«Уничтожить королевство»

Уничтожить королевство (fb2) - Уничтожить королевство [To Kill a Kingdom] (пер. Кристина Александровна Эбауэр) (Сто королевств - 1) 1263K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александра Кристо

Александра Кристо Уничтожить королевство

Моим любимым, которые не могут разделить со мной этот момент

Глава 1 ЛИРА

У меня есть сердце на каждый год моей жизни.

Семнадцать штук, спрятанных в песках спальни. Время от времени я погружаю туда руки, просто чтобы убедиться, что сердца на месте. Глубоко похороненные и кровоточащие. Я пересчитываю их — а что, если ночью одно украли. Опасения мои вполне оправданны. Сердца — это сила, и если мой народ жаждет чего-то отчаяннее, чем океанских глубин, то именно ее.

Я слышала истории о потерянных сердцах и загарпуненных женщинах, придавленных к океанскому дну в наказание за предательство. Оставленных страдать, покуда кровь их не станет солью, а сами они не растворятся в пене морской. Женщины эти забирают человеческие дары у своей родни.

В русалках больше рыбьего, чем плотского, и верхняя их — телесная — часть плавно перетекает в чешую. Вместо волос у них, в отличие от сирен, голубоватые отростки, а рты их могут растягиваться до размеров небольшой лодки, позволяя заглатывать акул целиком. У русалок темно-синие тела и плавники вдоль рук и позвоночника. Они одновременно и люди, и рыбы, не получившие красоты ни от первых, ни от вторых.

Как и все чудовища, они могут быть смертельно опасны, но там, где сирены соблазняют и убивают, русалки сами поддаются людскому очарованию. Они воруют безделушки и преследуют корабли в надежде, что с палуб упадут сокровища. А иногда спасают жизни моряков и взамен не берут ничего, кроме талисманов. И человеческие сердца у нас русалки крадут не ради силы. Нет, они просто верят, что если съедят их достаточно, то и сами станут людьми.

Ненавижу русалок.

По моей спине змеятся волосы, красные, как и мой глаз — только левый, поскольку правый глаз каждой сирены всегда цвета моря, где она родилась. Для меня это великое море Дьяволос[1], где вода сияет яблочной зеленью и сапфирами. Смешиваясь, два оттенка создают нечто новое. Здесь сокрыто подводное царство Кето[2].

О красоте сирен ходят легенды, но в кетонках течет королевская кровь, а это дарует особое великолепие. Величие, выкованное соленой водой и царскими привилегиями. Ресницы наши сотканы из ледяной стружки айсбергов, губы окрашены кровью моряков. Даже странно, что для кражи сердец нам вообще нужна песня.

— Кого заберешь, кузина? — спрашивает Калья на псариине.

Она сидит рядом со мной на скале, глядя на раскачивающийся вдалеке корабль. Ее чешуя темно-рыжая, а светлые волосы едва доходят до груди, прикрытой переплетенными оранжевыми водорослями.

— Что за глупый вопрос, — отвечаю я. — Ты знаешь кого.

Корабль лениво рассекает безмятежные воды близ Адекароса[3] — одного из человеческих королевств, которое я собираюсь лишить принца. Это судно меньше большинства и сделано из красного дерева, олицетворяющего цвета их родины.

Люди любят выставлять свои богатства напоказ, но это лишь превращает их в мишени для существ вроде нас с Кальей, что без проблем могут найти королевский корабль. В конце концов, у него единственного во всем флоте на флаге изображены дерево и тигр. И только на этом судне когда-либо плавал адекаросский принц.

Легкая добыча для желающих поохотиться.

Солнце давит мне на спину. Жар льнет к шее, отчего волосы липнут к влажной коже. Я жажду подводного холода, столь острого, что подобно дивным клинкам пронзает тело до костей.

— Очень жаль, — говорит Калья. — Шпионя за ним, я словно наблюдала за ангелом. Такое милое личико!

— Сердце будет еще милее.

— Ты давненько не убивала, Лира, — дразнит она с сумасбродной улыбкой. — Уверена, что не утратила навык?

— Год — это не «давненько».

— Смотря кто считает.

Я вздыхаю:

— Тогда скажи кто, чтобы я их убила и покончила с этой болтовней.

Ухмылка Кальи порочна. Из тех, что она приберегает на случаи, когда я в особо грозном настроении, ибо жестокость для сирен вроде как важнее всего. Наша жестокость бесценна. Дружеские и родственные чувства чужды нам так же, как земля. А верность мы храним лишь Морской королеве.

— Ты сегодня как никогда бессердечна.

— Вот уж сердец у меня всегда в достатке, — возражаю я. — Семнадцать штук под кроватью.

Калья выжимает воду из волос.

— Ты стольких принцев вкусила…

Она говорит об этом так, словно подобным можно гордиться, но Калья просто молода и забрала всего два сердца. Ни одно не принадлежало особе королевских кровей. Это мой удел, моя территория. И к этому Калья относится с пиететом. Ей интересно, отличаются ли губы принца от губ любого другого человека. Откуда мне знать? Я пробовала лишь принцев.

С тех пор как люди убили нашу богиню, Кето, забирать сердца в месяц своего рождения стало традицией. Это праздник жизни, дарованной нам Кето, и отмщение за жизнь, которой ее лишили люди. Пока я была слишком мала для охоты, за меня, как и принято, охотилась мать. И она всегда выбирала принцев. Порой совсем юных, как я. Порой старых и морщинистых или средних детей без единого шанса на корону. К примеру, у правителя Армонии[4] было шестеро сыновей, и на мои первые дни рождения мама приводила их по одному в год.

Когда в конце концов я стала достаточно взрослой, чтобы справиться в одиночку, то даже не подумала отказаться от королевских отпрысков и нацелиться на моряков, как прочие сирены, или охотиться на принцев, которые вот-вот взойдут на престол. Я верно следую традициям своей матери.

— Ты ракушку захватила? — спрашиваю я.

Раздвинув волосы, Калья показывает оранжевую ракушку, закрепленную на шее. Похожая, только на несколько оттенков кровавее, болтается и на моей. Выглядят они так себе, но через них нам проще всего общаться. Прижмешь ракушку к уху — и услышишь шум океана и песнь подводного дворца Кето, который мы зовем домом. Если мы разделимся, для Кальи это станет картой к морю Дьяволос. Мы далеко от своего королевства и добирались сюда почти неделю. Калье четырнадцать, потому она предпочитает держаться поближе к дворцу, но я решила, что пора это изменить, и поскольку я принцесса, мои прихоти исполняются столь же рьяно, как законы.

— Мы не разделимся, — уверяет Калья.

В обычное время я бы не возражала, если бы одна из моих кузин осталась в чужом океане. В целом они утомительны и предсказуемы, и почти начисто лишены амбиций и воображения. После смерти тети они превратились в восторженных прислужниц моей матери. Нелепость, ибо Морской королевой нельзя восторгаться. Ее нужно бояться.

— Не забудь выбрать кого-то одного, — наставляю я. — Не теряй концентрацию.

Калья кивает и тут же спрашивает:

— А кого именно? Или он споет мне при встрече?

— Петь там будем только мы. И очаруем всех, но если сосредоточишься на ком-то одном, он влюбится в тебя столь отчаянно, что, даже когда начнет тонуть, будет кричать лишь о твоей красоте.

— Обычно чары рушатся, когда они начинают умирать, — говорит Калья.

— Это если воздействовать на всех — тогда в глубине души каждый будет сознавать, что не он единственный властитель твоего сердца. Хитрость в том, чтобы желать их так же сильно, как они желают тебя.

— Но они отвратительны! — возмущается Калья, но, похоже, лишь пытается убедить меня, что правда так думает, а на самом деле сама себе не верит. — Как можно их желать?

— Легко, ибо сегодня тебя ждут не только моряки, но и королевские особы со своей силой. А сила всегда желанна.

— Королевские? — изумляется Калья. — Я думала…

Она замолкает. Она думала, что принцы мои и я не делюсь. Это правда, но рядом с принцами всегда можно найти королей и королев, а меня они никогда не интересовали. Правителей недолго свергнуть. И только в принцах есть особая прелесть. В их юности. В верности своему народу. В том, кем они должны стать. Они — следующее поколение правителей, и, убивая их, я убиваю будущее. Точно как учила меня мать.

Я беру Калью за руку:

— Можешь забрать королеву. Мне неинтересно прошлое.

Глаза ее сияют. Правый — знакомыми мне сапфирами Дьяволоса, а левый — кремовой желтизной, едва отличимой от белого, и ликующими искорками. Похитив королевское сердце к своему пятнадцатилетию, Калья наверняка заслужит помилование от вечной ярости моей матери.

— А ты заберешь принца, — говорит она. — С милым личиком.

— Его личико значения не имеет. — Я отпускаю ее ладонь. — Мне нужно его сердце.

— Так много сердец, — с трепетом тянет Калья. — Скоро у тебя не останется для них места в комнате.

Я облизываю губы.

— Возможно. Но у принцессы должен быть свой принц.

Глава 2 ЛИРА

Корабль под моими пальцами шершавый. Дерево раскололось, краска потрескалась и облезла по всему корпусу. Воду он разрезает очень неровно. Будто тупой нож: давит и рвет, пока не разделит на части. Местами доски прогнили, и я морщусь от вони.

Это корабль нищего принца.

Не все королевские особы одинаковы. Одни обряжены в богатые тряпки и так увешаны тяжеленными драгоценностями, что тонут в два раза быстрее. Другие одеты скудно и могут позволить себе лишь пару колец да бронзовую корону, окрашенную под золото. Вот только для меня это неважно. В конце концов, принц он и есть принц.

Бок о бок мы с Кальей плывем наравне с рассекающим море кораблем. Он идет с устойчивой скоростью, которую мы без труда поддерживаем, предвкушая миг, когда люди станут добычей. Это мучительное ожидание. Наконец на палубе появляется принц и обращает свой взор на океан. Нас он не видит. Мы слишком близко и плывем слишком быстро. Сквозь кильватерный след Калья смотрит на меня с немым вопросом в глазах. Я отвечаю ей улыбкой столь же очевидной, как кивок.

Мы поднимаемся из пены, размыкаем уста…

И поем в идеальный унисон на мидасане — самом распространенном человеческом языке. И единственном, что хорошо знаком каждой сирене. Не то чтобы слова важны. Соблазняет людей музыка. Наши голоса эхом уносятся в небеса и возвращаются назад с ветром. Мы вдвоем звучим как целый хор, и навязчивая мелодия, нарастая и усиливаясь, пробирается в сердца экипажа, пока корабль наконец не останавливается.

— Матушка, вы слышите? — спрашивает принц высоким мечтательным голосом.

— Я не уверена… — отзывается стоящая подле него королева.

И осекается, когда мелодия захватывает над нею власть. Как по команде каждый на борту застывает. Тела их неподвижны, глаза устремлены на воду. Сосредоточившись на принце, я пою все нежнее. И в следующий миг наши взгляды встречаются.

— Боги, — выдыхает он. — Это ты.

Принц улыбается, из его левого глаза скатывается слезинка.

Я завершаю песнь, и голос мой превращается в тихий гул.

— Любовь моя, — молвит принц, — наконец-то я тебя нашел.

Затем хватается за выбленки и вглядывается вниз, упершись грудью в деревянный борт и протягивая руку в надежде коснуться меня. На нем бежевая рубашка, шнуровка на груди расслаблена, рукава разорваны и слегка поедены молью. Его корона — тонкий золотой обруч — выглядит так, будто от неосторожного движения может сломаться. Принц кажется унылым и нищим.

Но тут я вижу его лицо.

Нежное и округлое; кожа — что лакированное дерево, а глаза — пронзительная чернота. Волосы беспорядочно вьются на голове — прекрасный хаос из петель и спиралей. Калья была права, принц похож на ангела. Он изумителен, если честно. Его сердце станет отличным трофеем.

— Ты так красива, — говорит королева, благоговейно взирая на Калью. — Я таких прежде никогда не видела.

А та с первобытной улыбкой поднимает руку и манит королеву в океан.

Я вновь сосредотачиваюсь на принце, который все еще отчаянно тянется ко мне.

— Любовь моя, — умоляет он, — поднимись на борт.

Я качаю головой и продолжаю напевать. Вторя моему убаюкивающему голосу, стонет ветер.

— Тогда я сам приду к тебе! — восклицает принц, как будто у него вообще был выбор.

Со счастливой улыбкой он бросается вниз, и в ту секунду, когда тело его с плеском погружается в воду, я знаю, что королева уже тоже сдалась на милость моей кузины. Звук от их падения что-то пробуждает в экипаже, и они все разом начинают кричать.

Пятьдесят человек перевешиваются через борт, цепляясь за веревки и дерево, с ужасом разглядывая развернувшуюся в океане картину. Но никто не осмеливается прыгнуть следом, чтобы спасти своих правителей. Я чувствую их страх, смешанный с растерянностью, которая возникает каждый раз, стоит нашей песне утихнуть.

Я смотрю в глаза своего принца и поглаживаю его мягкую ангельскую кожу. Нежно, положив одну руку на его щеку, а другую — на тонкокостное плечо, я целую его. А затем, едва ощутив губами вкус, тяну принца вниз.

На глубине я прерываю поцелуй. Песнь моя давно уже не звучит, но принц все еще очарован. Даже когда вода заполняет его легкие, а рот судорожно открывается в поисках воздуха, принц смотрит на меня с восхищением и страстью.

Захлебываясь, он касается пальцами своих губ.

Рядом мечется королева. Хватается за горло и отталкивает Калью прочь. Та рассерженно цепляется за лодыжку жертвы и удерживает ее, не давая подняться на поверхность. Лицо королевы искажено презрительной усмешкой, когда она пытается сбежать. Напрасно. Хватка сирены — что тиски.

Я поглаживаю умирающего принца. День моего рождения только через две недели. Эта вылазка была подарком для Кальи: возможность взять в руки королевское сердце и назвать его своим пятнадцатым. Мне нельзя забирать сердце на две недели раньше срока, нельзя нарушать самое священное наше правило. Но передо мной медленно умирает принц. Принц со смуглой кожей и синими, как океан, губами. Волосы его колышутся, точно черные водоросли. Своей непорочностью он напоминает мою первую жертву. Мальчика, который помог моей матери превратить меня в нынешнее чудовище.

«Такое милое личико», — думаю я.

И провожу пальцем по губе бедного принца, наслаждаясь умиротворением на его лице. А затем испускаю вопль, недоступный прочим. Вопль, который разрывает кожу и рассекает кости. Вопль, каким моя мать могла бы гордиться.

Одним движением я вонзаю кулак в грудь принца и вырываю его сердце.

Глава 3 ЭЛИАН

Формально я убийца, но предпочитаю считать это одним из лучших своих качеств.

Я поднимаю кинжал, в лунном свете любуясь блеском крови, пока она не впиталась в сталь и не исчезла. Оружие выковали на мое семнадцатилетие, когда стало ясно, что убийство уже не просто увлечение. «Неприлично мидасскому принцу размахивать ржавыми железяками», — заявил король. И с тех пор я ношу с собой волшебный клинок, который так быстро пьет кровь убитого, что я едва успеваю насладиться ее видом. Похоже, это куда приличнее. Если не сказать театральнее.

Я перевожу взгляд на мертвое существо на палубе.

«Саад» — могучее судно размером с пару обычных кораблей, способное вместить команду в четыреста человек, но сейчас их в два раза меньше, ибо превыше прочего я ценю преданность. Корму украшают старые черные фонари, а бушприт тянется вперед, пронзая воздух, точно кинжал. «Саад» гораздо больше, чем просто корабль. Это оружие. Полночно-синего цвета, с парусами кремовыми, как кожа королевы, и палубой блестящей, как кожа короля.

Палубой, ныне ставшей прибежищем для окровавленного трупа сирены.

— Разве она не должна сейчас растаять? — спрашивает Колтон Торик, мой старпом.

Торику чуть за сорок, он обладатель безупречных белых усов и выше меня на добрых четыре дюйма. Каждая его рука размером с мою ногу, в общем, он тот еще здоровяк. В летние месяцы, как сейчас, Торик носит обрезанные шорты, а то ткань протирается на коленях, и белую рубаху с черным жилетом, перевязанным красной лентой. Это подсказывает мне, что пусть он многое воспринимает серьезно — на самом деле, почти все, — но роль пирата в этот список, похоже, не входит. Другое дело матросы вроде Кая — он несерьезен абсолютно во всем, да еще и одевается как почетный представитель бесславной команды ксапрарских воров.

— Так странно, — говорит Торик. — Сверху она совсем как человек.

— Есть чем полюбоваться, да?

Он густо краснеет и отводит взгляд от обнаженной груди сирены.

Конечно, я понимаю, о чем он, но где-то посреди морских просторов я разучился испытывать страх. И уже не смотрю дальше плавников и кроваво-алых губ или глаз, сияющих двумя разными цветами. Люди вроде Торика, хорошие люди, видят, кем эти существа могли бы быть: женщинами и девочками, матерями и дочерьми. Но я вижу все как есть: чудовищ, животных, тварей и дьяволов.

Я не хороший человек. И вряд ли был им когда-то.

На наших глазах кожа сирены начинает растворяться. Волосы ее растекаются океанской зеленью, чешуя пенится. Даже ее кровь, не успев запятнать палубу «Саад», начинает бурлить, пока не обращается в морскую пену. А через минуту и она исчезает.

За эту их особенность я благодарен. Умирая, сирены возвращаются в океан, а значит, нет нужды их сжигать. Или сбрасывать гниющие трупы в воду. Может, я и не хороший человек, но мне хватает доброты быть благодарным за самый спокойный вариант.

— Что дальше, кэп?

Кай возвращает шпагу на место и замирает рядом с Мадрид, моей второй помощницей. Кай, как всегда, в черном одеянии, сшитом из кожаных лоскутов, и в перчатках с открытыми кончиками пальцев. Каштановая шевелюра по бокам выбрита, как и у большинства уроженцев Оморфии[5], где эстетичность ценится превыше всего. В его случае даже превыше морали. К счастью для Кая — и, наверное, для всех нас, — Мадрид мастерица пробуждать в людях порядочность. Для профессиональной убийцы она до странного этична, и их отношения смогли удержать Кая от падения на самое дно.

Я одариваю его улыбкой. Люблю, когда меня называют кэпом. Капитаном. Как угодно, только не «господин», «мой принц», «ваше королевское высочество сэр Элиан Мидасский» и что там еще верноподданные выдают между нескончаемыми поклонами. «Кэп» подходит мне так, как никогда не подойдет положенный титул. Несмотря ни на что, я больше пират, чем принц.

Все началось, когда мне было пятнадцать, и за следующие четыре года океан я познал лучше, чем что-либо еще. На Мидасе меня все время клонит в сон. Необходимость вести себя как принц выматывает, и разговоры даже с приятными мне придворными столь утомительны, что глаза закрываются сами собой. А вот на борту «Саад» я почти не сплю. Словно и не устаю вовсе. Внутри все дребезжит и пульсирует. Сила бьет ключом, будто по венам моим мчатся жидкие молнии. Я всегда начеку и так преисполнен волнения, что, пока команда отдыхает, я лежу на палубе и считаю звезды.

Я складываю из них фигуры, а для фигур придумываю истории. О тех краях, где я был или побываю. О морях и океанах, которые мне только предстоит бороздить, о людях, что вскоре пополнят команду, и о дьяволах, коих я еще не убил. Трепет предвкушения всего этого никогда не стихает, даже когда моря несут смертельную угрозу. Даже когда я слышу знакомую песнь, что проникает в душу и заставляет меня верить в любовь как в первый раз. Опасность только обостряет мою жажду.

Как Элиан Мидасский, наследный принц и будущий властитель Мидаса, я скучен до невозможности. Я говорю лишь о своей стране и о богатствах, о предстоящих балах и о том, платье какой из дам красивее всего и есть ли среди них достойные моего внимания. Стоит только причалить к родным берегам и принять навязанную роль, и я чувствую, как время утекает сквозь пальцы. Месяца, недели, дни, которых уже не вернуть. Упущенные возможности и неспасенные жизни. Еще один королевский отпрыск, которого я с тем же успехом мог лично скормить Погибели Принцев.

Но когда я просто Элиан, капитан «Саад», я преображаюсь. К какому бы острову, выбранному для стоянки, ни причалил корабль — покуда у меня есть команда, я могу быть собой. Пить, пока голова не закружится, веселиться с женщинами, чья кожа горяча от работы. Женщинами, которые пахнут розами и ячменем, а услышав, что я принц, хихикают и говорят, мол, это все равно не подарит нам бесплатную выпивку.

— Кэп, — зовет Кай. — Какой курс?

Я резво взбегаю по ступенькам на бак[6], выдергиваю из петли на ремне золотую подзорную трубу и прижимаю ее к подведенному сурьмой глазу. За бушпритом простирается океан. На многие мили вокруг. Даже на эоны. Ничего, кроме чистой воды. Я облизываю губы, так и не насытившись острыми ощущениями.

Во мне течет королевская кровь, но дух приключений сильнее. По словам отца, мидасскому наследнику не пристало размахивать ржавым клинком или уплывать в открытые воды, или исчезать на несколько месяцев, или к девятнадцати годам так и не обзавестись подходящей женой, или носить треуголки и лохмотья с простой шнуровкой вместо золотой.

Не пристало быть пиратом и истребителем сирен, а не принцем.

Я вздыхаю и вновь устремляю взгляд за нос корабля. Кругом океан, но где-то там, слишком далеко, чтобы увидеть, есть земля. Остров Мидас. Дом.

Я смотрю вниз на свою команду. Две сотни моряков и воинов, которые считают мои поиски благородными и отважными. Придворные, услышав мое имя, представляют юного принца, который путешествует, просто чтобы выпустить пар. А эти мужчины и женщины услышали мое имя и поклялись мне в вечной верности.

— Ладно, кучка сиреньих потрохов, — говорю им, — разворачивайте нашу даму влево.

Экипаж одобрительно вопит. На Мидасе я всегда слежу, чтобы у них было вдоволь еды и выпивки. Полные животы и кровати с шелковыми простынями. Роскошь, к которой они не привыкли на «Саад» или на постоялых дворах с соломенными тюфяками, где нам приходилось спать во время плаваний.

— Моя семья явно хочет узнать, как мы поживаем, — объявляю я. — Мы возвращаемся домой.

Палуба дрожит от топота ног. Команда восторженно рукоплещет. Я ухмыляюсь, удерживая радостное выражение на лице. Нельзя колебаться. Это ключевая часть моего образа: никогда не расстраивайся, не злись и не медли. Будь в ответе за собственную жизнь и судьбу.

Корабль резко берет право на борт, разворачиваясь по широкому кругу, пока экипаж носится по палубе в предвкушении возращения на Мидас. Не все они оттуда. Кто-то родом из соседних королевств вроде Армонии или Адекароса. Из стран, что им наскучили или погрязли в беспорядках после гибели местных принцев. Мои люди отовсюду и ниоткуда, но домом считают Мидас, потому что я его так называю. Пусть даже это ложь и для них, и для меня. Команда корабля стала мне семьей, и хотя я никогда не мог сказать об этом вслух, а может, и не должен был, «Саад» — вот мой настоящий дом.

А остров, на который мы плывем, — лишь очередная остановка в пути.

Глава 4 ЭЛИАН

Вода вокруг Мидаса сверкает золотом. Конечно, это иллюзия, и на самом деле она синяя, как любое море, но свет способен на многое. Необъяснимое. Свет умеет лгать.

Над землей возвышается замок в форме огромной пирамиды. Он построен из чистого золота, так что каждый камень и кирпич будто соткан из солнечных лучей. Вдоль горизонта рассыпаны статуи, а дома в нижних городах окрашены в один цвет. Улицы и брусчатка сияют желтым, и когда солнце озаряет океан, он отражает весь этот блеск. Только в самые темные минуты ночи можно увидеть истинную синеву мидасского моря.

Кровь принца Мидаса, моя кровь, тоже должна быть золотой. В каждом из сотни королевств есть свои мифы и легенды о местных властителях. Боги вырезали правящую семью Пагоса[7] из снега и льда, и отныне все их потомки одарены волосами цвета молока и губами синими, как само небо. Короли Эйдиллиона[8] — дети бога любви, потому любой, кого они коснутся, найдет свою вторую половинку. Ну а монархи Мидаса отлиты из чистого золота.

Легенда гласит, что моя семья истекает не кровью, а сокровищами. Естественно, меня частенько ранили — сирены теряют спокойствие, когда из охотниц превращаются в добычу, и руки мои познали остроту их когтей. Я проливал кровь чаще, чем любой принц, и с уверенностью заявляю, что она никогда не была золотой.

Моей команде это известно. Именно они промывали мне раны и сшивали разодранную кожу. И все же они поддерживают эти небылицы, смеясь и неопределенно кивая, когда кто-то говорит о золотой крови. Они никогда не выдадут секрет о моей заурядности.

— Само собой, — скажет Мадрид всякому, кто спросит. — Кэп состряпан из самых ясных кусочков солнца. Узреть его в крови — все равно что заглянуть в глаза богам.

А Кай наверняка склонится и понизит голос до шепота, будто раскрывая все мои тайны:

— После ночи с ним женщины неделю рыдают жидким металлом вместо слез. Отчасти — тоскуя по его прикосновениям, отчасти — чтобы выкупить обратно свою гордость.

— Ага, — завсегда добавит Торик. — А еще он гадит радугой.

Я задерживаюсь на баке «Саад», вставшей на якорь в мидасских доках, встревоженный мыслью о том, что вскоре после стольких недель мои ноги вновь коснутся твердой земли. Так всегда. Еще удивительнее думать, что, прежде чем направиться к пирамиде и своей семье, придется оставить на борту истинного себя. Миновал почти год с моего последнего визита, и пусть я скучал по родным, срок все равно не кажется большим.

Рядом стоит Кай. Остальные уже, будто армия, промаршировали во дворец, но он редко меня покидает, если я не прошу. Боцман, лучший друг и телохранитель. Впрочем, последнюю роль он никогда не признает, хотя отец предложил за нее достойную оплату. Но в то время Кай, как бывалый член команды, уже понимал, что спасать меня не нужно, и, как мой друг, даже не пытался.

И все же золото взял. Он многое брал просто потому, что мог. Так бывает, когда растешь сыном дипломата. И раз уж он решил разочаровать отца, присоединившись к моей охоте на мерзких сирен вместо того, чтобы провести жизнь в политических играх и государственных переговорах, то не собирался останавливаться на полпути. Кай бросил все, что у него было. В конце концов, наследства его уже лишили.

Вокруг меня все мерцает. Здания, мостовые, даже доки. Над головой сотни крошечных золотых фонариков плывут к небесам, празднуя мое возвращение домой. Советник отца из страны гадалок и пророков, потому он всегда знает, когда я появлюсь. И всякий раз к сиянию звезд на небосклоне добавляется драгоценный блеск пылающих фонарей.

Я вдыхаю знакомый аромат родного края. Мидас всегда пахнет фруктами. Одновременно так много разных ноток. Грушевое масло и персиковые косточки, их медовая плоть, смешанная со сладким абрикосовым бренди. А под всем этим затухающий запах лакрицы, что исходит от «Саад» и, скорее всего, от меня.

— Элиан! — Кай закидывает руку мне на плечо. — Пора идти, если мы хотим сегодня поесть. Этим троглодитам дай только шанс, и они нам ничего не оставят.

Мой смех больше похож на вздох.

Я снимаю шляпу. Я уже сменил свой морской костюм на респектабельный наряд, который всегда держу на борту: кремовая рубашка — на пуговицах, а не на шнуровке — и полуночно-синие брюки с золотым поясом. Я даже снял перстень с семейным гербом с цепочки на шее и вновь надел на большой палец.

— Точно. — Я вешаю шляпу на штурвал. — Лучше побыстрее со всем покончить.

— Да ладно, все не так плохо. — Кай затягивает свой воротник. — Ты мог бы наслаждаться раболепием или вообще покинуть корабль, и мы бы все поселились в золотых землях. — Затем взъерошивает мне волосы. — Было бы хорошо. Я люблю золото.

— Истинный пират. — Я толкаю его вполсилы. — Но даже не мечтай. Мы пойдем во дворец, посетим бал, который они наверняка устроят в мою честь, и отчалим до конца недели.

— Бал? — Кай вскидывает брови. — Какая честь, мой господин. — И сгибается в поклоне, прижав одну руку к животу.

Я снова его толкаю. Посильнее.

— Боги, — морщусь я. — Прошу, не надо.

Кай опять кланяется, но на сей раз не может удержаться от смеха:

— Как пожелаете, ваше высочество.

* * *

Семья ожидает в тронном зале. Все здесь украшено парящими золотыми шарами и флагами с мидасским гербом, а огромный стол завален драгоценностями и подарками. Подношениями в честь возвращения принца.

Оставив Кая в трапезной, я с порога наблюдаю за родными, не готовый объявить о своем присутствии.

— Я вовсе не считаю, что он его не достоин, — говорит моя сестра.

Амаре шестнадцать. Глаза ее зелены, что молохея, волосы черные, как у меня, и почти всегда усыпаны золотом и самоцветами.

— Просто такое он вряд ли захочет надеть. — Она берет золотой браслет в форме сплетенных листьев и показывает его королю и королеве. — Вы можете представить Элиана в этом? Я оказываю ему услугу.

— Воровство — это теперь услуга? — спрашивает королева, поворачиваясь к мужу, и косички по обе стороны от ее челки раскачиваются. — Может, сослать ее в Клефтиз[9]? Пусть живет с прочими ворами.

— Если б это было возможно, — вздыхает король. — Отправь туда моего демоненка, и она тут же украдет гербовый перстень, что они воспримут как акт агрессии.

— Чепуха. — Я наконец шагаю в комнату. — Она достаточно умна, чтобы начать с короны.

— Элиан!

Амара мчится через зал и бросается мне на шею. Я обнимаю ее в ответ, отрывая от пола, не меньше, чем она, обрадованный встречей.

— Ты вернулся! — восклицает сестра, едва я опускаю ее на землю.

Я смотрю на нее с напускной обидой:

— Да, пять минут как, а ты уже пытаешься меня ограбить.

Амара тычет меня локтем в живот:

— Самую малость.

Отец спускается с трона, обнажив сверкающие на фоне темной кожи зубы.

— Сын мой!

Он обнимает меня и хлопает по плечу. Следом к нам спускается мать. Она миниатюрная, едва достает отцу до плеча; с тонкими изящными чертами, волосами, ровно обрезанными на уровне подбородка, и зелеными кошачьими глазами, от которых к вискам тянутся нарисованные черные линии.

Король — полная ее противоположность. Огромный, мускулистый; карие глаза темны, как его кожа; челюсть квадратная, сильная, а в козлиную бородку вплетены бусины. Со священными мидасскими узорами на лице он выглядит как истинный воин.

— Мы уже начали волноваться, что ты нас позабыл, — улыбается мама.

— Только если ненадолго. — Я целую ее в щеку. — Но вспомнил, едва мы причалили. Увидал пирамиду и подумал: «О, здесь живет моя семья. Я помню их лица. Надеюсь, они купили браслет, чтобы отпраздновать мое возвращение».

Насмешливо гляжу на Амару, и она вновь тычет в меня локтем.

— Ты поел? — спрашивает мама. — В банкетном зале настоящий пир. Думаю, твои друзья уже там.

— Наверняка сметают все, кроме посуды, — ворчит отец.

— Если хочешь, чтоб они съедали и ее, вырезай столовые приборы из сыра.

— Элиан! — Мама шлепает меня по руке, но тут же нежно убирает волосы с моего лба. — Выглядишь уставшим.

Я целую ее ладонь.

— Я в порядке. Просто последствия сна на корабле.

На самом деле я сомневаюсь, что выглядел уставшим, пока находился на «Саад». Всего один шаг на золотую землю Мидаса, и жизнь покинула меня.

— Попробуй спать в собственной постели почаще, чем пару дней в году, — говорит отец.

— Радамес, — бранит его мама. — Не начинай.

— Я просто общаюсь с мальчиком! Там же нет ничего, кроме океана.

— И сирен, — напоминаю я.

— Ха! — Его смех похож скорее на рев. — И искать их — твоя работа, да? Если не побережешься, то мы закончим, как Адекарос.

Я хмурюсь:

— В каком смысле?

— В таком, что твоей сестре, возможно, придется занять трон.

— Тогда не о чем беспокоиться. — Я обнимаю Амару одной рукой. — Из нее королева явно выйдет получше, чем из меня.

Сестра задыхается от смеха.

— Ей шестнадцать, — упрекает отец. — Ребенок должен наслаждаться жизнью, а не взваливать на себя заботы целого королевства.

— Вот как. — Я скрещиваю руки на груди. — Наслаждаться должна она, но не я.

— Ты старший.

— Правда? — Я делаю вид, что всерьез задумался. — Но во мне еще столько юношеского пыла.

Отец открывает рот, чтобы ответить, но мама нежно касается его плеча:

— Радамес, думаю, Элиану лучше поспать. Завтра предстоит тяжелый день, а он выглядит уставшим.

Выдавив натянутую улыбку, я кланяюсь.

— Конечно, — говорю и ухожу прочь.

Отец никогда не понимал важности того, что я делаю, но всякий раз, возвращаясь домой, я тешился надеждами, что, может, хоть теперь он поставит свою любовь ко мне превыше любви к королевству. Однако моя безопасность его волнует лишь потому, что это отразится на короне. Он долгие годы готовил почву, чтобы народ принял меня как будущего властителя, и не собирался сейчас что-либо менять.

— Элиан! — кричит мне вслед Амара.

Я игнорирую ее и размашисто иду дальше, чувствуя, как пузырится под кожей гнев. Гнев осознания, что заставить отца гордиться мной я смогу, лишь отрекшись от своей сути.

— Элиан, — зовет Амара куда тверже. — Принцессе не пристало бегать. А если пристало, то это первое, что я запрещу, коли стану королевой.

Нехотя я останавливаюсь и оборачиваюсь к сестре. Она облегченно вздыхает и прислоняется к изрезанной глифами стене. Туфли Амара сняла, и без них она еще ниже, чем мне помнилось. Я улыбаюсь, а она, заметив это, хмурится и шлепает меня по ладони. Поморщившись, я протягиваю ей руку.

Сестра сжимает ее:

— Ты пререкался с ним.

— Он первый начал.

— С такими талантами в полемике ты станешь прекрасным дипломатом.

— Нет, — качаю я головой, — если ты займешь трон.

— Тогда я хотя бы получу браслет. — Она толкает меня плечом. — Как твое приключение? Сколько сирен ты убил, о величайший из пиратов?

Амара говорит с ухмылкой, прекрасно зная, что я никогда не расскажу ей о своей жизни на «Саад». Я многим делюсь с сестрой, но не тем, каково это — быть убийцей. Мне нравится, когда она видит во мне героя, а убийцы — чаще всего злодеи.

— Почти ни одной, — отвечаю. — Я пил слишком много рома, чтобы думать об охоте.

— Ты ужасный лжец. И «ужасный» — в смысле «плохой».

— А ты ужасная надоеда. Что-то новенькое.

Амара пропускает мои слова мимо ушей и спрашивает:

— Ты пойдешь в банкетный зал к друзьям?

Я качаю головой. Стража позаботится об удобных кроватях для моих людей, а я слишком устал, чтобы вновь изображать улыбку.

— Я иду спать, — говорю сестре, — как и велела королева.

Кивнув, она встает на носочки и целует меня в щеку:

— Значит, до завтра. А о твоих подвигах я могу расспросить Кая. Дипломат ведь не станет лгать принцессе.

С игривой усмешкой Амара разворачивается и скрывается за дверью своей комнаты.

Я застываю на мгновение.

Я не в восторге от того, что сестра обменивается байками с моей командой, но по крайней мере в Кае можно не сомневаться: самые жестокие и кровавые истории останутся при нем. Он чудак, но не глупец. И в курсе, что принц из меня сейчас такой же, как из него сын дипломата. Это моя самая страшная тайна. Люди знают меня как охотника на сирен, но придворные говорят об этом весело и с любовью: «О, принц Элиан пытается всех нас спасти». Если б они сознавали, чего это стоит, сколь ужасны и тошнотворны вопли сирен… Если б только увидели на моей палубе трупы женщин, еще не растворившихся в пене морской, то не смотрели бы на меня с такой приязнью. Я бы перестал быть для них принцем — заманчиво, но развеивать их иллюзии не выход.

Глава 5 ЛИРА

Дворец Кето, самое сердце моря Дьяволос, всегда был домом для королевской семьи. У людей на каждый клочок земли есть свои властители, но в океане он только один. Одна. Королева. Моя мать, и когда-нибудь я займу ее место.

Когда-нибудь наступит скоро. Не потому, что моя мать слишком стара, чтобы править. Хотя сирены живут до ста лет, мы не стареем десятилетиями, и вот уже дочерей не отличить от матерей, все выглядят как сестры, и трудно определить чей-то возраст. Еще одна причина нашей традиции с сердцами: нас выдают не морщины, а украденные жизни.

Я впервые нарушила эту традицию, и моя мать в ярости. Она глядит на меня сверху вниз, Морская королева, воплощение власти и тирании. Со стороны она, наверное, кажется божеством, чье царствование продлится вечно. Совсем не похоже, что трон она потеряет уже через несколько лет.

Как это принято, Морская королева снимает корону, собрав шестьдесят сердец. Я точно знаю, сколько их в ее тайнике под дворцовыми садами. Прежде она объявляла число каждый год, гордясь своей растущей коллекцией, но замолчала, едва ей исполнилось пятьдесят. Моя мать перестала считать или по крайней мере делиться своими свершениями с подданными. Но я не переставала. Каждый год я вела учет материнских сердец так же строго, как своих. Потому теперь знаю, что осталось три года, прежде чем корона перейдет ко мне.

— Сколько их у тебя, Лира? — вопрошает нависшая надо мной Морская королева.

Я неохотно склоняю голову. Калья мнется где-то позади, и пусть я ее не вижу, но знаю, что она отслеживает каждый жест.

— Восемнадцать, — отвечаю я.

— Восемнадцать, — задумчиво тянет королева. — Забавно, что у тебя уже восемнадцать сердец, когда до дня твоего рождения еще две недели.

— Я знаю, но…

— А теперь послушай, что знаю я. — Она опускается на трон. — Я знаю, что ты должна была сопроводить сестру на охоту за ее пятнадцатым сердцем, и почему-то это оказалось для тебя слишком сложно.

— Ничуть. Я сопроводила ее.

— И не забыла прихватить кое-что для себя.

Она обхватывает меня щупальцами за талию и притягивает к себе. Кости мои трещат.

Каждая Морская королева рождается простой сиреной и только вместе с короной взамен хвоста получает могучие щупальца, способные сдержать натиск армий. Она становится скорее кальмаром, чем рыбой, и с этим преображением в королеве расцветает магия, великая и неукротимая. Та, что меняет форму морей по прихоти хозяйки. Морская королева — она же Морская ведьма.

Я не знала мать, когда она была сиреной, и не могу даже представить ее столь обычной. Древние символы и руны красными узорами тянутся от ее живота вверх до восхитительных точеных скул. Щупальца ее алые с черным, словно кровь с разводами чернил, а глаза давно превратились в рубины. Даже корона королевы грандиозна — она острыми рогами возвышается над ее головой и стекает на спину, будто еще одни конечности.

— Я возмещу, не стану охотиться в день своего рождения, — уступаю я, затаив дыхание.

— О нет, станешь. — Королева поглаживает свой черный трезубец. На среднем зубце сверкает рубин, точно как ее глаза. — Потому что сегодня ничего не было. Потому что ты бы никогда меня не ослушалась, не нанесла бы мне подобного оскорбления, не так ли, Лира?

Хватка на моих ребрах усиливается.

— Конечно, матушка.

— А ты? — Королева обращает взор на Калью, и я прячу беспокойство как можно глубже.

Заметив тревогу на моем лице, мать сочтет это очередной слабостью, которую можно использовать.

Калья подплывает ближе. Волосы ее стянуты на затылке жгутом водорослей, а на ногтях по-прежнему виднеются остатки адекаросской правительницы. Кузина склоняет голову, что иные приняли бы за проявление уважения. Но мне лучше знать. Она никогда не посмотрит Морской королеве в глаза, ибо в них та прочтет все, что Калья о ней думает.

— Я полагала, она просто его убьет, — говорит Калья. — Я не знала, что она заберет его сердце.

Ложь, и я ей рада.

— Поразительная глупость с твоей стороны не знать собственную кузину. — Моя мать практически пожирает Калью взглядом. — Не уверена даже, что смогу придумать достаточно мерзкое наказание для подобного идиотизма.

Я прижимаю руку к обхватившему меня щупальцу:

— Каким бы ни было наказание, я приму его.

Улыбка королевы подрагивает: она явно думает, что после такого я просто недостойна быть ее дочерью. Но это выше моих сил. В океане сирен, где каждая лишь за себя, защита Кальи стала своего рода рефлексом. С того самого дня, когда мы обе вынужденно наблюдали за смертью ее матери. И на протяжении многих лет, пока Морская королева пыталась превратить нас в идеальных потомков Кето. Обтачивала наши углы до правильной формы, коей она могла бы восхищаться. Кривое отражение нашего детства, о котором я предпочла бы забыть.

Калья похожа на меня. Вероятно, слишком похожа. Потому Морская королева ее ненавидит, и потому же я решила ее беречь. Я всегда была рядом, защищая ее от особо жестоких проявлений характера моей матери. И теперь защита кузины уже не мой выбор. Это инстинкт.

— Какая ты заботливая, — с презрительной усмешкой произносит королева. — Это все из-за сердец, что ты украла? С ними к тебе перешла и их человечность?

— Матушка…

— Такая верность кому-то, кроме своей королевы… — Она вздыхает. — Интересно, с людьми ты ведешь себя так же? Скажи мне, Лира, ты горюешь об их вырванных сердцах?

Королева с отвращением выпускает меня из захвата. Я ненавижу то, какой становлюсь рядом с нею: до пошлости банальной и недостойной короны, которую должна унаследовать. В глазах матери я вижу свое поражение, провал. Неважно, скольких принцев я поймаю — мне все равно не стать убийцей, равной ей.

Я все еще недостаточно холодна для породившего меня океана.

— Отдай его, и покончим с этим, — нетерпеливо говорит Морская королева.

Я хмурюсь:

— Отдать его…

— Я не буду ждать весь день, — протягивает она руку.

До меня не сразу доходит, что речь о сердце убитого мною принца.

— Но… — Я мотаю головой. — Но оно мое.

Ну что за неописуемая наивность!

Губы королевы изгибаются.

— Ты отдашь его мне. Сейчас же.

Увидев выражение ее лица, я разворачиваюсь и молча направляюсь в свою спальню. Туда, где сердце адекаросского принца похоронено с другими семнадцатью. Затем осторожно раскапываю свежеуложенную гальку и вытаскиваю его. Сердце покрыто песком и кровью и все еще кажется теплым. Я несу дар матери, всю дорогу лелея боль от своей потери.

Морская королева щупальцем хватает сердце с открытой ладони и смотрит мне в глаза, оценивая реакцию. Наслаждаясь моментом. А потом резко сдавливает.

Сердце взрывается жутким месивом крови и плоти. Крошечные частицы расплываются в стороны, будто океанский пух. Одни растворяются. Другие перьями опускаются на дно. Грудь пронзают стрелы боли, терзая меня, точно водоворот, — то магия сердца уходит прочь. Удары настолько сильны, что мои плавники цепляются за ракушки и рвутся. Теперь в воде моя кровь рядом с кровью принца.

Кровь сирены не похожа на человеческую. Во-первых, она холодная. Во-вторых, она прожигает насквозь. Человеческая течет себе, капает, собирается в лужи, но кровь сирены бурлит, пузыриться и плавит кожу.

Я падаю и так глубоко вонзаю пальцы в песок, что натыкаюсь на камень и он начисто сдирает мне ноготь. Я задыхаюсь, выгибаюсь, глотая воду и тут же откашливая ее обратно. Я словно тону, и от этого становится вдруг нестерпимо смешно.

Украв человеческое сердце, сирена связывает себя с ним. Это древняя магия, которую нелегко разрушить. Забирая сердце, мы поглощаем его силу, молодость и жизнь, отмеренную владельцу. Сердце адекаросского принца вырвали у меня, и его мощь теперь на моих глазах утекает в океан. В никуда.

Содрогаясь всем телом, я поднимаюсь. Руки мои тяжелы, что железо, плавники пульсируют. Славные красные водоросли все еще прикрывают грудь, но пряди ослабли и безвольно болтаются над животом. Калья отворачивается, чтобы королева не заметила страдания на ее лице.

— Чудесно. Время для наказания.

Теперь я и правда не могу сдержать смеха. Из горла вырывается хрип, и даже столь простое действие — отпустить на волю искореженный магией голос — вытягивает из меня энергию. Я чувствую себя слабее, чем когда-либо прежде.

— А вырвать из меня силу? — сплевываю я. — Это не наказание?

— Наказание, причем идеальное, — говорит Морская королева. — Вряд ли я могла преподнести тебе лучший урок.

— Тогда что еще?

Она улыбается, сверкая клыками цвета слоновой кости:

— Наказание Кальи. Ты же сама хотела его принять.

В груди снова тяжелеет. Я узнаю жуткий блеск в глазах матери, поскольку унаследовала этот взгляд и, понимая, что он предвещает, ненавижу наблюдать его со стороны.

— Уверена, я придумаю что-нибудь подходящее. — Королева проводит языком по клыкам. — Нечто, что преподаст тебе ценный урок о силе терпения.

Я сдерживаю рвущийся наружу сарказм, ибо ничем хорошим он не обернется.

— Не томи же.

Морская королева смотрит на меня:

— Ты всегда наслаждалась болью.

Примерно такого комплимента я и ждала, потому улыбаюсь тошнотворно-приторно и говорю:

— Боль — это не всегда страдания.

Королева бросает на меня презрительный взгляд:

— Неужели? — Затем приподнимает брови, и мое высокомерие дает трещину. — Раз так, то у меня нет выбора. Приказываю: в день рождения, когда будешь похищать следующее сердце, ты получишь возможность причинить всю боль, которую так любишь.

Я настороженно гляжу на нее:

— Ничего не понимаю…

— Вот только, — продолжает королева, — вместо принцев, в охоте на которых ты поднаторела, добавишь в коллекцию иной трофей. — Ее голос рождает во мне злость, какую я никогда не испытывала. — Твое восемнадцатое сердце будет сердцем моряка. И затем на церемонии ты предъявишь его всему королевству, как предъявляла каждый свой трофей.

Я впиваюсь в мать глазами, так сильно прикусив язык, что зубы почти соприкасаются.

Она не собирается наказывать меня. Она хочет меня унизить. Показать подданным, страх и преданность которых я заслужила, что я ничем не отличаюсь от них. Что я ничем не примечательна. Что недостойна принять ее корону.

Я всю жизнь пыталась быть той, кем хотела видеть меня мать — ужаснейшей из сирен, — дабы доказать, что достойна трезубца. Я стала Погибелью Принцев — так меня называют во всех уголках мира. Ради королевства, ради своей матери я стала безжалостной. И эта жестокость уверила каждое морское существо, что я могу править. Теперь же моя мать решила все отнять. Не только мое имя, но и веру океана. Если я не Погибель Принцев — я ничто. Просто принцесса, что наследует корону, не заслуживая ее.

Глава 6 ЭЛИАН

— Не помню, когда в последний раз видела тебя таким.

— Каким?

— Опрятным.

— Опрятным, — повторяю я, поправляя воротник.

— Красивым, — говорит Мадрид.

Я поднимаю бровь:

— Обычно я некрасив?

— Обычно ты немыт. И твои волосы обычно лежат не так…

— Опрятно?

Мадрид закатывает рукава рубахи:

— По-королевски.

Я с ухмылкой смотрю в зеркало. Волосы тщательно зачесаны назад, с кожи стерли каждое пятнышко грязи, так что на мне не осталось ни капли океана. Наряд — белая рубашка с высоким воротом и темно-золотой камзол, на фоне моей кожи напоминающий шелк. Наверное, потому что он и сшит из шелка. Большой палец неудобно сжимает гербовое кольцо, и, кажется, оно сияет ярче всего навешанного на меня золота.

— А ты выглядишь как всегда, — говорю я Мадрид. — Только без грязных пятен.

Она бьет меня кулаком в плечо и подвязывает полночного цвета волосы банданой, обнажив клефтизскую татуировку на щеке. Такими клеймят детей, захваченных невольничьими кораблями и вынужденных стать наемными убийцами. Когда я нашел ее, Мадрид как раз выкупила свою свободу дулом пистолета.

В дверях ждут Кай и Торик. Как и Мадрид, они выглядят привычно. Торик в шортах с растрепанным срезом, Кай с щетиной на щеках и плутовской улыбкой. Их лица стали чище, но больше ничего не изменилось. Они не способны быть никем, кроме самих себя. Я этому завидую.

— Идем с нами, — предлагает Кай, переплетая пальцы с пальцами Мадрид.

Она бросает быстрый взгляд на не свойственное ему проявление привязанности — бойцы из этих двоих куда лучше, чем любовники, — и, отвернувшись, проводит рукой по волосам.

— В таверне тебе понравится больше, чем здесь, — поддакивает Мадрид.

Так и есть. Команда корабля уже добралась до «Золотого гуся», прихватив столько золота, что теперь они смогут пить до рассвета. И только моя доверенная троица осталась.

— Это бал в мою честь, — напоминаю я. — Будет не очень вежливо с моей стороны не появиться.

— Может, никто и не заметит. — Когда Мадрид говорит, волосы яростно раскачиваются за ее спиной.

— Как-то не утешает.

Кай слегка подталкивает ее, и она пихает его в ответ в два раза сильнее.

— Прекращай, — требует девушка.

— А ты прекращай его нервировать, — ворчит Кай. — Пусть сегодня принц побудет принцем. К тому же мне срочно нужно выпить, а то по ощущениям я запятнал эту чистую комнату одним своим присутствием.

Я киваю:

— Я ощущаю себя беднее от одного взгляда на вас.

Кай хватает с ближайшей кушетки золотую подушку и бросает в меня, будто и не целясь, ибо она приземляется у моих ног. Я пинаю ее и напускаю на себя суровый вид:

— Надеюсь, с ножами ты более меток.

— Сирены пока не жаловались, — хмыкает Кай. — Уверен, что не против нашего ухода?

Я снова смотрю на отражение принца в зеркале. Безупречного и холодного, с едва заметным блеском в глазах. Словно я неприкасаемый, и я это знаю. Мадрид права: выгляжу по-королевски. А значит, выгляжу как полный ублюдок.

Я опять поправляю воротник.

— Уверен.

* * *

Бальный зал будто озарен собственным солнцем. Все блестит и сверкает, да так, что в висках стучит, стоит хоть на чем-то сосредоточить взгляд.

— Как долго вы планируете оставаться на земле?

Надир-паша, один из наших высших сановников, взбалтывает бренди в золотом бокале. В отличие от других пашей, вечера с которыми проходят в пустой болтовне на политические и военные темы, он не так банален. Потому, общаясь с придворными, я всегда приберегаю его напоследок. Государственные дела волнуют его меньше всего, особенно когда порции бренди такие внушительные.

— Еще несколько дней, — отвечаю я.

— Неисправимый авантюрист! — Надир отпивает из бокала. — Как же приятно быть молодым!

Его жена, Халина, разглаживает складки на изумрудном платье:

— Весьма.

— Мы-то с тобой уже позабыли, — говорит паша.

— Вы просто не замечаете. — Я подношу руку Халины к своим губам. — Вы сияете ярче любого из дворцовых гобеленов.

Комплимент более чем прозрачен, но она все равно делает реверанс:

— Благодарю, мой господин.

— Поразительно, на что вы идете во имя долга, — продолжает Надир-паша. — До меня даже долетали слухи обо всех языках, на которых вы говорите. Несомненно, это станет подспорьем в будущих переговорах с соседними королевствами. Сколько вы уже выучили?

— Пятнадцать. В детстве я полагал, что смогу освоить язык каждого из ста королевств, но, похоже, знатно оплошал.

— Зачем это вообще нужно? — удивляется Халина. — Едва ли найдется кто-то, не знакомый с мидасаном. Мы в самом центре мира, ваше высочество. Любой, кто не удосужился выучить наш язык, просто недостоин внимания.

— Совершенно верно. — Надир мрачно кивает. — Но на самом деле, ваше высочество, я имел в виду их язык. Запретный. — Он понижает голос и наклоняется поближе, щекоча усами мое ухо: — Псариин.

Язык морского народа.

— Надир! — Халина в ужасе хлопает мужа по плечу. — Ты не должен о таком говорить! — Затем поворачивается ко мне: — Простите, что оскорбили вас, господин. Мой муж и не думал, будто вы запятнаете свои речи этим языком. Он выпил слишком много бренди. Бокалы глубже, чем кажутся.

Ничуть не оскорбленный, киваю. В конце концов, это всего лишь язык. Да, никто из людей им не овладел, но никто из людей прежде не посвящал жизнь охоте на сирен. Не так уж странно предположить, что я решил добавить диалект своей добычи в коллекцию. Даже если в Мидасе это запрещено. Но тогда мне бы пришлось держать сирену в живых достаточно долго, чтобы она меня обучила, а этого я точно не планирую. Конечно, я нахватался отдельных слов. К примеру, «arith», как я быстро понял, означает «нет», но есть и другие. «Dolofónos». «Choíron». Об их значении остается только догадываться. Оскорбления, проклятия, мольбы? Наверное, лучше даже не знать.

— Не беспокойтесь, — говорю Халине. — Это не самое худшее, в чем меня обвиняли.

Она все равно выглядит встревоженной.

— Ну, — шепчет осторожно, — люди болтают…

— Не только о вас, — поясняет Надир с громким выдохом. — В основном о ваших делах. Они явно ценятся, учитывая недавние события. Король наверняка гордится тем, что вы защищаете родной край и земли наших союзников.

Я хмурюсь при мысли о гордости отца за сына — охотника на сирен.

— Недавние события? — спрашиваю я.

Халина охает, хотя, кажется, совсем не удивлена:

— Разве вы не слышали об Адекаросе?

В воздухе витает нечто ужасное. Только вчера отец упоминал Адекарос, дескать, если я не поберегусь, то Мидас закончит тем же.

Сглотнув, я пытаюсь изобразить безразличие:

— Трудно уследить за всеми слухами.

— Речь о принце Кристиане, — заговорщицки шепчет Халина. — Он мертв. И королева тоже.

— Убиты, — уточняет Надир. — На их корабль напали сирены, экипаж ничего не смог поделать. Ну, знаете, эта их песня. В королевстве переполох.

Комната тускнеет. И золотое убранство, музыка, и лица паши с женой. Все расплывается перед глазами, воздуха не хватает. Мгновение я не решаюсь вдохнуть, не то что заговорить. Меня ничего не связывало с королевой, но всякий раз, оказываясь близ Адекароса, мы без колебаний причаливали, и принц Кристиан встречал нас с распростертыми объятиями. Он следил, чтобы команду накормили, и ходил в таверну послушать наши байки. А когда мы отбывали, преподносил прощальный подарок. Нам везде что-нибудь дарили — безделушки, которыми мы никогда не пользовались, — но с Кристианом все иначе. В вопросах выживания он мог рассчитывать лишь на скудные урожаи и заемы от других королевств. Каждый его подарок был жертвой.

— Говорят, это Погибель Принцев, — Халина сочувствующе качает головой.

Я стискиваю кулаки:

— Кто говорит?

— По словам команды, волосы у нее были красными, как адское пламя, — вставляет Надир. — Кто еще это мог быть?

Мне хочется спорить, но это самообман. Погибель Принцев — величайшее из знакомых мне чудовищ и единственное избежавшее смерти, когда я уже наметил цель. Я неустанно прочесывал моря в поисках пылающих волос, о которых слышал во многих историях.

Но ни разу ее даже не увидел.

Я уже решил, что она лишь миф. Легенда, дабы держать в страхе королевские семьи, покидающие родные края. Но стоило только так подумать, и очередной принц умирал. Вот и еще одна причина, почему я не могу вернуться на Мидас и стать королем, коим хочет видеть меня отец. Я не могу сдаться. Не могу, пока не уничтожу ее.

— Да откуда им было знать об опасности? — сетует Халина. — Месяц не тот.

А ведь действительно. Погибель Принцев каждый год нападает в одном и том же месяце. И если Кристиана убила именно она, то явилась на две недели раньше. Значит ли это, что тварь изменила привычки? Что отныне все принцы под угрозой?

Губы мои дрожат.

— Зло не следует календарю, — говорю я, хотя это конкретное зло, кажется, раньше так и делало.

Кто-то рядом со мной прокашливается. Повернувшись, вижу Амару. Не знаю, как долго она здесь стоит, но, судя по дружелюбной улыбке, сестра слышала большую часть разговора.

— Брат. — Она берет меня за руку. — Потанцуешь со мной?

Я киваю, радуясь возможности прервать учтивую беседу, которой, похоже, так наслаждаются паша с женой. Отчего мне хочется быть каким угодно, но не учтивым.

— Неужели нет кавалеров, сражающихся за твое внимание? — спрашиваю я Амару.

— Никого, кто стоил бы моего времени. И кого одобрил бы наш очаровательный отец.

— Запретное всегда слаще.

— Расскажешь об этом юнцу, чья голова скатится с плахи.

Я фыркаю:

— Тогда я с удовольствием потанцую. Лишь бы спасти бедолаге жизнь.

Я поворачиваюсь к Надиру и Халине и, быстро кивнув, позволяю сестре увлечь себя в центр зала.

Глава 7 ЭЛИАН

Несмотря на название, таверна «Золотой гусь» — одно из немногих мест в Мидасе, что не повторяет цветом пирамиду дворца. Стены здесь покрыты коричневой коркой, и подаются напитки того же оттенка. Посетители — грубый сброд, и в большинство ночей под ногами хрустит стекло, а на пропитанных пивом столах темнеют пятна крови.

Обожаю это место.

Хозяйку зовут Сакура, просто Сакура. Фамилии никто не знает. Она миленькая и пухленькая, с белокурыми волосами, обрезанными над ушами, и узкими раскосыми глазами — карими под стать стенам. Темно-красная помада на губах хранит ее секреты, а такой бледной кожи, как у Сакуры, я прежде не встречал. Многие уже догадались, что она из Пагоса, где круглый год лежит снег и мало солнца. Из края столь холодного, что выжить там могут только туземцы. Ходят даже слухи, будто пагосцы редко переселяются в иные королевства, ибо тепло их душит. Но я не помню дней, когда Сакура не владела бы «Золотым гусем». Кажется, она всегда была здесь — или как минимум с тех пор, как я начал сюда наведываться. И пусть она красива, но еще и достаточно жестока, чтобы воры и головорезы даже не пытались с ней связываться.

К счастью, я Сакуре нравлюсь. Все знают, что, наведавшись в Мидас, я не пройду мимо «Золотого гуся», и даже преступники не могут упустить шанс встретиться со знаменитым принцем-пиратом, кто ради рукопожатия, кто в надежде обыграть меня в карты. И когда я прихожу, Сакура улыбается мне, обнажая ровные молочно-белые зубы, и угощает бесплатной выпивкой. В благодарность за привлечение клиентов. А еще позволяет остаться после закрытия, дабы глубокой ночью обсудить деликатные вопросы с людьми, которых я не осмелюсь привести во дворец.

Думаю, отчасти Сакуре просто нравится быть в курсе моих секретов. Но меня это не тревожит. Сколько бы моих тайн она не выведала, я знаю о ней гораздо больше. И даже самые неприятные секреты. И пусть Сакура может продать самое сокровенное обо мне подороже, ее страшные тайны я берегу как зеницу ока. В ожидании лучшей цены.

Этим вечером мой ближний круг сидит за кособоким столом в центре таверны, наблюдая, как незнакомец перед нами возится с запонками.

— Молва не лжет, — говорит он.

— Знаем мы вашу молву, — парирует Мадрид. — Сплошная ложь от неисправимых сплетников, которым некуда девать время. Так ведь, капитан?

Пожав плечами, я достаю из куртки карманные часы — подарок отца, не золотые, не новые и даже не королевские. Простые, черные, без витиеватых узоров и сверкающих камней, а на внутренней стороне крышки, напротив циферблата, — компас.

Когда отец вручил их мне, сразу было понятно, что это не фамильная ценность, ибо все семейные реликвии Мидаса из золота и никогда не теряют своего блеска. Но на вопрос, откуда взялись часы, отец лишь сказал, что они помогут мне отыскать свой путь. Это они и делают. Потому что у компаса не четыре направления, а два, и ни одно не связано со сторонами света. Север — истина, юг — ложь, а все, что между, с равной вероятностью может быть и тем, и другим.

Компас помогает отделить лжецов от верноподданных.

— Мои сведения железны, — убеждает мужчина.

Он один из многих, кто подошел ко мне ближе к закрытию, чтобы поделиться информацией, гарантирующей поимку всемогущей Погибели Принцев. После бала я объявил, что не успокоюсь, пока не найду ее, и всякого, у кого есть зацепка, ждет награда. В основном сведения поступали бесполезные. Описания пылающих волос сирены да слухи о морях, в которых она часто бывает. Некоторые даже утверждали, будто знают, где находится подводное царство Кето, но их мой компас быстро разоблачил. К тому же я и сам знаю, где это царство: в море Дьяволос. Вот только само море мне найти не удалось. Как и никому другому, очевидно.

Но этот человек меня заинтересовал. Настолько, что, когда наступила полночь и Сакура жестом велела всем выметаться, я кивнул, и она заперла двери, оставив внутри меня с командой и этого незнакомца. А потом и сама удалилась в заднюю комнату, чем бы она там ни занималась, пока ее таверна захвачена принцем.

Мужчина поворачивается ко мне:

— Поверьте, господин принц, кристалл такой же настоящий, как я.

Я пристально его разглядываю. Он не похож на обычных посетителей «Золотого гуся». Изысканный и опрятный настолько, что это смотрится неестественно. В пальто из черного бархата, волосы зачесаны назад в аккуратный хвостик, а отполированные до блеска туфли резко контрастируют с обшарпанными половицами. Но при этом мужчина на редкость худощав — шикарное пальто буквально поглотило его узкие плечи, — и на темной коже видны солнечные ожоги, как у моих матросов, когда они слишком долго торчат на палубе после тяжелого дня.

Незнакомец постукивает пальцами по столу, и его обкусанные ногти цепляются за щели в древесине.

— Мне нужно знать больше.

Торик вскидывает руки:

— Тебе нужно больше лапши на ушах?

Кай достает из-за пояса небольшой нож.

— Если это действительно лапша, — говорит, — то на нее я его и порежу.

— Убери, — приказываю я.

— Это для нашей безопасности.

— Вот потому и говорю: убери и даже не думай метать.

Кай с ухмылкой засовывает нож обратно.

Я указываю на мужчину рюмкой:

— Рассказывай.

— Кристалл Кето принесет в наш мир покой и справедливость.

— Прямо сейчас? — улыбаюсь я.

— Он спасет нас всех от огня.

Я слизываю с губ спиртное.

— И что с ним делать? — спрашиваю. — Крепко сжать его и загадать желание звездам? Или, может, сунуть под подушку и обменять у феи на удачу?

Кай наполняет рюмку и толкает ее к Мадрид:

— Окунуть его в воск и поджечь, чтобы пламя войны выгорело.

Она смеется и подносит выпивку к губам:

— Поцеловать его, и, быть может, кристалл превратится в принца, который не несет такой чепухи.

— Или бросить его в кучу дерьма, из которого он и сделан.

Глядя на абсолютно невозмутимое лицо, с которым Торик это произнес, я не могу сдержать смеха, и вскоре по таверне разносится только наш хохот и резкие хлопки, когда мои люди колотят руками по столам.

И вдруг над гомоном звучит мертвецки тихий голос:

— Убить Морскую королеву.

Мой смех обрывается.

Глаза вновь устремляются к незнакомцу, и, переполненный жаждой смерти, я достаю кинжал из петли на ремне и подношу к его горлу:

— Ну-ка повтори.

Кончик лезвия прижимается к яремной вене, и мужчина сглатывает. Он должен боятся. Да и выглядит испуганным: глаза сужены, пальцы, вцепившиеся в рюмку, дрожат. Но, похоже, это отрепетированный испуг, потому что, когда чужак открывает рот, голос его течет ровно, плавно. Ни капли страха. Как будто он привык к клинкам у своего горла.

— Кристалл был создан, чтобы принести справедливость в наш мир, уничтожив Морскую королеву, — поясняет он.

— Кем создан? — спрашиваю я.

— Изначальными семьями. Они были величайшими магами своего времени и вместе разделили землю на части, когда каждый обосновался в своем уголке, дабы воцарился мир и больше никто не стал жертвой древних пограничных войн.

— Да, — нетерпеливо говорю я, — все мы знаем об изначальных семьях. Да каждый ребенок в ста королевствах знает эту сказку. — Вздохнув, я убираю кинжал в карман. — Даже местные бандиты.

— Это не сказка! — Мужчина стучит кулаками по столу. — Сказки вам не расскажут, что изначальные семьи создали мир на земле, но одна битва не утихала. Океаном правила богиня, сея зло во всех водах. Вскоре она родила детей, и те стали дьяволами. Чудовищами, чьи голоса несли людям смерть.

— Сирены.

Он кивает:

— Они могли преображаться, существуя и на земле, и вне ее. Ведомые богиней Кето, они держали людей в вечном страхе, и потому сто магов объединили силы и объявили войну океану. После десяти лет ужаса и смертей они наконец сумели одолеть Кето и ослабить созданных монстров. Из ее останков они сотворили артефакт, который может навсегда уничтожить сирен.

— Если так, почему же они им не воспользовались?

— Потому что сирены тоже создали из ее останков камень. Он даровал их новой королеве власть над морским народом, и она обещала держать их в узде. В знак доброй воли она даже лишила сирен возможности ходить по земле, и отныне они не были такой большой угрозой, чтобы оправдать геноцид. В итоге изначальные семьи смилостивились и заключили договор. Земля — людям, моря — дьяволам. Если кто-то пересекает границу, сам виноват. Кристалл был спрятан до того дня, когда сто королевств уже не смогут соблюдать договоренности.

Моя команда глумливо смеется, но я смотрю на стрелку компаса и едва слышу их за грохотом собственного сердца.

Север.

Стрелка стоит намертво, даже не думая качаться. Я недоверчиво встряхиваю часы, а потом и вовсе стучу ими по столу. Стрелка неподвижна.

Север.

Истина.

Экипаж уже вновь пустился в издевки, высмеивая глупые сказки и незнакомца, который осмелился кормить ими капитана. Что-то во мне, на самой поверхности, согласно. Мол, это лишь детские байки и пустая трата времени. Оно велит мне слушать своих людей и игнорировать безумие. Но компас никогда не ошибался, и где-то гораздо глубже, своим нутром, я чувствую, что и теперь не ошибается. Это мой шанс одолеть чудовище.

— Где кристалл? — спрашиваю я.

Команда тут же перестает смеяться и смотрит на меня так, будто я наконец свихнулся.

Мужчина опустошает рюмку и встречает мой взгляд улыбкой:

— Вы обещали вознаграждение.

Приподняв бровь, смотрю на Кая. Просить дважды не нужно: он вонзает в стол нож. Незнакомец вздрагивает, в ужасе уставившись на лезвие, что вошло точнехонько между его большим и указательным пальцами. Страх на его лице уже не кажется отрепетированным.

— Награду ты получишь, — уверяет Кай. — Так или иначе.

— Он в единственном месте, где Морской королеве его не достать, — быстро говорит мужчина. — Максимально далеко от океана. На самой высокой точке мира.

Сердце замирает. Самая высокая точка мира. Слишком холодная, чтобы рискнувший забраться туда выжил и смог рассказать об этом.

— Заоблачная гора Пагоса, — говорит незнакомец.

И надежда моя ускользает.

Глава 8 ЛИРА

Осталась всего неделя. Через семь дней мне исполнится восемнадцать, и мать заставит меня украсть сердце моряка. Хорошая сирена приняла бы наказание да порадовалась, что Морская королева не велела чего другого.

Но я не хорошая.

Глупо вновь пестовать мечты о бунте, но меня просто трясет от мысли, что придется напасть по указке. Словно я бешеная собака, которую моя мать может спустить на кого пожелает. Конечно, убийство людей — и так ее приказ, так что, наверное, ничего не изменилось. Я настолько привыкла быть жестокой, что почти забыла: это не выбор, а требование. Уничтожать людей. Помогать закончить войну, которой они положили начало, убив Кето. Быть настоящей сиреной.

Какое-то время я размышляю, была бы я таким чудовищем, если б моя мать и прочие до нее предпочли мир войне. Если б вместе с Кето умерла вражда и ненависть осталась в прошлом. Нас учат никогда не сомневаться и не представлять себя кем-то другим кроме тех, кто мы есть, и, полагаю, лучше мне отбросить опасные мысли. В конце концов, наказание за отказ от убийства я даже вообразить не могу.

Перекинув волосы на одну сторону, я заплетаю косу. Я уплыла на самый край своего моря — так далеко от матери, как только можно, не покидая королевства, ибо не знаю, во что превратится мой гнев, если я ее увижу. Не представляю, на какое безрассудство могу пойти.

Я ложусь на дно океана и слегка подталкиваю локтем медузу. Она задевает щупальцами мой живот, и тело пронзает прекрасной болью. Той, что дарует онемение, успокаивает и очищает разум. Эта боль расслабляет, как ничто иное, и стоит ей утихнуть, я вновь хватаю медузу. Только на сей раз удерживаю ее над собой, позволяя щупальцам скользить по моей коже. Молния прошивает живот и бьет прямо в мое неподвижное сердце. Все внутри горит и чешется, и мои мысли тонут в агонии.

В мире нет ничего кроме боли и редких мгновений облегчения.

— Что, принцесса, хмуришь брови, — шепчет кто-то на псариине. — Жаждешь боли, жаждешь крови.

— Нет, не крови, ей бы сердце, — раздается второй голос. — В золоте его погреться.

Оттолкнув медузу и присев, я смотрю на зависших поблизости тварей. Обе темно-синие, с гладкими плавниками и телами угрей. Руки их покрыты черными жабрами, словно до локтей исполосованы бритвой, а крепкие мускулистые животы перетекают в тощие, костлявые грудные клетки. Когда они говорят, их расхлябанные пасти болтаются, как у рыб.

Русалки.

— Милая принцесса, — говорит первая.

Тело ее покрыто ржавым металлом — не то мусором с пиратских кораблей, не то дарами от спасенных раненых матросов. Русалка буквально вонзила все это в свою плоть. Обвешала себя брошками, кинжалами и монетами, будто драгоценностями.

— Жаждет свободы, — добавляет ее спутница.

— Свободы от королевы.

— Свободы для сердца.

— Возьми сердце.

— Возьми королевское.

— Плывите-ка прочь, — морщусь я. — Прямо за человеческим кораблем до края земли, пока не упадете за край.

Та, что в ржавом металле, встряхивает волосами-щупальцами, и капля слизи скатывается по ее угреподобному хвосту.

— Упасть с земли, — тянет она.

— Отпасть от благодати, — говорит другая.

— Нельзя отпасть от того, чего у вас и не было.

Они ехидно смеются. А затем восклицают хором:

— Иди скорее! Получи сердце.

— Да о чем вы вообще? — теряю я терпение. — Какое сердце?

— Завоюй сердце королевы.

— Завоюй королеву сердцем.

— В день рождения.

— Сердцем, достойным стать восемнадцатым.

Их занудство раздражает. Русалки — жуткие твари, чей разум наполнен тайнами, а губы сотканы из загадок.

— Морская королева велела мне на восемнадцатилетие украсть сердце моряка, — устало говорю я. — Но вам это наверняка уже известно.

Они склоняют головы — думаю, это согласие. Русалки — шпионки до мозга костей, их уши прижаты к каждой щелке в океане. И потому они опасны. Они пожирают секреты с той же легкостью, с какой могут распахнуть пасть и заглотить лодку.

— Проваливайте, — отмахиваюсь я. — Вам здесь не место.

— Это граница.

— Мы ей принадлежим.

— А тебе надо меньше думать о гранях и больше о сердце.

— Золотое сердце важно для королевы.

Украшенная русалка срывает со своего плавника брошь и кидает мне. Это единственная ее побрякушка, которая не заржавела.

— Королеве, — медленно произношу я, поворачивая брошь в руках, — плевать на золото.

— Ей не плевать на сердце золотых земель.

— Сердце принца.

— Золотого принца.

— Как солнце ясного.

— И опасного.

— Для нашего народа.

— Для всех.

Я уже готова сорваться, когда суть их слов доходит до меня. Приоткрыв рот от озарения, я вновь погружаюсь в песок. Брошь из Мидаса — золотых земель, коими правит король с золотой же кровью. И наследник его принц-пират. Странник. Убийца сирен.

Я смотрю на русалок, в их черные, лишенные век глаза, как в бездонные омуты, и понимаю, что доверять им нельзя, но и игнорировать грубую притягательность их слов не могу. И даже пусть у тварей есть скрытые мотивы — они потеряют значение, если я преуспею.

— Мидасский принц — наш убийца, — говорю я. — Если восемнадцатым я принесу королеве его сердце, то смогу вернуть ее благосклонность.

— Сердце, достойное принцессы.

— Сердце, достойное королевского прощения.

Я вновь смотрю на брошь. Столь яркого блеска я прежде не видела. Моя мать хочет лишить меня сердца принца, но сердце этого принца сможет стереть все плохое между нами. Я и дальше буду следовать традиции, а королеве больше не придется переживать о том, что за нашим народом охотятся. Если я справлюсь, мы обе получим желаемое. И заживем в мире и согласии.

Я бросаю украшение обратно русалке.

— Я этого не забуду, — обещаю ей, — когда стану королевой.

Затем гляжу на них напоследок, вижу искривленные улыбками губы и уплываю за золотом.

Глава 9 ЭЛИАН

Четыре дня я прочесывал дворцовую библиотеку и ничего толкового не нашел. В многочисленных текстах лишь в подробностях описаны смертельный холод Заоблачной горы и в красках — погибшие во время восхождения. Так себе начало. Единственная лазейка, похоже, в том, что королевские особы созданы из более прочного льда, чем прочие туземцы. В Пагосе даже есть такая традиция: по достижении совершеннолетия член правящей семьи должен подняться на гору, дабы подтвердить свою родословную. Нет никаких записей о том, что кто-то из них когда-либо потерпел неудачу. Но покуда я не принц Пагоса, это не особо обнадеживает.

Я наверняка что-то упускаю. Будь прокляты легенды. Сомневаюсь, что в роду пагосских правителей есть нечто, позволяющее им противостоять холоду. Кому, как не мне, знать, сколь глупы сказки о наших семьях. Будь они правдой, я мог бы продать свою кровь и купить более достоверные сведения.

В пагосцах явно больше плоти и костей, чем снега и льда, а потому их живучести на морозе должно быть объяснение. И если есть хоть малейший шанс отомстить за смерть Кристиана, мне нужно найти ответ. Ответ, который поможет убить Погибель Принцев и Морскую королеву. Если я справлюсь, оставшихся сирен больше не будет защищать магия. Возможно, они даже утратят часть своих способностей. Ведь если у Морской королевы есть кристалл, похожий на тот, что спрятан на Заоблачной горе, то, забрав его, я лишу морской народ силы, дарованной им. Они как минимум будут ослаблены и открыты для нападения. А позже — неважно, как много времени это займет — мы могли бы согнать выживших дьяволов в дальние уголки мира, где они никому не навредят.

Я закрываю книгу, вздрагивая от легкого ветерка. В библиотеке всегда холодно, распахнуты окна или нет. Будто в самой комнате есть нечто, что заставляет меня дрожать. Она простирается на пятьдесят футов во все стороны: белый мрамор под ногами да белые полки, что тянутся от него до высоких арок потолка из чистого хрусталя. Одно из немногих мест в Мидасе, нетронутых золотом. Все кругом белое, даже кресла с толстыми подушками и лестницы, ведущие к расположенным на самом верху талмудам. Цвет добавляют только книги — кожа, ткань, пергамент — и сокрытые в них знания. Я называю библиотеку «комнатой метафор», ибо лишь так могу объяснить белизну пространства. Каждый ступивший сюда — чистый лист, что ждет, когда его заполнят цветами новых открытий.

Мой отец действительно склонен к театральности.

Я надеялся найти в книгах что-то полезное. Человек в таверне говорил так уверенно, да и мой компас не сомневался в его правдивости. Я точно знаю, что кристалл Кето где-то там, но, похоже, мир об этом ни сном ни духом. Бесконечные тома древних текстов, и ни один ничего мне не поведал. Как что-то может существовать, если об этом нет записи?

Сказки. Я гоняюсь за проклятыми сказками.

— Так и знал, что найду тебя здесь.

Я поднимаю взгляд на короля:

— Неудивительно, что я не наведываюсь домой чаще, раз твой провидец следит за каждым моим шагом во дворце.

Отец нежно кладет руку на мой затылок.

— Не забывай, что ты мой сын, — говорит, как будто о таком можно забыть. — Мне не нужен провидец, чтобы знать, когда ты что-то задумал.

Он опускается в соседнее кресло и разглядывает разложенные на столе книги. Если я смотрюсь неуместно во дворце, то король с его темным тяжелым взором, облаченный в мерцающее золото, определенно неуместен в яркой белизне библиотеки.

Со вздохом он, как и я, откидывается на спинку кресла.

— Ты всегда что-то ищешь.

— Всегда есть, что искать.

— Если не будешь осторожен, то найдешь лишь опасность.

— Может, она-то мне и нужна.

Протянув руку, отец берет со стола одну из книг — в синем кожаном переплете, с вытравленным светло-серым названием. В пыли видны четкие отпечатки моих пальцев, изъявших том с полки.

— Легенды Пагоса и другие сказки Ледяного города, — читает король, затем стучит по обложке. — Значит, задался целью замерзнуть насмерть?

— Я кое-что изучал.

Он кладет книгу обратно излишне резко:

— Что именно?

Я пожимаю плечами, не желая давать отцу лишний повод задержать меня в Мидасе. Если признаюсь, что собрался на охоту за мифическим кристаллом, спрятанным в горах, где могу за считаные секунды испустить дух, то он попросту не позволит мне уйти. Любыми средствами оставит наследника на острове.

— Пустяки, — вру я. — Не волнуйся.

Темно-бордовые губы отца сжимаются в тонкую линию.

— Король обязан волноваться, когда его наследник столь безрассуден.

Я закатываю глаза:

— Благо у тебя наследников двое.

— А отец обязан волноваться, когда его сын никак не желает вернуться домой.

Я в смятении. Может, мы с отцом и не всегда ладим, но мне ненавистна мысль о том, что он винит себя в моем отсутствии. Если бы не королевские заботы, я мог взять его с собой. Взял бы их всех до единого. Отца, мать, сестру, даже королевского советника, пообещай он, что оставит свои предсказания при себе. Затащил бы их на палубу, как поклажу, да показывал бы им мир, пока глаза их не засияют жаждой приключений. Но я не могу, и уж лучше буду изнывать от тоски по родным, чем от тоски по океану.

— Это из-за Кристиана? — спрашивает отец.

— Нет.

— Ложь — это не ответ.

— Но звучит она гораздо лучше правды.

Его огромная ладонь опускается мне на плечо.

— Я хочу, чтобы на сей раз ты остался. Ты провел в море так много времени, что забыл, каково быть самим собой.

Я знаю, что должен сказать ему, мол, как раз земля отнимает мою суть, а море ее возвращает. Но эти слова лишь причинят боль нам обоим.

— Я должен кое-что сделать, — говорю. — А потом вернусь домой.

Ложь мерзким привкусом тлеет на языке. Мой отец, король Мидаса и король обмана, похоже, понимает это и улыбается так печально, что я бы не удержался на ногах, если бы уже не сидел.

— Принц может быть героем мифов и легенд, но он не должен жить в них. Он должен жить в реальном мире и создавать эти легенды, — провозглашает отец с мрачной торжественностью. — Поменьше думай о сказках, Элиан, или только ими ты и станешь.

Он уходит, а я размышляю, страшит меня такое будущее или привлекает. Неужто так плохо стать историей, которую нашептывают детям глубокой ночью? Песней, что они напевают хором во время игры? Очередной главой мидасских легенд: о принце с золотой кровью, что в стародавние времена плавал по миру в поисках жуткого чудовища?

И тут меня осеняет.

Я резко выпрямляюсь в кресле. Отец сказал, хватит жить в сказках, но, возможно, именно это мне и нужно. Ибо незнакомец из «Золотого гуся» принес мне отнюдь не факты со страниц учебников и жизнеописаний. Он принес молву.

Вскочив, я направляюсь в детский раздел.

Глава 10 ЛИРА

Каждый уголок каждой улицы сверкает и переливается драгоценностями. Вместо соломы на крышах — золотые нити, а кожухи причудливых фонарей сияют ярче их света. Даже поверхность воды стала молочно-желтой, и воздух благоухает послеобеденным солнцем.

Всего слишком много. Все слишком яркое. Слишком горячее. Слишком роскошное.

В попытке успокоиться я хватаюсь за ракушку на шее. Она напоминает мне о доме. Мой народ не боится местного смертоносного принца, мы просто не выносим света. Тепла, которое пронзает океанскую прохладу и согревает все вокруг.

Здесь не место для сирены. Только для русалок.

Я жду возле корабля принца. Я сомневалась, будет ли он здесь — как и меня, жажда смерти водила его по многим королевствам, — а если будет, то узнаю ли я его только по отголоскам жутких историй. По тому, что мимоходом слышала от немногих, видевших этот корабль и сумевших ускользнуть. Но я узнала его сразу, едва заметив в мидасских доках.

Описание не совсем правдиво, но от корабля и впрямь исходит та мрачная атмосфера, о которой говорили выжившие. Прочие суда у причала похожи скорее на шары, чем на лодки, а этот тянется вперед длинным острым копьем, и он гораздо больше остальных, и корпус его подобен ночному небу, а палуба черна, как моя душа.

Корабль, достойный убийства.

Я все еще восхищаюсь им из глубины, когда появляется тень: человек шагает к самому краю судна и смотрит на море. Я должна была услышать его поступь даже из-под воды. И тем не менее его появление внезапно. Одной рукой держится за канат, дышит медленно и глубоко. Я щурюсь, но за блеском золота трудно что-то разглядеть. Выныривать, когда солнце еще так высоко, опасно, но мне нужно посмотреть поближе. Я медленно поднимаюсь на поверхность и прижимаюсь спиной к влажному боку корабля.

На пальце человека сияет мидасский символ власти, и я облизываю губы.

Королевские одежды сидят на принце Мидаса небрежно. Рукава рубахи закатаны до локтей, пуговицы ворота расстегнуты, чтобы ветер мог дотянуться до его сердца. На вид принц немногим старше меня, но взгляд его тверд и закален штормами. В этих глазах ни капли невинности, они зелены, что водоросли, и не прекращают поиска. Даже пустой океан для него добыча, и мидасец оценивает его со смесью подозрения и удивления.

— Я скучал по тебе, — говорит он своему кораблю. — Бьюсь об заклад, ты тоже скучала. Мы найдем его вместе, веришь? А когда найдем, то уничтожим всех проклятых чудовищ в этом океане.

Я царапаю губы клыками. И с помощью чего же такого мощного он собирается меня уничтожить? Его фантазии столь причудливы, что я невольно улыбаюсь. Как же порочен этот принц, лишен наивности, которую я видела в остальных. В сердце его царят не иллюзии, а война и жестокость. В его изумительном сердце…

Облизнувшись, я размыкаю уста, дабы выпустить песню, но едва успеваю вдохнуть, как вновь ухожу под воду.

Передо мной кружит разноцветная русалка — розовые, зеленые и желтые всплески, словно брызги краски на ее коже. Ее витые плавники змеятся во все стороны, а руки и живот покрывает тонкая ребристая броня из панцирей морских коньков.

— Мой! — заявляет русалка на псариине.

Затем рычит, ее пасть растягивается, словно рыльце, и изгибается под неестественным углом. Она указывает на принца над водой и бьет себя в грудь.

— У тебя на него никаких прав, — говорю ей.

Русалка качает головой. Волос у нее нет, но кожа на черепе как калейдоскоп, и когда она двигается, цвета расходятся вокруг волнами, будто свет.

— Сокровище, — настаивает русалка.

Если у меня и было терпение, то теперь лопнуло.

— Что ты несешь?

— Мидас наш! — кричит русалка. — Мы наблюдаем, копим, берем сокровища, когда они падают, а он — сокровище, золото, не твое.

— Это мне решать.

Русалка вновь мотает головой:

— Не твое! — И ныряет ко мне.

Она дергает меня за волосы, вонзает когти в плечи и встряхивает. Она вопит и кусается. Впивается зубами в мою руку и пытается вырвать кусок плоти.

Ничуть не впечатленная, я сжимаю цветастую голову и бьюсь лбом о ее лоб. Русалка отлетает назад, глаза без век расширяются. Мгновение она оглушенно колышется на месте, а затем с пронзительным визгом вновь устремляется ко мне.

Мы сталкиваемся, и я силком тащу тварь на поверхность. Она задыхается, воздух ядовит для ее жабр. Я смеюсь, когда русалка цепляется одной рукой за горло, а другой пытается ухватить меня. Жалкое зрелище.

— Ты!

Резко поднимаю взгляд — мидасский принц смотрит на нас с ужасом и благоговением. Губы его чуть скошены влево.

— Вот это да, — шепчет он. — Мое чудовище меня нашло.

Я разглядываю его с ответным любопытством. Черные волосы, беспорядочно скользящие по затененным щекам и спадающие на лоб, когда принц склоняется, чтобы рассмотреть меня получше. Глубокая ямочка на левой щеке. Изумленные глаза. Однако стоит мне отвлечься, и русалка, воспользовавшись моментом, толкает нас обеих вперед. Мы врезаемся в борт с такой силой, что корабль стонет от удара. Ответить на атаку я не успеваю, ибо в тот же миг принц теряет равновесие и летит к нам.

Русалка вновь тянет меня вниз, но, заметив в воде принца, испуганно отшатывается. Он камнем опускается на дно мелководья, а затем отталкивается и плывет к поверхности.

— Мое сокровище, — шипит русалка и, схватив принца за руку, удерживает его под водой. — У тебя золотое сердце? Сокровище в сокровище, золото.

Из моего рта вырывается мерзкий свистящий смех.

— Он не понимает псариин, дура!

Русалка поворачивает ко мне голову на сто восемьдесят градусов и, противно взвизгнув, завершает круг до конца, чтобы снова смотреть на принца.

— Я собираю сокровища, — говорит она. — Сокровища и сердца, и ела я только одно. Теперь съем и то, и другое и стану такой, как ты.

Принц пытается вырваться из подводной ловушки. Он пинается и молотит руками, но тварь вцепилась намертво. Она поглаживает его рубашку, и когти разрывают ткань, окрашивая ее кровью. А затем пасть русалки разевается до невообразимых размеров.

Движения принца замедляются, веки начинают опускаться. Он тонет, и русалка хочет забрать его сердце себе. Забрать и съесть. В надежде, что станет ему подобной. Не с хвостом, а с ногами. Не рыбой, а чем-то большим. Она украдет то, что должно вернуть мне благосклонность матери.

Я в такой ярости, что даже не думаю, когда протягиваю руку и вонзаю ногти в череп русалки. От потрясения она выпускает принца, и тот всплывает на поверхность. А я усиливаю хватку. Русалка трепыхается, царапает мне руки, но этим жалким потугам не сравниться с мощью сирен. Особенно с моей. Особенно когда я нацелена на убийство.

Я все сильнее впиваюсь пальцами в голову твари, и они исчезают в ее радужной плоти. Я чувствую острые кости ее черепа. Русалка затихает, но я не останавливаюсь. Погружаю пальцы до конца и дергаю.

Разноцветная голова опускается на дно.

Может, принести ее матери как трофей? Нацепить на пику перед дворцом Кето как предупреждение остальным русалкам, осмелившимся бросить вызов сирене. Но нет, Морская королева не одобрит. Низшие или нет, русалки ее подданные. Окинув труп последним презрительным взглядом, я плыву наверх, к своему принцу.

Нахожу его быстро — на краю небольшой песчаной отмели у доков. Он кашляет, сотрясаясь всем телом, судорожно извергает заглоченную воду и падает на живот. Я подплываю как можно ближе к берегу, а потом ползу, пока в воде не остается лишь кончик моего хвоста.

За лодыжку я подтаскиваю принца вниз, чтобы наши тела были на одном уровне.

Затем толкаю его в плечо и, когда он не шевелится, переворачиваю на спину. Песок липнет к золоту его щек и даже немного к губам, влажным после купания в океане. Принц уже выглядит полумертвым.

Рубашка льнет к коже, из оставленных русалкой порезов сочится кровь. Грудь его поднимается едва заметно, и если б я не слышала слабый стук сердца, то наверняка бы решила, что передо мной лишь прекрасный труп.

Я касаюсь его лица, веду ногтем от уголка глаза вдоль щеки. На коже под моим прикосновением пузырится тонкая красная линия, но принц не двигается. Челюсть у него такая острая, что я боюсь порезаться.

Я медленно запускаю руку под его рубашку, прижимаю к груди. Сердце принца отчаянно бьется под моей ладонью. Прикладываю к нему ухо и с улыбкой слушаю эту частую дробь. От него узнаваемо веет океаном, солью, но еще я чувствую слабый аромат аниса. Принц пахнет черными сладостями рыбаков. Сахарным маслом, которым они приманивают добычу.

Я хочу, чтобы он очнулся. Хочу заглянуть в глаза цвета водорослей, прежде чем заберу его сердце и отдам матери. Я приподнимаюсь, моя рука зависает над грудью принца. Ногти уже касаются его кожи, я готова вогнать кулак глубже…

— Ваше высочество!

Я вскидываю голову. Через доки к нам несется королевская стража. Я вновь смотрю на принца, веки его трепещут, приподнимаются. Он поворачивает голову, сдвигая песок, и концентрирует взгляд. На мне. И сразу прищуривается, оценив цвет моих волос и второго глаза им в тон. Принца будто вовсе не тревожат мои ногти, впившиеся в его грудь, и не страшит грядущая смерть. Наоборот, вид у него решительный. И до странного довольный.

У меня нет времени искать тому причину. Стражники уже близко, зовут принца, приготовив ружья и мечи. Все оружие направлено на меня. Я бросаю еще один взгляд на грудь принца, на сердце, которое почти заполучила… А затем быстрее света ныряю обратно в океан и плыву прочь.

Глава 11 ЭЛИАН

Сны мои полны крови, но не моей. Кровь всегда чужая, потому что в своих снах я бессмертен, как, похоже, и наяву. Я соткан из шрамов и воспоминаний, ни одно из которых не относится к действительности.

С момента нападения прошло два дня, и лицо сирены преследует меня по ночам. Точнее то немногое, что я о ней запомнил. Всякий раз, пытаясь освежить подробности, я вижу лишь ее глаза. Один как закат, а второй как океан, который я так люблю.

Погибель Принцев.

Очнувшись на берегу, я едва мог шевелиться, но все же мог. Мог дотянуться до кинжала на поясе и позволить впитать ее кровь. Мог ударить ее кулаком по щеке и удерживать, пока стража не приведет отца. Мог убить ее, но не убил, потому что она истинное чудо. Сирена, так долго ускользавшая от меня и наконец появившаяся. Позволившая мне узнать то, о чем поведать могут лишь немногие.

Мое чудовище нашло меня, и теперь мой черед ее искать.

— Это возмутительно!

В комнату врывается побагровевший король. Следом вплывает раздраженная мама в зеленом калазирисе. Увидев меня, она сдвигает брови.

— Никто не может мне ничего рассказать, — жалуется отец. — Какой толк от морских стражей, коли они не стерегут проклятое море?

— Дорогой. — Мама ласково касается его плеча. — Они следят за кораблями на поверхности. Не припомню, чтобы мы велели им нырять и искать сирен под водой.

— Это само собой разумеется! — Отец в ярости. — Могли бы проявить инициативу! Особенно когда их будущий король здесь. Нетрудно догадаться, что морская дрянь явится за ним.

— Радамес, — упрекает мама, — твой сын предпочел бы заботу твоему гневу.

Отец поворачивается ко мне с таким видом, будто только меня заметил, хотя комната-то моя. Я отчетливо вижу миг, когда он обращает внимание на капли пота, скользящие по моему лбу и пропитывающие простыни.

Лицо его смягчается.

— Тебе лучше? — спрашивает отец. — Могу позвать лекаря.

— Все хорошо. — Хрипотца в голосе выдает мою ложь.

— По тебе не скажешь.

Я отмахиваюсь, раздосадованный тем, что вновь чувствую себя ребенком, которому нужен папочка, чтобы защищал его от монстров.

— Вряд ли в такую рань кто-то способен выглядеть лучше. Спорим, я все еще могу добиться любой женщины при дворе?

Мама смотрит на меня предостерегающе.

— Я распущу весь отряд, — продолжает отец ровно оттуда, где прервался на мой болезненный вид. — У нас не морская стража, а жалкое подобие.

Я прислоняюсь к изголовью кровати:

— По-моему, ты слишком остро реагируешь.

— Слишком остро?! Тебя едва не убили на нашей земле средь бела дня.

Я поднимаюсь с кровати. Чуть покачиваюсь на слабых ногах, но быстро выпрямляюсь, пока никто не заметил.

— Стражи не виноваты, что не заметили ее, — говорю, поднимая с пола рубашку. — Для этого нужен наметанный глаз.

Чистая правда, хотя сомневаюсь, что отцу есть до этого дело. Кажется, он даже позабыл, что морские стражи действительно лишь высматривают вражеские корабли на поверхности и никоим образом не обязаны искать под водой дьяволов и демонов. А готовые на это безумцы нашли свой дом на «Саад».

— Наметанный, как у тебя? — насмехается отец. — Давай тогда наймем кого-нибудь из тех пройдох, с которыми ты блуждаешь по морям.

— Чудесная идея, — улыбается мама.

— Ничуть! — ворчит отец. — Я же несерьезно, Иса.

— И все же это первые твои разумные слова за последние дни.

Я ухмыляюсь и, шагнув к отцу, в утешение кладу руку на его плечо. Гнев в его глазах сменяется чем-то вроде смирения. Он не хуже меня знает, что теперь мне остается только одно: уйти. Полагаю, и злится отец в основном из-за осознания этого. Ведь Мидас — это святилище, которое он провозгласил защищенным от дьяволов, на коих я охочусь. Пристанище, куда я всегда могу вернуться, если возникнет нужда. А нынешнее нападение превратило короля в лжеца.

— Не волнуйся, сирена мне за все ответит, — обещаю я.

И только озвучив эти слова, понимаю, сколь многое в них вложил. Мой дом омрачен той же опасностью, что и вся моя жизнь, и меня это не устраивает. Сирены принадлежат морю, и эти две моих роли — принц и охотник — прежде не пересекались. Мне претит, что слились они не потому, что мне достало храбрости перестать притворяться и сказать родителям, мол, простите, я не планирую занимать трон и чувствую себя мошенником всякий раз, как возвращаюсь домой. Сказать им, как во дворце я тщательно подбираю слова и жесты, прежде чем открыть рот и пошевелиться, лишь бы не допустить ошибки и вести себя как подобает. Две мои личности объединились, потому что меня вынудила Погибель Принцев. Подтолкнула меня к тому, на что я должен был решиться сам и давным-давно.

За это я ее ненавижу.

Позже в тот же день на палубе «Саад» вокруг меня собирается команда. Двести мужчин и женщин гневно разглядывают царапину под моим глазом. Им заметна лишь эта рана, хотя под рубашкой есть и другие. Отметины от ногтей прямо над сердцем. Кусочки сирены так и остались в моей груди.

— В прошлом я не раз отдавал опасные приказы, — говорю своему экипажу. — И вы выполняли их без единой жалобы. Ну, — я ухмыляюсь, — большинство из вас.

Под насмешливыми взглядами матросов Кай гордо салютует.

— Но теперь все иначе. — Настраиваясь, я делаю глубокий вдох. — Мне нужна команда из ста добровольцев. Вообще, я приму любого, кто вызовется, но думаю, все понимают, что без некоторых из вас путешествие попросту невозможно.

Я смотрю на главного инженера, и тот молча кивает.

В глазах остальных с равной силой пылает преданность. Говорят, семью не выбирают, но именно это я провернул с каждым на борту «Саад». Я нашел почти всех, а остальные сами меня нашли. Мы выбрали друг друга, вся наша разношерстная шайка.

— Забудьте свои клятвы верности, я никого не буду удерживать силой. В вашей чести никто не усомнится, и об отказавшихся не станут думать хуже. Если мы преуспеем, то в новом плавании будем рады видеть каждого из этой команды. Просто для ясности.

— Завязывай с речами! — кричит Кай. — Ближе к делу, чтоб я знал, надо ли брать с собой теплые кальсоны.

Мадрид рядом с ним закатывает глаза:

— И сумочку прихватить не забудь.

В горле клокочет смех, но я сглатываю его и продолжаю:

— Несколько дней назад один человек рассказал мне о редком камне, способном убить Морскую королеву.

— Разве это возможно? — вопрошает кто-то из толпы.

— Это невозможно! — вторит ему другой.

— Мне говорили, мол, собрать вместе преступников и неудачников, чтобы охотится с ними по морям на самых смертоносных монстров в мире, тоже невозможно, — отвечаю я. — Говорили, что через неделю мы все будем мертвы.

— Не знаю, у кого как, — вставляет Кай, — а мое сердце еще бьется.

Я улыбаюсь ему.

— Мир уверился, что человеческое оружие Морской королеве нипочем. Но этот камень создан не человеком, а чистейшей магией изначальных семей. И если мы убьем королеву прежде, чем она передаст трезубец Погибели Принцев, то раз и навсегда лишим их расу истинной силы.

Растолкав мужчин, вперед выходит Мадрид. Следом шагает Кай, но она не отрывает тяжелого взгляда от меня.

— Это все чудесно, кэп, но разве нам не нужно первым делом разобраться с Погибелью Принцев?

— Мы до сих пор не обратили ее в пену лишь потому, что не могли найти. Но когда убьем ее мать, она появится. К тому же сирен питает магия королевы, и с ее смертью они ослабнут, в том числе Погибель Принцев. Море станет нашим.

— И как нам найти Морскую королеву? — спрашивает Кай. — Я пойду за тобой хоть на край света, но их королевство сокрыто посреди затерянного моря. Никто не знает, где оно.

— Нам не нужно знать, где их королевство. И где море Дьяволос тоже. Нам нужно лишь добраться до Пагоса.

— Пагос, — хмурится Мадрид. — Ты же не всерьез?

— Кристалл там, — напоминаю я. — И как только мы его достанем, Морская королева сама придет к нам.

— То есть мы просто приплывем в ледяное царство и попросим снежных людей отдать нам камешек? — уточняет кто-то.

Я замолкаю.

— Не совсем. Кристалл не в Пагосе, а над ним.

— На Заоблачной горе, — поясняет Кай для всех. — Наш капитан хочет, чтобы мы вскарабкались на вершину самой холодной горы в мире. Той, что убила всех пытавшихся.

— И все ради мифического кристалла, — насмешливо бормочет Мадрид, — который может привести, а может и не привести к нашей двери ужаснейшее из чудовищ.

Я смотрю на этих двоих, недовольный подобным единодушием и неверием в их голосах. Они впервые во мне усомнились, и привыкать к этому чувству я не планирую.

— Суть вы уловили, — подвожу я итог.

А потом молчу, изо всех сил стараясь не шевелиться, сохраняя непреклонный вид. Словно мне можно верить. Словно я хоть немного понимаю, что делаю. Словно я никого из них не угроблю в этом пути.

— Что ж, — Мадрид поворачивается к Каю, — по мне, так звучит весело.

— Думаю, ты права, — соглашается тот, будто прежде даже не рассматривал досадную мысль и впрямь последовать за мной. — Мы в деле.

— Я, наверное, тоже могу выделить минутку, коли вы так любезно просите! — кричит кто-то.

— От таких заманчивых предложений не отказываются, кэп!

— Ну давайте, раз уж все остальные в деле.

Один за другим они кричат и кивают, с улыбкой вверяя мне свои жизни. Будто для них это просто игра. Всякий раз, как в воздух поднимается очередная рука, раздается слаженный вопль тех, кто уже согласился. Они приветствуют возможную смерть и радуются большой компании. Они безумны и прекрасны.

Преданность мне не внове. В глазах придворных я вижу лишь бездумное поклонение, рожденное незнанием лучшей доли. Для тех, кто никогда не сомневался в причудливом порядке вещей, это естественно. Но преданность, с которой смотрит на меня сейчас команда, я заработал. А вместе с ней словно заслужил право вести их к любой судьбе, какую только сочту подходящей.

Теперь осталась всего одна малость, и мы отправимся в ледяной край.

Глава 12 ЭЛИАН

«Золотой гусь» — мидасский оплот постоянства. Кажется, стоит мне оставить сушу, и каждый дюйм острова разрастается и меняется. Для меня это не постепенное развитие, а резкие скачки. Но «Золотой гусь» незыблем. Перед его дверью никто не посадил золотых бутонов, как перед прочими домами, когда это стало модно, — прямо на остатки полевых цветов, которые теперь это золото поглотили. Таверна также не обзавелась песчаными колоннами, ветряными колокольчиками и крышей в форме пирамиды. Она словно укрыта в неприкосновенном безвременье, и, натыкаясь на очередное изменение в родном доме по возвращении, я могу быть уверенным, что «Золотой гусь» все тот же. Как и Сакура.

Еще рано, и солнце по-прежнему молочно-рыжее. Я решил, что в сомнительную таверну лучше наведаться, пока Мидас спит. Было бы неразумно просить об одолжении снежную хозяйку, когда кругом полно подслушивающей пьяни. Я стучу в дверь из красного дерева, и под кожу впивается заноза. Когда дверь распахивается, я едва успеваю ее вынуть. Сакура по ту сторону не выглядит удивленной.

— Так и знала, что это ты. — Она заглядывает мне за спину. — Татуированная не с тобой?

— Мадрид готовит судно. Сегодня мы отплываем.

— Жаль. — Сакура закидывает на плечо кухонное полотенце. — Ты и близко не так красив.

Я не спорю.

— Впустишь?

— Принц может попросить об одолжении на пороге, как все нормальные люди.

— На твоем пороге нет виски.

Темно-красные губы растягиваются в кривой улыбке. Сакура жестом приглашает меня войти:

— Надеюсь, карманы твои полны.

Я шагаю внутрь, не сводя с нее глаз. Вряд ли она решится на что-то пакостное — вроде моего убийства прямо здесь, в «Золотом гусе», — не сейчас, когда наши отношения настолько ей выгодны. Но что-то в Сакуре всегда меня нервировало, и не меня одного. Немногие смогли бы управлять подобной таверной, где постоянные клиенты копят грехи, точно драгоценные камни, где не стихают перебранки и драки, и крови чуть ли не каждую ночь проливается больше, чем виски. Но когда Сакура говорит «хватит», все успокаиваются. Поправляют воротники, сплевывают на грязный пол и продолжают пить, будто ничего и не было. Вероятно, она самая грозная женщина в Мидасе. И у меня нет привычки поворачиваться к грозным дамам спиной.

Сакура заходит за стойку и наливает в бокал немного янтарной жидкости. Когда я усаживаюсь напротив, она подносит стакан к губам и быстро отпивает. На ободке остается отпечаток темно-красной помады — очень кстати.

Сакура протягивает бокал мне:

— Доволен?

Речь о том, что виски не отравлен. Я могу бороздить моря в поисках монстров, которые способны буквально вырвать мне сердце, но это не значит, что я беспечен. На берегу я не ем и не пью ничего, что не попробовал кто-то другой. Обычно это обязанность Торика — он сам вызвался, едва оказался на борту, уверяя, мол, его не возьмет ни один яд, так что риска никакого. Учитывая его объемы, я склонен согласиться.

Кай, разумеется, от подобной чести отказался, заявив: «Если я умру за тебя, то кто тебя защитит?».

Глядя на смазанную помаду и ухмылку Сакуры, я поворачиваю бокал, дабы не коснуться помады, и только потом делаю глоток виски.

— Не нужно ходить вокруг да около. Просто спроси.

— Ты знаешь, зачем я здесь.

— Весь Мидас болтает о твоей сирене. — Сакура прислоняется спиной к стойке с бутылками. — Я в курсе всего, что творится на этом острове.

Взгляд ее прищуренных глаз колок как никогда, и в них я вижу, что большинство моих секретов для нее и не секреты вовсе. Принц может позволить себе роскошь быть благоразумным, но не пират. Я знаю, что посторонние частенько крадут мои приватные беседы и продают подороже. Порой и Сакура выступает в роли такого продавца, при любом удобном случае обменивая информацию на золото. Наверняка она не упустила шанс подслушать, когда глубокой ночью ко мне подсел чужак с историей о сокровище, сокрытом в ее родном крае.

— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной.

Сакура смеется, но лицо ее остается абсолютно серьезным.

— Это приказ принца?

— Всего лишь просьба.

— Тогда я отказываюсь.

— Знаешь, — я провожу пальцем по отпечатку на ободке бокала, — а у тебя помада размазалась.

Сакура бросает взгляд на напиток в моих руках, затем прижимает пальцы к губам и сердито стирает с них остатки цвета. Теперь передо мной та, кого я всегда в ней подозревал. Снежнолицая женщина с губами синее, чем второй глаз любой сирены.

Синий — цвет правящей семьи.

Уроженцы Пагоса не похожи ни на кого в ста королевствах, но их короли даже среди своих особенные. Выточенные из огромных глыб льда, бледнокожие, беловолосые, с губами синими, как символ их рода.

— И давно ты знаешь? — спрашивает Сакура.

— Давно, потому и спускал тебе все с рук. Не хотел раскрывать твой секрет, пока не придумаю, как повыгоднее его использовать. — Я салютую ей бокалом. — Да здравствует Юкико, принцесса Пагоса.

Лицо Сакуры при звуках ее настоящего имени не меняется. Наоборот, она смотрит на меня безучастно, будто за прошедшее время успела его позабыть.

— Кто еще знает?

— Я никому не говорил. Пока. — Последнее слово я подчеркиваю сильнее, чем требуется. — Хотя не понимаю, с чего тебя это волнует. Твой брат принял корону более десяти лет назад. Вряд ли у тебя есть право на трон. Ты можешь идти куда хочешь, делать что хочешь. Никто не станет убивать принцессу, которой не светит власть.

Сакура смотрит на меня открыто:

— Я знаю.

— Ну а к чему секретность? Я ничего не слышал о пропавшей принцессе, так что, полагаю, твоя семья в курсе, где ты.

— Я не беглянка.

— Тогда кто ты?

— Та, кем тебе никогда не стать, — усмехается она. — Свободная.

Я опускаю бокал на стойку резче, чем собирался.

— Значит, тебе повезло.

Сакуре легко быть свободной. В очереди на трон перед ней четверо старших братьев, потому ей на плечи не давит ни одна из обязанностей, о коих мне без конца напоминает отец.

— Я ушла, едва Кадзуэ короновали. У него осталось три брата-советника, разве могла я спорить с ними в мудрости? Мне было двадцать пять, и меня не прельщала жизнь вечной принцессы, которая никогда не сможет править. Так я и сказала братьям. Сказала, что хочу увидеть что-то кроме снега и льда. Я жаждала цвета. — Она смотрит на меня. — Жаждала увидеть золото.

— А теперь? — фыркаю я.

— Теперь я ненавижу все его мерзкие оттенки.

Я смеюсь:

— Как и я порой. Но это все равно красивейший город во всех ста королевствах.

— Тебе лучше знать.

— Но ты осталась здесь.

— Дом отыскать нелегко.

Как же она права. Я понимаю это как никто другой, ибо в своих странствиях нигде по-настоящему не чувствовал себя дома. Даже в Мидасе — прекрасном и полном дорогих мне людей. Здесь я в безопасности, но не на месте. За всю жизнь домом я с полной уверенностью смог назвать только «Саад». И она постоянно движется и меняется. Редко появляется где-то дважды. Вероятно, я люблю ее, потому что она тоже не привязана ни к чему, даже к Мидасу, где была построена. «Саад» принадлежит всему миру.

Закончив с виски, я смотрю на Сакуру:

— Будет неприятно, если местные узнают, кто ты. Одно дело пагосская переселенка, другое — принцесса без страны. Как они к тебе отнесутся?

— Маленький принц. — Она облизывает губы. — Ты пытаешься меня шантажировать?

— Конечно, нет, — отвечаю я, а в голосе звучит совсем иное. — Лишь говорю, что возникнут проблемы, если люди узнают правду. Особенно учитывая особенности твоих клиентов.

— У них возникнут. Они попытаются меня использовать, и придется их убить. Наверное, я потеряю половину завсегдатаев.

— Полагаю, это плохо скажется на таверне.

— Но тебе роль убийцы пока приносила только пользу.

Я не реагирую на выпад, но Сакура, похоже, ждала от меня именно равнодушия. Она улыбается — такая красивая, несмотря на неприкрытую издевку во взгляде. Жаль все-таки, что она вдвое меня старше, ибо под маской скрывается поразительная женщина, опасная и дикая.

— Плывем со мной в Пагос, — повторяю я.

— Нет. — Она отворачивается.

— Нет, не поплывешь?

— Нет, это не то, о чем ты хочешь попросить.

Я встаю:

— Помоги мне найти кристалл Кето.

Сакура вновь смотрит на меня:

— Вот оно что. — На ее лице не осталось ни следа улыбки. — Тебе нужен пагосец, чтобы подняться на Заоблачную гору и отыскать твою сказку.

— По-твоему, я должен сунуться на самую смертоносную гору в мире, не имея понятия, с чем предстоит столкнуться? Твой брат хотя бы пустит меня? Если ты будешь рядом, то сможешь посоветовать, как лучше действовать. Подскажешь маршрут. Поможешь убедить короля указать мне безопасный путь.

— Конечно, я же опытный скалолаз, — голос Сакуры сочится сарказмом.

— Ты должна была туда подняться в день своего шестнадцатилетия. — Я стараюсь не показывать нетерпения. — Как и всякий потомок королей Пагоса. Ты в силах мне помочь.

— Я же такая отзывчивая.

— Я прошу…

— Ты умоляешь, — прерывает Сакура. — О невозможном. Никто, кроме моей семьи, не переживет восхождение. Это в нашей крови.

Я бью кулаком по столу:

— Оставь это для книжек с небылицами. Должен быть другой маршрут. Тайная тропа. Только для твоей семьи. Если не плывешь со мной, то хоть расскажи о ней.

— Тебе это все равно не поможет.

— Почему?

Сакура проводит языком по синим губам.

— Если кристалл действительно в горах, то наверняка спрятан в запертом куполе ледяного дворца.

— Запертый купол, — безучастно повторяю я. — Ты это на ходу выдумываешь?

— Нам прекрасно известны все легенды из этих детских книжек. Несколько поколений моей семьи пыталось отыскать вход в эту комнату, но нет иного пути, кроме очевидного, и силой туда не попасть. Купол запечатан магически, возможно, изначальными семьями. Тебе нужен ключ. Ожерелье, давно утраченное. Без него неважно, сколько гор ты покоришь. Ты никогда не найдешь искомого.

— Об этом я позабочусь, — уверяю я. — Я мастер в поисках потерянных сокровищ.

— И в ритуалах, необходимых для вызволения кристалла из узилища? — уточняет Сакура. — Об этом ты тоже разузнал?

— Даже не слышал.

— Потому что их никто не знает. Как ты собираешься провести древний обряд, если даже не понимаешь, в чем его суть?

Если честно, я полагал, что Сакура восполнит пробелы.

— Ответ наверняка на вашем ожерелье, — говорю я в надежде, что это правда. — Это может быть простая надпись, которую нужно прочесть. А если нет, то я придумаю еще что-нибудь.

Сакура смеется:

— Допустим, ты прав. Допустим, легенду найти легко. И ожерелье, и описание древнего ритуала тоже. Допустим, самое сложное в твоем плане — карты и маршруты. Кто сказал, что я ими с тобой поделюсь?

— Я могу всем раскрыть твою личность, — звучит мелочно, по-детски.

— Это ниже твоего достоинства. Попробуй еще раз.

Я замираю. Сакура не отказывается помочь, лишь дает мне возможность повысить ставки. У каждого есть цена, даже у позабытой пагосской принцессы. Нужно лишь понять, чего она хочет. Явно не денег — представив, как предлагаю ей монеты, я морщусь. Сакура может счесть это оскорблением (в конце концов, она королевских кровей) или увидеть во мне ребенка, а не капитана, коим я вошел в эти двери. Я должен дать ей то, чего не даст никто другой. Шанс, который выпадает лишь раз, а потому она даже не подумает отказаться.

Мы с Сакурой похожи. Отпрыски властителей, убежавшие из своих королевств. Вот только она покинула Пагос не потому, что ей не нравилось быть принцессой, а потому, что стала бесполезной, когда ее брат взошел на трон.

«Меня не прельщала жизнь принцессы, которая никогда не сможет править».

В груди екнуло.

В глубине души Сакура — королева. Единственная проблема в том, что ей нечем править. И тогда я понимаю, во что мне обойдется это путешествие, если только решусь.

— Я могу сделать тебя королевой.

Сакура поднимает белые брови:

— Надеюсь, ты не угрожаешь убить моих братьев? Потому что пагосцы не враждуют друг с другом ради короны.

— Нет. — Я изо всех сил стараюсь не сорваться. — Я предлагаю тебе совсем другую страну.

В ее глазах медленно разгорается понимание.

— И что это за страна, ваше высочество? — робко спрашивает Сакура.

Это станет концом жизни, которую я люблю. Никакой больше «Саад», океана и мира, что я повидал уже дважды и не прочь повидать еще тысячу раз. Я буду королем, как того всегда хотел отец, и рука об руку со мною на престол взойдет снежная жена. Союз льда и золота. О таком отец и мечтать не мог, и разве это не стоит всех жертв? В конце концов, зачем мне бороздить моря, когда все монстры канут в небытие? Наверное, я буду доволен и судьбой правителя, как только удостоверюсь, что мир вне опасности.

Но сколько бы плюсов я ни перечислил, я знаю, что все это ложь. От принца во мне один лишь титул. Я всегда думал, что, даже покорив сирен и подарив мир океану, останусь на «Саад» с командой — если они захотят и дальше следовать за мной — не для поиска, но в вечном движении. Лишь так я буду счастлив. А неподвижное существование на одном месте меня раздавит. Сердце во мне столь же дикое, как океан, который меня взрастил.

Я делаю глубокий вдох. Значит, придется отказаться от счастья, если так надо.

— Эта страна. Если есть карта с тайными тропами, по которым моя команда сможет взойти на гору и не замерзнуть насмерть, оно того стоит.

Я протягиваю руку Сакуре. Принцессе Пагоса.

— Если дашь мне карту, я сделаю тебя своей королевой.

Глава 13 ЛИРА

Я совершила ошибку. Как водится, все началось с принца. Едва ощутив стук его сердца под пальцами, я уже не могла о нем забыть. И потому следила из воды, ожидая его появления. Но миновали дни, прежде чем принц показался, и даже тогда он не приближался к океану без толпы сопровождающих.

Петь ему в доках уже было рискованно — в любой миг на помощь юному охотнику могли прибежать прохожие и королевская стража, — но с командой корабля под боком все усложнялось в разы. Эти мужчины и женщины совсем другие. То, как они следовали за принцем, двигались, когда двигался он, восторженно внимали каждому его слову — во всем чувствовалась преданность, которую нельзя купить. Они сиганут за ним в океан и пожертвуют ради него жизнью, как будто меня устроит такой обмен.

Потому вместо нападения я наблюдала и слушала их истории о камнях, способных разрушить миры. Второе око Кето. Легенда, за которой моя мать охотилась все свое царствование. Люди обсуждали, как отправятся на его поиски в ледяное королевство, и я поняла, что это прекрасный шанс. Если я поплыву за ними в снежное море, в ледяных водах которого человеку не выжить, то команде останется лишь беспомощно смотреть, как принц умирает.

У меня был план. Но я ошиблась, полагая, будто у моей матери его нет.

Пока я наблюдала за принцем, Морская королева наблюдала за мной. И едва я покинула мидасские доки в поисках еды, она себя проявила.

Запах насилия все острее. Я плыву по следу из тел акул и осьминогов, дрейфующих в воде. Лавирую между трупами животных, которыми в любой другой день с удовольствием бы полакомилась.

— Не ожидала, что ты явишься, — говорит Морская королева.

Она выглядит величественно в окружении окровавленных туш. Ошметки чужой плоти скользят по узорам на ее коже, ее щупальца угрожающе раскачиваются.

Я стискиваю челюсть:

— Я могу объяснить…

— Не сомневаюсь, что в этой милой маленькой головке полно оправданий, — прерывает королева. — И разумеется, меня они не волнуют.

— Матушка. — Мои руки сжимаются в кулаки. — Я покинула королевство не просто так.

Пред глазами всплывает образ золотого принца. Не замешкайся я на берегу, не поддайся сладкому аромату его кожи, и сейчас не нуждалась бы в оправданиях. Просто подарила бы его сердце матери и заслужила бы ее прощение.

— Ты спасла человека, — голос королевы мрачен, как ночь.

Я качаю головой:

— Неправда.

Она хлещет щупальцами по океанскому дну, и меня накрывает волной песка, опрокидывая навзничь. Я откашливаю попавшую в горло гальку.

— Твоя ложь оскорбительна, — негодует королева. — Ты спасла человека, и не просто человека, а того, кто убивает нас. И все лишь бы досадить мне, ослушаться? — спрашивает она и тут же добавляет с отвращением: — Или, может, ты стала слабой? Глупая маленькая девочка, очарованная принцем. Скажи, дело в его улыбке? Она оживила твое сердце, и ты влюбилась, как какая-нибудь русалка?

Мысли путаются. Я в таком смятении, что даже возмутиться не могу. Любовь — в океане нечасто встретишь это слово. Оно рождается лишь в моей песне да на устах убитых мною принцев. И я никогда не слышала его от своей матери. Я даже не знаю, что оно на самом деле значит. Просто слово, которое дорого людям по непонятным мне причинам. О любви даже нельзя сказать на псариине. И все же мать обвиняет меня в этом чувстве. Может, это как моя верность Калье? Сила, которая заставляет меня без раздумий бросаться на ее защиту? Если так, то обвинения королевы еще нелепее, ибо принца я желаю лишь убить, и это явно не любовь, пусть я и не знаю о ней ничего.

— Ты ошибаешься, — говорю я матери.

Губы ее брезгливо кривятся.

— Ради него ты убила русалку.

— Она пыталась съесть его сердце!

— И что в этом плохого? — спрашивает королева, прищурившись. — Пусть бы тварь вырвала его грязное сердце и заглотила целиком.

— Он был моим, — возражаю я. — Подарком для тебя! Мое восемнадцатое подношение.

Она замирает, осмысливая услышанное.

— Ты охотилась на принца к своему восемнадцатилетию.

— Да. Но, матушка…

Взгляд Морской королевы темнеет, и в следующий миг одно из ее щупалец подхватывает меня со дна.

— Какая наглость!

Оно сжимается вокруг моего горла, пока океан перед глазами не теряет четкость. Меня трясет от ощущения угрозы. Я смертоносна, но Морская королева — это нечто большее. Нечто другое.

— Мама, — умоляю я.

Но она лишь сильнее скручивает щупальце, лишая меня голоса. Пожелай она, могла бы сломать шею пополам. Оторвать мне голову, как я оторвала голову русалки. А может, даже вырвать сердце.

Королева швыряет меня обратно на дно, и я хватаюсь за горло, касаюсь чувствительной кожи и тут же отдергиваю руку прочь, когда кости под пальцами начинают трещать. Надо мной, точно черная тень, возвышается королева. Вода вокруг нас тускнеет до серого, а затем сочится черным, будто океан запятнан ее яростью.

— Ты недостойна быть моей наследницей, — шипит Морская королева.

Я размыкаю губы, чтобы ответить, но чувствую лишь кислоту. Пылающая магия, сменив океанскую соль, разъедает мне горло. Я едва могу дышать от боли.

— Недостойна дарованной тебе жизни.

— Нет, — умоляю я.

Едва различимый шепот, единственное слово. Шорох в воде, замаскированный под голос, — прямо как у тети Крестелл перед смертью.

— Мнишь себя Погибелью Принцев. — Морская королева раскатисто хохочет. — Но ты Спасительница Принца.

Затем поднимает трезубец, вырезанный из костей богини Кето. Черных, как ночь. Полных магии. Трезубец с рубином на центральном зубце, ожидающим приказов.

— Поглядим, — ухмыляется королева, — осталась ли надежда на твое искупление.

Она стучит трезубцем об пол, и я выгибаюсь от боли, какой прежде не могла даже вообразить. Кости мои ломаются и перестраиваются. Кровь льет из ушей и рта, разъедая кожу. Жабры. Хвостовой плавник раскалывается, разрывая меня точно посредине. Разбивая меня пополам. Чешуя, некогда мерцавшая, будто звезды, облетает в мгновение ока, а в моей груди зарождается незнакомая пульсация. Словно тысячи кулаков бьют меня изнутри.

Я хватаюсь за грудь, впиваюсь ногтями, пытаясь вырвать из себя эту штуку. Вызволить ее. Пойманную в ловушку и так отчаянно жаждущую свободы — вон как колотится.

И поверх всей этой бури я слышу слова матери:

— Если ты могучая Погибель Принцев, то сможешь украсть сердце этого принца даже без своего голоса. Без своей песни.

Я изо всех сил цепляюсь за ускользающий разум, но океан душит. Соль и кровь разъедают горло, и я могу только задыхаться и молотить конечностями по воде. Но держусь. Я не знаю, что случится, если закрыть глаза. Не знаю, смогу ли когда-нибудь открыть их снова.

— Если желаешь вернуться, — рычит Морская королева, — принеси мне его сердце до солнцестояния.

Я хочу сосредоточиться, но слова ее рассеиваются эхом. Неразборчивыми звуками. Непонятными, неправильными. Меня разорвало на части, а ей все мало.

Веки мои опускаются. Чернота моря захватывает глазницы, вода заполняет уши, пока не остается ничего, кроме онемения. С последним взглядом на размытую тень моей королевы, я закрываю глаза и отдаюсь на милость тьмы.

Глава 14 ЭЛИАН

Пирамида исчезает за горизонтом. Солнце поднимается все выше — золотое над золотым. Мы плывем прочь от сияющего города, пока океан вновь не становится синим, а глаза мои не привыкают к необъятному простору. На это всегда уходит какое-то время. Поначалу, покуда отблески Мидаса все еще застилают взор, синева кажется приглушенной, а белые облака — словно испачканы бронзой. Но вскоре мир взрывается красками, яркими и неумолимыми. С коралловыми рыбами и небесами цвета колокольчиков.

Дворец, семья, сделка с Сакурой — все это осталось позади. А передо мной весь мир. Мир, готовый быть познанным.

Я сжимаю в руке пергамент. Карту тайных проходов в неприступной Заоблачной горе, известных лишь членам королевской семьи Пагоса. Вот как они благополучно взбираются на вершину, доказывая народу свою значимость. Ради этой карты я пожертвовал будущим, и сейчас осталось только найти королевское ожерелье. Благо я знаю, где искать.

Родным о помолвке я не рассказал. Решил приберечь радостную весть до собственной смерти. Мне и реакции команды хватило с лихвой, и если унизительные насмешки остальных меня не особо трогают, то возмущение Мадрид, мол, как ты мог продаться, — очень даже. Ее полжизни продавали с корабля на корабль, так что в отношении свободы во всех ее проявлениях Мадрид непреклонна.

Я мог бы ее утешить — хотя было бы странно в данной ситуации еще и утешать кого-то — тем, что не собираюсь жениться. Нет, от своего слова я не отступлю. Я не из таких мужчин, а Сакура не из тех женщин, что легко прощают предательство. И все же выход есть. Еще одна сделка, благодаря которой мы оба получим желаемое. Просто нужно ввести в игру нового игрока.

Стоя на шканцах, я оглядываю «Саад». Солнце скрылось, и палубу озаряет лишь луна да мерцание фонарей вдоль борта. Костяк экипажа — отличное название для моих добровольцев — спит в трюме. Или не спит, а травит шутки и непристойные байки вместо колыбельных. Немногие, оставшиеся наверху, по-прежнему на редкость тихи и подавлены.

Мы направляемся к Эйдиллиону — одной из нескольких остановок на пути к Пагосу и основанию моего плана. Лишь в Эйдиллионе есть подходящая замена на роль супруга, которую Сакура не отвергнет сразу же.

Торик на палубе играет в карты с Мадрид — она утверждает, что уделает его в любой игре, какую мой старпом только сумеет вспомнить. Их схватка бесшумна, лишь изредка раздаются резкие вдохи, когда Торик в очередной раз затягивается сигарой. У его ног сидит помощник инженера. Время от времени он исчезает в трюме, затем вновь появляется, усаживается на пол и продолжает штопать носки.

Ночь пробуждает в каждом из них что-то особенное. «Саад» — дом, здесь они в безопасности и на пару драгоценных минут могут наконец опустить свои щиты. Для них море никогда не несло настоящей угрозы. Даже наполненное сиренами, акулами и прочими тварями, что за считаные секунды могут проглотить человека целиком. По-настоящему опасны только люди. Они непредсказуемы. Они лгут и предают. И от «Саад» они сейчас далеко-далеко.

— Так эта карта приведет нас к кристаллу? — спрашивает Кай.

Я пожимаю плечами:

— Или к смерти.

Он кладет руку мне на плечо:

— Побольше уверенности. Ты еще никогда не выбирал для нас неверный путь.

— Это лишь значит, что никто не будет готов, когда я ошибусь.

Кай глядит на меня пренебрежительно. Мы ровесники, но каким-то смехотворным образом из-за него я вечно чувствую себя младшим. Скорее несмышленым юнцом, чем капитаном, коим пытаюсь быть.

— Так всегда, — говорит Кай. — Невозможно оценить, стоит ли дело риска, пока не станет слишком поздно.

— К старости ты стал поистине поэтичным, — отзываюсь я. — Что ж, будем надеяться, что ты прав и карта действительно поможет нам не замерзнуть насмерть. Очень уж я привязан ко всем своим пальцам на руках и ногах.

— До сих пор не верится, что ты променял свое будущее на кусок пергамента, — сетует Кай и тянется к ножу на поясе, будто разговор о Сакуре напоминает ему о сражениях.

— Разве не ты только что разглагольствовал о том, что порой риск оправдан?

— Да, но не мерзкий же брак с принцессой! — Последнее слово он произносит с отвращением, будто ему невыносима одна только мысль о моей женитьбе на себе подобной.

— Я тебя понял. И даже собираюсь предложить Сакуре кое-кого получше, чем я, каким бы маловероятным это ни казалось. Затем мы и плывем в Эйдиллион. Так что пока не ставь на мне крест. У меня есть план, и сейчас тебе нужно просто верить.

— Вот только твои планы всегда заканчиваются шрамами.

— Дамы обожают шрамы.

— Не те, что от укусов.

Я ухмыляюсь:

— Сомневаюсь, что королева Эйдиллиона захочет нас съесть.

— До нее еще плыть и плыть, — напоминает Кай. — Полно времени, чтобы стать чьим-нибудь обедом по пути.

Несмотря на сомнения, Кая моя уклончивость, похоже, вполне устраивает. Он вообще любит туманные реплики и расплывчатые, почти легкомысленные ответы. Порой незнание чего-то будоражит не хуже охоты. Я зачастую разделяю это чувство — чем меньше знаешь, тем больше можешь познать. Но сейчас я хочу знать больше, чем написано в детской книжке, спрятанной у меня в каюте.

Там говорится о вершине Заоблачной горы, самой удаленной от моря точке, и о дворце, созданном из последнего замерзшего дыхания морской богини Кето. Святилище, куда допускаются лишь потомки пагосских королей в их сакральном паломничестве. Они остаются там на шестнадцать дней — молятся и почитают богов, вырезавших их изо льда. И именно там, в самом сердце этого священного дворца, лежит кристалл Кето. Вероятно.

Все наше путешествие основано на слухах и домыслах, и радует лишь то, что из-за пропажи ожерелья Сакура и ее родня не сумели пробраться в запертый купол. Вряд ли я бы смог использовать кристалл, завладей они им раньше. Только представив беседу с властителем Пагоса, я морщусь. «А не одолжите мне и моим верным пиратам на пару деньков один из мощнейших источников магии в мире? Я только убью своего бессмертного врага и сразу же верну, честное слово».

Добраться до кристалла первым — огромное преимущество. Но как бы ни утешала эта мысль, рассказ Сакуры о скрытых куполах и потерянных ключах в виде ожерелий все сильно усложняет. Если я не найду это ожерелье, то продался впустую. Впрочем, неудачные поиски ее семьи еще ничего не значат. В конце концов, у них не было меня.

— Сыграть не хочешь? — поднимает на меня взгляд Мадрид. — А то Торик — жалкий неудачник.

— А ты жухало, — парирует Торик. — У нее карты в рукаве.

— Если в моем рукаве что и припрятано, то только сноровка и талант.

— Вот! А я о чем? Сноровка.

Снизу вверх на них смотрит помощник инженера:

— Я обмана не заметил. — И протаскивает иглу сквозь лоскутный носок.

— Ха. — Торик легонько треплет его за ухо. — Ты был слишком занят вязанием.

— Я шью. А если ты против, то твою долю я выброшу за борт.

— Высокомерие, — ворчит Торик и поворачивается ко мне: — Куда ни глянь, всюду высокомерие.

— Что отдаешь, то и получаешь, — говорю я.

— Я отдаю им сердце и душу, — возражает он.

— Прости, не знал, что они у тебя есть.

Рядом посмеивается Кай:

— Вот потому-то он всегда и проигрывает. Нет сердца и воображения нет.

— Ты бы поосторожнее… чтобы швырнуть тебя за борт, воображение не нужно, — бормочет Торик. — Что скажешь, кэп? В этом плавании нам правда так необходим еще один охотник на сирен?

— Кай еще и готовит, — напоминает Мадрид, собирая карты в колоду.

Торик качает головой:

— Уверен, мы и без твоего красавчика прекрасно можем закинуть сети, поймать рыбу и зажарить ее на ужин.

Мадрид ответом не утруждается, и только я собираюсь за нее вступиться, как краем глаза замечаю что-то в отдалении. Странную тень посреди океана. Силуэт в воде. Прищурившись, я вытаскиваю золотую подзорную трубу из петли на поясе.

— Северо-запад, — говорю Каю, и тот подносит к лицу маленький бинокль. — Видишь?

— Мужчина.

Я качаю головой:

— С точностью до наоборот. — Я щурюсь все сильнее, яростно прижимаясь глазом к окуляру. — Это девушка.

— Что она делает посреди проклятого океана? — Торик взбегает к нам по ступенькам.

Мадрид на главной палубе убирает карты в коробку и сухо произносит:

— Ловит себе рыбу на ужин?

— Тут водятся акулы, — оборачивается к ней Торик.

— С рисом самое то.

Я закатываю глаза.

К счастью, девчонка не тонет, а плывет. Плывет и… все. Просто плещется в открытых водах, а вокруг ни души, ни единого суденышка. Я втягиваю воздух, и в тот же миг девушка поворачивается к кораблю. Невозможно, но, клянусь, она смотрит прямо на меня. В самое мое нутро.

— Что она там делает?

Я гляжу на Кая:

— Ничего. Она просто… там.

Но когда я вновь смотрю в трубу, девчонки там уже нет — только смертельно неподвижная гладь.

— Кай! — Я бросаюсь к краю корабля. — Полный вперед! Сделай круг и подготовь спасательный буй. И поднимайте остальных, пусть будут наготове. Возможно, это ловушка.

— Не дури, капитан! — кричит Торик.

— Это наверняка уловка, — соглашается Мадрид.

Я не обращаю на них внимания, пока Кай не кладет мне на плечо руку в перчатке, удерживая меня.

— Элиан, остановись. В воде могут быть сирены.

Я стискиваю зубы:

— Я не дам проклятым тварям убить еще кого-то.

Кай расправляет спину:

— Тогда позволь мне пойти вместо тебя.

Мадрид замирает на мгновение, а потом медленнее, чем когда-либо, закидывает ружье на плечо.

Я кладу ладонь поверх руки Кая. Его жест никак не связан с героическим желанием спасти тонущую девушку, лишь с преданностью. Потому что на самом деле он хочет спасти меня. Но если я в чем-то и нуждаюсь, то точно не в спасении. Я так часто рисковал жизнью, что уверился в собственной неуязвимости.

— Не дай мне утонуть, — прошу я.

И прыгаю.

Вода, словно жуткое полчище острых гвоздей, пронзает мою плоть, пока дыхание пойманной птицей бьется в груди. Трудно представить, какими же тогда будут воды Пагоса. Трудно представить сам Пагос, Заоблачную гору и что мои пальцы останутся на руках, когда я туда взберусь.

Я погружаюсь глубже, не пытаясь бороться с головокружением.

Под водой довольно темно, и чем дальше я заплываю, тем сильнее сомневаюсь, что снова вынырну на поверхность. Но даже на глубине, в недрах океана, я слышу рокот «Саад». Чувствую, как, следуя за мной, корабль разрезает и расталкивает воду. И тут я вижу ее.

Она погружается на дно, глаза закрыты, руки расправлены, точно крылья. Обнаженная девушка с волосами до локтей.

Я добираюсь до нее целую вечность. Все ближе и глубже, и уже кажется, что она скорее ударится о гальку, чем я успею ее подхватить. Но вот я наконец сжимаю руками девичью талию и вздрагиваю от того, насколько она ледяная. Холоднее самого океана.

Девушка тяжелее, чем я ожидал. Тонущий камень. Мертвый груз. И неважно, как грубо я ее поднимаю, как впиваюсь пальцами в живот, как стискиваю ребра, — она не шевелится. Я боюсь, что опоздал, но и оставить ее акулам и монстрам не могу.

Я вырываюсь на поверхность, жадно глотая воздух.

«Саад» рядом, и уже через несколько секунд к нам падает спасательный круг. Я надеваю его на девчонку и наматываю на ее вялое запястье веревку, чтобы первым делом команда вытащила именно ее.

Так странно наблюдать, как на корабль поднимают безжизненное тело. На фоне темного дерева «Саад» кожа ее кажется невероятно бледной; одна рука привязана к бую, вторая беспомощно болтается. Когда команда наконец вытаскивает и меня, я даже не останавливаюсь отдышаться — сразу бросаюсь к девчонке. Сплевываю на палубу соленую воду и падаю на колени рядом с ней, страстно желая, чтобы она пошевелилась. Еще рано. Слишком рано для трупа на наших руках. И как бы ни я ни хотел думать, будто привык к смерти, я прежде не видел мертвую женщину. По крайней мере, такую, чтоб не была наполовину чудовищем.

Я смотрю на нее и гадаю, как она здесь очутилась. Вдали не видать кораблей, как и земли на горизонте. Она словно гостья из ниоткуда. Рожденная самим океаном.

Я расстегиваю промокшую насквозь рубашку и, будто одеялом, накрываю ею обнаженное тело девушки. От внезапного движения она, похоже, просыпается, с судорожным вздохом открывает глаза. Глаза синие, как губы Сакуры.

Перекатившись на живот, девчонка извергает океанские воды, корчась и выгибаясь, пока не отдает палубе все до последней капли. Когда она вновь поворачивается ко мне, первым делом я замечаю веснушки в форме звезд. По лицу ее разбросаны целые созвездия вроде тех, которым я придумываю названия, пока экипаж корабля спит. К щекам ее липнут волосы — глубокого темно-красного цвета. Приглушенного, почти коричневого. Девушка кажется совсем юной — наверняка моложе меня — и, вот так странность, когда она тянется ко мне, я не сопротивляюсь.

Она сильно прикусывает губу. Та потрескалась и отчаянно побелела, точно как кожа девушки. Простая мимика, но в ее исполнении смотрится дико. Есть что-то в ее глазах цвета океана и в том, как нежно она поглаживает мой воротник. Что-то знакомое и гипнотическое. Она шепчет что-то, одно гортанное слово, слишком грубое для ее уст. Я не могу уловить смысл сказанного, но, что бы там ни было, у меня кружится голова. Я наклоняюсь ближе, кладу руку девушке на запястье.

— Я не понимаю.

Пошатываясь, она садится и крепче сжимает мой воротник. И повторяет. Громче. «Gouroúni»[10]. Вспарывает воздух, словно клинком, и лицо ее кривится. И внезапно невинная дева превращается в нечто свирепое. Почти смертоносное. Я отшатываюсь, но недостаточно быстро. Девчонка вскидывает дрожащую ладонь и хлещет меня по щеке. Со всей силы.

Я отступаю.

— Кэп! — тянется ко мне Торик.

Я отталкиваю его руку и смотрю на незнакомку. Она ухмыляется. По призрачно-бледным губам скользит удовлетворение, а затем глаза ее закрываются, и она бьется затылком о палубу.

Я потираю подбородок.

— Кай, — зову, не отрывая взгляда от морской девы. — Тащи веревку.

Глава 15 ЛИРА

В себя я прихожу привязанная к поручню.

Золотая веревка прижимает одно из моих запястий к деревянной перегородке, что тянется через палубу корабля. На языке все так же тлеет привкус желчи, и я замерзла — ничего противоестественнее быть не может, ибо я всю жизнь провела, восхищаясь льдом. Теперь же от холода тело онемело, кожа отдает синевой. Я жажду тепла и с упоением принимаю легкие прикосновения тусклых солнечных лучей к моему лицу.

Прикусываю губу и чувствую, как затупились зубы. С содроганием смотрю вниз и вижу ноги. Болезненно белые штуковины, неловко скрещенные, усеянные синяками — большими пятнами и крошечными отпечатками пальцев. И ступни, порозовевшие от холода.

Мои плавники исчезли. Моя мать прокляла меня. Я хочу умереть.

— О, замечательно, ты очнулась.

Я отрываю голову от поручня и смотрю на человека, который пялится на меня. И не просто человека, а принца, чье сердце не так давно билось под моей рукой. В глазах его плещется любопытство, с черных волос, все еще влажных на концах, на совершенно сухую одежду опускаются капли воды.

Рядом с ним мужчина такой огромный, каких я еще не видала, с кожей почти столь же черной, как сам корабль. Он стоит впритык к принцу, сжимая рукоять длинного меча, свисающего с ленты на его жилете. Также на меня с подозрением взирает смуглая девушка с крупными золотыми серьгами и татуировками на руках и обеих щеках и парень с острым подбородком, постукивающий пальцами по ножу за поясом.

А на нижней палубе еще больше любопытных глаз.

Я видела их лица. За секунду до того, как мир погрузился во мрак. Принц спас меня? Эта мысль приводит меня в ярость. Я открываю рот, намереваясь все ему высказать: что он не имел права меня касаться, что должен был позволить мне утонуть в родном океане, лишь бы досадить матери. Просто потому что она это заслужила. Пусть бы моя смерть стала ей уроком.

Но вместо этого я старательно выговариваю на мидасане:

— Хорошо плаваешь.

— А ты — нет, — отвечает принц.

Он словно бы забавляется и совсем не напуган смертоносным существом, что сидит перед ним. Значит, он либо идиот, либо не в курсе, кто я. Или и то, и другое, впрочем, вряд ли бы принц утруждался, привязывая меня к перилам, если б собиралась убить. Интересно, насколько же преобразило меня заклинание матери, если он меня не узнал?

Я смотрю на остальных. Они внимательно глядят на принца в ожидании его приказов и вердикта. Они хотят знать, что он планирует со мной делать, и я чувствую их тревогу, ибо личность моя остается загадкой. Эти люди жалуют чужаков даже меньше, чем я, и по их чумазым лицам я вижу, что полечу за борт, стоит только принцу открыть рот.

Я вновь поворачиваюсь к нему, пытаясь подобрать верные слова на мидасане. Языку этому неуютно на моих устах, гласные его неспешны и так и норовят слиться воедино. На вкус он как и на слух — теплый и золотой. Когда я говорю на мидасане, голос мне не принадлежит. Слишком резкий выговор не дает закрепить слова, и я не произношу, а шиплю странные буквы.

— Ты всегда привязываешь женщин к своему кораблю? — осторожно спрашиваю я.

— Только красивых.

Татуированная девушка закатывает глаза:

— Само очарование.

Принц смеется, и я облизываю губы. Королева хочет, чтобы я его убила, но убила, будучи человеком, дабы доказать, что достойна править морями. Если только я смогу подобраться достаточно близко…

— Развяжи меня, — требую я.

— Прежде чем раздавать приказы, скажи спасибо, — говорит принц. — В конце концов, я тебя спас и одел.

Глянув вниз, я понимаю, что так и есть. Большая черная рубашка прикрывает ноги, влажная ткань липнет к моему новому телу.

— Откуда ты взялась? — спрашивает принц.

— Тебя скинули за борт, когда ты раздевалась? — добавляет смуглая девушка.

— Может, ее выбросили как раз за то, что она раздевалась, — предполагает парень с ножом.

Остальные хохочут.

— Прости нас, — говорит принц. — Все же не каждый день находишь голую девушку посреди океана. Особенно когда поблизости нет других кораблей. Особенно девушку, что за спасение благодарит пощечиной.

— Ты ее заслужил.

— Я лишь помог тебе.

— Именно.

Он размышляет мгновение, затем достает из кармана маленькую круглую штуковину, похожую на компас, и продолжает, не отрывая от нее глаз, обманчиво небрежным голосом:

— Мне не совсем понятен твой акцент. Так откуда ты?

В груди зарождается жуткое ощущение. Я отворачиваюсь от круглой штуки, ибо смотреть на нее невыносимо, словно она пялится на меня в ответ.

— Развяжи меня, — повторяю.

— Как тебя зовут? — спрашивает принц.

— Развяжи меня.

— Вижу, мидасан ты знаешь плохо. — Он качает головой. — Сначала назови свое имя.

Оторвав взгляд от компаса, принц наблюдает, как я пытаюсь придумать ложь. Но тщетно, ибо человеческие имена мне незнакомы. Я убивала и уплывала, так и не услышав их, и, в отличие от шпионок-русалок, никогда не стремилась узнать больше о своей добыче.

— Лира, — гневно сплевываю я.

Принц с улыбкой смотрит на компас.

— Лира, — повторяет, убирая кругляш в карман.

В его устах мое имя звучит так напевно. Не выстрелом, как в моих, а мелодией.

— Я Элиан, — представляется он, хотя я не просила.

Принц есть принц, и его имя столь же несущественно, как его жизнь.

Я опираюсь свободной рукой на перила и встаю. Ноги неистово дрожат, а затем и вовсе подгибаются, так что я шлепаюсь обратно на палубу и шиплю от боли. Элиан наблюдает и, лишь выждав время, осторожно протягивает руку. Я принимаю ее, не в силах вынести, что кто-то возвышается надо мной. Принц силен и легко поднимает меня на слабые ноги. Я вновь начинаю заваливаться, но он, крепко ухватив за локоть, удерживает меня на месте.

— Это от потрясения. — Достав клинок, Элиан разрезает веревку, удерживавшую меня у поручня. — Совсем скоро тебя перестанет шатать. Просто вдохни поглубже.

— Меня б не шатало, не затащи ты меня на этот корабль.

Элиан вскидывает бровь:

— А без сознания ты была куда милее.

Прищурившись, я прижимаю ладонь к его груди — просто для равновесия. И размеренное биение его сердца под пальцами возвращает меня в Мидас. В тот миг, когда я была так близка к цели.

Элиан напрягается и, медленно оторвав от себя мою руку, кладет ее обратно на поручень. Затем лезет в карман штанов и выуживает оттуда шнурок мерцающе-синего цвета, блестящий, точно вода на солнце. Словно преображенная жидкость, он слишком мягкий для льда и слишком твердый, чтобы быть океаном. Нить переливается на фоне золотой кожи Элиана, а потом он разжимает пальцы, являя кулон на конце шнурка. С острыми изогнутыми краями крабово-красного цвета. Приоткрыв рот, я тянусь к шее, где когда-то висела моя ракушка. Пусто.

Разъяренная, я прыгаю на Элиана, целясь в него пальцами, как когтями. Но ноги все еще трясутся, так что в итоге я чуть вновь не заваливаюсь на пол.

— Стой спокойно, дамочка. — Элиан хватает меня за локоть, удерживая в вертикальном положении.

Я вырываюсь и скалю зубы:

— Отдай!

— С чего вдруг? — склоняет он голову набок.

— Потому что она моя!

— В самом деле? — Элиан поглаживает гребни ракушки. — Насколько мне известно, это подвеска для чудовищ, а ты уж точно ни на одно из них не похожа.

Я сжимаю кулаки:

— Я хочу, чтобы ты отдал ее мне.

Необходимость говорить на мидасане раздражает. Его гладкие звуки слишком прелестны, чтобы отразить мой гнев. Я жажду пронзить принца лезвиями родного языка. Насадить его на шпаги псариина, где каждое слово может ранить.

— И чего она стоит? — спрашивает Элиан.

— В смысле? — моргаю я.

— В океане нет ничего бесплатного. Что ты готова отдать за эту подвеску?

— Твою жизнь.

Он хохочет, и здоровяк рядом с ним издает добродушный смешок. Я не знаю, что в моих словах забавного, но уточнить не успеваю.

— Вряд ли моя жизнь значит для тебя хоть что-то, — говорит Элиан.

Еще как значит.

— Тогда моя, — отвечаю я и не шучу, ибо кулон — единственный мой способ отыскать дорогу домой. Или хотя бы позвать на помощь.

Если в родное королевство человеком мне не вернуться, то ракушка сможет призвать Калью. А она уже поговорит с Морской королевой от моего имени, умоляя ее отменить наказание.

— Твоя жизнь, — повторяет Элиан и делает несколько шагов ко мне. — Аккуратнее с такими заявлениями. Человек похуже заставил бы тебя держать слово.

Я отталкиваю его:

— А ты, значит, хороший?

— Хочется верить.

Элиан поднимает ракушку к солнцу. Кровь на фоне неба. Судя по искрам любопытства в глазах, он гадает, откуда у потерпевшей кораблекрушение девчонки такая побрякушка. Он вообще в курсе, для чего она? Или просто видел подобные на шеях убитых сирен?

— Пожалуйста, — прошу я, и взгляд Элиана устремляется ко мне.

Прежде я не произносила этого слова ни на одном языке, и хотя принц не может этого знать, он кажется растерянным. Бравада дает трещину. В конце концов, я полуголая девушка, которую он удерживает в плену, а он человеческий принц. Властитель по рождению, коему суждено возглавить империю. Благородство у него в жилах, нужно лишь ему об этом напомнить.

— Хочешь, чтобы я умоляла? — спрашиваю, и Элиан стискивает челюсть.

— Я верну ее, если просто скажешь, откуда это у тебя.

Звучит искренне, но я не верю. Пираты — лжецы по призванию, а королевские отпрыски — по крови. Я знаю об этом не понаслышке.

— От матери, — говорю я.

— Подарок. — Элиан осмысливает услышанное. — Как давно она в вашей семье? Ты знаешь, что она делает или как работает?

Я скриплю зубами. Стоило догадаться, что вопросы не иссякнут, пока он не вытащит из меня всю правду. И в любой другой день я бы с радостью поддалась, но на этом корабле, лишенная своей песни, я беззащитна. И едва могу стоять без поддержки. Ракушка — моя последняя надежда, а Элиан ее не отдает.

Я вновь бросаюсь на него. Даже в человеческом облике я молниеносна, и вот мои пальцы смыкаются на его кулаке. Но Элиан каким-то чудом оказывается быстрее, и в тот миг, когда наши руки соприкасаются, его кинжал уже вжимается в мою шею.

— Ну правда. — Принц сильнее вдавливает клинок, и я чувствую боль, когда тот прорезает кожу. — Не очень-то умно.

Я все еще цепляюсь за его кулак, не желая отпускать. Ранку на шее щиплет, но я испытывала и причиняла боль и пострашнее. Я усмехаюсь, и на лице Элиана расцветает плутовская улыбка — ничего общего с милыми нежными принцами, которых я убивала прежде. Теми, чьи сердца похоронены под моей кроватью. Элиан — солдат, как и я.

— Капитан! — С нижней палубы взбегает человек с широко распахнутыми глазами. — Радары засекли одну!

Элиан тут же поворачивает к парню с ножом:

— Кай.

Всего лишь имя, одно слово, но тот резко кивает и несется по лестнице вниз.

В тот же миг Элиан убирает кинжал от моего горла и сует в ножны.

— Занять позиции! — кричит он и, нацепив мою ракушку себе на шею, бежит к краю корабля.

— Что происходит? — спрашиваю я.

Элиан поворачивается ко мне, глаза его сверкают озорством.

— Сегодня твой счастливый день, Лира. Ты встретишь свою первую сирену.

Глава 16 ЛИРА

Я наблюдаю, как люди скачут от одного края судна к другому, тянут веревки и выкрикивают непонятные мне слова и имена. В какой-то момент парень с ножом — Кай — спотыкается и ранит ладонь. Татуированная девушка моментально срывает с головы бандану, бросает ему и, подбежав к штурвалу, поворачивает его влево. Корабль вращается так быстро, что я, не удержавшись, вновь падаю на пол.

Разочарованно вскрикнув, я ищу на палубе своего похитителя. Вон он, перегнулся через борт, одна рука обмотана веревкой, вторая удерживает таинственный компас на свету.

— Ровнее, — говорит он команде. — Ведите ее ровнее.

Затем что-то шепчет себе под нос — этот мидасан я не могу даже разобрать, не то что понять — и, улыбнувшись компасу, кричит:

— Торик, пора!

Здоровяк склоняется к нижней палубе и что-то ревет экипажу. И пока гул его голоса отдается в моих костях, воздух разрывает резкий свист. Я зажимаю уши. Это даже не шум, а скорее лезвия, пронзающие мой череп. Звук столь пронзительный, что барабанные перепонки готовы лопнуть. Но люди вокруг будто ничего не замечают, и я, скривившись, опускаю руки, пытаясь не выказывать неудобства.

— Я пошел, — говорит Элиан через плечо и бросает компас татуированной девушке. — Мадрид, по моему сигналу опускай сеть.

Она кивает, и принц, вытащив из-за пояса небольшую трубку и сунув ее в рот, исчезает. Он входит в воду так тихо, что я бросаюсь к поручням убедиться, действительно ли он прыгнул.

Прыгнул — на поверхности рябь, а принца нигде не видно.

— Что он делает? — спрашиваю я.

— Исполняет свою роль, — отвечает Мадрид.

— Какую?

Она вытаскивает из-за пояса небольшой арбалет и закрепляет стрелу в пазу.

— Приманки.

— Он принц, — недоумеваю я, — он не может быть приманкой.

— Он принц, а потому сам решает, кто приманка.

Кай протягивает ей черный колчан, полный стрел, и настороженно косится на меня:

— Если так беспокоишься, мы всегда можем бросить тебя на замену.

Я игнорирую как замечание, так и враждебность в его глазах. Человеческая мелочность не знает границ.

— Но он же не сможет долго дышать под водой, — говорю.

— У него воздуха на пять минут, — объясняет Мадрид. — Вот зачем нужна трубка. Эту хитрую штуковину капитан недавно приобрел в Эфевресии[11].

Эфевресия. Край изобретателей. Одно из немногих королевств, от которых я старалась держаться подальше, встревоженная машинами, патрулирующими прибрежные воды. Там полно сетей, сплетенных из молний, и самоходов, что плавают быстрее любой русалки, и кораблей, больше похожих на животных, с собственными знаниями и разумом.

— Вот вернется капитан, и ты увидишь нечто прекрасное, — говорит мне Кай.

— В чудовищах нет ничего прекрасного, — бормочет Мадрид.

— Разве не прекрасно наблюдать за их смертью? — Кай многозначительно смотрит в мою сторону. — Вот что случается с нашими врагами.

— Не пропусти сигнал капитана, — насмешливо напоминает ему Мадрид.

— Он же тебя просил!

Она улыбается:

— И формально, дорогой, я выше тебя по званию.

Кай чешет нос средним пальцем, что, похоже, не самый лестный жест, ибо Мадрид возмущенно открывает рот и бьет его в плечо. Кай легко уклоняется и, перехватив ее руку, подтягивает Мадрид к себе. А едва она собирается что-то сказать, он прижимается губами к ее губам, срывая поцелуй. Будто вор, крадущий мгновение жизни. Я уже жду, что Мадрид пристрелит его из арбалета — я бы так и поступила, — но когда Кай отстраняется, она лишь толкает его вполсилы с суровой улыбкой.

Отвернувшись от них, я хватаюсь за поручень, чтобы не свалиться. Солнце испаряет влагу с моих обнаженных ног, у самого уха негромко гудит ветер. Пронзительный звон ослаб до едва слышного эха, и мир кажется слишком тихим. Слишком безмятежным. Под водой никогда не бывает так спокойно. Там всегда звучат крики, треск и стоны. Океан беспрерывно движется и превращается в нечто новое. Он изменчив и в каждый миг неповторим. На поверхности, на этом корабле, все чересчур устойчиво и постоянно.

— Не обращай внимания на Кая, — говорит Мадрид. — Он всегда такой.

— Какой?

— Нелепый. — Она поворачивается к Каю. — Если сонар опять накрылся, спустись в трюм и угости инженера своим ножичком.

— Сонар? — переспрашиваю я.

— Он издает звон. Нас не особо беспокоит, но сирен просто с ума сводит. Бьет по нервам и вырубает.

Кай ножом достает грязь из-под ногтя большого пальца:

— Сонар не дает им спеть песенку и потопить нас.

Я стискиваю зубы. Типичный для людей грязный трюк — отправлять машины воевать вместо себя. Я раньше не слышала ни о чем, что может лишить сирену силы, но после разрывающей боли в голове — охотно верю. Сколь же мучительней был бы звук, окажись я в своем истинном облике? Сравним ли он с магией моей матери?

— Знаю, выглядим мы не ахти, — говорит Мадрид. — Обычно команда гораздо больше, но сейчас особый случай. Кэп своей последней прихотью разделил нас пополам.

Смотрю на нее недоумевающее:

— Я не спрашивала тебя о команде.

Она смеется и убирает с лица локон — без банданы волосы ее буйно вздымаются во все стороны.

— Я просто решила, что у тебя есть вопросы. Не каждому повезло очнуться на печально известном корабле охотников на сирен в обществе золотого принца. Ты наверняка слышала о нас и лучшее, и худшее. Я лишь хотела сказать, что только половина из этого правда.

На последних словах Мадрид улыбается так, будто мы старые союзники. Будто по какой-то причине ей рядом со мной вполне уютно.

— Если ты на борту, то должна знать все подробности, — продолжает она.

Кай презрительно фыркает:

— Вряд ли кэп хотел бы, чтобы чужачка знала всю нашу подноготную.

— А если она станет частью команды?

— Если б капитанская рубашка превращала кого-то в члена экипажа, то с нами бы путешествовала добрая половина дамочек Эйдиллиона.

— Ну хорошо. Нам нужно больше женской крови.

— Сирены проливают ее вдоволь на этой палубе.

— Морская пена не в счет, — не унимается Мадрид, и презрительное выражение, с которым Кай говорил обо мне, уступает место проказливой ухмылке.

— Любишь придумывать правила по ходу дела, да, дорогая?

Мадрид пожимает плечами и, повернувшись ко мне, раскидывает руки, словно крылья:

— Добро пожаловать на «Саад», Лира.

А затем океан извергает на поверхность Элиана.

И я с облегчением понимаю, что сонар умолк. В ушах по-прежнему слегка звенит, но боль мгновенно стихает. Губы Кая растягиваются в улыбке, и в тот же миг Элиан делает вдох под вопли команды. Из воды поднимается сеть, запуская по глади могучие волны. Внутри бьется и шипит тварь, и лишь скрученный хвостовой плавник не дает ей добраться до принца и его сердца.

Элиан сидит с другой стороны, не отрывая взгляда от сирены. Она тянется к нему, но сеть широкая, их разделяет не меньше метра. И все же принц настороже: одной рукой цепляется за сетку, второй сжимает кинжал.

— Если у вас есть минутка, — зовет он команду, — я не прочь подняться на борт.

— Пошевеливайтесь! — рявкает Торик на людей. — Чтоб эта проклятая сеть была здесь пять минут назад!

Кай бросается к поручням и скручивает веревку, поднимая сеть к нам. Затем откидывается назад, налегая всем весом и задыхаясь под тяжестью груза. Сирена внизу визжит так злобно, что я с трудом узнаю родной псариин. Она истекает кровью, хотя я не могу разглядеть ран. Будто вся ее кожа покрыта красной краской. Пока сеть затаскивают на корабль, она продолжает неистово извиваться, и вдруг снова раздается этот мерзкий звон. Я прижимаю руки к бокам, чтобы не поднести их к ушам. Сирена бесится. Тянется к лицу, разрывает ногтями щеки, словно пытаясь вырвать из головы звук. И кричит, кричит, как будто смотрит в глаза самой смерти, отчего на моих недавно приобретенных ногах поджимаются пальцы.

Кай сильнее натягивает веревку, с него градом катится пот. И вот улов наконец наверху, он передает веревку другому матросу и бросается к своему принцу. Не проходит и нескольких секунд, как сеть распутана и Элиан освобожден.

Кай и Мадрид хватают его под руки и отводят подальше от опасности. И тогда я замечаю, что руки принца изранены. Прямо как в тот день, когда русалка пыталась украсть у меня его сердце. Кай быстро отрывает рукав от своей рубашки и разглядывает руку Элиана, покрытую глубокими темными дырами. И кровь из них течет черно-алая — ни следа золота, о котором я слышала. Это зрелище заставляет меня задуматься.

— Совсем спятил? — орет Кай, накладывая временную повязку из своей рубашки. — Просто не верится, что ты туда сунулся.

— Другого способа не было. — Элиан дергает рукой, словно пытаясь стряхнуть раны. — Иначе б она не клюнула.

— Ты мог повредить артерию, — говорит Мадрид. — Не думай, что мы потратим на твою штопку хорошие нити, если ты все равно помрешь от потери крови.

Элиан на ее непокорное ворчание лишь ухмыляется. Для него все вокруг игра, где верность проявляется в насмешке, а залогом преданности служит сродство вместо страха. Элиан — загадка под маской правителя. Он способен посмеяться над возможностью предательства, будто ее и не существует вовсе. Мне этого не понять.

— Если собираешься продолжать в том же духе, — говорит Кай, — нам бы закупиться сетями побезопаснее.

Я смотрю на сеть и едва не улыбаюсь. Это паутина из проволоки и стекла. Металл сплетается с осколками, скручивается и создает смертельную клетку. Чудовищную и прекрасную.

Внутри воет сирена.

— Она умна. — Элиан подходит ко мне. — Обычно звон настолько выбивает их из колеи, что я просто жду возле сетки, а они сами влетают в ловушку. Но не эта. Она не вплыла, пока я не забрался внутрь.

Экипаж грудится вокруг с оружием наизготовку.

— Она пыталась тебя перехитрить, — замечаю я, и Элиан усмехается.

— Она может попытаться быть умнее, но никогда не будет быстрее.

Вот так высокомерие. Презрительно фыркнув, я поворачиваюсь к существу, запутавшемуся в паутине. Мне почти не терпится посмотреть на сирену настолько глупую, чтобы угодить в подобную ловушку, но при виде ее лица в животе моем зарождается неведомое прежде чувство.

Я ее знаю.

Гладкий угольный хвост елозит по палубе. К щекам липнут льдисто-черные волосы, а ногти заточены, будто ножи. Она рычит, обнажая клыки, и яростно бросается на проволоку. На заднем плане гудит сонар, и всякий раз, когда мне кажется, что сирена вот-вот запоет, она лишь скулит. Я подхожу ближе, и она щурит глаза. Один карий, другой синий с кровавыми разводами. Перечеркнутый шрамом, что тянется к губе.

Мейв.

— Осторожнее. — Элиан удерживает меня за руку. — Они смертельно опасны.

Я поворачиваюсь к нему, но он не отрывает глаза цвета водорослей от сирены, и взгляд его острее ее когтей.

— Aidiastikó gouroúni, — рычит Мейв.

«Мерзкая свинья».

Ее слова в точности повторяют те, что произнесла я после спасения.

— Успокойся, — велю я и морщусь, осознав, что все еще говорю на мидасане.

Когда наши взгляды встречаются, в глазах Мейв я читаю все ту же ненависть, что мы всегда испытывали друг к другу. При этой мысли я почти смеюсь, ибо неприязнь ее столь сильна, что она нашла меня даже в образе незнакомки.

Мейв сплевывает на палубу и произносит на псариине:

— Грязная человеческая дрянь.

Я инстинктивно бросаюсь вперед, но Элиан хватает меня за талию. Я яростно пинаюсь, отчаянно желая добраться до дерзкой твари. Сирена или нет, оскорблять себя я не позволю.

— Тише, — голос Элиана приглушен моими волосами. — Если так хочешь умереть, один из нас справится с этим куда аккуратнее.

— Отпусти ее, — смеется Кай. — Хочу посмотреть, чем это кончится.

Я извиваюсь перед Элианом, царапая его руки будто зверь, коим и являюсь.

— После того, как она только что меня назвала, — шиплю я, — это кончится ее сердцем, размазанным по палубе.

Мейв гогочет и складывает из пальцев круг. Оскорбленная, я могу лишь пучить глаза, а она смеется все громче. Этот жест предназначен для самых низших существ. Для русалок, что умирают на дне, когда хвосты их в наказание придавливают к песку. Для людей, недостойных даже существовать рядом с сиренами. В отношении особы королевской крови этот жест карается смертью.

— Убей ее, — негодую я. — Áschimi mikri skýla.

— Человеческое отребье! — кричит Мейв в ответ.

Элиан изо всех сил пытается меня удержать, дыхание его обжигает мне шею.

— Что ты сейчас сказала?

— Грязная тварь, — перевожу я на мидасан. — Tha sas skotóso.

«Я убью тебя собственными руками».

Я уже почти на свободе, но, отпустив мою талию, Элиан тут же хватает меня за плечи, разворачивает и прижимает к двери на нижнюю палубу. Затем наклоняется, и дыхание его пахнет черными рыбацкими сладостями.

Я отталкиваю его, выворачиваюсь, но принц слишком быстр даже для меня. Он преграждает путь, вновь толкает меня на лакированное дерево и упирается рукой в обшивку возле моей головы, словно запирая в клетку.

— Ты говоришь на псариине.

Голос у него хриплый, а глаза темны, как кровь, что сочится из повязки на его руке. Команда за его спиной внимательно следит за Мейв, но чуть ли не каждую секунду тайком косится на нас. Я обезумела и забылась. А может, наоборот, вспомнила, кто я есть. Я ругалась на родном языке, будто ничего естественнее нет в мире. С человеком бы такого не случилось.

Элиан так близко, что, прислушавшись, я могла бы услышать стук его сердца. Если я успокоюсь, то наверняка почувствую пульсацию воздуха между нами. Я опускаю взгляд на его грудь: шнуровка рубашки ослабла, не скрывая полукруг отпечатков ногтей. Мой прощальный подарок.

— Лира, — говорит Элиан. — Надеюсь, у тебя есть очень хорошее объяснение.

Я пытаюсь придумать ответ, но краем глаза замечаю, как затихает Мейв при упоминании моего имени. Вдруг она прищуривается, подается вперед, и сеть впивается в ее ладони.

Я шиплю, и она отползает прочь.

— Prigkipissa!

«Принцесса».

Мейв трясет головой. Она была готова умереть от рук пиратов, но теперь смотрит в глаза своей принцессе, и страх наконец осеняет ее лицо.

— Ты ее понимаешь, — делает вывод Элиан.

— Я много чего понимаю.

Я отталкиваю его, и он жестом велит команде пропустить меня к пленнице.

— Parakaló, — кричит та, когда я приближаюсь. — Parakaló!

— Что это значит? — спрашивает Мадрид.

Она, как и весь экипаж, направляет свое оружие на Мейв. Люди прячутся за мечами и пулями, ибо не наделены врожденной силой для самозащиты. Но в отличие от других Мадрид держит не простой пистолет. Где-то по пути она сменила арбалет на нечто более смертоносное. Отполированное до золотого блеска ружье с торчащим из ствола длинным черным гарпуном, наконечник которого будто окунули в чистейшее серебро. Но, несмотря на столь замысловатое оружие, Мадрид не стремится атаковать. Судя по виду, она бы предпочла не марать руки кровью.

Повернувшись к Мейв, я наблюдаю, как страх наполняет ее глаза. Мы друг друга никогда особо не жаловали, но лишь недавно стали считаться врагами. Точнее, Мейв сочла меня своим врагом, а я с радостью приняла комплимент.

Я смотрю в ее разноцветный глаз, окровавленный и омраченный шрамом. Не так давно я ослепила Мейв тупым концом коралла. Теперь, когда она моргает, правый глаз остается открытым. Оглядываясь в прошлое, я не могу вспомнить, почему так поступила. Возможно, Мейв сказала или сделала что-то, что мне не понравилось, и я решила ее наказать. На самом деле это могло быть что угодно, без разницы, потому как больше всего на свете я хотела причинить ей боль. Заслуженно ли, или без причины. Я хотела услышать ее крик.

Таков океан. Неумолимый, безжалостный. Наполненный бесконечной жестокостью, за которую никому не воздастся. Было время, когда я только и мечтала убить Мейв, но, опасаясь материнского гнева, бездействовала. И вот еще один шанс. Пусть даже не убить, а лишь наблюдать, как это сделает кто-то другой. Враг моего врага.

— Отвечай, — требует Кай. — Что она говорит?

— Ничего. — Я пристально гляжу на Мейв. — Она умоляет о пощаде.

— Умоляет, — повторяет Элиан с непроницаемым выражением лица.

Он сжимает кинжал раненой рукой, и кровь, стекая на клинок, исчезает. Металл впитывает металл. Я чувствую, как от него волнами расходится магия. Оружие шепчет, умоляет пролить еще крови, дать ему напиться. Оно так напитано чарами, что поет словно сирена, но Элиан не поддается этой мелодии. На лице его отражаются сомнения, и я уже давненько не видела ничего подобного в глазах убийцы. И все же Элиан смотрит на Мейв так, будто из-за ее мольбы все вдруг стало неправильным. Грязным.

— Она умоляет, — произносит он. — Ты уверена?

— Parakaló, — повторяю я. — Значит «пожалуйста».

Глава 17 ЭЛИАН

Я никогда не убивал того, кто просит пощады.

Я прекрасно сознаю, что сирена на моей палубе — монстр. Она скулит, но даже этот звук полон злобы. Помесь шипения и гортанных причитаний. Не представляю, почему тварь так напугана, когда минуту назад даже не морщилась, бросаясь на сеть из стекла и шипов. Хотелось бы гордиться, мол, моя слава наконец бежит впереди меня, но умом я понимаю, что повода для гордости наверняка нет.

Я пристально смотрю на Лиру. Она покачивается в такт движению корабля, и волосы цвета могильной грязи скользят по ее плечам. Сейчас ее хрупкость кажется угрожающей, будто каждый угол худого тела — это оружие. Она глядит на израненную сирену, не моргая. Лира уже не та девушка-призрак, которую я вытащил из океана. Какие бы чары ни затуманили мой разум, когда я спасал ее, теперь они рассеялись, и я ясно вижу, что передо мной не беспомощная девица, а нечто большее. И мне любопытно, хотя ни к чему хорошему это точно не приведет.

Ее слова все еще витают в воздухе. Слова, произнесенные на псариине — языке, запрещенном в большинстве королевств, в том числе и в моем. Я хочу знать, где она его выучила, как подобралась к сиренам так близко, почему носила их подвеску на шее словно трофей. Я хочу знать все.

— Ты убьешь ее? — спрашивает Лира.

И никаких больше милых попыток говорить на моем языке как можно лучше. Не знаю, откуда она, но то королевство явно не в восторге от моего.

— Да.

— Это будет быстрая смерть?

— Да.

— Жаль, — усмехается Лира.

Сирена вновь всхлипывает и что-то бормочет на псариине — так быстро и хрипло, что я едва различаю слова. И все же одно отпечатывается в голове ярче остальных. Prigkípissa. Что бы оно ни значило, сирена произносит его со страхом и почтением. Редкое сочетание. Мои подданные не знают меня настолько, чтобы бояться. А те, кто боится, наоборот, знают меня слишком хорошо, чтобы позволить себе неразумное поклонение.

— Твой кинжал, — говорит Лира.

И я сжимаю рукоять. Рана кровоточит, я чувствую, как лезвие впитывает каждую каплю, ни одна не пропадет даром.

— В нем странная магия.

Смотрю на нее многозначительно:

— Вряд ли ты можешь рассуждать о странном.

Лира не отвечает, и под ее молчание вперед выходит Кай:

— Кэп, осторожнее. Ей нельзя доверять.

Сначала я думаю, что речь о чудовище на нашей палубе, и собираюсь ответить, мол, я не идиот, но Кай смотрит вовсе не на сирену. Все его внимание сосредоточено на Лире.

Если Каю чего всегда не доставало, так это такта. Но Лира будто и не замечает обвинений и даже не смотрит в его сторону, словно обидные слова — лишь океанская вода, что стекает с нее, не потревожив.

— Я с ней разберусь, — говорю Каю. — Когда буду готов.

— Может, самое время подготовиться?

Постукивая клинком по ладони, я шагаю вперед, но Кай хватает меня за руку. Я смотрю на его пальцы, вцепившиеся в ткань моей рубашки. Величайшая сила Кая в том, что он подозрителен настолько же, насколько я безрассуден. Он не любит сюрпризов и всякую опасность воспринимает как угрозу моей жизни. Всякое предупреждение — как обещание. Но покуда он взвалил эти тревоги на себя, мне не нужно тратить на них время. К тому же жизнь в океане научила меня видеть то, чего не видят другие, и ждать того, о чем они и думать не хотят. Конечно же, я понимаю, что нельзя доверять незнакомке на пиратском корабле, но полагаться на инстинкты куда лучше, чем полагаться на сомнения.

— Ты что, не слышал меня? — спрашивает Кай.

Я осторожно вынимаю рубашку из его хватки.

— Уверяю, со слухом у меня все в порядке.

— Значит, не в порядке со здравым смыслом, — встревает Лира, смахивая волосы с лица.

— Почему это? — уточняю я.

— Будь у тебя здравый смысл, ты бы уже убил ее. — Она указывает на сирену. — Держал бы в руках ее холодное сердце.

Кай поднимает брови:

— Дьявольщина. С какого корабля ее сбросили?

Мадрид рядом с ним меняет позу — переставляет ноги, но ружье держит все так же уверенно, хотя явно волнуется. Я вижу это и чувствую. Мадрид не хочет убивать — что монстров, что людей. Убитых в Клефтезе ей до конца жизни хватит, и по какой-то извращенной иронии судьбы благодаря этому теперь в ней гораздо больше морали и совести, чем прежде. Ни тому, ни другому на «Саад» не место, но Мадрид мой лучший стрелок, и пока я игнорирую ее принципы, я игнорирую и мой главный шанс не умереть.

— Сердца забирают сирены, — говорит она Лире. — Не мы.

В моей руке поблескивает кинжал.

— Я забрал много сердец.

Я разглядываю сирену, встав так близко, как только можно, не изрезав сетью сапоги, и думаю о Кристиане и лживом поцелуе, что утопил его в океане. Убить его вполне могла именно эта сирена. Погибель Принцев в тот день была не одна, судя по множеству слухов, что я собрал только в своем королевстве. Возможно, убийца Кристиана сейчас на моем корабле.

Сирена что-то говорит Лире, а я гадаю, не мольбы ли это снова. И просил ли Кристиан о пощаде, или же чары были столь сильны, что он пошел на смерть добровольно.

— Обездвижьте ее, — приказываю я.

Вылетевший из пушки гарпун пробивает хвост сирены и пришпиливает ее к палубе. Я борюсь с желанием обернуться, чтобы не видеть угрюмого лица Мадрид. Она отличный стрелок, но как человек еще лучше.

Отбросив куски сетки, я опускаюсь на корточки возле плененной твари. В такие моменты я всегда чувствую себя менее человечным, будто способ, которым я убиваю, очерчивает некую моральную границу.

— Я хочу от тебя кое-что услышать, — говорю я. — И буду рад, если ты воспользуешься моим языком.

— Poté den tha.

Сирена корчится под копьем, что приковал ее к «Саад». Наконечник был смочен в тинитском серебре — смертельном для их вида. Медленный яд густеет в точке входа и не дает крови стекать на палубу, а затем, если подождать, остановит остатки сердца твари, если таковые имеются.

— Это не мидасан. — Сжав компас, я гляжу на неподвижные точки лимба. — Что тебе известно о кристалле Кето?

Приоткрыв рот, сирена смотрит на Лиру и качает головой:

— Egó den tha sas prodósei.

— Лира, — зову я. — Не будешь ли ты так добра перевести?

— Меня еще никогда не обвиняли в доброте.

Ее голос звучит ближе, чем я ожидал, и только теперь я замечаю нависшую надо мной тень. Лира быстра, бесшумна и способна подкрасться даже ко мне. Это тревожит, но я не позволяю себе всерьез об этом задуматься. Опасно отвлекаться, когда чудовище так близко.

Лира присаживается рядом и какое-то время не издает ни звука. Прищуренные, синие, словно штормовое море, глаза не отрываются от гарпуна в хвосте сирены. Лира пытается что-то для себя решить. Возможно, ей претит наше насилие и приходится это скрывать, но я не вижу никаких признаков отвращения. С другой стороны, что может быть проще, чем надеть маску. Мое лицо не выражает ничего, хотя с каждым вскриком сирены к горлу подкатывает тошнота. Но, как и всегда, я задвигаю эмоции подальше. Капитану не дозволена такая роскошь, как чувство вины.

Лира встает и смотрит на умирающее существо с какой-то новой уверенностью:

— Можно выдавить ей второй глаз, вдруг поможет.

Я вздрагиваю, и уголки ее бледных губ приподнимаются в улыбке. То ли потому, что сирена так напугана, то ли Лира просто довольна выражением моего лица. Она могла сказать это, просто чтобы увидеть мою реакцию.

— И лишить ее твоей очаровательной улыбки? — отвечаю я. — Ну уж нет.

Лира вскидывает бровь:

— Она враг тебе. Разве ты не хочешь причинить ей боль?

И смотрит на меня так, будто я потерял остатки разума. Команда частенько смотрит на меня так же, хотя обычно не в те дни, когда я отказываюсь кого-то пытать. Об охотниках на сирен с «Саад» всякое болтают, но одно точно никогда не будет правдой: то, что нам по нраву такая жизнь. Океан — да, но не смерть. Это необходимое зло ради безопасности мира, и пусть в убийстве нет благородства, зато есть цель. Если я начну им наслаждаться, то стану тем, от чего пытаюсь всех защитить.

— Солдаты не наслаждаются войной, — говорю я.

Лира поджимает губы, затем открывает рот, чтобы что-то сказать, но в тот же миг меня опрокидывают на спину. Голова бьется об пол, и виски пронзает боль.

Надо мной нависает сирена.

Она царапается, кусается, пронзительно визжит и отчаянно пытается оторвать от меня кусок плоти, но я уворачиваюсь. Хвост ее — кровавое месиво. Она разодрала его пополам, лишь бы освободиться.

— Не могу нормально прицелиться! — кричит кто-то. — Еще в него попаду.

— И я!

— Мадрид! — зовет Кай. — Мадрид, стреляй же!

— Не могу. — Я слышу грохот ружья о палубу. — Проклятую штуку опять заклинило.

Я сражаюсь со злобной тварью. Лицо ее — сплошь клыки и ненависть. Она жаждет заполучить часть меня — сердце или нет, до чего доберется.

Она наваливается всем весом, ломая мне ребра. Я слышу хруст, и от боли перехватывает дыхание. Люди вокруг кричат так громко, что трудно разобрать слова. Голоса их сливаются в сплошной шум, и руки мои горят от ран. Сирена слишком сильная. Гораздо сильнее меня.

И вдруг так же внезапно, как появилась, тяжесть исчезает. Я снова могу дышать.

Стиснув дьявольские плечи, Кай отрывает от меня сирену. Она отлетает в сторону и скользит по палубе мимо расступившейся команды, пока со всей силы не врезается в стену. От удара «Саад» вздрагивает.

Сирена впивается ногтями в деревянный пол, изгибает спину. А затем с шипением бросается вперед. Я хватаюсь за кинжал, направляю легкое как перышко лезвие в цель и бросаю, игнорируя боль в ребрах. Клинок пронзает то, что осталось от сердца твари.

Почти вся кровь пузырится на ее коже, а капли, что грозят пролиться на палубу, быстро впитывает клинок. Сирена кричит.

Когда Кай поднимает меня на ноги, я сдержанно вдыхаю, не смея показать, что меня застали врасплох. Даже если это очевидно. Моя прямая обязанность — ждать неожиданностей, а я был настолько глуп, что отвернулся от убийцы.

— Ты как? — Кай разглядывает меня в поисках ран и замечает окровавленную руку. — Мне стоило действовать быстрее.

Выражение его лица ранит не хуже сирены, и я пожимаю плечом, стараясь не вздрагивать от боли, что с каждой секундой лишь усиливается.

— Дело привычное. — Я поворачиваюсь к Мадрид. — Твое ружье опять заклинило?

Она поднимает оружие и изучает механизм спуска гарпуна.

— Ничего не понимаю. Придется отнести его в трюм.

Затем идет на другой конец палубы, но резко замирает, обнаружив, что дверной проем загорожен телом сирены. Мадрид сглатывает и терпеливо ждет. Они все ждут. В абсолютной тишине, пока сирена не начинает растворяться. Команду всегда изумляет это зрелище, даже после стольких лет. Лишь я не смотрю, как безжизненное существо обращается в пену на моем корабле. Я уже видел смерть сотни чудовищ. Вместо этого я поворачиваюсь к странной девушке, которую выловил из океана.

Лира больше не улыбается.

Глава 18 ЛИРА

Мейв растворяется без следа.

Убить сирену не то же, что русалку. Их гниющими трупами пестрит морское дно, а скелеты обрастают кораллами, в то время как мы превращаемся в то, что нас породило. В океан, пену и соль в наших жилах. Мы уходим, не оставляя воспоминаний.

Я думала, что обрадуюсь смерти Мейв, но война между нашими видами не окончена, а я только что помогла людям уничтожить своих. Благо принц не вырезал ей сердце, прежде чем убить. Никогда не обращала внимания на легенды, если их героиня не я сама, но даже я слышала всякое. Мол, человек, заполучивший сердце сирены, станет невосприимчив к нашей песне. Говорят, именно поэтому в смерти мы обращаемся пеной морской, будто это не проклятие, стирающее нас из жизни, а благословение Кето, чтобы наши сердца не достались никому.

После исчезновения Мейв меня оставляют в трюме, в комнате без окон, пропахшей анисом и ржавчиной. И стены тут не стены, а плотные шторы, что свисают с лакированного потолка до самого пола. Когда корабль кренится, они раскачиваются, позволяя увидеть в просвете бесконечные ряды книг, оружия, золота. За каждой занавесью свой секрет. А в центре стоит огромный куб из черного стекла в мой рост, с петлями и болтами из тяжелого золота. Из того же, что брошь угреподобной русалки. Некая темница, и явно не для людей. А если для людей, то для самых жутких.

В королевстве Кето не держат заключенных. Предать Морскую королеву — значит лишиться жизни, и потому у нас нет выбора, кроме как быть теми, кем велит моя мать. Решишь иначе — и второго шанса не получишь. Мое наказание тому доказательство.

Я поворачиваюсь к Элиану:

— Почему я здесь?

С каждым мигом он все больше сливается с океаном. Поверх рубашки теперь накинута коричневая кожаная туника, на шее стянутая потрепанным черным шнурком. Сверху до колена ноги обтягивают штаны, а снизу — высокие коричневые сапоги. На ремне, что пересекает грудь от плеча до талии, висит длинная сабля, а кинжал спрятан за спиной, подальше от чужих глаз. Я до сих пор чувствую на нем запах крови Мейв.

— Ты кажешься довольно опытной, — говорит Элиан. — Сама-то не догадываешься?

За его спиной непоколебимые стражи — Кай и Мадрид. Меньше суток на корабле, а я уже знаю, кому принц доверяет больше всех. То есть знаю его величайшую слабость.

— Я думала, принцам нравится спасать девиц в беде.

Элиан смеется, на красивом лице сверкают белоснежные зубы.

— Так ты теперь девица? Забавно, ибо ты точно не была на нее похожа, когда пыталась прорваться мимо меня, чтобы убить сирену.

— Разве люди на этом корабле не убивают сирен?

— Как правило, не голыми руками.

— Не каждому нужны волшебные ножички, чтобы делали за него грязную работу.

— Не каждый может говорить на псариине.

Я скромно улыбаюсь, отлично справляясь с ролью:

— У меня талант к языкам.

— Судя по твоему мидасану, отнюдь.

— У меня талант к интересным языкам, — исправляюсь я, и зеленые глаза Элиана сужаются.

— А как насчет твоего родного языка? — спрашивает он.

— Он лучше.

— В смысле?

— Больше мне подходит.

— Страшно представить, что это значит.

Элиан проходит мимо меня и прижимает ладонь к вероятной темнице, и я почти чувствую, как леденеют его пальцы, скользящие по холодному стеклу куба. Сирена во мне изнывает от желания ощутить кожей этот привычный холод. Но человек во мне содрогается.

— Где твой дом? — спрашивает Элиан.

Он стоит спиной ко мне, но в отражении я вижу, как шевелятся его губы. Он смотрит на себя, избегая моего взгляда, и на секунду мне кажется, что и вопрос он задает не мне, а самому себе. Принц, который не знает, на какое королевство претендовать. Затем Кай прокашливается, и Элиан поворачивается — в этот миг лицо его сияет.

— Ну так?

— Не думала, что меня будут допрашивать.

— Разве клетка тебе не подсказала?

— Я не видела клетки. — Я вытягиваю шею, заглядывая ему за спину, будто и не заметила свою скорую темницу. — Должно быть, ее перекрыло твое обаяние.

Элиан качает головой, скрывая расплывающуюся улыбку.

— Это не просто клетка, — говорит. — Я создал ее, когда только ступил на этот путь, задолго до того, как понял свою ошибку. Создал, чтобы удержать Морскую королеву. — Он выгибает бровь. — Как думаешь, тебя она удержит?

— Собираешься бросить меня в клетку?

— Если только не скажешь, откуда ты. И почему покинула дом.

— Это был не мой выбор.

— Как ты оказалась посреди океана без корабля?

— Меня бросили.

— Кто?

Я без колебаний отвечаю:

— Все.

Элиан со вздохом откидывается на куб и упирается ступней в стекло. Он взвешивает мои тщательно подобранные слова, мысленно их прокручивая, словно штурвал корабля. Мне не нравится воцарившаяся тишина и тяжесть его молчания, накрывшая комнату. Как будто воздух жаждет услышать голос принца, прежде чем вновь стать легким и пригодным для дыхания. И я тоже жду, когда Элиан заговорит, пытаясь предугадать его следующий шаг. Невыносимо знакомая ситуация. Сколько раз я замирала перед матерью, кусая язык, пока она решала, как мне жить? Что делать, когда убивать, кем быть? Конечно, странно наблюдать, как мою судьбу обдумывает человек, но совсем не странно ждать, когда этот выбор сделает кто угодно другой, кроме меня.

Под завесой моей лжи сокрыта правда. Меня действительно бросили, и теперь я на корабле с людьми и умру, если они узнают, кто я. А где-то в океанских глубинах моя мать правит королевством, которое должно принадлежать мне, и коли кто спросит, куда я пропала, она наплетет любую чушь, лишь бы меня поскорее забыли. Загарпунена проплывающим мимо моряком. Убита простой русалкой. Влюбилась в человеческого принца. Это превратит память обо мне скорее в шутку, чем в легенду, и преданность моего народа растает так же быстро, как тело Мейв.

Я стану никем. Без ничего. Умру ничтожеством.

Я смотрю на свою ракушку, по-прежнему висящую на шее Элиана, и не сомневаюсь, что, прижав ухо к красной кости, услышу пульсацию океана и смех матери.

Я с отвращением отворачиваюсь.

— Через три дня мы причалим к Эйдиллиону. — Элиан отстраняется от стекла. — Тогда я и приму решение.

— А до этого?

По его лицу медленно расползается улыбка, и принц отступает, являя мне клетку во всей красе.

— А до этого…

Повинуясь невысказанному приказу, Мадрид хватает меня за локоть. На второй руке сжимаются пальцы Кая. Я дергаюсь, но хватка их смертельна. Миг — и меня, подняв с пола, волокут к клетке. Я извиваюсь, но тщетно.

— Отпустите! — требую и неуклюже пытаюсь их оттолкнуть, но парочка буквально расплющивает меня своими телами с двух сторон, не оставляя места, чтобы дышать или двигаться. Я запрокидываю голову и дергаюсь все отчаянней, разъяренная отсутствием контроля. Как же я сейчас хрупка и слаба! Будь я сиреной, могла бы одним махом разорвать их пополам. Я скалю зубы и щелкаю ими в воздухе, лишь чуть-чуть не дотянувшись до уха Кая. Он и бровью не ведет. Я и впрямь такая бессильная, какой себя чувствую.

Добравшись до клетки, они бросают меня внутрь, будто я невесомая. Я тут же вскакиваю, но, когда подбегаю к двери, уже упираюсь ладонями в стену. Пальцы скользят по поверхности, и я понимаю, что это не стекло, а прочный хрусталь. Я безжалостно бьюсь в него. Элиан по ту сторону скрещивает руки на груди. Мое человеческое сердце гневно колотится о ребра — сильнее, чем кулаки по тюремной стене.

Я обвиняющее тычу в принца пальцем:

— Ты хочешь оставить меня здесь до Эйдиллиона?

— Я хочу оставить тебя за бортом, — признается он, — но не могу заставить тебя пройтись по доске.

— Благородство не позволяет?

Элиан шагает к ближайшей стене и отодвигает одну из занавесей, за которой спрятан круглый переключатель.

— Мы давным-давно потеряли доску, — говорит и добавляет, понизив голос: — Тогда же я утратил и благородство.

Затем поворачивает выключатель, и мир захватывают тени.

* * *

В хрустальной клетке есть только ночь. Меня окутывает влажная тьма, и, хотя куб кажется непроницаемым, я чувствую запах сырого воздуха из внешнего мира. Время от времени кто-нибудь приносит еду, и мне даруют редкие минуты под светом фонаря. Он почти ослепляет, и когда я перестаю щуриться, фонарь уже гасят, а мои чувства всецело обращаются к подносу с рыбой. Вкус не сравнить с солоноватыми белыми акулами, но я и это проглатываю за секунды.

Не знаю, как долго я уже в хрустальной темнице, но обещанное прибытие в Эйдиллион грузом давит на плечи. Причалим, и принц попытается бросить меня на земле с людьми, которые ничего не знают об океане. Здесь я хотя бы чувствую запах дома.

Засыпая, я вижу кораллы и кровоточащие сердца. А просыпаюсь в кромешной тьме под удары волн о корпус корабля. Когда я впервые убила человека, было так светло, что я не могла вынырнуть, не прищурившись. Морская гладь едва колебалась, и солнце в мгновение ока растопило осколки кетонского льда, что еще оставались на моей коже.

Мне было двенадцать, а моей жертвой стал маленький принц Калокаири[12].

Это лишь красивая пустыня посреди необитаемого моря. Земля вечного лета, где даже ветер пахнет песком. В те дни зарождалась моя легенда, и королевская семья отправилась в плавание, тревожась куда сильнее, чем кто угодно другой.

Белое одеяние принца дополняла фиолетовая ткань, плотно покрывавшая голову. Он был добродушен и бесстрашен и улыбнулся мне еще до того, как я запела. Когда я появилась из воды, он назвал меня «ahnan anatias’ — «маленькая смерть» на калокаирском.

Мальчик не испугался, даже когда я оскалилась и зашипела, копируя мать. Забирать его сердце было не так уж противно. Принц сдался почти добровольно. Еще не услышав песню, он протянул руку, чтобы прикоснуться ко мне, а после первых неуклюжих нот медленно слез с пришвартованного парусника и пошел на глубину, ко мне.

Я позволила ему сначала утонуть. Пока его дыхание замедлялось, я держала принца за руку, и лишь когда убедилась, что он мертв, потянулась к сердцу. Действовала осторожно. Не хотела, чтобы было слишком много крови, когда семья найдет его. Не хотела, чтобы они представляли его страдания, тогда как принц умер очень мирно.

Забирая его сердце, я гадала, ищут ли его. Они уже поняли, что мальчик пропал с судна? Выкрикивают ли сейчас в океан его имя? Будет ли так кричать моя мать, если я не вернусь? Ответ на последний вопрос я знала. Королеве было бы плевать, исчезни я навсегда. Обзавестись наследниками несложно, и в первую очередь моя мать всегда Морская королева, а во вторую… во вторую нет ничего. Я понимала: взволнует ее лишь то, что я не забрала сердце принца, пока тот был жив. Что она накажет меня, поскольку я не доросла до чудовища. И оказалась права.

Мать ждала моего возвращения. Подле нее идеальным полукругом выстроились другие члены королевского семейства. Впереди — сестра Морской королевы, готовая меня приветствовать, а за ней шесть ее дочерей. Калья стояла последней, рядом с моей матерью.

Едва взглянув на меня, Морская королева тут же все поняла. Я видела это по ее улыбке и не сомневалась, что от меня разит сожалениями о смерти принца Калокаири. И как бы я ни прятала взгляд, она точно знала, что я плакала. Слезы давно растворились в океане, но глаза мои были налиты кровью, и я слишком тщательно стерла с рук все следы убийства.

— Лира, — произнесла королева. — Дорогая.

Я положила дрожащую ладонь на ее протянутое щупальце и позволила медленно притянуть меня в объятия. Когда мать посмотрела на мои чистые руки, Калья прикусила губу.

— Ты принесла подарок для любимой мамочки? — спросила Морская королева.

Я кивнула и полезла в сетку на талии.

— Я сделала, как ты велела. — Я баюкала сердце юного принца, подняв его над головой. Дар, трофей, коего она так жаждала. — Мое двенадцатое.

Гладкое щупальце погладило меня по волосам, затем сползло ниже, прошлось вдоль позвоночника. Я старалась не моргать.

— И правда, — голос Морской королевы напоминал рассветный бриз — плавный и нежный. — Но, похоже, ты невнимательно слушала.

— Он мертв, — сказала я, думая, что это точно самое главное. — Я убила его и забрала сердце.

Я подняла подарок повыше, едва не прижимая его к ее груди, дабы она почувствовала безмолвие сердца принца на фоне холода собственного.

— О, Лира! — Мать стиснула мой подбородок ладонью, пройдясь по щеке когтем большого пальца. — Но я не говорила тебе плакать.

Не плакать когда? После убийства принца или сейчас, в ее руках, на глазах королевской семьи? Я не знала точно, но губы мои дрожали от того же страха, что сотрясал руки, и когда первая капля выскользнула из моего красного глаза, королева тяжело вздохнула. Она подхватила слезу на палец и тут же стряхнула ее, словно кислоту.

— Я сделала, как ты велела, — повторила я.

— Я велела тебе заставить человека страдать. Вырвать из его груди все еще бьющееся сердце. — Мать провела щупальцем по моему плечу и тонкой шее. — Я велела тебе быть сиреной.

Когда она отшвырнула меня прочь, я испытала облегчение, ибо желай она моей смерти, то попросту раздавила бы. А теперь… меня могли избить. Могли унизить и пустить кровь. Если бы несколько ударов успокоили королеву, то все было бы не так плохо. Я бы легко отделалась. Но глупо было полагать, будто она решит наказать только меня. Что толку ругать дочь, коли вместо этого можно ее ломать и переделывать под себя?

— Калья, — позвала королева. — Не окажешь мне услугу?

— Сестра. — Тетя выплыла вперед, лицо ее вдруг исказилось от боли и горя. — Прошу, не надо.

— Ну-ну, Крестелл, — протянула моя мать. — Не стоит перебивать королеву.

— Она моя дочь.

Помню, сколь ненавистно мне было смотреть на сгорбленные плечи Крестелл. Она будто уже готовилась к удару, когда говорила.

— Тише, — проворковала королева. — Давай не будем ссориться на глазах у детей.

Затем повернулась ко мне и протянула руку к Калье, словно преподносила ее в дар, как я калокаирское сердце. Я не шелохнулась.

— Убей ее, — приказала Морская королева.

— Матушка…

— Вырви сердце, пока она будет кричать, как ты должна была поступить с человеческим принцем.

Калья поскуливала, боясь пошевелиться или даже заплакать. Она посмотрела на свою мать, потом на меня, часто-часто моргая. Так и мотала головой из стороны в сторону.

Это словно глядеться в зеркало. Ужас на лице Кальи вторил моему, каждая капля моего страха отражалась в ее глазах.

— Не могу, — сказала я. И добавила громче: — Не заставляй меня.

Я попятилась, качая головой так неистово, что рык королевы прозвучал размыто.

— Глупое дитя! Я предлагаю тебе искупить вину. Ты знаешь, что будет, если откажешься?

— Мне нечего искупать! — закричала я. — Я сделала, как ты велела!

Морская королева сжала трезубец, и с лица ее исчезли остатки сдержанности. Глаза ее все чернели и чернели, пока из них на меня не уставилась сама тьма. Океан застонал.

— Нужно задавить человечность, коей ты заразилась. Разве не понимаешь, Лира? Люди — это чума, что погубила нашу богиню и стремится уничтожить нас. Любая сирена, проявившая к ним сочувствие, подражая их любви и печали, нуждается в очищении.

Я нахмурилась:

— Очищении?

Морская королева толкнула Калью на дно, и я вздрогнула, когда ее ладони ударились о песок.

— Сиренам чужды привязанности и сожаления, — процедила моя мать. — Мы не ведаем сочувствия к нашим врагам. А сирена с подобными слабостями никогда не станет королевой. Она неполноценна. И ущербную сирену нельзя оставлять в живых.

— Неполноценна, — повторила я.

— Убей ее. И больше мы не будем поднимать эту тему.

Она сказала, что только так я могу загладить свои грехи против рода. Если Калья умрет, я стану настоящей сиреной, достойной материнского трезубца. Больше не буду грязной. Терзающие меня эмоции — болезнь, и королева предлагала мне исцеление. Выход. Шанс избавиться от человечности, коей, по ее словам, я заразилась.

Но сначала Калье нужно умереть.

Я двинулась к кузине, сжимая руки за спиной, чтобы Морская королева не видела, как сильно они дрожат. И все гадала, чует ли она запах крови, выступившей из-под моих ногтей, впившихся в ладони.

Калья плакала, пока я приближалась, с ее крошечных губ срывались жуткие подвывания. Я еще не понимала, что собираюсь делать, но точно знала, что убивать ее не хочу. «Возьму ее за руку и уплыву, — думала я. — Уведу ее подальше от Морской королевы». Конечно, я бы так не поступила, ибо весь океан — глаза моей матери, и она нашла бы нас везде, где бы мы ни спрятались. Забери я Калью, и нас обеих убили бы за измену. Так что выбор у меня был небольшой: либо забрать сердце кузины, либо взять ее за руку и умереть вместе с ней.

— Подожди. — К Калье подлетела Крестелл, закрывая ее собой. Руки раскинуты в стороны в защитном жесте, клыки оскалены.

Мне даже почудилось, что сейчас она нападет, вцепится в меня когтями и раз и навсегда положит конец этому безумию.

Но тетушка сказала:

— Возьми мое.

Я оторопела.

Она схватила мою ладонь — в ее руке та казалась такой маленькой, но и близко не изящной — и прижала к своей груди.

— Возьми, — повторила.

Окружавшие нас кузины охнули, лица их исказились от ужаса и горя. Их выбор был еще хуже моего: смотреть, как убивают их мать, или наблюдать за смертью сестры. Я что-то забормотала, готовая с воплями уплыть как можно дальше. Но тут Крестелл взглянула на скорчившуюся на дне Калью. Обеспокоенно, украдкой, так быстро, что даже моя мать не заметила. И когда тетя вновь посмотрела на меня, в глазах ее плескалась мольба.

— Бери, Лира. — Она сглотнула и приподняла подбородок. — Все правильно, так надо.

— Да, — проворковала королева за моей спиной. Я и не оборачиваясь знала, что она улыбается. — Это была бы неплохая замена.

Она опустила руку на мое плечо и впилась когтями в кожу, удерживая на месте, а затем едва ли не прижалась губами к моему уху и прошептала:

— Лира. — Так тихо, что мой хвостовой плавник съежился. — Исцели себя. Докажи, что тебе место в океане.

«Неполноценная».

— Последнее слово, сестра? — спросила Морская королева.

Крестелл закрыла глаза, но я знала, что она вовсе не сдерживает слезы. Нет, она загоняла ярость поглубже, стирала ее с радужки, дабы умереть верноподданной и уберечь дочерей от мести моей матери. От меня.

Вновь открыв глаза — один чистейшего синего цвета, другой самого волшебного оттенка фиолетового, — Крестелл смотрела только на меня.

— Лира, — произнесла она хриплым голосом. — Стань королевой, в которой мы нуждаемся.

Я не могла дать подобного обещания, так как сомневалась, что смогу оправдать ожидания королевства моей матери. Мне не положены эмоции, я должна внушать ужас, а не испытывать его, и тогда я лишь судорожно выдыхала, не зная, есть ли во мне нужные качества.

— Обещаешь? — подтолкнула Крестелл.

Я кивнула, считая, что лгу. А потом убила ее.

В тот день я стала дочерью своей матери. В тот миг я стала чудовищем из чудовищ. Желание угодить королеве накрыло меня, словно тень, уничтожая любое стремление, которое она приняла бы как слабость. Любую вспышку сожаления и сочувствия, что убедили бы ее в моей ущербности.

Ненормальности. Неполноценности. И в мгновение ока из ребенка, коим была, я превратилась в нынешнюю тварь.

Я заставила себя думать лишь о принцах, которые больше всего порадуют мою мать. О бесстрашных агриосцах[13], что десятилетиями пытались отыскать Дьяволос, ошибочно полагая, будто смогут истребить наш народ. Или об отпрысках короля Меллонтико[14] — гадалки и пророки, решившие держаться подальше от войны, редко спускали корабли на воду, и я хотела притащить матери их принца как еще одно подтверждение, что я на ее стороне.

Со временем я забыла, каково это — быть слабой. А теперь, застряв в чужом теле, вспомнила. Из нелюбимого оружия Морской королевы я превратилась в существо, которое даже защитить себя не может. В чудовище без клыков и когтей.

Я провожу рукой по ушибленным ногам — бледным, как подбрюшье акулы.

Они сгибаются внутрь, словно проросшие из меня мерзкие холодные змеи, и на своей новой коже я чувствую крошечные выпуклости. Не знаю, что это значит, и не представляю, как из неумолимой дочери океана превратилась в жалкого спотыкающегося человечка.

Я касаюсь ребер, и в груди все сжимается. Никаких жабр. Как глубоко ни вдыхай — кожа не раскрывается, и воздух туманной дымкой клубится возле губ. Тело все еще влажное, и вода больше не стекает с него, наоборот, просачивается в каждую пору, сковывая невыносимым холодом. Холодом, от которого по ногам и хилым рукам расползается еще больше этих крошечных бугорков.

Я не в силах сдержать страха перед водой за пределами этой клетки. Если Элиан бросит меня за борт, как быстро я утону?

Загораются фонари — слабо, чтоб дать моим человеческим глазам привыкнуть. Элиан вставляет ключ в хрустальную стену, и та раздвигается. Я сражаюсь с инстинктом наброситься на него, помня, как легко принц меня скрутил при попытке напасть на Мейв. Сейчас он сильнее меня и проворнее, чем я думала. Пока я в этом теле, действовать силой — не вариант.

Элиан ставит передо мной тарелку с густой похлебкой цвета речной воды. Белое мясо и морской виноград с любопытством выглядывают на поверхность, воздух наполняется всепоглощающим запахом аниса. Живот отзывается болезненной судорогой.

— Мы с Каем наловили морских черепах, — объясняет Элиан. — Вонь до небес, конечно, но они безумно вкусные.

— Я наказана, — говорю я, стараясь придать холодности мидасану. — Хочу знать, за что.

— Ты не наказана. Ты под наблюдением.

— Потому что знаю псариин? Говорить на каком-то языке теперь преступление?

— Псариин запрещен в большинстве королевств.

— Мы не в королевстве.

— Ошибаешься. — Элиан прислоняется к дверной арке. — Мы в моем королевстве. Это «Саад». И весь океан.

Попытки человека претендовать на то, что принадлежит мне, оскорбительны, но я сдерживаюсь.

— Мне не дали свода законов, когда взяли на борт.

— Ну вот, теперь ты в курсе. — Он крутит ключ на пальце. — Конечно, я бы мог организовать тебе ночлег поуютнее, не уклоняйся ты от ответов.

— Я не уклоняюсь.

— Тогда расскажи, как выучила псариин. — Движения его расслаблены, но любопытство в голосе выдает принца с головой. — Расскажи, что знаешь о кристалле Кето.

— Ты спас меня, а теперь меняешь удобства на сведения? Поразительно, как быстро испаряется доброта.

— Я такой непостоянный, — тянет Элиан. — И обязан защищать «Саад». Я не могу доверять любому, кто поднимется на борт. Для начала ему придется рассказать хорошую историю.

Я ухмыляюсь.

Если от меня требуется лишь история, то нет ничего проще. О Втором оке Кето и в наших водах ходят легенды. Моя мать охотилась за ним долгие годы своего царствования. Прежние королевы отмахивались от поисков как от изначально проигрышной затеи, но она всегда была жадной до власти. Она перекраивала описания ритуала для освобождения ока снова и снова в попытке найти подсказку о его местоположении. Байки, коими пренебрегали целые поколения, моя мать старалась запомнить. И покуда она страдала этой одержимостью, то и я выучила их. Однажды она сказала, что око — ключ к уничтожению человечества, но и для людей это ключ к нашему уничтожению. Я вспоминаю трезубец из угольно-черной кости и обожаемый рубин на центральном зубце — истинный источник магии Морской королевы. Говорят, что око — его близнец, украденный у моего народа и спрятанный там, куда сиренам не добраться.

Моя мать знает о Втором оке все, кроме того, как его отыскать. И вот, спустя много лет, она оставила попытки. Но неспособность добиться успеха там, где провалились ее предшественницы, всегда раздражала Морскую королеву.

Я вдруг замираю, осененная идеей.

Око спрятано там, куда не добраться сиренам, но стараниями матери ко мне это больше не относится. Если Элиан сумеет провести меня туда, то с помощью ока я смогу воплотить в жизнь величайший ее страх. Королева действительно считает меня недостойной трона? Я докажу обратное, используя Второе око Кето, чтобы свергнуть ее. Уничтожить, как она пыталась уничтожить меня.

Я облизываю губы.

Если Элиан и правда охотится за оком, то в основе его поисков лежит вера в сказки. И раз уж он собирает их, то и меня выслушает. Надо лишь убедить его, что я полезна, и тогда меня выпустят из тьмы клетки на верхнюю палубу. Если удастся подобраться достаточно близко, то мне и когти не понадобятся — я вырежу сердце принца его же кинжалом. Как только он обеспечит мне трон властительницы океана.

— Морская королева забрала мою семью. — Я напускаю в голос побольше тоски, с какой моряки с палуб зовут своих тонущих правителей. — Мы были на рыбацкой лодке, выжила только я. Я изучала их с самого детства, впитывая все возможное из книг и баек. — Я закусываю губу. — Что касается языка… я не претендую на свободное владение, но знаю достаточно. Пленить одну из тварей было легко. Мой отец успел покалечить ее перед смертью, а я смогла удержать.

Элиан вздыхает, явно не впечатленный:

— Если собираешься лгать, придумай что-нибудь получше.

— Я не лгу, — притворяюсь я оскорбленной. — Они напали на мою семью, и одна была ранена. Я из Полемистеса[15].

При упоминании земли воинов Элиан делает шаг вперед. Затем лезет в карман и достает уже знакомый круглый предмет. Компас, от которого он не отрывался, когда допрашивал меня на палубе. С корпуса свисает изящная золотая цепочка, позвякивая, когда принц открывает крышку.

— Ты всерьез ждешь, что я поверю, будто ты из Полемистеса?

Я стараюсь не обижаться — я бы и сама сейчас не поверила, что я воин, — но и от дела своего не отказываюсь. Мне не нравится, как Элиан смотрит на компас, словно полагается на него в поисках сути. И едва в мои мысли закрадывается ложь, я почти чувствую, как золотой кругляш забирается в водянистые глубины моего разума, дабы вырвать обман с корнем, точно морские водоросли. Это кажется невозможным, но люди обожают всякие хитрые уловки.

— Моя семья — охотники, — осторожно говорю я. — Прямо как ты. Морская королева хотела отомстить, ибо считала, что ее оскорбили.

Пространство между нами заполняется призрачной магией компаса, и я вызываю мысленный образ Мейв, дабы доказать странной штуковине, что формально не лгу.

— Я пытала одну из ее сирен, чтобы получить желаемое.

— Что стало с той сиреной?

— Она мертва.

Элиан смотрит на компас и хмурится:

— Ты убила ее?

— Думаешь, я не способна?

Он сокрушенно вздыхает от моей уклончивости, но трудно не заметить интерес в его глазах — принц почти готов поверить.

— Сирена, — говорит он. — Она рассказала тебе о кристалле?

— Она много чего рассказала. Предложи мне то, что стоит моего времени, и возможно, я и с тобой поделюсь.

— Что предложить?

— Место на корабле и в этой охоте.

— Ты не в том положении, чтобы торговаться.

— Моя семья поколениями изучала сирен. Я гарантирую, что знаю о них больше, чем ты когда-либо мечтал. И ты уже слышал, как я говорю на их языке. Это не торг, это сделка.

— Я не заключаю сделок с девицами, запертыми в клетках.

Губы мои растягиваются в беспощадной улыбке.

— Тогда стоит меня выпустить.

Элиан смеется, достает пистолет и качает головой.

— Знаешь, — говорит, подходя к темнице, — ты можешь мне понравиться. Проблема в том, — он стучит пистолетом по хрусталю, — что между симпатией к кому-то и доверием есть разница.

— Откуда мне знать, я никогда не испытывала ни того, ни другого.

— Когда доберемся до Эйдиллиона, сможем за это выпить.

Я вздрагиваю от одной только мысли об этом. Эйдиллион — земля романтики. Там прославляют любовь, будто величайшую силу, хотя она сгубила больше людей, чем я. Уж лучше слепнуть от сияния мидасского золота, чем очутиться в королевстве, где эмоции — валюта.

— Твоего доверия хватит, чтобы угостить меня выпивкой?

Элиан убирает пистолет и отступает к выходу.

— Кто сказал, что я угощаю?

— Ты обещал освободить меня! — кричу я ему вслед.

— Я обещал тебе ночлег поуютнее. — Он заносит руку над выключателем. — Попрошу Кая принести подушку.

Я ловлю последний отблеск его кривой ухмылки, затем фонари тускнеют, и последнее пятнышко света уплывает из комнаты.

Глава 19 ЛИРА

Отражаясь от берегов Эйдиллиона, свет розовой вспышкой дробит небо на куски. Зависшее над горизонтом солнце опоясано удивительным оттенком красного — словно расплавленный коралл. Меня вытаскивают из темноты клетки в сокрушительные объятия тепла и цвета. Свет есть в любом уголке мира, но в Эйдиллионе он ближе всего к магии. Вроде той, что создала клинок Элиана или трезубец моей матери. Словно грезы способны сотворить нечто мощнее реальности.

Трава в доках цвета неоновых пескарей. Кругом раскинулся целый плавучий луг, а ветви можжевельника тянутся ввысь, как фейерверки, а дождевые капли прочным бисером цепляются за иголки. Эти светящиеся сферы указывают нам путь к земле.

Мне тепло. Это новые ощущения, далекие от щекочущих прикосновений льда, которые я любила, будучи сиреной, и режущего холода, сковавшего мое человеческое тело на борту «Саад». Я избавилась от влажной рубашки Элиана, что липла ко мне и в итоге застыла как вторая кожа. Теперь на мне рваное белое платье, на талии стянутое поясом толщиной с мою щиколотку, и огромные черные сапоги, грозящие поглотить мои новые ноги целиком.

Ко мне подходит Мадрид:

— Свобода у тебя в кармане.

— Свобода? — смотрю на нее с осуждением.

— Кэп ведь собирался освободить тебя по прибытии, разве нет? Нет огня, нет и пробоин.

Я узнаю поговорку. Так говорят в Клефтизе, королевстве воров: «нет ущерба, нет проблем», — говорят пираты, что грабят встречные корабли да прибрежные города, у которых швартуются. Если никого не убить, клефтизцы не поверят, что было совершено преступление. Их пираты верны своей природе и плевать хотели на благородные цели и мирные намерения. Они плывут за золотом, удовольствиями и болью — первое забирают, последнюю причиняют. Если Мадрид из Клефтиза, то Элиан набрал отличную команду. Худшие из худших всегда лучшие.

— Ты так доверяешь своему принцу, — замечаю я.

— Он не мой принц. Он вообще не принц на этом корабле.

— Охотно верю. Мог бы проявить вежливость, когда я предложила помощь.

— Скажем прямо, — хмыкает Мадрид, — помочь ты хочешь только себе.

— А есть те, кто хочет иного?

— Капитан, — в ее голосе сквозит восхищение. — Он хочет помочь миру.

Я смеюсь. Принц жаждет спасти обреченный мир. Пока моя мать жива, мы не увидим ничего, кроме войны. И ради собственной безопасности Элиану лучше убить и меня, и каждого, кому он не может доверять. Но вместо этого он держит меня в плену. Достаточно подозрителен, чтобы запереть меня, но недостаточно жесток, чтобы отнять мою жизнь. Он проявил милосердие, и будь то слабость или сила, меня все равно коробит.

Я наблюдаю, как Элиан спускается с корабля, не обращая внимания на спасенную девушку, которую теперь собирается так легко бросить. На последних шагах он срывается на бег и прыгает, так что, когда его ноги касаются травы, в воздух взлетает миллион крошечных капель, словно дождь. Принц снимает шляпу и размашисто кланяется до земли. Затем загорелой рукою взъерошивает свои и без того всклокоченные волосы цвета воронова крыла и вновь нахлобучивает шляпу на голову. И теперь просто стоит, уперев руки в бока и разглядывая пейзаж.

Даже с высоты палубы «Саад» я слышу его шумное дыхание. Нас омывает радостью Элиана, точно порывами незнакомого ветра. Команда с улыбками наблюдает, как их капитан пялится на океан травы и можжевельника и мерцающую вдали стену, будто сотканную из света. Дворец возвышается над чертой города как мираж.

— Он всегда так делает, — говорит Колтон Торик.

Меня накрывает его огромной тенью, но, несмотря на первое впечатление, старпом Элиана не такой уж жуткий пират, каким мог бы быть. Лицо у него добродушное, расслабленное. Руки вечно спрятаны в карманах потрепанных шорт. И когда он говорит, голос звучит мягко, словно эхо после взрыва.

— Эйдиллион — одно из его любимых королевств, — объясняет Торик.

Как-то не верится, что принц — романтик. Мне показалось, всю эту сентиментальщину он, как и я, считает полной нелепицей. Я сразу поняла, что Мидас не в числе его любимых мест — мужчины не строят дома, коли им уже есть куда возвращаться, — но я бы сделала ставку на Агриос, страну бесстрашия. Или край воителей, Полемистес, который я выбрала для собственной родины. Земля солдат у вечной грани войны. Бойцов и убийц, что не видят смысла притворяться кем-то другим.

В жизни бы не догадалась, что печально известный охотник на сирен не чужд человечности.

— Я тоже обожаю Эйдиллион, — признается Мадрид, втягивая воздух. — У них тут целые улицы пекарен, где на каждом углу продаются шоколадные сердечки с ирисовой начинкой. У них даже карты сладко пахнут.

— А почему здесь ему нравится? — я указываю на Элиана.

Кай вскидывает бровь:

— Догадайся.

— Что еще нужно от жизни, когда есть любовь? — спрашивает Мадрид.

Кай фыркает:

— Нынче детишки это так называют?

Мадрид замахивается и прищуривается, когда он уклоняется от удара.

— Мы же в краю романтики! — упрекает она.

— Романтика — для королевских особ, — парирует Кай, когда Торик бросает пустой мешок посреди импровизированного круга.

Затем старпом стягивает рубашку, обнажая руки, покрытые татуировками — ни один клочок кожи не избежал этой цветастой мозаики. С плеча на меня пялится змея. Желтая, скалящая клыки, шипящая всякий раз, как напрягается его бицепс.

— А наш капитан кто? — хмыкает Торик.

— Пират. — Кай швыряет в мешок свой меч. — И все мы знаем, зачем пираты швартуются в Эйдиллионе.

Мадрид испепеляюще смотрит на него.

Я осмеливаюсь еще раз взглянуть на принца. Теплый ветер играет с «хвостом» его сюртука, поднимает ткань, и я замечаю острие кинжала. Оно отражает лучи закатного солнца, а потом тонкая черная жилка ползет вверх по металлу и притягивает свет. Пьет его, пока на клинке не остается ни отблеска. Я прикусываю губу, представляя, каково держать в руках нечто настолько мощное.

Кинжал, что поглощает жизнь и свет.

Тело Элиана напрягается. Ладони на бедрах бледнеют, голова слегка клонится назад, к кораблю. Ко мне. Будто он чувствует мои мысли. Поворачивается он медленно и многозначительно и находит мои глаза в толпе на палубе за считаные секунды. Принц смотрит на меня не моргая, и когда уже кажется, что вот сейчас он поднимет руку и даст отмашку Мадрид застрелить меня или Каю — вновь бросить меня в хрустальную темницу, Элиан ухмыляется. Левый уголок его губ взмывает вверх, и мне в этом видится только вызов.

Затем взгляд его скользит дальше, к команде, и улыбка становится искренней и широкой, обнажая ямочки на загорелых щеках.

— Порядок вы знаете, — говорит принц, поднимаясь обратно на корабль. — Все острое или смертоносное — в сумку. — Он смотрит на меня. — Как думаешь, ты туда влезешь?

Я бросаю на него злобный взгляд, а экипаж начинает неохотно вытаскивать мечи из-за пояса. Доставать наконечники стрел из сапог. Откапывать ножи в складках штанов. Выуживать спрятанные под рубахами пистолеты. Кай так вообще в один прекрасный момент снимает ботинок и бросает его в мешок. Солнечный луч отражается от скрытого в пятке клинка, а затем он тонет под кучей нового железа.

Прямо передо мной разоружается команда пиратов. Слой за слоем они избавляются от защиты, сбрасывая ее точно вторую кожу. Закончив, каждый неуютно мнется на месте, не зная, куда деть руки, или тянется к оружию, которого больше нет.

Мадрид, сунув в рот большой палец, грызет ноготь, а Кай щелкает костяшками пальцев. Звуки эти ритмичны, как волны.

— Зачем вы это делаете? — спрашиваю я, глядя на гору металла.

Вот бы стащить один кинжал, тогда будет, чем ответить принцу, если он попытается что-нибудь предпринять, но в таком платье ничего не спрячешь. Я огорченно вздыхаю, ибо с оружием на виду к нему близко не подберешься.

— В Эйдиллионе нет оружия, — объясняет Мадрид, вытряхивая из каждого рукава по двойному лезвию.

— Это закон, — добавляет Кай. — Ты не коснешься земли с оружием в руках, потому мы все упаковываем и несем до стены, а там отдаем дозорным.

— А почему просто не оставить все на корабле?

Мадрид в ужасе смотрит на свое сброшенное оружие.

— Не волнуйтесь, — шепчет смертоносным железякам. — Она это не всерьез.

Кай усмехается и почти нежно пинает мешок.

— Рискованно оставлять на борту все самое лучшее. Если здесь пришвартуется еще кто-то, им может взбрести в голову покопаться. Конечно, — он многозначительно поглядывает в мою сторону, — только глупец попытается выступить против капитана «Саад».

Элиан хлопает друга рукой по плечу. Изо рта его торчит соломинка черного сахара, источающая знакомый анисовый запах.

— Но нельзя полагаться на человеческое благоразумие, — говорит принц. — А то так и заканчивают жизнь с собственным ножом в животе.

Торик, кряхтя, поднимает набитый оружием мешок:

— Ладно, гаденыши, решайте, кто из вас поможет мне его донести — голова или хвост.

Кай достает из кармана золотую монету. Явно мидасскую — на лицевой стороне выгравирована пирамида. Королевский герб трудно не узнать.

— Голова — ты проиграла, хвост — я выиграл. — Кай подбрасывает монету и шагает прочь, даже не глядя на результат. Когда монета приземляется Торику под ноги, Кай кричит через плечо: — Я сегодня счастливчик!

— А золотишко твое, мелкий засранец, я оставлю, — бурчит Торик и, подняв монету, трет ее о рубашку и только потом сует в карман.

Элиан жестом велит Мадрид помочь старпому с мешком и откусывает от сладкой черной соломинки. Когда он отводит руку в сторону, я вижу, что под сюртуком его по-прежнему блестит кинжал.

— Нарушаешь собственные правила? — указываю я на клинок.

— Это не мои правила. К тому же, — насмешливо тянет принц, постукивая пальцем по рукояти, — у меня дипломатическая неприкосновенность.

Уже спустившийся в траву Кай хохочет:

— Это так мы теперь называем королеву Галину? Наверное, стоит сказать ее королевскому величеству о смене ее титула.

— Я бы предпочел промолчать.

— Когда планируешь ее навестить? — спрашивает Мадрид, закидывая на плечо вторую лямку мешка с оружием. — Ты же знаешь, услышав, что мы причалили, она тут же пришлет стражу, дабы сопроводить тебя во дворец.

— Она лишь хочет быть уверенной, что мы хорошо устроимся, — говорит Элиан.

Мадрид фыркает:

— Точнее, она хочет держать нас все время на виду.

Принц уклончиво пожимает плечами и вертит в руках ракушку.

Я стараюсь не реагировать, но при мысли о том, что она в его руках, голова кружится от ярости. Морское королевство Кето с незапамятных времен сокрыто от людей, запрятано в лабиринте из воды и магии, созданном самой богиней. Секрет его местоположения — наша лучшая линия защиты в этом бесконечном сражении, и будет ужасно, если из-за меня принц лишит нас этого преимущества.

Пусть даже в руках людей подвески не работают — Элиан не такой, как все. Неизвестно, в какой хаос он ввергнет королевство, если поймает сирену и, заставив ее использовать силу ракушки, проникнет в наш дом. Сомневаюсь, что у его желания изничтожить мой народ есть какие-то границы. Шаги его непредсказуемы, как и его мотивы, и если я чему и научилась за последние дни, так это тому, что принц может получить все, чего только пожелает. Надо забрать у него ключ от моего королевства, пока Элиан не догадался, что это ключ.

Он ведет меня с корабля на плавучий луг. Принц с вечным пятном грязи на лбу. Кажется, он никогда не выглядит совершенным. Каждая деталь в нем кричит о нарочитой неопрятности, заметной, даже когда Элиан стоит среди столь разношерстной команды. Похоже, так он пытается влиться в общество воров и пройдох, которых собрал под крылом, точно как я подстраивалась под представления матери об истинной сирене. И потому я знаю, что эти попытки бесплодны. Королевскую породу не перекроишь. Врожденных прав не изменишь. Сердца наши покрыты несводимыми рубцами подлинной сути.

— Когда доберемся до городской стены, можем обсудить твое будущее, — говорит Элиан.

Я сжимаю кулаки, возмущенная его дерзостью и тем, что вынуждена с ней мириться. Не королева, а вечная прислужница.

— Обсудить? — повторяю я.

— Ты изъявила желание отправиться с нами, и я хочу убедиться, что ты полезна. Нельзя же вечно прохлаждаться узницей на палубе.

— Я была в трюме, — напоминаю ему. — В клетке.

— Это было утром, — отмахивается Элиан так, будто с тех пор сто лет миновало и пора бы уже забыть. — Постарайся не держать обиду.

Он ухмыляется с такой издевкой, что я лишь фыркаю и ничего не отвечаю. Зато, проходя мимо, стараюсь как можно сильнее задеть принца плечом. Чем скорее я получу его сердце, тем лучше.

* * *

Стена соткана не из света, а из нежных лепестков роз. Они кристально белые и сверкают, точно звезды, отражая солнечные лучи. Поначалу даже трудно сказать, часть ли они стены или сами по себе и есть стена. Крошечные листочки каким-то образом создают барьер вокруг столицы Эйдиллиона. Когда мы приближаемся, я вижу, как опускается крепкий мраморный мост, раздвигая цветочную завесу посредине.

Стоило войти в город, и на меня обрушились ароматы сахарного хлеба и мяты. Вдоль мощеных изогнутых улочек, где каждый камень словно рябь на воде, тянутся рыночные прилавки. У самого въезда склонившийся над бочонком торговец помешивает густой шоколад ложкой с человеческий рост. Покупатели слизывают с пальцев теплый мед и капают молоком на атласные рубашки.

Я открываю рот, чтобы вдохнуть, и воздух на языке превращается в карамель.

Прежде я не бывала в человеческих городах, и местное изобилие поражает. Столько людей. Столько цветов, запахов и вкусов. Столько голосов, что они сливаются в шепот и рев, пока ноги стучат по брусчатке. Столько тел двигается и сталкивается. Нервирующее безумие. Как они дышат в такой тесноте? Как живут в этом хаосе? Помимо воли я жмусь поближе к Элиану. Рядом с ним как-то уютнее, так легко он меняет маски. Как будто может стать кем угодно, если по-настоящему захочет.

Кажется, дозорные его узнают. Улыбнувшись и поприветствовав принца быстрыми поклонами, они тут же открывают мешок с оружием, который Торик сгрузил перед их постом. Кинжал Элиана хоть и скрыт одеждой, но не то чтобы совсем незаметен, и он даже не пытается спрятать его понадежнее.

Дозорные опасливо приближаются к команде принца и начинают похлопывать по одежде первого из матросов. Ощупывают карманы, проверяют подкладку на предмет спрятанного оружия. Когда очередь доходит до Мадрид, та насмешливо играет бровями, и Кай закатывает глаза.

Дозорные двигаются вдоль группы, минуя Элиана. Похоже, он был прав насчет так называемой неприкосновенности. Либо власть его простирается далеко за пределы Мидаса, либо королева Галина Эйдиллионская в самом деле питает слабость к пиратам.

Один из дозорных жестом велит мне вытянуть руки. Он выше меня как минимум головы на две, с пестрой рыжей бородой, что стекает с его подбородка к шее, и белой, будто рыбья кость, кожей — менее безупречной версией моей собственной. Или того, какой она была до материнского проклятья. Я до сих пор не видела свой новый облик. И предпочла бы не знать, как человеческие черты испортили лицо, которое когда-то топило корабли.

Дозорный шагает ближе, и я чувствую запах затхлого дыма от его формы.

— Только прикоснись, — говорю ему, — и я тебе все пальцы переломаю.

Он обшаривает меня взглядом, отмечая, как неуклюже на моих острых плечах висит мятое белое платье, и, видимо, приходит к выводу, что угрозы я не представляю, так как резко хватает меня за руки и расправляет их точно крылья.

Мне его пренебрежение только на пользу. Я уверена, что даже без своей силы все еще опасна. Может, у меня сейчас нет плавников и даже голоса, но я дочь своей матери. Я самое смертоносное существо на сотню королевств.

Я завожу протянутую руку под руки дозорного, дергаю его за запястье, а затем поднимаю локоть, дабы врезать по его самодовольной морде. Первое движение — и слышен приятный звук, но то не хруст ломающейся кости.

Это удар от соприкосновения тела с землей, куда меня швыряют.

Стражник хватает меня за плечо и отбрасывает с такой силой, что гравий сдирает кожу с локтя. Руку обжигает болью, а грудь — яростью, какой я еще никогда не испытывала. Будь мы в океане, я могла бы убить его одним мизинцем. Одной песней. А теперь корчусь от пульсации в руке, на которой я лежу всем весом. Как же я убью тренированного охотника на сирен, если не могу справиться даже с жалким стражником?

Я злобно смотрю на него, и дозорный, потянувшись к бедру, наполовину вынимает меч из ножен. Его соратники хватаются за пистолеты, гневно сверкая глазами и явно прикидывая, как отплатить мне за нападение на одного из них. Но никаких действий они не предпринимают. Лишь смотрят на принца.

Тот отвечает им совершенно равнодушным взглядом. Он сидит на прилавке дозорного поста, одна нога на деревянной скамейке, локоть упирается в приподнятое колено, в руке яблоко цвета цветущей розы.

— Вот вам и теплый прием, — вздыхает Элиан и спрыгивает с прилавка.

Дозорный вытирает нос тыльной стороной ладони и ворчит:

— Она пыталась ударить меня.

Элиан откусывает от яблока.

— А еще грозилась переломать тебе пальцы, — напоминает. — Схвати-ка ее еще разок, надо же узнать, блефовала или нет.

— Я просто искал оружие. Мы обязаны проверять всех, кто прибывает в королевство. Таков закон.

— Не всех.

Принц подбоченивается, и под сдвинувшимся сюртуком на мгновение сверкает кинжал, с которым он, похоже, вообще не расстается. И если прежде стражники его не замечали, то теперь точно заметили. А Элиан явно этого и хотел.

Дозорный мнется, но все же настаивает:

— Она может прятать оружие. — Однако голос звучит уже не так уверенно.

— И правда, — кивает Элиан, — ведь столько мест, куда его можно спрятать. — Затем поворачивается ко мне и протягивает руку: — Вытаскивай уже из-под юбки арбалет, и отделаешься предупреждением.

Он так невозмутим, что я в ответ только моргаю, и принц вновь поворачивается к дозорному и разводит руками, мол, как же с ней сложно.

— Лучше бросьте ее в подземелье, — советует Кай, шагая к другу, и я не до конца уверена, шутит он или нет. — Она явно из какой-то элитной шайки контрабандистов.

Элиан поворачивается к нему и ахает, прижав ладонь к сердцу.

— Боги, — шепчет заговорщицки, — а вдруг она пират?

Кай фыркает, и в следующий миг я понимаю, что тоже улыбаюсь.

Не помню, когда в последний раз по-настоящему смеялась. Я так старалась угодить матери, что было не до веселья. Не то чтобы это имело значение. Будь я даже идеальным монстром, ничего бы не изменилось. Разочаровать ее — огромная неудача. Но преуспеть, доказать свою ценность как правителя — грех гораздо страшнее.

Уже предвкушаю лицо королевы, когда я покажу ей Второе око Кето и брошу его, как перчатку.

Дозорные отступают, пропуская нас, и город распахивает объятия. Никто на меня не смотрит. Я сливаюсь с камнем, растворяюсь среди сотен лиц на рынке. Впервые в жизни я настолько незначительна. Это и дарует свободу, и сводит с ума.

— Хорошенько присмотрись, — говорит Элиан. — Возможно, это твой новый дом.

Его шляпа висит на боку, закрепленная на рукояти кинжала. Скрывая оружие, принц тем самым привлекает к нему внимание. Он хочет быть заметным. Просто не может оказаться тем, кого легко забыть.

Я скрещиваю руки на груди:

— Ты правда оставишь меня здесь, если сочтешь бесполезной?

— Я предпочитаю бросать. Вышвыривать. Бессердечно выталкивать за борт. — Элиан смахивает с глаз густую прядь черных волос. — Признай же, что Эйдиллион лучше доски. Или клетки.

Сейчас я бы точно выбрала доску или клетку. Ощущать землю под ногами так странно, от ее неподвижности внутренности сворачиваются узлом. Я жажду воды, омывающей плавники, или даже рывков и покачиваний «Саад». На земле все слишком устойчиво. Слишком неизменно.

— Разве ты по нему не скучаешь?

Не знаю, зачем я спрашиваю, как будто у нас с Элианом может быть что-то общее. Надо уходить, пока есть возможность. Надо убить его, пока могу. Не ждать, когда он приведет меня к оку. Не пытаться свергнуть мать, просто забрать сердце принца, как она велела, и вернуть себе законное место наследницы. Если добуду приличное человеческое оружие, то точно справлюсь.

Но вместо этого я поясняю:

— По океану.

И от глаз Элиана к вискам разбегаются морщины.

— Он никуда не делся.

— Но теперь так далеко. Мы идем уже часа три.

— Никогда он не будет далеко. Не забывай, что мы в дельте реки.

В моих знаниях мидасана полно пробелов, и пока я хлопаю глазами, не понимая, что еще за «дельта», от соседнего торгового прилавка доносится громкий вздох Кая.

— Ой, да ладно. — Он слизывает с пальцев шоколад. — Только не говори, что не знаешь о географии разделения.

— Так появилась Кардия[16], — объясняет Мадрид. Теперь ее волосы собраны в два высоких «хвоста», и она то и дело потуже их затягивает. — Дельта реки распилила Эйдиллион, и родичи местных правителей решили, что достойны собственного королевства. Так что забрали кусок и провозгласили себя королем и королевой.

— Молодцы, прям как я. — Кай вскидывает в воздух кулак, словно салютует бокалом.

— Таких, как ты, больше нет, — говорит Мадрид. — Ты исключительный идиот.

— Я услышал только «исключительный». — Кай поворачивается ко мне: — Кардию и Эйдиллион разделяют лишь реки да лиманы. Здесь они повсюду.

Вдруг вспоминаются слова Торика, дескать, Эйдиллион — любимое королевство Элиана. Тогда я не могла понять, почему: принц-разбойник, очарованный страной любви, в лучшем случае странен, а в худшем — смешон. Но теперь все прояснилось.

— Вот почему тебе здесь нравится, — говорю я Элиану. — Потому что океан всегда под рукой.

Он улыбается, но как только собирается ответить, Торик кладет руку ему на плечо:

— Нам бы поторопиться, капитан. В «Счастливом случае» комнаты для нас не держат дольше пары часов после рассвета.

— Идите, — отпускает принц. — Я догоню.

Коротко кивнув, Торик разворачивается и шагает прочь, а остальная команда тянется следом. Только Кай задерживается на краю толпы с непостижимым выражением на лице. Он сжимает руку Мадрид — всего разок, — а затем наблюдает, как она уходит. Когда она исчезает из поля зрения, Кай поворачивается к нам с Элианом, и лицо его вдруг становится серьезным и суровым.

Похоже, принца редко оставляют без присмотра.

— Я тебе кое-что должен, — говорит Элиан. — Точнее, это ты мне должна, ведь я тебя спас. Но я не из тех, кто требует возвращать долг жизни.

Сверкнув улыбкой, он срывает с шеи мою ракушку, и во мне расцветает нечто сродни надежде. Пальцы подрагивают и чешутся.

— Держи, — Элиан бросает мне подвеску.

Едва алая раковина касается кожи, меня накрывает волной энергии. Колени едва не подгибаются, я чувствую, как тело наполняет ужасающая мощь. Кости твердеют, кожа кристаллизуется. Даже сердце на мгновение затихает. Раздается шепот, медленно превращаясь в гул. Я слышу зов моря Дьяволос, зов королевства Кето. Слышу дом.

А потом все исчезает. Точно как моя сила.

Волна откатывает так же быстро, как накатила. Тело мое слабеет, кожа вновь становится теплой и мягкой. Кости ломкими. Сердце красным и пульсирующим.

Океан молчит.

— Лира.

Подняв глаза, встречаюсь взглядом с Элианом. До сих пор не могу привыкнуть к тому, как звучит мое имя в его устах. Словно одна из моих песен. Мелодий сладостных настолько же, насколько смертельных.

— Если скучаешь по океану, — продолжает Элиан, — то ближайший водоем — Реома Путодер. В священный день местные бросают в водопад камни, желая вернуть утраченную любовь. До конца недели проход туда закрыт, но я уверен, ты найдешь лазейку.

Он подталкивает меня в нужную сторону, но я выворачиваюсь.

— Погоди. Ты ведь говорил, мол, хочешь, чтобы я доказала свою полезность. Я предложила тебе сведения о кристалле, который ты ищешь, и теперь ты даже не собираешься обсудить сделку?

— Хватит с меня пока сделок. И меньше всего в этом плавании мне нужен приблудыш. Особенно та, кому нельзя доверять. К тому же ты не расскажешь мне ничего такого, чего я уже не знаю. — Принц изящным движением возвращает на голову шляпу и чуть наклоняет ее острый конец в мою сторону. — Если пойдешь к Реома Путодер, постарайся на сей раз не утонуть.

Затем окидывает меня еще одним взглядом и, развернувшись, шагает через рыночную площадь к Каю. Я мельком вижу их, стоящих рядом, но через миг они растворяются в толпе.

* * *

На поиски водоема уходит больше часа. Помощи я не прошу, отчасти потому, что гордость моя не перенесет еще одного спасителя. Но в основном потому, что просто не вытерплю разговора с еще одним человеком. Меня уже раз десять останавливали местные, предлагая еду и теплую одежду, как будто она мне нужна при такой-то изнуряющей жаре. Похоже, их нервирует девушка, блуждающая по городу в одиночестве в драном платье и старых пиратских сапогах.

Бьюсь об заклад, начни я вырывать сердца, народ занервничал бы еще сильнее.

Реома Путодер — это водопад с чистейшей белой лагуной, которая где-то вдали впадает в океан. Слышу я его еще до того, как вижу, затерявшись в бесконечных пекарских переулках, где запах сдобы липнет к моей коже словно парфюм. Громыхает как в грозу, и на пару нерешительных секунд мне кажется, что с неба сейчас ливанет. Но чем ближе я подхожу, тем более знакомым становится звук водопада, столь мощного, что по телу пробегает дрожь.

Я тихо сижу у его подножия, окунув ступни в лагуну. Вода такая теплая, что время от времени приходится вытаскивать ноги и давать им отдыхать на влажной от росы траве. В глубине, на белом как снег песке, лежат тысячи красных металлических монет. Дно словно сочится ими, как капельками крови.

Я верчу в руке ракушку. С самого расставания с Элианом на рынке я пытаюсь услышать хоть что-то, но удостаиваюсь лишь невыносимой тишины. По пути к водопаду я отчаянно прижимала ее к уху, надеясь, что со временем океан откликнется. И пару раз даже почти обманула себя, решив, будто вот он, шум волн. Гул шторма. Бурлящий материнский смех. На самом деле у меня лишь звенело в ушах. Ракушка давно лишилась силы. И только дразнила меня, болтаясь перед глазами и пробуждая жажду обладать ею. Может, это одна из уловок Морской королевы? Оставить при мне ракушку и насмехаться отголосками моего загубленного наследия.

Я крепче сжимаю подвеску в руке, желая ощутить, как она крошится о мою кожу. Трескается и рассыпается прахом. Но когда разжимаю пальцы, раковина цела, ни единого скола, и лишь на ладони моей видны углубления от ее граней. Я широко размахиваюсь и с криком швыряю подвеску подальше. Она входит в воду со скучным плюхом и не спеша опускается на дно. Я вижу каждый миг этого медленного погружения, пока ракушка наконец не оседает на песке.

И вдруг начинает светиться. Поначалу слабо, но потом рассеивается по дну сияющими шарами и тлеющими углями. Я осторожно отползаю. За все то время, что я использовала подвеску для связи с сиренами или даже как компас, указующий путь к родному королевству, такое я видела нечасто. Она зовет, словно чувствуя мое отчаяние, обшаривает окрестные воды в поисках моих сородичей. Теперь это не карта, а маяк.

А затем, через считаные секунды, появляется Калья. Светлые волосы кузины, скользнув по воде, падают ей на лицо, не давая нашим взглядам встретиться.

Я вскакиваю на ноги и молвлю изумленно:

— Калья, ты здесь.

Она кивает и протягивает руку. В длинных когтистых пальцах зажата моя ракушка. Калья бросает ее на траву у моих ног.

— Я услышала твой зов, — произносит тихо. — Ты уже заполучила сердце принца?

Но взгляда не поднимает, и я хмурюсь.

— В чем дело? — спрашиваю. — Ты теперь и смотреть на меня не в силах?

Кузина лишь качает головой, и в груди болезненно трепыхается горечь. Когда-то она так восхищалась мной, что моя мать ее возненавидела. Всю свою жизнь я заботилась лишь о Калье, а теперь она даже не может посмотреть мне в глаза.

— Все не так, — говорит она, словно читая мои мысли.

А потом поднимает голову, и на тонких розовых губах расцветает слабая улыбка, пока кузина непривычно поигрывает водорослями, прикрывающими ее грудь. Она оценивает мой человеческий облик, и вместо ожидаемого страха или отвращения на лице ее отражается любопытство. Калья склоняет голову. Ее молочно-желтый глаз широко распахнут и блестит. Но второй, который в точности как мой, закрыт и изувечен чернотой.

Я так сильно стискиваю зубы, что они скрипят.

— Что случилось?

— Положенное наказание.

— За что?

— За то, что помогла тебе убить адекаросского принца.

Я возмущенно шагаю вперед и, покачиваясь, замираю на краю лагуны.

— Я приняла это наказание.

— Самую страшную его часть, — поправляет Калья. — Только потому я еще жива.

По коже пробегает мороз. Стоило догадаться, что мать не насытится наказанием одной сирены, когда может покарать двух. Зачем оставлять меня страдать в одиночестве? Она частенько преподносила мне этот урок. Сначала с Крестелл, а теперь с ее дочерью.

— Морская королева излишне милосердна, — говорю я.

Калья смиренно улыбается.

— Сердце принца все еще при нем? — спрашивает она. — Если заберешь его, все будет кончено. Ты сможешь вернуться домой.

Я вздрагиваю от отчаянной надежды в ее голосе. Калья боится возвращаться в море Дьяволос без меня, ибо тогда некому будет защитить ее от моей матери.

— При первой нашей встрече я едва не утонула, так что была слишком слаба, чтобы его убить.

Калья ухмыляется:

— Какой он? Отличается от других?

Я подумываю рассказать ей о компасе Элиана, распознающем ложь, и о кинжале, что остр, как его взгляд, и пьет кровь, которую и проливает. Рассказать, что принц пахнет рыбацкими сладостями и морской солью. Но говорю совсем иное. То, что покажется Калье куда забавнее.

— Она запер меня в клетке.

Она захлебывается смехом.

— Как-то это не по-королевски, — выдавливает наконец. — Разве знатным особам не положено быть любезными?

— Полагаю, у него есть дела поважнее.

— Например? — пылко спрашивает Калья, стягивая с руки нить водорослей.

— Охота за легендами.

Она бросает на меня дразнящий взгляд:

— Разве ты не одна из этих легенд?

Я на эту остроту лишь вскидываю брови, радуясь, что лицо кузины вновь светится жизнью.

— Он ищет Второе око Кето, — поясняю я.

Она плывет вперед и упирается руками во влажную траву у моих ног.

— Лира… ты ведь задумала что-то ужасное? Мне стоит гадать?

— Зависит от того, насколько тебе нравится пресмыкаться перед любимой тетушкой.

— Морская королева зря ожидает преданности, коли сама проповедует иное, — говорит Калья, и я знаю, что она думает о Крестелл. О матери, что самоотверженно отдала за нее жизнь, над чем моя мать может только насмехаться.

Меня не удивляет, что Калья готова пойти против Морской королевы. Единственное, что меня когда-либо удивляло, так это ее неизменная преданность мне. Даже после того, что я сделала. После того, к чему меня принудили. Смерть Крестелл почему-то связала нас, а не развела в стороны, как явно надеялась моя мать. И я не могу не испытывать самодовольства, замечая хитрый блеск в глазах Кальи. Ждала я этого или нет, такое проявление верности слишком уж приятная штука.

— Если принц приведет меня к оку, то с его мощью я стану равной Морской королеве. — Я удерживаю взгляд кузины. — И она больше никогда не посмеет к тебе прикоснуться.

— А если ты не справишься? — спрашивает она. — Что будет с нами тогда?

— Я не подведу. Нужно лишь поделиться с принцем нашими секретами, тогда он начнет мне доверять и с радостью примет на борт.

— Ты теперь слаба, — с сомнением тянет Калья. — Если принц узнает, кто ты, то убьет, как убил Мейв.

— Ты и об этом знаешь?

Хотя ничего странного. Морская королева чувствует смерть каждой сирены, и сейчас, в мое отсутствие, она держит Калью при себе, так что та наверняка была рядом, когда матушка ощутила уход Мейв.

Калья кивает:

— Королева лишь отмахнулась, как будто это пустяк.

Поразительное лицемерие. Моя мать проявила больше эмоций, когда я убила жалкую русалку, чем когда одну из нас выпотрошили на палубе пиратского корабля. Наша гибель для нее лишь незначительный раздражитель. Не удивлюсь, если истребить людей королева жаждет не во имя нашего народа, а только чтобы больше не испытывать неудобств из-за наших смертей. В этой войне мы расходный материал. Каждая легко заменима. Даже я.

Вероятно, особенно я.

— Скоро все изменится. — Присев, я накрываю ладонь Кальи своей, и мое чуждое тепло сталкивается с холодом ее кожи. — Я заполучу око, а вместе с ним и трон Морской королевы.

Глава 20 ЭЛИАН

Во дворце всегда трудно сказать, кто здесь в здравом уме.

Я стою один в вестибюле и застегиваю черный жилет. Выгляжу по-королевски — каким себя ненавижу и каким меня всегда хочет видеть королева Галина. Солнце Эйдиллиона давно село, а вместе с тем и пестрящее красками небо потускнело до полуночных тонов. Внутри стены дворца приглушенно-красные, а в свете стольких люстр кажутся почти оранжевыми. Как разбавленная кровь.

Я стараюсь не тянуться к кинжалу.

Безумие движется с нечеловеческой скоростью, и даже я недостаточно быстр, чтобы остановить его. Без команды рядом я словно не в своей тарелке, но привести их сюда — значит нарушить договор между королевскими семьями всего мира. Посвятить их в тайну, которая никому не должна быть известна, особенно пиратам. Потому вместо того, чтобы взять команду с собой, я им солгал. Я нынче всем вру. Нашептываю сестре сказки о том, сколь обыденна пиратская жизнь. Подмигиваю, рассказывая экипажу, как обожает меня королева Галина.

Только Кай знает правду, и это единственный благоприятный аспект его родства с дипломатом, который нам удалось найти. Его отец специализируется как раз на королевских тайнах — точнее на том, как накопать побольше грязи на мировых лидеров, дабы потом поудачнее ее использовать. И Кай, который обычно во всем противоречит своей высококлассной родословной, эту черту перенял. Только ее он от отца и унаследовал.

— Точно пойдешь один? — спросил Кай по дороге к «Счастливому случаю».

Я оглянулся проверить, стоит ли еще Лира посреди рыночной площади, но вокруг царила такая суета, мы шли слишком быстро, да и она умеет ускользать, так что легко растворилась в толпе.

— Мне нужно, чтобы королева Галина мне доверяла. И твое присутствие там не поможет.

— Почему?

— Потому что дипломатам никто не доверяет.

Кай кивнул, будто так и есть, и сунул руки в карманы.

— И все же неплохо бы тебе иметь подкрепление на случай, если Галина не оценит твои попытки манипулировать ее королевством.

— Твоя вера в меня умиляет.

— Твое обаяние неоспоримо, но ты правда думаешь, что она согласится?

— Ты каждым словом оспариваешь мое обаяние. — Я толкнул его плечом. — В любом случае стоит рискнуть. Если есть хоть малейший шанс, что Галина поможет мне избежать брачного союза с женщиной, способной убить меня во сне, я его не упущу.

— Говоришь так, будто Галина не способна убить тебя, когда ты не спишь.

Тоже верно. Кай вообще умеет выдавать разумные мысли, особенно когда дело касается опасных женщин. И все же я оставил его с остальными, ибо, как бы ни нуждался я в подкреплении, Галина никогда не пустит пирата во дворец.

Я на всякий случай проверяю, все ли пуговицы застегнуты — некоторых оплошностей здесь не потерпят, — и немного расправляю плечи. Рукой расчесываю волосы. Я уже скучаю по шляпе, сапогам и прочему, что делает меня частью «Саад», даже когда она пришвартована.

Но Галина действительно ненавидит пиратов.

Она доверяет больше, когда на мне образ золотого принца, а не морского капитана. И хотя я многого в ней не понимаю, но не это. Я и сам едва ли себе доверяю, когда надеваю шляпу.

— Она ожидает вас.

Из тени шагает стражник, с головы до ног прикрытый алыми доспехами, что скрывают каждый кусочек кожи. Глаза его бесцельно дрейфуют средь красного моря ткани. И так здесь выглядит почти каждый стражник и слуга. Ни единого шанса прикоснуться напрямую.

Я осторожно его оглядываю.

— Я тебя ждал. Дверь кажется слишком тяжелой, чтобы открыть ее в одиночку.

Трудно сказать, улыбается он или злобно скалится, но точно не моргает. Секунду поизучав меня, стражник шагает вперед и прикладывает руку к двери.

Комната отличается — не только от остальной части дворца, но и от того, какой была в прошлый мой визит. Мраморные стены превратились в древесный уголь с толстым слоем застывшей золы и запахом гари. Где-то на недосягаемой высоте виднеется потолок, рифленый огромными деревянными балками, а цвета теперь нет нигде, кроме пола — алого, отполированного до блеска.

В дальнем углу на троне в форме кровоточащего сердца с улыбкой восседает королева Эйдиллиона.

— Здравствуй, Элиан.

Стражник закрывает дверь, и Галина манит меня поближе. Ее черные волосы тугими кольцами спускаются по спине и до самого пола, устланного лепестками роз, что облетают с королевы точно маленькие перышки. Атласное платье, укрывшее ее от самого подбородка до кончиков пальцев, прекрасно гармонирует с темно-коричневой кожей.

Королева протягивает мне руку, раскидывая пальцы словно паутину.

Я мгновение ее разглядываю, а затем поднимаю бровь, ибо уж она-то должна понимать. Или хотя бы сознавать, что я понимаю.

Легенда об Эйдиллионе гласит, что любой, прикоснувшийся к члену королевской семьи, мгновенно найдет свою вторую половинку. Тайна Эйдиллиона, в которую посвящены лишь правители ста королевств — и, очевидно, семья Кая, — в том, что все немного иначе. По женской линии здесь действительно передается дар, но он не помогает мужчинам обрести любовь, а полностью лишает их воли. Охваченные неодолимой похотью и преданностью, они становятся безмозглыми марионетками.

Я опускаюсь на бархатную кушетку напротив трона, Галина с улыбкой опускает руку и, откинувшись назад, вытягивает ноги на плитку.

— Раз ты явился с визитом, значит, чего-то хочешь.

— Насладиться вашим обществом.

Она смеется:

— Ни одного из нас не назовешь приятной компанией.

— Насладиться вашим обществом и предложить взаимовыгодную сделку.

Галина выпрямляется:

— Тебе нужна сделка или одолжение? Я предпочитаю второе. Особенно когда в долгу у меня оказываются принцы.

Перед глазами предстает лицо Сакуры, и вспоминается заключенная с ней сделка. Мое королевство в обмен на победу над сиреньей чумой.

— У меня достаточно долгов перед королевскими особами, — говорю я.

— Вредина, — поддразнивает Галина. — Я же не попрошу много. Один или два клочка земли. Ну и, может, поцелуй.

Обычно я куда дольше развлекаюсь этой игрой в кошки-мышки. Позволяю королеве забавляться завуалированными угрозами, словно она и правда когда-нибудь осмелится превратить меня в одну из своих кукол. Обычно мы притворяемся. Будто я боюсь ее прикосновения, будто Галине хватит храбрости хотя бы задуматься об этом. Но истина в том, что при всех своих недостатках — а я насчитал их великое множество — она не особо рада этому дару. Из-за него даже король отвернулся от Галины, устав защищать ее секрет ради брака, не предполагающего никакой близости.

Королева не держала супруга за руку, не стояла подле него, чтобы кожа касалась кожи, и не делила с ним постель ни в первую брачную ночь, ни в любую из последующих. Они спали в разных концах дворца, каждый в своем крыле с собственными слугами, и трапезничали в том же духе: на противоположных концах стола, такого большого, что вместил бы человек двадцать. Вообще-то, нам таких подробностей знать не положено, но, выпив, король становится излишне словоохотлив.

В отличие от своих предшественниц, Галина не стала заставлять любимого создавать наследников. Она не хотела, чтобы муж медленно терял рассудок от привязанности к ней, и потому вместо этого он медленно терял рассудок от жадности. Он жаждал большего, чем королева могла предложить, жаждал ее королевства, что привело к перевороту столь кровавому, что большинству войн и не снилось.

После предательства супруга Галина, кажется, выбрала жизнь еще более уединенную. «Второго мужа не будет, — объявила она другим правящим семьям. — Я не желаю снова быть преданной или передать свое проклятие детям». И взамен она взяла воспитанников из Орфаны[17], ставшей приютом для всех нежеланных детей в мире.

Прерванная династия никого не обрадовала, но из-за решения королевы править в одиночку страдает Эйдиллион. Теперь, когда Кардия получила власть, Галине нужен рядом кто-нибудь, кто будет делать все, чего она сама не может из-за проклятья. Например, поддерживать связи с людьми и дарить тепло, которое она так боится выпустить на волю. А мне нужен тот, кто спасет меня от сделки с Сакурой.

Я шагаю к трону и протягиваю королеве кусок пергамента.

Сейчас я слишком взволнован для игр. Нежелание Галины повторно вступать в брак говорит мне все, что нужно знать, и по счастливой случайности оно же может стать интересным решением одной из моих многочисленных проблем. Удача редко оказывает мне подобные услуги.

Галина берет пергамент и читает, сначала растерянно хмурясь, а затем с заинтригованной улыбкой. Именно на такую реакцию я надеялся.

— Принц Элиан, — говорит она. — Где ты достал это?

Я подхожу еще ближе, насколько могу, не рискуя рассудком.

— Там, где вы сможете получить все, о чем когда-либо мечтали.

* * *

Дела идут на лад. Хотя все до сих пор очень запутано, я уже близок к тому, чтобы все уладить. И пусть Галина играла скромницу, но глаза ее пылали неоспоримой жаждой, что подарило мне надежду.

— Взаимовыгодная сделка, — размышляла она вслух, цитируя мои слова.

Ее поддержка означала бы, что в этой невыполнимой миссии у меня будет на одну тревогу меньше. А после того как Лира наконец покинула мой корабль, стало меньше и на одного человека, которому нельзя доверять. И все за один день.

Я брожу по разбросанным улочкам Эйдиллиона, пытаясь выкинуть из головы лицо Лиры. Она так странно на меня посмотрела, когда я вернул ракушку. Как будто я одновременно и глуп, и прекрасен. Как будто я идиот, но она этому рада.

Я делаю глубокий вдох и прижимаю пальцы к глазам, прогоняя сон. Лира казалась такой искренней, когда говорила, что Морская королева мстила ее семье, да и стрелка компаса, хоть и покачивалась, указывала на север. И все же я не могу избавиться от ощущения двойного дна. Словно какую бы правду Лира ни выдавала, под ней всегда сокрыта ложь.

Я шагаю по опустевшей рыночной площади, усыпанной крошками от выпечки. Ночь теплая и приятная, пусть луна и перекрывает половину небосклона. Зато звезды здесь ярче, чем в большинстве королевств, и мне все труднее идти. Хочется замереть и любоваться ими. Лечь на мостовую и придумывать истории, как на борту «Саад».

Я направляюсь в «Счастливый случай». Мы останавливаемся там всякий раз, когда оказываемся в Эйдиллионе, потому что это сразу постоялый двор и таверна, а на свете не так много проблем, кои нельзя решить сном и ромом. Вдруг я слышу, что моим шагам вторят еще чьи-то. Я замедляюсь и проскальзываю в ближайший переулок, перед которым валяются брошенные торговцами табуретки. Он узок, и полоска звезд тянется над головой, напоминая уличные фонари.

Я прижимаюсь спиной к теплой кирпичной стене. Шаги теперь звучат неуверенно, будто что-то ищут. Затем наступает тревожное затишье, когда до меня доносятся лишь слабые выдохи ветра, но вскоре преследователь сворачивает за мной в переулок.

Я не жду, когда он нанесет удар, и сразу выхожу из темноты, положив руку на кинжал. Готовый выпотрошить любого, кому хватило глупости попытаться подкрасться к капитану «Саад».

Но вижу девушку, наполовину скрытую тенью. К щекам ее липнут темно-рыжие волосы. Заметив меня, она гневно сжимает руки на бедрах и впивается в меня глазами, точно отравленными клинками.

— Зачем ты спрятался? — спрашивает Лира. — Я следовала за тобой.

Я глубоко вдыхаю и отпускаю рукоять.

— А я был уверен, что уже избавился от тебя.

Ни капли не обиженная, Лира пожимает плечами, и я гадаю, чем же можно задеть ее за живое. Она отмахивается от каждого замечания, как от досадного пустяка. Будто у нее есть дела поважнее, чем переживать о том, что там думаю я или моя команда.

Лира какое-то время меня изучает и вдруг спрашивает:

— Почему ты вдруг стал похож на принца?

— Я и есть принц, — говорю и прохожу мимо нее.

Она шагает следом.

— Обычно нет.

— Да что ты знаешь об обычности?

Лицо Лиры вдруг становится бесстрастным, и я вновь никак не могу на нее повлиять. А потом она закатывает глаза, будто идет на компромисс. Мол, ладно, изображу-ка я раздражение. Только чтобы угодить вашему высочеству.

— Ты прав.

Она одергивает подол платья. Эту старую тряпицу Мадрид откопала в каком-то сундуке в трюме. Припрятанное добро с пиратского корабля. Я почти уверен, что когда-то платье было красивым, как и в том, что весь прошлый год мы чистили им подводное ружье Мадрид. Ничего лучшего за короткий срок я бы все равно не нашел, если только Лира не пожелала бы одеться как пират, что вряд ли.

И все же, глядя на нее сейчас, я испытываю стыд.

Лира останавливается и, ухватив подол платья обеими руками, приседает в издевательском реверансе. Я тоже замираю, глядя на нее уничижительно, и тогда она издает звук, самый близкий к смеху из всего, что я от нее слышал.

— Королева Галина не жалует пиратов. — Отвернувшись, я иду дальше. Лира не отстает. — Я так оделся не по своему желанию.

Я дергаю воротник, который вдруг слишком туго стягивает шею. В повисшей тишине Лира вдруг резко останавливается. Я поворачиваюсь к ней вопросительно, но она лишь молча пялится в ответ.

Затем говорит:

— Сейчас. — И тянется к моему кинжалу.

Вздрогнув, я перехватываю ее запястье на полпути. Лира бросает на меня пренебрежительный взгляд, будто я еще больший идиот, чем она думала. Я чувствую ее пульс под моими пальцами, прежде чем она медленно высвобождает руку.

И снова тянется к кинжалу, на пробу, и на сей раз я не мешаю. Моя настороженность ей явно по вкусу, как будто это лучший на свете комплимент. Едва пальцы Лиры касаются рукояти, в груди что-то вздрагивает, точно винтик выдергивают из машины. Эту свою связь с кинжалом я так и не смог объяснить, сколько ни пытался. Когда Лира дотрагивается до него, меня до костей пронзает внезапным холодом, что рожден самим клинком. Я смотрю на нее прямо, не решаясь моргнуть. Лира задумчиво взирает на оружие в руке, словно оценивая все возможные варианты его применения. А потом делает вдох и быстро прорезает сверху вниз рукав моей рубашки.

Лезвие царапает кожу, но, как ни странно, крови нет.

Я выхватываю у нее кинжал.

— Ты что творишь? — спрашиваю, разглядывая разрез через все плечо.

— Теперь ты похож на пирата, — отвечает Лира и идет дальше.

Не веря своим ушам, я бегу следом. Хочу догнать ее, сказать, что она заплатит, хоть монетой, которой у нее наверняка нет, хоть собственной жизнью, но тут Лира поворачивается ко мне и говорит:

— Я видела Реома Путодер.

— Загадала желание?

— Возможно, я его украла, — едко улыбается она, но с последним словом тянется к ракушке, которую я ей вернул.

На шее Лиры та смотрится неестественно ярко. Она задумчиво теребит подвеску, и я узнаю жест. Точно так же я прикасаюсь к гербовому перстню, когда размышляю о людях, оставленных позади, и о проблемах королевства, которым никогда не буду готов править. Если история Лиры правдива, то ракушка, вероятно, принадлежала сирене, убившей ее семью. Теперь это талисман, напоминающий о мести, которую она должна свершить.

— Я все еще хочу с тобой, — говорит Лира.

Мне с трудом удается не сбиться с шага. Впереди уже маячит «Счастливый случай» — одно из зданий в ряду домов-шахматных фигур, только возвышающееся над всеми этажа на три. Оно из оранжевого кирпича, а табличка выполнена в виде силуэта бога любви. Снаружи на крепких дубовых скамейках курит сигары группа женщин, у ног их стоят большие кувшины с подогретым вином.

Мы подходим к двери, и я поднимаю бровь:

— Чтобы отомстить за свою семью?

— Чтобы раз и навсегда остановить эту войну.

— А идет война? — Я хватаюсь за ручку. — Как драматично.

Лира цепляется за мой порванный рукав.

— Ее нужно прекратить, — настаивает она.

Я вздрагиваю от прикосновения, борясь с желанием потянуться к кинжалу. Ни на секунду нельзя расслабляться.

Я выдергиваю плечо из пальцев Лиры и понижаю голос:

— Ты заблуждаешься, если считаешь, будто можешь просто так меня трогать. Я наследный принц Мидаса и капитан самого смертоносного судна в мире. Попробуешь еще раз, и несколько ночей в клетке покажутся тебе даром небес.

— Морская королева забрала у меня все, — шипит Лира, не обращая внимания на угрозу. Лоб ее прорезает глубокая морщина, и девушка мотает головой, будто пытаясь ее стряхнуть. — Ты не представляешь, какую боль она причинила. Только кристалл Кето может все исправить.

Последнюю фразу она буквально выдавливает из себя. Грубо, скрипуче. Голос Лиры сражается с мидасаном, словно в нем не хватает слов, чтобы выразить все ее чувства, и от этого у меня кружится голова. Сколько же всего скопилось в этой девушке. Мысли, эмоции, которые так сложно отпустить на волю.

Я сглатываю, пытаясь взять себя в руки.

— Ты сказала, будто знаешь то, чего никто не знает. Например?

— Например, ритуал, который нужно провести, чтобы освободить кристалл из места заточения. Даю голову на отсечение, ты о нем понятия не имеешь.

Я изо всех сил стараюсь не выказать удивления. Даже Сакура не знала подробностей ритуала, а ведь кристалл спрятан в ее королевстве. Каковы шансы, что случайная пассажирка на моем корабле окажется последним кусочком головоломки? Мне просто не может настолько повезти.

— У тебя есть дурная привычка ставить на кон свою жизнь, — замечаю я.

— Значит, ты согласен на сделку? — не унимается Лира.

Я буду дураком, если поверю незнакомке, утверждающей, будто она знает единственный секрет, который мне не удалось раскрыть. Я не продержался бы так долго, если бы в столь важных вопросах полагался на бывших пленных. Но, отказавшись, я буду еще большим дураком. Лира говорит на псариине. У нее есть опыт охоты на сирен. Что, если я брошу ее, а потом, добравшись до кристалла, не смогу его освободить? Что, если проделаю весь этот путь, только чтобы пойти ко дну на последнем этапе? Во всех этих поисках только с ритуалом я не знаю, как быть, разве что импровизировать, и вот Лира преподносит мне решение на золотом блюдечке.

Будь здесь Кай, он бы запретил мне даже думать о подобном. «Скатертью дорожка, — сказал он, когда мы оставили Лиру на улицах Эйдиллиона, уверенные, что никогда ее больше не увидим. — Мне и без опасных девиц есть от чего тебя защищать». И он был прав. Оберегать меня он поклялся не только моему отцу, чьи деньги взял скорее из любви к искусству, чем в подтверждении сделки, но и мне. И самому себе. И Кай никогда не относился к этому заданию легкомысленно. Но у меня тоже есть задание, миссия, и без помощи Лиры мир может навсегда остаться под гнетом Морской королевы и ее народа.

— Ну? — давит Лира. — Ты согласен на сделку?

— Я уже говорил, что не заключаю сделок, — отвечаю я. — Но, возможно, вместо этого я поверю тебе на слово.

Я распахиваю дверь в «Счастливый случай», и Лира прорывается вперед. Меня накрывает знакомым запахом металла и имбирного корня, и тысячи воспоминаний наводняют разум, каждое отвратительнее предыдущего. Название может сказать о многом, но «Счастливый случай» отнюдь не отражает своей истинной сути. Это логово азартных игроков, мужчин и женщин, что никогда не видят дневного света. Они держатся под луной, подальше от искрящихся цветов города. Они тени. С пальцами, липкими от долгов и вина, такого крепкого, что любого уложит с одного кувшина.

Заметив за дальним круглым столом часть своего экипажа, я улыбаюсь. Странная волна тошноты поднималась от живота к горлу, пока я навещал королеву Галину. Будто морская болезнь, если б я ею страдал. В моем случае, наверное, земная болезнь. Разлука с командой, особенно для столь важного задания, лишила меня сил. Но, увидев ее, я возродился.

— Просто к сведению, — говорю я Лире, — я могу и убить тебя, если солжешь.

Она вскидывает подбородок, устремляя на меня глаза непокорные и слишком синие, чтобы смотреть в них прямо. Поначалу я не уверен, ответит ли она, но тут Лира облизывает губы, и я знаю, что так она пытается прочувствовать сладость оскорбления, готового с них сорваться.

— А может, — говорит она, пока свет скользит по ее коже, — я убью тебя первой.

Глава 21 ЭЛИАН

Туман стелется у открытого окна, напоминая клубы сигарного дыма. С ним приходит запах рассвета, и за линией океана бледно-розовой полосой разгорается небо. Время здесь течет по иным законам, чем во всем мире. «Счастливый случай» словно затерялся в собственном измерении, собрав людей, которые не нашли себе места ни в одном из королевств. Здесь заключаются сделки, а обслуживают лишь тех торговцев, которые никогда не смогут выложить свои товары на прилавок.

Торик раздает, тихонько насвистывая. Ловко снимает пальцами карты, те скользят, будто маслом смазаны, и идеальными стопками укладываются на столе вокруг кучи красных монет. Когда он заканчивает, Мадрид равнодушно перебирает свой улов, словно сами карты не имеют значения, важно лишь то, как она ими распорядится. Она очень хорошо адаптируется и никогда не удовлетворится игрой тем, что раздали. Хотелось бы сказать, что этому ее научил я, но слишком многое Мадрид пришлось усвоить еще до попадания на «Саад». Когда тебя захватывает клефтизский рабовладельческий корабль, быстро понимаешь, что для выживания нельзя прогибаться под мир — надо прогнуть мир под себя.

К несчастью для Мадрид, ее выдает как раз отсутствие внешних проявлений. Она никогда не согласится заканчивать игру с тем, с чем начала, и пусть из-за этого ее расклад мне угадать сложнее, чем у остальных, но раз уж я знаю, что она не успокоится, то и предсказать ее дальнейшие шаги могу без труда.

Лира хищно наблюдает за нами, провожая глазами каждое движение руки и каждую упавшую с кучи монету. Не сомневаюсь, она видит то же, что и я, когда кто-то чешет щеку или сглатывает слишком шумно. Мельчайшие капельки пота, подрагивание губ, интонации, с которыми кто-нибудь просит принести еще кувшин вина, — от Лиры ничего не ускользает. Более того, она делает мысленные пометки. Чувствует язык чужих тел и зачем-то запоминает. Наверное, чтобы потом использовать.

Кай сдвигает в центр стопку красных монет, и я смотрю на Лиру. Правый уголок ее губ слегка приподнимается, и даже не зная карт Кая — с ее места это просто невозможно, — она явно знает его расклад. Знает, что он блефует.

А потом Лира ловит мой взгляд, и улыбка ее испаряется без следа. А я злюсь сам на себя. Я опять не успеваю разложить ее реакции по полочкам и понять, как она действует. Зачем. И что задумала.

Я толкаю свои монеты в центр стола.

— Здесь слишком тихо, — говорит Мадрид.

Она берет кувшин и наполняет свой стакан, пока красное вино не льется через край. Стреляет Мадрид отлично, но еще лучше пьет. За все годы знакомства я ни разу не видел, чтобы после ночи возлияний она хотя бы покачнулась.

Мадрид потягивает вино, наслаждаясь выдержанным вкусом, как не умеет никто из нас. Это напоминает мне уроки дегустации, которые отец включил в программу обучения наследника, ибо ничто так не говорит о короле Мидаса, как умение отличить хорошее вино от бражки в захудалой таверне.

— Спойте «Берег приливов», — сухо предлагает Торик. — Может, он заглушит солнечный свет.

— Если мы голосуем, то я за «Ромовую песенку». Ну или что угодно о роме.

— У тебя нет права голоса, — говорит Каю Мадрид и, приподняв бровь, смотрит на меня: — Кэп?

Я пожимаю плечами:

— Пойте, что хотите. Ничто не заглушит звук моей победы.

Мадрид показывает язык.

— Лира? — спрашивает затем. — Что поют в твоих краях?

Лиру вопрос отчего-то забавляет.

— Наши песни вы точно не оцените.

Мадрид кивает, словно это лишь констатация, а не оскорбление.

— «Сирена под водой», — предлагает сама, глядя на Кая с невольной улыбкой. — Там и про ром есть.

— Меня устраивает.

Мадрид откидывается на спинку стула. И запевает сильно, громко, на родном клефтизском, слова на котором будто взвиваются ввысь и падают. Есть что-то необычное в том, как она поет, и в мотиве ли дело, или в ласковой усмешке, что расцветает на лице Кая по мере нарастания мелодии, но я не могу сдержаться и постукиваю пальцами по колену в такт голосу Мадрид.

Команда за столом подхватывает. Невнятно бормочет позабытые строки и чуть ли не кричит при каждом упоминании рома. Их голоса танцуют друг с другом, неуклюже сталкиваясь в куплетах и припевах. Каждый поет на языке своего королевства и будто делится с остальными частичкой дома, напоминая мне о далеких временах, когда мы были незнакомцами. Кучкой чужаков без места и племени, а не семьей. Мы бродили вокруг, не имея возможности отправиться туда, куда могли бы.

После третьего куплета я жду, что в хор вплетется полемистский язык Лиры, но она лишь наблюдает — молча, заинтригованно, сдвинув брови, словно пытается понять ритуал.

— Ты петь-то собираешься? — шепчу я, склонившись к ней.

Лира тут же меня отталкивает:

— Не приближайся. От тебя смердит.

— Чем это?

— Рыбаком. Маслом, которым они смазывают руки, да дурацкими сладостями, что они вечно жуют.

— Лакрицей, — поясняю с ухмылкой. — И ты не ответила. Ты когда-нибудь почтишь нас звучанием своего голоса?

— Поверь, ни о чем в жизни я так не мечтала.

Я откидываюсь на спинку стула и развожу руками:

— Как только будешь готова.

— Я готова выслушать все, что тебе известно о кристалле Кето.

К этому Лира сводит любой разговор. За два дня в Эйдиллионе она измучила меня вопросами. Причем ответов требует, но ничего не дает взамен. Конечно, кто-то должен заговорить первым. И если честно, я устал ждать этого шага от нее.

— Я знаю лишь, что кристалл в Пагосе, — признаюсь, кожей ощущая предостерегающий взгляд Кая. Будь его воля, и на «Саад» Лира бы поднялась, только чтобы вернуться в клетку. — Спрятан на Заоблачной горе. В священном ледяном дворце.

— Ты прекрасно притворяешься, будто знаешь много, когда не знаешь ничего.

— А ты прекрасно притворяешься, будто не знаешь ничего, когда знаешь все, — парирую я. — Ты так и не рассказала мне о ритуале.

— Если расскажу сейчас, какой смысл брать меня с собой? Я не собираюсь лишаться главного козыря, чтобы ты мог бросить меня здесь.

Резонно. Лучшая из моих привычек — держать под рукой лишь то, что можно использовать. А Лира точно будет полезна. При одной только мысли об этом я кажусь себе отъявленным пиратом и представляю, как разочаровался бы отец, узнав, что люди для меня стали средством в достижении цели. Разменными монетами. Но Лира сейчас в уникальном положении: она все осознает и с радостью принимает условия игры, коли сможет получить желаемое.

— Тогда расскажи мне еще что-нибудь. — Я меняю карту из колоды. — Что ты знаешь о кристалле?

— Во-первых, — поправляет она, — это не кристалл, а глаз. Рубиновое око великой морской богини. Его отняли у сирен, дабы их новая королева и ее последовательницы никогда не заполучили всю мощь Кето.

— Расскажи что-нибудь новенькое.

— Ну ладно. — Лира будто принимает брошенный вызов. — Трезубец Морской королевы создан из костей Кето, а питает его второй ее глаз. Когда богиню убили, рядом была самая преданная из ее дочерей. Она не могла предотвратить смерть Кето, но сумела выкрасть один ее глаз, пока люди не забрали оба. Из него и немногих останков богини сирена создала трезубец и стала первой Морской королевой. Он передается из поколения в поколение, от королевы к ее старшей дочери. С его помощью они контролируют океан и всех его обитателей. Пока трезубец у королевы, каждое подводное чудовище в ее власти. И если она отыщет второе око, то точно так же поработит и всех людей.

— Какая захватывающая история, — тянет Кай, не отрываясь от своих карт. — На ходу придумала?

— Я не сказительница.

— Значит, просто отъявленная лгунья?

Я прижимаю пальцы к вискам:

— Завязывай, Кай.

— Прекращу, когда мы бросим ее здесь, как и планировали.

— Планы изменились, — говорит Лира.

— Давай-ка кое-что проясним, — не сдается Кай. — Ты ошибаешься, если думаешь, будто, затесавшись на корабль грубыми манипуляциями, вдруг стала частью команды. И покуда ты на борту, я с тебя глаз не спущу. Особенно когда ты рядом с Элианом. Шаг в сторону, и снова окажешься в клетке.

— Кай, — предупреждаю я.

Вцепившаяся в угол стола Лира выглядит готовой сорваться.

— Ты мне угрожаешь? — уточняет она.

— Никто никому не угрожает, — говорю я.

Кай бросает карты на стол:

— Вообще-то, именно это я и делаю.

— Что ж, прекрасно. И раз ты признался в том, что являешься моим наемным телохранителем, может, помолчишь пять секунд и дашь мне задать вопрос? — Игнорируя раздражение на лице друга, я вновь обращаю взгляд на своего нового члена экипажа. — Что значит «точно так же поработит и людей»?

Лира отпускает стол и отводит от Кая окаменевшие глаза.

— Сирены — несвободный народ, — говорит она.

— Хочешь сказать, мы их не так поняли? Нет, погоди, дай угадаю: на самом деле они любят людей и хотят дружить, но Морская королева управляет их разумом?

Лира в ответ на сарказм и бровью не ведет.

— Лучше быть верным воином, чем пленным изменником.

— То есть, как только я убью Морскую королеву, сирены смогут охотиться на меня по собственной воле, — подытоживаю я. — Чудесно.

— Как ты вообще собираешься попасть на Заоблачную гору и достать око? — спрашивает Лира.

— Мы собираемся, — поправляю я. — Ты же сама этого хотела, помнишь?

Она вздыхает:

— По легенде лишь пагосская правящая семья переживет восхождение. — Меня награждают скептическим взглядом. — Ты, может, и принц, вот только королевство не то.

— Спасибо за замечание.

Я сдвигаю в центр стола еще несколько красных монет, и Торик поднимает руки вверх.

— Дьявол вас задери, — сдается он, драматично швыряя карты на стол. — Сметайте.

Я с ухмылкой забираю две его карты — одну, которая мне и правда нужна, а вторую для отвода глаз. Оставшиеся делю между Каем и Мадрид, и оба, не стесняясь, пытаются испепелить меня взглядами за загубленные расклады.

— У меня есть карта, — говорю Лире.

— Карта, — повторяет она.

— С тайными тропами на вершину, так мы в разы сократим путешествие. По дороге есть даже площадки с особыми средствами для быстрого разведения огня, чтобы не замерзнуть. Все должно пройти без проблем.

Лира кивает медленно и задумчиво, словно пытается сложить в уме головоломку.

— Как ты достал эту карту?

— При помощи обаяния.

— А на самом деле?

— Я на самом деле очень обаятельный. Посмотри на этих людей, они готовы пожертвовать ради меня жизнями.

— Я согласилась не ради тебя, — заявляет Мадрид, не отрываясь от веера в руке, — а ради возможности пострелять.

— А я ради веселого и смертельно опасного приключения, — добавляет Кай.

— А я ради рыбных ужинов, — зевает Торик, потягиваясь. — Боги свидетели, питаться рыбой каждый день — это слишком мало.

Я поворачиваюсь к Лире:

— Видишь?

— Хорошо, ваше очаровательное высочество, — хмыкает она. — Какой бы ни была правда, уверена, она тебе еще аукнется. И пусть сейчас я ее не услышу, зато потом наслажусь по полной.

— Неисправимый циник.

— Неисправимый пират.

— Говоришь так, будто это оскорбление.

— Прими уже, что все, сказанное мной, оскорбление. В один прекрасный день удача от тебя отвернется.

Она скрещивает руки на груди, а я изображаю самую свою высокомерную улыбку, словно бросаю вызов и миру, и судьбе, мол, попробуйте меня одолеть. Я знаю, что когда-нибудь так и случится, но не могу позволить кому-нибудь это увидеть. Либо все встанет на места, либо развалится на части, но как бы там ни было, я должен продолжать притворяться.

Глава 22 ЛИРА

Лицо Кальи не дает мне покоя. Я представляю ее в воде Реома Путодер, склонившей голову в попытке скрыть следы побоев. Словно кузине стыдно, что я увижу боль, которую причинила ей моя мать. Осознание этого накатывает волнами, как тошнота. И страдания Кальи комом стоят в горле, как и в тот день, когда я держала в руке сердце Крестелл.

Я слоняюсь по палубе, наблюдая за рутинными делами команды. Они со смехом разведывают обстановку на воде и играют в карты, пока заряжают оружие. Все так спокойны, нет в их глазах потаенной тоски по дому. Будто они не против вновь и вновь покидать родные королевства, в то время как я скучаю по своему все сильнее с каждым днем. Как они могут так легко соглашаться на кочевую жизнь?

— Ты слишком много думаешь, — говорит Мадрид, вставая рядом со мной.

— Надо же компенсировать, а то остальные на этом корабле вообще не думают.

Ухватившись за веревочную паутину, она балансирует на перекладине, и, когда «Саад» скользит вперед, ноги Мадрид болтаются над пустотой.

— Если ты о Кае, — отвечает она, — то вынуждена согласиться.

— Он тебе не нравится? — Я опираюсь ладонями на плоский поручень. — Разве вы не пара?

— Пара? — возмущается Мадрид. — Мы тебе что, лошади? Мы партнеры. Большая разница, знаешь ли.

Правда в том, что, когда дело касается отношений, мне нечего сказать. В моем королевстве нет времени узнавать кого-то поближе да налаживать связь. Люди говорят «заниматься любовью», но сирены ничто без строгих правил. Так что любовью мы занимаемся так же, как воюем.

Под водой есть только тритоны, и почти все они служат в гвардии моей матери, защищая королевство Кето. Они сильнейшие воины в океане. Злобные и смертоносные существа. Куда отвратительнее русалок. И куда безжалостнее меня.

В отличие от сирен, в тритонах нет ни капли человеческого. Мы похожи на людей и потому чувствуем с ними связь. Или, может, они похожи на нас. Мы хоть и рождены морем, но наполовину люди, и порой я гадаю, откуда на самом деле берется наша ненависть.

У тритонов такой проблемы нет. Они всецело принадлежат океану, смесь самых смертоносных видов рыб, с хвостами акул и морских чудовищ. У них нет желания взаимодействовать с землей даже ради войны. Они не покидают морских глубин, становясь либо замкнутыми и дисциплинированными солдатами, либо одичалыми отшельниками, свирепствующими на окраинах океана.

С этими существами мы и спариваемся по приказу Морской королевы. Еще до материнского проклятья я была обещана Пожирателю Плоти. У тритонов нет времени на имена и прочие глупости, потому мы называем их по их особенностям: Призрак, Живодер, Пожиратель Плоти. Если русалки насквозь рыбины и откладывают оплодотворенную икру вне тела, то сиренам не так повезло. Мы должны спариваться. И именно жестокость и грубость тритонов делают их достойными партнерами для продолжения нашей кровожадной расы. По крайней мере, так утверждает моя мать.

— Я рада, что капитан решил тебя оставить, — говорит Мадрид.

Стряхнув мысли о доме, я смотрю на нее удивленно:

— С чего бы тебе радоваться?

— Нам нужно численное превосходство.

— Над кем?

— Над мужчинами. С тех пор как на борту остался лишь костяк команды, здесь слишком много тестостерона.

— Кажется, в этой миссии было бы безопаснее с полным экипажем.

Мадрид пожимает плечами:

— Капитан не хотел рисковать ими.

— Или не доверял им.

Мадрид спрыгивает с перекладины, громыхнув фейскими сапожками о дерево палубы.

— Он всем нам доверяет, — голос ее звучит оборонительно, глаза прищурены.

— Ты расстроилась? — спрашиваю я, поднимая бровь.

Люди такие чувствительные.

— Нет. Просто ты не должна говорить такого. Кто-нибудь может услышать.

— Кто, например?

— Кай.

— И это плохо, потому что они с Элианом близкие друзья?

— Мы все близкие друзья. — Мадрид вскидывает руки. — Прекрати.

— Я ничего не делаю.

— Ты пытаешь влезть между нами.

В свете моих истинных планов это обвинение кажется несусветной глупостью. Я собираюсь вернуть свое право по рождению, предать мать, а затем вырвать сердце Элиана, чтобы сиренам больше ничего не угрожало. И тем не менее Мадрид почему-то беспокоят мои замечания об их дружбе. Найдутся ли у них слова, когда я стану настоящим врагом?

— О чем болтаете? — спрашивает Кай, поднимаясь из трюма.

На меня он смотрит с недоверием и любопытством, что разительно отличается от беззаботной симпатии, которую он проявляет к остальными на борту «Саад». Если я кого и не сумела убедить в своей полезности, то именно псевдотелохранителя Элиана. Да выложи я хоть все подробности о Морской королеве — даже местонахождение моря Дьяволос, — Кай все равно останется при мнении, что от меня лучше избавиться. Я мысленно прокручиваю угрозы, которыми он сыпал в Эйдиллионе. Теперь он наблюдает за мной, будто ждет, когда я ошибусь и дам ему то, что поможет убедить принца в моей ненадежности. На корабле я или во владениях матери, каждую секунду приходится что-то доказывать и не забывать, что неосторожный шаг может привести к падению.

— О том, что я, похоже, сую нос не в свое дело, — отвечаю Каю.

Мадрид фыркает:

— По крайней мере, она открыта для критики.

— Хорошо, — говорит Кай, — ибо мне есть что сказать.

— Кстати о том, что у нас есть. — Мадрид кривится, глядя на мое платье. — Не хочешь переодеться? Не можешь же ты все путешествие таскать эту тряпку.

— Это не путешествие, — возражает Кай. — Это священная миссия по спасению мира и уничтожению Морской королевы, и мы не должны брать с собой всяких приблудных.

Мадрид кивает:

— Конечно. Но еще мы не должны заставлять Лиру носить ветошь.

Я тереблю подол. Платье уже совсем износилось, и нити отслаиваются от ткани. И цвет уже не столько белый, сколько приглушенно-серый, пропитанный дымом и грязью, о происхождении которой я и думать не хочу.

— Она может и сама одеться, — бормочет Кай. Затем пробегается взглядом по измятому платью и растрепанным кончикам моих рыжих волос. — Если жаждешь перемен, начни с душа.

— Душа, — повторяю я.

Он вздыхает:

— Теплая вода и мыло. Полагаю, там, откуда ты родом, таким пользуются?

Мадрид закатывает рукава, обнажая солнечные часы и строки, покрывающие каждый дюйм ее кожи. Татуировки на ее лице достаточно просты, но я легко узнаю и те, что вьются от ее ладоней к локтям и, вероятно, обхватывают плечи. Клеймо пиратов Клефтиза. Метка убийцы. Пусть я предполагала, что Мадрид из Клефтиза, но не думала, что Элиан возьмет в команду убийцу. Для человека, который отрицает, что воюет, он на удивление хорошо подбирает солдат.

Толкнув меня плечом, Мадрид понижает голос:

— Вода не теплая, но насчет мыла Кай не соврал.

— Это лучше, чем прыгать в океан, — замечает Кай. — Если только ты не хочешь, чтобы я соорудил новую доску.

— Нет, — говорю я. — Сохраним это для следующей порции угроз.

Он хмурится:

— Если б капитан не наблюдал, я бы бросил тебя за борт.

Я закатываю глаза и смотрю на верхнюю палубу, откуда Торик сейчас правит кораблем. Элиан стоит рядом с ним, прислонившись к перилам. Тем самым, к которым меня когда-то привязали. Шляпа затеняет его глаза. Принц кажется расслабленным и непринужденным — ноги скрещены, руки сложены на груди, — но даже я понимаю разницу между тем, чтобы выглядеть спокойным и испытывать спокойствие. Никогда не показывать пылающий внутри огонь — вот черта истинного убийцы.

Он наблюдает за нами ястребиным взором, время от времени оглядываясь на Торика, чтобы поддержать разговор. Но даже в эти мгновения Элиан не выпускает меня из вида. Он изучает меня без стеснения, не скрывая, даже намеренно демонстрируя, что за каждым моим шагом следят. Мне не доверяют, и он хочет, чтобы я об этом не забывала. Умно, хоть и раздражает, но пусть себе смотрит, как я ничего не делаю, так вскоре и успокоится. А потом и вовсе забудет приглядывать. И в конце концов доверится мне настолько, что в слежке отпадет необходимость.

— Ему плевать, что я его вижу, — вслух замечаю я.

— Это его корабль, — напоминает Кай.

— Разве я не гость здесь?

— Ты не пленница.

В голосе его сквозит столь явное разочарование, что я не могу сдержать смеха.

— Ему наскучит все время за мной наблюдать.

Мадрид хмурится, и морщины искажают ее татуировки.

— Капитан не испытывает скуки. Это не в его духе.

Я глубоко вдыхаю холодный воздух и оглядываюсь на воду:

— Каков наш следующий пункт назначения?

— Псемата[18], — отвечает Кай.

— Страна лжи.

— Твоя стихия, да? — глумится он, за что и получает шлепок по плечу от Мадрид.

— На самом деле мать заставила меня изучить большинство королевств, — честно отвечаю я. — Она решила, что мне будет полезно побольше узнать о своей… — Я осекаюсь, едва не ляпнув «добыче». — Истории.

— И много ты узнала? — спрашивает Кай.

Я бросаю быстрый взгляд через плечо на Элиана, который все сильнее откидывается на поручень, упираясь в него локтями.

— Достаточно.

— А на многих языках говоришь?

Я внимательно смотрю на Кая, ибо происходящее уже напоминает допрос.

— Нет.

Просто не было причин осваивать что-то кроме мидасана и еще пары диалектов, что используются во всех королевствах. При всей его резкости, мне хватало и собственного языка. Если честно, я могла бы и вовсе не говорить на мидасане. Многие сирены его не учат, пусть даже он широко распространен в человеческом мире. Наши песни крадут сердца, на каком бы языке ни звучали.

И все же теперь я рада своим знаниям. Не будь их, принц бы убил меня, едва я открыла рот. Человек, который может говорить лишь на псариине, не лучшая маскировка.

— Капитан говорит на пятнадцати языках, — восхищенно тянет Мадрид.

— Не забудь потом вытереть слюни с плеча. — Кай указывает на ее руку. — Вот здесь.

Мадрид отталкивает его ладонь:

— Я о том, что это впечатляет. Я вот знаю всего два.

— Ну да. Я так и подумал.

— Зачем кому-то нужны пятнадцать языков, когда весь мир говорит на мидасане? — спрашиваю я.

— Только при кэпе этого не повторяй, — предупреждает Мадрид. — Он за «сохранение культуры». — На последней фразе она закатывает глаза, будто сама только и мечтает понаблюдать, как ее собственная культура исчезнет в пламени. — Он учился в Глоссе[19], но в конце концов понял, что никто не в силах овладеть всеми языками, кроме глосской же королевской семьи.

— Лире не нужна предыстория жизни капитана, — одергивает ее Кай. — Пусть лучше наденет что-нибудь, что не воняет оружейной смазкой.

— Точно. — Мадрид щелкает пальцами: — Как насчет чего-нибудь посмелее?

— Посмелее?

Я колеблюсь, и сквозь воинственные черты Мадрид проступает улыбка.

— Не паникуй. Я лишь предлагаю что-нибудь менее девчачье и более пиратское.

Я медленно киваю. Мне все равно, во что она меня обрядит, только бы согреть хрупкие кости, ибо сейчас холод сдавливает их с силой сотни сирен.

Я осмеливаюсь еще раз взглянуть на Элиана. Шляпа по-прежнему защищает его глаза от полуденного солнца, но я чувствую, что принц смотрит. Наблюдает. Ждет, когда я оступлюсь и открою свои истинные намерения или, может, когда чем-то заслужу его доверие. Пусть смотрит. Если у Мадрид получится, то при следующей встрече я буду таким же пиратом, как и он.

Глава 23 ЭЛИАН

Я не сознаю собственного волнения, пока Лира не появляется под баком в полном пиратском облачении, разве что деревянной ноги не хватает.

Матросы обсуждают каждый свое, их тихие голоса сливаются в нестройный гул, а Кай оживленно вещает Торику о старых долгах, с которыми трудно расплатиться. Но стоит Лире выйти, и воцаряется тишина.

Волосы ее перекинуты на одну сторону и скручены в толстый жгут с вплетенным в него шнурком. В ушах болтаются крупные золотые кольца, оттягивая мочки. Даже со шканцев я вижу на застежках засохшую кровь. На Лире темно-бирюзовые штаны и вычурный жакет в тон с косым рядом овальных пуговиц. На плечах раскачиваются золотые кисточки, запястья прикрывают манжеты белой рубахи, а на локтях красуются заплатки, наспех пришитые черными нитками.

Лира упирает руку в бедро, притворяясь, будто ни капли не смущена, но я впервые с момента встречи вижу на ее лице столь искренние эмоции. Может, она и выглядит как пират, но, чтобы сойти за такового, должна еще многому научиться.

— Да вы издеваетесь, — ворчит Кай. — Я просил Мадрид отвести ее помыться, а не наряжать как принцессу пиратов.

— Так мило, что ты считаешь ее похожей на принцессу, — ухмыляюсь я. — Обязательно ей передам.

— Я серьезно, — говорит он, будто я сам этого не понял. — Сначала она пролезает на борт, а теперь еще и пытается выглядеть как одна из нас? Словно ждет, когда мы забудем, что она чужачка, и подставим спины для удара.

— Она лишь надела рубашку да пару новых сапог, а ты уже целый заговор расписал.

— Не будь наивным! Сам знаешь, чужакам доверять нельзя.

Я натянуто улыбаюсь, стиснув зубы. Одно дело напоминать мне об осторожности, и совсем другое — отчитывать меня на палубе моего же корабля, точно дитя неразумное. «Наивный». Слишком знакомое слово, чтобы я остался равнодушным.

— Говоришь как мой отец. Если я захочу услышать нравоучения, то непременно обращусь к тебе.

— Я лишь советую.

— Нет, ты пытаешься внушить мне сомнения, и это быстро надоедает. — Я вздыхаю, чувствуя зарождающуюся усталость — ту, что обычно сопровождает меня в высадках на Мидасе. — Я не зеленый юнец, впервые вышедший в море. Я капитан этого корабля и был бы признателен, перестань ты возиться со мной, как с неопытным маленьким принцем, которому нужны советы.

Плечи Кая напрягаются, на лице появляется бесстрастная маска, но я слишком расстроен, чтобы переживать об этом. На собственном корабле я не должен быть мидасским наследником с легионом телохранителей и советников. Я должен быть чертовым пиратом.

В такие моменты я всегда думаю о договоре Кая с моим отцом: тот предложил ему остаться рядом со мной в качестве опекуна, а не друга, дабы защищать меня от мира, который я жаждал исследовать. И пусть Кай отрицает, что он здесь именно поэтому, его сомнения в моих решениях и вопросы к моим действиям неизбежно навевают мысли об отце и его придворных. Я сразу вспоминаю, что как сын дипломата Кай привык манипулировать знатными особами. И я лишь очередной принц, решивший вдоволь нагуляться, прежде чем стать королем.

Я спускаюсь на главную палубу. На бедре Лиры, прямо над подворотом высоких сапог, висит пистолетная кобура. А на красном тканевом поясе, что стягивает ее талию, есть золотой обшлаг, как раз подходящий для меча. К счастью, оружия Мадрид ей не вручила.

— Ты почти сливаешься с толпой, — говорю я.

Лира морщится:

— Это не комплимент.

Я снимаю шляпу и иду к своей сабле, оставленной у лестницы. Цвет ее переливается от насыщенного золотого до пепельно-черного, рукоять обвивает вычурная гарда с картой Мидаса, вытравленной на металле, а сам клинок слегка изгибается на конце, дабы разить насмерть.

Указав на Мадрид острием, я прошу:

— Одолжи Лире что-нибудь.

Я обращаюсь именно к ней, так как она привязана лишь к своему стрелковому оружию. И потому что любой другой член экипажа наверняка бы замешкался. Не стоит даже пытаться разлучить пирата с его мечом.

— Элиан, — предостерегает меня Кай.

Мол, не глупи, одумайся, особенно если всего лишь хочешь отстоять свою правоту.

— Мадрид. — Я указываю на ее абордажную саблю.

Мадрид отдает ее без сомнений, нарочно не глядя в сторону Кая. Ей, как и остальным на борту, не терпится узнать, что же будет дальше. На нас устремлены десятки пар глаз, гомон голосов сменяется тишиной, когда каждый замолкает, чтобы ничего не упустить.

— Не знал, что ты умеешь улыбаться, — говорю я, пока Лира любуется своим новым клинком.

— Ты научишь меня сражаться.

То не вопрос и не просьба. Она требует, как будто не я сам решил предложить помощь, а только поддался ее женским чарам.

Как будто у Лиры есть какие-то чары.

У меня нет привычки учить чужаков своим трюкам, но если она хочет выжить среди моих людей, то должна уметь обращаться с саблей. Наблюдать за ее схваткой с эйдиллионской стражей было довольно неловко, а ведь Лира нужна мне, чтобы одолеть Морскую королеву. И раз уж она не собирается раскрывать никаких тайн — ни сокровенных деталей ритуала, ни иных подробностей, — пока мы не достигнем вершины Заоблачной горы, то должна добраться туда целой и невредимой и суметь защитить себя на случай, если меня не будет рядом. Особенно когда мы причалим в следующем пункте назначения. Она считает мою команду грубоватой? Что ж, при встрече с ксапрарцами кого-то ждет новое потрясение.

— Я научу тебя выживать, — поправляю я. — Урок первый: не стой вот так.

Я указываю на ее плотно сжатые ноги и прямые колени. Если Лира не соврала о своей семье, то я ожидал лучшей подготовки. Полемистские наемники — воины до мозга костей. Впрочем, она же упоминала, что лишилась семьи еще в детстве, потому, возможно, была слишком юной для полноценных тренировок.

Я меняю стойку, и Лира расставляет ноги, каждый жест отражая как зеркало, даже руку поднимает, дабы скопировать сгиб моего локтя.

— Если я тебя одолею, то что получу в награду? — спрашивает она.

— Способность защищаться.

Ее улыбка убийственна.

— А если я тебя прикончу?

— Ложная уверенность никому не на пользу, — наставляю я безупречным эхом отцовского голоса.

А затем атакую.

Лира взмахивает саблей по высокой дуге, блокируя первый удар. Она быстра, но нерешительна. Ноги переставляет неуклюже, а когда отступает, колени ее бьются друг о друга. Ощущение, что она и ходить-то не привыкла, не то что уклоняться в поединке. Я нападаю вновь, медленнее, мягче. Воздух прорезает звон наших клинков.

Я разворачиваюсь, вскинув саблю над головой и предоставляя Лире возможность атаковать. Она не мешкает. Ее клинок тяжело опускается на мой. Если она не освоит мастерство, то возьмет своей грубой силой. Неважно, чему я тут пытаюсь ее научить, — Лира хочет лишь побеждать.

Присев, я делаю подсечку ногой, но она в последнюю секунду подпрыгивает.

— Молодец, — хвалю. — Как ты узнала, что я сделаю?

— Ты крайне предсказуем.

Я закатываю глаза:

— Тогда хватит отступать. Когда я нападаю, твоя задача заставить меня защищаться. Всегда меняй позицию, чтобы именно противник был вынужден уклоняться.

— В войнах не побеждают бегством, — говорит Лира.

— В войне вообще невозможно победить, — возражаю я. — Просто кто-то проигрывает.

Сабля ее покачивается, на суровом лице проступает растерянное выражение, словно от принца, убивающего сирен, Лира ожидала иного ответа. Она не отзывается, и, смущенный затянувшимся молчанием, я направляю на нее оружие:

— Нападай.

Лира бросается на меня с такой силой, что от встретившихся клинков летят искры. Я отступаю, а звук рикошета еще долго звенит в воздухе. Лира атакует снова и снова, без цели, разве что стремясь причинить хоть какой-нибудь вред. Ошибка любого новичка: нападение с единственным намерением — убить.

— Поставь перед собой задачу, — говорю я, отбивая очередной удар.

Лира дышит часто и тяжело.

— В смысле?

— Определись, чего хочешь. Пойми, как нанести максимальный ущерб. Думай, прежде чем нападать.

Я давлю клинком на ее саблю, Лира уходит в сторону и тут же вновь наступает, практически танцуя по палубе. Не особо грациозно, но уже лучше. По крайней мере, она быстро учится.

Я вновь опускаю на нее саблю, на сей раз сильнее. Все сильнее и сильнее с каждым ударом, пока не замечаю, что ее руки начинают дрожать. Но едва я решаю, что Лира вот-вот выронит оружие, как она делает резкий выпад в сторону и вскидывает левый локоть. Только чудом я успеваю его отбить — еще пара дюймов, и мне бы сломали нос. Лира приспосабливается, используя любой шанс победить. Я бы восхитился, не действуй она хитростью.

Я отталкиваю ее, и она с ворчанием падает на пол. Затем переворачивается на спину, упирается в доски локтями и испускает протяжный вздох.

— Галантность не твой конек.

— Я вспомню об этом, когда ты в следующий раз будешь тонуть.

— Я не тонула. — Лира вскакивает. — Я не могу утонуть.

— Нет, — отвечаю я, — ты не можешь плавать.

Гневно сверкнув глазами, она хватает саблю и жестом велит мне достать свою. Я с радостью подчиняюсь. Похоже, я все-таки способен задеть ее за живое.

Лира пронзает клинком воздух, целясь мне в сердце. Я отскакиваю прочь и бью ее эфесом в живот. Она отшатывается, стиснув зубы, но без крика или иных признаков боли, разве что дьявольское пламя в глазах разгорается все ярче. Я подумываю прекратить бой, но не успеваю — Лира вновь бросается в атаку.

Следующему удару она помогает всем своим телом, и я с трудом успеваю вовремя подставить саблю. Все так неожиданно, и я слишком долго соображаю, дав Лире идеальную возможность.

Она бьет меня кулаком в лицо.

Скулу пронзает боль — сильная, но мимолетная, — и Лира моргает, удивляясь сама себе. Я потрясен не столько тем, что она воспользовалась шансом, сколько тем, что так глупо открылся. Я ногой выбиваю саблю из ее рук, и та отлетает в сторону. Лира пытается повторить движение, задрав ногу аж до моего сердца, но теряет равновесие. Я хватаю ее за лодыжку, проворачиваю, и Лира, крутанувшись, падает на бедро.

Я шагаю к ней. Она так и лежит на боку, упершись ладонями в палубу, но, заметив мое приближение, вскидывает голову и резко сгибает колено. Я чувствую, как пол уходит из-под ног, но все же умудряюсь не шлепнуться рядом с Лирой.

Отступаю, а она вновь вскакивает. Мы неотрывно смотрим друг на друга, будто охотник и добыча, и я заламываю бровь, заставляя Лиру первой шагнуть вперед. Она проказливо улыбается в ответ и поднимает упавшее оружие.

И снова лишь звон клинков и учащенное прерывистое дыхание. Вскоре уже солнце клонится к закату, а может, даже восходит луна. Свет приглушен, и когда Лира опять заносит свой клинок над моим, все прочее попросту исчезает. Моя миссия. Мое королевство. Весь мир. Они существуют где угодно, кроме этого момента. А здесь и сейчас есть только я, мой корабль и девушка с океаном в глазах.

Глава 24 ЛИРА

Одной рукой цепляясь за петлю для оружия на поясе, второй — за поручень на краю корабля, я напеваю вместе с океаном. Звезды рассыпаны по ночному небу неровными строчками, как стежки на моем жакете.

Страна лжи — следующая точка в проложенном Элианом пути — уже совсем близко, и пока мы плывем к ней, экипаж мирно спит внизу. А я наверху, возле штурвала, что лишь слегка покачивается из стороны в сторону, но направляет «Саад» строго вперед. Даже без твердой руки бодрствующего пирата могучее судно Элиана уверенно движется к намеченной цели.

Ветер усиливается, и я застегиваюсь да пою быстрее, чтобы поспевать за его темпом. Так странно петь и понимать, что никому не причиняешь вреда. Использовать голос не по назначению, не сея смерть и горе на своем пути. Оставляя после себя лишь мелодию.

Я чувствую умиротворение.

Что-то в повседневной рутине корабельной жизни усмиряет злобу, все еще таящуюся в глубине моего сердца. Ночами, вдали от материнского гнева, я наслаждаюсь жутковатым спокойствием океана, а в иное время — ощущением уюта, коим щедро делится команда, даже Кай, который отнюдь не боится проявлять недружелюбие. Царящее между ними взаимопонимание напоминает мне о доме. О Калье. Пираты смотрят на Элиана так же, как кузина на меня: с благоговением, в основе которого лежит не слепая преданность, а заслуги более весомые. Доверие. Дружба. Может, даже любовь. Я как минимум могу притвориться, что не дочь своей матери. Жить так, будто никогда не убивала, и не беспокоиться каждую минуту, что любой мой шаг могут использовать против меня.

Я почти понимаю, почему Элиан решил променять дарованные от рождения привилегии на такую вот кочевую жизнь. Конечно, сама я собираюсь вернуться в море Дьяволос и занять материнский трон, но признаю, что было бы неплохо провести остаток дней вдали от королевских забот. Это явно не худшая идея принца. Скорее всего. По крайней мере, он знает, чего хочет.

Голос матери эхом мечется в голове, требуя оставить надежды когда-нибудь ее свергнуть и просто забрать сердце Элиана, пока не стало слишком поздно. Если я не смогу заполучить Второе око Кето, то не только умру, но умру предательницей океана. Но какова альтернатива? Пресмыкаться и молиться, чтобы однажды королева уступила мне трон, а пока наблюдать, как дрожит Калья в ее присутствии? Молча следуя приказам матери, я обреку Калью и всех обитателей океана на ужасы ее правления. Но нарушив ее волю, осмелившись осуществить задуманное, я рискую доказать, что и в самом деле неполноценна.

Я крепче держусь за поручень, вдыхая пропитанный солью воздух.

Если б только мои цели были столь же просты, как цели Элиана, посвятившего себя спасению человечества. Да, дело серьезное, но ему хотя бы не приходится предавать все, во что он когда-либо верил. Если принц справится, его мать сможет гордиться. Если преуспею я, моя мать умрет.

От мыслей об Элиане ночь будто становится холоднее. Я знаю, что любое мое решение приведет к его смерти. Или я пытаюсь убить его сейчас, или жду и убиваю позже, но каждая из намеченных мною дорог несовместима с его жизнью.

Что бы я ни делала — предам. Что бы ни выбрала — убью. Похоже, Морская королева ошиблась, и я именно то чудовище, о котором она мечтала.

Стоит об этом подумать, как в воздухе разливается тихая мелодия. Едва уловимая колыбельная, слишком далекая, чтобы разобрать слова, но все равно знакомая. Она обольщает и дурманит. Настолько, что я не сразу ощущаю, как трясется корабль. Словно океан услыхал мои предательские мысли и решил сокрушить «Саад» своей мощью. Меня швыряет вперед, и я, чуть не вывалившись за борт, едва успеваю выставить ладони и вцепиться в поручень.

Я проглатываю крик и смотрю вниз на безмятежный океан. Нет ни волн, ни бурлящей пены, что неизбежна после столь сильного всплеска. Зато есть тень.

Я моргаю.

Наполовину поглощенная водой, она плывет в сгущающемся мраке, плотно прижимаясь к кораблю. Прищурившись, я перевешиваюсь через край, чтобы рассмотреть получше.

Из темноты поднимается когтистая лапа.

Тень движется ко мне, взбирается по деревянному боку судна с немыслимой скоростью. Я едва успеваю отскочить, когда монстр забрасывает себя на палубу, встряхнув паруса.

Тело его покрыто пятнами серой слизи, что сочится из его плоти, и иссечено гребнями, словно шрамами. Каждый плавник — сплетение лезвий, огромный торс — бесконечные жгуты и складки, что ведут к рукам с чернильно-черными когтями. Наполовину акула, наполовину нечто демоническое.

Пожиратель Плоти.

Я падаю на колени, и монстр ревет. Он подпрыгивает ко мне, тянется скользкой ладонью к моей щеке и рычит:

— Pórni mou[20].

Я не откликаюсь ни на то, что он назвал меня своей, ни на мерзкий эпитет, коим наградил, и он предупреждающе царапает мне кожу. Я опасалась Пожирателя, даже будучи сиреной, а уж теперь, когда я в облике человека, он легко мог разорвать меня на куски. Вероятно, затем мать его и прислала. Интересно, почему не прибежали Элиан с командой? Могли ли не почувствовать тряску? Я вновь сосредотачиваюсь на знакомой колыбельной, летящей по ветру, и веки мои тяжелеют с каждой строчкой.

Песнь сирены. Чтобы команда и не думала просыпаться.

— Anthrópinos, — рычит Пожиратель.

«Человек».

Слово прорывается из глубины его горла, раскалываясь на части между его клыков. В голосе слышится отвращение. И любопытство. Даже забавно, будто тритоны могут испытывать нечто столь близкое к удовольствию. Пожиратель хватает меня за подбородок и притягивает к себе, дабы я ощутила кисло-кровавый смрад его дыхания. Пока он скользит своими липкими губами по моим, я мертвецки неподвижна. Я стискиваю зубы, но не проходит и секунды, как он пробирается к моему языку, наполняя мой рот вкусом гниющей плоти.

Отстранившись, пожиратель сплевывает. Затем бьет по воздуху акульим хвостом и обнажает истекающие слюной клыки. Он чувствует мою человечность так же, как я чувствую его демоническое нутро. И вторя вспышке его гнева, из океана поднимается визгливый смех, что эхом проносится по судну и наполняет паруса. Музыка нарастает, и сердце мое сжимается.

Длинные щупальца моей матери скользят по палубе, как по маслу. Кожа ее сияет знакомыми древними узорами, корона возвышается над головой великолепными острыми лезвиями и стекает на спину. Сжимая трезубец, мать взирает на меня темными, словно бездонные ямы, глазами.

— Не смотри так испуганно, дорогая. — Морская королева обнажает клыки в улыбке. — Мамочка рядом.

Я поднимаюсь с колен и устремляю взгляд в пол, создавая видимость поклона. И чем дольше я смотрю на доски под ногами, тем сильнее пылает кожа, одежда пропитывается потом, пока внутри все кипит от гнева. Одна только мысль взглянуть на мать невыносима. После всего, что она сделала, появиться здесь, на корабле Элиана, — худшее из оскорблений.

Тишина между нами сгущается, и я пытаюсь угадать, каким будет следующий звук. Рев Пожирателя Плоти? Хохот матери? Сбивчивый стук моего разъяренного сердца?

Но вместо этого я слышу песню.

Смертоносная колыбельная становится громче, и, внезапно все осознав, я вскидываю голову и отшатываюсь. Мелодия ползет по палубе, нежными руками раскачивая «Саад». Она дурманит, как никогда, и даже мне тяжело устоять перед таким напором. Слушать ее — все равно что потеряться в воспоминаниях или во сне, от которого не очнуться. Это как родиться в мире фантазий.

Нет ни единого шанса, что окутанная ложью моей песни команда проснется.

Королева прижимает перепончатый палец к груди, на которой мерцает ракушка, поющая моим голосом. Когда глаза мои подергиваются дымкой, мать изгибает губы в улыбке.

— Всего лишь подарок на память, — говорит она. — Я его верну, если справишься.

Я отчаянно моргаю, пытаясь не показать своей тоски.

— Ты пришла поиздеваться надо мной? — спрашиваю.

— Вовсе нет. Я пришла посмотреть, как поживает могучая Погибель Принцев. — Королева вытягивает шею. — Где-то в этих уродливых лохмотьях спрятано сердце принца?

Я не удивлена, что она решила проверить, придерживаюсь ли я ее плана. Подхлестнуть, подтолкнуть в нужном направлении, чтоб я, как корабль Элиана, шла верным курсом, даже когда капитан спит. Я — корабль моей матери. Или так она думает.

— Все не так просто, — говорю я.

— О, Лира. — Она снимает с трезубца нить водорослей. — Королевы не ищут оправданий. Полагаю, это лишний раз доказывает, что тебе таковой никогда не стать.

— Я достойна стать королевой. Я достаточно сильна, чтобы возглавить наш народ.

— Ты слаба, — упрекает мать. — Всегда была слабой. Только взгляни на себя сейчас: замотана в человеческие тряпки, охвачена человеческими эмоциями. Знаешь, что я вижу в твоих глазах, Лира? Не смерть, не тьму и даже не ярость. Я вижу в них слезы.

Я сглатываю:

— Понятия не имею, о чем ты.

— О твоем лице. О твоем человеческом горе.

Я хочу возразить, однако и сама знаю, что в глазах моих поселилась печаль. Сиреной я испытывала гнев, но никогда не горевала. По крайней мере, не с тех пор, как вырвала сердце Крестелл, чувствуя на плече тяжелую ладонь матери. Но от звуков собственной песни, захватывающей корабль Элиана, и осознания, что даже сейчас я остаюсь безвольным оружием в руках королевы, меня словно пронзает гарпуном. И равнодушие в ее взгляде так отличается от беспокойства, с которым я осматривала раны Кальи. Или от чувств Кая, когда на Элиана набросилась Мейв. Или даже от эмоций на лице принца, когда он вытащил меня из океана, где моя мать бросила меня тонуть. Почему же она называет слабостью то, что делает людей сильнее, связывая в единое целое? Семью.

Пожиратель Плоти скалится, и Морская королева, протянув руку, проводит когтем по его лицу. Медленно и ласково она вспарывает ему щеку, и монстр довольно урчит.

— Твое время истекает, Лира. — Королева подносит палец к губам. — И если вскоре ты не принесешь мне сердце принца, я заберу твое.

Глава 25 ЛИРА

Из зеркала на меня смотрит незнакомка. В ней смешалось пиратское и человеческое, лишь недавно ставшее моей сутью, и невинные черты хмурого лица — на которое Пожиратель Плоти заявил права — омрачены глубокой складкой между бровями. Поджав губы, незнакомка разглаживает лоб ладонью.

На солнце кожа моя покраснела, а волосы под солеными ветрами стали жесткими. Шагнув вперед, я касаюсь стекла кончиками пальцев и быстро моргаю в попытке примириться с новой версией себя. Ноги и ступни. Глаза одного цвета. А где-то внутри бьется человеческое сердце, готовое опуститься в руку моей матери.

Внезапно в отражении я вижу Элиана. Он стоит позади, прислонившись к дверному проему, сложив руки на груди и явно забавляясь. Но молчит, и мы так и наблюдаем друг за другом через зеркало, пока меня не захлестывает странным чувством, гораздо хуже страха.

Мы почти добрались до Псематы, а там и Пагос недалеко. Затем Заоблачная гора. Второе око Кето. И неминуемая смерть Элиана. Мой обман спланирован от и до, так что мне бы чувствовать готовность. Но нет. Все, кого я собираюсь предать, слишком близко. Даже мать, вероятно, следит за мной, а значит, может разгадать мои намерения. Просто чудо, что при встрече она не почувствовала их запах на моей коже и не услышала, как быстро бьется мое человеческое сердце. И еще есть Элиан, стоящий сейчас за моей спиной. Вручивший мне клинок вместо того, чтобы им же меня и пронзить. Милосердие принца и преданность, которую он заслужил, — два идеала, давным-давно выжженные из меня королевой. Ибо милосердию нет места в мире, а преданность надо получать, а не дарить. Но те эмоции, что, по словам матери, меня ослабили, принца делают лишь сильнее. Он тоже воин, но полная моя противоположность во всех отношениях, хотя что-то в нас общее все же есть. Наверное, неистовость.

Элиан все так же смотрит на меня в отражении. Я хмурюсь, осознав, что стою к нему спиной. С матерью я такой глупости себе не позволяла.

— Что? — Я поворачиваюсь к принцу лицом.

— Закончила любоваться собой?

— Никогда не любовалась, — бурчу я, хотя, если честно, рада отвлечься от беспокойных мыслей.

— Мы вот-вот причалим. Постарайся не забыть, что я тебе говорил.

Как будто о таком забудешь. Он просил меня солгать, а уж в этом я поднаторела, так что теперь не воспринимаю предложенную игру как некую сложную задачу, лишь как обыденность.

— Если Псемата так опасна, зачем нам вообще туда соваться?

— Затем, что нам нужно кое-что забрать.

Я окидываю Элиана скептическим взглядом:

— То есть кое-что украсть.

— Хорошо, — говорит он. — Ты быстро учишься.

Я следую за ним на главную палубу, где уже собрался экипаж. Кай убирает меч в ножны на ремне, что пересекает его грудь, и прячет под пальто пистолет. Вместо того чтобы подойти к телохранителю, Элиан усердно избегает его взгляда и остается рядом со мной. Кай тоже не приближается к нему неизменной тенью, сосредоточенно поправляя воротник, будто сейчас в мире нет ничего важнее.

— Казалось бы, в стране лжи должны легче прощать воровство, — говорит Мадрид, — но куда там.

Я едко смотрю на Элиана:

— Ты что-то украл в свой прошлый визит. И теперь снова за старое?

— Кто сказал, что в прошлый раз именно я что-то украл?

Голос его полон возмущения, но меня не проведешь. Чтобы показать это, я закатываю глаза, и принц вздыхает:

— Слушай, сейчас важно лишь то, что «Саад» тут не обрадуются.

— «Саад», — уточняю, — или тебе?

— Как будто есть разница.

— Полагаю, нет. — Я кручу в пальцах ракушку. — Вы оба одинаково темные.

Элиан смеется. Громко, монотонно, и издевки в этом столько же, сколько в моем замечании.

— Ладно, — говорит он. — Времени учить тебя шутить все равно нет.

* * *

Псемата сплошь серая, хоть и весьма своеобразного оттенка.

Цвет здесь есть, но словно подернут мрачной черной дымкой. Как будто нависла незримая туча, накрыв землю тенью и пылью. Все равно что смотреть сквозь мутную океанскую воду в сумерках или прямиком в глаза моей матери. Всепоглощающий мрак.

Я тру глаза кулаками, но, когда вновь сосредотачиваю на чем-то взгляд, все кажется еще темнее, чем прежде. Чем отчаянней я пытаюсь прогнать тени, тем сильнее они становятся. Неудивительно, что это земля лжи и предательства — воздух здесь такой же серый и дымный, как и совесть людей, которые им дышат.

Сквозь влажный ветер мы петляем по улицам города, избегая зрительного контакта и привычного гомона, что всегда окружает Элиана и его команду. Почти все остались на «Саад», с нами всего дюжина человек. Они движутся точно призраки, не идут, а плывут. Скользят по твердокаменной мостовой. Я изо всех сил стараюсь не отстать, хоть и близко не так грациозна, зато так же незаметна.

Мы пересекаем площадь, и я посильнее натягиваю шляпу. Глупость, конечно, ведь никому из живых меня не узнать. Наверное, из всех нас я действительно больше всего похожа на призрака. И все же пытаюсь прикрыться, встревоженная легким трепетом сердца, когда кто-то слишком долго задерживает взгляд на нашей группе. На лице Элиана застыла маска безразличия, но вот глаза далеко не мертвы. Они пылают все тем же мрачным удовлетворением. Вот что влечет его экипаж не меньше, чем океан, понимаю я. Радость быть не только печально известными, но и неуловимыми.

В следующем переулке нас ждет мужчина. В длинном черном пальто с опущенным белым воротником; унизанная кольцами рука покоится на трости того же песочного оттенка, что и его волосы.

Элиан улыбается, а когда человек не отвечает, показывает ему кошель с монетами. Лицо незнакомца тут же озаряется зубастой ухмылкой. Он прижимает ладонь к серой каменной стене, и та раздвигается точно занавес.

Мужчина вручает Элиану маленький ключ и жестом приглашает нас внутрь. Стоит всем войти, стена закрывается, и нас окутывают тени. Сквозь каменную кладку просачиваются струйки воздуха, и факел мерцает. Мы горбимся, прижавшись друг к другу у подножия лестницы, едва вместившейся в узкую комнатушку. Я нервно тереблю ракушку на шее. Здесь так мало места… Я понимаю, что никогда еще не бывала в столь тесном пространстве. Даже хрустальная клетка в сравнении кажется просторной.

— Что это? — спрашиваю я.

Элиан оглядывается через плечо:

— Лестница. — И начинает подниматься.

Я не трачу дыхание на ответ. Подозреваю, оно мне еще понадобиться, судя по уходящей ввысь бесконечной спирали. Трудно представить, каково же будет взбираться на Заоблачную гору Пагоса.

Всю дорогу я молчу, гадая, успеем ли мы дойти до вершины, прежде чем мои ноги подогнутся. Но когда кажется, что еще одного шага мне уже не сделать, Элиан останавливается, и из мрака перед нами появляется огромная дубовая дверь.

— Как драматично. — Я втискиваюсь в узкий проход рядом с ним. — По ту сторону ждет кто-то, желающий нас убить?

— С каких пор ты одна из нас? — бормочет Кай, но, получив от Мадрид по ребрам, кряхтит и добавляет: — Ладно. С нетерпением жду, когда ты пожертвуешь ради меня жизнью, подруга.

И я размышляю, не столкнуть ли его с лестницы.

Элиан вытаскивает из кармана ключ и проворачивает его в кривом замке. Я жду, что из открывшейся двери хлынет пыль и запах тлена и разложения. Но вместо этого на нас обрушивается свет. Десяток круглых фонарей мерцает желтым пламенем, разгоняя серые тени.

Для потайного чердака комната просто громадная и неплохо обставленная, с целым рядом дверей в другие комнаты. По центру красуется люстра, с которой, касаясь отполированного пола, свисают нити бисера.

— Я совсем не такого ожидала, — говорю, озадаченная неуместной роскошью.

Элиан шагает вглубь чердака:

— Как ты любишь напоминать, я принц. И здесь никогда не найдут королевскую особу, которая не хочет быть обнаружена.

— И здесь нам бы останавливаться всякий раз. — Кай падает в мягкое меховое кресло у самой дальней стены. — Рома, конечно, нет, но кровати дьявольски удобные.

— Как жаль, что тебе это удобство не светит, — улыбается Мадрид. — Коек хватит только половине из нас, не забыл? И кажется, твоя очередь нести вахту на полу.

— Тебе сложно поделиться? — Он прижимает ладонь к несуществующей ране на груди. — Многие дамы убили бы, лишь бы забраться ко мне в постель.

Мадрид ощетинилась.

— Кровати односпальные, — говорит она резко.

Ничуть не впечатленный, Кай кладет руку ей на колено:

— Подбросим монетку?

Мадрид отталкивает его ладонь:

— Голова — я выиграла, хвост — ты идиот?

— На полу должен спать Торик, — заявляет Кай, откинувшись на спинку кресла. — Он вечно бурчит, что домашние удобства опасны, ибо могут заставить нас поверить, будто у нас действительно есть дом.

Торик косится на него:

— Моих познаний о ножах хватит, чтобы засунуть твой туда, где не светит солнце, так что следи за языком.

— Мне не положено спать на полу, — ухмыляется Кай. — Я же практически высокородный.

— Ты высокосбродный, — равнодушно глядит на него Торик.

А я смотрю на Элиана, что застыл подле меня будто статуя. Так странно не слышать, как он обменивается дружескими подначками с командой, не видеть его улыбки в ответ на их безалаберное веселье. Он потирает рукой шею, словно не зная, что с собой делать, когда не улыбается.

— Итак, теперь мы будем здесь прятаться? — уточняю я.

— Теперь мы будем придумывать, как заполучить древний артефакт и не раскрыть себя, — говорит Элиан.

— Украсть, — поправляю я. — Как украсть древний артефакт.

— Это не кража, если крадешь украденное. — Элиан стягивает куртку и бросает на стол позади себя. — Ожерелье принадлежит правящей семье Пагоса. Я многое отдал за карту с горными тропами, но без ожерелья все напрасно. Она сказала, что это ключ от тайного купола.

— Она? — переспрашиваю я. — О ком ты?

— О принцессе Пагоса.

Они с Каем как-то странно переглядываются, и тот прочищает горло.

— То есть она пожертвовала семейными секретами ради драгоценности? — Я фыркаю. — Как банально.

Элиан поднимает бровь.

— Насколько помню, — говорит он излишне самодовольно, — ради своей подвески ты готова была пожертвовать жизнью.

— Прежде всего твоей, — парирую я.

* * *

Когда остальные засыпают, мы с Элианом сидим вместе, выстраивая жуткий сюжет и прорабатывая каждую его деталь. В том числе — как заполучить ожерелье и не схлопотать пули в сердца. Ключевые моменты, которые мне хочется прояснить.

Через крошечное круглое окошко над нами, утопающее в своде потолка, вот-вот польется солнечный свет. Свечи почти потухли, и в слабом сиянии тлеющих фитилей вокруг нас скользят размытые тени. Воздух пахнет рассветом, а вместе с ним и местная серость просачивается к нам из внешнего мира.

— Я все еще не понимаю, с чего ты взял, что ожерелье у этих пиратов, — говорю я.

— Ксапрарцы славятся тем, что крадут у королевских семей, — объясняет Элиан, подбрасывая палочку лакрицы. — Если откуда-то исчезла драгоценная реликвия, то можно не сомневаться, что ее стащил Таллис Райкрофт и его шайка.

— Даже если так, разве они уже ее не продали? Какой смысл хранить нечто подобное?

— Думаешь, Райкрофт ворует ради выживания? Может, когда-то так и было, но теперь он крадет, только чтобы доказать, что может. Такое ожерелье дает престиж. Для него это скорее трофей, чем сокровище. Очередной артефакт, демонстрирующий его мастерство.

— Если Райкрофт такой мастер, — недоумеваю я, — как ты собираешься его обчистить? Полагаю, он в состоянии заметить, что ты обшариваешь его карманы.

— Захват внимания. — Элиан откусывает от лакричной палочки. — Все смотрят сюда, — он театрально машет рукой, — пока я ворую отсюда. — А второй самодовольно указывает на меня. — Если ты, конечно, сможешь изобразить невинность и не вызвать подозрений.

— А если не получится?

— У меня есть запасной план. — Он достает из кармана маленький флакон с ветвистым узором. — Не такой хитрый, но столь же вероломный.

— Яд? Хранил его для будущей жены?

— Он не смертелен. — Для убийцы Элиан выглядит до странного оскорбленным моим предположением. — И нет, не для жены. — Он молчит, затем поворачивается ко мне с полуулыбкой. — Разве что моей женой была бы ты.

— Будь я твоей женой, выпила бы его добровольно.

— Ха! — Он запрокидывает голову и вновь убирает пузырек в карман. — К счастью, об этом нам беспокоиться не стоит.

— Потому что ты помолвлен?

Элиан застывает:

— С чего ты взяла?

— Ты же принц. Так поступают все королевские особы. Женятся ради власти.

Я вспоминаю Пожирателя Плоти и о том, сколь сладким голосом мать сообщила мне, что выбрала своего лучшего воина для продолжения нашего рода. Вспоминаю ржаво-оранжевую кровь в уголках его губ, когда монстр смотрел на меня со смесью голода и равнодушия. И вспоминаю прошлую ночь на «Саад», когда он назвал меня своей даже в человеческом теле. Внутри все сжимается от беспокойства.

— Для себя я такого не хочу, — говорит Элиан. — Когда я женюсь, во главе всего будет не жажда власти.

— А что же тогда?

— Жертва.

Голос его звучит твердо, как будто он уже смирился с судьбой, а вовсе не гордится своей жертвенностью. Он сглатывает так громко, что застает меня врасплох, и я ерзаю, заразившись его неловкостью.

Элиан опускает взгляд в пол, словно я его разоблачила или он сам раскрылся, о чем теперь сожалеет. В любом случае я понятия не имею, что полагается говорить в столь интимные — слишком интимные — моменты, и судорожно ищу, чем бы заполнить тишину.

— Ты прав. — Я очень стараюсь, чтобы в голосе не отразилась тоска. — Провести с тобой всю жизнь — та еще жертва.

— Ой ли? — Глаза Элиана вновь вспыхивают, и он улыбается, будто и не было этих последних секунд. Просто стирает кусочки прошлого, о которых не хочет вспоминать. — И чего бы ты лишилась?

— Если б вышла за тебя? — Я встаю, возвышаясь над ним, а сама заталкиваю поглубже расцветающее в груди чувство. — Скорее всего, разума.

Я поворачиваюсь и иду прочь из комнаты, а в спину мне летит смех принца. Но даже эта заразительная мелодия не в силах заставить меня забыть выражение его лица в тот миг, когда я упомянула о браке. Меня терзает неуместное любопытство.

В голову лезут самые зловещие догадки, но, думаю, вероятнее всего договорной союз, дабы связать Мидас с кем-нибудь из соседей. Возможно, придворная жизнь да королевские заботы, нежеланные для него, но неизбежные, как раз и давят Элиану на плечи. И я его прекрасно понимаю. Вот и еще одно сходство между нами, которого я сразу не заметила. Глубоко в душе — если предположить, что у меня она есть, — мы с ним не так уж и отличаемся. Королевства накладывают на нас обязательства, которые нам трудно принять. Элиан прикован к одной земле и одной жизни. Я поймана в ловушку кровавого наследия своей матери. И океан взывает к нам обоим. Песней свободы и тоски.

Глава 26 ЭЛИАН

Воровское искусство я освоил в шестнадцать лет, когда провел большую часть года на северном острове Клефтиза. Все там было внове, и это единственное, что я мог сделать, дабы не умолять каждого встречного рассказать мне какую-нибудь историю. Ловкость рук да байки — вот и все их умения. И я жаждал впитать все это.

Тогда и команду мою едва ли можно было назвать командой, а меня — мужчиной, не то что пиратом. После Кая следующим я завербовал Торика, и с его появлением отец предложил корабль, способный выполнить задачу, которую он перед собой поставил, в то время как я настаивал на чем-то, похожем скорее на оружие, чем на судно.

Торика я нашел в его родном королевстве, Антракасе[21], где глубоко под землю уходят шахты, а уголь, точно песня, разносится по ветру, и сразу же заработал его непоколебимую преданность. Но каким бы ни был он прекрасным стрелком и еще лучшим мечником, даже Торику не хватило пороху на жестокость, без которой сирену не убить. Вскоре я понял, что и сам такой же. А значит, должен стать более ловким.

Клефтиз порождает воров, но в большей мере — призраков. Мужчинами и женщинами тут торгуют как скотом, воспитывают из них демонов, убийц и кого только пожелает хозяин. Они подчинены прихотям работорговцев, которые скорее продадут своих же, чем лишатся какой-нибудь безделушки. Их учат быть не только смертоносными, но и невидимыми, способными растворяться в ночи и совершать дела, невозможные при дневном свете.

Я хотел научиться у них всему, а затем, когда на меня накинут королевскую мантию, вернуть им боль и страдания, которые они причинили миру. Сирены оказались не единственным врагом. В людях таилось не меньше зла, и меня поражало, что отец и другие правители не объединились для войны с Клефтизом. Что толку от всеобщего мирного договора, если все королевства сами за себя?

Конечно, Мадрид все изменила. Наткнувшись на нее в Клефтизе, покрытую татуировками и кровью от стольких ран, что трудно было разглядеть лицо, я понял: не все можно исправить. В мире, что так легко порождает убийц, я мог лишь надеяться привлечь их на свою сторону. Убийцы не в силах отменить смерть, но в силах найти новую добычу. Начать причинять совсем иную боль.

Я наблюдаю, как ксапрарцы готовят корабль к отплытию. Эта клефтизская шайка славится тем, что может пробраться куда угодно и уйти с самыми ценными сокровищами. Они мастера маскировки, укравшие столько реликвий у стольких королевских семей, что и не сосчитать. Они бы стали легендой, кабы их не поносил чуть ли не каждый правитель. Было бы легко объявить награду за их головы, но вряд ли кому-то достанет храбрости испытать свои силы в поимке. Преследовать одного из ксапрарцев все равно, что преследовать кого-то из команды «Саад». Равносильно самоубийству. Не говоря уже о том, что ксапрарцы умело крадут не только у королей, но и для королей. Большинство семей не решаются противостоять таким наемникам — вдруг однажды понадобятся их услуги.

К счастью, меня подобные опасения не терзают.

Я смотрю на Таллиса Райкрофта, развалившегося у подножия огромного трапа. Он нагло пересчитывает добычу, перебирает пальцами то, что нарабатывал годами, ничего не делая и все забирая.

Я не из тех, кто слушает сплетни, текущие в наш мир как крупицы соли из открытых рук, но что-то в Райкрофте всегда выводило меня из себя. Он владеет невольничьим кораблем на северном острове. Конечно, вряд ли это то самое судно, где Мадрид должна была встретить смерть, но нет ни одного человека в нашей команде, который бы не ощетинивался при звуках его имени. Впрочем, политика превыше всего, и объявлять войну ксапрарцам пока не стоит.

Я поворачиваюсь к Мадрид и Каю, что прячутся в кустах вместе со мной. Кай отвечает вопросительным взглядом, но Мадрид не отрывает глаз от Райкрофта, даже не моргает, не рискуя выпустить его из поля зрения. Она всегда до крайности напряжена, когда дело касается ее земляков. Потому-то Кай и напросился пойти с нами — хотя бы для того, чтобы сдерживать ее, если придется.

Торик и большая часть команды заняли склон через дорогу, вооруженные и готовые к любым неприятностям. Райкрофт наверняка бы заподозрил неладное, подойди я к нему со всем экипажем где угодно, кроме таверны. Я должен быть осторожным и изобретательным, что хорошо, ибо таковым мне и нравится себя считать.

Я смотрю на Лиру. Она словно сошла с портрета: медные волосы обрамляют лицо, усыпанное звездами-веснушками, на котором крупными буквами написано, что она не умеет не высовываться. И не говорить то, что приходит в голову. Лира мастерски хранит секреты, но ни при каком раскладе не способна сохранять спокойствие. У меня-то хватает практики в притворстве, однако в ее глазах для подобного слишком много огня. Некоторые люди пылают так ярко, что их пламя невозможно затушить. К счастью, это-то мне и нужно.

Капитан «Саад», сунувшийся к другому пиратскому кораблю со своей лигой охотников на сирен, умрет. Но Элиан Мидасский, принц и заносчивый подлец, который прогуливается по пристани в компании своей новой девицы, слишком дерзкой, чтобы быть ищейкой или шпионкой… Это должно сработать. Райкрофт может расслабиться настолько, что пустит нас на борт. А уж потом Лире нужно будет только удостовериться, что у него есть нужное нам ожерелье.

— Если готова, — говорю я ей, — то дозволяю тебе рискнуть ради меня жизнью.

Лира лишь вскидывает подбородок. Что-то в ее манерах напоминает мне о придворных дамах. Она похожа на того, кто всю жизнь поступал исключительно по-своему. Уж я-то вижу, ибо и сам такой же. Сколько ни скрывай, я знаю, это все еще во мне. Привилегированность. Упрямство, от которого не избавиться.

Совсем не такое выражение должно быть на лице потерявшейся девчонки-сироты.

Я беру ее за руку, уже готовый отправиться к кораблю Райкрофта, но Кай хватает меня за рубашку. Ему не нужно ничего говорить, по глазам вижу, что в этой вылазке он предпочел бы быть рядом. Если честно, я бы и сам этого хотел. Вот только каким бы красавчиком Кай себя ни считал, вряд ли Райкрофт разделяет его чувства, и сейчас мне нужен незаметный компаньон, а не защитник в облике пирата.

— Просто доверься мне, — прошу я.

— Я отнюдь не тебе не доверяю.

Лира смеется, как будто нет ничего забавнее чьей-то тревоги о моей безопасности.

— Осторожнее, — говорит она. — Я ведь могу вступить в сговор с ксапрарцами и применить навыки, полученные за три дня тренировок, чтобы ударить тебя саблей в спину.

— Как будто ты когда-нибудь променяешь роскошную «Саад» на ржавое корыто Райкрофта. — Я киваю на корабль ксапрарцев.

Со смертельной красотой «Саад» ему не сравниться, но на самом деле судно неплохое. С корпусом из красного дерева и парусами цвета пепла, оно более чем годится для грабежей, а вот охотиться на Погибель Принцев и ее мать, Морскую ведьму, или нести принца, сердце которого не стучит, а грохочет, точно океанские волны… Что ж, такое ксапрарскому кораблю не под силу.

— Не вижу особой разницы, — говорит Лира. — Покрась дерево в цвет потемнее да насыпь капитану побольше золота в карманы, и я ничего не замечу.

Я возмущенно округляю глаза, но она только улыбается.

— Запомни главное: если хочешь убедить это отребье, будто мы с тобой вместе, — синие глаза ее сверкают, в голосе звучит бесстыдное неверие, — то должен снять эту нелепую шляпу.

— Запомни главное, — подхватываю я, когда мы выбираемся из кустов и идем к моему сидящему в развалку противнику, — если нас поймают, я не стану рисковать своей головой, чтобы спасти твою.

Стоит нам появиться из темноты под неумолимый свет звездного неба, и Райкрофт нас замечает. Он молчит и не меняет позы, так и подпирая спиной ступени, ведущие от пристани на его корабль. Но я знаю, что он нас видит. Ублюдок продолжает пересчитывать свои богатства, но движения становятся резче. И только когда мы оказываемся прямо перед ним, Райкрофт удосуживается поднять взгляд, обнажив в ухмылке золотые зубы.

Говоря беспристрастно, Таллис Райкрофт далеко не красавец. Ощущение, что черты лица он получил не от природы, а лишь украл, как и все остальное. Глаза его — темные провалы на пепельной коже, а тонкие бледно-коричневые губы под чахлыми усиками вечно изогнуты в усмешке. Голову его венчает темно-бордовый тюрбан, с которого свисают большие куски золота и серебра, прикрывая его лицо и шею. Глядя на меня, Райкрофт проводит языком по губам.

— Где твоя сторожевая псина? — спрашивает на клефтизском.

— Которая? — отвечаю я на мидасане, не желая доставлять ему удовольствие и говорить на языке воров и работорговцев.

Встав, Райкрофт облокачивается на трос, что тянется вдоль трапа.

— Раз уж ты здесь, то Кай и эта татуированная дрянь тоже поблизости. И дай угадаю: она целится мне в голову? Как будто жалкий принц посмеет меня убить.

Я изображаю удивление:

— Ты параноик. Тут только я и моя дама, вдвоем, без оружия. Не мог же ты испугаться одного жалкого принца, правда?

Райкрофт щурится.

— А эта? — он одаривает Лиру блудливой усмешкой.

И хотя языка она явно не знает — мало кому он знаком за пределами Клефтиза, — все же с отвращением кривится.

— Не сторожевая псина, — уверяю я.

— Точно? — Райкрофт переходит на мидасан, ухмыляясь точно бродячий кот. — По мне, так похожа на стерву.

Я сохраняю на лице надменную улыбку.

— Ты как всегда очарователен. — Затем лениво обхватываю Лиру за талию. Она ощетинивается и напряженно застывает в моих объятиях. — И это после того, как мы с моей новой подругой пришли полюбоваться твоим кораблем.

— Полюбоваться, — повторяет Райкрофт, — или украсть его?

— Целый корабль? Приятно знать, что ты обо мне столь высокого мнения. — Я расплываюсь в самодовольной ухмылке и поворачиваюсь к Лире: — Как думаешь, он поместится в твою сумочку?

— Наверное. Судя по всему, здесь нет ничего особо большого. — Она многозначительно глядит на Райкрофта, и я кашляю, прикрыв рот, чтобы не расхохотаться.

— Ладно, — скалится Райкрофт. — Допустим, я купился. — Он раскидывает руки в угрожающем приветствии и словно представляет нам громаду корабля за своей спиной. — Поднимайтесь на борт. Обсудим ром, достойный короля.

Выпад в мою сторону. Обоюдоострым мечом, дабы указать на то, кем я еще не стал, и поглумиться над тем, кем когда-нибудь стану. Не пират, но вечный принц.

Резким кивком я принимаю приглашение, не убирая руки с талии Лиры. Обострившиеся инстинкты велят идти за Райкрофтом, а не впереди. Наблюдать за его жестами, взглядами и за двумя десятками мужчин, что не отрывают от нас глаз, когда мы усаживаемся за стол на палубе корабля. Нельзя ни на секунду допускать мысль, будто Райкрофт не желает мне смерти. И что он не попытается осуществить желаемое, когда я украду ожерелье.

Упомянутый им ром из Мидаса, что встревожило бы меня куда меньше, если б он не хранился в дворцовом погребе. Бутылка — дутое стекло, скрученное в форме нашего герба, с замысловатой печатью из жидкого золота. Да и в самом напитке дрейфует золотая пыль, переливаясь на фоне отблесков стекла. Не знаю, когда Райкрофт украл его и зачем — потому что мог или потому что хотел показать мне, что может, — но руки мои под столом сжимаются в кулаки.

Я молю богов, чтобы палец Мадрид дрогнул на спусковом крючке.

— Как вам вкус? — спрашивает Райкрофт.

Лира подносит кубок к лицу и вдыхает. Не то вынюхивает яд, не то и в самом деле хочет насладиться напитком, но она закрывает глаза и выжидает несколько мгновений, прежде чем испить из чаши. Затем слизывает с губ крупицы золота, что танцевали в бутылке, и я вижу на ее языке пятнышко крови.

После этого ее жеста кулаки мои разжимаются, а весь гнев улетучивается. Каждое движение Лиры столь чувственно, она прекрасно играет свою роль. А может, ей и делать ничего не надо, лишь наслаждаться вожделением в глазах Райкрофта, когда он смотрит на нее, кусая губы.

— Великолепно, — говорит Лира, и я с трудом узнаю ее голос.

— Хорошо. — Улыбкой Райкрофта можно резать сталь. — Не хотелось бы, чтобы ты осталась неудовлетворенной.

— О, в такой чудесной компании это мне точно не грозит.

На его лице отражается расчетливая похоть. Райкрофт подмигивает Лире и поворачивается ко мне:

— Так ты откроешь мне причину своего визита? Или продолжим эту игру?

О, эта игра только началась. Нужно накрутить его, чтобы подозрения взяли над ним верх. Пусть гадает, что я замышляю, пока Лира играет на его эго и трепещет от каждого его бессмысленного слова. Пусть следит за каждым моим шагом и велит людям прочесать доки, где ждет моя команда. Пусть растрачивает внимание на что угодно, кроме скромняжки Лиры. Безобидной пустышки, которой я щеголяю перед ним как принц-идиот, каким меня и считают.

— Если честно, — говорю я, взбалтывая ром в кубке, — у меня к тебе дело.

Райкрофт откидывается на спинку стула и кладет ноги на стол.

— Выкладывай. Если хочешь что-то обменять, то, может, мы и договоримся.

Он пылко глядит на Лиру, и она смущенно улыбается. Я и не знал, что она способна выглядеть застенчивой, но, похоже, недооценил ее навыки лицедейства. Лира так убедительно накручивает на палец прядь волос, что я далеко не сразу замечаю ее сжатый под столом кулак. Лицо ее не выдает истинных чувств.

— Из королевской сокровищницы Мидаса исчез желтый сапфировый амулет, — дословно вспоминаю я ложь, которую мы репетировали. — Я надеялся, ты что-нибудь о нем знаешь.

Странноватое лицо Райкрофта довольно сияет. Он закидывает руки за голову.

— Так ты явился обвинить меня?

А он будто бы и рад.

— Амулет мне дорог, — говорю я. — Если бы он внезапно нашелся или если бы ты выяснил, где он может быть, я был бы благодарен за информацию. Можно сказать, она бесценна.

Я почти вижу, как Райкрофт пытается решить, стоит ли притвориться, будто у него есть искомое, просто чтобы посмотреть, как я выкручусь, или лучше предложить помочь мне найти амулет за баснословную плату.

— У меня его нет, — признается Райкрофт, будто мотылек спеша на пламя. — Но до меня долетали шепотки.

«Ложь, — думаю я. — Бредовейшая ложь».

— Возможно, я знаю, где он.

Я проглатываю усмешку и изображаю интерес, словно и впрямь верю, что он может отыскать воображаемую мидасскую реликвию.

— Во сколько мне обойдется эта информация?

— Мне нужно время убедиться, что мои сведения верны. — Точнее, чтобы собрать эти сведения. — А еще, думаю, меня устроит твой корабль.

Я знал, что так и будет. На каждый непредсказуемый шаг Райкрофта приходится еще сотня, просчитать которые не составляет труда. Как же еще заставить принца страдать, если не забрать его любимую игрушку?

Я позволяю раздражению мелькнуть на моем лице.

— Ни за что.

— Твой корабль или твой амулет. Выбирай.

— И откуда мне знать, что он не у тебя? — Моя вспышка гнева рассчитана до мелочей. — Я не стану платить за возвращение того, что ты сам и украл.

Глаза Райкрофта темнеют.

— Я же сказал, что его у меня нет.

— На слово я тебе не поверю.

— То есть ты хочешь, чтобы я отвел тебя в трюм и позволил сунуть свои грязные пальцы в мои сокровища? — спрашивает он.

Именно этого я и хочу. Только потому мы явились на его корабль и затеяли этот разговор — чтобы взглянуть на трофеи Райкрофта и найти среди них ожерелье Сакуры.

— Если ты на это надеешься, то ты еще тупее, чем кажешься.

— Ладно, — якобы злюсь я. Избалованный, нетерпеливый. Точно такой, как он ожидает. Затем пренебрежительно указываю на Лиру: — Тогда пусть она посмотрит, мне все равно. Но если один из нас не взглянет на твои закрома, то можешь оставаться на своей посудине и наблюдать, как «Саад» уплывает в закат без тебя.

Конечно же, я изначально рассчитывал на Лиру. Райкрофт ни за что бы не пустил в свою сокровищницу капитана «Саад». Но позволить одной из очаровательных девок мидасского принца взглянуть одним глазком? Почему бы и нет.

— Она, — повторяет Райкрофт со змеиной улыбкой. — Как она поймет, что искать?

— Это желтый сапфир, — напоминаю я. — Она не полная идиотка.

Лира от души пинает меня под столом. Райкрофт стреляет в нее дьявольской усмешкой и поворачивается к одной из своих незаметно приблизившихся теней. Мужчина старше меня, кожа его опалена солнцем, и я не могу избавиться от мысли, что где-то его уже видел. На поясе его болтается мясницкий тесак, а крупные серьги уже растянули целые пропасти в мочках. Наклоняясь, чтобы что-то прошептать Райкрофту на ухо, он откидывает полы длинного бархатного пальто.

Я резко выпрямляюсь, осознав, откуда его знаю. Человек из «Золотого гуся». Тот, кто подтолкнул меня к поискам, указав на слабость Морской королевы.

Ксапрарец.

Это Райкрофт послал меня за кристаллом.

— У меня для тебя новое предложение, — говорит он, скалясь во все зубы. — Теперь, когда мои люди взяли на прицел твою команду, как насчет того, чтобы мы оба стали чуточку честнее? Твои ребята умеют прятаться, но они не ксапрарцы. Скорее, просто неудачники. И они умрут, если ты не расскажешь, как именно планируешь достать кристалл Кето.

Я и бровью не веду:

— Никогда о таком не слышал.

— Чью жизнь забрать, чтобы всколыхнуть твою память? — Райкрофт скользит пальцем по ободку кубка. — Татуированной бабы с пистолетом? Или, может, надо вырезать гиганту новую улыбку? Выбери человека, а я выберу часть тела.

Я выгибаю бровь:

— Очень драматично.

— Люблю хорошую драму. Что скажешь насчет головы Кая на блюде?

— Что скажешь, если я убью тебя так, что твоя команда и моргнуть не успеет?

Райкрофт улыбается:

— Но как же твои друзья? — Он жестом подзывает одного из ксапрарцев, и тот подливает ему рома.

— Так ты убьешь меня в обмен на их жизни? — спрашиваю я.

— Ну и кто теперь драматичен? Я бы не рискнул начинать войну с твоим папочкой. — Он запрокидывает голову и взмахивает рукой. — Просто скажи то, что я хочу знать.

— Может, и сам расскажешь, с чего вдруг заинтересовался кристаллом?

Райкрофт откидывается на спинку стула, обнажив золотые зубы в ленивой улыбке.

— Я давненько положил на него глаз. Любой пират не прочь поохотиться за потерянным сокровищем, и чем оно неуловимее, тем лучше. Тебе ведь это тоже знакомо, а, высочество?

Он расстегивает воротник. Ожерелье совсем не такое, как в рассказах. Камень — и не камень вовсе, а синяя капля, свисающая с цепочки так, будто готова сорваться. Каждая грань бриллианта, лежащего в объятьях маленьких декоративных клыков, переливается, точно он и правда соткан из воды.

Потерянная реликвия Пагоса. Я не ошибся. Она у Райкрофта.

— Я добрался до него сразу, едва услышал, что это ключ, — говорит он, вновь застегивая ворот и скрывая ожерелье.

— Как ты вообще о нем узнал?

Не может быть, что Райкрофту сведения достались задаром, когда мне ради них пришлось продать родную страну и проклятую душу.

— Я наемник. А пагосцы вечно ищут того, кто сделает за них грязную работенку. Несколько лет назад после выполнения задания я перекинулся словечком с одним из принцев. Ты удивишься, узнав, сколь несдержан его язык после пары бокалов виски и нашептанных милых глупостей.

Во мне закипает гнев. Райкрофт сыграл соблазнителя, воспользовавшись дьявол знает откуда взявшимся обаянием, в то время как я поставил на кон все. Ему нечего было терять, вот он и не предложил ничего взамен. А у меня было целое королевство, и я продал его по выгодной цене. Настолько увлеченный своей миссией, что перестал думать. Жалкий. Я начал чувствовать себя жалким.

— Зачем тебе убивать Морскую королеву? — спрашиваю я. — Геройство тебе не к лицу.

Райкрофт расправляет плечи.

— Мне плевать на твою войну с восьминогой тварью. Продолжительность ее жизни волнует меня меньше, чем продолжительность твоей.

— Зачем тогда?

— Ради всей мощи океана. — Глаза Райкрофта полыхают голодом. — Заполучив кристалл, я смогу управлять древнейшей магией в мире. — Он делает глоток рома и с грохотом опускает кубок на стол. — А если Морская королева начнет доставлять неприятности, я поставлю и ее, и ее мелких рыбешек на место.

Лира изгибает губы:

— Да ладно?

— Так и есть. Пусть только сунутся ко мне.

Она комкает платье в кулаках и явно намеревается встать, но я кладу ладонь ей на колено. Нас слишком мало, чтобы идти против них врукопашную.

— К чему этот фарс с твоим человеком, явившимся в Мидас и скормившим мне нужные сведения? — спрашиваю я. — Зачем вообще меня втягивать?

— Я не идиот, — заявляет Райкрофт, и мне очень хочется не согласиться. — Никому не дано подняться на эту гору и выжить, чтоб потом рассказать о своем подвиге. Ледяной принц, может, и был готов поведать мне о неком древнем ожерелье, которое никто сто лет не видел, но выдать самую оберегаемую тайну своего рода не рискнул.

— И ты знал, что я эту тайну раскрыть сумею.

— Ты принц Мидасский. Королевские семьи держатся вместе, разве нет? Я понимал, что вы все в курсе грязных секретиков друг друга. А если ты чего и не знал, то обязательно бы выяснил.

И он оказался прав. Мне удалось проникнуть в тайны семьи Сакуры, как Райкрофт и предполагал, узнать то, на что я не имел права, ради миссии, которую он запланировал. Сколько раз я гордо называл себя капитаном, говорил Каю, мол, я не наивный принц, нуждающийся в советах и опеке, и все это время я играл на руку Таллису Райкрофту и его банде негодяев.

— Так ты решил использовать меня, чтобы найти путь на вершину.

— Не только. Также мне нужно в принципе туда попасть. Я не собираюсь начинать войну с Пагосом, нарушив их границы. Они узнают обо мне, едва я начну восхождение, и поймают нас с парнями прежде, чем мы доберемся до ледяного дворца. Пирата не подпустят к кристаллу.

Лира откидывается на спинку стула, и лицо ее озаряется пониманием в тот же миг, что и мое.

— Но подпустят принца, — говорит она.

Райкрофт хлопает в ладоши:

— Умница. — Затем поворачивается ко мне, широко раскинув руки, словно в приветствии. — Твои дипломатические связи пригодятся, золотой мальчик. Если мои ставки верны, то ты уже заключил с ледяными какую-то сделку. Предложил им что-то в обмен на вход. Отправившись с тобой, я, во-первых, обойдусь без слежки, а во-вторых, ограблю это чертово местечко. Когда до них дойдет, что мы с ребятами задумали, в моих руках уже будет вся сила океана.

— Отличный план, — киваю я. — Проблема в том, что я не собираюсь с тобой делиться сведениями и у меня слишком плотное расписание, чтобы устраивать тебе экскурсию на гору.

— Я и не рассчитывал, что будет легко, — вздыхает Райкрофт. — Но ты и не обязан ничего мне устраивать, это ведь мы берем тебя с собой.

Ксапрарцы приближаются, смыкая вокруг нас кольцо.

— Что касается сведений, я могу выпытать их у тебя и твоей дамочки по дороге. Сбережем время.

Я ухмыляюсь и смотрю на Лиру. Она моргает, не потрясенно, а словно обдумывает услышанное как предложение, не угрозу. Если она испугана, то хорошо это скрывает.

Она медленно и уверенно поднимает со стола кубок.

— Для ясности, — говорит, равнодушно взбалтывая ром, — я не его дамочка.

И прежде чем я успеваю перевести взгляд на Райкрофта, Лира наклоняется вперед и выплескивает золотую жидкость ему прямо в глаза. Он издает нечеловеческий вопль, и я вскакиваю на ноги, выхватив кинжал, пока Райкрофт раздирает пальцами лицо, по которому с каждым движением струится золотая пыль.

— Ах ты тварь! — рычит он, слепо нащупывая меч.

Лира вытаскивает маленький кинжал, спрятанный в сапоге, и мы встаем спина к спине. Тени Райкрофта окружают нас, и краем глаза я вижу, как на шканцах собираются стрелки. Я, может, и в силах одолеть десяток пиратов, но даже я не пуленепробиваемый. И Лире до неуязвимости далеко, какое бы пламя ни бежало по ее венам.

— По-твоему, это было умно? — Райкрофт трет глаза обратной стороной рукава.

— Может, и нет, — отвечает Лира. — Но точно было забавно.

— Забавно? — Он делает шаг ближе, едва не дымясь от ярости. — Что ж, сейчас мы позабавимся.

Я выгибаюсь и разворачиваюсь, меняя нас местами, так что теперь сам стою лицом к лицу с Райкрафтом.

— Что толку горевать о пролитом роме, — говорю ему.

Мгновение он лишь пялится на меня, мертвецки неподвижный. А потом приподнимает уголки губ и смаргивает кровь из левого глаза.

— Подумать только, а ведь во время пыток я собирался сохранить при тебе твой самый драгоценный отросток.

Когда он нападает, я отталкиваю Лиру и отшатываюсь сам. Ксапрарцы сначала расступаются, а потом смыкают круг, точно стервятники, готовые склевать остатки туши после убийства. Райкрофт замахивается своим тяжелым мечом, и когда тот встречается с моим кинжалом, во все стороны летят слепящие искры.

Я пинаю противника по колену, он спотыкается, шипит, но через пару секунд уже вновь наносит рубящие удары мечом. Смертельные удары, никакой пощады. Я отпрыгиваю назад, и лезвие рассекает мне грудь.

Я стараюсь не замечать боли. Райкрофт безумен, раз решился напасть не только на принца, но и на капитана. Пролитие королевской крови карается смертью, но пустить кровь мне… Моя команда сочтет смерть слишком мягким наказанием.

Я делаю выпад, целясь кинжалом ему в живот. Райкрофт с трудом уворачивается, а я поскальзываюсь и с минимальным изяществом вонзаю клинок ему в бедро. Я чувствую, как острие врезается в кость, а когда отдергиваю руку, кинжал остается в ноге Райкрофта.

Он хватается за рукоять. Сейчас он мало похож на человека, как будто даже боль слишком напугана, чтобы его коснуться. Без церемоний, он резко выдергивает кинжал. На клинке ни капли крови, и я переживаю, как бы Райкрофт не заметил потусторонний блеск стали, но он, едва взглянув на оружие, отбрасывает его прочь.

— И что дальше? — спрашивает. — Кончились трюки?

— Ты убьешь безоружного? — Я насмешливо подманиваю его пальцем.

— Думаю, мы оба знаем, что ты не бываешь безоружен. И что убивать я тебя буду гораздо медленнее и мучительнее.

Райкрофт кивает кому-то за моей спиной. Я успеваю последний раз взглянуть на Лиру и увидеть предупреждение в ярком сиянии ее глаз, а потом ко мне подлетает тень. Я слишком поздно запрокидываю голову, и череп пронзает слепящая боль.

Глава 27 ЛИРА

Я трогаю языком порез на губе. Мои руки привязаны к огромной балке, а на другой стороне комнаты на точно такой же перекладине висит Элиан.

Даже откинув голову на растрескавшееся дерево, он все равно выглядит как прекрасный принц. Из-за кровавой раны волосы его спутались, на челюсти и во сне играют желваки, а ресницы трепещут, будто Элиан вот-вот откроет глаза, отчего что-то сжимается в моей груди.

Он не приходит в себя.

Дыхание его затруднено, но я удивлена, что он вообще дышит. Я слышала хруст, когда его треснули по затылку дубинкой. Удар труса. Элиан побеждал и уже через пару минут — даже без своего любимого кинжала — убил бы Таллиса Райкрофта. Голыми руками, если бы пришлось. А я бы помогла.

Будь у меня песня, я бы даже не стала тратить ее на такого, как Таллис. Пусть бы утонул, познав весь ужас смерти, без утешения красотою и любовью. У Элиана целая армия, и надо было использовать ее, чтобы раздавить Райкрофта, но принц предпочел войне уловки.

«Уйдем чистенькими, — сказал он. — Прежде, чем кто-нибудь заметит пропажу».

Я смотрю на свои руки, измазанные кровью Элиана. Чистенькими мы не ушли.

Русалки в море поют о людях. Мурлычут песню, словно детскую колыбельную, повествующую об убийстве Кето. В ней русалки восхваляют человеческую храбрость и то, как они одержали победу вопреки всему, но я никогда не видела проявлений этой храбрости, пока не попала на корабль Элиана. Даже самые сильные из мужчин попадали под мое влияние, а кто не соблазнялся, тот был слишком напуган, чтобы бросить мне вызов. Элиан другой. В нем есть отвага — или безрассудство, замаскированное под оную. А еще милосердие. Даже к существам вроде Мейв, чью жизнь он забрал как последнее средство. Он не наслаждался убийством, просто хотел поскорее со всем покончить. Как я с принцем Калокаири. И с Крестелл.

Интересно, стала бы я такой же, если б выросла человеком? Убийцей, но милосердной и не жаждущей проливать кровь. Или, может, вообще не убийцей. А обычной девушкой, как любая другая, что ходит по миру. Кето создала наш народ в войне и жестокости, но именно Морские королевы превратили ее ненависть в наше наследие. Королевы, как моя мать, что учили своих детей быть бесчувственными солдатами.

Семья Элиана научила его быть кем-то другим. Тем, кто не бросит незнакомку в беде, оттолкнет с дороги и вместо нее сразится с деспотичным пиратом. Благородство, которое я высмеивала, уже дважды спасло мне жизнь. Это и значит «быть человеком»? Вытаскивать кого-то из опасности и самому бросаться в бой? Всякий раз, когда я вступалась за Калью, Морская королева упрекала меня в слабости и наказывала нас обеих, словно тем самым могла разорвать наши узы. Я годами следила за каждым своим движением и взглядом, чтобы ненароком не выдать каких-либо привязанностей. Королева сказала, что это удел низших. Что человеческие эмоции — лишь проклятье. Но именно из-за своих человеческих эмоций Элиан спас меня. Помог. И наверняка верит, что я отвечу тем же, когда придет время.

Элиан шевелится и издает низкий стон. Голова его болтается из стороны в сторону, глаза открываются. Он моргает, осмысливая обстановку, и уже через несколько секунд понимает, что руки его связаны. Вяло дергается, словно в силах сбежать, а потом поворачивает голову ко мне. Через всю комнату я вижу, как заостряется его изящная челюсть.

— Лира? — голос принца шершавый, как песок. Должно быть, он замечает кровь — она, кажется, повсюду, — потому что тут же спрашивает: — Ты ранена?

Я снова облизываю трещину в губе, по которой меня ударил Таллис.

Кровь теплая и горькая.

— Нет. — Я опускаю голову, чтобы Элиан не увидел правды. — Это ты меня своей кровью забрызгал.

Его смешок похож скорее на фырканье.

— Как всегда очаровательна.

Элиан глубоко вдыхает и на мгновение прикрывает глаза. Наверное, боль нестерпима, но он пытается задвинуть ее подальше и вновь стать отважным воином. Как будто явить мне другие свои стороны для него равносильно оскорблению.

— За это я его убью, — уверяет он.

— Сначала постарайся, чтоб он не убил нас.

Элиан вновь дергает веревку, выкручивает руки под немыслимым углом, пытаясь сместить узлы. Он похож на угря, скользкого и слишком быстрого, чтобы я со своего места разглядела все его действия.

— Перестань, — говорю я, заметив, что веревка покраснела. — Это не поможет.

— Я хотя бы пытаюсь, — отзывается Элиан. — Можешь и сама попробовать выбить большой палец из сустава, прошу, не стесняйся. А еще лучше позови-ка сюда сирен на псариине, чтобы они убили нас сами, лишив Райкрофта шанса.

Я вскидываю подбородок:

— Нас бы здесь не было, если бы ты не настоял на таком нелепом плане.

— Кажется, из-за пробитой головы пострадал мой слух, — голос его утратил привычную мелодичность. — Что ты сейчас сказала?

— Ты даже не понял, что тебя дурят. И сам пришел в его ловушку.

Элиан передергивает плечами.

— Ожерелье у него, так что я бы все равно пришел, даже если б знал о засаде. Я слишком многим пожертвовал, чтобы спасовать перед последним препятствием.

— Как будто ты что-то знаешь о жертвах.

— Я думаю о троне, которого в любой миг могу лишиться.

— Ты принц королевства, полного света и тепла.

— Как раз этим королевством я и пожертвовал!

— В каком смысле?

Элиан вздыхает:

— В таком, что я не просто договорился с принцессой обменять карту на ожерелье. — Теперь его голос полон тоски. — Я пообещал, что мы будем править вместе, если она поможет.

Я открываю рот, пока слова его тяжелым грузом тонут в воздухе. Я тут пытаюсь украсть материнский трон, а Элиан свой продает за сокровища.

Прямо как пират.

— Ты идиот? — недоверчивый возглас вылетает из моего рта, словно пуля.

— Кристалл может спасти множество жизней. А брак с принцессой Пагоса точно пойдет на пользу моей стране. По крайней мере, о таком мой отец и не мечтал. Я буду лучшим королем, чем он смел надеяться.

Ему бы говорить об этом с гордостью, но слова его грубы и горьки. Полны не только обиды, но и печали.

Я думаю о том, сколько времени пыталась заставить собственную мать гордиться. Достаточно, чтобы я забыла, каково это — чувствовать удовольствие или хоть что-нибудь, чего она не приказывала чувствовать. Я покорно стала ее подарком для тритона, словно я лишь плоть, которую он может поглотить, и утешалась тем, что это мой долг перед королевством. И Элиан стал жертвой того же проклятья. Взвалив на плечи тяготы всего мира и бремя собственного титула, он готов отказаться от того, что больше всего ценит. От свободы, приключений, счастья. От того, что я едва помню.

Я отворачиваюсь, смущенная тем, сколь много себя вижу в его глазах.

«Ты ведь все равно должна забрать его сердце, — думаю я. — Разве есть выбор?»

— Если ожерелье такое ценное, — говорю вслух, — надо было просто убить Таллиса и забрать его.

— Нельзя убивать каждого, кто тебе не нравится.

— Знаю. Иначе ты бы уже был мертв.

Но это неправда. Я даже удивляюсь, насколько неправда. Потому что могла убить принца — или хотя бы попытаться — и выполнить приказ матери уже дюжину раз.

Прежде чем Элиан успевает ответить, сверху доносится треск. Я слышу низкий гул на ветру и на секунду решаю, что это морские волны бьются о жалкое подобие корабля Таллиса Райкрофта, но тут гул становится громче, и стены содрогаются от удара. С потолка летит пыль, под нами раскалываются половицы.

Сначала раздается целый хор голосов, а потом ничего, кроме грохота пушек и выстрелов. Криков и смерти. Мира, погруженного в хаос.

Элиан остервенело дергает за веревки. Он закрывает глаза, и я слышу громкий щелчок. Недоверчиво смотрю, как он пытается высвободить руку, неестественно подогнув большой палец левой руки. Поразительно, но почти получается, только на полпути веревка вновь упирается в кожу.

— Проклятье. — Элиан сплевывает. — Слишком туго, не выскользнуть.

Корабль стонет. По стене ползет огромная трещина, оконная рама разлетается в щепки под напором. По палубе над нами стучат сапоги, и оглушительный звон мечей уступает только грохоту артиллерийских орудий.

— Что это? — спрашиваю я.

— Моя команда. — Элиан вновь терзает веревку. — Я где угодно узнаю пушки «Саад». — Его улыбкой можно освещать города. — Послушай, как рычит моя девочка.

— Они пришли за нами?

— Конечно, за нами. И если в процессе пострадал мой корабль, мало никому не покажется.

Едва с его губ слетает последнее слово, пушечное ядро вышибает остатки окна, проносится мимо меня и врезается в деревянную балку, к которой привязан Элиан. Он пригибается с сиреньей скоростью, и его, как дождем, присыпает щепками. У меня перехватывает дыхание, к горлу подступает тошнота. Но тут Элиан поднимает голову и стряхивает с волос пыль.

Глубокий вдох, и мое обезумевшее человеческое сердце возвращается к привычному ритму. Элиан разглядывает окружившие его обломки и вдруг медленно, почти злорадно улыбается.

Он выскальзывает из-под развалившейся балки и встает. Затем подпрыгивает и быстро проводит связанными руками под ногами, дабы узлы оказались спереди. И оглядывает отсыревшую комнату в поисках чего-нибудь, чем можно перерезать веревку, но здесь нет ничего, кроме двух пленников.

Элиан поворачивается ко мне, и улыбка его тает. Удерживающая меня балка цела и готова уничтожить меня вместе с кораблем. Принц смотрит на свои связанные руки, на большой палец, болезненно выбитый из сустава. Затем на комнату, где нет ничего, чтобы помочь. И на девушку, которую не может спасти.

— Уходи, — говорю я.

Взгляд Элиана застывает. Темнеет. Зелень его глаз исчезает в водовороте гнева.

— Образ мученицы тебе не к лицу.

— Просто уходи, — шиплю я.

— Я не брошу тебя здесь.

Воздух пронзают звуки выстрелов. И крик — яростный рев — такой громкий, что я вздрагиваю. Элиан поворачивается к двери. Его команда по ту сторону может погибнуть. Мужчины и женщины, которых он называет семьей, готовы отдать жизни за своего капитана. И ради чего? Чтобы он сам погиб, спасая чудовище, на которое и охотился? Девушку, помышляющую украсть его сердце? Предательницу во всех смыслах этого слова.

Мы оба поставили на кон свои жизни и королевства, чтобы найти око и свергнуть мою мать. Если нет выбора, то я не согласна просто стоять и смотреть, как кто-то другой теряет свое королевство, лишь бы не быть одной, когда потеряю свое.

— Элиан, — голос мой убийственно спокоен.

— Я…

— Беги! — кричу я, и, к моему удивлению, принц повинуется.

Стискивает зубы, играет желваками, принимая тяжелое решение. Но затем поворачивается и со скоростью стрелы уносится прочь, оставив меня на произвол судьбы.

Глава 28 ЛИРА

Я жду смерти.

Есть шанс, что, умерев, я снова стану сиреной. И труп великой Погибели Принцев застрянет на пиратском корабле. Возможно, затонувшем корабле. Наверное, здесь меня и не найдет никто, кроме русалок. А мать притворится, будто скорбит о потере наследницы, или же просто прикажет Пожирателю Плоти заделать ей новую.

Я слегка жалею себя, когда в дверь влетает Таллис Райкрофт. Он окидывает взглядом холодное пустое помещение и вырывает из стены не то полку, не то просто дощечку; ржавые гвозди с треском раздирают дерево.

Там, куда Элиан вонзил кинжал, штаны Райкрофта запятнаны кровью. В прорехе виднеются толстые черные швы на коже. Латали наспех, но, похоже, сработало. Должно быть, клинок не зацепил артерии.

Костяшки пальцев Таллиса покрыты ссадинами и царапинами. Расхаживая по комнате, он хромает. Затем замечает сломанную балку, к которой был привязан принц, и пинает в меня щепки.

Я и не пытаюсь уклониться.

— Где он? — рявкает Таллис.

Я скрещиваю ноги и равнодушно пожимаю плечами:

— Тебе придется уточнить.

Он в два шага пересекает комнату и, схватив меня за шею толстыми пальцами, с рыком вздергивает на ноги.

— Ты скажешь, где он, — шипит. — Или я сверну твою хорошенькую шейку.

Его руки на моем горле напоминают мне материнскую хватку. Хочется кашлять и хрипеть, но даже на это воздуха не хватает. По венам несется чистая ярость, сталкивая и смешивая мои внутренности, пока не остается ничего, кроме непроглядной бездны отвращения.

— Выглядишь расстроенным, — скалюсь я.

Таллис убирает руки.

— Они рвут мой корабль в клочья! Когда я найду этого ублюдка, то сотворю с ним такое, для чего еще не придумано слов. Он объявил войну.

— А мне показалось, что не он, а ты, когда напал на мидасского принца и взял его в плен. Если тебе сейчас так паршиво, только представь всю мощь золотой армии, пущенную на твою поимку.

Он прищуривается.

— Как там называется, когда кто-то нападает на члена одной из королевских семей? Ах, да. — Моей улыбкой можно резать плоть. — Измена человечеству. За такое все еще топят?

При упоминании об этом лицо Таллиса мрачнеет.

Последняя подобная казнь случилась задолго до моего рождения, но сирены до сих пор о ней говорят. Люди, поднявшие оружие против правителей, нарушили мирный договор между королевствами. Их корабль оставили посреди океана, отдав моему народу на съедение. Но сирены не нападали. Лишь смотрели, как предатели, лишаясь дыхания, хватаются за горла. А потом, в самом конце, приблизились, чтобы они умерли в страхе. По словам матери, сирены вырывали сердца людей только с их последним ударом.

Судя по лицу Таллиса, он тоже слышал эти жуткие истории.

Он неуклюже вытаскивает свой меч и прижимает лезвие к моей шее.

— Тебе-то какое дело? — шепчет. — Разве он не бросил тебя здесь?

Он явно хочет, чтобы я почувствовала себя преданной, но его упреки не достигают цели. Элиан ушел, послушавшись меня, и остался бы, если бы я попросила. Наверное, и умер бы, если б я позволила. Но я не стала. Я отыскала внутри какую-то крошечную частичку, о существовании которой давно позабыла — которую, как я думала, с корнем вырвала из меня мать, — и отпустила его.

— Можем обсудить это после того, как ты меня убьешь? — спрашиваю я.

Таллис гладит меня по щеке клинком. И не успеваю я вздрогнуть, как он вскидывает меч и быстро его опускает.

К ногам падает рассеченная веревка, а я смотрю на свои освобожденные руки.

— Люблю дамочек с огоньком, — мурчит Таллис. — Давай глянем, много ли его в тебе.

Я не трачу время на улыбки и сразу вцепляюсь в него ногтями.

Таллис явно ждал чего угодно, но не того, что я попытаюсь вырвать его сердце. Я бросаюсь на него словно стервятник и царапаю, царапаю, пока руки не тяжелеют. Его грудь. Глаза. Все, что попадается под руку. Когда пират стряхивает меня, я и секунды не задерживаюсь на полу, прежде чем снова повиснуть на нем.

Я зверь, рвущий зубами его нежную человеческую плоть. Рот наполняется его вкусом. Едким. Странной смесью металла и воды. Я сильнее впиваюсь в Таллиса зубами, пока он не отдирает меня от своей руки вместе с куском кожи.

— Мерзкая тварь! — вопит он.

А я гадаю, насколько сейчас похожа на Пожирателя — с ошметками Райкрофта в уголках рта и улыбкой дьявольской богини, породившей нас всех. Я провожу языком по губам и рычу, чувствуя на зубах сгустки грязной пиратской крови.

Таллис идет ко мне, каждый шаг грохотом отдается в ветхих половицах. Приблизившись, он поднимает меня за кружевной ворот платья и впечатывает в стену. Стискивает своими ногами мои, вонзает колени в бедра.

Затем бьет меня по лицу основанием ладони, и я напарываюсь щекой на торчащий гвоздь.

— Ты за это заплатишь, — жарко дышит Таллис мне в ухо.

— Конечно же. — Я чуть сдвигаю бедра и твердой рукой тянусь к его плащу. — Но пока что я была бы признательна, если б ты не испачкал меня своей кровью.

Нащупав в складках ткани рукоять кинжала, я резко его выдергиваю и тут же наношу яростный удар. Проворачиваю запястье влево, и Таллис моргает. А когда я отнимаю руку, сглатывает и хрипит.

Хватка на моем вороте разжимается.

Я соскальзываю вниз по стене и выдыхаю.

«Отвлечение внимания, — сказал Элиан. — Действуй так быстро, чтобы противник и не заметил».

Я смотрю на Таллиса. На его демонические глаза и серую, как кость, кожу. Страх и удивление накатывают на него будто штормовые волны. И кинжал, его же кинжал, торчит из живота. Мне легко удалось его забрать. Очевидно, трудно заметить, что кто-то крадет оружие у тебя из-за пояса, когда в то же время этот кто-то рвет твою плоть зубами.

Лезвие вошло так глубоко, что рукоять придавливает рубашку. Но падает Таллис не сразу. Еще несколько секунд хмурится и задыхается, и только потом его затылок наконец с треском бьется об пол.

Я сглатываю, замерев над его телом. В груди пустота. Обычно после убийства я ощущаю прилив сил, но теперь близ моего заикающегося сердца лишь расползается бездонная пропасть. Я впервые отняла жизнь с тех пор, как стала человеком. И ведь думала, что это неважно, но вот на мне кровь. Лицо Райкрофта расслабляется, и я не знаю, почему дрожу.

Я смотрю на него, но вижу лишь Крестелл, умирающую под крики Кальи, и собственные руки, мокрые от ее крови. И слышу связавшую нас клятву.

«Стань королевой, в которой мы нуждаемся».

Я зажмуриваюсь и жду, когда помутнение пройдет. Надеюсь, что пройдет, иначе я рискую сойти с ума в этой каморке. С чего я вообще вспомнила о тете? Таллис ведь далеко не первый убитый мною после нее. Я стискиваю кулаки, чувствуя, как из-под ногтей сочится кровь. Но Крестелл стала началом моего пути в бездну. В облике человека я могла бы притвориться, что начинаю с чистого листа, если б захотела. Хотя бы ненадолго. Но уже не могу. Не теперь. Я убийца в каждой жизни.

Открыв глаза, я смотрю вниз. Таллис снова Таллис, а лицо моей тети вернулось в прошлое. Я вздыхаю с облегчением и прищуриваюсь, краем глаза заметив какой-то отблеск. Лучи рассветного солнца озаряют металлическую цепочку на шее пирата. Она притягивает свет, словно крошечная звезда, жаждущая и дальше пылать. Пошатываясь, я присаживаюсь возле тела и раздвигаю воротник.

Пагосское ожерелье все еще здесь. Ключ к освобождению ока. Я улыбаюсь и расстегиваю замочек, осторожно, словно могу разбудить спящего пирата, а затем кладу украденный артефакт в карман.

Когда дверь распахивается, я вскакиваю. Плечи напряжены, ногти готовы вновь стать оружием.

Элиан идет прямиком ко мне, даже не глядя на Таллиса Райкрофта. Глаза принца сияют зеленью и облегчением, черные волосы торчат во все стороны, укрывают лоб, липнут к лицу. Рубашка его порвана, но я вздыхаю, не заметив новых ран. Только грязь и крупицы пороха. Не хочу сейчас гадать, чем вызвана моя радость: тем ли, что без Элиана мне не свергнуть мать, или совсем иным.

На ремне его закреплен кинжал, все так же полный магии, а в руке сабля — его сабля — золото и пепел, мерцающие на фоне разбитого стекла. Приблизившись, Элиан бросает оружие на пол и обхватывает меня за плечи. И на лице его расцветает улыбка, какой я еще никогда не видела.

Я говорю первое, что приходит в голову, повторяя сказанное им в Эйдиллионе:

— Я была уверена, что уже избавилась от тебя.

Элиан сверкает ямочками на щеках и оглядывается через плечо. За ним бок о бок стоят Кай, Мадрид и Торик. Они пришли. Не только за капитаном, но и за приблудышем. Странной девчонкой, которую выловили из океана. Они пришли за мной.

Элиан вновь поворачивается ко мне и поджимает губы, заметив пылающие на моей щеке царапины. И покрывающую меня кровь, как мою, так и совсем чужую.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

— То, что умею лучше всего.

— Треплешь мне нервы?

— Спасаю тебя. — Принц поднимает саблю. — Уже второй раз. Не то чтобы я считал.

Третий, если вспомнить, как он оттолкнул меня от Райкрофта на палубе. Элиан, может, и не считает, но считаю я.

— Не верится, что ты за мной вернулся. — Я не утруждаюсь проявлять благодарность.

Элиан стучит по ремню с радостно сияющим кинжалом:

— На самом деле я вернулся за ним. А твое спасение просто пришлось кстати.

Я поднимаю на него яростный взгляд:

— Я не нуждаюсь в спасении.

И лишь теперь Элиан смотрит на растянувшееся на полу тело. Как будто только осознал, что главарь пресловутых ксапрарцев, похититель пиратов и принцев, истекает кровью у его ног.

— Напомни мне никогда тебя не злить, — говорит Элиан.

— Слишком поздно.

Он ухмыляется. И продолжает ухмыляться, когда я вижу, как Райкрофт отрывает голову от пола. Рука его задерживается на поясе лишь на секунду, а затем взлетает в воздух, и я с удивлением смотрю на пистолет, черный, будто чернила кальмара. И в тот миг, когда Элиан поворачивает голову, а его команда в панике бросается вперед, раздается выстрел.

Я не впервые слышу этот звук, но сейчас он кажется громче и будто отдается в моих костях, пульсируя в такт моему сердцу. Ему подчиняется все вокруг. Запах пороха, жуткий предостерегающий крик, сорвавшийся с губ Кая. И Элиан. Улыбка его исчезает, стоит ему заметить страх в моих глазах. Я трижды задолжала ему жизнь.

Я отталкиваю принца из-под пули почти рефлекторно.

На мгновение комнату накрывает тишина. Лишь доля секунды, когда из мира будто высосали все звуки. А потом я чувствую ее. Обжигающую боль от металла, что раздирает мою человеческую кожу.

Глава 29 ЭЛИАН

Однажды я умер, и с тех пор смерть обходит меня стороной.

Мне тогда было тринадцать или какое-то столь же счастливое число лет. Примерно в миле от берегов Мидаса есть маяк на небольшом клочке плавучего луга. Морская стража использует его как наблюдательный пункт, а мы с друзьями с его помощью доказывали свою храбрость. Смысл был в том, чтобы проплыть эту милю, прикоснуться к мокрым пучкам травы и взобраться на зеленый островок как гордый завоеватель.

И не утонуть.

Туда никто вот так не плавал, ибо те, кто мог до этого додуматься, были слишком юны, а другие в силу возраста уже познали полезность лодок. Но то, что я могу стать первым, лишь добавило забаве привлекательности. И рев в моей голове, умоляющий не рисковать жизнью, превратился в тихий шепот.

Я добрался до маяка, но подтянуться сил уже не хватило. Зато хватило, чтобы закричать, а потом рот наполнился водой, и я позволил золоту захлестнуть меня.

Не знаю, долго ли был мертв, потому что отец об этом говорить отказывается, а маму я никогда не спрашивал. Но мне казалось, что целую вечность. И мир, наверное, проникся ко мне особой жалостью, ведь несмотря на все последующие безумные и смертельные выходки — на фоне которых заплыв до маяка меркнет, — я все еще жив. Не тронут вторым касанием смерти. А благодаря первому почему-то еще и неуязвим.

В тот миг, когда в воздухе свистит пуля, а холодные руки Лиры толкают меня на пол, я злюсь на собственную неуязвимость. Талант выживать, пока вокруг продолжают гибнуть люди.

— Нет! — кричит Мадрид, бросаясь вперед.

Она пинает Райкрофта в челюсть, и зубы его разлетаются во все стороны, я даже отследить не могу. Кай отчаянно удерживает ее за талию, а Мадрид бьется в его руках, вырывается, жаждет прикончить пирата. Того, кто похитил ее капитана. Кто, вероятно, продал ее в рабство. И кто прямо у нее на глазах пристрелил девушку.

Мадрид вопит и сыплет проклятьями, в то время как Лира не издает ни звука.

Но даже ее хмурое молчание кажется оглушительным. Она прижимает руку к дыре в боку. Затем смотрит на мокрые от крови трясущиеся пальцы.

— Не жжется, — удивляется она и падает на пол.

Я бросаюсь к ней, подхватывая хрупкое тело прежде, чем оно ударится о дерево. Сжимаю ее голову в руках, и Лира начинает захлебываться. Кровь. Слишком много крови. Всякий раз, стоит мне моргнуть, она словно растекается все дальше и дальше, пока не пропитывает весь правый бок ее платья.

Я прижимаю ладонь к ребрам Лиры, давлю. Она права, не жжется. Кровь ее сочится между моими пальцами точно талый лед. Чем сильнее я давлю, тем больше Лира дрожит. Бьется в конвульсиях, пока я пытаюсь остановить вытекающий из нее холод.

— Лира, — зову я. Звучит больше похоже на мольбу, чем на имя. — Ты не умрешь.

Я не хочу снова смотреть на рану. Не хочу из страха, что Лира все же умрет, и тогда мои последние слова ей могут оказаться ложью, и я буду тем еще болваном.

— Знаю, — откликается она, и голос звучит куда тверже моего, как будто боль — пустяк. Ну, или как будто ей приходилось испытывать и похуже. — Мне еще нужно взобраться на гору.

Ее голова клонится набок, но я крепко удерживаю ее в руке, приподнимаю. Если Лира сейчас потеряет сознание, то неизвестно, очнется ли потом.

— Знаешь, а ты ведь почти сравняла счет. Но я по-прежнему впереди.

Она чуть ерзает:

— Ненадолго.

Пальцы мои залиты ее кровью, промокший подол рубашки липнет к бедру.

— Вот тебе в качестве компенсации. — Лира поднимает дрожащую руку, и из ее ладони в мою опускается маленький кулон.

Синее, чем ее глаза, и слишком изящный, чтобы обладать такой силой. Пагосское ожерелье.

Лира достала его.

Я смеюсь и соображаю, чего бы такого остроумного сказать, вроде «оно не в моем стиле» или, может, «у меня уже есть такое же из золота», но Лира вдруг закатывает глаза, и, похоже, уже нет смысла шутить, потому что она не услышит.

— Капитан! — кричит Мадрид, так и не вырвавшаяся из хватки Кая. — Ей нужен док.

Надо мной, сжимая мои плечи мощными руками и возвращая меня к реальности, нависает Торик. Я сглатываю. Киваю. Встаю, удерживая в объятиях почти невесомую Лиру. И бегу прочь от подонков с Райкрофтского корыта, оставляя за спиной кровавые следы.

— Пошевеливайтесь! — ору, едва ступив на «Саад». — И чтоб эту посудину разнесло в щепки волной от нашего ухода!

«Саад» покачивается и погружается в хаос. Люди бегают с одного конца палубы на другой, тянут тросы от лебедок, расчищают гик и подгоняют паруса, вычисляя направление ветра. Я пробираюсь вперед, проталкиваясь мимо тех, кто замирает, замечая в моих руках окровавленную девушку, и предлагает помощь.

— Элиан, — зовет Кай. — Ты ранен. Давай я ее понесу.

Я игнорирую его и поворачиваюсь к Торику. На Лиру тот смотрит с грустью. Может, раньше она и не была одной из нас, но смерть в сражении гарантирует симпатию людей.

— Убедись, что док готов, — говорю я, и старпом кивает.

Через его плечо небрежно перекинут Райкрофт, его кровь капает Торику на спину. Ублюдок жив, но еле-еле и явно ненадолго, если я до него доберусь. Лира так и лежит безвольно на моих руках, и я кричу Торику, чтобы побыстрее привел доктора. Он не колеблясь сбрасывает Райкрофта на пол и мчится в трюм.

На самом деле дока у нас нет, но помощник инженера когда-то путешествовал с цирком Плазматаша, и этого достаточно. Пока я несу к нему Лиру через все коридоры и изгибы своего корабля, в голову вдруг приходит мысль, что из всех собравшихся здесь принцев, пиратов, убийц и каторжников помочь ей может лишь маленький мальчик из цирка. Это кажется забавным, и я представляю, как посмеялась бы Лира, если б знала, что штопать ее будет инженер-салага. Какой бы язвительный комментарий она отвесила, и как бы он проник в мое тело, словно чудесный яд. Словно пуля.

Я врываюсь в тесную комнату, следом влетает Кай. Невольный лекарь указывает на стол посреди инженерской каморки.

— Кладите ее туда, — выдыхает испуганно. — И расстегните ей платье.

Я делаю, что велено, и достаю кинжал. Странно, сначала я думаю, что кровь из раны уже хлестать не должна — разве она не вся уже на мне и на платье Лиры? — но потом, когда кровь все же льется, мне кажется, что ее слишком мало. А может, она уже вся вытекла. Может, в теле ничего не осталось.

— Боги. — Кай отступает, когда я разрезаю платье Лиры. — Она выживет?

— А тебе не все равно? — огрызаюсь я.

Он ни в чем не виноват, но кричать на Кая — это почти как кричать на себя, а сейчас мне очень нужно все выплеснуть. Ведь виноват я. Если Лира умрет, это будет на моей совести.

«Не верится, что ты за мной вернулся».

Но прежде всего я ее бросил.

— Я не желаю ей смерти, Элиан. — Кай сжимает мою руку, помогая сохранить равновесие, пока что-то внутри разваливается и грозит разорвать меня на куски. — Никогда не желал. К тому же, — он сует руку в карман и вздыхает, — она защитила тебя, когда я не смог.

— Похоже, чистый выстрел, — говорит док, и я поворачиваюсь, взбешенный иронией.

Выстрел был грязный во всех отношениях.

— Пуля лишь оцарапала ей ребра, — продолжает док. — Но надо проверить, не пострадали ли органы. — Он указывает пальцем в перчатке на Кая. — А ты не загораживай мне свет, лучше принеси полотенца.

Кай не возмущается, не говорит, мол, лучше дать Лире умереть, чтобы она уж точно нас не предала. Он разворачивается и быстро уходит, даже не сверкнув на прощание глазами.

— Она не повредила ничего важного, — вновь подает голос док.

Звучит скорее как мысли вслух, а не вопрос, но он смотрит на меня выжидающе.

— Точно не знаю, — отвечаю я. — Крови было много.

Он пожимает плечами и берет из ящика с виду абсолютно незаконный инструмент.

— Не встречал еще механизм, который не могу исправить. Человеческое тело — оно ведь та же машина. — Док поднимает на меня полный уверенности взгляд. — Однажды я спас обезьяну с ножевым ранением под ребра. Несчастный случай с лопнувшим воздушным шаром. Тут то же самое.

Звучит обнадеживающе, так что я киваю, и в тот же миг в дверь влетает Кай с охапкой чистых полотенец. А затем мы оба уходим тем же путем, каким пришли. Я не возражаю. Даже рад, что меня отослали, дабы не мешал доку работать. А то пялился бы на безвольное тело Лиры и думал о том, что еще никогда не видел ее такой уязвимой. Такой способной умереть…

Не дав себе ни секунды передышки, я возвращаюсь на палубу к Райкрофту. Матросы вокруг него раздувают ноздри в ожидании, когда им дадут волю. Я чувствую, как напряжен стоящий рядом Кай. Он едва сдерживается и явно очень надеется, что я не попрошу его сдерживать остальных. В этом вся суть моей команды. Им необязательно быть друзьями. Даже необязательно нравиться друг другу. «Саад» — это семья, и, защитив меня, Лира кое-что доказала Каю. Я запер ее в темнице, заставил торговаться за право остаться на корабле, и она все равно меня спасла, считая это правильным выбором. Жизнь за жизнь. Доверие за доверие.

Таллис Райкрофт сверлит меня взглядом, но в состоянии полутрупа он совсем не такой грозный. Его левый глаз заплыл и опух, теперь напоминая холм, и из-за ран на лице губ практически не видно. Дыра в его животе кровоточит.

— Что будешь с ним делать? — спрашивает Кай.

Голос его отнюдь не спокоен, обычным беззаботным тоном тут даже не пахнет. Кай хочет отомстить не меньше, чем я. И не только за похищение его капитана, но и за умирающую девушку в трюме нашего корабля.

— Не знаю.

Мадрид играет между пальцами маленьким складным ножичком. Лезвие задевает кожу, и она позволяет крови капать на раненую ногу Райкрофта.

— Он не достоин жизни, — говорит Мадрид. — Ты не должен врать нам.

Осознав, какую бурю он породил, Райкрофт медленно моргает единственным глазом. Юный принц во мне хочет его пожалеть, но я не могу отвести взгляда от углублений в форме полумесяца и длинных зазубренных царапин на его руках. Раны, нанесенные при попытке отбиться от него. Следы ногтей, так похожие на отметины на моей груди.

Я мешкаю, застигнутый врасплох искаженным образом Погибели Принцев, что возникает перед глазами. Она могла сломать мне шею или как угодно вывести меня из строя, но вместо этого медленно погружала ногти в мою грудь. Сирены всегда так. Всегда тянутся прямиком к сердцу.

— Капитан, — окликает Мадрид, и я смахиваю воспоминание.

— Я собираюсь отыскать воды, кишащие акулами, — отвечаю я, взяв себя в руки, — и сбросить туда его самый драгоценный отросток.

Воцаряется невозмутимая тишина, пока все в пределах слышимости обдумывают мои слова. Райкрофт снова моргает.

— В следующий раз, — говорит Кай, прочищая горло, — соври нам.

— А Лира? — спрашивает Мадрид.

Я пожимаю плечами:

— Зависит от того, в каком настроении она очнется.

— Да нет, я о том… С ней точно все хорошо?

Приходится собрать каждую крупицу силы, но я смотрю на Райкрофта и улыбаюсь:

— Моих людей не так-то просто убить.

Паршивая фраза, но нужно, чтобы остальные поверили. Я и сам должен в это поверить. Я представляю Лиру и как наяву чувствую ее холодную кровь, что сочится сквозь мои пальцы, будто талый лед. Если она не выживет, мой план и моя миссия умрут вместе с ней. Больше всего на свете я жду, когда наш док-инженер появится и скажет, что все обошлось. Что Лира не погибла за меня и все еще может поделиться последним фрагментом головоломки, который освободит кристалл Кето.

И что, возможно — всего лишь возможно, — мне не нужно разрывать Райкрофта на куски.

Глава 30 ЛИРА

Проснувшись, я тут же об этом жалею.

Ребра болезненно ноют, будто некое существо глодает мою кожу, и тело охвачено слабостью — значит, я слишком долго спала.

Комната в таком же беспорядке, как мои мысли. Я одергиваю расстегнутую рубашку и, обхватив рукой туго забинтованные ребра и стиснув зубы, скидываю ноги с какого-то стола. Всего секунда в вертикальном положении, и тварь уже не кожу глодает, а впивается в плоть.

— Мне после пулевых ранений отчего-то тоже всегда не терпится соскочить с кровати.

Рядом над раковиной моет руки Кай. Они густо измазаны маслом и жиром. Закончив, он стряхивает с пальцев воду и устремляет на меня осуждающий взгляд.

— Предполагается, что это кровать? — спрашиваю я.

Кай кладет мне на лоб влажную ладонь, и я с трудом сдерживаю желание отпрянуть от холода.

— Похоже, ты уже не умираешь.

— А разве умирала?

Он пожимает плечами:

— Возможно. Но маленький цирковой док все уладил. Он даже научил меня делать перевязку, а сам убежал следить, чтобы корабль оставался на плаву. — Кай самодовольно кивает на мои бинты. — Само совершенство, да? Мой первый опыт.

— Кровать мне тоже ты выделил? — уточняю я, не в силах не заметить, что кто-то — надеюсь, все же Мадрид, а не Кай — также сменил мое платье на нечто поудобнее.

— Мадрид принесла тебе подушки. — Он вытирает руки о первую попавшуюся тряпицу. — Лучше мы ничего не придумали, так как перемещать тебя было нельзя.

Я смотрю на перепачканную кровью простыню, которой была укрыта. В изголовье лежит бархатная подушка, достаточно мягкая, чтобы мне было удобно спать как угодно долго, а на еще одной овальной подушке видны вмятины в форме моих ног. Не королевские почести, но для подстреленной жертвы на борту пиратского корабля настоящая роскошь.

— Как самочувствие? — спрашивает Кай, и я фыркаю.

— Ты волновался? — Он не отвечает, и я проверяю состояние ребер, глубоко вдохнув. — Нормально.

Повязка плотно прилегает к телу и кажется слишком чистой и свежей на моей липкой коже. Ее явно недавно сменили, а значит, Кай присматривал за мной.

— Я думала, это будет Мадрид, — признаюсь я. — Из всех людей тебя я точно не ждала.

— Она посидела с тобой немного. На самом деле гораздо дольше, чем немного. Пришлось отправить ее немного поспать, пока она не прибила себе веки гвоздями, чтобы они не закрывались. — Кай пялится на собственные ладони. — Она переживала, что ты станешь просто еще одной девчонкой, которой не удалось ускользнуть.

— От чего ускользнуть?

— От Райкрофта, — говорит он и неловко мнется с ноги на ногу. — Я рад, что ты очнулась.

Признание не такое уж пустяковое, как ему бы того хотелось. Несмотря на недоверие между нами, Кай и остальные вернулись за мной, рискуя жизнями, и не бросили меня в одиночку истекать кровью на их корабле. Они остались. Пришли за мной и остались.

— Так теперь ты мне доверяешь?

— Ты чуть не погибла, спасая Элиана. — Кай прокашливается, будто слова даются ему с трудом. — Итак, как я уже сказал, я рад, что ты очнулась.

— Я рада, что ты не убил меня, пока я была без сознания.

Он фыркает:

— Мне нравится твоя манера выражать благодарность.

Я смеюсь и тут же морщусь.

— Долго я спала?

— Несколько дней. Мы нашли сильное снотворное и решили, что тебе неплохо бы как следует отдохнуть. — Кай хватает с умывальника тряпку и нервно перекидывает ее из руки в руку. — Слушай, — начинает осторожно, — знаю, я доставал тебя, но лишь потому, что Элиану, похоже, нравится попадаться в лапы смерти, а я по возможности пытаюсь этого не допустить.

— Как хороший телохранитель, — киваю я.

— Как хороший друг, — поправляет он. — И полагаю, поймав за него пулю, ты заслужила право отдохнуть от моих мерзких выпадов. — Кай вздыхает и бросает тряпку мне на колени. — Думаю, теперь ты официально одна из нас.

Я секунду обдумываю услышанное. Так и сяк верчу мысль, что теперь я своя на корабле, готовом отправиться куда угодно и в никуда. Я ведь этого и хотела, не так ли? Заслужить привязанность команды, чтобы никто меня не подозревал. И все же после слов Кая я думаю отнюдь не о доверии, которое собираюсь предать. Я думаю о том, насколько же непривычно быть солдатом совсем иного рода, завоевывать преданность, спасать жизни, а не разрушать. Сражаться на другой стороне.

— Я не услышала извинений, — говорю я. — Не мог бы ты их повторить?

Кай сверкает глазами, но совсем не так, как прежде, легко, без злобы и враждебности. Еще и улыбается.

— Похоже, Элиан передал тебе свое чувство юмора.

При упоминании принца я замираю.

Он обещал, что не вернется за мной, если что-то пойдет не так, но все равно вернулся. И когда освободился от пут и получил шанс сбежать, не хотел уходить.

В висках стучит, и я крепко зажмуриваюсь. Главная моя цель пребывания на этом корабле — убить Элиана, а когда выпала возможность сделать это чужими руками, я вмешалась.

Оттолкнула его от пули так же, как он вытащил меня из океана. Не думая и не оценивая, что это значит и какую пользу может принести. Я так поступила, потому что это казалось единственно верным решением.

В водном мире Калья — последнее напоминание о моей утраченной невинности. Единственное доказательство того, что существует крошечная часть меня, которую моя мать не сумела заполучить. Не знаю почему, но Элиан вызывает во мне то же дикое чувство, что прежде предназначалось исключительно для Кальи. Желание поддаться искрам преданности и человечности, позволить им завладеть мной. Мы похожи, принц и я. И если в глазах кузины я вижу воспоминания о собственном детстве, то рядом с Элианом я словно нахожусь рядом с иной версией себя. Мы отражение друг друга — два королевства, две жизни. Осколки одного зеркала. Между нами целые миры, но это скорее семантика, чем реальные доказательства наших отличий.

А теперь все совсем печально. Элиан изменил все за секунду единственным жестом, естественным, как дыхание: он улыбнулся. Не потому, что я страдала или пресмыкалась, или послушно исполняла все его прихоти и приказы, как я угождала матери. Он улыбнулся, потому что увидел меня. Свободной, живой, готовой к нему вернуться.

Я так зациклилась на том, чтобы положить конец правлению своей матери, что даже не задумывалась о том, как положить конец ее войне. Добравшись до ока, я все равно собиралась вырвать сердце Элиана, как и было велено, как будто таким образом что-то докажу своему народу. Но что? Что я такая же, как Морская королева, и ценю смерть и жестокость превыше милосердия? Что предам кого угодно, даже тех, кто мне верен?

Если я найду око Кето, возможно, получится спасти от страданий не только сирен, но и людей. Вдруг я сумею остановить вековую вражду, порожденную смертью. Стану новой королевой, которая не превращает своих дочерей в убийц.

Я вспоминаю, как Крестелл, защищая от меня Калью, пожертвовала собственной жизнью.

«Стань королевой, в которой мы нуждаемся».

— Я позову капитана, — прерывает Кай мои размышления.

Я встаю, позволяя боли пронзить тело и утихнуть, и сосредотачиваюсь на внезапно вспыхнувшем стремлении.

— Нет, — говорю. — Не надо.

Кай медлит у двери, уже вцепившись в ручку.

— Ты не хочешь, чтобы он приходил?

Я качаю головой:

— Ему не придется. Я сама его найду.

Глава 31 ЭЛИАН

По мере приближения к Пагосу воздух с каждой лигой становится все разреженней. Мы ощущаем это каждую ночь, наши кости скрипят вместе с «Саад», пока она рассекает воду, которая вскоре превратится в ил и лед. Неважно, как далеко мы продвинулись, ибо Пагос всегда чувствуется нутром. Все отчетливее и отчетливее с каждой саженью он проявляется где-то глубоко в душе. Финальный акт нашего путешествия, где ждет освобождения кристалл Кето.

Райкрофт теперь как никогда напоминает призрака — он заперт в трюме и обеспечен бинтами и лекарствами. Необходимым минимумом, чтобы доплыть до конца. Я к нему не спускался, делегировав эту обязанность Торику и другим членам экипажа, которые легко сладят и с Райкрофтом, и с собственными эмоциями.

Мадрид такого не доверишь. Не в случае, когда замешан ее земляк. Плохие воспоминания, как правило, сказываются на ее моральных качествах, и я могу это понять. Кай тоже не у дел. Не сможет он присматривать за Райкрофтом да приносить ему еду, не сдобренную ядом. Ну и еще есть я. Человек, которому я в этом вопросе доверяю меньше всего.

Лира, может, и жива, но ничего не закончилось. Облегчение окутало мой гнев точно дымка, приглушив его так, что со стороны не разглядеть, но не изгнав совсем. Впрочем, не имеет значения, спущусь я к Райкрофту или нет, — он и без того должен почувствовать, какая судьба его ожидает. Даже до него наверняка доносится протяжный волчий зов Пагоса. В недра хрустальной клетки, где когда-то была заперта Лира и где теперь сидеть Райкрофту, пока я не вручу его ледяному королевству. Пусть слушает свист ветра в комнате темной, как его душа. А когда мы наконец причалим, пусть гниет в пагосской тюрьме, холодной, как его сердце.

— Ты не пьешь.

Лира взбирается по ступенькам на бак. Пытается удержать плечом соскальзывающее одеяло, но из-за резкого движения вздрагивает, потревожив рану на боку.

Я протягиваю руку, чтобы помочь ей подняться, но девушка глядит на нее как на ядовитую змею.

— Хочешь, чтобы я ее отрубила? — спрашивает.

Моя рука так и зависает между нами.

— Не очень.

— Тогда убери ее от моего лица.

Цепляясь за поручень, она преодолевает последние ступеньки и устраивается рядом со мной. Края одеяла скользят по моим ладоням. Ночами нынче так холодно, что спать в сапогах, похоже, единственный способ сохранить пальцы на ногах. Но здесь, когда кругом звезды и песнь «Саад», спешащей навстречу приключениям, мне тепло так, как никогда не бывает в каюте.

— Я ведь не калека, — говорит Лира.

— Самую малость.

Даже не поворачивая головы, я знаю, что глаза ее полыхают. Лира умеет смотреть на людей — на меня — так, что чувствуешь это столь же отчетливо, как видишь. Не будь ее глаза поразительно синими, я бы поклялся, что они лишь угли, тлеющие на ее внутреннем огне.

Я касаюсь пагосского ожерелья, что висит на моей шее, как ракушка на шее Лиры. Ключ ко всему. К окончанию войны, которая длилась целую вечность.

— Если тебя подстрелят, — ворчит Лира, — я тоже буду относиться к тебе так, будто ты не способен на простейшие действия. — Она обхватывает руками колени в попытке согреться. — Посмотрим, понравится ли тебе, когда я стану протягивать руки, чтобы помочь тебе ходить, даже если ранен ты не в ногу.

— Я буду польщен, что ты ищешь повод просто подержать меня за руку.

— Вероятнее, я ищу повод тебя подстрелить.

Покосившись на нее, я откидываюсь на локти.

Палуба «Саад» усеяна моими друзьями, что орошают лакированное дерево ромом да поют песни, наполняющие паруса наравне с ветром. Глядя на них, счастливых и спокойных, я понимаю, что ничто не может связать прочнее океана. Даже кровь.

— Мадрид сказала, в Пагосе ты собираешься сдать Райкрофта.

— За его голову давно назначена награда. Но во всех королевствах слишком ценили услуги ксапрарцев, чтобы вдруг на них напасть. Теперь же, когда мы разбили их, Райкрофт наверняка в розыске. К тому же в случае чего он станет дополнительным рычагом воздействия на пагосского короля, чтобы он пустил нас на гору и позволил забрать кристалл и со всем покончить.

Лира откидывается назад, чтобы мы были на одном уровне. Сегодня ее волосы как никогда непослушны, и ветер от надвигающегося шторма совсем не помогает. Пряди лезут ей в глаза, скользят по губам, по веснушкам на бледных щеках. Приходится стиснуть кулаки, чтобы справиться с желанием протянуть руку и убрать с ее лица своенравный локон.

— Ты и правда так сильно ненавидишь сирен? — спрашивает Лира.

— Они нас убивают.

— А ты убиваешь их.

Я сдвигаю брови:

— Это другое. Мы так поступаем, чтобы выжить. Они — потому что жаждут нашей смерти.

— То есть это месть?

— Это расплата. — Я выпрямляюсь. — Вряд ли сирены могут как-то оправдаться. Не заключать же с ними мирный договор, как с другими королевствами.

— Почему нет?

Отстраненный голос Лиры заставляет меня задуматься. Ответ должен прийти быстро и легко: потому что они чудовища, потому что убийцы, потому что есть еще тысяча причин. Но ничего такого я не говорю. Если честно, мне и в голову не приходила мысль, что все необязательно должно закончиться смертью. Из всех возможных вариантов я никогда не думал о мирном. А выпади такой шанс, воспользовался бы я им?

Лира на меня не смотрит, и я терзаюсь, не в силах разгадать выражение ее лица.

— Откуда твои сомнения? — спрашиваю я. — Я думал, что Морская королева отняла у тебя все и с помощью кристалла Кето ты хочешь закончить войну. Хочешь отомстить за родных так же сильно, как я — за Кристиана.

— Кристиана? — Лира поворачивается ко мне, и произнесенное ею имя замирает в воздухе между нами.

— Он был адекаросским принцем.

Я запускаю пальцы в волосы, ощущая внезапную злость и растерянность. Ужасно несправедливо, что Кристиан погиб, пока кто-то вроде Таллиса Райкрофта вполне себе жив.

Лира сглатывает:

— Вы дружили.

Она кажется жутко несчастной, и это выбивает из колеи. Не помню, чтобы в голосе ее отражалось что-то помимо раздражения.

— Каким он был?

Я мог бы описать Кристиана множеством эпитетов, но характер человека лучше познается по его поступкам, чем по горестным стенаниям его близких. Кристиан без конца сыпал поговорками и сентиментальными фразочками — я их никогда не понимал и высмеивать любил не меньше, чем слушать. В какой бы ситуации мы ни оказались, он находил подходящую случаю пословицу. «Любовь и безумие — две звезды на одном небосклоне. Новая крыша не защитит от прошлогоднего дождя». У него всегда было что-нибудь наготове, чтобы успокоить бушующий во мне шторм.

Я думаю о том, что бы сейчас сказал Кристиан, если б узнал о моих планах. Любой другой поддержал бы желание отомстить, но я знаю, что Кристиан не рассмотрел бы в кристалле оружие. Он бы даже не захотел, чтобы я его нашел.

«Если меч — твой единственный инструмент, ты всегда будешь отбиваться от проблем».

Вместо того чтобы рассказать все это Лире, я сжимаю в руке ожерелье и спрашиваю:

— Думаешь, она почувствует?

— Кто?

— Погибель Принцев. Думаешь, она почувствует смерть Морской королевы?

Вздох Лиры превращается в дым на ее губах. Воздух здесь разреженный и смертельно опасный. Надвигается буря, и ветер пронзает нас тысячей клинков. Дождь еще не начался, но я уже чувствую его запах и знаю, что через мгновение небеса разверзнутся. И все же не двигаюсь. Ночь стонет, сверкает молниями, густые облака ползут навстречу друг другу, пока не сливаются в бесконечную тень, перекрывшую звезды. С каждой секундой становится все темнее.

— Я гадаю, способна ли она чувствовать хоть что-нибудь. — Лира ерзает, а когда поворачивается ко мне, глаза ее пусты. — Полагаю, гадать осталось недолго.

Глава 32 ЛИРА

Ночью мне снится смерть.

Вода, красная от крови, и человеческие тела, что дрейфуют средь пены моих павших сестер. Когда наконец поднимаются волны, они столь высоки, что могут коснуться черного неба, и они хоронят искалеченные трупы на дне морском.

Песок под ними разлетается в стороны, накрывая мое королевство золотой пылью. И во всем этом растворяется трезубец моей матери. Я взываю к ней, но я больше не часть великого океана, и потому она меня не слышит. Не видит. Не знает, что я наблюдаю за ее падением.

Она дает трезубцу ослабнуть и истаять.

Рядом с нею стоит Элиан, и воду вокруг него озаряет рассветное солнце. Глаза его — бездонные омуты, челюсть подобна обломкам затонувших кораблей и расколотых кораллов, а каждое движение быстрое и плавное, точно приливная волна. Элиан принадлежит океану. Создан для него, как и я.

Мы родственные души.

Элиан смотрит на дно. Я хочу спросить, почему он так очарован песком, когда в океане есть целый мир, какого он даже вообразить не мог. Почему он этого не видит? Почему не хочет взглянуть? Я же посмотрела на мир его глазами, разве Элиан не хочет посмотреть моими?

Меня разрывает от желания кричать, но я помню только псариин и не смею говорить с ним на этом языке.

Когда Элиан устремляет взгляд на песок, на лице его сломленное выражение, как и на лице моей матери.

Уже готовая сойти с ума от тоски и боли, я вдруг вспоминаю его язык. Я быстро перебираю слова на мидасане и нахожу нужные. Я хочу объяснить, что вне власти моей матери океан может быть полон волшебства и возможностей. Хочу утешить Элиана пусть даже крохотным шансом на мирное решение. Сказать ему, что, стань я королевой, все могло бы быть иначе. Что я не родилась убийцей. Но слова я нахожу слишком поздно. Когда они проясняются в моем сознании, я уже вижу то же, что и Элиан.

Он смотрит вовсе не на песок, но на сердца, что в нем сокрыты.

«Не смотри. Не смотри».

— Твоих рук дело?

Наши глаза встречаются.

— Твоих рук дело? — снова спрашивает Элиан на псариине.

Звуки его столь остры, что могут и язык порезать, и я вздрагиваю, когда изо рта принца сочится кровь.

— Я забрала много сердец, — признаюсь я. — Вот последнее.

Элиан качает головой, и с его уст срывается смех — прекрасное эхо хохота моей матери.

— Нет, не последнее.

Он протягивает руки, и я в ужасе отшатываюсь. Ноги подгибаются и, не в силах устоять, я падаю наземь. Я смотрю на сердце в руках Элиана, на кровь, обагрившую его пальцы. Не просто сердце. Его собственное сердце.

— Оно было тебе нужно? — кричит он.

Затем делает шаг вперед, и я качаю головой, предупреждая, чтоб не приближался.

— Лира, — шепчет Элиан. — Разве не этого ты хотела?

Я просыпаюсь, жадно хватая ртом воздух.

Руки мои комкают тонкую белую простыню, волосы разметались по обнаженным плечам. Корабль медленно покачивается на волнах, но ритм, в котором прежде я находила успокоение, теперь вызывает тошноту. Сердце мое неистово колотится о грудную клетку — скорее дрожит, чем бьется.

Когда я разжимаю кулаки, выпуская простыню, на руках остаются царапины. Злые красные полосы перечеркивают линии на ладонях. И как я ни стараюсь, не могу выровнять дыхание.

Видение повторяется по прерывистому кругу. Сердце Элиана в его руке. Его глаза, обвиняющие в предательстве. Карающий хохот моей матери.

Я всю жизнь избегала возможности быть не такой, как велит мне мать. Заглушала детское желание стать кем-то другим. Я ведь сирена, а значит, убийца. Это никогда не было правильным или ошибочным, это просто было. Но теперь мои воспоминания обратились жестокими снами, безжалостными видениями будущего, порицающими меня за прошлое, которое я не могу отрицать.

Правда о том, кто я есть, стала кошмаром.

Глава 33 ЭЛИАН

Когда мы причаливаем, под «Саад» уже не вода, а слякоть. Все вокруг пронизано холодом, и сумеречный воздух, кажется, леденеет от одной только мысли о скором отсутствии солнца. Но светло здесь все равно как утром. Зеркало замерзшего неба и белые воды, укрытые снегом и ледяными узорами, создают прекраснейшее королевство, которому неведома тьма. Даже глубокой ночью небосклон остается синим, а сама земля будто излучает свет. Снег, отражающий бесконечное сияние звезд.

Пагос.

Пока мы шагаем по сугробам, я чувствую, как напротив сердца бьется о грудь ожерелье. Кристалл наконец-то близко. У меня есть ключ и карта с тайными тропами, и осталось только, чтобы Лира раскрыла мне подробности ритуала.

Воздух царапает щеки, и, несмотря на толстые перчатки, я опускаю руки в карманы. Местный ветер способен пробраться куда угодно, даже под кожу Я так закутан в меха, что с трудом передвигаю ногами. Мы движемся слишком медленно, и пусть я знаю, что непосредственной угрозы нападения нет, все равно не люблю быть неготовым к нежданным встречам. От этого меня трясет сильнее, чем от холода.

Я поворачиваюсь к Лире. Кончики ее волос покрыты инеем.

— Постарайся не дышать, — советую я. — Воздух может застыть на полпути.

Лира приподнимает капюшон:

— Тогда ты постарайся не говорить. Никто не хочет, чтобы твои слова сохранились навечно.

— Вообще-то, это жемчужины мудрости.

Глаза ее едва видны за завесой темного меха, но губы все время изогнуты в безрадостной улыбке, которая становится чуть ярче, пока Лира придумывает остроумный ответ. Готовится отразить следующий удар.

Делано равнодушно она вытряхивает лед из волос.

— Если жемчуг нынче так дешев, лучше я вложу деньги в бриллианты.

— Или золото, — самодовольно подсказываю я. — Слышал, оно всегда в цене.

— Когда вам двоим надоест провоцировать у меня приступы тошноты, не стесняйтесь остановиться, — глумится Кай, смахивая с меча снег.

— Завидуешь, потому что я с тобой не флиртую? — Мадрид согревает пальцем спусковой крючок пистолета.

— Не нужен мне флирт, — отвечает Кай. — Я и так знаю, что ты от меня без ума.

Она меняет оружие в кобуре.

— Когда ты так одет, моему уму ничего не угрожает.

Кай оглядывает свое блестящее красное пальто, плотно прилегающее к гибкому телу. Меховой воротник льнет к его подбородку и прикрывает мочки ушей, создавая впечатление, будто у него вообще нет шеи.

— Это потому, что для тебя я неотразимее всего в чем мать родила? — улыбается Кай.

Торик душераздирающе вздыхает и сжимает пальцами переносицу. Не знаю, то ли из-за многочасовой прогулки без еды, то ли из-за того, что кусачий мороз не позволил ему надеть любимые шорты, но старпом, похоже, начал терять терпение.

— Клянусь, я пошел на смертельно опасное дело с кучкой похотливых детишек, — ворчит он. — Скоро наверняка начнете совать любовные записки в бутылки из-под рома.

— Чудесно, — говорит Мадрид. — Теперь и меня тошнит.

Я смеюсь, но звук тонет в ритме передвижных барабанов — к нам приближается воинский отряд. Идеальная «стрела» как минимум из дюжины человек яростно марширует сквозь пургу, в которой их тем не менее легко заметить. Снег плохо скрывает внушительные фигуры и впечатляюще ровный строй. Они вышагивают в ногу как единое целое, приминая сапогами снег с каждым ударом барабанов. Они похожи на великанов, раскрасивших пустынный пейзаж темными пятнами военной формы.

Когда они останавливаются, на минуту воцаряется тишина, пока мы рассматриваем друг друга.

Даже под слоями меха и доспехов нетрудно отличить королевских особ от солдат. Четыре сына правящей семьи Пагоса подобны титанам; охотничьи головные уборы перетекают в великолепные накидки на их спинах. Глаза их сверкают в раскрытых пастях зверей: белого медведя, полярного лиса, пустынного волка и — в самом центре — снежного льва.

Четыре зверя, четыре оттенка белого, что растворяются в снегу у их ног. На этом фоне доспехи и оружие — мечи и копья цвета черного дерева — кажутся еще темнее и переливаются, точно жидкость.

Братья сбрасывают с голов шкуры животных, защищавшие их от холода. Как и ожидалось, король Кадзуэ — снежный лев. Самое смертоносное из всех существ. И пусть ростом лев превосходит некоторых мужчин, король Пагоса, похоже, вполне вписывается в его габариты. По крайней мере, не смотрится карликом в шкуре мамонта.

— Принц Элиан, — приветствует Кадзуэ.

Кожа его очень бледная, почти голубая. Губы того же оттенка едва различимы на лице с чертами острыми и прямыми. Глаза — суровые точки, растянутые к кончикам бровей, а волосы — будто поток мечевидных прядей, ниспадающий до брони.

Кадзуэ прижимает ладонь к животу и сгибается в привычном поклоне. Братья следуют его примеру, но гвардейцы вокруг них стоят как вкопанные. В Пагосе не принято, чтобы солдаты склонялись пред королевской властью. Мол, так друг друга приветствует элита, а воин должен оставаться неподвижен и беспристрастен. Незаметен, пока о нем не вспомнят.

— Ваше величество, — отвечаю я. — Благодарю, что приняли нас в своем королевстве. Для меня это великая честь.

Я смотрю на принцев. Головные уборы подобраны в соответствии с их возрастом, а также — с порядком престолонаследия. Принц Хироки, второй по старшинству, — белый медведь. Тетсу — пустынный волк. А самый юный из братьев, Кодзи, — полярный лис. Я приветствую их, и принцы по очереди кланяются.

Интересно, кто из них наивный осведомитель Райкрофта?

— Разумеется, вас приветствуют не только мои братья, — говорит Кадзуэ, — но и вся наша семья.

Взмах его руки — и от строя солдат отделяется новая фигура в столь же грандиозном королевском одеянии. Пятая, гораздо ниже прочих и без явной военной выправки, но не менее горделивая. Ей даже не нужно скидывать шкуру зверя, чтобы я понял, кто это.

Заметив, как дернулось мое лицо, Сакура растягивает в улыбке губы невообразимо небесной синевы. Ее волосы короче, чем прежде, и лоб прикрывает прямая челка, касаясь приподнятых уголков глаз. Из-под нее к белой кости в мочке левого уха тянется бронзовая цепочка.

Сакура не похожа на принцессу, скорее на королеву. Воина. Противника.

— Принц Элиан, — здоровается она.

— Принцесса Юкико.

Она усмехается при звуках своего настоящего имени.

Я чувствую, как растет возмущение застывшего рядом Кая. Моя команда наконец столкнулась с той самой женщиной, из-за которой я отказался от будущего на «Саад» — и своего, и их, — и вряд ли стоит ждать от них улыбок.

Я быстро пихаю друга локтем, пока он не успел ничего ляпнуть. Кто знает, сколь много принцесса Юкико поведала своей семье о пребывании в Мидасе. Сообщила ли, что владеет знаменитым «Золотым гусем»? Что продавала мои монаршьи секреты как алкоголь, ночи напролет общаясь с главными негодяями моего королевства? Вряд ли. А даже если да, Каю лучше с ней не фамильярничать. Может, он когда-то и был сыном дипломата, но теперь лишен наследства, и это известно всем. К тому же Юкико — принцесса. Потенциальная королева. Моя королева.

При мысли об этом я вздрагиваю, надеясь, что соглашением с Галиной сумею перекрыть сделку с Юкико.

В спину мне упираются взгляды всей сотни моих людей. Но как бы они ни жаждали что-то мне высказать, я не менее отчаянно хочу поговорить с принцессой. Обсудить наш договор и сделать встречное предложение. Однако сейчас не время. Слишком уж много вокруг любопытных глаз и проколотых ушей.

Я приветственно кланяюсь.

— Только взгляни на себя, все пытаешься скрыть удивление, — качает головой Юкико. — Не нужно. Ни скрывать, ни удивляться. Разве мы не старые друзья? Разве это не мой дом? Где еще мне быть, как не дома с дорогими друзьями и семьей?

— Конечно, — говорю напряженно. — Просто не ожидал, что ты окажешься здесь так быстро.

— Не все корабли плавают. Иные предпочитают летать.

Голос ее сочится самодовольством, но, в отличие от заносчивости Лиры, эта мне совсем не нравится. Сдержав порыв закатить глаза, я ограничиваюсь коротким понимающим кивком.

Пагосские воздушные суда — одни из лучших в ста королевствах. От стремительных аэростатов, едва вмещающих полдюжины пассажиров, до передовых дирижаблей, таких роскошных, что их по праву называют плавучими дворцами. В каждом как минимум восемь отдельных винтов и три этажа высоты — для разного груза или, что встречается чаще, для пассажиров разного социального статуса.

Пагос всегда хорошо ладил с Эфевресией — родиной величайших изобретений человечества. Именно она стоит на передовой почти каждого технологического триумфа, и нынче редко можно встретить изобретение, чей путь начался в ином месте. С Пагосом они сотрудничают так долго, что даже существование на разных концах мира не помеха. Ничто не связывает два королевства прочнее, чем десятилетний брачный союз. А значит, Пагос посвящен почти во все технологические достижения Эфевресии и действительно предпочитает рассекать воздух, а не воды океана. Для прочих же королевств дирижабли, как правило, ненадежны. Поломки не редки, и путешествие, что длится дольше месяца, становится неоправданно проблемным.

— Ты и есть принцесса? — спрашивает Лира.

И как бы меня ни забавляло ее пренебрежительное отношение ко всем вокруг, я бросаю на нее острый взгляд, предупреждая не говорить лишнего. Но либо Лира не замечает, либо ей все равно. Я даже догадываюсь, какой вариант вероятнее.

Юкико кивает:

— Не знала, что принц набирает новеньких на «Саад».

— О, я не новобранец. Я здесь, чтобы его убить. — Лира многозначительно смотрит на принцессу. — И любого, кто встанет на моем пути.

Кай тщетно пытается заглушить смех тыльной стороной ладони.

Взглянув на Лиру, я стискиваю зубы. Это холод ударил ей в голову? Или она так привыкла к нашим отношениям, что решила, будто может точно так же общаться с любым представителем королевской семьи? Я пытаюсь привлечь ее внимание, но Лира не отрывает ледяных, точно местный ветер, глаз от Юкико.

— Она шутит, — говорю я, заталкивая Лиру себе за спину. — А еще, наверное, пьяна.

Она фыркает, и я сжимаю руку на ее талии, чтобы заставить замолчать.

— Не обращайте внимания на мою команду, — улыбаюсь я королю. — Когда заканчивается еда, они, как правило, выживают за счет рома.

Кадзуэ встречает замечание смехом, однако столь же четким и строгим, как его военная стойка. Юкико опускает взгляд на мою руку на талии Лиры.

— Есть более важные темы для обсуждения, — говорит Кадзуэ. — Идемте, побеседуем во дворце, подальше от нашей зубастой погоды. Судя по тому, что рассказала мне сестра, мы можем заключить довольно выгодную сделку.

* * *

Показав нам гостевые покои и предоставив достаточно еды, чтобы Торик воспрянул духом, меня сопровождают в главный зал. По просьбе короля Кадзуэ, я один, однако пока я следую за придворным распорядителем, за мной вышагивают семеро гвардейцев. Когда они явились забрать меня из отведенных покоев, вооруженные до зубов копьями, которые выглядят так, будто из зубов и сделаны, я воспринял это как комплимент. Такая настороженность лишь свидетельствует о моей репутации.

Главный зал сокрыт за снежными створками, что открываются вращающимся механизмом. Цепляясь друг за друга и издавая неоправданно много шума, шестеренки раздвигают тяжелые двери, дабы явить нам комнату. Она не так велика, но все здесь сделано с размахом и роскошью. Люстры увешаны замерзшими слезинками, а из ледяного пола, будто сорняки, растут сосульки. Я шагаю вперед, почти ожидая, что сейчас поскользнусь и грохнусь, но поверхность под ногами на удивление сухая.

Пятеро детей Пагоса взирают на меня с тронов. Каждый в черном одеянии, ткань стекает по их телам как масло. Единственное окно за их шикарными креслами исцарапано синей изморозью. Узор расползается по стеклу точно вьюнок, скрывая от нас последние капли солнечного света, что могли проникнуть в комнату.

— Надеюсь, вас устроили отведенные покои, — говорит король Кадзуэ. — Должен признаться, я рад, что ты взял только часть команды. Сотни пиратов более чем достаточно. Боюсь представить, как бы справился с целым легионом в своем дворце.

— Держу пари, было бы весело, — со смехом бормочет юный принц Кодзи. — Слухами о вас земля полнится. Немного жаль, что я не смогу испытать всего на себе.

— В следующий раз я приведу всю банду, — обещаю я и вновь смотрю на короля. — Наша договоренность в силе?

— Не помню, чтобы о чем-то с тобой договаривался, — отвечает тот. — Но моя сестра, похоже, решила, что обладает подобной властью.

Кадзуэ сердито косится на Юкико, но она лишь небрежно взмахивает ресницами, будто он не более чем досадная неприятность.

Принц Хироки склоняется к брату:

— Она отдала ему карту. Надеюсь, взамен мы получим что-то равноценное.

— Получите, — говорю я, вытаскивая из кармана ожерелье.

Великолепная синяя капля, все еще покрытая кровью Лиры, раскачивается между нами, танцуя на цепочке.

Король Кадзуэ стискивает подлокотники.

— Как можно преподносить такую вещь столь небрежно? Где ты ее нашел?

— Там же, где пленника, которого вы заперли в своем подземелье.

Принц Хироки ерзает на троне, и становится ясно, о каком из братьев говорил Райкрофт.

— Ксапрарцы, — цедит Кадзуэ. — Таллис Райкрофт и его шайка проклятых воров. Стоило догадаться, что все потерянное попадает в его руки.

— Теперь оно не в его руках. — Я сжимаю ожерелье. — А в моих.

Принц Тетсу с рычанием подается вперед:

— И сейчас ты его отдашь.

— Тише, тише, брат, — посмеивается король. — Уверен, так он и собирается поступить.

— Конечно, — киваю я. — Как только услышу достойное предложение.

Юкико медленно растягивает губы в коварной улыбке:

— Нельзя не восхищаться его мужеством.

Король Кадзуэ встает:

— Ты хочешь подняться на нашу гору, чтобы найти кристалл Кето. А дальше что?

— А дальше я верну ваше бесценное ожерелье, да и кристалл тоже, когда со всем покончу. Это шанс для Пагоса войти в историю как королевство, которое помогло раз и навсегда уничтожить сирен. Ваша семья станет легендой.

— Легендой? — Резкий смех короля сотрясает воздух. — И что же помешает мне просто забрать его у тебя?

— Как только кристалл будет освобожден, Морская королева сразу об этом узнает. И вы во многом хороши, ваше величество, но точно не в убийстве сирен. Если она умрет, то от моей руки. Позвольте мне взойти на гору, и мы сможем творить историю вместе.

— Это опасное восхождение, — говорит король. — Даже по нашему священному пути. Что скажет твой отец, если я подвергну его сына такой опасности? Пусть и ради столь благородного дела, как спасение мира. К тому же, — он кивает на сестру, — после стольких лет Юкико наконец вернулась домой, проделав немалый путь. И мне сложно представить, что на это ее сподвигла лишь вера в твою миссию.

Юкико смотрит на меня насмешливо и явно наслаждается, представляя, как я буду выкручиваться. Будто я когда-нибудь доставлю любому из них такое удовольствие. Не уверен, подстрекает ли меня король к чему-то или принцесса действительно не рассказала ему о нашей помолвке, но сам я эту тему точно не подниму.

— Конечно, нет, — отвечает Юкико брату. — Я вернулась, потому что хочу быть первой, кто все увидит. Хочу быть там, когда кристалл Кето наконец освободится.

Я до скрежета стискиваю зубы. Меньше всего мне нужно, чтобы по пятам за мной на Заоблачную гору взбиралась кровожадная принцесса.

— Не думаю, что стоит так рисковать, — говорю я. — Как сказал король, это опасное восхождение.

— Которое она уже совершала, — вставляет Хироки. — Мы все совершали.

— Еще не все, — возражает Кодзи.

Ласково взглянув на младшего брата, Хироки обращает бесцветные глаза к королю:

— Если она пойдет с ним, то так хотя бы можно быть уверенными, что нас не обманут.

Я стараюсь не выглядеть оскорбленным.

— И тогда один из нас будет там, когда кристалл наконец покинет недра купола, — поддакивает Тетсу.

Юкико откидывается на спинку трона:

— Так приятно, что всего после пары дней в моем обществе вам уже не терпится от меня избавиться.

Король Кадзуэ бросает на нее косой взгляд, а затем настороженно смотрит на меня.

— Если тебе удастся убить Морскую королеву и Погибель Принцев, то ты расскажешь миру, что мы посодействовали.

Это не просьба, потому я согласно склоняю голову, чувствуя хрупкость момента. От близости цели в горле саднит как от жажды.

— Кристалл, ожерелье и слава. — Кадзуэ возвращается на трон, жадно сверкая глазами. — Хочу, чтобы Пагос получил все.

— Я поведаю миру все, что пожелаете, — уверяю я. — Если Погибель Принцев умрет, остальное меня уже не будет интересовать.

Дети Пагоса взирают на меня с высоты своих снежных тронов, а потом по очереди улыбаются.

* * *

Когда я наконец покидаю главный зал, Лира уже ждет, упершись ногой в ледяную дверь. Волосы ее влажные от холода, а тело скрыто под толстым вязаным свитером, что лишь подчеркивает хрупкость ее запястий. Заметив меня, она вздыхает и отталкивается от двери.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Лира пожимает плечами:

— Слежу, чтоб ты не помер.

Я смотрю на нее недоверчиво:

— Ты подслушивала.

— И теперь закончила, — не отрицает она и вскидывает брови: мол, и что ты мне сделаешь?

Однако уйти не успевает — я быстро хватаю ее за запястье и притягиваю к себе. Лира разворачивается так быстро, что волосы хлещут ее по лицу. Она трясет головой, убирая их с глаз, и хмуро смотрит на наши соединенные руки.

— Мне интересно, о чем ты думала раньше, — говорю я. — Когда угрожала убить принцессу в ее же королевстве. Не лучшая твоя шутка.

Лира выдергивает руку из моей хватки.

— А Каю понравилась.

— Я, конечно, рад, что вы двое сблизились, но не стоит забывать, что Кай — идиот.

— Ты тоже, — хмыкает она, — если доверяешь пагосцам.

— Мне не нужно никому доверять. Мне нужно только, чтобы они доверяли мне.

— Для пирата ты не очень искусный лжец. И торгуешься паршиво. Ты отказался от многого, а взамен получил ничто.

— Это не ничто. А шанс положить конец войне.

— Ты и правда дитя, коли веришь, что все так просто.

— Думаешь, уступить родное королевство принцессе Юкико было просто? — спрашиваю я. — Речь ведь не только о женитьбе на ней. Мне предстоит отринуть все, о чем я когда-либо мечтал, и погрязнуть в обязанностях, от которых всю жизнь пытался убежать.

Наблюдая за Лирой, я рефлекторно стискиваю кулаки. Хочется, чтобы она поняла: я пошел на эту сделку не ради прихоти и жалею о своем решении каждый день. Я сознаю последствия своих действий и изо всех сил ищу выход.

Лира безмолвно смотрит на меня, и я не понимаю, какой реакции от нее жду и имею ли вообще право ждать хоть чего-либо, но ее молчание нервирует сильнее, чем любой ответ.

Бой курантов в тронном зале отмечает начало ночи ветров. Лира ждет, когда отзвенит третий колокол, и наконец сглатывает. Слишком громко.

— Ты правда собираешься на ней жениться? — Она тут же качает головой, будто не хочет слышать ответ. — Полагаю, это умно. Ты получишь кристалл Кето и союз с могущественным королевством. Даже отказавшись от жизни на «Саад», все равно выйдешь победителем. — На последних словах ее натянутая улыбка слегка дрожит, и когда Лира продолжает, голос ее тих и суров. — Ты ведь никогда не проигрываешь, да, Элиан?

Я не совсем уверен, как реагировать, ибо по ощущениям в последнее время я только и делал, что проигрывал. И договор с Юкико — лишь еще один пункт в этом списке.

Я вздыхаю и, глядя, как Лира сдувает с лица волосы, чувствую необходимость раскрыть ей свой замысел. Все, что я придумал, лишь бы избежать сделки с Юкико, уже готово сорваться с языка. Я знаю, что не должен оправдываться ни перед Лирой, ни перед кем-то еще, но не могу сдержать порыва.

— Когда все закончится, все прежние договоренности станут неважны, — признаюсь я. — Если я выживу, то предложу Юкико то, от чего она не сможет отказаться.

— Не думаешь, что сделал уже достаточно предложений? — спрашивает Лира.

И глядит на меня отнюдь не ласково.

— Ты подвергаешь опасности собственное королевство, поддаваясь на манипуляции властолюбивой принцессы, которая… — Она осекается и смотрит в пол с непонятным выражением.

— Лира.

— Не надо. — Она поднимает руку, удерживая расстояние между нами. — Ты ничего мне не должен, особенно объяснений. Королевские особы никому ничего не должны.

Это ее «королевские особы» ранит сильнее, чем должно. Я так старался, чтобы происхождение не стало единственным, что меня определяет, и мне больно слышать эту убежденность в ее голосе, словно иного Лира во мне и не видела. А видела лишь принца, но не просто мужчину.

Осторожно выдохнув, я убираю руки в карманы.

— Я никогда и не говорил, будто что-то тебе должен.

Лира отворачивается. Не знаю, слышала ли она меня, но она уходит, не оглядываясь, а я не спешу следом. Хочу — сильнее, чем готов признать, — но не представляю, что скажу, если догоню ее.

Я провожу рукой по волосам. Когда же уже закончится эта ночь…

— Я заметила.

Из тени точно призрак выплывает Юкико. В бледном сиянии факелов глаза ее кажутся почти белыми, а когда она приближается, огонь смягчает резкие черты ее лица, делая его милым. Нежным.

Свет и правда играет с разумом.

— Но для меня все это не имеет значения, — продолжает Юкико.

— Я с трудом понимаю, о чем ты.

— Девушка. Лира.

— Полагаю, ее сложно не заметить.

— Да. — Улыбка Юкико пылает ярче факелов. — Ты явно в это веришь.

Я потираю виски, не готовый к очередной загадочной беседе.

— Говори, что собиралась, Юкико. Я не в настроении для игр.

— Значит, ты изменился. Но я удовлетворю твою просьбу, ибо ты гость в моем доме.

Она приглаживает волосы, покусывает уголки синих губ. Скорее предвкушающе, чем маняще.

— Ты можешь питать к ней чувства, — говорит Юкико, — но это ничего не изменит. Любовь не для принцев и уж точно не для королей. А ты обещал мне, что станешь королем. Моим королем. Я лишь напоминаю об этом обещании.

Дикий блеск в глазах Лиры мелькает в голове. Она даже не взглянула на меня, прежде чем уйти. И не пожелала слушать доводы и объяснения. Сказала, что я позволяю собой манипулировать. «Королевские особы никому ничего не должны». Но это не так. Я многим обязан, и Лира не исключение. Возможно, я не должен перед ней оправдываться, но обязан ей жизнью, а это, похоже, одно и то же.

Я переминаюсь с ноги на ногу, но осознав, что именно такой реакции Юкико и ждала, устремляю на нее гневный взгляд.

— Я не обещал тебе короля. Насколько помню, ты продалась за королевство. Не все ли тебе равно, которое?

— Звучит ужасно, словно ты вознамерился нарушить наше соглашение.

— Не нарушить, — поправляю я. — Пересмотреть.

Юкико усмехается и, прижавшись к моему плечу, проводит кошачьей ладонью по моей груди. Ее холодное дыхание льнет к шее, и когда я отворачиваюсь, она шепчет с явной улыбкой в голосе:

— Так много трюков. Тебе нужны рукава попрочнее, чтоб ни один не вывалился.

Глава 34 ЛИРА

Как и следует из названия, вершина Заоблачной горы скрыта за облаками, и из-за нескончаемой пурги почти не разглядеть ее величия. И все же я поражена. Я знаю, что вижу лишь половину склона, а остальное простирается выше неба. Недостижимый пик. Врата к звездам. Заоблачная гора Пагоса — самая высокая точка в мире, самая далекая от моря и от власти моей матери. И от меня. Если Второе око Кето и правда на вершине, то это идеальный тайник, до которого мне не дотянуться. Было — до сих пор.

Лицо мое обмотано слоями плотной ткани, скрывающей все, кроме глаз. Безумно хочется сорвать и эту тряпку, и меха, но холод невыносим. И я не смею выпустить из рук палки-снегоходы, в которые вцепилась намертво. Даже не уверена, что смогла бы, если б пожелала. Пальцы словно смерзлись в вечные кулаки.

Пока мы взбираемся по тропе, дни становятся неделями, окутанными непривычной для экипажа «Саад» тишиной. Даже Кай, который легко шагает в ногу с Элианом, периодически оглядываясь на Мадрид — вероятно, чтобы проверить, не превратилась ли она в ледяную статую, или не снес ли ее со скалы жестокий порыв ветра, — хранит молчание. И Элиан тоже.

Странно, но меня утешает то, что я, похоже, не единственная, с кем он не разговаривает. Он прекрасно держится, пылко следуя за принцессой-предводительницей. Это почему-то куда как менее утешительно.

Я знаю, что брак — это издержки королевской власти. Их вообще не счесть. Препятствия, хитро замаскированные под обязанности. Испытания, что делают любые решения и тяготы подходящими исключительно для тех, кто не желает взваливать их на плечи. Все это не более чем ряд последствий, проистекающих из статуса наследника королевства. Моим неизбежным злом был Пожиратель Плоти, а для Элиана это Юкико. Он обменял себя на карту, пожертвовав гордостью в благородной попытке спасти свою миссию. Так ожидаемо. Предсказуемо. А еще дико раздражающе.

Не знаю, чего я добивалась, когда затеяла спор с Элианом во дворце, но явно не многодневного безмолвия. Я даже не уверена, почему спросила о Юкико — ведь совсем не для того ждала окончания его беседы с сынами Пагоса. Но просто не смогла сдержаться. В последнее время казалось, что даже и пытаться не стоит. Впрочем, возможно, все в итоге обернулось мне на пользу, ибо изначально задуманный мною вопрос — не помышлял ли Элиан когда-нибудь о союзе — немногим лучше разговора о принцессе. Глупо было полагать, будто я могу подойти к нему и поинтересоваться, готов ли принц заключить мир с сиренами. «Я не убью тебя, если ты не убьешь меня». Нелепость! Мне-то легко раздумывать о сделке с тем, кто показал мне лишь преданность да будущее, которое прежде я не считала возможным. Не затененную властью моей матери новую эру, где бал не правит смерть. Каким бы хрупким ни было перемирие. Но как можно ожидать того же от Элиана, когда он даже не знает, кто я? Когда я убила его друга и бесчисленное множество других принцев? Когда собиралась убить его?

Перед собой я вижу только спину Элиана, но его лицо стоит перед глазами как наяву. Небеса темнеют, а затем вновь озаряются солнечным светом, и мы продолжаем путь. Чем выше мы поднимаемся, тем сильнее я схожу с ума от собственных мыслей. Прокручиваю в голове разговоры, поступки, возможности. Гадаю, когда окончательно начала чувствовать себя человеком.

Небо окрашено столькими оттенками синего, что я теряю счет. Это лоскутное одеяло цвета, идеальное полотно за завесой облаков. Фон для белого сияния луны и путеводного света звезд.

— Нужно ускориться! — кричит Юкико. Я едва слышу ее за подвываниями ледяных ветров. — Следующая стоянка через два часа пути, и мы должны успеть до заката.

Остановившись, Элиан достает карту, и метель треплет ее в его руках. Края хрустят на морозе, а когда ветер набирает силу и Элиан сильнее сжимает пальцы, пытаясь удержать пергамент, тот трескается.

— Закат через час! — кричит принц в ответ.

Выдох Юкико облаком застывает между ними.

— А значит, нам нужно ускориться.

Метель заглушает их голоса, но даже я слышу, как вздыхает Элиан. Плечи его слегка опускаются, и он мельком оглядывается, проверяя, плетемся ли мы еще следом.

— У нас получится, — убеждает он, но не знаю, нас или себя.

— Сомневаюсь, что смогу идти без пальцев на ногах, — ворчит Кай.

— Мадрид тебя понесет.

— У меня на ногах уже тоже нет пальцев. Вообще нигде нет. — Мадрид поднимает руки в перчатках и хнычет. — Кажется, несколько отвалилось вчера.

— По крайней мере, они хорошо сохранятся. — Для выразительности Кай притаптывает снег сапогом. — Если подберем их на обратном пути, док потом все пришьет.

Я могу разглядеть лишь глаза Мадрид, но уверена, что она кривится.

— На это нет времени, — встревает Юкико. — Кончайте тратить силы и шевелитесь.

Мадрид втыкает в землю свою палку-опору и приспускает меховую маску. Губы тут же покрываются инеем.

— Это королевский приказ? — уточняет она.

Юкико и вовсе скидывает капюшон, как будто погода ей нипочем. Она повелевает холодом, как я когда-то.

— Вы сейчас в моем королевстве.

— Но не при твоем дворе, — отвечает Мадрид, потирая обожженную ветром щеку, и кивает на Элиана: — Вот наш король.

— А ты ничего не забыла? Он еще не стал королем.

Если бы воздух уже не был холодным, то теперь бы точно промерз насквозь. Кай застывает и тянется к поясу. Затем под острым взглядом Элиана вроде как неохотно расслабляется, но рука его так и дергается.

Я замечаю, что и моя тоже.

Торик мычит. Похоже, в отличие от Кая, он не в состоянии так легко читать по лицу принца, и покуда тот пребывает в нерешительности, старпом яростно бросается вперед к Юкико. Я впервые вижу угрозу в его внушительной фигуре. Это больше не добрый великан, присматривающий за «Саад». Он приближается к принцессе, каждым тяжелым шагом раскидывая в стороны снег.

— Ах ты мелкая…

— Хватит, — прерывает его Элиан.

Затем протягивает руку, и Торик резко останавливается.

— Капитан.

— Я сказал, хватит, — повторяет Элиан, и в голосе его, как всегда, звучит лишь то, что он хочет. Полное спокойствие и безразличие.

Но даже издалека я вижу, как сверкают его глаза на фоне бури — полные ярости врата в сердце принца.

— Вы закончили? — спрашивает Юкико.

С каждой секундой уголки ее синих губ приподнимаются все выше, пока я под маской скалю зубы. Я шагаю вперед и срываю с лица ткань. Воздух жалит.

— Еще нет, — говорю я.

Юкико обращает на меня свой стальной взор. Краем глаза я замечаю, как вдруг деревенеет Элиан. Когда принцесса приближается ко мне, он медленно сует руку под мех. К кинжалу, который, как я знаю, там припрятан.

— Тебя что-то не устраивает? — спрашивает Юкико.

«Много чего», — думаю я.

То, что она смотрит на Элиана как на низшего, будто сама лучше него. Как манипулирует принцем, чтобы заполучить его трон — так же моя мать манипулировала мною, чтобы продлить свое правление. И как я попала в ловушку Морской королевы, так и Элиан угодит в ловушку Юкико. Может, когда-то все было иначе, но теперь я знаю, что не смогу украсть око и возвеличить родное королевство, пока Элиан чахнет, задавленный долгом перед мерзкой принцессой. Должен найтись способ для нас обоих выиграть эту битву.

Мы не наивные юные наследники, из которых можно лепить что вздумается. Мы воины. Мы властители.

— Элиан, может, и не король, — говорю я, — но и ты не королева. И не станешь, если только не убьешь братьев.

— У кого нынче есть время на убийство? — отзывается Юкико. — Лучше просто взять другое королевство, чем дожидаться этого.

Я прекрасно понимаю, что к чему. Намеком на их сделку с Элианом она пытается меня разозлить. И, полагаю, не так уж безуспешно. Потому что мне невыносимо видеть, как смиренно он стоит подле принцессы, лишенный права распоряжаться собственным будущим. Как она использует его для своих коварных планов, хотя я и сама собиралась… Это слишком остро напоминает о моей жизни до «Саад». До того, как Элиан показал мне истинную свободу. И человек, подаривший мне проблеск надежды, теперь готов пожертвовать своей.

— Будь осторожна, — советую я. — Когда берешь чужое, велик шанс, что его захотят вернуть обратно.

— Тогда, полагаю, мне придется прикрывать спину.

— Нет нужды, я все равно ее прекрасно увижу.

Юкико прикусывает губу, не то забавляясь, не то изнывая от любопытства. Когда она отворачивается, я осмеливаюсь взглянуть на Элиана. Улыбка его изогнута под опасным углом, и пока он смотрит на меня, я считаю секунды. Зелень его глаз пронзительна на фоне белизны мира. А потом Кай хватает друга за плечо и подталкивает вперед.

С наступлением ночи мы разбиваем лагерь на самой плоской части горы. Палатки окружают станцию быстрого разведения огня. Мы толпимся у костра и готовим то, что осталось от скудных запасов пищи. Когда не двигаешься, холод кажется еще нестерпимее, потому мы так близко подносим руки к огню, что рискуем сгореть.

Пурга завывает все сильнее, и команда согревает глотки ромом, который Мадрид прихватила вместо дополнительной еды. Уже глубокой ночью, когда смех экипажа сменяется тяжелым дыханием, я слушаю свист ветра, зная, что уснуть не смогу. Не рядом со Вторым оком Кето. Моя миссия по свержению матери и судьба Элиана грозят вот-вот переплестись, и я не в силах смежить веки, не думая о том, чем закончится эта война.

Теперь снег ложится на палатку мягче, и затихающий ветер не скрывает звук приближающихся шагов. Эту осторожную поступь я слышу прежде, чем вижу тень, отброшенную на мое убежище тающим светом факела.

Дверь расстегивается, и я без удивления смотрю на присевшего перед палаткой Элиана.

— Идем со мной, — зовет он.

И я иду.

* * *

Я никогда не видела звезд. Не так, как видит их Элиан. Я столького еще не испытала. А у него, похоже, есть опыт, о каком никто и мечтать не смеет, особенно я. Например, звезды. Элиану они принадлежат так, как никому другому.

Он не просто смотрит на звезды, но фантазирует о них. Его воображение создает истории о богах, войнах и душах странников. Элиан думает о том, куда отправится его душа после смерти и станет ли он частью ночи.

Все это он рассказывает мне в вышине, на склоне Заоблачной горы, когда кругом луна, ветер и заснеженная пустота. Экипаж спит, как и пагосская принцесса. Ощущение, что спит весь мир, и только мы — мы одни — наконец проснулись.

— Я еще ни с кем этим не делился, — говорит Элиан.

Он не о звездах, а о том, какими их видит. Они его тайна, как океан — моя, и когда он говорит о них, улыбка его сияет ярче этих небесных светил. А я когда-нибудь выглядела вот так? Сверкали ли мои глаза при мысли о доме? Омывало ли меня воспоминаниями, будто волной, преображая до неузнаваемости, как уже случилось однажды?

— Подозреваю, ты много чем ни с кем не делился.

Мы не говорим о Юкико или об их браке, который кажется столь же неотвратимым, как наша война. Мы вообще ничего не делаем, лишь притворяемся, будто впереди нас обоих ждет что-то иное, а не выбор из путей один кошмарнее другого.

Элиан вздыхает. Рука его замирает возле моей.

— Я думал, что почувствую что-то, когда найду кристалл.

— Триумф?

— Умиротворение. Но мы так близки, а я ощущаю ровно обратное. Словно боюсь момента, когда мы откроем купол.

Что-то зарождается в моей груди. Возможно, надежда.

— Почему?

Молчание Элиана красноречивее слов. Несмотря ни на что, он не желает нести ответственность за уничтожение целого народа, какими бы злыми нас ни считал. Я хочу ответить, что испытываю то же самое: страх, смешанный с тяготами долга. Хочу сказать, что не все мы рождаемся чудовищами.

Второе око Кето может уничтожить любого из нас, и, похоже, мы оба отнюдь не жаждем им владеть. Я раздумываю, не открыть ли Элиану правду, как будто она в силах переманить его на мою сторону, как он, кажется, переманил меня на свою. Но мысль совсем уж сказочная, ибо узнав, кто я, он никогда меня не примет. Я могу пообещать, что изменюсь. Или не изменюсь, когда стану прежней. Той, кем была и могла бы быть, если б не моя мать. Дело не только в хвосте вместо ног и чешуе вместо кожи — человечность преобразила меня гораздо глубже. Теперь я другая не только снаружи, но и внутри. Я ощущаю ужас от содеянного и непреодолимое желание начать все сначала. Стать королевой, которой, как мне кажется, всегда хотела меня видеть Крестелл.

Я поворачиваюсь к Элиану, позволяя снежинкам улечься мне на щеку.

— Как-то ты просил рассказать о сиренах то, чего ты не знаешь. Среди них ходит легенда, предупреждающая о том, что может случиться, если человек получит сердце сирены.

— Никогда о таком не слышал.

— Потому что ты не сирена.

— Как и ты. — Элиан копирует мой ироничный тон.

Я хмыкаю и продолжаю:

— Говорят, человек, забравший сердце сирены, станет невосприимчив к песне.

Он цинично изгибает бровь:

— Невосприимчив к песне мертвой сирены?

— К песне любой из сирен.

Не знаю, зачем все это рассказываю. Наверное, надеюсь, что если эта война не закончится, то Элиан, по крайней мере, ее переживет. Или хотя бы получит шанс.

— По слухам, сирены потому так быстро и обращаются пеной после смерти, чтобы такого никогда не произошло.

Элиан задумывается.

— И ты считаешь, это возможно? — спрашивает наконец. — Если я как-то умудрюсь вырезать сердце сирены, пока она не растаяла, то потом могу не опасаться попасть под их чары?

— Полагаю, это неважно, — отвечаю я. — Ты же все равно собираешься всех их убить.

Свет в глазах Элиана чуть приглушается.

— Я теперь понимаю, почему изначальные семьи не воспользовались кристаллом, когда его создали, — вздыхает он. — Геноцид не кажется верным решением, да? Может, смерти Морской королевы будет достаточно. И они сумеют остановиться. Может, даже Погибель Принцев остановится.

Я вновь поворачиваю лицо к небесам и тихо спрашиваю:

— Ты правда веришь, что убийцы могут перестать быть убийцами?

— Я хочу верить.

Этот голос не принадлежит самонадеянному принцу, которого я встретила не так давно. Элиан не тот, кто командует кораблем, и не мальчик, рожденный править империей. Он одновременно и первый, и второй. Он нечто среднее, и только я могу это разглядеть. Пробраться в ловушку между двумя мирами, где он оказался заперт.

От этой мысли на душе становится светло. Я отрываю глаза от звезд и вновь поворачиваюсь к нему, прижавшись влажной щекой к пропитанному снегом одеялу. Элиан так похож на моря, которые бороздит. Спокойный на поверхности и неистово бурлящий на глубине.

— Что, если я открою тебе секрет? — говорю я.

Он поворачивается ко мне, и от одного взгляда на него вдруг становится больно. Тело охватывает опасное томление, и я мысленно вновь и вновь подталкиваю себя все ему рассказать. Раскрыть правду и посмотреть, способны ли люди не только на месть, но и на прощение.

— И что тогда?

— Ты станешь смотреть на меня по-другому.

Элиан пожимает плечами:

— Значит, ничего не говори.

Я закатываю глаза:

— А если тебе нужно знать?

— Люди открывают секреты не потому, что кому-то их нужно знать, а потому, что хотят с кем-нибудь поделиться.

Я сглатываю. Сердце стучит так отчаянно, что его наверняка слышно.

— Тогда я просто кое о чем тебя попрошу.

— Сохранить секрет?

— Сделать одолжение.

Элиан кивает, и я забываю о том, что мы убийцы и враги и что он вполне может убить меня, когда узнает правду. Я стараюсь не думать о том, что Юкико смотрит на него как на трофей, ценности которого даже не сознает. Не думать о Морской королеве и предательстве. Не думать о своем человеческом сердце, вдруг пустившемся вскачь, и о морщине, что пролегает между бровями Элиана, пока он ждет ответа.

— Ты меня когда-нибудь поцелуешь?

— Это не одолжение, — медленно произносит он.

Лежащая возле моей руки ладонь исчезает, и становится холодно. Но в следующий миг Элиан касается моей щеки, обхватывает лицо, проводит большим пальцем по губам. Кажется, это худшее, что со мной когда-либо происходило, но и лучше уже ничего не произойдет. Так странно, что два эти чувства внезапно неразличимы.

Так странно, я ведь хотела забрать сердце Элиана, а теперь надеюсь, что он заберет мое.

— Помнишь нашу первую встречу? — спрашивает он.

— Ты сказал, что без сознания я была куда милее.

Элиан смеется, и он так близко, что я чувствую, как содрогается его тело. Вижу каждый шрам и каждую веснушку на его коже. Каждый лучик в его глазах. Облизнувшись, я почти ощущаю его вкус.

— Попроси еще раз, — говорит Элиан.

Лоб его прижимается к моему, неровное дыхание касается моих губ. Я втягиваю его, закрыв глаза. Лакрица и морская соль, и если пошевелиться, если выдохнуть, то наша хрупкая связь развеется по ветру.

— Давай уже, — требую я.

И Элиан повинуется.

Глава 35 ЛИРА

Заканчивается путь, как и начался, водой.

Юкико уверенно тянет нас по священному маршруту своей семьи, и мы сокращаем время путешествия вдвое, нигде не замешкавшись и не заплутав. Она ведет нас через стоянки с кострами такими жаркими, что могут прожечь дыры в камне, и по тропам, пролегающим как на поверхности, так и внутри горы. Кратчайший маршрут, точнейший курс, теплые площадки вдоль всего пути. Неудивительно, что с таким количеством хитрых уловок королевская семья Пагоса способна вынести восхождение. И неудивительно, что прочие не выживают.

Мне, конечно, неприятно иметь точки соприкосновения с кем-то вроде Юкико, но должна признать, что ее семья провернула гениальную аферу. Всеми способами увековечивая легенду о своем происхождении, они уже обеспечили себе преданность народа хотя бы на основе благоговения, если ничего другого нет. Отличный ход. Как Элиан и его золотая кровь. Или я и смертоносная мощь Кето. Хотя в моем случае легенда оказалась правдой.

Я останавливаюсь, и остальная часть команды замирает рядом. Затянутая в перчатку рука Элиана в опасной близости от моей, но, даже чувствуя, как между нами искрит тепло, я не смотрю на него. Просто не могу. Могу только пялиться вперед, и чем дольше остаюсь на месте, тем глубже ноги проваливаются в снег. Но пошевелиться тоже не получается. Перед нами простирается истинное чудо. Дворец, вырезанный из последних вздохов моей богини Кето.

До вершины не более пятисот футов, но сейчас мы у основания грандиозного каньона, окруженного желобами, по которым потоки воды несутся к груде черных камней внизу. Они похожи на следы оползня, и когда поток врезается в них, ввысь с шипением поднимаются клубы пара, пока не рассеиваются в облаках. Среди пены в огромном рве, что заполнен не замерзшей чудесным образом водой, бесцельно дрейфуют обломки скал. А в центре, на заснеженном островке, стоит дворец. Айсберг, высотой не уступающий водопадам, с окнами из застывшего ветра и узорными шпилями, изогнутыми да торчащими под невообразимыми углами. Это снежная скульптура, крепость, вылепленная из граней и изломов, и она затмевает величие самой горы.

К дворцу ведет растрескавшаяся ледяная тропа, но слишком разбитая и ненадежная, чтобы по ней безопасно прошла армия из ста человек. Так что вместо этого на окраине рва, вдали от окружившей нас падающей воды, мы находим большие гребные шлюпки и, разделившись, плывем ко входу. Нашу лодку по кривой линии направляет как сила Торика, так и мощные порывы ветра.

Когда мы высаживаемся на острове, башни возвышаются над нами на целые лиги, и приходится выгибать спину, чтобы хорошенько все рассмотреть. Но нет времени любоваться или гадать, как так вышло, что возле дворца, сотканного из снежных бурь, вдруг оказалось на пару градусов теплее, чем в остальной части Заоблачной горы. Юкико устремляется вперед, и мы идем следом, ведомые светом ее факела, даже когда не поспеваем за ее шагом.

Стены сверкают, и в этих зеркальных коридорах нас вдруг становится в два раза больше. В три раза. Я вижу лишь лица да выдохи, что сливаются между нами в сплошной туман. Приходится чуть отставать, двигаться медленнее, чтобы понять, где отражение, а где настоящая Юкико. Когда, вырвавшись далеко вперед, она сворачивает за угол, на мгновение мир погружается в темноту. Элиан нащупывает мою ладонь. И сжимает всего разок, но все во мне оживает. Разгорается. Прильнув к нему, свободной рукой я касаюсь обжигающе холодной стены. Вскоре мы добираемся до угла, и факел Юкико вновь озаряет наши лица.

Я не выпускаю руки Элиана.

Принцесса останавливается у другой ледяной стены, что сияет отблесками ее пламени, искажая наши отражения. Затем вставляет факел в небольшую скобу и отступает на шаг.

— Пришли, — говорит Юкико.

Бросив на меня короткий взгляд, Элиан снимает с шеи ключ и передает ей. Глаза его горят нетерпением, когда Юкико прикладывает ожерелье к стене. Впадинка от и до повторяет форму кулона, каждый изгиб капли и клыкастой оправы. Идеальный замок для нашего ключа, и стоит им воссоединиться, раздается щелчок.

Снег падает с потолка и стекает по стенам. Воздух сотрясает протяжный стон, и толстая ледяная панель сдвигается, открывая пещеру слишком огромную, чтобы поместиться в виденном мною дворце.

Элиан, неутомимый исследователь, спешит внутрь. Я быстро шагаю следом, равнодушно обогнув принцессу.

Повсюду синева. Снежные стволы подпирают потолок и спускаются обратно пучками листвы. Расползаются по стенам ветвями, рассекают пол прожилками корней. Это лес из снега и льда.

Команда медленно просачивается внутрь, оглядываясь вокруг изумленно распахнутыми глазами. В отличие от всего остального айсберга, пещера действительно прекрасна. Место, познавшее касание Кето. Но Элиана обстановка не восхищает. Он решительно смотрит вперед, в центр купола, откуда ввысь тянется шпиль океанской воды, и в идеальном сочетании изумрудной зелени и сапфиров я сразу узнаю воду из моря Дьяволос. Из моего дома.

А в ее глубинах — Второе око Кето.

Я в жизни не видела ничего подобного. Даже глаз с трезубца Морской королевы с этим не сравнить, слишком уж грубы его грани, а цвет потускнел за многие десятилетия под водой. Но этот камень будто и не затронут внешним миром. Геометрически идеальный круг цвета багровых глаз моей матери и галлонов крови, что пролиты во имя него.

Шпиль, в котором камень заперт, — сплошное ледяное изваяние, но, коснувшись его, Элиан не отдергивает руку. Вода не замерзла, а застыла. Во времени, в пространстве.

— Значит, ее не растопить, — говорит Элиан.

— Ломать тоже нельзя, — подхватывает Юкико, — иначе можно повредить кристалл.

Он поворачивается к ней:

— Мы бы при всем желании не смогли ничего сломать. На вид шпиль непробиваем.

Юкико яростно трясет головой:

— Мы должны его вскрыть. Ритуал. Что для него нужно?

Все глаза устремляются ко мне, и я делаю глубокий вдох, настраиваясь. Я готовилась к этому моменту. Ради него я и стремилась на корабль Элиана. Я смотрю на него, на то, как волосы вьются над его ушами и торчат, так что можно представить каждую минуту его сна в отсыревшей палатке. Принц хмурится, на челюсти играют желваки. И каждый его вздох нелепо пахнет лакрицей.

Я слишком близко.

Прокашлявшись, я отвечаю:

— Кровь сирены.

— Что? — подается ко мне Элиан.

— По-твоему, кто угодно может завладеть кристаллом Кето? Это должен быть воин, достойный его магии.

— Воин, — повторяет принц.

— Убийца сирен.

Наглая ложь смешивается на языке моем с полуправдой.

Всплеснув руками, вперед выходит Кай:

— И где же нам достать кровь сирены? Почему ты раньше обо всем не рассказала?

— Неважно, когда она рассказала, — говорит Мадрид, глядя на меня с нечитаемым выражением. — В жилах сирен течет не кровь, а кислота. Мы бы не смогли собрать ни капли, даже если б успели до обращения в пену — она бы прожгла любую емкость.

— Твой кинжал. — Я указываю на пояс Элиана. — Он единственный в мире в силах сохранить кровь сирены.

— Он не хранит ее, — возражает он, — а пьет.

— Поглощает, — исправляю я. — Только не говори, будто не замечал, что с каждой убитой сиреной клинок становится немного прочнее. Немного тяжелее.

Элиан молчит.

— Откуда ты все знаешь? — Юкико склоняет голову набок. — Есть в тебе что-то, что не дает мне покоя.

Игнорируя ее, я сосредотачиваюсь на Элиане. Брови его сдвинуты, и я понимаю, что прямо сейчас он во мне сомневается. Мне-то на слова принцессы плевать, но не ему. Он насторожен — возможно, всегда был — и хотя имеет полное право на подозрения, я даже горжусь им за это, мне все равно больно. Доверять мне нельзя, и меня убивает, что Элиану об этом наверняка известно.

Как бы там ни было, я не могу позволить ему освободить око.

Я одариваю принца беззаботной улыбкой:

— Я же говорила, что пригожусь.

Он тянется к ремню и вытаскивает кинжал на свет. Крутит в руке, затем делает шаг ко мне, и я подумываю отойти, но остаюсь на месте. Отступление лишь подтвердит мою вину.

— И? — спрашиваю я.

— И ничего, — отвечает Элиан. — Я тебе верю.

И замолкает, будто ждет, что я начну протестовать, скажу, что это ошибка. Самое смешное, что мне и правда хочется. Хочется сказать, чтобы он никогда не совершал чего-то настолько глупого, как вера в меня. Но я не говорю, потому Элиан поворачивается к застывшим водам Дьяволоса и вонзает клинок в самый центр шпиля.

* * *

Я должна радоваться, что ничего не вышло.

Кровь из клинка давно исчезла. Обратилась магией, что делает его несокрушимым и позволяет поглощать жизни сирен. Я знала об этом, но дала Элиану надежду, потому что так поступают лжецы, когда не хотят быть пойманными. И мне пришлось притвориться, будто я верю, что кинжал сработает, иначе почему я только сейчас открыла, что кровь и есть ключ?

Мне пришлось позволить Элиану проиграть, чтобы самой добиться успеха. Вот только я не должна была из-за этого чувствовать себя так плохо.

Миновали часы, и я уверена, что снаружи уже ночь. Команда спит в отдельных маленьких пещерах за пределами купола. Взломщики стали стражей. Они полны решимости не уходить, пока не найдут способ освободить око. Если б не хватило решимости Элиана, то ярость Юкико все равно бы их удержала.

«Рискни, — сказала она. — Рискни уйти без славы, которую обещал моему брату».

Сжимая в руке легкий меч, я смотрю на Второе око Кето, запертое в водах моего дома. На шее пульсирует ракушка — она жаждет воссоединиться с могучим морем, которое ее породило. Я тоже чувствую устойчивый зов Дьяволоса, его стремление укрыть меня своими волнами.

Крепче стиснув меч, я надрезаю ладонь.

И равнодушно смотрю, как кровь стекает по коже и падает на шпиль. Нет ни обжигающей боли, ни бесконечного разъедающего холода. Кровь теплая, красная, такая человеческая. И все же…

Касаясь воды, капли растворяются. Верхняя часть шпиля откидывается назад, и центр тает, позволяя сунуть внутрь руку. Я поднимаю камень и вздыхаю. Сейчас он кажется таким крошечным, но я чувствую, как его мощь проносится по моим венам. Чувствую, каким свирепым он может быть. Он почти обжигает пальцы.

— Я знала, что что-то с тобой не так.

Я разворачиваюсь, крепко сжав око в кулаке.

— Чуяла неладное, — продолжает принцесса Юкико. И принюхивается, словно и впрямь может учуять во мне чудовище. — Ты не совсем человек.

Я убираю меч в ножны и тихо отвечаю:

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Может, и так, но все равно скажу. Ты ведь одна из них, верно? Сирена.

Я молчу, и, похоже, ей этого достаточно. Принцесса ухмыляется, растягивая тонкие губы так сильно, что щеки приподнимаются к глазам.

— Как ты так замаскировалась? — спрашивает она. — Разве такое вообще возможно?

Я скриплю зубами. Как же раздражает, что она смотрит на меня будто на рыбу на крючке. Будто исследует, изучает, но не боится. Юкико приближает ко мне по кругу, пока не оказывается по другую сторону ледяного шпиля.

Я смотрю на нее испепеляюще:

— Кажется, Морская королева сочла это скорее наказанием, чем маскировкой.

— А кража кристалла — твое искупление? — спрашивает принцесса. Все с тем же любопытством и без капли страха. — Каким же преступлением ты заслужила такую кару?

— Прежде всего родилась, — говорю я. — Морская королева не терпит соперничества.

В тот же миг ухмылка слетает с ее губ и на лице отражается нечто новое. Благоговение сменяется потрясением. Удивление — неуверенностью. Любопытство — испугом.

— Ты — это она, — молвит Юкико. — Погибель Принцев.

Еще секунду она выглядит растерянной, а затем от неуверенности не остается и следа. Она улыбается хитро и проницательно.

— И ты не знал?

До меня далеко не сразу доходит, что вопрос задан не мне.

Я резко поворачиваю голову к выходу из купола. К Элиану. На лице его ни единой эмоции, глаза не отрываются от камня в моей руке. Я чувствую, как от щек отливает кровь, сердце в груди замирает. Все вокруг кажется неустойчивым, и только застрявший в горле воздух не сдвинуть с места.

«Я тебе верю».

В голове мелькает жалкая мысль, что, возможно, Элиан ничего не слышал. Но когда наши взгляды встречаются, я знаю, что он знает. Знаю, что он сложил головоломку, которую я так старательно разрушала. И когда он тянется к оружию, я понимаю, что эта ночь закончится кровью.

Глава 36 ЭЛИАН

Погибель Принцев.

Всего два слова. Мир затихает, и я судорожно ищу в памяти подсказку, знак, след. И вместо того чтобы остаться ни с чем, прихожу к выводу, что я полный идиот.

Мы выловили Лиру посреди океана, когда в поле зрения не было ни единого судна. Очнувшись, она всех словно околдовала, и чары разрушились, лишь когда она попыталась напасть на меня. Она говорила на псариине. И, боги, та сирена… Что она сказала тогда? «Parakaló». Она просила сохранить ей жизнь, а я даже не задумался, хотя прежде ни одна сирена не молила о пощаде. Но тут-то конечно. Ведь она молила не меня, а одну из своих. Свою принцессу.

— И ты не знал? — спрашивает Юкико.

Я не отвечаю.

Я понимал, что Лира что-то скрывает, но о таком и помыслить не мог.

Я тянусь к груди, касаюсь шрамов, скрытых под тканью рубашки. Отметин, так похожих на те, что видел на теле Райкрофта после их сражения с Лирой. В тот день, в Мидасе, Погибель Принцев отыскала меня, когда я не смог отыскать ее. Она позволила русалке измотать меня в воде, а затем исцарапала мне грудь, готовясь вырвать из нее сердце. Если бы не королевская стража, она убила бы меня.

Лира убила бы меня.

Едва наши глаза встречаются, я обнажаю саблю. Поначалу я даже не уверен, что собираюсь делать, разве что сжать лезвие изо всех сил, пока оно не рассечет руку до кости. Но Лира не шевелится, даже когда я приближаюсь, чем только распаляет мой гнев. Предательница. Ей даже не хватает совести вздрогнуть.

— Элиан, — выдыхает она мое имя, и я теряю рассудок.

— Я тебя убью.

Даже в облике человека Лира быстра. Быстрее, чем большинство начинающих бойцов, с которыми я имел дело, и гораздо подвижнее. Она небрежна, но есть в этом что-то первобытное. Я опускаю на нее клинок, и Лира одним быстрым движением отводит плечо назад. Кажется, она потрясена, но берет себя в руки и пытается ударить меня кулаком. Я перехватываю ее запястье в дюйме от своего лица и выкручиваю. Оскалившись, Лира пинается с отчаянной свирепостью. Я уворачиваюсь, но она все же задевает мое бедро, и ногу простреливает болью.

Я киваю на ее пояс:

— Доставай меч.

— Тебя заботит, что я безоружна? — спрашивает Лира.

— Не путай честь и заботу, — цежу я. — Если придется, я и безоружную тебя проткну.

Я снова нападаю, и она неуклюже отшатывается. А как только оказывается вне досягаемости, я слышу шорох металла о ножны.

Лира поднимает меч по идеальной дуге, как я ее учил, и рычит.

Теперь я вижу в ней зверя.

Наши клинки скрещиваются. Сталь звенит о сталь.

Я блокирую очередной удар и, вновь схватив ее за запястье, резко выкручиваю влево, так что Лира роняет меч. Затем разворачиваю ее и прижимаю к себе спиной, обездвижив руки. Она извивается под бешеный стук моего сердца, пытаясь вырваться. Такая холодная — она всегда холодная, — но между нами струится пот.

— Прикончи ее! — кричит Юкико.

Я сглатываю и смотрю на зажатую между нами саблю. Мне не поднять ее под нужным углом, не выпуская Лиру из захвата. Да и стоит представить, что в этот миг я буду так близко, услышу ее вздох и почувствую ускользающую из нее жизнь, и к горлу подкатывает тошнота.

Я вспоминаю вкус ее губ, приправленный историями о звездах, сияющих над нами. Целая галактика наблюдала, как тело Лиры прильнуло к моему. Как она попросила о поцелуе. И лишь исполнив эту просьбу, я мог сохранить равновесие.

Лира прижимается ко мне щекой и глубоко вдыхает.

А затем поднимает локоть и бьет меня в челюсть.

Я ослабляю хватку, и Лира бросается к своему мечу. Безрадостно рассмеявшись, я потираю подбородок.

— Легенды о тебе явно не врут.

— Хватит, Элиан. — Она выставляет меч перед собой, словно отгораживаясь.

Я сплевываю на пол кровь:

— Будет хватит, когда ты умрешь.

Нападая вновь, я отбрасываю прочь все эмоции, кроме бурлящего в венах осознания предательства. Я наношу удар за ударом, скрещивая наши клинки. Снова и снова. Каждый выпад оглашает пещеру звоном, и время будто летит с немыслимой скоростью и вместе с тем стоит на месте. Бесконечные секунды и минуты, пока Лира не падает на колени и не выпускает из руки кристалл.

Никто из нас к нему не тянется. Я могу лишь гадать, как долго еще она будет держать меч над головой. Защищаться от моих атак.

Каждый удар Лира провожает безжизненным взглядом. Потом локти ее начинают дрожать, и наконец она сдается. Клинок со звоном падает на ледяной пол. Лира лежит рядом, ждет, с абсолютно равнодушным лицом. Предоставляя мне шанс, которого, как мне казалось, я жаждал.

Она сжимает кулон-ракушку, и я вздрагиваю. Она словно дразнит меня каждой секундой моей слепоты. Снова поднимаю оружие, чувствуя каждый грамм тяжелой стали в руках. Я могу отомстить за Кристиана. Отомстить за каждого принца, умершего в океане, и каждого, кто, вероятно, еще умрет. Я могу убить ее и покончить со всем.

Но бросаю саблю на пол.

Лира ахает. Лоб ее покрыт испариной, а растерянный взгляд пронзает меня насквозь. Жаль, что я не убил ее раньше. Жаль, что она не убила меня. Но вот мы смотрит друг на друга, а затем Лира качает головой и делает подсечку.

Когда я падаю рядом, она разочарованно вздыхает.

— В следующий раз, когда захочешь кого-то убить, — говорит, — не мешкай.

— Разве это не моя фраза?

— Что ты делаешь? — Сев, я натыкаюсь на хмурый взгляд Юкико. — Она Погибель Принцев.

Она словно считает, что я мог о таком забыть. Как будто я оставил Лиру в живых из-за собственной непроходимой глупости, а не из-за своих человеческих качеств.

Я встаю и, отряхнувшись, поднимаю саблю:

— Я знаю.

— Она явилась сюда за кристаллом, — продолжает Юкико. — Как и мы.

— Да, и теперь уйдет без него.

Лира сгорбившись сидит на полу и смотрит на лежащий совсем рядом кристалл Кето. Но даже не пытается взять то, ради чего пришла.

— Поднимайся, — велю я.

Юкико бросается вперед.

— Ты не можешь так поступить! — возмущается она. — Твои пираты согласились бы, что нельзя ее отпускать, если б не спали мертвым сном на другом конце дворца.

Я медленно склоняю голову в ее сторону:

— Ты еще не стала королевой. И даже не думай, будто можешь указывать, что мне делать. Прав у тебя не больше, чем у них.

Я вытираю с губ засохшую кровь. Кажется, я вечно ею залит, но сегодня тот редкий случай, когда кровь моя. В последний раз такое было на корабле Райкрофта. И там же пролилась кровь Лиры.

Она встает и смотрит, что же я буду делать. Меня колотит, как бы ни хотелось сохранить спокойствие. Лира просто стоит, ждет следующего приказа, словно верный член экипажа, и цепи, что помогали мне не разлететься на части, рвутся, точно тонкая нить.

— Проваливай туда, откуда явилась, — говорю я. — Живо!

Затем опускаюсь на корточки, чтобы поднять кристалл, и Лира отступает. Я вижу, как ее тень неуверенно движется в тусклом свете. Комната вязнет в застывшем времени, как в трясине.

— Хотела бы, чтоб на этом все и закончилось, — шепчет Лира.

Это скорее предупреждение, чем угроза, если между ними вообще есть разница. Предсказание неизбежной битвы. Я не отвечаю. Лишь жду, когда ее шаги стихнут за пределами пещеры, и только убедившись, что Лира ушла, встаю.

— Нельзя оставлять ее в живых, — ворчит Юкико.

— Она еще успеет умереть. — Я сжимаю кристалл в руке. — Бок о бок с матерью.

Принцесса не верит.

— Я ведь тебя предупреждала. Любовь не для королей. Ты убедишься в этом, когда мы поженимся.

— Может, хватит уже трещать о свадьбе? Ее не будет.

Взгляд Юкико так же мрачен, как мой, только еще острее.

— Принц, который отказывается от своего слова? Как оригинально.

— Я же сказал, что дам тебе альтернативу. — В голосе моем сквозит раздражение. — Не знаю, хочу ли быть королем Мидаса, но точно не хочу, чтобы ты стала его королевой.

— И что же такое привлекательное ты можешь мне предложить?

Я стискиваю зубы. Юкико всегда жаждет эмоциональной реакции, а Лира забрала мои последние силы.

— Полагаю, тебе известно о недуге королевы Галины.

— Брат просветил меня, когда занял трон.

— Кардия прославляется за счет торговых отношений с другими королевствами. Их королева нынче популярна на севере. Галина ей не соперница, пока не сможет общаться с подданными без опаски их заразить. Эйдиллион страдает, потому что она решила не искать другого мужа, который помог бы ей править.

Юкико старательно изображает равнодушие:

— А мне до этого какое дело?

— Такое, что она отказалась искать мужа, но ни слова не говорила про жену.

— Ты хочешь, чтоб я вышла за королеву Эйдиллиона? — недоверчиво хохочет она.

— Стала королевой, — поправляю я.

— И с чего бы Галине на такое соглашаться?

— Ее сила не влияет на женщин. Ты сможешь поддерживать связь с другими королевствами, от ее имени встречаясь с вельможами и дипломатами. Ты предстанешь перед народом и завоюешь их преданность. Будешь делать все, что недоступно Галине.

— А наследники?

— Она не хочет никому передавать свой проклятый дар.

— Ты все продумал, — едва ли не мурчит Юкико. — И даже с королевой обсудил?

— Галина согласилась, что это будет взаимовыгодная сделка, особенно если свяжет ее с Эфевресией и Пагосом. И, конечно, оставит Мидас в долгу.

— А если я откажусь?

Я сжимаю челюсть.

— Либо ты вступаешь брак с могущественной королевой и правишь с ней на равных, либо отправляешься в Мидас с будущим королем, который будет сомневаться в каждом твоем шаге. — Я опускаю кристалл в карман, где уже лежит компас. — Кто знает, выживу ли я сегодня. Ты действительно хочешь быть привязана к принцу, приговоренному к смерти?

Юкико разглядывает меня, и я понимаю, что совершенно неважно, насколько заманчиво предложение. Сейчас ее заботит лишь победа, и плевать, что она получит сильное королевство, если для этого надо так легко уступить. Для Юкико потерять лицо страшнее, чем лишиться выгоды.

— У меня есть условие, — говорит она.

— Ну разумеется.

— Когда придет время, я хочу, чтобы Погибель Принцев пала от твоего клинка.

Ладонь в кармане сжимается, до хруста стискивая компас. Что хозяйка «Золотого гуся», безнравственная, как и ее клиенты, что принцесса, выдвигающая требования, когда на кону судьба человечества.

Я моргаю, прогоняя образ Лиры, ее дрожащую тень, выражение глаз, когда она поняла, что все тайны раскрыты. Как она вытолкнула меня из-под выстрела Райкрофта и попросила поцеловать ее на краю горы. Лучше сосредоточиться на мысли, что ложь — ее величайший талант.

— Уверяю тебя, — говорю я Юкико, стараясь сохранить равнодушное лицо, — при следующей встрече рука моя не дрогнет.

Компас в ладони вздрагивает, и я чувствую, как медленно сдвигается стрелка.

Глава 37 ЛИРА

Я бегу быстрее, чем считала возможным. По лабиринтам ледяного дворца, мимо пещер, где до сих пор спит команда Элиана. Бегу до тех пор, пока не начинает казаться, что уже и не бегу вовсе, а парю. Лечу. Плыву по коридорам, как когда-то плыла сквозь океан. Плыву, пока не чувствую запах воды и не вижу свет, озаривший конец тоннеля.

Элиан сохранил мне жизнь, но что останется от этого крошечного акта милосердия в предстоящей битве? Он поступил так, потому что я все равно никуда не денусь? Потому что хотел, чтобы я увидела, как умирает мать? Нельзя даже предполагать, будто за его решением стоит нечто большее, но я не в силах устоять. И все думаю, думаю, вдруг правда о моей сути не разрушила наведенный между нами мост.

Бросая оружие, Элиан казался таким истощенным, что я не могу подобрать для этого слов ни на одном языке. Мысль о том, что он не желает моей смерти, абсурдна, но я цепляюсь за нее отчаяннее, чем за что-либо еще в своей порочной жизни. В конце концов, он же меня поцеловал. Нежно коснулся щеки и так прижался губами к губам, что меня охватило пламя, способное растопить хоть всю эту гору.

Забыть такое не проще, чем вовсе отменить.

Вырвавшись из ледяного дворца, я хватаю весла одной из шлюпок. Затем перебираюсь на другую сторону рва и, затаив дыхание, сжимаю в ладони ракушку. Толстые бороздки впиваются в кожу, пока я взвешиваю принятое решение. Элиан уверен, что теперь с помощью ока может убить и мою мать, и каждую сирену в океане. Он рискует жизнью, полагая, будто обладает мощным оружием, когда на самом деле оно бесполезно в его руках.

Впитав мою кровь, око не признает другого.

Морская королева много чего мне рассказала о кристалле Кето, но одно я запомнила отчетливее всего: освободивший око и станет его хозяином. Я не соврала Элиану, сказав, что для ритуала нужна кровь, просто это не должна была быть кровь сирены. Если б он порезал себе руку, то заполучил бы кристалл. А вместе с ним и силы, подобные тем, что моей матери дарует трезубец. Именно так изначальные семьи завещали людям уничтожить Морскую королеву: в битве магии.

Я бросаю ракушку в воду. Как в Эйдиллионе, только на сей раз представляю образ матери. Мысленно взываю к ней, громко, чтобы зов насквозь прошил гору и разлетелся по морям. Сначала я сомневаюсь, что получится, но тут вода закипает, и лед вокруг меня тает, наполняя ров.

Пар обжигает, словно невидимый огонь, вода вздымается волнами и брызгами. По рву расползается чернота, будто тени, пожирающие свет. Я слышу знакомый гул, а затем безошибочно узнаваемый смех.

Из пучины появляется моя мать.

Она по-прежнему прекрасна, как и всякая повелительница сирен, и ужасна настолько, насколько только ей удается. Глаза ее блестят, длинные пальцы поглаживают трезубец, будто домашнего питомца. В руках королевы сила всего мира, готовая подчинить ее прихоти моря и всех монстров.

Почему-то сейчас она кажется мне такой странной.

Морская королева улыбается, сверкая свежей кровью на зубах:

— Скажешь что-нибудь?

Я кошусь на дворец за ее спиной, полагая, что в любой момент появится Элиан, но у входа никого, и вода вокруг острова неподвижна, а Морская королева просто ждет.

— Ты знаешь, где мы?

Она равнодушно оглядывает окрестности, положив перепончатые пальцы на трезубец.

— На Заоблачной горе, — говорит, и что-то едва заметно мелькает в ее глазах.

— Здесь, — мои выдохи с шипением рассекают воздух, — именно здесь было сокрыто Второе око Кето. Я последовала за принцем, чье сердце ты велела мне забрать, и он привел меня сюда. К тому, что ты так долго искала. Я нашла его, когда тебе не удалось. Как ты могла не почувствовать это озеро через свой проклятый трезубец?!

Только когда королева моргает, я понимаю, что кричу.

И вдруг каждая заготовленная ложь и отговорка кажется ерундой. Мой разум пуст, если не считать единственной мысли: какой же непомерно правой я себя ощущаю. Когда воды расступились, я подумала, что королева выглядит странно. Как будто немного изменилась в мое отсутствие, но непонятно в чем. И теперь я вижу, что не в странностях дело — я просто смотрю на незнакомку.

Она смеется, и под моими ногами трескается земля. Королева откидывается назад, и воды озера вздымаются, принимая форму трона.

— Ты все то же глупое дитя, — упрекает она. — Чувствую ли я каждую чашу воды, которую человек подносит к губам? Ты считаешь озеро частью нашего мира лишь потому, что оно жидкое?

Морская королева оцарапывает губу клыком.

— Все это обманка. И гора, и ров не связаны с нами. Они принадлежат им. Прародителям этой человеческой заразы. Все рукотворное. Магическое. В этих водах нет ничего от нашей богини. Я бы не смогла здесь всплыть, если б ты не призвала меня ракушкой. Даже не знала бы, что сюда вообще можно пробраться.

— Но теперь знаешь.

— И когда ты отдашь мне око, я смогу обрушить эту гору в глубины Дьяволоса.

— Вроде неплохой план, — слабо улыбаюсь я. — Вот только я не за этим тебя звала.

Морская королева протягивает ко мне когтистую руку — не пальцы, а кинжалы.

— Дочь, — повелевает она, — отдай мне Второе око Кето, пока по-хорошему прошу.

— Это слегка невыполнимо, ибо в данный момент его у меня нет.

Непроницаемая маска королевы дает трещину. Чуть сдвигаются бороздчатые брови, и плотно сжатые губы растягиваются так резко, что это сложно назвать улыбкой. Склонив голову, она изучает мою напряженную позу. Оценивает мои внезапные изменения. Я все то же дерзкое дитя, но теперь куда более двуличное.

Морская королева медленно подается вперед. Глаза ее сверкают в лучах света.

— Где оно?

Я взываю к своему внутреннему «я», перенявшему лучшее от Элиана. Браваду, в основе которой лежат навыки выживания и вера в бесконечную удачу. Только на сей раз я хочу увидеть на лице матери правду. Реакцию истинную, а не рассчитанную до мелочей.

— У принца, который привел меня сюда. Я отдала ему око в обмен на свою жизнь.

Дрожь земли я ощущаю прежде, чем замечаю кровь. Но когда открываю рот, чтобы вдохнуть, она стекает из носа на язык.

— Наглая дрянь! — вопит Морская королева.

Ее щупальца бешено бьются в воздухе между нами. Затем одно сжимается на моей шее, и я кожей чувствую ее бурлящий гнев.

— Решила, что твоя жизнь ценнее ока?

Королева бросается вперед, и ее когти, словно наточенные лезвия, вспарывают мои запястья. Я пытаюсь вырваться, но хватка ее не ослабевает. Чем отчаянней я борюсь, тем сильнее она сжимает, пока я не понимаю, что еще одно движение — и мои кости сломаются.

Она тащит меня через ров все ближе и ближе к дворцу. От каждого мощного рывка суставы мои трещат. Ноги волочатся по воде, а горло нестерпимо горит, но я не позволяю улыбке дрогнуть. Я бездействую и жду, когда королева наконец остановится и вновь бросит меня наземь.

Я не собираюсь признаваться, что самолично освободила око и, воссоединившись с ним, получу его мощь. Это подвергнет жизнь Элиана опасности. Сейчас королева видит в нем угрозу, а мне только это и нужно.

«Захват внимания», — сказал Элиан. Он бы гордился моими успехами в учебе.

Мать взирает на меня как на заразную.

— Думаешь, твоя жизнь хоть чего-то стоит?

— Для тебя — вряд ли. — Повернув голову, я сплевываю. — Но для него — возможно.

— Я знала, что ты слаба, но не понимала насколько. Наследница морского королевства Кето, в которую мне пришлось вколачивать жестокость. Которая скорее утопит юного принца, чем вырвет его сердце, пока то еще бьется. Которая плакала, убивая мою сестру.

При упоминании Крестелл в груди все сжимается. Морская королева смотрит на меня как на жалкую тварь, словно я, ее дочь, не больше, чем любое другое существо в океане. Крестелл, спасая Калье жизнь, смотрела на нее с точностью до наоборот.

— Я полагала, что выжгла из тебя эту мерзость, но взгляни, сколько еще осталось. Человечность, словно чума, пропитала тебя задолго до того, как я лишила тебя плавников.

— Приму это за комплимент. Ты желала, чтобы я извлекла урок из этого наказания, и так и вышло. Я узнала, что принц не враг мне. На самом деле он просто более благородная версия меня самой. — Я неотрывно смотрю в окаменевшие глаза королевы. — И будь у меня выбор, в следующей жизни я бы хотела стать такой, как он.

— Прекрати! — требует она. — Прежде чем я убью тебя, ты отдашь то, что мое по праву.

— Нет, — отвечаю я. — Лучше я сначала заберу то, что по праву мое.

На устах матери звенит ироничный смешок.

— Возжелала мою корону?

— Вообще-то, это моя корона.

Клыки ее блестят в солнечном свете.

— Решила, что сможешь убить меня, Лира? Ту, что привела тебя в этот мир?

В ней нет страха, лишь любопытство. Королева смотрит насмешливо и недоверчиво.

— В океане в твоем распоряжении была бы армия, — напоминаю я. — Но мы на Заоблачной горе, так далеко от дома, как только возможно. Ты уже практически мертвечина, вот только появится Элиан и его команда…

— Элиан? — желчно повторяет она. — Ты и твой грязный человеческий принц думаете, будто для армии мне нужен океан? Сила следует за мной повсюду, и они тоже. Если ты и впрямь хочешь закончить эту войну, я помогу. Я же мать и обязана исполнить желание дочери.

Королева погружает трезубец в воду, наблюдая, как искажается мое лицо. Черная жижа стекает по основанию трезубца будто слезы. Затем касается воды и расползается, образуя большие темные пятна на поверхности озера. Врата в Дьяволос.

Из первого портала, ближайшего к моим ногам, вырывается рука. И из следующего. Чудовища наступают, и земля стонет под напором темной магии, вода идет рябью, когда сирены одна за другой прорываются на Заоблачную гору. Когти, зубы, плавники и холодные, холодные глаза.

И вдруг совсем рядом разворачивается картина пострашнее.

Я ощущаю силу ока еще до того, как из дворца появляется Элиан и за спиной его будто армия выстраивается команда. Он разглядывает все растущее войско моей матери с изумлением и ужасом. Я вздыхаю и даже отсюда улавливаю его рыбацкий запах на ветру, отчего мое уже надломленное нутро разлетается на куски.

Словно почувствовав это, Элиан устремляет на меня взгляд. Он кажется уставшим, но готовым к войне. Всегда готов ко всему, даже к собственной смерти. Когда принц смотрит на меня, что-то странное мелькает в штормовых глазах. Сомнения. Облегчение. Нечто настолько противоречивое, что я лишь хмурюсь в ответ. Что бы это ни было, распознать я не успеваю — так быстро оно проносится.

Я открываю рот, чтобы окликнуть его, предупредить, умолять бежать и прятаться, хотя знаю, что Элиан не сделает ни первого, ни второго. Но тут он моргает, и черты его лица заостряются — явно заметил Морскую королеву. Пока они смотрят друг на друга, сердце мое бьется о ребра, пытаясь вырваться из груди.

Сирены восстают, готовые к атаке, и я понимаю, что сегодня ни одна из них не прибегнет к песне, не позволит Элиану и его людям умереть мирно. Это не охота, а война. И они хотят убивать на совесть. Жаждут победы такой жестокой, чтобы Морская королева могла гордиться.

Она склоняется ниже, проводит щупальцами по моей руке; губы ее царапают мне ухо, словно битое стекло.

— Глупая девчонка, — шепчет королева. И добавляет, будто на свете нет ничего хуже: — Глупая человеческая девчонка.

Глава 38 ЭЛИАН

Кишащая сиренами вода кажется черной, а вместе с ней и весь мир.

Они словно закоптили гору своим демоническим присутствием, и пока солнце силится подняться повыше, тьма накрывает и небеса. Со всех сторон доносится шипение и дьявольские крики — сирены заполняют озеро, улыбки их порочны и соблазнительны. Я не могу не любоваться, настолько они прекрасны. Такие завораживающие и смертоносные создания. Я не в силах отвести взгляд, даже когда они обнажают острые клыки и запускают когтистые пальцы во влажные волосы.

Они ужасны насквозь, но в них нет ничего отвратительного.

Ров тянется на полмили в каждую сторону, и сирены, похоже, заполняют его от края до края. Их тут как минимум пара сотен, вдвое больше, чем нас.

— Боги, — ошеломленно бормочет Кай. — Они повсюду.

— Мы заметили. — Мадрид выставляет напоказ арбалет. — Что делаем, кэп?

— Ведем себя прилично, — отвечаю я.

Она опускает оружие и хмурится:

— Что?

Я киваю в центр хаоса:

— У нас тут аудиенция.

Морская королева предстает перед нами в окружении щупалец цвета полуночи и верной дочерью под боком. Грозный дуэт. Даже в человеческом облике подле матери Лира выглядит так, будто вдвоем они способны погасить само солнце.

Королева рассекает воды озера, Лира идет рядом по зыбкой тропке. Когда они приближаются, я вижу, что глаза королевы такие же алые, как ее губы.

— Убийца сирен, — приветствует она меня.

В ее исполнении эти два слова даже на моем языке не похожи ни на что, что я слышал прежде. Голос ее мерзок и ненавистен, притягателен и гадок. И мелодия его пронизывает меня дьявольской печалью. Словно королева не говорит, а поет траурную песнь.

— Ваше величество. — Я склоняю голову ровно настолько, чтобы не отрывать своих глаз от ее.

— Лира. — Мадрид качает головой, сокрушенная предательством. — Это ведь неправда? Ты же одна из нас.

Смех морской королевы бурлит, как вода.

— Скоро вы поймете, что моя дочь не умеет хранить верность. — Она окидывает Лиру взглядом. — Изменница до мозга костей.

— Я так и знал, — говорит Кай, но без капли удовлетворения. — Знал, что тебе нельзя доверять, и все равно доверился. Ты все время играла с нами?

Он спрашивает так, будто не в силах поверить. И не поверит, несмотря на все свои подозрения, пока Лира сама не признается. Но она не отвечает. Потому ли, что ей плевать, или потому, что сказать нужно слишком многое, — не знаю. Она даже не смотрит на Кая, на нас, на меня. Глаза ее не отрываются от матери. Изучают ее. И при каждом движении Морской королевы Лира слегка подается к нам.

— Ты забрал кое-что мое, — говорит королева.

Кристалл гудит у меня в кармане.

— Не волнуйтесь, я его верну.

Она склоняет голову и протягивает руки, побуждая к действию:

— Так милости прошу, не медли.

Я бросаюсь вперед.

Морская королева одним плавным движением скользит в сторону, и едва она уходит с моего пути, восстает ее войско. Сирены выпрыгивают из воды и с визгом обрушиваются на мою команду, впиваясь зубами и когтями в любого, до кого удается дотянуться.

Лира отскакивает прочь, и мои ребята кидаются к ней. Я стараюсь не спускать с нее глаз, но здесь слишком много мечей и тел, и уже через несколько секунд я теряю ее из виду.

Зато во всей красе могу лицезреть королеву. Она парит в центре рва над морозным пятном, что выросло на воде точно маленький остров. Она позволяет своим сиренам выполнять грязную работу. И наблюдает, как они жертвуют собой ради ее сокровища, но сама ни на миг не рискует шеей.

Если подобраться поближе, то с помощью кристалла я могу отправить королеву обратно в ад, из которого она явилась.

Я срываюсь на бег, подальше от скачущих сирен, и моя команда не отстает. Мы пронзаем их клинками, стараясь избегать брызг едкой крови. Я слышу крик Кая и, повернувшись, вижу, как он падает наземь, а над ним склоняется сирена. Мадрид успевает оттолкнуть тварь прежде, чем она бы залила Кая кровью, и помогает ему подняться на ноги.

— Иди! — кричит Юкико, указывая мечом на королеву. — Мы их удержим.

Сейчас она истинная принцесса Пагоса, отринувшая ревность и жажду власти. Воплощение неистового воина, как и каждый из ее братьев и королей и королев перед ними. Юкико вскидывает меч над головой, раскручивая его с такой силой, что может поднять шторм. Она готова убивать.

— Ну же! — ревет Кай, толкая меня вперед.

Мадрид отстреливается, прикрывая нам спины.

Звуки выстрелов и крики сотрясают гору. С каждым нашим шагом очередной член моего экипажа сцепляется в яростной схватке с сиреной. Они повсюду, выпрыгивают из воды, скользят по земле словно змеи. Я бегу мимо стольких тел, подошвы мои покрыты льдом и смертью, как вдруг меня останавливает целый хор дьявольских воплей.

Сразу шесть сирен выпрыгивают из озера, и когти их сверкают как кинжалы. Они приземляются точно кошки, согнув хвосты и упершись в снег согнутыми руками.

— Осторожно! — кричит Кай, и Мадрид рядом с ним недовольно ворчит.

— Без тебя знаю. — Она осыпает смертоносных тварей стрелами. — Я не слепая.

Сирены бросаются врассыпную, обманчиво проворные даже на земле. Жабры на их неприкрытых ребрах раздуваются, обнажая сырую плоть.

— Уверена? — спрашивает Кай, и Мадрид, ткнув его локтем, бросает арбалет и вынимает меч.

Атака наша как никогда жестока.

Я режу глотки, пока ни одна из сирен не успела запеть. Вокруг нас обрываются колыбельные и эхом разлетаются мольбы о пощаде, но шума столько, что ничего не разобрать, и лишь голова кружится. Слишком много смерти, чтобы их песнь обрела форму. И все же я не стану рисковать. Одна нота, и сирены могут лишить нас разума.

Я рассекаю клинком яремную вену. Затем еще одну. Но словно сражаюсь с молниеносно отрастающими головами гидры: стоит оставить одну тварь окровавленной на земле, как на ее место выпрыгивает другая.

Одна из них бросается на Кая, вонзает когти в его колено. И пальцы ее входят так глубоко, что, кажется, и вся рука вот-вот погрузится в его плоть. Но Кай прижимает к ее виску пистолет и, когда безжизненное тело падает навзничь, выдергивает ногу из ее хватки, лишь слегка поморщившись.

— Иди же! — Мадрид забрасывает руку Кая себе на плечо и вонзает меч в открытую пасть сирены. — Доберись до королевы!

Я бегу дальше, но тут же качусь по земле, сбитый с ног очередной сиреной. Стоит убить ее, и кожу под рубашкой обжигает болью. Кровь сирены разъедает все насквозь. Я срываю ткань и, прежде чем продолжить путь, прикладываю снег к опаленной груди.

Мимо свистят пули, в воздухе словно грохочут фейерверки. Выстрелы рассекают воду рядом с плавающими телами сирен. Я слышу боевые кличи и предсмертные вопли. Мои люди умирают, сирены умирают, и я даже разобрать не могу, кто и о чем кричит.

Наконец достигнув полоски земли на воде, я почти задыхаюсь. Но иду дальше, вот только к Морской королеве близко подобраться не успеваю — что-то врезается в меня, сбивая с ног, впечатывая лицом в землю.

Не сирена. Тритон.

Он возвращается в озеро и рычит, оскалив острые акульи зубы. Я давлюсь воздухом, но когда тритон вновь атакует, я готов. Я смерч из стали и ярости, рассекающий тугую плоть от клейменой груди до впалого бороздчатого живота. Но даже истекая кровью, тритон не сдается.

Он хватает меня за горло перепончатой рукой и рычит так громко, что в ушах звенит. Я роняю меч. Острые края его зубчатых пальцев прокалывают мне шею, и тритон одной мускулистой рукой поднимает меня с земли. Лишенный воздуха, я царапаюсь, вслепую шарю вокруг. А когда нащупываю пульсирующий кинжал, не медлю.

Я вгоняю клинок под подбородок твари, пока рукоятка не ударяется о кость. В ответ в сталь приливает столько энергии, как ни после одного убийства прежде. Чистой животной силы, и не только кинжал впитывает ее — я тоже.

Тритон оседает у моих ног, и Морская королева раздувает ноздри.

— Tha pethánete[22], — шипит она.

— Простите, — я потираю шею рукой, — не говорю на сучьем.

Вокруг нее яростно бурлят воды.

— Думаешь, когда ты умрешь, моя дочь заплачет?

Я поднимаю кинжал:

— Убейте меня, и проверим.

Глава 39 ЭЛИАН

Подцепив саблю ногой, я подбрасываю ее вверх и ловлю, и теперь направляю на Морскую королеву оба клинка.

— Как это по-человечески, — шипит она, — убивая, полагаться на оружие.

А затем взмахом руки насылает на меня воды озера. Я отпрыгиваю, но гигантская волна бьет меня по лодыжкам, и я лечу кувырком. Приземлившись, скольжу по земле; лед прожигает ткань штанов.

Королева смотрит на меня ехидно, удовлетворенно, и снова вскидывает руку. Я готов к удару, но у нее другие планы — водяной молот устремляется к отряду из полудюжины моих людей и, вмиг их окутав, волочет в кишащий сиренами ров.

С рычанием я бросаю в королеву клинок, но тот отскакивает от ее стеклянной кожи.

— Дурак, — сплевывает тварь.

— Ты уже проиграла, — говорю я, поднимаясь на ноги. — Кристалл Кето у меня. Лира не смогла его забрать.

Но даже произнося эти слова, я чувствую неуверенность. Может, раньше кристалл и гудел, однако теперь лежит в моем кармане мертвым грузом.

Когда я достаю его, Морская королева отшатывается.

— Лира будет наказана за это, когда все закончится. — Она отползает еще дальше. — На самом деле, полагаю, она уже наказана.

Проследив за ее взглядом, я замираю.

Невдалеке Лира сражается с Юкико. Принцесса грубо толкает ее на ледяную колонну, и Лира подается вперед, выставив перед собой меч. Мне не нужно их слышать, и так знаю, что Юкико смеется. Лира — убийца в океане, но Юкико — воительница Пагоса и на суше, и в снегу, и особенно на этой горе, что сейчас гораздо важнее. Их учат быть беспощадными, и для принцессы Лира сейчас лишь очередная сирена. К тому же легкая добыча, без своей-то силы.

Их окружают мои матросы, их клинки дрожат от жажды пронзить предательницу. Кая и Мадрид я из виду потерял, но даже будь они рядом, не знаю, что бы они сделали. Кому бы помогли: Лире или Юкико.

Юкико взмахом руки просит матросов не подходить. Показывает, что хочется сама с ней разобраться.

Лира заносит меч, но принцесса уворачивается и сильно бьет ее по щеке. Я почти чувствую этот удар. Лира сплевывает, и в следующий миг Юкико грубо хватает ее, разрывая ткань на плече. И невзирая на пинки и попытки отмахнуться, снова бьет, только на сей раз Лира падает наземь.

Принцесса Пагоса достает из кобуры пистолет, и Морская королева укоряюще цокает.

— Вот видишь, — мурлычет она. — Так по-человечески.

Отсутствие тревоги в ее голосе потрясает меня сильнее, чем должно. Для королевы это лишь игра. Все: от войны до смерти ее дочери. Она готова позволить убить Лиру, лишь бы я потом мучился виной. Она не собирается ее спасать, чтобы я сделал это сам и лишился чести.

Я мчусь к ним, даже не продумав план, и Морская королева позволяет мне уйти. Даже не оглядываясь, я знаю, что она смотрит на меня из воды с довольной улыбкой. Ухмыляется, когда я выполняю за нее грязную работу, будто один из ее верноподданных.

Но я подбегаю слишком поздно.

Что-то врезается в Юкико, и та отлетает на добрых десять футов по снегу. Сирена рычит, перед глазами ее вьются желтые волосы. Она выгибает плечи, облизывает губы, а затем вновь отталкивается от земли. Гремят выстрелы, но тварь слишком быстра, чтобы хоть одна пуля попала.

Одежда Юкико уже исполосована в клочья, и я сглатываю ком, когда сирена с рыком прижимает руку к ее груди, намереваясь вырвать свой трофей — все еще бьющееся сердце. Я стискиваю саблю и впитываю низкий гул стали, готовый к смертельному удару.

— Калья! — кричит Лира.

Сирена оборачивается ко мне. На ее лице и волосах красные брызги.

Лира молниеносно выпрыгивает между нами. Я едва успеваю остановиться и не перерезать ей горло. Широко распахнув глаза, держу дрожащую саблю у ее шеи. Вновь позволяю ей жить.

Лира сглатывает — скользнувший под кожей ком задевает сталь, — но не отступает. На щеке ее алеет след от удара, и я изо всех сил стараюсь отвести от него взгляд.

— Не ее, — просит она, загораживая от меня сирену.

Разъяренный, я надвигаюсь на Лиру, пока моя тень не накрывает ее лицо.

— Думаешь, я не убью кого-то лишь потому, что ты так сказала? — спрашиваю. — Она напала на принцессу Пагоса.

Лира смотрит на Юкико:

— Она выглядит вполне живой. — И раскидывает руки, продолжая прикрывать сирену. — Принцесса приставила пистолет к моей голове.

— Мне плевать.

Я собираюсь обойти ее, но Лира прижимает ладони к моей груди. Почти толкает, однако когда я отступаю на пару шагов — она идет следом, не отрывая пальцев от моей рубашки. И от этой близости во мне разгорается буря.

Кожа не касается кожи, но и этого достаточно. От Лиры веет холодом, который странным образом меня согревает. Я хочу схватить ее, притянуть ближе, спасти точно так, как мы спасли друг друга на корабле Райкрофта. Но этот инстинкт не сулит ничего хорошего, а то, что Лира пытается использовать его против меня, — слабость, которую сама же и породила, — дико раздражает.

Я смотрю на ее ладонь, прижатую к моему сердцу.

— Ты чокнутая, — говорю, не спрашиваю.

— Элиан, — шепчет Лира. — Ты не можешь.

Я отнимаю ее руку от своей груди и гневно прищуриваюсь:

— Ошибаешься.

И снова собираюсь проскользнуть мимо нее, но Лира отчаянно хватает меня за руку, переплетает наши пальцы, как будто в мире нет ничего естественнее. Я сжимаю ладонь.

— Элиан, — повторяет Лира. Ее пульс сливается с моим. — Это моя кузина.

Я отшатываюсь.

А когда снова смотрю на сирену, понимаю, что ей явно не больше пятнадцати. Один глаз молочно-желтый, как ее волосы, а второй — точно как у Лиры. Сирена смотрит на нас вопросительно, но ее интересует не сабля и не камень, зажатый в том же кулаке, а моя вторая рука, в которую отчаянно вцепилась Лира. Тонкие брови сирены опускаются к огромным глазам, и вдруг она уже не кажется никаким демоном, просто девчонкой.

Я отступаю, рука моя падает из ослабшей хватки Лиры.

Она снова тянется ко мне, но я стискиваю челюсть и разжимаю кулак, показывая кристалл Кето. Наверное, чтобы предостеречь, хотя не знаю, себя или ее.

Ни капли не испугавшись, Лира качает головой и делает решительный шаг вперед.

По мере ее приближения кристалл прожигает мою ладонь. И бьется, бьется так же неистово, как мое сердце.

— Стой, — требую я, и голос надламывается.

Если мы не прекратим войну сейчас, над человечеством нависнет угроза. Сирены уже доказали, что им нельзя доверять, что с ними не договориться. И позволить их кровожадному народу и дальше плодиться и размножаться было бы оскорблением всего, во что я верю. А уж оставить в живых Погибель Принцев… Из всех моих поступков этот стал бы худшим. Просто чудовищно подвергать стольких людей опасности. И все же стоит взглянуть в умоляющие глаза Лиры, и я понимаю, что так и сделаю.

Я опускаю руку и смотрю в землю. Посрамленный.

Влюбившись в чудовище, я и сам стал таким ради нее.

— Anóitos, — беспристрастно комментирует Морская королева, появляясь перед нами.

Красиво. Гротескно. Во мне закипает гнев, и от одного ее вида хочется всадить кинжал в ее холодное черное сердце.

— Лира. — Морская королева поворачивается к дочери. — Párte to apó ton.

Лира внимательно следит за мной, ее глаза магнитами притягивают мои. Она качает головой, медленно, едва заметно, и только потом смотрит на мать.

— Нет, — говорит на неуклюжем мидасане, давая понять, что обращается не только к королеве.

Это послание для меня. Для команды, частью которой она стала. Для армии ее народа, что смотрит на нас из воды. Лира не подчиняется отданному приказу, чтобы все могли услышать.

Морская королева выгибает брови:

— Любишь этот язык больше родного? Тогда, может, мне стоит вырезать твой.

И бьет Лиру щупальцем по спине, швыряя в сторону. Звук удара словно плетью рассекает воздух, и я бросаюсь к Лире. Подхватываю ее, не давая коснуться земли, а сам падаю на колени. Снег опаляет кожу, лодыжка подворачивается, но я все же успеваю удержать ее за талию.

Упираясь спиной в рукоять моего кинжала, Лира обхватывает меня руками за шею.

— У тебя хорошие рефлексы, — говорит, и от ее улыбки в венах вскипает кровь.

Я сжимаю ее крепче:

— А у тебя нет.

Морская королева рычит и хлещет щупальцами, а затем торжественно разворачивается, дабы обратиться к своим подданным. Каждый ее жест — представление. Каждая угроза замаскирована под спектакль. Перед нами не только королева, но и великая актриса.

Война вокруг будто замирает.

— Только взгляните, как эти люди обращают против меня даже самых верных моих подданных, — возмущается королева на мидасане, чтобы и мы с командой поняли. — Моя дочь пала жертвой лжи и обаяния, так что мне приходится марать свои речи этим языком, лишь бы она меня выслушала. Теперь-то вы видите, что люди могут убивать нас не только копьями и мечами? Этот принц, — она направляет на меня палец, будто это заряженный пистолет, — должен умереть от рук сирены, которую он заколдовал. И потому я верну ей былое величие. — Королева поворачивается к Лире и со змеиной улыбкой поднимает трезубец, словно кубок в тосте: — Да здравствует Погибель Принцев!

Все происходит за считаные секунды.

Морская королева вздевает трезубец к небу, а когда длины ее рук не хватает, тот поднимается уже без ее помощи. Парит над ее головой и раскручивается, и вскоре уже вращается так быстро, что блеск рубина ослепляет нас всех бесконечным лучом солнечного света. И так же внезапно все прекращается.

Лира отпускает руки и отталкивает меня. Я отступаю как раз вовремя — свет трезубца вонзается ей в грудь. А потом взрывается.

Лира стоит на коленях, раскинув руки.

Нечеловеческий крик вырывается из ее горла, и в тот же миг рядом со мной появляется Кай и крепко стискивает мое запястье. Только тогда я осознаю, что невольно шагнул вперед. Что собирался снова к ней подбежать. Что даже сейчас, когда рука друга до хруста костей стискивает мою, я не могу отвести глаз от Лиры. Не могу выпустить ее из виду.

Свет расходится от нее волнами, и вскоре она уже не может кричать и просто корчится на земле. Бьется в конвульсиях, напряженная и в то же время дрожащая. Глаза Лиры закатываются, закрываются, и я практически слышу, как она скрежещет зубами.

Все вокруг застывают. Моя команда — в ужасе. Сирены — в истовом благоговении.

Некоторые в предвкушении мелодично вздыхают, жадно распахнув пасти. Другие смотрят неуверенно, сузив глаза до щелочек и прикусив губы клыками. Желтоволосая сирена, Калья, следит за каждым содроганием Лиры. И бледнеет, когда та резко выгибает шею.

А Морская королева все это время истекает слюной.

На фоне расколотого льда ноги Лиры срастаются. Кожа плавится и бурлит, пока от самых стоп до талии не покрывается чешуей. Я прежде не видел такого цвета — смешение стольких оттенков оранжевого, будто плененный солнечный свет. Он безупречно сливается с ее бедрами, изогнутой кромкой заканчиваясь под пупком.

А не покрытая чешуей кожа начинает светлеть.

Живот, грудная клетка, и дальше приливной волной. Лира не то чтобы становится бледнее — вряд ли такое вообще возможно, — но ее кожа теперь сияет. Жидкий свет струится по ее рукам и груди. Скользит по нежным изгибам ключиц. Волосы ее рассыпаются по плечам, словно гранатовые бусы, и когда Лира откидывается на спину, широко раскинув руки, снежный покров вокруг нее обретает форму ангела.

Лира выгибается, наслаждаясь холодом, и с каждым движением жабры, рассекающие ее ребра, раскрываются. Она поворачивается на бок, частично лицом к воде, частично — ко мне. И мгновение просто лежит — с закрытыми глазами, припорошенная снегом, что отражает сияние ее кожи, совсем-совсем не похожая на человека, — и мне чудится в этом странное умиротворение.

А потом Лира открывает глаза, и я вижу, что лишь один из них знакомого мне синего цвета. Второй же — чистое адское пламя.

Глава 40 ЛИРА

Я почти позабыла, как сильна, как быстра, но когда бросаюсь в озеро, меня вновь захлестывает этой мощью. Изо рта вырывается охотничий рев, и ледяная вода затекает в горло и сочится через жабры. Может, я и не в океане, но и этого хватит. Воду не обуздать, как и меня.

Элиан наблюдает за моим появлением. На его лице отражается столько всего, и столько всего раздирает меня изнутри, что кажется невозможным отличить одну эмоцию от другой или понять, какие из них его, а какие — мои. Я смотрю на него и словно вижу впервые.

Сейчас Элиан ярче, четче. В глазах отражается каждый отблеск солнца, а кожа сверкает как отполированное золото из его родных краев. Он соткан из контрастов, света и тьмы, которые переливаются и смешиваются в единое целое, и вскоре я уже даже мысли отвернуться не допускаю.

Упираясь руками в снег, я слежу за ним, как охотник за жертвой.

— Принеси мне его сердце, — говорит Морская королева.

Приказ разносится по ветру, и, оторвав взгляд от Элиана, я вижу, как она сжимает пальцами трезубец, где Первое око Кето ждет воссоединения с близнецом. Теперь, когда они так близко друг к другу, я могу его слышать — зов двух половинок. Он слишком ритмичен, чтобы быть песней, и слишком неистов для барабанного боя. Значит, сердцебиение. Одно око напитано моей кровью, другое — магией моей матери, и связь их безжалостно пульсирует в моих ушах.

— Вырви его сердце, — шипит Морская королева на нашем убийственном языке.

В голосе ее слышны нотки отчаяния — она ведь уверена, что именно Элиан освободил Второе око. И теперь боится того, что будет, если принц попытается использовать камень и если магия его одолеет трезубец, которым королева поработила наш народ в кровавой бойне.

Элиан может не знать, но прямо сейчас Морская королева считает его ровней.

Я изгибаю шею и протягиваю руку, подманивая Элиана. Веки его вздрагивают, но он не приближается, и я бы улыбнулась, кабы не опасалась расколоть свое новое каменное лицо. Вместо этого я запрокидываю голову и дышу ветром, пока волосы свободно дрейфуют на воде.

Позади меня затягивают песнь сирены.

Мелодия расползается, окутывает людей. Нежным рефреном захватывает над ними власть, отчего матросы покачиваются на месте, теряя ощущение угрозы. Опасность обращается в сны и страхи угасающей памяти, пока сердца их не начинают трепетать в такт смертельной арии.

— Красиво, — говорит Мадрид, расслабляясь всем телом.

Элиан озадаченно наблюдает за внезапным преображением зачарованной команды. А когда поворачивается ко мне, на челюсти его играют желваки, и один только взгляд почти превращает это чудом не замерзающее озеро в ледник.

Я улыбаюсь, чуть обнажив зубы, и присоединяюсь к песне.

При первых звуках моего голоса Элиан шагает вперед, и когда мелодия моя набирает обороты, он падает на колени. У него по-прежнему есть план на каждую букву алфавита, и хотя он неплохо справляется с ролью, я чувствую каждый удар его разогнавшегося сердца. Движения принца слишком резкие. Слишком намеренные. Да и в глазах его пылает неукротимый огонь.

Песня на него не влияет.

Элиан сжимает кристалл Кето будто спасательный круг, убежденный, что именно крошечная частичка моей богини в его ладони дарует невосприимчивость к чарам. Я улыбаюсь, потому что уж он-то должен знать. Должен знать, что надо больше верить мифам и сказкам.

Когда на палубе «Саад» Мейв растворилась пеной, я, в глубине души верившая слухам, порадовалась, что принц не получил шанса забрать ее сердце и противостоять песням сирен. Но рассказывая Элиану легенду о нашей смерти, я поняла, что это уже не просто байка. Я чувствовала истину. И теперь эта истина стоит передо мной на коленях, сверкая дикими глазами, выточенными из земли и океана. Утонувших листьев и водорослей.

«Человек, забравший сердце сирены, станет невосприимчив к песне».

Только мое сердце Элиану забирать не пришлось, я сама отдала.

Протянув руку, я касаюсь его лица, и его глаза ненадолго закрываются. Элиан вдыхает, словно тем самым закрепляет воспоминание. Пальцы мои скользят по изгибам его скул. Он такой теплый, и если прежде в облике сирены под солнечным светом мое тело болезненно ныло и пульсировало, то тепло Элиана вызывает во мне совершенное иную агонию.

Я опускаю руку на его шею и притягиваю его голову к себе, а сама приподнимаюсь из воды до талии. Мне не вынести столь сильной жажды.

— Знаешь, что мне от тебя нужно? — шепчу я.

Элиан сглатывает:

— Я не отдам тебе кристалл.

— Я говорю не о нем, — отвечаю гортанным голосом.

— О чем тогда?

Я ухмыляюсь, чувствуя себя как никогда порочной.

— О твоем сердце, — признаюсь я и целую его.

Этот поцелуй несравним с нежным и неуверенным касанием той ночью под звездами. Он дикий, обжигающий, есть в нем какая-то новая враждебность. Губы Элиана, горячие, мягкие, отчаянно сминают мои, и когда наши языки встречаются, я ощущаю, как оживает моя звериная суть. И в Элиане тоже что-то пробуждается. Хищный инстинкт. Мы будто клеймим друг друга прямо здесь, на краю войны.

Элиан запускает пальцы в мои волосы, и я сжимаю его, толкаю, подтягиваю ближе к себе. Даже когда кожа касается кожи, кажется, что мы слишком далеко. Он стискивает рукой мой подбородок, и мы становимся клубком из пальцев и зубов, и мир вокруг растворяется. Остается лишь звездная пыль.

Я прикусываю его губу, и Элиан стонет мне в рот. И мы жадно пьем друг друга, пока не начинаем задыхаться.

Элиан отстраняется, дикий и напряженный, как и сам поцелуй. Не отступает, а просто отрывается от меня. От моих губ. Он смотрит на меня, и его звериный взгляд — отражение моего. Ошеломленного, яростного и голодного.

Я облизываю нижнюю губу, сохранившую его рыбацкий привкус.

Моя мать светится, наблюдая за нами со стороны. Она не понимает, что Элиан не зачарован, и точно так же ей невдомек, что к его войску вот-вот присоединится еще один солдат.

— Элиан, — шепчу я так тихо, чтобы Морская королева не услышала. И давлю пальцами ему на шею, заставляя склониться. — Ты должен верить.

— Во что? — спрашивает он хрипло, с сомнением. — В тебя?

— В свою мечту. Что убийцы могут перестать быть убийцами.

Элиан вглядывается в мои глаза:

— Почему я должен верить твоим словам?

— Потому что ты невосприимчив к нашей песне.

Он хмурится, далеко не сразу осознав мои слова. Но вот глаза его сужаются, и я практически вижу, как в голове его мелькают воспоминания, выбивая почву из-под ног. Ждать невыносимо, но у меня нет выбора, кроме как надеяться, что Элиан запомнил не только глупую сказку и не только мое предательство. Мне нужно, чтобы он ощутил мой вкус и подумал о том, как мы спасли друг друга. И сейчас вновь можем спасти — и друг друга, и мир.

— Элиан, — зову я, и он облизывает губы.

— Я тебя услышал. — Лицо его ничего не выражает.

— И что?

— И ничего.

Элиан медленно снимает мою руку со своей шеи, сверля меня взглядом. Затем качает головой, будто сам не понимает, что делает, и…

— Я тебе верю, — говорит, вкладывая око в мою ладонь.

В тот миг, когда камень касается моей кожи, я становлюсь бесконечностью.

Испытанное мной в ледяном дворце — лишь малая часть небывалой мощи, и теперь я лесной пожар, что пылает, пылает, пылает. Приливная волна, что вздымается, крушит и разносит обломки по свету. Я не просто обретаю силу, отныне я и есть сила. Она течет во мне, заменяя едкую кровь густой темной магией.

Второе око Кето говорит со мной на сотне языков, нашептывает тысячи способов, коими с его помощью я могу уничтожить людей. В голове вспыхивают яркие образы. Вот камни сливаются с трезубцем моей матери и создают Морскую королеву, обладающую всей мощью Кето. Богиню по праву. И отныне сирены охотятся по всему миру, а под ногами их трава и гравий. Непробиваемая кожа и чарующие голоса, и только смерть идет за ними по пятам.

Но есть и другая картина.

Океан сверкает, будто усыпанный кристаллами, и человеческий корабль останавливается на полпути. Земли не видно на мили вокруг. Усталые и потрепанные матросы сигают с бортов, и ветер бабочками порхает по их коже, прежде чем его сменяют холодные объятия воды. Сирены плавают рядом, но не нападают. Они не охотятся и не оценивают жертву, просто наблюдают в стихийной гармонии.

Здесь царит мир.

— Отдай мне око, — требует Морская королева, вырывая меня из транса.

Я сжимаю ладонь с камнем:

— Лучше я тебя убью.

Элиан испускает вздох — веселый, изумленный и переполненный гордостью. Я мельком кошусь на него и вновь смотрю на королеву, решительно, насколько позволяет новообретенная мощь.

— Тебе это не под силу.

— О, ты ошибаешься. — Моя улыбка знаменует начало войны. А может, ее конец. — Видишь ли, матушка, это не принц освободил око из узилища. Его освободила я.

Вопль королевы сотрясает гору.

Сбылся ее худший кошмар. Дочь, которой она так не хотела отдавать корону, готова забрать ее силой. Отныне Морская королева надо мной не властна, и это удивительное чувство. Впервые мы с ней равны. У каждой по божественному оку и шаткая преданность части нашего народа. В этих водах целая армия, но они легко могут изменить сторону. И выбрать как меня, так и ее.

Морская королева стреляет глазами влево и издает злобный рев на псариине. Горло ее напрягается, пульсирует, и через пару мгновений мимо меня проносится серая вспышка.

Я не сразу понимаю, что Элиана рядом больше нет.

Верчу головой, охотничьим взглядом обшариваю озеро и вдруг цепляюсь за какое-то движение, столь быстрое и первобытное, что даже мне приходится присмотреться, прищуриться.

Элиан в центре рва, и окружившие его сирены истекают слюной, когда запах его пропитывает воду. Они плывут к нему, но едва успевают приблизиться, как что-то яростно дергает принца за ворот рубашки и отволакивает подальше.

Стоит разглядеть напавшего, и дыхание перехватывает.

Пожиратель Плоти.

Его акулий хвост серый и толстый, ребристый и покрытый пятнами, будто язвами, медленно пожирающими его собственную плоть. Это все тот же демон, которого я помню, с лицом настоящего убийцы. Черты плоские, глаза — зияющие в голове дыры, а губы — тонкий поперечный разрез. Они покрыты коркой засохшей крови его жертв в этом бою.

Пожиратель Плоти усмехается — слюна растягивается меж акульих зубов — и прижимает лезвие хвоста к сердцу моего принца.

Глава 41 ЛИРА

Полдюжины рук удерживают меня на месте. Сирены окружают меня, впиваются когтями в кожу. В океанских пустошах, среди других тритонов, живущих в жестоком уединении, Пожиратель Плоти довольно опасен, но здесь и сейчас нет никого смертоноснее. И он подчиняется Морской королеве.

Я тяжело дышу, тщетно пытаясь вырваться из хватки сирен, ведь пока экипаж Элиана зачарованно покачивается в сторонке, Пожиратель Плоти разорвет его на куски.

Око в моей ладони искрится. Темная магия зовет, умоляя поддаться ей. Уничтожить всех врагов, посмевших выступить против меня. В зове этом слышится та же мстительная похоть, что и в песне моей матери, и поддаться ему — значит повторить ее путь. Я не могу этого допустить. Так я лишь докажу остальным, что ничем не отличаюсь ни от нынешней королевы, ни от предыдущих. Если сирены и присягнут мне на верность, то точно не из страха.

— Прошу, я должна спасти его.

Я поворачиваю голову, наблюдая, как приближается Морская королева, а щупальца ее переплетаются с телами ее солдат.

— Ты правда думаешь, что я позволю тебе его спасти?

— Я не к тебе обращаюсь, — шиплю я.

Ее безжалостное лицо напрягается.

— Сирены не последуют за тобой. Я их королева.

— Против их воли. — Я оглядываю сирен, поймавших меня в ловушку. — Вы желаете продолжать в том же духе? Сражаться и умирать по ее приказу, зная, что ваша жизнь ничего не стоит, если не приносит ей хоть какую-то пользу?

— Закрой рот!

Морская королева выбрасывает вперед щупальце. Моя голова откидывается, на скуле остается пламенеющий след от ее удара. Я чувствую, как слабеет хватка сирен, потрясенных ее срывом.

— Это ваш шанс, — продолжаю я с бесстрашием, на которое не имею права. — Если присоединитесь ко мне, я покончу с этим раз и навсегда. Вы станете свободными.

Морская королева поднимает второе щупальце:

— Ах ты мелкая сучка!

И вдруг…

— Свободными?

Одна из сирен отпускает мое запястье и убирает с лица массу темно-синих волос.

— Как мы можем стать свободными?

— Молчи! — рычит королева.

— Что нас ждет? — спрашивает другая сирена, удерживая меня уже не столь решительно.

— Мир, — честно отвечаю я. — Может наступить мир.

— Мир? — королева выгибает бровь. — С этими мерзкими людишками?

С каждым ее словом око в моей руке пылает все жарче. Один взмах — и я могу волной отшвырнуть королеву на полмили. Могу пустить ей кровь прямо здесь, у всех на глазах.

— Почему Погибель Принцев хочет мира? — не понимает сирена.

— Потому что я видела правду о лжи нашей королевы. — Я смотрю матери прямо в глаза. — Я провела с людьми немало времени и теперь знаю: они не желают войны. Они просто хотят жить. И чем скорее все закончится, тем скорее мы перестанем умирать во имя вражды, которой даже не затевали.

Внезапно между ними вспыхивает ссора. Шепот переплетается с сердитыми вскриками. Сирены шипят, неодобрение в них борется с соблазном, и я моргаю, пытаясь понять, какая чаша перевесит и успеваю ли я еще спасти Элиана.

Нетерпение мое растет. Они тут тратят драгоценные секунды на споры, а Элиан все это время в руках Пожирателя Плоти, что готов хоть сейчас пронзить его шею зубами.

— Я с тобой, — раздается отчетливый голос посреди хаоса, и я поворачиваюсь к кузине.

Калья окружена группой юных сирен. Их улыбки чисты, свежи и пропитаны морской солью. Дети созрели для восстания.

— Лира всегда была самой сильной, — говорит Калья. — А теперь ей подчиняется Второе око Кето. Кто-нибудь из вас сомневается, что она станет достойной владычицей?

Я поражена тем, насколько властно звучит ее голос. Так ясно, так уверенно, как будто нелепо даже думать о том, чтобы предпочесть мне кого-то другого.

— Взбунтовавшийся угорь! — шипит моя мать.

— Это не бунт, если мы поддерживаем свою королеву, — возражает Калья. — Это преданность. Верность моей повелительнице и моей семье.

Я знаю, что она думает о Крестелл, ибо и сама в этот миг ее вспоминаю.

— Лира и так была в нескольких сердцах от трона, — продолжает Калья, и с каждым словом голос ее становится громче, смелее. — Просто теперь ее первым королевским решением будет прекращение войны, которая погубила столько наших сестер. И когда Лира возьмет трезубец, — желтый глаз кузины сверкает вызовом, — силы у нее будет столько, что вам и не снилось.

— С помощью ока я могла бы прямо сейчас заставить вас всех склониться предо мной, — говорю я. — Могла бы сразить мощью Кето каждую, кто пытается меня удержать.

Сирены ерзают, чуть отстраняются.

— Но вместо этого я обращаюсь к вам. Прошу вашей преданности, хотя могла бы взять ее силой.

Я смотрю на каждую по очереди. Мой правый глаз полыхает огнем. Воцарившаяся тишина оглушает, и я уже переживаю, не слишком ли крепка власть моей матери. Но затем на бледных лицах медленно появляется осознание.

Одна за другой головы склоняются, и державшие меня сирены отплывают и прижимают руки к груди, присягая на верность. Затем, будто разрезанное надвое моим взглядом, войско расступается, и теперь ров пересекает ровный живой коридор.

Путь к Пожирателю Плоти.

Окинув взглядом сирен-предательниц, монстр тащит Элиана на дно.

Я ныряю следом, мчусь к нему точно стрела, окруженная скорее яростью, чем водой. Я нагоняю их за считаные секунды и злюсь на себя за медлительность. Пожиратель за горло прижимает Элиана ко дну, готовый в любой момент сильнее сжать маслянистую лапу.

Он замечает меня, когда я уже совсем близко, и поднимает принца за шею, будто демонстрирует трофей. Я стискиваю зубы, в горле клокочет рык. Пожиратель Плоти — чудовище, воин, ненасытный убийца. И у него нет шансов.

Мне даже око не нужно. Я разорву его голыми руками.

Я бросаюсь вперед, и тритон отбрасывает Элиана прочь, как мусор. Я замираю, дабы убедиться, что принц уже плывет к поверхности, а затем вновь срываюсь с места.

Кулак Пожирателя Плоти врезается мне в лицо. Что-то лопается, ломается, рвется, и голову пронзает боль. От его костяшек волнами исходит незамутненная ярость и мощь, и после второго удара мир на мгновение погружается во мрак.

Я перехватываю кулак тритона, пытаясь унять головокружение. Он силен, но это пустая сила, подкрепленная лишь навязанным долгом и жаждой насилия ради насилия. Я же впервые в жизни сражаюсь за что-то. Перед глазами стоит лицо Элиана, и стоит вспомнить, что на кону его жизнь и судьба моего королевства, как боль отступает.

Я выкручиваю руку Пожирателя, и воды озера раскалываются. Он ревет, широко распахнув пасть и сверкая хищными зубами. Затем разворачивается, готовый вонзить локоть мне в грудь, но я гибкая и быстрая, и тритон рычит, упустив добычу.

Я толкаю его в спину всем телом, так сильно, как только могут выдержать кости. Пожиратель падает на дно, уткнувшись лицом в песок. Льется кровь. Я чувствую ее вкус в воде.

Монстр поднимается, но вместо того чтобы ударить, хватает меня за руку и, пользуясь моим удивлением, резко дергает на себя. Я слишком поздно осознаю его намерения, и вот уже тварь вгрызается мне в плечо, отрывая плоть от костей.

Я кричу и бьюсь своей головой об его, снова и снова, пока наша боль не смешивается. Но Пожиратель неумолим. Он грызет, рвет, пережевывает. Познает мой вкус так, как не мог прежде. И только ощутив жжение на ладони, будто удар раскаленной плетью, я вспоминаю о зажатом в руке камне.

О силе, что рвется в бой.

Одним резким движением я погружаю в живот тритона стиснутый кулак, и когда тот выходит с другой стороны, Пожиратель затихает. Я отталкиваю его от себя, опасаясь смотреть на израненное плечо. Он растерянно моргает, удивляясь, откуда в нем дыра. Неужто что-то способно так легко пробить это выточенное из камня тело?

А за его спиной на дно опускается Элиан.

На Пожирателя он даже не смотрит, сосредоточившись на моем плече, которое явно выглядит так же паршиво, как я себя чувствую. Я тоже разглядываю раны принца: красный след на щеке, растрескавшиеся губы, левую руку, что болтается в воде под странным углом.

Я уже плыву к нему, когда Пожиратель стискивает мою шею жесткими когтистыми пальцами. Это его последний акт жестокости, и я чувствую, сколь неустойчивы его силы. Хватка тритона то нестерпима, то едва заметна.

Я медленно кладу руку на его широкое запястье и сжимаю.

Вокруг нас рассекают воду сирены. Они наблюдают, как отчаянно суровый воин цепляется за их принцессу. И видят, как бесстрашно я жду, когда его заберет смерть. И когда Элиан вгоняет кинжал в затылок Пожирателя, сирены только улыбаются.

* * *

Мы всплываем, прихватив с собой кусочек тритона.

Элиан стирает с клинка окровавленную кожу и кривится. Меня это почему-то забавляет. Самый верный и непобедимый воин Морской королевы повержен принцем, которого тошнит от вида мертвой плоти. Я фыркаю, и Элиан смотрит на меня недоверчиво.

— Тебе весело?

— Твое лицо всегда меня веселит.

Он щурится, но под водой переплетает наши пальцы.

Я сжимаю его руку в ответ и поворачиваюсь к Морской королеве, что взирает на нас с неистовой ненавистью. Щупальца ее раскинуты во все стороны, черным парашютом удерживая ее над водой, как будто королева парит.

— Сегодня вы оба умрете, — рычит она.

Вода вокруг нас закручивается вихрем, и на поверхность поднимаются обжигающие чернильные пузыри. Элиан вздрагивает, когда один касается его кожи, а я, заметив на том месте пятнышко обнаженной плоти, притягиваю его к себе поближе и крепче сжимаю око. Я прошу магию защитить нас, отвечая на ее отчаянные призывы собственным зовом. Кожа моя лучится светом, тело слабеет, изливаясь силой, что мощным потоком разгоняет воду.

Чернота рассеивается, оставляя вокруг нас с Элианом нетронутое пятно прохладной, безопасной воды.

Сирены с шипением выпрыгивают из кипящего озера, кожа их начинает пузыриться и растворяться. Они катаются по снегу, и уже не зачарованная команда Элиана отшатывается.

Но не все выбрасываются на берег.

Сирены в центре рва вспыхивают точно подожженные факелы — я не успеваю даже попытаться их спасти. За считаные секунды их крики превращаются в ветер, а тела — в пену, которую заглатывает озеро, будто их никогда и не существовало.

Остальные, съежившись на снегу, пронзительно кричат нестройным хором.

— Что ж, посмотрим, чем тебе теперь поможет твое вероломное войско, — глумится Морская королева.

— Элиан, пригнись! — зовет Кай с другой стороны рва.

Мы поворачиваемся одновременно. Мадрид целится, гремит выстрел, и послушная руке мастера пуля попадает точно королеве в спину. Будь это какая другая тварь, ей бы разорвало сердце. Но моя мать выкована где-то в глубинах дьявольской бездны, и пуля лишь отскакивает от нее, а она хохочет.

Быстро развернувшись, Морская королева направляет в друзей Элиана трезубец. Адское пламя срывается с каждого зубца, раскаленные угли рассекают воздух, и вскоре на снегу полыхает линия огня, отрезая от нас армии. Я едва вижу их за языками пламени.

Королева визгливо смеется:

— Тебя никто не спасет.

Я злюсь, все крепче сжимая руку Элиана.

— Я и одна могу тебя убить.

— Но ты не одна, — напоминает королева. — Пока что.

Глаза мои расширяются, и в тот миг, когда она поворачивается к Элиану, я изо всех сил отталкиваю его прочь. Подбрасываю в воздух, и он летит словно шар, заключенный в защиту ока. Я слышу, как Элиан с плеском падает в воду, и тут же королевское щупальце обрушивается на мою грудь. Хрустят ребра.

Моя мать не теряет времени даром. Маленькие вихри закручиваются над озером, кружа подле нее точно верные подданные. Они двигаются, будто наделены разумом, и, повинуясь указующему персту королевы, бросаются на меня. Недолго думая, я вскидываю руки и отгораживаюсь восставшей водой как щитом. По моей команде он поднимается выше и волной накрывает кровожадные смерчи.

У матушки много уловок, но теперь и у меня не меньше. Как только моя волна разрушает ее чары, я чувствую удовлетворение. Словно всякий раз, используя око, я утоляю внутренний голод. Потихоньку напитываюсь силой.

Морская королева визжит, и мир наполняется раскатами грома. Темные тучи затягивают небеса, земля стонет, и воздух трещит от электричества надвигающегося шторма.

— Тебе еще многому нужно научиться, — говорит моя мать.

Затем поднимает трезубец и раскручивает его над головой. С каждым поворотом небо будто вскипает, облака становятся гуще и темнее, пока все вокруг не заволакивает сплошной серостью.

На меня ливнем падают молнии.

Глава 42 ЛИРА

Заряд прошивает воду возле моей талии. Тело будто пронзает раскаленными иглами, и все больше молний льется с небес, заключая меня в клетку из огня и света.

Элиан выкрикивает мое имя, и я стискиваю зубы. Морская королева, заслышав его голос, лениво поворачивается. Смотрит на него, будто на насекомое, о котором и думать забыла. Не знаю, долго ли еще око будет защищать Элиана, покуда я жива, но сейчас в голове бьется единственная мысль: я не могу позволить королеве причинить ему боль. Не могу позволить ей убить его в глубинах этих черных вод.

Еще один поток молний обрушивается с небес, и я, выпрыгивая из воды, ловлю их. Кожа моя кажется жидкой на фоне раскаленных сияющих стрел, и я понимаю, что долго их не удержу. Но в том и нужды нет. Хватает и нескольких секунд: прицелиться и с точностью, которая посрамила бы даже Мадрид, запустить в цель.

Молнии единым роем вонзаются в бок Морской королевы.

Она издает чудовищный вопль. Кожа и кости, кровь и магия. Все это вырывается из нее и рассыпается по ветру звездной пылью. В теле матери зияет рана, но даже если боль — единственное доступное ей чувство, королева не дает подобной мелочи себя отвлечь. Она насылает на меня водяной смерч, и тот со свистом отбрасывает меня в сторону.

От силы удара я ухожу глубоко под воду и тут же чувствую руку Элиана, что вытягивает меня на поверхность.

— Убирайся! — велю ему, направляя к матери порыв ветра.

Она приближается к нам с пугающей скоростью, и я отчаянно ищу способ — какой угодно — ее замедлить. Краем глаза ловлю силуэт ледяного дворца и без раздумий вновь поднимаю воды озера, превращая их в гряду айсбергов. Они все растут и растут, необъятные снежные колонны, оберегающие нас, точно штыри забора.

— Тебя нужно спрятать, — говорю я Элиану. — Можем проплыть под водой. Если я потушу огонь, ты укроешься вместе с командой.

Он смотрит на меня яростно:

— Я не стану прятаться.

Раздается грохот — айсберги сотрясаются от ударов Морской королевы. Магией она бьет или кулаками, не знаю. Но силы хватает, чтобы мир содрогнулся, и я понимаю, что и новая стена долго не продержится.

— Прекрасно, — срываюсь я. — Не прячься, просто беги. Мне плевать, главное, чтобы ты убрался отсюда.

Смех Элиана какой-то жуткий, измученный.

— Ты не поняла. — Он хватает меня за руку. — Я тебя не брошу.

— Элиан, я…

— Не говори ничего героического или жертвенного, — перебивает он. — А то я решу, что тебе не чужда человечность.

Я ухмыляюсь:

— Это было бы скучно.

Элиан кивает и прижимается ко мне. Наколдованные мной айсберги дрожат, и вокруг нас чудовищным градом падают в воду огромные глыбы льда. Как будто мир рушится.

— Ты мне понравилась не за доброту. — Лоб Элиана прижимается к моему, губы замирают на расстоянии выдоха.

— Это многое говорит о твоем рассудке.

И тогда он меня целует. Всего разок. С нежностью, которую я только с ним и познала. И от очередного мощного удара айсберги рассыпаются, а нас накрывает гигантской волной. Я обнимаю Элиана, укрываю защитной магией от осколков, грозящих придавить нас ко дну озера.

Когда все стихает, я поднимаю голову с его уютного плеча и выдыхаю. За разрушенной ледяной стеной парит королева, подманивая меня к себе.

— Смерть в таких объятиях покроет легенду о тебе позором, — говорит она. — Но я могу сделать так, что все вновь будут воспевать могущество Погибели Принцев. Могу заставить их забыть о твоем грязном недуге и помнить только величие твоего прошлого.

Я толкаю Элиана себе за спину, не выпуская его руки.

— Забавно, — отвечаю матери, — потому что я собираюсь заставить их забыть о тебе все. Кроме твоей смерти. Я прослежу, чтобы этот миг они запомнили.

Ветер набирает силу, ярость королевы взвивается и пронизывает воздух, еще больше раздувая пламя, что отгораживает от меня армию. Команду Элиана. Тех самых людей, которые бы не задумываясь отдали за нас жизни. Но мне не нужно, чтобы за меня вновь кто-то умирал. И чтобы из-за меня умирали — не нужно.

Убийства и добровольные жертвы закончатся здесь и сейчас, и я хочу, чтобы каждый узрел и убедился: в изменения, о которых я говорю, можно верить. В новый мир с новой королевой у штурвала.

Воздух наполняется дымом, только на сей раз подвластным моей магии. Я раскручиваю ветер, пока он не превращается в циклон высотой до самого солнца. Затем создаю еще один вихрь. И третий, и четвертый. И все это время вода бурлит, а мать взирает на меня с ледяным безразличием.

Огонь гаснет, дым рассеивается, и из пучины талого снега и опаленной земли на нас смотрят два войска. Люди и сирены бок о бок ждут своих принца и принцессу, которые обещали им мир.

— Мне жаль, что все должно быть именно так, — говорю я матери.

Пусть я ненавижу ее, но что-то горестно сжимается в груди, и лишь нежное объятие оставшегося рядом Элиана дарует облегчение. Сохраняет во мне драгоценные остатки человечности.

Лицо королевы по-прежнему ничего не выражает.

— Значит, ты слаба, — говорит она без намека на сожаление. — Если мы обе выживем, то лишь продемонстрируем истинную глупость. — Она проводит по губам раздвоенным языком, в алых глазах плещется беспощадная тьма. — Я ни за что не оставлю тебя в живых.

— Знаю. — Ветер усиливается. — Я тебя тоже.

Я выбрасываю руки перед собой, и сотворенные вихри устремляются к королеве. Она брыкается и рычит, взбесившиеся щупальца сражаются с неумолимыми порывами. Трезубец матери сияет, но она им не пользуется. Даже когда вихри поднимают ее из воды и подбрасывают в воздух, как тряпку.

Теперь я знаю, что она просто не может. Мое тело переполнено силой, но, чтобы циклоны не распались, нужна каждая капля внимания. Магия требует не только жестокости, но и концентрации. Одна ошибка, и королева рухнет обратно в озеро и за долю секунды вернет утраченные позиции.

Я выдавливаю из кончиков пальцев все больше и больше магии, игнорируя звериные завывания Морской королевы. Вихри сближаются, точно закрученный в воздухе сахар, и, сливаясь, поглощают ее.

Что-то раскалывается. Оглушительный грохот сотрясает гору. И возникает отчетливое ощущение, что мир слетел с оси.

Элиан выкрикивает мое имя, и я опускаю руки, позволяя вихрям распасться. Я не вижу, куда приземляется тело моей матери, но слышу ни с чем не сравнимый треск, и трезубец вонзается в землю возле хвоста Кальи.

— Лира! — кричит она.

Меня накрывает тень.

Подняв взгляд, я вижу несущуюся на нас вершину.

Каменная плита, окутанная снежной крошкой и облаком белого дыма, с пугающей скоростью скользит по водопадам. Я быстро обхватываю Элиана и прячу нас под защитным покровом силы.

Осколки ледника колотятся о магический щит. Я не смотрю — глаза закрыты — и отчаянно цепляюсь за Элиана, молясь, чтобы покров выдержал. И радуясь, что остальные в безопасности на берегу.

В воздухе кружит снежная пыль, и я кашляю, уткнувшись Элиану в грудь, когда кристаллики льда просачиваются в жабры. Он прижимает меня к себе так сильно, что должно быть больно. Но мои кости и так уже будто раскрошены, и с каждым ударом камней о щит череп раскалывается.

Жизнь вращается вокруг нас, но вот падает последний осколок, все наконец затихает, и с моего измученного тела исчезает неподъемная тяжесть. Я хочу убедиться, что остальные целы, оглядываюсь, но мир заволокло белым туманом. Элиан поглаживает меня по плечам, потом по рукам. Я не сразу понимаю, что он ищет раны. Проверяет, не пострадала ли я, покуда не может увидеть.

Его пальцы скользят по моим волосам, и мне не нужно ничего иного, только бы сохранить это чувство полного удовлетворения, словно кокон окутавшее мое сердце. Но, как и все прочее, оно истаивает, стоит миру обрести четкость.

Туман рассеивается, и я вижу на снегу разбитое тело матери.

Я устремляюсь к ней, и Элиан плывет следом. Его команда вытаскивает нас обоих из воды. Мадрид пялится на мой хвост, но все же крепко сжимает руку. Я хочу все ей объяснить — каждому из них, — но на ум не приходит ни единого слова.

Элиан садится рядом, обнимает меня. А затем подхватывает, и я обвиваю руками его шею, будто на свете нет ничего естественней. Я не думаю о том, каково это, когда он держит настоящую меня, видит каждый дюйм моего истинного тела. И даже не могу отследить ритм собственного сердца, ибо оно останавливается замертво всякий раз, как в поле зрение попадает искалеченное щупальце.

Окружившие тело королевы сирены расползаются, когда приближается Элиан со мной на руках. Он опускает меня на землю рядом с ней и отступает на шаг, давая мне пространство, необходимое, но нежеланное.

Морская королева вмята в снег.

Ее огромные смоляные щупальца переплелись, словно шелковая паутина, создавая узор из сломанных конечностей. Крови нет, и на миг мне кажется, что она и не мертва вовсе. Разве правильно, что она выглядит такой чистенькой, будто резная статуя убитого зверя?

В оглушительном молчании я смотрю на мать. Хвост мой сверкает на талом снегу, за спиной в напряжении застыли два войска. Как послушная дочь, я жду, когда кровь ее вспенится и растопит кости, будто лед, на котором она распластана. В эти секунды для меня нет ничего, кроме странно изогнутого тела королевы и красного мерцающего света ее глаз.

Никто не издает ни звука. Время осталось где-то там, за пределами горы, в мире у ее подножия. Здесь и сейчас есть только тишина и бесконечность, которая проходит в ожидании. Минует целая жизнь, прежде чем я чувствую какое-то движение и свежий аромат черных сладостей на ветру.

Элиан опускается рядом, обнимает меня рукой за плечи, окутывает своим теплом. Мы сидим так целую вечность, пока Морская королева не исчезает.

Глава 43 ЭЛИАН

Дождь льет как из ведра, волосы облепили затылок и шею. Солнце еще высоко, серпом выглядывает из-за облаков, раскрашивая воздух. Королевство моей сестры сверкает где-то за моей спиной, хотя, скорее, где-то далеко-далеко на краю мира, учитывая, как близко мы уже к цели.

Полагаю, в каком-то смысле это мы сейчас на краю мира.

— Недолго осталось, — говорит Кай, хлопая Мадрид по плечу. — Скоро ты сможешь полюбоваться моим телом во всей красе.

Она приподнимает бровь, на губах расцветает лишенная всякой скромности улыбка.

— Тонущим телом?

— Нет. — Кай притворяется раненным в самое сердце. — Насквозь промокшим.

Мадрид хмуро скидывает его руку:

— Я б лучше на тонущее посмотрела.

Я ухмыляюсь и вытаскиваю из кармана компас. Стрелка безумно вращается по кругу, а значит, Кай прав. Мы уже близко. Рядом с местом, где правда и обман сливаются воедино, будто старые друзья. Где каждое сказанное слово пропитано и тем, и другим.

«Саад» привычно рассекает океан, и когда Торик берет чуть левее, я иду к краю палубы. Наши проводники поддерживают темп так легко, словно мы еле гребем на лодке. Их хвосты сияют во вспененной воде, как радужные стрелы. Размываясь и смешиваясь, множество оттенков создают вокруг моего корабля разноцветный щит.

Сирены плывут безо всяких усилий, и я почти хочу оскорбиться тем, как просто им поспевать за «Саад». Но вместо этого благодарно принимаю комплимент. То, что моя красавица может идти наравне с ними, доказывает ее величие.

Несколько сирен отделяются от соратниц и устремляются к носовой части корабля, прокладывая путь. Как будто я его еще не запомнил. Немного забавно наблюдать, как они справляются с новым разделением ролей. Направляют моряков, а не преследуют корабли в поисках слабостей. Помогают, а не охотятся.

Морская королева создала новый мир как на суше, так и в воде.

Когда глаза Кето воссоединились, рождая трезубец неограниченной силы, пришлось выбирать из множества вариантов дальнейшей жизни и нарушать множество обещаний. Ясно было только одно: океану нужна королева. Я всю жизнь избегал трона, зная, что из Амары правительница выйдет куда лучше — сердце ее прочно приковано к земле, тогда как мое вечно ищет странствий, — но даже я понимал, что есть вещи поважнее прихоти. Мечты не всегда могут восторжествовать над долгом, а в основе любого хорошего мирного договора лежит компромисс.

Лира тоже это знала. И вместо того чтобы исследовать мир, она создала новый.

Когда Дьяволос открыл свои воды и морское королевство Кето распахнуло врата, человеческие королевства ответили тем же. По крайней мере, многие из них. Перемирие не дается легко, но большая часть стран признала новый порядок, а при поддержке королевы Мидаса и ее блудного брата вскоре все сомнения останутся в прошлом. Договоры заключаются по сей день, и когда первая дюжина добровольцев вернулась из Кето целой и невредимой, уже другие отправились в путешествие, дабы испросить аудиенции у Морской королевы. Наладить торговлю да насладиться чудесами недавно открытой династии.

Сто первым королевством.

— Капитан! — кричит Торик с верхней палубы, сообщая о нашем прибытии.

Но я и так бы не пропустил миг, когда человеческие воды сменяются морем Дьяволос. Теперь вокруг бесконечный сапфировый поток, что сливается с небесами и отражает каждый упавший луч солнца. Больше нет ни дождя, ни мрака. Все вокруг залито невозможно ярким светом, но теплом и не пахнет. Здесь не бывает тепло. Сапфировые капли, ломкие и ледяные, блестят на кончиках моих пальцев. Нас окутывает арктическая синева.

Внизу поют сирены.

Мы плывем до самой арки. Небо разрезают пыльно-оранжевые каменные врата высотой с сотню кораблей — знак для людей, что под ними королевство Кето.

Растянувшаяся на милю в ширину арка, по сути, обычный проход. Корабли, что привязаны к огромным шипам, торчащим из камня, пусты, за исключением пары караульных, оставленных на случай появления пиратов. Хотя пираты, похоже, стали здесь частыми гостями, и сирены радуются их компании, как и королева.

Всего кораблей пять, и я узнаю как минимум один королевский. Флаг Эйдиллиона приветственно колышется на ветру. Юкико не упоминала, что собирается сюда, впрочем, она в принципе без нужды ничем не делится. Если бы она уже не была столь искусна в хранении тайн, я бы сказал, что Галина ее неплохо воспитала. Их брак — это постоянное сотрудничество и компромиссы, и взаимообучение всем уловкам, которые до сего дня каждая держала в секрете. Этот грозный дуэт постепенно затмевает Кардию, угрожавшую правлению Галины.

Не то чтобы я ожидал от них благодарности, но поскольку отец и так уже отправил неподобающе много золота в качестве извинения за мой отказ от брака и за новые шрамы Юкико, то я полагал, что мы в расчете. Ну или хотя бы на том уровне взаимопонимания, когда сообщаем друг другу о визите к Морской королеве. Чтобы вторая сторона держалась как можно дальше отсюда.

Видимо, Юкико все еще любит сюрпризы.

Мы швартуемся как можно дальше от эйдиллионского судна, и моя команда достает снаряжение для погружения. Раскатывает гидрокостюмы будто вторую кожу, которой, полагаю, они уже и стали. Готовит тяжелые эфевресские аппараты. Откинувшись на поручень, я наблюдаю за этой суетой. Мне все это ни к чему, ведь меня поведет магия.

Я улыбаюсь, когда сирены начинают петь, прекрасно зная, что означает эта мелодия. Вода пенится и расступается, раскручиваясь сверкающим серебряным вихрем. Когда песня достигает своего пика, из серебра появляется Морская королева.

Небесным видением она поднимается из океана. Водяной трон возносит ее на высоту моего корабля. Пропитанные солью волосы стекают по ее телу, а лунная кожа, как и всегда, сияет потусторонним светом. Только теперь она нечто большее, чем просто сирена или девушка, притворяющаяся пиратом.

Она богиня.

Из стройного тела Лиры струятся восемь широких ониксовых лент, больше похожих на крылья, чем на щупальца. Внизу сверкают прекрасные фиолетовые сферы, и, когда она поднимается достаточно высоко, чтобы наши взгляды встретились, я ухмыляюсь. Глаза ее все те же опасные бутоны ночных роз, что лишь расширяются, расцветают, когда я приближаюсь.

Мы не можем любоваться миром вместе и довольствуемся тем, что я привожу этот мир с собой. Уже не охочусь, но беспрестанно ищу. Новые ощущения, приключения и истории, которые могу сберечь и подарить Лире. В дни вроде этого, и их всегда так трудно дождаться.

— Ваше величество, — приветствую я.

— Ты уже здесь.

Голос ее что музыка, и я до сих пор не могу привыкнуть. Каждое слово — песня, пропитанная королевской властью.

— Если хочешь, могу уйти и вернуться вновь.

Лира улыбается, и кажется, будто и не было этой долгой разлуки.

— Правда можешь? — спрашивает она, копируя мой насмешливый тон. — Это дало бы мне время получше подготовиться к твоему визиту. Я планировала поставить статую.

Я протягиваю ей руку:

— Очень мило с твоей стороны.

Преображение Лиры, как всегда, невероятно.

Вот она — Морская королева, легенда, сказка из книжек, а в следующий миг нечто еще более чудесное. Щупальца ее срастаются и принимают форму ног; их сливовая тьма уступает место неистово бледной коже. Талия сужается и изгибается, а блестящие листья, прикрывающие грудь, превращаются в рубашку с волнистым воротником и широкими рукавами. Волосы сохраняют винный оттенок — далекий от медно-коричневого, к которому я привык, — и глаза все так же сверкают разными цветами. Воплощение Морской королевы и пирата, прошлого и будущего, которое нам только предстоит написать.

Лира грациозно спускается на «Саад» и принимает протянутую руку. Я с вызывающей улыбкой подношу ее ладонь к губам, а затем касаюсь ее щеки. Мягкой и резкой, полной противоречий, как и сама Лира.

— Ты готов? — спрашивает она.

В ответ я ее целую, удивляясь, как смог выждать целую минуту. Проявление небывалого терпения с моей стороны.

Лира ухмыляется, касаясь зубами моих губ, сплетая наши языки. Затем цепляется за мой воротник, и я обнимаю ее за талию. Это как держать в руках легенду, а не человека, дикую и вечную.

Лира берет меня за руку и отводит подальше. Слившиеся глаза Кето в оправе лежат меж ее ключиц как декоративный кулон. На Морской королеве, что приветствовала меня несколько минут назад, он смотрелся помпезным ожерельем, вполне подходящим для владычицы океана. На Лире в этом обманчиво нежном человеческом облике кулон кажется таким тяжелым, будто может утянуть ее на самое дно.

Лира ловит мой взгляд и поднимает бровь:

— Ты смотришь на мою грудь или на ожерелье?

— За каким ответом не последует пощечина? — бесстыдно улыбаюсь я.

— Я просто пытаюсь понять, планируешь ли ты его украсть. — Она проводит тонким пальцем по камню. — В конце концов, ты же пират.

— Верно, — говорю я. — Впрочем, как и ты.

Лира оглядывает свой наряд сверху донизу. Темно-синие брюки парусами раздуваются на бедрах, а золотых пряжек на коричневых сапогах до колен хватило бы, чтобы купить королевство. Она смеется, и рубин на ее груди сверкает. Солью и магией.

Затем Лира притягивает меня ближе, крепко переплетает наши пальцы, и мы вместе ныряем.

Благодарности

Вы добрались до финала! Спасибо, что прочли историю Лиры и Элиана, а потом перевернули страницу, чтобы узнать немного больше обо мне. (Если только вы не залезли сразу в конец, не читая. Тогда, внимание, спойлер: все умрут.)

Эта книга сумела выбраться за пределы моего воображения благодаря множеству удивительных людей, и потому я постараюсь сделать все возможное, дабы убедиться, что они знают, насколько прекрасны.

Спасибо моим родителям, которые ни разу не велели мне перестать мечтать. За то, что были веселыми и странными, и не только чудесными людьми, но и по-настоящему классными друзьями. Мама, спасибо, что звонишь каждый день, лишь бы убедиться, что я еще жива. И за то, что с тобой я могу говорить абсолютно обо всем (но краску ты вечно выбираешь неправильную. Все. Время). Папа, спасибо, что всегда озарял комнату улыбкой и решал все мои проблемы (но штукатурщик из тебя не ахти).

Спасибо остальной родне (и, боже, как вас много) за неиссякаемый источник поддержки и безумия. И отдельно Нику, потому что я обещала назвать персонажа в твою честь, но не назвала.

Спасибо моим друзьям — самым воодушевляющим людям в мире. Джасприт и Рашика — вы лучшие! Я не помню дней, когда вас не знала, и вряд ли смогу без вас обойтись. Спасибо, что поддерживаете меня во всем, что остаетесь на моей волне, с вами я смеялась больше, чем когда-либо в жизни. И спасибо Сиири за взрыв позитива и за то, что стала первым моим настоящим другом в мире блогов (и выслушивала мои излияния о дорамах, которые я смотрю, когда прокрастинирую. То есть всегда).

Благодарю Чарльза и Алана, двух самых странных и талантливых преподавателей по литературному мастерству. Вы заставили меня позабыть все, что, как я думала, я знала о писательстве, и взамен научили всяким крутым штукам.

Спасибо сотрудникам «Feiwel & Friends» за исполнение мечты и потрясающую обложку! И Анне, которая помогла мне сгладить углы и рассказать историю, которую нужно было рассказать, — благодаря тебе весь процесс прошел для меня безболезненно, в тепле и уюте.

Спасибо моему агенту, Эммануэль, чьи восторг и любовь к этой книге избавили меня от сомнений. Спасибо, что поддержала Лиру и Элиана и увидела потенциал в их истории. И во мне. Также благодарю Уитни — за то, что Лира и Элиан отправились в настоящее путешествие по миру!

И наконец, спасибо читателям, всем вам, за то, что продолжаете вдохновлять и каждый день с головой бросаетесь в новые истории. За то, что верите в магию и чудеса как в реальном мире, так и в иных, не таких реальных.

Примечания

1

Diavolos — греч. «ад».

(обратно)

2

Ketó — др. греч. «морское чудовище». Богиня морской пучины, а также чудовищ, обитающих в этих глубинах. В некоторых вариантах легенд Кето сама была морским чудовищем.

(обратно)

3

Adékaros — греч. «нищий».

(обратно)

4

Armonia — греч. «гармония».

(обратно)

5

Omorfiá — греч. «красота».

(обратно)

6

Бак — передняя часть палубы (от носа до фок-мачты) или палубы носовой надстройки.

(обратно)

7

Págos — греч. «лед».

(обратно)

8

Eidýllio — греч. «романтика».

(обратно)

9

Kléftes — греч. «воры».

(обратно)

10

Греч. «свинья».

(обратно)

11

Efévresi — греч. «изобретение».

(обратно)

12

Kalokaíri — греч. «лето».

(обратно)

13

Ágrios — греч. «суровый, жестокий».

(обратно)

14

Mellontikó — греч. «будущее».

(обратно)

15

Polemistés — греч. «воители».

(обратно)

16

Kardiá — греч. «сердце».

(обратно)

17

Orfaná — греч. «сирота».

(обратно)

18

Psémata — греч. «ложь».

(обратно)

19

Glóssa — греч. «язык».

(обратно)

20

Греч. «моя стерва».

(обратно)

21

Ánthrakas — греч. «уголь».

(обратно)

22

Греч. «вы все умрете».

(обратно)

Оглавление

Глава 1 ЛИРА

Глава 2 ЛИРА

Глава 3 ЭЛИАН

Глава 4 ЭЛИАН

Глава 5 ЛИРА

Глава 6 ЭЛИАН

Глава 7 ЭЛИАН

Глава 8 ЛИРА

Глава 9 ЭЛИАН

Глава 10 ЛИРА

Глава 11 ЭЛИАН

Глава 12 ЭЛИАН

Глава 13 ЛИРА

Глава 14 ЭЛИАН

Глава 15 ЛИРА

Глава 16 ЛИРА

Глава 17 ЭЛИАН

Глава 18 ЛИРА

Глава 19 ЛИРА

Глава 20 ЭЛИАН

Глава 21 ЭЛИАН

Глава 22 ЛИРА

Глава 23 ЭЛИАН

Глава 24 ЛИРА

Глава 25 ЛИРА

Глава 26 ЭЛИАН

Глава 27 ЛИРА

Глава 28 ЛИРА

Глава 29 ЭЛИАН

Глава 30 ЛИРА

Глава 31 ЭЛИАН

Глава 32 ЛИРА

Глава 33 ЭЛИАН

Глава 34 ЛИРА

Глава 35 ЛИРА

Глава 36 ЭЛИАН

Глава 37 ЛИРА

Глава 38 ЭЛИАН

Глава 39 ЭЛИАН

Глава 40 ЛИРА

Глава 41 ЛИРА

Глава 42 ЛИРА

Глава 43 ЭЛИАН

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg