«Элемента.N»

Элемента.N (fb2) - Элемента.N (Элемента - 3) 1184K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Лабрус (Алекс Чер)

Элемента.N Елена Лабрус

Глава 1. ТАЭЛ

Она сидела в статуе, сооружённой в её честь, и ей было скучно. Прозрачная, невесомая, бестелесная в этом мире людей она могла проникнуть в любой предмет, от крошечного камешка до огромной мраморной статуи, но её комфорт напрямую зависел от формы этого предмета.

 Огромная квадратная площадь, в каждом углу которой стояло по храму - каждому из четырёх божеств, которым поклонялись жители этой небольшой страны, была полна народу. Несмотря на утренний час и будний день алтарь у подножия сидящей на увитом цветами троне каменной фигуры был завален подношениями.

Хорошо, что изображающая её скульптура хоть и была сделана из белоснежного мрамора в два раза больше настоящей величины, но была сидящей – её Темной сестре в своём Храме приходилось целыми днями стоять. Конечно, ни Тёмная Богиня, ни она, Светлая Богиня могли бы этого и не делать, но как бы тогда они узнали, чего ждут от них люди? Чего просят? С какими мыслями и чувствами приходят в Храмы? Чего хотят от своих Богов? Парни подобными глупостями не занимались, хотя и их Храмы не стояли пустыми – подношений и посетителей у подножия статуй Светлого и Тёмного Богов тоже хватало.

 Таэл тяжело вздохнула и собралась уже выскользнуть из этого мраморного тела, когда в Храм вошла девушка, которая сильно заинтересовала её прошлый раз. Смуглая девушка с длинными темными волосами, влажными и грустными как у лани глазами в голубой одежде. Зачем приходит она ко мне, Белой Богине? Чего хочет от покровительницы Астрологии, Алхимий и Виноделия? Персональный гороскоп? Средство от зубной боли? Дождя для своих виноградников? «Кстати, дождя, действительно давно не было» - вспомнила Таэл. Но она так не любила слякоть, и вино в засушливый год было слаще. Не хватало ещё, чтобы на её коронации наливали всякую кислятину! «Дождя не будет! - и она пристально посмотрела на склонённую у своих ног голову девушки, - И не проси!»

Но девушка не просила дождя. Она вцепилась в мраморную ногу и что-то беззвучно шептала. Таэл брезгливо выдернула свою ногу из мрамора и присела рядом с девушкой на холодный пол.

- Ну, нет, дорогая моя, так не пойдёт, - сказала она вслух, но девушка услышала только лёгкий как дуновенье ветра шорох, - Ты если хочешь чего-то – скажи об этом громко, иначе как я узнаю, чего ты просишь?

Но девушка продолжала гладить каменную ногу и невнятно что-то бормотать.

- Ох уж эти мне люди! – возмутилась Таэл, - Ну, почему они думают, что Боги должны их слышать, но при этом ничего не говорят? От Старейшин она знала, что человеческие Боги могут слышать мысли своих людей. Но мы не человеческие Боги! Ау! Я здесь! Просто скажи мне что ты хочешь!

Таэл подпёрла невидимой рукой свою невидимую розовую щёчку – эта грустная просительница была безнадёжна. Может её поразил какой-нибудь постыдный недуг, из тех, о которых не говорят вслух? Но за врачевание отвечал её Белый брат Эмэн, почему эта бедняжка не идёт к нему? Хотя, его невозможно было застать в своём Храме, уж кто-кто, а Таэл знала это как никто другой – семнадцать лет парню, а он целыми днями возиться с игрушечными орудиями и мучает Армариуса своими вопросами о боевых искусствах. К счастью, жители их страны действительно слишком редко болели – целыми днями выслушивать жалобы страждущих исцеления ему бы не пришлось, даже если бы он захотел.

А девушка встала, вытерла слезы и отправилась к выходу. Вышла за ней и Таэл. Яркое утреннее солнце слепило глаза и грело мягко и приятно. Храм Таэл считался Восточным - в него первым заглядывало солнце, в него первыми приходили посетители. Площадь пестрела как цветущий луг – жители их страны любили яркие одежды и не скупились, заказывая ткани красильщикам. Храм её будущего мужа – Чёрного Бога стоял по левую руку от неё и считался Южным. Элэм был покровителем ремесленников, мастеров и творцов всех мастей. Красильщики, кожевенники, кузнецы, обувщики, текстильщики – все они были в ведении Чёрного Бога и почитали его пуще родного отца. Но девушка не повернула налево, не повернула она и направо – к Северному Храму Белого Бога – целителя, она шла прямо, на Запад. Натыкаясь на своих спешащих по делам соплеменников, она благоразумно остановилась и переждала пока мимо неё пройдут два гиганта – возвышавшиеся почти по пояс над толпой исполинские фигуры мужчины и женщины, жителей дружественной им Титании шли неторопливо обсуждая что-то между собой. Девушка боялась на них наткнуться не потому, что они могли разозлиться – напротив, они были очень дружелюбны, вежливы и добры, но об их железные мышцы и накладки на одежде можно было элементарно набить синяки. И когда Таэл уже расстроилась, думая, что из её Храма девушка прямиком отправилась в Храм Западный к Энте, Чёрной Богине, сестре её будущего мужа и будущей жене её брата, чтобы попросить… Но что она могла у неё попросить? Веры? Утешения? Еды? Нет, голодающей эта волоокая серна не выглядела. В их стране никто и не голодал.

Но девушка не дошла до Западного Храма. Как пронзённая стрелой она остановилась по центру площади так внезапно, что шедшим позади неё людям ничего не оставалось, как толкать её в спину или спешно огибать неожиданное препятствие. Таэл заинтересованно проследила за взглядом девушки – как заворожённая она смотрела на группу воинов в темно-красных кожаных доспехах. Особенно на одного из них – длинные темно-русые волосы его рассыпались по покрытым замысловатыми узорами доспехов широким плечам, и обветренное суровое смуглое лицо его преобразилось до неузнаваемости, когда, повернувшись в пол-оборота к девушке он чему-то улыбнулся. Бедняжка, робея и бледнея сделала к могучему воину несколько неуверенных шагов.

- Здравствуй, Ратвис! – сказала она, неестественно улыбаясь.

Таэл скрестила на невидимой груди невидимые руки и скорчила крайне недовольную невидимую мину.

- Здравствуй! – ответил парень. Улыбка, которая была на его лице до того, как его окликнула девушка ещё не исчезла, а потому казалось, что он рад её видеть. И девушка словно расцвела под этим его радостным взглядом и слегка порозовела от смущения. Но он не назвал её имени, возможно, он его не помнил. И взгляд, которым он её одарил длился не дольше его короткого приветствия.

- Мне пора! - сказал он друзьям.

- До вечера, Ратвис! - хлопали его по плечу парни, расставаясь. Их небольшая кучка разделилась и каждый пошёл по своим делам. Пошёл по своим делам и Ратвис, и девушка провожала взглядом его удаляющуюся спину.

- Ладно, - сказала Таэл, обходя свою поклонницу с другой стороны и снова скрещивая на груди невидимые руки, - Эй, смотри куда прёшь! – возмутилась она в спину прошедшего сквозь неё мужику, но тот ничего не слышал и даже не замедлил шага.

- Ладно! Мне в принципе, всё понятно, – повторила Таэл, - Но объясни мне зачем ты в своих голубых тряпках засматриваешься на их бордовые кальсоны? Неужели в вашей общине мало достойных парней? О, только не надо этих слез! – распалялась Таэл, - Просто объясни мне что движет вами, просящими какой-то непонятной Любви? Тебе нужен муж? А он ведь судя по всему тебе уже нужен, - и Таэл с пристрастием осмотрела все выделяющиеся части стройной фигуры девушки, - Так иди к своим родителям, они обратятся к Старейшине вашей общины и тот назначит тебе мужа. Порядочного симпатичного парня, носящего такие же как у тебя голубые одёжки. А может у тебя уже есть муж? И вам нужен наследник? Так тоже ни к чему бросаться под ноги любому встречному парню – иди в Храм к Энте, и жрица её Храма подскажет что тебе делать. Чего ты хочешь от этого вояки?

Но девушка её не слышала, она словно забыла куда шла и брела, опустив худенькие плечи в ту сторону куда толкали её прохожие, постоянно меняя направление.

- Не, не, не, так не пойдёт! – возмущалась Таэл, бредя за девчонкой, - Вот зачем ты это делаешь? Вот зачем толкаешь меня на преступление? Нам нельзя вселяться в людей. Понимаешь, нельзя! Но я же не могу оставить без помощи прихожанку, которая который день слюнявит мои мраморные ноги! Не по-божески это как-то, не по-нашему! Эх!

И она снова махнула своей невидимой рукой и сделала то, что действительно им разрешалось делать только в исключительных случаях – она стала частью девушки, сплетаясь с её нервами, мыслями и чувствами. И первое что почувствовала Таэл – была боль, невыносимая, разрывающая её изнутри, неведомая ей доселе душевная боль, которой было переполнено сейчас сердце девушки.

- Проклятье! – выругалась Таэл, и девушка вздрогнула и стала оглядываться по сторонам.

 - Мне словно прострелили грудь, - застонала Таэл, - Что это?

Девушка остановилась как вкопанная, и Таэл почувствовала её струящийся тоненькой струйкой как едкий дым страх.

- Не бойся, глупенькая, - обратилась к девушке Таэл, - Для чего же ходить каждый день в мой Храм, если ты боишься меня?

- Белая Богиня? – неуверенно спросила вслух девушка, и Таэл не знала, что там подумали о ней прохожие, но её это не сильно беспокоило.

- Да, да, я знала, знала, что ты услышишь меня! – радостно заверещала девушка, - Белая Богиня, я верила, что ты меня не оставишь!

- Конечно, как же я могла! Я же хорошая Богиня, - важно ответила Таэл.

- Да, ты – лучшая! Ты самая лучшая! – разразилась девушка комплементами, и хоть Таэл, можно сказать сама напросилась, ей было приятно. Она даже хотела спросить что-то вроде «я-ль на свете всех милее?», но, кажется это нужно было спрашивать у зеркала, и она промолчала.

- Чего же хочешь ты, дитя моё? – спросила Таэл царственно, и почувствовала, как душа девушки ликует от счастья, как она верит сейчас, что её жизнь наладиться, обязательно наладиться.

- Этот воин, Ратвис, - запнулась девушка, - Я люблю его!

- Да, это понятно, дитя моё! – продолжала изображать из себя умудрённую опытом Богиню-мать Таэл, - Но браки между разными общинами запрещены законом!

- Я знаю, знаю, моя Богиня! Но это же ваши законы! Вы наши правители и наши Боги. Вы создали и утвердили эти законы, а значит, вы можете их изменить! – горячилась девушка.

- Дитя моё! Эти законы не нами утверждены, они утверждены природой. Этот строгий порядок вещей нельзя нарушать, тысячи лет наши предки его соблюдали и благодаря этому мы живы, и мы те, кто мы есть, - вещала Таэл словами своего учителя Армариуса.

- Но я слышала, рассказывали, что на другой стороне Земли есть человеки, которые могут жениться на ком захотят, и могут иметь столько жён сколько захотят и все они рожают им детей, - поделилась девушка, - Почему же наши Боги не могут сделать нас такими?

- Может быть потому, что мы - не человеки? - мудро заметила Таэл, - И в нашей стране названой Квартой, Страной Четырёх Божеств или Цветной страной именно цвет имеет значение. Цвет крови и цвет души. Да, ты не хуже меня знаешь наши порядки!

- Да, моя Богиня, я знаю, знаю! – согласилась с ней девушка, - Но разве раньше в нашей стране было столько цветов? Нет! Три цвета составляют основу нашего народа, три цвета изначально имела наша кровь, а посмотри сколько нас сейчас!

- Шесть, - перебила её Таэл, - нас всего шесть!

- Так пусть будет восемь! Или десять! Пусть будет столько сколько будет! – не унималась девушка.

- Как зовут тебя, дитя моё? – спросила Богиня, желая сменить тему разговора, потому что она не могла объяснить почему именно нельзя допустить смешанных браков.

- Уна, - ответила недовольная её вопросом девчонка, - Неужели ты забыла, как меня зовут?

- Уна, - проигнорировала её вопрос Богиня, - Ты хочешь революцию или тебе просто нужен Ратвис?

- Конечно, только Ратвис, - удивилась девушка.

- Тогда не нужно сжигать дом, чтобы поджарить себе яичницу, - ответила Таэл, - Я помогу тебе с парнем, чем смогу, если ты не будешь устраивать эти митинги против существующих порядков.

- Но…, - хотела было возразить она, и передумала, - Что я должна сделать?

- Приходи завтра в это же время в мой Храм, и я отвечу на твой вопрос.

Таэл с трудом покинула тело беспокойной девушки. Её тошнило, она зажимала рукой, словно продырявленную неизвестным оружием грудь, хотелось есть, плакать и молиться одновременно. Проклятое сострадание! Или любопытство? Таэл не могла понять истинную причину своего поступка, но настроение все равно было испорчено – по какой бы причине это не произошло. Оказывается, они разговаривали, спрятавшись под низким навесом какого-то старого сарая, и девушка уже покинула его, сверкая тонкими лодыжками в нарядных голубых туфлях перед носом у обессиленно лежащей на земле юной Богини.

Таэл поднялась и, несмотря на то, что она не могла испачкаться, брезгливо смахнула невидимую пыль с невидимого платья.

- Эмэн! – закричала она, едва появилась на пороге одного из залов Замка, в котором её брат ожидаемо возился с чем-то, похожим на железную трубу с деревянной ручкой.

- Эмэн, скажи, - она подошла к брату вплотную, - эти качки в бордовых доспехах принадлежат тебе?

- Если ты имеешь в виду войска армии, защищающей нашу страну, - не отрывая взгляда от железки, уточнил брат, - то да.

- И ты можешь любого из них заставить сделать то, что ты ему велишь? – задала свой следующий вопрос Таэл.

- В принципе, да, - поднял на неё глаза удивлённый парень, - но официально только после коронации. Пока ими командует наш отец, а нам полагается учиться, следить за Храмами, ну и ждать.

- Но они ведь прихожане именно твоего Храма? – продолжала допытываться сестра.

- Может ты просто скажешь, чего ты хочешь, и мы прекратим этот ненужный допрос? – ответил он.

- Да, Эмэн, сегодня в мой Храм приходила девушка, которая влюблена в одного из этих вояк. Я хочу, чтобы ты узнал о нем всё что сможешь. На каком боку спит, ест на завтрак стейк с кровью или средней прожарки, чем чистит свои белоснежные зубы – мелом или жемчужным порошком, а главное, кого выбрал он себе в жёны, и состоялся ли уже обряд Обручения.

- Ну, с обрядом, скажем, всё понятно, но зачем тебе знать про его зубной порошок? – удивился юный Бог.

- Посоветую своим жрицам рекомендовать его прихожанам. Хотя Жемчужная паста и сейчас уже неплохо идёт, но пока как средство для чистки украшений, - ответила сестра.

- Ты, знаешь, если бы он не был воином, я бы, наверно, что-нибудь попросил у тебя за свою услугу, - хитро прищурился брат, - Но побывать в шкуре воина – моя мечта с детства, поэтому я просто запишу за тобой одно желание.

- Нет, это я вычеркну из своего списка всего лишь одно из проспоренных тобой желаний, - осекла его Таэл, - Его зовут Ратвис. И всё что мне нужно я хочу знать к вечеру.

- О, знаменитый Ратвис! Считай, что сделала мне подарок! Я займусь этим немедленно! – ответил брат, церемонно откланялся и действительно исчез.

Глава 2. Вещая

Вики надеялась, что в ночь перед таким важным для нее событием – знакомством с друзьями Дэна – ей приснится какой-нибудь вещий сон. Но ей приснилась только молодая женщина в грязном белом платье с растрепанными волосами, изможденная и уставшая. Она скрывала от людей свое лицо под капюшоном старого плаща, боясь быть узнанной. И ее лицо в кровоподтеках от побоев, и голодные спазмы в ее животе, когда на улице, по которой она шла запахло едой – все говорило о том, что жизнь ее полна лишений и страданий. Но Вики поразил не ее измученный вид, не ее покалеченная рука, которую она прижимала к себе в людском потоке, а взгляд ее пронзительно-голубых глаз - спокойный и умиротворенный. Даже во сне Вики подумала не сошла ли она с ума, но гримасы боли, возникающие на её лице, когда кто-нибудь из толпы задевал её раненую руку, говорили об обратном. Она всё чувствовала и всё понимала, но это не беспокоило её.

 Вики не знала её имени, не знала почему жизнь ее стала столь трудна, но она сразу ее узнала, когда увидела. Именно эта женщина встретила их со Стасей в круглой комнате с горящим маслом. Именно ее Стася назвала Вещуньей или Вещей. Имя свое она так и не назвала, и глаза ее по-прежнему были небесного цвета, но взгляд, взгляд был совсем другим. Жесткий, колючий, пронзительный, высокомерный и полный явного превосходства. Вики не понимала, чем могла вызвать к себе такую открытую неприязнь, но увиденная ей во сне сцена в ответ на это неприкрытое презрение вдруг наполнила ее душу чувством мстительного злорадства – однажды кто-то собьет с нее эту спесь. И судя по тому, что на ней было то же белое платье - произойдет это скоро. Стася почтительно поклонилась и исчезла, а Вещунья завела свой долгий и неприятный разговор с Викторией. Вики не уточняла это для своих новых друзей - по сути передаваемых ей сведений это было неважно - но по ходу разговора с этой белобрысой она огрызалась. Огрызалась не столько потому, что ей не нравилось, как эта высокомерная гражданочка себя вела, а потому что ей не нравилось всё то, что она говорила. Она не хотела это знать, не хотела слышать, не хотела верить. Она хотела дискредитировать саму Вещунью и тогда все то, что она болтала окажется пустыми словами, ложью, сказками. Но все Викины выпады голубоглазая принимала снисходительно, на все ее вопросы у нее были ответы, и на все ее возражения – неоспоримые аргументы. И Вики сдалась.

В изнеможении она присела на холодную мраморную скамью, несмотря на то, что ей не предлагали присесть. И Вещунья подала ей что-то в медном бокале и присела рядом. Вики очень надеялась, что это будет вино, но это была просто вода. Вики сделала несколько глотков и посмотрела на свою собеседницу как затравленный зверек.

- Почему я? – спросила она тихо.

- Потому что ты такая же как я. Ты – избранная, - так же тихо ответила женщина и голос ее неожиданно потеплел.

- Избранная для чего? – она уже про стольких избранных сегодня слышала, что сомневалась всех ли из них она правильно запомнила.

- Избранная занять моё место и стать Провидицей, - услышала Вики ответ, - Этот твой неизлечимый недуг всего лишь ген предсказания, а не болезнь. С ним невозможно бороться.

- Но моя бабушка сказала…

- И твоя бабушка совершенно права, - перебила её вещунья, - ты можешь передать его сыну, рожденному в нелюбви, но возложить на него миссию предсказателя не сможешь, она доступна только женщинам. Хотя, конечно, он может передать ген своей дочери, и у нее тоже появится такой шанс.

- Но почему тогда не стала провидицей моя бабушка? Почему именно я? – недоумевала Виктория.

- Потому что есть кое-какие условия, которые должны быть соблюдены. И ты осталась единственная. Больше нет ни одного носителя этого гена. Если ты не защитишь Рожденную – она погибнет.

- Ты про Еву? Про Рожденную от Бога? - уточнила Виктория.

- Её зовут Ева? – удивилась вещунья и первый раз улыбнулась. Она за всю их трудную и долгую беседу ни разу не была милой, а здесь только узнала имя этой простушки и расплылась в улыбке.

- Да, Ева, - разозлилась Вики, - И мне плевать, если она погибнет. Ты же сказала она всё равно станет жертвой, так причем здесь я?

- Без тебя она погибнет до того, как выполнит свою роль, и тогда погибнет весь наш народ, - пояснила собеседница.

- Ты удивишься, но мне все равно. Этот мир уже потерял так много, что, если еще один никому не известный народ вымрет, он даже не заметит.

Вещунья только тяжело вздохнула в ответ и голос ее стал вкрадчивым.

- А она, я уверена, будет бороться. За тебя, за него, за весь этот чужой ей мир. И тот, кем ты дорожишь больше этого мира погибнет, пытаясь ее спасти.

Это было нечестно, но в этом мраморном мешке с горящим вместо освещения маслом похоже никто и не играл по правилам. Вики долго молчала, осмысливая сказанное, а потом подняла на подлую манипуляторшу полные слез глаза.

- Нет! Он не погибнет! – сказала она с вызовом, - Ты лжешь! Ты не можешь этого знать! Если бы ты знала, то помогла бы ей сама! Но ты не знаешь, поэтому тебе нужна я. Ты не знаешь даже, что будет с тобой!

- Да, я не знаю, что ее ждет, - горько улыбнулась женщина в белом, - И я бы охотно ей помогла, но в этом мире может быть только одна Вещунья. Поэтому, когда ей станешь ты, я умру. И поверь мне, я тоже не хочу умирать, но я должна!

- Нет, ты не умрешь! Тебя изгонят, и будут бить, и ты будешь скитаться и голодать! – Вики выкрикивала ей это в лицо как проклятье.

Но женщина не испугалась, она удивилась и уставилась на Вики с интересом.

- Ты видела Лею?

- Нет, я видела тебя, - все еще с вызовом ответила Вики.

- Свое будущее я знаю, а уж прошлое и подавно. А та, про которую ты говоришь, была первой из нас. Первой и самой сильной. Первой и самой лучшей. И я завидую тебе, раз ты видела её, значит, тебе суждено с ней встретиться, - она задумалась о чём-то, встала, сделала несколько шагов и вдруг замерла, и повернулась. И Вики увидела, что глаза Пророчицы наполнились ужасом, - Мне очень жаль, но, видимо, я не справилась - я не смогла тебя убедить. И она призовет тебя к себе, чтобы сделать это вместо меня.

Она стала ходить по комнате, заламывая руки. Вики смотрела на нее с недоумением. Похоже, эта тетка провалила миссию всей своей жизни - от ее спеси не осталось и следа. И Вики стало ее даже немного жаль, так искренне она горевала сейчас.

- Ладно, хрен с тобой! – пожалела её Вики, нехотя сползла со своей скамьи и подошла, - Говори, что я должна сделать.

-Нет, - неожиданно твёрдо ответила женщина, остановившись напротив Вики, - Просто сдохни! Но когда очередной раз кровь в твоих жилах свернется как простокваша, и ты будешь выплевывать в тазик свои внутренности, и кожа твоя будет гореть огнем, словно в неё воткнули миллионы раскалённых игл, и суставы твои страшной болью вывернет наружу – вспомни меня! Да, пророчицей стать тоже непросто, но по крайней мере в этом есть смысл. Но ты слишком слаба, труслива и эгоистична. Ты предпочтешь сдохнуть в агонии, в судорогах как бешеная собака, просто потому, что не умеешь бороться! И когда умрешь, будешь сидеть в Замке и смотреть как умирают все, кто тебе был дорог, все кого ты просто знала, все! И каждый из них будет терять своих родных и любимых теперь уже навсегда, и знать, что виновата в этом ты одна. Уж, поверь, это я смогу устроить! Я ошиблась в тебе! Мы все в тебе ошиблись, - она гневно бросала это Вики в лицо, но потом вдруг развернулась спиной и произнесла одно единственное слово, - Уходи!

Но Вики стояла как вкопанная и не могла пошевелиться. Эта Вещая явно понимала, о чём говорила – кожу Вики начало покалывать иголками и суставы подозрительно заныли – ей казалось, что очередной приступ у нее начнется прямо сейчас. Она не хотела сдохнуть как бешеная собака. Не здесь! Не сейчас! Она вообще не хотела умирать. И не хотела, чтобы из-за нее погиб Дэн, и эта его подружка, будь она Рожденная хоть Богом хоть Чертом. Она не хотела ни презрения, ни ненависти, она уже родилась азуром и знала каково это, когда тебя все не любят. И осознание реальности происходящего запоздало, но все же до нее дошло. Она смотрела на жесткую прямую спину своей собеседницы, на ее платье, зашнурованное крест-накрест от копчика до самой шеи по голой спине, на длинные прямые волосы, спадающие ровным шелковым потоком от макушки к талии, и представила себя на ее месте.

- Надеюсь, мне не придётся носить такое платье? Или все Пророчицы должны одеваться одинаково? – спросила она вяло, ноги у нее подкашивались от внезапно навалившейся усталости, и она снова опустилась на скамью.

Женщина развернулась, но глаза ее по-прежнему сверкали яростью.

- Одинаково только на официальных церемониях, - сухо ответила она, - Белое платье обязательно.

- Ненавижу белый. Я с ним сливаюсь и становлюсь похожа на моль, - поделилась Вики, - Надеюсь к тому времени хотя бы от этого зеленого оттенка я избавлюсь?

- Да, ты поправишься! Но если ты думаешь, что это забавно, то ты сильно ошибаешься! – и она сделала угрожающий шаг вперёд, - Потому что стать провидицей непросто. Нужно перейти на ту сторону боли. На ту сторону страха. На ту сторону отчаяния.

Она делала по шагу на каждую свою произнесённую фразу, пока не подошла к Виктории вплотную.

- Родной отец тебя предаст, мать проклянёт, друзья отвернутся, а любимый возненавидит... И если ты все это выдержишь…

- Стану пророчицей? – перебила её Виктория, вставая, чтобы она не нависала над ней как грозовая туча.

- Нет, но тебе предложат спасительное забвение. Ты сможешь все это забыть и тогда всё закончится… Или идти дальше.

- Есть ещё дальше? – Виктория старалась не подавать вида, глядя прямо в пронзительно-голубые глаза женщины, но ей было страшно.

- Да, ты должна простить трусость своего отца, понять боль своей матери, принять негодование своих друзей и смириться с выбором любимого. И, если ты этого не сможешь, то уже не получишь забвения. Но и не вернешься на эту сторону. Вечная жизнь с памятью о прошлом и невозможностью ничего исправить ждет тебя в случае провала.

- А если я справлюсь? – с вызовом ответила Вики, - Ты же справилась!

- Знаешь, почему даром пророчества обладают только женщины? – спросила Вещая.

- Они мудрее? – предположила Вики.

- Нет, они сильнее. Я справилась, потому что у меня не было выбора. Мать прокляла меня еще в утробе. Друг продал. А любимый издевался, и просто по чистой случайности я не умерла от его руки. У меня не было пути назад.

- Почему ты не попросила забвения? Ты хотела отомстить?

- Если ты хочешь отомстить, значит, не простила. А я простила и никогда не стремилась к мести, - ответила женщина не дрогнув.

- Но почему? Почему такие ужасные испытания за такой безобидный дар? – недоумевала Виктория.

- Безобидный? Сам дар – вот основное испытание. Вот почему его не получить кому попало. Если ты слаба, то не справишься с ним. Он не приносит ни радости, ни удовлетворения, ни счастья. Ничего. Только способность знать, что будет, но не возможность это изменить. Это проклятье, а не дар!

Она посмотрела на Вики спокойно и пристально.

- Если ты сомневаешься, если ты не готова, если боишься – не начинай! К счастью, у тебя есть еще время подумать. И если ты откажешься – я пойму! – и взгляд как прежде полный презрения смерил Викторию сверху вниз.

- Мой отец уже предал меня, - сказала Виктория, - Так что первый шаг я уже сделала.

- Еще нет. Твое будущее не определено. В твоей власти распорядиться знанием, которое я сегодня тебе дала. И не только. Твой выбор ещё не сделан. - сказала она так, словно видела будущее Вики, - И ещё кое-что.

Она старалась смотреть на Вики холодно, но где-то в самой глубине ее непроницаемых глаз в едва слышной интонации голоса Вики почудилось сочувствие.

- В одном из твоих учебников есть ключ. Там зашифрован древний текст, и всё что тебе может пригодиться ты узнаешь из него. Но прочитать его сможет только Ева, а понять только ты, когда будешь готова. Если ты не справишься, ей придется действовать наугад. Это единственное чем ты еще сможешь ей помочь.

Вики кивнула, она понимала ясно сейчас только одно – ей не оставили права на счастье. С даром или без, став Пророчицей или сдохнув, помогая этому миру или бросив его на произвол судьбы она не получит того чего хотела больше жизни – любви.

- А если я не буду готова никогда? – спросила она.

- Тогда я сама найду их, когда придет время, но ты об этом уже не узнаешь.

- А если я не успею?

- Поторопись! – ответила Пророчица и словно по щелчку ее пальцев полумрак комнаты сменился на полумрак таверны, в которой пила и общалась оставленная ими со Стасей компания. И там был тот, за которого она намерена была бороться… вопреки всему.

Сейчас, стоя на кухне и глядя на кусающую губы Еву Виктория была в ужасе. С чего она решила, что поиски всех Избранных должны занять время? Почему она не насторожилась, когда Вещая не дала ей ни одного намека на то, кем они могут быть. Хотя, эта отсылка к Дереву. Если дерево уже зацвело… Возможно, будь Вики знакома с Дэном и его друзьями лучше, знай она больше, может сейчас она бы промолчала и ничего им не рассказала про Вещую. Но что тогда она должна была ответить на вопрос: где она была? Соврать? Она и так уже соврала. И она ожидала чего угодно, только не того, что почти все избранные будут находиться прямо здесь и сейчас в этой кухне. И он будет одним из них …значит они уже встретились.  Вики посмотрела на Дэна, который подошел и снова прижал к себе Еву.

- И в чём заключается наша миссия? – спросил Арсений, пытаясь принять ту роль что ему отвели – Выросший без матери.

У Виктории в голове ещё не улеглась мысль, что алисанги редко растут без матерей. Без отцов – да, но без матерей… И вот он стоял перед ней, скрестив на груди руки – единственный в своем роде.

- Я не знаю. Возможно, мне не положено было знать больше, а может эта Вещая не слишком доверяла моей памяти, - оправдывалась Вики, - Мне поручено только собрать всех и привести. И я понятия не имела, что это можете быть ты и Дэн, и Ева.

Она растерянно развела руками. Она не знала должна ли она всё рассказать до конца про себя, про Еву, но она и так слишком поторопилась, и совсем не знала, чего от них можно было ждать. Она даже совершенно забыла, что познакомилась с ними только сегодня утром.

- А что ты имела в виду, когда сказала, что точно знала, что оказалась здесь сегодня не случайно, - спросила Изабелла, которая кажется соображала лучше всех здесь вместе взятых.

- Только то, что я сама напросилась. Но я даже представить не могла…лучше бы мы дух Парацельса пошли вызывать! - сказала Вики искренне раскаиваясь.

- Да, но ты так подозрительно настойчиво лезла в эту гравюру, - не унималась Изабелла.

- Какая теперь разница, - подала голос Ева, - Давайте не будем никого ни в чём обвинять. Тем более эта Вещая сказала, что через гравюру был не единственный путь, и рано или поздно мы бы нашли другой и всё равно всё это узнали бы.

- Или он бы нас нашел, наш путь, - глубокомысленно заметил Арсений.

- В любом случае сегодня мы слишком устали чтобы что-то решать. Тем более, насколько я понял, горячку пороть и нет нужды, время терпит. - сказал Дэн, - Поэтому я предлагаю по домам, отдохнуть, а завтра снова встретиться и обсудить то, что нам известно.

- Вики! – обратилась Изабелла, когда все уже начали расходиться, - Тебя мы тоже завтра ждём.

Глава 3. Клятва

Это был самый длинный день в ее жизни, и по иронии судьбы именно с него ее жизнь стала меряться не годами, а днями, дробясь все мельче и мельче - на часы, минуты, секунды и мгновенья до того момента как ей суждено будет умереть.

По дороге домой они с Дэном в-основном молчали – каждый думал о своем. Ева всё ждала, что он начнет расспрашивать про Феликса, но Дэн не спросил, а Ева не готова была говорить. Ей нужно было кое-что выяснить, кое-с чем разобраться, кое-кого кое-о-чем спросить, поэтому она сказала Дэну, что этим вечером хочет побыть одна. И он не возражал. Она боялась передумать, если он ее на прощанье поцелует, поэтому выскочила из машины, едва она остановилась, и не оглядываясь побежала к дому. Наверно, он смотрел ей в след, только когда за ней закрылась дверь в подъезд, она услышала, как зашуршали по асфальту шины, и машина медленно выехала со двора.

Наверно, было слишком поздно, чтобы приглашать гостей, но дело было неотложным, и она набрала номер, по которому раньше никогда не звонила. Трубку не брали так долго, что она запаниковала, что он не ответит. Но он ответил.

- Ева? – удивился он.

- Да, Феликс, я уже вернулась. Скажи, ты не мог бы приехать?

- Сейчас? – уточнил он просто чтобы убедиться, что правильно ее понял.

- Да. Ко мне.

- Хорошо. Сейчас буду.

- Жду, - ответила Ева и повесила трубку.

-Баз! – крикнула она, метаясь по комнате, и продолжила, не дожидаясь ответа, - Скажи, ты же знал? Ты ведь всё знал!

- Ева, успокойся! – ответил голос в её голове.

- Не успокаивай меня! – крикнула она, - Ненавижу, когда мне говорят: «Успокойся!»

- Да, это я знал! – усмехнулся Баз, - И всё же ты должна успокоиться.

- Ты издеваешься, да? Я не выношу эти два слова: «должна» и «успокоиться». Ты знал, что меня родили, чтобы принести в жертву? Знал?

- О, как я скучаю по тем временам, когда все проблемы можно было решить простым жертвоприношением, - мечтательно произнес Баз.

- Ты не ответил! – напомнила Ева.

- И не отвечу. Я не люблю, когда кричат мне в душу, особенно когда в нее орут, - пропел Баз свои слова на известный мотив.

- Баз, - сказала Ева примирительно, - мне невыносима мысль о том, что я умру.

- Да, брось! Все умирают! Просто ты умрешь чуть раньше, чем планировала и все.

- Нет, не просто чуть раньше, а еще и по чьей-то чужой воле, - уточнила Ева.

- Ну, считай это просто несчастным случаем. Скользкая дорога, нетрезвый водитель и ты, замечтавшаяся у него на пути – Бац! И всё закончилось!

- Бац! И всё! – передразнила его Ева, - Ну, спасибо, утешил!

- Это пусть тебя твой парень утешает. А я здесь не в качестве носового платка. А еще кто-то пару часов назад говорил, что у меня какие-то проблемы со смертью. Ну, и у кого теперь проблемы?

- Так и у тебя тоже! Или ты после этого «Бац!» надеешься уцелеть?

- Честно говоря, я после этого «Бац!» надеюсь от тебя избавиться, - сказал Баз как бы между прочим, - Но посмотрим, что нам сейчас этот Ворованный расскажет.

- Кто!? Феликс!?

- Ну ты же не думала, что он ни при чём? – и не услышав от недоумевающей Евы в ответ ни звука, уточнил Бази, - Или думала?

Ева не знала, что ему ответить.

- И судя по тому, что гуляющая с собачкой старушка уже сообщила по телефону соседке, что опять идет этот симпатичный паренек в сорок девятую, он уже…

Визгливо пролаял домофон, Ева вздрогнула и пошла открывать дверь.

- Сиди тихо! – сказала она Базу, вешая трубку домофона.

- Слушаю и повинуюсь, - произнёс Баз нараспев. Похоже, это была его любимая присказка.

            - Что даже предложишь пройти? – улыбнулся Феликс в ответ на Евин широкий жест рукой. И замечание его не было пустым – Ева действительно никогда не приглашала его дальше прихожей, предпочитая проводить с ним время вне этих стен. Она в самый последний момент успела убрать оставленные Дэном на диване вещи. И может быть ей показалось, но обещавший молчать Баз при этом насмешливо хрюкнул.

            - Чай, кофе? – спросила она, не зная, как начать разговор.

            - Нет, спасибо, - отказался Феликс, - что-то мне подсказывает, что ты не кофе пить меня пригласила.

            - Да, к сожалению, да, - сказала Ева, присаживаясь подальше от него на самый край дивана, - Скажи, ты же алисанг?

И судя по тому как глаза его поползли на лоб, это было как минимум неожиданно.

            - Да, кер, - ответил он коротко. И теперь на лоб поползли глаза у Евы.

            - Блондин с голубыми глазами – кер? – удивилась она.

            - Я, честно говоря, сам в шоке, - улыбнулся он, - но вижу, твой новый друг уже неплохо тебя просветил.

            - И давно ты в курсе? – уточнила она.

            - В курсе чего? Что я кер? Что ты тоже прошла инициацию? Или что у тебя есть друг алисанг? – переспросил он.

            - В курсе всего, – нахмурилась Ева.

            - Дня через два после того, как в тебя стреляли, моего отца вызвали для психологического освидетельствования его бывшего пациента. Им оказался тот парень, что в тебя стрелял. А дальше, как говориться, дело техники. Ты же помнишь моего отца?

            В строгом костюме, элегантный седой мужчина с тонким шрамом на щеке – да, Ева помнила, они были похожи с Феликсом, правда, забыла, как его зовут.

            - И отец твой тоже кер? – на всякий случай спросила Ева.

            - Нет, отец мой как раз азур, - улыбался Феликс.

            - Я даже не знаю, о чём тебя ещё спросить, - развела руками Ева, - Всё это напоминает какой-то бред, в котором я живу с того самого выстрела. Все оказываются не такими как они есть. Мой отец какой-то Бог, ты – кер, я должна принести себя в жертву.

            Феликс нахмурился, и тревожная морщинка пролегла между его идеальными бровями. Он еще не успел ничего спросить, а Ева уже продолжила:

            - Я еще не до конца поверила в то, что ты натурал, как ты уже оказываешься асом. Я ничего не понимаю.

            - Давай поподробнее с того момента, что ты должна принести себя в жертву, - продолжал хмуриться Феликс.

            - Да, жертва. Я – жертва! Так написано в каком-то древнем пророчестве, что я родилась для того, чтобы принести себя в жертву и спасти весь ваш род. Всех алисангов, потому что у вас уже всё так плохо, что скоро вы утратите возможность перемещаться и всё, вам каюк.

            - И ты чем-то можешь нам помочь? – задавал наводящие вопросы Феликс.

            - Да, только не знаю, чем, - пожала плечами Ева, - И я не одна. Ты - тоже.

Еве показалось он не удивился, но всё же спросил:

            - Я?

            - Да, потому что ты – Украденный у смерти.

А вот теперь он удивился, и глаза его снова полезли на лоб.

            - Украденный у смерти!? Что это за бред?

            - Я же говорю, всё это похоже на один большой бесконечный бред, и мне всё время хочется ущипнуть себя, чтобы проснуться, но у меня никак не получается. Я так надеялась, что хоть ты что-то об этом знаешь.

            - Хоть я? – снова переспросил Феликс, - Откуда у тебя вообще вся эта информация?

            - От Вещуньи из какого-то далекого прошлого. Она сказала, что я Рожденная от Бога, ты – Украденный у смерти, а еще есть Выросший без отца и Отмеченный войной.

И на последних двух словах голос ее предательски дрогнул, она словно пела-пела и вдруг сфальшивила, и Феликс это заметил.

            - Этих двоих ты тоже знаешь? – спросил Феликс и поменял позу, закинув ногу на ногу.

            - Да, - ответила она односложно.

            - Твой друг мемо и его товарищ вен, - скорее утверждал, чем спрашивал Феликс.

Ева кивнула.

            - Что ещё сказала эта Вещунья? – и Феликс брезгливо сморщился, произнося «вещунья».

            - Я не знаю, с ней разговаривала Виктория. А Вики сказала нам только, что мы должны все собраться и прийти к ней, а лично мне сказала, что я должна умереть.

            И Еве сейчас, когда рядом был Феликсом, все это казалось таким смешным, глупым и ненастоящим, что она улыбнулась и развела руками, словно извиняясь за весь этот цирк.

Но Феликс не улыбался.

            - Ты не умрёшь! – сказал он жестко и встал, - Я ещё не знаю, как, но ты не умрешь!

Он повернулся к Еве и судя по его сверкающим гневом глазам он во весь этот бред верил больше, чем она.

            - Мы не пойдём ни к какой Вещунье! Ни за что не пойдем!

            - Феликс, но тогда весь ваш народ погибнет! – развела руками Ева, - Я же не могу…

            - Ты и не должна! – рявкнул он и Ева отпрянула. Она первый раз слышала, чтобы он орал.

            - Ты ни разу даже не назвала этот народ своим! Вы, ваш, твой – ты говоришь о нем как о чужом народе. Ты даже не чувствуешь себя его частью, - слегка успокоился Феликс.

            - Да, я еще просто не привыкла, - пожала плечами Ева.

            - Они на это и рассчитывают! Что ты еще слишком слаба, глупа и неопытна, и ты поверишь всему, что тебе говорят. И ты безропотно отдашь свою кровь, душу, тело просто потому что другого пути нет. Но он есть!

            - Кто они? – задала первый из череды возникших в ее голове вопросов Ева.

            - Те, кто не хочет возрождения Истинных Богов. Кто хочет просто обновление, скачок, новый виток спирали, но по-настоящему менять ничего не хочет. Для этого нужно чтобы мы пришли туда сейчас и просто как стервятники разорвали тебя на части.

            - Нет, Феликс, нет, она сказала, наоборот, что у нас еще есть время. Я не знаю почему, может просто этот час «икс» не сильно и близок, - предположила Ева.

            - Нет, это не у нас, Ева, не у тебя - это у них есть время, которое им нужно, чтобы получить новую Пророчицу. Без Пророчицы невозможно совершить ритуал, но вот именно Пророчица, или Вещая, Вещунья как ты ее назвала, им в этом времени неизвестна. Они должны воспитать новую, тогда старая, отказавшаяся им помогать, где бы она не была, умрет. И я, кажется, знаю кого выбрали на ее место.

            - Вики? – предположила девушка.

            - Да, - согласился Феликс, - и если ей правильно промыли мозги, то она из кожи вот будет лезть чтобы выполнить свою миссию.

            - Но разве у нее есть выбор? – удивилась Ева.

            - Есть. Ради того, чтобы он был у тебя, у нее, у всех нас, меня украли у смерти, - улыбнулся ей Феликс, - Вот уж не думал, что меня так некрасиво назовут. Могли бы что-нибудь и поэтичнее придумать, например, Победивший Смерть или, скажем, Обманувший смерть.

            - Что-то мне кажется, Обманувший смерть уже где-то было, - улыбнулась ему Ева и, наконец, за весь этот безумный день в ее душе воцарился мир.

            - Мне кажется, я должна познакомить тебя со своими новыми друзьями, - продолжала улыбаться Ева.

            - Да, нет! Да, ну! Да зачем вам старина Феликс! Можно же просто выключить телефон и не отвечать на его назойливые звонки, - улыбнулся он хитро.

            Еве стало стыдно за то, что она пыталась его динамить, а ведь он, казалось, не замечал и никогда не обижался. И у неё было еще к нему столько вопросов, и она даже открыла рот, чтобы спросить…

            - Я должен идти, - неожиданно сказал Феликс, - у меня утром самолет.

            - Но я думала, что завтра ты, мы…

Он не дал ей договорить.

            - Ты же сама сказала – у нас еще полно времени, - и добавил уже из прихожей, - И мой тебе совет – не ходи одна ни в какое прошлое пока я не вернусь!

И он поцеловал ее в щеку на прощанье. И толи он поменял духи, толи просто отношение Евы к ним изменилось, но ей приятен был и его запах, и его гладко выбритая щека, и его теплые влажные губы.

            - Я позвоню! – сказал он и Ева закрыла за ним тяжелую дверь с сожалением.

            - Ну, вот, я же говорил, отличный парень! – подал голос Баз.

            - Ничего ты такого не говорил! – возразила Ева.

            - Ну, значит, подумал! Знаешь, мне трудно помнить, что именно я говорю, а что думаю – столько информации, понимаешь?

            - Не понимаю! – огрызнулась Ева, - Честно говоря, я вообще не понимаю зачем ты мне. Всё что я знаю исходит как-то совсем не от тебя. А все что ты говоришь – просто трёп. Ни о чём!

            - Ну, жизнь твоя была настолько скучна, пресна и однообразна… Возможно, тебе просто нужен был собеседник.

            - Если бы я знала, как тебя отключить, то просто нажала бы на эту кнопочку и забыла.

            - Да, хорошо, что ты не знаешь! Приятно, что у меня есть над тобой власть, а у тебя нет!

Ева не ответила.

            - Ээээй! Ева Сергеевна! Или лучше Ева Пеоновна? Что в принципе ничего не меняет.

У Евы язык чесался спросить почему, но она промолчала.

            - Вот значит, как ты со мной за предобрейшее? – не унимался Баз.

Ева сердито села на диван и взяла первую попавшуюся книжку из стопки учебников. Хотела раскрыть на первой попавшейся странице, но открылась первая.

            «Из мёртвого мира в чужом облике придёт обладающий великим знанием и оживляющий голосом. Он отдаст свою душу, своё тело и свою кровь тем, кто будет безразличен к нему, будет ненавидеть его, не будет верить в него, чтобы исчезнуть в них и возродить погибших. Быть достойными его жертвы, клянёмся!»

            Четыре слова из этого очередного безумного текста словно плясали у неё перед глазами. Она закрыла книгу. Голубая обложка. Ну, конечно! Те самые учебники, которые Вики так подозрительно просила сохранить на память о ней. Она снова открыла текст. Это была та самая клятва. «…свою душу, свое тело и свою кровь…» - Еве показалось, она слышала это совсем недавно.

            - Эгегееей! Если ты пытаешься там втихушку пописать – я всё равно услышу, как в унитазе журчит ручеек.

            - Господи, если за потерю этого озабоченного неадеквата люди возненавидели азуров, то этот мир сошел с ума! – не выдержала Ева.

            - Согласен! Этот мир недостоин того, чтобы его спасать! – пафосно продекламировал Баз, - И что ты там уже без меня читаешь?

             - Ничего! – она посмотрела в учебник с подозрением.

            - Ну, я же слышу, как ты шуршишь страницами! Читай вслух!

Ева попыталась сосредоточиться на первом пляшущем слове. Сощурилась, попыталась посмотреть сквозь него, как учила её Изабелла. Не помогает.

            - Что ты знаешь об этом? «… свою душу, своё тело и свою кровь…» - произнесла Ева вслух кажущийся ей знакомым фрагмент.

            - Так надо было спросить у моего любимого Феликса, когда он это произнес. Он, правда, немного перепутал порядок, сказал «кровь, душу, тело», но смысл это не меняет.

            - У твоего? Любимого? – Ева не верила своим ушам.

            - Конечно! – невозмутимо ответил Баз, - В отличие от твоего невнятного дружка мой Феликс сразу сказал, что не допустит чтобы мы с тобой погибли.

            - А, так ты все-таки ссышь? – злорадствовала Ева, - И ничего что мой невнятный дружок ни сном, ни духом, что я, то есть, простите, его величество Базель Достопочтенный во мне, должны погибнуть?

            - Как!? – и Ева не поняла он придуривается или действительно удивился, - Неужели ему никто ничего не сказал? А как же Виктория, оравшая о твоей славной кончине на весь дом? Или ты думаешь он действительно так крепко спал?

            Чёртов ублюдок! Похоже он действительно знает больше, чем говорит. Ева совсем забыла, что разговор этот происходил прямо рядом со спавшим Дэном.

            - Мы разговаривали шёпотом, а он был пьян, - возразила Ева.

            - Вижу ты настроилась его оправдывать?

            - С чего бы это! – и этот разговор начал Еве надоедать, - Скажи мне лучше, что ты знаешь об этом. И Ева начала сначала: «Из мертвого мира…»

            - Я скажу тебе, что этот текст переврали, - ответил Баз.

            - Сильно? – Еве нравился ход его мыслей.

            - Бу-бу-бу, бу-бу-бу, - мычал себе под нос, если так можно было сказать, повторяя слова Баз, - Не сильно! – наконец вынес он свой вердикт, - Но кардинально!

            - Четыре слова! – гордо произнесла Ева, - Там изменили четыре слова!

            - Если бы у меня были руки и ноги, я бы аплодировал стоя, - сказал Баз, всхлипывая, словно он прослезился, - Девочка моя, ты обнаружила еще один из своих талантов – ты отличаешь истину от лжи.

            - А я могу увидеть эту истину? – спросила Ева, не очень надеясь на то, что он ей поможет.

            - Конечно, милая, - он все еще всхлипывал от умиления, - Тебе достаточно просто закрыть глаза.

            Ева не стала дожидаться пока эта театральная актриса проплачется. Глядя на текст, она закрыла глаза.

            - Возможно тогда ты поймешь, что не умеешь считать.

««Из мертвого мира в женском облике придёт Несущий великое знание и Обладающий голосом. Он отдаст свою душу, своё тело и свою кровь тем, кто будет любить его, будет предан ему, будет благодарен ему, чтобы исчезнуть в них и возродить погибших. Быть достойными его жертвы, клянёмся!»

            Да, изменившихся слов было действительно больше четырех.

            - Какая ты всё-таки сволочь, Баз! – сказала Ева, открывая глаза.

            - Не без этого, - сказал он гордо, - А ты заметила, как красиво там сказано обо мне? «Великое знание!»

            - А почему там сказано из мертвого мира? – проигнорировала его бахвальство Ева.

            - На этот счёт нет единого мнения, - откликнулся он, - Возможно потому, что фактически этот мир уже умер, ему осталось совсем немного. А возможно, потому, что отец твой из того мира, что давно канул в лету. Причем, в прямом и переносном смысле.

            Она зевнула, слушая его речь. И посмотрела на часы. Твою мать! Второй час ночи! А ведь завтра новый, возможно, безумный день!

            - Баз, прости, - сказала она, вставая, - но ты не мог бы заткнуть уши? Мне действительно очень нужно пописать, ну и помыться перед сном.

            - Я не знаю, что ты там обо мне подумала, - возмутился он, - Но я все-таки джентльмен! Я не позволю себе подглядывать за дамой, тем более подслушивать.

            И в голове у Евы образовалась поразительная легкость. Она понятия не имела куда он прятался, но в том, что он умел оставлять её одну – она не сомневалась. Научиться бы еще как-то этим управлять!

Глава 4. За предначертанное!

Если бы этим утром тяжелым из-за непривычно раннего пробуждения, но таким волнующим из-за ожидаемой встречи, Виктории сказали, что вечером она готова будет на подобный поступок – она бы не поверила. Но вот она стоит в легком халатике на голое тело и уговаривает его лечь с ней в постель.

            - Арсений, это всего лишь секс, всего лишь физиологически оправданный акт. Не любовь, не слияние душ, ничего. Тысячи наших сородичей занимаются этим без любви, просто ради детей и никто не считает их ни предателями, ни преступниками. Мне просто нужен ребенок, чтобы выжить и всё.

            - Виктория, я – вен, ты не сможешь забеременеть от меня, - уже просто устало, а не испуганно как поначалу, убеждал её Арсений.

            - Я – смогу, - возражала ему Вики, - я не просто азур, я – Пророчица, я подчиняюсь другим законам. Я могу забеременеть даже от человека.

            - Тогда зачем тебе нужен я? – не сдавался парень.

            - Не сочти это за насмешку или издевательство, но это – помощь. Взаимная помощь друг другу. Твоя девушка не сможет дать тебе этого так долго, что ты рискуешь состариться прежде чем лишишь её девственности. А мне не нужно от тебя ничего – ни ухаживаний, ни внимания, ни обязательств. Просто подойди и возьми!

            Она скинула халат на пол, и он тут же опустил глаза. Но она подошла ближе и подняла его лицо за подбородок.

            - Хочешь, зови меня Изабелла. Я даже могу надеть рыжий парик, если это важно для тебя.

            - Пожалуйста, не упоминай ее имя! Она здесь ни при чём, - он старался смотреть только на её лицо, но Виктория заметила, как он мучительно сглотнул слюну. Как голодный перед куском хлеба – подумала Вики и не отступала.

            - Я не привлекаю тебя? – она отпустила руку, но он продолжал смотреть ей в лицо и казаться беспристрастным.

            - Но, если это будет мой ребенок, как я буду с этим жить? – все еще отбивался он, но перед её обнаженным телом его сопротивление слабело.

            - Об этом никто никогда не узнает. Даже если он будет как две капли воды похож на тебя, я найду того, на кого он будет похож больше, - она прислонилась к нему и нежно прошептала ему на ухо – Аааххх!, так, словно он уже начал.

            И он не выдержал. Словно обезумевший от запаха крови зверь, он не мог желать ничего, кроме её тела. Он прижал её к стене и начал одной рукой расстегивать брюки. Она стонала и выгибалась. И он вошел в неё. Два мучительных толчка и облегчение. У него слишком долго не было женщины.

            Он поставил её на пол и уперся головой в стену.

            - Извини, мне нужно лечь, иначе все твои труды окажутся напрасны, - она выскользнула и легла на диван, подняв повыше ноги.

            - Спасибо! – сказала она искренне, когда он отдышался и вернул на место части своего гардероба.

Да, у неё определенно получилось искренне, и она позволила себе улыбнуться, только когда он ушел. Она встала, достала маленькую пробирку с крышкой и собрала в неё начавшую стекать по её бедру сперму – на всякий случай, если вдруг ей действительно придется доказывать, что он с ней был. Теперь осталось только заморозить полученный трофей.

            И как была в легком халатике на голое тело она отправилась в кухню.

            Она закрыла холодильник и только когда повернулась, увидела, что в кухне она не одна. Мамин муж, Лоренцо, стоял, опираясь на косяк и перегораживая входную дверь. Обаятельный как Сатана, с глазами цвета утреннего тумана и бледно-русый, он при этом был каким-то ярким и выразительным. Он улыбался, и взгляд его плотоядно шарил по ее телу.

            - Что делает моя милая падчерица в кухне нагишом в середине дня? – поинтересовался он.

            - Возможно, ждет своего милого отчима, - зная, что играет с огнем, ответила Вики.

Она подошла к нему слишком близко, зная, что всё равно не сможет пройти. Он протянул руку и сквозь халат потрогал её грудь. Ей нравился его настрой – и то что для Арсения было всего лишь красивой ложью - для самой Виктории могло вот-вот стать правдой. Она не была уверена, что может забеременеть от Арсения, она придумала это сама. Но Лоренцо был чистокровным азуром, от него – могла. И эта сумасшедшая идея, когда-то давно пришедшая в голову её отцу – родить ребенка, чтобы выжить, стала превращаться во вполне реальный проект.

            - Я слышала моя мать в саду, - сказала она спокойно.

            - Да, она привезла какие-то растения, они с твоей бабкой будут высаживать их до вечера, - ответил он, не сводя с нее глаз.

            - Тогда, если в твои планы не входит трахнуть меня на кухонном столе, я жду тебя в своей комнате, - она поднырнула под его руку, пока он не пришёл в себя, и, не оглядываясь на ходу добавила: - Захвати Ламбруско!

            Она была уверена, что он придет, но что он придет так быстро - она едва успела задернуть шторы. Он поставил на столик бутылку и фужеры и со словами – Это подождет! – стал развязывать на ней халат.

            Скорее распалённая, чем удовлетворённая предыдущим парнем, Виктория не возражала. И Лоренцо оправдал её ожидания. Он был горяч, силен и неутомим. Они пили игристое белое сладкое вино и продолжали снова и снова. Сколько ему было лет? 35-40? Виктории всегда казалось, что он младше матери, но теперь она точно знала на что променяла она больную капризную дочь.

            На свои трясущиеся подгибающиеся ноги она даже не смогла встать, чтобы закрыть за ним дверь, а еще не мешало бы принять душ. Был у Лоренцо только один видимый недостаток – всё тело его было покрыто мягкими завитками кучерявых волос, которые приятно щекотали, но и липли, и оставались на покрытом потом теле. Виктория встала, посмотрела на свой живот – сняла пару волосков, решила, что душ подождёт, и упала на кровать, намереваясь проспать до вечера.

            Она едва успела прикрыться одеялом, когда дверь без стука открылась. Вики еще думала, что это бабуля, когда приятный женский голос произнес:

            - Вика, ты что, заболела? – она прошла мимо неё к окну. Только мама называла ее по-русски – Вика. - И комнату не мешало бы проветрить - у тебя здесь какой-то странный запах.

            Она раздёрнула шторы, открыла окно, и в этой залитой послеобеденным солнцем комнате присела к ней на кровать.

            - Я привезла такие красивые гиацинты, мы высадили их возле беседки, тебе обязательно нужно будет сходить посмотреть, они так быстро отцве…, - ее ласковые руки убрали за ухо растрепанные волосы, поправили одеяло, и Вика даже слегка приоткрыла один глаз, когда мама неожиданно умолкла на полуслове. Она сняла с шеи дочери волос и внимательно его рассматривала, потом слегка загнула одеяло и сняла с ключицы еще один. Она оглянулась – увидела пустую бутылку и два бокала, и слегка потянув носом, наконец, догадалась, что это был за запах – густой специфический запах секса смешанный с мужским одеколоном Лоренцо. Она повернулась и одним рывком попыталась сорвать с Вики одеяло, но этого девушка ей уже не позволила. У Лоренцо оказался еще один недостаток – он был женат на ее матери.

Вики ни за что бы не созналась – да мало ли мужчин во вселенной, покрытых кучерявыми волосами и пользующимися таким одеколоном. Но Лоренцо раскололся сразу – матери не пришлось даже сильно давить – лопнул как пустой орех.  Его раскаянье спустя всего несколько минут было таким же чистосердечным.

            Спать, Виктория, конечно, уже не смогла, и приняв душ, она уже час пила с бабушкой на веранде легкое красное вино, а мать всё орала, и Лоренцо всё скулил.

            - Мне кажется, она собирает его вещи, - предположила Марго.

            - Откуда у него здесь вещи? Наверно, она собирает свои, - невозмутимо возразила Вики.

            - А куда она поедет? – спросила бабушка, - Своего дома у неё нет, квартира во Флоренции принадлежит Лоренцо.

            - Наверно, вернётся к отцу, - ехидно улыбнулась Вики.

            - Свят, свят! - перекрестилась бабушка, - Только не к отцу! Мальчик к старости только начал приходить в себя. Говорит, с какой-то докторшей у него отношения.

Вики искренне хихикнула, и улыбка еще не сошла с ее лица, когда на веранду как разъяренная фурия, влетела ее мать.

            - А ты, ты! – заорала она на Викторию, и то, что она смела улыбаться сейчас, после того что произошло, видимо, подстегнуло её еще больше, - Убирайся из этого дома! И будь ты проклята!

И вышла она так же стремительно, как и вошла.

            - Надеюсь, она не забыла, что это мой дом? – посмотрела Марго на Вики с недоумением, потому что та стала улыбаться еще шире и еще радостней, - Прости, к старости начинаю хуже соображать – он не с тобой ли случайно переспал?

Вики не ответила.

            - Свят, свят! – снова перекрестилась бабушка, - Бедная моя девочка!

            - Ну, почему же бедная! А он был очень хорош! - улыбнулась ей Вики, и когда старушка, осознавая произошедшее снова потянулась рукой по лбу, резко её остановила:

            - Ба, да хватит уже креститься! Не веришь ты ни в богов, ни в чертей, так и сиди уже не причитай!

            - Да сама не знаю, что это на меня сегодня нашло – магнитные бури может какие? Давай, подолью тебе еще, - подняла она бутылку и замерла в ожидании Викиного бокала.

            - А давай! – не заставила себя долго ждать девушка, - И у меня есть тост. За предначертанное!

            - Что это за хрень такая - предначертанное? – удивилась Марго, но поддержать не отказалась.

            - Это такая хрень, что уж если суждено, то суждено и никуда от этого не денешься!

И Вики продолжала пить вино и удивляться тому как всё оказалось просто – ни к чему не обязывающий, даже приятный, а не только целительный секс, и вот к предательству отца уже добавилось проклятье матери и всего полшага до презрения друзей. А ведь изначально она хотела просто выжить.

Глава 5. Пеон

Ровно в десять тридцать утра Дэн позвонил в домофон. Вместо того чтобы просто появится в её квартире как обычно, как делают все алисанги, он позвонил в домофон, и она открыла ему дверь подъезда и ждала теперь на пороге своей квартиры.

            Свежий, бодрый, красивый он улыбался, выйдя из лифта. Из-под распахнутой на груди куртки при тусклом искусственном освещении подъезда ярко пестрели бело-серые ромбы, украшавшие его свитер, показавшийся Еве знакомым.

            - Привет! – сказал он, поднимая ее на руки, когда за ним закрылась дверь. И она обхватила его и руками, и ногами, и если бы у нее еще было несколько пар конечностей, то ими она бы тоже его обняла, и только сейчас она осознала, как безумно по нему соскучилась.

            - Господи, как я по тебе скучал! - сказал Дэн в унисон ее мыслям, и Ева готова была поклясться, что не слышала от него признания искренней.

Он целовал ее так, словно это был их последний поцелуй, и она уже никуда не хотела ехать и жалела о том, что эту ночь тупо спала, одна.

            - Ты готова? - спросил он, когда она все же оторвалась от него, правда, всего лишь сделать глоток воздуха.

            - Ээээ, да, - сказала она неуверенно, потому что не была уверена - к чему именно она сейчас готова.

            - Готова ли ты ехать? – уточнил он и улыбнулся её неуверенности.

            - А, ты об этом! - улыбнулась она в ответ, - Да, конечно! Определенно, да!

            - Отлично, - сказал он с облегчением и виновато потупился, - потому что я так по-козьи припарковал машину, что, если минут через пять мы не уедем, боюсь, у нас могут быть проблемы, - Но, если вдруг тебе нужно задержаться, то пошли все в жопу, и просто не думай об этом, я подожду!

            - Нет, я правда, готова, - сказала Ева, уже натягивая сапоги.

            - Ты был когда-нибудь у Белки дома? – спросила Ева, когда машина спокойно, без шума и неприятностей выехала со двора.

            - Нет, и честно говоря, опасаюсь встретиться снова с глазу на глаз с ее бабушкой, - ответил Дэн.

            - Что, крутая старушенция? – улыбнулась Ева.

            - О, да! Честно говоря, не завидую я Арсению, тем более что она единственная родственница Изабеллы, а у них, у кер, все так сложно, - вздохнул Дэн, - Хотя, она, похоже, относиться к Арсению с большой снисходительностью, так что, можно сказать, ему сильно повезло.

            - Наверно, Изабелле, тоже, - поддержала разговор Ева, - Нечасто встретишь сейчас такую сильную, искреннюю и чистую любовь.

            - Да, я не знаю, как он выдержал, он ведь любит её со школы, - искренне восхитился другом Дэн, - И даже не надеялся, что у него есть шанс на взаимность.

            - Надеюсь, он и дальше выдержит? Ведь я так поняла, что у кер такие строгие правила, что до свадьбы ни-ни, - покачала головой Ева.

            - Ну, я бы точно не выдержал, -  многозначительно улыбнулся Дэн.

            - Я надеюсь, тебе и не придется, - снисходительно улыбнулась она в ответ, - Как ты думаешь, они поженятся?

            - Не знаю, но лично я всеми руками «за», - поделился Дэн, - Мне кажется, они просто созданы друг для друга. И дело даже не в ее бабке. Если его отец согласиться, я надеюсь, мы еще погуляем на их свадьбе.

            - А почему его отец против? – не поняла Ева.

            - Как почему? – не понял её непонимания Дэн, - В этом браке могут родиться только керы, а его семье нужен наследник, ну, или наследница вен. И Арсений единственный ребенок в семье.

            - А вдруг эта миссия, что на нас возложена, может изменить этот порядок вещей, что установлен сейчас про чистокровные браки? – спросила Ева воодушевившись.

            - За меньшее я в этом участвовать и не соглашусь, - сказал Дэн решительно.

            - Ты что намерен выдвигать условия? – удивилась Ева.

            - Да. А может, нет. Не знаю. Мы должны узнать об этом больше, прежде чем принимать решение. - сказал Дэн, и Еве показалось, что это был для него болезненный вопрос.

            - А если они не будут спрашивать твоего мнения? – уточнила Ева, - Если всё уже решено без нас?

            - Ева, пожалуйста, - поморщился Дэн, - Давай мы пока не будем об этом говорить, если можно. Давай просто сосредоточимся на том, что мы хотим сделать сегодня, завтра, сейчас. И будем решать проблемы по мере их поступления.

            - Хорошо, - легко согласилась Ева, - Я говорила вчера с Феликсом. Он не против к нам присоединиться.

Дэн слишком резко нажал тормоз, и машина пошла юзом по скользкой дороге. К счастью, никого ни впереди ни сзади них не было, он сумел выровняться и облегченно выдохнув, поехал дальше, медленно и осторожно.

            - Прости. Испугалась? – искоса посмотрел он на Еву.

            - Нет. Не успела, - улыбнулась она, - Но тебе не нужно нервничать, когда я произношу его имя.

            - Правда!? – удивился Дэн, - Тогда, может быть, ты расскажешь мне кто он, откуда, какие у вас с ним отношения. Не уверен, что нервничать я перестану, но по крайней мере буду хоть что-то о нем знать.

            - Знаешь, - сказала Ева, и в ней вдруг проснулся какой-то бес, но совсем не Баз. Ей вдруг стало так льстить, что он ревнует. А ведь он ревнует? И чтобы убедиться в этом, Ева решила слегка подлить масла в огонь, - Он приходил вчера. Мы поговорили. И единственное, что тебе пока нужно о нем знать – он обещал, что никому не позволит сделать мне больно.

Машина снова угрожающе резко затормозила, но, к счастью, на этот раз на дороге был чистый асфальт, и она только клюнула носом и встала колом.

            - То есть, если я правильно понял, ты спровадила меня вчера, чтобы провести вечер с ним? – спросил он жестко.

И Ева невольно подумала в своем ли она уме?

            - Да, Дэн, - сказала она при этом совершенно спокойно, - это, правда, трудно было назвать вечером - она забежал не более чем на полчаса, но мне действительно важно было с ним поговорить.

Дэн ничего не ответил. Она видела, как играет он желваками, но при этом упорно молчит.

            - И я только вчера узнала, что он, оказывается, тоже алисанг. И он кер.

Дэн глянул на нее коротко и холодно. Она не уверена была в том, что он чувствует. Но пусть он чувствует то же, что она вчера, когда он так легко исчез за руку с Викторией, пропадал с ней где-то несколько часов к ряду и появился, держа её на руках.

            - А как давно ты его знаешь? – неожиданно спросил Дэн.

            - С мая, - и сделав несложные подсчеты, добавила, - Полгода.

Наверно, ревность -  было для него незнакомое чувство. Ева видела, что он был скорее обескуражен, чем зол. К счастью, это не мешало ему ориентироваться. И, судя по тому, что они свернули во двор и втискивались в узкое пространство между двумя припаркованными машинами – они приехали, и все эти выяснения отношений можно было оставить на потом.

            Изабелла открыла дверь в кухонном фартуке с ярко-зеленой силиконовой прихваткой в руке. В квартире божественно пахло настоящей выпечкой.

            - Привет! Проходите, - я как раз достала их духовки пирог, сказала она, снова убегая на кухню, - Дэн, поухаживай за девушкой!

Последнюю фразу она прокричала уже с кухни, но поухаживать за девушкой с другой стороны широкой прихожей вышел Арсений.

            - О, нет, нет. Нет! – заверещал в Евиной голове Баз, - Виктория, ну, зачем?

Ева вздрогнула от неожиданности, и Арсений, взявший у неё куртку, с недоумением уставился на свою руку:

            - Электричеством стукнуло?

            - Да, - невнятно кивнула она, опустив глаза, якобы для того, чтобы снять обувь. Врать было неприятно.

            - Как добрались? – вежливо поинтересовался Арсений.

            - Хорошо, - ответила Ева, улыбнувшись ему в ответ, - Просто замечательно! Но если меня спросят, в каком районе города я сейчас нахожусь – я не отвечу.

            - Я стесняюсь спросить, какой дорогой ты ее вез? Там от её дома ехать минут десять, не больше, - обратился Арсений к Дэну.

            - Так мы минут десять и ехали, - улыбнулся Дэн.

            - Проходите, проходите! Чего вы тут застряли? – сказала, проходящая мимо них с пирогом в руках Изабелла, - Все за мной!

            - Я точно иду туда, где будет этот торт, - сказал Дэн и пошел вслед за Изабеллой, глубоко втягивая носом запах, - Ммммм, как же вкусно пахнет!

Арсений жестом руки пригласил Еву идти впереди него.

            - А что Виктории еще нет? – спросила Ева, входя в просторный зал, посреди которого стоял старинный деревянный стол, накрытый белой скатертью. Она надеялась, что Баз воспримет это как сигнал поделиться с ней тем, что его так взволновало, но теперь он упорно молчал.

            Судя по интерьеру, это был не просто зал, а столовая. Вокруг большого стола, на который Изабелла поставила свой кулинарный шедевр, стояли широкие стулья на гнутых ножках с массивными подлокотниками. Ева ошарашено оглядывалась. Огромная хрустальная люстра; массивные бронзовые подсвечники с настоящими свечами перед зеркалами в тяжелых рамах с двух сторон от камина; пузатый шкаф с посудой, за прозрачными стеклами которого прятался изящный фарфоровый столовый сервиз – это была роскошная столовая в викторианском стиле в приглушенных бежево-коричневых тонах. Единственное что не понравилось Еве -  картина, украшавшая камин. Именно к ней Ева и пошла, чтобы лучше рассмотреть.

            - Нет, - ответила тем временем Изабелла на её вопрос, - Арсений как раз собрался за ней пойти, когда вы приехали. И чего ты ждешь? – обратилась она непосредственно к Арсению.

            - Конечно, приказа, - улыбнулся он в ответ.

            - Будь добр, - мягко обратилась к нему девушка, - Не хорошо, если бабушка выйдет раньше неё.

Он ничего не ответил и просто исчез.

            - Рад слышать, что Алиенора все же решила к нам присоединиться, - прокомментировал ее слова Дэн.

            - Тьфу! Тьфу! Тьфу! – постучала Изабелла по деревянной спинке стула, - Она с утра на удивление в хорошем настроении.

            - Сюда бы телевизор, - сказала, отворачиваясь от картины Ева, а не этот подозрительный пейзаж.

            - Ты что! – в ужасе уставилась на нее Изабелла, потом с опаской обернулась дверь и понизила голос, - Это любимая бабушкина картина! Падение Икара.

            - А, да? – Ева с удвоенным интересом стала заново рассматривать средних размеров полотно, - Это падение того самого Икара, который с крыльями?

Заинтересовался и Дэн. Он подошел и встал рядом, тоже вглядываясь в яркие краски.

 На переднем плане картины в красной рубахе и надвинутой на глаза большой кепке пахарь держался за примитивный плуг, ровными пластами переворачивающий землю. Плуг тянула по холму толстозадая лошадка. Ниже, задрав нос в небо, рядом с отарой овец стоял пастух. Скалы, кораблики, за ними белел и выделялся на фоне садящегося в море солнца терракотовыми крышами нарядный городок. Где во всем этом идиллическом пейзаже был Икар, не понятно.

            - Может, я чего-то не понимаю, но, скажите, где здесь Икар? – Ева беспомощно разглядывала небо, - Причем здесь вообще Икар?

            - Питер Брейгель Старший, - сказал Дэн, - Вариант Королевского музея изящных искусств. Есть еще вторая версия этой картины: там солнце большое и стоит над горизонтом, где ему и положено стоять при таком освещении, а по небу парит Дедал, отец Икара как раз в том месте, на которое ты смотришь – над изображением города.

            - Спасибо, - скривилась Ева, понимая, что он повторяет за Лулу, - Спроси у неё куда упал сынок?

            - Вот, ноги! – неожиданно ткнул Дэн в нижний правый угол полотна и обрадовался, - И перья на воде! Смотри!

            - Господи, боже мой! – она с недоумением уставилась на торчащие из воды голые ноги, - Ни за что бы не нашла! Надеюсь, он умел плавать?

            - Насколько мне известно, нет, - улыбнулась Изабелла.

            - Как глупо! Упасть в воду и погибнуть! – и Еве почему-то было его совершенно не жаль, да и ноги торчали скорее смешно, чем трагично, - Кажется, он поплатился за что-то? Слишком высоко взлетел?

            - Да, и летать толком не смог, и плавать не научился. Бестолочь! - раздался позади Евы незнакомый женский голос, и она повернулась.

Ассоциации с английской королевой при взгляде на эту миниатюрную старушку возникали сами собой. Аккуратно уложенные седые волосы и три жемчужных нитки в вырезе строгого платья только усиливали сходство.

            - Алиенора, - поклонился ей Дэн.

            - Бабушка, это Ева, - представила девушку Изабелла.

            - Хорошее имя, - сказала старушка, и голос ее был сильным и чистым, без старческого дребезжания и пришепетывания, и она смотрела на Еву пристально, слегка прищурив один глаз, словно в прицел автомата.

            - Спасибо, что согласились с нами встретиться, - как можно искреннее ответила Ева, хотя внутренне сжалась под этим немигающим взглядом.

            - Надеюсь, мне не придется об этом пожалеть. В последнее время общение с молодежью дается мне не просто, - сказала она и отвернулась от гостьи, обратившись к внучке, - А где мой будущий зять и вторая девушка?

Изабелла была права – отсутствие гостей в полном составе старушке не понравилось.

            - Они будут с минуты на минуту, - уверенно ответила ей внучка.

Ева машинально посмотрела на часы, которые висели на одной из стен. До назначенного времени оставалось еще минут пять.

            - Что же, в любом случае прошу к столу, - сказала она, делая соответствующий жест рукой, - ждать сидя всегда приятнее, чем стоя. К тому же Изабелла испекла сегодня свой фирменный пирог, что она делает в последнее время редко.

            - Да никакой он не фирменный, скажешь тоже, - улыбнулась Изабелла, - обычный пирог.

            - А я думал это торт, - сказал Дэн, помогая Алиеноре сесть.

            - Может и торт, - пожала плечами Изабелла, - Видите, я даже толком не знаю, как его назвать. Она единственная так и осталась стоять.

Стол был овальный, и Алиенора устроилась во главе его, Еву посадили по левую её руку. Дэн ждал какое из оставшихся четырех мест выберет Изабелла, но она махнула ему рукой на место рядом с Евой, поясняя что ей еще нужно сделать кое-что.

            - Да, да, как минимум тебе нужно снять этот фартук, - сказала Алиенора, устраиваясь поудобнее.

            - Ой, - сказала Изабелла, с удивлением осматривая свой наряд, - Я же совсем про него забыла.

Из прихожей послышался шум, и она вышла.

            - Не люблю секреты, но Изабелла наотрез отказалась мне называть причину, по которой вам понадобилась моя помощь, - хитро прищурившись, обратилась старушенция больше к Дэну, чем к Еве, - Правда, знай я причину, возможно, не сочла бы повод достаточным основанием портить себе выходной. А так – чертово любопытство! Вы уверены, что я могу быть полезна?

            - Абсолютно! – не допускающим и тени сомнения тоном ответил ей Дэн, - Тем более там четко написано: Алиенора, спасибо!

            - Прямо так и написано? Я заинтригована, - улыбнулась она довольно, - Честно говоря, при моем несносном характере, на свете мало есть людей, которые могли бы быть мне за что-то благодарны.

            - Вы на себя наговариваете, - улыбнулся Дэн.

Если она и собиралась ответить, то не успела – в комнату вошли Виктория, Арсений и Изабелла уже без фартука, но с пузатым фарфоровым чайником в руках.

            - Извините за опоздание, - сказал Арсений и поклонился старушке, - Алиенора, это Виктория Шейн.

            - Здравствуйте! – сказала Виктория хрипло, и Дэн поднялся, чтобы помочь ей занять за столом место.

Алиенора едва заметно снисходительно кивнула, ее лицо осталось непроницаемым. Если и связала она разговоры про Шейна и Бирюзовую чуму с «Тайской вечеринки» с именем девушки, то вида не показала.

            - Кофе даже не предлагаю, оно совершенно не сочетается с этим блюдом, - сказала Изабелла, и стала разливать в невесомые фарфоровые чашки горячий ароматный чай.

            - Жаль, - сказала Виктория, - для меня это уже вторая бессонная ночь. Боюсь, без кофе я долго не продержусь.

 И Ева невольно обратила внимание, что выглядит она, действительно, уставшей и словно чем-то расстроенной.

            - Давай я просто чай тебе заварю покрепче, - предложила Изабелла, - На собственном опыте знаю – бодрит не хуже.

Вики кивнула.

            - Мы не учли разницу во времени, приглашая ее, - обратился Арсений к Дэну и добавил для старушки, - В Италии сейчас глубокая ночь. И вчера ей тоже пришлось встать в пять утра.

Он так и стоял, опершись руками на спинку стула справа от Алиеноры и ждал пока Изабелла разольет чай, едва заметная тень скользнула по его лицу, и Ева невольно покосилась на белокурую девушку. Вики буравила его вызывающе мрачным взглядом, но заметив Евино внимание, опустила глаза.

            - Давай я, - сказал он, забирая у Изабеллы чайник, чтобы наполнить чашки с этой стороны стола, и пока Изабелла уходила заварить Виктории индивидуальный чай, он разложил всем торт. Ева рассматривала слои, из которых он состоял. Нижний слой был похож на песочное тесто, потом шел слой ягоды, а сверху ягода была закрыта толстым слоем белого воздушного безе, поджаренного до хрустящей, местами желтоватой корочки. Она тоже затруднялась сказать - это был торт или пирог. Очень хотелось уже его попробовать, но она ждала, когда все займут места за столом.

Наконец, чай был принесен, все расселись, и в полном молчании стали пробовать угощение.

            - Мммннн, брусничка, - как обычно первым подал голос Дэн, - Сочетание изумительное! Безе сладкое, брусника кисленькая. Потрясающе!

Изабелла едва заметно покраснела, но ей было приятно это слышать.

            - Изабелла, очень вкусно! – поддержала его Ева.

            - Я очень рада, что вам понравилось. Я старалась, - улыбнулась она.

Алиенора тоже ела с удовольствием, но делать это в тишине не намеревалась:

            - Я все же настаиваю, чтобы вы уже начали вводить меня в курс дела, иначе после такой колоссальной дозы сахара меня непременно потянет в сон, и я вас покину еще до того, как начну слушать.

            - Хорошо, - Дэн принял удар на себя, - сначала предыстория о том, как Ева появилась на свет.

И он начал рассказывать про встречу Евиной матери с отцом со всеми подробностями, какие знал. К счастью, их было немного, поэтому закончил он довольно быстро словами записки: ««Когда-нибудь ты узнаешь, что я тебя действительно любил. Назови ее Ева. Прости, но я должен вернуться!»

            - И постскриптум: Алиенора, спасибо! – подвел итог Дэн.

            - Очень романтишно, - сказала Алиенора, смягчая произношение слова, но без особой мягкости в голосе, - но так и не пойму, причем здесь могу быть я.

            - У меня есть фотография, - ответила Ева и открыла нужно изображение.

            - Документы – это уже интереснее, - сказала старушенция, беря из рук девушки телефон, - Пока ничего нового. Видимо, это записка.

            - Да, а перед ней фотография, - сказала Ева и пальцем сменила изображение.

Алиенора равнодушно посмотрела на экран. Обреченно вздохнула в полной мучительного ожидания тишине. И когда Ева уже готова была со скорбью принять, что Алиенора Кастиниди не имеет к этому никакого отношения, старушка вдруг прищурилась и подвинула телефон ближе.

            - Какого цвета у тебя глаза? – глядя все еще в телефон, а не на Еву спросила она.

            - Синего,- ответила Ева, замирая.

            - Как звали твоего отца?

            - Пеон, - ответила Ева, не задумываясь и коротко глянув на Дэна, заметила, как он подавил улыбку.

            - А в каком году ты родилась? – посмотрела старушка на Еву, - Хотя, зачем я спрашиваю? Тебе явно меньше пятидесяти.

Она поднесла телефон прямо к глазам, явно пытаясь лучше разглядеть Евиного отца, Ева помогла ей, сделав изображение больше, и крестила под столом пальцы всё еще надеясь на удачу. По лицу Алиеноры ничего невозможно было понять.  И вдруг она положила телефон на стол, зажмурилась и зажала пальцами переносицу. Секунд через двадцать гробовой тишины, которые показались бесконечными, она открыла полные слез глаза.

            - Я не уверена, что это может иметь какое-то отношение к тебе, - наконец сказала Алиенора, промокая глаза салфеткой, - И это было лет шестьдесят назад. Мне тогда было, примерно, столько же лет как вам сейчас. Вы, кстати, ешьте, ешьте, чай пейте, пока он совсем не остыл, - она посмотрела в почти полную Евину кружку, - Чего вы застыли как истуканы?

Движение за столом кое-какое появилось: Дэн начал жевать, Виктория одним глотком допила свой чай, Изабелла положила на стол вилку, которую зажимала в руке, а Арсений просто откинулся на спинку стула, готовясь внимательно слушать.

Алиенора не заставила себя ждать и, пошмыгав носом, заговорила тихо и медленно.

            - Я работала в тот год с архивами одного музея и обнаружила совсем ветхий отрывок рукописи неизвестного античного автора. Описывалась какая-то битва, всего несколько предложений, но неожиданно, она ожила, и я оказалась на поле сражения. И первое что я увидела – был истекающий кровью воин.  Не задумываясь, я кинулась ему помогать, стала стягивать с него доспехи. Он был еще совсем мальчик, светловолосый кучерявый мальчик с пронзительно синими глазами, смотрящими в небо. Ему уже не было больно, но он был еще жив. Я пыталась остановить кровь, зажимала руками его рану. Я даже успела подумать: «Сейчас бы его в нашу операционную», когда глаза его остекленели.  Я увидела летящее в меня копье и моментально перенеслась назад. Но оказалась не в музее, а как раз там, о чем последнем подумала – на полу в операционной. И я была в шоке, когда увидела рядом с собой бездыханное тело этого юного вояки.

Она ненадолго замолчала, глотнула чай, перевела дыхание, сделав несколько глубоких вдохов. Никто не шелохнулся и в глубокой тишине она продолжила.

             - Наши врачи, к счастью, не задают лишних вопросов. Парень тут же оказался на операционном столе. Его сердце завели, его раны залатали. Потом он долго лежал у нас в госпитале. Я его навещала, он был стабилен, но никак не приходил в себя. Но я все равно с ним разговаривала. Однажды я сказала, что все зовут меня Нора, но мне больше нравиться мое полное имя - Алиенора. Оно редкое и красивое. И вдруг он очнулся. Он был испуган, беспокоен, дезориентирован, хватался за свой отсутствующий меч, пытался уйти. Я очень испугалась и хотела бежать за доктором. Но также внезапно он вдруг схватился за голову и затих. «Мой меч?» – наконец спросил он, превозмогая боль. «Остался там!» - и я даже махнула рукой в неизвестном направлении в подтверждение своих слов, но он понял и согласно кивнул. Его повязка кровила, из-за сорванных датчиков монитор пищал - с минуту на минуту в палату должны были прибежать врачи. «Как тебя зовут?» - спросила я.

И он поднял на меня свои невероятные синие глаза и смотрел долго и пристально, но наконец, ответил: «У меня много имен. Меня зовут Ситалк – дарующий хлеб, Ферей – страж дверей, Эпикурий – помощник и еще сотни прозвищ, но самое любимое из них Пеон – так называла меня мать, но имя, под которыми я буду известен в вашем мире – Феб или Аполлон».

            - Аполлон!? – не выдержала Ева.

Алиенора посмотрела на неё с удивлением, словно первый раз увидела.

            - Вот я тоже не поверила, - кивнула она девушке, - «Аполлон, который брат Артемиды и сын Зевса?» - пыталась я блеснуть познаниями древнегреческой мифологии, но он в ответ только поморщился. Я подумала от боли, потому что он снова лег, прежде чем ответил, но ему не понравилось упоминание отца. «Я сын Лето и внук титанов. Я Аполлон Гиперборейский» - сказал он и замолчал, когда в палату пришли врачи. Я была там лишняя, меня попросили выйти. Но мне и так уже было пора и я ушла, а когда пришла на следующий день – его уже не было.  Я так и не узнала, что это была за битва, даже ветхий пергамент рассыпался и стал бесполезен. Мне было жаль, что так и не удалось с ним как следует поговорить. И я помню, когда узнала, что он сбежал, в сердцах воскликнула: «Хоть бы спасибо сказал!»

Алиенора вздохнула и улыбнулась.

            - Что-то мне подсказывает, что это - то самое несказанное «спасибо!», - предположила старушка.

            - Да, жаль, что ты не узнала больше, - первой нарушила молчание Изабелла.

            - Жаль, - согласилась Алиенора, - но, мне кажется, это вряд ли что прояснило для Евы сейчас. Наши спецы сказали, что эта битва состоялась даже раньше Троянской войны, и манускрипт был написан задолго до Гомера. А этому мальчику, которого я как-то притащила в наше время, было лет 12. Если он остался здесь, подрос и встретил через 10 лет твою мать – судя по фотографии ему на ней уже лет двадцать, то эта встреча должна была состояться где-то в 1965 году.

            - Моя мама родилась в 1970-м, - уточнила Ева.

И Алиенора с сожалением развела руками.

            - Троянская война была в 12 веке до нашей эры, - вмещался Арсений, - и там столько всего было до неё!

            - Но мне сказали, что я рождена от Бога, - улыбнулась Ева.

Арсений попросил телефон и стал внимательно рассматривать фотографию. Больше сказать было нечего, все снова молчали ошарашенные невероятной новостью.

            - А разве вы, вены, не умеете использовать фотографии для своих перемещений? – подала голос Виктория и тоже попросила посмотреть фото.

            - Умеем, - спокойно ответил Арсений, подавая ей телефон, - только они должны быть бумажными.

            - Так это явно бумажная фотография, - сделала она вывод.

            - Ева, ты говорила, она хранится у мамы? – уточнил Дэн.

            - Да, - и фотография, и записка, - подтвердила она.

            - Ты можешь её принести? - спросила Вики.

            - Наверно, - неуверенно произнесла Ева.

            - Так давай я схожу с тобой, раз ты такая трусиха, - ответила Вики с презрением.

            - Она сама не умеет перемещаться, -  ответил за Еву Дэн.

            - Да?! Точно! Как же я могла забыть! - воскликнула Вики с издевкой, - Так пошли!

Она решительно встала и подошла к Еве.

            - Вик, ты и так после двухдневного недосыпа не в себе, - напомнил ей Арсений, и обратился к Еве, - Который час в том городе, где живет твоя мама?

Ева снова посмотрела на часы, сделала в уме подсчеты.

            - Если я ничего не путаю с этими переходами на летнее/зимнее время, то десятый час утра, - ответила она, - Обязательно это делать прямо сейчас? Воскресенье, они должно быть дома.

            - Да! – прорычала Вики прямо у неё над ухом, - Раз ты до сих пор не догадалась это сделать, то именно сейчас самое время.

Глава 6. Первая ссора

- О, я бы с удовольствием посмотрела на этого парня еще раз, - неожиданно заявила Алиенора, - когда настоящая фотография оказалась у нее в руках.

            - Бабушка, ты же не собираешься… - начала Изабелла.

            - Именно собираюсь! Мальчик мой, скажи, это же живая фотография, - обратилась старушка к Арсению, протягивая еще не пожелтевшую от времени фотографию.

            - Да, - ответил Арсений Алиеноре, едва взглянув, - Вы даже одеты вполне по погоде.

            - Тогда не ждите нас быстро, - улыбнулась она, тяжело поднимаясь со стула. Арсений подал ей руку, чтобы помочь подняться и когда она ему хитро подмигнула – они исчезли.

            - Потом будет говорить, что из-за меня она забыла сумочку, - сокрушенно покачала головой Изабелла. Её голова еще качалась, когда Арсений вернулся, один.

            - Бэл, будь добра, бабушкину сумочку, - обратился он к своей девушке, улыбаясь.

            - Конечно! Легко! – сказала она недовольно, но всё же вставая.

Ева все это время рассматривала записку. Она чувствовала, что эта записка тоже может для неё ожить, но она никак не могла сделать это самостоятельно. Она еще не умела, хотя теперь точно знала, что могла. Сейчас ей всё еще нужен был кто-то из алисангов.

У них с Дэном так легко получилось принести эти её семейные реликвии. Мамина квартира была пуста, а Ева точно знала, где они лежат. Она не стала тратить время впустую, просто достала конверт, и они вернулись. Она злилась на себя, что, действительно сама до этого не додумалась, но ей как-то было не до этого.

            - Дэн, может ещё чаю? Пирога? – спросила вернувшаяся хозяйка дома.

            - Спасибо, - ответил Дэн и улыбнулся.

            - Спасибо, да или спасибо нет? – уточнила девушка.

            - Спасибо, не сейчас, - еще шире улыбнулся он, - Тоже хотела с ними пойти?

            - Нет, - решительно ответила она отказом, - Моя бабушка и так-то не подарок, а в таких вот вылазках просто невыносима.

            - Почему? – удивилась Виктория.

            - Потому что она безбашенная, - улыбнулась Белка, - Мне порой кажется, это я ее мудрая бабушка, а она моя капризная внучка.

            - А где твоя мама? – спросила Вики то, что никто открыто не отваживался спросить у Изабеллы.

            - В Замке Кер, - ответила Изабелла, не поднимая глаз от тарелки – она внезапно решила отломить еще кусочек пирога.

            - Бэл, прости, я плохо еще в этом разбираюсь, - виновато уточнила Ева, - Она умерла?

            - Физически – нет, - Изабелла посмотрела на Еву смущенно, - Но можно сказать, что для этого мира она потеряна.

            - А твой отец? – продолжала Виктория свой допрос, но Ева её перебила:

            - Значит, ты так же как Арсений выросла практически без матери?

            - Да, и как ты совсем без отца, - Изабелла упрямо смотрела только на Еву, - С детства у меня были только бабушка и дедушка.

            - Тогда тебе, можно сказать, повезло, - поддержал их разговор Дэн.

            - И о твоём отце совсем ничего неизвестно? – не унималась Вики.

            - Совсем ничего. Даже меньше, чем известно Еве о своем, - наконец посмотрела в сторону Вики Изабелла.

            - Странно, - пожала плечами Вики, но, наконец, унялась.

            - Большое спасибо за пирог, - сказал Дэн и поднялся, - Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину?

Девушки не возражали, и он вышел. Стояла мучительная тишина. Было слишком много вопросов, которые им можно было обсудить, но ни один из них не хотелось поднимать.

            - Вики, возможно, они еще нескоро вернуться, - обратилась к девушке Изабелла, - могу предложить тебе свою кровать чтобы отдохнуть, или Дэн проводит тебя и снова заберёт из дома, когда бабушка вернется?

            - Спасибо, предложение заманчивое, - как-то неоднозначно улыбнулась девушка, - но нет. Да, я устала, я не выспалась, но, если оставлю вас вдвоем, мне будет казаться, что вы перемываете мне кости, и я ни за что не усну.

И она снова улыбнулась, но теперь натянуто, одними губами.

            - Можно подумать, если у нас будет такое желание, мы не сделаем этого потом, - возразила Ева, стараясь превратить это в шутку, - Или ты теперь неотступно будешь ходить за нами следом?

            - Нет, но я подумываю о том, чтобы перебраться к отцу, пока эта разница во времени меня не доконала раньше всего остального, - поделилась она.

            - А вы в хороших отношениях с отцом? – обратила Ева её оружие – неудобные вопросы в лоб – против неё самой.

            - В натянутых, - ответила Вики, - но это из-за моей болезни. Он слишком сильно из-за этого переживает, а меня это раздражает.

            - Это не удивительно. Ты же его единственная дочь, - оправдала Шейна Изабелла.

Виктория поморщилась, но ничего не ответила, она посмотрела на Еву и словно отвечая ударом на удар задала свой вопрос:

            - Скажи, ты вчера сказала, что знаешь кто такой Украденный у смерти и что зовут его Феликс. Откуда ты знаешь, что Украденный у смерти именно он?

И до Евы только сейчас дошло, что она знает это от Бази. Она понятия не имела почему Феликс - Украденный у смерти. И ей сейчас ничего не остается, как рассказать, видимо, правду про Баса.

            - Да, я тоже хочу знать откуда ты знаешь Феликса, и кто он вообще такой, - Дэн вернулся и занял свое прежнее место рядом с Евой.

Меньше всего Еве хотелось рассказывать про Феликса в присутствии Дэна, но разве у неё был выбор?

            - Феликс – мой друг, - сказала Ева и выразительно посмотрела на Дэна, - Просто друг. Познакомились мы случайно – оказались рядом на концерте. Потом он подвез меня до дома.

            - И вы начали встречаться? – задал наводящий вопрос Дэн, Виктория злорадствовала молча.

            - Нет, мы никогда не встречались в том смысле слова, которое ты сейчас в него вложил, он вчера первый раз в моей квартире прошел дальше прихожей, - Еву вдруг взбесил этот допрос, она не повышала голос, даже наоборот, старалась говорить тише, но от этого казалось, что она шипит как змея, - И, знаешь, вас с Викторией вчера не было достаточно долго, может ты лучше объяснишь почему ты пришел пьяный, без тапочек, в вывернутой наизнанку футболке и к тому же принес её на руках?

            - Как интересно, - нагнулась поближе к столу Вики и обратилась к Изабелле, - А ты хотела отправить меня спать, когда здесь такое? Это что, ревность?

            - И сейчас я жалею, что не настояла на своем предложении, - ответила ей Белка хмуро.

            - Вики, как тебе не стыдно!  - внезапно обратился Дэн к девушке, - Мало того, что экономка Арсения не простит мне потерю её любимых «птичек», так еще пришлось одеваться в темноте в впопыхах – и всё! Нас спалили! А я говорил – нужен свет!

            - Я же не знала, что без света у тебя ничего не получается, - пожала плечами Вики.

            - Поила тебя Вики тоже насильно? – похоже правдивых ответов на свои вопросы ей от него не дождаться, но ничего, ей есть чем крыть.

            - Нет, что ты! Как ты могла такое подумать! Пили мы на брудершафт. Понимаешь, там у них в Средневековье так принято – все пьют на брудершафт и потом целуются. И так весь вечер.

            - Жаль, что нам с Евой там никто ничего не наливал, - пришла на помощь Изабелла, - Спорим, мы бы вас перепилили! А вы какие-то слабенькие - наклюкались до соплей.

            - Да, жаль, что мы не пошли! Хотя, погоди, вы же нас и не звали! Твой долг врача и клятва Гиппократа, видимо, так жгли тебе пятки, что ты слинял, едва тебя поманили пальцем, - не унималась Ева.

            - Точно! Так вот куда делись тапки – пали жертвой долга! То-то мне казалось, что пахнет паленым!

Изабелла хмыкнула и улыбнулась. Виктория наслаждалась этой перепалкой – прямо сияла от счастья. Дэн потешался, и пусть он просто пытался таким образом защититься от её нападок, Еве казалось, что он смеется над её чувствами.

Она встала и вышла. Она понятия не имела куда идет по этой большой квартире, просто шла прямо, пока не уперлась в окно кухни. Невыносимо хотелось плакать. Если бы она могла, то ушла бы прямо сейчас, но у неё было человеческое тело – его нужно было сопровождать до дома.

            - Скажи мне свой адрес, - попросила она, пришедшую вслед за ней Изабеллу, - Я хочу вызвать такси.

            - Мне очень жаль, Ева, что так получилось, но мне кажется, он просто невыносимо ревнует тебя к этому Феликсу, кем бы он ни был. Я ни разу еще не видела Дэна в таком состоянии, - уговаривала её подруга, - К тому же ты спровадила его вчера домой.

            - Ты-то откуда знаешь? – Ева листала телефонную книгу, но никак не могла сосредоточиться на том что она искала.

             - Господи, если тебе и стоит его к кому-то ревновать, то это к Арсению – они до полночи шушукались вчера на кухне!

Ева улыбнулась.

            - Всё равно поеду домой, - она нашла наконец, номер такси, - Не могу больше видеть эту пиявку! И обсуждать с ней ничего не хочу!

            - Она просто глупая больная девочка, которая скоро умрет, - заступилась за неё Изабелла.

            - Правда? – Ева так и не нажала на вызов, - Мне кажется, ты сильно её недооцениваешь, Изабелла. Это я скоро умру, а у неё есть шанс вылечиться, и она сказала, что будет бороться за Дэна.

            - Погоди, погоди, - Изабелла непонимающе хмурилась, - Давай по порядку! Ты скоро умрешь? С чего бы вдруг?

            - Такая моя роль в этой истории – я должна отдать кровь, душу и тело, а сама погибнуть. Так сказано в этом моем предназначении, так решил мой папаша, чтобы ему там икнулось -будь он хоть трижды Аполлон, - Ева все еще злилась.

            - Только ты? А остальные?

            - Вроде только я, - ответила Ева и она не стала смотреть на Изабеллу в этот момент, потому что увидеть облегчение на её лице оттого, что её ненаглядный Арсений будет жить ей сейчас вообще не хотелось.

            - Если ты должна умереть, то поверь, никто из парней не станет в этом участвовать, - заверила её Изабелла, - А Дэн знает?

            - Ну, как бы не должен, потому что эта пиявка разговаривала со мной пока он спал, но мне кажется, он всё слышал.

            - Тогда я понимаю, о чём они говорили вчера на кухне, и почему рады были от меня избавиться, - уверила её девушка, - Поверь, если что-то знает Дэн, это знает и Арсений – так было всегда. И я уверена, Дэн этого не допустит.

            - Не знаю, - покачала головой Ева, - На счет Дэна я уже не уверена, а вот Феликс сказал, что не допустит этого ни за что.

            - Чувствую, хотя бы в этом, а они точно поладят, - улыбнулась Изабелла, - А что за шанс есть у Виктории?

            - Вот этого я не знаю, - пожала плечами Ева, - Но она хоть и пыталась мне доказать, что в лучшем положении чем я, но сама в свой шанс не верит. И на что в этой борьбе за Дэна рассчитывает – мне не понятно.

            - С чего она вообще взяла, что имеет право за него бороться? – удивилась Белка.

            - Наверно, просто привыкла получать желаемое, - пожала плечами Ева, - И, знаешь, если Дэн всё слышал и уже рассказал Арсению, то ты одна получаешься в полном неведении. Это как-то несправедливо.

            - Я не верю в справедливость, - улыбнулась Изабелла, - но даже если они ничего не знают, ты можешь со мной поделиться, если тебя это тяготит.

И здесь Еву прорвало как плотину и слезы полились из её глаз на плечо подруге водопадом.

            - Ну, почему? Почему именно сейчас, когда он мне так нужен? Когда я не понимаю кто я и что мне вообще со всем этим делать, он стал вести себя так мерзко, - всхлипывала она.

            - Я думаю, все мы сейчас в таком положении. Все мы не знаем, что делать и ничего не понимаем, - утешала ее Изабелла.

            - Нет, Феликс знает, - она отпустила Белку, чтобы взять салфетку, - Он приедет и всё нам расскажет. И я не умру.

            - Ты хотела рассказать про ваш разговор с Вики.

            - Да, - всхлипнула Ева, и опустилась на стул, - она сказала, что бабушка ей нагадала, что она скоро умрет, но до этого она встретит Иисуса Христа в женском облике. Откажется от лекарства, которое может её спасти. Повстречает овцу в волчьей шкуре. Соврет богу. А ещё… О, господи!

Ева встала от потрясения и уставилась на Изабеллу, осознав какую-то страшную истину.

            - Она сказала, что любит Дэна и будет за него бороться, а потом в этом странном предсказании были слова, что прежде чем умереть – она убьет того, кого будет любить больше всех на свете. Она собирается забрать его с собой!

И Ева решительно направилась к двери.

            - А мы оставили его там с ней вдвоем!

            - Ева, не паникуй! – остановила её Изабелла за руку, - Поверь, сейчас там в столовой ему ничего не грозит. К тому же, с чего ты взяла, что именно Дэна она так любит – она видит то его второй раз в жизни, и знает всего два дня.

            - Не понимаю, - уставилась на неё Ева, - но вчера она так убедила меня в своих чувствах, что мне показалось - она любит его всю жизнь.

            - Наверно, она просто умеет убеждать, - спокойно ответила Изабелла, - Все азуры имеют дар убеждения, особенно сильно он действует на людей – а ты наполовину человек.

            - Да, Феликс тоже сказал мне, что они могут попробовать воспользоваться моей слабостью и неопытностью, и просил не ходить в прошлое, пока он не вернется.

            - Мне уже нравиться этот парень, - улыбнулась Изабелла, - Пошли в мою комнату, вытрешь свою размазанную тушь, а я пока пойду их там проверю.

            Комната Изабеллы была светлой и очень скромно обставленной. Ничего лишнего и всё очень строго. Кровать, шифоньер, письменный стол, стул и шкаф с книгами. После дорогой изысканной столовой с камином эта комната больше походила на комнату прислуги. Ни картины какой на бледных обоях, ни статуэтки, ни рамочки с фотографией. Только грубый деревянный письменный стол украшал современный светодиодный светильник и свежий глянцевый журнал. Из письменного ящика Изабелла достала небольшое зеркало, поставила перед Евой и ушла.

            - А если ты захочешь увидеть себя в полный рост? – спросила Ева, возвращая зеркало на место, когда хозяйка комнаты вернулась.

            - Я открою шкаф, - и продемонстрировала большое зеркало на внутренней стороне двери, - Вообще-то оно подразумевалось снаружи, но спать лицом к зеркалу мне как-то было неуютно, поэтому его перевесили.

            - Прямо камень с души, - улыбнулась Ева, - с телевизорами у вас тоже, вижу, напряжёнка.

            - Нет, есть один, - ответила девушка, – в бабушкиной комнате, но его купили совсем недавно, после дедушкиной смерти, чтобы хоть чем-то бабушку отвлечь. Но всё равно она его не любит и включает редко.

            - Ты прости, я не критикую, мне просто непривычно то как вы живете, поэтому я и спрашиваю, - извинилась Ева.

            - Ничего, спрашивай! Мы, действительно, живем очень скромно, но у кер так принято. А еще керы живут полностью на содержании, то есть на то, что нам платят как алисангам. У нас нет возможности вести бизнес или работать где-то дополнительно, мы работаем в архивах, библиотеках, музеях и большая часть состоит на службе в Замке Кер, а это как ты понимаешь, не самые доходные места.

            - Дело даже не в деньгах, и не в керах отдельно, - пояснила Ева, - Все алисанги словно из какого-то темного времени пришли и так и застряли в нем. Эти картины, бумажные фотографии, рукописи, манускрипты, какие-то пророчества, древние традиции, замки, гравюры, винные погреба и черт знает, что еще. А весь мир работает на компьютерах, фотографирует телефонами, ест фаст-фуд и общается в соцсетях.

            - Ты бесконечно права, - сказала Изабелла, и поскольку второго стула не было, а на кровать садиться, видимо, у них было не принято, она так и стояла посреди комнаты, - Мы совершенно не развиваемся, и наши способности не совершенствуются со временем. И с размножением у нас как-то всё неправильно. Скорее всего - это правда, что мы застряли и мы вымираем, как бы грустно это не звучало.

            - Мне очень, очень жаль, - вздохнула Ева, и чтобы сменить грустную тему взяла со стола журнал, - Твоё?

            - Нет, бабушкино, - улыбнулась Изабелла, и Ева улыбнулась в ответ, решив, что она шутит, но Изабелла продолжила, - Я иногда беру у нее почитать, она же любит рассматривать картинки, причем предпочитает полуголых парней.

Ева посмотрела на неё удивленно, но поверила. Изабелла подошла и немного полистав журнал открыла его на развороте.

            - Вот это её любимая реклама, - подала она журнал Еве.

            - Реклама мужского белья? – Ева была в шоке, но не от вкусов престарелой женщины, - Я точно знаю кому еще кроме тебя в этой теплой компании понравится Феликс.

Она ткнула пальцем в блестящую страницу.

            - Позвольте представить, Феликс Ранк, собственной персоной.

Изабелла выхватила у неё журнал.

            - Ты шутишь? Вот этот мускулистый мачо, стягивающий с себя трусы? – Изабелла была потрясена. Ева кивнула, - Я в шоке! Нет, я в шоковом шоке! А Дэн знает? – Ева покачала головой отрицательно, - Твою мать!

            - Ты ругаешься как сапожник, - укоризненно заметила ей Ева.

            - Насрать! – произнесла Изабелла смачно, - Он и в жизни такой красавчик или это всё фотожоп? Впрочем, - не дала ей ответить подруга, - Эти азуры все как с картинки.

            - Кто бы говорил! – усмехнулась Ева, - И, кстати, он кер.

Изабелла посмотрела на неё как на умалишенную.

            - Ты ничего не перепутала? На меня посмотри! Не бывает блондинов-кер! Или он крашеный? – и сама себя перебила, - Да разве можно так покраситься? Видно же – азур.

            - Он сказал, что кер. Значит, кер, - возразила Ева, - А что там делает эта парочка в столовой?

            - Собирают пазлы на полу.

            - А где они их взяли? – удивилась Ева.

            - Я дала. Предлагала расчистить им место на столе, но они предпочли ползать по полу. Боюсь, бабушка как раз на кого-нибудь из них приземлиться, когда вернется, но моё дело предложить.

Она так и положила развернутый журнал на стол, и все также стоя до сих пор в него косилась.

            - Ну, ты как? Передумала ехать? Зря ты его ревнуешь, Ев, - снова заговорила про Дэна Изабелла, - он такой правильный, и порядочный, я бы даже сказала скромный. Он не станет тебя обманывать. У него да – это да, а нет – значит нет. И если он с тобой – ни у одной Вики не будет шанса встать между вами. Только ты тоже не пудри ему мозги, если ты с Феликсом. Он всё же мой друг – я не хочу, чтобы ты сделала ему больно.

            - Я с Дэном, Изабелла, с Дэном. Но Феликс – тоже мой друг, - предупредила Ева, - и я тоже не дам его в обиду.

Изабелла покачала головой в ответ на её слова и вышла – она всё же была хозяйкой этого дома и не могла сидеть с Евой бесконечно.

Гнев Евы прошел, обида испарилась, и она уже скучала по своему упрямому ревнивцу, где-то там в нескольких шагах от неё собирающего пазлы. Но где же найти в себе силы сделать эти несколько шагов? А Ева никогда не казалась себе сильной: неприятных ситуаций она старалась избегать, трудности обойти стороной, конфликты пересидеть в сторонке. Наверно, ей и не суждено было быть ни сильной, ни смелой. Её же выбрали на роль жертвы – жалкой бесполезной овечки. Овечки не сражаются, овечки, забившись в уголок, тихонько блеют в сторонке. И как настоящая трусливая овечка она осторожно выглянула в дверь, потом на цыпочках дошла до двери в столовую и прислушалась. Тишина! Где-то там в кухне Изабелла гремела посудой, но из зала не доносилось ни звука. Она сделала мучительно долгий вздох чтобы успокоиться и шагнула в столовую. И сразу наткнулась на внимательный взгляд того, по которому так соскучилась. Он сидел вполоборота к ней на полу и держал в руке один из нескольких сотен кусочков пазл. Он помахал ей рукой, подзывая к себе и прижал палец к губам, призывая к тишине – напротив него, с той стороны раскинувшегося по полу пазлового моря свернувшись калачиком прямо на полу мирно спала Виктория.

Ева села к нему на пол, он прижал её к себе как потерянное сокровище и тихонько шепнул на ухо:

            - Прости меня!

            - Ты меня тоже, - произнесла она одними губами, но он услышал и кивнул в ответ.

Ева покосилась на спящую девушку – под головой у неё лежал свитер в серо-белых ромбах.

Глава 7. Аполлон

День был пасмурный. Деревья за окном немилосердно качались – поднялся ветер. По свинцовой мути неба угадывался вечер, но упрямые часы в столовой показывали два. Так же упрямо и болезненно про обеденное время напоминал желудок - пирог давно провалился и снова хотелось есть. Было очень неловко перед Изабеллой – они рассчитывали пробыть здесь не больше двух часов и ограничиться чаепитием, но ожидание снова затягивалось. Дэн кое-как поднялся, разгибая затекшие ноги, потом помог встать Еве, и на негнущихся ногах они побрели в кухню. Отдать должное всё понимающей Изабелле – она что-то готовила, и они с радостью взялись помогать. Ева чистила картошку, Дэн, конечно, над ней подшучивал, но Ева была рада, что хоть чем-то может им помочь. Дэн колдовал над мясом. Изабелла резала овощи на салат. Пахло луком, свежими огурцами, пряностями, и невольное ощущение подготовки к празднику и предвкушения обеда наполняло душу радостью. Говорили шепотом – интуитивно никто не хотел пробуждения Виктории и появления ее здесь в кухне со своим злым лицом и жесткими допросами. Дэн чуть всё не испортил, отбивая мясо, но оказалось, двери закрывались плотно и до кухни было далековато – все облегченно вздохнули, когда мясо закончилось, но Виктория не пришла.

            - Я надеюсь, эта духовка выдержит еще одно блюдо за сегодняшний день? – Дэн с сомнением смотрел на старый агрегат не внушавший ему доверия.

            - Конечно, выдержит, - улыбнулась Белка, - Она же ровесница моей бабушки, а моя бабушка еще о-го-го! Кстати о бабушке. У меня вот сомнения: поставить на стол повседневные тарелки – и она меня убьет за неуважение к гостям, но, если что-то случиться с её фамильным сервизом – я умру сама с горя от потери бесценного фарфора.

            - Не, нам твоя смерть аппетита явно не прибавит, а ту старушку еще дождаться надо, так что ставь рабочие тарелки и не думай об этом, - убеждал Дэн девушку.

            - Вот эти тарелки ты назвала повседневными? – Ева с недоумением уставилась на тонкую белую изящно ребристую тарелку.

            - Да, бабушка называет их скучными, безликими и слишком простыми, - ответила Изабелла, - И она терпеть не может разномастную посуду на столе, а их осталось всего пять.

            - Мы можем есть с одной тарелки, - посмотрел Дэн на Еву, оценивая её реакцию.

            - Да, я бы сказала мы можем посидеть за одной тарелкой, но есть будешь только ты, - улыбнулась она в ответ, - Мне же достанутся крошки от твоей еды.

            - Ева, не переживай, я что-нибудь придумаю, голодной не останешься, - похлопала её по плечу подруга, - Ну, как не оттягивай, а Викторию будить всё же придется – я пошла накрывать на стол.

            - А может, мы на кухне поедим? – робко спросил Дэн.

            - Нет! Мужайтесь! – коротко ответила она и вышла со стопкой посуды в руках.

            - Мы мужаемся! Мы очень мужаемся! - Дэн тут же притянул к себе Еву и начал целовать, - Этот поцелуй мог бы быть бесконечным, но намного быстрее чем хотелось по коридору послышались легкие быстрые шаги возвращающейся хозяйки, и он с сожалением отстранился.

            - Пойдём мне немного поможешь, - сказала Изабелла Еве, вручая ей коробку с бокалами и салфетки, а сама понесла какой-то чемодан. Дэн проводил Еву печальным взглядом как ускользающую мечту.

            - Ты куда-то уезжаешь? – спросила Ева, подозрительно косясь на чемодан.

            - Да, подальше от ваших поцелуев, - улыбнулась Белка.

В подозрительном чемодане оказался набор столовых приборов – Изабелла стала доставать затейливо украшенные вилки и ножи.

С немного помятым лицом и слегка осовелыми со сна глазами Вики помогала им расставлять посуду. Краем глаза Ева заметила, что пазлы с полу исчезли, и ей немного стало жаль их с Дэном усилий – они собрали довольно приличный кусок с мордочками двух котят по центру.

            - В следующий раз дособираете, - проследила за её взглядом обиженного ребенка Изабелла.

            - Я думала уже вечер, а еще только четвертый час, - миролюбиво пробубнила Вики.

            - Да, похоже будет снег, - ответила ей Ева.

            - Хоть бы пошёл! – загадала Вики, - Так хочу снег и метель. Если начнется – точно пойду гулять!

            - Отлично, будет кому почистишь машину, если начнется снег, - сказал Дэн, улыбаясь, - Бэл, мясо нести прямо в противне или будем выкладывать куда-нибудь?

            - Конечно, в противне, - ответила за неё Ева, - вот еще делать нечего – лишнюю посуду пачкать!

            - Да мне не сложно помыть, - ответила Изабелла как настоящая хозяюшка, - Не пострадал бы вид, да и вкус при перекладке.

            - Я всё понял,- сказал Дэн, - давай неси на что поставить противень, а я за мясом.

Нежное сочное мясо под слоем нарезанной тонкими ломтиками картошки с хрустящей корочкой запеченного сыра сверху – обед удался на славу. Сначала все были голодны – поэтому ели молча, а после плотного обеда навалилась такая истома, что говорить было просто лень. Еве казалось, что они напрасно тратят время просиживая его здесь в ожидании своих путешественников. Погода тоже явно способствовала полноценному послеобеденному сну. Ева лениво допивала вино – хотелось лечь по недавнему примеру Виктории хоть на пол.

- Не знаю, стоит ли убирать со стола, - сказала Изабелла, - честно говоря, у меня пока просто нет сил. Предлагаю пойти в гостиную – там по крайней мере можно будет вытянуть ноги.

- Здесь ещё и гостиная есть? – удивился Дэн, он шутливо подталкивал кое-как поднявшуюся Еву в спину.

Гостиная оказалась в глубине квартиры – за одной из закрытых дверей в прихожей оказался коридор, который мимо комнаты бабушки и кабинета деда и привел их в это немаленькое помещение. И снова вычурный викторианский стиль, та же нежная бежевая цветовая гамма, хрусталь, подсвечники, камин, картины. От столовой эту комнату отличало отсутствие стола, но зато присутствие двух огромных мягких диванов напротив друг друга. Ева интуитивно направилась к одному из них, но внимание ее отвлек широченный подоконник одного из полукруглых окон с мягким матрасом, подушками и пледом. Еву с непреодолимой силой потянуло в этот уютный уголок и забравшись с ногами она с наслаждением откинулась на подушки. К сожалению, место здесь было только на одного, но Дэн, кажется, уже занял горизонтальное положение на одном из диванов. Из окна открывался потрясающий вид на все же начавшуюся на улице метель.

- Уверена, это твоё любимое место в доме, - сказала Ева подошедшей к ней Изабелле, и не дав ей раскрыть рот, добавила, - Только не говори мне, что оно бабушкино!

- Нет, - с легкой грустью улыбнулась Изабелла, - но когда-то оно было маминым.

Ева подвинула ноги, чтобы девушка смогла присесть рядом – никто из них даже не заметил, что Виктория следом за ними не пришла.

            - Ты что-нибудь знаешь о маме? – спросила Ева.

            - Только то, что рассказывали её родители, а еще что я очень на неё похожа, - ответила Изабелла, - С ней запрещено общаться. Она там в Замке Кер что-то вроде заключенной.

            - Она совершила какое-то преступление? – ужаснулась Ева.

            - Да, но никто не знает какое, - тихо сказала Белка, - В нашей судебной системе нет публичных процессов, приговор оглашают только лично осужденному, поэтому мы не знаем точно в чём она виновата. Я знаю только, что это как-то было связано со мной.

            - Может твой отец тоже был каким-нибудь Богом? А у вас такие строгие правила – поди с Богами-то нельзя! – улыбнулась Ева.

            - Дурында! – шлепнула её Изабелла, - Ладно, пойду я убирать со стола. Могу предложить тебе какую-нибудь книжку.

            - Какую книжку! Я и без книжки-то почти сплю, - возразила Ева, - Пошли, помогу тебе!

Входя в кухню с грязными тарелками в руках, девушки неожиданно обнаружили там Викторию.

            - Не хотела тебя озадачивать, - сказала Вики, поворачиваясь к ним от окна с кружкой в руках, - Налила себе кофе сама. Ты и так из-за нас сегодня весь день на кухне.

            - Молодец! – искренне похвалила ей Изабелла, - Всё нашла? Кофе, сахар, сливки?

            - Да, не нашла только кофеварку, - улыбнулась гостья в ответ.

            - С кофеваркой – да, засада. Её нет.

            - Ну, тогда я тоже налью себе кофе сама, - решительно сказала Ева и тут же растерялась где на этой старинной кухне могут стоять чашки.

            - Ну, за тобой я так и быть поухаживаю, - покачала головой Изабелла, а Вики снова отвернулась к окну.

            - Тогда я за оставшейся посудой! – ответила Ева.

            - Прости мне мою навязчивость, - начала разговор Вики, когда кофе уже был выпит, посуда вымыта и столовая сияла первозданной чистотой и порядком – её хотелось закрыть и повесить на дверь табличку «Вход только для персонала», а девушки всё сидели в кухне.

            - Но откуда ты знаешь, что твой Феликс Украденный у смерти?

Ева уже и забыла об их первой с Дэном ссоре и только сейчас поняла, что она помогла ей избежать ответа на очень неудобный для неё вопрос. Евин мозг мучительно пытался найти выход из это затруднительного положения.

            - Жаль, что у вашей Лулу нет ответов на все эти вопросы, - искала она способ докричаться до Бази, - Как вы говорили звали её всезнающего предшественника? Баз? То есть Бази?

            - У нашей Лулу нет ответов на все, что касается существования алисангов, - ответила ничего не подозревающая Изабелла, - а Бази – это была объединенная память всех наших предков.

            - Ты снова пытаешься уйти от ответа? – проигнорировала их обоих Виктория.

            - Нет, как раз наоборот, просто пытаюсь начать издалека, - попыталась улыбнуться Ева, - Про Лулу. Про Бази!

            - Я здесь, здесь! Спокойно! Только не вздумай им рассказывать про меня! Я – твое тайное оружие! – наконец услышала она в своей голове знакомый голос и обрадовалась, как никогда.

Его появление принесло и привычную уже боль в висках, но она лишь слегка сморщилась.

            - Что касается Феликса - всё сложно, - продолжала нести всякий пустопорожний вздор Ева.

            - Теперь ты решила заговорить статусами В Контакте? – снова не поддалась на её запудривание мозгов Вики.

            - Феликс не любит говорить о своем рождении, потому что это был не самый приятный момент в его жизни…- забубнил Баз как суфлер.

            Ева старательно повторяла – ей некогда было даже перестраивать местами корявые фразы – она понятия не имела что он скажет дальше.

            - Он родился недоношенным, совсем крошечным и почти без признаков жизни. Акушерка пыталась его реанимировать, в какой-то момент он даже шевельнулся, но так и не закричал. Его матери не дали его даже подержать, сухо посочувствовали, и ребенка унесли. Ребенок был маленький и роды были легкие, но жив твой ребенок или мертв - врачи обязаны тебя наблюдать еще какое-то время, прежде чем выписать. Только никто не заботился о том, чтобы предоставить таким несчастным матерям отдельную палату – вместе с остальными роженицами её поместили в общую палату, заставили сцеживаться, чтобы не заработать мастит, и ей невольно приходилось смотреть на их пухлощеких младенцев и слушать их сюсюканья и восторги.

            Она не могла этого видеть и на время кормления ушла в единственное безлюдное место во всём роддоме – в туалет. Окно в туалете было закрашено краской, но кто-то уже проковырял в ней небольшой пятачок. В него-то и смотрела мать Феликса как узник на волю, пытаясь сдерживать слезы, когда услышала шуршание. Она подумала, что это мыши и невольно пошла на звук к мусорному ведру под раковиной. Рядом с ведром лежал плотный черный мусорный пакет и звук шел из него. Трудно сказать, что заставило её заглянуть в этот мешок, но она это сделала – в нем лежал крошечный сморщенный синий младенец, и кряхтел, махая ручками. Они приготовили её сына выкинуть вместе с мусором. Она не могла и не хотела этого понимать. Она засунула младенца за пазуху и прямо так в больничном халате и тапочках с ним сбежала. Его отец так разозлился, что не хотел знать ничего ни о больницах, ни о государственных врачах. Был зол он и на алисангов – к ребенку не явились ни Ангел Жизни, ни Ангел Смерти. Феликса осмотрел один знакомый отца – старенький доктор и сказал, что тот не мог плакать, потому что у него недоразвиты легкие. Он не сказал где взял детский инкубатор, да, никто и не спрашивал. Феликса продержали в нем почти два месяца, и он всё-таки выжил, хоть плакать по-настоящему так и не научился.

Ева перевела дух, надеясь, что это всё.

            - Так он, получается, неучтенный алисанг? Совсем как ты? – первой пришла в себя Изабелла, - Откуда же он знает, что он – кер?

            - А он кер? – удивилась Виктория.

            - Но ты не поверишь, - сказала Изабелла Виктории и вышла, - Я сейчас!

И Ева знала куда она пошла – за журналом.

            - Смотри, - она шлепнула журнал на стол перед изумленной девушкой.

Глаза Вики ожидаемо тоже поползли на лоб:

            - Блондин с голубыми глазами? Кер?

            - Они аметистовые. – уточнила Ева, - Очень необычный цвет.

            - Я стесняюсь спросить – это его дебют в рекламном бизнесе? – спросила Вики, не отрывая глаз от фотографии.

            - Издеваешься? Он с 15 лет профессиональная модель. А ему уже 28, - пояснила Ева и достала телефон, - Жалко у меня экран телефона маленький.

            - Один момент, - сказала Изабелла и снова убежала.

Она вернулась с современным небольшим ноутбуком и торжественно поставила его на кухонный стол.

            - Так у вас всё не так плохо, как я думала, - пошутила Ева, пока он загружался.

            - Это мне отец Арсения его подарил, - скромно потупилась девушка, - Я же как-никак его ассистентка.

            - Набирай – Феликс Ранк, - подсказала Ева, - и страница моментально запестрела фотографиями и многочисленными ссылками.

            - Фигасе! – щелкала мышью Виктория, - Один из самых высокооплачиваемых мужских моделей мира?

            - Господи, а баб-то сколько вокруг него крутится! – поддержала Изабелла, - Я почему-то думала, что он голубой.

            - Вот куры! – возмущался в Евиной голове Баз, - Увидели смазливую мордашку и закудахтали! И сразу в заднеприводные его! Я возмущен!

            - А что бывают голубые алисанги? – спросила Ева, улыбаясь.

            - Ну, разве что азуры, - покосилась на Вики Изабелла, - Но это просто шутка. Черт, я ведь всё забываю, что он кер!

            - Азуры голубые по крови, а не по состоянию души, - ответила Вики, не отрываясь от экрана.

            - Ева, когда уже ты нас познакомишь? – Изабелла даже ерзала на стуле от нетерпения.

            - Господи, ты то куда? – посмотрела на неё Вики осуждающе, - У тебя Арсений!

            - И что? – огрызнулась Изабелла.

            - А то, что, если этот блондинистый кер и имеет на кого виды, так это только на Еву. Не зря же Дэн так беситься, - ответила Вики.

            - Дэн его и не видел еще, и почти ничего не слышал, вы знаете о нём больше, - возмутилась Ева, - И он не имеет на меня никакие виды – мы просто друзья.

            - Ну, это ты, может, так думаешь, - сказала Вики, - Хотя, судя по фотографиям, он абсолютно всеяден – и брюнетки с ним, и блондинки.

            - И рыжие! Смотри, какая симпатичная! – ткнула Изабелла пальцем в монитор, - Правда, старовата.

Ева разразилась громким смехом.

            - Белка, это его мать! Клара!

            - Правда? – и она зажала рот рукой, смущаясь, что так опростоволосилась, - Простите, дорогая будущая свекровь, не признала вас!

            - Э! Э! Ты уже замуж за него что ли собралась? – уставилась на неё Вики.

            - А что? У нас родится замечательный рыжий мальчик с аметистовыми глазками. В чистокровных браках у кер всегда рождаются мальчики, - и трудно было понять шутит она или говорит правду, такое уверенное у неё было лицо. Обе девушки смотрели на неё с испугом, пока она наконец, не прыснула со смеху.

            - Видели бы вы свои лица! – потешалась она, - Да шучу я, шучу! Девочки иногда тоже рождаются!

И под этот громкий смех в кухню вошел Арсений.

            - Я-то думал, они нас ждут, переживают, а они тут развлекаются, - он наклонился к экрану, - Это что за голубец?

Чем вызвал еще один приступ неудержимого смеха.

            - Не хочу даже спрашивать, чем вызван этот смех. Пока я чего-нибудь не съем, мой мозг не в состоянии ничего воспринимать. - сказал он.

            - Так и быть, покормлю – улыбнулась ему, вставая, Изабелла, - Надеюсь, с моей бабушкой всё в порядке?

            - Мне кажется, ей вообще зашибись! Я устал, и, главное, спарился – не думал, что будет такая жара! А ей норм!

            - Ладно, пойду спрошу у нее где она будет обедать, - ответила Изабелла и сморщила свой аккуратный носик, - Жду тебя после душа.

            - Да, да, я сейчас, – ответил Арсений и исчез.

            Как не хотелось снова нарушать образцово-показательный порядок в столовой, но бабушка настояла. Они с Арсением доедали оставленных для них обед, остальные снова пили чай с остатками пирога.

            - Честно говоря, вся эта встреча длилась не больше тридцати минут, - пытался рассказывать Арсений, хотя с набитым ртом говорить было и неудобно.

            - Двадцать пять, - уточнила Алиенора.

            - Где же вы были остальные три часа? – спросила Изабелла, удивившись.

            - Два с половиной, - снова уточнила Алиенора.

            - Около часа у нас ушло на то, чтобы выбрать подходящий момент для того, чтобы с этим Пеоном поговорить, - Арсений покосился на старушку, но на этот раз возражений не последовало, - К счастью для нас, твоя мама панически боится высоты, - он посмотрел на Еву, - А твою бабушку хлебом не корми – дай хапнуть адреналина, - в этот раз он выразительно посмотрел на Изабеллу.

            - Да, она даже настаивала, чтобы я квартиру выбирала не выше второго этажа, - поделилась Ева.

            - Ты именно так и поступила, - улыбнулся Дэн, - выбрала квартиру на верхнем этаже самого высокого в городе здания.

Ева скорчила ему гримасу.

            - Так что там вышло с подготовкой? – вмешалась Виктория.

            - В-общем, мы бродили за ними по парку, выбирая удачный момент. Я, кстати, кажется, забыл сказать, что фотография эта была сделана в нашем бывшем Центральном парке, где оказывается раньше было немалое количество аттракционов, и в том числе невероятных размеров Обзорное колесо, - Арсений глотал мясо с картошкой во время пауз в своем рассказе почти не жуя, - И вот возле этого Колеса Обозрения они начали спорить – твоя мама наотрез отказывалась на нем подниматься, а Пеон, наоборот, очень хотел поехать. Тогда Алиенора придумала гениальный трюк.

            - Кто бы сомневался, - улыбнулся старушке Дэн.

            - Она заставила меня подойти к этой парочке, - продолжил Арсений, – и попросить молодого человека составить компанию моей бабушке, так как сам я тоже, якобы боюсь высоты. Я бы, конечно, предпочел какую-нибудь иную отговорку, чтобы мне не пришлось эти двадцать пять минут общаться с твоей мамой, - и он демонстративно переводил взгляд с Алиеноры на Еву, - не потому, что мне это было неприятно, а потому, что, боюсь, мне придется повстречаться с ней в реальном времени и он меня вспомнит и узнает. Но, в итоге, мне пришлось!

            - Да, у нас было очень мало времени, - сказала Алиенора, промокая губы салфеткой и откидываясь на удобную спинку стула, но узнала я достаточно.

Аудитория, как и раньше вся превратилась в слух и замерла, шевелил челюстями и вилкой только Арсений, которому наконец-то выпал благоприятный момент спокойно поесть.

            - Удивительно, - начала она, - но он меня сразу узнал, поэтому не пришлось тратить время на формальности. И он действительно тот самый греческий Бог Аполлон Гиперборейский, и каким бы невероятным нам это не казалось. Кстати, Ева, ты знала, что у твоей матери был первый муж до твоего отца?

            - Конечно, - ответила Ева, - Сергей Мещерский. Я ношу и его имя, и его отчество, хотя он погиб задолго до моего рождения, лет за пять.

            - Ты удивишься, но это тоже был Пеон, так что фактически ты носишь его фамилию по праву, - пригвоздила Еву к стулу своим сообщением старушка.

            - Но…, - ничего не понимала Ева.

            - Но он же Бог, а не простой смертный, - продолжила её фразу Алиенора, - и хоть было непонятно был это несчастный случай или его убили намеренно – он нашел способ вернуться к твоей маме, потому что действительно её любил. Потому что только так и мог вернуться. Причем, в этот раз в другом облике.

            - Неужели Дорогой Любящего Сердца? – подала голос Виктория.

            - Да. - односложно ответила старушка, - Но самое главное, что в тот день когда он очнулся в нашем госпитале его «информационная система» в голове, ну, как бы сейчас это можно было назвать, полностью обновилась и благодаря этому он узнал, что случиться много-много веков спустя. Благодаря этому он мало того, что стал самым известным предсказателем среди богов в своем времени, но и сумел придумать способ как можно изменить жизнь алисангов в нашем мире, потому что то, что он узнал даже его повергло в шок и смятение.

            - А, так эти его Пифии вещали не сами по себе? - разочарованно отозвался Арсений, - А я- то думал, их просто натирали галлюциногенными маслами.

            - Нет, когда у них была возможность пообщаться с Фебом – они говорили коротко и по существу, так как их богу некогда было заниматься всякими пустяками - он был очень занят. Конечно, когда связаться с ним не получалось – несли всякий вздор в меру своей испорченности, - выдала ответ Алиенора.

            - Но как ты вообще сумела перенести его в наш мир? – спросила Изабелла.

            - Спасибо, очень хороший вопрос! – ответила Алиенора как президент на пресс-конференции, - Оказывается, когда он умер, у меня было всего несколько секунд, в которые он пребывал как-бы между мирами. Только в эти несколько секунд возможен перенос в любое время, даже в будущее. Ему очень повезло, вернее нам, наверно, сильно повезло, что я по своей глупости это сделала, и возможно теперь у алисангов есть шанс выжить и вернуть наших Истинных Богов.

            - Он рассказал тебе про Истинных Богов? – спросила Изабелла.

            - Ева, - повернулась Алиенора к девушке, игнорирую вопрос своей внучки, - когда ты будешь готова, он будет тебя ждать! И он никогда не планировал твою смерть! Я не понимаю, зачем он мне это сказал, но я передаю тебе слово в слово: это будет трудно, но наш мир будет спасен, только если ты выживешь.

            - Браво! – сказал е её голове Баз, - Бурные и продолжительные аплодисменты.

И он еще что-то говорил, и за столом тоже что-то говорили, но Ева никак не могла сосредоточиться ни на том, ни на этом. Она услышала только Алиенору.

            - Дозвольте раскланяться, - сказала старушка, вставая, - это был неожиданно трудный день для меня. Счастливо оставаться!

И она небрежно махнула рукой на прощание и скрылась в направлении своей комнаты.

            - Что же вы делали там оставшиеся полтора часа? После Колеса Обозрения? – спросила Виктория.

            - Алиенора каталась на аттракционах, ела мороженое, пила газировку, слушала игравший в парке духовой оркестр, - ответил Арсений.

            - И откуда у вас на всё это деньги? – удивилась Изабелла.

            - Мы их воровали, - виновато пожал плечами Арсений, - Да, твоя бабушка заставляла меня воровать деньги, представляешь?

            - Я даже не удивлена, - ответила Изабелла

            - Да, крутая старушка! – улыбнулась Виктория.

            - Кто поможет мне убирать со стола? – обратилась Изабелла словно ко всем, но смотрела при этом исключительно на своего парня, который под её взглядом тут же попытался залезть под стол.

            - Я помогу, - встала Ева.

            - А я, пожалуй, сегодня домой, - тоже вставая, ответила Виктория, и пристально посмотрела на Арсения. - И, пожалуй, можно меня не провожать.

Глава 8. Предложение и признание

Как удивительно быстро бежит время, которое принадлежит лично тебе. Не работе, не делам, какими бы они не были – домашне-хозяйственными или общественно – полезными, а исключительно тому чем ты действительно хочешь заниматься. И пусть это будет прогулка по парку или просмотр сериала, чтение книги или просто дневной сон – это время всегда летит быстрее, чем то, которое наполнено каким-то важным или полезным содержимым. И эта неделя на больничном, которая была у Евы, пролетела незаметно как сон. Красивый, приятный, волшебный, но такой короткий сон. Она началась с приятного сюрприза, когда Ева узнала, что Дэн не просто отпросился на два дня – он взял неделю, которую собирался целиком и полностью посвятить ей, чтобы она не только ни о чём не беспокоилась, но и могла действительно полноценно отдохнуть и восстановиться, и закончилась так внезапно, словно её и не было. Дэн ревностно оберегал, её сон, её здоровье и её душевное спокойствие всю неделю, не разрешая ни думать, ни беспокоиться, ни переживать и запрещая что бы то ни было делать. Он заботился обо всём – о еде, о чистой одежде, о свежем воздухе, о положительных эмоциях и исключал всё, что могло её расстроить, потревожить или огорчить. Ева понятия не имела как ему это удалось, она могла бы поклясться, что он просто остановил время, но стрелка на её настенных часах ни на секунду не замедлила свой бег, и эта неделя пролетела. Если бы за эту неделю что-то и изменилось, Ева бы этого не узнала, но самое поразительное, что ничего и не изменилось. Мир не рухнул, словно Дэн и с ним договорился не тревожить его девушку до полного выздоровления. И пусть на её плече всё ещё красовался этот жуткий болезненный шрам, она чувствовала себя отдохнувшей, здоровой, сильной и самое главное, счастливой.

Но эта неделя прошла, и завтра своей неумолимой неизбежностью надвигалось на них, и даже Дэн не мог уже его остановить.

            - Скажу тебе честно, - сказала Ева, лёжа на твёрдом голом плече Дэна, - у меня такое ощущение, что мне приснился очень длинный и странный сон, в котором в меня стреляли, а потом я оказалась дочерью Бога, и должна выполнить какую-то миссию, чтобы спасти вымирающую цивилизацию, но завтра утром я проснусь и просто как обычно пойду на работу, потому что никто не обращает внимание на сны, какими бы реальными они не казались.

            - А ведь завтра и правда, на работу, - удивился Дэн.

           - Да, и все эти Олимпийские Боги, вымирающие народы и сверхчеловеческие способности покажутся мне глупой сказкой по сравнению с кипой бумаг на моем рабочем столе, которую мне завтра придется разбирать.

            - Ты можешь не ходить на работу, - оживился Дэн и голова Евы запрыгала на его мускулах, как мячик, когда он стал класть руку под голову. – Правда, зачем тебе эта работа?

Ева изогнулась, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза.

            - Наверно затем, что мне не платят ежемесячно несколько тысяч евро только за то, что я алисанг.  И у мамы на шее я хоть и могу сидеть, но в моем возрасте это как-то уже неприлично. И мне надо на что-то жить, а для этого надо работать. Так уж заведено у нас у человеков – мы зарабатываем деньги честным трудом.

            - Я обещаю, ты не будешь ни в чём нуждаться, - сказал Дэн серьезно.

            - О, нет! – сказала Ева твердо, - Твоей содержанкой я быть не согласна.

            - А женой? – спросил он и ни один мускул не дрогнул в его теле на этот раз, хотя Ева прижималась к значительной площади его тела.

Она промолчала, сомневаясь, правильно ли его поняла.

            - Моей женой ты быть согласна? – повторил он.

Она снова развернулась, чтобы убедиться не смеется ли он.

            - Это что было? Предложение? – спросила она строго.

            - Прости, что так неромантично, - поднялся он на локте и внимательно посмотрел ей в глаза, - Но, да, это было предложение. А еще я люблю тебя!

И он сделал небольшую паузу, во время которой она не ответила, но не сводила с него глаз.

            - И это было признание, - добавил он.

            - Признание и предложение? – уточнила она, всё еще не веря своим ушам.

            - Да, только наоборот, - сказал он и притянул её к себе и сказал в самое ухо шепотом:

            - Я люблю тебя Ева Аполлоновна Гиперборейская и хочу, чтобы ты стала моей женой.

            Она думала, что сердце её должно отправиться вскачь и в припляску выскочить из груди, но оно билось ровно и кажется даже медленнее обычного. Даже в такой момент он умудрялся шутить, хотя она понимала, что говорит он вполне серьезно. Она подтянулась поближе к его уху и ответила тоже шепотом.

            - Я тоже люблю тебя, Дэн Майер и я согласна.

            Он прижал её к себе, и именно в этот момент её сердце всё же сорвалось с катушек и пошло в разгон. Он целовал её и шептал, что любит, и снова целовал, а она слышала только как стучит её сердце - в груди, в голове, в трясущихся руках, как пульсирует оно в ещё не зажившем плече, в висках, внизу живота, как сдавливает ей горло, и ей было невыносимо трудно дышать под натиском своего сердца и под тяжестью тела Дэна, и под лавиной обрушившихся на неё эмоций - они сметали её, они поглощали её и она готова уже была умереть - её словно столкнули с утёса, но вместо того, чтобы камнем оправиться вниз, она зависла в невесомости и опускалась вниз легко и плавно словно перышко, пока не ощутила под собой свою кровать.

            Дэн взмок, и тяжело дышал, и Ева чувствовала в каком бешенном темпе бьется сейчас и его сердце. Он уткнулся головой рядом с ней в подушку.

            - Я думал, что лучше уже быть не может, но это было даже лучше, чем первый раз.

            - Первый раз вообще или первый раз сегодня? – уточнила Ева, улыбнувшись.

            - Первый раз с того момента как ты согласилась стать моей женой, - ответил он, а потом подумал и добавил с сомненьем, - хотя это и был только первый раз.

            - Неважно, - погладила его по влажной спине Ева.

Но он неожиданно поднялся, начал поспешно одеваться и исчез со словами:

            - Я сейчас!

            Ева мало что успела за то время пока его не было – приняла душ, заглянула в пустой холодильник, нашла две засохших мандаринки и одно вялое яблоко, достала початую бутылку вина, которую пила вчера перед сном, принесла все это в комнату. Она выпила вина, попереключала с канала на канал телевизор, съела одну из двух мандаринок, обернулась на шум, но, обнаружив, что всё еще одна – невыносимо соскучилась. И в этот момент он вернулся. С цветами, шампанским и фруктами в руках и детским пластмассовым кольцом в зубах.

            С этим кольцом во рту он и начал говорить, упав перед ней на одно колено.

            - Ива Ищеская, - начал он, чем вызвал у Евы смех, поэтому выплюнул кольцо в руку и продолжил, - Ева Аполлоновна Мещерская Гиперборейская, согласна ли ты взять в законные мужья присутствующего здесь Даниэля Майера?

            - Любить и почитать его? Быть с ним в горе и радости? – улыбнулась Ева, уточняя.

            - Конечно! – ответил Дэн, - Я опять что-то перепутал?

            - Немного, - смеялась Ева, - Это на бракосочетании спрашивают, а ты, видимо, предложение делаешь?

            - Я опять всё перепутал! Эх, говорила мне мама: сначала признание - потом предложение, сначала предложение – потом бракосочетание, - улыбнулся он, но с колена так и не встал.

            - Выходи за меня замуж! – сказал он, склонив вбок голову, и глядя на неё исподлобья, - И прими это несерьезное кольцо в знак моих самых серьезных намерений.

            - Я согласна, - улыбнулась Ева и сама натянула на мизинец детское пластмассовое кольцо с розовым сердечком по центру.

Она протянула было руки к огромному букету роз, но он ей не позволил:

            - Давай я сам поставлю их в вазу. Как оказалось, они ужасно колючие, - и он, морщась от боли, стал отдирать от себя впившиеся в кожу толстые шипы.

Шампанское открыли, но оно не пошло – допивали остатки вина, заедая его виноградом, хоть и немного подуставшим, но вкусным.

            - Всё это, конечно, очень приятно, - серьезно сказала Ева, но если твои родители окажутся против?

            - Нет, они не против, - так же серьезно ответил Дэн, - Я, конечно, не собирался спрашивать, но, подумал, что ты непременно поинтересуешься их мнением. Они не против, мама даже спросила собираюсь ли я покупать для этого случая кольцо.

            - Видимо не думали, что предложение ты уже сделал, - улыбнулась Ева.

            - Я обязательно подарю тебе кольцо, - всё ещё серьёзно ответил Дэн, - Я бы сегодня купил, но с ним невозможно перемещаться, и я понял, что не знаю размер твоего пальца.

            - Спасибо, но у меня уже есть кольцо, - сказала она, поднося к глазам пластмассовое украшение, - и вообще это всё как –то не по-нашему.

Она переползла к нему на колени и обняла.

            - Мне ничего, кроме тебя не надо. Ни колец, ни свадьбы, ни штампа в паспорте. И я у тебя совершенно неромантичная и до икоты боюсь всяких торжественных мероприятий. И во всей этой неразберихе я пока не готова думать еще и о свадьбе.

            - Мы разберёмся, не переживай! -  он обнял её и ободряюще слегка потряс, - И мы со всем справимся! Главное, мы теперь вместе.

Она глубоко вздохнула.

            - Это радует, но всё-таки что же делать с работой? – спросила Ева и им обоим стало смешно.

Глава 9. Что знают двое

Если с Евиной работой более-менее было всё понятно – она могла бы расстаться с ней без сожаления, то свою работу Дэн любил, она была для него важна и занимала все его силы и время. Ева не хотела об этом думать целую неделю, но сегодня, лёжа в ванне на сон грядущий, в её голове всё время крутилась одна и та же мысль, что, как у классика «любовная лодка разбилась о быт», так и все эти пророчества не осуществятся лишь потому, что у них просто не останется на них ни сил, ни времени. И на самом деле никакие они не супергерои, чтобы на обеденном перерыве спасать мир. Нужна подготовка, информация, план, в конце концов. При слове «план» у Евы совсем испортилось настроение, и как бы не была она счастлива от того, что они с Дэном объяснились, неприятное чувство, когда у тебя завтра экзамен, а ты ничего не знаешь не отпускало.

            Она ворочалась всю ночь рядом со спящим Дэном и всё думала-думала-думала. Ночные бдения никогда не приносят ни озарения, ни светлых идей, но всё же одно решение к самому утру она приняла: она будет продолжать работать.

            С этим чувством она встала, с этим чувством собиралась, с ним она вышла из дома, на полчаса раньше, чем Дэн – он должен был прибыть на станцию вместе с поездом, как обычно. И на Еву навалилась такая вселенская тоска, едва она переступила порог своего кабинета, что хоть вешайся. И хищные лица коллег, едва кивнувших в знак приветствия и уже дающих ей какие-то задания, видеть было физически невыносимо. Её обычно пустой стол - она любила порядок на рабочем месте - был не просто завален бумагами, он был завален так, что некуда было поставить сумку.

            Не раздеваясь, она села, выдернула из принтера чистый лист и прямо сверху на кипе этих бумаг написала заявление об отпуске без содержания. На месяц. По семейным обстоятельствам. Пока на месяц.

            Не обращая ни на кого внимание подписала его у директора, который в ответ только тяжело вздохнул, но так ничего и не сказал, и молча положила его на стол кадровика.

            И только когда стеклянные двери выхода за ней плавно закрылись, она почувствовала невероятное облегчение. С легким сердцем и осознанием правильности принятого ей решения она зашла в магазин и на последние деньги купила продукты. В конце концов, она же теперь домохозяйка.

            Она даже аккуратно все разложила по полкам в своей кухне и холодильнике, и только потом упала на кровать и безмятежно уснула.

            - Дзииинь! Дзииинь! Дзииинь! – кричал в её голове Баз, пытаясь её разбудить, - Ку-ка-ре-ку! Просыпайся, соня!

Ева кое-как разлепила глаза и тут же почувствовала жуткую боль в висках. Она интуитивно зажала руками голову и снова закрыв глаза уткнулась в подушку.

            - Я слышу, как ты ворочаешься! Проснись, красавица, пора! Открой сомкнуты негой взоры навстречу северной Авроры, звездою севера… Упс, кажется, я что-то перепутал!

            - Пора, красавица, проснись, - пробубнила Ева.

            - Что? – переспросил Баз.

            - Пора, красавица, проснись! А не проснись, красавица, пора! – ответила она громче.

            - А! То-то я чувствую рифма у меня не задалась. У Пушкина было складней, - ничуть не смутился Баз, - Но раз ты уже всё равно проснулась, спешу тебе сообщить, что Виктория Шейн бесстыдным образом соблазнила своего отчима, и уже имеет 50% шанс избавиться от своей Бирюзовой чумы. Я бы сказал, это серьезная заявка на успех. Хотя и ты не теряла времени даром и своим нытьем вынудила-таки парня сделать тебе предложение.

            - А, так ты в курсе? – открыла она, наконец, глаза.

            - Да, можно сказать, слышал из первых уст, - гордо сообщил Баз.

            - Почему же Виктория преуспела всего на половину? – вяло спросила Ева.

            - Потому что у неё может родиться мальчик, а может девочка. А это как ты понимаешь фифти фифти, то есть пятьдесят на пятьдесят, то есть…

            - Она беременна? – Ева резко села на кровати.

            - А я по-твоему, о чём толкую? Тебе может повторить? Виктория Шейн бесстыдным образом… - начал он медленно, произнося отдельно каждое слово.

            - Я думала, это два не связанных между собой события. Соблазнила отчима – это раз. Получила шанс выздороветь – это два, - пояснила Ева.

            - Нет, это два в одном флаконе, я бы сказал в одной вагине, но ты же сейчас сморщишь носик…

            - Фу, Баз, - сказала Ева раньше, чем он сказал «но ты же сейчас».

            - Вот, что и следовало доказать.

            - Теперь можно объяснить, чем это первое связано со вторым? – настаивала Ева.

            - Да, ты же ничего не знаешь! Так слушай. Бирюзовая чума лечится! Только не так как обычные венерические заболевания, тем не менее передается именно половым путем.

Ева покачала головой, но промолчала.

            - Если она родит мальчика, то мальчик станет носителем этой заразы, а Виктория от неё полностью избавится.

            - А если девочку?

            - А если девочку, то ничего не изменится. Виктория всё также будет уязвима. Но может продолжить свои попытки забеременеть.

            - И как давно она беременна?

            - Так не больше не меньше, а уже неделю, - сказал он, потом подумал и добавил, - Хотя нет, дней девять, если быть точным

            - Целых десять дней! Подумать только! – с явным сарказмом произнесла Ева и пошла на кухню выпить воды, - Тебе-то откуда знать? Или она уже сделала тест?

            - Какой тест! Она девять дней как разрушила брак своей матери.

            - Так не пудри тогда мне мозги! Беременна, беременна! – сказала Ева, проглотив воду, и передразнила его, - Пятьдесят процентов!

            - Просто поверь мне! Она сама еще не в курсе, но через пару недель от её бледного вида и зеленых волос не останется и следа, и она станет сильнее, злее и еще хитрее.

            - Я уже тебе поверила однажды, и блеяла потом с бледным видом какую-то жалостливую фигню про украденного из роддома младенца. Надеюсь, это была правда?

            - Ни единого слова! – гордо произнес Баз.

            - Вот ты – сволочь! Какого черта я тогда рассказывала с умным видом эту полнейшую херню?

            - Откуда мне знать с каким видом ты там кому что рассказываешь, я же не твой стилист!

            - Баз, я наговорила про Феликса по твоей милости какой-то ерунды! Как я теперь буду оправдываться за эту ахинею? – занервничала Ева.

            - О, я надеюсь, тебе не придется, - сказал он спокойно, - Феликс подтвердит твою историю слово в слово.

            - Отлично! Я что теперь еще и Феликса должна попросить подтвердить мою ложь? – Ева в сердцах стукнула о стол чашкой из которой пила, и у чашки отвалилась ручка, - Замечательно! Разбила из-за тебя свою любимую кружку.

            - Я тебя заставлял стучать о стол кружками? – возмутился Баз.

            - Но ты меня подставил! – сказала она, в сердцах кидая вслед за отломанной ручкой в мусорное ведро и кружку.

            - Я тебя не подставлял, и если бы ты дала мне вставить хоть слово, то уже знала бы, что, то что ты рассказала подружкам – это так сказать официальная версия - то, что всем рассказывают и Феликс, и Клара, и его отец о том, как он появился на свет.

            - Но ты сказал, что в этом нет ни слова правды? – не поняла Ева.

            - Да, правды в этом действительно нет ни слова, - подтвердил Баз, - Ну, разве что только то, что Анатолий Франкин его настоящий отец.

            - Кто? Франкин? Тот самый психиатр?

            - Тот самый, - спокойно подтвердил Баз, - Мне кажется, вы даже лично знакомы.

            - Да, Феликс знакомил меня со своим отцом, но, мне кажется, его звали как-то иначе.

            - Да, в школе его звали Филипп Ранк, под таким именем его знал и Шейн, но с того времени столько воды утекло.

            - Снова эта семейка! – возмутилась Ева, - Куда не ткни, отовсюду уши этих Шейнов торчат. Так значит, эта пиявка беременна и скоро поправится?

            - Да, поправится, какой бы смысл ты не вкладывала в это слово.

            - Оно и к лучшему, - вдруг обрадовалась Ева, - Девушке, носящей чужого ребенка, от моего парня в лучшем случае достанется уважение, как будущей матери.

            - А в худшем? – зачем-то поинтересовался Баз.

            - В худшем – ничего! Ничего ей от него не перепадет.

            - А если она убедит его, что это его ребенок?

            - Ты там в своем уме вообще? – возмутилась Ева.

            - Я – нет, - отозвался Баз, - если ты не забыла, я-то как раз в твоем! Но судя по тому как ты его ревновала к их совместному переходу, а вернулся он пьяным до невменяемости, такой шанс есть.

            - Ты хочешь сказать, что они могли? – Евин мозг отказывался воспринимать слова, она не могла поверить.

            - Я хочу сказать, что знаю не всё! Есть у алисангов такая присказка: что знают двое – не знает никто, но, если узнает третий – узнает весь мир. И знаешь почему?

            - Потому что ячейки памяти, они треугольные? – пыталась осознать сказанное Бази Ева.

            - Да, минимум треугольные. Если знают трое – то это уже жесткая ячейка памяти, ее не исправишь, она вписана в эту книгу мира.

            - Баз, прости, но ты гонишь. Он не мог, и он не стал бы, и он любит меня. В-общем, это бред.

            - Ты там меня или сама себя убеждаешь? – уточнил Баз, - Я не для того, чтобы тебя расстроить это сейчас говорю, или расстроить твою возможную свадьбу. Я предупреждаю тебя как друг – Виктория не остановиться ни перед чем, а ты так любезно раскрыла перед ней свои слабые места.

            - Ты хотел сказать раскрыла свои карты? – поправила его Ева.

            - Я сказал именно то, что хотел, - возразил он, - Не говорите при ней о своих планах на ваше будущее, а лучше никому ничего не говорите. Пусть она гадает, пусть она надеется, что у неё есть шанс, пусть ей кажется даже, что вы идете ноздря в ноздрю. Позволь ей за ним ухлестывать. Позволь ей поверить, что она побеждает! Позволь ей одержать победу!

            - Это самый худший совет, который я когда-нибудь слышала, - заявила Ева, - Я не буду никому врать, Виктории - не Виктории. Пусть хоть облезет от зависти, но он любит меня! Меня! И сделал мне предложение!

            - Ах, ах! Несколько приятных слов, букет цветов и всё, она уже чувствует себя словно выиграла миллион в лотерею. Девочка моя, это пока всего лишь слова. Красивые, сильные, искренние, но слова.

            - Я не пойму, ты вообще на чьей стороне? Ты должен мне помогать, учить, поддерживать, а не подрывать мою веру в себя и давать дурацкие советы. Зачем я вообще тебя слушаю? – расстроилась Ева. Она бы с радостью даже уши заткнула, если бы его этим можно было заглушить.

            - Не расслабляйся! Слышишь, не расслабляйся! Еще рано почивать на лаврах. Ты и так потратила целую неделю просто на то, чтобы ничего не делать. Твой отец был лучшим! Умным, смелым, благородным, я бы сказал даже мудрым, но у него тоже были враги.

            - Он сказал, я должна с ним поговорить, - моментально вспомнила Ева, - Ты знаешь где?

            - Ты сама знаешь, - ответил Баз, - но не сегодня. Ты еще не готова!

            - Мне кажется, я никогда не буду готова, - сникла она, - И знаешь, что хуже всего? Я не хочу ни к чему готовиться. Я не умею бороться. Я всего этого не хотела, не просила, не звала. Я не умею принимать решения! Я не могу выбрать чай я буду пить или кофе, а тут какие-то гибнущие цивилизации, греческие боги. Я даже мечтать не могла, что Дэн посмотрит в мою сторону, а он любит меня! Понимаешь, любит! Почему я не могу просто выйти за него замуж, жить с ним долго и счастливо и умереть в один день? Почему?

            - Первый раз за всё то недолгое время что мы знакомы, мне не хочется даже язвить. Ты навеваешь на меня просто смертную тоску. Я хочу пойти и повеситься.

            - Так пойди и повесься!

            - О, к сожалению, я даже этого не могу себе позволить. Я обречен вечно слушать твое нытье. Жаль, что у твоего отца не получился мальчик. Хотя, честно говоря, этот вопрос не дает мне покоя – так было задумано или что-то пошло не по плану? И за что я был так наказан?

            - А я? – тяжело вздохнула Ева.

            - Ну, тебе-то со мной повезло! Я – веселый, остроумный…

            - Красивый в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил? – уточнила Ева.

            - А ты откуда знаешь? – удивился Баз.

            - Лучше бы мне собаку подарили, - снова вздохнула Ева, но уже не так тяжело, - И знаешь, каждый раз, когда мне до зарезу надо с тобой поговорить – тебя нет, но как только ты появляешься, мы всё время спорим и я постоянно забываю узнать что-то важное, нужное, ценное. Мне кажется, нужно придумать какое-нибудь ключевое слово, чтобы ты понимал, что нужен мне сейчас.

            - А чем тебе Бази не нравится?

            - Бази – оно слишком личное, слишком определенное, я не могу ни с того ни с чего кричать «Бази» - не знала, как объяснить Ева.

            - Ну, прошлый раз ты орала «Черт побери!»

            - Ты снова издеваешься?

            - А чем тебе не нравится? Может так? Чьорт побьери?

            - Баз, бабушка говорила мне, что чертыхаться плохо, - вяло отбивалась Ева от избитой фразы в качестве пароля, хоть она ей и нравилась.

            - Но ты правда орала - Черт! Черт! Черт! - когда испачкала свою блузку, - не унимался Баз, но вдруг передумал настаивать, - Ладно, зови меня как все – Баз Всемогущий! Хотелось бы, конечно, чтобы ты при этом падала на колени и билась головой об пол, но ты же, как известно, лоб расшибешь.

            - А для того, чтобы ты затыкался что нужно говорить, Баз Всемогущий?

            - Какая настырная девочка! К сожалению для тебя, ухожу я только тогда, когда сам так решу.

            - Охотно верю, - легко согласилась Ева, - Надо будет у папки при случае спросить. И, кстати, это будет первым из вопросов, который я хочу ему задать.

И без шуток, она взяла со стола блокнот в котором делала свои пометки про алисангов и на верхней строчке чистого листа написала: Баз Всемогущий! Она посмотрела на квадрат, который нарисовала, читая учебник.

            - Скажи, а почему эта Вещая сказала, что осталась половина от способностей алисангов?

            - Потому что также, как и ты совершенно не умеет считать. Способностей было семь. И ни одна из них не потеряна. Но твой отец был умен, и никто, даже я, не знает, что дано тебе. И знаешь, раньше эта поговорка, что употребляют алисанги, звучала совсем по-другому. Раньше говорили: Что знают двое – не знает никто, но, если узнает третий – узнает и Баз.  

            - Раньше, это до того, как ты погиб, да? А скажи, азуры действительно в этом виноваты?

            - А какой бы ты хотела услышать ответ, учитывая, что и Виктория, и её отец, и Франкин – все они азуры?

            - Скажи, а ты сам азур?

Вместо ответа она услышала громкий смех.

            - Нет, глупенькая, я всего лишь Бог. И, знаешь, я понял, твой отец всегда знал, что родится девочка! Поэтому он дал нам просто непростительную кучу времени, для того, чтобы хоть чему-нибудь тебя обучить.

Глава 10. Эмма Браун

В отличие от Евы, которая истерила, едва в её дневном расписании появлялось больше чем одно дело – сходить на работу - и впадала в панику, если шла на экзамен, не выучив хоть один билет, Дэн привык принимать решения в условиях многозадачности с большим количеством неизвестных. Он просто не думал об этом. Он делал то, что надо и никогда не таскал за собой проблемы какими мы глобальными они не казались как чемоданы с ненужными вещами. Он принимал решение, шел и делал. Вот и сегодня он просто пришел на работу, просто переоделся в свой больничный костюм и в неизменно хорошем настроении просто пришел поприветствовать завтракавших в кабинете главврача Екатерину Петровну и Шейна.

            За время отсутствия Дэна всю его работу в Доме престарелых выполнял Шейн.

            - Отлично выглядишь, - поприветствовала его Екатерина, поднимаясь навстречу, - Садись с нами завтракать. Кофе?

Сегодня Дэн даже опоздал к приходу поезда в Сосновку, потому что вспомнил, что обещал Екатерине кофе – поезд прибыл в девять пятнадцать, а магазин открывался с девяти. Но с чувством выполненного долга он вручил ей увесистую пачку.

            - Кофе. Как обещал, - улыбнулся он.

            - Ла-ва…что? – читала по слогам Екатерина Петровна.

            - Лаваца, - подсказал ей Дэн, - Очень популярный итальянский кофе.

            - А, ну, в итальянском я не сильна, - ответила Екатерина, - Тебе твой Лавацо или ту пыль бразильских дорог, что я уже открыла?

            - Мне можно и пыль, я за выходные выспался, - ответил Дэн и стул под ним снова предательски заскрипел.

Екатерина по привычке покачала головой, но промолчала – соскучилась.

            - Ты сходи себе за завтраком, - подсказал Шейн, когда они обменялись рукопожатиями, - сегодня отличный омлет.

Дэн вернулся быстрее, чем сварился его кофе.

            - Ну, какие у вас тут новости? – спросил Дэн.

            - Да особо никаких, - пожала плечами Екатерина, - Всё то же, все те же.

            - Да, Купцова так и не пришла в себя. Старушки-подружки освоились - с их появлением здесь стало даже весело. Новый дед поправился, немного отъелся и ожил. Оказался большим любителей газет. Читает, бабок просвещает, с правительством спорит, - рассказывал Шейн.

            - И что ему наше правительство отвечает? – улыбнулся Дэн.

            - Оно отвечает ударами по экономике недружественных стран – его это вполне устраивает, - улыбнулся в ответ Шейн.

            - Что нового в городе? – спросила Екатерина.

            - Да, Дэн, расскажи что-нибудь воодушевляющее. Я уговариваю Катю к Новому Году съездить со мной в Эмск, она же сто лет из этой деревни никуда не выезжала. Да хоть в тоже кино сходим, в театр, - описывал открывающиеся перспективы отдыха главврачу Шейн.

            - Ага, на Новогоднюю елку, - шутливо поддержал Дэн, - Там к Новому году во всех театрах как раз новогодние преставления с десяти утра.

            - Господи, Аркаш, да какой город, тем более на праздники, - упиралась Екатерина, - у нас же как праздники так, то палёной водкой отравятся, то ножевое, то мордобой и сломанные носы.

            - Так тем более! – не сдавался Шейн, - Пусть они тут учатся обходиться без тебя!

Екатерина покосилась на Дэна с опаской.

            - Да не косись ты на него, я уже сказал, - ответил Шейн на её взгляд.

            - Ох уж мне эти мужчины, - всплеснула руками Екатерина, - договорились же – пока никому!

            - Так он же не никто! – парировал Аркадий Виленович.

            - Да, и, если что, я – могила! – показал Дэн, словно застегивает рот на молнию.

            - О, да! Тут вот уже одна могила сидит, - пока не успокоилась главврач. – А еще говорят, что женщины болтливы!

            - Женщины они только чужие секреты хранить не умеют, а что касается своих – пытками не вытянешь, - улыбнулся Шейн и встал - Ладно, хватит рассиживаться! Пойдем, мой юный друг, нас ждут великие дела!

            Их великие дела ждали их в столовой перед телевизором на новых удобных стульях.

            - Приветствуем Денис Германыч! С возвращением! С выходом! – на разные голоса вторили друг другу старушки, оживившись при его появлении.

            - Низкий поклон вам за стулья, - сказала Анастасия Филипповна, - Уж порадовали, так порадовали! А то ж замучились совсем, как куры на нашесте на этих табуретках сидели. Теперь то мы как барыни, вишь, развалившись, - и она многозначительно посмотрела на сидящую рядом старушку. Та встрепенулась.

             - Это кто это тут развалившись?

Но Дэн не стал слушать их перепалку до конца.

            - Рад, что вам понравилось! Сегодня я буду с обходом, так что у кого какие вопросы – не засиживайтесь тут, ко всем зайду.

            - Новостей, значит, никаких? – спросил он у Шейна тихонько, имея в виду Купчиху.

            - Никаких Дэн. Все то же поле. Все та же пустота в глазах. Даже хуже, чем в прошлый раз. Она практически не встаёт, ни на что не реагирует и даже не курит. Иногда сама ест, но чаще кормим.

            - А Екатерина как? – спросил Дэн про беременность главврача.

            - Так я её что и тяну в город – по театрам что ли ходить? Хочу нашим специалистам её показать. Там уже шестая неделя пойдет – можно будет и сердцебиение прослушать и УЗИ сделать, - и видно было что он действительно тревожится, - Потерю еще одного ребенка я не переживу.

            - Шейн, давайте без паники! Она и Екатерина как на иголках, вы еще нагнетаете.

            - Нет, что-ты! Я при Кате держусь.

            - Не надо держаться, надо просто справиться с этим, переосмыслить, преодолеть. Да, не мне вас учить! Кто из нас в конце концов психиатр!

            - Это да, - улыбнулся Шейн, - Как у тебя? Что девушка эта? Ева?

            - Всё хорошо, - ответил Дэн и хотел уже сказать, что сделал Еве предложение, но подумал, что Арсений обидится, если кто-то узнает об этом раньше него. Он и так-то будет верещать, что Дэн уже сказал Еве.

            - Ну что поделим обход? Ты с этого конца, я с того? – показал Шейн на комнаты постоялиц.

            - Нет, спасибо, Шейн, я сегодня сам. Соскучился! – и он пошел к той двери с которой всегда начинал.

Дэну казалось, что его не было месяц, а может два, но начав выслушивать привычные жалобы старушек – почувствовал, что словно никуда и не отлучался. Те же вопросы, те же просьбы, те же сетования. И трудно было сказать, чтобы его это расстраивало – он был рад, что ничего не изменилось. Расстроился он, только зайдя в самую последнюю палату - палату Евдокии Николаевной Купцовой. Он смотрел в её пустые глаза, привычно смотрящие с стену и не знал, что ему делать.

            Два дня назад, когда они сидели у Арсения на кухне и пытались хоть как-то определиться со всей имеющейся у них информацией и понять, что им сейчас надо делать, его друг сказал фразу, которая никак не выходила у Дэна из головы.

            - Знаешь, Дэн, - и Арсений был на удивление серьезен, - мне кажется, что всё это связано. Всё: и убийство моей матери, и твоя бабка, и Сара, и ранение Евы. Всё!

            - Ну, то что смерть твоей матери имеет к этому отношение – это однозначно, - ответил Дэн, - Ты же Выросший без матери.

            - Нет, ты не понял, - возразил Семен, - Я именно потому и Выросший без матери, что кому-то было надо, чтобы я вырос без неё.

            - Ты хочешь сказать, что её убили из-за тебя? – не поверил своим ушам Дэн.

            - Да, Дэн, да! И ты не просто так работаешь вместе с Шейном. Тебе не показалось странным, что именно Виктория Шейн вдруг, с первой же встречи стала ключевой фигурой во всем этом?

            - Не знаю, Сень. Может всё это и неслучайно, но алисангов и так слишком мало, мы все обязательно как-то пересекаемся друг с другом. А вот эта бабка, мне кажется, она совершенно ни при чём, – пожал плечами Дэн.

            - Бабка, которая знает о наших богах больше чем мы? Связанная с ними прошлым своего народа, договорами и способностями? – распалился Семен, - Уж кто-кто, а эта бабка, наверняка, здесь не просто так. Не зря же её всё время вырубают!

            - Причём не понятно кто, и не понятно, как, - задумался Дэн.

            - И, заметь, её не убивают! Хотя, казалось бы, чего проще! Старушке сто с хером лет! Ей и самой уже давно пора умереть!

            - Так её не убивают, потому что не могут, - пожал плечами Дэн, - говорю же тебе, что про Бессмертную Помещицу – это не шутка. Скорее всего, она действительно бессмертная, вот и живет!

            - Она живёт, потому что в ней Сара! Она же сама тебе это сказала. Ау, Дэн, проснись! Сара не дает ей умереть. Сара, которую хотят у неё забрать. Которую ищут и которая тоже тесно связана с Шейном и с тем психиатром, который её лечил. Шейн и Франкин! И всё дело в них.

            - Знаешь, Семён, она много чего нам с Евой говорила, эта старушенция. А Еве так даже еще больше, чем мне. И всё равно мне кажется, она попала в этот переплет случайно.

            - Ты просто непрошибаем! – возмутился Арсений, встал и стал мерить шагами большую кухню, изредка поглядывая на друга, - И этот Феликс, который полгода уже ошивается вокруг Евы тоже совершенно случайно ас? И сама Ева совершенно случайно оказалась из нас?

            - Я не знаю, Семен. Правда, не знаю! И если всё это кем-то подстроено, то я не представляю себе даже как. Понимаешь, никто не заставлял меня знакомиться с Евой, ну, ты же помнишь, я особо и внимания-то на неё не обратил, - оправдывался Дэн, - А уж заставить меня её любить… это также как заставить тебя разлюбить Изабеллу. Вот, кстати, Изабелла, мне кажется, совершенно ни при делах.

            - Зато я при делах, ты при делах, и Ева тоже при делах. И давай, ты, наверно, коли своего Шейна. А мы с Изабеллой отправимся к этому Франкину, кем бы он ни был.

            - Под каким предлогом, я стесняюсь спросить? – удивился Дэн.

            - Не знаю, но что-нибудь придумаю, - остановился напротив него Арсений и задумался.

            - Сеня, а я уже придумал, - ответил Дэн, - К психиатру пойдем как раз я с Евой. Ева – человек. Виктория сказала, что азуры в ней ничего другого не чувствуют, значит, он не заподозрит её во лжи. Меня, конечно, раскусит сразу, но он же понимает, что Еве я ни в чём признаться не могу, поэтому она, скорее всего и не догадывается.

            - И что за проблема у вас с Евой, для решения которой требуется помощь психиатра? – недоверчиво посмотрел на него Арсений.

            - Она же жертва покушения, Сень. Такие вещи не проходят для людей бесследно. В неё стреляли, она чуть не умерла, у неё на плече жуткий шрам – это весомые причины обратиться к мозгоправу.

            - Чёрт! А ты ведь прав! – Арсений снова сел напротив Дэна, который во время их разговора так и сидел за столом, - Для первого знакомства отличная легенда!

            - Да, а там посмотрим, - согласился Дэн.

            - А там посмотрим, - повторил Дэн вслух, беря старушку за руку. Она ожидаемо никак не отреагировала, и Дэн стал затягивать на худой руке манжету тонометра, чтобы измерить давление.

            - А где Ева? – неожиданно спросила старуха, не поворачивая головы.

Дэн замер и уставился на её ничего не выражающее лицо.

            - Ева? – переспросил он.

            - Ева обещала мне помочь, - прозвучал старческий голос с нотками обиды в нем.

            - Сара? – догадался Дэн.

            - Да, - всхлипнула старушка, - Я так давно её жду.

            - Сара, мы пока не знаем, как тебе помочь, - пытался объяснить ей Дэн, - Но как только придумаем, сразу придем за тобой!

            - Нет, вы врёте! Вы бросите меня, как бросил он. Бросите и не вернётесь! – почти кричала она.

            - Сара, пожалуйста, не кричи, тебя могут услышать, - пытался успокоить её Дэн, но было поздно – дверь в комнату открылась и на пороге стоял Шейн.

            - Она очнулась? – спросил он удивленно.

            - Нет, Шейн, - вздохнул Дэн, - не она. Сара.

Шейн закрыл плотно дверь и подошел к кровати.

            - О, великолепный Шейн! – разразилась Сара новой порцией криков, - Который не смог простить своей несчастной жене потерю ребенка! Её несчастное тело еще не остыло, а он уже женился на другой!

И эти обвинения, прозвучавшие неожиданно звонким для старушки голосом, и эти истеричные нотки в нем повергли стоящего возле кровати мужчину в шок. Он опустился на колени и накрыл морщинистую ладонь своей рукой.

            - Эмма!? – спросил он тихо, но был услышан.

            - Не произноси это имя! – взвизгнула она, - Эмма умерла! Слышишь, умерла вместе с нашей дочерью!

            - Шейн, Виктория жива, я точно знаю, - пытался успокоить своего наставника Дэн, глядя на его безумное лицо.

            - Виктория? – услышала новую для себя информацию Сара, - Ты назвал её Виктория? В честь той победы, что ты одержал над её матерью? Или надо мной?

            - В честь самого постыдного поступка, который я совершил в своей жизни, - немного пришел в себя Шейн, - Эмма, я просто пытался выжить, выжить, чтобы помочь тебе. Но я не оправдываюсь, я не имел права этого делать. Лучше бы я умер вместе с тобой. Но как ты… я не понимаю…

Старуха молчала, и эта неизвестная Эмма вместе с ней.

            - Ранк сказал, ты ушла, потому что ничего не хотела помнить и ничего не хотела знать. Да, я женился, но я никогда, никогда её не любил.

            - А меня ты когда-нибудь любил? – спросила Эмма.

            - Эмма, если я кого-нибудь и любил в своей жизни, то только тебя одну, - ответил Шейн.

            - Я не верю тебе, - сказала она жестко, - Ты врешь мне, так же, как врал Ранк.

            - Ранк использовал тебя, Эмма! – с чувством выкрикнул Шейн, - Я просил, я умолял тебя ему не верить, но разве ты меня слушала?

            - Ты позволял ему меня использовать! - не унималась она, - Это было так смело, так перспективно, так захватывающе – вы мечтали изменить этот мир! У вас в руках было оружие, способное оживлять людей, и вы упивались своим могуществом.

            Если Дэн что-то и понимал, то только то, что слышал фамилию Ранк. Феликс Ранк – был другом его девушки. И если это не очередное грёбаное совпадение, то Арсений был бесконечно прав – и Шейн и Франкин, и эта бабка, и эта непонятно откуда появившаяся Эмма – всё связано.

Шейн понуро молчал, опустив голову и прикрыв глаза.

            - Эмма, прости меня, - сказал он тихо, - Прости, я должен был запретить ему использовать тебя для наших опытов. Сейчас я понимаю, что должен был.

И Дэн видел, как из-под ресниц по его щеке покатилась слеза. Дэн чувствовал себя лишним, но он уже не мог встать и уйти, не мог и пошевелиться, боясь обнаружить свое присутствие. Он словно случайно оказался на сеансе спиритической связи и хоть мало что понимал, но почему-то переживал. За обоих.

Эмма долго молчала, молчал и Шейн.

            - Я хочу видеть Еву, - сказала она неожиданно.

            - Сара, она не знает, как тебе помочь, - попытался снова объяснить Дэн.

            - Скажи ей, что меня зовут Эмма Браун, - произнесла она и старушка на кровати судорожно вздохнула, словно её отпустило что-то, сжимавшее грудь.

            - Евдокия Николаевна, - с надеждой обратился Дэн к старушке, но реакции, как и прежде не было.

            - Эмма, -  Шейн потряс старушку за руку, на которой так и осталась жесткая манжета. Ответа тоже не последовало. Шейн аккуратно сдернул с её руки эту оставшуюся от тонометра часть и подал её Дэну:

            - Мне кажется, давление у неё как всегда, в норме.

Дэн кивнул.

            - Значит, эта девушка, Ева, может чем-то помочь моей жене? – устало спросил Шейн, поднимаясь с колен.

            - Не уверен, - пожал плечами Дэн, - Значит, эта Эмма Браун ваша жена?

            - О, друг мой, это такая длинная история, такая бесконечно длинная история, - вздохнул Шейн.

Глава 11. Потерянная любовь

В маленькой Евиной квартире еще никогда не было столько народа. На разных концах дивана сидели: Шейн, вполоборота к нему, поджав под себя ногу, Арсений, Изабеллу усадили в кресло, Дэн сидел на полу, прислонившись к стене. А Ева, комплексуя от своей безрукости, пыталась организовать на небольшом журнальном столике какие-нибудь закуски. И хоть её хором уверяли, что это ни к чему, она нарезала фрукты, хлеб, колбасу, сыр – хорошо, что она зашла в магазин! – и обрадовалась, что у нее есть четыре разных, но целых чашки, в которые она и налила всем, кроме себя чай.

Шейну во время её суеты рассказали многое о них, хоть и не всё. В-основном, то, что было так или иначе связано с его дочерью, которую умышленно не пригласили – Шейн был уверен, что не сможет говорить при ней.

            - Скажу вам честно, я понятия не имел, что эта Бирюзовая чума – не просто заболевание, а Пророческий дар, - искренне развел руками Шейн, - Да, моя мать рассказала мне что над нами довлеет какое-то древнее проклятье, но она всегда увлекалась какими-то гаданиями и верила во всю эту чепуху, а моя будущая жена жила на двадцать лет раньше меня. Я подумал, что мать просто пытается отговорить меня жить в прошлом. Мне было двадцать лет, наверно, я вообще ни о чём не думал. Я был молод, влюблен, у меня впереди была целая жизнь – определенно я был не способен о чём-то думать. Я даже не помню уже какой незначительный повод привел меня в 1963 году в тот госпиталь, где работала Эмма. Но я был сражен, покорен и взят в плен ее красотой, кротостью, скромностью. Она была для меня совершенством, и я представить себе не мог жизнь без неё. И, конечно, когда мама стала говорить о детях – я был уверен, меня это не касается. Я был уверен, что Эмма человек, а потому детей у нас не могло быть в принципе. Вторым условием было зачатье без любви – это тоже было не про меня. Не про нас.

            - Без любви? – переспросила Ева, которая сначала стояла, а потом присела на пол в крепкие объятья Дэна, который не мог её к себе не прижать.

            - Да, зачатье именно без любви и рождение только ребенка противоположного пола дает возможность вылечиться, но это всего лишь условия сделки с совестью. Самое страшное - цена! А заплатить придется здоровьем своего ребенка. И то, что Виктория больна – виноват только я. Но это всё будет потом. А до этого, в том далеком году, мне казалось, мы были абсолютно счастливы. И случилось чудо – Эмма забеременела. Чудом это, конечно, было для меня, а Эмма просто недоумевала чем это меня так поражает. Да, она была беременна, и я решил поделиться этим с другом. Тогда его еще звали Филипп. И он всегда был невероятно талантлив.

            - А как его зовут сейчас? – снова вмешалась Ева.

Изабелла посмотрела на неё укоризненно, но Ева то знала, как это важно.

            - Сейчас его зовут Анатолий, Анатолий Франкин, но это неважно, - отмахнулся Шейн.

            - На самом деле это очень важно, - неожиданно подал голос Арсений, - но не будем перебивать. В чём же заключались его таланты?

            - О, когда я познакомил его с Эммой, он сказал мне что она алисанг. Но я не чувствую этого, потому что она так называемый «неучтённый» алисанг. Она не инициирована, у неё нет «поющей метки», поэтому мы её не чувствуем. Кто-нибудь знает из вас что такое Поющая метка? – обратился Шейн к присутствующим.

            - Да, я знаю, - сказала Изабелла тихо.

            - О, ну, конечно, - приложил руку к груди Шейн, - милая Изабелла должно быть кера? И, наверно, вам известно это ещё со школьной скамьи.

            - Нет, не со школьной, - Изабелла не стала вдаваться в подробности, - Поющую метку ставят каждому новорожденному алисангу, когда вручают душу, как каждому новорожденному человеку ставят прививку от туберкулеза.

            -  Нас при рождении прививают? – удивился Дэн, но наткнулся на железобетонный взгляд Арсения и замолчал.

            - Видимо, да, - миролюбиво сказал Шейн, - и чтобы распознать алисанга без метки нужен талант. И Франкин сказал мне, что Эмма одна из нас. Это было великолепно! Это было даже лучше, чем я ожидал. Я намеревался всю жизнь прожить с человеком, не смея открыться, но если она алисанг! Картины одна радужнее другой рисовал я в своем воображении и ждал, когда она благополучно родит, чтобы признаться.

Шейн опустил глаза и замолчал. Он молчал недолго, но по движениям его рук, по тому как он то скрещивал пальцы, то подносил соединенные вместе ладони к лицу, то перехватывал руки в крепком рукопожатии друг с другом, было понятно, что все счастливые моменты в их с Эммой жизни на этом закончились.

            - А потом во время родов ребенок умер, - наконец сказал Шейн, - Эти роды, там всё пошло не так. Всё! Наша малышка умерла, и Эмме сказали, что она больше не сможет иметь детей. Я страшно горевал, но Эмма… Эмма от горя сходила с ума. Она не могла с этим справиться, и я не знал, как ей помочь. Я пытался отвлечь её и рассказал ей про себя и про алисангов, но это вызвало только волну агрессии с её стороны. Он стала во всем обвинять меня, и свою неправильность, и она дошла до того, что перерезала себе вены. В тот день, когда я нашел её окровавленную в ванне со мной случился первый приступ. А вернувший её с того света Ранк, сказал, что она невольно прошла инициацию и теперь она одна из нас. Вернул он ей не только жизнь, он и как психиатр был намного талантливее меня. Он взялся ей помочь, и помог. Она успокоилась, ожила, повеселела, и я был этому так рад, что не сразу заметил, что с обретением душевного равновесия она обрела и какую-то болезненную зависимость от Филиппа. А я, дурак, так проникся его работой, так воодушевился его успехами, что когда он рассказал мне о проекте, над которым он работает, то не просто стал ему помогать – пригласил его работать в институт, в котором работал сам и благодаря моим рекомендациям мы получили в распоряжение лабораторию, морг и массу разных преференций, которые нам предоставили, учитывая важность проводимых нами научных исследований. И, надо отдать должное Ранку, его обещания оправдались на двести процентов – он сделал даже больше, чем хотел.

            - Чем же вы занимались? – спросила Ева.

            - Мы совмещали людей и алисангов, - ответил Шейн, - мою работу по синтезированию различных химических веществ и выделению разных активных субстанции мы объединили с его работой по разделению души и тела и добились потрясающих, просто невероятных результатов.

            - Что значит, по разделению души и тела? – настороженно спросил Арсений, - Вы разделяли души и тела алисангов?

            - На самом деле только одного. Ранк научился разделять душу и тело моей жены. Иногда мы получали из морга еще теплые тела умерших людей, я знал, что нужно колоть, чтобы заставить сердце снова биться, а Ранк помещал в это тело душу Эммы и она заставляла его ходить, выполнять простейшие движения, говорить.

            - Зомби? – уточнила Изабелла, - Вы делали зомби?

            - И я наконец, оценил иронию, почему Ранк переименовался в Франкина, - добавил Дэн.

            - Да, и сначала это было шуткой. Филипп Ранк сокращенно Ф. Ранк, то есть Франк, и я произнес это случайно «Франк и Шейн», а Эмма засмеялась и повторила «Франкен-Шейн», но Ранку это так понравилось, что спустя совсем недолгое время на двери его кабинета появилась табличка «Доктор А.Франкин». Я принял это всего лишь за его чудачество, но эксперименты на людях обрели свой размах именно после того как он стал Франкиным.

            - А Эмма? Почему соглашалась на это Эмма? – спросила Изабелла.

            - Сначала мне казалось она просто развлекается, и я был рад, что она перестала так безутешно горевать, потом я начал подозревать, что она предпочла мне Ранка. Я ревновал, сильно ревновал, но я сам всегда восхищался и его талантами, и его личными качествами, всем. И я подумал, что раз я от него без ума, то что говорить про мою жену – на его фоне, я, видимо, кажусь ей лишь бледной тенью – и я смирился. И приступы мои стали повторяться чаще, и я смирился и с тем, что мне придется умереть. Что ж, я думал, что оставляю её в надежных руках. Но в те несколько дней что я валялся с очередным жестоким приступом, у них в лаборатории оказался свежий труп. Дело в том, что психдиспансер с которым у нас был заключён не афишированный договор находился с нами совсем рядом, в соседнем здании. И этот душевнобольной видимо даже не умер, но врачи побыстрее постарались от него избавиться, и Франкин посчитал это невероятной удачей. А Эмма, как обычно, не стала ему перечить. Её поместили в это тело, но его поврежденный мозг оказался сильнее сопротивления Эммы. Этот придурок бушевал, а Франкин не сразу понял, что это не Эмма беснуется. К тому времени как его удалось успокоить, а это оказалось возможным, только после его смерти, Эмма пострадала настолько сильно, что даже Ранк не знал, что с ней делать. Он дошел до того, что запирал её в клетке как дикого зверя, но она разгибала прутья. И только увидев меня становилась кроткой, как дитя, прижималась ко мне и тихо плакала. Конечно, я забрал ее к себе, я заботился о ней, я не мог её бросить. Если бы не эта Чума! Мои дни были сочтены, и я принял решение о последствиях которого жалею по сей день.

Он вздохнул, потянулся к чашке с остывшим чаем, сделал несколько больших глотков.

            - Я познакомился с Варварой. И хоть в то время всё у нас сложилось как-то само собой, но отношения наши всегда были натянутыми. Она так быстро забеременела, что уже через месяц моего с ней знакомства, я почувствовал себя намного лучше. Я был уверен, что это девочка. Идиот, я даже был рад! Но мне приходилось жить на два времени, на два дома, на две семьи. И хоть Эмма пришла в себя и даже стала вести себя адекватно, я просил Ранка не оставлять её одну. Но Ранк понял это по-своему. И то, что произошло в последний день её жизни на его совести, не на моей. Хотя, я понятия не имею что там на самом деле произошло. Когда он меня нашел, она уже умерла. Но, по его словам, это был обычный сеанс гипноза, такой же, как сотни других, что он с ней провел. Только в этот раз что-то пошло не так, совсем не так, неправильно. Вместо того, чтобы расслабиться, она вдруг снова стала буйной, а в его кабинете висела эта картина. Шишкин. Рожь. Она и сейчас у него висит, но тогда это был подлинник. Один из подлинников, он любил повторять, что Шишкин нарисовал их две. И эта картина как представляющая ценность висела не просто так на стене – она висела под бронированным стеклом. И Эмма пробила это стекло своим телом, и билась в него снова и снова, и снова. Она изрезалась и истекла кровью. Ранк не мог к ней подойти, потому что каждое его движение вызывало у неё новый приступ и новый удар в стекло. Он пытался её реанимировать, когда она уже затихла, но тщетно.

Он снова замолчал, и снова никто не проронил ни звука в ответ. Наверно, Шейн даже забыл, что находится здесь не один.

            - Говорят, безымянные души алисангов всю оставшуюся жизнь бродят в одиночестве в межпространственном тумане. Их не забирают керы, потому что не знают про них, их не забирают чужие боги, потому что они чужие. И я не знаю, что угнетало меня больше – то, что она целую вечность будет бродить там, разыскивая нашу несчастную малышку, или то, что я отдал её Ранку, всё еще любя, а он никогда не понимал насколько она ранима.

            Сказать было нечего, но сказать что-то было надо. Ева надеялась, что тягостное молчание нарушит Дэн, но он сидел с таким задумчивым лицом, что помощи от него ждать не приходилось. Еве, казалось, она одна в этом застывшем мире сейчас шевелилась, но ей еще предстояло общаться с этой девушкой, толи несчастной, толи сумасшедшей, и Ева волновалась. Молчание нарушил сам Шейн.

            - Я не понимаю, как она сумела вернуться? Как смогла попасть в тело этой старушки? – он обратился к Дэну, но встретился глазами с Евой.

            - Она провела в этом теле всю жизнь, Шейн! Я не знаю, почему она назвалась Сарой и почему Сарой её называл Франкин, но думаю эта Сара и твоя жена Эмма – одно и тоже лицо, - ответила Ева, - Возможно, после разговора с ней, мы узнаем больше. Но раз она просила, я готова с ней поговорить.

            - Я пойду с тобой, - сказал Шейн, оживляясь.

            - Только мы спросим, захочет ли она вас видеть, - откликнулся Дэн, вставая, и подавая Еве руку.

            - Да, да, конечно. Я понимаю, - сказал Шейн, тоже вставая.

            - Следите тут за мной, - сказала Ева Изабелле, удобно устраиваясь на диване, и отказалась от протянутой руки Дэна, - Я попробую сама.

У неё получилось. Получилось всё. Она легко вышла из тела. Сама без помощи Дэна переместилась в бабкину комнату, и сама первая вошла в её память. И это сразу была большая старинная библиотека с гобеленами на стенах.

            - Странно, я думал, это помещение – бабкина фантазия, а оказывается – твоя, - подмигнул он Еве.

            - Уфф! – вытерла она лоб, показывая, что волнуется. Девушки в зале не было.

            - Она сказала Эмма Браун, - напомнил Дэн.

            - Я помню, - огрызнулась Ева.

            - Не волнуйся, ты же общалась с ней прошлый раз, вряд ли за это время она превратилась в зубастое чудовище, - поддерживал её Дэн, - И если для кого и опасна, то только для Шейна.

            - Может быть, может быть, - всё еще переминалась с ноги на ногу Ева, - но эти рассказы о зомби никак не выходят у меня из головы.

И набрав в легкие воздуха столько, словно она собиралась крикнуть, Ева сказала негромко и спокойно:

            - Эмма!? Эмма Браун!

Из-за центрального стеллажа, довольно далеко от них вышла, казавшаяся прозрачной как привидение, стройная девушка. Она не делала попыток подойти, и Ева боялась шагнуть навстречу, чтобы её не спугнуть.

            - Эмма, с нами Шейн, - сказала Ева негромко, - Но, если ты против, он уйдет.

            - Пусть останется, -  сказала девушка мягко.

Ева сделала к ней осторожный шаг - девушка не сделала попыток ни скрыться, ни приблизиться, и Ева смело отправилась ей навстречу.

            Она совсем не изменилась – всё те же светлые волосы, всё те же огромные голубые глаза, только вместо бесформенной белой рубахи, которая была на ней прошлый раз, она была одета с светло-голубое длинное платье. Именно из-за него издалека она казалась прозрачной и невесомой как привидение. И взгляд у неё был не злой, не агрессивный, не гневный. Она смотрела испуганно и внимательно. И смотрела она не на Еву. Застыв как восковая фигура, она не сводила глаз с Шейна. С Шейна, который в свои пятьдесят с лишним лет, хоть и был подтянут, свеж и все еще хорош собой, по сравнению с этой девочкой выглядел сейчас стариком.

            - Эмма, - протянул он к ней руки, и она упала ему на грудь и заплакала.

Плакал Шейн, гладя её по шелковистым волосам, плакала Ева, потому что сердце её разрывалось от грусти, глядя на эту пару, которую разделяли уже не просто сорок с лишним лет, их разделяла смерть, разделяла жизнь, разделяло прошлое, настоящее, будущее – всё. Всё что не отболело, не забылось, не сбылось, и не простилось. Ева не могла повернуться к Дэну со своими полными слёз глазами, поэтому не знала, как он реагировал на эту сцену, она спиной чувствовала его присутствие, и как все сейчас он тоже молчал.

            - Прости меня, - тихо сказал Шейн.

            - Я простила, - ответила Эмма.

            - Я – дурак! – признался он.

            - Я знаю, - согласилась она.

И они продолжали стоять прижавшись друг к другу, и никто не посмел их торопить.

Ева вытерла слезы прямо рукой, но это её машинальное движение привлекло только внимание Дэна.

            - Как ты думаешь,- сказал он ей тихо в самое ухо, - что чувствует сейчас Шейн?

            - Что жизнь прошла зря. Когда мне приходится оставаться без тебя даже на несколько минут, я считаю, что прожила зря эти минуты, - также тихо ответила Ева, всё еще вытирая слезы.

Эмма отпрянула и посмотрела на Шейна снизу-вверх.

            - Тебе всегда так шёл этот белый халат, - сказала она, гладя его по рукаву больничной униформы.

            - Ты всегда переживала, что старше меня на целый год, - сказал ей Шейн и улыбнулся, - думаю, сейчас ты должна быть довольна.

            - Тебе идёт быть старше, - ответила она.

            - А тебе идёт не меняться, - он улыбнулся.

Их не хотелось прерывать, но кто знает сколько еще они могут так простоять, не отрываясь глядя друг на друга, может, целую потерянную ими вечность? Ева ничего не сказала, она сделала несколько шагов к стоящим кругом мягким креслам. Дэн пошел за ней. Они сели лицом к этой странной стоящей паре. Дэн протянул ладонь, Ева сделала тоже самое, их руки сплелись. Эмма развернулась и потянула Шейна следом за собой как школьница строгого отца. Ей было двадцать восемь, когда она умерла, но выглядела она намного моложе.

            - Ты хотела, чтобы я пришла? – спросила Ева доброжелательно, и высвободила свою руку из теплой ладони Дэна.

            - Хорошо, что вы пришли вместе, - Эмма с обожанием посмотрела на Шейна, когда они сели напротив, все еще держась за руки.

             - Нам называть тебя Эмма или… - Ева не успела договорить, Эмма вскинула руку, прерывая её на полуслове.

            - Не произноси это имя! - сказала она серьезно, и её глаза болезненно заблестели, - Не ты! Только Эмма! Его нельзя произносить. Никому, но тебе особенно.

            - Почему ей особенно? – задал Дэн вопрос, который интересовал и Еву.

            - Ты Обладающая голосом, - спокойно пояснила Эмма, - А я не хочу возвращения той, чьё имя ты тоже знаешь.

            - Что значит обладающая? – не понимала Ева.

            - Может оживляющая голосом? – уточнил Дэн, - И почему оживляющая, когда ведь написано черным по белому: Оживляющий. Оживляющий голосом и Обладающий великим знанием.

            - Дэн, ты сейчас, случайно, не нашу клятву имеешь в виду? – уточнил Шейн, - Но Эмма никогда не давала этой клятвы, она, возможно, её даже не слышала. Это просто совпадение, что…

            - Шейн, умоляю, не говорите мне про совпадения, - перебил его Дэн, - Мы рассказали Вам не всё, но Эмма, видимо, знает еще больше.

            - Я знаю про клятву, Аркаш, - ответила сама за себя Эмма, - Я слышала её сотни раз. Я помню её наизусть. Из мертвого мира в женском облике придет Несущий великое знание и Обладающий голосом. Он отдаст свою душу, своё тело и свою кровь тем, кто будет любить его, будет предан ему, будет благодарен ему, чтобы исчезнуть в них и возводить погибших.

Она произнесла текс без единой запинки, и судя по напряженным лицам Шейна и Дэна, они никогда не слышали его в такой редакции.

            - Откуда ты знаешь её? – спросила Ева, не давая им перебить.

            - Филипп повторял её много раз, - спокойно ответила Эмма и ни один мускул не дрогнул на её лице, в отличие от исказившегося мучительной гримасой лица Шейна.

            - О, снова Ранк! – застонал Шейн.

Но судя по спокойствию Эммы, или она не помнила ничего плохого, связанного с этим именем, и Ева начала подозревать в ней признаки возвращающегося сумасшествия, или она относилась к Ранку иначе, чем все здесь присутствующие. И Еве немедленно хотелось это выяснить, но парней больше интересовал текст клятвы.

            - В женском облике? – подал голос Дэн, - Ты уверена? В женском?

            - Несущий знание? – поддержал заинтересованность Дэна Шейн.

            - Эта ваша дурацкая привычка обращаться друг к другу по фамилиям, - неожиданно возмутилась Эмма, - Ранк! Шейн! Звучит как клички собак! – охладила она их познавательный пыл.

            - Боги Всемогущие! Эмма! Я не верю своим ушам! – уставился на неё Шейн, - Неужели даже воскреснув из мертвых ты не перестанешь делать мне замечания!

            - Нет, если ты не перестанешь употреблять вместо имен клички, - возразила она и кротко улыбнулась.

            - Аркадий Виленович, мне кажется, если мы хоть что-то хотим сегодня узнать, нам придется смириться, - со скорбным лицом, но улыбающимися глазами обратился Дэн к своему наставнику.

            - Да, Даниэль Германович, - подыграв ему, понуро повесил голову Шейн.

            - Откуда ты знаешь, что эта Обладающая голосом именно я? – вмешалась Ева.

            - Я догадалась, - всё так же спокойно ответила Эмма, - Он всегда говорил, что только Обладающая голосом сможет это, или сможет то. И я думала, что это просто такая присказка, и вы всегда так говорите о своих богах, как люди говорят: «Да, Бог его знает!» или «Сам черт не разберет!». Но так говорил только Филипп, и только когда оставался один. А потом он меня нашел, и эти его фразы стали звучать как угрозы.

            - Он тебе угрожал? – озабоченно нахмурился Шейн.

            - Мне – никогда! Но за те годы, что прошли, он очень сильно изменился. И он не хотел, чтобы ты меня нашел, - ответила она мужу.

            - Это опять какая-то игра в пинг-понг, - возмутилась Ева, - Я словно слежу за мячиком, который туда-сюда скачет от одного игрока к другому, и ничего кроме этого мячика не вижу и не знаю ни кто играет, ни какой счет. Дурацкая игра!

            - А мне кажется всё предельно просто. Сколько бы мячиков не прыгало, а все они неизбежно ведут к тому, кто держит в руках ракетку. К Франкину! – ответил Дэн.

            - Нет, - сказала Эмма упрямо, - Филипп знает не всё. А я слишком мало помню. Но Ева, ты обладаешь голосом, который открывает не только двери - вся моя жизнь сейчас у тебя за спиной.

Они с Дэном невольно обернулись. За спиной у Евы была стена с книгами.

            - А, пустые книги, - равнодушно отвернулся Дэн.

Но Ева встала и вытащила с полки одну из них. Сегодня они были размером со стандартный фотоальбом и не совсем древние. Она с интересом переворачивала страницы – на них был печатный, как во всех обычных книгах текст.

            - Если бы у меня была еще одна жизнь, я бы, возможно и потратила её на изучение этой библиотеки, - сказала она, возвращаясь на место вместе с книгой в ярко-красном переплёте, - Но у меня и одна-то жизнь уже частично прожита, хотя возможно, и впустую.

            - Это же Андерсен, - неожиданно сказал Шейн, показывая рукой на Еву, но обращаясь к Эмме, - Я читал эту книгу тебе, вам, ей… - он осекся, но потом собрался, и добавил тихо, - когда ты была беременна.

            - Да, но нельзя судить о книжке по обложке, - улыбнулась Эмма, - Читай!

Она смотрела на Еву так, что у неё не было другого выбора. Она растеряно оглянулась по сторонам, но открыла первую страницу и стала вглядываться в тест.

«Не понимаю, как ребенку могут быть полезны книжки, где девочке отрубают ножки за то, что во время молитвы она думала о своих башмачках…» - прочитала Ева про себя и подняла глаза от книжки. Ничего не происходило, все молча и терпеливо чего-то ждали от неё.

            - Ева, - сказал Дэн, - Я думаю, ты должна читать вслух, иначе мы никогда не узнаем, что именно там написано.

            - Не понимаю, как ребенку могут быть полезны… - начала бубнить Ева, тяжело вздохнув.

            - …книжки, где девочке отрубают ножки за то, что во время молитвы она думала о своих башмачках!

Светловолосый парень с идеально уложенными волосами, отложил книгу, обращаясь к сидящей рядом ним на диване, приложив руки с своему огромному беременному животу, девушке, как две капли воды похожей на Эмму…

            Ева подняла глаза от книги, но картинка, которая возникла только что у неё перед глазами не пропала. И она не одна видела, как тепло улыбнулась юная Эмма недовольному чтецу, и как он поднялся на звук дверного звонка, и как сильно он был похож на Шейна. И Ева уже не читала, а изображение, возникшее на ближайшей к ним стене, всё продолжало меняться. И судя по ошеломленному виду Шейна, он узнал в нем молодого себя. А судя по ошеломленному взгляду Дэна, он понял что-то, что давно не давало ему покоя.

            - Ну, конечно! – не выдержал он, - Вот я дебил!

И главный герой того фильма, который они смотрели, уже вернулся к беременной жене, ведя с собой гостя. Но изображение так поблекло что уже невозможно было разобрать кого он привел.

            - Я думал, ты потеряла свою способность, когда пробудилась - открывать чужие воспоминания, - не обращая ни на кого внимания продолжал Дэн, обращаясь к Еве, - но я просто не понял, что ты делаешь это голосом! Помнишь, в самый первый день, когда мы познакомились! Ты читала книжку, и я слышал, что именно ты читала, потому что ты читала в слух, а я увидел в твоей памяти открытую дверь и попав туда понял, что я в Италии, и видел всё то, о чём ты читала!

Ева усиленно кивала в ответ на его возгласы - она точно понимала, о чём он говорит.

            - Но я только сейчас понял, что всё дело в том, что ты читала вслух! – своему повышенному тону он активно помогал жестикуляцией, взлохмачивая свои волосы и махая руками, - Эмма, но как ты догадалась? Ты видела её всего один раз.

            - Открывайся! - сказала она, поворачивая ручку моей закрытой двери. Давай уже! – сказала она и кирпичная стена вывалилась, - поясняла Эмма.

            - А ещё я позвала шаманку по имени, - вставила Ева, и умышленно не сказала сейчас Кэкэчэн, осознавая какой силой обладает, - И мы попали в эту библиотеку и имели возможность с ней поговорить.

            - Правда, тогда все книги были пустые, - пожал плечами Дэн.

            - Тогда и открывал их ты, а не я. Правда, я бы их и поднять не смогла наверно, - добавила Ева.

            - То есть то, что ты сейчас начала читать, - нерешительно начал Шейн.

            - Мои воспоминания, Аркаша. Мои настоящие воспоминания, - развеяла его сомнения Эмма.

Ева не знала радоваться ей или расстраиваться. Она и не знала, что сказать, и боялась говорить – а вдруг вся ерунда, что она любит говорить, вдруг возьмет и начнет оживать? Вот скажет в сердцах «Черт побери!», а он возьмет её и утянет.

            - Баз Всемогущий! – произнесла она.

             - Я по-прежнему аплодирую стоя, - услышала она знакомый голос, - Не прошло и полгода, а ты уже открыла в себе целый один талант. Браво! 

            - Баз Всемогущий?! – засмеялся Дэн, - Да ты просто настоящий алисанг! Только истинно верующие в своих богов алисанги говорят про Всемогущего Бази!

            - А что он действительно был Богом? – уточнила Ева.

            - Он был самым крутым из Богов! – подтвердил Дэн.

            - Я думала самым крутым был Ватэс Дукс, или как там ты его назвал, - не уступала Ева.

            - Ватэс?! – удивился Дэн, - Ватэс был Великолепным! По крайней мере именно так про него говорили, хотя никто не знал, как он выглядит.

            - Да, Ватэс Дукс, Бази, Сама и Пророчица, - именно этих Богов всегда упоминал и Филипп, - сказала Эмма.

            - Меня, признаться, твое упоминание Франкина, уже изрядно достало, - неожиданно резко сказал Дэн, - Эмма, ты, видимо, знаешь о нем или больше, чем мы, или до сих пор находишься под воздействием неизвестных нам его чар. Хотя, почему неизвестных? Он промыл тебе мозги настолько, что ты говоришь о нем с придыханием, как о каком-то герое, как минимум.

            - Ева, - обратилась Эмма к девушке, не взирая на гневную тираду Дэна, - когда ты узнаешь его поближе, ты поймешь, что он никакой не монстр, и всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы то, чему завещано сбыться – сбылось.

            - Я извиняюсь, - снова вмешался Дэн, - Аркадий Виленович, вы сказали, что у Франкина всегда была эта картина. То есть еще до того, как позвать меня на эту работу Вы знали, что этот блок был поставлен именно Франкиным?

            - Да, Дэн, - виновато потупился Шейн, - я знал, что блок поставил именно Франкин. Наверно, именно это подстегивало меня сильнее всего. Я думал, что он нашел эту старуху раньше меня, и назло мне заблокировал её воспоминания.

            - Но зачем?  - недоумевал Дэн.

            - Просто потому, что мог, - пожал плечами Шейн, - Он мог поставить блок, но я не мог его снять. Мне казалось это вполне весомой причиной. Я понятия не имел что движет им на самом деле.

            - Я думаю, что ты до сих пор не имеешь об этом ни малейшего понятия, - сказала Эмма, - Я думаю, никто не знает.

Ева посмотрела на неё с сомнением, но промолчала. Молчал Дэн, молчал Шейн, замолчала Эмма. В этой гробовой тишине в Евиной голове вопил Баз, но, к сожалению, его слышала только Ева.

            - Это похоже на разговор немого с глухим. Каждый из них знает лишь часть правды, но никто не хочет ей делиться. Если бы они все не были столь глупы, то вся эта картина маслом престала бы перед вами как вышеупомянутая Шишкинская Рожь. Но видимо, не сегодня, не сегодня, - вздохнул он, - Кстати, Шейна ищет его очередная жена, беременная его очередным ребенком.

            И Баз ещё долго сетовал на какие-то гендерные проблемы социальной мобильности, но Ева его уже не слушала, она сказала, что им нужно возвращаться, и нетерпеливо стучала пальцами по подлокотнику кресла, пока ждала, когда Шейн распрощается со своей потерянной любовью.

Глава 12. Непорочное зачатье

Ева вернулась домой к оставленным в её небольшой квартире Изабелле и Арсению. Дэн с Шейном остались в своей больнице. Что заставило её сразу не юркнуть в своё расслабленное тело, она не успела подумать - она стояла сейчас посреди своей квартиры не замечаемая друзьями, и то что она слышала ей не нравилось.

            - Мы должны рассказать, - уговаривал Изабеллу Арсений.

            - Ты никому ничего не должен, - устало возражала Белка, которая сразу показалась сегодня Еве подавленной, но сейчас на ней просто лица не было, - Это тебя, можно сказать, не касается. Да, и, строго говоря, никого не касается.

            - Всё что касается тебя – касается и меня, - возражал Семен, - Но буквально пару дней назад, я доказывал Дэну, что всё в этой истории не просто так, а он уверял меня, что-ты-то точно ни причем, и вдруг выясняется это.

            - Ну, ко всей этой вашей избранности я действительно отношения не имею, - ответила Белка, - и не уверена стоит ли Дэну и Еве рассказывать. Им и своих забот хватает.

            - Уверяю тебя, никаких забот им это не прибавит, но возможно это важно, тем более что стало известно не когда-нибудь, а именно сейчас.

Ева подумала, что, наверно, они препираются об этом весь день, и, если она не появится, их переговоры ни о чём могут затянуться ещё на неопределенный срок. Поэтому она шевельнула ногой и шумно выдохнула.

            - А Дэн? – испуганно спросила Изабелла, видимо, первое, что пришло ей в голову.

            - Он остался работать, - ответила Ева.

            - Ну, как прошло? – спросил Арсений.

            - Много слез, мотки потраченных нервов, но в сухом остатке моя новая способность и Франкин, к которому ведут все наши дороги, - удивляясь своему хладнокровию, спокойно поведала Ева.

            - Значит, Франкин, и здесь при делах, - подтвердил Арсений.

            - Да, и дело не только в этой картине, в бабке, в Эмме, и даже не в том, что он отец Феликса. Дело в том, что мы о нем ничего не знаем, а он, похоже, знает о нас всё, - ответила Ева, - И Шейн прекрасно знал, что блок этот Рожью поставил бабке Франкин, но понятия не имеет, что у Франкина было что-то, что бабка назвала Неразлучники. И я не могла спросить Эмму о них пока он был там, и меня мучают сомнения правильно ли я сделала. Я вообще не понимаю, мы можем ему доверять или нет.

            - Думаю, нет, - ответила Изабелла, - тем более он знал про блок, но ведь ничего Дэну так и не сказал. А вдруг это было опасно? Но ему было плевать на Дэна, он преследовал свои цели.

            - А блок там был поставлен именно против Шейна, потому что Дэн смог пробиться и видел Сару, и разговаривал с ней, а Шейн, даже когда бабка пришла в себя своими методами так ничего и не узнал и так ничего и не понял, - высказался и Арсений.

            - А ты что-нибудь узнал про Неразлучники? – спросила его Ева.

            - К сожалению, нет, - покачал головой Арсений, - Я понятия не имею, почему бабка была уверена, что я о них точно что-то знаю. Если бы отец не уехал, возможно, я бы спросил у него, но он возвращается только завтра, и я не уверен стоит ли в это втягивать еще и его.

Ева пожала плечами.

            - Ну, а у вас какие новости, - спросила она после небольшой паузы.

Изабелла едва заметно дернулась, но Ева видела, потому что смотрела на неё в этот момент.

            - Я узнала про своего отца, - с трудом, но всё же решилась она.

            - Ну, мне кажется, это хорошая новость, - постаралась взбодрить её Ева.

            - Я не знаю, потому что у меня нет отца, - пожала плечами Изабелла, - Я дитя пробирки.

Ева не знала, как реагировать. Она не считала это какой-то уж серьёзной трагедией или недостатком. И, честно говоря, по их препираниям с Арсением, она ожидала услышать что-нибудь более сногсшибательное. Но пробирка, так пробирка.

            - Ты сама расскажешь или нужно задавать наводящие вопросы? – поинтересовалась Ева. Получилось зло, но Изабелла только вздохнула и посмотрела на неё с легким укором.

            - Я расскажу, раз уж начала.

            - Отлично! – улыбнулась Ева и тоже вздохнула.

            - Поскольку Альберт Борисович в отъезде, все эти дни я работала, в-основном, в Замке. И работа эта отнимала у меня не так уж много времени, - начала Изабелла, - Но вчера вечером бабушка, видимо, после всех этих волнений, была немного взвинчена, и даже плакала, и она очень хорошо умеет убеждать, поэтому я пообещала, что сегодня мы сходим с ней повидать деда. И вот сегодня она собралась, настояла, чтобы Арсений пошел с нами, настояла, чтобы я непременно предупредила деда о нашем приходе. Я все сделала всё в точности как она хотела, не понимая мы то ей зачем. Но мы пришли. Дед, конечно, был рад, а бабушке всё равно всё было не так. Она то перебивала его на полуслове, то задавала вопросы невпопад, в конце концов она ему прямо в лоб заявила, что он должен, наконец, рассказать мне правду о моем рождении и если это не сделает он, то она всё расскажет сама, как сможет. Дед не ожидал. Он был не готов, и пытался вяло отказаться. Но моя бабушка, если что решила – размажет по асфальту как каток, поэтому выбора у него особо не было. В-общем, как выяснилось, мой дед не зря был генетиком, и ему давно не давала покоя идея о том, что в смешанных браках не просто так рождаются именно керы. Только керы. Сам он мемо, но бабушка моя кера, поэтому у них ожидаемо родилась дочь, ожидаемо кера. И ему пришла в голову мысль о партеногенезе – девственном размножении. Это когда во взрослом организме женская половая клетка - яйцеклетка может развиваться без оплодотворения.

            - Извини, что я встреваю, - сказал Арсений, появляясь с кружкой чая в руках. Ева даже не заметила, что он выходил, - я просто Еве поясню про партеногенез, а ты выпей пока чайку, ты за весь день сегодня ничего не съела.

Изабелла благодарно взяла кружку и сделала большой глоток, несмотря на то, что от кружки шел пар.

            - Девственное размножение, например, характерно, для пчел, - продолжил Арсений, - при этом из оплодотворенной яйцеклетки развивается самка, а из неоплодотворенной самец. Только у нас, наоборот, в браке с другими асами всегда рождается кера – девочка, а в браке кер между собой обычно мальчик. И по аналогии с пчелами он решил, что в браке между керами яйцеклетка оплодотворяется, поэтому мальчик, а в остальных браках нет, поэтому всегда кера и всегда девочка. Ну, Натан Валерианович, там еще что-то про мейоз объяснял, про гаплоидность и диплоидность, я ни за что не вспомню, но, надеюсь, суть процесса тебе понятна?

            - Пожалуй, да, - неуверенно ответила Ева.

            - Так вот, к тому времени как он всё носился с этой теорией, мама Изабеллы выросла, и приняла решение замуж не выходить, а остаться служить в Замке, стать монахиней.

            - Знакомое решение, - отозвалась Ева, глядя на Изабеллу, которая отломила кусочек подсохшего уже на тарелке сыра.

            - Да, - сказала рыжеволосая девушка, жуя жесткий сыр, - А я и правда проголодалась.

            - Так не стесняйся! – предложила ей Ева, обрадовавшись, что горячий чай и хоть какие-нибудь килокалории попав в её организм уже заметно подняли ей настроение.

            - Ну, я тогда и продолжу, пока ты ешь, - сказал Арсений, - В-общем, бабушка дала согласие, мама её приняла обет, и дед был этому несказанно рад. Под каким-то благовидным предлогом он всего лишь сделал ей укол, который привел к выбросу гормонов, и она забеременела.

Ева, которая тоже стащила с тарелки кусок сыра, перестала жевать.

            - Ты хочешь сказать, что, - Ева не знала, как продолжить.

            - Да, сквозняком надуло, - хихикнула Изабелла.

            - Нет, нет, я хотела сказать, что это же непорочное зачатье! – уставилась на неё Ева.

            - Да, - спокойно подтвердил её слова Арсений, - И с точки зрения науки - это удивительно, а с точки зрения законов, принятых в Замке – страшное преступление. А мама Изабеллы была не просто рядовая монашка, она была Повитухой.

            - Арсений, - укоризненно покачала головой Изабелла, - ты опять? Ева, по сути их работы, конечно, Повитуха назвать правильнее, но обычно их называют Ангелы Жизни, или Белые Ангелы. Они приносят новорожденным души и дают имена.

            - Господи, ну, и фантазия тогда у них, скажу я вам! Не в обиду будет сказано, но более странных имен чем у вас, я в жизни своей не слышала, - высказала Ева своё мнение.

            - Они не виноваты, - вступилась за Ангелов Изабелла, а Арсений просто улыбнулся, - Не они выбирают эти имена, они просто обязаны донести их до родителей.

            - А кто? – не унималась Ева.

            - Есть правила, когда каждому дню месяца соответствует своя буква, есть список имен, которые не должны повторяться, - стала пояснять Изабелла.

            - Да, я читала, читала, - перебила её Ева, но ведь когда-то кто-то установил этот порядок, внес эти странные имена в эти списки. Это был кто?

Изабелла пожала плечами, Арсений тоже промолчал.

            - Ясно, история умалчивает, - подвела итог Ева, - прости, я перебила про твою маму. Как наказали её за это преступление?

            - Вот именно это и расстроило меня больше всего. Ей дали возможность родить, а затем в прямом смысле слова побрили в Лысые Сестры, - ответила Изабелла, и на глаза её навернулись слезы, - Бедная моя мамочка!

            - Лысых сестёр обривают на лысо и лишают их голоса. Не того голоса, что они не имеют права голосовать на выборах, а самого настоящего живого голоса. Они не могут говорить, им нельзя писать, то есть все что у них есть – глаза и срок, который они отбывают, отмывая бесконечные коридоры Замка, - ответил Арсений за свою девушку, которая не могла говорить и только жалко всхлипывала.

            - Но она же не виновата! Она же, наверняка даже не знала, что нарушила обет. Они же дают, как и все монашки обед безбрачия, да? – уточнила Ева.

            - Да, они дают. И, конечно, никто и слышать не хотел ни о каком непорочном зачатии. Ее отца даже не вызвали для дачи показаний, хотя его и выслушал адвокат. Но у него тогда и не было никаких доказательств, кроме крошечной Изабеллы на руках, - продолжал Арсений.

            - А сейчас? Сейчас есть? – с надеждой спросила Ева, - Ведь можно, наверно подать апелляцию, пусть дело пересмотрят. Я понимаю, конечно, что язык назад не пришьют, но зато она будет свободна и жить дома с семьей.

            - Боже, Ева, мы же не в Средневековье! – ужаснулась Изабелла, размазывая руками слезы, - Никто не отрезал ей язык! Просто чем-то воздействуют на центр речи, я даже не знаю, чем – электродами, лекарством, не важно.

            - Важен результат, я поняла, она больше не может говорить, - кивнула Ева. - И это ужасно!

Зря она это сказала, потому что Изабелла снова расплакалась, Арсений кинулся её утешать, а Ева начисто забыла мысль, которая мелькнула у неё в голове при словах «непорочное зачатье».

            - Но её ведь не могут осудить на бесконечность, ведь алисанги не умирают, - снова подала голос Ева.

            - Её осудили на сто лет, - сухо произнес Арсений.

            - Господи, - с новой силой зарыдала Изабелла на груди у парня, - Сто бесконечно унылых лет! А прошло всего двадцать четыре.

            - Ты ничего не ответил про доказательства. Если они у деда уже есть, - обратилась Ева к Арсению, - Если он сможет доказать.

            - Ева, в нашем мире не принимают в расчет доказательства мертвых людей, будь они хоть какими умными и талантливыми, - сказал Арсений грустно, - Плодами их трудов пользуются, работу их поддерживают, им помогают, но никто не будет слушать объяснения призрака.

            - Но ведь бабушка её жива! Алиенора могла бы выступить в суде! – не унималась Ева.

            - Могла бы, но только лет пятнадцать назад. У них было всего десять лет для подачи апелляции. И дед еще был жив, когда этот срок прошел. Да и сейчас он может объяснить лишь партеногенез, но не более. А он бьется над тем, чтобы разгадать загадку несовместимости алисангов в принципе.

            - Да, деду, наверно, тоже не легко, - вздохнула Ева, - Я представляю, как он переживает всю жизнь.

            - Да, наверно, если бы не это, он прожил бы дольше, - вздохнула Белка, вытирая слезы, - Но я на него не злюсь. Он просто ученый, немного чокнутый, немного эгоцентричный как все ученые. Наверно, это неправильно, проводить эксперименты на собственных детях, но, если бы он просто мог, то сам бы согласился родить. А еще, он не знал, что наказание будет таким суровым. Он надеялся, её просто выгонят. Пусть с позором, пусть навсегда, но просто выгонят. А еще он пытается помочь нам всем. И если у него получиться… если мы до этого доживем.

            - Знаешь, он решил, что точно будет работать до того момента, когда срок наказания его дочери закончиться, потому что хочет попросить прощения и только тогда уйти с миром, - сказал Арсений.

            - Да, - вздохнула Ева, - а я наивная думала, что только у слабых бестолковых смертных людей проблемы.

            - Ты сказала, что обнаружила в себе какой-то новый талант, - вспомнила Изабелла.

            - Это был Дэн, даже не я, - сказала Ева, улыбнувшись, - оказывается, всё то, что он увидел во мне ещё до того, как я прошла инициацию, всё это никуда не исчезло.

            - Ты кажется, умела оживлять чужие воспоминания, - напомнил Арсений.

            - Да, я и сейчас это могу. Просто нужно читать вслух, - объяснила Ева, - А еще те комнаты памяти, что у Дэна, например, выглядят как кинотеатр, и он видит чужие воспоминания на экране и за закрытыми дверями…

            - Да, мы знаем, как у него это выглядит, - заметил Арсений.

            - Вот, а я вижу огромную библиотеку. И все доступные мне чужие воспоминания описаны в книгах, просто нужно взять с полки нужную и начать читать. Вслух.

            - Офигеть! – емко выразил свое отношение к произошедшему Арсений.

            - Я правда, успела прочитать всего пару предложений всего в одной книге из воспоминаний Эммы, но у меня получилось. Из этого Дэн и сделал такой далеко идущий вывод, - сказала Ева.

            - Неправда! – возразил появившийся из ниоткуда и рухнувший рядом с Евой прямо в верхней одежде на диван Дэн, - Я сначала сделал свое открытие и только после этого ты начала читать и подтвердила мою догадку. Ну, что тут у вас? Что опять за соленые реки? – посмотрел он на заплаканное лицо Изабеллы, - Я думал, только моя девушка плакса.

            - Не обольщайся, - ответила Изабелла.

            - И чувствую, зря я свалил до ужина, - он тоже стянул с тарелки кусочек подсохшей колбасы, и жуя пошел в прихожую раздеваться, - Дорогая, это всё что у нас есть из покушать?

            - Готового – да, но там ещё есть сырая курица и неварёные рожки, - Ева чувствовала себя сейчас ужасно.

            - Отлично! – сказал Дэн, возвращаясь и целуя её в нос, - Ты просто умница! Я сейчас что-нибудь организую. Сеня, ты же не думаешь, что тебе удастся отсидеться в сторонке?

Последние слова он прокричал уже из кухни, и Семен нехотя поднялся, но послушно пошел за ним.

Глава 13. Вечер Божоле

Под бархатистый и мягкий как флисовый плед голос Дэна, которым он говорил Изабелле хорошие и правильные слова, те самые, в которых она сейчас так нуждалась, рыжеволосая девушка совсем успокоилась и даже начала улыбаться.

— А я ещё сомневалась, стоило ли вам обо всём этом говорить, — облегченно вздохнула Изабелла.

А Ева словно узнала Дэна с новой стороны — таким внимательным серьёзным и сосредоточенным при ней он еще ни разу не был. Но едва Изабелла совсем пришла в себя, он начал привычно дурачиться. Ужин был съеден, и обглоданные куриные кости лежали у него на тарелке большой горкой.

— Подумать только, — сказал он, глядя на эту кучу, — какими тощими бывают цыплята! Ведь одни кожа да кости!

— Хочешь сказать, что не наелся? – удивилась Ева.

— А у нас случайно нет чего-нибудь сладенького? К чаю?

— Чего-нибудь типа пирога? – уточнила Ева.

— Да—да—да! — обрадовался Дэн.

— К сожалению, нет, могу предложить только восемь свечек, — обрубила на корню его надежды Ева.

— Ну, нет, это я не ем — что это такое: ни одного пирога и восемь свечей. Лучше так — восемь пирогов… и одна свечка, а? – пытался он изображать Карлсона.

— Поверь мне, Майер, не в пирогах счастье, — парировала Ева.

— Э, нет! Я так не играю, — не согласился он и встал. — Никуда не уходите!

И предвосхищая их догадки, он оделся, и, взяв ключи, исчез за дверью.

— Как простой смертный, подумать только, — удивился Арсений и он хотел еще что-то добавить, но у него настойчиво зазвонил телефон. — Надеюсь, он не деньги забыл, — улыбнулся Сеня, думая, что это Дэн, но увидев звонившего абонента, тут же изменился в лице.

— Да, Виктория, — ответил он спокойно. — Да. Возможно. Хорошо. Я постараюсь.

Глаза обоих девушек сверлили его взглядами как две электродрели, пока он отвечал, коротко и неохотно.

— Только не говори мне, что она хочет с тобой встретиться, — прокомментировала его разговор Изабелла.

Ева послушалась Бази, и ей большого труда стоило уговорить Дэна пока никому не сообщать о серьёзности их отношений, и Ева ненавидела Викторию и за это тоже. Она не хотела её видеть.

— Нет, она хочет видеть нас всех, ей якобы есть что нам сказать, — сухо ответил Арсений. Ожидая их решения, он играл желваками, и Ева чувствовала, как нездорово он напряжен. Она еще думала об этом, когда заверещал её телефон, и по этому грустному рингтону, который оглашал сейчас комнату, она точно знала, что это не Дэн.

— Феликс? – сказала она в трубку и была даже рада, что Дэна в этот момент не было рядом. — Да. Хорошо. Я перезвоню.

Она рассказала уже Дэну всё что знала про Феликса, всё что их связывало и не связывало, показала ему его фотографии, и подготовила, как только могла, на душе у неё перед их предстоящей встречей было тревожно. Именно о том, что он прилетел и готов с ними встретиться и был их десятисекундный разговор.

Она смотрела на Арсения, и хоть понятия не имела что именно, но что-то общее их сейчас связывало как никогда. И Дэн, пришедший с магазина с большим нарядно-белым тортом, сразу понял, что что-то случилось.

— Что я пропустил? – смотрел он, то на Еву, то на Арсения.

— Звонила Вики!

— Звонил Феликс!

— Ну, отлично! – отреагировал он совершенно спокойно. — Когда-то же мы должны были встретиться. Или ты надеялась, что это будет не раньше, чем у твоего жертвенного алтаря?

— Мне кажется, в этом доме для такого количества народа слишком мало места, — сказал Арсений.

— Нет, я не хочу оставаться без своего тела, — возразила Ева Арсению, поминая, что он хочет предложить перенести эту встречу в свой дом.

— А мне в больнице еще дежурить в ночь, и хотелось бы потратить это время с большей пользой, чем стоять в городе в пробках, — ответил Дэн, обращаясь к другу, так именно ему предстоит Еву везти.

— Ладно, — приняла за всех решение Изабелла. — Я мою посуду. Арсений, ты за Викторией, раз уж она позвонила именно тебе. Ева, зови Феликса. Дэн, а ты можешь пока спокойно уговорить пару кусочков этого кулинарного безобразия, — улыбнулась она Дэну, красноречиво скашивая глаза на торт.

Ни один мускул не дрогнул на лице у Дэна, когда запел дверной звонок. Он уже давно съел свою четверть торта, но Арсения с Викторией до сих пор не было, и Феликс приехал первым.

Он вошел в открытую Евой дверь как всегда, с иголочки одетый, в расстёгнутом пальто, видимо, черно-белом, но рисунок был таким, что оно казалось серым в мелкую клетку. И длинный шарф с кистями у него на шее, и мягкие кожаные перчатки в одной его руке, и букет невозможно красивых и благоухающих роз в другой – всё было безупречно.

Он протянул Еве розы, и дежурно поцеловал в щеку. В любой другой день она не придала бы этому ни малейшего значения, но сегодня, когда у неё за спиной стоял Дэн – этот поцелуй жёг её как клеймо.

— Я как-то обещал, что куплю тебе новые, — протянул он Еве цветы и многозначительно улыбнулся, напоминая ей о той их встрече, когда она забыла букет в кафе.

— Спасибо, Феликс, не стоило, — промямлила Ева. А он спокойно разделся и, сделав два шага навстречу, протянул Дэну свою ладонь.

— Феликс Ранк.

— Даниэль Майер, — ответил Дэн рукопожатьем.

— Изабелла Кастиниди, — представила Ева, стоящую в проеме кухни девушку, поддержав тенденцию называть и имена, и фамилии.

Феликс сделал еще пару шагов до Изабеллы, почтительно поцеловал ей руку и, улыбнувшись краешками губ, сказал:

— Рад нашему знакомству!

Ева видела, как из-под распахнутого ворота его белоснежной рубашки выпал кулон на черном кожаном ремешке, и когда он разогнулся, отпуская руку девушки и поворачиваясь к хозяйке, на груди его красовался небольшой аметистовый аммонит. «Под цвет глаз» — даже успела подумать Ева, приглашая его присесть на диван, и проследовала с вручённым ей букетом на кухню, мимо глубоко потрясённой Изабеллы.

Изабелла тут же скользнула за ней и шепотом сказала:

— Господи, налей мне водички! Он даже лучше, чем на фотографиях! Я просто на грани обморока.

— Подожди, толи еще будет, когда появится Арсений. — напомнила ей Ева. — Где они, кстати?

— Понятия не имею, — пожала плечами Изабелла. — Первый раз в жизни вижу такие воняльные розы.

И она выразительно втянула носом их запах.

— Да, всегда хотела узнать где он их берет, и всегда было как-то не до того, — многозначительно улыбнулась Ева.

— Да, я скорее кер, чем азур, — пояснял Дэну Феликс свое происхождение, — а аммонит ношу просто как украшение.

Ева вернулась в комнату с цветами в вазе и Изабеллой, повисшей у неё на руке. И она первый раз видела на шее у Феликса эту окаменелость.

— Изабелла, — предложил Феликс девушке свое место на диване, а сам пересел на другую его сторону.

— Феликс, может чай? Торт? – спросила Ева на правах хозяйки.

— Спасибо, я не голоден, — ответил Феликс.

— Дэн? – обратилась Ева к своему парню.

— Спасибо, я тоже, — ответил он и улыбнулся. И от этой его плутоватой улыбки, ей вдруг перестало быть страшно, неловко и неудобно. Она подошла и села на спинку кресла, в котором он устроился.

— Ну, если вы больше ничего не хотите, — сказала она.

— А разве ещё что-нибудь есть? – немедленно поддержал её Дэн.

— И они посидели ещё немножечко… Пока, увы, совсем ничего не осталось! – улыбнулся им обоим Феликс.

— Изабелла, если ты переживаешь, я могу сходить за Арсением, — предложил Дэн, принимая слегка озабоченный вид девушки за волнение именно по этому поводу. — Понятия не имею, что их так задержало, но думаю, они появятся с минуты на минуту.

— Не беспокойся, — сказала Изабелла и снова встала. — Пойду, водички выпью.

— Так давай я принесу! – предложила свои услуги Ева.

— Я справлюсь, — ответила девушка и вышла.

Если бы в тот момент Ева поняла, что именно задумала Изабелла, если бы Ева просто знала, что это возможно, то остановила бы её, отговорила, удержала бы силой. Но Ева сидела в счастливом неведении рядом с Дэном, а Изабелла, находясь в прострации после знакомства с Феликсом, в смятении, в совершенно незнакомом ей состоянии, околдованная его обаянием, приняла казавшееся таким естественным ей тогда решение. Она решила воспользоваться той самой короткой дорогой между двумя сердцами, Дорогой Любящего сердца, к которой можно прибегать только в самых крайних случаях, чтобы невзначай не узнать больше, чем ты сможешь вынести.

— Видишь, здесь точно такой же результат, — подтверждая свои слова тонкой полоской теста на беременность с двумя красными полосками посередине, спокойно сказала Виктория. — Ты можешь принести еще гору тестов, с определением срока, без определения, но результат будет таким же. Я беременна, Арсений, и это факт.

— Виктория, прошло всего десять дней! Десять грёбаных дней! Разве так бывает? – Арсений был вне себя. Он был зол, он был в бешенстве, и он был очень расстроен.

— Я знала, что у меня овуляция. Я настаивала именно потому, что у меня овуляция. Я не могла ждать ещё целый месяц. У меня могло не быть этого месяца, но теперь у меня есть целая жизнь. А знаешь, – и она подошла, и указательным пальцем наклонив его гордо вскинутую голову за подбородок, прошептала на ухо, — стань моим! Просто так, просто потому, что ты нуждаешься в этом. Жаль, что сейчас у нас нет времени, нас и так уже заждались, но уверена, мне понравится. И ты тоже останешься мной доволен. Приходи, и любая моя ночь станет твоей. Каждая моя ночь может стать твоей.

Она говорила тихо и вкрадчиво, но Изабелла слышала каждое слово. Она рисковала, что Арсений её вот-вот почувствует, но он был слишком занят сейчас другой девушкой, чтобы думать о чём-то ещё.

Она не помнила, как вернулась в полутемную Евину кухню, не помнила, как нашла в себе силы незаметно позвать Еву, которая к счастью, сидела к ней в том момент лицом. Она извинилась, и, не объясняя причин, сказала, что ей нужно уйти.

— Тебе плохо? – предположила Ева, тревожно глядя на побледневшую подругу. — Говорила я Дэну, что эта курица не прожарена.

— Да, мне нехорошо, — согласилась Изабелла только чтобы ничего не объяснять и не препираться. — Извинись за меня перед парнями, — попросила она.

— Да, ничего, думаю, мы не последний раз встречаемся, — махнула рукой Ева. — Давай поправляйся!

И не в силах больше держаться ни секунды Изабелла исчезла.

 Еве ничего не оставалось, как только пожать плечами в пустой кухне, ничего не понимая, и вернуться в комнату.

— Изабелла извинилась, но не может присутствовать, ей срочно потребовалось уйти, — сказала Ева, садясь на освободившееся место.

— С ней всё в порядке? – недоверчиво спросил Дэн.

— Не знаю, но ей стало нехорошо, словно она отравилась, — пожала плечами Ева, — Говорила я тебе, что курица сыровата!

— Ева, она была отлично прожарена, неправда, — очередной раз убеждал её Дэн, сам готовивший эту курицу.

— Чувствую, я не зря отказался от ужина, — пошутил Феликс. — На её месте мог бы оказаться я.

— К счастью, не по моей вине, — улыбнулась в ответ Ева, на что Дэн только покачал укоризненно головой.

В этот момент, наконец, появились Арсений с Викторией, и Феликс встал, чтобы их поприветствовать, а Ева на правах хозяйки уступить свое место.

— Арсений, — представился Арсений, и Феликс, пожимая его руку сказал просто Феликс.

— Феликс Ранк, если я не ошибаюсь, — представил Арсений гостя Виктории, — Виктория Шейн, — представил он девушку.

И поцеловав ей руку, Феликс неожиданно нахмурился

— Виктория Шейн? Шейн? Я не ослышался?

— Виктория Аркадьевна Шейн, — сказала она слегка с вызовом. — Если сомнения вызывает именно это.

— О, благодарю! – склонил голову Феликс. — Больше никаких сомнений.

— А где Изабелла? – заметил отсутствие своей возлюбленной Арсений.

— Ей нездоровится, — ответила Ева. — Я отпустила её домой. Мне кажется, у неё и так был сегодня тяжелый день.

Арсений понимающе кивнул.

— Прекрасно! – довольно улыбнулась Виктория. — Значит, никого лишнего.

И Ева готова была испепелить её глазами, но к несчастью, из всех существующих суперспособностей ей достался какой-то дурацкий оживляющий голос, а не испепеляющий взгляд.

— Феликс, будьте любезны, удовлетворите мое любопытство, как блондин с голубыми глазами может быть кером? – спросила Виктория, немного переигрывая с вежливость.

— Видимо, ошибка природы, — невозмутимо ответил Феликс. — А может быть злая шутка.

— Но я чувствую ты азур, хотя…, — Виктория нахмурилась, — и кер тоже.

— Тогда может правильнее будет обращаться ко мне на Вы, как Вы и начали, но не потому что я старше, и мы едва знакомы, а потому, что меня двое — я и кер и азур? – заметил Феликс Виктории.

И если до этого Ева его уважала, то сейчас зауважала как никогда.

— Жаль, что в этом доме ничего не наливают, — глядя по-прежнему только на Феликса, улыбнулась Виктория. — Мы бы непременно уладили эти формальности за бокалом вина.

Ева дернулась, с её стороны действительно было невежливо не предложить гостям выпивку, но цепкие руки Дэна пригвоздили её к месту, не позволив суетиться. Он смотрел на эту парочку на диване с нескрываемым удовольствием.

— Я слышал, Вы живете в Италии. — заметил, улыбнувшись уголками губ Феликс, — Вы же не будете пить ту бурду, что продают в местных магазинах? Возможно, стоило прихватить с собой в гости бутылочку местного вина. Ваша бабушка держит виноградники?

— Да, у неё отличное вино. Одно из лучших в округе, — ответила Виктория.

— Вы же не заставите нас упрашивать? – настаивал Феликс.

Зло сверкнув глазами, Виктория исчезла как сидела, прямо с дивана.

— Если у тебя нет бокалов, — обратился Феликс к Еве, мягко намекая, —  за пару секунд я принесу свои.

— Спасибо, но бокалы есть, — и она побежала на кухню, и в этот раз Дэн не возражал.

— Господи, ей же нельзя перемещаться самостоятельно, — схватился за голову Дэн. — Её бабушка предупредила, что это может спровоцировать приступ.

— На счёт этого, можешь не париться, Дэни, — ответил Арсений обреченно и мрачно со своего места на полу, прислонившись к стене. — Ей больше никакие приступы не страшны.

Он не успел договорить, хотя видел в глазах Дэна этот невысказанный вопрос. Он просто утвердительно кивнул, и Дэн, осознавая новость, даже переменился в лице.

— Что это у тебя с лицом? – спросила его Виктория, ставя на стол две бутылки вина.

— Я за штопором, — не ответил Дэн на её вопрос, а когда вернулся, от былого смятения на его лице не осталось и следа.

— За этот гостеприимный дом, что собрал нас вместе под этой каменной крышей, — предложил тост Феликс и посмотрел на Еву, — И за его бесподобную хозяйку!

Ева состроила ему злую мордочку за то, что он заставил её покраснеть, и с удовольствием выпила.

Феликс крутил бокал. Едва пригубив, словно ждал, пока вино впитается небом, затем провел языком по своим великолепным зубам, и, наконец, вынес свой вердикт:

— Отличное Кьянти! Я чувствую лесные ягоды, дикую вишню, фиалку. И оно мягкое. Ваша бабушка торопится? – улыбнулся Феликс Викторий. — Я чувствую не только Санджовезе, но Мальвазия Бьянка, Треббьяно.

— Да, у нас небольшие виноградники, а мы пьем слишком много вина, нужно чтобы оно созревало быстрее, — Виктория была польщена его похвалой. — Но мы гордимся его качеством.

— Да, достойное вино! Жаль, что я больше люблю то «отвратительное пойло» праздник которого всего несколько дней назад проходил во Франции, — хитро улыбнулся Феликс. — Но всё же предлагаю выпить за дружбу и после этого с чистой совестью обращаться друг к другу на «ты».

И он протянул Виктории её наполненный бокал, предлагая скрестить руки.

Еве всегда нравилось смотреть на Феликса, но сегодня он был просто выше всяких похвал.

 Виктория хотела возразить, но он уже поймал её за руку и с вызовом смотрел в её искрящиеся гневом глаза. Она уже не могла отступить, и она выпила до дна свой бокал, и еще не успела вздохнуть, когда он обнял её за талию, и поцеловал. Пустой бокал беспомощно застыл в её тонкой руке, наверно, сопротивляться Феликсу было невозможно. И он её уже отпустил, а она всё сидела, растерянно сжимая в руках бесполезное стекло.

— Третий четверг ноября. Кажется, в этом году, я пропустил день «Божоле нуво», — возобновляя прерванный разговор, сказал Арсений.

— А я нет, — улыбнулся Феликс, снова наполняя бокалы. — Это была незабываемая ночь в Божо! Факелы из виноградной лозы, красные фартуки виноделов, и рыночная площадь, заполненная бочками с вином.

— Le Beaujolais Nouveau est arrive! – поддержал его рассказ Дэн.

— Да, Божоле прибыло! Предлагаю за это выпить! – и Феликс бессовестно подмигнул Виктории, протягивая ей очередной полный бокал. — За тебя!

— После трех рюмок коньяку француз переходит на минеральную воду, а русский — на «ты», — улыбнулся Дэн.

— Уже после трех этих бокалов вина мы с Викторией выпадем, я чувствую, как прошлогодний снег на любую удобную горизонтальную поверхность, — сказала Ева, сделав глоток.

— Ты сильно себя недооцениваешь, — улыбнулся ей Арсений.

— Прошу меня простить, — неожиданно сказала Виктория. — Я отлучусь всего на несколько минут.

И снова исчезла.

Ева пошла добывать из своего холодильника еще какую-нибудь закусь, и она с тарелками, а Виктория еще с двумя бутылками вина появились в комнате одновременно.

— О! – радостно откликнулись парни на появление нарезанных фруктов и колбасы. Ева понимала, что «не айс», но что было.

— О—о—о! – еще дружнее откликнулись они на появление Виктории.

— Невозможно это слушать! – она с возмущением выставила на стол бутылки. — Хвалите одно вино, а сами пьете другое.

— Ты шутишь? – посмотрел на неё Феликс с восхищением и удивлением одновременно. — Это же Божоле! Новое Божоле!

— К вашим услугам, — ядовито-снисходительно улыбнулась Виктория. — Виктория Шейн — срочная доставка алкогольных напитков со всего мира. Кстати, неплохая колбаска, — обратилась она к Еве, отправляя в рот тонкий ломтик.

Если бы Ева вела счет, то в их с Феликсом необъявленном поединке была бы сейчас ничья.

— Лично я люблю Божоле за то, что оно отлично сочетается с русской кухней. Холодец, свининка, крольчатинка идут с ним на ура! — сказала Виктория, отхлебнув прозрачную рубиновую жидкость из своего бокала.

Феликс посмотрел на неё просто с нескрываемым обожанием. И Ева с ужасом поняла, что этого своего парня она тоже к ней ревнует. И сейчас она сомневалась кого из них больше: Дэна или Феликса.

 Но выпитое вино окрашивало мир в прекрасные радостные цвета, и эта деловая встреча с легкой ноги Виктории превратилась просто в посиделки, с обсуждением еды, кинофильмов, популярных в «ю-тубе» роликов и прочей ерунды.

И было уютно и весело. И ни о чём не хотелось думать, кроме новогодних праздников, которые решили отмечать вместе. Но перед ними еще обещали быть выходные на какой-то закрытой турбазе, на которую всех пригласил Феликс.

 И он так ярко расписывал и бассейн с горячей водой среди снежных сугробов, и отличную лыжную трассу, проложенную по склону, что Виктория даже захлопала в ладоши от предвкушения, а Еве, ненавидящей общественные помывочные места в принципе, непременно захотелось в ту жаркую баньку, что там тоже была, да с душистым веничком.

Она уже закрыла за Феликсом дверь, проводила Дэна на дежурство, но всё еще блаженно улыбалась толи от мыслей о баньке, толи от выпитого вина. А может от того, что Дэн сказал про Феликса «отличный парень!» и тяжкий груз ответственности за то, что это был не просто чужой парень, а её друг, упал с её сердца.

Глава 14. День слёз

Ева ничего не понимала спросонья. Рука ныла толи оттого, что еще окончательно не зажила, толи от неудобной позы, в которой она спала – оставшись вчера одна Ева бессмысленно переключала телевизор с канала на канал, да так на диване и уснула. Дэн сказал, что нужно ехать, и она одевалась, то и дело хватаясь за болевшее плечо. Он молчал, помогая ей одеваться, он сказал, что всё объяснит по дороге в машине, но глядя на его сосредоточенное лицо, Ева понимала – случилось что-то плохое.

            - Изабелла перерезала себе вены, - сказал Дэн, когда они выехали на пустую дорогу, - И врачи не могут ей помочь.

Осознание приходило не сразу – Ева сопротивлялась ему, Ева отвергала его, Ева не хотела верить – но память упрямо навязывала ей сцену их вчерашнего разговора в кухне. И смертельно бледное лицо девушки и ее застывший взгляд. Почему вчера Ева не придала этому должного значения, ведь что-то явно случилось. Но что? Она посмотрела на серое лицо Дэна, он молчал, сосредоточено глядя на дорогу, видимо, давая ей время осознать его слова.

            - Её обнаружила Алиенора. Они вчера сильно поссорились. Изабелла напилась. Она пришла к Арсению и стала предлагать ему постель. Он пытался её отговорить от этой затеи, и она вроде успокоилась и ушла домой. А рано утром Алиенора обнаружила её в ванне. Она позвонила Арсению уже с больницы, и он до сих пор не может поверить.

Ева машинально посмотрела на часы – шесть утра. Они неслись по пустым улицам, и мелкая снежная крупка косым дождем билась в лобовое стекло.

            - Но она ведь жива? И она в больнице. Почему ей не могут помочь? – не понимала Ева.

            - У неё очень редкая кровь. Я не знаю, что это значит, моя сестра сказала однокомпонентная. И единственная кровь, которую ей можно влить – кровь её матери.

            - Там твоя сестра? – удивилась Ева.

            - Да, они вызвали Альку. Там уже все. Отец Арсения пытается договориться в Замке чтобы позволили взять у матери кровь. Мой отец разговаривает с её дедом - возможно, он что-то сможет подсказать.

            - Господи, неужели это потому, что она родилась без отца? И это непорочное зачатье, - и Ева вспомнила какая мысль не давала ей покоя, связанная с этими двумя словами, - Дэн! Бабка нагадала Виктории, что она встретит Иисуса Христа в женском обличие. И Изабелла, она же… Боги всемогущие!

Дэн неожиданно остановил машину.

            - Есть ещё кое-что что ты должна знать про Викторию.

Ева никогда не видела у него такого лица.

            - Она беременна.

Ева это знала, по сравнению с тем, что Изабелла умирает, это было такой мелочью, что Ева не понимала зачем Дэн придает этому такое большое значение.

            - Я знаю, Дэн, - сказала она спокойно.

            - Ты не знаешь, - и он повернул к ней свое серьёзное, и такое несчастное лицо, - Это мой ребенок.

            - Нет, Дэн, нет, послушай, - пыталась объяснить ему Ева.

            - Это мой ребёнок, - повторил он четко, - Там в Замке, я был пьян, а она расстроена. Я просто пытался её утешить. Конечно, это меня не оправдывает, но она была очень убедительна, а я не смог сопротивляться. Это случилось, Ева. Мне очень жаль. Я не должен был, и я не хотел, но это произошло, и это - правда.

            - Но ведь отчим, - вяло возражала Ева, глядя в его глаза, в которых была невыносимая боль.

            - Её отчим не может иметь детей, поэтому её мать так больше ни разу и не забеременела, хотя могла, - ответил он на её невысказанный вопрос.

            - И ты, - Ева не могла это произнести.

            - Да. – даже не пытался ничего отрицать Дэн, - Это мой ребенок. Я переспал с ней тогда. Я был пьян, она настойчива.

Картинки с сумасшедшей скоростью проносились у неё перед глазами, словно пленку отматывали назад. Вот он стоит счастливый с Викторией на руках, но начинает пятиться и исчезает, и страстный шепот Виктории, и его голая спина со шрамом на лопатке, который она никогда раньше не видела…

            - Ева, ты слышишь меня? – громче и настойчивее произнес Дэн, пытаясь вывести её из этого ступора.

            - Ты переспал с ней, - сказала она, глядя в тёмное стекло, безжизненно и машинально произнося слова. - Она была настойчива, ты пьян. Она беременна. И это твой ребенок.

Порывом ветра качнуло машину, но Еве показалось, что это Земной шар сорвался со своей оси, вздрогнул и на миг замедлил своё движенье, но потом, словно нехотя, вновь медленно завертелся.

Картинки выстраивались в правильном порядке. Она всё словно видела своими глазами. И в тот момент, когда у Евы перед невидящими глазами Дэн снова сделал эти последние несколько шагов с Викторией на руках, сквозь белую пелену летящего снега Ева увидела белые фигуры белых людей. В белых одеждах с длинными белыми волосами они стояли сейчас в неясном свете за полукругом светящих фар и произносили её имя. Её имя и еще слова, которые она понимала: Она смогла!  У неё получилось! Она овладела голосом!

Ева моргнула, видение пропало, и только сейчас она почувствовала, что по её щекам текут слезы. Она повернулась к Дэну, по его лицу тоже текли слезы. И это были слёзы, после которых не станет легче. Она отвернулась, не в силах видеть в его глазах эту боль, и через несколько секунд машина тронулась, а через несколько минут они уже входили в вестибюль больницы.

            После полумрака улиц неестественно яркое искусственное освещение резало глаза. Их заплаканные лица никому не показались странными на фоне общего горя.

Алиенора разом постарела на сто лет, она стояла с безжизненным лицом у стеклянных дверей палаты, и её правая рука неестественно дергалась. Ева это просто заметила, Дэн же моментально отреагировал как врач, и когда её укладывали на каталку и увозили, пожилая женщина даже не сопротивлялась. Дэн убежал вместе с каталкой, а Ева стояла у стекла, за которым лежала безжизненная Изабелла и глядя на её спокойное и прекрасное лицо, не могла поверить. Арсений сидел спиной к стеклу, но эта его согнутая под тяжестью горя спина, и бессильно склонённая на грудь голова и безвольно висящие плетями руки, сложенные на коленях – все это просто кричало о том, что он не переживет её смерть. И Ева не просто плакала, она уже почти выла в голос. Чьи-то мягкие теплые руки обняли её, и прижав к груди, гладили по голове, пока она рыдала. Только немного успокоившись, она узнала маму Дэна, Софию. Она ничего не сказала ей, и Ева промолчала - никто не хотел обманываться лживыми обещаниями. Все надеялись на то, что там, у тех, кто в Замке, всё получиться, и Изабелле хватит сил их дождаться.

            - Пойдём! – сказала София, и мягко толкнула дверь в палату.

Они подошли к кровати, но Арсений даже не шелохнулся. Ева подумала, что, наверно, он даже не слышал, что они пришли. Но он слышал.

            - Из всех способов сведения счетов с жизнью она выбрала тот, при котором её нельзя спасти, - сказал он тихо, так и не подняв головы. Длинные темные волосы, спадая, почти полностью скрывали его лицо, но Ева боялась его увидеть.

Она, думала, что уже не будет плакать, но слезы всё текли, и текли, и текли.

            - Мы попробуем влить еще один искусственный раствор, - прозвучал сзади звонкий девичий голос, строго и по-деловому, - Ну-ка расступитесь! – командовала она, подвозя к постели какой-то агрегат на каталке.

            - Там у старушки, кажется, инсульт, - сказала Алька матери, - Но её, вроде, реанимировали.

            - О, Боги Всемогущие, - взмолилась София, а Арсений прижался лбом к руке Изабеллы и заплакал.

Девушка спокойно и упрямо подключала какие-то провода.

            - Ева, помоги мне! - она замахала рукой, показывая какой провод куда ей подать, и Ева рада была пригодиться хоть в чём-то – душа разрывалась на части от рыданий парня.

             - Давай, давай, - подгоняла её Алька, протягивая руку, и вдруг замерла так и не взяв то, что протягивала ей Ева, - Подожди-ка!

Она выхватила из ящика у кровати одноразовый шприц, и стала сдирать с него упаковку.

            - Мне нужна твоя рука, снимай эти тряпки! – скомандовала она Еве.

Ева безропотно повиновалась, скидывая вещи на руки Софии.

Алька все делала настолько быстро, что Ева даже не почувствовала, как игла вошла в вену.

            - Зажми там как-нибудь, - крикнула она на ходу, выбегая с полным шприцом Евиной крови.

Проколотая вена кровоточила, но кроме как бумажным платком её ни обработать, ни зажать было нечем. Ева просто положила бумажку и согнула руку. И только после этого поняла, что Арсений перестал плакать. Тишину нарушал только мерно пиликающий монитор, и только от этого звука сейчас зависело как измениться вся их будущая жизнь. Монитор моргал и пищал, и веселая зелененькая змейка бежала по крошечному экрану, появляясь в одном конце и исчезая в другом. Ева смотрела сейчас на эту крошечную змейку и ни о чём не думала. И это было даже приятно, просто следить за зеленым огоньком и просто ни о чём не думать.

            Трудно было сказать сколько времени она так простояла, может несколько минут, а может целую вечность, но шум бегущих по коридору людей вывел её из этого оцепенения. Люди в белых халатах во главе с Алькой не просто прибежали, они прикатили с собой еще одну каталку, и еще один аппарат, попросили выйти Софию, вытолкали взашей Арсения и закрыли жалюзи. Ева смотрела на всё происходящее словно со стороны, но голос медсестры вывел её из оцепенения.

            - Ева, она потеряла очень много крови, - сказала девушка из-под повязки, закрывающей её лицо, - Но твои возможности тоже не безграничны, поэтому мы возьмем минимум, который потребуется Изабелле, чтобы выжить.

Ева согласна кивала, пока её переодевали, укладывали на каталку, подключали к ней монитор.

            - Вы будете переливать ей мою кровь? – на всякий случай спросила она, и хоть это и так было понятно, и она не возражала.

            - Да, из вены в вену, напрямую, - сказал строгий мужской голос тоже из-под скрывающей его лицо маски.

Он наклонился и воткнул толстую иглу под звук двух пищащих аппаратов, один из которых пищал чаще, и Ева догадалась, что это её сердце сейчас отбивает этот беспокойный ритм.

По прозрачному шлангу медленно потекла красная густая жидкость и Ева порадовалась, что её каталку поставили справа от Изабеллы – вены на её левой руке не были повреждены постоянными капельницами. Руку привязали, чтобы она нечаянно не упала, и постепенно все вышли. Остались только они с Изабеллой, связанные друг к другу тонкой трубкой, медсестра, которая следила за ними, и Алька, которую из-за маски Ева сначала и не узнала. Но Алька стянула маску, села на стул, который откатили к стене, откинула назад голову и тяжело выдохнула. Видимо, только сейчас эта совсем еще юная девочка позволила себе немного расслабиться – по её щекам тоже потекли непрошенные слезы. Наверно, это был самый слезливый в жизни Евы день.

            - Как там Алиенора? – спросила она Альбертину.

            - Стабильна, - коротко ответила девушка и вытерла слезы рукой, не меняя позы, - Как чувствуешь себя?

            - Нормально, - бодро ответила Ева, - Пока нормально.

            - Ну, и хорошо! – ответила Алька, поднялась и откинув одеяло, потрогала голые ноги Изабеллы. И Ева увидела на голени девушки оставшиеся следы засохшей крови, - Но радоваться пока рано. Господи, о чём она только думала? - задала Алька, не высказанный Евой вопрос, и не ожидая ответа, вернулась на свой стул.

Ева искала в её идеально правильных чертах лица сходство с Дэном, и не находила. Они были разные. Но Ева точно знала, что было в них общего – в критической ситуации они оба умели собраться и действовать не раздумывая. Жаль, что они не были дружны с братом, но, наверно, и так бывает в жизни. Наверно, Еве надо было подумать и про Дэна, но она решила, что сейчас Изабелла важнее, и пока она не придет в себя, Ева ни о чём не будет думать. Мониторы размеренно пищали, и под их монотонный звук ей невыносимо захотелось спать. И на просто закрыла глаза и уснула.

Ей снился невероятно красочный сон. С белоснежно белого каменного балкона, выступающего с утеса так далеко, что казалось, что он висит в воздухе, она смотрела на море. Бескрайнее и ярко-синее море. И лишь тонкая полоска горизонта разделяла его с нереальным лазурным небом, и лишь лиловые отблески на мелкой ряби воды говорили о том, что солнце садиться. И Ева повернулась, чтобы увидеть солнце, а увидела Феликса. И он великолепен, как всегда. В распахнутой на груди белой рубашке с сияющим в её вырезе аммонитом. И цвет этого камня, и цвет закатного солнца отражаются в его улыбающихся аметистовых глазах.

- Я умерла? – почему-то спросила Ева, но он отрицательно покачал головой, - А Изабелла?

- Нет, у неё просто был тяжелый день, но она будет жить, - ответил Феликс голосом Бази.

- Баз? – не верила своим глазам Ева, - Мой Баз Великолепный?

- Всемогущий, Ева, Всемогущий, - улыбнулся он улыбкой, от которой у неё всегда замирало сердце, - Ты опять всё перепутала.

- Ты знаешь, почему Изабелла так поступила? – задала Ева, мучивший её вопрос.

- Она видела, как Виктория соблазняла Арсения, как махала у него перед носом тестом на беременность, она решила, что это его ребенок, - серьезно ответил Феликс.

- Но ведь это ребенок Дэна? – с сомнением посмотрела на него Ева.

- Теперь да, - ответил Феликс.

- Что значит, теперь? – не понимала Ева.

- Ты изменила прошлое, - сказал он, улыбаясь и уходя вдаль навстречу садящемуся за ярко-изумрудные холмы солнцу, - Это ребенок Дэна.

- Подожди, Баз, - кричала ему вдогонку Ева, - От кого она беременна?

- Это не важно! Теперь это знает только один человек, - прокричал он ей издалека.

- Кто? – кричала ему Ева, но он ушел, так и не ответив.

            Когда Ева открыла глаза, за окном уже серело утро, два монитора всё так же слажено пищали, они с Изабеллой были одни. Их разделили, оставив на сгибе руки лишь одинаково белые бинты, и Ева не помнила, как это было. Она подняла глаза на Изабеллу – оказалось, она тоже проснулась, и она плакала, не вытирая слезы и не поднимая на Еву глаза.

- Бэл, - обратилась к ней Ева.

- Зря ты это сделала, - тихо сказала Изабелла, - Я не хочу жить. Я не смогу с этим жить.

- С чем, Бэл? – повернулась к неё Ева.

- Он переспал с ней, понимаешь? – подняла девушка на подругу полные слез глаза, - В первый же день. А мне говорил, что выдержит.

И она снова уткнулась лицом в подушку.

- Бэл, ты думаешь, что Арсений переспал с Викторией? – чтобы уж не оставить места недоразумениям, уточнила Ева.

- Да, Ева, да. С ней переспал, а со мной не захотел! Потому что я уродина, я буратино, я монашка! А с ней в первый же день знакомства! И Ева, - завыла Изабелла, - она беременна. Я не знаю, как это возможно, но она уже беременна от него.

- Откуда ты это знаешь? Он сам тебе об этом сказал? – строго спросила Ева.

- Нет, там у тебя на кухне я воспользовалась Дорогой Любящего Сердца, - и я всё видела своими глазами.

- Какой еще Дорогой? – не поняла Ева.

- Господи, Ева, неужели ты и этого не знаешь? Если ты любишь кого-то, то можешь просто подумать о нем и окажешься рядом. А если ваши чувства взаимны, то он почувствует тебя, и ты сможешь выйти. Так влюбленные могут встречаться где бы они не находились и какие бы расстояния их не разделяли.

Ева понимала, о чём она говорит, только не знала, что так называется именно это.

- А если чувства не взаимны? Что происходит тогда?

- Ничего не происходит. Ты его и не увидишь, и не найдешь. Хотя некоторые говорят, что можно наблюдать, но выйти всё равно не сможешь. Но я не знаю.

- Зачем же ты сделала это вчера? Хотела проверить ваши чувства?

- Не знаю, Ева. Честно не знаю. Я вдруг засомневалась люблю ли я его.

- Это из-за Феликса? Ты прямо сама не своя была.

- Да, скорее всего, - вздохнула Изабелла.

- А ты бы смогла устоять против Феликса? – и Ева поднялась на локте и пристально посмотрела на подругу.

- Не знаю, эти азуры, - отвернулась Изабелла.

- Да, ты говорила, они обладают даром внушения, - сказала Ева скорее для себя самой, - Ну, или его им приписывают. Потому что Феликс кер.

- Да какой он кер, Ева? Самый настоящий стопроцентный азур, тем более не прошедший ни обряда посвящения, ни официальной инициации. Мало ли что наговорил ему его отец.

- И тем ни менее, он кер, - твердо сказала Ева, - А с Викторией спал не твой парень, а мой. И Виктория вовсе не шутила, когда сказала, что будет за него бороться.

- Что? – подняла голову Изабелла.

- Что слышала, - вздохнула Ева.

- Да не говори ты глупости, - возмутилась Изабелла.

- Тебе значит можно, а мне почему нельзя? – удивилась Ева.

- Я видела, - возразила Изабелла.

- Что ты видела? Конкретно, что? – Ева села. У неё закружилась голова, она почувствовала, что поднялась слишком резко, поэтому схватившись за голову тут же легла обратно.

- Как это может быть? Спросил он, а она сказала, что овуляция, и стала показывать ему тест, - вспоминала девушка, - и сказала, что поэтому она была настойчива, но он может приходить, когда хочет, если захочет.

- И из этого ты сделала вывод, что он уже приходил и это его ребенок? – недоумевала Ева, - она понятия не имела что на самом деле видела Изабелла, только со слов девушки, но она была уверена, что Арсений там совершенно ни при чём, - Наверняка, он просто хотел уточнить не обманывает ли она его драгоценного дружка, симулируя беременность.

- Но откуда это знаешь ты? – спросила Изабелла, и Ева чувствовала в её голосе сомнение. Но сомненье не в невиновности Дэна, а как раз наоборот.

- Мне сказал Дэн. Сам.

- Что сказал?

- Что всё было. Там в старом Замке, в тот самый день. Она была расстроена, он пьян, и он хотел её утешить, а там, знаешь, как бывает, - её голос дрогнул, и она отвернулась. Её душили слезы. Сейчас, когда Белка жива, когда она вот-вот избавиться от своих глупых подозрений, ей невыносимо больно было сознавать, что всё кончено. Вот так глупо, на пустом месте, после предложений и признаний, после того как… после всего.

Слезы текли и мешали, она вытирала их рукой, и вытирала руку об одеяло. А потом просто накрыла одеялом лицо и заплакала. Она плакала, и Изабелла ей не мешала. Если Ева перережет себе вены, то никакая Изабелла её уже не спасет. Но она не может. Она не должна. И слезы текли и текли, и невозможно было дышать – ни набрать воздуха в грудь, ни выпустить. Она всхлипывала, она рыдала, она страдала.

- Почему вены, Изабелла? Почему именно вены? – спросила Ева, все еще пресекающимся голосом.

- Потому что Эмма. Только сегодня Шейн рассказал про свою жену, а я так явно это представила, я так за неё переживала, она не выходила у меня из головы.

- Ты даже не представляешь, что ты наделала, - сказала Ева мрачно, - Даже не представляешь!

- Я представляю, Ева! Это очень плохо. Это глупо, и это стыдно. Самоубийцам не дают права жить после смерти. Если бы я умерла, меня бы переродили в тот же день, без суда и следствия. Но я и не хотела ничего знать и ничего помнить.

- Нет, Изабелла, дело уже не в тебе. У твоей бабушки инсульт, - разозлилась на неё Ева.

- Ба? Моя ба? – не верила свои ушам Изабелла.

- А ты думала кто будет доставать из ванны твое бездыханное тело? Пушкин? – Еве неприятно было видеть её слезы, - Она притащила тебя в больницу. Тебя спасла, а сама сейчас в реанимации. И её смерть будет на твоей совести, Изабелла, на твоей!

- Я должна её увидеть, - пыталась сесть Изабелла, но с ней произошло то же, что и с Евой – закружилась голова и снова упала на кровать, неудобно подвернув руку, - Мннн! – застонала она со своей кровати.

- Лежи ты не дергайся! – зло приказала ей Ева, и Изабелла ничего ей не ответила.

Они долго лежали молча. Наверно, надо было поспать, и не понятно на что надеялась Ева, но ей хотелось незаметно выскользнуть из этой больницы и потихоньку уехать домой, чтобы никого не видеть, ничего не слышать и ничего больше не знать. Ей хотелось, чтобы в больнице не было никого, кого она знала, чтобы все они устали, и ушли домой. Но когда дверь открылась и вошла знакомая медсестра, Ева даже не стала делать вид, что спит. И девушка махнула рукой в коридор, и Ева услышала радостное оживление, и топот ног и первый вбежал в палату совершенно безумный от счастья Арсений. А потом вошли его отец, Дэн, София, Герман Валентинович, Алька всё еще в белом халате и куча других совершенно незнакомых людей.

И снова ручьем потекли слезы. Это был определенно День Слез.

 Но это были уже совсем другие слезы. Слезы радости, слезы счастья и слезы утверждающие, что жизнь продолжается. Но какая она будет, эта следующая жизнь?

Глава 15. Первый день без Евы

Дэн сидел в работающей машине, положив руки на руль, и смотрел невидящими глазами на летящий снег. Он не знал, сколько он так сидел в этой ненужной ему машине, не понимая, что ему делать, не смея двинуться с места. Ева отказалась принять его помощь и уехала домой на такси. С ней поехала мама. София, конечно, видела, что между ними что-то произошло, но обняв его, сказала: «Не переживай, сынок, всё наладится!»  И Дэн смотрел в мутную снежную пелену, и в это не верил.

Он должен был отвезти машину домой, должен был появиться на работе уже часа три назад, или хотя бы предупредить Шейна, что задержится. Но он не позвонил, не поехал, не появился — он все сидел и смотрел на этот непрекращающийся снег, пытаясь собраться с мыслями, и не мог.

Когда часа в четыре утра его разбудил телефонным звонком Арсений и начал орать в трубку что-то про Изабеллу, он не понял ни слова, он просто узнал, где они должны сейчас встретиться и оказался в этой больнице. Он был в этой больнице много раз, он знал там все ходы и выходы, он проходил в ней стажировку – попасть в неё было легко. Все, что было потом, уже лёгким не назовёшь.

 Пока Арсений, метался по приемному покою как раненый зверь, Дэн понял единственное – Изабелла решила покончить жизнь самоубийством и перерезала себе вены. Когда Арсений, наконец, сумел взять себя в руки, картина стала проясняться как фотография в растворе проявителя. У Изабеллы выдался на редкость трудный день. Сначала эта встреча с дедушкой и правда о её рождении — она расстроилась даже не из-за себя, а из-за несчастной участи своей матери. Она всё повторяла «Бедная моя, мамочка! Бедная моя мамочка!» и плакала. Потом Шейн с рассказом о сложной судьбе его жены – Дэн видел Изабеллу, она была потрясена. Затем, когда Арсений с Викторией задержались, она решила использовать Дорогу Любящего Сердца и стала свидетелем выяснения отношений между Викторией и Арсением. И если до этого, Дэну было всё понятно, то какие отношения могли связывать его друга и эту едва знакомую им обоим девушку он никак не мог взять в толк. Никак! И что бы Арсений про неё не говорил, Дэн никак не мог понять, что именно он пытается до него донести.

У Виктории были постельные отношения с отчимом. «Да, её личное дело! Она — взрослая девочка!» Мать прокляла её за это? «Так заслужила, поделом!» Она беременна, это показали несколько тестов, один из которых был с показателем срока, он немногим больше недели. «Да, Виктория едва узнала способ, как избавиться от своей Чумы, и сразу решила им воспользоваться. Не особо церемонясь». Последнее Дэн знал не понаслышке. Она пыталась его соблазнять со дня их первой встречи, то демонстрируя ему грудь, то откровенно прижимаясь к нему в коридоре.

В Старом Замке, попытки её были особенно отчаянными. Чтобы не бегать по Средневековью в джинсах, им пришлось переодеваться, и делать это вдвоем в одной маленькой темной комнате. Она там просто как с цепи сорвалась. Он потратил в два раза больше времени на то чтобы переодеться в монашескую рясу, оттого, что постоянно приходилось снимать с себя её руки. Когда же пришлось переодеваться обратно, мало того, что он сам был пьян, и с трудом попадал нужными ногами в нужные штанины. Так ещё Виктория, хоть едва стояла на ногах, настойчиво цеплялась за его с таким трудом надетую одежду и упорно раздевалась донага. Ему приходилось одевать её снова и снова, пока, наконец, он просто не сгреб девушку в охапку и не понес домой. Он честно рассказал об этом Арсению. Оказалось, что отчим бесплоден, а Виктория всё равно беременна, но Дэн её и пальцем не трогал! Да мало ли кого еще за эти несколько дней она могла охмурить! Садовника, мясника, охранника в доме у Арсения, — Дэн выдвигал самые неправдоподобные версии, тем более что, оказывается, при её недуге её матку иначе как всеядной и не назовешь – она могла забеременеть хоть от цветочной пыльцы, не то, что от человека. Но Арсений всё это методично отвергал, пока, наконец, не выкрикнул в сердцах:

— Дэн, нас было там с тобой только двое!

И тут до Дэна, наконец, дошло, что пытался сказать ему друг.  И по его затравленному взгляду Дэн понял, что это было правдой, и понял, почему Арсений ему не ответил — это не стоило произносить вслух. Что знают двое…

— Я хотел всё изменить, дождаться первого оборота Луны и изменить, но, Изабелла, — и воспоминание о его, не сумевшей с этим жить девушки, накрыли его новой волной отчаяния, — Она нас видела. Она слышала про беременность, и что Виктория предлагала мне себя как помощь от долгого воздержания. Я больше не могу ничего сделать, Дэн, — и он, отвернувшись, зарыдал, — Я не буду без неё жить. Я не смогу! Я не хочу! И я не знаю, что мне делать!

Ели бы Дэн думал дольше, возможно, ему бы пришла в голову какая-нибудь другая мысль, но даже сейчас, когда он несколько часов кряду просидел в машине, прокручивая в голове одно и то же, он ничего не мог придумать. Уже и не надо было ничего придумывать – уже всё сделано. И он сделал это со своей жизнью сам.

Как выяснилось, дальше трудный день Изабеллы после услышанного разговора Арсения с Викторией, становился всё труднее. Изабелла поругалась с бабушкой из-за их строгих порядков, и из-за мамы, и из-за Арсения – она уже была на грани срыва, но она решила делать то, что решила – бороться с их устаревшими правилами своими методами. Она напилась и заставляла Арсения лишить её девственности. И Дэн точно знал, что, если бы Арсений это сделал – было бы ещё хуже. Хотя разве уже могло быть хуже, чем сейчас?  А тогда Арсений думал, что вразумил её, уговорил, объяснил, но оказалось, она просто приняла другое решение.

А хуже быть всё же могло! Врачи не могли её спасти, они вызвали Альку, с ней прибыли и их родители. Приехал Альберт Борисович, отец Арсения. Они с отцом Дэна еще что-то пытались делать — его отец вообще никогда не отступал и не сдавался. И раньше Дэн думал, что наследовал его эту черту. Когда-то давно, сильно раньше, не в этой жизни, что началась у него несколько часов назад. В той жизни он предлагал им свою помощь, но ему сказали ехать за Евой, возможно, чтобы она могла попрощаться с Изабеллой. И он поехал.

Он не мог поступить иначе. Он не знал, как поступить иначе. Он признался в том, чего не совершал, чтобы спасти жизнь друга, и жизнь его любимой, и их счастье, если оно им суждено.… Но какой ценой?

Когда у Алиеноры случился приступ, он еще держался, но, когда увидел, что даже его невозмутимая сестра в панике, ему стало страшно. Какая глупая, какая бесполезная жертва, думал он в отчаянии. Но он не зря всегда восхищался своей невыносимой сестрой – она нашла способ. И он гордился ей, его мужественной маленькой Алькой, спасшей сегодня не просто жизнь Изабеллы, но и жизнь Арсения, и возможно, жизнь их будущих детей.

Возможно, если бы на его месте была Алька, она бы придумала что-то умнее, красивее, изящнее. Она всегда любила такие красивые ходы, когда всё ровно, все живы и все счастливы. Возможно, просто была перфекционисткой, возможно, это еще юношеский максимализм, но она бы что-нибудь обязательно придумала, а он не смог. Всё до чего он додумался – тупо соврать, глядя в нереальные синие глаза своей девушки.

Единственная, умная, нежная, добрая, его Ева тоже была сегодня на высоте. Она два раза теряла сознание, её два раза приводили в чувства, и два раза она отказывалась остановиться, хотя врачи стали уже беспокоиться и за её жизнь. Конечно, её смерти не допустили бы, но сдайся она раньше, возможно, Изабелла не смогла бы прийти в себя, но она выдержала. Изабелла поправится. Арсений прощен, и уже мурлычет у постели своей любимой. Получается, что облажался только Дэн. Но что делать? Не идти же на попятную? Нет, точно не идти.

Он вывернул с парковки и встроился в плотный поток машин. И чуть не пропустил свой поворот, разговаривая с Шейном по телефону.

Он вышел из двери своей комнаты в больнице, словно только что проснулся, и, проспав после ночной смены и завтрак и обход, собрался прогуляться. Он как обычно улыбался, был бодр и позитивен, и только Екатерина Петровна, которой он хотел не попадаться на глаза, столкнувшись с ним на лестнице, все же заподозрила неладное.

— Майер, ты в порядке? – уставилась она подозрительно на его осунувшееся лицо, и ему показалось, что пока он отвечал, она принюхивалась.

— Я не пил. Не пил, — сказал он, напоследок, выходя на улицу.

Он надеялся морозный воздух пойдет ему на пользу, а еще он хотел проведать человека, перед которым даже больным и немощным Дэн немного робел – такая сила чувствовалась в этом старике. И Дэну просто физически требовалось поговорить с кем-то, кто не сдался, справился, выдержал, да и просто дед ему нравился. Было и ещё кое-что, что тянуло парня сейчас вверх по заснеженной дороге к кладбищу, но он надеялся пока просто поговорить, а там как пойдёт.

И бывший генерал-майор госбезопасности Иван Матвеевич Мещерский встретил его во всеоружии.

— Ты по делу или так, мимо шел? – спросил дед, появляясь в дверях навстречу незваному гостю. И лохматый пес хоть и махал хвостом, но посматривал на хозяина, словно спрашивая  кусать ему или лаять?

— А если по делу? – спросил осторожно Дэн.

— Всё равно заходи, — пригласил хозяин, и пес, успокоившись, лег там, где стоял, — Чай будешь?

— Да, выпью, — сказал Дэн, раздеваясь и доставая из кармана куртки магазинный рулет в упаковке. — Я не знал, что Вы любите, но вот как раз к чаю принес.

— О, это всё баловство, — махнул хозяин рукой на гостинец. — Вот у меня тут сушки, пряники, карамельки. Вот эти продукты по нашему нутру, а не эти вот все фантики заграничные.

Дэн не спорил, пусть будут сушки.

— Как чувствуете себя? – спросил он, отхлебывая из большой керамической кружки крепкий чай.

— Ты мне зубы не заговаривай, — усмехнулся хозяин. — Говори, зачем пришел, а там посмотрим.

— Ладно, оставим эти любезности, — согласился Дэн, тем более его настроение вовсе и не способствовало поддержанию светской беседы. — Скажите, Иван Матвеевич, Вы знаете что-нибудь о семье Купцовых, которая когда-то в этой деревне жила?

— Купцовы, Купцовы, Купцовы, — повторял дед, задумавшись и сдвинув к переносице кустистые седые брови, — Простая фамилия, заметная. А давно они тут жили то?

— Давно, в начале двадцатого века, до советской власти ещё.

— О, как! – удивился дед. — А ты не того ли Купцова имеешь в виду, что был здесь поставлен главой поселения?

— Может быть, — пожал плечами Дэн. — А ему мог принадлежать пивоваренный завод, который потом в бумажную фабрику перестроили?

— Так вот ты о чём! – Так завод тот построил не Купцов вовсе, а Ланц. Солидный был купец, состоятельный. Он и завод этот построил, и церковь, и школу.

— Почему ж говорят, что Купцовым он принадлежал? – не понимал Дэн.

— Да, мало ли что люди говорят! Хотя помню, в архивах натыкался я как-то на дело этого Ланца, там и Купцов этот упоминался.

— А что за дело? – не унимался Дэн.

— Дело было громкое, нашумевшее, многотомное, но так и осталось незаконченным, — ходил дед вокруг, да около.

— Что же расследовали то? – не сдавался Дэн.

— Смерть этого самого Ланца, — сказал дед и бровью не повёл.

— Смерть? – переспросил Дэн.

— Да, а ещё пожар. Серьёзный пожар. Полдеревни тогда сгорело, да вместе с людьми, — поделился дед.

—  Кажется, это как раз то, что мне надо, — обрадовался Дэн. — И как связаны смерть купца и пожар?

— Так пожар как раз с дома того самого купца и начался, — дед отхлебнул чай и пристально посмотрела на парня. — А тебе доктор Дэн Майер оно зачем?

— У нас в Доме Престарелых несколько лет уже живёт старушка, которую зовут по документам Купцова Евдокия Николаевна. И поскольку, не поверите, а ей по тем документам сто восемь лет, говорят, она дочка того самого Купцова, что когда-то построил здесь пивоваренный завод, — рассказал Дэн.

—  А сама она что говорит? – спросил дед.

— А сама она больше молчит. Долго уже, лет десять молчит. Правда, пару недель назад она как раз пришла в себя ненадолго. И то, что я узнал от неё за эти несколько дней, очень меня заинтересовало, особенно то, что долгожительство её настоящее. Вот я и подумал, Вы здесь давно живёте – может, вспомните что, — и Дэн посмотрел на деда внимательно.

— Живу я здесь, конечно, долго, — прищурив один глаз, ответил старик. — Но не настолько. И если бы не пришлось мне те архивы в город перевозить, то и нечего было бы мне тебе рассказать.

— Но Вам же пришлось, — заметил Дэн. — Так может, поделитесь?

— Может, и поделюсь, — вздохнул дед, встал и прошаркал на кухню.

Он вернулся с видавшим виды закопченным чайником, на круглых боках которого местами проступала желтая эмаль. Подлил чай Дэну, до краёв наполнил свою кружку, унёс чайник на место и только после того как крякнув снова сел, сказал:

— Но сначала ты. Что ж такого рассказала тебе бабка?

— Немного, — не стал ломаться Дэн. — Она сказала, что настоящая её фамилия Елагина. Мать её была нанайкой, а вот отец русским. Родилась она здесь, в этой деревне, в которой раньше жил их народ, но с приходом русских они ушли. И лет ей действительно много, может даже больше чем в тех документах написано. Вот, пожалуй, и всё. А ещё из других источников я узнал, что в той части кладбища, где уже давно никого не хоронят, весь холм покрыт надгробиями, на которых стоит одинаковая дата — 19 июля 1913 года. Но есть там и могила Купцовой Е.Н., которая умерла почти годом раньше – в ноябре 1912—го.

— А как к бабке документы той Купцовой попали, она не сказала? – уточнил дед.

Дэн отрицательно покачал головой.

— А как ты сказал, была её фамилия?

— Елагина, — повторил Дэн. — Фамилию ей дали по отцу, а вот имя у неё первоначально было нанайское.

— Хм! – покачал головой старик. — Вспомнил я эту историю про смерть купца. Купец, который сгорел, действительно был Ланц, Николай Ланц. Но была у Ланца дочь, которая годом раньше вышла замуж за сына того самого Купцова, что был здесь главой. И завод Ланца перешел зятю в качестве приданого и стал принадлежать Купцову младшему. Только во время того пожара все они и сгорели, и Ланц, и зять его, и вся семья Купцовых, и ещё семей двадцать.

— А дочь? – насторожился Дэн, — Дочь сгорела?

— Вот ведь какая странная вещь, — улыбнулся Иван Матвеевич, — а дочь, согласно документам выжила. Получила ожоги, но выжила. И знаю я место на нашем кладбище, про которое ты говоришь, только могилы Купцовой я там не припомню, там вообще до наших дней мало что уцелело, затянуло лесом.

— Я вообще ничего про кладбище и не знал, мне Ева рассказала, — ответил Дэн, и боль сдавила его грудь при воспоминании о девушке. Он старался не показывать вида, но вздох, который он пытался подавить, всё же вырвался.

— А, ну эта известный специалист по нашему кладбищу, она на нём, считай, выросла, — ответил дед, и лицо его озарила тёплая улыбка. — А в нашей деревне, значит, почти век спустя появилась некая местная жительница, с документами той самой Купцовой, хотя с чего мы взяли, что той самой? Фамилия простая, распространенная, мало ли совпадений.

— Есть еще один интересный момент. Бабка в нашем Доме Престарелых появилась не одна, а с комодом. И на комоде стоят буквы «Е.К.», и именно такими вензелями, говорят, было на пивоваренном заводе помечено оборудование, мебель, много чего. Вряд ли всё это могло появиться за те полгода, что Купцовы были хозяевами завода, со дня свадьбы до дня их гибели. А дочь Ланца, которая уже не Ланц, а Купцова – выжила. Значит никто иной, а именно она взяла на себя контроль над заводом, или кто-то, кто выдавал себя за неё. А были у этого Ланца ещё дети?

— В том то и дело, что не было. Овдовел он рано, так больше и не женился. И у Купцовых никого не осталось, — ответил дед и крепко задумавшись, встал и принёс чайник.

— Спасибо, я больше не буду, — отказываясь, помахал Дэн рукой перед своей пустой кружкой.

Дед налил себе чай, который лился из носика мутной кирпичного цвета струёй, и только смешавшись в кружке с остатками жидкости, становился прозрачным и тёмно-коричневым. Вернув чайник на печку, дед снова сел напротив парня.

— А про вензеля ты откуда знаешь? – спросил он.

— Про них рассказывали те, кто на бумажной фабрике работал, да хоть та же Зинаида Ивановна Одинцова, что недавно умерла, — и снова сердце Дэна откликнулось болью в груди.

— Ну, что ж, вензеля так вензеля. Бабка сама созналась, что она Елагина. Комоды такие с нашей фабрики, считай, в каждом доме есть, время было такое – всю фабрику растащили по досточкам. А Купцова та самозваная, поди, давно уж и сгинула, как и правда о ней. Ты-то зачем всё это ворошишь?

— Да так, не за чем, — отмахнулся Дэн, понимая, что тема исчерпана, — просто из любопытства. И видите, правильно пришёл, не ошибся.

 Дэн пытался радостно улыбнуться деду, но тот смотрел на его ненатуральную весёлость исподлобья.

— Ну, а теперь говори, зачем на самом деле пришел, — сказал дед спокойно, и от угрозы в его голосе у Дэна по спине побежали мурашки, он не был уверен, что дед его просто пугает. Но сегодня ему не было страшно, острая требовательная боль у него в груди притупляла страх, хотела жертвы, жаждала крови, подталкивала Дэна броситься грудью на острый клинок.

— Ваш приёмный сын, Сергей, — и Дэн выдал истинную причину своего визита без предисловий, — Вы знали, что он не обычный мальчик?

— Знал ли я что он из вас, из перемещенцев? – не стал придуряться и дед.

— Из перемещенцев? – удивился Дэн.

— Ну, вы же перемещаетесь, а не ходите как все нормальные люди? – ответил дед вопросом на вопрос.

— Ну, мы вообще-то ходим, и на машинах ездим, и на самолетах летаем, как все нормальные люди, — возразил Дэн.

— Но то, что кроме этого еще умеете исчезать и появляться из ниоткуда, ты не отрицаешь?

— Не отрицаю, только откуда Вам это известно? – удивлялся Дэн.

— Не простое это место, Сосновка. Ох, не простое! Аномальное. И если ты думаешь, что такими вещами только уфологии да чудаки интересуются – ошибаешься. Много чего проверяют наши спецслужбы, да не обо всём рассказывают. Вот и я не буду. — сказал дед как отрезал.

— Я и не прошу, — неожиданно резко ответил Дэн. — Только парень ваш не случайно погиб.

— Не случайно он здесь появился, неспроста и его смерть. Я давно это понял. Я с самого начала знал, что он особенный. И если бы я его не усыновил, он бы не прожил и столько. Мне дорогого стоило убедить своё начальство, что обычный он. Но, видимо, были у него враги и помимо спецслужб.

— И они никуда не исчезли, его враги. Но вашему парню, пусть не сразу, не в этот раз, но всё же удалось выполнить задачу, ради которой он здесь появился, — сказал Дэн.

— Так он не умер? – и старик посмотрел на Дэна с надеждой.

Дэн отрицательно покачал головой.

— Я знал, знал, что он стервец хитрый! Я никогда не верил в его смерть, никогда! – и дед не скрывал своей радости. — Я тридцать лет ходил на его могилу, разговаривал с ним, потому что верил, что он не умер. Скажи, он слышал меня?

— Я не знаю, Иван Матвеевич, — пожал плечами Дэн с сожалением. — Правда, не знаю.

— Да, да, я понимаю. Не всё и вам можно говорить, не всё и мне положено знать. Но ты же зачем-то пришёл? – и он посмотрел на Дэна внимательно.

— Я расскажу вам не много, только то, что знаю сам, потому что Вы заслуживаете это знать. Только и Вы, уж, если что-то знаете, что может помочь, поделитесь, — попросил Дэн, и хоть дед не ответил, продолжил, — Эта девушка, Светлана, на которой он женился.

— Евина мать, — уточнил дед, и Дэн согласно кивнул.

— Он вернулся к ней через пять лет, когда она уже заканчивала институт.

— Дай-ка я сам догадаюсь, — перебил его старик. — Это его дочь. Ева. Твоя Ева его дочь?

Дэн снова кивнул. Вся больница, вся деревня, весь мир считал, что Ева – его, и ничья больше, и только Дэн и сама Ева знали то, во что невозможно было поверить – они расстались. И расстались по его вине.

Дэн снова вздохнул.

— Да, она его дочь.

— Я не хочу знать, как он это сделал, мне это не нужно. Но почему девчонка выросла без отца? Его всё же убили? – и дед насупил брови в ожидании ответа.

— Нет, он вернулся туда, откуда пришел. И Ева и есть та миссия, которую он должен был выполнить.

— Бог небесный! Так вот почему в девчонку стреляли, и ведь не где-нибудь, а снова в Сосновке. Её жизнь в опасности? Теперь они охотятся за ней? – видавший виды старый чекист был озадачен.

— Вы знаете кого-то в Сосновке, кто кажется вам подозрительным? Кто, может, проявлял к ней с детства повышенный интерес?

— Мне, доктор, все кажутся подозрительными. Работа у меня такая. Но я понял твой вопрос. Ответить сразу не смогу, зайди, наверно, завтра, хотя, нет, — он поскреб рукой едва пробивающуюся седую щетину на щеке, — Я позвоню.

Дэн улыбнулся и встал, понимая, что разговор закончен.

— Иван Матвеевич, скажите, — спросил он, уже выходя, — а в какой архив Вы сдали те бумаги о пожаре?

— Так в самый центральный, Эмский, — ответил дед и махнул рукой на прощание.

Спускаясь вниз с пригорка, на котором стоял дом, по тропинке, пробитой в снегу и утрамбованной ногами жителей, что ходили по ней изо дня в день, Дэн думал даже не про деда, а про Феликса и про чёрный фургон, в котором ему посчастливилось побывать, спасая жизнь Светланы Васькиной. В фургоне он первый раз услышал, что деревня эта место особенное. От Феликса узнал, что не только Сосновка давно привлекает пристальное внимание людей, которые знают о миссии, которая должна быть выполнена для спасения их народа много больше Дэна. Он и сам очень их интересует. Теперь вот от деда узнал, что привлекала деревня и внимание людей. И в свете высказанного дедом опасения за жизнь Евы, разговор, который состоялся у них с Феликсом, показался ему сейчас более серьёзным, чем он показался ему сначала.

Вчера, после того как все разошлись, они договорились встретиться с Феликсом наедине. Дэн подумал, что разговор будет про Еву, и Феликс если и не предъявит на неё права, то всё равно скажет Дэну что-нибудь вроде того, что он за ним наблюдает, и если что, то Дэн будет отвечать за Еву перед Феликсом. И разговор действительно пошёл про Еву, но неожиданно в другом ключе.

Оказалось, существует целое тайное общество, которое знает много больше и о тайне её рождения и о миссии, которая на неё возложена, чем сама Ева. И у этого общества тоже есть враги, и он, Дэн, им нужен. Конечно, Дэн не собирался верить сыну человека, который представлялся ему жестоким бесчеловечным монстром, ставящим эксперименты над людьми. Но в озвученных Феликсом причинах, по которым он мог бы к ним присоединиться виделся ему здравый смысл. Общество знало много, и готово было поделиться этими знаниями с Дэном, потому что они нужны ему, чтобы не тыкаться наугад. Результат, который может быть получен, имеет несколько вариантов. Не все их них со счастливым концом: погибнуть могут все участники, погибнуть может Ева, задача вообще может быть не выполнена и тогда погибнут все алисанги. Враги общества постараются помешать им в своих интересах, их не интересуют жизни Избранных, им не нужно возрождение Истинных Богов, они хотят привилегий для себя, причём таких, чтобы они могли ими распоряжаться неограниченно, а остальным они были недоступны. Он говорил общими словами, но Дэн чувствовал, что Феликс точно знает о чём говорит, только не может сообщать подробностей тому, кто ещё не один из них. Дэн обещал подумать. И сейчас, осознавая, что жизни Евы действительно угрожает опасность, причины стать членом их тайной организации он считал более чем убедительными.

Дэн зашёл в вестибюль больницы с намерением, прежде всего, поесть. В животе булькало больше литра дедовского чая, он немного Дэна взбодрил, но голод, которого он раньше не замечал, всё же напомнил о себе. Голод и головная боль, давящая на затылок. Но он не успел, ни выпить таблетку от головной боли, ни поесть – в вестибюле его дожидалась Настя.

— Дэн, — радостно поднялась она ему навстречу со скамьи, — Здравствуйте!

— Привет! – улыбнулся он девушке. — Меня ждёшь?

— Да, — кивнула она.

— Если ты по поводу нашего с тобой договора, то давай не сейчас, — сразу решил Дэн отсечь ненужные ему сейчас заботы.

— Нет, нет, — испуганно закачала головой девушка. — Это, конечно, немного связано, но касается лично Вас и немного вашей девушки.

— Евы? – удивился Дэн, и снова получив утвердительный кивок в ответ, устало плюхнулся на сиденье, с которого девушка только что встала. — Ну, говори!

— Нет, пойдёмте со мной. Я по дороге расскажу, — настаивала девочка. — Это, правда, важно.

И они пошли.

День был пасмурный, и трудно было сказать который сейчас час, особенно Дэну, который совершенно потерял счёт времени, ему казалось, что с момента последнего разговора с Евой прошло уже много дней, а не несколько часов. Но глядя сейчас на тяжеленную сумку с учебниками, которую тащила Настя, он подумал, что она только со школы, и невольно взглянул на часы. Всего три часа дня.

— Давай помогу, — протянул он руку с её ноше, — Далеко идти то?

— Недалеко, — коротко ответила Настя, но сумку всё же отдала. — К Алиске Ревякиной. У неё с этим Ромкой Сопелиным, что в Еву стрелял, вроде как отношения были, но она сама всё расскажет.

— А что деду тому с дровами помогли? – вспомнил Дэн про обещание юной девушки.

— Помогли. Вот мы тогда с Ревякиной этой и разговорились. Мы хоть и учимся в одном классе, но не общались никогда, а тут вдруг разговор зашёл, и я подумала, что Вам это надо знать.

— Ладно, давай поговорим, раз надо, — согласился Дэн.

Ревякина жила в той самой пятиэтажке, что была одна на весь посёлок, и в которой жила сама Настя. Ждали они её на лестничной клетке очень опрятного подъезда. Деревянные окна, поставленные в подъезде ещё во время строительства дома, были чисто вымыты, покрашены и заклеены на зиму. Поручни перил, хоть и были местами попорчены вырезанными на них надписями, но тоже были покрашены и смотрелись почти новыми. В подъезде пахло свежестью и чистотой, говорящей о том, что люди, которые здесь живут, собираются жить здесь долго, а потому берегут и свой дом, и свой подъезд, следят за порядком и поддерживают чистоту.

— Вот! – выходя из своей квартиры, протянула Ревякина Дэну шприц вместо приветствия.

— Что это? – рассматривал Дэн, запаянный в пакетик обычный пластмассовый шприц с прозрачной желтоватой жидкостью внутри.

— Я спрятала, — пояснила ярко накрашенная девица, в которой Дэн, конечно, узнал, свою самую бойкую поклонницу. — Он сказал, что у него есть задание. Но я узнала, что оно касается Вас и спрятала.

— Прости, но я ничего не понимаю, — озадаченно посмотрел на неё Дэн.

Настя хотела вмешаться, но Ревякина остановила её недовольным жестом.

— Я сама расскажу, — сказала она. — Только хочу, чтобы вы знали, он не виноват. Его заставили. Он не хотел, поэтому мне и рассказал. Но вы тогда уехали, и я злилась, и наговорила ему всяких глупостей, а он, дурак, хотел мне на зло, и тогда я тоже ему на зло это сказала, а он – вот.

Дэн снова ничего не понял, и Настя сделала ещё одно нетерпеливое движение, собираясь всё же в это повествование вмешаться, но Алиса снова её остановила.

— Ромка, он же слабый совсем, робкий, добрый, из староверческой семьи, ему в Армию никак было нельзя, а его забрали. А там таким как он очень тяжело, вот они его и мучили. Он мозгом не повредился, как все говорят, нет, он просто повеситься хотел, не успел, помешали. И тут этот психиатр. Выхлопотал ему досрочное. Ромка обрадовался, думал, повезло ему, вернётся домой, работать начнёт, женится, будет всё как у людей. Но у психиатра на него были другие планы. Не знаю уж, сразу он знал, что Ромка из нашей Сосновки, или так совпало, только приехал он за ним сюда, и обещал, если надо, с работой помочь, а взамен попросил вроде немного – просто следить тут за всем, особенно за Вами.

— За мной? – удивился Дэн.

— Да, только Ромка не в больницу устроился, как ему тот доктор говорил, а на лесопилку пошёл. Там и платили лучше, и работа была мужская, настоящая, а не охранником в больнице штаны протирать.

— Да, с лесопилки за мной как-то не с руки было следить, — усмехнулся Дэн.

— Конечно! Но доктор тот не разозлился, он вообще никогда не злился. Он сказал: работай где хочешь, только будь готов сделать то, что я тебя попрошу. Ну, Ромка, вроде и не возражал, только лесопилка наша далеко, и добраться с неё непросто. А зимой там самая работа, рабочих рук не хватает. И, когда ему доктор позвонил, он приехал не сразу. В пятницу. Вот тогда мы и поссорились. Я ему всяких глупостей про Вас наговорила, и сказала, что Вы уехали. А он не поверил и всё равно в субботу в больницу пошёл.

— И если я правильно понимаю в какую именно субботу это было, — вмешался Дэн, — то меня действительно здесь не было, но зато была Ева.

— Да, — кивнула головой девушка и вздохнула. — А она ему всегда нравилась, и на зло мне, он решил с ней замутить.

Она замолчала, задумавшись, и Дэн, разглядывая замазанные толстым слоем грима прыщи на её лице, вдруг понял, что ему её жалко. Она всегда казалась ему глупой и нагловатой, но сейчас, глядя, как она переживает, пожалел и её и Романа, добродушного, открытого, веснушчатого, такого, каким Дэн увидел его в первый раз, ставшего марионеткой в чужой игре. Он уже догадался, что произошло дальше.

— И он сказал тебе об этом, чтобы ты ревновала, — подал он голос первым.

— Да, а я сказала, — она потупилась, — неважно, что я ему сказала. А он видел, как я Вас с поезда встречала, и мы разговаривали, и Вы ещё шапку на мне поправили.

Она улыбнулась, и Дэн порадовался, что хоть эти воспоминания ей приятны.

— Что же он должен был сделать со мной и почему? – уточнил Дэн.

— Уколоть Вам это лекарство, потому что бабка очнулась.

— Я что должен был умереть? – спросил Дэн спокойно, но неприятный холодок всё же пробежал по его спине.

— Нет, конечно! – возмутилась девушка и обиженно выпятила свои накрашенные розовой помадой губы. — Просто всё забыть.

— Что забыть? – не понял Дэн.

— Ну, всё, — не знала девушка, как сказать яснее. — Про бабку, про меня, может быть вообще про эту деревню и эту работу. Точно Ромка не знал. Я потому и спрятала этот шприц, потому что испугалась, что это Вам серьёзно навредит. Но я понятия не имела, что у него был этот пистолет, и что его совсем сорвёт с катушек.

— Странно, мы же провели с ним вместе целый день, — ответил Дэн. — И он показался мне дружелюбным, открытым. Мне трудно даже представить, что уже тогда он собирался мне как-то навредить.

— Он и не собирался, — ответила Алиса, — Вы ему нравились. Он даже сказал, что плевать ему на этого психиатра, пусть он сам разбирается, если ему надо, а Вы – хороший парень, правильный.

— Но что-то пошло не так? – нахмурился Дэн.

— Да, и наверно, это я сглупила. Я сказала, что мы давно уже с Вами тайно встречаемся, а он шутил, что тогда начнёт явно встречаться с Евой. Я же понимала, что он мне назло. Но я тоже не унималась. В-общем, после похорон, что-то с ним произошло, — и в голосе девушки появилась тревога. Тревога и страх. — В-общем, он прибежал после похорон с совершенно безумными глазами и начал искать этот шприц, и всё повторял «Сука! Сука!». Но я шприц не отдала, и он меня ударил. И пока я плакала, и прикладывала к лицу лёд, его и след простыл. А потом я узнала, что он пистолет где-то взял и в Еву выстрелил.

Она замолчала, глядя куда-то мимо Дэна.

— Только знаете, — и взгляд её с непониманием уставился в его глаза. — Он ведь не хотел в Еву стрелять. И «сука» он говорил про Вас. Он всё выкрикивал: «Убью его, суку!» Не понимаю, зачем же он в Еву выстрелил?

— Неужели промахнулся? – первый раз подала голос Настя, и Дэн, совершенно забывший, что она стоит рядом, удивлённо к ней повернулся.

— Господи! – прижала руки к груди Алиса. – Бедненький, до чего же он невезучий! А ведь никогда никому не делал зла. Вы видели, сколько у него собак? Он же всех бездомных собак вечно подбирал, кормил их, пристраивал в добрые руки.

— Я видела, — снова вмешалась Настя. — Мы деду одну из его собак подарили, — пояснила она Дэну.

— Это всё психиатр этот виноват! – убеждённо заявила Алиса. — Он его заставил!

— А ты сама этого психиатра видела? – спросил Дэн.

— Видела. Красивый. Только старый, и шрам у него на щеке, — ответила Алиса. — А ещё он чем-то похож на того доктора, что вместе с вами работает, только у этого волосы светлее.

— А имя знаешь? – нахмурился Дэн.

— Не, имя не знаю, — покачала головой девушка. — Мы с мамкой Ромкиной скоро поедем к Ромке в тюрьму, могу спросить. Вы только не держите на него зла, — попросила девушка. — Ведь не умер никто. Мамка надеется, может, простят его, признают больным и отпустят.

— Это, конечно, вряд ли. Ты мамку настраивай, пусть не сильно на это рассчитывает, — сказал Дэн серьёзно.

— Не могу я это мамке его сказать, — вздохнула Алиса. — Нельзя ему в тюрьму. В армии не выдержал, а в тюрьме и подавно, пропадёт.

Дэн тоже тяжело вздохнул, и злоба, которую Ева, никогда не испытывала к человеку, который в неё выстрелил, словно понимая, что не его в этом вина, в отличие от Дэна, который готов был порвать парня голыми руками, вдруг обратилась на Шейна. Он не просто предполагал, он точно знал, кем был этот психиатр, подвернувшийся Роману так удачно. И если Шейн не даст ему сейчас ответов на все интересующие его вопросы – он готов был порвать на мелкие кусочки Шейна. Немедленно.

— Ладно, пойдём мы, — сказал Дэн, уже спускаясь вниз по ступенькам. — Спасибо, что рассказала. Но мой тебе совет – не рассказывай ты этого больше никому.

— Да, я же разве не понимаю, — вздохнула Алиса. —

С психиатра того как с гуся вода, а меня по допросам затаскают. Некогда мне на их вопросы отвечать. Школу вот закончу, в техникум поеду поступать.

— Это правильно, — одобрил Дэн.

— До завтра! – сказала Алисе Настя, спускаясь вслед за Дэном.

Как школьник, Дэн помог Насте донести её увесистую сумку до двери квартиры, и снова вернулся в больницу.

 Есть он уже перехотел, и жгучая злоба, которая переполняла его, когда он узнал, что парня подставили, после прогулки по морозцу тоже стихла. Но не прошла, к ней прибавилось чувство вины. Он чувствовал ответственность за то, что парень пропал из-за него, из-за Дэна. И Ева пострадала из-за него. Такого поворота событий он никак не ожидал. Что же такого важного знает эта бабка, что его чуть не убили, когда он привёл её в чувства. И что такое Неразлучники? И как он будет со всем этим разбираться без Евы?

Глава 16. Первый день без Дэна

Когда София, наконец, ушла, накрыв Еву одеялом и оставив на тумбочке для неё целый графин воды с одной стороны и вазу с фруктами с другой, Ева закрыла глаза и снова заплакала. Не то, чтобы София её раздражала, или ей была неприятна её забота, нет, ей нравилась София, но при ней Ева не могла плакать, она вынуждена была держаться и на это уходили все её небольшие после такой потери крови силы.

Ева плакала в голос, навзрыд, пропитывая слезами подушку так долго, сколько смогла. Глаза покраснели и опухли, одеяло было завалено использованными бумажными платками, непрестанно вытираемый ими нос тоже опух и покраснел, но легче не становилось. Хотелось снова стать маленькой и всё это забыть, или хотя бы просто к маме.

Ева более-менее успокоилась, и набрала знакомый номер.

— Алло, мам! – обрадовалась она, услышав родной голос.

— Неужели вспомнила про мать? – ответил он ей вместо приветствия. — Я всё жду, думаю, когда ж ты, наконец, соизволишь позвонить, поинтересуешься, жива ли я ещё.

— Плохие новости всегда приходят быстрее, чем хорошие, — заметила ей Ева, пытаясь шутить. — Если бы ты померла, наверняка, мне бы уже позвонил твой адвокат спросить про завещание.

— Наверно, да, если бы они у меня были, — усмехнулась мама. — и адвокат, и завещание.

— Ну, раз уж ты жива, рассказывай, что нового, — попросила Ева.

— Да что нового? Летали на неделю с Алексеем в Канаду. Он по работе, а я так, с ним, прицепом.

— Понравилось?

— Трудно сказать, но встряхнулась, да. У них там так интересно в Оттаве. На каждом шагу – каток. Вообще всё – каток, и все люди на коньках. Особенно многолюден центральный канал, который зимой замерзает и не пустует ни днём ни ночью. Но и остальные коробки, что стоят во дворах, например, тоже редко свободны. Утром рано – там уже кто-то катается, вечером поздно – такая же картина. Очень интересные люди. Грустно им – идут на каток, весело – идут на каток,  — рассказывала мама, и Ева поймала себя на том, что улыбается. — А ещё я там пристрастилась к кёрлингу.

— Что играть? – не смогла промолчать Ева.

— Скажешь тоже, играть! Смотреть! Да и то по телевизору. Я раньше вообще не понимала, что за поломойный такой вид спорта, а тут, представляешь, втянулась.

— Не представляю, — снова улыбнулась Ева.

— А вот ты посмотри сама, не пожалеешь. Затягивает. Особенно мировые соревнования. Сейчас как раз идут – так я, прямо, болею. Правда, за Канаду, — сказала она, понизив голос. — Но ты никому не говори, а то обвинят ещё в непатриотизме.

— Ладно, не скажу, — успокоила её Ева. — неужели в Оттаве некуда было больше сходить, что ты целыми днями телек смотрела.

— Смешная ты, — хмыкнула мама. — конечно, было куда сходить. Но Алексей же работал. А мне с ним на переговоры хвостиком ходить не положено, а сама я, ты же знаешь какая бестолковая, в трёх соснах заблужусь.

— Знаю, это у нас семейное, — кивала ей в трубку Ева.

— Вот, кому я рассказываю, ты всё знаешь! Потому мне из развлечений только кёрлинг да пироги с кленовым сиропом оставались. Но, знаешь, развеялась и даже устала. Теперь вот проект такой серьёзный заказали – а я всё приступить никак не могу. Всё откладываю сегодня, да завтра. Прокрастинирую. Но что я всё о себе то! Ты там как? – опомнилась мама.

— Да, как обычно, — отмахнулась Ева. — Всё нормально, мам, тихо, спокойно, работаю.

— Ты у меня вроде симпатичная девушка, а ведёшь себя, ей богу, как синий чулок. Тихо, спокойно, работаю, — передразнила её мама. — А должно быть шумно, весело, радуюсь жизни.

— Да я и радуюсь, — пыталась сдержать нарастающее раздражение Ева. — только тихо и спокойно.

— Ты у меня как молодая старушка. Случайно носки там вечерами не вяжешь? Пасьянсы не раскладываешь?

— Да, думаю, пора бы уже начать, — потеряла всякий интерес к беседе с мамой Ева.

— Я, кстати, тут намекнула Алексею, что не плохо бы съездить к тебе на Новый год, — вспомнила мама про свой обещанный приезд.

— И что Алексей? – с надеждой спросила Ева.

— Он, скорее всего не сможет. А одна я что-то тоже не хочу. Ты, наверняка, с друзьями пойдешь праздник справлять. Хоть друзья-то у тебя есть? – на всякий случай спросила мама.

— Хоть друзья есть, — успокоила её Ева.

— Ну, вот! Ты с друзьями. Я там одна, он здесь один. Ну, кому такой праздник нужен? Да, и устала я после этой Канады. Эти самолёты, разница во времени. Пока туда привыкнешь, пока обратно перестроишься – уже и на работу опять. — сетовала мама.

— Да, и правильно, — поддержала её Ева, скрестив для надёжности пальцы, чтобы мама ненароком не передумала. — Приедете лучше вместе, да весной. Или летом.

— Вот и я так подумала, — облегчённо выдохнула мама, а Ева освободила пальцы.

— Конечно, а летом поедем на озеро купаться, на которое мы как-то ездили, помнишь? – спросила Ева.

— Конечно, помню, — ответила мама, — Так его ж закрыли?

— Как его в этом году опять открыли. Жаль, я поздно узнала. Само озеро почистили, песка завезли, беседок понастроили, лежаки, зонтики. Хочешь — загорай, хочешь — купайся, хочешь — шашлыки жарь. Можно на катамаранах покататься, можно над озером на тросе полетать, можно на водяной горке как в аквапарке, — заливалась Ева соловьём.

— Вот это да! – удивилась мама. — А ведь раньше было болото болотом, только карасей ловить.

— Да, видишь, что-то меняется к лучшему, — согласилась Ева.

— Да, хоть что-то, — поддержала её мама, и она хотела ещё что-то сказать, но Ева услышала, как у мамы в квартире зазвонил стационарный телефон, и мама, явно, вставшая перед выбором отвечать ей или нет, потеряла мысль, — Ева, погоди, я узнаю, кому ещё я понадобилась.

Ева слышала, как сухо она сказала в трубку «Алло!», но потом смягчилась, заворковала с кем-то, и Ева даже хотела уже сама отключиться, подумав, что про неё мама забыла, так надолго она отвлеклась, но мама про неё не забыла.

— Дочь моя, прости, позвонила тетя Люда, ну, помнишь, наша бывшая соседка по старой квартире, сто лет не виделись. У тебя есть ещё ко мне какие вопросы?

— Не, мам, я просто позвонила. Давай, пока!

— Давай! – ответила мама, и Ева слышала, как она, забыв нажать на «отбой» рассыпалась любезностями перед Людочкой, которую, насколько Ева помнила, она всегда терпеть не могла.

— Я знаю, кто мой отец. Я дочь древнегреческого Бога. На днях мне предстоит спасти этот мир. А ещё мой парень переспал с другой девушкой, и мы расстались, хотя он сделал мне предложение. Что ещё?  — распалялась она в отключенный телефон. — Ах, да! Тётя Зина умерла. Но ты её никогда не любила, впрочем, как и всех остальных своих родственников. Впрочем, как и отца своего бывшего мужа, который жив, и хранит память о своем погибшем сыне до сих пор.

Она со злостью бросила ненужный телефон на кровать, в гору сопливых салфеток, и хотела снова заплакать, но передумала. Злость исключала слёзы, а воспоминание о тёте Зине вдруг напомнили о кольце, которая пожилая женщина оставила Еве на память. Как она могла о нём забыть!

Ева достала из сумки незамысловатое кольцо в простым розовым камнем и решительно одела его на палец.

— Ай! – Ева с недоумением уставилась на расцарапанный палец. Попыталась снять кольцо, но с внутренней стороны камня оно втыкалось в кожу, словно иглой, и снять его оказалось непросто. Ева старалась пораниться как можно меньше, но в районе сустава всё же появилась новая царапина.

— Что за ерунда? – Ева уставилась на камень, который теперь казался густо-лиловым. С обратной стороны он действительно был острым, словно ювелир, ограняя его, неправильно рассчитал размеры и сделал его выступающим из оправы. Он втыкался в палец как канцелярская кнопка. «Им можно пользоваться как скарификатором, если вдруг понадобиться взять кровь на анализ» — подумала Ева.

Она рассматривала кольцо со всех сторон. По внутреннему ободку шла какая-то надпись. По наружному тоже была надпись, но буквы настолько стёрлись, что невозможно было ничего разобрать. Интересно, как носила его бедная старушка? Да и носила ли?

 Ева поставила подозрительное кольцо на журнальный столик вертикально, камнем вниз с сомнением посмотрела на него изнутри. А потом решительно вдавила в торчащее из него остриё палец. Из проткнутого пальца прямо по прозрачным граням в оправу кольца потекла Евина кровь. «Надеюсь, наполнить этот резервуар крови мне ещё хватит?» — невесело подумала Ева, морщась от боли. Всё же подушечки пальцев – не лучшее место, что брать кровь, слишком чувствительно.

Оказалось, места в оправе было всего на пару капель, и Ева с удовольствием освободила палец. Хотела по старой привычке засунуть его в рот, но кровь ещё текла, и ей пришлось встать и замотать палец салфеткой. Может не мешало бы продезинфицировать ранку, но мысль об этом напомнила ей про Дэна, и мучительно поморщившись уже от душевной боли, Ева удовлетворилась бумажным платком.

Ей казалось, она потратила не больше нескольких секунд на всё это, но, когда она вернулась, камень изменил цвет, и никаких следов крови на кольце, словно она вся впиталась в минерал. Ева слышала про хищные растения, но про хищные булыжники в несколько карат ей слышать не приходилось. Ева подняла кольцо к глазам, камень стал кроваво-красным. Не сказать, что она удивилась. Со знанием дела она снова нацепила кольцо на средний палец руки, камнем к тыльной стороне ладони. И в тот момент, когда его хищное жало снова воткнулось в кожу, Ева будто погрузилась в сон.

Она видела себя, Дэна, Романа. Видела открытый гроб с телом тёти Зины на кладбище. Видела рабочих с той стороны могилы, и старушку – Ева не помнила, как её зовут – которая что-то шептала над гробом, прощаясь. И тот, чьими глазами она сейчас всё это видела, тоже пошёл к гробу, и наклонился, поправляя на тёте Зине саван. А вот и худая морщинистая рука со знакомым кольцом, и камень, мерцающий на раскрытой ладони скорее голубым, чем розовым цветом. Но вот рука с силой сжимается в кулак, чуть дрогнув в том момент, когда острый камень вонзается в плоть, и Ева видит, что другой рукой старушка опускает в гроб какой-то предмет. Рука снова поправляет саван, гладит усопшую на прощанье по ледяной руке и начинает отходить от гроба. Старушка отходит, уступая место следующим прощающимся.

Ева очнулась. Оказалось, она даже не закрывала глаза. Так и грезила наяву. Она разжала кулак – камень снова был голубым, таким, каким она видела его только что на руке у бабки. Наверно, Кэкэчэн призвала её именно для того, чтобы передать кольцо. Но почему ничего не сказала? Почему просила переждать сорок дней? А если бы Ева никогда не догадалась, что кольцо с секретом? И что она положила в гроб? На последний вопрос у Евы был ответ. Конечно, то за чем охотится Франкин – таинственное ожерелье, Неразлучники. Наверно, старушка, боялась, что умрёт раньше, чем сможет с ними поговорить, хотя она ведь им и так ничего не сказала. Она спрятала этот предмет и дала Еве ключ.

Ева снова залезла под одеяло. И что теперь ей делать с этой нечаянно раскрытой ей тайной? И мысли о Дэне, которого она никак не хотела терять, о Дэне, разбившем ей сердце, затопили новой волной горя её разум и новым потоком слёз её подушку.

Совершенно обессилев от слёз, она забылась коротким тревожным сном. Но ощущения бесприютного одиночества не покидало её даже во сне. Ей снился мрачный каменный лабиринт, по которому она бродила в полном отчаянии, брошенная любимым, оставленная друзьями, покинутая людьми. Она была там одна, и точно знала, что помощи ей ждать неоткуда. Помощь не придёт. Она шла по бесконечному коридору, то замедляя шаг, то внезапно переходя на бег, и поворот сменялся поворотом, и все они были одинаковыми — поверни хоть направо, хоть налево. Она понимала, все лабиринты бесконечные, потому что в них блуждают по кругу, и можно блуждать в них вечно. Но она не была бесплотной тенью, она была живая, и чувствовала, что нет, вечность – это не про неё. Её уже мучила жажда, вот стоило только подумать про воду и сразу захотелось пить. И ей казалось, что горло её уже так пересохло, что она не может даже сглотнуть – сухие стенки гортани царапались друг о друга. Она сделала ещё одну мучительную попытку глотнуть… и проснулась.

Кое-как дотянувшись до графина, трясущимися руками она налила себе воды, но сделала всего несколько небольших глотков, пить расхотелось. Всё это было у неё в голове, а точнее, у неё во сне.

Солнце садилось, и сердце снова заныло от боли. Скоро вечер – но он не придёт. Не вернётся с работы, не поцелует её своими мягкими губами, не зароется в волосы, крепко прижимая её к себе. Он будет пахнуть больницей и капустой, мылом и кожаной курткой, но никогда больше не обнимет её. Она видела его смеющееся глаза, полоску щетины по краю подбородка, которую он уже два раза сбривал и два раза снова отращивал, падающую на лоб чёлку и ей захотелось повеситься. Нет, налить в ванну тёплую воду, и тоже перерезать себе вены. И пусть эта кровь вытечет из неё вся, до последней капли, под призрачное виденье его смеющихся глаз.

Эта боль была настолько невыносимой, что она уже не заплакала, а просто завыла, кусая край одеяла. Она не могла ни о чём больше думать. Она знала, что он не придёт, и ничего не хотела сейчас сильнее, чем увидеть его, ну, или умереть.

Она рванулась с кровати, распахнув балконную дверь, и как была босиком побежала по снегу до бетонного парапета, ограждавшего крышу. Как хорошо, что она живёт на последнем этаже. Она читала – если лететь долго, то потеряешь сознание ещё до того, как встретишься с землёй. Она ухватилась руками за железную решётку, что была установлена по всему периметру – кажется, мама мечтала пустить по ней вьющиеся растения.

Железо было таким холодным, что обожгло руку – Ева отдёрнула её, и прижала к себе, чтобы согреть. Странно, но ей было жалко руку. Она посмотрела на снег под босыми ногами, и ей захотелось обуться. Придирчиво оглядывая свою мятую пижаму, она выговаривала себе за то, что собиралась умереть в таком неприличном виде. И только когда она уже закрыла балкон, аккуратно задёрнула шторы и повернулась лицом в комнату, она поняла причину столь разительной перемены своего настроения – её тело так и осталось лежать там на кровати, среди сопливых платков.

И кто-то другой, а не она, подойдя ближе и придирчиво разглядывая своё опухшее от плача лицо, сказал: — Слабачка! И это был не Баз, но вспомнив язвительного Бога, поселившегося у неё в голове, она громко сказала: — Баз! Бази!! Базель!!!

            Никто не ответил.

— Опять где-то шарится! — сказала она недовольно, как ворчливая жена. «Интересно, а как с ним-то Дэн договорился? Ни разу он не побеспокоил меня за ту неделю, что я была на больничном». И тут же поймала себя на том, что упоминание Дэна не вызвало мучительной боли. Той самой острой, жгучей, неистовой боли, с которой она не знала, как справиться. Наоборот, убирая разбросанные бумажки, и расправляя складки на скомканном одеяле, она намеренно начала о нём думать, спокойно и дотошно вызывая в памяти подробности того разговора в машине, о котором она до этого и думать не могла.

У неё было стойкое ощущение, что он словно сам только что узнал, что изменил ей. Ни вины, ни лжи, ни притворства она не заметила ни, когда они вернулись с проклятой Викторией с проклятого Старого Замка, ни, когда он об этом так легко шутил за столом у Изабеллы. Да, она тогда обиделась, но ни тени сомнения на его лице, ни следа испуга или наоборот, злорадства, на лице Виктории тоже не было. Целую безумную неделю они провели вместе, не расставаясь ни на минуту, и он ни разу не дал ей повода усомниться в своей искренности. Что же могло произойти? Как она его заставила? Мерзкая лживая Виктория, что она ему наплела, что он ей поверил?

Ева немилосердно стаскивала своё тело к краю кровати, укладывая его как покойницу. Она чувствовала, как оно дышит, как бьётся его сердце, но сама с собой она не сильно церемонилась. Она расчесала себе волосы, аккуратно укладывая их на грудь – ну, чем не Паночка? Ещё бы венок на голову, скажем, из флёрдоранжа, почему бы и нет? Да немного подкраситься, а то и правда, лежит тут, бледная как сама смерть.

Ева принесла косметичку и стала наносить на своё лицо макияж. Она не хотела есть, не хотела спать, и мысли её были чисты и ясны как никогда прежде.

Кто были эти белые люди с белыми волосами? Они говорили, что у неё получилось? Она изменила прошлое? И овладела голосом? Ева помнила, что уже видела этих людей. С такими же скорбными лицами они держали на руках новорождённого младенца в том её самом первом сне, который она видела, когда умерла. И Феликс, Феликс сказал то же самое. Или это был Бази? Почему он говорил голосом Бази? Он сказал, что я изменила прошлое и правду знает только один человек. Интересно, а это был сон?

Ева закончила макияж. Получилось неплохо. И, кажется, она знала, где ей взять флёрдоранж.

Она представила себе могилу с двускатной крышей памятника, и надпись: «Купцова Е.Н» и оказалась по колено в снегу. И памятник, и надпись, и даже искусственные цветы, правда, под полуметровым слоем снега, грязные и пожелтевшие – всё было на месте, но это было совсем не то время, в котором она «фиксировалась» или как там это у них называется.

Бабушка говорила ей, что нельзя брать ничего с кладбища, но не бросать же там с таким трудом откопанные цветы. Она вернулась, посмотрела на замызганный кустик в своих руках и как есть воткнула его в волосы, которые уже не хотела считать своими. Ей было так спокойно без этого вечно ноющего тела. Если бы ещё вернулся Баз! В конце концов, кто-то же должен объяснять ей как правильно перемещаться, чтобы вместо жаркого июля не попадать в покрытый жёстким настом снег. Она даже посмотрела на свою поцарапанную им голую лодыжку, но нет, показалось. И она снова заорала что есть мочи:

— Баз Всемогущий! – и добавила уже тише, — Ну, где ты там?

             Ну? – спросил её знакомый голос, — Чего вопишь?

— Я думала, что ты остался с ней, — пожаловалась девушка.

             С кем? – не понял голос.

— Ну, с ней. С Евой. С той Евой, которая не я.

             Что ты с ней сделала? – испуганно спросил Баз.

— А что я с ней могла сделать? – удивлённо спросила Ева

             Да, правда, что, — как-то неестественно засмеялся Баз, — ты же со мной разговариваешь, значит, вы обе живы. Без неё ты умрёшь.

Но сегодня Еву не так-то просто было обмануть, она всё ловила просто на лету. Она может жить без этого слабого тела. Отлично! Надо будет подумать об этом! И как н- в чём ни бывало, она капризно спросила (ей казалось, что будь она той старой Евой, она бы спросила именно так):

— Где ты ва-а-абще был?

             Ева, с тобой всё в порядке? – ещё больше тревожась, спросил Баз.

— Ну, вообще-то нет, — ответила она нормально, — Мне парень изменил. Изменил и бросил. Сделал предложение, а потом изменил и бросил. Ты считаешь, после этого я должна быть в порядке?

            Я бы сказал: изменил, сделал предложение и бросил. Это если уж быть совсем точным и придерживаться исключительно хронологии. А если придерживаться здравого смысла, то он тебя не бросал. И не собирался.

— А, ну, так, значит, ты всё же в курсе, а задавать глупые вопросы – просто дурная привычка?

            Ну, ковыряться в носу я же не могу.

— А на что он рассчитывал? Что я поглажу его по голове, скажу: «Бедненький! Я знаю, как трудно тебе было устоять против этой коварной ведьмы! Иди, я тебя пожалею и пойдём в нашу люлечку!»

             Цены бы тебе тогда не было! На тебя бы молились как на лучшую жену в мире все неверные мужья вселенной. Ну, по крайней мере, будь я на его месте, надеялся бы именно на такой ответ!

— Ага! Держи карман шире!  — хмыкнула Ева. — Вот это воистину вселенская наглость!

             Ладно, ладно, не кипятись! Разошлась как самовар! – примирительно пробубнил Баз. — Шучу я, шучу. Но знаешь, если ты звала меня поговорить про своего ненаглядного парня, пойду я, пожалуй, играть в шахматы с четырёхлетним Капабланкой. Малыш, по крайней мере, не ноет, когда проигрывает.

— Иди, — легко согласилась Ева.

             Но тогда в следующий раз, когда промажешь на полгода и окажешься вместо Северного полушария в Южном, не говори, что я тебе не помогал.

— А ты мне помогал? – удивилась Ева.

             А ты просила? – ответил вопросом на вопрос Баз.

— Я думаю, учить меня – твоя работа. И я не должна просить тебя делать то, что ты и так должен.

             А то что? Лишишь меня премии? Оставишь без сладкого? Не пустишь гулять?

Ева, конечно, понимала всю несостоятельность своих претензий, но просить о чём-то, его или кого бы то ни было, тоже не собиралась. Она решила, что справится и так. Справилась же она с этой ноющей истеричкой, что лежит сейчас с грязным цветком в волосах.

— Ты хотел идти – иди, — заявила она упрямо.

             Хорошо, — невозмутимо ответил Баз и исчез.

И только сейчас она заметила, что не почувствовала ни боли в висках, когда он появился, ни его исчезновения, когда он ушёл. Но то, когда он пришёл и когда вышел – знала всё равно.

«Отлично! – подумала Ева, и её поразило, что ей всё это действительно нравилось. — Значит, не сможет появляться без моего ведома и меня контролировать.»

И она вспомнила, что это именно Баз первый сказал ей, что Виктория беременна и попробует убедить её парня, что это его ребёнок. Если бы он не вложил ей в голову эту мысль, она бы Дэну не поверила, ни за что бы не поверила! И не стала бы повторять вслух глупости, которых не было, просто не могло быть!

Эти люди так глупы! Ревность, обида, любовь – все эти глупости застят им глаза, они в упор не видят истины, хоть она криком кричит, погибая на их глазах. Глупые люди! Глупое, глупое, плохое тело!

Она с презрением обвела красной помадой губы, сделав себя похожей на плохого клоуна, и с чувством исполненного долга выключила в изголовье кровати свет.

Глава 17. Беата

Удивительно, как долго цвело Дерево. Прошло три недели, а с него не облетел ни один лепесток. И ещё более удивительным было то, что к нему прилетели пчёлы. Они стали появляться постепенно, но к концу первой недели над деревом их кружил целый рой. С самого утра они начинали деловито заглядывать в каждый цветок, и до самого вечера не затихало их мерное жужжание. Совершенно непонятно откуда они брались, скорее всего, прилетали через хрустальный потолок, который не был для них преградой.          Вслед за пчёлами в зал подтянулись и энтомологи всех мастей, и другие учёные живущие и работающие в Замке. И именно эти умники стали раздражать Агату больше всего. Ей хватало одного плешивого горбуна, который, впрочем, казался скорее странным, чем умным. Но эти остальные приходили так поздно, словно просыпались только после обеда, а возле Дерева так друг перед другом важничали и выражали свои мысли столь заумно, что ничего не понимающей в их речах Агате пришла в голову мысль запирать Зал Великой Судьбы после захода солнца. Она сделала табличку, извещающую о часах работы Зала, и, заперев дверь изнутри, наконец смогла остаться наедите со своим драгоценным Деревом.

Агата часто слышала, особенно от школьников, вопрос: откуда растут корни у этого растения. Но находившийся под ними Зал был закрыт глухой стеной, поэтому невозможно было узнать это наверняка, да, Агата не сильно и хотела. Ей достаточно было того, что она видела — большой хрустальный куб, оплетённый мощными корнями. Она рассматривала его каждый день. Нижняя грань куба, на внутренней поверхности которой когда—то покоились эти спящие веками шары, потом изогнутые стеклянные трубки, по которым эти шары поднялись, и верхняя прозрачная площадка внутри куба на которой они теперь стояли.

Агата каждый день переживала за эти горящие буквы на них, за сами матово светящиеся шары, и за это цветущее до сих пор Дерево. Она боялась, что буквы перегорят, шары потухнут, цвет осыплется, но так ничего и не произойдёт, тем более что, судя по разговорам посетителей, на самом деле ничего особенного и не происходило. Всё шло как обычно. Кто работал – работает, кто учился – учится, кто умер – жил в Замке, работал, учился, ждал встреч или того, чего ждал.

Агата переживала за Дерево, с которым из-за беспокойных ночных посетителей она не могла больше общаться. Но сегодня она заперла дверь и, наконец, присев на его узловатые корни, ласково их погладила. И почувствовала, что её пропавший голос снова с ней.

 — Здравствуй! – сказала она, хрипя от долгого молчания.

Но сегодня Дерево ничего не ответило. Оно не жужжало назойливыми пчёлами, не шелестело лепестками, не скрипело старыми ветвями – оно было безмолвно как никогда. Но, Агата, обретающая вновь свой утраченный голос, только благодаря  его ожившей силе, не собиралась сдаваться.

— Я знаю, ты слышишь меня, — сказала она, — Даже если не хочешь отвечать. Я чувствую, ты расстроена.

Агата сказала это, а потом действительно почувствовала. Сначала она думала, что проецирует на Дерево свои переживания от того, что так долго ей не удавалось с ним больше поговорить, но сейчас она понимала, что чувства Дерева другие.

— Они нашли новую Пророчицу, — ответило Дерево грустно. — Моя жертва была напрасна.

Агата даже не вздрогнула, но под её щекой упругий корень шевельнулся, словно Дерево вздохнуло.

—  Ничего не бывает напрасно, — убеждённо ответила ей Агата. — Ничего не делается зря.

— Они боятся, что у неё не получится, — продолжало делиться своими проблемами Дерево. — Но ещё больше боятся, что получится. Девчонка сильна, но неуправляема. Они не могут на неё влиять, потому что они все умерли, а я жива. Но я слишком слаба. Мне едва хватает силы за ними наблюдать.

— За кем? За кем ты наблюдаешь, скажи мне, — попросила Агата.

— Лия. Меня зовут Лия, Гудрун, — ответило Дерево, и в этот раз, услышав своё давно забытое имя, Агата вздрогнула.

— Меня зовут Агата, Лия, — возразила она.

— Нет, тебя зовут Гудрун. А его зовут Алекс, — упрямилось Дерево.

— Нет, — вздохнула Агата, ничуть не удивляясь осведомлённости Дерева. — Его звали Алекс. Но он давно умер.

— Нет, он жив, Гудрун. Вас разделяют двадцать восемь лет. Тебе по-прежнему восемнадцать, а ему сорок шесть. Но он жив.

— Что ж, надеюсь, он счастлив, — вздохнула Гудрун, давно пережившая его смерть.

— Нет, он несчастен, и по-прежнему одинок, — продолжала сыпать соль на раны Лия.

— Зачем ты мне всё это говоришь? — не выдержала Агата. — Ты питаешься чужими страданиями? Тебе нужно чтобы я страдала, чтобы стать сильнее?

— Нет. Когда-то давно на меня, на весь наш род наложили проклятье. Любовь убивает нас, а нелюбовь убивает наших детей. И я должна была с этим смириться и нести свой крест как наказание.

— Наказание за что?

— За то, что Богиня не хотела слышать правду, не хотела знать последствий своего поступка, не хотела верить тому, что произойдёт, не хотела согласиться с тем, что это произойдёт по её вине.

— Наверно у неё были для этого очень веские причины.

— О, да! Она хотела следовать своим чувствам и этим погубила свой народ.

— Почему же её никто не остановил?

— Она была очень могущественной Богиней, и она притащила в Замок эту заразу, ей некому было помешать.

— Какую заразу? – недоумевала Агата.

— Любовь!

— Любовь!?

— И она решила наказать меня тем, что мне неведомо. Глупая, ослеплённая своими чувствами белая крыса.

— Но ты гневаешься! – снова удивилась Гудрун, — Разве это не чувство? Может быть не такое сильное как ненависть, но и не безобидное.

— Я имею право гневаться! Знаешь, как раньше передавался наш дар?

— Я даже не понимаю, о каком даре ты говоришь, — призналась девушка.

— О даре пророчества. Дар, который позволяет нам видеть будущее. Будущее во всех его вариантах в каждый момент принятого или непринятого решения. Вот ты, например, узнав, что твой Алекс жив, одновременно и нестерпимо хочешь его снова увидеть, и мучительно этого боишься. Но принятое тобой решение ничего не изменит, не бойся об этом мечтать.

— Это так расплывчато, а можно конкретнее – чего именно это не изменит? – робко попросила Агата.

— Вот и она хотела знать всё точно, с датами, цифрами, и на сто лет вперёд. И, если я не могла ей этого ответить, значит, грош цена моим предсказаниям, и от меня нет никакой пользы.

— Но ведь события не могут происходить по воле одного единственного человека, — предположила Агата. — Если моё решение ничего не изменит, значит, есть кто-то, кто может принять решение и изменить мою судьбу.

— Ты очень умная девушка, — поддержала её Лия. — Но мы совсем отвлеклись. Раньше наш дар передавался добровольно, но только кому-то из членов нашей семьи, иногда даже дальней родственнице, которая была к нему наиболее способна, но даже тогда он был тяжёлым испытанием. Но разозлившись, Богиня прокляла наш род. Любовь – сделала она нашим наказанием, а нелюбовь – способом передать Искру Пророчества. Некоторые из тех умников, от которых ты сегодня заперлась, назвали бы его ген, но это и близко на ген не похоже.

— Как же ты уцелела и как превратилась в Дерево? – задавала свои вопросы Агата.

— Это долгая история, но тот, кто дал мне возможность укрыться в Дереве, сказал, что в том времени, когда Дерево проснётся и оживёт, ни одной Пророчицы уже не будет. И я согласилась отдать свою душу этому растению, потому что, когда придёт день, я одна смогу им помочь. Но он ошибся, те, кто хотели ему помешать нашли способ вырастить новую Вещую, и я напрасно была заточена в этом Дереве тысячи лет. Когда она будет призвана, я умру.

— Лия, но ведь она ещё не призвана, — снова подала голос Агата.

— Боги Всемогущие! – воскликнуло Дерево в ужасе и содрогнулось. Агата подпрыгнула вместе с ним. — Боги Всемогущие!

Агата подняла голову вверх, и ей на лицо упал сорвавшийся с дерева цветок. Она посмотрела на пол и увидела, как рядом с ней упал ещё один. А потом ещё один, и ещё. Цветы осыпались, и глядя на этот непрекращающийся пурпурный дождь, Агате стало невыносимо грустно.

 — Лия, они осыпаются, — упавшим голосом пошептала Агата.

— Я знаю, Гудрун, знаю, — Я не понимаю, как им это удалось, но они разбили ей сердце. Они разлучили их. Глупо, вероломно, жестоко. Они использовали её дар против неё самой, воспользовавшись её неопытностью. Всё же они ошиблись с Пророчицей, но использовали её выходку в своих целях, и против неё же самой.

— У неё есть имя? — спросила Агата, прижимая к груди ворох опавших цветов.

— Она Особенная, такое имя ей дал отец, но в этом мире оно звучит как Ева, — она вздохнула и сказала, словно прощаясь. — Не плачь об этих цветах! А впрочем, плачь, они стоили того!

И сидя на этом лиловом ковре, Агата заплакала.

Она не знала, сколько просидела в одиночестве под Деревом. Она, то успокаивалась, вытирая слёзы, то снова начинала тихонько скулить. Она думала о своей несчастной судьбе, и её жертва тоже казалась ей напрасной. Если бы тогда она осталась с Алексом, если бы не приняла этот дурацкий обет, возможно, они спасли бы Ирму, и их несчастного умершего мальчика, и все были бы счастливы. Ирма со Стасом, и она с Алексом. С чем же осталась она, пожертвовав всем? С лысой головой, безмолвная, бесправная, безликая тень. И она в очередной раз тихонько заплакала, закрыв руками лицо.

Когда кто-то прикоснулся к её плечу, она испугалась так, что подскочила. Слава богам, она далеко отодвинулась от Дерева и не смогла закричать вслух, даже если бы захотела. Испуганное лицо сестры Беаты, которая приложив руки к груди, умоляла её простить за то, что испугала, немного привело её в чувства.

Сестра Беата была осуждена в Лысые Сестры лет двадцать назад, Агата не помнила точно. Ей тоже было не больше двадцати лет. Несмотря на то, что они каждый день сменяли друг друга, знали они друг о друге мало. Точнее сказать, ничего. Агата пригласила сестру присесть рядом, пытаясь выглянуть из-за корней на дверь, но Беата, понимая, о чём беспокоиться девушка, показала ей ключ. Она отпёрла дверь своим ключом и заперла её изнутри. Агата благодарно ей улыбнулась, но внимательно всматриваясь в её лицо, поняла, что Беата тоже плакала. Да, причин для печали у них в Замке было хоть отбавляй, а причины для радости так мало — это Дерево было самой большой, и можно сказать единственной.

Беата показала на осыпавшиеся цветы и тяжело вздохнула, показала на лицо Агаты и её слёзы. Агата согласно кивнула и показала на слёзы Беаты. Та пыталась изобразить младенца на своих руках, показывая на себя пальцем — Агата ничего не понимала. «Да, так мы о многом потолкуем», — подумала она, вздохнув, и взялась рукой за корень.

— Ты потеряла ребёнка? – спросила она, и Беата шарахнулась от неё как от бешеной собаки.

— Нет, — сказала она одними губами, а потом по привычке отрицательно покачала головой, всё ещё глядя на Агату с опаской.

— Не бойся, — сказала Агата спокойно. — Если ты не побежишь жаловаться матери-настоятельнице, то я расскажу, как и ты сможешь заговорить.

Беата усердно мотала головой: нет — на вопрос о матери-настоятельнице, да — на способность говорить.

— Хотя, что она нам может сделать? Или ей? — и Агата с благодарностью посмотрела на Дерево. — Просто прикоснись к нему, и твой давно забытый голос вернётся.

Беата аккуратно положила руку на могучий корень.

 — Уверена? — тихо и едва слышно просипела она, потом немного откашлялась и сказала внятно. — Уверена?

— На все сто! – ответила Агата и улыбнулась.

— Ха—ха, — засмеялась Беата, и смех её зазвенел мелодично, как переливы арфы, — Ха—ха—ха—ха!

И она смеялась так заразительно, что, даже боясь быть услышанными, Агата засмеялась вместе с ней. И это совсем не было похоже на тот беззвучный, словно каркающий как старая ворона смех, который Агата иногда себе позволяла. Это было что-то совершенно другое. От него пела душа, и сердце наполнялось радостью. И, видимо, почувствовав то же самое, Беата запела. Какую-то незамысловатую детскую песенку. Несмотря на то, что Агата не знала ни этой песни, ни даже этого языка, она ей усердно подпевала.

— Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди, и хотя нам прошлого немного жаль, лучшее, конечно впереди, — качала в такт головой Беата. — Скатертью, скатертью, дальний путь стелется, и упирается прямо в небосклон. Каждому, каждому, в лучшее верится – катится, катится голубой вагон.

