«На суше и на море - 91-92. Фантастика»

Андре Нортон и Дороти Мэдли КОШКИ ИЗ КОСМОСА

1. Два и два

В Вашингтоне стояла знойная духота. Джим Эванс осторожно пролез в щель под забором. Дальше все заросло бурьяном, и Джим, только чуточку подогнув колени, смог незаметно добраться туда, где от снесенного бульдозером дома осталась лишь дыра, ведущая в погреб, да груды щебня и провонявшего на жаре мусора. Сморщив нос, Джим пристроился со скрещенными ногами возле кучи битого кирпича и с облегчением перевел дух. Конечно, от НИХ ему все равно не спастись. Он нахмурился. Почему ОНИ не могут оставить его в покое? Хоть ненадолго?!

Ну, сегодня он сбежал, на пляж ОНИ его не загонят. Но когда он вернется, снова заведут: ду-ду-ду… Его передернуло от одной мысли о нежном голосе, каким миссис Дэйл станет уговаривать его подружиться с другими мальчиками. Ох, а потом еще мистер Дэйл примется за свою волынку насчет «Младшей лиги», и бассейна, и… Джим все это уже миллион раз слышал. А единственное, чего он хотел, — это остаться одному. Похоже, что никто этого не понимал.

Как-то он услышал их разговор о нем. Они толковали об «угнетенности» и «шоке». Но если весь ваш мир, все, что вы считали незыблемым, вдруг разлетится вдребезги… ну, вы не сможете как ни в чем не бывало отправиться в бассейн или в «Младшую лигу» (он и раньше-то не увлекался бейсболом). Вы будете терзаться воспоминаниями, и страдать, и внушать себе, что эти два последних месяца — просто дурной сон. Вот сейчас вы проснетесь, и на завтрак будут оладьи, потому что это суббота и маме не нужно спешить. Потом папа, возможно, скажет: «Не сбегать ли нам на озеро?» И…

Джим зажал себе рот кулаком. Он не заревет!

Он оттянул ворот рубашки — у него зачесалась шея, и он хотел посмотреть, не забралась ли туда какая букашка. Но как он ни вертел головой, увидеть собственную спину ему не удалось. Когда он, отказавшись от бесплодных попыток, снова поднял голову, он был уже не один. Он оторопело моргнул.

Они жили в городском доме до… до того, как папа и мама полетели на самолете… на самолете, который разбился. В том доме нельзя было держать животных. Папа все обещал, что, когда он кончит здесь свою работу, он попросит о переводе, тогда у них будет нормальный дом и, может быть, собака…

Джим закусил нижнюю губу. Сидевший напротив него кот вдруг зевнул, обнажив острые зубки и свернутый, шероховатый язычок.

Такого большого и такого черного кота Джим в жизни не видел. Пушистая шерсть переливалась на солнце, и на кончике каждого волоска, казалось, играла крохотная радуга. Зеленые глаза разделял белый треугольничек, и все четыре лапки были белыми на концах.

Кот пристально смотрел на Джима. Джим мало разбирался в кошках, но он видел, что перед ним не бездомный бродяга из тех, что шатаются на задворках у Дэйлов, норовя что-нибудь стянуть. Миссис Дэйл периодически выносила для них миски с водой и объедками, но при людях кошки не отваживались приблизиться. Мистер Дэйл говорил, что не следует их приручать и что надо бы заявить в отдел ветеринарной санитарии.

Этот кот ничуть не робел перед Джимом, и вид у него был отнюдь не голодный. Неужто все кошки вот так глядят на человека? Можно подумать, этот кот видит его насквозь.

— Привет… — неожиданно для самого себя произнес Джим и вытянул руку, но погладить кота не решился. Кот деликатно обнюхал пальцы Джима и вежливо проурчал что-то.

Джим знал, конечно, что кот не может понять его, однако спросил, как если бы разговаривал с мальчиком:

— Ты оттуда? — Он махнул на стоявшее поодаль здание.

К его вящему изумлению, кот повел из стороны в сторону головой, как бы отвечая «нет».

— Ты потерялся? — немного придя в себя, задал Джим новый вопрос.

И снова кот отрицательно помотал головой. Немигающие зеленые глаза с черными точками зрачков выжидающе глядели на Джима. От этого взгляда Джиму было не по себе. Может, у кошек вообще такая манера? По телевизору показывали иногда удивительно смышленых кошек. Возможно, все они таковы, даже те, кто бродят вокруг дома, — у них просто нет случая показать себя.

— Тиро. — Джим не знал, почему у него вырвалось это слово, но кот снова одобрительно заурчал, и Джим вдруг понял, что назвал животное по имени. Только откуда МОГ он узнать, как кота зовут? Сознавая нелепость ситуации, он, однако, продолжал беседовать с котом, как с человеком: — Я Джим. Джим Эванс. А живу я теперь у Дэйлов. — Большим пальцем он ткнул через плечо в сторону забора. — Я… они взяли меня в приемыши. Мои мама и папа… — Комок в горле помешал ему сразу кончить фразу. Сжав кулаки, он стукнул ими по щебенке, подняв облако пыли. — Суд определил меня к ним…

Тиро слушал — и понимал. Джим не мог бы сказать, откуда ему это известно. Но это было так. И вдруг внутри у него как будто лопнула пружина. Он заплакал, он больше не старался сдерживаться. Он плакал и не стыдился своих слез. Кот подошел и положил ему на колено мягкую, трепещущую лапку. Джим уронил руку на голову кота и услышал, как Тиро в ответ не заурчал, а тихонько, сочувственно замурлыкал. Все бесчисленные выражения сочувствия, которые за эти последние недели сыпались на Джима со всех сторон, вызывали в нем лишь глухое раздражение: пустые, ничего не значащие слова — на что они ему? А это сочувственное мурлыканье тронуло его по-настоящему. Тиро прижимался к нему все теснее, терся о его кожу своей теплой, пушистой шерстью.

Джим провел по глазам ладонью, размазывая по лицу грязь. Он чувствовал себя опустошенным, но с того момента, когда ему сообщили об аварии самолета, ему еще ни разу не было так легко.

— Я… я люблю тебя! — смущенно сказал он и крепко обнял кота. Тиро уперся ему в грудь передними лапками и потянулся носом к его носу.

— Прыг-скок, прыг-скок, я иду, несу мешок…

Джим и Тиро обернулись. С противоположной стороны к свалке приближалась крохотная фигурка. Подвязанные веревками огромные грязные тапочки шлепали в такт прыжкам. Над тапочками видны были тощие темно-коричневые ноги с выпирающими коленями, наполовину прикрытыми рваными, выцветшими красными шортами. А шорты в свою очередь были частично прикрыты грязной футболкой с поблекшей эмблемой на груди. Первоначально у этой футболки были длинные рукава. Неровно обрезанные, они теперь клочьями болтались на тоненьких, как спички, руках, открывая локти, такие же острые, как и колени.

— Прыг-скок, прыг-скок, черту вилы в бок…

Теперь можно было хорошо разглядеть темнокожее личико с курносым носом, большими глазами и широким ртом. Очень черные курчавые волосы, заплетенные в косички, как хвостики, торчали на маленькой голове. Через плечо, такое крохотное и худенькое, что от малейшей тяжести должно было, казалось, подломиться, у девочки был перекинут мешок из грубой дерюги, весь латаный-перелатаный. Заплаты были пришиты кое-как, и в отдельных местах висели незакрепленные концы ниток.

Девочка опустила мешок на землю, бросилась к какой-то куче и подняла две бутылки из-под кока-колы.

— Вот это удача! — торжествуя, вскричала она. — Это, я вам скажу, удача! Кто-то просто сорит деньгами… — Она вернулась к своему мешку, уложила в него бутылки и постаралась затянуть нитки. — Еще, чего доброго, выскочат по дороге, — прокомментировала она свои действия. — Нет, придется все же раздобыть иголку и починить мешок как следует. — Она перевернула его, оглядывая со всех сторон. И тут впервые заметила Джима.

— Что ты тут делаешь, мальчик? — накинулась она на него. — Это место… Я первая нашла его, еще вчера. Это МОЙ участок. — Она уперла руки в бока и сердито нахмурилась.

Тиро, выскользнув из объятий Джима, направился к ней и коротко, резко крикнул. Она отступила на шаг.

— Ну и котище! Но я же его не трогала.

Тиро сел, давая понять, что не имеет дурных намерений. Искоса на него поглядывая, девочка вновь обратилась к Джиму:

— Говорю тебе, это мой участок! И я его не уступлю.

Джим встал:

— Ты собираешь бутылки? Для чего?

— Для чего? — переспросила она изумленно. — Для того чтобы получить за них деньги. В жизни не слыхала такого дурацкого вопроса! — Она бросила взгляд на его одежду. — А вы, богачи, даже бутылок не сдаете?.. Но все равно — проваливай. — Она посмотрела вокруг и, заметив обломок оконной рамы, вооружилась им. — Вот как дам, будешь знать! Я не из тех, кто дает себя в обиду!

— Да я ничего такого не собираюсь делать. — Джим подивился ее бесстрашию. Он был гораздо больше ее, и она ведь не могла знать, что он ни за что не даст ей сдачи.

— Твое счастье! — Она замахнулась на него своей деревяшкой. — Убирайся же подобру-поздорову!

— Послушай. — Джим спрятал руки в карманы. Может, так она скорее поймет, что он ничего против нее не замышляет. — Я не собираю бутылки. Я просто встретил здесь этого кота и… — Но как он мог объяснить, что значит для него эта встреча? Это было личное, совсем личное.

— Кот не простой. — Девочка разглядывала Тиро. — Если он потерялся, за него могут и заплатить. — Похоже, она прикидывала, не сунуть ли Тиро в мешок вместе с бутылками. Впрочем, не верилось, что она могла бы заставить этого кота покориться.

— Он теперь мой, — сказал Джим и тут же понял, что это правда.

— Ты не врешь? Ну, ладно… Сам-то ты откуда взялся?

Джим указал на забор:

— Там одна доска оторвалась. Вот я и пролез.

— О, так ты с виллы! Тогда тебе вообще нечего искать на МОЕМ участке. — Она опять перешла в наступление.

— Да ничего я не ищу! — Джим начал терять терпение. — Мне ничего не надо. А ты вообще что ищешь?

— Вещи. Все, за что можно получить деньги. Бабуля… — На миг она приоткрылась, и Джим не столько понял, сколько почувствовал, что под ее воинственностью прячется страх.

— Хворает моя бабуля. А мы с ней только вдвоем. У нас никого больше нет. Вот и приходится выкручиваться, чтобы купить что-нибудь бабуле.

— Хочешь, я тебе помогу? — вырвалось у Джима. — Если ты объяснишь мне, что искать, я ведь смогу помочь? — Едва проговорив это, он ощутил, как в мозгу у него что-то словно щелкнуло: Тиро ХОТЕЛ, чтобы он помог девочке. Но откуда он может знать, чего хочет КОТ? Чушь какая-то!

После долгого колебания девочка ворчливо буркнула:

— Ладно. Я собираю всякий утиль. Там, — она указала за погреб, — могли что-нибудь такое бросить. Надо бы поглядеть…

Джим подошел к краю дыры и попытался заглянуть вниз. Оттуда тянуло затхлостью. Сохранившиеся остатки лестницы не внушали доверия. Девочка прошла вперед и на ходу, через плечо, сообщила:

— Меня зовут Элли. Элли-Мэй Браун. Я живу в Петушином проулке.

— Где это? — Он наблюдал, как она без колебаний начала спускаться, легко прыгая со ступеньки на ступеньку, а ведь любая из них могла проломиться под ней.

— Там. — Элли махнула рукой, но Джим не разобрал, куда она показала. Да это и не имело сейчас значения. Он тоже стал спускаться, только медленнее и осмотрительнее.

Тем временем в развалинах что-то мелькнуло. Тиро холодно и неодобрительно поглядел в ту сторону. Тень мгновенно замерла. Теперь разглядеть в ней кошку могли только очень зоркие глаза — кошачьи глаза. Тиро послал ей мысленный выговор:

— Дура! Не время и не место обнаруживать себя. Я завязал с мальчиком контакт. Он не должен видеть нас вместе. Хоть они не так сообразительны, как мы, недооценивать их все же не стоит.

— Выглядят они безобидно, — последовал мысленный ответ.

Вылизывая шерсть на своей грудке, Тиро напомнил:

— Ты ведь видела исторические ролики! Безобидно!.. Они самые жестокие и самые нелогичные из всех созданий, с какими МЫ когда-либо сталкивались.

Он немного опасался ответного упрека в проявленной к мальчику нежности. Разведчики должны были ограничиваться деловыми контактами с людьми, не примешивая к этому эмоций. У Мер хватило все же такта не напоминать ему об этом. В конце концов из них двоих Тиро был старшим. Мер впервые участвовала в экспедиции.

Тиро критически оглядел свою напарницу. На одну четверть, обязательную для участия в таких операциях, сам он был, конечно, земного происхождения. Но выглядел он как чистокровный Ка'ат. А вот Мер, стройная, длинноногая, с тонким хвостиком и маленькой, узкой мордочкой, мало отличалась от здешних кошек. Серовато-белая, она сейчас почти сливалась с грязной известкой, которой все здесь было усыпано. Только голова, лапы и хвост были чуть темнее. С такой внешностью Мер вполне могла сойти за здешнюю обитательницу, ведущую полуголодное существование. Мер могла спокойно бродить по этому малосимпатичному городу, не привлекая к себе внимания, тогда как аристократический вид Тиро не бросился бы в глаза только слепому.

— Ты знаешь приказ: два дня на устройство, потом контакт.

— Я займусь девочкой.

Тиро оторопел:

— Подобная личность не представляет никакой ценности. Ты только зря потеряешь время, сестра. — Он с трудом сдерживал раздражение.

— Брат, я действовала, как нам велели. Я высмотрела ее в трущобах, где полно наших. И сюда я специально притащилась за ней.

Тиро снова принялся вылизывать свою грудку. Пусть Мер делает как знает. А набедокурит, ей же и всыплют. Он ожидал, что она опять станет спорить. Но когда он поднял голову, Мер уже не было. Итак, контакт с выбранным ею ребенком она все же установит где-нибудь подальше отсюда.

Прислушиваясь к доносившимся из погреба голосам, Тиро улегся в ожидании Джима. Но мысли его были заняты не столько мальчиком, сколько теми грозными обстоятельствами, которые вынудили Ка'атов посетить этот самый яростный и несчастный из миров.

2. Тиро, Мер и проблемы

— Нет, Джим, мы не можем взять в дом этого бродягу.

— Тиро не бродяга! Его кто-то потерял. Взгляните на него, только взгляните! Он совсем не такой, как уличные кошки.

Сидя на руках у Джима, Тиро положил ему на плечи свои белые лапки и выразительно заурчал. Но глаза его, обращенные к миссис Дэйл, смотрели отнюдь не дружелюбно. Ему в сущности было все равно, оставят ли его здесь. Если бы не странная симпатия — да, СИМПАТИЯ — к мальчику, он соскользнул бы на пол и скрылся, как только началась эта перепалка.

Лицо Джима раскраснелось. Впервые со времени несчастья он чего-то по-настоящему хотел.

— Ну ладно, пусть пока побудет…

Джим знал, что это значит. Тиро разрешено побыть до возвращения мистера Дэйла. А там пойдет разговор о приемнике для животных и…

— Он останется со мной, — решительно объявил мальчик. — Мне выдают на карманные расходы. Я смогу прокормить кота.

— Еда — это еще не все, — предупредила миссис Дэйл. — Ему нужны будут прививки, по крайней мере одна — от бешенства. А это дорого стоит, учти, Джим. Да, кот действительно великолепный. Но ты, я полагаю, прав: он потерялся. Надо будет следить за объявлениями в рубрике «Потери и находки».

Значит, пока что кота впустят и накормят. А там Джим всеми силами будет бороться за право оставить его у себя. К счастью, зазвонил телефон, и Джим, воспользовавшись тем, что миссис Дэйл отошла, помчался с Тиро наверх, перескакивая через две ступеньки. Усадив своего нового пушистого друга на свою кровать и почесывая у него за ушами, Джим растроганно слушал благодарное мурлыканье.

— Эй, откуда ТЫ взялась? — спросила Элли. На плече у нее свободно болтался опустевший мешок. Деньги, полученные за утиль в лавчонке дядюшки Слима, были аккуратно завернуты в тряпочку и спрятаны за пазуху. Хотя большую часть добычи разыскал мальчик, делиться с ним не пришлось.

И вот теперь Элли вернулась домой, а на пороге у них сидит кошка — не та, черная, что была с мальчиком, но тоже странная: двухцветная и с голубыми глазами. Кошка с ГОЛУБЫМИ глазами! На свалках, где Элли собирала брошенные вещи, ей попадались совсем не такие кошки. Те удирали при ее появлении. А эта смотрела на нее с таким видом, точно чувствовала себя хозяйкой, к которой Элли пришла в гости! И оттого, что кошка не боялась ее, самой Элли стало вдруг страшновато.

Здесь был ее дом. Петушиный проулок состоял сплошь из лачуг, но эта была хуже всех. Наполовину сгнившая дверь держалась на одной петле, а в единственной комнате от окон остались только рамы. Элли заткнула их мешками, которые, правда, застили свет, зато в некоторой степени спасали от ветра, а зимой и от холода.

— Эй ты, проваливай! — скомандовала Элли, размахивая пустым мешком. — Это мой дом, мой и бабулин! Кошкам здесь нечего делать!

Голубоглазая кошка невозмутимо смотрела на нее.

— Пошла вон! — Краешком мешка Элли шлепнула кошку, но та и глазом не моргнула. Тогда, держась от нее как можно дальше, Элли бочком протиснулась в полуоткрытую дверь.

Внутри было темно и стоял тяжелый запах. Но Элли привыкла и к этой темноте, и к этому запаху. Она их почти не замечала, как не замечала заржавевшую печурку и стол на трех ножках с несколькими кирпичами вместо четвертой. На столе стояла бабушкина сковорода и две щербатые миски, попавшие сюда со свалки, а под столом — ведро с утопленным в воде ковшиком.

— Бабуля, это я! — Элли прямиком направилась к койке с продавленными пружинами. — Слышишь, бабуля? Мне сегодня повезло. Я много собрала, и дядюшка Слим заплатил мне доллар и сорок два цента. — Она извлекла из-за пазухи свой капитал.

Старческая голова чуть повернулась на подушке, и Элли облегченно вздохнула. Случалось, бабушка вообще не реагировала на обращение, продолжая дремать.

— Ты моя умница, Элли… — Голос был совсем слабый, слова с трудом вылетали из беззубого рта. — Ох, до чего жарко… Можешь дать мне попить, Элли?

— Конечно! — Девочка бросилась к ведру. Затем привычным движением обхватила голову старушки и поднесла к ее губам ковшик. — Пей побольше, бабуля, еще, еще!

— Хватит. Вкусная вода, хотя и не такая, как была у нас дома. Такой студеной и вкусной воды, как в нашем колодце, в целом мире не сыщешь. Давно это было, ох, как давно…

— Ты поправишься, бабуля, а мне еще несколько раз повезет, как сегодня, и мы поедем туда на автобусе, — высказала Элли свою заветную мечту. Она столько слышала о бабушкиных родных местах, что ей казалось, будто она и сама когда-то там побывала.

Старушка стала усаживаться на постели, и Элли поспешила подоткнуть ветхое стеганое одеяло, переложить грязные, засаленные подушки без наволочек.

— У меня есть доллар и сорок два цента, — повторила она. — Я схожу в магазин самообслуживания. Крисси говорит, в корзину у дверей они складывают поврежденные пакеты, банки и все такое. Продают это по дешевке. Я куплю тебе суп и что еще смогу. А по пути зайду в булочную, где со скидкой продают вчерашний хлеб.

— Что там такое, дитя? — Взгляд старушки был устремлен мимо Элли, морщинистое лицо выражало удивление. — Опять эта старая крыса?.. Хватай метлу, Элли! Хватай метлу!..

Элли оглянулась. От ведра на нее все так же пристально смотрела странная кошка.

— Бабуля, это не крыса, это кошка. Я застала ее возле нашей двери, когда вернулась. Вот сейчас я ее метлой…

Но ей вовсе не хотелось прогонять кошку. Это была какая-то особенная кошка, и смотрела она на Элли так, точно видела ее насквозь.

— Кошка? Откуда у тебя кошка, дитя? Нам нечем ее кормить.

— И не надо. Если она останется здесь, она переловит крыс. Вот и сейчас она побудет с тобой, пока я схожу купить что-нибудь. Не надо бояться. — Чтобы показать бабушке, что сама она не боится, она заставила себя протянуть руку в сторону кошки. Подняв серо-белую голову, кошка обнюхала пальцы девочки, а затем потерлась о ее ладонь.

Элли была ошеломлена. Кошка ласкалась к ней! Это было так непривычно. До сих пор кроме бабулиной любви она видела доброе отношение к себе только со стороны одной-двух женщин из Петушиного проулка. Миссис Дэбни, например, подарила ей эту футболку и даже отрезала рукава, чтобы футболка лучше сидела. Но друзей у Элли не было. Ребята из Петушиного проулка, когда чиновнику из отдела просвещения не удавалось загнать их в школу, где-то носились. Бабуля была против того, чтобы Элли водила с ними компанию. А теперь вообще надо было ухаживать за бабулей, и на всякие глупости времени не оставалось. Но… эта кошка ЕЙ симпатизировала. И у Элли в душе зародилось ответное, очень теплое чувство.

Джим в темноте потихоньку спустился с лестницы. Мистер Дэйл разрешил ему соорудить в гараже ящик и выложить его старыми купальными полотенцами, которые нашлись у миссис Дэйл, но категорически заявил, что в доме никаких кошек не потерпит, и выставил Тиро за дверь, как только Джиму пришла пора спать. Сейчас Джим был так зол, что совершенно позабыл о собственных горестях.

Гаррисы держали большую полицейскую собаку, и Родди Гаррис хвастал, что она преследует кошек, даже убивает их. Джим и раньше недолюбливал Родди, а сейчас с удовольствием поколотил бы его. Что, если Тиро попадет Рексу в лапы? При одной мысли об этом Джима бросило в дрожь. Гаррисы имеют обыкновение позволять Рексу свободно разгуливать по двору. Тиро, ничего не подозревая, может сам туда сунуться.

Джим прокрался в дальний холл, к выходу в гараж. Дверь была закрыта на задвижку, и он долго не мог справиться с ней. Он отнесет Тиро к себе и спрячет его в стенной шкаф!..

Наконец дверь поддалась, и Джим очутился в гараже, рядом с машиной.

— Тиро! — тихонько окликнул он. Кот не отозвался, и Джим бросился к ящику — пуст! — Тиро! — Громко кричать он не смел, чтобы не разбудить Дэйлов.

Снаружи ярко светила луна. Слышно было, как по шоссе, на которое выходила улица, проносятся машины. Где-то вдалеке проревела полицейская сирена.

Вне себя от тревоги Джим бродил по двору. Ему послышались какие-то странные звуки, может, обычные ночные шорохи?

— Тиро?

И вдруг он так явственно увидел Тиро, как если бы тот был рядом, как если бы до него можно было дотронуться. Тиро не пропал, не забрел во двор к Гаррисам. Нет, он отлично знает, что собак вроде Рекса надо остерегаться и что мчащиеся с бешеной скоростью по шоссе машины крайне опасны. И… Джим сглотнул. Такого странного ощущения он никогда в жизни не испытывал! Он был абсолютно уверен насчет Тиро, так уверен, как если бы… как если бы услышал о нем от папы или мамы. А более надежного источника информации Джим себе не представлял.

С Тиро все в порядке. Он вернется. Джим может не беспокоиться о нем. Радуясь, что все так хорошо кончилось, мальчик через гараж вернулся в дом, закрыл на задвижку дверь и вдруг почувствовал неимоверную сонливость. Он ни о чем уже больше не думал и хотел только одного — добраться до постели.

Лунный свет рваными клочьями лежал на обломках старого дома. Тени здесь было предостаточно, и Тиро с предусмотрительностью опытного разведчика избегал освещенных мест. Хорошо, что он успокоил мальчика. Но что тот вообще так о нем тревожился, несколько его удивило. Свою первую, единственную до сих пор командировку на эту планету Тиро провел в семье, которую нисколько не волновало, где и как ее четвероногие «любимцы» проводят ночи. Может, Джим не такой, как другие? Впрочем, из рассказов родичей-аборигенов известно, что отдельные люди способны ценить жизнь, и не только человеческую.

Остановившись под сломанной, повисшей веткой сирени, укрытый ее тенью, Тиро послал мысленный сигнал-вызов.

Прошло совсем немного времени, и меж кустов мелькнула грациозная фигурка Мер. Тиро подождал, пока его напарница уселась напротив, под другой веткой сирени, и подумал-спросил:

— Ну, установила с девочкой контакт?

Мер с внутренней усмешкой отозвалась:

— Меня приняли, чтобы я ловила крыс.

Тиро содрогнулся от отвращения. Что аборигены живут подобной охотой, было, конечно, известно. В конце концов, чтобы в течение тысячелетий выжить на этой варварской планете, им пришлось приспособиться. Но для настоящей Ка'ат такое занятие!

Мер совсем развеселилась:

— О, я не собираюсь истреблять этих бедняг. Но я просигнализирую им, чтобы не смели подходить близко. Девочка… — Мер заколебалась. — Она заботится о своей бабушке. И она трудолюбива, не то что многие бездумные и жестокие здешние юнцы. Ко мне она отнеслась по-дружески.

Тиро фыркнул:

— Когда мы впервые попали сюда, мы БЫЛИ друзьями этих «людей». Наши и их мыслители взаимно обогащали друг друга своей мудростью. В ту пору люди даже почитали одну из наших великих богинь. Они дали ей имя Баст и воздвигли в честь ее храмы, в которых жил наш народ.[1] Люди тогда гордились и радовались, если Ка'аты соглашались поселиться под их кровом. Но помнишь, что за этим последовало, сестра? Нас стали всячески клясть и гнать, обзывая нечистой силой, отродьем дьявола. Даже люди, проповедовавшие в новых храмах любовь и милосердие, становились безжалостными, когда дело касалось нас. Теперь между нами и этими «людьми» пролегла река смерти. И единственная наша обязанность: спасти тех наших родичей-аборигенов, кто не настолько закоснел, чтобы не воспринимать внутренний Голос. — Хвост у Тиро поднялся трубой, уши дрожали, в глазах полыхал огонь.

— Ты похож сейчас на главу экспедиции, Эйну. — Мер смотрела на него, склонив набок головку. Особого впечатления его выспренние рассуждения на нее не произвели.

— Эйна знает, что такое человек, — строго заметил Тиро. — В блоках памяти ЭВМ на нашем корабле хранятся отчеты, убедительно подтверждающие ее правоту. И Первая Директива гласит…

— «Не допусти возникновения между тобой и человеком эмоциональной связи», — послушно подхватила Мер. — Ладно, буду отгонять крыс от дома этой девочки и выведывать что смогу. Когда у нас сбор?

— Я заглядывал на судно. Сообщений пока нет. Между прочим, в мозгу мальчика я прочел сегодня страх оттого, что на соседнем дворе, вон за тем забором, — Тиро головой указал направление, — разгуливает по ночам пес, очень опасный для кошек. Будь осторожна.

— Видать, твой мальчик крепко к тебе привязался. С чего бы иначе возникнуть страхам? Что будет с ним и с той девочкой, когда разразится ожидаемая нами катастрофа?

Если о коте можно сказать, что он пожал плечами, то именно так следует определить реакцию Тиро.

— Они, как и весь человеческий род, получат то, что заслужили.

Это был ответ, достойный истинного Ка'ата. Но на миг у Тиро все-таки сжалось сердце. Он вспомнил, как внимателен был к нему Джим, как тревожился, когда он исчез.

Чушь! Достаточно вспомнить историю отношений между людьми и Ка'атами, чтобы живо выкинуть из головы дурацкие сантименты.

Мер встала.

— Ну, мне пора браться за работу. — Она кокетливо вильнула длинным, тонким хвостиком. — Будь благословенна великая Баст и наша Задача!

Тиро тоже поднялся.

— Ходи осторожно, сестра: этот мир полон опасностей.

Он проследил за ней взглядом. А затем повернул назад, к погруженной в темноту вилле. Он еще раньше приметил подступавшее почти к самому окну Джима дерево. Тиро не сомневался, что окно это открыто. Следовательно, если сейчас вскарабкаться на дерево, можно нанести Джиму визит и провести остаток ночи в комфортабельной постели, как и подобает благородному Ка'ату.

Джим двинул ногой по кирпичу и проследил, как тот скрылся в погребе. Было очень жарко, и разило зловонием. Он ждет еще пять минут, а потом уходит. Коробку можно просто оставить здесь — Элли все равно на нее наткнется. Эту огромную коробку Джиму пришлось волочить через весь двор, мимо дома, потому что в щель под забором она не пролезла бы. К счастью, никто не заметил, куда он ее тащит.

До встречи с Элли Джим не представлял, что и хлам, который люди обычно выбрасывают, тоже стоит денег. О, разумеется, можно сдать ящик бутылок из-под кока-колы, и вам вернут их залоговую стоимость. Но это совсем другое. Мистеру Дэйлу пришлось по душе предложение Джима очистить дом от ненужного барахла. Он предоставил мальчику самому со всем этим разобраться. Джим отыскал для Элли всякую всячину: металлическую упаковку из-под, замороженных готовых блюд, бутылки разных форм и размеров, пришедшую в негодность пластиковую занавеску для душа.

Тиро лениво нежился на сваленных досках. Вот уже пять дней, как он у Джима, а в разделе «Потери и находки» о нем не упоминалось. Тиро был на редкость сообразителен. Он перехитрил мистера Дэйла. Тот каждый раз выдворял его на ночь за дверь, а Тиро очень скоро возвращался к Джиму через окно. Джим полагал, что Тиро — один из умнейших котов на свете.

Через открытое окно из дома Дэйлов послышалась телевизионная сводка новостей. Джим беспокойно заерзал. У Дэйлов последнее время было много разговоров об этих новостях — на Ближнем Востоке творилось что-то неладное. Все это было, конечно, очень далеко, и Джима в сущности не касалось. А вдруг коснется? Мистер Дэйл в одном разговоре упомянул, что он, как находящийся в резерве офицер, должен будет явиться на свой призывной пункт, едва начнутся неприятности. А миссис Дэйл сказала, что если это действительно стрясется, то надо будет перебираться отсюда в Мэриленд, на ферму к ее сестре. Ну, если придется ехать, Джим возьмет с собой Тиро. Это он твердо решил. Он приобретет контейнер — такие контейнеры для транспортировки кошек как-то рекламировали, и он уж позаботится обеспечить Тиро полную безопасность.

Но по телевизору вообще вечно пугают людей. А ведь НА САМОМ ДЕЛЕ ничего такого не случается. В этой сводке только последнее сообщение было необычным: из некоторых городов стали исчезать кошки. Если бы речь шла об особо породистых кошках — Джим глянул на Тиро, — это было бы понятно. Но чтобы все кошки подряд… Кому и зачем они могли понадобиться?

— Ну, тебя этим живодерам не видеть как своих ушей! — кипя от негодования, обратился он к Тиро. — Ручаюсь, ты им покажешь, пусть только сунутся!

Тиро принялся царапать когтями доску, словно оттачивая свое природное оружие. У Джима снова возникло странное чувство, не раз испытанное им за эти пять дней. Он хотел бы иметь кого-то, с кем можно было бы поделиться, кого можно было бы порасспросить. Он был уверен, что Тиро понимает человеческую речь. Собаки, как известно, знают много разных слов, например «сидеть», «лежать», «стоять». Но все это приказы. Кошкам приказов не отдают.

Пока Джим размышлял над этим, Тиро повернул голову, первым заметив приближавшуюся к ним Элли. Но шла она медленно, не своей обычной подпрыгивающей походкой, и без улыбки.

— Что случилось? — спросил Джим. — Посмотри сюда! Видишь, мне разрешили еще покопаться, и вот я насобирал. Ты посмотри!

Он подтолкнул к ней тяжелую коробку. Но Элли не бросилась с обычным нетерпением рассматривать добычу.

— Бабуля… — сказала она тихо. — Ей совсем плохо. Миссис Дэбни говорит, ее надо отправить в больницу. Но если они заберут бабулю, она… — Элли торопливо прижала к лицу рваный рукав своей футболки. — Бабуле не нужна больница! Я могу сама ухаживать за ней, как всегда это делала. И у нас теперь Мер, так что бабуля не боится больше оставаться одна, когда я ухожу. Она говорит, что ей легче становится, когда Мер тихонько лежит рядом с ее койкой…

— А что сказал доктор? — нерешительно спросил Джим. Ох, только бы Элли не заплакала!

— Какой доктор? У бабули и сил нет сходить к доктору. Это так далеко. Но она говорит мне, что делать. Есть такие травы, которые помогают от болезней. Бабуля в них разбирается, и она насобирала их, когда чувствовала себя лучше. Я могу делать из них напиток вроде чая.

Элли словно жила в каком-то другом мире. У Джима в голове не укладывалось, что она не может просто сесть в машину и поехать к врачу. Впрочем, в какую машину? Он уже видел этот Петушиный проулок, когда два дня назад помогал Элли отнести домой такую вот коробку. Он не заметил там ни единого гаража, ни единой машины, если не считать застрявшего посреди дороги грузовика. В Петушином проулке Джим чувствовал себя чужестранцем. Люди пялились на него, мальчишки выкрикивали слова, которых он не понимал. Несколько мальчишек, похоже, намеревались загородить ему дорогу. Но Элли ответила им на их языке (Джим не понял, что она им сказала), и они с хихиканьем расступились. Джим, однако, чувствовал, что в одиночку рассчитывать там на дружеский прием не может.

— Если что-нибудь случится… — У Элли перехватило дыхание, и она не сразу смогла продолжать: — Если что-нибудь случится с бабулей, мы с Мер уедем в родные места. Мы не останемся здесь, не будем ждать, пока меня отправят в приют, а Мер вообще погибнет!

Она присела рядом с коробкой, рассеянно водя рукой по пластиковой занавеске, которую Джим нарочно положил сверху. Элли было сейчас не до этих вещей. Ею владел страх, и страх этот передался Джиму. Если что-нибудь случится с ее бабушкой!.. С его мамой и папой УЖЕ случилось — без всякого предупреждения!

— Тебя могут… могут взять на воспитание… как меня…

— Ни за что! — Элли решительно тряхнула головой. — На меня будут смотреть как на обузу, не зная, что делать со мной. Говорю тебе, мы с Мер уедем домой, на бабулину родину!

— Где это?

Вопрос этот словно прорвал плотину: Элли заговорила — слова лились неудержимым потоком, речь была сбивчивой, путаной, о многом приходилось догадываться. Но одно было ясно Джиму: Элли верит в существование чудесного дома, окруженного богатыми, плодородными землями, на которых сами собой произрастают злаки, ягоды, фрукты. У самого дома — колодец с прозрачной, студеной водой. Бабушка жила в этом доме до того, как муж ее нашел работу в городе. Но дом по-прежнему ждет возвращения хозяев…

— Ты хоть знаешь, как попасть туда?

— Автобусом. Мы с бабулей строили планы, как поедем туда, когда накопим денег на дорогу. Я даже записала название станции, до которой ходит автобус… Бабуля…

Внезапно Элли уткнулась лицом в пластиковую занавеску и разразилась горькими, безутешными рыданиями, сотрясавшими все ее худенькое детское тельце. Мер, словно возникнув из воздуха, тут же кинулась к ней, прижалась, стала тереться о нее, громко мурлыча и норовя дотянуться носом до спрятанного в занавеску лица.

Джим, совершенно несчастный, топтался рядом. Его раздирали противоречивые желания: ему хотелось бежать, и в то же время он жаждал выразить Элли свое глубокое сочувствие. Но он не находил для этого слов. Элли, выпростав одну руку, обняла кошку и крепко прижала ее к себе. Мер наверняка было больно от этого слишком крепкого объятия, но она все так же продолжала мурлыкать.

Понемногу рыдания Элли стали стихать. Наконец она подняла голову, прижимая к себе головку Мер, и, то ли всхлипнув, то ли икнув, сказала:

— Я сроду не была плаксой. Бабуля всегда говорила, что голова у меня крепко привинчена и я не дам ей разболтаться. И я это докажу! — Она с вызовом, точно ожидая возражений, посмотрела на Джима.

— Точно, Элли! Не сомневаюсь, ты всегда своего добьешься.

Элли энергично кивнула, ее хвостики-косички подпрыгнули.

— Все! Больше я не плачу! А теперь… — Она выпустила Мер из объятий. — Поглядим, что у нас здесь, в этой коробке…

Несмотря на зареванное лицо, она опять стала прежней Элли, и Джим почувствовал облегчение, когда она принялась рыться в коробке, сопровождая комментариями каждую находку.

На этот раз ночь выдалась безлунная, и Тиро, которому предстояла встреча с Мер, с удовлетворением отметил, что небо затянуто тучами. Мер почти тут же явилась на вызов.

— Сегодня должно быть сообщение. На западе уже начался сбор. Люди при всех своих нынешних тревогах не могли не заметить массовое исчезновение кошек. Сейчас, в вечернем выпуске, их шумное телевидение снова говорило об этом.

— Должно быть, положение здесь стало угрожающим, раз наши начали сбор. — Мер как будто была чем-то встревожена.

— Но ты ведь свое задание выполнила?

По ее реакции было ясно, что вопрос этот праздный. Но что же в таком случае беспокоит ее? Впрочем, расспрашивать Тиро не стал, и они, не возобновляя больше своего внутреннего диалога, побежали по узким потаенным тропкам на скрытую в густом кустарнике полянку, на которую месяцами не ступала нога человека.

Тиро откинул голову и коротко, резко крикнул. Черная тень в центре полянки дрогнула, слабым пятнышком света обозначив вход. Тиро первым прыгнул туда и с наслаждением ощутил под собой мягко пружинящий пол. Все здесь было знакомое, родное. Зеленоватый свет радовал глаз — переносить слишком яркое здешнее солнце было нелегко с непривычки. Стены кабины, как и пол, были обиты толстой, мягкой материей. Имелись здесь и ремни безопасности. Приборная доска мигала множеством огоньков, а под ней был расположен пульт управления с различными кнопками и рычажками, чутко реагировавшими на мысленные команды.

Тиро заметил, что главный сигнал на доске не мигает, а горит ровным и ярким зеленым светом. Это означало вызов на базовый корабль! Тиро мгновенно подтянулся, хвост его завибрировал, Теперь требовалась максимальная сосредоточенность, чтобы четко и быстро передавать приборам нужные указания.

Мер уже свернулась калачиком, прикрепилась к полу ремнями и собралась отдыхать: на этот раз была очередь Тиро нести вахту у приборов. Они вели себя спокойно — в непосредственной близости к поляне никого посторонних не было. Убедившись, что старт никем не будет замечен, Тиро мысленно отдал команду к взлету.

Уже в следующий миг его словно припечатало к полу. Аппарат взмыл вверх, стремительно набирая скорость. Тиро по-прежнему не отрывал глаз от приборной доски. Теперь, в воздухе, их могли обнаружить визуально или радарами. Ничего страшного в этом не было: человечество еще не изобрело летательных аппаратов, способных состязаться в скорости с воздушным разведчиком Ка'атов. Но все-таки лучше вообще избежать осложнений. И Тиро не позволял себе расслабиться, пока они не поднялись выше, чем когда-либо летали самые совершенные реактивные самолеты.

Глаза Мер были закрыты. Мозг ее не проявлял активности — она спала. Ей и полагалось спать, раз не ее вахта. Этого требовала логика, а Ка'аты всегда и во всем руководствуются логикой.

Вызов на базовый корабль был событием чрезвычайным. Тиро так напряженно об этом размышлял, что у него снова завибрировал хвост. Впрочем, стоило ли ломать голову над тем, что очень скоро разъяснится?

И мысли Тиро перескочили на другую тему: к Джиму. Что Джим сказал бы, узнай он, кто такой Тиро в действительности? Способен ли мальчик вообще поверить в существование мыслящих Ка'атов? Люди не склонны пересматривать свои убеждения. Для них что Ка'аты, что кошки — разницы никакой.

Известие, что уже несколько ЗЕМНЫХ тысячелетий назад, когда человечество, можно сказать, едва выбралось из пещер, эти столь непохожие на людей создания прилетели из космоса на их ничем не примечательную планету, так сильно ранит их самолюбие, что люди просто откажутся этому верить.

А ведь когда-то (Тиро упомянул об этом в разговоре с Мер) в некой тропической стране (люди называют ее Египтом) Ка'аты отнеслись к людям по-дружески, как к равным. Но они ПЕРЕОЦЕНИЛИ способность людей подчинять логике слепые эмоции. Многие Ка'аты сочли эту планету пригодной для жизни, обосновались здесь, обзавелись семьями. Но люди стали затевать войны, и Ка'атам пришлось натерпеться. От этого начался разлад и в их собственной среде, стали возникать разные партии…

Часть Ка'атов переселилась на другие планеты, где они зажили в мире и согласии. Связь с оставшимися надолго прервалась. Лишь сравнительно недавно, когда путешествия по Галактике вновь занесли Ка'атов в эти края, интерес к судьбе здешних родичей вспыхнул с новой силой.

Человек упорно стремился к собственной гибели. Его неуемная агрессивность должна была логически привести к взрыву или полному отравлению планеты. Но здесь оставались еще представители более древнего рода, чем человеческий, частью порабощенные, частью гонимые. И тогда возник ПЛАН. Аборигены, не окончательно утратившие способность к мысленному общению, могли не только воссоединиться со своим родом, но и влить в него живительную, обновляющую струю. На протяжении многих поколений ведя борьбу за существование, они выработали у себя жизнестойкость и энергию, которых чистопородным Ка'атам недоставало. Теперь только старейшины на базовом корабле были чистопородными. Тиро и его сверстники появились на свет в результате эксперимента и унаследовали весьма ценные качества.

4. Последний приказ

Разведывательное судно точнехонько вписалось в кольцо на обшивке флагмана. Услышав сигнал, возвещавший о прибытии на место, Тиро и Мер высвободились из ремней, перешли на базовый корабль и заспешили по узкому коридору в большую кабину.

Тиро утратил свою обычную самоуверенность. Здесь он отнюдь не был старшим — напротив, принадлежал к самым молодым, которым не положено выскакивать, пока их не спросят. Он присел с краешку, рядом с Мер, и приготовился слушать.

Одну из подушек в центре кабины занимала Эйна, глава экспедиции. А рядом с ней восседал Фледи, старейшина из старейшин. У Тиро при виде Фледи даже усики вытянулись. Он не знал никого, кто больше подходил бы под понятие идеального Ка'ата, чем Фледи. Шерсть Фледи не была ни желтой, ни коричневато-красной, но в ней наличествовали оба этих оттенка, и даже в зеленоватом освещении кабины она казалась сотканной из драгоценного металла. Глаза были большие, ярко-зеленые. Размерами Фледи превосходил любого другого Ка'ата, а его пушистый, не уместившийся на подушке хвост напоминал приспущенное знамя.

Эйна лежала в более непринужденной позе. Шерсть у нее была серебристо-серой, но глаза того же насыщенно-зеленого цвета, что у Фледи, — цвет, отличавший всех чистопородных Ка'атов. Сейчас эти глаза обежали аудиторию, отмечая явившихся. Тиро был рад, что они с Мер прибыли не самыми последними. За ними вбежала еще одна запыхавшаяся пара.

После односложного сигнала-приветствия, принятого в обращении старших с младшими, Эйна оповестила:

— Работа продвигается успешно, но ее придется ускорить. Сейчас Фледи все вам объяснит.

— У нас осталось совсем мало времени, братья и сестры. — Круглые, немигающие глаза Фледи на краткую долю секунды задержались на каждом из присутствующих. — У людей события развиваются быстрее, чем мы надеялись. Я сам слышал, как совещались те люди, которые готовятся внезапно напасть на себе подобных. Вот что такое люди! Они мило мурлыкают, глядя друг другу в лицо, а сами тем временем точат когти. Чем скорее они исчезнут, тем лучше для всех других существ во Вселенной. Но у нас остается еще наша Задача. Эйна послала вызов по дальней космической связи и получила ответ. Десять кораблей спешат нам на помощь, они уже на подходе к этой Солнечной системе. Так что наши здешние братья и сестры должны быть готовы к отъезду. Поскольку даже десяти кораблей для такого количества пассажиров недостаточно, мы погрузим наших родичей в глубокий сон. Значит, им не понадобится питание, каждого надо обеспечить только спальным местом. Впрочем, и при этих условиях не знаю, скольких мы сможем захватить.

Эйна встрепенулась:

— Мы должны взять всех, кто откликнется на наш призыв! — Ее взволнованная мысль мгновенно передалась всем, как ножом царапнув каждого. — Они из нашего рода. Как можно бросить их здесь? Разве ответственны они за то, что творит человек?

Наблюдая за Эйной, Мер задумалась о своем. Разве все люди так порочны, как принято считать у Ка'атов? Некоторые из людских детенышей определенно безвредны, более того, заслуживают доверия. Элли вчера поделилась с Мер своим ужином, хотя этой порции девочке и самой едва могло хватить. И разве в далеком прошлом человек и Ка'ат не жили душа в душу? Так не следует ли теперь предупредить ХОРОШИХ людей о надвигающейся опасности?

Она испугалась собственных мыслей. Ка'ат не должен доверять ни одному человеку. Люди могут быть занимательны, даже приятны, пока маленькие, но когда они становятся взрослыми… Достаточно вспомнить их историю, достаточно просто поглядеть, во что они превратили свой мир, чтобы стало ясно, каковы они в действительности. Она должна следить за собой, должна всегда придерживаться железной логики Ка'атов.

Хвост у Тиро дрогнул. Итак, для людей все кончится, пожалуй, даже раньше, чем можно было думать. Тиро был знаком с отчетами и слышал магнитофонные записи, доставленные другими разведчиками. Люди построили гигантские смертоубийственные машины и готовы применить их. Может быть, они испепелят какой-то из своих городов. Или, того хуже, обрекут себе подобных на мучительную смерть, отравив ядами воздух. В человеке (да и в некоторых здешних кошках — тоже) есть какая-то ненормальность: человек никогда не бывает доволен тем, что имеет, ему вечно хочется отобрать что-то у другого или даже заставить другого служить себе, как Ка'аты заставляют служить себе машины. Но Ка'аты обращаются так только с машинами, а не с себе подобными.

Какая-то часть сознания Тиро продолжала механически фиксировать отдаваемые Эйной инструкции. Хорошо… Они с Мер, как только вернутся на свою стоянку, пошлют сигнал-вызов. Каждый, у кого сохранилось природное свойство Ка'атов воспринимать такие сигналы, непременно явится. Их можно будет переправить сюда. А когда прибудут другие корабли…

Джим… Тиро не знал, почему в мозгу его внезапно возник образ Джима. Джим всего лишь человек, он нужен только как средство для выполнения возложенной на Тиро миссии. Джим — ключ, с помощью которого Тиро смог попасть в очень удобный в стратегическом отношении дом. Что ж, многие поколения людей пользовались кошками и другими живыми существами в значительно менее «гуманных» целях.

И все-таки Тиро было не по себе. Он почти физически ощутил у себя за ушами почесывание пальцев Джима; услышал, что говорит мальчик. Конечно, свойственные людям глупые слова: какой Тиро красавец и все такое. Но возможно, когда человек еще очень молод…

Внезапно Тиро поймал на себе взгляд Эйны. Уж не позволил ли он сдуру своим мыслям вырваться наружу? Эйна смотрела на него так пристально, точно прощупывала. Должно быть, она догадалась или почувствовала, что внимание его рассеялось. Разведчику это негоже! Он не какой-нибудь молокосос.

Теперь Эйна встала и выпрямилась во весь рост рядом с Фледи, оттенив своей серебристо-серой шерстью его яркое золото.

— Какова Первая Заповедь разведчика? — резко послала она вопрос.

По аудитории пронесся шорох. Тиро чувствовал, как все удивлены. Впрочем, Эйна не требовала ответа. Сразу вдогонку за вопросом она сама послала готовый ответ.

— Ка'ат — это Ка'ат, он не допускает родственной близости ни с кем, кто по крови ему не родной.

Тиро беспокойно шевелил хвостом. Мысль Эйны была слишком схожа с тем, о чем он только что думал. Каким-то образом… каким-то образом Эйна догадалась! И тут он обратил внимание на Мер. Она выглядела сейчас, как выглядит малыш, уличенный в нелогичном поступке. Мер? Выходит, Эйна смотрела не столько на него, сколько на его напарницу?.. Что ж, он предупреждал Мер. Когда они останутся наедине, он с ней потолкует, он разъяснит ей, к чему могут привести подобные глупости.

— Помните, — продолжала Эйна, — этим людям нельзя доверять. Они уже не те, что были когда-то. Мы для них — низшие существа, с которыми играют, пока не наскучит, а затем вышвыривают вон. Они нам не родня. Недопустимо проникаться к людям дурацкой симпатией. Они сами, сами сознательно ведут свой мир к гибели, потому что сердца их исполнены злобы. Они лишь пожнут то, что посеяли. Нам нет до них дела. Когда-то, очень давно, наши вожди допустили ошибку, решив, что с этими созданиями можно дружить, как с равными. Некоторые из них действительно оказались способны научиться воспринимать мысли. Но знания не пошли им на пользу, а лишь развили у них непомерную гордыню и алчность. Их вожди не объяснили им, что люди лишь одни из многих живых существ и должны научиться жить с другими существами в мире и согласии Их правители, раздувшись от чванства, стали внушать им, что они — владыки Вселенной и могут творить что им вздумается, могут даже убивать друг друга. Вот так они жили, и так они теперь погибнут.

Она была права, и Тиро чувствовал, что все с ней согласны. Но тут Фледи перебил ее:

— Право же, нам нет дела до людей. Думайте только о нашей родне, Ка'аты. Возвращайтесь на свои посты и шлите сигналы. Может оказаться, что времени у вас очень мало, а вам предстоит исполнить свой долг.

Устраиваясь на свое прежнее место, Мер не начинала разговора. Тиро возился с приборами. Он отвел их судно от большого корабля, выровнял курс и теперь только следил за доской, чтобы не пропустить сигнала тревоги, если они попадут в зону наблюдения земных приборов. Он видел, что и другие суда уже удаляются, направляясь к своим стоянкам.

— Война — какой это ужас для людей!

Для Тиро это замечание Мер было неожиданным.

— Они постоянно совершенствуют свое оружие. Ты видела отчеты.

— Но есть люди, которые против этого, вообще против всяких войн. Об этом тоже говорится в отчетах.

— Таких людей очень немного. И остальные обвиняют их в отсутствии патриотизма, — напомнил ей Тиро.

— Очень жаль. В этих людях есть что-то хорошее. С ними наверняка можно было бы иметь дело. Правда, они не достигли уровня Ка'атов. Может быть, потому, что они не умеют обмениваться мыслями. Если бы они могли хоть иногда объединить свои мысли, думать все вместе, как это делаем мы, может быть, они избавились бы от этой своей необузданности. Если когда-то они умели понимать мысли, куда девалось это умение?

Тиро был горд своими почерпнутыми из отчетов познаниями.

— Как сказала Эйна, это умение было лишь у отдельных людей. И даже тогда были войны и убийства. Рассказывают, что в одной из этих войн были умерщвлены обучавшиеся в храме Баст. С тех пор никто больше не мог уже напрямую вступать в мысленный контакт. Не осталось даже людей, которые знали бы, чего они лишились. А затем нагрянули чужестранцы, у которых и воспоминаний о Баст не было. Вот они-то и выгнали наших, поставили их в такие условия, что им пришлось добывать себе пищу охотой, пришлось убивать, чтобы не умереть с голоду. — Тиро содрогнулся. — Наши во многом изменились, утратили часть своих природных способностей, но никогда они не позволяли человеку сломать их дух, никогда не признавали человека своим господином. И это тоже ставят нам в вину люди, желающие безраздельно править миром.

— У некоторых людей почти ничего нет, — заметила Мер.

— Делиться не в их натуре.

— Не скажи. Эта девочка Элли, она делится.

Тиро повернул к ней голову:

— Сестра, помни Первую Заповедь. У нас есть наша Задача. Лучше бы тебе вообще забыть об этом человеческом детеныше.

— Скажи это себе, брат, — мгновенно отпарировала Мер. — Или, может быть, этот мальчик Джим тебе ненавистен? Я наблюдала за тобой. Возможно, он и не очень хорошо читает мысли, но объясни, откуда ему известно, как тебя зовут? Наверняка ты пытался обмениваться с ним мыслями.

— Это не запрещено, — Тиро стал оправдываться. — Когда мы стеснены временем, мы можем пользоваться своим даром для установления контакта. Это не настоящий обмен мыслями.

Он уловил ее усмешку и рассердился. Зачем он оправдывается? Можно подумать, он стыдится привязанности Джима. Но ведь любой Ка'ат-разведчик повел бы себя так же. Ка'аты давно обнаружили, что многие человеческие детеныши значительно лучше взрослых способны к мысленному общению. И стало уже правилом: если тебе требуется база, начинать именно с детей.

Он закрылся — оборвал дальнейшую передачу мыслей. Если Мер нравится делать глупости, пусть себе… В конце концов им уже недолго оставаться здесь. Они получили последний приказ. Теперь от них требуется только одно: собрать и эвакуировать из этого опасного мира всех, в ком еще тлеет драгоценный природный дар Ка'атов.

Джим проснулся. Было еще очень рано, но черного клубочка в ногах кровати он не увидел. Теперь он вспомнил, что и накануне Тиро не мяукал у него за окном, просясь на ночь в комнату. У Джима возникла прежняя тревога, ему вспомнились все ужасы, подстерегающие неосторожного кота.

Мальчик поспешно оделся. Хорошо еще, что время каникулярное и не надо идти в школу. Открывая дверь своей комнаты, он услышал телефонный звонок, громкий — в нижнем холле и приглушенный — в спальне. Кто-то из Дэйлов, видимо, снял трубку. Тиро!.. Нет, никто не станет звонить спозаранку из-за кота. Да и вообще едва ли кому-нибудь известно, что Тиро живет здесь. Всю дорогу до кухни Джим пытался успокоить себя.

Отперев черный ход, он вышел во двор. Было прохладно, но пройдет совсем немного времени, и снова наступит немыслимая жара. Как Элли переносит ее? В этой кошмарной лачуге, верно, чувствуешь себя, как в пекле. А что будет с Элли, если ее бабушку все-таки отправят в больницу? Он не сомневался, что девочка сдержит свое слово и убежит. Она была похожа на Мер, на Тиро. Джим не представлял, чтобы кому-нибудь удалось заставить эту девочку или этих кошек поступить против их воли.

Через забор метнулось нечто черное и пушистое.

— Тиро! — в голосе Джима было огромное облегчение. — Где ты пропадал, дружище?

Кот потерся о его голые коленки, и Джим нагнулся приласкать своего любимца. Тиро позволил обнять себя, но почти тут же высвободился и затрусил по направлению к дому, оглядываясь и настойчивым мяуканьем приглашая Джима последовать за собой. Для логически мыслящих существ была пора завтракать.

Джим покормил кота, а затем насыпал в чашку готовый сухой завтрак для себя. Он раздумывал, добавить ли туда банан, когда дверь распахнулась и вошел мистер Дэйл.

— Джим? О, хорошо, что ты уже встал. Мне надо рано уехать. Передай Маргарет, что я выпью кофе по дороге и позвоню домой, как только что-нибудь узнаю. — Он заколебался, словно собираясь что-то добавить.

Джим виновато вертелся между ним и Тиро. Небось снова начнет насчет того, чтобы не кормить «это животное» в доме.

— Вот что, — сказал мистер Дэйл, наблюдая за ним и вовсе не замечая кота. — Ты не беспокойся. Мы уже все уладили. В случае чего вы с Маргарет уедете в Мэриленд. Тебе там понравится, летом там намного лучше, чем в городе. Ну, пока…

Он исчез, прежде чем Джим успел что-нибудь сказать. Итак, значит, действительно они планируют эту поездку в Мэриленд. Джим подумал о своих сбережениях. Хватит ли их на покупку контейнера для кота? Если нет, придется пошарить, не осталось ли бутылок или еще чего-нибудь такого. На сей раз он не сможет помочь Элли, ему самому будут очень нужны эти деньги. Он отбросил банан и принялся торопливо жевать овсяные хлопья. Тиро по утрам имеет обыкновение вздремнуть. Отлично. Джим запрет его в одной из внутренних комнат, чтобы он не сбежал и не пришлось потом разыскивать его, если вдруг надо будет срочно собраться.

Может быть, прежде всего следует заглянуть в магазины и узнать, сколько стоит контейнер? Джим жевал все быстрее, торопясь приступить к делу.

5. «Мы отыщем наш дом…»

Ничего ценного в ларе, куда складывали ненужный хлам, за последние дни не появилось. Джим и заглянул-то туда больше для очистки совести. Денег у него тоже не прибавилось. Как он и думал, весь его капитал составлял пять долларов. А контейнер мог стоить и вдвое больше.

Элли была рада каждому пятаку, но Джиму нужна была крупная сумма, и притом в ближайшее время. Миссис Дэйл, спустившись вниз перед его уходом, рассказала ему все. Телефонный звонок на рассвете был со сборного пункта офицеров резерва. Мистера Дэйла призывают в армию. Потом миссис Дэйл включила в кухне маленький приемник, и там опять шла речь о тревожных событиях за океаном. Джим, правда, почти не слушал, погруженный в свои раздумья насчет контейнера.

— Сегодня вечером я позвоню Элизабет. — Миссис Дэйл выключила радио, не дослушав известия до конца. Похоже, она была испугана. — Сборы не отнимут у нас много времени. Может быть, мы сможем уехать в тот же день, что и Роберт.

Но она не сказала, когда это будет. Джим не знал, сколько времени у него еще осталось. Ха… пустая бутылка из-под кока-колы! Возьмем! Только очень уж много нужно таких бутылок, чтобы набрать необходимую сумму…

Джим направился к развалинам. Он не сомневался, что Элли — прочесала погреб основательно, но все же решил еще разок туда заглянуть. Он подошел уже к верхней ступеньке, когда услышал звук, вынудивший его остановиться. Сперва ему показалось, что это воет какое-то животное, попавшее в беду. Звук доносился со стороны груды пиломатериалов, и Джим поспешил туда.

— Элли! — Он застыл, пораженный.

Она сидела, уронив голову в колени, обхватив их руками. Видны были только ее волосы. И она издавала эти жуткие звуки! А Мер прижималась к ней, терлась о ее плечо и тихонько подвывала.

— Элли, в чем дело?

Наверняка случилось что-то ужасное. Джим в испуге коснулся руки девочки.

— Ухо-о-ди-и!.. — Голос звучал сдавленно. Элли дернула плечом, как бы отгоняя и Джима, и Мер.

Может, она заболела? Джим растерянно потоптался. Не позвать ли миссис Дэйл? Но он никогда не говорил Дэйлам об Элли.

— Тебе плохо?

Только тут он заметил лежавший рядом с ней большой узел, перетянутый веревкой и завернутый во что-то знакомое. Он пригляделся внимательнее и узнал бабушкино одеяло!

— Элли, — начал он дрогнувшим голосом. Ему очень не хотелось задавать этот вопрос, но он знал, что должен спросить: — Элли, что-то случилось с бабушкой?

Она так вздрогнула, словно он ударил ее ножом, и вскинула голову. Он увидел ее мокрые щеки и почти закрытые распухшими веками глаза.

— Бабули нет… — завопила она. — Ее забрали в больницу… А потом… потом доктор сказал миссис Бэгли… сказал, что она умерла… А потом… я просто… я просто сбежала… Собрала свои вещи, — она указала на сверток, — и убежала, прежде… прежде, чем они пришли за мной! У меня есть доллар. На дорогу этого, понятно, не хватит. Значит, придется нам с Мер подыскать какое-нибудь местечко здесь на то время, пока я накоплю денег. Но бабуля… — Губы ее задрожали, слова перешли в вопль. Она ухватилась за Джима, уткнулась головой в его плечо и разрыдалась.

Джим закрыл глаза. К нему внезапно вернулось то его состояние, которое казалось почти забытым. Он словно бы опять был в школе, и его вызвали с урока, чтобы сообщить о том, что случилось с мамой и папой. Сейчас такое же несчастье стряслось с Элли.

Сначала у него возникло поползновение оттолкнуть девочку и бежать, бежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть, не слышать, не вспоминать. В один ужасный момент ему хотелось прикрикнуть на Элли, чтобы она заткнулась, чтобы не заставляла его сызнова все переживать.

Но он тут же взял себя в руки. Он слишком хорошо понимал, что сейчас творится в душе у Элли. И он обнял ее, крепко прижал к себе, а Мер терлась о них обоих и негромко мяукала.

Элли шевельнулась, затем выпрямилась, тыльной стороной кисти провела по глазам.

— Так не годится. Бабуля сказала бы: господь дал тебе голову, дитя! Думай! Я должна подумать, где нам с Мер пока что устроиться. А потом мы уедем туда, где нас никакая «благотворительность» не сыщет!

Шмыгая носом, она посмотрела вокруг и потрогала доски.

— Похоже, те, кто сломал дом, не торопятся сюда возвращаться. Может, я могу устроиться прямо тут?

Решительно вздернув подбородок, она принялась перекладывать доски.

— Смотри, их можно разбросать так, будто они случайно свалились, а между ними получилось свободное пространство и даже вроде бы с крышей.

Джим рад был, что она отвлеклась, и охотно стал помогать ей.

Пусть делает что хочет, лишь бы не плакала.

Элли отступила на шаг, оглядывая получившееся сооружение.

— А и правда, как будто доски сами так легли. Хотя сюда никто не заглядывает, но на всякий случай будем осторожны, чтобы со стороны ничего не бросалось в глаза. А теперь проверим…

Она опустилась на четвереньки и, толкая впереди себя узел с вещами, пролезла в образовавшуюся щель. Почти тут же голова ее снова высунулась оттуда.

— Сойдет… пока что сойдет.

— А что, если дождь? И ночью там будет жуткая тьма.

Элли пожала плечами:

— Если пойдет дождь, я подставлю котелок, и у меня будет вода. А темнота… — Она немного заколебалась. — Ничего. Со мной Мер. Говорят, что кошки видят в темноте. Мер предупредит меня, если появится кто-нибудь посторонний. Мер — настоящий друг.

Она потянулась к кошке и обняла ее. Мер позволила себя ласкать и прижалась головой к подбородку девочки.

— Скажи, этот твой кот, он разговаривает с тобой… ну, в голове ты вроде бы слышишь, что он хочет тебе сказать?

Джим не понял:

— Что ты имеешь в виду?

Чувствовалось, что Элли говорит совершенно серьезно:

— Ну, понимаешь. Мер иногда так внимательно на меня посмотрит, и я вдруг понимаю, о чем она думает. — Элли опустила кошку и потерла лоб. — У меня никогда раньше не было кошки. Может, все они такие, а?

Джим покачал головой:

— Не знаю.

Разговаривал ли с ним Тиро? Как он узнал имя кота? А в тот раз, когда он тревожился, как получилось, что ему стало вдруг ясно: с Тиро все в порядке, он скоро вернется?

Но мысль о Тиро вернула Джима к его собственным проблемам. Как обеспечить контейнер, раз уж надо ехать в Мэриленд? Хотя теперь возникла еще одна забота: Элли. Джим чувствовал, что не может оставить Элли, бросить ее здесь, на этих грязных досках и с этими ее нереальными планами отыскать место, о котором она знает лишь по рассказам бабушки.

— Слушай, — сказал он, присев на корточки, чтобы быть на одном с ней уровне, — возможно, мне придется уехать. Дэйлы… ну, у которых я живу… в общем мистера Дэйла призывают в армию, а миссис Дэйл хочет уехать в Мэриленд к своей сестре, и я тоже должен буду поехать с ней.

На личике Элли ничего не отразилось.

— Обо мне можешь не беспокоиться! — выпалила она, словно, как и Мер, умела читать мысли. — Я прекрасно сама о себе позабочусь! Мы с Мер отлично устроимся.

— Нет! — резко возразил Джим. — Откуда ты знаешь, не явится ли сюда завтра бульдозер, чтобы перекопать это место? Да и мало ли что может случиться! Быть приемышем не так уж плохо, поверь мне, Элли. Со мной очень добры. — Теперь он готов был признать, что Дэйлы добрые люди.

Но Элли покачала головой:

— Нет, я не согласна иметь дело с «благотворительностью». Они не возьмут Мер…

Кошка сидела напротив них, переводя глаза с одного на другую, точно понимала каждое слово. И у Джима опять возникло это странное ощущение, будто кто-то копается в его мозгу. С одной стороны, он понимал, что Элли рассуждает неправильно, а с другой — ему вроде бы подсказывали, что у нее нет выбора.

— Я принесу тебе поесть. Ты завтракала? — спросил он, чтобы пресечь это постороннее вмешательство в его мысли.

— Я съела кусочек хлеба у миссис Бэгли, — призналась она. — Мне в то время совсем не хотелось есть.

— Подожди. Я сейчас что-нибудь принесу! — Джим помчался в кухню. Из холла доносился приглушенный расстоянием голос миссис Дэйл — она разговаривала с кем-то по телефону. Джим надеялся, что разговор еще некоторое время продлится. Он быстро нарезал хлеб, щедро намазал его ореховой пастой, добавил туда джема. Затем прихватил бутылку кока-колы, пачку печенья, не забыл также взять сухой завтрак для кошки. Все это время он прислушивался к голосу миссис Дэйл. Собственно, ему разрешалось в любое время перекусить. От него требовалось только одно: он должен был убрать после себя. Поэтому он быстро сполоснул нож и ложку, вытер их и положил на место. Еду для Элли и Мер он разложил в мешочки, а затем сунул все это в использованную сумку от бакалейщика и выбежал из дому.

Пробираясь к развалинам, он увидел впереди Тиро, которого, должно быть, выпустила миссис Дэйл. Джим окликнул его, но кот, не обернувшись, скрылся в кустах.

Элли сидела на прежнем месте.

— Это все, что я смог пока захватить. Вечером я принесу еще, — пообещал Джим.

— О, сколько тут всего! Это же прелесть! — Одной рукой держа сэндвич, она другой осторожно открыла мешочек с завтраком для кошки. — Мер!.. Ой, куда же она девалась? Минуту назад она была здесь. Ну ничего, поест, когда вернется.

Джим тем временем открыл для нее бутылку кока-колы.

— До чего же вкусно! — С сэндвичами Элли расправилась, но печенье сунула обратно в пакет. — Ну и питаетесь вы! Я не помню, когда так хорошо ела…

— Я принесу тебе еще, — повторил Джим свое обещание. Он по-прежнему считал план Элли невыполнимым, но спорить с ней было бесполезно. Оставалось надеяться, что одна-две ночи, проведенные здесь, заставят ее изменить решение.

Тиро и Мер, сидя в кустах, наблюдали за ними.

— Видишь, — попытался Тиро успокоить приятельницу, ничего с ней не случится. Он о ней позаботится.

— Читал ты сегодня его мысли?

— Нет еще.

— Вот ты и не знаешь. Он должен уехать. Эти люда, с которыми он живет, решили переехать отсюда. Он намерен взять тебя с собой и очень о тебе тревожится.

— Обо мне? — удивился Тиро. — Но…

— Мы с тобой знаем, что причин для этого нет. Но мальчик-то не знает. И он полон тревоги.

— Это не моя вина.

— Возможно, брат. Но мальчик очень к тебе привязался. Не будь он человеком, я сказала бы, что ты ему как родной.

— А девочка? — спросил Тиро, не желая верить ее словам.

— Мы с ней как родные.

— Ты не можешь… — начал Тиро, но Мер вскинула на него свои голубые глаза, и было в них что-то такое, что он не смог продолжать.

— Ты послал вызов? — спросила она, резко меняя тему.

— Да. У нас уже наберется народу на несколько челночных ездок, — с гордостью ответил Тиро. — Сегодня ночью мы откроем то место, где люди держат бездомных кошек. С несколькими из этих несчастных я легко вошел в контакт. Мы сможем открыть их клетки снаружи.

— Хорошо. Я буду готова.

Мер распрощалась с ним и повернула туда, где была Элли.

Джиму очень не хотелось оставлять Элли одну. Ему повезло: миссис Дэйл, поглощенная своими заботами, среди которых не последнее место занимало будущее Джима, не замечала, что он делает в настоящем. Ему удалось потихоньку отнести Элли окорок, еще сэндвичей с ореховой пастой и бутылку воды, прежде чем его хватились. Миссис Дэйл ожидала его, когда он вернулся.

— Где ты пропадал? — Еще ни разу он не слышал от нее такого резкого тона.

— Во дворе. Искал Тиро.

Это была правда: кот снова исчез. Джим беспокоился все сильнее. Если Тиро и дальше будет так себя вести, его может не оказаться на месте, когда надо будет уезжать. А Джим не думал, чтобы миссис Дэйл согласилась отложить отъезд из-за кота. И контейнера все еще не было.

— Джим, некоторые кошки по своей природе бродяги. Они не могут больше нескольких дней жить в одном месте. У Элизабет есть колли. Ты его полюбишь. Не беспокойся о Тиро.

Спорить сейчас не имело смысла. Оставалось надеяться, что кот окажется неподалеку, когда придет время ехать. А тогда, с контейнером или без контейнера, Джим возьмет Тиро с собой. Он не знал, почему Тиро имеет для него такое значение. Он знал лишь, что Тиро ИМЕЕТ для него это значение, что со времени смерти мамы и папы у него не было другой привязанности, кроме Тиро. И еще Элли. О ней он тоже должен позаботиться до своего отъезда. Хватит ли пяти долларов, которые у него есть, чтобы купить ей билет? Но куда? Едва ли на том старом месте, где раньше жила ее бабушка, что-то сохранилось. Но Джим знал, что не может уехать, не зная, что будет с Элли.

Тиро и Мер потихоньку крались в темноте. За ними следовали еще пять кошек. Теперь надо было освободить тех, кто сидел взаперти, и переправить всю компанию на корабль.

6. Поиски

Джим проснулся от бурных порывов ветра. Затем послышался шум дождя. Мальчик сел на кровати. Элли! Была гроза, страшная гроза. Джим съежился, когда вслед за сверкнувшей молнией небо словно раскололось прямо у него над головой. Ему показалось, что крыша сейчас рухнет. Нельзя было оставлять сейчас Элли одну под этими старыми, прогнившими досками!

Вздрагивая при каждом новом ударе грома, Джим слез с постели и оделся. Тиро? Тиро тоже отсутствовал!

Где-то должен быть фонарик. Не зажигая света, Джим открыл верхний ящик и судорожно пошарил в темноте. Он схватил фонарик и тут же выронил его, невольно зажав уши, когда вновь прогремел гром. Затем, пересилив себя, Джим поднял фонарик и вышел в коридор.

Внизу горел тусклый свет. Значит, мистер Дэйл еще не вернулся. Но дверь спальни была закрыта, и можно было надеяться, что миссис Дэйл спит. Осторожно ступая, Джим спустился вниз.

Даже сквозь толстые стены дома слышно было, какой сильный ливень. Что сейчас с Элли?

Прежде чем пройти в гараж, Джим помедлил у шкафа с верхней одеждой. Он достал свой дождевик, а потом решил все же захватить плащ миссис Дэйл. Элли он, конечно, будет велик, но она сможет в него закутаться.

В гараже шум дождя слышался еще сильнее. Джим посветил фонариком. Тиро, конечно, и здесь не было. Джим отворил гараж, но не сразу решился выйти во двор: снова ярко сверкнула молния и раздался сильнейший удар грома.

Что проку Элли от того, что он стоит здесь? Нет, надо идти!

Впереди была сплошная стена дождя, и свет фонарика не пробивал ее. На улице фонари не горели. Все вокруг настолько изменилось, что Джим не сразу сообразил, в каком направлении двигаться. Он вспомнил только, что в грозу опасно прятаться под деревьями.

Кое-как он все же добрался до развалин, опасаясь только на что-нибудь налететь или, того хуже, свалиться в открытую дыру погреба. Снова сверкнула молния, но гром на сей раз прогремел с некоторым запозданием и глуше. Это позволяло надеяться, что гроза стихает.

Может, у Элли хватило ума вернуться в Петушиный проулок, когда дождь только еще начинался. Но если нет, Джим должен заставить ее пойти к нему домой.

— Элли?

Элли была здесь. Она завернулась в одеяло, с которого сейчас струями текла вода. Высунувшись оттуда, Элли почему-то стала отползать назад.

— Элли!.. Это я — Джим!

Она остановилась, но лицо ее в свете фонарика отнюдь не выразило радости.

— Элли! Ты что? Возьми это. — Он протянул ей плащ миссис Дэйл. — Надень и пойдем! Тебе нельзя здесь оставаться!

— Никуда я не пойду! — Она так решительно затрясла головой, что край одеяла, заменявший ей капюшон, свалился с ее волос.

— Ты сказал кому-нибудь, что я здесь? — Элли спросила это так резко, точно швырнула в Джима камень. — Откуда у тебя этот плащ?

— Это плащ миссис Дэйл. Нет, я никому про тебя не говорил — Джим ответил ей так же резко. Он под проливным дождем пришел сюда ради нее, а она ведет себя как последняя дура. Ему захотелось уйти и оставить ее здесь, в этой норе, в которую она снова залезла.

— Ты не можешь оставаться здесь, — все же сказал он. — Ты просто пропадешь…

— А куда мне идти? К тебе? Тогда завтра же утром эта твоя миссис Дэйл позвонит, чтобы меня забрали в приют. Ты этого хочешь? Значит, ты мне не друг!

— Но ты не можешь оставаться здесь! — заорал Джим, теряя терпение. — Ты просто ненормальная!..

Он уже и сам промок, несмотря на свой дождевик. Вода текла по его лицу, заливала за ворот. А в каждом ботинке у него было, казалось, по галлону воды.

— Я могу делать что мне вздумается! — упрямо возразила Элли. — Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

— Послушай, никто ничего не узнает. — Джим не мог бросить ее одну и уйти, как бы сильно он на нее ни злился. — Миссис Дэйл спит, а мистер Дэйл еще не вернулся. Они тебя не увидят. Да, а о Мер ты подумала? — вспомнил он вдруг о кошке. — Держу пари, ей неохота мокнуть здесь.

— Мер здесь нет, — ответила Элли. — И это еще одна причина, почему я не могу уйти. Она вернется, а меня не будет. Может, я тогда совсем ее потеряю.

— Возьми по крайней мере это, — почти сдаваясь, Джим протянул ей плащ миссис Дэйл. — Все-таки не так промокнешь.

— А что ты скажешь этой леди, когда она завтра хватится своего плаща?

— Что-нибудь придумаю… — начал Джим и умолк, кое-что заметив. Дождь начал стихать, молнии сверкали реже, гром гремел уже где-то очень далеко. Но главное — Джим заметил, что Элли вылезает из своего убежища. Он с облегчением вздохнул. Теперь надо подумать, как затащить ее в дом и спрятать на остаток ночи. А на рассвете он выпустит ее, прежде чем Дэйлы что-нибудь заметят. Раз она так боится, чтобы о ней не узнали, он будет считаться с ее желаниями.

Девочка выбралась из-под досок и неожиданно рванула из рук Джима плащ вместе с фонариком.

— Эй! Ты что? — Джим попытался отнять фонарик, но Элли уже отскочила. Он кинулся за ней, но поскользнулся и упал на одно колено.

— Я отыщу Мер! Я видела, в каком направлении она скрылась. — Элли махнула фонариком в сторону кустов. — Дождь тогда только еще начинался. Должно быть, она где-то там прячется.

— Невозможно в такой темноте отыскать кошку! — запротестовал Джим. — Знаешь, как они умеют прятаться…

— Я смогу отыскать Мер, — все так же упрямо повторила Элли. — Я узнаю, где она. Я ведь говорила тебе. Мер словно бы передает мне свои мысли. Это все равно, как если бы я ее слышала. Вот сейчас она чем-то очень встревожена, может, попала в беду. И я должна ее отыскать! — Элли уже влезла в плащ, почти утонув в нем. Но, подпоясавшись, она смогла кое-как подтянуть полы и подобрать подол. — Я вынуждена временно взять у тебя этот плащ.

Джим видел, что Элли верит в свой постоянный контакт с кошкой. Может, та действительно попала в беду?

А Тиро где? Джим мысленно представил себе Тиро прячущимся под кустом или под чьим-то крыльцом и вдруг отчетливо увидел другую картину: Тиро бежит по улице, а за ним еще несколько кошек. Преследуют они его? Нет, но что-то его все же беспокоит. Похоже, он чего-то боится. Рекса?.. Может быть, за ним гонится Рекс?

Джим усиленно попытался снова представить себе, где сейчас находится Тиро. Но единственное, что ему удалось, — это почувствовать, что Тиро бежит, подгоняемый тревогой и нетерпением.

Джим отвлекся от мысли о Тиро, увидев, что Элли, светя себе фонариком, двинулась прочь.

— Эй, куда ты? — Джим поспешил следом за ней. Дождь теперь уже едва моросил, но гоняться за кошкой все же не стоило. Не зря ведь говорят, что кошки живучи, что они способны о себе позаботиться. Впрочем, их подстерегает немало опасностей: собаки, автомобили, а вдобавок и люди, специально отлавливающие бродячих животных. Сейчас Джим, как и Элли, чувствовал, что Тиро и Мер в опасности. Но он не имел ни малейшего представления, где их искать.

Гроза никак не входила в планы Тиро. Он тихонько фыркал, сердясь, что приходится бежать по лужам, да еще и мокнуть. Он терпеть этого не мог.

Мер просигнализировала ему, что приняла на борт первую партию кошек. Но ему пришлось повозиться с клетками дольше, чем он рассчитывал. К тому же всего лишь какая-нибудь дюжина пленников сумела понять его и вступить с ним в контакт. Трое обнаружили полное понимание и живость реакций. Сейчас вся эта группа следовала за Тиро, однако медленнее, чем хотелось бы: у пяти кошек были котята.

Тиро, как всегда, полагался на свой инстинкт, уверенно отыскивая дорогу. Так они добрались до кустов, за которыми скрывалось судно. Теперь Тиро пропустил всю компанию вперед. Здесь уже вполне можно было ориентироваться на сигналы, которые непрерывно подавала Мер. Так что Тиро из предосторожности теперь замыкал шествие.

Еще две тени, выскользнув из сплошной тьмы, присоединились к ним. Этих привлекла сюда Мер своими призывами. Интересно, подумал Тиро, многие ли еще откликнутся? К сожалению, некоторые родичи сами стали частью этого варварского мира. Они утратили часть природных способностей из-за отсутствия правильного обучения и тренировки на протяжении бесчисленного множества поколений, сменившихся за эти проведенные здесь столетия. Но Ка'аты попросту обязаны сделать все, что в их силах, для спасения тех, кого еще можно спасти.

Тиро остановился на миг, чтобы хоть немного облизать свою мокрую шерсть. Ох, только бы скорее все это кончилось. Может, он успеет еще немного соснуть в гараже до того, как люди, живущие вместе с Джимом, затеют утреннюю кутерьму.

Эти люди… Тиро снова лизнул свою шерсть. Похоже, они собираются уезжать. Кое-что он слышал, а кое-что прочел в мыслях Джима. Иногда мальчик мыслит так ясно, что его можно понять не хуже, чем необученного котенка. Впрочем, это не имеет значения.

Нет, как честный Ка'ат, он должен признать, что это ИМЕЕТ значение. В мальчике есть что-то такое… хотя, конечно, Ка'ат не может подружиться с человеком. Но Джим не похож на обычных людей, на таких, о каких говорится в отчетах. Он не эгоистичен, не бездумен, не…

Тиро тряхнул головой, отгоняя опасные мысли. Не о Джиме надо думать, а только исключительно о своем деле. И он бросился догонять кошек.

— Теперь уже недалеко, — сказала Элли, в который раз поправляя мешавший ей плащ. — Мер здесь.

Луч фонарика высветил сплошную стену кустов. Дальше, должно быть, шел парк.

— Погоди! — Джим схватил Элли за руку. Показалось ему или в кустах действительно что-то шевелилось? Ветра сейчас не было, отчего же ветки могли шевелиться?

— Мер здесь.

— Ты видела ее?

— Нет. Я просто знаю. — Элли выдернула руку. Несомненно, за этими кустами начинался парк, а парк ночью всегда таит опасность. Джим попытался снова удержать Элли, но она увернулась. В следующую секунду она, согнувшись, стала светить фонариком туда, где Джим только что заметил шевеление.

Между кустами было некое подобие очень узкого туннеля. Фонарик внезапно погас.

— В чем дело? — спросил Джим. — Дай мне. Я попробую исправить.

— Нет. Фонарик в порядке. Но не надо, чтобы они знали о нашем появлении… — Она уже опустилась на четвереньки и стала продираться сквозь кусты.

«КТО не должен знать об их появлении?» — подумал Джим, но не спросил, чувствуя, что Элли все равно не ответит. Скорее зашипит, как делает Тиро, когда что-нибудь ему не по нраву.

— Не подавай голоса. Ты очень шумишь… — Элли оборвала фразу и скрылась в этом подобии туннеля.

Джиму не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Сердце его колотилось, во рту пересохло. Но не мог же он оставить Элли одну. Вот и пришлось ползком пробираться по грязи неизвестно куда и зачем.

Туннель петлял, и Джим дважды наткнулся на кусты, оттого что вовремя не заметил поворота. Один раз он сильно расцарапал лицо.

Затем он неожиданно увидел справа от себя светящуюся точку. Это не был фонарь, так как свет был зеленоватый. Джим не сразу смог разглядеть, что там такое: ему мешала Элли. Но потом она пригнулась, и он выглянул из-за ее плеча.

На прогалине была какая-то странная штука размерами чуть побольше гаража. Впрочем, всю ее Джим рассмотреть не мог, так как свет падал из бокового отверстия, оставляя большую часть сооружения в тени. В это отверстие прыгали кошки, задерживаясь на миг, чтобы соприкоснуться носами с большим черным котом, стоявшим снаружи. Наконец скрылась последняя кошка. Остался только этот кот.

— Тиро!

Кот резко дернулся, уши его затрепетали, глаза сверкнули в тусклом свете, падавшем из отверстия. И в тот же миг Элли выскочила из кустов с криком:

— Мер! О, Мер, я думала, ты потерялась!

7. По закону Ка'атов

Элли была уже на коленях возле отверстия, из которого падал зеленоватый свет. Но Тиро, яростно размахивая хвостом, встал между ней и Мер и сердито зашипел.

Джим остановился, зажал пальцами уши. Но он слышал кота не ушами, голос отдавался у него в голове:

— Ступай прочь!

Мер, не обращая внимания на Тиро, бросилась к Элли, ласково прикоснулась лапкой к ее подбородку.

— Тиро! — Джим был в нерешительности. Тиро смотрел не столько на него, сколько на Мер.

Элли выпустила кошку из объятий и на четвереньках двинулась следом за ней к отверстию, которое теперь светилось ярче.

— Элли! — крикнул Джим. — Куда ты?

Даже не оглянувшись, девочка бросила:

— Я с Мер.

Джим опустился на корточки, приблизил глаза к глазам кота.

— Тиро… что происходит? — Он весь дрожал: кошки не могут читать мысли людей или передавать им собственные мысли. Такое попросту невозможно!

— Я не кот! — последовал решительный мысленный ответ.

Джим моргнул:

— Так кто же ты?

Тиро молча в упор смотрел на него. Растерянность Джима возросла.

— Ты кот, — медленно произнес он. — Но… не простой кот. Может быть, ты… каким-то образом ты умеешь без слов беседовать со мной. Тиро, что происходит? Пожалуйста, объясни мне! — дрожащим от страха и волнения голосом умолял мальчик. — Что это за штука и что все эти кошки тут делают?

Тиро властно смотрел на него. А Элли тем временем была уже наполовину внутри этой «штуки».

— Ты расскажешь, — услышал он в голове ответ кота. — Если же сейчас отпустить тебя, ты расскажешь ИМ…

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, правда, не знаю, Тиро! Пожалуйста, заставь Элли выйти. Мы уйдем и никому ничего не расскажем…

— Пойдем! — Тиро стал пятиться к двери, по-прежнему не спуская глаз с Джима. И Джим против воли последовал за ним, как если бы Тиро тянул его за собой на веревке.

Весь дрожа, мальчик с трудом протиснулся в узкое отверстие. Внутри была всего одна большая комната, и повсюду, прикрепленные ремнями к мягкому полу, лежали кошки. Джим заметил приборную доску. Нет, это был сон — это не могло не быть сном!

— Сюда! — Тиро остановился у свободных ремней. — Ложись! В противоположном конце комнаты Мер, придерживая зубами ремень, помогала Элли пристегнуться. На личике девочки читалось радостное возбуждение.

— Ложись! — еще раз скомандовал Тиро, и Джиму стало не по себе от его резкого тона.

Дрожащими руками мальчик все же кое-как пристегнул ремни. Дверь закрылась. Повернув голову, Джим увидел, как Мер, быстро лизнув Элли в щеку, направилась к приборам. Тиро, окинув Джима долгим, внимательным взглядом, последовал за ней.

У Джима вдруг возникло отвратительное ощущение, словно его сейчас раздавят; он почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и закрыл глаза. Что-то теперь с ними будет? Что их ожидает?..

— Джим!

Мальчик открыл глаза. Странное ощущение не проходило. ГДЕ они находятся?

— Джим!

Он с трудом повернул голову, ожидая, что его вот-вот вырвет.

Тиро пристально смотрел на него.

— У нас не было другого выхода. Мы не могли оставить вас после всего, что вы видели. Но… — Тиро не закончил свою мысль, и Джим почувствовал, что кот и сам в нерешительности.

Мальчик и девочка видели что-то такое, чего они не должны были видеть. Но ведь Мер совсем по-иному встретила Элли, и та добровольно последовала за ней. Так, может, Элли что-то известно?

— Элли! — Джим снова повернул голову.

Все кошки, по-видимому, спали. Глаза Элли тоже были закрыты. Возможно, и она спала. Она все еще была в мокром и испачканном плаще миссис Дэйл, но такого счастливого лица Джим у нее никогда не видел.

— Что с нами будет, с Элли и со мной? — еле проговорил он. Казалось, он сейчас заплачет.

— Это должны решить.

— Кто? Ты и Мер?

— Нет. — И Тиро повернулся к нему спиной, давая понять, что разговор окончен.

Джим очень старался не уснуть. Он хотел все выяснить, хотел подготовиться к тому, что его ожидает. Но он почувствовал неодолимую сонливость. Глаза его сами собой закрылись.

— Ты нарушила все правила. — Тиро не смотрел на Мер, однако постарался передать ей все свое возмущение.

— Я тут ни при чем. — Мер сохраняла полнейшую невозмутимость. — Девочка оказалась гораздо восприимчивее, чем любой другой человек, о котором мы когда-либо слышали. Сегодня она сумела выследить меня. А кроме всего, скажи честно, Тиро, разве ты только потому привел сюда мальчика, что опасаешься, как бы он нас не выдал?.. Они ведь дети — кто им поверил бы?

Тиро был вне себя от негодования:

— Поверили бы им люди или нет, мы все равно лишились бы нашей отличнейшей стоянки. Но что скажут старейшины?..

— Не будем опережать событий. Подождем, послушаем, что они скажут.

Тиро ее не понимал. Казалось, она чем-то довольна. Действительно, задание свое они выполнили успешно. Но то, что они захватили с собой двух человек, может свести на нет все их успехи. С чего бы Мер быть довольной? У нее не меньше оснований для беспокойства, чем у него.

Девочка и впрямь обнаружила исключительную восприимчивость: таких показателей не отмечено ни в одном отчете, и, конечно, никто ничего подобного от человека не ожидал. А что касается мальчика… Удалось же Тиро заставить его подняться на судно. Может, между Ка'атами и людьми снова удастся наладить контакт? Нет, это исключено. Время таких контактов давно и безвозвратно миновало…

Тиро подумал о Джиме. Трудно поверить, что такие отношения, какие установились между ними, вообще возможны между человеком и Ка'атом. В свою первую экспедицию на эту планету Тиро встречался со многими людьми, ничуть не сближаясь с ними. По правде говоря, указания на подобную близость, попадавшиеся в чужих отчетах, Тиро склонен был считать скорее фантазией, хотя вообще-то Ка'атам не свойственно фантазировать. Джим был одиноким мальчиком, в Тиро он видел друга. Он тревожился о Тиро, заботился о нем, намеревался взять его с собой в поездку. Тиро читал в мыслях Джима многое такое, что и в слова-то в сущности не облекалось. И все же ничто полностью не снимет в глазах старейшин вины с Тиро и Мер за совершенный ими проступок.

Джим, еще не вполне проснувшись, попытался приподняться. Скованность своих движений он воспринял как продолжение все того же кошмарного сна. Затем он кое-как все же повернулся и посмотрел вокруг. Он увидел, что кошки уже высвобождаются из ремней и спешат к выходу. Элли сидела и возилась с рукавами плаща, стараясь засучить их повыше. Ни Тиро, ни Мер не было видно.

— Элли, — хрипло проговорил Джим, — ты знаешь, где мы находимся?

Она рассмеялась. Это была совсем не та Элли, которую он знал. Казалось, ей все равно, что с нею будет.

— Это вроде самолета, — ответила она не раздумывая. — Только поднимается он гораздо выше, чем обычные самолеты. А сейчас мы прибыли на другой самолет, вроде как бы въехали на том самолете в этот. Может, мы летим на луну! Меня это не волнует! — Она расхохоталась, тряся своими косичками. — Может, на луне гораздо лучше, чем там, где я до сих пор бывала.

Джим сглотнул. Высвободившись из ремней, он с изумлением смотрел на Элли. Она сошла с ума, ОПРЕДЕЛЕННО сошла с ума!

— Ты хочешь сказать, это летающая тарелка? — спросил он.

— Я не знаю, что такое летающая тарелка. Я тебе сказала, где мы. Мер и Тиро привезли нас сюда вместе со всеми этими кошками. Кажется, они специально прилетали к нам, чтобы забрать кошек. Мер говорит, что это их родня. Когда-то предки Мер тоже жили вместе с людьми, но потом что-то такое случилось, и с тех пор такие, как Тиро и Мер, к нам больше не прилетали. А кошки, которые остались у нас, очень изменились. Некоторые даже не принимают сигналов.

— И все это Мер тебе рассказала?

Элли кивнула.

— А почему им понадобилось забрать кошек?

Впервые счастливое выражение исчезло с лица Элли.

— Кажется, у нас должно стрястись что-то страшное, очень страшное. Вот Мер и другие тревожатся о своих родичах и хотят спасти их.

— Что-то страшное… — повторил Джим. «Война? — подумал он. — Неужели атомная война?» — Но если они знают об этом, почему бы не предупредить?

Элли кинула на него презрительный взгляд:

— Как? Люди тупы и упрямы. Станут они слушать животных, кошек, например? Люди ведь думают, что они самые умные, что они все знают.

Она была права. Джим не мог с ней не согласиться. От некоторых людей только и слышишь, что они «сами все знают». Можно представить, что было бы, явись вдруг Тиро в Белый дом, чтобы убедить президента не начинать войну! Стал бы президент его слушать! Да и другие, от которых это зависит, станут они слушать кота! Они сочтут СУМАСШЕДШИМ каждого, кто его послушает!

— Мер говорит, мы двое не похожи на других людей. Мы принимаем передачу мыслей, — продолжала Элли. — Вот так я смогла найти Мер.

— Но что нам теперь делать? — вернулся Джим к главной теме. — Тиро сказал, они боятся, чтобы мы не рассказали другим об этом воздушном аппарате или как он там называется. Выходит, теперь они будут держать нас здесь, так, что ли?

— Ну, мне-то все равно. Я ничего на Земле не забыла. Я хочу быть вместе с Мер, и мне нравятся приключения. Бабули больше нет. И я не жду на Земле ничего хорошего. А с Мер я не пропаду!

— Хотел бы я все-таки знать, что они намерены делать… — Джим отнюдь не разделял ее оптимизма.

— Люди! — У Эйны даже шерсть встала дыбом от возмущения. — Мы не можем иметь ничего общего с людьми! Вы должны немедленно стереть у них эти воспоминания и вернуть…

— Я рекомендую девочку и ручаюсь за нее!

Никто не нарушил тишины, но все почувствовали, как сразу накалилась атмосфера. Эйна и Фледи ошеломленно уставились на Мер.

— По праву, данному каждому нашим древним Законом, я рекомендую девочку. — Мер была совершенно невозмутима. Гнев старейшин не произвел на нее ни малейшего впечатления. — Этот обычай зафиксирован и в нашей истории.

— Человек не поддается воспитанию, — сухо констатировал Фледи.

— У меня с этой девочкой полный контакт. Она еще совсем ребенок. Даже НАШИ малыши нуждаются в обучении. Раз с ней возможен контакт, значит, она обучаема. Разве это не логично? А мы так гордимся своей логикой!

— Ты отдаешь себе отчет в значении такой рекомендации, сестра? Ты, и только ты, будешь отвечать за девочку. Все ее поступки будут считаться твоими поступками. Если она не оправдает оказанного ей доверия, значит, и ты его не оправдаешь. Тогда ты будешь изгнана из нашего общества, — со всей торжественностью напомнила ей Эйна. — Подумай хорошенько, сестра, прежде чем принять на себя эту величайшую ответственность.

— Я все это знаю. Но по духу она стала мне родной, и я не могу бросить ее теперь на произвол судьбы, не могу допустить, чтобы она разделила страшную участь, уготованную человечеству.

— А мальчик? — задал вопрос Фледи. Он глядел мимо Мер, на Тиро. Все ждали.

Тиро в этот момент забыл о логике. Он сам чувствовал, что рассуждает почти по-человечески. Мер своим легкомыслием втянула его в эту авантюру. Он вовсе не намеревался вот так рекомендовать Джима. Да, мальчик подает некоторые надежды. Однако поручиться за него перед всеми, принять на себя такую страшную ответственность… Рассуждая логически, следовало согласиться стереть эти события из памяти мальчика, в следующую поездку вернуть его на Землю и забыть о нем. Разумнее всего было поступить именно так. Но… он не мог. Если он не последует сейчас примеру своей напарницы, он никогда уже не будет чувствовать себя прежним Тиро. У него попросту нет другого выхода. Он должен сделать то же, что и Мер. А затем навсегда сродниться с Джимом. Остается только надеяться, что мальчик окажется обучаем не хуже, чем котята.

— Я рекомендую мальчика, — заявил он и добавил, что принимает на себя всю ответственность, связанную с такой рекомендацией. Странным образом он почувствовал, что после этого заявления стал совершенно нелогично счастлив.

Элли рассмеялась, и Джим, рассматривавший в это время приборную доску, обернулся.

— Все в порядке! Мер и Тиро объявили, что мы можем остаться с ними!

— Откуда ты… — начал Джим и в ту же минуту сам почувствовал полную уверенность: Тиро… Тиро хочет, чтобы он остался, Тиро этого ХОЧЕТ!

Джим сел на пол. Теперь, когда решение было принято, он начал испытывать то же чувство облегчения, что и Элли. На Земле у него после гибели мамы и папы не осталось ни одной родной души. А здесь его ожидали всевозможные приключения. Он и Тиро, Элли и Мер — они будут все вместе, как родные. И что бы ни ждало его впереди, он никогда не будет одинок. Он больше… Он посмотрел на дверь. Сейчас появится Тиро. Все теперь хорошо, и отныне все всегда будет хорошо.

Перевод с английского Татьяны Гинзбург

Виктор Усов ТАЙНА КОСМИЧЕСКОГО ТЕРМИНАЛА

Научно-фантастическая повесть

Секреты африканского гри-гри

В водопаде информации, низвергающейся на человека с улицы, Африка занимает далеко не последнее место. Однако для большинства она по-прежнему остается во многом загадочным и уж во всяком случае самым экзотическим континентом на земном шаре. Мало кто реально представляет, какой это невообразимо пестрый конгломерат племен, народностей и народов со своей историей, обычаями, верованиями, психологией. Поэтому собирательный образ негра, жителя Черного континента, не имеет ничего общего с действительностью. Даже по характеру балуба или мутетеле так же отличается от амхара или фулбе, как скандинав от итальянца, а немец от испанца.

И все-таки есть нечто такое, что объединяет их всех, какими бы разными они ни были. Это нечто в разных районах называется по-разному. В Восточной Африке — ньянга; в Западной — джу-джу, а в общем — гри-гри. Волшебство, магия, колдовство, знахарство — любое определение применимо к гри-гри, хотя полностью не исчерпывает его. Как, впрочем, и суть того, чем занимаются чудотворцы-профессионалы из таинственной касты посвященных. В каждой деревне, не говоря уже о городе, есть собственный джу-джу, ньянга или гри-гри. Считается, что они знают и могут все: предсказывают будущее и дают советы местным политикам, вызывают дождь и отыскивают воров, возвращают зрение слепым, поднимают на ноги паралитиков, даже воскрешают из мертвых.

Свои тайны африканские чудотворцы оберегают от посторонних не менее ревностно, чем нью-йоркские маклеры секреты биржевых сделок. Издающиеся же на Западе книги с интригующими заголовками, якобы раскрывающие эти тайны, несмотря на клятвенные заверения авторов, за редким исключением, просто-напросто плоды их фантазии.

К такому неутешительному выводу пришел Мишель Дебре, когда взялся за изучение «свидетельств очевидцев» и трактаты «исследователей» гри-гри. Сам он был известен среди африканистов серьезными работами по этногенезу кочевых племен Сахеля, обширного района, примыкающего к Сахаре. Поэтому «неистовый Мишель» немало удивил коллег, вдруг переключившись на столь несолидную тему, как африканское колдовство. Кое-кто даже многозначительно крутил пальцем у виска, с притворным сожалением высказывая предположения о губительных последствиях слишком длительного пребывания под палящим солнцем пустыни.

Между тем за новым увлечением Дебре крылась дерзкая мысль: попытаться найти корни гри-гри и тем самым дать ответ на давно занимавшую его этнографическую загадку. Испокон веков колдовство в различных видах существовало у всех народов, но нигде не получило такого распространения, как в Африке. Причем с одной особенностью. Если на Севере и Юге континента количество колдунов не выходило за рамки, так сказать, общемировых параметров, то по мере приближения к экватору оно быстро нарастало, достигая на нем своего максимума.

Первая встреча с реальным, а не книжным гри-гри произошла у Дебре буквально на пороге Африки, в кенийском аэропорту Эмбакаси. Едва он шагнул из кондиционированной прохлады аэровокзала в душный тропический зной, как к нему тут же подскочил худой негр, протянул серую ладонь и затараторил на ломаном английском:

— Положи, чужестранец, свою белую руку на мою, и я расскажу, что ты пережил вчера и что предстоит испытать завтра…

Волосы у прорицателя были выкрашены в огненно-рыжий цвет, а зубы спилены в острые клыки, отчего рот выглядел устрашающе, словно миниатюрная крокодилья пасть. Пока Дебре ждал такси, ньянга продолжал осаждать его. Всего за одну сигарету он обещал рассказать что-то очень важное, и в конце концов Мишель сдался.

— Тебе придется преодолеть много трудностей, — он сказал: «переступить много упавших деревьев», — а в конце пути тебя ждет большое изумление…

Тогда, в Эмбакаси, Дебре не придал значения предсказанию красноволосого прорицателя, и, как потом выяснилось, совершенно напрасно.

…За год скитаний по бушу и тропическим лесам этнографу действительно пришлось «переступить» через множество «упавших деревьев». Зато в бандеролях, которые он периодически отправлял в Париж, каждый раз улетали вполне реальные результаты его экспедиции — слайды и диктофонные кассеты. За время затянувшегося путешествия Дебре присутствовал на всевозможных колдовских ритуалах, познакомился с десятками гри-гри. Ничего сверхъестественного в их искусстве он не обнаружил. Исцеление от различных недугов вполне можно было объяснить применением снадобий из растительных и животных компонентов и гипнотическим внушением. Тем более что в отменном знании колдунами лечебных свойств местной флоры, всяких там трав, листьев, цветов, Дебре убеждался неоднократно. Например, невзрачные корешки, которыми ньянга в Танзании лечат боли в сердце, оказались знаменитой раувольфией, подарившей цивилизованному миру раунатин, резерпин и серпазил.

Однако если быть честным до конца, то кое с чем необычным, бросающим вызов общепринятым в западной науке представлениям он все же столкнулся. Так, рацион кенийских масаев почти целиком состоит из мяса, молока и крови животных, то есть практически из сплошного холестерина, не щадящего сердечно-сосудистую систему. А вот больных, страдающих соответствующими заболеваниями, у масаев нет. И тут Дебре встал в тупик. Их гри-гри объясняют это покровительством «высших сил». Но если отбросить это иррациональное покровительство, то следовало признать невероятное: сила мысленного внушения у масайских колдунов такова, что они способны изменить биохимизм человеческого организма!

Не менее загадочным, если не сказать большего, выглядело воскрешение из мертвых…

В Руанду Дебре привело желание проникнуть в замкнутый мирок пигмеев-тва, чьи ньянга прослыли чуть ли не самыми могущественными в Восточной Африке. К сожалению, никто из них не хотел дать аудиенцию приезжему этнографу. Прошло две недели, прежде чем Мишелю удалось найти проводника по имени Мубонго, имевшего связи среди колдунов. За несколько десятифранковых бумажек он взялся выхлопотать французу разрешение присутствовать на обряде воскрешения из мертвых человека, на которого напал злой дух.

Из Кибуе, где все это время изнывал Дебре, они выехали затемно. После трех часов тряски по некоему подобию дороги, когда «лендровер» въехал в теснину меж двух лесистых холмов, Мубонго дал знак остановиться. Дальше предстояло идти пешком, так как, по его словам, добрые духи, покровительствующие ньянга, не любят «железных зверей» белых людей. Если же они, духи, будут не в настроении, таинство может сорваться.

Проводник повел Дебре по узкой тропинке, то и дело нырявшей под низко нависшие ветви, хотя рядом было достаточно прогалин. «Это путь, которым ходят тва. Нам тоже нужно идти по нему, чтобы не сердить их духов», — объяснил Мубонго, когда Мишель спросил о причинах столь явной нелепицы. Возможно, для низкорослых пигмеев тропинка была удобна, потому что пролегала в тени деревьев, но Дебре скоро устал беспрерывно нагибаться. Ему чудилось, что они не продвигаются вперед, а выписывают бесконечные петли вокруг одних и тех же деревьев.

На исходе часа в ветвях над ними раздалось громкое цоканье, Мубонго замер и ответил криком, похожим на птичье щебетание. Цоканье повторилось. Внимательно выслушав его, проводник торжественно сообщил французу, что им разрешается проследовать к месту предстоящей магической церемонии. Охрана предупреждена, и поэтому можно не опасаться отравленных стрел и ловушек.

После двух или трех поворотов тропинка наконец вывела на поляну, где собралась толпа мужчин-пигмеев ростом немногим больше метра. Весь их наряд состоял из узких набедренных повязок да плетеных травяных браслетов. В стороне на земле лежал человек, пораженный злым духом, вокруг которого стояло человек пять колдунов с бритыми головами. Главным, очевидно, был старик с ожерельями из шариков слоновой кости на шее и запястьях. Держался он с величественным достоинством да к тому же в отличие от остальных был одет в выцветшую армейскую рубашку, свисавшую ниже колен наподобие мантии. Звали его Нгамба.

Воспользовавшись тем, что обряд воскрешения еще не начался, Дебре через служившего переводчиком Мубонго постарался установить контакт со стариком ньянгой. Чтобы польстить ему, Мишель сказал, что специально приехал из очень далекой страны, куда дошла слава о его, Нгамбы, могуществе.

В ответ тот лишь слегка наклонил голову.

— Я тоже доктор и хотел бы проверить, на самом ли деле этот человек мертв. Можно это сделать? — напрямик спросил француз, хотя и не очень надеялся на положительный ответ. Конечно, выдавать себя за врача было преувеличением, поскольку медицинская подготовка Дебре ограничивалась всего тремя семестрами, но в данном случае это не имело значения. Чтобы убедиться, жив или мертв человек, хватило бы и одного.

Нгамба опять лишь молча наклонил голову в знак согласия.

Не мешкая Дебре опустился на колени возле лежавшего на земле молодого парня с широкой грудью и мускулистыми руками. На всякий случай он повернулся спиной к колдунам и быстро приподнял веки жертвы. Остекленевшие зрачки были неподвижны. Затем этнограф попытался нащупать пульс, но его не оказалось. Поднесенное к губам зеркальце осталось незатуманенным. Вне всякого сомнения, человек был мертв. Хотя Дебре не заметил никаких следов насилия на теле пигмея, не исключалось, что он стал жертвой не злого духа, а преступления, например отравления. Поэтому по возвращении в Кибуе следовало уведомить полицию.

Свои сомнения француз оставил при себе. Поднявшись, он коротко сказал, что никаких признаков жизни не обнаружил. Ньянга с бесстрастными лицами выслушали перевод его заключения. Только глаза Нгамбы, как показалось Мишелю, на какое-то неуловимое мгновение хитро блеснули.

По знаку старика начался обряд воскрешения. Два колдуна принялись бить в большие тамтамы, изготовленные из стволов деревьев. Над поляной поплыл низкий вибрирующий гул. Двое других стали пронзительно выкрикивать какие-то заклинания в такт ударам. А главный ньянга, что-то бормоча нараспев надтреснутым старческим голосом, начал замысловатый танец вокруг распростертого тела.

Ритмическая мелодия все убыстрялась. Подчиняясь ей, Нгамба с неожиданной для его возраста прытью носился вокруг мертвеца, кривляясь и размахивая руками. При каждом прыжке его рубашка развевалась, словно пачка у балерины, обнажая черные ягодицы. Зрелище было настолько комичным, что Дебре с трудом сдерживал смех.

Но вот ньянга остановился и нагнулся над лежащим. От напряжения его перекошенное гримасой лицо превратилось в страшную маску. Остальные четверо колдунов хором затянули пронзительную мелодию. Ее сила постепенно нарастала, так что Дебре стало казаться, будто она проникает прямо в мозг, словно бы сверлит его.

Чтобы избавиться от неприятного ощущения, француз заткнул уши и закрыл глаза. А когда вновь открыл их, то с изумлением увидел, как «мертвец» неожиданно провел рукой по груди. Потом попытался перевернуться. Крики ньянга слились в оглушительный вопль. Все так же согнувшись, Нгамба проделал над лежащим несколько пассов. Еще быстрее забили барабаны. Наконец веки парня затрепетали. Он повернулся, поджал под себя ноги и медленно встал на четвереньки. Его глаза были широко раскрыты и, казалось, с удивлением смотрели на окружающее.

В этот момент главный ньянга выпрямился, вскинул руку. Крики и дробь тамтамов сразу же смолкли. Все застыли, словно статуи. В повисшей над поляной гробовой тишине было слышно, как воскресший что-то тихо пробормотал. Тотчас к нему по знаку Нгамбы кинулись четверо его ассистентов, подхватили на руки и куда-то понесли.

На протяжении всей этой сцены Дебре наблюдал за происходящим, не веря своим глазам. Увиденное просто не укладывалось в сознании. И только сейчас, очнувшись, этнограф попросил у Нгамбы разрешения осмотреть недавнего мертвеца. Но Мубонго даже не стал переводить его просьбу. Если чужеземец коснется тела бывшей жертвы, злой дух опять вселится в нее, и несчастный умрет, объяснил он Мишелю.

— В таком случае я хочу поговорить с ньянгой, — как можно решительнее потребовал француз.

После недолгих переговоров со старцем Мубонго перевел его ответ:

— Придется подождать до вечера. Сейчас ньянга слишком устал.

…Если чудо с воскрешением еще поддавалось, хотя и с трудом, рациональному объяснению — ньянга могли предварительно дать жертве какой-нибудь алкалоид, вызвавший каталептическое состояние, или же погрузить в глубокий гипнотический транс, — то интервью, которое вечером дал Дебре старик колдун, было вызовом не только современной науке, но и здравому смыслу.

Нгамба принял француза в своей официальной резиденции — крошечной круглой хижине со стенами из жердей и остроконечной соломенной крышей, одиноко стоявшей на прогалине в глубине леса. Судя по высокому навесу из широченных банановых листьев перед входом, услугами ньянги пользовались не только его соплеменники. Во всяком случае с белым чужестранцем он беседовал в этой несколько необычной приемной.

Первое, что отметил Дебре, это продуманность обстановки, сделавшей бы честь театральному постановщику. Маленький костер, разложенный у ног ньянги, бросал неровный пляшущий отсвет на его изрезанное глубокими морщинами лицо, отчего оно то и дело меняло свое выражение. Со всех сторон, словно стенами, их окружала плотная чернота тропической ночи, наполненной таинственными шорохами и звуками. При таких декорациях можно было смело ставить любой сюрреалистический спектакль со стопроцентной гарантией успеха.

Мубонго, проводивший француза к резиденции ньянги, сразу же ушел, и Дебре ломал себе голову, как он будет объясняться со старцем. Однако первые же слова Нгамбы рассеяли его сомнения. Пигмей говорил на кошмарной смеси суахили и французского с добавлением английских слов, но, к удивлению Дебре, вполне понятно. Впрочем, вскоре Мишель вообще забыл, на каком языке идет их беседа, настолько невероятные вещи он услышал от колдуна.

— Я знаю, что ты ищешь приобщения к истине, но пока тебе не хватает веры, — заявил Нгамба и с невозмутимым видом принялся перечислять места, которые посетил этнограф за минувший год.

Если бы дело происходило в Европе, Дебре наверняка бы решил, что за ним все время следили. Но здесь, в африканской глуши, это исключалось. И потом, если бы даже кто-то знал маршрут экспедиции, как он мог сообщить о нем колдуну-пигмею, живущему в лесных дебрях и не поддерживающему никакой связи с внешним миром?

Видимо, сочтя, что достаточно ошеломил заезжего бвану, старик перешел к текущим делам:

— Ты не веришь, что человек, которого видел днем, был мертв. Но это так. Его убил злой дух, насланный врагом и проникший в тело обреченного. Однако, если после этого прошло немного времени, можно вернуть в тело душу человека, изгнав оттуда злого духа.

В изложении Нгамбы техника воскрешения выглядела предельно простой.

— Выходит, это может сделать каждый: наслать злого духа или изгнать его? — с невинным видом спросил Дебре, чтобы подзадорить старика.

— Конечно, нет. Существуют четыре силы, которым подвластно все. Чтобы бороться со злыми духами, нужно знать их.

Дебре спросил, что это за силы, но Нгамба не смог или не пожелал объяснить ему. Сколько Мишель ни бился, тот упорно уходил от ответа. Единственное, что рассказал он, так это легенду о неком божестве по имени Иман, в незапамятные времена раскрывшем людям тайну всемогущества. Это случилось где-то у самого края Земли, за который прячется Солнце. Оттуда избранные, или приобщенные, колдун назвал их «риянгомбе», разошлись по всей Африке, чтобы делать людям добро. Их потомки стали ньянга или гри-гри.

Однако, если верить старцу, божественное провидение дало сбой. Сокровенные знания попали в руки плохих людей, которые с их помощью стали повелевать злыми духами. Поэтому ньянга теперь и не доверяют никому свои секреты.

Впрочем, колдун-пигмей все же оставил Дебре некоторую надежду.

— Тебе, ищущий приобщения к истине, предстоит пройти четыре испытания, чтобы проверить чистоту твоих помыслов. Если ты выдержишь их, то узнаешь великую тайну всемогущего Имана, — пообещал он французу.

— А что это за испытания и где я их буду проходить? — поинтересовался заинтригованный столь туманным предсказанием этнограф.

— Об этом ты узнаешь, когда придет время, — опять ушел от ответа хитрый старец.

После такой неконкретной информации Дебре оставалось лишь уповать на то, что испытания, если они действительно предстоят — в это верилось с трудом, — окажутся ему по силам. Более определенным представлялось место, где следует искать истоки африканского гри-гри: «у самого края Земли, за который прячется Солнце», очевидно, означало западное побережье Африки.

Единство противоположностей

Заранее прошу у читателей прощения за некоторую схематичность моего повествования. Причина этого до смешного тривиальна. Наш главный редактор потребовал, чтобы в понедельник утром он мог прочесть материал на экране своего дисплея. Мои робкие возражения, что сегодня уже пятница, а научные редакторы, согласно КЗОТу, тоже имеют право на нормальный отдых, не произвели на Ван Ваныча никакого впечатления.

— Нормальные научные редакторы имеют право на нормальный отдых. Но они и ведут себя нормально. Во всяком случае не ввязываются в сверхсенсации межгалактического масштаба, — глубокомысленно изрек он, пожевав мясистыми губами, словно смаковал на вкус свою остроту. — В понедельник вы изволите отбыть в Твелу, а что прикажете делать нам?

— Но ведь я лечу туда по персональному приглашению ЮНЕСКО, — запротестовал я, поскольку при всем внешнем добродушии шеф обожал такие ударчики ниже пояса, спускать которые было не в моих правилах.

— Вот в этом-то все и дело, — поморщился Ван Ваныч. — Иначе, не сомневаюсь, Академия наук и Союз журналистов нашли бы более сознательного журналиста, понимающего свою ответственность перед десятками миллионов телезрителей, не говоря уже о собственном телевестнике. В преддверии величайшего события в истории человечества…

Нравственные проповеди на темы прописных истин были излюбленной отмычкой Ван Ваныча, которой он запросто вскрывал даже непробиваемую флегму нашего спецкора Валеры Ястребова. Что уж тут говорить обо мне, слаб человек.

— Хорошо, Ван Ваныч, — кисло согласился я. — Только не уверен, что у меня получится.

— Получится, получится, если постараешься. Я уже дал Люде указание подобрать дискеты по теме космического терминала. Дома посмотрите. Поймите же, Витя, я на вас надеюсь, — сменил он назидательный тон на проникновенно доверительный. — Только вы можете подготовить нашу аудиторию к такому эпохальному событию, если удастся осуществить сеанс межгалактической связи. Ведь вы же первым из журналистов сумели не просто понять сущность теории Прянишникова, а — и это главное — понятно рассказать о ней. Вам, как говорится, и дискетки в руки…

Что ж, возможно, шеф прав, поскольку история космического терминала действительно начинается с того памятного для меня интервью. Точнее, с моего увлечения парапсихологией и экстрасенсами. Это уж потом, после знакомства с теорией Прянишникова и гипотезой Дебре, я переключился на ВЦ (внеземные цивилизации). А два года спустя Прянишников и Дебре получили Нобелевскую премию. Втайне я льщу себя мыслью, что в этом есть самая-самая капелюшечка и моих заслуг. Не подумайте, будто мне хочется примазаться к их славе. Я говорю об этом просто, чтобы было понятно, почему ЮНЕСКО сочла необходимым направить персональное приглашение научному обозревателю телевестника «Мир вокруг нас» Виктору Горину, хотя «киты» и «волки» нашего журналистского корпуса не на жизнь, а на смерть дрались за право освещать предстоящий эксперимент. Впрочем, для тех, кто не слишком внимательно следил за ходом событий в области межгалактических контактов, постараюсь вкратце рассказать их предысторию.

На Бориса Михайловича я вышел совершенно случайно. Почти три года назад в американском журнале «ЭСП-ревью» мне попалось маленькое сообщение о том, что советский доктор физико-математических наук Прянишников разработал оригинальную теорию, объясняющую чуть ли не все феномены парапсихологии, начиная от экстрасенсов и дальновидения и кончая телекинезом. «ЭСП-ревью» пользовалось репутацией солидного издания. Поэтому у меня родилась идея взять у Прянишникова интервью для еженедельной телепанорамы, хотя я и не испытывал большой уверенности в проходимости подобного материала. После того как наше начальство на самом высоком уровне разочаровалось в телецелителях, Ван Ваныч тоже охладел к моим любимым темам из области парапсихологии. В конце концов попытка не пытка, решил я и, узнав в ЦАБе адрес Прянишникова, отправился на проспект Вернадского.

Судя по далеко выдававшемуся перед фасадом подъезду, физик-теоретик жил в доме повышенной комфортности, что уже само по себе должно было внушать доверие к его научным открытиям. Правда, этот же факт можно было расценить и как свидетельство склонности принимать желаемое за действительное, ибо повышенная комфортность в кооперативном исполнении в основном сводилась — это я знал по собственному опыту — чуть ли не к двойной стоимости метра площади.

Я успел со всех сторон рассмотреть сей наглядный пример диалектического единства противоположностей, пока сравнительно новый на вид, но уже старчески покряхтывающий лифт — еще один повод для сомнения в солидности научной базы теории Прянишникова — не спеша поднимал меня на двадцатый этаж.

Дверь нужной мне квартиры открыл невысокий худощавый подросток. Поздоровавшись, я спросил, дома ли отец, с которым по телефону мы говорили о встрече.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил мальчик и, проведя меня коротким коридором, любезно распахнул дверь комнаты.

Не знаю, каким я ожидал увидеть кабинет ученого, занимающегося парапсихологией, но во всяком случае не таким, как эта, похожая на пенал, комната. Ближний к двери конец занимали маленький кабинетный рояль и угловой диван с разбросанными на нем нотами, дальний, у окна, — простенький письменный стол с жестким вращающимся креслом. Если бы не вытянувшиеся вдоль стен стеллажи с книгами, комната больше подошла бы ученику музыкальной школы, чем доктору физико-математических наук.

Вдоволь подивившись на столь необычную обстановку, я обернулся к нетерпеливо ожидавшему в дверях Прянишникову-младшему и осторожно поинтересовался, скоро ли будет Борис Михайлович. В том, что его нет дома, я не сомневался, ибо в противном случае хозяин давно бы появился.

— Я к вашим услугам, — улыбнулся подросток, из деликатности сделав вид, что не заметил моего замешательства.

Впрочем, состояние, в котором я находился, правильнее было бы назвать полной растерянностью, граничащей с паникой: принять доктора наук за школьника! Если бы я сразу повнимательнее вгляделся в удивительно моложавое лицо Прянишникова, наверняка бы заметил седину на висках и понял, что передо мной отнюдь не мальчик, хотя и с юношеской комплекцией и угловатой порывистостью движений. «Еще одно единство противоположностей», — машинально отметил я.

Пока ко мне возвращалось утерянное было самообладание, Прянишников успел сдвинуть в кучу ноты на диване и, подождав, когда я сяду, устроился напротив. Диван оказался очень удобным, и мне подумалось, что хозяин, видимо, хорошо играет, раз на его домашние концерты собираются слушатели — эта микроложа явно предназначалась для них. Но о музыке можно будет поговорить потом. Сначала следовало разобраться с теорией Прянишникова, которую я и попросил его изложить по возможности популярно, чтобы было понятно и неспециалисту.

Однако прежде хочу сделать маленькое пояснение. Поскольку парапсихология, по мнению Ван Ваныча, потеряла актуальность, нечего было пытаться получить у него разрешение на внеплановую видеосъемку. Приходилось обходиться диктофоном. Воспользовавшись начавшейся конверсией, я достал через приятелей отличный аппарат размером в пачку сигарет с емкостью на четыре часа. Микрофоном служила булавка для галстука в виде птичьей головы. Это было очень удобно, так как есть немало людей, страдающих «микрофонной болезнью» — излишней скованностью, когда они знают, что их записывают. С «Разведчиком» же, как именовалась ранее в соответствующем учреждении эта хитрая техника — о ней я обычно предварительно предупреждал, — не видя перед собой микрофона, собеседник быстро забывал о записи и вел себя непринужденно.

Кстати, когда я сказал о диктофоне Прянишникову, тот безразлично махнул рукой: «микрофонной болезнью» он не страдает, так как помимо основной работы в Институте высшей нервной деятельности по совместительству преподает на вечернем факультете коммерческого института.

— Итак, прежде чем перейти к изложению моей теории, давайте выясним степень вашей подготовленности, — в строгой академической манере начал Борис Михайлович. — Что вы знаете о Гельмгольце?

— Крупнейший немецкий физик второй половины девятнадцатого века, математически обосновавший закон сохранения энергии, — с готовностью выложил я, уверенный, что попал в десятку. Не зря же все лето сидел над энциклопедией, готовясь к участию в телеигре «Что, где, когда?».

— Не только физик, но и психолог, физиолог, биофизик. У него есть фундаментальные работы по физиологии слуха и зрения. К тому же он первый измерил скорость распространения нервного импульса. Но дело не в этом. При всей своей гениальности Гельмгольц говорил, что никогда не поверит свидетельству всех членов научного королевского общества и даже самому себе в любом случае, связанном с возможностью передачи мысли от одного человека другому без помощи органов чувств или внешних аксессуаров, то есть технических средств. Собственно, тут он лишь повторил Аристотеля, утверждавшего, что в нашем мышлении не может быть ничего, чего бы не было до этого в чувственном восприятии. Согласны?

— Конечно, нет. Ведь помимо достоверно зафиксированных случаев спонтанной передачи мыслей поставлено достаточное число научных опытов, подтверждающих это.

Возможно, мое утверждение прозвучало излишне категорично, но мне не раз доводилось участвовать в дискуссиях об ЭСВ — экстрасенсорном восприятии, и аргументы его противников были хорошо знакомы.

— И правильно делаете, — подхватил Борис Михайлович, — Аристотель и Гельмгольц не знали того, что известно нынешней науке о физических полях и проникающей радиации. Какой вывод можно сделать из данных явлений?

— Существует особое биополе, и оно способно не только воздействовать на человека, но и передавать информацию, — повторил я общепринятую гипотезу, которой сторонники парапсихологии объясняют возможность восприятия без участия органов чувств и мысленного воздействия на физические явления, например телекинез.

— Не совсем так, хотя доля истины здесь есть. При взаимодействии живой материи тоже проявляются характерные признаки поля и проникающего излучения. Только их физическая природа абсолютно иная. Чтобы установить ее, нужно сначала разобраться, что собой представляет мысль и как функционирует наш мозг. Мы, к сожалению, больше знаем о спутниках Нептуна, чем об этой важнейшей проблеме. Некоторые ученые сводят процесс мышления к биотокам мозга. Кое-каких успехов при таком подходе добиться удалось. Например, специальные видеоочки для слепых различают простейшие геометрические формы и с помощью коротковолнового излучения передают информацию непосредственно в центр зрения в коре головного мозга.

Но это объяснение справедливо только для частного, упрощенного случая. — Прянишников энергично рубанул рукой воздух, как бы ставя восклицательный знак. — Вообще же подобно тому, как свет одновременно и квант и волна, так и мысль по своей природе двойственна. Это является ключом к пониманию всей проблемы.

Слова Прянишникова о единстве противоположностей заставили меня вздрогнуть. В этом было что-то мистическое. Неужели перед встречей с Борисом Михайловичем они не случайно приходили на ум? Может быть, я стал объектом передачи мыслей на расстоянии, хотя раньше никогда не замечал за собой никаких экстрасенсорных способностей в качестве рецепиента? Или все дело в индукторе, в силе его мысленного посыла?

— …Прежде всего нужно подчеркнуть, что процесс мышления носит квантовый характер, — вернул меня к действительности голос Прянишникова. — Догадку на сей счет впервые высказал создатель квантовой механики Нильс Бор. Но он не привел никаких доказательств в ее подтверждение. Между тем они, как говорится, лежат на поверхности. Главное — это нарушение мыслительного процесса при его самоконтроле. В отношении элементарных частиц существует принцип неопределенности. Он заключается в том, что слишком точное измерение неизбежно ведет к возмущению измеряемой системы, увеличивая тем самым разброс результатов измерения и уменьшая объективную информацию, которую оно дает…

Мой школьный курс физики остался в далеком прошлом. Поэтому я с повышенным вниманием следил за ходом рассуждений Бориса Михайловича, опасаясь упустить малейшую деталь. К счастью, ничего сверхспецифического в них не было, а логичная последовательность изложения делала его вполне доступным моему гуманитарному восприятию.

— …На практике, в нашей повседневной жизни, мы имеем подобный же эффект и в отношении мыслительного процесса. Предположим, человек думает и одновременно пытается проследить за своими мыслями. Так вот, чем старательнее он это делает, тем больше отвлекается от того главного, что обдумывает. И наоборот, глубокое и плодотворное проникновение мысли в предмет нельзя проследить во всех деталях. Очевиден лишь конечный результат мышления — умозаключение. Отсюда и проистекают так называемые озарения, когда решение трудной проблемы приходит внезапно, без логического обоснования. Подобное озарение соответствует квантовому скачку в физике элементарных частиц.

Пока все понятно? — вдруг озабоченно спросил Прянишников и явно обрадовался, услышав утвердительный ответ. — Тогда пойдем дальше…

Да, пока все было понятно, однако квантовая теория мышления оказалась не совсем тем, что я ожидал услышать от Прянишникова. Разгадками феноменов Джуны Давиташвили и Кулешовой, Кашпировского и Чумака, которые, исходя из сообщения в американском журнале, я надеялся получить, увы, пока и не пахло. Оставалось набраться терпения и выслушать импровизированную лекцию до конца. А потом учинить ученому мужу допрос с пристрастием.

Впрочем, до этого дело не дошло. У меня даже возникло подозрение, что Прянишников умеет не только внушать свои мысли, но и читать чужие. Во всяком случае не успел я подумать о моих несбывшихся надеждах, как Борис Михайлович прервался на полуслове:

— Я вижу ваш жребий на хмуром челе. Запомните ныне вы слово мое: искателю трудная слава, — шутливо продекламировал он и погрозил мне пальцем: — Боюсь, что вам предстоит выслушать не одну мою ученую проповедь, прежде чем вы получите ответы на все ваши вопросы. Многое мне и самому еще не до конца ясно. Будем искать ответы вместе. Согласны?

— Конечно. Только боюсь, что от меня, неспециалиста, будет мало толку, — откровенно признался я. Потом уже, значительно позже, до меня дошло, что Прянишникову был нужен не столько помощник, сколько критический слушатель для обкатки своей теории.

— Не скажите, — живо возразил он. — Логика и здравый смысл у вас есть. А настоящих специалистов в области парапсихологии на данный момент вообще не существует. Поэтому я предлагаю сделать тайм-аут, послушать музыку, а потом еще немного поработать…

Играл Прянишников хорошо. Чьи это были вещи, я не знаю. При всей непохожести — бурные, бравурные и тихие, задумчивые — в его исполнении их роднила одна особенность: аккорды звучали четко, раздельно, словно он старался даже музыкой убедить меня в дискретности человеческой мысли.

Для восприятия вторая часть лекции оказалась гораздо труднее первой. Речь пошла о весьма специфических вопросах, в которых мои познания не выходили за рамки популярных брошюр. Так что в силу этого я буду излагать их лишь в общих чертах.

Выяснение квантовой природы мышления было первым шагом в разработке теории Прянишникова. Затем предстояло разобраться с материальной базой самого процесса. Что является носителем участвующих в нем битов информации? Если это только слабые биотоки, тогда большинство феноменов парапсихологии оставались без объяснения.

Разгадку подсказала высокотемпературная сверхпроводимость. При ней переносчиками электрического заряда выступают не привычные нам электроны, а молекулы. Стоило продолжить аналогию, и все становилось на свои места. Оказывается процесс мышления реализуется при помощи молекул ДНК в клетках мозга и имеет сложную электрохимическую природу. Причем для него существенны столь малые количества энергии, что вся система и с этой стороны ведет себя как квантовая, а само мышление сводится к ее изменению.

Однако этим дело не ограничивается. Будучи энергетически заряженными, молекулы ДНК излучают безмассовые частицы, похожие на нейтрино, — «кванты разума», как назвал их Прянишников, и создают собственное дальнодействующее поле — «поле разума». Эта двойственность и объясняет парапсихологические феномены, такие, как экстрасенсорное восприятие, дальновидение, лечение путем мысленных установок и многое другое. Главное же отличие экстрасенсов от остальных людей кроется в количественных характеристиках их мозга вследствие врожденных особенностей ДНК, то есть в сверхвысокой чувствительности к мысленному излучению других или в значительно большей силе собственного излучения.

За окном уже стемнело, когда Борис Михайлович счел, что заложил достаточно исходного материала для моего мыслительного процесса:

— Предлагаю составить расписание наших встреч и на этом сегодня закончить. Каково ваше мнение?

— Положительное, — согласился я, только сейчас почувствовав, что изрядно устал. Сказалось напряжение, с которым я слушал Прянишникова.

…Позднее, когда я познакомился с Мишелем Дебре и выслушал его рассказ о путешествии по Западной Африке и общении с могонами, то, проведя сложные расчеты, с помощью старых календарей установил поразительную вещь: в тот самый день, когда я впервые встретился с Прянишниковым, он сидел в хижине местного колдуна Тиваренга и обсуждал со старцем космогонические проблемы! Что это — простое совпадение или?.. О том, что может скрываться за ним, я не решаюсь признаться себе даже сейчас.

Ищущий да обрящет

Впоследствии это библейское изречение не раз приходило на ум Мишелю Дебре, когда он вспоминал о выпавших на его долю приключениях…

Из опасения прослыть легковерным чудаком, а еще хуже — фантазером Дебре решил до поры до времени никому не рассказывать о воскрешении из мертвых. Скорее всего, это бы ему удалось, если бы по пути в Киншасу он не встретил Ганса Фиша, много лет проработавшего врачом католической миссии в Чинкасе, а теперь возвращавшегося домой, в Европу. Его можно было без всяких оговорок отнести к числу настоящих знатоков Африки, познакомившихся с ней не из окна туристского автобуса. Сыграла свою роль и медицинская профессия немца. Одним словом, после недолгих колебаний этнограф поделился с ним увиденным у пигмеев-тва.

Фиш воспринял услышанное вполне серьезно.

— Что ж, ничего невозможного тут нет. Хотя, как и вы, я могу лишь строить догадки относительно биологического механизма подобных чудес, — заметил он. — У меня самого был почти такой же случай…

То, что Дебре узнал от немца, заставило его срочно изменить маршрут и отправиться в Чинкасу.

По словам Фиша, неподалеку от этого городка жил гри-гри, славившийся на всю округу как искуснейший лекарь. Однажды, рассказывал доктор, в миссию принесли маленького мальчика с явными признаками запущенного столбняка. Несмотря на все усилия Фиша, состояние малыша быстро ухудшалось и вскоре стало критическим. Тогда мать, которой врач сказал о неминуемом летальном исходе, забрала ребенка, чтобы отнести его к гри-гри.

Через два дня, будучи в полной уверенности, что мальчик умер, немец навестил эту семью, намереваясь дать матери денег на похороны. К своему огромному изумлению и не меньшей радости, он обнаружил малыша живым, больше того — его состояние значительно улучшилось. А спустя неделю мальчик полностью выздоровел.

После этого Фиш неоднократно ездил к колдуну — его звали Обете — и свел с ним близкое знакомство. Конечно же тот утверждал, что ему помогает верховное божество. Однако не склонный к мистике немец был убежден, что секрет кроется в весьма мощном гипнотическом воздействии на пациента самого гри-гри, которое мобилизует все жизненные силы организма. Различные снадобья, применяемые им, играют только вспомогательную роль.

— Передайте Обете от меня привет, и, я уверен, он ответит на все ваши вопросы, — предложил Фиш, когда Мишель сообщил о своем намерении обязательно повидать столь искусного знахаря-врачевателя.

…В Чинкасу Дебре приехал уже под вечер. Со слов доктора-немца он знал, где живет гри-гри, и решил не терять времени, а сразу отправиться к Обете, рассчитывая переночевать у него. За долгие месяцы, проведенные в африканской глуши, Мишель привык обходиться без всяких удобств, которых, кстати, было бы глупо ожидать в крохотном мотеле захудалого городка, больше похожего на большую деревню.

Взятый им в Чинкасе проводник, просивший называть его на европейский манер — так ему по крайней мере казалось — Папо Волде, хорошо знал дорогу. Поэтому до места обитания гри-гри они добрались без приключений.

Тукуль Обете состоял из нескольких приземистых хижин с коническими крышами, в свете луны напоминавших обнесенные изгородью гигантские термитники. Почти вплотную к ним подступал густой кустарник. Подъезда к тукулю не было. Поэтому Дебре пришлось остановиться на дороге метрах в пятидесяти от жилища.

Первое, что привлекло его внимание, был странный всхлипывающий крик, периодически нарушавший ночную тишину. Сперва протяжное «у-у-у!» на одной ноте, затем звук постепенно повышался, пока не обрывался резким «уп!». Как будто кто-то вдруг затыкал рот кричавшему. «Гиены», — пренебрежительно махнул рукой Папо Волде и отправился на переговоры с хозяином.

Дебре присел на лежащий у обочины большой камень. И тут же, словно по команде невидимого наблюдателя, в ночи возникли новые звуки. Никто из известных этнографу живых существ так кричать не мог. Больше всего это походило на падающую с деревьев на крышу весеннюю капель: «тук-тук-тук». Пауза. И снова: «тук-тук-тук». Минут через пять в кустах мелькнули зеленые огоньки. Вглядевшись, Мишель увидел, как из сплетения ветвей показалась курносая морда с круглыми стоячими ушами. Потом другая, еще одна и еще.

Страха Дебре не испытывал, поскольку твердо знал, что гиены никогда не нападают на человека. Правда, вели они себя более чем странно: бесшумно выплывали из темноты и медленно обступали его живым полукругом.

Между тем непонятный стук стал громче и чаще. Хотя этого, конечно, не могло быть, но французу показалось, что он каким-то неведомым образом воздействует на зверей. Словно бы подгоняемые им, из кустов выходили все новые и новые гиены. В считанные минуты их набралось, наверное, несколько десятков.

В физике есть понятие критической массы, когда начинается цепная реакция. Нечто сходное сейчас происходило с гиенами. По мере того как нарастало их возбуждение, скопище пятнистых тел стало все заметнее колебаться взад-вперед, как бы намереваясь броситься на человека, но в последний момент все же не решаясь сделать это. То тут, то там возникали мимолетные завихрения, мелькали тяжелые лапы и оскаленные зубы.

Напряжение перед приближавшейся схваткой, казалось, наэлектризовало сам воздух подобно тому, как это бывает перед грозой. Не в силах больше вынести его, Дебре хотел закричать, бросить что-нибудь, чтобы отогнать гиен, но горло перехватил спазм, а руки отказались повиноваться. «Только этого мне и не хватало: быть разорванным трусливыми собаками у дверей африканского колдуна. Жаль, если тайна гри-гри останется нераскрытой…» — успел подумать этнограф, и в ту же секунду непонятный стук внезапно смолк. Донесся чей-то протяжный крик, похожий на зов о помощи: «А-а-ать!»

Звери замерли как вкопанные. У Дебре мелькнула мысль, что он слышал предсмертный вопль проводника, разорванного гиенами. Сейчас они лавиной ринутся на него. Отсрочка истекла.

Однако произошло нечто неожиданное. По массивным телам пробежала дрожь. Звери буквально отряхивали с себя наваждение подобно вылезшим из воды собакам. Затем, не издав ни единого звука, они исчезли в кустах.

Только теперь француз почувствовал, как его покидает оцепенение. Он поднял руку и вытер выступивший на лбу холодный пот. Ему еще никогда не случалось быть так близко от неминуемой смерти. Можно сказать, он спасся просто чудом.

Не успел Дебре прийти в себя, как со стороны тукуля по земле заплясал яркий луч электрического фонаря. Когда свет приблизился, француз разглядел, что фонарь нес высокий худой африканец, за которым торопливо семенил Папо Волде. Обете — а кроме гри-гри здесь больше некому было быть — остановился в двух шагах от Мишеля и довольно бесцеремонно направил на него луч фонаря.

Вид у этнографа, очевидно, был испуганный, потому что колдун, успокаивающе подняв вверх ладонь, пробасил:

— Вам нечего бояться. Испытание вы выдержали. Ваши помыслы чисты.

Он произнес эту фразу поочередно на киконго, лингала и суахили. Последнюю Мишель понял без перевода. От неожиданности у него отвисла челюсть: здешний гри-гри каким-то необъяснимым образом узнал то, о чем говорил ньянга у пигмеев! Но ведь это невозможно!

Дебре зажмурился и изо всех сил ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что все происходящее не пригрезилось ему. От острой боли, током отдавшейся в мозгу, Мишель невольно вздрогнул. Однако, когда он вновь открыл глаза, ничего не изменилось. По-прежнему перед ним стоял колдун с фонарем, а рядом переминался с ноги на ногу проводник.

За ужином, который, несмотря на поздний час, сноровисто собрал на стол гостеприимный гри-гри, Дебре был настолько поглощен обрушившимися на него событиями этой ночи, что даже не почувствовал вкуса юума — похожего на пудинг местного деликатеса из арахиса и бананов со специями, обильно политых пальмовым маслом.

Он продолжал думать о загадочных здешних феноменах и лежа в гамаке, который хозяин приготовил для гостя в одной из хижин тукуля. Прежде всего следовало попытаться классифицировать их. С гиенами дело вроде бы было ясно. Африканцы верят, будто гри-гри обладают властью над зверями, которые выполняют их мысленные приказы. В действительности ничего сверхъестественного тут нет. Это всего лишь результат длительной оригинальной дрессировки, основанной на знании повадок диких животных. Кстати, по словам Папо Волде, когда он подошел к тукулю, гри-гри сидел с тамтамом у входа. Некоторое время он играл на нем, не обращая внимания на пришедшего, а потом вдруг поднялся и сказал, что пора идти к приехавшему с ним белому человеку. Откуда Обете стало известно о французе, Папо Волде не представлял, но клялся, что сам ничего не говорил колдуну о Дебре.

Ему можно было поверить, так как гри-гри оказался осведомлен о куда более поразительных вещах — содержании беседы этнографа с ньянгой и его предсказаниях относительно ждущих его, Мишеля, испытаниях. Причем первое из них явно устроил Обете. Единственное объяснение выглядело слишком неправдоподобным. Получалось, что африканские колдуны способны поддерживать друг с другом телепатическую связь. Если все же допустить это, то выходит, что он находится на верном пути и остальные пророчества пигмея тоже рано или поздно сбудутся.

Когда утром Дебре спросил об этом Обете, тот лишь загадочно улыбнулся. Но поскольку француз продолжал расспросы, гри-гри разразился длинной тирадой на суахили, в которой прозвучало предупреждение против поспешных выводов. Белый человек слишком нетерпелив. Настоящая мудрость заключается в умении ждать. Никто не смеет торопить высшее божество. Оно само решает, когда наступает время свершиться предначертанному судьбой.

Этнограф возразил, что слишком трудно ждать неизвестно чего, да к тому же следующее испытание может окончиться не столь благополучно, как с гиенами. Однако больше ничего от колдуна так и не добился.

Зато он посвятил Дебре в некоторые секреты своего врачебного искусства. Его главный постулат сводился к принципу подобного. Например, для лечения болезней, при которых на коже выступают пятна, нужны пятнистые листья, а при заболеваниях глаз в лекарство добавляют порошок из сушеных глаз грифов. Ну и, конечно, нужно знать магические заклинания и обряды, иначе, по уверению Обете, любые снадобья окажутся бесполезными.

В отношении последнего приходилось верить гри-гри на слово, ибо строго научных методов проверки просто не существовало. В реальности остального Дебре мог убедиться сам. На полках просторной аптеки-амбулатории, которой служила колдуну специальная хижина, лежали кипы каких-то листьев, стеблей, корешков, мешочки с семенами, стояли металлические банки с порошками и склянки с настойками. В углу кучей были сложены сушеные ящерицы, а с потолочной балки свисали вяленые обезьяньи хвосты, похожие на черные резиновые шланги.

Гри-гри был настолько любезен, что предложил пожить у него несколько дней, если француз хочет поближе познакомиться с его способами лечения. Однако Дебре, поблагодарив, отказался. Дел у него и без того много, а научиться чему-нибудь за такой короткий срок все равно невозможно. Колдун понимающе кивнул головой и, как показалось этнографу, с затаенной иронией пожелал ему счастливого пути.

Первое время после встречи с повелителем гиен Дебре пребывал в постоянном напряжении, поскольку новое испытание могло последовать в любой момент. Но дни проходили за днями, таинственные силы, вознамерившиеся проверить его, никак не проявляли себя, и Мишель постепенно успокоился. Чему быть, того не миновать, философски решил он и с головой ушел в экспедиционные дела.

Еще в Париже этнограф наметил попробовать разобраться в таком загадочном, чисто африканском феномене, как люди «львы», «леопарды», «гепарды», «гиены», «крокодилы». По всей Тропической Африке местные жители верят в то, что члены подобных тайных обществ не только могут на расстоянии отдавать приказы диким зверям, но и сами способны перевоплощаться в них. Ученые, исследовавшие эти легенды, пришли к выводу, что речь идет об особом психическом состоянии человека — они назвали его линкатропией, — при котором происходит кратковременное помешательство в результате самовнушения. Надев на себя шкуру какого-нибудь зверя, участник магического обряда воображал себя им и абсолютно точно копировал его повадки. По свидетельству очевидцев, он даже внешне становился похожим, скажем, на льва или леопарда.

Однако это не объясняло другую сторону проблемы: почему звери-покровители порой ведут себя так разумно, словно бы в них действительно перевоплотился человек или же они выполняют его приказы. Взять хотя бы гиен, не на шутку испугавших Дебре. Возможно ли вообще парапсихологическое общение с дикими животными? Или же речь идет только о технике, пусть более тонкой и изощренной, но аналогичной той, которой пользуются укротители? Короче, вопросов оставалось предостаточно.

…Атлантическое побережье Камеруна издавна пользуется мрачной славой «страны леопардов». И вовсе не из-за того, что тут в изобилии водятся эти грозные хищники — их хватает и в других районах Африки, — а потому, что здесь процветали тайные союзы людей-зверей, прежде всего «мамбела», секта «людей-леопардов».

Когда по приезде в Дуалу этнограф стал расспрашивать о них, то попал в тупик. Все — и правительственные чиновники, и миссионеры, и европейцы, прожившие в Камеруне десятки лет, — подтверждали, что «люди-леопарды» существуют до сих пор. Но вот как выйти на них, не знал никто. Не менее обескураживающими были и суждения о том, чем занимаются мамбела. Одни говорили, что это тайная секта ритуальных убийц; другие считали их обыкновенными бандитами, рядящимися в леопардовые шкуры, чтобы переложить ответственность за убийства на безвинных зверей. Третьи вполне серьезно уверяли, будто мамбела — это колдуны, которые с помощью магии превращаются в леопардов и держат в страхе местное население.

После недельного пребывания в Дуале Дебре начал было отчаиваться, когда счастливый случай свел его с принцем Бика Акиа. Этот потомок одного из знатнейших здешних родов да к тому же выпускник Сорбонны, преподававший в местном университете, слыл знатоком психологии африканцев, причем помимо звания профессора, вероятно, обладал и иными более экзотическими титулами. Во всяком случае у него были связи с мамбела, и он сумел уговорить их предводителя побеседовать с французом. Тайная встреча была назначена в полночь на лесной поляне, неподалеку от деревни Эдеа.

…Машина едва ползла, осторожно проталкиваясь сквозь плотную стену дождя. Свет фар разбивался на мелкие светящиеся осколки, так что дорогу почти не было видно. Наконец принц Бика Акиа свернул на обочину и заглушил мотор.

— Пожалуй, лучше переждать, — предложил он. — Ливень скоро кончится.

— А мы не опоздаем? — озабоченно спросил Дебре, которому вовсе де улыбалось из-за дождя упустить столь важную встречу.

— Не беспокойтесь, тут рукой подать, а времени еще много, — заверил Бика Акиа.

Его прогноз сбылся. Действительно, ливень вскоре прекратился так же внезапно, как и начался. Когда они добрались до обусловленного места, стрелки часов показывали без двадцати двенадцать. Значит, встреча состоится, с облегчением подумал этнограф.

Стоило Дебре вылезти из машины, как на него обрушилась невообразимая какофония всевозможных звуков. Ночные джунгли кричали, свистели, ревели, хохотали, жалобно скулили на разные голоса. Шумовое оформление сопровождало их до самой поляны, так что казалось, будто они идут не по лесу, а по какому-то фантастическому лабиринту, населенному невидимыми таинственными существами. И Мишель подумал, что если каждое появление мамбела перед людьми вызывает такой концерт, то вполне понятно, почему африканцы наделяют душами диких зверей.

Француз со спутниками остановились посередине небольшой поляны, и тут же от темных зарослей отделилось светлое пятно. Когда человек приблизился, этнограф даже вздрогнул, так он был похож на вставшего на задние лапы леопарда. Морду зверя образовывал капюшон, все тело закрывала пятнистая шкура, а хвост волочился по земле.

Подойдя к принцу, «человек-леопард» произнес какую-то длинную фразу и лишь после этого удостоил своим вниманием Дебре.

— Все в порядке, — перевел Бика Акиа. — Он советовался с высшим духом. Оказывается, тот, уж не знаю, за какие такие заслуги, проникся к вам симпатией. — Не иначе сыграло свою роль испытание гиенами, усмехнулся про себя Мишель. — Ваши помыслы чисты, вам можно доверять. Поэтому мамбела готов ответить на ваши вопросы.

Их у Дебре было припасено немало.

— Прежде всего, кто такие «люди-леопарды»? — выпалил он первый из них и, не дожидаясь ответа, поспешил выложить остальные.

Принц стал переводить. «Человек-леопард» слушал не перебивая, лишь время от времени понимающе кивая скрытой мордой-капюшоном головой. Потом начал отвечать:

— Мы — стражи Мбока, создателя и защитника людей…

— Что это значит? — в недоумении остановил Бика Акиа этнограф.

Тот улыбнулся:

— Чтобы вам было понятно, я буду не просто переводить, но и постараюсь объяснять сказанное доступными для вас понятиями.

