«Связанные хвостом к хвосту короли»

Он принес им воды, всем по очереди.

— Свежая вода, Одноглазый, — сказала одна Матушка. — Очень свежая.

— Многие приносят нам воду, — сказала вторая Матушка, — но вода, которую приносишь ты, свежа.

— Потому что у него свежее дыхание, — сказала третья Матушка.

Одноглазый замешкался, собираясь уходить. «Я хотел бы рассказать тебе кое-что хорошее, — сказал Батюшка, — другим про это неизвестно, только нам. Можно я скажу, тихонько, на ушко, можно ведь?»

Смотритель заворочался у себя в углу. Матушка с Батюшкой заговорили громче. «Сейчас похолодало, — сказали они. — Снаружи — мороз. Белое на земле, оно жжется. Мы слышали. Мороз». Смотритель закряхтел, он не двигался. «Холоднее, меньше еды, меньше воды. Мы слышали, но для нас всегда еда, всегда вода, вода, еда, еда…» Они все говорили. Смотритель не двигался.

— Подойди поближе, — тихонько сказал Батюшка. — Я расскажу тебе кое-что хорошее, пока Смотритель спит. — У Батюшки был низкий полнозвучный голос. — Подойди поближе ко рту. Кое-что секретное, Одноглазый.

— Мне нельзя подходить, Батюшка, — неуверенно сказал Одноглазый. Можно только приносить воду.

— Тебе можно подойти, — сказала Матушка. Голос у нее был словно молоко, хорош был у нее голос. — У тебя свежее дыхание. Подойди, слушай. Подойди.

Другой Батюшка сказал: «Тебе будет холодно одному. Приди к нам и тебе будет тепло». Одноглазый повел головой из стороны в сторону и залопотал.

— Здесь есть еда, ты будешь есть, — сказал второй Батюшка. Одноглазый сделал несколько шагов, потом заколебался.

— Подойди, и мы с тобой спаримся, — сказала Матушка с молочным голосом. — Мое время наступило. Подойди.

Одноглазый почувствовал, что ее время вправду наступило, и ринулся вперед, но Смотритель преградил ему путь.

— Иди принеси им воды для питья, — сказал Смотритель. Он был огромен.

— У него и так есть для нас вода, — жалобно проговорила Матушка. Глупый Смотритель. Мы хотим пить. Зачем ты его останавливаешь?

Батюшка сказал: «У него во рту вода, которую он нам принес. Отойди и пропусти его. Ох, это уродливый, глупый Смотритель!»

— У меня во рту вода, которую я им принес, — сказал Одноглазый. Отойди и… — Он смолк, а они принялись насмешничать и хихикать.

Смотритель даже не рассердился: «Ничего у тебя во рту нет, одно вранье. Иди теперь».

Одноглазый понял свою ошибку слишком поздно. «Мне можно поспать», пробормотал он.

— Ну и спи. Только уйди. — Смотритель оскалил зубы. Одноглазый отпрянул, повернулся и прошмыгнул вон. Он слышал, как у него за спиной Матушка нежным голосом сказала: «Это был глупый Одноглазый, Батюшка».

— Ну давай, — сказал Батюшка. Одноглазый шел и слышал, как они спариваются.

Время от времени он пытался сбежать, но повсюду находились другие, они останавливали его. Это нечестно и слишком далеко. «Отправляйся на свое место. Одноглазый. Выполняй обязанности, носи воду Матушкам и Батюшкам, доставляй Смотрителю еду для них, иди обратно, иди обратно, Одноглазый, иди обратно», — кричали они, окружая его, сгоняя с дороги, по которой ему хотелось пойти.

— Я больше не буду Одноглазым, — протестовал он.

Они издевались и насмехались: «Так ты собираешься отрастить второй глаз? Назад, назад: это тебе Раса приказывает!» И они покусали его, и силой заставили вернуться.

Однажды он сказал: «Я хочу увидеть златосияние!»

Там был старик, он сказал: «Тогда возвращайся, Одноглазый, а по дороге я покажу тебе златосияние». И старик подобрал круглую штуку, и она сверкала золотом. Он вскрикнул от удивления и от удовольствия.

Затем: «Я думал, оно будет больше», — сказал он.

— Возвращайся, Одноглазый, не то тебя убьют, — сказал старик. — Тебе не место Снаружи. Возвращайся… не в ту сторону! В той стороне смертельное. Запомни хорошенько. В эту сторону. Иди. И давай побыстрей — там могут быть собаки.

Иногда появлялся новенький, с необсохшей кровью в глазнице, его надо было учить в водяном месте, как напиться всласть, а потом набрать в рот воды и идти к Батюшкам и Матушкам, не глотая ни капли, запоминая длинную дорогу и повороты, все вниз, и вниз, в темноту, мимо Смотрителя и ртом ко рту с Батюшками и Матушками. Еще и еще раз.

— Почему они связаны? — спросил новенький.

— Почему мы наполовину слепы? Приказывает Раса. Это Раса собирает еду, которую другие Одноглазые приносят Смотрителю, а он хранит ее и кормит их.

— Почему?

Они замолчали, сверху в водоем капала вода. Почему? Есть и пить необходимо, иначе смерть. Но почему Раса приказывает связывать Батюшек и Матушек друг с другом, чтобы они не смогли сами отыскать себе еду и воду? «Я всего лишь глупый Одноглазый. Но, по-моему, Батюшки и Матушки скажут мне… Упоминалось о секретном… Тогда Смотритель не дал мне дослушать…»

— Это большой Смотритель, и у него острые зубы!

Сверху в водоем с плеском падали вязкие капли воды. Они набрали воды в рот и отправились вниз. Когда у него во рту не осталось больше ни капли, он прошептал: «Матушка, я хочу услышать про секретное».

Она замерла. Потом вцепилась в него. Остальные Батюшки и Матушки перестали шевелиться и разговаривать. Смотритель у входа приподнялся и сел. «Что такое?» — крикнул он. В его голосе звучала тревога, его голос дрожал.

— Странный звук, — сказал Батюшка. — Послушай, Смотритель! — Затем он прошептал: — Рабы?

Смотритель повел головой из стороны в сторону. Все Батюшки и Матушки сидели очень тихо. «Я ничего не слышу», — неуверенно сказал Смотритель.

— Смотритель, ты стар, у тебя притупилось восприятие, — сказал Батюшка с низким голосом. — Мы же говорим: там странный шум! Там опасность! Пойди посмотри — иди же!

Смотритель заволновался. «Мне нельзя уходить, — запротестовал он. — Я должен находиться здесь, так приказывает Раса…»

Батюшки и Матушки принялись кричать на него все вместе: «Раса! Раса! Раса — это мы! Иди найди, что нам угрожает!»

— Одноглазый… где Одноглазый? Я пошлю его.

Но они закричали, что Одноглазый ушел (один из них и вправду ушел), так что в конце концов он пошел тяжелой походкой вверх по проходу, бормоча и пришепетывая.

Как только он ушел, Матушка с нежным голосом принялась гладить и ласкать Одноглазого, и приговаривать: какой он умный, какой хороший, какое свежее у него дыхание, какой…

— Матушка, на это нет времени, — прервали ее. — Открой ему секрет. Скорей! Скорей!

— Прежде чем тебя сделали Одноглазым и отобрали, чтобы ты прислуживал нам, с кем ты сначала спаривался? — спросила она.

— С сестрами из собственного выводка, разумеется.

— Разумеется, ведь они находились ближе всего. А потом — с матерью твоего же выводка. Твоим отцом, вероятно, был твой старший брат. А потом ты стал бы спариваться с дочерьми, с тетками…

— Разумеется.

Матушка спросила, известно ли ему, что такое постоянное узкородственное размножение в конце концов может привести к ослаблению Расы.

— Я не знал.

Она подняла голову, прислушалась: «Глупый Смотритель еще не идет обратно. Хорошо… Это так, Одноглазый. Слепота, глухота, уродство, выкидыши, безумие, рождение мертвого плода. Все это случается время от времени в каждом выводке. А когда изъян спаривается с изъяном, и в потомство не вливается новая кровь. Раса ослабевает, разве не так, Батюшки и Матушки?»

Они отвечали: «Матушка, это так».

Одноглазый спросил: «Так, значит, это и есть секрет? Батюшка сказал мне, что секрет — хороший, а это плохо».

— Молчи, — велели они, — и слушай.

Исполненным нежности голосом Матушка стала рассказывать дальше: «Но мы родились не в одном и том же выводке. Мы не братья, не сестры, даже не близкая родня. Время от времени из многих выводков отбирают самых сильных и умных. А среди них снова производят отбор. А затем отбор окончательный: пожалуй, восемь или десять, или двенадцать. Из них двое или самое большее трое — Батюшки, а остальные — особи женского пола. Их, лучших из лучших среди детенышей, уносят в очень далекое место, очень безопасное, и к ним приставлен Смотритель, чтобы охранять их, а среди Одноглазых отбирают тех, кто станет носить им еду и воду…»

Рассказ продолжил Батюшка: «Мы рассказываем о самих себе. Они привязали нас друг к другу, привязали крепко, на много узлов, хвостом к хвосту, чтобы мы никак не могли убежать. Нам не приходилось встречаться лицом к лицу с опасностью наверху, не приходилось добывать пропитание. Мы должны были только есть и пить, чтобы вырасти сильными — ты же видишь: мы намного больше тебя — и спариваться. И все это согласно приказаниям Расы».

— Понимаю… Я не знал. Это хорошо, да. Это мудро.

В ответ на это Батюшки и Матушки раскричались. «Это нехорошо! — заявили они. — Это немудро! Это неправильно! Когда мы были маленькие и несмышленые, нас привязали друг к другу, и это было хорошо, да. Но держать нас на привязи теперь нехорошо. Мы тоже хотим разгуливать на свободе! Мы хотим увидеть златосияние и рабов, а не сидеть тут в сумраке на привязи!»

— Одноглазый! — закричали они. — Тебя выбрали, чтобы ты служил нам…

— Да, — пробормотал он. — Я принесу воды.

Но они хотели от него вовсе не этого. «Одноглазый, — зашептали они, хороший, красивый, умный, молодой Одноглазый со свежим дыханием. Освободи нас! Развяжи эти узлы! Нам не достать до них, а ты сможешь до них достать…»

Он запротестовал: «Я не смею».

Сердитые голоса зазвучали громче: «Ты должен! Так приказывает Раса! Мы хотим править, и мы будем править, и ты будешь править вместе с нами!»

— …спариваться с нами! — голос Матушки, на ушко. Он задрожал.

И снова они заговорили шепотом, с присвистом: «Слушай, Одноглазый, ты ведь, наверное, знаешь, где находятся смертельные места и положенная на виду еда, которую нельзя есть. Принеси сюда такой еды, положи ее. Мы будем знать. Мы проследим, чтобы Смотритель съел ее, когда вернется. Тогда, Одноглазый, тогда…»

И вдруг тишина.

Все подняли головы.

В низком голосе Батюшки пронзительно зазвучал страх: «Это дым!»

Но другой Батюшка сказал: «Раса позаботится, чтобы с нами не случилось ничего дурного». И все остальные повторили его убежденные слова. Они задвигались туда-сюда, характерным для них способом, странным, ограниченным: несколько шагов в каждую сторону и кругом, и друг поверх друга, и назад. Они ждали.

Одноглазому показалось, что дым становится гуще. А Матушка сказала: «Пока мы ждем, давайте слушать, не идет ли Смотритель, не слышно ли шагов тех, кого Раса пошлет спасать нас. А ты. Одноглазый, проверь пока узлы. Посмотри узлы, попробуй, не удастся ли тебе освободить нас».

— Что это за разговор, «попробуй», «проверь», «посмотри»? — спросил тогда Батюшка. — Стоит ему взяться за дело, и все будет готово! Разве мы не обсуждали это меж собой, всегда, всегда? Разве мы не так решили?

Вторая Матушка сказала: «Это так. У Одноглазого есть свобода, полная свобода передвижения, а у нас нет; он может добраться до узлов, а мы не можем. Давай, Одноглазый. Действуй. А пока ты будешь освобождать нас, мы станем слушать, а когда мы окажемся на свободе, нам уже больше не придется дожидаться Смотрителя и прочих. Почему они не идут?» — растерянно и ворчливо сказала она под конец.

И они кричали ему, чтобы он их отвязал и освободил их, и замечательные вещи станут принадлежать ему вместе с ними. «А если нет, — визжали они, мы тебя убьем!»

Они оттолкнули его и велели начинать. Сильно пахло дымом.

Вскоре он сказал: «Я ничего не могу поделать. Узлы слишком тугие».

— Мы убьем тебя! — завопили они. — Это не так! Мы решили, что это не так! — Он пытался снова и снова, но не смог ничего сделать.

— Слушайте, Матушки и Батюшки, — сказала нежноголосая. — Времени нет. Никто не идет. Раса бросила нас. Наверное, им угрожает опасность; чем рисковать, они скорей оставят нас погибать, а потом заново сделают отбор и заведут новых Матушек и Батюшек.

Тишина. Они напряженно вслушивались, принюхиваясь к удушливому воздуху.

Затем все остальные в ужасе подпрыгнули с пронзительным криком, снова упали, перекувыркиваясь друг через друга. Раздался голос Матушки, мягкий, теплый, полнозвучный, нежный: «Остается лишь одно. Если узлы не развязываются, их нужно разрезать. Одноглазый! Зубы. Скорей! Давай!»

Все остальные съежились и, тяжело дыша, припали к земле. Одноглазый вонзил зубы в живой узел, и тут же Батюшка завизжал, выпрыгнул вперед и закричал: «Стой!»

— Это боль! — захныкал он. — Я не чувствовал боли прежде, я не могу ее вынести. Смотритель придет, другие спасут нас. Раса…

И никто не стал слушать Матушку.

— Матушка, мне страшно, — сказал Одноглазый. — Дым все гуще.

— Так иди, спасайся, — сказала она.

— Я не уйду без тебя.

— Я? Я — часть целого. Иди. Спасайся.

Но он все же не пошел, а снова подполз к ней. Наконец они подошли к концу прохода. Им не удалось сосчитать всех погибших. Матушка уцепилась за него передними лапами. Задние ее лапы волочились. Она ослабела, потому что сделавшая ее свободной рана оставляла позади след из густой красной крови.

— Это мы снаружи? — спросила она.

— Думаю, да. Да, должно быть. Смотри! Наверху — златосияние! Остального я не знаю, — ответил Одноглазый.

— Значит, это — златосияние. Я слышала… Да, и про остальное тоже слышала. Вон там — дома рабов, а вот поля, которые возделывают рабы, с которых они получают еду, которую они запасают для нас. Давай помоги мне, ведь мне приходится медленно идти, и мы отыщем себе место. Мы станем спариваться, ведь теперь мы — Раса. — Голос у нее был сама нежность. — И нет нам скончания.

Он сказал: «Да, Матушка. Нет нам скончания».

Единственным своим глазом он окинул Снаружи, Верхний Мир рабов, которые считали себя господами, которые вели нескончаемую войну с Расой при помощи капканов и терьеров, и хорьков, и яда, и дыма. Неужели они сочли это массовое убийство победой? Если так, они обманулись. Это была всего лишь стычка.

Рабы по-прежнему остались рабами; связанные хвостом к хвосту королями.

— Пойдем, Матушка, — сказал он. И медленно, мучительно, с чувством непоколебимой уверенности он и его новая самка отправились овладевать миром.