И Лулу у Агаты в голове упрямо переводила не «blaues Auto», а «unser Postzug» — наш почтовый поезд. Но общий смысл ей был понятен, и приятен как никогда.

Закончив петь, Беата радостно выдохнула:

— Как же это приятно, после стольких лет молчания наконец поговорить.

— Я ждала этого момента семьдесят четыре года, — поделилась Агата.

— Значит, мне повезло, я всего двадцать четыре, — улыбнулась девушка, и голос у неё был мягкий и бархатистый.— Но мне осталось целых семьдесят шесть.

— А мне, возможно, ещё больше, — вздохнула Агата.

— Что же ты сделала? – ужаснулась девушка.

— Потеряла душу.

— Как потеряла? А кем ты была? Ангелом? Белым? Черным? – засыпала её вопросами подруга по несчастью.

— Белым. А ты?

— И я белым, — удивилась девушка. — Неужели такое возможно, потерять душу?

— Как видишь. А что сделала ты?

— Родила ребёнка, — снова улыбнулась девушка, она и раньше была очень улыбчивой, но теперь просто светилась счастьем.

— Нарушила обет? Но разве за это бреют?

— Нет, не нарушала. Это было непорочное зачатье.

— Шутить?

— Если бы, — пожала она в ответ плечами. — Мой отец генетик. Он тоже думал, что меня всего лишь выгонят за это. Но это оказалось настолько серьёзно, хотя я понятия не имею насколько. Мне сказали, что я чуть ли не нарушила генетическое равновесие нации. Хотя, что я сделала? Всего лишь родила свою малышку без отца.

И вдруг она загрустила.

— С ней что-то случилось? — дошёл до Агаты смысл недавней пантомимы сестры.

— Слава Богам, всё обошлось. Но все так переволновались! У неё оказалась какая-то совершенно уникальная кровь, а ей срочно требовалось переливание. И думали, что моя кровь ей подойдёт, но, представляешь, она не подошла! Если бы не Ева, возможно, она бы умерла.

— Ева? – удивилась Агата, услышав одно и то же имя второй раз за вечер.

— Да, Ева. Говорят, она особенная. Какая-то просто невероятно особенная, — она наклонилась поближе, и заговорила тихо-тихо, — Я слышала, что она должна спасти весь наш нечеловеческий род.

— А что не так с нашим родом? – не поняла её Агата.

— Как что! Мы вымираем! Мы не способны нормально размножаться. Мой отец бьётся над этим всю свою жизнь, пытаясь понять, почему мы не переопыляемся как баклажаны, — хихикнула она.

— А твой отец случайно не из тех болтунов, что приходили сюда раньше каждый вечер?

— До того, как ты заперла эту дверь и повесила эту табличку? – она снова хихикнула. — Видела бы ты его лицо. И не только его. Я целый час наблюдала, как они с важным видом возмущаются, а потом разворачиваются и уходят. А потом решила незаметно зайти. А тут такое!

И Агата не поняла, Беата имела в виду осыпавшийся с Дерева цвет, или вновь обретённую способность говорить.

— Нам пора идти! Ужин уже закончился, и нам, наверняка, остались какие-нибудь объедки со стола. Пойдём вместе! – поднимаясь, и отряхивая лепестки, позвала её Беата.

— А нас не заподозрят, если мы пойдём вместе? – сомневалась Агата.

 — В чём? – отпустив Дерево, беззвучно прошептала Беата, и показала руками – видишь, ничего не изменилось. Но Агата уставилась на неё так, словно она могла говорить без Дерева – ясный голос Лулу в её голове продолжал переводить даже то, что Беата произносила одними губами.

— Ты понимаешь, что я сейчас говорю? – так же беззвучно произнесла она.

— Да, — удивлённо смотрела на неё девушка. — Я же забыла представиться. Когда-то меня звали Кира.

— А меня Гудрун, — представилась Агата.

— Как? Гуд ран? Хороший бег? – снова улыбнулась Кира. — Ну, тогда побежали.

И Агата искренне улыбнулась ей в ответ – когда-то так же называл её Алекс, переводя её имя на английский. А ещё Отличный Дождь и Приятная Работа.

Глава 18. Энта

Южное море было спокойным глубоким и темно-синим. Замок был расположен в отвесной скале над ним. Скалы окружали его и в обе стороны от замка насколько видел глаз – при всей своей близости море было совершенно недоступно.

            Таэл сидела на южной террасе, смотрела на это бесконечное море и кормила виноградом павлина. Величественная чёрно-белая птица следила за ней то одним глазом, то другим, покачивая хохолком на голове, и казалась напыщенной и глупой, но ни одна виноградина ещё не упала на песок, как бы Таэл не старалась. Хотя, чего в этих павлинах было величественного, когда их закрытые хвосты тащились за ними, собирая грязь – большие горбатые курицы, только виртуозно ловящие на лету виноград. Кстати, куры, маленькие и разноцветные, толкались тут же, ожидая угощение, но виноград неизменно исчезал в мощных изогнутых клювах больших внимательных птиц, пока они выискивали его у себя под ногами. Армариус говорил, что далеко в будущем павлины станут разноцветными, а куры белыми, но в это слабо верилось – он много чего говорит. Например, глядя на бесцельно шляющуюся по Замку Таэл с неизменно скучающим и недовольным видом, он как-то сказал, что её имя с какого-то неизвестного языка переводится – Унылое Говно. Таэл специально просидела целый день в библиотеке в тайне от него, но ничего так и не нашла. И только увидев его ухмылку на выходе из книгохранилища поняла, что он издевался.

            Таэл высыпала весь виноград из блюда прямо на песок на радость суетящимся курам, и ушла под навес – полуденное солнце палило нещадно. Она села в удобное плетёное кресло и вздохнула – и всё же эта сволочь, Армариус, был прав – скука была её неизменной спутницей по жизни. И впереди ещё сто с лишним лет неизменной скуки. Как она это выдержит? И хотя мама говорила, что когда у неё родятся дети, скучать ей не придётся, в это тоже верилось слабо – целый штат мамушек, нянюшек, кормилиц и воспитателей, который держали всегда, несмотря на то, что дети рождались строго по расписанию раз в двадцать лет, не оставлял никакой надежды.

            Таэл закрыла глаза – безумное солнце, отражаясь от белого песка, слепило даже под навесом. Но долго просидеть в одиночестве не получилось – справа от себя она услышала лёгкие шаги и открыла глаза на их приближающийся звук. Со своей половины замка к ней шла Энта. Интересно, как с того неизвестного языка переводиться её имя? Книжный Червь? Неизменно в чёрном, даже в такую жару, её сводная сестра, Чёрная Богиня подошла с неизменной книжкой в руках.

            — Здравствуй, Таэл! – сказала она, присаживаясь в соседнее кресло.

            — И тебе не хворать! – ответила Таэл не задумываясь. Боги Всемогущие, ей нужно меньше времени проводить с этим Армариусом – он учит её плохому – она разучилась нормально говорить.

            Энта в ответ на её приветствие лишь удивлённо вскинула свои идеальные брови, но промолчала – в отличие от Таэл она была хорошо воспитана.

            — Отличный день, не правда ли? – спросила черноволосая Богиня.

            — Да, чтобы умереть, — снова не думая выпалила Таэл, и чуть сама себя не отшлёпала по губам – поганый рот!

            Но Энта снова пропустила её реплику мимо ушей.

            — Что читаешь? – глядя на небольшую книжку в новой кожаной обложке, решила исправиться и как-нибудь поддержать светскую беседу Таэл.

            — Болезни хвойных растений, — невозмутимо ответила Богиня.

            — Правда!? – всё ещё старалась казаться любезной Таэл. «Зачем я только спросила?» — ужаснулась она мысленно, — Интересно?

            — Нет, — удивила Энта сестру, — Познавательно, полезно, нужно, но неинтересно.

            — Кому нужно? – едва сдерживалась, чтобы не выругаться Таэл.

            — Мне нужно. Ты, конечно, не видела, но некоторые молодые сосны в моём лесу покрылись белым налётом. Если их не лечить – болезнь может распространиться. Я пытаюсь это предотвратить.

            Таэл лишь с пониманием покачала головой. Вот у кого и правда забот было невпроворот со своими лесами – так это у Энты. Ей не только принадлежала Западная часть Замка, но и все бесконечные леса, что начинались за ней. И в этих лесах постоянно что-то происходило, менялось, заводилось или, наоборот, пропадало. Конечно, за всем этим следили специально обученные люди, но Энта считала своим долгом всё это обширное хозяйство контролировать. И, кажется, ей не было это в тягость, несмотря на то, что это сильно отрывало её от любимого занятия – просиживания задницы в библиотеке.

            Таэл казалось, что Энте с её Западом и вообще лесами очень не повезло. У самой Таэл за её Восточным крылом открывались бесконечные живописные холмы, луга и причудливо извивающиеся среди всего этого великолепия реки. И это не было преувеличением – её холмы не так уж и часто были уныло зелёными, можно сказать, никогда не были. Ярко-зелёными, салатовыми, нефритовыми, тёмно-бирюзовыми, оливковыми – и это только зелёный, местами и всего несколько раз в году. Всё остальное время они постоянно менялись – то расцветали алыми маками, то сиреневыми крокусами, лиловыми, шафрановыми, васильковыми цветами. И никогда они не были одинаковыми, покрывая цветными пятнами, а порой и целыми коврами всё пространство до горизонта. И со всем этим цветовым безумием ничего не нужно было делать.

             Конечно, ещё там паслись белоснежно-белые коровы и ещё какие-то лохматые домашние животные, но это уж точно была не её, Таэл, забота. Элэму и Эмэну повезло ещё больше. Всё пространство Северной части за замком, принадлежащее её белобрысому брату, покрывала выжженная солнцем безжизненная пустыня. И неприступное море в Южной части, там, где они сейчас сидели, в обители Тёмного Бога Элэма, тоже не требовало никаких усилий.

            В отличие от своей занудной сестры будущий муж Таэл, Элэм никогда не носил чёрную одежду. Он невероятно трепетно относился к цвету своей одежды. И хотя Таэл вся она казалось просто серенькой, не замечать, что оттенки были разные, даже она привыкшая к кричаще-ярким цветам своих лугов не могла. Она неизменно интересовалась у Элэма во что он сегодня одет и, кажется, он не разу не повторился. Жемчужно-серый, оловянный, дымящие угли, грозовая туча, серебряная лиса, речной перламутр – всё это многообразие радовало не только глаз, но и слух. Любовь многих богов к оттенкам когда-то давно вынудила правящую в те годы династию официально признать, чтобы термины Белые и Светлые, а также Чёрные и Тёмные считались равнозначными, и называть Богов отныне разрешалось и так, и так. За глаза поговаривали, что решение это было принято под давлением Белой Богини, которая наотрез отказывалась ходить только в белом, считая, что оттенки бежевого и кремовые цвета тоже можно считать белыми, и сумела настоять на своём. Конечно, всё это не относилось к официальным церемониям – Белые Боги, неизменно сливаясь своими волосами с одеждой и мраморными колонами, а Чёрные со своими волосами и тенью от этих колон, приветствовали своих верноподданных, стоя на массивном балконе.

            — На редкость жаркое лето, — начав обмахиваться большим веером, подняла глаза от книжки Энта. — Говорят, моя мать с Пророчицей составляли астрологические карты погоды и сказали, что дождя до конца четвёртого месяца не будет, а сейчас середина третьего.

            — Каждый год эти пустые разговоры, эти бесполезные прогнозы, а дождь пойдёт тогда, когда уже будет никому не нужен, — махнула рукой Таэл.

            — Ты права, — улыбнулась черноволосая девушка. — Но, если бы вы объединили свои усилия – ты, мама и бабушка Таол, то, возможно, могли бы вызвать дождь.

            — Нее, — улыбнулась Таэл, — мы без прабабушки Таул точно не справимся, а она как ты знаешь, всегда против вмешиваться в естественный ход вещей.

            На самом деле объединённые усилия даже трёх поколений Светлых Богинь уже внушительная сила. Четыре поколения богинь Стихий и Астрологии могли бы вызвать смерчи, цунами, грозу, не то что небольшой дождик. Но прабабушка Таул была права – а зачем?

            — А Элэм, твой отец и дедушка Олом вчера оживили статую. Представляешь? – поделилась Энта.

            — Представляю. Я слышала, как она визжала, бегая по комнате голой и кидая в них всё, что ей попадалось под руку. Пока не сорвала штору, чтобы прикрыть свою наготу, да так в шторе снова и окаменела, — ответила Таэл.

            — Не просто в шторе, а вместе со шторой, которая сползла на бёдра, пока застыла. А они так и поставили её с обнажённой грудью, и руки отбили, сказав, что так интересней. Дурачки, да?

            — Ага, и дед этот с ними туда же. Всё дурачится, — покачала головой Таэл.

            — А если бы прадеда взяли, говорят, она бы так живой и осталась.

            — Хорошо, что не взяли. Они уже вместе с ним оживляли красного кролика. Так он до сих пор бегает где-то по Замку, пугая прислугу.

            — Уже не бегает, — улыбнулась Энта. — Я выпустила его в твои поля.

            — Скажи, Энта, а почему нам запрещают вселяться в людей? – серьёзно спросила Таэл. — В статуи, в деревья, хоть в булыжники на мостовой — пожалуйста, а в людей не разрешают.

            — Как почему? – искренне удивилась девушка. — Потому что это может быть опасно. Люди больны разными недугами: лицемерием, тщеславием, жадностью и ещё много чем. Представь, что будет, если ты заболеешь?

             — Да, не хотелось бы. Слышала я сегодня от одной прихожанки – они уже недовольны, что их всего шесть. Шесть общин, шесть цветов. Они хотят больше.

            — Какая наглость! – возмутилась Энта. — Вот видишь, сколько людям не давай – им всегда мало.

            — А любовь? Любовь – это болезнь? – продолжала задавать вопросы Таэл.

            — Конечно! Это злейший из всех недугов, — убеждённо произнесла Энта.

            — Почему же люди во имя неё совершают подвиги, слагают песни, даже отдают свои жизни? – не понимала светловолосая Богиня.

            — Ты помнишь, нам на Истории эпидемий как-то рассказывали, как людей поразила очень опасная болезнь – Весёлая Чума. Люди вымирали от неё целыми городами, но упорно отказывались лечиться, потому что этот вирус, попадая в организм человека выделял какие-то вещества, которые вызывали ощущение счастья, безудержного веселья, полноты жизни. А как только людей начинали лечить, они грустнели, становились вялыми, подавленными. Вот Любовь страшнее этой Весёлой Чумы. Люди болеют, но упорно отказываются лечиться.

            — Но разве это лечится? – удивилась Таэл.

            — Конечно, но очень сложно. И мы помогаем только в экстренных случаях.

            — А почему сложно? – продолжала задавать вопросы по очень интересующей её теме девушка.

            — Потому что вирус любви очень избирательный, то есть один вирус – один предмет любви, другой вирус – уже совершенно другой предмет, другая картина проявления, всё другое. Редко удавалось действие вируса инактивировать, но полностью его не искоренить, и тогда мог начаться рецидив, но уже мутированным репликантом, например, воспылал парень чувством к одной блондинке, его вылечили, но через какое—то время он снова воспылал и тоже к блондинке, но уже к другой.

            — То есть у вируса остаётся часть вирулентной памяти, которая восстанавливается? – уточнила Таэл.

            — Точно! – улыбнулась Энта. — Я-то думала ты совсем всё пропустила.

            — Нет, я ничего не пропускала. Просто это не рассказывали.

            — Правда? – удивилась темноволосая Богиня. — Значит, я сама где-то прочитала. Вечно я забываю источники.

            — Но ты сказала, что можно и совсем вылечить?

            — Можно. Любой из нас, из Божеств, может избавить человека от любого недуга просто впитав его в себя. Полностью. Но дальше важно самому от него избавиться. Даже если сделать это вовремя – это непросто. Нужны все три поколения Богов, то есть мне, например, все три Тёмных Богини – мама, бабушка и прабабушка. А дальше проводят ритуал подобно тому как вы вызываете дождь.

            — Да, не так уж и сложно, — хмыкнула Светлая Богиня.

            — Сам ритуал – нет, но вот получить разрешение на излечение практически невозможно. А самовольно избавить кого-то от болезни, чтобы никто не узнал, как ты понимаешь, невозможно.

            — А какое наказание предусмотрено за подобный проступок ты знаешь?

            — Я могу ошибаться, но мне кажется, самое большое – лишение престола. Тебя не коронуют, вас с Эмэном убьют и объявят двадцать лет траура, пока ваша мать не родит и не вырастит ещё одну пару близнецов.

            — А если подобное совершит, например, моя мать, действующая Королева. Её что, тоже лишат престола? – уточняла Таэл.

            — Конечно, нет! Царствующим Богам и в людей вселяться не запрещено, и лечить их тоже. И вообще, она же Королева, кто ей что запретит? – снова улыбнулась Энта.

            И Таэл подумала, что Энта была самой улыбчивой Богиней, когда-либо рождавшейся в этой стране. И хоть Армариус и давал им всем обидные прозвища, Таэл знала, что в генеалогическом древе их рода в день коронации он запишет: Энта – Тёмная Богиня, известная своей учёностью, добротой и светлой улыбкой.

Глава 19. Чудесная маленькая девочка

Девушке, видящей вещие сны, не пристало видеть во сне всякую ерунду, но Виктория проснулась с ощущением, что утратила свой дар. Ей снился красный кролик, бегающий по зелёной траве, и конца края этим лугам было не видно. «Если завтра мне присниться синий козёл или лиловая корова, впрочем, … лиловая корова уже явно кому-то снилась до меня, — припомнила Виктория известную рекламу шоколада, — Ладно, сойдёмся на том, что я утратила свой дар, но не сошла с ума.»

— А что? Тоже не плохо! – сказала она вслух и отправилась в душ.

В душе прижимая тёплую руку к своему две недели как беременному животу, она вдруг почувствовала себя счастливой. Не просто здоровой, не просто беременной от любимого человека, а именно счастливой и это ощущение было для неё новым.

Она нагнулась, вытирая пушистым полотенцем ноги, и почувствовала, что там внутри неё эта крошечная жизнь уже сформировалась плотным комочком величиной не больше грецкого ореха, но она чувствовала в себе этот маленький орешек и уже его любила.

Напевая какую-то популярную мелодию, с мокрыми волосами и прекрасном настроении, она появилась в кухне.

 Марго пыталась варить кашу и смотреть телевизор одновременно. Итальянское телевидение показывало русский мультфильм «Маша и Медведь».

— Орсо! Орсо! – кричала забавная белобрысая девочка в сарафане и платочке, когда молоко у Марго сбежало, и она, чертыхнувшись, потянулась за тряпкой.

— Зачем ты сама с утра стоишь у плиты? – спросила Вики, тоже уставившись в телевизор.

— Джулия совершенно не умеет варить каши, особенно манную, — ответила пожилая женщина, с размаху кидая грязную тряпку в мойку и снова добавляя газ.

— Жаль, что у меня наверняка будет мальчик, — сказала Вики, не в силах оторваться от телевизора. — Как бы здорово было иметь такую чудесную девочку.

Марго покосилась на белобрысую маленькую бестию, изводившую на экране добродушного медведя.

— Да, ты тоже когда-то была чудесной маленькой девочкой, — вздохнула бабушка. — И что тебе мешает родить мальчика, а потом пойти на второй заход? Вдруг второй родится девочка? — рассудительно сказала она, всыпая в кипящее молоко мелкую желтоватую крупу.

— Да, и пусть она будет от Феликса, — воодушевлённо ответила девушка, включая кофемашину. — Я же рассказывала тебе про Феликса?

— О, господи! – вздохнула бабуля. — И рассказывала, и показывала, и вообще все уши мне уже прожужжала своим Феликсом. Я, кстати, видела его вчера в рекламе каких-то водостойких часов. Тебе наверно, пока не стоит смотреть, — лукаво улыбнулась старушка. — Он там в мокрой белой рубашке, и выступающие сквозь неё соски, и струи воды по лицу и пронзительно голубые глаза во весь экран. Бррр! Смотри, у меня даже сейчас волосы на руках встали дыбом, и мурашки по всему телу.

Она протянула внучке свою худую руку, всю и впрямь покрытую мурашками, и засмеялась.

— Ба, да, ну тебя! – отмахнулась от неё Вики. — Ты, когда свою кашу варишь, всегда мурашками покрываешься от запаха горелого. Но, согласись, он действительно хорош?

— Лично по мне так чересчур приторный и слащавый. Такие оскомину на раз-два набивают. Толи дело этот мемо! Суровый, молчаливый, брутальный, — ответила Марго и сняла с плиты маленькую кастрюлю.

— Так, отца моего ребёнка прошу всуе не упоминать! – строго посмотрела на бабушку Вики. — Он вне конкуренции! И останется таким во веки веков!

Вики приглашала вчера Дэна на обед, чтобы обсудить кое-какие формальности. И он действительно был суров, молчалив и за пару часов, которые у них пробыл, едва ли сказал более двух слов, одно из которых «да», а второе «нет». Вики не хотела давить, но раз уж со своей девушкой они всё равно расстались, а она носит его ребёнка, то не видела ничего предосудительного в том, что он возьмёт её замуж, ну, или хотя бы даст ему свою фамилию. И на вопрос о замужестве он ответил «нет», а на вопрос о признании отцовства «да».

— Не одобряю я твоё поведение, внучка, сильно не одобряю, — вздохнула бабушка, наливая жидкую горячую кашу в тарелку. — Кашу будешь?

— А там хватит на двоих-то? – заглядывая в крошечную кастрюлю, спросила Вики. — Ты, знаешь, я сама своё поведение не одобряю, но чувствовать себя молодой сильной, здоровой и к тому же беременной так приятно!

— Беременной больным ребёнком, — напомнила ей бабка, наполняя вторую тарелку кашей. — Презрев возложенную на тебя ответственность.

— Ба! — зло сверкнула глазами Вики, — они выполнят свою миссию со мной или без меня. Вот увидишь — выполнят. Всемогущие Боги вернутся и вылечат эту Бирюзовую чуму. Всё, хэппи энд! И не будем говорить на такие нервные темы за завтраком. Приятного аппетита!

И бросив в свою тарелку приличный кусок масла, Виктория принялась активно перемешивать кашу.

— Ты смотри на масло то сильно не налегай, разжиреешь за не фиг делать! Я, когда отцом твоим беременная ходила на пятнадцать килограмм поправилась!

 — Ба, ладно врать то! Видела я твои фотографии после родов — какая была, такая и осталась! –— возразила девушка.

— Правильно, отец твой почти пять килограмм весил, когда родился, ну, плюс всё остальное. Считай, во время родов всё и вышло.

— Вот! А пугает сидит! Конечно, поправлюсь, он же растёт!

Бабушка только покачала в ответ головой.

— Мне, кстати, мать твоя звонила, — сказала она немного погодя. — Они с Лоренцо снова сошлись.

— Кто бы сомневался! Поскулила, поплакала без своего ручного кобелька и приняла обратно. Никогда она особо ни принципиальностью, ни щепетильностью не отличалась. Лишь бы ей было хорошо!

Бабушка чуть не подавилась кофе, откашлялась, но потом всё же спросила:

— Ты сейчас точно говорила про свою мать?

— А про кого же ещё? – хмыкнула Вики.

— Так про себя, любимую, про себя, — сокрушённо покачала головой женщина.

— Вот сейчас было обидно, — надула губы Вики.

— Зато справедливо, — не давала ей спуску бабка. — Разбила пару! А ведь он любит её! Не тебя, её любит. И она его, наверно, любит. Но тебе было всё равно! Я, моё, мне! Добилась своего?

— Нет, не добилась! – рыкнула в ответ Вики. — Но я добьюсь, вот увидишь.

— Чего ты добьёшься?

— Того, что он женится на мне ещё до того, как родится его ребёнок.

— Тьху ты! – Марго отодвинула от себя тарелку. — Весь аппетит пропал. А зачем? Скажи мне, зачем? Ну, сделал он тебе ребёночка, так и хорошо. Родишь, будешь возиться с маленьким, ни один мужик тебе тогда не будет нужен.

— Да? А вдруг эта Ева такая же, как моя мать? Поплачет, поплачет и вновь сойдутся? И у неё будет всё, а у меня ничего. Ну, уж нет! Я хочу победить так, чтобы никаких сомнений ни у кого не осталось, что он — мой. И буду следить, если ни дай бог на кого-то, кроме меня посмотрит – сразу: фу! к ноге! наказан!

— Господи, девочка моя, что-то никак я в толк не возьму, ты любишь его или нет?

— Конечно, люблю! — уверенно ответила Вики, но где-то там внутри неё как щенок вдруг едва слышно заскулило сомненье. Молчать! – приказала она ему мысленно, и оно послушалось. — Хватит этих разговоров!

Она решительно поднялась, и поставила тарелку в мойку.

— Пойду прогуляюсь! – сказала она и чмокнула бабушку в щёку. — Спасибо за завтрак!

Глава 20. Пятый день без Евы

Он проснулся от звонка в чужой жёсткой кровати в полной темноте, хотя будильник поставил на восемь, и едва заметное утро уже должно было сереть в окне. Осознание приходило не сразу: здесь не видно рассвет, потому что нет окон. Он в Замке. В древнем Замке, в котором многие века жили члены Ордена Лимонного Дерева.

После дня мучительных сомнений и многочисленных звонков Еве, ни на один из которых она не ответила, он позвонил Феликсу и согласился принять его предложение вступить в некое тайное общество.

Три дня он должен был безвылазно прожить в Замке, учить устав, клятву, выслушивать многочисленные наставления, вникать в правила.

Вчера к вечеру его официально посвятили в Рыцари, и он стал одним из двенадцати. Теперь ему могли, наконец-то рассказать все тайны Ордена, и он наконец-то сможет поговорить с Магистром, с тем самым, чью щеку украшал тонкий шрам и к которому у Дэна накопилось слишком много вопросов.

Работать членам Ордена разрешалось, если работа не будет мешать обучению и выполнению тех обязанностей, которым нужно посвятить себя в Ордене целиком и полностью. Дэн умел подчиняться, легко соглашаясь с любыми правилами, если считал их справедливыми, пока ни один из заведённых в Замке порядков его не напрягал.

Его разместили в одной из свободных спален. Он мог жить в ней постоянно, как, например, Командор, мог возвращаться в неё только когда ему потребуется, как поступало большинство членов их братства – никто не ограничивал его личную свободу, кроме случаев, когда его присутствие здесь было действительно необходимо.

Его обязательное трёхдневное заточение закончилось ещё вчера, но ночевать дома ему было невыносимо, а в Доме Престарелых, пока там днём и ночью присматривал за своей беременной женщиной Шейн, ему было делать нечего. Поэтому он написал официальное заявление на отпуск и уехал.

Ева по-прежнему не отвечала, а заявиться к ней без приглашения он не посмел. От мамы он узнал, что София регулярно ей звонила, интересовалась, не требуется ли чего, и у Евы вроде всё в порядке. Он помнил, что взял на себя обязательство её содержать, поэтому попросил маму закинуть ей на карточку денег. София так и попыталась сделать, но Ева от денег отказалась, мотивируя тем, что собирается выйти на работу.

Изабеллу сегодня выписывали из больницы. Арсений все эти дни провёл с ней, и Дэн не приставал к нему ни с какими вопросами. Он со всем старался справляться сам: с болью, с отчаянием и с чувством тоскливого одиночества, которое поселилось у него внутри. Наверно, хорошо, что ему приходилось общаться сейчас с новыми людьми, которые его совсем не знали – его мрачную молчаливость, замкнутость и нелюдимость они считали обычными чертами его характера и не придавали им особого значения. Почти таким же неразговорчивым и суровым был Алекс, их Командор. Командор хотел подготовить из него свою смену, и никто не удивился, что Дэн был на него чем-то похож. Слегка тревожился за него Феликс, но получив на свой вопрос о том всё ли у него в порядке, короткий утвердительный кивок головы, больше не лез.

Вчера вечером, едва его выпустили из мрачного подземелья на свободу, и он отправился домой взять кое-какие вещи, ему позвонила Виктория и попросила о встрече. Он хотел отказаться, он мог бы отказаться, но зная, что эта пиявка просто так не отцепится, решил пойти, чтобы расставить в их отношениях все точки над «и».

Она задавала так много вопросов о Еве, что ему пришлось сказать, что они расстались. Она, конечно, обрадовалась, и ей хватило наглости даже настаивать на замужестве, но он согласился только дать своё имя своему ребёнку. Своему! Ребёнку.

 Честно говоря, соглашаясь на эту встречу, он надеялся, что уж кто-кто, а она помнит правду. Пусть не захочет в ней признаваться, но помнит. Увы, Вики помнила в точности то, что он рассказал про них Еве и Ева, на беду, в это поверила. Фенита ля комедиа!

Он вернулся даже мрачнее, чем уходил. Но сегодня у него была встреча с Магистром, и он надеялся, что он получит ответы хотя бы на часть своих вопросов, или может просто набьёт ему морду, что, кстати, ни одним пунктом их Устава не запрещалось – он специально изучил его на этот счёт. В-общем, он знал на ком выместить свою злость, хоть и не был уверен, что ему станет легче.

Он по привычке отправился домой принимать душ и чистить зубы, и, выйдя из ванной, обнаружил в своей комнате сестру.

— Мы определили вещество в шприце, — сказала она серьёзно. — Оно совпадает с тем, что выделили из конфеты, которую Ева подобрала у бабки. Сразу скажу: бабка это не ела, иначе умерла бы также как её предшественница – с опухшим языком и отёкшим горлом, перекрывшим дыхание. То, что Ева, откусив кусок этой конфеты, отделалась лёгкой тошнотой и странной вибрацией сознания, так только потому, что изменение её крови уже произошло, и она перестала быть человеческой во всех смыслах этого слова.

— И что это за вещество? – спросил Дэн, вытирая капающую с волос воду полотенцем.

— Я скажу, но тебе зачем? Это с одной стороны нафтеновый углеводород, производное циклопентанопергидрофенантрена, а с другой стороны…

— Я имел в виду, что это по действию? – перебил её Дэн.

— Именно то, что тебе и сказали. Оно стирает память, причём краткосрочную, события, совсем свежие, или произошедшие недавно. Видимо, зависит от дозы. Мне никогда раньше не приходилось работать с такими веществами, но я порылась в наших архивах, и угадай, какие две фамилии стоят на выложенной по этому веществу монографии?

— Ранк и Шейн?

— Бинго! – улыбнулась сестра. — Очень древняя монография. И очень сырое вещество, до сих пор сырое. Такое ощущение, что дальнейшую работу над ним тогда забросили и только сейчас зачем-то снова вытащили его на свет божий. Ну, либо кто-то тоже отрыл эту монографию и пытается его синтезировать.

— А в нём есть золото? – спросил Дэн.

— Да, и если бы ты меня не перебил, то уже бы знал, что с другой стороны там такое соединение золота, которое оно в принципе образовывать не может, будучи металлом инертным и вялым.

— И у Евы в крови это золото образовывается самостоятельно?

— Нет. Возможно, мог быть какой-то переходный этап, хотя вряд ли. Думаю, в её крови это золото появилось из пули.

— То есть пуля тоже была не обычная? Нет, но ты спроси, ей случайно не отдали то, что вынули у неё из плеча? Я бы посмотрела, стало бы понятней.

— Аль, попроси маму, мы с Евой сейчас немного расстались, — поморщился Дэн.

— Немного больше, чем совсем? – переспросила сестра.

— Не знаю. Всё сложно, — он махнул рукой.

— Ты говоришь сейчас статусом из Контакта, который стоит там у половины глупых девочек.

— Ну, значит, я девочка. Глупая. А может просто тряпка. Прости, не хочу это обсуждать.

— Да, ладно, норм! Понимаю, — ответила она и добавила: — Знаешь, что ещё я хотела тебе сказать про это золото? У нас с отцом такое ощущение, что кто-то притащил это золото, например, из космоса, не знаю, или из недр земли, или из какого-то ныне каменного прошлого и пытается получать вещества на его основе. Потому что оно по сути своей уникально. А то, что из него можно получить, трудно себе даже представить — такой простор для возможностей.

— Если только это не крошечный образец, выковырнутый из какого-нибудь метеорита, — прервал полёт её бурной фантазии Дэн.

— Да, — согласилась она. — Ладно, мне пора!

— Давай! – махнул ей Дэн. — Мне, вообще-то тоже.

Гладко выбритый и строго одетый Дэн мерял шагами своё новое жильё, пытаясь максимально лаконично сформулировать те вопросы, которые он собирался задать Франкину. Получалось плохо. В голове постоянно возникали мысли о том, что только что сообщила ему Алька, а ещё о разговоре с Шейном, который у них состоялся в тот злополучный день. Потом он вспомнил про список, который подготовил ему педантичный дед.

Аккуратным мелким, но разборчивым почерком дед исписал несколько тетрадных листов. И свой труд в простой школьной тетради в клетку так Дэну и вручил.

На первой странице был список из девяти пунктов с именами, фамилиями и названиями. Первым стоял Доктор со шрамом. На следующей странице под цифрой один стояли года, иногда даже точные даты, когда «Доктор» был замечен дедом в деревне, и первые из них относились к 1983 году, за три года до того, как погиб Сергей Мещерский. И это был единственный лист, исписанный с двух сторон.

Вторым пунктом — и Дэн был сильно удивлён — шёл не Шейн, а Сергей Алексеевич или Доктор Айболит, как его все звали в больнице. И трёхкратное появление его в Сосновке трижды совпало с появлением здесь Франкина. Правда, последний раз, в год перевода сюда Купчихи, Франкин уехал, а Айболит остался и работает до сих пор.

Далее подозревались некий чёрный фургон, наблюдаемый здесь с завидной регулярностью и появившийся задолго до Франкина, в первый же год как сюда приехал сам подполковник Мещерский. С фургоном Дэну было всё ясно, кроме частоты, с которой навещал он скромную деревеньку с незапамятных лет.

Подозревал дед и главврача, и Гену, хирурга, и даже Катерину, или как звала её Ева «Рыбу губастую». Ну, эта, видимо, не понравилась деду своим жёстким характером и командным тоном. И только последним стоял у деда в списке Шейн, приехавший ненамного раньше, чем сам Дэн. Дэна, кстати, дед тоже внёс, десятым, но потом зачеркнул. Дэн подумал, что это был намёк, что за ним дед тоже пристально наблюдает, если что.

Дэн перелистнул последний заполненный лист. А недюжинная память у этого старого чекиста! Он посмотрел на выцветшую от времени тетрадь. Наверно, она принадлежала ещё его сыну школьнику. Дэн не хотел пока ни с кем делиться этой информацией, особенно нечаянно, поэтому он засунул тетрадь между уже оставленными здесь кем-то жившим до него толстыми тетрадями на большой навесной полке над таким же массивным столом. Интересно, кем?

Он достал одну из тетрадей, сел, включил над столом свет. Он напоминал себе крота. Наверно, если он проведёт в этой келье безвылазно несколько месяцев – ему понадобятся очки. Свет от слабой лампочки был жёлтым и тусклым.

Он надеялся, что это будет интересное чтиво, поэтому постарался устроиться поудобнее, подвинув стул, откинувшись на его жёсткую спинку, но с первых же страниц начинались формулы. Формулы, графики, снова формулы, химические уравнения, диаграммы и ещё чёрт знает что. Приглянулся Дэну только лев с косматой гривой и оскаленной пастью, изображённый схематично, но искусно, с нарисованной по центру его туловища буквой L. А потом ещё один лев, правда, не такой агрессивный, обозначенный M. Дэн хотел пролистать дальше, но записи неожиданно закончилась, хотя до конца тетради ещё оставались пустые листы. «Вот так начали за здравие, а кончили, можно сказать за упокой», — подумал Дэн и тут же вспомнил Шейна, разговор с которым он тоже закончил этой нетленной фразой.

Шейн ни от чего не открещивался. Ни от своей дружбы с Франкиным, ни от того, что тот помог ему с работой, когда дела Шейна пошли совсем плохо. Да, всё это было. И да, даже сейчас они редко, но общаются, но как это бывает со старыми друзьями, которые когда-то сильно поссорились, больше не говорят о прошлом. Обходят они стороной и разговоры о работе. Дэну трудно было понять, как у них это получается, они с Арсением могут начать говорить о чём угодно, хоть о средних надоях на селе, но разговор всё равно свернёт или к воспоминаниям о былых событиях, или о работе Дэна, которая стала уже частью их обоих. Хотя, может, это просто он так считал? Не хотелось об этом думать, Арсений стал для него темой не менее болезненной, чем Ева.

А Шейн повторил Дэну в точности всё то же, что он уже им рассказывал. Про Эмму, ребенка, Варвару, или как её звали в Италии – Барбару, свою вторую жену. Про Викторию, Марго и своего уже умершего отца. Дэн надеялся подловить его с Волошинской, но с ней оказалось всё так, так рассказала им бабка про свою внучку. Была она жадновата и озабочена на омоложении, а он по счастливому стечению обстоятельств мог предложить ей и то и другое. У неё же было то, что нужно было ему. Он и на самой Волошинской, и на постоялицах возглавляемого ей Дома престарелых, проверял действие создаваемых им лекарств. Но он поклялся Дэну жизнью своего ещё не рождённого малыша, чтобы у Дэна действительно не осталось ни грамма сомнения, что ничего такого, что могло бы спровоцировать или вызвать смерть старушек он им не давал. Совершенно безобидные вещи, способствующие хорошему сну, регулярному стулу, снижению нервозности. Он намеревался лишь поднять качество из жизни, но не более того.

С Волошинской же, которую он тоже не бросил, помог перебраться сюда, устроил, да, он проводил эксперименты посерьёзнее: омоложение – процедура ответственная, требует и знаний, и серьёзной подготовки.

Последней его разработкой стало вещество подавляющее волю. В этом он сознался Дэну неохотно, потому что считал это своим серьёзным прорывом в науке, и намеревался эту субстанцию зарегистрировать, чтобы провести по ней основательные исследования. Волошинская была единственным его добровольцем, которого он позволил себе взять для испытаний. На ней он поставил опыт с похищением паспорта. Внезапно умершую Одинцову при этом выбрал случайно. А память обо всём, что помнила про него Волошинская, стирал потому, что после той массовой смерти постоялиц, боялся, что всё это могут использовать против него. В принципе, так и произошло, только без такого глубокого расследования  — спустили на тормозах, но ведь могут начать ворошить прошлое.

Дэн поделился с ним тем, что Одинцова убита, и тем, что в веществе этом обнаружено золото. Шейн уверял его, что никакого золота, кроме коллоидного и то, кроме как в тех омолаживающих гомеопатических пилюлях не использует. И Дэн всем этим удовлетворился. Тогда он, конечно, не знал про то странное соединение, о котором ему рассказала сестра, но придёт время, и он обязательно спросит. А сейчас ему предстояла встреча с человеком, к которому ведут все ниточки от всех клубков событий, в которые Дэну нечаянно или намеренно пришлось вплести свою жизнь.

Глава 21. Неразлучники

Феликс никогда так не волновался. Никогда! Даже когда вышел первый раз на большой подиум, даже когда подписывал свой первый контракт с известным модным домом, и когда совершал свой первый выход в прошлое через написанный каким-то средневековым монахом труд он нервничал, но не так. Но в тот день, когда он наконец собрался с силами и позвонил Еве, чтобы сказать, что он прилетел и готов встретиться – у него дрожали руки. И они всё ещё дрожали, когда минут через десять она перезвонила и сказала, что можно встретиться прямо сейчас у неё. Теперь его перестали слушаться и ноги – они стали бессильно подгибаться, и он сел. Нужно было во что бы то ни стало успокоиться!

На самом деле он никуда и не летал. Целую неделю он просидел в кабинете отца в рыцарском замке, просматривая всё, что предоставили ему отец, Алекс и большая библиотека. Библиотека была многотомной и основательной лишь потому, что как в групповом дневнике там велись записи о каждом члене Ордена во все времена его существования. Кто какое задание получил и как справился. Что узнали, что добыли, что принесли – всё записывалось в этих амбарных книгах. Каждой вещи, каждому клочку бумаги давался инвентарный номер, и отводилось своё место. Но бегать открывать каждый пронумерованный ящик и заглядывать какую хитроумную штуковину обозвали «Ксифос с бронзовой рукоятью» ему было не с руки. Хотя, кажется, это был греческий меч, притащенный в качестве ценного трофея лишь потому, что имел на упомянутой рукояти греческую букву «мю», а может «ню» — на пожелтевших страницах этого было уже не разобрать.

Ему опротивели эти скучные записи ещё до того, как он добрался до конца первого из начатых фолиантов. Он боролся с зевотой, мужественно подпирал голову как атлант небо то одной то другой рукой, но это было сильнее его.

Он проснулся, прилипнув щекой к бесценной странице рукописи, и после перерыва на кофе, приходить с которым в библиотеку и кабинет отца категорически запрещалось, решил перейти к материалам, которые представляли на его взгляд действительную ценность. Например, работа одного из рыцарей, который систематизировал всю имеющую информацию по буквам L, M, N и Т. Видимо, расположены они были в порядке приоритета самого рыцаря, потому что первые из версий значения букв были самыми подробными и логичными.

«ELEMENTA – это ЭЛЕМЕНТЫ, перевод множественного числа слова «элемент» с латинского языка» — считал мудрый рыцарь Некто Бесфамильный (в том смысле, что и имя, и фамилия его были Феликсу неизвестны). Элементы – как отдельные части чего—либо целого. Прежде всего, это — химические элементы, входящие в состав крови разных родов алисангов – медь, никель, кобальт и железо, или ЭЛЕМЕНТЫ КРОВИ. И это сейчас медь – cuprum, железо — ferrum, кобальт люди вообще открыли в 1735 году, а никель – в 1751—м. Во времена появления первых упоминаний ЭЛЕМЕНТЫ в первоисточниках на латыни медь называли «мать» или «материнский элемент», Mater, а железо – «свободным» то есть Liberi, кобальт – «ядовитым», Toxicus, а никель – «новый», Novis. И это был не единственный вариант. Нет, прилежный автор, наверняка прочитал все дневники, навевающие на Феликса невыносимую скуку, и просмотрел все свитки, манускрипты и даже разрозненные обрывки рукописей, бережно хранимые Орденом. Из разных источников он нашёл по нескольку соответствий каждого металла – каждой букве. При этом согласные буквы выделялись из слова без соединяющих их гласных.

 Далее по тому же принципу были указаны ЭЛЕМЕНТЫ ЦВЕТА. И хоть это показалось Феликсу откровенно притянутым за уши, составлено это было до того, как ожило Дерево, и шары проснулись и явили свой настоящий цвет. Тем не менее автор точно приписал букве L – шар красного цвета, M – жёлтого, N — зелёного и Т – голубого. Сам бы Феликс сопоставил М с мемо, и красным цветом, поэтому увидев очевидную правоту автора стал читать и дальше.

Далее шла любимая его отцом теория, где буквам соответствовали какие—то общечеловеческие понятия и чувства. Но к очередному удивлению Феликса автор назвал их – ЭЛЕМЕНТЫ ЖИЗНИ, и к явному неудовольствия отца выделил букве L понятие не любви, а всё ту же libertas – свободу, М – память, N – веру, а T – любовь. И нашёл им соответствия не только в древнем языке, считавшимся алисангами прародителем всех остальных языков, но также и в древнегреческом и латинском. Сомнительным показалось Феликсу соответствия букве N, то есть «вере» слова «norma» в толковании «руководящее начало, правило», но автор настаивал, что под верой подразумевается ни что иное, а именно вера в Богов, и возвращение жизни к установленным ими законам и нормам. Ещё чуднее трактовалось соответствие буквы T – любви. «Т» выступало здесь в значении «табу», запрет на любовь. Несмотря на то, что сам термин «табу» был позаимствован современным человечеством у индейцев Полинезии, именно это слово как нельзя лучше передаёт тот запрет, что был наложен на Любовь как на угрозу существования. И только Память просто и без выкрутасов соответствовала Мнемозине на древнегреческом и слову «memoria» на латыни. Далее шло ещё несколько трактовок, которые тоже имели место быть, с большей или меньшей степенью притянутости за уши, но Феликса потрясла до глубины души именно эта. Не точностью сухого перевода, а именно глубиной раскрытия сути. ЭЛЕМЕНТЫ ЖИЗНИ, новой, лучшей, будущей и просто имеющей место быть жизни – СВОБОДА, ПАМЯТЬ, ВЕРА и ЛЮБОВЬ.

Феликс мерил широкими шагами кабинет – как он обычно делал, когда думал. Жаль, что сюда нельзя кофе, жаль, что ничего нельзя отсюда выносить, он бы с радостью листал пухлую тетрадь лёжа на своей большой кровати с упругим ортопедическим матрасом – он отсидел себе всё мягкое место на этом жёстком стуле, но, по крайней мере хоть потраченного времени больше не жалел.

 После очередной порции кофе любезный автор предложил ему ознакомиться с версиями, которые не опускали гласные буква в слове «ELEMENTA» и рассматривали их полноправными участниками этой головоломки. И одной из первых была версия, что E и А обозначают принадлежность к мужскому и женскому полу тех лиц, что были зашифрованы согласными L, M, N и T. И если Е – мужской, А – женский, то на одну А должно быть три Е. Эта версия тоже была уже подтверждена – Избранных было четверо, и Ева была среди них единственной девушкой. И снова версия стояла в списке первой, поэтому остальные Феликс просмотрел по диагонали.

Последней в этом разборе слова на разные составляющие части была группа версий, где отдельно рассматривалась каждая буква как самостоятельная единица, при этом повторы гласной «Е» не брались в расчёт, а согласные буквы (L, M, N, T) во всех версиях рассматривались как одно целое, а именно – алисанги всех четырёх видов. Е – считали человеком, а А – пророчицей, потому что легенды и пояснения, оставленные в древних текстах, говорили и об этом тоже – должен быть человек и должна быть пророчица. Может быть и наоборот, Е — пророчица, но после того как Феликс познакомился с Евой, Е казалось ему человечней чем А. Ева ни на минуту не выходила у него из головы, чем бы он не занимался.

И сейчас, сидя в своей квартире и чувствуя, как перед предстоящей встречей даже пересохло во рту, Феликс пытался подобрать слова, которые он мог бы ей сказать. Хотя, какая разница, что он ей уже скажет. Всё это будет напрасно. Его время прошло, а он так и не произнёс самого главного — что любит её. Несколько раз он был готов это сделать, но так и промолчал, ему казалось – рано, не подходящий момент, он ещё не готов или она ещё не готова. Он набирал в лёгкие воздух, но, задержав дыхание, каждый раз какая—то из этих причин его останавливала. Возможно, решись он, и она была бы сейчас с ним. Хотя что—то ему подсказывало, что нет – она бы его всё равно не выбрала.

Сейчас перед предстоящей встречей он больше всего боялся увидеть в Евиных глазах чувство, которое он так и не смог у неё вызвать, но при взгляде на того, другого парня. Мысль об этом вызывала невыносимую боль. Он боялся этого и всё же хотел это видеть, хотел знать какое оно, настоящее, светящееся в её невероятных глазах.

Он встал, чтобы хлебнуть воды. Он понимал, что эта встреча неизбежна, но всё оттягивал её и оттягивал встречу с тем, кто оказался лучше него. И тот парень был лучше, потому что Ева выбрала его. Его, а не Феликса. И как не постыдно было признавать, это был удар по самолюбию. Но Феликс хотел знать, чем он лучше? Что такого она в нём нашла, чего не смог бы дать ей Феликс. Это тоже было больно. И он даже боялся думать о том, что ему может быть ежедневно придётся видеть того другого, что оказался лучше него.

Феликс не любил проигрывать. И всегда побеждал легко, не напрягаясь, шутя. Всегда, только не в этот раз. Хотя, был ещё один случай, который Феликс давно загнал в такие глубины своей памяти, что вырваться это воспоминание могло только в исключительных обстоятельствах. Возможно, именно они и настали.

Дело было очень давно, в детстве. Феликсу было лет семь, может восемь. И Клара, как самая полоумная мамаша на свете решила, что он непременно должен участвовать в конкурсе детских талантов. И блеснуть он должен был своими вокальными данными. Не то, чтобы Феликсу наступил на ухо медведь, слух у него был, но петь! Петь он ненавидел. Худенький бледный мальчик мало что мог противопоставить своей властной мачехе и ему пришлось. Он честно занимался со специально нанятым учителем. На репетициях вполне сносно попадал в такт и вполне сносно выводил верхние ноты, но, когда почти в обморочном состоянии его вытолкнули на большую сцену под ослепляющий свет софитов, забыл слова. Забыл и даже не пытался их вспомнить. Он словно оцепенел, выпал из времени, потерял сознание, сжимая в руках огромный, обтянутый сверху чем—то мягким, микрофон.

Фонограмма проиграла почти до середины, когда он, очнувшись вдруг в середине припева, затянул начальные строки первого куплета. Тогда он не понял, что музыку, звучавшую на весь зал он не слышал. Он слышал музыку у себя в голове. И она только началась. И он точно попал в нужный такт. Он так и продолжал петь, повинуясь ритму только ему одному слышной музыки, когда услышал, как неистово, безудержно хохочет зал. Только тогда он окончательно пришёл в себя и понял, что поёт исключительно под аккомпанемент этого смеха, и его фонограмма уже давно закончилась.

Клара не краснела за него за кулисами, не прикрывала рукой от стыда глаза, не пошла красными пятнами, переживая за ребёнка, не схватилась за сердце – она смеялась вместе со всеми. Феликс мог бы поклясться, что громче всех.

Она была так довольна после этого концерта, словно её целью было его именно унизить, словно точно знала, что он опозорится и развеселит весь зал. Но Феликс не разделял её веселья, тогда он поклялся себе, что больше никто и никогда не будет над ним смеяться. И пусть это было сказано просто от обиды, но до сих пор подобных ситуаций в его жизни не было. До этого дня.

Конечно, он не думал, что Ева будет над ним смеяться, он даже был уверен, что и её парень не выскажет ни грамма превосходства. Всё что знали о характере Даниэля Майера в Ордене, говорило об исключительном благородстве и чистоте его души. Но это чувство, словно Феликса снова подставили, вынудили делать то, что он не хочет, заставили идти туда, где он будет освистан, вдруг вызвало в его памяти неприятное для него воспоминание. Он вспомнил смеющееся лицо Клары, и удушливое волнение, что не давало ему собраться с силами, прошло.

Нет, он не позволит себе сейчас снова упасть в этот обморок, не позволит раскиснуть и потерять контроль. Он вообще не должен думать о себе! Это – его долг, его работа, его предназначение. И это его сознательный выбор — быть там, где Она. И как бы ему не было трудно – он будет рядом.

Он надел пальто, взял приготовленный букет и вышел.

Если бы только в тот день он знал, что решение охранять её как верный пёс окажется таким правильным, он бы принял его раньше и думал только о его выполнении и ни о чём больше. Он решил, что даже волосок, слетевший с её головы ещё не достигнет земли, а он уже будет рядом. Но, увидев рядом с ней Дэна, который, казалось, предугадывал её желания, подумал, что в принципе при такой опеке он ей и не нужен.

Они очень подходили друг другу — Ева и Дэн. И Феликс, глядя на них, чувствовал — Ева будет с этим парнем счастлива. И вдруг успокоился. Совсем. Он ждал мучительной боли, а чувствовал радость, он готовился к испытаниям, а в результате расслабился и получал удовольствие от общения с этими людьми. Он чувствовал себя одним из них, частью их мира, полноправным членом их команды и ему это нравилось. Первый раз за долгие двадцать восемь прожитых им лет он не чувствовал себя одиноким. И он понял, что мучительное чувство, которое он испытывал к Еве – была не любовь. Он боялся её потерять, потому что она была его единственным другом. Пусть строптивым, но искренним, пусть язвительным, но верным. И в тот момент, когда он понял, что не потерял её, а наоборот, приобрёл много больше – понимание, принятие, одобрение от людей, которые были близки ему по духу — жизнь первый раз показалась ему действительно прекрасной.

Конечно, ещё там было вино. Много вина. Но что он раньше никогда не пил? Девушки не казалась ему от этого краше, а жизнь полней. Он вообще никогда не расслаблялся, может быть, просто не умел. Но сидя в этой небольшой уютной Евиной квартирке и тёплой компании, словно Сизиф, бросивший вдруг свой бесполезный камень, сбросил образ безупречности и позволил себе просто быть самим собой. И девушка, которая сидела рядом с ним. Виктория Шейн. Чёрт! Кажется, он ей таким нравился.

Он, конечно, не сразу сбросил маску, и эта уверенная в своей неотразимости Виктория была достойной соперницей. Но она была ещё так молода и так привыкла получать желаемое — с неё не мешало немножко стряхнуть спесь. Он мог бы больше, он чувствовал, что смог бы всё: покорить её, увлечь, очаровать, заставить забыть обо всём. Но зачем? Она была достойной соперницей — ей просто не хватало того огромного опыта, что был у него. Хотя природные задатки роковой обольстительницы просто зашкаливали, он и не ожидал. Но подурачились – и хватит. Всё же их объединяла общая задача, им предстояла тяжёлая работа вместе, а не игры в кошки—мышки, и Феликс один, наверно, пока знал, насколько она тяжела. Он перестал держать девушку в напряжении, и она тоже перестала ершиться и расслабилась. И вечер был чудесен.

Правда, даже почувствовав себя принятым, Феликс решил пока не выкладывать всё, что им нужно было знать. В конце концов, задачу минимум он выполнил – познакомился, и пока ему нужен был только Дэн.

А Дэн был даже лучше, чем Феликс пытался себе его объективно представить. Впрочем, о какой объективности могла идти речь, пока он считал Еву своей. И чем ближе он с ним знакомился, тем больше он ему нравился. Только одно ему было непонятно: при первой встрече он показался Феликсу таким жизнерадостным, улыбчивым, открытым, так много шутил, а потом вдруг замкнулся, и все эти три тря, проведённых в Замке до Посвящения в Рыцари, был мрачен, молчалив и сдержан. Возможно, он слишком серьёзно отнёсся к вступлению в Орден, хотя, это вряд ли – Феликс чувствовал, что что-то случилось, но он не лез.

Они были едва знакомы, но даже в то недолгое время что они провели вместе, было понятно, что он страдает. И он понимал, что причина страданий Дэна – Ева. Возможно, поссорились, бывает. И к Еве он бы тоже ни за что не пошёл узнавать причину их размолвки, не маленькие – сами разберутся, но подумал, что возможно, она тоже страдает. И тут он вспомнил о своём решении – быть рядом с ней как верный пёс, пусть даже придётся всего лишь подавать ей носовые платки.

Она не ответила. Он звонил несколько раз, телефон издавал длинные гудки, но никто не брал трубку. Он начал волноваться. И пусть это было неприлично, пусть она спрячется от него за мокрым полотенцем и отвесит ему хлёсткую пощёчину – он был готов. Лишь бы всё у неё было хорошо. Не прийти ей на помощь, из—за мнимых приличий, казалось ему во стократ хуже.

В первые же пять минут нахождения в её квартире он убедился, насколько он был прав.

— Ева! – крикнул он из прихожей, — Ты дома?

— Феликс? – поднимаясь с дивана ему на встречу, удивилась Ева, вернее то, что от неё осталось. Впавшие глаза с тёмными кругами на осунувшемся лице, обтянутые бледной сухой кожей скулы и чересчур костлявые руки, которые она протянула к нему. Так выглядели только полоумные анарексички, ну, или просто сильно больные люди, находящиеся при смерти.

— Я так рада тебя видеть, — сказала она и обняла его. И только тогда он понял, что она без тела. Он реинспирировался, чтобы убедиться в этом, и перестал её видеть. Её и ещё одну девушку, что была с ней.

Он снова вдохнул и даже не стал спрашивать всё ли с ней в порядке – что всё очень плохо было понятно и так. Но Ева, казалось, этого не замечала.

— Знакомься, — сказала Ева довольно, показывая на девушку — это Эмма Браун.

Феликс с недоумением уставился на стройную девушку в длинном голубом платье, похожую на привидение, испуганно смотрящую на него своими огромными прозрачно-голубыми глазами. «Азур» — сделал вывод Феликс, глядя на её длинные светлые волосы. «Мёртвый азур» — осенило его, и он уставился на девушку с ещё большим испугом, чем она.

— Эмма, это Феликс. Феликс Ранк, — сказала Ева девушке, и гримасы, сменявшиеся на её лице, были красноречивее слов. Удивление. Осознание. Боль.

— У него есть сын, — сказала она тихо и печальные глаза её не мигая смотрели на лицо Феликса.

— Вы знаете моего отца? – спросил он, видя её смятение.

Но она не ответила, пребывая в какой—то прострации от услышанного. Феликс повернулся к Еве и ещё раз ужаснулся её виду.

— Боги всемогущие, Ева что с тобой? И где твоё тело? – начал он оглядываться по сторонам, не обращая внимание на её радостное чирикание. Её голос тоже изменился, и стал как у охрипшего воробья. Феликс понял это, только когда слова полились из неё непрекращающимся потоком.

— Не важно где моё тело, главное я нашла Неразлучники. Сама. И сама извлекла Сару, то есть, прости, Эмму из бабкиного тела и привела её сюда. И Эмма наша главная удача, потому что…

Феликс не слышал её. Он стоял перед её бездыханным телом с впавшими закрытыми глазами, кроваво—красной помадой и замызганным белым цветком в волосах и был в ужасе. Оно выглядело даже хуже, чем Ева, что подошла к нему и всё продолжала что—то говорить и говорить.

— Ты что умерла? – обратился он к ней тихо, не в силах отвести глаза от безобразно размазанной помады, — Но кто… кто сделал это с тобой?

— Да, никто не сделал, — недовольно отмахнулась Ева, — Ты вообще меня слушал? Я же говорю тебе, оказалось, я могу вообще жить без тела, и оно мне ни к чему, — радостно сообщила она.

Феликс перевёл на неё глаза.

— Ты себя в зеркало видела?

— Феликс, какое зеркало! – возмутилась Ева, — При чём здесь вообще зеркало?

Он молча схватил её за костлявую руку и потянул в прихожую. Но в огромном во весь рост стекле он видел только себя и Эмму, которая подошла и тихо сказала:

— Она не отражается в зеркалах. И она ещё жива. Феликс, умоляю Вас, помогите ей!

О, разве его нужно было умолять!

— Ева, когда ты последний раз ела? А пила? Когда ты последний раз была в своём теле? – развернул он к себе девушку двумя руками и держал за плечи, слегка потрясывая.

— Не помню. Не знаю. Не важно, — вырывалась она. — И отпусти меня, мне больно.

— Я не отпущу. Ева, что с тобой? Ты вообще в своём уме? Что ты делаешь?

— Ничего я не делаю. Выполняю свою миссию, — сверкнули гневом её глаза.

— Какую миссию? Ты же выглядишь как труп! Пошли! – и он снова потянул её к кровати. И одной рукой стирая прямо одеялом с её лица помаду, другой крепко держал упирающуюся девушку, — Смотри! Ты сейчас выглядишь так же!

— Нет! – сопротивлялась она, и отворачивалась, — Она не я! Она слабая, вечно ноющая, глупая! Я не такая! Пусть она сдохнет!

И наоравшись, она плюнула на своё тело с презрением. Феликс прижал её к себе, хоть она и вырывалась.

— Ева, послушай меня, послушай! Я не знаю, что у вас произошло. Я вижу, ты страдаешь, Дэн тоже страдает, — пытался успокоить её Феликс.

— Не произноси при мне его имя! – снова пыталась вырваться она.

— Тссс! – не отпустил её Феликс, — Я не знаю, что у вас произошло, но я точно знаю, что если это тело умрёт, ты умрёшь вместе с ним. Окончательно и бесповоротно. Так, как умирают люди. И плевать мне на эту миссию, на наш мир, на весь этот мир, если в нём не будет тебя. Ты была моим другом, моим единственным другом, и я не хочу, не могу тебя потерять.

— А мне казалось, ты меня любил, — сказала она тихо.

— Я тоже так думал, — вздохнул он тяжело, — Я, просто не знал, что такое любовь. Я принял за неё привязанность к тебе и родство душ, которое как мне казалось, между нами было.

— Значит, я не разбила тебе сердце? – спросила она с надеждой.

— Нет, — грустно улыбнулся он, гладя её по голове, — Любовь – это то, что у вас с Дэном. Но если ты умрёшь, я не смогу это пережить. Никогда.

— Он бросил меня, — сказала она спокойно, — изменил и бросил. Они все меня бросили. Дэн, Изабелла, Арсений. Я понимаю, они были его друзьями. Его, не моими. У меня же остался только ты. И понимать, что и я тебя бросила ради него, было очень горько.

— Ты никогда меня не бросала. И я тебя никогда не брошу. Я здесь. Я с тобой. И я буду с тобой, когда ты вернёшься в своё тело. Буду рядом всегда.

— Нет, — сказала она и отстранилась. И сделала от него два шага назад, — Нет! Я не вернусь в это тело.

Она отрицательно мотала головой и с ужасом смотрела на то, что осталось от неё на кровати.

— Я не могу. Я, правда, не могу, — она смотрела на Феликса как затравленная собака, — Ещё раз я не смогу через это пройти. Я не выдержу.

Феликс безнадёжно опустил голову. Он верил ей. Чудовищные, непосильные муки он видел в её взгляде. Он не мог заставить пережить её всё это заново, и он не знал, что ему делать.

— Я знаю, как можно ей помочь, — услышал он спокойный голос Эммы и поднял глаза на девушку, — Я могу попасть в её тело.

— Ты? – переспросил он удивлённо.

— Да, твой отец сто раз делал это со мной. Думаю, в сто первый раз это получится и у его сына, — криво улыбнулась она, — И у нас есть то, что для этого надо – ты и Неразлучники.

Феликс знал, что такое Неразлучники. Он видел их изображения в бумагах ордена, но то, что он сейчас держал в руках, всё же от рисунков отличалось. Это было не ожерелье, не кулон, это была пряжка пояса в виде фигурок двух лебедей. Тяжёлая выкованная из меди с большим искусством, она застёгивалась так, что выгнутые шеи лебедей образовывали фигуру в форме сердца. И с обеих сторон она выглядела одинаково рельефно и выпукло.

Для того, чтобы извлечь душу Эммы из тела старушки Ева привязала к пряжке кусок обычной бельевой верёвки, так с верёвкой Феликс и держал её сейчас в руках. Наверно, это было немного неуважение к древнему артефакту – ярко-зелёный бельевой шнур — но это работало, и это было главное.

Феликс расстегнул пряжку, чтобы просунуть её у Евы под спиной, перевязал шнур – талия Евы была почти в два раза тоньше бабкиной, и когда Эмма заняла своё место внутри неё – застегнул.

Она сделала судорожный вздох и открыла глаза.

— Ева? – спросил Феликс тревожно.

— Эмма, — чуть слышно ответила девушка.

— Как себя чувствуешь? – спросила Ева.

— Хочу в туалет, — улыбнулась она и протянула Феликсу руку.

Он не стал рисковать и до туалета донёс её на руках, там с ней осталась Ева.

Удивительно, что она пролежала без еды и воды пять дней и даже была в сознании, и даже сама ходила. Наверно, ей нужна была капельница с каким-нибудь питательным раствором, но для это им нужен был Дэн. И теперь уже не сама Ева, а Эмма в её теле категорически запротестовала. Её напоили. И под чутким руководством Евы Феликс первый раз в своей жизни варил куриный бульон.

— Тебе сильно повезло, что тело без души сильно замедляет свою жизнедеятельность, — сказал Феликс Еве, дуя на ложку с бульоном. Всё же она была очень обессилена, и даже согласилась на то, чтобы её кормили, — После такой потери крови и столько дней ничего не есть!

Он сокрушённо покачал головой. Ева-Эмма, которую он кормил, была неразговорчива и подавлена. И глядя на её красные глаза, Феликс понимал, что она изо всех сил старается не плакать.

— С кем из нас ты сейчас разговариваешь? – сказал ему голос из ниоткуда — судя по нему Ева сидела на диване рядом с Евой—Эммой.

— Разумеется с тобой, — ответил он девушке. — Ты же приняла такое странное решение — жить без тела.

— И я понимаю сейчас, почему она его приняла, — вступилась Эмма, — Это, правда, невыносимо. Такая боль! – и тяжело вздохнула. — Но почему? Почему он так поступил?

Её губы затряслись, и она отодвинула от себя ложку с супом. Феликс подал ей салфетку, но она неожиданно справилась.

— Господи, я и в половину так не любила Шейна, — снова тяжело вздохнув, сказала она.

Феликс посмотрел на девушку с недоумением.

— Ты любила Шейна?

— Феликс, ты вообще слушал, что я тебе говорила? – сказал Евин голос.

— Ева, прости, я слушал, но, видимо, услышал не всё.

— Эмма – жена Шейна, которая погибла по вине твоего отца, — ответил голос.

— Нет, — возразила Эмма точно таким же голосом, — Филипп не виноват. Это была трагическая случайность и это я настаивала в продолжении экспериментов. И кстати, сними с меня этих птичек, они что-то слишком туго застёгнуты.

— Ты хочешь выйти? – испуганно переспросил Феликс, имея в виду «выйти из Евиного тела».

— Нет, она слишком слаба, чтобы туда-сюда прыгать. Просто я так наелась, что пряжка давит мне на желудок. Но чтобы её снять – её не нужно расстёгивать, просто отвяжи верёвку с одной из сторон.

— Откуда ты всё это знаешь? – удивился Феликс, вытаскивая развязанный шнур.

— Я же сказала! – возмутился голос. — Твой отец сотни раз разделял её душу с телом, а душу потом засовывал в умерших и ещё не совсем людей. С помощью Неразлучников.

— Это я сказала, про сотню раз, — вставила Эмма, — на самом деле намного меньше. Он пытался разделить и свою душу, но я ему не разрешила и отказалась помогать. И больше никто был не в курсе.

— Ева, наверно, я понял даже меньше, чем слышал. — ответил Феликс, крутя туда-сюда головой. — И, знаешь, тебя что-то слишком много.

— А я предлагала, чтобы она умерла, а не раздвоилась, — усмехнулся голос.

— Да, и я рад, что не согласился, — улыбнулся Феликс. — Странно, что у отца вообще оказались эти Неразлучники. Считается, что они давно утеряны.

— Они и оказались утеряны. Твоим отцом. Эмма спрятала их после своей смерти, — это был голос.

— Я их не спрятала, я попросила старушку их забрать. А она уже спрятала их в гроб с твоей тёткой, — а это Эмма.

—  Так, про гроб я твой рассказ услышал. Там что-то было связано с кольцом, — оживился Феликс, — Могу я взглянуть на это кольцо?

— Конечно! – ответил голос. — Эмма, покажи ему. Оно, кстати, до сих пор на моей руке. Ты что не чувствуешь, как оно колется?

— Чувствую, скорее, как оно болтается на пальце, — и Эмма легко сняла кольцо.

— Ого, какое жало! – удивился Феликс, рассматривая бледно-голубой камень.

— Об этом ты что-нибудь знаешь? – спросил голос.

— Нет, но у отца есть куча информации по камням. Могу порыться, — предложил Феликс.

— Поройся. Думаю, нам может пригодиться любая информация — ответил голос. И Феликсу показалось, что без тела Ева была какая-то слишком деловая. Он был так потрясён её состоянием, когда пришёл, что сразу не заметил. Но сейчас чувствовал — она разговаривает сухо, серьёзно и без эмоций. И где было её чувство юмора и лёгкость, которые он в ней так любил? Если что-то ещё и трогало её, оставшуюся без тела, так только упоминания о Дэне. И как бы это не было жестоко – он должен был в этом убедиться.

— Единственное, о чём ты мне не рассказала – это что же на самом деле произошло у вас с Дэном. — Он поднял руку, в ответ на её возмущённый возглас, несмотря на то, что даже не видел её. — Это важно!

И обратил внимание, какой мучительной гримасой исказилось лицо Евы-Эммы, и она непроизвольно приложила руку к, видимо, занывшей груди.

— Я всё сказала! – невидимая Ева снова начала повышать голос. — Он меня бросил! Изменил мне с Викторией и бросил! И ни разу больше не позвонил и не пришёл!

— Ты отключила телефон, — напомнила ей Эмма.

— Не важно! – рявкнула Ева. — Он мог бы прийти! Хотя бы просто удостовериться, что я жива. Хотя, жива ли я?

— Ева, я уверен, он хотел! – Феликс чувствовал, что был прав, и эта ядовитая стрела измены проткнула её насквозь, оставив незаживающую рану и в теле, и в душе. — Он просто не мог, физически не мог. Я не могу сказать, чем он был занят, но я был с ним рядом все эти три бесконечных долгих для него дня.

А потом он перевёл разговор на тему, которая волновала его самого.

— Но ты сказала с Викторией? Он изменил тебе с Викторией Шейн? – не поверил  своим ушам Феликс.

— Хм! – вдруг злорадно хмыкнула Ева. — Вижу, эта бледная поганка и тебя не оставила равнодушным?

Да, без тела она была в разы проницательней, чем в теле. Феликс сам этого не понял ещё, а она уже заметила.

— Но когда? И с чего вдруг? – пропустил её замечание Феликс. — Мы виделись в понедельник, здесь, — и он показал рукой на Евину квартиру. — И плевать ему было на Викторию, для него никого не существовало кроме тебя. А во вторник он был уже с разбитым сердцем. Мы виделись, чтобы отменить ту поездку, что запланировали на эти выходные, и он рассказал про Изабеллу. Честно говоря, я думал, он подавлен из-за случившегося с ней и не сразу понял, что между вами тоже что-то произошло.

— Странно, — сухо сказал Евин голос. — Он рассказал тебе про Изабеллу и опустил пикантные подробности про себя?

— Изабелла думала, что ей изменил Арсений, но это не так. Это Виктория его соблазняла. Ну, она, видимо, всех соблазняет, — улыбнулся Феликс.

— Виктория беременна, Феликс. И беременна от Дэна. Его она соблазнила задолго до того, как начала цепляться к Арсению. Не знаю, зачем ей нужен был Арсений, если она уже знала, что беременна. Видимо, действительно, такая у неё сучья натура. Она переспала даже с собственным отчимом. Думаю, ты будешь следующим, — снова хмыкнула она.

И Феликс подумал, что, наверно, не будет даже против. Наверно, даже наоборот. Это он проявит к ней повышенный интерес.

Он улыбнулся в ответ, коварно и плутовато.

— Ого! — присвистнула Ева, — А ты-то, я вижу, всеми руками за.

Глава 22. Пятый день без Дэна

После ухода Феликса, Еве стало лучше. Возможно, помогло само его присутствие, возможно, то, что он настоял на спасении её бренного тела. Эмму она уложила спать, всё же сил у неё осталось совсем мало, и своих собственных и Евиных, и включила телефон.

Последний раз она разговаривала по нему с Софией. Конечно, Ева ей не грубила, просто вежливо отказалась от денег. София, единственная проявившая о ней заботу, ничем не заслужила такого отношения. Естественно, деньги просил её перечислить Дэн. Ну, почему, когда любовь заканчиваются на первый план всегда выходят деньги? Он помнил, что обещал о ней заботиться. А то, что предложение сделал, интересно, забыл? И про то, что она содержанкой быть у него не хотела тоже? Ева так разозлилась после этого звонка, что швырнула телефон об стену. Он рассыпался на запчасти, но, в общем, уцелел.

 Эмма не была свидетелем её истерики. Эмму она пошла вызволять после этого, чтобы чем-то себя занять. И если бы не Эмма, ей было бы совсем худо. Но, Эмма мужественно её поддерживала, успокаивала и просто с ней всё время говорила. Иногда о себе, но чаще о Еве. Эмма, будущее которой было неопределённо, а прошлое так печально, именно Эмма находила нужные слова, чтобы поддерживать Еву.

 Она уговаривала её вернуться в своё тело хотя бы выпить воды, но Ева была непреклонна. Ей так нравилось без него. Не только то, что без него не так больно, но и то, что можно не есть, не мыться, не спать и чувствовать себя всегда одинаково. Честно говоря, она надеялась, что и выглядела одинаково, если бы Феликс не открыл ей глаза.

И вот телефон включен. Конечно, Дэн звонил. Дэн звонил больше всех. На что он надеялся? Что она его простит? А как? И где найти силы, если каждый раз, когда он будет к ней притрагиваться она будет думать, что также он обнимал другую. Ева невольно брезгливо дёрнулась. Нет, она лучше потратит эти силы на то, чтобы его забыть. Главное, с ним не встречаться, и не возвращаться в своё тело. Это тело точно не выдержит, оно помнит слишком много – его руки, его губы, его горячее дыхание, его улыбку. Стоп! Нельзя об этом думать! Главное, с ним не встречаться в своём теле и тогда она справится.

Она пролистала журнал звонков. Звонил Арсений, звонила Изабелла, звонила София. СМС были только от Арсения: «Ева, не могу до тебя дозвониться. У тебя всё нормально? Изабеллу выписывают в субботу из больницы, ждём тебя вечером в замке Гард». Ага, как же! Чтобы снова увидеть Его как Париж, и потом точно умереть? Ни за что!

И вторая СМС, следом, через несколько минут: «Дэна не будет». Наверно, Дэн отказался в её пользу. Она бы не удивилась, что это был Дэн, благородный и великодушный Дэн. И где-то в груди, в которой не было сердца, что-то мучительно сжалось от боли — его не будет. Уже никогда не будет.

Оказывается, привидения умеют переодеваться! Осматривая себя в мятой пижаме, она с прискорбием поняла, что опрометчиво выскочила из своего тела именно так, и теперь ей вечность придётся носить эту пижаму, а не голубое нарядное платье, в котором похоронили, например, Эмму. Но Эмма посмеялась над ней и сказала, что она всего лишь в другом измерении, оно пропускает вещи и Ева умудрилась стащить из шкафа джинсы и свитер. Ну, что? Жизнь налаживается!

Краситься так и быть не стала — она не отражалась в зеркале и Эмма её больше не видела, поэтому не могла помочь. Надежда была на Изабеллу. Но оказавшись в замке Гард, и слёзно наобминавшись с подругой, поняла, что ни к чему всё это. Ни к чему.

Пока не было Арсения, они говорили обо всём, даже о Дэне. Изабелла поделилась, что бабушка поправляется, её выпишут через неделю, и они помирились. Изабелла чувствовала себя очень виноватой перед ней, но и бабушка решила, что тоже была не права. В конце концов, у них никого не было кроме друг друга, и они не могли не помириться.

Изабелла сказала, что Дэн ушёл работать в то самое секретное подразделение, что занималось спасением людей, чем очень всех удивил, поэтому он не смог приехать сегодня, поэтому его не было в зоне любого доступа три предыдущих дня. Он проходит обучение, и это отнимает у него и все силы, и всё время.

Ева понимала, она избавилась от своего тела, а он с головой ушёл в новую работу – так они оба глушили свою боль. И честно призналась во всём Белке. Белка её не осуждала, и его не осуждала. Это ужасно, что они расстались, но она была уверена, что во всём виновата Виктория. Ева тоже так когда-то думала, но не долго. Не было смысла искать виноватых — дело сделано, ребёнок растёт. Ева хотела пошутить, что надеется, Вики не откусит ему голову, когда он родится. Но пошутить не получилось. Вышло мрачно и жестоко — она больше не умела смеяться.

Когда пришёл Арсений, они стали говорить обо всём, кроме Дэна. Об Эмме, о Неразлучниках. Обо всём, чего Ева за эти дни добилась сама. И о Феликсе.

— Я знаю, почему бабка упомянула меня, рассказывая о Неразлучниках, — сказал Арсений убеждённо, — теперь я точно знаю, как погибла моя мать.

— Как? – одновременно и спросила, и удивилась Изабелла.

— Её убил Франкин. С помощью Неразлучников. Раз Эмма сказала, они всегда были у него. От Эммы это узнала и бабка.

— Не обязательно от Эммы. Ты забыл, что бабка проработала у него не один год. Возможно, она слышала это от него самого, — возразила Ева. — Эмма не разрешила их проверять даже на самом Франкине. Уж будь уверен, если бы она знала, что с их помощью он уже кого-то убил, она бы не отзывалась о нём так… — Ева не знала, какое слово будет правильным. — Благоговейно? Восторженно?

— Может она просто любит его? – предположила Изабелла. — Отсюда такой восторг?

— О, нет! – уверенно ответила Ева. — Любит она Шейна. И всегда любила. А с Франкиным их связывала работа. И что-то ещё. И это именно то, что я не могу ни определить, ни назвать. Она запрещает говорить о нём плохо, и постоянно защищает его, и как бы я её не убеждала, она говорит, что мы просто ничего о нём не знаем.

— На самом деле, мы действительно ничего не знаем, — констатировал факт Арсений, — но именно он работал с Шейном, а Шейн создал средство стирающее память. И именно его нашла Алька в конфете, которую ты ела. И именно память о том, что произошло стёрли моей матери.

—  Арсений, помнишь, в тот день, когда мы катались на коньках, ты просил меня тебе помочь. Ты не сказал, как, но сказал, что это связано с убийством твоей мамы, — напомнила Ева. — Мне кажется, сейчас самое время. Я готова.

И Ева красноречиво посмотрела на портрет черноволосой красавицы, висевший в гостиной, в которой они сидели.

— Да, я даже рад, что ты сама вспомнила, — улыбнулся Арсений, — мне как-то совестно было напоминать. Но, может поднимемся тогда в её кабинет?

— Никогда не захожу сюда один, — сказал Арсений, включая свет в комнате, больше похожей на рабочий кабинет, чем на спальню, которую Ева себе представила, когда они поднимались. И было пыльно, и пахло нежилым, и разбросанные бумаги кучей лежали на столе.

— И заходишь видимо не часто, — заметила Изабелла.

— Мы запретили здесь убираться, хотя здесь и нечего было убирать. Вот эти жалкие клочки — это всё, что осталось, — он показал рукой на стол. — И здесь нет ни одной пометки, сделанной её рукой. Только копии каких-то рисунков и распечатанные листы.

Ева вытащила один из листов снизу. Яркий рисунок, состоящий из трёх, пересекающихся между собой окружностей.

— Это что?  — спросила она, протягивая его Арсению.

— Обычная цветовая модель CMYK Три основных её цвета — голубой (Cyan), пурпурный (Magenta) и желтый (Yellow), поэтому CMY — небрежно махнув, давая понять, что ничего ценного, пояснял Арсений, тыкая в соответствующие цвета. — Их называют субтрактивными, вычитательными или отражёнными. И называют полиграфической триадой. А чёрный цвет – буква К, то есть blacК или  Key color.

Он ткнул в середину композиции, а Изабелла закатила глаза и недовольно покачала головой при этом.

— Я поняла, из них образуются красный, синий и зелёный, — показала на соответствующие цвета Ева.

— Да, хотя считается, что основные цвета как раз красный, синий и зелёный, и все остальные получаются их них, но вот в полиграфии так. Именно эти краски стоят в любом струйном принтере, — закончил он свою мысль, несмотря на то, что видел, как Изабелла не одобряет его умничанье.

— Здесь, кстати, вот ещё такой же, — протянула рыжеволосая девушка лист.

— Кстати, я вспомнила, именно эта теория поддерживается в вашей легенде о происхождении видов алисангов, — воскликнула Ева.

— Да, — кивнул Арсений, — но это же сказка. К тому же не умная, — снова отмахнулся Арсений.

— А можно для тех, кому в детстве рассказывали совсем другие сказки, повторить? – подала голос Изабелла.

— Не сейчас, — перебила её Ева.

— Какая-то ты стала злая, — заметила Изабелла.

— Правда? И с чего бы? – съязвила Ева в ответ.

— Девочки, не ссоритесь, — перебил их Арсений и улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку.

Но ему в ответ улыбнулась только Изабелла. Ева осталась непреклонной.

— Расскажешь ей как-нибудь на сон грядущий. Давай посмотрим, что здесь ещё есть и чем я смогу помочь, — спокойно сказала она.

— Вот смотри, — Арсений стал перебирать остальные бумаги. — Вот отсканированные пометки, сделанные её рукой.

Ева, не обращая внимания на надутые губы Изабеллы, попыталась сосредоточиться.

— Слишком мало. Всего несколько букв и три нарисованных овала – этого слишком мало. И прочитать вслух из этого я ничего не могу. — Она откидывала в сторону один за другим листки, которые подавал ей Арсений. — Стоп! Смотри, вот этого должно быть достаточно. Даже раскрашено вручную.

Она сосредоточилась, и картинка поплыла. Она вслепую нащупала руку Изабеллы, Арсений схватился за неё сам.

Темноволосая женщина, совсем молоденькая, и совсем не такая как на портрете в гостиной. Черные волосы стянутые на затылке обычной резинкой в хвост. Выбившиеся из него пряди она то и дело убирала за ухо, самозабвенно раскрашивая картинку, прикусив нижнюю губу. В домашней одежде, а не в бальном платье, она бросила один цветной карандаш на стол и взяла другой, когда дверь открылась.

Темноволосый и зеленоглазый мальчик лет трёх осторожно заглянул в дверь.

— Мама, что ты делаешь? – спросил он, немного коверкая слова.

— Думаю о твоём будущем, малыш, — улыбнулась она и протянула к нему руку.

— Ты лисуешь? – спросил он, забираясь к ней на колени.

— Рисую, мой ангел, — погладила она его по голове и прижала к себе.

— А мне можно? — малыш стремился во что бы то ни стало освободиться из её объятий и дотянуться до карандаша.

Ева потянулась внутрь комнаты, в которой малыш усиленно черкал по маминому чертежу, и подняла лист, который лежал на полу, у самых её ног.

— Я класиво лисую? – спросил мальчик.

— Очень! — похвалила его мама. — Знаешь, какой это цвет?

— Класный? – спросил малыш, но мама отрицательно покачала головой. — Синий?

— Почти угадал, — улыбнулась женщина. — Это пурпурный. Смесь красного и синего.

И словно что-то почувствовала, обернулась.

И картинка тут же пропала, потому что Ева закрыла её.

— Не нужно было этого делать, — строго посмотрела она на Арсения.

— Прости, я даже не заметил, что вхожу, — извинился Арсений, и вид у него был жалкий, а глаза красные, — Это было сильнее меня. Но почему она тебя не заметила?

— Потому что я – это я, а вам нужно было стоять тихо и не дёргаться, — отрезала Ева.

— Прости, — ещё раз извинился Арсений и схватил со стола лист, который Ева туда положила. — Смотри, даже на копии видно, как я давил на карандаш.

И он протянул рисунок с небрежно почёрканными линиями под словом «пурпур» Изабелле, после того как Ева от него отмахнулась, потому что рассматривала лист, который достала.

— Желто-зелёный – проход без человека, — прочитала она. — Вам это о чём-нибудь говорит?

Изабелла отрицательно покачала головой.

— Сине-голубой — доступ к бессознательному? — продолжала Ева, теперь она посмотрела на Арсения, но он отреагировал также. — Хорошо. Красно-пурпурный — доступ к сознательному. И здесь ещё в скобочках — прошлое, будущее.

И снова только отрицательные качания головой.

— Ясно, — равнодушно подвела итог Ева и свернув листок, засунула его в карман штанов. — Думаю, здесь нам больше ловить нечего.

— Да уж, — вздохнула Изабелла, зло сверкнув на Еву глазами, и мягко погладила своего парня по руке, — Пойдём, Сень! Не переживай!

— Я знал, знал, что мне это не приснилось! Клянусь, я помнил этот момент, когда она сказала, что думает о моём будущем! – возбуждённо повторял Арсений, когда они уже спустились в гостиную и обнаружили там накрытый ужин.

— По какому поводу праздник? – спросила Ева холодно, рассматривая накрытые на журнальном столике закуски.

— Планировался по поводу возвращения с того света, — ответила Изабелла вежливо. — Но я решила переименовать его в твою честь. Ведь я выжила только благодаря тебе.

Девушка посмотрела на Еву с теплотой и надеждой, видимо, она действительно была благодарна, и Ева улыбнулась ей уголком губ.

— Ева, спасибо! – кинулся обнимать её Арсений толи за эти кадры семейной хроники, толи за спасённую Изабеллу.

Она похлопала его по спине в ответ.

— Всё как ты любишь, — пыталась растопить её холодность Изабелла. — Бордо, багет, правда, Камамбер заменили менее вонючим сыром.

— Спасибо, спасибо! – ответила им Ева спокойно, она не была ни рассержена, ни зла, — Жаль только, что я не могу присоседиться к вашему празднику.

— Почему? – не поняла Изабелла.

— Наверно, потому, что у меня нет тела, — натянуто улыбнулась она, — Но в принципе могу с вами посидеть. Правда, вы не будете меня видеть, пока будете пить вино в мою честь, поэтому даже разговаривать будет проблематично. Но думаю, могу потерпеть и это, я то вас видеть буду.

— Ева, прости, — сникла девушка, — я как-то совсем не подумала. И она, опустив плечи, села на диван. — Господи, какая я дура!

— Я могу отправить за тобой машину, — предложил Арсений. — В принципе, минут сорок туда, столько же обратно. Думаю, мы найдём, чем заняться эти полтора часа.

— Нет, Сеня, нет, ты не понимаешь, — посмотрела на него Изабелла безнадёжно, — Она не может. Она не хочет возвращаться в своё тело. И она отдала его на время Эмме.

— И, кстати, кажется, оно ей нравится, — перебила её Ева, уходя от скользких вопросов «Почему?» и «Зачем?», и радостно улыбнулась, — Она с удовольствием впервые за последние сорок с лишним лет ела куриный бульон. И принимала ванну.

— Но как это возможно? – не понял Арсений, не разделяя Евину искусственную весёлость.

— Я же сказала, у меня теперь есть Неразлучники, — не поняла его недоумение Ева.

— И они разделяют душу и тело. Разделяют. С их помощью ты освободила Эмму, с их помощью убили мою мать, разъединив её душу и тело, оставив его без единой царапины. — Арсений сел рядом с Изабеллой и уставился на Еву.

— Они работают в обе стороны, Сень, — пояснила ему Изабелла. — Они разъединяют, но и соединяют тоже.

— То есть это именно то, с помощью чего мою маму можно вернуть? Обратно соединив её душу и тело? – Он практически прожёг в Еве дыру своим  взглядом, — Или я опять что-то неправильно понял?

— Мне кажется, ты всё правильно понял, — сказал Альберт Борисович, и его мягкий голос не изменил ему даже сейчас. — Ты сказала, это называется Неразлучники?

— Папа! – вскочил Арсений, и голос его вибрировал от волнения. — Папа, когда ты вернулся?

— Только что, — смутился он. — Простите, что не поздоровался. Альберт Борисович! Ева, позвольте Вашу руку, меня, кажется, так Вам и не представили. Такая была суета. — Он поцеловал Еве руку, и бровью не поведя в сторону Изабеллы, когда говорил про суету. — Я искренне Вам признателен за вашу мужественность, и готовность помочь и, главное, саму помощь. Я не знаю, что бы мы делали без вас.

Если бы Ева не была призраком, то, наверно, покраснела бы. Но она не покраснела.

— Да, прекратите, честное слово! Нет никакой моей заслуги в том, что я такая родилась. И вообще меня даже не спрашивали, воткнули иглу и в вену и подключили к этой самоубийце. — Она косо посмотрела на Изабеллу, та вздрогнула на последнем слове как от удара тока. Ничего, пусть прочувствует каково это, получить такое клеймо на всю жизнь.

— Ты два раза теряла сознание, — напомнил ей Арсений. — Тебя два раза хотели отключить, но ты заставляла их продолжать, пока Изабелла не очнулась. Тебя еле-еле привели в чувства.

— Правда? – удивилась Ева, этого она в упор не помнила. — Вот я — дура!

Она сказала это искренне, но все засмеялись. Ладно, пусть смеются, она не возражала.

—  Так что на счёт вина? – спросил Альберт Борисович, и Ева поразилась, как он держался. Ведь все его мысли сейчас, наверняка, были о том, что появилась возможность вернуть его жену, а он соблюдал манеры, целовал ей руки, благодарил.

— Пап, к сожаленью, у Евы нет тела, — начал было Арсений. — Ну, как бы это сказать? С собой.

— Да, я его обычно в другое измерение с собой не ношу, — пояснила Ева.

— А, да, да, да, — засуетился мужчина. — Я вспомнил, вы же наполовину человек. Простите, действительно неловко получилось.

Еву, признаться, слегка достало, сколько раз сегодня перед ней все извинялись.

— К чёрту ваши извинения, — сказала она грубо. — И это вино. Что там с вашей женой? И где она?

— Она в подвале, в специальной барокамере, где поддерживаются нужное давление, влажность и температура, — начал он и вдруг осёкся. — Но я всю жизнь бьюсь над тем, что мы не можем вывести её душу на эту сторону Предела.

— Папа, значит, мы доставим её тело за Предел, — сказал Арсений спокойно. — Я, правда, ещё не знаю, как.

— Зато я знаю, — снова подала голос Ева. — На своих двоих, конечно.

— Ты хочешь…, — Изабелле не хватило воздуха, чтобы закончить свою фразу, так поспешно на выдохе она начала говорить. Она судорожно глотнула воздух. — Ты хочешь соединить себя с её телом?

— Да, как Эмма соединилась с моим, — закончила за неё Ева. — Уж в её теле, я надеюсь, смогу пройти за Предел?

— Не так просто, как хотелось бы, ведь с неё сняли Метку, когда она умерла, — поясняла Изабелла. — А без Метки сделать это сложно. Но я постараюсь с этим что-нибудь придумать.

— Да, уж постарайся! На кой хрен ты тогда кера и работаешь в Замке Кер?

— Это не самое сложное, — пропустила мимо ушей её грубость Изабелла. — Ты не сможешь потом вернуться оттуда без тела. И с этим я уже точно тебе ничем не могу помочь.

— Нет, Ева, нет, — замотал головой Альберт Борисович. — Я не могу допустить такой Вашей жертвы, ведь Вы должны будете остаться там вместо Анны.

— Послушайте, давайте я сама о себе позабочусь, — она посмотрела на них устало и равнодушно. — Идите за ключами от вашего склепа.

Они стояли над телом Анны Гард в шикарном лиловом платье, в том самом, что она была изображена на картине. Барокамеру давно открыли, но в небольшом полутёмном помещении до сих пор стоял влажный туман.

Барокамерой на Евин непритязательный вкус был обычный стеклянный ящик с трубками. Правда, сохранилась она в нём действительно неплохо. Еве, пролежавшей в своей постели всего пять дней и не снилась такая нежность кожи и свежесть лица.

Но, сколько можно рассусоливать! Инструкции выданы. На Неразлучников вместо безобразной верёвки стараниями Изабеллы приделали приличный кожаный поясок — в конце концов, Еве ведь нужно идти в нём в Замок. Хотя не обязательно было делать это сейчас — Ева ни за что не хотела расхаживать в этом платье, и собиралась переодеться в своё.

Изабелла придерживала бледного Арсения. Этот слабак того и гляди готов был рухнуть в обморок. А Альберт Борисович трясущимися руками уже просунул под талию жены одну из массивных частей пряжки.

 Ева расположилась в её теле, совершенно его не чувствуя. Надеюсь, у неё не торчат там ноги? По полученной Евой информации об Анне Гард, она должна была быть выше Евы, но кто её знает, вдруг усохла в барокамере?

Приглушенный щелчок замкнувшейся застёжки, и воздух на вдохе мощным потоком стал проникать в её лёгкие. Это было невыносимо, хотелось перекрыть этот надув, лёгкие разрывало. Она закашлялась и села. И глядя на эти знакомые — или незнакомые? – расплывающиеся лица вокруг себя, Ева почувствовала, как таким же мощным потоком стало заливать её мозг.

События проносились перед глазами с бешеной скоростью, она ничего не понимала, ничего не различала, разве что какие-то незначительные детали, шум, смех, голоса. Она снова упала, больно стукнувшись головой о стеклянную поверхность. «Если мне когда-нибудь ещё раз придёт в голову глупая мысль в кого-нибудь вселиться, нужно будет взять с собой подушку» — подумала она, когда это, наконец, прикратилось.

— Анна? — наклонилось над ней мужское лицо.

— Мама? – наклонилось второе.

— Ева? – спросила девушка.

 «Ну, наконец—то хоть один адекватный человек!»

— Господи, о чём мы только думали, — расстроился мужчина. — У неё такие широкие зрачки и безумный взгляд. Вряд ли она нас даже слышит. «Не безумный, а расфокусированный, но я сейчас соберусь. А зрачки широкие, потому что здесь темно, тупица».

Она несколько раз моргнула и поискала глазами Изабеллу.

— Белка, — прошептала она, и снова откашлялась, — Ты меня слышишь?

— Слышу Ева, слышу, — услышала она приятный голос девушки. — Ты как?

— Нормально, — ответила Ева, шёпотом, всё ещё не вставая и надеясь, что её слышит только Белка. — Я в туалет хочу. Только я сама не дойду.

— Я помогу, — ответила девушка радостно и помогла Еве сесть.

— Ого! — увидела Ева свои ухоженные руки с тонкими пальцами и идеальным маникюром.

Спустив босые ноги на пол, встать она так и не смогла. Ноги не держали, дрожали и подкашивались.

Альберт Борисович бросился взять её на руки, но инициативу перехватил Арсений. И как принцессу в лиловом платье её на руках доставили к ближайшему толчку.

В узком пространстве небольшой туалетной комнаты Ева пыталась ослабить узел пряжки и избавиться от платья. Изабелла принесла её вещи и мужественно ей помогала. Потом девушку всё же пришлось выставить.

И, наконец, пописав, Ева к ужасу своему обнаружила не только неземной красоты кружевные трусики, но и, прости господи, идеальную интим-стрижку. В форме чего она сделана Ева, сидя, никак не могла разобрать. Тюльпан? Это было как-то неприлично, так ухаживать за мёртвой женой. И Еве стало даже неловко перед Эммой за свои небритые ноги. Хотя, вдруг в её время ноги ещё и не брили, так ей тогда будет нормально.

Ева попыталась натянуть джинсы, хотя ноги всё ещё тряслись. Она дёрнула их на бёдра — руки у неё тоже тряслись — но застегнуть так и не смогла, хотя специально уточнила совпадёт ли размер. Кое-как натянула свитер. Ей было плохо, всё тело покрылось испариной. Надо валить отсюда — её начинало тошнить от вида этого унитаза.

— Ева, ты как? – спросила из-за двери Белка.

— Нормально, — ответила она, встала, держась за стенку, и попыталась сделать несколько шагов. Чёртова тошнота не отступала. Хорошо, что она не смогла отойти далеко — её вырвало.

— Пресвятая Либертина, неужели я так и не отползу сегодня от этого унитаза? — взмолилась она вслух и не поняла, что удивило её больше: звук её голоса, то, что она сказала или то, что она почувствовала? Она с ужасом прижала руку к низу живота. «О боже! Нет! Нет! Нет!» — умоляла она яркую лампочку на потолке.

Её блестящий самоуверенный план спасения женщины только что провалился. Анна Гард была беременна, и эта маленькая жизнь внутри Евы только что ожила вместе с ней.

— Ева! — кричала ей из-за двери Изабелла, но она её не слышала. — Ева!

Дверь открылась и, увидев её на полу, девушка кинулась ей на помощь.

— Ты упала? Ударилась? – она встала перед ней на колени, пытаясь получить ответы на свои вопросы.

— Нет, со мной всё в порядке, — улыбнулась она ласково, поправив рыжую прядь волос Изабелле за ухо, смутив этим девушку. — Всё в полном порядке. И кажется, нам пора что-нибудь выпить. Бокал сухого красного вина. А лучше шампанского! Брют!

— Ева, ты не любишь брют, — напомнила Изабелла и помогла ей подняться.

— Правда? – удивилась Ева, — А мне кажется, просто обожаю. И знаешь, я невыносимо хочу есть.

Глава 23. Марта и Тео

В столовую Замка Кер лысым сёстрам полагалось приходить только после того как все поедят. А если в то время, как они уже начинали есть, прибегал какой-нибудь опоздавший, они обязаны были встать и выйти, и продолжить свою трапезу только после того как убедятся, что столовая пуста. Это было унизительно, но, унижение — это и была основная часть их наказания, поэтому никто из них не роптал.

Находились даже те, кто им завидовал. Ещё бы! Ведь как бы тяжело они не были наказаны — у них было тело, они чувствовали вкусы и запахи. И на самом деле это было зря — еда в столовой была отвратной. И противная, худая как сушёная вобла повариха любила своих посетителей ещё меньше, чем они любили её еду.

Как вообще могла работать поваром женщина, которая недовольно морщилась даже от запаха воды и ненавидела готовить, Агата никогда этого не понимала. Но её мнения никто не спрашивал, и есть приходилось то, что дают.

К слову сказать, Агату повариха любила даже меньше, чем готовить, поэтому всегда норовила подсунуть ей самые худшие куски под видом того, что больше ничего не осталось: засохший хлеб, суп без единого кусочка мяса, подгоревший рис на гарнир и кусок рыбьего хвоста на второе. И редко когда Агате удавалось это съесть за один присест, пару раз обязательно нужно было встать и выйти. Но это была единственная доступная ей еда — деваться было некуда.

С того дня как они подружились с Беатой и научились общаться с помощью Лулу они стали ходить в столовую вместе. И Агата узнала, что приветливая и улыбчивая Беата сумела расположить к себе хмурую повариху. Та не размазывала ей по тарелке соус так, что невозможно было взяться руками и не испачкаться, не толкала тарелку с борщом, чтобы он разливался на поднос, и не окунала в стакан компота свои пальцы, подавая его. И повариха делала вид, что не замечает, что они оставались, когда приходили посетители, которые поднимали руку в знак того, что не возражают, чтобы Сёстры не выходили. И эта благодать теперь снизошла и на Агату.

— Как ты сумела покорить её сердце? – едва шевеля губами, спросила Агата, с удовольствием глотая ароматный бульон.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Она всегда казалась мне несчастной, и я старалась её подбодрить и поблагодарить, пусть даже только улыбкой и поклоном. Она ведь тоже здесь, словно пленница, среди своих ненавистных кастрюль.

— Никакая она не пленница, — возразила Агата. — Работает здесь добровольно и за зарплату.

— Почему же её никто никогда не подменяет? И она всегда одна?

— Наверно, потому, что едоков слишком мало и нет смысла держать двух поваров. А может с ней просто никто не уживается? — предположила Агата. — И она не одна. В выходные приходит другая тётка, плюс девушки-официантки, которые сменяются чаще, чем скатерти на их столах, плюс буфетчица с чаем и выпечкой. Мне кажется, она сама выбрала это место, и у неё просто невыносимо желчный и злой характер.

Беата покосилась на повариху и приветливо ей улыбнулась, получив в ответ благодарную улыбку и кивок головы.

— Нет, определённо ты к ней несправедлива, — подвела она итог.

Агата не стала спорить. Мало ли чем она не угодила этой женщине. Главное, что всё это уже позади, и хотя бы еда не будет для неё наказанием.

— Смотри, вот та самая женщина с горбуном, — еле заметно зашевелила губами Агата.

Их крошечный столик стоял у самого входа и с него хорошо просматривался весь просторный холл перед столовой.

— Ты не говорила, что они душевнобольные, — удивилась Беата, рассматривая белые кресты на одежде.

— Да, забыла упомянуть. Но, мне кажется, они не более больны, чем все остальные в Замке, — усмехнулась она. — По крайней мере, женщина точно. За горбуна я бы не поручилась.

Беата внимательно рассматривала парочку, когда женщина вдруг охнула и стала оседать вниз. Она успела опереться на стену, и это помогло ей не удариться головой о каменный пол. И всё же она сползла на него по стене, потеряв сознание.

Агата не раздумывая бросилась из-за стола ей на помощь. Беата поспешила за ней. За Беатой выбежала и повариха.

— Марта! – присел перед ней горбун, пытаясь удержать её безвольно повисшую голову в руках, заглянул под веки. — Готтэр Вэттэр, Марта!

Он сокрушённо покачал головой, словно что-то понял.

— Надо отнести её в палату, — скомандовал он, и несмотря на то, что кроме двух девушек и женщины в поварской одежде никого рядом не было, он не сомневался, что сделать это должны именно они.

Идти оказалось далеко, и хоть ноша поначалу казалось на троих не очень тяжёлой, к тому времени как её удалось уложить на белоснежные простыни лазарета, все трое изрядно устали. Горбун же только показывал дорогу и сейчас суетился с какими-то пузырьками, капая их содержимое то на одну, то на другую ватку.

Девушки присесть не посмели, измученная же повариха тяжело упала на стоящий рядом с кроватью стул.

Горбун прижал к вискам своей спутницы, ставшей совсем бледной две ватки одновременно и потёр, потом попросил Агату их подержать, а сам стал размахивать у неё под носом ещё одной ваткой. Агата принюхалась: ожидаемо пахло аммиаком, но не помогало. Тогда он сел рядом с ней на кровать, забрал у Агаты одну из ваток и начал тереть ей кожу между большим и указательным пальцами сначала одной, а потом другой безжизненной руки. Это тоже не помогало. Сняв с помощью Беаты с её ног туфли, он натёр второй ватки ступни. А потом сделал то, чего никто из них не ожидал – ударил женщину наотмашь по лицу. А когда и на это она отреагировала всего лишь постепенно краснеющим пятном на лице, обрадовался.

— Чёрт побери, Марта! А ты говорила, что это невозможно. — И он ударил её по другой щеке.

— Что Вы делаете? – возмутилась повариха. — И почему не позовёте врача?

— Ей не поможет врач, — сказал он самоуверенно, и важно закинул голову. — Я и сам врач, если вы не заметили.

— Я заметила, — сказала повариха, вставая, и красноречиво разглядывая нашитый на его одежду белый крест. — Видала я таких врачей, знаете где?

— Неужели в своём супе? – осклабился горбун. — Разрешите представиться, Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм.

И он церемонно склонил голову в своём смешном берете.

— Ну, спасибо, что не Наполеон, — фыркнула женщина, которая показалась Агате сейчас не такой уж и противной.

— Мадам, перед вами не кто-нибудь, а сам Парацельс, и если доктора медицинских наук и профессора физики, медицины и хирургии вы считаете недостаточно хорошим для определения обморока, то вы просто @@@, — сказал он важно.

Агата прыснула беззвучным смехом, потому что только она поняла, что он назвал женщину «старая карга».

— Да будь вы хоть самим Склифосовским, а не обычным пугалом с плюмажем, я бы не доверила вам её здоровье. Я пошла за врачом, а вы следите тут за ним, — строго наказала женщина девушкам, и уже выходя, небрежно бросила горбуну: — И, кстати, её зовут Анна!

— Анна! — фыркнул горбун. — Никакого уважения! Анна, хм!

Он занял единственный в этой комнате стул и продолжил свой монолог, поскольку девчонки всё равно ответить ему не могли.

— Ей не поможет ни один врач, глупая кухарка, — сказал он убеждённо. — А вас я где-то видел. Ах, да, вы же глухонемые поломойки из зала с деревом. Очень правильное решение. Именно такой и должна быть прислуга.

— Мы не глухонемые, — неожиданно возразила Беата, и горбун вздрогнул на её беззвучный возглас. Он встал и бесцеремонно схватился рукой за её подбородок, заглядывая ей в рот.

— А чего же молчишь? – он отпустил её лицо и уставился на неё с интересом.

— Нас наказали. Обрили и лишили голоса, — со стороны казалось, что Беата дразнится, так выразительна была её немая пантомима, но горбун не обратил на это никакого внимания.

— За что? Разболтала что-то важное? Вы, женщины, такие пустобрешки! Совсем не умеете язык за зубами держать! — сказал он и поморщился. — Я говорил ей, что она поплатилась за свой длинный язык, но она не верила.

И он кивнул в сторону так и не пришедшей в себя женщины на кровати.

— Анна, — снова хмыкнул он, словно забыв о своём вопросе, на который Беата не ответила, и продолжая свой монолог. — Мартой звали её далёкую родственницу. О, это было лучшее пристанище, что когда-либо было у меня за всю мою несносную жизнь. Просторная комната, благодарные пациенты, лаборатория, библиотека. И Марта, благодаря которой у меня всё это было. Как они поразительно похожи, — посмотрел он на свою бледную спутницу. — Да, я зову её Марта. Но она никогда не возражала.

И он посмотрел на девушек гордо.

— Так что сделала ты, что у тебя отобрали самую важную для женщины функцию, — он был явно доволен собой. — Сбежала от отца с заезжим молодцом? Осквернила честь семьи недостойным поведением? Хотя, о чём это я? В ваше время это не считают преступлением. Ну, что молчишь?

— Не важно, — вздохнула Беата и улыбнулась.

— Рад, что тебе хватило скудоумия не отнимать у меня время своими скучными историями, тем более у меня столько дел, — обрадовался он, и, словно что-то только что вспомнив, вышел.

Агата только в недоумении развела руками.

Они дождались и повариху, и доктора, что она привела, и второго доктора, что привёл первый, и даже целого консилиума докторов, которые сновали туда-сюда, строя одну за другой нелепые догадки. И поняли одно: никогда ещё умершие алисанги не падали в обморок, тем более такой глубокий.

— А он заметно приуныл с той поры, как она слегла, — заметила Агата, сидя рядом с Беатой под Деревом, имея в виду горбуна.

— Как ты думаешь, он настоящий Парацельс? – задала встречный вопрос подруга.

— Мы же прочитали о нём всё, что смогли найти, — ответила Агата.

— Но это ни на шаг не приблизило нас к ответу, — констатировала факт Беата. — Он странный. И ведёт себя странно. И разговаривает странно. И он может быть кем угодно на самом деле.

— Да, даже самим великим Парацельсом, — улыбнулась Агата.

— Жаль, что он никого не пускает в свою комнату. И жаль, что Анна так и не пришла в себя до сих пор. Она, наверняка, знает о нём всё, — вздохнула Беата. — Зато я узнала, откуда знает её наша повариха!

— Правда? – удивилась Агата, — И откуда?

— Раньше она работала экономкой в доме её родителей. Ты видела её мать? – спросила Беата.

— Чью? Поварихину?

— Нет, мать Анны Гард? – ответила Беата. — Елизавету Витольдовну Гард-Ямполькую. Старая карга припералась проведать дочь пару дней назад.

— Неужели? – удивилась Агата.

— О, да! – вздохнула Беата. — И встретила на пороге Янину.

— Янину? – не поняла Агата.

— Да, нашу повариху зовут Янина. По крайней мере, она к ней обратилась именно так. Через губу, конечно, но довольно почтительно. Справилась о здоровье и на том расстались. Но повариха тоже держалась молодцом, словно эта Ямпольская была у неё на побегушках. И потом рассказывала в кухне, что Ямпольская эта собиралась выдать свою дочь насильно за какого-то графа, но та её ослушалась и вышла замуж по любви. И мать не разговаривала с ней до самой смерти. А умерла она при странных обстоятельствах. Потому и поместили её здесь в дурдом, что ничего она не помнила. О смерти ничего не помнила, а вот Янину вспомнила. И вообще она никогда не была похожа на свою мать.

— Да, она всегда была ко мне добра и внимательна, — подтвердила Агата.

— А ещё у неё остался сын, — сказала Беата тихо-тихо и первый раз не улыбнулась, — он был совсем маленьким, когда она умерла.

— Бедный мальчик, — посочувствовала Агата.

— Да, но он уже давно вырос. Ему двадцать четыре, как и моей дочери, — продолжала она, смотря в пол.

— Может, они даже знакомы, — не понимала Агата, что так удручает подругу.

— Нет, Гудрун, они не просто знакомы, они учились в одном классе, и они любят друг друга.

— Как? – совсем сбитая с толку, Агата не знала, что и спросить.

— Сильно, — вздохнула девушка. — И он чистокровный вен, как и его мать, как и его отец, который до сих пор безумно любит свою жену. И его отец под давлением этой невыносимой тёщи, мадам Ямпольской, никогда не даст согласие на брак с моей девочкой.

— Ему разве нужно их согласие, раз мальчик вен? Согласие родственников требуется только керам, – всё ещё тупила Агата.

— Гудрун, моя дочь кера. Кера! Никто в их семье не даст согласие на брак с керой! – переживала подруга. — Мало того, что мой отец пустил под откос мою жизнь, так теперь и счастье моей дочери под угрозой. Помнишь, в тот день, что ты рассказала мне про это Дерево, я плакала.

— Конечно, помню, — ответила подруга. — Врачи хотели взять твою кровь, чтобы спасти её жизнь.

— Да, она перерезала себе вены из-за него. Из-за сына Анны Гард. И в тот день его отец приходил в Замок и разговаривал со мной.

— Но её же спасли! О чём ты переживаешь? – пыталась докопаться до истины Гудрун.

— Ты не понимаешь! Двадцать с лишним лет я ничего не знала о своей семье, о своей малышке. Знала, что она жива-здорова, растёт, учится, похожа на меня. Но в то единственное свидание в год, что нам разрешено, моя мать никогда не сообщала мне большего. От неё я узнала пять лет назад, что отец мой умер, но я не нашла в себе силы к нему подойти. Ни разу. Наверно, мне так легче было жить, ничего не зная, ни о чём не беспокоясь, никого ни в чём не виня. Но в тот день всё изменилось. Я никогда не видела свою дочь, хотя мне сказали, что она работала в Замке и тоже готовилась стать монахиней. Но теперь хочу знать о ней всё. И я хочу поговорить с отцом. Позволь мне поговорить с отцом.

Она посмотрела на Агату умоляюще, словно от Агаты зависело всё её будущее и будущее её дочери и будущее всего.

— Но разве я могу тебе запретить или разрешить? – опять не понимала Агата.

— Я хочу поговорить с ним здесь, возле Дерева. Ведь никто, кроме нас с тобой и этого сумасшедшего Тео не слышит нас с помощью Лулу.

— Кира, я всего лишь открыла тебе тайну этого Дерева, но ты сама вправе решать, что тебе с этим делать. Возможно, это будет правильное решение, а, возможно, нет. Эти учёные — странные люди. И это Дерево слишком важно, чтобы им рисковать ради решения своих семейных проблем, — ответила Агата.

— Хорошо, — сказала Кира и встала. И по её грустному виду Агата поняла, что ей не понравился её ответ.

— Она не послушается тебя, — сказало Дерево Агате, когда Кира, опустив голову, ушла.

— Я знаю, — сказала Гудрун. — Если это может тебе повредить, я сделаю всё, чтобы её переубедить.

— Я не знаю этого, — ответило Дерево. — Ты не спрашивала меня перед тем, как открыть мою тайну.

— Мне казалось, ей можно доверять, — признала свою ошибку Гудрун.

— Пусть поговорит со своим отцом здесь. Мне кажется, это неплохая идея. А ещё нам нужны Чёрный и Серый Ангелы, — ответило Дерево.

— Лия, но где я их найду? – удивилась Гудрун.

— Заира – чёрный, а Вилла – серый, и ты встречаешь их каждый день, — сказало Дерево.

— Но зачем они тебе нужны? – удивилась Агата.

— Будет битва. Они должны быть готовы.

Глава 24. Эмэн

Никто не любил пустыню, кроме Эмэна, который был полноправным владельцем этой части Замка и территории за ней. Выжженная солнцем земля простиралась на сколько видел глаз. От других владений Замка её отгораживали безжизненно серые и смертельно острые скалы. У подножия этих скал расположились шатры, в которых Эмэн размещал своих воинов на время учений. А учения он проводил постоянно. За это и любил свою пустыню – она была лучшим из плацдармов, придуманных природой. И толи пустыня прививала ему с детства любовь к сражениям, толи он родился с этой страстью и его владения стали удачным ей дополнением, но Эмэн любил пустыню, и пустыня отвечала ему взаимностью.

С расположенного высоко над землёй балкона, на который вышла Таэл, шатры были такого же грязно-коричневого цвета как весь окружающий ландшафт и казались его частью. Людей не было видно, и Таэл, расстроилась. Ей надоело терпеть жару в обществе заумной сводной сестры, она надеялась развлечься, глядя на учебные поединки мускулистых подопечных брата. Но, увы! Сегодня тренировочные сборы были где-то в другом месте.

Обычно её брат или был вместе с вояками на плацу, или наблюдал за ними с балкона, который находился много ниже того, на котором сейчас стояла юная богиня. Отсюда открывался такой ошеломляющий вид, что его одного было достаточно, чтобы остыть. Холодный северный ветер, приносил прохладу и свежесть на эту сторону Замка. Таэл невольно поёжилась — впору было чем-нибудь укрыться, чтобы не простудиться. И вспомнив о простуде, которая, конечно, ей не грозила, Таэл вспомнила и о болезнях, про которые рассказала ей сестра.

Любовь – страшная для Богов болезнь, а она так опрометчиво обещала помочь справиться с ней девушке. Конечно, она не собиралась нарушать никаких запретов, вот ещё не хватало! Она просто узнает у Эмэна что нравится тому парню, Ратвису, по которому сохла темноглазая как серна Уна, даст ей несколько советов и будет считать свою миссию выполненной. Она услышала девушку, и она ей помогла. Чем смогла. И, если у девчонки ничего не получится – её проблемы: или поняла неправильно, или делала что-то не так. Какие к ней, Светлой Богине, претензии?

Она не знала ещё, что ей скажет, но уже точно знала, что оно ей не поможет, и оправдывала себя. Нет, так не годится!

Таэл раздражённо стучала кулачком по перилам. И что-то подсказывало ей, что эта девчонка, решившая изменить существующие законы, чтобы добиться парня, не удовлетворится парой дежурных советов. А всего через несколько месяцев – к созреванию молодого вина – состоится их коронация. И Таэл станет не просто богиней-подростком, бесцельно шляющейся по Замку и его окрестностям, она станет правящей особой, от которой будут ждать взвешенных и мудрых решений. А отмахнуться от настоящего решения проблемы – это так недостойно для Королевы.

Она хотела уже пойти почитать что-нибудь про эту Любовь, когда на балконе появился Эмэн.

— Быстро ты, — удивилась Таэл, — Не ждала тебя раньше вечера.

— Я бы и не пришёл, но этот Ратвис, — и Эмэн подошёл и тоже застучал сжатой в кулак ладонью по холодному белому мрамору ограждения балкона. Таэл удивила его реакция. Он был расстроен, — С ним всё понятно. И, знаешь, я так ему завидую.

Таэл подняла одну бровь и наклонила голову, разглядывая брата, словно первый раз его видела.

— Он считает войну своим призванием. Он настолько увлечён тем, что делает – чистит ли доспехи, разбирает оружие или марширует, что даже во сне видит себя в строю. Он жаждет сражаться, горит желанием побеждать. Он неутомим, вынослив, силен, учится обходиться малым и брать пример с опытных бойцов. Хотя какие там уже примеры – он сам ходячая легенда. Лучше него в моем легионе никого нет. И, Боги всемогущие, я завидую ему!

— Чему ты завидуешь, глупый? В западных землях идёт война. Орды людей восстали против титанов. Они считают их врагами, потому что бояться их. Потому что Титаны большие и опасные. У них драконы вместо лошадей, у них мамонты вместо коров. Они считают их угрозой. И если они и не втянут нас в эту войну – мы всё равно отправим свою армию помочь Крону и его народу, — разразилась гневной тирадой Таэл.

— Ты мне решила напомнить решение военного совета? – возмущённо посмотрел на неё брат. — Мне, который выдвинул это предложение, несмотря на своё несовершеннолетие и был поддержан Советом?

— Совет решил польстить тебе как будущему Главнокомандующему, так что не принимай его решение как дань твоим стратегическими талантами, — возразила Таэл. — Но я лишь напоминаю тебе, что твой Ратвис, так жаждущий войны – скоро её получит. И хорошо, если вернётся целым. Чему тут завидовать?

— Вам, глупым девчонкам, не понять, что значит бой, — отмахнулся брат. — И этой твоей влюблённой прихожанке мне нечего сказать. У него нет ни жены, ни суженой, назначенной старейшинами. Воин вправе выбрать себе любую девушку, и она не имеет права ему отказать. Таков обычай. Хорошо, если именно она подвернётся ему в тот день, когда он решит выбрать себе невесту. Если же нет – у неё нет шансов. Пусть выходит замуж и смирится со своей судьбой.

Он сказал это не терпящим возражения тоном, и Таэл знала, что в такие минуты с ним лучше не спорить. Она промолчала, и, не проронив больше ни звука, он вышел.

Проклятье! Она словно уже знала, что от брата не будет толку. Парень увлечён войной! И кого из этих двух парней – загорелого Ратвиса или его бледнокожего юного главнокомандующего сейчас имела в виду Таэл, она и сама не знала. И она решила действовать сама.

Лагерь, в котором проходили обучение перед предстоящим походом воины, стоял в одной из долин её западной стороны. Обучение было совместным. Все три дружественных страны – Кватра, Титания и Страна Свободного Народа – выделили своих бойцов, чтобы научиться действовать слажено и уметь использовать преимущества каждого в бою. И пусть война официально была объявлена только титанам, и Свободный Народ и Кварта прекрасно понимали, что они станут следующими, и в одиночку им не выстоять. Их враг – люди были хитры, злы и, если уж им что-то втемяшили в голову – выбить из них это можно было только снося вместе с головой.

Титаны были в несколько раз крупнее квартанцев, а люди МоДиКа (Мо Ди Ка – Страна Свободного Народа) были в несколько раз их меньше. Их так и называли – маленькие люди. Титанов — большие. А крартанцев — красивые, потому что Кварта – была цветной, а значит, очень красивой страной. И если исполинского роста титаны были просто мужчинами или женщинами, то крошечные МоДиКа были очень многообразны. И лёгкие порхающие на своих прозрачных крыльях жители лугов, и коротконогие волосатые подземные жители, и устроившие свои привалы у кромки воды водяницы, и лесные жители в своих широкополых шляпах похожие на большие грибы. На самом деле разнообразие их было больше, много больше, Таэл точно это знала, но для военных сражений на чужой территории были пригодны не все. И свободный народ потому и считался свободным, что не имел единого правителя – решения принимались ими совместно, и единственный закон, который они уважали – был закон семьи. Не все семьи согласились участвовать в войне, и никто не имел права их заставить.

В лагере, как в любом военном и многонациональном лагере были шум, гам и суета. Долина эта была землёй нейтральной и расположенной далеко от условного неприятеля, но дозоры всё равно выставлялись и несли свою службу исправно, поэтому будь Таэл не такой прозрачной и бестелесной, её бы заметили. Но она была невидимой, зато того, кто ей был нужен, заметила сразу. Ратвис, благодаря которому и стояли эти дозоры, давал распоряжения сменяющим друг друга бойцам. Таэл хотела с чистой совестью проследовать за ним, когда вдруг услышала стрекотание крыльев над ухом.

— Что делает здесь Белая некоронованная Богиня собственной персоной? – услышала она тонкий мелодичный голосок. Таэл и забыла, что жители лугов так похожие на стрекоз и бабочек были частыми её спутниками в её прогулках по своим владениям, и прекрасно её и видели, и чувствовали.

— Иом! – обрадовалась она, встретив подругу — воинственно окрашенную в красный цвет предводительницу бабочек, — Ты в красном?

— А ты как всегда в никаком? – обрадовалась ей и юная чешуекрылая, — Какими судьбами?

— О, всё по долгу службы, — улыбнулась Таэл.

— Всё печёшься о благе своего народа? — улыбнулась и бабочка с очень миленьким человеческим личиком.

— Сегодня об одной единственной прихожанке, влюблённой вон в того верзилу в красных доспехах, — и девушка махнула невидимой рукой в направлении удаляющегося парня.

— О, Ратвис! – восхищённо вздохнула человеко-бабочка, — Да, губа не дура! Он действительно хорош.

И если бы она не была и без того такой карминной с вкраплениями гранатового, Таэл подумала бы, что она покраснела. Впрочем, последовавший за этим томный вздох не оставлял сомнений – ничто человеческое бабочкам не чуждо.

— Я сегодня в красном только ради него, — прострекотала она.

— Значит, не откажешься помочь узнать об этом парне побольше? – уточнила Таэл у особы королевских хитиновых чешуек.

— С радостью! — она раскрыла свои объятья навстречу Таэл.

Они делали это с Иом не раз – Таэл уютно расположилась в её крошечном мягком теле – и яркая бабочка легко и непринуждённо взмыла над лагерем.

Приземлиться прямо на плечо сурового воина тоже оказалось не сложно – он их даже не заметил. Признаться, следить за ним было интересно. И даже периодические комментарии Иом не раздражали. Таэл всегда любила её за острый язычок, но к этому парню она была до безобразия лояльна. Всё что бы он ни делал, она считала головокружительным, исключительным, бесподобным. А он и сделал то: показал юному бойцу пару взмахов какой-то палкой с перьями, и во время его кульбитов с этой дубиной у Таэл и правда закружилась голова. Потом одним точным движением выбил искру из огнива и разжёг костёр, за что заслужил от впечатлительной бабочки исключительность и бесподобность. А потом он что-то чистил, резал, бросал в воду, помешивал и пробовал. Во время одного из таких резких движений над кипящим котелком он едва не смахнул вспорхнувшее с его плеча насекомое в свой суп, но вовремя спохватившись, что это боец дружественной державы, галантно извинился и пригласил присоединиться её к своему столу.

 Бабочка была счастлива, а Таэл, слушая их долгую беседу у костра со скабрёзными шуточками его товарищей и неприличными анекдотами, чувствовала себя так, словно до этого и не жила. Потому что ту скучную полудрёму, в которой она провела все эти семнадцать лет в Замке, и жизнью то назвать было нельзя.

Но по лагерю протрубили отбой, и хоть Иом упрямо не хотела расставаться со своими новыми друзьями и с Ратвисом в частности, ей было пора к своим, а Таэл пора было в Замок. Они с подругой с сожалением, но всё же распрощались. И Иом ждал завтра новый день рядом с Ратвисом, а Таэл разговор с любящей его девушкой в голубых одеждах.

Глава 25. Непростые разговоры

— Даниэль Майер, — кивнул Магистр вошедшему Дэну и показал на один из больших черных стульев перед собой.

— Филипп Ранк, — склонил голову Дэн, опасаясь стукнуться о низкий дверной проём больше, чем поприветствовать Магистра.

Магистр оценил и неожиданное обращение, и небрежный наклон головы. Он улыбнулся и поднялся, засунув руки в карманы брюк дорогого костюма.

— Я предпочитаю, чтобы в стенах этого Замка меня называли Магистр, но можно и Анатолий Платонович Франкин. Хотя на самом деле меня зовут Анастас. Анастас—Филипп Ранк, граф Тоггенбургский.

— Как много имён, — усмехнулся Дэн.

Они были практически одного роста, только Дэн моложе и шире в плечах, а Магистр старше и суше. И Дэна поразила не его благородная осанка, свойственная лишь царствующим монархам, не шрам на его щеке, тонкий и прямой, не выражение его лица, спокойное и невозмутимое, а взгляд его светлых глаз. Тёплый, мягкий, обволакивающий, располагающий и дружелюбный. Если бы по стенам этого кабинета, больше похожего на склеп, сейчас висели распятые тела, Дэн бы не заметил — он, не отрываясь, смотрел в глаза человека, к которому пару секунд назад испытывал крайнюю неприязнь, и он ему нравился.

 Хотя собеседник и не пытался ему нравиться — он так и не вытащил руки из карманов, демонстрируя, что не намерен откровенничать, и не пытался Дэном манипулировать, уж что-то, а эти замашки азуров, даже непроизвольные, он раскусывал сразу. Впрочем, с чего ему было относиться к Дэну плохо? Это у Дэна были к нему претензии, и он это прекрасно понимал.

— Вижу, разговор будет непростым, — продолжил Магистр.

— Будет зависеть от того какие ответы я получу на свои вопросы, — ответил Дэн спокойно.

Магистр улыбнулся и, отойдя от Дэна к стене, широким жестом отодвинул висящую на ней занавесь. И Дэн увидел расчерченную бороздами каменную стену с прикреплёнными к ней разного диаметра медными шестерёнками, похожими на большой часовой механизм.

— Это – ЭЛЕМЕНТА, — сказал Франкин. — Одна из её моделей. И единственная из уцелевших.

— А Дерево? – удивился Дэн.

— Дерево – это её символ, её воплощение и её хранилище. Хранилище Душ Свободной Воли. И весь смысл возложенной на нас миссии в том, чтобы эти души возродить. В них наше будущее, — сказал Магистр, жестом приглашая Дэна подойти.

Дэн с недоверием рассматривал закреплённые на стене детали. Он повернул одно из многочисленных зубчатых колёс, но в отличие от часов, остальные не пришли в движенье.

— Сложность в том, что есть только одна правильная комбинация и десятки, сотни неправильных. Её невозможно угадать, невозможно просчитать, нельзя предвидеть. Но можно увидеть. Она работает.

И подтверждая свои слова, он капнул в центр всей этой композиции каплю крови из пробирки. Кровь поднялась вверх по тонкому желобку и крона символического Дерева на стене засветилась лиловыми огоньками. Магистр попросил руку Дэна и, сделав прокол, вложил кровоточащий палец в углубление с буквой L, единственное в светящейся кроне. И одна из шестерёнок развернулась так, что напротив L встала буква Т. А потом капля его крови потекла вниз к центру и когда достигла его, повернулось ещё одно медное «колесо», одно из самых больших на этой стене. И символ, который остановился в верхней его части, Дэну сразу не понравился. Это был крест.

Магистр подал ему спиртовую салфетку обработать ранку, и Дэн машинально начал тереть палец, рассматривая какие ещё есть символы на этом круге, в центре которого находились почти все остальные детали. На тонком медном ободке было четыре символа – крест, круг, крест в круге и круг в круге. И ни один из них ни о чём Дэну не говорил.

— Что это значит? – спросил Дэн, показывая на крест, и только сейчас обратил внимание, как изменилось лицо Франкина. Он нахмурился, и Дэну уже не нужен был ответ, он и так понял, что это плохо.

— Она умрёт, — сказал Магистр коротко и ушёл вглубь кабинета, в комнату, дверь в которую сливалась со стеной и была почти незаметна.

— Кто? – крикнул Дэн вслед, уже заранее зная ответ на этот вопрос.

— Ева, — сказал Франкин, вернувшись, и не обращая внимания на Дэна, стал капать тонкой пипеткой кровь ещё из двух пробирок в углубления с буквами M и N в корнях Дерева. И в тот момент, когда медленно ползущие вверх по узким желобкам капли достигли своей цели – центральной буквы Т, повернулась сначала одна шестерёнка и замерла у буквы М, а потом другая – у N. И большое колесо снова дрогнуло и сместилось на четверть круга, остановившись на знаке креста в круге. Смешавшись в углублении буквы Т кровь потекла вниз снова к своим буквам. На стене стал чётко виден тёмный трилистник, который нарисовала кровь, окончательно прочертив и замкнув эту фигуру. А большое колесо стало возвращаться назад. И снова крест.

— Проклятье! – выругался Магистр, и начал пояснять, не дожидаясь наводящих вопросов, — Крест, значит смерть, полную окончательную и бесповоротную. Крест в круге – удастся сохранить что-то одно: или душу, или тело. Круг, который был здесь раньше — а он здесь был, Даниэль! – означал, что она будет спасена. И я понятия не имею что произошло, но то, что причина изменений в тебе – бесспорно.

— А круг в круге? – спросил Дэн, оставив пока вопрос о себе.

— Это значит, что всё придётся начинать сначала, и ждать следующего поколения избранных, —  тяжело вздохнув и отвернувшись от стены, сказал Магистр, — Только круга в круге больше никогда не будет. Вы — последнее поколение, у которого есть этот шанс.

— То есть до этого кровь показывала, что она выживет? – уточнил Дэн.

— Да, кровь Евы, твоя, Феликса и Арсения. Кровь избранных её больше не может сберечь. И что-то произошло не только между тобой и Евой, — Франкин резко повернулся снова к стене и ткнул пальцем в букву N. — Что-то произошло между тобой и Арсением. Ты же видел — колесо изменило своё положение, но смешавшись с кровью Арсения, твоя кровь вернула его на место.

Магистр был расстроен. Он мерил шагами кабинет, думая вслух и не обращая внимания на Дэна.

— А я был так счастлив, так уверен, что обойдёмся одним малым самым ближним кругом. Без пророчицы, без артефактов, без сопротивления. Идиот! Старый выживший из ума осёл!

Он на секунду остановился, коротко глянул на Дэна, на стену и разразился новой тирадой:

— А ведь это был лучший, просто идеальный из всех возможных вариантов! Ваша любовь была настолько сильна, она не дала бы ей погибнуть. Но я, кажется, знаю, что ты сделал, — он остановился напротив Дэна и посмотрел на него растеряно, — Ты разбил ей сердце!

Дэн нервно сглотнул. Не было смысла оправдываться ещё и перед Франкиным, он знал, что ему нет прощения и так. Но что от его поступка будет зависеть и исполнение её предназначения, и её жизнь — это всё меняло.

— Магистр, — сказал он серьёзно. — Я взял на себя чужую вину. В тот момент это казалось мне единственно правильным решением, и я до сих пор я не знаю, как можно было поступить иначе.

— Я не хочу даже спрашивать, что это было, — внезапно успокоился Франкин. Он сел в своё рабочее кресло, сложил ладонями вместе руки и, развернувшись, снова уставился на стену. — Если между позором и войной страна выбирает позор, то она получает и войну, и позор. Сказал Уинстон Черчилль. Возможно, ты тоже сделал неправильный выбор. Посмотри, там, на маленьких окружностях, что тоже развернулись, должны стоять буквы, — попросил он Дэна.

— Да, — ответил ему Дэн, подходя к стене, — Т вверху, M рядом с М и N рядом с N.

—   Ну, что ж, — вздохнул Магистр, — Надежда, Мудрость и Терпение. И больше никакой Любви. Задвинь штору и садись. Я думаю, нам есть о чём поговорить.

— Предлагаю начать с золота, — сказал Дэн, пытаясь устроиться в жёстком и неудобном кресле.

— С золота? – с недоумением посмотрел на него Магистр. Честно говоря, именно на это Дэн и рассчитывал.

— Да, с золота, которым травили старух в Доме Престарелых, одну даже насмерть, — пояснил Дэн. — С золота, которое нашли у Евы в крови из пули, предназначенной мне. И с золота в шприце, которое тоже должен был получить я. А ещё с несчастного парня, который, видимо тоже сделал однажды неправильный выбор, и доверился не тому человеку.

— Хм, — неопределённо качнул головой Магистр, — а я думал, мы поговорим о Саре.

— Вы хотели сказать об Эмме? Эмме Браун или Эмме Шейн по мужу, — и Дэн с презрением наблюдал, как на невозмутимом лице Магистра появилось выражение боли и скорби, и Дэн видел, как заиграли его желваки. Это было немного не то, чего он ожидал. Он хотел видеть испуг и страх разоблачения, но Франкин удивил его не меньше, чем он его.

— Эмма? Я так и не смог привыкнуть, что мою малышку Сару все зовут Эмма. — сказал он, сложил перед собой ладони и поднёс  к лицу.

— Вашу малышку? – возмущению Дэна не было предела. — Вы называли жену Шейна вашей малышкой? Значит, Шейн не ошибался, когда говорил, что она предпочла ему вас?

— Кто? Шейн? – посмотрел на него с сомнением Франкин и опустил руки. — Конечно, Шейн, ошибался. Так же как сейчас ошибаешься ты.

Он открыл ящик стола, достал из него старую черно-белую фотографию и протянул Дэну. Пожелтевшая, помятая, с оторванным уголком, сейчас она выглядела ещё хуже, но Дэн её сразу узнал. «Среди напряженных лиц изможденных людей в гимнастерках выделяется одно. Улыбающийся светловолосый парень». Дэн видел её в воспоминаниях Сары, в тех самых первых воспоминаниях, когда Купчиха первый раз пришла в себя. Они с Шейном думали, что это память бабки, но это первое, что вспомнила Сара.

Дэн смотрел то на фотографию, то на Франкина. Да, он и сейчас был хорош, но в молодости был ещё лучше.

— Сара помнила эту фотографию, — сказал Дэн.

— Да, и всю жизнь хранила. Это было единственное, что осталось ей от отца, — Магистр протянул руку и Дэн отдал ему фотографию.

— Вы её отец? – Дэн видел, как Магистр бережно вернул её в ящик. — Но как это возможно?

— Технически это не сложно, — усмехнулся Франкин. — Простое перемещение в прошлое. И её мать тоже была членом Ордена. Её звали Ирма, а моя подпольная кличка была Стас. Я уже представлялся – Анастас Ранк.

Он внимательно посмотрел на Дэна, положил локти на стол.

— Отношения – штука сложная, а чувства – ещё сложней. Мне казалось, что я влюблен. Мы сошлись, поженились и она забеременела. Но шла война, она жила в Польше, работала в гетто. Сару вывезли раньше, а Ирма погибла.

— Да, я знаю, детский дом в Варшаве, её забрала тётя, но произошло крушение поезда, и она погибла. Сара снова осталась одна, — дополнил Дэн эту историю.

— Видишь, ты знаешь больше меня. Только ошибаешься так же, как ошибся я. В детском доме её оформили как Эмма. Эмма Браун. Её настоящее имя знали только я, Ирма, её подруга, которая погибла, да ещё Ангел, который ей это имя назвал. И я искал её как Сару. Сару Ранк. Искал и так и не нашёл. А когда нашёл, то не узнал.

Он вздохнул, снова отклонился в кресле и начал раскачиваться в нём туда – сюда.

— Но все эти эксперименты? И Неразлучники? – недоумевал Дэн.

— О, да! Это было. И когда я вспоминаю об этом, то до сих пор не могу понять, почему я её не узнал. Как я мог её не узнать? – он вздохнул. — А она меня узнала почти сразу. Хотя мы были почти одногодками на тот момент. Сразу после того как прошла Пробуждение и узнала, что мы умеем перемещаться в прошлое. Какая ирония судьбы! Я искал её всю жизнь, а для Шейна она стала первой же женщиной, которую он встретил и полюбил. Я годами бился над этим золотом, а он шутя получал вещества, о которых я не смел и мечтать. Стыдно признаться, а хотел её увести у Шейна. Я завидовал ему, он обладал таким совершенством. Не знаю, догадалась ли она к тому моменту, что я её отец, или просто любила одного только Шейна, но она жестко пресекла все мои ухаживания. Я смирился. Я видел, как ревновал Шейн, и этого мне было достаточно. Если бы не её безрассудство и не моя жажда славы, возможно, она была жива до сих пор.

— А когда вы узнали, что она Ваша дочь? – спросил Дэн, когда Ранк замолчал.

— В тот страшный день, когда она умерла, — тяжело вздохнул Магистр. — Практически за несколько секунд до её смерти. Она сказала: «Папа!», врезалась в это злополучное стекло и исчезла.

— Вместе с Неразлучниками, — напомнил Дэн.

— Боги Всемогущие, Дэн! Ты думаешь, в тот момент я думал о Неразлучниках? Всё это время думал только о Неразлучниках? Да, я использовал их незаконно, взял их тайно, и потерял. Я хотел их вернуть. Потому что они нужны Ордену, тебе, Еве. Но я хотел найти свою дочь! Ведь в тот момент, когда я её, наконец, нашёл, она снова ускользнула от меня. Умерла и исчезла.

— И Вы её снова начали искать? – недоверчиво спросил Дэн, — Ну, и заодно, Неразлучники.

— Да, Дэн, и её и Неразлучники, — сказал он снова мягко, и показал на свою щеку, — Видишь этот шрам? Знаешь, когда он появился?

— Не имею ни малейшего представления, — сознался Дэн.

— Я думал, что она исчезла, потому что пробила стекло перед картиной. Ты же видел картину? Рожь. Шишкина? – и он внимательно посмотрел на Дэна.

— О, да! Трудно себе даже представить сколько раз я видел эту злополучную Рожь, — согласился Дэн.

— Я поставил перед ней бронированное стекло не просто так. В нем был свинец. Свинец, который даже в подлинник картины не пропустил бы ни одного вена. Хрустальное стекло, из которого сделан куб, что хранит Дерево, тоже сделан из свинцового стекла. Поэтому никто из алисангов до сих пор не смог достать оттуда эти спящие Души, — пояснил Магистр. — Но Сара пробила стекло, и я подумал, что она сиганула в эту Рожь.

— Но, Магистр, ведь Сара азур! Азур, а не вен! – напомнил ему Дэн. — Как она могла это сделать?

— Сейчас я могу ответить тебе на этот вопрос, Дэн Майер. Её мать, как и все члены Ордена, алисанги с двойным набором качеств. Ирма была и мемо, и вен. И Сара унаследовала от неё способность проникать в картины. Она была и вен, и азур. Хотя доминировало в ней второе.

— Но я, — недоумевал Дэн. — Я же чистокровный мемо. А вы? Кто тогда Вы? Хотя теперь я понимаю, почему Феликс кер, хотя выглядит как стопроцентный азур.

Магистр загадочно улыбнулся, и Дэн понял, что он и так рассказал ему слишком многое. Ответы на все свои вопросы он сегодня не получит.

— Но Сара ведь не попала в эту Рожь, хоть и была наполовину веном, — Дэн знал это из первых рук.

— Но я этого не знал. Я вышел в эту Рожь. И вот тебе ответ на один из твоих вопросов, — улыбнулся Франкин. — Но в межпространственный туман попало слишком много осколков. И это, — он показал на своё лицо, — единственный шрам, что виден, но всего лишь один из многих. Я так и не смог пройти. И едва выжил. И как ты думаешь, я кинулся туда за этой медной пряжкой, которая могла ещё сотни лет никому не понадобиться? — обратился он к Дэну, хотя тот и понимал, что вопрос риторический.

Дэн неопределённо пожал плечами.

— Но как Вы догадались, что она не исчезла в том времени, скользнув в картину? Через много лет, но ведь догадались же, — Дэн помнил, что это действительно произошло не сразу.

— У Шишкина было две картины. И обе он рисовал в одно время с одной и той же натуры. Я нашёл вторую. Кстати, ты знаешь, каким образованным человеком был его отец? Как много сделал для Елабуги? – вдруг уточнил он. — Сару я там не нашёл, но вспомнил, что вместе с ней пропала и уборщица.

 — Магистр, я только в курсе про выставку передвижников, на которой была выставлена эта картина, — улыбнулся Дэн. — И что же потом? Когда Вы, наконец, нашли бабку? Зачем было глушить бабкину память этой Рожью? Зачем было травить меня, когда мы с Шейном обнаружили Сару?

— Ты обнаружил, Дэн! Ты! А не вы с Шейном. Шейн всегда был очень слабым азуром, его способности душил этот его пророческий ген. Он бы никогда не пробился сквозь мой блок, — заверил Франкин.

— Хорошо, я. Не важно. Но вы ведь прополоскали мозги не только бабке, бабка-то как раз выдержала, вы стёрли воспоминания Эмме. Вы совсем запутали её. Она не понимала кто она, как её зовут. Это так теперь проявляется отцовская любовь? – ни на секунду не позволял себя сбить с толку Дэн.

— Нет, мальчик мой! Когда я её нашёл, она уже была в таком плачевном состоянии. Она была не в себе ещё до того, как умерла. Я помогал ей. И было время, когда ей действительно становилось лучше. Но потом снова рецидив, и снова, и снова. Это было очень тяжёлое время для нас. И для меня, и для Шейна. Я знаю, он никогда не простит мне её смерть. Но я сам её себе никогда не прощу.

— И всё же вы боялись, что правда вылезет наружу. Про вас, про Сару, про Неразлучников. Что она вспомнит многое, услышит Шейна и вспомнит его. Вы заперли её в самой глухой комнате её памяти и не хотели, чтобы она когда-нибудь оттуда выбралась, — перебил его Дэн.

— И ты сам ответил на свой вопрос, —  наклонившись к нему через стол, сказал Франкин.

Он решил проверить, опасен ли я для него – понял Дэн. Решил затеять этот разговор, чтобы узнать насколько много я знаю и что собираюсь делать с этим знанием.

— Вы рассказали о тайне Ордена не члену Ордена? – спросил Дэн.

Франкин улыбнулся.

— Нет, Даниэль Майер, Эмма была членом Ордена. А вот Шейн нет. Поэтому она знала о Неразлучниках, а он нет. И надеюсь, не знает до сих пор, — Франкин смотрел на него пристально.

— А то что? – воспринял это как угрозу Дэн, встал и наклонился над Магистром, — Снова попытаетесь вколоть мне своё чудодейственное снадобье? Уверен, это был неприкосновенный запас, который вы хранили ещё со времён дружбы с Шейном. Или просто проткнёте меня одной из ваших шпаг, граф Тоггенбургский?

Дэн покосился на стену с оружием.

Франкин отклонился на кресле и снова сложил перед собой ладони, не глядя на Дэна и сосредоточившись исключительно на своих руках.

— Если бы я хотел тебя убить, — наконец сказал он, — то уже сделал бы это. А раз не сделал, значит, не хотел.

— Или просто не смог? – разогнулся, отпуская стол, Дэн. — Магистр, Вы потеряли артефакт. По вашему приказу едва не убили Особенную, ту, которая родилась последней, и больше у нашего народа не будет ни одного шанса. Я сильно сомневаюсь в том, на чьей Вы стороне. Нам всё время твердят про каких-то неизвестных врагов, которые хотят того, чего не хотим мы. Они нам мешают, они хитрые и коварные, но, Магистр, не придумываете ли Вы их сами, этих тайных врагов Ордена, чтобы вести свою собственную игру?

Франкин выслушал его молча и удивительно спокойно.

— Хотел бы я сражаться с ветряными мельницами, как Дон Кихот, — сказал он, вставая, подходя и опираясь спиной на стол. — Только, знаешь, сражаться с невидимым врагом труднее, чем с очевидным. И худшее, что нам сейчас нужно, это – разногласия и недоверие в Ордене. Я не могу сказать тебе всего, Дэн Майер. Всего, что знаю сам. Ты пока не понимаешь элементарных вещей. Учись! Алекс надеется вырастить из тебя Командора, но кто знает, может быть, ты займёшь именно моё место. А на сегодня можешь быть свободен.

Он посмотрел на Дэна слишком убедительно. И Дэн молча кивнул и направился к двери. Он не станет проявлять неподчинение. В конце концов, он действительно знал ещё слишком мало. Хотя и твёрдо решил для себя, что глаз не спустит с этого доктора Франкенштейна.

— И ещё, — окликнул его в дверях магистр, — Мне жаль, что я не смог ответить на все твои вопросы, но обещаю, мы вернёмся к этому разговору. Вернёмся, когда ты будешь готов.

Дэн вышел от Магистра со странным чувством. Всегда, всю свою сознательную жизнь он принимал решения моментально. Именно зажатый в рамки времени, когда решать нужно здесь и сейчас, не раздумывая и не теряя ни секунды, он соображал лучше всего. Его не беспокоило, что он чего-то не знал, недооценил, не учёл – учесть всего невозможно, просчитать всё нереально. И он хватал ребёнка и бежал из-под покосившегося землетрясением дома, выворачивал руль в сторону и держал, понятия не имея какая из этих сторон — сторона заноса, отталкивался от обрыва и прыгал, не зная, приземлиться он в море или на острые камни далеко от линии прибоя. Правда, в последнем случае море действительно было далековато, но он успел выдохнуть за мгновенье до того, как упал. И никогда интуиция его не подводила. Он словно чувствовал, что будет через секунду после того как он что-то сделает, и просто делал. Но после того как он сказал Еве то, чего не должен был говорить, ему словно изменила его удача. Он ни в чём не был уверен, он начал бояться делать что-то не подумав, и первый раз за свою жизнь он решил, что к следующему разговору с Магистром он должен подготовиться. Подготовиться настолько тщательно, насколько сможет и даже лучше. И он посвятит этому все силы и время, что у него есть.

Физически он тоже чувствовал себя не в форме — он сто лет не был в спортзале, он забыл, когда брал в руки пневматическое ружье, он, наверно, подтянуться не сможет больше десяти раз. Но сейчас заходить в спортзал он не стал – были дела важнее. Хотя даже в них он был сегодня не уверен. Ему нужно было поговорить с Арсением, и он надеялся, что они вместе придумают как им исправить ситуацию, которая сложилась у них с Евой. И он должен был увидеть Еву. Просто увидеть. Хотя бы просто увидеть. И он никак не мог решить сначала ему нужно к Арсению или всё же к Еве. И ткнул в телефон наугад.

Гудки шли, но она не ответила. Опять не ответила. Как обычно, не ответила. Он хотел узнать у Арсения стоит ли ему к ней идти, но передумал.

— Ева, — позвал он, неловко переминаясь с ноги на ногу в её прихожей. — Ева! Ты дома?

И не дождавшись ответа, вошёл в комнату. И тут же замер на пороге. Он ожидал увидеть в её глазах всё что угодно — злость, ненависть, презрение, разочарование. И он упал бы на колени и молча слушал всё, что она скажет, лишь бы только слышать её голос. Но на то, что он увидел, он не знал, как реагировать.

Она стояла в дверях кухни, прижав к груди руки, и в глазах её был страх. Нет, не страх, ужас. Он шевельнулся, и она выставила вперёд руку, предостерегая его сделать ещё хоть один шаг ближе, и беззвучно открывала рот, словно разучилась говорить.

— С—стой! Стой, где стоишь! – наконец, заикаясь, сказала она, и рука её стряслась.

— Ева, это я, не бойся! – он поднял руки, словно она держала его на мушке. — Я клянусь, я не подойду к тебе ближе ни на один шаг, только выслушай меня, — сказал он как можно спокойнее.

Она опустила руку, но всё ещё часто дышала.

— Говори, что хотел и уходи, — сказала она, вжавшись в дверной косяк, словно он мог её защитить от того, чего она боялась.

И он не знал, что сказать, он забыл, что хотел сказать, он не мог вспомнить ни одной фразы, которые крутились у него в голове все бесконечные пять дней без неё. Он смотрел в её испуганные, но всё ещё такие любимые глаза и не видел ничего, что было в них ещё совсем недавно —  теплоты, нежности, заботы, лукавых искорок и бесконечной как синее море, что плескалось в её глазах, любви. Страх, пустота и равнодушие.

Он сглотнул, словно у него пересохло во рту, но так и не проронил не звука. И хоть она заметно успокоилась, но пауза затягивалась.

— Я, — наконец сказал он, откашлявшись. — Извини, что напугал.

— Ничего, — сказала она, и переминаясь с ноги на ногу, от того, что ей было неловко, опустила руки. И только сейчас он заметил, что в руках у неё кухонное полотенце, а в квартире пахнет варёной курицей.

— Готовишь? – спросил он, показывая на полотенце, и улыбнулся.

— А, это? – она махнула полотенцем, и посмотрела на безымянный палец своей правой руки. — Феликс сварил бульон, но я решила его немного улучшить. Ну, знаешь, картошки там добавить, макарон. Люблю, чтобы было погуще.

Он не верил своим ушам. И глазам своим он тоже не верил. Она потирала палец, словно долго носила на нём обручальное кольцо, но сегодня его не надела. Она снова и снова, словно забывая, что кольца действительно нет, смотрела на этот палец, и в задумчивости его тёрла.

Неужели, Феликс уже сделал ей предложение? И она потому и испугалась появления Дэна, что не успела снять кольцо? Но потом сняла, и вот сейчас уже по нему скучала? Феликс варил бульон, но она доваривала. Значит, он ненадолго отлучился и вернётся к ужину?

Предположения одно невероятнее другого крутились у него в голове, и он смотрел на её нервные движения и сам себе не верил.

И всё же это была она, Ева. Она стояла сейчас перед ним в пижаме с розовым котиком, которую она терпеть не могла, и которую ей подарила мама. А ещё она вообще никогда не ходила по дому в пижаме.

— Симпатичная пижамка, — сказал Дэн, показывая на кошечку с белым цветочком, — И котяра такой довольный.

— Правда? Она недоверчиво посмотрела на грудь с аппликацией. А мне кажется, это кошка, — и удивившись, но не более, Ева забыла про неё.

Вообще-то это была Мисс Китти, и Дэн это прекрасно знал и его Ева тоже. Она непременно покрутила бы у виска на его фразу про кота. Да, о чём он! Она просто никогда не одела бы эту пижаму и никогда не стала расхаживать в ней по дому.

А ещё она никогда не валялась на кровати поверх покрывала. И если кровать была заправлена, то всегда идеально. А сейчас со своего места он видел примятые подушки поверх кое-как накинутого на постель пледа. Как она могла так измениться за эти пять дней?

— У тебя всё в порядке? – на всякий случай спросил он и заметил, что цвет лица у неё сероватый.

— Да, да, конечно, — ответила она, активно кивая головой, и именно в этот короткий один единственный момент он заметил, как где-то далеко в глубине её глаз мелькнула боль, и глаза заблестели от непрошенных слёз. Но боль мелькнула и исчезла, и она справилась, ничем более себя не выдав.

 — Ну, я пойду, — сказал он, ещё не уверенный сможет ли взять и просто уйти.

— Да, конечно, — кивнула она и снова схватилась за невидимое кольцо.

И он исчез, словно его здесь никогда и не было.

— Чёрт, Сеня, ну, хоть ты возьми трубку! – умолял он безрезультатно трезвонивший вторую минуту телефон. Часы в его комнате показывали восемь. Он совершенно забыл, что сегодня Семён устраивал ужин в честь возвращения Изабеллы из больницы, и в честь Евы. Странно, что Ева на него тоже не пошла. Он отказался, чтобы предоставить ей возможность пообщаться с друзьями, сославшись на дела. Но после разговора с Франкиным совершенно забыл, что сегодня суббота.

Он уже собирался повесить трубку и перезвонить Изабелле – второй раз за день без приглашения он являться не хотел, – когда Семён всё же ответил.

— Слава богу! Я уж думал, ты не ответишь! — действительно сильно обрадовавшись, закричал в трубку Дэн.

— Дэни, у тебя что-то срочное? – остудил его пыл Семён, — Понимаешь, я сейчас немного занят.

— Да, да, я помню, у тебя вечеринка. И я не собираюсь её портить своим присутствием, если ты об этом, хотя знаю, что Ева всё равно не поехала, — пояснял ему Дэн. — Но ты не мог бы уделить мне минут пять. Скажем в библиотеке?

— Валяй! – ответил Семён коротко и повесил трубку.

В этот раз Дэну его пришлось ждать. Видимо, он был в той части Замка, где обычно собирались гости — в столовой. Ведь это был ужин. И переминаясь с ноги на ногу в пустой библиотеке, Дэн чувствовал себя странно. Неловко, словно не в своей тарелке. И голос Арсения был такой недовольный.

— Ну, говори, — сказал Семён, входя. И выглядел он действительно недовольно и как-то скованно. — Что хотел?

И Дэн снова не верил своим глазам. Он ничего не понимал: он больше совершенно не разбирался в людях, третий раз за день они ведут себя так, как он совершенно не ожидает. Франкин, Ева, теперь вот Арсений. Он смотрел на него как на чужого, и Арсений отвечал ему тем же.

— Семён, я сегодня общался с Франкиным. Наконец-то удалось с ним поговорить, — начал Дэн.

— Мн, — невнятно промычал Арсений в ответ. — И как он тебе?

— Не понял. Скользкий, тёмный. Вроде говорит искренне, располагает к себе, но чуть что не по нему — натыкаешься словно на сталь. Чувствуется в нем и власть, и сила.

Он смотрел на Арсения, который со скучающим видом ковырял корешок какой-то книги, практически повернувшись к Дэну спиной.

— И он сказал мне одну вещь, это касается нашего предназначения, и жизни Евы, и я понял, что сглупил. Знаешь, надо было придумать что-нибудь другое. Не знаю, может приплетать хоть отчима, да хоть святой дух, но не признаваться. Понимаешь, я разбил ей сердце. Я и своё разбил, но её важнее. И я подумал, может быть можно всё изменить. Ты же хотел дождаться первого оборота Луны и всё изменить. Давай попробуем!

— Что изменить, Дэн? – с негодованием обратился к нему друг. — Изменить твои шуры-муры с этой Вики? Ты не смог удержать свой член в штанах, а теперь приходишь ко мне и просишь меня помочь тебе это изменить?

— Я не смог?! — уставился на него Дэн. — Это я не смог удержать в штанах свой член?

— Ну, не я же! – развёл руками в недоумении Арсений.

Дэн растерянно хлопал глазами.

— Ты зажимался там с ней по углам в Старом Замке. Ты сделал ей ребёнка. Конечно, благодаря тебе она теперь поправиться. Так что можно сказать ты даже герой, доброе дело сделал. Только ты и близко не представляешь себе, что пришлось пережить Еве, – распалялся Арсений. — Она не хочет возвращаться в своё тело, потому что боится, что не сможет пережить ту боль, что теперь поселилась в нём. И если бы не Феликс, и не Эмма, я не знаю, наверно, она бы тупо умерла.

Дэн ничего не понимал. Феликс, Эмма, тело Евы.

— Подожди, — перебил он Арсения, хотя тот, кажется, как раз закончил. — Но я только что был у неё. Она варит суп. И ходит в пижаме.

— Это не она, Дэн. Это Эмма. Эмма Браун. Ева нашла Неразлучники и достала её из бабки. А потом Эмму поместили в её тело, чтобы покормить. Её тело пять дней пролежало без воды и еды. Неужели ты не заметил, как она выглядит?

Конечно, Дэн заметил, но не много. Он так был сосредоточен на её глазах, и на её безымянном пальце, что синякам под глазами и внимания не придал.

— И где тогда Ева? – разволновался Дэн. — И почему ты ничего не сказал мне, что она ничего не ела. Господи, я же просил за ней присмотреть! И тебя, и маму. Чёрт! Семён! Я же говорил, что она мне не отвечает! Где она?

Он практически орал.

— Успокойся, с ней всё в порядке! – схватил его за руку Арсений, потому что он куда-то собирался бежать, сам ещё не зная куда. — Она здесь! Сейчас здесь.

— Я должен её видеть! Я имею право её видеть! – вырывался Дэн, хотя Арсений вцепился в него мёртвой хваткой. — Что бы я не сделал, в чём бы не был виноват, я имею право её видеть!

Он вырвался и побежал. Он бежал со всех ног, он точно знал, где она может быть. Он вылетел в гостиную, перепрыгнув сразу через все ступени разом — он видел её тёмный затылок из-за дивана.

— Ева! – он едва успел затормозить.

На него удивлённо уставились три пары глаз: Изабеллы, Альберта Борисовича и незнакомой черноволосой женщины. Хотя почему незнакомой, где-то он уже видел эти высокие скулы, и он с недоумением уставился на висящий прямо напротив него портрет, а потом перевёл взгляд на женщину. Она улыбнулась ему так, словно всю жизнь ждала только его, впитывая глазами каждую его чёрточку, узнавая каждую морщинку, каждый волосок. Он не знал эту женщину, но он знал этот взгляд, ради которого он не просто сделал бы марш-рывок до гостиной, он обежал бы землю по кругу. И он сделал то, что собирался сделать.

— Ева! – сказал он, упал на колени и склонил голову как перед плахой.

— Я не успел его предупредить, — сказал подбежавший следом запыхавшийся Арсений.

— Мне кажется, он и так всё понял, — тихо сказал Альберт Борисович.

— Господи! – Дэн слышал, что это была Изабелла, и слышал, что она встала. И только та, которую он хотел услышать больше всего на свете, не произнесла ни слова.

Он поднял голову. Незнакомая женщина плакала, шумно выдыхая воздух, но больше не смотрела на него.

— Ну что ж, раз теперь все в сборе, Ал, можно мне, наконец, вина, — сказала незнакомая женщина незнакомым голосом после того как успокоилась. И Альберт Борисович дёрнулся как от удара током, услышав такой вариант своего имени, но взял себя в руки и начал разливать по бокалам вино.

Дэн сел на диван напротив Арсения, а Арсений рядом с матерью. Они действительно были очень похожи, но сейчас он высматривал в ней не сходство с сыном, а черты той, которая теперь была внутри неё. Он их искал, и больше не находил. Он видел, что и Арсений, и Альберт Борисович были очень напряжены, и Дэн также как они не знал, как себя вести и как реагировать на происходящее. Более-менее держалась Изабелла, хоть и размазывала по щекам слезы и крутилась возле этого дивана как настоящая Белка в колесе, делая два шага туда, разворот и два шага обратно. Но по крайней мере она была естественной, все остальные сидели, словно проглотив что-то большое и несгибаемое.

— Господа, предлагаю выпить, — начала Анна Гард торжественно, но потом смутилась, — Господи, я даже не знаю, за что выпить-то!

И Дэн улыбнулся – это точно была Ева. Как бы она сейчас не выглядела, чьим бы голосом не говорила, он улавливал каждую её интонацию, и чувствовал, что голос её дрожит.

— Белка, да не суетись ты уже! Сядь! – сказала она властно. — Давайте просто выпьем!

И осушила бокал. Дэн сделал то же самое. И отец Арсения, ни слова ни говоря, снова наполнил бокалы. Дэн заметил, как дрожат у мужчины руки. После второго бокала, выпитого до дна в полной тишине, это становилось похожим на поминки, но никто не решался заговорить. Дэн смотрел в упор на Арсения, но тот старательно отворачивался, боясь встретится с ним глазами. Да, Дэн прекрасно понял, как он теперь к нему относится, и кривая усмешка невольно появилась у него на лице.

— Ну, раз уж мне сказали, что сегодня вечеринка в мою честь, — сказала Ева, пока Дэн на неё не смотрел, и незнакомая женщина, когда он поднял на неё глаза. — Тогда мне и говорить.

И она подняла очередной раз наполненный бокал.

— Нет, нет, не тост, — остановила она мужа, который тоже поднял бокал, собираясь её слушать. — Я поясню для тех, кто опоздал.

И она посмотрела на Дэна как на пустое место. И голос её был чистым как колокольчик и таким чужим.

— С помощью вот этого нехитрого приспособления. — Она положила на стол со стороны Дэна то, что до этого лежало рядом с ней на диване. Дэн осторожно протянул руку, чтобы рассмотреть предмет поближе, никто не возражал. А женщина тем временем продолжала:

— План был прост. Меня помещаем в тело Анны, потом идём в Замок Кер. Я возвращаю ей её тело, и она благополучно возвращается в нём обратно к семье, а я возвращаюсь в своё, если повезёт, а если нет – остаюсь там. По-моему, гениально, — она обращалась к Дэну.

— Кроме расчёта на свою феноменальную везучесть, — улыбнулся он.

— Да, с этим у меня были сомнения. Но, как говорится, где наша не пропадала, — улыбнулась она в ответ.

— Но ты сказала, план БЫЛ прост, — Изабелла редко упускала такие оговорки.

— Да, и планы немного изменились, — заявила Ева беззаботно.

— Ева, ты не можешь остаться в этом теле, — предупредил её Дэн.

— Да? Почему? А если мне здесь нравится, — игриво спросила она, но игривость её была неестественной.

— Ева, может, всё же будем придерживаться плана? – осторожно вмешался Арсений.

— Да, и, если Вы передумали, — сказал его отец, и видно было как невыносимо трудно ему на неё смотреть. — Давайте оставим всё как было. Вернём тело в барокамеру и больше не будем это рассматривать как возможность.

— Нет, — сказала она твёрдо, — мы никого никуда не будем возвращать. Это уже невозможно.

— Но почему? – раньше всех спросила Белка. — Ты не хочешь?

— Я же сказала – нет! – Сверкнула на неё глазами женщина. — Я ни не хочу! Я не могу!

И она произносила каждое слово раздельно и чётко, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений, что она действительно «не мо жет».

— И всё же мы желаем знать почему, — опрометчиво ответил Дэн, рискуя вызвать весь огонь на себя.

— Я даже рада, что это спросил именно ты, — засмеялась она зло. — Тебе, наверно, как никому привычно будет это слышать.

Она смотрела на него так, словно он выиграл в лотерею.

— Дорогой, я беременна! – сказала она и снова засмеялась, показывая оба ряда своих белоснежных зубов.

Если бы не звон разбившегося бокала, она бы так и смеялась Дэну в лицо, но повернувшись на звук, и увидев побелевшего мужа, перестала смеяться и бросилась к нему, оттолкнув со своего пути Изабеллу. И не замечая, что стоит в луже вина, не обращая внимание на хрустящие под ногами осколки, она расстёгивала верхнюю пуговицу рубашки, ослабляла галстук, тёрла виски и слегка похлопывала мужчину по щекам. Инстинкт врача в Дэне тоже сработал моментально, и он даже забыл, что совсем растерял всю свою уверенность Он стоял со спины Альберта Борисовича, контролируя происходящее, но стараясь и не мешать. И видел, что эта женщина, испугавшаяся сейчас за мужа, была Анна Гард, и только Анна Гард.

— Святая Либертина, Ал, — выдохнула она. — Как же ты меня напугал!

И она привычным движением прижала его голову к своей груди, но вдруг замерла и аккуратно отстранилась.

— Простите, Альберт Борисович, — сказала она. — Так вы не знали?

Отец Арсения с безжизненным выражением лица помотал головой.

— Наверно, месяца три, может четыре. Я правда, думала, что она вам сказала, —  сказала она о себе в третьем лице.

— Господи! – потрясённая Изабелла, невольно издавшая этой возглас и обратив на себя внимание окружавших, в смятении зажала рот рукой.

— Ева, ты не сможешь теперь перемещаться, — понял и пояснил её возглас не менее потрясённый Арсений.

— Совсем? – не поняла девушка.

— Пока, — не знала, как продолжить Изабелла, — Пока не родишь. Ну, или…

— Я не смогу покинуть это тело, — отрицательно закачала она головой. — Оно все силы потратило на то, чтобы сохранить этого ребёнка. Его нельзя поместить снова в спячку.

— Пожалуйста! – вдруг прорвало Альберта Борисовича. — Ева, умоляю Вас!

Он порывался встать в злополучную лужу вина на колени, но Изабелла ему не позволила.

— Умоляю Вас, Ева! – он заплакал. — Сохраните этого ребёнка!

— О, Боги Всемогущие! – закатила глаза женщина. — А я вам о чём тут целый час толкую? Я не могу пока, — и она показала на свой живот под свитером. — Пока не рожу.

Глава 26. Три жизни и двадцать три дня

            «Здравствуй, дорогая!

Моя сказка закончилась, и жизнь снова пошла своим чередом. Я снова хожу на свою скучную работу, а вечерами смотрю сериалы.

 Досмотрела на днях «Белый воротничок» и решила больше узнать о красавчике Ниле Кэффри, вернее о Мэтте Бомере, который его играл. И знаешь, что я узнала? Он — голубой! Страшное потрясение для меня. Послушай мой совет: никогда, слышишь, никогда не интересуйся актёрами! Вот нравится тебе персонаж — наслаждайся! И не надо ничего знать о личной жизни того, кто его играет. Я раньше всегда так делала и была счастлива, и вот изменила своему правилу и расплачиваюсь теперь. Ещё и фотографии посмотрела, где они со своим мужем целуются на пляже… меня тошнило. Он практически разбил мне сердце. Конечно, не так как тот парень чьё имя я теперь не называю, но всё же.

Помнишь, после того собеседования в компании, в которую тебя так и не взяли, и ты вообще перестала искать работу, мы поссорились. Конечно, помнишь! Да, мне тоже неприятно это вспоминать, и всё же, прости ещё раз — я только сейчас поняла, как я была не права. Тогда на высоте своего счастья мне казалось, ты не имеешь права отказываться от такого мужчины. Как ты его называла? Председатель международного комитета? Ха—ха! А потом видела его в новостях, и он оказался директором какого-то международного фонда. Разведённый и бездетный. Благотворительного фонда, если что.  Почти и не ошиблась. А ты подозревала его в жене, детях, куче любовниц и скрытых садомазохистских наклонностях))) Потому что ни один нормальный человек не поверит, что так бывает. Что это было: он сошёл со своей небесной аллеи и встречал тебя с букетом цветов возле подъезда просто потому, что ты ему понравилась.

Никто не поверит, ну, кроме разве что Золушки, Красотки (в виде Джулии Робертс) ну и меня, конечно. Потому что я тоже тогда оказалась в такой сказке. Я, замухрышка из 49 квартиры, и вдруг Он, и именно такой идеальный, именно Тот, Кого Я Всегда Ждала. И я поверила в своё счастье, а ты – нет. Ты не поверила и отказалась, сославшись на то, что в твоей жизни нет, просто нет ему места. И ты ничего не можешь менять и не хочешь, потому что потом слишком больно падать с такой высоты, и если своё сердце ты потом как-нибудь залепишь лейкопластырем и сможешь жить, то разбитое сердце своего сына, который с первой же встречи назвал его «папа» уже никак.

Конечно, сын маленький и просто ещё не понимает «папа», «дядя». Он забудет. Но как не смогла понять я, взрослая тётка, что сказки придумали люди, чтобы им не так тоскливо было жить. Я поверила, и моё сердце уже ничем не склеишь. И ты оказалась права, а я нет.

И мне стыдно, что, так увлёкшись своими новыми отношениями и друзьями, и чёрт знает, чем ещё, я наговорила тебе всяких гадостей и перестала писать. А потом, когда мне стало невыносимо плохо, ты оказалась единственной, кому я смогла поплакаться и ни разу не упрекнула меня за это. Спасибо тебе, что ты меня не бросила! Спасибо, что ты у меня есть!

И я, кстати, ещё поняла, что чтение в таких запущенных случаях как у меня — не помогает. Я раньше считала, что книжкой можно отвлечься от всего. Фиг! Компьютерными играми можно, даже лучше всего. Правда, там если нужных гаджетов нет – извини, сейчас такие требования у игрушек, твоя ипотека стоит дешевле. Поэтому таким бедным как я самое то – сериалы. Главное, чтобы не романтические. Детективные, фантастические, и чтобы кровища, кровища… Про кровищу шучу))) В-общем, кино помогает, а чтение книг нет. И хоть я совсем перестала читать, но, ты удивишься… я начала писать. Оказывается, писать – тоже помогает.

Отправляю тебе с этим письмом свои перлы. Не суди строго.)))

Целую крепко, твоя Репка.»

Ева прикрепила файл и нажала «отправить». Она не знала, как поделиться с Розой тем, что она на самом деле чувствует, не знала, как рассказать о том, с чем сейчас приходиться жить. Она решила рассказать всё как есть, только от лица выдуманной героини. Пусть считает, что это просто книжка, просто плод её фантазии и ничего больше.

Она подошла к окну. Какой чудесный вид! Заснеженный парк и замёрзшее озеро, украшенное к Новому Году разноцветными огнями. Она видела и горку, которая после выпавшего на прошлой неделе рекордного количества снега выросла так, что из неё можно было горнолыжную трассу сделать, а не просто спуск для санок ради забавы.

Прошло всего две недели после того как она нечаянно «забеременела» в теле Анны Гард. Решение жить в Замке Гард до того пока ребёнок родится казалось ей логичным. Она думала будет тяжелее, но оказалось всё не так уж плохо. Она легко освоилась в своём новом теле и физически, несмотря на свою беременность, чувствовала себя неплохо. Доктор поставил срок 12 недель, сейчас почти 14, значит, рожать ей в июне. Может быть она даже успеет родить до приезда мамы и вернётся в своё тело.

 Кстати, её тело тоже бегало где-то рядом. Эмму тоже пригласили жить в Замок и она, посоветовавшись с Евой, согласилась. Правда, сказала, что иногда будет уезжать в «свою» квартиру, чтобы она без неё не скучала. И её тело именно бегало, потому что Эмма была счастлива. Это была совсем не такая жизнь как в теле старушки, это было похоже на самую настоящую жизнь. Понимая, что это не навсегда, Эмма наслаждалась каждым мгновеньем и порхала как бабочка в отличие от Евы, которая по замку ползала, едва переставляя ноги.

Несмотря на то, что за телом Анны Гард тщательно следили, и у него была массажистка, парикмахер и маникюрша в одном лице – интимные стрижки ей удавались лучше, чем массаж, и мышцы сильно ослабели. Но Ева стала заниматься под руководством всё того же доктора и уже делала успехи — она поднималась по лестнице до своей комнаты на третьем этаже всего с шестью остановками.

С телом оказалось проще всего. Самым невыносимым было каждый день видеть влюблённые глаза отца Арсения. Конечно, он держал себя в руках, конечно, вёл себя исключительно нейтрально, но иногда, забывшись, смотрел на неё так, что мурашки – самое безобидное, что её беспокоило. Поэтому Ева перебралась в эту комнату на последнем этаже башни Парацельса, как её называли в Замке. В ней очень давно никто не жил, а может и вообще никто никогда не жил, но Еве именно это в ней и понравилось: её необжитость, её удалённость, а ещё этот вид из окна.

Две недели кроме обследований, занятий и приёмов пищи — два из которых ей приносили в комнату, и только к ужину она спускалась – она писала. Помогало ли ей это что-то переосмыслить – возможно, хотела ли она это заново пережить – просто не хотела забывать, но главное, она нашла способ как этим поделиться с подругой, и это радовало её больше всего. И тело Анны Гард, живущее материнским инстинктом к двум своим детям – уже взрослому и ещё не рождённому, давало ей прекрасную возможность не рвать больше свою душу и относиться ко всему философски, словно со стороны.

Она посмотрела на странный календарь – единственную вещь, которую она принесла сюда из своей прежней жизни. Вместо дней месяца, которые она заклеила, там были написанные от руки чёрные цифры, значение которых было понятно только Еве. Сегодня там стояла цифра 23. Двадцать три дня без Дэна. Всего двадцать три дня, а казалось, прошла целая жизнь. Даже несколько жизней: две из них – до Дэна и с Дэном, а теперь идёт третья – без него.

В тот день, когда она влезла в это тело, их оставили вдвоём, чтобы они поговорили. Они могли бы говорить вечно, ведь когда он был рядом, время до сих пор останавливалось, но разговор был коротким.

— Я думаю, мы не должны больше бегать друг от друга, — начала она, сидя напротив него всё на том же диване в гостиной.

— Я не бегал. Просто так сложились обстоятельства, — начал он, но вдруг осёкся, оставшись явно недовольным собой, и замолчал.

— Вот об этом я и говорю – обстоятельства или любые другие причины, в которых ты не виноват: так сложились звёзды, так упала карта, так было предсказано. Всё это больше не имеет значения, — она видела, как он поморщился, словно у него резко заболели все зубы, но не перебил, и Ева продолжила, — Тебе больше не надо передо мной оправдываться. Ты мне ничего не должен. Я освобождаю тебя от всех обязательств, что ты мне дал. И возвращаю тебе все те слова, что ты мне сказал.

— Ева, я не…, — он поднял голову, чтобы на неё посмотреть и тут же опустил её. Ева понимала. Даже голос её сейчас был чужим. А уж вести такой тяжёлый разговор, глядя в глаза незнакомой женщины, было просто невыносимо.

— Мы должны расстаться, Дэн. Вернее, мы уже расстались, только нужно принять это. И я не говорю, что это будет просто для нас обоих. Я понимаю, что ты тоже мучаешься, но я не смогу простить. Это всегда будет стоять между нами. Всегда. Разбитую чашку не склеишь, она навсегда останется разбитой чашкой. И между нами никогда не будет всё по-прежнему. Увы! И мне очень, очень жаль.

— Ева, прости меня, — он всё же посмотрел ей в глаза.

— Я простила тебя, Дэн. Теперь уже простила. Но я никогда не смогу забыть.

— Нет, — возразил он очень убедительно. — То, чего ты мне никогда не сможешь простить я никогда и не делал. Пусть даже я в этом признался, но я не знал, как по-другому поступить. И я прошу простить меня именно за это. За то, что не придумал ничего умнее. За боль, которую я тебе причинил. Но, я умоляю тебя, дай мне шанс. Я ещё не знаю, как, но я сумею найти способ всё исправить.

— Дэн, ты просишь меня простить тебя за то, что ты сказал правду? — усмехнулась Ева, — Простить, что не соврал?

— Нет, как раз наоборот, — и он снова поднял глаза, — Прости за то, что соврал.

Ева не понимала. Она слышала, что он говорит, но смысл его слов до неё не доходил. В любом случае, что толку оттягивать неизбежное. Понимала она его или нет, всё кончено.

— Это уже не важно, Дэн. Соврал ты или сказал правду. Не важно. Мы больше не вместе. И ты свободен, — сказала она спокойно.

Если бы она могла, то сейчас встала бы и ушла. Но она не могла даже положить ногу на ногу, настолько в тот день была слаба, поэтому ей пришлось закончить этот разговор почти грубо.

— Я больше ни о чём не хочу говорить. Пожалуйста, уходи!

— Хорошо, — сказал он, вставая. — Сегодня я уйду. Но я вернусь, когда мне будет что тебе сказать. Потому что я люблю тебя. И никогда не перестану тебя любить.

Он ушёл. Больше всего на свете ей хотелось крикнуть: «И я люблю тебя! И никогда не перестану тебя любить!» Но она не крикнула и не прошептала. И даже не заплакала. Что толку в этих слезах? Он ушёл, и мир снова опустел, стал безжизненным, блёклым и холодным.

Она почти ненавидела его за то, что он снова дал ей надежду. Но в этот раз Ева решила довериться разуму, а не чувствам.

Две недели она потратила на то, чтобы всё это написать для Розы. И теперь ждала от неё ответа. А ещё праздника. Потому что сегодня был Новый Год, и всех пригласили праздновать его в Замок Гард.

Ева не любила Новый год. Она вообще не любила праздники, потому что не умела веселиться, и считала себя настоящей занудой. Но, видимо, Анна Гард любила, потому что с самого утра она чувствовала сегодня это предвкушение праздника и волшебства.

Когда несколько дней назад дом только начали украшать, развесили гирлянды, венки из хвойных веток с красными лентами и яблоками, расставили праздничные свечи и установили по центру гостиной большую пушистую ёлку, настроение Евы привычно испортилось. И хоть Альберт Борисович и Арсений постоянно спрашивали её советов о том что и как сделать лучше, по-настоящему им помогала только Эмма. Ева одобрительно кивала головой, стараясь никого не обидеть, и всегда находила способ самоустраниться от этой суеты.

Но сегодня это ощущение праздника всё же проникло ей под кожу и ко второму завтраку, который обычно подавали к одиннадцати, она решила спуститься вниз.

Живот был ещё совсем маленьким, и, одевая свободную одежду Еве неплохо удавалось прятать его не только от любопытной прислуги, которой по случаю предстоящих хлопот в доме было видимо не видимо, но, главное, от мужа Анны Гард, который нет—нет, да поглядывал тайком в его направлении. Ева делала вид, что не замечает, и действительно старалась не замечать.

Завтрак накрыли в столовой, несмотря на то, что они с Арсением были там вдвоём — в любимой всеми кухне была такая суета, что Антонина Михайловна побоялась что их там затопчут. Горячие булочки, мало, джем, кофе — Ева обожала вторые завтраки. На первые подавали ненавистные ей каши или творог. И Арсений её полностью поддерживал, хотя, сказать по правде, он только ко второму и вставал. На своей работе в студии у отца он взял, как он называл это — творческий отпуск, и теперь спал до обеда, временами бесцельно шлялся по дому, временами отсутствовал.

 Ева не спрашивала где он бывал. Она замечала за собой, что с трудом могла с ним разговаривать как раньше, как с другом. То её одолевало невыносимое желание его потискать как котёнка, то в разговорах она незаметно переходила на поучительный тон, и Арсений, замечая это, непременно говорил: «Ну, мааам!» и смешно выпячивал губы. Смехом это обычно и заканчивалось, и в том, чтобы его обнять, погладить по голове или взъерошить его шелковистые волосы она тоже не могла себе отказать. И даже не чувствовала себя неловко. Это получалось у неё так естественно, а он реагировал так непосредственно, что даже строгая Изабелла не возражала.

Алиенора поправилась, Изабелла вышла на свою работу в Замок Кер и от неё все узнали, что настоящая Анна Гард в лазарете, возможно, в коме, и врачи понятия не имели, как это могло произойти.

Дерево отцвело и покрылось сизыми кожистыми листьями, от чего теперь смотрится сине-голубым.

Дедушка попросил у мамы прощения, и она его простила. Изабелла понятия не имела как они разговаривали, но сегодня был первый раз, когда бабушка согласилась взять её на свидание с мамой. Так что для Изабеллы сегодня тоже был и волнующий и праздничный день, и они с Арсением ждали её возвращения с минуты на минуту.

— С добрым утром! – сказала Ева ещё полусонному Арсению, — Если оно, конечно, доброе.

— Конечно, доброе, — вяло отозвался он, подперев щеку рукой, закрывая глаза и демонстрируя, что на самом деле он ещё не проснулся.

Ева покачала головой, глядя на художественный беспорядок на его голове, но Арсений с Изабеллой уже перешли на тот уровень отношений, когда на такие мелочи не обращают внимания. По крайней мере, Арсений точно перешёл. И хоть Ева ни разу не видела, чтобы Изабелла оставалась ночевать в Замке, каким-то, видимо, материнским чутьём она чувствовала, что девушка провела с ним в постели уже не одну ночь. Правда, не сегодняшнюю: красные глаза, сонный вид, примятые подушкой с одной стороны волосы — играл или сидел всю ночь в интернете. И толком не выспавшись, встал в такую рань именно ради неё, своей девушки.

Ева уже доела булочку, когда Антонина Михайловна принесла Арсению свой фирменный кофе, чтобы он взбодрился.

— Святая Либертина! – это словосочетание из лексикона Анны Гард тоже прочно к ней прилипло, — Как же ты собираешься отмечать Новый Год, если без кофе проснуться не можешь?

— Ну, к тому времени как раз и проснусь, — ответил он после того как опрокинул в себя кофе. — А вообще я надеялся, что мне удастся до вечера вздремнуть.

 — При таком-то количестве народа? – покачала головой Ева. — Ты видел список гостей? Тридцать шесть человек!

— И я знаю из них меньше половины, — отозвался Арсений. — Но ты в курсе, что тебе тоже не отсидеться в сторонке? Отец собирается представить тебя как свою воскресшую жену.

— Ты шутишь что ли? – не поверила ему Ева.

— А как ты думаешь он будет объяснять твоё сходство с женщиной на портрете? – заставил её занервничать сын.

— Золотко моё, а как он объяснит моё чудесное воскрешение? – не показывая вида, что испугалась, спросила она, — И, кстати, портрет убрали ещё вчера. Теперь там шикарный натюрморт с бокалом шампанского, который твой отец нарисовал к твоему шестнадцатилетию. И там только виноград и персики – единственные фрукты, которые ты любишь. И шампанское, которое тебе первый раз в свой день рождения и налили.

— Чёрт! А я думал ты дальше столовой не ходишь, — улыбнулся он. — И чёрт! Чёрт! Чёрт! Ты слишком много обо мне знаешь!

— Ну, технически я твоя мать, — улыбнулась Ева. — Так что там с моей ролью на празднике?

— Ну, тебя представят, как дальнюю родственницу, — ответил он и потянулся за круассаном.

— Понимаю, — кивнула Ева и снова улыбнулась. — Видимо, бедную дальнюю родственницу?

— И ещё не совсем здоровую, — он с невинным лицом откусил французское хлебобулочное изделие больше чем наполовину и даже не поморщился.

Ева облегчённо выдохнула к нескрываемой радости Арсения. И когда только этот стервец уже научился пить её кровь?

Ева твёрдо решила, что на банкете присутствовать не будет, и вообще не хотела спускаться. Но когда вчера Альберт Борисович показывал ей список гостей, она обнаружила в нём фамилию Дэна, и Майеров там было пятеро – вся их семья вместе с бабушкой — и решила пойти. И вдруг она поняла причину своего приподнятого с утра настроения. Совсем не характер Анны Гард был тому виной, а Дэн. Дэн, которого она снова сегодня увидит.

Антонина Михайловна сказала, что первые гости прибудут уже через час, и Ева так хотела, чтобы это были Майеры, что хотела немедленно бежать переодеваться. Но тут появилась Изабелла.

— Боже, — упала она на стул рядом с Арсением и получила он него приветственный поцелуй в щеку. — Я перед своим первым выходом после инициации так не волновалась, — поделилась она.

— Как прошло? – спросила Ева, допивая свой чай.

— Сначала было тяжело. Я сидела как на иголках, да и мама тоже волновалась. А бабушка злилась.

— На что? – удивилась Ева.

— Не знаю. Такой уж у неё характер. Она всегда злится, когда нервничает, — пожала плечами Белка, и обратилась к стоящей в кухне Антонине Михайловне: — А можно мне тоже кофе?

Та утвердительно кивнула и вышла.

— Всю ночь не спала! Всё думала, думала. Что я ей скажу? Как себя вести? Она же немая, а значит, говорить придётся только мне. А я, когда волнуюсь, не могу из себя ни слова выдавить, — делилась девушка.

— Да ты и без посторонних не особо разговорчивая, — улыбнулся ей Арсений.

— Зато ты обычно болтаешь за двоих, — состроила она ему в ответ ехидную мордочку и показалась Еве похожей на настоящую белку.

— И как она тебе? – спросила Ева, имея в виду её мать.

— Юная, совсем почти девчонка, — вздохнула Изабелла. — Это так странно, когда твоя мать моложе тебя. Это так… противоестественно, — она поморщилась, видимо, ей не легко было это признать.

— Да, я тоже чувствую себя странно, осознавая, что у меня такой взрослый сын, — и она посмотрела на Арсения, который пытался слушать, подперев голову рукой.

— Ты по крайней мере его старше. Пусть ненамного, лет на пять, но старше, — возразила девушка. — А она моложе меня на четыре года.

— Зато, когда её наказание закончится, у неё впереди будет целая жизнь, — оптимистично заявила Ева.

— Да, без семьи, без давно умерших детей, без друзей, — напомнил Арсений.

— Ну и пусть! Она родит себе новых, — не сдавалась Ева.

— Ты так думаешь, потому что ты сама беременная, — предположил он.

— Нет, я тоже об этом подумала, — вмешалась Белка, — и мне тоже кажется, что это хорошо, что через сто лет нас никого уже не будет. Ей не придётся ни за кого переживать как сейчас.

— А сейчас она переживает? – удивился Арсений.

— Конечно! За тебя, за меня, за бабушку, за деда. Представляете, они теперь каждый день видятся! – счастливо улыбнулась Изабелла.

— За меня? – переспросил Арсений.

— Да, за тебя. Я ей всё про тебя рассказала, — ответила Белка, благодарно кивая и принимая из рук экономки чашку кофе. — Сначала говорила одна бабушка, а мы обе сидели, молчали, и натянуто так улыбались друг другу. Бабушка рассказывала всякую ерунду. Про коммунальные услуги, соседей по дому, которых мама почему-то должна была помнить, хотя они и в её детстве мало с ними общались.

— Ну, не удивительно, — при такой-то доброжелательной соседке как твоя бабушка, — вставил Арсений.

— Да, — согласилась с ним Изабелла, намазывая масло на свежую горячую булочку, что принесла заботливая Антонина Михайловна вместе с кофе. — А потом бабушка ушла, и нам даже не хватило времени, чтобы обо всём поговорить.

— Правда? – удивилась Ева, бессовестным образом забирая у неё второй свежий круассан.

— Да. И без бабушки она оказалась такой милой и улыбчивой, и слушала меня так внимательно, и пусть ничего не могла сказать мне в ответ, но зато она познакомила меня с тобой. — и она выразительно посмотрела на Еву.

— Со мной? – Ева показала на себя рукой.

— С моей мамой, ты хотела сказать? – поправил Арсений.

— Да, с твоей мамой, и с ней, — и она тоже показала рукой на Еву, и улыбнулась, — Она очень на тебя похожа. Только спит. Вот как ты раньше, когда выходила из своего тела.

— А до этого ты её не видела? Там в Замке Кер? — Ева выжимала из пустой кружки остатки жидкости, чтобы запить рогалик.

— Господи, давай я налью, — Арсений встал и протянул руку к её пустой чашке.

— Благодарю, — сказала Ева с набитым ртом, и когда он вышел, заговорчески тихо спросила, — Ну, как, как она тебе?

— Она классная, Ев! Я бы с ней дружила! И она совсем не похожа на меня. Я серьёзная, нудная. Она весёлая и какая-то озорная. Она так забавно передразнивала твоего друга, ну, то есть друга Анны Гард. Такой важный лысоватый горбун. Я даже по губам поняла, что его зовут Тео, — понизив голос, рассказывала Изабелла, — Теодор, наверно.

— Теофраст, — поправила её Ева и сама себе удивилась, — И я понятия не имею, откуда это знаю.

— Теофраст Ренодо? – занося чай, спросил Арсений, смешно вытягивая губы и делая ударение на последний слог фамилии.

— Это ещё кто? – удивилась Ева.

— Французский врач, издатель и родоначальник современной журналистики, — пояснял Арсений, усаживаясь на своё место, — С 1926 года во Франции до сих пор вручают премию Ренодо за литературные заслуги как дополнение к Гонкуровской. Давид Фонкинос? Дельфина де Виган? Неужели ни о чём вам не говорит?

— Мне точно ни о чём, — улыбнулась Ева. — у меня же нет Лулу.

— Изабелла, Эмманюэль Каррер, его-то ты точно должна знать, — не унимался Арсений.

— Эммануэль, та—да—та—там, — пропела ему в ответ Изабелла известный мотив.

— Стыдись! Он написал роман-биографию о русском писателе и диссиденте Эдуарде Лимонове. За что, кстати, и получил эту премию Ренодо, — пояснял Арсений.

— И ты ещё называешь себя нудной? – наклонившись через стол, шёпотом спросила её Ева, косясь на Арсения.

— Ой, ой, ой! – передразнил её Арсений, — И этого, кстати, нет в Лулу. Наши французские сородичи заполняют свои страницы в её памяти на редкость неаккуратно. Но, в общем, я понял. Так что это за таинственный Теофраст?

— Парацельс, конечно! – развела руками Ева. — Арсений, будь проще!

— Проще? – вскинул брови Арсений, и посмотрел на Изабеллу. — Просто ты — неповторимая сложность простоты.

— Да, чего только люди не наплетут – подумал Интернет, — ответила Изабелла, после встречи с мамой и еды у неё явно было замечательное настроение, — А это в Лулу есть!  Это афоризмы Павла Шарпп! Я знаю, я знаю, ля—ля—ля!

— О, пошла я отсюда! – сказал Ева, вставая. — И кстати, он терпеть не может, когда я называю его Теофраст.

Она остановилась, удивлённо посмотрела на стул, с которого только что встала, словно это не она сказала, а кто-то, кто остался сидеть на её стуле. Потом посмотрела на Изабеллу.

— А твою маму, случайно, не сестра Беата зовут?

— Её зовут Кира, — ответила Изабелла, задумавшись, — но сейчас она да, сестра Беата.

— Значит, я видела твою маму, — беспечно заявила Ева, уходя. — Она, правда, классная!

Глава 27. Невидимка

По случаю пышного приёма Еве заказали два платья, и от обоих она была не в восторге. Первое было так называемым, домашним, потому что в нём ей рекомендовали ходить по украшенному дому до вечера. В меру нарядное, но дневное. И Ева по привычке хотела выбрать что-нибудь в синеву, но портниха вежливо намекнула, что под цвет её глаз лучше подобрать что-нибудь зелёное. Мягкая уютная ткань приглушенных цветов мяты и шалфея понравилась ей больше остальных, и платье тут же было названо «лекарственным». Второе было более нарядным, вечерним, изумрудным, но каким-то плюшевым. И даже на примерках она чувствовала себя в нём как Скарлетт О’Хара в платье из бархатной портьеры. Его Ева окрестила «занавеска».

В «лекарственном» платье ей пришлось перетерпеть одну из самых неприятных за день встреч – встречу с родителями Анны Гард. Альберт Борисович честно её об этом заранее предупредил и обещал сделать всё возможное, чтобы формальности (вот так называли они встречу дочери с родителями) были улажены как можно быстрее и безболезненнее. К сожалению, это и были те самые гости, что прибывали первыми.

— Надо было выбирать валериану с пустырником, — пошутил Арсений, имея в виду лекарственность платья, стоя рядом с Евой в гостиной, встречая прибывших гостей и нервничая при этом даже больше неё.

— Ты-то чего дёргаешься? – спросила его Ева, удивляясь своему невозмутимому спокойствию.

— Не знаю, — пожал плечами парень. — Дед тот ещё ничего, хотя между нами, просто тряпка-тряпкой, а вот бабка с детства нагоняет на меня какую-то жуть. Не могу сказать, что я её боюсь, но как бы опасаюсь.

Он отбивал по полу нервный ритм одной ногой, и Ева, покосившись на эту чечётку, тихо спросила:

— Ты может, просто в туалет хочешь? Сбегай, пока не поздно. Дальше может быть ещё хуже.

Он глянул на неё недобро, но промолчал, и отбивать свою нервную дробь не прекратил.

Ей объяснили, как надо стоять и как поклониться и что сказать, чтобы всё это понравилось бабушке, но Еве было всё равно, а её тело всё это знало и так, и не собиралось делать.

— Елизавета Витольдовна, — отец Арсения был безупречно вежлив и обходителен, — Алексей Сигизмундович!

— Ну, мы же не будем делать вид, что эта самозванка моя дочь, — смерила её презрительным взглядом женщина, которую язык не повернулся бы назвать бабушкой. В строгом костюме, жёсткая как накрахмаленный воротник, она подошла так близко, что Ева чувствовала горечь её пряных духов, и различала едва слышный свист, который издавали её раздувающиеся тонкие ноздри. Ни дать, ни взять – кобыла старая, но породистая. И подтверждая Евино наблюдение, старуха гордо тряхнула головой и перевела свой взгляд на Арсения. Снова тряхнула головой. И из короткой, уложенной мягкой волной причёски на это её подёргивание не выбился ни один волосок.

— И твоя рыжая замухрышка тоже сегодня будет? Или ты взялся, наконец, за ум и избавился от неё?

— И ты, бабушка, тоже здравствуй! – улыбнулся в ответ на её выпад внук, и Ева им невольно загордилась. Её мать уже прошла мимо, не удостоив его ни одним лишним взглядом, и не только не ждала, но даже и не допускала возможности, что он даст ответ на её вопрос.

— Да, Изабелла будет. Будет на празднике, будет с нами, и будет моей женой.

Бабка дёрнулась, словно по ней пробежал паук, и обратила свой гнев на зятя.

— Я знала, что ты не сможешь научить его ничему. Ни хорошим манерам, ни уважению к своему происхождению, ни почтению к старшим.

Она прошипела ему это в лицо как гремучая змея, но он в ответ только улыбнулся. И поднял на Еву полный тепла и сочувствия взгляд. Но Еве не требовалось сочувствие, она улыбнулась мужу лукаво и ободряюще. Пусть эта беззубая кобра шипит, сколько хочет, они сделали всё ей вопреки, потому она так и бесится до сих пор. И они были счастливы, и они будут счастливы, и сейчас как никогда они к этому близки.

И Ева не успела ещё прийти в себя, после мощного потока счастья, что излучала сейчас Анна Гард, когда мягкие губы полноватого благообразного дядьки чмокнули её в щёку. И его большие руки сгребли её в свои объятья, и он был нескрываемо рад прижать её к себе.

— Папа, — прошептала она еле слышно, и глаза её наполнились слезами. Она любила своего мягкотелого отца, несмотря ни на что. И в его тёплых родных руках было так уютно.

— Рад тебя видеть, карасик! – сказал он ей в самое ухо.

— И я тебя, старый пират! – ответила она и отпустила его. И заметила, что глаза его тоже блестели.

Он прошёл дальше и обнял внука, а потом крепко пожал руку зятю. И Ева думала, что самой трудной будет встреча с матерью, но увидеть отца оказалось трудней. Потому что с ним не хотелось расставаться, и долго ещё она провожала взглядом его широкую спину, пока он ходил за женой, дававшей указания прислуге.

— Всё. Мы свободны! – сказал Арсений матери, когда Альберт Борисович повёл тёщу в кухню.

— Отлично! – легко согласилась Ева. Всё же инстинкт самосохранения подсказывал ей держаться от своей мамаши подальше, и она с удовольствием вернулась к себе.

Оказалось, сегодня в своей башне сидеть не хотелось. Роза ещё не вышла на связь, и сидеть одной было скучно. Тем более, когда там внизу кипит жизнь, идут приготовления, приезжают всё новые и новые гости. И хотя Арсений подсказал ей перед уходом, что теперь это «лекарственное» платье уже можно снять, труды портнихи было жалко – она так тщательно подогнала его по фигуре, и так старалась, чтобы не был виден её слегка округлившийся живот. Пусть будет, решила Ева и поторопилась снова вниз, боясь признаться себе, что боится пропустить появление одного единственного человека из всей этой толпы.

Чтобы скоротать время, она ходила вокруг огромной пушистой ели, установленной в центре полукруглого эркера, и рассматривала яркие игрушки, развешенные на ней. Ель была искусственная, но всё равно пахла хвоей, детством и подарками. Игрушки были разномастные, и чувствовалось, что собирались годами. Все они были из разных эпох, и это давало ощущение дома. Они с мамой тоже наряжали ёлку всем, что у них скопилось за годы в «новогоднем сундуке» – ватными редисками, бумажными грушами, Чипполинами на прищепках, и, конечно, хрупким стеклянными шарами. И с каждым годом шаров становилось всё меньше и меньше. Здесь тоже такие были. Она отражалась в них как зелёное пятно с большой головой и её это веселило.

А гости всё прибывали. Приехали Алиенора с Изабеллой. Белка — в тёплом лыжном костюме и с собственными коньками. Отлично, скоро все желающие пойдут на каток. В прошлый раз Дэн не разрешил Еве кататься, она подумала, в этот раз ей снова нужно было получить разрешение, только теперь у «мужа», хотя вряд ли Альберт Борисович будет возражать. И вспомнив про свои до сих пор трясущиеся на лестнице ноги, Ева загодя отказалась от этой идеи.

Из своей комнаты, а может, откуда и покруче, появилось в гостиной и Евино тело. Ева не чувствовала его больше и уже не могла контролировать, поэтому Эмма отрывалась во всю. Они вежливо раскланялись с Алиенорой, для приличия обнялись с Изабеллой и явно собрались на улицу. Эмма тоже была в спортивной одежде, и никакая Свекровь Витольдовна не могла запретить ей так ходить.

— Е… Анна! – подбежала к ней Изабелла, — Ты с нами?

— Нет, Бэл, — ответила ей Ева, — а то могу не продержаться до вечера.

— Так иди приляг, присядь, чего ты на ногах-то? – посоветовала ей подруга.

— Да, сейчас, — ответила ей Ева, только дождусь…

Но Белка убежала, не дослушав. Они умудрились прихватить с собой Арсения, выспаться сегодня которому, видно, была не судьба.

А Ева села на диван, выбрав место лицом к входу, и поняла, что волнуется. Волнуется и ждёт. И как бы она не пыталась об этом не думать, пора было честно себе признаться кого именно. Того, Кого Всегда Она Ждала. Его и только его.

И Майеры приехали. На машине, как все нормальные люди. Они зашли со стороны гаража. И Ева ожидала увидеть их радостные и возбуждённые предвкушением праздника лица. Но искренне обрадовалась открывавшемуся от входа великолепию только бабушка. София улыбалась натянуто, Герман Борисович приветливо улыбнулся только отцу Арсения, а потом улыбка с его лица тоже сползла, Алька была серьёзной, и глядя на её напряжённое лицо, Ева почувствовала себя снова в больнице. Ощущение беды стало острым и навязчивым. Где, черт побери, Дэн? И почему у них у всех такие мрачные лица? Ева вытянула шею, чтобы лучше видеть их из-за мельтешащих гостей, и готова была уже сорваться с места, когда он, наконец, появился.

И ощущение беды прорвало как плотину. Его стиснутые зубы и играющие желваки, и хмурый колючий взгляд. Он бегло окинул зал, не увидел знакомых лиц и снова повернулся к входу, туда, куда уже недобро смотрела София. А из-за поворота стены высоко держа голову и едва заметно улыбаясь, выплыла Виктория. Она подошла к Дэну и по-хозяйски положила на него руку. И на этой руке, затмевая блеск новогодней мишуры, сверкало кольцо, одетое на безымянный палец. Она царственно осмотрела зал, и Ева точно знала, кого она сейчас хотела видеть. Но не увидела — Эмма ушла на каток — сделала лицо проще, и начала любезничать с отцом Арсения.

Ева встала и глубоко вздохнув, пошла им навстречу.

 Анна Гард была очень красивой женщиной. Её невозможно было не заметить, сколько бы народа вокруг не сновало, а эти долгожданные гости всё ещё стояли на возвышении. И Вики её заметила. Удивилась, изумилась, восхитилась, оценила и искренне заинтересовалась.

— Позвольте представить, — обратился к ней Альберт Борисович, — Анна Ямпольская, родственница моей жены.

— Очень приятно, — демократично и так по-западному протянула ей руку Виктория. А может просто не удержалась продемонстрировать кольцо. Ева не разбиралась в бриллиантах, но свет от него резал ей глаза.

— Виктория Шейн, — повернулся к ней Альберт Борисович и на секунду замешкавшись, продолжил с каменным лицом, — Как мне только что сказали, невеста Даниэля.

— Очень приятно, — с невозмутимым лицом пожала её по-прежнему холодную куриную лапку Ева. Виктория искренне ей улыбнулась. Анна Гард ей нравилась, и Ева не возражала.

— Даниэль, — продолжал перечислять её муж гостей, — Герман, София, Альбертина.

— А вон та любознательная старушка, что уже чем-то угощается со стола, — показала София за спину Евы и приветливо улыбнулась, — моя мать, Алевтина Александровна. Но не будем её отвлекать.

И она махнула рукой, давая понять, что не стоит из-за неё беспокоиться. И Ева так была рада видеть Софию, что улыбнулась, наверно, слишком широко.

И все они стали спускаться к остальным гостям. И Виктория отпустила руку Дэна и пошла, видимо, искать по залу Еву. А Дэн остался стоять.

Ева со всей силы старалась не смотреть в ту сторону, но ничего не замечала вокруг, кроме носков его ботинок и отглаженных стрелок на его брюках, которые были от неё в двух шагах. И эти ботинки сделали два шага и оказались прямо рядом с её изящными лодочками.

— Ева!

Она подняла на него глаза. Почему нельзя моментально умереть? Лопнуть бы сейчас как радужный воздушный пузырь и оставить от себя только мелкие брызги на его лакированной обуви. Почему нужно умирать снова и снова, каждый раз глядя в его грустные глаза? И почему, зачем они такие грустные?

— Это ничего не значит, — сказал он. — Слышишь, ничего! Просто так надо.

Она слышала. Язык её прилип к нёбу, и ей ни за что на свете его не оторвать.

— Ты ничего не должен объяснять, — это не она, это кто-то другой, спокойный и равнодушный, говорит за неё то, чего она не думает. — Ты можешь делать что хочешь. Это твоя жизнь, Дэн.

— Дэни, а где все? – услышала Ева за своей спиной чистый и звонкий голос Вики. — Где Арсений, Изабелла?

— Они на катке, Виктория, — повернулась к ней Ева, очаровательно улыбаясь.

— Боже, Дэн, ну, конечно! Пойдём немедленно! Ты обещал! Обещал, что пойдёшь со мной кататься, — капризно обратилась Вики к жениху.

— Да, конечно! – сказал он спокойно и улыбнулся ей для приличия. — Только надо попросить у Антонины Михайловны коньки.

— Так попроси! – не понимая, почему он до сих пор стоит, развела руками Виктория.

— Не беспокойтесь, — обратилась Ева к Дэну, и дружески погладила его по плечу, — Я сейчас скажу ей, и она к вам подойдёт.

И Ева сбежала по ступенькам и стремительно направилась в сторону кухни. Она не понимала куда идёт. Она чувствовала только тепло его тела и упругую мышцу, непроизвольно дёрнувшуюся под её тонкими пальцами. Она перехватила руку за запястье, словно эту прикоснувшуюся к нему кисть только что парализовало. Она готова была её отрубить, чтобы она не чувствовала, чтобы она не помнила это.

— Ударилась? – озабоченно уставилась экономка на неестественно зажатую Евой конечность.

— Нет, нет, всё хорошо, — опомнилась Ева. — Там ваша помощь нужна с коньками.

Ей хватило силы всё спокойно объяснить, пересечь зал, подняться в свою комнату, закрыть на замок дверь, а потом только она позволила себе заплакать. Горько и безутешно. Она любила эту удалённую башню за то, что в ней можно было сколько угодно плакать.

— Господи, сколько же можно надо мной издеваться! – сказала она вслух, всхлипывая лёжа ничком на кровати. И жалость к себе душила её. Куда делось её хладнокровие? И равнодушие? И душевный покой? Почему тело Анны Гард не подавляет эту боль? Впрочем, её тело тоже подчинилось Эмме.

— Эмма! Господи! Каток!  – Ева вскочила так резко, что у неё закружилась голова.

Эта пиявка искала Еву, чтобы раздавить, унизить, посмеяться ей в лицо, хвастаясь своим кольцом, а там ведь ничего не подозревающая Эмма.

— Нашла время разводить сопли, — ворчала она вслух, переодеваясь в брюки.

Только бы успеть туда прибежать раньше них!

Но она не успела. На расчищенную дорожку направо от Замка, ведущую прямиком к катку, она повернула, когда Дэн уже сел помогать Виктории надевать коньки. Но Ева была так слаба! Она не могла идти быстро, она с трудом переставляла ноги, поминутно останавливаясь, чтобы перевести дыхание и унять колющую боль в правом боку. Кое-как добредя до крайней скамейки, она чувствовала себя так, словно пробежала десять километров по пересечённой местности.

К счастью, её увидел Арсений.

— Боги всемогущие, мама! – крикнул он слишком громко и, увидев, как вскинулась в его сторону голова Виктории со своей лавочки, добавил: — Дорогая. Мама дорогая!

Виктория, радостно ему улыбнулась и помахала рукой. Он небрежно кивнул в ответ. В след за ним с катка в их сторону шли Изабелла и Эмма. И Виктория нетерпеливо заёрзала на месте, подгоняя шнуровавшего коньки Дэна, видя, что Ева идёт сюда.

Девчонки подошли быстрее, и они встали лицом к Еве и Арсению, и спиной к Виктории и Дэну. Ева поняла, что Изабелла, встревоженная озабоченным лицом Арсения, остальных на этом катке и не заметила. А Эмма и знать не знала, как выглядит Вики.

— Ты прогуляться решила, что ли? – обратилась Белка к Еве, и, судя по её нахмуренным бровям, как мать Арсения Ева выглядела сейчас не очень.

— Белка, там Вики, и они, — начала говорить Ева, показывая пальцем, но закончить не успела.

— Прииивеееет! – выскочила из-за их спин как простуда на губе Виктория.

— Привет! – дежурно улыбнулась ей Белка, а Эмма только кивнула головой, беспокойно оглядываясь на их натянутые лица и ничего не понимая.

Дэн, идущий следом за Вики затормозил, увидев Еву. Настоящую Еву. И Ева в теле Анны Гард невольно проследила за его взглядом. Взглядом полным любви и отчаяния. И только мгновенье спустя, осознав, что это не она, он отвёл взгляд и подошёл, стараясь ни на кого не смотреть.

— Привет! – поздоровался он сдержанно, не обращаясь ни к кому конкретно, но только Арсений кивнул ему в ответ.

— А у нас новости, — заявила Виктория, оглядывая всех торжествующим взглядом, — Дэн сделал мне предложение.

И она вытащила из-за спины руку с кольцом и предъявила её Эмме в лицо. Эмма едва заметно отстранилась и с любопытством уставилась на сверкающий на солнце крупный прозрачный камень.

— Поздравляю! – равнодушно кивнула она. Но Вики так и не убирала свою руку, поэтому из вежливости Эмма взяла её аккуратно за пальцы и наклонила туда-сюда, наблюдая, как камень играет на свету. — Очень красивое кольцо!

Она отпустила руку Виктории и отошла от странной девушки.

Ева смотрела, как усиленно отворачивался от всей этой сцены в сторону Дэн. Она повернулась к Арсению, он делал то же самое, заинтересованно осматривая окрестности, с другой стороны.

— Поздравляю, красивое кольцо и всё? – с вызовом обратилась Вики к Эмме. — Это всё, что ты можешь мне сказать?

Эмма растерянно хлопала глазами и молчала, не зная, как ей реагировать, но на помощь к ней пришла Изабелла.

— А что ты хочешь услышать? – рявкнула она. — Сдохни, тварь? Подавись своим кольцом и сдохни?

Она подошла к ней вплотную и её янтарные глаза метали такие молнии — Зевс бы позавидовал.

— Ну, зачем же так грубо? – фыркнула Виктория. — Я, между прочим, никого не оскорбляла. И насильно никого не заставляла.

И Дэн улыбнулся и укоризненно покачал головой при её словах, но заметила это только Ева.

— Тогда сдохните оба! – гневалась девушка. — Ненавижу вас обоих. И презираю!

— Ой, кто бы говорил! – сморщилась Виктория. — Жалкая самоубийца? Пойдём Дэни, что с ними разговаривать, — повернулась она к Дэну. — Хоть покатаемся!

— А ты, — она уже развернулась на выход, но вернулась и обратилась к Эмме. — Признай, я всё же победила!

— А кто-то с тобой соревновался? – не выдержала Ева, но Вики её не слышала. Она потянула Дэна за собой за руку, неустойчиво раскачиваясь на лезвиях коньков.

— Я сейчас, — коротко ответил ей Дэн, снимая её руку, и она, наконец, отстала и неуклюже поплелась в сторону льда.

— Изабелла, — обратился Дэн к девушке, повернувшись к ней всем телом. — Хоть ты поверь мне!  Просто так надо. Понимаешь, надо! Как бы оно не выглядело и чем тебе не казалось. Я не мог поступить иначе. Просто не мог!

Ева не видела его лица, когда он разговаривал с Изабеллой. И он развернулся к Еве спиной, когда пошёл вслед за своей невестой. Но потрясённое лицо Изабеллы и застывший взгляд, которым она провожала его спину, были такими выразительными, словно Дэн сказал девушке больше, чем все слышали. Изабелла с сомнением посмотрела на Еву.

— Ладно, Бэл, Эмма, переобуваемся и пошли, — сказал Арсений, и пошёл за оставленной обувью.

— Идите! Я догоню! – крикнула им Белка, а сама также как и все, на коньках по асфальту неуклюже пошла вслед за Дэном.

Ева ни за что не хотела уходить. Она хотела дождаться, чем закончится их разговор. Она видела, как они напряжённо о чём-то спорят на кромке льда. Но Эмма так быстро переобулась, и Арсений сказал, что понесёт Еву на руках, если она не встанет, поэтому пришлось подчиниться.

Быть человеком, которого никто не знает, было также интересно, как быть невидимкой.

После прогулки по свежему воздуху и закусок, которые Арсений таскал Еве с фкршетных столов как самка голодному птенцу — хотя по идее должно было быть наоборот, ведь она была его мать — Еву сморила усталость, и ей тяжело было даже просто встать, не то, что подниматься в свою комнату. К сожалению, все комнаты пониже были заняты приехавшими гостями, и Арсений мог предложить Еве только свою, но она отказалась, сославшись на то, что и на этом диване на неё никто не обратит внимания, если она прикорнёт. И она действительно закрыла глаза и откинулась на мягкие подушки, когда из полусна её вывел неожиданный разговор.

— Я ничего не понимаю. Ничего, — сказала пожилая женщина, и Ева почувствовала, как прогнулся диван, когда она села рядом. — От нас же старых вечно все отмахиваются. Мама, не лезь не в своё дело! Мама, ты ничего не понимаешь! А как же я пойму, если всё от меня скрывать?

— Это да, чем старше мы становимся, тем меньше с нами считаются, — этот голос с дивана напротив Ева знала. Она приоткрыла один глаз. Алиенора, в своём безупречном стиле английской королевы, сидела, держа в руках небольшую тарелку с закусками.

Женщина, что сидела рядом с Евой, была мамой Софии. Она держала в руках бокал с рубиновой жидкостью.

— Ведь вижу, страдает мальчик! Пусть ничего не объясняют, но я же вижу! Если до этого была у него девушка и ему словно крылья приделали, так он был счастлив. Порхал как мотылёк, душа радовалась, на него глядя. А сейчас что? Ходит угрюмый, мрачный, злой. Зато предложение ей сделал. Зачем сделал? Я же вижу, не любит он её. Прямо передёргивается, как на неё посмотрит. Она так-то с лица приятная, ничего не скажу, даром что азур, но вот душа у неё гнилая, ой, гнилая, — выдала женщинам одним залпом и потом только сделала паузу, чтобы отхлебнуть вина.

— И её родители согласились на этот брак? Ведь азуры на чужих никогда не женятся, — недоумевала Алиенора.

— Да она, по всему видно, такая самовольная девица, вряд ли и спрашивалась. Я про мать не знаю, а отец с моим сыном вместе работает. Вряд ли он что ей поперёк скажет, болезненная она была с детства. Вот и разбаловали, — продолжала бабушка Дэна.

— Это ж чем таким она болела? Уж не бирюзовой ли чумой? – спросила Алиенора.

— Ей самой, чумой.

— Так зачем же он на чумной женится? – Алиенора удивилась. — Ладно, если любовь. Но здесь вообще просто придурь какая-то. Не любит, больная, азур.

— Любовь у него с той предыдущей девушкой была, с Евой. Он же ей тоже предложение делал. Оно не моё дело, но слышала, как отговаривал его отец. Сын, подумай! Не торопись! Но тот прямо кричал в ответ: Я люблю её! Люблю! Мне никто кроме неё не нужен! Ну, отец и не стал настаивать. Да и возраст то уже не маленький – двадцать пять лет скоро, — она снова замолчала, чтобы отхлебнуть вина. Ева боялась пошевелиться. — И вот она тебе — любовь! Месяца не прошло, он уже другую под венец собрался вести.

— Да, не чисто тут что-то, — согласилась Алиенора. — А как вы сказали, первую его девушку как звали? Элла?

— Ева, — поправила её женщина.

— Ева!? – теперь Алиенора проявила такой явный интерес, что даже заёрзала на своём месте, а у Евы соскользнула одна из сцепленных между собой ног и она дёрнулась.

— Простите, мы вам не мешаем? – извинилась бабушка Дэна, которую она едва не зацепила своей ногой.

— Вы меня простите, — мягко улыбнулась Ева, а Алиенора посмотрела на неё так пристально, что Еве стало не по себе. И судя по тому, как Алиенора посмотрела на стену, на которой теперь висел невинный натюрморт, Ева безошибочно поняла, кого она ей напомнила.

— Простите, а вы случайно не родственница хозяйки дома? – прищурив один глаз, как в прицел, задала свой вопрос старушка.

— Похожа на жену хозяина? – улыбнулась Ева. — Вы были знакомы?

— Не были. Но похожа, — не давала ей расслабиться Алиенора под своим цепким взглядом.

— Я её троюродная сестра. Мне часто говорят, что я на неё похожа. И меня тоже Анна зовут.

— Это Алиенора, — представила бабушка Дэна свою собеседницу. — Простите, Алиенора, запамятовала вашу фамилию. А меня Алевтина Александровна зовут.

— Очень приятно, — снова улыбнулась Ева. — Простите, что нечаянно вас перебила, — она и сама уже сильно жалела, что так некстати дёрнулась. Она хотела слышать, что скажет Алиенора, когда узнает, что бабушка рассказывала ей про людей, которых она прекрасно знает. Алиенора вспомнила конец разговора мгновенно, как только перестала обращать внимание на Еву.

— Вы сказали Ева? – опять переспросила она. — А внука вашего, случайно, не Даниэль зовут?

— Даниэль. Даниэль Майер, — согласилась женщина и снова глотнула вина. — Вы неужели знакомы?

— Знакомы. Правда, не близко. Но они с Евой даже были у нас как-то в гостях. Я бабушка Изабеллы, невесты Арсения.

— Изабелла, Изабелла, — повторяла, вспоминая женщина. — Так это не та ли рыженькая, с которой они вместе в школе учились?

— Она самая, — снисходительно улыбнулась Алиенора.

— Ой, ведь и с Арсением у них теперь просто беда. Как спутался он с этой Викторией, так и с Арсением раздружились. А ведь со школы были не разлей вода. — И женщина сокрушённо покачала головой.

— Так он Еву променял на Викторию? На Викторию Шейн, если я правильно припоминаю? — уточнила Алиенора.

— Да, Шейн. Отец её с моим сыном в одном институте работает, — повторилась пожилая женщина.

— Знаю я кое-что и про её отца, — кивнула Алиенора. — Только всё равно я не понимаю, как Дэн мог Еву на эту костлявую задницу Викторию променять.

И Ева испугалась, что Алиенора сейчас выдаст бабушке Дэна что-нибудь про её отца и про пророчество, но она зря недооценивала старушку.

— Принести вам чего-нибудь? – спросила она, поднимаясь. – Пойду я себе налью стаканчик.

— Да, да, пойдёмте. Я с вами пройдусь, — и женщина тоже встала.

И они обе покивали Еве и пошли к столам. И Еве очень хотелось отправиться вслед за ними, но она подумала, что это было бы слишком подозрительно. Она и так узнала достаточно много. И это знание вдруг прибавило ей сил и чуточку разума. Очень опрометчиво было устраивать такую вечеринку, на которой многие друг друга знали, и приглашать на неё Эмму в её Евином теле. Конечно, она не могла её не позвать, и как могла её подготовила, но невозможно было предугадать всё. Вдруг кому-то захочется с ней поговорить по душам, как, например, Виктории, а Изабеллы, которая обязалась приглядывать за ней весь вечер, рядом не будет.

Ева оглянулась по сторонам. Куда они обе запропастились? Не было и Арсения. Не было и Дэна с Викторией. Как ни печально это осознавать, но теперь их имена приходилось произносить вместе. Где Дэн там Виктория. И где Виктория, там Дэн.

Зато приехал Феликс. Где были её глаза, когда она смотрела список гостей? Потому что он был не один. С ним были отец и мать.

Альберт Борисович привычно поторопился навстречу новым гостям, и это было странно. Насколько Ева помнила, он не знал ни Франкина, ни Феликса. Ева тоже пошла им навстречу, и сделала это настолько машинально, что ей стало досадно, что Ал сейчас представит её всего лишь как бедную родственницу жены. Она привычным жестом, доставшимся ей от Анны Гард, поправила волосы, удивилась, как много приехало народа, осматриваясь по сторонам, и только после этого посмотрела на площадку, с которой как с подиума спускались в зал все приезжающие.

Жаль, что нельзя было раздвоиться, потому что действие разыгрывалось одновременно на двух сценах. С одной стороны, её мать, Елизавета Витольдовна, довольная и счастливая, осыпая улыбками и любезностями, приветствовала отца Феликса, называя его не иначе как граф Какой-то там (Ева не расслышала). С другой стороны, судя по тому, как запросто поприветствовал отец Арсения Клару, Ева поняла, что именно с ней они знакомы. Но Клара, стройная, ухоженная, с огненно-рыжими волосами не смотрела на Ала, она смотрела на направляющуюся прямиком к ней Еву и лицо её выглядело испуганным. Ева хотела даже оглянуться, чтобы удостовериться её ли так испугалась Клара или кого-то позади неё. Но взгляд женщины явно впечатался в Еву, хотя Ева не понимала почему.

— Анна, — представил Альберт Борисович Еву Феликсу и не добавил про родственницу.

Феликс кивнул, Ева улыбнулась. Забавно, что он её не узнал. То, что она в этом теле он знал только теоретически, от Эммы, поэтому не удивительно, что он не понял.

— Анна!? – не дала возможности Еве больше думать про Феликса его мать. — Но этого же не может быть.

— Почему не может? – строил из себя дурачка Альберт Борисович, и Ева догадывалась, что он вёл какую-то игру, намеренно пригласив Клару, намеренно не называя Еву родственницей.

— Потому что она умерла. Двадцать лет назад.

Глава 28. Клара

На подиуме они остались втроём – Ева, вернее Анна Гард, её муж и Клара, мать Феликса. Ева больше не видела отца Феликса, он ушёл с родителями Анны. Извинившись, спустился в зал и сам Феликс, отыскивая глазами знакомые лица. И только Клара всё продолжала пялиться на Еву, не веря собственным глазам.

— Анна, — обратился Альберт Борисович к Еве, понимая, что Ева не должна знать эту гостью. — Это Кларисса Ранк. Подруга моей жены.

— Очень приятно, — улыбнулась Ева, не зная, как ей себя вести и снова машинально поправила длинные волосы, которые липли к шее – в зале становилось жарко.

И от этого её жеста глаза Клары, которые она и так с неё не сводила, округлились ещё больше.

— Дорогая моя, он может как угодно представлять тебя своим гостям, — обратилась она к Еве и подошла к ней так близко, что Ева видела каждую тщательно маскируемую гримом морщинку на её лице. — Но я точно знаю, что это ты. Не знаю каким чудом воскресшая через двадцать лет, но всё же воскресшая. И я требую объяснений!

Она не повысила голоса, не отвернулась, не отвела глаза – она сверлила Еву своим тяжёлым взглядом в упор, но Еву не парализовало этим взглядом. «Она требует!» — анализировал услышанные слова Евин мозг.

— Она имеет право требовать? – не обращая внимания на нависшую над ней женщину, обратилась Ева к мужу Анны Гард.

— Тебе видней, — мягко улыбнулся он.

Но тело Анны не помнило её, а Ева видела перед собой только мать Феликса – красивую, ухоженную, подтянутую, но уже немолодую женщину со сложным характером.

— Простите, Клара, — отстранилась Ева. — Но я всего лишь похожа на его жену. И в тот момент, когда Клара гаденько улыбнулась ей в ответ, давая понять, что сейчас она не будет настаивать на правде, но всё же не поверила ни единому её слову, Евин мозг выдал странную скороговорку: Лара у Лавра украла лекало, а Лавр у Лары украл портрет.

— Лара, — словно услышал Альберт Борисович имя из скороговорки в голове у Евы, и невозмутимо обратился к гостье, — Озеро зимой превращается в сказочный каток, если есть желание…

— Да, да, я видела пометку в приглашении, — перебила его Клара-Лара. — С удовольствием воспользуюсь выпавшей возможностью покататься.

И с невозмутимым лицом спустилась в зал, не удостоив Еву даже мимолётным взглядом на прощанье.

— Ал, что это было? – спросила Ева тихо, когда гостья удалилась.

— Я надеялся, что ты вспомнишь больше, — так же тихо ответил Альберт Борисович, наклонившись почти к самому её уху.

— Больше, чем «Лара у Лавра»? – поинтересовалась Ева.

— Ты вспомнила про лекало? – обрадовался он.

— И, кажется, про портрет, — улыбнулась ему Ева чуть более чувственно, чем хотела и едва не пожалела об этом.

— Я знал, милая, что пригласил её не зря, — обжёг он её своим горячим дыханием. И от слова «милая» у Евы аж свело скулы, но она ничего не ответила. «Наверно, после твоей смерти, он нарисует твой портрет и повесит его в этом доме», — услышала она в голове злой голос Клары. И увидела чернильно-синее море и острые скалы, о которые оно билось в лучах заходящего солнца.

— Что висело раньше на той стене вместо портрета вашей жены? – спросила она хозяина дома.

— Закат над морем, — ответил мужчина незамедлительно и посмотрел на неё изучающе.

— Где она сейчас? – спросила Ева про картину, чувствуя, что он её прекрасно понимает.

— У меня в комнате, — и он показал рукой наверх.

— Я должна её увидеть, — сказала Ева не терпящим возражения тоном.

«Его комната» была спальней. С огромной кроватью у стены и той самой картиной, что возникла в Евиной памяти. Там была ещё какая-то мебель, но сердце её ёкнуло именно при виде кровати и остальное она просто не заметила. Она погладила рукой край покрывала, прежде чем сесть, и даже не заметила, как переменился при этом в лице хозяин спальни. Не заметила она и тёмно-лиловых обоев, просто отметив, что в этой комнате мало что изменилось, и усевшись на край кровати уставилась на картину, что висела на стене как раз напротив неё.

… Укол. Было больно, но скорее неожиданно. Лара, её Ларка, с которой они дружили со школьной скамьи, воткнула ей в плечо шприц прямо через рукав. Она не понимала, что происходит и просто схватилась за место укола, а потом только увидела её лицо. Спокойное и ничего не выражающее лицо.

— Прости, но я получила приказ, — ответила Кларисса на её невысказанный вопрос, притягивая к себе и застёгивая на ней пояс с большой медной пряжкой.

— Ларис, я не понимаю, — она заглядывала в её равнодушное лицо, надеясь получить ответы. — Это решение Ордена? И почему ты? И что всё это значит?

— Это решение Совета. И потому, что это моя работа, — она пыталась оставаться безучастной, но у неё не получилось. — Зачем ты полезла туда со своими догадками? Зачем добивалась разрешения получить доступ к архивам?

— Но это нужно мне было по работе, — она недоумевающе смотрела на предмет на своей талии. — Что это?

— Это единственное, что я могу сделать для тебя. Для тебя и для него, — и лицо рыжеволосой девушки дёрнулось, искажаясь гримасой боли. — Я не знаю, как он переживёт твою смерть. Он всегда любил тебя больше жизни. Тебя одну.

— Я… Святая Либертина! Лара, умоляю тебя, не делай этого! Я не понимаю за что я должна умереть, но дай мне время хотя бы попрощаться с сыном! – от воспоминания о сыне на глаза стали наворачиваться слёзы, но она их сдерживала, надеясь уговорить подругу.

— Послушай меня, у тебя больше нет времени. Возьми это, — и она протянула свёрнутый клочок обычной бумаги. — Когда придёт Ангел просто отдай ей это и всё.

— Но это…, — она развернула бумажку, на ней красивым ровным почерком было написано её имя «Анна Алексеевна Гард-Иконникова». — Это что мой приговор?

— Нет, — улыбнулась Лара, — просто твоё имя. Когда здесь будет Чёрный Ангел ты не вспомнишь даже его.

И одним ловким движением она расстегнула пряжку.

— Клара, — ещё успела сказать Анна, медленно оседая на диван в гостиной. — Но почему ты?

— Потому что я – палач! – это было последнее, что она услышала, и последнее, что она видела было море, манящее своей чёрно-синее матовой глубиной…

Ева оторвала взгляд от картины и посмотрела на внимательно наблюдавшего за ней всё это время мужчину.

— Она – палач? – спросила она с сомнением.

— Кто? – он нерешительно топтался рядом с кроватью, сомневаясь можно ли ему присесть рядом с Евой.

— Клара, — Ева подвинулась, давая понять, что сесть можно.

— Палач? – снова переспросил Альберт Борисович, присаживаясь на самый краешек.

— Она сказала, что она палач, — кивнула, скорее подтверждая собственные воспоминания, чем давая ответ на его вопрос.

— Подожди, — он снова подскочил и в несколько шагов оказавшись у прикроватной тумбочки, извлёк оттуда сложенный листок и протянул его Еве. — Я узнал её почерк.

«Анна Алексеевна Гард—Иконникова» — увидела Ева знакомую записку.

— Но я должна была отдать её Черному Ангелу, — удивилась Ева.

— Она осталась у тебя, то есть у Анны в руке, когда я её нашёл. И я всегда подозревал, что Клара как-то в этом замешана, но понятия не имел как.

— Мне показалось, или она была к Вам раньше неравнодушна? – спросила Ева.

Альберт Борисович скромно потупился.

— Да, наверно. Но это было так давно! Я всегда любил только одну женщину, — он преданно поднял на неё глаза, — Тебя!

И тут же снова их опустил.

— Простите, Ева! Анну. Я имел в виду Анну.

— Я понимаю, — вздохнула Ева. — Вы специально пригласили сегодня Клариссу?

— Да, я понимаю, что, наверно, не должен был. И сильно рисковал. Но другого шанса узнать правду у нас, возможно, уже не будет. Кларисса уже давно не на службе, и я надеялся, что она расскажет мне что знает, увидев тебя. Но вижу, ты тоже многое вспомнила?

— Немногое, — пожала плечами Ева. — Только то, что она палач и именно она привела в исполнение приговор, вынесенный Советом.

— Советом? – ахнул Альберт Борисович и осел на кровать. — Господи, Анна, до чего ты докопалась, что тобой заинтересовался Совет? Я же говорил тебе, не лезь ты в эту древнегреческую историю! С ней что-то связывает алисангов, что-то, чего нам не положено знать! Но ты разве меня послушалась?

— Альберт Борисович, — посмотрела на него Ева умоляюще. — Я ничего не помню, кроме того, что меня разлучили с телом теми же Неразлучниками, что сейчас собрали, но мне кажется, Вы должны во что бы то ни стало убедить Клару, что я не Анна. Что я просто на неё похожа, что я её генетический двойник. Мне кажется, она опасна.

— Нет, Ева, нет! Если именно она была палачом, то по приказу Совета должна была убить Анну окончательно и бесповоротно, а она, можно сказать, дала нам шанс. А раз это именно она нам его дала, то имеет право знать правду.

— А откуда эта старая карга, мадам Ямпольская знает Франкина? – спросила Ева.

— Кого? – не понял Альберт Борисович.

— Мужа Клары? Психиатра?

— Это же граф Тоггенбургский, тот самый за которого она сосватала Анну и хотела выдать замуж. И до сих пор даже мёртвой дочери не простила того, что она ослушалась мать.

— Его фамилия Ранк, — уточнила Ева, и пожала плечами. — Так странно, что я знакома с их сыном, Феликсом. Мы познакомились, когда я даже понятия не имела, что существуют какие-то алисанги.

— Да, в этой истории всё странно, — согласился Альберт Борисович и встал. — может быть когда-нибудь вам удастся докопаться до истины.

— Нам? – удивилась Ева. — А Вы разве не хотите знать за что убили Вашу жену?

— Нет, — сказал он, качая головой. — Именно это стремление к правде её и убило. Я ничего не хочу знать! Я хочу её вернуть и просто прожить с ней столько, сколько мне ещё отпущено. И всё! Правда, ложь, поиски истины также, как и поиски справедливости – всё это ничто, если я имею возможность видеть её как сейчас. Ничто не имеет значения в этом мире, кроме любви. Когда-нибудь, я надеюсь, Ева, Вы меня обязательно поймёте.

Он посмотрел на неё и грустно улыбнулся.

— А сейчас, простите меня, я должен идти. Гости должны быть под присмотром.

Он вышел, и Ева слышала, как по пустому залу гулко звучат его шаги.

«Я понимаю! — сказала она то, что не смогла произнести вслух, его удаляющейся спине, — Очень хорошо понимаю!»

Глава 29. Один день вдвоём

Феликс спустился в зал, надеясь, увидеть кого-то из своих новых друзей. Но в нарядно украшенном к Новому Году и многолюдном зале никого из знакомых он так и не увидел. Даже Еву, хотя она обязательно должна быть где-то здесь. Он уже дошёл до ёлки, когда до него дошло, что именно та черноволосая красивая женщина, что встречала их на входе и была Ева.  Он увидел, как словно грозовая туча нависла над ней его мачеха, и хотел было вернуться, чтобы узнать в чём дело, но вроде всё обошлось.

 Где же Эмма? А Арсений с Изабеллой?  А Дэн с Викторией? Последнее из имён вызвало у него самые приятные воспоминания, и он невольно улыбнулся. Его и Вики теперь связывал один чудесный зимний день, проведённый вдвоём.

Из-за странного поступка Изабеллы выходные, которые хотели провести все вместе на загородной базе, сорвались. Феликс уже договорился, и даже внёс залог, причём в такой сумме, что хозяин, с которым Феликс был знаком лично, согласился закрыть турбазу на эти выходные на спецобслуживание, чтобы там могла повеселиться исключительно их компания и никого больше. В результате турбаза была заказана, отплачена, но пустовала. Феликс хотел притащить туда какую-нибудь девицу, но для этого её нужно было заранее найти, с вечера пятницы предупредить, и с утра в субботу посадить на самолёт. Ей предстояло три часа лететь, а потом ещё ехать часов пять по просёлочным дорогам.

Был вечер субботы, а ни одной девушки, с которой он мог бы его провести даже в планах не было, пока Ева не напомнила ему про Вики. К счастью, последствия Евиных поступков, удалось худо-бедно предотвратить, оставив её тело в надёжных руках Эммы. И он даже обрадовался, что, наплевав на деньги, бронь базы отдыха не отменил.

Почему он был уверен, что Виктория не откажется? Он не думал над этим – просто знал. Ощущал каким-то неуловимым чутьём её интерес, и самое поразительное, что она тоже была ему интересна. Интересна настолько, что лёжа рядом с ней в бассейне с горячей термальной водой и глядя на далёкие звёзды в бездонном тёмном небе, он спросил:

— Ты бы хотела жить на одной из этих звёзд? — и хотел добавить «Со мной?», но не стал.

— Да, если бы там была горячая вода и сугробы снега вокруг, как здесь, — улыбнулась Виктория.

— Одна? Среди снега и космической пустоты? – это был наводящий вопрос.

— Я уже никогда не буду одна, — снова улыбнулась она блаженно. — Я беременна, и это лучшее, что случилось со мной в этой жизни.

Он был не готов к такой откровенности и такому повороту, и даже не знал, что ей на это ответить.

— Чего молчишь? – спросила она, когда он так и не нашёлся что сказать.

— Удивляюсь, насколько стать матерью для вас важно, — ответил Феликс, продолжая рассматривать мерцающие в небе галактики.

— Удивляюсь, что ты не спрашиваешь, кто его отец, — хмыкнула Виктория.

— И кто же? – не стал её расстраивать Феликс своей незаинтересованностью. Ещё секунду назад ему было это неинтересно, просто неприятное чувство чего ускользающего из его рук. Но сейчас он уже знал ответ.

— Это ребёнок Дэна, — ответила Виктория с такой гордостью, что Феликсу захотелось вылезти из этой большой кафельной ванны с прозрачной водой и уйти. Ещё одна девушка, которая ему, кажется, нравится, и снова дорогу ему переходит вездесущий Дэн Майер.

— Как же ты перемещаешься, если беременна? – он повернулся, стараясь смотреть на её мерно колышущиеся в воде белые волосы, похожие на водоросли, а не на её ещё совсем плоский живот, подчёркнутый тонкой полоской бикини.

— Неужели ни одна девушка до сих пор не забеременела от такого красавчика как ты? – ответила она вопросом на вопрос, и сочувствие в её глазах было хуже недавней гордости.

— Возможно, ни одна из них не сочла нужным поставить меня об этом в известность, — улыбнулся он, хотя точно знал, что одна из них точно не отказалась бы от него забеременеть, если бы решилась.

— Возможно, — не стала углубляться в тему Вики, — Иначе бы ты знал, что правило Одного Оборота Луны работает и здесь.

— То есть ты настолько глубоко беременна, что с того момента не прошло ещё и тридцати дней? – усмехнулся он.

— Да, у меня есть ещё немного времени, чтобы наслаждаться свободой перемещений, а потом целых восемь месяцев, чтобы наслаждаться своим интересным положением. И я хочу потратить его с толком.

Она села и по поверхности воды пошли мягкие волны. В них дрожал едва заметный тонкий серпик растущей Луны.

— Какие же подвиги ты хочешь успеть совершить? – снова усмехнулся он. И зря. Виктория сделала всего одно плавное движение под водой и оказалась прямо у него на груди, серьёзно всматриваясь в его глаза. Непроизвольно одной рукой он прижал её к себе.

— Я хочу выйти замуж за Дэна Майера, — она обвила его шею руками и произнесла это так, словно страстно хотела выйти замуж за него.

— Зачем он тебе нужен? Если я правильно понял, он любит другую.

Она была слишком близко. Он видел, как она слегка прикусила губу в ответ на его слова и только потом ответила почти шёпотом.

— Именно поэтому. Он любит другую, но будет моим. Потому что я его люблю.

Он помедлил всего секунду, осмысливая её слова, а потом просто её поцеловал. Долго, нежно, искренне. И умело, как всего несколько дней назад при их первой встрече. И как прошлый раз почувствовал, что она не в силах ему сопротивляться. Ему и тому чувству, что сейчас было сильнее любви — желанию. Неодолимое стремление эгоистичного тела. Неукротимый инстинкт. Её ноги скрестились за его спиной. Он чувствовал, как она увлекается, как прижимается, преодолевая сопротивление выталкивающей её на поверхность воды.

— Мне кажется, твой будущий муж будет не в восторге узнать, как ты собралась провести эту ночь, — сказал он отстраняясь.

— Плевать! – ответила она, не открывая глаз, — Ему плевать!

— А мне нет, — ответил Феликс, глядя на её тонкую шею, когда она запрокинула голову в ответ на его слова.

— Ты не можешь сейчас остановиться! — резко возвращая голову в прежнее положение, сказала она зло.

— Могу, — спокойно ответил Феликс, — И нам давно уже пора вылезти из этого бассейна. Это вода не настолько безобидна, как кажется, тем более для беременной девушки.

Он потянул её за собой к бортику с лестницей, помог подняться и завернул в мягкое, но ледяное полотенце. Принимать горячую ванну среди сугробов было приятно. Но холодный зимний воздух никто не отменял, и он успел замёрзнуть за те несколько десятков шагов, что им пришлось преодолеть до хорошо нагретого помещения комнаты отдыха.

Им принесли ароматный травяной чай и полулёжа на мягких диванах уже ни о чём не хотелось говорить. И всё же он продолжил разговор.

— Какие условия выдвинули тебе как Пророчице?

— Я не собираюсь их выполнять, — нехотя ответила Виктория, теряясь в белом банном халате среди белых подушек кожаного дивана.

— И всё же какие? – настаивал Феликс.

— Ненависть, проклятие, предательство, — поморщилась Вики, — и, кажется, презрение. Ничего интересного, я с этим всю жизнь живу.

— А на втором этапе?

— Ты, я вижу, на удивление подкован, — посмотрела на него Вики, приоткрыв один глаз, — Кажется, я должна всё это простить. Ну, и принять, — улыбнулась она. — Но я говорю же, что не собираюсь ничего этого делать.

— А что ты видела в снах? – пропустил мимо ушей её ответ Феликс, поправляя соскальзывающее с бёдер полотенце.

— Буквально на днях видела красного кролика, — подпирая рукой голову и окончательно выходя из сонной полудрёмы, ответила девушка.

— А до встречи с Вещей? – не унимался Феликс.

— Вот пристал, — хмыкнула она, — саму вещую и видела. Голодную, оборванную и слегка не в себе. Мне сказали, что это была Лея.

— Лея? – округлил глаза Феликс и порывисто сел, забывая, что на нём было полотенце, — Та самая Последняя Пророчица?

— Последняя? – в свою очередь переспросила Вики и слегка округлила глаза, с интересом рассматривая то, что до этого было прикрыто полотенцем. — Мне сказали, что она была первая. У тебя волосы на лобке темнее, чем на голове? Или ты их красишь?

Феликс встал, равнодушно поднял полотенце и перевязал его вокруг талии. Виктория и не думала отворачиваться, нарочито заинтересованно рассматривая его ниже пояса.

— Не крашу, — он снова сел. — Лея была последней настоящей пророчицей, которую не коснулось ваше проклятье.

— Тогда они должны быть рыжие! – воскликнула Виктория, игнорируя его слова. — Ты же кер! Должен же быть на твоём теле хоть один рыжий волос!

— Хочешь поискать? – он улыбнулся очень многозначительно и даже встал.

— Боюсь, мой парень будет против, — она смиренно опустила глаза, словно принимая свою незавидную участь несвободной женщины. — Та Вещая, с которой общалась я, говорила, что Лея была первой и лучшей из них.

— А в сохранившихся летописях говорится о том, что Лея была изгнана и проклята. И на этом род Истинных Пророчиц прервался. Для службы Богам нашли её сестру, не биологическую сестру, а какую-то монахиню, её дальнюю родственницу со слабыми способностями. — Он налил себе в кружку жёлто-зелёного настоя из небольшого чайничка и снова сел. — Но не смогли провести настоящий обряд, только сделали вид, что он проведён, поэтому все последующие пророчицы были слабы и практически бесполезны.

— Ну, вот видишь, — оживилась Вики, — значит, я не зря её проигнорировала. Значит, я на самом деле вам и не пригожусь.

— Хм, — улыбнулся Феликс. — В том то и дело, что официально признанные пророчицы все были самозванками, но род истинных не прервался. И ты тому подтверждение. Дар передавался, проклятье было произнесено, и ваша чума распространялась. Сама Лия исчезла, и никто не знает куда, и были ли у неё дети. Но её родную сестру, ещё во времена правления последней династии Богов держали в заточении, регулярно насиловали и заставляли рожать, надеясь, что однажды она всё же родит истинную наследницу. Но она так и умерла, прикованная цепями, не родив последнего ребёнка в череде своих сыновей.

— И ни одной девочки? – хмуро спросила Вики.

Да, история была не из приятных.

— Ни одной! – кивнул Феликс. — И я не просто так спрашиваю тебя, видела ли ты какие-нибудь необычные сны. Обладая сильнейшим даром убеждения и способностью проникать в чужие сновидения, которая есть у всех азуров, тебе могли внушить какую угодно мысль. Возможно, вот это твоё стойкое сопротивление дару – именно так и было задумано.

— Откуда ты всё это знаешь, — нахмурилась Виктория. И по её лицу Феликс видел, что она что-то сейчас скрывает.

— Одно время я сильно увлекался историей нашего народа. И как все дети, которым не навязывали мнение школы, сильно в этом преуспел.

Он не отрывал глаз от её лица, и какой бы невозмутимой она не старалась сейчас казаться, Феликс видел, что она вдруг расстроилась.

— Ты что-то вспомнила? – решил он спросить её напрямую.

— Нет, — покачала она головой. — Красный кролик и Лея – это самое необычное, что я видела. И Феликс понял, что она ничего больше не скажет. Да и ладно! У них впереди ещё был ужин, целая ночь и завтра целый день до вечера.

Но они больше так и не вернулись к этому разговору. Они провели вместе чудесный день, и она исчезла, оставив его с новым ощущением непостижимости.

Она была так доступна, что казалось, протяни руку и возьми, но едва он делал к ней шаг – она делала два назад или сооружала между ними стену. Он отступал – и она тут же бросалась следом, и вновь тянула его к себе. Она была то милой и наивной, то вдруг жестокой и прагматичной. Она была весёлой, а всего через несколько минут вдруг грустной. Она подшучивала над ним, временами даже жестоко глумилась, и тут же жалела и бросалась защищать и оправдывать. Она была непостижима. И она оставила после себя пустоту, которую он ни кем не мог теперь заполнить.

Он обошёл весь зал, наполненный музыкой, голосами, смехом и снующими туда-сюда людьми, но её не было. Он первый раз был в этом большом и красивом доме, и не найдя знакомых, всё же решил спросить о них у хозяина дома, но и он и его спутница тоже исчезли. Слегка расстроившись, он уже присел на краешек дивана рядом с двумя, болтающими о своём, старушками, когда заметил со стороны кухни какую-то нездоровую суету. Конечно, там могли просто что-то разлить, или нечаянно спалить, или повар мог отрубить себе палец, но эти бегающие туда-сюда люди Феликсу показались подозрительными. И подчиняясь своей интуиции, он встал и отправился в самый эпицентр этой суматохи.

Её длинные волосы с едва уловимым оттенком бирюзы на плече у Дэна он узнал сразу. И её безжизненно прислонённая к этому плечу голова не оставляла сомнений — что-то случилось. Он коротко поздоровался, и не задавая вопросов, помог уложить Викторию на кровать в комнате, которая была ближе всего к заднему входу в дом, через который Дэн занёс Вики с улицы. Учитывая, что Дэн врач, от услуг скорой помощи  отказались. От услуг экономки тоже, но отлично знающая свои обязанности женщина и не настаивала и не путалась под ногами. Когда Дэн, Изабелла, Феликс и безжизненная Вики остались одни, ситуацию прояснила рыжеволосая девушка.

— Она вдруг охнула и осела. И она была на коньках, да ещё и на льду, наверно сильно ударилась головой и потеряла сознание, — поясняла она для Феликса, переживая и заламывая руки.

— Нет, Изабелла, нет, — успокаивал её Дэн, ощупавая голову Вики и проверяя пульс. — Судя по всему, она просто в обмороке. Надо её раздеть.

И он принялся расстёгивать замки на её лыжном костюме, а Изабелла расшнуровывать коньки. Феликс помогал с курткой, заставив себя отвернуться от её фарфорово-бледного лица. Он сдёрнул оставшуюся на её руке одну из перчаток и что-то выскользнуло из неё и звякнув, покатилось по полу.

— Кольцо! – кинулась за ним Изабелла. — Господи, Дэн! Это самое красивое кольцо, которое я когда-нибудь видела, но оно должно украшать не её руку!

Феликс едва заметно улыбнулся. Эта настырная девчонка добилась своего! Дэн всё же сделал ей предложение. Интересно, что она предложила ему взамен? Феликс ни секунды не сомневался, что Дэн сделал это не по доброй воле, иначе не был бы так несчастен. И Феликс ей даже загордился, хотя это было больно. Она всё же ускользала от него, и, возможно, навсегда.

На лице у Дэна на это восклицание девушки не дрогнул ни один мускул. Он был спокоен, сосредоточен и мрачен. В последнее время в другом настроении Феликс его и не видел. Жёстко и собрано он работал на тренажёрах в спортивном зале. Холодно здоровался. Сосредоточенно читал, сидя в библиотеке. Неохотно отвечал на любые вопросы. И на заседаниях Ордена был молчалив и серьёзен. Даже угрюмый Командор на его фоне казался жизнерадостнее. К Феликсу Дэн обратился с просьбой единственный раз, когда ему зачем-то понадобился план помещений Замка и списки всех состоящих в Ордене рыцарей с начала времён. Феликс просто показал, где находится книга записей, и просто принёс ему план, ни о чём не спрашивая. И даже не удивился, почему Дэн с этой просьбой обратился именно к нему, хотя шефство над ним целиком и полностью, как когда-то над Феликсом, взял на себя Командор.

— Я принесла нашатырь, — аккуратно протискиваясь сквозь приоткрытую дверь в комнату, которая оказалось принадлежала ей, сказала экономка, — Как она?

— Спасибо, Антонина Михайловна, — ответил Дэн, принимая из рук женщины бутылёк и ватку, — Пока трудно сказать. Но дыхание ровное, не затруднённое, пульс в норме. Тонометра у вас случайно нет?

— Есть, есть! Как же в моём возрасте и без тонометра, — засуетилась она и извлекла из ящика небольшой прибор.

— Отлично! – ответил парень, вручая ей назад резко пахнущую ватку, на которую Вики никак не отреагировала, взамен на измеритель давления.

— Давление низковато, но, для неё, можно сказать, рабочее. На нижней границе нормы. — Сказал он через некоторое время, когда небольшая коробочка отжужжала и отпищала своё, обращаясь по-прежнему к затаившей дыхание женщине. — Думаю, нужно просто дать ей время, и она сама придёт в себя.

— Хорошо, хорошо, — принимая эту информацию как сигнал покинуть комнату, сказала экономка, направляясь к двери. — Если что понадобиться, вы знаете, где меня найти.

И она приветливо улыбнулась Изабелле, выходя. Изабелла переминалась с ноги на ногу, не зная, чем себя занять.

— Господи, зачем только я наговорила ей столько гадостей, — сокрушалась она, искоса поглядывая на Вики. — Она, конечно, заслужила, но всё же мне стыдно, что я сказала это так грубо.

— Бэл, — исподлобья посмотрел на неё Дэн. — Она очнётся, и ты пожалеешь о том, что сожалела о своих словах.

Теперь Феликс едва заметно усмехнулся словам Дэна. Как бы этот её без пяти минут муж к ней не относился, но её дрянной характер не был для него секретом. Что же она предложила ему взамен? Она, разрушившая его жизнь, растоптавшая их с Евой чувства, ждущая его ребёнка и собирающаяся с ним под венец. Её целеустремлённость не знала границ, слов «нельзя» и «плохо». Если она чего-то хотела, то шла и брала, и не довольствовалась малым. До конца! Без остатка!

Феликс не сочувствовал Дэну, он сам выбрал свой путь. И не осуждал. Он точно никогда не бросит в него камень ни первым, ни вообще. И в Ордене никто слова не сказал, когда Магистр известил всех, что работаем «по большому кругу». Они и так работали по «большому», но у них так много всего не хватало. Один из ключевых артефактов – Кровь Священного Цветка — так и не был найден. Никто понятия не имел что это такое. Половины оружия тоже не доставало, а значит, если удастся сберечь Еву, то «большой» круг, круг защиты, погибнет, а это и были все рыцари Ордена. Но никто не роптал, все готовились. И готовились к худшему. Если бы у них была Пророчица, возможно, они бы точно знали, что, как и когда их ждёт. Но Пророчицы не было и приходилось тыкаться наугад. Но Феликс искренне не хотел, чтобы Вики стала Пророчицей. Достаточно того, что Ева оказалась Особенной.

— Феликс!  — окликнул его Дэн, и судя по всему, уже не первый раз. Феликс так задумался, что даже пропустил, о чём они говорили с Изабеллой. Он вскинул голову, давая понять, что слушает, — Ты, говорю, здесь какими судьбами?

— Отец Арсения, оказывается, знаком с моей мачехой, Кларой, — ответил он.

— Так она не твоя настоящая мать?! – удивилась Изабелла.

— Нет. К счастью, нет, — улыбнулся в ответ на бурную реакцию девушки Феликс.

— А как же история твоего чудесного возвращения с того света? – продолжала она недоумевать.

— История подлинная. А вот женщина, с которой она произошла, нет.

— А кто тогда твоя настоящая мать? – не унималась она.

— Я не знаю, Изабелла! Не знаю. И уже давно перестал об этом думать. Есть вещи, которые нам лучше не знать. Поэтому я и не хочу, — сказал он, подходя к кровати от стены, опершись на которую спиной он всё это время стоял. — Дэн, тебе не кажется, что её обморок слишком затянулся?

— Это не похоже на обморок, Феликс, — серьёзно сказал Дэн. — Это похоже на то, как Ева выходила из своего тела.

— Но она же беременная, — воскликнула Изабелла. — Она не может перемещаться. Она уже не может?

— Уже не может, — подтвердил её слова Дэн.

— Значит, целый оборот Луны уже остался позади? — показал свою осведомлённость Феликс.

— Да, целый оборот, — подтвердил Дэн, и первый раз за столько дней Феликс увидел на его лице улыбку.

Глава 30. Пройдя половину

Когда Изабелла выкрикнула ей в лицо «Сдохни, тварь!», на какую-то долю секунды ей стало плохо. Она не подала вида и справилась с подступившей тошнотой, но была уверена, что земля качнулась, и на эту долю секунды у неё потемнело в глазах. «Ничего страшного не произошло! — уговаривала она себя, инстинктивно хватаясь за низ живота. — В моём состоянии это нормально» И хоть ей было немного обидно, что Ева была какой-то отмороженной, а Изабелла такой озлобленной, главное, она победила. Она всегда добивается того, чего хочет. И Дэн женится на ней, хоть это было просто условием сделки. Она не будет об этом думать, главное – она победила.

Но думать хотелось. После того как Феликс сказал ей, что ей могли внушить какую-то идею, её не оставляло чувство, что её обманули. Она не созналась Феликсу, что видела в своих снах Дэна, всегда только Дэна. Она отгоняла от себя эту мысль, что чувство её не настоящее, что её к нему намеренно подталкивали. Нет, никого нельзя заставить любить! Но рядом с Феликсом Дэн ещё до этого разговора вдруг стал казаться ей мороком. А после этих двух дней, проведённых наедине, Феликс занимал её мысли всё больше и больше. Нет, Феликс позабавится с ней и бросит, она знала таких парней, она сама была такой, а Дэн… Дэн – это надёжность и уверенность в завтрашнем дне, это – спокойствие и защита. И пусть она собиралась держать его как цепного пса на страже своего благополучия, она будет с ним счастлива. И она победила!

Она успела ещё сделать несколько кругов по льду, с удивлением наблюдая, как Дэн ссориться с Изабеллой, стоя на краю замёрзшего озера. На катке играла весёлая новогодняя музыка и проникаясь волшебным праздничным настроением, Виктория даже подумала, что, может быть, Дэн доказывает рыжей стерве, что женится на ней по любви. Что он просто раньше не понимал, но ребёнок – это очень важно для него. Она улыбнулась своим мыслям и снова прижала руку к животу. Надеюсь, это будет мальчик! С такими же серыми, как туман над горным озером глазами. Она представила его крошечные пальчики, которые он будет сжимать в кулачки, и розовые пяточки, которые она никогда не устанет целовать. Она уже так скучает по нему, а он ещё будет восемь месяцев расти. Ну и пусть, пусть! Зато он всё это время будет с ней, её лучший и самый любимый мужчина! А вдруг вопреки всему это будет девочка? Ласковая и смешливая, с восхитительными русыми кудряшками и тёпло-бирюзовыми как воды пляжа Бонди глазами.

И она ещё видела перед собой очаровательное личико своей малышки, когда тёмный лёд озера начал подозрительно быстро приближаться. Она видела его справа от лезвий своих белоснежных коньков, которых она не должна была видеть, и он продолжал её  тянуть к себе…

Ей казалось – это сон. Очень красочный и очень правдоподобный сон. Она стояла в Зале Великой Судьбы перед Деревом, которое видела когда-то давно — ещё в школе АлиС их приводили на экскурсию. Но тогда Дерево было засохшим, стеклянный куб холодным, а хрустальные шары в нём — покрытые вековой пылью и мёртвые.  Сейчас всё Дерево было в листве, шары сияли разными оттенками и на них горели буквы. И только стеклянный куб, хоть и подсвечивался изнутри всем этим калейдоскопом цвета и света, по-прежнему был холодным. Она провела по нему рукой, не понимая это сон или явь, и вздрогнула, когда Дерево вдруг заговорило женским голосом.

— Ты прошла половину своего пути, — сказало Дерево отчётливо и равнодушно. — Я призвала тебя, чтобы даровать тебе забвение.

— Забвение? – скептически улыбнулась Виктория. — Ты предлагаешь стереть меня из памяти всех, кто меня знает?

— Только если ты этого хочешь, — прошелестело Дерево, выразив свою мысль на полтона ниже.

— Может быть, ты хотела предложить мне забыть, что друзья посоветовали мне сдохнуть, а мать кричала «Будь ты проклята!»? – осведомилась Виктория.

— Если ты помнишь, что тебе было обещано, то зачем переспрашиваешь? – Дерево говорило всё тише.

— Наверно потому, что не заключала никаких договоров с деревьями и не собиралась играть ни по чьим правилам, кроме своих, — Виктория чувствовала, что говорит резче, чем хочет, но в ней закипал гнев, и она не собиралась его сдерживать.

— И тем не менее, всё предначертанное сделать ты сделала, поэтому я обязана предложить тебе забыть, что для отца ты была всего лишь шансом поправить своё пошатнувшееся здоровье, а мать, для которой ты была её маленькой принцессой, теперь ненавидит тебя…

— Заткнись! – перебила её Виктория. — И что я должна отдать взамен?

— Немного, — всё так же тихо и без эмоции произнесло Дерево. — Свою никчёмную жизнь.

Виктория была с ней в корне не согласна. Она считала, что её жизнь никогда прежде не была такой полной и настоящей как сейчас. Она и не думала её ни на что менять, тем более так дёшево.

— Ха! Ха! Ха! – сказала она, произнеся отдельно и с выражением каждое радостное междометье, но совершенно безрадостно. — Никогда прежде так не нравилась мне моя жизнь, как сейчас. Ещё предложения будут?

— Да, — снова Дерево ответило так, словно её заставляют это делать. — Можешь жить дальше.

— Отлично! – обрадовалась Виктория. — Тогда может, отправишь меня обратно, туда, где взяла?  Я, наверняка, до сих пор валяюсь на этом грязном льду по твоей милости.

— Конечно! – ответило Дерево, но никакой уверенности в том, что оно выполнит так легко данное обещание, у Виктории почему-то не было.

— Конечно и это всё? – на всякий случай спросила она.

— Конечно, и тот путь, что ты прошла до половины, ты обязана будешь пройти до конца, — прошептало Дерево. Виктория его едва слышала.

— Нет! – сказала она жёстко. — Я не давала никаких обещаний, и не обязана их выполнять.

— Нет, давала! – возразило Дерево. И в памяти Вики независимо от её желания замелькали картинки встречи с Вещей.

— Ладно, хрен с тобой! – сказала Вики, встала со своей скамьи и подошла. — Говори, что я должна сделать.

И сразу следующая картинка.

— Родной отец тебя предаст, мать проклянёт, друзья отвернутся, а любимый возненавидит... И если ты все это выдержишь…

— Стану пророчицей? – перебила Виктория, вставая.

— Нет, но тебе предложат спасительное забвение. Ты сможешь все это забыть и тогда всё закончится… Или идти дальше.

— Есть ещё дальше? – сказала она, глядя прямо в глаза женщины в белом платье.

— Да, ты должна простить трусость своего отца, понять боль своей матери, принять негодование своих друзей и смириться с выбором любимого. И, если ты этого не сможешь, то уже не получишь забвения. Но и не вернёшься на эту сторону. Вечная жизнь с памятью о прошлом и невозможностью ничего исправить ждёт тебя в случае провала.

— А если я справлюсь? – с вызовом ответила Вики, — Ты же справилась!

— Стой! Это она не справилась! – сказала Виктория Дереву, прерывая этот поток воспоминаний. — Я помню, она говорила, что я должна буду поговорить с Лией! Она была так испугана, что не справилась!

— Она боялась не этого, — голос Дерева неожиданно потеплел и окреп. — Она боялась, именно того, что ты со мной поговоришь. Я и есть Лия. Последняя Истинная Пророчица.

— Ты — Дерево?

— Нет, но моя душа в нём. И именно благодаря нему я жива.

— Ты называешь это жизнью? – усмехнулась Виктория.

— О, да! – и Вики показалось, что Дерево улыбнулось. — Этого много больше того ничего, что было у меня все предыдущие тысячи лет.

— Так зачем ты меня призвала, Лия?

На что она надеялась, задавая этот вопрос? Что ей скажут, что на самом деле она свободна и может идти себе дальше, жить как она захочет? Это было бы заманчиво, но что-то подсказывало ей, что этому не бывать. И эта мышеловка не так, а иначе, но всё равно захлопнется. И, конечно, оказалась права.

— На самом деле обряд посвящения действительно так и происходит. В два этапа. И хотела ты или нет, но ты уже натворила все те беды, которых от тебя ждали, и первый этап прошла, — ответило Дерево, и голос его не был больше безучастным. Он был живым и сочувствующим. — И я действительно могу предложить тебе сейчас всё забыть. Я займу твоё тело вместо тебя, а ты останешься поддерживать жизнь в этом Дереве.

— Так себе перспективка! — усмехнулась девушка.

— На самом деле она не настолько уж и плоха, — и искренность в этом деревянном голосе подкупала. — Когда всё закончится, как бы оно не закончилось — ты будешь свободна. Дерево может выжить или погибнуть, но, если погибну я, ты станешь новой Пророчицей. Работа, конечно, неблагодарная, но непыльная. — Дерево пыталось шутить и это Викторию насторожило.

— А если ты не погибнешь? Я буду веками сторожить это Дерево вместо тебя?

— Нет, конечно! Если я не погибну, то просто приду и освобожу тебя. И я буду исполнять свои обязанности, а ты будешь вольна делать всё, что захочешь в этом Замке.

— Отлично, — Виктория всё поняла. — То есть в итоге я всё равно умру.

— Все рано или поздно умирают, — меланхолично заметило Дерево. — Я справлюсь с этой работой лучше, чем ты. Я больше знаю и умею. Я только для этого и была заперта в этом Дереве, чтобы, когда настанет время, выполнить свою роль.

— Так иди и выполни! – разозлилась Виктория. — Что же ты тут торчишь? Ах, да, тебе, наверно, нужно моё тело? Только знаешь, я тебе почему-то не верю. Может быть потому, что меня уже обманули? И, знаешь, я с детства привыкла добиваться своего. И раз уже прошла половину, то дойду до конца.

— Ты не сможешь, — грустно сказало Дерево.

И от этой её неподдельной грусти Вики стало не по себе.

— Ты думаешь, мать никогда меня не простит? Или друзья, которых и друзьями-то пока назвать сложно, не поймут? Или я не прощу отца? Что там ещё? – кипятилась Вики, — Поверь мне, я справлюсь!

— Есть ещё одно условие, — вздохнуло Дерево. — Кровь Священного Цветка. Ей замыкается круг. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, — нахмурилась Вики, и подняв глаза наверх, заметила, что среди листьев на дереве видны крошечные зелёные плоды, похожие на незрелые сливы, — Мне ничего не говорили про цветок.

— О нём знаю только я. Поэтому они и боялись нашей с тобой встречи. Кровь замыкает круг. Пророчица становится Истинной и будет видеть исход битвы. С того дня как ты приняла предложение, я его больше не вижу. И до того, пока ты не замкнёшь круг, и ты не сможешь никому помочь. Когда ты дойдёшь до конца пути, ты сможешь провести обряд. Ты дашь алисангам свободу и они больше не будут зависеть от людей. Они смогут развиваться, расти, меняться и это единственное, чего хотят Новые Боги.

— Но разве это плохо? – пожала плечами Вики. — Свобода, развитие.

— Это хорошо, — ответило Дерево. — Но этого слишком мало. Не для того Истинные Боги отдали свои жизни, чтобы просто устранить зависимость от людей. И проведя этот обряд Незамкнутого Круга мы потеряем всех – Особенную, Избранных, и всех, кто будет участвовать в этом обряде. Без них у нас не будет того будущего, что мы могли бы иметь. Просто свобода от людей. Хотя некоторым и этого достаточно.

И Дерево вздохнуло, задрожав листьями.

— А что мы будем иметь в другом случае? – задала резонный вопрос Виктория.

— Мы вернём себе Память. Помнишь, у нас когда-то была своя память и знания?

— Помню, — ответила Вики не без сарказма. — Я всё-таки азур. Говорят, именно они были в этом виноваты.

— Говорят, — неопределённо ответила Лия. — И ты вернёшь людям то, чего, по их мнению, лишил их твой род. Они узнают правду. А, значит, вернёшь своему роду честь и уважение.

— Заманчиво, — улыбнулась девушка, — это всё?

— Нет. Ты вернёшь им Веру. Истинных Богов, души которых ждут в этом кубе освобождения много сотен лет. Они много тысяч лет до этого берегли свой народ. Он процветал, жил в мире и согласии, без нужды, голода и болезней. Они были мудры и справедливы. Они смогут позаботиться обо всех нас. Но и это ещё не всё.

— Правда? – удивилась Виктория. — Я прямо чувствую себя как на презентации какого-нибудь чудо-пылесоса. Ну, давай, жги дальше.

— Если круг замкнётся, мы получим то, чего не было даже при Истинных Богах. И это — Любовь. Не просто чувство, а способность иметь детей, рождённых в любви, а не по единству крови. Любовь, семья, дети. Всё это ты сможешь дать всем.

— Я? Ах, да! Я что-то так расчувствовалась, что и забыла, что всё это, оказывается, зависит от меня. — съязвила Виктория. — Чувствую, и стоить мне будет немало. Так что это за Цветок?

— О, нет! – возразило Дерево по-прежнему спокойно, никак не реагируя на эмоции девушки. И снова листья на нём затрепетали словно от дуновения ветра. — Не только от тебя. От всех потребуется мужество. Но, всему своё время. Когда ты пройдёшь вторую половину этого пути, я расскажу тебе о цветке. А сейчас я спрошу тебя последний раз. Готова ли ты получить забвение или продолжишь свой путь?

И голос её на этот раз был сильный и властный, и Виктория первый раз за весь этот разговор разволновалась стоит ли ей принять это предложение.

— Подожди! – она нервно сцепила руки. — Почему нельзя сказать мне сразу?

— Потому что ты относишься к этому как к игре, — серьёзно ответила Лия. — Ты шутишь, язвишь, кривляешься. Тебе кажется, что всё это чушь, детские сказки. Подумаешь, Боги! Подумаешь, Любовь! Свобода, за которую отдавали жизни. Для тебя всё это — пустые слова. Тебе тепло и уютно. Рядом с тобой мужчина, которого ты выбрала. Пусть не сама выбрала, но добилась, чего хотела. Ты здорова, беременна, любима. Подумаешь, через каких-то несколько лет этот мир погибнет. Какие пустяки! Ты в этом не виновата и вообще ни при чём. Пусть кто-то другой выполняет эту грязную работу. Если есть такая возможность, то пусть лучше кто-то другой. Так вот, я и есть тот другой, кто может сделать всё за тебя. Я предлагаю тебе это последний раз, и больше буду торговаться. Я однажды уже приняла решение. Теперь выбор за тобой.

Чёртово Дерево! Виктория точно знала, что она выберет. Конечно, она оставит себе свою жизнь. Она не хочет её забывать. Какой бы она не была, а она ей нравилась. И она не трусиха, не какая-нибудь жалкая слабачка. Она сдержит своё слово, если даст.

— Нет!

Чёртово Дерево, будь ты проклято!

— Я пойду до конца. Сама, — выдохнула Виктория, и ей мучительно захотелось заплакать. К кому-нибудь прижаться и поплакать. К Дэну. Но он её не любит! И от этого плакать хотелось ещё сильнее. Но гордо распрямив плечи, она себе не позволила.

— Я приняла твой выбор! Положи руки на куб, — строго и безучастно произнесло Дерево. — И повторяй за мной.

— Я, Виктория Шейн, — зазвучал у неё в голове собственный голос, словно когда-то она уже это произносила, — перед лицом Истинных Богов добровольно и сознательно делаю свой выбор – пройти это путь до конца и стать Пророчицей. Клянусь!

Она смотрела на мерцающие за стеклом шары, обращаясь к ним, словно они могли её слышать. И произнеся последнее слово, уже хотела убрать руки, когда цветной туман одновременно всколыхнулся во всех шарах, и они все четыре одновременно пришли в движение. Они раскатились с прямой линии в разные стороны каждый по своей сложной траектории, и вновь остановились — теперь по углам квадрата. Буквы погасли, зато в центе загорелась фигура, похожая на четырёхлистник с очень узкими листьями.

— Боги приняли твой выбор, — сказало Дерево.

И Виктория не успела ничего ей ответить, она открыла глаза и увидела над собой белый потолок.

— Вики!

Ещё ничего не понимая, она повернула голову на голос.

 — Феликс? – она не ожидала его увидеть. Она перевела взгляд – в ногах на её кровати сидел Дэн. Дэн! Сердце её по привычке мучительно сжалось. Её благородный рыцарь, как всегда с невозмутимым лицом и холодным взглядом.

— Где я? – она попыталась сесть, положив руку на гудящий затылок.

— Тихо, тихо! – остановил её Дэн. — Не так быстро! Ты в комнате Антонины Михайловны. Помнишь, что произошло?

— Я упала на катке? – вторую руку она привычным движением прижала к животу, — Со мной всё в порядке?

— Это ты нам скажи, — продолжал свой опрос Дэн. — Тошнота есть? Живот тянет?

— Вроде нет, — ответила Вики, анализируя своё самочувствие. — Голова болит и всё.

— Ну, и отлично, — сказал он и встал. — Пока подниматься не пытайся, лежи. Я скажу Антонине Михайловне, что с тобой всё в порядке, а то она очень за тебя переживала.

— Я скажу! – опередила его Изабелла, которую Вики сразу и не заметила, и тут же выскользнула за дверь.

— Я вернусь, — сказал Дэн, всё равно намереваясь уйти. — И, кстати, кажется это твоё.

Он протянул ей кольцо, и Вики показалось, что он злорадно улыбнулся. Она помедлила. Она должна вернуть ему это кольцо, должна принять его выбор, а выбрал он другую. Сердце её мучительно сжалось. Должна, но не сегодня!

Всего на какую-то долю секунду она замерла в нерешительности, но Дэн это заметил. Его брови удивлённо дёрнулись вверх. Она взяла кольцо и опустила глаза, якобы чтобы надеть его на палец. Нет, он никогда ей этого не простит! Зачем только она сделала этот выбор! Прошло всего несколько минут с момента их встречи с Лией, а она уже об этом жалела.

Глава 31. Феникс

 «Что это было?» Дэн вышел из комнаты экономки и пошёл по замку куда глаза глядят, так и не придумав убедительного повода оправдать свой уход. Хотя точно знал причину, по которой он захотел оставить свою невесту вдвоём с блондином. Что-то между Викторией и Феликсом было, и в его интересах, чтобы оно переросло в нечто большее, чем дружба. Пусть воркуют! По-настоящему его взволновало не это, а то, как внезапно засомневалась Вики взять ли ей своё кольцо. Может и правда тому виной был находящийся рядом Феликс или это было связано с её обмороком? Он узнает, даже если придётся выбивать признание из девушки силой. Силой убеждения, конечно. Правда, он надеялся, что до этого не дойдёт.

Несколько дней назад, когда Виктория поняла, что её беременность перевалила за один лунный месяц, и она больше не может перемещаться, у него, наконец, появилась возможность начать осуществлять свой план. Да, эта помолвка была сделкой. Честной, двухсторонней, но невыгодной для него, и он это прекрасно знал. Он обещал Виктории, что женится на ней только если генетический анализ подтвердит его отцовство. Он не понимал причину её настаивания на браке именно с ним, и надеялся, что риск нанести ребёнку вред, а этот тест на отцовство не был совсем уж безобидным, остановит её. Но нет, она согласилась.

Он должен был официально представить её всем как свою невесту. А если тест будет положительным, то и жениться на ней. И он даже купил ей кольцо, которое она выбрала. Как пара они вместе посетили доктора, и тот им пояснил, что тест на таком раннем сроке делать опасно и придётся пару месяцев подождать. Что же, пусть! Он представил её своим родным и поселил её в родительском доме. Он не был уверен, что тест будет отрицательным, хоть и допускал такую возможность. Это бы сильно упростило его задачу, но в любом случае его истинный план заключался не в этом. Он намеревался вернуться в её прошлое, и попасть в тот день, когда всё полетело к чертям собачьим. И он хотел точно знать, что произошло. Он был уверен – он что-нибудь узнает и сможет всё исправить. И у него была очень сильная мотивация: он должен вернуть Еву, её доверие и её любовь. Она нужна ему, и он не хочет жить без неё.

Дэн представил её счастливое лицо, каким оно было прежде, когда она была рядом с ним. Ничего он не хотел больше того, чтобы она была счастлива. Он всё исправит! Всё! И выйдя из задумчивости, он увидел её знакомый силуэт в пустом коридоре.

«Это Эмма! Эмма, не Ева!» - напомнил он себе. И он хотел её окликнуть, когда она сама его увидела и испуганно попросила молчать. Она прижималась спиной к холодной стене, и смятение на её лице совсем ему не понравилось.

— Что случилось? – спросил он еле слышно и едва справился с собой, чтобы её не обнять, когда почувствовал рядом такой знакомый запах её тела.

В ответ она сокрушённо покачала головой, но он понял, что причина её волнения – там, за углом, в соседнем коридоре.

— Я совсем не ожидала увидеть его здесь, — прошептала она. — Я совсем не готова встречаться с ним.

Он попытался выглянуть из-за стены, но Эмма снова его остановила. Голоса за поворотом и так становились всё громче – несколько человек смеясь и громко что-то обсуждая, двигались прямо к ним.

— Так чего же ты здесь стоишь? – так же тихо спросил Дэн.

— Я хочу его видеть, — вздохнула она.

Дэн только сокрушённо покачал головой в ответ — как похожа она была на Еву в своей непоследовательности! Он просто протянул ей руку и повёл отсюда к залу, туда, откуда им будет видно этих идущих людей, не привлекая к себе внимания.

 Коридор оказался длиннее, чем надо и последний метры они пробежали, едва успев застыть в более-менее естественных позах у фуршетного стола. Кое-как справляясь с дыханием, они усиленно делали вид, что о чём-то непринуждённо беседуют друг с другом, когда в темноте коридора, там, где до этого стояла Эмма, появились три фигуры: две мужских и одна женская. Одного из мужчин Дэн узнал сразу. С неизменно прямой спиной, высокий, подтянутый и безупречно элегантный им навстречу шёл Магистр.  Неторопливо шагавшая рядом с ним величественная немолодая женщина называла его «дорогой граф», а третий их спутник, грузно плетущийся следом пожилой мужчина, просто одышливо пыхтел.

— Да, дорогой граф, это просто такой оборот речи, что время над красотой не властно, но всё же мужчины стареют значительно медленнее. И вам это добавляет привлекательности, а нам — морщин, бородавок и пигментных пятен.

— Елизавета Витольдовна, Вам грех жаловаться, — обворожительно улыбался Анастас Ранк своей холеной спутнице, — С той поры как мы виделись последний раз, Вы совершенно не изменились.

— Меня сейчас стошнит от этого потока любезностей, - прошептал Дэн Эмме и даже улыбнулся. Господи, даже зная, что это не Ева, рядом с ней он вновь умел улыбаться!

Но девушка не поддержала его настрой. Она делала вид, что безумно увлечена углом скатерти и со всей силы старалась не смотреть в сторону приближающейся троицы.

Дэн попытался понять, кого из них она так усиленно избегала: Ранка, надменную старуху или дядьку, что плёлся позади. Долго гадать не пришлось.

—Дэн? — удивился Ранк-старший, заметив парня. Изменив направление, вся их компания зашагал прямиком к нему. Дэн хотел церемонно откланяться, но мужчина протянул ему руку для рукопожатия.

— Елизавета Витольдовна, разрешите Вам представить, Даниэль Майер. Очень перспективный молодой врач.

— Вы тоже психиатр? — с Дэном она особо не расшаркивалась.

— О, нет! – как можно более приветливо улыбнулся Дэн. — Я занимаюсь геронтологией.

— Чем? – переспросила женщина, которая казалась бы приятной, если бы не презрительно сморщенный аристократический нос.

— Как раз тем, что мы только что обсуждали, — пояснил ей Ранк. — Проблемами старения.

И только сейчас Магистр обратил внимания на девушку, которую Дэн хотел представить, но она так старалась слиться с этой белой скатертью, которую до сих пор теребила, что он не решился.

— Ева!? — обрадовался Ранк. — А уж Вас я тем более никак не ожидал сегодня увидеть! Ох, простите! Елизавета Витольдовна, это Ева Мещерская. Очень неординарная девушка, с массой талантов, не все их которых она и сама осознаёт.

«Как только у него язык в узел не завязывается, когда он обращается к этой противной тётке по имени отчеству?» — глядя на то, как побледнела Эмма, разозлился Дэн.

— Например, молчать, когда к ней обращаются? – растянула губы, изображая улыбку, мерзкая тётушка.

— Видимо, у них с молодым человеком только что состоялся не очень приятный разговор, — намекая на свою осведомлённость, проворковал Ранк. — Не будем им мешать!

И он протянул руку, указывая куда-то в сторону:

— А я ведь ещё хотел предложить Вам выйти в парк.

— О, это я хотела показать Вам парк!

И только когда эти двое отошли, добродушный толстяк тоже протянул Дэну руку.

— А я свёкр хозяина дома. Бывший свёкр, - поправился он, кашлянув, - Алексей Ямпольский.

Рука у него была мягкой и тёплой, а рукопожатие неожиданно сильным. И Дэн ещё ничего не успел ответить, когда мужчина обратился к Эмме:

— Какие красивые у Вас глаза. Добрые, только грустные! Не грустите, сегодня же такой замечательный день! День, когда всё возможно! — сказал он воодушевлённо. — И я определённо начал верить в чудеса. И Вы верьте! Они случаются!

Он дружески похлопал Эмму по плечу и поспешил догонять своих спутников.

— Спасибо! — сказала Эмма ему в след и улыбнулась сквозь заблестевшие слёзы.

— Что случилось? — наклонился к ней Дэн, и только сейчас до него по-настоящему дошло, что перед ним не Ева, а Эмма. Эмма Браун или Сара Ранк, дочь Анастаса Ранка. — Боги всемогущие, Эмма, прости, он же твой отец!

— Ты знаешь? – удивилась девушка и посмотрела на него с недоверием.

— Знаю. И про отца. И про Орден, — сказал он, переходя на шёпот, и его осенила очередная догадка. — Погоди, если Франкин твой отец, значит, Феликс — твой сводный брат?

— Родной, не сводный, — поправила его девушка.

— Да, по отцу, — подумал, что понял её Дэн. — Но матери-то у вас разные.

— Дэн, — сказала Эмма, и положила руку ему на грудь, слегка похлопав, словно успокаивая. — Мы – близнецы.

Чтобы услышать всю эту невероятную историю в подробностях, Дэн увёл Эмму в библиотеку — единственное помещение, в котором в этой праздничной суете можно было укрыться.

— Он не может быть твоим близнецом. Ему всего двадцать восемь лет, — аккуратно напомнил девушке Дэн, боясь, что она ещё не совсем здорова, и память снова сыграла с ней злую шутку.

— Мне тоже двадцать восемь, — напомнила она.

— Да, но ты, прости, уже сорок с лишним лет как умерла. А он жив, здоров и ещё молод. В какой году ты родилась?

— В сорок первом, Дэн. Мы родились в одна тысяча девятьсот сорок первом году. Я и Феликс. В Варшаве, — она говорила спокойно и уверено. И Дэн начал сомневаться уже в своём здравомыслии. Он пытался вспомнить кукольное лицо настоящей Эммы, с большими голубыми глазами и представить рядом с ней Феликса. Это была почти непосильная задача.

— Я ничего не понимаю, — сдался он. — Как мог Феликс оказаться здесь и сейчас, если только это его настоящее тело, которому должно быть, как минимум семьдесят с лишним лет. Мы не умеем перемещаться в будущее.

— Говори за себя! — улыбнулась Эмма. И её мягкая улыбка была сейчас такой Евиной, и её голос, и эти ироничные нотки в нём, что ему пришлось отвернуться, чтобы не смотреть на неё.

— Однажды, в тот самый единственный раз, когда талантливый психиатр Анатолий Платонович Франкин был в отчаянии, что не мог достучаться до души своей дочери, заключённой в теле вредной молчаливой старухи, он рассказал ей всю эту историю. Возможно, он надеялся, что она его не слышит. А, может, ему просто нужно было выговориться, ведь он молчал об этом столько лет, — Эмма вздохнула. — Но я слышала. Всё, до единого слова.

— Это был самый тяжёлый год в моей жизни. Так мне казалось тогда. Я не изменил своего мнения и теперь, — сказал Франкин, устало уронив голову на руки и взъерошив свои всегда аккуратно лежащие волосы. — Война там и война здесь. Я жил на два времени, два мира, две работы, две семьи. И я бы рад был остаться в одном из них навсегда, но не мог. В одном мире была женщина, которую я безумно любил, а в другом работа, которая была смыслом моей жизни.

Он встал и, засунув руки в карманы, начал ходить по комнате, разговаривая со своей молчаливой собеседницей.

— Знаешь, Сара, я думал, что, когда родится ребёнок, твоя мать, наконец, согласится поселиться в каком-нибудь уютном уголке, и я не буду беспокоиться хотя бы за неё. Я думал, мы совьём себе тихое гнёздышко, и всё наконец образуется. Но я ошибался.

В тот день, когда ты родилась, я был там, в Варшаве. Ирма была очень слаба, но все схватки она перетерпела молча, как настоящий боец. Всё это время она держала меня за руку, и я обещал ей, что всё будет хорошо. Не знаю, верила ли она, но, когда мучительная боль отступала, она улыбалась, и я был почти счастлив, хотя и волновался за неё.

Когда начались роды, эта старая еврейка меня выгнала, и я мерил шагами кухню, совсем как сейчас, и всё прислушивался. И я слышал его. Клянусь, я слышал, как он заплакал. Но мне сказали ждать, и я ждал. Ждал, когда меня пригласят посмотреть на своего малыша. Но меня не пригласили. Эта повивальная бабка пришла сама и принесла тряпку, в которую завернут мой первенец. Мёртвый и уже холодный. У меня так тряслись руки, что я не мог его взять. Я боялся его уронить, я ещё не осознавал, что ему уже всё равно, что его уже нет.

Вот только что я ждал, когда он родится, и вот его уже нет. Он умер. Если для меня это было таким ударом, как же должна чувствовать себя Ирма? Я должен был быть рядом с ней! Я рванулся к ней, и только тогда бестолковая повитуха сказала, что второй ребёнок жив. И это была ты. Да, Сара, ты! Моя голубоглазая девочка! Ты была такой крошечной! И ты была самым красивым ребёнком в мире! Я держал тебя на руках всего несколько мгновений, а потом Ирма начала приходить в себя, и бабка тебя забрала.

Я плакал на кухне от радости и горя одновременно. Да, мальчик умер, но ты, моя малышка, жива! И я заберу тебя и твою маму отсюда, и мы будем счастливы! Глупец! Я и предположить не мог тогда, что совсем скоро я потеряю и тебя и Ирму. Ирму навсегда. А тебя спустя двадцать пять лет я всё же найду, но только для того, чтобы снова потерять.

Он замолчал и молчал так долго, глядя в одну точку на стене, что я думала, он больше ничего не скажет. Он так изменился за эти годы. Казалось, он прожил не одну, не две, а гораздо больше жизней. Я пыталась посчитать, сколько ему на самом деле лет, но это было невозможно, потому что я не знала, когда он родился. Когда он познакомился с мамой, ему было восемнадцать. Спустя двадцать четыре года, когда мы познакомились с Шейном, им обоим было по двадцать три. К тому дню прошло больше сорока лет, а ему по-прежнему не было и пятидесяти.

Я хотела даже подать голос и спросить его о возрасте, но передумала. А он неожиданно встрепенулся и посмотрел на меня решительно.

— И знаешь, что я сделал, когда потерял тебя второй раз? Да, бросился тебя искать в эту картину. Да, порезался. Да, едва выжил. Но это не всё! Я нашёл способ, как вернуть Феликса!

Наверно, я слишком сильно удивилась, потому что почувствовала, как дёрнулось бесстрастное до этого бабкино лицо. И он это заметил.

— Да, дорогая моя! Я назвал его Феликс, почти как феникс, потому что он воскрес из пепла. Я его воскресил. Помнишь, — и он снова начал мерять шагами комнату, — я говорил, что слышал, как он плакал? Громко, сильно, требовательно. Этот плач не был похож на голос слабого умирающего ребёнка. И все эти годы он стоял у меня в ушах и не давал мне покоя. Я слышал его снова и снова. Я слышал его после того как родилась ты, хотя уже видел его холодного и мёртвого. Холодного, понимаешь, холодного! Он ведь только что родился — как он мог так быстро остыть?

Но в тот момент горе застило мне глаза. Я ничего не понимал, не чувствовал, кроме боли. Но годы прошли, и я решил вернуться в тот день. Я смог, я нашёл в себе силы вернуться. И знаешь, что я узнал? Что меня жестоко обманули. Мой сын не умер. И этот мёртвый младенец был не мой сын. Это был ребёнок девушки, которая рожала одновременно с Ирмой в другой комнате. Бабка решила, что Ирме и одного-то не прокормить, а та роженица была покрепче, только в родах ей не повезло. Ребёнок задохнулся в родовых путях. Но хитрая бабка сделала вид, что его откачала и подсунула ей нашего сына. И всё равно его ждала печальная судьба. Не дожив и до года, он умер от тифа. Он и умер бы. Но я его похитил и вернулся с ним в своё настоящее время.

— Но то, что для Франкина настоящее – для Феликса будущее. Как он смог пройти с ним через межпространственный туман? — подал голос Дэн.

— Ему помогла Клара, — ответила Эмма. — Видел женщину, которая выдаёт себя за мать Феликса?

— Конечно! Она же один из рыцарей Ордена, — подтвердил Дэн.

— Когда-то давно она была Повитухой, то есть Белым Ангелом. Но для Белого Ангела она оказалась настолько жестокой, что её отдали под суд. Но Анастас Ранк уже тогда был очень влиятельным человеком, и очень талантливым психиатром. Он побеседовал с ней несколько раз и сообщил на суде, что она кера, которая рождается одна на миллион, она кера-палач.

— Кера-палач? — не веря собственным ушам, переспросил Дэн.

— Да, и она вырастила Феликса, — подтвердила Эмма. — С той поры как Франкин помог ей на суде, она привязана к нему как цепная собака.

— Не удивительно, что Феликс так замкнут и так одинок. — Дэн поднялся с мягкого кресла, в котором всё это время сидел. — Если бы у меня была мать — палач, я бы, наверно, повесился.

— Зато они у него были. Отец и мать, — Эмма тоже встала. — Нас там, наверно, уже потеряли.

— Ты знаешь, о Франкине как об отце я что-то тоже не очень высокого мнения, — поделился с ней Дэн.

— Я не могу судить. Он был моим отцом, которого у меня никогда не было.

Глава 32. Часовня

— Лия, не знаю, как ты, а я считаю, что к Новому Году твоё дерево нужно украсить, — сказала Беата, заходя в зал с ворохом блестящей мишуры.

— Я не возражаю, — спокойно ответило Дерево.

— А мне кажется, эта мишура слишком грубая, и Дерево нужно украсить тонким «дождиком», тогда оно будет смотреться нарядно, но изысканно, — сказала Агата, входя следом за Беатой и неся в подтверждение своих намерений две скромных плоских упаковки с «дождём».

— О, Боги Всемогущие! – воскликнула Беата, которая пыталась по-хозяйски водрузить кучу мишуры на стеклянный куб как на стол.

— Что случилось? – кинулась к ней Агата и тоже застыла над стеклом.

— Что произошло, Лия? – со смешанным чувством удивления и ужаса на лице, обратилась девушка к Дереву.

— Виктория сделала свой выбор, и Боги его подтвердили, — сказала Лия всё так же спокойно.

— Но это хорошо или плохо? – не унималась Беата. — Ты говоришь об этом так, словно ничего важного не произошло. Но шары сдвинулись, и теперь здесь горит эта странная фигура. Это же что-то значит?

— Что вы разгалделись! — присоединилась к их внутреннему диалогу Вилла, которая была старше обеих девчонок лет на десять, а вела себя с ними как будто она мать-настоятельница. — Я слышала ваш визг даже в коридоре.

— Странно, что ты не слышишь его всё время, — заметила Агата рассудительно. — Ведь всё это происходит у тебя в голове.

— Да, и временами я жалею, что позволила себя в это втянуть, — не сдавалась Вилла. — О, Боги Всемогущие!

Она добавила это, прошептав одними губами, но обе девушки не сговариваясь, схватились за уши.

— Что ж ты так орёшь? – возмутилась Агата.

— И давно они так стоят? – не обратила на неё внимания Вилла, обходя Дерево с другой стороны.

— Трудно сказать, но судя по тому, что солнце в зените, пару часов, — ответила Лия, словно посмотрев на стеклянный купол над своей кроной.

— Ну, всё, закончилась наша весёлая жизнь, — приуныла Агата. — Теперь снова целыми днями тут будут топтаться любопытствующие. Ни попеть, ни поговорить.

— Не переживай, это ненадолго, — сочувственно погладила её по плечу Беата.

— А что это значит? – во второй раз прозвучал тот же вопрос, но теперь уже его задала Вилла.

— Это, Виллка, значит, что скоро у нас будет новая Пророчица, — ответила вместо Дерева Беата.

— Но, Лия, ведь тогда ты умрёшь? – осторожно спросила Вилла.

— Я не знаю. И я не уверена, что она справится, — ответило Дерево задумчиво, но тут же весело добавила. — Но вы вроде собирались меня украшать?

— Да, — ответила за всех Агата. — Вилл, скажи, ведь дождиком получиться красивее, правда?

— Давай дождиком, давай! Я же не против, — закатила глаза Беата. — Как думаете, это стекло выдержит, если я на него встану.

— Да лезь ты уже, — подтолкнула её Агата. — Я буду тебе подавать!

— Лия, скажи, а эти Боги в своих шарах что-нибудь видят? – спросила Беата, перекидывая через ветку очередную длинную блестящую полоску, и не дождавшись ответа, продолжила: — Просто, знаешь, мне под юбку сто лет уже никто не заглядывал. А если быть точнее, то и вообще никогда никто не заглядывал, и мне как-то неловко, что я стою тут на раскоряку, а они там снизу, прямо подо мной.

Вилла смеялась так, что повалилась на пол, прямо на ворох мишуры, а сверху на неё навалилась Агата, тоже давясь со смеху. Дерево всхлипывало, словно прослезилось. И только Беата хихикала тихонечко, словно не она вызвала всё это веселье.

Вытирая слёзы, Агата поднялась, чтобы подать ей очередную «дождину», но Беата уже спрыгнула.

— Вот сейчас услышит вас Заира, — сказала она. — И надолго отобьёт охоту смеяться.

При упоминании самой старшей из Лысых сестёр, все невольно успокоились. Заира была провинившимся Чёрным Ангелом, Ангелом Смерти, собиравшим души умерших. И толи в Чёрные Ангелы умышленно отбирали нелюдимых девушек, толи такая работа оставила на ней неизгладимый отпечаток, но Заира была строгой и молчаливой. Когда-то её звали Мелина, и она не вернула в Замок Кер душу, которая так и не нашлась за сто с лишним лет. Это было всё, что она им рассказала, и никто не посмел расспрашивать подробнее. Ей было не больше тридцати, как и Серому Ангелу Вилле, которую когда-то звали Вивианна.

Серые Ангелы проводят инициацию, перепроверяют нуждается ли юный алисанг в Даре Богов, то есть в Душе, или рождён во взаимной любви и «чужая» душа ему не нужна. Они же пробуждают Душу во время инициации, называя её истинное имя. И только после Пробуждения в организме начинают происходить изменения, которым  обязаны алисанги своими необычными способностями.

Что сделала Вивианна, не знала даже она сама. Просто нарушила последовательность проведения экзамена на соответствие способностей генерации, как называли Пробуждение во всех официальных документах. Но, как она помнила, в тот день просто было очень много «призывников», и она запуталась сначала первый выход, а потом Душу или наоборот. К каким таким страшным последствиям для детей это могло привести, ей не поясняли, но сто лет в Лысых Сестрах – такое наказание казалось ей просто чудовищно несправедливым. И она была обижена из-за этого на весь мир, выражая свою обиду постоянным недовольством, раздражением и дурным расположением духа.

Вот и сейчас она поджала губы на неравномерно и неаккуратно развешаные полоски «дождя», как ей казалось, хотя предложение принести стремянку и перевесить как ей нравится, поступившее от Агаты, гордо проигнорировала.

 Беата с Агатой как-то, устав от её фырканья, сплетничали, что, наверное, она не нечаянно запуталась на инициации, а намеренно сделала так, как ей было удобно или хотелось, или просто из вредности. Агата и вообще сильно жалела, что ей пришлось рассказать всем другим сёстрам, кроме Беаты, о своём секрете. Но раз Лия так сказала, значит, так действительно было надо, и Агата смирилась.

А неутомимая и неунывающая Беата уже сама принесла стремянку и ящик с красными стеклянными шарами. К счастью, ворча, что все шары одного цвета, Вилла, поджав губы, ушла, и Беата снова забралась к поднебесью, развешивая как на нитках всё на том же «дожде» шары, которые ей подавала Агата.

Когда работа была почти закончена, и они уже уносили оставшийся мусор, в Зал пришла Заира. За столько лет она разучилась здороваться, и даже кивать головой и вообще открывать рот, а на звук, появившийся у неё в голове в виде озвучивающей их диалоги Лулу, всегда реагировала болезненным выражением лица. Она посмотрела на сиявшее алыми шарами и блестевшее мишурой Дерево, и вдруг улыбнулась.

— Там, где я родилась, на праздниках признают только один цвет – красный, — сказала она, и снова вышла.

— Ну, я так понимаю, это значит, что мы молодцы? – недоверчиво посмотрела на Агату Беата.

— Я думаю, определённо молодцы, раз она даже улыбнулась, — подтвердила Агата.

— Отлично! Значит, мы заслужили полдник! Плюшку или пироженку.

— Я бы не отказалась! – поддержала её Агата, помогая вынести так и не пригодившуюся мишуру.

Они уже почти дошли до столовой, когда их остановила в коридоре Заира.

— Можно мне немного ваших украшений, — она вроде попросила, но тоном, не терпящим отказа.

— Да, конечно! — добродушно протянула ей весь ворох Беата. – Что ты хочешь украсить? Мы можем помочь.

Заира замерла в растерянности.

— Свою комнату, — ответила она, когда у Беаты уже устали руки протягивать ей мишуру, и она снова прижала её к себе. — Только она в другом коридоре.

Направление, в котором повернулась их старшая Лысая Сестра, обоих девушек удивило — комнаты всех Сестёр находились рядом в другом конце Замка Кер. Но, переглянувшись, они приняли приглашение и послушно пошли.

Замок Кер всегда казался Агате странным: огромный холл и четыре бесконечных галереи, который тянулись от него в четырёх разных направлениях. В слегка выпуклых внутрь стенах холла находились разные помещения, важнейшим из которых был Переход, через который в Замок приходили и уходили посетители.

Переход был бы похож на большое фойе со стеклянными дверями, за которыми плотная стена тумана отделяла Замок Кер от остального мира, мир живых от мира мёртвых. Единственный Переход соединял эти два мира, и бессменный Страж был единственным, кто его охранял.

Строгое узкое лицо, впалые щёки, волевой подбородок и внимательные глубоко посаженные глаза — Агата не первый раз видела Стража. Его мужественное лицо дополняли слегка вьющиеся тёмные волосы до плеч. С узкой талией и широкими плечами, лет тридцати, он был почти идеален, если бы не его тяжёлый характер.

Впрочем, кому как. Вот Беата считала его очаровательно ироничным, Агата — ядовитым как плющ и циничным. Его боялись из-за его колких замечаний и насмешек больше, чем из-за его должности — Туман было невозможно пройти и так, не имея тела. А выходить со стороны Замка без тела — самоубийство, не допускать которые тоже входило в его обязанности. Но, зная характер Стража, многие сомневались, что он их выполнял.

Говорили, Страж единственный слышит Поющие Метки, и это они «напевают» ему о чём думает каждый посетитель, поэтому его едкие как кислота насмешки всегда так точно попадали в цель. Страж обязан был задавать всем входящим вопросы о цели визита, длительности пребывания на территории Замка и заносить всё это и прочие формальности, такие как имя и фамилию, в журнал. Но вместо этого он просто поднимал свои глаза от книги, которую читал, и сообщал что-нибудь определённое: «Сочувствую, Карл, что замок на ширинке сломался в такой неподходящий момент!» или «На вашем месте я бы избавился от этой кошки, Луиза. Её мочой несёт за соловецкую версту!»

 Если приходилось навещать или покидать в Замок больше одного раза в день, то это превращалось в настоящую пытку, особенно если в Переходе было многолюдно. А уж вести с ним разговоры просто так, а не по необходимости — добровольцев не было. Кроме Беаты, как неожиданно выяснила Агата.

По дороге к комнате Заиры они как раз поравнялись с помещением Перехода, и Беата, выхватив из кучи несколько пушистых змеек мишуры, рванула прямо к сидящему там Стражу.

— Она сумасшедшая что ли? — прокомментировала её выходку Заира, но Агата в ответ промолчала.

— Здравствуй! — услышали они радостный голос подруги, хотя для Стража это была немая сцена.

Заира осуждающе покачала головой и отошла, а Агата продолжала стоять так, что видела свою полоумную подругу. И та предлагала Стражу мишуру разных цветов как бродячая торговка свой товар. Агата внутренне напряглась, ожидая, как он её сейчас жестоко осадит, но, невероятно, он согласился на красную. Что за странное предпочтение к красному цвету у всех сегодня?

 Беата обмотала блестящими украшениями пару светильников на стенах, разложила на столе и радостно выбежала — продолжить путь.

— Почему он всегда работает один? — спросила Беата, когда они отошли от Перехода.

— Потому что никому не доверяет, — ответила Заира уверенно.

— А когда уходит? Должны же быть у него какие-нибудь дела? — спросила Агата.

— Он закрывает Переход.

— То есть у него есть право не впускать кого-то или не выпускать? — оглянулась Беата.

— Нет, но приходится ждать его перед дверью, — удивила её Заира.

— А если с ним что-нибудь случится? — поддержала подругу Агата, — Если он уйдёт и не вернётся? Потеряется, заблудится в Замке? Если его запрут или похитят? Ведь он единственный Страж! Что же тогда будет с Переходом?

— Ничего, — хмыкнула Заира. — Переход будет работать и без него. Тем более, что это просто парадный вход, а все Ангелы и так пользуются служебным. Или Белые Ангелы выходят вместе с посетителями в одну дверь?

— Конечно, нет! — возмутилась Агата. — Это Вы притаскиваете свои души какими-то окольными путями. А наши двери ведут сразу из Родового зала. Там не сидит охрана, но туда и так непросто попасть.

— Глупая, этот Переход между Замком и миром живых един. Просто, чтобы мы друг с другом не пересекались, его оформили разными дверями, которые на самом деле лишь видимость. Вы называете его Пределом, думая, что он и есть граница Замка, что он отделяет живых и мёртвых. А Предел — это и есть Туман, то, что отделяет наше измерение от человеческого. Когда были живы старые боги, этой границы не было, все люди мира жили вместе и только боги в своём замке. А новые боги хотели, чтобы алисанги жили отдельно от остальных людей и были как они бессмертными. Но старые боги не позволили им этого, тогда и произошло Великое Стирание Памяти и возник Предел. Старые боги погибли, или были заточены в те шары, что сейчас ожили, но и новые боги лишились бессмертия и потеряли свою власть в той войне.

— Но откуда ты всё это знаешь, Заира? — Беата даже остановилась.

— Я убираюсь в этом Замке так долго, что помню события, про которые все уже давным-давно забыли, — хмыкнула она. — Если не побоитесь стереть в кровь свои молодые ноги, я отведу вас в место, о котором никто не знает.

— А что там? — наивно спросила Беата.

— Тайна.

Крошечная комнатка Заиры находилась довольно далеко от Зала Судьбы. Она получила её как поблажку спустя сто двадцать лет наказания. Большую часть времени она проводила в келье рядом с остальными девушками, а сюда наведывалась только по праздникам, и в так называемые выходные, которые были даже у Лысых Сестёр.

Они понимали, тем, что Заира пригласила их в свою комнату, она проявила к ним большое расположение. Значит, они действительно растопили лёд в сердце Чёрного Ангела. И они с удовольствием помогли ей украсить свой домашний уголок.

На крошечном столе горела огнями нарядная ёлочка. В комнатке было уютно и не хотелось уходить. После праведных трудов они пили чай с имбирными пряниками и болтали о пустяках.

— Ты странная какая-то сегодня, — обратилась Агата к Беате, когда Заира отлучилась. — Бегаешь как заводная, к Стражу пошла. С тобой всё в порядке?

— Нет, — улыбнулась девушка. — Ко мне утром приходила моя взрослая дочь. И теперь я счастлива

— Вот это да! Точно, ведь сегодня день посещений. И как она тебе?

— Она — красавица! Я познакомила её с Тео и будущей свекровью. А она рассказывала мне про Арсения.

— Да, в здравом уме ты бы к Стражу не полезла.

— Знаешь, — сказала Беата шепотом. — Мне кажется, он меня слышал. Как ты, или Тео.

 Агата не поверила, и хотела возразить, но тут вошла Заира.

— Ну, что? Не передумали? Идём в мой чулан? — сказала она.

— Да, — подскочила Агата и чуть не опрокинула остатки чая. — Прости.

— Ничего, — забрала у неё кружку Заира. — Мой чулан, как я его зову, находится тоже в этом крыле, так что половину до него мы уже прошли.

Они уходили по длинному коридору всё дальше и дальше. Жители этой внутренней улицы Замка попадались всё реже. Двери становились всё обшарпаннее. Запах нежилого всё сильнее. Наконец, наткнулись на стену — дальше дороги не было.

Старая каменная кладка стены местами осыпалась, и под ней обнажился слой ещё более древний и тёмный. В слабом свете, что проникал сюда сквозь стеклянный потолок высоко над головой увидеть что это почти невозможно.

— Неужели у этих коридоров бывает конец? — удивилась Беата.

— Как видишь, — ответила Заира. — Это только кажется, что, если даровать людям жизнь после смерти, все обязательно этим воспользуются. Да, когда-то эти коридоры удлинялись и удлинялись, людей всё прибывало, но Замок всегда вмещал всех желающих. Но сейчас в этом самом старом и мрачном его крыле не занято и половины комнат. Нам сюда!

Она уверено отделила один из раскрошенных кирпичей от стены и отставила в сторону. Девушки принялись ей помогать, и вскоре за разобранной кладкой обнаружили полукруглую дверь. Заира уверенно её толкнула, и, жмурясь от яркого света, они вошли в старую заброшенную часовню.

 Наверно, они могли бы спугнуть толпы летучих мышей, если бы они их там ждали. И хорошо, что не ждали, иначе мыши подняли бы в воздух тонны пыли, что лежала там в избытке, а у Агаты была стойкая неприязнь к пыли. Словно вспомнив об этом, она звонко чихнула и все удивились громкому эху, которое отражаясь от красивых стрельчатых окон с витражами, поднялось к потолку.

— Ничего себе чулан! — воскликнула Беата, задирая голову.

На самом деле эта замковая часовня действительно была маленькой, но благодаря свету, проскальзывающему сквозь ажурные переплёты окон, не мрачной. Четыре окна и между ними четыре глухих стены с надписями. Агату больше всего заинтересовали надписи, а Беату витражи.

Четыре слова столбиком четырьмя большими символами на каждой из четырёх стен. И рискуя быть наказанной ещё на сто лет, Агата стала осматриваться в поисках того, чем эти слова можно было записать.

— Смотрите, здесь две девушки и два парня, — подала голос Беата. — И одна пара в белом, а другая в чёрном.

Агата невольно подняла глаза. Солнце садилось, и слепило через окно с девушкой в чёрной одежде. Она опустила глаза и увидела на грязном полу вытянутую тень стройного силуэта с длинными волосами и прочерченный узор. Такой знакомый узор с четырьмя узкими лепестками.

— Беата, смотри, — обратилась Агата к подруге, — Тебе ничего это не напоминает?

Она потёрла ногой пол, проверяя, насколько глубока эта борозда, образующая четыре одинаковых петли узора.

— Это же символ, который горит теперь в кубе с шарами! — воскликнула Беата. — Он появился сегодня, когда шары раскатились!

— Шары изменили своё положение? — удивлённо посмотрела на пол Заира.

— Мы думали, ты заметила, — извиняющимся тоном произнесла Беата.

— Ничего, ещё увижу, — ответила Заира, махнув рукой. — Я думаю, нам уже пора. Пока мы доберёмся назад, совсем стемнеет.

— На чём бы мне это записать? — задала мучивший её вопрос Агата, беспомощно оглядываясь по сторонам.

— Я уже записала, — ответила ей Заира. — И только не напоминайте мне, что это запрещено! Раз у меня до сих пор не отсохли руки, значит, никому это не повредило.

   И она решительно направилась к двери.

Глава 33. Элэм

На место назначенной встречи Таэл пришла первой.

Она сидела на краю мраморного постамента и злилась — девушки не было. Чтобы скоротать время, она следила за тенью от вазы, медленно ползущей по орнаменту напольной плитки. Вот она закрыла следующий крошечный квадратик — значит, прошло ещё несколько минут. Но девушки всё не было.

— Стоит ли грустить в такой чудесный день? — она узнала голос будущего мужа, но ей не хотелось отрывать глаза от тени, едва потянувшейся к следующему мозаичному кубику.

— Чем же он чудесен, Элэм? — она дождалась, когда тень коснётся самого края глазури, и только тогда подняла глаза. Он стоял в дверях, и на его счастье солнце беспрепятственно светило сквозь него — Таэл могла его стукнуть, если бы он испортил её игру.

— Мне сшили хитон совершенно потрясающего оттенка, — невозмутимо заявил он, протягивая ей край одежды. — Армариус сказал, что это цвет бороды Абдель-Керима. Видишь, он одновременно и с чёрным оттенком, и с серым отливом!

— Не в оттенках счастье, — тускло заметила Таэл, но его жизнерадостный вид и это сияющее сквозь него утреннее солнце подействовали на неё отрезвляюще. — Стесняюсь спросить, что делает Его Высочество в моём храме, да ещё в такую рань? Тебе тоже дождя?

— Не-е, мне дождь по барабану, — отмахнулся Тёмный Бог, присаживаясь рядом.

— По чему? – не поняла Таэл.

— По барабану, — повторил Элэм, и показал руками, словно он по чему-то стучит. — Такой музыкальный инструмент, мне Армариус сказал.

Таэл хотела предупредить, чтобы он не сильно доверял Армариусу, упомянутому уже дважды, и оба раза информация показалась ей сомнительной, но передумала. Может, учитель только ей говорит всякие глупости?

— Я пришёл, чтобы пригласить тебя на прогулку по морю, — сказал Элэм и многозначительно на неё посмотрел.

— По морю!? — Таэл выпучила на него глаза, не зная, как реагировать. Все прекрасно знали, что их скалы неприступны и море становится судоходным лишь там, где владения Кварты заканчиваются.

— Я хотел сделать тебе подарок на свадьбу, но к тому времени начнётся сезон дождей, море заштормит, да и ждать слишком долго. Поэтому я решил сделать это сегодня. Встал пораньше. И рад, что нашёл тебя здесь.

Он протянул ей свою руку, и она с радостью её приняла. Их руки соприкоснулись, и, полыхнув голубым светом, по белому мрамору покатился ярко-голубой прозрачный камешек.

— Я думаю, мы будем хорошей парой, — улыбнулся ей Элэм. — Голубой — цвет искренности. Надеюсь, камень такой чистоты принесёт кому-то счастье.

Никто из них двоих даже не думал поднимать самоцвет, хотя такие холодные искры между богами проскальзывали редко. Видимо, это был действительно чудесный день!

Белоснежную яхту построили на закрытой верфи подальше от любопытных глаз далеко на западе. Её спускали на воду с отвесной скалы при помощи сложной системы тросов и деревянных лаг.

Когда яхта коснулась спокойной глади солёной воды, Элэм был счастлив. Он назвал её именем сестры, которая помогала ему с этим проектом, предоставив и место, и лес для строительства. А подарить решил своей будущей жене. Таэл это было приятно — делать подарки на свадьбу было не принято — хотя она поймала себя на мысли, что не отказалась бы, чтобы такую красивую посудину назвали в её честь. Но «Энта», так «Энта».

Они провели на ней вдвоём весь день. Таэл призналась себе, что с Элэмом она совершенно забыла обо всём: о девушке, о Ратвисе, о времени, о войне. С ним было легко и не скучно. Наверно, они из тех редких пар богов, что будут счастливы в браке.  Этот темноволосый парень прочитал ей даже стихи собственного сочинения. И хоть все они подозрительно рифмовались с именем Энта, юный бог уверял, что просто написал их под впечатлением от своей новой игрушки. И Таэл ему почти поверила.

Уставшая и пропитанная чистейшим солёным воздухом насквозь, она отмокала в ванне, среди зажжённых свечей и плавающих розовых лепестков, и думала об Элэме.

Он был прекрасен, как любой Бог. И он был умён, а это не было естественным. К сожалению, некоторые из их предков были глуповаты. Глуп как Умун — это была пословица, но Умун Наиглупейший — не просто прозвище, данное ему Армариусом, он был одним из их предков, имя которого стало нарицательным.

Это именно он влюбился в земную женщину и всем своим подданным тоже разрешил перелюбиться. В результате из трёх основных цветов их стало шесть: красный, пурпурный, жёлтый, зелёный, голубой и синий. Его имя до сих пор вызывает у Хранительницы Душ приступ праведного гнева. Глупый Король не понимал, что он делает. Что благоденствие их людей и порядок в стране поддерживаются не сами собой. И уникальные способности их людей не просто дар богов. Боги ничего не дают просто так. Людям дали возможность не болеть, не бедствовать, жить в мире и согласии, уметь находиться в двух измерениях. Но и Богам это далось не просто так. Для того, чтобы из трёх цветов сделать шесть, душу и тело пришлось разделить. И только Мать Всех Душ, Хранительница, Сама знает, как поддерживается это разнообразие.

В комнату вошла служанка. Положив полотенце, она присела на бортик ванны, не поднимая глаза. Или она хочет что-то попросить, или Таэл совершенно не разбиралась в служанках.

— Говори! — властно и недовольно она дала ей разрешение открыть рот.

— Простите моё Высочество, — начала она пищать противным тоненьким голоском, — могу я взять завтра выходной?

Она посмотрела на Таэл, жалобно подняв брови домиком. Кто позволял ей таращиться на Богиню? И какого лешего у неё такие синие глаза?

Таэл на всякий случай сползла пониже в воду.

— Ватэс! — с возмущением произнесла она.

— Да, моя госпожа! — произнесла юная служанка низким мужским голосом, продолжая буравить её взглядом.

— Как ты смеешь! — продолжала возмущаться Таэл.

— Эти розовые лепестки не особо тебя прикрывают, — продолжала басить служанка, показывая рукой на воду. — Всё что я хотел, я всё равно уже видел, так что не стесняйся!

— Какого лешего ты припёрся? — действительно, чего уж было теперь стесняться! Краем глаза Таэл видела — в прозрачной воде она лежала вся как на ладони.

— Лея попросила меня зайти, — как прежде невозмутимо ответил Ватэс. — Я, конечно, не ожидал, что ты будешь в ванне, но из-за этого решил не откладывать.

— И чего хотела Лея? — Таэл слегка недолюбливала Пророчицу, единственную из этой четвёрки Мудрейших.

— Он велела передать, чтобы ты не говорила ей правду, — положив на воду розовый лепесток и дунув на него как на кораблик, сказал Ватэс.

— Почему же она сама мне это не сказала? — Таэл раздражали всегда такие непонятные указания Пророчицы. Кому «ей»? Какую правду?

— Она сказала, раз я всё равно иду к тебе, то заодно и передам, — служанка встала, зашла со спины, и Таэл почувствовала на своих плечах сильные мужские руки. Они сжали затёкшие мышцы, и Таэл едва не застонала от боли. И от боли ли?

— Зачем же ты сам шёл? — она закрыла глаза, пользуясь тем, что он не может сейчас видеть её лица.

— Не помню. Может быть, сделать тебе массаж? — его голос над её ухом был вкрадчивым и волнующим. — Ты знаешь, что ты самая красивая Богиня, из всех когда-либо рождённых в этом Замке?

— Ты всем так говоришь, Ватэс! — вдохнув немного громче, чем хотела, строго ответила Таэл.

— Нет, Таэл, — прошептал он. — Я всегда говорю только правду.

Таэл даже не сразу заметила, что он исчез. Она открыла глаза, немного выждала, боясь шевельнуться. И потом только повернулась, убедиться, что его действительно нет.

Чёртов Ватэс Дукс! Никто не знал, как он выглядит на самом деле. Никто не знал, чем он занимается в Замке, и вообще. Но он был одним из Мудрейших, как и Армариус, Сама и Пророчица. К ним прислушивались все поколения Богов. Может, он был нужен, чтобы поднимать их самооценку? По крайней мере, пока настоящие служанки втирали в её тело благоухающие масла, Таэл действительно чувствовала себя красивой. Самой-самой красивой!

На следующее утро Таэл заняла свой привычный пост в статуе. И когда, наконец, пришла её волоокая прихожанка, она готова была услышать всё что угодно, но только не обвинения в свой адрес.

— Я ждала тебя сколько могла! — начала возмущалась Уна, когда Таэл ответила на её приветствие.

— Ты опоздала! — сказала Таэл спокойно.

— Я не могла прийти раньше! Мать завалила меня работой! Я старшая в семье и до сих пор не замужем! А ты обещала мне помочь и не могла подождать! — осыпала её обвинениями девушка.

— Я ничем не могу тебе помочь! — зло остудила её пыл Таэл. — Парень не любит тебя.

— Неправда! — взвизгнула девушка. — Он всегда со мной здоровается. И он улыбнулся мне! Я видела!

— Правда! — словно, не слыша её возгласов, продолжила Таэл. — Но есть и хорошие новости. Он никого не любит. Пока. Через две недели наша армия отправляется в восточные земли на помощь народу Титании. Они вернутся к Коронации. У тебя есть единственный шанс. Если на празднике он выберет тебя — ты станешь его женой. Если, конечно, он вернётся.

— Что значит, если он вернётся? — опешила девушка.

— Это война, Уна. Настоящая война! Его могут убить, покалечить, взять в плен. Подумай, сможешь ли ты столько ждать. А, если его покалечат, сможешь ли ты любить такого? А, если его убьют, не зря ли ты потеряешь эти месяцы? Уверена, старейшины выберут тебе отличного мужа вместо Ратвиса. Ты нарожаешь ему детей и, уверена, вы будете счастливы.

— Нет! — коротко ответила девушка. — Я буду ждать! Мне никто не нужен кроме него. Слышишь, никто!

— Уна, он – воин! — не сдавалась Таэл. — Подумай, какая жизнь ждёт тебя с ним? Постоянный страх за его жизнь. Постоянное отсутствие мужа. Дети, не знающие отца. Жена, не знающая ласки и покоя. Ты действительно этого хочешь?

— Да! — упрямилась девушка. — Ты — злая, потому что ты никогда не любила. И никогда не полюбишь! Вам, Богам, это не дано, поэтому вы злые и жестокие!

— Мы не злые, Уна! Мы справедливые. И я желаю тебе только добра.

И Таэл хотела сказать ей ещё что-нибудь в своё оправдание, или в утешение, но девушка её больше не слушала. Не могла слушать. Она заплакала навзрыд, и, шатаясь от горя, пошла на выход к дверям Храма.

Таэл проводила её глазами, оставшись лежать без сил на постаменте собственной статуи. И боль, и горе, и отчаяние, и выносимая тоска — всё эти чувства, доставшееся ей от девушки, мучили её.

Она смотрела на свинцовое небо и мусор, который носил по площади Четырёх Храмов поднявшийся ветер. А дождь всё-таки будет.

Пусть будет дождь!

Глава 34. Судьба

В последнее время Дэн мало чему удивлялся. Все эти тайны, рыцарские ордена, ожившие деревья, измены. Меньше чем за два месяца его жизнь не просто изменилась, она изменилась до неузнаваемости. Он не пытался всё это анализировать, искать причины, ковыряться в себе – он просто делал то, что нужно делать и мучился только из-за Евы. Поэтому рассказ Эммы о Феликсе он воспринял спокойно, словно чего-то подобного и ожидал.

 В Ордене вообще не было обычных людей. Все они были со странностями, в том числе и он сам. Эти его шрамы на спине, и метка Ордена и то, как спасая девушку, он перенёсся в будущее. Пусть совсем ненадолго, на несколько секунд, но проскочил. Хотя вообще должен был остаться в том фургоне. Он так подробно и часто расспрашивал обеих девушек – Ирис и Офелию — об этом случае, что в последнее время они его избегали. И вот только что он выяснил, что это возможно — перенестись в будущее. Феликс был тому живым подтверждением. И у него появился повод для очередного расследования.

   После неожиданной встречи с отцом Эмма запросилась домой, в Евину квартиру. Это было так похоже на Еву. Дэн не мог ей отказать. Он хотел её отвезти и надеялся успеть вернуться до полуночи, чтобы пусть издали, пусть в облике незнакомки, но встретить эту новогоднюю ночь с Евой.

Он ждал, пока Эмма соберётся, с надеждой осматривая зал — вдруг Ева где-то здесь. Но за своей беременной женой как ястреб зорко наблюдал Альберт Борисович. Наверно, он отправил её отдыхать — в этом полном народа зале её не было. За своей беременной невестой Дэн не следил столь тщательно, и даже не беспокоился за неё. Сказал он ей лежать или не сказал, она всё равно встанет, когда сочтёт нужным. Вот, помяни лешего! Кто бы сомневался!

Виктория шла ему навстречу, используя в качестве носильщика своей верхней одежды Феликса. Совсем  не вязалось с её обликом то, как она брела, понуро опустив голову и то, что с другой стороны от неё шёл Арсений.

— Отвези меня домой! — сказала она тускло и даже не попыталась к нему прижаться, а ведь вокруг было столько благодарных зрителей. За спиной Арсения маячила Изабелла. И та, которую Дэн так хотел видеть — Анна Гард, с кроткой улыбкой Джоконды и царственной осанкой хозяйки дома выплыла из кухни и тоже направилась в их сторону.

— Сейчас? — уточнил Дэн на всякий случай, не спуская глаз с Евы. — А как же Новогоднее застолье? Безумное бежевое платье с открытой спиной?

— К чёрту платье! — устало парировала Виктория. — Отвези. Меня. Домой.

Она стояла, опустив голову, и похоже, она действительно потеряла к празднику всякий интерес.

— Я не могу. Я обещал отвезти Эмму, — ответил Дэн, и только получив в ответ удивлённый взгляд своей фиктивной невесты, осознал, что ведь она одна не в курсе.

— Всё, я готова. Поехали? — раздался из-за его широкой спины голос Евы, и Дэн расправил плечи, чтобы закрыть её как щитом от тех молний, что тут же заискрились в глазах Виктории.

— Эмма? — Виктория бесцеремонно отодвинула Дэна и уставилась на Еву. — Только не вздумай говорить, что я ослышалась.

В её голосе звенел металл.

— Почему ты назвал её Эмма?

— Потому что она и есть Эмма. Эмма Браун, — ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Я каждое слово должна вырывать из тебя клещами? — зло сверкнула она глазами на Дэна и продолжила прожигать ими дырку в девушке. — Эмма Браун первая жена моего отца. Сумасшедшая, из-за которой я появилась на свет с неизлечимой болезнью.

— Разве ты сделала не то же самое? — Эмма красноречиво уставилась на её живот.

— Давайте пройдём в мою комнату, — вмешался Арсений. — Вы начинаете собирать вокруг себя зрителей.

Довольно просторная комната Арсения без труда вместила всех. Дэн вошёл последним.

— Я не такая как мой отец! Я люблю своего сына больше всех на свете! — Виктория ни на градус не остыла пока они дошли.

— Уверена, что твой отец тебя не любит? — и спокойствие в голосе Эммы не было Евиным. Это был мягкий всепрощающий и всепонимающий тон Эммы.

 Ева, не желая принимать участие в этих разборках, медленно пошла вдоль развешенных по стенам картин.

— Он всегда любил только одну женщину. Эмму Браун. Но насколько я знаю, она умерла. Умерла! И похоронена. И отец каждый год ходит на её могилу и просит прощения. Каждый грёбаный год в день её смерти.

Она оглянулась в поисках поддержки и увидела Анну Гард. Перевела взгляд на Арсения, и догадка взлетевшими вверх бровями появилась на её лице.

— Твой отец представил её как родственницу своей жены, но это ведь твоя мать? — обратилась она к Арсению. — А ты, если ты действительно Эмма Браун, то должна была вечно блуждать в межпространственном тумане. Как они тебя нашли и вытащили? И зачем?

— Это долгая история, — вмешался Дэн. — Когда-нибудь ты её узнаешь. Да, ты правильно поняла. Это Эмма, — и он показал на Еву. — А это Ева.

— А ты? — резко повернулась Виктория к Изабелле. — Ты всё ещё Изабелла или тоже какой-нибудь призрак прошлого?

— Нет, я просто твой ночной кошмар, — Изабелла смотрела зло, и от её прежней жалости к Вики не осталось и следа.

Дэн усмехнулся, но Вики заметила.

— Что так рассмешило тебя, Майер? — повернулась она к нему. — Вяканья этой жалкой самоубийцы? Да ты даже сдохнуть не смогла. У этой хотя бы получилось.

Она перевела взгляд с Изабеллы на Эмму и снова повернулась к Дэну.

— Отвези меня домой. Что-то мне тошно в этом клубе самоубийц. — Она бегло осмотрела картины. — Святая Ункумбера! Ты бы завязывал с рыжим, а то пополнишь эти ряды сумасшедших.

Это было адресовано Арсению. Его она тоже зацепила, словно краем плаща своим дурным настроением и направилась к двери.

— Наш водитель отвезёт тебя, если ты собралась домой, — оставшись равнодушным к её выпаду сказал Арсений.

— Меня отвезёт мой будущий муж, — растянула она губы в якобы любезной улыбке, обернувшись.

Дэн легко мог ей возразить — о том, что она будет дёргать его за поводок, а он исполнять её команды, они не договаривались. Но сквозь эту её агрессивность он чувствовал такое отчаяние, что не мог бросить её сейчас одну.

Она открыла дверь.

— Ты идёшь?

Дэн повернулся к Эмме.

— Я могу отвезти вас обеих. Но тебе не кажется, что он имеет право знать? — он смотрел только на Эмму, но краем глаза наблюдал как Феликс, не подозревающий о том, что это разговор о нём, едва заметно улыбался, глядя в спину Виктории. Он стоял, засунув руки в карманы, и как никогда был сейчас похож на своего отца. Эмма тоже это заметила — печаль, а не сомнение была сейчас в её глазах.

— Феликс, — и парень охотно повернулся на её обращение. — Я должна тебе кое-что сказать.

— Мне? — он с сомнением посмотрел на девушку.

— Я думаю, все в этой комнате имеют право это знать, — продолжила Эмма, глядя при этом на Викторию. Вики закрыла дверь и заинтересовалась.

— Феликс, твой отец Анастас-Филипп Ранк, он и мой отец тоже.

Недоумение на лице Феликса. Недоумение на лицах у всех. И только Вики решительно преодолев расстояние от двери до Эммы, нарушила эту тишину:

— Я не поняла. Ева, ты сестра Феликса? А как же этот греческий бог? Аполлон?

— Вики, Эмма сестра Феликса. А мой отец — Аполлон, — сказала Ева, которая для Виктории была Анной Гард.

— Развели здесь бразильский сериал, — фыркнула Вики.

— И мы — близнецы! — на этих словах Эммы Феликс искренне удивился, но снова не проронил ни звука.

— Но как это возможно? —Виктория решила говорить за всех.

Эмма начала рассказывать, а Дэн наблюдать за Феликсом. Он отлично умел скрывать свои эмоции. И чем больше говорила Эмма, тем непроницаемее становилось его лицо. И только когда он узнал о смерти матери, то побледнел сильнее обычного и опустил глаза. Дэн не был уверен в остальных его чувствах, но боль этой потери была слишком сильна, чтобы её не понять. Всё же он справился, и его глаза даже не покраснели.

— Спасибо! — единственное слово, которое сказал Феликс Эмме. И Дэн понимал, что если Феликс о чём-нибудь спросит её, то не сейчас и не при всех. И Эмма понимающе кивнула ему в ответ.

Дэн хотел перевести разговор на что-нибудь другое, чтобы дать Феликсу время прийти в себя, но его опередила Изабелла.

— Я поняла, почему у тебя двойное имя, — сказала девушка. — Тебя назвали Сара Ранк при рождении, но, чтобы вывезти из гетто записали Эмма Браун.

— Да, тётя, которая забирала меня из детского дома, мамина подруга, она потом погибла при крушении поезда, сказала, что мама сама выбрала мне это имя в честь героини незаконченного романа Шарлотты Бронте.

— Да, потом ты стала Эмма Шейн, — Изабелла смерила взглядом Викторию, но та промолчала. — Но почему двойное имя у Франкина? Почему он Анастас-Филипп?

— Я могу ответить на этот вопрос, — сказал Феликс спокойно, словно всё только что рассказанное его не касалось. Но Виктория, которая сидела к нему ближе всех, всё же сочувственно погладила его по руке. — Отец всегда был против того, что при рождении нам дают два имени. Одно имя согласно этой дурацкой таблицы, а другое имя — имя пробуждения, которое дают при инициации. Поэтому всегда подписывался двойным, считая, что делать из второго имени тайну бессмысленно.

— Но ведь это не бессмысленно, — возразила Изабелла. — Его скрывают как любые личные данные, а ещё чтобы не лезло в глаза, что ребёнок рождён не по любви.

— Хренова толерантность! — возмутилась Вики. — Рожать детей без любви, не в браке, по необходимости стало нормой, но указывать на это типа неприлично? Мы что и так не знаем, кто из нас чего стоит?

— Может это не для нас, а для родителей? Чтобы они не знали взаимная у них любовь или нет. И верили в лучшее. Ведь сейчас это знают только керы.

— И дети! — возразила Вики. — Вот ты дура, однако! И много у тебя родителей?

— Сама ты дура! — огрызнулась Изабелла и румянец залил её бледные щёки, — Тем не менее у меня тоже двойное имя, как у всех.

— Не у всех, — возразил Дэн. — У меня одно — Даниэль.

— И у меня одно, — признался Арсений. — Угадайте какое.

— Можно я? — улыбнулся ему Дэн. — Семён?

И Ева, которая стояла рядом, легонько толкнула его плечом.

— А у меня второе имя Беатриче, — призналась Изабелла.

И если бы Дэн не смотрел в это время на Арсения, который его, как обычно в последнее время игнорировал, то не заметил бы, как изменилось выражение его лица. Но он смотрел.

— Как это символично, — сказала Ева. — Вот это же Беатриче?

Она показала на первую от двери картину на стене — рыжеволосая девушка с закрытыми глазами.

— Беата Беатрикс, насколько я помню, — ответила Изабелла.

— Да, автор Данте Габриэль Россетти, — сказал Дэн. И на этот раз Арсений всё же посмотрела на него удивлённо, правда, сразу отвёл глаза под его прямым взглядом.

— И что в этом символичного? — закатила глаза Виктория.

— Почти всё, — ответил Арсений, и нездоровый блеск в его глазах Дэна насторожил. — Ты даже не представляешь себе насколько ты права.

Он посмотрел на Еву, а потом обнял Изабеллу, прижав её к себе, и заглянул в глаза.

— Не для кого здесь я не открою секрет, что люблю тебя давно. Со школы. С шестнадцати лет, — сказал Арсений, а Изабелла потупилась, густо покраснела, но перебивать его не стала. — И даже, несмотря на то, что ты меня отвергла, я всё равно хотел знать о тебе всё. В том числе и твоё второе имя.

Изабелла прикрыла рукой глаза, но этот фейспалм не мешал Арсению продолжать.

— Не спрашивайте меня, как я это узнал — мой отец всегда имел неплохие связи. Эта картина стала первой в моей коллекции. Меня сильно заинтересовало тогда значение наших вторых имён. Не сразу, но я выяснил, что это имя души, которую нам дают. Единственное имя. Нет второй души с именем Беатриче. То есть все алисанги, что получают второе имя Беатриче, получают именно эту душу.

— А если это имя души совпадает с настоящим именем, то это новая душа? — вмешалась Ева. — Я правильно понимаю?

— Да и после нашей смерти её имя внесут в список того дня в который она родилась. Когда ты родился? — обратился он к Дэну, но сам же ответил. — Пятого августа? Значит, после твоей смерти пятого августа кто-то сможет выбрать для своего ребёнка имя Даниэль.

— И мою душу отряхнут от пыли и кому-то вручат? — поразился Дэн.

— Да, тому, кто будет рождён без любви, — уточнил Феликс.

— Значит, у меня будет второй шанс? Я буду жить эту жизнь заново, только в другом теле?

— Нет, Дэн, всю информацию с неё как с флэшки стирают, — ответила Изабелла. — К сожалению, это будешь совсем не ты, а просто чистая душа.

— Да, именно так нам и говорят, — Арсений встал и подошёл к стене как школьный учитель к доске. — Но кое-какая информация остаётся. И это называется судьба. Беатриче была из наших, — Он ткнул пальцем в картину с девушкой. — Об этом много спорят. Но давайте примем это за факт. Она умерла в 1290 году, ей не было и тридцати. А в 1308 году родилась Лаура.

Он показал на портрет следующей рыжеволосой девушки.

— Это моя работа, — пояснил он.

— Та самая неразделённая любовь Данте? — удивилась Виктория.

— Да и она тоже едва ли дожила до сорока лет. А в 1409 году появилась на свет Жанна Д’Арк. Это один из немногих портретов, где она рыжеволосая.

Арсений перешёл к следующей картине. Девушка на коленях в синем платье.

— Кажется, раньше эта картина висела наверху, — уточнил Дэн.

— Ей едва исполнилось девятнадцать, когда её сожгли, — вмешалась Изабелла. — И какое отношение всё это имеет ко мне?

— Элизабетт Сиддал, модель и жена Росетти, покончила жизнь самоубийством в 1862 году в возрасте 33 лет. А перед ней было ещё пять девушек со вторым именем Беатриче, и после неё две. Их жизни не менее трагичны и не более длинны.

— Арсений, к чему ты клонишь? — возмутилась Виктория.

— Истощение от многочисленных родов, чума, виселица — все эти причины их смертей никак не связаны с самоубийством, — Изабелла, кажется, понимала больше Вики.

— Нет, но все те девушки, о которых ты не знаешь или прошли через него или были к нему близки, — и он посмотрел на Эмму.

— Моё второе имя не Беатриче, — покачала головой Эмма.

— Конечно, ты же ещё жива, — подсказал ей Дэн.

— Эти души несут с собой информацию, с которой мы не в силах бороться. Прости, Бэл, но ты была обречена на самоубийство. Ты всегда была сильной и здравомыслящей. Но там, в больнице, когда ты была на грани жизни и смерти, я понял, что эти чужие души толкают нас на определённые поступки, которые в них заложены. И мы не в силах бороться с нашей судьбой.

— А какое твоё второе имя Вики? — неожиданно спросил Феликс.

— Какое-то дурацкое. Оста, — ответила она.

И Феликс снова побледнел как тогда на словах о смерти матери и посмотрел на Вики. Дэн видел в них тревогу и страх за её судьбу, и Вики тоже это почувствовала

— Тебе это имя о чём-нибудь говорит? — испуганно посмотрела на него девушка.

— Нет, нет, — справился с собой Феликс, но если ему кто и поверил, то только не Дэн.

— А как же вся та история, что рассказала нам о твоём чудесном спасении Ева? О роддоме и несчастном младенце, который не смог заплакать? — переключила снова внимание на него Изабелла.

— Я не знаю, кто её придумал, — пожал плечами Феликс.

И в этот момент в дверь постучали.

— Чай, кофе, десерты, фрукты.

Незнакомый мужской голос из-за двери.

— Разносят еду? Странно, — пожал плечами Арсений и сам открыл дверь.

Парень в форме официанта, в которой суетилась по дому вся нанятая на этот вечер прислуга, вкатил в дверь тележку с закусками. Что-то неуловимо знакомое было в его глазах, когда он посмотрел прямо на Дэна. И с того момента как глаза их встретились, время словно остановилось и потекло медленно-медленно.

Тележка ещё катилась по инерции вперёд, когда парень закинул руку за спину и в его белоснежной перчатке оказался пистолет. Дуло направлено Дэну в грудь. Тяжёлый безумный взгляд официанта, горящий ненавистью.

Дэн услышал знакомый лязг затвора. И в тот момент, когда он уже готов был выскользнуть в другое измерение, иначе встречи с этой пулей не избежать, сбоку на официанта навалился Арсений, а прямо перед Дэном оказался Феликс.

Феликс ещё падал, когда время снова обрело прежнюю скорость.

В один прыжок Дэн оказался рядом с Арсением, помог выкрутить руку стрелку. Лицо его исказила ярость, но он даже не пытался сопротивляться. Дэн пинком оттолкнул оружие и тогда только увидел, что по белой рубашке лежащего на полу Феликса расползалось красное пятно. А прямо за тем местом, где до этого стоял Дэн, стояла Ева, ещё в ужасе закрыв лицо, лицо Анны Гард.

Эмма бросилась вниз к Феликсу.

— Это всё из-за тебя, — зашипел снизу парень, с трудом повернув голову, и с ненавистью посмотрел прямо на Дэна. — Ты должен сдохнуть, сука! — И плюнул кровью из разбитой губы.

— Нет, Феликс, нет! — услышал Дэн возглас Виктории. Она зажимала руками рану на животе парня, а Изабелла пыталась оторвать кусок его рубашки, чтобы использовать как бинт.

— Я его подержу, давай за помощью и охраной, — отправил Дэн Арсения, рывком поднимая официанта, и выворачивая ему руки так, что парень зарычал от боли.

— Почему я должен умереть? — подтягивая его к себе, спросил Дэн.

— Потому что ты всё испортишь!

— Что испорчу?

— Всё!

Официанта увела охрана. Шумихи удалось избежать и Новый год в Замке Гард справили шумно и весело, правда, без них. Они вшестером встретили его в больнице у постели Феликса.

Когда его привезли из операционной и сказали, что угрозы жизни нет, и он легко отделался, Дэн подумал, что старик Ямпольский был прав — сегодня такая ночь, что чудеса случаются. Они открыли бутылку шампанского и пили за то, чтобы в следующем году у них всё было хорошо.

Он чувствовал тёплое плечо Евы с одной стороны, видел Евино лицо с другой и временами забывал какая из них настоящая. Виктория была мила и то и дело поправляла одеяло на спящем Феликсе. Арсений больше не смотрел на него как на врага народа, он обнимал Изабеллу, и она больше не краснела от его прикосновений.

Хотелось верить, что всё наладится. И только занозой в сердце засели слова официанта: «Ты всё испортишь!» Он уже чуть было всё не испортил. Неужели это было ещё не всё?

Конец третьей части

Оглавление

Глава 1. ТАЭЛ

Глава 2. Вещая

Глава 3. Клятва

Глава 4. За предначертанное!

Глава 5. Пеон

Глава 6. Первая ссора

Глава 7. Аполлон

Глава 8. Предложение и признание

Глава 9. Что знают двое

Глава 10. Эмма Браун

Глава 11. Потерянная любовь

Глава 12. Непорочное зачатье

Глава 13. Вечер Божоле

Глава 14. День слёз

Глава 15. Первый день без Евы

Глава 16. Первый день без Дэна

Глава 17. Беата

Глава 18. Энта

Глава 19. Чудесная маленькая девочка

Глава 20. Пятый день без Евы

Глава 21. Неразлучники

Глава 22. Пятый день без Дэна

Глава 23. Марта и Тео

Глава 24. Эмэн

Глава 25. Непростые разговоры

Глава 26. Три жизни и двадцать три дня

Глава 27. Невидимка

Глава 28. Клара

Глава 29. Один день вдвоём

Глава 30. Пройдя половину

Глава 31. Феникс

Глава 32. Часовня

Глава 33. Элэм

Глава 34. Судьба Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg