«Время до Теней»

Время до Теней (fb2) - Время до Теней (Под сенью двуглавого Феникса - 1) 462K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Искандера Кондрашова

Искандера Кондрашова ВРЕМЯ ДО ТЕНЕЙ

0.

Как надоела ты мне со своей любовью, старая блядь!

А.С. Пушкин во сне Ф. Раневской

Под выцветшим бледно-голубым небом лежит плоская, как стол, равнина. Здешнее солнце иссушило её, земля цвета охры растрескалась. Из неё пробиваются колкие остинки сероватых трав — они клонятся к раскалённой почве блёкло-сиреневыми головками, шепчутся и шебуршат.

Я на вершине единственного холма на много миль вокруг. Говорят, что здесь ещё можно услышать лес — тихий шелест листвы и вздохи ветра в кронах исполинских деревьев, которые росли когда-то в этом месте, что прошлое ещё напоминает о себе. Но, как ни стараюсь, я не слышу и не чувствую ничего, кроме гулких ударов собственного сердца, отдающих в виски. Может, у меня просто нет воображения. Или давление от жары подскочило.

Скребутся по земле, дышащей сухим жаром, склонённые колоски, ветер треплет мои короткие волосы, освобождённые от душного шлема, бросает в лицо мелкий песок, противно скрипящий на зубах. Я наклоняюсь и рассеянно провожу пальцами по гладкому запылённому камню — по прочерченным дорожкам видно, что это чёрный с синими отблесками гранит. Протирать плиту нет смысла — смотреть на неё здесь, кроме меня, некому. А я и так слишком хорошо знаю, в чьи имена складываются глубокие борозды, выведенные лазерным резаком на чёрном камне.

Мне удалось выбить у местных властей разрешение перетащить через Пост мотоцикл, и после трясучей езды по пустоши, не торопясь покурить, присев на плиту, кажется наивысшим блаженством. Пожалуй, только здесь, на родине моих предков, пусть и изменённой до неузнаваемости, мне бывает так спокойно.

1.

13 сентября 2281 года. Новая Москва.

Это было, скорее, воспоминание, чем полноценный сон, добавившее к моей утренней ненависти к окружающему миру ещё и необъяснимую лёгкую меланхолию. Я перевернулась на спину, потянувшись до дрожи в позвоночнике, зевнула, взяла с тумбочки часы и подслеповато вгляделась на дисплей.

Семь минут десятого. Ну, здорово. Начальник отдела расправится со мной в особо изощрённой форме за несданный вовремя отчёт.

Я метнулась к терминалу сети, который забыла выключить вчера (не убьёт начальство, сгноят заживо счета за электричество), запихнула золочёную пластинку из личного жетона в слот. Запись квинтессентции моих чрезвычайно умных мыслей на тему оптимизации работы контуров с пятью узлами охлаждения велась томительно долго — я успела залезть под душ и кое-как собраться.

Прыгая через три ступеньки, я спустилась на улицу и несколько минут опиралась на припаркованную во дворе мою колымагу, пытаясь кашлять не слишком сильно, дабы не выплюнуть в мотоциклетный шлем собственные лёгкие. Нет, стара я уже для опозданий.

Столица грелась на утреннем осеннем солнышке, пованивая смесью йода, чаячьего дерьма и соляры. Вдали, доминируя над жилым районом, сверкали битым стеклом остовы бизнес-центра и виднелись огромные покоцанные буквы придурошной надписи «Welcome to Old Moscow». Позднее утро даже сыграло мне на руку — пробки на кольцевой Старой Москвы рассосались, хотя со стороны каналов ещё доносилось раздражённое гудение попавших в затык пассажирских барж.

— Морру! — окликнули меня, пока я бежала по коридору первого этажа, лавируя между сонными офисными работниками. Я резко затормозила перед лифтами, терзая кнопку вызова и, не поворачиваясь на голос, выпалила: — Я опаздываю! Привет, Лин.

— Шлем сними, — посоветовала подруга. Просто так поздороваться она не могла. Когда я выполнила её просьбу, Линви ритуально клюнула воздух около моей щеки и соизволила произнести: — Привет, дорогая. Куда так спешишь?

— Сочинение надо сдать сегодня до одиннадцати, — скривилась я.

Металлические двери открылись. Лин шагнула в кабину вместе со мной, нажала на кнопку и тут же принялась поправлять причёску перед собственным отражением на полированном металле.

Я попыталась пригладить волосы, достала из кармана куртки очки и водрузила их на переносицу. Линви неодобрительно покосилась на меня. Знаю-знаю, «Морру, ты втираешь дорожной полиции про линзы или про то, что у тебя забрало шлема с диоптриями?»

— Да успокойся, начальник твой даже не пикнет, — отмахнулась Линви.

Эфемерная, с целой копной выбеленных кудрявых волос, синеглазая, курносая, Линвиль казалась ещё выше, чем была на самом деле, стоя рядом со мной. Я была тощей, невысокой и плоской, как камбала, в стратегических местах фигуры. Кожа не самого здорового изжелта-смуглого оттенка, растрёпанное тёмное каре, узкое худое лицо, тонкие губы, длинный нос, светло-карие прищуренные глаза за дымчатой цельной пластиной очков. Мне было двадцать восемь, и проклятием моей жизни было то, что я до сих пор смахивала на девочку-подростка.

— Почему это? — рассеянно спросила я.

— Элоиз тебя вызывает.

С каждым часом этот день всё радужней и радужней.

Двери лифта открылись с мелодичным на мой непритязательный слух звоном, и Линви, цокая каблучками, вышла, оставив после себя облако душно-сладкого аромата и бросив на прощание:

— Давай, до обеда. Всё расскажешь, — подмигнула она.

Я сидела на краешке кожаного кресла, накручивала на палец цепочку личного жетона и в ответ на реплики содержания «подумаешь, обойдётся без тебя фирма месяц-второй» с монотонной обречённостью бормотала что-то о незаконченных исследованиях. Я концентрировалась на созерцании полированной поверхности стола, но всё равно чувствовала на себе тяжёлый взгляд хозяйки. Хозяйки не только этого сдержанно-роскошного кабинета, но и, заодно, всей «Олдвэйтрэвэл компани».

— Да посмотри уже на меня! — вспылила Элоиз.

Я подчинилась и нехотя встретилась взглядом с почти прозрачными светло-серыми глазами начальницы.

— Сама понимаешь, кого я ещё могу послать, — немного смягчилась она.

— Тем более, так далеко и надолго.

Элоиз проигнорировала этот выпад.

— Кроме того, тебе я…

— Доверяешь?

— Знаю, чего от тебя можно ожидать.

Я кисло улыбнулась. Элоиз поставила локти на стол, положила подбородок на скрещённые ладони и выжидательно воззрилась на меня. Я предприняла ещё одну попытку:

— Мам, но моя работа…

— Что ты всё со своей работой! Устроишь небольшой отпуск.

— С пользой для тебя, разумеется.

— Для всей компании. Даже для всегообщества.

— Так инициатива идёт не от тебя? — я подозрительно прищурилась.

Мать ничего не ответила, только недовольно поджала губы — она терпеть не могла, когда приказы сверху лезли в дела частной фирмы. Предыдущие владельцы «Олдвэя» были… не так щепетильны в этом вопросе.

— Уверяю, тебе не придётся особенно напрягаться — ты просто наблюдатель.

Теперь уже вспыхнула я:

— Да они в два счёта расколют, какова на самом деле цель этого «обмена научным опытом»!

— Конечно, — легко согласилась Элоиз. — Но кто тебя всерьёз примет, сама-то подумай?

В глубине души я просто исходила сарказмом: «Мамочка, разве ты не спишь с их послом? Неужели вы хотя бы иногда не говорите… о политике, например? Какое упущение!», но проглотила обиду.

— Разве мы мало знаем о них?

— Должны знать больше, — мать смерила меня цепким взглядом. — От тебя не требуется ничего особенного. Но мы должны лучше понять мотивы их поступков, модели поведения, естественную среду их обитания.

— Почему тогда не подрядить на это дело дипломата, ксенопсихолога… не знаю… — я немного обмякла в кресле и сложила руки на груди.

— Не дуйся, — сказала мать, на что я ответила ей ещё более угрюмой гримасой. — Чужие работают без использования замкнутых контуров, — Элоиз подождала, пока недовольство на моей физиономии плавно перетечёт в профессиональную заинтересованность. — Думаю, Мельтек может походатайствовать, чтобы и тебя просветили в этом плане… Ну что, возьмёшься?

— Есть варианты ответа?

— Есть ещё кандидаты? Только не предлагай эту твою подружку из отдела рекламы, — мать закатила глаза.

Пользы в рекламщиках мать не видела, считая их офисными одноклеточными, поднаторевшими лишь в раскладывании пасьянсов. Однако, в соответствии с некой аксиомой бытия, такой отдел должен быть в любой уважающей себя корпорации. Хотя, признаться, в рекламе компания нуждалась не особо. Семья заняла экономическую нишу давно, транзитные заказы Государства поручали именно нам, посты по переброске войск также оборудовались аппаратурой, разработанной нашим подшефным институтом, в числе сотрудников которого я и числилась в течение последних восьми лет. Снулых, спокойных лет.

— Как насчёт Доминика? — высказалась я, впрочем, уже зная, каким будет ответ.

Элоиз покачала головой и мягко сказала:

— Он нужен здесь, Морру.

Предсказуемо. Любимого сына мать никогда далеко от себя не отпускала. В отличие от меня.

— Больше никого не можешь предложить? Ох, Морруэнэ, знаешь, меня всегда очень волновало, что у тебя так мало друзей, — дежурно потюкала она меня.

«Так мало тех, кого я могу подставить», — вот что это значило на самом деле.

— Сделаю всё сама, — я поднялась со своего места, пристроила шлем на сгибе локтя и упрямо повторила: — Но это бред какой-то, а не задание, если хочешь знать моё мнение.

Элоиз моё мнение никогда не волновало — она уже набирала чей-то номер, дав мне короткую царскую отмашку откланиваться. Я тихонько прикрыла дверь кабинета.

— Морру! Когда, наконец, ты будешь оставлять свою колымагу на парковке?!

Я вздохнула. На то, чтобы в окна смотреть, у неё, значит, время есть.

2.

Я занесла злосчастный записывающий сегмент в кабинет непосредственного начальника. Правда, на месте его не оказалось (ну и хвала Триаде). Мало того, что он представлял собой худшую смесь бюрократа с ретроградом, так ещё и считал своим долгом изводить меня нравоучениями. «Морруэнэ, вы снова припарковались в неположенном месте, опоздали, курили в рабочее время, обедали не в обеденное, резко обошлись с представителем научной делегации с… вы вообще хотя бы отдаёте себе отчёт в том, кто они и откуда?» — тут он начинал раздуваться от негодования, забрызгивая меня слюной. Потом шла фаза сжатия и остывания, заканчивающаяся традиционно: «Да я понимаю, что они высокомерные задницы, и ваши выкладки, действительно, представляют определённый интерес, но, если так и дальше будет продолжаться…» Я скорчила страшную рожу. Всё-то он знает.

Утро и так выдалось тяжелее обычного, поэтому пора, наконец, позавтракать. Разумеется, в незавтрашнее, короче, в необеденное время. Элоиз смотрит на мои выходки сквозь пальцы, пока мои мозги работают в нужном для компании направлении.

Я сидела за столиком у окна в кафе, греясь в жиденьких лучах сентябрьского солнца, поглощала слойку с джемом и обжигающий псевдокофе и размышляла о незавидной своей участи.

Больше двухсот лет, со времён конца света, когда раскалывались литосферные плиты, бушевали кипящие океаны, дымы заволакивали небо, а человечество со скрипом протискивалось сквозь бутылочное горлышко эволюции, мы имеем дело с червоточинами. Они стали нашим спасением, потому что вели в параллельные пространства, которые могли прокормить и приютить голодное, стремительно впадавшее в дикость человечество. Они стали нашим проклятием, потому что эти обширные пространства обычно уже были заселены кем-нибудь другим, кто был голодным агрессивным оборванцам не рад, зато спал и видел, как бы вторгнуться на Истинную Землю.

Никто понятия не имеет, почему до катастрофы червоточин не обнаруживали. Никто понятия не имеет, как они вообще существуют: энергорасход, необходимый для поддержания даже одного межпространственного коридора, невообразимо огромен. Из-за энергоёмкости феномена появилась теория, что Дороги Звёзд — своеобразные штольни, пронизывающие подпространства — заложены в матрице Вселенной как побочный эффект глобальной планетарной катастрофы. Теория не так уж голословна — во всех открытых мирах найдены подтверждения тому, что они когда-то проходили через рукотворный ад.

Государство владеет многочисленными колониями в нескольких десятках Пространств, и за переходы дерут баснословные деньги — запуск и эксплуатация контуров, стабилизирующих межпространственные переходы, дело затратное. Спросом пользуются дешёвые транзитные коридоры для переправки в миры-житницы, импортирующие основную часть пищевых ресурсов для Истинной Земли, да презентабельные Пространства-курорты, захваченные ещё в двадцать втором веке и зачищенные от всего зубастого (и разумного), что могло бы угрожать холёным зад… то есть, конечностям богатых туристов. Мне с моим окладом, окромя как дикарём, шанса с шиком отдохнуть и погреться под лучами других Солнц не предоставлялось ни разу за время работы на «Олдвэй». Пальцы выбили по столу задумчивую дробь. Хотя туда, куда меня посылала Элоиз, совсем не тянуло…

Из размышлений меня вывел стук поставленной на столик чашки. Запахло зелёным чаем.

— Очередная диета? — лениво осведомилась я.

— Тайская методика, — сияя, подтвердила Линви мои худшие опасения.

— Ну-ну, — я нарочито медленно стала жевать булочку. — А у меня вот хлебобулочное с джемом, — пауза. — Смородиновым, — пауза. — С ягодами даже, — Лин голодными глазами уставилась на вторую слойку, дожидавшуюся своего часа на блюдечке, шустро протянула лапку и уже с набитым ртом спросила:

— Мофно?

Тайская методика терпела очередное сокрушительное поражение, тихо и бесславно стыл зелёный чай, обогатившийся тремя кубиками сахара.

— Так что Элоиз?

Я настороженно огляделась — кафе было почти пустым. Только у стойки маялись в ожидании заказа сотрудники отдела рекламы.

— Такое впечатление, что ваши весь день столуются, — заметила я. — Разгонит мать когда-нибудь этот малинник.

Линви беззаботно отмахнулась:

— Да ладно, мы неплохо поработали в прошлом квартале.

— Кстати, давно хотела спросить, кто автор гениальной идеи разрисовать кривоватыми пальмочками рекламу туров на кси двадцать три? — поинтересовалась я. — Если не ошибаюсь, более грязного океана нет больше нигде. Даже у нас. Когда только наши успели там пальмы насадить?

Линви нервно заёрзала:

— Начальство говорит, что наши любят грязный океан. И лысоватые пальмы. Как на родных курортах, понимаешь, себя чувствуют. И не отходи от темы.

Я отхлебнула успевшей остыть бурды с привкусом пережжённых кофейных зёрен.

— Мне сообщили сугубо конфиденциальную информацию.

— Увольняют, что ли?

— Мимо. Командируют.

— Да ты что! — синие глаза пытливо уставились на меня. — Чистить кси?

Я поморщилась:

— Этим пусть экологи занимаются… Не, хуже, — я ещё раз огляделась — рекламщики сгинули в дальний угол. — Эпсилон…

Линви наморщила лоб:

— Так это же…

Я кивнула:

— Угу. Не наша территория.

Линви закусила губу, посидела, задумчиво накручивая на палец светлую кудряшку и, наконец, глубокомысленно выдала:

— Я тебе не рассказывала, как Маринка из бухгалтерии на эпсилон в отпуск ездила? — я отрицательно помотала головой. — Она мне тако-о-ое рассказывала, — мечтательно продолжала Лин, — эпсилонцы, говорит, ого-о-о, — она выразительно подвигала бровями.

— Разве туризм с подобными целями не порицается даже ленивыми?

Лин приложила палец к губам, подмигнула и, хихикнув, уточнила:

— Ленивыми фригидными сучками?

Я фыркнула.

А об этой стороне вопроса я как-то не задумывалась.

— Хочешь, я тебе компанию составлю? Кто ж в одиночку путешествует? — заявила Линви, налюбовавшись задумчиво-похотливой ухмылочкой, приклеившейся к моей физиономии.

Я в который раз задумалась, что вся эта прекрасно-искусственная мишура образа Лин призвана отвлекать внимание от того факта, что в голове у неё корневые луковицы всё-таки не пребывают одни в блаженной пустоте черепа. Ясно, как день — Линви что-то нужно. Кроме сведения близкого знакомства с «ого-о-о», конечно.

С другой стороны, что мне жалко, что ли?

— Ладно, поговорю насчёт тебя, — я встала из-за стола, зачем-то рассеянно похлопала по карманам куртки, словно пребывая в поисках Утерянной Ассигнации Достоинством в Десять Рублей, и добавила: — Пойду, пожалуй, а то надо ещё в лаборатории отметиться.

Лин кивнула, пригубив чай. Она никогда никуда не спешила.

Ближе к концу дня мы с Линви встретились у кабинета Элоиз. Мать куда-то ушла, и чёрт меня дёрнул разговориться и брякнуть подруге, что меня обещали познакомить с бесконтурной технологией.

— Да ты совсем помешалась?! — зашипела Лин. — Тот корпус до сих пор не отстроили!

— Они уже умеют работать с этим, — невозмутимо повторила я слова матери.

— Заполнять графу «количество жертв» в отчётности они тоже умеют?

Вот это совсем не в её стиле — столь грубым сарказмом Линви отнимала мой хлеб. Я дёрнула плечами и продолжила нервно нарезать круги по приёмной.

— Естественно, риск есть… но ты даже не представляешь, какие возможности это откроет. В конце концов, скольких затрат можно избежать на одно только контурное оборудование. Эти хрупкие рамы, многотонные железяки, охладительные кольца будут больше не нужны! Конечно, высказывание «без сдерживающих контуров», наверняка, не совсем верно… Может, им удалось сделать контур лёгким и незаметным…

Я замерла на полуслове. Меня посетило привычное чувство, что я беседую сама с собой. Но, нет, сегодня я ошиблась:

— Нет, это ты не представляешь, — Лин вся напружинилась, — что осталось от Влада! Тебя тогда в городе не было, ты приехала уже посмотреть на развалины. А я это на всю жизнь запомнила.

Влад… Владислав… фамилию, наверное, не смогу назвать. Да, припоминаю такого… Настоящий фанатик идеи отказа от контуров. Это ж надо — посвятить жизнь изучению энергетического потенциала Старых Путей, чтобы в итоге оказаться размазанным этим самым энергетическим потенциалом слоем в полмиллиметра толщиной по площади в семьдесят квадратов. Равномерно.

— Он пытался использовать собственное тело в качестве сдерживающего контура. Хиловат оказался, — буркнула я. — Принцип, вероятно, другой.

— Да как ты можешь так говорить!

— Как? — ровно спросила я, игнорируя неприятный холодок, прошедший по спине.

— Сама знаешь, как! — Лин хотела гордо уйти, дабы обличить и порицить… порицнуть… короче, подвергнуть порицанию моё бессердечие, но чуть не столкнулась с вышедшей из лифта Элоиз.

Мать приподняла бровь и воззрилась на Линви поверх очков:

— Вы так хотите что-то обсудить со мной, Линвиль, что набрасываетесь прямо в дверях?

Линви смущённо откашлялась, отойдя в сторонку и пропуская начальницу.

Мать перевела взгляд на меня.

— Она хочет со мной на эпсилон, — пояснила я.

3.

25 сентября 2281 года. Новая Москва.

— Небо, хоть бы он был дома, — тихо просила я, терзая кнопку видеовызова. И, когда из динамиков раздалось дежурно-спокойное: «Да?», я не смогла сдержать, пожалуй, излишней нервозности в возгласе: — Орвил!

Видеосвязь на моей памяти никогда не работала так, как надо. Не важно… чёрт с ним, с изображением. Я быстро совладала с собой:

— Слушай, я по делу. Расскажи мне, как посвящённый, что у нас сейчас с эпсилоном, — по правде сказать, мой приятель никогда не был спецом по тому, что за живность обитает за Старыми Путями, такие, как он, существуют для ситуаций, если эта живность полезет к нам. — Я честно собиралась запросить соответствующий сегмент сети, но недооценила собственную лень и желание потрепаться с тобой.

Орвил хмыкнул:

— Потрепаться об отвратительных псевдогуманоидах, которые едят людей? Может, ну их? Знаешь, я смогу приехать раньше, чем рассчитывал. Сгоняем на Кавказский архипелаг на выходных?

Я сглотнула.

— Э-э, вот засада, а я уезжаю завтра…

Даже глядя в пустую черноту экрана, я почувствовала его недоумение.

— Куда? Насколько?

— К отвратительным псевдогуманоидам, разумеется. Я не из праздного любопытства спрашивала.

— Зачем?

— Это уж твоё начальство надо спросить.

— Я имею в виду, зачем ты согласилась?

— Мать была очень настойчива.

— Почему именно ты? Давай по-честному — ты никогда не отличалась…

– Благоразумием?

Каюсь. Грешна. Не отличалась. Не отличаюсь. И не собираюсь отличиться в ближайшем будущем.

— Сдержанностью. Терпимостью. Тонкостями применяемых методов, — поправил Орвил, почувствовав моё раздражение и сразу взяв на попятный.

Я зачем-то пожала плечами, будто он мог видеть этот жест, и напомнила:

— Давай ближе к делу. Что там с эпсилоном?

— Если тебя это успокоит, то они вряд ли едят людей.

— Ха-ха.

— Я серьёзно. Раньше случалось всякое, но с тех пор, как пятнадцать лет назад с ними возобновилось дипломатическое сообщение, многое изменилось. Я их видел. Крупные твари, нагоняют жуть, но, в целом, производят впечатление цивилизованных существ.

— В смысле, едят людей с помощью ножа и вилки? — уточнила я. Я их тоже видела. Наверное, у нас с Орвилом разные понятия о цивилизованности.

— Очень смешно. Триединый, да ваш офисный планктон, наверное, уже по тридцать раз бывал на эпсилоне. Не пробовала поспрашивать подружек?

— Во-первых, у меня после таких разговоров случается приступ зависти по премиальным, — я лениво потянулась. — А, во-вторых, подружки предоставляют только очень специфическую информацию, а я плохо воспринимаю монологи, где слово «член» встречается через предложение.

— Всё, вопрос снят, — фыркнул Орвил. — Ну, тогда вот тебе занимательный факт: самоназвание народа можно перевести как «Наставники». Зная одно это, уже складывается впечатление о своеобразии их менталитета. Со времён первых контактов с аборигенами эпсилона в шестьдесят девятом двадцать первого века замечена тенденция…

— К тому, что они паразитируют на других Пространствах, — закончила я.

То есть, воруют всё, что плохо лежит.

— Да, и, вероятно, имеют дело со Старыми Путями значительно более долгое время, чем мы. Держатся отчуждённо, себя виноватыми в воровстве пищевых ресурсов из наших анклавов не признают.

— Валят на аэлвов?

— Возможно, небезосновательно, — серьёзно ответил Орвил. — Сама знаешь, эти в чём-нибудь, да окажутся виноватыми.

Я хихикнула.

— Всё, наверное… не знаю, что ещё ты хочешь услышать… тот жалкий кусок суши, где они обитают, нашим нафиг не сдался, а в другие локации нет доступа из-за какой-то хитрой настройки их Коридоров…

— Угу, это всё волшебство-о-о, — пропела я. На меня плохо действовало восприятие контурной технологии как понятного только посвящённым таинства. — Остальные, небось, захоложенными постоянно держат, если они вообще есть, в чём я сильно сомневаюсь, потому что противовращение Земли класса «эпсилон»…

— Мор, пожалуйста, — взмолился Орвил, зевнув. — Лекция в полчетвёртого утра это слишком.

Ну, правильно, у нас сейчас первый час, а у них… Я торопливо извинилась и нажала на отбой.

Было душно, хотя душно на самом деле не было. Отчаявшись ворочаться с боку на бок в тщетных попытках уснуть, я в кромешной темноте пересекла комнату, споткнувшись об уже собранный и сиротливо валявшийся на полу рюкзак, и вышла на балкон. Над Старой Москвой полыхало рыжее электрическое зарево, отражалось в тёмных водах, дробилось в оставшихся после недавнего дождя лужах на тротуарах. Воздух был свеж. В нём уже горчила осень. Под моим балконом чернела тяжело и холодно вода канала. Логично предположить, что на её глади уже лежали первые жёлтые листья, хотя мне сего явления заметно не было. Я закурила.

Если кажется, что осень горчит на вкус, значит, что-то не так. Горчит дым. И мне тошно. От самой себя. Я загляделась на воду, очки сползли на кончик носа, я привычным движением водрузила их обратно.

Между мной и Орвилом не было ничего, что могло сойти за страшного мифологического зверя под названием «серьёзные отношения». Он испытывал неловкость от видимой ему одному социальной пропасти между нами, я испытывала неловкость оттого, что он был меня младше, и при этом я не могла обращаться с ним снисходительно, потому что он мне нравился. Знакомы мы были ещё со времён института, но эта канитель взаимной неловкости длилась последние полгода, из которых мы, как люди, которым действительно нравится их работа, вживую виделись раз двадцать. Но всё равно надо было сказать что-то про то, что мне его не хватает.

Я раздражённо выкинула окурок в канал.

4.

26 сентября 2281 года. Старая Москва, офис «Олдвэйтрэвэл компани».

– Только следи, чтобы она не распускала язык, — сухо посоветовала Элоиз.

– Разве ей известно что-либо важное?

– Об этом уж тебя надо спросить.

Я стиснула зубы. Мать не видела моего гримасничанья. Я стояла к ней спиной, рассеянно скользя взглядом по представленной в настенной нише экспозиции статуэток чёрного камня. То ли обвитые лианами сухие безлиственные деревья, то ли изящные человекоподобные фигурки, тонкие, изломанные в танце. Или оцепеневшие в ужасе.

— Эпсилон? — спросила я.

— Да. Утончённо, правда?

Я кивнула, соглашаясь. Изысканно, мучительно, завершенно. Впрочем, я не искусствовед.

В дверь постучали, и Линви стремительно заглянула внутрь. Элоиз она, вообще-то, побаивалась (очень, очень разумное отношение), но моё присутствие придавало ей наглости.

— Можно? — спросила она, входя.

Мать поморщилась. Я отвлеклась от разглядывания экспозиции. И зря. Статуэтки хотя бы были сдержанно-чёрного цвета… Наряд Линвиль был торжеством кислотной безвкусицы: ядовито-зелёные туфли на десятисантиметровой шпильке, зауженные брюки цвета фуксии, корсет им в тон поверх нежно-розовой рубашки, клеёнчатая глянцевая фиолетовая курточка и, в довершение (и в добивание случайного наблюдателя), — безразмерная, фиолетовая же сумка на плече.

— Помилуй меня Небо, — пробормотала я.

— Я готова, — изрекла Лин, застыв посреди кабинета и утопая каблуками в ворсе ковра с эр одиннадцать.

Элоиз снова поморщилась, скользнув взглядом по наряду Линви, словно сравнивая его дисгармонию с жемчужным сиянием своего костюма.

— Присаживайтесь, Линвиль. Мельтек должен скоро подойти.

Требуемая ритуалом вежливости фраза была произнесена, и мать перестала обращать на нас внимание — пальцы правой руки запорхали над клавиатурой, левой она поправляла гарнитуру над ухом. Судя по особому выражению лица Элоиз, готовилось долгожданное избиение рекламного отдела.

Линви чинно сидела в том самом кресле, где две недели назад мне оглашали приговор о ссылке через эпсилон пятьдесят три. Я бесшумно мерила шагами кабинет, ненадолго замирая у фотографий — панорам различных Пространств, куда компания предлагала туры, — зыбучие пески и неряшливые серые воды океана возле кси двадцать три, полянки слизневых фосфоресцирующих грибов омега тридцать семь, каменистые ледяные пустоши эр восемнадцать. У этих миров имелись свои названия, данные нашими исследователями или разумной местной живностью, если таковая имелась. Буквенно-цифровой код присваивался лишь Коридору, ведущему в конкретную локацию данного плана.

— Помилуйте, какие могут быть пальмы? Приезжаю с проверкой на посты класса «кси», а там пальмы. Вы, вообще, в курсе, что почва там такова, что ваши финики несчастные вместе с садоводом под землю мигом утянет?

Я злорадно, гнусно, бессердечно ухмыльнулась.

— Что? Уже издали энциклопедию? С такими иллюстрациями? Кто?.. А, хорошо… Понятно, благодарю вас.

Я оглянулась на Лин и медленно провела большим пальцем по горлу. Та сглотнула.

— Идиоты, — спокойно констатировала Элоиз.

Над Линви заполыхали зарницы скандала. Я отвернулась к стене, наткнувшись взглядом на тонкий пластик, под которым зелёным беспокойным морем расстилался лес. Камера снимала откуда-то сверху, в кадр попал не только древесный океан, но и та странная пустота у самого горизонта, которая намекает о близости океана настоящего. У меня захватило дух. Красиво, пусто, холодно.

— Элоиз! — я вздрогнула от незнакомого мужского голоса.

— Ты опоздал. Мы условились на восемь, — заметила мать, не отрываясь от бумаг.

Вновь прибывший только передёрнул плечами, скользнул взглядом по Линви (даже не поморщился от цветового решения — вот это выдержка) и встретился взглядом со мной.

Я сделала шаг вперёд и протянула ему руку, глядя поверх очков:

— Морруэнэ.

— Мелэтир’Тэнтэк, — он сжал мои пальцы жёсткой широкой ладонью.

Я почувствовала себя неприятно маленькой, но, не моргнув, вынесла изучающий взгляд непроницаемо-чёрных глаз. Я видела его и раньше, пару раз, но никогда не говорила с ним и представлена ему не была. Мало ли любовников было у матери, и нелюдь ростом под семь футов, советник одного из городов эпсилона и посол у нас, был лишь одним из череды мужчин, на которых я уже машинально не обращала внимания. На вид Советнику было около пятидесяти — тёмные, с заметной проседью, короткие волосы, лицо сухое и смуглое. Ни дать, ни взять, пожилой испанец благородного происхождения, заглянувший на конференцию в Старую Москву.

— Рад знакомству, Морруэнэ, — он говорил с лёгким акцентом, делая щёлкающие паузы в моём имени там, где их от веку не было. — Только, — Мельтек отпустил мою руку, — разрешите дать один совет. У нас нет обычая рукопожатия, — я моргнула от неожиданности, когда он, сделав левой рукой неуловимое движение, раскрыл её передо мной ладонью вверх, сжал пальцы так быстро, что я не успела заметить, что в ней было. С тихим шелестом развернулись тонкие лезвия — и вот уже в его руке двуклинковый раскладной кинжал, что обычно пылился на столе у Элоиз.

— Видите, — советник старательно изобразил на лице улыбку. — Ваш обычай, направленный на то, чтобы обезопасить себя от собеседника, теряет смысл.

— Учту, — отозвалась я. (Заметил ли он, как я нервно сглотнула?)

Мать гибким и быстрым движением поднялась из-за стола, взяла его под руку и вкрадчиво сказала:

— Мельтек, хватит фокусов. Не надо стращать мою дочь.

Я мгновенно оскорбилась. Меня?! Таким? Лин хихикнула.

– Её таким не проймёшь…

Я даже ростом выше стала от гордости.

— Она не так быстро оценивает уровень опасности.

Я скисла.

— Почему ты вообще берёшь без спроса мой ритуальный кинжал? — Элоиз игриво заглянула ему в лицо.

Советник сохранял невозмутимость:

— Ты всё равно используешь мой подарок только в качестве пресс-папье.

— Через неделю у меня встреча с владельцем «Вандервояжа». Тебе принести его сердце в подарок? — Элоиз разжала его пальцы, забирая кинжал. Лезвия с шелестом спрятались.

— Пусть сердце врага украсит твой дом, Элоиз, — Мельтек слегка поклонился.

Я скривилась: в любой шутке есть только доля шутки. О мамаше ходили легенды. По признанию тёти Марго: «да все Охотники, даже Ресто, хренели с методов Элоиз». Несомненно, мать припомнит мне, что я видела её не только в дьявольско-директорской ипостаси, но когда это ещё будет…

Мать положила кинжал, снова притворявшийся безобидной пластиной, в нишу к статуэткам и села в своё кресло.

— Так в чём, всё-таки, причина твоего опоздания? — у Элоиз имелась ужасная привычка возвращаться к щекотливым, и, казалось бы, успешно замятым темам.

Мелэтир’Тэнтэк досадливо покосился на широкий металлический браслет, охватывавший его левое запястье.

— Не могу привыкнуть к вашей системе времени. Никак.

Элоиз покачала головой:

— Может, мне стоило сказать: в первой трети Расцвета? Не могу же я всякий раз помнить, когда встаёт солнце. Что за нерациональная система!

— Я остался при своём мнении.

А я ровным счётом ничего не понимала. Пожалуй, это был один из тех немногих моментов в жизни, когда я искренне сожалела, что мало общаюсь с матерью.

— Ты поведёшь через пост на эпсилон пятьдесят три?

— Совет Цитадели недоволен моим отсутствием, а путешествие туда с Островов займёт слишком много времени. Я хочу открыть эпсилон тридцать четыре. Думаю, можно будет сделать исключение для двух очаровательных туристок, — он, кажется, подмигнул Линви — та замахала ресницами со страшной скоростью.

Я закатила глаза.

— Для меня ты таких исключений не делал, — сухо заметила Элоиз.

— Всё меняется, — отозвался он, и добавил что-то на своём языке.

Мать подняла глаза на Советника и недовольно искривила губы.

— В общем, вам пора, — Элоиз бросила взгляд на изящный хронометр на своём запястье. — Морру, — я поймала её взгляд. Неопределённый. — Один-два месяца. Постарайся не забыть то, что знаешь, и вызнать у них хотя бы что-нибудь полезное.

Мелэтир’Тэнтэк понимающе хохотнул.

— Для науки, — добавила мать, сурово глянув на мужчину. — Линвиль, — продолжала она. Лин вскочила с кресла и вытянулась в струнку. — Если я изменю своё решение, — Элоиз задумчиво постучала пальцами по столу. — Если… тогда будете рисовать исключительно виды эпсилона. Хотя бы в них вы поднатореете.

— Да, да, измените, пожалуйста… откуда ж мне было знать, что их… того, с садоводами вместе… — пролепетала Линви. Работа в компании была не тем, с чем расставались по собственному желанию.

— Посмотрим… идите, подождите на улице, что ли. Погода неплохая, — мать поглядела за окно.

По стеклу отчётливо расползались капли мороси. Элоиз выразительно глянула на меня. Я подхватила рюкзак, цапнула под руку Лин, и мы резво потопали к выходу.

— Морру, пока тебя не будет, я всё-таки сдам твою колымагу на переплавку, — заметила мать.

— Ха! — только и отозвалась я.

5.

Мы с Лин смешным семенящим бегом пытались поспеть за стремительным шагом советника. Получалось не очень.

— А что за колымага? — поинтересовался он, старательно проговорив последнее слово.

— О! Мотоцикл, — я раздулась от гордости, а потом, спохватившись, добавила: — Э-эм… вы представляете, что такое мотоцикл? — и, обнадёженная утвердительным кивком, продолжала: — Жутко раритетный. Образец начала двадцать первого века взят из фамильного музея…

— Этот так называемый раритет однажды на части развалится, — буркнула Линви.

Её слегка бесил тот факт, что Мельтек, похоже, воспринимал её персону бесплатным приложением ко мне.

— Скорее, ещё раньше этот город окончательно сползёт в море, — буркнула я.

Мы с Лин неосознанно окинули взглядами потемневшие от дождя высотки, тонущие в низких облаках, и тёмную гладь канала. Я вздохнула — осенняя раскисшая Москва по отвратительности проигрывала только обледеневшей зимней.

Скоро кое-как слепленные новостройки закрыли центр, а мы вошли в городской парк. Ну, на планах города это место наверняка значилось как парк. Хотя, вряд ли топоним подходил аллейке, включавшей несколько лавочек с отсутствием досок, пару лысоватых засыпанных фантиками клумб, чахлые деревца по обе стороны тротуара да неподвластные дождику с непотребным пэ аш пластиковые коробки из-под холодильных установок, вопреки превратностям судьбы полные своей таинственной жизнью.

— В них что, живут? — советник был изумлён.

Я только плечами пожала:

— Места всем не хватает. Дома новые в центре строить не решаются — грунт плывёт, а на окраинах люди не отзывчивые, бомжам там голодно.

— На вёсельных лодках, у кого моторок нет, и то приплывают, — пересказала Линви любимую легенду жителя центра.

— Зачем? — Мельтек пребывал в состоянии неподдельного недоумения.

— За счастьем.

Советник, похоже, так и не проникшись жизнеутверждающим настроем на авось, свернул с асфальтированной дорожки, прошёл по одичавшему газону и задумчиво остановился перед двумя меланхоличного вида деревцами, склонившимися друг к другу и переплётшимися ветвями.

— Тополь обыкновенный, — заявила я, стоя за спиной мужчины. Потом задумалась, такой ли уж он обыкновенный (я про тополь) и не слишком уверенно прибавила: — Дрожащий.

Мельтек обернулся ко мне и искривил губы в странной усмешке. Готова поклясться, моё так и произнесённое ядовитое «чем вас так заинтересовали топольки?» было взято на заметку. Я упрямо не отводила взгляда:

— Если я не ошибаюсь, пост на эпсилон тридцать четыре блокирован со стороны эпсилона и вообще находится в военном городке километрах в тридцати от центра.

«Боги, даже не понятно, где кончается радужка и начинается зрачок». Я мысленно ощетинилась и добавила:

— Я думала, мы возьмём напрокат катер со стоянки компании.

— Знаете, Морруэнэ, — советник, наконец, переключил внимание на вышеупомянутые деревца. Оцепенение отпустило меня. — Существует один фокус, — он помедлил, подбирая слова. Я терпеливо ждала. Мельтек снова повернулся к двум деревьям и развёл руки в стороны. — Так вот, — его пальцы слегка подрагивали в напряжении.

Я тщетно пыталась уловить, что он хочет сделать, но всё в мире по-прежнему оставалось на своих местах. (Когда работаешь со всякими штуками, которые лучат как бешеные и могут рвануть в любую секунду, волей-неволей начинаешь чувствовать момент, когда надо спасать задн… здоровье, то есть). Ветер налетал резкими обжигающими порывами, шевеля газонную вечнозелёную траву, трепетали ветви деревьев, обитатели коробок наверняка наслаждались нежданным представлением театра трёх актёров (неожиданно молчаливая и притихшая Линвиль в роли пятого дерева справа).

— С точки зрения Вселенной.

Ветер стал ещё промозглей. Пятое дерево справа вдруг оживилось и настойчиво подёргало меня за рукав куртки:

— Морру… Морру, что…

— Тиш-ше, — прошипела я.

— Все места на этой планете.

Увядшие листья на деревьях сухо гремели.

— Морру, сейчас же ведь ещё утро…

— Формально находятся в одной точке.

Мелэтир’Тэнтэк резко отступил на шаг назад.

Я присвистнула. Ох уж эти квантовые фокусы… когда это я проглядела момент?

— Прошу, — сказал он. — Глаза можно не закрывать.

По розовато-сиреневому вечернему небу неестественно быстро плыли облака.

Контура не было вообще.

Мир растекался жирной кляксой, в него вплавлялось что-то чужеродное, застывало, сминало, разрывая острыми гранями.

Солнце село.

Картинка мира перестала искажаться и таять. Она стала другой.

6.

Я, конечно, ознакомилась с рекламными проспектами компании и с фотографиями, сделанными Элоиз — условная столица эпсилона, честно говоря, мало подходила для оформления кричащих красочных брошюрок.

На берегу моря, из серых неспокойных вод которого каждое утро, вероятно, показывалось солнце (или не каждое — облачными в этих краях выдавались, в среднем, триста двадцать восемь из триста шестидесяти одного дня)… в общем, не суть важно… Над берегом моря, воды которого тысячелетиями грызли базальтовые скалы, нависала громада Островов — словно в насмешку над бродившими суевериями, громада была серо-чёрной. Грозящие вечно хмурому небу острые шпили многоэтажных зданий, похожие на крепостные башни, узкие улицы, днём погружённые в сумрак, а ночью сияющие сине-зелёной подсветкой, громадные вычурные горбатые мосты, соединявшие десятки скалистых островков, пещеры, оборудованные в доки, щерящиеся острыми носами кораблей. Город, угрожающий одним своим видом даже с легкомысленных туристических фотографий. Условная столица эпсилона с так и не вызнанным названием и населением, по оценкам, всего в двести-триста тысяч нелюдей. Циклопический город, приводящий в состояние молчаливого… чего? восхищения? созерцания? смутного ужаса?..

Это я всё к чему тут распинаюсь… К тому, что в Цитадели я ожидала увидеть нечто подобное.

Глаза привыкали к полумраку. Я недоверчиво притопнула — мощёная квадратными серыми плитами дорожка исчезать не спешила. Да-да, подобно всем чиркателям формул на клочках бумаги, редко покидающим стены родной лаборатории, я не представляла раньше, какими ощущениями балует переход через незамкнутый Коридор. Кстати, ничего особенного — только показалось, что земля внезапно ударила под ноги.

Я глубоко вдохнула — воздух осел в лёгких стылыми каплями влаги. Удивительно, но мы попали на совмещение годовых циклов — тут тоже была осень. В этих долбаных командировках в иные миры всегда настраиваешься увидеть какое-нибудь зелёное небо над головой, вечное лето, почувствовать запах цветения и увядания растений, которых никогда не вырастить у нас. Действительность всегда проще.

Дорожка обрамлялась невысокими, в половину человеческого роста, четырехгранными обелисками, их гладкая поверхность, покрытая глазурью прозрачного стекла, слабо светилась неверным зеленоватым светом. Эффектно, ничего не скажешь, но обыкновенные фонари с лампами накаливания были бы гораздо практичнее. Я обернулась, внимательно изучив пространство позади себя: глухая стена из крупных блоков тёмного камня и — по-прежнему, ни намёка на контур, даже импровизированный. Полагаю, несчастные топольки с той стороны его роль и выполнили. Думать не хотелось о том, что от них осталось. Министерство экологии и природопользования снова пришлёт гневную депешу в офис «Олдвэя» с настойчивым пожеланием перенести её, компанию, куда-нибудь на полигоны Новой Земли.

Здесь не было намёка на тесноту условной столицы, тянущейся ввысь с крошечных островов — аллея проходила через лесопарковую зону, в воздухе пахло землёй и листьями. В наших городах пахло выхлопами, фастфудными забегаловками, солоноватыми йодистыми нотками моря. Я чихнула с непривычки. Небо, мне плохо — поднесите меня к выхлопной трубе.

— Деревьев так много, — зачем-то констатировала Линви подозрительно спокойным тоном.

Я повернулась к ней — в глазах подруги отражалось только зеленоватое сияние. Осмысленность там себя не являла.

— У ваших всегда так? — поинтересовался советник.

— Не у всех, — неохотно пояснила я. За тормознутое человечество было стыдно. — Лёгкий шок. Тело не может понять и принять, почему оно ещё мгновение назад пребывало в одной координатной точке, а теперь вдруг оказалось чёрти где. А Лин ещё салага в таких вещах, — я пощёлкала пальцами перед её носом и сочувственно спросила: — И тебя к выхлопной трубе?

— Что? — рассеянно отозвалась Лин.

— Ну вот. Всё в норме.

Мы не спеша пошли по дорожке. Я понадеялась на то, что её мостили довольно ровно, поэтому задрала голову и загляделась на небо — оно не полыхало привычным резким заревом, хотя над городом, в сторону которого мы направлялись, конечно, было чуть светлее. Я не знаток карты звёздного неба — не так часто выдаются бессонные ночи, когда я мирно курю на балконе, созерцая никогда не засыпающий центр столицы, да и не видно в нашем небе звёзд. Поэтому навскидку я не смогла бы определить, другой тут рисунок созвездий или нет: в соответствии с современной теорией вероятностей, старушка Земля в компании всей Солнечной Системы в разных планах путешествует по разным траекториям.

— Морру, глянь! — Линви, окончательно излечившись от зомбоватости, пихнула меня локтем в бок.

Серая тропка разлилась в небольшое озерцо круглой площади, мелкие камешки захрустели под ногами. Воздух пронизывало мягкое жемчужное сияние — из центра площади вырастали, врезаясь в вечернее небо, два исполинских металлических клыка и, изогнувшись, почти сходились остриями в высшей точке. Их поверхность покрывала небесно-голубая с золотыми росчерками эмаль. Свет же шёл от полупрозрачной плёнки между колоннами, она шла рябью и переливалась радужными разводами. Я бросила рюкзак на землю, мелкими осторожными шажками приблизилась к арке и обернулась к своим спутникам:

— Для чего это… м-м… изваяние?

— Зеркало Цитадели, — ответил советник, подходя ближе. — Выражаясь фигурально — сердце города, практически — индикатор.

«Аккуратно, Морру, аккуратно — он слышит даже то, о чём ты только собираешься подумать». Я недоумённо изогнула бровь и рискнула заметить:

— Какое оригинальное решение для датчика состояния… электростанции?

Мельтек положил руку на гладкую поверхность колонны, я, помедлив, последовала его примеру. Тёплая… вероятно, внутри колонны полые, а индикатором, наверняка, служит яркость свечения… что же это такое? Я ткнула в радужное марево пальцем (клятое любопытство) — побежали круги — и обернулась к мужчине. В тёмных глазах советника плескалось белёсое сияние.

— Станции? — мягко переспросил он. — В некотором роде… Вижу, Морруэнэ, вам не терпится разобрать Зеркало на части, — это тоже мягко, но слегка насмешливо.

Я проглотила насмешку и провела ладонью по небесной глазури — золотые росчерки складывались в клинописные знаки и были шершавыми на ощупь.

— Вряд ли это возможно подручными средствами. Оно излучает?

— Излучает.

Я с подозрением покосилась на свою ладонь, которая уже успела искупаться в белом свечении.

— Формальная церемония при принятии в город состоит в том, чтобы пройти под аркой. Это безопасно, — пояснил советник.

— Как на таможне, — заметила Линви.

А это мысль.

Станция, станция… Биовампиризм — плата за вход в город? Бред и метафизика. А идея насчёт приёма в базу данных… Пусть каким-то образом берётся слепок индивидуального магнитного поля и ставится что-то вроде штампа о прописке на том же магнитном поле (если учесть, что от паспортов у них отказались). Это последнее предположение показалось мне наиболее разумным, и я высказалась:

— Это как знак о том, что ты живёшь в данном городе? Знак прямо на… — я щёлкнула пальцами, попыталась настроить голосовые связки и гортанным тоном выдала: —… тшасс’аарб?

Их язык так и не удалось восстановить ни одному из наших лингвистов — Наставники, пришедшие через Старые Пути класса «эпсилон», ничему не учили нас. Лично мне была известна только фраза ритуального приветствия, которую я всё равно не смогу правильно затранскрибировать и потому опускаю. Элоиз переводила её как «Твоё сияние не замутнено». Меня вдруг посетила мысль о том, что лингвистам надо пытать вовсе не Наставников, а, например, высшее руководство «Олдвэя».

— Можно и так сказать. Видите, вы сами обо всём догадались, — небрежно заметил Мельтек.

Я прикрыла глаза. Призрак недоумения… неловкость, заминка?.. значит ли это, что я действительно угадала? Что ж, надо решаться. Я слегка склонила голову и спросила:

— Мне пройти, советник?

7.

Я не почувствовала ровным счётом ничего, пройдя под аркой, после некоторых колебаний моему примеру последовала и Линви. Советник Мелэтир’Тэнтэк оказался настолько любезен, что отвёл нам с Лин для жилья относительно просторный двухэтажный дом на радиальном проспекте, а, в конце концов, разлюбезничался настолько, что избавил нас от мрака готовки на туземной кухне, предложив завтракать-обедать-ужинать (или сколько там раз в день они едят) в его доме в центре города. Мы были только «за». (Интересно, сколько средств отвалила мать за наше пребывание здесь, и санкционировано ли оно, пребывание, с курсом относительно туристов, принятым у них?)

По дороге от Зеркала нам встретилась крупная пухлощёкая молодая дамочка, настороженно зыркнула на меня и Линви и торопливо защебетала что-то Мельтеку. Их щелкающе-шипящая речь ужасна. Советник что-то негромко ответил ей, дамочка снова одарила скептическим взором меня и подругу и перешла на смешанное наречие.

— Я думала, все прошли сегодня уже. Церемониал закончили давно…

Отвратительный акцент. И это их вольное брожение слов по речи, будто по ходу дела она вспоминает, что надо и это слово добавить, и это… Я поморщилась.

— Кто вёл церемонию, Анор?

Дамочка опустила глаза, сосредоточенно поковыряла острым носком туфли стык плит дорожки и неохотно ответила:

— Никого из Совета в Цитадели не оказалось, и я… то есть, мы уговорили Ниласа, — Анор приглушённо хрюкнула, задушив в зародыше рвущееся наружу хихиканье: — Надо было слышать это блеяние…

Похоже, кто-то запорол всю торжественность ситуации, и этому кому-то настучат по маковке. Мельтек выслушал молча, поведение некоего Ниласа его, похоже, не удивляло.

— Вот ключи, Морруэнэ.

Я не сплоховала и, не вздрогнув, поймала связку из двух металлических пластиночек — плоских, лёгких, длиной в пол-ладони, с неровной на ощупь поверхностью, покрытой сетью параллельных насечек. Принцип открывания дверей ещё только предстояло постигать методом проб и ошибок.

— Мне идти, советник? — Анор, явно злоупотреблявшая пирожными перед сном, безрезультатно пыталась принять подобие стойки «смирно».

Мелэтир’Тэнтэк кивнул с самым благостным видом:

— Иди. Ты проведёшь завтрашнюю церемонию?

— Ночью.

— Про форму не забудь, — напомнил советник. — До свидания, Морруэнэ. До свидания, Линвиль.

Мы молча кивнули.

Пухлая Анор, прищурившись, посмотрела вслед Мельтеку. Вздохнула. Оглядела себя — на ней была длинная, ниже колен, зелёная широкая юбка, остроносые туфли в тон и лёгкое пальто, перетянутое широким поясом — на таинственную форму это похоже не было (скорее, на тёмно-зелёный снопик). Внимательно оглядела Линви. Вздохнула. И, наконец, буркнула, обращаясь, скорее, к себе:

— Вот как я в эту форму влезу!

Я пожала плечами, отвернулась и направилась к входной двери дома возиться с ключами.

— Я — Лин, а это, — видимо, последовал небрежный взмах руки в сторону моей согбенной спины. — Это Морру.

Так. Замочных скважин две. Одну пластинку сюды, другую… не поворачивается, собака… Меняем… нет… две сразу…

— Анор’Иефлане, — представилась она. — Помочь? — это уже мне.

Я раздражённо отмахнулась.

— Брось. Это же Мор. Только она может сделать вид, что разбирается в механизме, стоящем, — Линви пощёлкала пальцами и выдала, — туеву хучу денег, а потом взорвать его к чертям собачьим.

О-о… вот она — сила истинного рекламщика. На меня уже воззрились с интересом. Жо… то есть, спиной чувствую.

…не поворачиваются… я задумчиво положила ладонь на выступающие части пластин, нажала… почему ничего не происходит? тогда… вверх?

Я торжественно распахнула дверь, спрятав пластинки в карман куртки.

— Заходь.

— Ну, бывай, — сказала Линви Анор. — Кстати, — уже в дверях добавила она, — неплохо шпаришь по-нашему.

— Довольно примитивный язык. Много ума тут не надо.

— Ах, чуть не забыла, — любезно продолжила Лин. — Хочешь в форму влезать, на ночь меньше ешь. Много силы воли тут не надо, — мстительно посоветовала она, захлопнув дверь. — Знаешь, — задумчиво произнесла она, — ты права в одном…

— В том, что Элоиз уволит тебя за то, что ты строила глазки её хахалю?

— В том, что все они — высокомерные задницы.

— Угу. Я спать. Койка на втором этаже, если она там обнаружится, моя, — заявила я, поднимаясь по каменной лестнице, начинавшейся прямо в прихожей. Уже за закрытой дверью комнаты до меня донеслось, наконец, праведно-гневное:

— Что-о-о?!

8.

Впрочем, даже если по времени эпсилона было что-то около полуночи, мой организм пребывал в святом неведении касательно этого, разумея, что сейчас около десяти утра. С другой стороны, не высыпаюсь я хронически, и путём несложных махинаций можно будет обмануть собственное тело, попытавшись заснуть прямо сейчас, разыграв инсценировку «субботний день». Я бросила неразобранным рюкзак, разделась и улеглась на софу.

Покрывало сухим шёлковым льдом касалось голой кожи — я блаженно жмурилась. В просторной комнате было довольно прохладно (сказывалось отсутствие центрального отопления), но пока я не мёрзла. Я сняла с руки тяжёлый металлический браслет часов и положила их на тумбочку рядом с диваном, задумчиво протянула руку к непочатой пачке сигарет. А ведь пачек всего четыре, а их надо растянуть, по самому пессимистичному прогнозу, на два месяца.

«Надо же, какие-то дураки через океан ещё умудряются выращивать табак для других дураков», — этим обычно начиналась проповедь матери, в которой она грозилась когда-нибудь в не слишком радужном будущем не выделить денег на пересадку новых лёгких в моё бренное тело. Если свидетелем сей сцены оказывался мой братец Доминик, то он добавлял: «Мам, а ты уверена, что она курит только табак?!». Один раз всего было, но он этот случай всю жизнь мне будет припоминать. Я фыркнула, задумчиво пошевелила пальцами над пачкой, потом вздохнула, положила руки под голову, от греха подальше, и уставилась в потолок.

Потолок не поразил меня ничем необычным — ни цветом штукатурки, ни падающими люстрами, если уж на то пошло (люстры, к слову, даже одной не было — пришлось разбирать вещи впотьмах).

…это был не слишком разумный поступок — арка выглядела, по меньшей мере, подозрительно. Что всяким нелюдям безопасно, то человеку смерть… но, что делать — за последние десятилетия дипломатия вынуждена была стать мягче, тоньше, уступчивей. А то вспомнить, что было…

Осень 2266 года. Старая Москва, офис «Олдвэйтрэвэл компани».

— Теперь всё наладится. Коридоры снова открыты, — сказал дед.

Я сидела в кресле, забравшись туда с ногами, жмурилась от бьющего в окна солнца и надувала огромные оранжевые пузыри из грейпфрутовой жвачки. Такое моё легкомысленное поведение вполне объяснялось тем, что мне было тринадцать. В соседнем кресле, воображая, что вид он имеет крайне скучающий, надменный и шикарный, развалился мой старший брат Доминик. Русая чёлка падала ему на глаза, и он периодически безуспешно пытался заправить её за ухо. Я нетерпеливо ёрзала — если братец сидит так спокойно, даже не пытаясь доводить меня до истерики — что-то здесь не так. Наконец-то и меня взяли на семейное совещание. Я горделиво задрала подбородок, лопнула ещё один пузырь — и с приглушёнными чертыханиями принялась отдирать его от носа. Доминик даже не заржал — только лениво покосился в мою сторону и вздохнул с особыми интонациями старшего брата.

Дед, тем временем, продолжал:

— Они проявили добрую волю — никто из делегации не пострадал, как нам и обещали. Вернувшиеся послы довольны оказанным приёмом.

— Десять лет официально о них не было ни слуху, ни духу. Как и о делегации, отправившейся туда, — заметила мать. — Что им нужно от нас теперь? Навязывать свои условия, потому что власти тогда побоялись применить силу?

— Спустя десять лет нам предлагают похоронить то, что осталось от пропавших послов, — добавил отец.

— Это вполне понятно, — дед был сама невозмутимость. Он строго поглядел на Элоиз, вцепившуюся в подлокотники кресла так, что пальцы побелели, и, похоже, едва сдерживавшуюся, чтобы в грубых выражениях не посоветовать план действий. — Верхушка сменилась, к власти пришли те, кто желает сотрудничества.

Отец отвернулся от панорамы залитой водой и солнцем Старой Москвы, видимой до самых окраин из окна двадцать восьмого этажа, и повернулся к деду, сощурив карие с золотистыми искрами глаза:

— Головы, отец. Нам предлагают захоронить на родине головы пропавших без вести с десяток лет назад послов.

Мы с братом переглянулись. Доминик сделал страшные глаза и одними губами произнёс: «Ваще клёвые у них морозилки». Я беззвучно ответила: «Пфе-е-е…»

— И что? Это извинение. Из-ви-не-ни-е, — раздражённо перебил его дед. — Они сожалеют о случившемся по вине радикальных каст. Если ты так хочешь воевать, Ресто, можешь отправляться через Коридоры класса «кси» — с ними уже всё решено. А с эпсилоном выгоден мир.

— Прекрасно, — медленно проговорил отец, — пусть будет кси, — отец отрывисто кивнул.

Когда дверь захлопнулась за отцом, в кабинете повисло наэлектрилизованное молчание, которое первой прервала мать:

— Отзываешь нас подальше от столицы, Реддорен? Боишься, что наше мнение по эпсилонскому вопросу поддержит Государь? — спросила она напрямую.

— Тебе не обязательно отправляться вслед за мужем, Элоиз, — мягко ответил дед, подчёркнуто игнорируя второй её вопрос.

— Ты прекрасно знаешь, что в отношении эпсилона нам придётся быть верными не тому курсу, который выгоден компании, а тому, который сочтут целесообразным в Крепости.

— Мы всегда были верны только своим интересам, Лиза.

* * *

Я усмехнулась в темноту. Мир с эпсилоном оказался выгоден. «Олдвэю», Государю, нелюдям.

Странно, прошло пятнадцать лет, а я до сих пор помню танец пылинок в солнечных лучах, «идентичный натуральному» запах грейпфрута, скрипучую кожу кресла, то, как у меня затекли ноги, лёгкое отупение от тепла комнаты, лёгкую скуку от разговора родителей. Помню странную нашу с братом роль на таких семейных советах — роль безмолвных теней, зрителей без права голоса. Теперь я понимаю, что мать постоянно была занята административными делами компании, отец — вечной войной Государства со всем светом, а дед — наукой. И всем им не хватало времени на меня и Доминика. Нудные и непонятные тогда собрания семьи были попыткой ввести нас в курс дела. Подготовить наследников.

Я выплыла из воспоминаний и прислушалась — внизу было тихо — Линви угомонилась, отложив святую месть мне и Анор до утра.

9.

Всё ещё 26 сентября 2281 года. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

Солнце бесцеремонно било по глазам. Я зажмурилась и чихнула, зашарила над тумбочкой, разочарованно отдёрнула руку от сигарет и схватила браслет часов: 17:01. Что ж, я показываю неплохие результаты по опуханию от пересыпа. Босыми ногами прошлёпав по холодному полу, я подошла к огромному, почти во всю стену, окну. А солнышко-то как низко ещё висит… вероятно, сейчас около восьми утра, точнее не скажу, ибо хитро складывать пальцы рогулькой и определять с помощью этой вот рогульки время по солнцу я не умела и в лучшие времена, не то что сейчас.

Тяжёлые металлические часы-браслет мне подарила Элоиз, привезя их из последнего отпуска на эпсилоне. «Не забудь переводить каждый день. Или вообще переставь на их систему, хотя я лично её терпеть не могу», — посоветовала мне мать перед командировкой. Я нерешительно потыкала ногтем по циферблату — наконец, сенсорная панель поняла, что я от неё хочу, и хитрая машинка начала послушно синхронизировать время с эпсилонским. Правда, который час, я так и не поняла — их иероглифы отдалённо смахивают на клинопись древнего Междуречья, что отнюдь не делает их понятнее. Часы оказались сообразительнее меня, потому что вместо клинописи внезапно вылезло вразумительное 07:43. Ещё несколько мучительных минут я пыталась понять, стоит ли переводить часы ещё на час и сорок восемь минут назад, потому что сутки эпсилона именно на столько короче земных, а потом с ругательствами пыталась запихнуть обратно выскочившую голограмму часовых поясов планеты. Миниатюрный глобус диаметром сантиметров двадцать бросал на стены и мою озадаченную физиономию синюшные отсветы.

— Где же это чёртово руководство?.. — риторически вопросила я.

Поздно, инструкция была использована так, как и всякая полезная книжечка, прилагающаяся к сложному техническому изделию — то есть, не по назначению. В неё записывали телефоны, из неё вырывали листочки для заворачивания комушков жвачки, на неё ставили горячую чашку кофе, чтобы не попортить поверхность стола. В тот момент я искренне раскаивалась во всём вышеперечисленном. (Я действительно знала, ну, то есть, догадывалась, как работает установка десятитонного сплошного контура с тремя кольцами охлаждения, но не понимала, как перевести на час назад наручные часы, и это было очередным признаком моей полной бытовой неприспособленности к жизни.)

Наконец, аккумулятор подсел, голограмма убралась восвояси, а я продолжила свои изыскания. Прошлёпав ко второй двери, я храбро открыла её и обнаружила — нет, не чулан с пауками, а всего лишь ванную комнату. Я критически осмотрела помещение — всё присущее ванной вполне узнаваемо. На стенах, полу и потолке ровным слоем лежало буро-зелёное плетёное покрытие. От плетёнки исходило слабое жёлтоватое свечение. Напоминало гнилушки. Впрочем, где наша не пропадала — там не пропадала и тут не пропадёт. Зеркала почему-то не было. «Наверное, они в них не отражаются», — шутливо-нервозно подумалось мне. Я повесила полотенце на выступающие из стены веточки, похоже, живого растения и мужественно встала под душ… ну и где здесь… не знаю… кран, вентиль… посмотрела наверх, попрыгала, помахала руками непосредственно перед лейкой…

С придушенным воплем выскочив из душа, я, стуча зубами, завернулась в полотенце. Ледяной потоп прекратился. Я отдышалась. Что за нелепое спартанство! Или это я просто не умею настраивать воду? Растения под ногами, впитав воду, стали неприятно склизкими. Я обречённо вздохнула, повесила полотенце обратно и, выпрямившись, сделала шаг навстречу обморожению мозга.

Пора меняться, старушка — какое курево, какие горячие ванны, какой кафель с подогревом?

Пять минут спустя я всё ещё не преставилась от переохлаждения, только ругательства выходили слегка заикающиеся, да слегка ломило виски. Я ожесточенно ерошила мокрые волосы полотенцем. Унять дрожь помогли только натянутые джинсы, свитер, носки, тяжёлые армейские ботинки и кожанка. Я нацепила на нос очки, распихала по карманам сигареты, зажигалку, ключи, сунула руку во внутренний карман куртки и погладила пальцами нагревшийся от тепла моего тела металл. Было какое-то тревожное свербящее чувство, что эта вещь ещё понадобится. Несмотря на гарантии и заверения Элоиз.

Я бодренько спустилась на первый этаж и сочла своим долгом ломануться без стука в комнату Линви.

— Предупреждаю сразу — под душ даже не рискуй соваться…

В комнате присутствовало всё, что в ней и должно было присутствовать — пара диванчиков, один у окна, другой у противоположной стены, местная вариация на тему кресла, местная вариация на тему комода. Отсутствовала только Лин.

Раненько же она собралась искать места культурной тусовки в этой деревне. Я неодобрительно поцокала языком: хотя бы кровать могла застелить и шмотки не разбрасывать. Я вдруг вспомнила про ключи в кармане моей куртки — неужели эта… эта… не заперла дверь?! Ответ ждал меня на самой двери с наружной стороны — кислотно-розовые с завитушками буквы помадного письма складывались в незатейливое сообщение: «Дверь захлопываися просто так!!! Ключи будут у тебя — а то я их посею. Ушла! Надолго! Ув. вечером». Я хмыкнула. И вправду, как хорошо, что она эмпирическим путём выяснила про «захлопываися».

Предоставив подруге дело оттирания помады, я вышла на улицу. Неяркое усталое солнце уже скрылось в белёсой пелене облаков, ветер налетал порывами, гудел в узких проходах между двухэтажными домами, сложенными из массивных блоков серого с белыми прожилками камня, пока я, поёживаясь, шла к центру города. Я решила заглянуть к нашему сюзерену — может, советник объяснит мне, что делать с деньгами. Даже в их столице до сих пор не обменивали наши деньги, предпочитая брать плату за что бы то ни было бартером и драгметаллами. У самих Наставников денег в привычном понимании этого слова не существовало — их заменяли наборные браслеты из тонких колечек разных по ценности сплавов. Браслет обычно носили на левой руке, повыше этого неподвластного человеческому сознанию органайзера, заодно выполнявшего функцию часов. В общем, со средствами к существованию надо было что-то решать.

10.

Так. Проблема была налицо и являла себя в образе массивной двери то ли из чёрного дерева, то ли из очередного чуда производства пластических масс. И — всё бы ничего, но эта дверь явно не соответствовала общепринятым стандартам, ибо звонка не было в принципе. Меня продолжал преследовать злой дверной рок.

Сначала я вежливо постучала. Прислушалась. Потом я уверенно постучала. И прислушалась. Потом слегка раздражённо побарабанила. Потом и вовсе невежливо. Тишь да гладь. Врагу не сдавался наш гордый «Варяг». Я привалилась к косяку, надулась и обиженно пожаловалась миру:

— Я же есть хочу.

Во мне медленно, но неукротимо поднималось раздражение голодного человека. Хм, это оттого, что никого нет дома или оттого, что они просто глухие высокомерные задницы? Я безнадёжно, от нечего делать, толкнула дверь…

И что, вы думаете, произошло?

Ничего.

Тогда я дёрнула ручку на себя.

Холл был гулким, тёмным и пустым. Через затемнённые стёкла слабенько лился рассеянный дневной свет, но особой погоды это не делало. Потолок терялся где-то метрах в четырёх над головой (на месте этой двухэтажной домины у нас бы уже давно впихнули кое-как сляпанную пятиэтажку — по высоте она бы его ненамного превышала). Я старалась двигаться бесшумно, но звук моих шагов и дыхания, казалось, разносился по всему первому этажу, многократно отражаясь от каменных стен и тёмного мозаичного пола. Путь от двери к лестнице на второй этаж длился несколько секунд и сотни миль. Время растягивалось. Этот дом был не из тех, где хотелось лихо кричать «э-эй!!!» или даже шёпотом спрашивать «есть здесь кто-нибудь?».

Ведь тебе могли ответить.

Остановившись в паре шагов от лестницы, я замерла, обведя глазами пустой холл, и снова прислушалась — ни шороха. Нет, дом жил своей обычной жизнью — потрескивали перекрытия, что-то тихо пощёлкивало, на улице шумели деревья, на самой границе слышимости гудели под напряжением провода, поскрипывало дерево лестницы… дерево лестницы…

Я чуть не подскочила на месте, резко повернулась и встретилась глазами со своим отражением.

Острое личико, подозрительно открытая улыбка и опасно сузившиеся зрачки жёлтых глаз. Признак гнева. Она перегнулась через перила, склонившись ко мне, и шипяще выдохнула:

— Шаэррат?

Хотя, на мой слух, было произнесено всего одно слово, показавшееся мне почему-то смутно знакомым, но это могло означать и «кто ты?», и «что ты здесь забыла?», а также, возможно, «о Бездна, неужели это и есть убогая человеческая особь?» Поэтому в ответ я лишь пожала плечами. Мозг упрямо отказывался признавать, что она — не мой искажённый образ, голограмма, а живой человек… э-э…то есть, живая нелюдь. Оттенок кожи, правда, смуглее, волосы длинные и уложены в высокую сложную причёску, черты лица резче и грубее, чем у меня, но в остальном…

Она тяжело спрыгнула через три ступеньки на пол, шумно хлопнув длинной юбкой из плотной тёмной ткани. Я заметила, как по лицу девушки прошла неясная гримаса, но она быстро выпрямилась, оказавшись на голову выше меня, и уже на моём родном языке требовательно спросила:

— Имя?

— Чьё?

— Моё ты с первого раза не запомнишь, — фыркнула она.

— Морруэнэ, — неохотно ответила я.

— И всё?

— Хватит и этого.

Я понадеялась, что на этом допрос окончится, но не тут-то было:

— Возраст?

Явно бесполезно было возбухать на тему: «Со мной так не разговаривают» — Наставники, Каиново племя, со всей разумной протоплазмой во Вселенной разговаривали именно так. И что ей дался мой возраст? Ну да, я девица, к которой ещё, подчёркиваю, рано применять эпитет «старая».

— Вполне совершеннолетний.

Её это устроило. А дело-то было не в получении от меня информации, а в создании эффектной сцены. Бравада. Я пригляделась к стоящей в полумраке и внимательно изучавшей меня нелюди. Девчонка, похоже, не вышла ещё из возраста нежной юности. Это вселило в меня некоторое чувство превосходства.

— Образование?

— Разноплановое. О вредных привычках и жизненном кредо распространяться? — спектакль мне поднадоел, и я решила ещё раз попытать счастья, задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, поведать: — Вообще-то есть хочется…

Я допускала возможность, что меня с моим скромным пожеланием вполне могут послать куда подальше, но нелюдь сказала просто:

— Мне тоже. Пошли, поищем что-нибудь.

Эффектность собственного появления, похоже, утомила и её. Девушка повела меня в недра особняка. Когда мы проходили мимо окон, тусклый свет выхватывал из полумрака, в который был погружён дом, её прямую тонкую фигурку. Она двигалась так же бесшумно, как и положено представителю их племени, но ей, похоже, удавалось это с трудом. Несколько раз она начинала припадать на левую ногу или замирала ненадолго, касаясь тонкими пальцами стен, словно отдыхая. Я отмечала это всё чисто машинально — в тот момент меня больше заботило не то, что могло приключиться с нелюдью, а всё, что я знаю о Двойниках.

11.

2270 год. Старая Москва, СМГУ.

— Какая вы группа?

— Контур-операционщики, — хором замогильных голосов отозвались мы.

Краем уха я уловила идущую откуда-то справа волну перешёптываний. Наконец, она докатилась до меня:

— Как его зовут-то хоть?

— Какой-то Петрович, вроде… — неуверенно отозвалась я, пихнула локтем соседа и передала сакральный вопрос дальше.

Какой-то Петрович, лысеющий, упитанный и благообразный, тем временем продолжал расхаживать перед доской. Я достала из сумки карандаш и выбрала более-менее не изрисованный участок парты. Надо же чем-то себя занять, ей-богу.

— Вы вот сидите сейчас и гундите, зачем вам этот предмет, ксенобиология, — он обвиняюще ткнул в аудиторию пальцем.

Аудитория и не почесалась, продолжая заниматься четырьмя основными вещами: списывать домашнее задание по электротехнике, спрашивать имя препода, шуршать чипсами и дремать (отдельные индивидуумы, как истинные кесари, делали всё это одновременно).

— А? Да, что? — народ не вытерпел неизвестности. — Пётр Алексеевич меня зовут, — он размашисто записал своё имя на доске. Ну, чуть-чуть перепутала. — Так вот, о чём бишь я… да, ксенобиология. Название, надо сказать, в корне неверное. Как уж только не называют СМИ, поддерживая народное невежество, тех, с другой стороны — чужими, иными… ну, и тому подобное. Но, — всё-таки-не-Петрович поднял вверх указательный палец. — Но! Надо помнить, дети, что, в соответствии с современными представлениями о множественности вероятностей… вы их изучали уже? Нет? Ну, будете ещё, значит…

Я постепенно теряла нить его рассуждений, предаваясь живописи, по своему эволюционному развитию недалеко ушедшей от уровня «палка-палка-огуречик».

— Предмет наш стоило бы назвать «иноплановая антропология», — Пётр Алексеевич рассеяно посмотрел на часы. — Да, так и запишите в тетрадках. Вот, представьте… кто вы там у нас?

— Контур-операционщики, — как усталые монахи, опять пропели мы.

— Да… вот возитесь вы со своими железками, запустили систему, пошла акселерация процессов в реакторе, разрыв реальностной ткани — и, — снова драматическая пауза, — лезет к вам что-нибудь эдакое с той стороны, а вы и не знаете, что это такое, да что оно хочет, да как с ним бороться.

Профессор вдоволь насладился замешательством слушателей — на дне открытых дверей, как водится, и речи не шло о том, что оператору может что-то угрожать. Я закатила глаза. Боженька Триединый, да тут большинство думает, что в сказку попали.

— Напоминаю вам положение дополнения к дарвиновской теории, которое гласит: «на данный момент в большинстве вероятностных пространств завершающим этапом эволюции является вид Homo Sapiens Sapiens или близкие ему антропоморфные», — подчёркиваю! — «формации, наиболее приспособленные к данным условиям существования». Предполагается, что большинство миров, где главенствующий вид имел чрезвычайно сильные отклонения от оптимума кривой распределения мутаций, «схлопнулись» сами по себе, потому доступа туда нет. Поэтому, будьте морально готовы к тому, что в каждом из Пространств жил, живёт, или, может быть, родится через пару дней ваш так называемый «Двойник» — тот, кем были бы вы, родись там.

12.

* * *

Известно, что Наставники питают определённую слабость к морепродуктам и странное отвращение к сладкому. Мать, конечно, предупреждала, чтобы я не удивлялась тому, что увижу в своей тарелке. Не удивляться я не могла. Я неуверенно потыкала в неопознанный объект двузубой вилкой и опасливо поинтересовалась:

— Это осьминог?

— Нет, — мотнула головой сидящая напротив меня нелюдь, увлечённо ковыряясь в своей тарелке.

Из миски на меня, стыдливо прикрывшись листиком салата, глядело печальными глазами нечто со множеством щупальцев. Я осторожно пересчитала их и поправилась:

— Девятиног?

Мой двойник фыркнула:

— Десяти. Одну лапку ты уже съела.

Ответом ей был мой исполненный ужаса взгляд. Потом, взвесив все «за» и «против», я предположила, что, раз пицца с морепродуктами дружит с моим желудочно-кишечным трактом, то и десятиног с ним подружится. Двойник молча наблюдала за старательным разжевыванием несчастного головоногого. Это впечатляющее проявление самоотверженного героизма сделало то, чего не смог бы сделать и десяток проштудированных томов по дипломатии, потому что нелюдь, словно между делом, сказала:

— Меня зовут Ал’Ттемекке.

Я уже предполагала некоторые принятые у них правила сокращения имён, произвольно разбила имя на слоги, пошевелила губами и выдала:

— «Алкке», если коротко? «Аке»?

— Лучше «Аме», Моэна.

До меня и не сразу дошло, что это фривольное сокращение моего имени.

— Лучше «Морру».

— Морру, — тихо повторила она, прислушиваясь к звучанию имени. Потом глянула на меня золотистыми глазами и заявила: — Но я знаю — у всех ваших тройные имена, а таких, как у тебя, не бывает.

Мать хотела назвать меня Мари, а отец — в честь своей прабабки. Она была дикаркой, вождём племени с омеги тридцать восемь и непоколебимо верила, что бронзовыми ножами можно воевать против пушек с лазерными прицелом. И, если при слове «дикарка» у вас в ассоциациях идут всякие интересные картинки с минимумом одежды, звенящими браслетами на тонких смуглых запястьях, татуировками на всяких интригующих местах и возможно, обилием всякого разного пирсинга, то вы — чёртов недоеденный романтик. Потому что описание типа «темнокожая баба формата «гренадер», всюду таскающая с собой огромный тесак» подходило гораздо больше. Хотя с формой одежды угадали. И с пирсингом. Женщины их племени привыкли брать всё, что хотели, и всех, кого хотели. На фотографиях мой прапрадед выглядит совсем блёкло рядом с такой колоритной фигурой. Чем он, командир небольшого карательного отряда, недооценившего эффективность метательных ножей и отравленных дротиков, привлёк мою прапрабабку, осталось неизвестным. Но — результат налицо, прапрадед вскоре отпущен с миром, а через четыре года ему на воспитание выслан мальчонка, Нэрто. Алиментов прапрабабка никогда и не платила (она была непорядочной женщиной), а племя процветало ещё несколько лет, пока Государство не взялось за них всерьёз. Ещё через тридцать лет Нэрто, полукровка, гибрид, нелюдь — называйте, как хотите, станет основателем «Олдвэйтрэвэл компани», корпорации по межпространственным переходам, которая всегда была верна действующей системе. Возможно, родись у той Морруэнэ девочка, меня бы на этом свете никогда не существовало. Но, разумеется, рассказывать эти любопытные подробности нелюди я не собиралась, поэтому только пожала плечами.

— Кстати, тут такая шумная блондинистая дамочка мимо не пробегала? — невзначай поинтересовалась я.

— По-твоему, тут проходной двор?

— Дверь была открыта, — резонно заметила я.

— Глупые и опасные традиции.

— Объясни.

«Неверный тон», — отметила я про себя. Попробуем ещё раз.

— Я не понимаю.

Аме коротко фыркнула.

— Советники стараются не огорчать народ. И не прячутся от недовольных.

— Государю бы такой обычай ввести, — буркнула я.

Единственный плюс далёких командировок — можно болтать, что вздумается, не томясь ожиданием весёленькой чёрной машинки с людьми, которые простожаждутузнать больше о твоих политических взглядах.

— Я вообще-то насчёт денег хотела спросить, — вот и щекотливая тема. — Советник Мелэтир’Тэнтэк обещал…

— Отец сейчас на Островах, — коротко сообщила она.

То-то я думаю, имена как-то странно созвучны. А под «Островами», вероятно, имелась в виду их условная столица.

— Ты, конечно, поняла, как изменилась ситуация, — улыбка Аме мне не нравилась.

Эх, придётся всё-таки применить старый, как мир, способ — отрицать у себя наличие мозга. Я воззрилась на Ттемекке поверх очков:

— И как же?

— Сдавай оружие.

Я лениво поковырялась в остатках несчастного моллюска, подцепила оставшееся щупальце, неспешно прожевала, аккуратно отложила вилку на край тарелки. Потом мирно сложила ручки и невинным взором уставилась на нелюдь.

— Тебе нужно сказать так, как говорят люди? Хорошо, — Аме резко поднялась и, прихрамывая ещё заметней, подошла ко мне.

Я старательно делала вид, что изучаю противоположную стену (камень, покрытый полупрозрачным зеленоватым глянцем), и незаметно (то есть я думала, что незаметно) косилась в сторону нелюди. Спокойнее. Без пены и лишних движений.

Нелюдь склонилась к моему уху и прошипела:

— Пушку на стол.

«Когда закрываешь глаза, прислушиваешься к шуму собственной крови, к биению сердца, пока не понимаешь, что перестаёшь ощущать своё требовательное «я», когда становишься эмоциональным нулём, слепым пятном на фоне чужих энергий, только тогда можно медленно погружаться в этот фон. Замечать мгновенные изменения, но не субъективно оценивать их. Эмоции собьют вас, и, что ещё хуже, сделают заметными. Не сила и быстрота реакции являются главными качествами Охотника, потому что нам приходится иметь дело с созданиями, превосходящими нас в этом. Только маскировка, не только визуальная, но и энергетическая, может спасти вас, дать время на изучение сложившейся ситуации и на ответный удар. Пытайтесь уловить не то, о чём думает враг, а то, что он чувствует…»

Нас учили не только действовать, но и прислушиваться. Хотя первое мне, надо сказать, всегда удавалось лучше.

Я прикрыла глаза и попыталась заглушить неоновую вывеску в собственном сознании, крайне рекомендующую нелюди отправляться в увлекательное путешествие куда подальше.

Напряжение, враждебность и раздражение… но это и мои чувства… чёрт, не могу разделить… Вспоминай… злые точки зрачков…

Я выпрямилась, сунула руку во внутренний карман куртки. Горячая тяжесть металла обожгла холодные пальцы, громыхнула по столу.

— В школе автомат быстрей всех собирала? — ядовито поинтересовалась я, наблюдая за тем, как Аме вполне профессионально разбирала пистолет.

Она не удостоила меня ответом, без видимого интереса повертела в пальцах некоторые детали, потом методично собрала оружие и положила его на край стола. Ситуация начинала раздражать, из-за чего я никак не могла пробиться к её эмоциям.

— Показательное выступление окончено? Я могу забрать свой газовый баллончик против хулиганов?

— Ты не поняла, Моэна.

Аме закатала рукав блузы — левую руку нелюди почти от запястья до локтя охватывал широкий наборный браслет. В неём были колечки с рыжиной меди, белым блеском серебра, матово-серым цинком, синеватым кобальтовым покрытием, тусклой сталью.

— Меняю, — предложила она.

— Что, весь?!

Я судорожно запускала шестерёнки калькулятора в голове. Получалась очень, очень приличная сумма. Моя смертоносная игрушка для неуверенных в себе дамочек стоила гораздо меньше. Да только без неё и моя жизнь существенно продешевится.

— Я не торгуюсь.

Двойник нехорошо осклабилась:

— Я тоже.

Тяжёлый браслет сомкнулся на моей руке. Сидит свободновато, скатился бы к ксточкам запястья, если бы не часы. Зловредные солнечные батареи часов воспользовались моментом, и синюшная голограмма снова вылезла.

— З-зараза, — я наугад тыкала в кнопочки.

Аме вздохнула, нажала что-то на панели.

— Ах, вот оно как…

— Тебе пора, — просто сказала Двойник.

Мне прямым текстом указывали на дверь. Уже на пороге я невзначай обронила:

— Мне обещали показать лаборатории контурного оборудования. Это часть договора с твоим отцом.

Упоминание советника подействовало благотворно. Аме поджала губы, поразмыслила.

— Я поговорю с… начальником. Приходи завтра за треть до Сердца Света.

Что ж, похоже, самое время маленько попросить божественной помощи Триады для того, чтобы Мельтэка не задержали на Островах.

13.

Вероятно, уже 27 сентября 2281 года. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

Я специально зашла за Аме пораньше, уже нагло ломанулась в дверь особняка, протопала по лестнице и громогласно объявила:

— Э-эй! Я пришла трепать нервы и требовать мою пушку обратно.

Нелюдь бесшумно возникла за моей спиной и констатировала:

— Это шутка.

Я балансировала на краю, но, кажется, пронесло. (А ещё говорят, что у Каинова племени нет чувства юмора). Я поморщилась.

Папаша ли вправил Аме мозги, или она сама сделала какие-то выводы, но, в любом случае, вести себя стала гораздо приличнее. На улице и вовсе притихла и повела меня какими-то закоулками, словно намеренно избегая широких радиальных проспектов.

— И что посоветовало твоё всемогущее начальство? Послать меня куда подальше? — я была готова ко всему.

Двойник хихикнула:

— Илар ничего не знает. Ещё.

Ох, Триединый, как меня раздражает их манера запихивать наречия и прилагательные в самый конец предложения.

— Маленький гадкий сюрприз для начальника? Понимаю, — важно кивнула я.

Cерое приземистое здание примыкало к городской стене. Аме очень стоически и очень медленно поднялась по ступенькам крыльца (чёрт, да что у неё с ногой?). Внутри было сумрачно и прохладно. Длинные узкие переходы, переплетение труб и проводов вдоль стен, ходы вентиляционных шахт под потолком — всё это не вызывало у меня удивления. Единственно, практичность и строгость промышленного объекта нарушалась встроенными прямо в стены друзами матовых зеленоватых кристаллов (тригонально-пирамидальная сингония, похоже). Некоторые из них были настолько массивными и так безобразно разросшимися, что для того, чтобы пройти дальше, приходилось протискиваться вдоль противоположной стеночки (что за нерациональность).

Наконец, мы вошли в просторное помещение, хотя свободное пространство я, скорее, ощутила, чем увидела — здесь было не светлей, чем в переходах. По обе стороны от входа из стены вырастали особенно крупные глыбы. Мне кажется, или они действительно слегка светятся?

— Нилас! Илар! — позвала в темноту Аме.

Темнота в глубине комнаты шевельнулась. Или мне снова показалось.

— Илар, иди сюда. Я тебе человечинки принесла, — ещё более интригующе предложила нелюдь.

Я бы обязательно высказала своё мнение относительно такой характеристики. Но не успела.

Удивленное рычание прозвучало одновременно с моим возгласом:

— Ты?!

14.

2278 год. Старая Москва, лабораторный комплекс «Олдвэйтрэвэл компани».

— Ну что, Морру, даёшь своё авторитетное разрешение? — раздался в наушнике голос брата.

На монитор было выведено изображение огромного ангара, в центре которого стоял «Жнец». Я прищурилась. Десятитонный чёрный штурмовик едва заметно подрагивал — представляю, какой страшный гул от включенных двигателей стоял в ангаре. Я переместила фокус камеры левее, чтобы в кадр попал контур.

Специально для всех тех, кого уже измучили мои разглагольствования о ступенях охлаждения, рамах и реакторах, поясняю. Итак, типичный контур режимного Коридора. Стальная рама представляет собой окружность пяти-тридцати метрового диаметра. Круг считается идеальной формой, так как на сварные узлы квадратных и ромбовидных рам даётся слишком большая нагрузка. Рама обмотана слоями изолятора и корпусами единой охладительной системы и утоплена в пол от трети до половины своего диаметра. Пустоты в полу под рамой, стыдливо прикрытые толстыми стальными листами, остались после извлечения части оборудования, якобы свезённого на диагностику. Как я подозревала, словом «диагностика» обозначался тот факт, что оборудование уже успело обрести приют на одном из подпольных рынков Новой Москвы. Так, конечно, быть не должно — контуры полагается закатывать заподлицо с полом, чтобы самолёт мог начать разгон уже здесь, а взлететь, скажем, на дельта шестнадцать, а не застрять/провалиться/перевернуться (нужное подчеркнуть) ещё при разгоне. Однако, не надо забывать, в какой стране мы находимся.

К контуру идут толстые кабели энергоснабжения. (Старые Пути существуют сами по себе, но необходим мощный точечный энерговыброс, который активирует их). Вот, собственно, и всё. Если смотреть через кольцо рамы, взору предстают не познавательные призрачные видения иных миров и прочие веселые картинки на любой вкус, а противоположная стена. Действительность намного проще, чем мы себе воображаем.

— Посмотри ещё в инфракрасном на воздушные завихрения, а так всё вроде в норме, — ответила я, скользнув взглядом по показаниям датчиков.

— По краям примерно триста двадцать Кельвинов, а в центре под все триста семьдесят, — отозвался Доминик. — Ты всё проверила? Давай быстрее, контур сильно греется. Напомни матери закопать поставщиков охладительного оборудования.

Брат, в отличие от меня, как истинный интеллигент, не употреблял слово «урыть».

Показания температурного датчика меня тоже не устраивали, хотя за пределы нормы они пока не вышли, ну и ладно.

— Ладно, птичка может лететь. Постарайся пройти точно по центру, — разрешила я, наблюдая за тем, как машина медленно начинает разгон. — Удачи, Ник.

Шасси скользнули по стальным листам, и самолёт исчез, как не бывало. Помехи в наушнике разом стали громче, натужно посвистели, позавывали, и связь оборвалась окончательно.

Значит, всё прошло удачно. Некоторую опасность представляет только переход через кольцо контура, которое сдерживает расползающуюся пространственную ткань. Однако, ещё не было случая, чтобы кто-то заблудился в самом Коридоре. Я завистливо вздохнула — эх, не дали мне порулить. Доминика срочно отправили на эль сорок один (население — человеческое, около шестидесяти миллионов, уровень развития цивилизации — преддверие промышленного переворота). Небось опять возникли проблемы с тамошним начальством, поэтому срочно потребовалось божественное вмешательство в лице представителя Компании. Спрашивается, зачем тогда «Жнец»? Так, как говорится, кто же думал, что они из мушкета наши кукурузники сбивать умеют?

Дезактивировав контур, я перевела Коридор в «спящее» состояние и включила на полную мощность охладители. Подождав минут пять, вооружившись отвёрткой, напевая мантру «Тут всего лишь два рентгена, а я быстро обернусь» и пренебрегая защитным костюмом, я спустилась в ангар. Там было не просто душно — казалось, за время ожидания двигатели «Жнеца» Ника выжгли почти весь кислород воздуха. А ещё жутко воняло перегретым пластиком. (Хм, и кто мне говорил, что эти панели жаростойки?) Замогильно покашливая, я направилась прямиком к раме, отсоединила одну из криокапсул, утёрла со лба трудовой пот и поспешила обратно к выходу.

На двери лаборатории красовалось объявление:

"Господа, Дамы и Ещё не определившиеся! В стенах сей лаборатории не принимается никакой пищи, кроме духовной. А ещё здесь не курят! (Это и вас касается, госпожа зам. зав. лаб.)

Спасибо!"

Как же, про меня они забыть никак не могли. Я зашла внутрь. Датчики на входе настороженно затикали.

— Морру, ты лучишься. Скушай витаминку, — посоветовали мне вслед, пока я шла к своему рабочему месту, рассеянно грея уши чужими разговорами.

— Слушай, вчера Влад клялся и божился, что удалось установить высокочастотную связь между нами и гаммой через третий Путь. Веришь этому?

— В прошлом месяце он утверждал, что может работать перенастройщиком. Того контрольного хомяка на кси так и не дождались.

Говорившие засмеялись. Хомяка было немного жалко.

Я неубедительно поковырялась в отсоединённой капсуле, пытаясь обнаружить причину её неэффективности. Дело закончилось тем, что я сломала последний ноготь, который ещё претендовал на звание длинного, и окончательно уверовала в то, что неисправно абсолютно всё. Начиная от несчастной криокапсулы и заканчивая политикой отдела кадров, который посокращал всех механиков, из-за чего теперь инженерам приходится браться не за чашки с чаем, а за неблагодарный труд. Рассудив, что неисправная капсула никуда не убежит, я оставила её на столе, достала из сумки булочку, направилась к холодильнику, пошерудила между образцами биомассы неясного назначения и сроков годности и извлекла кусок масла. Сливочного. (Объявление распространялось только на новобранцев, деды не могли позволить себе голодать).

— Георг, кинь соль, пожалуйста.

Я поймала импровизированную солонку, на приклеенной к баночке бумажке кривовато, словно автор сам сомневался в том, что пишет, значилось: «NaCl». Теперь другое дело.

— Правда, что сегодня экологи нагрянут? — лениво спросил Георг, развалившись за терминалом сети и принимая предложенную ему демократичную половинку бутерброда.

Я скоммуниздила у чьего-то рабочего места одно из этих чудесных мягких кресел на колёсиках (из-за которых весь наш офисный планктон, кажется, скоро разучится ходить), и уселась, закинув ногу на ногу, рядом со столом Георга.

— Ага, а мне разгребать… — меланхолично заметила я, жуя бутерброд.

Это были не просто экологи — говорят, в «Хэппивэе» прознали о запуске резервного реактора в черте города и натравили на нас МинЭкологии во всём своём интернациональном составе (обещали даже прислать каких-то мелких шишек из коренного населения кси — никто не знает, зачем и какое они имеют к нам отношение, не спрашивайте). Матери-то что — так, ожидается очередная в меру деловая беседа с Государем, а мне — одна нервотрёпка. Обо всём этом я и поведала Георгу, и, не успел он даже посочувствовать моей горькой доле, как меня окликнули:

— Госпожа замзавлаб, вас зовут, — передали мне с плохо скрываемыми ехидными ухмылками.

Вот сволочи.

Я обречённо вздохнула, поднимаясь на ноги, и из одной только садомазохистской вредности захватила остатки булочки с собой.

— Итак, господа, предупреждаю сразу, — почти эффектно взмахнув когда-то белыми полами халата, я сделала многозначительную паузу, которая позволила мне оглядеть всю делегацию внимательным взглядом.

Некоторые лица из числа прихлебателей губернатора области и подпевал всяческих «Спасипланету» были мне смутно знакомы, хотя нескольких я видела впервые в жизни. Хм, этот верзила, что ли, с кси? Фигура человека, лицо которого было закрыто непроницаемо-тёмной пластиной гладкой маски, с потрохами выдавала в нём уроженца не альфа-Пространства. Он стоял чуть поодаль остальных, словно не желая быть причисленным к лику ярых сотрудников Министерства Экологии и Природопользования… хотя, нет, не так — это остальные люди словно хотели дистанцироваться от незнакомца, его явная чуждость в этом сборище подсознательно нервировала окружающих.

Пауза, которую требовал от меня выбранный образ сурового и обстоятельного заместителя начальника лаборатории, была выдержана. Вспомогательно дирижируя булочкой, я вдохновенно продолжала:

— Я прекрасно знаю, что привело вас сюда, — а теперь изображаем проницательный взгляд в упор, медленно обводим этим взглядом всех присутствующих, потом снова многозначительная пауза. — И я от лица Компании не собираюсь отрицать поступившую информацию о резервном реакторе. Но, — я, наконец, запихнула в рот последний кусок бутерброда, неторопливо дожевала. — Но! — (больше чувства, Морруэнэ, больше чувства! — тебя ведь тоже возмущает возможное повышение радиационного фона в черте города!). — Я могу предоставить вам необходимые документы, а также отчёт с последней экспертизы, результаты которой доказывают безопасность наших технологий по сравнению, например, с некоторыми нечестными на руку организациями, которые в погоне за дешевизной, — я замерла и закончила тихо и зловеще, — до сих пор используют в качестве охладителя фреон-двенадцать.

«Ах, вот ты где, представитель «Вандервояжа». Я широко ему улыбнулась. Удар достиг цели — в толпе начались возмущённые перешёптывания. Почва под ногами вандервояжиста ощутимо поплыла и закачалась.

И теперь — завершающий штрих. Мир под кодовым названием «кси» почти полностью подчинён Государству, его коренная цивилизация во многом уступает нашей. Их туземец сейчас наверняка с благоговением ловит каждое слово Человека с Высшим Образованием (в роли ЧсВО — замзавлаб Морруэнэ), надеется понять хоть что-нибудь, и, вообще, должен быть счастлив одним тем, что его пригласили в Старую Москву. Хотя под затемнённым стеклом предположительно традиционной (интересно, когда они уже успели обрасти такими традициями?) маски сего благоговения не видно, но по-другому и быть не может.

Я покопалась в карманах халата, величественно вытащила сигарету, не спеша прикурила и почти танцующей походкой подошла к туземцу, предвкушая окончательный триумф. Они, конечно, весьма наивны, но их много. И этот их представитель должен донести в массы, что «насяльника «Вандервояжа» — редиска» и дел с ним иметь никаких нельзя, а вот «Олдвэй» — истинный друг всех тумба-юмба. (А то на рудниках эр ощущается явная нехватка кадров).

А теперь, Морру, смесью бравады и дешёвого блефа нужно дать понять, кто здесь действительно большой босс. Я задрала голову и выдохнула дым в направлении невидимого лица аборигена, наблюдая, как сиреневатые клубы разбиваются о тёмную гладкую зеркальную поверхность его маски, и улыбнулась с точно отмеренной долей благожелательной снисходительности:

— Может, вам и неизвестно название «фреон», но использование этого вещества может привести к последствиям, которые, вы, наверное, видели в нашем городе, — это ложь, но зато её не придётся долго объяснять — У вас ведь, наверное, уже были ознакомительные экскурсии по Старой Москве?

Задрав голову, я тщетно вглядывалась в маску аборигена, видя в ней только своё слегка искажённое отражение. За свою жизнь я уже привыкла смотреть на людей снизу вверх — с физической, а не нравственной точки зрения, разумеется. Но, чёрт, он не меньше двух метров ростом… (рудники, значит, отпадают — если они там все такие, им в три погибели придётся сгибаться). Чёрные длинные перья, украшавшие маску, колыхнулись — туземец слегка склонил голову. Что ж, вероятно, это означало, что меня слушают весьма внимательно. Я приободрилась. — Тем более, наша компания бесплатно оснащает контурным оборудованием Коридоры на противоположной стороне, а также предоставляет работу выходцам из Пространств, заключивших с нами контракт, — вдохновенно защебетала я.

Вандервояжист был растоптан, контакты третьей (или какой там?) степени велись вполне успешно, а я уже собиралась праздновать триумф, как на моём запястье сомкнулась железная хватка начальства.

Начальник отдела, выскочивший откуда-то, аки чёртик из табакерки, оттащил меня в сторону. Его лицо стремительно покрывалось красными пятнами. Дурной знак.

— Морруэнэ, — ещё никто не произносил столько «р» в моём имени. — Ты что делаешь?! — прошипел он мне в лицо. Чуть сигарету тогда не проглотила, ей-богу.

— Заключаю контракт.

— С кем, разреши поинтересоваться?

— С кси. А что…

— Кси?! Какое, к чертям собачьим, кси?! — он подволок меня к невзрачному маленькому человечку из делегации. — Вот их представитель! — рявкнул начальник. Человечек боязливо закивал под его взглядом. — И по-русски он почти не понимает! — человечек снова мелко закивал. — Чёртов болван, — человечек покивал и на это.

Небо, тогда кто этот? Иноплановая антропология снова подвела меня под монастырь. Я сглотнула и дрожащей рукой добросила окурок до урны у входа в лабораторию.

— Ты хоть чуть-чуть представляешь себе, кто он и откуда? — снова зашипело начальство.

Делегация не могла нарадоваться зрелищу, как меня ставили на место. По лицу сотрудника «Вандервояжа» бродила мрачная улыбочка. Теперь тонул в дерь… в болоте не он один.

— В душе не разумею, — с чувством произнела я.

Начальник отдела снова взял меня на буксир, подтащив пред светлые (предположительно) очи человека-не-с-кси. Вот только… человека ли?

— Итаэ’Элар. С эпсилона.

Нелюдь. Твою мать. Вот влипла. Я знала о тварях с эпсилона только понаслышке — когда-то Государь лично поручал отцу провести два очень тихих и аккуратных задания на их территории. Они прошли успешно, но отец никогда не добавлял ничего больше. Потому что задание, связанное с одним из Каинова племени, — вовсе не прогулка на крышу ближайшей высотки (откуда открывается чудесный вид, а жертва даже не подозревает о том, что Охотник уже держит её на прицеле). Это всегда схватка. Они очень, очень восприимчивы, и их практически нельзя застать врасплох.

Названный Итаэ’Эларом, видимо, решил в истинном свете рассмотреть госпожу заместителя заведующего лабораторией, заслуживающую, как минимум, ссылки, и неторопливо снял маску. Я невольно вздрогнула. Нет, он был вполне ничего даже по человеческим меркам — необычный контраст коротких пепельно-русых волос с бронзово-смуглой кожей, нос с горбинкой, хищная резкость черт лица, жёсткий прямой взгляд серо-зелёных глаз. На вид можно дать лет тридцать-тридцать пять, хотя насчёт возраста существ, подобных ему, болтали всякое. Не самое милое создание в обитаемой Вселенной, но, действительно, всё бы ничего, если бы правую сторону его лица не уродовали несколько перекрещивающихся белых рубцов.

— Я знаю, что ты называешь фреоном, Шаэррат, — сказал он и, заметив моё боязливое смятение, широко улыбнулся. (Чёрт, вот те, кто не надо, по-нашему понимают. И чем это он меня обозвал?)

Говорят, что у двух третей человечества количество зубов не переваливает за двадцать восемь, а тридцать два — лишь солнечная мечта дантиста. В данном конкретном случае можно было назвать цифру, скажем, тридцать шесть, а то и сорок четыре. Резцы, узкие и острые, радовали своим количеством. И, если улыбка предков человечества означала что-то вроде: «Я не представляю для тебя опасности», то существа, которые являлись прародителями Каинова племени, по прихотливому искривлению пространства-времени встретив печального сутулого австралопитека, улыбались по совсем иной причине. «Мелковата зверушка, конечно, но под майонезом сойдёт». Общий смысл был такой.

Видимо, генетической памятью и объяснялось то подавляющее психическое воздействие, которое эпсилонец оказывал на окружающих людей. Миллионы лет спустя история, у которой, кроме как по спирали, развиваться воображения не хватает, повторялась.

— Это Морруэнэ, оператор контура. Будь она дипломатом, обязательно стала бы причиной Четвёртой Мировой, но, как учёный, вполне компетентна, — с нервным смешком отрекомендовал меня начальник. — Получилась несколько неопределённая ситуация… одновременно нагрянула экологическая экспертиза…

Я начала тихо закипать. Да как мой начальник, это хранилище мировых запасов гнева, мог опуститься до такого жалкого бормотания?! Перенастройка режимного Коридора на эль сорок один? Что за глупость! А бедняге Доминику из-за этого придётся возвращаться через эль сорок на Сибирском архипелаге и потом ещё тащиться через полстраны в столицу. И вообще, будто люди разучились перенастройку делать! (Хотя, надо признать, перенастройке — то есть, температурной регулировке разных секторов контура — научить практически невозможно. Тут большую роль играет чутьё, и данные услуги стоят крупных сумм. Представить страшно, чего стоило нанять существо с эпсилона.)

Не скрывая раздражения (да плевать мне на чью-то эмоциональную сверхчувствительность!), я прошла к своему рабочему месту, схватила наполовину распотрошенную криокапсулу, демонстративно топая, вернулась к делегации и сунула капсулу под нос начальнику. На столь фамильярный жест в отношении нелюдя я не решилась.

— Я только что с поста на эль сорок один, — прорычала я. — Там фон в два рентгена и температура под пятьдесят градусов! Чёртовы охладители ни ху… не работают, короче, совсем…

Судьба новоявленного перенастройщика была мне глубоко безразлична, да только и меня с ним вместе тащиться заставят. Я была преисполнена рвения не допустить этого.

— А что будет, если запустить ещё раз, скажем, минут на пятнадцать?

Как и многие начальники отделов во всех Планах, мой начальник попал на данное место работы путями окольными и тёмными. Ну, ничего, сегодня за мой позор все огребут.

— Да много чего будет, — спокойно отвечала я. — Птички, цветочки, травка зелёная, небо синенькое. И яма диаметром, эдак, в полтора километра на месте научного комплекса.

Начальник снова пошёл красными пятнами, но до взрыва дело так и не дошло. Потом мне это шутовство ещё припомнят, но полученное наслаждение того стоило. Нелюдь хмыкнул, вручил свою маску на временное хранение моему начальнику, взял у меня из рук охладительный элемент, довольно увлечённо поковырялся в капсуле сам, раздражённо зашипел, когда проскочившая искра обожгла ему пальцы, потом подчёркнуто вежливо, но с таким видом, будто вручал какую-то редкую гадость, вернул криокапсулу мне.

— Отдельные части уже использовались где-то несколько циклов, — прокомментировал он. — Я отказываюсь от этой работы. Пусть люди берутся за работу, над которой есть… — нелюдь подыскивал подходящее выражение, но великий и могучий такого не содержал, поэтому эпсилонец ограничился лишь невнятным шипением, — тшасс’арб наилиесс.

Последнее выражение, как и то слово, которым он меня назвал вначале, точно являлись чем-то ругательным. Кожей чувствовала.

— Прекрасно, — медленно проговорила я. Общее мнение об этом типе у меня уже сложилось, а первобытный смутный ужас перед этим существом поддался пылающему чувству профессиональной ревности. Я занималась методами технической перенастройки ещё со времён моего дипломного проекта, но о моих наработках почему-то никто и слышать не хотел. — Я займусь решением столь тривиальной задачи. И мне для этого не потребуются ксеноублюдские танцы с бубнами.

15.

* * *

— Илар, я… — начала Аме.

— Зачем она здесь? — процедил он. — Если ты решила порадовать меня присутствием твоего Двойника, то меня это не радует. Совсем.

Итаэ’Элар постепенно входил во вкус своей маленькой, хотя и несколько запоздалой, мести.

Триада, как я не догадалась раньше, что «Илар» — сокращённая форма имени того ублюдка, с которым я имела сомнительное счастье познакомиться три года назад?

— По заключённому договору… — не сдавалась мой Двойник.

Я даже испытала к ней некоторое чувство благодарности.

— Договор был заключён не со мной. Я против. У меня и без скандальных людей проблем, — Итаэ'Элар протяжно свистнул-зашипел, — много. Госпожа заместитель заведующего лабораторией свободна.

И это я-то скандальная?

— Вообще-то, уже заведующая, — самым противным, на какой только была способна, голосом внесла я лепту в разговор.

— Твой карьерный рост восхищает, — сказал нелюдь. — Прощай, госпожа заведующая. Аме, с Зеркалом опять что-то не так. У меня предчувствие, что Нилас чуда с ним не сотворит.

Ал’Ттемекке, несмотря на моё вялое сопротивление, подталкивала меня к выходу.

— Пнёшь нашего техника, или мне придётся? — уточнила она.

— Сначала ты.

Во мне клокотала почти детская острая и горячая обида, поэтому сигареты из только открытой пачки истлевали ментоловым дымом одна за другой. Я сидела на каменных ступенях у входа в лабораторию, Аме задумчивым изваянием застыла рядом, периодически делая попытки разогнать дым маханием рук.

— Просто не повезло, — сказала она. — Будь здесь Нилас…

Я не ответила, пребывая в угрюмом оцепенении. Чёрт, куда укатился мир? Мой энтузиазм крошился и осыпался на глазах. Сочувствие Двойника тоже было притворным. Проклятые твари сговорились. Они даже не переходили на своё наречие. Дело даже не в том, что теперь я не принесу пользу компании. Меня унизили, а мне оставалось лишь скрежетать зубами. Я привыкла к тому, что дома все помнили, кем был мой отец, какой титул у моей матери и сколько денег у моей семьи. На эпсилоне это не прокатывало.

Я с плохо сдерживаемой злостью раздавила окурок о каменные плиты, поднялась и отряхнулась:

— Переживу. Перекантуюсь здесь ещё пару недель для порядка и свалю на альфу.

К моему приходу домой Линвиль успела вернуться, разочаровавшаяся в уровне развития развлекательной индустрии Цитадели. Ей было скучно. Впрочем, скучала она ровно до тех пор, пока не выслушала мой рассказ о не задавшемся сегодняшнем дне.

— Как это ты сдаёшься?

— Вот так. Просто, — я пожала плечами.

— Дорогая, что с тобой? Это не ты, — Линви взяла меня за подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. Сегодня она обошлась без канонических ультрамариновых линз.

— Да ничего, — я перехватила её запястье, задумчиво рассмотрела сложный узор на кислотно-розовых акриловых ногтях. — В конце концов, зачем лично мне это нужно?

— Как это зачем? Тебе это интересно! Конечно, я ни черта не смыслю в этих железяках, но для тебя они очень важны. Поэтому, пошли, — безапелляционно заявила она.

— Куда? Я не собираюсь ни о чём просить по второму разу, — огрызнулась я. — Тем более, у этого…

— Мы и не будем ничего просить! — весело сказала Лин.

16.

По дороге к Зеркалу я вполне успокоилась и перестала блажить. Доза никотина запоздало остудила мой мозг, сгорающий в праведном огне попранной гордости (эка я загнула, а!). Мы гуляем и совершенно случайно забрели в этот район.

Представшая нашим взорам картина была просто возмутительна. Узорные панели с нижней части полуарки Зеркала бесформенной кучей были свалены на краю площади прямо в грязь. От колонн остались остовы цилиндрических клеток арматуры, внутри которых угадывались те самые странные кристаллические образования, которые я уже видела в их лаборатории. Высокохудожественную тонкую натуру Линви кощунство по отношению к Зеркалу, похоже, просто добило.

Довершая пасторальную картину, на одном из листов облицовки сидела, вытянув левую ногу и согнув в колене правую, Ал’Ттемекке и лениво беседовала с каким-то блондинистым парнем. Он сидел ко мне спиной, поэтому лица я его не видела. Хотя, он точно не был Итаэ’Эларом — тот, конечно, за прошедшие три года умудрился отрастить какие-то космы вместо коротких волос, но, по крайней мере, в хвост завязывать их ещё не догадался, в отличие от этого субъекта. Кипящей работой по устранению неисправностей тут и не пахло. Я плюхнулась на кучу железных листов рядом с Аме.

— А, это ты… — лениво констатировала она, пихнула локтем в бок сидящего рядом парня и сказала: — Нилас, это Моэна. Моэна, это Нилас.

— Вообще-то, Морру, — ворчливо поправила я.

— Вообще-то, Нэире’Лаисс, — похожим тоном добавил нелюдь, пожимая протянутую мной руку.

Видать, Аме было не в первой перевирать чужие имена.

— Да ладно вам, — отмахнулась она.

И всё оставалось бы тихо-мирно в нашей компании, если бы в этот момент, хрустя по гравию каблуками, к нам не подошла Линви.

— А это Лин, — я сочла нужным огласить название экспоната «Б».

Не нужно было быть нелюдью с тонкой эмоциональной организацией, чтобы почувствовать, что Лин серьёзно подготовилась к предстоящему скандалу.

— Где тут главный? — поджав губы, спросила она.

Нилас переглянулся с Аме и с несколько озадаченным видом поднялся с насиженного места. Под грозным взглядом Линви он совсем сник и смущённо спросил:

— Что?

— В чём, интересно, проблема, — с самыми мерзкими интонациями в голосе начала Лин, — что Морру не может поглядеть на вашу лабораторию и покопаться в железках, — она грозно надвигалась на Ниласа. Он был выше её почти на голову, но преимущества это ему не давало — нелюдь только казался тощим и нескладным.

— Да мне-то что… — пробормотал он.

Двойник вопросительно воззрилась на меня. Я только завела глаза под скальп.

— Даже не думай передумать, — пригрозила Лин.

Мы все замолчали, обдумывая глубокий смысл этой фразы. Я ожидала, что оба нелюдя не вытерпят разговоров в таком тоне, но Ал'Ттемекке забавлялась происходящим, а поведение Нэире’Лаисса и вовсе оставалось для меня загадкой. Я впервые видела на лице одного из подобных существ сконфуженное выражение. Линви, наконец, немного поутихла, выбрала себе стопочку железяк почище и уселась на них.

— А ещё я надеюсь, что вы вернёте Зеркалу его первоначальный вид, — Лин несло. По-моему, это просто кощунство, — её слегка передёрнуло, когда она взглянула на то, что осталось от арки.

— Так что, двое уже согласны? — перебила я.

— Двоим всё равно, — буркнула Ал’Ттемекке. — Только Итаэ выпотрошит и меня, и Ниласа, когда узнает.

— Просто не попадайся ему на глаза первое время, — посоветовал Нилас. — И он привыкнет к твоему присутствию. Он же смирился с тем, что оэрртша обжили плинтус, а цвиэски гнездятся на потолке…

Я поперхнулась. Воображение услужливо подкинуло картины того, как могут выглядеть эти «оэрртши и цвиэски».

— Тараканы и… не знаю, как будет по-вашему, — пояснила Аме, заметив мой лёгкий ужас.

— А ещё с тем, что меня назначили техником, — добавил Нилас, видимо, для того, чтобы мне было не так обидно за предыдущие лестные сравнения.

Чтобы как-то заполнить воцарившееся молчание, я закурила. Впрочем, это была не самая дальновидная политика, ибо игнорировать красноречивые взгляды: «дай стрельнуть сигу», долго я не могла. Сигарета пошла по кругу. (В ходе эксперимента было выяснено, что старательно затягивающиеся нелюди напоминают воровато-важных шестиклассников, курящих за школой.)

— Да кто этот Илар вообще такой? — я начала готовить почву для мятежа. — Исходя из моего жизненного опыта, напоминает эдакую столичную сволочь, что ни в грош периферию не ставит.

— Заметь, это не мы сказали, — хихикнула Аме. — Как догадалась?

Я горделиво вскинула подбородок:

— Всегда сама себя так веду.

Я всегда обеими руками голосовала за честность и прямолинейность.

Мы помолчали. Сегодня было так же пасмурно, как и вчера, но ветер стих, потеплело и немного парило. Видимо, собирался дождь.

— А что случилось-то? — я кивнула на железный остов клыков Зеркала.

— Не знаем, — Нилас пожал плечами. — Зеркало просто добили за последнее время, может…

Я задумчиво изогнула бровь. Не иначе, что их советники подумали и решили — туризм, он и на эпсилоне туризм, а деньги, они и есть деньги, и любопытные людишки с фотоаппаратами, в конце концов, много проблем не создадут.

Я поднялась с насиженного места и подошла к арматуре, оставшейся от колонн полуарки. Чёрт, ну для чего это может использоваться? Зеленоватые кристаллы образовывали целое разветвлённое древо, которое, насколько я могла увидеть, опустившись на корточки и рассмотрев основание арки, росло прямо из-под земли. Кристаллическая начинка колонн была заключена в металлическую сварную клетку и оплетена теми штуками, которые я, за неимением подходящего синонима, именовала проводами. Тонкие разветвлённые волокна тёмного, почти чёрного, цвета даже на вид имели какую-то неприятно органическую структуру (а на ощупь и подавно).

Что тут может быть нарушено? Деталь, которая приказала долго жить, просто обязана отличаться чем-то от остальных. Сколов и нарушений в системе кристаллов вроде нигде не было. Тогда, может, дело в этих мерзотных трубках? Но, облазив основание арки, при беглом осмотре обрывов этой гадости я тоже не нашла.

— Не поняла, в чём дело? — спросила подошедшая ко мне Аме.

— Я подобную технику первый раз в жизни вижу, — хмуро призналась я и обернулась.

Лин уже успела вытащить из сумки походный блокнот, и, видимо, делала наброски развороченного Зеркала. Нилас, застыв неподвижным изваянием, несколько секунд молча наблюдал за ней, слегка склонив голову набок, а потом указал на что-то на наброске. Похоже, между Лин и Нэирэ'Лаиссом завязалось деловитое переругивание по какому-то таинственному художественному поводу. Мы с Двойником переглянулись и вздохнули.

— Эти штуки, — я указала на псевдопроводку, — нигде не разорваны, кристаллы целы… — я ещё раз обошла вокруг Зеркала. Аме нахмурилась. — Ничего не понимаю…

— Историческая фраза.

Чёрт. Вот принесла нелёгкая.

— Не ожидал, что ты можешь признаться в своём невежестве, — заявил Итаэ’Элар.

— Нилас тоже не разобрался, в чём дело, — защищая меня, сказала Ал’Ттемекке. — А я в этом не очень понимаю…

— Конечно. Нилас занят, — Илар выразительно поглядел в сторону Нэйре’Лаисса и Линви.

Как бы рядом с Зеркалом и нашу троицу не пририсовали. Руки чёртовым художникам пооткручиваю. Аме быстренько свинтила под предлогом, что пойдёт разберётся с эстетами. На самом деле, Двойник просто-напросто оставила меня на растерзание столичной сволочи.

Нелюдь задумчиво провел рукой по арматуре колонн и спросил:

— Это твоё окончательное высказывание?

Мой взгляд почему-то задержался на его кисти, крупных косточках суставов пальцев и длинном ногте мизинца. «Впрочем, скорее, когте», — мысленно поправилась я, несколько тормознуто рассматривая сие мажорное диво.

— Госпожа заведующая лабораторией, ты заснула? — Итаэ’Элар раздражённо щёлкнул пальцами перед моим носом.

Я вздрогнула и встретилась с нелюдем взглядом. Плохо дело — взгляд был профессиональный, сама таким пользовалась, когда хотелось без слов донести до собеседника, что сегодня день и так выдался трудным, утро добрым не было, у половины подчинённых, похоже, атрофировался мозг, и, вообще, пора обедать.

Опа, вот сейчас меня окончательно пошлют куда подальше — предлог будет. Я старательно тянула время поправлением очков на переносице, всяческими «э-э-э» и «ну-у-у» пытаясь запустить мыслительные процессы в ускоренном режиме. Трясущимися руками я вытащила очередную сигарету из пачки, щёлкнула зажигалкой и затянулась до лёгкого головокружения. Потом ещё раз обошла Зеркало…

Начал накрапывать мелкий дождик.

Я аж нервно фильтр сигареты грызла, пока Итаэ'Элар задумчиво вертел в пальцах обрывок провода. Вся псевдопроводка выглядела на редкость гадостно, но это волокно было прямо-таки архигадостным — оно слегка отличалось по цвету от остальных и едва заметно пульсировало — будто внутри провода билось маленькое живое сердце. Меня мелко потрясывало — я не переносила всего, что хотя бы отдалённо напоминало червяков.

— Нилас, что это, по-твоему? — провокационно поинтересовался Илар.

— Червяк, — уверенно идентифицировала нечто Линви, выглядывая из-за спины Ниласа, пока тот старательно изображал профессиональную задумчивость.

— Зеркало перекормили? — влезла в разговор Аме.

— Нашествие червяков-мимикристов? — я просто обязана была вставить что-то умное.

— Именно оно, — невозмутимо кивнул Илар. — Лови, — он кинул коварного мимикриста мне.

Я совершенно позорно взвизгнула и отскочила. Червяк брякнулся в гравийную крошку. Я хотела, было, восстановить свою порядком потрёпанную репутацию, авторитетно заявив: «Надо щитки обратно ставить, а то дождь идёт, закоротить может», но вовремя спохватилась. Ну что там может замкнуть? Если только червяки ненароком захлебнутся. Поэтому я ограничилась лишь вопросом по существу:

— А как же обрыв кабеля?

— Само зарастёт, — заявил Нилас и отправился ставить металлическую облицовку.

Мы с Лин переглянулись. «Всё о’кей?» — одними губами спросила она. Я пожала плечами. Сейчас узнаем.

Тонкие, удивительно гибкие листы металла практически без усилий удавалось оборачивать вокруг колонн — они сразу же мягко прилипали к арматуре (довольно криво, если это было моих рук дело, но я надеялась, что никто ничего не заметит). Я даже представить не могла, из какого сплава они могут быть сделаны.

— Итаэ'Элар, так что с моей стажировкой? — воззвала я к нелюдю, не уверенная, стоит ли обращаться к нему более фамильярно.

Аме и Нилас незаметно (ну, в смысле, им казалось, что никто не видит, как они уши греют) замерли и прислушались. Илар сосредоточенно ставил на место последний участок облицовки. Обращённая ко мне правая сторона лица нелюдя, исполосованная белыми шрамами, не выражала никаких эмоций. Наконец, Итаэ’Элар в последний раз провёл ладонью по поверхности колонны, проверяя состыковку листов, трагически вздохнул и обронил:

— Да Бездна с тобой, — он махнул рукой и отвернулся.

Я показала ему язык.

17.

28 сентября 2281 года. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

Я сидела на подоконнике, поджав под себя ноги, и предавалась крайне интеллектуальному занятию — училась пускать дым колечками. Ничего не получалось, но я не отчаивалась. Лёгкое разочарование вызывало только количество оставшихся в пачке сигарет. Психовать надо меньше.

По затемнённому стеклу барабанили крупные капли дождя. Я усиленно прислушивалась и присматривалась, пытаясь вовремя уследить за возможным появлением оэрртшей и цвиэсок. Правда, в здании, где сумрак поддерживается всеми силами, заметить что-либо — та ещё задача. Да и услышать что-нибудь, кроме периодически раздававшихся взрывов хохота, тоже было проблематично. Лин травила анекдоты. То есть, сначала шёл анекдот, потом разъяснение лингвистических тонкостей и уже вслед за этим — несказанная радость слушателей.

— Так вот, а она, значит, говорит: «Доктор, ну что же вы, — написали хотя бы «маленькая» или «как у всех»…

Дальше я не вслушивалась — анекдот мне и так известен, а это, несмотря на все препоны, всё-таки приличная книжка.

— Предупреди сразу, сколько людей ты ещё с собой притащила? — ворчливо поинтересовался Итаэ'Элар.

Он сидел прямо на полу и периодически предпринимал ленивые попытки собрать развороченную электронную установку неясного мне назначения, раздражённо шипя всякий раз когда, несмотря на все его старания, обнаруживались лишние детали.

— Кроме Лин, больше никого, — пожала плечами я.

— Кто она?

— Разносторонняя творческая личность, — отрекомендовала я подругу. — Не то, что я — ограниченная и неинтеллигентная, — отрекомендовала я себя и специально проследила за направлением задумчивого взгляда Илара.

Ну, конечно. Куда ж ещё можно пялиться? Я уже упоминала, что мне невдомёк, зачем Линви диеты — определённой пухловатостью она обладала только в тех частях тела, где меня природа этой самой пухлостью обделила. Я оглядела себя, печально вздохнула, мысленно обозвала нелюдя сволочью и на том успокоилась. Чего нет — того нет. И вообще, в женщине надо любить те вещи, без которых она не будет полноценно функционировать — глаза, например.

— Вернёшь Ниласа и Аме к работе? — через полминуты с некоторой надеждой в голосе спросил Илар.

«Что, уже получил эстетическое удовольствие?» — кисло подумала я, спрыгивая с подоконника, и ответила:

— Йес, босс. Хей, народ, шеф недоволен качеством отпускаемых сальных шуточек.

Ал’Ттемекке и Нилас всё ещё давились смешками, пока Илар разыгрывал гнев праведный. Я снова заняла козырное место на подоконнике.

— До Пламени Зеркало успеет восстановиться? — спросил Итаэ’Элар.

— Должно… вроде бы, — пожал плечами Нилас.

Аме многозначительно посмотрела в сторону Нэире’Лаисса:

— Церемония и так уже сорвалась вчера, и позавчера, и — не-знаю-как-сказать — «за позавчера»?.. и если это повторится…

— Город заполонят неприкаянные питеки, — закончил мысль Илар.

Я обиженно напряглась, но сразу отругала себя за паранойю — если последнее высказывание и касалось меня, то очень, очень деликатно так касалось. Тогда кого он имеет в виду, чёрт возьми? Неужели они станут постоянно возиться с таким, судя по всему, капризным прибором, как Зеркало, только для того, чтобы штамповать визы туристам прямо на ауре?

— Морру, — о нет, за прошедшие полдня я научилась распознавать этот тон: «иди, гуляй».

Я возвела глаза к потолку, который едва угадывался в сгущавшихся тенях:

— Знаю, знаю… но, если всё секретно, так вы почирикайте об этом по-своему, мы с Лин всё равно ни черта не поймём, — я обернулась к подруге в поисках поддержки, но Линви корпела над своим блокнотом, ожесточённо грызя карандаш, поэтому из реального мира на ближайший час точно выпала.

— А, может, сгоняешь к Зеркалу и проверишь, в порядке ли оно? — нагло предложил Илар.

Я скользнула взглядом по оконному стеклу — дождевые капли уже сливались в ручейки. Эх, плевать на дипломатию.

— Может, тебе ещё за пиццей сгонять? — брякнула я.

Меня распирало от негодования. Всю свою жизнь я только и делала, что всеми правдами и неправдами избегала того, чтобы мне приказывали, а тут такая засада. Что ж, придётся менять тактику:

— Зонт хотя бы есть? — недовольно буркнула я. — Люди под дождиком мокнуть не любят — они от этого болеют, умирают, а то и лысеют, если дождичек кислотный.

— Илар, ну, правда… — не оборачиваясь и продолжая копаться в так и не собранной Иларом установке, неопределённо, но явно осудительно высказался Нилас.

Аме ничего не сказала — понятно, ей не хотелось мокнуть вместо меня, и осуждать её за это было трудно — на улице было преддверие потопа.

— Пойдём.

Я недоверчиво покосилась на Илар — исключено, что он составит мне компанию. Ведь, правда, исключено?

Мы вышли в коридор. Из открытой двери здания веяло нехилым сквознячком. Я поёжилась, привалилась к косяку двери и неторопливо достала из пачки очередную сигарету. Душистый дым мешался с запахом сырой земли. Дышать дождём мне нравится, но тащиться под ним целый квартал…

— Неужели за грехи трёхгодовой давности ты надо мной измываешься?

Итаэ’Элар молчал. Я затянулась, неторопливо выдохнула дым, сделала над собой определённое моральное усилие и попыталась пойти на мировую:

— Раз уж так вышло, что нам придётся работать вместе, может, попробуем сделать вид, что мы познакомились только вчера? Начнём наши дипломатические отношения с чистого листа, а, нелюдь? В конце концов, тогда я была моложе и… э-э… менее терпимо относилась ко всяким ксеножопым… — честное слово, вылетело как-то само собой.

Последние слова я запоздало попыталась замаскировать астматическим кашлем. Судя по выражению лица ксеножо… то есть, нелюдя, вышло не очень.

— Ты стала старше, но не изменилась, человек. От тебя всё так же… — нелюдь помедлил, подбирая выражение, — много презрения.

— Да неужели? — уныло поинтересовалась я.

«Конечно, мы ж тут все тонкие и чувствительные, а какой-то человек вдруг перещеголял нас в презрительности…» Разумеется, человек в здравом уме и обладающий хотя бы малой толикой чувства самосохранения, постарается такого не ляпнуть. Но я давным-давно забила на чувство самосохранения.

Я протянула руку под дождь, холодно повторила:

— Так что с зонтом? — и повернулась к Илару — тот выглядел каким-то подозрительно довольным. Мне это не нравилось.

— Морруэнэ, отойди к стене.

— Зачем?

Итаэ’Элар фыркнул:

— Зонт в дверь не пролезет.

Пока я гадала, что это может означать, нелюдь возвёл глаза к потолку и протяжно свистнул. Возможно, что это было какое-то слово на их тарабарщине. На мой слух, что-то вроде «цсвиэстэйии», которое заканчивалось на какой-то ультразвуковой ноте — голосовым связкам подобных тварей подвластен более широкий спектр частот, чем человеческим.

Как неожиданно начинаешь слышать тиканье часов, а потом не можешь избавиться от этого звука, пока что-нибудь не отвлечёт внимание, так и я вдруг стала явственно слышать тихий сухой шелест — он, несомненно, звучал и раньше, но я списывала его на грехи потрескивающей конструкции здания. До меня запоздало дошло, что балки так трещать не могут — скорее, похоже было на то, как если бы стая небольших птиц поднялась в воздух, — упругие хлопки, перемежаемые пронзительным, на самой грани слышимости, писком. «… а цвиэски гнездятся прямо на потолке» — подкинула мне память. Я убеждала себя, что это просто местные ласточки, ну, или, в крайнем случае, колония летучих мышей, когда в глубине коридора клацнули когти. Невидимое существо шумно выдохнуло воздух.

Я крайне осуждающе смотрела на Илара — он стоял рядом, вжавшись спиной в стену, пока диковинная тварь резво ползла мимо нас к выходу, сухо шурша чешуёй и цепляя сложенными крыльями за стены. Зоолог из меня так себе, но, надо отдать должное, я сразу поняла: это не ласточка.

18.

Цвиэски уселся на площадке перед зданием, плотно прижав крылья к телу и обернув вокруг передних лап непропорционально длинный хвост, кончик которого нервно подёргивался.

Шесть конечностей, считая крылья. Бред какой-то. Такой экзотики не встретишь даже в Пространствах с наиболее древними точками расхождения с альфой. Тварь достигала полутора метров в холке и четырёх в длину, не считая хвоста. Чёрной глянцевой блестящей шкурой, узким вытянутым телом и сравнительно длинными гибкими лапами оно напоминало астарнатеров, поджарых гончих мира пресмыкающихся. Зачем этому существу крылья? С такими пропорциями оно не сможет даже парить в восходящих потоках, не то, что летать. Тонкую морду существа прикрывали шипастые роговые пластины, вдоль хребта шли какие-то извивающиеся гибкие выросты.

Я решилась подойти ближе, только когда увидела умильную картину, как Илар треплет цвиэски за щитками брони на морде, а тварь хрипло, будто наждаком методично водят по камню, урчит.

— Боишься? Иди сюда, цвиэски ненастоящие.

— Да я уж вижу, что плюшевые, — буркнула я, боком, по-крабьи, подходя ближе. — Какой-то слепок эволюционного абсурда…

Лошадиная морда цвиэски мотнулась в мою сторону, пасть с частоколом острых игольчатых зубов оказалась прямо перед моим лицом. Зная, как воняет от плотоядного астарнатера, я готовилась к худшему, но дыхание цвиэски пахло только осенним ветром. И было таким же холодным. Существо повернуло голову вбок, изучая меня внимательным бледно-зелёным глазом. Удивительно, я чувствовала, что животное не слепо, но зрачок у твари отсутствовал. Я протянула руку, осторожно коснувшись костяных надглазных щитков твари. Что бы это ни было, на ощупь оно было вполне материальным.

— Что значит «ненастоящие»? — я покосилась на безнадёжно отсыревшую сигарету в своей руке — нет, от перекура, да и то, перекура чем-то нелегальным, только розовые слоны могут случиться, такую гадину моё подсознание приглючить не додумается.

— То, что тобой они не закусят.

Цвиэски с хлопком развернул перепонку крыла — моя макушка и так промокла, но пренебрегать импровизированным зонтом я не стала.

— Э-э… отлично, — соврала я.

Тут считается нормальным совершать моционы под крылышком алогично эволюционировавшего куска чешуи? Ладно, сделаю вид, что там, откуда я родом, такое тоже в порядке вещей.

— Приятный дождь, что тебе не нравится, — заметил Илар.

Промокнув насквозь, особо удручённым этим фактом он не выглядел и укрываться под крылом цвиэски не спешил (хотя я смутно представляла, как это возможно, — нелюдю пришлось бы сгибаться в три погибели).

— Вот сам бы и прогулялся тогда.

Рядом была огромная зубастая ящерица, которая не порывалась отгрызть мне ручку-ножку. Ситуация бредовей уже не станет: можно и нелюдю похамить.

— Время против нас, — он поморщился, осознав, что какое-то слово утекло из устойчивого выражения, и добавил: — Работает.

О я не могу, все вокруг такие занятые, только нам с конё… с цвиэски заняться нечем, как под дождём бродить. Я легонько похлопала ящерицу по впалому боку и сказала:

— Ну, пошли, что ль…

.. «Но!», вроде, только лошадям и верблюдам кричат. Хотя насчёт последних не уверена. Тварь послушно потрусила рядом со мной.

— Чуть не забыл, — прокричал нам вслед Илар. — Бери всё, что хочешь, только никакого медузного желе! Терпеть его не могу.

Я озадаченно обернулась.

— Ты о чём вообще? Нелюдь расплылся в довольной ухмылке:

— О пицце.

Цвиэски боднул меня головой в плечо, отвлекая от выдумывания достойного ответа на тему, где я видела Илара и его поручения.

— Эх, нет во Вселенной справедливости, — философски заметила я и скормила бычок ящерице.

Бычок пошёл на ура. Таким образом блестяще была решена одна из экологических проблем, которой я могла угрожать этому миру.

Зеркало, конечно, светилось, но как-то вполнакала, когда я видела его в первый раз, мыльное сияние полуарки было радужней и ярче. Хотя, мне-то откуда знать, может, дождь так действует? Я для порядка ещё раз обежала вокруг Зеркала и решила, что оно исправно.

Вопрос с провизией тоже был решён. И в этой деревне нашёлся свой СуперСельПо (иероглифы на вывеске мне ничего не говорили, а по-другому окрестить этот… хм… склад продовольствия я никак не могла). Впрочем, истинно пиццей купленное мной не являлось — идею взять кусок теста и набросать на него всякой всячины обитатели эпсилона, наверняка, утащили у зазевавшегося человечества ещё века полтора назад, но разве ж они теперь в этом признаются… «Всякая всячина» в данном случае опять же сводилась к такому обилию разноцветных многощупальцевых пупырчатых обитателей глубин, что я до сих пор сушибары стороной обегаю, а на мидии смотреть спокойно не могу. На повестке дня стоял также вопрос с коварной мстёй. И с этим я разобралась, схомячив половину единственной пиццы без полупрозрачных кусочков желейной гадости. Больше в меня не влезло, потому страшная месть получилась какой-то незавершённой.

Дождь не прекращался, и я нырнула под крылышко Твари, которая, аки серьёзный смирный пёс, ждала меня у входа в местный супермаркет. Впрочем, вопрос о том, Тварь это или, хм, Твар, оставался открытым. Триединый, да какая разница? Я машинально отметила, что макушкой касаюсь перепонки крыла. Путём сложных логических умозаключений типа: «Рост Морру пять футов и один дюйм, крыло цвиэски постоянно держала параллельно земле… Дождик не грибной, следовательно, Морру не растёт. Напрашивается вывод…» Я обескуражено куснула философский заусенец на мизинце.

Тварь уменьшается?!

По дороге к лаборатории цвиэски старалась поднимать крыло повыше, а я — стать как можно меньше. Почти добежав до крыльца, я выскочила из-под крыла и обернулась. Тварь застыла, раскрыв многосуставчатые крылья и судорожно зарываясь когтями в гравий. Её силуэт задрожал, будто не попадая в фокус, и стал осыпаться разбитым витражом. Кусочки чёрной мозаики с пронзительным стрёкотом разлетелись в стороны, вокруг меня взвихрились сотни крошечных перепончатых крыльев. Я часто заморгала и осторожно покашляла, проверяя, существует ли ещё этот мир, я — в нём, коробки с провизией — в моих руках, а моё сознание — в моей голове.

— Н-да, — высказалась я в пространство.

Коварные капли дождя всё-таки пробрались за шиворот. Мир по-прежнему существовал.

Под ногами раздался тихий писк. Я опустила взгляд — крошечная копия распавшейся Твари сантиметров двадцати в длину оперлась лапками (назвать это «лапами» язык не поворачивался) на мой заляпанный грязью ботинок и всем своим видом выражала нежелание валить по своим делам.

— Э-э… ну, лети, что ли… — посоветовала я, осторожно отодвигая ногу.

Такая мелочь, интересно, взлетит? Хотя бы как курочка, с забора или с полпинка?

Ящерка плюхнулась на землю, нагребла себе искусственный холмик из камешков и уселась на него, несколько раз обернув вокруг себя хвост. Я пожала плечами и направилась к двери. Через несколько шагов я обернулась. Крошечные бериллы глаз продолжали смотреть мне вслед. Я отвернулась. Прошла ещё пару шагов. Неужели она до сих пор не улетела? Я остановилась и обернулась снова. Кто никогда не видел, сколь укоряющим может быть взгляд маленькой иноплановой ящерки, меня не поймёт. Это ж всё равно, что щенка спаниеля пнуть… чертыхаясь, я вернулась, подхватила свободной рукой тощее тельце цвиэски под брюшком и буркнула:

— Чёрт с тобой, будешь окурками питаться.

19.

— Мор, да ты, никак, не облысела? — в меру удивлённо поинтересовалась Линви, когда я объявилась на пороге лаборатории.

Я издала горестный вздох, провела ладонью по встрёпанной отсыревшей шевелюре:

— Это парик.

Оставляя за собой цепочку грязных следов, я прошлёпала к столу у окна, за которым расположилась Лин, сгрузила провиант на свободное место и мстительно усадила цвиэски прямо на священный блокнот:

— На, местный заменитель тойтерьеров.

— Убери это от меня! — завизжала Линви.

Ящерицу брезгливо спихнули с блокнота. Тварь шлёпнулась на стол, мгновенно растопырив тонкие косточки крыльев и окрысившись на Линви. Я не допустила развития межмирового конфликта, заграбастав цвиэски поперёк туловища. Тощее тельце рептилии, покрытое сухой пергаментной чешуёй, с неожиданной для такого хрупкого существа силой упрямо выкручивалось из моих рук. Желание оттяпать Лин палец возобладало над инстинктом самосохранения. Цвиэски была не в курсе того, что Лин — кандидатка в чемпионки Новой Москвы среди жительниц съёмных комнатушек по прицельному метанию обуви во всяких гадов. К «гадам» были причислены виды — мышь домовая обыкновенная, сбежавший от соседей хомячок джунгарский, таракан рыжий, клоп постельный, а также мужчина вида homo sapiens sapiens, тоже… кхм… в некотором роде, постельный, но чем-то разочаровавший.

— Моэна, Зеркало в норме? — спросила Аме.

Я пожала плечами, молча проглотив ненавистное сокращение моего имени:

— Светится вроде.

Аме удовлетворённо кивнула, легко касаясь пальцами переплетений тех же самых гадостных щупалец, что составляли систему Зеркала, на вертикальном щите панели управления, выступающем прямо из стены. Под её прикосновениями волокна трепетали, как струны музыкального инструмента. Периферийным зрением я заметила изменения в освещении и огляделась по сторонам — вырастающие из стен кристаллы стали наливаться мутным зеленоватым сиянием.

— Свет дали, — констатировала я.

— Просто Илар наконец-то настроил камни, — (мне показалось, или слово «камни» было произнесено с большой буквы?)

— Он ещё и электрик? — лениво уточнила я. Ал’Ттемекке хихикнула. — Кстати, может, объяснишь мне, что значит это? — я сунула под нос Аме нервно трепыхавшуюся ящерку.

Я ожидала, что мой Двойник просто скажет «цвиэски», ну, или «Моэна, брось каку», но Тварь вызвала своим появлением намного более странную реакцию. Ал’Ттемекке перевела взгляд с ящерки на меня, потом обратно, слегка нахмурилась и непроизвольно приподняла верхнюю губу, обнажая острые узкие зубы, — так дикий зверь тревожно вскидывается и пробует на вкус ветер, принёсший плохие новости.

— Так… это, сначала она была здоровая, как слон, а потом вдруг рассыпалась на туеву хучу себе подобных.

Ну да, знаю, со слоном меня немного занесло.

Янтарные глаза Аме сверкнули в полумраке:

— Илар! — крикнула она.

Опа! Я злорадно хехекнула — кажется, кое-кому сейчас устроят втык. Знать бы ещё, за что.

Нашим взорам скоро был явлен виновник всей этой кутерьмы — он явился из бокового перехода, жмурясь от света кристаллов.

— Что?

— Гвайет Умбала, Итайэ’Элаар, наарш роп цсвиэски и мьетаканд лирш! — рявкнула Ал’Ттемекке (божечка Триединый, я транскрибирую эту околёсицу как могу, а пробелы ставлю вообще от балды).

«Давно бы так с этим поганцем», — раззадорилась я, но вовремя встретилась взглядом с Иларом. У меня сложилось впечатление, что «поганца» он запомнил. Так же, как и прочие красочные характеристики.

Аме поджала губы на ответную короткую реплику нелюдя и демонстративно вернулась к своей биоэлектронике. Я отчаялась понять их иерархию. На первый взгляд, Илар — местный большой босс. Но разве, например, я, даже будучи дочкой Элоиз, позволила бы себе предъявлять претензии своему начальнику таким тоном, каким Илара отчитывает Аме? Ящерка успела перебраться ко мне на плечо и, уцепившись когтями за куртку, раскачивалась во все стороны любопытным тощим маятником.

— У меня тут это… ящерица сдулась, по ходу. По гарантии возвращать?

— Выкинь её и всё, — отмахнулся Илар. — Пойдём, — кивнул он.

Небось, от Аме подальше свинтить хочет.

В коридоре царила кромешная темень. Я шла, правой рукой касаясь прохладного шершавого камня стен, а левую держала, вытянув перед собой, чтобы не наткнуться, грешным делом, на какой-нибудь злокозненный не светящийся кристалл (или на какого-нибудь зловредного нелюдя). Мои шаги гулко отдавались в стылом воздухе. Преподы по военной подготовке безуспешно бились с моей неуклюжестью годами, искренне недоумевая, как с моим весом и комплекцией можно так топать. Под аккомпанемент симфонии «Выгон слона на прогулку» в моём исполнении шаги Илара были совсем не слышны. Я замерла и прислушалась — где-то капала вода (развели, понимаешь, сырость в научном учреждении), гудели под напряжением провода, цвиэски шебуршилась на плече. Больше ничего.

Чёрт, всё-таки сбежал, гад.

Ящерка нашла моё плечо недостаточно эргономичным и, хлопнув перепонками крыльев, спланировала на пол. Я не стала её удерживать и закрыла глаза — от зрения всё равно никакого проку, а так лучше сосредотачиваться, и сделала осторожный шаг вперёд. Пальцы правой руки неожиданно ощутили пустоту. Раз уж нашла поворот — надо поворачивать. С широко закрытыми глазами ходить во тьме получалось довольно неплохо. После ещё нескольких семенящих шажков я осмелела и размашисто направилась вперёд.

Ой, зря.

Я коротко ругнулась, снова зажмуриваясь на секунду от непривычного света. Перед глазами плавали цветные пятна.

Илар изобразил на лице немой укор, отошёл, на всякий случай, поближе к спасительной стене и буркнул:

— Все ноги отдавила.

Я с сомнением воззрилась на якобы отдавленные мной конечности, обутые в высокие шнурованные ботинки на толстой подошве, танкоустойчивые такие ботинки.

— Не помрёшь. Нечего меня в темноте одну бросать.

— Впервые вижу Охотницу, которая теряется в темноте.

Сердце пропустило удар. Я облизнула пересохшие губы:

— С чего ты взял, что я…

— Ты не из мудрецов… в смысле, не учёная, — заявил Итаэ’Элар. — Не совсем. Привыкла носить оружие. Слишком самоуверенная, слишком практичная. Общий облик, может, и соответствует, и это устройство… — Илар наклонился ко мне и осторожно коснулся когтем дужки очков. — Правду говорят, что вы без них не видите? — неожиданно заинтересовавшись, спросил он.

— Ну, не совсем…

— В общем, завораживающего своим размахом мыслительного процесса об устройстве Бытия в подкорковой области твоего мозга я не чувствую, — игнорируя мой взбешённый взгляд, невозмутимо заключил нелюдь.

Эка он загнул. Что за… то косноязычен, как ксеножопые с омеги или кси, пихает, понимаешь, наречия в неведомые закоулки предложений, то вдруг городит такие словесные конструкции.

— Крайне слабые доказательства, — сделала я слабую попытку отбрыкнуться.

Илар как-то странно посмотрел на меня и уже знакомо криво ухмыльнулся. Правая сторона его лица так и осталась неподвижной парализованной маской. Я вздрогнула, представив, как необратимо такие шрамы могут повредить мимические мышцы.

— Больше не Охотница, — угрюмо поправила я. — И откуда знания про оружие? Аме сдала?

Нелюдь предпочёл прикинуться глухим. Чёрт, ну как я могла спалиться?!

— Ты мысли читаешь? — не иначе, как с отчаяния, выдала я очередное гениальное предположение.

Точно. Никакая я не учёная. Это ж надо, до такой чуши додуматься. По-видимому, он просто осведомлён о моём прошлом гораздо лучше, чем я предполагала.

— Мысли? — он насмешливо осклабился. — Нет. Глупость. Слишком быстрый и смазанный поток информации. Ты помнишь, о чём думала мгновение назад?

Я отрицательно помотала головой, мысленно проклиная себя за тупость.

— Эмоции — можно, этому легко обучается даже человек.

— Но говорят…

Говорят, что твари с эпсилона слышат даже то, о чём ты подумаешь в следующий момент, что они крайне злопамятны, мстительны и практически неубиваемы, что попавшим в плен разумным существам они промывают мозги, напрямую выкачивая информацию, от чего жертвы сходят с ума, что неугодных они приносят в жертву Пятерым, богам, пришедшим из Гвайет Умбала — Предвечной Бездны, что они воруют со всех Пространств всё, что плохо лежит, что они коллекционируют сердца убитых врагов, что схарчить человека им ничего не стоит…

— Правда? — Илар сделал большие глаза. — Сырого? С потрохами?

— Вот видишь, — я мрачно уставилась на нелюдя.

— Легко угадать, — фыркнул он. — Люди думают, они деликатес. Признак мании величия. Жрать тощую девицу с запахом пепельницы? Нет, спасибо. Я выполню условия договора.

Про девицу я ему ещё припомню. С чего бы ему так скоропалительно менять решение? Вряд ли его так уж впечатлили мои заслуги по поимке коварных червяков-мимикристов. Значит, просто гонорар вырос на несколько порядков?..

— Много обещали? В рублях плату не бери — кризис. Сейчас и всегда, — заметила я.

— Деньги не имеют значения.

Чёрт, что же тогда?

— Камни прямо за тобой, — добавил он.

Я медленно обернулась к источнику света. Кристаллы были… прекрасны.

20.

Коридор заканчивался тупиком, который забила огромная пробка друзы знакомых бледно-зеленоватых кристаллов, тонкие выросты-иголочки, отходящие от более крупных четырёхгранных камней, устремлялись ввысь, к потолку. От них шло мягкое неверное сияние — как если бы лампа дневного света горела при слабом напряжении.

Я подошла ближе и осторожно приложила ладонь к гладкой грани камня. Кожу обожгло, пальцы свело от холода. Я обескуражено потрясла онемевшей ладонью. Что за вещество может образовывать структуры подобного типа, которые дают видимое излучение, но почти не дают теплового… или… поглощают его? На осторожное царапанье ногтем камень никак не отреагировал, а кусочка стекляшки у меня с собой не было. Хотя, создавалось впечатление, что стекло этими кристаллами можно резать за здорово живёшь.

— Кварц? — деловито спросила я, с опозданием задумавшись о трудностях перевода.

Во всех известных Пространствах набор химических элементов одинаков, но проблема в том, что сообщества этих миров ни в какую не хотят признавать человеческую номенклатуру. Я уже ожидала услышать какое-то зубодробительное шипяще-щёлкающее словцо, но Илар ответил просто:

— Почти. Они вроде как живые.

Я молчала, напряжённо скрипя извилинами. Происходи всё это в Старой Москве, и будь рассказчиком кто-нибудь, вроде Влада, я бы первым делом уточнила, каких именно грибов он наелся, и какой именно сорт травы курил. Но, кто знает, может, на эпсилоне трава строить и жить помогает?

— Типа, растут и адекватно реагируют на изменения условий среды? — осторожно уточнила я.

— И на присутствие других живых существ, — помедлив, ответил Илар.

Он неожиданно замер, прислушался и резко выбросил левую руку в сторону. Послышался пронзительный стрёкот — в ладони нелюдь сжимал отчаянно трепыхавшуюся цвиэски.

— Надо же… та же самая… — удивлённо заметил он.

— Отпусти, ты ей крылья сломаешь, — я отобрала у него ящерку.

Цвиэски сразу же заняла законное место на моём плече и вздумала чистить крылья так усердно, что я опасалась нескольких вещей — того, что ящерица прогрызёт себе перепонку от излишнего рвения и того, что меня забросает иноплановыми блохами. Возможно, ненастоящими, но такими, которых, согласно любому фантастическому триллеру, выводить потом себе дороже.

— Нельзя ей ничего сломать. При опасности или нарушении внешней оболочки эта штука станет аморфной массой с эффектом памяти прежнего облика, — Илара понесло в такую эпсилонскую научную степь, в которой я заблудилась уже через пару словосочетаний.

За несколько минут я узнала столько, сколько не думала вытянуть и за месяц осторожных расспросов. Из чего сделала два вывода — слухи о промывке мозгов очень похожи на правду, потому что нелюдь за время своей тирады ошибся всего-то пару раз, а я сомневаюсь, чтобы он тратил огромное количество времени для изучения языка ненавистных и презираемых им людей. Вторым выводом было то, что техническое развитие эпсилона непомерно отлично от человеческой цивилизации, поэтому моя миссия бесполезна в принципе — человечество не сможет ни к чему приложить полученные знания. Наверное, Илар тоже это понимал, вот и рассказывал мне всё это.

Любая их сложная техника основывается на трёх аспектах — собственно, на электронике, на живых симбиотических компонентах железа, вроде гадостных червяков, притворяющихся проводкой, и (?) искусственном разуме (?). Кристаллы в этих системах стоят особняком, являясь энергообменниками, сами находя ресурсы, из которых они берут энергию, и, отдавая её, если знать, как «попросить». Возможно, побочным эффектом работы камней являлось появление подобий живых существ, но на эту тему Илар выразился так уклончиво и непонятно, что я сдалась понять смысл его фразы.

Я мысленно просчитала возможные варианты — если Нилас техник, Итаэ умудряется каким-то образом договариваться с этими живыми кирпичами, тогда Аме…

— Аме — ваш компьютерщик, что ли?

— Ал’Ттемекке сама — разум вычислителя, — и, видя моё изумление, добавил: — Не знаю, как объяснить по-твоему. Увидишь сама, когда мы будем готовить Зеркало к работе, — он кинул взгляд на браслет часов, — скоро уже. Надо успеть до Пламени.

Пламенем они называют закат. Я честно попыталась вспомнить, во сколько в середине осени заходит солнце, и сделала глубокомысленный вывод — определённо, скоро.

— Тогда пойдём? — мне настолько не терпелось узнать, что собой представляет мой Двойник, что я без раздумий ломанулась в темноту, если бы Итаэ’Элар не бросил мне вслед:

— Не так быстро, человек.

У меня окаменела спина. Тон был нехороший — такому невозможно не подчиниться. Мысленно проклиная всё на свете, особенно неожиданную словоохотливость нелюдя, я обернулась. Он же сказал, что не нарушит договор… какой? с кем?

— Что? — зашуганно пискнула я.

Я покосилась на цвиэски — ящерка перевернулась вниз головой, уцепившись когтями задних лап за мою куртку, ощерила острые мелкие зубы, встопорщила ряд чёрных щупальцев вдоль хребта и растопырила хрупкие крылья, стараясь стать больше, чем была на самом деле.

Илар перевёл взгляд с меня на цвиэски и хмыкнул.

— Что? — уже угрожающе переспросила я.

Цвиэски зашипела, подражая моему тону.

— Вы чем-то похожи, — пояснил Илар, пряча улыбку.

Я насупилась.

— Но меня больше интересует, — уже невозмутимо продолжал нелюдь, — почему после распада тени, которую я временно создал, её мезоформа осталась.

Я знала, я чувствовала, что что-то делаю не так! Я кисло посмотрела на ящерку — та испробовала тот же самый приём с трогательным пристальным взглядом бледно-зеленых бусинок глаз.

— Она сама не захотела уходить, — призналась я.

— Ты ей разрешила? — допытывался Илар.

— Ну, это… — я поковыряла носом ботинка стыки каменных плит на полу. — Почти.

— Как это «почти»? — он склонился ко мне с гибкой грацией хищника, так не вязавшейся с его огромным ростом. Наши лица оказались на одном уровне. — Это очень важно, Мор.

Почему, интересно, ты не называешь меня «Моэной»? Ведь по вашим правилам, сокращение моего имени должно звучать так.

— Я сказала что-то типа: «Ладно, оставайся», — неохотно ответила я. — На это так злилась Аме?

— И на это тоже, — Илар выпрямился и растерянно взъерошил пятернёй светлые волосы. — Но почему ты разрешила?

Я пожала плечами — над этим я даже не задумывалась, разумея под причиной нашествие минутной блажи.

— Не хочешь, не отвечай. Я не понимаю всё равно, как такое возможно, и зачем это ей, — он ткнул пальцем в цвиэски, которая тут же снова встопорщила мятые чёрные крылья.

— Это плохо?

— Это… удивительно, человек, — осклабился Илар, давая понять, что разговор на эту тему окончен. — Ты мне пиццы оставила? — спросил он, направляясь прочь от кристаллов, в темноту.

— Чёртов экстрасенс.

У меня появилось неприятное чувство, что этот разговор тет-а-тет затевался, ох, как неспроста, и, что у Наставника Итаэ’Элара полно своих скелетов в шкафу. А также, далеко идущих планов. «Боюсь, как бы они не помешали планам моим и компании», — подумала я, рассеянно гладя цвиэски.

— Зачем я только с тобой связалась?

Та в ответ задумчиво куснула меня за ухо. Не приведи Небо, ещё серёжки отгрызёт.

21.

2270 год. Пространство класса «эр».

Между собой мы разделили этот лесок на три сектора.

— Мама растерзает нас почище астарнатера, когда узнает, что мы охотились без неё, — сокрушённо заметил Доминик, вглядываясь в глубь перелеска. — А если узнает, что мы разделяемся… — он в отчаянии завёл ясны очи под скальп.

— Охотники работают в одиночку, — хмуро повторила я слова отца.

— Особенно такие способные, как ты, — ядовито заметил брат. — Твой аттестат позорит нашу семью.

— Меня преподы невзлюбили! За что-то…

— За отвратный характер? — невинно вопросил Доминик.

Его физиономия прямо-таки напрашивалась на кирпич. Или на приклад.

Мы одновременно повернулись к отцу, ища поддержки. Ресто невозмутимо изучал карту местности. Отец никогда не ввязывался в наши споры, предпочитая подождать, когда ненаглядные чада, наконец, сцепятся, передерутся и угомонятся сами собой.

— Потому мы и разделяемся, — заметил отец, убирая голографическое изображение обратно в навороченный карманный компьютер. — Иначе на ваши вопли сбегутся все астарнатеры округи.

Мы с Домиником безуспешно попытались испепелить друг друга взглядами. Ресто задумчиво посмотрел на нас, видимо, прикидывая наши шансы выстоять даже против одного астарнатера, сделал какие-то выводы, удовлетворённо кивнул и отрывисто начал перечислять:

— Идти не торопясь, особенно не скрываться, но и не шуметь. Никакой беготни, никаких резких движений. Если тварь голодна, она сама найдёт вас и догонит без труда. Даже множество лёгких ранений могут оказаться не смертельными для астарнатера, поэтому целиться только в голову. В воздух не палите — это их не отпугивает, только раздражает. Если особь молодая, старайтесь выманить её на открытое место — в кроне деревьев их можно и не заметить. Прочёсываем лесополосу поперёк. Поперёк, Морру, а не вдоль, — отец, к сожалению, был в курсе моих отметок по ориентированию на пересечённой местности. Доминик не преминул хихикнуть. — Через шесть часов встречаемся у Поста на альфу семь, это километрах в десяти отсюда, — отец обвёл нас взглядом, пытаясь понять, запомнили мы хоть что-нибудь, или нет. Потом махнул рукой на прощание: — Будьте на связи. Ну, удачи, — и сошёл с тропы, направляясь вглубь леса. Ветки низких деревьев качнулись, сходясь за его спиной.

Доминик зыркнул на меня из-под косой русой чёлки, буркнул:

— Чтоб тебе самая сопливая тварь попалась, — и направился в сторону, противоположную той, куда ушёл отец.

— Ха! — беззаботно отозвалась я.

— А вообще, удачи, — напоследок бросил братец.

— И тебе, мой бледнолицый брат, — смиренно пожелала я, вовремя увернувшись от метко брошенной шишки.

А что такого? Ник, действительно, настолько похож на цивилизованного европейца, что непосвящённые ни за что не признали бы в нём наличия нечеловеческой крови. Я страдальчески вздохнула и тоже сошла с тропинки. Как там в сказках? «Прямо пойдёшь —…» что потеряешь? Голову или коня?.. нет, хоть убей, не помню.

Через час перебежек и попыток спрятаться в складках местности я умудрилась: споткнуться о выступающие корни деревьев раз десять, доломать планшет, пытаясь призвать спутники через ближайший Коридор (надо было карты заранее грузить), утопить рацию в заболоченной низинке, перемазаться в грязи, пока я её оттуда доставала, и многократно помянуть родителей не одним добрым словом.

Понятие «родительская опека» вызывало у Ресто и Элоиз что-то вроде лёгкого недоумения. Отец и вовсе свято верил, что надо не позволить ребёнку помереть в первые десять лет жизни (когда этот самый ребёнок тащит в рот всякую гадость, радостно выбегает на проезжую часть и иногда ненароком падает за борт прогулочной яхты), а дальше всё как-нибудь само собой обойдётся. Поэтому, стоило нам с родителями прибыть в Пространство класса «эр», где предки улаживали какие-то дела с добычей редкоземельных металлов, стоило отцу прознать о том, что в местных лесах под чистую сожрали целую стройбригаду, а грибники, кроме как в двадцатером и с двустволками ходить-то боятся…

В общем, как результат — мы здесь. С пушками, навороченной электроникой и кровожадными намерениями. Только истинный человек может с таким энтузиазмом взяться за уничтожение тварей, которых расплодилось не меряно как раз из-за пресловутой человеческой безалаберности и, как следствия её, нарушения пищевых цепей. Астарнатеры столь радостно размножались последние лет десять потому, что их естественные враги (по ходу, ещё более мерзкие и здоровенные ящеры) были почти полностью истреблены во время экспансии «эр», ибо проблем от них было ещё больше, чем от туземцев-гуманоидов. Впрочем, как цинично замечал отец, астарнатеров развелось так много потому, что грибник нынче интеллигентный пошёл — неловко им супостату зубастому в лоб картечью зафитилить, вот и жиреют ящерицы на дармовой кормёжке. Очень интеллигентной такой кормёжке.

Солнце, пробиваясь сквозь листву, пятнами ложилось мне на лицо. Я замерла, не дыша, и судорожно пыталась подавить рвущийся наружу чих. Сделав пару пробных вдохов-выдохов (уф, кажется, отпустило), я поднесла к глазам тепловизор. Солнце сильно осложняло задачу — более нагретые участки земли на полянах, какая-то копошащаяся в земле мелкая теплокровная живность. Я убрала прибор и сняла с плеча автомат… чёрт, не проверила в инфракрасном кроны деревьев — если нарвалась на молодняк, они могут запросто сидеть себе на веточке прямо над моей макушкой.

Нервы не выдержали — я резко крутнулась вокруг своей оси, вскинув калаш, и отступила на несколько шагов назад. Под ногами звонко, как выстрел, хрустнула ветка. На дереве, подвергшемуся моему пристальному изучению, ничего, кроме полагавшихся листиков-веточек и старого вороньего гнезда, не было. Хозяев гнезда, и тех не было. Спокойно, спокойно, Морру. «Не бывает такого, чтобы тренированный человек не почувствовал их присутствия», — так, кажется, говорил отец? «Бредни это всё, что половину десантного отряда завалили, а никто даже ухом не повёл. Значит, не десантники это были, а малолетние любители походов и антисанитарных условий». (Вообще, в оригинале конец фразы звучал так: «любители походов и е*** под кустом», но цензура не позволяет цитировать моего папашу в оригинале.)

Я облизнула пересохшие губы и прошла вперёд ещё немного. Коварный солнечный луч всё-таки пробился сквозь листву, заставив меня зажмуриться.

— А… а… а… а-а-апчхх!

Чёрт.

Вот и не нашумела.

Виновато шмыгнув носом, я быстренько прижалась спиной к мшистому стволу дерева и огляделась. Руки немного тряслись, крест прицела прыгал. Где-то в стороне вспорхнула из травы стая маленьких птичек, пронзительными криками всколыхнув влажный лесной воздух. Н-да, я, кажется, пол-леса переполошила.

Я мельком взглянула на дерево, которое временно укрывало мою зад… то есть, тыл, от всяческих напастей и вражеских зубов. Дуб. Ну, наверное. Смахивает чем-то на дуб. Раскидистый такой, знаете ли. Лучше бы, конечно, сосна — у неё ветки далеко от земли находятся, да и не угнездиться там довольно крупному астарнатеру. Но и на данном представителе местной флоры никто пока не сидел. Я перевела дыхание и попыталась успокоиться. Ещё ничего не случилось. Может, твари, закусив очередной порцией собирателей ягод и ролевиков (эта болезнь проникла и в этот мир), просто завалились спать, и мы их совсем не интересуем?

Что же эти птахи так разорались? Уже чихнуть нельзя. Птичьи крики действовали мне на подкорку — наверное, так же ощущал себе древний человек, слушая подобные вопли, и наблюдая, как качаются ветки деревьев, попадаясь на пути чего-то огромного, прущего прямо сюда. Так, пора сворачивать воображение — уж больно живые картинки получаются.

Ветер шумел высоко в кронах деревьев, и, наверное, именно поэтому я не сразу сообразила, когда именно в этот шум вплёлся приглушённый заунывный вой. Меня передёрнуло. Нет, это не волки точно. Сожрали здесь уже всех волков. Те, кто сейчас выл, и сожрали. Сердце тревожно защемило, желудок, судя по ощущениям, попытался закопаться поглубже в кишки. Стоны невидимого существа до жути напоминали человеческие бесслёзные рыдания, только голос был глубоким и трубным.

Я щёлкнула предохранителем. Ладони покрылись холодным липким потом, спина, судя по ощущениям, от них тоже не отставала.

Откуда же ты подвываешь, сволота?

Температура тела астарнатера обычно держится на отметке около тридцати по Цельсию, так как их сердце, вроде бы, устроено по типу крокодильего — трёхкамерное с не полностью заросшей перегородкой между желудочками (ох уж эта иноплановая биология…). В принципе, если я успею достать тепловизор.

Не успела…

Длинный хвост плетью хлестнул воздух, срезав ветки росших рядом кустов. Я стиснула зубы и вскинула автомат к плечу, до боли в побелевших пальцах сжав воронёный металл. Тварь, буквально вытекшая одним неуловимым движением из небольшой укромной лощинки, которую я до этого и не заметила, была не слишком крупной — примерно в полтора моих роста, если поднимется на задние лапы, а, значит, из молодняка. Чёрная с прозеленью шкура, блестящая, будто облитая водой, длинное гибкое тело, изящные лапы с непомерно длинным кривым когтем на каждой, голова, увенчанная изогнутыми, заострёнными на концах, рогами — астарнатер был весь такой… всамделишный. Совсем не такой, как на картинке в учебнике. От рисованной ящерицы никоим образом не могло так остро разить кровью.

Я прищурилась, наводя прицел, нервы и мышцы были натянуты до предела — я ожидала от астарнатера стремительного смазанного движения в мою сторону, тогда и стоило очередью свалить тварь. Вряд ли промахнусь по такой махине. Астарнатер приоткрыл пасть и снова коротко взвыл, не отрываясь, глядя на меня глубоко посаженными чёрными глазами с тлеющей в их глубине золотой искрой.

— Ну, давай же, — невольно хрипло прошептала я.

Хотелось поскорее оборвать и так затянувшееся противостояние. Потому что страх подкрадывается именно тогда, когда ничего не происходит. Астарнатер нервно хлестал по земле хвостом, как разобиженный кот, и взрывал сырую землю длинными когтями. Я, наконец, взяла на мушку роговой щиток чуть выше глаз твари. Теперь?.. Или ещё рано?..

Правило первое — нельзя стрелять, затаив дыхание, нельзя трепетать. «Отключили фибры души, бабы!» — как выражался наш военрук. Дыхательные ритмы должны оставаться ровными, как всегда. Я шумно выдохнула сквозь сжатые зубы. Ящер взревел, будто передразнивая меня.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Воздух вырывался из моих лёгких с неприятным натужным сипением. Правило второе — делай то, что требуется по ситуации, а философствуй на философии.

Астарнатер застыл. Курок плавно пошёл вниз. Правило третье — нельзя зажмуриваться при выстреле. Охотник в ответе за свои действия — нужно смотреть, на то, что ты творишь. Даже если не хочется.

Я немного постояла на месте, устало прикрыв глаза. Вот и всё.

Теперь поставить автомат на предохранитель, проверить в тепловом спектре округу — всё чисто, эти твари в стайности замечены не были. Выщелкнуть из пачки сигарету, помучить доживающую свой век зажигалку и затянуться так, чтобы казалось, будто дым, минуя лёгкие, сразу добрался до мозгов. И, желательно, отравил их к чертям…

Я медленно обошла вокруг упавшего монстра, коснувшись носком ботинка уже потускневшей чёрной шкуры. Только сейчас я поняла, почему мне так везло — правая задняя лапа астарнатера была перебита, тёмная, почти чёрная, запекавшаяся на воздухе кровь из раны пачкала молодую траву. От тёмного липкого пятна едко пахло медью. Видимо, кто-то недавно подстрелил тварь, но, скорее всего, оказался недостаточно проворным, и добить не успел. Это объясняло и малоподвижность ящера, и его тоскливый вой.

— Мор, ты… неужели ты замочила его?!

Я покосилась на брата, неизвестно какими тропами забрёдшего в эту часть леса.

— Ты-то что здесь делаешь?

— Ну, там, в моей части, такие болота пошли, — скороговоркой пробубнил Доминик. — И я подумал, что меня комары быстрее там сожрут, чем астарнатеры.

Улыбаться шутеечкам братца тоже было лень.

— Не говори отцу о том, что я курила. А то он меня на кусочки порвёт…

— Ладно, но исключительно ввиду того, что ты сегодня — герой дня, — Ник хлопнул меня по плечу. — Это ж надо… — пробормотал он, разглядывая тушу астарнатера.

Я присела на корточки перед мордой ящера. Чёрные глаза уже заволокло белёсой плёнкой, жёлтый огонёк погас. Аккуратненько так получилось, без лишней кровищи.

— А ты как будто и не рада…

Я не знала, что на это ответить, и потому промолчала.

* * *

Я сняла очки и ожесточённо потёрла лицо ладонями, прогоняя ненужные воспоминания. Покосилась на цвиэски — та щекотно обвила мою шею хвостом и, похоже, вознамерилась вздремнуть часок-другой.

И что на меня нашло?.. Цвиэски так подозрительно похожа на астарнатера потому, что частично воплощает образ невинно убиенной ящерицы, взятый из моего сознания? Все ящерицы, большие и малые, чем-то схожи между собой?.. Ответ оформлялся в сознании медленно и противно. Отец ошибался во мне. Я так и не смогла избавиться от чувства, которое вообще не должно приниматься во внимание Охотником. От сомнения. Я сомневалась в правильности своих действий.

Нельзя допустить, чтобы сомнение помешало моим планам. Я с крайне серьёзным и суровым видом кивнула своим умозаключениям и поспешила догонять Илара, который, по своему обыкновению, ждать, пока я соберусь с мыслями, не стал.

22.

— Аме, сколько можно копаться? — Нилас нетерпеливо притоптывал ногой по полу, поочерёдно поглядывая то на Ал’Ттемекке, то на экран панели управления, остававшийся уже битые полчаса безжизненно чёрным.

Дождь за окном поутих, и в помещении посветлело. Нилас, профессионально цыкая на бунтующую электронику, стоял у противоположной окну стены, Аме устроилась в глубоком кресле с жёсткой спинкой, Лин свалила на крышу (видимо, она всё-таки слишком близко к сердцу приняла пожелание Элоиз поднатореть в рисовании видов эпсилона), я снова угнездилась на подоконнике. (А в лабораториях «Олдвэя» нет таких козырных подоконников, а тут можно курить в форточку, не поднимая задницы с насиженного места). А Илар… Илар ел. Половину своей пиццы он уже умял, принялся за остальные запасы продовольствия и, судя по раздававшимся время от времени горестным вздохам, пытался воздействовать мне на совесть. Я, будучи от природы плохо внушаемой, воздействию успешно сопротивлялась.

Я ожидала неких кибернетических чудес и, следовательно, нервничала. И, следовательно, хотела есть. Однако, мою лапку, протянутую за провиантом, встретили возмущённым мычанием.

— Тебе мало, что ли? Уже медузы в горло лезут? — изумлённо вопросила я, всё-таки исхитрившись схватить кусок пиццы.

Нелюдь сохранил гордое и исполненное достоинства молчание. Кусочки желейной гадости он старательно выбирал и украдкой выкидывал обратно в коробку.

Экран, наконец, стал разгораться, по глянцевой блестящей поверхности побежали белые росчерки, которые складывались в сложную паутину линий. Вероятно, это была подробная карта Цитадели. Город радиальной планировки, поделённый на пять равных секторов-кварталов широкими проспектами, расходящимися от центральной площади, на которую смотрели окна домов Совета. В реальности в центре площади находилась изящная конструкция — каменная башенка со шпилем, облицованным листами серебристо-серого металла. Впрочем, на данной карте она помечалась едва заметной светящейся точкой в центре. Стена, опоясывающая город, выглядела сплошным светящимся кольцом. А внимание, в основном, привлекала расплывшаяся жирная клякса в северном секторе, точно паук, протянувшая во все стороны тонкие отростки. Несколько десятков клякс поменьше я заметила и в других районах города.

— Аме, напомни стрясти контрабанду с вот этих, — Нилас указал на маленькие кляксы.

— Эфо не контрабанда, — невнятно сказал Илар. Потом сделал мощный глоток и продолжал уже нормальным голосом: — Просто каждый человек, когда видит в стене красивый камушек, норовит его оттуда выковырять на память. Что самое ужасное — им это удаётся, — нелюдь страдальчески закатил глаза так, что стала видна белёсая плёнка третьего века. Под это театральное представление мне снова удалось уворовать кусок провизии. Илар внимательным взглядом проводил мою конечность, тащившую кусок пиццы, буркнул: — Куда в тебя столько влезает? — и вернулся к предыдущей теме, — День, когда первая обезьяна подняла первую палку… — он многозначительно замолчал.

Только я хотела брякнуть, мол, «будто вас это не касается», но робкий глас какого-то бабуинообразного предка из моей ДНК отсоветовал это делать. Их это не касалось. Итаэ’Элар внимательно следил за метаморфозами выражений моей физиономии:

— А ирония в том, человек, что эту мысль высказал какой-то твой сородич.

— Я перенаправила силовые линии на Зеркало, — глухим голосом доложила Аме.

— Все? — провокационно уточнил Илар.

Судя по тону его голоса, какой-то косяк он уже заметил, но по вредности характера указывать на него не собирался.

По экрану потянулись новые линии от южного сектора, где кольцо стены было разомкнуто (наверное, ворота), к северному краю.

— Всё время их забываю, — с досадой заметила Двойник.

Я страдальчески морщила лоб. Версий насчёт того, что я наблюдала полчаса назад, было множество, но все они не выдерживали аргументов, которые я же и приводила. У нас существуют компьютеры, принимающие голосовые команды, но они создают довольно много неразрешимых проблем, главные из которых — дикция оператора должна быть идеальна, и команды в духе «вот ща мы енту хреновину затестим» не прокатывают. Отчасти поэтому подобная техника, например, в «Олдвэе» не в ходу. Ради справедливости хочу заметить, что не все научные сотрудники компании неинтеллигентны, неграмотны, неполиткорректны и, к тому же, страдают дефектами речи. Но таких большинство. Добро пожаловать в мир тёмного, мрачного будущего™ и высоких технологий.

Тем более, именно команд установке Ал’Ттемекке не давала, она только комментировала происходящее. На непродуктивные размышления у меня ушли последние сигареты. Бычки были успешно скормлены проснувшейся цвиэски, но от пачки ящерка категорично воротила морду, поэтому я беспомощно потыкалась в поисках мусорок, но потом плюнула на это дело и попыталась затолкать фантик между камней на обочине дороги. За сим занятием меня и засёк Илар, красноречиво покашляв за моей спиной. Мы с нелюдем обменялись в меру недружелюбными оскалами. Я пробормотала:

— А я чо, а я ничо… — и затолкала мятую пустую пачку обратно в карман.

Так как дождь закончился (интересно, у них каждый день такой потоп бывает?), мы направились прямиком к Зеркалу. Пелена облаков, затягивающих небо, истончилась, и в стылом воздухе разливалось едва заметное алое сияние — где-то в тысячах километрах отсюда за иззубренную стену старых гор, окаймлявших долину, садилось солнце. Пламя…

На лавочках сидеть было слишком холодно и мокро, поэтому я стояла, шмыгая носом и обхватив себя руками, и старалась замереть и не шевелиться, боясь потерять те крохи тепла, что ещё пребывали где-то между моей кожей и свитером. Цвиэски проснулась, встопорщила крылья, перебралась на ближайшую колонну и резво полезла вверх по ней, цепляясь хвостом и длинными когтями за искрошенный временем камень. Лин бродила где-то поодаль, с подозрительной грациозностью перемахивая через лужи и упорно доказывая мне, что после дождя, начало цитаты, «изумительно пахнет пионами», конец цитаты. Я цикорий от ромашки, и тот с трудом отличаю, и с подругой сочла благоразумным не спорить. Нелюди о чём-то шушукались. Я обернулась.

Картина моему взору предстала довольно странная. Аме отломила от ближайшего дерева несколько веточек, очистила их от листьев и передала получившийся лысоватый букетик Илару. Тот с важным видом поколдолдовал над ним и повернулся к остальным, зажав в кулаке три прутика. Жребий? Я заинтересованно придвинулась ближе.

Аме поколебалась немного, выбирая, и потом со змеиной улыбкой продемонстрировала присутствующим длинную веточку.

— Нилас, — пригласила она.

Тот взглянул исподлобья на Ал’Ттемекке и Итаэ’Элара, сохранявших невозмутимые физиономии, вздохнул, мучаясь, вероятно, трудностью выбора…Нилас раздражённо зашипел, бросив короткий прутик под ноги.

— Третий раз подряд, — убито провозгласил он и поплёлся подальше от Зеркала.

— Не вздумай сбежать! — крикнула ему вслед Аме.

— Это ж надо, так не везёт, — сочувственно заметила Лин, посеменив за проигравшим. — Бедный мальчик…

Стратегия Линви была вполне узнаваема. Я закатила глаза и отвернулась, обозревая по-прежнему пустующую площадь.

— Мне пора, — заявила Аме. — Не могу смотреть, как мучается Нилас. Счастливо, — Двойник махнула на прощание рукой, бросив напоследок: — И не вздумайте меня обсуждать!

— Тебя и твоего бестолкового аэлва? — невинно уточнил Илар.

Ттемекке разразилась такой длинной, агрессивной и энергичной тирадой, что даже я опешила, и с оскорблённым видом удалилась.

— Кажется, тебя послали, — прокомментировала я.

У меня аж сердце слезами радости обливалось, ей-богу.

Аэлвами называли коренных обитателей Пространства класса «омикрон», и облик их был весьма… специфичен. Среди моих друзей детства можно было найти парочку аэлвов, но что один из таких мог забыть на эпсилоне, представлялось смутно. Если только это не подобный мне горе-дипломат…

— И не стыдно мухлевать с жеребьёвкой? — тихо спросила я.

— Ты о чём, человек? Всё было предельно честно, — хмыкнул Итаэ’Элар прямо над моим ухом, неслышно подкравшись сзади.

Я помедлила, всем телом впитывая тепло, идущее от нелюдя. Температура их тел, в среднем, на полтора градуса выше человеческой, поэтому мне было стратегически выгодно, чтобы Илар не отходил далеко, и я интригующе продолжала:

— Угу. Только в следующий раз лучше брать сухие веточки и надламывать все прутики сразу, а не за мгновение до того, как их вытащат.

— Учту, — отозвался Илар. — Сама до такого додумалась?

Я фыркнула:

— А как же! В бытность свою мы тянули жребий, кому в комнате в общаге уборку делать, вот и приходилось извращаться… что Нилас делать-то должен? Доедать за тобой медуз?

Мы переглянулись.

— Не. Клоуна перед людьми изображать.

Из-за основания колонны высунулась морда цвиэски с зажатым в пасти длиннейшим дождевым червем. Ящерка извернулась, подбросила беднягу в воздух и сожрала его на манер итальянской макаронины. Я скривилась и, только чтобы отвлечься от темы ужасных червяков, спросила:

— Я тут почему-то вспомнила, что ты сказал три года назад… что означает «тшасс’арб ние лиес»? — я старательно выговорила дикое нагромождение слогов.

— Историю жизни Ниласа.

— Что-то вроде «аура раздолбайства»?

(Мысленно я переводила фразу несколько по-иному, но это всё-таки приличная книжка).

— Похоже на оригинал, — кивнул Илар. — Получилось то, что вы называете «каламбуром». Имена берутся из мёртвого языка. Дальновидные родители Ниласа не догадались представить, как его имя будет звучать на разговорном.

— Это хуже, чем быть Петром Сиворылом… или Васей Пупкиным…

— Смутно понимаю аналогию, человек, — заметил нелюдь.

Я кисло посмотрела в его сторону и попросила:

— Называй меня по имени. Пожалуйста.

— Морруэнэ… «Мстительная» — неплохое имечко для женщины исключительно мирного рода деятельности, — усмехнулся Илар. — Правда, Охотница?

— Тебе-то откуда знать, что оно значит? — буркнула я.

Я ведь уже упоминала, что лучше бы меня назвали Мари?

— Жил в одном Пространстве один народ с очень занятными взглядами на мир. Да только вы что-то с ними не поделили… что?

— Место под солнцем, — неохотно ответила я, невольно вспоминая сухой жар степи, гранитную плиту и воображаемый шёпот давно вырубленного леса. Откуда созданию с эпсилона знать ныне мёртвый язык обитателей омеги? Значит ли это, что Наставники когда-то пересекались с сородичами моей прапрабабки? Тогда, с какими целями?.. Разница в технологическом развитии омеги и эпсилона была огромна — два народа просто не могли быть равноправными союзниками. У эпсилона не было равноправных союзников. — Это было больше ста лет назад…

— Не так уж давно, — пожал плечами нелюдь. — Что там сейчас?

У меня пересохло во рту, и я хрипло отозвалась:

— Пустыня.

Итаэ’Элар кивнул.

— Много Пространств вы уже загадили? План выполняете? — иронично спросил он.

— Перевыполняем, — огрызнулась я, прямо встретив взгляд Илара. При естественном освещении в цвете глаз нелюдя проявилось больше зелени — такого оттенка бывают ледяные воды северного моря под лучами слабого солнца. Я отвернулась и глухим голосом продолжала, постепенно распаляясь: — Считаешь, мы приносим с собой одни беды? Однако, ни психованные аэлвы, ни пацифисты-арджемес, чья цивилизация развитей, чем наша, ни даже вы, Каиново племя, — ни один из этих народов не добился таких успехов в освоении обитаемых Пространств, как в этом преуспели люди. Да в половине изученных миров в ходу языки нашего мира, меняются наши деньги, приживается наш образ жизни, наша мода, еда, одежда! Омикрон, дельта или эпсилон могут похвастаться чем-то подобным?

Итаэ’Элара не тронула моя пламенная речь.

— Иди и смотри на своих сородичей, — только и сказал он.

23.

Их было человек двадцать, все молодые — по крайней мере, младше меня, в среднем, лет на десять. Группа такой возрастной категории по определению не может идти тихо. Обязательны гомон, дурацкие шуточки, мимолётно заведённые знакомства, а также робкие тактичные замечания-напоминания, адресованные гиду, в стиле «а нам говорили, что через полчаса будет ужин». Но эта толпа была на удивление безмолвна, покорно шествуя за сопровождающим на площадь у Зеркала.

Гид резко обернулся в нашу сторону и спросил что-то у Илара. Наречие Наставников, в принципе, мало подходит для произнесения текстов, упоминающих цветочки, бабочки и розовых пони, и, вообще, любых задушевных вещей. Но, даже так, реплика звучала… как бы лучше выразиться… неодобрительно. Итаэ’Элар стоял, привалившись плечом к колонне, но, несмотря на внешнюю вальяжность его облика, я заметила, как внутренне он весь подобрался. Илар холодно взглянул на проводника и сухо кивнул.

Пелена Зеркала мерцала перламутровым блеском, её сияние мягко отражалось в лужах, оставшихся после дождя, на параллельных аллеях зажглись поверхности обелисков и матовые сферы фонарей, а Наставник, сопровождавший вновь прибывших, всё говорил. Неслышными тенями на грани света и тени в сгущавшихся сумерках появлялись случайные прохожие, какое-то время наблюдали за церемонией, посверкивая желто-зелёными искрами в зрачках, и также беззвучно уходили.

— Они его понимают? — не выдержав, шёпотом спросила я Илара.

Проблема состояла не в том, что Наставник толкал длинную, нудную и пространную речь, а в том, что он толкал эту речь на своей тарабарщине.

— Смотри на их лица.

Чёрт, я глазам своим не поверила. Люди действительно слушали, слушали внимательно, явно понимая смысл произнесённого. Более того, этот смысл был им, похоже, по душе. Я с трудом подавила зевок: лично у меня ни воодушевления, ни понимания спич не вызвал.

Тем временем, церемония почти подошла к завершению — люди по одному проходили под полуаркой Зеркала. Марево вздрагивало каждый раз, колыхалось, как нефтяная радужная плёнка на воде, принимая очередного… очередную подачку?

— Значит, люди просто хотят посетить ваш город?

— И остаться здесь на неопределенное время, — пространно добавил Итаэ’Элар.

— Н-да? — скептически произнесла я и сорвалась с места, направившись прямиком к группке туристов.

— Куда ты попёрлась? — прошипел мне вслед Илар.

Я предпочла притвориться глухой и прокашлялась:

— Служба по иммиграционному контролю. Плановая проверка документов.

Пластинка личного жетона с еле слышным щелчком встала в слот на браслете часов, развернулась голографическая ксива. Народ ошарашился ещё пуще — это был тот сорт голографических корочек, которые, разворачиваясь, падают вниз аж на полметра. И не так важно, что в комплект входили всего лишь моё удостоверение сотрудника НИИ Старых Путей, визы с омеги, эр, эль, омикрона и эпсилона, просроченное удостоверение Охотника и, венец всему — скидочная карта магазина, принадлежащего выходцам с тау в Старой Москве (ох уж эти их презентабельно выглядящие вензеля). Тем не менее, народ на провокацию повёлся, протягивая мне жетоны. Я выборочно проверила несколько записывающих сегментов и копии путёвок на них, придирчиво изучая штампы, но меня вскоре постигло разочарование — с точки зрения закона, всё было гладко. Нелегалом тут и не пахло — а это значит, что, формально говоря, Государство было в курсе и, более того, не имело ничего против происходящего.

Я со слегка унылым видом вернула документы, пробормотав что-то вроде:

— Благодарю, все в порядке.

Народ невольно расплылся в облегчённых и скрыто злорадных улыбочках. Я не могла этого вынести:

— Кстати, у всех загранка с биометрическими характеристиками нового образца?

Народ стал задумчивым, погрустнел. Я бы поотрывалась ещё минут пять, но моё невинное развлечение бесцеремонно прервали, ненавязчиво, но крепко взяв меня под локоть.

— Что ты себе позволяешь, Бездна тебя возьми? — я слабо дёрнулась.

Бесполезно. Илар и не думал меня отпускать. Он обменялся парой фраз на довольно угрожающих тонах с сопровождающим людей сородичем и потащил меня подальше от площади Зеркала.

— Больно, между прочим! — я потёрла локоть. Ну вот, синяк останется.

— Спасибо огромное, человек, — сказал он, — что ты лезешь во всё, что тебя не касается.

Итаэ’Элар одарил меня очередным свирепым взглядом и прошёл мимо. Я, было, пожала плечами, вложив в этот жест смысл «решительно не понимаю, в чём состоит моя вина», но вовремя спохватилась. Я мысленно застонала, представив, какая взбучка меня ждёт, как только мать узнает, что двух дней не прошло, а меня и с эпсилона выперли со скандалом.

— Подожди! — прокричала я. Нелюдь даже и не думал оборачиваться. — Вот дылда заносчивая! — я ломанулась вдогонку, обогнала его и преградила дорогу. — Илар… могу я завтра придти?

— Ну, вот скажу я «нет», — задумчиво произнёс Илар. У меня сердце ёкнуло — головомойка от Элоиз представлялась очень уж живенько. — И что это даст?..

Я зажмурилась, чтобы не смотреть ему в глаза, и закивала головой — «правда-правда, ничего не даст».

— Ты ведь всё равно явишься, — проворчал Илар, легонько отстраняя меня.

— Явилась? — скептически вопросила я, впустила Линви в дом и вернулась в её комнату, где до этого сидела в довольно-таки уютном кресле, забравшись в него с ногами.

В идеале, после прогулки по такой промозглой погоде мне требовались — сигаретка (но я принципиально не курю в помещениях с закрытыми окнами) и чашки, эдак, три горьковатой кислятины растворимого кофе (но на клятом эпсилоне не пьют кофе — только чаи, не понятно ещё, из каких трав заваренные). Я печально вздохнула в тон своим неутешительным мыслям, обхватила колени руками и уставилась в окно — не тут-то было, в фокус попала слегка обеспокоенная физиономия Линви.

— Дорогая, ты чего грустишь?

Я неопределённо мотнула головой, отвечать не хотелось. Физиономия побеспокоилась-побеспокоилась и перестала. В конце концов, хандрю я себе тихонько в уголке, никого не трогаю, и пускай хандрю.

— Эх, сейчас бы в горячую ванну залезть на часок, — мечтательно сказала Линви, скидывая заляпанные грязью туфли и во весь рост растягиваясь на диване.

— Даже не напоминай.

Лин вдруг опасливо покосилась в сторону окна — на фоне более светлого, чем полумрак комнаты, прямоугольника чётко прорисовывался костлявый силуэт цвиэски.

— Эта тварь теперь так и будет за тобой везде таскаться?

— Не исключено.

— Мор, что произошло? У тебя никогда не наблюдалось тяги ко всяким зверушкам…

— И сейчас не наблюдается, — заверила я. — Просто занятная штука — это вроде как, не совсем живое существо.

Судя по характерному хитиновому хрусту, цвиэски бодро расправлялась с каким-то несчастным жуком. Ненастоящая ящерица жрёт ненастоящего жука? Или жук, как раз, вполне живой? Хм, тогда куда деваются, хм, отходы от жука? Ведь, если на чердаках гнездятся целые колонии подобных тварей, то весь пол должен быть ушлёпан дерьмом.

— Ничего себе, неживое — вон как мнёт, — недоверчиво пробурчала Линви.

Мы замолчали. Хрумканье не прекращалось — похоже, в ход пошли запасы осенних мух между оконными рамами.

— Ты о чём сейчас думаешь? — спросила Лин.

— О гуано, — ответила я чистую правду. — В которое мы угодили по самое не горюй.

Я повернула голову к подруге — Лин всё так же лежала на диване, закинув руки за голову и уставившись в потолок.

— Что ты… — начала она.

— Да всё! Всё, с чем мы столкнулись за эти два дня, — подавленное раздражение потихоньку просачивалось наружу. — Вы с Ниласом видели церемонию, от проведения которой ему удалось откосить?

— Там ничего не понятно было… — слегка растерянно произнесла Лин.

— Вот именно! — я взволнованно приподнялась с кресла. — А эта могучая кучка выпускников сомнительных ПТУ из Новой Москвы, которые и русский-то с горем пополам знают, всё понимала, — я плюхнулась обратно. — Или думала, что понимала…

— А ещё эта девушка, твой Двойник… — Лин поморщилась. Я навострила уши. — Странно она к тебе относится, а вот как, я не понимаю…

Впрочем, оставим Аме в покое — моя злорадная натура уже с нетерпением ждала, когда Лин пройдётся по остальным, а точнее, по весьма определённому субъекту.

— Знаешь, — медленно продолжала подруга, — у них внешность почти человеческая, а сущность… нет, не звериная, другая какая-то, а это ещё непонятнее. И страшнее.

Я разочарованно обмякла — ну вот, на личности переходить так и не стали.

— Что, даже Нилас такой?

На диване воцарилось задумчивое молчание — Линви идиотически улыбалась потолку.

— Нет, он больше обычного человека напоминает. Мне его даже жалко — на эпсилоне очень жестокое общество, — выдала она откровение сомнительной оригинальности.

Я не удержалась:

— Значит, то, что, по всей вероятности, случится, — я помедлила, прикидывая средний срок отношений подруги, — приблизительно, через пару дней, будет не более, чем актом сострадания?

Похабненько хихикнув в кулак, я вовремя увернулась от брошенной подушки и горделиво прошествовала к двери, захватив по пути цвиэски.

24.

29 сентября 2281 года. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

— Мор! Мор, это ужасно!

Я что-то неразборчиво пробормотала и перевернулась на другой бок.

— Нет, я ей — «это ужасно!», а она — «хым-гхм»! — не унималась Лин. — И прекрати тискать бедное животное, оно задохнётся.

Я приоткрыла один глаз и выпустила из мёртвой хватки цвиэски. Эта сублимация по плюшевым медвежатам немного пугает. Ящерка вскарабкалась на спинку дивана, расправила помятые перепонки крыльев и выдала какую-то щебечущую пронзительную трель. Петухи давно пропели. По-эпсилонски.

— Ради чего я должна просыпаться в такую рань? — уныло вопросила я, заворачиваясь в покрывало на манер тоги и сползая с дивана. Я нацепила на нос очки, схватила одежду и босиком пошлёпала в ванную. — Ну, я слушаю, — через несколько минут глухо отозвалась я, пытаясь натянуть свитер.

— Посмотри на меня! — трагически возопила Лин.

Невольно заинтересовавшись, я вынырнула из глубин свитера, надеясь увидеть нечто из ряда вон выходящее. Но беглый осмотр не выявил ни выросших за ночь крыльев, ни выскочивших прыщей и веснушек, ни даже (о, ужас!) отвалившегося наращенного ногтя.

— Э-э… ты загорела? — предположила я, заметив, наконец, что кисти рук, лицо и шея подруги немного посмуглели.

— Это ты называешь «загорела»?! Да у меня загар колхозника теперь! Как я раздеваться буду?!

— Ничего себе тут у них солнышко фонит, — задумчиво произнесла я. И ведь результат — за два дня. Пасмурных осенних дня. — И перед кем это ты раздеваться собралась?

— У тебя всё время мозги в эту сторону повёрнуты, или только тогда, когда ты в отпуске? — кисло спросила Линви. Она ещё несколько секунд повисела где-то над пропастью своего горя, а потом непререкаемым тоном заявила: — Собирайся. Мы идём к Ттемекке узнавать, есть ли в этой деревне солярий.

Впрочем, подавленное настроение не помешало Линви строгим тоном посоветовать мне взять ящерицу с собой, ибо «если она нагадит мне в сумку, то я её сама на кожгалантерею пущу!». На столь грозной ноте Лин покинула мои апартаменты. Мне ничего не оставалось, кроме как в темпе зашнуровать ботинки, накинуть куртку, сунуть в карман новую пачку сигарет и свистом подозвать цвиэски.

— Ты думаешь, её точно дома нет? — тихо спросила Линви. В огромном пустом холодном холле даже шёпот, гремя, отражался от стен. — Может, спит?

— Вроде, поздно уже, — я недоверчиво покосилась на циферблат часов. — До Сердца Света совсем немного осталось.

— Чё?

Я тихо выругалась, переставила часы на привычную временную систему и поправилась:

— До полудня, в смысле.

Мы вышли на площадь.

— И что мне теперь делать? — мрачно вопросила Лин, разглядывая своё отражение в тонированном стекле окна первого этажа.

Но моё внимание уже привлекло нечто другое.

Площадь вовсе не была пустынна, как обычно — к башенке с серебряным шпилем стекался народ — не только местные, но и, если судить по более низкому росту и общей бледности, обычные люди. Темная арка портала башни методично поглощала всех.

— Пошли, — скомандовала я.

Только когда мы шли к серебряной башне, я поняла, насколько огромен этот город. Площадь, выложенная узорчатой плиткой, достигала, наверное, километра в поперечнике, прогибаясь в центре, подобно чаше. Башня вблизи уже не казалась маленькой. Стоять под ветреным небом на самом дне гигантского кратера и смотреть на тёмный провал входа было не слишком уютно, поэтому мы вошли внутрь.

— Долго ещё? — бурчала Лин.

Коридор шёл под уклон, следовательно, нарезая круги почёта вокруг башни, мы спускались всё ниже. Ход был достаточно широк, чтобы могли спокойно разойтись трое. Стены коридора были неровными на вид, сколы камня были графитно-чёрными и маслянисто поблёскивающими. Свет, напоминающий лампу дневного освещения, белый, холодный и какой-то стерильный, давали панели, которыми был выложен потолок. Несколько раз нас обгоняли идущие поодиночке и группами люди и обитатели эпсилона — последние не удостаивали нас даже взглядами.

Поначалу после освещённого коридора темнота пещеры казалась непроницаемой. Огромное пустое пространство ощущалось буквально на физическом уровне, под сводами гуляло эхо множества голосов. В этом циклопическом аквариуме, заполненном тьмой, тут и там горели костры бело-голубого света, который источали уже знакомые друзы кристаллов энергонакопителей. Но они казались слабыми звёздочками по сравнению с иллюминацией, горевшей в дальнем конце пещеры. Стоит ли говорить, что меня понесло именно туда?

— Ну, я, пожалуй, здесь постою, — пробормотала Линви.

И это ей так не терпелось найти моего Двойника?!

— Эй, мы ведь ещё не знаем, что здесь будет, — завлекательно напомнила я.

Лин на это не повелась:

— Я и знать не хочу, — подруга затерялась в толпе рядом с выходом.

Народ расходился ближе к стенам пещеры, оставляя свободным широкий проход посередине. Сначала я опасалась идти быстрым шагом, но вскоре осмелела — пол в каверне был неестественно ровным. Пещера вряд ли имела природное происхождение, являясь, вероятно, старой выработкой (уж не этих ли пресловутых кристаллов?). Остров света впереди оказался скульптурной группой тёмного полированного камня, подсвеченной кольцом располагавшихся вокруг неё четырёхгранных кристаллов. Я подошла ближе, жмурясь от непривычно яркого света, и застыла, задрав голову.

На переднем плане располагались две фигуры — мужская и женская. Тяжёлые волны каменных волос бросали в тень лицо женской статуи. Она застыла как бы в шаге к зрителю, а в её открытых ладонях, сложенных чашей, лежало сердце (достоверно так выполненное, я даже аорту нашла). С трудом оторвав взгляд от женщины, я присмотрелась к её спутнику. Чёрт, кое-кого он мне, определённо, напоминает… Губы каменного бога были тронуты едва заметной усмешкой. Скульптор сумел передать выражение какой-то ироничной усталости, мол, «знаете, вокруг было бы гораздо спокойнее, если бы Большого Взрыва никогда не происходило».

Остальные трое — одна женщина и двое мужчин, находились на заднем плане, их фигуры были полускрыты в тени двух первых статуй, лица закрывали гладкие непроницаемые пластины масок. Длинные каменные перья, украшающие маски, водопадом спускались по плечам божеств. Статуи рослого мускулистого мужчины и приземистой фигуристой женщины стояли чуть позади двух первых фигур и держали в каждой руке двуклинковое оружие с длинным древком. Третий стоял точно в центре.

Пять антропоморфных фигур окружали изваяния зверей из более светлого камня. Внимание, в основном, привлекали фигуры двух тварей, смахивающих на огромных гиен, по обе стороны от богов. Полированные чёрные камни их глаз поблёскивали неприятно живыми искрами. Более мелкая живность собралась у ног Пятерых. Присмотревшись внимательнее, я даже нашла подобие цвиэски. Крыльев у неё не было.

— Это наши боги, человек, — я вздрогнула.

На лице женщины была такая же чёрная маска, по спине и плечам спускались украшения из чёрных длинных перьев и, насколько я могла понять в полумраке, каких-то щупальцев. Что можно увидеть через тонированное стекло при таком хилом освещении? Наряд женщины был схож с одеянием кровожадной богини в центре и представлял собой узкий камзол, сшитый из полосок жёсткой кожи и перетянутый широким узорчатым поясом, длинную светлую юбку из лёгкой ткани, остроносые сапоги и широкие браслеты на обеих руках. Голос был смутно знакомым, но Аме не принадлежал точно. К тому же, эта представительница Каинова племени была и выше и мощнее по телосложению, чем мой Двойник.

— Пятеро. Я слышала о них, — отозвалась я, мысленно прибавив: «много нехорошего».

Женщина кивнула:

— Да. Шимайнэ — Король, Шимини — Королева, Сфиэст — Мудрец, — склонив голову и сделав какой-то неуловимый жест левой рукой, она указала на три фигуры в тени. — Анахармэ — Дарующая, и Ладир — Властвующий, — последним двум почему-то поклонов не полагалось.

В общем и целом, я пришла к выводу, что местное население может, когда хочет, способствовать расширению моего лингвистического запаса. Тем временем, моя собеседница повернулась ко мне и произнесла уже другим тоном:

— Тебе лучше уйти, — она открыла лицо, подняв забрало маски.

— Анор? — изумлённо спросила я — настолько тон этой упитанной девчонки отличался от того, что я слышала три дня назад.

— Шимини?

Анор’Иефлане обернулась на голос:

— Ал’Ттемекке, риен Шаэррат арнгорн маири шиэсте…

Присоединившаяся к нам Аме, так же щегольски наряженная, как и Анор, кинула на неё настороженный недобрый взгляд, опустила на лицо тёмное забрало маски и буркнула, обращаясь ко мне:

— Идём отсюда.

Интонация, с которой это было произнесено, была довольно серьёзной, и я, взвесив все «за» и «против» по поводу приказов, без конца отдаваемых мне кем ни попадя, подчинилась без пререканий.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросила Двойник по пути от изваяний богов к выходу.

Я только развела руками:

— Вообще-то, это Лин тебя искала… а что здесь будет? Массовое жертвоприношение невинных туристов? — сердце в руках богини не давало мне покоя.

— У Дарующей много аспектов, а ты судишь по одному из них, — нравоучительно заметила Ал’Ттемекке. — Нам их солить, туристов ваших? Себе-ничего «невинные», после церемонии мы Камней недосчитаемся.

Я философски пожала плечами, что тут поделаешь — «воруют!».

— Кстати, никогда бы не подумала, что Анор тоже из советников…

— Она молодая, моя ровесница, но орать умеет громче остальных наших кумушек, вот её и назначили. Отец — Властвующий, и, когда его нет в Цитадели, Иефлане наглеет окончательно.

Власть, именующая себя в честь божеств? Власть, считающая себя наместниками божеств?

Двойник едва слышно повторила фразу, которую сказала ей Анор, и прибавила шагу. Что бы это ни значило, Ал’Ттемекке это злило.

— Разве Король и Королева не являются верховными титулами? — поинтересовалась я.

— Это очень примерный… искажённый перевод их титулов, — поморщилась Аме. — Шимини и Шимайнэ не правят. Их просто… подавляющее большинство, они… как это?.. «соль земли»?

— «Их» — в смысле, советников?

— Нет. В смысле, всех. Всех нас.

Социум, каждая единица которого, в зависимости от касты, именует себя в честь определённого божества? Ну и самомнение, прости Триединый. Мы немного прошли молча, пока Аме вдруг не остановилась, как вкопанная, и резко спросила:

— Где цвиэски?

— Ну, она уходит иногда… а потом приходит, — я искренне не понимала, из-за чего она так всполошилась.

— Зови её, быстро! — зашипела она.

— Как? — окончательно растерялась я.

Свисти, не свисти — пещера огромна, Тварь меня не услышит.

— Мне всё равно, как, хоть мысленно! — театральным шёпотом приказала Аме.

Я помедлила, ёжась под тяжёлым взглядом Ал’Ттемекке (интересно, я тоже так на людей зыркать умею?) и выдав несколько томительных «э-э-э». Аме терпеливо ждала, не сходя с места. Вдали, у статуй, звучный голос начал что-то говорить на их тарабарщине. Я повторила сакральное «э-э-э». Цвиэски откуда-то сверху брякнулась мне на макушку, сложила крылья и перелезла на плечо.

— Спрячь её! — скомандовала Двойник.

Я недоумённо повиновалась, затолкав вяло сопротивлявшуюся ящерку за пазуху. Безликие в непроницаемых масках Наставники вокруг нас стали о чём-то переговариваться, но Ал’Ттемекке выразительно глянула на них и что-то прорычала сквозь зубы. Перешёптывания тут же утихли, дабы возобновиться, когда мы прошли мимо.

— Доведёте вы и меня, и себя до эшафота — и ты, и ящерица эта, и Илар, Бездна его забери, — пробормотала Аме.

— Он-то здесь причём? — тупо спросила я.

Двойник досадливо отмахнулась:

— Потом.

Мы с моим Двойником и нашедшейся Лин очень поспешно поднимались наверх, к свету.

— Ты так и не ответила, зачем здесь собрали людей и местных, — отвратительную привычку возвращаться ко, вроде бы, успешно замятым вопросам я унаследовала от матери.

Аме остановилась и зло взглянула на меня. В холодном белом свете ламп, освещавших коридор, её лицо казалось болезненно бледным.

— Это. Тебя. Не. Касается.

Лин хотела, было, что-то сказать, но мы с Двойником одновременно так посмотрели на неё, что она сразу замолкла.

— Моэна, ты видела — всё законно, — уже спокойнее продолжала Ал’Ттемекке. Видимо, она уже была наслышана о моих вчерашних подвигах. — Я не лгала, когда говорила, что никто их в жертву приносить не будет, жаркое из них не сделает, в рабство не обратит. Они здесь по своей воле.

— Зачем? — почти выкрикнула я, но потом осеклась, уловив порождённое моими негодующими воплями эхо, и продолжала уже тише, — У меня создаётся впечатление, что не в курсе происходящего здесь только мы с Лин.

— Я не очень-то и стремлюсь узнать, — робко заметила Линви.

Я воззрилась на неё, как на предателя.

— Они пытаются найти себя, — ответила Аме, продолжая путь нарочито медленно походкой, скрывающей хромоту.

Мы потащились за ней. Я не унималась:

— Неужели? И вы в своём бескорыстном человеколюбии им помогаете?

— Не смеши, — холодно отозвалась Ал’Ттемекке. — Государь Старой Москвы заключил с Владыками соглашение.

— Вам заплатили? — чёрт, когда это Государь стал нанимать своим подданным антигуманных психотерапевтов с эпсилона?

— Лично мне — нет, — передёрнула плечами Двойник, ускоряя шаг.

25.

— Так есть у вас в городе солярий? — озвучила Линви вопрос дня.

— Это такая хреновина, которая в течение нескольких минут поливает чистым ультрафиолетом, вызывая появление ровного кирпичного цвета рожи, а также необратимые изменения в организме, — сочла нужным пояснить я.

— Нет, — Аме бросила задумчивый взгляд на слегка подпечённую физиономию Линви, уточнила: — Тебе точно не нравится твоё состояние на данный момент? — и, получив крайне эмоциональный отрицательный ответ, пообещала, что что-нибудь придумает, и вышла.

Мы находились в одной из комнат особняка на втором этаже. Тонированные стёкла окон этого помещения имели не дымчатый, а глубинно-синий оттенок, из-за чего комната казалась находящейся под водой. Мебель, ковры и другие предметы обстановки тоже были в морской гамме. И наши с Лин физиономии заиграли нездоровыми оттенками.

— Знаешь, — задумчиво произнесла я, — получается интересная история. Несмотря на повышенную солнечную радиацию, большинство местных жителей, хотя и имеют довольно смуглую кожу, тем не менее, не являются темноволосыми и темноглазыми. А этот факт свидетельствует в пользу того, что… — что меня несло по волнам академической теоретики, — либо, по историческим меркам, повышение солнечной активности произошло сравнительно недавно, и население не успело генетически подстроиться под изменившиеся условия среды. Либо, они переселились в эти края относительно недавно. Откуда и почему?

— Морру, охолони, а? — меланхолично прервала Линвиль поток моего словоблудия. — Мораль я здесь вижу только одну — «Олдвэй» должна настойчиво рекомендовать в турах на эпсилон брать с собой крема с SPF, эдак, пятьдесят.

А смысл в её предложении был…

Я поднялась с кресла и прошлась по комнате, скользя взглядом по предметам интерьера. На глаза мне попалась маска Аме, которую та сняла, оказавшись в помещении, и положила на столик. Наконец-то представился случай рассмотреть поближе эти их кастовые регалии. На лёгкий металлический обруч крепилось подвижное забрало из гладкого тёмного стекла и целый водопад длинных чёрных перьев и щупальцев. В профиль забрало напоминало вороний клюв… боги с вороньими головами. Или демоны? Тут уж зависит от стороны, на которой ты находишься…

Помедлив, я сняла очки, осторожно водрузила обруч на голову, откинула за спину длинные перья, спускавшиеся мне ниже колен, и опустила на лицо стекло маски. Ощущения были такие же, как если бы на мне были тёмные очки со стёклами, поляризующими свет — мрачновато, но контуры предметов кажутся более чёткими.

— Ну как? — я полуобернулась к Линви.

Та в ответ закатила глаза и сказала, что мне не хватает, как минимум, фута росту для подобных головных уборов. Я поморщилась, всё ещё оценивая собственные ощущения. Если из-за капризов местной погоды солнце и так почти не видать, зачем тогда носить затемнённые маски?

— Лин, а если дело не в солнечной активности, а в атмосфере?

Линви снова закатила глаза.

— Моэна, тебе не идёт.

Да они все сговорились что ли? Аме, как истинная проклятущая нелюдь, бесшумно возникла на пороге. В руках она держала целую кучу каких-то разноцветных баночек, которые принялась расставлять на столике. Лин, чувствуя избавление от необходимости слушать мои речи, подскочила к Ал’Ттемекке. Я, демонстративно не обращая на них внимание, прошлась по комнате, прислушиваясь краем уха к тому, что Ттемекке рассказывала Лин. Честное слово, я почти привыкла к маске, если бы эти грёбаные щупальца, раскачиваясь в такт моим шагам, не сбили несколько флакончиков, которые в столь тщательном порядке расставляла нелюдь.

Под убийственными взглядами Линвиль и Ал'Ттемекке я, ойкнув, собирала разбросанные баночки. Я поспешно сняла маску, положив её на место, нацепила очки и уселась в кресле, скромно сложив ручки на коленях и демонстрируя свою полнейшую безвредность. Уровень враждебности по отношению ко мне слегка упал.

— Смотри, — снова принялась рассказывать нелюдь, — сначала вот это, потом наносишь это, смываешь эти два этой штукой, — позвякивая, скляночки в строго определённом порядке выставлялись на столик, — и каждый день с утра на лицо толстым слоем этот крем, он впитывается быстро. Держи — дарю.

— И-и-и-и!!! Спасибо-спасибо-спасибо! — рассыпалась Лин в благодарностях. — А я от всего этого не облезу?

— Не должна, вообще. Загар должен сойти… Мы на людях не проверяли, нам гуманизм не позволяет, — Аме красноречиво посмотрела в мою сторону и ядовито улыбнулась.

Я сохранила кирпичное выражение лица, только подсела поближе и пересадила цвиэски, до этого сидевшую на шторе, на столик.

— А это что здесь такое плавает? — я наугад ткнула пальцем в одну из прозрачных склянок.

Флакончик закрывался стеклянной пробкой, которую цвиэски, ничтоже сумняшеся, вытащила зубами и сунула любопытную морду в жидкость, пытаясь добраться до плавающего в глубинах…

— Убери ящерицу, она сожрёт натуральный продукт, — заявила Аме и обратилась за поддержкой к Линви, которая тоже всем своим видом выражала возмущение — натуральные продукты она уважала.

— А, по-моему, так это просто черв… — я вовремя посмотрела на стремительно меняющееся выражение лица подруги и поправилась, — черешня.

Что это было на самом деле, выяснить не удалось: натуральный продукт всё-таки успела съесть цвиэски, за что была с позором выдворена со стола на пол. Лин сгребла все баночки, ещё раз повторила все указания моего Двойника и свинтила.

— Ванная прямо по коридору, потом вниз по лестнице и направо, — сказала Аме ей вслед.

— Что, даже с горячей водой? — подозрительно поинтересовалась я.

— Да. А что?

— Вот буржуи.

Я выдержала паузу, мстительно представляя, какой станет ванная после пребывания там Линви — сплошь лужи, хлопья ароматной пены и следы эфирных масел. Впрочем, в этом доме, наверное, гнут спину целые легионы неофитов каст, насколько я понимаю структуру их социальных взаимодействий, так что отчаяние домохозяйки, столкнувшейся с настолько запущенным случаем, Ал’Ттемекке не постичь.

— Так что это за стойкое неприятие моей ящерки? — вот я и подошла к столь волновавшей меня теме.

— Ты видела изображение цвиэски и остальных тварей рядом со статуями Пятерых? Природа всех этих существ божественна, если говорить канонически.

— Н-да? — я невольно уставилась на маску, а потом перевела взгляд на цвиэски. Ящерка самозабвенно чистилась, усевшись на ковре. Я мысленно увеличила цвиэски раз в двадцать, сравнив щупальца на хребте ящерицы с украшениями маски. — Так вот вы на что божественных животин обдираете…

— Не, на украшения других обдирают. Живых, — помотала головой Ал’Ттемекке. — Такие, как твоя цвиэски, ненастоящие. Это Шаэррат — Тени. А ещё «Маири Анахарэм» — Дарующие Смерть. Они — знак рока, карающее оружие Бездны, стражи пустошей и молчаливых лесов, где запрещено ходить, — перечисляла она. Но потом вдруг озорно сверкнула жёлтыми глазами и добавила: — Несчастная протоплазма, которую все боятся.

Я с подозрением воззрилась на Двойника, дивясь произошедшей с ней переменой. Ал’Ттемекке поудобнее устроилась в кресле напротив меня и вытянула ноги.

— Понимаешь, — объяснила она, — трудно сохранять богобоязненный настрой, когда работаешь вместе с Иларом одиннадцать лет. Это он научил меня и Ниласа призывать тварей вроде цвиэски, поскольку уверен в том, что, позволь, процитирую, «божественные посланцы из Теней хуже, чем из дерьма — пуля».

Я хмыкнула.

— Заметь, это я ещё вольно перевела.

Еретик и богохульник — ох, другого я от Итаэ’Элара и не ожидала. Значит, при первой нашей встрече он назвал меня «Тенью»… Тенью Аме.

— Но вдруг появляешься ты, — продолжала Двойник, — Илар создаёт для тебя цвиэски, но потом почему-то не уничтожает тварь, хотя ему прекрасно известно, какой опасности из-за этого подвергаемся мы все.

— Но ты его прикрываешь? Зачем?

Ал’Ттемекке устало подпёрла голову рукой, распустила длинные волосы, до этого собранные в пучок на затылке, и посмотрела на меня сквозь ресницы:

— Как в твоём мире поступают с теми, кто слаб физически, кто не способен быть наравне со всеми?

Я немного растерялась:

— Ну, гроши им какие-то Государство, вроде, платит, кого возможно — модифицируют, и те работают где-нибудь.

— Тогда ты не поймёшь, — покачала головой Аме. Выдержала паузу, пока я всем своим видом выражала готовность проявить понимание, и продолжала: — Но, впрочем, должно получиться… хочешь посмотреть… я слышала, вы называете это «мувис»?

— Кино? — недоверчиво переспросила я.

— Ну, наверное, — нетерпеливо отмахнулась она. — Закрывай глаза.

— Это ещё зачем?

— Ты — Тень, Шаэррат, Двойник… или Вестник моей смерти, как любезно сегодня мне напомнила Анор, — по лицу Ал’Ттемекке пробежала неопределённая гримаса, которая, в конце концов, преобразовалась в ледяное презрение к суевериям и ко всяким зазнавшимся личностям. — Значит, ты можешь увидеть прошлое моими глазами, непосредственно через мои ощущения и воспоминания.

Я колебалась. Любопытно почувствовать на себе возможности их мозга, и, в то же время…

— А если я в чужом сознании, метафорически выражаясь, раскидываю мебель, пинаю стулья, ложусь на диван, не снимая ботинок, зарываю окурки в горшках с цветами и хихикаю над детсадовскими фотографиями хозяев? — лениво уточнила я. (Нет, в физическом смысле я такого себе не позволяю, что бы обо мне не рассказывал Доминик.) — Не боишься пускать меня к себе в мозги?

— Не боюсь. Во-первых, я упустила смысл аналогии в начале ещё, а, во-вторых, это ты должна будешь пустить меня в мозги, — холодно заметила Аме, опровергая подающую надежды теорию, что у Наставников есть чувство юмора. — В интересах твоего выживания на эпсилоне, Моэна, узнать как можно больше о каждом из нас.

— Мне гарантировали безопасность… — завела я старую песню «Замочите только посланца высокоразвитой империи, поганые дикари, и вашей судьбе не позавидует даже одноклеточная слизь на богами забытой сигме».

— И как, ты, иностранный наблюдатель, отчасти дипломат, обошлась с религиозными чувствами нашего радикального кастового старичья? — Аме бросила красноречивый взгляд на цвиэски. — Гарантий больше нет.

Я сняла очки, потёрла переносицу, зажмурилась и проворчала:

— Ты сама знаешь, что это Илар меня подставил. Ладно, давай сюда своё прошлое.

26.

Предположительно 2271 год. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

Я покачнулась и открыла глаза.

— Ты показала ничтожные результаты на испытаниях. Ты не можешь стать стражем городов долины, — бесстрастно констатировал Шимайнэ.

Его голос эхом отдаётся от стен холла, приглушённые тонированными стёклами лучи Сердца Света мягко рассеивают полумрак, и я замечаю, что Владыки стоят на том участке мозаики, где хаотичные узоры свиваются в хорошо различимую светлую спираль. По ней я в детстве прыгала по плиткам пола, воображая различные препятствия. В детстве… до того, как… Я зажмурилась. Но уши-то не заткнёшь.

— Наш досточтимый Властвующий сегодня лишён права голоса, — безликая в чёрной маске, Шимини отвесила насмешливый полупоклон моему отцу. Я дёрнулась, как от пощёчины, сжав кулаки, но Мелэтир’Тэнтэк покачал головой. Не надо. — Я предлагаю смерть.

— Не от наших рук, — так же безразлично добавил Шимайнэ.

Я закусила губу. Остаются только Сфиэст и Анахармэ.

— Пусть казнит народ, — обронил Мудрец.

— Игра? — уточнила Дарующая у остальных Владык.

— Почему бы и нет.

Путь до дверей казался путём от Цитадели до Островов.

— У неё есть шанс выиграть? — тихо спросил за моей спиной Ладир.

— Бездна иногда даёт победу тем, кто этого не заслуживает, — отозвалась Анахармэ беззаботно.

Какое Владычице дело до меня — я бесполезна. Я не нужна её касте, за меня даже собственная мать постыдилась поручиться. Я распахнула двери. День сегодня знаменательный. День моего совершеннолетия. И моей смерти. Даже погода необычна — небо безоблачное, и вся площадь была залита светом Сердца Дня, его лучи отражались от множества масок, закрывавших лица собравшихся. В Цитадели не так уж много развлечений, а из моего бессилия раздули целое шоу, потому любопытствующих собралось достаточно. Я медленно и терпеливо, ступенька за ступенькой, преодолевала спуск по крыльцу. Нога, сломанная ещё в детстве и сросшаяся не совсем правильно, болела, как проклятая. Наверное, от волнения. Маски, к слову, очень удобная вещь, — за чёрным непроницаемым стеклом никто никогда не увидит твоих гримас.

— Совет решил не марать рук, — сказал Сфиэст. — Любой из вас может попытаться избавить Ал’Ттемекке от её несовершенного тела, вызвав на поединок по праву сильного. Но, если вызвавший проиграет, Совет оставит Ал’Ттемекке в покое.

Я замерла, озираясь, посреди круга, образованного собравшимися, и притопнула здоровой ногой. Ночью прошёл дождь, а с утра подморозило, и плитка покрылась тонкой скользкой корочкой. А мне, как назло, нужно как можно более устойчивое положение, хотя и мой более подвижный противник, в принципе, тоже может навернуться… в Бездну маски! Я перебросила за спину длинные перья, подняла тёмное забрало, подставив лицо не греющим лучам светила. Порыв ветра ожёг холодом лицо. Дрожащей рукой я выпутала из ремней на поясе отполированную костяную рукоять длиной с моё предплечье, вытянула руку вперёд и тронула рычажок предохранителя — со щелчком развернулись длинные раскладные лезвия.

В первом ряду потеснились, пропуская вперёд высокую женщину. Она уверенно направилась ко мне, поигрывая длинным клинком. Каблуки её сапог звонко цокали по обледеневшей плитке. Лицо она тоже открыла — светлые распущенные волосы обрамляли узкое аскетическое лицо с бесстрастными серыми глазами. Одна из Мастеров клинка. «Видимо, богам наскучил этот суд, раз они желают настолько скорого его завершения», — горько подумалось мне.

Когда между нами оставалось не более десяти шагов, она остановилась и сказала:

— Ал’Ттемекке, я, Даэт’Рэйра, бросаю тебе вызов по праву сильной.

Дайра, щурясь от непривычно яркого света, посмотрела на меня. В ногах была предательская слабость, сердце пропускало удары, и я не придумала ничего лучше, кроме как кивнуть, обречённо закрыв глаза.

— Возражений нет ни у кого? — спросила она, повернувшись к толпе.

Я поудобнее перехватила и крепко сжала рукоять оружия. Палач вызвался сам — кто будет оспаривать её право? Все молчали, и, стоило сосредоточиться, чувствовалось общее направление потока их сознаний: довольно цельное течение образов, с преобладанием любопытства, лёгкой примеси страха и азартного волнения. Возмущение, впрочем, не ярко выраженное… «Вот бы так погрузится в реку чужих мыслеобразов, чтобы пропустить удар…». Видимо, мне это почти удалось, потому что я чуть не пропустила сказанное кем-то:

— Есть.

Мастер клинка замерла каменным изваянием, ожидая, пока неизвестный подойдёт ближе. Он был выше Рэйры на полголовы, не говоря уж обо мне.

— Причина? — деловито спросила Даэт’Рэйра, поджав губы.

Анахармэ — юстициарии, им позволительно вмешиваться в конфликты внутри других каст, но трудно даже представить обратное. Тем более, ситуацию, когда мужчина вмешивался в противостояние женщин. Это было настолько недостойно, вероломно и неприлично, что я невольно оказалась заинтригована.

— Причин нет. Просто так, — ответил незнакомец.

Мне подумалось, что под маской он ухмыльнулся.

— Ты издеваешься надо мной?! — не скрывая бешенства, воскликнула Рэйра. — Кто ты такой?

Он неторопливо открыл лицо. Из-под украшавших маску чёрных перьев выбивались пряди длинных пепельно-русых волос, но они не могли скрыть едва поджившие рубцы, которые змеились через правую сторону лица мужчины. Бездна, где можно получить такие раны?

— Итайэ’Элаар, — представился он. — Я хочу видеть Властвующего.

— Тогда зачем тебе оспаривать моё право убить эту девчонку? — недоумённо спросила Дайра.

— Чем скорей закончится эта пародия на суд, тем быстрее я смогу переговорить с Ладиром Цитадели, — ответил он, подбрасывая на ладони рукоять клинка.

— Значит, вызываешь меня? — в глазах Даэт’Рэйры загорелись злые огни.

— Да.

Движение Мастера клинка, бросившейся вперёд, было практически неуловимо, так же быстро и смазано Итаэ’Элар повернул кисть и подставил руку под клинок Рэйры. Я невольно отшатнулась. Свистнули, рассекая воздух, развернувшиеся лезвия, клинки звякнули, столкнувшись, и Мастер клинка отшатнулась, чуть не потеряв равновесие, зажимая пальцами порез на скуле. Наблюдавшая за этим спектаклем толпа не преминула разразиться удивлённо-одобрительными возгласами. Толпа легко меняла симпатии.

— Ты проиграла, — заметил Итаэ’Элар, складывая клинки и убрав рукоять за пояс.

Даэт’Рэйра бросила на него испепеляющий взгляд, поклонилась Владыкам и торопливо скрылась в поспешно расступившейся перед ней толпе.

— Э-э… спасибо? — наугад сказала я, взглянув в зелёные глаза чужака, не зная, радоваться или огорчаться тому, что меня избавили от смерти от руки Рэйры.

Приём, который я видела, рисковали применять немногие — если точно не знать тех долей секунды, необходимых для того, чтобы клинки развернулись, можно было запросто остаться без руки. Зачем ему мой отец, если он принадлежит к другой касте?

— Всегда пожалуйста.

Я почувствовала, как волна жара поднимается от шеи к щекам, и, потупившись, пробормотала:

— Меня зовут Ал'Ттемекке…

— Живи, Ттемекке, — благосклонно кивнул он.

* * *

Я открыла глаза, чувствуя, как горит на щеках лихорадка румянца. Воспоминания Двойника неохотно уступали место моему сознанию, утекая медленно, как тягучий сироп из опрокинутого стакана. Ал’Ттемекке, удостоив меня быстрым взглядом, поднялась со своего кресла, отдёрнула штору и распахнула окно, впустив в комнату стылый воздух и дневной свет. Эффект аквариума рассеялся. Я встала рядом с Аме. Её лицо было оливково-бледным, зрачки золотистых глаз сузились до точек. Я машинально отметила, с какой силой она переплела пальцы.

— Всё уже закончилось, — заметила Аме, кивнув в сторону площади — из портала башни вытекала тёмная масса народа.

— Что им там наговорили?

— Каждый услышал то, что хотел услышать.

— Снова ваши фокусы? — подозрительно спросила я и рефлекторно потрясла головой, чтобы мозги встали на место после вмешательства сознания Двойника. Вроде, помогло.

— Время поджимает, поэтому и приходится действовать такими методами, — ещё туманнее добавила она. — Линви и ты проходили под аркой Зеркала?

— Ну, как и все пришлые… — я не слишком понимала, зачем ей это спрашивать.

Аме кивнула.

Вопросы неприятно свербили где-то в подкорке, на эпсилоне я постоянно чувствовала себя отвратительно неосведомлённой. Воспоминаниям моего Двойника, около двенадцати-одиннадцати эпсилонских лет… Да, Аме оставили в покое, но перестали ли относиться к ней, как к созданию второго сорта? Эти воспоминания были чем-то очень личным, и даже я, обычно отличавшаяся тактичностью летящего в цель кирпича, чувствовала, что Аме больше ничего не намерена обсуждать на эту тему. Поэтому я спросила только:

— Аме, кто, Бездна его возьми, такой Итаэ’Элар?

— Если бы я это знала… — тихо ответила она.

27.

17 октября 2281 года. Пространство класса «эпсилон», Серебряная Цитадель.

Картина складывалась странная. Ал’Ттемекке, возраст — около тридцати, Анахармэ, обладает физическим недостатком, который на альфе вполне можно было убрать, так и осталась неприкасаемой в своём обществе. Нэире’Лаисс, инженер, Сфиэст(?), вероятно, ровесник Аме, благодаря дурацкому имени и нетипичной для них мягкости характера тоже не в фаворе в Цитадели. Итаэ’Элар, возраст неизвестен, вероятно, не Властвующий(?), в какие-то баснословные года крутил шашни с Ал'Ттемекке(?!!), призывает божественных посланцев за здорово живёшь, перенастраивает Коридоры, знает, как совладать с таинственными источниками энергии и, вообще, и чтец, и жнец, и на дуде игрец. По странной прихоти среди подчинённых держит классических неудачников, и прозябает в этой глухомани уже с десяток лет, хотя за гордыню и честолюбие набежит ему гореть в адском пламени чуть менее, чем вечность. Сегодняшняя деятельность его, на первый взгляд, вообще мало связана со Старыми Путями, у него красивый цвет глаз… э-м-м… о чём это я? Короче, внимание, вопрос: зачем ему контур-операционщик с Истинной Земли в качестве консультанта?

Неделя на эпсилоне длится десять дней, среди которых только два выходных. Этот факт наверняка серьёзно омрачал бы моё существование, случись мне работать в серьёзной компании. Илар, Ттемекке, Нилас и ещё парочка периодически мелькавших в этой шарашкиной конторе нелюдей раньше полудня серьёзных дел не затевали. До Сердца Света они предпочитали гонять чаи, дремать, трепаться о чём угодно, только не о работе, или болтаться по городу под предлогом проверки Зеркала Цитадели, если погода благоприятствует. Между мной и Иларом установилось что-то вроде не безоблачного, но всё же нейтралитета — мы оба стоически приняли свой крест. В общем, теперь, думаю, понятно, почему их коллектив, в целом, не показался мне таким уж чужеродным.

Правда, почти всё то, что они соблаговолили поведать мне об исследовании Коридоров, представляло чисто академический интерес. Элоиз то ли не совсем правильно поняла Мельтека, то ли, что более вероятно, бессовестно лгала мне насчёт бесконтурных технологий, дабы хоть чем-то заинтересовать. Эпсилон вообще не обладал технологиями контурного оборудования в человеческом понимании. Эта была скорее философия, чем наука. И эта философия гласила, что никаких Коридоров, никакого Междумирья — того нефиксируемого никакими приборами бесконечно краткого промежутка времени, когда тело находится «не там и не здесь» — вообще не существует.

Будучи в особенно благодушном настроении, Илар заметил, что Пространства накладываются друг на друга, где-то пересекаясь, так, что, цитата, «мы можем быть настолько близко друг к другу, насколько это вообще возможно, никогда так и не узнав об этом и сами того не замечая». От этого его высказывания по моему позвоночнику пробежала предательски приятная дрожь, и та часть моего сознания, что была куда древнее цивилизованного человека, вдруг посоветовала повернуть разговор в русло «ну, раз пошла такая пьянка, так почему бы не сблизиться в более приземлённом варианте, а, дружок?» Я тогда умудрилась слегка покраснеть, а нелюдь ухмыльнулся. Он дразнил меня — я не интресовала его как женщина, не интересовала как специалист. Изобразив оскорблённую невинность, я поклялась на всякие двусмысленности больше не покупаться.

Я очень внимательно пересчитала оставшиеся в пачке сигареты и попыталась прикинуть, на сколько времени мне хватит такого изобилия. Ошибки быть не могло. Их было двенадцать, и это была ещё одна трагедия моего неустроенного быта.

День сегодня выдался мрачнее предыдущих. Тяжёлые тучи быстро плыли по мутно-серому небу, верхушки деревьев гнулись под резкими порывами северного ветра. У земли было относительно тихо, но всё равно так промозгло и премерзко, что я подняла воротник куртки и дышала на озябшие руки, искренне недоумевая, зачем, кроме как из изощрённого садизма, было приглашать нас к Зеркалу Цитадели, да ещё и в выходной. Я серьёзно обдумала вопрос, стоит ли брать с собой цвиэски, потому что погоды стояли предзимние, да и туманное предупреждение моего Двойника не могло не настораживать, но, в конце концов, всё-таки усадила ящерку за пазуху.

В полном составе нелюди не собрались — Аме не было. Илар даже соизволил поздороваться, правда, с таким видом, будто желал мне быстрее свести близкое знакомство с Бездной, но он всегда так меня приветствовал, а Нилас ободряюще подмигнул — мол, «давно уже смирились с твоим существованием, не боись». Оба нелюдя сегодня были одеты гораздо более мажорски, чем обычно — в чёрно-серебряную форму, сходную с одеяниями Властвующего на скульптурном изображении богов Гваейт Умбала, и маски, хотя стеклянные забрала и были подняты.

Зеркало светилось ровно, но едва заметно.

— Чего ждём? — нетерпеливо спросила Линви.

Мы пришли на площадь уже с полчаса как, а нелюди нам ничего не объяснили, тихо переговариваясь между собой.

— Чего-то ждём, — эхом повторил Илар.

Очередной порыв ветра взметнул опавшие листья, взъерошил волосы. Радужная поверхность Зеркала прогнулась пузырём под напором ветра, лопнула и облепила светящейся пеленой металлические колонны. Они вспыхнули чистым белым сиянием, по яркости сравнимым с магниевой вспышкой и погасшим так же быстро. Цвиэски зашипела, острыми коготками впилась мне в шею, я чертыхнулась и зажмурилась, сердце на мгновение сжало тревожное тоскливое предчувствие.

Илар и Нилас переглянулись. Представление, по-видимому, закончилось.

— Ну, мы пойдём? — Лин цапнула Ниласа под локоть.

Несчастный уже не сопротивлялся. Сопротивляться было поздно.

Я скорчила крайне неодобрительную рожу, подсознательно ожидая, что Илар тоже будет возмущён тем фактом, что его коллега в который раз удачно откосил от работы, но он только спросил что-то у Ниласа (ну, интонации точно были вопросительные), на что Нэире'Лаисс ответил короткой фразой.

Вот предатели! Аме сейчас наверняка с этим своим аэлвом (взглянуть бы хоть на него, интересно же), Линви пудрит мозги наивному аборигену, а я (о, как тяжёл мой крест!)… я мрачно уставилась на Илара:

— И что здесь происходит?

— Пойдём, увидишь, — равнодушно бросил он.

Мы немного прошли молча, но потом я всё-таки не выдержала:

— Что ты сказал Ниласу?

— Что два лучших подарка человеческой самке на эпсилоне — цветы и жизнь. Я спросил, что именно ждёт Линвиль, а он ответил: «и то, и другое».

— И что это значит? Кроме того, что вы тут махровые шовинисты, конечно, — проворчала я, закатывая глаза.

— То, что жизнь Линвиль находится под личной ответственностью Ниласа. Смелое решение, но я бы так делать не стал.

Что ни говори, а Лин умела удобно устраиваться где угодно и даром время не терять.

— Ну, ты-то у нас, конечно, выше таких вещей, — я продолжала брюзжать.

Три недели! Три недели я хожу за ним в нелепой надежде на то, что он, наконец, перестанет корчить из себя видиста и предложит перепихнуться. Триада, да вся бухгалтерия только и болтает, что уж на эпсилоне вечерок в одиночестве коротать не придётся — у них женщин всего тридцать пять процентов, поэтому чуть ли не половина их мужиков не против ступить на скользкую дорожку межвидовых извращений. Может, у него уже есть бронзовокожая острозубая богиня, и его не интересуют межвидовые извращения? Или нужно быть откровенней в своих намерениях, я уже прям не знаю…

— Я вот уверена, что на тебя клюют всякие семнадцатилетние барышни, которые томными голосами спрашивают, откуда такие шрамы.

Илар только хмыкнул.

Я прокашлялась:

— А, вообще, откуда?

— Несчастный случай.

Первое, что уяснили люди, столкнувшись с Каиновым племенем, — этих тварей очень тяжело убить. Болевой порог Наставника выше человеческого, и, даже при ранении, от которого человек свалится от болевого шока, твари с эпсилона, уж будьте уверены, хватит времени до вас добраться. Я скептически приподняла бровь и уточнила:

— И для кого этот случай явился несчастным?

— Тебе тоже семнадцать?

Я поперхнулась, обиженно насупилась и замолчала, занявшись созерцанием городского пейзажа. В этом районе города я ещё не была — местность постепенно понижалась. Воздух в низине казался промозглым и тяжёлым, стылыми парами оседал в лёгких. Сердце молотом стучало в висках, гортань горела от холода.

— Илар, я за тобой не успеваю.

Итаэ’Элар покосился на меня и послушно подстроился под мой шаг.

Последний ряд жилой застройки закончился, окна домов квартала выходили на огромный амфитеатр. Пять широких террас, выложенных белокаменными плитами, рассекали три лестницы, спускавшиеся к пустынной площади и воротам. На краю террас, высотой метра полтора каждая, на равных промежутках были установлены крупные друзы кристаллов энергонакопителей. Если верить карте, непрерывная городская стена размыкалась единственно напротив этих террас — пятиметровые каменные створки были распахнуты настежь, и в развёрстый зев портала втекала, бурля и клубясь, какая-то мутно-белёсая масса.

— Что это за гадость? — севшим голосом спросила я, подойдя к краю верхней террасы.

— Тени.

Нелюдь оставался подозрительно спокойным, будто происходила не божья кара, а плановое нашествие кротов на грядки с помидорами. Мне только показалось сначала, что аморфная туманная масса вползает в Цитадель — приглядевшись, я поняла, что белёсая муть не пересекает границы недалеко от ворот, наталкиваясь на невидимую преграду, и лениво откатывается назад. У меня закружилась голова, я закрыла глаза, чтобы земля и небо прекратили меняться местами, и вцепилась в поручни ограждения на верхней террасе. От ледяного металла немели ладони, но это немного приводило в чувство. Цвиэски слезла с моего плеча, усевшись на ограждение и обвив металлическую трубу хвостом. Щупальца на хребте ящерицы встопорщились чёрным шевелящимся гребнем.

— Такое происходит раз в несколько лет. Это эхо давних событий, и оно подчиняется какой-то закономерности, но нам она не понятна, — сказал Илар. — На моей памяти Шаэррат третий раз приходят в Цитадель. Только силовое поле, создаваемое камнями, препятствует пути их миграции идти через город.

Меня начало немного познабливать, видимо, от общей нервозности и неопределённости происходящего, и, чтобы отвлечься, я сказала:

— Как ни крути, выходит, что на создание эдакого забора под напряжением нужна чёртова уйма энергии, — я побарабанила пальцами по гладкому серебристому металлу поручня. — И надо её откуда-то брать…

— Для этого есть люди, — ответил Илар, спокойно и холодно посмотрев на меня, ожидая моей реакции.

Я невесело улыбнулась уголками губ. Всё было так просто?

— Метрополия посчитала этих граждан бесперспективными элементами системы и продала их советникам. Весь человеческий мир закроет глаза на то, что они не вернутся.

Метрополией они именовали Государство. Виски ломило от тупой боли, а где-то внутри ширилась тоскливая пустота. Вот ты какое, Зеркало Серебряной Цитадели… Цвиэски тихо и протяжно свистнула в такт моим неутешительным мыслям, многосуставчатые крылья ящерки бессильно обвисли.

— И они… счастливы?

— Они чувствуют себя нужными. Иначе, не приведи Бездна, этот прекрасный город не поглотили Тени, — нелюдь сплюнул.

Наставники считают людей расходным материалом — это аксиома. Человек, с точки зрения любого хищника — не более чем источник энергии, но, чтобы альфа вот так запросто торговала людьми…

— Ты удивлена? — вкрадчиво поинтересовался нелюдь.

Я почти ненавидела его. Я безучастно посмотрела на собственные ладони, судорожно вцепившиеся в гладкую трубу ограждения, и меланхолично прикинула, на сколько времени Зеркалу хватит тянуть мою жизнь. Сердце тяжело и больно билось о рёбра. Цвиэски снова перебралась ко мне на плечо и утешающе ткнулась щипастой мордой в ухо.

— Ага. Что самое паршивое, мне даже курить не хочется… а так хотелось встретить счастливую старость. Купила бы небольшой домик в полузаброшенной деревне за Сибирской Стеной, мирно бы доживала оставшиеся годы, перекапывая грядки и стреляя по керамическим садовым гномам и жаждущим наследства родственникам, — мечтательно протянула я. Впервые, вляпавшись в столь глубокое гуано, мне не хотелось никому закатить скандал. Близость старухи с косой, знаете ли, странным образом умиротворяет. — А что с Лин?

Итаэ’Элар пожал плечами:

— Ниласу хватило ума или наглости заранее вывести её тшасс’аарб из базы данных, откуда Зеркало берёт энергоресурсы. О тебе некому так позаботиться, Морру.

Некому. Ниласу не хватит смелости защищать кого-то, кроме Лин, Аме не любит и боится меня, хотя никогда в этом не признается, Илару на меня плевать.

Я навалилась всем весом на поручень, стараясь унять дрожь в коленях, глубоко вдохнула густой сырой воздух и как можно бесстрастнее спросила:

— И что будет, допустим, через полчаса?

— Много чего. Птички будут петь, цветочки цвести, дождь пойдёт…

— Ты помнишь, — слабо улыбнулась я, вспомнив похожее своё высказывание в день, когда Бездна или Триада заставили пересечься пути моей жизни и жизни Наставника Итаэ’Элара.

— Мне понравилась форма выражения мысли.

Я закрыла глаза. Сил наблюдать творящееся безобразие больше не было.

— Мор, ты меня слышишь?

Я приоткрыла один глаз и слабо дёрнула пальцами, ощутив на руке тепло его ладони. Нелюдь убрал руку.

— Кстати, ненавижу цветы, — заявила я.

— Тогда жизнь? Идём, — он уверенно взял меня за руку.

— Дадут мне сегодня сдохнуть спокойно?

Мы стали спускаться по одной из лестниц на дно амфитеатра, образованного террасами.

— Обойдёшься, — огрызнулся Илар. — Шевелись, я тебя тащить не буду.

Вот скотина! От злости я даже забыла о дикой слабости в ватных ногах.

— У меня сейчас вся жизнь перед глазами проходит, знаешь ли.

— Интересно?

— Очень. Я как раз нахожусь на очень поучительном моменте, когда мне было семнадцать, и мы праздновали поступление в институт. Триединый, как я тогда нажралась… — сокрушённо призналась я. — Куда мы идём?

Лестница закончилась, и нелюдь уверенно вёл меня через площадь прямо к воротам.

— В базе лежит индивидуальный слепок твоего магнитного поля, и Зеркало тянет с него слои энергии. Остановить систему невозможно, пока Шаэррат не уйдут или пока все источники не будут израсходованы. Единственный способ убрать твою тшасс’аарб из базы… — он кивнул на клубящийся в нескольких шагах от нас туман и сказал: — Вперёд.

Я затормозила.

— Ни за что туда не пойду! — но тут земля или моё стремительно тающее энергетическое поле снова устроили мне подлянку.

Я пошатнулась. Впервые за много лет я чувствовала себя маленькой и беспомощной, и это ощущение было отвратительно. Илар схватил меня за плечи, повернув к себе лицом, и сказал:

— Пойдёшь.

28.

За воротами было сыро. Ветви деревьев неожиданно выныривали из клубов тумана, чтобы через мгновение снова раствориться в завихрениях белого густого марева. Похоже, Цитадель и вправду находилась в самой чаще леса, ничего похожего на дорогу не наблюдалось. Под ногами хлюпала грязь и уверенно превращавшиеся в неё опавшие листья. Впрочем, нелюдь двигался вполне уверенно и через несколько метров вывел меня к большому заросшему мхом валуну, на который я бессильно опустилась, сняв очки и спрятав лицо в ладонях. Илар сел на камень рядом со мной.

— Нас с детства учат бояться Шаэррат… и тумана, из которого они приходят, — тихо сказал он.

Я огляделась по сторонам — белёсая масса непрерывно меняла форму, перетекала, внутри неё что-то клокотало и жило своей невидимой жизнью. Тишина леса дышала и пульсировала в размеренном ритме — ко мне пришло запоздалое серьёзное сожаление о том, что Аме конфисковала мою пушку.

Нелюдь наклонился ко мне, указывая на что-то в тумане:

— Смотри, — прошептал он. Я вздрогнула от его тёплого дыхания на своей щеке и пригляделась к клубящемуся плотному покрывалу тумана.

Белое марево снова перетекло, вылепляя из своей массы голову невиданного зверя. Так облако, ещё несколько мгновений назад бывшее просто угрозой кислотного дождичка, вдруг превращается в идущий под парусами корабль или в летящего дракона. Туманное существо протяжно вздохнуло, раздув широкие ноздри и склонив увенчанную ветвистыми рогами голову, только что материализовавшиеся передние лапы с короткими крепкими когтями неслышно ступили на землю, оставив после себя вполне материальные следы.

— Мне тоже было страшно, пока я не понял, что они — воспоминания о том, что было когда-то. Тени. Они хотят, чтобы кто-нибудь позвал их, дал им возможность воплотиться, — продолжал Илар.

Не только презренному человеку важно было быть кому-то нужным. Призрачные создания появлялись, светя бледно-зелёными болотными огоньками глаз, шумно вздыхали, кружа недалёку от поляны и так же неторопливо исчезали в завихрениях белого марева. Цвиэски слезла с моего плеча, расправила чёрные перепончатые крылья и, кажется, стала больше.

Ей-богу, как будто мы сюда перекур пришли устроить. Кстати, о перекуре… тупая боль в висках поутихла, да и руки не так дрожали, как полчаса назад, поэтому я рискнула выщелкнуть из пачки сигаретку. Правда, не успела я затянуться пару раз в своё удовольствие, как Илар заявил, что «Бездной велено делиться», и сигарету у меня отобрал. Я философски пожала плечами и закурила новую. Что, мне, жалко, что ли, — в конце концов, шкуру он мне, похоже, всё-таки спас, хотя сам этому не особо радуется.

Я не забыла то ледяное безразличие, с которым он рассказывал о гнусной сделке, которую заключили между собой советники и Метрополия. Он ведь был доволен, говоря, что обо мне никто не позаботился. Гуманистические побуждения в причинах поступков Итаэ’Элара касательно меня не числились: это я поняла ещё тогда.

Илар меланхолично взглянул на светящийся циферблат наручных часов, затушил сигарету о камень и, следуя моему примеру, скормил бычок цвиэски. (И чего она их ест, ума не приложу?)

— Думаю, нам пора, — сказал нелюдь, поднимаясь.

— И ты даже представляешь, в какую сторону идти? — скептически вопросила я.

Туман, действительно, стал немного рассеиваться, но с моим географическим кретинизмом мы бы точно далеко не ушли, поэтому я всецело полагалась на Илара.

— Примерно.

Я недоверчиво хмыкнула, подхватила под брюшко цвиэски, порывавшуюся, было, смыться вместе с туманными собратьями, и поплелась вслед за Иларом. К воротам мы, в конце концов, всё же вышли. (Ну, то есть, сначала убрели не в ту сторону, причём Итаэ’Элар категорически отказался признавать в этом свою вину, но потом всё-таки пришли, куда надо.)

Площадь перед воротами была так же пустынна, как когда мы покидали её, исключая двух высоких фигур Наставников, появившихся на верхней террасе и скорым шагом начавших спускаться по одной из лестниц.

— Эти за мной, — сказал Илар и, видя моё недоумение, добавил: — Меня ждёт разговор о Тенях, Мор. Это должно было когда-нибудь случиться.

— Но…

— Всё будет нормально.

Наставники за это время уже успели подойти к нам, их лица были скрыты за тёмными пластинами масок. Итаэ’Элар криво усмехнулся и произнёс:

— Я буду говорить только с Советом.

29.

Когда кто-то говорит, что «всё будет хорошо», самое время серьёзно усомниться в правдивости подобных заявлений. Илар очень спокойно пошёл с сопровождавшими его молчаливыми сородичами, но ситуация мне не нравилась. Нелюдь влип — это было ясно, как день.

Взвесив все «за» и «против» вытаскивания этого поганца из того гов… ситуации, в которую он попал, я вдруг поняла, что команда «за» уверенно лидирует. В конце концов, сохранность моей жизни зависела от советника Мелэтира’Тэнтэка, Аме, Ниласа и Илара. Деньги или что-то ещё стало причиной такого их отношения ко мне, было не суть важно, важно, что наши желания совпадали.

А, значит, действовать надо чётко и быстро. Я сурово кивнула в тон собственным мыслям, поспешив домой скорым шагом. Лёгкие горели от ледяного осеннего воздуха, да и перхающий кашель курильщика со стажем не вовремя дал о себе знать. На полпути согнувшись пополам от сковавшей мышцы слабости и судорожно глотая обжигающий воздух, я прошептала себе под нос: «И зачем я так себя гроблю?». Переглянулась с цвиэски — Тварь, сидевшая на плече, прикрыла бериллового цвета глаза и склонила вытянутую шипастую морду, будто кивнув — мол, «сама знаешь, зачем». И я побежала. Мне было немного совестно оставлять цвиэски дома, но присутствие воплощённой Тени не могло сыграть нам на руку. Кажется, ящерка обиделась, если мёртвая протоплазма вообще способна на обиду.

Ал’Ттемекке я отыскала усевшейся на перила крыльца её дома и лениво наблюдающей за происходящим на площади — перед серебряной башней обсудить непредвиденную миграцию Шаэррат, похоже, собрались все, кто сегодня тоже страдал от скуки в этой глуши — сплошь щегольские чёрно-серебряные одеяния и гладкие непроницаемые маски. Когда я вкратце обрисовала Двойнику сложившуюся ситуацию, Аме простонала:

— Он опять вляпался. Ведь знает, что отца нет в Цитадели, а мои полномочия не столь широки… — растерянно пробормотала она, спрыгивая с перил, потом отстегнула от пояса одну из парных рукоятей складных двуклинковых мечей и протянула её мне со словами: — Возьми, он твой. На всякий случай.

— А пушку?

Двойник свирепо взглянула на меня, опустила на лицо маску и, расталкивая толпу, направилась к входу в башню. Я повертела в руках гладкую металлическую рукоять, царапнула ногтем золочёные узоры на ней, но, почувствовав настороженные взгляды местных, пристегнула оружие к поясу. Социумы большинства Пространств находятся в столь отсталом состоянии, что холодное оружие там всё ещё или снова в ходу. Во внутренних конфликтах эпсилонцы принципиально не используют огнестрел, считается, что их стычки редко приводят к смерти участников, если, конечно, речь не идёт об отбросах общества.

Я протолкалась поближе к центру площади. Неподалеку от меня Аме что-то быстро проговорила какому-то беловолосому парню и скрылась во мраке портала в башню. На голову ниже любого из Каинова племени, беловолосый казался невысоким и щуплым, но в его фигуре я углядела нечто знакомое. Аэлв? Но поняла я, откуда это смутное чувство узнавания, только, когда он повернулся ко мне вполоборота и рассеянно заправил за ухо длинную прядь. На вытянутой ушной раковине блеснули ряды металлических колечек.

— Ури? — недоверчиво пробормотала я себе под нос.

Произнесла слишком тихо, чтобы расслышал даже кто-либо, стоящий рядом со мной, но заострённое ухо беловолосого дёрнулось в мою сторону, а его обладатель повернулся ко мне.

— Зауриэль! — взвизгнула я, протолкавшись сквозь толпу и повиснув у него на шее.

— Морри, сестрёнка! — аэлв стиснул меня в объятиях.

Местные косились на нас, но нам в тот момент было не до взглядов Наставников. Мы не виделись больше семи лет, хотя Зауриэль сильно не изменился. Выглядел он, правда, намного презентабельнее, чем в бытность свою в учебке, — чёрные одежды контрастировали с бледной, с сероватым мертвенным оттенком, кожей, белыми волосами и прозрачно-серыми глазами — пигмент у выходцев с омикрона практически отсутствовал. Да и колечек в ушах прибавилось штук на десять. В каждом.

— У тебя уши не отвиснут? — изумлённо уставилась я на такой беспредел.

Зауриэль фыркнул и мотнул головой:

— Не-а. Мор, как же я рад тебя видеть! Ттемекке упоминала о тебе, но мы с тобой всё как-то не пересекались. Что ты здесь делаешь, детка? — спросил он, взяв мои ладони в свои и улыбаясь тонкими бескровными губами.

Наши отношения с Зауриэлем были довольно… странными — видимо, потому, что в них было всё. И это всё уже давным-давно перегорело.

— «Что-что», а то не знаешь, на кого я работаю, — проворчала я.

— На «Олдвэй».

— А «Олдвэй» на кого? — подтолкнула я аэлва к ответу.

На лице Зауриэля отобразилось лёгкое недоумение:

— Так ты здесь в качестве Охотника? — понизив голос, спросил он.

— Да нет, — я нервно передёрнула плечами. — Так, иностранный наблюдатель, научный консультант. Я ж на контур-операционщика доучилась всё-таки… а ты здесь какими судьбами?

Восемь лет назад Зауриэля после одной нехорошей истории турнули с альфы. Я слышала только, что он вернулся на омикрон.

— Так же, как и ты, — ответил он. — Серые Принцы напрягли поиском новых источников энергии, сама знаешь, как напарил нас этот мирный атом.

Я кивнула. Холодная война сделала омикронцев мутантами и выродками. Большая часть аэлвов околачивалась на альфе на низкооплачиваемых должностях — после вечного холода омикронской ядерной зимы альфа кажется не таким уж отстоем. Наиболее предприимчивые из аэлвов сколачивали у нас состояния, всячески шарлатанствуя — народная молва приписывала им телепатию, хотя я понятия не имею, умел ли Зауриэль что-то такое.

— А, тогда тебя тоже камушки интересуют?

— Универсальный источник энергии, — загорелся Зауриэль. — Сами находят энергетические ресурсы, всё такое…

— Ага, — лениво подтвердила я. — Сегодня, например, этим ресурсом чуть не стала я, — и, заметив его изумление, добавила: — Только не вздумай влезать мне в мозги, если ты вдруг этому научился, сама всё расскажу.

Аэлв воспринял мой рассказ относительно спокойно — особое человеколюбие существование Зауриэля никогда не обременяло.

— Не, ты слишком серьёзная шишка, чтобы позволить тебе крякнуть, — поразмыслив, ответил он. — Думаю, будь этот Ладир здесь, ты бы и не заметила, что тут шлялись эти Тени. Сама понимаешь, какую бучу подняли бы на альфе в случае твоей безвременной кончины. Зачем эпсилону межпространственная свара?

«А вот нужна ли она Государю?» — подумала я, но сразу отогнала эту мысль. Ури рассуждал здраво.

— Думаешь, Аме всё уладит?

Аэлв насмешливо приподнял бровь и уточнил:

— Отмажет ли она того чувачка, который тебя спас? Сделает всё возможное, я думаю. Я знаю её только как очень решительную дамочку.

— Кстати, вы с Аме…

— В душе не разумею, что ты имеешь в виду, — отмахнулся Зауриэль. — Мы с Аме познакомились на одном из этих ужасных приёмов, где из закусок подавали только одни маленькие осьминожки на зубочистках. Ттемекке оказалась наиболее приятной собеседницей из всех Наставников, с которыми я знаком. Тем более, она где-то отвоевала блюдо с креветками.

Я ткнула его в рёбра:

— До сих пор по мне сохнешь, раз за моим Двойником увиваешься?

— Иди ты, — отмахнулся он. — Вы очень разные. Она темпераментнее.

— Обойдёмся без подробностей.

Аэлв хмыкнул.

— Ттемекке не воспринимается как копия тебя. Ну, или ты — как её копия, если у тебя какие-то загоны по этому поводу.

Проницательность старого друга была мне неприятна, но в чём-то он был прав. Ал’Ттемекке — мой Двойник. Всего лишь Двойник. Мы жили в разных обществах, мы принадлежим к разным видам, наши жизни разительно отличаются друг от друга.

— Ладно… кто-нибудь из знакомых рож ещё не скопытился? — спросил он, чтобы не затягивать молчание.

Я пожала плечами:

— Про Арчи с тех пор, как вас вместе из Москвы выперли, ничего не слышала. Георг и Доминик трудятся на благо «Олдвэя», задницей чувствую, Элоиз отстегнёт каждому процентов по тридцать акций компании.

— Элоиз?

— Отец погиб… почти шесть лет назад, совершенно нелепо…

Зауриэль обнял меня за плечи:

— Ну, не грусти, детка, может, что-то в вашей дурацкой вере всё-таки правда, и Триада действительно всех прощает.

Я кивнула, слабо улыбнувшись, и прижалась к аэлву. Н-да, что-то я хандрю в последнее время — всё Зеркало проклятущее, не иначе. Благополучно вернувшиеся из мрака Цитадели нелюди картину застали некоторым образом… двусмысленную. На воистину каменные физиономии Аме и Илара стоило посмотреть. Я не удержалась и хихикнула, прошептав Зауриэлю:

— Ой, кого-то всё-таки выпотрошат.

Аэлв быстро отпустил меня, сделал невинное лицо и пробормотал:

— А мы тут вот… беспокоимся немного.

Аме с суровым видом кивнула, удостоив меня странным взглядом, потом повернулась к Итаэ’Элару, тихо сказала ему что-то, отпустила его руку и поманила меня за собой. Я послушно отошла с ней подальше от Зауриэля и Илара. Надвинув на лицо забрало маски, оглядевшись по сторонам и убедившись, что наш разговор обеспечен какой-никакой, а конфиденциальностью, Двойник сказала, понизив голос:

— Твоё пребывание в Цитадели заканчивается, Моэна. Меч оставь себе, это подарок, — я забормотала какие-то благодарности, но Ттемекке раздражённо отмахнулась. — Вот ещё, — Двойник притопнула здоровой ногой, — я была с Иларом первые несколько лет, как он пришёл в Цитадель, мы были одни друг у друга… и, если вдруг так получится, что мы с ним больше не увидимся, — под забралом маски я не видела выражение её лица, хотя взволнованный голос с лихвой выдавал Аме, — займи моё место.

Э-э… ну здорово. Нелюдь-то знает, как им тут распоряжаются? И что мне с ним делать? Пикироваться на тему, чей вид совершеннее? Этим мы и так каждый день занимаемся. Я собиралась уже высказать своё скептическое мнение, но Ттемекке махнула мне на прощание, рявкнула что-то аэлву и, прихрамывая, направилась прочь от Цитадели. Я второй раз в жизни испытывала удовольствие наблюдать, как перед яростью моего Двойника расступаются народные толпы. Зауриэль пожал плечами, торопливо попрощался со мной и поспешил за Аме.

Илар оглядел толпу сородичей, напоследок криво ухмыльнулся и опустил на лицо непроницаемо чёрную пластину маски.

— Идём, человек, — глухо бросил он, не взглянув в мою сторону.

Я покорно последовала за ним прочь от центра города. В затылке свербело от тяжёлых взглядов Наставников. Стараясь не отставать, я вновь предалась меланхоличным размышлениям о собственной судьбе. Нелюдь постепенно сбавил шаг. Когда я поравнялась с ним, он остановился, наклонившись ко мне так, чтобы наши лица оказались на одном уровне и сказал чуть менее отчуждённым голосом:

— Я же говорил, что всё будет нормально.

Я чувствовала, что нужно что-то ответить нелюдю, но, машинально разглядывая собственное отражение в чёрном стекле маски, только пробормотала:

— Ну, что, сколько было трупов?

— Обижаешь, — фыркнул нелюдь. — Всё прошло очень мирно, и было бы ещё, — он задумался, — мирнее? мирно-более?.. короче, если бы Аме не влезла.

Конец фразы отдавал бравадой, поэтому я только одарила Илара сомневающимся взглядом и спросила только:

— Что теперь?

— Мы отправляемся на Острова.

— И как же? Нормальные автомобильные дороги к этой вашей деревне не идут, аэропортов в округе я тоже что-то не заметила, — противным голосом начала перечислять я, так увлёкшись, что даже не спросила о том, на кой нам вообще покидать Цитадель. — Остаётся сделать единственный вывод: эпсилон — край любителей пеших походов.

— Единственный вывод, человек: у тебя отсутствует воображение, — безмятежно отозвался Илар. Его благодушный настрой почти всегда прямо пропорционален степени моей взбешённости. Он перебросил чёрные щупальца, украшавшие маску, за спину, поднял с лица чёрное забрало и широко улыбнулся: — Локальные Коридоры — полезная штука, — добавил он, наблюдая за метаморфозами разных степеней изумления на моей физиономии.

Существование внутренних Коридоров было почти также не возможно, как и то, что Илар улыбнулся мне. Первый раз. Искренне.

30.

— Всё настолько серьёзно? — спросила Линви.

— Есть такое мерзкое предчувствие, — отозвалась я, рассеянно почёсывая цвиэски по брюшку.

Ящерица перевернулась на спину, хрипло курлыкая, и, щёлкая по столу длинным хвостом, сбила флакончик с лаком. Лин кратко, но выразительно ругнулась.

— Мне чётко сказали — на конфликт с местными не идти, — ох, Триединый, кто бы знал, как тяжело мне это даётся. — Ладно, быстрей собирайся, я на улицу.

Подруга кивнула в ответ, сосредоточенно пытаясь рассмотреть своё отражение в крошечном зеркальце, и сказала:

— Тварь свою не забудь.

Нэире’Лаисс с довольно унылым видом сидел на ступеньках крыльца.

— Линви красит ресницы. Это надолго, — сообщила я, усаживаясь рядом и выщелкивая из пачки сигарету. — Будешь? — Нилас помотал головой. — Ну, не хочешь, как хочешь.

Мы немного посидели молча. До встречи с Иларом в северном квартале оставалось ещё больше получаса. Острова выделяли локальные пути для различных городов долины в определённых временных рамках каждый день, и нелюдь с крайне зловещим видом посулил: «Только попробуй опоздать, человек».

— Нилас, может, ты объяснишь, зачем Илар тащит меня в условную столицу?

Нелюдь помедлил, а потом ответил:

— Мы серьёзно попали с этими Тенями… в основном, из-за Илара… и тебя… поэтому отвечаете вы, — я скривилась, — на Островах свободные взгляды. Итаэ’Элар считает, что с верховными Владыками договориться проще, чем с властью Цитадели. Он там жил раньше, наверное, остались знакомые.

Я мрачно кивнула — все мои худшие предчувствия подтверждались.

— Тем более, — Нилас хмыкнул, — мы понимаем, что ты занимаешь наверняка значительную должность в Старой Москве. Никогда бы не стал говорить такое человеку, но, учти, Илар хочет использовать твоё имя и влияние для того, чтобы прикрыть наши… манипуляции с Тенями.

Ага, моё имя и влияние, конечно… гибрида четвёртого поколения, которого некоторые радикалы даже за человека не считают, нищего контурщика, наследницы с конца второй сотни претендентов… Я хотела, было, развеять радужные представления нелюдя о степени лакшери моей персоны, но он перебил меня:

— И для того, чтобы спасти твою жизнь. Война с Метрополией не выгодна.

Я затянулась до лёгкого головокружения и уселась поудобнее — мышцы ломило от вмешательства Зеркала в моё магнитное поле.

— Мор, — тихо обратился ко мне Нилас, — я хотел посоветоваться… что мне делать, если Лин вернётся в Старую Москву? — выпалил он, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Я немного помедлила, тщательно взвесив все «за» и «против» правды и рассеянно разглядывая профиль нелюдя. А он красивый, и цвет глаз у него тоже изменчивый, как море — правда, в этом цвете преобладает синева южных морей, а не зелень ледяного океана, как у Илара. В конце концов, он счёл нужным предупредить меня…

— Мы с Линви знаем друг друга уже почти шесть лет…

2275 год. Пространство класса «омега».

Степь вздыхала горячим ветром, волновалось жёлтое травяное море. Могила получилась глубокая и сухая — холм был сплошь песчаным. Я стояла рядом с гигантским флаером, привёзшим всех сюда от поста на Старую Москву. От машины шёл жар остывающего мотора и запах раскалённого металла. Солнце слепило глаза даже сквозь тёмные очки. Время текло странно, звуки пробивались как через плотную ткань. Я отрёшенно наблюдала, как яростные порывы горячего ветра треплют чёрную вуаль матери, слушала, как священник скоро и монотонно бубнит тихие и бессмысленные для меня слова, как трещат в натянутом воздухе выстрелы почётного караула, как комья песка и земли стучат по крышке гроба.

Мать первая вошла на борт флаера. За ней потянулись остальные. Наконец, у могилы осталась одинокая женская фигурка.

— Госпожа Морруэнэ, вас ждать? — окликнул меня пилот.

— Летите без меня! — крикнула я, пытаясь переорать рёв двигателя и свист лопастей.

Флаер тяжело поднялся в воздух, его тень накрыла холм, когда громадная машина развернулась. Свист рубящих воздух лопастей стал удаляться — махина взяла курс на восток, к посту на Старую Москву. Пыль немного улеглась, и я огляделась в поисках других средств передвижения, кроме моего запылённого драндулета, ничего не обнаружила, и подошла к одиноко стоящей женщине.

Она была намного выше меня, из-под чёрной шляпки с вуалью выбивались вьющиеся высветленные локоны.

— Вы — его дочь, — то ли спросила, то ли констатировала она, отбрасывая вуаль на шляпу и открывая лицо.

Огромные синие глаза — вряд ли это их настоящий цвет, вздёрнутый носик, тщательно запудренные веснушки. Да она моложе меня. Как такая кукла могла нравиться ему?

— А вы его любовница.

Я узнала её даже под вуалью — три года назад отец где-то откопал эту проститутку провинциального происхождения. Мать происходящее комментировала единственной презрительной фразой: «Дети мои, у вашего отца нет никакого вкуса». Я поморщилась и закурила.

— Морруэнэ, я хотела поговорить наедине. Не подумайте, что я набиваюсь к вам в друзья… — начала она, теребя в пальцах крошечную чёрную сумочку.

— Мне кажется, как раз набиваетесь, — безразлично перебила я. — Иначе, кто, как не я, подбросит вас до поста на Старую Москву. Топать на… — я пригляделась к её обуви, — шпильках по раскалённому бездорожью двенадцать миль — сомнительное удовольствие.

— Морруэнэ, я только хотела сказать, что ваш отец был хорошим человеком. Он очень помог мне… — она вдруг странно усмехнулась и, судя по интонации, процитировала что-то, — «её до себя возвышая».

— Мой отец был жестоким человеком. Сентиментальность побочное свойство жестокости.

Она судорожно выдохнула и глухо произнесла:

— «И под землёю скоро уснём мы все, кто на земле не давали уснуть друг другу».

— Что это?

Папаше нравилось, когда ему устраивали поэтические вечера, я не понимаю?

— Одно очень грустное стихотворение почти четырёхвековой давности.

Я иронично приподняла бровь, выдохнув облако ментолового дыма.

— Так вы не просто шлюха, как о вас говорят, а гейша, раз читаете по памяти стихи?

— А вы не просто бессердечная дрянь, у которой денег куры не клюют, как о вас говорят, раз прячете слёзы за стёклами тёмных очков? — спросила она с той же интонацией.

И кто меня только так отрекомендовал, интересно? Я бросила окурок под ноги, раздавив его каблуком сапога. Мы переглянулись.

— Меня зовут Линвиль, но не потому, что среди моих предков можно найти аэлвов, а потому, что мифический папаша аэлв куда лучше, чем реальный папаша алкоголик. И я училась на художницу, — сказала она, протягивая мне маленькую ладонь, на среднем пальце блеснуло в солнечных лучах тонкое золотое колечко.

— А я, действительно, бессердечная дрянь, но ко мне можно на «ты», — сказала я, сжав её горячие пальцы, потом покосилась на мотоцикл и добавила: — Будем надеяться, этот рыдван выдержит двойную нагрузку.

* * *

— Поэтому, — завершила я басню непременной моралью, — ответ на твой вопрос: ничего не делать. Если ты или твои родственники не скрытые миллионеры, то — извини, — развела руками я.

Нилас уныло кивнул. Меня же несло дальше по бурным волнам словоблудия:

— Не мне разводить расистско-видистские разговорчики, но чушь это всё, ничего путного из таких отношений не выходит.

Ага, кому, как не мне, это знать. Три долбанных недели!

Цвиэски зашипела, но не потому, что хотела придать мрачности моему повествованию, а потому, что я, ёрзая на холодной каменной ступеньке, придавила ей хвост. Я пересадила брыкавшуюся ящерицу на колени и продолжила:

— Линви в этой жизни интересуют не только деньги, но, я склоняюсь к мысли, что в её списке приоритетов лидируют именно они, — я бы могла распинаться в таком духе и дальше, но догадалась бросить взгляд на часы. — Чёрт, Илар меня придушит.

— Ваша верность всегда окупала все проступки, — напомнил дед.

Верность… сердце, судя по ощущениям, упало куда-то вниз. Он знает. Я и не задумывалась, как трудно будет утаить что-то от человека, который старше меня, по меньшей мере, в четыре раза и который почти всю свою жизнь связал с умением читать между строк о том, что люди по своей воле говорить не желают…

— Морру, я верю, что ты живая можешь принести больше пользы, — заявил Государь, проницательно взглянув на меня. — Расскажи мне… ещё что-нибудь об эпсилоне.

Я судорожно вздохнула и почти шёпотом ответила:

— Я… я не знаю…

— Брось, княгиня! — фыркнул дед. — Ты не в том возрасте, а на кону не те цели, чтобы просто пожурить тебя, погрозить пальчиком и оставить без подарков на Рождество.

Мой взгляд скользнул по гладкому серому металлу полумаски, точно повторяющей черты лица Государя. Дед больше походил на механизм, сплошь состоящий из металлических и полимерных конструкций, хотя механизм этот всё ещё обладал разумом человека. Очень проницательным разумом.

Тени… Я погладила для успокоения нервов сидящую на плече цвиэски и покосилась на Илара, ожидая, что сейчас он мысленно передаст мне, какая интересная судьба меня ждёт, вздумай я предать эпсилон. Но нелюдь ответил мне совершенно невозмутимым взглядом и лишь слегка кивнул, фактически благословив подписать смертный приговор эпсилону.

— Я жду, — мягко напомнил Государь.

— Тени, — выпалила я. — В Пространстве класса «эпсилон» наблюдаются миграционные потоки субстанции неизвестной природы, которая может временами становиться материальной и принимать различные звероподобные формы. Местное правительство… советники способствуют поддержанию страха перед этим явлением, — тараторила я, как заведенная. — Хотя лично мне кажется, что так называемые «Тени» — отголосок какой-то давней катастрофы, уничтожившей большую часть видового разнообразия. И ещё… — я перевела дух, ошеломлённая легкостью, с которой обрекала целый мир на экспансию Государства. — Ещё… как оказалось, можно… что-то вроде… «мысленно позвать Тени», то есть, подтолкнуть субстанцию материализоваться…

Государь молча выслушал меня, видимо, ожидая, когда я, наконец, подведу итог своим умозаключениям.

— Я… я предлагаю использовать страх аборигенов против них самих. Это всё.

Меня вывели из оцепенения медленные хлопки в ладоши.

— Браво, княгиня. Я доверяю твоему профессионализму. Твоя жизнь снова принадлежит тебе. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть Старую Москву и никогда больше не появляться в Пространстве класса «альфа» и других мирах, находящихся под протекторатом человечества.

31.

— Я заблудилась. У меня тяжёлая форма топографического кретинизма! Я требую снисхождения! — заблажила я, затормозив перед Иларом, пребывая в каком-то нервозно-весёлом состоянии.

Впрочем, встретившись взглядом с Итаэ’Эларом, свою весёлость я мигом утратила. Я видела нелюдя таким серьёзным только один раз — когда он очень категорично послал меня куда подальше. Переход по локальному Коридору отозвался для моего и так потрёпанного мозга вспышкой жуткой мигрени. Ещё мгновение назад перед нами был северный участок стены Цитадели, а теперь — стены светлого куполообразного сооружения. Жёсткий белый свет давало множество ячеистых структур, встроенных прямо в стены купола, а у панелей управления, похожих на те, что я видела в Цитадели, копошились двое Наставников — видимо, местные контур-операционщики. На нас они внимания не обратили — или, по своему обыкновению, сделали вид, что не обратили. Ничего похожего на контур у помоста, на котором мы стояли, не наблюдалось. Илар уверенно повёл меня к выходу. Цвиэски спланировала с моего плеча и посеменила рядом. Почувствовав, с какой силой я стиснула его ладонь, нелюдь обернулся ко мне и с усмешкой спросил:

— Что, впечатляет?

Я зыркнула на него поверх очков, досадуя, что выдала своё волнение, и отпустила его руку:

— Не думала, что такое вообще возможно. Считается, что Коридор, связывающий точки одного Пространства, может вызвать разбалансировку — реальностная ткань, по идее, должна просто расползтись по швам. На альфе подобные опыты вообще запрещены.

— Официально, — змеино улыбнулся нелюдь.

У меня в который раз появилось неприятное чувство, что он весьма осведомлён о грешках моей подшефной лаборатории. Откуда? Мы с ним ещё даже не выпивали вместе, чтобы я могла разоткровенничаться. Я насупилась и протянула, было, руку, чтобы открыть дверь здания, но нелюдь остановил меня:

— Закрой глаза.

— Это ещё зачем?

— Сюрприз, Охотница.

Я одарила нелюдя ещё одним взглядом «я тебе не верю ни на грош», но послушно зажмурилась. Даже через закрытые веки я почувствовала, как упала интенсивность освещения. В воздухе витал ощутимый привкус йода и соли, рядом бился шелестящий мерный рокот, который ни с чем не возможно спутать. Нелюдь осторожно провёл меня несколько метров, положил мои руки на холодный гладкий камень, а сам остановился в шаге за мной.

— Смотри, — прошептал он мне на ухо.

Высота моста, на котором мы стояли, захватывала дух. Метрах в двадцати внизу о скальные уступы и каменные опоры билось и вздыхало неспокойное море, его волны были освещены оранжевой полосой садящегося где-то позади нас солнца. Мосты — циклопические, изогнутые, подпирающие собой небо, соединяли множество небольших скалистых островов. Близился ранний осенний вечер, и громады многоэтажных зданий уже сияли зеленоватой подсветкой, её холодные отблески, смешиваясь с тёплыми лучами заходящего Сердца дня, бликами ложились на полированные парапеты моста. Острова… завораживали.

— Красиво, — выдохнула я.

Я оглянулась на нелюдя, задрав голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и снова перевела взгляд на оранжевые в лучах светила барашки пены внизу. Я инстинктивно отступила на шаг назад, спиной коснувшись Илара. Он легко притронулся к моему плечу. Я замерла, слушая, как совсем близко от меня колотится его сердце.

— Девяносто, — констатировала я.

— Что?

— Ударов в минуту.

Что-то изменилось в свете Сердца дня, или эта планета изменила своё местоположение во Вселенной, но момент прошёл. Безвозвратно. Я отстаранилась, поправила очки и ядовито заметила:

— Понимаю, это прекрасное место для кадрения легковерных малолетних девиц, и обычно ты развлекаешься во всю, но мы здесь не за этим.

Итаэ'Элар посмотрел куда-то поверх моей головы (подозреваю, для того, чтобы не встречаться со мной взглядом) и ответил:

— Пойдём.

Я категорично мотнула головой и сложила руки на груди.

— На эпсилоне я постоянно ощущаю себя тупицей, которую кто ни попадя таскает за собой, не объясняя, зачем. Я знаю, что ты так вот запросто собираешься просить аудиенции у советников, знаю, что ты когда-то жил в этом городе, и также знаю, что твоя жизнь, Илар, сейчас не стоит самого дешёвого колечка в наборном браслете. Я не совсем идиотка, я Охотница, профессиональная убийца тебе подобных, и меня должно только радовать, что с одним из нелюдей, тварей, расправятся собственные же сородичи. Я могу запросить переход в Старую Москву — средств у меня хватит… — я сделала многозначительную паузу, прямо встретив его взгляд. — Почему я должна быть с тобой на одной стороне, если я даже не знаю, кто ты такой?

Ну же, помоги мне поверить тебе, Итаэ'Элар.

— Почему бы и нет, человек? — задумчиво произнёс нелюдь. — Идём, по дороге расскажу.

Я передёрнула плечами, подстроилась под его шаг и свистом подозвала цвиэски. — Я жду, — напомнила я.

— В детстве я жил не здесь, а в Звенящих Гаванях, это на юге долины, — начал нелюдь. — Гавани похожи на Острова — море, скалы, и ветер воет среди камней. Народу там мало, а тот, что есть… — он безнадёжно отмахнулся.

— Тёмен, сер и непросвещён?

— Сложная метафора, но типа того.

Город из светло-серого камня, построенный на базальтовом останце, уступами спускался к морю с головокружительной высоты. Ни одного моста не вело от Гаваней к обрывистому берегу вдали — по-видимому, город был связан с остальным миром только с помощью локальных Коридоров.

Картина не была похожа на фокус с «мувис» Ал'Ттемекке — тогда я будто сама участвовала в происходящем, а здесь это была череда разрозненных видений.

— Там было скучно. Отец нудел, чтобы я думал о вступлении в его касту, до большой земли плавать было запрещено, а все развлечения сводились к сталкиванию с обрыва убитой «Ауди» так, чтобы она провалилась в нестабильность.

Я тщательно обдумала последнюю фразу. Кое-какие моменты о методах перемещения через Пространства нелюдей уже были мне понятны, поэтому я уточнила:

— То есть нужно было вылететь с обрыва в тачке?

— Ага.

— С высокого, крутого, обрывистого такого обрыва прямо на долбанные острые камни, я правильно понимаю?

— Ну да. В нестабильность проваливаешься раньше, чем разбиваешься.

Я переварила и это высказывание.

— Мои познания о дебильных развлечениях существенно расширились. Спасибо, Илар.

Нелюдь пожал плечами.

— Теперь понимаешь, насколько там было скучно? Когда-то тогда я и обнаружил Теней — они болтались целыми стадами на материке.

— Это на том, на который было запрещено плавать? — понимающе покивала я.

Илар фыркнул.

— Меньше километра плыть, делов-то… На фокусы с Тенями и тогда смотрели косо, но отец был Мудрецом Гаваней, и мне многое прощалось. Меня бесило, что он понимал природу Шаэррат, но предпочитал поддерживать истерию и глупые страхи по их поводу.

— Мы все когда-то хотели устроить революцию.

— Куда это ушло, человек?

Я только пожала плечами.

Наши шаги гулким эхом отдавались под сводами высоких арок и в узких проходах между домами, когда по очередному мосту мы переходили на новый островок. Цвиэски бодренько семенила рядом, периодически в прыжке ловя каких-то летучих насекомых, смачно хрустя хитином. Впрочем, особого внимания мы не привлекали — Наставники тёмными тенями скользили мимо, зверино посверкивая в полумраке жёлто-зелёными огоньками глаз, а неместные прохожие ещё были редки — город оживает с заходом солнца, человеческие туристы берут, в основном, экскурсии по ночному городу. Острова, подсвеченные пятнами зеленовато-синего освещения, вырастающие из волн фосфоресцирующего ночного моря — зрелище впечатляющее.

— И что случилось дальше? — напомнила я о себе.

— Мне исполнилось двадцать пять — официальный возраст совершеннолетия. Я… как это?.. «с чистой совестью»?.. послал касту отца, и перебрался на Острова. Сам пытался понять природу Теней. Как их использовать. Это не приветствовалось особо даже здесь, но мне покровительствовала Анахармэ… пока её не убил человеческий наёмник.

Он говорил ровно, хотя в его зрачках плясали зелёные волчьи искры. Так вот за что ты так ненавидишь людей — они тебе карьеру подпортили.

— Новая Дарующая была других взглядов. Меня выгнали с Островов, — Итаэ’Элар рассеянно потёр перекрещивающиеся шрамы на скуле. — Советник Мелэтир’Тэнтэк… он больше работает с людьми. Ему плевать на то, что творится здесь.

— Тем более, ты спас его дочь.

— Ты и это знаешь? Аме рассказала?.. Это случайность. Тогда я не знал, кто она. А теперь появляешься ты. Человек, которому подчиняется Тень. Такое считалось невозможным. Тревожный и опасный знак. Страх перед Шаэррат глупость. Он может обернуться против нас.

Я кивнула:

— Надеешься привезти Владыкам диковинную зверушку с ручной Тенью и этим заслужить право вернуться? Тогда самое разумное — потом убрать меня, пока я не наболтала своим чего лишнего.

— Не совсем, Охотница, — осклабился нелюдь.

Я остановилась, как вкопанная, внутренне подобравшись, хотя прекрасно понимала, что сейчас Илар для меня нисколько не опасен.

— Мор, — Итаэ’Элар понизил голос, — ты не понимаешь, что хочет Метрополия? С большой вероятностью ты угодишь в неприятности. У тебя поганый характер.

— Вот спасибо.

— Напоминает вашу игру. Жертвуют всего одной фигурой.

Нет, мне не показалось, будто под ногами вдруг разверзлась пропасть. Просто все части механизма сложились и со щелчком встали на место. Мелкие грехи за эпсилоном копились на протяжении полутора веков — убрать ещё одну фигуру, и чаша терпения альфы переполнится. Они пойдут на такое. Государь. И Элоиз. Партия будет выиграна для того, чтобы разыграть новую, военную.

— Это шахматы, — хрипло произнесла я. — Игра называется «шахматы».

32.

— Почти пришли, — Илар указал на следующий мост и возвышающееся за ним здание.

Чёрный камень, из которого оно было сложено, глянцево с изломами поблескивал в свете зажёгшихся фонарей.

— Решайся. Советники понимают, что нам не нужна война. Они отпустят тебя.

— А если я…

— Доказательств существования Теней у тебя не будет.

Я покосилась на бодро топающую рядом цвиэски, зажмурилась на секунду, и поджала губы:

— А я уже успела к ней привыкнуть.

Общественный Дом, он же дворец владык эпсилона, мира побеждающей анархии, встречал нас молчаливым сумраком. Двустворчатые тяжелые на вид двери распахивались от лёгкого нажатия ладони, шаги рождали гулкое эхо среди каменных бастионов. Отсутствовали не только непременные в правительственном объекте кордоны охраны — хотя мы прошли уже целую анфиладу похожих друг на друга тёмных помещений, на глаза вообще так никто и не попался. Кроме нас тишину ничто не нарушало, хотя даже я чувствовала, как это молчание насыщено. Там царила не сонливость заброшенного дома, наэлектрилизованность притаившейся жизни пострескивала в воздухе. Последние отблески света из окон ложились на полированные чёрные плиты, выхватывали из узких ниш тёмные фигуры многочисленных статуй.

Природная любознательность потащила меня поглядеть на эти шедевры кустарного искусства. Ой, зря… только с первого взгляда казалось, что неведомые скульпторы изобразили людей. На деле это были отдалённо антропоморфные твари, закутанные в бесформенные одежды. Плавные каменные складки ткани только подчёркивали жуткую угловатость их тел из гладкого чёрного камня с перламутровыми прожилками. Вытянутые челюсти, слишком крупные для человека глубоко посаженные глаза под тяжёлыми надбровными дугами, мощные шеи, жилистые тела с длинными конечностями. Звероподобная женщина, припавшая на одно колено и положившая руку на холку гигантской гиены, мужчина, у ног которого свалены в кучу скрюченные тела, ещё один мужчина, держащий в когтистых пальцах сложной геометрии кристалл с серебряной гравировкой, снова женская фигура, чьи характерные формы указывали на то, что это какой-то местный аспект богини-праматери. И ещё десятки тёмных статуй, завораживавших и пугавших своей чуждостью.

— Мор! — шикнул на меня Илар, когда я убрела в дальний конец зала, увлёкшись рассматриванием скульптур.

Я виновато вернулась.

— Кто все эти твари?

Итаэ’Элар остановился перед дверями следующего зала, но заходить туда пока не спешил.

— Не твари. Боги в различных аспектах.

Это ж надо такому молиться… Я мысленно попыталась сопоставить современный облик Наставников с каменными образинами. До меня медленно доходило, что первая предковая прямоходящая форма Каинового племени вполне могла иметь подобный облик. Правда, нелюдь быстро вывел меня из запоздалого раскаяния в богохульстве:

– Слушай внимательно. Говорить с советниками буду я.

— Но я не могу быть безмолвной табуреткой!

Илар резко наклонился ко мне так, что наши лица оказались на одном уровне, и прошипел сквозь зубы:

— А ты попробуй. Пожалуйста. Хочется жить, понимаешь меня?

Ведь может быть вежливым. Я испуганно кивнула, хотя нелюдь моего согласия быть паинькой видеть уже не мог — он отвернулся и толкнул двери зала.

Этот зал размером превосходил все предыдущие, окна находились под самым потолком, и из них лился только слабый зеленоватый свет уличных фонарей. Солнце зашло. Я наклонилась и подхватила цвиэски на руки. Ящерка слабо пискнула и резво закопалась мне зашиворот. В дальнем конце помещения сумрак сгущался в облако непроглядной густой тьмы. Впрочем, видимо, непроглядной она была только для меня, потому что Итаэ’Элар прямо взглянул в эту тьму, прижал левую руку к груди и что-то сказал на родной тарабарщине.

— Что ты им сказал? — прошептала я.

— Что разговор будет вестись на понятном тебе языке.

Сумрак колыхнулся, из него выступила стройная женская фигура в платье из тысяч тусклых звёзд. Женщина, не торопясь, подошла к падающему из окна лучу призрачного света — я едва сдержала изумлённый выдох — через её силуэт просвечивала противоположная стена. Всего лишь голограмма. Технологии, с помощью которых было создано изображение, впечатляли — казалось, что фигура женщины состоит из взвеси мелкого чёрного пепла и алмазной пыли.

— Время до Теней. Как символично, — сказала она.

Голос был без признаков механической обработки, что привело меня в ещё большее восхищение. Я с запозданием отметила, как насторожился Илар. Он ожидал, что нас встретит кто-то другой? Я вопросительно воззрилась на него, но он, похоже, забыл о моём существовании, вступив в незримое противостояние с советницей. Безликая в чёрной маске, она подошла к Итаэ’Элару, оказавшись почти с него ростом, и серыми безжизненными пальцами провела по шрамам на его щеке. Нелюдь вздрогнул. Что говорить — даже меня передёрнуло, хотя советница не обращала на меня внимания. Пока не обращала.

— Разве ты не был изгнан?

— Разве на аудиенции не должен присутствовать весь Совет?

Я мысленно застонала. И это мне нужно напоминать, чтобы я не вела себя гонористо?

Серые пальцы отдёрнулись от лица нелюдя, Владычица откинула за спину водопад призрачных перьев, украшавших маску.

— Ты должен быть счастлив, что тебя согласился выслушать хотя бы один из нас, — бросила она. — Зачем ты здесь? Зачем говорить на языке этих обезьян, который допускает ложь?

Я была уже готова брякнуть что-нибудь сходно оскорбительное, но Итаэ’Элар очень вовремя отсрочил нашу казнь (таким способом, что я готова была придушить его):

— Мы должны проявить снисхождение. Со мной человек. Их разум зациклен на собственной культуре. Приходится изъясняться так, чтобы она понимала.

Меня тихо распирало от плохо сдерживаемого гнева.

— Это так важно? Чтобы она понимала?

Владычица серой тенью скользнула ко мне, я задрала голову, чтобы прямо взглянуть на чёрное забрало маски, и ещё раз невольно восхитилась качеством голограммы — настолько плавными и быстрыми были движения тени.

— Важно. Присмотрись к ней, Анахармэ.

Как назло, цвиэски выбрала именно этот момент для того, чтобы выбраться из-за пазухи на волю. Владычица резко обернулась к Илару. Яростно взметнулись чёрные плети на маске.

— Шаэррат, — выдохнула она. — Призванная тобой.

— Для неё. Шаэррат подчиняется ей, — невозмутимо пояснил он. — Хотя она — обычный человек.

Дарующая задумчиво склонила голову набок:

— Так убей её, Итаэ’Элар. Прямо сейчас.

Я покосилась на Илара, облизнула пересохшие губы и неприметно переместила правую руку ближе к рукояти двуклинкового меча, висящего на поясе. Нелюдь заметил этот манёвр и криво ухмыльнулся.

— Я не правильно выразился, Анахармэ, когда говорил, что она — обычный человек. Она Охотница и наследница могущественной корпорации Метрополии. Её смерть невыгодна.

Ага, я. Бывшая Охотница, вторая наследница. Никому нафиг не сдалась, даже моему теоретическому жениху с эль в семьдесят втором — этого я ещё не рассказывала?

Анахармэ неожиданно капризно заявила:

— Мне надоело слушать тебя. От тебя много проблем. Пусть говорит человек.

Я снова инстинктивно повернулась к Илару, ожидая от него хоть какой-то моральной поддержки, и, видимо, это вызвало смешок Дарующей:

— Смелее, человек. Итаэ’Элар заинтересован только в том, чтобы снова занять то положение в обществе, которое он занимал раньше. Он пообещал тебе жизнь? Но защитить тебя он не сможет. Это не входит в его планы.

Хотя я смотрела прямо на Анахармэ, но периферийным зрением заметила, как нелюдь придвинулся ближе ко мне, и почувствовала уже знакомое странное оцепенение мыслей. Это могло означать только одно.

— Не смей лезть ко мне в мозги, сволочь! — рявкнула я.

Эх, давно хотела высказать ему что-нибудь эдакое. Илар отступил на шаг назад, давление на мысли исчезло, а Владычица усмехнулась. Я тяжело дышала, как после пробежки в несколько километров, и севшим голосом ответила:

— Мне известны его цели, но…

Анахармэ перебила меня:

— Ты действительно Охотница? Заключим контракт… на изгнанника, например?

Сердце свалилось куда-то на желудок, а я затравленно перевела взгляд с Дарующей на Илара и шумно сглотнула. Итаэ’Элар широко улыбнулся, показав узкие острые зубы, и демонстративно положил ладони на рукояти парных складных клинков на поясе. Я прикинула свои шансы. Н-да, шансы куда-то стремительно разбежались. Сейчас я балансировала на самом краю Гвайет Умбала, ведь предложение Владычицы — ловушка… почти наверняка.

— Неэтично заключать контракт в присутствии… кхм… клиента, — тщательно подбирая слова, ответила я. — Тем более, дело такой… э-э-э… сложности обойдётся недёшево.

— Сколько? — советница ходила взад-вперёд по залу как тигрица в клетке.

— Миллиона три в рублях, — прикинула я, решив сразу ломить баснословную сумму. — Но могу принять в любой валюте, — быстро добавила я. Но, подумав, уточнила: — Кроме ксианских долларов — курс сейчас совсем ни к чёрту… и никаких переводов на счёт.

Анахармэ фыркнула:

— Смешная ситуация. Напомнила мне то, что произошло почти одиннадцать лет назад… У прошлой Анахармэ не было шансов против того наёмника. Человек открыто вызвал её на бой. Даже Итаэ’Элар согласится, что их сражение было… зрелищным, — она воззрилась на Илара. Он молчал. — Ну, что скажешь, человек?

… почти одиннадцать лет назад… в году на эпсилоне всего триста шестьдесят один день, сутки короче почти на два часа, поэтому в пересчёте на привычное время получится не больше десяти лет. Контракт десятилетней давности… человек-наёмник, обладающий достаточной силой, чтобы завалить Наставника… задания на эпсилоне, тихие и аккуратные… видать, не такими уж тихими и аккуратными они получились… недостающие картинки паззла обнаружились совсем рядом, заняв в картинке положенные места, и я затараторила:

— Наёмник — высокий, тёмные волосы, жёлтые глаза, его можно принять за одного из ваших, отлично обращается с двуклинковым оружием, — я перевела дух, ожидая реакции Анахармэ.

— Так вы знакомы?

Я не удержалась от усмешки:

— Очень близко. Он мой отец.

Владычица хохотнула:

— Ох, Итаэ’Элар, у тебя есть повод для кровной мести.

Я не решалась взглянуть на нелюдя — мне было страшно.

— Нет, — ответил он. Я не удержалась, виновато взглянула на него и с каким-то смешанным щемящим чувством вдруг осознала, что никогда ещё не видела Илара таким уставшим. — Не интересно больше.

Для этой призрачной твари стравить меня и Илара — развлечение (тут и стараться особо не надо). Это злило. Дико злило. Наверное, поэтому я с вызовом взглянула на Владычицу и заявила:

— Хорошей убийцы из меня не получилось. Хорошего дипломата тоже не получится, потому что я собираюсь говорить правду, — то есть, собираюсь искренне верить в то, что говорю. — Моя смерть означает немедленное начало войны. Я говорю так не из гипертрофированного самомнения, — на этом месте моего импровизированного спича Илар насмешливо фыркнул, но я уже твёрдо решила не обращать на него внимания — слишком была занята спасением наших задниц. Я сделала шаг вперёд и встала между Иларом и Анахармэ. — Нужен только повод. Но я… — Владычица даже не смотрела в мою сторону, хотя я прекрасно понимала, чувствовала, что она слушала меня. Я прокашлялась и продолжала: — Пусть я превышаю свои полномочия… но, я хочу говорить не от лица правительства и даже не от имени руководства компании… нам не нужна ещё одна мясорубка, — я перевела дух и, как ошалев от собственной смелости, добавила, — Я видела ваши города. Они огромны, но почти пусты. Вы опасные противники, но вас мало. Вы всегда избегали открытых столкновений с нами — могу посоветовать вам и дальше поступать столь же разумно.

Чёрные плети на маске взметнулись, когда Анахармэ запрокинула голову и рассмеялась. Тогда я ещё не понимала до конца, что представляют из себя эпсилонцы, и какие именно из моих нарочито наивных тезисов вызвали её веселье.

— А знаете, что… идите! Идите хоть в Бездну. Никогда больше не появляйтесь на эпсилоне. И Тень забирай с собой, человек.

Я изумлённо уставилась на Анахармэ и непонимающе покосилась на Илара — однако, тот, похоже, был удивлён не меньше меня. И, кажется, оскорблён. Наконец, нелюдь кивнул Владычице, схватил меня за руку и потащил прочь из зала. Я через плечо оглянулась на туманную фигуру Владычицы, пробормотав напоследок «отличное качество голограммы».

— Пока длится Время до Теней — даю вам фору. Интересно, что скажет Государь в ответ на твои речи, человек? — хмыкнула напоследок Анахармэ.

Двери зала бесшумно сомкнулись за нами. После пережитого мне хотелось только одного — присесть куда-нибудь, не важно, куда, хоть на пол, вытянуть ноги и блаженно протянуть: «Ффух, кажется, обошлось». Правда, такой возможности нелюдь, тащивший меня за собой, не предоставил до тех пор, пока мы не покинули дворец Владык и не взошли на мост, соединяющий этот островок с жилыми кварталами.

Итаэ’Элар отпустил мою ладонь, устало опустившись на каменную скамью. Я озадаченно посмотрела на него, но, помедлив, уселась рядом с нелюдем так близко, насколько позволял нам наш вооружённый нейтралитет. Холодно, однако — долго не усидишь.

— Нас, типа, депортировали? — уточнила я.

— В прошлый раз выперли только с Островов…

— Ты совершенствуешься в умении косячить.

Мы немного посидели молча. Стараясь согреться, я усадила цвиэски на колени и заключила её в кольцо из рук. Впрочем, помогло это мало — температура тела ящерки немногим отличалась от температуры окружающей среды. Очень сильные на такой высоте порывы холодного ветра яростно ерошили волосы, перемешивая мои растрёпанные тёмные пряди с пепельно-русыми волосами Илара.

— Ксианские доллары? — кисло спросил нелюдь. — Ты это вообще серьёзно?

— Ну, брось, нашёл, на что обидеться, — я покосилась на него, рассматривая его горбоносый профиль. — Смотри, как я высоко тебя ценю: это побольше тридцати сребреников будет.

— Почему ты ушла из Охотников?

Я невольно сгорбилась.

— Не пошла карьера — разглагольствовала с начальством слишком много в вольном тоне, вот и попёрли меня. Нас считали элитной гвардией: природная низкая эмпатия, все дела… половина киборгизированы по самые яйца, вторая половина гибриды от смешанных браков людей Истинной земли и остального сброда — не знаешь, какой из этих двух вариантов хуже… короче, это не то, что я хотела от жизни.

Я растянула губы в невесёлой усмешке. Мы снова замолчали. От нелюдя шло ощутимое живое тепло, но от пронизывающего ветра оно не спасало. Надо что-то решать.

— Я тут подумала… с эпсилона тебя выперли… а Старая Москва ведь принимает всех. Как тебе идея?

Он пожал плечами:

— Почему бы и нет, человек?

Подозреваю, что ему просто нравится это выражение.

33.

Я ожесточённо потрясла головой — два перехода за один день многовато для человеческого сознания. Судя по виду Илара — для нечеловеческого тоже. Насвистывая, к нам подошёл расхристанного вида и неопределённого возраста техник и деловито попросил документы. Несмотря на замызганный комбинезон, общий непрезентабельный вид и выдыхание перегарных паров, мужичок не расставался с автоматом. Правда, сейчас пушка небрежно висела на ремне за спиной. Через Коридоры класса «эпсилон» последние лет пять шастали одни туристы, и Посты внутренней цепи (то есть, те, которые находятся на Истинной Земле), подрастеряли свирепый вид режимных объектов.

— Проблемы? — спросила я, пока техник размышлял, какую полезную информацию обо мне может сообщить скидочная карта.

Слово «проблемы» выручало почти всегда. Люди невольно начинали задумываться над вопросом, а у кого, собственно, эти проблемы сейчас возникнут, и часто решали его не в свою пользу. Главное — самоуверенный вид.

— Нет, что вы, — техник вытянулся в то, что с натяжкой можно было принять за «струнку», и вернул мне ксиву, старательно дыша в сторону.

— Наставник со мной, — бросила я. — Он научный консультант, вопрос с временной визой решит компания.

Техник что-то согласно промямлил и вызвался проводить нас до выхода с Поста.

— Я прямым текстом сказала, — процедила я сквозь зубы, видя, как контур-операционщик осторожно тащит из кармана тепловизор, — Мой спутник — с эпсилона. Он не арксилт-нари с дельты в состоянии мимикрии и не телепат с лямбды, вызывающий галлюциногенное состояние.

— Да я что, я ничего, — пробормотал он, но тепловизор послушно убрал.

Я рассеянно кивнула, следуя за нашим проводником по однообразным, крашеным в грязно-зелёный цвет коридорам Поста. Похоже, личность нелюдя не давала технику покоя, потому что он несколько раз оборачивался в нашу сторону, пока не решился задать волновавший его вопрос:

— А… а почему вы без маски, господин?

Илар пребывал в одном из худших своих расположений духа, поэтому только прорычал в ответ что-то неразборчивое.

— Так он по-русски не сечёт почти, — великодушно пояснила я, стараясь не смотреть в сторону нелюдя.

Реакция этих тварей на обвинения в незнании чего-либо порой просто ужасна.

— А-а-а… — изрёк глубокомысленно контур-операционщик. Замолчал ненадолго, а потом вдруг оживился: — Дык, я чего интересуюсь-то. У нас новенький тут, перевели с Поста на каппу. Перевели, потому что такая история — все валяются вообще. Он там с каждого прибывшего миротворца документы сурово так спрашивал и морду с фотографией в документах сверял, — мужичок хрюкнул. — Но ладно люди, он и к аборигенам доматывался. Они же там все в масках ходют, ну, знаете, наверное… — последовал отчаянный взмах рукой. — Ему, балбесу, твердят, мол, посол это ихний. Всё нормально, биополе с занесённым в базу данных сверили — сошлось. А он доконал этого чужого — «открывайте, товарищ, народу своё истинное лицо, негоже его прятать, мож, у вас физия в документе одна, а на деле другая».

Я завела глаза под скальп, предвидя, каким будет конец истории. Но вежливость требовала поинтересоваться:

— А что чужой?

— Ну, он и открыл. Мозги за нахальство, конечно, не выел — воспитанные, они, послы — но культурный шок у парня приключился. Отпуск небольшой взял — только вчера на работу к нам, я и хотел постращать маленько, — техник покосился в сторону Итаэ’Элара и добавил: — Не сочтите за оскорбление, господин.

Исходя из того факта, что техник остался при мозгах и жизни, нелюдь действительно «не счёл за оскорбление». А, может, просто поленился. Как выражалась одна моя знакомая (как раз с каппы, кстати), «понимаешь, Морри, как ни крути, а вскрытие ваших твердолобых обезьяньих черепов ради тех крох мозга, что там катаются — процесс энергозатратный».

34.

Я никак не могла надышаться сырым холодным воздухом, то и дело блаженно жмурясь. Речной запах тёмной воды каналов, горечь опавших листьев, которые раскисшим ковром лежали под ногами, йодистые нотки моря, когда ветер начинал дуть со стороны Южного порта. Гул эстакады, завывание сирен правительственных катеров, застрявших в очередной пробке на слишком узком водном пространстве канала, пасмурное ночное небо, подсвеченное рыжими уличными фонарями, жёлтые квадраты окон жилых домов, огни кораблей вдали, непередаваемо родные запахи фастфудных забегаловок, открытых даже в столь поздний час. Хорошо, всё-таки, вернуться домой.

Память услужливо подсказала, что под кроватью меня дожидается непочатый блок ментоловых сигарет, а в буфете — ополовиненная банка кофе. В общем, несмотря на мою крайнюю эмоциональную измочаленность и близость к истерии, вечер обещал быть приятным. Мне вдруг захотелось ребячески вскочить на парапет набережной, уцепиться за фонарный столб, зависнув над стылой водой, и совершенно по-глупому заржать. Я вернулась домой. Наконец-то.

Впрочем, при нелюде безумствовать было как-то неудобно, к тому же, цвиэски дрыхла на моём плече, да и в желудке требовательно заурчало — как результат, эйфория ощутимо начала испаряться. Да и вообще, не нравился мне Илар.

Я обернулась и внимательно пригляделась к нему, с самым что ни на есть безучастным видом лицезревшему панораму ночного города. Видно было, что Старой Москвой он не впечатлился. Я помялась в нерешительности, подсознательно ожидая, что сейчас он знакомо криво ухмыльнётся и скажет что-то в стиле: «Что, уже забыла, куда идти, человек? Вот несовершенное создание». Только этого всё не происходило.

— Илар, не зависай, — зачем-то сказала я.

Он послушно пошёл за мной.

Под оживлённой магистралью по расхлябанным громыхающим плиткам подземного перехода мы прошли мимо патлатых субъектов, бренчащих на гитарах, попрошаек, уже заплативших местной мафии ежедневную мзду, и мнимых калек, вышедших к ночи из роли, лениво закидывавших ногу на ногу и потиравших отсиженные в инвалидных колясках задницы. Тёмными безлюдными дворами пересекли пару кварталов, пока я, наконец, не увидела чёрный, кое-где подсвеченный зажжёнными окнами, абрис родной пятиэтажки.

Молва приписывала этому дому чуть ли не полуторавековую давность, и молва могла быть близка к истине. Мне было известно только то, что здание это возводили уже после войны и затопления равнины — а значит, возводили на века. Обычная, без архитектурных вычурностей и излишеств, бетонная коробка, в последнюю реставрацию выкрашенная в грязно-бежевый, с единственным подъездом. Дверь в подъезд была такой тяжеленной, что я поплевала на ладони и уперлась ногой в стену. Нелюдь несколько секунд со спокойным интересом наблюдал мою молчаливую борьбу (нет, меня точно преследует дверной рок!), а потом великодушно придержал дверь. Я только покосилась на него и вздохнула, проходя в проём.

Свет на лестничных площадках тоже отсутствовал, хотя ничего ужасного в этом не было — меня вела память («так, здесь, кажется, плитки выбили, пятая снизу ступенька на пролёте между третьим и четвёртым этажом раскрошена…»), а нелюдя — ночное зрение. (Кстати, я поминала, что лучший способ распознать чужого: эти твари не вляпаются в собачье дерь… фекалии, даже топая по газону в городском парке в кромешной темноте. Ну, это была справочная информация.)

По прогрессивной задумке электриков свет в квартире включался от негромкого хлопка в ладоши, а мои ужимки и прыжки больше смахивали на шаманские камлания, но, что самое важное — необходимый эффект, в конце концов, был достигнут.

— Заходи, — небрежно бросила я нелюдю, дипломатично притворившись, что не заметила, как он приложился лбом о притолоку и выругался.

Я вихрем пролетела по единственной комнатке, в скоростном режиме запихнув в шкаф особо… кхм… интересные предметы собственного гардероба, раскиданные, где попало, и открыла скрипучую балконную дверь. Цвиэски тут же воспользовалась моментом, слезла с моего плеча и устроилась на сваленных в кучу на балконе древних покрышках. Что ж, возможно, где-нибудь там завалялись стратегические запасы ушедших в спячку мух.

Оглядев свои владения и удостоверившись, что комната приняла более-менее прибранный вид, я заявила:

— Чур, в ванную я первая! — и повелительно добавила: — А ты иди поищи на кухне, что там есть из хавки.

Сердце моё пело — я наконец-то находилась на своей территории, где мне всё могло сойти с рук — даже приказы, отданные Итаэ’Элару.

Пока набиралась вода, я скинула шмотки и задумчиво рассматривала своё отражение в мутном зеркале. Н-да, бывали в моей жизни и лучшие дни — запавшие глаза и резче обозначившийся острый сухой нос обаяния и молодости не добавляли. Опершись руками о раковину, глубоко дыша и чувствуя, как блаженное тепло паров горячей воды окутывает озябшую кожу, я пыталась пересмотреть собственного зеркального двойника. Впрочем, взгляд вскоре пришлось отвести — воды, наконец, набралось достаточное количество.

Я глубоко вдохнула и ушла под воду с головой, калачиком свернувшись на шершавом дне ванны. Водяные потоки тёплым шёлком касались расслабленного тела, я на физическом уровне ощущала, как вода гладит мою кожу, забирая с собой холод и усталость. Наверное, похожие ощущения я испытывала когда-то давно, почти двадцать восемь лет назад, хотя воспоминаний об этом не сохранилось ни черта. Нехитрое счастье плавания в амниотической жидкости — о нём люди тоскуют всю оставшуюся жизнь.

— Почти минута, — донеслось до меня, пока я смахивала с ресниц капли воды, — это только с того момента, что я здесь. Неплохо.

— Что ты здесь забыл, Итаэ’Элар? — я резво подтянула колени к подбородку, обхватив их руками, и прижалась спиной к бортику ванны.

Нелюдь отложил мои часы на стеклянную полку у зеркала:

— Три причины, чтобы здесь находиться.

Но я уже крепко вошла в роль оскорблённой невинности и униматься так легко не собиралась:

— Ты, что, всю эту минуту на меня пялился?

— Честно говоря, больше внимания я уделял циферблату… — уклончиво ответил он.

Я выдохнула сквозь сжатые зубы, чувствуя, как с мокрых волос на спину капает вода, а к щекам почему-то приливает кровь. Ну, прям девственница, застуканная на речке купающейся в неглиже… ей-богу, чего он там не видел?

— Если ещё надеешься поближе рассмотреть, что именно вытатуировано у меня на левой половине задницы, можешь покинуть помещение.

Илар вздохнул, видимо, для того, чтобы показать, насколько он огорчён.

— Мне неожиданно захотелось увидеть тебя без сигареты в руке, без очков и без одежды.

Да где были раньше эти твои желания, а? Я возвела глаза к потолку и сказала:

— Просмотр окончен. Что дальше?

— Здесь тепло.

— Ага, — меланхолично подтвердила я, несколько расслабившись, подняла из воды левую ногу (ей-богу, не самая сексуальная часть меня, но всё же), пошевелила пальцами и лениво добавила, — а ещё эстетические и прочие чувства и потребности можно удовлетворять без зазрения совести, — пусть только попробует спорить с характеристикой «эстетические»! — Что ещё?

— Можешь опознать это, человек? — Илар протянул мне полиэтиленовый пакет с… чем-то внутри.

Приподнявшись из воды, я внимательно пригляделась к неопознанному объекту. Объект был зеленоватым. С лёгким пушком.

— Это лимон, — наконец, изрекла я. — Бывший. Потому что сейчас он большей частью состоит из пеницилла. Очень полезный гриб, между прочим. Можно есть.

Нелюдь подозрительно воззрился на меня, потом на бывший лимон и буркнул:

— После тебя.

— А больше ничего в холодильнике нет? — с угасающей надеждой вопросила я.

Ответ был отрицательным. Я протяжно вздохнула и плюхнулась обратно в воду. Желудок протяжно взвыл. Как говорили у нас в общежитии, «тараканов у нас нету потому, что они все пошли на деликатесы». Иногда меня саму поражает неустроенность собственного быта.

— Ладно, — смиренно сказала я, — в крайнем случае, сходим в кафе. И выметайся отсюда.

35.

Исключительно в качестве убаюкивающего фона терминал ловил единственный канал. Крутили какую-то мелодраму, к которой я, впрочем, прислушивалась в пол-уха. Я сидела в изножье кровати, завернувшись в полотенце, положив на колени нетбук и поджав под себя босые ноги — с балкона тянуло сквозняком. Меня не было дома всего-то неполных три недели, но вопросов, требующих решения, дел, требующих вмешательства, а также подчинённых, напрашивающихся на пинок, скопилось достаточно. Я предавалась одному из самых бесперспективных занятий на свете — разгребала завалы служебных записок, отвечая на некоторые в грубой форме.

Кстати, кровать как предмет меблировки моей конспиративной квартирки заслуживает отдельного описания. Ибо она была жёсткой, как гроб, и такой огромной, что заставляла Ури отпускать сомнительные шуточки на тему, не склонна ли я помимо ксенофилии ещё и к групповухе. Эта мысль заставила меня ностальгически вздохнуть — мы и без дополнительных индивидуумов в своё время с Зауриэлем неплохо развлекались. Эх, молодость…

Я настолько увлеклась воспоминаниями, что не сразу отреагировала на перераспределение нагрузки на матрас. Я нарочито медленно повернула голову. За мной на кровати по-турецки расселся по пояс голый Илар (ну, какие-никакие, а понятия о приличиях у них всё же существуют) и задумчиво жевал печенье (и где он его взял?), уставившись в терминал. На экране не слишком стремительно разворачивалась любовная сцена. Выражение лица нелюдя было скучающим.

— Они скоро сношаться начнут? — изрёк, наконец, Илар и подозрительно принюхался к мармеладу на печенюшке.

Нет, три недели будут грязными намёками баловаться, Итаэ'Элар.

— Не скоро. Это фильм про старые времена — тогда всё долго было, — терпеливо пояснила я. Ага, и сейчас порой не лучше.

Нелюдь закинул печенье в рот и обречённо махнул рукой.

— Кстати, ты где еду нашёл?

— На кухне. Я тебе оставил, — невнятно ответил Илар и протянул мне горстку печенюшек, которые я принялась скорбно грызть, вернувшись к своим служебным выволочкам.

К сожалению, устроить плодотворную взбучку подчинённым в тот день было не суждено — Илар не унимался:

— Мор… — я что-то раздражённо буркнула в ответ. — Мор, ты помнишь последние слова Анахармэ?

— О том, чтобы духу нашего на эпсилоне не было? — не поворачивая головы, уточнила я.

(Пресвятая Триада, я тут сомневаюсь, как пишется слово «экспериментальный», а он меня отвлекает!)

— О том, что вашему Государю будет интересно узнать о твоём… монологе.

Я стремительно обернулась — свет от мониторов неровными бликами ложился на исчерченное шрамами лицо и растрёпанные пряди непросохших волос нелюдя.

— Анахармэ умна. Она просто выгнала нас. То есть, депортировать меня просто доставило ей некоторое удовольствие, — Илар хмыкнул, плавно перетёк в лежачее положение и блаженно потянулся. Полуголым нелюдя мне доводилось видеть не часто (да кого я обманываю, вообще никогда), потому только сейчас я заметила идущие по правой стороне его тела росчерки чёрных татуировок. — А депортировать тебя — не допустить возникновения повода для начала войны. И обеспечить твоё молчание.

Я иронично изогнула бровь:

— Каким образом? Не припомню, чтобы с меня брали какие-либо обещания, — мне не нравилось, как быстро поменялось настроение нелюдя.

— Государственная безопасность, — промурлыкал Итаэ’Элар. — О твоём молчании позаботятся. Дарующая перекинула работу по твоему устранению на человеческую власть. Владыки и ваш Государь любят перекидываться поручениями, поверь мне.

Внутри что-то ёкнуло, я поспешно, слишком поспешно отвернулась:

— За меня — весь «Олдвэй». Это серьёзный козырь.

— Сначала выясни, так ли это, — вкрадчиво посоветовал нелюдь.

Я не ответила, инстинктивно съёжившись, осознавая, что в словах Илара есть смысл. Да, смысл этот мне не нравился, как не нравился и подозрительно довольный тон нелюдя, свидетельствующий о том, что Илар уже что-то задумал. Мир возвращался в положение равновесия — на моём горизонте маячили новые неприятности, а нелюдь был доволен жизнью.

Цифровая и радио-связь между Планами невозможна, и все до сих пор пользуются услугами курьеров, то времени у меня, максимум, один-два дня. Дальше, скорее всего, будет официальный вызов на ковёр — в конце концов, ко мне должны проявить банальные такт и уважение и не пустить в расход немедленно. Значит, будет выиграно ещё немного времени, чтобы заручиться поддержкой союзников. Конечно, весьма разумным было прямо сейчас связаться с Домиником, Орвилом или Георгом, поведав им о своих… затруднениях. Элоиз я не доверяла — в делах компании она всегда делала ставку на брата, а не на меня.

— Кстати, Илар, а что будут делать Аме и Нилас после всей этой шумихи с Тенями?

— Как это говорится?.. «паковать чемоданы с барахлом»? — нелюдь подавил зевок.

Я внимательно обдумала это высказывание. Беспомощные ублюдки прятались за ним десять лет, а он их бросил. Итаэ'Элар разрушил мирное течение не только моей жизни, и, похоже, его это нисколько не волновало.

— Оу. Ну, надеюсь, они не забудут прихватить с собой Линвиль и Зауриэля, — наконец, нашлась я, с сожалением догрызла последнее печенье, нервно поёрзала, маясь со всё никак не составлявшимся текстом гневного письма, и, не выдержав, снова обернулась.

Илар вытянулся на кровати во весь свой внушительный рост и, на первый взгляд, мирно спал. Я осторожно отставила нетбук в сторону и уселась ближе к нелюдю, поджав ноги так, чтобы ненароком не коснуться его. Да, дыхание его было ровным и бесшумным, но оно всегда таким было, к тому же, глаза были не совсем закрыты, а только затянуты полупрозрачной плёнкой третьего века. Жутковатое зрелище.

Насколько известно нашим ксенобиологам, сон у Наставников бывает двух типов — глубокий, так называемый «настоящий», более похожий на человеческое состояние сна, когда тварь уверена в собственной безопасности, тело расслаблено и мозг выполняет обработку информации, и «ложный сон» — когда ритм сердечных сокращений замедляется, а тело получает только краткую передышку. Мозг нелюдя в этом своеобразном анабиозе работает на полную мощность, и тварь тщательно следит за окружающей обстановкой, готовясь в любое мгновение стремительно отреагировать на возможную опасность. Я затаила дыхание и присмотрелась к татуировкам, покрывавшим правую сторону тела нелюдя.

Начинаясь под правой ключицей, чёрные клинописные росчерки заходили на правое плечо, опутывая руку до локтя, сетью покрывали худые рёбра, спускаясь к животу. Тогда я не понимала их смысла — были это иероглифические надписи или просто стилизованные узоры, свидетельствующие о принадлежности к определённой касте. Я ещё раз внимательно присмотрелась к перекрещивающимся рубцам на правой скуле нелюдя, всё больше сомневаясь в том, что это боевые шрамы. Что они означают, чёрт возьми? Клеймо изгнания? Точно такие же рубцы, на которые я сначала не обратила внимания, но явно оставленные клинковым оружием, пересекали и татуировки на плече и правом боку… будто бы перечёркивая узоры. Я нахмурилась и, забывшись, осторожно провела ногтем по рёбрам нелюдя, повторяя путь одного из шрамов.

Илар вздрогнул и схватил моё запястье. Я невольно ойкнула. Нелюдь сморгнул, убрав третье веко, и отпустил меня.

— Что опять, человек?

Я сглотнула — он был не в том настроении, чтобы я могла начать более подробные расспросы о его биографии, и я не придумала ничего лучше, чем спросить:

— Э-э-э… может, ты знаешь, как пишется слово «экспериментальный»?

— Как слышится, — буркнул он, закрывая глаза, видимо, давая этим понять, что разговор окончен.

Я потерла запястье и вернулась к работе.

36.

Солнечные лучи проникали даже сквозь закрытые веки, поэтому я зажмурилась покрепче. Меня в кои-то веки окружали тепло и уют, даже просыпаться было немного жалко. Я блаженно вздохнула, закапываясь в одеяло и устраиваясь поудобнее.

— Уже проснулась, Мор?

Я чуть не подскочила от неожиданности и широко распахнула глаза. Картина была достойна занесения в архивы — под боком очень трогательно устроился нетбук, зачем-то укутанный в одеяло, поверх этой кучи взгромоздилась мирно посапывавшая цвиэски. Комната была залита солнечным светом (это вам не эпсилон), а, значит, было уже около девяти-десяти утра. Но самым ужасным было отнюдь не это. Пресвятая Триада, знала я — тяга к теплу до добра меня не доведёт.

— Что ты делаешь, Итаэ’Элар, Бездна тебя возьми? — прошипела я, ощутив, наконец, тяжесть его руки на своей талии.

— Сплю. Ты такая холодная.

Он вздумал переместить руку несколько… как бы это сказать… выше, если вы понимаете, о чём я. Проклятущий нелюдь перехватил инициативу. Это было необычно — и напрягало. От тепла тела Илара, ещё мгновения назад дарившего ощущение уюта, теперь бросало в жар. Нет, это не было неприятно, просто… зачем он так со мной? Зачем он меня дразнит?

— Кровь у меня холодная, — буркнула я, барабаня пальцами по крышке нетбука.

Чёрт, ну как я вчера умудрилась заснуть за работой, да потом ещё перебраться поближе к нелюдю? И, что главное, зачем, зачем я это сделала?! Я застонала и уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как моя псевдохолодная кровь приливает к щекам. Да, мне было стыдно за своё поведение. Полежав в такой неудобной позе и покаявшись в грехах своих, я немного расслабилась, чтобы по моей напряжённой спине Илар не понял, как я… озадачена происходящим. Хотя, судя по тому, как Итаэ’Элар насмешливо фыркнул, дыханием взъерошив волосы мне на затылке, он уже уловил мой настрой. И этот настрой его позабавил.

Я аж зарычала разгневанно, приподнявшись на локте и развернувшись лицом к нелюдю. Он улыбался. Этот говнюк улыбался! В утреннем свете его глаза снова приобрели цвет ледяных вод северного океана… спасибо хоть, что руку с моей тушки убрал… ну, всё, хватит.

— Нехило тебя разукрасили, — заметила я, коснувшись шрама на его ключице и смело встретив взгляд нелюдя.

Проняло?.. или нет?

— Да… Мало того, что меня выгнали с Островов, так ещё пришлось какое-то время спать на левом боку, — пожаловался он. — Вот ты, Мор, на каком боку спать больше любишь?

— На правом, — рассеянно отозвалась я, слегка расслабившись и опустившись на спину.

— Я тоже, — хмыкнул нелюдь и откинулся на спину.

Несмотря на ироничный тон, Илар вздрогнул, когда я коснулась его, и поморщился. Их общество ещё более ублюдское, чем наше. Стоило его покровительнице приказать долго жить, как его клеймили как какую-то скотину, изуродовали и спихнули на самое дно. Понятно, почему он защищал Ттемекке. Я сделала судорожный вдох и попыталась очистить мысли — эта липкая пелена едва сдерживаемого гнева — не моя. Не совсем моя. Я лишь воспринимаю её.

Нет-нет, мне вовсе не хотелось впадать в грех сочувствия нелюдю — но моё эстетическое чувство до сих пор коробит, когда я имею сомнительное счастье лицезреть эту его характерную асимметричную полупарализованную ухмылочку. Я повернула голову к Илару и невольно попыталась представить, каким он был лет, скажем, пятнадцать назад.

Наши руки почти соприкасались. А я почти успокоилась. Мы временные союзники, и, пока у нас общие цели, почему бы не потерпеть соседство друг друга под боком на единственную ночь?

Какие общие цели я тогда себе напридумывала, остаётся загадкой до сих пор. Итаэ’Элар всегда поступал так, как ему вздумается, и считался только с собой. Тогда моя жизнь и связи в обществе нужны были нелюдю, чтобы остаться в Старой Москве и занять высокое, насколько это вообще возможно для нечеловека, положение в столице. Я поморщилась — разумеется, бояться нелюдя, несмотря на всё вышеперечисленное, было бы глупо — слишком я привыкла к нему, но доверие, другая крайность, было смертельно опасно. Мне показалось, что после аудиенции у Дарующей я разглядела в Итаэ какой-то намёк на человечность. Правда, теперь меня грызли сомнения — не было ли это удачной игрой на моём сочувствии? Триада, насколько же мне спокойнее рядом с Орвилом… я устало прикрыла глаза.

— Мор, прекрати обо мне думать, я нервничаю, — буркнул Илар.

Периферийным зрением я понаблюдала за ним — внешне нелюдь казался спокойным, хотя глаза были закрыты не полностью — только затянуты плёнкой третьего века — а, значит, всё не так-то просто. Я не выдержала и фыркнула, живо представив, как мы оба старательно делаем вид, что расслаблены и спокойны, а сами только и ждём друг от друга подвоха. Мы с нелюдем переглянулись и одновременно заржали.

— Ты, что, постоянно отслеживаешь, когда о твоей персоне кто-нибудь думает? — лениво поинтересовалась я, отсмеявшись.

— Ты чувствуешь, когда на тебя смотрят. Это почти то же самое. Мозгам щекотно, — помедлив, популярно объяснил Илар.

Я отчаялась понять их восприятие окружающего мира и блаженно потянулась. Пора было поднимать себя с матраса и отправляться варить кофеёк — какую-никакую, а всё-таки пищу.

— Может, устроим маленькую революцию над системой и будем спать дальше? — вдруг лукаво вопросил нелюдь. — Или, может быть, ты предпочитаешь другое время препровождение?

Мысленно я вскинула сжатую в кулак руку: миссия выполнена, он меня домогается. Широко открытыми глазами уставившись в потолок, я несколько секунд переваривала полученную информацию, а потом резким движением повалила навзничь приподнявшегося на локте Илара, нависнув над ним. Он ухмыльнулся, обняв меня за талию и перекатившись, подмяв меня под себя. Я не придумала ничего лучше, чем глупо, но довольно ы-хы-хыкнуть. Отбрыкиваться было несолидно, и, в общем, я была морально и физически готова согласиться на подобное предложение, как в дверь позвонили.

Упс.

Нелюдь внимательно взглянул на меня. Я пожала плечами, заявила: «ой, ну прямо снова школьницей себя почувствовала» и легонько отпихнула его. Несмотря на общее моё пофигистическое настроение, желудок всё равно почему-то тревожно сжался тугим комком где-то у солнечного сплетения. Я соскочила с кровати, мимоходом проверив благонадёжность своего наряда (заворачиваюсь в полотенце я с впечатляющей скоростью), и поплелась открывать.

Я без особой надежды потыкала консоль управления под видеофоном (на моей памяти он работал только первые два года из девяти лет моего житья на этой квартире), потом сдалась и убитым голосом спросила:

— Кто?

— Как «кто»?! — истерично завопили снаружи. — Мне придётся снова подавать жалобы в домоуправление. Открывайте, Морруэнэ!

Я закатила глаза, щёлкнула замком и толкнула дверь.

— Здрасьте, Ираид Константинна, — смиренно поприветствовала я соседку и привычно запустила механизм абстрагирования от потока посыпавшихся на мою голову обвинений.

Н-да, сему гласу впору озвучивать мои ночные кошмары. Ираида Константиновна, социально активный элемент Государства с чёткой гражданской позицией, непримиримый борец с распущенной и развратной молодёжью, член таинственной секты «Жэ-Кэ-Ха» и просто старая кляузница, испортила мне немало крови.

Сейчас она, облачённая в необъятный домашний халат в мелкий цветочек, канонические расхлябанные домашние тапочки и хозяйственные резиновые перчатки, брезгливо держала за крыло цвиэски, слегка обалдевшую от такого обращения. Ума не приложу, когда и как ящерка успела улизнуть из квартиры.

— … мало того, что меня залило в прошлом году…

О, она начала перечисление грехов с прошлого года — это надолго.

— Это была не я, биокомпонент экспериментального охладителя просто вызвал непреднамеренное локальное цунами в ванной, — попыталась отбиться я.

(На самом деле мы с одним красавчиком плескались в пенке, и наводнение стало лишь итогом нашей увлечённости друг другом, но вы этого не читали.)

— … мало того, что вы регулярно устраиваете оргии с этими иномировыми чертями, — голос соседки вознёсся к осыпающейся штукатурке потолка с редким для этих мест суровым пафосом.

— Давно уже ничего такого не устраиваю.

Собиралась, да вы мешаете.

— … так теперь притащили в дом очередную гадость, которая выжрала мне всю герань.

Герань. Дело приобретало угрожающий оборот, ибо моя соседка верила в герань так, как некоторые в Государя и Триаду не веруют. В общем, принимая во внимание отягчающие обстоятельства, я ожидала возобновления и усиления потока словесного селя, но тревога оказалась ложной — соседка замерла упитанным, настороженным, почуявшим хищника грызуном и, не отрываясь, смотрела куда-то за меня. Я мысленно застонала и обернулась, задрав голову — Итаэ’Элар с вежливым, но каким-то энтомологическим интересом внимал речам Ираиды Константиновны. Наконец, он изобразил некое подобие улыбки, впрочем, больше напоминавшей оскал, положил ладонь мне на плечо и проворчал:

— Оргии? А мне как-то не повезло ещё.

Татуированный с ног до головы, говорящий на слегка акцентированном русском и мрачный спросонья зубастый иномировой чёрт впечатление производил серьёзное. Соседка шумно сглотнула, но дар речи вновь благополучно обрела:

— Так я зачем пришла-то, — пробормотала она, растеряв львиную долю куража. — Вот, забирайте это… животное. Я, как только эту тварь увидела, то сразу поняла, чья она, — женщина с нервным смешком сунула мне в руки упирающуюся цвиэски (ящерка в прямом смысле вошла во вкус резиновых перчаток). — А цветы всё равно бы помёрзли, Триада с ними…

От сердца у меня отлегло, я прижала к себе непокорное пресмыкающееся, отступив на шаг назад, уперевшись спиной в Илара (исключительно для блага соседки — уж больно плотоядно он на неё поглядывает). Неизбежные пикантные сплетни о моей личной жизни — сравнительно ничтожное последствие моего триумфального возвращения в столицу. Соседка уже собралась лишить нас своего общества, как вдруг остановилась на полпути к лестнице, покопалась в кармане халата и извлекла на свет Божий слегка помятый конверт, протянув его мне со словами:

— Вот, чуть не забыла, ящики-то почтовые у нас почти все доломали, я почту и храню. Сегодня утром смотрю — батюшки! — документ серьёзный, печати царские стоят — на ваше имя письмецо пришло, — она как-то странно дёрнула ртом, будто бы в подобии странной улыбочки, и, шлёпая тапочками, стала спускаться вниз.

В гробовом молчании я терпеливо ждала, когда на четвёртом этаже хлопнут входной дверью и загремят архаичными замками с дверными цепочками. Пульс бухал где-то в печёнках, комок тупой боли и гнетущего предчувствия уютно угнездился в солнечном сплетении. Щурясь при тусклом свете, льющемся из грязных окон лестничной клетки, я внимательно рассмотрела плоский конверт из плотной белой бумаги, машинально смахнув с гербовых печатей хлебные крошки, поселившиеся на них после кратковременного пребывания в халате Ираиды Константиновны.

Необходимый официоз соблюдён. Курьеры оказались на диво расторопными. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь подавить зачинавшуюся панику, очень спокойно закрыла входную двери, посадила на пол цвиэски, тут же принявшуюся брезгливо чиститься после бесцеремонной хватки соседки, и поддела ногтем гербовые печати, аккуратно вскрыв конверт. Письма такого разряда никогда не рассылают в электронном виде — Государь может позволить себе шикануть и свести тысячи гектаров лесов Сибирского архипелага на пригласительные. Содержание выпавшего из конверта листа плотной бумаги было мне и так приблизительно известно.

«Во избежание непонимания г-же Морруэнэ для выяснения и обсуждения некоторых спорных вопросов явиться не позднее 18:00 18 октября 2281 года».

Куда явиться пояснять и не требовалось — печати говорили сами за себя. Пока я читала, нелюдь с интересом заглядывал мне через плечо, но потом сдался и совершил почти невозможный для Наставника поступок — добровольно сознался в собственном невежестве.

— Что это? Прочитай.

Я поворчала для порядка, как это они, ликбезы недострелянные, грамоте нашей не обучены, а говорят так складно, но его просьбу послушно выполнила. Больше всего в тот момент мне хотелось, чтобы этого дня не было вовсе. Я уткнулась лбом в холодную стену коридора и судорожно вздохнула.

— Мор, — осторожно произнёс Илар, склонившись ко мне. — Мор, судя по вашей дурацкой временной системе, у нас есть часов восемь времени ещё, а это не так уж мало…

— «У нас»? — я вложила в это уточнение все доступные на данный момент запасы недоверия с презрением пополам. — Мы больше ничего друг другу не должны — ты корыстно не дал мне сдохнуть, а я оптом и совершенно непреднамеренно спасла твою шкуру вместе со своей от советников. То, что происходит сейчас — моё личное дело. И мои проблемы, — глухо отчеканила я.

Илар страдальчески поморщился, видимо, силясь подобрать нужные слова для того сумбура, что творился у него в голове, и мужественно продолжал:

— Просто… у вас есть нелогичное понятие, «одиночество в толпе». Но у тебя сейчас похожая ситуация. Нет союзников, — безжалостно констатировал он. Я вынуждена была с ним согласиться. Однако, нелюдя несло дальше по волнам косноязычия: — И… и я хотел сказать, что я с тобой, Морру. Просто так.

Илар сделал, было, движение, чтобы похлопать меня по плечу, но потом одумался и досадливо зашипел. Было невооружённым глазом видно — нелюдь уже сам пребывал в тихом ужасе и смиренном раскаянии от только что сказанного. Мне хотелось прижаться к Итаэ’Элару, ощутить, как его сердце гонит по жилам слишком горячую для человека (тридцать восемь целых и четыре десятых градуса по Цельсию) кровь, просто поверить ему по-настоящему, в первый раз, но я… я не посмела. Не посмела ещё больше осложнять ситуацию. (Какая я тогда была молодец. Жаль, что недолго).

— Это ж надо так загнуть! Что, Итаэ’Элар, была у тебя когда-то глуповатая человеческая подружка, которая заливала тебе про чёрствость и жестокость человеческого мира и про то, что только ты один, сволочь зубастая, её понимаешь?

Илар улыбнулся во все сорок четыре зуба (как-то раз я не удержалась и всё-таки спросила точное их количество):

— Так ты со мной?

— А что остаётся делать? — сварливо сказала я, инстинктивно стараясь замаскировать недавний порыв размягчённой души. — У тебя готов очередной сомнительный план?

— Обстоятельства просто могут сложиться удачно снова, — туманно отозвался нелюдь. А потом вдруг сказал то, что оставило меня в ещё большем замешательстве: — Мне не нравится, когда ты несчастная.

37.

Драндулет мой так и остался припаркованным на подземной стоянке компании, поэтому идти до офиса «Олдвэя» пришлось пешком (в целях экономии средств, вестимо). Мотоцикл был только одной из причин похода к столичному офису «Олдвэйтрэвэл компани». Второй причиной была возможность наконец-то нормально перекусить в одной из кафешек, находившихся в офисном здании (тоже, разумеется, в целях сохранения бюджета), а третьей… я хотела видеть Элоиз. Хотела посмотреть в глаза своей мамаше. Наверное, я настолько усердно распаляла в себе святой гнев в предвкушении предстоящего разговора, что нелюдь на физическом уровне ощущал идущий от меня негатив и потому разговаривать со мной не желал. Ну, я и не настаивала.

Погоды стояли премерзкие: моросил мелкий дождик, небо было обложено плотным серым покрывалом туч, над рекой и каналами клубился молочно-белый туман. В такой промозглой дымке все звуки окружающего мира — гул автострады, человеческие шаги и голоса, тонули и приглушались. Прохожих было немного — день был будний, а утренний час пик уже схлынул, да и те, что встречались на нашем пути, особого внимания персоне Итаэ’Элара не уделяли. Эпсилонца легче спутать с человеком, чем, допустим, арджемес или аэлва.

Внешнее сходство людей и представителей Каинова племени — явление конвергентное, вызванное, как предполагается, схожими условиями, в которых эволюционировали оба вида. Но, если человек складывался как животное стайное и дневное, то Наставники — как одиночки, ночные хищники. Собственно, отсюда и все проблемы в дипломатических отношениях с эпсилоном. Они пообтесались маленько за миллионы лет эволюции — пообвыкли находиться при дневном свете и отучились плотоядно коситься на послов мира, да и вообще, надо признать, создали цивилизацию, обладающую уникальными технологиями. Да вот только их сути всё вышеперечисленное не изменило.

Я украдкой наблюдала за шедшим рядом со мной нелюдем, всё больше понимая, что Каиново племя действительно красиво. Красиво быстротой движений, отточенной опасной плавной грацией, которая заставляет замирать перед этими тварями, как полёвка перед гремучей змеёй. В общем, я слишком увлеклась, потому что пропустила момент, когда Илар засёк моё ментальное присутствие, состроил кислую физиономию и спросил:

— Что опять, человек? — и одной фразой сумел разрушить мою очарованность видом, к которому принадлежал.

Я помотала головой, пытаясь занять её (голову) более продуктивными размышлениями, и искоса взглянула на нелюдя. Получалось как-то… нечестно — Илар прекрасно чувствовал, когда мои мысли касались его персоны, а вот в мои способности подобное ну никак не входило. Как он вообще мысленно оценивает факт моего присутствия и участия в его судьбе? Я задумчиво почесала переносицу и прибавила шагу, стараясь поспевать за нелюдем, машинально отметив, что, судя по его уверенному шагу, Илар неплохо ориентировался в Старой Москве. Он действительно поминает меня только в контексте «побери её Бездна»?.. Воспоминания об утреннем, ы-хы-хы, инциденте, предшествовавшем явлению моей соседки (которая испортила всё настроение, так что продолжать как-то расхотелось), я предпочла пока задвинуть на край сознания, как нечто неопознанное и требующее последующего тщательного изучения.

— Человек, свой гормональный фон надо держать под контролем, — буркнул Илар, не оборачиваясь.

Дальнейший путь был проделан в гробовом молчании — я была оскорблена до глубины души.

Вынув руки из карманов и приосанившись, я орлиным взором в остром приступе патологического патриотизма окидывала открывшуюся панораму.

Небоскрёб в сорок с лишним этажей отражался в тёмной воде одного из главных каналов города, и, казалось, целиком состоял из тёмного стекла и металла. Чёрными гладкими пластинами поблёскивали на солнце опоясывающие здание на нескольких уровнях ряды солнечных батарей. На последнем таком «поясе» циклопические золотые буквы складывались в надпись: «Oldway Travel Company. Since 2163». Трудно представить себе, какого труда и мастерства стоило возвести на плывущем грунте Старой Москвы конструкцию подобной сложности. Офис «Олдвэя» был своего рода символом — символом могущества моей семьи и Государства, могущества человека, наших технологий и потрясающего умения выживать и процветать вне зависимости от условий, в которые ставила нас жизнь. Моя пафосная семейка могла позволить себе немного показухи.

Нелюдь уже с полминуты косился на меня с лёгким раздражением во взгляде — у меня даже мурашки по спине побежали. Дулся он на меня всё утро. И не просто так, от неуживчивого характера, а потому, что считал, что я поступаю неразумно, что иду напрямик в офис компании, предварительно не разведав обстановку. Я упрямо вздёрнула подбородок — вот ещё, буду я его посвящать во все тонкости своего гениального плана (который, между прочим, действительно наличествовал). Хотя, если честно, я просто опасалась, что любой посторонний человек (или нелюдь) убедит меня в убожестве сего плана.

— Мне срочно нужно видеть Доминика, — я требовательно нависла над столом секретарши моего брата.

Особым вкусом Ник, как и его отец, не отличался — девица выглядела настолько канонически, что по этому поводу даже расхотелось острить.

Секретарша схватила телефонную трубку, в очередной раз искоса бросив взгляд в сторону Илара, вальяжно развалившегося в кресле и методично жующего четвёртую по счёту слойку с джемом (мой гениальный план, как видите, включал в себя даже задабривание хлебобулочными изделиями голодного нелюдя). Ума не приложу, чем Илар вызывает бурный бабский интерес к своей персоне — зубастый, нахальный, весь в шрамах и даже, пускай, выглядит лет на тридцать, ясно, что далеко не юного возраста… правда, он умудрялся принимать весьма импозантный и таинственный вид, даже перемазавшись в джеме, что, согласитесь, дано не каждому.

— Никки, ты так жесток ко мне — размер груди твоей секретарши придавил мою самооценку на корню, — поприветствовала я братца, вламываясь в кабинет.

— Я тоже рад тебя видеть, Мор, — сказал он, сделав шаг навстречу и привычным движением головы отбрасывая назад падающую на глаза чёлку.

Впрочем, трогательная семейная сцена была прервана появлением нелюдя, которому наскучило вялотекущее кадрение секретарши. На плече у Илара сидела чем-то недовольная цвиэски.

— Ник, это, так сказать, представители эпсилона — Итаэ’Элар и моя ручная зверушка по кличке Тварь. Илар, это мой старший брат Доминик.

Мужчины обменялись оценивающими взглядами, но, так как нелюдь не стал угрожающе скалиться, да и Ник ничем не выдал своей неприязни к эпсилонцам, знакомство их прошло вполне мирно.

— Спешу уверить, Тварь безобидна, как ромашка на лугу, — ящерица демонстративно зевнула, показав растущие в два ряда мелкие игольчатые зубы. — А Итаэ’Элар безобиден, как… — я щёлкнула пальцами, силясь подобрать подходящее сравнение. По-любому выходило, что нелюдь очень даже не ромашка на лугу… эх, ладно! — … как сорняк на грядке с помидорами.

Брат нервно хмыкнул в ответ на такое заявление, а нелюдь перевёл взгляд с меня на Доминика и изрёк:

— Она меня переоценивает.

— Да вы усаживайтесь, — Ник кивнул нам на кожаные кресла, а сам примостился прямо на собственном письменном столе.

Я заняла предложенное мне место, не спуская с брата настороженного взгляда. Доминик старше меня на полтора года, он наследник «Олдвэя», на который я никогда не претендовала — нам с братом было нечего делить между собой. Оставалось только узнать, согласен ли он быть моим союзником.

Правда, похоже, речей все присутствующие ждали от меня. Что ж… я глубоко вздохнула, поморщилась и выпалила:

— Ник, меня вызвали к Государю.

— Ну, по моему мнению, тебе достаточно было поговорить с матерью. Ты ведь числилась на эпсилоне не официальным послом, только научным консультантом… и, да, согласен, это всё достаточно необычно, но, мало ли… мы ведь всё-таки дальние родственники, все дела, — Доминик пожал плечами, демонстрируя, что все возможные предположения он уже исчерпал.

— Ник, ты не понимаешь…

— Мор, так объясни ему, — поторопил меня Илар, даже не взглянув в мою сторону.

— Что именно она должна объяснять мне, ксенос? — мигом отреагировал Ник.

Брат вёл себя слишком самоуверенно. При уникальной злопамятности нелюдя такие вольности были не лучшей моделью поведения. Илар проигнорировал пренебрежительное обращение, прямо заявив:

— Её выставили с эпсилона. Много болтала с советниками о подоплёке политики Метрополии касательно моего Пространства.

У брата был такой вид, будто он только что получил удар под дых. Он несколько раз хотел что-то сказать, но лишь беззвучно открывал рот, пока не огласил, наконец, окончательный вердикт:

— Мор, ну и дура же ты.

Я только безразлично пожала плечами — думать надо было, кого посылаете. Если покопаться в первопричинах, виной всех моих несчастий был Илар — с тех пор, как мы познакомились, существование моё мгновенно наполнилась проблемами.

— Ник, теперь ты сдашь меня властям?

Но, судя по всему, не все части моей личности были солидарны в подобной кротости — меня преследовала навязчивая идея о том, что Доминика можно заставить сотрудничать и менее гуманными и дипломатичными методами… стоп… эта идея не моя. Я резко повернула голову в сторону Илара — тот заметил мой взгляд и лениво оскалился в ответ. Я скорчила ему зверскую рожу и провела по горлу большим пальцем. Давление на сознание исчезло. Не нравится мне, что с каждым разом ему всё легче влезать мне в мозги, — это значит, что он достаточно хорошо изучил меня. И что наше сотрудничество становится всё более опасным.

Доминик с лёгким удивлением понаблюдал за моими гримасами, а потом сказал:

— Разумеется, Морру.

Я готова была вскочить, как брат успокаивающе поднял ладонь. Я скосила глаза на нелюдя — Итаэ’Элар тоже оставался каменно-спокоен, и это отчасти придало мне уверенности, я позволила себе чуть обмякнуть.

— Ты должна явиться на аудиенцию раньше назначенного — это будет смотреться как проявление хорошего тона от подданной, которая не чувствует за собой никакой вины, — продолжал брат, расхаживая вдоль стола.

— Но…

— Да, Морру, ты именно и должна уповать на его милосердие, — подчеркнул Ник. «Они тут все, кроме меня, мысли читать научились?!» — Не вынуждай начинать на себя охоту. Это приговор. В таком случае тебе не смогут помочь ни я, ни кто бы то ни было из ксеносов, — Доминик легонько кивнул Илару. Брат наверняка за всё время нашей беседы ломал себе голову, какие цели преследует нелюдь, сопровождая меня. — Я поеду с тобой. Пусть всё будет обставлено так, будто тебя поддерживает «Олдвэй»… хотя Элоиз не давала никаких распоряжений касательно такой ситуации.

— Она даже не учла расклада, при котором я могу вернуться? — я иронично подняла бровь, еле сдерживая рвущееся наружу бешенство.

Брат вздохнул.

— Не суди мать. Именно благодаря её верности действующей системе мы поднялись так высоко.

Я сглотнула тот дурацкий комок в горле, который всегда подло и не вовремя подкатывает, когда ожидания в очередной раз не оправдываются, и сказала:

— Тогда почему ты…

— Родственные чувства! Слыхала о таком, дурища?

Ещё разреветься от умиления братцем не хватало.

38.

Я заворожено касалась кончиками пальцев панели управления яхты. Через лобовое стекло был виден острый чёрный нос лодки. В рубке стоял полумрак — лампы разгорались неторопливо и величественно, видимо, для того, чтобы присутствующие не хлопались в обморок, сразу разглядев все примочки этой красавицы. Некоторый вежливый интерес к этому произведению технического искусства проявил даже нелюдь. Впрочем, в своём духе — осторожно царапнул длинным когтем мизинца «нервные окончания» — датчики состояния, связывающие капитана и яхту, ничего не сказал, только кивнул и удовлетворённо уселся в кресло, задумчиво поглаживая цвиэски.

— Не доводилось управлять таким монстром? — видя моё восхищение, довольно спросил Доминик.

Я помотала головой.

— Спецзаказ. Делали слепок с моей нервной системы, потом на основе упрощённой версии создали искусственный «мозг» лодки, — пояснил брат, подойдя ближе, закатал рукава рубашки и по локоть погрузил руки и податливые переплетения вывода гифов. — История, когда наши спёрли технологию у дельты, получила продолжение на гражданке.

Освещение в рубке постепенно становилось ярче, и, прищурившись, я смогла заметить, что по рукам брата змеились тонкие красноватые рубцы. Природа их происхождения не оставляла сомнений.

— Ник, ты опять с этим дерьмом связался, — буркнула я, косясь на свежие шрамы на запястьях Доминика. — Смотри, кочеряпки отгниют.

Точно такие же метки, поблёкшие со временем, были и на моих руках, как напоминание о лете шестьдесят шестого — самом странном лете моей жизни. Мы проходили обучение на дряхлых птичках-предшественниках «Буранов» — тяжеловесных монстрах-бомбардировщиках класса «Неясыть», манёвренностью и изяществом обводов сравнимых только с кирпичом. В их приборные панели наскоро были вмонтированы подобные био-датчики, настроенные на наши нервные системы настолько вкривь и вкось, что система машины за здорово живёшь путала меня с Анной-Марией (которая вообще была родом с каппы). Эту технологию тогда только начали вводить в обиход, беззастенчиво используя нас, проштрафившихся школяров, в качестве подопытных кроликов. И, как оказалось, до ума не смогли довести до сих пор…

Брат отмахнулся от моих грозных пророчеств, покосился на извивающуюся панель управления и слегка пошевелил пальцами, опутанными датчиками — усилившийся гул двигателя, видимо, стал результатом этих трудов:

— Минут через пятнадцать будем на месте.

У пристани Дворца Старой Москвы мы были даже раньше, чем обещал Доминик, хотя я зря надеялась, что можно будет вот так запросто ломануться на аудиенцию. Брат, конечно, послал электронную «весточку» о нашем прибытии, но самое страшное было ещё только впереди.

— Ни-и-ик, я отказываюсь это надевать, — мой отчаянный призыв вновь был проигнорирован.

Брат деловито поправил пряжки собственного мундира, в очередной раз попытался убрать падающую на глаза чёлку и медленно повернулся ко мне, сказав тихо и зловеще:

— Хватит спорить.

Илар, ухмыляясь, наблюдал за моими страданиями — к самому себе он относился без лишней критики, полагая, что его внешний вид для аудиенции у Государя и так сойдёт. (По правде сказать, единственное, что требовал церемониал от нелюдя, который вдруг оказывался у трона — так это то, чтобы этот самый нелюдь был безоружен. И, желательно, обездвижен. Но жертв среди мирного населения мы с братом не хотели, поэтому Илару о подобных особенностях этикета не сообщали).

По прошествии пяти минут моё сопротивление было окончательно сломлено, и я хмуро разглядывала своё отражение на полированном металле панелей каюты. Я поправила ремни, непривычно туго перетянувшие талию, и обречённо вздохнула — кто бы мог подумать, что Ник позаботится захватить парадную одежонку и для меня. Такой я себе не нравилась — тёмно-серый с золотом мундир казался слишком длинным, жёстким и сковывающим движения, на скорую руку приглаженные волосы вновь медленно, но неукротимо становились торчком, а пластиковые линзы очков, по канону прозрачные, в отличие от обычных дымчатых, оставляли открытой мою исхудавшую физиономию. И вообще, во всей этой церемониальной одежде, которую я ненавидела ещё со времён выпуска меня как Охотника, я казалась себе нелепой пародией на офицера. Ну, действительно, где это видано, чтобы офицер был пяти футов росту…

Хотя… один штрих всё-таки надо добавить — я тихонько свистнула. Цвиэски встрепенулась, расправила чёрные кожистые крылья, похожие на миниатюрный мятый зонтик, напоследок цапнула за палец державшего её нелюдя и спланировала на моё плечо.

— Смахиваешь на пирата с попугаем, — вяло съязвил Ник, наблюдая за тем, как цвиэски складывает крылья и радостно стрекочет в честь моего с ней воссоединения.

Я пропустила слова братца мимо ушей и мрачно кивнула. Так-то лучше.

39.

Молчаливые сопровождающие, неразличимые, словно двое из ларца, в посеребряных масках, изображавших лица Предсвятых, уже ждали нас у трапа. Они слегка кивнули мне и Доминику и бегло взглянули на Илара. Честно говоря, я слегка беспокоилась по поводу того, как нелюдь будет реагировать на… ну, в общем, на самое распространённое отношение, которого удостаиваются все чужаки на альфе. Но мои опасения оказались напрасными — Итаэ'Элар вот уже несколько минут, что нас вели по однообразным коридорам подземелья, начинавшегося от пристани, вел себя умницей, а не заносчивым засранцем… в общем, не как обычно.

На самом деле это здание, пережившее Третью войну, в народе называли Библиотекой, а «Дворец» — не более чем ироническое сокращение словосочетания «Дворец знаний». Как бы то ни было, слухов о дворце ходило великое множество. Что там стены и потолки сплошь покрыты позолотой, что подземная часть — настоящие катакомбы, ведущие в уже как полтора века затопленное метро, а оттуда — на Уральский архипелаг, в секретную столицу. Наше с Домиником детство прошло, в основном, в загородной резиденции родителей на островах Смоленской гряды, но и во Библиотеке нам бывать приходилось — и ничего, о чём упорно ходили сплетни, мы так и не обнаружили. Хотя, может, конечно, плохо искали…

Поверхность пола стала постепенно повышаться — мы плавно поднимались с подземного уровня Дворца на нулевой. Хотя обстановка богаче не стала — никакого «хай-тек» или, на худой конец, «ампир» — подобные безликие коридоры запросто могли находиться в любом офисном здании. Только здесь, в отличие от большинства офисов, не было искусственных фикусов в кадках, словно Небом созданных для тушения в них окурков… У меня аж пальцы мелко затряслись, когда я вспомнила, что не курила уже часа четыре как, и это при таких-то треволнениях!

Я поняла, что мы достигли нулевого уровня Библиотеки, только когда свет стал естественным — наши проводники уверенно вели нас по знакомым мне с детства залам. Эти анфилады были, по сути, всего лишь данью прошлым векам, но здесь хотя бы было, на чём задержать взгляд — тяжёлая мебель тёмного дерева, старинные светильники… Наконец, вместо того, чтобы идти дальше, один из сопровождающих бросил: «ждите», и скрылся за очередной дверью. До меня начало доходить, что Государь будет говорить с нами явно не в просторном тронном зале, а в куда как более приватной обстановке.

Государь был фигурой загадочной — так повелось ещё во времена двух его предшественников. Его титул был на устах у каждого чуть ли не с рождения, им клялись, его поминали к месту и не к месту, только ему молились те, кто уже не верил в Небеса и Триаду, хотя немногие видели его живьём. Всей публичной деятельностью занимались его братья, единственные из помилованных во время смуты восемьдесят пятого, но сам Государь оставался в тени. Моя мать приходилась ему правнучкой. Поговаривали про такое феноменальное долгожительство правителя разное — что под одним и тем же титулом уже сменилось несколько представителей разных поколений правящего дома, что Государю продлевают жизнь с помощью постоянно заменяющихся имплантов, потому он и не выглядит глубоким стариком, и даже то, что (но я вам этого не говорила) Государь — самый настоящий ксенос, а вся эта байда с национальной политикой — не более, чем прикрытие. Как бы то ни было, я была среди тех, кто Государя видел. Он человек. По крайней мере, не меньше человек, чем я или Доминик. И именно это — мой шанс на спасение.

— Госпожа, — обратился ко мне второй из сопровождавших, впрочем, ничем не отличавшийся от первого, и кивнул на дверь.

Я озадаченно оглянулась на Илара и Доминика. Брат посмотрел на меня с выражением: «а ты чего ожидала?», а нелюдь только пожал плечами. Особого выбора мне не оставалось.

— Государь, — стараясь выглядеть более внушительно, я вытянулась в струнку и положила ладонь на рукоять прицепленного к поясу складного клинка с эпсилона.

Человек, стоявший у огромного окна обернулся. Единственный глаз Государя внимательно оглядел мою персону, пока, наконец, та часть его лица, что не была скрыта металлической полумаской, не изобразила подобие улыбки узнавания.

— А, Морруэнэ, — голос правителя был мягким, но, в то же время, каким-то механическим. — Вольно, княгиня.

Я позволила себе немного обмякнуть. По крайней мере, внешне.

— Хочу поздравить тебя, — продолжал он (во время этой краткой паузы моё сердце успело ёкнуть энное количество раз), — с успешным завершением миссии на эпсилоне.

Успешным?

Государь в несколько широких шагов преодолел разделявшее нас пространство:

— Зверушка какая у тебя интересная, экзотическая, — заметил он.

Цвиэски настороженно обнюхала протянутую ей ладонь, задумчиво попробовала на зуб металл костей кисти и, видимо, удостоверившись, что этот человек всё-таки заслуживает некоего доверия, перебралась на руки к Государю. Я очень постаралась, чтобы выражение моего лица оставалось каменным, и ответила:

— О да, удивительное создание. Подарок аборигенов эпсилона. Всех кусает, без разбора.

— Подарок… — задумчиво повторил он, поглаживая хрипло урчащую ящерку протезированной рукой, больше напоминавшей стальной костяк, обтянутый полупрозрачными полимерными заменителями тканей. — Как и этот меч, — дед перевёл взгляд на рукоять складного двуклинкового оружия, которое мне отдала Аме. — Редкая штука, кому попало они их не дарят… Скажи, Морру, тебе понравилось на эпсилоне?

Я чуть не поперхнулась. К чему эти отвлечённые беседы?

— Там… удивительно. Но этот мир не для человека.

— Почему? — неожиданно резко спросил он.

Я вздрогнула, но упрямо продолжала:

— Местные чужаков не принимают, они подчёркнуто обособлены и далеко не безобидны…

— Твои… подарки и то, кем является один из твоих спутников, думаю, говорят об обратном, — вкрадчиво напомнил Государь. — Кстати, пригласи сюда ксеноса, — обратился он к одному из наших сопровождающих.

Тот кивнул и исчез за дверью.

— Те… существа, в обществе которых я, в основном, проводила время на эпсилоне, — затараторила я, — … в общем, они являются, в некоторой степени, изгоями… то есть, не совсем поддерживают общепринятые точки зрения на… на некоторые аспекты…

Впрочем, завершить свою путаную мысль я не успела — Итаэ’Элар занял место сбоку и чуть позади меня, прямо встретив внимательный взгляд Государя:

— Итайэ’Элаар, тард’иэлт’cкхор, с эпсилона, — представился нелюдь, кивнув деду как равному себе.

Что означало слово (несколько слов?), произнесённое Иларом после своего имени, я тогда понятия не имела. Зато Государь, похоже, в переводе не нуждался — он коротко усмехнулся и, обратившись ко мне, переспросил:

— Изгои, да?

Видимо, проклятый нелюдь, справедливо рассудив, что ничего ему за это не будет, решил выпендриться и вернуть себе все звания, которых его когда-то лишила новая Анахармэ. Я бросила на Илара испепеляющий взгляд и сухо спросила:

— Могу я продолжать? — Государь не возражал, а нелюдь, если и возражал, то очень тихо и очень мысленно. — Технологии Пространства класса «эпсилон» напрямую связаны с психофизическими особенностями организмов его обитателей, и, так как их вид лишь условно можно называть антропоморфным, я вывожу заключение, что их технический подход к человеческой цивилизации не применим.

Повисла неловкая пауза. Единственную свою связную мысль я уже высказала, а Государь, видимо, ждал дальнейших чудес логического мышления в экстремальных ситуациях с моей стороны и только поглаживал разомлевшую цвиэски по роговым щиткам брюшка.

— Надо же, как интересно, — хмыкнул дед. — Этой ящерице каким-то образом удалось сгрызть полимерную кожу протеза, — он с интересом изучал нанесённый Тенью урон.

Цвиэски быстро перебралась обратно на моё плечо, хотя дед не проявлял желание немедленно поквитаться с Тварью.

— Таскаешь с собой настоящее оружие массового поражения, Морруэнэ? — шутливо и добродушно спросил Государь.

Мои нервы, наконец, не выдержали:

— Дед, что, чёрт возьми, происходит? Я провалила задание! Война до сих пор не развязана.

Государь криво улыбнулся, и я машинально отметила, насколько эта гримаса напоминает Иларовы попытки совладать с мимически неподвижной повреждённой половиной лица.

— Ближе к делу, значит? Хорошо, — прапрадед прошёлся по залу, сцепив руки за спиной и нервно похрустывая пальцами живой правой кисти. — Во временной системе эпсилонцев существует понятие «положения на грани», краткого момента безвременья и баланса…

— Время до Теней, — хрипло сказал нелюдь.

Дед остановил своё маятниковое хождение и с любопытством воззрился на Илара. В отличие от многих людей, дед был достаточно высок, чтобы не теряться на фоне рослого нелюдя.

— Продолжайте, Элаар, — наконец, сказал Государь.

— Время после захода светила, в вашей временной системе — всего несколько минут. У нас есть легенда. О том, что однажды Сердце Света, уже прошедшее дневной цикл и скрывшееся за горизонтом, начало всходить по прошествии нескольких мгновений, баланс нарушился и… — нелюдь замялся, видимо, размышляя, стоит ли пересказывать не подтверждённые фактами байки, — это просто легенда, не представляю, что могло бы так быстро изменить направление вращения планеты. Время до Теней… аллегория?.. промежуток хрупкого равновесия и неопределённости.

Вот оно. То, что происходило за последние годы межу эпсилоном и альфой. Я должна была стать тем камушком, что подтолкнёт вниз одну из чаш весов?

— Я не сумела нарушить равновесие, — пробормотала я, не ощущая никакой вины.

— Видит Триада, я всегда был против тех способов решения проблем, которые предлагает твоя матушка, — заметил Государь. — Хотя на Элоиз, думаю, наложила отпечаток её первая профессия. Они с твоим отцом когда-то были лучшими.

— Лучшими убийцами, — заметила я кисло.

Эти страницы истории моей семьи я предпочитала не трогать — фигурально выражаясь, они были слипшимися от крови.

— Охотниками, — мягко поправил дед. — Как ты и твой брат.

— Я больше не Охотница.

— Ресто никогда не одобрял этого твоего решения.

Я опустила голову и тяжело вздохнула. Это было правдой. Отец мог бы попросить Государя, чтобы на проступки, мешающие моей карьере, закрыли глаза, и, я уверена, прапрадед бы не отказал, если бы не одно «но» — я просила этого не делать…

— Продолжив карьеру Охотницы, я бы навсегда осталась в тени сомнительной славы моих родителей. Я всегда понимала, что… буду справляться хуже их, дед.

— А ты бы хотела их превзойти? — спросил Государь. — К чему эта гордыня? Эпсилонцы на тебя плохо повлияли? — усмехнулся он, кивнув Илару.

Я хмуро воззрилась на прапрадеда:

— Я бы предпочла оставить эту тему.

Я ожидала бури, но она так и не разразилась.

— Морру, твоя семья всегда проявляла… вольности, — усмехнулся Государь.

Предки моего отца происходили не с альфы, предки моей матери не вовремя записались в революционеры. Моя семейка — сплошное разочарование.

40.

До последнего момента я надеялась, что Государь подаст какой-нибудь знак, намёк, свидетельствующий о том, что приговор не столь суров. Надежды оказались тщетными. Доминик был взбешён.

Время пошло. Я бросила взгляд на часы, мысленно прикинув, что от моих двадцати четырёх часов беспощадно утекающее время уже отгрызло несколько минут. Сунув извивавшуюся цвиэски в руки Илару и тщательно избегая смотреть в глаза нелюдю, я, оторвавшись от своих спутников, поспешила к выходу. Брат нерешительно окликнул меня, но я отмахнулась. Я воспользовалась не теми ходами, которыми нас вели по Дворцу, а широкими светлыми коридорами, которые мне были известны со времён детских игр, сбежала по мраморной лестнице и, прошмыгнув мимо гвардейцев, каменными изваяниями застывших у дверей, выбежала на улицу.

Пронизывающий ветер яростно рвал последние листья с деревьев сада, разбитого перед Библиотекой, закручивал их в вихре и размётывал по аллеям. Тяжёлые серые тучи, набрякшие обещанием скорого дождя, быстро плыли по низкому небу. Ветер плетьми проходился по лицу, забирал крохи тепла и трепал волосы, хотя я этого почти не ощущала — лихорадочная жажда действия горячила кровь и гнала вперёд почти бегом. Я сбежала по пологой дороге, ведущей к набережной. У воды было ещё холоднее. Тяжело дыша, я присела на гранитный парапет, немеющими пальцами выщелкнула сигарету из пачки и достала зажигалку. Прикурить в таких погодных условиях было довольно трудно, но я достойно справилась с этим непростым заданием и, прикрыв глаза, с наслаждением затянулась. В правом боку что-то (возможно, печень) неприятно покалывало после бега. Я только сейчас поняла, что на мне до сих пор сковывающий движения и совершенно не греющий парадный мундир Охотника. С кислой миной бросив окурок в канал, я обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться, и мрачно уставилась в тёмные маслянистые воды. Надо было или срочно искать оправдание своему спонтанному побегу, или, чтобы не выглядеть совершенной идиоткой, срочно куда-нибудь податься… или к кому-нибудь…

Озарение пришло как-то само собой. Вознеся формальную молитву Небу и Триаде, чтобы он оказался дома сегодня, я спрыгнула с парапета и бегом поспешила к своей цели. Время дорого — а мне ещё нужно было пересечь два квартала.

Отдышавшись после подъёма на девятый этаж панельного многоквартирного муравейника с вечно сломанным лифтом, я медлила с нажатием на кнопку звонка. Все мои действия за последний час попахивали, мягко говоря, безумием, помутнением рассудка загнанного зверя. Но не возвращаться же обратно?

Он открыл почти сразу.

— Мор…

Я переступила порог квартиры, осторожно закрыла за собой дверь и подошла вплотную к нему. Поднявшись на цыпочки, чтобы стать одного с ним роста, я легонько взъерошила его чёрные непослушные волосы, обняла за шею и прошептала:

— Ничего не говори, Орвил. Ничего…

Свободной рукой я отцепила от пояса меч с эпсилона и уронила его на пол, за клинком последовали металлические декоративные наручи. Руки Орвила нерешительно взялись за пряжки ремней перетянувших мою талию поясов. Я закрыла глаза и поцеловала его. Он ответил, развеивая сомнения в том, правильно ли я трачу оставшиеся мне часы пребывания здесь.

Я лежала на спине, закинув ногу на ногу, и уставившись в потолок, в который раз пыталась научиться курить, выпуская дым кольцами.

— Вот, собственно, и всё, — медленно произнесла я, закончив рассказ о своих злоключениях Орвилу.

Лёгкая усталость принесла с собой не особое чувство уюта и умиротворения, а какую-то необъяснимую неприятную опустошённость. Я затушила окурок, бросив его в стоявшую на прикроватном столике пепельницу, и повернула голову к лежащему рядом Орвилу, взглядом следя линию его профиля. Интересно, чувствует ли сейчас он тот же диссонанс, что ощущаю я?

— Мне ничем тебе не помочь, Морру, — наконец, сказал он. — Ты решила, куда отправишься?

Я пожала плечами и задумчиво пошевелила пальцами ног:

— Не знаю ещё… каппа, дельта, лямбда, пси, омикрон, сигма — вариантов масса…

— Ты сейчас умышленно перечислила почти все миры, обитатели которых наиболее враждебно относятся к человеку?

Я невесело усмехнулась — неужели он не понял всей иронии моего приговора? Я была вольна идти на все четыре стороны, в любой мир, лишённый утомительного и вредного для окружающей среды господства Человека Разумного с Истинной Земли, то есть, в любое Пространство, где этого самого человека как поймают, так умнут с каким-нибудь местным соусом за милую душу. Конечно, я слегка утрирую, да и не стоит грузить мальчика своими проблемами:

— Я не совсем человек. К тому же, стрелять умею, ксенофобией не страдаю, — заявила я, нарочито беззаботно зевая и потягиваясь.

Мы помолчали. Что ж — сейчас или никогда.

— Ну, наверное, я должна официально сказать, что нам необходимо расстаться?

Неожиданно обострившимся чутьём на сканирование эмоций я поняла, что просто предвосхитила его реплику. Орвил младше меня на полтора года, и, при наличии некоторой доли удачи, его ждёт не бедное будущее и достойное место в нашем обществе. Звезда моей карьеры в Старой Москве скоропостижно угасла, зато его — даже не вошла в зенит. Наши пути должны разойтись. Я предложила такой выход только потому, что ему не доставало смелости произнести эти слова.

Сгорбившись, я уселась на кровати, скрестив ноги, и невидящим взглядом уставилась в стену напротив. Что-то всё равно шло не так. Я поморщилась. Орвил приподнялся на локте и спросил:

— Ты нашла себе кого-то? Там, на эпсилоне?

Ага, проблемы. Я мотнула головой:

— Нет. С чего ты взял?

Я резко отвернулась. Орвил закурил, погрузившись в угрюмое молчание.

— Ты любила меня когда-нибудь?

Где он откопал эту фразу? Почитывает втихаря беллетристику с моего планшета?

— Какое это имеет значение?

Я защелкнула браслет часов на левом запястье, машинально отметила, что вникуда ушла почти четверть суток, и водрузила на переносицу очки, стёкла которых уже приняли привычную дымчатую окраску. Соскочив с кровати, я занялась сбором своих разбросанных по комнате вещей. Уже затягивая ремень мундира, я заставила себя оглянуться на Орвила:

— Сам-то как думаешь? Я гибрид. Низкая пороговая эмпатия, все дела.

Мне всю жизнь этим пеняли.

Он хмыкнул.

— Думал, ты останешься на ночь.

— Времени нет. Мне ещё чемоданы собирать, — я выдавила сомнительного качества улыбку.

Ага. Живёшь себе спокойно, а потом твою нормальную жизнь ломает какой-то нелюдь, и приходится паковать чемоданы с барахлом.

— Кто он? Он тебя любит?

В горле стоял предательский комок:

— Нет, — прошептала я.

Одно из немногих трезвых суждений, которые я тогда сделала.

41.

Временами я начинаю понимать индивидов нашего общества, заменяющих органические части своего тела на более надёжные полимерные протезы. Тогда, по своей относительной молодости и относительной везучести, я ещё не успела сбыть и обменять на искусственные какие-либо из своих органов, но уже слегка завидовала приобщившимся мудрости киберхирургии. Недолговечная органика живого тела мало того, что весьма хрупка, так ещё и постоянно чего-то требует. Сна, например. И еды. И секса. Хотя еды всё-таки больше.

Отперев дверь своим ключом, я скинула в тёмной прихожей сапоги и мундир и первым делом прокралась на кухню. Хозяйственность Итаэ’Элара (да-да, я докатилась до того, что доверяю всяким ксеносам ключи от собственного дома!), позаботившегося о пополнении нутра холодильника, сначала приятно удивила, а потом заставила разочарованно удовольствоваться печешками. Проклятый нелюдь, как всегда, подумал только о себе, накупив кучу полуфабрикатов. Из морепродуктов, естественно. Ненавижу креветки. И этих маленьких пупыристых осьминожков ненавижу. Моя светлая идея перевести Илара на питание чем-нибудь более характерным для человеческого рациона (печенье, бутерброды с майонезом и булочки с вареньем) потерпела крах.

Что ж, выход есть всегда — я сурово кивнула и сотворила радующий своими размерами бутерброд с колбасой (нелюдь уступил моим вкусовым пристрастиям только в покупке батона «докторской»). Сухомятка, запитая чаем, придала мне смелости. Пока глаза привыкали к царящему в комнате полумраку, я застыла в дверном проёме.

Цвиэски дрыхла, уцепившись за плафон люстры — эта мёртвая фигня непонятно зачем постоянно занимается самообманом, имитируя поведение живых существ. Илар был на балконе — нелюдь любит меня игнорировать. Я босиком встала на ледяной бетонный пол прямо за спиной Итаэ’Элара и смиренно, аки агнец, приведённый на заклание, сказала:

— Илар, мне нужно с тобой поговорить.

Он обернулся через плечо:

— Моя функция будет состоять в том, чтобы терпеливо внимать потоку информации и время от времени поддакивать? — серьёзно спросил он.

Больше, чем игнорировать, нелюдь любит издеваться надо мной. К горлу подкатил предательский комок. Лимит разочарований на один день был нехило превышен.

— Я просто уточнил.

Я зачем-то кивнула и подняла на него взгляд. Радужки глаз нелюдя слабо светилась отражённым светом уличного освещения.

— Тебе холодно, — заметил он.

— Да нет, совсем нет, — пробормотала я.

Замёрзшие ноги придерживались иного мнения, но слушать своё физическое тело, как известно, последнее дело.

— Это утверждение, а не вопрос, — отрезал Илар. — Пойдём в комнату.

Я уселась на кровати, поджав босые ступни под себя и низко наклонив голову, чтобы пряди отросших за последний месяц волос свешивались на лицо. Итаэ’Элар расположился напротив меня, на некотором дипломатическом расстоянии.

— Илар, меня ведь, наверное, нельзя простить за то, что я рассказала, — скороговоркой пробормотала я. — Мне крышу снесло от страха — я думала только о том, как спасти себя. Любой ценой.

— Это единственная достойная цель в любом предприятии, — согласился нелюдь без тени иронии.

Я внимательно зыркнула на него, чтобы удостовериться, что ирония действительно не имела места быть. Итаэ’Элар встретил мой взгляд спокойно, лишь криво усмехнулся и блеснул фосфорно-зеленоватыми зрачками. Его пепельно-русые волосы, кажется, светились в полумраке, да и вообще, выглядел он жутковато (то есть, ещё более жутковато, чем обычно), хотя я отметила это как-то машинально.

— Просто, понимаешь, мне жалко уходить…

— Нечего жалеть, Мор, это Пространство — рухлядь, руины.

— Это мой дом. Здесь всегда были моя семья, друзья, работа… — возразила я и мысленно повторила: «были». — Мне нравятся руины Старого мира. Нравится верить, что мы сумеем восстановить всё, что было раньше. До Третьей Мировой, до Второго Потопа, до того, как из первых открывшихся контуров полезла всякая нечисть, — прошептала я.

— Это невозможно, — Илар наклонился ко мне так, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и добавил, понизив голос: — Даже вы должны чувствовать, что разрушили этот мир, что это Пространство медленно умирает.

Я замолчала, пытаясь переварить услышанное. Проклятые твари лгут, когда им выгодно… но что, если на «Олдвэй» и подобные ей транснациональные корпорации возложена куда как более важная миссия, чем организация межпланового туризма? Подготовка миров, которые должны стать новыми Ковчегами. Человечество медленно, но верно готовилось к тому, чтобы навсегда покинуть тонущий корабль, именуемый Пространством класса «альфа». Всё, что произошло когда-то, необратимо. Невосстановимо. Меня бросило в жар, и я быстро закрыла глаза, чтобы не дать горячим слезинкам повиснуть на ресницах, усмехнулась через силу и спросила:

— Что, запах денег, которые тебе обещал Доминик, неплохо отбивает мертвецкий душок этого мира? — конец фразы я произнесла шёпотом, чтобы голос не выдал меня.

Не нужно было хорошо знать Илара, чтобы догадаться, какую экономическую нишу он займёт в Старой Москве. Знания, ум, а также фантастическое нахальство нелюдя пригодятся «Олдвэю». Уверена, что Доминик тоже это понял и слегка поступился национальной политикой, взяв ксеноса на службу.

— Вполне, — осклабился нелюдь. — И прекрати реветь.

Это было уже слишком — я по-детски шмыгнула носом, но гордо вздёрнула подбородок и оскорблено замолчала. Проклятые слёзные железы, как назло, решили лишить меня стратегических запасов хлорида натрия в организме. Я сняла очки и яростно размазала по щекам непрошенные слёзы.

— Мор, ты обвиняешь себя, что открыла Государю феномен Теней? Глупо. Ты не первая. Он присматривается. Собирает информацию из разных источников.

Наверное, нелюдь своеобразно и довольно коряво, но пытался утешить меня. Это стало последней каплей.

— Тогда почему я оказалась кругом виноватой?! — всё, теперь я рыдала по-настоящему. — За что меня выкидывают с альфы, как последний отброс? С-суки.

Илар пересел ближе.

— Кто-то должен быть виноват, — резонно заметил он. — Выбрали тебя.

Меня. Любимую внучку, сто восемьдесят какую-то наследницу, выродка-гибрида. Я вздрогнула от неожиданного прикосновения — Илар пальцами коснулся моей щеки, повторяя путь дорожки, оставленной клятой слезинкой, а другой рукой обнял меня за плечи и притянул к себе и, наклонившись, прошептал мне на ухо:

— Успокойся. Ты не можешь ничего изменить, и всё будет идти так, как идёт. Бездна знает, может, это только начало лучшего этапа жизни…

От крайнего шока я даже забыла, что надо отстраниться и продолжать плакать (для закрепления, так сказать, успеха и дальнейшей стимуляции чувства сострадания, естественно). За всё время нашего знакомства нелюдь старался даже случайно не прикасаться ко мне, словно я была прокажённой, не говоря уж о каких-то там панибратствах — эпсилонцы крайне щепетильно относятся к границам своего личного пространства. И он никогда раньше не говорил со мной так. Так, будто мы вовсе не представители враждебных друг другу видов. Так, будто мы…

Он не прикасался ко мне потому, что я, как ни похожа, всё-таки не Аме? Что изменилось сейчас? Я обмякла и прижалась к тёплому боку Илара. Он задумчиво гладил меня по волосам — так гладят кошек, запрыгнувших на колени, чтобы помурлыкать.

— Ты отлично копируешь человеческие модели поведения, нелюдь, — прокомментировала я спустя несколько минут, намеренно следя за его реакцией.

— Я только усугубляю ситуацию…

— Что ты имеешь в виду? — непонимающе пробормотала я, заглянув ему в лицо. От его тепла я разомлела.

— Проблема в том… — он выдохнул, замявшись в определении. — Не знаю, зависит ли это от того, что ты — Шаэррат Аме… такого вообще не должно быть…

— Чего не должно быть? Типа, чтения мыслей? — спросила я, выпрямившись и отстраняясь от нелюдя.

— Мысли нельзя читать, человек. Я объяснял тебе, почему, — раздражённо перебил меня Илар, смерив взглядом, которым одаривают дебилов. Я поёжилась. — Просто мне понятна… я чувствую систему, вокруг которой формируется твоя тшасс’аарб, и на этой основе могу предугадать с большой вероятностью, в каком ключе ты будешь думать в следующий отрезок времени. Всё это не должно быть так просто, как получается с тобой. Конечно, будь ты со мной…

— … одной крови? — подсказала я, невесело усмехнувшись.

— … одного вида, будь мы знакомы достаточно долгое время, или…

«Или будь Морруэнэ такой же, как Ал’Ттемекке», — прошипел мстительный внутренний голос, но я честно постаралась его заткнуть. Я склонила голову набок и, пытливо воззрившись на нелюдя, напомнила:

— Или?..

Он помотал головой.

— Нет. Исключено. Не может быть.

— Тогда почему я не могу… угадать, о чём думаешь ты? — не успокаивалась я.

— Ты никогда не пробовала это делать, — отмахнулся нелюдь, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

Тогда мне казалось, что события последних дней, которые заставили меня и нелюдя действовать сообща, выживать вместе, связали нас куда крепче, чем какие-то непонятные психофизические явления моей ауры, о которых говорил Итаэ. Жаль, всё-таки хотелось верить, что Итаэ’Элар ненавидел меня чуть меньше, чем других людей, не только из любопытства. Впрочем, это всё не важно — я потрясла головой, ощущая тяжесть и оцепенение мыслей, слёзы давно уже высохли.

Илар и так на диво разоткровенничался, поэтому бесполезно было раньше времени расспрашивать его о том, что он рассказывать не пожелал. За всё время нашего знакомства он вёл со мной какую-то игру, правила которой я так и не уяснила, раскрывая карты только тогда, когда кривая ситуаций выворачивала на выбранную им дорогу. Сам того не зная, Илар научил меня затаиваться и выжидать — а к этому меня признавали неспособной лучшие Охотники Старой Москвы. И я была благодарна ему хотя бы за это (хату свою, что ли, завещать ему в благодарность? Да нет, обойдётся.)

«Я подожду» — решила я про себя, укладываясь ближе к нелюдю, растянувшемуся на кровати, и закрыла глаза. Впрочем, Илар и не думал так легко угомониться:

— Решила, куда пойдёшь завтра?

— Омега двадцать девять.

— Омега — человеческая колония, — резонно заметил он.

— На могилку к родственникам схожу.

Нелюдь совершенно по-человечески протянул «а-а-а», а потом не выдержал и спросил:

— Захоронение?.. вы хороните в земле?

Я нехотя открыла глаза, покосилась в его сторону, пожала плечами и проворчала:

— У ваших какие-то предубеждения по этому поводу?

— Слишком долго ждать, пока станешь ничем — солнце Бездны не будет ждать так долго, — ответил Илар беззаботно.

Я знала, что правил памяти усопших на эпсилоне не существует — своих мертвецов они кремируют и, ничтоже сумняшеся, развеивают прах над океаном, чтобы никогда больше не вспоминать имён умерших… что-то тут не вяжется. Я нахмурилась:

— Гвайет Умбала — это ведь тьма, рождающая сущностей, которым вы поклоняетесь. Причём здесь свет солнца?

Нелюдь фыркнул — видимо, находя моё биполярное восприятие мира весьма наивным, и спросил:

— Морру, назови хотя бы один народ, поклоняющийся тьме?

Заснуть он мне сегодня точно не даст. Илару плевать на божественное, но он и болтовня на отвлечённые темы — это просто идеальное сочетание для зверского убиения моего времени. Я приподнялась на кровати, обвиняюще ткнула пальцем в нелюдя, саркастически хмыкнула и заявила:

— Итаэ'Элар, ты хам, подлец, заносчивая сволочь, у тебя глаза в темноте светятся жёлтым, я тебя боюсь на подсознательном уровне, а ненавижу на сознательном, — я перевела дыхание, почти не сопротивляясь, когда Илар мягко уложил меня обратно. Вид у нелюдя был довольный-довольный. Я не сдавалась: — У предковых форм твоего вида хищные криминальные рожи, клянусь Триадой, они уминали бедных маленьких австралопитеков за обе щёки. И ты хочешь, чтобы после всего вышеперечисленного я поверила, что вы, святоши, солнышкам-цветочкам хвалу поёте?

— Бездна — это огонь, Морру, — тихо сказал нелюдь, притянув меня к себе. — Превозносить темноту бессмысленно, она… обыкновенна для нас, когда-то мы жили в ней. Огонь интереснее. Нам всегда нравилось смотреть на него.

— А я думала, жрать тех, кто у этого огня грелся, — проворчала я, всем видом стараясь не показать, что блаженствую в его объятиях.

Он только засмеялся. Тепло его тела уж не казалось лихорадочным жаром. За какие-то три грёбаных недели я успела привыкнуть к нему так, что у меня ёкало сердце, когда я представляла, что эта ночь закончится слишком быстро. Прошедший день всё больше казался чередой бессмысленных решений и действий. Впрочем, не надо забывать, что хреново время ни хрена неумолимо, потому я набралась смелости и спросила:

— Итаэ, мы так и будем разглагольствовать?

— После — обязательно будем.

Я ы-хы-хыкнула. Вечер обещал быть томным.

42.

19 октября 2281 г.

Попрощаться нормально у нас так и не получилось. Во мне внезапно обнаружилось совершенно идиотское чувство неловкости. Мне отчаянно хотелось, чтобы Илар напомнил мне, что я — это я, на кого бы я не была похожа. Но он, по большей части, молчал, пока провожал меня на Пост, только кивнул в ответ на выдавленное мной «ну, не поминай, по возможности, лихом». С усилием проглотив стоявший в горле комок, я с достоинством отвернулась и шагнула в Коридор на омега двадцать девять.

Отчасти я даже испытала облегчение, что эта история завершилась так. Я никогда не буду Ал’Ттемекке, я никогда не смогу быть рядом с Иларом, не посмею прикасаться к нему — буду слишком бояться того, что он напомнит мне, что я не имею на это право. Ему вовсе не нужно моё присутствие, Аме ошибалась. Впрочем, где-то на этом моменте я погружалась в опасную трясину Тупых Бабских Отговорок и Нагнетания Бессмысленной Трагичности, потому быстро свернула эти сентенции.

А ещё я запоздало вспомнила, что забыла цвиэски.

Эпилог

Здесь всегда ясно и солнечно, а от порывов ветра трудно дышать. Виды, открывавшиеся с возвышенности, были бы захватывающими, если бы не были столь однообразными — пустыня с островками чахлой растительности, клонящейся к земле сиреневатыми головками соцветий.

Прищурившись, я бросила взгляд на силуэт наскоро слепленного городка переселенцев с альфа-Пространства в полукилометре отсюда. Контуры неказистых построек обрезали и приближали линию горизонта, подрагивая в мареве нагретого воздуха. Только крыша новенького Поста «омега двадцать девять» блестела так, что резало глаза. Внимательный наблюдатель также мог бы заметить появляющиеся периодически на горизонте крохотные облачка взметённого песка — это грузовики археологов пылили по старой трассе на Альим-Тбарр, древний город исчезнувшей цивилизации Пространства класса «омега».

Отдышавшись после подъёма на холм, я бросила рюкзак в пыль, кинула на него кожанку и взъерошила взмокшие волосы. Потом, порывшись в карманах, извлекла на свет божий мятую пачку сигарет и зажигалку. Чёрные гранитные плиты были основательно занесены, песок набился даже в глубокие канавки вырезанных на камне имён. Я не стала протирать монумент от пыли и разгребать песок — кроме меня сюда никто не приходит. Да и я здесь, наверное, последний раз в жизни. Поэтому я просто остановилась в нескольких шагах от общей могилы, скорее вспоминая, чем читая занесённые надписи:

Морруэнэ.? — 2136?

Нэрто. 2128 — 2223

Реддорен. 2177 — 2268

Ресто. 2222 — 2275

Кости моей прапрабабки покоились где-то в этой земле, хотя надпись на могиле была фиктивна и добавлена относительно недавно — ксеносов, погибших во время экспансии полтора века назад, никто с почестями, разумеется, не хоронил. Я раздавила окурок каблуком ботинка, вытащила из-за пояса пистолет (игрушку посерьёзнее, чем та, которую у меня выменяла Аме) и четыре раза пальнула в воздух. Папаша бы не одобрил.

Как оказалось, не он один:

— У тебя патроны лишние?

Сердце подпрыгнуло в груди. Я сунула пистолет обратно за пояс и резко обернулась — гораздо поспешней, чем того требовала ситуация.

— Зачем ты ими неразумно распоряжаешься? — вопросил риторически Итаэ'Элар.

Я погасила порыв, требовавший немедленно броситься навстречу нелюдю.

— Илар, что…

— Я тут по делу, человек, — прервал меня нелюдь, подойдя ко мне и с крайне серьёзным видом нацепляя солнцезащитные очки. Я не удержалась и фыркнула — теперь нелюдь смахивал на секретного агента из какого-нибудь раритетного фильма. — Бездна побери это светило, — проворчал Илар, наклоняясь и вытаскивая за хвост цвиэски из складок своего брошенного на землю плаща. — Если думала, что можешь оставить мне это животное, то ты ошибалась. Вот, забирай.

Я скривилась — меньше всего хотелось иметь с собой любое напоминание о Тенях, но покорно взяла из рук Илара стрекочущую Тварь. Цвиэски сначала перебралась ко мне на плечо, куснув меня за ухо, чтобы неповадно было впредь её бросать, а потом вдруг встрепенулась, углядев что-то примечательное, и спланировала на землю. Если чуть поднапрячь слух, можно даже было расслышать смачное чавканье ящерицы, которым сопровождалась утилизация бычка брошенной мной сигареты. Мы с Иларом молча воззрились на Тварь и одновременно пожали плечами.

— Ты здесь только из-за Тени?

— Нет, — нелюдь смотрел куда-то вдаль поверх моей головы. — Компания обещает мне слишком мало.

Мало?! Вот жидомасон иноплановый. От скромности он точно не помрёт, от жадности, скорее, загнётся.

— Я отказался от сотрудничества с «Олдвэйтрэвэл компани».

— Это… это же просто глупо!

Доминик прекрасно понял ценность нелюдя как сотрудника компании, и не стал бы предлагать цену меньшую, чем на самом деле стояли технологии эпсилона.

— Почему? Есть много миров, на которые ещё не распространилось влияние подобных «Олдвэю» корпораций. Там нет системы межплановых переходов. Эта ниша совершенно свободна, Мор, — интригующе сообщил Илар.

Я оглянулась на могилу. Нэрто, мой прадед, когда-то начал с нуля. А у меня, в отличие от него, есть необходимые знания, а не просто наитие. Наводить мосты между мирами у меня получалось, пожалуй, лучше всего в жизни, так… почему бы и нет? Я вскочила на небольшой камень, чтобы хоть как-то уравнять нашу с нелюдем разницу в росте. Итаэ'Элар снял тёмные очки и промурлыкал:

— Шестьдесят процентов. Но, если ты вежливо попросишь, договоримся на… пятидесяти одном. Я уверен, мы сработаемся.

«Скотина», — подумала я, прямо взглянув в его глаза цвета холодного океана, и обняла нелюдя за шею.

— Даже не думай. У меня человекофобия в тяжёлой форме.

Я хихикнула и осторожно коснулась губами горячих рубцов на его правой щеке.

— Ты соврал про «Олдвэй»? — прошептала я ему на ухо.

— Хотя бы сделай вид, что не заметила, — буркнул Илар.

Время до Теней прошло, эпсилон остался в равновесии. Останется ли альфа, предстояло выяснить.

Январь 2010-август 2012 г.

Конец

Оглавление

0.

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

32.

33.

34.

35.

36.

37.

38.

39.

40.

41.

42.

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg