«Вечер теплый, вечер талый»

Он остановился, нахмурился и темная туча, скрывавшая память, сдержано громыхнула.

«Имя! — подумалось ему. — Какое же имя вертится у меня в голове? Кто я?»

— Кто ты? — снова спросила девушка.

«Кто я?»

— Человек, — повторил он.

Девушка снова звонко рассмеялась и словно в ответ, из грозовой тучи памяти ударила молния, лишая сознания, ослепляя…

В углу палатки, на свернутой грязной шинели лежал человек. Из-под бурого от подсохшей крови халата, бывшего когда-то ослепительно белым, выглядывал китель с погонами капитана. Грудь под халатом ходила ходуном, и на буром фоне проступало свежее мокрое пятно.

— Ближе, — прошептал капитан и он наклонился.

— Как там?

— Отступаем, — у ответа оказался горький вкус, как у слезы, скатившейся в щетину. — Отступаем, Михалыч!

— Все ушли?

— Все.

Врач закрыл глаза и замолчал. Осколок в бедре, в груди, в левой руке, в боку, и еще черт знает где — это все авиационная бомба. Фашисты, бомбя позиции, специально выцеливали медиков, метились в красный крест. Когда начался налет, в полевом госпитале шла операция. Капитан-медик, Самойлов Лев Михайлович, профессиональный хирург, отнимал ногу молодому бойцу Филиппову из второго взвода. Когда стали падать бомбы, операция была в самом разгаре. Никто из врачей не ушел. Ни хирург, ни его ассистент, ни сестра Ирина, ни две санитарки. Бомба разорвалась далеко, но вот осколки, волна… Что для них стенки полевого госпиталя устроенного в большой палатке — тряпка и только. Одни умерли сразу, другие потом. К утру остался в живых только хирург.

— Отступаем, Михалыч, — повторил он. — Гонят нас и в хвост и в гриву…

— Беги, — внятно произнес капитан.

— Михалыч, мы тебя на грузовик…

— Оставь, — прошептал врач. — Я то знаю… Уматывай быстро!

— Михалыч!

— Мне остался день. В самом лучшем случае. Потом все, амба. Уходи лейтенант. Это приказ.

— Не брошу! — ворот стал тесен, дышать трудно. — Слышишь, не брошу!

— Уходи, дурак! Уводи людей! У тебя же на шее куча сопляков, ты в ответе за них! Уходи!

— А ты?

Врач прикрыл глаза.

— Там, — шепотом сказал он, — У стенки, где моя шинель. Подай кобуру.

— Михалыч, ты что?

— Подай и уходи! Быстро, понял?

Лейтенант не шевелился. Слеза скатилась по щеке в густой лес черной щетины.

— Лейтенант! Подай кобуру и убирайся отсюда! Ну подай! Мне же больно! Больно! Подай, будь человеком!