столь же прекрасный на вид, как и искусный в борьбе…

При упоминании Олимпии Тилон непроизвольно вздрогнул. Задетый его ногой камешек отлетел в сторону и глухо стукнул.

Бормотание прекратилось.

– Кто здесь? – спросил неизвестный.

Тилон затаился.

– Ты снова пришел, мой мучитель? – громко произнес неизвестный. – Что же медлишь? Подходи, я жду тебя! Бей, не стесняйся!

Голос незнакомца звучал глухо.

Тилон поднялся и сделал несколько шагов к столбу. Услышав шаги, замолкший было незнакомец встрепенулся.

– Смелее, смелее, враг мой! Можно подумать, ты впервые идешь избивать меня. Бей, ведь я не могу ни убежать от тебя, ни дать сдачи.

Парень, движимый острым любопытством, которое пересиливало страх, приблизился к незнакомцу. Тот был прикован короткой цепью к столбу. Это был пожилой, усталый человек. Тилон присмотрелся к нему и едва не вскрикнул: человек был слеп.

– Я не враг твой, – звонко произнес Тилон, – и я не собираюсь бить тебя.

Незнакомец улыбнулся:

– Как зовут тебя, мальчик?

– Тилон.

– Тилон… Странное имя. Я не встречал такого. Что ты делаешь здесь ночью? Откуда ты?..

– А кто такой Феогнет? – спросил Тилон, переводя разговор.

– Феогнет… – повторил незнакомец. – Честь ему и хвала. Это юноша, который сумел стать победителем Олимпиады! Он положил на лопатки всех борцов, самых маститых, самых известных. Ты услышал стихи, которые я прочел?

– Да.

– Их посвятил ему сам знаменитый Симонид из Кеоса! – произнес гнезнакомец.

– Послушай…

– Меня зовут Ликомед.

– Послушай, Ликомед! Сейчас ведь ночь и площадь пустынна.

– Знаю.

– Для кого же ты читаешь стихи?

– Для себя.

– А ты знаешь стихи о тех, кто прыгнул на Олимпиаде дальше всех?

– Конечно.

– Прочитаешь их?

– Я знаю много стихов, Тилон. Но у меня слишком мало времени осталось, чтобы прочитать их, – вздохнул Ликомед.

– За что тебя приковали цепью? – задал Тилон вопрос, который его больше всего мучил.

– Долгая это история. И невеселая…

Ликомед задумался. Выглянувшая из-за тучи луна осветила глубокие морщины, которые прорезали его лоб, напомнивший Тилону кору старого дерева. Да и сам Ликомед напоминал дерево, разбитое грозой, но еще живущее. Он стоял, широко расставив ноги и прислонившись к столбу. Незрячие глаза, казалось, вглядывались в светлую ночную даль…

– Я крестьянин, Тилон, – начал Ликомед. – И отец мой был крестьянин, и дед. Из рода в род мы жили тем, что возделывали пшеницу. Ну вот. Три года назад случилось так, что наше войско, двигавшееся на Спарту, чтобы отразить вероломное нападение… Да ты знаешь ли, что такое Спарта?

– Знаю!

– Спарта – государство, с которым мы граничим, – на всякий случай пояснил Ликомед. Да поразят ее боги, Спарту. Житья от нее не стало соседям. Только о войне и помышляет это государство, из младенцев солдат воспитывает…

– Да.

– Но я отвлекся. Итак, спартанцы перешли нашу границу в том месте, где никто этого не ожидал. Наше войско в великой спешке ринулось им навстречу. И так уж случилось, воины начисто растоптали мое поле молодой пшеницы. Что тут будешь делать? Хоть ложись да помирай. Пошел я к богатому соседу: его участок не пострадал. Попросил ссуду. Он дал, но с тем, что через год я обязался отдать вдвое.

– Вдвое?

– Ну да. Обычное дело. Не хочешь – не бери, дело твое. А выхода у меняЮ, понимаешь, не было.

Ликомед помрачнел.

– А потом?

– А через год случился неурожай. Есть нечего семье. Опять я к соседу. Тот говорит: «Ладно, еще годик подожду, но долг твой снова удвоится».

– Значит, станет вчетверо…

– Верно, друг. Вчетверо. Срок истек, долг отдать я не сумел. Не могла моя земля родить столько пшеницы. По закону и я, и вся моя семья должны были перейти в рабство к соседу. Рабство хуже смерти – запомни это, Тилон. Пошел я к соседу, попросил подождать. Не помогло: скаредность закрыла ему весь белый свет. Пришли забирать меня в рабство… Сосед решил продать нас далеко, за море, в Ольвию… Я сопротивлялся – ударил начальника стражи. Жену и дочь увезли… А меня за то, что поднял руку на представителя власти, ослепили и приковали к позорному столбу на четверо суток. Хвала Зевсу, завтра на рассвете мой срок истекает.

– И тебя отпустят?

– В Тартар. – Ликомед провел пальцем поперек горла и добавил: – чтобы другим было неповадно против властей.

– Но ты же мог убежать! – вырвалось у Тилона.

– Когда?

– Да хоть в эту ночь.

– А цепь?

– Ее можно разбить.

– Я слеп.

– Неужели у тебя нет друзей?

– Они боятся навлечь на себя гнев властей, – с горечью произнес Ликомед.

– А я не боюсь! Я разобью твои цепи, и мы убежим! – вырвалось у Тилона.

– Гм, убежим… – Ликомед, казалось, раздумывал над словами юноши. – Но если нас поймают – тебя ждет моя участь. А у тебя вся жизнь впереди.

– Решайся, Ликомед! Я стану твоими глазами, я буду повсюду с тобой. Мы пойдем в горы, в леса, соберем недовольных и отомстим ирену… отомстим твоим обидчикам, – поправился Тилон. А потом… потом отправимся на поиски твоей жены и дочери! Ну, разбивать цепь?

Ликомед махнул рукой:

– Разбивай!

Тилон с усилием поднял большой камень и принялся бить им по цели.

Ликомед не мог помогать ему – мешала короткая цепь.

– Потише, потише бей, Тилон, – приговаривал он шепотом. – Не ровен час, сторож услышит.

Но сторож, ничего не слыша, спал в своей убогой конуре, упившись без меры аттическим вином.

Разбитая цепь упала на землю.

Ликомед расправил плечи, пошевелил затекшими руками.

– Уже светает? – спросил он. – Я потерял счет времени…

– Нет, до утра далеко.

– Это хорошо. А теперь веди меня к побережью. Там среди скал лучше всего спрятаться на первых порах.

Тилон замешкался.

– Я не знаю дороги туда, – сказал он после паузы.

– Вот как? Не знаешь, где побережье? – удивился Ликомед.

– Не знаю.

– Тогда сделаем так. Мы пойдем, ты будешь описывать мне места, а я буду говорить, куда сворачивать. Что поделаешь, не привык я еще жить слепцом, как Гомер, – добавил Ликомед с виноватой улыбкой.

Мальчик взял его за руку, и они двинулись в путь.

Через два часа торопливой и мучительной ходьбы – Ликомед часто спотыкался, а однажды упал, разбив в кровь лицо, – они были уже на побережье. Когда Ликомед обессилел, Тилон подхватил его на плечи и понес.

…Многое пришлось испытать Тилону. Он стал правой рукой Ликомеда, который возглавил крестьянский бунт.

Поначалу их было немного – жалкая кучка обездоленных, доведенных до отчаяния голодом и нуждой. После к ним стали примыкать целые селения крестьян, задавленных непосильной кабалой.

Ликомед разбивал их на отряды, внушал необходимость воинской дисциплины. Неутомимый и вездесущий Тилон преподавал им приемы кулачного боя, учил бегать, прыгать в длину, стрелять в цель из лука. Вот когда проявилась выучка, полученная в агеле за семь лет!

– Откуда только у парня такая сноровка и знания? – покачивали головами крестьяне, собираясь по вечерам в кружок у костра.

Ликомед помалкивал, лишь улыбался в бороду.

Помалкивал и Тилон.

Пламя войны разгоралось.

Отряды восставших освобождали тех, кто попал в долговую кабалу, уничтожали долговые знаки – каменные столбы, казнили наиболее свирепых заимодавцев.

Тилон возмужал, окреп, загорел на вольном воздухе. Он и тут находил время заниматься прыжками в длину, и каждый его прыжок вызывал восхищение крестьян в отряде. Сам юноша, однако чувствовал, что дальность прыжка, несмотря на все старания, почти перестала расти. Он осознавал, что достиг некоего предела, за который перешагнуть уже не удавалось. Если бы узнать секрет дальнего прыжка, о котором говорил когда-то встреченный пастух! Но где он теперь, Пелоп? Да и его слова о секрете прыжка – не выдумка ли?

Между тем с некоторых пор дела восставших пошли похуже. Испуганные размахом восстания правители начали стягивать к побережью и прилегающим лесам большие силы.

Все туже сжималась петля вокруг горной гряды, где в густых чащах располагалась основная база восставших крестьян.

Уже несколько лет полыхал огонь крестьянского бунта, и правители ничего не могли с ним поделать.

…На рассвете в лагерь прискакал гонец. Конь под ним пал, последний отрезок пути он преодолел пешком.

Гонец несколько минут молчал. Он сидел на корточках, с почерневшим, как бы обуглившимся лицом, в окружении встревоженных повстанцев.

– Подписан договор со Спартой, – сказал он наконец.

Люди на все лады загомонили, обсуждая новость.

– Экехейрия? Олимпийский мир? – уточнил Ликомед.

– Едва ли это олимпийский мир, – вступил в разговор Тилон. – Ведь до очередных олимпийских игр еще почти три года.

Тилон тщательно хранил в памяти все, что касалось Олимпиад.

– Согласно договору войска Спарты будут теперь брошены против нас, – медленно, почти по складам произнес гонец, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.

Люди переглянулись.

Каждый знал, что воины Спарты отличаются жестокостью и беспощадностью.

– Не падайте духом, друзья, – произнес Ликомед, чутко уловив общее настроение. – Войско спартанцев состоит в большинстве из таких же, как мы, крестьян.

– И что? – спросил кто-то.

– Попробуем обратить их в нашу сторону!

Гонец сказал:

– Но это не все.

– Говори до конца! – велел Ликомед и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Против нас, говорят, будет брошена самая свирепая агела из юных спартанских воинов. Ходят слухи, что это сущие дьяволы, которые никому не дают пощады.

Кровь бросилась в лицо Тилона. Хорошо, что в этот момент никто не смотрел на него.

БОЙ НА ВЕРШИНЕ

…Наступил день жестокого сражения, которое длилось не переставая уже четвертые сутки.

Основная масса восставших была рассеяна отрядами спартанских лучников. Горные ущелья и вековые леса оглашались стуком мечей, яростными воплями сражающихся, стонами раненых.

Небольшой отряд, в котором находились Ликомед и Тилон, оказался отрезанным от остальных. Отбиваясь от наседающего врага, отряд продвигался вверх по узкому горному ущелью, изрезанному оврагами.

Ликомед шел впереди, тяжело опираясь на плечо Тилона.

– Ты – мой посох, – говорил Ликомед, когда останавливался, чтобы вытереть пот с лица.

– Я – глаза твои, – отвечал Тилон.

Во вчерашнем сражении Ликомед был ранен в бедро боевой стрелой, и повязка сковывала его движения.

К вечеру отряду удалось оторваться от преследователей. Ликомед несколько раз обеспокоенно крутил головой и повторял как бы про себя:

– Слишком легко они дали нам оторваться, спартанцы… Не нравится мне все это… Мы должны изменить наш путь!

– Это невозможно, Ликомед, – отвечал каждый раз Тилон, оглядываясь.

– А что вокруг?

– Все те же неприступные горы. Они нависают над нами, закрывая небо. Дорога одна – только по дну ущелья.

– Что ж, тогда поспешим, – говорил Ликомед, и маленькая колонна ускоряла шаг.

Путь их извивался подобно змее. На дне ущелья было сыро, меж камней бормотал невидимый ручеек. Пахло гнилой древесиной, прелыми листьями.

С каждым шагом Ликомед прихрамывал все заметнее, и Тилон видел, что лицо вождя морщится от боли. Но когда кто-то предложил сделать короткий привал, Ликомед только покачал головой.

Дорога стала круче, теперь вверх приходилось карабкаться. Тилона давно уже мучила жажда, и юноша на ходу срывал и жевал листья дикого орешника, чтобы хоть как-то утолить ее.

Камни срывались из-под ног бойцов и с грохотом катились вниз. Чтобы сделать шаг вперед, людям приходилось хвататься за ветки и стволы.

– Почему они перестали преследовать нас? Странно, очень странно, – говорил Ликомед. Тилон молчал – он не знал, что ответить.

Они шли всю ночь, а на исходе ее вышли к вершине горы. Вершина представляла собой небольшое плато, окаймленное острыми зубцами скал. Отсюда было видно далеко окрест.

Начинающийся день уже разливал на востоке свое сияние, а туман, подсвеченный розоватым цветом, уплывал вниз, клубясь ленивыми валами.

Площадку, на которую вскарабкался маленький отряд, со всех сторон окружала пропасть.

– Глянь-ка хорошенько, Тилон, у тебя глаза молодые, – попросил Ликомед, обойдя на ощупь площадку. – Есть ли отсюда дорога вниз?

Тилон до рези в глазах вглядывался в каждую складку местности, расстилавшейся перед ним.

– Есть только тот путь, по которому мы пришли сюда, – сказал он. – Другого пути нет.

– Они перехитрили нас. Мы в ловушке, – произнес Ликомед. – Нам остается продать свои жизни подороже.

Увы, худшие опасения Ликомеда вскоре подтвердились. В глубине ущелья, приведшего их на плато, крестьяне заметили блеск копий, мечей и щитов, а вскоре снизу донеслись отрывистые звуки спартанской речи.

– Эй, вы там, которые наверху! – донесся из ущелья гортанный крик. – Вы в мышеловке. Бежать вам некуда. Предлагаем сдаться на милость победителя.

Голос показался Тилону знакомым.

Лица восставших посуровели, взгляды обратились на Ликомеда.

– Мы не сдадимся, – коротко отрезал он. – Будем драться до последнего. И пусть наша борьба послужит примером для грядущих поколений…

Тилон подошел к краю площадки и, с усилием сдвинув с места, столкнул вниз огромный, поросший мхом валун. Взметая прах, набирая скорость, камень с грохотом покатился вниз. Снизу послышались проклятия, затем все смолкло. Из ущелья вылетело копье. Коротко блеснув в лучах утреннего солнца, оно вонзилось в землю рядом с Тилоном.

Юноша столкнул вниз еще один камень, и целый рой стрел и копий вылетел из ущелья. Кто-то из восставших, раненый стрелой, протяжно застонал.

…В полдень сражение иссякло. Все попытки спартанцев занять горную площадку были отбиты.

Своих раненых восставшие поместили под наскоро сооруженный навес, спасавший от палящих лучей солнца.

– Выдайте главаря! – кричали снизу спартанцы. – Мы знаем: он с вами. Выдайте его, иначе мы уничтожим всех!

Ликомед появлялся на самых опасных участках битвы, угадывая их чутьем. Но боги щадили слепого смельчака – на нем не было и царапины, хотя вокруг вились вражеские стрелы и копья.

Постепенно спартанцы, царапаясь по скалам, окружили площадку, и теперь она напоминала остров, охваченный со всех сторон бушующими волнами.

Метательные снаряды врага выскакивали снизу и, описав дугу, обрушивались на восставших. Те отбивали их щитами, обрушивая на противника град камней.

Но силы были слишком неравны, к тому же защитник и плато швыряли камни наугад, не видя противника, который в отличие от них имел превосходную возможность маски– роваться.

Вскоре к мятежникам подобрался еще один коварный противник – жажда.

– У нас кончилась еда, Ликомед, – сказал Тилон вождю восставших на исходе вторых суток их пребывания на скалистой площадке.

– Не беда, – невесело усмехнулся Ликомед. – Боюсь, мы уже не успеем проголодаться…

Теперь ранены были почти все, кто сгрудился на площадке: кто в руку, кто в ногу, кто в живот.

В душе Тилона бушевали сложные чувства. Внимая возгласам атакакующих, он слышал голос почти забытой родины. Нет, не забытой! Юноша знал, что до смерти сохранит в памяти ее образ. Гм, до смерти!.. Похоже, ждать недолго. И уже никогда не повидает он мир, далекие земли, не осуществит мечту свой жизни – не станет лауреатом Олимпиады…

Тилон вздрогнул, очнувшись от минутного забытья. Среди торжествующих и яростных криков тех, кто осаждал площадку, ему явственно почудился голос ирена. О, он узнал бы его из тысячи – злобный, чуть хрипловатый, будто напоенный ядом змеи.

– Эй, Тилон, и ты здесь? Вот так встреча, хвала Зевсу! – услышал он снизу, из ущелья. Сомнений нет – это ирен.

– Мало того, что ты попрал законы Спарты, – продолжал кричать ирен, – ты сражаешься против нас!

– А где твой ореховый посох? – спокойно спросил Тилон. – Не забудь на него опереться!..

Ирен потряс копьем.

– Значит, ты и здесь вздумал воду мутить? – прокричал он в приступе ярости. Что ж, тем теплее будет наша встреча. Теперь ты от меня не уйдешь! Мы воздадим тебе пол заслугам, не сомневайся!

– А я и не сомневаюсь, – ответил Тилон, подойдя к самому краю площадки.

Пользуясь каждым выступом, каждым кустом, к ним все ближе подбирались спартанцы. Потерпев неудачу в открытом штурме, они избрали коварную тактику. Оставаясь сами невидимыми, они принялись осыпать площадку метательными снарядами.

Спартанцы решили деморализовать восставших, подавить их дух, уничтожить – не в рукопашном бою, а на расстоянии. В то же время спартанцы шаг за шагом продвигались вперед.

Вскоре верхушки их копий начали посверкивать на уровне площадки.

Тактика спартанцев оправдала себя. Уклоняясь от длижнего боя, они вывели из строя почти весь отряд.

Ликомед прижал к себе Тилона, стоя посреди распростертых тел.

– Кто может двигаться – ко мне! – призвал Ликомед.

Но никто не подошел к нему, никто из восставших не был в состоянии сделать ни шага.

– Я знаю, Тилон, ты из Спарты, – тихо проговорил Ликомед. – Я догадался об этом еще в ту ночь, когда ты подошел ко мне на площади, где я стоял в цепях… Ликомед перевел дух и продолжал: казнь, которая угрожает тебе, вдвойне ужасна.

Первый из спартанцев, преодолев заградительный вал из каменьев и наспех срубленных веток, сооруженный защитниками, уже вылез на плато.

– Тебя-то я и ищу! – воскликнул он, увидев Тилона.

Это был ирен.

Тилон сразу узнал его. Узнал, несмотря на то, что ирен сильно постарел за годы, прошедшие после бегства Тилона. Юноша мельком успел заметить, что кожа на лице ирена пожелтела и ссохлась, словно пергамент.

Спартанцы, вслед за иреном взобравшиеся на площадку, устремились к горстке раненых, лежавших под навесом.

– За мной! Добьем сначала этих! – крикнул ирен и бросился впереди всех к раненым.

Тилон заступил ему путь, и мечи их скрестились. В первые мгновения взгляд Тилона невольно блуждал, разглядывая спартанцев. Однако знакомых лиц, кроме ирена, он не обнаружил.

Какой-то долговязый спартанец, размахивая копьем, бросился на помощь ирену.

– Прочь! – оттолкнув его свободной рукой, крикнул ирен. – Сам с ним справлюсь. У меня с ним старые счеты, с проклятым прыгуном!

По стуку мечей, который то отдалялся, то приближался к нему, слепой Ликомед следил за ходом поединка. Яростная схватка привлекла внимание всех. Спартанцы окружили их плотным кольцом, криками подбадривая своего сотоварища.

– Я заколю тебя как паршивую крысу! – орал ирен, все ближе прижимая Тилона к краю площадки.

Да, ирен знал свое дело! Его меч, со свистом рассекая воздух, плясал словно молния, выжидая мгновение, когда усталый щит Тилона уже не успеет отразить его быстрый выпад.

Раненые крестьяне, затаив дыхание, также наблюдали за стычкой. Близился финал трагедии, которая в течение нескольких лет потрясала одно из греческих государств…

Какое-то время Тилону удавалось увертываться от разящих ударов за счет своих великолепных прыжков.

– Ну и скачет парень! – не удержался от восхищения один из спартанцев, указывая копьем на Тилона.

Недаром, однако, ирен был бессменным чемпионом учебной агелы по фехтованию. Исход поединка, пожалуй ни у кого не вызывал сомнения.

Весь сжавшись в тугой комок мускулов, старый Ликомед, на время позабытый спарт– анцами, вслушивался в ход единоборства. Казалось, несмотря на слепоту, он видит все: он читал это сражение, как открытую книгу, по восклицаниям сражающихся, топоту их ног, торжествующим крикам ирена, по предостерегающим и подбадривающим возгласам спартанцев.

Двое воинов, державших Ликомеда за плечи, увлеченные ходом поединка, отпустили руки. Куда лон теперь денется, старый слепец?.. Неуловимый Ликомед, в течение ст оль долгого времени наводивший ужас на всех землевладельцев государства, притеснявших крестьян, теперь был безвреден. Не то что дни – часы и минуты его жизни были сочтены.

Ловким маневром ирен вышиб из рук Тилона щит. Тот со звоном упал на камни и, коротко прокатившись, ухнул в пропасть. Положение Тилона стало безнадежным. К тому же он больше не мог отступить ни на шаг: позади него площадка обрывалась в пропасть…

– Молись Зевсу, отступник! – воскликнул ирен и занес над Тилоном меч.

В этот самый момент Ликомед оттолкнул стоящих рядом охранников и бросился вперед, на голос ирена. Слепец бежал с такой скоростью, что ирен не успел уклониться.

Ликомед обхватил ирена обеими руками и, увлекая за собой врага, вместе с ним рухнул в пропасть.

На какое-то мгновение спартанцы замерли, ошеломленные неожиданным финалом и гибелью своего начальника. Превозмогая боль от раны, которую ему успел нанести ирен, Тилон опустился на камни. Ценой своей гибели Ликомед спас его. Точнее, отсрочил смерть.

Гибель вождя, который за годы скитаний успел стать ему самым близким, потрясла юношу.

Мир опустел…

И ему уже было безразлично, когда двое спартанских воинов по приказу заместителя ирена пинками подняли его с земли и заставили его спускаться с плато и двигаться вниз по ущелью. Оба спартанца отлично поняли со слов ирена, которые тот выкрикивал во время яростной стычки с Тилоном, что за человека они ведут и чего он заслуживает по законам Спарты.

Вот и долина…

Еще пару дней назад Тилон знал ее цветущей, теперь она была истоптана ногами безжалостных спартанских наемников. Путь по жаре, под пинками воинов казался бесконечным.

С чувством облегчения Тилон увидел впереди наскоро сметанную ограду, за которой – он догадался – располагался военный лагерь спартанцев.

Пленника провели мимо палатки, где, судя по всему, – и по усиленной страже, и по колышущемуся на ветру флагу – располагался самый главный начальник армии вторжения.

ПЛЕН

Двое спартанских воинов подвели Тилона к сараю, похожему на скотный, и втолкнули его с такой силой, что пленник, не удержавшись, упал на колени. Здесь было сыро и полутемно, пахло соломой и овечьим пометом.

Пока Тилон оглядывался, дверь за ним со стуком захлопнулась. Глухо звякнул засов.

– Здесь твой пост. Береги пленного как зеницу ока. Там, в сарае, опасный преступник, враг Спарты.

Как догадался Тилон, это сказал один из воинов подошедшему часовому.

– Не убежит у меня, – произнес часовой. При звуках его голоса сердце Тилона заколотилось. Ему почудилось… Нет, не м ожжет быть! Хотя, впрочем, что же тут невозможного?..

Переживания последних дней и часов вконец обессилили Тилона, хотя он и выделялся среди восставших силой и выносливостью. Он уже не слышал, о чем говорили с часовым воины, доставившие его сюда.

Тилон свалился на охапку сена и забылся тяжелым сном. Когда он проснулся, стояла глубокая ночь.

Прильнув к узенькой щели в двери, он сумел увидеть лишь две-три звезды да узкий серп луны, повисшей аккурат над палаткой главнокомандующего. Часового рассмотреть не удалось, как Тилон ни старался. Видимо, тот пребывал в неподвижности, вне поля зрения пленника.

Он прислушался: лагерь спартанцев спал.

Что ж, придется рискнуть.

Тилон осторожно, одним пальцем постучал в дверную филенку.

– Что тебе? – послышался недовольный голос часового.

Сомнений нет – это он!

– Филлион… – хрипло прошептал Тилон, припав к щели.

– Ты знаешь, как меня зовут? – удивился часовой. – Кто ты такой, пленник?

– Я Тилон.

– Тилон?..

Лязгнул засов, и дверь отворилась. На пороге сарая выросла коренастая фигура в коротком воинском плаще и боевых доспехах, облитая лунным светом.

Несколько секунд они стояли без движения и жадно разглядывали друг друга.

Вид у Тилона и впрямь был плачевный. Однако Филлион, как истый спартанец, привык сдерживать свои чувства.

Они тут же, у порога, обнялись, и Тилон, не сдержавшись, застонал: Филлион задел рану, которую ему нанес ирен.

Филлион тревожно спросил:

– Что с тобой?

– Пустяки, – махнул рукой Тилон. – Теперь это уже не имеет значения. Лучше расскажи о себе. Как ты жил эти годы? Чего достиг? Чем занимался? Правда, о последнем можно догадаться, – щелкнул он по щиту, издавшему в ответ мелодичный звон.

– Ты прав, догадаться нетрудно, – согласился Филлион, окидывая привычным взглядом свои доспехи, потускневшие и побитые в многочисленных стычках. – А много рассказывать – времени нет.

– Давай вкратце.

– Ну, если вкратце… После твоего бегства ареопаг нас всех подверг наказанию. Что еще? Мне несколько раз довелось участвовать в криптиях – честное слово, никак нельзя было уклониться. Воин, сам знаешь, не принадлежит себе. Особенно свирепствовал ирен – он самолично погубил множество илотов.

– Негодяй… – процедил Тилон.

– Могу тебя порадовать. Перед тем, как заступить на дежурство, мне сообщили, что он погиб в бою с повстанцами. Говорят, он вступил в бой с каким-то бесноватым, а потом, представляешь, слепой Ликомед, вождь восставших…

– Этим бесноватым был я, – перебил Тилон.

– Ты?.. А мне рассказывали, что это был великан двухметрового роста, вот с такими кулачищами…

– У страха глаза велики.

– Но если это был ты, тебе наверняка не миновать казни.

– Знаю, – спокойно произнес Тилон. – И знал, на что шел, когда сражался рядом с повстанцами.

Филлион прошептал:

– Я отпущу тебя.

– А ты?..

– Ты должен бежать отсюда… Как когда-то из агелы.

– Не болтай глупости, – отрезал Тилон. – Я знаю, сарай находится посреди спартанского лагеря. Видел, когда меня вели сюда.

– И что?

– Лагерь огорожен. Отсюда и мышь не выскользнет, не то что человек.

Филлион помолчал.

– Да, выбраться из лагеря непросто, – вздохнул он. Ты прав, Тилон.

Произнеся эту фразу, Филлион резко повернулся и вышел, быстро, но без шума прикрыв дверь.

«Ну, вот и все, – подумал Тилон, устало опускаясь на связку соломы. – Филлион поступил правильно, я его не осуждаю. Разрешив мне бежать, он и меня не спасет, и себя обречет на смерть».

Тилон сидел, погруженный в невеселые размышления, когда снаружи послышались шаги – кто-то подошел к сараю.

– Как проходит дежурство, Филлион? – спросил чей-то властный голос, видимо, дежурного офицера. – Пленник на месте.

– Где же ему быть?

– Завтра перед экзекуцией его хочет допросить сам командующий. Уж не знаю, чем он так крепко насолил спартанцам… Ладно, дежурь, – спохватился офицер, поняв, что сболтнул лишнее.

– Слушаю.

– Постой, постой! На тебе два плаща? Это еще зачем?

– Ночь холодная… Замерз… – пробормотал Филлион.

– Не к лицу спартанскому воину быть неженкой, как какому-нибудь афинянину, – отчитал его офицер. – Ладно, не снимай… На рассвете тебя сменят.

Четкие шаги офицера замерли в отдалении.

Спустя короткое время дверь в сарай, скрипнув, тихонько приоткрылась и в синем проеме показался Филлион. Он снял с себя второй плащ и бросил его Тилону, произнеся:

– Надевай.

– Мне не холодно.

– Надевай, надевай. Вот тебе щит, вот палица, – продолжал Филлион. – Сейчас я выведу тебя за пределы лагеря, в таком виде тебя никто не узнает. Да бери, бери, у меня есть запасное оружие, я оставил его снаружи. Ну, готов? Что же ты медлишь? Вот, ты теперь не пленник, а истый спартанский воин. Идем!

Тилон не двинулся с места.

– Нет, я останусь, – покачал он головой, – и сброшу все это. Ты понимаешь, что тебе грозит?

– Не волнуйся, что-нибудь придумаю, – деланно беспечным тоном ответил Филлион.

– Тебя убьют.

– Да выкручусь я, клянусь Зевсом! – Филлион дернул его за руку, и они вышли из сарая.

– Иди за мной, не отставай ни шаг, – озабоченно произнес Филлион. – Да, чуть не забыл, – добавил он еле слышным шепотом. Пароль на эту ночь: «Спарта превыше всего».

– Спарта превыше всего!.. – одними губами повторил Тилон, спеша за Филлионом между спящих палаток.

Без всяких препятствий добрались они до лагерного ограждения.

Обстоятельства складывались удачно. Часовые, видимо, хорошо знали Филлиона. В то же время они и не догадывались, что он покинул пост часового, которым был поставлен в эту ночь.

Обменявшись паролями, охранники молча распахнули перед двумя воинами бревенчатые ворота, ведущие из лагеря. Путь был свободен.

Приостановив шаг, Филлион громко проговорил, обращаясь к Тилону, так, чтобы его услышали часовые:

– Нигде не задерживайся. Сообщение передашь лично начальнику соседнего лагеря. И учти: дело чрезвычайной важности. Идем, я тебя немного провожу, до развилки.

Когда они отошли на достаточное основание, Тилон схватил Филлиона за руку и горячо произнес:

Бежим вместе!

Филлион покачал головой.

– Нам не по пути, – сказал он. Что бы ни ждало меня, я не могу покинуть Спарту. Дома меня ждет невеста, – добавил он после едва заметной паузы. Но что я все о себе да о себе! – спохватился Филлион. – Ты-то как провел все эти годы?..

Тилон бросил взгляд на восток, который начал приметно светлеть, и произнес:

– В двух словах об этом не расскажешь, а на много слов времени нет. Лучше скажи, ты ничего не знаешь о моих родителях?

Горло Тилона перехватило волнение. Этот вопрос жег его с того самого момента, когда он по голосу угадал в часовом, поставленном у сарая, своего прежнего друга по агеле Филлиона. Но только сейчас Тилон решился задать этот вопрос.

– Года полтора я был в вашем селении, видел твоих родителей. Ну что сказать? Сильно постарели, тоскуют по тебе. Беспокоятся. Поначалу после твоего бегства им грозил остракизм, после обошлось. Т олько и живы надеждой на твое возвращение.

– В Спарту мне ходу нет.

– Нет, – согласился Филлион.

– Знаешь, может я когда-нибудь дождусь права возвращения на родину.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Филлион, но ответа не услышал. Он бросил взгляд на товарища. Лицо его в свете едва намечающегося рассвета было нахмурено, глаза, устремленные вдаль, излучали непреклонную волю.

Они миновали колючие заросли терновника и вышли к глухой проселочной дороге. По обочинам которой росли высокие травы. Оба, не сговариваясь, переглянулись – им одновременно припомнилась та далекая дорога, по которой они, семилетние мальчишки, уходили в первый в своей жизни учебный военный лагерь, предводительствуемые свирепым иреном.

Сделав несколько шагов по дороге, Филлион остановился.

– Что ж, давай прощаться, Тилон, – сказал он. – Вот-вот должна быть смена караула, я должен быть на месте.

Они снова по-братски обнялись, и глаза обоих влажно блеснули.

– Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, – сказал Тилон.

– Не о чем говорить, – махнул рукой Филлион. – Ты на моем месте, думаю, сделал бы то же самое.

Мгновения бежали, а они все медлили расстаться.

– Если жив останусь, что передать твоим родителям? – спросил Филлион.

– Расскажи отцу и матери, что в походе ты услышал достоверные слухи обо мне: мол, жив-здоров, все у меня в порядке. Надеюсь накопить денег и вернуться… Ну, придумай что-нибудь, не умею я этого! – в отчаянии закончил Тилон.

Филлион кивнул.

– Свидимся ли еще когда-нибудь? – донеслись до него издали слова Тилона.

ВСТРЕЧА

Козы разбрелись по северному склону холма, выбирая между камней чахлую зелень, лишь кое-где пощаженную солнцем. Лето в этом году в Афинах выдалось жаркое – такого жаркого пекла не помнят старожилы.

Хуже всего приходится земледельцам. Поля выгорают, несмотря на то, что рабы, выбиваясь из сил, день и ночь таскают на поля глиняные сосуды с водой, стараются напоить истрескавшуюся от жажды землю.

А вот виноградники сулят богатый урожай. Говорят, что вино, полученное из винограда, созревшего вот в такое жаркое лето, обладает особенными качествами и вкусом… Впрочем, вкус вина Тилона не интересует.

Размышления юноши прервал бойкий козел, который, пока Тилон отвлекался воспоминаниями, отделился от стада, тартар его ведает, каким образом перебрался через глубокий ров и теперь, воинственно тряся бородой, тыкался рогами в высокий плетень, обмазанный белой глиной.

Тыкался в плетень – только этого не хватало Тилону!

Хозяин огороженного участка – темная личность, о нем рассказывают в селении и окрестностях всяческие небылицы. Толком его не видел никто, поскольку обитает он на отшибе и ведет образ жизни затворника. Может, кто и видел этого человека – кто его знает? – но Тилону он не попадался ни разу. Да, честно говоря, Тилон и не жаждет встречи с ним. Старики говорили, что человек из-за плетня знается с нечистой силой и может наслать порчу.

А у Тилона здесь и своих неприятностей хватает…

Молодой человек вскочил на ноги и понесся вниз. Ветки маслины хлестали его по лицу, крохотная полуденная тень, вся уместившаяся под ногами, прыгала словно облачко.

Кусты расступились, и перед ним показалась разверстая пасть оврага. Его прорыл немолчный горный поток, который, перебирая тяжелые, словно жернова, валуны, стремился к морю.

Давно забытая страсть к прыжкам вспыхнула у Тилона, как наваждение. Прыгнуть! Снова ощутить себя в полете, когда тело утрачивает вес, становясь удивительно гибким и послушным.

Тилон на бегу успел выбрать взглядом на самом краю оврага рыхлую плиту известняка, от которого можно было оттолкнуться для прыжка, гортанно крикнул и взвился в воздух. Потревоженные камешки струйкой потекли вниз, туда, где царит вечный сырой полумрак. Третьего дня в ров сорвалась неосторожная коза, соблазнившаяся сочной травой. Бедное животное упало на острые каменья и успело проблеять лишь несколько раз, пока поток тащил его вниз, к морю.

…Камешки не успели долететь и до середины, а Тилон был уже на другом берегу рва. Коснувшись ступнями земли, он покачнулся, и почва рванулась из-под ног. Нет, прыжок он рассчитал правильно, только силенок не хватило. Или, может быть, уменья прыгать?..

Да, в последние годы Тилон тренировался в прыжках все реже и реже. К чему? Все равно олимпийский рекорд он не побьет – Тилон давно уже это понял. А без этого какой же смысл прыгать?

Здесь, в забытой богом деревушке, расположенной поодаль от великолепных Афин, жизнь его текла вяло и однообразно. Спасибо, что жители селения приютили его, ни о чем особо не расспрашивая, – им до зарезу был нужен пастух.

Юноша был неразговорчив, согласился на ничтожную плату – чего еще желать? Никто не знал, откуда он пришел в селение. Жители пожалели высокого худющего парня, который весь был в синяках и кровоподтеках и ходил, заметно приволакивая ногу. Крепко, видать, ему досталось!

Заваливаясь спиной в овраг, Тилон инстинктивно успел вцепиться обеими руками в колючий кустарник, которым ощетинился почти отвесный откос. Он изорвал ладони в кровь колючками, но все же кое-как вскарабкался наверх.

Козел, напуганный прыжком пастуха, прервал свое занятие и отвернулся от высокого забора. Тилон пинком отогнал его от забора и без сил повалился в траву.

Только теперь, после счастливо пережитой опасности, он почувствовал испуг. Сердце тревожно заколотилось.

Пастух закусил травинку и, повернувшись на спину, уставился в бездонное, словно вылинявшее от жары, небо. Мысленно он снова и снова переживал ни с чем не сравнимое ощущение свободного полета, которое человеку дано испытать только в прыжке.

Интересно, а какое расстояние может прыгнуть самый сильный, самый ловкий эллин? Каков предел человеческим возможностям, положенный Зевсом-громовержцем? И существует ли он вообще, этот предел?! Сейчас, например, он прыгнул не меньше, чем на тридцать дельфийских стоп!

Козел, обиженно мекая, принялся спускаться по крутому склону оврага. Тилон повернулся на бок. Присмотревшись, он увидел внизу, в полутьме оврага, освобожденное от веток и листвы деревце, которое кто-то заботливо перебросил через поток. Странно, подумал Тилон. Раньше он не видел этот импровизированный мостик, хотя все лето пасет здесь стадо.

Покусывая травинку, Тилон наблюдал, как бесстрашный козел прошел по переброшенному через поток стволу и начал карабкаться на противоположный склон.

Он снова прикинул на-глазок ширину оврага, и под ложечкой противно засосало. Неужели это он перепрыгнул?! Ай да Тилон! Да тут добрых тридцать пять стоп будет, не меньше.

Расскажи такое в селении – не поверят, сочтут хвастуном. Впрочем, он там почти и не разговаривает ни с кем…

Да, а прыжок что надо!

Тилон снова свалился на землю, без сил раскинув руки. Он чувствовал себя опустошенным. Немного отдохнув, поднялся и приготовился было спускаться к появившейся переправе – о том, чтобы совершить обратный прыжок, не могло быть и речи.

– Эй! – послышался позади оклик.

Тилон обернулся. Калитка в ограде была приоткрыта. В ней, как в раме, стоял невысокий человек с широкой окладистой бородой.

– Не уходи, юноша, – улыбнулся пожил ой незнакомец. – Мне надо с тобой поговорить.

Что-то в голосе незнакомца заставило Тилона остановиться, хотя он и не собирался этого делать. Несколько мгновений они пристально вглядывались друг в друга.

– Пелоп! – вырвалось у Тилона.

Человек грустно улыбнулся.

– Я знал, что мы встретимся, – просто сказал он и шагнул навстречу Тилону. Тот подбежал, и они обнялись.

– Трудно тебя узнать. Ты постарел, – сказал Тилон, когда они разжали объятия. – Вон и борода стала на три четверти белой.

– Да и ты сильно изменился, мальчик, – покачал головой бородач. – Годы бегут словно кони.

Они поговорили еще немного, избегая расспрашивать друг друга о вещах важных.

– Где ты обитаешь? – спросил Пелоп озабоченно.

– Там, в селении, – махнул рукой, указывая, Тилон.

– За оврагом?

– Да.

Пелоп нахмурился.

– Там тебя не любят, – сказал Тилон. – Считают, что ты водишься с нечистой силой, порчу на скот наводишь.

– Темные люди, что с них возьмешь? – пожал плечами Пелоп. – Надеюсь, ты не принадлежишь к ним?

– Нет.

– Ну и ладно, – улыбнулся Пелоп. – И довольно о пустяках. – Я наблюдал за твоим прыжком. Ты прыгнул как бог.

Юноша потупился. Похвала его обрадовала, хотя и несколько обескуражила. Бог, как известно, не один. Богов много. И потом, разве боги прыгают?..

– Только не заносись, – сказал ему Пелоп и положил руку на плечо. – Ты не один. Возможно найдутся и другие, прыгающие неплохо. До олимпийского рекорда тебе далеко…

– Знаю.

– У тебя фигура и ноги прирожденного прыгуна, я еще в прошлый раз хотел это сказать. Если работать, ты мог бы кое-чего достичь.

– Пелоп, научи меня тайне прыжка! – вырвалось у Тилона.

– Вспомнил-таки.

– Научи, и я стану навсегда твоим рабом.

– Это лишнее. Но работать придется, малыш, много. Очень много.

Пелоп называл Тилона малышом, хотя тот был на две головы выше его.

– Работы я не боюсь.

– Ладно, попробуем, – сказал Пелоп. – Но что же мы стоим на солнцепеке? Пойдем ко мне.

– У меня козы… – замялся Тилон.

– Твое стадо постережет моя собака, – решил Пелоп. Она превосходный пастух.

С этими словами он вошел во двор, подошел к собачьей будке и спустил пса с поводка, проговорив несколько слов на незнакомом Тилону языке.

Во внутреннем дворике было попрохладней, чем на открытой вершине холма. Лозы гнулись под тяжестью гроздей хорошо ухоженного винограда.

Когда они входили в беседку, увитую зеленью, издалека донесся собачий лай.

– Располагайся, – произнес Пелоп.

Тилон сел на скамью, облокотился на врытый в землю стол. Пелоп сел напротив.

– Знаешь, я все лето за тобой наблюдаю, – сказал он. – Наблюдаю, как ты бегаешь, иногда прыгаешь. Только выйти к тебе не решался – не рискую сильно удаляться от моей крепости, – усмехнулся он, указывая на высокую ограду. – Вот и пришлось ждать, когда ты окажешься близко, чтобы окликнуть тебя. Только не думал, что ты решишься перепрыгнуть через овраг, и позавчера ночью приготовил для тебя переправу. Заметил ты ее?

– Да.

Они сидели и разговаривали, и Тилону казалось, что он знает бородача сто лет. С ним он чувствовал себя спокойно и как-то надежно, словно повстречал друга после многолетней разлуки. Впрочем, так оно и было.

– Ты говоришь как чужестранец, – заметил Тилон.

– Верно, я родом издалека. Из краев, о которых вы, эллины, и понятия не имеете. Летом там жароко, как у вас, зато зимой… Зимой там царят такие жестокие морозы, что вода становится твердой как камень, а дождинки превращаются в белые хлопья, которые толстым ковром на целые месяцы покрывают землю.

Слушая рассказ Пелопа, Тилон постепенно осваивался. Несколько раз он с любопытством огляделся. На столе и вдоль стен беседки стояли приспособления и механизмы неизвестного назначения. Снова припомнились толки сельчан о странном человеке, который живет за оградой и знается с потусторонней силой.

Словно угадав его мысли, Пелоп взял со стола прибор, представлявший собой сложную систему из рычагов и ремней.

– Это полиспаст, – сказал он. – Обычная штука. Применяется в больших портах для разгрузки и погрузки судов.

– Я не бывал в больших портах.

– Побываешь.

Пелоп поставил модель полиспаста на место и взял со стола другой механизм.

– Это катапульта, – сказал он. – Тоже ничего таинственного. Служит для метания различных предметов. Она поможет тебе постичь тайну прыжка. Пойдем.

Они вышли во дворик, Пелоп поставил катапульту на утрамбованную площадку, свободную от травы.

Сбоку на катапульте была прикреплена дощечка, вырезанная в форме полукруга, по которой, как по шкале, можно было перемещать стрелку.

– Транспортир, – указал на дощечку со стрелкой Пелоп. – Прибор для измерения углов.

– Углов?

– А ты изучал когда-нибудь геометрию?

Тилон покачал головой.

– Чему же тебя учили? – удивился Пелоп.

– Военному делу…

– Ладно, оставим это. Так вот, с помощью транспортира я могу задать любой угол, под которым вылетает предмет. Начнем с малого угла. Он называется острым. Погоди-ка, а писать-то ты хоть умеешь?

– Мне показывали когда-то буквы… – густо покраснел Тилон.

– Буквы потом, – решил Пелоп. – Гляди сюда. Я ставлю стрелку на пятнадцать градусов…

Затем Пелоп оттянул рычаг катапульты и заложил в его гнездо небольшой камешек, поднятый с земли.

– Наблюдай и запоминай, – приказал он и с этими словами отпустил рычаг.

Камешек, описав невысокую дугу, упал, не долетев до пустой собачьей будки.

Пелоп попросил:

– Подай-ка мне камень.

– Возьми другой.

– Нельзя. Нужно, чтобы бросаемый предмет обладал одним и тем же весом… Отметь место, где он упал!

Тилон провел носком босой ноги черточку на том месте, где упал камешек, после чего вернул его Пелопу.

– Теперь увеличим угол выброса на пять градусов, – сказал тот и перевел стрелку транспортира повыше. – Учти, сила, с которой бросается камень, все время остается постоянной.

Вылетевший из катапульты камень после второго броска упал немного дальше отметки, сделанной Тилоном.

– Понял! – сказал Тилон. – Чем больше угол вылета, тем дальше летит брошенный предмет.

Старик улыбнулся.

– Не совсем так. Никогда не торопись с выводами, малыш.

И верно. Как вскоре убедился Тилон, камешек поначалу с увеличением угла падал дальше, но только до определенного предела. После этого, несмотря на то, что бородач продолжал увеличивать угол вылета, камень начал падать все ближе и ближе.

– Запомни, – произнес Пелоп. – камень летит дальше всего, если бросать его под углом сорок пять градусов к горизонту. А какая разница, камень или прыгун?

– Как просто!

– Это еще не все. Главная тайна рекордного прыжка впереди…

Пелоп глянул на солнце.

– На сегодня хватит. Тебе пора возвращаться. Не проговорись в селении о том, что ты был тут и что видел. Они и так угрожают мне. До завтра, – заключил он.

– До завтра.

– И пожалуйста, не прыгай пока через овраг: твой прыжок несовершенен. Можешь сломать ногу, а то и шею.

…На следующий день Тилон пришел в домик Пелопа рано, как толь ко пригнал стадо в ложбинку за холмом.

Перебрался по холму через поток, толкнул калитку, которая оказалась незапертой. Дворик, если не считать пса, встретившего его дружелюбно, как старого знакомого, был пуст.

Тилон закрыл за собой калитку, сделал несколько шагов и огляделся, не зная, что делать.

Из двери дома вышла юная девушка, осторожно неся глиняную амфору – сосуд, разрисованный олимпийскими атлетами. Скользнула по Тилону взглядом и скрылась в беседке. Выйдя оттуда через минуту, она сделала Тилону знак, означающий приглашение войти.

– Здравствуй, – сказал Пелоп, сидевший за столом. – Рад, что мой первый и единственный ученик оказался таким прилежным. А я вот печаль в вине топлю, – щелкнул он ногтем по сосуду, который ответил тонким мелодичным звоном.

Тилон сел на вчерашнее место.

– А скажи-ка мне, малыш, – неожиданно спросил Пелоп и хитро посмотрел на него. – Тебе приходилось встречать молодого старика?

– Молодого старика? – переспросил парень и пожал плечами. – Нет, не приходилось.

Старик сделал глоток.

– А злое дитя ты видел когда-нибудь?

– Дети добры. Разве бывает злое дитя? Ты разыгрываешь меня! – вспыхнул юноша.

– Эге, дружок. Тебе еще предстоит набираться премудрости, – улыбнулся старик, доливая в чашу розовое вино. Беседка наполнилась терпким запахом.

– Был у меня знакомец в Афинах. Один из немногих. Поэт и философ… Не знаю, жив ли он теперь. Это было давно, четырнадцать лет назад, когда я только прибыл в Элладу. Вот послушай, что этот эллин сказал о вине.

Пелоп откинулся к стенке, увитой плющом, полузакрыл глаза и нараспев прочитал:

Злое дитя, cтарик молодой, шалун добронравный, Гордость внушающий нам, шумный заступник любви.

– В этих двух строчках, – продолжал старик, – система взглядов на мир, целая философия. Вдумайся: дитя – злое, старик – молодой… Единство противоположностей! В чем, в чем, а в философии вы, греки, сильны. И еще в спорте.

В беседку вошла девушка, вытерла со стола пролитое вино. Тилон глянул на нее и покраснел.

– Не вздумай отвлекаться на глупости, – строго произнес Пелоп. – До Олимпиады меньше двух лет, а работы у нас непочатый край.

Пелоп резко, расплескав через край почти полную чашу, отодвинул ее, и они вышли из беседки.

– Сегодня будет прыгать не камешек, а ты, – сказал на ходу старик. – Отрабатываем стартовый угол прыжка. Не забыл, каким он должен быть?

– Помню.

Тилон прыгал до седьмого пота. Наставник был безжалостен. Снова и снова заставлял он Тилона разгоняться и прыгать, измеряя каждый раз стартовый угол с помощью какой-то трубки, которую приставлял к глазу. В трубке поблескивал выпуклый прозрачный камешек круглой формы, на который были нанесены деления.

Девушка – он не знал даже ее имени – смотрела на него, как ему казалось, с состраданием, не говоря ни слова.

– Никуда не годится, – ворчал Пелоп. – Вялый толчок. Ты спишь на старте! Прыгаешь под слишком малым углом. Сильнее отталкивайся в момент прыжка!

Тилон вытер мокрый лоб, разбежался и прыгнул снова.

Пелоп замерил длину прыжка.

– Еще разок, – сказал он и взял Тилона за руку. – Кажется, я понял, почему у тебя не получается. Тридцать пять стоп – для тебя не результат.

– Разгоняться быстрее я не могу, – произнес юноша, тяжело дыша.

– И не нужно. Прыгай круче!

Тилон удивился:

– Как же я прыгну круче, если не могу разгоняться быстрее?

– Запомни: стартовый угол определяется не скоростью разбега, а только силой, с которой атлет отталкивается от земли. Будем развивать мышцы ног!

Тилон тренировался до самого вечера и ушел, лишь когда летнее солнце коснулось вершины холма.

Все это время пес старика верно охранял стадо.

ПУТЬ К ТАЙНЕ

Интенсивные каждодневные тренировки вконец измотали Тилона. Вот и сегодняшним упражнениям, казалось, не будет конца.

А ведь Тилон считался выносливее всех в селении, в которое его забросила судьба. Он мог целый день бродить в горах, лазить по острозубым скалам. Преследуя на охоте зверя, он мог покрыть бегом огромное расстояние, и усталость не касалась его своим крылом.

Но сегодня…

Неумолимый Пелоп заставлял его снова и снова проделывать трудоемкие упражнения. В ход шли попеременно диск, копье, мешок с песком, который нужно было множество раз подбрасывать и ловить.

И снова, как каждый день, – прыжки, прыжки, прыжки…

– Не спи на старте! Резче отталкивайся! – кричал Пелоп, входя в раж. И подбадривал изнемогающего Тилона: – У тебя угол прыжка повысился еще на четыре градуса!

В глазах завертелись черные круги, Тилон почувствовал: еще один прыжок и он свалится без чувств.

Старик объявил:

– Довольно.

Они вошли в дом, и Тилон кулем свалился на ложе.

– Усталость – коварный зверь, – сказал Пелоп. – Она может подстеречь олимпионика и свалить его в самый неподходящий момент.

– Как же быть?

– Ты должен научиться бороться с нею.

– А когда ты мне раскроешь главную тайну прыжка? – спросил Тилон. Этот вопрос он задавал после каждой тренировки.

– Погоди, еще не время, – ответил старик, как всегда.

Молчаливая девушка поставила перед Тилоном блюдо с его любимыми маслинами, а старику пододвинула чашу со странным кушаньем. Это были катышки из теста, он поглощал их с видимым удовольствием.

– Отведай-ка, – предложил он Тилону. Тот несмело раскусил катышек. Внутри оказалось мясо с какой-то острой приправой.

– Нравится? – спросил старик.

Юноша кивнул, вытирая выступившие слезы. Старик сказал название еды, но он не сумел повторить странное слово.

Пелоп молчал, устремив неподвижный взгляд в окно, поверх головы девушки. Кто знает, какие картины проносились перед его мысленным взором? За окном легкий ветерок шевелил виноградные листья, уже тронутые осенью.

Девушка убрала со стола и присела на краешек скамьи.

– Ступай, – сказал ей старик, – нужно подвязать лозы на восточном склоне, их вчера повалил ветер.

Она вышла.

– А ты ступай домой, отдохни хорошенько, иначе завтра не сможешь прыгать. Завтра, – голос Пелопа окреп, – я раскрою тебе главный секрет прыжка.

Тилон так устал, что даже радости не почувствовал. Тело налилось свинцом, стало тяжелым и непослушным.

Идя к калитке мимо виноградника, он заметил вдали между лоз тоненькую фигурку девушки, которая подвязывала лозы. Больше всего Тилона поразило, что она тихонько что-то напевала. А то уж он всерьез начал подумывать, что девушка либо немая, либо немного не в себе.

Недолго думая, он свернул с тропинки. Увидев направляющегося к ней юношу, она смолкла.

– Значит, ты умеешь говорить? – сказал Тилон.

Девушка стояла, опустив руки, в которых держала бечевку. На вопрос Тилона она не ответила, только подняла на него доверчивые глаза.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Гидона, – ответила она.

– Я уже давно бываю у вас, но ни разу не слышал твой голос… Почему ты все время молчишь?

Она потупилась, теребя в руках бечевку.

– Ты дочь Пелопа?

– Да.

– Я сразу догадался об этом, как только увидел тебя. Ты похожа на него. А знаешь, Пелоп, это было давно, рассказывал о тебе.

– Правда? – улыбнулась Гидона. Улыбка удивительно красила ее. – Мне отец тоже много рассказывал о тебе, о том, как вы повстречались в Спарте…

Они стояли на склоне, между шпалерами винограда, а предвечерние тени все удлинялись.

– Замучил тебя, наверно, отец, – лукаво улыбнулась Гидона. – Задумал на манер Праксителя или Фидия вылепить из тебя атлета – победителя Олимпиады. А отец у меня упорный. Если что-нибудь задумал – обязательно доведет до конца. Мне вот запретил разговаривать с тобой, чтобы не отвлекать.

– Да, Пелоп упорный.

– Как считаешь, станешь победителем Олимпиады?

– Постараюсь…

– Я смотрю каждый раз, когда ты прыгаешь, – призналась Гидона.

– Знаешь, я сегодня прыгнул почти на сорок дельфийских стоп!

Гидона спросила:

– Тебя, наверно, ждут в селении?

– Никто меня не ждет. Просто стадо пора гнать домой.

– Придешь завтра?

– Еще бы!

– Я буду ждать тебя. Вот, возьми на дорогу! – сказала Гидона, отломив кисть винограда и протянув ее Тилону.

…Кисть была чуть недозрелой, но юноше показалось, что он никогда не ел вкуснее винограда.

Он возвращался в селение с доселе неведомым чувством. Это было чувство чего-то огромного и важного, что отныне вошло в его жизнь. Размахивая веткой, он погонял стадо, но мысли его были там, на винограднике, где тоненькая девушка подвязывала полегшие лозы.

Вдали показались первые хижины селения, разбросанного среди холмов, и стадо само прибавило шагу.

«Почему Гидона так молчалива и грустна? – размышлял он, спускаясь со склона. – Видно, пришлось немало ей хлебнуть, там, в рабстве».

ТАЙНА ПРЫЖКА

Тайна дальнего прыжка, открытая Пелопом, показалась Тилону ошеломительной: оказывается, чтобы побить все рекорды на дальность, нужно было прыгать… держа в руках дополнительный груз!

– Но это бессмыслица! – воскликнул Тилон, едва дослушав своего тренера. – Ведь если я возьму в руки груз, мой вес увеличится. А ты говоришь, я прыгну дальше!

– Не торопись с выводами, мой мальчик, – сказал Пелоп. – Сначала проверь и убедись, потом говори.

– Но и так очевидно…

– Очевидность – враг истины, – резко оборвал тренер. С этими словами он вынес из беседки два странных, доселе невиданных Тилоном предмета: это были диски, снабженные по краям массивными утолщениями. Посредине было сделано по пять отверстий – для пальцев.

К ним подошла Гидона и, взяв у отца один из дисков, продела в него пальцы. Второй диск взял Тилон и принялся внимательно его рассматривать.

– Диск похож по форме на спартанский щит, – заметил он.

– Верно, похож, – улыбнулся Пелоп. – Только назначение у него другое. Более мирное…

Гидона вернула диск отцу.

– Я сам придумал эту штуку, – произнес Пелоп. – Придумал долгими ночами, когда тело ноет от усталости и побоев.

– Значит, когда мы встретиилсь в Спарте, у тебя этих дисков еще не было? – спросил Тилон.

– Они были у меня в голове! Вернее, мне кто-то их вставил туда… Ах, вы все равно не поймете! Никто на земле не владеет тайной дальнего прыжка. Ты будешь первым. Но довольно терять время. Пойдем к скамме!

– К скамме? – удивился Тилон.

Да, юношу ждала еще одна неожиданность: в течение ночи, пока Тилон отдыхал в селении, неуемный Пелоп успел соорудить в глубине дворика, за беседкой, настоящую олимпийскую скамму – дорожку для прыжков.

– Прямо-таки тринадцатый подвиг Геракла, – восхищенно пробормотал молодой человек.

Разглядывая сооружение. Оно представляло собой длинное углубление, дно которого было посыпано морским песком, который был тщательно разровнен.

– Чем не Евклидова плоскость? – с гордостью произнес Пелоп, любуясь делом своих рук.

Юноша не мог оторвать глаз от скаммы. Филлион столько раз описывал ему олимпийскую дорожку для прыжков, что Тилон мог в любой момент, закрыв глаза, представить ее.

Гидона тронула ногой корзину, на дне которой оставался песок, принесенный сюда с побережья.

– Зря ты выходил ночью так далеко, отец. Лучше бы послал меня – я бы обернулась быстрее.

Пелоп махнул рукой:

– Обошлось и ладно. Лучше к делу приступим.

– Но я не знаю, как с этим прыгать… – растерянно произнес Тилон, вертя в руках непонятный диск.

– Откуда же тебе знать? – согласился Пелоп. – Сначала посмотришь, как буду прыгать я. Для сравнения я первый раз прыгну без груза, так, как это делают все атлеты Эллады.

Пелоп сбросил легкую накидку, оставшись в набедренной повязке.

Отец, тебе лекарь запретил делать резкие усилия, – напомнила Гидона.

– Делать нечего. Я должен прыгнуть, чтобы Тилон все увидел собственными глазами, – ответил Пелоп. С этими словами он попятился от скаммы, выбирая пространство для разбега.

– Погоди, отец! – остановила его Гидона. – Ты забыл одну вещь, без которой прыгать нельзя.

– Какую?

– Может ты, Тилон, ему подскажешь? – лукаво улыбнулась возлюбленному Гидона.

Юноша пожал плечами.

– А еще к Олимпиаде готовитесь! – покачала головой девушка. – Неужели вы не знаете олимпийские правила? Соревнования по прыжкам проводятся обязательно в сопровождении флейты!

– Верно, дочка, Зевсом клянусь! – воскликнул Пелоп.

Тилон почесал в затылке:

– Где ее возьмешь, флейту?

Гидона побежала в дом и тут же вернулась, неся старенькую флейту. Спустя мгновение звуки флейты полились над двориком, замирая где-то там, над стройными рядами виноградника.

– Ну вот, все в порядке, олимпийские правила соблюдены, – произнес Пелоп. – Теперь, Тилон, смотри. Запоминай с первого раза – на повтор у меня сил не хватит.

Флейта Гидоны звучала все громче, одновременно ритм ее убыстрялся.

Пелоп разогнался и, оттолкнувшись от края скаммы, прыгнул. Конечно, возраст и растренированность дали себя знать, и прыжок получился весьма заурядным. Пролетев незначительную часть длины скаммы, Пелоп тяжело плюхнулся в песок.

Флейта смолкла. Глаза Гидоны, смотревшей на отца, были полны жалости. Пелоп, однако, ничуть не казался удрученным.

– Что вы так уставились на меня? – улыбнулся он молодым людям, вставая. – Я ведь вовсе не собирался бить олимпийский рекорд. Это дело Тилона. Не стану отнимать у него хлеб.

Отметив место, где он приземлился, Пелоп тяжело вылез из скаммы и, на сей раз прихватив оба диска, отправился вновь на стартовую позицию. Здесь он тщательно, не спеша продел пальцы в отверстия дисков, затем помахал ими в воздухе, проверяя, прочно и удобно ли ухватился за груз.

– А теперь – прыжок номер два, вместе с грузом! – громко произнес он. – Флейту, дочка!..

Тилон весь превратился во внимание. Вот сейчас, через несколько мгновений, перед ним раскроется тайна, о которой он думал много лет после памятного разговора у костра с отпущенным рабом…

Держа диски в полусогнутых руках, Пелоп разогнался, как и в первый прыжок. Перед тем как оттолкнуться от края скаммы, Пелоп резко выбросил вперед обе руки, отягченные грузом. Казалось, он старался отбросить от себя невидимого противника. И тут же плавным, пластичным движением отвел руки назад.

Толчок…

И Пелоп взвился в воздух. Но на сей раз он взлетел в воздух гораздо выше, словно подброшенный мощной пращой. Уже в полете Пелоп совершил несколько волнообразных движений всем телом. «Словно рыба, которая пытается плыть против сильного течения,» – мелькнуло у Тилона.

Одновременно с волнообразными движениями он вновь и вновь перемещал руки с грузом – вперед, а затем назад, за спину.

Тилон не сумел сдержать возглас восхищения: после второго прыжка Пелоп приземлился на добрый десяток стоп дальше, и тут же рухнул на песок.

Гидона отшвырнула флейту и бросилась к отцу. Одновременно с ней к упавшему подбежал Тилон.

– Что с тобой, отец? – с тревогой спросила девушка и взяла упавшего за руку.

Пелоп судорожно, словно рыба, вытащенная из воды, ловил открытым ртом воздух.

– Сердце схватило… ничего страшного… – шепнул он. – Дай попить, доченька…

Тилон в несколько прыжков достиг беседки и принес амфору с водой. Пелоп сумел сделать два-три глотка, остальное пролилось на песок скаммы.

– Нельзя тебе прыгать, отец, – произнесла Гидона. – Сердце могло разорваться.

– Мое сердце не разорвется, пока я ему не разрешу, – отшутился Пелоп. И серьезно добавил: – Мне ведь надо еще кое-что увидеть, прежде чем уйду в царство теней… И триумф Тилона… И ваше счастье…

С усилием поднявшись, Пелоп сделал несколько неуверенных шагов, затем снял с рук диски и не без торжественности протянул их Тилону:

– Надеюсь, этот м иг войдет в историю спорта!.. Передаю тебе, Тилон, эстафету. Не урони ее! А ты, Гидона, подними-ка флейту и начинай играть олимпийский мотив!..

Тилон несколько раз подбросил на руках оба диска, взятые у Пелопа, затем принялся вдевать в них пальцы, старательно копируя все движения своего наставника, которые запомнил.

– Молодец. Моя хватка, – похвалил Пелоп, когда юноша вышел для разбега и изготовился к старту.

Юноша невольно покраснел: похвалы Пелопа были скупы и не часты, но тем более приятны. Придавал силы и сияющий взгляд Гидоны, которая близ скаммы играла на флейте. Взгляд любимой был исполнен радостного ожидание и надежды.

…Все вроде было сделано без ошибок: Тилон стремительно разогнался и, как делал это Пелоп, выбросил руки с грузом вперед, затем удачно, под нужным углом оттолкнулся от края скаммы и взвился в воздух, одновременно заводя руки назад и делая всем телом волнообразные движения.

Однако, когда прыгун опустился на песок, ни Пелоп, ни Гидона не смогли сдержать возглас разочарования: Тилон опустился гораздо ближе своего предшественника. Обескураженный юноша поднялся, сокрушенно покачивая головой.

– Ничего, это непривычки. Ведь это первая твоя попытка прыжка с грузом! – ободрил его Пелоп.

Гидона поддержала отца:

– Все наладится, Тилон!

Но последующие прыжки Тилона с дисками мало что изменили. Он прыгал снова и снова, а результаты практически не улучшались. Наконец Тилон в изнеможении растянулся прямо на песке скаммы.

Пелоп только покачал головой, отмечая на песке последний результат атлета:

– Отсюда до олимпийского рекорда, как от нашего дома до Олимпа! – сокрушенно произнес он.

Гидона опустила флейту.

– Может быть, еще разок попробуешь, Тилон? – с мольбой в голосе сказала она.

Тилон перевернулся на спину.

– Нет смысла, – вздохнул он. – Я уже понял, Пелоп, что твое оружие мне не по силам…

– Оружие? – поднял брови Пелоп.

– Помнишь, у Гомера: один герой поражает своим мечом врагов. А дай другому этот меч – он его с места не сдвинет.

Гидона спросила:

– Откуда ты Гомера знаешь?

– Мама в детстве читала… Давай уж, Пелоп, я буду прыгать как все греческие отлеты – без всякого груза.

– Нет! – рявкнул Пелоп так, что девушка вздрогнула. – Ты будешь прыгать с грузом, и только с грузом! Причем вдвое дальше всех, клянусь Зевсом и всеми олимпийскими небожителями!..

– В чем же все-таки дело? Почему не получается прыжок с грузом? – высказала Гидона вопрос, который мучил всех троих.

Они присели рядышком на край скаммы, донельзя удрученные и обескураженные неудачным опытом Тилона.

Солнце жгло, но они не замечали зноя.

Неожиданно Пелоп хлопнул себя по лбу.

– Ах я старое бревно! – воскликнул он. – Как я сразу не догадался?! Ведь диски-то рассчитаны специально на меня!

– Что ты хочешь этим сказать? – посмотрел на него Тилон. – Разве диски – это сандалии, которые шьются по ноге?

– В каком-то смысле – да, мой мальчик! – сказал Пелоп. – По моим расчетам и предположениям, груз, с которым прыгает атлет, должен составлять в точности одну двенадцатую часть его веса, не больше и не меньше. В соответствии с этим я и заказывал диски кузнецу. А ты, Тилон, намного ведь легче, чем я. Поэтому мой груз для прыжка оказался слишком тяжелым для тебя. Вместо подспорья он превратился в балласт…

– Ясно, – расправил Тилон плечи, и Гидона, глядя на него, просветлела лицом.

Парень вскочил.

– Что же мы сидим? – воскликнул он. – Надо определить мой вес, а затем как можно скорее заказать новые диски для прыжков!

– Увы, не так-то все просто, мой мальчик, – вздохнул Пелоп, и вертикальная складка легла на его изъеденный временем лоб. – Вес твой мы определим в два счета. А вот где мы закажем для тебя груз? Эти диски отковал для меня в Афинах первоклассный мастер, да и то возился он с ними довольно долго. Я делал для него эскизы, заставлял несколько раз переделывать работу. Но дело не в этом…

– В селении, где я живу, есть неплохой кузнец… Да, конечно, я понимаю: ни тебе, ни Гидоне нельзя там появляться. Но ведь заказ могу сделать я!

– Никогда не думай, что другие глупее тебя. Особенно твои недруги! – резко бросил Пелоп. – Люди селения давно уже наблюдают за нами, я чувствую это всей кожей, шрамами своими, всем нутром!

– Но, отец, ведь эти металлические диски носят совсем невинный характер, вступила в разговор Гидона. – У жителей села они не должны вызвать никаких подозрений.

– Ха! Не должны вызывать подозрений, повторил с горечью Пелоп. – А зачем, скажи на милость, пастуху вдруг понадобились два диска из металла, вполне определенной формы и веса, да еще с какими-то отверстиями – якобы для пальцев?! Мочишь, дочка? Так я тебе объясню. Ясно же: диски нужны для колдовства, колдовства зловредного. Причем в сообществе с подозрительной пришлой парочкой, которая не зря обитает на отшибе, за высокой оградой, и занимается тем, что всячески пакостит добрым людям, насылая на них различную хворь, на поля – засуху, а на скот – порчу! Но дело даже не в этом, – продолжал Пелоп спокойнее, переведя дыхание. – Допустим, мы рискнем – дело того стоит. Но твой кузнец, Тилон, провозится с заказом бог знает сколько времени. А у нас его нет.

Юноша опустил голову.

– Я знаю, что делать! – воскликнула Гидона, прерывая тягостную паузу, и радостно хлопнула в ладоши.

Мужчины посмотрели на нее.

– Кто сказал, что груз для прыжка должен быть обязательно в форме диска? Мне кажется, груз может быть любым: главное, чтобы он составлял одну двенадцатую часть веса спортсмена.

– Продолжай, Гидона, – сказал Пелоп, в глазах которого вспыхнули огоньки интереса.

– А я уже все сказала. Выясним нужный вес, а потом подберем этот груз.

Тилон спросил:

– Из чего же мы подберем этот груз?

– Да хотя бы из морских голышей! – воскликнула Гидона. – Их у нас сколько угодно за виноградником, близ ограды.

– Голыши… – протянул Пелоп. – Возможно, в этом что-то есть. – Но ведь камень держать неудобно…

– Ты можешь предложить что-нибудь лучшее? – сказала Гидона. – Пусть Тилон завоюет на Олимпиаде лавровый венок победителя. Тогда он сможет заказать себе диски для прыжков хотя бы из чистого золота!..

Не дожидаясь ответа отца, девушка решительно поднялась, подхватила плетеную корзину, вытряхнула из нее наземь остатки песка и побежала в сторону виноградника. Она мчалась легко, словно серна, и волосы развевались от быстрого бега.

Вскоре Гидона вернулась, сгибаясь под тяжестью корзины, наполненной морскими голышами.

Пелоп, успевший к тому времени определить вес Тилона, забрал у нее корзину и, подойдя к весам, принялся подбирать нужные камни.

– Вот эти подойдут! – сказал он Тилону и протянул ему два одинаковых голыша.

– Спасибо, – поблагодарил юноша.

– Спасибо скажи Гидоне, которая принесла их, – откликнулся старик.

– Спасибо, Гидона.

Девушка улыбнулвась:

– Спасибо скажи морю, которое обкатало их!

Тилон прикинул в руках груз. Держать его было не так удобно, как диски, но кисть у юноши была сильной и цепкой.

– Ну, как голыши? Спросил тренер. – Полегче моих дисков?

– Совсем другое дело! – произнес Тилон и вышел на старт. Ему не терпелось испытать в прыжке новый груз.

Над двориком вновь поплыли звуки флейты.

Первый же прыжок унес Тилона далеко за все прежние отметки. Гидона и Пелоп бросились к скамме.

– Здесь больше сорока дельфийских стоп! – воскликнула радостно Гидона, промерив расстояние, которое покрыл Тилон.

ОЛИМПИАДА

И вот наступил день, когда Тилон должен был отправиться на Олимпиаду.

Прощальный вечер они провели втроем. Говорили о многом. Старик, стараясь заглушить тревожные предчувствия, налегал на фалернское. Рассказывал эпизоды из своего богатого прошлого, а когда юноша в очередной раз подлил ему вина, он встал, покачиваясь, и прочел:

Пьяной горечью фалерна Чашу мне наполни, мальчик, Так Постумия велела, Председательница оргий! Ты же прочь, вода речная, И струей, вину враждебной, Строгих постников довольствуй. Чистый нам любезен Бахус!

Молодые шумно захлопали – старик оказался неплохим декламатором. Кроме того, и к вину он был далеко не равнодушен.

Они сидели в беседке – благо было полнолуние, и было светло – хоть иголки собирай, как выразилась Гидона.

– Пелоп, я давно хотел спросить тебя, мудрого человека…

– Ну, спрашивай! – разрешил старик и сделал добрый глоток вина.

– Почему животные не знают такого явления, как рабство, а у людей оно процветает… Можно ли человека считать после этого разумным?

– Ого, ничего себе вопросик! Да над ним бьются лучшие умы человечества!.. Поздравляю тебя, дочка с высокомудрым женихом…

Гидона покраснела.

– А вообще-то, – продолжал Пелоп, – у людей нет на этот счет единого мнения. Одни считают рабство естественным явлением, другие – позором человечества. И есть у меня, дети мои, одна глубокая печаль.

– Какая, отец? – спросила Гидона.

– Эта печаль имеет конкретное имя. Это имя – Гомер.

– Гомер? – удивился Тилон, уплетая за обе щеки маслины. – Первый наш рапсод?

– Вот именно. И я его считал таковым, пока не наткнулся в одном месте «Илиады», где он рассуждает о рабстве и полагает, что это явление вызвано не людьми, а, представьте себе, богами.

– Не помню я такого места, – заметил юноша.

– А вот извольте послушать.

Раб нерадив: не принудь господин повелением строгим К делу его – сам не возьмется охотой. Жребий печального рабства избрав человеку, Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет.

– Каков наш рапсод, а? – негодовал старик. – Зевс, видите ли, избрал человеку жребий рабства. Зевс, а не заимодавцы-кровососы, не пираты, продающие пленных в рабство, не захваченные в плен мирные граждане!..

– Простим Гомеру, отец, – произнесла девушка. – Он поэт, он склонен к преувеличениям…

– Лучше расскажи, Пелоп, как кузнечик диктовал тебе способ прыжка с грузом, – попросил Тилон.

– О, это было нечто! И до сих пор, как вспомню, голова начинает ныть. Во-первых, у меня в мозгу вспыхивали картины того, как эти самые кузнечики перепрыгивают с горки на горку, зажимая дополнительный груз и отбрасывая его в прыжке. А во-вторых, у мепня в мозгу вспыхивали стихи, какие-то обрывки стихов. Но они были написаны не божественным гекзаметром, как мы все привыкли. У них, этих стихов, были странные созвучия в конце каждой строчки… Дай бог памяти… старик приложил ладонь ко лбу и прочел:

Здесь скользких скал Зияющий оскал…

Или вот:

Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые, Зовут к себе склоны крутые, лесистые, голые…

Ну, и так далее. Если буду жив – обязательно напишу об этом происшествии подробно, и стихи, которые мне передались, приведу. Пусть люди знают, какие чудеса бывают на белом свете.

Так, за столом в беседке, они и встретили рассвет.

Расцеловавшись с Пелопом и выслушав все добрые советы и напутствия, Тилон отправился к калитке. Гидона вызвалась проводить его.

– Вас могут увидеть вместе, уже светло, – возразил старик. – Тогда не миновать беды…

– Я провожу Тилона только до оврага, отец, – умоляюще произнесла Гидона.

Пелоп махнул рукой и отвернулся.

Какое-то время молодые люди шли молча.

– Знаешь, Тилон, мне неважно, победишь ты на Олимпиаде или нет, – неожиданно произнесла девушка.

– Неважно?

– Нет, не так, – поправилась она. – Я, конечно, от всей души желаю, чтобы ты победил. Но всего важнее для меня, чтобы ты вернулся целый и невредимый.

– Можно подумать, ты провожаешь меня не на Олимпиаду, а на войну! – попытался улыбнуться Тилон, но улыбка получилась грустной.

Его настроение передалось и Гидоне, хотя о том, что тревожило, тилон не рассказывал ни ей, ни отцу.

– Груз для прыжка гляди не потеряй, – сказала она.

– Скорей голову потеряю!

Расставаясь, Тилон сказал:

– У меня на родине, в Спарте, провожая мужа на войну, женщина говорит: со щитом или на щите. Так вот, я верю, что вернусь к тебе со щитом!

Они расцеловались, прощаясь, и долго стояли обнявшись. И не видели, как с той стороны оврага на них смотрят полные злобы глаза…

Чем ближе приближался Тилон к Олимпии, тем чаще припоминался ему памятный ночной пересказ Филлиона о своем отце, который побывал на Олимпиаде.

С каждым днем, с каждым часом дорога становилась все более запруженной. Шум, разноязыкий говор, смех оглушали Тилона, привыкшего к тишине и малолюдью.

Юноша был грустен, тревожные мысли одолевали его. Как встретит его, изгнанника, спартанская делегация там, на Олимпиаде? По ночам, во время краткого отдыха, Тилону снилась далекая Спарта, родители, партизанские ночи, трагическая стычка с агелой, Пелоп, из последних сил совершающий прыжок с чудодейственным грузом, чтобы вооружить его, Тилона, бесценной тайной дальнего прыжка. Грезились ему домик за оврагом, виноградник, залитый солнцем, Гидона…

В пути Тилон старался ни с кем не общаться, шел сам по себе, погруженный в свои невеселые думы.

Дорога круто вильнула в гору, идти стало труднее, но юноша по прежнему шагал быстро, обгоняя одну за другой пышные делегации из различных городов и государств. Слева и справа от дороги вздымались живописные склоны, поросшие миртовыми и оливковыми рощами, которые источали на солнце дурманящий аромат. Встречались здесь и вековые кряжистые дубы, и стройные сосны, идущие на мачты для кораблей. А там, вдали, теснились горные вершины, вдруг напомнившие Тилону смертельную схватку на горном плато и слепого вождя восставших крестьян, который спас ему жизнь ценой собственной жизни…

Одна из вершин, возвышавшаяся среди других и особенно густо поросшая лесом, привлекла внимание Тилона, и он спросил у случайного спутника, как она называется.

– Ты, видно, издалека? – спросил тот.

– Издалека, – согласился Тилон.

– Знай: это и есть священный Олимп, жилище богов, – произнес торжественно спутник. – А вон там, правее, – это холм Крона…

Юноша долго стоял, всматриваясь в Олимп, но ни одного бога, хотя бы самого завалящего, второстепенного, не обнаружил, несмотря на острое зрение. «Боги попрятались от жары», – подумал он, снова пускаясь в путь. Спутник, терпеливо дожидавшийся его, семенил рядом.

Они миновали перевал, и перед ними открылась олимпийская долина – неправильный четырехугольник, весь видный сверху как на ладони. У самого края долины возвышался храм. Словоохотливый спутник пояснил Тилону, что храм посвящен супруге Зевса – Гере, матери олимпийских небожителей.

– Близ этого храма проводятся героиды – женские спортивные игры наподобие олимпиад. Ведь на олимпиадах женщинам запрещено появляться – я имею в виду стадион и ипподромы.

– А если женщина рискнет и появится там, что ей грозит? – спросил машинально Тилон, мысли которого были заняты другим.

– Смертная казнь.

Бурный Алфей казался отсюда прихотливо извивающейся серебристой змейкой. А вон и Кладей – широкий ручей, впадающий в знаменитую олимпийскую реку и щедро питающий ее своими водами.

Они спустились в долину, миновали богатый храм, посвященный Гере, и взяли влево. Вдоль дороги тянулись небольшие, но исключительно пышные строения, непохожие одно на другое, – каждый дом был на свое лицо.

– А здесь кто живет? – поинтересовался Тилон.

– Никто. В каждом из этих строений хранятся дары Олимпиаде от определенного города или государства, – ответил всезнающий спутник Тилона.

– А там, вдали, за ними.

– Портик Эхо.

– Тот самый портик Эхо? – переспросил юноша, и у него от волнения на миг перехватило дыхание.

– Ну да, тот самый, – кивнул собеседник. – В этом портике главный судья Олимпиады или глашатай будет провозглашать победителя в каждом виде состязаний, и эхо повторит его имя семь раз, даря бессмертие на века!..

Тилон остановился, разглядывая портик, о котором столько слышал. Толпа их обминала, толкала, задевала краями одежды, поругивала – стали, мол, посреди дороги, словно ослы!..

– Что с тобой, парень? – забеспокоился наконец спутник Тилона. – Голову напекло? Пойдем в тень, к фонтану. Попьем немного, умоемся.

Тилон что-то пробормотал.

– Что, что? – не расслышал спутник.

– Здесь, в портике, через несколько дней глашатай провозгласит и мое имя, – тихо, словно обращаясь к самому себе, произнес Тилон.

– Идем, – потянул его за рукав спутник. – Я же говорю – перегрелся на солнце. Хорошо хоть, в дороге не свалился.

– И эхо повторит мое имя семь раз, – продолжал, не слушая, Тилон.

– Повторит, повторит, – проворчал спутник. – И не семь, а двадцать семь раз. От чего-чего, а уж от скромности, парень, ты не умрешь!.. А может ты того… винца хряпнул, когда я отходил?

Тилон и впрямь походил теперь на пьяного: глаза его горели, щеки разрумянились, волосы трепетали на ветру.

Они долго без всякой цели бродили по долине Алфея, и все привлекало внимание спартанца, на все он смотрел как завороженный.

– Сознайся все-таки, что у тебя там в свертке? – в который раз спрашивал любопытный спутник.

– Говорю же тебе – сокровище! – буркнул Тилон и отвел руку.

– Вот-вот. Я и говорю – перегрелся малость, – покачал головой спутник.

Между тем внимание Тилона привлекло огромное здание в два этажа, украшенное мраморными колоннами. Их было столько, что зарябило в глазах.

– Леонидион? – догадался Тилон.

– Верно. Кой-чего, парень, ты знаешь. Это самая большая гостиница в Греции, а значит, и во всем мире!

– Сколько здесь колонн?

– Сто тридцать восемь! – ответил спутник с гордостью, будто самолично обтесывал и устанавливал эти колонны.

– А сколько там комнат? – спросил Тилон, надеясь поставить спутника в тупик.

– Представь себе – целых восемьдесят, – без запинки отвечал тот. – Такое и вообразить себе трудно, правда? В Леонидионе живут самые почетные гости Олимпиады. Но, коль скоро ты участник этой Олимпиада и даже ее будущий победитель, зайди попытай счастья, – с ехидной улыбкой произнес спутник, но Тилон пропустил его слова мимо ушей.

Вообще он находился в каком-то странном полусне, когда явь неотделима от фантастических грез.

Болтливый спутник что-то говорил и говорил не переставая, но до Тилона, без устали озирающегося по сторонам, долетали только отдельные слова:

– Вон палестра – там тренируются атлеты… Гинасиум… Священная роща…

Священная роща – Альтис – встретила их таинственным шорохом и шелестом листвы и благодатной тенью. Здесь стояли бронзовые статуи победителей предыдущих Олимпиад, отлитые лучшими мастерами Греции.

– Значит, думаешь, и для твоей скульптуры здесь местечко найдется? – не упустил случая подпустить шпильку спутник Тилона.

Юноша отрезал:

– Не люблю повторяться.

Близ алтаря Зевса-громовержца они замешкались – их обошла торжественная процессия. Белые одежды людей были богато расшиты золотом, пурпурные ленты вились на ветру – одна из них задела Тилона по лицу. За процессией тянулись опрятно прибранные рабы: одни тащили на плечах, сгибаясь от тяжести, подарки верховному божеству, другие подгоняли животных, предназначенных для торжественного заклания. Один раб с грузом приотстал, и хозяин свирепыми ударами плети и руганью принялся подгонять его.

– «Раб нерадив»… – припомнил вслух Тилон слова Пелопа памятной ночью в беседке, когда его тренер увлеченно цитировал Гомера.

– Верно, парень, раб нерадив, – с готовностью согласился спутник.

Пройдя через священную рощу, Тилон с напарником вышли к самому величественному строению долины Алфея – храму Зевса Олимпийского. У входа толпились люди, жаждавшиеся проникнуть внутрь храма.

В храме было прохладно. Неизвестно откуда струился ветерок, обвевая разгоряченные лица. Сводчатые стены уходили ввысь, теряясь в полумраке. Мимо них прошел служитель, размахивая кадильницей с тлеющими благовониями. Кучки посетителей либо застыли в благоговейном молчании, либо переговаривались еле слышным шепотом – настолько подавляла торжественность величественного помещения.

Немного привыкнув к обстановке, двое путников двинулись в глубину храма. Здесь на троне из чистого золота восседал сам Зевс. Благородный металл тускло сверкал под узким лучом света, который падал откуда-то сверху – быть может, с помощью сложной системы зеркал.

Сам Зевс был изваян из слоновой кости. Глаза божества были сделаны из драгоценных камней. На голове покоился золотой венок, в точности воспроизводящий венок из ветвей дикой оливы, которым увенчивался победитель олимпийских игр. На правой ладони Зевса стояла, словно устремленная вперед и ввысь, статуя Ники – Победы. В левой руке Зевс держал скипетр, увенчанный когтистым орлом.

– Зевс на троне, работа Фидия… Одно из семи чудес света, – благоговейно прошептал Тилон, поймав на себе взгляд своего спутника, и тот впервые с уважением посмотрел на него.

«Он точно похож на Пелопа», – подумал Тилон, глядя на сидящего Зевса. Лицо божества было добрым, задумчивым. Курчавые жесткие волосы низко спускались на лоб, разрезанный вертикальной складкой.

Затем они долго бродили среди бесчисленных палаток и шалашей, которые стихийно выросли на берегах Алфея.

Тилон жадно всматривался в лица встречных. Он и жаждал встретить кого-нибудь из Спарты, и в то же время опасался этой встречи. Из одной палатки им призывно помахали рукой, и спутник Тилона устремился туда, донельзя довольный тем, что повстречал земляков.

– Прощай, парень! – крикнул он Тилону с улыбкой. Желаю тебе, дружище, поменьше хвастаться!..

Тилон рад был одиночеству: признаться, словоохотливый спутник уже давно тяготил его, хотя и сообщил много интересного.

Внимание юноши привлек огромный камень, стоящий на высоком пьедестале. Камень сверху был снабжен ручкой, отчего напоминал колоссальную гирю. С одной стороны на камне была выбита надпись, уже слегка подпорченная непогодой, но еще достаточно четкая, чтобы ее можно было разобрать. Напрягая память, Тилон припомнил уроки, которые ему тайком давал в агеле Филлион, единственный грамотный человек во всем спартанском лагере: он прутиком чертил на песке буквы и объяснял их значение, едва выдавалась свободная минутка и им удавалось уединиться. Однажды, застав их за этим занятием, ирен жестоко избил обоих своим ореховым посохом. Но уроки Филлиона не прошли даром…

С огромным трудом, складывая буквы в слова, Тилон прочел вслух выбитую на камне надпись:

«Би-бон под-нял ме-ня над го-ло-вой од-ной ру-кой…»

Далее шла дата установления олимпийского рекорда.

Юноша настолько был ошеломлен новыми впечатлениями, что только к вечеру вспомнил строжайшее напутствие Пелопа: «Как только прибудешь в Олимпию, разыщи главного элладоника и представься ему. Скажешь, что ты занесен в списки соревнующихся».

Главный элладоник – спортивный судья Олимпиады – долго и придирчиво рассматривал худощавого юношу. Уж больно тонка его талия и бледны щеки. Но широкие плечи и мощные мышцы ног изобличают неплохого атлета. Элладоник глянул в свои многочисленные записи.

– Тилон из Спарты, говоришь? Да, ты записан год назад Пелопом, гражданином Афин… Где же ты бродишь так долго? Все участники нынешних Олимпийских состязаний уже явились.

– Я… бродил долиной Алфея… – смущенно потупившись, пробормотал Тилон.

– Ты в первый раз здесь?

– Да.

– Это другое дело. Человеку, впервые попавшему в Олимпию, действительно есть что посмотреть, смягчился главный элладоник. – Скажи, ты весь год тренировался в прыжках на дальность?

– Весь год, – поднял голову Тилон, прижимая к груди сверток.

– Почтенный Пелоп за тебя поручился, – произнес главный судья соревнований. – Я знал его немного по Афинам… Мы порой спорили, но я его всегда уважал. Так и передай ему, когда возвратишься.

– Обязательно передам. Можно идти?

– Погоди.

Элладоник окинул внимательным взглядом запыленный взгляд и усталое лицо Тилона и произнес:

– А теперь ступай в бани и гимнасиум, раб укажет тебе дорогу. Отдохни, приведи себя и одежду в порядом и готовься к олимпийской клятве. А вещи, – кивнул элладоник на сверток, который Тилон держал под мышкой, – можешь оставить в гимнасиуме. Их никто не украдет. Если негде ночевать, обратишься от моего имени в гостиницу для спортсменов.

Но вот все позади – и торжественный ритуал, предшествующий спортивным состязаниям, и олимпийская клятва. Наступил миг, к которому Тилон шел всю свою сознательную жизнь.

Повинуясь распорядителю Олимпиады, Тилон вместе со своими соперниками-прыгунами, представителями различных греческих государств, покинул зал, предназначенный для атлетов, ждущих начала состязаний, и нестройная процессия по специальному проходу вышла на поле стадиона.

Только теперь, при виде своих мускулистых, поджарых, уверенных в себе соперников, сомнение закралось в душу Тилона. Общие насмешки вызвал пакет, с которым Тилон ни за что не хотел расстаться, несмотря на неудовольствие распорядителя.

Рев толпы на стадионе в первую минуту оглушил Тилона. Сорок тысяч человек заполнили трибуны до отказа. Выкрики, топанье ног, подбадривающие возгласы слились в единый глухой гул – так шумит море в непогоду.

Шагая под звуки флейты вместе с другими спортсменами к скамме, Тилон немного замешкался и приотстал от остальных, жадно озирая трибуны. Но отыскать кого-либо в этом море оживленных лиц было, конечно, невозможно.

– Не робей, юноша! – шепнул ему линейный распорядитель, неверно истолковавший поведение Тилона. – На Олимпиаде и проиграть не стыдно. Главное – участие… Да брось ты свой сверток, в котороый раз говорю!.. Упрямец! – прошипел распорядитель, подобно рассерженной змее, и сделал попытку выбить сверток из рук Тилона, но тот ловко увернулся.

ПОБЕДА

Все резче, все пронзительнее звучит флейта, мелодия ее проникает в самое существо Тилона, вызывая в памяти образ Гидоны.

Юноша так волновался, что прыжки в длину своих соперников наблюдал как бы в тумане. Каждый прыжок вызывал на трибунах бурю восторга. После этого помощники главного элладоника замеряли длину прыжка и спортивный судья объявлял результат.

Тилон окончательно пришел в себя, когда над стадионом прогремело его имя, выкрикнутое глашатаем, чей голос был самым сильным в Греции.

Прижимая к груди бесценный свиток, Тилон сделал несколько шагов к главному элладонику. Развернул пакет, достал два морских голыша и громко, уверенным тоном.

Как учил Пелоп, произнес:

– Благородный судья Олимпиады! Разреши мне совершить прыжок с этими камнями!..

С этими словами Тилон поднял камни высоко над головой, чтобы все видели. Стаон замер в предчувствии чего-то необычного, доселе невиданного.

– Ты желаешь, Тилон, прыгать с дополнительным грузом? – недоуменно сощурился главный элладоник. – Я правильно понял тебя?

– Правильно, благородный судья.

Элладоник отошел посовещаться со своими помощниками. Затем объявил общее решение:

– Что же, это твое право прыгать любым способом, Тилон, хоть задом наперед. Олимпийских правил ты не нарушаешь. Поэтому можешь прыгать, хоть быка взвалив на плечи, как Геракл!

Гомерический хохот потряс стадион. Мир еще не видывал подобного глупца, который для прыжка в длину нагружает себя дополнительными тяжестями.

Зажав в руках голыши так, как учил его Пелоп, Тилон уверенно направился к скамме.

Стадион замер.

Элладоник подал сигнал, зазвучали примолкшие было флейты.

Стадион замер.

Очередная группа прыгунов на нескольких дорожках резво рванулась с места, беря разбег для прыжка.

Перед тем как оттолкнуться от края скаммы, Тилон резко выбросил вперед руки с голышами. Оттолкнулся под нужным углом в сорок пять градусов, не забывая уроки Пелопа. И, едва оттолкнувшись от земли, почувствовал – прыжок удался. Руки с грузом уже в полете он отвел назад, и груз из вечного врага превратился в друга. Неведомая, но мощная сила подтолкнула его в спину, и Тилон полетел, как на крыльях. Он совершал волнообразные движения всем телом, снова и снова перемещая свой груз вперед, и опять – за спину.

Преодолев высшую точку полета – вершину параболы, Тилон начал наконец снижаться. Он бросил взгляд вниз… скамма под ногами исчезла! Только потом, после прыжка, он узнал, что длины ее попросту не хватило – скамма не была рассчитана на столь огромный прыжок!

И Тилон приземлился на утрамбованную почву стадиона. Он упал и, еще не поднимаясь, быстро покосился на соседние дорожки: сомнений нет, он опередил соперников – лучших прыгунов Греции – больше чем вдвое. И это не кого-нибудь, а именно его неистово приветствуют трибуны. Люди в едином порыве вскочили с мест и размахивали руками, что-то крича – слов было не разобрать.

Тилон поднялся и, прихрамывая, сделал несколько шагов, превозмогая острую боль. Видимо, он растянул связки. Но какое это теперь имело значение?

Он все еще стоял недалеко от скаммы, прижимая к груди два морских голыша, когда увидел, что к нему через весь стадион бежит небольшая кучка людей. Один из них вырвался вперед, и Тилон узнал в нем Филлиона.

Друзья сдержанно обнялись, как и подобает спартанцам, словно не было между ними долгих лет разлуки, насыщенных смертельными опасностями. «Вот и привели Парки свидеться вновь», – мелькнуло у Тилона.

– Как ты спасся, когда выпустил меня из военного лагеря спартанцев? – спросил он.

– Об этом потом, потом! – махнул рукой Филлион. – А сначала я хочу поздравить Тилона из Спарты, победителя Олимпиады! – он снова обнял Тилона и неожиданно поцеловал его.

Остальные спартанцы окружили их возбужденной толпой.

– Вот мой отец, глава спартанской делегации, познакомься! – произнес Филлион и указал на седовласого представительного человека. Тот шагнул к Тилону и дружески протянул руку:

Вся Спарта приветствует тебя, Тилон, – сказал он, – и с нетерпеньем будет ждать твоего триумфального возвращения. Она встретит тебя, ручаюсь, как одного из своих величайших героев!..

– Взгляд Тилона затуманился слезами. Столько лет он ждал этого момента, надеясь и в то же время не веря, что такой момент наступит. Он вытер глаза и оглядел окруживших его спартанцев. Но все, кроме Филлиона, были ему незнакомы.

– Как мои родители, – тихо спросил он Филлиона. – Живы ли?

– Они живы.

– Их нет в Олимпии?

– Они слишком бедны, Тилон, чтобы приехать в долину Алфея, – произнес отец Филлиона.

После паузы он добавил:

– Отныне, Тилон, все переменится в их судьбе! Голос его звучал торжественно. Остальные одобрительными репликами поддержали главу.

Нога болела все сильнее, но он сдерживался.

– Послушай, Тилон, а кто тебя надоумил прыгать с дополнительным грузом? – задал кто-то из спартанцев вопрос, который мучил всех, потрогал пальцем голыши, которые молодой атлет так и не выпустил из рук. Остальные потеснились поближе, чтобы услышать ответ.

– Тут заслуга не моя. Один мой друг придумал этот способ прыжка. Он и научил меня…

Тилон почувствовал огромную усталость, которая накапливать долго, изо дня в день.

– А его кто научил?

– Честно скажу вам, друзья, это очень темная история, – смущенно улыбнулся Тилон. – Я так до конца и не понял ее. Мой тренер, который научил меня прыгать с грузом, рассказывал, что ему преподал этот способ какой-то разумный кузнечик, просто цикада…

– Цикада? – ахнул Филлион.

– Позже, позже, друзья… – пробормотал Тилон, лихорадочно оглядываясь.

– Когда ты вернешься в Спарту, мы назначим тебя старшим иреном всех учебных лагерей, – сказал руководитель делегации, властным жестом восстанавливая тишину. – Ты преподашь этот способ молодым будущим воинам, и наша армия станет еще сильнее!

– Отец, тайна прыжка не может принадлежать только Спарте, – произнес Филлион. – Ее должны знать все. Другие смогут повторить или превзойти прыжок Тилона, и любой олимпийский рекорд увеличит славу Греции.

Спартанцы зашумели. Лицо руководителя делегации помрачнело.

– Об этом у нас будет возможность поговорить, – делано бесстрастным тоном проговорил он.

Состязания на стадионе между тем прервались на время дневной жары, и их окружила огромная толпа, состоящая из зрителей и других участников соревнований.

– Пока, Тилон, отдыхай и готовься к дальней дороге, – сказал отец Филлиона. – Через четыре дня Олимпиада завершится, и мы двинемся в путь. Вся Спарта, твоя родина, ждет тебя! Мы проводим тебя в Леонидион, я уступлю тебе свое помещение… А вечером, после того как тебя увенчают оливковым венком с белыми лентами – высшей наградой олимпийскомй победителю, – мы приглашаем тебя на общее пиршество в твою честь!..

– Вечером меня здесь не будет, – произнес Тилон и покачнулся. Филлион успел поддержать его.

– Как понимать тебя, Тилон? – нахмурился вновь руководитель спартанской делегации.

– Мне надо отлучиться.

– Надолго?

– Суток на трое.

– Куда?

– Меня ждут друзья.

– Так… – отец Филлиона помолчал, что-то соображая. – Хорошо, съезди. Ты как раз успеешь к окончанию соревнований. Я дам тебе свой экипаж с возницей.

– В таком случае я обернусь быстрее! – радостно воскликнул Тилон.

– Договорились, – кивнул старший.

К ним подошел главный элладоник.

– Твой прыжок, юноша, составил ровно пятьдесят пять дельфийских стоп! – сказал он, – обращаясь к Тилону. – скаммы не хватило! – улыбнулся он.

…Откуда ему было знать, что через две с половиной тысячи лет, когда человечество возродит олимпиады, тогдашний прыжок в длину составит едва ли половину достижения Тилона, составляющего 16,31 метра, в неведомой древним грекам системе мер! Но тайна прыжка Тилона к тому времени будет давно и прочно утрачена.

– Смотри не задержись, – сказал старший, обращаясь к Тилону, после того как элладоник удалился.

– Да, – кивнул юноша.

– Ты едешь один?

К ним подошел раб и вручил Тилону два его голыша, валявшиеся посреди длинной скаммы.

– Так с кем ты едешь? – снова спросил старший.

– Вот с ним, если он согласен, – указал юноша на Филлиона.

– Я еду с ним, отец, – не раздумывая, подтвердил Филлион.

ДЕНЬ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Тилон назвал вознице место назначения, пояснил, как ехать, и шестерка резвых коней весело поскакала по накатанной дороге.

Встречный люд, из тех, кто припоздал в пути на состязания, то и дело оглядывался на пышный экипаж.

Долгое время оба молодых человека молчали: Тилон был погружен в свои думы, а Филлион, верный обычаю, не вдавался в расспросы. Наконец Тилон заговорил и вкратце рассказал другу о Гидоне и ее отце.

– Эта девушка для меня дороже жизни, – заключил Тилон свой рассказ.

– И она согласна ехать с тобой в Спарту?

– Хоть на край света.

– А е отец?

– С Пелопом дело сложнее. Я долго разговаривал с ним перед тем, как отправиться на Олимпийские игры. Наконец-то, говорит, я нашел для себя пристань. Здесь и умереть хочу. Я, говорит, как старый корабль на приколе – поздно, мол, мне пускаться в дальнее плавание.

Ничего себе пристань! – возразил Филлион. – Ты же говоришь, на него и Гидону все близлежащее селение зубы точит. Они знают об этом?

– Знают, конечно, – задумчиво произнес Тилон. – Но и Пелопа понять можно. Сам понимаешь, с нашей Спартой у него связаны не самые приятные воспоминания.

– Что было – то прошло.

– Верно, – согласился Тилон. – Прошлым жить нельзя. Что ж, может, вдвоем и уговорим Пелопа уехать вместе с нами.

– Конечно, уговорим. Зевсом клянусь! – горячо заверил Филлион, блеснув белозубой улыбкой.

Экипаж свернул с накатанного тракта и покатил по проселочной дороге. Перед холмом Тилон велел вознице остановиться.

– Дальше пойдем пешком, здесь недалеко. Жди нас тут, – велел Тилон осанистому вознице.

Когда они перевалили холм, в воздухе запахло гарью. Вскоре послышался шум потока, бегущего по дну оврага. Молодые люди перешли по стволу, переброшенному через ручей, и поднялись наверх.

Тилон шел впереди, все ускоряя шаг. Он совсем позабыл о боли в ушибленной ноге. Остановился, протер глаза… Знакомой дощатой ограды не было. Не было ни дома, ни беседки, обвитой диким виноградом и плющом. Место, где обитали Пелоп с дочерью, представляло собой пепелище.

Видно, беда случилась совсем недавно – в воздухе еще носились хлопья жирной сажи. Быть может, огонь вспыхнул в тот самый момент, когда он после фантастического прыжка упивался своим триумфом… вместо того чтобы поспешить своим друзьям на помощь.

Нет, не нужно было уезжать отсюда. Будь они прокляты, состязания и все на свете прыжки!

На пожарище тилон и Филлион обнаружили отпечатки множества ног. Они тщательно исследовали весь участок, но нашли только несколько изувеченных до неузнаваемостит приборов, с помощью которых Пелоп тренировал своего друга, будущего победителя Олимпиады. Каких-либо следов Пелопа и Гидоны они не нашли. Исчез и пес – из собачьей будки торчал лишь обрывок цепи. Что-то блеснуло под последним лучом заходящего солнца. Тилон с усилием, превозмогая боль в ноге, нагнулся, подобрал помятый транспортир, с помощью которого Пелоп замерял угол прыжка – кажется, вчера это было. Тилон стер со стрелки пыль, кое-как распрямил ее и спрятал прибор.

– Найти бы, кто это сделал, – сказал он, – кто убил их.

– Я думаю, они живы, – откликнулся Филлион, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Мы найдем их!

Лишь когда солнце опустилось за вершину холма, они двинулись в обратный путь. Бойко стрекотали цикады, словно старались рассказать Тилону о случившемся. Рядом с хромающим Тилоном, поддерживая его, шагал Филлион, и за обоими тянулись огромные вечерние тени.

– Постоим немного, – сказал Тилон и сошел с дороги на обочину. Тени от деревьев и кустарника, вытягиваясь, слились в одно серое полотнище. Свежее морское дыхание доносило сюда запах йода, гниющих водорослей.

А может, все это приснилось ему: и далекая родина – Спарта, и безжалостный ирен, и олимпийский триумф, и тоненькая молчаливая девушка, и ее отец?..

Тилон уронил тяжелый сверток и долго стоял, глядя в небо, на котором начали проступать первые звезды.

Оглавление

ПРОЛОГ

ИРЕН

ПОБЕГ

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

ЛИКОМЕД

БОЙ НА ВЕРШИНЕ

ПЛЕН

ВСТРЕЧА

ПУТЬ К ТАЙНЕ

ТАЙНА ПРЫЖКА

ОЛИМПИАДА

ПОБЕДА

ДЕНЬ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Реклама на сайте