«Последние из могикан»

Пол АНДЕРСОН

ПОСЛЕДНИЕ ИЗ МОГИКАН

Дядюшка Джим жил в Городе, когда мне было десять лет. Сам он был невероятно стар, я думаю, сто лет ему наверняка стукнуло. У него не осталось родственников, и он жил один, в те времена еще встречались люди, жившие вне семей.

Несмотря на то, что у него явно были не все дома, Д.Д. вел себя тихо-мирно, сапожничая для Города. Мы, соседские дети, любили ходить к нему в мастерскую, расположенную в передней дома. В ней всегда царил образцовый порядок и вкусно пахло кожей и маслом. Иногда, через открытую дверь, нам удавалось заглянуть в следующую комнату, в которой на книжных полках лежали длинные яркие связки, обернутые прозрачным пластиком. Дядюшка Джим называл их "мои журналы". Если мы не баловались, он разрешал нам рассматривать картинки, только просил листать осторожно, потому что журналы выглядели такими же старыми, как он сам, а страницы обтрепались и пожелтели от груза прошедших лет.

Уже после смерти Д.Д. мне выпал случай познакомиться с текстами в этих журналах. Полнейшая бессмыслица! Ни один человек - ни сейчас, ни тогда - не стал бы переживать из-за всей этой ерунды, вокруг которой суетились люди из журналов.

А еще у Дядюшки Джима стоял старинный телевизионный приемник. Никто не понимал, зачем он ему нужен, ведь для приема официальных сообщений у Города имелся отличный аппарат. Но не забывайте - Д.Д. был чокнутым.

Каждое утро он выходил прогуляться, и мы провожали взглядами высокую костлявую фигуру, бредущую вниз по Мейн-стрит.

Одевался Дядюшка Джим потешно, не обращая никакого внимания на жару, а уж жара в Огайо бывает совершенно несносной. Он носил старомодные заношенные белые рубашки с шершавыми удушающими воротничками, длинные брюки и грубо связанную куртку. Хуже всего выглядели узконосые ботинки, которые ему явно жали, но Д.Д. с мучительной настойчивостью надевал их каждый день, начищая до блеска.

Мы никогда не видели Д.Д. раздетым и поэтому заподозрили, что под одеждой он прячет жуткое уродство. Мы были малы, а значит, жестоки, и мы принялись дразнить старика, но замолкли, когда Джон - брат моей тетки устроил нам промывание мозгов.

Д.Д. оказался не злопамятным, наоборот - несколько раз он угощал нас леденцами, которые сам же и варил. Но о леденцах узнал Дантист, и нам всем попало от своих отцов, потому что сахар разрушает зубы.

В конце концов мы порешили, что Дядюшка Джим (все называли его только так, хотя дядей он никому не приходился) носит свою дурацкую одежду как фон для значка, на котором было написано "Победил вместе с Уиллардом". Однажды я спросил старика, кто такой этот Уиллард, и он мне рассказал, что Уиллард - последний Президент Соединенных Штатов от Республиканцев великий человек, пытавшийся в свое время предотвратить беду, но он опоздал, потому что люди слишком далеко зашли в своей лености и тупости. Для головы девятилетнего мальчишки эдакое заявление оказалось непосильной нагрузкой. Хотя, если честно, я и сейчас не вполне понимаю смысл...

В частности, по словам Д.Д. выходило, что во времена Уилларда в городах не было самоуправления, а страну делили между собой две большие группы людей, которые боролись друг с другом за право выдвинуть Президента. Группы эти не были кланами, а Президент не был третейским судьей в спорах городов или Штатов. Он просто ими УПРАВЛЯЛ.

Д.Д. обычно спускался по Мейн-стрит мимо Таунхолла и Накопителя солнечной энергии к фонтану, сворачивал к дому папиного дяди Конрада и шел аж до самого края Города, где кончаются Деревья и начинаются поля. У аэропорта он поворачивал, заглядывал к Джозефу Аракельяну и там, стоя рядом с ручными ткацкими станками и презрительно усмехаясь, разглагольствовал об автоматических механизмах... Что он имел против наших станков, я не понимал, потому что ткани Джозефа хвалили все.

Кстати, старик постоянно ругал наш аэропорт с полудюжиной городских перелеток. Ругань была несправедливой, аэропорт был хоть и мал, но хорош с бетонным покрытием, блоки для него выдирали из старого шоссе. Перелеток тоже хватало на всех. В Городе никогда не могло случиться так, чтобы шесть групп людей одновременно захотели бы отправиться в путешествие.

Но я хочу рассказать вам о Коммунисте.

Произошло это весной, снег уже стаял, земля просохла, и фермеры отправились на пахоту. Остальной народ в Городе вовсю готовился к Празднику - все варили, жарили, выпекали - и воздух полнился восхитительными запахами. Женщины переговаривались через улицу, обменивались рецептами блюд; ремесленники ковали, чеканили, пилили, вырезали; на вымытых тротуарах пестрели нарядные одежды, извлеченные на свет из сундуков после долгой зимы; влюбленные - рука в руке перешептывались в предвкушении празднества.

Рэд, Боб, Стинки и я играли в стеклянные шарики за аэропортом. Раньше, бывало, мы играли в ножички, но когда взрослые узнали, что кое-кто из парней бросает ими в Деревья, они установили правило, что ребенок не имеет права носить нож, если рядом нет взрослого.

С юга дул легкий ветерок, пыль поднималась фонтанчиками там, где падали наши шарики; небо было чистым и голубым... Мы уже наигрались и собирались достать ружья, чтобы поохотиться на кроликов, как вдруг на нас упала тень: позади стояли Дядюшка Джим и Энди - кузен моей матери. На Д.Д. поверх обычного костюма было длинное пальто, но казалось, он все равно дрожит от холода.

Наш Энди - Инженер Города. Когда-то, в доисторические времена, он был космонавтом и побывал на Марсе, и это делало его героем в наших детских глазах. Но к тому дню ему уже стукнуло сорок, он носил свою любимую шотландскую юбку со множеством карманов и грубые сандалии. Мы никак не могли понять, почему Энди не стал шикарным пиратом. Дома у него хранились три тысячи книг - вдвое больше, чем у всех остальных жителей Города вместе взятых. Но что совершенно не укладывалось в голове: зачем Энди проводит чертову уйму времени с Д.Д.?

Теперь я понимаю, что он хотел как можно больше узнать о прошлом. Его интересовали не мумифицированные книжные истории, а живые рассказы о живых людях, которые когда-то ходили по нашей земле.

Старик взглянул на нас сверху вниз и произнес тонким, но еще вполне твердым голосом:

- Да вы ж почти голые, дети. Так вы умрете от холода.

- Чепуха, - сказал Энди. - На солнце сейчас не меньше шестидесяти [по Фаренгейту].

- Мы собирались идти за кроликами, - важно сообщил я. - Я принесу свою добычу к вам домой, и ваша жена приготовит жаркое.

Я, как все ребята, проводил у родственников примерно столько же времени, сколько бывал дома. Но Энди я отдавал предпочтение. Его жена потрясающе готовила, старший сын лучше всех играл на гитаре, а дочка играла в шахматы примерно на моем уровне. Я отдал ребятам выигранные шары.

- Когда я был маленький, мы забирали их насовсем, - сказал Д.Д.

- А если лучший игрок в Городе выиграет их все? - спросил Стинки. Чтобы сделать хороший шар, надо приложить много сил. Я бы никогда не смог возместить проигранные шары.

- Зато ты мог их купить, - ответил старик. - В магазинах продавалось все, что угодно.

- А кто их делал?.. Столько шаров... И где?

- На фабриках.

Нет, представить только! Взрослые мужчины тратят жизнь на изготовление разноцветных стеклянных шаров!

И когда мы совсем было собрались уйти за кроликами, появился Коммунист. Он шел по Миддлтонской дороге, и пыль поднималась из-под его босых ног.

Незнакомец в городе - редкость. Мы кинулись было ему навстречу, но Энди резко крикнул, и мы остановились, потому что Энди, кроме всего, имел поручение следить за соблюдением порядка. Мы стояли, в молчании тараща глаза, пока незнакомец не дотопал до нас.

Он был так же мрачен, худ и высок, как Д.Д. Накидка с капюшоном висела лохмотьями на впалой груди, сквозь дыры можно было запросто пересчитать ребра, а от самого лысого черепа до пояса вилась грязная седая бородища. Старик шел тяжело, опираясь на толстую палку, и от него веяло одиночеством, придавившим тяжким грузом узкие плечи.

Энди, выступив вперед, слегка поклонился.

- Приветствую тебя, Свободнорожденный! Добро пожаловать! Я - Эндрю Джексон Уэлс, Инженер Города. От имени всех земляков приглашаю тебя остановиться у нас, отдохнуть и подкрепиться. - Он продекламировал слова с чувством и великой тщательностью.

Дядюшка Джим осклабился, и улыбка растеклась по его лицу, словно снег в оттепель. Путник оказался таким же стариком, как он сам, и явно родился в том же самом давно позабытом всеми мире. Д.Д. шагнул вперед и протянул руку.

- Добрый день, сэр, - сказал он. - Меня зовут Роббинс. Рад встретиться с вами.

Хорошими манерами старики не отличались.

- Спасибо, камрад Уэлс и камрад Роббинс, - произнес чужак. - Я Гарри Миллер. - Улыбка на его лице потерялась в заплесневелых бакенбардах.

- Камрад?! - протянул Д.Д., словно повторяя слово из ночного кошмара. - Что ты имеешь в виду? - Он отдернул протянутую руку.

Блуждающий взгляд чужака неожиданно стал сосредоточенным. Я даже испугался - так он на нас посмотрел.

- Я имею в виду именно то, что сказал, - ответил он. - И я не боюсь повторить: Гарри Миллер, Коммунистическая партия Соединенных Штатов Америки, к вашим услугам.

Дядюшка Джим судорожно вздохнул.

- Но... но... - прошипел он. - Я думал... я надеялся, все вы, крысы, уже передохли...

- Примите мои извинения, Свободнорожденный Миллер, - заговорил Энди. - Не принимайте слова нашего друга Роббинса на свой счет. Продолжайте, прошу вас.

Миллер захихикал радостно, но в то же время упрямо.

- Мне безразлично. Меня обзывали куда хуже.

- И заслуженно! - Впервые я видел Дядюшку Джима рассерженным. Лицо его налилось кровью, трость постукивала в дорожной пыли. - Энди! Этот человек - изменник! Он иностранный агент! Ты слышишь?

- Вы хотите сказать, что прибыли прямиком из России? - промямлил Энди, а мы плотнее обступили взрослых и навострили уши. Потому как иностранец - абсолютно диковинное зрелище.

- Нет, - ответил Миллер. - Нет. Я из Питтсбурга. И я никогда не был в России. И никогда не хотел побывать. У них там слишком жутко. Однажды они уже якобы построили Коммунизм.

- Вот уж не предполагал, что в Питтсбурге остались живые люди, сказал Энди. - Я был там в прошлом году вместе с розыскной командой, искали сталь и медь, так мы даже птицы там не заметили.

- Да-да. Только мы с женой и остались. Но она умерла, а я не смог больше оставаться в этой гниющей дыре. Собрался и вышел на дорогу...

- Лучше будет, если ты на нее тотчас же вернешься, - отрезал Дядюшка Джим.

- Успокойтесь, пожалуйста, - произнес Энди. - Прошу в Город, Свободнорожденный Миллер. Камрад Миллер, если вам так угодно.

Д.Д. схватил Энди за руку. Его трясло, как мертвый лист в последнем полете.

- Ты не должен! - пронзительно взвизгнул он. - Ты не понимаешь! Он отравит ваши головы, извратит ваши мысли, и мы все закончим жизнь рабами его и его шайки бандитов!

- По-моему, если кто и травит ваш мозг, мистер Роббинс, так это вы сами, - произнес Миллер.

Дядюшка Джим опустил голову и на секунду застыл, в глазах блеснули слезы, но затем он задрал подбородок и сказал с чувством:

- Я - Республиканец!

- Так я и думал, - ответил Коммунист, оглядываясь вокруг и как бы поддакивая самому себе. - Типичная псевдобуржуазная культура. Каждый распахивает свое собственное поле на своем собственном тракторе, одновременно вцепившись в свою частную собственность.

Энди почесал голову и спросил:

- О чем ты говоришь, Свободнорожденный? Трактора принадлежат Городу. Кто захочет связываться и брать на себя содержание трактора, плуга или копнителя?

- Ты хочешь сказать... - В глазах Коммуниста мелькнуло удивление. Он приподнял руки - худющие, с выпиравшими из-под кожи костями. - Ты хочешь сказать, что вы обрабатываете землю коллективно?

- Почему? Нет! Что за чертовщина? Разве в этом дело? - воскликнул Энди. - Человек имеет право делать то, к чему он сам больше склонен, разве не так?

- Значит, земля, которая должна быть общественной собственностью, разделена между кулаками?! - вспыхнул Миллер.

- Что за дьявольщина за такая! Как земля может быть чьей-то собственностью? Земля - это... это... просто земля! Ну вы же не можете положить в свой карман сорок акров земли и отправиться вместе с ней восвояси! - Энди глубоко вздохнул. - Вы, должно быть, здорово отстали от жизни в своем Питтсбурге. И питались, наверное, одними консервированными овощами? Да-да, я так и думал. Все объясняется очень просто. Вот, посмотрите. Тот участок засеял пшеницей Шленн, кузен моей матери. Вырастит он ее, соберет и поменяет на что захочет. В следующем году, чтобы почва отдохнула, участок распашут под люцерну, и сын моей сестры Вилли будет за ней ухаживать. А овощи и фрукты мы выращиваем рядом с домом, так чтоб каждый день есть их свежими.

Огонек в глазах Миллера потух, не успев разгореться.

- В этом нет смысла, - сказал он, и в голосе его прозвучала смертельная усталость. Не иначе, он шел слишком долго из своего Питтсбурга и дошел потому только, что побирался у цыган и одиноких фермеров.

- Полностью согласен, - произнес Дядюшка Джим и натянуто улыбнулся. В дни моего отца... - Он захлопнул рот. Я знал, что его отец погиб в Корее, в какой-то давнишней войне, когда Д.Д. был еще меньше нас, и сейчас, вспомнив об отце, Д.Д. всколыхнул в себе печаль потери и отгоревшую гордость. Я стал вспоминать, что говорил Свободнорожденный Левинсон, преподававший в Городе историю (он знал ее лучше всех), и тут дрожь пробежала по моей коже... Коммунисты! Те самые, которые убивали и пытали американцев... Я посмотрел на нашего Коммуниста - вряд ли эта тряпичная пародия на человека справилась бы даже со щенком. Странно...

Мы двинулись в направлении Таунхолла. Люди, заметив нас, вытянулись вдоль дороги и перешептывались тихонько, насколько позволяли приличия. Я шагал вместе с Рэдом, Бобом и Стинки чуть позади и справа от Миллера настоящего живого Коммуниста, и тоже чувствовал на себе любопытные взгляды. А когда мы добрались до ткацкой мастерской Джозефа, на улицу высыпала вся его семья, ученики и подмастерья и принялись таращить глаза.

- Наемные работники, как я понимаю! - воскликнул Миллер, останавливаясь посреди улицы.

- Надеюсь, вы не думаете, что они работают бесплатно? - спросил Энди.

- Они должны работать ради общего блага.

- Так и получается. Как только кому-нибудь понадобится одежда или одеяло, Джозеф собирает своих мальчиков и они изготовляют нужную вещь. Они делают это лучше, чем большинство женщин.

- Известное дело. Буржуи - эксплуататоры...

- Могу лишь надеяться на их появление, - процедил Дядюшка Джим сквозь зубы.

- Надейся, надейся... - огрызнулся Миллер.

- Так ведь их нет! - воскликнул Д.Д. - Люди начисто растеряли амбиции. Исчез дух состязательности. Никто не думает - как сделать так, чтобы жить лучше. Они покупают только то, что действительно необходимо, и не выбрасывают ничего, пока вещь не начнет разваливаться... а одежду они делают такую, будь она проклята, что ее можно носить вечно! - Дядюшка Джим помахал тростью в воздухе. - Я говорю тебе, Энди, страна катится в преисподнюю. Экономика инертна, бизнес превратился в кучку ничтожных магазинчиков, люди сами производят для себя то, что они раньше покупали!

- Мне кажется, мы хорошо питаемся, одеваемся и, вообще, живем, ответил Энди.

- Но куда подевались ваши... великие помыслы? Где предприимчивость и энергия, которые сделали Америку великой страной? Да посмотри же ты: твоя жена и твоя теща носят платья одного фасона. До сих пор вы летаете на перелетках, сконструированных во времена твоего отца. Неужели вы не хотите жить лучше?

- Наши машины работают без сбоев, - Энди отвечал, отчеканивая каждое слово. Наверное, он не впервые повторял этот аргумент, но сейчас в беседе участвовал Коммунист. Миллер вдруг повернулся и пошел в плотницкий магазин Си Йоханссона, Си как раз собирал комод для Джорджа Хюлма, который хотел весной сыграть свадьбу. Си отвечал поначалу вежливо:

- Да... да, Свободнорожденный... несомненно, я работаю здесь... Организоваться? Какого рожна? Общественная польза, ты это имеешь в виду? Но все мои ученики и так заняты общественной жизнью. Даже чересчур. Каждый третий день - выходной. Проклятье!.. Нет, они не угнетены! Силы небесные! Они мои собственные родственники!.. Да ни одного человека нет, у кого бы не было хорошей мебели. И не потому вовсе, что они хреновые плотники или чванятся принять помощь...

- Но люди во всем мире! - прохрипел Миллер. - Неужели ты настолько бессердечен, человек? Что ты, к примеру, можешь сказать о мексиканских пеонах?

Си Йоханссона передернуло. Он выключил электрический наждачник и крикнул ученикам, чтобы отдыхали до завтра.

Энди вытащил Миллера обратно на улицу: у Таунхолла их уже ждал Мэр, который специально вернулся с поля. Хорошая погода ожидалась на всю неделю, так что люди решили не торопиться с посевной, а провести вечер, встречая гостя.

- Сборище задниц, - прорычал Дядюшка Джим. - Твои предки никогда бы не бросили работу на полпути.

- Мы закончим посевную вовремя, - ответил наставительно Мэр, словно разговаривая с ребенком. - Что за спешка, Джим?

- Спешка? Ну почему бы не завершить побыстрей пахоту и не заняться другим полезным делом? Больше сделать - лучше жить!

- Во славу эксплуататоров! - крикнул Миллер. Он стоял на ступенях Таунхолла в позе изможденного голодом злющего петуха.

- Каких эксплуататоров? - Мэр был озадачен. Я тоже.

- Крупных капиталистических акул...

- Нет больше бизнесменов... - выдохнул Дядюшка Джим, словно бы исторгая кусочек души. - Владельцы магазинов... Тьфу! Они живут как придется. Они даже не задумываются над тем, что можно получать прибыль. Они слишком ленивы, чтобы расширять дело и увеличивать товарооборот.

- Интересно, почему в таком случае вы не построили социализм? Покрасневшие глаза Миллера внимательно изучали все вокруг, как будто выискивая следы замаскировавшегося врага. - Каждая семья сама за себя. Где ваша солидарность?

- Мы живем очень дружно, Свободнорожденный, - ответил Мэр. - Для урегулирования любых споров у нас есть судьи.

- Но разве не хотите вы двигаться по пути прогресса? Улучшать свою жизнь, чтобы...

- У нас есть все, что нужно, - объявил Мэр и похлопал себя по животу. - Я не могу съесть больше того, чем сюда помещается.

- Но ты можешь разнообразней одеваться! - возразил Дядюшка Джим. Бедный свихнувшийся старик! Он так разнервничался, что на виду у всех начал пританцовывать на ступеньках Таунхолла, дергаясь, как кукла из бродячего балаганчика. - Ты мог бы иметь собственную машину, каждый божий год - новую модель с хромированным бампером, а еще... устройство для освещения твоего рабочего места, а еще...

- Будешь покупать весь этот хлам - измотаешь себя тяжким трудом и состаришься, отдав свою единственную жизнь капиталистам, - подхватил Миллер. - Люди должны производить все, но не только для себя, а и для других.

Энди и Мэр переглянулись.

- Послушай, Джим, - мягко произнес Энди. - Мне кажется, ты не уловил сути. Нам не нужны новые машины и приспособления. У нас их предостаточно. Бессмысленно планировать производить вещи сверх потребности. У нас есть девушки, которых мы любим весной, и олени, на которых мы охотимся на закате. А уж если мы беремся за работу, так работаем для самих себя, но не для кого-то другого, как бы вы этого другого ни называли - Капиталист или Человек. И... закончим на этом, перед ужином неплохо бы отдохнуть.

Вклинившись меж ног Соплеменников, я услышал, как Си Йоханссон прошептал Джозефу Аракельяну:

- Никак не врублюсь - на хрена нам эти механизмы? Ежели у меня в мастерской поставить механизмы, будь они прокляты, что тогда я стану делать со своими руками?

Джозеф только пожал плечами.

Вдруг Рэд толкнул меня локтем.

- А ведь, наверное, совсем неплохо, - сказал он, - иметь такую машину, как в журналах у Дядюшки Джима.

- А куда бы ты в ней отправился? - спросил Боб.

- Откуда я знаю! Может, в Канаду. Нет, ерунда! Ведь я могу отправиться в Канаду в любой момент, достаточно уговорить отца взять перелетку.

- Точно, - кивнул Боб. - А если ты собираешься не дальше ста миль, можно взять лошадь. Кому охота возиться со старой машиной?

Я протолкался сквозь толпу на площадь. Женщины накрывали раскладные столы для банкета. Вокруг гостя стояла крупная толпа, пробраться поближе не получалось, но, недолго думая, мы со Стинки взобрались на главное Дерево Площади - массивный серый дуб, и проползли по здоровенному суку, пока не оказались у Миллера над самой головой. Голова, лысая, покрытая темно-красными пятнами, раскачивалась на тонкой, как нитка, шее, и даже удивительно было, что он не боялся вертеть ею во все стороны, отвечая на вопросы резким, пронзительным голосом.

Энди и Мэр сидели рядом, покуривая трубки. Тут же, по соседству, расположился и Дядюшка Джим. Народ разрешил ему участвовать в беседе, но с условием, что наблюдать за фейерверком остроумия он будет молча. Наверное, это было жестоко, ведь Д.Д. всегда был спокойным и миролюбивым. Но впервые в нашем городе очутились сразу двое чокнутых.

- Я был еще молод, - рассказывал камрад Миллер, - да, я был еще совсем мальчик, но я помню, как рыдала моя мать, когда по телевизору сообщили, что Советский Союз развалился. В ту ночь она взяла с меня клятву пронести веру через всю мою жизнь, и я поклялся, и пронес, и сейчас я собираюсь поведать вам всю правду. Правду, а не гнусную империалистическую ложь.

- А что произошло в России? - удивился Эд Маллиган, Психиатр Города. - Я читал про них, но у меня даже мысли не возникло, что Коммунисты позволят своему народу свободно развиваться.

- Коммунисты оказались коррумпированы, - презрительно воскликнул Миллер. - Мерзкая буржуазная ложь и деньги.

- Ничего подобного, - вдруг встрял Дядюшка Джим. - Просто они обленились и развратились. Как и любой тиран. Они оказались не в состоянии заглянуть вперед и увидеть, какие перемены влечет за собой технический прогресс. Они с радостью ему поклонялись, а он тем временем подтачивал железный занавес, который и рухнул в одно поколение. И никому они тогда стали не нужны...

- Совершенно точно, Джим, - сказал Энди. Он заметил меня среди ветвей и подмигнул. - Но рухнул занавес с помощью силы, куда более сложной, чем ты думаешь. Дело не в Коммунистах. Ты не понимаешь: то же самое случилось и в США.

Миллер помотал головой и сказал:

- Маркс доказал, что технические достижения неизбежны на пути к социализму.

- Ты попал в самую точку, - кивнул Энди. - Я могу объяснить, что произошло, если хочешь.

- Если ты сам хочешь, - раздраженно согласился Миллер.

- Значит, я изучил тот период. Технология дала возможность небольшому числу людей на небольшом участке земли прокормить всю страну. Миллионы акров земли оказались незанятыми, и вы могли купить их за пригоршню арахиса. Однако подавляющая часть людей почему-то предпочитала жить в городах, платя чрезмерные налоги и удушая себя собственным транспортом. И тут некто изобретает компактную батарею для преобразования солнечной энергии и мощный аккумулятор. Каждый может теперь удовлетворить любую свою потребность, а это гораздо приятней, чем работать на износ или чахнуть на службе. Никто больше не хотел платить вздутые цены, обусловленные экономической системой, в которой каждый отдельно взятый бизнес субсидировал и защищал себя за счет расходов налогоплательщиков. В результате, выбрав новый вариант развития общества, люди сократили свои доходы до уровня, когда налога практически платить не надо. Как следствие, резко возрос жизненный уровень, при одновременном сокращении рабочего времени. Все больше и больше народу стремилось улизнуть из города и поселиться в небольшой коммуне на лоне природы. Товаров производилось меньше, в экономике наступила величайшая депрессия, сорвавшая с насиженных мест еще большее количество людей в поисках самих себя. Большой бизнес и Организованный Общественный Труд поняли наконец, что произошло, и постарались ввести законы, направленные против, как они назвали, антиамериканской практики, но было уже поздно, никто ни в чем не был заинтересован. Это происходило исподволь, постепенно, вы понимаете... но наконец произошло, и я считаю, что сейчас мы счастливее, чем раньше.

- Нелепо! Смехотворно! - воскликнул Миллер. - Капитализм обанкротился, как предвидел Маркс, еще двести лет назад. Но его тлетворное влияние виновато в том, что вместо продвижения вперед по пути коллективизма вы отступили назад и стали мелкими крестьянами.

- Пожалуйста, - протянул Мэр. Было видно, что он расстроен, и я подумал, что "крестьяне" - не Свободнорожденные. - Давайте немного споем, это гораздо приятнее.

Приличия требовали, чтобы Миллер - как гость - пел первым. Он поднялся и дрожащим голосом выдал нечто о каком-то парне по имени Джо Хилл. Мелодия привлекала, но даже мне, девятилетнему мальчишке, было ясно, что стихи весьма слабые. Детская А-Б-В-Г-схема, ни единой мужской рифмы или двойной метафоры. К тому же кого может тронуть происшедшее с каким-то мелким бродягой, когда есть прекрасные охотничьи песни и эпические поэмы о межпланетных путешествиях? Я вздохнул с облегчением, когда следом поднялся Энди и показал всем, что такое настоящее пение и хорошо поставленный мужской голос.

Позвали к ужину. Я соскользнул с Дерева и нашел поблизости свободное место. Камрад Миллер и Дядюшка Джим сердито смотрели друг на друга через стол, но ни словом не обменялись во время трапезы. А у людей, когда они поняли, что Миллер провел почти всю свою жизнь в мертвом городе, интерес к нему почти исчез. Все ждали, когда начнутся танцы и игры.

Энди сидел рядом с Миллером, но не потому, что он очень того хотел, а потому, что пришедший был его гостем.

Коммунист вздохнул и поднялся.

- Вы все мне очень понравились, - сказал он.

- А я думал, что мы все - выродки капитализма, - усмехнулся Дядюшка Джим.

- Человек, вот кто интересует меня, где бы и в каких условиях он ни жил! - ответил Миллер.

Голос Дядюшки Джима стал громче, трость взмыла вверх.

- Человек! Ты претендуешь на заботу о человеке, ты, который только и делал, что убивал и повергал в рабство?!

- Ох, да прекрати, Джим, - сказал Энди. - Все это происходило в стародавние времена. Кого это трогает сейчас, спустя столько лет?

- Меня! - Дядюшка Джим перешел на крик. Он посмотрел на Миллера и подошел к нему на негнущихся ногах, расставив руки-клешни. - Они убили моего отца! Люди умирали десятками тысяч ради воображаемого идеала. А ты говоришь, что вас это не трогает! Целая проклятая страна перестала существовать!..

Я стоял под деревом, удобно опершись рукой о холодную шершавую кору. Я был немного испуган, потому как не понимал многого. В конце концов, что это такое, чего мы должны так страстно желать?

- Вот как! И это говоришь ты, подхалим, холуй толстобрюхий! выкрикнул Миллер. - Это ты заставлял людей надрываться, ты спускал с них по три шкуры! Это ты убивал рабочий люд, а их сыновей загонял в ваши чертовы профсоюзы! И... и... что ты можешь сказать о мексиканских пеонах?

Энди попытался было встать между ними, но Миллер стукнул его по голове своей дубинкой, и Энди беспомощно отступил, вытирая кровь. А старые психи с новой силой завыли друг на друга. Понятно, Энди не мог взяться за них как следует - ведь он запросто переломил бы любого из них пополам.

Возможно, именно в этот момент он решил, что надо сказать, чтобы они утихомирились:

- Все в порядке, Свободнорожденный, - быстро произнес он. - Все в порядке. Мы выслушаем тебя. Давай устроим дискуссию, прямо сейчас, пойдем в Таунхолл, рассядемся там и...

Но он опоздал со своим предложением. Дядюшка Джим и Камрад Миллер уже дрались, их тонкие руки сцепились, а потускневшие глаза наполнились слезами.

Теперь-то я думаю, что их ненависть возникла из тщетной любви. Они оба любили нас, каждый по-своему, а нас это не трогало, нам не нужна была их любовь...

Энди, призвав на помощь мужчин, разнял стариков, и их развели в разные дома - отдохнуть. Когда спустя несколько часов Дядюшку Джима навестил Доктор Симмонс, тот уже ушел. Доктор поспешил к Коммунисту, его тоже не оказалось на месте.

О том, что произошло, я узнал на следующее утро. Констебль Томпсон обнаружил в реке обоих - Республиканца и Коммуниста. Они встретились под Деревьями на берегу - один на один - в то самое время, когда в городе зажглись костры. Взрослые веселились, а влюбленные потихоньку исчезали в лесу...

Мы устроили им прекрасные похороны.

Целую неделю Город только и говорил об этой истории. О ней узнал весь штат Огайо. Но потом разговоры стихли, и старых сумасшедших понемногу забыли.

В тот год на Севере набрало силу Братство, люди забеспокоились, что бы это могло значить, а потом, когда узнали, заключили союз, и война покатилась по холмам. Братство не сажало Деревьев, а такое зло не могло оставаться безнаказанным.