«Железные бабочки»

Доктору Кэрол Бернетт,

без одобрения которой этот рассказ

никогда не появился бы

Бабушка умерла в последний день марта, когда свежий ветер пробивался в щели окон и шевелил занавеси, которые она никогда не разрешала задёргивать. Как и величайшая из королев, грозная Елизавета Английская, Лидия Виллисис Харрач отказалась встречать смерть беспомощной жертвой в постели. Она сидела в кресле с высокой спинкой, сидела прямо, поддерживаемая одной лишь своей железной волей, и смотрела на грязный снег подъездной дороги к нашему имению, как будто считала, что её судьба придёт именно по этому пути.

Её закаляли — как мастер закаляет материал для своих изделий — скандал, бесчестье и мелочная злоба, пока она не превратилась в живую легенду.

Хотя все последние часы я провела рядом с бабушкой, она ни разу не протянула мне руку, не повернула головы, а только смотрела на дорогу. А я не решалась тревожить её. Иногда напряжённость её взгляда заставляла меня вздрагивать и плотнее запахиваться в шаль. Как будто она силой воли приказывала чему–то — или кому–то — появиться.

И когда наконец бабушка нарушила молчание, голос её не утратил властности.

— Амелия… — прозвучал приказ.

— Я здесь.

— Принеси ящик…

Я так долго просидела неподвижно, что ноги затекли и, вставая, я чуть пошатнулась. Это мог быть только один «ящик» — небольшая шкатулка, которую я никогда не видела открытой, но которую бабушка всегда держала рядом с собой, а ночью прятала под подушку. Я принесла шкатулку со столика у кровати, но бабушка так и не подняла к ней руку. После недолгого колебания я поставила ящичек ей на колени.

— Времени… времени всё–таки не хватило… — говорила она торопливо, по–прежнему глядя на дорогу. Но вот медленно повернула голову, и взгляд её сосредоточился на мне. — Твоё… — она лёгким жестом указала на шкатулку. — И всё остальное — тоже. Придёт посыльный… — она помолчала, напрягая волю. — Твоё наследие… Возьми то, что тебе предложат, — по праву, по праву! — голос её зазвенел, повторяя эти слова. И в нём прозвучали гнев и гордость. Потом тень протеста появилась на её лице.