«Стеклянный омут»

Наталья Калинина Стеклянный омут

Пролог

1950 год

– Стешка, ты погляди-ка только! Откуда она взялась? Отродясь в нашем озере не водилось птиц таких. – Валентина от возбуждения даже подпрыгивала на месте, рискуя опрокинуть наполненную лесными ягодами корзинку, поставленную у босых ног. – Лебедка никак! Прилетела откуда-то.

– Тише ты, тише, – шикнула на Валентину Стеша, заметив, что корзинка опасно накренилась и поползла по склону, покрытому скользкой от непросохшей росы травой, к озеру. А ну-ка просыплет ягоды, так мамка ругаться будет! Мать еще с вечера поставила в деревянной кадке тесто для ягодного пирога. Будет им сегодня за обедом радость. Если, конечно, Валька не опрокинет корзинку и не оставит всю семью без сладкой начинки. С младшей сестрой нужно быть строгой, иначе и не слушает.

– Стешк, да ты погляди, погляди, она сюда плывет али как? У-у-у, какая красавица! Вот бы потрогать!

– Как же, потрогаешь, – фыркнула Степанида. – Как ее приманишь?

– Хлебом! – не унималась младшая сестра. Сев прямо на траву, она поставила корзинку себе на колени и принялась в ней копаться.

– Тише ты, чучело! Ягоды передавишь! – зашипела Степанида и протянула руку, чтобы забрать у сестренки корзинку. Заругается мамка, как пить дать, заругается! Увидит передавленные ягоды и даст им нагоняю. Вальке – за то, что влезла лапами в ягоды, ей, Степаниде, за то, что не следила за младшей. А как она не следит? Следит! Только Валька разве слушает? Делает все, как ей на душу ляжет. Разница между ними год всего. Почти незаметно. Вот если бы годков пять… Тогда бы почитала Валька Степаниду как старшую. А то почти погодки… Ох, тяжела судьба Степаниды! Следить надо за сестрой, строгой быть. А самой-то хочется так же проказничать, как Вальке. Но мамка часто напоминает, что она, Степанида, старшая, негоже ей озорничать!

– Нету хлеба! – проворчала Стеша, забирая корзину себе. – Сама же последнюю краюху съела! Все до крошечки, забыла?

– А ягоды птицы едят? – нашлась тут же Валька, с вожделением глядя на темно-синие с сизым налетом черничные ягоды.

Птицы ягоды едят, но вот понравится ли лебедю черника, Степанида не знала. Правда, признаваться в этом Валентине не стала. Скривила губы в усмешке:

– Где это видано, чтобы лебеди чернику ели!

А Валентина, в какой уже раз, подумала о том, что было бы здорово научиться усмехаться, как старшая сестра. Чтобы вот так без слов выразить и свое превосходство, и унизить того, кому усмешка предназначена. С соседом Васькой Козловым у нее уже давно велась война. Ни дня не проходило без того, чтобы хулиган Васька не придумал, как задеть ее: то комом сырой земли в нее метнет, то крикнет что-то обидное. Валентина поначалу злилась и плакала, а потом решила сменить тактику и одаривать врага презрением. Подружка Аська считала, что Васька давно в Валю влюблен. Глупости, конечно, болтает… Но глупости-то глупостями, а грели ее такие слова. Васька, несмотря на скверный характер, был красивым. Наверное, самым красивым мальчиком в деревне. И Валя сама не поняла, когда перестала видеть в нем только врага… Ох, как бы усмехнуться вот так, чтобы потом Васька мучился совестью, сох бы по ней, Валентине, как осенний лист. А она будет проходить мимо него гордо. И лишь вот так со значением усмехаться…

Видимо, задумалась она о своем надолго, потому что Степанида вдруг ткнула ее в бок.

– Ой, уплывает, – спохватилась Валентина, увидев, как лебедь развернулся к ним хвостом и поплыл к противоположному от них берегу озера.

– Ну а что ж ты думала, с тобой будет здороваться? Пойдем-ка домой, мамка уже заждалась.

По дороге Валька вдруг остановилась как вкопанная, так что идущая по узкой тропе за ней Степанида чуть не уткнулась ей в спину и не просыпала ягоды из корзины.

– Чего встала? – зло зашипела она в спину сестре. Но Валентина будто не услышала. Развернулась и, смешно тараща темно-синие, что та черника, глаза, страшным шепотом произнесла:

– Я знаю, кого мы видели!

– Где?

– Да на озере! Не лебедя мы видели, а Хозяйку. Саму!

– Скажешь еще – Хозяйку, – недоверчиво протянула Степанида. Но в душу закрался червячок сомнения: а вдруг и правда видели они Хозяйку?.. Откуда бы лебедю взяться? А старики сказывали, что озеро охраняет в виде лебедушки Хозяйка. Будто были окрестности давно-давно заселены злыми духами, от которых шли одни несчастья всем. И ходили эти духи в мир из преисподней, врата в которую в озере спрятаны. А с тех пор как появилась Хозяйка, мир и покой воцарились в этих местах. Да только, говорят, с Хозяйкой-лебедью тоже не все так просто…

– Давай только мамке сказывать не будем, что мы видели, – попросила вдруг Валентина. – Вдруг заругается?

– Отчего ж ей заругаться? – удивилась Степанида. – Мы же ничего не сделали. Ягоды вон принесем…

– Мамка скажет, что это все наши выдумки.

И то правда: Валентина горазда была выдумывать истории, подчас такие невероятные, что все только диву давались. Любила она сказывать их, да только мамка ругалась за «вранье». Скажи Валька сейчас, что видели они на озере лебедя, мамка не поверит и опять ругаться станет.

– Давай, – согласилась Степанида, перекладывая из одной руки в другую корзинку. – Может, не Хозяйка то вовсе была…

…Ах какой страшный сон привиделся Стеше в ту ночь! Снилось ей, будто идет она по ночной дороге в непроглядной темени в сторону леса. Якобы опять за ягодами. Но на половине пути понимает, что вовсе не за ягодами идет, и не в лес вовсе, а к озеру. И как только понимает это, необъяснимая тревога наполняет ее душу, разъедает сердце нехорошим предчувствием, выплескивается на щеки слезами. Что есть духу припускает Степанида вперед, хотя все ее существо желает повернуть назад – в дом, в теплую постель. Но она бежит, накалывая босые ноги о былинки и сбивая их о камни, но совсем не чувствует боли. Успеть бы, успеть… Вот и крутой спуск, по которому она едва не катится кувырком. В последний момент хватается за какой-то куст и спускается уже осторожно. Под ногами сырая трава, пружинящая, будто болотистые кочки. А вдалеке маячит тусклый огонек, который словно приманивает Стешу. Страшно! Но поворачивать назад уже поздно, да и тревога толкает ее в спину. Беда, ой, беда – ноет сердце. Степанида спускается к воде и видит: свет приближается к берегу – к тому месту, где стоит она. И вот уже девочка различает, что плывет к ней лебедь, от оперения которого исходит свечение, похожее на нимб. Диковина какая! Бывает ли так? И только Степанида думает, что не бывает, как замечает, что вовсе это и не лебедь, а отражающаяся возле самого берега в воде луна. Чудеса да и только! Померещится же. Степанида переводит взгляд с воды на небо и замечает, как оно черно – даже звезд не видно. Но как же тогда в воде может отражаться луна? Или она упала в озеро? Степаниде в тот момент так и думается, что луна находится не на небе, а в воде. Но развить мысль дальше она не успела, потому что вода забурлила так, будто из глубины поднимался огромный зверь. Водяная кромка озера словно приподнялась, на мгновение замерла, и вдруг вода образовала чудовищную своими размерами воронку. Крики, стоны, хохот наполнили тишину. Степанида хотела бежать от ужаса, да только ноги ее будто приросли к земле. И вдруг из той воронки кто-то протянул ей руки, а потом мелькнуло лицо с искаженными страхом знакомыми чертами. Валюшка. Ее младшая сестра Валя. Как, как она оказалась в той воронке? «Спаси меня», – послышалось ли сквозь стоны и крики, наполнившие тишину? Степанида бросается вперед, позабыв о страхах. Да только неведомая сила отталкивает ее назад. «Это ее путь», – слышит она чей-то спокойный, наполненный водным журчанием голос. «Хозяйка… Ее время пришло».

На том жутком моменте, когда воронка, взметнувшись к черному небу, опала и закрылась, хороня в себе и крики, и бледное Валюшкино лицо с написанными на нем мольбой и отчаянием, Степанида и проснулась.

– Страсти-то какие, – прошептала она, прижимая ладошку к груди, где часто-часто колотилось сердце. – Валька, спишь ты? Мне страсти какие приснились! Послушай-ка…

Она прислушалась к тишине, стараясь различить дыхание сестренки. Но, наполнившись нехорошим предчувствием, встала с постели и подошла к лавке, на которой спала Валентина.

– Валька? Спишь али…

И осеклась, когда ее руки вместо теплого плеча сестры коснулись колючей шершавости «солдатского» одеяла, натянутого на подушку.

– Валька, ты где?..

Степанида рывком откинула одеяло и убедилась, что в кровати никого нет.

Сердце заходило туда-сюда, будто маятник, от страха: а ведь сон-то ей в руку приснился. Вальке-то очень хотелось узнать, Хозяйку ли они видели днем или простого лебедя. Припомнила, что старики говорили, что Хозяйку можно увидеть ночью. Вдруг сестра и правда побежала к озеру? Страх-то какой… этот сон. Не мешкая, Степанида натянула на себя платье, не разбирая в темноте, правильно ли его надевает. На цыпочках прошла по скрипучим половицам и, выскочив во двор, что есть мочи припустила бегом. Успеть бы, успеть бы спасти Вальку. Ой, чует сердце, быть беде.

Сбивая ноги, один раз чуть не скатившись со склона, она сбежала с крутого берега к воде и, сложив ладони рупором, закричала:

– Валька, ты туточки?!

Где-то в лесу откликнулась потревоженная ее криком птица, но ничто более не нарушило тишину. Озеро казалось безмятежным, спящим. Обманчиво спокойным. Стеша приподняла подол юбки и зашла в воду по колено. Икры обожгло холодом, и это немного отрезвило девочку. А вдруг младшая сестра просто вышла ночью во двор по нужде? А она, заполошная, надумала себе всяких страстей. Ну а как тут не надумать, если приснилось такое!

– Валька? – без всякой надежды, уже успокаиваясь, покликала еще Степанида.

И вдруг ей послышался какой-то шум. И будто тоненький Валин голосок позвал:

– Стеш… Стеш…

Голос шел откуда-то со стороны. Степанида повернулась и пошла по воде туда, откуда, как ей показалось, раздался зов. Подумалось, что Валентина кличет ее из воды. Вот же негодная, и чего она ослушалась? Отругает, ох как отругает ее потом Степанида!

Неожиданно вдали появилось легкое мерцающее свечение и стало неторопливо приближаться с середины озера к берегу. Оно медленно плыло на Степаниду. И девочка, завороженная этим зрелищем, не заметила, как пошла навстречу. Она не чувствовала ни холода, ни того, что вода уже поднимается выше колен, ноги вязнут в иле, и икры опутывают стебли растений. А может, это чьи-то пальцы трогают ее за ноги? Очнулась она от испуганного оклика, раздавшегося за ее спиной:

– Стешка? Стешка, ты это? Куда ты?

Оглянувшись, она увидела, как по склону торопливо к воде спускается худенькая фигурка и машет ей руками.

– Стешка, вылезай сейчас же! Ты что ж это удумала, а? – кричала ей Валентина.

– Валька! – обрадовалась Степанида и только сейчас заметила, что стоит в воде уже почти по грудь. Что за наваждение на нее нашло? Глянув в ту сторону, откуда наблюдалось свечение, ничего она на этот раз не увидела. Не иначе как бес попутал. Да что же это и в самом деле такое? Сон такой страшный… Если бы не он, не вышла бы она из дому!

– Я возвращалась со двора домой и вдруг увидела – ты, как помешанная, выскочила и куда-то побежала. Я за тобой, кричу, а ты так быстро бежишь, что я и не поспеваю… – донесся до нее Валин голосок. – И чего в воду залезла? А ну, давай вылезай. Напугала меня как!

Степанида хотела сказать, что это еще поспорить нужно, кто кого больше напугал, но вдруг оступилась и ушла с головой под воду. И тут же руки и ноги ее будто обвили путами, не двинуться. Стеша забилась, и ей все же удалось вынырнуть, чтобы крикнуть:

– Валька!

И в этот момент кто-то с силой будто надавил ей на голову, опуская под воду.

* * *

– Лика, ты собралась?

Рита уже не скрывала раздражения. Сколько можно ждать? И вообще, что там собираться, не в двухнедельное путешествие по европам едут, а на три дня в деревню. Сама Рита давно упаковала сумку. Лика уже два часа занималась сборами – металась из комнаты в ванную и обратно, видно, и вправду собирала чемоданы, как для месячного круиза. И наверняка ведь уложила совершенно не то, что понадобится в полевых условиях: вместо кроссовок – босоножки на шпильке, вместо джинсов – короткую юбчонку, а то и не одну, а пять, вместо свитера – десяток микроскопических маек и топиков. Знаем, плавали.

– Лика?! – рявкнула, выходя из себя, Рита. Она бы так не нервничала, если бы под окном в третий раз не раздался нетерпеливый автомобильный гудок.

Из-за закрытой двери комнаты донесся грохот, будто на пол упала книжная полка, затем последовало крепкое словечко, брошенное в сердцах младшей сестрой. И через минуту на пороге появилась Лика собственной персоной.

– Ну что ты так нервничаешь? – недовольно спросила она, небрежным жестом откидывая за спину тяжелую светлую косу.

– Если тебя не поторопить, до завтра собираться будем, – сказала Рита, поднимаясь с тумбочки, на которой, будто солдат в карауле, поджидала сестру.

– А ты меня не торопи, лучше помоги, – огрызнулась Лика, королевским жестом указывая на огромную, раздувшуюся от напиханных в нее вещей, спортивную сумку. Рядом, завалившись набок, лежал пакет, откуда выглядывала лапа плюшевого медведя, с которым семнадцатилетняя Лика по-детски не расставалась.

– Что ты туда насовала? – спросила Рита, подходя к сумке. – Ну-ка, покажи!

– Еще чего! – фыркнула Лика, поднимая пакет и тем самым давая понять сестре, что сумку придется тащить той. Как старшей.

– Я это не понесу, – категорично заявила Рита. – У меня свои вещи. И на твоем месте я бы выложила все те майки-юбки-туфли, которые ты набрала «на всякий случай». Дорогая моя, этого случая не будет, потому что, напоминаю тебе, мы едем в деревню, чтобы провести три… ТРИ дня, а не месяца в полевых условиях. И тебе там понадобятся свитер, джинсы и резиновые сапоги, а при хорошей погоде – кроссовки.

– Ой, кроссовки! – всполошилась Лика и, бросив пакет на пол, помчалась в коридор. Рита закатила глаза к потолку. Может, раскрыть сумку и самой выложить все ненужное? Как же, Лика такой хай устроит! Все три дня дуться будет. И короткий отпуск – коту под хвост. Ох, оставила бы она сестрицу дома с превеликим удовольствием, чтобы отдохнуть от ее капризов и неуправляемости, но дороже выйдет: как пить дать, без надзора старшей сестры приведет своего кавалера, чтобы сделать то, о чем даже подумать страшно. И так вон только и слышно от Лики, что быть девственницей в семнадцать лет в наше время позорно. Ханжой Рита себя не считала. На работе от подрастающего поколения насмотрелась-наслушалась чего угодно. Но все же… Все же не могла свыкнуться с тем, что сестра, которую она нянчила с рождения, выросла и в голове той бродят «нехорошие» мысли. Она же еще ребенок, вон, даже плюшевую игрушку везде за собой таскает!

– Может, медведь тебя дома подождет? – насмешливо поинтересовалась Рита, наблюдая, как младшенькая пытается запихать в пакет с мишкой грязные кроссовки.

– Нет, – отрезала Лика таким тоном, что у Риты пропало желание спорить. Она знала, почему сестра не расставалась с медведем: он был для нее не просто любимой игрушкой.

Когда Лике исполнилось пять лет, Рита с бабушкой купили в подарок этого топтыгина. Новый медведь, еще не потерявший от бесконечных стирок свой насыщенно-бурый цвет, без потертостей и заплат, был изумительно красив. Шерсть блестела, взгляд пластмассовых шоколадных глаз казался таким живым, словно игрушка вот-вот заговорит. Бабушка сказала Лике, что медведя в подарок прислала мать, и украдкой попросила старшую внучку не открывать секрета. Рита до сих пор не проговорилась сестре, что подарок на самом деле был от них с бабушкой. А Лика, похоже, так и считала, что его прислала мама, хоть и знала, что той уже давно нет. И не расставалась с медведем, так как эта потертая от бесконечных объятий, зацелованная, замилованная игрушка, которой поверялись самые сокровенные мысли и секреты, свидетель громких радостей и тайных ночных слез, была для Лики невидимой связью с мамой.

Это все вспомнила сейчас Рита, и на глаза навернулись слезы. А младшая сестра тем временем уже успела сбегать на кухню за другим пакетом.

– Ох, горе ты мое, – вздохнула вполне миролюбиво Рита, берясь за ручку сумки.

– С нами Павлик поедет, – «обрадовала» вдруг Лика, когда они вдвоем, путаясь в вещах и спотыкаясь на ступенях, преодолевали последний лестничный пролет. – Ничего, что я его пригласила?

– А ничего, что надо было об этом заранее сказать? Не говоря уж о том, чтобы спросить, – буркнула Рита.

– Ну что тебе, жалко? – надулась Лика. – Будто ему места не хватит.

– Может, и не хватит. Откуда я знаю, сколько человек в машине поедет? Да и нас самих пригласили, не забывай. Учти, если машина окажется полной, Павлик не поедет. Или пойдет пешком.

– Тогда я с ним!

– Пешком?

– Останусь!

– Еще чего! – фыркнула Рита и так в сердцах, едва сдерживая раздражение на сестру, дернула сумку, что Лика не удержала одну ручку и выпустила ее.

– Потише ты, – зашипела младшенькая. – Куда рванула? Ой, Павлик!

Мгновенно забыв о сумке, Лика бросилась к выходу из подъезда, в дверном проеме которого маячила тощая и длинная, как циркуль, фигура одноклассника.

– Здрасьте, – поздоровался Павел с Ритой и смутился до багрового румянца, целиком залившего его белокожее, как у всех рыжих, веснушчатое лицо. В обществе старшей сестры Лики молодой человек отчаянно тушевался, «деревенел» и оказывался способным изъясняться лишь кивками или короткими словами типа «да» и «нет». Ну, еще бы: Рита была не просто старшей сестрой его девушки, но еще и биологичкой Маргаритой Степановной, преподававшей у Павла и Лики в классе. И хоть у молодого человека проблем с биологией никогда не было (он вообще относился к ученикам-хорошистам, а к предмету, который вела Рита, каждый раз готовился с особой тщательностью), визиты в дом Лики для него были сродни сложному экзамену. Видимо, помнил о том, что приходит в дом, где проживает не только любимая девушка, а еще и учительница. И вел себя соответствующим образом, чем сердил Лику и втайне смешил Риту. «Ну что ты, как Буратино! Деревянный какой-то! – отчитывала ухажера Лика, когда у того во время чаепития все валилось из рук: то ложка, то печенье, то чай проливался из чашки на стол. – Ритки боишься? Так она дома – Рита, а не Маргарита Степановна. Смешной какой!» Павел бормотал что-то неразборчивое и затравленно, будто напуганный лаем собак зверек, прислушивался к доносившимся из коридора шагам Риты.

Вот и сейчас он, уже протянув было длинные худые руки Лике навстречу, при виде Риты резко опустил их по швам и встал по стойке «смирно», словно солдат-новобранец перед генералом. Смешно.

– Здравствуй, Павлик, – ласково поздоровалась Рита и еле удержалась от того, чтобы не потрепать парня по морковно-рыжему, топорщившемуся на затылке вихру. Так, по-матерински. Чтобы расслабился, не пугался ее. И хотя бы дома, при Лике, переставал ее называть Маргаритой Степановной. Интересно, на пикнике при друзьях Риты он будет так же обращаться к ней, как в школе? Беда…

Но если закрыть глаза на то, что Лике бы сейчас не о свиданиях думать, а о выпускных экзаменах и поступлении в университет, уж пусть встречается с таким положительным стеснительным мальчиком, чем с каким-нибудь оторвой, двоечником и хулиганом. Что нашла Лика, симпатичная и бойкая девушка, в некрасивом тихом Павле, для Риты оставалось загадкой. Но лучше уж и правда он…

– Давайте я вам помогу, Маргарита Степановна!

– Помоги, будь добр, – усмехнулась Рита, передавая парню тяжелую сумку. – Не знаю, чего сюда твоя принцесса напихала, сумка весит тонну. Наверное, учебники, чтобы готовиться к экзаменам.

Лика громко фыркнула, а Павел принял иронию Риты на свой счет.

– Я уже подготовился к итоговой контрольной по биологии! – отрапортовал он с той же горячностью новобранца.

– Да я в тебе не сомневаюсь, – ухмыльнулась Рита и покосилась на сестру: – А вот в ней…

– Помочь? – прервал их разговор знакомый голос. Рита подняла голову и увидела Ивана. Друг, видимо, потерял терпение и вышел из машины, чтобы узнать, что случилось. Отвергая возражения Риты и Павла, Иван отобрал у них сумки, подхватив их так легко, будто были они бумажными пакетами, и понес ношу к припаркованной во дворе белой «Тойоте», в приоткрытое окно которой уже выглядывала с улыбкой его жена Татьяна.

– Вань, – нагнала шагавшего широким шагом друга Рита. И торопливо зашептала: – У тебя в машине есть лишнее местечко? Видишь, Лика кавалера позвала… А я об этом только сейчас узнала.

– А как же! – громко, так, чтобы услышала и шедшая сзади парочка, огласил Иван. – У меня на всех мест хватит! Молодец, что позвала!

С этими словами Иван оглянулся и подмигнул обрадованно заулыбавшейся Лике и бордовому от смущения Павлу.

– Я вчера съездил, отвез кое-какие вещи. Подготовил там, почистил, помыл, убрал. В общем, дворец готов к приему дорогих гостей! – продолжил Иван. Открыл багажник машины, пошурудил в нем, освобождая место для новых сумок, ловко все уставил и широким жестом пригласил:

– Занимайте места!

– А… остальные будут? – спросила Рита.

Была у этой поездки, помимо основной цели – показать ей отремонтированный дом, еще одна. И хоть об этом не говорилось в открытую, но в намеках, случайно или нарочно оброненных друзьями, проскальзывало, что Риту собираются познакомить с каким-то приятелем Ивана. «Тебе нужен хороший муж!» – категорично заявлял друг во время их нечастых чаепитий на кухне. И для верности подкреплял свои слова ударом кулака по столу так, что чашки подскакивали и чай выплескивался на блюдечки. Рита только скептически хмыкала. Искать мужа «специально» она не собиралась, а «случайно» тоже не выходило: некогда и негде. У нее забот полон рот: поднимает в одиночестве младшую сестру, пытается обеспечить им обеим сносное существование, а так как жить двум молодым девушкам на скромную зарплату школьной учительницы сложно, то приходится подрабатывать и репетиторством, и написанием статей, брать дополнительные часы в школе. Это во-первых. А во-вторых, где она может знакомиться с молодыми людьми? Работает уже пять лет в женском коллективе, дорога до школы занимает семь минут. На выставки, в кино, театры и другие культурные заведения Рита ходит очень редко из-за занятости.

И все же она была против сводничества и каждый раз отвечала решительным отказом на предложение друзей познакомить ее с кем-нибудь из холостых приятелей. Ей казалось неудобно и неприлично знакомиться вот так… специально. Странный комплекс, порожденный бабушкиным воспитанием, помноженным на собственную гордость. Замкнутый круг: случайно нельзя, а специально – стыдно. Впрочем, ей и без спутника хорошо! Когда ей бегать на свидания? У Лики вон выпускные экзамены на носу и поступление в университет! Но упрямого Ивана разве переубедишь? И вот он все чаще и чаще, не напрямую, а намеками, стал заговаривать о неком Славе – новом сотруднике в фирме. Рита поначалу не придавала значения этим разговорам, пока друг не заявил, что собирается пригласить приятеля на шашлыки. При этом Иван бросил такой многозначительный взгляд на Риту, что девушке сразу стало ясно – зовут Славу ради нее. Хотела было возмутиться, но промолчала. Что ж, с нее не убудет, познакомится она с этим новым сотрудником Ивана. Но вот получит ли знакомство продолжение, она обещать никак не может.

И все же предстоящая встреча ее нервировала. Как же неловко! Если бы Иван не бросал такие многозначительные взгляды и Татьяна то и дело не заговаривала о том, какой славный это парень – Слава! Славный Слава… Масло масляное. И самое ужасное, что придется знакомиться с ним не только под надзором Татьяны и Ивана, которые для себя уже все решили – быть Рите вместе с этим Славой, но и под ироничными взглядами Лики, а эта коза языкастая может ляпнуть что-то не к месту. С нее станется. Да еще на глазах у вечно смущающегося Павлика! Вот попала-то!

– Будут, будут остальные, – хитро ухмыльнулся Иван в ответ на ее вопрос. – Но позже. Договорились со Славкой, он прямиком на дачу подъедет.

– А, – протянула девушка, не зная, что сказать. Она бы, пожалуй, обрадовалась, если бы Вячеслав отказался от поездки. А так уже… не отвертеться.

Рита села за Иваном. Поглядывая в окно и вполуха слушая щебетание Татьяны, чувствовала, как от волнения в груди становится тесно. Будто оно, а не воздух, с каждым вдохом наполняло ее легкие. Дом, в который они ехали, раньше принадлежал Ритиной семье. Бабушка проживала в деревне, а после рождения младшей внучки перебралась в город. Но дом еще какое-то время продолжала поддерживать в порядке, и каждое лето, до тех пор, пока Лике не исполнилось пять лет, вывозила внучек из столицы. А потом они ездить перестали. Дом приходил в запустение, рассыхался от перепадов температур, расшатывался на ветрах, выцветал и линял под солнцем и дождями. За ним не ухаживали, но и не продавали. «Умру, а вам наследство будет. Земля, поди ж, подорожает… Лучше уж хранить деньги в земле, чем в этих банках. Ну их!» Бабушка боялась продешевить, опасалась инфляций и экономических кризисов, проглатывающих сбережения. Волновалась, как бы не оставить внучек без средств к существованию, поэтому все надежды возлагала на то, что земля к тому времени, когда она умрет, станет дороже.

Так и случилось. Хоть Рита и сомневалась в том, что кто-то согласится выложить за неухоженный земельный участок с пришедшим в негодность для житья домом приличную сумму. Но случилось так, что у людей с деньгами стало модно покупать землю для строительства загородных домов. Места в той стороне, где находилась бабушкина деревня, считались красивыми и экологическими, их тоже облюбовали под коттеджи, и цены на землю резко подскочили. Иван рассказывал, что в деревне развернулось настоящее строительство: и дома, и дороги, и все блага цивилизации планировалось подвести. Одна крупная компания взяла все в свои руки. Участки выкупались по высокой цене, и на месте покосившихся деревенских избушек строились большие дорогие дома. Ни название компании, ни фамилия ее владельца – Сазонов – Рите ни о чем не говорили. Она лишь подивилась про себя дальновидности бабушки, чье скромное наследство обещало ощутимую прибыль. Только вот Рите стало жаль отдавать «старика», как она про себя называла дом, в чужие руки. Знала, что снесут и на его месте отстроят другой, который будет нахально взирать на облагороженную новыми хозяевами земли дорогу евроокнами. Конечно, какая разница, все равно в деревню ей больше не ездить, но все же Рита медлила с продажей, никак не решаясь на такое «предательство» по отношению к дорогому месту. А полтора года назад Иван обмолвился, что они с Татьяной подыскивают деревенский дом с землей под дачу. И Рита почувствовала в словах друга скрытую просьбу продать им ее запущенное хозяйство. В тот вечер она ничего не ответила, сделала вид, будто пропустила слова Ивана мимо ушей. Но всю ночь не спала, думала, взвешивала, сомневалась, решала. За участок можно было бы выручить куда больше денег, если бы она выставила его на продажу: взять настоящую стоимость с друзей у нее рука не поднимется. Но Иван ей виделся идеальным покупателем. В его хозяйственных руках ржавый гвоздь становился золотым. И знакомы они с детства: их мамы были когда-то близкими подругами, более того, мама Риты крестила Ивана. Рита давно привыкла считать друга все равно что братом. К утру она приняла твердое решение продать дом именно ему. Иван обрадовался, а Татьяна и вовсе прослезилась. Правда, спор вышел из-за того, что Иван никак не соглашался с той низкой ценой, чисто символической, которую Рита запросила. «Да ты знаешь, сколько земля в тех местах стоит?!» – кричал он, а Татьяна робко вставляла, что они заплатят Рите за участок столько, сколько он на самом деле стоит. Долго спорили, но в итоге Рита настояла на своем и взяла с Ивана обещание возродить к жизни дом. «Можешь не сомневаться», – заверил он ее и добавил, что частью выращенного урожая будет делиться с нею и Ликой. На том и порешили.

И вот Иван, спустя полтора года после того разговора, торжественно вез Риту и Лику в деревню показать, что ему удалось сделать.

Воспоминания Риты прервал звонок на мобильный Ивана. Продолжая одной рукой удерживать руль, парень вытащил телефон из кармана джинсов и ответил:

– Олег, вы уже на месте?..

Услышав имя, Рита вздрогнула и впила взгляд в затылок друга: это что же получается, Олег тоже будет?! Иван ничего не сказал ей про Олега! От захлестнувшей паники закружилась голова, а к лицу прилила кровь. Рита напряженно вслушивалась в разговор, надеясь, что все же ошиблась.

– Ага, там, на выезде из города возле шашлычной… Мы скоро будем! – продолжал жизнерадостно вещать в мобильный Иван. – Ага, давай… Ну, до скорого!

Славный Слава и Олег. Вот уж шоу так шоу. К панике примешалось раздражение не только на виновного в таком «сценарии» Ивана, но и на пока еще незнакомого Вячеслава. Хоть он и был виноват лишь в том, что его тоже поставили на шахматную доску для партии, разыгрываемой не столько для них, сколько для зрителей. Шах и мат – им обоим. И если не обоим, то Рите уж точно.

Немедленно выпрыгнуть из мчавшейся по шоссе машины и отправиться домой пешком!

И, как назло, в голову полезли назойливые, как комариное зудение, мысли об Олеге. Когда они виделись в последний раз? Рита мысленно отсчитала время назад от настоящего дня до дня рождения Ивана: полгода. Полгода они не виделись. И нельзя сказать, что воспоминания за это время поблекли, так, покрылись тонким налетом пыли, который легко смахнет предстоящая встреча. Как бывало уже не раз: каждая редкая встреча с Олегом заполняла выцветающие мысли о нем свежими красками – увы, в гамме холодных тонов. Олег сам выбрал такую палитру и строго ее придерживался. На робкие Ритины попытки добавить в их отношения немного теплых оттенков отвечал либо прохладной фразой, либо выстуживающим сердце равнодушным взглядом. Даже его иронично-снисходительная улыбка, от которой Рите всего лишь на мгновение становилось жарко, обдавала ледяным ветром…

– Рит, ты куда пропала? – оглянулась Татьяна. И смешинки в ее янтарных глазах говорили о том, что, похоже, Рита пропустила вопрос, адресованный ей. Или даже не один. Да еще сестра так красноречиво усмехнулась, будто прочитала мысли Риты и поняла, «куда» она «пропала». Рита никогда не разговаривала с Ликой об Олеге, но у той оказался удивительно острый нюх на сердечные дела: она еще пять лет назад, хоть и была двенадцатилетней девочкой, поняла, что у старшей сестры случилось что-то серьезное на личном фронте. Счастье одновременно с трагедией. А потом Лика сама вычислила виновника. В тот год, ближе к его финалу, у них умерла бабушка. И хоть Рита изначально не собиралась уходить в новогоднюю ночь из дома, поддалась на уговоры Ивана и его молодой жены Татьяны провести праздник у них. Рита взяла с собой Лику. А в гостях у Ивана оказался Олег. Тоже не один, а с очередной пассией. Впрочем, то, что он был не один, не удивило: его девушки менялись с такой регулярностью, что Рита перестала запоминать их имена. Кочевник. Что еще скажешь… «Ты это по нему так сохнешь?» – спросила тогда Лика, когда они под утро возвращались домой. «По кому?» – встрепенулась Рита и так глянула на сестру, что та, хоть и была неробкого десятка, неожиданно смутилась, словно вскрыли ее шкатулку с тщательно оберегаемым сердечным секретом. «Ну… по этому длинноволосому», – предприняла вторую попытку разговорить сестру Лика. Рита ничего не ответила, промолчала так строго, «по-учительски», что сестра отстала с расспросами.

– Никуда я не пропала. Здесь сижу. Куда я денусь из машины? Так, просто задумалась, – нарочито бодро ответила Рита Татьяне.

– Выкинь все мысли о школе из головы, мы едем отдыхать! – весело отозвался Иван и торжественно объявил: – Остановка!

И прежде чем машина успела остановиться, Рита увидела в окно синий «Сааб» Олега и его самого, курившего неподалеку от машины в обществе миниатюрной блондинки. Одета девушка была в какие-то совершенно не предназначенные для дачи и раннего мая мини-тряпочки – шортики и открывающий пупок топик, на который сверху была накинута короткая бежевая курточка. На стройных ногах нимфы красовались высокие сапоги. И этим стилем одежды, развевающимися на ветру выбеленными длинными волосами, сложным макияжем девушка напоминала какую-то певицу, на чей клип Рита недавно наткнулась на одном канале. Впрочем, все те певички из телевизора были похожи друг на друга, так же как и девушки Олега. И не блондинистой мастью и миниатюрностью (Рита за эти пять лет видела в его обществе брюнеток и рыжих, длинноволосых и со стрижками «под мальчика», миниатюрных и модельного роста девушек), а «отполированностью», кукольным взглядом, ненатуральной игрой плохих актрис. Хотя, возможно, это просто предвзятый взгляд Риты на армию счастливых соперниц, сумевших удержать рядом с собой Олега пусть и не на долгую-долгую жизнь, но больше чем на одну ночь. Что-то же ведь находил он в них – в этих озабоченных лишь своим внешним видом девушках. Из года в год наблюдая сменяющихся спутниц Олега, Рита недоумевала, каким же образом она, совершенно простая, втесалась в узкую щель частокола отлитых из одной формы на гламурной фабрике девушек Олега. Рита не причисляла себя к красавицам, напротив, ее внешность была самой что ни на есть обыкновенной. Тонкие темно-русые волосы, едва достающие ей до плеч и никак не желающие лежать так, как их старалась уложить хозяйка, поэтому вечно пребывающие в состоянии легкого беспорядка. Лицо у Риты симпатичное, но совершенно не тех типажей, которые возводят в культ глянцевые журналы. Обычные черты с присущей ей славянской мягкостью. Роста Рита была среднего. И вес ее тоже попадал под мерки среднего: ни анорексичная модельная худоба, ни приятная «булочная» мягкость. Самая что ни на есть обыкновенная девушка, милой, в общем-то, внешности, но не яркой.

Иван припарковал машину на обочине так, что дверь, возле которой сидела Рита, оказалась рядом с Олегом. И когда тот, наклонившись, шутливо постучал пальцем в ее окно, создалось впечатление, будто приветствовал он Риту, а не всех сидящих в машине. Обманчивое впечатление…

Иван распахнул дверь, выскочил на улицу и подошел к другу с широкой улыбкой. Следом за мужем вышла из машины Татьяна. Рита тоже приоткрыла дверь, но засомневалась, выбираться ли из салона, чтобы поздороваться лично, или ограничиться кивком и приветливой улыбкой через стекло.

– Нам тоже выходить? – недовольным тоном спросила Лика.

– Необязательно, – бросила Рита и решилась. Если она выйдет из машины, чтобы поприветствовать Олега и его спутницу, этим даст понять – и сестре и прежде всего себе, что этот мужчина стал ей просто хорошим знакомым, а все те чувства, какие она испытывала к нему, остались в прошлом. Но Лика предположила, что Рита все еще не утратила надежды втиснуться «не в свой размер» – завладеть вниманием равнодушного к ней парня. И, не одобряя действий сестры, фыркнула:

– Подумаешь, велика честь – выходить!

Взгляд Олега лишь на мгновение остановился на Рите, такой же мимолетной оказалась его улыбка, адресованная ей. Олег тут же вернулся к прерванному разговору с Иваном и Татьяной, а Рите осталось лишь молча стоять в сторонке. Понимая унизительность своего положения, она закипала от злости – на себя и на Лику из-за того, что та оказалась права. Почему младшая сестра в сердечных вопросах оказывается куда мудрее? Рита растерянно оглянулась на машину, ожидая увидеть там сияющее торжеством из-за своей правоты лицо сестры. Но, к счастью, Лика оказалась занята разговором с Павлом.

И что теперь делать? Продолжать унизительно стоять рядом, прислушиваясь к не касающемуся ее разговору, или вернуться в машину? Выскочила со своей щенячьей радостью и получила тапкой по физиономии… Не утешало и то, что спутница Олега, явно скучая, переминалась с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывала в сторону «Сааба».

– Ну что, по машинам? – скомандовал к облегчению Риты Иван. – Олег, держись нас.

– Сколько еще пути? – деловито спросил тот, ловким щелчком отправляя докуренную до фильтра сигарету в стоявшую неподалеку мусорную урну. И жестом собственника положил своей спутнице руку на талию, как раз на ту голую, позолоченную в соляриях полоску кожи между топом и шортами.

– Час-полтора в зависимости от пробок, – сказал Иван. Что ответил Олег, Рита уже не услышала, так как скрылась в машине.

С горечью, но уже не полынной, как в былые времена, а кофейной, подумала о том, что Олег все так же хорош собой, как и в их первую встречу. Как и во все их встречи, отделенные друг от друга полугодовыми промежутками. Время идет его мужественной красоте на пользу, делая ее все выдержанней и крепче – как каждый год коллекционному вину. Рита видела Олега в разных образах – и в деловых костюмах, и в протертых джинсах и свитере с выпущенными петлями (смелый дизайнерский ход!), и в ярких рубахах, идеально идущих к его цыганским глазам. Олег одинаково гармонично чувствовал себя в любом амплуа: бизнесмен, студент, латинос, цыган-кочевник… Только одна роль ему никак не удавалась – роль хорошего парня.

Хорошие девочки любят плохих парней…

Сегодня он выбрал рокерский стиль: длинные волосы цвета воронова крыла завязаны в хвост, черная кожаная куртка надета на майку с изображением известной рок-группы, синие вытертые джинсы классического кроя, грубые ботинки с заклепками. Ему куда больше «Сааба», подходящего скорее менеджеру среднего звена, пошел бы мотоцикл. Как и ветер, целующий его в темные обветренные губы. Как и машинное масло на жилистых руках. Как и бандана, усмиряющая густые волосы. Как и длинноногая спутница в кожаной мини-юбке и «косухе», сидящая за его спиной.

– Ну, что я тебе говорила? – прошипела ей вдруг на ухо Лика, безжалостно возвращая из фантазий в реальность. – Нечего было и выходить.

– Молчи уж, – огрызнулась Рита.

– Я-то молчу, молчу… Не глупи, сестра. Зачем нам такой кентавр?

– Почему… кентавр? – удивилась Рита, и такое сравнение сестры разогнало тучи, набежавшие было на ее настроение.

Почти через полтора часа, покинув Московскую область, они наконец-то свернули с трассы на проселочную дорогу и, то подпрыгивая на ухабах, то ухая в ямы, въехали в притулившуюся с краю огромного распаханного поля деревню Сидоркино.

Деревня их встретила неухоженным «лицом»: полусгнившим срубом колодца и тремя почерневшими избами, глядевшими слепыми окнами с выбитыми ветром стеклами, косившимися друг к другу, будто ища поддержки. Рите невольно подумалось, что эти три дома похожи на трех старух, сгорбленных, кривых, беззубых, с испещренными морщинами-зарубками лицами, выбредших на поле в поисках свежего ветра, позабывшего дорогу в их угол. И ей стало тоскливо от мысли, что и их дом так же умирал. Удалось ли Ивану немного вдохнуть в него жизнь?

– Дыра, – прошипела ей на ухо Лика, так, чтобы не услышали ни Татьяна, ни Иван, который при виде деревни заметно оживился, распрямил плечи и даже засвистел себе под нос какой-то мотивчик. Если бы Рита могла видеть лицо друга, то обнаружила бы, что его ноздри затрепетали, словно у гончей собаки, почувствовавшей дичь. Городской житель, в душе – деревенский. Он тяготел к земле и наполненному лесными ароматами воздуху. Иван как-то обмолвился, что происходит из крестьянского рода, и гордился этим.

– Сто лет тут не была и еще бы столько не ездила, – продолжала шипеть ей на ухо младшенькая.

– А чего тогда за нами увязалась? – таким же шипением ответила ей Рита и покосилась на сидевших впереди друзей: слышат ли они их?

– Я?! – громко возмутилась Лика, но, опомнившись, понизила голос опять до шепота: – Ты же меня и потащила! Сидела я бы себе дома и бед бы не знала!

– Ну так возвращайся! – невозмутимо ответила на выпад Рита. – Прямо сейчас! Пешком.

Лика не стала огрызаться в этот раз, лишь фыркнула и отвернулась к Павлу, который за всю дорогу не проронил ни слова. Рита могла бы поклясться, что нервничал он, как на сложном экзамене. «Расслабься, Павлик!» – захотелось сказать ей и по-матерински потрепать парня по рыжему топорщащемуся на макушке вихру. Но она снова сдержала порыв, понимая, что тем самым еще больше смутит Павла. Ох, беда. Может, когда они с Ликой окончат школу, он будет чувствовать себя уверенней в обществе Риты, его уже бывшей учительницы?

Машина свернула на покрытую гравием дорогу и, оставив за собой покосившиеся избы, выехала на опрятную улицу, заключенную с обеих сторон, будто в рамочку, в стройные ряды берез, за которыми застенчиво, как невесты за фатой, прятались бревенчатые избы. Черный цвет еще не снесенных изб ярко контрастировал с белыми, в черных зарубках, березовыми стволами.

– Рояль, – вдруг шепнула Лика.

– Что? – не поняла Рита.

– Эта улица – как клавиатура рояля, не находишь?

Лика всегда отличалась воображением.

– Правда, рояль, – подтвердил, опережая Риту, Павел, который наконец-то отважился заговорить.

– Уже подъезжаем! – провозгласил Иван.

– Наконец-то, – скучным голосом ответила вредина Лика, будто не она только что восхищенно таращилась в окно и говорила про улицу-рояль. Рита мельком оглянулась назад, проверяя, не отстали ли Олег со спутницей. «Сааб» следовал на небольшом расстоянии.

По мере приближения к знакомому месту Ритой овладевало волнение, представлявшее собой сложный коктейль из ощущений. Подобную смесь чувств она испытывала, когда входила в палату к тяжело заболевшей бабушке: и страх увидеть любимого человека беспомощным в окружении аппаратов, и надежду разглядеть слабую улыбку на родном лице, и чувство вины за собственное бессилие, и желание малодушно сделать в последний момент шаг назад и уйти незамеченной. Вот и сейчас она не знала, что ее ожидает, во что превратился дом, в темных закутках которого прятались ее детские воспоминания. С одной стороны, она испытывала радость от того, что доверила дом хорошим рукам. Но, с другой, – ее глодало чувство вины, будто она предала не только дом, отказавшись от него, но и свои воспоминания.

Вспомнилось, как бабушка жаловалась, что здоровье у нее уже не то, чтобы поддерживать избу в приличном состоянии, но при этом на все предложения повзрослевшей Риты съездить в деревню и сделать там все, что в ее силах, отвечала категорическим отказом. «Ишь еще чего выдумала! – сердилась бабушка, когда старшая внучка настаивала на поездке. – В такую даль тебя одну не пущу!» Когда Рита предлагала съездить в компании с Иваном, находила другую причину, чтобы отказать: «Вдвоем с парнем тем более не пущу! Ну и што, што друг. Он – мужчина! И негоже молодой девке одной в компании молодого мужчины ездить куда попало и оставаться на ночь». И не переубедить было бабушку! Каждый раз она находила новые причины. И Рита сдавалась, хоть в душе протестовала против того, чтобы дом, в котором прошла часть ее детства, был брошен умирать в одиночестве. Но бабушка стояла насмерть. Последний раз они выезжали на каникулы в деревню в то лето, когда Лике исполнилось пять лет. Однажды за обедом младшая рассказала, что увидела на озере белого лебедя. Бабушка, достававшая в это время из буфета чистую тарелку, выронила ее на пол. Тарелка не разлетелась на осколки, а лениво развалилась на две почти ровные половины. «Хватит сочинять!» – рассердилась бабушка – то ли из-за тарелки, то ли потому, что слова младшей внучки встревожили ее. В бабушкиных глазах почему-то мелькнул страх. «Я не сочиняю!» – закричала Лика, с вызовом вздергивая подбородок. Девочка всегда отличалась патологической честностью. «Ну, раз не сочиняешь, то потрудись объяснить, милая моя, как ты в одиночестве оказалась на озере! Разве это не запрещено тебе?!» – закричала в гневе пожилая женщина. Губы Лики дрогнули, она испуганно моргнула и разразилась рыданиями. Сестренка не выносила, когда на нее кричали. Бабушка торопливо выбросила осколки в мусорное ведро и бросилась к Лике, заключила ее в свои объятия, погладила натруженной, в мозолях и цыпках, ладонью по светлым волосам. «Ну-ну, не надо плакать», – уже мягким тоном проговорила она. И забормотала какие-то утешения, мягко уводя разговор в сторону. Рита, настороженно следящая за происходящим, сделала для себя вывод, что лебедь был и он почему-то напугал бабушку. А может, и не он – как может напугать мирная птица? А то, что Лика ослушалась и одна убежала к озеру. Но как бы там ни было, на следующий день они уехали из деревни и больше туда при жизни бабушки не возвращались.

– Приехали! – жизнерадостно провозгласила Татьяна, когда Иван остановил машину напротив знакомого сестрам места. Вытянув шею, Рита заметила, что друг снес старый полусгнивший деревянный забор и установил на его месте другой – из выкрашенных в зеленый цвет металлических столбов высотой в человеческий рост, между которыми была натянута мелкая сетка из толстой проволоки. Усыпанную гравием дорогу и забор, как и раньше, отделял земляной участок метра полтора шириной, густо заросший травой.

Иван, не заглушив двигателя, вышел на улицу и направился к воротам.

– Еще много чего предстоит сделать, – вздохнула Татьяна, глядя в окно на участок. – Забор этот временный, потом поставим другой. Землей пока тоже не занимались, только домом. Но когда смогу, разобью огород, засажу овощами. Посадим деревья, цветы. Иван собирается выстроить новый сарай, каменный.

– А зачем вам огород? – перебила Таню Лика. – Все равно живете далеко, не наездитесь работать на нем.

– Так овощи свои же, чистые, без нитратов. Зелень, – улыбнулась Таня, оглядываясь на сестер. – И мы планируем жить здесь летом. Иван, конечно, работает, будет приезжать на выходные, а я с маленьким и с моей мамой, которая будет мне помогать, поселюсь здесь на все лето. Это же какая красота: свежий воздух, тишина, покой…

– Комары, антисанитария, скукотища, – пробубнила себе под нос Лика, но Татьяна ее не услышала, погладив выпирающий живот, продолжала мечтать:

– Буду прогуливаться с колясочкой тут, а не по загазованной Москве.

Иван вернулся за руль. Машина, съехав с гравия на заросшую травой землю, чуть накренилась влево, наехав колесом на какую-то кочку. И все в машине дружно ойкнули.

Иван припарковался перед домом так, чтобы осталось место еще для двух машин. Следом за ним во двор въехал и Олег.

– Ну вот, добро пожаловать! – громко провозгласил друг, распахивая перед Ритой, как перед дорогой гостьей, дверь машины.

Девушка ступила на землю и огляделась.

Участок перед фасадом избы был засыпан, как и дорога, гравием, а перед верандой утоптан до земли, остальная же территория заросла травой с проглядывающими сквозь зелень белыми и розовыми головками клевера и желтыми – одуванчиков.

Сощурившись от солнца, Рита подняла глаза на бревенчатую избу. Сбоку к дому, поблескивавшему на солнце чисто вымытыми окнами, будто строгая учительница из прошлых веков – стеклышками пенсне, притулилась новая веранда, отделанная выкрашенной в ярко-желтый цвет вагонкой. И, возможно, из-за цвета или из-за размера – веранда доходила избе в высоту только до середины, казалась она цыпленком, выглядывающим из-под крыла наседки.

– Вот, терраску срубил, – перехватил взгляд Риты Иван. – Будет где по вечерам чай пить.

Рита промолчала, не зная, что ответить: Иван молодец, терраса была сделана на славу, но все же ей показалась чужеродной, лишней. Из-за кричащего ли цвета или потому, что в памяти Риты изба была без террасы.

– Не нравится? – огорчилась Татьяна, не увидев на лице подруги восторга.

– Я этого не говорю, – постаралась как можно сердечней, чтобы развеять все сомнения друзей, улыбнуться Рита. – Террасы как раз и не хватало.

– Дом мы покрасим, – добавил Иван, критичным взглядом хозяина окидывая избу. – Пока лишь занимались строительством террасы да ремонтом внутри дома, а другие работы оставили на потом. К тому же еще не решен коллективный вопрос, в какой цвет красить дома в поселке. Соседи предлагают, чтобы улица не выглядела слишком пестрой, придерживаться одной цветовой гаммы.

– Инкубатор, – фыркнула себе под нос Лика, но ее вдруг дернул за руку тихоня Павел и с таким укором посмотрел на подругу, что девушка прикусила язычок.

Чуть с опозданием из машины вышли Олег с подругой. Иван оглянулся на них и широким жестом окинул свои владения:

– Что вам первым делом показать? Дом или участок?

И сам себе же ответил:

– Пожалуй, дом, потому что на участке ничего интересного пока нет.

Он первым направился к крыльцу, и гости послушно двинулись вслед.

– С соседями уже познакомился? – поинтересовалась Рита. Лучше поддерживать разговор, чтобы не давать волнению раздуваться воздушным шаром в груди.

– Кое с кем, – ответил Иван, поднимаясь на террасу и доставая из кармана связку ключей.

– Места тут хорошие, пользуются спросом, – начала рассказывать за мужа Татьяна, обращаясь не столько к Рите, которой это было уже известно, сколько к Олегу и его спутнице. – Деревня почти вымерла: жители, если кто не ушел в мир иной, перебрались в города к детям, молодежь разъехалась еще в прошлом поколении. Но деревня теперь заживет новой жизнью: тут такое строительство развернулось на выкупленных участках! Если пройдетесь по другим улицам, увидите. Наша-то поскромней будет. Но тоже все участки, слышала, раскуплены под дачи. Да оно и понятно: из шумной Москвы сюда вырываешься будто в рай!

– Если в раю так же скучно, то я, пожалуй, в ад, – скривила нос Лика. – Там хоть с чертями можно весело зажечь.

– Боюсь, сбегут от тебя черти уже на следующий день, – парировала Рита. Но от дальнейшего спора с сестрой ее отвлек Иван, уже вставлявший в замочную скважину двери длинный ключ. Под барабанную дробь нервно ухающего сердца Рита вытянула шею, чтобы сразу же «войти» взглядом в, как она помнила, маленькую квадратную прихожую. Но в этот торжественный момент за их спинами раздался резкий автомобильный гудок.

– О, вот и Славка пожаловал! – обрадовался Иван. Оставив ключ в замке, он торопливо спустился с крыльца и направился к воротам, чтобы дать проехать на территорию дачи серебристому «Фольксвагену». Рита, не сдержав любопытства, оглянулась: как-никак, этого парня ей «сватали». Но ее взгляд неожиданно встретился со взглядом Олега, который хоть и стоял в обнимку со своей девушкой, но глядел почему-то на Риту. «Это случайность!» – поспешила уверить себя она, отводя глаза. Показалось ли ей, что губы Олега тронула чуть заметная усмешка?

А новоприбывший уже вышел из машины и обменивался рукопожатием с Иваном. Рита скользнула по Вячеславу коротким взглядом, стараясь не выдать своего любопытства, и успела отвернуться за мгновение до того, как встретиться взглядом с гостем.

1995 год. Ольга

Она думала, что ей удалось сбежать от них – нежитей с расплывчатыми пятнами вместо «лиц». Разорвав путы, разбив цепи, разрушив крепостную стену, она вырвалась на свободу, вдохнула полными легкими ее пьянящий воздух, расправила плечи, чувствуя, что за спиной растут крылья. Свободна! Три дня не мучили они ее, не терзали ее тело, не сталкивали, хохоча, в бездну, не тасовали, как карты, мысли, не подчиняли себе ее волю. Они ушли, оставив ее обессиленной, но свободной. И на ее бледные щеки даже вернулся румянец.

Дверь тихо скрипнула, приоткрываясь, и в комнату робко, бочком, протиснулась девочка. То ли почувствовала, что может войти, то ли, напротив, пришла, встревоженная тишиной. Девочка глянула затравленно, как волчонок, и осталась стоять у входа, хоть губы Ольги, искусанные, в болячках, тронула улыбка. Эта девочка – единственное светлое, что у нее осталось, тот лучик, который проклевывался сквозь тучи, не позволяя полностью погрузиться во тьму. Ее солнышко, ее радость и ее беда. Ольга протянула к девочке руки, чтобы обнять, прижать к себе, уткнуться носом в пушистый, как головка одуванчика, затылок, вдохнуть барбарисовый запах детского шампуня, шепнуть, что все теперь будет в порядке. Как раньше. Но… девочка вдруг отшатнулась, и в ее светлых глазах мелькнул страх. Отшатнулась и замерла в двух шагах от Ольги, борясь с желанием броситься в объятия ставшей вдруг чужой женщины, пугавшей ее криками и буйствами. И все же остающейся ее мамой.

– Иди ко мне, – шепнула она девочке, не требовательно, а с мольбой. – Дай тебя обнять…

По ввалившимся щекам Ольги потекли слезы – настоящие, теплые, соленые. А не яд, которым травили ее бесы. Девочка глядела широко раскрытыми глазами – с недоумением и страхом, и вдруг ее взгляд озарился надеждой и любовью. Но в этот момент в комнату вполз еще один ребенок, только-только научившийся передвигаться на четвереньках. Это тоже была девочка, одетая в желтый комбинезон. Круглоголовая, с пухлыми щеками-яблоками, носом-пуговкой и большими синими глазами, с жадным любопытством изучавшими мир из-под сползшей на светлые брови вязанной из хлопчатобумажной нити шапочки Увидев женщину, малышка на мгновение замерла и, запрокинув голову, удивленно на нее посмотрела. А потом, улыбнувшись так, что продемонстрировала на нижней десне два зуба, поползла к Ольге. На какое-то мгновение на лице старшей девочки отразилось беспокойство и она сделала непроизвольно выпад вперед с вытянутыми руками, так, будто спешно желала взять малышку на руки. Но переборола себя. И, переведя взгляд с крохи опять на женщину, улыбнулась – просящей, совершенно не детской улыбкой. Но губы женщины вдруг приоткрылись, на лицо наползла тень, а в глазах вновь появился ужас.

– Нет! – с криком отшатнулась она от подползшей к ней малышки и, отбежав назад, прижалась поясницей к высокому подоконнику. – Уйди-уйди-уйди!

Она видела, как у старшей девочки задрожали губы в преддверии плача, как ее глаза наполнились слезами, но уже не могла избавиться от страшного видения. Кричала, мотала головой, била себя кулаками в грудь.

– Оля! Ольга! – в комнату ворвалась пожилая женщина. Ей ничего не нужно было объяснять, она и так все знала: быстро подхватила разразившуюся плачем малышку, сунула ее старшей девочке в руки и легонько вытолкнула ту за дверь. Затем бросилась к беснующейся.

– Не трогай меня, не трогай! – визжала Ольга. – Демоны! Демоны! Везде! Ты! Ты! Она! Она тоже!..

Резко откинувшись назад, молодая женщина стукнулась затылком о стекло, и от удара оно раскололось.

– Ольга, да что же ты!.. – взревела то ли гневно, то ли испуганно пожилая, прижимая дочь к себе по-мужски крепким объятием. Ей, столкнувшейся с таким горем, пришлось стать сильной – не только духом, но и физически.

– Успокойся, успокойся… – шептала женщина, сдерживая Ольгу и гладя ее ладонью по затылку. Смутно знакомое ощущение… Когда же она испытала подобное? Давно, очень давно… Когда была такой же девочкой, как ее дочь. И Ольга, доверившись этому ощущению, прильнула к женщине и вдохнула запах, едва уловимый, сладкий аромат выветрившихся духов, смешанный с молочным запахом кожи, такой знакомый, так знакомый… Она уже готова была довериться и прикосновениям к затылку, и этому запаху, как вновь оказалась преданной.

В этом доме все, даже маленькая девочка, были обучены, что делать, когда Ольгой овладевали бесы. Ее дочь знала назубок номер, по которому стоило звонить. И даже уже разучилась плакать, вызывая к больной матери врачей. А когда бригада приезжала, молча уходила в комнату и запиралась там до тех пор, пока в доме не наступала тишина. Маленькая девочка, ее дочь, так же предала ее, как и все. Маленькая девочка, так стремительно повзрослевшая.

* * *

К полудню воздух прогрелся почти до летних температур. Пряный от ароматов трав, земли и едва уловимой горечи дыма от разводимых дачниками костров, он казался загустевшим. Желтое, как топленое масло, солнце незаметными мазками наносило на оголенные участки тел чайный загар: на смуглую, как у Олега и Ивана, кожу – оттенка заварки эрл грей, на светлую Риты и Лики – белого шоу мэй, и сжигало до цвета каркаде моментально обгорающую кожу рыжего Павла. По сатиновому небу вышивал самолет, оставляя за собой ровные белые стежки. Движения и желания вязли в сладкой и тягучей, как мед, лени. Сил хватило лишь на то, чтобы разобрать сумки с провизией. Высыпав из пахнущего свежей краской нутра избы во двор, все, за исключением хозяев, которые остались хлопотать на кухне, распластались прямо на траве за домом. Сощурившись от солнца, Рита окинула мимолетным, но цепким взглядом соседей. Дальше от всех расположился Олег со своей Дашей. Девушка избавилась от курточки и теперь подставляла солнцу глянцевые, покрытые ровным искусственным загаром плечики. Олег то и дело прикладывался губами, будто к горлышку бутылки с прохладной водой, то к скуле, то к плечу, то к шее девушки, при этом его длинные волосы, которые он успел распустить, каждый раз падали ему на лицо, скрывая и его профиль, и, целомудренно, сами поцелуи. Странно, но Рита не чувствовала уколов ревности, которую испытывала раньше, видя Олега с новой пассией. Может быть, смирилась, что этот мужчина никогда не станет ее. Может, просто привыкла видеть его каждый раз с новой спутницей. А может, время сгладило ее чувства, будто морская вода грани камней, лишая их остроты.

Неподалеку от Риты сидели Лика с Павлом. И насколько их невинный союз отличался от откровенно-показушного Олега и Даши! Павел старомодно держал Ликину ладонь в своей, не решаясь поцеловать девушку даже в щеку, а Лика свободной рукой поглаживала парня по рыжему затылку. И было в ее невинных ласках столько и любви, и материнской заботы, и покровительства! Рита подумала, что эта детская любовь ее младшей сестры куда серьезней и глубже, чем уже давно перешедшие все границы отношения Олега и его подруги. «Девочка моя», – защемило у нее сердце одновременно и от того, что виделась ей младшая сестра все еще ребенком, и оттого, что внезапно наступило осознание – Лика стала взрослой.

Справа от нее, но тоже на расстоянии, полулежал, опираясь на локти, Вячеслав и лениво пожевывал травинку. Иногда он бросал короткие взгляды в сторону Риты, но не заговаривал с девушкой. Один раз, встретившись с нею глазами, заговорщицки подмигнул, но промолчал. Возможно, Рите стоило бы обидеться. Слава вроде как предназначался ей в кавалеры, но он не демонстрировал интереса к ней. Однако Рита совсем не чувствовала себя уязвленной, напротив, даже радовалась: от мысли, что ради завязывания знакомства нужно продираться через частокол «программных» вопросов о детстве, работе, интересах, сводило челюсти, как от незрелой антоновки. Возможно, к завязыванию отношений она относилась без энтузиазма не столько потому, что где-то в глубине обиженного сердца продолжала испытывать чувства к другому мужчине, сколько из-за аллергической реакции на обязательную «биографическую» часть. И это касалось не только знакомства с противоположным полом. Всю жизнь Рита старалась обходить, как болотистые места, вопросы, которые стороннему человеку казались бы невинными и простыми. Она хорошо запомнила из детства сочувствующие взгляды соседей, их перешептывания за спиной, нарочито взвешенное обращение к ней посторонних людей – тех же соседей, бабушкиных подруг, учителей в школе. С ней общались вроде бы и бережно, с сочувствием, но за спиной в подробностях смаковали их семейную ситуацию, охали, осуждали, жаждали подробностей. Ей не нравились расспросы еще и потому, что приходилось как-то изворачиваться и врать, а говорить неправду – нехорошо. Но куда хуже для Риты, чем лгать, было натыкаться либо на новые расспросы, цепную реакцию которых запускали ее ответы, либо на раздражающие с детства сочувственные взгляды. Поэтому не было у нее задушевных подруг, с которыми делятся самым сокровенным. Близкими друзьями оставались Иван и Татьяна, которым уже не нужно было рассказывать о себе и которые никогда не занимались душевными раскопками – довольствовались тем, что лежало на виду. Рита ненавидела анкеты и до сих пор не оформила заграничный паспорт именно из-за этого. Ее, единственную в классе, не коснулась мода на тетради-вопросники – ими с энтузиазмом обменивались все одноклассницы. Она никогда не заполняла формы на сайтах знакомств, хоть пару раз ее посетила мысль пообщаться с кем-нибудь по Интернету – в моменты душевного раздрая после случайных встреч с Олегом на каком-нибудь празднике. Как-то Иван попенял, что Рита живет как улитка – таскает повсюду за собой свою раковину и прячется в ней даже от лучей солнца. «У меня достаточно общения», – возразила девушка и не соврала: за день в школе она успевала так наговориться, что к вечеру ей хотелось лишь отшельнического уединения. Если она и ходила в кино, театры и на выставки, то одна, а иногда с сестрой. В конце концов, у нее есть Лика! «Лика выросла», – сказал тогда Иван так, будто одним решительным ударом забил гвоздь. Рите показалось, что забит был гвоздь не в стену, а в ее сердце. Она беззащитно и одновременно с надеждой посмотрела на друга, ожидая, что тот рассмеется и скажет, что пошутил, но наткнулась на нахмуренные брови, безжалостный взгляд и поджатые в тонкую линию губы. Иван не шутил. Тогда она заспорила с ним, стараясь убедить не столько его, сколько себя в том, что Лика еще ребенок: ей нужно заканчивать школу, поступать в университет, а потом… «Лика выросла, – вновь припечатал Иван. – Ты можешь ее поддерживать, подставляя плечо, но не вести уже за руку». Рита тогда замолчала, и согласная, и не согласная с Иваном. И вот сейчас, глядя на сестру, беззаботно жмурившуюся и от солнца, и от удовольствия, получаемого от общества любимого человека, поняла – да, Лика выросла.

– Хочешь выпить чего-нибудь прохладительного? – раздалось вдруг рядом. Подняв глаза, Рита увидела стоявшего над ней Вячеслава.

– Нет, спасибо, – смягчила она отказ улыбкой. Нельзя сказать, что парень совсем ей не понравился. Он был невысок, но хорошо сложен (Рита успела оценить в три украдкой брошенных в его сторону взгляда крепкий торс, обтянутый светло-синей футболкой, и ширину плеч). Лицо приятное, но совершенно не во вкусе Риты. Ей нравились хищные профили, а черты Вячеслава были мягкими, будто вырисованными женской рукой. Падающую на глаза длинную пшеничную челку он убирал не рукой, как можно было ожидать, и не франтоватым встряхиванием головы, как персонаж Миронова в «Бриллиантовой руке», а сдувал, как мальчишка. И это почему-то понравилось Рите. Иван сказал, что Вячеславу тридцать лет, но выглядел он куда моложе, и даже собирающиеся в лучики морщинки возле глаз, когда он улыбался, не прибавляли ему возраста.

Рита ожидала, что Слава, получив отказ, повернется и скроется в доме, но он вдруг опустился рядом с ней на траву и вытянул обтянутые светлыми джинсами ноги.

– Это твоя сестра? – кивнул он на Лику.

– Да, – ответила Рита, с тоской подумав, что вот, начинается так ненавистная ей «анкетная» часть. Вопросы-ответы о работе-хобби-семье – ради того, чтобы поддерживать видимость общения и продемонстрировать интерес к разговору. Впрочем, плюс знакомств, состряпанных друзьями, очевиден – часть твоей биографии эти сводники уже поведали «жениху» заранее. Минус – вежливых разговоров о работе-семье-хобби все равно не избежать, «объект» будет прощупывать почву в поисках темы, интересной обоим.

И по тому, что Слава развернулся к ней, стало понятно – хочет задать и другие вопросы. Но тут из дома вышел Иван и зычно гаркнул:

– Айда на озеро!

Клич был воспринят с энтузиазмом. Не раз прибегающий на помощь Иван вновь выручил Риту. Правда, порадоваться она не успела. Несмотря на слабые протесты, друзья определили Риту в машину Славы. Лика с Павлом поехали, как и раньше, с Иваном и Татьяной. Машина Олега замыкала кортеж.

Но, к счастью, опасения Риты не оправдались: ее новый знакомый не стал задавать вопросов, так не любимых ею. Он принялся делиться впечатлениями о последней книжной новинке, недавно прочитанной. И хоть Рита не могла поддержать разговор в силу того, что автор ей знаком не был, но слушала она рассказ Вячеслава с интересом. Тот сумел так преподнести сюжет, так расхвалить стиль автора, что Рита выразила искреннее желание купить книгу как можно скорей. Но когда она поблагодарила парня за рекомендацию и искренне восхитилась его рассказом, Вячеслав рассмеялся:

– Умело рекомендовать – моя работа. Я работаю в пиар-отделе. Так что продвигать товар напрактиковался.

Помолчав недолго, с улыбкой добавил:

– Правда, книгу я тебе не «продвигал», а просто советовал. Она не имеет никакого отношения к товарам нашей компании. Просто хороший автор. Почитай, возможно, тебе тоже понравится.

Решив, что он не собирается задавать вопросов о ее жизни, Рита расслабилась и успокоилась. А зря. В тот момент, когда она уже не ожидала, Слава спросил:

– Это правда, что дом Ивана раньше принадлежал тебе?

Она вздрогнула и, заморгав, словно в глаз попала соринка, молча кивнула. И после недолгой заминки все же ответила. Кратко, не вдаваясь в подробности:

– В нем когда-то жила моя бабушка. Потом она умерла, и дом стоял в запустении. У меня не было возможности им заниматься. А тут Иван стал подыскивать дачу и уговорил продать участок ему.

– Угу, – с пониманием ответил Слава. Любопытство его, похоже, было удовлетворено, и он больше не стал задавать вопросов. Оставшиеся пять минут дороги они ехали молча. Рита думала о том, что правильно поступила, продав дом другу. Хозяйственный Иван вдохнул в умирающий дом жизнь, отремонтировал его, да еще сделал все возможное, чтобы перемены не слишком были заметны для бывшей хозяйки. Осматривая дом, Рита в первый момент подумала, что Иван ограничился косметическим ремонтом: покрасил стены, заменил розетки, заново покрыл лаком стертые половицы, но ничего не тронул в планировке. Хотя из оброненных ранее фраз Рита делала выводы, что друг затеял куда более глобальные перемены, чем просто ремонт. Но количество комнат осталось прежним. Две одинакового размера спальни располагались симметрично, словно крылья самолета, по обе стороны от большой центральной комнаты. Из гостиной вел узкий коридор в квадратную прихожую, откуда можно было попасть в кухню и маленькую ванную комнату.

Внутри все еще слабо пахло краской и лаком. Отмытые окна казались прозревшими, солнечный свет проходил сквозь них беспрепятственно и ложился сочно-желтыми пятнами на лакированный пол. Дом ожил еще и стараниями Татьяны: на окнах висели белоснежные тюлевые занавески, на поверхностях оказались разложены ажурные салфетки, в вазочках стояли свежие цветы. Рита, когда увидела обстановку, почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы: все это было предназначено для нее, потому что так было раньше. Бабушка сама вывязывала крючком салфетки, любила расставлять в вазах полевые или садовые цветы. В квартире Татьяны все было чисто и опрятно, но не наблюдалось ни старомодных салфеток, ни тюлевых занавесок. В своем жилище Таня обставила все со вкусом, но в современном стиле: евроокна с жалюзи, паркет с подогревом, вместо живых цветов – цветы на фотокартинах. Видимо, Иван, который в детстве бывал в доме Ритиной бабушки, рассказал жене, и та расстаралась ради подруги. Как трогательно…

Риту ожидал еще один сюрприз: из чердака, раньше занимавшего всю площадь под крышей, Иван соорудил второй этаж со спальней и кладовой. И Рита, увидев это новшество, поняла, к чему относились разговоры о перестройке.

Все то время, пока друг показывал дом, девушка не могла отделаться от ощущения, будто ей тяжелой ладонью властно лег на затылок чей-то взгляд. Пару раз оглянувшись, она и правда встретилась глазами с Олегом. Парень тут же отворачивался. Но едва Рита оказывалась к нему спиной, как вновь ощущала пристальный взгляд, от которого ей становилось уже не столько радостно, сколько неуютно. Ее любовь отцвела и опала осенними листьями. Остался лишь фантом.

Ни к чему эти взгляды… Ни к чему мысли. Но…

Ох, Иван, знал бы ты, какую абсурдную, идущую вопреки правилам, партию ты затеял…

* * *

Шкатулка, запертая на какой-то хитрый невидимый замок, не желала открываться. Бился он, бился, пытаясь найти ту секретную пружину, тронув которую сумел бы добраться до тайны, но что-то все же делал не так. То ли по неверному следу шел, то ли не смог правильно сложить разрозненную информацию в логическую цепочку, то ли ему все еще недоставало каких-то звеньев.

И все же необходимо решить эту головоломку. Казалось, пойми он, что тогда, почти три года назад, произошло, стало бы легче. Немного, ненадолго, но легче.

Михаил поднялся с травы и, повернувшись спиной к безмятежной глади озера спиной, принялся натягивать джинсы прямо на мокрые ноги.

Безумие, безумие… Мало ли было в его жизни безумия в тот страшный год? Мало ли его и сейчас? Иногда кажется, что он уже давно и прочно сошел с ума. А иногда – что, наоборот, сумасшедшим стал мир, а он единственный остался в своем уме – как проклятый. Михаил застегнул пряжку ремня и поднял с травы футболку, но не надел ее, а перекинул через влажное плечо. Потоптался на месте, будто не зная, чем заняться дальше, и вновь присел на траву, вытягивая длинные ноги. Прищурившись, окинул взглядом зеркальную поверхность озера – так, будто не доверял ей, но подыгрывал. Для купания, конечно, время еще раннее, хоть день и выдался жарким, почти как в июле. Но находятся безумцы, готовые купаться и так рано – дачники, налетевшие, как саранча, из столицы на майские праздники. Он тоже такой же сумасшедший. Правда, купание не принесло никакого удовольствия, напротив, погружение в озеро внушило такое отвращение, будто окунулся Михаил в сточный колодец. Хоть вода и казалась чистой.

И вновь, как бывало каждый раз, когда он глядел на озеро, тяжелым камнем навалилась тоска. Сердце словно замедлило ритм, в пальцах возникло неприятное покалывание, а в голове зашумело. Михаил не стал дожидаться, когда ему станет хуже, рывком поднялся, натянул футболку и отправился прочь. Однажды он засиделся перед озером, связанный, будто путами, тоской, и едва не потерял сознание. Он, крепкий здоровый мужик… Отслуживший в десантных войсках, занимавшийся экстремальными видами спорта, оказался бессилен перед страшными воспоминаниями, которые не сотрут из его памяти ни связи с женщинами, ни водка, ни опасные увлечения, ни шумные праздники. Он перепробовал, казалось, все. И даже когда сам находился на границе двух миров, то погружаясь в беспамятство, то выныривая на поверхность жестокой реальности, не мог избавиться от страшных видений. Не боль его мучила, а то и дело встающие перед глазами жуткие картины. Он не цеплялся тогда за жизнь, напротив, когда приходил в себя, испытывал разочарование и желал лишь одного – избавления. Не от боли, не от жара, а от воспоминаний.

Но, видимо, не судьба. Выжил.

С тех пор надумал себе, что легче ему станет, если он разгадает тайну. Если поймет, почему так происходит. И, главное, узнает, как остановить это…

* * *

Озеро, прозванное в народе Лебяжьим, имело форму запятой, широкую асимметричную «голову» которой обрамлял воротник леса, а длинный узкий «хвост» распластался между двумя огромными кляксами лугов. Напротив того места, где «хвост» соединялся с «головой» и небольшой край берега вдавался в озеро, образовался маленький пляжный участок. Здесь берег, плавно уходящий в воду, был не поросшим травой, а песчаным.

Лика первая сбросила кроссовки. Тронув босой ногой воду цвета слюды, она ойкнула и отскочила, будто наступила на раскаленный камень.

– Холодная какая! – объявила девушка с таким возмущением, словно всерьез ожидала, что в первые майские дни вода окажется прогретой солнцем, как в жарком июле.

– Есть смельчаки, желающие окунуться? – азартно провозгласил Иван.

– Ваня, с ума сошел? – испуганно окликнула его Татьяна и погладила себя по выпирающему животу. – Вода ледяная! Еще заболеешь…

– Не заболею, – заспорил ее муж и, показывая упрямый характер, который проявлялся не так уж часто, лишь в мальчишеских выходках, сдернул с себя футболку. Его примеру тут же последовал Олег, который, без сомнений, относил себя к смелым и азартным. Любой вызов он принимал со снисходительной усмешкой, расцветавшей на его порочных губах цветком греха. И пока Иван спорил с Татьяной, с разбега первым вбежал в воду.

– Сумасшедший, – воскликнула Татьяна, то ли имея в виду Олега, который быстрым кролем устремился к середине озера, то ли пробовавшего босой ногой воду мужа.

– Олежек, осторожно! – не столько с беспокойством, сколько с восхищением воскликнула Даша. Подбежала к самой кромке озера, но, коснувшись холодной воды, с визгом отскочила:

– Хо-олодно как!

– Говорю же, безумцы! – проворчала Татьяна, провожая недовольным взглядом направляющегося к воде мужа.

– А ты куда? – раздалось вдруг за спиной Риты. Оглянувшись, она увидела, что Лика стоит перед Павлом, уперев руки в бока, будто строгая жена, выговаривающая муженьку за провинность. Парень, подражая старшим, уже стянул с себя рубашку и теперь нерешительно мял ее в руках.

– Так купаться, – неуверенно произнес он и покраснел.

– Так холодно, – передразнила его интонации Лика и уже другим голосом – строгой матери – сказала:

– А если ты с воспалением легких свалишься? А у нас экзамены на носу!

Удивительно, Павел послушался и молча оделся. Рита, скрывая улыбку, отвернулась: похоже, в отношениях будет доминировать Лика. Может, и выбрала она себе в спутники такого стеснительного парня, потому что любит верховодить?

Неожиданно она поймала взгляд Славы, с улыбкой наблюдающего за сценой. В отличие от остальных мужчин, он не предпринял попытки искупаться в озере. Просто сразу опустился на лужайку, сунул в зубы сорванную травинку и теперь ее лениво пожевывал.

– Боевая у тебя сестрица! – весело сказал он Рите. Ответить девушка не успела, потому что Слава уже махнул рукой куда-то в сторону:

– Смотри, что это?

Рита посмотрела туда, куда указывал парень, но не поняла, что он имел в виду. То, что Олег уже доплыл до середины озера и теперь возвращался обратно? Или то, что Иван почти догнал его? Или имел в виду Дашу, которая в сторонке, изящно опустившись на подстеленную курточку, будто Ассоль в ожидании корабля с алыми парусами, преданно высматривала Олега? Или Татьяну, которая, сложив руки рупором, кричала Ивану, чтобы он поворачивал назад?

– Вон там, на том берегу, – пояснил Слава.

– Похоже на туман…

В хвостовой части «запятой» озера, над водой поднимался туман. Но был он распределен не равномерно по поверхности, а сгустился на небольшом участке. И оказался таким плотным, что ничего за ним уже не просматривалось.

– Туман не туман… Может, дым? – предположил Слава и даже встал на ноги, чтобы лучше разглядеть.

– Дым бы поднимался к небу столбом. Мне кажется, это туман… Или какой-то сгусток…

– И формы интересной…

Рита только сейчас обратила внимание на то, что «туман», или что это еще было, и правда очертаниями напоминал гигантского лебедя.

Они еще гадали над происхождением странного сгустка, когда за их спинами вдруг раздался громкий и властный голос:

– Эй!

На лужайке, чуть поодаль от их машин, стоял полицейский «уазик» с мигалкой на крыше. В приоткрытое окно свирепо пялился плохо выбритый мужик в форменной рубашке с расстегнутым воротом.

– А ну мотайте отсюда! – гаркнул полицейский. – Здесь запрещено купаться!

– А где запрещающий знак? – елейным голосом спросил Олег, который как раз успел доплыть до берега и, выйдя из воды, направился к «уазику» нарочито лениво, давая понять, что ни мигалка, ни форма, ни звериное выражение лица мужика на него страху не нагнали.

– Натягивай портки и дуй отсюда, – проигнорировал его вопрос страж порядка. – Если не хочешь пузом кверху всплыть. Купаться запрещено, и точка!

– А мы не купаемся, мы просто… отдыхаем! – поддержала бойфренда осмелевшая Даша. Мужик смерил ее коротким взглядом и вновь сурово рявкнул:

– Отдыхать тут тоже запрещено! Минута вам на сборы. Или вызываю отряд.

– Не имеете права, – ринулся в атаку Олег. Сзади на него зашикали. Даша предусмотрительно, опасаясь, что ее друг нарвется на крупные неприятности, взяла его за голый локоть и тихонько потянула назад:

– Пойдем, Олег. Нельзя, значит, нельзя…

– Я еще посмотрю, почему нельзя! Где это сказано, что нельзя? Ни знака, ни ограждения, – громко заявил Олег и с видимой неохотой, сердито хмуря угольные брови, принялся натягивать джинсы.

Под свирепым взглядом полицейского прошествовали к машинам. Чувствовали себя все так неуютно, будто их застукали в чужом саду ворующими яблоки. Мужик в форме не спускал с них взгляда, переводя его с одного на другого так, будто водил нацеленным пистолетом. Видно было, что этот небритый полицейский в натянувшейся на его мощной груди форменной рубашке с не сходившимся на бычьей шее воротом перепалок не терпит. Его взгляд то и дело возвращался к Олегу, и тогда в светлых, неопределенного цвета глазах возникало сожаление: полицейский не простил выскочке спора и явно боролся с желанием показать этому задиристому хлыщу, правильно указавшему на отсутствие запрещающего знака, свое превосходство.

«Уазик», тихо шурша шинами по траве, проводил кортеж из машин до дачного поселка, как будто полицейский опасался, что молодежь ослушается и повернет к озеру.

– У, как тут все серьезно, – обронила Лика, лишь только все вышли из машин на территории дачи. – Чего это нас прогнали?

– Я с этим еще разберусь, – процедил Олег. – Выясню, на каких правах.

– В прошлом году вроде кто-то утонул, – припомнил Иван. – Может, запрет на купание связан с тем, что в озере есть какой-то опасный омут?

– Тогда должны были поставить знак! – не успокаивался раздосадованный Олег.

Но спор не разгорелся – пора было заниматься подготовкой к обеду.

1965 год. Ольга

Ах, как умеет рассказывать диковинные истории старая Лукерья! Слава рассказчицы не ограничивалась лишь их деревенькой, гуляла по окрестным, созывая любопытных ребятишек, а то и взрослых, на летние вечерки к Лукерье. Собирались во дворе у старухи, садились кто на завалинку, кто на деревянные ступени крыльца, кто прямо на примятую траву перед покрытой тряпичным ковриком лавкой. И ждали. Хозяйка выходила из дома степенно, будто царица, спускалась, постукивая посохом по ступеням, и усаживалась на лавку так величественно, будто на трон. Страху нагнетал уже один вид старухи: скрюченная и высохшая, что старое дерево, с темным, будто кора, лицом и огромной бородавкой в уголке рта с торчащими из нее длинными волосками. Лукерья складывала на коленях руки, похожие на лапы ворона, сцепляла в замок крючковатые пальцы с длинными желтыми ногтями. Сколько лет ей было, никто не знал, может, восемьдесят, а то и все сто. Но взгляд ее выцветших глаз был молодым, веселым и лукавым. Как и голос – медовым, ласковым, мягким. Голос не старухи, а молодухи. Если прикрыть глаза и только слушать, то легко можно вообразить, что рассказ ведет не похожая на ведьму старуха, а молодая красивая девка.

Лукерья окидывала всех хитрым взглядом и вопрошала:

– Ну, про что вести сказ?

Знала историй Лукерья тыщу. И одна диковинней другой. Слушать старуху было интересно. Знала она и про колдунов, и про змеев горынычей, и про утопленниц, и про молодую ведьму, перекидывающуюся в новолуние ночной птицей. И пусть в школе говорили, что подобные истории – это суеверия стариков, порожденные необразованностью, и нет на самом деле никакой нечисти. Умела Лукерья рассказывать так, что заслушивались не только ребятишки, но и взрослые. Страшно становилось до жути, собравшиеся жались друг к другу, охали, хватались за руки, но продолжали завороженно слушать. Сама ли выдумывала старуха истории или слышала от кого, но рассказы ее были наполнены подробностями настолько живыми, что любая, даже самая невероятная, небыль в изложении Лукерьи выглядела правдой. И возвращались потом по домам по темноте бегом, вздрагивая от каждого шороха. Боялись, вдруг встретится на дороге одноглазый колдун и проклянет, и скрючит тебя на всю оставшуюся жизнь! И визжали испуганно при виде старой кошки, перебегавшей из одного двора в другой, думая, что это деревенская ведьма обернулась ею. И мерещилось, как на высеребренном лунным светом лугу пляшут русалки.

Утром, конечно, «страшилки» уже казались выдумкой, над ними даже посмеивались: какие могут быть колдуны, когда на дворе – двадцатый век! Советская власть, пионеры и строительство коммунизма! Но едва наступал вечер, как опять собирались у Лукерьиного двора в надежде потешиться старухиными сказками.

– Деда моего вы бы послушали, – вздыхала Лукерья. – Вот уж он-то рассказчик был хоть куда! А я-то что…

Хитрила старуха: знала, что нет лучше ее рассказчицы.

– Так про што сказывать-то, а?

– Про колдуна, обернувшегося в седого кота!

– Про кикимору…

– Про… – слышался нестройный хор выкриков. Лукерья обводила разволновавшуюся толпу поблескивающими от возбуждения молодыми глазами, и сухие ее, все в трещинах и морщинах губы трогала улыбка. Хоть она и спрашивала, о чем вести рассказ, но редко шла на поводу у просящих и историю выбирала сама. Только если большинство сходилось в единодушной просьбе, тогда уступала.

– Сказывали старики, что в стародавние времена… – начинала она рассказ всегда одинаково.

Но в этот раз Лукерья вдруг глянула на темнеющее небо, сощурив подслеповато глаза. И, указав кривым длинным пальцем с торчащим нестриженым ногтем вверх, глубокомысленно произнесла:

– Сегодня работенки будет много у Хозяйки озера. Белую луну скрывает черная.

То, что луна на самом деле одна, а не две, возражать старухе не стали. Из ее рассказов знали, в старину считалось, будто на небе две луны – Белая, чей лик виден почти каждую ночь, и Черная, которая также ходит по небосводу, но не видна, потому как темнее самой кромешной тьмы. И когда Белая луна становится невидимой, наступает полнолуние Черной луны, закрывающей собой Белую.

– Сегодня – время Черной луны, открываются врата, и зло проходит в наш мир, – назидательно и даже чуть торжественно произнесла Лукерья.

Слушатели затаили дыхание, а старуха, бросив наживку, обвела всех смеющимся взглядом, пожевала губами и вновь обратилась к публике:

– А знаете вы, отчего это наше озеро так кличут?

И снова выдержала нужную паузу – недолгую, но достаточную, чтобы любопытство слушателей накалилось.

– А оттого, что в нем находятся те самые врата…

И Лукерья рассказала старинную легенду о вратах и о Хозяйке озера.

Сказывали старики, что давным-давно это озеро разделяло два мира – Явь, земной мир, где жили люди, и Навь – нижний, обитель духов и нечисти. Врата были открыты, и в Явь являлись из нижнего мира призраки, ночные кошмары, наваждения, болезни, несчастья, голод. Не было спасения людям, не было возможности закрыть те врата. Пока одна красная девица, потерявшая во время очередного мора почти всех родных и любимых, не обратилась к Солнцу с отчаянным призывом о помощи. Растопить тьму, избавить людей от мучений и страданий, подарить свет и надежду. «Я бы с радостью, – ответило Солнце. – Но с наступлением ночи мне должно уходить – так было и так будет всегда. А врата открываются лишь с наступлением тьмы. Обратись к моей сестре – Луне. Она приходит мне на смену ночью». Красавица послушалась Солнца и обратилась к Белой Луне. «Я помогу тебе, – ответила Луна. – Буду освещать землю, следить ночью за тем, чтобы врата оставались замкнутыми. Но когда Черная луна закрывает меня, в ту ночь мир погружается во тьму, и открываются врата в Навь». «Подари мне каплю твоего света, и я буду следить за тем, чтобы врата оставались закрытыми в черную ночь!» – воскликнула девушка. И Луна подарила, как девушка и просила, каплю серебристого света, который обратил красавицу в белого лебедя. С тех пор как Хозяйка озера в образе лебедя следит за тем, чтобы проход между мирами был закрыт, несчастья стали обходить эти места стороной. А вода получила славу целебной. Говаривали, если в безлунную ночь прийти к озеру, можно увидеть, как в середине плавает белый лебедь. Хозяйка. И лишь в полнолуние, когда Луна освещает ярко землю и врата остаются закрытыми, Дух девушки может выходить из тела лебедя и покидать озеро.

…Возвращалась маленькая Оля домой в задумчивости, вспоминая рассказ старухи и тот взгляд, который Лукерья то и дело бросала на девочку, будто рассказывала эту легенду специально для нее. Оле даже становилось не по себе, когда старуха выискивала ее взглядом и при этом улыбалась – как-то по-особенному, грустно и сочувственно. Но, может, улыбалась старуха своим мыслям, а взгляд ее блуждал по слушателям и останавливался на Оле потому, что сидела девочка прямо перед старухой. Конечно, все дело в этом… И все же ей было не по себе. Оля перевела взгляд на уже чернеющее небо, где в эту ночь и правда отсутствовала луна, и подумала, какая же это, наверное, страшная работа у Хозяйки озера… Страшная и сложная.

* * *

Уйдя с озера, Михаил не сразу отправился в деревню, а сделал еще большой крюк по краю вспаханного поля, не столько стремясь оставить за спиной озеро, сколько пытаясь отрешиться от тяжелых воспоминаний. Но они, будто тень, следовали за ним. И только когда он уже свернул на галечную дорогу, ведущую к дому, ему наконец-то удалось отвлечься от мрачных мыслей и погрузиться в другие воспоминания – счастливые.

…Тот февральский вечер выдался совсем уж сердитым и шумным, как изводящий родных капризами уставший от долгой жизни старик. С утра брюзжал порывистым ветром, к обеду проявлял характер, бросая в лица прохожих колючим снегом, к ночи разошелся вьюжной истерикой.

Михаил ехал с работы почти ночью. Сидя в пахнущем зеленым чаем салоне машины, предвкушал возвращение домой. Вот он во дворе оставит автомобиль кутаться в снежное одеяло, войдет в подъезд и, поднимаясь к квартире, еще с первого этажа услышит радостное повизгивание Лоты. Его верная девочка чувствовала хозяина, едва тот входил в подъезд. Он откроет дверь в пропахшую за день одиночеством Лоты квартиру и принесет с собой счастье. И пусть больше всего на свете ему будет хотеться разогреть вчерашний суп и неторопливо поужинать, он выведет Лоту гулять. И уже потом, после прогулки, наконец-то погрузится в долгожданный отдых.

Девчушку он заметил на пустой автобусной остановке в тот момент, когда представил, как встанет в ванной под горячий душ. Свет фар выхватил фигурку, одетую не по погоде в короткую, едва доходящую до талии, меховую курточку, юбку и сапожки. Михаилу на мгновение в свете удалось увидеть выражение лица девушки – несчастное, растерянное, будто девчушка внезапно обнаружила, что осталась на земле единственной выжившей после глобальной катастрофы. Ветер горстями бросал снег в разбитые стекла остановки, словно специально целясь в девушку. А та и не пряталась. Стояла, смирившись с поражением, понимая бесполезность попыток увернуться от летящего в лицо снега. Только ежилась и перебирала тонкими ногами в обтягивающих голени чулками сапожках, да прятала руки в рукава, как в муфту.

Он не смог проехать мимо, свернул со второй полосы так резко, что, будь на дороге машины, обязательно бы спровоцировал аварию. Подъехал к остановке и распахнул дверь: «Садись!» Девочка колебалась, явно наслушавшись историй о грабителях, насильниках, убийцах. Молодец, он бы тоже на ее месте пять раз подумал, садиться ли к незнакомцу ночью в машину. Девушка глянула на него одновременно и с подозрением, и с надеждой, как заглядывает тебе в глаза уличный пес – ударят или угостят вкусненьким? «Коленки отморозишь!» – проворчал Михаил, которому самому не понравилось сравнение девушки с псом. Ну как ему такое в голову пришло? Эта девчушка, вся такая воздушная, тоненькая, беленькая, похожа на Снегурочку. Но не на тех ряженных, с грубо намалеванным румянцем во всю щеку и искусственной косой-метелкой, которые перед Новым годом в компании пьяных Дедов Морозов ездят по заказам родителей поздравлять ребятишек, а на настоящую. Рожденную зимой. «Садишься?» – поторопил он девушку, но не из-за того, что желал поскорее тронуться в путь, а потому что предчувствовал, что если девчушка еще минут пять проведет на ветру, заболеет воспалением легких, не иначе. Она решилась. Шагнула к его машине и чуть не упала, поскользнувшись тонким каблуком на присыпанном снегом ледке. «Осторожно! – вырвалось у него. – Так и ноги переломать несложно. И чего ты на такие каблучищи взгромоздилась?» Девушка не ответила, лишь глянула на него с обидой и осуждением. Села, одернула юбчонку, пытаясь прикрыть ею колени, краснота которых просвечивала сквозь нейлоновые колготки. И сжала в кулачки, пытаясь отогреть, тонкие фарфорово-белые пальцы. Михаил поклацал кнопкой на панели, прибавляя температуру, хоть в салоне машины и так было приятно, и включил теплый обдув. «Отогревайся». «Спасибо», – поблагодарила девушка, бросила на него мимолетный застенчивый взгляд и тут же опустила длинные ресницы. Он успел заметить, глаза у нее – насыщенного синего цвета. Снегурочка…

В тепле девушка оттаяла: щеки порозовели, а сама она, поначалу напряженно вглядывающаяся в дорогу и в крепком молчании сжимающая губы, вступила в разговор. Рассказала, что поссорилась со своим парнем (Михаил так и предположил, что девушка либо гордо ушла от кавалера, либо возвращалась со дня рождения подружки). «Я к нему не вернусь! – запальчиво воскликнула она и, подкрепляя свое решение, хлопнула ладошкой по коленке. – Гад еще тот!» Михаилу не хотелось выслушивать исповедь о негодяе-кавалере. И не потому, что неинтересно, напротив, о пассажирке ему хотелось узнать как можно больше. Но вдруг показалось, что в интимном пространстве его машины нет места для другого, третьего – чужого. Пусть те полчаса, которые займет дорога до дома пассажирки, будут только их – его и Снегурочки.

Она то ли почувствовала, что ему не хочется слышать о ее бойфренде, то ли самой была неприятна эта тема, и задала Михаилу какой-то невинный вопрос, из которого довольно легко размотался клубок разговора. Михаил сам не заметил, как стал рассказывать девушке о Лоте. «Ой! А у меня дома живет котенок!» – тут же живо отреагировала она. Разговорились о животных. И в такой беседе о домашних любимцах незаметно доехали до ее дома. Снегурочка жила в спальном районе в одной из высоток-близнецов, царапающих низкое зимнее небо плоскими верхушками и отстраненно глядящих многочисленными глазами освещенных окон на густо метущий снег. Когда Михаил остановил машину у одного из безликих подъездов, девушка вдруг распахнула сумочку и вытащила кошелек. «Нет-нет!» – протестующе выставил он руку ладонью вперед. Его голос прозвучал несколько резко оттого, что сама попытка девушки заплатить ему показалась обидной. К счастью, Снегурочка поняла, не стала настаивать на оплате и поспешно сунула кошелек в сумочку. Улыбнулась, стараясь сгладить неловкость. И поблагодарила с искренней сердечностью. Но раньше, чем Михаил успел ответить ей, выпорхнула из салона. «Помирится со своим кавалером», – с почему-то навалившейся на душу тоской подумал Михаил. Не слишком он поверил в запальчивое восклицание пассажирки не прощать бойфренда. И та поспешность, с которой девчушка распрощалась, лишь подтверждала подозрение, что помирится она со своим парнем: девушка ускользнула, словно испугалась, что водитель в качестве оплаты попросит номер телефона.

А ведь он и правда собирался попросить ее номер…

Михаил проводил взглядом Снегурочку. Девушка шла на своих каблучищах осторожно, чуть расставив руки в стороны для равновесия и старательно выдергивая ноги из завалившего дорогу снега. И только когда она, чуть задержавшись перед домофоном, скрылась за тяжелой дверью, понял, что так и не спросил ее имя.

Впрочем, зачем?..

Она еще оставалась в его памяти какое-то время. Он даже пару раз сделал крюк, заезжая после работы в этот район в нелепой надежде встретить девушку, но к весне уже излечился от этой странной сердечной простуды. Образ Снегурочки растопили, как и должно было быть, первые солнечные лучи.

А потом, спустя два с небольшим года, они вдруг вновь встретились на чьем-то дне рождения. Компания была незнакомой, приглашение поступило от одного старого приятеля, неожиданно вновь нарисовавшегося в его жизни, и опять на очень короткий период. Будто и правда лишь для того, чтобы устроить судьбу Михаила и после удачно выполненной миссии без прощаний исчезнуть.

На том шашлычном пикнике у кого-то на даче Михаил и увидел ее – Снегурочку.

Он вспомнил ее сразу, хоть мог бы и не узнать: за этот период ему еще не раз доводилось подвозить случайных пассажирок, да и в его личной жизни происходили различные пертурбации. К тому же девушка изменила внешность: льняные волосы перекрасила в золотисто-осенний цвет, фарфоровая кожа теперь была покрыта загаром, даже синева ее глаз стала не той зимне-холодной, цвета сумеречного снега, а васильковой – летней, теплой. Снегурочка растаяла, а возродилась нимфа. И теперь у нимфы было имя – ласковое, идущее ей как никакое другое. Настя.

Нет-нет да и бросал он на нее короткие взгляды. И первого наблюдения стало достаточно, чтобы понять, – девушка в этой компании, как и он, – впервые. Она чувствовала себя неловко, хоть хозяйка дачи и старалась сразу вовлечь гостью в общие дела и разговоры. Но постепенно Настя освоилась, справилась со стеснительностью. Когда понадобилась помощь на кухне, как-то так незаметно и ловко взяла все в свои руки, будто хозяйкой тут была она. Михаилу особенно запомнился один момент. Он вошел на кухню, когда Настя, повернувшись к двери спиной, с увлечением крошила зелень для салата. Волосы она подобрала высоко, чтобы не мешали, два локона выбились из небрежной прически, свернувшись золотыми змейками на тонкой шее. И Михаилу вдруг захотелось подойти к девушке, убрать эти прядки обратно под зажим – чтобы не дразнили, не вызывали в нем непонятное желание тронуть их не только пальцами, но и губами. Она вдруг, словно что-то почувствовав, оглянулась и, конечно, поймала его с поличным: его взгляд уже по-хозяйски, забыв об осторожности, расположился на ее шее. Девушка нахмурила тонкие брови, но вдруг улыбнулась – так приветливо, будто правильно разгадала растерянность, отпечатавшуюся на его лице. А может, просто узнала? От неловкости Михаил даже не сразу нашелся, что сказать. А когда спохватился, что смотрит на девушку слишком уж откровенно и долго, она уже переключила свое внимание на женщину, вошедшую на кухню: передавала блюдо с сочными кусками мяса и перетянутые аптечной резинкой шампуры.

Тот день шел как-то нелепо с точки зрения Михаила: ему все никак не удавалось перекинуться с Настей хотя бы словом. То она оказывалась не одна, то с ним кто-то заговаривал. Так получилось, что за столом их места оказались в противоположных сторонах. Все застолье Михаил просидел с одной мыслью: как бы поговорить с девушкой, не отпустить ее, выпросить телефон. Но сложилось все так счастливо, как он и предположить не мог. Когда солнце заретушировали сумерки и возник вопрос о возвращении в город, Настя вдруг сама подошла к нему и попросила подвезти ее.

– Помнишь, где я живу? – спросила она с лукавой улыбкой. И стало ясно, что узнала она его еще с самого начала. Но оставила признание на потом, как на десерт.

А через полгода они поженились…

Михаил толкнул калитку и вошел во двор. С соседнего участка доносился веселый шум, заставивший его невольно поморщиться: именно сейчас хотелось тишины, нарушаемой лишь едва слышимым шелестом листвы и птичьим чириканьем.

– Привет, сосед! – окликнули его. Ну вот, пройти в дом незаметно не удалось. Сосед Иван подошел к забору, разделяющему их участки, и улыбнулся с такой искренней радостью, будто встретил лучшего друга.

– Здорово, – поприветствовал его Михаил. Новые соседи были ему симпатичны. Они как-то вместе даже обедали пару раз: первыми его пригласили к себе Иван с Татьяной, потом он их.

– Мих, айда к нам на обед! – сделал приглашающий жест Иван и засиял улыбкой, не предполагающей отказа. – Видишь, шашлыки затеваем!

С соседнего участка и правда тянуло дымом. Неподалеку от очага на низеньких переносных скамеечках сидели жена Ивана с другой девушкой и нанизывали на шампуры куски мяса. Возле них на примятой траве стояла кастрюля с маринадом, а шампуры с надетыми на них ломтиками они складывали в огромный эмалированный таз. Картинка была столь аппетитной, что Михаилу показалось, будто он чувствует луково-кислый запах маринада, источаемый еще пока сырым мясом. И ему вдруг так захотелось скрыться от грустных воспоминаний в шумной компании, слушать чужие веселые разговоры, обжигаться о только-только снятое с шампуров ароматное мясо, что он даже на мгновение зажмурился, представив себе возможную картину удовольствия. Как давно он не ходил на пикники! Года три точно, после того, как жизнь разломилась на два неровных обломка. Его, конечно, приглашали за все это время на праздники, и не раз, но Михаил на любые приглашения отвечал отказами. Он и сейчас собирался отказаться… Но сегодняшняя ситуация вдруг так совпала с его счастливыми воспоминаниями о том, другом пикнике, где он во второй раз встретил Настю. Сладкий обман – ассоциации.

– Да я как бы у себя собирался обедать… – попробовал он отнекаться из вежливости.

– Ну что ты будешь в одиночестве? – продолжал уговаривать Иван. Его жена подняла голову и теперь смотрела на Михаила, улыбаясь тихой улыбкой мадонны.

– У вас там свой праздник!

– Да какой праздник! Так, собрались с друзьями. Чего обедать в одиночестве? У нас и весело, и вкусно!

Если подумать, то и правда лучше провести остаток дня в шумной компании, чем страдать от шума в голове, порожденного воспоминаниями, которые обязательно навалятся на него, стоит лишь остаться в одиночестве. Иван велел приходить через полчаса, и Михаил пообещал не опаздывать.

* * *

Рита увидела, как Иван отошел, чтобы поприветствовать соседа, и с грустью подумала, что соседнюю дачу тоже продали. Помнится, принадлежала она старику Захарову, имени которого девушка не могла вспомнить. Не потому, что забыла, а потому, что старика все в деревне звали по фамилии. Она отлично его себе представляла, хоть и видела в последний раз много лет назад. У Захарова была белая борода, напоминающая сахарную вату. Когда Рита была маленькая, она так и думала, что борода у Захарова – сладкая, пахнущая карамелью, как та самая вата из парка аттракционов. И даже немного завидовала соседу – он ведь может каждый день лакомиться! Еще у старика были глаза какого-то удивительного стального оттенка, и взгляд их казался острым, как нож из нержавейки. Рита побаивалась соседа именно из-за его взгляда и при встрече с дедом всегда опускала глаза, словно опасалась обрезаться. Был старик высок, худ и сух, сильно сутулил плечи. А голос его звучал раскатисто, как гром, что тоже вызывало робость.

Старик Захаров был вдовцом, но в столице проживала с семьей его дочка. Отца она навещала редко, но зато каждый год почти на все лето отправляла к нему своего сына. Как того звали, Рита не знала, потому что кликали парня деревенские мальчишки не по имени, а по прозвищу, производному от стариковской фамилии, – Захаром. Долгое время Рита считала, что мальчишку так и на самом деле зовут. И хоть она и видела Захарова-младшего почти каждое лето, но никогда с ним не заговаривала: парень был старше на пять-шесть лет, водился с деревенскими мальчишками его же возраста и мало с кем общался из приезжих, предпочитая дружить с местными. О том, что к старику Захарову приезжал внук, становилось понятно по толпящимся возле соседской калитки компаниям пацанов: Захар-младший удивительным образом умел собирать вокруг себя людей. Вроде бы и не был верховодой и заводилой, напротив, казался серьезным парнем. Но как-то так выходило, что везде, где бы он ни появлялся, тут же оказывался в центре внимания. Впрочем, на местную ребятню он влиял самым положительным образом. Шума от компании почти не было: мальчишки не озорничали, не включали на полную мощь музыку, не лазали по чужим садам. Собирались ради того, чтобы оседлать велосипеды, а позже, когда стали постарше, – мопеды, и проехаться многочисленной компанией по безлюдным окрестностям.

Иногда Рита видела парня лежащим в гамаке и читающим книгу. И в такие моменты ей очень хотелось подойти и заглянуть ему через плечо, чтобы узнать, о чем он читает. К книгам Рита, научившаяся читать рано, питала страсть. Читала много, запоем, но никогда никому не рассказывала о своих впечатлениях от прочитанного. Ей казалось, что чтение – это некое таинство между двумя – Книгой и Читателем, и все секреты, которые поверяла книга, нужно хранить в душе, прятать, как драгоценность, – не извлекать прилюдно и никому не позволять до нее дотронуться. Какой же это секрет, если делиться им с другими, обсуждать его, сравнивать? И пусть все фразы, написанные на бумаге, оставались неизменными, но каждый читатель видел их по-своему. Это как с рецептом: ингредиенты все те же, а блюдо у всякого повара выходит со своим вкусом.

И только почему-то с внуком Захарова Рите хотелось поговорить о прочитанном. Возможно, ей было интересно наблюдать за ним во время чтения – за тем, как менялась его мимика. То парень хмурил сосредоточенно брови, то вдруг, чему-то удивляясь, вскидывал их, то прищуривался хитро, так, будто желая сказать автору, что разгадал его замысел, то лица его касалась тень, словно поступки героев шли вразрез с его ожиданиями, то вдруг губы трогала улыбка, которая, вероятно, в зависимости от того, как поворачивался сюжет, носила различные оттенки – одобрительная, недоверчивая, немного растерянная, а то и вовсе широкая, счастливая – видимо, книга заканчивалась так, как и желалось читателю.

Забавно, она помнила его мимику, а черты стерлись из памяти напрочь. Наверное, наблюдая за меняющимся выражением лица парня, Рита не обращала внимания ни на то, как вылеплен его нос, ни как вырезаны губы, ни какого цвета глаза.

В то лето, первое лето без мамы, Рите исполнилось двенадцать, но за прошедший год она слишком быстро повзрослела. Детство закончилось резко, словно ухнуло в яму. Впрочем, так и было, многое тогда ухнуло. В июне бабушка, не изменяя сложившимся правилам, вывезла внучек в деревню. То был тяжелый период, но за городом беда переносилась легче, чем в душной Москве. Бабушка оказалась права, когда говорила о целебных свойствах деревенского воздуха. Забот, конечно, даже стало больше: к уходу за Ликой прибавились и огородные работы. Но в деревне дышалось легче, казалось, что комок горя, мешающий делать вдохи полной грудью, уже не такой плотный. И взгляд не упирался в кирпичную стену соседнего здания, и отсутствовало ощущение замурованности в каменном колодце. Куда ни глянь – расстилающиеся коврами поля, сливающиеся вдали с небом. Здесь согнутые тяжестью бремени плечи как будто немного расправились. Рита впервые за долгое время улыбнулась и поняла – они справятся. Пожалуй, именно в то лето она впервые стала воспринимать младшую сестру не как обузу, неожиданно свалившуюся на них с бабушкой, а как родную душу.

Тем летом Рита впервые испытала чувства, свойственные уже не ребенку, а юной девушке. Это были совершенно незнакомые ей ощущения, пугающие своей необъяснимостью (ей, может, и хотелось спросить у бабушки, что же это за новые ощущения, сделавшие ее сердце вдруг таким непоседливым, но она стеснялась) и одновременно вызывающие радость от предвкушения чего-то необычного, волшебного, счастливого. Когда она видела, как Захар-младший выводит из сарая мопед и садится на него, сердце Риты вдруг выделывало странные кульбиты – поднималось почти к самому горлу и резко ухало вниз, и становилось от этих незнакомых ощущений как-то немного грустно и одновременно светло на душе. Хотелось и улыбаться, и плакать. И обнять весь мир. Или хотя бы сделать что-то хорошее.

Но потом как-то так вышло, что с внуком старика Захарова она больше не виделась: то ли парень не приезжал к деду на лето, то ли приезжал, но в то время, когда Риты не было в деревне. А потом старик умер, и кому остался дом, Рита так и не узнала.

– Таня, куда бы это выбросить? – К ним неслышно подошел Вячеслав и продемонстрировал блюдо, наполненное пищевыми отбросами: кожурой с очищенных овощей, стебельками зелени.

– А вон там, возле хозблока, стоит большое ведро, видишь? – охотно откликнулась Татьяна. Рита, почувствовав себя неловко, опустила голову. Если бы не эта ситуация с форсируемым знакомством, ей было бы куда проще общаться со Славой. Не пришлось бы постоянно думать, что его пригласили ради нее, и беспокоиться, что не оправдывает ни ожидания друзей, ни, похоже, Вячеслава. И не ловить на себе двусмысленные взгляды то Татьяны, то Ивана, безусловно волнующихся о том, как сложится знакомство. Какая же неловкая ситуация… Пожалуй, попросит она потом Ивана – настойчиво попросит, – чтобы больше не ставил ее в такое положение.

Рита продолжала упорно делать вид, что занята. И, склонившись над кастрюлей с мясом, не заметила, как Вячеслав, возвращаясь обратно с опорожненным блюдом, издали задержал взгляд на ее склонившейся спине.

Иван много рассказывал об этой девушке, и Вячеславу казалось, будто они знакомы с Ритой давно. И представлялось, что разговор между ними завяжется быстро и просто и польется по расчищенному загодя Иваном руслу легко, не спотыкаясь о камни-неловкости. На самом же деле все пошло не так, как ожидалось. Девушка казалась довольно необщительной и замкнутой, будто заперлась на семь замков. Слава попытался осторожно сковырнуть с одного из них сургучную печать, и тут же его попытки оказались пресечены неожиданно колючим взглядом. Рита так тщательно оберегала свои секреты, не желая никого подпускать к ним, что парень тут же потерял интерес, как ребенок, столкнувшийся с не по возрасту сложной головоломкой. Не то чтобы он отступал перед сложностями, в любом нормальном мужчине подобная неприступная крепость лишь разожгла бы азарт, но ему уже приходилось «взламывать» души: один раз чужая тайна заинтриговала его так, что он не мог спать и есть, пока не подобрал «код» к «замку». В другой раз «сейф» открыли перед ним добровольно в порыве доверия. И… Слава сделал выводы, что лучше оставить чужие секреты в покое. Частенько любопытство оборачивается самым жестоким разочарованием.

Впрочем, нельзя сказать, что его интерес к Рите совсем уж не проявился. Девушка оказалась симпатичной: приятное лицо, никаких резких штрихов и изломанных линий, нежный овал, округлый подбородок, небольшой нос с чуть приплюснутой переносицей. Пожалуй, недоставало природных красок, да губы тонковаты. Но зато глаза у Риты были такими, что, заглянув в них раз, оказываешься затянутым в водоворот. И секрет их магнетизма был не в цвете – цвет-то как раз самый обычный, – карий. А в особой глубине, в какой-то непостижимой, тщательно хранимой тайне. И в удивляющей и вызывающей интерес смеси жизненного опыта и одновременно невинности. Глаза рано повзрослевшего ребенка.

Впрочем, со слов Ивана, жизнь у девушки была непростой. Но что он, Слава, знает об этом? Только то, что Рите двадцать семь лет и пять из них она работает в школе учительницей биологии. Живет вдвоем с младшей сестрой, и, со слов Ивана, жизнь свою подчинила одной цели – вырастить сестру, дать ей образование. Подрабатывает написанием каких-то статей, рефератов. Еще немного работает репетитором. На это и живут. Видно, что забот у нее куда больше, чем радостей. Об этом бесхитростно поведала и пересекающая лоб вдоль морщинка, и не привыкшие улыбаться, сложенные в крепкую линию губы. Заботы, заботы – вот все секреты этой девчонки, взвалившей на свои плечи слишком много.

– Слав, иди к нам! – закричала Татьяна, заметив, что он развернулся к дому. Руки, испачканные маринадом, она держала на весу, как хирург. Рита тоже подняла голову и, мельком глянув на парня, вновь опустила взгляд. Ну прям как барышня из прошлых веков. Слава вдруг испытал раздражение. И на Риту – за то, что она воздвигала ненужные стены, когда можно было просто поболтать. Все же в дружеской компании находятся. И на друзей – за то, что они, в слепом усердии не желая вникать в сложившуюся ситуацию, изо всех сил продолжают «сватовство». Вон, Иван тоже повернулся от очага и замахал ему рукой, приглашая помочь. Слава нехотя подошел, и Иван тут же поручил ему принимать у девушек готовые шампуры с мясом и подавать их ему. Ну что ж, раз так просит – сделано. Когда он брал из рук Риты только что подготовленный шампур, улыбнулся ей как можно теплее. Девушка же смутилась и повернулась к кастрюле за следующей порцией. Хоть бы улыбнулась! Нет, как все запущено… Но ведь общались же они с ней вполне ничего в его машине по дороге к озеру!

А может, он просто не в ее вкусе? И вот весь ответ.

Впрочем, во время обеда лед наконец-то дал трещину. Вячеслав неожиданно коснулся темы, которая Рите оказалась интересна, и за столом разгорелась довольно увлекательная дискуссия. К своей радости, Рита обнаружила, что Слава поддерживал ее точку зрения и приводил такие продуманные аргументы, что противники в лице Олега и Ивана быстро сдались. Впрочем, Иван вышел из спора слишком быстро и легко, так что стало ясно, он и вступил в него лишь с одной целью – подбросить дров в костерок разговора, наконец-то возникшего между двумя его протеже. А вот Олег еще долго не желал сдаваться, хмурился, сердился, спорил. Но в итоге замолчал с угрюмым видом. А Рита с Вячеславом продолжили разговор, только как уже выигравшие бой союзники. И стена отчуждения, воздвигнутая между ними в начале знакомства, осыпалась. Увлеченная разговором, Рита не замечала, как довольно переглядывались между собой Татьяна с Иваном. Как скривила губы в ироничной усмешке Лика, которая, удивительно, вела себя эти полдня очень тихо и незаметно. Скорее всего ее вниманием целиком завладел Павел: Лика что-то нашептывала парню, без конца трогала его то за руку, то за плечо, обнимала, ерошила ему рыжие волосы и, казалось, не замечала ничего вокруг. Ухватила с блюда самый аппетитный шашлык и передала его Павлу. Умилительно!

Подруга Олега Даша молчала во время обеда как немая, но с восхищением слушала то, что говорил ее любимый. И кивала головой, как китайский болванчик, и заглядывала в рот своему божеству, и подкладывала молча и незаметно на его тарелку кусочки шашлыка. Сама же скромно пожевывала салатные листики – то ли берегла фигуру, то ли вообще не ела мяса. «Скучная какая», – подумала Рита, случайно встретившись взглядом с Дашей. Взгляд у девушки был отсутствующий, словно мысли ее блуждали где-то далеко-далеко. Видимо, спор на нее нагнал такую скуку.

Еще один человек, помимо Дарьи, не вступил в беседу: приглашенный на обед Иваном сосед Михаил. Он скромно занял крайнее место за столом и, видно, чувствовал себя в компании неловко. То ли темы разговоров ему были неинтересны, то ли компания слишком для него молода. Рите даже подумалось, что мужчине уже за сорок, но, возможно, возраст ему ложно прибавляла густая борода и щедрая седина в темных волосах, а также лучики морщинок вокруг стального цвета глаз. Если к нему обращались с вопросами хозяева, Михаил отвечал односложно. Похоже, его больше занимало угощение, чем присутствующие. Впрочем, ел он тоже скромно: ограничился несколькими кусочками мяса и салатом.

В какой-то момент Рита неожиданно поймала на себе взгляд Михаила, и ей показалось, что его глаза ей знакомы. Но только не смогла припомнить, у кого она видела похожие. Сомнительно, что они с Михаилом встречались раньше, память промолчала, не кольнув даже смутным узнаванием.

Симпатичным он ей не показался, особенно на фоне эффектного Олега. Одет Михаил был в «камуфляжные» штаны и такой же расцветки куртку, накинутую, несмотря на жару, на застиранную майку-алкоголичку, обут в высокие ботинки на рифленой подошве. Ей подумалось, что он местный. Не столичный дачник. Может быть, купил у наследников старика Захарова домик по дешевке?

В какой-то момент Михаил погрузился в свои мысли настолько глубоко, что, казалось, совершенно забыл о том, где и с кем находится. Он смешно замер с поднесенной ко рту вилкой, будто внезапно уснул. Но такое оцепенение длилось недолго. Услышав, что разговор коснулся утреннего происшествия на озере, встрепенулся, торопливо сунул в рот кусочек мяса, отложил вилку на пустую тарелку и заинтересованно прислушался.

– Плевать мне на чьи-то запреты, – разорялся Олег. – Раз нет запрещающих табличек, значит, купаться можно. Вечером опять сходим на озеро. Устроим заплыв.

– А я бы не рекомендовал там купаться, – сказал вдруг Михаил. И прозвучал его голос – низкий, спокойный, как море в штиль, – так неожиданно, что все за столом разом повернулись к нему.

– Это почему? – с вызовом спросил Олег. И даже вскинул подбородок.

– Были случаи утопления и пропажи людей.

– Тоже тонули? – ахнула Татьяна.

– Возможно. Только тел никто не находил, как ни искали.

– Так, может, и не в озере дело, – усмехнулся Олег. – Может, в лесу терялись?

– А может, и в лесу, – согласился Михаил, но так, что стало понятно, согласился лишь ради того, чтобы не спорить. – Только местные не купаются, остерегаются. Погибают заезжие, которые либо не знают об опасностях, либо плюют на них.

Говорил мужчина серьезно, но в то же время таким тоном, будто рассказывал, как в пионерском детстве, страшилку про «черный-черный город с черными-черными улицами»… Рите на какой-то момент показалось, что Михаил даже усмехнулся в бороду.

– Ерунда какая, – насмешливо отозвался Олег. – Наверное, пьяными лезли в озеро, вот и получались утопленнички. О правилах поведения на воде нужно помнить!

– Погибшие девушки тоже были пьяными? – спросил Михаил вдруг как-то зло. И тот острый взгляд, которым он срезал Олега, вновь показался Рите смутно-знакомым.

– Ну… – протянул быстро сдавшийся парень. – Может, голову им напекло? Солнечный удар и все такое.

«Сам ты «солнечный удар», – отчетливо прочиталось во взгляде мужчины, но развивать спор он не стал.

– Олеж, может, не пойдем? – робко спросила Даша, трогая друга за локоть. – Ну это озеро!

– С чего это не пойдем? Или ты собираешься просидеть тут взаперти все три дня? Так со скуки подохнем!

Его последняя фраза явно задела Таню: губы девушки обиженно дрогнули, но из деликатности она промолчала. А Иван сделал вид, что пропустил слова друга мимо ушей.

– Ну идите, – усмехнулся Михаил, но как-то недобро.

– А что вам известно об этом озере? – вступил в разговор Вячеслав, пытаясь сгладить неловкость, вызванную и репликой Олега, и реакцией на нее гостя-соседа.

– Да ничего, – пожал тот плечами. – Только то, что слышал от местных.

– А вы сами разве не местный? – ляпнула Лика, наконец-то заинтересовавшаяся разговором.

– Полуместный.

– Как это? – не поняла девушка.

– Дед с бабкой у меня отсюда, – ответил Михаил резко, будто поставил точку, отсекая дальнейшие расспросы. Даже Лика, не страдающая деликатностью, больше выяснять ничего не решилась.

– Спасибо за угощение. Мне уже пора, – сказал гость, поднимаясь.

– Как? Уже? Но мы ведь только сели за стол, – встрепенулась Татьяна. Мужчина поднял на нее глаза и улыбнулся уже дружелюбно и ласково:

– Таня, к сожалению, мне нужно идти. Ваша компания душевная, и я бы с удовольствием провел с вами больше времени, но мне нужно съездить в город и вернуться сюда к ночи.

– Вы приходите к нам еще, – пригласила Татьяна. – Мы здесь еще пару дней точно проведем.

– Спасибо. Зайду, – коротко ответил он, но так и осталось непонятным, правда ли решил принять приглашение или просто сказал из вежливости.

* * *

Праздники праздниками, а дел у него – выше крыши. Впрочем, Михаил был рад тому, что всегда находилось чем заняться. Праздники с некоторых пор вызывали у него болезненную тоску. И если бы не работа, метался бы он неприкаянным, беспокойным по квартире. В дни вынужденного отдыха наиболее остро ощущались одиночество и непоправимость случившегося. Просто потому, что Настя раньше обязательно придумывала планы на выходные. Шумные компании она не любила, предпочитала домашний уют или вылазку куда-нибудь вдвоем, и умела так все организовать, что выходные и правда становились волшебными. Впрочем, будние дни она тоже умела превращать в праздники. Топтыгин… Она частенько звала его Топтыгиным, обыгрывая его «медвежье» имя. «Топтыгин, ты ничего не планируй на эти выходные!» – просила она его в начале их совместной жизни. А потом необходимость в этих просьбах отпала, потому что Михаил старался так вести свои дела, чтобы в выходные быть свободным. А раньше, до Насти, не было у него ни выходных, ни праздников. Удивительно, но, отдаваясь работе меньше, он стал успевать больше. За выходные, проведенные с женой, он так хорошо отдыхал, что готов был свернуть потом горы. И сворачивал. «Ты, главное, сейчас о работе не думай», – просила его Настя, ведя то в кино, то в парк – бродить по шуршащим листьям и слушать их осеннюю симфонию, то на пикник на берегу реки. При этом у нее каждый раз оказывался заготовленный для него кулинарный сюрприз: то корзинка со свежими булками, испеченными ею рано утром, еще до его подъема, то свежие лесные ягоды в лубяном лоточке, которые она купила на местном рынке, то жареные каштаны – все в зависимости от сезона.

А потом ее не стало, и праздники вновь превратились в рабочие будни. И, как ни странно, не без помощи все той же Насти, раньше возводившей выходные в культ.

Когда она погибла, Михаил принял решение не возвращаться в эти места, передать дела кому-нибудь другому. Или вовсе закрыть проект. И именно после того решения стал видеть по ночам жену: поначалу она умоляла его продолжать начатое, потом, когда дела пошли, просто стала являться в снах, сюжет которых всегда был одним и тем же.

Она протягивала к нему полупрозрачные руки, будто прося у него помощи. Но каждый раз, когда Михаил шагал навстречу, фигуру жены, облаченную в длинную белую сорочку, начинал скрывать поднимающийся снизу густой туман. И когда Михаил бросался вперед в стремлении вырвать любимую из тумана, где ей было холодно, страшно и одиноко, и хватал Настю за руки, ее мокрые пальцы выскальзывали из его ладоней. Мгновение, и туман поглощал ее фигурку. И как Михаил ни искал жену, как ни звал – то отчаянным криком, то шепотом, – не находил. До следующей ночи, когда опять повторялся этот то ли сон, то ли видение.

Не раз бывало так, что он просыпался и замечал на своих ладонях капли воды. Что это? Пот, выступивший от напряжения? Или по ночам к нему на самом деле приходит призрак жены? Он, всегда со скептицизмом относящийся к подобным вещам, не верящий ни в загробную жизнь, ни в проклятия, ни в летающие тарелочки, теперь готов был поверить во что угодно. Потому что вера давала надежду.

Как-то Михаил поделился с одной местной старухой своими снами-видениями. И та, качая повязанной темным платком головой, сказала:

– Мается, сердешная. Ты в церковь-то сходи, поставь свечечку-то… А вообще просит она тебя… Не обретет покою, пока ты не поможешь ей.

– Что просит? – спросил Михаил.

– А вот это ты уже сам должен знать.

От того разговора у него появилось больше вопросов, чем ответов. Михаил уже даже жалел, что завел его. Не успокоила его бабка, наоборот, еще больше растревожила душу. Он и сам чувствовал, что Настя молит его о чем-то, но никак не мог понять, чего она хочет. Дело он продолжает. Одно ее желание выполнил. Но что еще осталось?

И почему она не дает себя спасти во сне? А может, того и хочет, чтобы он спас уже не ее, а тех, кто может так же, как она, погибнуть? Пожалуй, с ее любовью ко всему живому, сочувствием и добротой она, скорее всего, хотела именно этого.

«Так помоги мне! Помоги узнать, в чем дело!» – вскричал он как-то после пробуждения. И Настя и правда ему начала помогать. Так ему казалось: он вдруг стал находить маленькие подсказки-пазлы, из которых можно со временем составить нечто целое, правда, их еще была лишь небольшая горстка. К нему в руки постепенно стекалась информация, имеющая отношение к происходящим событиям. Как правило, все получалось совершенно случайно: заказывал, к примеру, он документы, нужные для работы, а находил среди записей, реестров и прочего то, что имело хоть какое-то отношение к интересующей его истории. А может, с помощью Насти он стал читать между строк, более внимательно и тщательно? Что-то Михаил разыскивал специально и обязательно находил, например старые архивные записи, которые, по его мнению, лишь чудом сохранились.

Старожилы деревни кое-что рассказали, проблема была в том, что таких осталось очень мало – свидетелей прошлых событий. Да и выцвело многое из их памяти.

А ему все еще чего-то не хватало, чтобы сложить все эти разрозненные картинки в одну.

Михаил глянул на часы и убедился – до встречи оставалось еще сорок минут. Хорошо. Успевает. Местные дороги – не московские, о пробках тут и не слышали. Одно плохо, разбиты они так, что лавирование между ямами и выбоинами тоже отнимает достаточно времени и требует особых навыков вождения.

До нужного придорожного кафе ехать уже не более пятнадцати минут, поэтому Михаил сбавил скорость и двигался медленно, как какой-нибудь старик на «Москвиче» первой модели.

И все-таки приехал в нужное место чуть раньше. Человека, обещавшего ему папку с фотокопиями некоторых архивных записей, еще не было на месте. Михаил поприветствовал знакомую официантку и попросил газированной воды. Голода после обеда на даче у соседей он совершенно не испытывал, пиво не пил – за рулем, соки не любил.

Он занял столик на террасе. Поблагодарил девушку за принесенную воду и закурил.

«Вот, Настя, занимаюсь, как ты и хотела, всем этим…» То ли проектом, то ли расследованием, поначалу не воспринимавшимся всерьез, но теперь увлекающим все больше и больше.

И может быть, потому, что он действительно правильно угадал «желание» покойной жены, минувшей ночью впервые увидел сон, сюжетом не похожий на уже привычный.

На этот раз бежал он изо всех сил к озеру, и от нехорошего предчувствия даже болело в груди. Михаил помнил, что дорога, которая на самом деле была не такой уж длинной, во сне казалась ему бесконечной. И чем дольше он бежал, тем сильней становилось ощущение, что непоправимое вот-вот случится. И все зависит от него! Он оказался на берегу в тот момент, когда девушка, одетая в свитер и брюки, раскинув руки, словно крылья, с обрыва полетела вниз. «Настя!» – закричал Михаил, бросаясь вперед и на ходу избавляясь от верхней одежды. Он ожидал, что сейчас над водой, как это происходило обычно в его снах, сгустится туман. Но в этот раз туман не поднялся, вода оставалась прозрачной, и можно было разглядеть опускающуюся на дно тонкую фигурку. Не раздумывая, Михаил прыгнул с обрыва вниз и спустя пару мгновений коснулся рукой чьих-то волос. Вцепился в них крепко, как мог, и рванул наверх, вытаскивая девушку.

«Спас! Спас!» – ликовал он, плывя к тому месту, где берег был более пологим. Одной рукой он удерживал спасенную Настю, другой греб что было сил. И когда смог встать на ноги, подхватил любимую на руки и понес. И сердце его теперь уже готово было разорваться от счастья. Михаил уложил спасенную на траву, случайно оглянулся назад и увидел, что с обрыва, откуда он прыгнул в воду, ему улыбается его Настя, одетая все в ту же длинную сорочку, в которой она являлась ему во всех видениях. Он недоуменно перевел взгляд на лежащую на траве девушку, но на этом его сон оборвался.

Михаил проснулся, так и не понимая, спас ли во сне Настю или какую-то другую девушку – под одобрение жены. Может, сон подтверждал правильность избранного им пути расследования и его «раскопки» помогут спасти кого-то?

– Приветствую, Михаил! – услышал он. И, подняв глаза, увидел присаживающегося за стол мужчину.

* * *

В ту ночь Рите спалось плохо. Обычно она не страдала ни бессонницей, ни кошмарами: за день так уставала, что засыпала, едва касаясь щекой подушки. И спала без сновидений, а может, просто не помнила их. Но если и видела сны, то были они невинными, отражающими ее будни: то стоит она у доски и объясняет урок, то склонилась над ученической тетрадью.

В эту ночь, первую в ее и уже не ее, новом старом доме, ей приснился сон. И не просто сон, а кошмар. Ей увиделось, как она ночью покинула дом, прошла через посеребренную лунным светом желтую террасу тихо, на цыпочках, стараясь никого не разбудить. Видение было таким реальным, словно Рита проживала его наяву, и все детали, увиденные днем, во сне наполнились важностью. Важным было и то, что ей вспомнился цвет террасы, важным казалось и то, что продетая в колечко щеколды дужка замка поддалась легко, будто была просто вставлена в замок. Важной была и ночная тишина, которая плотным одеялом укутала спящую деревню. Рита вышла на галечную дорогу, и вдруг ее кто-то окликнул. Оглянулась, но не на свой дом, а на соседский, и увидела, что в двух окнах горит свет. Видимо, Михаил тоже не спал, и это странным образом успокоило ее. Если что, он придет на помощь… Правда, каким образом и почему она рассчитывала на его помощь, Рита не знала. Просто так подумалось.

Куда она шла, не представляла, но с каждым шагом напитывалась уверенностью, что выбрала правильный путь. Будто кто-то вел ее за руку. Но вдруг дорога, до этого расстилавшаяся ровной лентой, закончилась обрывом, и Рита, не удержавшись на ногах, покатилась по крутому склону. Падение было бесконечным, казалось, падать так, тщетно пытаясь ухватиться за какие-нибудь корни или камни, она будет вечно. Земля с привкусом тины набивалась ей в рот, раскрытый в немом крике о помощи, камни оставляли на ее теле синяки, одежда рвалась о коряги. Но бесконечное падение оборвалось так же внезапно, как и началось: Рита с размаху ухнула в ледяную воду, сомкнувшуюся над ее головой дверцами захлопнувшейся ловушки. Девушка отчаянно забарахталась, пытаясь вынырнуть на поверхность, но намокшая одежда, ставшая вдруг тяжелой, как латы, сковывала ее движения. Рита попыталась избавиться от куртки, отчаянным движением срывая ее с себя, но пальцы сводило от холода, руки не слушались. Она тонула, но сопротивлялась изо всех сил. Не может она утонуть! Не может умереть так глупо, так внезапно, так… Ей еще Лику поднимать! Мысли о младшей сестре придали сил, и Рите почти удалось выплыть на поверхность, туда, где уже были видны расплывчато, через слой воды, звезды на небе. В предвкушении вдоха она сделала сильный рывок и… ударилась головой обо что-то твердое. Поверхность воды оказалась покрытой толстой ледяной коркой. Как? Как это возможно?! Ей вспомнилось, что на дворе – май, ночью хоть и похолодало, но не до заморозков же! Рита в отчаянии заколотила по ледяному куполу своей темницы, надеясь разбить его, но то ли слой был слишком толстый, то ли ее силы на исходе, только лед даже не треснул. В тот момент, когда Риту уже захлестнуло отчаяние, она увидела, как сверху раздался стук, будто кто-то, торопясь ей на помощь, старался разбить ледяную корку. Раз удар, два, три… И синхронно с ударами стучало ее собственное сердце: неужели спасение? Только бы хватило воздуха, только бы продержаться еще пару секунд… Сейчас разломают лед и вытащат ее из холодной воды, готовой хлынуть в легкие через уже размыкаемые губы. Но в тот самый момент, когда лед наконец-то пошел трещинами, Риту кто-то схватил за лодыжки – сильно, уверенно. Пальцы (если это были пальцы) были холодными и склизкими. Забыв от ужаса, что нельзя разжимать губы, Рита закричала. И одновременно с тем, как вода хлынула в горло, этот кто-то, вцепившийся ей в щиколотки, резко дернул ее за ноги вниз…

Рита вынырнула из сна, будто из того озера, чуть не ставшего для нее смертельной ловушкой. Рывком села на кровати и сделала три жадных вдоха, будто и правда провела какое-то время без воздуха. В висках стучало, лоб взмок, в пальцах чувствовалось неприятное покалывание, чуть подташнивало. «Может, переела шашлыков?» – подумалось ей. Не привыкла она наедаться на ночь, тем более такой тяжелой пищей. Вот и объяснение и недомоганию, и ночному кошмару. Удивительно, как она еще не разбудила Лику, ведь наверняка металась во сне, стонала, задыхалась. Вон, даже одеяло сбросила… Рита пошарила рукой в темноте в поисках одеяла, нашла его на полу, подняла и завернулась по шею – ее знобило. Точно, переела тяжелой пищи на ночь!

Внезапно Рита поняла, что комната освещена не только лунным светом. Девушка перевела взгляд на прикроватную тумбочку. Мобильный мигал огнями, – пришло сообщение. Рита взяла в руки телефон, но увидела, что новых сообщений не поступало. Правда, каким-то образом поменялась заставка. Пейзаж с пшеничным полем сменил темный фон с расплывчатым светлым пятном. Рассмотреть, что же представляло собой это пятно, не удавалось, потому что иконки меню располагались как раз на нем. Но как заставка поменялась самостоятельно? Глюк телефона? Или Рита сама случайно нажала какую-то кнопку?.. Девушка торопливо оглянулась на соседнюю кровать и убедилась, что Лика по-прежнему крепко спит. Хозяева распределили между гостями спальни так, чтобы каждому досталось удобное место, хоть и поселили в комнаты по двое. Олег с Дашей поднялись в спальню на втором этаже, где раньше был чердак, а остальные заняли три комнаты на первом. Риту с Ликой поселили в самой большой – центральной. Младшая сестричка еще крупно поспорила с Ритой на тему ночевки. Лика, конечно, кричала, что она взрослая и останется в спальне вместе с Павлом. Но Рите удалось выиграть этот бой, хоть и ценой обиды младшей сестры. Лика осталась в комнате с Ритой, а отчаянно покрасневший во время спора сестер и желавший провалиться со стыда сквозь дощатый пол Павел – в комнате вместе с Вячеславом. Лика, уже улегшись в кровать, демонстративно отвернулась к стене и сделала вид, что уснула. Лучше уж так. Рита, если честно, ожидала, что младшенькая будет бузить еще долго.

Чтобы не разбудить сестру, Рита сняла со спинки стула джинсы, торопливо натянула, заправила в них короткую ночную рубашку, поверх надела свитер. И в таком виде выскользнула в коридор. Осторожно прикрыла за собой дверь, пошарила рукой по стене в поисках выключателей. Иван оставил их на прежнем месте, хоть и заменил на новые.

Электрический желтый свет в сравнении с лунным показался мягким и теплым, он уютным пледом успокаивающе опустился на плечи. Рита решила поискать в памяти телефона картинку, самопроизвольно установившуюся на экране, и разобраться, откуда она взялась и что на ней изображено.

Искать пришлось довольно долго: в папке с загруженными в память производителем телефона картинками не оказалось той, которая красовалась теперь в виде фона. И только в папке с фотографиями она неожиданно обнаружилась. Странно, но Рита совсем не помнила этой фотографии: на темно-сером рябом фоне белело какое-то пятно с еще двумя, поменьше, по бокам. Но если допустить, что она, сама не заметив, нечаянно нажала на кнопку и сделала кадр автоматически, то почему снимок вышел черно-белым? Или у камеры есть и такая функция? В технике Рита мало что понимала, поэтому допустила, что такое все же возможно. Но время и дата снимка заставили ее удивиться вновь: фотография была сделана пять минут назад, то есть в то время, когда Рита беспомощно бултыхалась в своем кошмаре.

В комнату никто не заходил, иначе бы она проснулась. Разве что Лика вдруг решила так пошутить. Хотя сомнительно: сестра спала вполне натурально и крепко. Рита поднесла поближе к глазам телефон и повертела его так и сяк, стараясь разглядеть пятно. И вдруг холодок ужаса прошелся по спине: пятно было похоже на женское лицо. Темные провалы глаз, овал открытого в крике рта. Два светлых пятна по бокам похожи на раскрытые ладони. Ей вдруг эта картинка увиделась так четко, будто неясный негатив наконец-то проявили и показали ей уже готовую фотографию в цвете. Рита разглядела (а вернее сказать, угадала из-за мелькнувшего вспышкой видения), что эта девушка – она сама, пытающаяся вынырнуть из воды на поверхность.

Кто-то сфотографировал ее в ночном кошмаре?!

Ей стало не по себе. Рита поторопилась удалить картинку из памяти телефона и вернуть прежний фон. Но хоть она и постаралась убедить себя в том, что фотография была не чем иным, как телефонным «глюком», от страха, пробравшегося в душу холодом, избавиться не удалось. Дом вдруг показался такой же ловушкой, как закованный в лед водоем. Старые половицы, которые Иван не успел заменить, разразились под шагами старческими стонами. Рита, опасаясь перебудить всех, остановилась. Но тут же в памяти всплыла принявшая в ее воображении более четкие очертания напугавшая ее картинка, и девушка, подталкиваемая в спину страхом, в несколько решительных шагов-бросков добралась до входной двери, откинула крючок, загромыхала оставленными в замке ключами, выскочила наружу.

Луна на звездном небе оказалась такой же идеально круглой, как и во сне, а тишина – плотной, густой, запутавшейся в темных ветвях деревьев. Даже ветер, казалось, устал раздувать щеки и забылся глубоким сном. Рита невольно поежилась от ассоциации со своим сном, вызванной этой лунной тишиной. И присела на ступеньку крыльца. Возвращаться обратно в комнату, в углах которой, казалось, клочьями старой паутины повис ее кошмар, желания не было. Сон окончательно рассеялся на свежем деревенском воздухе.

Рита передернула плечами: ночью стало так прохладно, что от озноба не спасал даже шерстяной джемпер. Странно – днем стояла такая жара. Рита обхватила себя руками и грустно усмехнулась: нет рядом того, в чьих объятиях хотелось бы согреться. Ночью одиночество, днем притихающее от суеты, распевает в полный голос арии в минорных тональностях. Как хорошо, что она спит обычно так крепко, что не слышит этого «пения». Ну что ж, пусть сегодня поет. Ей вовсе не одиноко. Как ей может быть одиноко в бабушкином доме, который она любит и который теперь находится в хороших руках? Как может быть одиноко, когда за бревенчатыми стенами, на ощупь теплыми, как рука друга, отдыхают ее сестра и друзья? Но одиночество, будто в отместку, взяв самую высокую ноту, затянуло вдруг вкрадчивым голосом песню, очень любимую Ритой, но всегда вызывавшую у нее не столько радость, сколько грусть – воспоминание о том дне, когда она познакомилась с Олегом.

В тот мартовский день ей исполнялось двадцать два. Не круглая дата, но красивая. Симметричная. И Рите казалось, что теперь и в жизни у нее все должно идти так же – красиво и симметрично. День рождения она впервые отмечала без сестры и бабушки. Лика зимой тяжело переболела кишечной инфекцией, и после выздоровления бабушка увезла девочку на курорт с минеральными водами. На поездку пришлось занимать деньги у соседей, но Лике требовалось восстановление.

Устраивать празднества было не в правилах их маленькой семьи, но в тот раз Рита решила разгуляться по мере своих возможностей: наготовила салатов, испекла пирог, пригласила сокурсниц и Ивана. Друг, помнится, спросил, может ли он прийти не один. Рита подумала, что придет он с девушкой, с которой не так давно познакомился. Однако Иван привел не подругу, а незнакомого парня, своего сокурсника.

…Он ей понравился сразу. Так, что, рассматривая с растерянной улыбкой неожиданного гостя, Рита не сразу запомнила его имя: оно прошло застенчиво, на цыпочках, как мимо спящего, не разбудив оглушенное сознание. И лишь когда гость повторно представился, подумала, что ему это имя – Олег – идет как никакое другое.

У парня было удивительное лицо. Его можно было рассматривать бесконечно, причем как в целости, любуясь тем, как его части сочетаются друг с другом и органично перекликаются, будто в созвучном многоголосье, так и по отдельности – нос, глаза, рот, восхищаясь их природной лепкой и прорисованностью.

Тонкий, с небольшой горбинкой нос с хищно вырезанными ноздрями, такой, к каким Рита питала странную слабость. И под стать хищным ноздрям глаза: черные, глубоко посаженные, чуть прищуренные, но не близоруко, а так, будто их хозяин глядел на все и всех с иронией и снисходительностью, не переходящей в высокомерие, но опасно балансирующей на грани. Губы, малиново-яркие, четко очерченные, тронуты полуулыбкой – отражение иронии во взгляде. Черные, будто вакса, зеркально-блестящие волосы парень стянул в хвост, доходивший ему до лопаток. Рита еще подумала, что таким великолепным волосам позавидовала бы любая девушка. Ростом гость был куда выше середнячка Ивана и выгодно отличался атлетическим сложением.

Рита рассматривала гостя с открытым ртом, позабыв о приличии совершенно. Восхищение в ее глазах не осталось незамеченным. По лицу Олега мгновением проскользнула понимающая улыбка, словно парень привык к подобным взглядам.

– Извини, я без подарка, – сказал он, показывая крупные и белоснежные, будто из рекламного ролика зубной пасты, зубы. – Иван не предупредил.

«Ты уже подарок!» – едва не вырвалось у нее. Но, однако, вслух она пролепетала что-то нейтрально вежливое.

К ее великому разочарованию, Иван засобирался из гостей очень рано, едва попробовав салаты и даже не дождавшись горячего блюда. И, конечно, его приятель – вместе с ним.

– У нас есть еще одно дело, прости, – извинился друг, целуя ее на прощание в щеку. – Завтра я к тебе зайду. Почаевничаем. Держи подарок!

С этими словами он достал из кармана небольшую коробочку, в которой оказались часы.

– Надеюсь, отсчитывать они будут только счастливые часы, – сказал Иван, глядя, как Рита пристраивает на худенькое запястье браслет. – Великоваты? Не страшно! Завтра отнесем их в мастерскую – подогнать под твой размер. Какая же ты худышка!

– У нее аристократские запястья, – сказал вдруг молчавший до этого Олег. И неожиданно для Риты взял ее руку, повернул ладонью вверх и поцеловал в ладонь. Мимолетно коснулся губами, но кожу обожгло так, будто к ней приложили что-то раскаленное. Рита едва не вскрикнула и подумала, что на коже, возможно, останется след. Фантазии…

Они ушли. А вечер сразу растерял краски. Будто тот едва знакомый человек унес с собой акварель, оставив взамен черно-белый карандашный набросок. И праздник, ее первый за долгое время настоящий праздник, превратился в будний день. Гости, отплясывающие под попсовый хит, стали раздражать своей неуместностью. Рите остро захотелось одиночества, обрамленного тишиной и сумерками, где она, прикрыв глаза, вспоминала бы жгучий, как чили, взгляд нового знакомого и прикосновение губ к ее руке.

Когда Рита наконец осталась наедине с воспоминаниями и горой немытой посуды, в дверь вдруг позвонили. Решив, что вернулась одна из подруг за какой-нибудь забытой вещью, девушка, не глянув в глазок, широким жестом распахнула дверь и замерла от неожиданности.

– Я принес тебе подарок, – тихо сказал Олег, протягивая Рите через порог небольшую коробочку.

– Что это? – изумленно воскликнула она, принимая коробочку. Повертела ее в руках, будто не решаясь открыть, и подняла глаза на парня, все так же стоявшего по ту сторону двери.

– Ой, заходи, – спохватилась она. Олег не заставил себя ждать. С подарком в руках, теребя на ходу ленточку дрожавшими пальцами, Рита прошла на кухню, зная, что Олег следует за ней. Поставила на плиту чайник и открыла коробочку, там оказалась нитка коралловых бус.

– Не знаю, понравится ли тебе, – сказал Олег, глядя ей в глаза таким взглядом, когда и без слов понятно, что бусы – это не тот подарок, который на самом деле ей приготовлен, а лишь прелюдия к нему.

Чая они так и не выпили.

Олег уснул быстро, а Рита еще долго лежала тихо, словно затаившийся в норке зверек, боясь разбудить Олега. Слышать рядом с собой чужое дыхание было и радостно, и непривычно. Падающий в окно лунный свет озарял лицо парня, и в серебряном сиянии его черты казались красиво холодными, будто вытесанными изо льда. Лицо Кая с сердцем-ледышкой. От такого сравнения, пришедшего на ум, Рите стало как-то не по себе. И она с трудом удержалась от того, чтобы не поцеловать парня в губы в желании растопить лед. Но ограничилась тем, что осторожно выбралась из постели и задернула штору.

Уснула Рита под утро и так крепко, измученная мечтами, воспоминаниями, сомнениями и тревогами, что не услышала, когда Олег встал. Проснулась она резко, как от пронзительного звона будильника, разбуженная внезапно ворвавшейся в ее сон тревогой. Одурманенная опиумом сна, Рита не сразу поняла, чем вызвано это неприятное чувство. И только глянув на место рядом с собой и увидев еще одну подушку, вспомнила.

Олега в кровати не было. Испугавшись, что он ушел, девушка рывком вскочила и, путаясь в одеяле, в которое она наскоро завернулась, выбежала из комнаты. Олег оказался на кухне. Он сидел спиной к двери возле приоткрытого окна и курил, пуская сизые струйки дыма. Из окна тянуло морозным воздухом, и босые ноги Риты на ледяном полу тут же замерзли. Но девушка лишь неслышно переступила ими, поджала пальцы и плотнее закуталась в одеяло. Очарованная, она любовалась Олегом. Мужественно-широкий разворот плеч – крепких и сильных, гладкая смуглая кожа, крепкая шея и черные волосы, на этот раз распущенные. Ей нравилось смотреть, как Олег курит: как подносит ко рту руку с зажатой в двух пальцах сигаретой, как вдыхает в себя горький дым – как будто бы безразлично, отрешенно, думая о чем-то своем, а затем так же равнодушно, практически машинально выпускает его в приоткрытое окно. Олег настолько погрузился в свои мысли, что не сразу заметил девушку. И только лишь когда докурил, оглянулся и кивнул:

– Доброе утро.

Но, как она ни надеялась на совместный завтрак, Олег отказался от предложенного чая, объяснив, что на самом деле очень торопится. «Дожидался тебя. Нехорошо уходить, не попрощавшись», – улыбнулся он и легонько коснулся темными губами ее губ. «Ты такая сладкая», – сказал на прощание, будто с сожалением. «Ты еще придешь?» – запоздало спросила Рита перед тем, как за Олегом захлопнулась дверь. «Ну конечно!» – беззаботно ответил он. И не пришел. Никогда больше.

Хоть за эти пять лет они виделись, и не раз – на праздниках у Ивана.

Но самая незабываемая встреча, увы, та, которая должна была поставить точку на ее мечтах, но, напротив, запустила долгоиграющий механизм самоистязания, случилась через полгода после той ночи. Случайная, возле метро. Это не глаза, это сердце выхватило из толпы знакомое лицо. Выхватило и ухнуло куда-то вниз, успев, однако, передать импульс голосовым связкам, а те – задрожавшим от волнения губам. Рита окликнула Олега и внезапно испугалась: «Он или не он?» И затем, когда Олег оглянулся: «Узнает или нет?» Узнал. Глаза чуть сощурились, приглядываясь к ней, а на губах заиграла приветливая улыбка:

– Здравствуй.

Они стояли посреди улицы и молча смотрели друг на друга. Вокруг бурлила жизнь, суетливая волна прохожих разбивалась о них, огибала с обеих сторон, словно маленький островок, затерявшийся в океане. Рита смотрела на Олега и не могла поверить, что видит его не во сне, а наяву, что вот он, рядом, такой реальный и осязаемый. При желании она могла протянуть руку и коснуться его, но не сделала этого, испугавшись, что пальцы погрузятся в пустоту, как это уже бывало в ее снах. Сколько раз в мечтах она представляла себе эту встречу, и вот… Куда подевались слова, которые она придумывала, миллионы раз повторяя про себя, рисуя в воображении встречу с Олегом? Она так часто проигрывала эту ситуацию… А теперь молчала, парализованная волнением.

– Сколько лет, сколько зим, как говорится, Рита.

– Полгода.

– Да, наверное, где-то так…

И он, и она неловко переминались с ноги на ногу. Непринужденного разговора не получалось.

– Как ты?

В подобных случаях такой вопрос задают людям, с которыми утеряна близкая связь – вежливый, нейтральный, обычный. Наверное, очень сложно пришлось бы людям в общении, не будь таких повседневных вежливо-нейтральных вопросов-выручалочек.

– Ничего, нормально. Потихонечку… – каков вопрос, таков ответ. А предательски вспыхнувшие щеки выдают… И дрожь в голосе – как ее унять?

– А ты? Ты как?

– Тоже нормально, – усмехнулся Олег, а у нее по спине прокатилась волна мурашек: невидимая рука окунула ее в ту единственную ночь, как перепуганного котенка в таз с водой, встряхнула и, не дав опомниться, снова вернула в настоящее.

И опять долгая пауза и неловкое топтание на месте.

– Тебе в метро?

– Нет, я только что оттуда.

– А-а… – Рита понимающе кивнула головой. – Значит, нам в противоположные стороны – мне в метро. Жаль…

Скомканное прощание. С его стороны – торопливое, с ее – немного жалобное, окрашенное тем отчаянием, с каким она цеплялась за слова, как повиснувший над пропастью – за выскользающий из ладоней трос.

И, встретившись на пару минут, они разошлись. Рита не удержалась и оглянулась Олегу вслед, на долю секунды удержав взглядом его фигуру, тут же затерявшуюся в потоке силуэтов многочисленных прохожих.

Вот и все. Встреча, о которой она так мечтала. Ничего не объясняющая, но в то же время объясняющая очень многое. Чужие люди, такие же случайные друг другу, как и остальные прохожие. Эта встреча – как легкий мимолетный порыв свежего ветерка, на мгновение заглянувшего в распахнутую форточку – а была ли она? Или просто показалось? Нет, не показалось, иначе бы не дрожали колени и не пульсировала кровь в висках. И сердце бы не умерло на эти короткие минуты, чтобы потом, оживая, с таким неистовством отбивать новый ритм, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно не выдержит такого темпа, взорвется, как паровой котел…

Сейчас Рита не испытывала к Олегу столь острых чувств, как раньше, но печаль осела в ее сердце занозой, успевшей обрасти плотью, – так просто ее и не вытащить.

А та коралловая нитка, к слову сказать, порвалась едва ли не на следующий день… Символично. Только Рита тогда еще в свежих надеждах не приняла это за знак.

От воспоминаний хоть и взгрустнулось немного, но зато прошел липкий страх, вызванный ужасным сном. Рита поднялась с крыльца, намереваясь вернуться в кровать, и лишь сейчас заметила, что два окна в соседнем доме освещены. Видимо, Михаилу тоже не спалось.

* * *

Газетные вырезки были похожи на осенние листья: пожелтевшие, сухие и хрупкие. И от них так же веяло грустью и горечью. Однотипные случаи, похожее изложение, будто писанное одним человеком. Сухие факты без домыслов. Чьи-то долгие ожидания, уложившиеся в несколько газетных строк. Он столько раз складывал из них пасьянс в поисках единственно верной комбинации, что вырезки обветшали. И Михаил, разглядывая их, в какой раз подумал, что, пожалуй, надо снять ксерокопии. Какая разница, что складывать в пасьянс – оригиналы или копии.

Часто перечитывая эти заметки, он невольно выучил их наизусть. Но что толку от того, что он знает содержание, ведь секрет так и остается неразгаданным?

Михаил поднялся и, заложив руки за спину, сделал круг по комнате. Так же цирковой лошадкой по арене закружились и его мысли – замкнутые в бесконечном цикле, обреченные круг за кругом идти по протоптанной дороге без надежды свернуть на прямую. Он чувствовал себя заложником, искал всевозможные способы сойти с карусели, но безуспешно. Круг за кругом, круг за кругом – до тошноты, до головокружения, до полуобморочного состояния, километры бесполезного пути, часы напрасно израсходованного времени. Ему удавалось решать в жизни многие задачи, выстраивать логические цепочки, предвосхищать, рассчитывать, угадывать. Но вот с этой задачей справиться он никак не мог. То ли не хватало чутья – не того, с помощью которого он вел свои дела, а другого, особого – женского, как сказала бы Настя. То ли все дело в том, что он до конца не мог принять, что задача перед ним не математическая и не экономическая, и даже в законы физики плохо укладывающаяся. И решать ее надо не умом, а опять же тем самым особым чутьем и верой. Он мыслил по-мужски, и где-то в душе все же горел огонек сомнения. Может быть, поэтому тайна, чувствуя его недоверие, не торопилась раскрываться? Но он не мог по-другому мыслить. Он – мужик, и все тут!

Михаил в сердцах легонько стукнул кулаком в обитую деревянными панелями стену. В доме был сделан ремонт незадолго до гибели Насти. Ему здесь нравилось. Он любил эти места. И, объездив полмира, повидав много райских уголков, всегда возвращался в эту умирающую деревню – домой. Особый воздух, наполненный знакомыми ароматами, возвращавшими в счастливые воспоминания. Ему было здесь спокойно, как в колыбели. Ностальгия баюкала его, ласкала материнской рукой. Когда он начинал задыхаться в бешеном столичном ритме, приезжал сюда, где неспешностью, незнакомой нервной столице, была пропитана каждая травинка, каждый придорожный камешек.

Старый дом, доставшийся ему от деда в довольно неприглядном виде, Михаил восстанавливал с такой любовью, будто пестовал обожаемого ребенка. Настя разделяла его привязанность к этому месту. Какие планы они строили! И плохо, плохо, что здесь ей так нравилось… Теперь он жалел об этом с такой силой, с какой когда-то радовался. Может, если бы она так же, как он, не рвалась сюда, не произошло бы трагедии?

Как, как так получилось, что такое спокойное место превратилось вдруг в жадного до жертв монстра? Что случилось, что?.. Почему вдруг проснулись демоны и алчно собирают теперь «урожай» из загубленных душ? Озеро издавна считалось чуть ли не святым. Говорили, что его воды обладают целебными свойствами. И не было на памяти Михаила случаев, чтобы кто-то в нем утонул. И вот поди ж ты… Если бы случай был единичный, то не казалось бы все таким странным. Но озеро будто превратилось в серийного убийцу…

Михаил окинул взглядом разложенный «пасьянс» из заметок: за последние три года утонуло или пропало без вести тринадцать человек. Чертова дюжина. Символичное какое число, поневоле поверишь во всякую чертовщину. Первой стала Настя. В тот год несчастных случаев, согласно газетным статьям, было три, включая его жену. Следующий год, когда Михаил блуждал где-то далеко не только от этих мест, но и вообще от жизни, оказался самым «урожайным»: семь человек, из них четверо – утонули, три – пропали без вести. И три случая с начала этого года. До начала «урожайных» лет последний случай утопления на озере произошел около шестидесяти лет назад. Михаил специально изучал архивы, тщательно и планомерно. И выяснилось, что тогда, шестьдесят лет назад, святое озеро тоже будто превратилось в исчадие ада: жертва за жертвой в течение трех лет. А потом опять все стихло. Может, действительно на какой-то период открываются в нем адовы врата?

Может, правду болтают старики про Хозяйку?..

Местную легенду про врата и лебедушку, следящую за тем, чтобы они оставались закрытыми, он знал еще с детства, но считал просто местным фольклором. Выглядело все слишком неправдоподобно. Но вдруг есть какая-то правда в сказке? Не просто же так слагают легенды и передают их из поколения в поколение. Хотя, помнится, впервые услышав ту легенду школьником, выдвинул свою версию, которую обсуждал с учителем географии. Михаилу тогда подумалось, что озеро – вулканического происхождения, и то, что в древности люди называли «вратами ада», на самом деле – жерло просыпающегося вулкана. Ну чем не ад – губительные газы, поднимающиеся над водой и травящие все вокруг, вскипающая клокочущая вода. Апокалипсис! Ад! Но учитель географии разрушил версию мальчика, сказав, что в тех местах нет вулканических озер. Вообще вулканов нет.

Об этой мальчишеской легенде он вспомнил, узнав, что около шестидесяти лет назад озеро уже превращалось в жестокого убийцу. Как и сейчас. Водолазы исследовали дно и на самом деле обнаружили какую-то трещину, куда могло затянуть тела пропавших без вести. Но… его школьная версия насчет дремлющего и в какой-то период просыпающегося вулкана опять не подтвердилась. Все по той же причине – нет в этих местах вулканов!

Хоть и на самом деле за стопроцентную версию бери стариковскую легенду про Хозяйку… Когда проект с восстановлением деревни только затевался, кое-кто из стариков противился… Жаль, не стал выслушивать он от них причин и объяснений. Особенно одна местная старуха, Клавдия, помнится, усиленно отговаривала его от затеи. А Михаил не придал значения ее словам, отмахнулся. А теперь и спросить не у кого: умерла Клавдия…

Михаил погрузился в мысли и не заметил, как пальцами правой руки невольно ощупывает деревянную стену, будто в поисках скрытого рычага, способного открыть тайник. Надо же… Так и свихнуться недолго.

Михаил вернулся за стол, сдвинул газетные вырезки в сторону, взял папку со старомодными, уже измочаленными временем тесемками и вытащил из нее отксерокопированные листы. Архивные записи, охватывающие временной отрезок от первых послевоенных лет до сегодняшнего дня. Все регистрационные записи о рождении и смерти местных жителей, относящиеся к более раннему периоду, хранились в других местах. Что-то потерялось, что-то сохранилось. Человек, собиравший по его запросу информацию, проделал титаническую работу. В папке, помимо ксерокопий листов регистрационных книг, относящихся к раннему советскому времени, находились и копии листов из метрических книг. Записи о рождении, крещении, смерти местных жителей, регистрируемые когда-то в церкви. Весь вечер Михаил потратил на изучение содержимого папки, складывал пасьянсы из человеческих судеб, рисовал генеалогические древа, выстраивал графики. И теперь рассматривал нарисованную на альбомном листе синусоиду, под которой в несколько пунктов записал выводы – результат всех вечерних исследований и умозаключений.

Он обнаружил, что бывают периоды, когда озеро превращается в кровожадного монстра и проглатывает одну жертву за другой. На жителей неприятности и несчастья сыплются как из рога изобилия, а потом все прекращается – резко, будто некто закрывает эту страницу книги. И начинается новая история – без трагедий и необъяснимых несчастных случаев. Сорок – шестьдесят лет спокойствия и счастья…

Выходит, старики, та же Клавдия, предупреждавшая его, знали, что сейчас грядет период несчастий? Как жаль, как жаль, что никого не осталось из тех, кто бы мог рассказать Михаилу о прошлых, шестидесятилетней давности, событиях от первого лица…

Вторую интересную вещь Михаил заметил, когда составлял генеалогические древа местных жителей. Оказалось, что в одной семье стабильно через поколение рождаются две девочки, одна из которых не доживает до совершеннолетия. Забавно то, что как-то эту семью помянула в разговоре Клавдия, но вот что старуха точно хотела сказать, Михаил, увы, так и не узнал.

И, наконец, третье: каждая из тех рано уходивших девочек умирала не своей смертью, а тонула в озере. И этой трагедией завершался черный период. Значит ли это, что гибель девочек из этой семьи как-то влияла на прекращение бед? Или это простая случайность?

Михаил встал из-за стола, нащупал в кармане пачку сигарет и открыл окно. Прикуривая, бросил случайный взгляд на участок Ивана и вдруг увидел сидящую на пороге соседского дома фигурку. И хоть хорошо разглядеть в неживом лунном свете, слабо освещающем двор, человека не представлялось возможным, Михаил каким-то чутьем понял, кто там находится. Похоже, увлекшись расследованием, он попутно отточил интуицию – оружие против неведомых сил. Бросив еще раз в окно торопливый взгляд, затушил сигарету и направился к входной двери.

Выйдя во двор, увидел, что девушка уже поднялась на ноги и повернулась, чтобы скрыться в доме. И тогда он, в несколько широких шагов преодолев расстояние от крыльца до забора, окликнул девушку по имени:

– Рита!

Голос прозвучал слишком громко для такой тихой ночи. Михаил тут же мысленно обругал себя: ему не хотелось разбудить соседей, к тому же с Ритой он собирался побеседовать наедине, без свидетелей.

– Михаил? – спросила она удивленно и сошла на одну ступень ниже.

– Можно с вами поговорить?

Рита растерянно кивнула, явно удивленная его вопросом. Михаил еще не вошел в соседский двор, но уже успел почувствовать волну настороженности, исходящую от девушки. И понял, что разговора – такого, какого бы ему хотелось – между ними не состоится. Но попытаться стоит, хоть вопросы покажутся ей не только неделикатными, но наверняка вызовут у Риты нежелательные воспоминания. И если она ему ответит резкостью, он не удивится.

Рита ожидала его, стоя все на той же ступеньке террасы, засунув руки в широкие рукава растянутого старого свитера и слегка ссутулив плечи.

– Замерзли? – спросил Михаил, подходя к крыльцу.

Она молча покачала головой. Ее лицо, высвеченное холодным лунным светом, показалось ему кукольным. А сочетание огромных темных глаз и маленького рта напомнило персонажей японских аниме. Красивое лицо, но какое-то чужое. Он спохватился, что слишком уж долго и пристально рассматривает девушку.

– Вы о чем-то хотели со мной поговорить? – поторопила его Рита и, не вынимая ладоней из рукавов, поежилась. Озябла, хоть и не признается в этом. Михаил едва удержался от порыва предложить ей свою телогрейку. Не предложил, почувствовал, что откажется.

– Вы курите? – спросил он, вытаскивая из пачки сигарету.

– Нет.

Она вдруг неожиданно взглянула на него так строго, что ему пришло на ум сравнение, будто посмотрела она на него, как учительница, застукавшая пятиклассника за углом школы с сигаретой. Смешно! Михаил едва сдержал улыбку.

– Рита, давайте присядем, – попросил он и сам первым опустился на нижнюю ступень. Не оглядываясь, спиной почувствовал колебания девушки. Но вот она с легким шорохом сошла на ступень ниже, потом, все так же медленно, будто сомневаясь, на другую и наконец-то присела с ним рядом.

– Я бы хотел… – начал он после короткой паузы, но его на полуслове оборвал громкий, наполненный ужасом крик, раздавшийся из дома. Они вскочили на ноги так стремительно, что нечаянно столкнулись плечами, и Рита от сильного удара покачнулась. Михаилу пришлось придержать ее за локоть, чтобы не упала.

– Это Лика! – крикнула Рита. Перепрыгнула сразу через две ступени, рывком отворила дверь и нырнула в темный коридор. Михаил поспешил за девушкой. Крик Лики резко оборвался. И сразу же наступила тишина, не нарушаемая ни единым шорохом. Страшная тишина.

Щелкнул выключатель, и желтый свет потоком хлынул в темный коридор. Михаил с непривычки зажмурился, но, не мешкая, вбежал в комнату вслед за Ритой.

Лика сидела на кровати, подтянув к груди колени и до подбородка закутавшись в тонкое шерстяное одеяло. От яркого света, к которому еще не привыкли ее глаза, она щурилась и часто моргала, от этого выражение ее лица казалось не столько испуганным, сколько рассеянным. Похоже, приснился девочке кошмар, вот и закричала. А они, двое взрослых, всполошились, ворвались в комнату и напугали ее еще больше.

– Лика, что случилось? – засуетилась вокруг младшей сестры Рита, совершенно не обращая внимания на Михаила, неловко замершего в двух шагах от выхода. – Плохой сон? Или у тебя что-то болит? Может, по тебе пробежала мышь?

На все предположения Лика отрицательно мотнула головой. Затем, переведя взгляд на окно, сиплым шепотом произнесла:

– Она вернулась…

2000 год

Рита заболела гриппом. Чтобы младшая внучка не заразилась, бабушка уступила Рите кровать в своей комнате, а себе постелила на полу. Мучаясь от ломоты в теле, вызванной вновь поднявшейся температурой, девушка долго не могла уснуть, но лежала тихо, стараясь не потревожить уснувшую бабушку. Не спалось Рите еще из-за лунного света, который пробивался сквозь неплотную занавеску, будто луна не просто светила в окно, а заглядывала в него, с особым, лишь ей ведомым интересом рассматривая лица отдыхающих. И Рите почему-то стало неуютно. Даже когда девушка закрывала глаза, продолжала чувствовать на лице холодный, как невесомое прикосновение призрачных пальцев, лунный свет.

Прислушивалась к сонному, с легким похрапыванием, дыханию старушки, она старалась дышать в такт. Помнится, когда была маленькой и долго не могла уснуть, просила маму прилечь рядом. И сосредотачивала все свое внимание на том, чтобы слушать мамино дыхание и «попадать» в него. И так, успокоенная, быстро засыпала. Ее детский рецепт помог и сейчас. Но когда Рита уже стала погружаться в освободительную дрему, из детской, где спала Лика, раздался истошный крик.

– Что? Что? – всполошилась вырванная так внезапно из глубокого сна бабушка. Слишком проворно для своего возраста вскочила на ноги и, путаясь в сорочке, помчалась к младшей внучке. Не на шутку перепуганная Рита поспешила следом.

Лика сидела на кровати в углу, сжавшись в комочек и закрыв лицо ладонями. Она уже не кричала, лишь тихонечко подвывала и всхлипывала, а сквозь неплотно сжатые пальцы сочились слезы. Хрупкая фигурка, облаченная в светлую пижаму, в высеребренной лунным светом комнате показалась Рите какой-то нереальной, но не призрачной, а будто высеченной из матового льда. На девушку даже дунуло холодом.

– Ликушка, – бросилась к младшей внучке бабушка. – Что случилось, золото?

Бабушка мягко отняла ладошки девочки от лица, Лика зажмурилась так крепко, что от усилий даже наморщила нос. И когда она распахнула глаза, откликаясь на встревоженные вопросы бабушки, были они полны страха.

– Лика? – шагнула навстречу сестренке Рита, но зашлась в сильном приступе кашля и торопливо отвернулась, успев заметить, как Лика кинула полный ужаса взгляд на окно и вновь крепко зажмурилась. Рита машинально проследила за взглядом сестры и увидела, что в палисаднике, куда выходило окно детской, мелькнула фигура. Чья – женская или мужская – Рита разглядеть не успела, так как фигура, до этого стоявшая в дорожке лунного света, переместилась в тень. Не шагнула, а будто плавно скользнула.

Ритой вдруг овладело сильное желание выйти и узнать, кому понадобилось пугать ее младшую сестренку. Кто и зачем пришел в их двор? Дом, где проживали девочки, был старым, трехэтажным, с большим палисадником, в который выходили двери трех квартир, расположенных на первом этаже. Здание находилось в тихом районе, далеко от дороги и было надежно скрыто густо насаженными деревьями. Вряд ли стоявший под окнами был случайным прохожим: чтобы войти в палисадник с улицы, нужно вначале отпереть ключом калитку. А может, кто-то из соседей вышел подышать воздухом или покурить? Это единственное разумное объяснение, которое могло прийти в голову.

– Это была тетя. Возле окна, – прошептала вдруг Лика. И Рита, все еще пытавшаяся высмотреть в окно скрывшуюся в темноте фигуру, резко обернулась. Младшая сестренка выглядывала поверх плеча обнимающей ее бабушки, и глаза ее, светло-голубые, вдруг показались Рите темными. От страха? Или это результат причудливой игры тени и света?

– Какая тетя? – всполошилась бабушка, отстраняясь от внучки и поворачиваясь к окну. – Нет там никого!

«Была», – хотела ответить за Лику Рита, но промолчала. На нее вдруг навалился тяжестью страх, сковал панцирем, не давая ни пошевелиться, ни вымолвить слово, ни оглянуться на окно, за которым, тут Рита уже не просто предполагала – знала, ощущала! – кто-то стоял. Она чувствовала – «тетя» наблюдает за ними. И от нее, неизвестной, исходит явная угроза. Только кому – всем троим или только маленькой Лике?

– Бабушка, я лягу в этой комнате! – решительно заявила Рита, еле сдерживая вновь сдавливающий горло кашель.

– Да куда ж ты такая гриппозная! – возмутилась бабушка. Но, почувствовав страх в том отчаянном цепком объятии, которым Лика вновь обхватила ее, сдалась:

– Только не кашляй и не чихай. Заразишь Лику – пеняй на себя!

Но младшая сестренка уже не слушала ворчания бабушки, а, выбравшись из ее объятий, вцепилась ручонками в присевшую на кровать Риту.

Так они и легли обе, прижавшись друг к другу – щека к щеке, сцепив руки в крепком объятии, дыша в унисон. Рита прижимала младшую сестренку так крепко, будто боялась, что ту выбьет из ее рук сильной волной и унесет в пучину. Лика рядом с Ритой успокоилась, на ее сонных губах показалась улыбка. Но, уже засыпая, девочка вдруг еле слышимым шепотом попросила старшую сестру задернуть штору. «Чтобы страшная тетя больше не глядела сюда», – добавила она и уснула. Осторожно, чтобы не потревожить Лику, Рита выбралась из ее ослабевших объятий, подошла к окну, и странные ощущения опять овладели ею. С одной стороны, суеверный страх вновь заключил ее в ледяные объятия, сковывая движения, закрывая глаза ладонями, не давая выглядывать в окно. Но с другой – ночь, сгустившаяся за окном, выманивала ее в палисадник, протягивала ей руки-тени, соблазняла серебром лунного света, странным образом сфокусированного лишь в одной части палисадника – возле старой яблони. Рите подумалось, что это место освещено не просто так, оно будто отмечено, куда ей надлежит подойти.

Сила этого зова была так велика, что Рита очнулась от наваждения лишь в коридоре, уже подходя к входной двери… Опомниться ее заставило донесшееся из комнаты хныканье Лики. Рита поспешно бросилась обратно в спальню, думая, что сестренка проснулась, но увидела, что та по-прежнему спит, только лишь повернулась на другой бок.

Девушка подошла к окну и решительным рывком задернула штору. После чего вернулась к кровати.

Утром Лика была бодра и весела и, кажется, не вспоминала о случившемся ночью. А Рита и не стала пытать ее расспросами, решив не напоминать о напугавшем девочку происшествии. Себя она тоже постаралась убедить, что Лике просто приснился кошмар. А фигура в палисаднике – ну так это просто померещилось. Игра теней и лунного света.

Но подобные происшествия, к сожалению, потом еще повторялись. В одно утро, наступившее после такой ночи, Рита решилась расспросить сестру подробней. Правда, добиться вразумительного ответа от Лики не удалось. Девочка лишь повторяла, что к ней приходит какая-то тетя. Страшная и плохая. Но описать подробно незнакомку не сумела. Закрывала рот, зажмуривала глаза и мотала головой. А если Рита еще больше приставала с расспросами, закрывала ладошками и уши. И Рите ничего не оставалось делать, как прекращать расспросы. А потом этот кошмар на какой-то период оставил Лику.

И вот поди ж ты… Спустя годы, на старой даче.

* * *

Услышав странную, мало кому что объясняющую, а ей – говорящую о многом – фразу, Рита невольно бросила взгляд в окно. И то, что она там никого не увидела, не успокоило ее. Та первая ночь врезалась в память подобно выжженному на теле клейму. Воспоминания оставались по-прежнему яркими, даже по прошествии времени.

– Что ты такое говоришь, Лика? – севшим голосом спросила Рита.

– Это была страшная тетка! Та, которую я видела раньше. Она тут опять стояла у окна, заглядывала. Смотрела на меня, понимаешь? Я не придумываю…

Последнюю фразу девушка произнесла почти шепотом и как-то обреченно, будто решив, что сестра ей не поверила. Вместо ответа Рита подошла к окну и выглянула, ожидая увидеть, как темный силуэт поспешно уходит с лунной дорожки в тень, как бывало раньше. Однажды, когда Лика так же разбудила ее криками, Рита выскочила в палисадник в надежде увидеть того, кто пугает ее сестру, и наконец-то покончить с этим. Но… что произошло в ту ночь, так и осталось для нее загадкой. Рита помнила, как выбежала на улицу прямо в пижаме и домашних тапочках. В руке она сжимала зонт-трость, который машинально прихватила в коридоре, – невесть что, конечно, в качестве средства самозащиты вряд ли спасет, но с пустыми руками выходить ночью на улицу ей показалось неразумным. Она помнила, как сбежала по ступенькам крылечка вниз, как ночной холод сразу пробрался под пижаму, как ступила нечаянно в дождевую лужу, и тапочек наполнился ледяной водой (на дворе тогда стоял конец сентября). Как вошла, будто на освещенные подмостки, в пятно света, падающего то ли от фонаря, то ли от вышедшего из-за тучи месяца. И как внезапно ее сковал страх. Она застыла на месте, не в силах ни пошевелиться, ни закричать. Воздух вдруг превратился в кристаллики, и легкие девушки наполнились колючей ледяной крошкой. Рита еще успела подумать, что, пожалуй, теперь прочувствовала в буквальном смысле выражение «кровь стынет в жилах». А дальше случился провал в памяти. Очнулась она уже на кухне собственной квартиры. Вокруг нее хлопотала, причитая, бабушка, Лика плакала. А сама Рита сидела прямо на полу, привалившись спиной к стене. Бабушка совала ей под нос кружку с каким-то напитком, ароматом напоминающим летний воздух. И только после того, как по просьбе бабушки глотнула горячей жидкости, поняла, почему запах у нее вызвал ассоциации с летом: то был травяной отвар с медом. Потом уже ей рассказали, как она сама пришла домой после почти часа отсутствия. Без зонта. Где была, что делала, так и осталось загадкой. Бабушка уверяла, что выходила искать старшую внучку, звала-звала, но Рита не отвечала. Прогулка холодной сентябрьской ночью по лужам не прошла для Риты даром, и она заболела, несмотря на все старания бабушки предупредить болезнь, воспалением легких.

– Ты только не выходи туда! – вернул ее в настоящее испуганный голос Лики, которая тоже, судя по всему, вспомнила о ночи, когда старшая сестра потерялась.

– Не пойду, не волнуйся, – ответила Рита, задергивая шторы.

– Ой, а он что тут делает?

Рита оглянулась и увидела, что возле дверей стоит Михаил. Она о нем совсем забыла! Получается, он стал свидетелем понятного для них с Ликой, но странного для посторонних разговора? Кажется, Михаил тоже хотел с ней о чем-то поговорить…

Мужчина смущенно кашлянул и сделал шаг вперед. Лика инстинктивно подтянула одеяло чуть ли не до носа и зыркнула на непрошеного гостя с неодобрением.

– Я пошел за Ритой на крик, думал, что-то случилось и нужна помощь.

– Помощь не нужна, – сухим официальным тоном, опережая сестру, произнесла Лика.

– Хорошо, я уже ухожу, – улыбнулся в бороду Михаил, поняв намек девушки. А Рита вдруг почувствовала неловкость.

– Лика, – упрекнула она сестру. И, обращаясь к мужчине, дружелюбным тоном напомнила: – Михаил, вы хотели со мной поговорить? Подождите, пожалуйста, я сейчас к вам спущусь.

Он молча кивнул и вышел.

– О чем он хотел поговорить? – спросила тут же Лика, едва за мужчиной закрылась дверь.

– А я откуда знаю, – пожала плечами Рита. – Выйду и узнаю. Ты в порядке? Могу тебя оставить одну ненадолго?

– Ну, если эта дрянь не вернется, – усмехнулась Лика и, бросив взгляд на зашторенное окно, поежилась.

Рита вздохнула и присела на кровать рядом с сестрой. Привлекла к себе и обняла. Сестренка доверчиво прижалась к ней, как в детстве. Будто вновь стала маленькой. Будто в этот момент остро нуждается в заботе старшей сестры.

– Как она выглядит? – задала Рита вопрос, который уже когда-то давно задавала, но так и не получила на него четкого ответа.

– Сложно описать. Это не столько визуальный образ, сколько ощущение… Ощущение страха, исходящего от тетки, понимаешь? Не знаю, кто она. Человек ли или нечто… потустороннее. Я не знаю, почему она меня преследует. Что ей от меня нужно?

Голос Лики зазвучал вдруг жалобно, так, будто она еле сдерживала слезы.

– Тише, тише, – погладила Рита сестру по заплетенным на ночь в косу волосам.

– Я внезапно просыпаюсь с неясным ощущением тревоги. Еще не понимаю, чем это чувство вызвано, и боюсь открыть глаза. Но некая сила поднимает мне веки и заставляет взглянуть в сторону окна. И тогда я вижу ее. Она стоит бледная, с опущенными на лицо мокрыми волосами. Будто утопленница. Ее глаза закрыты. И я понимаю, что, если она их откроет, для меня настанет конец. Я силюсь отвести взгляд, но что-то мне не дает этого сделать. И наконец тетка поднимает веки. И у нее оказываются такие страшные и странные глаза. Большие и полностью черные, без белков. А может, они просто пустые, как у бумажной фигуры с вырезанными глазами? Тетка стоит и гипнотизирует меня взглядом, и я чувствую, как меня затягивает в какую-то воронку. Ее глаза – это вход в ад, понимаешь? Я не знаю, откуда взялось это ощущение. Но я почему-то знаю, что, если буду долго смотреть на нее, меня затянет в ад. Я сопротивляюсь изо всех сил, и в какой-то момент мне удается закричать. Вот что происходит…

Лика замолчала и еще крепче прижалась к старшей сестре. Время будто пошло вспять, отсчитывая годы в обратном порядке. И вот Лике уже не семнадцать лет, а пять. Обеими руками она прижимает к себе плюшевого медведя, а сама льнет к старшей сестре и постепенно успокаивается в ее объятиях, перестает плакать от страха, а потом засыпает.

– Ты иди, там тебя ждут, – напомнила вдруг Лика, разрушая иллюзию путешествия в прошлое. – Михаил или как там его?.. За меня не беспокойся, я в порядке. Не думаю, что эта страшилка вернется. Обычно она не возвращалась. Уходила и все.

– Хочешь, я разбужу Павла, чтобы он побыл с тобой? – великодушно предложила Рита.

– Не надо, пусть спит.

– Странно, что никто больше не проснулся от твоего крика. Ты закричала очень громко, так, что на улице стало слышно.

– Ну, значит, не так уж громко, раз никого не разбудила, – пожала плечами Лика. – И хорошо, а то пришлось бы объяснять всему дому, что мне снятся кошмары. Ты иди, иди, за меня не волнуйся.

Легко сказать – «не волнуйся»! Рита прекрасно помнила о том, что после каждой такой ночи с Ликой что-нибудь случалось. То чуть под машину не попадала, то ее на какую-то стройку вдруг несло, где она едва не срывалась в утыканный арматурой котлован, то еще что… Вообще у Риты складывалось впечатление, что ее младшая сестренка всю жизнь будто ходит по краю пропасти, рискуя сорваться и разбиться насмерть, но каждый раз в последний момент что-то отводит беду. И как вот не волноваться, скажите на милость?

Вслух ничего этого говорить Рита не стала, просто заверила сестру, что не станет задерживаться, и отправилась во двор. Но, выйдя на улицу, не увидела Михаила в условленном месте. Думая, что он отошел в сторонку, девушка обошла дом, но мужчина будто сквозь землю провалился. И свет в его окнах уже не горел. Может, не дождался, вернулся к себе и лег спать? Видимо, то, о чем он хотел с ней поговорить, не так уж и важно. До утра подождет. И Рита вернулась в дом.

* * *

Риту он так и не дождался: проснувшаяся Лота обнаружила, что осталась в доме одна, и огласила окрестности таким воем, что пришлось поспешить, дабы она не перебудила всех вокруг. Собака в последнее время ведет себя нервно: мечется, не находя себе места. То боится оставаться дома и стремится из него выбежать, то, наоборот, даже на прогулку по двору не вытащишь. Отказывается ходить в сторону леса, а озеро, в котором раньше так любила плавать, стало вызывать у нее панический ужас. Как только понимает, что сворачивают они на дорогу, ведущую к водоему, так начинает упираться всеми лапами, мотать головой и, жалобно посматривая на хозяина блестящими глазами-маслинами, оглядываться в сторону дачи, будто умоляя повернуть назад. Местные, кстати, жаловались, что над озером перестали летать птицы, словно некая сила отпугивает их. И с рыбой что-то случилось: то всплывает брюхом кверху, будто потравленная, то мечется у поверхности воды, словно не хватает ей кислорода. Пробы воды в лабораторию уже отправили. Первые не показали ничего необычного, на повторные еще не пришли результаты. А после недельной давности случая, когда утонул один из строителей (хоть для купания и не сезон-то еще!), решили запретить к озеру приближаться. На всякий случай. Щиты заказали, но пока не установили. А местная полиция следит, чтобы отдыхающие не лезли в воду. Подозрительно как-то все это – мертвая рыба, избегающие этих мест птицы…

Михаил надеялся все-таки на какое-то правдоподобное, научное объяснение происходящему. Решать научные задачи все же куда проще, чем какие-то не поддающиеся разуму мистические – с лебедями и вратами… Но, как бы там ни было, он сейчас готов выслушать и рассмотреть любые версии, лишь бы в эти места опять вернулся былой покой. Лишь бы упокоился дух его жены, являющийся ему во снах едва ли не каждую ночь.

Но перед глазами вставал лист с выписанными под синусоидой выводами. И сердце сжималось в тревоге: беды прекращались лишь после того, как тонула еще одна девушка из одного и того же рода. И если это на самом деле так, то следует ждать беды.

Что имела в виду старуха Клавдия, когда, отговаривая его от задумки три года назад, напомнила ему о случае тогда еще пятнадцатилетней давности? «Помнишь? – спросила старуха. – О том даже в газете писали!»

Он помнил. Но историю узнал не из газеты, а от деда: об этом шумела вся деревня. Тогда едва не утонула беременная женщина. Да не просто случайная женщина, а хорошо им знакомая. К счастью, ее спасли. К несчастью, потрясение не прошло для бедняги даром. Говорили, что женщина повредилась умом, а год спустя покончила с собой. Михаил эту историю знал, но ни с кем не обсуждал. Сочувствовал двум девочкам, оставшимся без матери на попечении старой бабки. Они с дедом, помнится, частенько передавали сиротам гостинцы. Пожилая женщина не всерьез сердилась, мол, зачем, сами справятся, но все же брала то миску отборной клубники – побаловать девочек, то пакет наливных краснобоких яблок. То молодой картофель, то еще что с дедова огорода. У них имелся и свой участок, конечно, но когда им было заниматься огородом? Так, выращивали, что могли…

Но почему Клавдия напомнила ему о той истории? Может, просто хотела так указать на то, что он сейчас сам обнаружил, составляя родословные жителей? Но тот случай никак не укладывался в схему.

«Гляди, Михаил, грядут нехорошие времена. Оставь-ка ты это затею», – предрекала старуха Клавдия три года назад, незадолго до его собственной трагедии. Как жаль, как жаль, что он не выслушал бабку до конца! Отмахнулся от ее слов недоверчиво. Расценил их по-своему: старожилы против затеянных им переделок, не хотят пускать в родные места чужаков. Хотя эти места всегда славились гостеприимством.

Поговорить бы сейчас с Клавдией, выспросить, что она знала. Да не поговоришь уже… Одна надежда – на Риту.

1995 год. Ольга

Темнота давно уже зовет ее, гипнотизирует, затягивает в свою воронку. То вкрадчиво шепчет, суля всевозможные блага, то подталкивает к краю пропасти, откуда доносится хохот бесов. Языки пламени адских костров, вырывающиеся из пропасти, лижут черное небо, от жара, кажется, плавится кожа. Она изо всех сил сопротивляется, борется с темнотой, чтобы не упасть в нее. И не падает пока лишь потому, что темнота забавляется, играя с ней, как кошка с мышкой, то отпуская, то вновь накрывая лапой. Потому что знает: жертва от нее не сбежит.

Кто-то трогает ее за ногу. Она опускает взгляд и видит поднятые на нее глаза малышки. Во взгляде крохи – любопытство и ожидание. Но так видится всем тем, кто не знает, что темнота уже расставила фигуры на шахматной доске, предвкушая беспроигрышную игру, просчитала заранее ходы и сделала ставку вот на эту девочку. Вот они, демоны, – в глазах крохи. Светлые глаза ребенка застилает тьма. Расплывается по радужке небесного цвета, ползет дальше чернильными пятнами – до тех пор, пока глаза девочки не становятся полностью черными. Ни белка, ни голубой радужки – сплошная чернота, в которой резвятся-купаются бесы.

Ей говорили, что это дитя – ее. Нет! Это не ее девочка, хоть и помнит она и тяжесть живота, и родовую боль. Этот ребенок – подсадной. Дьявольское семя, выращенное в ее утробе. Она лишь помогла этой дочери тьмы появиться на свет. Какая ирония – ребенку тьмы – на свет. Но не будь света, не было бы и тьмы. Две противоположности мира. Свет и тьма. Добро и зло. А как радовалась она поначалу, когда поняла, что носит под сердцем ребенка! Пока не стала чувствовать, как в ее утробу ночью заползают змеи, сворачиваются там клубками. Когда она впервые ощутила скользкое холодное прикосновение к животу, закричала от ужаса. Откинула одеяло, тронула рукой выросший живот. Нет, никого сверху нет, хоть она и готова была поклясться, что мгновение назад ощутила холодное прикосновение к коже и затем – скользящее движение. И острую, но короткую боль в области пупка. Что-то заползло к ней в живот – она могла поклясться в этом! Но если сказать кому, ей не поверят. Решат, что это просто страхи, свойственные беременным. А может, и кошмарный сон. Ей и самой хотелось поверить в последнее, но, увы, от подобных ощущений она просыпалась не однажды. И каждый раз, вскрикивая от боли и ужаса, пыталась первым делом нащупать выключатель и зажечь свет. Но лампочки то оказывались перегоревшими, то взрывались.

Осознав, кого вынашивает, она попыталась избавиться от этого груза. Но ей не дали. Заперли в помещении. Люди в белых халатах невольно оказались посредниками тьмы. Под их контролем появилась на свет эта дочь дьяволицы… Растет, с каждым днем набирая силу. И никто не знает, какая страшная «бомба» заложена в этой девочке…

Нет, нет. Нельзя допустить, чтобы зло, заключенное в тельце почти годовалой девочки, выросло, распустило щупальца, разрослось, накрывая темнотой мир. Выпивая краски, глуша звуки, поглощая ароматы, оставляя без чувств. Наполняя опорожненные сердца безысходной тоской, иссушая души. Нет!

А девочка доверчиво идет к ней на руки, смеется, прижимается к груди. И пахнет от нее так сладко – ванилью и сливочным печеньем. Малышка… «Доченька», – вдруг шепчут губы, а сердце щемит от любви, и нежность наполняет душу… Нет! Не нежность это, а змеи. Обман, которым тьма пробует одурманить ее. Не выйдет!

Таким крепким объятием прижала бы она к себе родную дочь в момент опасности. Но не дочь она прижимает, а будущую жрицу тьмы. Малышка, почувствовав неладное, завертелась, пытаясь освободиться. И, не справившись, заревела.

– Да тише ты!

Шаг, другой – к окну, потом – на подоконник. Одной рукой так сложно открыть заевший шпингалет. Но вот в открытое окно врывается волна звуков…

– Ольга! – раздается так не вовремя испуганный оклик. – Да что же ты, негодная, задумала?!

Не успела. Замешкалась, и вот… Вырвали у нее из рук девочку с затопленными темнотой глазами. И ее саму стянули вниз, связали, усмирили, хоть она и сопротивлялась изо всех сил. Дьявольские слуги… Везде они. Везде, везде!

… Как жаль, что не удалась ее попытка. Как жаль… Тьма теперь взяла ее под особый контроль. Опутала тугим коконом, привязала к кровати. Следят за ней. Следят. Но она найдет способ обхитрить тьму и вырваться…

* * *

Утро началось с криков. Чьи-то голоса, разговаривающие на повышенных тонах, ворвались в сон бравыми спецназовцами, вызывая суматоху и растерянность. Похоже, кто-то ссорился, и Рита спросонья испугалась, что выясняющая отношения пара – Иван и Таня. Но это было так на них не похоже… Они вообще никогда, насколько она знала, не ссорились. Да даже если бы между ними вдруг пробежала кошка, они не стали бы выяснять отношения при посторонних. А кто-то, кто затеял ссору, уже кричал не где-то в отдалении, а рядом, будто стоял под дверью спальни Риты и Лики.

– Ну и иди, иди, куда хочешь! Подумаешь, королева! – зло выкрикнул мужской голос. – Только не жди, что я потащусь за тобой – возвращать и уговаривать!

В ответ раздалось неразборчивое бормотание, а затем – стук хлопнувшей двери.

– Это кто так разорался? – недовольно спросила Лика, не открывая глаза и натягивая подушку на голову. Рита не ответила. Повинуясь любопытству, она торопливо переоделась в джинсы и свитер, приоткрыла дверь и высунулась в коридор. И тут же нос к носу столкнулась с Олегом, который стоял, опершись рукой о косяк ее двери.

– Привет, – поздоровалась девушка, от неожиданности заливаясь краской. – Ты к нам?

– Нет, не к вам, – усмехнулся Олег, и от его усмешки сердце Риты сделало кувырок. Надо же… чувства к нему прошли, но она все еще продолжает вот так… неправильно… реагировать на его усмешку обаятельного плохого парня, который с первых минут появления на экране отбивает роль у главного героя – до мозга костей положительного и благородного.

Хорошим девочкам нравятся плохие парни…

– А-а, – не нашла она что ответить. Олег не давал ей ни пройти, ни закрыть дверь, все так же стоял, по-свойски опираясь рукой на косяк. Рукав его черного свитера задрался, и Рита невольно остановила взгляд на обнаженной части руки Олега. Выпирающие под смуглой кожей вены, упругий рельеф мышцы. Ей вдруг так нестерпимо захотелось провести пальцем по выступающей жилке к локтевой ямке, казавшейся ей беззащитной.

Сбегая от своих непрошеных желаний, возникших так некстати, и от его взгляда, она попыталась прошмыгнуть под рукой парня, но Олег, на долю секунды опередив, опустил руку, преграждая девушке путь. И улыбнулся, довольный своей шуткой и смущением Риты.

– Ты мне дашь пройти? – сказала она. Вышло у нее это слишком строго. Как у третьеклассницы, фыркающей в сторону нравившегося ей одноклассника.

– А я тебе разве мешаю? – удивился Олег, убирая руку. – Иди.

Она вышла и, чувствуя себя неловко от того, что не знала, зачем и куда идти, остановилась.

– Тут кто-то, кажется, ссорился.

– Нет, не ссорился, – возразил Олег со сладкой улыбкой. – Одной девушке вдруг пришла в голову глупость, а ее мужчине надоело ей потакать. Девушка обиделась и ушла, думая, что мужчина за ней побежит. Но он этого делать не будет.

– Почему? – спросила Рита, стоя все так же поодаль от Олега.

– А зачем? – вопросом на вопрос ответил он. – Зачем, если девушка привыкла легко обижаться и быстро остывать. Походит-походит, вернется и еще прощения просить будет. Если пойти за ней, то будет дуться еще дольше. Не потому, что ей обидно, а ради того, чтобы ее уговаривали. Я уговаривать не люблю. Прихожу и беру.

Может, последнюю фразу он произнес без особого смысла, но Рита уловила в ней намек на их первую и последнюю ночь. Он действительно… пришел и взял. И уговаривать не пришлось.

Видимо, Олег тоже вспомнил о том же, потому что вновь усмехнулся – со значением. И даже поиграл бровями. Рита вдруг почувствовала приступ гадливости: самец, пустой самец, вот он что из себя представляет. И знала она об этом практически с самого начала. Но хоть и знала, все равно долго не могла выкинуть его из мыслей. Да и сейчас, хоть и не испытывает к нему прежних чувств, все равно нет-нет да попадает в его ловушки, расставленные для всех без разбору. Доколе…

– Пойду поищу Дашу, – сказала она, поворачиваясь к Олегу спиной. – Когда-нибудь ты вычерпаешь все ресурсы, и брать тебе станет неоткуда.

– О чем это ты?

Не ответив, Рита направилась к двери.

– Подумаешь, какая… Училка! Правильная вся такая, – донеслось до нее, когда она закрывала за собой дверь. Удивительно, но реплика Олега совсем не задела. Напротив, даже вызвала улыбку – так смешно, по-детски прозвучали его слова.

Утренняя прохлада приняла ее в свои объятия, заставив поежиться. За ночь температура резко понизилась, похоже, обещанное синоптиками похолодание действительно состоится. Вчерашний жаркий день был лишь аттракционом неслыханной щедрости весны. Побаловала теплом в первый майский денек – и хватит.

Рита спустилась с крыльца и огляделась в поисках Даши. Ей подумалось, что девушка не ушла далеко в надежде, что Олег отправится на ее поиски. Сидит и ждет где-нибудь поблизости, вдруг он появится, возьмет ее за руку, попросит прощения, вернет. Рита неожиданно испытала сочувствие к этой, в общем-то, чужой девушке. Быть спутницей Олега – не сахар. И зря она прежде завидовала всем его девушкам, представляя себя на их месте. Вакантным оно долго не бывает, но и меняются кандидатуры тоже быстро.

Что она скажет Даше, когда найдет ее, Рита не знала. В их отношения с Олегом она вмешиваться не собиралась. Но ей показалось неправильным, что девушка где-то сейчас ходит одна, возможно, плачет. Даша и так чувствовала себя неловко в чужой компании, последовала за Олегом как тень и так, его тенью, и провела предыдущий день. Возможно, Рита попросит Дашу не расстраиваться, предложит вернуться и выпить вместе по чашке чая. Наверняка девушка еще и замерзла: неизвестно, в каком виде она выскочила. Может, кроме тех ничего не прикрывающих тряпочек у нее и нет другой одежды. Рита что-то не заметила, чтобы у Даши с собой была большая сумка с вещами.

Она обошла всю территорию, прилегающую к дому, стараясь не вспоминать о том, как бегала тут девочкой, как помогала бабушке пропалывать грядки. Ненужная ностальгия, с ней было покончено в тот день, когда она поставила свою подпись на договоре о купле-продаже.

Даши на участке не оказалось. Рита даже заглянула в хозяйственный блок, который стоял незапертым, надеясь, что девушка прячется там. Но увидела лишь садово-огородный инвентарь и пустые пыльные мешки, брошенные прямо на земляной пол.

Она вернулась к крыльцу и, поразмыслив, решила пройтись по улице. Даша не могла далеко уйти.

Когда-то деревня просыпалась очень рано: хозяйки вставали едва ли не с петухами, готовили корм живности, выходили летом до солнца полоть грядки. В восемь утра с улицы доносился зычный голос старухи Василисы, которая предлагала парное коровье молоко. Молоко от Василисиной Зорьки было знаменитым: оно обладало особенным вкусом, нежным, сливочным, с едва уловимым фруктовым запахом. Поговаривали, будто кормит хозяйка свою корову грушами для придания молоку особого вкуса. Да только Василиса все отрицала, говорила, что секрет весь – в той любви, с которой она ухаживает за скотиной.

А помнится, вон за тем двором, где сейчас нагло расположился крутобокий джип, был поворот на дорогу, ведущую к местной хлебопекарне. Хлеб там выпекался кирпичиками, превышающими по размеру обычные стандартные из городских магазинов. Были те буханки ароматны, свежи, горячи, упруги. Сожмешь такую, а она тут же пружинисто расправится. Не помнется, не поломается, не продавится. Рита до сих пор хранила в памяти вкус золотистой корочки и аромат дырчатого мякиша. Большой, во всю ширину буханки, ломоть, еще пышущий теплом, и «грушевое» парное молоко – вкуснее завтрака Рита за всю жизнь не ела. За хлебом бегала она. Ей нравилось выполнять такое важное поручение. И бежала она в магазинчик при пекарне со всех ног, торопясь успеть к первой выпечке, а обратно возвращалась уже степенным шагом, с важностью неся свою драгоценную добычу – две еще горячие буханки, перехваченные посередине бумажными серыми листами. Сейчас уже нет той пекарни. Помещение перестроили, и теперь там сверкает новой вывеской магазин с богатым ассортиментом товаров. Все для новых дачников из столицы. Хлеб нескольких сортов, но только он ни в какое сравнение не идет с теми горячими пружинистыми буханками, которые выпекали в деревенской пекарне.

Сейчас на улице все затихло, как в окаменевшем царстве. Да так оно и было: деревянные домики сносились, и на их месте выстраивались кирпичные коттеджи. Вон, вдали уже виднеются шпили и башни каких-то вычурных строений, похожих на средневековые замки. Не бегали, как раньше, по улице ребятишки, не гоняли на велосипедах и трескучих мопедах. Теперь тут степенно разъезжали на машинах новые хозяева, привнесшие в деревенскую жизнь столичный лоск.

– Рита?

Погруженная в свои воспоминания, она не сразу среагировала на оклик. И лишь когда ее повторно позвали, подняла взгляд и увидела прямо перед собой Михаила. Одет мужчина был все в те же камуфляжные брюки и куртку, что и накануне. Волосы неаккуратно топорщились, будто была у него вредная привычка во время раздумий ерошить их пальцами и потом забывать пригладить. Неровно отросшая борода скрывала часть лица, мешая разглядеть его. Рите вдруг подумалось, что ей было бы любопытно узнать, какая у Михаила линия подбородка, какая форма губ. Простой интерес – угадать лицо – и ничего другого. Может, он отпустил бороду просто потому, что ему надоело бриться. Вполне возможно, борода была неухоженной, будто ее отрастили «в полевых условиях» – в походе или экспедиции. Но может и так статься, что ему захотелось скрыть лицо за бородой, как за маской. Есть и третий вариант: на лице Михаила какой-то дефект, например, шрам, и мужчина таким образом маскирует его. Правда, если бы он носил бороду постоянно, то, наверное, стремился бы придать ей более привлекательный вид.

Зато глаза у него невероятно красивые. Стального цвета радужка, обрисованная темным ободком. Густые, словно щетка, черные ресницы лишь подчеркивали контраст светлого и темного.

Рита спохватилась, что слишком уж пристально и долго рассматривает Михаила. Мужчина, видимо, тоже подумал об этом, потому что еле заметно улыбнулся в бороду и весело поздоровался:

– Здравствуйте!

– Доброе утро, Михаил. Вчера мы так и не поговорили: я задержалась у сестры, а когда вышла, вас уже не было. Простите за ту задержку.

– Не за что просить прощения. Причина не в том, что вы задержались. У меня есть собака, уже довольно пожилая…

Рита еле сдержала улыбку, услышав, как он сказал о собаке «пожилая» – будто о человеке. Да с такой нежностью в голосе, что, несомненно, речь шла об очень любимом существе.

– …Я оставил ее одну. А когда вышел от вас, услышал, как она воет. Лота стала плохо переносить одиночество. Я поспешил ее успокоить.

– Ясно, – улыбнулась Рита. – Собак я тоже люблю. Даже пообещала сестре, что, если она сдаст хорошо экзамены и поступит в университет, купим щенка.

– Как ваша сестра? Меня встревожили ее крики.

– Ей просто приснился кошмар, – уклончиво ответила Рита. – Потом она успокоилась и уснула. Наверное, до сих пор спит.

– А вы, значит, решили прогуляться…

Он опять улыбнулся – вокруг глаз собрались в симпатичные лучики морщинки. Рита подумала, что могла и ошибиться вчера с оценкой возраста Михаила: седые нити в темных волосах могут быть и у молодых людей.

– Да так, немного…

Ей показалось, что сейчас он предложит ее сопроводить и возобновить не состоявшийся вчера разговор, но Михаил вдруг поспешно полез в карман и вытащил из него вибрирующий мобильный.

– Да? Да! Я тут, неподалеку. Сейчас подойду.

Голос его зазвучал так по-деловому, будто решал он срочный вопрос, связанный с бизнесом. Кратко, только по существу, без эмоций. Хотя какой может быть у него бизнес? Мужик, похоже, из местных, поселился в доме, принадлежавшем раньше старику Захарову. Хотя вчера во время обеда, после того, как Михаил ушел, Иван вроде обмолвился, что сосед – москвич.

– Рита, мне, к сожалению, нужно идти. Опять не получается поговорить, – Михаил с сожалением развел руками. Вокруг его глаз вновь собрались лучики морщинок.

– Видимо, то, о чем вы хотели поговорить со мной, настолько щекотливая или неприятная тема, что разговор сам собой откладывается, – пошутила она. А он вдруг совсем серьезно ответил:

– Так оно и есть.

Отойдя на несколько шагов, Рита невольно оглянулась. Слишком уж интригующе прозвучала последняя фраза Михаила. Да и сам он почему-то вызывал у нее любопытство: теперь не только хотелось представить его лицо без бороды, но и узнать о соседе Ивана побольше. Столичный житель, тут живет явно не пару дней, судя по отросшей прилично бороде. Уж точно он не на майские праздники приехал. Хотя, может, Михаил сейчас находится в отпуске. И, как и другие дачники, занят обустройством купленного участка. Впрочем, Рита не заметила в соседнем дворе никаких стройматериалов. Вон у Ивана и доски лежат, прикрытые брезентом, и куча щебня насыпана… Хотя она особо и не рассматривала владения Михаила..

Задумавшись о соседе Ивана, Рита не заметила, как прошла нужный поворот, и опомнилась, лишь увидев, что идет уже другой дорогой. Как это так вышло? Почему прошла она всю деревню, оставив ее далеко за спиной, и опомнилась лишь сейчас? Что за странное наваждение с нею случилось? Неужели размышления о Михаиле настолько увлекли ее, что в итоге она сбилась с пути? А ведь собиралась всего лишь дойти до автобусной остановки и посмотреть, не сидит ли там обиженная на Олега Даша.

Рита остановилась, огляделась и поняла, что находится недалеко от озера. Но вышла к нему не с той стороны, откуда накануне с компанией подъезжали, а со стороны «хвоста», там, где берег уже не был пологим, а возвышался над водой на полтора-два метра и образовывал пусть и невысокий, но все же обрыв. Вода в этой части озера казалась мутной и темной, дно не просматривалось, лишь видно было, как шевелятся от течения длинные стебли растений, похожие на русалочьи волосы. Смотреть на них почему-то было неприятно, но в то же время их плавное покачивание странно завораживало. Так порой вниманием завладевает паутина, когда рассматриваешь вытканный узор – и с брезгливостью, и с восхищением. Что-то подобное магическое таилось и в этих ржавого цвета стеблях, густо покрывающих дно, – в их обманчиво-безмятежных движениях. С одной стороны – простые водные растения, с другой – смертельная ловушка для тех, кто в них запутается. Глядя сверху, невозможно угадать их длину. Кажется, русалочьи косы лежат на поверхности, но кто там знает, насколько длинны их стебли и как глубоко они уходят ко дну.

Рита собралась уйти, но вдруг ее внимание привлек какой-то светлый предмет, запутавшийся в стеблях. Рита подошла к самому краю обрыва и присела на корточки, чтобы лучше разглядеть. Она еще не успела понять, что это было, а от неясного чувства тревоги стало покалывать кончики пальцев.

Куртка. Бежевая куртка. Похожую она видела на Даше. Но что одежда делает в воде? И где сама девушка?

– Даша? – вместо крика раздался лишь еле слышимый шепот. От нахлынувшей паники зашумело в ушах. А может, это шумит от внезапно поднявшегося ветра лес? И почему стало так темно? Небо вдруг нахмурилось, почернело, как перед грозой. Или это просто у нее в глазах потемнело от страшной догадки?

– Даша?! – Голос на этот раз сорвался на истеричный крик: Рите вдруг показалось, будто среди спутанных «русалочьих волос» появилось Дашино лицо с открытыми глазами и какой-то зловещей улыбкой. Мгновение, и его вновь скрыли стебли растений.

– Ой, мамочки, – ужаснулась Рита. И в это мгновение ее кто-то толкнул в спину. Не сильно, но достаточно для того, чтобы она сорвалась с бережка и полетела в воду, прямо в эти шевелящиеся растения. К утонувшей Даше.

* * *

Не пройдя и половины пути, Михаил вдруг остановился – резко, словно натолкнулся на препятствие. Чувство тревоги запульсировало в груди, вызвав легкую, но неприятную боль. Он бы, может, и проигнорировал этот сигнал, но такие вот «звоночки» уже не раз предупреждали его об опасности. Однажды, помнится, возвращался он домой ночью. Освещение на улице было слабым: часть фонарей не горела. Но Михаил шел уверенно, так как уже не раз возвращался тем путем и знал его досконально. Когда он уже подходил к концу улицы и оставалось лишь свернуть в проулок, ведущий к его дому, вдруг возникла эта пульсирующая боль в груди, и тревога холодом разлилась по венам. Повинуясь наитию, он остановился, вытащил из кармана мобильный, включил подсветку. И увидел, что находится буквально в шаге от открытого канализационного люка. Если бы не то внезапное чувство тревоги, провалился бы. Домой тогда он попал нескоро: дожидался, пока приедет вызванная им дорожная служба и огородит опасное место.

И вот сейчас опять эта знакомая боль в груди! Ноги сами повернули назад, туда, где он пять минут назад расстался с Ритой. Еще не понимая причины своей тревоги, он тем не менее перешел на быстрый шаг. Что-то подсказывало – он должен вернуться. Ему внезапно вспомнился сон, тот, в котором он спасал Настю. Миновав развилку, без колебаний, поверив сну и предчувствиям, Михаил побежал в сторону озера. В груди уже не просто ныло, а жгло, будто там разливалась едкая кислота.

Риту он увидел еще издали. Девушка стояла на берегу, опустив голову, и что-то рассматривала в воде, затем присела. Заметив ее, Михаил облегченно вздохнул и сбавил шаг: все в порядке, интуиция дала ложный сигнал. Но тут Рита вдруг взмахнула руками, будто птица перед взлетом, и ринулась вниз с обрыва. Раздался тихий всплеск, прозвучавший для Михаила оглушительным выстрелом. И он, сорвавшись с места, что есть силы побежал туда, где еще мгновение назад находилась девушка.

На ходу избавившись от куртки, Михаил прямо в одежде и ботинках сиганул в озеро. Вода ледяным панцирем сомкнулась вокруг тела, сковав движения. Тонкие стебли тут же потянулись к нему, как живые, обвиваясь вокруг запястий и голеней, захватывая в плен. И Михаилу подумалось, что вот точно так же гибла Настя, а сейчас, возможно, и Рита.

А тут не так уж и глубоко. С трудом освободив ноги от спутывающих их растений, Михаил смог принять вертикальное положение и коснуться ботинками дна. Если он встанет на носки, то уровень воды ему будет доставать до линии рта. Пожалуй, лучше передвигаться вот так вертикально, касаясь дна, чем пытаться плыть – это в заводи, густо заросшей растениями, невозможно.

Задержав дыхание, он опустился под воду и открыл глаза, пытаясь в мутной воде разглядеть Риту. Раздвигая руками извивающиеся стебли, касаясь чего-то противно-склизкого, несколько раз оступаясь, он медленно двигался вперед. Течение здесь было несильным, унести девушку далеко не могло, к тому же она наверняка запуталась в растениях.

Гиблое тут место…

Руки от холода онемели, Михаил двигал ими с трудом, почти не чувствуя. От грязной воды с частичками ила и песка глаза почти перестали видеть. Ботинки, наполнившиеся водой, стали тяжелыми, будто чугунными, вязли в иле.

Прошла, казалось, вечность до того момента, когда теряющие чувствительность от холода и напряжения пальцы вдруг запутались в чем-то, похожем на тонкие водоросли. Ему понадобилось мгновение, чтобы сообразить: «водоросли» – это волосы. Михаил сжал их в кулаке так крепко, как мог, и вновь ушел под воду.

Ему с трудом удалось выпутать отяжелевшее тело девушки из связавших его путами стеблей. Остальные силы ушли на то, чтобы вытащить Риту на берег. Что он делал, как – не помнил. Действовал на автомате. Сколько прошло времени, он тоже не знал, казалось, что часы, а может, всего лишь мгновения. Приводя в чувство девушку, он будто возвращал к жизни ту, другую…

Наконец Рита зашлась сильным кашлем, а затем открыла глаза. На фоне алебастрово-бледной кожи они показались Михаилу темными, как горький шоколад. Глядела девушка на него с затаившимся ужасом, так, будто он не спас ее, а наоборот, чуть не погубил.

– Рита? – Михаил заглянул ей в глаза. Но она продолжала молча взирать на него, не мигая, с тем же застывшим ужасом во взгляде.

– О господи, – вздохнул он. Встал с корточек и торопливо сбегал за курткой, брошенной в нескольких метрах от них. Когда вернулся, Рита продолжала сидеть все в той же позе, чуть завалившись на один бок и опираясь на руку. Ее белые от холода пальцы вцепились в травяной пук с таким отчаянием, будто девушка боялась, что, если отпустит его, вновь упадет в воду. Взгляд ее по-прежнему был отрешенным.

– Ты как? – спросил Михаил, от тревоги переходя на «ты». И, не дождавшись ответа, торопливо пошарил по карманам. Хорошо, что мобильный был в куртке, а не в брюках! Найдя нужный номер, он поднес телефон к уху:

– Василий, срочно гони машину к озеру! Девчонка тут чуть не утонула, надо ее забрать. Да, да, жива, но в шоке, мокрая и замерзшая. Гони во всю мощь! Мы здесь, неподалеку от главной дороги. И, слышь, Василий, коньячку захвати, если есть! Девочку отогреть и меня заодно.

Поговорив, он положил телефон на траву и вновь присел перед Ритой.

– Эй, красавица, негоже в мокром сидеть! Сними с себя одежду и надень вот это. Сейчас за нами приедут, отвезу тебя на дачу, переоденешься, а потом и в больничку смотаемся, а то мало ли…

Девушка моргнула, глянула на него шоколадными глазищами и вновь промолчала. Видимо, не поняла, о чем он ей говорит.

– Беда с тобой, – вздохнул Михаил и, отбросив сомнения, протянул руки к ее курточке, чтобы расстегнуть «молнию».

– Что вы делаете?! – закричала, наконец-то приходя в себя, Рита.

– Раздеваю тебя, – брякнул в ответ, не подумав, и получил вдруг такую сильную пощечину, что, не удержавшись на корточках, покачнулся назад и сел.

– Эй, ты чего? – с обидой спросил он, хватаясь за щеку.

– А вы… чего? – испуганно пробормотала Рита, пытаясь закутаться в свою вымокшую насквозь куртку.

Девчонка в шоке. Еще бы, после такого «купания»! Он бережно тронул ее за плечо:

– Рита, послушай… Ты упала в воду и чуть не захлебнулась. Вспоминаешь?

– Да-да-да, я упала… – Она испуганно оглянулась на озеро и вновь развернулась к Михаилу: – Меня кто-то толкнул!

– Я не видел, чтобы тебя кто-то толкал. Я шел сзади и увидел, как ты упала. Поспешил на выручку…

– А что вы тут делали? Кажется, ушли по своим делам? Так как вы вдруг оказались за моей спиной именно в тот момент, когда я упала? – заговорила она вдруг другим тоном. И смотрела теперь на Михаила, чуть склонив голову и с прищуром. Неужели подозревает, что это он ее толкнул?! – Я отчетливо ощутила некий толчок сзади!

– Рита, я тебя не толкал, – спокойно и раздельно ответил он. – Какой смысл мне тебя толкать, а затем сигать за тобой в воду? Не ради же того, чтобы вымокнуть до нитки?..

Какое-то время Рита продолжала молча взирать на него шоколадными глазищами, а затем наморщила лоб, силясь что-то вспомнить. Но Михаил поторопил ее:

– Сейчас приедет машина, и нас отвезут на дачу. Тебе нужно избавиться от мокрой одежды, иначе заболеешь. Сними с себя все, что можешь, и надень мою куртку. Не бойся, я не посягну на твою честь. Держи!

Он настойчиво протянул ей свою куртку. И когда Рита неуверенно ее взяла, отвернулся.

– Там… Там Даша, – раздалось за его спиной чуть погодя.

– Какая еще Даша? – переспросил он, не оборачиваясь.

– Девушка из нашей компании. Не помните? Блондинка. Одна блондинка – моя сестра, другая – Даша. Вспомните!

Не спрашивая, можно ли уже повернуться, он оглянулся. Рита переоделась. Его куртка ей была так широка, что она могла завернуться в нее дважды, и длиной доходила чуть не до колен. Смотрелась бы Рита в таком одеянии забавно, если бы не обстоятельства. Из-под куртки торчали голые ноги девушки: джинсы она тоже сняла, как и носки, и обувь. И теперь робко переминалась на месте, поджимая на холодной траве пальцы. Заболеет, точно заболеет… Ну где же Василий с машиной и коньяком?

– Мы должны ее найти! – воскликнула Рита, и в ее голосе прорезались нотки паники. – Я вспомнила, что произошло перед моим падением! Я увидела в озере запутавшуюся в водорослях куртку Даши, а потом мне показалось в воде ее лицо. Она утонула! А затем меня кто-то толкнул…

– Тебя никто не толкал, – напомнил он.

– Я не уверена в этом! – упрямо повторила Рита. Михаил предпочел промолчать. Подошел к краю берега и с него заглянул в воду.

– Не вижу никакой куртки.

– Значит, утонула. Она там была!

– Когда я искал тебя в воде, другую девушку не видел. Если бы Даша упала в этом же месте, я бы ее обязательно нашел. Тут, видишь, какая заводь, течение не ощущается, много водорослей. Тело бы запуталось в них и осталось тут.

– Но это мне не показалось, – пробормотала Рита, правда с нотками сомнения в голосе.

Михаил сел на край берега, свесив ноги, аккуратно соскользнул на один выступ, а затем – на выдающийся из воды небольшой пятачок земли. Кто этих девиц поймет! А вдруг тут и правда еще есть одна? Только, если это так, ей уже вряд ли чем-то поможешь. Слишком много времени прошло. Цепляясь одной рукой за выступающий из бережка корень, балансируя на крохотном земляном пятачке, где едва помещались его ботинки, Михаил оглядел участок заводи, внимательно всматриваясь в толщу воды.

– Ну что там? – раздался над его головой встревоженный голос. Он молча покачал головой и поднял глаза на девушку. Взгляд скользнул по ее босым ступням, отметив, какие они маленькие и какими беззащитными кажутся замерзшие пальцы Риты. И ему вдруг захотелось взять в ладони ее маленькие ступни, согреть их…

– Машина какая-то едет! – воскликнула вдруг девушка, возвращая его в действительность.

Михаил перевел взгляд на дорогу – и на самом деле увидел бежевую, с пятнами грязи на боках, «Ниву» Василия.

– Это за нами.

– А как же Даша? – тихо проговорила Рита, с ужасом глядя на озеро, такое спокойное и невинное, впавшее в глубокий сон. – Она ведь ушла утром после того, как поссорилась с Олегом. Я, собственно, и отправилась на ее поиски…

– Рита, вначале я отвезу тебя в тепло, а потом вернусь сюда. Даша могла уже вернуться на дачу.

Похоже, ему удалось убедить ее. Рита молча кивнула, а затем оглянулась на подъезжающую к озеру «Ниву».

Михаил взобрался на берег и услышал, как из салона остановившейся в трех шагах от них машины раздался зычный голос:

– Эй, что у вас тут за приключения выдались?

Из «Нивы» вышел Василий, и Рита скользнула по нему любопытным взглядом.

Определить возраст мужчины на вид не представлялось возможным. Ему одинаково могло быть и сорок лет, и шестьдесят. Возраста ему прибавляла седая щетина на щеках и подбородке, но убавлял молодой нахальный взгляд пронзительно синих глаз, глядевших лукаво из-под надвинутой на них клетчатой кепки. Но Михаил знал, что Василий недавно отметил пятидесятипятилетие: на этом незабываемом юбилее собрались, похоже, все местные жители. Были и приезжие, как Михаил, с кем Василий водил давнюю прочную дружбу.

Одет водитель «Нивы» был в «камуфляжку», как и Михаил, и кепка в таком одеянии выглядела совершенно чужеродной. Но, судя по тому, как он при виде Риты лихо сдвинул головной убор набок, сей предмет одежды, видимо, играл немаловажную роль в попытках Василия произвести впечатление на девушек. Михаил незаметно усмехнулся: водился за Василием такой грешок, любил покрасоваться перед девицами.

– Где ты такую русалку выловил? – обратился Василий к Михаилу после того, как внимательным взглядом изучил голые ноги девушки, ощупал взглядом лицо Риты и вновь остановился на ее ногах, видимо, сочтя их достойными любования. Рита от такого развязного взгляда Василия даже растерялась. Но она так сильно замерзла, что сил отбрить нахала уже не осталось.

– Василий, давай без разговоров. Не в том мы состоянии, – отрезал Михаил, почему-то рассердившись на приятеля за плотоядный взгляд, каким тот рассматривал девушку.

– А я что? А я ничего! Я вам и салон заранее прогрел! Давайте в машину! Только это, слышь, Михаил, подстели-ка там брезентик. А то вы своими мокрыми задни… гм, седалищами мне все чехлы намочите.

– Ты и подстели, – пожал плечами Михаил и наклонился, чтобы поднять свой телефон, а заодно подхватил мокрую Ритину одежду и обувь, брошенные на траву. – На, возьми это, – протянул он развернувшемуся было к машине Василию вещи девушки. – А я нашу русалку отнесу.

– Так ее и я могу, – высказал готовность водитель.

Рита, судя по дрогнувшим у нее бескровным губам, собралась вмешаться и заявить, что дойдет сама, но, заметив что-то перед собой, вытянула шею и воскликнула:

– Что это?

Возле небольшого кустика, торчавшего у самого обрыва, что-то и правда белело. Михаил, любопытствуя, подошел к кустам и наклонился.

– Мобильный. Обронил кто-то, – сказал он, возвращаясь к Рите, по-прежнему стоявшей на одном месте.

– Надо позвонить кому-нибудь из телефонной книжки и сказать, что мы нашли телефон! – оживилась девушка. – Или он отключен?

Михаил нажал на клавишу, и экран вспыхнул голубым светом.

– Нет, работает.

– Позвоните кому-нибудь, Михаил!

– Позвоню, но после того, как ты окажешься в тепле. Да и мне, если честно, тоже надоело стоять на ветру в мокрой одежде. Сомнительное удовольствие, – проворчал он. Надо же, стоит себе пичужка, недавно выуженная из холодной воды, замерзшими ногами перебирает, босые пальцы поджимает, а вот поди ж, командовать надумала: прорезались в ее тонком голоске повелительные нотки. И так, будто ей это не в редкость – указывать, что делать.

– Давай отнесу тебя. Хватит топтаться на холодной траве.

– Я и сама дойду, – буркнула она. И ее мертвенно-бледное лицо залил румянец. – Тут всего три шага до машины.

– Ну так беги, чего ждешь? – усмехнулся он в бороду, позабавившись новой перемене, произошедшей с Ритой. То командует, то, как институтка из прошлых веков, тушуется лишь от мысли, что ее пару метров может пронести на руках мужчина.

Рита не заставила себя ждать и побежала к «Ниве». Василий галантно распахнул перед девушкой дверь и, придерживая ее за локоток, помог забраться в салон. Затем достал из багажника видавшее времена потертое одеяло и протянул его Рите:

– На, укрой коленки-то! Сейчас я тебе еще пийсят грамм плесну «лекарства», для профилактики от простуды. Что-то вы, мадам, выбрали неподходящую погоду для купания.

С этими словами водитель вытащил из кармана фляжку, открутил крышечку, понюхал содержимое и довольно крякнул:

– Самогоночка, чистая, что слеза младенца! Моя Прохоровна ее делала. «Эликсир» от Прохоровны в наших местах славится. Хозяин вон коньяку запросил, да какие пять звезд сравнятся с самогоночкой моей жены, а? На, выпей три капли для согрева…

Василий булькнул из фляжки в крышечку прозрачной жидкости и протянул «стаканчик» девушке. Рита решила не сопротивляться, подношение приняла и, зажмурясь, выпила.

– О-ой, – простонала она после того, как откашлялась.

– Что, пробрало? – довольно захихикал Василий, протягивая фляжку подошедшему к машине Михаилу. – Говорю же, знатную самогоночку делает моя Прохоровна. Дал бы тебе больше, да, боюсь, крепка слишком. Хотя это ты еще знаменитую перцовку моей супружницы не пробовала! Вот уж вырви глаз! Принимаю чисто в лечебных целях, когда радикулит разбивает – внутрь и снаружи. Печет так, что мертвого поднимет и бегать заставит!

Михаил молча сделал несколько глотков из спасительной фляжки Василия и вернул сокровище хозяину.

– Так вы позвоните кому-нибудь, чтобы узнать, чей телефон мы нашли? – напомнила Рита, когда он усаживался на заднее сиденье рядом с ней. Вот настырная! Можно подумать, память у него короткая. Его, в отличие от нее, память не подвела: он-то ее помнит, а она его, похоже, нет. Но спорить с девушкой Михаил не стал, раскрыл ладонь с лежащим в ней маленьким, «женской» модели, телефончиком и нажал на кнопку. На экране высветилась заставка.

– Ой! – вдруг испуганно воскликнула девушка, сунувшая любопытный нос в телефон. И протянула ладонь к мобильному: – Можно?

– Бери, – удивленно произнес Михаил.

Василий тем временем нажал на газ, и машина зашуршала шинами по траве.

– Это… Это на моем телефоне тоже было! Эта жуткая картинка…

– Что удивительного в том, что заставки в телефонах одинаковые? Если у тебя такая же модель, то картинки – стандартные, – пожал он плечами.

– Нет, модель у меня совсем другая. Но даже если бы и так…

Она не сводила взгляда с телефона, который держала двумя пальцами, как опасное насекомое.

– Посмотрите, это похоже на фотографию… Черно-белую. И сильно смазанную, словно съемку сделали либо в темноте без соответствующих «примочек», либо через… какое-то прозрачное препятствие. Стекло ли, воду или лед. Это мои домыслы, я не разбираюсь в фотографии, но на ум пришли вот такие ассоциации. Подобный «снимок» я получила сегодня на свой мобильный ночью. Как раз перед тем, как мы с вами встретились на улице. Посмотрите, Михаил, вам не кажется, что эти пятна, если в них вглядеться, похожи на лицо и ладони?

Михаил взял из рук девушки телефон и поднес ближе к глазам, силясь разглядеть в белесых пятнах то, о чем она говорила.

– Ну, при большой фантазии можно и подобное предположить, – сказал он. И Рита обиженно поджала губы.

– Эй, не сердись, – произнес Михаил, трогая ее за плечо. Надо же, какая обидчивая. – Я не хотел задеть тебя.

– Посмотрите в папках с фотографиями, – сказала она примирительно. – Не среди стандартных заставок, а в снимках… Впрочем, это ведь неэтично – смотреть чужие папки. Нет, не надо. Лучше давайте позвоним на какой-нибудь номер и узнаем, как вернуть телефон.

Михаил открыл журнал вызовов и вслух сказал:

– Последние звонки владелец адресовал некому Олегу…

– Олегу?! – подскочила на месте Рита. – О господи… Это, наверное, телефон Даши. Я же говорила, что видела ее куртку в воде! Олега вы тоже видели у нас на обеде. Такой длинноволосый. Он – парень Даши.

– Тише ты, не нервничай, – попытался Михаил успокоить разволновавшуюся девушку.

– Ну как же не нервничать! Эта находка лишь подтверждает мои слова о том, что я увидела куртку Даши в воде!

– Погоди паниковать. Позвони сама, раз парень из вашей компании. Будет лучше, если это сделаешь ты.

– Я? – неожиданно смутилась Рита и отвела глаза. – Нет, нет, я не могу ему звонить… Я… Как я ему скажу, что Даша пропала?

Ох, беда с этими женщинами… Михаил без комментариев нажал на кнопку вызова и поднес трубку к уху. Ждать пришлось долго, он даже начал сомневаться, ответят ли ему. В журнале звонков значилось, что владелец найденного мобильного звонил этому Олегу восемь раз. И если в прошлые разы абонент не брал трубку, может не отреагировать на звонок и сейчас.

Не нравится ему эта история. Не нравится… А если выяснится, что девушка не вернулась на дачу?

– Ну и где тебя носит? – услышал он в трубке мужской голос. Ответивший говорил, лениво растягивая слова, совершенно без беспокойства и с каким-то удовлетворением. Из этой короткой фразы и по тону, каким она была произнесена, Михаил сделал два вывода. Первый: Даша не вернулась. Второй: Олег видел пропущенные звонки подруги и, похоже, специально мариновал девушку, не отвечая ей. В контексте того, что с Дашей могло произойти несчастье, а этот хлыщ даже не обеспокоился тем, где его подруга ходит, Михаилу жутко захотелось врезать самодовольному красавчику по смазливой физиономии…

– Чего молчишь? – продолжал говорить Олег с ленцой, пережевывая слова, словно жвачку. – Думала, побегу за тобой? Так ты, Дашка, сама виновата, прощения просить тебе…

– Я не Даша, – не выдержал Михаил, наполняясь уже обжигающим, как кипяток, раздражением.

– А кто ты? – встрепенулся, будто проснувшись, собеседник. – Кто ты такой? И чего с Дашкиного номера звонишь?

– Я – Михаил, сосед Ивана по даче. А Дашин телефон нашел возле озера.

– А она сама где? – наконец-то спохватился Олег. И в его голосе прорезались нотки, похожие на беспокойство.

Михаил не успел ответить, потому что в его руку, ту, которой он удерживал телефон у уха, вцепились чьи-то пальцы.

– Михаил, дайте мне Олега…

Он уступил Рите телефон. В деликатных разговорах Михаил не был силен, чего уж греха таить. Но все же чувствовал себя так, будто смалодушничал: бросил на амбразуру пострадавшую девушку, прикрылся ею, как щитом. Доставить бы Риту скорей на дачу, самому переодеться в сухое и вернуться к озеру. Как бы правда не оказалась на стороне Риты… Как бы еще не прибавилось утопленников в этих краях. Надо собрать людей и заняться поисками пропавшей девушки.

– Олег, это Рита… – Ее голос звучал тихо и чуть подрагивал. – Даши нет на даче? Понятно… Нет, я не знаю, где она. Мы нашли ее телефон на берегу. Не знаю, что произошло… Надеюсь, ничего плохого… Но я ее не нашла.

– Что, пропала девка таки? – оглянулся на Михаила Василий, который до этого молча прислушивался к разговору. Надо отдать должное Василию: болтун и балагур, садясь за руль, запирал рот на семь замков. Разговоры во время вождения не жаловал, за что Михаил и любил с ним ездить.

– Похоже на то, – нехотя ответил Михаил. – Сейчас доставим эту русалку на место, а потом развернемся на поиски другой.

– Надеюсь, девка появится сама. Может, заблудилась? Не местная ведь?

– Может… – отговорился Михаил, хотя сам в это плохо верил. Опять заныло в груди от неприятного предчувствия. Надо было отправить Риту с Василием, а самому еще раз осмотреть то место, где она увидела куртку.

– Олег ругается… – протянула вдруг девушка ему телефон. И в ее голосе и во взгляде было столько растерянности, сколько у ребенка, вместо похвалы за выполненное задание получившего вдруг выговор.

– Говорит, что Даша только и знает, что доставлять ему проблемы… Кажется, он рассердился. Может, это он так от беспокойства?

– Ты лучше знаешь своего приятеля, – ответил Михаил. Оправдывать этого длинногривого ему не хотелось. – Как бы там ни было, сейчас отвезем тебя на дачу, а сами вернемся к озеру. Будем искать вашу пропавшую подругу.

– Пожалуйста…

Она помолчала и вдруг добавила:

– Не сердитесь на Олега. Я уверена, что он так среагировал от испуга..

Видимо, Олег все же поднял тревогу, потому что встречать их на дорогу вышли все. На первом плане стоял не Олег, как можно было бы предположить, а Иван и Вячеслав. Оба невысокие и крепкие, будто грибы-боровики, в одинаковых позах: с засунутыми в карманы руками, с похоже ссутуленными плечами, с широко расставленными ногами. За их спинами маячила с тревожным выражением лица Татьяна, которой что-то, активно жестикулируя, втолковывала Лика. Судя по тому, что сестра Риты то указывала на дом, то активно начинала размахивать руками, уговаривала она беременную хозяйку вернуться на территорию дачи. Татьяна же качала головой, поглаживала живот и кусала губы. Лицо у нее было таким несчастным, будто все самое страшное уже случилось. Рядом безмолвной фигурой застыл Павел, поглядывая то на дорогу, то на дом, то на Лику. Похоже, парень в этой компании продолжал чувствовать себя очень неловко. Олег стоял в сторонке, возле калитки, и с кем-то возбужденно разговаривал по телефону.

«Нива» затормозила в паре метров от Ивана с Вячеславом.

– О, какая вас делегация встречает! – отпустил не к месту комментарий Василий. Михаил вышел из машины первым и подхватил Риту на руки еще до того, как она успела ступить босой на землю.

– Отпустите, – прошипела девушка ему почти в самое ухо, так тихо, чтобы не услышали ее друзья, от изумления замершие на месте, будто восковые фигуры.

– Что случилось?! – первой опомнилась Лика, кинулась к ним и повисла на локте Михаила.

– Погоди, погоди, Лика, – мягко остановил он девушку. – Ничего страшного не случилось, как видишь…

– А почему вы ее на руках несете? Она что, не может сама идти? – волновалась та.

– Могу я идти сама! – забрыкалась тут же Рита, пытаясь высвободиться.

– Может, может, – подтвердил Михаил, покрепче перехватывая сопротивляющуюся девушку. – Но лучше уж я ее так доставлю в дом, на руках. Видишь, ноги у нее босые и замерзшие?

– А почему они… – начала Лика. Но ее одернул Павел:

– Лика, не приставай. Пусть Михаил отнесет Маргариту Степановну в дом, а потом уже расскажет, что случилось.

Михаил усмехнулся про себя, услышав, как парень официально назвал Риту. Забавно!

И все же Лика, хоть Павел и пытался ее задержать, пошла за ними, а за нею гуськом потянулись и все остальные. Зашумели, загалдели, наперебой расспрашивая о случившемся.

– Упала в воду, – нехотя ответил Михаил. – Дайте человеку прийти в себя, а потом уж вопросы задавайте. Коньяк есть? Нет? Я сейчас принесу. Приготовьте Рите чай с коньяком. Да пусть она горячий душ примет.

Лика и Татьяна бросились выполнять поручение. За ними ушли и остальные. Михаил отнес Риту в комнату и осторожно усадил на кровать.

– Ну вот, русалка. Отмывайся, отогревайся. Я бы тебе еще настоятельно советовал съездить к врачу, мало ли, может, купание не прошло для тебя бесследно…

– Я в порядке, – упрямо произнесла Рита, глядя на него глазами, в которых отражался свет ненадолго выглянувшего из-за облака солнца. Теперь глаза девушки уже не казались темно-шоколадными, посветлели до оттенка гречишного меда.

– Я переоденусь и поеду к озеру. Василию дам распоряжение, чтобы созывал народ. Будем вашу подругу искать.

– Я надеюсь, что с ней не случилось ничего плохого, – тихо прошептала Рита, и губы ее дрогнули.

– Я тоже, – глядя ей в гречишно-медовые глаза, сказал Михаил. – Я тоже на это очень надеюсь.

– Куртка? – вдруг окликнула она его, когда он уже выходил за порог. – Ваша куртка…

– Оставь пока себе, потом заберу, – махнул он рукой. Надо торопиться.

* * *

Оставшись в одиночестве, Рита наконец-то с облегчением избавилась от тяжелой куртки и скинула с себя мокрое белье. Затем торопливо, опасаясь, что в комнату кто-то заглянет и увидит ее обнаженной, вытащила из сумки сухую одежду. Натянула прямо на голое тело свитер и джинсы и в таком виде выскочила из комнаты. Ванная комната, единственная в доме, находилась в конце коридора. Рита юркнула за дверь и заперлась.

Какое это наслаждение – встать под горячие струи воды! Она даже не представляла, насколько замерзла, обжигающая вода казалась ей недостаточно горячей. Ванную комнату быстро заволокло паром, но Рита не убавила температуру воды, наоборот, если бы была возможность подбавить, сделала бы это с превеликим удовольствием.

В голове шумело так, как шумят кроны раскачиваемого сильным ветром леса. И все из-за того, что три события одновременно занимали ее мысли.

Она чуть не утонула, но ее спас Михаил. Что произошло там, на озере, Рита понять не успела. И хоть Михаил ей не поверил, но она до сих пор ощущала толчок в спину, который чуть не стал роковым. Это просто счастье, что мужчина был поблизости! Хотя так и осталось непонятным (и подозрительным!), почему он оказался на месте происшествия, да еще так вовремя… Его же ведь вызвали звонком по каким-то делам, и он ушел! Надо при случае расспросить Михаила, почему он изменил своим планам и почему шел за ней…

Второе событие – это, конечно, пропажа Даши. Риту не покидало тянущее чувство, кислое, как свернувшееся молоко, и такое же неприятное на вкус, что с Дашей случилось худшее. Она гнала мысли о трагедии, уговаривала себя, что, возможно, девушка просто заблудилась или, решив позлить Олега, ушла куда-то далеко. Но хоть Рита и старалась настроиться на позитивное мышление, предчувствие беды уже окрашивало в черное этот и без того мрачный день.

Третье… По сравнению с предыдущими оно не шло по значимости ни в какое сравнение. Но для Риты было важным. Ее никогда не носил на руках мужчина. Ни в школе, ни в институте – никто и никогда. А Михаил донес ее до самой спальни, бережно сгрузил на кровать и вел себя так корректно и заботливо…

Эти три события перепутывались между собой, будто гибкие стебли водорослей, чуть не ставших для Риты губительными. И эмоции путались – то становилось горько (при мыслях о Даше), то сладко (от воспоминаний, как Михаил нес ее на руках). И от этого разновкусового коктейля, а может, от самогонки Василия голова кружилась, наливалась сонной тяжестью. И мысли рассеивались в дремотной дымке, становились ленивыми и неподвижными. Испугавшись, что уснет прямо в ванной, Рита выключила воду и достала с полки полотенце.

Джинсы плохо натягивались на распаренную кожу, и девушка пожалела, что взяла эти, узкие, а не старые разношенные. Вот, ругалась на Лику за кучу ненужных вещей, а сама оплошала. Зато свитер очень правильный: мягкий, широкий, теплый. И его шоколадный цвет интересно оттеняет фарфоровую бледность кожи, придавая ей немного теплого света.

Едва Рита зашла в комнату, как дверь приоткрылась и на пороге показалась Лика.

– Я к тебе уже приходила с чаем, но ты куда-то ушла.

– Я была в душе.

– Так и подумала. Отогрелась? – спросила сестра, проходя в комнату и ставя на тумбочку рядом с Ритиной кроватью чашку. – На, выпей, а потом – в кровать. Твои приключения на сегодня закончились. И укутайся! Смотри, какая ты из ванной вышла распаренная. Не хватало еще заболеть!

Рита, слушая Лику, невольно улыбнулась: кажется, они поменялись местами, и роль старшей заботливой сестры сейчас взяла на себя младшая. И командно-материнские нотки в ее голосе такие знакомые… Ее, Ритины, собственные. Ай да Лика!

– Улыбаешься, – ворчливо отозвалась младшенькая, размешивая в чашке сахар. – А я чуть с ума не сошла, когда представила, какие ты приключения пережила! Спасибо этому Михаилу. Если бы не он…

Если бы не он… Рита взяла в руки чашку, поднесла к губам, но, прежде чем глотнуть, подозрительно понюхала содержимое.

– Что ты сюда налила?

– Чаю. Сладкого, как ты любишь. И добавила две ложки коньяка. Михаил принес бутылку и велел обязательно дать тебе немного выпить. Чтобы ты не заболела. Так что нравится тебе или нет, а придется пить чай с коньяком – хотя бы из благодарности к своему спасителю.

Рита возражать не стала. Михаилу она, конечно, была благодарна, но червячок сомнения закрался… Как же ее спаситель так ловко оказался в нужном месте в нужный час?

– Слушай, не знаешь, он холостой?

– Кто? – не поняла Рита. Вопрос Лики прозвучал совершенно неожиданно и непонятно. Рита подняла глаза на младшую сестру, та мечтательно улыбалась.

– О ком ты?

– О Михаиле! Не знаешь, женат он или свободен?

– Замуж, что ли, за него собралась? – усмехнулась Рита.

– Дура! – почему-то обиделась Лика. – У меня Павлик есть. А вот ты у нас девушка свободная… Правда, этот Михаил с виду – деревня деревней, но зато вон какой рыцарь благородный. И спас, и коньяк принес, и еще на поиски нашей Даши снарядился.

– Есть какие-то новости? – встрепенулась Рита. Замечание сестры о Михаиле она решила проигнорировать.

– Нет. Только то, что все наши мужчины, включая и Павла, отправились на поиски.

– А Олег? Он как? – спросила Рита. Из самых лучших побуждений. Из сочувствия, ведь Даша – его девушка. И пропала она после ссоры с ним. А Лика неожиданно рассердилась:

– Да что ты о нем все беспокоишься? Этот пегас, похоже, не особо и встревожился. Гнилой он! И что ты в нем нашла, не понимаю. Он и внешне не такой уж красивый… если присмотреться. Отталкивающий!

– При чем тут его внешность? Я спрашиваю потому, что пропала его подруга…

– Я тебе уже ответила, не особо он расстроился. Хоть и потащился на поиски со всеми. Но без должного рвения. Мне кажется, если бы все не собрались на поиски, он бы один точно не пошел. Сидел бы и ждал, когда его подруга сама вернется. Или не вернется. А если не вернется, то и горевать бы не стал, нашел бы скоренько другую.

– Зачем ты так? – возмутилась Рита. – Возможно, он просто не поддается панике. Даша могла просто заблудиться.

– Дай бог, чтобы она просто заблудилась! – отрезала Лика, продолжая сердито хмурить брови. – Ну, выпила чай? Давай сюда чашку, отнесу на кухню. Что-то тебе еще нужно?

– Нет, спасибо.

– Тогда ложись в кровать! И не спорь!

Рита спорить не собиралась: после горячего душа и чая с коньяком ее совсем разморило, глаза закрывались, в голове опять зашумело.

– Посидеть с тобой?

– Нет, спасибо. Я сейчас усну.

– Тогда я посижу с Татьяной. Ей нельзя волноваться, а эти события растревожили ее не на шутку.

– Да, пожалуйста, поддержи ее…

– Михаил еще наказал мне следить за тобой и, если что, везти в больницу. Он оставил номер своего мобильного – на всякий случай.

– Постараемся обойтись без его помощи. Я себя хорошо чувствую.

– Между прочим, он беспокоился о тебе довольно искренне!

– Лика, я хочу спать, – устало повторила Рита. И сестра наконец-то удалилась.

Рита забралась в кровать под толстое одеяло, закрыла глаза. И перед глазами тут же встала мутная вода озера, которая заливалась ей в уши, нос, рот. Девушка даже вновь ощутила на языке привкус тины… Кошмар какой! Рита открыла глаза и перевела дух.

Но усталость и пережитое сделали свое дело, и Рита стала засыпать. И, уже балансируя на границе дремы и бодрствования, неожиданно четко вспомнила увиденное под водой в первое мгновение: расходившуюся, будто створки лифта, трещину на дне, откуда вдруг вырвалось что-то черное, похожее на выпущенные в воду чернила. Со всех сторон к ней потянулись, словно тощие руки с длинными пальцами, стебли растений, связали путами лодыжки и запястья, сковали движения, потянули на дно – прямиком к той разевающейся, будто рот в зевоте, трещине. Дальше – полный провал в памяти. Очнулась уже на берегу.

«Вот и оказался мой сон в руку, – подумала она, погружаясь в дремоту. – И заставка на Дашином телефоне такая же…» А телефон-то свой она выронила в озере. «Нашли бы Дашу…» И ей вдруг подумалось, что однажды она уже видела нечто подобное. И трещину, и тянущиеся к ней руки, и засасывающую губительную воронку. Но когда и где – вспомнить не успела, потому как уснула.

1994 год. Ольга

…Она открыла глаза и обвела непонимающим взглядом незнакомую обстановку. Дощатые стены, выкрашенные в светло-голубой цвет, скромная мебель – старый буфет с посудой и комод, на котором стоял маленький черно-белый телевизор. Потолок с двумя желтыми пятнами в углу, тряпичные самодельные коврики, прикрывающие красно-коричневые половицы. Где это она? Лежала Ольга на стареньком диване-книжке, прямо на протертых кое-где до поролона подушках, стыдливо прикрытых сбившимся одеялом.

– Пришла в себя? Ну, вот и слава тебе, Господи! – услышала рядом с собой ласковый голос. Перевела взгляд и увидела склонившуюся над ней старуху в мужской клетчатой рубахе и белом с красным горохом платке.

– Меня Клавдией зовут! – представилась та. – Энто ты у меня дома. Петро тебя из озера вытащил и принес сюда. А сам уж побег в деревню.

Смысл слов старой женщины оставался непонятным, будто говорила она на незнакомом Ольге языке. Почему она оказалась в чужом доме? Как это – вытащили из озера? Кто такой Петро?

– Я ближе всех живу к озеру, не в деревне, – пояснила Клавдия, решив, видимо, что это объяснит все. Ясней не стало, но Ольга припомнила: неподалеку от того места, где главная дорога расщеплялась на две поменьше, ведущие одна к озеру, а другая – к шоссе, и правда стоял особняком дом. Когда-то в нем проживала старуха Лычкина, а после ее смерти изба долго пустовала. Но потом на отмытых от пыли и грязи окнах появились свежие занавески, прилаженные на место ступени крыльца вновь гостеприимно приглашали войти в выкрашенную солнечно-желтой краской дверь, над печной трубой весело вился дым. Говорили, что в дом переехала младшая сестра старухи, которая жила раньше в соседней деревне, но после пожара в своем доме переселилась в сестринский.

– Ты лежи, лежи, отдыхай, – ласково, но настойчиво повторила хозяйка, заметив, как молодая женщина попыталась подняться. – Напугалась, да?

– Что случилось? – спросила Ольга сиплым голосом.

– Ну как что? – развела руками Клавдия. – Тонула ты! И если бы не Петро – он на озере рыбачил, – закончилось бы все печально. Петро тебя вытащил и принес на руках сюда. А сам уже в деревню за помощью побег. Ты чья будешь?

– Лебедева я, – выдохнула Ольга и вновь прикрыла глаза. От слабости кружилась голова, тошнило.

– Лебедева, значит, – задумчиво пожевала старуха губами. – Какой у тебя срок-то?

Ольга почувствовала ласковое прикосновение к своему животу.

– Шесть месяцев, – нехотя ответила она и, всполошившись, распахнула глаза и резко села. Стены вдруг покачнулись, потолок резко опустился, грозясь придавить.

– Тише ты, тише, чертяка! Куда скачешь? – рассердилась Клавдия, подхватывая ее, едва не упавшую с дивана, и вновь укладывая. – Мало тебе озерных приключений?

– Мой ребенок? – прошептала одними губами Ольга. И почувствовала легкий толчок изнутри. И счастливая улыбка показалась на ее губах.

– Отвезем тебя в больницу. Как бы не случилось чего, – встревоженно пробормотала Клавдия.

– Не надо… в больницу. Я хорошо себя чувствую.

– Да где уж «хорошо»! А пацаненок твой? Нет, отвезем тебя к врачу, и точка!

Пацаненок? Какой пацаненок? Видимо, на лице Ольги отразилось такое недоумение, что Клавдия поторопилась объяснить:

– Пацаненка-то ждешь, да? Живот-то у тебя «огурцом» – верный признак, что мальчонка там!

– Это девочка, – сказала Ольга, кладя руку на «огурцовый» живот. И сама удивилась, ведь до недавнего времени считала, что ожидает мальчика. Так откуда взялась эта уверенность в том, что у нее будет девочка?

Ее вдруг будто окатило холодной водой: она вспомнила все происшедшее. Вспомнила, как впервые за долгое время приехала в родные места: беременность проходила тяжело, в душном городе стало совсем невыносимо, и Ольга уговорила мужа отпустить ее в деревню. Будто сию секунду увидела, как потемнела лицом мать, увидев вчера ее выросший живот. «Ты не рада?» – испугалась Ольга. «Нет, почему… Рада, – ответила мать, пропуская дочь в дом. И вновь, скосив глаза на живот дочери, вздохнула. – Девка будет», – не спросила, а сказала утвердительно она. «Почему – девка? – удивилась Ольга. И добавила: – Мне вроде как мальчика врачи обещали…» «Да что мне твои врачи? – махнула обреченно рукой мать. – То, что на роду написано, не обойдешь». Спохватившись, мать улыбнулась, и в каждой морщинке ее заиграло солнце. «Ты проходи, проходи, чего стоишь, как не родная? Устала небось с дороги… Ты приляг, я сейчас быстренько что-нибудь состряпаю. Если бы ты меня предупредила…» – «А как тебя предупредишь? Телефона нет. Я попросила мужа отправить телеграмму, но он, видимо, забыл». «Твой муж ненадежный какой-то, – завела старую песню мать, но оборвала себя на полуслове и вновь радушно заулыбалась: – А все ж лучше такой, чем никакого. В твоем положении…» Ольга, уставшая, ни спорить, ни обижаться на слова матери не стала. Прилегла, прикрыла глаза и не заметила, как задремала. «Ох, горе-горе… – донеслось до нее сквозь дремоту. – Не твой это ребенок, а ее… Заберет к себе, и совершеннолетия не дождется. Так уж повелось. Не привязывалась бы ты к дитя сильно…» «Мать, ты чего там бормочешь?» – недовольно спросила Ольга, с трудом шевеля губами. «Спи, спи! Это я так, по-стариковски. Соседка сплетню на хвосте принесла, хожу все и думаю… Я тебя разбужу, как все готово будет. Супчику сейчас сварю свежего, куриного. Будешь?» Ольга лишь согласно промычала и погрузилась в глубокий, безмятежный сон.

Утро выдалось жарким, казалось, от земли идет пар. Мать уже проснулась и возилась в огороде. Ольга умылась из садового умывальника без удовольствия, потому что нагретая солнцем вода совсем не освежала. Выпила кружку знаменитого «грушевого» молока и, захватив полотенце, отправилась на прогулку.

На озере никого не было, если не считать плывшего на лодке из противоположного конца, оттуда, где озеро обрамлял воротник леса, одинокого рыбака. Ольга скинула платье, бросила его на расстеленное полотенце и шагнула в воду, оказавшуюся приятно освежающей. Несколько сильных гребков, и она уже почти на середине…

Озеро вдруг вздыбилось – так, будто из него поднималось огромное чудище. Гладкая, как зеркало, поверхность пошла сильной рябью, кое-где вспенилась, забурлила. И вокруг напуганной Ольги образовалась небольшая воронка: края ее приподнялись, а середина, неподалеку от которой оказалась молодая женщина, наоборот, опустилась. И из этой сердцевины, как из раструба, раздался протяжный то ли вой, то ли стон. Ольга изо всех сил заработала руками и ногами, стараясь как можно быстрее отплыть от воронки, пока ее не закружило в водовороте. Но в этот момент кто-то схватил ее за лодыжки холодными, скользкими, будто чешуя змеи, пальцами и с силой дернул вниз…

Тонкие скользкие руки обхватили ее, вцепились в горло, гладили по лицу. В ушах нарастал гул. «Конец», – мелькнула последняя мысль. И прежде чем сознание погасло, Ольга успела почувствовать, как осклизлые ладони погладили ее живот, и ребенок беспокойно заворочался. В ту же секунду чьи-то руки, вцепившись ей в волосы, резко дернули. Но не вниз, а вверх…

* * *

Вот и сбылись слова старой Клавдии. Опять. «Говорила я тебе! – Михаил будто наяву увидел ее гневно сдвинутые на переносице брови, похожие на две мохнатые седые гусеницы, и назидательно поднятый кверху палец. – Мало тебе Настасьи? Еще одна загубленная душа на твоей совести!» Когда все затевалось, Клавдия не поленилась, пришла к нему объяснить, что задуманное им дело хоть и кажется благородным, но по сути – дурное. «Покойников не тревожат, знаешь?» – сказала она тогда. Под «покойниками» старуха имела в виду деревню. «Умирает, и пусть! Дай это ей спокойно сделать. Отжила уже свое!» Михаил тогда отказался принимать слова старой Клавдии. Как это – умереть деревне? И что дурного в его задумке? Старикам, конечно, такая идея не нравилась, им хотелось без чужаков, которые превратят деревню бог весть во что, да еще и свои правила обязательно заведут. Хотя, конечно, польза им выходила: обустроенные дороги, электричество без перебоя, изобилие продуктов в отстроенном заново магазине. Да та же телефонная линия! И другие блага. А вот же, пришла Клавдия ругаться… «Дай умереть…» Михаил был уверен: старуха решила, что проект – его личная выгода. Коммерция. Бизнес. Кто-то из старожилов осуждал его, кто-то, напротив, одобрял. Равнодушных не осталось. Да он и не отрицает, что затеял все это не только из-за ностальгии по знакомым с детства местам, выгоду свою он упускать тоже не собирался. Но все же облегчить старикам их нелегкую жизнь желал искренне. Сколько рассылалось бумаг во все инстанции с просьбами наладить транспортное сообщение с городом, починить телефонную линию, нарушенную ураганом много лет назад! Толку – ноль. А вот он, Михаил Сазонов, побегал по кабинетам, потряс папками с расчетами и чертежами, обсудил важные дела с «кем надо» после бани под русские разносолы и водочку… И завертелось! Казалось бы, радоваться нужно старикам. Так нет ведь, прислали «делегатку» Клавдию…

«Хозяйка уже слаба. Идет на убыль ее сила. Быть бедам», – пророчила Клавдия. Он лишь отмахнулся. В стариковские легенды верил мало.

Это уже позже, пройдя через собственный ад, разыскал в районной библиотеке книгу с местными преданиями. Легендарная, как озеро, Лукерья-сказочница, умершая еще задолго до рождения Михаила, оставила наследие благодаря одному собирателю фольклора. Эту книгу, изданную в советские времена (Михаил еще удивлялся, как это в те партийные времена пропустили в печать рассказы о ведьмах, колдунах, русалках и прочей нечисти), хранили как реликвию.

«Когда Хозяйка ослабеет, на смену ей придет новая, иначе врата останутся открытыми и нечисть вновь вырвется наружу» – так заканчивалась легенда, записанная в книге.

Что хочешь, то и думай.

Всегда он считал, что легенды на то они и легенды – живут в памяти стариков, значительно за столетия приукрашенные и искаженные. Нырял он мальчишкой в это озеро сколько раз и не видел никаких ворот в преисподнюю. «Так ведь Хозяйка за ними следит», – объяснил тогда кто-то из местных жителей на возмущенные обвинения ребятишек, что история про врата – ложь. И в подтверждение рассказал, как однажды видел на озере лебедя. Михаил в лебедя не верил, как и во врата. Но сейчас, после знакомства с архивом и событий, произошедших буквально у него на глазах, готов был принять эту легенду почти за правду. «Почти» – потому что привык во всем оставлять долю сомнению. Но если это так, если суммировать все, что ему удалось узнать, значит, Хозяйка ищет себе смену в том роде, в котором через поколение рождаются две девочки?..

Весь день прошел в поисках пропавшей девушки. Опять обследовали дно, опять рыскали по окрестностям с собаками. Но Даша как сквозь землю провалилась. Единственной находкой оказалась светло-бежевая курточка, про которую и говорила Рита.

Девушку не нашли. Возможно, обидевшись на Олега, Даша просто уехала? Хотелось верить в это, но в груди у Михаила по-прежнему жгло и болело. А может, это болели и жгли воспоминания, воскрешенные ассоциациями? Слишком уж похожа ситуация на ту, слишком… Так же искали Настю. Так же он надеялся, что любимая просто заблудилась или почему-то уехала. Так же нашли в озере ее куртку.

Друзья пропавшей тоже принимали участие в поисках, за исключением беременной Татьяны, уснувшей мертвым сном после утренних приключений Риты и оставленной с ними Лики. Михаил дважды заходил к девушкам: справлялся, как они. Утешал разволновавшуюся Татьяну как мог, заглядывал к спящей Рите, наклонялся над девушкой, с тревогой вслушиваясь в ее еле слышимое дыхание. Каждый раз ему стоило усилий уговорить рвавшуюся на поиски (и только потому, что в команде был Павел) Лику остаться дома. Та еще упрямица!

Олег держался с видимым спокойствием, но постоянно звонил на домашний телефон девушки, проверял, не появилась ли Даша дома. Трубку каждый раз брала напуганная не на шутку соседка по квартире и как попугай повторяла одну и ту же фразу: Даша еще не вернулась.

Когда совсем стемнело, с большим трудом удалось уговорить друзей пропавшей девушки отправиться на дачу. Удивительно, сопротивляться стал не Олег, который все это время молча курил сигарету за сигаретой и то и дело набирал Дашин номер, а Вячеслав.

– Да как мы пойдем назад?! – горячился он, размахивая руками. – Девочка, может, тут одна в темноте по лесу бродит, а мы ее бросим?

– Мы ее не бросаем, – терпеливо объяснял Михаил. – Поиски продолжатся. Но вам лучше вернуться на дачу. К вашим девушкам. Они тоже переживают за подругу, к тому же Татьяна ждет ребенка, ей нельзя волноваться.

– Так пусть кто-то один и вернется! Иван – как хозяин дачи и муж Татьяны! А мы с Олегом продолжим поиски с вами, – предложил Вячеслав, за что получил два неодобрительных взгляда. Один – от Олега, которому, видимо, стала непонятна такая горячность малознакомого человека по отношению к его подруге. И от Ивана – ему желание Вячеслава разыскивать Дашу тоже чем-то не понравилось.

– Там Рита… Как она, интересно? – спохватился почему-то не о жене, а о подруге Иван и со значением посмотрел на Вячеслава.

Худо-бедно, но «бойцов» удалось развернуть к дому. Михаил, тихо переговорив с одним из людей, ответственных за поиски, тоже отправился к себе. Нужно поговорить с Ритой. Его догадки не давали покоя, жгли каленым железом. Ох, и правда не зря старуха направила его к тому, уже почти восемнадцатилетней давности случаю…

* * *

Открыв глаза, Рита увидела рядом Лику. Лика сидела неподвижно, задумавшись о чем-то своем, и тихонечко поглаживала сестру по руке.

– Эй… – тихо позвала Рита. – Как там дела? Нашлась Даша?

– Нет.

– О господи…

– Ты как? – спросила сестра, когда Рита села на кровати и, потянувшись, зевнула.

– Как-как… нормально. Который час?

– Не знаю. Но уже ночь.

– Почему меня никто не разбудил? Это сколько же я проспала?!

– А зачем тебя было будить? Ты, во-первых, пережила потрясение. От твоих волнений из-за Даши толку бы не было, – резонно заметила Лика, поднимаясь с кровати и подходя к окну. – Во-вторых, спала ты так крепко, что можно было у тебя над ухом из пушки стрелять.

– Это меня, видимо, от чая с коньяком срубило… А мне достаточно пробку понюхать, чтобы вырубиться… Что ты там выглядываешь?

– Смотрю, не пришли ли остальные. Павлик со всеми ушел. Я бы тоже пошла с ним, но Михаил меня просил остаться с тобой и Татьяной.

– Как Таня?

– Закрылась на кухне, сказала, будет готовить. Но, по-моему, она меня выставила, потому что плачет.

– Ну и зачем ты ее послушала?! – встревожилась Рита. – Ей же нельзя волноваться! И одну оставлять тоже нежелательно.

– А что мне оставалось делать, если она отказалась от моей помощи и настойчиво спровадила меня к тебе? – возмутилась Лика.

– Пойдем к ней.

– Погоди, кажется, кто-то сюда идет.

Лика прижалась лбом к оконному стеклу, силясь разглядеть получше. И радостно воскликнула:

– Наши!

Она первой бросилась к двери. Рита же торопливо пригладила руками растрепанные волосы. Ну почему ее не разбудили?! Все напуганы и встревожены пропажей Даши, а она, Рита, проспала столько времени безмятежным сном новорожденного. Поспала бы пару-тройку часиков, и достаточно!

Какое-то смутное чувство зашевелилось в груди, когда Рита обувала кроссовки. Что-то важное она вспомнила или почти вспомнила перед сном. Что-то, имевшее отношение и к случившемуся утром на озере, и к ней с Ликой. Рита постаралась воспроизвести в памяти все, о чем думала перед сном, пытаясь восстановить цепочку, почти приведшую ее к важной догадке. Но тут в коридоре раздались шумные голоса друзей, и Рита поспешила к ним. Потом, когда останется одна в тишине и покое, обо всем и подумает.

Новостей, к сожалению, не было. Удрученные случившимся, друзья в мрачном молчании заняли небольшое пространство кухни: кто сидел на стульях, кто – на подоконнике. Татьяна, смахивая то и дело катившиеся по ее щекам слезы, крутилась у плиты. Иван настойчиво отправлял жену отдыхать, выхватывал у нее то поварешку, которой она помешивала в кастрюле макароны, то деревянную лопаточку и сам принимался перемешивать на сковороде фарш. Татьяна безропотно отдавала супругу и поварешку, и лопатку, но тут же выдвигала ящик стола и хватала другой предмет кухонной утвари.

– Иван, уведи ее спать! – не выдержала Рита. – С ужином мы и сами справимся! Таня, слушай, что тебе говорят! Думай о ребенке!

Татьяна всхлипнула и наконец-то позволила увести себя. Иван вел ее, бережно поддерживая за плечи, словно тяжелобольную.

– Ну? Что делать будем? – строго, будто на родительском собрании, спросила всех Рита и остановила взгляд на Олеге.

– Что-что, ждать! – отрезал он, недобро зыркнув на нее черными глазами. – Что ты так на меня смотришь?

– Что-что, не мог раньше спохватиться? Она тебе столько раз звонила, а ты «позу держал»!

– Слушай, – мгновенно взвился Олег и даже привстал, наклонясь к Рите через стол. – Не лезь не в свое дело!

– Знаешь, «не мое» дело уже стало общим! Ты же ее выгнал! Вот так взял и выгнал, забыл уже?

– Я тебе сказал: не лезь не в свое дело! – прорычал Олег, выпячивая губы и тараща глаза. Рита понимала – нужно остановиться, не провоцировать его дальше, но в нее будто бес вселился. Видимо, сказались все обиды, накопленные в растревоженном сердце. Ей хотелось вцепиться Олегу в волосы, которыми она так восхищалась раньше, или хлестнуть его по самодовольной физиономии, сейчас так некрасиво искаженной гневом, наговорить обидных слов, оскорбить, затопать ногами, закричать.

– Где ее теперь искать?! – выкрикнула она под недоуменными взглядами Павла и Славы. И почувствовала, как кто-то тихонько тянет ее за край свитера. Лика. Лика, удивительно, молчит, не бросается на защиту, а ведь она терпеть не может Олега.

– А ты вообще на поиски не ходила, в отличие от всех! Спала себе в теплом домике, красавица! – повелся на провокацию Олег. На нижней губе показалась капелька слюны, и Риту чуть не передернуло от отвращения. Да что с ней такое происходит? Ведь еще совсем недавно он казался ей прекрасным, как античное божество!

– Да я, если зна…

– Рита! – окликнула ее строго Лика. – Остановись. Ну, а ты чего?! Держи себя в руках, – буркнула она уже Олегу. – Не тронь мою сестру!

– Я ее трогаю?! – изумился тот.

– Все, ребята, брейк, – с преувеличенной дружелюбностью сказал Слава и потянул Риту за руку назад. – Поспорили и хватит. Надеюсь, мы скоро получим новости о Даше.

– И надеюсь, они будут хорошими, – проворчала Рита.

– Мы все на это надеемся.

– Я выйду на воздух, – сказала она. И Слава тут же откликнулся:

– Тебя проводить?

Его голос хоть и прозвучал участливо, Рита, однако, не уловила в нем ни нотки интереса. Как про него сказал Иван? Славный? Славный Слава просто отыгрывал свою роль хорошего парня. Скорей всего, он и правда хороший парень: переживает за других, сочувствует им, такой вот воспитанный, вежливый.

– Нет, спасибо, Слава. Мне хочется побыть одной.

– Одна и останешься! – фыркнул злобно Олег ей вдогонку. И прежде чем закрыть за собой дверь, Рита успела услышать:

– Как старая дева!

Ну что ж. Пусть. Пусть так. Стыдиться ей нечего. Рита вскинула подбородок и попыталась улыбнуться – назло закипающим в глазах слезам. Ну зачем она и правда накинулась на Олега? Чего растревожила улей? Получила? Как ни странно, она чувствовала не столько обиду, сколько облегчение. Наконец-то ей удалось сказать ему что-то, что стерло с его лица самодовольную улыбку и вывело из себя. Хотя радость победы омрачало ощущение и собственной неправоты. Она тоже поступила некрасиво: напала на поверженного человека. Олег и так уже находился на нервах из-за пропажи Даши. А она лишь добавила дров в огонь. Нет. Сомнительная это «победа»: попинать уже уложенного на лопатки и избитого кем-то до нее. Подло. Правда, подло.

На какое-то мгновение ею овладело желание вернуться и попросить у Олега прощения. Но ей тут же вспомнились его утренние слова: «Я прихожу и беру». Нет. Пусть она поступила некрасиво, но просить прощения ради того, чтобы на его порочных губах опять расцвела самодовольная улыбка, не станет.

Она рванула на себя входную дверь и нос к носу столкнулась с Михаилом.

– Ой! – воскликнула Рита от неожиданности. – Есть какие-то новости?

– Нет. Но не волнуйтесь, они будут, – сказал он. Рита отметила две вещи: прозвучал голос Михаила как-то неуверенно, будто он сам ставил под сомнение то, что новости будут хорошими. И второе: Михаил опять перешел на «вы». И это огорчило ее куда больше, чем стычка с Олегом. – Мне нужно с вами поговорить.

– Я помню, – слабо улыбнулась она. – Где вам угодно. Тут или…

– Лучше без посторонних.

– Значит, во дворе.

– Не замерзнете?

– Я возьму куртку.

И хоть ей не хотелось возвращаться в дом, она сбегала в спальню за верхней одеждой. На выходе из комнаты столкнулась с Ликой.

– Я уже спать, – сообщила младшая сестра.

– Отдыхай, конечно! День выдался тяжелый.

– А ты? – встревожилась Лика, увидев, что Рита накидывает куртку.

– А я подышу воздухом.

– Я с тобой! – вцепилась ей вдруг в руку сестра.

– Да куда я денусь! Я тут, во дворе. Со мной Михаил хочет поговорить.

– Он тут? – оживилась Лика.

– Ждет во дворе. Должна же я поблагодарить его за свое чудесное спасение, – скривила в ироничной усмешке губы Рита. – Ты ложись, не беспокойся за меня. Кажется, Михаил вполне себе приличный человек, не причинит мне вреда.

– Я… Ты недолго будешь? Мне страшно одной, – пробормотала Лика жалобно и подняла на сестру глаза, в которых мольба плескалась пополам со страхом. – Вдруг та страшная тетка опять под окном встанет?

– Не встанет, – улыбнулась Рита. – Я же буду во дворе! Прогоню ее!

От шутливого тона сестры губы Лики тронула легкая улыбка.

– И все же, пожалуйста… Постарайся недолго… Я боюсь оставаться одна.

– Попроси Павла побыть с тобой, – разрешила Рита.

– Ой… – обрадовалась младшенькая слишком сильно, сразу вызвав у Риты подозрение, что весь этот спектакль «страхов» был затеян ради того, чтобы Павлу разрешили побыть с ней. – Пожалуйста! Мы будем хорошо себя вести! Честно-честно!

Увидев, как Лика, смешно морща лоб, заглядывает ей в глаза, Рита засмеялась:

– Ну ты лиса-а! Пусть ложится на мою кровать. Но не забывайте – я тут, рядом!

– Не забуде-ем, – пропела Лика и радостно побежала в сторону кухни.

«Дай ей больше свободы! Ну что ты держишь ее на привязи, как собачонку? Ей уже почти восемнадцать лет!» – услышала она сказанные недавно слова Ивана. Он прав, Лика выросла. Но как же сложно переломить себя и дать ту самую «свободу» младшей сестре… А вдруг что-то случится? А вдруг… Сколько этих «а вдруг». «Радуйся, что она влюбилась в такого хорошего скромного мальчика, а не в какого-нибудь байкера, усадил бы ее на мотоцикл и увез в далекие далека, не спрашивая твоего разрешения!» – вторила Ивану Татьяна. И Рита опять согласилась. Но… как же сложно…

Михаил ждал ее на тропинке, ведущей к калитке.

– Где будем разговаривать? – поинтересовалась Рита.

– Может, поднимемся ко мне в дом? – неожиданно предложил он. – Не бойтесь, ничего вам дурного не сделаю.

– Да я и не боюсь, – ответила Рита, постаравшись придать голосу как можно больше уверенности. Хотя на самом деле предложение Михаила ее смутило.

– Там будет уютней, чем на улице. К тому же моя собака наверняка не находит себе места от одиночества. И еще я могу заварить вкусный чай.

– О чем же таком сложном вы собираетесь со мной поговорить, если в помощь решили призвать чай? – ответила Рита шутливо. Тон же Михаила, однако, оставался серьезным:

– Не буду скрывать, разговор окажется неприятным для вас. Но мне нужно узнать некоторые вещи, чтобы… Чтобы предотвратить последующие несчастные случаи.

– А я тут при чем? – искренне удивилась Рита. – Или вы думаете, что это я толкнула Дашу в озеро?

– Ничего такого не думаю. Но хочу спросить вас о том, о чем рассказывать вам наверняка не захочется.

– Михаил, кто вы такой? – прямиком, отбрасывая шутливый тон, спросила она. – Полицейский?

– Нет. Я вам все объясню. Идемте?

Рита пожала плечами, сдаваясь. И отправилась следом за ним.

Еще издали они услышали протяжный вой, и Михаил прибавил шагу:

– Лота просится наружу. Полдня просидела дома одна.

– А почему вы не взяли ее с собой? Может, она могла помочь в поисках?

– С Лотой в последнее время творится что-то невообразимое: к озеру она боится приближаться, явно чует что-то нехорошее. А может, просто старенькая стала… Но что-то ее пугает. Поэтому пришлось оставить дома.

Михаил распахнул калитку и жестом пригласил девушку пройти. Рита зашла и остановилась, растерявшись от оживших вдруг воспоминаний. Забытое детское любопытство, смешанное со смущением и страхом! Еще девочкой она с интересом заглядывала на соседский участок, пытаясь угадать, какой же дом старика Захарова изнутри. Она воображала камин и кресло-качалку, где расположился старик с трубкой в зубах, в берете с помпоном, как у боцманов из старых книг. Еще ей представлялась расстеленная на полу медвежья шкура с огромными клыками, торчащими из приоткрытой пасти, а старик Захаров уже виделся одетым в охотничью куртку и бриджи, заправленные в высокие сапоги (такой образ тоже был позаимствован из книжных иллюстраций). Стоя рядом со шкурой, он – в Ритином воображении – опирался на двустволку.

К ностальгическим чувствам добавились еще и радость от того, что детская мечта – увидеть изнутри дом старика-соседа, вот-вот исполнится, а также предвкушение и одновременно беспокойство – вдруг увиденное не оправдает ожиданий.

– Здесь когда-то жил старик, – произнесла она в порыве неожиданного доверия к Михаилу. – Не знаю его настоящего имени, помню, все его называли по фамилии – Захаровым. Наверное, Иван вам сказал, что участок, который он купил под дачу, раньше принадлежал моей бабушке.

Михаил, идущий впереди, никак не отреагировал на ее замечание: не замедлил шаг, не обернулся. И только уже на крыльце, поднимаясь по ступенькам, сказал:

– Мне дом достался от дочери старика.

Рита, услышав это, неожиданно ощутила непонятное разочарование: воспоминания о старике вызвали и воспоминания о внуке Захарова. Ей вдруг захотелось узнать о нем. Где он сейчас? Как устроился в жизни? Все же свое первое романтичное чувство она испытала именно к тому парню. Еще совсем детское увлечение, больше похожее на восхищение, так и не трансформировавшееся в первую любовь.

– У старика был внук, который приезжал сюда каждое лето, – сказала она, входя следом за Михаилом в дверь. – Я не знала его имени, его называли все производным от фамилии старика – Захаром.

– А может, его так и звали? – предположил мужчина.

– Вряд ли… Интересно было бы узнать, что с ним стало.

– Что-что, вырос, устроился в жизни… Лота, Лота! Тише, девочка! Погоди, сейчас я тебя выпущу.

На Риту вдруг навалилось что-то огромное и лохматое. Девушка испуганно вскрикнула и отступила назад.

– Тише ты, тише! Лота! Это гостья, нельзя ее так пугать!

Рядом с Ритой раздалось скуление, и мокрый холодный нос ткнулся ей в ладонь.

Раздался щелчок выключателя, и девушка увидела возле своих ног огромную собаку, заросшую черной с проседью шерстью.

– Лота, иди погуляй, – ласково произнес Михаил, настойчиво оттаскивая собаку от Риты за ошейник. – Потом, девочка, пообщаемся с тобой. Видишь, у нас гостья.

Собака задрала вверх лохматую морду и жалобно заскулила, косясь на Риту сливовым глазом.

– Не ревнуй, не ревнуй, Лота. Иди давай… Погуляй!

После того как собака была выпровожена, Михаил вернулся к Рите с извиняющейся улыбкой:

– Простите, она, похоже, напугала вас.

– Ничуть!

– И все же я должен был предупредить о том, что Лота свободно гуляет по дому.

– Какой она породы?

– Черный терьер. Проходите, Рита. Не разувайтесь.

Она следом за Михаилом миновала узкую прихожую и оказалась в просторной гостиной. Сложно было сказать, оправдались ее ожидания или нет. Шкуры и кресла-качалки в комнате не наблюдалось, но камин имелся. Стены оказались дощатыми, свежепокрашенными, пол глянцево блестел новым лаком. Занавески на окнах отсутствовали, их заменяли внутренние деревянные ставни с затейливой ажурной резьбой. Мебель оказалась старой, но, видимо, отполированной заново. Рита остановилась перед книжным шкафом, до отказа заполненным потертыми переплетами. Пробежавшись взглядом по корешкам, она с радостью обнаружила почти все любимые ею в детстве книги. Томики русских классиков, собрание приключенческих романов Жюля Верна, Майна Рида и Джека Лондона. Александр Дюма-старший шел об руку с Артуром Конан Дойлем. Хемингуэй, Цвейг, Бальзак… Ей подумалось, что из этой библиотеки брал книги Захар-младший, и в памяти ярко, будто она опять пряталась за старой яблоней и, умирая от страха и любопытства, подглядывала, возник гамак, в котором парень-подросток читал книги.

– Эта библиотека осталась от прежнего хозяина? – спросила она, оборачиваясь.

Михаил внимательно следил за тем, как она разглядывала сокровища. Сложно было интерпретировать взгляд, которым он смотрел на девушку. Его стального цвета глаза чуть сощурились. Казалось, он не видит Риты, а тоже погрузился в воспоминания. На его губах застыла легкая улыбка, но, когда прозвучал вопрос, Михаил спохватился и ответил:

– Да. Как и мебель. Я почти ничего не стал менять, только отреставрировал кое-что и отремонтировал. Мне нравится эта обстановка. Я чувствую себя здесь уютно.

– У старика Захарова был внук, как я уже сказала. И он очень любил читать… А я любила подглядывать за тем, как он читал, – призналась Рита неожиданно для себя. – Интересно было наблюдать: на его лице отражались все эмоции, вызванные прочитанным. И я старалась угадать по мимике парня, про что он в данный момент читал. Это была такая… игра. Еще мне хотелось поговорить с ним о книгах… Я тоже любила читать, но держала впечатления при себе. Мне казалось, мало кому захочется обсуждать со мной книги. Но, когда наблюдала за внуком старика Захарова, почему-то думала, что с ним как раз могла бы поговорить.

– И как? – вопросительно поднял брови Михаил. – Удалось?

– Нет. У нас разница в возрасте в пять-шесть лет. И я боялась подойти к нему, думала, наверняка ему будет неинтересно общаться с такой малявкой. У него своя компания. Так, подглядываниями и ограничилась, – смущенно засмеялась Рита. Надо же, не любит она говорить о себе, а тут первому встречному-поперечному открыла секрет, которым ни с кем не делилась.

– Значит, подглядывали, потому что вам было интересно читать эмоции на лице молодого человека, – тоже засмеялся Михаил. – А он, наверное, думал, что вы в него влюблены.

– Еще чего! – возмутилась Рита и покраснела. – Не была я в него влюблена… Ну, разве так, чуть-чуть. Лишь одно лето. Оно было сложным для нашей семьи… О чем вы хотели со мной поговорить, Михаил? Меня сестра ждет, я не могу надолго задерживаться.

– Именно о том сложном для вас лете, – серьезно ответил он. – Вернее, о том, что предшествовало ему.

– Нечего об этом говорить, – отрезала Рита. И сразу «закрылась», коря себя за минутную откровенность. И что на нее нашло? Зачем и, главное, как ему открылась?

Мужчина ничего не ответил на ее выпад. Лишь направился вдруг к двери.

– Я обещал чай, – сказал он, оглянувшись на пороге. – Подождете?

– Если это не займет много времени.

Пока он отсутствовал, Рита вытащила из шкафа одну книгу и пролистала ее. Так забавно, книга хранила, возможно, часть ее детских впечатлений: может быть, именно эту читал когда-то Захар-младший?

– Я не задержался?

Услышав голос Михаила, Рита торопливо поставила книгу на место и оглянулась. Хозяин уже сервировал возле окна маленький столик, за которым стояли два низких плетеных кресла.

– Чай деревенский. С чабрецом.

– Моя бабушка заваривала чаи разными ароматными травами! – обрадовалась Рита. Михаил лишь улыбнулся в бороду и поставил перед девушкой чашку.

– Я не сказала, что очень благодарна вам за мое спасение, – спохватилась она. Надо же, растяпа какая! То думала, как бы поблагодарить Михаила, то совершенно об этом забыла! Как нехорошо.

Он молча пожал плечами.

– Михаил, а чем вы тут, в деревне, занимаетесь? Отдыхаете? Строитесь? Простите мое любопытство. Иван, мой друг, сказал, что вы из Москвы. Сами же вы ответили, что «полуместный»: дед и бабушка из этих мест.

– Да, «полуместный», – усмехнулся он. – Мы могли быть знакомы, я, как и вы, в детстве провел здесь не одно лето. Но мы так и не познакомились… А что сейчас тут делаю? Как вы и предположили – строюсь. Вернее, имею некое отношение к стройке, которая ведется.

– Вы – строитель? – спросила она, делая небольшой глоточек чаю. Изумительно! Вкус будто вернул ее опять в детство. Надо же, какое неожиданное путешествие в воспоминания у нее получилось… Дом старика Захарова, его библиотека, и теперь этот чай со вкусом чабреца.

– Не совсем, – ответил Михаил, как показалось девушке, уклончиво. – Скорей всего я… Сторож!

Последнее слово он выпалил, словно пришло оно ему на ум случайно. И Рита, не поверив, засмеялась:

– Да ладно, сторож… Обманываете!

– Ну почему же… Наблюдаю за тем, чтобы не растащили добро. Вообще слежу за порядком. Разве не сторож?

– Ну, хорошо, пусть будет сторож, – сказала она тоном, дававшим понять, что в его «профессию» Рита не поверила ни капли и согласилась, лишь принимая его нежелание рассказывать о себе.

– Рита, мне нужна ваша помощь… – вдруг тихим голосом попросил Михаил. И девушка в замешательстве отставила поднесенную к губам чашку.

– В чем?..

– Меня интересует история, случившаяся с вашей мамой!

– Зачем вам? Это наша семейная история, и ее я предпочитаю не обсуждать.

Безмятежная атмосфера чаепития оказалась вмиг безжалостно разрушена.

– Эта история может иметь непосредственное отношение к последним событиям на озере. К тому, что случилось с вашей подругой и с вами.

– Не понимаю… Какое отношение история моей мамы может иметь к Даше?

– Вы расскажите то, что вы знаете. А я попробую решить, какое. Если вы росли в этих местах, наверняка слышали легенду о Хозяйке озера.

– О том, что лебедь стережет какие-то адовы врата? Да, слышала.

– И что вы об этом думаете?

– А что я могу думать? Что это легенда. Вымысел. Фольклор. Что еще? – пожала Рита плечами и оглянулась на окно. Как там Лика? Хоть с ней и остался Павел, это не особо надежная защита. Павла самого защищать нужно! Рита привыкла считать его своим учеником, ребенком, хоть и подросшим, но за которого тоже несла ответственность.

– У меня там дети остались… Лика с Павлом. Мне нужно идти.

– Идите, – сказал вдруг Михаил, разводя руками. Но его голос показался Рите таким погасшим, что она почувствовала укол совести. Все же Михаил, как ни крути, спас ее!

– Если честно, я не знаю, какая может быть связь между случаем с моей мамой, легендой и пропажей Даши. Не понимаю, зачем вам все это. Если бы вы мне объяснили…

– Боюсь, вы не воспримете всерьез мои объяснения. Я сам с трудом верю, что причина может скрываться в старческих выдумках. Но… Вот, смотрите сами…

Он встал, подошел к этажерке и снял с одной из узких полочек-окошек пластиковый файл.

– Это газетные заметки за последние три года обо всех несчастных случаях, произошедших на этом озере. Тринадцать. Не слишком ли много за такой период? Озеро, десятилетиями спокойное, вдруг становится опасным.

– Поэтому нас прогнала полиция, когда мы расположились вчера там на отдых?

– Поэтому. Четыре случая в этом году. Да и вы сами чуть не стали жертвой. Что-то непонятное случилось и с Дашей, а она явно была у озера… И телефон ее там нашли, и куртку…

– Может, завелся какой-то маньяк? – предположила Рита, быстро проглядывая все вырезки. – Убивает, а затем тела бросает в озеро… Но при чем здесь моя мама? Она сама чуть не стала жертвой… И это случилось так давно.

– Вы помните Клавдию? – спросил вдруг Михаил. – Старушку, которая, возможно, хорошо знала вашу семью.

– Клавдия, Клавдия… – наморщила лоб, будто что-то вспоминая, Рита. – Она жила в доме на развилке?

– Да.

– Кажется, к ней принесли маму после спасения из озера. Бабушка с тех пор водила с Клавдией дружбу: то молока ей отнесет, то каких-то городских гостинцев.

Рита замолчала, вспомнив, как бабушка перед каждой поездкой покупала то конфет, то цветастых платков, то пряжи, то еще чего-нибудь. «Для Клавдии», – говорила она, упаковывая бережно подарки. И произносила имя своей приятельницы с благоговением. «Пусть Ольгу помянет». Еще бабушка покупала другие гостинцы: шпроты, водку, перочинный нож. «А это для Петра. Ольгиного спасителя. Пусть тоже помянет грешную душу моей дочери». Один раз бабушка взяла Риту с собой к Клавдии в гости. От того визита в памяти осталась лишь полосатая кошка, которая терлась о ее ноги, большая кружка чая с молоком и мятные пряники, которыми ее потчевала хозяйка. Пока внучка чаевничала и пыталась раскрошенным пряником накормить возмущенно фыркавшую кошку, бабушка о чем-то вполголоса переговаривалась с Клавдией. «Не будем мы, наверное, уже приезжать сюда. Для моих девочек небезопасно это. Хватит с меня Ольгиной гибели…» – горевала бабушка. «Ну как хочешь, – качала то ли осуждающе, то ли одобрительно головой Клавдия. – Только от судьбы, сама знаешь…»

Рита подняла глаза на Михаила и вдруг за его спиной заметила стоявшую на круглом журнальном столике небольшую фотографию в рамочке. Изображена на ней была смеющаяся девушка, очень красивая, чем-то похожая на Лику – светлыми волосами, голубыми глазами, тонкими чертами. Смеялась девушка так задорно и заразительно, что хотелось улыбнуться в ответ… Но улыбка тут же пропадала при взгляде на черную ленточку, «украшавшую» уголок.

– Кто это? – невольно вырвалось у Риты. И она смутилась своего любопытства. Мужчина оглянулся на снимок, задержал на нем взгляд и, повернувшись обратно к Рите, тихо ответил:

– Моя жена.

– Что… с ней стало? – шепотом, будто боясь потревожить покой усопшей, поинтересовалась Рита.

– Утонула. Три года назад. В этом самом озере.

Каждая фраза прозвучала так отрывисто и сильно, будто он тремя точными ударами вколотил гвозди. Так показалось Рите – эти фразы-гвозди вонзились ей в самое сердце, причинив боль.

– Она тоже стала жертвой озера, первой после многих лет затишья, – уже мягче, справившись с собой, произнес Михаил и взял в руки снимок. Нежно провел пальцами по стеклу, не то стирая с него пыль, не то лаская лицо жены. – Ей было двадцать шесть лет. И громадье планов… Как у всех молодых и влюбленных.

Опомнившись, он поставил фотографию обратно и развернулся к Рите. Глаза его потемнели.

– Мне бы не хотелось, чтобы это вновь случилось с кем-нибудь. Неважно, с кем. Я от всей души желаю, чтобы пропавшая из вашей компании девушка нашлась живой и невредимой. Чтобы ее случай не пополнил печальную статистику… Это очень больно – терять…

Рита молча кивнула.

– Я была еще слишком мала и не понимала всего происходившего, – тихо начала она, опустив взгляд на сложенные на коленях руки. – Мама заболела, а я долго не могла принять то, что она стала другой. Потом, конечно, пришлось смириться с этим. Я даже знала, как поступать, когда у нее случался приступ. К счастью, только пару раз было так, что в эти моменты я оставалась без бабушки. И справилась. Но обычно, если у мамы начинался припадок, первый удар на себя брала бабушка: у нее получалось как-то успокоить маму. Я же тем временем забирала в другую комнату Лику, вызывала врачей и до их приезда развлекала, как могла, сестренку. Мама почему-то не могла видеть Лику. Кричала, что в ней живут демоны… Говорили, что мама заболела после того, как чуть не утонула. К тому же ее оставил муж, мой отчим, еще до рождения Лики, сразу же, как только стали проявляться первые признаки заболевания. Ну и сами роды оказались тяжелыми, со слов бабушки. Постродовая депрессия… Она не справилась со всем этим.

Страшные картины из прошлого воскресали в памяти так отчетливо, будто все присходило вчера. Рассказывая о том, как мама чуть не убила себя вместе с Ликой, Рита прервалась, чтобы совладать с собой.

– Мама умерла вскоре после этого, в больнице. Ну а мы с Ликой… Мы всегда были с ней очень близки. Это сейчас она спорит со мной, желая доказать, что уже выросла, и стараясь отвоевать независимость. Возможно, я ее излишне контролирую и опекаю. Но это потому, что я, как могу, стараюсь заменять ей мать. И потому, что с Ликой всю жизнь происходят всякие истории, которые едва не заканчиваются трагедией. То чуть под машину не попадет, то окажется в маршрутке, попавшей в аварию, то с дерева упадет. Какая-то беда-девчонка! Она, похоже, одновременно находится под покровительством и дьявола, и ангела-хранителя. Ходит по краю пропасти, поскальзывается, но в последний момент успевает ухватиться за кустик. Понятно объясняю?

– Еще бы, – хмуро кивнул Михаил.

После семейной истории Рита рассказала и то, что удалось вспомнить о визитах к Клавдии.

– Как-то я случайно услышала, как Клавдия говорила бабушке, что мама вовсе не больна, а одержима бесами. И даже посоветовала отвести маму в церковь, – припомнила Рита. – Бабушка резко ответила, что случившееся уже не поправить. Кажется, я все рассказала вам, Михаил. Мне больше нечего добавить.

– Вы знали, что у вашей бабушки была сестра? – спросил он, поднимая от пустой чашки взгляд на нее.

– Да. Младшая. Но она умерла еще молодой девушкой. Почти девочкой. Какой-то несчастный случай. Бабушка не любила об этом рассказывать. Я бы и не узнала, если бы однажды, перебирая какие-то вещи, не наткнулась на пакет со старыми фотографиями, на одной из которых была снята бабушкина сестра.

– Вы не знаете, как она погибла?

– Нет. Бабушка только сказала, что это был несчастный случай и что Валентина погибла, спасая ее – свою старшую сестру.

– Она утонула, – сказал вдруг Михаил, и Рита от удивления даже не нашла сразу, что сказать.

– Откуда вы знаете?

Вместо ответа он опять встал, снял с полки папку, перебрал ее содержимое и протянул Рите бумажный листок.

– Удалось найти кое-какие регистрационные записи. Вот, это ксерокопия.

– И все же я не понимаю, почему такой интерес у вас к нашей семье? – спросила Рита после долгой паузы, во время которой изучала документ.

– Не только к вашей, – усмехнулся Михаил и постучал ногтем по пухлой папке. – Интерес у меня личный… Моя жена, как вы уже знаете, тоже утонула в этом озере. Может, скажете, что бесполезно уже докапываться, почему так случилось. Но… мне это необходимо. Для моего и ее успокоения. Если узнаем, отчего в этом озере погибают люди, и сможем устранить причину, я буду считать, что выполнил долг перед Настей. Есть и другой интерес – скажем так, ностальгический. Мне дороги эти места. А твориться тут стало что-то совсем непонятное. Не только люди тонут. Рыбаки жалуются на гибель рыбы. Замечено, что птицы и животные уже несколько лет избегают этого места. Ну и коммерческий интерес тоже присутствует. Как вы заметили, здесь все меняется: участки активно выкупаются, на месте полуумершей заброшенной деревни отстраивается новый поселок. И то, что происходит с озером…

– Портит репутацию этих мест, – закончила, перебив его, Рита.

– Ну, что-то в этом роде, – ответил Михаил и поморщился, будто такая формулировка ему не нравилась. – Да, замешан тут и коммерческий интерес. Как вы думаете, почему так много нужного народу собралось столь быстро на поиски вашей пропавшей подруги? Просто потому, что озеро обследуется специалистами. Изучаем, как могло измениться само озеро – рельеф дна, состав воды.

– И легенду о Хозяйке тоже рассматриваете, – напомнила Рита Михаилу.

– Ну, а куда без этого, – развел с лукавой улыбкой Михаил руками. – Все версии рассматриваем. Кстати, мало кто, даже из местных, знает легенду полностью. Видимо, в пересказах из поколения в поколение она потеряла одну важную, на мой взгляд, часть.

– Разве? – удивилась Рита.

– Я нашел в одной книге легенду полностью. И сказано там, что Хозяйка со временем теряет силу, и тогда через те самые «адовы врата» в наш мир начинают просачиваться различные злые духи, которые и вызывают несчастья. Что удивительно, этому есть подтверждение…

Михаил многозначительно поглядел на папку, а затем вытащил из нее листочек со своими выводами и «синусоидой».

– Вот, поглядите, какая цикличность вырисовывается…

И пока Рита рассматривала график и читала выводы, кратко рассказал ей о своем исследовании.

– …И согласно той же легенде – ее полной версии, мир наступает лишь тогда, когда на смену ослабевшей Хозяйке приходит новая.

– Погодите, Михаил. Это получается, что… – перебила его Рита, вновь беря в руки ксерокопию… Но продолжить ей не дал пронзительный крик, донесшийся с соседнего двора.

– Что-то случилось! – всполошилась Рита и бросилась к окну, в надежде увидеть происходящее на соседнем участке. Михаил вскочил на ноги, но Рита уже метнулась от окна к двери:

– Бежим! Там что-то произошло!

Лота увязалась за ними. И Михаил замешкался немного, пытаясь уговорить собаку остаться дома. Рита не стала его дожидаться, выбежала на улицу, бегом пересекла вначале один участок, потом другой. Прыгая через ступени, вбежала в дом.

Громкие голоса раздавались из комнаты Лики. Рита вбежала и растерянно замерла, увидев, что в спальне собралась вся компания. Олег почему-то кричал и размахивал руками. Иван и Вячеслав пытались ухватить его за локти. Лика сидела на кровати, с широко распахнутыми глазами, казавшимися совсем черными от заполнившего их страха. Рядом с девушкой сидел Павел, которому Лика вцепилась в плечо, и почему-то держался за горло.

– Лика? – бросилась Рита к сестре.

– Я в порядке, – поспешно, предупреждая ее вопросы, произнесла та.

– Это ты так кричала? Что случилось? Приснился кошмар? Или опять приходила она?.. – зачастила вопросами Рита.

– Нет, нет, не это… А вон, – Лика кивнула на Павла и шепотом добавила: – Его задушить хотели.

– Что?!

– Не «что», а кто, – указала в сторону орущего Олега, которого пытались сдержать Иван с Вячеславом, Лика.

– Олег?! – не поверила Рита и перевела взгляд на залившегося краской и смущенно втянувшего голову в плечи Павла.

– Нет, – тихо вымолвил парень. – Не он…

В этот момент Ивану удалось наконец-то кое-как угомонить Олега. Молодые люди расступились, и Рита, глянувшая в их сторону, удивленно, испуганно и одновременно обрадованно ахнула. И было чему удивиться: в углу оказалась Даша, живая, но вот насчет «невредимая» возникали большие сомнения.

Даша сидела прямо на дощатом полу, обхватив голыми руками острые коленки. Рита не сразу поняла, что сгруппировалась девушка не потому, что желает скрыться от обрушившихся на ее голову криков и ругательств Олега, а потому, что полностью обнажена. Волосы ее были спутанными и мокрыми, а лицо – в свежих царапинах.

– Даша?! – бросилась к девушке Рита. Но ее вдруг кто-то мягко взял за локоть:

– Рита, подожди.

Оглянувшись, она увидела Татьяну с одеялом в руках.

– Дашенька, на, завернись… – присела хозяйка над гостьей. Но Даша только замотала головой и, потупив взгляд, еще крепче обняла себя руками.

– Ты видишь, что ты наделал?! – обернулась Татьяна к Олегу. Слышать от нее, такой мягкой, говорящей обычно вполголоса, возмущенный крик было непривычно. Рита молча взяла из рук Тани одеяло и как могла укутала им обнаженную девушку.

– Даша, пойдем, – тихо сказала она, протягивая руку. Но Даша вдруг отпрянула, будто испугавшись чего-то.

– Ребята, ну отнесите же ее кто-нибудь на кровать! – возмутилась Рита. – Что она, так и будет сидеть голой в углу? Олег?!

Но Олег уже демонстративно направился к выходу и едва не столкнулся с вошедшим в комнату Михаилом. Грубо оттеснив мужчину, он выскочил наружу.

– Что случилось? – спросил Михаил, хмуря брови.

– Даша вернулась, – опередила всех Рита, поворачиваясь к нему. На лице ее отразилось облегчение: интуитивно она чувствовала к этому мужчине доверие. Барьер уже был сломлен откровенным разговором.

Тем временем Вячеслав, подстегнутый окликом Риты, пытался подхватить вяло сопротивляющуюся Дашу на руки.

– Помочь? – поспешил на выручку Михаил. Дашу вдвоем подняли на руки и, поплотнее закутав в одеяло, вынесли в другую комнату. Следом вышла и Татьяна.

– Иван, боюсь, для Тани такие переживания совсем не полезны, – огорченно произнесла Рита, обращаясь к растерянно почесывающему затылок другу.

– Дождемся утра и вернемся в город.

– И я о том же. Иди к ней, мне нужно поговорить с Ликой…

Когда Иван вышел из спальни, Рита обратилась к испуганно жавшейся друг к другу парочке:

– Что случилось? Пожалуйста, расскажите все без утайки. Лика? Паша?

– Ну… – начал Павел, решив, как джентльмен, взять на себя все объяснения. – Лике было страшно, и она попросила меня побыть с нею.

– Ты же сама нам разрешила! – добавила Лика.

– Да, так и было. Смелей! – подбодрила Рита замолчавшего парня.

– Лика попросила меня прилечь рядом с ней, – сказал Павел и отчаянно покраснел. Хоть и до этого его щеки алели от смущения, но теперь и его уши, и шея покрылись багровым румянцем. – Ничего такого не подумайте, Маргарита Степановна!

– Рита… Меня зовут Рита. Мы не на уроке, Паша.

– Хорошо… Рита, – выдавил он. – Мы обнялись и уснули. А потом я почувствовал, как мое горло что-то сдавило…

– Он захрипел, я проснулась, включила свет и увидела, что над Павлом стоит голая Даша и душит его! – выпалила Лика.

– Позвольте… Как такая тонкая, слабая Даша могла душить Павла? Он все же мужчина, куда сильней этой девушки.

– У нее хватка была, как у здорового мужика, – сказал Павел. – Я не мог ни разжать ее руки, ни оттолкнуть ее. Даже Лика попыталась отпихнуть Дашу, но она вцепилась в меня просто с какой-то нечеловеческой силой! И лицо… Лицо у нее было такое…

– Страшное? – подсказала Рита, заметив, что парень подбирает слово.

– Нет. Наоборот, не выражающее никаких эмоций. Как у робота. Даша будто находилась под гипнозом.

– Я закричала, так громко, как могла… Вспомнила, что в прошлую ночь от моего крика никто в доме не проснулся. Поэтому на этот раз я закричала еще громче. Даже голос сорвала, – пожаловалась Лика. – Прибежали вначале Иван, потом Слава, потом уж Олег. Вместе им удалось отодрать от Павла Дашу. Олег тут же начал орать на нее как ненормальный. И даже влепил ей пощечину, такую сильную, что Даша отлетела в угол. Он был просто взбешен!

– Хорошо, хорошо, – перебила Рита Лику, поняв, что основной упор в этой истории сестрой делается на то, какой Олег плохой.

– Что ж тут хорошего?! – возмутилась Лика. Но развить тему не успела, потому что в комнату, предварительно деликатно постучавшись, вошел Михаил.

– Расскажете, что здесь случилось?

И прежде чем Лика успела возразить ему или сказать что-то резкое, Рита обратилась к сестре:

– Ему можете рассказать. Он… В общем, ему лучше рассказать.

Михаил внимательно выслушал Лику. За время довольно короткого рассказа его лицо поменяло несколько раз выражение: вот он слушает просто с заинтересованностью, вот нахмурился неодобрительно, вот в глазах показалась тревога, а черные брови взметнулись вверх, выражая удивление.

Рита, поначалу слушавшая сестру внимательно, отвлеклась, наблюдая за лицом Михаила. И ужасная догадка поразила ее. Неприятная от того, как перед этим человеком, лгуном, она так обнажила душу. И злость на него, и досада на себя закипели в ней с такой силой, что она с трудом удержалась от того, чтобы не прервать сестру и не наговорить в запальчивости Михаилу резких слов.

«Спокойно… Спокойно, – попробовала она уговорить себя. – Не при сестре и ее молодом человеке. Потом. Потом…»

Когда она откровенничала у Михаила в доме, то почти не смотрела на него, разговаривала, опустив глаза. Не привыкла изливать душу, тем более постороннему человеку. А в те моменты, когда она все же поднимала взгляд на Михаила, на его лице каждый раз оказывалось лишь выражение заинтересованности.

Стало понятно, почему его взгляд ей показался знакомым дважды. Такие же глаза и похожий взгляд были у старика Захарова. Ну почему она оказалась такой недогадливой? Ведь все так просто…

Не дожидаясь окончания рассказа Лики, Рита развернулась и вышла на улицу.

Зарядил дождь, но девушка не стала возвращаться в дом, так и осталась стоять на крыльце, хоть больше всего ей сейчас хотелось сбежать от стыда на край света. Нет, сбегают лишь трусы, а она – не трус. Она – храбрая девочка, хоть и лопухнулась вот так.

– Вячеслав отвезет Дашу в больницу. Девушка немного не в себе, ей нужна медицинская помощь, – раздался за ее спиной голос Михаила. Сочный, низкий бас. Если закрыть глаза и слушать его, можно очароваться им.

– Вячеслав? – спросила Рита несколько удивленно, досадуя на себя еще и за то, что поддалась мимолетному очарованию голосом Михаила. – А почему не Олег?

– Лучше уж пусть Вячеслав, – ответил мужчина, спускаясь на одну ступеньку и поворачиваясь к Рите лицом. – Ненадежный товарищ ваш Олег. И агрессивный. Вы не возражаете?

– Не возражаю в чем?.. – недоуменно подняла Рита брови. Не так складывался разговор. И как повернуть его теперь в нужное ей русло, она не знала.

– Ну… Может, на Вячеслава у вас есть какие-то виды.

– Нет у меня на него никаких видов! – вспыхнула она.

– Ну и замечательно, – улыбнулся Михаил. А ей захотелось вдруг надавать ему по лицу жгучих, как ее стыд, пощечин. Спаситель тоже! Вначале спасает, а потом, пользуясь ее доверием, выведывает у нее самое сокровенное. А теперь еще вот и намеками такими бросается.

– Не вижу ничего замечательного! Ничего замечательного в том, что вы оказались лгуном!

– О как! – удивился он. – Сильное обвинение. И в чем же я соврал?

– В том, что… И вообще, подло это! Подло воспользовался тем, что я тебя не узнала, Захар! Наверное, было смешно слушать мои признания, да? – от злости и обиды она перешла на «ты».

– Совсем не смешно, – серьезно ответил он, вытаскивая руки из карманов куртки. – Не припомню, чтобы мы говорили о чем-то забавном.

– Ну а как же?.. Когда я сказала, что у соседа был внук, мог бы признаться, что ты он и есть! А ты наврал, что купил дачу у…

– Стоп! Я этого не говорил. Я сказал, что дом мне достался от дочери старика. И в чем я тебя обманул? Так оно и есть: моя мать являлась прямой наследницей и отписала дачу мне.

– Мог бы сказать, что ты и есть тот Захар, а не вытягивать из меня глупые признания в том, что я в детстве подглядывала за тобой!

– Я не вытягивал эти признания, ты сама об этом заговорила. Ну и что тут такого? Ты же не в душе за мной подсматривала!

– Еще чего не хватало! – От злости и унижения ей захотелось либо заплакать, либо… поколотить этого Михаила-Захара кулаками. Или вначале побить, а потом заплакать. Или одновременно – чего уж время терять? Можно же колотить и плакать…

– Ты сама рассказала, как смотрела, когда я читал. И что тут такого? Между прочим, я знал, что ты подглядывала: яблоня, за которой ты пряталась, увы, не скрывала тебя полностью. Если уж хотела оставаться незаметной, то пряталась бы лучше уж не за тонкой яблоней, а за вон тем сараем.

– Но я сказала, что была влюблена в тебя! Целое лето! И эти слова… ты из меня вытянул! – в отчаянии закричала она.

– Тише, тише, не кричи. Если это такой уж секрет, то не нужно об этом голосить на всю деревню, – засмеялся он. – Рита, глупая, ну что тут такого, что в детстве целое лето ты была в меня влюблена? В кого мы только не влюблялись в детстве… Я вон в первом классе в классную руководительницу был влюблен целую четверть! До тех пор, пока она не поставила мне первую двойку.

– Но это ведь унизительно! Признаваться мужчине в любви первой. Пусть даже и в детской!

– О-о, как все серьезно, – вздохнул он. – Кто тебе это сказал? Не общайся больше с этим плохим человеком.

И вдруг, шагнув к Рите на крыльцо, протянул руки и привлек девушку к себе.

– Рита, прости, не хотел тебя обидеть. Поверь, что эта оплошность не стоит твоих нервов. Если тебя беспокоит, что я, слушая тебя, потешался в душе, скажу, что не потешался. А не признался тебе сразу в том, что мы – бывшие соседи, по той причине, что ты как-то слишком уж быстро и неожиданно выпалила о своих воспоминаниях.

– Мог бы прервать меня! – буркнула она. В его объятиях было так необычно и уютно… Если не считать первой ночи с Олегом да дружеских объятий Ивана, ее никогда еще не обнимал мужчина. Так вот одновременно крепко и нежно. И она, поддавшись порыву, прильнула к Михаилу, будто в поисках поддержки и сочувствия. Если за такой момент нужно было внести в плату пережитый стыд, то пусть… Ей уже совсем не стыдно!

А Михаил выпустил ее из объятий так же неожиданно, как и обнял.

– Не сердись, – сказал он, заглядывая ей в глаза и морща лоб.

Она покачала головой, и Михаил улыбнулся:

– Вот и славно! Завтра встретимся и продолжим наш разговор. Мне нужно проверить кое-какие догадки. Возвращайся к сестре, она ждет тебя. Завтра будет другой день, увидишь, хороший!

– Спасибо, – поблагодарила Рита с искренней улыбкой.

– Пойду сообщу, что Даша нашлась. Пусть отзывают людей с поисков.

Рита хотела спросить у него, такой ли он уж «сторож», но Михаил уже вышел за калитку.

* * *

За ночь, еще раз обдумав все, Михаил решил, что не хватает лишь небольших подтверждений его версии. Накануне, рассказывая о визитах к Клавдии, Рита упомянула Петра, спасшего ее маму из озера. С Петром Власовичем Михаил водил дружбу, поэтому решил навестить старика и поговорить с ним.

Когда он варил кофе, ему позвонили. Дело оказалось не то чтобы таким уж важным, но откладывать не хотелось: он сам просил об этой встрече. Только вот, по известному закону, все долго ожидаемое происходит не в самый подходящий момент, когда мысли уже заняты другим. Но делать нечего, он согласился на встречу, благо ехать не в столицу, а в областной центр.

Время еще было, поэтому Михаил решил не изменять своим планам и вначале навестить старика и его жену.

Он припарковал машину неподалеку от дома Петра Власовича и дальше отправился пешком.

Разговор вышел длинным, но узнать что-либо новое не удалось. Петр Власович и сам мало что знал. Да и выцвели прошлые события за давностью лет из его памяти. Старик и рад был бы помочь, ему хотелось угодить Михаилу, чью деятельность в деревне он воспринял с энтузиазмом, и за принесенные гостинцы был благодарен, да только что еще добавить сверх уже рассказанного? Не сочинять же!

– Она все про то, как кто-то ее топил, бормотала, – припомнил Петр Власович. – Бредила девка. Про ад, который увидела… Нес я, значит, ее на руках, а она вот такие страсти говорила как безумная. Тронулась умом еще тогда. А жаль, хорошая девка-то была. И девчонки две сиротами сделались.

– Это вы не о Степаниде ль и ее дочери говорите, а? – спросила вдруг Марья, жена Петра Власовича. Ради дорогого гостя женщина снарядила стол: чай, конфеты в хрустальной вазочке, маковые сушки.

– О них, Марья Прохоровна. Я накануне старшую внучку Степаниды встретил, говорил с нею.

– Так она што ж, дом разве не продала? Я видала, что хозяева там теперь другие, – удивилась Марья и присела за стол вместе с мужем и гостем.

– Продала, продала. Но новый хозяин – ее друг. Пригласил провести праздники в родных местах.

– Ага, понятно, – покивала старушка и, взяв сушку, задумчиво обмакнула ее в чай.

– А вы что можете припомнить из того случая с мамой девочек?

– Да что могу припомнить? Не свидетельница я тому была. Петро мой вон все рассказал: как вытащил девицу из озера, как отнес ее к Клавке. Ну, а потом уж сюда прибежал за помощью. Врачей вызвали. Ольга-то как раз беременная была. Мало того, что сама чуть не утопла, так и дите чуть не утащила за собой. Стеша, мать ее, сама не своя была, помню. Да и понятно это: у Степаниды младшая сестра утопла тут. Валька.

– А что вы знаете об этом? – быстро спросил Михаил. – Как она утонула?

– Да как-как… Глупо очень! В деревне все гадали, почему две девки ночью отправились к озеру, да только Степанида замкнулась тогда, ничего не хотела рассказывать. Ну, оно и понятно: у Стешки такое потрясение случилось. Год почти молчала. Потом уже как-то проговорилась подруженьке своей… как ее звать-то было? Не помню, запамятовала. Да не суть, нет ее здесь уже давно: дочка в город забрала доживать. Так вот, Стеша рассказала подруге, а та потом – мне, что Степаниду будто кто вызвал ночью к озеру. А Валька за ней увязалась. Стешка-то зачем-то в воду полезла, да оступилась, стала тонуть. И младшая на помощь бросилась. Они дружны были – Стешка и Валька, везде вместе. Хоть и ругались, конечно. Валька как увидела, что сестра у нее на глазах тонет, так и кинулась в воду. Старшая-то спаслась, а младшая утонула. И не нашли так ее. Помню, искали-искали неделю целую. А то и больше. Стешка уже потом, когда дочка Ольга чуть не утонула, все причитала, что это прям рок у них какой-то.

– Спасибо, Марья Прохоровна, – поблагодарил Михаил и глянул на часы: до встречи оставалось немного, нужно торопиться. Все возможное он уже выяснил.

Прощаясь с хозяйкой, благодарил за угощение, а Петр Власович вдруг вспомнил:

– Михайла, не знаю, сказали ли тебе… Давеча эти, как их… Кто у вас там озеро туда-сюда меряет. Не суть! Так вот те самые лебедя, говорят, видели. Полуживого. То ли раненого, то ли слабого. Хотели поймать да в лечебницу отвезти, только лебедь в заводи скрылся. А как искать стали, никого не нашли. Вот что хошь, то и думай. То ли залетел сюда как-то. То ли и правда, Хозяйка то была. Не нравится ей, что в озере копошатся…

– Когда? – быстро спросил Михаил. – Когда лебедя нашли?

– Да вот… Накануне праздников, кажись.

– Спасибо, Петр Власович! – поблагодарил Михаил, торопливо распрощался с хозяевами и заспешил к брошенной на обочине дороги машине.

* * *

Утро не задалось. Иван увез Татьяну в столицу, потому что пережитые волнения сказались на ее состоянии не лучшим образом. Татьяна пожаловалась на боли в животе, и встревоженный супруг решил показать жену врачу как можно скорей.

– Ничего страшного, Риточка, – слабо улыбалась бледная Татьяна, когда они прощались в коридоре. – Живот тянет и все. Но лучше уж перестраховаться. Ванечка отвезет нас к моему доктору. Просто чтобы нас с малышом поглядели.

Рита не знала, чем успокоить подругу. Она не могла себя поставить на место Татьяны, потому что не знала, как это – ожидать ребенка, чувствовать его шевеления и вдруг осознать, что что-то идет не так. И при этом не паниковать, стараться держать себя в руках, улыбаться гостям. Рите стало очень-очень страшно и за Татьяну с маленьким, и за Ивана, который был в это утро серьезен и немногословен. Собирался и собирал жену молча.

– Ваня потом за вами приедет. Ты не волнуйся, главное! Найдете, чем позавтракать?

– Найду, за это уж точно не беспокойтесь. С голоду не умрем. Может, не надо Ивану возвращаться? Нас Олег отвезет.

– У Олега машина сломалась, – наконец-то вымолвил Иван. – Он хотел уехать еще до нас, но машина не завелась. Разозлился, как черт. И ушел куда-то.

– Он еще с ночи злой, – сказала Татьяна и сокрушенно поджала губы.

– И есть из-за чего, – хмыкнул Иван и подхватил свободной от сумок рукой жену под локоть. – Ну, пойдем мы. Звони по любому поводу.

– Вы тоже позвоните, – попросила Рита. – Я же переживаю.

– А ты не переживай. Чтобы не думать о нас, займись вон делом, – подмигнул ей Иван. – Я в кладовку сложил все старые вещи… Не выбросил без твоего разрешения. Вдруг среди них окажется что-то для тебя ценное? Посмотри, забери нужное. Остальное я выброшу.

– Ой! С удовольствием, – обрадовалась Рита. Такие раскопки сулили не только интересные находки, но и экскурсию в детство.

После отъезда друзей Рита позавтракала на кухне чаем с бутербродом. Лика и Павел, которых так и уложили в одной комнате, еще не проснулись. Из их комнаты не доносилось ни звука. Лика – известная соня. А Павел, видимо, отсыпался после ночных потрясений.

О себе же Рита не могла сказать, что спала хорошо. Мысли беспокойными пчелками тревожили ее покой, разгоняли сон назойливым жужжанием, жалили домыслами и одновременно вызывали неясную радость. Возможно, она выспалась днем, но, скорее всего, дело было не только в этом. День, не считая тех часов, что она провела во сне, выдался слишком уж нервным. И концентрация беспокойств и потрясений на тот небольшой отрезок времени бодрствования оказалась высокой.

Еще ей думалось о Михаиле. Даже больше, чем обо всех событиях минувшего дня. Рита опять вспоминала, и при этом в груди что-то сладко замирало, тот момент, когда мужчина нес ее, замерзшую и босую, на руках в дом. И это событие ей казалось едва ли не важней того, случившегося с ней в двадцать два года. Велико ли дело – потерять девственность. А вот чтобы тебя носили на руках – это еще надо заслужить. И неважно, что Михаил нес ее на руках не в романтическом, а в рыцарском порыве. Кто сказал, что рыцари не были романтиками? Они как раз и были, в Ритином понимании, самыми настоящими романтиками. Конечно, она не строит никаких планов на этого мужчину, но ведь переживать в мечтах еще раз волнительный момент никто не запрещает. И в воображении Риты Михаил вновь и вновь переносил ее на руках через порог дома. Не менее значимым ей казался и другой момент – тот, при прощании, когда Михаил привлек ее к себе и обнял. Пусть это было всего лишь покровительственное объятие, опять же лишенное романтических порывов, но кто и в этом случае запрещает фантазировать?

И как это было непривычно, интересно и волнительно – думать о другом мужчине, не об Олеге, воспоминания о котором всегда отдавали горечью неоправданных надежд и солью пролитых слез.

И как выгодно на фоне того же Олега проявил себя Михаил. На недавние впечатления накладывались воспоминания из прошлого. И вот Рита уже, отпустив мечты на волю, с улыбкой смотрит в заштрихованный сумерками потолок и вспоминает, как Михаил усмехается в бороду и смотрит на нее стального цвета глазами. Как он выводит со двора мопед и так ловко седлает его, что сердце у Риты – и той маленькой, и настоящей взрослой – делает кувырок. Как, закинув одну ногу на другую, читает в гамаке книгу. И как с теплой улыбкой говорит ей, что ничего страшного нет в том, что она призналась ему в своих детских чувствах. И сейчас ей тоже кажется, что ничего страшного. И даже, напротив, смешно получилось – надо же, она чуть не расплакалась перед ним от неловкости!

В таких мыслях Рита и провела остаток ночи и утро. Так как молодежь все еще не подавала признаков активности, Рита решила воспользоваться предложением Ивана и перебрать старые вещи. Поднялась на второй этаж, в кладовку.

Вещи Иван аккуратно сложил в углу. Рита развязала один пластиковый мешок: старая одежда. Она даже смотреть ее не станет. Попросит выкинуть, и все. Или отдать нищим. Во втором мешке оказались журналы «Здоровье», «Работница» и «Крестьянка». Рита подумала, что можно было бы отнести их в какую-нибудь библиотеку, но решила, что вряд ли кому-то понадобятся такие устаревшие журналы. Впрочем, пусть решает Иван. Так уж повелось, она с детства привыкла советоваться с ним во всем, как со старшим братом. Даже выкинуть ветхие журналы без его совета у нее рука не поднималась.

За мешками с одеждой и журналами небольшой кучей были свалены остальные вещи. Чашка из давно разбитого сервиза, шкатулка с отломившейся крышкой, старая аптечка, полная давно просроченных лекарств, пара пластинок, сломанный приемник… И вдруг Рита увидела зонт. Зонт-трость, похожий на тот, что когда-то был у них в квартире. Только Рита тот зонт потеряла. Потеряла в ту ночь, когда выбежала в палисадник в надежде увидеть незнакомку, пугавшую Лику.

Сев на пол, Рита положила зонт на колени и задумалась. Это, конечно, другой зонт. У того, потерянного, наконечник был черным, а не белым. Почему-то такая мелкая деталь ей хорошо запомнилась, когда важная часть воспоминаний вывалилась из памяти. И ведь случилось же тогда в палисаднике нечто такое сильное, потрясшее ее до потери памяти. Сколько раз потом пыталась вспомнить, но ничего не выходило. А вот сейчас кончики пальцев стало вдруг так покалывать, словно она была близка к разгадке. Может, недаром нашелся этот зонт сейчас? Может, это такой знак, что пора уже? Вероятно, хранила она воспоминания о той ночи «законсервированными» не просто так, видимо, еще не настал нужный час? А сейчас все так стало складываться, будто и правда пришло время, как ни пафосно это звучит. И что Иван позвал их с Ликой на дачу в это время, и что оказался тут Михаил – ее «утерянный» сосед из детства, и что он занялся расследованием загадки озера, и что именно он спас Риту, и что удалось ему вытянуть из нее в разговоре тщательно скрываемые даже от самой себя тяжелые воспоминания.

События, случившиеся в эти два дня, произошли не просто так. Они, двигаясь как шестеренки сложного старинного механизма, дремавшего века и в какой-то момент проснувшегося, со скрипом и стоном стали складываться в одну комбинацию. Еще чуть-чуть, и щелкнет замок, и откроется сундук… Только вот хочется ли видеть тайну, которую он скрывает? Рите вдруг стало так жутко – вдруг из сундука на волю грозит вырваться что-то кошмарное?! Откинется крышка, будто распахнутся врата ада, и…

Ужас холодной липкой массой заполнил ее легкие, не позволяя сделать ни вдоха, ни выдоха. Подумав о вратах ада, по легенде скрывавшихся на дне озера, она вновь пережила ужас пребывания в озере среди опутавших ее скользких рук-стеблей. И вспомнила, почему эти ощущения ей показались потом такими знакомыми…

Рита вскочила на ноги и отшвырнула зонт с такой силой и так далеко от себя, словно опасалась, что он взорвется в ее руке.

Выбежала за дверь и помчалась по лестнице вниз. Ей нужен Михаил! Ей нужно срочно поговорить с ним!

Но Михаила, похоже, дома не было. На стук в калитку он не ответил, на ее крик – тоже. Отозвалась только протяжным воем Лота, из чего Рита сделала вывод, что собака опять осталась одна. Ну что ж, придется ждать…

* * *

Гоня на предельной скорости по пустому шоссе из города обратно в деревню, Михаил не переставал думать о Рите и ее младшей сестре. Девушки находятся в серьезной опасности. То, что случилось вчера с Ритой, – не случайность, ее действительно пытались утопить, и не человек. Перед глазами то и дело всплывала нарисованная им же «синусоида». Цикл повторяющихся событий. Для того чтобы в этих местах вновь воцарился покой – на какое-то время, – одна из сестер должна погибнуть. А то и обе. Только гибель одной из них в этой партии – лишь ход для выведения нужной фигуры в дамки. Но судьба у дамки тоже незавидная…

Вспоминая выученную почти наизусть легенду, Михаил теперь понимал, что упустил одну очень важную деталь, скрытую меж строк, но именно эта деталь и служила «пусковым механизмом». Ритин рассказ, как младшая сестра бабушки погибла, спасая старшую, натолкнул его на мысль, подтвержденную потом и женой Петра Власовича. Жертвенность. Только вот какая из сестер предназначена в «дамки», а какая – для разменной комбинации? Лика или Рита?

Рита за сестру жизнь готова отдать. Но так же может поступить и Лика.

Кто из них?

У Ритиной бабушки утонула младшая сестра. Но бывало и так, что в роду погибала старшая девочка. Младшая – это не закономерность.

И все же, складывая всю информацию воедино – об Ольге, о Ликиных кошмарах, Михаил склонялся к мысли, что изначально выбрана была Лика. «С ней постоянно что-то случалось! – сказала Рита. – Но одновременно что-то всегда ее и спасало в последний момент». Война добра и зла, и маленькая девочка между этими жерновами.

А может быть, Лику хранили ее предназначение и Ритина любовь? Где-то слышал Михаил, что материнская любовь – едва ли не самая сильная защита, а Рита всегда старалась заменять младшей сестре мать. Не потому ли от старшей и попытались избавиться, чтобы Лика осталась беззащитной? Нет Лики – нет будущей Хозяйки…

«От судьбы не уйдешь», – думалось Михаилу, и от этих мыслей становилось горько. Потому, как ни крути, не выходит счастливого финала, где добро побеждает зло, главные герои выпивают за победу шампанского, обнимаются и целуются. Не выходит. В этом случае победа добра означает горькую потерю. Потому что так предначертано судьбой. Потому что так заведено из поколения в поколение.

На въезде в деревню Михаил увидел бредущего по пыльной дороге Олега и, удивленный, притормозил.

– Эй, – окликнул он парня. – Ты чего один?

– А что мне с остальными делать? – зло ответил Олег. – У меня машина сломалась! В чертовом сервисе, куда я звонил, сказали, что в такую даль не поедут! Местный закрыт! И сидеть мне в этой заднице мира неизвестно сколько! Уехать бы уж скорей отсюда! Надо было с Иваном напроситься!

– Иван уехал? – удивился Михаил.

– Увез жену, ей нехорошо стало!

– Что с ней?

– А я что, знаю? Я в эти бабские дела не лезу. Увез и увез.

«Увез и увез», – передразнил его про себя Михаил и почувствовал, как раздражение на этого парня вновь ворочается в груди разбуженным зверем. Но внешне он никак не показал неприязни.

– А остальные тоже уехали?

– Нет. Сидят на даче. Рита, Лика и этот, как его, Павел. Ждут Ивана. Слушай, не знаешь, тут хоть кто соображает в машинах? Ну, механик какой-нибудь есть?

– Садись, – распахнул дверь со стороны пассажирского сиденья Михаил. – Отвезу. Есть у меня один знакомый.

Когда Олег с готовностью забрался в салон его внедорожника, Михаил достал мобильный телефон и набрал номер.

– Серег, ты дома? Слушай, тут такое дело… У приятеля машина встала, а ему нужно срочно в столицу… Ага, хорошо. На соседней с моей даче. Отлично! Когда будешь?..

– Ну, что? – мрачно спросил Олег.

– Через час подъедет. Потерпишь?

– А куда деваться! Час я еще где-нибудь погуляю. Что мне там делать на даче целый час?

Михаил совсем не возражал. Только напомнил, чтобы он вернулся вовремя, так как в его отсутствие механик ничего делать не будет.

– О’кей, – лениво бросил Олег, вылез из машины и направился в противоположную от дач сторону.

* * *

– А чего это вы меня не разбудили? – появилась сестра на кухне, когда Рита с Павлом уже допивали чай.

– А чего будить, если тебе спалось так сладко? Торопиться все равно некуда, – пожала плечами Рита.

– А остальные где?

– Иван увез Татьяну в город. Олег куда-то ушел, – кратко сообщила Рита. Лика топталась на пороге, перебирая босыми ногами и теребя кончик перекинутой через плечо растрепанной косы. На ней была надета байковая пижама с медвежатами. И эта коса, и медвежата, и сонный вид превращали Лику из семнадцатилетней девушки в двенадцатилетнюю девчонку. Не хватало только плюшевого медведя, с которым она не расставалась и повсюду возила с собой, но, видимо, постеснялась при Павле укладывать этой ночью любимую игрушку с собой в постель.

– Ясно, – сказала Лика и ушла приводить себя в порядок. А Рита снова набрала номер телефона Ивана. На этот раз он ответил и заверил – с Таней и малышом все в порядке, но Таню уложили на пару дней в больницу – перестраховались.

– Перенервничала она сильно, – сказал удрученно Иван. – Не задались выходные.

– Ты сейчас в больнице?

– Нет. Еду к вам. Отвезу вас домой, заберу кое-что нужное для Тани.

– Ваня, да мы тут и сами бы справились! – воскликнула Рита. – Ты сейчас жене куда нужней, чем нам.

– Да чего уж там. Таня в порядке, под присмотром врачей. Она сама попросила меня забрать вас с дачи. Я уже не так далеко. Скоро буду!

Рита отложила телефон, и в этот момент услышала стук в калитку.

– Ой, кто-то приехал, – воскликнула она, увидев на дороге черный внедорожник и топчущегося возле калитки мужчину. – Придется сказать, что хозяина нет.

Она торопливо выбежала во двор и на ходу закричала:

– Здравствуйте! Вы к Ивану? Он в город уехал! Но скоро будет!

– Я не к Ивану, а к тебе, Рита, – засмеялся мужчина.

– Ой… – в растерянности остановилась она в трех шагах от калитки. И пошла уже медленно, недоверчиво вглядываясь в незнакомое лицо со знакомыми глазами.

– Не узнала? – потер Михаил гладкий подбородок. – Вернулся к привычному виду.

Волосы его на этот раз были причесаны, а не топорщились дыбом, как раньше. Выбритое лицо оказалось симпатичным и молодым, улыбка приятной и располагающей. И оделся сегодня он не в камуфляжную робу, а в светлый свитер, черные джинсы классического кроя и элегантные туфли. Привлекательный мужчина, но… Рите он показался чужим. Это был совершенно другой человек, не тот, который вытаскивал ее из озера, не брезговал выпить деревенской самогонки прямо из фляжки, нес завернутую в тяжелую куртку Риту на руках, грустно глядел на фотографию с черной ленточкой в уголке, обнимал Риту на крыльце под дождем. Не тот, к кому она почувствовала доверие. И не тот, который читал книги в гамаке, верховодил местными мальчишками и, перемазанный машинным маслом, возился с забарахлившим мопедом. И не тот, кого она все утро выглядывала через забор, чтобы рассказать о своей тревоге.

– Вы… Так изменились, – пробормотала она.

О таком мужчине она никогда не будет мечтать. Просто он из другой жизни. Они с разных планет. Он – с той, где все решается по одному звонку, где ездят на дорогих машинах, носят с виду простую, но фирменную одежду и, наверное, завтракают рябчиками и ананасами… И Рита неожиданно почувствовала себя снова обманутой, потому что остаток ночи думала с улыбкой о человеке, которого не существует. «Вернулся к обычному виду». А тот, кому она доверила свои секреты, просто был переодетым, словно на маскарад?

– Похоже, тебе не нравится, – пробормотал Михаил, почувствовав некоторую напряженность.

– Нет, почему… Нравится. Очень неожиданно и непривычно, – натянуто улыбнулась Рита. – Борода… так меняет.

Она уже хорошо уяснила, что от привлекательных мужчин не стоит ожидать ни верности, ни тепла, ни сочувствия. И пусть в ее жизни встретился лишь один такой, по нему она, ошибочно или нет, судила и всех остальных. Жестокий урок, полученный ею, оставил крепкую зарубку!

Неужели она в своих ночных мечтаниях зашла непомерно далеко и вот уже даже стала думать о «верности и тепле»? Много ли надо одинокой молодой женщине, чтобы почувствовать томление в сердце? Не много, оказывается. Лишь чуть-чуть сочувствия, тепла и заботы. Одно крепкое объятие и исходящую от мужчины надежность, возможно, обманчивую…

Михаил снова смущенно потер гладкий подбородок с ямочкой. И, чтобы сгладить неловкость, усмехнулся:

– Так, дачный образ… В деревенских условиях рядиться в элегантную одежду смешно. К тому же с людьми легче общаться, когда стоишь с ними рядом на одной доске, а я много общаюсь и со строителями, и с прорабами. Работаю тут, как и они. Так же лазаю по недостроенным зданиям, спускаюсь в котлованы, хожу по незаасфальтированным дорогам и так далее.

Он объяснял все это, но его слова лишь усугубляли Ритино ощущение обманутости. Разве рассказала бы она ему свои секреты, заявись он к ней таким вот… «дорогим»? Нет, она бы изначально чувствовала разницу между ними и ничего не смогла бы поделать со своими предрассудками. Он прав, доверие чувствуешь к тому, кто стоит с тобой рядом, на одной доске.

– Сторожа нынче ездят на таких машинах? – не удержалась она от язвительного замечания, кивая на припаркованный джип.

– Рита… – развел Михаил руками, не зная, что сказать. – Похоже, ты на меня обиделась, только я не понимаю, почему.

– Нет, не обиделась, – опять неестественно улыбнулась она. – С чего мне обижаться? В «сторожа» я все равно не поверила.

Он помолчал. Сунув руки в карманы джинсов и закусив губу, посмотрел на девушку долгим и грустным взглядом, а потом вдруг встрепенулся и нарочито весело произнес:

– Ладно. Оставим это. Нам не о моем внешнем виде и профессии нужно поговорить, а о другом. Важном.

– О чем? – вяло отозвалась Рита.

– О том, о чем говорили вчера.

Теперь казалось таким странным, что вчера она говорила с этим чужим благополучным мужчиной о деревенских легендах, и они всерьез рассуждали о Хозяйке-лебеде…

– Где мы можем поговорить? Здесь или у меня?

– Можем и у нас: Иван еще не вернулся, в доме лишь Лика и Павел.

– М-м-м… Предпочел бы пока не посвящать в наш разговор Лику.

– Значит, там, – равнодушно кивнула она головой на дом старика Захарова. Сказать «у тебя» язык не повернулся.

– Пойдем. Я сделаю чай и выпущу погулять Лоту. Она опять просидела все утро взаперти.

Рита послушно поплелась за Михаилом, думая о том, какой чай он сегодня предложит ей – деревенский с травами, как вчера, или какой-нибудь «модный» типа зеленого.

И все же эффект «дежавю» немного помог ей расслабиться. Лота так же, как и вчера, ткнулась мокрым носом ей в ладонь, Михаил оттащил собаку за ошейник и выпустил во двор. Пригласил он гостью в ту же комнату, что и накануне, опять же заняли они те самые кресла. И от горячего чая шел травяной аромат.

– Рита, очень прошу тебя… Не закрывайся. Вижу, что тебе неуютно. Но нам нужно поговорить откровенно. Этот разговор не столько важен для меня, сколько для тебя.

– Рассказывайте, что вам удалось узнать.

– Уф… – Он, надув щеки, выдохнул и посмотрел на Риту с огорчением. – Мы опять на «вы»?.. Погоди!

Он встал, куда-то вышел и вернулся уже переодетым в камуфляжную куртку, надетую поверх застиранной майки.

– Жилетка, в которую можно плакаться. Похоже, без нее дело не пойдет, – пошутил он. – Бороду, правда, придется отращивать долго, а у нас нет времени ждать. Так что лучше не смотри мне в лицо, а гляди на эту куртку.

Она улыбнулась: ей понравился его ход, Михаил верно угадал причину ее отчужденности.

– Рита, важна не обертка, а содержимое. Нельзя судить о человеке по тому, как он одет. Но раз тебе со мной легче общаться, когда я в грязной рабочей одежде, то ладно.

– Так что… ты хотел сказать? – перебила она его. Забавно, что он стал Риту поучать. Учить – это ее профессия.

– Вчера мы с тобой разговаривали о легенде.

– Ты спросил, знаю ли я ее, – кивнула Рита. – И рассказал ту часть, о которой я не слышала. О том, что Хозяйка со временем теряет силу, начинают происходить беды, и так длится до тех пор, пока не приходит новая Хозяйка…

– Или, скорей всего, это одна и та же Хозяйка, дух которой переходит в новое тело. Вспомни ту часть легенды, где говорится, что Хозяйка в образе лебедя сторожит врата, но в ночь, когда луна полная, может покидать тело птицы и путешествовать по земле. Отсюда напрашивается вывод – Хозяйка существует в двух ипостасях: в образе лебедя и в образе духа.

– Я эту часть не помнила, – призналась Рита.

– Мне кажется, она тоже важна. Вчера я показал тебе свои графики и выводы…

– А я еще перед этим спросила, откуда у тебя такой интерес к моей семье. Вчера ты ушел от прямого ответа, но я, кажется, и сама догадалась. Мы с Ликой происходим из того рода, из которого Хозяйка берет смену?

Михаил ответил не сразу. Поднявшись, он сделал круг по комнате, остановился перед книжным шкафом, вытащил первую попавшуюся книгу, пролистал ее с рассеянным видом, а затем повернулся к девушке:

– К несчастному случаю с твоей мамой меня отсылала Клавдия, предупреждая о грядущих несчастьях. Это уже сейчас я понял, что отсылала она не к той трагедии именно, а вообще к вашей семье. Это раз. Два – через поколение у вас рождаются две девочки, одна из которых трагически погибает – тонет. В этой папке собраны ксерокопии архивных записей. Вот, если не веришь…

– Нет, почему же, верю, – усмехнулась Рита и сделала глоток остывающего чая. – В нашей семье достаточно странного происходило. Теперь многое становится понятным. Непонятно одно – можно ли как-то избежать рока?

– Не знаю, Рита, – честно ответил Михаил. – Поэтому я и искал тебя, обсудить все. Поэтому и ходил сегодня к Петру Власовичу – старику, спасшему из озера твою маму, чтобы выяснить подробности и найти какой-то выход.

– И? – делано спокойно спросила Рита. – Результативно?

– Как сказать… Старик мало смог рассказать. Но его жена припомнила трагедию, случившуюся еще раньше, с младшей сестрой твоей бабушки. И это вкупе с твоими вчерашними рассказами натолкнуло меня на один важный вывод.

– Какой? – поторопила мужчину Рита, потому что он замолчал.

– Жертвенность. Ты сказала, что бабушкина сестра погибла, спасая твою бабушку. То же самое рассказала и жена Петра Власовича. Да и если вспомнить опять же содержание легенды, девушка, ставшая Хранительницей, пожертвовала собой ради народа.

– Ну, я не знаю, как это может нам помочь. Я, к примеру, ради Лики пожертвую собой без раздумий…

– И все же вряд ли новая Хозяйка – ты, – сказал Михаил. – Хотя теоретически ты тоже можешь ею быть.

Он вновь встал. Скинул с себя толстую куртку, видимо, в ней ему стало жарко. И вновь присел за стол. Так как Рита молчала, он, не зная, чем заполнить паузу, как продолжить разговор, подлил гостье и себе еще чаю. Он казался невозмутимым и спокойным, и все же Рита чувствовала, Михаил волнуется даже больше, чем она. Поверит ли Рита ему? Как отнесется к его выводам? Осознает ли всю опасность, угрожающую ей ли, ее ли сестре? И если осознает, не ударится ли в истерику?

В душе же у нее разливалось удивительное спокойствие. Может, так действовало на нее общество Михаила? Может, его умные серьезные глаза внушали ей спокойствие? Его крепкая фигура казалась той крепостью, за которой она могла бы укрыться от бед. И мечталось ей в этот момент совершенно о другом… Теперь, когда Михаил остался в одной майке, она увидела, какие у него широкие и крепкие плечи, с бугрившимися под тронутой легким загаром кожей мышцами. Рите хотелось думать, что находится он в такой хорошей форме из-за физической работы, например, на стройке: отсюда и загар, и бицепсы. Но, вспомнив, на какой крутой машине Михаил сегодня приехал, мысленно покачала головой: нет, как столичный житель, принадлежащий к другому социальному кругу, он, скорее всего, поддерживает форму в спортзале. И совсем уж некстати ей представилось, как напрягались и твердели его бицепсы, когда он нес Риту на руках. Даже в жар бросило… Да что это с ней? Инстинкты, банальные инстинкты одинокой женщины… Михаил, подняв глаза, поймал ее с поличным, и Рита быстро нашлась.

– Откуда у тебя это? – кивнула она на белый хирургический рубец под ключицей.

– Что? А, это… – усмехнулся он. – Последствие увлечения экстремальными видами спорта. Одна из отметин, оставшихся на память. После гибели Насти, моей жены, что я только не перепробовал, чтобы приглушить воспоминания. В том числе и «адреналиновые» увлечения. Наверное, подсознательно искал конца. И однажды чуть не нашел: во время очередного прыжка с парашютом схлестнулся стропами с другим парашютистом. Не на большой высоте уже, но на достаточной, чтобы разбиться. Второй парашютист пострадал меньше. Про меня же думали, что не выкарабкаюсь. Выжил. К несчастью, как тогда считал. К счастью, как думаю сейчас. И даже пришел в норму. Но мы отвлеклись, Рита!

– Ты сказал, что новая Хозяйка – не я. Значит, Лика… Знаешь, сегодня я вспомнила одну напугавшую меня вещь. Хотела сразу же рассказать тебе. Меня захлестнул такой страх, такое отчаяние, но тебя не было. Впрочем, сейчас мы как раз говорим об этом. Я вспомнила события одной ночи…

Она рассказала Михаилу о встрече в палисаднике.

– …Я выбежала на улицу. И увидела в лунном пятне женщину. Странную: очень бледную, с опущенными на лицо мокрыми волосами и прикрытыми веками. Когда я подошла к ней спросить, кто она и почему преследует мою сестру, женщина открыла глаза. И я увидела, что они у нее – черные, без белков. Словно пропасти. И в них, в этих пропастях, таился настоящий ад. Не языки пламени, не искаженные мукой лица грешников, нет. Я увидела в глазах той женщины, как Лику затягивает водоворот. Я как-то поняла – мне показывают будущее. И это видение меня напугало столь сильно, что… я забыла его. Но сегодня вспомнила, случайно… Кто та женщина, преследующая мою сестру?

– Подозреваю, что она и есть дух Хозяйки.

– Думаешь?

– Я посмотрел лунный календарь и убедился: в ту ночь, когда твоей сестре здесь явилась эта дама, было полнолуние. В полнолуние дух Хозяйки может путешествовать по земле.

– Но почему она преследует мою сестру? Желает ее погибели?

– Думаю, наоборот – охраняет ее, – возразил Михаил. – Это мои домыслы, но мне кажется, в них есть зерно правды. Ты сказала, что с твоей сестрой происходило много несчастных случаев, но каждый раз ее что-то спасало?

Рита молча кивнула.

– Борьба добра и зла. Тому, что желает прорваться в наш мир через «адовы врата», мешает Хозяйка. За твою сестру всю жизнь идет такая борьба. Хранит ее пока вот это ее предназначение и, думаю, твоя любовь. Самая сильная охрана для ребенка – это любовь его матери. Не стало вашей мамы, ты постаралась Лике заменить ее. Твоя любовь вкупе с ее предназначением и хранили Лику все это время.

– А сейчас?.. А потом? Что будет потом? – встревожилась Рита. Она смотрела на Михаила, стараясь прочитать в его глазах ответ-успокоение. Но видела такую же тревогу. – Пойдем! Пойдем сейчас же! Боюсь, зря мы оставили Лику одну… – вскочила она на ноги.

* * *

Павел увидел в окно, как Рита отправилась за мужчиной в соседний дом.

В ожидании Лики он поставил подогреваться чайник: выйдет она из душа, и он напоит ее горячим чаем. Но Лика все задерживалась и задерживалась. Что она там так долго делает?

– Привет, а остальные где? – услышал он вдруг за своей спиной. Оглянувшись, Павел увидел Ивана.

– Лика в душе, Рита ушла к соседу. Зачем – не знаю. Будете чай?

– Не откажусь. А Олег? Не вернулся еще?

– Нет.

Иван прошел на кухню и налил в большую кружку воды. Залпом выпил и после этого, обтерев рот рукой, сказал:

– Там во дворе стоит парень, автомеханик. Его вызвал Михаил, потому что у Олега сломалась машина. Я так понимаю, что наш сосед решил помочь. Только где сам Олег, не знаю. Утром он ушел прогуляться. Механик нервничает, говорит, что не может задерживаться надолго. Если поломка серьезная, то он перезвонит своему коллеге. Ну а если устранение не займет много времени, сделает сам.

– Я могу поискать Олега! – с готовностью ответил Павел. – Вы только Лике скажите, пожалуйста, где я и зачем ушел, а то она будет волноваться.

– Хорошо, – устало улыбнулся Иван. – Найди, будь добр, Олега. Неудобно перед мастером и соседом.

Павел выбежал во двор, сказал в нетерпении переминающемуся молодому человеку в замызганной спецовке, что приведет сейчас хозяина машины, и отправился по дороге бегом.

Где искать Олега, он не знал, но как-то интуитивно почувствовал, что у озера. А где еще можно в этих местах прогуливаться? Может, конечно, тут много дорог, но вот Павел, как нездешний, знает лишь одну – к озеру. Ту, которой они уже ездили.

Небо темнело, собиралась гроза. И Павел припустил что есть силы: успеть бы вернуться домой до бури. Несмотря на дневной час, на улице стало сумеречно. И как-то неприятно тихо и безлюдно. Хоть бы кто-нибудь встретился по дороге! Павлу даже стало казаться, что все население земли исчезло после глобальной катастрофы, и он, как герой известного фильма, остался один. И сейчас в этот мир под покровом темноты из своих убежищ полезут чудовища. Страх придал ему скорости, и Павел добежал до озера довольно быстро.

Олега, однако, по дороге он не встретил. И на берегу тоже. Зато увидел такое зрелище, аж мурашки пошли по коже! В темном небе над озером, принявшим цвет эбонита, кружилась стая ворон. Полную тишину, не нарушаемую ни шелестом листвы, ни всплесками воды, ни какими-либо другими звуками, разрезало только карканье и хлопанье крыльев.

– Ни фига себе! – испуганно, удивленно и одновременно восхищенно воскликнул Павел, не в силах отвести взгляд от завораживающего зрелища. Зачем пришел, забыл. Он и правда оказался в фильме ужасов. Тревожное карканье, темнеющее небо, стихший ветер будто являлись прелюдией к некому таинству. В какой-то момент ему даже почудился запах серы, который, как известно, сопровождает дьявола.

Но проходили минуты, а может, секунды, которые Павлу казались такими долгими, и ничего не менялось. Только кружили, хлопая крыльями, вороны над озером. И вдруг, в тот момент, когда молодой человек спохватился и вспомнил, ради чего сюда пришел, вороны закричали. И черной тучей ринулись к земле, к тому месту, неподалеку от которого находился Павел. Молодой человек, проследив взглядом за птицами, к огромному удивлению, увидел распростертого на земле лебедя. Крылья несчастной птицы были раскинуты, длинная шея вытянута вперед, голова повернута набок, и из раскрытого клюва раздавались приглушенные крики, показавшиеся Павлу стонами. Мгновение, и тучи черных птиц, крича, бросились щипать и драть несчастного лебедя. Перья – белые, окрашенные алым, полетели в стороны.

– А ну пошли отсюда! – со слезами на глазах закричал Павел и ринулся к умирающей птице, желая отогнать убийц.

Он поднял с земли камень и швырнул им в пожирателей, но вороны, отлетев чуть-чуть в сторону, вновь собрались над поверженной птицей.

– Пошли! Пошли! Вон! Вон! Кш, кш! – кричал Павел, размахивая руками. А те били его крыльями, клевали в макушку каменными клювами, царапали до крови когтями плечи и спину. Теперь, казалось, вороны переключились с лебедя на него.

Ослепленный болью, в стремлении спастись, Павел кинулся к воде и бросился в нее. Холодные воды сомкнулись над головой. Чуть остудили раны, которые следом за этим защипало, как от соли. Но вороны отстали. Правда, стоило Павлу вынырнуть на поверхность, как несколько самых настырных, не повернувших к берегу, настигли его. Над ухом раздалось карканье, крепкие когти вновь расцарапали голову. Павел снова нырнул и поплыл под водой дальше от берега. Продержавшись столько, сколько мог, вновь вынырнул на поверхность. И на этот раз, похоже, птицы отстали. Оглянувшись, парень увидел, что вороны опять кружат над жертвой. И вдруг разом вспорхнули, словно испугавшись, и с шумом и карканьем расселись на соседних деревьях. От такого обилия птиц деревья, казалось, сменили окраску с зеленого на черный. Но не успел Павел подумать о том, что могло бы спугнуть ворон, как увидел, что с земли, с того места, где лежал растерзанный лебедь, поднимается дымка и, сгущаясь, приобретает очертания некой фигуры.

– Что это было? – прошептал Павел. И только сейчас ощутил, какая ледяная вода и каким грузом является намокшая одежда, как она тянет его вниз. Доплыть до берега сил у него уже не хватит: от страха он проплыл большое расстояние. Но впереди маячит небольшой, метр на метр, травяной островок. Добраться бы до него.

И вдруг он увидел, как вода рядом с ним забурлила. И со дна потянулись то ли чьи-то руки, то ли стебли растений. Разобрать он не смог и от ужаса закричал.

* * *

– А где все? – спросила Лика, выйдя на кухню и застав там лишь хозяйничающего Ивана.

– Рита, похоже, ушла к соседу.

– Что она там забыла? – изумилась Лика и поправила на голове повязанное тюрбаном полотенце.

– Не знаю.

– А Паша?

– Побежал искать Олега. Пришел механик чинить машину, а хозяина нет.

– Этот Олег… – процедила она сквозь зубы, но оборвала себя, не закончив фразу. Видимо, спохватилась, что Олег – близкий друг Ивана.

– Не волнуйся, они скоро вернутся. И твоя сестра, и Павел. Чай будешь?

– Не откажусь. Ты не беспокойся, я сама себе налью. Рита сказала, Таню положили в больницу. Как она?

– Да как… Вроде ничего страшного, но все же решили подстраховаться. Мы сейчас дождемся Риту, Павла с Олегом, выпьем чаю и поедем в город.

– Тогда я соберу вещи, – сказала Лика.

– Успеешь. Позавтракай вначале.

Лика налила себе чай и уселась за стол рядом с Иваном.

– Скажи, кого бы тебе хотелось… – начала она, дабы развлечь Ивана разговором. Но в это время у Ивана зазвонил телефон.

– Привет, Слав! Как ты? Кого?.. Лику?.. Ладно, сейчас даю, – пробормотал он несколько растерянно. И протянул Лике свой мобильный.

– Это Слава. Говорит, что Даша хочет с тобой поговорить.

– Даша? Ну ладно, давай…

Похоже, Даша со Славой неплохо сошлись вместе, решила Лика и поднесла телефон к уху:

– Привет, Даш! Как ты?

Слушая, она вначале хмурилась. Потом на ее лице показалось испуганное выражение. И вдруг, бросив телефон Ивану на стол, она вскочила и выбежала из кухни.

– Лика! Ты куда?! – закричал ей вслед Иван. Но она не ответила.

Она бежала что есть сил, жалея о том, что по дороге не встречается ей никто на машине или велосипеде. Как бы ей хотелось, чтобы в этот момент у нее выросли крылья! Казалось, бежит она так медленно, как бывает во сне, – тебе снится погоня, а ноги вдруг делаются ватными.

Когда Лика уже пробежала половину пути, ее мольбы оказались услышанными: на дороге показался человек. Правда, шел он пешком.

– Олег! Олег! – бросилась она к парню, впервые испытывая от встречи с Олегом радость. – А Павлик где? Он отправился искать тебя!

– Я не видел его.

Видимо, на лице Лики отразилось такое отчаяние, смешанное с беспокойством, что Олег тоже встревожился:

– Что-то случилось?

– Не знаю! Бежим!

– Куда? – удивленно спросил он уже вслед Лике.

– Со мной! Бежим! Не стой же!

– Ненормальная, – пробормотал Олег, но однако же послушался девушку.

Они прибежали на озеро как раз в тот момент, когда со стороны водной глади раздался испуганный крик.

– Павлик!!! – закричала Лика. – О господи… Он тонет! Олег, сделай же что-нибудь!

– Что?!

– Да что угодно, господи. Ты же мужик или кто?

Обвинение в том, что он не мужик, читавшееся в контексте брошенной Ликой реплики, сделали свое дело: Олег стал снимать ботинки.

– Да скорей же! О-о-о, на тебя надеяться…

И она сама побежала к воде.

– Куда? Ненормальная! – остановила ее сильная рука. – Смотри, он не тонет! Машет тебе, чтобы ты не входила в воду!

Павел и в самом деле жестикулировал, будто желал сказать, чтобы «спасатели» не лезли в воду. Следом за этим раздался приглушенный расстоянием его голос:

– Не-ет! Стой там!

– Ты как, Паша? – закричала, сложив руки рупором, Лика.

– Плыву!

– Плыви к островку! На остров, говорю-ю! – продолжала кричать Лика. Павел, похоже, понял ее, потому что указал одной рукой в сторону маленького островка и опять помахал, давая понять, что он в относительном порядке.

– Жди там! Мы найдем лодку! – прокричала Лика и повернулась к Олегу: – Быстро беги в деревню за помощью! Со всех сил! Я останусь тут! Ты бегаешь куда быстрей меня, да и Павла я не брошу. Нам нужна лодка!

Олег не стал спорить, понимая, что ситуация складывается аховая. Быстро зашнуровал ботинки и побежал.

А Лика осталась следить, как ее любимый широкими гребками плывет к островку. Павел почти добрался до места, ему оставалось лишь ухватиться руками за травяной бережок и вылезти на него. И вдруг из воды высунулась рука. Белая, словно алебастровая. И вот эта рука, медленно, словно желая нагнать на Лику побольше ужаса, описала дугу и коснулась макушки Павла. И надавила на нее так, что парень мгновенно ушел под воду.

* * *

Во дворе Ивана им встретился механик Сергей.

– Мих, тут такие дела, – с обидой начал он. – Жду-жду, а хозяина машины все нет. Выбежал какой-то пацан из дома, сказал, что пойдет на его поиски. Жду, нет никого. Следом выскочила девица и как оголтелая куда-то помчалась! Что мне делать, Мих? У меня сегодня дела еще есть…

– Из дома выбежали парень с девушкой? – опередила Михаила Рита. И ее голос, прозвучавший нервно, вызвал у Сергея растерянность:

– Ну да… Только не вместе, а по отдельности. Вначале – он, потом – она.

– Когда это было?

– Да вот минут пятнадцать-двадцать назад.

– Господи! – воскликнула Рита и, бросив Михаила, помчалась в дом: – Иван! Иван! Куда Лика с Павлом убежали? Что случилось?

– Езжай домой, разберемся сами. Я тебе потом компенсирую, ок? – хлопнул по плечу приятеля Михаил. – Или нет, погоди три минуты. Я за машиной. Сейчас выбежит эта девушка из дома, скажи ей, чтобы меня подождала.

– Что-то случилось? – сочувственно спросил друг.

– Не думаю, – уклончиво ответил Михаил. – Мы тут разберемся, не переживай. Так, семейные разборки.

Когда он вывел машину из гаража, Риты во дворе не наблюдалось.

– Не выходила, – развел руками Сергей.

– Ладно. Спасибо тебе, на, держи за беспокойство.

– Да какое тут беспокойство! – засмущался при виде купюры Сергей. Но деньги взял и пояснил: – Пацану моему на гостинцы. Спасибо, Мих!

Михаил вошел в дом и увидел, что Рита разговаривает по телефону. Рядом стоит Иван, и по встревоженно нахмуренным бровям его Михаил понял: что-то случилось.

– Спасибо, Даша! – поблагодарила Рита. Отняла мобильный от уха и протянула его другу: – Ванечка, спасибо!

– Так что случилось-то? Лика после разговора без всяких объяснений умчалась!

– Я тебе потом объясню, – Рита вдруг, будто собираясь на смертный бой, обняла друга и поцеловала его в щеку. – Побудь здесь. Мы с Михаилом сейчас их найдем.

– Что произошло? – спросил Михаил уже в машине.

– Лике звонила Даша, после чего моя сестра без объяснений убежала. Я так поняла, за Павлом. Ми-иш, – вдруг простонала она. И это уменьшительное обращение к нему, впервые ею произнесенное, прозвучало так трогательно, так беспомощно, что послужило для него сигналом – оберегать эту девушку теперь всегда и везде. Впрочем, он и так ей уже помогает. В озеро вон сиганул без раздумий. Если надо, и в огонь – тоже.

Подумал об огне и удивленно усмехнулся: надо же, впервые за все время, прошедшее после гибели Насти, ему захотелось кого-то оберегать…

– Миш, она же за Павликом не просто так побежала! Вот и сбывается эта легенда. С Павликом, чую, что-то нехорошее приключилось. А Лика же за него хоть в огонь, хоть в воду!

– С водой уж слишком символично получается, – проворчал Михаил, прибавляя газу. – Так что тебе сказала Даша? Интересно было бы узнать, какие у нее самой приключения выдались.

– А она мало что о приключениях тех помнит! Говорит, шла к лесу вдоль озера. А потом ее кто-то вроде как толкнул… А потом у нее провал в памяти. Помнит лишь смутно, что кто-то дергал ее, щипал, кусал, царапал, хохотал в ухо. Слышала, как кто-то нашептывал «убей, убей». Еще вспомнила, как шла ночью по деревне. И думала лишь о том, чтобы исполнить то, что ей приказали – убить. Она шла, чувствуя невероятный приступ ненависти. К Лике. Но чем он вызван, какова причина – объяснить не может. Кто-то нашептывал в ухо гадости: Лика, мол, соблазнит Олега, и Олег оставит Дашу ради Лики. Нет никаких поводов так думать, но Даша, с ее слов, очень отчетливо слышала голос и почему-то верила всему, что тот ей внушал. И ее захлестывала жгучая ненависть к моей сестре и желание убить Лику.

Даша рассказала: когда она подошла к дому, от стены вдруг отделился светлый силуэт. Женщина, приблизившись к Даше, посмотрела ей в лицо. У незнакомки были страшные глаза – огромные, черные, без белков. Двор был освещен фонарем, поэтому девушка хорошо все разглядела. Незнакомка взяла ее за руку, повела в комнату, где спала Лика, подвела к кровати… И Даша с ненавистью вцепилась в горло спящему человеку. Как оказалось, Павлику.

– Думаю, это была Хозяйка, она специально попутала «запрограммированную» злом на убийство Лики Дашу, – сказал Михаил.

– Мне тоже так показалось, – согласилась Рита. – Даша позвонила Лике с извинениями. И еще предупредить Павлика об опасности. Даша не в курсе легенды, поэтому сделала свои выводы. Ну а моей сестре много не надо: услышала, что ее любимый в опасности, а доказательства лучшего, чем появление на сцене незнакомки из ее кошмаров, не сыскать. И вот она помчалась спасать Павлика.

* * *

От отчаянного крика Лики вороны, рассевшиеся на деревьях, словно на ступенях амфитеатра, всполошились, закаркали и захлопали крыльями.

– Па-авли-ик! – завопила девушка вновь. И встревоженные птицы сорвались с мест, в небо словно взметнулись черные тучи. Но, похлопав крыльями и огласив окрестности тревожными криками, вороны опять опустились на ветви. Странные зрители. Или, наоборот, действующие лица, дожидающиеся своего выхода?

В это мгновение над водой показалась рыжая макушка. Павлу удалось вынырнуть, вдохнуть, но он тут же опять ушел под воду. Лика, не мешкая, скинула кроссовки, содрала с себя куртку и с разбегу бросилась в воду.

Плавала она плохо, но отчаяние и желание спасти Павла придавали ей сил. Она гребла к тому месту, где еще пару мгновений назад показался Павел. И удивительное ощущение наполняло ее – уверенность, что она обязательно доплывет.

– Держись, держись, – шептала себе и ему Лика, оставляя за собой метры, отделяющие ее от берега. Над головой пролетела какая-то птица. Ворона. Что ж они все не уймутся? Откуда они взялись?

Над водой вновь на мгновение показалось бледное лицо Павла.

– Назад! – успел крикнуть ей парень. И вновь стремительно ушел под воду. Лика вдруг увидела над поверхностью озера другое лицо – знакомое ей по ночным кошмарам. Глаза – две черные пропасти – глядели на девушку. Рот незнакомки кривился в удовлетворенной улыбке. Эта женщина, находившаяся по шею в воде, подняла над водой вверх белую руку с раскрытыми пальцами, и мгновением позже на поверхность вновь вынырнул Павел. Он закашлялся, отплевываясь, забарахтался. А незнакомка теперь опустила руку. Так медленно, будто демонстративно, но не стала топить парня, а, лишь слегка коснувшись его затылка, протянула руку к Лике и поманила ее.

– Лика, поворачивай назад! Назад! – закричал Павел, воспользовавшись ситуацией. Но девушка, какие-то мгновения оторопело наблюдавшая за «представлением» незнакомки, опомнилась и вновь решительно поплыла вперед. Она поняла, чего от нее хочет эта страшная женщина. Выбор. Ее жизнь или жизнь Павла.

Зачем ей жить без него? Разве это будет жизнь? Если утонет он, она тоже. Но если его можно спасти, она попытается.

А Павел тем временем вновь ушел под воду. На том месте, где еще мгновение назад виднелась его голова, расходились круги. Незнакомка улыбнулась и протянула Лике вторую руку раскрытой ладонью вверх. «Ты со мной?» – поняла Лика. Она колебалась всего чуть-чуть. «Прости, Ритка… Прости, Пашка. Я вас люблю…» И, зажмурившись, протянула незнакомке руку.

* * *

Они выбежали на берег как раз в то мгновение, когда над озером раздался крик:

– Лика, поворачивай назад! Назад!

Отплевываясь, барахтаясь, словно упавший в воду щенок, задирая вверх лицо, Павлик отчаянно пытался заставить подругу повернуть назад. Но Лика, находившаяся от него всего в нескольких метрах, настойчиво гребла в его сторону.

– Сумасшедшая! – ахнула Рита. – Она же плавает плохо!

Рискуя сломать ногу, Рита бросилась бегом по склону. Но ей в плечо тут же вцепился Михаил.

– Стой! Стой! – проорал он почти в самое ухо.

– Они же утонут! Оба!

Павел скрылся под водой, и Рита, извернувшись, высвободилась от сдавливающих ее плечо пальцев мужчины.

– Лика! Павлик!

Вдали над водой, на том месте, где еще мгновение назад виднелась голова Павлика, показалась другая – женская. Женщина как будто поманила Лику. И девушка, недолго поколебавшись, выпростала из воды руку и вложила ладонь в ладонь незнакомки.

– Черт, – выругался сзади Михаил. И, легонько оттолкнув находившуюся на его пути Риту, длинными прыжками помчался к озеру.

– Сиди на берегу и не вздумай соваться в воду! Это приказ! – прокричал он девушке, не оглядываясь. На какое-то мгновение его широкая спина заслонила Рите Лику. И когда то место, где сейчас должна была находиться ее сестра, вновь попало в поле зрения, Рита увидела, что Лики там уже нет. Ее вообще нигде не было видно. Только барахтался Павлик, что-то крича. Да плыл к нему стремительно, как торпеда, Михаил.

– Лика-а! – Крик вырвался не из горла, а из сердца. Ослушавшись Михаила, Рита бегом бросилась к воде, но оступилась и упала. По инерции пролетела по скользкой траве вперед, до крови сдирая ладони. Но совсем не почувствовала боли. Вскочила вновь на ноги и бросилась к воде. Михаил уже достиг места, где скрылась под водой Лика. Что-то прокричал Павлу, тот ответил ему таким же неразборчивым криком и, как увидела Рита, отчаянно, что-то отрицая, замотал головой. Они нырнули под воду почти одновременно. Рита тем временем пыталась развязать затянувшийся в узел шнурок на кроссовке. Когда ей удалось избавиться от обуви, на поверхность вынырнул Михаил и, будто почувствовав, что Рита собирается сделать, повернулся к ней.

– Не лезь в воду! Не вздумай! – донесся до нее его крик.

Он снова нырнул, а на поверхности показалась голова Павла. Парень сделал глубокий вдох и опять ушел под воду. Рита, в отчаянии заламывая руки, металась по берегу, то забегая по колено в воду, то вновь выбегая на сушу. Умом она понимала, что помочь вряд ли сможет. Напротив, возможно, только добавит мужчинам работы: помимо Лики им вытаскивать придется еще и ее. Но отчаяние заглушало голос разума. Михаил с Павлом тем временем вновь вынырнули. Михаил, повернувшись к Рите, махнул ей рукой, силясь тем самым сказать, чтобы оставалась на берегу. И вновь нырнул.

В какой-то момент Рите показалось, что они не просто ищут Лику на дне, что там, на глубине, происходит какая-то борьба: вода вспенилась, заволновалась, полетели брызги.

Первым вынырнул Павел и торопливо поплыл к островку. Затем над водой показалась голова Михаила. Мужчина поплыл следом, гребя одной рукой и другой придерживая Лику. Павел помог ему вытащить девушку на островок, и оба склонились над Ликой.

Секунды, которые прошли в ожидании, растянулись до вечности. Наконец-то Михаил повернулся в сторону Риты и, махнув ей рукой, прокричал:

– Жива!

Ну, слава богу! От радости и пережитого волнения из глаз Риты брызнули слезы. И только сейчас она почувствовала, как лихорадочно бьется, будто пойманная птица о прутья клетки, сердце.

Без сил она опустилась на берег, не обращая внимания на то, что босые ступни совсем заледенели от холодной воды и джинсы до пояса – насквозь мокрые. И заревела уже в голос – от счастья.

Спасли!

Расцелует она обоих – Павла и Михаила. Стиснет в объятиях Лику и больше никогда-никогда не будет с ней спорить. Что хочет, то и сделает, хоть луну достанет, хоть…

Ее опрометчивые клятвы и обещания вдруг прервало карканье. Тучи черных птиц разом сорвались с деревьев, будто по сигналу. Шумно хлопая крыльями и оглашая окрестности криками, устремились к островку.

Спасена Лика, нет новой Хозяйки, и зло получило свободу. Думая только о сестре, Рита совсем упустила это из виду. Как и то, что спасение Лики из воды может обернуться гибелью на суше: не в интересах зла оставлять в живых потенциальную Хозяйку. Первая попытка обращения не увенчалась успехом, но это не значит, что она не повторится. Как же они не догадались?! «У этой истории нет счастливого финала, – вспомнила Рита. – Как ни поверни – все не так выйдет».

Птицы облепили островок. Рита видела лишь черные вихри из мелькающих крыльев. И откуда-то все прибывали и прибывали новые. Рита не слышала своего крика – его заглушало тревожное карканье. Оно же заглушало и крики попавших в ловушку на островке.

А вороны ли это? Птицы трансформировались в вытянутые тени в длинных черных плащах с капюшонами, с крючковатыми носами-клювами и тощими руками с когтистыми пальцами, которые рвали, хватали, загребали. Эти тени вертелись в бешеном вихре, то распадаясь на отдельные фигуры, то вновь сливаясь в единую спираль. Вода вокруг островка бурлила, будто забили подземные горячие ключи. Хохот, стоны, бормотание безумных пришли на смену карканью. И вдруг черный вихрь разбила яркая вспышка, словно в островок, пройдясь через сердцевину одного из вихрей, ударила молния. И вспыхнула трава ярким огнем. И еще один крик отчаяния вырвался из груди Риты: если не погибнут дорогие ей люди от когтей и клювов разъяренных птиц, то сгорят в пламени.

И вдруг над черным смерчем поднялось светлое облако, очертаниями напоминающее невиданных размеров птицу, которая, распластав свои огромные крылья, пыталась под ними укрыть тех, кого заклевывали вороны. Хозяйка. Хозяйка восстала против черного зла. Но не успела Рита обрадоваться подмоге, как светлое облако вновь поглотили черные тучи.

«Нас две сестры. И мы обе – из одного рода… – повторяла Рита про себя, входя в ледяную воду. – Моя жизнь в обмен на Ликину. В обмен – на их…»

Только бы не остановили ее эти растения, которые спутывали ее лодыжки, цеплялись за запястья. Или это не растения, а осклизлые пальцы? Плыть, плыть вперед, призывая Хозяйку. Пусть она примет ее жертву. Пусть она возьмет ее тело и постарается замкнуть раскрывающиеся врата. Пусть… Только бы хватило дыхания и сил. Только бы вороны, которые, почуяв неладное, не заклевали ее раньше. А в воде другая опасность – эти руки, тянущие вниз, щекочущие, щипающие, царапающие.

«Оставь их. Я здесь. Повернись ко мне. Протяни мне руку, как ты протянула ее недавно Лике. Возьми мою ладонь в свою и уведи меня в подводное царство».

Ее мысленные, а может, уже и не мысленные мольбы к Хозяйке оказались услышанными. Только не за руку ее взяла та, как Рита ожидала, а приняла в свои объятия. Словно проникла в нее, заполнила собой. И направила – не к островку, где двое мужчин отбивались от страшных птиц, а к тому месту за островком, где по воде расползалось черное и маслянистое, будто мазутное, пятно.

Когда Рита достигла пятна, ей послышался отдаленный звук, похожий на шум моторной лодки. Но она, не раздумывая и не задерживаясь, нырнула.

Ее вертело и швыряло в воронке, пару раз перевернуло через голову, но она упрямо продолжала плыть ко дну – к тому месту, где из разверзшейся трещины сочилось в воду что-то черное. Пока не коснулась дна ладонями, упершись ими по обе от трещины стороны. Найдет она силы: ради Лики готова и горы свернуть. Что там эта трещина… Следит она за этим разломом уже века. Хозяйка. Закрыла бы раз и навсегда, да обрела бы покой, но сил столько раньше не накапливалось…

Мелькали, прокручиваясь в обратном порядке, все ее прошлые жизни. Валентина, Прасковья, Марфа, София… Имен-то сколько у нее было, все не счесть, а зовется лишь одним – Хранительницей. Да иногда – Хозяйкой. Оставит она себе последнее имя… Впрочем, нет. Закрыты врата, нет нужды больше в Хозяйке. И в чужом имени нужды ей тоже нет.

Рита вдруг почувствовала, как ее рвануло вверх. Ну это и понятно: душа, видимо, оставила тело и полетела в небо. Ей очень хотелось, чтобы в небо. В аду она уже побывала. Из любопытства теперь бы и в рай заглянуть…

– Рановато еще туда, – сказал ей боженька голосом Михаила. И вполне ощутимо, не по-божески отлупил ее по щекам.

Она открыла глаза и увидела, что лежит на островке, рядом сидит Михаил, с ним – еще какие-то мужики, до поясов раздетые.

– Очнулась, русалка, – буркнул Михаил. – Говорил же тебе, сиди на берегу! Черт тебя понес… Еле успели выловить.

– Это Виктор ее заметил! Лодка-то прямо на нее неслась. Сбить бы могли, да она под воду резко ушла, – проворчал сердито незнакомый Рите пожилой мужчина.

– Дак чуть и не утопла-то, – вторил ему другой мужик.

Михаил, не обращая на их ворчание внимания, накидывал на плечи Риты уже какое-то пахнущее рыбой одеяло.

– Погрейся пока… Идти можешь, или тебя отнести в лодку?

– Могу, – кивнула Рита. Не хватало еще, чтобы он ее нес! Лицо у Михаила было расцарапанным и в крови – досталось от птиц. Руки также – в бороздах.

– А… остальные? – испуганно пискнула Рита.

– На берегу уже давно. На другой лодке отвезли. Ваш Олег из деревни хорошую подмогу привел. Не знаю, что он там наговорил, но народ на двух лодках прибыл вовремя. Все в порядке и с Ликой, и Павлом. Если не считать царапин, конечно. Да переохлаждения. Вода-то холодная! Но, главное, живы. Ты-то мне скажи, чего ослушалась? Зачем в воду полезла? Хлопот только прибавила…

– Я… Я хотела не прибавить, а убавить, – испуганно пролепетала Рита.

– Ну-ну, – сердито сказал Михаил. И вдруг привлек ее к себе, крепко прижал и уткнулся ей лицом в затылок. – Дурочка. Если бы еще ты утонула…

Он не договорил, отстранился от нее и, не слушая ее протестов, подхватил на руки и понес в лодку.

По дороге к берегу Рита шепотом рассказала обнимающему ее Михаилу про свои приключения.

– Не знаю только, почему Хозяйка раньше не закрыла эти ворота…

– Сил у нее не хватало, – также шепотом ответил Михаил. – Все шло по одной схеме: кто-то один за кого-то погибал, и все. А то, что сегодня произошло, сломало эту схему. Мы, как в той сказке про Репку – дедка за бабку, бабка – за внучку… Лика – за Павла, я – за Павла и Лику, Павел – за Лику, а ты вообще за всех нас. Видимо, такое коллективное самопожертвование дало Хозяйке достаточно сил, чтобы закрыть врата навсегда.

Эпилог

Рите в этот день пришлось задержаться после уроков, чтобы провести воспитательную работу. Видимо, почувствовав приближение летних каникул, ее подопечные из 9-го «В» вновь принялись за свои кудесничества. В изобретательности им не откажешь. Последнюю выходку совершили как раз перед праздниками. «Побрили» Менделеева, вернее, его портрет на периодической таблице в кабинете химии: взобрались на стул, чтобы дотянуться до висевшей на стене таблицы, и аккуратно соскоблили лезвием бороду. Так что периодическую таблицу теперь украшал портрет значительно помолодевшего без бороды ученого.

И еще Рите пришлось разбираться с устроителями «аттракциона» «музыкальная шкатулка». «Шкатулкой» послужил кабинет алгебры, а жертвой – математичка Лина Геннадьевна, истеричная, надо заметить, особа.

Чтобы сорвать урок, много усилий прилагать не надо: чуть-чуть креативности «пионеров», чуть-чуть их физического труда, и, конечно, самое главное – истрепанные годами, натянутые до предела нервы педагога. Секрет «шкатулки» прост. Из музыкальной открытки, приобретаемой в любом переходе, извлекается механизм и прячется в каком-нибудь укромном уголке класса. Треньканья этой игрушки как раз хватает на сорок минут. Первые две минуты еще можно выдержать, но уже на третьей «Хэппи бездей тую» так наездит по мозгам, что нервы не выдерживают. Могут, конечно, выдержать, если они отсутствуют или отсутствует слух. У учительницы алгебры Лины Геннадьевны были и истрепанные нервы, и преотличный слух, натренированный годами школьной практики даже на бесшумный полет мухи. И, как водится в музыкальном мире, если есть утонченный слух, то есть и голос. Только у Лины Геннадьевны он отнюдь не музыкальный, зато очень громкий (сказываются также годы школьной практики), и диапазон его колеблется от баса до фальцета (очень визгливого!).

Кабинет алгебры превратился в палату номер шесть: Лина Геннадьевна уже на второй минуте урока вопила так, словно без парашюта спрыгнула с самолета. А музыкальным сопровождением ее сольной арии послужило пресловутое «Хэппи…», тихо, мелодично и очень навязчиво звучавшее в стенах класса. Надо сказать, что солировала математичка недолго: ведущую партию через несколько минут уже исполняла дражайшая Анна Васильевна, покинувшая свой директорский кабинет, едва услышав вступительные аккорды взвинченной математички. Лине Геннадьевне остался лишь бэк-вокал. Поистине получилась «музыкальная шкатулка»!

Плохо одно: генераторы идеи были выявлены через пять минут, а Рите, как их классной руководительнице, поручили провести воспитательный процесс.

И вот уже целых полчаса она пыталась воззвать к совести оставленных после уроков Захаркина и Котова.

– Маргарита Степановна, ладно вам, мы уже и так все поняли. – Котов, сдув со лба обесцвеченную челку, поморщился. – «Шкатулку» на алгебре мы больше не будем практиковать.

– Только на алгебре? – Его ответ не устроил Риту.

– Ну… На других уроках тоже. Неохота больше слушать вопли Грымзы.

– Котов!

– Да ладно вам! Грымза она и есть грымза, сами знаете.

Это была всем известная кличка директрисы. Рита тоже мысленно так и обращалась к директрисе. Ну что поделать, если начальница и есть грымза…

– Витя!

– Да ладно вам… Рита Степановна.

– Маргарита Степановна!

– И все же жаль, Маргарита Степановна, что вы не оценили наш прикол.

– Нет, почему же, Захаркин, оценила. Потрясающая, надо сказать, идея. Одно непонятно – почему на моих уроках вы такое не практикуете? Аж обидно, – усмехнулась Рита.

– А у вас нервы еще крепкие, вы бы просто не отреагировали на «шкатулку» так, как Лина Геннадьевна. Во воплей-то было!

– А еще алгебра тем выгодней, что часто контрольные проводят.

– Так вы сегодня сорвали контрольную по алгебре?!

– Ага! – Хоровой ответ и довольные ухмылки. – Итоговую!

– С ума сойти…

– Да не переживайте вы так! Мы и то не переживаем.

– Еще бы вам переживать… Просто не знаю, что с вами делать.

– Отпустите нас домой. – Котов, недолго думая, подсказал «решение», и ему тут же поддакнул Захаркин:

– Во-во, домой. И нам уютней, и вам спокойней. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон.

– Я сама знаю, когда мне вас отпустить.

Дверь вдруг со скрипом приотворилась, и в кабинет заглянула секретарша Эллочка. И, смешно округляя подведенные синим карандашом глаза, громким шепотом произнесла:

– Маргарита Степановна, вы здесь? А вас там ищут!

– Кто, Элла? – устало спросила Рита, наполняясь тоской. Ну почему, почему так? Только собралась сходить в кино – в кои-то веки! Все будто противится тому, чтобы она заполучила это удовольствие.

– Мужчина какой-то! Такой… шика-арный, – пропела Эллочка и сладко зажмурилась.

– Отец какого-то ученика?

– Не знаю. Он заглянул в кабинет и спросил, где может найти вас. Ждет там, в коридоре.

– Хорошо, Элла, уже иду. А вы, обормоты, – обратилась она к переминающимся в нетерпении ученикам, – марш по домам!

– Слушаемся, Маргарита Степановна! – отрапортовал Котов.

– Есть по домам! – отсалютовал Захаркин. И ученики с гиканьем вылетели в коридор.

Рита пригладила руками волосы, одернула строгую юбку и тоже вышла.

Его она узнала сразу, еще издали. И сердце, замерев, затем заколотилось так часто и суетливо, будто завилял от радости хвостиком щенок.

Михаил обрадованно улыбнулся и, когда Рита к нему подошла, неожиданно, без слов, обнял и привлек ее к себе. А она тихо уткнулась лбом ему в грудь и затихла, парализованная внезапно накатившим счастьем. Ей и верилось, и не верилось, что она в его объятиях. И совсем не казалось странным внезапное появление Михаила. Как-то нашел ее и сразу, не сказав ни слова, без приветствий, обнял и крепко прижал к себе. Но, может, так и надо: никаких объяснений, только молчаливые, но объясняющие все объятия.

Два месяца спустя

Рита в растерянности оглядывала заваленные старыми вещами антресоли. И как в этой куче найти то, что ей нужно? Ведь была же где-то тут еще одна дорожная сумка. Небольшая, которую можно взять с собой в самолет! Не приснилась же ей эта сумка, точно была. Рита очень давно не ездила отдыхать, поэтому сумка и пылилась на антресолях. И вот сейчас, когда наконец-то понадобилась, куда-то пропала. Михаил пригласил ее на море! Купил путевки и ей, и Лике с Павлом. Рита возражала против подобных подарков, но Михаил твердо заявил – подарок Лике и Павлу за то, что они поступили в университет.

А может, ну ее, старую сумку? Новая жизнь, новые вещи. Пожалуй, так она и сделает. И все же Рита еще раз заглянула в глубь антресоли, передвинула какую-то корзину и случайно уронила на пол тряпичный мешок.

– А это что?

Она с любопытством заглянула внутрь – детские вещи. Пинетки желтого цвета – мягкие и теплые. Кружевные чепчики, распашонки, ползунки. И все – с ручной вышивкой. Кто-то готовил «приданое» с любовью и заботой, думая о будущем малыше, мечтая о нем. У Риты затряслись руки от догадки, а на глазах показались слезы. Она вытащила тряпичного медвежонка и прижала его к груди. Она вдруг вспомнила, как мама набивала лоскутками брюшко медвежонка. «Это для будущей деточки», – поясняла она, светло улыбаясь. А Рита сидела рядом и с серьезным видом старательно резала ножницами лоскутки для «начинки». Готовили они тогда вместе с мамой этот подарок, еще не зная, кто родится – братик Рите или сестричка. Но мастерили медвежонка с увлечением и любовью.

И вспомнилась ей другая мама – кричащая, что в Лике живут демоны. Не была она больна, а была одержима, как заметила когда-то старуха Клавдия бабушке, тем злом, которое желало избавиться от Лики – будущей Хранительницы. Многое теперь в поведении мамы стало Рите понятным. «Демоны» показывали ей ее родную дочь так, что видела она не малышку, светлую, невинную, а чудовище. Как это ужасно!

А Рита всю жизнь после той трагедии жила с горечью и обидой на мать. Иногда даже ненавидела ее, потому что не понимала, как она могла так поступать с Ликой, как могла поступить так с ними! А вот оно как…

– Рита, ты тут? – в комнату вошла Лика. – Ты не видела случайно… Ты что, плачешь? Что это у тебя?

Рита протянула сестре пакет и медвежонка.

– Это… Тане? – спросила Лика, растерянно вертя в руке вытащенный из мешочка чепчик.

– Нет. Это – тебе. От нашей мамы, – сквозь слезы улыбнулась Рита. – Она очень тебя ждала и любила. Не сомневайся в этом.

Оглавление

Пролог

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg