«Медвежья волхва»

Медвежья волхва (fb2) - Медвежья волхва [СИ] (Воин Забвения - 4) 439K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Сергеевна Счастная

Елена Счастная Медвежья волхва

Глава 1

Не зря заманил нынче старейшина Видослав к себе в гости. И стол накрыл справный, выставив на него приготовленную с травами кабанятину: часть той туши, которую второго дня притащил его сын с охоты. И каши наваристой целый горшок, и капусты квашеной, хрустящей. Наготовила его жена — известная на всю Беглицу хозяйка — ароматного заварного сбитня: заранее озаботилась, ведь так просто его за один вечер не состряпаешь. Как будто не одного Медведя они встречали нынче, а целую дружину в гости ждали. Но он был один. И чуял уже неведомо каким уголком нутра, что разговор будет серьёзный.

Потрескивал огонь, тепло дурманное перетекало между тёмных бревенчатых стен натопленной избы, и повисало под чуть прикопченным сводом крыши. Дымок вытягивало в приоткрытый волок, и тянулась его кудель, истаивая, замутняя густую черноту раннего зимнего вечера за окном.

Мелькнула только раз мимо взора дочка меньшая Видослава — Крижана — и пропала в соседней хоромине большой избы, успев одарить многообещающим взглядом. И хороша до того была нынче, заплетена особенно аккуратно, и в рубаху одета едва не праздничную. Понёва новая ещё, только недавно по праву готовой в невесты девицы полученная — разглажена тщательно. Даже поясок поверх неё повязан так ровно, что хоть отмеряй.

Медведь смотрел на хлопотания вокруг него хозяйки Ланки, женщины хоть и полнотелой, но дюже ловкой и проворной, с нарастающим чувством загнанного в ловушку зверя. Наконец вернулся со двора и старейшина. Одобрительно взглянул на жену и степенно сел напротив, растягивая губы в приветливой, но не излишне ласковой улыбке.

— Вьюжит, — сказал просто, словно только этого слова от него все и ждали. — Хорошо парни успели с охоты вернуться. А то пришлось бы им нелегко.

— Ты что же, в гости меня зазвал? Чтобы метель переждать? — не удержался от подковырки Медведь. — У меня в избе тоже тепло. Та же печь в углу стоит.

— И к вечере только каша комками да без масла. Потому что иную ты себе сварить не можешь. А уж брат твой малый и подавно, — без злобы проворчал Видослав. — Хозяйку тебе в дом надо, Медведь. Негоже старосте, внуку Велесовому и потомку старшего рода Рысей без жены.

Медведь вскинул брови и сжал пальцы, сомкнутые перед ним в замок, сильнее. Дыхание само по себе резко вырвалось из ноздрей, обратившись фырканьем сердитым, на которое старейшина и разобидеться может. Ланка за спиной, ещё миг назад гремя плошками, замерла ощутимо, прислушалась. Миг напряжения, звякнувшего в тишине избы натянутой тетивой, ослабилось, когда большуха снова зашевелилась, а старейшина улыбнулся, как будто простив гостю желанному невольную дерзость.

— Вече тебя выбрало, князь одобрил, а жизни тебе ещё учиться у старших много, Медведь, — проговорил он снисходительно, как родному сыну, которого и поругать хочется, да не слишком сильно. Для науки только. — Ты на виду у всех, а живёшь бобылём. Из дружины ушёл — так и о семье пора подумать. Род продолжать, силу крови своей множить.

Как лишилось племя Рысей одного из самых сильных своих детей — старосты Ратибора — заволновались старейшины, что благословение богов, Велеса самого, начнёт их покидать. И рады были дюже, как вернулся к родному порогу старший сын его Медведь. Хоть и прижит он был от женщины не столь родовитой, какой была Переслава, старшая и единственная его жена — а всё равно говорили, что именно в нём всё буйство отцовской крови заключено. Потому пришлось среднему сыну Ждану в сторону отойти и пустить Медведя на место преемника. И с тех пор, как отгремели в Беглице отголоски не так давно пережитой беды, что и привела Медведя домой, так многие старейшины, даже в соседних весях, озаботились тем, чтобы жену ему сыскать. Спасу никакого от них не было. Медведь брыкался, конечно, потому как не готов был рядом с собой никого видеть. Осталась в его мыслях и сердце одна женщина — до сих пор — та, что не захотела свою судьбу с ним связывать, а после и вовсе другого выбрала. И как ни старался он её оттуда прогнать, не мог. А потому, верно, не время ещё. Путь перегорит всё совсем, обратится золой, которую сможет легко развеять ветер новой жизни: без неё, без княжеской дружины — а там и видно станет.

Да только Видослав решил всё по-другому устроить.

— Сила моей крови никуда не денется, — в который раз возразил Медведь. — А то и приумножится, настоится. А там я думать начну, кого в жёны взять хочу.

— Настоится, — хмыкнул старейшина. Поймал за руку жену, которая как раз перед ним кружку поставила и, подтянув её к себе, сказал что-то шёпотом. Снова поднял взгляд на гостя, когда та спешно ушла. — То тебе не брага, чтобы настоялась. И без того девицам нашим головы хмелит. Парни злятся, что не для них будут венки все на следующего Купалу свиты. Не для них “русалки” наши станут коленки открывать на гуляниях.

— Не начинай, Видослав.

Так остро уйти захотелось, что Медведь даже заёрзал, собираясь встать. И не нужна уж кабанятина, от вида которой в нутре всё урчанием заходилось, и сбитень медовый не нужен. Пусть каша с комками — зато не трогает никто.

— Смотри, приворожит кто, — попытался пошутить старейшина, но взгляд его остался серьёзным, суровым даже. — Тогда точно не выкрутишься. А мы снова старосты лишимся, потому как безмозглый охочий кобель нам в старших не нужен.

Зазвенели тихие женские голоса в отделённой тонкой стенкой хороминке за спиной старейшины — и в большую вышла Ланка с дочерью за руку. Крижана, взглянув на Медведя, потупилась тут же и прикусила уже искусанную в ожидании нижнюю губу. Дрогнули её тёмные ресницы, бросились по гладким щекам мелкие блики от бронзовых височных колец, что покачивались при каждом её шаге. Каждая черта её личика, ещё совсем юного, сияющего, словно ледок на свету, была плавной и манящей — так и хочется коснуться, ощутить лёгкие изгибы. И нежность рождалась в душе при виде её — не обманешь никого, потому как у каждого это чувство появится, только один раз стоит на девушку ладную взглянуть. А не того желалось.

Ещё помнило тело тот жар, которым опаляла его близость Млады: вот кого не забудешь даже через десятки лет. Куда трепетной дочери старейшины до сильной воительницы, которая снискала уважение даже в дружине князя Кирилла. Даже в хирде верегского конунга Ингвара — куда и уплыла ещё по весне. И отравляющее это было чувство: нестерпимой тоски по ней — но побороть его пока никто не мог. И нежной Крижане эта неутихшая буря только навредит. Потому что Медведь будет злиться от неоправданных горячих ожиданий.

Большуха усадила девицу рядом с ним. Тронул ноздри лёгкий запах травяного отвара, которым, верно, Крижана нынче споласкивала волосы. Медведь невольно втянул его: не каменный ведь, девичья красота, как ни крути, ему взор тоже радует, а тело даже против воли отзывается на манящую близость. А Видослав, вдоволь налюбовавшись дочерью, с гордостью во взоре посмотрел на гостя.

— Думаю я, и многие старейшины со мной согласились, что надо бы тебе мою Крижану в жёны взять. Лучшей хозяйки тебе не найти. Более сильной крови — тоже. Любой признает.

— А может, всё же я сам?.. — вспыхнул Медведь яростным негодованием, как ни старался сохранить спокойствие.

Но ссора зародиться не успела, хоть старейшина и сжал вмиг побелевшие губы так твёрдо, будто убить готов стал на месте. Пронеслись встревоженные голоса во дворе, за воем безумных, лохматых Стрибожьих внуков, и шаги застучали в сенях.

Ввалился в хоромину с ног до головы присыпанный снегом Вятко, давний друг брата, и гаркнул так зычно, что даже миски на полке звякнули:

— Беда у нас, мужики. Дочки Будяты и Домиславы пропали на пути в Меденицу. Там не появились. Назад не вернулись.

Медведь встал с лавки резко. И правда беда. Казалось бы, давно отступили страшные дни, когда многие в Беглице родичей лишились. И тихо было всё лето. А вот теперь одна за другой напасти начали сыпаться, люди стали то и дело гибнуть от лап неведомого зверя. И как бы дочки Будятевны не стали новой его добычей.

На поиски отправились, как только метель немного стихла. Та завывала едва не всю ночь, лишь под утро растеряв силу, устав. Рассыпалась сверкающей снежной пылью по крышам изб, осела горбатыми сугробами между стен, а улицу завалила так, что ноги едва выдернешь.

И радоваться бы погожему дню, когда холодное зимнее Око, теперь до весны Хорсу принадлежащее, светит так ярко, а никто не радовался. Потому что сёстры Златка и Влада, так и не пришли ни в одну весь. Ещё ждали, что смогли они где укрыться: была на пути в Меденицу избушка бортника, но то надо было с дороги в сторону сойти и ещё пару вёрст непроходимые сугробы разгребать. Но домишко на всякий случай проверили: там пусто оказалось, и даже следов вокруг никаких: хоть после такой пурги и не удивительно.

А после их нашли: недалёко от Беглицы, оказывается, они уйти успели. И вышли-то днём, когда час самый светлый. К вечеру должны были в другой веси оказаться, а перехватил их некто по пути. Заставил бежать едва не по колено в снегу, но снова — недалеко. Потому как от того, кто на них напал, так просто не скроешься.

Будята, который вперёд всех дочек разыскивал, первый на них и наткнулся, да лучше бы не было так. Потому что — Медведь видел — он как будто сразу на десяток зим постарел. И рухнул сидя прямо в снег рядом с телами девушек, да так и просидел, пока мужики их от лёгкого наста отрывали. И усыпано было вокруг всё замёрзшей кровью, а сёстры, видно, погибая, так друг от друга и не отцепились, хоть и могли в разные стороны кинуться и тем преследователя сбыть хоть немного.

— Точно я говорю, это ещё с того дня нам отзывается, — ворчал Ждан. — Как тот вельд натворил дел, так до сих пор нечисть тут какая-то осталась.

— Не баламуть воду раньше времени, братец, — одёрнул его Медведь и покосился на мужиков, которые к разговору их тут же прислушались.

Нечего попусту, пока ничего не решилось, сплетни плодить. Хоть сам Медведь тоже подумывал о том, что зверь это совсем не обычный.

— Да я говорю тебе, раны на телах людей тогда были такими же. Когда твари из Забвения а нас налетели, — не унялся Ждан.

И глянул так недобро, будто брата старшего во всём винил: за то, что вельда Рогла тогда отпустил из веси, хоть и заслуживал тот самой лютой смерти. За то, что пошёл на поводу у сердечной зазнобы — воительницы Млады, которую Ждан всегда недолюбливал за её насмешки над ним невольные, за то, что она, девица, кметем стала, а его даже и к детинцу близко не подпустили.

Златку и Владу отвезли на волокушах в Беглицу, а там уж принялись родичи им справлять погребение. Медведю из-за того пришлось ещё на пару дней задержаться, хоть и не терпела уже дорога. Сколько можно смотреть, как неведомо что проснувшееся весечан треплет, убивает в угоду невесть чему. Потому, как только сестёр отдали в чертоги Мораны, так он выехал в Кирият, чтобы увидеться с князем. Совета спросить, а то и помощи.

Дорога показалась быстрой: одному в пути всегда проще кажется. никто не задерживает, никто не пытается по-своему ехать или идти. Жеребец Звенко, который ещё отец на торгу однажды купил, нёс вперёд споро, а потому, выехав из Беглицы затемно, к вечеру Медведь добрался уже до Кирията.

И хотелось пройти по дружинным избам, с каждым кметем знакомым, с кем через поход на вельдов прошли и назад вернулись, поздороваться, а ни мгновения задерживаться нельзя. Потому он попросил князю, коли тот здесь, передать, что разговор есть к нему важный. А сам в общину пошёл — ждать. Вокруг терема, еще недостроенного, поставленного на месте разрушенного в те тяжёлые дни. Мимо сада яблоневого, что так и стоял вокруг капища здешнего. Надо бы к чурам зайти, требу Перуну поднести. Всё ж думалось, что тот не оставил Медведя, хоть он и оставил дружину. Да кто знает, надолго ли…

Вот только незамеченным пройти через ослепительно белый, расчищенный челядинами двор не удалось.

— Эй, Медведь! — то и дело окликали с разных сторон и издалека. — Ты что, в дружину вернуться решил? Не понравилась жизнь спокойная? Настаростовался?

Он только отмахивался, улыбаясь. Не такая уж у него спокойная жизнь выходила. И понимал уж, что нынче вечером без пары кружек браги обойтись не удастся. Всё равно, если и в обратный путь отправляться, то с утра.

Бревенчатые стены большой общины пахли свежим деревом. И этот непривычный запах бодрил и в то же время слегка путал мысли. Медведь давно не бывал в ней, как и в детинце. А тут нужда заставила — и он до сих пор глазам своим не верил. Словно оказался в каком-то другом, изменившимся донельзя месте.

Он сидел за широким тяжеловесным столом и всё озирался, привыкая и ожидая с лёгкой тревогой встречи с князем. Но дверь на хорошо смазанных петлях открылась почти бесшумно. Только яркий морозный свет, что озарил хоромину на несколько мгновений, и всплеск прохлады по ногам подсказали, что кто-то вошёл.

— Здрав будь, князь, — Медведь встал, когда Кирилл обошёл стол и встал перед ним.

Всё такой же могучий, спокойный: и не скажи, что когда-то одолевало его злое буйство чужой воли. А вот теперь, глянь, совсем такой, каким раньше был. Только ожоги на руке, исчерчивающие её витиеватыми бороздами, напоминают, что ему тоже многое пережить удалось.

Почти следом вбежала челядинка и, выслушав короткий приказ нести угощения гостю, умчалась.

— Поздорову, Медведь, — князь улыбнулся неожиданно приветливо. Его строгое лицо стало чуть мягче, но льдисто-серые глаза остались серьёзными. — Рассказывай, что у тебя стряслось.

У него сейчас тоже немало забот. После не такого уж давнего побоища, что случилось в Кирияте, город не восстановился до конца. Но уже почти вернулся к прежнему виду — хотя бы в посаде. А в детинце ещё вовсю кипела работа. Большой княжеский терем так скоро не построишь, но дело двигалось споро.

— У нас неладное что-то творится, княже, — не стал откладывать главное Медведь. Правитель сел напротив и приготовился внимательно слушать. — По осени ещё пропал охотник. Нашли его недалеко от веси. Подумали, медведь задрал, хоть, ты же знаешь, медведи близко к Беглице не подходят.

Кирилл кивнул молча. Кто не знал, что медведи чаще стороной обходят веси, где Велеса почитают. Племя Рысей вело свой род от него и гордилось этим сильно. А уж особенно счастливым себя люди почувствовали, как вечем был выбран староста Медведь, сын прежнего старосты, погибшего вместе с женой. Князь его сам одобрил — и в том всем виделся хороший знак. Теперь, думали все, и вовсе никакая напасть не страшна, коли едва не сам внук Скотьего бога все дела Беглицы будет ведать. К тому же с правителем дружен, из дружины его вскормленным соколом вылетел и связь ту, что была раньше, сохранил. Потому-то, верно, и попал так запросто к Кириллу нынче, хоть и опасался, что не удастся. А иначе, если бы не старая память, неведомо когда получилось бы.

— Может, и правда медведь? — всё ж усомнился князь. — Что только ни случается.

— Так-то оно так. Да вот через пару седмиц травница наша в лесу сгинула. Ещё снег не лёг. Тоже сыскали, едва узнали в том, что осталось от неё, — Медведь помолчал, потому как говорить-то было тяжко. И охотника Бальда он знал с детства, ещё парнем молодым. И травницу Збару, которая, бывало, помогала отварами лечебными при хворях, которые случаются у каждого. Хоть и сама жена отца Переслава много в том смыслила. Да не всё. — А вот недавно две девушки в соседнюю весь отправились на посиделки и ни туда не дошли, ни назад не вернулись. Второго дня их тела отыскали под свежим снегом. А то и следов крови было не видать — присыпало.

— Так что ты думаешь, Медведь? — голос князя вдруг затвердел. Лицо его подёрнулось пепельной бледностью.

— Думаю, из Забвения к нам твари какие снова прорвались, — и сам верить не хотел в то, что говорит, но люди, кто побоище в Беглице сумел пережить и многое навидался, сказали, что раны на телах очень уж похожи на те, что чудища оставляли.

— Быть того не может. Млада справилась с Забвением, — и вовсе нахмурился Кирилл.

Один звук этого имени заставил легонько вздрогнуть. Князь заметил это, конечно, но говорить ничего не стал. Да Медведь все эти луны старательно гнал воительницу из мыслей. Убеждал себя, что ей теперь точно уж не нужен, когда уплыла она далеко с тем, кто её сердцу больше мил оказался. А всё равно ни дня одного не проходило, чтобы её не вспомнил хоть раз, хоть на миг один.

Многое они вместе пережили: один только поход на вельдов, что княжество долго набегами мучили, чего стоит. И закончилось теперь всё, кажется, от врага и следа не осталось, а из памяти всё это так просто не вытряхнешь, как муку из короба.

— А коли осталось что-то? — настоял Медведь. — Зверь нас точно трогать не будет. Мы требы всегда справно приносим. Надо бы кому сведущему посмотреть наши окрестности.

Вошли одна за другой три челядинки. Принесли горшочки с горячей снедью, только, видно, недавно приготовленные. Расставили на столе ендову с мёдом, миски и кружки. Разложили ароматную говядину, видно, недавно забитую, с чесноком и репой, с кашей ячменной — и ушли так же бесшумно и быстро, как появились. Да только запахи дурманные, что от горячей снеди исходили, мало пока тревожили Медведя. Хоть после дороги есть и хотелось сильно.

— Мне сейчас некого отправить к тебе, Медведь. Нет в округе таких волхвов, чтобы почувствовать могли и увидеть, если вдруг откуда-то из Забвения твари к вам просачиваются. Рогл только уехал перед зимой. Ведана не вернулась ещё.

Молодой княжеский волхв Рогл, верно, мог бы лучше всего в том помочь, потому как связь с Забвением сохранил. Да и что там говорить: верно, до сих пор мог проходы в него открывать. Но не хотел, конечно. Кому хочется зло настолько древнее, первородное, в Явь пускать. Уж точно не сыну вельдского жреца, который сам от племени своего давно отказался и натерпелся от своих умений порядочно. Что же до сестры-близнеца Млады — Веданы, та девушка и вовсе до сих пор была для Медведя загадкой. Видел он её не так и много, а говорил с ней и того меньше. Но говаривали, что силы она немалые в себе открыла. Такие, что потребовалась ей помощь мудрецов-миртов, что жили на востоке от Кириятского княжества, тихо и уединённо. Уехала она к ним ещё летом и до сих пор не возвращалась.

— Так что же делать нам? — Медведь и хотел злиться, да не выходило. Потому что все доводы князя он понимал. — Если такое и дальше твориться станет? Люди беспокоятся. Они и так много натерпелись. Не все оправились.

— Я отправлю к миртам нарочного, — не стал упрямиться и отмахиваться князь. — Пусть Рогл обратно едет, раз уж так вышло. Но, сам понимаешь, вернётся он не так и скоро. Только уж после Коляды, надо думать.

— А до Коляды ещё многое случиться может… — закончил за него Медведь.

— Скажи людям, чтобы без надобности далеко от веси не уходили. А к тому ж по одному, — спокойно посоветовал Кирилл. — Выждите немного, перетерпите. А там Рогл должен то понять и найти, что сам породил.

И то верно. Пусть и не со зла, а вельд тогда и призвал тварей Забвения в Беглицу. Под волей своего отца, что, говорили теперь, сгинул без следа. И корил мальчишка себя долго за то, да хорошо, что сумел на верную дорогу свернуть, не поддаться силе, что была столь могучей, а теперь вот, кажется, утихла, да не совсем.

На том разговор с князем и завершили. Предложил он погостить несколько дней: да больше, скорее из вежливости и знакомству старому, чем всерьёз. Медведь только на день задержался, потому как дома его Руслав ждёт. Хоть и под приглядом вызвавшейся помочь Крижаны. Как тому Медведь ни сопротивлялся, а всё равно девушка настояла на том, что за братом меньшим присмотрит. И как-то неловко стало отказываться.

Как минул день в стенах Кириятского детинца, он засобирался домой. И нынче хорошо так было ехать по большаку. Снова легонько мело ночью, а вот нынче всё успокоилось. Ярко сияло Око на прозрачно-синем небоскате, только малые обрывки безобидных облаков изредка проплывали по нему, проползали едва заметными тенями по искрящемуся — только и щуриться — простору. Ощутимый мороз проходился грубой щёткой по щекам и носу. Звенко, подгоняемый им, бежал быстро и легко, оставляя в мягком снегу глубокие следы копыт. Его чуть схваченная инеем грива, развеваясь на ветру, ударяла по кистям рук. Медведь то и дело смахивал грубой рукавицей выступающие в уголках глаз слёзы и дышал полной грудью, не боясь застудиться. Голова от того становилась ясная-ясная. Одна только мысль тревожила: что толком пока помочь князь ему не смог. Хоть и отправил нарочного к миртам, чтобы Рогла предупредить, передать недобрую весть, а дело это в ближайшее время не решит. А потому придётся люду в Беглице на время поближе к околице держаться.

Удалось только уговорить Кирилла хотя бы десяток кметей в Беглицу отправить, чтобы помогли с дозорами: ведь воины они умелые, и справятся с каким неведомым неприятелем, будь то зверь или человек, гораздо лучше, чем обычные весечане. Хоть и там, конечно, мужики крепкие и охоте наученные: порой только ей и приходилось спасаться в тяжёлые времена. Такие случаются в каждом княжестве, каким бы ни был князь умелым правителем.

Вот и эта зима обещала стать непростой. Всё, что случилось в княжестве за год, всё зло, что разлилось по этим землям, как будто отравили её. Хлеб хоть и уродился, да не слишком обильно. Людей много занимало других забот, кроме того, чтобы поля холить. Так уж сложилось — и теперь всем вместе это преодолевать.

Кмети обещались выехать почти вслед за Медведем, но он дожидаться их не стал. Не давала тревога рассиживаться в знакомом детинце, таком родном, почти как дом, в котором с самого детства живёшь. Но теперь он осознавал, что другая жизнь у него впереди, как ни горько расставаться с прежней. Наверное, ему нужно было прожить в стенах крома ещё день, чтобы в полной мере это понять.

Бледное зимнее око тащилось вслед за Медведем всю дорогу, только едва приподнимаясь над окоёмом, будто из последних сил. Скоро уж Корочун — самая длинная ночь в годовом коло. И виделось в том теперь нечто зловещее, словно эти дни снова пережить удастся не всем. В мыслях было удивительно чисто, а вот в груди как будто тянуло. И чувство это становилось всё отчётливее и тяжелее, оттенённое безмятежностью и сонливостью присыпанных снегом лядин вокруг. Тишиной застывшего леса, который как будто и не дышал теперь вовсе. Только слышалось то и дело поскрипывание сосновых стволов и перезвон ледяного ветра в кронах.

Уже начало смеркаться, когда Медведь добрался до Беглицы. И услышал сразу звонкий голос брата Руслава в избе. Высокий — Крижаны. Смех, топот, какой-то звон. И всё раздумывал Медведь над тем, пока ставил жеребца в тёплое стойло: а не стоит ли к тому привыкать? Может быть, путь, указанный Вилославом, верный?

Да что-то не сходилось в душе при мысли о женитьбе на Крижане, словно заусенцами цеплялось.

Медведь прошёл через прохладные сени — в избу. Едва не сшиб его с ног запах наваристой похлёбки: не иначе с уткой, которую Крижана достала из подпола. Девушка, которая что-то увлечённо рассказывала братцу, вскинула голову тут же. Засуетилась, захлопотала.

— Устал? — спросила смущённо, будто в последний миг решилась.

Уж больно по-домашнему прозвучало, да не подходяще этой опустевшей без отца и Переславы избе. От слова этого простого что-то внутри вздрогнуло

— Не суетись, Крижана, — попытался остудить пыл девушки Медведь. — Я и сам могу... 3ec623

Признаться, её суета даже раздражать начала тем сильнее, чем больше Медведь за ней наблюдал. Да ещё и Руслав вертелся вокруг девицы, точно щенок.

— Да ты поешь. А то потом кто знает, когда за стол сядешь, — по-свойски отмахнулась от него девица. — У нас ведь тут весть тебя дожидается.

В мгновение ока, едва успел Медведь руки с дороги ополоснуть и за стол усесться, перед ним возникла и миса полная похлёбки с плавающим на поверхности её жиринками. И хлеб ржаной, и крынка с молоком: не иначе из своего дома принесла.

— Что за вести? — Медведь покрутил в пальцах собственными руками вырезанную ложку и взглянул на брата, который наконец успокоился и уже сел рядом с ним, нетерпеливо ёрзая на месте. Уж он-то точно проголодался, после целого дня вместе с Крижаной, которая и сама ещё почти ребёнок.

— Так, отец сказал, приехала к нам нынче днём женщина одна. То ли волхва, то ли ведунья. Она много о себе рассказывать не хотела. Сказала, только с тобой говорить станет.

— А имя? — Медведь даже привстал, отложив ложку. — Зачем она пришла?

— Так она, может, только отцу и сказала. А я знаю только, что помочь хочет. Да только бабы-то наши не слишком ей верят, — пожала плечами Крижана. — Никого стеснять она не хотела, а потому остановилась в избе Гатеня. Тебя ждёт.

И послышалась в чуть настороженном голосе девушки и обида, как будто Медведь её вдруг чем-то задел. Может, тем, что чужачкой слишком рьяно интересоваться принялся? А он встал просто и отправился на встречу нежданной гостье. Вот уж кто явно не случайно тут появился в такие непростые дни, так это она.

Глава 2

Сумерки стали плотнее, подёрнулись густой синью морозного, усыпанного звёздами, словно драгоценными бусинами, неба. Неведомо откуда, подхваченный с какой ветки или крыши, сыпанул снежок в лицо — и тут же растаял, охладив горячие виски. Тихо было в веси. Даже собак не лаяли, словно и они чуяли всю тяжесть того горя, что случилось тут недавно. Медведь вошёл на пустой двор, один из многих в Беглице, которые теперь Рыси стороной обходить пытались. Потому как не может быть добра от дома, куда никто из семьи большой после той ночи памятной не вернулся. Жил тут с женой и единственной оставшейся на ту пору незамужней дочерью пастух Гатеня. Да не успели они в лесу укрыться, как налетели со всех сторону призванные чудища.

Никто в веси не стал после отскребать здесь кровь от пола, и вещи забирать, даже самые ценные, что могли бы ещё хорошую службу другим сослужить. Что-то только уложили в погребальные костры, чтобы с хозяевами остались. Волхв здешний, молодой ещё, чернобородый Бахта провёл обряды очистительные, чтобы души мёртвых не тревожили живых — и о месте этом постарались забыть. С тех пор стояла пустая изба, выстывала без людского тепла. А теперь вдруг словно засияла светом незримым, но ощутимым некими непознанными глубинами души.

“Волхва”, — билась в голове мысль. Откуда бы ей взяться, этой девушке загадочной? И словно из-под земли она выросла, будто сам Велес её из леса вдруг вынул и перед людьми поставил. Медведь оббил снег с сапог, прежде чем в сени войти. Ступил — и удивился: до чего пряно и дурманно пахло теперь в них. Травами сухими, словно в клетушке знахарки, и варевом ароматным — уже из самой избы. И как будто не было лун этих — запустения, мёртвой тишины. И казалось, снова выскочит сейчас из дома звонкая Ерга, какой помнил её ещё Медведь. И строгий голос хозяйки донесётся из тёплого, приветливого нутра жилища.

Он приостановился ненадолго, озираясь в тёмных по вечернему часу сенях, не веря. Сколько волхва тут? И дня не прошло? А уже как будто много лет живёт. Он хотел было дверь открыть, шагнул ближе, и едва по лицу не схлопотал острым углом оструганных досок, когда та отворилась. Отшатнулся и взгляд поднял. Понял только, что выдохнул резко, словно под дых его ударили. Облачко пара, что вырвалось изо рта, на миг закрыло белёсой преградой лицо волхвы перед взором. А после опало, и сердце почти с хрустом ударилось в рёбра несколько раз, прежде чем он прохрипел:

— Млада?

И только в другой миг понял: не она. Девушка вскинула резко изогнутые брови, и губы её сомкнулись твёрдо.

— Ты хороший охотник, староста? — задала вдруг странный вопрос.

Голос её был спокойным и чуть звенящим, как перекаты ручья на камнях.

— Те, кто дичь мною добытую ел, не жаловались.

И ворчливо так вышло, с лёгкой обидцей в голосе. Неловко стало за оплошность такую глупую.

— А глаз у тебя, гляжу, не такой уж острый, как у охотника должен быть, — процедила девушка. — Иначе ты заметил бы…

— Я заметил, — оборвал он поток слегка насмешливых слов. — Просто не ждал увидеть тебя здесь, Ведана. Думал, коли и появишься ещё в княжестве, так только в детинце. И подле княгини тебе жить, подле капища Кириятского, а не в избе заброшенной.

— А я там появилась, куда меня нити из клубка Макоши привели, — она шагнула обратно в избу.

Чуть в сторону качнулась, пропуская мимо себя. Медведь вошёл, не глядя нашаривая ступени всхода ногами, и вновь подивился: ещё видны были остатки запустения, но за тот день, что Ведана пробыла тут, она навела в избе почти что домашний уют. Вымела сор, переставила скамьи, отмыла стол и жарко растопила печь, прогнав из хоромины поселившуюся здесь стужу. Лавка её уже была чисто застелена: не иначе женщины помогли обустроиться. Не спать же на голых досках, а с собой она вряд ли многое притащила. Вон, изрядно похудевший заплечный мешок, ещё не совсем разобранный, висит на колышке, как шкурка какая. И это, кажется, все её вещи.

Ведана на правах хозяйки прошла к столу и налила в вычищенную кружку только-только, видно, приготовленный взвар. Медведь, чуть искоса на неё глядя, кивнул благодарно и обхватил пальцами горячие глиняные бока. Сам-то только приехал, ещё не успел ведь толком домой зайти, как острое желание немедленно с загадочной волхвой встретиться, погнало его прочь из избы. Горячее питьё как раз придётся.

— Так какая нить тебя сюда привела? — вновь заговорил он, присев на скамью у стола и с наслаждением проглотив ароматный взвар из сушёных яблок и рябины.

— Роглу сон плохой приснился три седмицы назад, — Ведана провела рукой по изрядно отросшей за эти луны косе, перекидывая её через плечо на грудь, отягчённую двумя нитками бус с оберегами. Блеснули мелкие бусинки на нарядном, явно умелой рукой вышитом накоснике. — Видел он, как по улицам Беглицы снова кровь течёт. Сам он уехать не мог. У него Цветана на сносях, да и старейшины миртов не пустили. А я уж многому научилась, вот и приехала так скоро, как смогла.

Медведь хмыкнул тихо. Сну такому удивляться вовсе не приходится. Это сейчас отпрыск вельдского жреца Рогл — молодой волхв, который постигает мудрость разную в уединённом племени миртов. Вбирает знания, что хранят потомки древних княжьих родов и Воинов Забвения — охранителей людского мира от тварей, что только в кошмаре каком привидеться могут. А прошлой зимой вельдчонок — пусть и не по своей воле — страшную бойню в Беглице и учинил. До сих пор люди забыть не могут. на месте его Медведю тоже до сих пор приходили бы во снах обрывки тех воспоминаний.

— Я бы подумал, что это отголоски деяний, что он тут свершил, — он вскинул вверх ладонь, останавливая возмущение, что могло бы последовать за гневным взглядом Веданы, который она вонзила в него тут же. — Но у нас тут то творится, что я готов поверить в волю Макоши, что ему сон послала. И даже поблагодарить за него. Только не понимаю, чем ты тут помочь можешь? Без Рогла самого, без… Млады.

Говорили, сёстры теперь крепко связаны. И сила Воинов Забвения у них одна на двоих, хоть и разная немного. Потому, как правой руке без левой обходиться в таком деле непростом, Медведь пока в толк взять не мог. Но пронизанное твёрдой уверенностью лицо Веданы так и норовило убедить его в обратном. А он смотрел в него и насмотреться никак не мог. Словно захворал вдруг, и лихоманка неведомо какой волей смилостивилась, послав образ настолько желанный, сколькоо и нереальный.

— Может, и смогу, — пожала плечами Ведана. — Младу с Медвежьего Утёса я всё равно не докличусь. Она обратно не торопится. А ваши волхвы здесь и вовсе бессильны. Понять хочу, а там решим, что делать надо.

Да, Младе торопиться назад нужды нет. Она сейчас рядом с тем живёт, кого сама однажды выбрала. Хоть и забыла после, как побывала в Забвении и сразилась с полчищами тварей, что готовы были хлынуть в Явь. Но поговаривали — Медведь слышал от купцов, что с верегских земель осенью возвращались, что приметная волительница в дружине конунга Ингвальда с Хальвданом почти не расстаётся. Что поговаривают даже о свадьбе следующей весной. Хоть она и слухи те пресекать ещё пытается. Да кто бы сомневался. Млада и свадьба, жизнь семейная, это то, что на разных берегах широкой реки лежит. Да, видно, воевода княжеский Хальвдан, всё ж заново сумел её завоевать. Да не только завоевать, а ещё и к себе привязать накрепко.

Не слишком-то поверил Медведь в слова Веданы о том, что она точно сумеет разуметь, что и почему творится в Беглице. Может, в силы её не верил — кто знает. Ведь на волхву могучую,способную с тварями Забвения справиться, она вовсе не походила. Взглядом он шарил по её узким плечам, по тонкой шее, с одного бока обвитой солидной косой. По стану её стройному, схваченному пояском понёвы — схуднула она, что ли за это время, что не виделись? Или тогда, под слоями толстой одёжи, никак нельзя было толком её рассмотреть? Да и хотелось ли? Ведана была лишь тенью сестры — в глазах Медведя. Непонятной, далёкой. А теперь вот волей-неволей придётся с ней лучше познакомиться, иначе толку не будет.

— И с чего же ты начать хочешь? — всё же заговорил он вновь, когда Ведана уже обратилась к печи, на которой что-то густо булькало в старом, но тщательно вымытом горшке.

— Дом твой посмотреть хочу, — она обернулась через плечо и отчего-то лёгкая улыбка скользнула по её губам. — Оттуда всё началось. Рогл так сказал. Что лежал в избе твоего отца без памяти несколько дней, а там вдруг очнулся. И первыми погибли Ратибор с Переславой.

Волхва говорила твёрдо, жестоко, не сбиваясь, хоть и видела, верно, как менялось лицо Медведя с каждым её словом. И вспыхивали перед взором внутренним те страшные виды, которых он не застал, которые нашёл в осквернённом кровью доме Ждан — и с тех пор ещё сильнее обозлился на всех вельдов. А особенно на Рогла.

Но кто такой будет Медведь, староста Беглицы, если станет показывать слабость свою перед всеми? Хоть от воспоминаний об отце, с которым он так и не успел прийти к согласию перед его смертью, всё внутри словно ржавчиной шершавой покрывалось. А Ведана смотрела на него, будто проверяла. И казалось, видит что-то на его лице, а там и домысливает своё. Наконец она смолкла и отвернулась. Подхватила с печи горшок, обмотав руки краями длинной ширинки, да зашипела, резко опустив его обратно.

Медведь с места подскочил, будто опасность какая на неё навалилась: на месте усидеть не смог. Подошёл в два шага и легонько плечом её оттеснил, забирая полотенце.

— Опалишься, так тебя ещё лечить придётся, — проворчал.

Хоть она, кажется, лекарка сама. А у миртов ещё многому научиться успела: а потому ожоги вряд ли её пугали. Враз справиться можно. Медведь легко поднял горшок, чувствуя нарастающий на ладонях жар — да что ему сделается, рукам его в твёрдых мозолях, которые никогда теперь уж, верно не сойдут. А вот мягкие — наверняка, мягкие — ладошки Веданы было отчего-то жаль. Она быстро подставила обструганную досочку под дно посудины и взглянула с благодарностью. На миг её грудь прижалась к спине Медведя, как наклонилась она к столу — а он резко в сторону шагнул, отчего-то избегая этого тесного соприкосновения. Взмахнул рукой, сбрасывая с неё ширинку — да горшок треклятый едва не опрокинул.

— Что с тобой, Медведь? — озадаченно нахмурилась волхва.

А он и сам не знал.

— Обжёгся слегка, — солгал, зная, как неуклюже это звучит.

— Дай посмотрю? — Ведана снова к нему шагнула.

Руку протянула ладонью вверх — и правда ведь мягкая, в тонких бороздках линий, с округлыми подушечками в основании длинных пальцев.

— Нет!

Девушка замерла, опустив кисть на Божью ладонь. И снова этот взгляд её вцепился будто в саму кожу: пытливый и — странное дело — заинтересованный. Как будто не виделись они никогда до этого дня, а вот теперь диву давались, как так случилось, что ни разу их взгляды ещё не пересеклись раньше.

— Прежде чем ты в гости меня позовёшь, — решила оставить она неловкость, — Проводи меня в святилище Велеса. Ведь есть такое у вас наверняка?

не глядя она сложила одной рукой брошенную на стол ширинку ровно, разгладила бережно, словно обласкала.

— Есть, думается, — чуть грубовато ответил Медведь. А уж после понял, что о том, от кого свой род племя Рысей ведёт, она могла и не знать. — И жрецам скажу, чтобы требы подготовили. Они и проведут.

— Требы я возьму от Велесовых жрецов. Но поведёшь меня туда ты, — настояла Ведана. И так яростно глаза её зелёные сверкнули, будто она уж целый вечер его уговаривает, а он всё упрямится. — В тебе сильная кровь. Связь с ним сильнее других. Я нынче ваших старейшин уж повидала — и ни в ком такой не увидела.

И это льстило, признаться. Никогда особо Медведь о силе своей крови не думал, с юности ещё решив собственную судьбу. Пойдёт в дружину служить — и всё! Воля отца и рода ничего не изменит. Сколько бы ему ни втолковывали, что он от отца судьбу перенять должен, жизнь свою другому делу посвятить. Да он чурался всего того, что ему навязывали. Давило на него, что он отцом прижит нечестно, втайне от Переславы, которая, даже узнав о неверности мужа, при нужде отпрыска его гнать не стала. Но всё равно казалось ему каждый день, что во взгляде её тепла и на лучину не наберётся.

А вот в деле ратном то, откуда ты и кто твои пращуры, большого значения не имеет. И вот сейчас только, как начало твориться неведомое бесчинство в Беглице, как взялись за него старейшины, пытаясь женить — всё это вдруг обрело немалый вес. От него зависело многое, оказывается. Вон, даже Ведана заметила, указала. И как ни хотелось бы Медведю держаться от неё подальше: уж слишком яро отзывается облик её в почти отболевшем нутре — а от обязательств всё равно не уйдёшь.

— Снега навалило много, сейчас до святилища Велеса так просто не дойдёшь, — рассудил Медведь, чуть помолчав.

Ведана за это время уже и успела положить ему в миску ячменной каши с кусочками кабанятины: никак сам старейшина Видослав для гостьи расщедрился. Не оставил без припасов, раз уж она приехала сюда помогать. В кружку волхва подлила ему взвара и поставила на стол лепёшки, ещё чуть горячие. Да как-то неловко было объедать её: ведь на гостей она, верно не рассчитывала, для себя старалась.

Но он столько пробыл в дороге, а после так и не успел подкрепиться — и теперь всё нутро аж заходилось от голода при виде любовно приготовленной снеди. Когда хозяйка частичку души в дело вкладывает: будь то каша или тканьё — это всегда видно.

— Ешь-ешь, — как будто разгадала его мысли волхва. — Я тебя ждала. Знала, что ты придёшь.

Ждала. Ну, надо же. Словно не волхва, а и впрямь ведунья какая. Помнил ещё Медведь Ведану разъяренной встрёпанной ведьмой, обиженной на сестру и весь мир. А тут пожила половину кологода у миртов — и словно всё в её душе по местам улеглось. И от того, как она смотрелась посреди тепло натопленной избы, окутанная светом лучин и тянущимся к ней жаром печи, у любого, верно, тоже что-то в сердце вздрогнуло бы сладко.

— Не стесню? — всё же спросил Медведь, уже беря ложку.

Она махнула рукой и присела напротив.

— Хочешь-не хочешь, а идти в святилище нам придётся, — помешала горячую кашу у себя в миске. — Не ждать же теперь до весны, как тропинки протают. Лес тебя любит, ты хозяин в здешних окрестностях. Требы лешему принесём — авось путь будет легче.

Медведь поднял на неё удивлённый взгляд, даже забыв донести ложку до рта. Все слова её были такими уверенными и твёрдыми, будто и сомневаться в них не надо. Она говорила размеренно, обдуманно и с совершенно невозмутимым выражением лица — а всё равно ввела в лёгкую растерянность.

— С чего ты решила, что я здесь хозяин? — Медведь попробовал кашу и потянул ртом воздух, остужая. Горячая, как огонь! Только ведь с печи.

Волхва подняла на него взор. Её красивого, почти кошачьего разреза глаза слегка сощурились, будто она шутку какую задумала.

— Ты же Медведь? Или не так?

Улыбнулась одним уголком рта и снова взгляд в миску опустила, не торопясь начинать есть. Наверное, так и правильно: дождаться, пока остынет. Но мочи уже никакой не было. Голод обуял страшный, а каша была такая наваристая и вкусная, что Медведь хватал её, обжигаясь, но уже не в силах остановиться.

— Когда-то мои пращуры, говорят, и правда могли обращаться медведями, — решил рассказать он, чтобы Ведана не придумала себе ничего лишнего. — Но то было очень давно. Много поколений назад. После кровь ослабела, или благословения Велеса как-то померкло. А теперь мне от того только имя осталось.

— Имя много значит, — волва вдруг перегнулась через стол и схватила тонкими пальчиками руку Медведя, потянула на себя, поворачивая кверху ладонью.

Положила на неё свою, маленькую, хрупкую. И он даже глаза прикрыл на миг, как ощутил вожделенное тепло её мягкой кожи. Нежной, с лёгкими твёрдостями мозолей: тоже без работы у миртов не сидела. Большим пальцем Ведана погладила шершавые выпуклости, провела до запястья, где быстро-быстро билась жилка под напором взбудораженной её прикосновением крови. А Медведь любовался, точно завороженный на то, как её кожа, уже побледневшая с лета, оттеняет его смуглую, покрытую тёмными волосками по всему предплечью. И в этом было что-то правильное, то, что укладывалось в глубине сердца словно бы сгустком тепла. Медведь тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Нет, не может быть такого. Это только обман самого себя. Ему хочется видеть в Ведане Младу — и он видит. Оттого и тело млеет, и взор всё никак не может оторваться от неё.

Он выдрал руку из её пальцев, качнулся назад, отстраняясь ещё сильнее. Волхва глянула слегка растерянно, но ничем больше смятения от резкого движения Медведя не выдала. И ему вдруг интересно стало, знает ли она, что связывало — хоть и недолго — его и её сестру? Понимает ли она, в чём причина его напряжения рядом с ней? Но спрашивать он, конечно, не стал.

— Зря ты говоришь, что кровь твоя ослабела за многие лета, — заговорила она спокойно. — Может, ты и не умеешь теперь обращаться медведем, а сила в тебе его и есть. Никуда не делась. Мать у тебя, видно, непростая была?

— Говорят, обавницей была здешней, — Медведь снова за ложку схватился, как за соломинку спасительную. Что ж так мажет-то его рядом с ней? Надо бы уходить уже. — Хранила мудрость большую нашего рода. И спокойствие в Беглице. Переславе, жене отца моего, правда нашёптывали, что приворожила его, обаяла умениями своими — оттого и не смог он удержаться. Пока у жены понести от него не получалось, он с другой сына зачал. А после отлилась ей обида: в родах умерла. Да там и Переслава почти сразу тяжела стала. Вот так бывает.

— Так она благословение своё жене отца твоего отдала, — улыбнулась Ведана, внимательно его выслушав и даже вздохом тихим не прервав. — Только и взять должна была сначала силу мужскую от него, преумножить. Вот потому ты такой и получился…

Она вдруг потупилась, не закончив.

— Какой? — переспросил он, словно мальчишка, которому всё любопытно.

И у самого улыбка на губы наползла — не удержать. До того забавно она выглядела, словно засмущалась. Да может ли быть такое? Но чуть туманный взор, который волхва вновь на него подняла, сказал, что и правда внутри неё сейчас лёгкое смятение бьётся. И жалеет она уже о случайно брошенный словах.

— Большой, — сощурилась насмешливо. — И силы недюжинной наверняка. Потому и хозяин. Может, не замечал ты, как всё вокруг тебя принимает, и тропки нужные в лесу находятся, когда за зверем ходишь. И следы чаще других встречаешь. Первых погибших ведь ты нашёл?

— Я, — в груди снова всё будто чернотой подёрнулось от тех воспоминаний.

Но больше ничего волхва сказать не успела. Громыхнуло что-то в сенях, дверь скрипнула — надо бы смазать — и, отряхивая с плеч снег, внутрь вошёл Ждан. Захватил с собой и морозного воздуха вихрь, что пронёсся по полу, тронул слабеющей в тепле избы прохладой руки. Брат окинул сидящих за столом взглядом тяжёлым и подозрительным, будто заговора какого ждал. А Ведана так и ощетинилась вся заметно против неприветливого парня: то ли виделись уже сегодня, то ли она острее чувствовала, что в душе каждого творится.

— Вот ты где, — гневно выдохнул Ждан, выступая из тающего облака пара, что окутало его со спины.

Закрыл дверь и едва не прыжком одним переступил через невысокий всход.

— А ты меня ищешь? — Медведь отодвинул от себя пустую миску, отчего-то злясь, что появление брата словно молотом раскололо хрупкую корку тепла, что появилась вокруг этой избы. Вокруг него и новой, пусть и временной хозяйки. Даже печь, кажется, согласилась с ним: недовольно затрещали дрова в ней, потянуло дымком, будто тот перестал вдруг уходить через щель в волоке и заструился по хоромине, пытаясь прогнать незваного гостя.

— Ищу, — братец только едва взглянул на Ведану, с которой ему надо бы поздороваться, как подобает.

Но раз он того не сделал, значит, и правда виделись.

— Так что, когда к святилищу Велеса пойдём, староста? — вдруг заледеневшим голосом напомнила волхва.

— Нынче уже поздно к нашему Вирею идти, — Медведь с облегчением отвернулся от брата, чьё лицо казалось ему сейчас до зуда неприятным. — Завтра с утра с ним потолкую. Как требы будут готовы, может, ближе к полудню отправимся.

Ведана только кивнула серьёзно. Сняла с вырезанного из сучка гвоздя кожух Медведя, который он бездумно снял, как вошёл, и туда повесил. Подала, отчего-то пытливо заглядывая ему в глаза, словно ещё что-то сказать хотела, да не при Ждане ведь. А может, предупредить о чём пыталась? Да и сам он понимал, что вряд ли разговор с братом будет из тех, что с теплом вспоминают в старости, глядя на возню внуков во дворе.

— Не затягивай, староста, — понизив голос, всё ж сказала напоследок волхва, не обращая внимания на гневное сопение Ждана, который всем своим видом подгонял его. — Чем скорее мы всё разведаем, тем больше жизней убережём.

Он натянул на плечи кожух и крепко подпоясавшись, кивнул ей, не зная, что сказать. Одно знал точно: ему уже сейчас хочется, чтобы несущая отдых ночь, долгая, зимняя, скорее закончилась — а там, глядишь, будет новая встреча с и волхвой, которая так странно ворвалась в жизнь Беглицы и Медведя. Которая и впрямь, кажется, хотела помочь. Прежде чем Медведь повернулся уходить, Ведана успела коротко пожать его руку, словно приободрила. И кто-то из самого нутра, оттуда, где прячется сердцевина человеческой души, что всегда связана с Ирием и отправляется туда после смерти, подсказал, что этой женщине суждено многое изменить. Положить начало чему-то новому. И в то же время осветить то, что люди успели забыть за многие зимы: то ли от страха в последних испытаниях и невзгодах, то ли гораздо раньше, когда ещё считали, что жизнь их спокойна и правильна.

И шелест этот низкий, почти неразборчивый всё поглощал, кутал, как в жёсткую шкуру. Прокатывался по коже тонкими шерстинками, пробираясь даже сквозь одежду. А может, и не было одежды на нём? Пахнуло вдруг в самую глубину ноздрей острым запахом весеннего леса. Когда мчатся буйные соки по стволам проснувшихся деревьев, наливаются силой почки и корни снова берут мудрость всю и мощь из Матери Сырой Земли, чтобы кольцами нанизать на свои остовы, выпустить листвой, согретой теплом терпеливого Дажьбожьего ока. Окутал прохладный ветер с головы до ног, зарылся в волосы, прокатился ледяной каплей по спине от лопаток до пояса. И закололо всё тело приятным чувством единения со всем, что окружало Медведя.

Его оглушило на миг, как вынырнул он снова из той лесной гущины, что затянула, чтобы обласкать голосами то ли пращуров, то ли духов. Что за видение? Никогда он такого не чувствовал — будто и сам оказался в давно минувших временах, когда великий предок его рода, Лесной Хозяин, был так близко к своим внукам, что мог запросто говорить с ними. Ведана нахмурилась легонько, и пальцы её на миг сковали подбородок Медведя, удерживая, чтобы не смел отвернуться.

— Теперь точно вижу, что ты меня должен вести. Не отвертишься, — она улыбнулась, а голос её скатился в низкий полушёпот, как в заговор какой.

— Доброй ночи, — отговорился Медведь поскорей и, выскользнув из её тонких, но крепких пальчиков, вышел из избы вслед за братом.

Они, едва не толкая друг друга плечами, вывалились из сеней и пошли по еле протоптанной дорожке в сторону избы Медведя, которую Ждан ещё по осени покинул, как в жёны взял дочку старейшины Будеяра — Ладейку — девицу бойкую и живую, словно только пробивший себе дорогу среди камней студенец. Как они уживались с братцем в одном доме и ещё не отшибли друг другу чего — ведь тот тоже нрава непростого — то одной Ладе, хранительнице семьи, ведомо. Может, она их вразумляла и учила ссоры унимать. Может, и сами они всё ж любили друг друга, а потому неизменно приходили к согласию. Но изба их стояла пока целой, а в ней Медведя всегда с радостью и почтением встречала приветливая молодая хозяйка — и тем он успокаивался.

— Чего сказать-то хотел? — наконец заговорил Медведь, как отошли они чуть далече от дома, где поселилась волхва. — Чего примчался, как вепрь, чуть дверь не вышиб?

Он покосился на брата. А тот только плечами передёрнул и подтянул ворот кожуха выше, хоронясь от юркого ветра.

— А то, чтобы ты поменьше у волхвы этой порты просиживал, — пробурчал он наконец. Кашлянул в густо отрощенную бороду: сейчас их с Медведем да в зимней одёже порой издалека и путали. — Вижу, она тебя и прикармливает уж. А Крижана у тебя сидит едва не плачет. Что ты, как вернулся, так сразу и умчался к ней.

— Уже пожаловалась, — хмыкнул Медведь.

А на душе всё равно гадостно стало. И впрямь ведь нехорошо получилось. Да он не собирался так надолго у Веданы засиживаться: как-то само так вышло. А девчонка-то и правда ждала сидела, хоть и напридумывал себе невесть чего. А он и сказать ей толком ничего не успел, чтобы надежд пустых не питала. Помогла она — не поспоришь, хоть и вызвалась понятно почему, а то ведь и Ладейка присмотрела бы за младшим братом — ей только в радость. И прокатившееся было в груди прохладным ручейком чувство вины снова пропало: нечего ему стыдиться, он Крижану в невесты себе не выбирал. Конечно, теперь уж Видослав постарается своего не упустить. И дочка его услужливая всё чаще станет рядом крутиться: только и успевай отмахиваться. А то и примется вот так на жалость давить то Ждану, то отцу, который изрядно может жизнь отравить, если пожелает. Нехорошо. Надо бы поговорить с ним ещё раз, чтобы не осталось между ними недопонимания.

— Ты же помнишь, кто такая эта Ведана, — вдруг заговорил о другом Ждан. Именно о том, что и лежало грузом у него на сердце. — Предательница своего рода. Подстилка вельдского жреца. Врага. Что бы там о нём после ни говорили.

Он ещё в грудь воздуха набрал, да Медведь по плечу его хлопнул, заставив закашляться густым морозом.

— Помню. А ещё я знаю, что она сестра Млады…

— Та ещё…

— Цыц! — возглас Медведя грохотом прокатился вдоль заснеженной улицы и даже собаку где-то вспугнул — и та залаяла сонно и ворчливо. — Ты не знаешь её. Только то, что сам придумал. И Ведана в неволе когда-то оказалась. Так её жизнь закрутила. Нас — по-другому. Но мы теперь связаны. И то, что она пришла сюда, я вижу хорошим знаком богов.

— Старейшины не видят, — покачал головой Ждан. — Боятся, что она только хуже сделает. Что она с Забвением связана и может так же тварей каких призвать, как тогда сумел тот вельдчонок.

— Значит, старейшинам ещё предстоит открыть глаза.

Брат и онемел как будто. Лишь взглянул искоса, как на полоумного, но не стал возражать и пытаться переубедить. Он не видел и не слышал того, что Медведь там, в избе Веданы. Он не чувствовал сейчас внутри этого согревающего огня, словно от Перуновой стрелы подожжённого. Который и ослепил на миг, и осветил, резко очертив невидимое раньше. И оставалось только надеяться, что голос тот не обманул, хоть Медведь и не мог теперь точно вспомнить, что он поведал, этот гулкий, раздробленный на осколки эха рык, мало похожий на говор человека.

Но ему хотелось верить, что от миртов Ведана принесла то, что поможет Беглице и тем, кто здесь жил.

Они с братом расстались у низкой калитки. Брат пошёл дальше — под бок к жене, которая, верно, уже его заждалась. А Медведь — по белоснежному двору — в свой дом. И только вошёл, как встрепенулись женщины, что сидели бок к боку на лавке у стола: Крижана и сестра её старшая, уже давно замужняя, которая, видно, пришла ту вызволять из берлоги зверя. Руслав мирно спал на своём месте — поближе к печи — и даже не услышал возвращения.

— Постыдился бы уж, — буркнула старшая Дарина, гневно глянув на Медведя.

Запахнула на груди совсем как будто обезволившей от обиды сестрицы кожух — и вывела её прочь из избы. Крижана на Медведя даже и не посмотрела напоследок. Нехорошо вышло. Видослав будет злиться. И как бы это сильнее не осложнило жизнь Ведане.

Глава 3

После того, как Медведь и Ждан вышли из избы, как стихли их скрипучие шаги вдалеке и последние отзвуки их голосов перестали влетать в щель приоткрытого волока, Ведана ещё долго сидела за столом, не убирая с него пустые миски, кружки и опустошённый наполовину горшок с кашей. И пальцы сами собой пробегались по бусам, трогая прохладные обереги, зажатые между округлых деревянных бусин.

А перед глазами стояли смутные обрывки того видения, что успела она ухватить краем разбуженного волховьего чутья, как довелось напоследок пожать руку старосты. Кажется, оно слегка озадачило и его самого, да он вида постарался не показать. Только ясное смятение, что на миг вспыхнуло в глазах Медведя, развеяло сомнение в том, что это почудилось только Ведане одной. И шёпот тот проникновенный, но предназначенный не ей. А как хотелось узнать, что он говорил!

Редко о каком знакомом Ведана могла сказать, что он её впечатлил. Хоть таких знакомств за последний кологод было много — всех и не упомнишь. Встречала она и Медведя, видела мельком в дружине: благо он часто рядом с Младой крутился. И помог им сильно, когда из Кирията бежали. И внимания она на него тогда большого не обратила: всё как-то другие тревоги сердце терзали. И будущий староста Беглицы не выделялся для неё из рати других кметей: разве что он был гораздо могучее многих.

А тут вошёл в сени, взглянул из-под чуть влажного от растаявшего снега околыша шапки, как Ведана вышла к нему — и она даже не узнала его в первый миг, хоть и помнила имя. А после, протиснувшись в низковатый для него дверной проём, он выпрямился во весь рост, развернул плечи во всю ширь, сняв кожух — и, словно бабочку — ладонью, накрыл Ведану своей мощью. Не только телесной, которая любому видна: такая, что и свет Ока собой заслонить может, а детишкам в тени её можно от летней жары прятаться. Но ещё и той силой, что текла внутри него. Кажется, откуда бы в обычной веси взяться человеку старшей крови — а вот повстречался. Племя Рысей хоть и осталось невелико, а всё ж корни их далеко вглубь минувшего уходят. И Велеса они чтить начали много раньше иных родов, потому как близки ему, говорят, по самой крови. Может, то больше придумки какие, ведь многие племена считают себя внуками разных богов. Но, снова увидев Медведя — да как будто в первый раз — Ведана готова была поверить в правдивость того, что он и впрямь потомок если не Велеса, то уж Лесного Хозяина — точно.

И кажется, не так и много времени прошло с прошлой зимы, а Медведь возмужал так, будто ещё одну битву прошёл. Может, так оно и было: Беглице и жителям её много невзгод довелось преодолеть. И без своего молодого старосты, без его связи с князем Криллом, что всё ж осталась после долгой службы в дружине, они вряд ли справились бы так скоро. Потому-то встреча с Медведем так взбудоражила Ведану, что она и уснуть не могла до середины бесконечной, залитой чернотой подступающего Корочуна ночи. И всё закрывала глаза — а перед взором внутренним изба эта чужая, да освещённая огнём, что она своими руками в остывшей давно печи разожгла. И Лицо Медведя — суровое и в то же время открытое. Глаза внимательные, ещё не отпустившие из глубины непроглядной остатки подозрительности и неверия: неужто и правда Ведана в Беглице оказаться могла?

Она и сама не поверила бы ещё две луны назад. Да вот так судьба её повернулась, что приходится чужой долг выполнять. И винить в том никого не хочется. Как не хотелось в дальнюю дорогу по заснеженным колеям, среди сугробов и неподвижных лесов до этой веси ехать, зябнуть в повозке в ожидании, когда же это всё закончится. И вот — закончилось, и неожиданно Ведана почувствовала, едва миновав околицу Беглицы, что добиралась сюда не зря.

Наконец она задремала, а там и погрузилась, словно в ворох перьев, в мягкий, долгожданный после необычайно волнительного дня сон. И всё казалось ей, что бродила она долго по лесу, среди тёмных, остро пахнущих смолой сосен. В волосах то и дело застревали сорванные ветром с веток хвоинки, под ногами мягко шуршала трава, уже сочная, налитая силой Ярилиного ока и свежестью Матери Сырой Земли. И кто-то ходил рядом, не желая показываться на глаза, но наблюдал беспрестанно, не давил взглядом и опасностью, что могла в нём таиться, а словно ласкал и оберегал, чтобы никто не мог тронуть её здесь, в этом княжеском чертоге Лесного Хозяина и детей его.

И так трепетно было на душе, ждала она, что вот-вот выйдет к ней этот соглядатай невидимый, покажется — и вместе с ним, откроется что-то, что поможет избавиться от напасти, что свалилась на Беглицу и жителей её.

Проснувшись, Ведана не могла толком вспомнить, что ещё случилось в том сне, но буйно колотящееся сердце и чуть влажные ладони, напряжение в плотно сомкнутых бёдрах подсказали, что прогулка в тёплом лесу, пронзённом зыбкой свежестью надломленного черничного листа, обернулась не тем, чем можно было ожидать.

И даже перед самой собой стало неловко. Потому Ведана вскочила с лавки поспешно и умылась холодной водой прямо из того ведра, что принесла вчера ещё до того, как появился Медведь.

Едва она успела вновь растопить печь: в избе, которая выстывала так давно без людской заботы, быстро становилось зябко. А протопить её как следует и сохранить это тепло в покинутом доме Ведана и не надеялась. Как сумеет она разобраться с тем, что случилось в Беглице, придётся возвращаться обратно к миртам.

— Ну, что, ты готова идти? — зычный голос Медведя разбил на осколки тишину вокруг, что почти не нарушалась потрескиванием дров в печи.

Ведана повернулась к нему резко, успев подумать, что ещё и нечёсаная толком: волосы едва собраны в слабую косу. На теле лишь рубаха с понёвой — самые простые, что у неё были. А за окном только-только забрезжил первый синеватый свет неспешной утренней зари. Пока разгорится — там и до полудня недалеко. Не думала она, что староста придёт так рано: едва в постели не застал. Всё ж те два дня, что пришлось уже прожить в Беглице, не были простыми: и старейшина Видослав встретил не слишком радушно. И брат Медведя посматривал угрюмым сычом, едва только смог узнать. И в избе пришлось всё убирать самой: ладно хоть помогла застелить лавку и принесла какую-никакую посуду жена Ждана, который во время отъезда старшего остался его заменять. А потому вставать далёко от рассвета было пока тяжело.

— Конечно, — не удержалась от поддёвки Ведана, невольно всё ж улыбаясь. — Прямо так, в поршнях на босу ногу и пойду. Даже кожуха не надену.

Она поставила было на стол вторую миску, да Медведь, скидывая верхнюю одёжу и проходя дальше в избу, только рукой махнул, мол, не голоден. Уж верно, та девица, что в избе его вчера хозяйничала и за братцем меньшим его присматривала, позаботилась о нём знатно.

— Это ты зря, что не наденешь кожуха, — Медведь присел на самый край лавки поближе к печи. — Нынче хоть и потеплело, а всё равно без шкуры ты далёко не уйдёшь. Но ветра нет. Снег прекратился — значит, может быть дойдём до святилища и даже не слишком долго будем сугробах барахтаться.

— Тогда я всё ж оденусь, — Ведана прошла в другую хороминку, скорее даже угол, что был отделён от большой только дощатой стенкой.

Торопливо начала натягивать чулки и верхнюю рубаху, невольно прислушиваясь к тому, что делает Медведь. Но он сидел тихо, словно и сам слушал её шорохи: и от того жаркое смятение охватывало, будто он ещё и видел её. И казалось бы, дело серьёзное: встать предстоит перед взором Велеса, здешнего покровителя — а в голове всё мысли какие-то глупые и рваные метались.

Скоро и вышли — налегке. Только у Медведя в заплечном мешке лежало что-то необходимое даже в короткой дороге. Да и требы Велесу он захватил, хоть Ведана и могла приготовить их сама. Но раз вызвался с тем помочь — то и хорошо. Чем больше будет сам староста во всём участвовать, тем лучше.

Студень нынче пощадил: не стал давить морозом, засыпать снегом. Но влажная зябь что висела едва не туманом, всё равно не давала сбавить шаг: пробиралась под одежду, легко отыскивала любой неприкрытый кусочек кожи и тут же заставляла ёжиться и кутаться лучше.

Лес, только слегка присыпанный снегом по веткам и на неровностях коры, встал за околицей неподвижной, будто заледенелой стеной. Только слабый ветер доносился от него в лицо, словно и не ветер вовсе, а само его дыхание. В это легко верилось, стоило только взглянуть на длинные девичьи косы берёз и взбитые кудри сосен, которые неизменно чуть покачивали кронами в самой вышине. И если поднять голову к их верхушкам, то можно впасть в забытье, заглядевшись на их размеренное движение.

Медведь уверенно вёл за собой по тропке, которую сильно занесло, а протоптать сызнова никто так и не успел. Но никакие сугробы, кажется, не могли его задержать. Он шёл легко и быстро и, несмотря на свои широченные плечи, не задевал ни одной лишней ветки, не издавал ни единого лишнего звука. Зато Ведана постыдно семенила следом, стыдясь попросить пощады и чуть сбавить шаг. Он оглядывался на неё иногда — и она улыбалась, подтверждая, что всё в порядке. А когда отворачивался — тайком вытирала испарину с висков.

Скоро тропка начала уходить чуть вверх, а в какой-то миг — Ведана не сразу и заметила, земля по обе стороны от неё стала опускаться помалу в низину. А там вдруг обратилась неровными стенками какого-то древнего провала, не слишком глубокого, но на вид опасного: так и чудится, что сейчас твердь снова дрогнет, и всё окончательно провалится в неведомую заснеженную бездну. Деревьев на дне этих провалов почти не росло: лишь успевший пробиться за последние годы молодняк. Только и успевай вертеться, чтобы ничего не упустить и чтобы не наступить мимо следов Медведя, который даже взгляда не опускал, чтобы под ноги себе глянуть. А ведь тот горб, по которому бежала тропка, стал совсем тонким.

Ведана всё ж выдохлась и пожалела, что не дала себе спуску раньше, не попросила старосту идти медленнее. Она приостановилась, чтобы хоть немного отдышаться: Медведь не сразу заметил. Ведана уже и рот открыла, чтобы окликнуть его, сделала шаг вперёд и оступилась как будто. Вмиг потеряв опору под ногами рухнула вниз, с крутого склона, который резко, без всякого схода, уходил в глубокую низину с проросшими в ней, точно зубы, камнями. Для святилища Велеса место самое подходящее, да тропинка до него опасная. Ведана больно подвернула ногу и ударилась плечом обо что-то твёрдое. Покатилась, загребая пушистый снег под ворот и в чеботы. Набилось холодных комьев в рукава, присыпало лицо и тут же запекло, словно песком натёрло. Долетел до слуха зычный оклик Медведя. Откуда-то сверху, издалека, как будто Ведана в ослепительную пропасть провалилась. В спину ударило острым камнем, и только толстый кожух уберёг от сильного ушиба, после которого можно и не встать на свои ноги. Но всё равно в глазах аж красным вспыхнуло от боли. Ведана невольно вскрикнула и застонала, ткнувшись лицом в примятый сугроб. Лишь едва сумела повернуть голову, чтобы не задохнуться. Сверху к ней уже торопливо спускался Медведь, опираясь на руку, цепляясь за торчащие из снега кустики. Едва не кубарем подкатился к Ведане и упал рядом, коленями в холодную глубь сугроба.

— Ты как? Цела? — выдохнул — и снежинки, осевшие на его бороде и усах, превратились в блестящие капельки.

— Кажется, не очень, — просипела Ведана и попробовала пошевелиться.

Боль в боку вспыхнула ещё, но уже чуть слабее, а после и вовсе начала стихать помалу.

— Сломала что? — кажется, испугался староста.

— Нет, — она помотала головой, медленно приподнимаясь. — Нет. Показалось.

Медведь обхватил её за плечи и помог перевернуться, пока не тревожа сильно. Сдёрнул рукавицу и выгреб снег из-за ворота Веданы, отряхнул лицо, уже почти онемевшее.

— Ты как зимы не видела сроду, — улыбнулся. — Осторожнее надо быть.

— Кто ж тропки такие опасные у вас решил к капищу проложить, — проворчала Ведана.

Поправила съехавший на затылок платок — и поняла, что очелье потеряла где-то по дороге. Зашарила по голове: обидно, колты-то были хоть и не драгоценные, конечно, а ладно сделанные и нравились ей очень. Авось отыщутся, когда назад подниматься придётся. Медведь позволил ещё немного прийти в себя, наблюдая за её вознёй. Подал руку и помог сесть. Ведана поморщилась, когда резкое движение отдалось в ушибленном месте. Да ничего, пройдёт. Но староста вдруг обеспокоился, ладонь на спину её положил.

— Точно всё хорошо? Или вернёмся?

А она ответить почему-то сразу не смогла, глядя в его глаза, тёмные всегда, а вот теперь, на зимнем холодном свету, скорее отсвечивающие старой бронзой. Медведь нахмурился, внимательно осматривая её лицо, которое, кажется, и замёрзло, но вот вдруг загорелось: то ли от снега, то ли ещё от чего. Он качнулся вперёд и накрыл почти онемевшие губы Веданы своими — отчего-то горячими, словно не морозная зима кругом, а самое жаркое лето. Она вдохнула носом, на миг растерявшись. А пока мешкала, острый порыв, что как будто из глубин тела всплеснулся, уже заставил её ответить. Раскрыться навстречу, жадно глотая согревающее дыхание. Она вцепилась в ворот кожуха Медведя, потянула на себя, а в следующий миг будто твёрдым холодным комком в висок ударило. Отшатнулась, толкнув старосту прочь, едва снова на спину не завалилась, да он держал, оказывается.

Он замер, тяжко дыша – и в глазах его стояла дымка разогретая, словно пар в бане. И сам, верно, не понял, как такое случилось. Но Ведана догадывалась, конечно. Кто ж не знал, что в своё время Медведь сильно к Младе прикипел. И подначивали его за то, что постоянно рядом с ней отирается, и гнала она его не раз — а он упорствовал всё, пока не понял, что другой муж её душу наполняет. Тогда только в сторону отошёл: хватило разума. И то, что толкнуло его навстречу ей сейчас, скорее просто поднялось из памяти.

— Прости, — буркнул Медведь, вставая.

Оправдываться не стал, объяснять тоже — да и зачем? Ведана промолчала и схватилась за протянутую ей руку. Он тащил её наверх всю дорогу, ни разу не отпустил, не позволил скатиться обратно. Нашлось и очелье, что висело, покачиваясь, зацепившись за ветку. А Ведана, надевая его снова, тронула кончиками пальцев царапину на виске, которую от холода, сковавшего кожу, даже и не почувствовала сначала. И крови тоже не оказалось. Она прикрыла её краем платка, чтобы не показать Медведю, и они, совсем отряхнувшись от снега и оправившись, пошли дальше.

Теперь Ведана была осторожнее: от старосты старалась не отставать и смотрела под ноги гораздо усерднее. Скоро тропка свернула и начала сползать в низину, растворяясь. Проступили сквозь снег тёмные пятна подмёрзшего болотца. Но дорожки тут никакой особой не было: знай смотри, чтобы ноги не промочить. Лес кругом снова стал гуще и старше, видно, это был след совсем старого земного провала, уже давно оплывшего и заросшего. Но рядом с ним иногда случались и другие.

И Ведана хотела уж спросить, долго ли ещё идти, как увидела, что нет. Между вздымающихся в человеческий рост земялных покатых стен стоял чур Велеса, очень старый, потемневший и рассохшийся, особенно сильно у верхушки. Едва обозначенный в руках его посох казался просто трещиной на теле обтёсанного когда-то очень давно ствола. Глаза бога под клыками, спускающимися к бровям из пасти медвежьей шкуры, что была надета на его голову, смотрели не строго, а спокойно и мудро. Ведь он многие десятки лет стоял тут и глядел в гущину леса, в самые его глубины, видя то, что человеку неведомо.

Медведь замедлил шаг, вцепившись взглядом в изваяние Велеса, и постепенно остановился, чуть склонив голову. Негромко он обратился к покровителю и поклонился. Заговорил размеренно, явно ведая, что делает и в каком особом порядке делать это надобно. И всё это время Ведана просто стояла за его спиной и наблюдала за каждым его движением, прислушивалась к каждому слову и повторяла их про себя. Казалось, староста разговаривает с самым древним пращуром, наполняясь особым чувством, словно не с богом, многомудрым и древним, а пращуром, которого не видел никогда, но с которым ощущает прочную связь. Многие старейшины в общинах были ещё и волхвами, но сам Медведь таковым ещё не стал. Может, и ждал его этот путь дальше, как наберётся он возраста и жизни побольше насмотрится — но и сейчас он вознёс славление богу правильно и почтительно, испросил разрешения провести обряды все, которые Ведана, гостья на этих землях, но жрица, уже давно говорящая с богом-мудрецом, посчитает нужными. Слушать бы его и слушать, чувствуя, как растекается в груди прохладным молоком то самое чувство, что однажды познав, уже не забудешь никогда: знание, что тебя видят и слышат. И пусть деревянные губы чура не могут шевельнуться, отвечая, а особый слух, то ли сердечный, то ли душевный, всё одно улавливает его голос.

Ведена приблизилась медленно, легонько содрогаясь, но не от холода, а от ощутимых отзвуков, которыми отдавались слова Медведя внутри. Она положила ладони ему на плечи и замерла, затаив дыхание, как он смолк. Так они постояли ещё немного. Медведь: слегка подняв голову к кронам сосен, а Ведана — уперевшись лбом в его широченную спину и ловя каждый его вдох и выдох.

— Я думала, что ты с Перуном ближе, — улыбнулась она, как Медведь наконец отмер и повернулся к ней. — После стольких лет в дружине…

Ладони соскользнули с плеч его, и Ведана схватилась за ворот своего кожуха, на миг растерявшись, куда их теперь деть — словно там им и было самое место, другого не надо.

— С Перуном у нас особые разговоры, — староста опустил взгляд на свёрток с требами у себя в руках. — Сейчас я с ним больше о дождях говорю, чем о битвах.

Ведана кивнула, понимая, и протянула руку. Тяжёленький горшочек, кажется, с зерном, ещё один — поменьше — с мёдом — то, что нужно для Велеса, что трудом своим добыто и хранит силу человеческую, душу его. Они с Медведем пару мгновений вместе держали требы, соприкасаясь пальцами и взглядами, а после он отпустил. И пока Ведана обходила святилище, теперь сама обращаясь к богу-мудрецу, прося сил для соприкосновения с возможной тьмой, что ещё осталась в Беглице, для борьбы с ней — Медведь стоял позади неё, наблюдая и оберегая будто.

И чем больше Ведана погружалась в то смутное состояние, когда уже не чуешь границ собственного тела и разума, сплетаясь с волей Велеса, что пронзала и оплетала, будто нити паутины, всё вокруг — тем явственнее она ощущала древнюю сущность Медведя, заключённую в его крови. И та словно поднималась от земли буйным всходом, который пробивает толстую сухую корку в стремлении увидеть наконец свет Дажьбожьего ока. И кажется, то же самое чувствовал сам Медведь, потому как сердце его билось всё быстрее с каждым разом, как Ведана проходила мимо него и едва касалась взглядом. А дыхание его разворачивалось шире в необъятной груди. Земля шаталась под его ногами, проверяя на прочность, как вековой дуб — и в какой-то миг страшно стало, что не выдержит он всего и зря пришёл сюда: надо было звать волхва.

Ведана возложила оба горшочка на каменный требный стол, что стоял перед ликом Велеса, и подняла к нему взгляд. А после повернулась к Медведю, странно бледному, будто увидел он нечто, что никогда в своей жизни не встречал. Что и осознать пока не мог. А может, и до сих пор видел, глядя куда-то мимо, в прозрачную снежную чащу, что бросала через капище насквозь обрывки ветра. Ведана подошла к старосте и обхватила его лицо руками.

— Слышишь меня? — встряхнула.

И ещё раз — лишь тогда Медведь посмотрел на неё. Уверенно и веско легли его руки на талию.

— Я всё понять хочу, Ведана, — проговорил он хрипло. — Зачем ты появилась здесь на самом деле?

— Чтобы помочь.

Она спустила руки ему на грудь И сердце сильное ударилось в ладонь даже сквозь надёжную стену мышц и кожуха.

— Кому?

— Тому, кто помощи захочет, — она помолчала. — И себе, наверное, тоже.

На лицо упали первые крупные снежинки. Ведана и Медведь одновременно подняли головы к небу: надо же, пока были здесь, не заметили, как заволокло его белёсой дымкой, что всё густела и густела, превращаясь в круглобокие облака. И они теперь темнели с востока, наступая на капище, опускаясь к верхушкам сосен, почти касаясь их и путаясь самыми краешками в их ветках. С каждым мигом снег сыпал всё быстрее и яростнее, пронёсся над землёй сильный порыв ветра, скрылся где-то в чаще с другой стороны, но потянуло между деревьев колючим зябким холодком увереннее — и по спине пробежал лёгкий озноб предчувствия непогоды.

— Пора возвращаться, — Медведь тревожно нахмурился, отпуская Ведану.

Он поднял из снега сброшенный заплечный мешок и по опасно быстро исчезающей тропе повёл её обратно. Но не успели они ещё даже подняться на горб из низины, как Стрибожьи внуки, словно созванные недавно пролетевшим через прогалину братом, заметались вокруг, пробираясь в рукава и отыскивая неведомые щели между намотанным вокруг шеи платком и воротом кожуха: как ни закрывай, найдётся другая.

Как вышли на дорожку в сторону веси, снег посыпал в лицо. Ведана схватилась за подставленную руку Медведя и почти слепо пошла за ним. Укрыться тут было негде, да и зачем, если идти не так и далеко? Да только каждая верста этого пути грозила обернуться мучением и растянуться до бесконечности. Ведана и до того уж начала зябнуть в святилище, когда закончила обращение к Велесу, а теперь и вовсе почувствовала, как замерзают лодыжки от попавшего в чеботы снега, как стынет помалу ладонь даже в толстой рукавице. Другая же продолжала надёжно лежать в ладони старосты, и потому скоро она осталась единственным, то ещё хранило тепло. Показалось, даже толстый кожух уже не мог сдержать напора ветра и снега, спина начала холодеть, и Ведана то и дело поводила лопатками, чтобы пустить между телом и одеждой хоть немного нагретого воздуха.

И вдруг почудилось в стороне, из глубины низины чьё-то тяжкое дыхание. Медведь только на миг приостановился. Словно споткнулся. Прислушался, щурясь от снега и крепче сжимая руку Веданы в своей. Стоило только перестать двигаться, как стало ещё холоднее. Ноги, показалось, так и вмёрзли в снег, лицо онемело под ударами ветра и нескончаемого потока снега, что сыпал и сыпал, оседая на едва тёплой коже и ресницах На мелких прядках волос, что выбились из-под платка. Ведана крупно задрожала — и Медведь тут же пошёл дальше, ничего не объясняя, едва не волоча её по снегу, потому как снова заставить шевелиться застывшее тело становилось всё сложнее.

— Потерпи, Ведана, — то и дело повторял он.

Уговаривал и пытался подбодрить. А напряжённое дыхание как будто слышалось снова и снова, каждый раз заставляя старосту сильнее стискивать пальцы. Но больше он шаг не сбавлял — и горб, по которому шла тропинка, скоро начал помалу спадать, выравниваться. Следы, что оставили здесь путники утром, почти совсем пропали под слоем свежего снега, но они Медведю и не были нужны. Он шёл и шёл, только едва пригибая голову под ветром и отряхивая то и дело шапку. Как тропка совсем выровнялась, скоро показалась впереди и Беглица, почти неразличимая среди сплошной серой мути, что рябью носилась над землёй, мешая и голову толком поднять, не то что присмотреться внимательней.

— Ко мне пойдём. Ближе, — снова коротко бросил Медведь, не оборачиваясь.

К Ведане с этой стороны веси и впрямь было идти дольше. Потому она молча подчинилась его слову, надеясь только , что дома у него не окажется каких девиц или женщин, что приучены уж порой помогать бессемейному старосте по хозяйству. А почему-то меньше всего хотелось видеть Крижану. На улице было совсем пустынно: все попрятались от непогоды по домам. Закрутили стрибожьи внуки колючую позёмку над тропинкой, которую уже хорошенько засыпало. Всё сливалось друг с другом, и от того казалось, что даже избу старосты тут не вдруг отыщешь: пройдёшь мимо и не заметишь.

Но вот Медведь свернул во двор, а там несколько саженей на едва передвигающихся, заледенелых ногах — и сени укрыли от злой непогоды, что расходилась всё громче, всё быстрее метясь между домов. Так к ночи, глядишь, обратится и вовсе ненасытным бураном, что поглотит все тропинки во дворах, похоронит низенькие кустики под необъятными сугробами.

В сенях дышать стало гораздо легче, из глаз тут же полились слёзы, смешиваясь с потоками растаявшего снега, что так и катились за шиворот. В большой хоромине избы никого не оказалось. Как Ведана ни озиралась, пока спускалась по всходу — никого не заметила.

— Руслав у Ждана, — словно почуяв её растерянность, пояснил Медведь. — Я не знал, когда мы вернёмся. А кого-то в дом звать не хотел.

Теперь он отпустил руку Веданы — и она размяла, сжимая и разжимая, онемевшую в его хватке ладонь и пальцы. Зато от неё до самого локтя отчего-то вдруг хлынуло чуть жгучее тепло. Медведь скинул кожух быстро, а после уверенно начал стаскивать тяжёлую одёжу и с Веданы. Она легонько оттолкнула заботливые, но слегка суетливые руки и сняла его сама.

Хозяин проворно развёл огонь в печи и скрылся ненадолго в другой хороминке, вход куда закрывала большая тканая занавеска. Ведана бессильно опустилась на лавку, подбирая под себя ноги. Но тут Медведь появился снова с большим шерстяным покрывалом в руках. Развернул его одним взмахом и опустил на плечи её. Сам сел рядом и, как будто так и надо, сунул руки Ведане под подол, схватил лодыжки и быстро уложил её озябшие ступни себе на колени.

— Ну, ты, волхва, мерзлячка, — проворчал он притворно. — Сейчас тепло станет. У меня сбитень в горшке ещё не остыл почти. Согреемся.

А Медведь сам и правда будто нисколько не замёрз. Его рубаха даже намокла от пота по вороту — так разгорячён он был быстрой ходьбой. Да ещё и Ведану ему приходилось за собой тащить. Он легонько потёр пальцами щиколотки — а она только спиной привалилась к стене, почти в тот же миг теряя связь с тем, где находится и что с ней происходит. Ощущение сильных рук, что блуждали по её икрам вверх, всё выше, мягкого тепла, что уверенно ползло по хоромине, поднимаясь к своду крыши и становясь всё гуще — казалось, прекраснее в этом мире уже ничего не может быть. Настолько острым был этот момент — и он жаром, смешанным с лёгким стыдом от уверенных прикосновений старосты растекался до самой макушки.

— Ты слышал то дыхание, там, в лесу? — вновь обретя способность говорить, спросила Ведана, чтобы хоть немного сбросить неловкость.

— Слышал.

— Думаешь оно из Забвения? — голос сам собой скатился почти до шёпота.

— Я не могу ничего думать, я не видел ничего, — вздохнул Медведь. — Но как бы это не было то, что мы ищем и от чего собираемся избавляться. Ведь в такую непогоду обычный зверь прячется. Ты ничего не почуяла?

Он пытливо заглянул в глаза Ведане, и в сочетании с нежными, но ощутимыми поглаживаниями ступней, вся эта нега обращалась тем удовольствием, когда и отвечать ничего не можется. Ноги помалу согревались, а вот казалось несколько мгновений назад, что заледенели совсем.

— Ничего, — она повела укутанными в покрывало плечами. — Как будто это и правда зверь. Мне нужно теперь твою избу посмотреть. И место то… Где Рогл тогда лежал.

И неловко было о том напоминать, а никуда не денешься. Хоть Медведь и старался скрыть, а каждое упоминание того дня отражалось на его лице болью, словно трещины вдруг бежали по гладкому глиняному кувшину.

— Делай, что нужно. Раз уж ты всё равно здесь, — он усмехнулся и отвёл взгляд. — Только ничего случайно в Явь не выпусти.

Ведана чуть склонила голову, заглядывая в его лицо.

— Не доверяешь мне, староста?

Он ничего не стал отвечать. Его ладонь вдруг бездумно скользнула вверх до колена — и она вздрогнула от того, как дальше от неё пронеслась горячая волна сладкой дрожи. Ведана невольно чуть откинула голову, едва не стукнувшись затылком о стену. Тело совсем согрелось и даже стало немного жарко, но не хотелось прерывать этот миг — удивительного ожидания того, коснутся ли пальцы старосты обнажённой кожи выше границы чулка. (1bd23)

Кажется, Медведь смотрел на неё в этот миг: спокойно и внимательно, будто понять хотел, что чувствует сам, и увидеть — что твориться будет с Веданой. Потому его ладонь вершок за вершком двигалась вверх. А отрезвление пробивалось сквозь тяжкое, словно мокрая ткань, облепляющая тело, удовольствие.

— Ложись, — вдруг сказал странное Медведь.

И Ведана — удивительно — повиновалась, даже не успев сообразить. Опустила голову на лавку, вытянулась, блаженствуя, давая отдых избитому метелью телу. Ладонь старосты пропала, так и не нарушив совсем уж строгих границ тела. Он встал, осторожно опуская ноги Веданы на лавку и набросил на неё одеяло, бережно укутал ступни. И, показалось, что только шаг назад сделать успел — она будто окунулась в тёплую запруду дремоты, а там и уснула вмиг под тихое завывание пурги за окном.

Глава 4

Оставив Ведану отдыхать после недолгого, но трудного пути до капища и назад, Медведь вышел в сени, и прикрыв плечи кожухом, выглянул наружу. Небо, ещё не начавшее темнеть к вечеру, совсем захмарилось. И как ни сильно сыпал снег в то время, как шли они с волхвой до Беглицы, а посыпал гуще. Да такими крупными хлопьями, что подставь ладони — наполнит вмиг. И сходить бы за Руславом, пока совсем ненастье не разгулялось, что и голову не поднять будет и на вытянутую руку от себя ничего не видать. Но раз волхва здесь, то ему лучше пока со старшим братом побыть, под присмотром заботливой Ладейки, которая души в нём не чает и едва не за сына держит, пока боги не дали им с Жданом своих.

Медведь поёжился от назойливо пробирающейся под одежду прохлады и вернулся в избу. Ведана ещё спала: вот же как её разморило. Устала продираться через снег и ветер, что обрушились на них так внезапно, будто кто-то решил их с капища прогнать. Она раскинулась на лавке, насколько позволила ширина её, волосы, чуть растрёпанные под платком, разметались тонкими змейками вокруг её головы, грудь вздымалась слегка тревожно, а длинные пальчики рук подрагивали: видно снится что-то.

Медведь и хотел мимо пройти, собрать что поесть, но остановился рядом. Пока пурга хотя бы чуть-чуть не стихнет, она всё равно останется здесь. И мысль эта была странной: гнать её, выпроваживать совсем не хотелось, словно собой она вдруг наполнила почти пустой в последний кологод дом. Вот жили они с Руславом тут вдвоём, никого особо не привечали, никаких женщин. Только ходили хозяйки здешние, кто был больше всего с Переславой и отцом дружен, помогали то поесть приготовить, то убрать малость, хоть Медведь и сам старался справляться. Пытались и девицы прилипнуть к этому порогу, вон, как Крижана — да ни у кого не вышло.

А Ведана — надо же — только появилась здесь, только лавку себе на сон облюбовала, а как будто так и надо. И сама-то она не хотела того, верно. Сама испугалась и растерялась, когда поцеловал Медведь её там, в лесу, поддавшись невыносимым её сходством с Младой, особенно в тот миг, как была она рассержена своим падением и ушибами. И потому вряд ли в избе чужой она хотела бы задержаться, хоть и мог он её принять, как гостью — пусть бы жила, пока дела, всем нужные, но и опасные, не завершит.

Тихо потрескивали дрова в печи, только едва касаясь звуком этим уютным, домашним, слуха. Качалось тепло сгустками в неровно прогретом воздухе избы, помалу заполняя её, растекаясь повсюду. Уже успела прохлада пробраться, пока ходили в святилище. А уж как ветер начинается — выстывает всё гораздо быстрее.

Медведь присел осторожно на самый краешек лавки, всё никак не находя в себе силы отвести взгляда от лица Веданы. И всё шарил, шарил по нему: схожие черты с той, что влекла его, отыскать несложно, но и проступало всё больше тех, что отличали сестёр. Как будто другой изгиб бровей — не такой резкий. И губы чуть полнее, чувственнее — мягче. Но только это вовсе не говорит, что нрава волхва менее стойкого, чем Млада — вовсе нет. Она преодолела многое из такого, что никому не пожелаешь, даже самому лютому врагу. Уж чего только стоят те лета, что провела она рядом с вельдским волхвом: сначала пленницей, затем вынужденной полюбовницей. Может, она и смирилась, конечно. Да вряд ли совсем.

И след этот, что оставило минувшее, всегда с ней останется. И глаза другим колоть будет — тем, кто помнит всё, те бесчинства, что вельды творили в княжестве.

Ресницы Веданы дрогнули, и Медведь подскочил с места, как ужаленный, опасаясь, что вот проснётся она и увидит его — невесть что подумает. Но волхва только вздохнула тихо и повернулась на бок, невольным движением скинув с себя одеяло. Наверное, жарко ей уже стало. То сползло, едва ещё цепляясь за лодыжку Веданы, и с тихим шелестом упало. Медведь, ставя на печь кувшин со сбитнем, чтобы подогреть, покосился на неё и сглотнул, вновь отворачиваясь. Подолы обеих её рубах задрались чуть выше колен, ниспадая на лавку неровными складками, лишь подчёркивая плавность линий женского тела: изгиб талии, крутой холм округлого бедра и стройные ноги, лишь едва прикрытые плотно облегающими их вязаными иглой чулками.

Всё ж долго уже у Медведя не было женщины, чтобы теперь спокойно смотреть на столь пленительные виды. Сколько лун прошло? Он не задумывался, всё как-то не до того было. И не страдал, кажется, сильно-то, а вот теперь словно рёбра даже трещали от того, каким широким стало дыхание. И сердце заколотилось о них, словно обезумевшее, гоняя по телу тягучую, точно расплавленная смола, кровь.

Медведь, стараясь сильно не топать, подошёл и раздражённо подхватил с пола злосчастное одеяло, чтобы накрыть Ведану снова. Она открыла глаза в тот миг, как склонился над ней, подтягивая его хотя бы до талии. Чуть сонный, непонимающий взгляд стёк по лицу Медведя до самого ворота рубахи. Волхва откинулась на спину, чуть потягиваясь — и в ушах зашумело.

— Давно сплю? — пробормотала она чуть хрипло.

— Всего ничего, — Медведь упёрся ладонями в лавку по обе стороны от неё.

Склонился, чувствуя напряжение в плечах, потому как и пытался бороться с собой, но не мог. Она пахла влагой впитавших снег волос и теплом разогретой кожи, травами какими-то — едва уловимо. Медведь вёл губами над ней, почти касаясь — от шеи к ушку, втягивая воздух так, что щекотало в горле. А она лежала неподвижно, наблюдая за ним — без опаски, без недоумения в глазах, уже прояснившихся после сна. Повернула лицо — и кончики их носов соприкоснулись. Она выдохнула прерывисто, мелькнул язычок её между губ.

— Покажи мне, где первый раз всё случилось, — и веки чуть опустила, ловя дыхание Медведя слегка приоткрытым ртом.

Он выпрямился так тяжко, словно одеревенел за те мгновения, что стоял, нависнув над ней. Ведана выдохнула тихонько и облегчённо, и оставалось только догадываться, какие сейчас мысли крутятся в её голове.

— Идти-то недалёко. Успеешь ещё поесть.

— Сейчас веди, — настояла волхва. — Опасно мне в твоём доме оставаться долго.

И до того серьёзно сказала, будто и правда в берлоге у медведя оказалась, который и съесть её может. Она села, нашарила ногами оставленные на полу чеботы и взглянула с ожиданием, чуть сдвинув брови. Медведь быстро снял с печки уже подогретый кувшин со сбитнем и качнул головой в сторону другой хоромины. Он редко туда ходил. Им с Руславом хватало и большой, чтобы спать улечься. А та, тесноватая, когда-то принадлежала ему, потом была отдана Ждану, как Медведь в дружину княжескую ушёл. Теперь же и заглядывать туда не хотелось. Всё казалось, что до сих пор пятна крови остались на полу после того, как убрали оттуда тело Переславы: она первая пострадала, как выпустил Рогл тварей Забвения.

Ведана молча прошла вслед за Медведем и остановилась, едва миновав дверной проём. Словно толстые бревенчатые стены ограждали её от того, что здесь осталось, а теперь вся тяжесть навалилась на её плечи так, что она даже ссутулилась слегка. Медведь неосознанно сделал шаг к ней, чтобы поддержать, если придётся, а то кто знает, что случится в следующий миг?

Но она выставила перед собой руку, не позволяя ему больше приблизиться. Сама прошла дальше, присела на корточки ровно на том месте, где всё и случилось.

— Сильная женщина была, — проговорила Ведана. — Велеса почитала?

— Почитала, — подтвердил Медведь. — Травы ведала, меня вылечила однажды. После того, как плетью досталось.

— Покажи? — Ведана встала.

А Медведь ещё несколько мгновений смотрел на неё, не понимая, зачем ей это нужно и почему она так за Переславу зацепилась, ведь дело-то было не в ней. Но волхва смотрела ожидающе, легонько теребя бусину на нитке. Деваться, видимо, некуда. Медведь распустил пояс рубахи и, повернувшись к Ведане спиной, поднял ткань, обнажая спину до лопаток. Разглядеть он себя не мог, конечно, но бывало, дотрагивался ненароком до слабых рубцов, что ещё остались на коже. Воевода Хальвдан бил тогда не так сильно, как мог. Но начисто выбил желание ещё хоть раз ввязываться в драку в дружине.

Он слегка вздрогнул, как коснулись горячие пальцы его спины, прошлись вдоль длинных полос шрамов.

— Быстро вылечила? — поинтересовалась волхва.

— Быстрее, чем могла бы другая лекарка.

Он невольно повёл плечами в желании подставить спину теснее под её руки. Но Ведана сделала шаг назад, отвернулась и прошла до самого окна. Села на лавку, уже давно не застеленную, пустующую: Медведь сюда даже Руслава не пускал. Нечего ему тут делать.

— Здесь и правда остались следы Забвения. А сила Переславы, которая многие тайны знала в служению Велесу, держит её, не даёт развеяться. Кровь её, что впиталась в пол. Очень сильная. Ты хорошо спишь в этой избе, Медведь?

Он повернулся к ней, одёргивая рубаху, и попытался вспомнить, было ли такое, чтобы худо ему спалось. Случалось, конечно, что приходили сны не слишком добрые. Да это было давно. А последние луны он спал, как обычно. Да и Руслав, кажется, ни на что не жаловался.

— Ждан плохо спал, помнится, — заговорил он после недолгого раздумья. — Пока не женился и не перебрался в избу, что для них с женой построили. Там только, сказал, всё прошло.

Ведана покивала, выслушав его. Опустила голову, о чём-то призадумавшись, провела ладонью по доскам лавки, словно буквицы с неё читая, видя, что случилось здесь.

— Как получилось такое, что ты всё это видишь, Ведана? — не выдержал Медведь.

И как ни хотелось ему выйти из этой хоромины поскорее, а он сел рядом с ней, силясь хоть немного её понять. Хоть краем разума ощутить то же, что она. Но казалось, что в душе пусто, а всё равно не по себе, когда осматриваешься тут. Словно и правда своими глазами всё видел. Видно, Ждан так красочно обо всём рассказал, что образы, как живые, перед взором вставали.

— Так ты ведь тоже видишь, — волхва посмотрела искоса. — Только не замечаешь этого. Или не помнишь. Потому что вы с этим домом кровью своей связаны. Вы тут родились, вас тут вырастили. И душа его с вашими почти едина. А душа его сейчас страдает. Ей больно от того, что случилось.

— Ты сможешь очистить? — Медведь легонько взял Ведану за подбородок, приподнимая, чтобы посмотрела на него, потому что взгляд её словно расплывался, теряясь в глубинах тех мыслей и чувств, что наполняли её сейчас.

А Медведь не хотел терять эту нить, что спутывала их всё крепче. Он, словно за спасение за неё держался и всё тянул-тянул, пытаясь добраться до самой глубины. Понять, его сейчас больше в душе: обрывков памяти, сладостных мгновений, проведённых с другой, или чего-то нового, к чему он не мог пока привыкнуть, не мог понять.

— Я попытаюсь. Но то, что убило твоих сородичей, исходит не отсюда. Какие следы вы видели там, где находили тела?

— Да никаких следов, — Медведь пожал плечами, вспоминая те дни. — Бальда мы нашли осенью. Но сушь такая стояла, что только травая кругом была примята. Збару чуть позже — и тоже только ветки поломаны, видно, по ручью ушёл, возле которого она лежала. А сестёр… Пурга была сильная. Всё замело. Их-то едва увидели.

Он сжал пальцы на своём колене, пытаясь сглотнуть горький комок в горле. Ведана наклонилась чуть вбок, пытливо заглядывая в его лицо. И вдруг подняла руку и провела ладонью по его щеке.

— Я найду. Если ты поможешь мне, Медведь. Если отпустишь то, что внутри тебя. Оно тебе мешает. Посмотри на меня, — коснулась большим пальцем уголка рта.

Он посмотрел, хмурясь. Сплошное мучение. И почему только не мог приехать Рогл? Зачем согласилась она? Глаза Веданы ловили, кажется, даже самый малый свет, что был в сумрачной, позабытой хоромине — и оттого сияли густой летней зеленью где-то в глубине радужки, вокруг чёрных зрачков.

— Я попытаюсь, — он кивнул, перехватывая пальцами хрупкое запястье.

— Тогда… — она спустила ладонь ему на грудь, упёрлась взглядом куда-то в застёжку ворота.

Лёгкое покалывание пробежалось в стороны от её руки вдоль рёбер. Медведь еле удержался, чтобы не дёрнуться от неожиданности, но не шевельнулся даже: так нужно. Она наверняка знает, что делает. Волхва немного надавила подушечками пальцев — и покалывание стало сильнее. Снова всколыхнулось внутри диковатое чувство: недоумения и восторга одновременно. Словно зазвенела каждая мышца. И со всех сторон, из-за границ избы потянулась внутрь тела рваными потоками, точно сама метель, сила. Она металась, колотилась то в кончиках пальцев, то в горле, то в сердце, заставляя его биться мощно и размеренно. Медведь чуть откинул голову, хватая воздух ртом и прижимая ладонь Веданы к себе крепче. Всё выло внутри, ревело, как падающая с уступа речная вода.

— Какая же сильная кровь, — прошептала волхва чужим голосом, восхищённо, почти касаясь его шеи губами. И вдруг ткнулась лбом ему в плечо. — Теперь я попробую…

— Что? — Медведь упёрся подбородком ей в макушку.

— Дом твой очистить, — она подняла к нему лицо. — Сегодня для того самое лучшее время. А ты пока питья мне приготовь тёплого. Я как выйду, мне понадобится.

— Ты же сказала, я помогать тебе должен, — он улыбнулся через силу.

По спине скользила тонкая дорожка пота. Да и лоб холодило от испарины на нём. Надо же, как будто бежал куда долго, а теперь остановился.

— Ты помог.

Она оттолкнула его слегка, и Медведь повиновался — вышел, еле передвигая слегка подрагивающие ноги. Он как будто перестал замечать течение времени, всё прислушиваясь к тому, что происходит за плотной занавесью, в почти полной темноте хоромины, что и нарушалась только единственной лучиной, огонёк которой метался светлым пятном сквозь тканину. Иногда Медведь слышал голос Веданы, ровное бормотание заговоров или обращения к богам. Но стоило в него вслушаться, как оно начинало сливаться с голосом расходящейся за окном непогоды, что находила, кажется, любую щель, чтобы бросить по избе тонкую ниточку холода. И волоски поднимались по телу от чувства странного, будто Медведь понимает то, что говорит Ведана. Может, глубинами души, что ещё хранила память пращуров. Может, одним только неистовым желанием её понять — но голос волхвы словно подрагивал на неких струнах, что были натянуты по всему телу до опасного напряжения. И больше Медведь ничего не ощущал: всё терялось за остротой этой, за мягким звучанием Веданы, которое было почти неслышным, но разносилось по всей избе, до самых её дальних уголков.

Но в какой-то миг всё стихло. Медведь прислушался, выпрямив спину, стиснув пальцами край стола, за которым сидел в ожидании, не ощущая ни усталости, ни голода, хоть с самого утра ничего не ел, а день уж докатился по краю окоёма до вечера.

— Ведана? — позвал он, не зная, можно ли ему вмешиваться в течение некого неведомого ему обряда. Но что-то разрывало его горло, вынуждая нарушить молчание. — Всё хорошо? Ведана!

Он встал, едва не опрокинув кувшин, из которого и собирался напиться, да так и не стал. Подошёл к занавеси, и только хотел откинуть её, чтобы заглянуть, как ткань сама взметнулась. И Ведана шагнула навстречу. Почти ударилась о его грудь, как птица. Он обхватил её за плечи — одно оказалось оголённым. Опустил взгляд — ворот порван и сполз наискось, будто волхва сама его рванула. А может, кто-то другой: ведь что происходило в клетушке, за плотной тканой преградой, он не знал. Только голос слышал, то жутковатый, то пленительный. Ведана попыталась поймать дрожащими пальцами обрывки рубах, которые едва прикрывали грудь, но промахнулась, мазнула ладонью мимо. И подняла взгляд на Медведя — такой глубокий и тёмный, что усомниться можно, что Яви она сейчас принадлежит. И какие дали Забвения поглотили её: надолго или на миг один — неведомо.

— Что я могу сделать? — Медведь склонился к её лицу в тонкой, тающей уже испарине.

— Пить дай, — едва пошевелила она губами.

И вцепилась в рубаху его на груди, явственно оседая тяжестью ему в руки. Пришлось скорее до лавки её довести и сунуть в ладони кружку с горячим питьём. И сколько ни пытался Медведь поймать её взгляд, а никак не мог: он то блуждал от угла до угла, то останавливался холодным камнем. И хотелось проклясть само Забвение за то, что оно творит с теми, кто случайно или нарочно — во благо — туда попадает. Оно лишило Младу памяти. Оно и Ведану могло погубить, ведь с сестрой они должны соприкасаться с ним только вдвоём. Но волхва не побоялась того, что с ней может случиться там. И Медведь корил себя за то, что сам недостаточно боялся.

Ведана потянула медленно сбитень из кружки. И вдруг прислушалась к чему-то, хоть Медведь ничего особого не услышал. Насторожилась, не говоря ни слова, повернулась к окну, уже плотно закрытому, но ещё пропускающему слабые звуки, которые не давали забыть о том, какая пурга сейчас хозяйничает во всей округе Беглицы.

— Дышать нечем, — вдруг проговорила она торопливо. — Открой.

И метнулась к окну, вцепилась в волок, дёргая его с бестолковым упорством.

Медведь бросился за ней, успел придержать, чтобы не сильно ударилась о пол, падая на колени. Едва сумел оторвать её пальцы от волока и открыл его сам. Немного, чтобы не сильно мело в него. Но волхва рванула задвижку до упора и выставила наружу лицо едва не полностью, жадно глотая холодный воздух вместе со снежинками, что метались на ветру, в неистовых плясках Стрибожьих внуков.

И стало страшно: а Медведь мало чего боялся в своей жизни. Но сейчас он не понимал, что происходит, не знал, что делать, и не мог добиться ответа от Веданы, которая сидела, чуть откинув голову. И ледяные потоки лизали её влажную шею, качали слегка растрёпанные волосы у висков. Медведь сходил за одеялом и вновь укутал её плечи. Сунул руки под него, обхватывая волхву, прижимая к себе: а вдруг кинуться из окна вздумает? Пролезет легко даже в небольшой проём, ведь хрупкая такая, словно мирты её не кормили толком у себя. Не ушибётся, конечно, да мало ли что…

И Ведана помалу расслабилась в его руках. Откинулась спиной ему на грудь, отстранившись от окна.

— Прости, — шепнула.

— За что? — он улыбнулся ей в затылок, задыхаясь от желания распустить её волосы и погрузиться в них обеими горстями.

— За то, что напугала, — она накрыла его руки своими и чуть надавила, заставляя скользнуть ладонью по оголённой коже, ощущая звенящую остроту её — не тепло, не мягкость — а напряжение, словно она была натянута на кудес.

— Всё хорошо, — Медведь прикрыл глаза, когда особо юркий порыв ветра ворвался в беспощадно открытое окно и ударил в лицо.

А Ведана всё дышала глубоко и вынуждала касаться себя на самой грани. Когда спустишь ладонь ещё немного — и ощутишь мягкую округлость груди с упругим камешком соска под тканью.

— Завтра я проверю, пропали следы Забвения или нет, — заговорила она о другом, уже помалу приходя в себя, но ещё не двигаясь с места. — Сегодня ещё рано. Но, кажется, я смогла закрыть брешь, что ещё оставалась здесь.

— Хорошо. Хорошо… — повторил Медведь.

И тут она задрожала, наконец-то замёрзнув. Он оттащил волхву подальше от окна, усадил едва не под бок печи, продолжая держать в тисках собственных рук. Так они посидели неведомо сколько — и Медведь чувствовал себя единственной опорой, за которую держится Ведана, чтобы не упасть в непостижимую для него бездну. И он готов был этой опорой сколько угодно. Лишь бы чувствовать, как бьётся её сердце под тонкой кожей, в хрупкой клетке рёбер — почти в его ладони.

Но сквозь несмолкающий голос вьюги и почти ощутимый скрип ползущих по небу туч донёсся до притуплённого слуха топот в сенях. Громкие голоса нескольких мужчин. Медведь встал, отпуская Ведану, повернулся к нежданным в такую непогоду гостям. И натолкнулся сразу на несколько сумрачных взглядов, одним из которых был взгляд старейшины Видослава.

Он был вместе с братом своим младшим Яром, который, ещё не успев семьёй своей обзавестись, всё бегал за старшим собачонкой. Видать, науку впитывал. И был тут сын его средний, детина крепкий, хоть ещё и молодой, всего на одну зиму Крижаны старше. Они все обвели взглядами избу и остановились, как один, на Ведане, что сидела у печи, силясь скорее прикрыть оголённые плечи одеялом. Вид такой, что мужи, верно, себе уже много неверного подумать успели, да Медведю, признаться, всё равно было. Но Видослав всё ж удивил. Быстро прошёл через избу и остановился возле волхвы. Дёрнул вниз край одеяла и брови вскинул, как узнал, что та всё ж одета.

— Ты чего творишь? — Медведь поймал его за грудки.

Оттолкнул вовсе не почтительно. Не так надо бы со старейшиной обращаться. Не так разговаривать, да тот сейчас и сам мало на умудрённого мужа походил. Скорее на мальца, осерчавшего от пренебрежения.

— Я знать хочу, что вы тут творите, — осклабился Видослав. А молодчики его тоже вглубь дома двинулись, угрожающе переговариваясь и явно собираясь и напасть, если придётся.

— А я знать хочу, чего это ты в мой дом заявился так, словно я у тебя украл что, — не поспешил с ответом Медведь.

Ведана попыталась было подняться с лавки, но он ладонь чуть приподнял, останавливая её. Пусть сидит, сил набирается и не тревожится ни о чём. И уж всё, что старейшина ему сказать хочет, вовсе не ей выслушивать. Потому Медведь подхватил мужика под локоть и силой повёл обратно в сени.

— Теперь говори по порядку, чего пришёл? — он встал к Видославу близко, давя его так явственно собственной неожиданно возросшей внутренней силой так, что тот едва не приседал. — Если снова Крижану передо мной нахваливать и нарочно её мне в руки пихать, то оно мне не надо вовсе. Не собираюсь я покамест никого в жёны брать. И за меня то решать не нужно.

— Что она делает в твоей избе? — не стал говорить о дочери Видослав. — Какие обряды творит?

— Она делает то, что нужно. И на благо нам всем.

Но Медведь смолк, невольно задумавшись, откуда старейшина знает, что она и впрямь некую волшбу здесь творила. Не мог же он просто почуять: никогда Видослав даже жрецом не был. Не волховал. Кому даётся умение и право такое богами, а кому и нет — и в том ничего зазорного.

— Я всё больше думаю, что надо отправить её туда, откуда она пришла, Медведь, — на удивление доверительно и спокойно поведал Видослав. Но только взгляды родичей его, что вывалились в сени следом, остались столь же неприветливыми. — Мы голос какого-то зверя слышали вкруг избы. И шаги. А после у нас бычок молодой в сарае точно взбесился. Проломил дверь и убёг в лес. Только и видели его. Как хотели нагнать — не смогли. Теперь будет волкам пожива. И у соседей, у Ратмичей, то же самое стряслось: до сих пор где-то в округе бродят, корову свою ищут. Кабы сами не сгинули.

И как бы ни пытался Медведь себя в том убедить, что не могла быть Ведана виной тому, что случилось, не могла она недобрую силу какую вновь из Забвения вытянуть, а всё равно кольнуло сомнением так, что захотелось руку к груди прижать. Там, где толкнулось остриём беспокойство и разочарование даже. Пока отдалённое, но нарастающее.

— Не говори ерунды, Видослав, — всё же проговорил он, задавив в себе первый всплеск недоверия к волхве. — Ведана вместе с Младой ото многих бед нас уберегли. Многим пожертвовали и многое пережили, чтобы найти тот путь, что их ждал. И сейчас она хочет найти то, что не даёт нам покоя. Что угрожает нам. А вы пытаетесь её обвинить, только пустив в Беглицу.

— Ты слышишь себя, Медведь? — воскликнул старейшина, делая шаг к нему. Махнул рукой в сторону двери, за которой сидела сейчас Ведана и, верно, слышала, если не всё, то многое. — Она что же, тебе сразу голову задурманила? От того только больше подумать можно, что ведьма она. Что Забвение это, с которым она соприкасается, чернит её душу.

— Ты и меня зацепить своим гневом хочешь? Не мели чепухи!

И, кажется, Медведь с места не двинулся, а сын и брат Видослава сомкнули тиски своего надзора с обеих сторон, угрожая. Да он-то как раз разума ещё не лишился. И как втолковать это тем, кто пытается виновных хоть где-то найти? Хоть в пришлой волхве, хоть в своём же сородиче.

— А что ж ты сидишь с ней обжимаешься? — недобро усмехнулся Видослав. — Уж, верно, успела она тебя и на ложе затащить, чтобы послушнее был?

— Она силы потратила, когда мой дом защитить пыталась от того, что ещё осталось в нём с того дня, — сам себе удивляясь, спокойно возразил Медведь, хоть и клокотало, бурлило всё в груди негодованием. И за всплеском подозрительности вдруг пришла уверенность, что Ведана всё ж права. — Она ещё много сил потратит, чтобы ни бычки твои больше из сараев не сбегали. Ни дочь твоя, не дай Макошь, вдруг не повстречала на улице то, что её не пощадит. Чтобы за околицу мы выйти могли спокойно.

Его оборвал звук тихо открывшейся двери.

— Не защищай меня, Медведь, — волхва подошла, заставляя мужей потесниться в сенях. — В их головах ты мало что изменишь. И правда твоя ещё правдивее не станет. А их заблуждение не обмельчает.

Видослав и родичи отшатнулись от неё, будто и дыханием с ней одним боялись отравиться. Потому что она и правда на дурманное видение была похожа, сотканное из багульного тумана. Чуть встрёпанная, закутанная в шерстяное одеяло, которое ещё Переслава ткала. С оголённой шеей, которую обхватывали холодно посверкивающая гривна и нитка бус. Со взглядом чуть усталым, спокойным и полуулыбкой снисходительной на бледных губах. Притягательная до того, что и впрямь впору задуматься, не околдовала ли? Но Медведь не мог взора отвести. Да и мужики тоже.

— Как нам узнать, что не ты зло нынче учинила? — с сомнением отозвался Видослав.

— Никак, — Ведана пожала плечами. — Вы можете только дождаться того, что всё это закончится. Или прогнать меня — и тогда долго ещё будете мыкаться и к стенам своих домов жаться.

— Я-то подожду, — буркнул старейшина. — А вот люди напуганные вряд ли станут, если непонятное и опасное вокруг них множиться начнёт.

Он с укором глянул на Медведя. И как будто ещё что хотел сказать, да не стал. Верно, Крижану вспомнить — да толку нет. Понял уж. Старейшина махнул рукой мужикам — и они все вышли в самое буйство непогоды. И тревожиться теперь, как до дома доберутся, хоть и недалеко идти.

Тёплые пальцы сомкнулись на запястьи Медведя. Ведана потянула его обратно в избу. А он дышал часто, неспокойно, ещё не поборов до конца жгучий, словно крапива, гнев, что родили в нём слова Видослава. Если бы он знал, если бы чувствовал то, что чувствует Медведь… Тогда не было бы в его мыслях сомнений.

— Что ж ты думаешь, староста? — тихо заговорила Ведана. — Одурманила я тебя?

Они неспешно вернулись к лавке у печи, в которой уже затухал огонь. И тепло домашнее, взращенное собственными руками, помалу начало возвращать спокойствие в душу. Смеялась Ведана, казалось бы, но в глазах её так и плескалось невольное беспокойство. Несмотря на холодность слов, которыми она осыпала Видослава. Да и есть чего опасаться. Коли люди против неё пойдут, и Медведь её защитить не сумеет толком.

— Видно, надо того бояться? — он улыбнулся.

Перехватил её руку, сомкнул кулак на её — маленьком, совсем хрупком — сожми сильнее, и не выдержит. Она чуть запрокинула голову, внимательно глядя в его лицо.

— Не надо. Только не меня. Ошибки бойся. Мыслей неверных, опасных. Они не туда тебя могут завести.

— Ошибки… — повторил Медведь эхом. — Я не хотел бы ошибиться, верно. Но, стоя на месте, я ничего не узнаю.

Он потянул Ведану к себе. Она растерялась, разжала пальцы, которыми держала у груди концы одеяла — и оно поползло вниз. Взмахнула ресницами, распахивая глаза шире, обдавая зеленью яблоневых листьев. И грудь её упёрлась в грудь Медведя. Ладонь — в плечо.

— Не дави, — почти прошептала волхва. — Силой своей не дави. Я не железная ведь…

Царапнула ноготками сквозь ткань. И улыбнулась шало.

А у Медведя аж перед глазами словно что-то пыхнуло от улыбки этой. Будто и правда она, сама того не желая, поддаётся помалу тому, что разворачивается внутри неё. А он волей-неволей помогает. И стало отчего-то даже совестно. Со всех сторон на Ведану давят, а ещё он с зовом памяти своей вокруг неё отирается. Как ни много за то влетало ему от Млады, как ни много изменилось с тех пор — а всё равно словно багором его тянуло к волхве. И что же за напасть такая. И хотелось вытрясти всё лишнее из головы, чтобы разобраться, да в мыслях, казалось, всё важное, ни от чего не избавиться, а потому одно от другого отделить непросто.

Не нужно спешить. Может, вообще всё это не нужно. Станется, завершит Ведана то важное, зачем сюда приехала — и отбудет назад к миртам. Верно, многое она ещё от них узнать хотела бы. И в Кирият её, видно, не слишком тянуло. А значит, всё, что происходит сейчас между ней и Медведем, что нарастает, натягивается, грозя сорваться — всё это может и впрямь оказаться только ошибкой. Наваждением этой снежной зимы, посреди которой так хочется порой согреться, отыскать то, что наполнит теплом опалённую душу.

И эта мысль до того оказалась отрезвляющей, что Медведь отпустил Ведану и поймал совсем упавшее с её плеч одеяло, всунул в её руки, отворачиваясь.

— Если хочешь, оставайся до утра. Руслав у брата заночует, раз уж ненастье стихать не собирается.

И как-то вышло сказать это не слишком приветливо, словно на самом деле он хотел, чтобы волхва тотчас же ушла. Пусть это было неправдой. Потому что желалось больше всего, чтобы она осталась. До утра. А может ещё и до следующего. Но Ведана, поддавшись на внезапный холод в его голосе, фыркнула тихо, как будто сама себе, и засуетилась вдруг. Осмотрела одежду свою вовсе не целую. Завязала кое-как ворот, а одеяло тёплое свернула нарочито аккуратно и положила на лавку, показывая, что более не нуждается в нём.

— Я не останусь. Не хочу тебя стеснять. Да и утром свежим взглядом посмотрю, не осталось ли тут чего от Забвения, — тон её, ещё недавно такой мягкий, чуть томный, обернулся вдруг калёной сталью.

— Не выдумывай, Ведана, — Медведь сначала шагнул к ней, а после уж подумал. — Куда пойдёшь в такую метель?

— Недалёко идти, не заплутаю — на прямой-то улице. Ты меня не провожай.

Она обвела хоромину взглядом, видно, выискивая, куда её кожух делся. Заметила висящим на крюке у двери, куда его Медведь повесил, пока она спала, и направилась уж было к нему, на ходу ещё пытаясь и косу, слегка растрёпанную, пригладить.

— Ты только завтра с самого утра Руслава домой приведи, — продолжила рассуждать бесстрастно. И оттого в избе как будто выстывало всё. — Посмотреть на него хочу. И Ждана бы тебе позвать. Убедиться хочу, что Забвение никому из вас никакого вреда причинить не успело.

Медведь, слушая вполуха, догнал её и обхватил за плечи, останавливая. Рванул к себе, впечатывая спиной в грудь. И чего только вновь добивается? Сам не понимал.

— Позову, — согласился, шёпотом касаясь её уха. — Но ты всё ж останься.

Она и замерла как будто на мгновение, сжав пальцы на порванном вороте. Повернулась слегка, как будто сказать что захотела, но всё же вырвалась из его рук. Медведь задавил в груди разочарованный вздох: надо было за голосом своим следить, за словами. Надо было догадаться, что они Ведану могут обидеть. Волхва намотала платок на голову, подпоясала кожух накрепко — чтобы ни одна ветринка не просочилась. И пришлось просто стоять и смотреть на то, не в силах изменить её решение уйти. Ведана же не смотрела на Медведя, нарочно отворачиваясь, пряча взгляд. И казалось, будто и впрямь осерчала.

— Ты сам сегодня отдохни получше, — напоследок она всё ж обернулась, заправила под плат слегка волнистые пряди, что выбились у висков. — Может, ты и не заметил, а помог мне нынче сильно. А потому силы потерял. Сегодня не поймёшь, а завтра, если не дашь себе отдыха, будешь еле ноги волочить. Непривычный ты.

Она растянула губы в вынужденной улыбке. Совсем ведь не так улыбалась давеча.

— К чему я непривычный? — захотелось время потянуть, чтобы постояла ещё Ведана вот так, рядом, глядя в его лицо, словно раздумывая над чем-то. Сомневаясь.

— К тому, что силу свою не только на колку дров можно тратить, — охотно пояснила Волхва, словно и сама уходить не слишком хотела. — Если направить её верно, то она со многим злом поможет справиться. Со многими следами минувшего. Теми, что вокруг. И теми, что внутри.

Она подняла руку и легонько ткнула пальчиком в грудь Медведя. Едва ощутимо, кажется, но и остро так, что до самого хребта прошило. Да, не мешало бы ему справиться с той мутью, что в душе творится, а то ведь иначе так и спятить несложно. Видно, за какими-то только одной волхве ведомыми обрядами, она и впрямь натянула между ними ту нить, что и стягивает их всё ближе друг к другу, и порезать может до крови, если сильно в кожу вопьётся.

— Со своими тёмными сторонами я уж сам как-то разберусь, — Медведь мягко отклонил её руку. — Думается, в тебе их гораздо больше.

— Моя тьма уж давно приручена. Моё прошлое уже отгорело в том свете, к которому я пожелала стремиться, — покачала головой Ведана. — А вот ты всё варишься в старом котле. И всё воду в него подливаешь, чтобы не выкипело. Женился бы уж и впрямь. Может, полегчало бы тебе.

Медведь не понял, как такое случилось — просто обхватил лицо Веданы пальцами и чуть толкнул, впечатывая её в стену. Не сильно, но ощутимо, думается. Приблизился, навис над ней, словно кречет над пойманной уткой. Она только и смогла, что обхватить его запястье узкой ладошкой.

— Не дразни меня, волхва, — он словно ввинтить хотел взгляд в самую глубину её ответного: прямого и ничуть не испуганного. — И не учи жизни.

Она сама вдруг подалась вперёд — он не ожидал того вовсе. Мазнула жарким дыханием, влив его на миг в горло Медведя. Скользнула мягкость её губ по губам, оставив лёгкую влагу. Они замерли, ещё едва соприкасаясь кожей, не поднимая глаз друг на друга и не отстраняясь.

Медведь очнулся первым — и не нашёлся, что сказать на случившееся или сделать. Просто разжал пальцы и отвернулся, пыхтя, верно, так громко, что Ведана обязательно слышала. Он снял с крюка и свой кожух. Накинул резкими движениями и шапку нахлобучил едва не до самых глаз: так видно будет меньше, что в них сейчас плещется.

— Пойдём, провожу, — буркнул.

И первым вышел из избы.

Глава 5

За всё время, пока шли до оставленной нынче утром Веданой избы, Медведь не сказал больше ни слова. Он просто шёл рядом, как будто нарочно с той стороны, откуда задувало на улицу больше всего. Такой огромный в кожухе, куда могло, верно, две девицы поместиться — за ним и впрямь можно было прятаться, точно за стеной. И казалось порой, что снег до Веданы и вовсе не долетает: всё ему достаётся. Она и хотела что-то сказать, да тоже хранила молчание, то и дело принимаясь покусывать заледеневшую уже губу, словно воззвать пыталась на коже ощущение мимолётного поцелуя, что случился ещё в тёплой избе. Да метель всё ж била в лицо, и вовсе убивая любую память о прикосновениях, кроме холодных лент ветра, что то и дело пробегались по щекам.

Как только дошли до избы, Медведь сразу уходить собрался, но всё ж задержался на миг и повернул голову. Поднял на Ведану тёмный взгляд.

— Завтра сама придёшь или к тебе братьев вести?

— Приду, — она кивнула. — Коли метель успокоится.

— Такая долго не лютует.

И пошёл обратно. Ведана, уже собираясь укрыться в сенях, всё же посмотрела ему вслед, дождалась, как пропадёт он среди посечённого белёсыми вихрями сумрака — и тогда только ступила под крышу, смутно тревожась о том, как староста обратно дойдёт. Ведь, если верить словам Видослава, в веси прочно поселился осколок Забвения. Или то, что породило долгое с ним соседство. Разве могла она подумать, когда в Беглицу собиралась, что следы того, что невольно сотворил здесь Рогл, окажутся столь сильными? Неудивительно, что братьев в той избе порой и навещали кошмары во снах — там остатки силы Забвения, похожие на большую зловонную лужу, кажется, не пропали бы ещё очень долго. А то и довели бы кого до хвори.

Признаться, Ведана сама чувствовала себя теперь неважно. Без Млады бороться с остатками недоброй воли нижнего мира, что с Навьим соседствовал, было непросто. Выматывающе до того, что казалось, будто нутро всё иссыхает. Но лиха беда начало. Источник того, что убило уже нескольких весечан, был не в доме Медведя — к счастью. А вот где, ещё нужно было отыскать. И то, что Ведана увидела в избе старосты, очень сильно её встревожило: потому захотелось убедиться, что с братьями его всё в порядке, что не случилось у них надломов в душе за почти полный кологод, что они дышали ядовитым духом Забвения.

Ведана прошла через избу, вновь развела в полную силу уже погасший в печи огонь. Не должно такому быть в доме, когда некому поддержать пламя в такую метель. Когда пусто кругом, и только обрывки памяти о тех , кто когда-то жил здесь, метались от угла к углу. Ведана зажгла ещё и лучины, пытаясь разогнать темноту в хоромине, и села на лавку, бездумно уставившись перед собой. Нет, скорее нужно уезжать отсюда: только бы понять, что творится в Беглице, тихой веси, которая и славна-то была лишь тем, что стояла недалеко от Кирията.

Она выпила только молока с хлебом, что принесла ей, видно, днём, она из самых добросердечных женщин Беглицы. Жаль, она не знала, кто. От тёплого, слегка тягучего питья стало гораздо лучше — и Ведану вдруг с неимоверной силой потянуло в сон. Она едва сумела умыться, надеть целую рубаху и волосы разобрать — по голове аж покалывание понеслось, как ослабилась туго заплетённая коса. После она забралась под шкуры и мгновенно уснула, даже не успев больше ни о чём поразмыслить перед сном.

Очнулась от того, что крепкие руки держат её бёдра, кожа проминается под пальцами мужчины, которого она ещё не видела сквозь полумрак, но прикосновения которого знала очень хорошо. Он брал её неспешно и весомо, входя размашистыми толчками и пронзая до самого конца так, что во всём теле отдавалось. Ведана словно ослепла вмиг, вынырнув из неги глубокого сонного безразличия. Выгнулась, цепляясь за прохладные плечи мужчины, провела вверх по шее, зарылась ладонями в тёмные волосы, что струились по коже, словно стылые водоросли. И от этого неласкового ощущения всю её словно ознобом продрало.

— Пусти, — дёрнулась из цепких рук.

Открыла глаза — и натолкнулась на чёрный взгляд Зорена.

Вельдский волхв словно из самой пепельной черноты Забвения появился. Но как? Неужто Ведана так глубоко погрузилась туда сегодня, что сумела вызвать из его недр того, кто сгинул там навсегда? Кого поглотила бесконечная его воля и безвременье отгоревшего пепелища?

Но Зорен не ответил ничего, лишь склонился и вжался в её губы своими — до ломоты в скулах. И словно засаднило мелкие ранки по всему телу. Лишь мерное скольжение мужской плоти внутри чуть скрадывало режущую боль — ту, что ещё сидела полуистлевшим шипом внутри.

Ведана не поняла, в какой миг поцелуй изменился. Превратился из подчиняюще жесткого в головокружительно глубокий и проникновенный. Как потеплели губы мужчины, что её целовал, как ладони, широкие и тяжёлые, перестали удерживать её на месте, чтобы и дёрнуться не могла. Они неспешно прошлись вверх до талии, задирая ещё больше едва приподнятую рубаху, огладили живот и двинулись дальше, слегка щекоча кожу шершавостью мозолей.

И коснулся самых глубинных чувств тёплый запах его кожи, чуть островатый от раcкалившего её долгого соития. Ведана вцепилась горстями в короткие волнистые волосы и оттянула голову мужчины назад, не понимая ещё, что происходит, отчего тело вдруг зазвенело, словно тетива, которую затронули умелые пальцы стрельца. Обласкали, заставляя трепетать и раскидывать колени шире, качать бёдрами навстречу каждому тугому и скользкому движению внутри.

Медведь взглянул на неё исподлобья, и уголок его рта приподнялся в едва заметной ухмылке. Карие глаза его словно переливались пламенем где-то по краю зрачков. Вспыхивали в них тонкие крапинки и гасли. То, верно, отражение лучин… Да разве же можно хоть о чём-то толком подумать? Ведь мысли все разлетаются воробьями с ветки, когда горячие губы Бегличанского старосты спускаются по шее Веданы, очерчивают ключицу и замирают на миг, сминают через ткань сжавшуюся горошину на вершинке груди. А после невыносимо сладостно втягивают её — и шершавый лён словно россыпью тонких опилок пробегается по коже. И растекается дурманом повсюду запах сосновой смолы. Будто кругом не хоромина чужого дома, а лес, прохладный и живой. Освещённый, пронизанный пиками лучей Дажьбожьего ока. И даже чуть стыдно становится, что он сейчас наблюдает сотнями глаз-бликов за тем, что творится под его сенью. Хотя разве гоже стыдиться самых первородных желаний? Самой чистой и всепоглощающей неги, что охватывала Ведану в сильных руках Медведя?

Она провела ладонями по его бугристой широкой спине, ощущая лёгкую поросль волосков на ней. Бесстыдно подставляя всё тело под руки его. Под губы — всюду, куда он мог ими дотянуться. Где мог оставить след, отпечаток свой, который никогда не выбросить из памяти.

— Как ты тут оказался, Медведь? — простонала Ведана, уже чувствуя, как каждое следующее мгновение рассыпается горячими искрами по коже. Каждый размеренный толчок словно невидимую струну в ней натягивает — ещё одно касание — и затрепещет, задрожит, разливаясь во все стороны звоном блаженства.

— Ты позвала, разве нет? — его голос оказался неожиданно низким и гулким. — Волхва-а.

Ведана опустила на него взгляд, и вздрогнула, как оказались перед ней неожиданно близко искажённые черты не то человека, не то перевертеня, что через несколько мгновений станет зверем. Страшно глубокие глаза, будто два древних провала вокруг святилища Велеса. И стужь такая в них, что даже пальцы ног немеют.

Ведана дёрнулась, отдирая от себя тяжёлое мохнатое тело. Царапнули по талии изогнутые когти, сдирая кожу.

Она проснулась. Села на лавке, подобрав к себе ноги и обхватив руками плечи. По спине гулял тяжкий озноб, а дыхание, разгорячённое и неровное, всё никак не могло успокоиться. И между бёдер было постыдно влажно — а в сердце занозой засел ледяной испуг. И не могла она сказать, чего сейчас в ней было больше: желания запомнить этот сон, что всколыхнул в ней жаркое вожделение, или забыть его.

Неведомо сколько она просидела так, забывшись в полусне, который продолжил давить её, как только сердце помалу успокоилось. И ложиться-то не хотелось снова, чтобы больши ничего не видеть. Ведана даже встала и проверила остатки молока в крынке, что принесли ей нынче: но никакого лишнего запаха в нём не было, да и на вкус она почувствовала бы неладное. Сама в травах больше, чем иные, смыслила. А значит, дело было не в злой шутке кого-то из беличанских женщин.

И только Ведана решила лечь, устав бороться с усталостью и опаской, как сквозь звук стихающей помалу метели услышала, как открылась дверь сеней. Стук шагов — и в избу заглянул Медведь, будто мало было тревог от него в эту ночь. Ведь невозможно рядом находиться спокойно: никогда ещё Ведана не встречала мужчину с такой сокрушительной внутренней силой, чтобы мяло её, как подорожник в ладони. Хоть и видела она жрецов миртов, и воинов в том племени, что ещё несли в себе отголоски мощи пращуров — тоже. Да как будто ничего в них не трогало Ведану изнутри так остро. А вот Медведя встретила — и с первого же дня словно такая же вьюга в мыслях, как за окном буйствует. И куда деться от этого муторного, изматывающего ощущения — неизвестно.

Староста быстро отыскал Ведану взглядом и прошёл дальше, сдирая с головы шапку. На пол осыпались комки снега с околыша: значит, непогода всё ещё давит. А показалось, ветер завывает не так громко.

— Ты чего это, староста? — не слишком-то приветливо буркнула Ведана, накрывая колени одеялом.

— Да сон мне недобрый приснился, — сразу ответил тот. — Подумал, может, случилось чего…

Ведана уж и руку приподняла — так захотелось горящей от стыда щеки коснуться — да не стала себя выдавать: авось в сквозь сонный полумрак хоромины он не заметит её смятения. Уж неведомо, что ему снилось, да вряд ли то же самое, что ей. Хотя и её сон добрым назвать язык не повернётся. Неловко было даже смотреть на Медведя после всего, что ей привиделось — да так реально, будто наяву пережила.

Староста о том и не подозревал, конечно. Потому уверенно и спокойно прошёл в избу, освободившись по пути от кожуха. Жадно отпил из крынки молока, словно бежал-торопился так, что и запыхался даже. А Ведана сидела на том же месте, неподвижно наблюдая, как ходит кадык на его широкой шее при каждом глотке. И у самой аж в горле пересыхало от проснувшейся вдруг жажды — словно Медведь сумел одним только видом своим заразить ею.

— Не боишься, староста, что болтать о тебе будут невесть что? — заговорила она, дождавшись, как он напьётся вдоволь. — Что с ведьмой ложе делишь...

Медведь опустил крынку на стол и взглянул чуть искоса.

— Ночь на дворе дикая: кто меня видел-то. Обратно не пойду. А утром сразу за Руславом и Жданом отправлюсь. Не прогонишь?

— Дом не мой, чтобы гнать из него, — пожала плечами Ведана, вновь укладываясь на лавку. — Но тебе здесь оставаться нужды нет. Как видишь, со мной всё в порядке. И постелить на другую лавку мне тебе нечего.

— Одеяло-то хоть найдётся лишнее? — не слишком, кажется, расстроился Медведь.

— В ларе возьми, — Ведана махнула рукой в его сторону.

Староста проследил за её жестом и принялся ко сну абы как сбираться, хоть ему, верно, не слишком удобно было. Хоть, если подумать, он кметь: через поход на вельдов прошёл, ночевал и дневал и вовсе без того, что удобство и уют каждого дома составляет. Потому-то, верно, ничуть словам Веданы не удивился.

Она лежала, вдавивишись щекой в подушку и понимая, что не уснёт всё равно. Смотрела, как укладывает Медведь себе под голову собственную шапку, только покрытую сверху чистой ширинкой, которую нашёл в том же ларе. Небольшое шерстяное одеяло, показалось, едва сумело натянуться на его плечо и не оставить ступни незакрытыми. Староста всё же поворчал едва слышно, но скоро смолк.

Ведана не стала тушить лучину: всё равно скоро догорит. Медведь уснул очень быстро: а она всё смотрела в его спокойное лицо — и в душе тревога нарастала от того, что во сне видела. Она не простая девица, которой мог присниться кошмар. Она — волхва Велеса — и значит, едва ли не все её сны, а уж тем паче такие яркие и необычные, что-то да значат. Недаром она чувствовала в Медведе первородную силу — ещё с тех времён, когда люди рьяно зверям поклонялись, считая их своими покровителями. Может, в том дело, а может лишь время покажет, чего от сна этого ждать. Впереди ещё много заковык и дел, которые, хоть и не хочется, а выполнять надо.

Сон никак не шёл. Уже погасла лучина, осыпавшись пеплом в чашку светца. Уж и пронёсся по избе не раз раскатистый храп Медведя. А глаза всё никак не желали закрываться. И стоило веки смежить, как вновь нарастало беспокойство и нежелание видеть нынче ещё хоть что-то в сновидении. Потому Ведану то и дело встряхивало. заставляя открывать глаза вновь и вновь, пялясь в синеватую мглу избы.

Она просто не выдержала. Встала, накинув одеяло на плечи, и босиком прошлёпала по чисто выметенному полу до лавки Медведя. Повернула было обратно, тихо ругаясь на саму себя. Но снова вернулась — и так не раз. Остановилась рядом с ним, а после на край лавки присела. Подумать ничего не успела, ничего решить, как тяжёлая рука обхватила её за талию и дёрнула, укладывая на твёрдое ложе.

— Давно бы так, волхва, — сонно протянул Медведь. — Знаю же, что плохое что-то тебе снилось. Потому и сидела, как сова на ветке, не спала.

— Медведь, я просто… — попыталась она отговориться.

Да ручища старосты словно наковальней её к лавке прижала. Медведь подоткнул ей под голову свою жесткую подушку, а сам себе на руку улёгся. Ведана замерла, дыша через раз. Вот же совсем с ума спятила с этой бессонной ночью. Зачем к нему подошла? До утра, верно, не так и много времени осталось — перетерпелось бы.

Но в объятиях Медведя оказалось так тепло и надёжно, что ворчливые мысли одна за одной все выветривались из головы. Ведана осторожно положила ладонь поверх руки старосты. Скользнула пальцами вдоль косточек кисти. Выдохнула прерывисто, закрыла глаза, ни на что не надеясь — и вдруг почти мгновенно провалилась в сон.

Ещё до рассвета она почувствовала, как Медведь встал: пропала его твёрдая рука, забрав с собой всё тепло из избы. Ведана поёжилась сквозь сон — и сползшее до талии одеяло вновь как будто само по себе укрыло её плечо. Послышалось чужое дыхание — близко, у самого уха, а после пропало. Глухие шаги, лёгкая прохлада, прорвавшаяся из сеней по свесившейся с лавки руке. Ведана снова уснула, а когда поднялась, лишь обвела взглядом опустевшую вдруг хоромину.

Но успела она только каши сварить и сходить под ясным небом к соседской женщине за другой крынкой молока, как почти вслед за ней вернулся и Медведь. Он вёл с собой младшего Руслава, который ещё сонно моргал и цеплялся за его руку. А за ними проскочил внутрь и Ждан, поглядывая всё так же подозрительно.

— И что же ты с нами будешь делать? — спросил едва не с порога самого.

— Кровь лить, — нарочно пустив в голос побольше кровожадности, ответила Ведана и посмотрела на него искоса.

Ждан нахмурился было, да понял, что она шутит — и его лицо чуть расслабилось. Хотя она не шутила: кровь среднего брата ей слегка пролить нынче придётся. А с младшим она хотела и так разобраться: у детей оболочка души более тонкая. Это взрослые уходят от границ миров всё дальше — до какого-то срока — а после снова начинают приближаться к ней в старости. А ребёнок ещё видит порой многое, что другим не понятно. И Ведане не хотелось бы, чтобы в душе Руслава сидел такой же сгусток темноты, какой ей однажды уже доводилось вынимать из волхва Рогла.

Потому она пригласила гостей за стол, а сама продолжила наблюдать за ними, пока не завязался разговор. После Ведана отыскала подходящую чашу в сенях и принесла в дом. Поставила на стол и налила чистой воды.

Мужчины не вмешивались и не переговаривались даже. Потому, решив, что возражать они больше ничем не будут, сняла с пояса небольшой нож и протянула руку Ждану. Тот взглянул сначала на полную чашу воды, а после взгляд на Ведану перевёл. И, ещё мгновение помедлив, подал ей раскрытую ладонь.

Ведана только слегка разрезала кожу его на том месте, где ранка беспокоить будет меньше всего. Перевернула, давая нескольким тяжёлым каплям упасть в заговоренную воду, а после и сама туда опустила самые кончики пальцев. Тонкие кровяные нити словно бы оплели их, сдавили. И замелькали перед глазами мутные образы родового прошлого Ратиборовичей. От самых давних времён до нынешнего дня. Она видела, как угасавшая много поколений сила снова начала возрождаться в трёх братьях. Но и раскрывалась по-разному. Если в Медведе она казалась ровным могучим потоком, течение которого утягивало за собой всех, кто волей или неволей в него попадал, то у Ждана это была буйная горная река. Не знаешь, в какой миг скакнёт через камень, обдаст колючими брызгами лицо или ослепит бликом светила, что играет на крутых волнах. Ведану ударило неласково со всех сторон, объяло, потащило куда-то по острым камням. Она хватанула ртом воздух, как сумела наконец хоть на миг вынырнуть, и выдернула руку из чары с водой.

— Что ты увидела? — тут же набычился Ждан, промакивая тряпицей уже переставший кровоточить порез.

Ведана улыбнулась вмиг высохшими губами.

— Ничего страшного. Всё хорошо.

Кажется, он не поверил. Да и Медведь вперился в неё с ощутимой подозрительностью, от которой даже холодно становилось, как ни много тепла дарил он с того дня, как пришёл в эту избу: узнать, что за волхва приехала. Но пока он ничего выспрашивать не стал. Ведана подозвала к себе Руслава.

— Не бойся, — шепнула, когда мальчик сел рядом на скамью и поднял на неё свои тёмные, как у Медведя, глаза.

Он сильно походил на брата: те же волнистые волосы, что вились вокруг головы, только остриженные не так коротко. Те же черты лица, лишь слегка изменённые кровью матери, что смешалась в нём вместе с отцовской. Таким, верно, был староста в его возрасте. И от вида его доверчивого, но чуть настороженного, словно что-то натягивалось в груди. Лишь бы не успело оставить в нём свой след Забвение.

Ведана обхватила лицо мальчика ладонями, шепча заговор, что лишит его страха хоть на несколько мгновений, заставит раскрыться, пустить в душу самую, чтобы окинуть её взглядом. И пальцы обдало прохладой чистого родника, что силой своей пробил путь в камне. И всё внутри наполнило несказанное облегчение от того, что не было в маленьком брате Медведя ничего, что заставило бы насторожиться. Кроме одного: что связывало всех Ратиборовичей. Но о том Ведана хотела говорить только с Медведем. А то так можно напугать кого ненароком, и слова её могу понять не так, как нужно.

Потому Ведана выпроводила Ждана вместе с Руславом, притихшим после заговора и чуть вялым: но это пройдёт. Медведь задержался сам, без просьбы. Остался сидеть за столом, а потому Ведана принялась накрывать к утренне и ему тоже.

— Так что ты увидела в Ждане и Руславе? — заговорил он, как те вышли, а Ведана захлопотала, силясь за суетой успеть уложить мысли в голове так, чтобы они отразились правильными словами.

— Забвение не оставило в них следов, — постаралась произнести она как можно более ровно. — Но всё же успело повлиять.

Медведь опустил голову и глянул исподлобья. И не было на его лице большого удивления, словно он давно уж ожидал такое. Ведана дала ему чуть времени приготовиться слушать дальше: скорей всего, он уж успел напридумывать разных страстей — да тем больше окажется облегчение.

— И что же с ними будет? 

Ведана улыбнулась и мимолётно пожала его плечо, садясь рядом и подвигая ему ближе миску с кашей: не утренничал ещё, верно.

— Ничего страшного с ними не будет. Ждан уже крепок для того, чтобы противиться недоброй силе. Хоть ему и сложно. Оттого и сны видел скверные. А вот Руслав… — она помолчала. — Он может снова обрести умение обращаться зверем. Когда вырастет и войдёт в полную силу. Когда мужчиной зваться станет.

— Ничего страшного, говоришь, — Медведь громко брякнул ложкой о дно миски. — Шутишь или как?

— Так ведь ваши пращуры, ты сам говорил, умели обращаться. Так чего же в том плохого?

Староста покачал головой, словно слова неразумного ребёнка услыхал.

— А кто учить его будет всему? Даже наши волхвы порастеряли все знания о том, как уметь с силой такой обращаться. Если не постичь нужные уроки, то можно и вовсе зверем обратиться. С ума сойти. Если не сдерживать его…

— Ты научишь.

— Ха! — не удержался Медведь. — А мне откуда это знать?

— Ты знаешь, — Ведана опустила взгляд на его руки. Оглядела удивительно красивые, длинные пальцы и ладони — для такого могучего тела. Такими пригоршнями можно, конечно, полведра воды с одного раза зачерпнуть, но они не выглядели уродливо огромными. — Только и тебе придётся вынуть из самой глубокой памяти то, что там сидит. Я бы сказала, что тебе нужно тоже съездить к миртам, когда всё закончится. Побыть у них луну-другую. Тогда ты многое в себе открыл бы. Но решать тебе.

Она снова взглянула на него, медленно распахивая ресницы. И боялась увидеть на лице острое непонимание, а то и негодование, может. Но Медведь смотрел на неё задумчиво: может, мысль о том, чтобы отправиться к миртам, не показалась ему столь уж безумной.

— Я подумаю. Видно, ради брата мне придётся это сделать. Я на многое готов. Но сейчас нам нужно с нашей бедой справиться.

Ведана не стала спорить. И верно, пора бы дальше двигаться, коль скоро закончилась непогода и небо наконец прояснило так, что вокруг смотреть больно от первозданной белизны.

— Ты можешь провести меня по всем местам, где находили убитых весечан?

— Это будет непросто. Всё замело, — пожал плечами Медведь. — Но, коли не боишься снега нагрести в чеботы, то и проведу.

Ведана ничего отвечать не стала, вернулась взглядом к остывающей в миске каше, пряча улыбку. Скоро они закончили с утренней и тут же собрались выходить: тянуть некуда. Не знаешь, когда вновь может непогода разгуляться. Медведь вновь пошёл впереди, прокладывая тропку по глубокому снегу — и потому вслед за ним идти было легко.

— Может, нужно было ещё кого с собой позвать? — всё ж спросил староста перед тем, как они вышли за околицу. — Мало ли.

— Я справлюсь, — Ведана постаралась придать голосу больше уверенности. — А другие тут не помогут. Только пострадают зазаря, коли что случится. К тому же… Со мной ведь ты.

Медведь оглянулся коротко через плечо. И словно бы промелькнула на его губах улыбка. Будто он и сам не сомневался ничуть в том, что сумеет её защитить. Да только для её спокойствия спросил. Он взял с собой и топор, лёгкий, боевой. С другой стороны пояса висел красивый меч который как будто вовсе не подходил старосте веси. Но Ведана слышала, что его подарил Медведю сам князь: а то дорогого стоит. Такое оружие после не зазорно потомкам передавать, как родовую ценность. И от вида справного оружия, что покачивалось при каждом шаге воозле крепких бёдер старосты, на душе и вовсе как будто совсем спокойно становилось.

За всё утро они успели обойти каждое место где нашли охотника, травницу и сестёр. Ничто сейчас не выдавало того, что случилось здесь когда-то. Всё погребли под собой время и снег. Да Ведана видела всё по-другому. Видела тёмные, словно пролитый дёготь, нити, что разбегались в стороны, подрагивая, и смыкались где-то вдали — от каждого места своя. Видела дорожки, что привели сюда того, кто всё это совершил.

Ведана вспомнила весь путь, что проделали они с Медведем за утро, и вдруг догадка озарила мысли. Даже обидно стало, как она сама не догадалась раньше.

— Я знаю, где источник ваших бед искать. Я там уже была. Пойдём.

На сей раз она пошла впереди, приподняв подолы рубах чтобы удобнее было шагать через никем ни разу не вспаханные сугробы. Медведь ещё постоял немного позади, будто поверить не мог, что на месте гибели охотника — самом первом из всех — что-то ещё можно рассмотреть, и отправился следом.

Глава 6

Староста не знал, куда Ведана направляется, а потому ему пришлось довериться ей. Но он не стал молча идти позади и всё ж оттеснил её себе за спину:

— Говори, куда идти, а то так и потонем тут.

И она была ему благодарна, потому как пройдя меньше версты по глубокому снегу, измаялась и взопрела вся с ног до головы. Думалось, что идти не так и далеко, а на деле оказалось, что они с Медведем уже сделали такой круг по окрестностям Беглицы, что возвращаться пришлось долго. Но вот наконец Ведана, выглянув из-за плеча старосты, увидела впереди большую проталину среди елей. Озарённая ясным Оком, она бледно желтела сухой травой, что поднимала кисточки мятлика над валами сугробов. Сумрачные ели, сквозь густую хвою которых как будто не мог пробиться ни один луч светила, стягивались венком вокруг приметного места, а от него так и тянуло душной, ядовито волей, от которой любому дурно сделаться может — если только силой особой не обладать. Но Медведь, кажется, пока ничего такого не почуял.

— Это же как так? — даже растерялся в первый миг, оглядывая лысоватую поляну.

Ведана опередила его и остановилась у границы проталины, ещё не ступая на неё. Лучше осмотреться, прежде чем в омут этот прыгать.

— Здесь мы с Младой нашли Рогла. После того, как он сбежал из Белицы. Когда невольно вызвал порождения Забевения.

Медведь кивнул. Он тоже наверняка помнил, как позже помогал тащить его до стана спасшихся после нападения неведомых чудищ весечан.

— Получается, здесь остался след?

— И очень сильный, — Ведана пыталась прислушаться к ощущениям, но для того нужно было полное сосредоточение. А близость Медведя сбивала, его жизненная сила будто топила в себе волю Забвения, что ещё осталась здесь. Неудивительно, что он, даже прожив бок о бок с ним столько времени, ничуть от не пострадал. — Видно, тонкая грань между Явью и Забвением однажды не выдержала и прорвалась. Выпустила на волю одно из порождений.

— А может, и не одно, — закончил Медведь.

И самое страшное, что он мог оказаться прав. Ведана уже качнулась было вперёд, чтобы ступить на проталину, но староста за локоть её схватил, удержал, глядя вопросительно и упреждающе. Она и сама знала, что это может оказаться опасным. Да разве по-другому что-то узнаешь?

Ведана подняла руку, стягивая с неё рукавицу, и коснулась щеки Медведя в мягкой поросли бороды, только слегка колючей.

— Не тревожься. Я сильнее, чем ты думаешь.

— Ещё сильнее? — он улыбнулся и вдруг голову повернул, подставляя под её ладонь обветренные губы.

От касания тонкой сухой кожи словно блестящей стрелой пронзило. Показалось, сейчас весь снег вокруг Веданы в один миг расплавится и впитается в землю. Потому она вырвалась и вышла прямо к серёдке неровного круга. И тут же поползла, засочилась по телу чужая недобрая сила, что не могла остаться внутри, потому как она не пускала. Ведана, медленно кружа по поляне пыталась отыскать то самое место где грань между мирами будет самой тонкой. Через неё-то и можно попытаться хоть немного в Забвение пройти, чтобы стянуть края её и запечатать.

И заметить не успела, как провалилась, окунулась в ледяную топь, что объяла её клубящимся мраком и запахом пепла, который устилал землю и витал в воздухе, так до конца и не оседая. Но, словно почуяв слишком сильного противника, Забвение вытолкнуло Ведану обратно. Точно разорвалось что-то в груди. Она качнулась вперёд и упала на четвереньки, будто запнулась о торчащий из земли корень.

Вмиг рядом оказался Медведь. Его тяжёлые ладони объяли плечи, и одним рывком он поставил Ведану на ноги снова.

— Что случилось?

— Не принимает меня, — она поправила очелье поверх платка, хоть оно и не сдвинулось ни на вершок. — Помнит ещё. С ночи, когда я дом твой очищала.

— У него есть память? — Медведь озадаченно покосился куда-то себе под ноги.

— Есть, — Ведана мягко отстранилась, сбрасывая его руки. — Оно слишком хорошо помнит Младу. И меня. Мы для Забвения опасны, хоть наша сила для него и притягательна. Нужно вернуться позже. В дни Карачуна.

— Разве в эти дни… Оно… не будет сильнее? Воля Чернобога всё ж.

— Будет, — пришлось согласиться. — Но грань станет ещё тоньше. А нарушенная грань — почти исчезнет. Тогда я сумею проникнуть достаточно глубоко, чтобы восстановить её.

Медведь обхватил ладонями укутанную платком шею Веданы и слегка встряхнул, заставляя посмотреть на него.

— Разве нужно входить туда?

— По-другому никак. Телом я здесь останусь. А вот душой мне придётся туда обратиться. Когда штопаешь ткань, стежки ровными должны быть с обеих сторон.

— Я ничего не смыслю в штопании тканей, — в голосе Медведя послышался укор. То ли Ведане — за безрассудность. То ли самому себе.

Хмурились густые брови Бегличанского старосты, а черты лица становились ещё твёрже. Словно он сейчас ворочал в голове совсем уж нерадостные мысли, да ничего поделать не мог с тем, что так или иначе должно было случиться. Он продолжал держать Ведану, согревая сквозь ткань её кожу.

— Мне нужны будут воины. Есть такие в Беглице? — чуть поразмыслив, решила заговорить она о другом. — Потому что, как буду я обряд вести, здесь появятся те, кто успел из Забвения сбежать.

— Воины найдутся, — Медведь кивнул. — Сколько нужно — всех соберём.

— Другого мне не надо. Только чтобы прикрывали меня, когда я буду почти в беспамятстве.

Медведь сжал губы, будто взгневился мгновенно. Но смолчал. Вместе они сошли с сырой проталины, тёмная земля которой ещё долго оставляла следы на чистом снегу. Вернулись в Беглицу уж после полудня. И оказалось там до того шумно и оживлённо, что даже удивительно: настолько притихло всё после последнего несчастья, что случилось с сёстрами. И ничего необычного, кажется, не виделось вокруг, а радость и облегчение как будто в каждом дворе скопилось. Слышались то тут, то там разговоры и даже смех. Вновь вышли на улицу дети, чтобы побегать и поваляться в пушистых сугробах. Ведана едва успела увернуться от случайного снежка, что метнулся в её сторону. Тот проскочил мимо и белоснежными брызгами разбился о каменное плечо Медведя.

— А ну, кого тут за уши не драли давно? — с притворной строгостью гаркнул староста в сторону ребячьей гурьбы, которая тут же и притихла да побросала на землю слепленные снежки.

— Случайно, — тихо оправдался кто-то.

— Кто разрешил носиться тут? Ещё убежите далёко в горячке, а там знаете, что… — предупредил Медведь ребятню, уже озираясь в поисках старших, которые могли бы за мальцами присмотреть.

— Да что нам будет? — осмелев, заверещали, как синицы в кусте смородины, мальчишки. — Кмети из княжеской дружины приехали. Теперь защитят нас.

Ведана только усмехнулась тихо, обменявшись с Медведем взглядом. Он качнул головой вдоль улицы, призывая вновь идти за ним.

— Пошли к старосте. Верно, он их у себя покамест принял.

В доме Видослава было душно и пахло копчёным мясом: расстарался для гостей, перетряхнул закрома. И впрямь оказалось, что сюда пришли наперво кмети из Кирията — всего десяток, как и обещал Кирилл. Медведь, видно, знал их всех по именам. Они обнимались, громко хлопая друг друга по спинам. Старейшина наблюдал за ними без особой приветливости на лице. Верно, всю радость от приезда подмоги от самого князя убивало в нём то, что тут же стояла Ведана. Крижана, завидев её, тут же скрылась в другой хоромине вместе с матушкой. Послышались оттуда их приглушённые голоса.

А Ведана смотрела в исчерченное суровыми складками лицо Видослава и понять не могла, когда сумела ему дорогу перейти? Распрощавшись с старейшиной и домочадцами его — громко гаркнув на всю избу, потому как женщины выходить не торопились — гриди вышли во двор, беспрестанно о чём-то переговариваясь с Медведем, будто не виделись уже очень давно, а ведь только третьего дня тот вернулся из Кирията. И во взоре его сейчас виделось большое облегчение. Только Ведана, наверное, знала, что, если придётся худо, то и дюжина кметей не помогут. И в то же время надеялась, что обойдётся всё, не будет так тяжко, как уже представлялось, когда стояла она на той прогалине, усилием выталкивая из себя чужую, враждебную силу. И пытаясь пробиться туда, где ей вовсе не рады.

Пока шли от старейшины, мороз всё сжимал и сжимал, казалось, колючую рукавицу. Крепчал, чувствуя приближение Карачуна. Кмети отправились дальше, до гостинной избы, а Медведь завернул во двор к Ведане.

— Ну, что ж. Парни готовы с тобой пойти, куда скажешь. И защитить, если придётся.

Он поднял глаза к небу, что за весь день так и не растеряло до конца закатного золота. Светило низко ползло, прячась за верхушками высоких сосен, и длинные тени залегали повсюду, куда ни брось взор.

— Вот видишь, как всё хорошо обернулось, — Ведена улыбнулась, когда староста вновь на неё взглянул. — Теперь быстро управимся. Только Карачуна дождёмся. Уже скоро. Там в сумерки пойдём.

Оставалось два дня. Медведь кивнул и коротко пожал её укутанные в рукавицу пальцы, к которым уже пробирался холодок. На том и расстались. И Ведана почти не видела его до нужного дня. Только иногда замечала издалека крупную фигуру его — почти неизменно в окружении кметей. Что-то решали они. А может, просто вестями делились, которые успели накопиться почти за целый кологод, да не рассказались за то время, что Медведь пробыл в Кирияте.

А у Веданы в груди тоска нарастала. Исподволь — а всё тяжелела с каждым днём. Хоть что-то она да делала: не сидела праздно, ожидая, когда день нужный наступит. То в избе порядок наводила, всё больше возвращая ей былой уют, хоть и не жить здесь дальше. То готовила снедь — слишком много для себя одной. Даже удалось женщинам здешним один раз её в большую общинную избу увлечь, где стояли ткацкие станы и лавки у стен, на которых можно было удобно притулиться с прядением или вышивкой.

А как-то было странно и неспокойно внутри. Пусто было — и в пустоте этой словно позвякивало что-то в напряжении. В один только миг, засыпая накануне Карачуна, Ведана поняла вдруг, что просто не хватает Медведя, который вдруг на несколько шагов от неё отдалился и окунулся в заботы свои, почти обычные, которыми и занимался все эти луны, что её не было в Беглице. И ничего в том нет удивительного, жизнь всегда шла своим чередом, но отчего-то всё яснее мысль становилась, что прежней жизнь Веданы уже не будет. Даже вернись она к миртам. Даже попытайся старосту забыть. А не будет — и всё.

Она уснула очень поздно, слыша, как потрескивает мороз в ветках сосен, как заледеневший ветер со звоном носится по двору, стучится в волок и в дверь сеней, словно у него уже Коляда началась.

И неожиданно сладостным оказалось пробуждение, когда пробился сквозь глухоту сна стук ранних шагов. Ведана ещё не открыла глаза, а уже видела искристое сияние разгорающегося утра. Зыбкое, трепещущее, рассыпанное по мягким сугробам. И тёмный, пронизанный светом и тенью лес кругом, и небо — холодное, синее, что осыпалось мелкими льдинками на крыши изб и зелёные, окутанные куржаком хвойные кроны.

— Ух, морозит, — выдохнул Медведь, вваливаясь в хоромину. — Лютует прям. Как пойдём-то нынче в лес? Околеем где-нибудь.

Ведана распахнула веки, впиваясь взглядом в старосту, который встал недалеко от лавки её, но не решался близко подходить. От него ощутимо веяло прохладой, уже тающей в тепле избы. Села резко, поняв вдруг, что спит слишком долго нынче. И правда ведь: уж рассвело, а значит, утро почти позднее.

— Не спалось мне что-то вчера, — невольно оправдалась Ведана.

Медведь усмехнулся и скинул кожух с плеч. Сам нашёл что-то на утренню, стол накрыл. Пока Ведана себя в кучу собрать пыталась после почти бессонной ночи: умывалась, шипя от холода воды, косу чесала. Весь день пробыл у неё, всё расспрашивая о чём-то неважном, будто отвлечь хотел. Они сидели на лавке у печи, пытаясь накопить в теле тепло, чтобы хватило на всю дорогу к проталине и обратно. И было хорошо, тесно было, как слегка приобнимал Ведану Медведь как будто между делом: то за талию, то за плечо. Они пили только накануне сваренный ароматный сбитень на меду — а другого и не хотелось. Всё внутри силой наполнялось от горячего питья.

А там уж, как начал помалу день к вечеру катиться, решили и до места нужного собираться. С кметями Медведь обо всём ещё намедни условился.

— Они ждут давно, — негромко пояснял староста, натягивая одёжу, подпоясываясь плотно, чтобы не просочилось никакого обрывка ветра под неё. — Теплее кутайся.

Сам перехватил у Веданы платок — и так её замотал, что дышать тяжко. Она пыталась отбиться вяло, а сама всё в его лицо смотрела. Тревожится. Скрыть хочет, а в глазах плещется темнота волнения и опаски: не за себя. За кметей, может. И за волхву неосторожную.

Снаружи и правда давило тисками окрепчавшего мороза. И Око, что холодным кругом торчало верхним краем над лесом, вовсе не грело. Кмети уже были собраны и ждали только, как к ним заглянут. Прятались в избе: на холоде особо не расстоишься. А среди них неожиданно оказался и Ждан. Не захотел в стороне оставаться, с братом старшим решил пойти.

— Надо было вас и вовсе ночью в лес вести, — поддела мужей Ведана, поглядывая искоса, когда все вышли из сеней гостинной избы и двинулись за околицу.

— Да ну тебя. И без того сопли в носу мёрзнут, — хохлясь, ответил высокий Бутор.

Остальные поддержали его нестройным гулом голосов.

Шли быстро. Сумерки становились гуще, краснели тонкие ленты облаков на западном окоёме: как бы ночью не ударило стужью ещё крепче. Ресницы покрылись инеем, губы немели — и приходилось постоянно говорить со всеми кметями подряд, чтобы не окоченели совсем. А ведь ещё заговоры шептать. Вслух — иначе никак. Пока добрались до нужной проталины, посреди леса стало и вовсе сумрачно. Ветви елей, словно сосульками увешанные, всё так же протягивались к её серёдке, теперь совсем неподвижные. Кмети зажгли несколько пламенников и повтыкали в снег вокруг поляны. Ведана попросила Медведя развести костёр прямо в неровном круге.

Как заполыхало пламя, потеплело. Кмети повеселели малость, чуть отогреваясь в жарком дыхании теплины.

А Ведана, ступив на прогалину, перестала чувствовать хоть что-то, кроме возросшей воли окрепчавшего вместе с наступающей ночью и морозом Забвения. Она пошарила в небольшом мешочке, что висел на поясе, загребла горсть измельчённых сухих трав и, вынув, бросила в костёр. Глухой рокот голосов прокатился вокруг тяжёлым колесом.

— Не погуби нас, волхва, — сорвалось с губ Ждана, кажется.

И тут он не изменяет своей подозрительности, не может поверить, что даже тот, кто долго варился в дёгте Забвения, может сохранить свет в душе незапятнанным.

— Ведана, постой, — ударился в уши возглас Медведя.

Что-то сказать хотел ещё староста, да волю его поглотил туман растворившейся под ногами грани миров. И дым огня — почти ласковый против дыхания Забвения, которое нынче распахнулось так широко, что хоть всем отрядом туда прыгай. Но дозволено это только Ведане.

Она потёрла ладони друг о друга, утопая всё больше в разросшемся вокруг мареве. И знала уже, что не только сырые ветки чадят, а всё больше охватывает мгла Забвения, что нынче ненасытная, бесконечная, совсем такая, какой знавать её приходилось. Ведана ещё видела то, что творится вокруг, видела освещённые пламенем фигуры кметей. Но чем дольше ходила вокруг костра, вознося славление Велесу, который даже здесь, вдалеке от святилища, слышал её, тем яснее ощущала и силу каждого мужа рядом. Те, что слабее — гриди, воины хоть и могучие, да обычные люди, каких кругом много ходит. А вот Ратиборичи — сами, словно костры. И от них можно было греться в этом безграничном холоде, что смыкался стальными зубами, кажется, по всему телу сразу.

Грань враждебного мира трепетала и качалась, то втягивая внутрь сумрачной бездны, то выплёвывая, точно прогорклую воду. Ведану шатало и словно вихрем носило вокруг огня. Она не чувствовала жара — только нарастающую стужь. И пальцы так и немели, словно снег она ими разгребала.

Каждый раз дивиться самой себе оставалось, как чует душа всё это безграничное Забвение. Как умеет оттолкнуть всю черноту его, не пустить внутрь, не дать прогнать раньше времени. Хотелось ударить в кудес, чтобы звоном, пением его отпугнуть всё недоброе ещё дальше. Да не владела она ещё теми умениями так, чтобы толку от них было достаточно.

Потому она плела заговоры — один на другой, почти напевала, пытаясь собственный страх успокоить. И ловила взглядом твёрдые изваяния мужчин, что замерли в ожидании по краю прогалины. Золотые, с резко очерченными чертами — будто чуры сами. Чуть одурманенный травами разум причудливо искажал всё вокруг. И виделись уже вместо братьев Ратиборичей и впрямь медведи. Ведана щурилась сквозь дым, то и дело пытаясь согнать муть из глаз, а всё равно не менялось ничего: звери, могучие и вольные, как есть. Словно Велес сам знак давал, помогал найти слова нужные, чтобы стянуть прореху в треснувшей завесе миров, что не должна пускать недоброе в Правь. А всё ж пускает.

Силы уходили сначала помалу, а там всё быстрее. Крепка ночь на Карачун, холодна — и из неё черпает силы неприветливый мир, что втягивает в себя пядь за пядью. Путались в голове слова обережных заговоров. И казалось, что нет воли уж сопротивляться. Ноги совсем окоченели, а колени подгибались. Как упустила Ведана тот миг, когда вытянуло её Забвение по капле? Увлеклась, всю себя бросила, все знания на то, чтобы залатать созданную однажды неумелым волхвом прореху.

И вдруг она провалилась. Ударилась всем телом в стылую, покрытую слоем чёрного пепла землю. Ослепла на миг от непроглядной темноты, не понимая, в какую сторону и посмотреть: кругом мрак непроглядный. Только через десяток вдохов и выдохов начало проступать из клубящейся мглы красноватое здешнее небо. И потянуло отовсюду запахом тлена и никак не угасающего до конца кострища. Зашелестело кругом, вдалеке — нарастая. Словно шаги неспешные или дыхание чьё-то. Ведана поднялась, отряхивая руки, хоть не пристало к ним ни крупицы земли. Да очиститься хотелось поскорей, а лучше уж уйти отсюда, да пока сил не достаёт. Куда идти? Где искать тающий с каждым мигом выход, ведь он может отказаться далеко отсюда, а можно и вовсе больше никогда его не найти — и некому подсказать.

И только она решила, в какую сторону пойдёт, собирая себя вновь и надеясь, что выбраться всё же сможет, как поняла, что за ней кто-то идёт. Незримо пока преследует — и вот-вот дыхание чужое ударит в спину. “Они вернулись”, — мелькнула в голове мысль. Те твари, что выбрались отсюда, вернулись, поддавшись невольному зову Веданы, которая силилась исправить невольную чужую ошибку. Их ещё не было здесь, страшных детей Забвения — похожих на волков, но с рылами, почти как у свиней. Их очертания уже проступали перед взором, будто они из тумана выплывали. А на самом деле — возвращались туда, где быть им положено.

И донёсся вдруг до слуха рокот голосов. И свет, совсем слабый, мутный — чужой силы — пробился через ткань миров, чуть лучше освещая всё вокруг. Да лучше бы не смотреть на этот мёртвое, словно обугленная головня, место. Очертились яснее фигуры порождений. Они приблизились резко — но вдруг позади них появилась чужая тень, она росла и росла, выпрямляясь — невыносимо медленно — пока не обратилась огромным медведем, что едва не на сажень возвышался над жалкими теперь телами тварей, что уже нюхали спёртый воздух, почуяв Ведану. А она, мгновение назад, идущая вперёд в поисках прорехи, через которую можно было выбраться отсюда, встала на месте, задыхаясь от восхищения.

От медведя жаром качалось во все стороны. Отступала мёртвая стужь Забвения, сбивалась в комок в самом дальнем уголке его. Зверь огляделся будто бы, шевеля блестящим носом. Его глубокие глаза зорко видели кругом, казалось, в самую непроглядную даль. Это не был простой медведь — словно сам Хозяин лесной пришёл прогнать те существа, что вздумали повелевать в его владениях и губить людей, которые жили с ним бок о бок с незапамятных времён.

— Медведь, это ты? — беззвучно шевельнула губами Ведана.

И едва не рухнула на спину, как сшибла с ног её невероятная мощь первородного зверя, с которой ей уже доводилось соприкасаться раньше: осторожно, с великим благоговением. Медведь постоял ещё миг — и вдруг вновь упал на передние лапы, подминая под себя рыщущих в поисках добычи чудищ единым махом. Они словно сгорели в яростном огне — и ничего от них не осталось, кроме хлопьев золы, что взметнулись в мутном воздухе, да растаяли, словно снежинки от горячего дыхания.

— Я здесь, Ведана, — мягкий, глубокий голос пробрал до самого нутра. — Всё хорошо будет. Всё закончится. Ты слышишь меня?

Она слышала и теперь шла увереннее на этот зов, зная, где ждёт её спасение. Сияющим лезвием показался вдалеке сужающийся выход. Ещё миг — и сомкнётся совсем. Тогда можно ли будет выбраться? Ведана чувствовала тепло и холод одновременно. Холод самой длинной ночи в кологоде, беспощадный и ненасытный, в котором растворится любая жизнь. И тепло — могучего тела и сильной души, которая разбивала зимнюю ночь на ледяные осколки, позволяя вспомнить, что минует Корочун, а там время вновь покатится в гору.

— Медведь, обними меня, — сказала вслух или подумала?

Всё же вслух, потому что крепкие объятия сомкнулись вокруг измученного тела. А в голове всё вертелись обрывки заговоров, уже ненужных, совершивших своё дело — волею Велеса, волею той половины силы, что осталась в Ведане без сестры. Хотя она и не могла теперь сказать, что была одна без неё. Не одна…

Мужчины несли Ведану до Беглицы на руках — по очереди. И могли бы, верно, соорудить волокуши, да отчего-то не стали. А она не могла даже глаза открыть, словно давил её сильный жар: и ни капли силы в теле не осталось.

Она смутно помнила, как принесли её в избу, что пахла уже знакомо и привычно. Как уложили на лавку. Прогремели ещё мужские голоса в отдалении, словно в соседнем дворе, а после и вовсе стихли. Ведана хотела руки поднять, чтобы тяжёлую одежду скинуть, да кто-то начал её раздевать, осторожно поворачивая с боку на бок.

— Сейчас печь растоплю. Сейчас, Ведана, — бормотал встревоженный голос.

И освободились плечи от кожуха. Голова — от платка. Озябшие ступни объяли большие тёплые руки, совсем как в тот день, когда ходили Ведана с Медведем к святилищу Велеса. Пробежались твёрдые пальцы от лодыжек вверх — и обратно. Ведану словно в большой лодке качало. Убаюкивало.

— Медведь… — она чуть приоткрыла глаза и счастливо закрыла вновь. как убедилась, что он и впрямь рядом. Не мерещится.

— Что?

— Просто.

Ведану на миг накрыло, словно меховым одеялом, горячее тело. Обветренные, но тёплые губы прижались к её — будто бы силу вливая вместе с дыханием. И через миг всё пропало — пришёл только крепкий сон.

Глава 7

Ведана хворала несколько дней — до конца Карачуна, который давил и давил морозом стены уединённой избы и крышу, укрытую толстым слоем снега — как бы не проломило. Медведь, взяв широкую лопату, расчистил её слегка, ведь она теперь ненадёжная, за избой почти год никто не ухаживал, не проверял, целы ли перекрытия. А волхва всё спала, едва просыпаясь, чтобы выпить взвара, который приготовила пришедшая ненадолго Ладейка. Та ещё и хлеба принесла да наварила каши, сдобрив её после клюквой — чтобы пользы было больше. Но Ведана не ела ничего, только пила — и так весь первый день после возвращения из леса.

Кмети заходили иногда — справиться о её здоровье. Глядели сочувственно, вздыхали и уходили. Они решили остаться до Колядных гуляний, а уж после возвращаться в Крият к самому Щедрецу. А людям-то нынче радости было ещё больше, чем обычно. Все вмиг узнали, что пришлая волхва избавила всех от опасности, что, словно заноза, сидела поблизости и прорвалась, как пришёл срок. И странно от воспоминаний о том вечере становилось.

Кажется, видел Медведь ясно, как выскочили из сумерек две твари непонятного и жуткого вида, совсем не похожие на те, с которыми уж приходилось сражаться в битве с вельдами. Кмети повыхватывали оружие. Встретили их, не пуская к Ведане, которая так и кружилась по прогалине в замысловатом полутанце, всё вознося обращения то ли к богам, то ли к Забвению самому. Да чудища только туда и рвались, словно звал их кто-то. До воинов, что норовили их задержать, им и дела не было. И они всё ж прорвались, даже встретив сталь острую своими сильными телами — и пропали вдруг. Вместе с Веданой. Осталась только на прогалинной земле их тёмная кипучая кровь.

Медведь, несмотря на упреждение брата, бросился к огню, всё кругом обшарил, но и следов волхвы не нашёл. И в груди точно разорвалось что-то. Каждую мышцу разодрало когтями. Он словно обессилел вдруг, упал на четвереньки — едва не в костёр самый. Кмети кинулись поднимать его, да он остановил взмахом руки, потому что вдруг — почувствовал. Смутно, зыбко, нарастающе. Проваливаясь через нагретую огнём землю, словно сил набираясь от неё, он видел всё яснее — другим взором, данным могучим Пращуром Пращуров. Видел и мрак Забвения, куда угодила Ведана, и опасность, что угрожала ей там, ослабевшей, напуганной.

И он всей разросшейся до чудовищных размеров душой захотел помочь ей, спасти. Ведь он знал выход, ощущал — как горячий удар плетью по спине — знакомо. Медведь ослеп в какой-то миг, окружённый со всех сторон невыносимо жгущим глаза сиянием — и свет этот будто из самого его нутра лился. Он плохо понимал, что происходит, и никогда не чувствовал себя таким огромным и сильным. Он звал Ведану, давя изо всех сил всю тьму, что норовила сомкнуться вокруг неё.

И лишь когда Ведана едва не кубарем выкатилась из-за грани миров, он вновь вернулся в своё привычное тело. И до сих пор думал, что это было такое — и боялся, верно, признаться самому себе. Древняя сущность, ещё взращенная предками его рода, словно скопилась в нём за многие лета, что кровь, казалось бы, слабела, утекала куда-то. Неведомой силой богов она ударила всей мощью именно в него. И расплескалась бурными потоками по братьям. Другого ответа не находилось. Но Медведь надеялся ещё, что Ведана, когда придёт в себя, объяснит и развеет последние сомнения.

Но пока она была очень слаба. Бегличане время от времени робко заходили в избу, любопытствуя и спрашивая, не надо ли чем помочь. Да чем только? Помощи жены брата ему было вполне достаточно. И того, что она все эти дни суматошные присматривала за Руславом.

На второй день прямо с утра, что выдалось нынче уже не таким морозным, пасмурным и чуть снежным, пришёл и старейшина Видослав. И вид у него был виноватый — только слегка, но всё ж заметно. Он помялся в сенях, а после в хоромину прошёл.

— Как она, Медведь? — спросил тихо, боясь, видно, потревожить спящую девушку.

— Сегодня уже лучше. Даже вставала поболе, чем вчера.

А вчера она поднималась только по нужде. Да смущения никакого не было в том, чтобы помочь ей. И, признаться, никого лишнего к ней подпускать не хотелось. Словно Медведь почувствовал себя вдруг хозяином этого обиталища, воздуха, нагретого дыханием его и Веданы. Этого огня в печи, который поддерживал постоянно и волхвы , что лежала на лавке, только иногда поворачиваясь с боку на бок.

— Может, женщин позвать? Подсобят, — осторожно предложил старейшина.

— Не надо мне тут ни жены твоей, ни дочери, — огрызнулся Медведь и пошёл навстречу ему, уже собираясь вытеснить обратно за дверь.

И Видослав попятился помалу.

— Ты одичал тут совсем, гляжу, рядом с этой волхвой.

— Это вы одичали, потому что не хотели верить ей. Не хотели верить в то, что она может помочь, а теперь вдруг поняли, что ошибались, — Медведь впечатывал шаги в твёрдый пол, наступая на Видослава, а тот отступал к двери, пока не споткнулся о всход. — Чего вы хотите? Извиниться перед ней? Извинитесь потом, если пожелаете. Чего хочешь ты? Чтобы Крижана о волхве заботилась, а я на то смотрел и умилялся? Да не будет этого! Так что лучше не мешайте, будет воля Макоши, Ведана завтра уже будет на ногах. Да не вашими стараниями.

Видослав пробормотал что-то ворчливо и, резко повернувшись, вышел. Нехорошо, конечно, с весечанами ругаться. Да Медведь дюже зол на них был за пренебрежение и недоверие, что так и плескало на Ведану со всех сторон — а уж с потакания старейшины и подавно. Он и тут пытается выгоду для себя найти. В неспокойное время свои интересы ублажить. Да хватит уже с Медведя. Он многое решил для себя.

— Зря накричал на него, — прозвучал за спиной слабый ещё голос.

Но Ведана хотя бы говорить стала больше, а то ведь всё молчала. Медведь повернулся к ней и быстро подошёл.

— Он заслужил, — улыбнулся. — Хочешь чего? Что принести?

Она поймала тёплыми пальчиками его ладонь, успокаивая.

— Ничего не надо. Просто побудь ещё здесь. Я… Я завтра совсем в себя приду. Обещаю.

Обещает — Медведь усмехнулся. Вон бледная какая. И глаза ещё поблескивают нездорово. Но уже более уверенными стали её движения, сильным голос — и верить хотелось, что всё наладится как раз к Коляде.

Потому как в Беглице уже начали помалу готовиться к празднику. Доставали и рубахи нарядные. И шкуры да личины, чтобы нечистыми и зверьми разными рядиться. Закипало помалу веселье в котле предвкушения, а Медведю пока не до того было.

Но как становилось день ото дня Ведане всё лучше, и он начал проникаться подготовкой к гуляниям. Как ни крути, а от люда не отгородишься. Он всё ж староста, а больно неласков был со всеми в последние дни: и впрямь, как с цепи сорвался.

Волхва уже больше ходила и сама по дому хлопотала, хоть и присаживалась частенько — отдохнуть. И тогда заливала её лицо лёгкая бледность. Хотелось выспросить ещё, что видела она в Забвении, что чувствует теперь — но Медведь опасался. Не хотел напоминать.

А тут вдруг накануне Коляды Ведана и вовсе выпроводила его.

— Иди, готовься к празднику, — разулыбалась хитро, будто и сама что-то уже задумала.

— Чего мне готовиться? Пирогов не печь, а со старейшинами я уж всё, что нужно, обговорил.

— Иди, — она подтолкнула его в грудь.

А ему уходить не хотелось. Хотелось в охапку её сгрести и утащить к себе в дом, чтобы там уж и оставалась. Ведана словно почувствовала что-то. И, в очередной раз чуть подтолкнув Медведя в грудь, чтобы одевался шёл, вдруг схватила его пальчиками за рубаху и к себе дёрнула. Он бездумно обнял её за талию и притиснул к себе. Наткнулся губами на её — приоткрытые, мягкие. Только волю почуял, скользнул языком между ними, ладонями по спине — а волхва уж и вывернулась из его рук. Чисто пташка юркая. Оставила тепло своё на коже и лёгкое разочарование, засевшее во взбудораженном нутре.

Делать нечего. Пришлось одеваться под её слегка насмешливым взором и уходить. А тело всё, мысли так и наполнило нетерпение жгучее. Теперь праздника хотелось ему жуть как. И гуляний хотелось, безумства общего, яростного. И браги сладкой — немного, чтобы жар внутренний только сильнее стал.

Он обернулся на Ведану, прежде чем дверь открыть. Она смотрела на него слегка исподлобья и улыбалась мягко. Словно и впрямь сошёл груз с её души, тот, что давил всё время, пока она в Беглице прожила. И теперь чудилось, что ничуть она на Младу не похожа. Другая совсем — и тем только сильнее к себе манит.

С утра уже Беглица наполнилась едва ощутимым гомоном. Звучали взбудораженные голоса в каждом дворе. Пахло на всю улицу пирогами и печивом, которыми нынче будут потчевать и родичей, и тех, кто, обрядившись в зверей и разных чудищ, будут стучаться в двери и требовать угощений для Коляды. А окажешься скуп — не будет тебе радости весь год, и дела ладиться не станут, как ни старайся.

Медведь уже с рассвета вместе с другими парнями и мужами постарше принялись готовить самое большое гульбище. Должны были прийти сегодня родичи из из другого селения, присоединиться к веселью. Росная лежала недалеко от Беглицы, и жило там всего ничего семей, все почти крови одной кому-то из здешних — а потому они справляли самые важные праздники с соседями недалёкими. Будет много народа, места для всех должно хватить, потому парни взяли лопаты и, поскидав по случаю почти непривычного за последнюю седмицу тепла кожухи, принялись расчищать вечевое поле от снега. Работалось легко, взмётывались белые вихри, сыпало ледяной пылью в лицо, и разгоралось тело от доброй работы.

Другие мужи носили к полю ветки и дрова, складывали в кучи для будущих костров, коим непременно нужно гореть во всю силу. Без Огня Сварожича праздник не праздник. Без его силы яростной как повернёт Око на весну, как день в рост пойдёт?

Рядом с Медведем отгребал снег и Ждан. Потел нынче сильно и всё останавливался то и дело, смотрел в ясное бледное, будто Корочун его выморозил почти добела, небо. Брата передёргивало порой от заметного озноба, а Медведь косился на него с подозрительным беспокойством внутри.

— Ты оделся бы, — проворчал он, не выдержав. — А то и вовсе домой иди. Захворал, что ли?

Погода в это время коварная. Порой и кажется, что потеплело, а ветер всё равно так и норовит пробраться под одёжу, щиплет лицо и заставляет утирать слёзы с глаз. Бывает, заработаешься во дворе, разжарит — и хочется хотя бы ворот распахнуть. А зацепит порывом ледяным — и после только на лавке с жаром валяться. Редко случается такое с крепкими, ко многому привыкшими мужами, но всё ж не обходится совсем без неожиданностей и хворей. Вот и Ждан, видно, не уберёгся.

— Хорошо всё, — огрызнулся братец уж больно зло.

Словно и скрыть хотел недуг свой, а никак не мог.

— Как знаешь, — Медведь дёрнул плечом, продолжая орудовать лопатой, помалу двигаясь вперёд. — Только не хлопотать бы после вокруг тебя Ладейке, когда ты в лихорадку свалишься.

— Не свалюсь, — махнул рукой Ждан.

И замолчал. Больше Медведь не стал его тревожить: мужик взрослый, семьёй вон обзавёлся и за Руславом присматривать взялся, зная, что у брата старшего дни непростые выдались. Справится.

Когда к началу гуляний уж всё почти было готово, потянулись в весь родичи из Росной. Ещё шумнее стало вокруг, люднее — всё сновал кто-то по улице, то в один двор, то в другой. Затопили бани, дым печей стал гуще и ароматнее. Заглушали его запахи готовой уже снеди и взваров ягодных. Появились первые ряженые, сбиваясь ещё кучками, замышляя что-то. Хохот и песни гремели то тут, то там. Детей, кто помладше, и не может пока гулять вместе со старшими, оставляли нынче под пригляд стариков.

Как собрались все на вечевом поле, отправились к святилищу всей толпой. А там волхвы принесли в требу козла. Кружили ряженые рядом со жрецами, как лилась горячая кровь на требный стол. Заклинали они Око, что всю зиму Хорс по небу водил, поворачивать уж на весну, чтобы не задерживалось. Как начнёт день прибывать — так и на душе веселее станет, наполнится она надеждами на справный и щедрый год. Гудело в ушах от песен громких; от мельтешения буйно пляшущих ряженых в глазах всё рябью подёргивалось. И пытался Медведь высмотреть среди женщин Ведану, да всё никак не мог. Может, и вовсе она сидит в избе своей, не пожелав никуда выходить? А он должен тут весь день на глазах у люда быть. Не положено уходить раньше времени.

Как прошёл обряд должный на капище, посреди чуров, вырезанных в дереве, под взорами их строгими, так вернулись все на трапезу с кутьей и пирогами ароматными, ещё хранящими тепло печей, в которых пеклись они, обласканные заботливыми руками женщин. А после уж дети да молодые засобирались на обход дворов, а хозяева — по домам, чтобы встречать пожелания блага на весь год.

Медведь ещё утром не хотел обряжаться, да уговорили его парни: мол, молодой, неженатый, отчего бы и не походить по дворам, не пообнимать девиц, которые тоже будут среди гуляющих прятаться под кудлатыми шкурами и личинами.

Не стал Медведь говорить, что девицы его нынче не слишком волнуют — все, кроме одной, которую он среди гуляющих увидеть и не надеялся. Но присоединиться к товарищам согласился. Хоть за медведя он и в кожухе одном, без шкуры сойти может.

Собрались у Варани — сына Бегличанского кузнеца, заводилы во всём первого. Угостились и берёзовой брагой — кто побольше, а кто поскромнее. Медведь пригубил для вида только. Ему голову ясной хотелось сохранить. Не собирался он допоздна нынче по дворам носиться. О другом уже думал и надеялся, что удастся всё так, как чаялось.

Обрядились парни знатно и жутковато. Медведь нацепил сшитый из шкур длинный кожух, чернёный углём с глиной смешанным — чтобы страшнее было. Колючая одёжа тяжестью легла на плечи; кто-то всунул в руки увесистую лохматую личину с козлиными рогами и вытянутой мордой то ли волка, то ли ещё кого. Надевать пришлось, хоть и понимал Медведь, что тяжко придётся: в беготне да песнях.

Скоро парни вывалились шумной гурьбой из кузни, где обряжались. Под чистое звёздное небо, под свет луны обкусанной, но яркой такой, что хоть глаз щурь. Встряхнули мешки, приготовленные для угощений, и пошли по улице от края веси вглубь.

Неслась ватага небольшая от избы к избе. Стучали, заглядывали, горланили славления щедрым хозяевам, а те сыпали печёные фигурки скота в мешки, смеялись и за шкуры дёргали, угадать пытаясь, кто прячется под ними. И не дошли ещё до серёдки, до изб старейшин, самых зажиточных — ведь от них благополучие рода во многом зависит, на них весечане равняются и оглядываются — как послышались издалека встречные песни, что переливами женских голосов струились по округе, заставляя парней замирать в сладостном напряжении.

— Ух, сейчас веселей станет, — с притворной кровожадностью проговорил рядом Вараня и толканул Медведя в плечо.

Все ринулись дальше рьяно, не только торопясь к дворам старейшин подобраться вперёд девиц, да ещё и на них самих поглазеть вдоволь. Медведь, уже раззадоренный общим весельем, не заметил, как повёл всех за собой. Разлетались полы его шкуры в стороны при каждом шаге. Мёл снег по коленям, таял, оставляя ощутимые мокрые пятнышки на ткани.

А девушки — не узнаешь под личинами кто где — нежданно встретили их снежками плотно сбитыми и твёрдыми. Хохотали, бросаясь метко: по спине, плечам и груди. Брызгало обжигающе холодной крошкой в лицо под ненадёжную бересту. Оседали капли на бороде и губах, приятно их охлаждая. Парни, побросав мешки, кинулись тоже снежки лепить да в девиц метать. Прямо голыми руками мяли, не боясь застудить пальцы. Хохотали до слёз, отплёвываясь, если кто в лицо получал. Все бегали кругом в белых снежных пятнах на шкурах. Медведь тоже швырял комки почти не глядя, всё шаря взглядом по фигурам девичьим, хрупким даже под огромными кожухами. И страшные личины не пугали вовсе. То козьи морды попадались на глаза, то собачьи, а то и вовсе непонятные, и рогатые, и лохматые тут же.

И лишь раз выхватил взором Медведь одну приметную — такую, что в груди, тяжко ходящей от яростного дыхания, ёкнуло. Медведица. Точно она, точно для него, хоть могло и померещиться. Мелькнула впереди и укрылась за девичьей гурьбой. Выглянула и метнула снежок прицельно в Медведя. Он рыкнул тихо от ощутимого удара в грудь, оттолкнул кого-то, к ней пробиваясь. Втянул ноздрями морозный, чуть влажный воздух, словно пёс на охоте. Или зверь в гон.

Гон — пожалуй, его он чувствовал сейчас больше всего. Уж не веселье шебутное, не тягу девиц непременно в этой схватке победить — я тяжко навалившееся желание. Потому что почти уверен был в том, кто та ряженая — хоть и быть того не может как будто. Девушка ещё резвее бросилась от него прочь, как почти нагнал её. Медведь шагу прибавил и всё ж настиг снова. Успел только зацепить пальцами берестяной рог — и личина свалилась с головы чаровницы. Упал тяжёлым серебром свет луны на белый платок, скатился под длинной блестящей косе, что изрядно виднелась из-под него. Девушка взвизгнула звонко и, не оборачиваясь, побежала быстрей, задрав до пояса полы кожуха.

— Моя будешь, — шёпотом пообещал Медведь.

И за ней метнулся, не обращая внимания на оклики парней. Остался где-то за спиной и мешок с угощениями обрядными. И битва снежная неоконченная. Всё равно. Важна только та, кто прытко бежала впереди, выпуская изо рта тающие облачка пара, что клубились над её головой при каждом выдохе.

Медведь не заметил, на какой двор они ввалились. Девушка — в сени по узкой дорожке, он — за ней. На ходу сдёрнул с головы тяжёлую, воняющую мокрым мехом личину. Дышать невозможно. Бросил в сугроб — авось не потеряется. А потеряется, так по весне оттает, напугает кого из баб жутковатым видом — вот ребятня повеселится.

Длинная тёмно-русая коса бегущей впереди девицы, украшенная расшитым накосником, только и мелькнула из-под белого, взметнувшегося на ветру платка. Быстрый взгляд зелёных, словно весенняя проталина, глаз обжёг поверх плеча. И почудилась короткая улыбка на чуть бледных от мороза губах. Таких знакомых губах — такая незнакомая улыбка, которую хотелось разгадать. Вкус которой хотелось ощутить немедленно.

Медведь распахнул тяжёлый кожух: жар разгорячённого тела грозил сжечь его в плотной одёже. Рубаха взмокла по вороту. Ветер лизнул влажную шею, когда кожух сполз с плеч. Ведана укрылась в сенях. Медведь ввалился следом — и только по быстрому, громкому дыханию отыскал её в темноте прохладной клетушки. Поймал, схватив неведомо за что. Мягкая, горячая сквозь две рубахи, она дёрнулась прочь, но замерла, как его пальцы вонзились крепче ей под рёбра. Тонкие, словно птичьи. Кажется, кожа одна только укрывает их.

— Не беги, — выдохнул он. — Не беги, загнала уж.

— Молодой такой, а загнала, — с укором, сбивчиво проговорила она в ответ.

Он ткнулся ртом в её пахнущую морозным ветром шею — на ощупь. Содрал с плеч кожух — и тот с громким шорохом сполз по стене, куда успела прибиться волхва, и осел на земляном мёрзлом полу неподвижной шкурой. Медведь стряхнул и свою одёжу с рук — и тут же вновь сомкнул их на талии добычи, слепо шаря губами по её скуле, подбородку. Пока не наткнулся наконец на жаркое дыхание.

— Постой… — прошептала она почти ему в горло, всё же ловя его губы своими, позволяя толкаться языком в манящую влагу её рта. — Постой. Постой…

Неведомо, зачем она пыталась его остановить. Знала ведь наверняка, что не сумеет. Да и не хотела тоже. Её тонкие ладошки то обхватывали его лицо, то ложились на плечи, поглаживая, сминая, ноготки вдирались даже сквозь ткань в кожу, доставая, кажется, до самых мышц, прогоняя дрожь нетерпения по телу.

— Ведана, — протяжно простонал Медведь, с неимоверным пылом прижимая её к себе, чувствуя, как ноет в паху.

Проклятье, что ж это такое творится? Неужто память о Младе всё ж ещё говорит в теле? Обман, наваждение, о котором после пожалеешь? Но ведь сейчас в руках Медведя была не она. Он ощущал это так остро: не её тело, налитое крепостью мышц. Не её запах: стали и кожи. Под ладонями гибкий стан, узкая спина и чуть угловатые плечи. Медведь скользнул с них вниз, чуть надавливая, ещё не сминая в полную силу, пусть и хотелось до зуда. Легонько сжал пальцами сквозь ткань затвердевшие вершинки груди, потянул осторожно. Ведана вздрогнула слегка, выдохнула рвано — и полустон её сладким всплеском отозвался внутри, метнулся по телу горячей золой.

Медведь объял ладонями её талию и вскинул над полом, вдавливая спиной в стену избы. Стройные лодыжки тут же сомкнулись на его бёдрах. Задрался подол, оголяя колени, и Медведь, зацепив пальцами, дёрнул вниз плотный вязаный иглой чулок, неимоверно сильно желая немедленно коснуться обнажённой кожи. Обвёл ягодицы, гладкие, как ариванский шёлк и такие же прохладные. Толкнулся вперёд, вжимая между её ног напряжённую, скрытую только портами плоть.

— Не здесь, — ещё оставаясь на грани разума, чуть охладила его Ведана.

Он отшагнул от стены, удерживая её в руках, и, едва сумев зацепить дверь, чтобы открыть, протиснулся в избу.

Глава 8

Пока Медведь нёс Ведану внутрь, она, пытаясь объять руками его необъятные плечи, скользила губами по могучей шее: за всю ночь не зацелуешь. А так хотелось, так страшно хотелось всего его. Крепкие пальцы почти до боли стискивали бёдра, Ведана чувствовала себя летящим по ветру листком — до того легко было, словно и правда ничего она не весила. Тихо шумел воздух в огромной груди старосты, теснящей её собственную грудь, жаркое дыхание проносилось по виску вместе с шёпотом:

— Сейчас… Сейчас.

Медведь сел на лавку и опустил Ведану на себя верхом. Она прижалась до боли к его паху, наслаждаясь налитой твёрдостью его желания. Он желал её, именно её — теперь она в том и не сомневалась. Медведь поймал губами губы Веданы, заполнил, кажется, всю до горла языком. Она оттолкнула его руки, что бестолково, слишком торопливо возились с застёжкой ворота верхней рубахи. Справилась сама, и быстро избавилась от шерстяной верхницы, бросив её незнамо куда. И тут же большие, словно две чары, ладони накрыли ноющую, тяжёлую грудь.

— Какая ты красивая, — шепнул Медведь, то мягко вбирая в рот и прикусывая нижнюю губу Веданы, то отпуская. — Тонкая. Сломать боюсь.

— Не бойся, — она улыбнулась, шаря пальцами по его поясу, злясь тихонько, что он будто бы на слишком хитрый узел завязан. — Меня многое поломать не сумело. А уж ты и подавно не сможешь.

Он проурчал что-то неразборчиво. Ведана ахнула, как смял ягодицы её через ткань, загрёб горстями почти всю целиком — почудилось. Тонкая полоска пояса отлетела вслед за верхницей, а там и рубахи обе. И всё это время они с Медведем только ненадолго разрывали поцелуй. И в голове вначале плыло пьяно, хоть ни капли медовухи или пива Ведана и не выпила сегодня. А теперь вот колотилось что-то в висках, словно молоточки горячие. Раскаляли её, точно на наковальне, заставляя ёрзать по налитому силой естеству Медведя. И хохотать хотелось от какого-то безумного восхищения и предвкушения, что переполняло её, словно реку в паводок.

Она никогда не думала, что мужчина может быть таким, словно выбитым из валуна, а после обкатанным ярыми божественными потоками до гладкости и округлости каждой мышцы. Грудь, покрытая завитками тёмных волосков, плечи словно опора теремного свода — до того надёжные, срубленные на века, живот твёрдый, чуть дрогнувший под пальцами, которыми Ведана ощупывала всего его, впитывая каждое горячее прикосновение.

— Балуешься, — улыбнулся Медведь ей в губы. — Щекотно.

Вот уж, верно, ему щекотно, словно букашка какая по его могучему телу ползает. Ведана рассмеялась тихо, откидывая голову. Медведь тут же прижался рагорячённым ртом к её шее, слегка вбирая кожу. Задрал исподку и одним рывком сдёрнул прочь. Огладил спину чуть шершавыми ладонями.

— Моя очередь, — и накрыл губами остро торчащую, требующую его ласк грудь.

Наверное, стон Веданы был слишком громким в тишине уединённой избы. В ушах зашумело, погасли ещё доносящиеся с улицы звуки бушующих повсюду Колядных гуляний. Она упёрлась ладонями в колени старосты, позволяя делать с ней всё, что пожелается. И он скользил языком по твёрдым вершинкам, вбирая их в рот, перекатывая, осторожно сминал ладонью то одну округлость, то другую. И между ног пекло уж, мелко билось вожделение, не давая забыться.

Тихо стукнул о пол накосник, когда Медведь удивительно ловко распустил косу Веданы, растрепал волосы её по плечам, жадно зарываясь в них пальцами. Поднялся тягучими поцелуями по шее и вернулся к груди, словно никак насытиться не мог неспешным изучением её тела.

— Не могу больше, — честно призналась Ведана, ловя в ладони его лицо, перебирая короткую бороду на щеках. Заглянула в глаза — почти чёрные, заполненные бездной раскалённого желания. Медведь улыбнулся шало и, чуть приподнявшись вместе с ней, сдёрнул порты. Провёл пальцами между её напряжённых бёдер, словно сомневался ещё, что она готова. Смешной.

— Я осторожно, — почти прохрипел, медленно направляя себя вовнутрь.

Ведана выдохнула с громким стоном. Перед глазами словно вспыхнуло что-то и закружилось, качая над полом, как в колыбели, когда она почувствовала, как Медведь заполняет её. Неспешно, тесно. Он и вправду везде большой — даже больно слегка — но только на миг, пока не соединились их тела полностью, став так необратимо, так правильно, единым целым. Ведана только дух перевела — пару вдохов и выдохов — и начала двигаться сама, лишь позволяя чуть направлять себя, поддерживать под спину.

Они свыкались с друг другом — всё больше с каждым скользящим толчком. Медведь выдыхал отрывисто сквозь зубы и глушил каждый невольный рык, вжимаясь губами в шею Веданы. Становилось всё легче и легче, становилось жадно — вобрать его ещё полнее! И ещё — да, так…

— Ведана, — то и дело касался ушка его хриплый стон.

Сильные руки сжимали горячим кольцом. Ладони блуждали по плечам, по бёдрам, приподнимая и опуская так, как нравилось ему. Как нравилось ей тоже. Кожа скользила по коже, блестящая от пота, солёная, пряная под губами и языком. Зубы его оставляли следы — влажные и чуть болезненные, когда не мог он уже сдерживаться и только лишь ласкать — брать хотел всю. А после прохладные ресницы неожиданно касались шеи. Тугие соски тёрлись о мягкую поросль на груди Медведя — и всё тело содрогалось мелко, сладко, от этого восхитительного чувства объятости им — с головы до ног. И он — весь внутри, растягивает, владеет, как под себя затачивает — чтобы не смогла забыть, не смогла больше желать кого-то другого. Она не сможет. Точно не сможет никогда.

— Рехнусь сейчас, — выдох в распалённую глубину рта.

Медведь рывком опрокинул Ведану на лавку, подхватил колени на локти, раскрывая её ещё полнее. Бесстыднее. Задвигался бешено, словно и впрямь обезумел. И казалось, что искры сейчас взметнутся над ними и пожар случится в избе — не потушишь ничем. Ведана всхлипывала отрывисто, метясь головой по ложу, отбрасывая от лица прилипающие к коже волосы. Приподнимала бёдра, опираясь на сильные руки.

Заполняло её безумие, словно ветер пустынный, забирающий последнюю прохладу, раскаляющий, иссушающий до самого дна.

С каждым яростным толчком — будто земля качается, и мир идёт трещинами, рассыпается, оставляя вокруг только вязкую бездну тёмного, как воды летнего омута, желания.

Ведана выгнулась, точно лук, когда пронзило её невыносимо острой, ослепительной стрелой. Та распалась на сотни других, разлетаясь по телу, взрезая его границы лентами, которые будто трепетали на горячем ветру. Бились волны наслаждения в тонкую преграду кожи, заставляя рассыпаться грудой тлеющих угольков. Колыхалось пламя внутри, взбудораженное, ненасытное — и стихало понемногу, обещая, что это ещё не конец.

Ведана замерла под Медведем, ещё чувствуя, как он двигается, постепенно останавливаясь. Сухие губы коснулись кожи, когда он склонил голову, опаляя дыханием грудь и шею. Ведана ловила внутри последние вспышки его первородной силы и с яростью впивалась ногтями во влажную спину.

— Говорил же, моей будешь, — шепнул Медведь, лёгонько касаясь губами мгновенно твердеющей под ними горошины соска.

— Когда ж ты говорил такое? — усмехнулась Ведана, сглотнув сухость во рту. Кажется, целый кувшин воды сейчас готова выпить.

— Не важно.

Он с тихим рыком мягко впился зубами в округлость её груди. Ведана всхлипнула тихо, сразу выгибаясь навстречу. Но Медведь отпустил и лёг рядом, тяжёлой ручищей подгребая её себе под бок.

— Если я не слышала, значит, не было такого, — больше для вида заупрямилась Ведана.

— Слышала-не слышала, а спорить не станешь, что вся моя, — спокойно возразил Медведь.

Она улыбнулась — и не стала спорить. Куда там, когда тело всё до сих пор трепещет, только лишь ощущая его рядом. Кажется, отдохнёт слегка — и снова будет готово кинуться в его жар, принять его — и так до утра самого. Как спорить, если семя его внутри — сгустком невероятной мужской силы горит? Глупо. Чай не девчонка уж, чтобы смущаться того, что случилось. И отрицать, что хотела того с самого первого дня.

И спросить бы, что будет дальше, когда закончится эта ярая ночь, но Ведана молчала, ловя каждой частичкой существа своего эти мгновения сладостного неведения и лёгкости. Сейчас хорошо. Так хорошо, что ничего другого не надо: только тепло Медведя; под ладонью — его широкая грудь, что вздымается спокойно и уверенно, рука его на бедре. И шёпот жаркий, согревающий висок:

— Выдержишь меня ещё раз?

Они уснули только под утро. Когда устали и разбрелись по домам даже самые отчаянные гуляки. Когда стихли последние песни. Ведана ещё пыталась бороться со сном, чтобы продлить и запомнить до мелочей эти мгновения: чужая весь, чужая изба, а в этой хоромине скопилось всё, что хотелось считать родным и своим. Медведь провалился в сон почти ровно в тот миг, как закончилось полным изнеможением их последнее соитие. И теперь дышал размеренно и глубоко в плечо Веданы, оставив расслабленную ладонь на её груди. Она прижималась спиной к нему и бёдрами вдавливалась, моргала часто, глядя в гаснущую вместе с лучиной на столе глубину избы. Жгло слегка между бёдер: всё ж погорячились они нынче, да остановиться всё никак не получалось, будто долго были в разлуке, а вот только этой ночью наконец встретились. И насытиться не могли, наглядеться, наобниматься вдоволь. И как бы Ведана ни боролась с собой, а всё равно уснула, подтянув к лицу руку Медведя и прижавшись к ней губами.

Да, показалось, только веки сомкнула, как загрохотало что-то в сенях. Тихое злое ворчание раздалось вслед за этим. Ведана вздрогнула, разбудив и Медведя тоже, свесилась с лавки, собирая ближнюю одежду и быстро натянула на себя исподку. Сунула под одеяло подхваченные с пола порты. И, когда после короткого — только лишь для вида — стука в хоромину вошла Ладейка, Медведь как раз успел завязать гашник. Встретили гостью хоть в виде встрёпанном и ясно говорящем о том, что ночью они спали мало, так хоть не нагими вовсе.

Да жене Ждана как будто до того и дела не было, она только смерила их взглядом, но и лицо её встревоженное и бледное, не выдало никаких о том мыслей.

— Что стряслось? — Медведь встал с лавки, как будто ненароком прикрывая собой ещё оправляющуюся Ведану. — Ты чего в рань такую прибежала. Руслав натворил что?

И по тому, что голос его остался ровным, младший брат порой был горазд на проделки. А Ладейка была склонна к тому, чтобы заслуги его преувеличивать и оттого сильно печалиться.

— Нет, Руслав дома. Матушка за ним приглядывает, — отмахнулась молодуха и тут вдруг всхлипнула жалобно. Ведана аж с лавки подскочила. — Ждан пропал.

Медведь едва не поперхнулся водой, которую как раз жадно пил — так, что стекало по шее. Он грохнул кувшином о стол и повернулся к Ладейке, отыскал взглядом свои рубахи и, собрав, принялся надевать их.

— Может, загулял где?

— А то ты не знаешь, что никогда слишком много он не загуливался, — укорила его невестка. — Всякое бывало, да домой всегда приходил. А тут ещё худо ему было последние дни. Спрашиваю, что такое, а он молчит.

И нехорошо ёкнуло в груди от её слов. И впрямь могло что недоброе случиться со Жданом, если недуг его скрутил какой. Знать бы только, что и почему отказывался он хворь свою признавать. Ведана вопросительно посмотрела на Медведя, и начала тоже собираться — ещё не зная, куда и зачем.

— Ты искала его ещё у кого-то? — тот уж принялся и обуваться, то и дело подавая Ведане вещи, которые они вчера в пылу раскидывали куда ни попадя.

— К тебе первому пошла. А тебя нет, — в голосе невестки послышались первые слёзы. — Я сюда кинулась. Подумала…

Она осеклась, покосившись на Ведану — и у той всё ж запекло скулы. Даже Ладейка вон сразу догадалась, где Медведя можно искать. Подумать только, что о них нынче будут во всей веси трепать. И безрассудным таким показался вчерашний вечер. Словно вселился в неё дух какой безумный, когда она за собой Медведя поманила. И ведь не сомневалась ничуть.

— Тогда сейчас вместе пойдём спрашивать, — поспешил успокоить тот Ладейку. — Может, спит у кого. Кто его знает... Всякому в голову блажь ударить может.

Он усмехнулся беспечно, а у самого в глазах тень тревоги жгучей залегла. В сенях отыскал Медведь свою вчерашнюю шкуру: другого кожуха при нём не было, уж в чём прибежал. И выглядела одёжа эта в свете бледного туманного рассвета дюже жутковато. Ведана, чуть содрогаясь от студёной промозглости и утреннего голода, цеплялась за руку старосты и едва удерживалась, чтобы к плечу его щекой не прижаться. Рассыпалось всё очарование прошедшей ночи, выстыло от недобрых вестей, которые, как водится, любят обрушиваться на голову в самый неподходящий миг. И нежиться бы ещё в постели рядом с любимым, а вот идти надо — искать его заплутавшего где-то брата. И чем больше дворов обходили, где Ждана не видели с самой ночи, тем шире разрасталось внутри беспокойство, что не так просто он пропал. Не завалился в сенях у какого товарища, не упал в сугроб, перебрав браги — другое случилось. То, что могло и впрямь худом обернуться большим.

Люди хмурились полусонно: ведь многие нынче легли поздно — и все, как один отвечали “нет”. Не встречали и где ночевал, не знают. Тянулся за Медведем и девушками, что его сопровождали, след общего нарастающего по веси напряжения.

Уже приближалась околица, а Ждан всё никак не находился. Ладейка едва волокла ноги и всхлипывала всё чаще — скоро от неё и вовсе не стало проку. Ни спросить ничего она уже не могла, ни рассказать.

— Так видели его последний раз на пиру у вечевого поля, — озадаченно рассказал сын кузнеца Вараня, потирая изрядно помятое лицо, когда постучали и в его дом. — Он и на кулаках там сошёлся с Броней. Не помнишь, что ли?

— Помню, — кивнул Медведь.

А Ведана и не понимала, о чём они говорят. Да, были кулачные бои, только она всё почти пропустила: колядовать готовилась идти и мастерила ещё сидела впопыхах личину — чтобы непременно на медведицу быть похожей. Глупости какие — вспомнишь, так неловко становится. Будто скинула она вчера десяток лет и снова девчонкой беспечной обратилась.

— Значит, туда пойдём, — дёрнула она Медведя за рукав.

Казалось ей, будто там может сыскаться что-то, потому как в обычную недобрую случайность она уж перестала верить.

И когда вернулись они с Медведем и Ладейкой обратно к серёдке Беглицы, как обошли вокруг истоптанных кругов, где намедни сходились парни на кулаках, её словно в спину толкануло. Капнуло пепельной чернотой в сердце. И до того ясно она увидела незримый для других след Ждана, что подивилась, как раньше не почуяла те осколки Забвения, что засели в нём — и привели к тому, что он теперь пропал.

Глава 9

Медведь не стал полагаться на одну только удачу: созвал на поиски Ждана крепких парней, которых знал с самого детства. Они, хоть и разбитые поутру буйным весельем, не отказались. Собрались споро, даже не поутренничав — и отправились вслед за старостой.

Шли долго. Пока не обратилась улица Беглицы, хорошо протоптанная и широкая, на которой можно и вчетвером в ряд идти, в узкую тропку. Её после обильных снегопадов на Карачун так и не пробили толком. И по ней-то, если верить ощущениям и острому, словно россыпь игл, следу, ушёл Ждан. Куда и зачем, неведомо. И что привело его в такое безумство, что он покинул весь посреди празднества.

Ведана догадывалась — и догадке собственной верить не хотела. Хотела убедиться сначала, что не ошиблась. Может, зря всё это себе придумала.

— Следы, смотрите, — Медведь приостановился, махнув рукой в сторону от тропы.

Через полупрозрачный берёзовый перелесок и правда уходила вереница странных отпечатков, глубоко уходящих в снег. Там, где сугробы становились выше, видно было, как шедший через них, мёл поверху руками: то ли согнуло его так, то ли те очень удлинились. И жутковато становилось от вида этих странных следов. Ведана первая пошла по ним, ощущая по слабой нити особого духа, что Ждан и впрямь двинулся в ту сторону.

— Что ты чувствуешь? — проговорил над ухом Медведь, вновь с ней поравнявшись.

Подхватил под локоть, поддерживая, чуть вперёд вышел, чтобы путь ей удобнее пробивать.

— Ничего доброго, — она покачала головой.

Не хотелось лгать ему, давать надежду на простое разрешение, на здравие полное Ждана, за которым не углядела, поддавшись совсем другим мыслям и стремлениям. Отчасти то её вина. Она ведь и прибыла в Беглицу, чтобы разобраться, чтобы уберечь… И что же? Не уберегла, получается?

Дорожка бежала прямая, уверенная. Скакнула между светлыми стволами берёз — и понеслась дальше — на широкий заснеженный луг, что слепил видом одним. Мела слабая позёмка по горбатым спинам сугробов, из которых, как иголки, торчали почерневшие былинки. Сухо морозило по лицу, скребло мелкими снежинками. Вдохнуть поглубже не получалось: разгулялся ветер на просторе, вырвавшись из плена тонкой рощи, загонял дыхание обратно, и приходилось хватать воздух мелкими рывками и то и дело утирать слёзы с глаз.

Парни тихо бранились позади. Ладейка всхлипывала то ли от неровно бьющего в лицо ветра, то ли от печали, которая совсем её в кулаке сдавила, выжимая соки. Она уж еле ноги переставляла, и Варане пришлось её под руку придерживать, чтобы не свалилась куда в снежную холодную глубь.

Не посмотри, что Око нынче повернуло уж на весну, на рост пошло, а зима мела, ничуть того не страшась. Всё яростнее с каждым мигом. А луг простирался всё дальше и дальше, сливаясь с искрящимся снежной пылью окоёмом в одно рябое полотнище.

Показалось, увидела Ведана впереди огромную размытую поднимающейся пургой тень. Она остановилась на миг, прикрывая глаза ладонью. Осмотрелась, ясно ощущая, что след особый, словно капли угольной воды, стал чётче.

— Там, — она протянула перед собой руку.

Медведь кивнул только и обернулся на парней, которые тоже шаг придержали, ожидая, как их поведут дальше. Метнулся яростный порыв ветра, закрутился, заплясал вокруг снежными вихрями, засыпая глаза, пробираясь под ворот, плотно укутанный платком. Ведана задохнулась. Повернулась к Медведю,чтобы спрятать лицо у него на груди. И не поняла, как такое случилось: её просто отдёрнули от него. Огромная получеловеческая фигура возникла позади, закрыла тусклый свет Ока, что пробивался сквозь дымчатую пелену. Тяжёлые руки легли на плечи. Рванули назад — и Ведана только мазнула ладонями по запястьям Медведя в попытке удержаться.

Загомонили встревоженные голоса. Зашуршали шаги по снегу, слепо метясь вокруг. А Ведана словно оказалась в белёсой пустоте, где не было никого больше, кроме неё и того, кто ходил вокруг, примеряясь, куда бы ударить снова. Она встала медленно, тронула осторожно разодранный на плече кожух.

— Ждан, — выдохнула, пытаясь вновь дыхание своё найти, что как будто вылетело из груди — и там вдруг стало пусто и липко. — Ждан, слышишь меня? Кровь свою слышишь? Тебе владеть ею надо. Слышать её, и она не причинит тебе зла. Пращуры твои не могут навредить.

Она хватала воздух немеющими от снега и ветра губами. Отбрасывала от лица растрёпанные под съехавшим на затылок платком волосы. И крутило, крутило в груди страхом ледяным, хоть и пыталась она не пустить панику по телу: тогда и вовсе не шевельнуться. Ждан был где-то рядом. Мелькала его тень то с одного бока, то другого — и оказалось, что оттащил он Ведану так быстро и далеко от остальных, что теперь им пришлось бежать немало, чтобы нагнать их.

— Стой! — Ведана выбросила вперёд руку, как получеловек-полумедведь бросился к ней.

Да куда там остановить! И знала она: чтобы излечить его, вырвать из тела его сгусток тот ядовитый, что отравлял и чернил его сильную кровь, придётся коснуться его. Так пусть бросается? Только бы увернуться от когтей.

— Ждан! — оглушительный сильный возглас ударил в спину.

Ведана качнулась от мощи страшной, взбудораженной, что окутала её всю с головы до онемевших в снегу ног. Тень метнулась из зыбкой снежной пелены ещё раз, только едва опешив от приказа той, что одна лишь могла сдержать бурю, толкающую его вперёд. Уничтожить, разметать на куски силу чужеродную и опасную для Забвения. Что жгла сейчас его калёным железом просто рядом находясь.

Медведь вылетел ему наперерез. И первый раз он показался не таким уж большим. Получеловек был на две головы выше. Его густая шерсть окутала не хуже шкуры плечи его, как они сцепились. Парни приближались слишком медленно, но смыкались сразу со всех сторон. А Ждан, которого уж и узнать нельзя было: так исказились, вытянулись его черты, вновь бросился на брата, которому лишь едва удалось его оттолкнуть. Тяжёлый топор врезался в твёрдое, напряжённое его тело. Перевертень взвыл, махнул лапищей — и Медведя швырнуло в сторону. Он утонул в сугробе на миг, едва не попал под ноги Варане. Тот еле перепрыгнул через него, на ходу вскидывая топор. Парни налетели на полузверя, словно шершни — но миг-другой — и раскидало их в стороны. Раздосадованные, сдобренные болью возгласы впились в Ведану, словно стрелы. Она задрала подол до колен и прыжками кинулась к Ждану.

— Слушай меня. Слушай, — шептала, задыхаясь.

И не смотрела почти перед собой, обратившись внутрь источника своей волховьей силы. Перевертень скакнул навстречу — но качнуло его в бок, как вновь Медведь обрушился на него заснеженным валуном. Сцепились, закувыркались в снегу. И в голове что-то будто вспыхнуло огнём, как услышала Ведана даже через нарастающий вой ветра и громкое дыхание мужей — хруст костей. Она закричала, кажется. Продралась через сугробы и навалилась всем весом на выгнутую спину Ждана. Вцепилась пальцами в жёсткий мех.

— Слушай меня!

Открыла глаза, щурясь от ледяной рези в них. И увидела налитое яростью лицо Медведя, прижатого громадными лапищами к земле. Удар топора вскользь пришёлся по плечу полузверя. Тот рыкнул, дёрнулся вверх, пытаясь сбросить с себя надоедливую ношу, но Ведана держалась крепко. Никогда прежде она ни за что так не цеплялась. Медведь выдохнул резко, со стоном, как перевертень надавил на него сильнее. И смог только одну руку поднять — с оружием. Но и та вмиг оказалась прижата к земле.

Ведана продралась сквозь бурую шерсть, ломая ногти — едва коснулась горячей кожи Ждана.

— Пусти, — и протолкнула дальше, сквозь границу тела.

Новый рывок — влажный хруст костей. Стон Медведя, и затихающая схватка. Ведана зарычала, расплескивая силу свою по мышцам и костям, огромным, крепким, что гранит. Нащупала засевший у сердца чёрный, яростно дрожащий комок. И обхватила его пальцами.

— Оно не может тобой управлять, Ждан. Слушай свою кровь. Отпусти. Дай отпустить.

И рванулась всем весом своим назад, удерживая сгусток мрака в кулаке. Упала в снег, чувствуя, как жжёт ладонь. Как рассыпается по ней горячий пепел умирающей частички Забвения. Холодная пыль сыпала в лицо с белёсого неба. Ослепительного и мутного одновременно. Ведана лишь едва дала себе отдышаться, не понимая ещё, сколько уже лежит так. Поднялась еле-еле. Огляделась, пытаясь нащупать на плечах совсем уж свалившийся с головы платок. Парни сгрудились вокруг чего-то. Она перевалилась на колени и так, почти не выпрямляясь — сил не было — добралась до остальных. Растолкала в стороны, моргнула неверяще, чувствуя, как смерзаются окроплённые слезами ресницы.

Медведь лежал неподвижно. Брызги крови усеивали снег вокруг него. Ледяная пыль в его волосах, царапины на лице, и весь он будто ветка изломанная. Ведана вскрикнула глухо, подползая ближе.

— Он дышит? — чей-то озадаченный вопрос вцепился в виски, заколотился в голове острой болью.

Дышит? Он должен дышать...

Ведана приникла к его груди щекой — огромное сердце Медведя билось: слышно даже через толстый кожух. Отлегло от души хоть малость, да всё равно выглядел он скверно: а значит, радоваться ещё рано.

— Скорее, надо его в Беглицу нести! — она оглянулась на остальных.

И тогда-то только увидела сквозь пелену снежной пыли, что ещё кружила в воздухе, что неподалёку лежит ещё и Ждан. Ладейка склонилась над ним, что-то тихо приговаривая, а он шевелился еле-еле, уже закутанный в кожух одного из парней.

— Жив, — ответил Вараня на безмолвный вопрос Веданы. — И жить будет ещё долго. Оцарапало его только слегка.

И, казалось бы, не виноват в том Ждан, что с ним случилось — а всё равно заметно злились на него те, кто пришёл с Медведем на его поиски. Как будто из-за того, что он-то, наделав столько дел, помяв каждого, кто был сейчас здесь, сам почти не пострадал. А парни держались за бока и то и дело касались кончиками пальцев ссадин на лицах.

— Я с Жданом и Ладейкой останусь. Помогу им дойти. Он-то и сам, верно, ноги дотащит. Очухается только чуть, — сказал один из молодых весечан. Ведана не помнила имени. Сейчас она вообще мало о чём думала, кроме того, что Медведя скорее нужно к лекарю донести.

— А мы Медведя потащим обратно, — согласился Вараня. — Только вот надо волокуши. А то мало ли. Сильно его потрепало.

Парни подобрались и рысцой через сугробы побежали в сторону недалёкого молодого сосняка, где можно было нарубить хороших веток на волокуши. А Ведана снова обратила взгляд на старосту. Сейчас одно пока успокаивало немного: что он дышал всё же, а кровь, окрасившая снег вокруг него, была больше перевертеня, которому крепко досталось топором. Но сейчас, когда он принял прежний облик, рана не казалась столь страшной. Ладейка прикладывала к плечу медленно садящегося Ждана ледяной комок, останавливая кровь.

— Замёрзнешь ведь, — почти хныкала. — Пока дойдём.

Да он и не слышал как будто, диковато зыркая по сторонам и плохо, видно, понимая, что здесь делает.

— Не замёрзнет, — отозвалась Ведана, вновь отворачиваясь. — Внутренний жар его ещё долго будет греть. Успеете до дома добраться.

Она и хотела бы как-то Медведю помочь, но не была целительницей. Она видела токи его силы, ещё могучие переливы древней крови — и не могла ничего поделать — только ждать, как принесут парни веток. И монотонное причитание Ладейки отвлекало, раздражало невольной злостью, что поднималась в груди. Да не только на Ждана, а больше — на себя саму.

Скоро притащили волокуши; весечане осторожно подняли всё ещё бесчувственного Медведя и уложили на них. Схватились, дёрнули — и потащили в сторону Беглицы, оставив позади едва плетущегося Ждана под присмотром жены и товарища. Никто ни о чём не говорил до самой веси. А Ведана шла по сугробам рядом с волокушами и почти не спускала взгляда с лица Медведя. Всё боялась,ч то он вдруг — перестанет дышать.

— К Горшеку его надо, — напомнил Вараня. Будто кто-то забыл.

Да путь через всю Беглицу — на другой её конец — оказался самым тяжёлым. От взглядов, что сыпались со всех сторон, от шепотков и испуганных выкриков.

— Живой? Живой хоть?

— Живой будет! — уверенно отвечал сын кузнеца и, видно, самый близкий из всех друг Медведя. — Не верещите.2f83e3

— А Ждан где?

— Что случилось-то?

Ведана пригибала голову под каждым вопросом, который был словно укор ей. И зябли руки: рукавицы она обронила где-то в пылу схватки с переветенем, а после даже искать не стала. Ветер лизал колючим холодом кожу и морозил влагу на ресницах. У избы старейшины Видослава пришлось чуть приостановиться, потому что вылетела со двора в распахнутом кожухе Крижана, а вослед ей грянул оклик отца. Девица едва с ног Ведану не сшибла. Схватила её за ворот и дёрнула с силой.

— Довела его всё ж до беды! У, ведьма! — заверещала, словно сорока: пронзительно, звонко. — Довела-а.

И завыла вдруг, вытирая рукавом слёзы с щёк. Ведана высвободилась, ничего не собираясь ей объяснять. Если и оправдываться приниматься, то только не перед дочерью старейшины. Но та потащилась следом, не отставая, но и не подходя совсем близко, будто опасалась чего-то.

Показалась наконец впереди приземистая изба лекаря здешнего и знахаря Горшека. Был он уже едва не дряхлый дед, да всё ж что-то ещё смыслил. Он и встретил нерадостных гостей на пороге небольших сеней, опустил бледные то ли зелёные, то ли голубые глаза на неподвижного Медведя и только головой внутрь избы качнул: проходите.

Медведя на лавку у печи уложили. Парни принялись было стаскивать с него кожух, да лекарь остановил:

— Не трожьте: резать будем. Рука у него сломана. И спина, может. Идите уже. От вас только шум будет.

Те потоптались ещё немного, не решаясь всё же покинуть старосту, да от строгого взгляда Грошека всё ж сбежали. Только девицы остались: их-то ещё никто не гнал. Лекарь окинул взглядом Ведану и зажавшуюся почти в угол Крижану, словно решал, кому из них остаться стоит. Да тут ввалился в избу сам Видослав.

— Пусть идёт тоже! — шаг сделал к Ведане. — Нечего ей тут делать. Дело сделала доброе, да бед всё больше.

— Никуда не пойду! — огрызнулась та и посмотрела на лекаря, ожидая поддержки. Да тот размеренно резал острым ножом толстый кожух на Медведе и пока молчал. — Я травы ведаю, отвары. Уж больше в лекарском деле смыслю, чем она. А то и обе помочь можем.

— Иди, — вдруг сказал Горшек и покосился на старейшину. — И ты, Видослав, тоже.

И перечить бы дальше, отстаивать право своё рядом с Медведем остаться — да отчего-то руки вдруг опустились. Оборвалось что-то в груди будто бы — и Ведана просто повернулась и пошла прочь. Не обернулась ни разу ни на Видослава, ни на избу лекарскую. Опостылела вмиг Беглица да и всё вокруг. Будто бы в полной тишине Ведана добралась до избы, ощущая взгляды весечан, только гулом неразборчивым слыша их голоса. И укрылась внутри. На лавку легла — да так и пробыла до самого вечера, почти не шевелясь.

Только, как стемнело крепко, она вновь собралась до Горшека, лишь выпив воды на дорогу. Опрометью кинулась, обретя силы вновь, пробежала через весь, словно пролетела — и натолкнулась у сеней на неожиданную стражу.

— Прости, но тебя пускать сюда не велено, — остановил её один. — Видослав сказал.

— Что он ещё вам сказал? — Ведана оглядела только смутно знакомые лица мужей.

— Ещё сказал, что от Медведя тебе надо подальше держаться, — раздался голос из глубины сеней, когда дверь чуть приоткрылась.

Навстречу вышел Видослав. В несколько уверенных шагов оттеснил Ведану дальше.

— По праву какому?

— По совести, — старейшина поправил на плечах накинутый на них кожух. — Легла ты с Медведем, голову ему вскружила, а до беды довела. По недомыслию своему. По невнимательности. И дело доброе сделала, а получилось скверно всё равно. У Медведя рука сломана, рёбра помяты и спина — ладно, не совсем худо. Да двигаться он вряд ли скоро хорошо сможет. Горшек справится. Без тебя теперь уж как-то. Крижана позаботится. А в тебе нынче уж надобности нет.

Ведана так и сделала пару шагов назад, словно в грудь её толкнули. Зажгло злостью и непониманием в горле, в глазах аж пятна заплясали. Обрушилась вся темнота ночи на плечи неподъёмной тяжестью. Да и ветер стал как будто вдвое студёнее, пробирась под ворот, скользя пальцами ледяными даже по спине.

— Я не могу оставить его.

— Можешь, — покачал головой Видослав. — Пойми, так лучше будет. Спокойнее ему. И он скорее поправится. А как забудет тебя — и того пуще. Знаю я таких женщин. Которые жизни ломают.

— Никому я ещё жизни не поломала, — Ведана усмехнулась. — Да только вы всё пытаетесь мне навязать вину. Всё, что я делаю, поворачиваете так и эдак, чтобы зачернить. Не рады мне. И благодарности в вас и на горсть не наберётся. А забыть уж давно пора, что было. И кем я была — потому что сама не рада.

— Уезжай, — спокойно продолжил старейшина. — С утра уезжай. До Кирията тебя отвезём, а там сама, как знаешь. Забудь Медведя.

Видослав повернулся уж и уходить, скользнуло серебро ясно горящей на звёздном небоскате луны по его торчащим из-под шапки светлым волосам. И Ведана хотела спорить. Готова была даже у порога сесть и никуда не двигаться, пока Медведя не увидит — а поняла вдруг так ясно и холодно, как свет ночного Ока, что бесполезно это. Может, и впрямь, сейчас надо оставить, не тревожить? Так будет Медведю лучше?

Тяжко пришлось на пути этом. Но есть и то, что можно долго вспоминать — и тем жить дальше.

— Я уеду, — бросила Ведана Видославу в спину. — Только Медведю передайте, чтобы к миртам наведался, как оправится совсем. Иначе то, что со Жданом было, и с Руславом случится.

Старейшина обернулся коротко, но, ничего больше не сказав, скрылся в сенях.

Глава 10

— Ну, что ж, Медведь, — князь веско хлопнул его по плечу. — Жду тебя в скорости назад. Неверное то было решение оставить тебя старостой в Беглице. Теперь понимаю это. Так теперь исправить надо.

Медведь кивнул, улыбаясь. И на месте не стоялось спокойно, как хотелось ему уже отправиться в Верхнюю Мелинку к миртам. Узнать наконец все глубины своей крови, всю силу её, чтобы после отданного в отроки князю Руслава всему обучить.

Не хотел он такого, чтобы случилось с ним то же, что и со Жданом. Тот долго ещё в себя приходил, молчал едва не совсем целую луну. Ладейка боялась, что так и не станет прежним. Да вот помалу вернулось всё на свои места, будто ожил он снова. И приезжал недавно в Кирият — проведать.

А больше всего хотелось Медведю увидеть Ведану. Разлука с ней, в которой виноваты были те, кого он родичами своими считал, почти на части его разрывала. Не поверил он, конечно, словам Видослава, когда тот сказал, что сама она его бросила. Да и княжеский лекарь Лерх, который спешно прибыл в Беглицу двумя днями позже, только подтвердил всё. Не просто так Ведана умчалась к миртам, как прогнали её. Она к князю пошла и попросила его лучшего лекаря взяться за лечение Медведя. А Кирилл, конечно, не смог ей отказать. Да и, мало того, как сумел Медведь хотя бы в телегу сесть, его отвезли в Кирият. Хотел князь вернуть своего дружинника туда, где ему самое место — и понадобился для того, чтобы понять это, почти целый год.

— Здесь твой дом, — сказал князь при встрече. — Здесь и семья твоя. А коли захочешь её больше сделать, — рассмеялся, — я только рад буду.

И Медведь хотел. Потому что как будто не целым был без Веданы. На дочку Видослава и глядеть не хотел, сразу её от себя прогнал и слова не выслушав, чем старейшину рузозлил немало. Да что уже тот поделать мог…

Медведь погрузился на коня — самого крепкого, какой нашёлся в княжеских стойлах — и скоро выехал за ворота детинца, надеясь вернуться сюда уже не один. Никогда он не бывал у миртов — загадочных и мудрых, как говорили — и, признаться, побаивался. Что скажут ему? Может, Ведана не права оказалась, и не смогут они ему помочь? Да что гадать. Самому узнавать надо.

На дорогах начиналась самая распутица. Не дожидаясь Комоедиц, зима решила отступить, открывая дорогу сырой и ветреной весне. Однако снег таял от каждой вспышки Дажьбожьего ока на укрытом кучерявыми синеватыми тучами небе. То и дело принимался идти сонный дождик, который как будто помалу силы пробовал, решив, что рановато ещё поливать не совсем открывшуюся из-под сугробов землю.

В лесах же, между деревьями и в низинах, снег сходить не торопился. Лежал оплывшими кучами, усыпанными мелкой трухой и иголками. Пахло кругом прелой прошлогодней травой, влажной корой, под которой ещё не открылись древесные соки. Но повсюду чувствовалось это зыбкое предвкушение. Ещё денёк-другой — и совсем разгуляется весна.

Ветер носился вдоль дороги, трепал верхушки деревьев, гнал по небоскату тяжёлые облака — и они где-то на севере ещё сыпали, верно, мелким снегом. Медведь знал, куда ехать, но не знал, что ждёт его там. Может, Ведана и вовсе оставила всё, что было с ними, за спиной и решила забыть? Тогда ему не останется ничего другого, кроме как заставить её снова всё вспомнить и почувствовать. Через завесу чужой лжи, что привела к их расставанию, через людскую неблагодарность и страх перед тем, что они понять не в силах.

Дни за днями шли, открывая перед Медведем веси, в которых он ни разу не бывал и места, которых ни разу не видел. Надо же, всю жизнь в княжестве прожил, много куда бросался вместе с дружиной, а в эту сторону — никогда. А именно в этой стороне оказалось сейчас всё самое важное.

Минуло почти две пятерицы пути — и стало заметно теплее. Медведь сменил плотный кожух на суконную свиту — и как будто сошёл ещё один слой тяжёлых дум и тревог с него. Сменили могучие сосновые леса и ельники высокие, светлые липовые рощи и дубравы. Стояли кряжистые стражи, ещё безлистные целыми полчищами, раскинув узловатые ветви с блестящими камешками не опавших желудей, следили будто за каждым путником, что решил наведаться в эти заповедные земли, куда, как говорили, не каждый попасть может. Иные так и не находили верной дороги и возвращались домой ни с чем.

И представлялось отчего-то, как ехала этим путём Ведана ещё зимой, когда едва миновали Турицы. Как принимали её эти дубовые рощи? Смотрели ли на неё так же строго? Верно, нет. Она здесь стала почти родной.

Как показалась вдалеке на пологом холме Верхняя Мелинка — Медведь сразу узнал её. Защемило где-то в сердце, и он подогнал коня, чтобы скорее добраться туда. Проехал по широкому крепкому мосту через реку, ещё покрытую позеленевшим, пропитанным водой льдом. Но повсюду уже виднелись тёмные полыньи — вдоль берега — и казалось, что с каждым мигом под ярым Оком они становились больше.

Едва миновав околицу и оказавшись на улице, ещё сырой, но уже хорошо притоптанной местными, Медведь спешился. Поймал по пути дородную женщину в толстой зелёной свите, слегка преградив ей дорогу.

— Здрава будь, любезная, — улыбнулся, стараясь быть приветливым, хоть и терпения уже не хватало. — Подскажи, где я могу найти волхву Ведану?

Баба заправила под платок русые пряди, пристально оглядывая его, и, видно, убедившись, что ничего дурного он с собой не несёт, махнула рукой вдоль улицы.

— Там, через две избы от общинной — увидишь — будет стоять. Маленькая изба, новая. Нарочно для неё мужики наши срубили ещё летом.

Вот, значит, как. Ценили здесь Ведану, раз на отдельный дом для неё расстарались — пусть и маленький. Да то было похоже на волхву: никого она стеснять не хотела, ни к кому в соседки не навязывалась, теснясь под бок хозяевам. Медведь улыбнулся, зная теперь, что не ошибётся. Он повёл коня дальше по улице — широким шагом миновал весь до серёдки, то и дело перепрыгивая через лужи и кивая тем, кто попадался ему на пути. Люди посматривали, хоть и с любопытством, да без страха или злобы: верили, наверное, что заповедные дубравы не пустят к ним лиходеев.

Вот и вынырнул из-за огромной общинной избы маленький сруб — показалось издалека, что с ширинку для рук размером. Как только там кто-то уместиться может? Крышу её покрывал подтаявший снег. С козырьков свисали прозрачные, исходящие слезами сосульки. Двор был расчищен — явно мужскими руками: высокие сугробы были навалены по краям ровной тропинки. И отчего-то кольнуло в груди жгучей ревностью: кто это у Веданы тут хозяйничает? Кто заботится так… И встал, не дойдя и до середины тропки, как вышел ему навстречу из сеней Рогл. Медведь и не узнал его в первый миг: до того возмужал и в плечах раздался, будто в дружине уроки держал против мастеров. Только чёрные прямые пряди волос, разметанные по плечам, сразу в памяти вспышкой отразились: таких вороных до ночной синевы ни у кого из знакомых больше не было.

Вельдчонок поднял взгляд — да какой уж он теперь вельдчонок — глянул хмуро поначалу, а там признал Медведя тоже. Стряхнул с лопаты талый комок снега и прислонил её к стене.

— Здрав будь, Медведь! — улыбнулся, подошёл в несколько шагов. Да этот двор небольшой одним прыжком преодолеть можно.

Они пожали друг другу запястья. Медведь всё смотрел в лицо Рогла — и словно прошлое своё вдруг так ясно увидел, точно случилось всё вчера.

— Спасибо, — сказал. И добавил, когда вельд непонимающе вскинул брови. — Что Ведану в Беглицу отправил.

Рогл усмехнулся.

— Она ждёт тебя каждый день.

Больше ничего говорить не стал — пошёл прочь со двора: видно, к жене своей, которая, стало быть, недавно как раз разродилась. А Медведь в сени шагнул — и понял вдруг, откуда был присущ запах особенный коже Веданы, который он вдыхал жадно в мгновения их близости. Отсюда: трав и дерева. И сбитня яблочного — точно.

***

Ведана вздрогнула от тихого скрипа двери. Неужто Рогл забыл что-то? Думала, ушёл уже. Обернулась — и вдохнуть забыла. Медведь вошёл в избу чуть боком — проход для него казался узковат. Содрал с головы шапку, озираясь — и Ведана покачнулась даже, сбитая с ног его видом.

— Здравствуй, — он улыбнулся, проходя дальше, опуская шаги уверенные на ступеньки всхода.

— Здравствуй, Медведь, — Ведана вцепилась в него жадным взглядом. И найти боялась следы увечья, но он был как будто совсем таким, как раньше. Не зря Лерх свой хлеб при князе ест.

Тёмные глаза старосты с любопытством осматривали хоромину её тесноватую: одной много ли надо? И даже неловко становилось за то, что изба её так для него мала. Он словно всю её от стены до стены заполнил: после его-то, срубленной для большой семьи.

— Я сразу, как в себя пришёл, за тобой ехать хотел, — усмехнулся Медведь, останавливаясь напротив. Забрал из рук её горшок, который она хотела на печь поставить, да забыла. Убрал на стол и взял ладони в свои. — Только встать не смог. И ещё луну после почти не ходил. Только Лерх один меня на ноги и поставил.

Ведана замотала головой: так горько было слушать. Что она вынуждена была ради спокойствия его уехать в тот миг, как была ему нужнее всего.

— Прости. Я должна была.

— Тебя выгнали. Я знаю, — он провёл большими пальцами по её щекам. — А мне после даже страшно было к миртам собираться.

— Почему же? — Ведана вновь на него взгляд подняла — и утонула будто бы. Не выбраться никак из этих омутов тёплых: смотреть бы на него всегда.

— Думал, может, замуж вышла уже, пока я хвораю.

Она рассмеялась тихо, медленно скользя ладонями по широким запястьям.

— Кому я тут в жёнах нужна: с дитём от другого мужчины под сердцем? Миртам свою бы кровь не застаивать. А вовсе чужая им без надобности.

Медведь сжал её плечи и встряхнул чуть: чтобы перестала говорить так много от волнения.

— Мой, — не спросил. Только мысль в голове собственной утвердил.

Она кивнула, отчего-то заливаясь краской до самых ушей. Но Медведь поймал её лицо в ладони и тут же прижался губами к губам. Толкнулся в глубь языком, вмиг овладевая всеми мыслями и телом, что затрепетало и словно отяжелело от его ласки. Ведана повисла на его плечах, отвечая со всем пылом, что рвался из груди самой. Медведь ласково гладил её талию, спину и живот, будто сам прочувствовать хотел, найти в лоне её ту жизнь, что уже крепла в нём — Ведана же давно ощущала её возрастающую силу. Силу древней крови, что излилась из самого Хозяина леса.

— Учить будешь меня? — шепнул Медведь, едва поцелуй разрывая.

— Волхвы будут, — она засмеялась, сгребая его за ворот. — И всё будет хорошо.

Снова потянула его к себе, стаскивая с плеч свиту. И касалась его повсюду, раздевая — не хотела терпеть. Не хотела даже вечера дожидаться.

— Не наврежу? — задыхаясь в собственном вожделении, спросил Медведь.

Задрал понёву вместе с рубахой Веданы до бёдер, огладил, чуть царапая кожу мозолями.

— Он кровь от твоей крови... Не навредишь, — поспешила она его уверить.

Откинулась спиной на крепкую Божью ладонь, зная, что она простит то, что свершится на ней. Обхватила любимого лодыжками, принимая так полно, как могла. Он брал её осторожно, едва сдерживая жаркое нетерпение. Да всё ж боялся, видно. Сминал мягко отяжелевшую и разбухшую уже грудь, чуть сдавливая пальцами особо чувствительные теперь вершинки. Гладил разгорячённые бёдра и скользил внутри так невыносимо сладостно и тесно. И Ведана содрогалась мелко от этих невероятно ярких ощущений. Будто тело её перерождалось, принимая теперь того, кто в ней остался своей частицей — и снова целым становилось. Раскрывалось, как бутон, подставляясь под тепло и свет единственного Ока, что ему нужно.

— Ты поменялась, — улыбнулся Медведь ей в губы, склонившись.

— Поменяюсь ещё больше, — шепнула Ведана, ловя его рот своим. — И я рада, что ты это увидишь.

И Медведь остался в её избе — теперь ему придётся задержаться здесь, чтобы познать мудрость Велеса, уроки миртов, которые знали о нём больше, чем он сам. Они провели первую ночь вместе. Первую из всех после возвращения в Верхнюю Мелинку, когда Ведана чувствовала себя снова живой.

Теперь всё будет хорошо. Всё на своём месте. Ведана долго искала его — и кто знал, кто сказать мог, где доведётся найти. И жизнь прошлая будто отмерла за ненадобностью. Другая будет: рядом с мужчиной, которого она, сама того не ведая, ждала всё это время.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg