«Глупец»

Валерий Капранов Читайте знаки Книга первая Глупец

Предисловие

Эту книгу я посвящаю тебе — мой дорогой читатель. Право не знаю, дойдёт ли она когда-нибудь до тебя и будет ли прочтена тобой до конца, но поверь мне очень бы этого хотелось. Заранее извиняюсь за необычный стиль ее написания и возможно некоторые погрешности. Не суди меня очень строго, так как это первое серьёзноё для меня к тебе обращение, в котором я призываю тебя посмотреть на мир другими глазами и полюбить и ценить свою жизнь, как уникальное чудо, дарованное тебе свыше.

В отличие от других авторов, я не скрываю, что все мои персонажи являются не вымышленным, а вполне реальными представителями нашей действительности, и если где-то в тексте закрались неточности, то это только по воле героев книги при абсолютном согласии с автором.

Эта книга — обратная сторона реальности, скрытая от глаз ни во что не верящих обывателей, которые, погружаясь в стремительный беспощадный поток повседневности, ещё не готовы принять беспредельное чудо жизни, ссылаясь на непоколебимый для них авторитет прагматизма и постулаты закостеневшей науки.

И если ты мой дорогой читатель из их числа, то не трать понапрасну своё драгоценное время и лучше сразу оставь эту книгу на том месте где ты её взял. Эта книга не для тебя.

Эта книга для тех, кто подобно давно повзрослевшему ребёнку, с нетерпеньем ждёт Нового года, с его сказочными превращениями и восторженным волшебством. Если ты из таких, то тогда приготовься, тебя ждёт необычный сюрприз и надеюсь, ты будешь доволен.

Да, чуть не забыл. Если ты дочитаешь до конца эту книгу, то не спрашивай больше меня о возможном её продолжении. Потому что события, о которых здесь будет идти речь, уже прожиты и минули в небытие, потому и нашли здесь своё отражение. Ну, а что будет дальше, посмотрим, если будет на то изъявление воли героев, тогда… почему бы и нет…

Искренне твой, автор.

Приметы

А вот и утро. 6-00 на моих часах. Самое время для подъёма. Представить себе не могу… и как это раньше, я умудрялся проваляться до десяти часов. Потом со скоростью вяленой мухи, плестись на автопилоте в ванную. А после, долго, в томимом раздумье пытался втиснуть себя в новый день. Но это осталось в далёком прошлом. Тогда ещё, я был обычным подростком, таким, как и многие в этой стране. Жизнь, обещала быть неизменной и будничной, в процессе строительства Светлого Будущего Коммунизма. Но, всё изменилось. Эпоха, люди, приоритеты и жизненные ценности. Изменился и я сам.

Не скажу, что раньше всё было плохо. Но, и если бы я утверждал, что сегодня, все стали счастливей. То, конечно же, покривил бы душой. Нашему поколению повезло. Мы застали рубеж. Нам дано было осознать, всё то хорошее, что осталось в ностальгическом прошлом. И сегодня, увидеть, открывшиеся горизонты, тех возможностей, что мы имеем теперь. Жизнь заставила меня стать оптимистом. И за это я ей благодарен.

Вместе с отсутствием гарантий на жильё и обеспеченную, социально защищённую старость, я получил безграничную свободу и независимость в действиях. То — отсутствие чего меня угнетало с детства, теперь имелось в таких количествах, что могло компенсировать все недостатки сегодняшнего времени. Я стал свободен! И я стал творить.

Многие люди жалуются на жизнь, только по одной причине: им дали свободу, но они, не знают, что с ней делать? Их не научили, быть свободными. Им не объяснили, что свобода — это, прежде всего ответственность за свою жизнь. А ответственности никто не хотел…

Зигмунд Фрейд говорил, незадолго до своей смерти, что человечество обречено. Потому, как почти из всех его пациентов, мало кто понимал, чего он бы хотел от своей этой жизни. И таких людей очень много. Но мне повезло… я знал, чего я хотел, и научился этого добиваться. Счастье мне улыбнулось. Я понял секрет. Но, не будучи эгоистом, я поставил себе за цель, научить и всех тех, кто хотел, добиваться поставленной ими цели.

Сегодня я могу расслабиться. Позади, вагон с пользой потраченного времени. Огромный объём отработанного материала и ликование победителя от предвкушения того момента, когда плоды моей гениальной программы, будут оценены по достоинству. Я уже сейчас представляю, восторженно горящие глаза коммерческого директора, в процессе моего финального выступления. Менеджеры просто сотрут свои пятки в кровь, когда ринуться воплощать усвоенный материал, осознавая своё уникальное преимущество, перед другими компаниями. Фирма, укрепит свои позиции на рынке, отрезая, хороший ломоть пирога, со стола своих конкурентов. Мир закрутится и завертится с бешеной скоростью. Снежной лавиной покатится прибыль. А как следствие, будет и новый заказ. И потребность в моих услугах.

Наслаждаясь в лучах восходящего солнца, я планировал свой выходной. Не смотря на то, что лето в самом разгаре, на природу мне не хотелось. И тогда я решил, что сегодня весь день, посвящаю безделью и праздному шатанию по улицам нашего города. По дороге, если успею, занесу предварительный план заказчику. Ну, а дальше, как сложиться. В общем, будет видно.

Завтракать в такую жару не хотелось. Но, годами укоренившийся ритуал, я решил всё же не нарушать, и последовал на кухню. В турке зашипел, поднимаясь, пузырящейся пеной, ароматный аргентинский кофе. Прикуривая ментоловую сигарету, я с удовольствием затянулся. Приятный табачный холодок, в сочетании с крепким, бодрящим напитком, были очень хорошим началом для раннего утра.

Для прогулок, время было ещё слишком раннее. И чтобы как-нибудь себя занять, я засел за компьютер и начал просматривать пришедшие ко мне сообщения. За тем, сразу же по мере прочтения, отвечать на письма от своих клиентов. Я гордился своей работой, так как сумел распланировать встречи и заказы, что позволило мне вести вполне полноценный образ жизни. Несмотря на свою повышенную работоспособность, я отнюдь не страдал синдромом трудоголика. Это позволяло мне иметь достаточно свободного времени и средств, для того, чтобы чувствовать себя счастливым.

Моё заинтересованное внимание привлекло сообщение на моё имя, от незнакомого адресата. Я давно привык получать подобные деловые письма и предложения, так как со своими постоянными клиентами у нас была договорённость о взаимовыгодных услугах и рекомендациях в отношении сфер деятельности обоих сторон. Это способствовало расширению моей клиентской базы и увеличению спроса на мои услуги.

Я открыл полученное сообщение и был немного ошарашен его содержанием. Наверное, это была чья-то глупая шутка. В сообщении значилась всего одна фраза: «Не окажись Глупцом». Бред какой-то… Перечитав сообщение ещё раз, я попытался вспомнить, что я такого мог совершить за последнее время, что могло повлечь за собой такое предупреждение. На ум ничего не приходило. Врагов у меня не было, так как свой бизнес я вёл всегда предельно честно и был безупречно корректен к своим клиентам. На всякий случай, я протестировал свой компьютер на возможность полученных с почтой вирусов. Странно… ничего подобного не обнаружил. Программа работала исправно. Единственным и наиболее верным для себя решением, которое в этот миг пришло в мою светлую голову — это поскорее выкинуть из головы эту чью-то дурацкую выходку и с утра не портить себе приподнятого настроения.

Выключив компьютер, я не спеша начал собираться в город. Время для праздника души, в этот раз наступило и для меня. Магазины и заведения уже начали открываться, наводя красоту в ожидании радостных посетителей.

Чертовски приятно осознавать, что хоть редко, но всё-таки иногда, этот мир создан и для тебя. Он открыт для тебя и торжественно приглашает, сыграть в этом спектакле главную роль, а не какой-нибудь серенький и незаметный, второстепенный, крохотный эпизодик, с многочисленной труппой актёров от жизни.

Выходя на площадку, уже возле лифта, я, с досадой припомнил, что позабыл прихватить с собой план с предложениями для заказчика.

— Может вернуться? Хотя нет… возвращаться — плохая примета. Ну, и что?…

— Может и в правду, плюнуть на всё? Ведь сегодня у меня по плану отдых. А к нему, забежать я успею и завтра. Всё равно ведь по договору, проект материалов должен быть предоставлен, только на следующей неделе.

— Нет. Всё-таки нужно вернуться. Тем более, я позвонил офис-менеджеру, и сообщил о своём сегодняшнем, возможном визите.

— Ладно, вернусь. Да и не верю я в эти приметы. Двадцать первый век на дворе, а нам всё бабушкины сказки мерещатся.

Вернувшись за папкой, и на всякий случай, для успокоения совести, проверив выключенный газ и свет, я с уверенным чувством правильно принятого решения, отправился обратно в город. Выйдя из подъезда и сощурившись от ярких солнечных лучей, я полез в дипломат за тёмными очками. Водрузив очки, на место где им и следовало быть, я в приподнятом настроении, бодрым шагом устремился вперёд.

На душе было хорошо. Воздух был пропитан, медовым пьянящим запахом цветущих лип. Густая зелень, пышно украсила улицы города, делая их более уютными, и благородно скрывала недостатки неухоженных зданий. Жизнь — была песней.

Неожиданный шорох в мусорном баке, вырвал меня из этой эйфории и заставил насторожиться. Из груды помоев выскочил тощий, облезлый кот. Он зыркнул в мою сторону, взглядом хищника, испытывающего чувство явного превосходства, перед своей обречённой жертвой и изогнулся в тугую дугу. Собрался в пружину и зашипел…

Вздыбившаяся чёрная шерсть кота слиплась от мусорных отходов, клочками по бокам. Ничего хорошего от такого воинственного поведения ожидать не приходилось. Я замер на месте, выставляя свой кейс, в качестве щита, в случае непредвиденного нападения.

Но, всё обошлось. Кот, лениво потянулся, прогибая облезлую спину. Смерил меня презрительным взглядом. И ленивой и наглой походкой, перешёл через тротуар, на противоположный газон. После чего, бесследно исчез в густых зарослях.

— Тьфу… ты. Ну и денёк сегодня. Вот уж действительно праздник. Дурацкие письма по Интернету… забытые папки… кот ещё этот.

— Ну, и чего теперь?…

— А, ничего!.. Как говориться — пожар горит по плану. Прорвёмся…

Стараясь не обращать на это внимания, я решил не отменять задуманного. Да и за чем, спрашивается? Подумаешь… бывают ведь в жизни совпадения. Может ещё и эту женщину с пустым мусорным ведром, сюда приписать до кучи? Нет проблем. Подходите, записывайтесь… Я сегодня в ударе. И никто не способен испортить моего настроения.

— Слышь, браток? — я обернулся. Передо мной стоял пьянющий дядька, и строил виноватую мину. — Ты извини, конечно, что к тебе обращаюсь…

— Ну, вот… началось, сейчас будет денег просить. Накликал…

— Ты это, посмотри, пожалуйста… я ровно иду?

— Чего? — не понял я.

— Ну, посмотри… я иду ровно? Не заметно, что я — того?… — дядька, тыльной стороной ладони, похлопал себя по небритой шее прямо под подбородком. После чего, сосредоточившись, и собрав глаза в кучу, продефилировал по пять шагов, туда и обратно, в обоих направлениях на полусогнутых ногах. Его порядком штормило.

— Ну, как? — поинтересовался он. — Ровно?

— А вы случайно во флоте не служили? — с улыбкой спросил у него я.

— Нет. Я пограничником был, — гордо ответил дядька. — Ну, так всё же как?…

— Вам правду сказать или чтоб успокоить?

— Правду, браток. Только правду…

— Тогда, если бы я вам сказал, что ровно, я бы соврал, — выдал я правду матку.

— Ну, и хрен с ним. Все равно бы догадалась… — рубанул он сплеча.

— In Vina Veritas, — посочувствовал я ему.

— Чего?

— Я говорю: Истина в вине. Так говорили в древности. Это по латыни, пояснил я.

— А, понятно. Точно… — дядька ткнул в небо перстом, как римский патриций или греческий античный философ. — Умные люди были. Вот только, жаль… не понять этого моей старой перечнице.

— Ничего… справитесь… — обнадёжил его я — Вы уж извините… спешу.

— Пора говоришь… тогда оно конечно. Только вот спешить не надо. Поспешишь — людей насмешишь. Так что, браток, не делай глупостей.

— Ну вот, опять… Да, что они все, сговорились что ли?… «Не окажись Глупцом», не делай глупостей… Хоть дома сиди, да нос не показывай. Ладно, хватит. Глупости всё это… О, и я туда же…

Пытаясь не зацыкливать себя на мрачных мыслях, я направился к автобусной остановке. Солнце было в зените. Время доходило к полудню.

Фридрих фон Айнхольц

Фридрих фон Айнхольц сидел в своём излюбленном кресле качалке, закутанный в клетчатый плед, обрамлённый бахромой с кисточками на уголках. Он размеренно раскачивался, в такт маятнику старинных напольных часов, ручной работы.

Это были уникальные часы. Они знали и помнили время, и хранили семейные тайны на протяжении полутора веков. Казалось, что время не имеет власти над ними. Они, повидали за свою бытность смену вот уже пяти поколений и оставались по-прежнему, в том первозданном виде, словно рука непревзойдённого мастера изготовителя, всего минуту назад завершила творение этого уникального шедевра.

На массивном резном корпусе красного дерева были искусно расположены, словно живые причудливые персонажи из греческой мифологии. Они были отлиты из тяжёлой жёлто-зелёной бронзы, и начищенные до зеркального блеска.

Фигурки представляли собой забавную композицию из отдельных сценок, в которых насмешливые нимфы отчаянно веселись, и флиртовали с рогатыми сатирами, в обществе бога веселья и виноделия Бахуса. По углам, верхний свод подпирали могучие, атлетического сложения атланты.

Циферблат отличался причудливыми узорами, искусно выполненной чеканки, а на стрелках часов притаились с готовностью опытного охотника, купидоны вооружённые неизменными луками и стрелами. Маятник представлял собой дополнение к панораме лесных пиршеств. Он был выполнен в форме качелей, на которых сидела весёлая обнажённая нимфа, а по обе стороны её раскачивали похотливые и козлоногие сатиры.

Старик внимательно всматривался в портрет, висевший на стене над отделкой камина. Он мерно раскачивался в такт маятнику часов, окутываемый клубами табачного дыма.

Дым из его почерневшей от времени трубки, медленно стелился сизыми пластами, которые растекались во все стороны его кабинета. Это был густой ароматный дым с пряным привкусом вишни. После каждой глубокой затяжки барона — дым, вулканчиком выплескивался из его трубки и после… медленными тягучими волнами, плавно перетекающими друг в друга, создавал фантастическую аллегорию.

Барон — был, несмотря на свои годы ещё поджарым и стройным стариком, уверенным в своих силах и отдающим себе отчёт во всех своих твёрдых решениях и поступках. И это в то время, как все его сверстники, кому пришлось доживать свой век, уже давно впали в старческий маразм, под гнётом съедающих их болезней.

Его организм — был с родни напольным часам, стоящим в его кабинете и казался похожим на вечный двигатель, точным и не изнашиваемым. Даже трость, красивую с мастерски выполненной позолоченной рукоятью, в виде головы овна, он брал с собой на прогулку лишь, для того, чтобы подчеркнуть свою элегантность и стремление выглядеть моложе, чем он был на самом деле. Его всегда гладко выбритые щёки, на смуглом породистом лице, продолжали сохранять свою свежесть и молодцеватую упругость. Их не коснулась рука времени, так беспощадно наложившая свою печать на лица стареющих людей, которая превращала их щёки и ослабевшие сморщенные веки в дряблые обвисшие мешки, присущие собакам английской породы. Глаза, с серо-зелёными, выцветшими от прожитой жизни зрачками продолжали излучать ясность ума и глубокую мудрость, накопленную житейским опытом. Седые брови придавали им особую выразительность и служили прекрасным дополнением к прямому красивому, аристократическому носу. Его высокий лоб почти не тронутый морщинами, венчал аккуратно подстриженный в каре, густой щетинистый ежик, жёстких снежно белых волос.

Одним словом и теперь не смотря на годы, он продолжал оставаться красавцем мужчиной с благородным сердцем и хорошими манерами. Многие женщины со скрытым придыханием в груди, глядя ему вслед, с сожалением в голосе говорили:

— Какой мужчина!.. К сожалению, таких — уже больше не делают. Куда катится этот мир?…

Да Фридрих помнил как его Гретхен, покойной и милой красавице Гретхен, говорили её болтушки подруги:

— Грета, какая ты всё-таки счастливая. Дождалась своего принца на белом коне.

Гретта смущенно краснела и прятала взгляд от назойливых подруг.

Да…

Как давно это было.

С тех пор, пожалуй, прошла целая вечность. Они полюбили друг друга. Потом поженились. У них родились дети: всегда жизнерадостный Ханс и прекрасная Ева.

А потом была война.

Фридриха забрали на фронт.

И это была — Россия.

Ему удосужилось попасть адъютантом при генеральном штабе 6-й армии, под командованием фельдмаршала Паулюса.

Он всегда ненавидел эту войну. Тем более, не разделял того сумасшедшего псевдопатриотизма, граничащего с фанатизмом и не верил в «избранность» и «превосходство» нации, так жестоко и слепо истребляющей другие народы. Это было не просто, неверие или предвзятость. Это было подлинное Знание.

Свой род Айнхольцы вели с тех седых времён, когда Европа была свободной территорией и не знала ещё разрушительных войн и разделов на государства. Это было задолго до возникновения Великой Римской Империи. Не говоря уже о Германии, как о государстве. Испокон веков этот род жил в лесах, тысячелетиями накапливая и трепетно храня свои тайные знания и мудрость. Предки поговаривали, что когда-то очень давно они вели тесную дружбу с лесными народами, чьё существование так упорно, со слепой яростью старались вычеркнуть и стереть со страниц истории, патриархи, в последствии укоренившие религиозные культы. Память о троллях, гномах, эльфах, ундинах и многих других представителей этих народов, ушедших в тень и затаившихся от ненавистных «хозяев земли», сохранилась лишь в преданиях и мифах, которые впоследствии облекли в личину суеверий и вымыслов.

Знания, передаваемые из рода в род, по традиции только устно, дабы исключить искажения и оградить от шарлатанов и фальсификаторов, обретали всё новые формы, на ряду, с изменениями, происходящими в жизни самого человека. Одни грани стирались, другие преобразовывались. Что-то отмирало как изжившее в себе и ненужное. В то время как, прибавлялось новое. Но одно было главным — Знание должно было жить и приумножаться. Считалось, что род был обречён на вымирание, если знание по каким-нибудь причинам не передавалось по наследству. И эту традицию свято чтили в роду Айнхольцев. Именно по этой причине он смог дожить до этих времён, в то время как остальные семьи представителей рода прекратили своё существование, ассимилировавшись и рассосавшись среди представителей населения планеты забыв, свои корни и не помня предков глубже четвёртого колена. Род без памяти был обречён на вырождение и деградацию. Люди утрачивали свои природные способности, ограничивая своё восприятие окружающего мира всего лишь элементарными пятью чувствами.

Потому Фридрих так болезненно и воспринимал, ту эпидемию истерии, завладевшую массами. Это было сделано благодаря умелому манипулированию тех, кто стоял у власти. Их власть ощущалась не так уж явно, как действия выдвинутой ими марионетки. У всех на виду был беснующийся Адольф, в то время как сами же кукловоды, скрывались под сумрачной тенью оккультной власти. Они управляли восставшей страной, с использованием своих тайных знаний. Завладев умами податливых масс, закулисные кукловоды, хотели взять реванш за своё предыдущее поражение и вернуть былое величие обречённой на гибель в веках Атлантиды.

Но какой ценой? — Закланием невинной жертвы на алтаре, в образе миллионов народов!

Барон фон Айнхольц осознавал весь ужас творящейся катастрофы, но смиренно выполнял свой долг и верил в торжество Истины. Долг заключался не в служении Фашистской Империи, а в служении Знанию, один из законов которого гласит: «Никогда не вмешивайся в распри и войны по своей воле. И если не в силах этого избежать, выполняй вменённые тебе обязанности, честно и беспрекословно. Помни, что ответственность ляжет на плечи того, кто тебя принудил к нарушению жизненных принципов».

Фридрих был благодарен судьбе, за то, что, будучи адъютантом, при штабе, ему не приходилось принимать участия в этом варварском истреблении человечества.

Суровой морозной зимой 1942–1943 он, как и многие другие, воюющие по обе стороны фронта, стал очевидцем и участником Сталинградской битвы. Даже сейчас по прошествию стольких лет, его сердце сжималось в твёрдый холодный комок. Дыхание замирало в груди, и всё тело пронзали миллионы ледяных иголок, при воспоминании, этих страшных событий.

Это был АД!

Казалось, что Лёд и Пламень ведут непримиримую битву, сметая всё на своём пути. Слепо используя человека в своих интересах, как ничего не значащий, вспомогательный, подручный материал. Люди верили, что были правы. Что, отстаивают незыблемые идеалы и интересы. Им и в головы не приходило то, что все они являются винтиками грандиозного механизма в борьбе двух извечно противоборствующих сил.

Это был циничный ужас войны. И в каждый миг солдаты, с трудом и болью, отрывая примёрзавшие к оружию руки, задавали себе вопрос, что лучше: найти избавление в геройской смерти, или продолжать бороться за жизнь из последних сил, в ожидании ещё более суровых испытаний. Те, кто остался в живых, голодные и обмороженные находились в состоянии полного исступления. Они, привыкли не реагировать на закоченевшие трупы, которых было так много, что их давно уже перестали уносить с мест сражений. Это были семена, посеянные глумливой Смертью, без намёка на дальнейшие всходы. Земля промёрзла и была твёрже камня. О захоронении не было и речи. Кое-где ещё пытались укладывать штабелями окоченевшие тела, осознавая всю бессмысленность этих действий. Мыслей о победе уже не было. Людям хотелось выжить. Просто выжить — любой ценой.

Всё разрешилось 1 февраля 1943 года. Фельдмаршал объявил о капитуляции. Но на этом ужасы не закончились. Впереди ожидали новые суровые испытания, в борьбе за выживание в концентрационных лагерях Советской России.

Фридрих фон Анхольц закрыл глаза. Как же давно это было… Но, события этой ужасной зимы, до сих пор так отчётливо и зловеще, будоражат воспоминания. Ужас, стужа, разрывы снарядов… стоны, крики, безумие и плач…

И снова суеверия

А день, становился таким, как и следовало ожидать, он был ослепительно солнечным и до умопомрачения жарким. А, что вы хотели? Начало июля.

Лето было в самом разгаре, и удушливый зной поглотил в себя всё, погружая в сомнамбулическое, томное состояние. Создавалось такое впечатление, что ещё мгновение и весь этот мир растает, как оплывшее липкое мороженное. И потом, растечётся, яркими красочными разводами. Жаркий день, цветами, смешается на палитре, неизвестного и сумасшедшего художника, для того, чтобы снова, отобразиться, на холсте, в обновлённой и свежей уже реальности. И утраченные цвета и оттенки обретут свою новую, яркую жизнь.

Из плавящегося, раскалённого асфальта исходил невыносимый и знойный жар. Он нехотя поднимался вверх и создавал колебания в вибрирующей атмосфере. Окружающее пространство, становилось нечётким, иллюзорно дрожащим, подобно рябому отражению на поверхности воды.

Деревья уже не сопротивлялись этому зною. Они покорно смирились с тем, что сверху их обжигало палящее солнце, а снизу — жаровня асфальта, расправившись с пожелтевшей и жухлой травой, подбиралась к ветвям, скручивая листочки в грязно-зелёные свитки, покрытые густым слоем ядовитой пыли.

Пыль, обогащённая почти всем содержимым таблицы Менделеева, уже давно стала продуктом нашего стремительного прогресса и неотъемлемой составляющей больших годов.

Город застыл, задыхаясь от этого пекла и изнывая от жары. Он хотел дождя…

Это удивительный город. Я сразу полюбил его, когда приехал сюда четыре года тому назад. Меня подкупила его степенность, размеренность жизни, не задающая бешеного ритма, так часто присущего индустриальным мегаполисам. Оказавшись здесь, у тебя создаётся впечатление, что время здесь остановилось на месте. Или скорее, его здесь нет, и никогда не было вообще. Старые дореволюционные постройки вполне спокойно уживаются с неказистыми и однотипными коробками социалистического реализма и новыми благоустроенными и элитными домами. В этом городе тебя окутывает атмосфера безграничной мудрости и спокойствия. Людям, живущим здесь, присуще качество некой инертности и уравновешенности. Создаётся впечатление, что они просто живут, без претензий на амбициозность. Без повседневной гонки и борьбы за лучшее место под солнцем. Без агонии… Они просто живут, учатся, ходят на работу, влюбляются, женятся, растят детей… И создаётся впечатление, что так будет всегда. Они живут этим ВСЕГДА и именно ЗДЕСЬ.

Две великие реки, Ока и Волга воссоединяются здесь, придавая этому городу особенную красоту и почтенность. Некогда названная «Карманом России» — ярмарка, благожелательно смотрит на верхнюю часть противоположного берега, где живописно расположились дома… здания учреждений со своей подчёркнутой деловитостью. И купола храмов. Храмов, от которых веет многострадальной терпимостью. Православным теплом и добротолюбием.

Левее белеет здание речного вокзала, с пристроившимися возле него круизными лайнерами и прогулочными катерами. А ещё левее и выше, на самой горе, видны гордые крепостные стены и башни краснокаменного кремля. Сколько памяти хранят они?.. Скрытой в красный кирпич, который пронёс её сквозь века. Именно отсюда шли боевые дружины Минина и Пожарского спасать Матушку Россию от врагов и обидчиков польско-литовской шляхты.

Да… Я люблю этот город. Вот и сейчас, имея запас свободного времени, несмотря на подавляющую жару, я решил прогуляться по центральной, излюбленной горожанами улице — Большой Покровке. Здесь всегда полно народу в любое время года, словно какая-то скрытая сила как магнитом притягивает сюда людей, выманивая их из повседневной жизни. Тут возле здания Драматического Театра обычно тусуется неформальная молодёжь, разбавляя пивом и сигаретами свои шумные посиделки.

Несколько дальше, не доходя, до здания бывшего Окружного суда, нередко можно наблюдать, потуги на исполнение оперных арий, спившего пожилого джентльмена. Он, таким образом, поддерживает своё существование за счёт милостыни прохожих. Говорят, что раньше он действительно был выдающимся оперным певцом с соответствующими привилегиями. Но, никогда не знаешь, как дальше тобой распорядится судьба- злодейка. И это, яркий тому пример.

А вот, здесь расположились художники, предлагающие за скромную плату увековечить ваш портрет в виде сатирического шаржа. Возле ДК им. Свердлова, бывшего дома Дворянского собрания, бойко торгуют билетами с автомобиля, обклеенного афишами. Агенты предлагают посетить гастроли, приезжающих звёзд и кумиров нового поколения. Тут же, проводят агитацию представители очередной политической партии. Бегают с анкетами агенты соцопроса.

Напротив, на свежем воздухе, за столиками под грибочками, расположились представители делового мира, это посетители ресторана «Эрмитаж». Они лениво наблюдают за происходящим вокруг, измеряя и оценивая жизнь по своим стандартам. Сдабривая свои мысли белорыбицей, и запивая их белым вином, они ведут неторопливые беседы.

Дальше по ходу следования, роскошное здание Главного Областного Управления, монолитно выросшего в своём могуществе и величии. Во времена царской России, здесь располагался Государственный Банк. Это здание было воздвигнуто в начале прошлого столетия, по сей день, поражая прохожих серыми крепостными стенами, украшенными вензелями и барельефами с двуглавыми орлами. Молодые ребята музыканты, играющие Вивальди на скрипке и кларнете, создают особенную, неповторимую атмосферу.

Недалеко от входа в ресторан «Виталич», на тротуаре группа молоденьких студенток с серьёзным и заинтересованным видом слушает пожилого, серьезного вида мужчину с седой бородой. Этот коренастый, сбитого телосложения старичок, со взглядом пронизывающим насквозь, под густыми седыми бровями, держит одну из девушек за руку, ладошкой вверх и что-то назидательно ей поясняет, жестикулируя в такт словам резной, причудливой тростью, зажатой в правой руке. Позади него на распорке красуется лист ватмана с написанной от руки цветными фломастерами надписью: «Читаю судьбу по руке».

Я никогда не был закоренелым атеистом, даже во времена былой эпохи. Когда намёк на сочувствие, не говоря о принадлежности к какому-нибудь вероисповеданию, расценивался, чуть ли не политическим актом покушения на принципы построения Великого Будущего. Но, тем не менее, я очень скептически отношусь к проявлениям разного рода мистицизма и суеверий. С трудом попытался скрыть, появившуюся на моём лице иронию по поводу «бабушкиных сказок». Но, наверное, саркастическая улыбка выдала меня, когда мой взгляд встретился с широко раскрытыми глазами студентки, чья миниатюрная ладошка покоилась в руке почтенного «волхва». Растерявшись, мне ничего не оставалось, как только подмигнуть незадачливой девушке, что со стороны могло выглядеть, совсем нахально с моей стороны.

Мысли перемешались в моей голове. Я просто был ошарашен своими действиями, так не похожими на мой привычный уклад жизни. Не то чтобы я не знакомился с привлекательными пассиями и вёл образ жизни затворника. Нет. Просто мой период бесшабашного донжуанства прошёл лет восемь назад, по окончании института, оставив за собой шлейф воспоминаний о студенческих попойках и шумных вечеринках. Когда на утро с одуревшей головой от похмельного синдрома сидишь на кровати и тупо пытаешься собрать в кучку кусочки воспоминаний о вчерашних баталиях, уставившись на полураскрытую, обнажённую спящую нимфу. И не знаешь, ни как её зовут и вообще, откуда она взялась или как я сам тут смог оказаться. Но это всё в прошлом. Теперь же, конечно я не стал отцом семейства и преданным мужем. Об этом я пока не думал. Заводить семью, это большая ответственность, а при моём образе жизни, учитывая мои постоянные разъезды и вообще говорить не о чем. Конечно, я как любой нормальный мужчина, не прочь скоротать ночь-другую в приятном дамском обществе. Но вот так, на улице…

— Стыдно, стыдно батенька. Что про тебя эта девушка подумала?…

Из этого мысленного самобичевания, меня резко выхватил чудаковатого вида человек, уцепившийся за мой локоть своими цепкими тонкими как у пианиста пальцами.

— Фото на память, — заискивающе сладким, до липкости голосом произнёс он. — Вы очень выразительно вписались в кадр, на фоне этой величественной улицы, пестреющей праздными зеваками. Уверен, что эта фотография займёт достойное место в вашем фотоальбоме.

— Извините, но я не привык сорить деньгами, для поддержания несостоявшихся талантов, — ответил я несколько раздражённо.

Брови на худом пергаментном лице человека взметнулись вверх, подчёркивая его удивление и недоумение. Я понял, что погорячился. Мне стало опять неловко. Ну вот, что за денёк сегодня. Мало того, что с утра твориться чёрт знает что. А теперь выкидываю ещё и фокусы. Обидел ни в чём неповинного фотографа.

Тогда, я решил присмотреться к нему повнимательней. Это был очень колоритный типаж. Таких, теперь, наверное, и не встретишь в природе. Длинный, и худющий как жердь, он был одет в просторную фиолетовую блузу с кружевным воротником и манжетами. На плече болтался кожаный кофр на ремне, с фотоплёнками и множеством разных хитрых штучек, являющихся неотъемлемой частью реквизита профессионального фотографа. А на шее у него, висел внушительных размеров фотоаппарат, марки «Кенон», с огромным, потупившим свой взгляд в землю объективом. На голове, был залихватски, заломленный берет, какие носили пажи из королевской свиты. Из-под берета блестели набриолиненные волосы, цвета вороньего крыла с проседью, зачёсанные назад.

Самой же яркой деталью в его внешности были усы. Нет не усы — УСИЩА! В сочетании с его вытянутым лицом и впалыми щеками, они придавали ему особую выразительность, как и остренькая бородка, клинышком.

Своим видом он мне одновременно напоминал Дон Кихота и Сальвадора Дали вместе взятых. Определить сколько ему лет у меня не получалось. Это был человек без возраста. Ему можно было бы дать на вскидку 45 лет, но с таким же успехом можно было бы дать и больше. В завершении всего, я отметил его глаза — они были изумрудно зелёные. А зрачки, были такими огромными, что казалось, в них мог утонуть целый мир.

— Если вы думаете, молодой человек, что свом скромным гонораром способны приумножить мой капитал, то глубоко ошибаетесь, — хитро сверкнув глазами, наклонившись ко мне, доверительным тоном выговорил старик. Скорее это я делаю вам одолжение.

— Ну и почём опиум для народа? — не сбавляя иронии, но, уже потеплев и искренне улыбаясь, спросил я.

— А вы навестите незадачливого старикана, вот там и обсудим, заговорщицки подмигивая мне, сказал фотограф.

После чего, положил свою глянцевую визитку в нагрудный карман моей рубашки.

Затем он элегантно развернулся на сто восемьдесят градусов, на каблуках своих остроносых и лакированных штиблет, засунул руки в карманы брюк и задрал высоко свой подбородок. Проделав всё это, фотограф, насвистывая незадачливую мелодию, направился в сторону арки, ведущей в Холодный переулок. Перед тем как скрыться в арке, он ещё раз повернулся ко мне, и демонстративно козырнув в мою сторону, скрылся под её каменными сводами.

Я был в таком идиотском положении, что даже растерялся. Старик совсем сбил меня с толку. Конечно, его можно понять. Вымирающий вид. К тому же, не без претензий на своих тараканов в голове, только одному ему понятных. И естественно, как любой одинокий человек испытывает острую недостаточность в общении. Но сказать по правде, я не испытывал большого энтузиазма, быть утилизатором и архивариусом плодов старческого маразма. Нет не то, чтобы я не уважал старость или, что-то в этом роде… Если бы этот дедуля, попросил меня в нормальной форме, ему помочь, то, не уж то бы я отказал? Ну а так… тут и не знаешь, чего от него ожидать. Странный он какой-то…

Не читая, я достал визитку из кармана рубашки и начал озираться в поисках урны. Но рядом таковой не оказалось. Тогда я подошёл к ограде университета, где всегда толпятся зеваки, разглядывая картины, выставленные для продажи местными художниками. И незаметно, щелчком запустил карточку в кусты за оградой. К моему удивлению, в кустах послышался шорох и треск ломающихся веток. Из кустов выскочил чёрный котище с моей визиткой в зубах и пулей помчался в сторону арки, где минуту назад скрылся чудаковатый фотограф, тем самым, пересекая мне путь в направлении моего движения.

Я встал как вкопанный. Что за чертовщина со мной творится сегодня? Нет, уверенно на все сто — я в приметы не верю. Но, внизу живота появился предательский холодок. И какое-то паническое настроение стало овладевать моим сознанием. Ну, уж нет… Может вам ещё и плюнуть через левое плечё, или что там ещё… дулю в кармане, или ещё какую-нибудь глупость…

— В двадцать первом веке живём товарищи. Эра информационных технологий, а вам бы всё в сказочки верить, да у всяких суеверий на поводу идти.

Илья

Илья остановился перед входом в ресторан, переполненный в любое время года посетителями, возвышающийся, сыто и чопорно в районе Московского вокзала. Этот образец потребительского инфантилизма, сумел прочно обосноваться в привычной жизни приходящих сюда горожан. Пища для желудка быстро и просто. Вокруг посетителей суетились работники в униформе: рубашка и козырёк, создавая деланную деловую атмосферу, и одаривая людей такими же деланными фальшивыми улыбками.

Илья умирал от голода. Это звериное чувство беспредельно охватывало весь его требующий развития мальчишеский организм, отдавая утробным урчанием и беспощадным подсасыванием под ложечкой. Голова кружилась как карусель, наполняя грудь волнами, подступающей тошноты, сопровождая каждое движение всплеском мерцающих звёздочек. Перепачканные в пыли и мазуте руки то и дело судорожно комкали борта грязной джинсовой, видавшей виды куртки. Она висела мешком, на явно не по размеру хрупких мальчишеских плечах. Широкие спортивные брюки с дырками на коленях и изношенные порванные кроссовки это всё, что осталось от воспоминаний о гуманитарной помощи в приюте для трудных подростков, откуда ему пришлось убежать, из-за невыносимого гнёта со стороны руководства, и незавидной перспективы на дальнейшую жизнь, со стороны внутренних группировок.

Не смотря на свои мальчишеские годы, он уже понял основные законы выживания. Ему не хотелось быть жертвой могущественной системы, которая могла подмять под себя любого, кто не разделял её принципов. Подмять, разжевать и выплюнуть, превращая в отбросы общества — касту изгоев и неприкасаемых.

Свободу он научился ценить с рождения. Будучи рождённым, в местах заключения, а потом направлен в приют для детей — он был из тех детей, от которых отказались родители. Виновников своего появления на свет он не помнил. И всё бы у него сложилось как у тысяч подобных ему ребятишек, если бы не превратности судьбы.

В четыре года ему несказанно повезло, у него появились приёмные родители. После длительного процесса оформления, со всеми изнуряющими формальностями бюрократии и кругленьких сумм для ускорения решения процесса, Илья оказался в благополучной семье Одинцовых.

Они были поистине замечательные люди. Егор Данилович Одинцов был профессором исторических наук, всю жизнь посвятивший истории славянской письменности. Его супруга, Надежда Александровна была лингвистом. И в паре они образовывали потрясающий тандем, открывающий миру скрытые в веках завесы истории.

Археологические раскопки, международные конференции, опубликованные работы, предложения от ведущих университетов мира. Всё было так, как нельзя было бы лучше и представить.

Одно только тяготило семью этих замечательных людей. Из-за того, что в начале своей совместной и трудовой жизни, Одинцовы просто не готовы были к этому серьёзному решению, то по прошествию долгих лет, наступило время, когда они их просто иметь не смогли. Жестокая правда угнетала их. Они не имели родственников, так как оба были детьми потерявшими в военные годы родителей. Одинцовы были воспитанниками детских домов. И решение было принято соответствующее — усыновить мальчика из приюта.

После долгого ожидания их дом наполнился счастьем. У них появился Илья. Годы жизни, отданные стране и науке, принесли вместе с собой огромный багаж, а теперь ещё и наследника, которого они так долго и трепетно ждали. Теперь можно было смело отдавать больше времени воспитанию приёмного сына, и готовиться к приятной и своевременной старости.

Илья оказался очень живым, энергичным и на редкость способным ребёнком. Он был настолько жизнерадостным, что в очень короткий период завоевал любовь и симпатию окружающих. По первому времени, знакомые, коллеги, и соседи семьи Одинцовых воспринимали его с чувством скрытой предосторожности и некоторой брезгливости. Мало ли какие наклонности мог унаследовать ребёнок, от отказавшихся от него родителей. О том, что Илья был рождён в местах не столь отдалённых, приёмные родители никогда ему не напоминали. Да и вообще старались скрывать этот факт от посторонних. Но как говорится, мир не без «добрых» людей. И эта сторона жизни мальчика, не смогла остаться без внимания тех, кто так жаждет засунуть свой нос в чужое грязное бельё, и с упоением смаковать дешёвые сенсации, раздуваясь, как индюк от самовлюблённости и гипертрофированного чувства превосходства над другими.

Одинцовы жили в центре Москвы в трёхкомнатной сталинской квартире, на Кутузовском проспекте. Илья был просто ошеломлён тем счастьем, которое свалилось на голову пятилетнего мальчика, сменившего серый угрюмый быт сиротского приюта в сибирской глубинке, на непозволительную роскошь столицы городов российских. Он всеми силами старался сделать всё от него возможное, чтобы никогда не омрачить ставших близкими ему людей, остановивших на нём свой выбор.

Несмотря на свою чрезмерную подвижность и активность, Илья проявлял незаурядную терпимость и усидчивость по отношению к занятиям. Очень быстро он освоил алфавит и счёт. После чего, успешно сдал вступительные тесты в лицей, с уклоном на иностранныё языки. Отправляясь в школу, он умел уже вполне хорошо бегло читать, и, зарекомендовав себя прилежным учеником, сразу снискал любовь учителей и ненависть среди одноклассников. Они со скрытой завистью ненавидели его за то, что он, сам того не желая, выделялся из толпы своим великодушием и отзывчивостью. Илья всегда был готов помочь, при первой необходимости. Он был бескорыстен, и никогда ничего не требовал взамен.

Ребята издевались над ним, подвергая унижениям и насмешкам, пародируя и искажая его диалог с любимой учительницей. Но, тем не менее, когда приходило время контрольным заданиям, первые обращались к нему за помощью, фальшиво извиняясь и клятвенно обещая прекратить свои издевательства по отношению к нему. Но, как правило, в последствии всё возвращалось на круги своя.

Из всего класса, только одна девочка Лена очень трепетно к нему относилась и старалась помочь, чем могла. Но что она могла?… Крохотное создание из семьи, которой и самой требовалась помощь. Папа погиб на чеченской войне. Он был журналистом, и не смог уберечься от вражеской пули при заснятии материала, на очередной зачистке. Мама, фоторепортёр напрягалась изо всех сил, чтобы поставить дочь на ноги и обеспечить родителям относительно спокойную старость. Вечерами она топила свои слёзы в вине и была уже на грани срыва. Хоть караул кричи. Но какое дело другим, до чужого горя, когда у самих полон рот забот.

Лена видела в Илье что-то родственное и близкое, и на протяжении последующих пяти лет они делили между собой самые сокровенные секреты. Одноклассники дразнили их женихом и невестой, отпуская грязные и сальные шутки в их адрес.

Илья не любил жаловаться и никогда не огорчал родителей ненужными разговорами о своих школьных обидчиках. Он хорошо помнил слова отца Егора Даниловича:

— Дорогой сынок. В жизни тебе придётся встречаться с разными людьми. Будут среди них и плохие и хорошие. Но, хороших ты сможешь отличить и запомнить лучше, так как их значительно меньше, чем всех остальных.

И на деле всё оказывалось действительно так. Илья был неконфликтным ребёнком. Он всегда стремился решать свои проблемы без ущерба для окружающих. За основной, жизненный принцип он взял наставление шаолиньских монахов, запавшее в душу из слов мастера по восточным единоборствам, куда определил его заботливый отец, с тех же дней как он начал посещать общеобразовательную школу.

Правило гласит: «Никогда не пытайся изменить окружающий тебя мир, а изменяйся сам, чтобы быть с ним в гармонии».

Вот поэтому Илья никогда не решал вопросов с позиции силы. Он помнил, что лучшая победа, если ты смог одержать её без боя. К этому он и стремился, часто просто не обращая внимания на глупые шутки ребят и не отвечая на их провокации.

Но однажды… Он шёл из школьного буфета с двумя банками Пепси и пирожными, для себя и для Лены. Проходя мимо раздевалки, он увидел, как двое его одноклассников, Толян и Вован, во главе с восьмиклассником Дэном пытаются затащить за завешенную куртками дверь подсобки его Лену. Она выдиралась изо всех сил, обливаясь слезами и давясь собственным плачем. Девочка пыталась взывать о помощи сквозь зажатый рот, рукой потного от возбуждения Дэна. Обнаглевшие пятиклассники Толян и Вован на ходу пытались стащить с неё трусики, изодрав в лохмотья её колготки. Они были ещё только формирующимися щенками, но уже готовящимися жить по закону стаи, выкручивая руки жертве для своего предводителя. Их вполне устраивало на первое время примитивное, стадное чувство: «Хлеба и зрелищ» с перспективой на будущую возможность, стать фаворитами Дэна. Этот самодовольный подонок, был сыночком высокопоставленного чиновника, и славился во всём лицее, своей «героической» репутацией.

— А ну стоять! Стоять сволочи! — закричал Илья, отшвыривая в сторону Пепси и пирожные.

— Вам, что гадам острых ощущений захотелось? А ну оставьте девочку в покое. Живо!

— Это что там за х… с бугра? — скривившись, прогундел верзила переросток Дэн.

— Да, так… чмо конченное. Лох из нашего класса, — подхалимски пролепетал Вован.

— Всем классом об него ноги вытираем, — заржал Толян. — А ему хоть бы хны. За пять лет привык уже.

— Тогда, чё встал, вали отсюда, пока и тебя не оттрахали, — ухмыляясь своей безнаказанности, сказал Дэн самоуверенным голосом. — Или тоже поглазеть хочешь, как настоящие мужики девкам дорогу в жизнь дают? Тогда помогай. Держи и не вякай.

У Ильи внутри всё заклокотало от ярости. Он не мог поверить, что вот так в школе, среди ясного дня, где полно учеников, учителей и в десяти шагах от них сидит вооружённый охранник, могут твориться такие гнусные вещи. Причём он прекрасно видел, что охранник давно искоса поглядывает в этот угол раздевалки. Но вмешиваться не спешит. Опасаясь, что заносчивый восьмиклассник нажалуется своему всемогущему папаше, на излишне придирчивого блюстителя порядка. И тогда, прощай работа и хорошая зарплата. А потом, ломай голову, где добыть хлеб насущный для поддержания семейного счастья. А так… ну даже если и случись чего… Крутой папа все вопросы уладит. На то он и крутой. Родители девчонки ещё и в душе благодарны будут. Так как без больших денег тут не обойдётся. А иначе как? Чтоб помалкивали, да шум не поднимали. Глядишь и ему охраннику, чего перепадёт, за то, что на даче свидетельских показаний особенно настаивать не будет. Уж разберутся сами как-нибудь…

Илья, стиснув зубы, прорычал. Набычив взгляд, он из последних сил пытался держать себя в руках:

— В последний раз повторяю. Оставьте девочку в покое. Подонки. Или я за себя не ручаюсь.

— Ну, ты чё, мля… в натуре ох…ел, — с раздражением в голосе бросил Дэн. — Ща… я из тебя шаурму буду делать. А потом, на твоих глазах и её оприходую. Держите эту соску братва, — сказал Дэн, отшвырнув Лену в сторону как ненужную вещь.

Он достал из кармана складной нож. Вдавил кнопку. Лезвие, с щелчком вылетело и зафиксировалось в ожидании крови. Заняв позицию, расставив прочно полусогнутые в коленях ноги и наклонившись корпусом вперёд, Дэн, самодовольно ухмыляясь, спросил:

— Ну что, сучёнок? Зассал? Очко-то не железное. А ну на колени. Быстро!

Илья бросил взгляд на Лену, которую продолжали держать два подонка, ехидно ухмыляясь и зажимая ей рот. В её расширенных зрачках читался ужас в премежку с обречённостью и безысходностью данной ситуации. Плечи Лены порывисто содрогались от нервного, сбившегося дыхания. По покрывшимся красными пятнами щекам, обильными ручьями стекали слёзы. Она попыталась вырваться и что-то выкрикнуть, когда увидела, как Илья начал медленно опускаться на колени. Но, наглый Вован влепил ей звонкую затрещину. Зажав ещё крепче ей рот, процедил сквозь зубы:

— Молчи сука. Смотри, как сейчас твоего защитничка, опускать будут.

Лена крепко зажмурилась. Ей не хотелось видеть, как из-за неё пострадает, пожалуй, самый близкий ей в эту минуту, человек, на этом свете. Она даже боялась представить себе, что же с ними будет, и как потом смогут сохранить они, те трепетные отношения между ними. Отношения — которые были единственным отблеском света, в её не по детски суровой жизни. Как это жестоко… Невыносимо жестоко…. Одним росчерком…. Р-р-раз… И всё перечёркнуто. Жить не хотелось. Навалилась волна апатии и безразличия. Сознание помутилось и поплыло. Почва ушла из-под ног, и Лена повисла беспомощной, ватной куклой в руках малолетних подонков.

Но Илья этого уже не замечал. Опустившись на одно колено, он убедился, что Дэн расслабившись, ухмыляясь, подмигивает своим дружкам.

— Будет знать, как…

Договорить у Дэна не получилось. Потому, что в этот момент Илья, уперевшись руками в пол, сделал ногами стремительную двойную подсечку-вертушку. Одной ногой подбивая голени противника. А другой, выбил нож из руки, не ожидавшего такого отпора, обидчика слабых и беззащитных. Описав в полёте дугу, нож, звеня пружиной, и бешено вибрируя, воткнулся в деревянную перегородку раздевалки. Дэн со всего размаху, шлёпнулся плашмя на пол. Он лежал и, выпучив, как выброшенная на берег рыба, глаза, пытался ртом поймать воздух. Вдохнуть не получалось.

Илья одним прыжком подскочил к верзиле. Схватив за грудки, рванул его с пола и врезал коленом в промежность.

— Ну что гнида! Теперь ты доволен? Проси прощения у девочки, мразь!

— Теперь тебе точно крышка салага, — с трудом выдавил из себя Дэн, обливаясь потом, слезами, и скрючившись, зажимая руками причинное место. Ты теперь не жилец. Да и девка твоя…

Дэн взвыл не своим голосом от оглушительно звонкого, синхронного удара ладонями по ушам. Остального он уже не знал. Так как летел без сознания, в угол раздевалки, со свёрнутым на бок носом. Никто даже не заметил, как за доли секунды до этого, Илья в повороте вокруг своей оси, вложил всю силу в этот сокрушительный удар локтем, в лицо своего противника. Обмякшее тело верзилы, сползло на пол и так и осталось лежать, без движения. Илья повернулся к двоим оставшимся негодяям, и застыл в ожидании.

— Толян, засада. Он, кажется, убил его.

— Во влипли. Мамочка…

Ещё недавно храбрившиеся «герои», превратились в заискивающих, умоляющих о пощаде собак. Они осторожно опустили обмякшее тело Лены на пол и стали пятиться к выходу из раздевалки. После чего…, что было силы, пустились наутёк, словно земля горела у них под ногами.

Илья бросился к Лене. Девочка была без сознанья. Привести в чувство её он так и не успел, так как был ошеломлён жуткой болью, заломленных за спину рук. Это подоспел охранник. Он решил восстановить порядок, отдавая распоряжения техничке и дежурным по поводу Лены и Дэна. А сам, с гордым видом блюстителя справедливости, как преступника, поволок Илью в кабинет директора лицея.

Странности продолжаются

Победив все свои страхи, я решительно зашагал вперёд. Но тут, я поймал себя на ощущении, что ноги становятся какими-то ватными и непослушными. Холодная дрожь пробежала по телу. Озноб…

Шум в голове… По нарастающей, он переходил в головокружительный рёв. Наверное, перегрелся, подумал я. Если это состояние можно было назвать «подумал».

К счастью, напротив выставки картин, развешенных для продажи, уютно расположилось небольшое кафе. Под тентом, украшенным логотипами «Кока Кола», сидели труженики холста и кистей. Они, периодически спасались здесь от палящих лучей июльского солнца. Художники, в это время, пили прохладное пиво или ароматный кофе, сдобренный хорошим сигаретным дымком.

У стойки бара, оживлённо, с небольшими перерывами на звонкий смех, шушукались две девушки официантки и молодой паренёк. Судя по белой сорочке и чёрной бабочке, тоже официант или бармен. Нет…, всё же официант. Так как, вскоре появился и занял своё место, настоящий бармен. Смуглый усатый молодец, кавказской национальности.

Уронив своё тело, всей навалившейся тяжестью в пластиковое кресло, я с надеждой посмотрел на официантку. Я был так слаб, что если тут ещё окажется, что клиентам нужно самим себя обслуживать, тогда мне этого не вынести. К счастью, здесь оказалось всё по высшему требованию культуры обслуживания посетителей.

Ко мне подошла улыбчивая девушка, в коротком темно-голубом форменном платье, с белым передником, на котором красовался бейджик. Если верить, тому, что на нём было написано, то эту, приятную девчушку, с веснушчатым носиком, звали Аней.

— Что желаете заказать? — прощебетала Аня, наклоняясь к столу, открывая для обзора свой девичий, упругий бюстик, держа блокнот и ручку на готове.

— Кофе эспрессо, сто граммов коньяку и пару ломтиков лимона, — выдавил я из себя. Пить пиво в таком состоянии было подобно самоубийству. Да и сказать по правде, я никогда не являлся истинным ценителем этого напитка, так настойчиво навязываемого рекламой нынешнему поколению.

Девушка, продефилировала к стойке бара, покачивая бёдрами и демонстрируя свои загорелые ножки, привычно дразня взгляды посетителей, мужского пола. Мне же, почему-то в этот момент было не до фривольных фантазий. У меня никак не вылетали из головы события сегодняшнего дня. Но я настойчиво попытался избавиться от них, списывая всё случившееся на своё переутомление и беспощадно палящее солнце. Чтобы поскорее отвлечься, я начал внимательно разглядывать, развешенные на ограде университета, полотна местных художников. Мой взгляд, медленно блуждал от живописных пейзажей родной глубинки, с видами древнерусского кремля, к успокаивающим своими акварельными тонами натюрмортам. Я так углубился в изучение творчества новоявленных Шишкиных и Репиных, что даже не заметил, как на моём столе появились, дымящая ароматом чашка кофе, пузатый бокал с коньяком, и блюдце с ломтиками лимона, насаженными на шпажку.

Я поднёс бокал к губам. Сделал небольшой глоток… Приятное тепло, пощипывало язык. Оно расползалось, свойственным только коньяку, привкусом. Коньяк был, конечно, не из самых лучших. Но, по крайней мере, успокаивало то, что это всё-таки был коньяк, а не подделка с подпольного заводика, какой-нибудь бабы Кати. Подержав немного напиток во рту, я отправил его в путешествие по всем тайным ходам своего организма, отмечая приятное, обжигающее движение, на всех участках его пути. Резкий и кислый вкус лимона, добавил свою лепту, в общий букет ощущений. Хорошо…

Понемногу, все стало приходить в норму, и занимать в моей голове места, согласно нормальному мировосприятию. День, просто выдался очень жарким, а я с утра был чрезмерно возбуждённым. Вот и результат. Резкий упадок сил.

Вдохнув аромат свежесвареного кофе, я подул на дымящийся чёрный напиток. Наблюдая, как переливающиеся всеми цветами радуги, пузырьки его кремовой пенки, разбежались по краям чашечки. Я сделал маленький глоток. Божественно…

Кофе, я признаю только горячий и только натуральный. Не растворимый. Иначе, теряется весь экзотический оттенок этого чуда, привезённого из далёких палестин солнечной Южной Америки.

Для полного удовольствия я достал сигарету. Щёлкнул зажигалкой. Сделал глубокую затяжку… Миллионы молекул, откликнулись на эту химическую реакцию в моём организме, в миллисекунды, меняя свой ритм, смешиваясь и клубясь, с бешенной скоростью, в своём хаотическом движении. Ощущение возбуждения, зародившееся где-то в груди, с покалывающим теплом расползлось от центра к периферии, как круги от брошенного в воду камешка. Я с удовольствием выпустил вверх, струю табачного дыма, наблюдая, как он, извиваясь и клубясь, растворяется в вибрирующем от жаркого зноя пространстве.

Постепенно, я вновь начинал обретать себя. Мысли мои, потекли стройными рядами. Настроение заметно поднялось. Всё-таки, как немного нужно человеку для счастья. Пусть не для полного, но такого житейского и кратковременного, но всё-таки — счастья.

Из этой приятной эйфории, меня опустил на землю девичий смех за ближайшим столиком, справа. Я посмотрел в эту сторону и опешил. За столиком сидели всё те же студентки, которые с таким вниманием, совсем недавно, слушали наставления старика предсказателя. Мне не было слышно самого разговора. Но, судя по их попыткам, понять и запомнить, услышанные от него предсказания, речь шла о хиромантии. Девушки, периодически пародировали голос старика, театрально насупливали брови, и высказывали фразы, нарочито менторским тоном. А потом, заразительно хохотали, пряча свой звонкий смех в кулачки, и наполняя окружающую атмосферу бодростью и оптимизмом. Сидящие в кафе посетители поглядывали на них с ироническими и тёплыми улыбками на лицах. Присутствие весёлых жизнерадостных студенток поднимало настроение и разгоняло унылую апатию у всех окружающих.

Мне тоже было интересно понаблюдать за ними. Я вообще люблю наблюдать за людьми. Когда есть для этого время. Очень много интересного можно почерпнуть из жизни окружающих. Того, чему вас не сможет научить ни один педагог психолог. Теория хороша, только когда она доходчиво изложена в учебниках и донесена до вас опытным лектором. Но, к сожалению, жизнь зачастую не хочет укладываться в любезно предоставленные рамки теории. Мало того, она пытается опровергать её на каждом шагу. Она не покорна, переменчива и не предсказуема.

Вести свои наблюдения, мне пришлось очень осторожно. Чтобы снова не вызвать уже имевшее место быть, недоразумение. А то, и в правду, сочтут за жиголо и ловеласа. Тем более, что в данном случае, мой интерес был не научным, а скорее праздным.

Студентка, с которой мы встретились взглядами, когда её держал за руку, почтенный хиромант, сидела как раз посередине. Между двумя своими подружками.

На вскидку ей было лет двадцать. Ну, может быть, двадцать три. Это была, среднего роста, приятной наружности, девушка. Она обладала стройной фигурой. Но, без худобы, ставшей сегодня модной у прогрессивной молодёжи, ориентирующейся на юнисекс. Через облегающий топ, цвета карамели, отчетливо вырисовывалась упругая грудь. Её нельзя было назвать писаной красавицей или мечтой поэта. Но, в ней была, какая-то особенная, скрытая красота, затаившаяся, за чересчур правильными чертами смуглого личика. Овеянная тайной, она была способна разжечь костёр, и растопить лёд неприступности, в сердце любого мужчины. Такие девушки, относятся к категории роковых и опасных особ. Они обладают внутренним магнетизмом. По мановению руки, которых мужчины идут на любые жертвы, затевают войны или просто сходят с ума. Попав в сети такой охотницы, жертва рискует, уже никогда не выбраться на свободу, пронося через всю свою жизнь, безжалостно разбитое сердце. Какова бы ни была радость первой победы, за триумфально выигранное сражение, она обязательно будет омрачена поражением, в пух и прах проигранной войны. Я уже видел примеры в жизни, окончившиеся трагедиями, и на подобного рода женщин, у меня сформировалось звериное чутьё. Вселяло надежду только одно, что данная особа, возможно ещё не догадывается, каким смертельным оружием одарила ее мать природа. Хотелось бы верить, что она не успела ещё исковеркать, судьбы, встретивших её на своём пути, пылких мужских сердец.

Занимая позицию стороннего наблюдателя, я продолжал с интересом изучать её внешность. Тёмные каштановые волосы ниспадали на загорелые плечи, отливая золотистым блеском от завитка к завитку. Одна непослушная прядь на чёлке, то и дело спадала ей на глаза, после каждого очередного взрыва девичьего, звонкого хохота. Тогда она, привычным жестом руки, изящно откидывала её на место. Нос был, прямой правильной формы, очень хорошо гармонирующий с её приятной улыбкой. Красивые, слегка припухлые губки, то и дело приоткрывались, являя на свет, жемчужные зубы.

Я только сейчас, обратил своё внимание на то, что девушка, практически почти не пользовалась косметикой. Все в ней было естественно и уместно, даже капельки пота, блестевшие хрустальными бисеринками у переносицы и возле глаз.

Глаза!.. Вот где скрывается та магнетическая сила, готовая вытянуть из вас, всю вашу душу, и подобно матёрой волчице, заявить на неё свои права, не обращая внимания на то, согласны вы или нет. Под очерченными, плавным изгибом, контурами бровей, на меня смотрели серо-голубые и озорные глаза.

Словно поражённый разрядом электрического тока, я онемел… Меня, парализовало. Табачный дым, втянутый моими лёгкими, отказывался выходить наружу. Он свивал в моёй груди свои причудливые хитросплетения, оседая тяжёлыми кольцами вниз. Время перестало течь, превращаясь в повисшую вечность. Хотелось воскликнуть подобно Фаусту: «Остановись мгновенье!»…

Я понял, что пропал.

Я попался!

…Я — знающий людскую натуру, профессионал, знаток человеческих душ. Тот, кто не верил в любовь с первого взгляда. Как мальчишка… И надо же…, так вот, за здорово живёшь. Ни с того, ни с сего, и… на… тебе. Мало того, я ведь видел, понимал, знал, что нужно быть осторожным. И всё равно…

Пауза внутри была бесконечной. Мысли тучей успели пронестись в моей голове. А, на самом деле, со стороны всё выглядело обычно и буднично. Никто из окружающих даже ничего и не заметил. Даже её подруги не придали никакого значения, на мгновение задержавшемуся взгляду своей собеседницы. Но она уже знала… Не могла не знать. Потому, что я это почувствовал. Не могло произойти это просто так. Иначе, это чувство, так не поглотило бы меня. Разом и всего целиком.

Я отвлёкся от своих мыслей из-за резкого жжения в пальцах. Инстинктивно я встряхнул рукой, из которой вылетел плавящийся фильтр, давно уже истлевшей сигареты. И с шипением завершил своё существование в чашке остывающего кофе. Серый пепел, развалившимися кусочками, лежал на полированной чёрной поверхности стола. Выглядел, я, наверное, очень нелепо. Уставившись, на расплескавшиеся по блюдцу и чашке, кофейные капли, я наблюдал, как расползаются по накрахмаленной белой салфетке, коричневые влажные кляксы.

Из состояния оцепенения меня вывел голос, раздавшийся возле моей головы:

— Вы Антон Ветров?

Я поднял взгляд. Передо мной стоял молодой официант. Тот, который совсем недавно, веселил возле стойки бара девушек официанток. В руках у него был расписной жёстовский поднос, на котором лежал белый конверт.

— Да, Антон Ветров, это я. А, в чём собственно дело?…

— Да, не в чём… Просто вам просили передать, — улыбаясь, вымолвил молодой человек и протянул мне конверт.

На конверте красивым почерком, вензельными буквами, чернилами было написано: «Ветрову Антону Павловичу». И чуть ниже приписка: «лично в руки».

Я совсем растерялся. У меня и в мыслях не укладывалось, от кого могло исходить это послание. Да, и кто вообще мог знать, что я буду находиться здесь, именно в этом месте. Я никогда не был завсегдатаем таких заведений. И заходил в них только по мере необходимости. Наверное, это просто, чей-то розыгрыш. Кто-то увидел меня здесь сидящим, вот и решил подшутить.

— А кто предал? — справился я у официанта.

— Да, пацанёнок какой-то. Подбежал, тыкнул на вас пальцем. Сказал, мол, очень срочно и убежал, — пояснил официант, продолжая стоять, видимо ожидая моей дальнейшей реакции.

Плен

Попав к русским, пленные ожидали суровых испытаний, а многие даже мучительных пыток и смерти. Но на самом деле, всё оказалось не так уж и страшно. Хотя жестокие законы военного времени не отличались особым участием к их судьбам, военнопленных согнали в разрушенные здания, где несколько дней они находились под оцеплением конвоя. На морозе, почти под открытым небом и без пищи, люди грудились возле костров и уцелевших после бомбежки небольших печек, которые русские называли буржуйками. Весьма странное название, если судить по тому, что — буржуа, как класс, подразумевает людей относительно состоятельных. Защищаясь от холода, пленные использовали в качестве дополнительной одежды, любые подручные средства. В ход шли одеяла, портьеры, пледы, ветошь. Не гнушались даже предметами из дамского гардероба. А один унтер офицер обмотал себя подушками и напоминал своим видом покрывшееся инеем огородное пугало, на заброшенном, зимнем поле. Но всё это не спасало от трескучих зимних морозов. Измождённые и обессиленные люди умирали как мухи, замерзая во сне, или от истощения и ранений.

Через несколько дней, часть военнопленных оставили в городе, для восстановительных работ, а остальных согнали к железнодорожному вокзалу. Точнее к тому, что от него осталось. Замёрзшими до полусмерти людьми, забивали до отказа вагоны теплушки, необорудованные для пассажирских перевозок. Пол в них, был застелен смёрзшейся жёлтой соломой.

В пути состав делал кратковременные остановки. Тогда военнопленным разрешалось справить нужду и сделать необходимые запасы дровами. Дров отпускалось по четыре полена в одни руки. Этого было недостаточно для того, чтобы отопить оледеневший вагон, но давало возможность по очереди, с небольшими интервалами времени, греться возле небольшой буржуйки. На остановках так же выдавали питание. Едой это было назвать нельзя, но даже эти порционные кусочки мороженой рыбы, для них были средством, дающим надежду, хоть немного ещё побороться за свою жизнь.

В каждом вагоне назначался ответственный, тот, кто следил за тем, чтобы не дать людям умереть во сне от окоченения. Через небольшие промежутки времени, он давал команду, всем перевернуться на другой бок и приводил в чувство тех, кто его не уже слышал, если ещё оставался жив. Обмороженные трупы сгружали здесь же, на этих станциях, укладывая их как дрова на подводы. Что с ними происходило в дальнейшем, никто не знал. Но рассчитывать на то, что их предавали захоронению, не приходилось.

Потом их путь по железной дороге был закончен. Состав сделал остановку посреди занесённого, глубокими сугробами, непролазного бурелома. Вдали виднелись верхушки сосен покрытые снежными шапками, играющие на солнце переливами искристого инея. Воздух был морозный и чистый. Словно скальпель хирурга, разрезал он пылающие лёгкие, вылетая обратно клубящимся паром. Нос и щёки, щипало и кололо так, что из глаз непроизвольно бежали слезы. Слёзы не успевали скатиться по щеке, как тут же замерзали в ледышки на жёсткой щетине. Вот он дремучий лес — берлога «русских медведей». Для немцев стало дико и не понятно, зачем они так отчаянно бились за эту землю. Ведь жить здесь в этих условиях, равноценно самоубийству. Только русский Иван, со своей бесшабашной терпимостью и звериной приспособляемостью, мог здесь жить и считать себя человеком.

Пленных заставили выходить из вагонов. Выходить не хотелось. Потому что каждый понимал, что здесь в дремучем лесу, где по близости не видно ни станции, ни вообще намёка на какую-нибудь цивилизацию, ожидать их могла только она… Смерть…

Но разум, пытался найти хоть какую-нибудь зацепку, дающую новую надежду. Ведь не может же так быть… Если бы их хотели уничтожить, то зачем было вести их в такую даль?… И разум победил страх…

Люди высыпали из теплушек, валясь в глубокие, по пояс сугробы. С остервенением и жаждой, они стали глотать снег. Их не выпускали уже двое суток, а остатки воды им так и не удалось пополнить на предыдущей стоянке. Колодец так занесло в метель, что его не смогли откопать. А вооружённые угрюмые конвойные, не позволили набрать даже снега, спуская собак, на любого, кто пытался выйти из строя.

Эту неразбериху и хаос, враз, оборвали автоматные очереди конвоя. Порядок навели достаточно быстро. Военнопленных пересчитали и выстроили в колонну по два. Шире не представлялось возможным, так как вся эта измученная и обессиленная процессия, растянувшейся вереницей, зазмеилась к пункту назначения по русскому бездорожью. Следуя по глубоким сугробам и непролазным, занесённым дорогам, немцы благодарили Бога, за то, что им не довелось участвовать в боевых действиях, именно здесь. А ведь это была только местность Средней Волги, что являлось ещё далеко не всей Россией.

За опушкой леса показались строения. Значит жизнь. Значит и в правду есть надежда…

Строениями оказались деревянные срубы, с треугольными крышами. Кое-где, срубы были обшиты рейкой или доской. А, в общем, типичные русские избы. Где добротные, где неказистые. Но, такое убогое хозяйство, с обнесёнными скромными заборчиками, не совсем радовало хозяйский глаз, тех, кто до войны трудился на фермерских угодьях.

Пленных погнали дальше. В нескольких километрах от посёлка Чистое, их и расквартировали. В длинных строениях барачного типа, стоящих на территории, обнесенной оградой из колючей проволоки, по периметру лагеря, стояли наблюдательные вышки, на которых, закутанные в тулупы охранники, наблюдали за вновь прибывшими заключёнными.

С этого момента, началась их нелёгкая трудовая жизнь. Не смотря на все её тяготы, люди с пониманием относились к своей судьбе. Война для них уже кончилась. И жизнь стала обретать хоть какой-то, но всё-таки, смысл. По весне сошёл снег, и начались работы, связанные с торфоразработками. Голодные времена прошли. Кормить стали хоть и однообразно, но терпимо, для того, чтобы поддерживать своё существование. Иногда удавалось выменять хлебный паёк, на молоко, сметану или творог, у населения. Со временем, местные жители, сменили своё первоначальное чувство ненависти, на терпимость. Многие проявляли сочувственное сострадание к военнопленным.

Для ведения контроля по торфоразработкам, и распределению задач, был назначен гражданский инженер. Звали его Фёдор Прохорович Солдатов. На фронт его не забрали, так как, он являлся достаточно опытным и ценным специалистом, для поддержания жизни в тылу, в эти тяжёлые годы войны. Жил он с супругой Марией Макаровной и со своей многодетной семьёй, неподалёку отсюда, в деревне Самсыгино.

В обязанности инженера, так же входило и распределением немцев на рабочие участки, и соответствующий контроль. К пленным он относился достойно, с пониманием. Никогда их не унижал и не грозил наказаниями. За что, снискал у них большое уважение и добросовестное отношение к его указаниям и поручениям. Благодарные пленные, между собой называли его «Гут Зольдат», в созвучии с его фамилией.

Скучая по оставшимся на далёкой родине семьям и детям, пленные немцы, изливали свои, переполнявшие их отцовские чувства на детишек окрестных семей. Балуя их, то куском, очень редкого в эти времена, сахара или собственноручно, смастерёнными забавными игрушками.

Так пролетели два года. 9-го Мая 1945 было торжественно объявлено, об окончательной победе Советской Армии над Фашистской Германией. Народ ликовал. Истосковавшиеся по своим родным и близким, люди, ожидали скорейшего возвращения на Родину, своих отцов, мужей и детей. Для военнопленных это были тоже хорошие новости. На протяжении этих двух долгих лет изоляции, они были лишены даже самой ничтожной возможности, получить, хотя бы маленькую весточку из родного дома.

Приговор

Дальше события развивались с бешеной скоростью, по стремительно, закручивающейся спирали. В директорской, не заставив себя долго ждать, появился наряд милиции и брызжущий слюной папаша Дэна:

— Сгниёшь в тюряге для малолеток. Кровавыми соплями захлёбываться будешь. Выродок…

Лена, придя в сознание, оставалась в шоковом состоянии и утратила дар речи. А по сему и это, предприимчивые дяденьки в форме, подбадриваемые комментариями уважаемого чиновника, папочки «пострадавшего», списали на Илью. Охранник подтвердил, что в момент задержания, подозреваемый находился возле, лежавшей без сознания девочки.

После чего Илью, прямо из лицея увезли в местное отделение, для оформления уголовного дела, по факту попытки к износилованию и злостного хулиганства, с причинением тяжких телесных повреждений. А уже от туда, в сизо.

Лежащий в нейрохирургии Дэн, злорадно давал указания Вовану и Толяну о том, как вести себя на следствии и благодарил случай, о возможности избежать справедливого наказания, да и ещё так круто отомстить обидчику.

Но на суде всё оказалось иначе. После утомительной беготни, убивающейся от горя мамы и дочери, Лена смогла говорить. Узнав о последствиях с Ильёй, она категорически настаивала на том, чтобы ей предоставили возможность дать показания в суде.

Дело начало принимать новый оборот. Теперь уже свидетели и пострадавший, шли как обвиняемый и соучастники. А недавний обвиняемый, оказался главным свидетелем в этом деле. Но…

Не то, чтобы справедливость не восторжествовала… Просто, не всё так просто в этом мире. Высокоуважаемый папаша Дэна, приложив все свои неимоверные усилия и используя все свои, высоко чиновничьи связи, ссылаясь на свой авторитет, смог таки отвернуть надвигающуюся на «милое чадо», длань правосудия. Подонкам, учитывая (трудно себе это представить) смягчающие обстоятельства, суд вынес приговор: по два года условно. А, с Ильи сняли обвинение за попытку к износилованию. Но… Беря во внимание нанесение особо тяжких повреждений, повлекших потерю здоровья «потерпевшего», так красочно расписанного присутствующим, адвокатом Дэна, суд вынес приговор: два года лишения свободы, с отбыванием в трудовой исправительной колонии для несовершеннолетних подростков.

Колония встретила Илью недружелюбно, плотоядно скалясь злорадными улыбками, искореженных подростковых судеб. Здесь он начал познавать новые жизненные уроки, в науке о выживании в обществе, где законы диктуются неписанными правилами с позиции грубой силы. Его исключительное чутьё и не свойственная его возрасту рассудительность, позволили ему не попасть ни под чью сферу влияния. А хорошая реакция и владение искусством кулачного боя, оградили его от унижений и угрозы, стать жертвой слепого насилия.

Оказаться на самом дне тюремного общества, в касте опущенных и неприкасаемых, для него, было бы хуже, чем умереть от ржавой заточки.

Очень скоро у местной шпаны, он завоевал авторитет серьёзного противника, одиночки. К его мнению прислушивались и очень многие пацаны завидовали его независимости. Руководство колонии, видя, как к нему тянутся юные уголовники, неоднократно пыталось подобрать к нему особый подход, чтобы использовать его влияние в своих интересах. Но, всегда натыкалось на стену неприступности и недоверия. Илья знал цену казённой любви, вспоминая причину, приведшую его в эту обитель ребяческой скорби.

Он ждал и терпел, вспоминая наставления своего учителя: «Никогда не пытайся изменить окружающий тебя мир, а изменяйся сам, чтобы быть с ним в гармонии».

Одинцовы очень сильно переживали, вынесенное судом, несправедливое решение, по отношению к Илье. Надежда Александровна на месяц слегла после сердечного приступа. Сил едва хватало лишь для того, чтобы подняться с постели и добрести до ванной или до кухни. Егор Данилович держался как мог, успокаивая и подбадривая супругу. В считанные месяцы, они оба заметно постарели, вызывая сочувственные вздохи у коллег, соседей и общих знакомых. Только любимая наука и работа, отвлекала их, насколько это было возможно от разъедающих сердце переживаний, за судьбу так полюбившегося им сына. Илья привнёс в этот дом смысл жизни и был подтверждением их семейного счастья.

Из регулярных, ожидаемых с нетерпением писем из дома, Илья узнал, что мама Лены, забрала свою дочь из лицея, и они уехали из Москвы в неизвестном направлении. Напоследок, отчаянная женщина — прожженный фоторепортёр, оставила за собой стойкий шлейф, разгорающегося очень шумного скандала, распираемого от взрывоопасных сенсаций. Она предоставила в ряд издательств серьёзный фоторепортаж о том, как при самом активном участии одного очень влиятельного, высокопоставленного чиновника, тратятся, кровью и потом доставшиеся, деньги, утопающих в нищете избирателей.

Это была БОМБА! Были тут и ночные клубы, и сауны с девушками. Строительство особняка в экологически чистой, элитной зоне Подмосковья. Были и походы благоверной супруги по салонам, бутикам и дорогим ресторанам. Её загородные поездки для встречи с любовниками. Пламенные братания с авторитетами криминальных структур. Одним словом столько…

Конечно, многие серьёзные издания публиковать такой материал не рискнули. Уж очень большой и опасной, должна была быть, взрывная волна, которая не обещала ничего хорошего, для издателя, решившегося на такой шаг. Да, и для жизни спокойнее…. Но, были и те, кто рискнул, в надежде на увеличение кредита доверия и благодарности со стороны постоянных читателей.

Скандал был грандиозным. Но, о последствиях его, Илья так ничего и не узнал. Потому что вскоре, после полученного письма, он получил извещение. Извещение о том, что семья Одинцовых, собираясь по приглашению в Прагу, на симпозиум по славянской культуре, где они должны были выступить с докладом, трагически погибла. Автомобиль такси, вёзший родителей в аэропорт, попал под встречный КАМАЗ. В результате лобового столкновения, от автомобиля и находящихся в нём пассажиров, практически ничего не осталось. Груда искореженного металлолома, вперемежку с кровавым месивом. К извещению прилагалась газета с некрологом и выражением соболезнований от коллег из учёного мира.

Для Ильи это было последней каплей. Убитый горем, он осознавал, что теперь он остался совершенно один на этом свете. Будущее терялось и расплывалось, мутной зыбью в тумане бесперспективности. Он понимал, что теперь, став никому ненужным, должен рассчитывать только на себя самого, оставаясь один на один с этим, так недружелюбно встретившим его миром.

По отбытию срока заключения, возвращаться ему было некуда. Родственников у Одинцовых не было. Соседи и знакомые побоялись взять под свою опеку, юного «уголовника». Огромную сталинскую квартиру, со всем нажитым имуществом и научными уникальными материалами, прибрали к рукам предприимчивые и обезличенные представители породившего их общества. Защищать права беззащитного подростка оказалось некому. Да, особенно то, никто и не настаивал. Посему, Илью определили в школу интернат для трудных подростков, до наступления возраста совершеннолетия.

Карта, кот и чёрт-те что…

Я распечатал конверт. В нем ничего не было за исключением какой-то карточки. Я достал её. Это была карта. Только несколько крупнее обычных игральных карт, с графическим узором на рубашке, с обратной стороны. На карте был изображён молодой человек в костюме менестреля средних веков, следующий куда-то уверенной походкой. Только почему-то впереди него была пропасть. Что за ерунда. Уверенно идти в пропасть…

Судя по беззаботному выражению лица и взгляду, беспечно устремлённому куда-то вверх, изображённого на карте человека это нисколько не беспокоило. Через плечо, на посохе он нес небольшую суму, в которой хранился, по всей видимости, весь его нехитрый скарб. В вытянутой левой руке у него красовалась белая роза.

На фоне жёлтого неба, в спину человеку сияло странное белое солнце. А у ног незадачливого путника семенила веселенькая беленькая собачонка.

Под изображением, на карте было написано «The Fool», что в переводе на русский язык, означает «Глупец». На обратной стороне карты, на рубашке, теми же вензельными буквами, что и на конверте, располагалась надпись: «Расклад сделан — время пошло».

— Ничего не понимаю. Чертовщина какая-то, — вырвалось из меня.

— Что-то не так? — с удивлением во взгляде, спросил официант.

Я недоумевающе посмотрел на него. Шокированный всем происходящим, я совсем забыл о его существовании. Уставившись на него и стараясь скрыть своё раздражение, по поводу дурной привычки — совать свой нос в чужие дела, я произнёс:

— Счёт, пожалуйста.

— Одну минуту, — ответил паренёк и засеменил к стойке.

Я сидел в полной прострации. Что за дурацкие игры пытается кто-то со мной затевать? Мой взгляд ещё раз устремился на изображение на карте. И тут я почувствовал лёгкое покалывание. Сначала, оно появилось в кончиках пальцев, держащих карту, а после, маленькими, электрическими разрядами, стало расползаться по всему телу.

Сознание моё стало затуманиваться. Легкая зелёная дымка, пестрящая золотыми искорками, расплылась перед глазами. И из неё, стал вырисовываться силуэт карточного глупца. Только он выглядел не нарисованным на плоскости, а вполне реальным. Живым, и идущим размеренным шагом, на встречу ожидающей его пропасти. Лёгкий ветерок развевал его кудри и длинное, по всей видимости, фазанье перо его маленькой шляпы. Возле ног суетилась весёлая собачонка, периодически подпрыгивая высоко вверх, и радостно тявкала. За спиной вздымались снежные вершины, сверкая ослепительным светом, на фоне фантастически жёлтого неба. Я присмотрелся внимательнее, в лицо этого чудаковатого путника… Изумлению моему, не было предела. Это было моё собственное лицо. Причём, у меня была твёрдая уверенность, что это не просто случайное сходство. А данный субъект, не кто иной, как именно я. И при этом, одновременно в двух местах сразу. И здесь и там.

Это было удивительно… Что самое странное, меня это нисколько не пугало и не удивляло. Создавалось такое впечатление, что ничего необычного здесь нет, а всё именно так и должно быть. Путник уже приблизился к самому краю пропасти. И уже сделал шаг вперёд…

— Ваш счёт, — вырвал меня, из одной реальности в другую, голос улыбчивой официантки Ани.

Я встряхнул головой, пытаясь сориентироваться в ситуации, как боксёр после нокдауна. Взял счёт… Автоматически посмотрел на столбик цифр и итоговую сумму внизу 143 рубля.

Достал из бумажника две сотенных купюры. Вложил в книжечку со счётом и протянул официантке.

— Здесь с чаевыми, — сказал я, изображая на лице подобие улыбки, неловко косясь на заляпанный кофейными пятнами и пепельными кусочками стол.

Девушка улыбнулась, как будто подобное свинство, является неотъемлемой привилегией приходящих к ним посетителей. Она кивнула, с чувством понимания во взгляде и ушла, по направлению к стойке, в который раз грациозно демонстрируя свои достоинства посетителям заведения.

Несколько придя в себя, я посмотрел на столик, где сидели студентки. Он оказался пустым. На нём ещё стояли, пустые стаканы из-под Кока Колы, кофейные чашки и блюдца из-под пирожных, которые аккуратно складывал на поднос молодой официант. Это всё, говорило о том, что сидевшие там посетители, совсем недавно ушли.

На душе стало спокойно и от чего-то грустно. С одной стороны я был рад, потому как не знаю, какой ещё фокус мог бы выкинуть в свете последних событий. С другой стороны, я понимал, что ту брешь в своём сердце, которую оставил проницательный взгляд прекрасной незнакомки, уже вряд ли смогу заполнить кем-то другим. Тупой, ноющей болью буду я вспоминать это чувство и корить себя за то, что не предпринял никаких шагов со своей стороны, для того чтобы познакомиться.

Хотя всё, что ни делается — к лучшему. Я пытался себя успокоить. Время лечит любые раны. Что ж, опробуем это утверждение на практике.

Я снова уставился на лежащий передо мной конверт со странной картой. Что мне с ней делать? Сохранить?… Значит, взять на себя ответственность, за непременно последующие, за этим странным письмом события. Это значило бы, что придётся, полностью изменить свои жизненные принципы и убеждения. А то, что это повлечёт за собой нечто определённое и вполне невероятное, не вызывало у меня никаких сомнений. Или может быть сжечь?… Чтобы не оставлять никаких следов, и развеять всю неопределённость сложившейся ситуации. Сжечь и забыть. Вернуться в привычное русло обычной жизни. Жить как все люди и…

Нет. Определённо нет. Представляю, как я буду выглядеть в глазах окружающих. В лучшем случае как сумасшедший. Или и того хуже, как помешавшийся на оккультизме мистик, проводящий какой-то тайный обряд, через сжигание магических артефактов в общественном месте. Вон уже косятся и о чем-то перешёптываются между собой официанты.

Всё. Хватит. Пора с этим кончать. Возьму и выброшу. Где-то тут возле входа у них стояла урна, для мусора и окурков. Чёрный такой цилиндр, с надписью «Marlboro».

Пока я крутил головой, по сторонам, на глаза мне попался чёрный пушистый котяра. Он лениво подошёл ко мне. Потерся холкой о соседний стул, и уселся возле моего столика. Я сразу же узнал наглеца. Это был мой давешний знакомый — охотник за визитными карточками. Выглядел он конечно потрясающе. Сразу невооружённым взглядом было видно, что это не какой-нибудь вам дворовой прохвост, охотник на голубей, ловелас и король помоек. А, очень даже вполне ухоженный, не обделённый вниманием и любовью хозяев, кот. Вполне вероятно, что этот наглец, был обладателем такой родословной, с перечислением титулованных предков, и благородных кровей, что умей он говорить по человечески, то даже не удосужил бы меня, своим августейшим вниманием. Это было видно из его манеры держаться на публике. Он сидел, гордо подняв свою крупную морду, поглядывая на меня полу прикрытыми томными глазами. Во взгляде его проскальзывало ощущение внутреннего превосходства и снисходительности. Его глаза, выразительные и яркие, контрастно отличались по своим цветам. Один из них был темно фиолетовым, другой изумрудно-зелёным. Ещё, у него были маленькие рожки. Почти незаметно проступающие на лбу, сквозь пушистый мех. Они выглядели как чёрные полукруглые шишечки. На гордо вздымающейся груди красовался платиновый крест с петлёй, инкрустированный бриллиантами. Такие кресты очень часто встречаются на изображениях египетских фресок и имеют название — анх. Украшение покоилось, на искусно сплетённой из такого же металла цепи, переливаясь и играя солнечными бликами.

— Не стоит, — промурлыкал он.

— Что не стоит? — опешил я, вытаращившись на него.

Это было сверх моего понимания. Или я действительно переутомился и перегрелся сегодня. Ну, плюс ещё коньяк… Следствием чего и явились эти галлюцинации. Или…

— Сжигать и выбрасывать не стоит. Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, — ответил кот.

— Вы, наверное, галлюцинация. Плод моего больного воображения. Или первые признаки белой горячки, — успокаивающе, скорее самого себя, пролепетал я, растягивая пересохшие губы в идиотскую улыбку.

— Сами вы галлюцинация и отсутствие соображения. Зацикленный на своих повседневных делах трудоголик, — невозмутимо промурлыкал кот, обречённо махнув на меня своей толстой лапой. — За жизнью следить надо. Книжки умные читать, передачи нужные смотреть по TV. А, не этот суррогат от массовой культуры, вроде ваших «Окон», «Полей чудес»… и прочих приглашений в Страну Дураков. То, что мы есть, уже давно объяснено с научной точки зрения. Стыдно, молодой человек.

— А!.. — успокоился я. — Я кажется, понял. Вы продукт генной инженерии. Клон… Ну, там… овечка Долли, лягушка-помидор, дети из пробирки…

— Фу… — сморщившись, топорща усы, замахал на меня своими лапами кот, — Какая мерзость. Скажете тоже… Клон — далдон, овечка-свечка и собачка-самовар. Совсем страх потеряли… Лезут своими свиными рылами, да в калашный ряд. Вносят изъяны в промысел Создателя. Отсюда и беды ваши… и расплата за святотатство. Я, о, другом… Мы представители Тёмных сил.

— Каких таких сил? — уже не скрывая своего любопытства, спросил я. Союз Правых Сил знаю, а вот про Тёмные, что-то…. Не припомню.

— Вам, что в детстве сказок не читали? Или вам, от своей перенасыщенной работой, жизни, вообще память отшибло? А с виду…, вроде бы даже вполне нормальный человек. Я бы даже сказал интеллигент… Только вот очков не хватает, — с хитрым прищуром, промурчал котяра, переплетая лапы на своей груди.

— Почему же…сказки-то… читали. В детстве, очень даже любил. Добро, противоборствует злу. И, как правило, его триумфально искореняет. Гарантированно обеспечивает радостный «Хеппи Енд», — начал язвить я, уже иронизируя. — Так, что если я вас правильно понимаю. Вы из этих… из… злых? Так что ли?…

— Да-а-а… Как всё запущено… — ответил он. — Могу вас заверить, что если проследить нить хода, нашей с вами беседы, то можно сделать вывод: что один из нас дурак. Из всего этого, я могу сделать одно заключение. Уж поверьте моему опыту, этот дурак, абсолютно и точно, не я.

— Вы начинаете хамить, — прервал я, нахально зарывающегося кота.

— Отнюдь… Этому яркое подтверждение, карта, которую вы получили в конверте. И смею вас предостеречь. Если вы не сохраните её и не отнесётесь к последующим событиям с должным вниманием, то вы рискуете нажить себе и окружающим, такие неприятности, что даже кое-кому, это может стоить жизни.

Глаза кота расширились, а зрачки сверкнули таким адским блеском, что у меня пробежал по спине табун неприятных мурашек, оставляя очень некомфортное впечатление.

— Вы что, пытаетесь меня запугать? — откровенно возмутился я.

— Ну что вы?… Пугать…, вас? Как можно?… Вы же сами себя уже напугали, — мурлыкнул себе в усы, с довольным видом, мой собеседник. Тут он приставил лапу к своему рту. И как заговорщик… в нос… доверительным тоном, прошептал — Я просто хочу вас предостеречь. Так как, одну возможность вы сегодня уже упустили, то впредь, советую не совершать таких опрометчивых поступков. Хотя, что вам объяснять… Вы всё равно, поступите по-своему. На то вы и Глупец.

Кот обречённо вздохнул и махнул лапой в мою сторону.

— Вы не могли бы мне пояснить, что всё это значит? И вообще, что здесь происходит? — уже не скрывая волнения, попросил я.

— Всему своё время. Скоро вы всё узнаете и сами всё поймёте. Могу только сказать, что вы попали в незавидную историю. На вас, произвели расклад. И его действия, уже отразились на вашей судьбе. Буду, откровенен с вами как врач перед умирающим больным. Последствия могут быть самыми неутешительными. Но вы можете изменить ход событий. Особенно, если будете внимательны, и будете прислушиваться к дельным советам, а так же, быть благоразумным, чтобы не игнорировать их.

Кот, покосился на свой крест — ansata, висевший на его груди. Поднёс его к свое морде. Смерил деловым, с прищуром взглядом. Потом сосредоточенно подышал на него. Потер второй лапой. Поднёс к глазам. И удовлетворённый сверкающим блеском, снова обратился ко мне:

— Смею вас заверить, что быть в данном раскладе Глупцом, это не оскорбление, а привилегия! Отнеситесь к этому с должным вниманием и благосклонностью, как к подарку Судьбы. На этом, не смею вас больше задерживать, и буду с вашего позволения откланиваться. Честь имею.

— Так, что же всё-таки я должен делать? — успел я воскликнуть, собиравшемуся уходить коту.

— ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ! — заговорщицки улыбаясь, подмигнул мне кот и растворился в клубах чёрно-зелёного, едкого дыма.

Дым стремительно расползался по всему кафе, окутывая своими зловонными объятьями столики, посетителей, стойку бара и недоумевающих официантов. Подобную картину я наблюдал в армии, на учениях, когда для имитации боевых действий применялись дымовые шашки. Только дым от них был рыже-коричневый, а не чёрно-зелёный, как здесь. К счастью, продолжалось это недолго. Дым, как неожиданно появился, так и стремительно растаял в полуденном зное. В напоминании о себе, он оставил на смерть перепуганных людей, перемазанных копотью, цветом в тон испарившихся клубов сажи.

Я ошалело оглянулся вокруг. Официанты и публика, в оцепенении, с затаённым дыханием смотрели на меня. Они, явно были ошарашены не меньше моего, и не знали, как им относится к тому событию, в котором им была отведена роль, быть невольными свидетелями.

У меня появилось предчувствие чего-то очень нехорошего. Я попытался вытереть носовым платком, своё перепачканное лицо. Осознав всю тщетность этой затеи, и комичность данной ситуации. Не спеша, положил конверт с картой в свой неразлучный кейс. Встал из-за столика… Залпом проглотил, оставшийся в бокале коньяк, не чувствуя былого удовольствия. Я, чуть не брызнул им обратно, увидев, глазеющие на меня, такие же закопчённые и перекошенные лица. Закусил, лежащим одиноко на блюдце ломтиком лимона и как можно уверенней не спеша, направился к выходу. Прилагая огромные усилия, я, как мог, удерживал бьющий стремительным напором, из меня, гомерический хохот. Скорее, скорее уносить отсюда ноги… Пока не началось…

И тут… я услышал дикий женский вопль. И осознал:

— Всё-таки началось….

Но, всё оказалось значительно хуже, чем я только мог себе представить. Истерический женский голос запричитал:

— Батюшки святы! У меня из кошелька все деньги пропали!..

И тут началось…

— И, у меня, в бумажнике пусто!..

— Аня!.. А ну бегом, в кассе посмотри!..

— Да, нет тут ничего!.. Как, корова языком…

— Да, они тут мошенники!..

— Людям головы заморочили, чтоб обчистить, лишить своих кровных!..

— Хватайте его!.. Вон того, с дипломатом!..

— Выручайте, люди добрые! Уйдёт же гад!..

— Милицию вызывай!.. Аня!.. Срочно!

— Хватайте его! Вон побежал уже!..

— Говорила я тебе, что он жулик! А, ты магия… волшебство… где, наши денежки? Вот теперь и колдуй, не колдуй, всё равно получишь… Погуляли!.. Мать твою…

Побег

Фридрих, за это время успел достаточно хорошо выучить русский язык. Так, что мог говорить на нём совершенно свободно и почти без акцента. Несмотря на знатность своего рода, физической работы он никогда не боялся, и без труда осваивал новые специальности. Вскоре его сделали бригадиром укладчиков новой узкоколейной ветки. Он и дальше бы продолжал так усердно трудиться, терпеливо ожидая перемен к лучшей жизни, если бы не появившиеся с новой партией военнопленных слухи.

Поговаривали о том, что очень много эшелонов с пленными немцами теперь гонят по этапу через Сибирь, на обдуваемый холодными северными ветрами мыс Дежнёва. Там заключённым предстоит тяжёлый каторжный труд в рудных шахтах, в условиях вечной мерзлоты. В бараках неустанно появляется паутина из летучих образований тяжёлого свинца. За несколько лет, здоровый человек, после таких работ превращается в дряхлую и немощную развалину. Но даже и после такого искупления, на смягчение приговора военного суда, рассчитывать не придётся. Попавшие туда будут обречены, навечно там и остаться. В местных лагерях даже отсутствуют ограждения из колючей проволоки. В них нет необходимости. На сотни километров вокруг снежная пустыня и никаких признаков жизни.

Фридрих понял, что в этих слухах есть доля правды. И не исключено, что когда в ближайшее время, основная часть мужского населения вернётся с фронта, то необходимость в таком объёме рабочих рук, резко отпадёт. И тогда их действительно могут отправить, если не в Гулаг, так куда-нибудь еще, где условия жизни и климат более суровые, а объёмы работ более масштабны и трудоёмки. А если учесть ещё факт, что можно попасть на строительство сверх секретного объекта, то все шансы остаться в живых и вовсе сойдут к нулю. А он, Фридрих, ещё не выполнил, основной и главной своей задачи. Он не передал родового Знания своим достойным наследникам. Хансу и Еве. И он принял одно и единственно верное решение в этой ситуации — Фридрих начал готовиться к побегу.

Сделав за неделю не хитрые приготовления: нож, топор, спички, соль, сахар, скромные остатки от пайка и тёплая одежда, он оборудовал тайник возле просеки. На очередных работах по прокладке узкоколейки, Фридрих начал выжидать удачного момента, чтобы условия его побега, были наиболее благоприятными. Окружающую местность он знал достаточно хорошо, так как внимательно изучал карту, когда разрабатывались маршруты по строительству подъездных к торфоразработкам дорог. Брать с собой товарищей он не стал. Во-первых, они не так хорошо знали язык. А во вторых, скрыться в лесу или раствориться среди местных жителей, чтобы не привлекать к себе внимания, одному значительно легче, чем группе из нескольких человек. Да и в случае неудачи, не будет обвинений и упрёков с их стороны.

Уходить нужно было с самого утра, так как если его отсутствие обнаружат к обеду и организуют погоню, резерв времени будет ограничен, да и периметр поисков будет достаточно определён, что существенно облегчит задачу преследователей. Выбрав время в самом начале работ, Фридрих сделал вид, что отправляется по нужде, в близлежащий к железнодорожному полотну кустарник, он бросил беглый взгляд на молодого охранника. Тот сидел на пне, прислонившись спиной к дереву, и раскуривал козью ногу. Автомат лежал у него на коленях, а фуражка была надвинута на глаза. Настороженности конвойный не проявлял. Он, как и все остальные в охране, уже давно привык, что военнопленные, это не уголовники, и случайное происшествие среди привыкших к строгой дисциплине людей, это скорее редкое исключение, чем правило. Фридрих не использовал свои способности, по наведению морока, без необходимости. Он очень трепетно относился к родовым знаниям и соблюдал все меры предосторожности, тщательно скрывая их. В данном случае этого и не требовалось. Эти силы будут жизненно необходимы позже, для того, чтобы сбить с толку преследователей.

Фридрих быстро пробежал за кустами до того места, где полотно делало изгиб и скрывалось за поворотом. С этого места, он, короткими перебежками, добрался до густо растущего ельника, и перебежал на противоположную сторону железнодорожного полотна. Там, ещё раз внимательно осмотрелся. Всё спокойно. Уверенным, быстрым шагом он направился к тайнику. Взял свои скромные пожитки и лёгкой трусцой, побежал в сторону болот.

Он специально бежал не быстро, понимая, что в его случае, это не лучшее решение, увеличить расстояние между ним и преследователями. Поисковая группа обязательно пустит по следу, специально обученных собак. А уж с ними, как ни беги, в скорости гонки не выиграть. Наведённые чары, в отличие от людей, плохо действуют на животных, тем более на собак. Да и силы нужно экономить. Скромный продуктовый запас Фридриха, не позволит их быстро восполнить, а надеяться на лесные дары, в период, только начинающегося лета, было бы опрометчиво. Единственной возможностью избежать поимки и скрыться от погони, было запутать следы в болоте. Нужно будет навести морок и создать, несколько своих фантомов двойников, которые будут двигаться в разных направлениях и утонут в трясине, прямо на глазах у людей, как только они смогут их обнаружить. Или, если повезёт, то преследователи, смогут пойти в не верном направлении. А он тем временем сможет выиграть время и уйти предельно далеко. Но тут, тоже была достаточно высокая степень риска. Одно дело — знать и изучать болота по топографической карте. Совсем другое — оказаться с ними, один на один на местности.

Среди местных жителей, время от времени проносились слухи, что в очередной раз, кто-то из ягодников, грибников или охотников не вернулся домой. Уж, а они-то, эти места знали. Ведь всю жизнь тут прожили. А, и тех не минула судьба. Правда, местные жители многого не договаривали. Во времена новой власти, не приветствовались разговоры о нечисти и потусторонних силах. Хотя в душе, многие знали о представителях лесного народа, и из рода в род передавали предания о них и рассказы со слов очевидцев. Так что, Фридрих это тоже учитывал и смел, надеяться только на свою интуицию и природное чутьё.

Не пройдя и двух километров от места побега, он услышал треск ломающихся веток слева сзади от него, и в ожидании затаился. Шум больше не повторялся. Неужели уже успели обнаружить его отсутствие и поднять тревогу, с досадой подумал он. А теперь выследили его и притаились в засаде. Если так, то рассчитывать на дальнейший успех не придётся. Так как, воевать с топором против автомата бессмысленно, а получить при побеге, пулю в спину и того хуже.

Тут движение повторилось снова… Ветки кустов и молодых елей, зашевелились и затрещали. Фридрих всем телом напрягся и приготовился…

Он, с трудом сдерживал себя от надвигающегося волнения, когда заметил, что из ельника, в его сторону выдвигается нечто огромное и мощное. Судя по тому, как это нечто с таким напором ломало мешающие сучья и ватки, на своём пути, это мог быть опасный противник. Фридрих затаил дыхание. Крепко сжал рукоять топора, согнул ноги в коленях, сгруппировался и встал в оборонительную стойку.

Треск… Хруст… Снова треск. Нечто, не обращая на все его действия, продолжало двигаться в его сторону. Фридрих приготовился к бою. Победит он или нет, он не знал. Зато, он точно был уверен, что кто бы это ни был, он заплатит, очень дорого за его жизнь.

Из ельника показалась огромная коричневая морда, обросшая жёсткой щетиной. Эта голова, размером со среднюю собаку, была увенчана развесистыми рогами. Нижняя челюсть совершала плавные жевательные движения. Тёмно розовый язык, жующего животного, то выскальзывал, на несколько секунд, между толстыми, серыми губами, то, так же быстро, ускользал обратно. Широкая грудь, мощным тараном, освобождала дорогу от преград, выходящему из ельника лосю. Лось был настолько огромен, что даже Фридрих, неоднократно бывавший на охоте, никогда не встречал таких исполинов.

Животное, с достоинством демонстрируя своё величие и грациозность, вплотную приблизилось к Фридриху. Нагнуло, свою огромных размеров ветвистую голову, и придвинуло её, настолько близко к его лицу, что он ощутил, как струйки горячего воздуха пробегают по его щекам. Большие карие глаза, смотрели на человека в упор, проникая в него так глубоко, что казалось, что не хватит и целой вечности, для того, чтобы удовлетворить всё его любопытство. Беглец стоял, как зачарованный. Он был до глубины души поражён и восхищён этим редкостным творением природы. Он забыл обо всём. О побеге… Погоне… Опасности на болотах… Его, целиком и полностью поглотило чувство неописуемого восторга и изумления, от красоты и величия, этого царственного животного.

Лось ещё постоял несколько мгновений. А потом, попятился на несколько шагов назад. Фридрих и глазом не успел моргнуть, как тот, словно выстрелом, переломил копытом задней ноги, ствол молодой берёзки, у самого её основания. Та с надрывным скрипом рухнула, разбросав по земле свои зелёные ветви. Лось, отвесил поклон, коснувшись рогами травы, и взрыхлил копытами землю. Затем он, вскинул величественно, по-королевски свою ветвистую голову и пустился в галоп, сметая всё на своём пути. Фридрих изумлённо смотрел ему след, наблюдая как тот, оставляет среди густого кустарника просторный коридор. Человек подошёл к стволу сломанного дерева. Перебитое основание, было сантиметров десять в диаметре. Не хотел бы я столкнуться в схватке с таким противником. Подумал Фридрих и принялся отсекать топором ветки со ствола берёзки. Обтесав его, он удовлетворённо крякнул. Спасибо лосю. Получился вполне подходящий шест, для путешествия по болотам.

Дальше идти следовало быстрее. По его расчётам, через час его должны были хватиться, а ещё примерно, через такой же промежуток времени пустить за ним в поиски группу преследования с собаками. Вскоре он подобрался к заболоченным топям. Дальше путь предстоял, трудный и опасный.

Тщательно проверяя шестом, скрывающийся под водой грунт, Фридрих осторожно ступал, медленно перенося вес с одной ноги на другую, рискуя увязнуть в трясине. Несколько раз он оступался, а два раза чуть не увяз совсем. Однажды, погрузившись по колени, беглец, успел ухватиться за ветви коряги, оставшейся, от когда-то, развесистой ивы. Второй раз он провалился по пояс. Его спас, вовремя брошенный поперёк двух кочек, берёзовый шест. Фридриху стоило больших усилий выбраться из трясины. Тут, он чуть не лишился правого сапога, который с хлюпающим звуком, втянула в себя болотная жижа. Рискуя повторно, он почти нырнул за ним, погружая в отвратительную гниль, свою руку, по самое плечо. Сапог был извлечён. Дальнейшее продвижение через болота, он совершал с удвоенной внимательностью и осторожностью. Уйти от преследователей, но сгинуть в болоте, было не очень завидной перспективой.

К вечеру, далеко позади себя, с правой стороны Фридрих услышал собачий лай. Это означало, что погоня, устремившаяся за ним, подобралась к болотам. Он упорно, уже обессиленный, продолжал движение вперёд. Но, на душе у него не было волнения. Так как он понимал, что если преследователи находятся в стороне справа, это означало, что собаки, потеряли его запутанные следы и группа теперь следует в неверном направлении, гонясь за его двойником. Значит, его план удался. Это давало ему преимущество, увеличить расстояние между ним и преследователями. Но, пока ещё не давало полной гарантии. А по сему, надо было продолжать движение, снова путая следы и прибегать к новым хитростям.

Уже после того, когда солнце совсем скрылось за горизонтом, Фридрих рухнул всем телом на возвышающуюся, посреди болота кочку, обросшую густым мхом. Дальше в полной темноте идти было опасно. Да, и лай собак давно уже стих. Вряд ли они тоже будут продолжать поиски в темноте. Не обращая внимания на сырость и изъеденное, зудящее от комариных укусов тело, он с блаженством закрыл глаза. Ему нужен был отдых. Хоть несколько часов. Завтра будет самый важный день. Если он сможет выстоять и пройти примерно такое же расстояние… дальше можно будет сильно не беспокоиться.

Населённых пунктов по близости нет. А это лишает преследователей, какой-либо чёткой определённой стратегии. Попробуй тут установи усиленный контроль. И попробуй, угадай, с какой стороны он появится. Кругом лес, да болота. Никаких солдат не хватит. А тогда, чтобы не получить взысканий от руководства, им проще будет составить рапорт, что мол, беглый военнопленный Фридрих фон Айнхольц, пропал без вести. Усиленная операция по поимке беглого заключённого, не привела ни к каким результатам, со слов очевидцев, установлен факт его вероятной гибели на болотах. Но поскольку, труп его обнаружен не был, постановлено считать его без вести пропавшим.

Так примерно всё и получилось. Только второй день для Фридриха выдался более тяжёлым. Болото на его пути становилось всё более труднопроходимым. Но ещё более опасным было то, что с этого места появился затхлый удушливый туман. Это было суровое испытание. Фридрих чуть не отравился парами, ядовитых болотных газов. Иногда, из-за непролазной топи, приходилось возвращаться и искать новые пути к продвижению. Но его упорство было вознаграждено по достоинству. К вечеру, болото стало редеть, и вскоре, он мог свободно передвигаться по твёрдой, хотя и скрытой по щиколотку в воде почве. Стали часто, на пути, попадаться деревья. Не умирающие и почерневшие от убивающей корни влаги, а нормальные и крепкие деревья, подтверждающие то, что болота уже позади. Впереди был огромный лес.

Шоу продолжается

Ну и видок у меня. Думал я, выходя из кафе, переходя с размеренного шага на спортивную ходьбу. А когда услышал возмущённые возгласы посетителей и работников, извещающие о пропаже денег, и вовсе пустился в галоп, улавливая на себе испуганные, подозрительные взгляды праздно шатающихся прохожих.

Представляю себе их недоумение. Летит посреди многолюдной улицы, эдакий сумасшедший. Одет вроде бы цивильно. Рубашка, брюки, туфли (между прочим, по последней моде), кожаный кейс (сразу видно, что не из дешёвых), часы (между прочим, швейцарские). Вот только странный он какой-то. Весь, с ног до головы, перепачкан как трубочист, в чёрно-зелёной саже. И несётся как угорелый, с испуганно вытаращенными глазищами, беспрестанно оборачиваясь назад. Туда, где полный переполох. Женщины истерично визжат, дети, одни хохочут, другие рыдают. Мужчины не знают, что им и делать, то ли пускаться вдогонку, то ли приводить в чувства и оказывать первую помощь присутствующим. Растерянные официанты суетятся, вызывая милицию и хозяина заведения. И все тоже перемазанные сажей, как черти. Одним словом, эвакуация дурдома на прогулке.

Подоспевший наряд милиции, вращая набычившимися глазами, с чувством разочарования, что неужели даже некого оттянуть с душёй…, по-молодецки…, дубинками, промеж спины. Жаль… а так хотелось бы… Проявить свою любовь к порядку и готовность завоевать любовь и благодарность общества, страдающего от криминального беспредела. Тогда они пытаются навести порядок, увещевая посетителей занять места, согласно «купленным билетам», для дачи свидетельских показаний, выехавшей оперативно-следственной группе. Обещая во всём разобраться и бросить все силы на поимку злодеев, скрывающихся под личиной интеллигентно-колдовских иллюзионистов.

Особенно сообразительным оказался предприимчивый хозяин. Он сразу смекнул, где «собака нарыла» и поспешил извлечь из данной ситуации, максимальную пользу. Его пальцы с удивительной быстротой танцевали по кнопкам сотового телефона, в микрофон, которого он с восторженно-возбуждёнными нотками в голосе, отдавал указания.

Через полторы минуты у кафе с надрывным визгом притормозил микроавтобус. Из которого горохом высыпала съёмочная группа, одного из ведущих каналов местного телевидения. Ещё через минуту, с разницей в доли секунды, появились представители с ещё двух телеканалов. И после них, через пять минут повалили репортёры из разных печатных изданий. Распираемый от самодовольства и своей сообразительности, хозяин заведения, энергично потирал ладони в предвкушении сенсационных репортажей, которые послужат самой яркой рекламой для его кафе. А деньги, которые пропали… Да шут с ними. Подобный PR оправдает любые расходы.

Растерявшиеся милиционеры изо всех сил пытались сдерживать кордон, в ожидании своих коллег, которые появились через сорок минут. И к своему дикому изумлению они застали следующую картину. Сразу оттаявшие перед съёмочными группами и репортёрами, посетители вели себя кардинально противоположно, чем некоторое время назад.

Дамы сразу же начали наводить марофет и прихорашиваться, чтобы выглядеть достойно на телеэкранах и страницах газет.

Мужчины расправили плечи и втянули животы, повествуя в микрофоны и объективы о том, как сразу раскусили замыслы злоумышленников, и если бы не неожиданный эффект дымовой завесы, то враг был бы обезврежен.

По словам потерпевших дамочек, суммы похищенных денег росли катастрофически, по нарастающей. С той периодичностью, с которой перед ними появлялся новый репортёр для очередного интервью. Так по итогам окончательных подсчётов (если бы их, конечно, кто-нибудь сообразил произвести), сумма всех похищенных денег у посетителей заведения (не считая денег самого заведения), составила 418 698 руб. (четыреста восемнадцать тысяч шестьсот девяносто восемь рублей). Вот так… Если учесть, что среди посетителей находилось тридцать два человека, и шестеро из них дети… То в такой мы с вами стране живём, дорогие мои. Где простой человек может запросто пойти, посидеть в кафе летом, с суммой примерно… ну скажем шестнадцать тысяч рублей. Что в переводе на инвалютные эквиваленты, составит примерно: пятьсот евро или чуть побольше в долларах США. А говорят на Руси жить тяжело…

Раздосадованные следователи, уныло поникли, сплёвывая на тротуар и прикуривая уже чёрт-те какую уже по счёту сигарету за этот день. Встревать сейчас в этот момент в народ, распираемый от эйфории, оказанного ему внимания, не предвещало ничего хорошего. А попытка сделать это, по окончании данного шоу, казалась ещё более обречённой. Так как концы с концами потом свести будет просто невозможно. Но такова их нелёгкая доля…

На пути к свободе

В интернате всё оказалось не намного лучше, чем в колонии. Руководство оказывало регулярное давление и не скрывало своего пренебрежительного отношения к выброшенным из общества детям.

— Кандидаты в представители социальной помойки — будущие бомжи, наркоманы, проститутки и прочая шваль, — менно так любил выражаться директор этой богадельни.

Что и впитывалось как губкой, с порциями скромной пищи, голодным до любой информации подсознанием юных воспитанников.

В случае же посещения интерната, всевозможными комиссиями и комитетами, а так же журналистами и репортёрами, руководство умело разыграть озабоченность будущим подрастающих поколений. Воспитатели старательно пытались изобразить, сострадание искалеченным детским судьбам, на своих лоснящихся сытостью лицах. Иногда у них это даже получалось. Перед подобными мероприятиями проводилась жёсткая предупредительная работа с детьми. Неугодных и непокорных изолировали от посторонних глаз, остальным раздавали заготовки ответов, на случай непредвиденных интервью. Это оказывало должный эффект на инспектирующих. Интернат получал очередные субсидии или отчисления и гуманитарную помощь, которая проходила предварительную «фильтрацию» среди персонала, а остатки уже по назначению.

В отношении друзей по несчастью, иллюзий Илья тоже не испытывал. Повидав кое, что на своём веку, он сразу для себя сделал вывод, что спокойно жить ему здесь не позволят. А угодить снова туда, откуда пришёл, из-за каких-нибудь подонков или чьих-нибудь подковёрных интриг, он не хотел. Поэтому, выбрав момент, когда чуткое руководство убедилось, что вновь прибывший вроде бы адаптировался и не вызывает опасений, Илья сбежал.

Вот уже несколько месяцев он мотался по стране, стараясь не попадаться под пристальный взор, всевидящего ока милиции. Илья путешествовал автостопом, с огромным чувством благодарности, завидуя в душе людям, которые имели возможность свободно передвигаться на своих автомобилях. Особенно он полюбил дальнобойщиков, чья простота и открытость, подчёркивала некую общность и рыцарское благородство, представителей этой профессии. Случалось, и ездить на электричках. Мальчик старался избегать общения с прилипчивыми и беспристрастными контролёрами. Конфликт с ними грозил непременной сдачей в руки представителей правоохранительных органов. Ночевать приходилось в подвалах, на пустовавших дачах и просто под открытым воздухом. Благо пока ещё было лето. Что делать, когда наступят холода, Илья не мог себе представить. Но, он знал одно, и определённо точно. Назад он не вернётся. Ни за что.

Свобода!.. Наконец-то он узнал это чувство. Чувство того, что ты можешь сам решать за себя, и никто не будет тебе указывать, что и как тебе делать. Мальчик настолько проникся этой философией жизни, что жажда странствий и приключений, пьянила его и вселяла надежду, на то, что и он, обретёт своё «место под солнцем».

Правда, были и свои трудности. И трудности очень большие. На ряду, с тем, что он сам решил взять на себя ответственность за свою жизнь, ещё ему нужно было есть! А растущий, формирующийся организм тринадцатилетнего подростка требовал пищи. И требовал всегда и много.

Словно голодный волчонок, Илья всё время думал о еде. Даже когда был временно сыт, он осознавал, что это не на долго, и пытался любыми способами добывать себе на пропитание. Он благодарил судьбу, когда она предоставляла ему возможность, заработать себе на хлеб насущный. Помогая шашлычникам, он пилил и колол дрова, убирался и чистил мангалы. На рынках для предпринимателей, помогал разгружать товар и выполнял мелкие поручения. Но, это были временные заработки, так как без документов и тем более, несовершеннолетнего, его не могли устроить на работу, при всей симпатии к его ответственности и трудолюбию. Тогда приходилось попрошайничать. Поначалу ему было ужасно стыдно, и это чувство душило его, наворачивая на мальчишеское лицо горькие слёзы. Он чувствовал себя униженным, внутренне считая себя уже взрослым мужчиной, способным своим трудом зарабатывать себе на жизнь. Но, голод не тётка и ему приходилось с этим смиряться.

Хуже всего, когда не было иного выхода, и Илья воровал. Он проклинал себя за это, осознавая, что воровство было ещё одним шагом, отбрасывающий его с пути, к которому он так стремился. Давясь консервами и разносолами, на пустующих дачах, мальчик клятвенно обещал себе, что когда он устроится в жизни, то отдаст этот долг, помогая таким же, как сам — брошенным и одиноким.

Сгинь, нечистая сила…

А я, бежал, по Большой Покровке… Впервые в жизни, без наслаждения и созерцания благородных фасадов красивых зданий, пёстрых витрин и вывесок заведений, радующих глаз посетителей. Бежал, изнывая от жары. Обливаясь, горячим потом, въедающимся в перепачканную сажей одежду, и смешивающим грязные пятна в новые оттенки и полутона. На рубашке, сквозь «камуфляжные пятна» гари, проступали белые разводы от соли. Я благодарил Бога, за то… что, то ли народ у нас утратил свою былую сознательность, и не пытался задержать беглеца, пропуская мимо ушей, возмущённые призывы «держать вора». То ли это жара, вселила в прохожих такую апатию и безразличие к чужим проблемам…

Я был не виновен в случившемся и осознавал это точно. Но это только усугубляло картину, делая ещё более нелепым моё положение. Но что я мог доказать этим людям, подпавшим под стихийную волну гнева разъярённой толпы. Им нужна была жертва. И я вполне мог бы сгодиться на эту роль, в качестве закланного ягнёнка или избиваемого младенца. Теперь я понимал, что испытывали бедные, затравленные толпой люди, во времена Великой Инквизиции.

Я судорожно пытался сообразить, что же мне теперь делать. Первое это быстрее скрыться с глаз долой с этой многолюдной улицы. Ну, а там уже видно будет…

И вот, я добежал до пересечения Покровки с улицей Октябрьской, с высунутым как у собаки языком, мокрый насквозь и сбившимся дыханием. Тяжело… а всё никотинчик… Курить бросим — яд в папиросе… Не обращая внимания на изумлённые взгляды обеспеченных завсегдатаев расположившегося поблизости ресторана, я повернул на лево и с победным видом, завалившего быка, тореадора, задрав подбородок и пытаясь насвистывать, побрёл вниз. По Лыковой дамбе, в сторону Почтового съезда. В глазах окружающих, я имел внешность, весьма экзотическую. Нечто среднее, между через чур интелегентно выглядевшим сантехником — трубопрокладчиком, и пытающимся сохранить человеческий облик, спивающимся представителем деловой прослойки общества. Но меня уже это не беспокоило.

Не дожидаясь пока отголоски недавней мистификации, не замедлят появиться и в этих местах, я ускорил свой шаг и устремился через улицу Добролюбова к Почаинскому оврагу. А уже оттуда по горе, минуя улицу Заломова и стоящую на откосе гостиницу, по крутому спуску устремился вниз.

Перепрыгивая с лестницы в кусты, избегая встречи с прохожими, я как партизан перебежал через Повалихинский съезд, шокируя своим видом, застрявших в пробке водителей.

Стараясь быть никем не замеченным, мне приходилось, отсиживаться в зарослях, и выжидать моменты, чтобы продолжить свою передислокацию. Я терпел укусы гнусных мошек и домогательства назойливых мух и слепней. Сделав последний рывок… марш бросок по пересечённой местности, через Черниговскую, в предвкушении избавления от своих страданий, я устремился к реке. Оставляя, дипломат на берегу Окской набережной и разуваясь на ходу, бросаюсь прямо в одежде в прохладную воду.

Такое ощущение, что каждая пора моей разгорячённой кожи, с неутомимой жаждой впитывает эту живительную влагу. Непередаваемое блаженство переполняло меня всего. Так бы и оставался здесь, до окончания лета.

Я основательно начал смывать с себя следы ненавистной копоти. Было такое чувство, что вместе с ней, я смываю и все свои грехи (не скажу, что их у меня так уж и много…). Приходя в себя, я искренне желал, чтобы всё произошедшее со мной сегодня было всего лишь игрой моего воображения. Но, увы, это было не так. В этом я убедился, когда в отличие, от моего тела, прочно въевшаяся в мою одежду сажа, ни в какую не собиралась отстирываться. После тщетных попыток её устранить, она ехидно решила остаться на моих вещах, лишь слегка поблекнув и утратив контрастность и чёткость контуров.

О возвращении в таком виде домой, не могло быть и речи. Борясь с появляющимся чувством голода, я решил переждать до сумерек. Не могу сказать, что эти часы ожидания, доставляли мне истинное удовольствие. Снова в памяти всплыли подробности сегодняшних событий, и нахлынуло чувство внутреннего беспокойства и волнующей неизвестности.

Дождавшись, когда солнце начало садиться, сочувственно прячась за облаками, я выбрался на Нижневолжскую набережную. О возвращении на общественном транспорте не хотелось и думать. Хватит с меня на сегодня. Ловить машину возле автобусной остановки, я тоже не решился. Быть объектом внимания, подозрительных взглядов пассажиров, мне не хотелось. Учитывая то, что слухи о сегодняшних событиях на Большой Покровке, уже наверняка облетели весь город, попробуй им докажи, что я не верблюд.

Всмотревшись сквозь сумерки, я обратил внимание на припаркованный возле ночного заведения на набережной, автомобиль. Это была темно синяя Волга. Причём, стояла она не на парковке, где обычно оставляют свои машины посетители, а у обочины дороги.

Сделав глубокий вдох и набравшись смелости, я подошёл к машине. Как ни в чём ни бывало, открыл переднюю дверь и спросил:

— Командир, свободен?

Смерив меня подозрительным взглядом, молодой, коренастый, с бычьей шеей водитель, задал встречный вопрос:

— Откуда это ты такой красивый? Не из этих случайно, что сегодня на Покровке на бабки развели?

Отступать было поздно. И я быстро сориентировался, уловив суть разговора:

— Ага. Из тех. Ну, так едем или как?

— А платить-то чем будешь? Вас же всех облапошили. Начисто. Я ведь тоже не Мать Тереза. Мне семью кормить надо.

— Всё нормально командир. Есть у меня деньги. Я у знакомых переодолжил. Не звери ведь… Люди друг другу помогать должны.

— А куда ехать-то нужно?

— В Сормово. На Юбилейный бульвар. Знаешь?

— Чего ж не знать. Знаю. Две сотни будет, — не скрывая, своего ко мне недоверия, ответил коренастый, с деланным беспристрастием в голосе.

— Годиться, — ответил я. Достал купюры. Отсчитал и протянул водителю.

— Ну, тогда садись.

Я прыгнул в салон. Хлопнул дверью и с успокоением в душе воспринял, звук заводящегося двигателя. Машина тронулась, и мы поехали к Канавинскому мосту.

С моста открывалась живописная картина на вечерний город. Вот это, воспетое поэтом место:

На Волге широкой, На Стрелке далёкой…. Гудками кого-то Зовёт пароход. Под городом Горьким, Где ясные зорьки, В рабочем посёлке Подруга живёт.

Здесь, именно в этом месте, на Стрелке соединяются две великие реки Ока и Волга. И эта характерная особенность этого города, делает его ещё более интересным и значимым для своих горожан и приезжающих гостей и туристов. Уже зажгли освещение. Ярмарочный комплекс нарядился в играющую переливами огней, иллюминацию, радуя глаз и навевая воспоминания о рождественских праздниках.

Мы переехали на противоположный берег и помчались к площади Ленина. На остановке у гостиницы «Центральная» нам махала рукой, с просьбой остановиться, молодая мамочка с летней коляской.

— Может, подберём? Если по пути конечно… А то жалко. С ребёнком всё-таки? — спросил меня водитель.

— Да я, собственно говоря, не против…

Мы остановились. В коляске сидел карапуз. Он, надув щёки пускал пузыри и крутил маленькими кулачками, изображая, крутящего баранку водителя.

— До центра Сормово не подкинете? — с надеждой в голосе спросила мамаша, состроив умоляющую гримасу, в надежде на наше сострадание.

Водитель, взглянув на меня, утвердительно кивнул и вышел из машины, в направлении багажника, чтобы уложить коляску.

— Вот спасибо. Дай Бог вам здоровья, — сказала мамаша, плюхаясь на заднее сиденье, с ребёнком на руках. — А то, его уже спать, пора укладывать. Загуляли совсем, сегодня. А не успей, так всю ночь концерты слушай.

Дальше ехали молча, под негромкую музыку автомагнитолы. Водитель уже не гнал, не смотря на то, что машин на дороге почти не было. Мы подъезжали к центру Сормова. Издалека было видно, как небо пронзают бегающие лучи прожекторов гостиничного двора «Сормовские зори». Молодёжь со всех сторон, как мыши в сказке Ганса Христиана Андерсона, на звуки флейты Нильса, стекалась к ночному клубу.

— Вам где… здесь? — спросил женщину водитель.

— Да вот, прямо на остановке, — ответила она и, положив мне руку на плечо, обратилась:

— Молодой человек, вы нам не поможете?

— Да, да, — ответил я, тоже выходя из машины.

— Подержите, пожалуйста, ребёнка, пока я разложу коляску и достану, кое какие вещи.

Меня одолевало чувство, что я эту женщину, уже где-то видел. Или знаю?… Хотя… мало ли что. Может, они живут где-нибудь рядом, и я, оправляясь по своим делам, мог их встречать на своём пути. Вот и запало в память.

Я взял малыша на руки. А женщина, разложив коляску, стала копаться в сумке с детскими принадлежностями. Она достала из неё, до боли знакомый конверт и протянула мне.

— Это вам. Здесь не открывайте. Посмотрите дома.

Я с подозрением посмотрел на конверт, испытывая нехорошие предчувствия. Конверт был мне до боли знаком. Он был словно братом близнецом, того, что мне преподнесли сегодня в кафе.

— Вы уверены, что это мне? Простите… тут, наверное какая-то ошибка, — попытался отмахнуться я от конверта.

— Ты сам какая-то ошибка, — услышал я громовой бас прямо в ухо. Бери. Быстро… Тебе говорят.

Меня передёрнуло от этого рыка, и я повернул голову, чтобы увидеть, кто являлся его источником. На меня уставилась, мерзкая рогатая, зелёная рожа, со свиным, склизким рылом. Она была вся покрытая прыщами и бородавками. На макушке и заострённых ушах, топорщилась, жёсткая с проседью щетина. Подбородок заканчивался козлиной бородой. Ярко жёлтые, злые глаза, буравили меня, своими маленькими зрачками. Самым противным было то, что эту тварь, вместо ребенка я держал на своих руках. Она впилась своими когтистыми лапами в мою грудь, и хлестала лысым хвостом, заканчивающимся, кисточкой жёсткой щетины, меня по лицу.

Подгибая ослабевшие в миг, ноги в коленях, я разжал свои объятья. Бесёнок, в мгновение ока юркнул в приготовленную для него коляску. Скорчив мне гнусную гримасу, он запустил свою лапу, в мамашину сумку с вещами. Достал из неё огромный батон варёной колбасы и с чавканьем и утробным урчанием, стал рвать его в клочья, своими острыми, кривыми, с пожелтевшим налётом зубами.

Мне стало дурно. Неотвратимая тошнота подкатилась к самому горлу, а по телу пробежал леденящий озноб. Я был в полной прострации и не знал, как поступить дальше.

— Советую не принимать опрометчивых решений, — томным, грудным голосом предупредила «мамочка-ведьма» — И не заставляйте нас применять силу. Уж коли, вляпались — то будьте добры, ведите себя достойно.

Она, встряхнула своими смоляными кудрями и подмигнула мне, сверкнувшим изумрудным глазом. Со страстным чувством поцеловала конверт. Наклонилась вперёд. Прогнула по кошачьи спину. Задрала подбородок вверх и лёгким дуновением, сложенных в трубочку губ, плавным жестом воздушного поцелуя, ведьма отправила в полёт, покоившийся у неё на ладони конверт. Белый прямоугольник с лёгкостью поплыл по воздуху. Описал в полёте мёртвую петлю и так же плавно, как нож в ножны, вошёл в мою ладонь. Я рефлексивно ощутил плотную, шероховатую поверхность конверта и обречённо положил его в нагрудный карман, своей рубашки.

Порыв тёплого хулиганистого ветра, взметнул подол ведьминого платья, играя его оборками и открывая её стройные ноги. Если бы не её чёрные волосы и не подчёркнутая упругость тела, в этот момент её можно было бы сравнить с изображением, на знаменитом снимке Мерлин Монро. Но размышлять над этим сейчас, у меня не было ни сил, ни настроения.

— Так-то лучше, — сказала она.

И взявшись за поручни коляски, сделала крутой разворот, на сто восемьдесят градусов. Ещё раз, подмигнув мне на прощание, покачивая бедрами, она направилась в сторону торгового центра, катя впереди себя коляску с этим зелёным уродцем. Хоть это было бы и странно, но я определённо точно был уверен, что видел её раньше. Но, где? Так, и не могу вспомнить.

Бесёнок перегнулся через спинку и крикнул мне в след, ехидно улыбаясь:

— ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ! — сопровождая свою реплику истерическим хохотом.

Кажется, я сегодня это уже слышал…

— А это тебе на чай, Мать Тереза… — раздался всё тот же голос, с издевательскими нотками.

И из-за спинки коляски вылетел недоеденный кусок колбасы, мохрящийся обслюнявленными ошмётками по краям. Он с чвякающим звуком шлёпнулся на голову оторопевшего, застывшего статуей водителя. И медленно сползая по лицу, оставляя липкую и жирную дорожку, мёртвой птицей шмякнулся на асфальт.

После секундной паузы, снова прозвучал этот ненавистный хохот, постепенно становившийся всё глуше, по мере того как, вышеописанная парочка, стала растворяться в пространстве, посреди улицы.

Водитель стоял и хлопал глазами. А когда «мама» с «сыном» окончательно исчезли, он визгливо зачертыхался, вытирая лицо краем футболки.

— Чёрт-те что происходит… Ты к ним… А они… Чур, чур меня… Завтра же… крест нательный…

Я попытался поинтересоваться:

— Ну что командир едем?

Водитель поднял на меня изумлённый и полный негодования взгляд:

— Сгинь… Сгинь… Не губи душу невинную. Забирай свои деньги. Только не трогай.

— Да… брось ты. Ты меня домой довезёшь, или нет?

— Или нет… Конечно — «или нет»!

Он поплевал зачем-то на мои сотенные купюры и бросил их на землю, пританцовывая по ним ногами. После, поплевав на свои ладони и вытерев их о бёдра, отвесил мне нижайший поклон.

— Всё. Ты меня не знаешь, я тебя не видел. Мы с тобой в расчёте, — с этими словами он впрыгнул в машину и рванул с места. Волга с визгом сделала крутой вираж и растворилась в парах выхлопных газов. В воздухе повис запах жжёной резины.

— Да, а, а… — только и оставалось сказать мне.

Я направился к Юбилейному бульвару, в сторону своего дома. Благо тут было уже не далеко. Минут десять ходьбы.

И охотник может превратиться в жертву

Уже прошло две недели, как беглый пленный продвигался к своей цели. Он здорово исхудал и осунулся. Запас продуктов давно уже кончился. На дичь охотиться ему было нечем. С ножом и топором, за зайцем или уткой особенно не побегаешь. А расставлять силки у него не было времени, нужно было пробираться к границе. Питаться приходилось прошлогодними ягодами и грибами. Да ещё выручали лягушки, которых было достаточно возле заболоченных мест. Травы, в которых он разбирался не хуже любого знахаря травника, помогали ему поддерживать организм в хорошей физической форме, и залечивать быстро, в кровь истёртые ноги, ссадины и следы от укусов лесных насекомых.

Но всё же, однажды ему повезло. Отдыхая после очередного перехода, Фридрих услышал раздразнившие его азарт, звуки, которые издавало не крупное, возбужденное животное. Осторожно перегнувшись через кустарник, он заметил, что это был не большой дикий поросёнок подросток. Его спинку, ещё не успевшую зарасти жёсткой щетиной, украшали продольные, чёрные полосы. Поросенок упорно рыхлил рылом землю, под кряжистым дубом, выискивая в ней опавшие прошлогодние жёлуди. Он, удовлетворённо повизгивал, когда его поиски увенчивались успехом.

О более желанном подарке, можно было бы только мечтать. От такого жаркого отказаться было просто невозможно. Нормальной человеческой пищи он не ел уже с фронта. Но как его поймать? Думал Фридрих.

— Бежать за ним, безнадёжная затея. Подкрасться и остаться незамеченным, тоже было почти нереальным.

Оставалось последнее. Просто рискнуть. Или пан, как говориться или пропал.

В данном случае, Фридрих решил использовать топор. Основная надежда была на точный бросок. Надеяться на то, что он попадет в молодого кабанчика лезвием не приходилось. Ставка была поставлена, на точное попадание, что могло или оглушить животное, или просто сильно поранить, что сразу же создавало бы ему дополнительные трудности, для быстрого и манёвренного передвижения, при бегстве. Вот тогда-то и можно было его настигнуть с ножом в руках и молниеносно прикончить.

Фридрих внимательно смерил и рассчитал расстояние до поросёнка. Сделал необходимый размах и… вкладывая всю свою силу в этот бросок, метнул топор. К его огромной неожиданности, топор с хрустом просел в затылке животного, одним разом перерубив тому позвоночник. Таким броском, могли бы гордиться, благородные предки Фридриха, жившие в те времена, когда люди еще не знали огнестрельного оружия и исход охоты или поединка, зависел только от силы и ловкости человека.

Поросенок как подкошенный свалился на землю, издавая горлом сиплые хрипы. Фридрих уверенной, торжествующей походкой победителя направился к добыче.

Наконец-то он будет вознаграждён достойной едой. Это справедливая плата, за цену тех лишений, которые он претерпевал в последнее время.

Но вдруг, чувство торжества сменилось неприятной тревогой. Он ощутил, что где-то поблизости на него надвигается смертельная опасность.

Он в миг осознал, в чём заключалась его ошибка.

— Ну конечно…

Как ему сразу не пришло это на ум? Если здесь, возле него беззаботно рыл землю поросёнок, то поблизости, должна была быть и мамаша. А что такое дикий кабан в ярости, да и тем более, если речь идёт о сохранении потомства, Фридрих понимал достаточно ясно.

И тут он увидел…

Только на деле, это было ещё ужасней, так как в его сторону неслась не просто разъярённая мамаша… Это было целое семейство кабанов! Во главе этой семьи был огромный вепрь. Щетина его вздыбилась вверх, как иглы на спине у дикобраза. А торчащие из пасти кривые клыки, длинной с ладонь взрослого человека, готовы были разорвать в клочья и более крупного противника, чем Фридрих. За родителями на него неслись еще два поросенка, примерно такого же возраста, как и тот, которого он только что прикончил.

Мысль появилась молниеносно.

Не дожидаясь когда, рассвирепевшие родители будут уже совсем близко, Фридрих начал взбираться на ближайшее от него дерево.

Доли секунды спасли его ногу от сокрушающего, удара мощной клыкастой головы матери кабанихи. Этот удар, придясь, он точно по цели, раздробил бы кости Фридриха, превращая конечность, в недееспособный придаток.

Ещё несколькими мгновениями позже дерево сотряслось от тяжёлого толчка плечом главы семейства. Дикая свинья отбежала от дерева по направлению своего, лежащего в стороне отпрыска. Она подошла к нему, вибрируя своим пятаком. Обнюхала… Учуяв на загривке рану, слизнула растекающуюся по спине кровь. Подвигала трупик своим рылом и, убедившись, что детёныш мёртв, свинья издала душераздирающий визг и, прижав голову к земле, стала, буравя Фридриха взглядом, рыть копытами землю. Собравшись в тугую пружину, она понеслась, вереща на убийцу своего детёныша.

Возле самого дерева, свинья сделала неожиданный для неё прыжок и всей тушей ударилась о его ствол. Удар оказался настолько сильным, что вибрация отдалась волной аж до самой кроны.

Фридрих едва смог удержаться сидя на суку и вцепившись судорожно в ствол, с ужасом наблюдая за кабанами сверху. От неудачной попытки, самка озверела еще сильнее, она стала, трясясь от злости, упираясь о землю копытами, пытаться завалить дерево. От отчаянья она грызла основание ствола, с треском и хрустом, отслаивая от него кору и щепки.

Вот теперь Фридрих пожалел, что в порыве первой реакции на опасность, выбрал недостаточно широкое и крепкое дерево. Если бы он заметил их хоть чуть-чуть раньше, он бы обязательно выбрал вместо этого деревца, тот могучий дуб, под которым так удачно забил свою добычу. А теперь было уже поздно.

К трупику поросёнка подбежали его малолетние родственнички и с наивной детской игривостью, стали цепляться зубками за топорище и таскать его в разные стороны. Увидев это, мамаша с грозным хрюканьем бросилась к малышам. От одного движения её крупной морды, поросята кубарем разлетелись в разные стороны, повизгивая от боли и досады. После чего, они все втроём скучковались под деревом, и потираясь спинами друг о дружку, стали миролюбиво повизгивать. Всем своим видом, показывая, что ничего не будут предпринимать, из того, что будет не одобрено свирепой мамочкой.

Фридрих уже понадеялся, что скоро звери должны будут остудить свою злость и у него появится надежда на спасение. Но он ошибался.

Видя, что предыдущие попытки не привели к ожидаемым результатам, отец семейства, этот свирепый вепрь, стал разрыхлять под собой землю.

Сначала Фридрих не мог понять таких действий, а когда осознал, он понял, что если и могло бы что-нибудь его спасти из этой ситуации, то этим «что-нибудь» могло быть только — чудо. Ну, а чудеса в жизни, явления редкие. Особенно в диком лесу, в далёкой Советской России.

Вепрь выгребал рылом под деревом землю, с остервенением разрывая своими клыками нитевидные сплетения корней. Это был матерый и опытный кабан. Он оказался умнее, чем Фридрих мог себе представить. Вскоре самка видно тоже поняла, чего добивается их вожак, и поспешила ему на помощь. Она вгрызалась в толстые корни дерева, перетирая и измочаливая их своими зубами. Если и дальше они будут действовать с таким усердием, то через пол часа — час, смогут без особого труда, завалить это дерево. И тогда их добыча, превратится в беспомощную жертву.

Осознав всю безысходность этой ситуации, Фридрих крепче сжал в потной ладони свой нож. Хотя, что он мог противопоставить этим свирепым обитателям леса? Этот кусок железа и отчаянное стремление выжить, истощённого долгими скитаниями организма.

Он посмотрел в низ. С одной стороны под деревом была разрыта глубокая воронка. Обрывки корней топорщились из-под ствола в разные стороны. Кабаны учащённо дышали. Они восстанавливали свои силы. Скоро они им очень понадобятся…

Фридрих ожидал, что твари продолжат рыть землю с другой стороны. Но вожак подошёл к дереву и попытался уперевшись в него плечом, накренить его. Дерево издало надрывный стон и начало поддаваться. Тут же, на помощь кабану устремилась, и грозная мамаша. Вместе они удвоили усилия и ствол дерева, начал медленно крениться.

Падение было неизбежно.

Не дожидаясь плачевного итога настойчивых действий этих тварей, Фридрих сгруппировался и с криком отчаяния и ярости, сжимая в вытянутой руке нож, прыгнул на землю. Другого выбора не оставалось.

Он был готов к сражению.

Но прыжок оказался не удачным.

Левая нога, пяткой соскользнула с кочки, в поросшую мхом ложбинку, и весь вес приземляющегося тела, пришёлся на неправильно поставленную стопу. Фридрих вскрикнул от дикой боли и повалился на землю. По всей видимости, он потянул связки. Человек попытался вскочить, но боль не отпускала его.

Фридрих посмотрел наверх и замер.

С ошеломлённо открытым ртом он наблюдал, как дерево, на котором он только что сидел, наклонившись, стремилось поймать его в свои объятья.

Натянутые струны корней, накренившегося дерева, завибрировали от непомерных усилий. Они уже не справлялись с натиском рассвирепевших животных, которые так упорно пытались повалить дерево, что даже не заметили падения человека. Через секунду струны начали лопаться и ствол с протяжным скрипом, рухнул. Навалившись всей своей тяжестью, дерево погребло, оказавшегося под ним человека.

Фридрих оказался в западне.

Он ощущал вокруг смрадное дыхание смерти.

Шоу продолжается-2

Страх и смятение куда-то пропали. Всё происходящее сегодня, стало принимать для меня эдакую привычную форму. Всё же странное творение человек. Ко всему привыкнуть сможет. И я начал с улыбкой воспроизводить в памяти, эти причудливые, шаманские па, культово-денежного обряда, незадачливого таксиста. Откуда он это взял? Вроде и русский человек. Православный, наверное…

Хотя, все мы теперь такие…

Православные…

Из всей веры, только креститься, да свечки ставить горазды…

А спроси кого, зачем и почему? Да в чём смысл этого священного действа? Так большинство и не скажет.

Для них это как жетон в метро опустить. Положено так. Все делают…

Эх, тёмные мы.

Хоть и в третье тысячелетие шагнули, а в вопросах духовности, дремучее крепостных крестьян будем.

Так я и добрался до своего дома.

Девятиэтажная панельная свечка, расположившаяся возле сормовского парка. Приятное место. Вроде и в большом городе. А здесь воздух чистый, да и движение не оживлённое. Одним словом, все условия для жизни.

Квартира, которую я снимаю, расположена на девятом этаже, с окнами и лоджией, выходящими на ледовый стадион. Тут же речка. Чуть дальше сосновый бор. Рано утром, по привычке выходя на лоджию с чашечкой кофе и сигаретой, я с благодарностью вспоминаю Серёгу. Это он, уехав в своё время на Север за длинным рублём, любезно предложил мне пожить у него, на время. Да, так пока там и остался. Прикипела у него душа к этому краю, и людям, которые там живут.

О приобретении своего постоянного жилья, я в серьёз пока не задумывался. Ни то чтобы не было возможности. Нет. Просто цели пока себе такой не ставил. Да и при моём образе жизни — перекати поле, в этом нет острой необходимости. Семьёй я не обзавёлся. Не нашёл пока ещё, ту прекрасную и единственную, которая смогла бы терпеть столь долго мой придирчивый и скверный характер. Да и потом, не встретил я ещё такой девушки, с которой можно было бы просто посидеть и помолчать по душам, не испытывая неловкости от повисшей над нами паузы.

По профессии, я свободный художник. Нет, я не пишу пейзажи и натюрморты. Это скорее жизненный принцип. Из практических соображений, попытки утроиться на работу в какую-нибудь фирму или учреждение, я давно оставил. По многим причинам. Одна из них — пережитки прошлой экономической системы: несоответствие оплаты труда, приложенным усилиям и затраченному времени. А принцип: «они делают вид, что мне платят, а я, делаю вид, что работаю», меня не устраивал. Поэтому мне пришлось взять на себя ответственность за своё будущее.

И я принял решение.

Я стал практикующим психологом.

Провожу консультации, тренинги, семинары, PR программы. Езжу по стране, по приглашению разных фирм и организаций. За шесть лет, я сумел составить хорошие, действенные программы и методики и поэтому заказчиками всегда обеспечен на пол года вперёд. Отсюда и огромной нужды в материальных средствах не испытываю. Конечно, богатым меня назвать нельзя. Но, на жизнь и её мелкие радости мне хватает.

Зайдя в квартиру, первое, что я сделал, так это положил злосчастный конверт на трюмо, забросил грязную одежду в стиральную машину автомат, а сам залез под душ и драил себя мочалками, гелями и шампунями, до ощущения полной, абсолютной чистоты. Вытерся на сухо полотенцем и, не одеваясь, пошел на кухню. Летом я позволяю себе ходить в костюме Адама, так как за окнами нет никаких домов напротив, что исключает шокирование любопытных старушек и пристальных наблюдений сексуальных извращенцев.

Не смотря на позднее время, сварил себе крепкого и ароматного кофе, закурил сигарету и включил телевизор. По местному каналу шла вечерняя сводка новостей. Как всегда, обиженные жильцы неблагоустроенных домов ветхого фонда, потерянные домашние животные, сознательные борцы за справедливость, дорожные происшествия и прочее…

Я уже собирался переключать канал, когда на экране появилось знакомое кафе на Покровке и куча галдящих на все лады закопчёных посетителей.

Мой рот в изумлении открылся, сигарета повисла, приклеившись к нижней губе. Едкий ментоловый дым струился, стараясь, попадая в глаза, выцедить побольше слёз. Кофе, обидевшись на такое к нему отношение, разочарованно остывал.

С серьёзным видом диктор комментировал происходившие в разгар дня события в кафе, привнося в репортаж варианты своих версий, о случившемся. В итоге было сказано, что в городе орудует заезжая криминальная группировка, которая успела охватить своими гастролями пол страны. Преступники, посчитав мошенничество с напёрстками и лохотроном, бизнесом прошлого столетия, решили внедрить новый метод гипнотических воздействий. И заявляют о своих правах на монополию этих технологий в криминальных структурах. Благодаря стремительным темпам проведения расследования, следственная группа смогла установить, ряд причастных к этому вопиющему преступлению лиц. По понятным из-за конфиденциальности причинам мы не называем многих имён. Но сейчас, вашему вниманию будут представлены фото роботы двух основных организаторов этой группировки. Это…

На экране появляются два фото робота. Ужас… До чего же глубока и богата человеческая фантазия, подкормленная возбуждённым воображением и извращёнными свидетельскими показаниями. С экрана на меня смотрели два лица. Это были рожи отъявленных негодяев и злодеев. Один из них, судя по всему — я, ощерив свой звериный, щербатый в шахматном порядке оскал, угрюмо, в предвкушении жертвы, хмурил брови. Второй, был ещё нелепее. Эдакий жирный Тартарен из Тараскона, напяливший на себя рождественский костюм чёрного кота. На его борцовской шее, висела массивная как у нового русского, пудовая золотая цепь, а в зубах черным облаком, чадила козьей ножкой, беломорина. Диктор продолжал:

— По данным, полученным от персонала кафе, один из них представлялся по кличке Антон Ветров. Кличка второго, является пока тайной следствия. Если вам известно место, где скрываются эти мошенники или другая полезная информация, звоните нам. Мы будем искренне вам благодарны….

Вот и влип.

Хорошо, что живу в большом городе, где можно прожить несколько лет на одной лестничной площадке с соседями, так никогда и не увидевшись. Поэтому на предмет опознания по карикатурному портрету с фото робота, я был спокоен. Но на душе было всё же тревожно. Пусть по имени, здесь меня знали и не многие, а тем более, только сумасшедшему, придёт в голову идея, сопоставить воедино, этот нелепый портрет и мою личность.

Но… разве всё, что случилось сегодня не сумасшествие?

Вот то-то и оно…

Рождённый быть повешенным не может утонуть

С трюмо на меня смотрел белый конверт. Ну что, какие сюрпризы на этот раз мне уготованы? Подержав его немного в руках, чтобы настроиться и собраться с духом, я отвернул козырёк и раскрыл его. Козырёк не был приклеен. А в конверте, как и предыдущий раз, лежала карта. Я достал её.

В начале, мне было сложно разобрать, с какой стороны, её рассматривать. Но, мне сориентироваться в этом помогла, надпись в низу: «ТНЕ HANGED MAN».

Ага, это в переводе, означает — ПОВЕШЕННЫЙ.

Да, уж… Весёленькое дельце. Это что, мне теперь грозит повешение? Интересно… Это я сам должен прийти добровольно к такому решению, или «помогут»? Оптимизма мне это не придавало.

На карте был изображён человек, висящий на тауобразном кресте, на таких, во времена Римской империи распинали провинившихся и непокорных повстанцев и рабов.

Только вот что интересно. Концы, поперечной балки этого креста, зеленели живой листвой, а сам повешенный, был привязан к этому кресту не за шею, как это обычно принято, а за ногу.

Батюшки…

Это, что? Чтобы дольше мучился? И умер от кровоизлияния в голову? Да?…

Действительно странно.

На жертве были красные облегающие лосины и синий кафтан. Руки жертвы были завязаны за спину, а согнутая в колене свободная не привязанная нога, придавала фигуре сходство с цифрой 4.

Лицо человека не было искажено гримасой страданий и мучений, а скорее наоборот выглядело спокойным и непринуждённым. Я бы не удивился, если бы он с таким выражением на лице, ещё бы и насвистывал какой-нибудь менестрельский или трубадурский романсик, о бедном рыцаре и девушке, заточённой в замке. И о драконе, который этот замок стережёт. Голову повешенного венчал сияющий золотой нимб. Так он, наверное, ко всему ещё и святой мученик?…

Ну, уж, вот это, ко мне, ну никак не относится…

Да. Загадали вы мне загадочку… И как предлагаете её решать?

Ах, да…

Как же, помню…

ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ! — Так кажется?

Ну и как их читать? Я ведь не колдун вам. И не предсказатель.

И тут меня осенило.

А что, по этому поводу думает наш всезнающий Яндекс?

Я уселся за компьютер. Подключился к сети. И застучал по клавишам www. Yandex.ru.

В жёлтом окошечке для вопросов, я настрочил: ГАДАТЕЛЬНЫЕ КАРТЫ ДЛЯ ПРЕДСКАЗАНИЙ.

В доли секунды система выдала несколько ссылок на адреса, для более подробной информации. На некоторых страницах была информация о предсказательном аспекте карт, по системе мадам Ленорман. Но я не стал вдаваться в подробности, так как там были изображены карты, схожие с обычными изображениями традиционной игральной колоды. Были сайты последователей Алистера Кроули и другие.

Дальше были ссылки на сайты метров Таро, таких как Байнцхаф и Алиция Хшановска. Это уже было где-то ближе. Я начал просматривать их и остановился в разделе «Различные колоды Таро». Вот это именно то, что мне и нужно.

Ага, вот… — Колода Таро Артура Уэйта.

На меня смотрели карты с причудливыми изображениями, открывая взору, какой-то тайный и скрытый в себе символизм. Среди прочих из них, я смог без труда обнаружить и уже так знакомые мне карты: Глупец и Повешенный.

Так вот оно что… Значит, всётаки Таро. Это уже начало вселять какую-то надежду, предоставляя ключ к разгадке.

ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ. — Что ж, почитаем.

К каждой карте давалось подробное описание знаковых значений, связанных с изображёнными фигурами. Но всё это пестрело такими загадочными эзотерическими и каббалистическими терминами, что у меня непосвящённого в мистицизм профана, вскоре закипели мозги и я поймал себя на том, что тупо читаю слова, абсолютно не понимая их смысла. Словно, чья-то невидимая рука поставила защитный барьер, ограждая тайное знание от неподготовленных и шарлатанов.

Разумно… согласился я, проникаясь уважением к тому, что ещё так недавно считал пережитками суеверий и источником сомнительных доходов для самозванцев. Мне стало интересно. Страх прошёл. Появилось манящее чувство к познанию. Оно тянуло меня как магнит, пробуждая желание прикоснуться к самому сокровенному. К тому, о чём я никогда не задумывался, так же как миллионы других людей, живущих на этой планете. Я хотел знать ПРИЧИНУ. Откуда это Знание и почему оно так тщательно скрывается и преследуется, на протяжении всей истории человечества? Почему нас с детства воспитывают, заставляя считать всё это суевериями и сказками, не достойными серьёзного человека, вступившего в век новых технологий и грандиозных открытий?

У меня возникло так много ПОЧЕМУ, что я уже сбился со счёта. Но одно я уже знал наверняка. Это то — что это существует. И примеров тому я сегодня получил более чем предостаточно.

Я ещё раз внимательно изучил описание нужных мне карт. И извлёк интересующую меня информацию.

Значение карты ГЛУПЕЦ:

Путешествие во внешний мир, состояние первой эманации, абсолютная пассивность духа. Юношеский вид Глупца символизирует тлеющую в вас искру вдохновения, готовую вспыхнуть и разгореться жарким пламенем, едва лишь повеет ветер перемен. Вы стоите пред выбором образа жизни, либо другим не менее значимым решением. Которое будет чрезвычайно важным и будет готово изменить всю вашу жизнь. Это благоприятный случай. Новая возможность и новая станица в жизни, открывающая для вас дверь в неизведанное. И позволяющая вам начать всё заново, с чистого листа.

Не могу не согласиться с этим описанием. То, что я видел сегодня и то, что мне открылось, не укладывается ни в какие рамки моего недавнего представления о мире. И теперь я действительно взглянул на жизнь по-другому и маленькая искра желания и стремления открыть для себя новый мир, действительно готова разгореться в жаркое пламя познания. Ну, а начать всё с чистого листа, так это запросто. Признайтесь, ведь и вам порой хотелось начать жизнь сначала. Только вот для принятия такого решения, людей подталкивают последствия непоправимых совершённых ими ошибок, приведшие к катастрофическому результату. В таких случаях они говорят: «Жизнь дала трещину». А в моём случае, всё не так уж и плохо. Да и почему не использовать эту возможность? Ведь это шанс, который предоставляется не каждый день. Кроме того, судя по моему, пусть не богатому опыту, но ещё и предоставляется он, далеко не каждому. Я сужу хотя бы потому, что ни один знакомый мне человек, никогда ни о чём подобном не высказывался.

Так… а что там по поводу Повешенного?

«Рождённый быть повешенным не может утонуть» — съязвил я.

Значение карты ПОВЕШЕННЫЙ:

Кому дано понять, что в этой символике запечатлена вся история его высшей сущности, тому много откроется о возможности великого пробуждения, и он узнает, что после священного Таинства Смерти приходит светлое таинство Воскресения и мёртвых. Самоотречение, и принесение некой жертвы. Сознательное стремление, поступиться своим в малом. Ради приобретения нечто большего. Стоит положиться на Высшие силы, не теряя веры, что всё разрешится, как тому предназначено.

О, как…

Конечно, из этого пояснения многое для меня осталось туманным и не понятным. Особенно от мысли о Таинстве Смерти и принесении жертвы. Внизу живота защекотало неприятным холодком.

Это что ещё?…

Ритуальные убийства что ли?…

Нет. На это я пйтить не могу….

Хотя я иронизирую.

Безусловно, здесь скрыт какой-то тайный мистический смысл, ключ к которому мне предстоит найти. Но приятно было осознавать, что Высшие силы напоминают о себе и предлагают свою поддержку и помощь. Вот только как их распознать?

Ах да, конечно…

ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ.

Закуривая последнюю на сегодня сигарету, перед тем как ложиться спать, я принял решение. Завтра же поеду в эзотерический магазин и куплю имеющуюся у них литературу по Таро. Возможно, кое в чём и смогу разобраться. А не смогу, буду что-то решать. Выпуская струю дыма в потолок, я обратил внимание на, то, что на улице тьма рассеивается предрассветными лучами солнца. Вот так, и в моём случае — провёл я для себя параллель. А теперь спать. Утро вечера мудренее.

Голод не тётка

Вот уже третий день, как его занесло в этот город. Приходилось спать, где придётся. Последнюю ночь он провёл недалеко от ремонтного депо, в товарном вагоне, пустовавшего в отстойнике расформированного состава. Подработать не получалось. Он пытался предложить свои услуги, как грузчика, на располагающемся неподалёку Канавинском вещевом рынке. Но заправляющие там дяденьки, приехавшие из Знойного Юга, в ответ лишь только посмеялись над его несоответствующей для грузчика внешностью. А один мерзкий и потный усатый толстяк, предложил возможность заработать… От его сальных намёков Илью чуть не стошнило. И он решил, побыстрее уносить от туда ноги, потому что толстяк не на шутку проникся своей навязчивой идеей. Этот педофил пошёл шептаться со своими товарищами, то и дело, кивая в сторону Ильи.

Мальчик быстро растворился в непроходимой толпе зевак и покупателей, и направился в сторону вокзала. По дороге его ноздри улавливали, издевательски сводящие его голодный организм с ума, запахи. Вокруг повсеместно были понатыканы палатки и киоски, где жарили и продавали шаурму, цыплят, пирожки, беляши, хот доги и прочую снедь. Выносить такие муки, было сверх его сил, и он направился к массивному и красивому заведению, внутри и возле которого суетились люди с подносами.

Илья остановился перед входом в ресторан, переполненный в любое время года посетителями, возвышающийся сыто и чопорно в районе Московского вокзала. Этот образец потребительского инфантилизма, сумел прочно обосноваться в привычной жизни приходящих сюда горожан. Пища для желудка быстро и просто. Вокруг посетителей суетились работники в униформе: рубашка и козырёк, создавая деланную деловую атмосферу, и одаривая людей такими же деланными фальшивыми улыбками.

Илья умирал от голода. Это звериное чувство беспредельно охватывало весь его требующий развития мальчишеский организм, отдавая утробным урчанием и беспощадным подсасыванием под ложечкой. Голова кружилась как карусель, наполняя грудь волнами, подступающей тошноты, сопровождая каждое движение всплеском мерцающих звёздочек. Перепачканные в пыли и мазуте руки то и дело судорожно комкали борта грязной джинсовой, видавшей виды куртки, висевшей мешком, на явно не по размеру хрупких мальчишеских плечах.

По началу он просто стоял перед входом, с видом никому не нужной, выброшенной хозяином на улицу, собачонки. Но уже ко всему привыкшие и очерствевшие сердцем посетители, делали вид, что не замечают его, проходя с отрешённым взглядом.

— Вот не будешь маму слушаться — тогда тоже таким станешь.

Услышал Илья и поймал взглядом, «заботливую и правильную» толстую мамашу в панаме, поучающую трёх-четырёх летнего сыночка в пёстром летнем костюмчике. На их столике, под грибком возвышались высокие стаканы с Кока Колой. Словно для игры в шашки, пестрела комбинация из чизбургеров и гамбургеров. Дополняли, сей натюрморт сладкие пирожки и пакетики с жареной картошкой.

Илья не стал заострять своего внимания, на этих ранящих душу словах. Он давно уже привык к тому, что подобного рода люди, были всегда. И никакое общество, не сможет избежать, их присутствия.

Мальчик понял, что нужно действовать. Иначе, ему и здесь ничего не удастся. А тогда не известно, хватит ли ему сил, дотерпеть до следующего раза. Если не упадёт без сознания от палящего солнца и голода. А там и спец. приёмник… А от туда и прямой дорогой назад в богадельню. Если ещё не пришьют чего, и повторно в колонию не отправят. А этого Илья допустить не мог. И он решился…

Уверенной походкой он направился к пожилому мужчине, благовидной внешности, с намерением воззвать к его состраданию. Но тут, дорогу ему загородил менеджер заведения. Слащавая улыбка, предназначенная для посетителей, резко испарилась. Её место заняла, надменная, презрительная гримаса.

— А ну ко, дуй отсюда. Щенок, — выцедил он сквозь зубы. — Не то, тебя отсюда сейчас сами выкинем. А то, взяли моду… клиентуру распугивать. Тут вам не паперть. Убирайся, пока цел. Или охранника позвать?

На глаза Ильи навернулись слёзы.

— Не надо охранника. Дядь, я ведь не так… Я не денег прошу. Мне бы… поесть. Хотите, я вам полы помою.

— Ещё чего. Полы он помоет… А потом обворует, начисто. Знаю я вас… Отребье.

— Давай, давай… проваливай, — попер на него менеджер — Нечего тут… Только заразу разносите. Иди вон лучше ройся в своих помойках. Там тебе и место.

С этими словами, отутюженный, стерильный и презентабельный менеджер, сгрёб мальчика за шиворот и вышвырнул с крыльца. Илья словно безвольная, тряпочная кукла, распластался на тротуаре. Раскаленный асфальт, безжалостно ужалил его саднящую щёку, предупреждая о том, что если мальчик не поторопиться, то через мгновение, он сам превратится в горячий бутерброд.

— Понарожают уродов, а обществу — расплачивайся, — вступился поддержать менеджера, крупногабаритный сочащийся потом гиппопотам, в просторных шортах с пузатой барсеткой, болтающейся на его запястье.

— Житья от них нет… от побирушек этих, — послышались новые реплики из-за столиков.

— А что вы хотите… Они вон по рублику, да копеечке особняки себе выстраивают.

— Это точно. Нищий — это как профессия. У них даже и план свой есть. Попробуй, не выполни… — враз доходное место потеряешь.

— Куда только власти смотрят?

Менеджер с гордо задранным подбородком и чувством исполненного долга, как индюк, раздувался от потока одобрительных возгласов. А Илья униженный и раздавленный тяжестью невыносимого отчаяния, потащился на неустойчивых слабых ногах, в кишащую прохожими бездну. Он не мог разбирать пути, из-за застилающих глаза слёз. Его душила обида. Захотелось завыть от окружающей его безысходности.

Илья почувствовал, что не может идти, потому что его плечо, сжимала, чья-то сильная и крепкая рука. Он, испугался…

Неужели всё?…

Если это патруль?…

С готовностью вырваться и побежать, Илья обернулся.

Но это был не патруль.

Перед ним стоял молодой человек. Лет двадцати шести, спортивного телосложения, коротко стриженный. В другой руке он сжимал чемоданчик, с такими обычно ходят люди интеллектуальных профессий. Человек приветливо улыбался.

— Что, не повезло сегодня? — спросил он.

Илья, потупив взор, вытирая хлюпающий чумазый нос рукавом, утвердительно кивнул.

— А родители где? Водку лопают поди, с собутыльниками, — уже с серьёзным видом задал вопрос, человек.

— Нет у меня родителей.

— А где ж они?

— Не знаю. Были приёмные, да и тех не стало. Погибли… — совсем уж срываясь навзрыд, пояснил Илья.

— Ну, ладно, ладно… Да успокойся ты, — с сочувствием в голосе, продолжал незнакомец — так, а что ж ты не в детском доме? Или что там сегодня?… Ну, не в интернате?

— А вы сами там были? Хоть раз?… — продолжал давиться слезами Илья. — Хоть один, единственный раз?… Вот то-то…

Незнакомец тяжело вздохнул и нахмурился.

— Ну а в бегах-то… давно уже?

— А я всю жизнь в бегах.

— Это как?

— А вот так. Куда не сунься, никому я не нужен. И везде упрятать меня хотят. Ни за решётку, так в интернат. Чтоб жить не мешал. Глаза не мозолил. А в чём я виноват?… В том, что как все жить тоже хочу?… Или в том, что, как и всем, мне, тоже есть хочется?…

Илья смотрел расширенными, полными слёз глазами на молодого человека, с застывшим на лице вопросом. Тот, поставил чемоданчик на землю. Положил вторую руку на другое плечо Ильи. Присел перед ним на корточки, и со всей серьёзностью, но с теплотой в голосе, спросил:

— Как зовут-то тебя, горемыка?

— Илья, — ответил мальчишка, размазывая грязь по мокрым щекам.

— В общем, так, Илья… Положения я, конечно, твоего не исправлю. Что ж поделать, если мы с тобой живём в такое время. Но хоть чем-нибудь помогу. Только ты пообещай мне, что, как только будет невмоготу. Так, когда сам уже поймёшь, что край. Дальше некуда. Ты сам придёшь в милицию и попросишься, чтобы определили… как положено.

Мальчик смотрел в глаза незнакомца и молчал. Лгать этому человеку не хотелось. А исполнять обещанное, и того хуже. Уж лучше нищета… чем туда, где само понятие о свободе растоптано и забыто, продано за кусок, небрежно брошенной кем-то подачки.

— Ну! Что ты молчишь? — встряхнул его за плечи незнакомец.

— Нет. Не могу… — прошептал надутыми губами Илья.

— Дурачок… пропадёшь ведь. Покалечат, изнасилуют, убьют… Или бомжи съедят… — пытался вразумить его молодой человек, с искренним сожалением в голосе. — Ведь всю жизнь изуродуют.

— Она уж и так изуродована… — сказал мальчик, развернулся и побрёл прочь.

— Стой. Погоди…

Илья обернулся.

— Ну, что с тобой делать?… На вот, хоть деньги возьми, — незнакомец достал из кармана брюк кожаное портмоне, и вынул из него пятисотрублевую купюру. — Держи, может хоть на какое-то время хватит…

Илья не мог поверить всему, происходящему с ним. Он расширенными от удивления глазами смотрел на протянутую ему купюру. Взял её трясущимися руками, силясь признаться себе, что это не сон. Ещё никогда в жизни он не держал таких больших денег.

Когда, выйдя из оцепенения, он от всей души, хотел поблагодарить этого человека, того уже не было.

Мальчик стал вертеть головой по сторонам, пытаясь найти его среди многолюдного потока. Люди двигались непрерывной волной, они сновали как муравьи в большом муравейнике. И каждый был озабочен своими делами и проблемами.

На одну секунду, возле универмага, среди пестрых цветочных рядов, вдруг промелькнул, этот знакомый силуэт. Илья, сунул деньги в карман и со всех ног устремился в толпу, по направлению к незнакомцу. Добежав до дороги, он начал искать его взглядом. И заметил…

Но тот уже усаживался в машину такси. Дверка автомобиля захлопнулась.

И тут Илья увидел, как в это же время, что-то выпало из салона такси на асфальт. Двигатель завелся. И машина, постепенно набирая обороты, вклинилась в автомобильный поток.

Мальчик подбежал к тому месту, где только что стояло такси. На дороге, посреди конфетных обёрток и одинокой скомканной упаковки из под чипсов, лежал оброненный незнакомцем бумажник.

Император

Машина остановилась возле административного корпуса торговой корпорации, где у меня была запланирована встреча с руководителем коммерческого отдела. Это был практически центр города, в районе площади Горького. Именно этот писатель — Глас Народа, чей памятник возвышается здесь, и устремил свой взор на Волгу Матушку, и послужил, в своё время причиной переименования города. Правда, потом всё вернулось на круги своя. Но, я к нему претензий не имею. Что бы ни говорили, а мужик он был хороший. Широкой души человек. Только вот, узнал слишком поздно, что оказался пешкой (не даром, его настоящая фамилия Пешков), разыгранной так умело, в чужой партии, и на чужой доске.

Я расплатился с водителем, достав из нагрудного кармана, сторублёвый билет. Я всегда ношу средние и не крупные купюры отдельно, чтобы не вводить во искушение, скорых на руку, охотников на чужое добро. Водитель положил банкноту в бардачок. Сдал назад. Развернулся и уехал.

Инстинктивно, хлопнув себя рукой по брючному карману, чтобы убедиться в наличии своего бумажника, где хранятся деньги покрупнее, я насторожился. Бумажника на месте, не оказалось. Судорожно метнувшись, к месту, откуда только что отъехал автомобиль, я понял, что это уже бесполезно. Такси растворилось в потоке машин. А это было время — час пик, и любые попытки его разыскать, были бы заведомо обречены на провал.

Вот ведь — дубина… даже номера его не запомнил. А собственно, почему я его должен был запоминать? У меня, что каждый день портмоне пропадают?… благо хоть паспорт, был в дипломате. Правило заядлого путешественника № 1: «Никогда, не держи, деньги вместе с документами». Хоть на том спасибо… не забыл.

Жалко было не денег. Точнее, денег — но не тех, бумажных купюр, которые там находились. А пластиковой карты Альфабанка, куда на мой счёт, мои заказчики переводили мне гонорары, за работу. Ну, теперь волокиты будет… Ладно, разберёмся.

А может водитель ещё перезвонит, если найдёт. Там ведь есть мои визитки. Хотя надеяться на это, тоже было не разумно.

С окончательно испорченным настроением, я побрёл в офис, к заказчику. Не хотел я покупать эти дурацкие брюки. Говорил же, что карманы мелковаты. Так нет же… уговорили. Что вам туда овощи на базаре складывать?… вот и расплачиваюсь теперь, за свою покладистость.

В офисе меня встретила обаятельная девушка, офис-менеджер. Она так любезно оправдывалась за начальство, которое задержалось в командировке и, к сожалению, прибыть сегодня не могут. О чём «сильно» скорбят и «ужасно» расстроены. И по возвращению, обязательно компенсируют «холостой пробег». На что, я сделал вид, будто бы поверил. В ответ, я попытался натянуть на своё лицо, подобие такой же, как и у неё улыбки. Знаем мы ваши командировки… От очередного загула с любовницей, до сих пор отойти не может. Вот и киснет сейчас, на своей даче, где-нибудь на Горьковском Море. Огуречным рассолом, похмельный синдром тонизирует. Да, капусточкой квашенной, кислотно-щелочной баланс восстанавливает. Завтра — значит, завтра.

Я вспомнил, что хотел зайти в книжную лавку. Покопаться в эзотерической литературе и разыскать, что-нибудь по картам Таро.

Мой маршрут предполагал перемещение по Покровке. Учитывая памятные события вчерашнего дня, сегодня не стоило бы вести себя в городе столь же беззаботно и опрометчиво. Несмотря на бурный полёт фантазии составителей фото робота, сходство на котором, с моим собственным внешним видом, было очень не реальным. Я всё же решил предпринять, меры предосторожности. Не исключено, что в кафе работает, всё та же смена, что и в момент моего посещения, этого заведения. И хотя, посещать их, я сегодня не собирался, но, как говориться: «бережёного, Бог бережёт». К тому же, мне было просто любопытно, какая там, обстановка сегодня, после вчерашнего?

Я нацепил солнцезащитные очки. Одет, естественно, сегодня, я был по-другому и, попытавшись отвлечься, от мыслей, о потере бумажника, уверенно зашагал вперёд.

Тут, в начале моего пути, мне сразу же попался книжный магазинчик. Странно. Почему, я раньше его не замечал? Этот магазин, располагался в цокольном этаже оного из зданий, прямо недалеко от площади Горького. Вниз вела, крутая лестница. Стены входа, были отделаны, декоративным, керамзитным кирпичом.

Спустившись в магазинчик, я поставил свой кейс в камеру хранения. Проверил на всякий случай, прочность замка. Хватит мне и одной, утраты на сегодняшний день… и пошёл высматривать стеллажи, с эзотерической литературой.

В магазинчике, было уютно и хорошо. Здесь пахло покоём и хорошими книгами. Неназойливые продавцы, были приветливо вежливы. Не задавая, способных спугнуть покупателей вопросов, они были готовы, в любой момент, прийти вам на помощь. Но, помощи не потребовалось. Как у хороших хозяев, все полки были снабжены, необходимыми табличками, с указаниями, содержащейся на них книги. Поэтому я без труда, обнаружил, требующийся мне стеллаж и устремился к нему. Найдя несколько книг, названия которых, так или иначе, включали в себя описания карт Таро, я взял первую, внушившую мне доверие, книгу. Она была, несколько больше остальных, хотя и не в твёрдом переплёте. На обложке были изображены разбросанные по столу карты, и женская рука. Рука веером разворачивала карты, сотворённые тем же загадочным художником, творения кисти которого, уже так тесно, влезали в мою жизнь. Название гласило: «Тайна и практика Таро. Полное описание системы и раскладов».

Похоже, это было как раз то, что мне было и нужно. Я с интересом стал перелистывать страницы. Тут были описания разных числовых и смысловых значений, подробные комментарии к большим и малым Арканам. И много, много разной информации по Таро.

Вдруг, моё внимание приковала странная цветная закладка, которую я случайно механически пролистнул. Я перелистал страницы обратно и обомлел… То, что я изначально принял за закладку, оказалось картой. И лежала она на странице, где значилось описание, её значения.

На картинке, был изображён: THE EMPEROR — ИМПЕРАТОР. Он восседал на каменном троне, украшенном четырьмя бараньими головами. В руках держал скипетр и державу. Укутанный в красную мантию, из под которой, были видны ноги, окованные в рыцарские латы. Его голова, была увенчана царственным золотым головным убором, украшенным, крупными рубинами. Он ничем не напоминал монаршую корону, а скорее был похож на убор, который носили византийские правители. На фоне позади изображения, преобладали жёлтые и оранжевые тона.

Минуя описания символики, я попытался найти описания основного значения карты: «Господствующий в карте Император красный цвет означает энергию, страсть и жажду действия, словом, напор и агрессивность, свидетельствуя о том, что человек не жалеет сил ради достижения желанной цели, либо конечного результата и в конечном счёте — добивается успеха». Это радует, подумал я. Значит я на правильном пути.

Далее, я вычитал: «Император — предполагает присутствие некой особы, наделённой властью, возможно шефа, крупного чиновника, мужа или отца. Он олицетворяет отца, либо налагаемую отцовством ответственность, включая руководство, контроль и принятие решений. Он гордится тем, чего достиг в жизни, и теперь намерен, как можно лучше, распорядиться своим успехом. Трон, на котором он восседает, указывает на господство и власть, обретённые, ценою немалых усилий».

Да, случайность ли это? Или совпадение?

Нет.

Пожалуй, случайность — это выпавшая из равновесия закономерность.

Да, да… Конечно. ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ.

Я помню. Только вот как их читать?

Если всю мою сознательную жизнь, я только тем и занимался, что учился, как психолог, читать людей да используемые ими хитрости и повадки. А вот знаки?… пожалуй, тут мне будет нужна помощь.

Тут, меня посетила одна вполне интересная мысль. Я догадывался, кто мне в этом сможет помочь…

Заплатив за предназначенную именно мне книгу (на этот счёт я уже не испытывал никаких сомнений), я достал свой кейс из камеры хранения, и перескакивая через ступеньку, взбежал по крутой лестнице на верх.

Старик предсказатель. Вот, кто теперь мне был необходим. Уж он-то должен был мне помочь. Если не напрямую, то хотя бы косвенно.

Я уверенно шёл, к человеку, чьё ремесло, ещё вчера считал, шарлатанством и умением задуривать головы наивным и доверчивым прохожим. А теперь, когда сам столкнулся с неизведанным, стараюсь зацепиться за него, как утопающий за соломку.

НИКОГДА НЕ ПОДВЕРГАЙ КРИТИКЕ ТО, В ЧЁМ НЕ ЯВЛЯЕШЬСЯ КОМПЕТЕНТНЫМ.

О, как…

Медведь

Тут он услышал истошный дикий рёв… Этот рёв никак, не был похож на утробное, свирепое кабанье хрюканье. Приподняв свою голову, Фридрих разглядел, сквозь мешающую обзору, зелень ветвей, как из чащи на встречу его противникам, вылетел бурый медведь. Он поднялся на задние лапы и мотал головой. Зверь, издал свирепое, грозное рычание. В его глазах угадывалась ярость властелина и хозяина этих владений. Всем своим угрожающим видом, он давал понять, что никому не позволит хозяйничать на своей территории. А стало быть, и любая добыча, оказавшаяся здесь, по праву принадлежит ему.

Но кабаны, были настроены достаточно самоуверенно и агрессивно. Они не собирались отдавать без боя, то за что так усиленно боролись. Тем более, вдвоём они представляли собой довольно серьёзную и грозную силу, способную противостоять даже такому хозяину леса, как медведь.

Вожак не заставил себя долго ждать. Прижав голову к земле, он помчался, сокрушающей всё на своём пути лавиной, на не прошеного гостя. Он целился своими клыками в брюхо, помешавшему им, непрошеному гостю. Самка, видя, что одному вожаку, справиться с противником будет не легко, устремилась следом за ним, изменяя на бегу траекторию, чтобы сбить медведя с толку.

Но, медведь оказался тоже опытным и матёрым противником. Увернувшись, он припечатал увесистой лапой вожака по морде. Так, что тот, развернувшись, кубарем улетел в сторону и врезался в ствол многолетнего дуба. Как раз того, где ещё минуту назад, ютилось его потомство. Теперь поросята спрятались в кустах, суетясь и толкаясь, в ожидании развязки сражения.

Увидев приближающуюся мамашу, медведь подпрыгнул, с несвойственной для него лёгкостью, и приземлился, всеми своими четырьмя лапами и всем своим весом, прямо на её спину. Издав торжествующий рёв, он впился своими клыками ей в загривок. Свинья истошно заверещала, призывая самца на помощь. Но тот, еле найдя в себе силы, поднялся на трёх ногах. Заднее копыто, безвольно свисало, болтаясь на мощном теле. Оно было явно перебито от столкновения с деревом. Самец мотал головой и отфыркивался, пытаясь прийти в себя от нестерпимой и охватившей его боли. Тело кабана тряслось лихорадочной дрожью.

Исход сражения был предопределён. Всё закончилось незамедлительно быстро. Медведь, серией ударов своих лап, добил самку, пока она не притихла. И направился в сторону вожака, оставив побеждённую лежать на земле и дёргаться в судорожных конвульсиях.

Вожак, отступая, почувствовал, что упёрся в дерево, решил сделать последнюю попытку, и устремился на медведя. Но на этот раз, это была уже совсем не та атака. Он чувствовал обречённость и этими действиями, оттягивал время, давая шанс потомству скрыться как можно дальше.

Свирепой атакой, бурый хищник, добил агонизирующее животное, тем самым, обрекая спасающихся поросят на произвол судьбы и лишая их родительской заботы.

Он не погнался за ними вслед, а размеренно и чинно направился к поваленному дереву. Как щепку, медведь, отбросил лапой его в сторону, и подошёл к обездвиженному человеку.

Фридрих ощутил его горячее дыхание и запах крови и смерти, исходящий от его шкуры. Медведь потягивал воздух, ходившим ходуном влажным носом, который он то и дело облизывал.

Барон понимал, что после такого триумфального сражения его смерть будет бессмысленной. Мяса убитых кабанов, хищнику хватило бы не на один день. Но как объяснить это медведю? Опасаясь, что всё же хищник решится оспаривать и его права на существование, Фридрих покрепче сжал рукоять ножа, и начал готовиться к замаху, целясь в основание шеи, склонившейся над ним свирепой морды медведя.

— Не дури. Брось цацку, — услышал он. И его изумлению не было предела. Эти слова произнёс медведь и наступил своей неподъёмной лапой, на замахивающуюся руку.

Кисть судорожно разжалась, и нож выпал в траву. Когтистая лапа отшвырнула его далеко в сторону.

— Ну, что вытаращился. Поднимайся. Кто таков? Ответ держать будешь.

Зверь отошёл к валежнику и, поднимаясь на задние лапы, замотал своим телом, отряхиваясь, в разные стороны. Его шерсть перемещалась в такт движениям перекатными волнами, от которой, веером разлетались налипшие сосновые иглы, листья и капли кабаньей крови. Пространство, вокруг зверя зарябило, и существо, ещё минуту назад бывшее медведем, стало обретать черты человека.

Перед Фридрихом стоял высокий седовласый старец, с широкими, богатырскими плечами. Его длинные серебристые локоны, были перетянуты на лбу кожаным ремешком, а такого же цвета густая борода, доходила, чуть ли не до пояса. Одет он был в длинную до колен, русскую льняную рубаху, украшенную орнаментной вышивкой и вывернутую медвежьим мехом вовнутрь телогрейку. Широкие синие штаны, были заправлены в сафьяновые сапоги. На поясе висел охотничий тесак и расшитый бисером кисет.

— Оборотень, — слетело с уст Фридриха утверждение.

— Что, не ожидал? — ухмыльнулся старик. — Да ты не журись. Ты ведь и сам, чаклуновской породы.

— С чего вы взяли? — насторожился немец.

Старик хитро ухмыльнулся в бороду, но промолчал. Он подошёл к лежащему без дыхания кабану. Присел возле него на корточки и, прикрыв веки, положил на него свою широкую ладонь. Фридрих увидел, как зашевелились губы старика, из которых вылетало едва слышимое бормотание:

Зверь уснул, Оставил лес, Дух поднялся до небес. Ветер, тучи собирай, Душу в Ирий забирай, Пусть её у тех дверей Встретит Мать Лесных Зверей. Лист брусницы, Дуб, Сосна, Будет новая Весна….

Человек воздел руки к небу. Немец с затаённым дыханием наблюдал, как на безоблачном небе, вдруг со всех сторон собрались, слетевшиеся грозовые тучи. Они смешались в единый, клубящийся поток и, ускоряясь, вращаемые сильным ветром, стали вытягиваться, образуя, вертикальный трубчатый рукав. В этот создавшийся коридор, устремилось, призрачное золотое сияние, отделившееся от мёртвого обездвиженного тела животного.

После, старик проделал то же самое и с растерзанной самкой. Вид у него был такой, словно он провожал с панихидой, в последний путь своих лучших боевых товарищей.

Как только, второе золотистое облако, скрылось, в стремительном потоке воронки, края смерча сомкнулись. Так же неожиданно, как и возникли, тучи, в мгновение ока разбрызнулись по всему небу и исчезли, оставляя после себя, безмятежно тихую, лазурную гладь.

Мёртвую тишину, оживила привычная птичья трель, сопровождаемая криком кукушки. Слышался шелест листвы, перешёптывающихся между собой деревьев. Где- то упорно старался трудолюбивый дятел, выбивая свою барабанную дробь. Лес продолжал жить обычной жизнью, и трудно было поверить в то, что только что, все его жители замерли в скорбном молчании, провожая своих обитателей в последнюю дорогу.

Человек мотнул головой, разметал по плечам свои седые локоны. После чего он поднялся и, хмурясь, вглядываясь, куда-то в даль произнёс:

— Из-за тебя, мил человек, пришлось детишек малых без защиты оставить. Кто знает, выдюжат ли? — и, посмотрев, теперь уже немцу в глаза, продолжил: — Ответь, почему ты здесь, и есть ли причина, способная оправдать этот грех?

Фридрих попытался сесть, но острая боль пронзила его грудь. Он сморщился, но всё- таки попытался подняться. Воздуха не хватало. На лбу вздулись вены, и он, кряхтя, опустился на землю.

— Мне трудно, так сразу всё рассказать, — выдавил он из себя. — К тому же, по-моему, сейчас не самое лучшее время и место для объяснений.

Старик присел над Фридрихом. Сосредоточился, сделал несколько пассов руками и сказал:

— Да у тебя мил человек, тут два ребра сломаны. Ну, да ничего… потерпи малёхо. Мы тебя сейчас Марфе доставим. Она тебя быстро на ноженьки-то поставит. Вот там и порасскажешь, что да как. Только ты смотри, не темни. Мы ведь сам знаешь, на другой закваске замешаны. И обман, да мороки как сквозь воду видим.

Дед нахмурил брови и добавил:

— А что, немец ты — так я и так вижу. Да ты, не робей. Чай не ты один, в эту бойню не по своей воле попал. У нас тут и похуже быват.

Фридрих попытался что-то сказать, но тут дед остановил его жестом и сказал:

— Помолчи пока. Не время лясы точить. Тебе силушку поберегти надобно. Дорожка для тебя тяжеловата будет.

Неожиданная находка

Илья поднял пухленькую кожаную книжицу. Спрятал её за пазухой и пошёл быстрым шагом, выискивая место, где не было так многолюдно. Он повернул налево, пересёк трамвайные пути и вышел на не сильно оживленную улочку. Это были, скорее всего до революционные двух этажные строения, которые теперь превратились в административные и коммерческие учреждения, с малогабаритными, тесными и очень не уютными комнатками. Улица была не такой уж и длинной, и по ходу следования, впереди Илья смог увидеть реку. Вот туда он и направился. Там-то, он точно сможет найти уголок, укрытый от постороннего взгляда.

Выйдя на берег Оки, Илья сразу ощутил приятную свежесть и лёгкое веяние прибрежного ветерка. И хотя его всеобъемлюще поглощало чувство дикого голода, всё же любопытство оказалось сильнее. Мальчик не стал искать место на лавке в небольшом зелёном парке. Так как заглядывающие сюда в небольшие кафе посетители, нет-нет, да и останавливались посидеть передохнуть здесь, под тенью деревьев.

Он пристроился поодаль в кустах, усевшись на треснувший пластиковый ящик из-под пива, выброшенный за ненадобностью, одним из кафе. Оглядевшись по сторонам, мальчик вытащил из-за пазухи бумажник. Бережно погладил приятную на ощупь кожу и раскрыл его. В бумажнике лежали крупные пятисотрублевые купюры, их было три. Ещё там лежали две зелёные банкноты, достоинством в двадцать и пятьдесят долларов. Красивая пластиковая карточка с надписью Альфабанк, и несколько визитных карточек. Судя по тому, что все они были одинаковыми, Илья догадался, что, скорее всего на них была отражена информация о владельце.

Конечно, в руках мальчика находился фантастический капитал. Не то, чтобы для беспризорника, но даже для средне обеспеченного человека, такие деньги кое-что, всё- таки значили. Испытывая вожделенный соблазн, стать единовластным хозяином всего этого богатства, Илья твёрдо решил: НЁТ!

За всё последнее время… пожалуй, с того самого момента, как он потерял любимых родителей, ещё ни один человек, не был к нему так бескорыстно щедр. И если за его добро, он, Илья, сейчас отплатит такой неблагодарностью…

Из сознания выползла незаметно и тихо, как змея, чёрная мыслишка:

— Но ведь никто не видел… А для тебя, это же целое состояние!.. Подумай!.. Ты можешь купить себе новую одежду, еду… Да и….

— Хватит! Нет! Я сказал. Ну и пусть, что никто не видел. Но кем тогда для себя, я стану, сам для себя, если так подло поступлю перед своей совестью? Это будет означать что я, оказавшийся среди самых отбросов общества, окажусь ещё и прогнившим внутри. И тогда всё. Конец. Не будет никаких шансов на избавление. Зачем мне будет такая свобода. Это будет свобода червя. Я так не хочу.

— Глупец, — засмеялась, чёрная мысль в его подсознании. — Если ты не воспользуешься этим сейчас, ты ещё долго будешь с сожалением вспоминать мои советы. Когда будешь подыхать от голода и обиды. А всем будет наплевать на тебя.

— И всё-таки, нет. Может так и случиться, что я буду подыхать с голоду. Но за то, я буду, спокоен за то, что был честен. Не перед кем-то, а хотя бы с самим собой.

Он был твёрдо настроен и стал изучать информацию на визитке. На карточке, плотного мелованного картона, на матово бежевом фоне, красивым тёмно голубым шрифтом значилось: «Антон Ветров. Тренинги, тестирование, консультирование». Дальше следовали, номер телефона и адрес электронной почты.

Илья спрятал бумажник, засунув его в рукав, своей не по размеру большой джинсовой куртки. Он плотно застёгивался на манжете чеканной медной пуговицей. Так будет надёжней. Потерять не принадлежащие ему деньги, а тем более, позволить украсть или забрать, что вполне могло с ним случиться, он не мог себе позволить.

Теперь пора было бы и поесть. Потом он надеялся искупаться в реке и тщательно вымыться. После разыскать какой-нибудь секонд хенд, и купить по возможности новые брюки и футболку. А уж после, обретя относительно приличный вид, можно будет, и попросить позвонить, откуда-нибудь, не шокируя людей своим нынешним видом.

Зайдя в ближайший павильончик кафе, мальчик стал изучать витрину, еле сдерживая свой разыгравшийся аппетит.

— О… явление Христа народу, — проворчала дородная официантка. Тебе чего здесь надо мальчик?

— Мне бы поесть, — растерянно произнёс Илья.

— Поесть ему… — официантка выставила амбразурой тяжёлую грудь и подбоченилась. — А деньги то у тебя есть? Гаврош… А то, мы ведь не при коммунизме… бесплатных обедов не подаём.

— Да есть у меня деньги, — уже гордо, чувствуя себя хозяином положения, ответил мальчик.

— Ну, коли, есть, тогда заказывай. Клад что ли нашёл или обворовал кого? — уже через плечо, вытирая столик, после очередных посетителей, спросила женщина.

— Не… Мне дяденька дал. Хороший…

— Знаем мы таких дяденек. Наверное, нажрался на радостях с получки, да спит под забором. А к полуночи, после таких, как вы, придёт домой в одних трусах и городит жене всякую чушь. А потом унитаз до утра пугает, так что от такого эха в туалете, у соседей волосы дыбом. Барабашка мол в доме завёлся.

— Да ладно тебе Катерина… совсем мальца затюкала, — вступилась за Илью другая официантка. — У них и так детства нет. Чего тебе, сладенький?

Илья заказал куриный окорочк с картошкой, салат, пирожное и бутылочку газировки.

Заступившаяся за него официантка, принимая у него пятисотку, смерила его изумлённым взглядом. Но ничего не сказала и дала сдачу.

Несмотря на то, что кафе было не из лучших, еда там оказалась вполне пристойная и вкусная. Или может, это Илья был до такой степени голодный. Но это было уже не важно. Главное, что он вышел оттуда сытым и счастливым. Он прислонился к перилам на набережной, напротив гостиницы «Центральная», и с интересом наблюдал за проходящими баржами и пароходиками. Вот, если бы стать моряком… Мечтательно подумал Илья и спустился к реке, приводить себя в порядок.

Потом, ему захотелось прокатиться по городу, и он сел в первый, попавшийся пассажирский ПАЗик, заведомо протягивая мелочь кондуктору. Чтобы, наперёд избежать сварливого ворчания, которое уже привык воспринимать в свой адрес, как должное. Время было послеобеденное, да к тому же разгар лета. Поэтому свободные места имелись. И Илья забрался на самый зад, чтобы обращать на себя поменьше внимания. Ехать он собирался долго. До самой конечной остановки.

Но долго не получилось. Маршрутка, поднявшись в гору и делая остановки, минуя кремль и центральную площадь, проехала ещё минут пять и остановилась. Пассажиры высыпали из автобуса, и Илья догадался: «поезд дальше не идёт»… тогда, он тоже вышел.

Это была площадь Свободы. Позади остановки, простиралось большое жёлтое здание, с буквами на фасаде «АТОМЭНЕРГОПРОЕКТ». Впереди, через площадь, за цветочными рядами, располагался небольшой парк. Вот туда Илья решил и направиться, чтобы пересидеть в теньке жару июльского полдня.

Я и хиромантия

Приближаясь к заведению, быть гостем которого, вчера мне удосужилось, я насторожился. Внимательно вглядываясь в лица обслуживающего персонала, без особого труда узнал, симпатичную официантку и незадачливого паренька, ставшего прямым соучастником моих метаморфоз. Но сегодня, можно было не напрягаться. Им было не до меня. Видно, вчерашний теле репортаж нагнал на скучающих, от однообразной жизни обывателей, такой ажиотаж, что сегодня от посетителей не было отбоя. Официантам пришлось плотнее расставить столики, чтобы вместить их немного ещё. Но даже этого было мало. Видно после расползшихся по городу слухов, подкреплённых сенсационными репортажами, только ленивые не пожелали, оказаться поближе к загадочному пришествию, чтобы в живую не послушать историю из уст очевидцев.

Среди переполненных посетителями столиков, я отметил знакомые лица, тех, кто ещё вчера, в сердцах взывал о восстановлении справедливости и призывал к поимке виновных. Сегодня, эти люди в тесных компаниях, оживлённо комментировали вчерашние события, привнося в них всё новые и шокирующие ухо слушателя подробности.

Ну-ну, рекламу мы сделали хорошую. Может заявить свои права на прибыль хозяину? Ладно… Главное, что все довольны, и можно не испытывать угрызений совести. Если вся эта загадочная история закончиться благополучно, наведаюсь как-нибудь и попрошу коньячку, за счёт заведения. А что… буду иметь полное право.

Впереди, к моему счастью, я увидел старика. Слава богу, что сегодня он не решил объявить себе выходной, или уехать на дачу. Дед стоял возле своего транспаранта и явно скучал, в связи с отсутствием клиентуры.

Вообще, я его понимаю. Если вокруг, полным-полно, таких скептиков, как я, а у остальных при наличии желания и интереса, полное отсутствие свободных денег. То, не больно то и разживёшься. Бизнес весьма не благодарный.

Угадав, что я направляюсь к нему, старик сразу же оживился. В его глазах блеснул огонек радости. Он сразу же расправил опущенные плечи и выпятил грудь. Всем своим видом, он стал мне напоминать петуха, гордо расхаживающего по курятнику, ввиду отсутствующей конкуренции.

— Здорово отец, — приветствовал я его.

— Здоров, коль не шутишь, — тоном, исполненным, доли сарказма, ответил он.

— Ты знаки читать умеешь? — сразу к делу, перешёл я.

— А ты что, без очков не видишь? — старик, упёрся своим перстом в плакат.

— Видишь, написано: «Читаю судьбу по руке».

— Это-то я вижу. А по картам?

— По каким ещё картам? — удивился старик.

— Ну, не по медицинским же, — теперь уже съязвил я. — Если бы, по медицинским… то я не к тебе, а в поликлинику пошёл бы. Ты по картам Таро читать умеешь?

— Нет. Это не ко мне.

— А, к кому же тогда? — допытывался я.

— Эх… Не мой день сегодня, — расстроился старик. — К Эльвире тебе надо. Она в этом мастерица.

— А как мне её найти?

Дед достал из лежащего, под транспарантом пакета, клочок бумаги и карандаш. Накарябал замысловатым, почти не читаемым почерком адрес. И пояснил, как добраться.

— И обязательно передай, что я направил. Чтобы знала… нам чужого не надо.

И тут я понял, что искренне обидел старика, оставив его ремесло без внимания. Стараясь искупить ошибку, чтобы отблагодарить его, я спросил:

— А что, дедушка мне погадаешь?

— А чего ж не погадать? Давай молодец, посмотрим, что ты прыткий такой, собой представляешь. Да какая судьба тебя ожидает.

— Почём нынче прогнозы папаша?

— Для тебя, пятьдесят будет.

Я достал из кармана рубашки деньги и протянул старику, наблюдая, как они перекочёвывают в карман, его белых брюк. И протянул ему руку.

— Погоди. Сначала левую давай. Поглядим, что судьбой тебе было отмеряно и уготовано.

Он внимательно исследовал все лабиринты и хитросплетения моей ладони. Поднял на меня изумлённый взгляд и еле слышно, сбивчивым голосом потребовал:

— А ну-ка, дай сюда правую.

Я протянул ему руку и почувствовал, что, что-то не то. Волнуется старик. Занервничал.

Его руки, сжимающие сжимавшие мои ладони, напружинились и затряслись, судорожной дрожью. Он вздрогнул как от удара электрического разряда. Резко отбросил мои руки и испуганно вытаращился на меня.

— Сколько лет живу… но чтобы такое… ты это… — лепетал он, заикаясь, дрожащими губами. — Я ведь бесов в человеках насквозь вижу… эх нечистая… ну дела…

Он достал из своего кармана мои деньги, сунул мне в руку и, пытаясь изобразить твёрдость в голосе, выдавил из себя:

— Не надо нам ваших денег. Ступай отсель… и не приходи больше.

— Да ты что, дед? Что случилось-то? Ты объясни? Раз судьбу читаешь, так читай. Народ ведь требует.

— Читать говоришь? Знаки читать? Ступай… ступай, — взмолился дед.

И видя, что его вразумлениям, я поддаюсь плохо, поспешно скрутил свой плакат в рулон, взял пакет и штангу, на которой он висел подмышку, и быстро перебирая ногами, побежал прочь.

Вдруг он остановился, хлопнув себя по лбу ладонью, будто что-то забыл. И закричал мне срывающимся нервным голосом:

— Эльвире…, Эльвире ничего не говори! Не говори, что я послал. Эх… горе то какое…

После этого старик, чертыхаясь, побежал. Повернул на лево. И скрылся в арке, ведущей в Холодный переулок.

Стоп.

Опять Холодный переулок.

Фотограф, тогда… а теперь ещё и этот дед…

Что им там, медом намазано? А может, они все психи? Надо бы узнать, нет ли там случайно лечебницы для шизофреников.

Я стоял изумлённый посреди улицы. Чувствовал я себя в очень дурацком положении. И что он там смог такого увидеть. Я посмотрел на свои ладони… Линии, на них были не такими, как раньше. До этого времени, они были, пусть не идеально, но всё же схожими. А теперь, абсолютно разными! Создавалось такое впечатление, что это ладони, двух совершенно разных людей.

Марфа

Старик топором Фридриха срубил две осины. Обтесал. Продел их в рукава старого ватника, который был в тёплых вещах беглеца. С одной стороны, перетянул обтёсанные оглобли брючным ремнём Фридриха и закрепил его остаток, в небольшую шлею. Таким образом, получились вполне удобные носилки-волокуши. Стараясь не причинить немцу боли, он аккуратно переложил его на них и поволок.

Путь их действительно оказался не близким. Кроме того, его, таким делал изменённый маршрут, так как приходилось из-за Фридриха огибать крутые овраги, и обходить густые заросли, где обычному пешему путнику, передвижение не составило бы особого труда.

К сумеркам они вышли на небольшую поляну. Фридрих увидел одиноко стоящий большой и добротный, бревенчатый дом с крытым подворьем, обнесённый высоким частоколом.

— Ну, вот мы и добрались, — сказал старик и забарабанил в дубовые ворота.

— Марфа! Встречай гостей! — прокричал он не свойственным его возрасту, зычным басом. И пояснил Фридриху, уже тише. — Знатная травница. Егеря дочка. Только вот, осиротела рано. Батьку ещё в Гражданскую коммунисты изрубили. Ну а мамка, как разрешилась при родах, так и преставилась. Вот и выросла она, бабкой воспитана. А та, из наших — из лесовиков…

Тут послышалось гулкое, деревянное стуканье, отворяемого засова. Ворота распахнулись. И к ним вышла на встречу молодая женщина. Разглядеть лицо было сложно. Падающая тень от высокого старика, почти полностью закрывала фигуру хозяйки.

— Здоров дед Берендей, — раздался низкий, но приятный, молодой, женский голос — что-то ты поздновато для гостей. Аль, женихаться пришёл? Так ведь я не про вас. Не медвежьей породы.

— А ну, цыц! Девка. Всё бы ей женихаться… — вон молодца принимай. Да, на ноги поставь. А потом уж и думай…

— Всё им грехи-потехи, — проворчал дед.

Марфа так и оторопела. Фридрих понял, что она по началу и не заметила его на носилках. А теперь пристыдилась, оттого, что её озорство будет, не правильно истолковано, не знакомым человеком.

— Что стоишь, воды в рот набрала. Бери оглобли. Да понесли…

Марфа попыталась шёпотом что-то спросить у деда. Тот успокоительно махнул рукой и ответил:

— Да, не боись. Он такого же поля ягода. Разве ж, что из Неметчины. Стал бы я перед человеком не посвящённым, обличие менять, да к тебе в дом тащить…

— Ну, коль так… тогда милости просим. Вы уж не серчайте, мил человек. А, то времена у нас нынче…

Они занесли Фридриха в горницу и уложили, на предварительно освобождённую от расшитого покрытия, дубовую скамью.

— Помыть бы вас надо, — виновато потупив взор, сказала Марфа. — Дед, ты поможешь?

— Сама справишься доченька, мне уж пора… Я и так, уж, на цельный денёчек отстал. Нагонять бы надобно. — Сказал дед и направился к выходу.

У порога он остановился. Посмотрел на Фридриха и сказал:

— А, ты поправляйся скорее. Как на ноги встанешь, да окрепнешь совсем, пусть Марфа, тогда ко мне белку, с весточкой отправит. Вот тогда и свидимся. Да, поговорим. Может, чем и поможем.

Со двора, Фридрих услышал крик:

— Марфа! Запирай ворота. Не спокойно в лесу нынче.

Марфа вышла во двор. Фридрих понял, что это был предлог. Он, не смотря на боль и усталость, собрался, настроил свое восприятие. После чего, перенёс своё сознание к говорившим на улице.

— Ты доченька, его сильно не расспрашивай. Из беглых он. Тяжко ему сейчас.

— Хорошо, дед Берендей.

— С деревенскими, поаккуратней будь. Прознают, поползут слухи… Нагрянут из НКВД. Беда большая может случиться. Так что хорони его от глаз чужих, как зеницу ока. И самой спокойней будет.

— Поняла я. Уж постараемся.

— Ну, бывай доченька. Если что, или помощь какая, кличь… Приду.

— Ладно, дед Берендей. Пойду я. А, то подумает, что что-то худое супротив него замышляем. Не гоже будет.

— Хорошо. Ступай доченька.

Когда дверь отварилась, Фридрих, чтобы не волновать женщину, сделал вид, что дремлет. Марфа засуетилась. Наносила воды. Помогла ему раздеться. И стала обмывать его мокрой ветошью.

После, Марфа опытными руками нашла места изломов рёбер и, производя аккуратные движения, еле слышно шепча заговор, устанавливала кости на свои места:

Боль пройди Не стой Не ной Откуп Силой за тобой Мать Земля — прими мой дар Мёд, трава, ладоней жар Дерево простит меня Златом жаркого Огня Поспеши, поторопись Ветка хрустни — кость срастись

Она производила это так умело, что Фридрих даже не почувствовал боли. Было только странное ощущение, что всё происходящее, совершалось не с ним, а он был, лишь сторонним наблюдателем.

Затем Марфа приложила к больным местам травы, среди которых, к удивлению Фридриха были и те, которые не использовались для подобных целей в их роду. Потом знахарка стала обматывать его тряпьем. После каждого витка, она обмазывала ткань кашеобразным раствором из мёда, яйца, глины и других добавлений.

Он выпил, принесённый Марфой душистый отвар из глиняной чашки. Отвар был горячим, и он старался пить маленькими глотками, чтобы не обжечься. Скоро боль успокоилась, и немец смог без особого труда приподняться и сесть. Марфа принесла ему чистую и накрахмаленную, длинную льняную рубаху. Тело ощутило приятную свежесть. Фридрих, после долгих скитаний по лесу, чувствовал себя, обновлённым и свежим.

Через час они уже сидели за накрытым столом. На столе стоял казанок с тушёной картошкой и курицей, квашеные огурцы, капуста, резанный дольками, репчатый лук, простокваша и круглый каравай ржаного, ноздрястого хлеба.

