«Тина-Делла»

— Замечательный белковый комплекс, — похвалил я.

За столом сделалось тихо; я искал — и не мог найти — новую тему для разговора. Безопасную светскую тему — о погоде, например…

— Здесь… постоянно дует ветер, правда? — спросил я, обращаясь главным образом к тине-Делле.

Постоялка издала несколько нот — сперва последовательно, потом одновременно, и они слились в аккорд; тина-Делла повернула голову, поглядела на няньку округлившимися глазами — и вдруг рассмеялась. В мой адрес, хоть и не очень обидно.

— Учительский хлеб не легок, — с усмешкой сказал тан-Глостер.

Я предвидел, что с новой ученицей будет трудно. Так и случилось — правда, трудности оказались совсем другого рода, чем я ожидал.

«По-человечески», или «языком», тина-Делла говорила мало и неохотно — зато в моих словах понимала даже больше, чем я хотел ей сообщить. Не только смысл — но интонация, мельчайшие оттенки настроений тут же становились ее добычей.

Она вовсе не была деликатна. Ей и в голову не приходило притвориться чуть менее проницательной; наоборот, ей, кажется, доставляло удовольствие ставить меня в неловкое положение.

Она заметила, что я брезгую обществом ее няни, и использовала это новое знание с тем же энтузиазмом, с каким мальчишка пользуется девичьей боязнью мышей. К счастью, у постоялки хватало такта избегать встреч со мной, и Делле не удалось подсунуть живой морщинистый мешок ко мне в постель, как она одно время собиралась.

Она была ребячлива. Она была излишне эмоциональна, и, что самое страшное — она была чудовищно упряма. Всякая попытка «переупрямить» ее провоцировала ни много ни мало, но настоящую вспышку ярости. В один из первых же уроков я попытался настоять на своем, обучая держать кисть правильно, а не так, как она привыкла; результатом моей настойчивости — почти шутливой мягкой настойчивости — оказались истерика и сорванный урок. Тина-Делла сверкала мокрыми глазами и пела — стонала — непонятные мне угрозы и жалобы; я готов был идти к хозяину и отказываться от договора. К счастью, тот бродил по дальним границам своих владений и, как нередко бывало, отключил связь.

Вечером я сказал Нелли, что болен и не в состоянии спуститься в столовую, и попросил принести мне ужин наверх. Нелли подчинилось без единого вопроса.

Спустя полчаса в дверь постучали; я думал, что это Нелли пришло утилизировать посуду, и разрешил войти.