«Лицо на фотографии»

Джек ФИННЕЙ

ЛИЦО НА ФОТОГРАФИИ

На одном из верхних этажей нового Дворца правосудия я нашел номер комнаты, которую искал, и открыл дверь. Миловидная девушка взглянула на меня, оторвавшись от пишущей машинки, и спросила с улыбкой: "Профессор Вейган?". Вопрос был задан только для проформы, - она узнала меня с первого взгляда, - и я, улыбнувшись в ответ, кивнул головой, пожалев, что на мне сейчас профессорское одеяние, а не костюм, более подходящий для развлечений в Сан-Франциско. Девушка сказала: "Инспектор Айрин говорит по телефону; подождите его, пожалуйста", и я сел, улыбаясь снисходительно, как и подобает профессору.

Мне всегда мешает - несмотря на худощавое, задумчивое лицо научного работника - то, что я несколько моложав для моей должности профессора физики в крупном университете. К счастью, я уже с девятнадцати лет приобрел преждевременную седую прядку в шевелюре, а в университетском городке я обычно ношу эти ужасающие, оттопыренные мешками на коленях шерстяные брюки, которые, как принято считать, полагается носить профессорам (хотя большинство из них предпочитает этого не делать). Эта одежда, а также круглые, типично профессорские очки в металлической оправе, в которых я, в сущности, не нуждаюсь, и заботливый подбор чудовищных галстуков с дикими сочетаниями ярко-оранжевого, обезьянье-голубого и ядовито-зеленого цветов - дополняли мой образ, мой "имидж". Это популярное ныне словцо в данном случае означает, что если вы хотите стать настоящим профессором, вам надо полностью отказаться от внешнего сходства со студентами.

Я окинул взглядом небольшую приемную: желтые оштукатуренные стены, большой календарь, ящики с картотекой, письменный столик, пишущая машинка и девушка. Я следил за ней исподлобья, - на манер, который я перенял у своих наиболее взрослых студенток, - изобразив отеческую улыбку на случай, если она поднимет голову и поймает мой взгляд. Впрочем, я хотел только одного: вынуть письмо инспектора и перечитать его еще раз в надежде понять, наконец, что ему от меня нужно. Но я испытываю трепет перед полицией - я чувствую себя виновным, даже когда спрашиваю у полисмена дорогу, - и подумал, что если буду перечитывать письмо именно сейчас, то выдам свою нервозность, и мисс Конфетка незаметно даст знать об этом инспектору.

В сущности, я помнил письмо наизусть. Это было адресованное в университетский городок официальное вежливое приглашение в три строчки явиться для встречи с инспектором Мартином О.Айрином: если Вас не затруднит, когда Вам будет удобно, не будете ли Вы так любезны, пожалуйста, сэр. Я сидел, размышляя, что бы он предпринял, если бы я в таком же учтивом стиле отказался; но тут зажужжал зуммер, девушка улыбнулась и сказала: "Заходите, профессор". Я поднялся, нервно глотая слюну, открыл дверь и вошел в кабинет инспектора.

Он встал из-за стола медленно и неохотно, словно колебался: не лучше ли тут же отправить меня за решетку? Протянув руку и глядя на меня подозрительно и без улыбки, он процедил: "Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли". Я сел у его стола, представив, что ожидало бы меня, откажись я от приглашения инспектора. Он просто-напросто пришел бы в мою классную комнату, защелкнул бы на мне наручники и приволок меня сюда.

Я вовсе не хочу этим сказать, что у инспектора Айрина было отталкивающее или вообще чем-либо характерное лицо; оно было вполне заурядным. Так же заурядны были его темные волосы и строгий серый костюм. Он был чуть моложе средних лет, несколько выше и крупнее меня, и по его глазам видно было, что во всей вселенной его ничто не интересует, кроме службы. У меня сложилось твердое убеждение, что помимо уголовной хроники, он ничего не читает, даже газетные заголовки; что он умен, проницателен, вспыльчив и начисто лишен чувства юмора, что он ни с нем не знаком, разве что с другими полицейскими, которые ему также безразличны. Это был ничем не примечательный и все же странный человек; и я знал, что моя улыбка была вымученной.

Айрин сразу же приступил к делу; чувствовалась, что он больше привык арестовывать людей, чем общаться с ними. Он сказал:

- Мы не можем найти несколько личностей, и я подумал, не окажете ли вы нам помощь?

Я изобразил вежливое удивление, но он этого не заметил.

- Один из них работал швейцаром в ресторане Хэринга; вы знаете это заведение, ходите туда много лет. В конце трехдневного уик-энда он исчез с их полной выручкой - около пяти тысяч долларов. И оставил записку, где написал, что любит ресторан Хэринга и с удовольствием там работал, но десять лет ему недоплачивали жалованье, и теперь он считает, что они квиты. У этого парня своеобразное чувство юмора. - Айрин откинулся в своем вертящемся кресле и бросил на меня хмурый взгляд. - Мы не можем его найти. Вот уже год, как он смылся, а мы все еще не напали на след.

Я решил, что он ждет от меня ответа, и выпалил первое, что пришло в голову:

- Возможно, он уехал в другой город и сменил фамилию?

Айрин посмотрел на меня удивленно, словно я сморозил еще большую глупость, чем он мог от меня ожидать.

- Это ему не поможет, - сказал он раздраженно.

Мне надоело чувствовать себя запуганным, и я храбро спросил:

- А почему бы и нет?

- Люди воруют не для того, чтобы спрятать добычу навсегда; они крадут деньги, чтобы их тратить. Сейчас он уже истратил эти деньги, думает, что о нем забыли, и снова нашел где-нибудь работу в качестве швейцара. Наверно, на лице у меня отразилось сомнение, потому что Айрин продолжал: Разумеется, швейцара; он не сменит профессию. Это все, что он знает, все, что умеет. Помните Джона Кэррэдайна, киноактера? Я видел его когда-то на экране. У него было лицо длиной в целый фут, один сплошной подбородок и челюсть; так вот, они очень похожи.

Айрин повернулся к картотеке, открыл ящик, вытащил пачку глянцевых листов и протянул их мне. Это были полицейские объявления о розыске преступника, и если человек на фотографии не слишком походил на киноактера, то во всяком случае у него было такое же запоминающееся лицо с лошадиной челюстью.

- Он мог уехать и мог сменить имя, - отчеканил Айрин, - но он никогда не сможет изменить это лицо. Где бы он ни скрывался, мы должны были найти его еще несколько месяцев назад: эти объявления были разосланы повсюду.

Я пожал плечами, и Айрин снова повернулся к картотеке. Он вынул оттуда и протянул мне большую старомодную фотографию, наклеенную на плотный серый картон. Это был групповой снимок, какой сейчас редко можно увидеть, - все служащие мелкого заведения выстроились в ряд перед его фасадом. Дюжина усатых мужчин и женщин в длинном платье улыбались и щурились на солнце, стоя перед небольшим зданием, которое я сразу же узнал: это был ресторан Хэринга, и он не очень отличался от нынешнего.

- Я обнаружил это на стене в конторе ресторана; не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь за все годы хоть раз взглянул на эту фотографию. Крупный мужчина в центре - первый хозяин ресторана, основавший его в 1885 году, когда и был сделан снимок. Остальных никто не знает. Но посмотрите внимательней на лица.

Я послушался и сразу понял, что он имел в виду: одна из физиономий на снимке как две капли воды была похожа на ту, в объявлении о розыске. Такое же поразительно вытянутое лицо, такой же лошадиный подбородок.

Я взглянул на Айрина.

- Кто это? Его отец? Дедушка?

- Возможно, - ответил он нехотя. - Конечно, это не исключено. Но не слишком ли он смахивает на того парня, за которым мы охотимся? И посмотрите, как он ухмыляется! Словно специально устроился снова на работу в ресторан Хэринга в 1885 году и теперь оттуда, из прошлого, насмехается надо мной!

- Инспектор, - сказал я, - то, что вы рассказали - необычайно интересно и даже захватывающе. Поверьте, вы полностью завладели моим вниманием, и я ничуть не тороплюсь. Но я не совсем понимаю...

- Вы ведь профессор, не так ли? А профессора - народ сообразительный, верно? Я ищу помощи всюду, где могу ее найти. У нас накопилось с полдюжины нераскрытых дел вроде этого - люди, которых мы безусловно должны были поймать, и притом без труда! Вот еще один - Вильям Спэнглер Гризон. Слышали когда-нибудь это имя?

- Еще бы! Кто же не слышал о нем в Сан-Франциско?

- Это точно, его хорошо знали в обществе. Но известно ли вам, что у него за душой не было ни цента собственных денег?

Я пожал плечами.

- Откуда мне знать? Я был уверен, что он богат.

- Богата его жена. Полагаю, из-за этот он и женился на ней, хотя люди болтают, что она сама за ним гонялась. Я беседовал с ней: женщина со скверным характером. Он молод, красив и обаятелен, но, по слухам, очень ленив; вот почему он на ней и женился.

- Я встречал ею имя в газетных столбцах - в театральной хронике. Кажется, он имел какое-то отношение к театру?

- Всю жизнь он питал страсть к сцене, пытался стать актером. Когда они поженились, она дала ему денег, чтобы он мог ездить играть в Нью-Йорк; это сделало его на некоторое время счастливым, он летал на восточное побережье для репетиций и загородных пробных спектаклей. Там он ухаживал за молоденькими смазливыми актрисами. Жена наказала его, как маленького ребенка. Притащила обратно сюда, и с той поры - ни цента на театр. Тогда он сбежал, прихватив с собой 170 тысяч ее долларов, и с тех пор о нем - ни слуху ни духу. И это - противоестественно, потому что он не может понимаете, не может! - быть вдали от театра. Он давно уже должен был объявиться в Нью-Йорке - под чужим именем, в парике, с усами и прочей ерундой. Мы должны были поймать его несколько месяцев назад, но не поймали; он тоже словно канул в воду. - Айрин встал с кресла. - Надеюсь, вы говорили всерьез, что не торопитесь, потому что...

- В общем, конечно...

- Потому что у меня назначена встреча для нас обоих. На Пауэлл-стрит, возле Эмбаркадеро. Пойдемте.

Инспектор вышел из-за стола, взяв лежавший на краю большой конверт. Я заметил, что конверт был с обратным адресом нью-йоркского полицейского управления и адресован Айрину. Он направился к дверям, не оглядываясь, словно не сомневался, что я последую за ним. Внизу возле дома, он сказал:

- Мы можем взять такси - вместе с вами я смогу за него отчитаться. Когда я езжу один, то пользуюсь фуникулером.

- В такой чудесный день, как сегодня, брать такси вместо трамвая такое же безумие, как идти работать в полицию.

- Ну что ж, мистер турист! - сказал Айрин, и мы пошли в полном молчании. Трамвай как раз делал круг, и мы заняли наружные места. Стоял типичный день позднего сан-францисского лета, полный солнца и голубого неба; но Айрин мог с таким же успехом ехать в нью-йоркской подземке.

- Так где, по-вашему, находится сейчас Вильям Спэнглер Гризон? спросил он, уплатив за проезд. - Я запросил нью-йоркскую полицию, и они разыскали его для меня за несколько часов - в городском историческом музее. - Айрин открыл конверт, вынул оттуда пачку подколотых листов серой бумаги и протянул мне верхний лист. Это была фотокопия театральной афиши в старомодном стиле, длинной и узкой. - Слыхали когда-нибудь о такой пьесе? - спросил он, читая через мое плечо.

Афиша гласила: "Сегодня и всю неделю! Семь гала-представлений!" А ниже крупным шрифтом "ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАШ ДЯДЮШКА!"

- Ну, кто же ее не знает! - ответил я. - Шекспир, не так ли?

Мы проезжали Юнион-сквер и отель святого Франциска.

- Приберегите свои шуточки для ваших студентов. Прочтите лучше список действующих лиц.

Я прочел длинный перечень имен; в те давние времена на сцене бывало не меньше народу, чем в зрительном зале. В конце стояло: "В уличной толпе", а дальше - добрый десяток исполнителей, и среди них - Вильям Спэнглер Гризон.

- Этот спектакль шел в 1906 году, - сказал Айрин. - А вот другой зимнего сезона 1901 года.

Он сунул мне вторую фотокопию, ткнув пальцем в самый конец списка действующих лиц. Я прочел: "Зрители на Больших скачках"; мельчайшим шрифтом шла целая куча имен, третьим из которых стояло: Вильям Спэнглер Гризон.

- У меня имеются фотокопии еще двух театральных афиш, - сказал Айрин, - одна от 1902 года, другая - от 1904, и всюду он среди исполнителей.

Трамвай остановился, мы вышли из вагона и направились дальше по Пауэлл-стрит. Возвращая фотокопию, я предположил:

- Это его дедушка. Может быть, свою страсть к сцене Гризон унаследовал от него?

- Не слишком ли много дедушек вы обнаружили сегодня, профессор? Айрин вкладывал снимки обратно в конверт.

- А что обнаружили вы, инспектор?

- Сейчас я вам покажу, - ответил он, и мы продолжали путь молча.

Впереди виднелся залив, очень красивый в Солнечном освещении, но Айрин даже не смотрел в ту сторону. Мы подошли к невысокому зданию с табличкой на дверях: "Студия 17: коммерческое телевидение". Мы вошли внутрь, миновали пустую контору, затем громадную комнату с бетонированным полом, на котором плотник мастерил переднюю стену маленького коттеджа. Пройдя помещение, - инспектор явно уже был здесь ранее, - он толкнул двойную дверь, и мы очутились в крохотном кинозале. Я увидел белый экран, дюжину кресел и проекционную будку. Голос из будки спросил:

- Инспектор?

- Да. Вы готовы?

- Сейчас, только вставлю пленку.

- Хорошо.

Айрин показал мне на кресло и уселся рядом. Тоном доверительной беседы он начал:

- В этом городе жил чудак и оригинал по имени Том Вилей - фанатик спорта, настоящий маньяк. Он посещал все боксерские схватки, все спортивные игры и соревнования, все автогонки и дерби, и все они вызывали у него одно лишь недовольство. Мы его знали, потому что он то и дело бросал свою жену. Она ненавидела спорт, придиралась к мужу, а нам приходилось ловить и возвращать его, когда она подавала жалобы на беглеца, не желающего содержать семью. К счастью, он никогда не удирал далеко. Но даже когда мы его ловили, все, что он говорил в свое оправдание, - это что спорт умирает, публике на это наплевать и самим спортсменам тоже, и что он мечтает вернуться в те славные и далекие времена, когда спорт был поистине велик. Улавливаете мою мысль?..

Я кивнул. Кинозал погрузился во тьму, и над нашими головами зажегся яркий луч света. На экране замелькали кадры старого кинофильма. Он был немым, и было странно следить за движущимися фигурами, слыша лишь жужжание проектора. На экране показался Янки-стадион - сначала его общий вид, затем я увидел человека с битой в руках. Камера приблизилась к нему, и я узнал знаменитого бейсболиста Бэйба Рута. Он изготовился, ударил битой по мячу и побежал, радостно смеясь. На экране возникла надпись: "Бэйб снова совершил это!" - и дальше говорилось, что это его пятьдесят первый успех в сезоне 1927 года.

Лента кончилась, на экране замелькали какие-то бессмысленные цифры и перфорация, а Айрин сказал:

- Голливудская киностудия устроила этот просмотр для меня, бесплатно. Они иногда снимают здесь свои телевизионные фильмы про полицейских и гангстеров, так что им выгодно сотрудничать с нами.

Неожиданно на экране появился Джек Демпси, он сидел на табуретке в углу ринга, над ним хлопотал секундант. Пленка была плохой: ринг находился на открытом воздухе, солнце мешало съемкам. И все же это был великий Демпси собственной персоной, во всей своей красе. Покружив по рингу, камера показала ряды зрителей в соломенных шляпах с плоским верхом, в жестких воротничках; одни засунули за шею носовые платки, другие вытирали пот с лица. Затем, в странной тишине, Демпси вскочил, низко пригибаясь, пошел к центру ринга и стал боксировать с противником. Внезапно лента оборвалась.

- Я потратил шесть часов на просмотр всех этих фильмов и отобрал три. Сейчас будет последний.

На экране возникла зеленая лужайка для игры в гольф; тут и там у кромки стояли зрители. Спортсмен, улыбаясь, примеривался клюшкой к мячу; на нем были короткие широкие штаны до колен, волосы разделены посередине пробором и зачесаны назад. Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков в гольф во всем мире, в зените своей славы в 1920 году. Он ударил клюшкой по мячу, мяч завертелся и упал в лунку. Джонс поспешил за ним, а толпа зрителей кинулась на травяное поле за своим любимцем - все, кроме одного. Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо на кинокамеру, остановился, помахал шляпой в знак приветствия и отвесил поясной поклон. Лента кончилась, в зале зажегся свет. Айрин повернулся ко мне лицом.

- Это был Вилей, - отчеканил он, - и бесполезно уверять меня, что это его дедушка. Вилей даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по гольфу, а все же это был, абсолютно точно и бесспорно, Том Вилей - фанатик спорта, исчезнувший из Сан-Франциско полгода назад. - Айрин умолк в ожидании ответа, но я молчал; что я мог возразить? Полицейский продолжал: - Он же сидел на стадионе, когда Рут делал перебежку. И я подозреваю, хоть и не полностью уверен, что это он корчил гримасы вместе с другими зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой.

Проекционная будка открылась, киномеханик вышел со словами: "На сегодня все, инспектор?", и Айрин ответил: "Да". Механик взглянул на меня, бросил: "Привет, профессор!" - и ушел.

Айрин кивнул:

- Да, профессор, он вас помнит. Он помнит вас. На прошлой неделе он крутил для меня эти ленты, и когда мы смотрели фильм про Бобби Джонса, механик заметил, что уже демонстрировал его кому-то несколькими днями раньше. Я спросил: кому же? И он ответил: профессору из университета по фамилии Вейган. Профессор, только мы с вами, два человека во всем мире, заинтересованы в этом маленьком обрывке кинофильма. Поэтому я занялся вами; я выяснил, что вы - профессор физики, блестящий ученый с незапятнанной репутацией, но это мне ни о чем не говорит. Вы не зарегистрированы в уголовной полиции, во всяком случае у нас; но это ничего не значит: большинство людей не зарегистрированы как уголовники, хотя по меньшей мере половина из них этого заслуживают. Тогда я обратился к газетам и обнаружил в архиве "Кроникл" подборку вырезок, посвященных вам. - Айрин поднялся. - Пойдемте отсюда.

Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли на деревянную пристань. Мимо проплывал большой танкер, но Айрин даже не взглянул на него. Он сел на сваю, указав мне на другую, рядом с ним, и вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.

- Здесь сказано, что вы выступали перед Американо-канадским обществом физиков в июне 1961 года в отеле "Фэйрмонт".

- Разве это преступление?

- Возможно. Я не слышал вашего доклада. Он назывался "О некоторых физических аспектах времени" - так написано в заметке. Но я не утверждаю, что понял остальное.

- Это был специальный научный доклад.

- И все же я уловил главную мысль: вы заявили, что существует реальная возможность отправить человека в прошлое.

Я улыбнулся.

- Многие люди думали так же, включая Эйнштейна. Это широко распространенная теория. Но только теория, инспектор!

- Тогда поговорим кое о чем более практическом, чем теория. Мне удалось выяснить, что более года назад Сан-Франциско стал очень бойким рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами и банкнотами приобрели новых заказчиков. Люди странные и эксцентричные, они не называли себя, их не волновало, в каком состоянии находятся старинные деньги. И чем более подержанными, грязными и измятыми - а значит, и дешевыми - были банкноты, тем больше их это устраивало. У одного из клиентов, примерно год назад, было необычайно длинное худое лицо. Он скупал монеты и банкноты любого вида и достоинства, лишь бы они были выпущены не позже 1885 года. Другой клиент, молодой, привлекательный и обходительный, скупал деньги, выпущенные не позже начала 1900-х годов. И так далее. Вы догадываетесь, почему я привел вас сюда?

- Нет.

Он показал на пустынную пристань.

- Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А теперь расскажите мне, профессор, - я ведь не смогу использовать ваши слова как доказательство вины, - каким образом, черт побери, вы это делали? Мне кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?

Как ни странно, он был прав: я действительно мечтал рассказать обо всем кому-нибудь! Поспешно, чтобы не передумать, я начал:

- Я использую маленький черный ящичек с кнопками. Медными кнопками. Но вы же не физик - как я смогу вам объяснить? Скажу лишь одно: человека действительно можно отправить в прошлое. Это намного легче, чем предполагал любой теоретик. Я фиксирую черный ящик, точно фотокамеру, на объекте. Затем включаю специальное устройство и выпускаю наружу очень точно направленный луч - поток электронов. С этот момента человек - как бы это лучше выразиться? - словно плывет по течению, сам по себе, он фактически свободен от времени, которое движется вперед без него. Я высчитал, что прошлое нагоняет его со скоростью двадцать три года и пять с половиной месяцев за каждую секунду того времени, пока включен поток. Пользуясь секундомером, я посылаю человека в любой период прошлого, куда он пожелает, с точностью плюс-минус три недели. Все они пытались так или иначе сообщить мне, что прибыли благополучно. Вилей обещал разбиться в лепешку, но попасть в кадры кинохроники, когда Джонс выиграет открытый чемпионат по гольфу. На прошлой неделе я посмотрел эту хронику и убедился, что он сдержал слово.

Инспектор кивнул.

- Хорошо, а теперь скажите: _з_а_ч_е_м_ вы это делали? Они преступники, вы это знали и все же помогли им бежать.

- Нет, инспектор, я не знал, что они преступники. И они мне об этом не говорили. Просто они были похожи на людей, которые не могут справиться с грузом своих забот. А я им помогал, потому что нуждался в том же, в чем нуждается врач, открывший новую сыворотку, - в добровольцах, чтобы испытать ее! И я их нашел: ведь вы - не единственный, кто прочел то сообщение в газете.

- И где вы это делали?

- За городом, на берегу. Поздно ночью, когда никого не было вокруг.

- Почему именно там?

- Есть опасность, что человек окажется на участке времени и пространства, уже занятом каменной стеной, зданием. Его молекулы перемешаются с другими молекулами, чужеродными, что будет крайне неприятно. Но на берегу залива никогда не было зданий. Конечно, в прошлом берег мог быть немного выше, чем сейчас. Поэтому, чтобы исключить всякий риск, я предлагал каждому из них подняться на спасательную вышку в одежде того времени, в которое он собирался отбыть, и с запасом денег, имевших хождение в тот период. Я осторожно направлял на него черный ящичек, так, чтобы исключить вышку из сферы действия аппарата, включал поток электронов на определенное время, и человек оказывался на том же берегу пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет назад.

Некоторое время инспектор сидел, кивая головой. Потом сказал, энергично потирая ладони:

- Так вот, профессор, а теперь извольте-ка вернуть их всех назад!

Я отрицательно замотал головой, но он мрачно усмехнулся:

- Нет, вы их вернете или я поломаю всю вашу карьеру! Это в моей власти, вы это знаете. Я выложу все, что рассказал вам одному, и докажу, что вы замешаны в этом деле. Каждый из пропавших посещал вас более чем однажды, и, вне всякого сомнения, кого-нибудь из них заметили. Вас даже могли видеть вместе на берегу. Как только я выложу все это, ваша педагогическая деятельность закончится навсегда.

- Но я _н_е _м_о_г_у_ этого сделать! Каким образом, черт побери, я до них доберусь? Они находятся в прошлом - в 1885, 1906, 1927 или других годах; абсолютно невозможно вернуть их обратно! Они ускользнули от вас, инспектор, и навеки!

Айрин буквально побелел.

- Нет! - закричал он. - Нет, они преступники и должны быть наказаны, должны!

Я был изумлен.

- Но почему? Никто из них не причинил большого вреда. Для нас они больше не существуют. Забудьте о них!

- Никогда, - прошептал он и перешел на крик: - Я никогда не забываю тех, кто находится в розыске!

- Я вас понял, Жавер.

- Кто, кто?

- Вымышленный полицейский из книги под названием "Отверженные". Он потратил полжизни, охотясь за человеком, которого никто уже не разыскивал.

- Настоящий служака. Хотел бы я иметь его в своем управлении!

- Обычно о нем отзываются невысоко.

- Но он в моем вкусе! - Айрин стал медленно ударять кулаком о ладонь, бормоча: - Они должны быть наказаны, должны быть наказаны! - затем, метнув на меня гневный взор, заорал: - Убирайтесь отсюда! Живо!

Я с радостью выполнил приказ и пошел прочь. Пройдя квартал, я обернулся: он все еще сидел на том же месте у пристани, задумчиво ударяя кулаком в ладонь.

Я думал, что никогда больше не увижу его, но ошибся. Мне пришлось встретиться с инспектором Айрином еще раз. Однажды поздно вечером, дней через десять, он позвонил мне на квартиру и попросил - нет, приказал немедленно явиться с моим черным ящичком, и я подчинился, хотя уже приготовился ко сну: Айрин был не из тех, кого можно легко ослушаться. Когда я подошел к большому темному зданию Дворца правосудия, он уже ждал в подъезде. Не сказав ни слова, он кивнул мне на машину, мы уселись и поехали в полном молчании в тихий, малонаселенный район. Было около полуночи.

Мы остановились на освещенном углу одной из улиц, и Айрин сказал:

- С тех пор как мы виделись в последний раз, я много размышлял и провел некоторые изыскания. - Он показал на почтовый ящик около фонаря в дюжине футов от нас. - Это один их трех почтовых ящиков в городе Сан-Франциско, которые находятся на одном и том же месте в течение почти девяноста лет. Разумеется, сами ящики могли смениться, но место - то же самое. А теперь мы отправим несколько писем.

Инспектор вынул из кармана пальто небольшую пачку конвертов, написанных пером и чернилами, с наклеенными марками. Он показал мне верхний конверт, засунув остальные обратно в карман:

- Видите, кому они адресованы?

- Начальнику полиции.

- Совершенно верно: начальнику сан-францисской полиции в 1885 году! Это его имя, его адрес и тот вид марок, который был тогда в ходу. Сейчас я подойду к почтовому ящику и буду держать конверт у щели. Вы сфокусируете ваш аппарат на конверте, включите поток в момент, когда я буду опускать конверт в щель, и он упадет в почтовый ящик, висевший здесь и 1885 году!

Я в восхищении покачал головой: это было очень изобретательно и остроумно!

- А что говорится в письме?

Он усмехнулся зловещей, дьявольской усмешкой.

- Я вам скажу, о чем там говорится! Каждую свободную минуту с тех пор, как мы виделись с вами последний раз, я тратил на чтение старых газет в библиотеке. В декабре 1884 года произошло ограбление, похищено несколько тысяч долларов, и после этого в течение многих месяцев в газетах не было ни слова о том, что преступление раскрыто. - Он поднял конверт кверху. Так вот, в этом письме я советую начальнику полиции заняться одним человеком, работающим в ресторане Хэринга, человеком с необычайно длинным и худым лицом. Если они обыщут его комнату, то, возможно, найдут там несколько тысяч долларов, объяснить происхождение которых он не сможет. И что у него - это абсолютно точно! - не будет алиби на время совершения грабежа в 1884 году! - Инспектор улыбнулся, если только это можно было назвать улыбкой. - Этого для них вполне достаточно, чтобы отправить его в Сан-Квентинскую тюрьму и считать дело закрытым; в те времена не церемонились с преступниками!

У меня отвисла челюсть.

- Но ведь он же не виновен в этом грабеже!

- Он виновен в другом - почти таком же! И он должен бить наказан; я не позволю ему скрыться, даже в 1885 год!

- А другие письма?

- Можете догадаться сами. В каждом говорится об одном из тех, кому вы дали удрать, и каждое адресовано полиции в соответствующее место и время. И вы поможете мне отправить все эти письма - одно за другим. А если откажетесь, я вас уничтожу, профессор, обещаю вам твердо! - От открыл дверцу, выбрался из машины и пошел к углу, даже не оглянувшись.

Кое-кто наверняка скажет, что мне следовало отказаться применить свой аппарат независимо от последствий. Что ж, может быть, и так. Но я не отказался. Инспектор говорил правду, когда угрожал мне, - я это знал и не хотел разрушать свою карьеру, нынешнюю и будущую. Я сделал лучшее, что мог: просил и умолял. Когда я вышел из машины с моим аппаратом, инспектор ждал у почтового ящика.

- Пожалуйста, не принуждайте меня! - воскликнул я. - В этом нет необходимости! Вы ведь никому не рассказывали о своем плане, не так ли?

- Конечно нет, меня бы подняла на смех вся полиция!

- Тогда забудьте об этом! Зачем преследовать несчастных людей? Не так уж они и виновны. Будьте гуманны! Простите их! Ваши взгляды противоречат современным представлениям о реабилитации преступников!

- Надеюсь, вы кончили, профессор? Так вот, знайте: ничто в мире не заставит меня переменить свое решение. А теперь включайте ваш ящик, будь он проклят!

Я безнадежно пожал плечами и стал подкручивать стрелки на циферблате.

Я глубоко убежден, что самый загадочный случай за всю историю сан-францисского Бюро розыска пропавших никогда не будет раскрыт. Только мы двое - я и инспектор Айрин - знаем ответ, но никогда ничего не расскажем. Какое-то время имелся ключ к разгадке, и кто-нибудь мог на него случайно наткнуться, но я его обнаружил. Ключ этот находился в отделе редких фотографий публичной библиотеки; там хранились сотни снимков старого Сан-Франциско, и я все их просмотрел, пока не нашел нужный. Затем я украл этот снимок; одним преступлением больше или меньше - для меня это уже не имело значения.

Время от времени я достаю эту фотографию и рассматриваю группу людей в форме, выстроившихся в ряд перед сан-францисским полицейским участком. Снимок напоминает мне старинную кинокомедию, все они одеты в длинные форменные пальто до колен, на головах у них высокие фетровые шлемы с загнутыми вниз полями. Почти у всех обвисшие усы, и каждый держит на плече длинную трость так, словно собирается обрушить ее на чью-то голову. С первого взгляда эти люди похожи на каменные изваяния, но посмотрите на их лица внимательней, и вы измените мнение.

Особенно тщательно вглядитесь в лицо человека с сержантскими нашивками, что стоит в самом конце шеренги. На этом лице застыло выражение лютой ярости, и оно смотрит (или мы это только кажется?) прямо на меня. Это - неукротимое в своем бешенстве лицо Мартина О.Айрина из сан-францисской полиции; он находится в прошлом, к которому действительно принадлежит, в прошлом, куда я отправил его с помощью моего маленького черного ящичка, - в 1893 году.