У Дебре возникло ощущение, что «человек-леопард», напряженно прислушивавшийся к незнакомой ему речи, тем не менее каким-то образом уловил смысл их слов. Во всяком случае все, что он говорил потом, оказалось вполне понятным этнографу:

— Мбок — это вся наша земля и все, что есть на ней: люди, звери, леса, реки, законы, охота, торговля, вера. Мбок — наш прародитель. Чтобы оберегать установленный им порядок, нужны те, кто зовется посвященными. Например, одни из нас, охраняющие реки, зовутся «людьми-крокодилами», потому что крокодил — хозяин реки. За всем, что связано с имуществом и деньгами, следят «люди-змеи», ибо змея — это символ мудрости. Мы же, мамбела, — карающая десница Мбока. Нас называют еще багенге, баймам, вахоке-хоко, нье-нгват и даже симба — «люди-львы», там, где они водятся. Везде, когда нарушаются законы Мбока, мы восстанавливаем справедливость и караем нарушителя. Наши законы расходятся с привезенными тумбола, белыми людьми. Поэтому мы держимся в тени. Но мамбела были и будут всегда, пока существует Африка…

Беседа с предводителем «людей-леопардов» затянулась надолго. Ночь была уже на исходе, и сквозь обступившие поляну деревья стал пробиваться слабый свет, когда мамбела встал и бесшумно исчез в лесной чаще. Под конец Дебре сидел как на иголках, ожидая, что в любой момент подвергнется еще одному испытанию. И кто знает, выдержит ли он его на сей раз. Однако, к счастью, эти опасения не оправдались.

На обратном пути этнограф задал Бике Акиа давно вертевшийся у него на языке вопрос, с которым не решился обратиться к стражу Мбока:

— Неужели они сами верят в то, что могут перевоплощаться в леопардов?

— Речь идет не об этом. Коротко не объяснишь, но я все-таки попробую. Вы, европейцы, различаете в человеке тело и душу или, иными словами, материальное начало и мысль. Африканцы же считают, что он состоит из четырех элементов. Три из них присущи всем: тело, сердце и дыхание. Четвертый элемент — привилегии только посвященных, колдунов и людей-зверей. Он зовется «У». Это — некая таинственная сила, дающаяся человеку от рождения. Именно она позволяет ему общаться с дикими животными.

— А вы сами как считаете? — Возможно, спрашивать об этом было не совсем удобно, но Дебре очень уж хотелось узнать, как относится к африканскому гри-гри не кто-нибудь, а университетский профессор-африканец.

— Вы, тумбола, не можете устоять против соблазна, мерить все привычными европейскими мерками. Однако в Африке они годятся далеко не всегда, — ничуть не обиделся принц. — Я вам расскажу о таком случае. Как-то мне пришлось остановиться в хижине одного джу-джу. Я уже начал дремать в гамаке, когда за тонкой стенкой послышался какой-то шум, вернее, шелест травы. Я приподнял голову и увидел, как в дверь вползает огромная черная мамба, чей укус смертелен. Я схватил стоявшее у изголовья ружье, прицелился. Змея, очевидно потревоженная моим резким движением, поднялась на хвосте, готовая к атаке. В этот момент в хижину вбежал джу-джу и схватил мамбу в объятия. Он прижал ее к груди, лаская, как ребенка, а затем вместе с ней выскочил из хижины. Позже колдун объяснил, что эта змея его побратим…

— Кто? — Дебре показалось, что он ослышался.

— Побратим. Видите ли, сами посвященные верят не в перевоплощение в животных, а в то, что могут вступать с ними в кровное родство. Делается это так. Человек, чувствующий в себе силу «У», выбирает какое-нибудь животное, неважно, зверя, птицу или пресмыкающееся, с которым хочет породниться. С помощью других посвященных он отлавливает его. Потом делает ножом порез на теле этого животного и себе на руке, а затем прикладывает ранку к ранке, чтобы их кровь перемешалась. Отныне между ними заключается союз, который никто не в силах разрушить. Животное отпускают, но впредь оно будет по-прежнему безжалостно ко всем, кроме своего кровника. Стоит тому позвать, и дикий побратим тут же прибежит, приползет, прилетит и будет всячески помогать ему. Причем африканцы уверены, что, если побратима убить, умрет и человек.

Признания «человека-леопарда», дополненные принцем-профессором, давали обильную пищу для размышлений. По-видимому, гри-гри имело хотя и весьма своеобразную, но все-таки материальную основу. Правда, неясной оставалась природа «У», но тут Бика Акиа был бессилен помочь этнографу. Кстати, Дебре очень заинтересовала вера африканцев в четыре элемента, присущих человеку. Уж не поэтому ли ему предстоит пройти не два и не три, а именно четыре испытания? При случае нужно обязательно выяснить это, подумал он.

А пока… пока он решил непременно повидать «людей-крокодилов», благо принц снабдил их точным адресом в Габоне. Если они действительно могут поддерживать контакт с рептилиями, это будет неопровержимым свидетельством в пользу существования загадочной силы «У». Ведь, по мнению зоологов, дрессировка змей и крокодилов невозможна. Сколько лет на аренах цирков выступают укротители львов, тигров, пантер, даже белых медведей. Но до сих пор не было еще никого, кто бы сумел заставить аллигатора сделать что-либо более содержательное, чем сожрать дрессировщика на глазах у публики. Ни ласка, ни страх на пресмыкающихся не действуют.

Словно в ответ на мысли Дебре в тот же вечер в садике перед отелем появился заклинатель змей. Редкое для камерунской столицы зрелище собрало всех постояльцев. В отличие от индийских факиров он работал с похожими на пестрые ленты шумящими гадюками. Впрочем, это тоже был очень серьезный противник, быстротой не уступающий королевским кобрам. Как-то давно Дебре снимал бой мангусты с такой гадюкой: Хотя он поставил минимальную выдержку в одну пятисотую, все кадры вышли расплывчатыми.

На сей раз номер с мангустой в программу не входил. Тем не менее собравшиеся с интересом наблюдали, как танцевали змеи, повинуясь волшебной флейте. Секрет этого трюка был Мишелю неизвестен, но он твердо знал, что змеи лишены органов слуха и поэтому игра на флейте тут ни при чем. Он так и сказал об этом заклинателю, когда после представления они остались в садике одни.

— Я дам двадцать франков, если ты объяснишь, каким образом заставляешь змей повиноваться, — пообещал этнограф.

Африканец лишь вежливо улыбнулся.

Когда сумма вознаграждения дошла до ста франков, заклинатель раскрыл французу свой секрет. Оказалось, что все змеи были… его побратимами и поэтому выполняли любые приказы. Да, на самом деле они глухи, но зато хорошо видят и подчиняются дирижерской палочке — флейте, которой он задает им ритм танца. Если бвана не верит, заклинатель готов дать ему возможность убедиться в этом самому. Пусть он возьмет в руки любую из змей, и она не укусит его.

Естественно, этнограф предпочел отказаться от смертельно опасного опыта, на что, видимо, и рассчитывал заклинатель. Однако дальше последовало нечто неожиданное.

— Если бвана боится моих младших братьев, он может попробовать то же самое со старшим. Он совершенно безобиден. — С этими словами африканец извлек из плетеной корзины трехметрового удава и, прежде чем Дебре успел запротестовать, обвил змею вокруг его шеи.

Француз хотел сбросить с себя холодного гада, но, как и тогда с гиенами, руки у него словно отнялись. Он с ужасом почувствовал, что кольца змеи начали сжиматься — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. К лицу прилила кровь, в висках застучало, глаза полезли из орбит.

От страха он, наверное, потерял бы сознание, если бы не спасительная мысль, что заклинатель не может спокойно дать питону удавить белого бвану. Ему придется отвечать за это преступление. Так или иначе, он обязан выручить его.

Мутнеющим взором Дебре увидел, как африканец поднял флейту. В тот же миг змея ослабила свои кольца, и он смог глотнуть толику воздуха.

— Ты выдержал испытание. Твои помыслы чисты, — услышал француз знакомую формулу.

От денег заклинатель отказался, заявив, что лишь исполнил волю Мбока.

Нельзя сказать, чтобы после пережитых неприятных минут Дебре горел желанием поближе познакомиться с «людьми-крокодилами». Однако отступать было поздно. Кто знает, не сочтет ли это всемогущий Мбок позорной трусостью и не устроит ли ему еще худшее испытание…

…Первое, что отметил этнограф, когда добрался до Пого, деревни, где жили братья рептилий, была необычная для тропической Африки местность. Холмистая, поросшая кустами и редкими деревьями, она вся была изрыта, как оспинами, множеством стоячих прудов. Очевидно, телепатический телеграф действовал безотказно, потому что Дебре встретил главный «человек-крокодил». «Пакунда, секретарь по крокодилам», — важно представился он. Это был босоногий мужчина маленького роста со вздыбленной шевелюрой и быстрыми движениями, сносно говоривший по-французски.

Без всяких наводящих вопросов он рассказал, что в Пого находится «школа-интернат» для отмеченных печатью «У» мальчиков, решивших избрать себе в побратимы крокодилов. Такое родство — дело далеко не простое, поэтому без учебы не обойтись. Относительно учебной программы Пакунда не сказал ни слова, лишь намекнул, что к этой тайне допущены только посвященные. В заключение «секретарь по крокодилам» взялся продемонстрировать приезжему бване, какие добрые отношения существуют у них с побратимами.

Для этого в сопровождении ватаги мальчишек они отправились на берег ближайшего озера. В неподвижной воде не было намека на крокодилов. Зато на песке Дебре безошибочно узнал следы их длинных тел и когтистых лап. По знаку Пакунды его ученики зашли в воду и разом тоненько засвистели. Этнограф решил помочь им и тоже начал подсвистывать. Однако «секретарь» немедленно остановил его, строго-настрого велев соблюдать тишину.

Прошло минут пятнадцать — двадцать, но крокодилы не появлялись.

— Они спят, — сделал вывод Пакунда. — Придется мне самому их разбудить.

Он быстро разделся и бросился в озеро. Французу показалось, что его не было целую вечность. Наконец метрах в десяти от берега вынырнула лохматая голова.

— Сейчас придут, — буднично сообщил африканец. Вода едва успела успокоиться, как ее гладь в самом центре словно трещиной разрезало нечто похожее на полувсплывшее бревно. И сейчас же неподалеку появились похожие обрубки. Крокодилы были на подходе.

Первым на берег вылезло трехметровое чудище. Широко раскрыв пасть, усаженную страшными зубами, и неуклюже ковыляя на коротких лапах, оно подошло к Пакунде и улеглось у его ног, словно домашняя собачонка. На задранной кверху морде явственно читался вопрос: чего вам от меня, собственно, надо? Зачем звали? Внизу так отлично спалось…

— Его зовут Авампанго. Он мой брат, — объяснил «секретарь».

Потом нагнулся над крокодилом и принялся что-то тихо нашептывать ему. Он нежно гладил вытянутую морду, не страшась зубастой пасти, способной в мгновение ока отхватить руку побратима. Впрочем, крокодил не проявлял ни малейшего желания сделать это, а лишь умиротворенно вздыхал у ног Пакунды. На глазах изумленного этнографа происходил диалог — полунемой, невнятный, — но все-таки диалог. И хотя невозможно было поверить в способность человека общаться с крокодилом, эти двое явно общались!

Будто ожидая результатов беседы, прекратили свист и сгрудились вокруг мальчишки, вынырнули и покачивались вблизи от берега два других крокодила. Но вот «секретарь» выпрямился и решительным шагом направился к воде. Тотчас навстречу ему устремилась пара рептилий, тоже вылезших на берег. Последовала отрывистая команда Пакунды, и ученики вступили с ними в игру. Они садились на крокодилов верхом, ложились на них ничком, пускали страшенных чудищ в рысь, нимало не опасаясь ни мощных хвостов, ни оскаленных пастей. Возможно, в этой сцене не крылось ничего таинственного, а здешние крокодилы были давным-давно приучены к таким номерам, однако леденящее кровь зрелище потрясло Дебре.

Приблизительно через полчаса, когда этнограф убедился в миролюбии рептилий, Пакунда предложил Мишелю тоже поиграть с Авампанго.

— Не бойтесь, я сказал ему, что вы мой друг, — заверил он Дебре.

Не без опаски француз приблизился к крокодилу. Тот никак не среагировал. Тогда он рискнул сесть на спину пресмыкающегося. И тут из его глаз хлынул целый поток слез, словно Авампанго горько сожалел, что нельзя пообедать столь аппетитным гостем. Осмелев, Дебре ухватил крокодила за хвост. Рептилия оказалась тяжелой, как бревно, но он все же ухитрился метров пять протащить ее по песку.

Когда Дебре вернулся к Пакунде, «секретарь по крокодилам» вытянулся перед ним, словно новобранец перед капралом, и торжественно произнес долгожданную фразу:

— Вы выдержали испытание. Ваши помыслы чисты.

На этом радостном известии знакомство Дебре с «людьми-крокодилами» закончилось.

Итак, экспедиция близилась к завершению. Оставалось найти тот очаг, откуда, судя по легендам, слышанным этнографом от колдунов, пошло гри-гри. Вот только как это сделать, он не представлял. И тут на помощь опять пришел счастливый случай. Впрочем, с некоторых пор у Дебре закралось сомнение относительно кажущейся случайности происходящего. Скорее это было похоже на умысел. Словно кто-то все время наблюдал за ним и в нужный момент вмешивался в ход событий. Еще немного, и Мишель поверил бы во всемогущего Мбока не хуже африканцев.

…Визитную карточку необычного колдуна Дебре углядел рядом с рекламными проспектами на стойке портье в гостинице с трафаретным названием «Африканское сафари», между прочим, одной из лучших в Либревиле. На карточке изящным шрифтом было напечатано: «Люсьен Гванкве, джу-джу, бакалавр искусств. Лечение и советы».

Не мешкая француз отправился по указанному адресу. Приемная африканского колдуна ничем не отличалась от стандарта европейских психоаналитиков: письменный стол, кушетка, два кресла возле журнального столика, какие-то таблицы на стенах.

— Белых не лечу, — сразу предупредил джу-джу. — Я только предсказываю им будущее. Если вы нуждаетесь в моих услугах, будьте любезны уплатить заранее. — Посмотрев на свои часы, надетые на правую лодыжку, он назвал сумму гонорара за тридцатиминутную беседу.

Дебре согласился и вручил деньги, которые колдун спрятал под ступню. После этого прозвучало вступление к разговору:

— Я — джу-джу, чье искусство сотворено высшей силой. Я успокаиваю боль, дарю радость, раскрываю перед человеком судьбу, заставляю его петь, даже когда он на краю могилы. Что нужно тебе? — с вежливого «вы» колдун перешел на снисходительное «ты».

Когда он говорил, на его лице, как у чревовещателей, не двигался ни один мускул. Перед Дебре сидела точная копия знаменитого Фантомаса. Только физиономия колдуна была черная, да к тому же изрезана ритуальными шрамами.

— Я хочу знать, где мне найти родину силы «У», — этнограф решил сразу же взять быка за рога: если для этого джу-джу с дипломом бакалавра действительно нет тайн, пусть укажет точный путь к цели. Иначе нет смысла терять время.

— Ты неправильно спрашиваешь. Родина силы «У» — Вселенная…

Дебре разочарованно хмыкнул. Как он и опасался, колдун намеревался отделаться космической болтовней, поскольку не знал ответа.

— …Но я могу указать тебе, где найти Бот ба Нгуа, того, с кем говорит Всемогущий…

Этнограф чуть не подпрыгнул от радости. Это было то, что надо!

— …Но прежде ты должен пройти четвертое испытание. Разве ты забыл об этом?

Француз даже не удивился, что джу-джу в габонской столице знает о пророчестве пигмея-ньянги за тысячи километров отсюда. Главное, что он наконец-то окажется у цели.

— Где и когда оно мне предстоит? — с опаской, спросил этнограф.

— Здесь и сейчас.

Джу-джу поднялся с кресла и направился к письменному столу. При этом француз машинально отметил, что спрятанные под ступню колдуна деньги куда-то исчезли. Он достал из ящика стола длинный капроновый передник и накинул его на клиента, как это делают парикмахеры и зубные врачи. Дебре весь напрягся, приготовившись к какой-нибудь болезненной процедуре. Но африканец всего лишь вручил ему четыре маленьких птичьих яичка и велел легонько зажать их в кулаке левой руки. Потом с неожиданной силой сдавил кулак своими ладонями.

Этнограф ожидал, что раздастся хруст и содержимое потечет ему на колени. Ведь не зря же джу-джу предусмотрительно закрыл его передником. Однако случилось нечто невероятное. Он почувствовал, что его пальцы словно одеревенели и не поддаются внешнему давлению.

Секунд через тридцать колдун отпустил руку Мишеля и разрешил разжать пальцы. Все четыре яичка целехонькие лежали на ладони.

— Возьми любое из них правой рукой и сдави, — предложил джу-джу.

Не понимая, для чего это нужно, Дебре выполнил его указание. Но стоило ему чуть-чуть сдавить яичко большим и указательным пальцами, как скорлупа треснула и что-то клейкое потекло по ладони.

— Ты выдержал и четвертое испытание, — объявил колдун. — Помыслы твои чисты. Поэтому я могу открыть тебе, где найти Бот ба Нгуа. Его зовут Тиваренг. Он — могон и живет в деревне Винай-сен…

Где вы, братья по разуму?

Лекции-занятия с Бур Муром — так по примеру его коллег я стал называть Прянишникова, когда мы перешли на «ты», — растянулись на всю осень. Совершенно неожиданно для меня они в основном были посвящены… проблемам космических контактов.

Опыты американских астронавтов с телепатической связью или дальновидением, как ее стали теперь именовать, показали, что посылка мысленного импульса с Луны и его прием на Земле происходят одновременно. Свету же и другим электромагнитным колебаниям требуется больше секунды, чтобы пройти этот путь. Отсюда следовал вывод, что кванты разума по своей природе отличны от фотонов, электронов, нейтрино и других частиц, а поле разума — от известных электромагнитных полей.

— Тебе знакомо имя Козырева? — однажды спросил Прянишников.

Об этом ленинградском физике я, конечно, слышал, однако, чтобы не попасть впросак, молча пожал плечами. Впрочем, для Бур Мура это не имело значения.

— У него есть блестящие работы по парамагнитному резонансу, — не дожидаясь ответа, продолжал он. — Но дело не в этом, Козырев высказал интересную мысль о природе времени. Философы определяют его как форму существования материи, а современная физика вообще не знает, что оно собой представляет. Так вот, Козырев полагает, что времени присущи некоторые физические характеристики и одна из них заключается в мгновенном распространении в нем информации.

Мой откровенно ошарашенный вид развеселил Прянишникова.

— Невероятно? А ты представь, что она распространяется не вдоль, а поперек потока времени. То есть любая появляющаяся в мире информация сразу охватывает его в целом, а не дискретно, по частям.

— Теоретически, возможно, это положение правомерно, но в реальном мире так не бывает, — я чуть не добавил: «…Потому что не может быть никогда». Ибо мой здравый смысл отказывался признать подобное утверждение, идущее вразрез с практическим опытом.

— Еще как может. Вспомни об американских астронавтах.

И правда, ведь результаты их телепатических сеансов в свое время вызвали сенсацию в научном мире! Как же я мог упустить это из виду?

— Вот-вот. — Бур Мур откровенно наслаждался своим маленьким розыгрышем. — Просто мы не допускали, что может существовать соответствующий материальный передатчик информации, и не пытались измерить время ее распространения. Американцы же, сами того не подозревая, поставили такой эксперимент. Из него, кстати, вытекает, что, подобно времени, мысленное излучение обладает еще и пространственной бесконечностью…

В тот раз, когда Прянишников изложил мне основные выводы из своей теории, я даже немного испугался: правильно ли я понял Бур Мура, или он шутит? Мысль, не знающая границ во времени и пространстве! Это было настолько грандиозно, что в порыве восторга я сравнил его квантовую теорию мышления с теорией относительности Эйнштейна.

Он смущенно хмыкнул и сказал, что до Эйнштейна ему дальше, чем мне до Льва Толстого, и если уж я никак не могу обойтись без сравнений, то должен поискать кого-либо более сопоставимого. И все-таки, когда мы перешли к проблеме ВЦ, я еще больше уверовал в правильность моей оценки.

…Стремительный выход человека в космос и выдающиеся достижения современной науки вновь поставили на повестку дня извечный вопрос, одиноки ли мы во Вселенной, или под чужими солнцами тоже существует жизнь, разум, цивилизации? Увы, длительные поиски искусственных радиосигналов с других миров, а также проявлений «космических чудес» — следов астроинженерной деятельности «сверхцивилизаций», далеко обогнавших нас в своем развитии, не дали результатов. Если, конечно, не принимать во внимание НЛО. Но с ними пока больше споров и сомнений, чем реальных доказательств их космического происхождения.

Поскольку практика оказалась бессильна, на авансцену вышли ученые, попытавшиеся истолковать отрицательные результаты поисков.

Оптимисты исходят из теории «населенной Галактики» американца Дрейка. Согласно ей, жизнь возникает везде, где для этого есть подходящие условия. Причем число ВЦ, учитывая размеры и возраст Вселенной, должно достигать порядка десятков миллионов. Более скромные оценки колеблются от ста тысяч до миллиона. Все оптимисты твердо верят в «принцип нормальности», который гласит: «Мы, земляне, не слишком хороши и не слишком плохи. Мы просто типичны и поэтому представительны». Ненаблюдаемость же технологических цивилизаций можно объяснить разными причинами. Например, срок жизни ВЦ в «коммуникативной фазе» слишком мал. Они гибнут еще в «младенческом возрасте», не успев установить межгалактические контакты. Или же посылаемые ими сигналы настолько сложны для нас, что не поддаются расшифровке.

Другие полагают, что нужно отказаться от положения о непрерывности возникновения жизни. Она зародилась сразу во многих местах на определенном этапе эволюции Вселенной, когда для этого создались соответствующие физико-химические условия. Далее началась эволюция от простейших форм к сложным вплоть до разума. Однако пока ВЦ, как и наша земная цивилизация, еще не достигла столь высокого развития, чтобы иметь возможность посылать достаточно мощные сигналы в межзвездное пространство, которые были бы услышаны другими.

Пессимисты, напротив, считают, что Земля — единственный очаг жизни во Вселенной. Следы деятельности сверхцивилизаций в космосе нельзя не заметить. А раз мы их не видим, значит, ВЦ просто нет. Этой точки зрения, в частности, придерживается известный советский ученый И. С. Шкловский.

Я лично не согласен с ним, хотя скорее всего разумную жизнь в Галактике обнаружить действительно легче, чем простейшую. Разум в стадии технологической цивилизации не может не дать о себе знать, не проявить себя. Взять хотя бы искусственное электромагнитное излучение Земли, не говоря уже о посылке в космос радиосигналов и межпланетных станций. Поэтому представьте мою радость, когда выяснилось, что Прянишников тоже не усматривает в землянах нечто исключительное и уникальное. Если же нам до сих пор не удалось установить контакт с братьями по разуму, то, по его словам, виноваты в этом мы сами.

— Наша принципиальная ошибка в том, что мы закостенелые технократы и по своему образу и подобию приписываем это прискорбное качество другим, — запальчиво доказывал Прянишников. — Мы считаем, что контакт возможен лишь с такими формами жизни, которые пошли по линии совершенствования технологии, а «цивилизацию рыб», например, на покрытых водой планетах можно обнаружить, только побывав там. В итоге эта закостенелость привела к напрасной трате времени и колоссальных интеллектуальных и материальных средств…

В отношении последнего я был осведомлен, пожалуй, даже лучше Бур Мура. После Международной конференции в Бюрокане я увлекся проблемой поиска ВЦ и подготовил серию материалов об этом. Время тогда было такое, что, казалось, еще шаг, еще усилие — и мы мысленно обнимемся с нашими братьями по разуму. В течение пяти лет исследовательский центр НАСА в Пасадене обследовал четыре пятых видимого неба на всех частотах «радиоокон». Стартовал проект «ОЗМА», программа наблюдений двух похожих на Солнце звезд — тау Кита и эпсилон Эридана, — находящихся от нас на удалении всего нескольких световых лет. Затем в работу включился самый большой в мире радиотелескоп «Аресибо» в Пуэрто-Рико, прослушавший шестьсот пятьдесят звезд уже на расстоянии семидесяти пяти световых лет. В Огайо-Веслейоне составили каталог из двадцати тысяч радиоисточников. Однако, сколько ни билась гигантская ЭВМ над расшифровкой их сигналов, ничего похожего на признаки внеземного маяка обнаружить не удалось. Оставалось утешаться тем, что отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия. Не исключено, что мы — «младенческая цивилизация», которой нужно еще расти и расти, чтобы быть принятой в «Галактический клуб для взрослых».

Вообразите охватившие меня чувства, когда я познакомился с гипотезой Прянишникова в отношении ВЦ:

— Смешно думать, будто можно наладить космическую связь с помощью радиосигналов, света, инфракрасного или рентгеновского излучения. Слишком велика будет временная пауза между посылкой первоначального импульса и получением ответного, чтобы всерьез заниматься этим. Мы не хотим понять, что ни одно разумное существо не станет пытаться завязывать диалог, если продолжать его будут в лучшем случае далекие потомки. Представь себе, что на заре туманной юности ты звонишь кому-нибудь по телефону и спрашиваешь, как у него дела. Потом, прожив жизнь, из ответного звонка вдруг узнаешь, что у собеседника полсотни лет назад они обстояли хорошо. А ты уже вообще забыл этого человека. Ну не глупо ли? — смеялся Бур Мур. — Единственная возможность космических контактов — это мысленное излучение с его мгновенным переносом информации. Именно здесь нужно сконцентрировать усилия и вести интенсивный поиск, если мы хотим добиться результатов…

За несколько лет до моего знакомства с Прянишниковым, когда вышел первый номер журнала «Феномен», он наделал много шума сенсационными материалами о безграничных возможностях экстрасенсов, легко читающих прошлое и предсказывающих будущее, исцеляющих любые болезни и чуть ли не овладевших левитацией, не говоря уже об элементарном телекинезе. Во всяком случае знаменитый Геллер рассказывал в журнале о том, как он мысленным усилием остановил лондонский Биг Бен, а потом во время телесеанса заставил пойти тысячи сломанных часов в Советском Союзе.

Достать «Феномен» можно было только на «черном рынке» за пять номиналов, да и то в ксерокопии. Ясно, что я тут же решил перейти на работу в его редакцию, благо ответственный секретарь был моим приятелем. И лишь категорическое «нет» мудрого Ван Ваныча спасло меня от опрометчивого шага. «Сенсации рождаются и умирают, а наше „Всемирное обозрение“ было и будет всегда», — изрек он с апломбом дельфийского оракула или, если хотите, бабы Ванги, известной болгарской прорицательницы. И оказался прав. О «Феномене» сегодня никто не помнит, а «Вокруг да около», как называем мы между собой в шутку наш телевизионный вестник, передается не только по первой всесоюзной программе, но и по каналам «Интервидения», «Евровидения» и «Уорлд нет».

Правда, такую популярность он приобрел лишь после того, как советскому физику Борису Михайловичу Прянишникову и французскому этнографу Мишелю Дебре была присуждена совместная — заметьте: впервые в истории представителям столь разных наук! — Нобелевская премия. Этому знаменательному событию предшествовала мало кому известная предыстория, в которую входит все, что я рассказал раньше. Но не только это. Накануне Нового года в программе «Мир вокруг нас» вышла в эфир часовая передача с участием Прянишникова. Она была повторена «Евровидением» и «Уорлд нет». А через три дня в Москву прилетел Мишель Дебре.

Так повелел Всемогущий

Мне повезло присутствовать при первой встрече физика Прянишникова с «лириком» Дебре в Институте высшей нервной деятельности. Ее без преувеличения можно назвать исторической, хотя педанта, признающего только строгие правила протокола, она наверняка бы разочаровала. Француз ворвался в кабинет Бур Мура подобно маленькому вихрю.

— Парле ву франсе? — прямо с порога вместо приветствия требовательно спросил «Неистовый Мишель». Позднее, когда я узнал его прозвище, то нашел, что оно как нельзя лучше подходит экспансивному французу.

— К сожалению, нет, — в голосе Прянишникова прозвучали непривычные извиняющиеся нотки. — Оунли инглиш.

— Оу, сплендид! — перешел на английский Дебре. — Я привез материальное доказательство вашей теории. Мысленный контакт с внеземной цивилизацией не только возможен, он уже установлен! — выкрикнул француз, торжествующе глядя на Прянишникова.

Выдержке Бур Мура можно было позавидовать. Нет, он не вскочил и не бросился обнимать Дебре, не забросал его вопросами, а лишь довольно безразлично — во всяком случае так мне показалось — спросил, где и когда это произошло.

— В Африке, у могонов, на протяжении тысяч лет. — Этнограф, видимо, решил проучить или же расшевелить физика-флегматика. Но это было не так-то просто.

— И кто же зафиксировал этот контакт? В чем он выражался? — Прянишников по-прежнему делал вид, что сообщение Дебре его не слишком интересует.

— Я и многие поколения могонов. Ну, а в результате это крошечное племя по своим познаниям в области астрономии не уступит нашей новейшей науке. — Об африканском гри-гри Дебре тогда предусмотрительно умолчал.

— Так рассказывайте же, дорогой Мишель, — сбросил напускное безразличие Бур Мур и кинулся обнимать француза.

…До Твелы, административного центра небольшой территории, где обитало тридцатитысячное племя могонов, этнограф добрался сравнительно легко. А вот Винайсен, крошечную деревню, спрятавшуюся в глубине тропического леса, без помощи Жака Ру, вызвавшегося быть проводником, не разыскал бы ни за что. Но оказалось, что Бат ба Нгуа — «тот, с кем говорит Всемогущий» жил не в самой деревне, а километрах в семи от нее.

Дебре потерял счет лесным тропинкам, приводившим к резиденциям африканских колдунов. Они не были похожи друг на друга, говорили на разных языках, однако все без исключения селились подальше от соплеменников. Своим местоположением их одинокие хижины напоминали засекреченные атомные объекты с повышенной радиацией. Дебре даже подумалось, что у этой закономерности, вероятно, есть веская причина. Чем черт не шутит, вдруг гри-гри на самом деле образуют вокруг себя особое поле, схожее с радиационным, которое влияет на окружающих и представляет для них опасность.

Тиваренг встретил гостей у порога небольшого, но вполне европейского на вид коттеджа под оцинкованной крышей, опоясанного широкой верандой. Не иначе, отметил про себя этнограф, высшая ступенька в африканской колдовской иерархии приносит неплохой доход тому, кто говорит со Всемогущим.

Внешность Бат ба Нгуа тоже оказалась нетипичной для гри-гри. Это был худой, словно бы изголодавшийся человек с необычайно красивым, благородным лицом и черными искрящимися глазами. Вместо пояса талию стягивала полоска черной потрескавшейся коры какого-то неизвестного этнографу дерева. С плеч на спину ниспадала великолепная мантия из пышного серебристого меха. Голову закрывала маленькая шапочка из шкуры леопарда, а на руках и ногах при малейшем движении пощелкивали браслеты из львиных клыков.

Однако вовсе не этот пышный наряд больше всего поразил Дебре в первые минуты знакомства. Стоило проводнику чихнуть, как Тиваренг моментально зажал пальцами нос. Старец тут же отвел Жака в сторону и минут пять держал ладонь на его переносице. После чего совершенно серьезно объяснил удивленному этнографу, будто с этим человеком к ним хотел проникнуть злой дух, сопутствующий белым, но он вовремя прогнал его. Если злонамеренность духа еще можно было оспаривать, то знание старцем элементарных правил гигиены не вызывало сомнения. Больше того, как показали последующие дни, его ладонь подействовала на насморк Ру куда лучше, чем патентованные средства, которыми этнограф пытался вылечить его.

Если не считать маленькой заминки в самом начале, посещение Бат ба Нгуа проходило подобно настоящему дипломатическому визиту. Каждая из сторон имела своего переводчика: гость — Жака Ру, хозяин — паренька лет четырнадцати по имени Покор, внука Тиваренга. Первым делом старец предложил приезжим привести себя в порядок и отдохнуть с дороги. Потом он готов поделиться всем, что интересует француза. Причем Тиваренг даже не спросил, зачем приехал Дебре, очевидно наперед зная, что именно его интересует.

Когда же тот направился к рюкзаку, в котором была припасена канистра с водой, старец задержал Дебре и поманил за собой. В дальнем конце веранды стоял большой глиняный чан. Тиваренг зачерпнул из него пригоршню и выпил.

— Бери воду отсюда. Она целебная, лечит все болезни, — перевел Покор.

За годы скитаний по Африке Мишель взял за правило пить только кипяченую воду, в крайнем случае растворять в ней обеззараживающие таблетки. Но сейчас не оставалось ничего другого, как последовать предложению хозяина. Вода оказалась прохладной — это при здешней-то жаре! — и очень вкусной, с легким пряным запахом. Этнограф заглянул в чан. Все дно заросло тонкими коричневыми стебельками, которые, по-видимому, служили естественным фильтром.

Послеобеденный отдых затянулся почти до вечера. Солнце клонилось к закату, когда Тиваренг вышел на веранду, где внук уже расставил легкие плетеные кресла для деда и француза и низенькие табуретки для себя и проводника. Первым делом Дебре включил диктофон, положив его на пол между креслами, и стал регулировать уровень записи. Старец, с насмешливой улыбкой наблюдавший за манипуляциями француза, в конце концов посоветовал оставить машинку в покое. Она ему не понадобится: Дебре навсегда запомнит все, что скажет Бат ба Нгуа.

— Но ведь другие могут не поверить мне, — возразил Мишель, ничуть не удивившись тому, что лесной отшельник знаком с диктофоном.

— А откуда они узнают, кто говорит из этой машинки, если они не будут видеть меня? — Аргумент был неопровержим.

Впоследствии, чем больше Дебре вдумывался в услышанное от Тиваренга, тем больше убеждался, что ему фантастически повезло. Шутка ли сказать: быть посвященным в космическую тайну могонов, которая имела поистине планетарное значение!

…Когда-то не существовало ничего, а весь мир был сжат в крошечное зернышко «по», во много раз меньше просяного. Оно состояло из четырех — «Опять это магическое число!» — подумал Дебре — элементов: вода — «ну», воздух — «оньо», огонь — «яу» и земля — «минне». Потом бог Амма, чье имя значит «крутящийся вихрь», вызвал взрыв, сотворивший Вселенную. Тиваренг назвал ее описательно: «То, что не имеет границ». Потом творческий процесс у Аммы — в изложении Бат ба Нгуа — продолжается довольно оригинально. Этнограф отметил про себя, что в отличие от Христа африканский бог смотрел в корень и поэтому начал создавать «знаки», придающие всему, что есть в мире, материальность, форму и цвет. Первыми появились два «направляющих знака», затем восемь «главных» и двадцать две семьи «низших». Совокупность этих знаков составляет сущность вещей, или «невидимого Амму».

В целом космогоническая система могонов вполне соответствовала научным теориям и гипотезам. В ней были и Большой взрыв, и эволюция Метагалактики, и Периодическая система элементов, и даже два из них, наиболее распространенные в космосе, — водород и гелий. Впрочем, независимо от этого Дебре не мог не восхититься, глядя на чернокожего мудреца. Благородные черты его лица, и особенно мерцающий свет бездонных черных глаз, который дается только абстрактным умам, делали старца похожим не то на Декарта, не то на Архимеда.

Если с космосом все обстояло более или менее понятно, то, когда Тиваренг спустился на Землю, голова у этнографа пошла кругом. И было от чего: Иман, Мбок, «У», а теперь еще и Амма. Кто есть кто? Какую роль играет тот или иной бог в гри-гри и различных его проявлениях, начиная с дальновидения — Дебре успел убедиться, что африканские колдуны, без сомнения, владеют им — и кончая таинственной властью над животными? Мишелю пришлось прервать плавно журчащую речь Тиваренга, чтобы спросить об этом.

Последовавшая затем сцена напомнила Дебре школьный урок, когда терпеливый учитель вынужден объяснять бестолковому ученику прописные истины. Четыре имени — лишь четыре ипостаси Всемогущего: Амма — это начало всего, то есть, насколько понял Дебре, энергия; Мбок — порядок в широком смысле этого слова, в частности проявляющийся в разуме, которым Всемогущий наделил людей; «У» — частица его самого, коей он в лице Имана одарил избранных. Поэтому не имеет значения, каким именем называть высшее божество.

По версии Тиваренга, в незапамятные времена, когда на месте пустыни росли густые леса, люди были совсем дикими и жили стаями, подобно зверям. Но здесь, на плато Твела, где обитали предки могонов, Всемогущий вдохнул в них разум, научил говорить и понимать друг друга. После этого они стали расселяться по всей Африке, неся с собой знание. Так появились риянго-мбе, что значит «избранные». Правда, теперь их чаще называют приобщенными или посвященными, потому что Иман раскрыл риянго-мбе многие тайны. Например, им доступен древний магический язык «сиги-со», с помощью которого можно общаться на любом расстоянии.

Дебре был настолько захвачен рассказом Тиваренга, что не заметил, как наступила ночь и на черном бархатном небе зажглись крупные яркие звезды. Зато Жак Ру с трудом удерживал налитые свинцом веки. Он вообще не понимал, зачем понадобилось чудаку парижанину слушать сказки черномазого колдуна. Хорошо еще, что ему почти не приходилось переводить, поскольку с этим неплохо справлялся сопляк Покор, знавший французский, как выяснилось, куда лучше, чем Ру — мого-со.

Немного развлекли Ру лишь фокусы, которые стал показывать старик: каким-то образом заставил без огня кипеть воду в чаше и обугливаться концы палочек. Потом принес две смешные пирамидки, подвешенные на нитке, а когда они завертелись, ввинчиваясь одна в другую, начал уверять, будто с их помощью говорит со своим богом. Впрочем, когда он принялся тыкать пальцем в небо и перечислять названия звезд, Ру перестал слушать Тиваренга.

Отправиться с этнографом в Винайсен Жака Ру соблазнил не столько щедрый гонорар, обещанный Дебре, сколько намерение провести рекогносцировку в этом глухом районе, где, по слухам, водилось много слонов. Раньше Ру хорошо зарабатывал на контрабанде слоновой кости. Но в последнее время добывать ее стало трудно. Слонов сильно повыбили, да и власти всерьез взялись за браконьеров. Здесь же лесной охраны пока вроде бы не было. Значит, позднее можно будет специально приехать сюда за бивнями.

Занятый этими приятными мыслями, Ру незаметно задремал и чуть не свалился с табурета. После чего Мишель сжалился над проводником и отпустил его спать. Сам он совершенно не ощущал усталости, хотя перевалило далеко за полночь. Они с Тиваренгом проговорили до самого утра. А когда верхушки деревьев позолотили первые лучи солнца, старец встал и, глядя на порозовевшее небо, с явным облегчением сказал:

— Теперь ты знаешь тайну Всемогущего. Можешь открыть ее людям, потому что для них настало время тоже говорить с ним.

Под вечер Дебре с проводником покинули гостеприимный дом Бат ба Нгуа. Высокий, прямой, с проседью в жестких курчавых волосах, он стоял на веранде, задумчиво глядя им вслед. Таким и запомнился мудрый старец французу.

— …И знаете, что меня больше всего убедило в реальности рассказанного Тиваренгом? — Дебре посмотрел на нас с Прянишниковым лукавым взглядом: — Его потрясающие познания в астрономии. После возвращения в Париж я специально консультировался с видными астрономами, и они были изумлены не меньше моего. Посвященным известно множество звезд, в том числе целые галактики, например «спиральный звездный мир» — Йалу ула, который мы называем Млечным Путем. Кстати, старец сообщил даже точный период обращения белого карлика Сириуса-В вокруг главной звезды — пятьдесят лет, хотя он вычислен сравнительно недавно.

Француз помолчал, наслаждаясь зрелищем наших растерянных физиономий. Потом продолжил:

— О строении Солнечной системы нечего и говорить. Тиваренг не только перечислил планеты, вращающиеся, по его словам, вокруг Солнца, причем не забыл упомянуть кольца Сатурна и спутники Юпитера, но и сказал, что Земля при своем движении крутится, как волчок, а Луна — Ие пилу — «суха и мертва» и вертится вокруг нас.

Впрочем, это еще не все. Допустим, звездное небо можно изучать, наблюдая его в самодельный телескоп, хотя само по себе это тоже невероятно. Однако я столкнулся с такими вещами, которые вообще не поддаются рациональному объяснению. Ну скажите, как риянго-мбе могли прийти к выводу о бесконечности Вселенной? Или о том, что она населена не просто различными живыми, а разумными существами? Тиваренг говорил о «рогатых, хвостатых, крылатых, ползающих людях» на других землях как о чем-то само собой разумеющемся…

И все-таки главный сюрприз Дебре приберег напоследок. Заключался он в следующем. Советский академик Казначеев выдвинул гипотезу о том, что в человеческом организме с нашей белково-нуклеиновой формой жизни сосуществуют и другие формы — так называемые полевые сообщества. Благодаря им, к тому же без всяких мутаций, появился гомо сапиенс. Случилось это три-четыре миллиона лет назад, когда во внешней среде возникла некая физическая аномалия, давшая толчок процессу превращения протогоминида в человека разумного.

Так вот, французский этнограф пришел к заключению, что такой аномалией был мысленный импульс, посланный из космоса внеземным разумом. Причем это произошло только там, где геофизические условия существования далеких предков человека оказались наиболее благоприятными для приема нейронами их мозга излучения внеземного разума. Могоны почитают его как Всемогущее божество и полагают, что это эпохальное событие имело место лишь на их плато Твела. Однако современная наука считает, что человек возник на Земле одновременно в нескольких очагах — в Экваториальной Африке, у Полярного круга и в Южной Азии. Значит, таких контактов было несколько. Не случайно во всех религиях фигурирует бог-творец, некий высший разум, то есть по сути дела не что иное, как внеземная цивилизация.

— Конечно, все это только косвенные доказательства. Но Бат ба Нгуа продемонстрировал мне и прямое. Я затрудняюсь определить, что это такое, но, если исходить из вашей теории квантового характера мышления, мсье Прянишников, его устройство или приспособление можно назвать усилителем мысли. — Дебре положил на стол лист бумаги с простеньким чертежом. — Как вы видите, он состоит из двух тетраэдров, висящих на тонкой нити так, что один немного входит в другой. Если пристально смотреть вот в эту точку, — ручка француза коснулась красного значка на нити-оси, — то постепенно они начинают вращаться, причем нижний как бы ввинчивается в верхний.

И вот в определенный момент, когда совмещаются какие-то центры тетраэдров — Тиваренг называет их «мана толо», что можно перевести как «пуп мира», — у вас в мозгу возникают странные видения. Старец утверждал, что это — послания Всемогущего. Я не могу однозначно истолковать их, потому что контакт был весьма неопределенным и непродолжительным, а наведенные мысленным излучением образы слишком необычны. Но я уверен, что, если провести достаточное число сеансов, они в конце концов поддадутся расшифровке. Поэтому предлагаю вам вместе отправиться к тому; кто говорит со Всемогущим, и заняться этим.

Когда Дебре кончил, я сразу и безоговорочно принял его гипотезу, такой стройной и логичной, а главное, объясняющей феномен экстрасенсорного восприятия она мне показалась. Однако преодолеть скептицизм Прянишникова было не так-то просто. Его спор с Мишелем продолжался почти неделю, прежде чем Бур Мур окончательно признал абсолютную корректность выводов французского этнографа. Уже после этого в «музыкальном кабинете» Прянишникова на проспекте Вернадского — не сомневаюсь, что когда-нибудь на его доме появится в честь этого события мемориальная доска, — родилось то, что теперь известно как «теория Прянишникова — Дебре». Чтобы проверить ее, они решили поехать в Винайсен.

Космическое «ухо» могонов

Сколько себя помнил Покор, мужские поля всегда находились далеко, в низине у реки, что в полудне ходьбы от Винайсена. Правда, дедушка рассказывал, будто когда-то они были совсем рядом, но теперь возле деревни остались лишь женские поля, где сажали маниоку, яме, сорго — одним словом, то, что идет на стол каждый день. В нынешнем году Покор впервые наравне со взрослыми участвовал в весенних полевых работах и очень гордился этим. А когда они закончились, вскоре вернулся сюда с ребятами оберегать всходы. Целыми днями они сидели на высоких помостах, криками и шестами с пальмовыми листьями отгоняя птиц. Дело это очень ответственное: стоит чуть зазеваться, и урожая не видать.

Покор спрашивал у дедушки Тиваренга, нельзя ли побрататься с грифом, чтобы поручить тому стеречь поля. Но в ответ услышал, что настоящий мужчина никогда не станет взваливать свою работу на другого, тем более на вольную птицу. Конечно, дедушка, как всегда, был прав. Если когда-нибудь он, Покор, будет знать столько же, возможно, ему тоже доверят говорить со Всемогущим. Дедушка уже начал учить, как это делать, и уверен, что у внука получится.

Обычно, когда Покор думал о деде, его охватывало светлое, радостное чувство. Но сегодня с самого рассвета все было не так. Стоило вспомнить старика, как на сердце становилось тоскливо. Потом мальчику стало казаться, что дедушка зовет его и, если он не придет, случится что-то ужасное. Бороться с этим страшным предчувствием было невозможно, и Покор решился оставить свой пост.

…Он всем телом ощущал раскаленный добела диск солнца, казалось застывший в выцветшем от зноя небе. Сегодня солнце было его врагом. На открытом плато, заросшем пожухлым калином с острыми, как бритва, листьями, палящие лучи, словно копья, вонзались в него, молотом били по голове. Но Покор бежал. Бежал легкими, размеренными и на первый взгляд неторопливыми шагами. Ритму его бега позавидовали бы лучшие олимпийские марафонцы.

Лишь изредка, когда от обжигающего воздуха начинало резать легкие, он позволял себе перейти на шаг. Впрочем, Покор никогда не слышал об Олимпийских играх, а чемпионы мира просто не поверили бы, если бы им сказали, что человек может четыре часа подряд бежать в таком пекле.

Впереди, у края леса, он заметил раскидистую мсасу. Ее ствол у самой земли расщеплялся на три части, и густая листва обещала желанную тень. Конечно, можно было бы вытерпеть и до леса и там устроить привал, но Покор знал, как обманчива его прохлада. Ее там просто нет. К тому же стоит опуститься на землю, и разгоряченное тело тут же окружит звенящее облако москитов. Нет, лучше уж устроиться под мсасой на открытом месте, где изредка обдувает хоть что-то похожее на ветерок. Если сейчас не передохнуть, скоро он будет ковылять словно водяная антилопа ситатонга, когда ее выгонят на сушу.

Под мсасой Покор остановился. Развязав узелок, достал ломоть вяленого мяса, отломил кусок маисовой лепешки и через силу съел их, запивая теплой водой из калебаса. Потом прилег на землю. Измученное тело даже не заметило ее твердости, и он сразу погрузился в сон без сновидений, больше похожий на обморок.

Его разбудил рев леопарда. Правая рука мгновенно сжала рукоять острой панги, мускулы напряглись, но Покор остался неподвижно лежать под деревом. Пока главным было не обнаружить себя. Как гиену, криком пятнистую кошку не испугаешь. Если же леопард учуял его и теперь подкрадывается в высокой траве, остается единственный выход: успеть увидеть, как метается из зарослей гибкое тело, и, увернувшись, всадить в бок лезвие панги. Иначе стальные когти моментально разорвут жертву, и лениво парящие в вышине грифы, как по команде, круто спикируют к месту трапезы леопарда.

Медленно тянулись бесконечные минуты. Покор продолжал лежать, напряженно вглядываясь в подступавшую к пятачку под мсасой пожелтевшую траву. Наконец со стороны леса донесся злобный рык леопарда. Покор облегченно вздохнул. Видимо, зверь охотился где-то в чаще и разбудивший его рев был просто яростью из-за упущенной добычи. Обычно леопард нападает молча и лишь в последнюю долю секунды перед прыжком яростно хлещет себя хвостом.

Поднявшись, Покор несколько минут стоял в раздумье, решая, как поступить. Идти через лес, рискуя столкнуться с хищником, или взять подальше в сторону? Если бы его не подгоняла тревога за деда, он бы не колебался. Хотя могоны славятся своей смелостью, безумцев среди них не бывает. Жизнь быстро учит тому, что тропический лес не маисовое поле. Тот, кто слишком безрассуден или беззаботен, никогда не увидит своих внуков.

И все-таки мальчик направился прямо через лес. Он осторожно пробирался между стволами деревьев, изредка пуская в ход пангу, когда путь преграждала сплошная стена лиан. Вскоре Покор вышел на небольшую прогалину, на дальней стороне которой начиналась звериная тропа, выводившая почти к самому дому Тиваренга. Он остановился и стал внимательно рассматривать свежие следы.

— Подними лапы, черномазый! — раздался сзади повелительный окрик.

Покор мгновенно обернулся, правая рука скользнула к рукояти панги, которую он только что неосмотрительно засунул за пояс, но, увидев толстенное дуло крупнокалиберной винтовки, направленное на него, замер.

Из кустов вышел широкоплечий, коренастый мужчина. Одет он был в выгоревшую зеленую куртку, такие же шорты и длинные гольфы до колен. На голове — широкополая матерчатая шляпа. Внешне он ничем не отличался от других белых охотников, изредка появлявшихся в их местах. И все же Покор сразу узнал в нем проводника, который полгода назад приводил к деду приезжего бвану. Звали его Жак Ру. Зачем он оказался здесь?

— А, это ты. — Проводник тоже узнал Покора. — Что, решил выследить меня? — В голосе белого прозвучала угроза.

Откровенно говоря, Жак Ру не знал, как поступить с подростком. Если бы он не был внуком Тиваренга, Ру просто-напросто прогнал бы его, приказав держать язык за зубами. Но после ссоры со стариком не стоило рисковать. Этот Тиваренг потребовал, чтобы Ру немедленно убрался восвояси, и даже набрался наглости угрожать, что сообщит в полицию, если он вздумает убить хотя бы одного слона. Пришлось слегка пристукнуть старика, а потом связать, заткнуть кляпом рот и на всякий случай спрятать в кустах. Если кто-нибудь сегодня-завтра и наведается к колдуну, то сразу не найдет. А послезавтра Ру будет уже далеко отсюда. Судьба Тиваренга его мало волновала. Повезет — останется жив. Ну а от диких зверей пусть старика оберегает его африканский бог, раз он такой всемогущий.

Жак Ру не был суеверным человеком. Но после того, как целый день напрасно проблуждал по плато, так и не встретив ни одного слона, хотя их следы попадались повсюду, он готов был поверить, что здесь не обошлось без проклятого колдуна. Даже леопард, на которого он случайно наткнулся в лесу, после выстрела исчез в чаще. Промахнуться с десяти метров было невозможно. Однако сколько Ру ни лазил по зарослям, никаких следов зверя так и не обнаружил. А тут еще этот мальчишка, с которым нужно что-то делать.

— Молчишь? Перестал понимать по-французски или от страха язык проглотил? Ну? — Жак вскинул винтовку и прицелился.

Черномазый продолжал молчать. Это было уже вызовом. Следовало припугнуть упрямого сопляка. Ру нажал на спусковой крючок.

Пуля просвистела у самого плеча, но Покор даже не вздрогнул. Он сразу понял, что от этого белого можно ожидать самого худшего, и сейчас лихорадочно искал выход. До кустов на краю прогалины было слишком далеко. Если он резко отпрыгнет в сторону, а потом кинется в чащу, это не спасет его. Ру наверняка успеет выстрелить раньше, чем Покор достигнет леса.

— Значит, все-таки не хочешь объяснить, зачем шлялся по лесу? Тогда я расскажу, что тебя ожидает. Может быть, тогда станешь поразговорчивее. Так вот, сначала я прострелю тебе правую руку, потом левую. Потом продырявлю твои поганые ноги. А если и это не поможет, то размозжу твою дурацкую башку прикладом. Ясно?

Покор не слушал Ру. Теперь он был уверен: не зря его томило ужасное предчувствие — дедушка попал в беду. Что бы он ни сказал белому, это ничего не изменит. Дело все равно добром не кончится. Поэтому нужно попытаться перехитрить его. Иначе кто же поможет деду? Пожалуй, есть шанс спастись: нужно следить за пальцем Ру на спусковом крючке и, как только он начнет давить им, отпрыгнуть в сторону и метнуть в него пангу.

— Даю тебе пять минут сроку, если ты знаешь, что такое минута, — продолжал угрожать Жак.

Все его внимание сосредоточилось на никак не хотевшем говорить мальчишке. В этом упорном молчании Ру чувствовал какую-то смутную опасность и решил во что бы то ни стало сломить упрямца. Захваченный поединком, он не услышал едва уловимого шелеста у себя за спиной. Зато Покор заметил, как чуть колыхнулась листва на толстой ветви дерева позади белого, хотя воздух был неподвижен. Раздался тихий скребущий звук острых когтей по коре. Мальчик облизал внезапно пересохшие губы. Сейчас белый обернется, на какое-то время выпустив его из поля зрения, и тогда нужно бросаться в кусты.

Но Жак Ру не обернулся. Он охотился в основном на слонов и не привык обращать внимание на шелесты и шорохи. Откуда было ему знать, что преследуемый леопард обязательно постарается оказаться позади охотника.

Что-то огромное и тяжелое рухнуло ему на спину. В следующее мгновение он почувствовал, как в плечи и бедра вонзаются острые гвозди. От непереносимой боли из горла вырвался отчаянный вопль, но колкая трава кляпом забила рот. «Проклятый колдун!» — успел еще подумать Ру, прежде чем острые клыки сомкнулись у него на шее.

Когда леопард молнией обрушился с ветки на белого и его винтовка от удара отлетела в сторону, Покор в акробатическом прыжке успел схватить ее раньше, чем она коснулась земли. Он тут же вскочил на ноги и прицелился в пятнистую кошку, злобно рычавшую на спине у своей мертвой, поверженной жертвы.

Однако зверь вовсе не думал нападать на мальчика. И тогда его осенило: не иначе леопарда прислал Тиваренг, чтобы спасти внука. Ведь дед же обещал, что через два года, когда ему исполнится шестнадцать лет и он сможет выбрать себе побратима, им будет леопард. Осторожно пятясь и на всякий случай не спуская глаз со своего спасителя, Покор отступил в лес.

Обогнув прогалину, он вышел на тропу. Леопарда можно было не бояться. От своей добычи зверь никуда не уйдет, пока не сожрет ее. Поэтому, повесив тяжеленную винтовку на сук, Покор изо всех сил припустил к дому деда.

И все-таки он опоздал. Когда, тяжело дыша, мальчик выскочил на знакомую лужайку, там уже собрались почти все мужчины Винайсена. В комнате, куда тихонько пробрался Покор, на кровати, в окружении стариков лежало бездыханное тело того, кто еще совсем недавно говорил со Всемогущим и обещал обучить этому внука. На пепельно-сером лице старика застыла чуть заметная улыбка, словно Бат ба Нгуа радовался, что в последний момент перед смертью сумел спасти своего любимца. «А может быть, это сделал сам Всемогущий, успевший собрать сюда столько людей?» — подумал Покор, с трудом сдерживая готовые брызнуть слезы.

Вот такую грустную историю поведал мне Бур Мур по возвращении в Москву. Правда, ее финал был более оптимистическим.

…Когда Прянишников с Дебре добрались до Винайсена, там только что кончился длившийся две луны дама-на — «большой запрет», которым сопровождается смерть весьма почитаемого человека. Тиваренга похоронили в потайном склепе — пещере, где никто не мог нарушить его покой. За лесным домом и находящимися в нем магическими талисманами временно доверили присматривать Покору, пока все африканские гри-гри сообща не решат, кому быть новым Бат ба Нгуа.

Дебре опасался, что мальчик откажется показать им «усилитель мысли». Однако Покор не стал возражать против того, чтобы приезжие бваны попытались послушать, что говорит Всемогущий. Оказывается, после первого посещения этнографа Тиваренг сказал внуку, что этот француз обязательно вернется к ним еще раз.

Около месяца Прянишников и Дебре поочередно и вместе в разное время суток экспериментировали с таинственным устройством. Причем результаты у Бур Мура были прямо-таки фантастическими. Подробно он не рассказывал мне, что именно узнал из мысленного излучения внеземного разума, так как для многого, по его словам, у нас нет соответствующих понятий. Впрочем, это было не столь уж важно, поскольку Прянишников привез главное: чертежи космического терминала, с помощью которого можно установить мысленный контакт с ВЦ.

К этому остается добавить совсем немного, ибо остальное известно едва ли не каждому человеку на Земле. Почти два года ушло на создание композитных материалов, необходимых для терминала, — настолько сложными оказались привезенные Бур Муром спецификации. Дело значительно ускорилось после того, как физику и «лирику» была присуждена Нобелевская премия; в их проект поверили серьезные спонсоры.

На последнем этапе под эгидой ЮНЕСКО к его осуществлению подключились ведущие научные институты и всемирно известные фирмы. За считанные месяцы возле крошечной африканской деревни Винайсен взметнулась ввысь гигантская ажурная пирамида, фотографии которой сегодня знакомы любому. В ней на прочнейшей композитной нити, во много раз более эластичной, чем каучук подвешены два многометровых тетраэдра. Нижний служит кабиной оператора, на роль которого отобраны пятеро самых сильных экстрасенсов на земном шаре. Еще двадцать будут «облучать» установку.

Ровно через неделю состоится первый сеанс мысленной связи с нашими внеземными братьями по разуму. Но репортаж о нем я буду писать уже в Винайсене.

Анатолий Мельников НАХОДКА В ЗАРОСЛЯХ БАНДИПУРА

Фантастический рассказ

Слон повернул огромную, выпуклую голову, шевельнул ушами и прислушался. Назойливый металлический стук донесся до него со стороны просеки, которую он считал границей своих владений. Уши слона задвигались, словно крылья, а хобот начал угрожающе подниматься. Стая серо-белых длиннохвостых обезьян, беззаботно отдыхавших на ветвях соседних деревьев, вмиг взобралась на самые верхушки стволов, на безопасную высоту.

…На обратном пути к охотничьему домику Варьям Нанд заблудился — видимо, ошибся, считая повороты. Но возвращаться не хотелось — его «додж» уверенно подминал под себя накатанную проселочную дорогу, по краям которой торчали остатки пожухлой от беспощадного зноя травы.

Варьям не впервые посещал заповедник Бандипур — огромный оазис дикой природы на юге Индии. Он любил наезжать сюда в те немногие дни отдыха, которые выпадали на его долю после завершения работ над очередной серией программ в вычислительном центре Бангалора. И сейчас он был уверен, что движется в нужном направлении и что вон за той просекой, где старый баньян закрепился в земле своими многочисленными стволами, «додж» выедет наконец на широкую дорогу. А та в свою очередь приведет его к единственному шоссе, прорезающему заповедник, у края которого приютился охотничий домик. Местный егерь — Варьям знал его не первый год — уже, наверное, накрыл в холле стол для вечернего чая.

Глядя на набегавшую на него дорогу, Варьям боковым зрением увидел, как какая-то огромная масса задвигалась вдруг справа от него, в непролазной чаще. Треск ломаемых сучьев заглушил шум двигателя. Варьям едва успел повернуть голову: прямо на него, а точнее, наперерез машине несся разъяренный дикий слон. Еще мгновение — и он перегородит узкую лесную дорогу, и тогда Варьям погиб, потому что слон не даст ему развернуться, а просто подомнет под себя вместе с машиной.

Но что-то — на считанные мгновения — задержало лесного великана. Возможно, ему перегородил дорогу ствол упавшего дерева или вокруг его ноги обвилась крепкая лиана, но только он приостановился, силясь преодолеть неожиданное препятствие. Этого-то мгновения и хватило Варьяму. Он нажал на педаль газа, резко придавив ее к полу, так что двигатель взревел, и машина рванулась вперед. На бешеной скорости Варьям проходил поворот за поворотом, едва удерживая угрожающе кренившуюся машину. Он не терял самообладания, но по спине его пробегал холодок, когда он слышал трубные звуки, издаваемые разъяренным слоном. Сзади трещали ломаемые сучья и слышался тяжеловесный, страшный топот.

«Додж» выскочил на небольшую поляну, и Варьям не сразу отыскал взглядом продолжение пути. Он инстинктивно затормозил, и густая красноватая пыль, неотступно преследовавшая машину, окутала его со всех сторон. Все же он увидел просеку, переключил передачу и начал поворачивать руль. Он опередил слона на какой-нибудь десяток секунд — и это спасло ему жизнь. Он успел еще оглядеться. Левее просеки в чащу леса вела едва заметная тропа в обрамлении низко свисающих ветвей. Варьям дал газ и направил машину к тропинке. Как только кусты сомкнулись за ним, Варьям остановил «додж» и выключил двигатель. В то же мгновение на полянку вылетел слон. Он лучше Варьяма знал свои владения и, не останавливаясь, кинулся дальше по просеке на преследование невидимого врага.

Варьям в изнеможении откинулся на спинку сиденья и несколько минут провел в неподвижности, силясь умерить биение сердца. Затем он выпрямился, перенес тяжесть тела на ноги. Они затекли от напряжения, и Варьям решил выйти из машины.

Едва заметная стежка, указавшая ему путь к спасению, вела к крутому, поросшему лесом склону. «Может, это звериная тропа?» — подумал Варьям. Но звери обычно прокладывают тропы к водопоям, а не на вершины холмов… Варьям пошел по стежке, и с каждым шагом его желание попасть на вершину холма становилось все отчетливее. Тропинка удачно обвела его вокруг остролистых кустов с длинными шипами. На вершине росли могучие деревья, стоявшие поодаль друг от друга. Варьям решил, что выберет место, чтобы присесть и отдохнуть перед тем, как отправиться обратно.

Он искал глазами пенек или поваленное дерево, как вдруг внимание его привлекло какое-то необычное свечение. Он пригляделся внимательнее и заметил среди деревьев светящийся розовый конус. Основание его покоилось на земле, а вершина терялась среди ветвей…

* * *

В делийский аэропорт имени Индиры Ганди Джеймс Кольридж прибыл ночным рейсом «Боинга-747» из Лондона. В Индии он был впервые и с интересом разглядывал смуглые лица в зале для транзитных пассажиров. После выполнения формальностей — им занимались офицеры с большими металлическими звездами на погонах, одетые в форму цвета хаки, — Кольриджу предложили перейти в отдельный бокс, где пассажиры ждали рейса на Бангалор.

Джеймс плохо спал в самолете: допоздна показывали детективный фильм «Розовая пантера», да и ночь становится намного короче, когда путешествуешь с запада на восток. Возможно, от этого он ощущал какое-то смутное беспокойство. Депеша Варьяма Нанда… Текст запомнился с первого прочтения: «Ключ к решению проблем искусственного интеллекта, возможно, скрывается в зарослях Бандипура тчк Твое участие жизненно важно тчк Номер зарезервирован в гостинице „Лалита Махал“ в Майсуре тчк Жду ближайшим рейсом тчк Искренне твой Варьям».

На летном поле перед посадкой в аэробус, огромный, как средневековый фрегат, всех пассажиров попросили опознать свой багаж. Кольридж без труда обнаружил алюминиевый кофр, который предпочитал всем другим видам поклажи: он был необыкновенно прочным и четко выделялся среди разномастных чемоданов.

Перед взлетом стюардесса в зеленом сари, прекрасная, как богиня Лакшми, предложила Кольриджу карамельки в ярких обертках. Потом, когда они уже летели на высоте десяти километров, спросила, какую пищу он предпочитает: обычную или вегетарианскую. Кольридж не был приверженцем вегетарианского стола, и потому Лакшми принесла ему кусок зажаренной на решетке курицы, обернутый в фольгу. Розоватое, прихваченное огнем мясо, местами чуть-чуть пригорелое, жгло пальцы, а язык сводило от пахучих специй. Эта простая, но вкусная еда была данью чему-то древнему, могучему, заставлявшему верить в незыблемость мира.

* * *

…Если бы Варьяма Нанда и Джеймса Кольриджа каждого в отдельности спросили, как получилось, что они сдружились в студенческие годы — молодые, но такие разные, — они не сразу бы нашли что ответить. Совместная учеба на Британских островах укрепила их взаимную симпатию. Попав в Уэльс, в Атлантик-колледж, оба начали специализироваться в области вычислительной математики. Случай вплотную подвел их к решению проблем искусственного интеллекта.

Однажды в Бридженд, где находится Атлантик-колледж, прислали новый компьютер из Западной Германии. Главная его особенность была в наличии базы данных и пакетов программ «искусственного интеллекта». Однако все программы были «привязаны» к немецкому языку. Предстояло «обучить» компьютер английскому. Ректорат принял решение поручить студентам написать программы анализа фонем и начитывание словарного запаса. Выбор пал на Варьяма и Джеймса, как свободно владевших тем и другим языками.

Адаптация базы данных к английскому языку и расширение ее за счет понятий, выраженных по-английски, поначалу представлялась более лингвистической, нежели кибернетической, проблемой. На деле же им очень пригодились знания из области вычислительной математики, полученные в колледже. Пришлось немного почитать и теорию.

Их упорство было вознаграждено: на третий день совместной работы немецкий компьютер «заговорил» по-английски.

— Если мы получим компьютер с речевым вводом команд, — сказал Джим, — я научу его не только оперировать фразами английского языка, но и воспринимать их на слух.

— А также говорить с оксфордским произношением, — с улыбкой добавил Варьям. — Кстати, ты уверен, что сможешь теперь разобраться в любом компьютере?

— Уверен.

— Ну, а в таком, принципы которого совершенно незнакомы? Условно говоря, в инопланетном?

— Пожалуй, — небрежно ответил Джим. — Рано или поздно это произойдет. Человечеству еще предстоит столкнуться с «межгалактическим разумом»…

* * *

В аэропорту Бангалора Кольриджа встретила темноволосая, в солнцезащитных очках молодая женщина — секретарь Варьяма Нанда. Она застыла перед гостем, слегка наклонив голову вперед и сложив руки в традиционном приветствии — «намасте». Стоявший рядом смуглый помощник держал в руках большой пахучий венок из цветов магнолии, куда были вплетены красноватые звездочки календулы.

— Меня зовут Налине, — представилась женщина. — Господин Нанд поручил мне встретить вас и извиниться за то, что ему самому пришлось срочно выехать в Майсур.

Налине сделала знак помощнику (это был шофер по имени Ахмед), и тот подал ей белый, ароматный венок. Налине накинула эту связку цветов на шею Кольриджу. От неожиданности он вздрогнул, но тут же успокоился, почувствовав приятное, чуть влажное прикосновение цветов к коже. Второй раз за сегодняшнее утро, после завтрака в аэробусе, он ощутил прилив сил, очутившись на индийской земле.

Ахмед доставит Кольриджа в Майсур, сказала Налине. Чем вызван внезапный отъезд Нанда? Она не знает. Ей только поручено было встретить гостя и на машине правительства штата Майсур — об этом была договоренность с местными властями — отправить его в отель «Лалита Махал», упомянутый в телеграмме Варьяма.

— Ваше имя что-нибудь означает? — поинтересовался Кольридж, уже сидя в «кадиллаке».

— Да. Налине — значит «лотос»…

* * *

В Атлантик-колледже читались лекции по нескольким математическим дисциплинам. Здесь учились зарубежные студенты, и качеству преподавания уделялось значительное внимание. В первую очередь их учили хорошему английскому языку. Покровительницей колледжа была сама королева английская, а полное название этого учебного заведения звучало как «United World College of the Atlantic».

Большую аудиторию собирали лекции по астрономии, которые не пропускали также Варьям и Джим. А когда профессор Дункан Буш из Лондонского университета приехал прочесть лекцию под интригующим названием «Встреча цивилизаций — возможна ли она?», послушать его пришли даже те, кто никогда не интересовался, как выглядит обратная сторона Луны.

Буш оказался человеком среднего роста, с обильной растительностью на лице. Очки в стиле «ретро» с небольшими овальными стеклышками делали его похожим на Жака Паганеля.

Он разложил на кафедре листочки с тезисами и, прежде чем начать лекцию, внимательно оглядел аудиторию.

— Дамы и господа, — сказал Буш, — вы, конечно, прекрасно знаете, что мечта людей, обитающих на Земле, встретить себе подобных лелеется уже многие столетия. Во всяком случае в дошедшей до нас литературе указания на это имеются начиная с семнадцатого века. Правда, до конца прошлого столетия авторы, повествуя о фантастических встречах с инопланетными формами, наделяли их зримыми земными чертами. Пожалуй, единственное исключение составляет знаменитый немецкий астроном Иоганн Кеплер, который в своем произведении «Somnium»,[2] вышедшем уже после его смерти в 1634 году, попытался описать воображаемую фауну Луны. Много для разработки этой темы сделал французский астроном и популяризатор науки Камил Фламмарион, а также наш соотечественник Герберт Уэллс.

Сегодня, — продолжал Буш, — когда мы почти наверняка знаем, что в Солнечной системе жизнь существует только на Земле, описания воображаемых форм жизни, имевшие место в прошлом, кажутся нам особенно наивными. И кроме того, нас интересуют не фантастические, а реальные миры.

Буш нажал кнопки управления на кафедре, и на экране позади него зажглись звездные скопления нашей Галактики.

— Однако человечество не может жить без мифов и легенд. С прогрессом техники, особенно после второй мировой войны, с появлением реактивных летательных аппаратов, ракет и космических кораблей возникло множество современных мифов. Авторы «свидетельств» прошлых веков встречались с духами, ангелами, были «очевидцами» чудесных появлений и исчезновений небожителей. Правда, последняя категория «свидетелей» не перевелась и по сей день. Мифы же космического века вобрали в себя пришельцев из других миров, «летающие тарелки» и целый набор «неопознанных летающих объектов».

На экране замелькали кадры, снятые в разное время на Земле, изображавшие встречи с НЛО.

— Думаю, что если бы дело обстояло именно так, как его пытаются изобразить сторонники НЛО, — продолжал Буш, — то рано или поздно, но контакт с инопланетными цивилизациями был бы уже свершившимся фактом. А мы его все ждем, и в этом — самое веское возражение сторонникам современных мифов.

На экране возникло изображение Крабовидной туманности. Оно росло на глазах, как бы надвигаясь на аудиторию.

— Увы, — сказал Буш, — нет необходимости повторять общеизвестные факты о том, что для достижения ближайших нам галактик, где могут существовать формы разумной жизни, потребовалось бы множество световых лет. Иными словами, представители одного поколения не в состоянии это совершить…

Шелест прошел из конца в конец аудитории. Так бывает, когда множество людей одновременно что-то говорят друг другу шепотом. Буш удивился: ничего принципиально нового он пока слушателям не сообщил. И потому недовольно сверкнул в зал стеклышками очков «ретро».

— Однако, — чуть повысив голос, произнес он, — если бы проблема сводилась только к покорению трудновообразимых расстояний, мы, вероятно, со временем нашли бы способ ее разрешения. Сложность заключается в том, что, как показывают последние теоретические исследования, различным цивилизациям еще очень трудно встретиться во времени.

Слушатели снова задвигались, по аудитории пролетел ропот. Варьям и Джим переглянулись. Рядом взметнулась рука студента, желавшего задать вопрос.

— Поясню свою мысль, — сказал профессор, жестом показывая, что не разрешает себя перебивать. — Космос настолько безбрежен и процессы, происходящие в нем, настолько разнообразны, что такие совпадения маловероятны. В одном месте галактика только образуется. В другом на планетах начинает зарождаться жизнь. В третьем или десятом эта жизнь уже прекращается. Все имеет свое начало и свой конец… Существование отдельных цивилизаций может просто не совпадать. Да так оно на самом деле и происходит. Мы посылаем радиосигналы в космос, надеясь получить ответ. Но на них не может ответить погибшая цивилизация. Не слышит их и еще не зародившаяся жизнь…

* * *

Узкая асфальтированная дорога петляла между зарослями мангровых деревьев и бамбука. С заднего сиденья «кадиллака» Джеймс Кольридж хорошо видел шоссе впереди. Мимо проносились возделанные поля, чайные плантации, взбегавшие на отлогие холмы, небольшие заросшие водоемы, пестревшие лиловатыми цветками лотоса.

По обочинам начали попадаться невесть откуда взявшиеся здесь эвкалипты с белыми стволами, лишенными коры. Дорога пошла на подъем. За последним поворотом шоссе перед Кольриджем открылся вид на широкую долину.

Вдали, километрах в десяти от них, высилось величественное белое здание, увенчанное большим куполом. Оно странным образом напоминало здание Капитолия в американской столице.

Ахмед вдруг оживился, вытянул вперед левую руку и, слегка повернувшись к гостю, сказал с сильным местным акцентом:

— Отель «Лалита Махал», сэр! Ваш отель…

Тем временем здание уже можно было рассмотреть в деталях. От торжественно-белого купола, венчавшего центральную часть дворца, шли боковые приделы, украшенные беломраморными колоннами, достигавшими высоты третьего этажа. Широкие галереи опоясывали весь второй этаж.

…Смуглолицый администратор, который, несмотря на жару, был одет в светлый европейский костюм, вручил Джеймсу ключ от номера и записку. «От Варьяма Нанда» — значилось на фирменном конверте.

«Дорогой Джим, — писал Варьям, — обстоятельства потребовали моего отсутствия до завтрашнего дня. Постарайся хорошенько отдохнуть. Рекомендую бассейн в саду, посреди плантации роз. Поверь, дело действительно нешуточное, иначе бы я не вызвал тебя в такую даль. Скоро увидимся. Твой Варьям».

* * *

Высокий, черноволосый, с узкими усиками на верхней губе, Варьям ввалился в номер Джима за полночь. На нем был костюм «сафари» защитного цвета, от которого исходил запах дорожной пыли. Он коротко встряхнул руку Джима, облаченного в синий халат.

— Наконец-то встретились! — радостно сказал Варьям. — Сколько лет мы не виделись?

— Да лет, пожалуй, пять, со времени последнего конгресса кибернетиков в Сингапуре… — неторопливо произнес Джим. — Но объясни наконец, почему я здесь? Мне было совсем не просто бросить все дела в Лондоне.

Улыбка продолжала жить на лице Варьяма, но выражение его глаз начало меняться. Теперь он казался чуть-чуть озабоченным и деловитым. Джим опустился в низкое, мягкое кресло и жестом пригласил Варьяма последовать его примеру.

— То, что я скажу, может прозвучать как выдумка или фантазия, — начал Варьям. — А еще похоже на сон, который может присниться человеку, находящемуся в прекрасном расположении духа…

— Великолепное начало! — улыбнулся Джим. — Ну, и…?

— Не думал я, что ты окажешься пророком…

— Ты о чем?

— О возможности контактов с «межгалактическим разумом», о которой ты говорил еще в Атлантик-колледже.

— Появилась такая возможность? — с легкой иронией спросил Джим.

— Звучит невероятно, но что-то вроде этого…

— Тогда слушаю тебя.

— Время от времени я отправляюсь в заповедник Бандипур — это название упомянуто в моей телеграмме — и живу там неделю-другую в охотничьем домике. Возвращаясь на прошлой неделе из поездки по окрестностям, я наткнулся на дикого слона. Он был чем-то разъярен, и я едва ушел от него. Оказавшись в незнакомом месте, я обратил внимание на поросший лесом холм. На его вершине, среди стволов могучих деревьев, я увидел розовый конус…

— И что это было? — с улыбкой поинтересовался Джим. — Ракета, построенная доисторическим человеком?

— Нет, — вполне серьезно ответил Варьям. — Вместилище искусственного интеллекта внеземного происхождения.

— Космический корабль? — встрепенулся Джим. — Почему ты вдруг решил, что он «межзвездный»?

— Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, вернее, почувствовать. Трудно объяснить.

— Ты видел его вблизи?

— Я побывал в нем…

* * *

Ночь была на исходе, а они еще и не думали ложиться. На столике стояла распечатанная бутылка шотландского виски «Хейг», бокалы и ваза с подтаявшим льдом.

— Что ты увидел внутри корабля? — спросил Джим.

— Там нет живых существ, — сказал Варьям.

— Значит, это…

— Корабль-автомат, — кивнул Варьям.

— Когда ты его обнаружил? — поинтересовался Джим.

— Неделю назад. За три дня до того, как отправил тебе телеграмму в Лондон.

— Расскажи по порядку.

— Вначале корабль никак не реагировал на мое появление, — сказал Варьям. — Я обошел его вокруг, потрогал поверхность. У обшивки была температура окружающего воздуха. Корпус шершавый, словно окрашенный малярной кистью.

— А розовый свет?

— Эффект достигается за счет отражения сферических зеркал, расставленных среди деревьев. Они имеют розовый оттенок. Видимо, они подпитывают солнечные батареи.

— Ты сказал, что люк открылся сам собой?

— Да, корабль именно так отреагировал на мое присутствие. Внутри было помещение овальной формы с синим небосводом.

— С небосводом?

— Потолок был, как в планетарии: светился звездами.

— Там были знакомые созвездия?

— Да, — подтвердил Варьям, — расположение светил в точности соответствовало нашему звездному небу. А прямо передо мной загорелся сферический экран…

— И ты увидел…

— На нем появилось мое лицо, — сказал Варьям. — Изображение все время менялось. Я… молодел на глазах. Сначала мне было тридцать, как сейчас. Потом стало двадцать девять, двадцать семь… Мне трудно судить в точности, могу только догадываться. Потом я стал таким, как в годы учебы в Атлантик-колледже. Наконец, увидел себя подростком, мальчиком… И так до самого момента рождения. В заключение этой необычной хроники я возник в образе младенца. За несколько минут машина показала мне всю мою прошлую жизнь в обратном порядке.

— Каковы были твои ощущения?

— Вначале все это меня ошеломило. Потом вдруг нервы отпустили, и мне показалось, что со мной ничего особенного не происходит.

— Ты подумал о том, что нужно войти в контакт с машиной?

— Я попытался определить, как в нее вводится информация, — кивнул Варьям. — Но привычной для современного компьютера клавиатуры там не было. На стене, под экраном, белыми штрихами на черном фоне были изображены геометрические фигуры: треугольники, окружности, квадраты, прямоугольники, трапеции. Но треугольников — равнобедренных, прямоугольных, равносторонних — было больше всего. Я прикасался к ним руками, пытался надавить, сдвинуть в сторону. Безрезультатно… На голос машина не реагировала, но, скорее всего, она могла откликаться только на определенные команды, которые не были мне известны. Пока я искал клавиатуру, экран вдруг приобрел отражательную способность. Я стоял перед ним, словно перед большим зеркалом, и видел только свое отражение в реальном времени…

— Почему ты связываешь этот контакт с решением проблем искусственного интеллекта?

— Если нам удастся научиться управлять компьютером инопланетного корабля, мы станем первыми специалистами по внеземному искусственному интеллекту.

* * *

Скрипнув тормозами, «додж» свернул с шоссе к охотничьему домику. Варьям остановил машину на утрамбованной грунтовой площадке, напротив деревянного крыльца. В ту же минуту занавески, закрывавшие вход в дом, заколебались, и на крыльце появился егерь-индус с гривой седеющих волос. Увидев Варьяма, он приветливо заулыбался и, сложив ладони, в полупоклоне, сделал «намасте».

Через несколько минут они уже пили душистый «дарджилинг»[3] с молоком из простых глиняных кружек, сидя за низким столиком, накрытым в холле.

Варьям предупредил егеря, что они собираются провести несколько дней в джунглях. После короткого отдыха они отправились дальше. Варьям с предосторожностями вел машину по грунтовой дороге, объезжая глубокие выбоины, оставшиеся после недавних дождей.

Солнце стояло уже невысоко над горизонтом, когда «додж» подрулил к подножию холма, покрытого тропическим лесом. Варьям заранее выбрал место для лагеря, так что теперь нужно было только быстро установить палатку и оборудовать импровизированную кухню-столовую. Вода была рядом, в родничке, на склоне холма.

* * *

Через люк они свободно проникли внутрь корабля. Земляне попали в круглый зал с искусственным светящимся небосводом. Немигающие звезды испускали длинные колючие лучи. Прямо перед ними засветился большой сферический экран. На нем одновременно возникли изображения обоих землян.

Они начали «взрослеть» на глазах, прибавляя с каждой минутой по нескольку лет. В конце концов один из землян — это был Варьям — превратился в смуглолицего старичка с иссохшей кожей и белой бородой, точь-в-точь как у магараджи на портрете в отеле «Лалита Махал». Другой — Джим — стал старым английским джентльменом с седыми усами на холеном лице и хорошо выбритыми розовыми щечками.

— Корабль читает наши мысли, — сказал Джим. — Машина узнала о твоем желании увидеть, что будет с нами дальше, и исполнила его.

— Я бы предпочел общаться с ней обычным способом, а именно как с компьютером, — заметил Варьям. — Но не пойму, каким образом вводится информация. Ничего похожего на клавиатуру…

— Она может иметь вид каких-нибудь символов, доступных нашему пониманию, поскольку рассчитана на контакт с интеллектуальными существами, — высказал предположение Джим. — Стоило бы еще повозиться вот с этими геометрическими фигурами.

Он принялся ощупывать треугольники и трапеции, изображенные на стене, под экраном. Вначале Джим прикасался только к одной фигуре, но это не приводило к видимым результатам. Выдав свое пророчество на будущее, касавшееся их обоих, экран светился ровным розовым светом. В зале стояла полнейшая тишина.

Затем Джим пустил в ход обе руки и начал водить ими по разным изображениям одновременно. На экране возник розовый конус и сразу же исчез, как только Джим отнял руки.

— Погоди-ка! — вскричал Варьям. — Это все же «клавиатура»!

— Давай испробуем сочетания разных фигур в четыре руки, — предложил Джим.

Пальцы их забегали по фигурам, что вызвало появление на экране причудливых сочетаний треугольников, квадратов, трапеций. Одни фигуры быстро исчезали, стоило лишь отнять руку, другие продолжали жить в цветном изображении. При этом квадраты были зелеными, треугольники — синими, трапеции — красными. Конус оставался неизменно розового цвета. Он возник и застыл на экране, когда были нажаты два квадрата, равнобедренный треугольник и трапеция.

— Запомни это сочетание, — сказал Джим, — это наверняка ключ к памяти машины.

— Похоже, — согласился Варьям, — во всяком случае надо зафиксировать все, что дают нажатия на определенные сочетания символов.

* * *

Когда они вернулись в лагерь, оборудованный у подножия лесистого холма, у Джима едва хватило сил на то, чтобы выпить чашку кофе. Оба едва держались на ногах от физического и эмоционального перенапряжения. Джим забрался в палатку, затем под противомоскитную сетку и затих. Варьям еще некоторое время слушал переливчатый звон цикад.

…Утром друзья стали советоваться, что предпринять дальше.

— Не обойтись без твоего персонального компьютера, — сказал Варьям. — Инопланетный корабль обладает способностью «видеть»: в этом мы уже не раз убеждались. Но главное — ключ к памяти ЭВМ корабля.

— Покажем ему сюжеты земной жизни и компьютерные игры, — предложил Джим. — Правда, с играми у меня всего несколько дискет.

Решено было, что Джим передохнет в охотничьем домике, а Варьям съездит в Майсур и привезет из гостиницы «Лалита Махал» оставленный там компьютер в знаменитом алюминиевом кофре. ЭВМ, как они надеялись, должна была помочь им упорядочить их понятия о программном обеспечении компьютерного комплекса инопланетного корабля.

После отъезда Варьяма Джим во время прогулок по заповеднику продолжал размышлять о предстоящей работе. ЭВМ корабля на много порядков сложнее и совершеннее любого земного компьютера… Была еще одна проблема. Скоро должен был наступить момент, когда они, выполнив основную часть работы, должны будут решить, как сообщить о факте контакта с инопланетным кораблем и результатах его исследования прессе и другим средствам информации. Многое будет зависеть от того, что им удастся узнать от бортовой ЭВМ.

Джим лег спать после полуночи и, засыпая, слышал, как возле охотничьего домика в темноте бродили слоны.

* * *

Компьютер, привезенный Варьямом Нандом из Майсура, представлял собой сверхсовременную персональную ЭВМ с плоским матричным дисплеем. Набор программ обеспечивал обработку данных при исследовании проблем искусственного интеллекта. Несколько часов с его помощью они показывали в холле корабля сюжеты из земной жизни. Изображение непостижимым образом дублировалось на сферическом экране. Варьям предположил, что таким образом осуществлялась запись земных программ. Потом настала очередь компьютерных игр. На этот раз сферический экран оставался чистым.

Джим и Варьям перебрали множество сочетаний совместного задействования геометрических символов, вводя в персональный компьютер наиболее характерные. Количество всех возможных сочетаний определялось по известной математической формуле и составляло несколько сот. Если бы друзья прибегли к обычным методам, они провели бы на вершине холма, в джунглях, не один месяц. Составленная Джимом и введенная в персональный компьютер программа позволила выполнить весь объем работ за два с небольшим дня.

Наконец на дисплее появился долгожданный ответ: ключ к памяти бортового компьютера выглядел не совсем так, как первоначально предполагалось. Когда Джим и Варьям впервые увидели на сферическом экране различные сочетания геометрических символов, они были убеждены, что это два квадрата, равнобедренный треугольник и трапеция. Оказалось, что ключом служит сочетание из двух равнобедренных треугольников, квадрата и конуса.

— Да, изображение конуса неизбежно должно было присутствовать в этой формуле, — заметил Джим — Ведь розовый конус — символ самого корабля! Своего рода визитная карточка…

— А может быть, это — визитная карточка инопланетной цивилизации? — предположил Варьям.

— Так оно, вероятно, и есть.

Еще полтора суток ушло на составление программы, дававшей бортовому компьютеру ключ к пониманию языка землян. «Лингвистическую» программу ввели в машину.

Джим сверился с таблицами, составленными компьютером. Доступ к памяти машины не представлял трудностей. Настало время задавать вопросы.

Конус, трапеция, прямоугольник… — Кто послал корабль на Землю?

Квадрат, прямоугольник, ромб… — Координаты планетарной системы?

Два квадрата, треугольник… — Время существования цивилизации?

Сферический экран отреагировал быстро. Не прошло и полминуты, как на нем появился ответ:

Кто: Цивилизация разумных ящеров.

Откуда: Альфа Центавра.

Время: 21 тысяча земных лет назад.

…Языком компьютера с ними разговаривала погибшая цивилизация!

Примечания

1

В Древнем Египте фетишизировали растения и животных. Так, богиня Баст изображалась в виде кошки (позднее — в виде женщины с кошачьей головой) и считалась священным животным.

(обратно)

2

«Сон» — фантастический роман, последнее произведение Кеплера. (Примеч. автора)

(обратно)

3

Один из лучших сортов индийского чая (Примеч. автора.)

(обратно)

Оглавление

Андре Нортон и Дороти Мэдли . КОШКИ ИЗ КОСМОСА

  1. Два и два

  2. Тиро, Мер и проблемы

  4. Последний приказ

  5. «Мы отыщем наш дом…»

  6. Поиски

  7. По закону Ка'атов

Виктор Усов . ТАЙНА КОСМИЧЕСКОГО ТЕРМИНАЛА

  Секреты африканского гри-гри

  Единство противоположностей

  Ищущий да обрящет

  Где вы, братья по разуму?

  Так повелел Всемогущий

  Космическое «ухо» могонов

Анатолий Мельников . НАХОДКА В ЗАРОСЛЯХ БАНДИПУРА . . . .

Реклама на сайте