Из буфета хозяйка достала графин с настойкой из черноплодной рябины. Налила Фридриху гранёную стопку. Себе наливать не стала. Она прикрыла глаза и шёпотом про себя проговорила набор каких-то фраз. На молитву это, похоже не было. Но гость почувствовал, как будто над столом зависла какая-то пульсирующая сила, исходящая прямо из земли, которую тут же, в себя впитали блюда с едой стоящие перед ними.

— Угощайтесь, мил человек. Вам теперь силушка надобна. Поди, отвыкли, от еды такой-то…

— Благодарю вас — ответил Фридрих и пригубил настойку. Вкус был потрясающий. Сладкое тепло растеклось по телу, возбуждая и без того, разгоревшийся аппетит.

Еда была сытной и вкусной. Когда чувство голода было уже утолено, Фридрих начал внимательно изучать хозяйку. Судя по словам деда Берендея, ей было лет двадцать восемь-тридцать. Но выглядела она на двадцать от силы. Одинокая трудная жизнь в лесу, не превратила её, как многих других в быстро увядающую дородную бабу. Марфа была среднего роста, достаточно стройная, для женщины выполняющей грубую физическую работу. Тёмно русые, густые волосы, были заплетены в тугую, толстую косу, которая спускалась до самой тали. Женщина была определённо красива. Только не та красота была присуща ей, которую так привыкли воспевать в прогрессивном человечестве. Красота Марфы была особенной, природной. В ней перекликалась красота человеческой натуры, и силы необузданных стихий этого дремучего края. Это было отражением лесной жизни, такой таинственной и манящей. Её глаза, цвета тёмной бирюзы, были настолько выразительны что, глядя в них, можно было впитывать тот магнетизмом, который она излучала. Судя по всему, это и есть истинно русская красота, подумал Фридрих.

Его мысли прервал вопрос:

— А как вы встретились с дедом Берендеем?

— Он спас меня от смерти.

— Вы его видели?… Ну… Вы понимаете…

— Ах, в образе медведя? — догадался Фридрих. — Да. Именно так он меня и спас. А он, что оборотень?

— Оборотень? — смутилась Марфа. — А он мне сказал, что вы знаете…

— Знаете, что? Я знаю, что бывают люди оборотни. Но со времён гонений, а в последствии и Великой Инквизиции, им пришлось скрываться. И теперь встретить их стало практически не возможно. Даже я посвящённый, до этого дня их ни разу не встречал.

— Вы говорите странно. Я никогда не слышала про ваши Великие Ин…

— Инквизиция.

— Да. Да. Она самая. У нас, об этом народе — о берендеях, все знают. Они всегда жили с нами рука об руку и защищали от врагов. Вот только, последние несколько сотен лет, люди возгордились и перестали считать их за равных. И тогда они ушли в леса, где живут и поныне.

— А что, это за народ?

— Берендеи?… Те, которые превращаются в бера.

— В кого? — переспросил Фридрих.

— Ну, в бера. В медведя значит. Бер — медведь. Дей — делать. Берендей — это воин, делающийся медведем. Так, теперь понятно?

— Да, да. Я теперь понял. Мои предки называли их берсерками. Воинами оборотнями. Полумедведями которые были вооружены боевыми секирами. Очень страшные для врага были противники.

— Почему были? Да они и сейчас есть. Только вот, нынешнюю власть не очень жалуют. Потому и живут нелюдимы. Даже к нам редко выходят. И то чаще как медведи, а не народ.

— Чем же им новая Советская Власть не по душе? — удивился Фридрих.

— По началу объявились тут комиссары. Пропаганду проводить начали. Мол, старого строя нет. Теперь все равны. Мол, и вас как народ признаем. Только вот не такими уж добренькими они оказались. Да крови очень много было. И всё своей же, русской. После, власти над ними захотели влияние иметь, и среди них же, смуту сеять. Вот тогда и ушли в леса берендеи. Все как один.

— Ну, а как же дед?

— Дед? Он особый, — с теплотой в голосе заговорила знахарка. — Он добрый. Он у них как воин — отшельник. У него свой закон. Там, где, Правда, там и он. Как бабушка умерла, мне тогда семнадцать годочков было. Так с тех пор он меня и оберегал. Только вот последнее время редко наведывается. Видно тоже не легко ему.

Марфа с грустью вздохнула и начала убирать со стола. Фридрих сытый и умиротворённый, почувствовал, что его начинает клонить в сон.

— Спать будете на полатях, — показала жестом Марфа, — перину я убрала, вам пока не срастётся, на жёстком надобно.

— Да, да. Конечно. — Поспешил согласиться Фридрих.

— Тогда всё… ложитесь, — сказала Марфа и загасила лампу.

Начало новой жизни

По дороге в парк, при входе с левой стороны аллеи, Илья увидел кондитерский магазин. Мальчик так и прикипел к витрине. Сколько там было тортов и пирожных, красующихся друг перед другом, украшенные замысловатыми узорами из крема, желе, орехов и мармелада. Фантастическими цветами, они пленяли взгляды покупателей. Казалось, что они ведут между собой, своего рода турнир, за право оказаться желанной покупкой.

Илья очень любил торты. Но не своевременная самостоятельная жизнь, приучила его экономить каждую копейку. А в данный момент, он был сыт, и поэтому ограничился лишь стаканчиком мороженого.

Взяв мороженое, мальчик направился в парк. Он пристроился с краю, на скамеечке и, наслаждаясь редким для него лакомством, стал с интересом наблюдать за прохожими. Он в душе завидовал им. Все они жили своей самостоятельной жизнью. Может быть кто-то хуже, а кто-то наоборот. Но все их проблемы, казались ему такими не существенными и разрешимыми, что он готов был отдать всё на свете, чтобы его проблемы, оказались настолько не велики — как у этих, проходящих мимо него людей.

В центре парка стоял монумент. Он был посвящён героям революции 1905 года. Илья любил историю. И с интересом изучал её раньше, когда это было возможно. Нельзя сказать, что он очень одобрял, или даже сказать понимал, те события, что происходили в этой стране, на заре прошлого столетия. Но он осознавал, что уроки эпохи, надо чтить и уважать, даже если они приводят к трагическим и плачевным последствиям. И по этому, ему было дико видеть, как на пьедестале монумента, расположилась подвыпившая компания, расставив на парапете, батарею пивных и водочных бутылок. Эти люди, если их можно было так назвать, разложили здесь свою закуску, очень шумно галдели, и совсем не обращали внимание на прохожих. Судя по разбросанным вокруг, рыбьим хвостам, бутылкам и пивным банкам, они были не единственными, кто пришёл «почтить память» погибших. Может быть, те идеалы, в которые они верили, стали теперь порицаемы и бессмысленны, но люди жертвовали собой, и никто не в праве отказывать им в уважении.

Илье стало неприятно и грустно. Он сразу вспомнил родителей, которые учили его бережно относиться к своей истории. И он вспоминал слова покойного отца: «Если вы хотите уничтожить народ, то нет необходимости в войнах. Нужно просто лишить его своей истории».

Илья встал со скамьи и пошёл, стараясь избавиться от налетевших на него щемящих сердце воспоминаний. Он вспомнил, что ему ещё необходимо сделать важные дела, и пошёл искать магазин уценённой одежды. У прохожих мальчик разузнал, в каком направлении ему нужно двигаться.

Он нашёл магазин. Приобрёл себе новые широкие бриджи. Они были немного великоваты, но зато лёгкая серая плотная ткань, была очень практична и вполне подходила для жаркого лета. Голубая тенниска, оказалась в самый раз. Так что Илья теперь чувствовал себя вполне счастливым человеком. Он был одет во всё почти новое. А ещё у него оставались деньги. Так что в этот вечер, он сможет почти по-царски поужинать, и не будет терзаться голодной бессонницей.

В секонд хенде Илья увидел телефон и попросил у продавщицы разрешения позвонить человеку, который оказал по отношению к нему, свою безграничную щедрость и участие. Женщина не стала отказывать «оптовому покупателю», убедившись, что он набирает городской номер. На том конце провода не отвечали. Что ж попробуем попозже, подумал Илья. Или завтра с утра, на тот случай, если позвонить вечером будет не откуда.

Купив в стеклянной палатке пол палки копчёной колбасы, булочку, печенье и пакет ряженки, он стал выбирать место, для своей «царской» трапезы.

Раньше, Илье приходилось питаться, чем придётся и где придётся. Он не задумывался над этим вопросом, утоляя свой звериный голод в подвалах, подворотнях и прочих местах. Но сегодня у него появилось ощущение, что он начал новую жизнь. И он хотел, чтобы это выглядело как-нибудь особенно и символично.

Он понимал, что находится, где-то в самом центре города, и найти здесь не совсем многолюдное место, было не очень-то и просто. Идти в парк или на набережную он не захотел. Потому, что там наверняка, полно шумных компаний и романтических парочек, ищущих место для уединения. А скамеечки в сквериках и во дворах жилых домов, как обычно облюбовали старушки и доминошники пенсионеры.

Тут он вышел на относительно спокойную в это время суток улочку. Она выходила на площадь, на которую он сегодня приехал. Его внимание приковал, красивый строящийся дом. Это было семиэтажное здание, из белого и коричневого кирпича, интересной формы, с закруглёнными углами по торцам. Ах, как он хотел бы жить вот в таком доме… Наверняка, квартиры здесь разработаны, по новому улучшенному проекту. Просторные… с большими окнами…

Идею, ужинать на стройке, Илья отклонил. Он уже выбрал себе место. Чуть подальше от стройки, стоял уже жилой многоквартирный особняк, а напротив него располагались гаражи среди зелёных деревьев. Здесь Илья увидел приспособленный из ящиков столик и такие же ящики, чтобы сидеть. Наверное, тут проводят своё обеденное время строители этого, рядом строящегося дома, догадался Илья. Вот тут, он и решил устроиться в этот вечер.

Мадам Эльвира

Дом, указанный на клочке бумаги, найти действительно оказалось не трудно. Почерневший от времени, перекособочившийся, ветхий деревянный дом на улице Октябрьской, смотрелся очень экзотично, на фоне фешенебельных построек последних лет. Среди внушительных и вальяжных банков, торговых центров и прочих учреждений, он выглядел как недоеденный кем-то кусочек ржаний горбушки, по нелепой случайности, попавшей в центр роскошного, кремового торта. От него так и разило духом старины и древности. Создавалось впечатление, что и жильцы, которые должны были в нём жить, не хотели вписываться в ритм новой эпохи, предпочитая, размеренный быт жизни, прошлого времени.

Войдя в темный, пахнущий прелым деревом и картошкой, коридор, мне пришлось, некоторое время постоять. Чтобы глаза смогли привыкнуть к этому полумраку и хоть что-нибудь различать, после яркого солнца, стоящего в зените. В коридорчике было несколько дверей. Номера квартир, значились не на всех. Но мне повезло. И я постучал, в необходимую мне дверь, под номером 4.

За дверью, звучным, можно бы даже, было назвать — оперным голосом, пела женщина. К своему стыду, мне никогда не приходилось бывать в опере, и я не мог угадать, чьё именно это было произведение. Пение было громким. Убедившись, что мой стук остался без внимания, я повторил попытку. На этот раз стук был таким громким, что мне даже стало не ловко за себя. Пение прекратилось и с той стороны двери, спросили настороженным голосом:

— Кто там?

— Мне нужна Эльвира… — растерявшись, ответил я.

— Послушайте, я вас не спрашиваю, кто вам нужен, — доносился монотонный голос из-за двери, в котором явно угадывался одесский акцент. Я спрашиваю, кто там?

— Меня зовут Антон Ветров. У меня к вам очень важное дело.

— А, откуда ви меня знаете? И какое мое дело, до вашего дела? заговорщицки, но с иронией спросил женский голос.

— Так вы мне поможете? — мне не хотелось игнорировать просьбу испугавшегося старика предсказателя, сохранить конфиденциальность. — Если нет, тогда извините за беспокойство. Я ухожу.

— Постойте, — услышал я.

Раздалось многоголосьё открывающихся замков и защёлок. И дверь открылась…

Передо мной стояла невысокая полная женщина, лет пятидесяти. Её чёрные с проседью волосы были убраны в тугой узел, а на лице было такое количество косметики, что это время, выглядело до неприличия вульгарно. Мне пришли сразу на ум, актёры японского театра Кабуки. Не хватало только пары длинных шпилек в волосах. На плечи, мадам Эльвиры, не смотря на духоту, была наброшена цветастая шаль с бахромой, что придавало некое сходство с цыганкой. Ну а золотых украшений: серёжек, цепочек, перстней и браслетов хватило бы, чтобы не дать умереть с голоду, целому Поволжскому округу.

Одним словом, мадам Эльвира, умела произвести впечатление и ошарашить, приходящих к ней клиентов. Тут уж не поспоришь. В отличие от старика хироманта, карточная гадалка имела доходный бизнес и не стеснялась жить, на широкую ногу. Если суммировать все мои ассоциации, связанные с тем, что я увидел и разбудить своё воображение, то получилось бы следующее: Одесская цыганка, выступающая в труппе японского театра Кабуки, раскопавшая в археологической экспедиции, затерянную сокровищницу с золотом инков.

— Ну… Молодой человек. Я вас внимательно слушаю. Какое дело, привело вас одинокой пожилой женщине? — спросила гадалка, смерившая меня своим снайперским взглядом с головы до ног, и обратно до головы.

— Мне бы хотелось с вами проконсультироваться, относительно, одного очень важного для меня дела. Видите ли…

— Я вижу… — перебила меня мадам Эльвира. — Я вижу, что мы тут с вами стоим, как конюх Яша и аптекарь, на Привозе. Не удобней ли пройти в комнату. И вы там мне будете говорить, а я вам там, буду слушать.

И не терпящим возражения жестом, она указала на завешенный тяжёлыми бархатными портьерами, проход, в котором, в следующую же секунду исчезла.

Я слегка замялся. Мне стало сразу как-то неудобно, за свой непрошеный визит. И меня посетила мысль: «А может и в правду, бросить всё к чёрту и уйти прямо сейчас?».

Тут из комнаты донеслось:

— Что вы там так долго? Вы случайно не налётчик?…

— Нет… — ответил я.

И поймал себя на мысли, что нахожусь в таком дурацком положении, когда абсолютно нет никаких слов для возражения или отказа. Пришлось заходить…

В комнате царил полумрак. Не смотря на солнечный полдень, все окна здесь, были плотно занавешены, такими же бархатными гардинами. На широком, круглом и древнем столе, покрытом бордовой с отливом скатертью, стояли два массивных, бронзовых канделябра. В них, пляшущими огоньками, горели кроваво красные, спиралевидные свечи. Тут стоял стойкий запах восточных благовоний. Окружающий интерьер скрывался во мраке. Лишь массивная антикварная мебель и огромное количество старинных книг, в переплётах, которые теперь уже и не встретишь, угадывались, благодаря мерцающему свету свечей. Трудно было определить размеры этой комнаты. Большая ли она и просторная или же наоборот — маленькая и убогая.

Мадам Эльвира воспринималась теперь, совсем в другом свете. На меня смотрела, прожжённая жизнью и умудренная опытом женщина. Способная открывать любые уголки твоей души и погружаться на самое дно подсознания, она могла вынимать на свет, такие подробности твоей биографии, о которых ты не поведал бы никому, даже тем, кому искренне веришь. Предсказательница, жила этим миром, и была здесь как рыба в воде. Куда только подевался мой иронический скепсис? Вот кто был настоящим психологом.

Эта женщина обладала способностью, видеть и чувствовать человека, лучше всякой компьютерной диагностики. А главное, она могла вам дать совет, как избежать проблем, или решить их, если они уже были.

— Предупреждаю сразу, что услуги мои стоят не дёшево, — услышал я железные нотки в голосе.

И куда только подевался, весь комизм, который был разыгран в прихожей.

— Я готов. Во сколько мне это обойдётся?

— Об этом позже. Давайте начнём с того, что вас так сильно беспокоит.

Стараясь исключить сомнительные подробности, с сумасшедшими фотографами, ведьмами, чертями и говорящими котами, я попытался изложить минувшие события и порядок вторжения в мою жизнь, загадочных карт Таро.

Всё это время, пока я пытался описать случившееся, увязывая несостыковывающиеся детали, мадам Эльвира сидела с закрытыми глазами, изредка приоткрывая один из них, когда чувствовала, что я, чего-то не договариваю.

Когда я закончил, она развернула, лежащий на столе, спеленатый в красный, бархатный лоскут, деревянный футляр и достала из него колоду карт. Это были именно такие же карты, как братья близнецы, тех трёх которые у меня имелись.

Предсказательница подержала их на своей ладони, поглаживая их и что-то бормоча под нос. Потом она пояснила:

— Не смотрите на меня так, что вы умный, а я сумасшедшая. Это вам не цирк, и я не Акопян. Эти карты живые. Они чувствуют, собирают, и передают информацию. Как радио приёмник. Только не такие глупые. Тот ловит, только то, что передают. А они способны рассказать и то, что от вас стараются скрыть. Поэтому, требуют должного уважения. С ними нужно обращаться, как с помошниками в очень трудном деле, где не справиться одному. А в таком случае, необходимо должное доверие и согласие. Глупые профаны гадают на картах, от скуки ради или с целью удовлетворить своё любопытство, и относятся к картам, как к простым картинкам, на листах плотного картона. Таро, не прощают такого бестактного отношения. И поэтому, или бессовестно врут, или чего хуже ложатся в такие расклады, что впечатлительный человек, сам потом программирует себя на проблемы и напасти, которые они ему показали. Так что, бойтесь дураков и шарлатанов, если не хотите нажить себе неприятности.

Мадам Эльвира, перетасовала колоду и попросила меня, сдвинуть её левой рукой. Я выполнил, всё, что от меня потребовалось. Тогда она положила карты на стол и перемешала их, подобно тому, как заядлые доминошники, перемешивают костяшки перед игрой. Следующее, что мне было необходимо сделать, это вытянуть любую карту и положить на стол, рубашкой вверх. Что я и сделал.

В выжидательной паузе, рука гадалки, на несколько секунд повисла над картой. Её лицо не отражало никаких эмоций. Казалось, что передо мной из мрака появилась маска, из музея восковых фигур. Я затаил дыхание.

Вдруг, вспыхнула молния.

Над столом раздался резкий, но не громкий электрический треск. Её передёрнуло. И в воздухе запахло озоном. Неожиданно её глаза открылись. Она потянулась к карте, чтобы её перевернуть. Но над картой пробежали новые зигзаги электрического свечения, сопровождаемые угрожающими, предупредительными потрескиваниями.

Гадалка перевернула карту.

Я наклонился над столом.

То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Я предполагал увидеть, что угодно, но только не это. На, миг я даже подумал, что этого не может быть. Но зрение меня не обманывало. На тёмно бордовой скатерти лежала, поражая своей пустотой, абсолютно белая карта.

Мадам Эльвира отдёрнула руку.

— Похоже у вас действительно большие неприятности.

— Я уже это слышал, — ответил я, с интонацией разочарования в голосе иначе, я бы не пришёл сюда.

Не любовь, но что же?…

Через два дня Фридрих уже почти совсем стал забывать о больных, сломанных рёбрах. Настойки и отвары Марфы, отличались от тех, которые готовили в роду Айнхольцев, как по составу, так и по характеру приготовлений. Вообще, всё здесь было не так. Совсем по-другому, чем на родине. Но, Россия пленяла его своей душевностью и почти первозданной искренностью.

Правда, и сами люди, которые проживают здесь, отличались кардинальной противоположностью. Словно два полюса противостояли друг другу. С одной стороны — это простота и стремление прийти на помощь по первому зову. А, с другой — это дремучая свирепость, оборачивающаяся против самого народа, когда она не направлена на истребление своего врага.

Но, тем не менее, Фридрих полюбил эту страну. Полюбил её всем сердцем, не смотря на те испытания, которые пришлось вынести, за все эти годы. Как человек Знания, он понимал, что не страна, была виной его злоключений. И он бы, со всем удовольствием, остался бы здесь, может быть навсегда, если бы не его семья, в далёкой отсюда Германии.

Через две недели Фридрих уже чувствовал себя уже полностью выздоровевшим. В повязке, уже не было необходимости. Он даже пытался помогать Марфе по хозяйству. Беглец уже было, хотел собираться в дорогу, но женщина категорически возражала. Она объясняла это тем, что кости хотя и срослись, но необходимо время, чтобы не подвергать их усиленным нагрузкам. А одиночное путешествие, к тому же ещё в лесу, не гарантировало лёгкой жизни.

Фридрих пытался возражать. Ему не хотелось подвергать знахарку опасности. Так как, к той периодически приходили и приезжали люди из окрестных деревень, за помощью, снадобьями и лекарствами. До сих пор, благодаря осторожности и предусмотрительности хозяйки, всё обходилось. Но Фридрих понимал, насколько был велик риск, если всё-таки кто-нибудь узнает о его присутствии. Он старался всячески отгонять от себя мрачные мысли, но на душе у него всё-таки было не очень спокойно.

С Марфой у них сложились очень хорошие отношения. Она не донимала его подробными расспросами о войне и о плене. Всё, что он считал нужным, он рассказывал сам. Иногда они говорили о его семье. Тогда в эти минуты, она высказывала своё и искреннее сочувствие по отношению к его жене и детям, живущим в неведении, о дальнейшей судьбе барона.

Его присутствие для Марфы, было естественным и спокойным. Казалось, что ни война, ни то, что он был беглым военнопленным, ни как не влияло на их взаимоотношения.

Они вместе ходили в лес, собирать необходимые для приготовления лекарств и снадобий, травы. Марфу здесь признавали как очень хорошую знахарку. И при необходимости, спешили к ней, а не к приезжему, городскому вечно пьяному фельдшеру.

Власти знали об этом и до поры, до времени закрывали на это глаза. Хотя местный участковый, уже несколько раз предупреждал Марфу, что иногда, в период очередных запоев, врач неоднократно грозился написать, куда следует… чтобы там… во всём разобрались.

Но молодая женщина не боялась этих угроз. Иногда Фридриху казалось, что она не боится ничего, вообще. Его удивляло, как такой сильный и волевой характер мог уживаться в такой сердечной и приветливой женщине. Он с восхищением наблюдал за ней, как она ведёт себя в лесу. Как она подолгу могла разговаривать с животными и птицами. И они понимали её. А она, в свою очередь пересказывала Фридриху, о чём они говорят.

Звери не боялись её. Они близко подходили к ней. Брали из её рук угощение. И только настороженно посматривали в сторону Фридриха. Для них он был чужим. Только то, что он находился поблизости с Марфой, успокаивало их и делало его присутствие терпимым. Знахарка, настолько сливалась с природой, что Фридриху трудно было представить её вне этого леса. Как рыба, лишённая необходимой для жизни воды, она, по его мнению, не смогла бы выжить в условиях городского существования.

Вместе с Марфой, время текло не заметно. И к концу лета, Фридрих почувствовал, что очень сильно привязался к ней. Это было такое удивительное ощущение… Она притягивала его, как магнит.

Беглый узник пытался заставить себя, думать о ней как о знахарке, которая поставила его на ноги, и дала приют в своём доме. Он старался смотреть на неё, как на опытную целительницу, ведающую бесценным опытом трав и растений, так старательно и отзывчиво, делящуюся с ним, своими секретами. Но у него, ничего не получалось. Образ Марфы всё время вставал в его сознании. И с неимоверной силой притягивал его к себе.

Фридрих видел, насколько велика, её природная и всеобъемлющая сила. Этот поток энергии и магнетизма, позволял к ней относиться, как к равной. Это было такое чувство…

Что, ему трудно было подобрать к нему определение. Человеческий язык не совершенен, для того, чтобы во всей полноте, отразить те эмоциональные переживания, которые он к ней питал.

В одном он был уверен абсолютно точно. В том, что это не было Любовью. Часто, вспоминая, свою любимую Гретхен, он пытался сопоставить этих женщин рядом. И видел, насколько они разные.

Если его Гретхен, была женщиной с ангельским обаянием и аристократической утончённостью, способной ценить искусство, науки и обладала безупречным вкусом к жизни. Гретхен была воплощением цивилизованного мира. В то время, как для Марфы, всё это было лишено какого-нибудь смысла. Жизнь для неё должна была быть естественной, как сама Природа. Плоды достижений и творения рук человека не вызывали у неё ни какого, восторга. Это сковывало её свободу, пробуждало чувство угрозы сделать человека зависимым от своего же прогресса.

Так с одной стороны, Фридрих помнил о той, которую любил всем своим сердцем. А, с другой — была женщина близкая ему по духу.

Внутреннее чувство подталкивало его к Марфе, словно высшие силы, давно уже приняли это решение, обязывая его стать вершителем высшей воли. Он пытался найти причину такого влияния, но никак не находил.

Убедившись в том, что Фридрих, действительно уже поправился, Марфа решила оповестить Берендея. Она вышла на крыльцо потянулась, задрав голову к небу. Глубоко вдохнула утренний предрассветный, бархатный воздух. Почувствовала, как всё тело наполнилось тёплым дыханием леса…

Лес приветствовал её по-отечески, мягко… одаривая благозвучием птичьего щебетания и пьянящим букетом запахов. Их было такое бессчетное множество… что, это удивляющее своим многообразием и насыщенностью чувство, возбуждало её и призывало к жизни.

Освежающая хвоя, можжевельник, грибы, брусника, медовый и пряный аромат цветов. И всё это словно музыка, вливалось и завораживало, подбадривало свежестью прозрачных лесных озёр.

Марфа жила этим. Что ещё может быть прекрасней? Она никак не могла понять, почему люди в деревнях, так мечтают вырваться в город. Марфа никогда не была в городе, но, судя по рассказам, на её взгляд, ничего хорошего тот собой не представлял. Мёртвые, каменные дома. Люди, которые не здороваются при встрече на улице. Пыльные мостовые…

Она нигде не была дальше своего леса. В этом, просто не было необходимости. Так этот лес был необъятен и разнообразен, что вмещал в себя весь её мир, удивляя и восхищая её каждый день.

Сбежав с крыльца и выскочив за ворота, Марфа достала из кармана передника горсть орешков и звонко зацокала языком.

Оглядела верхушки деревьев.

Тут, женщина заметила свою любимую Линку. Белочка выскочила на веку лиственницы. Упёрлась передними лапками в сук и, подёргивая своим носиком, вертя маленькой головкой, стала высматривать хозяйку. Заметив её, она в три прыжка, перемахивая с ветки на ветку, оказалась на ближайшем дереве. Рыжей, пушистой спиралью, сбежала вниз. И грациозными скачками, с вздыбленным распушённым хвостом, в одно мгновение оказалась возле женщины.

Марфа присела на корточки и протянула руку к Линке. Та, обнюхав орешки, подняла свою мордочку к хозяйке, и забежала по руке на плечо. Зарывшись своей мордочкой под шею к Марфе, она наслаждалась нежными поглаживаниями её ладоней. После чего встала на задние лапы и стала нашёптывать ей на ухо, последние, лесные новости. Марфа без устали хохотала. Потом вдруг покраснела, насупила брови и озорно погрозила Линке пальцем.

— Ты что… и не совестно тебе рыжая?

Линка запрыгнула к ней на затылок, и со смущающимся видом, стала теребить хозяйкину косу.

— Ну ладно… ладно. Не обижайся. На, вот, лучше орешков погрызи.

Та выглянула из-за косы. Убедилась, что хозяйка и вправду не сердится, спустилась вниз. И принялась за орехи.

— Вот, о чём я тебя попрошу. Сбегаешь к Берендею и передашь, что гость наш уже пошёл на поправку, и надобно им повидаться. Поняла?

Линка посмотрела на Марфу, кивнула головкой, снова принялась, крутя в своих лапках, лущить очередной орех.

— Да, вот ещё что… — Марфа оглянулась на дом, убедилась, что её никто не слышит, приложив ладонь к губам, стала перешёптываться с Линкой.

Та, озорно пританцовывая, прыгнула на Марфино плечо и снова прильнула к её уху. После того, чего пулей взметнулась на дерево и свесила свою мордочку вниз. Марфа подбоченившись, подняла на неё наигранно суровый взгляд и, улыбаясь, сказала:

— Ну, Линка… ну пострелёнок… Как до такого только додумалась?…

После чего помахала ей рукой на прощание, и вдогонку крикнула:

— Ты ж только Берендею, смотри, не проговорись… а то засмеёт совсем.

Развернулась и направилась к дому. Пора было готовить завтрак.

Я твоя СМЕРТЬ!!!

Мадам Эльвира достала, из раскинутой на столе в хаотичном порядке колоды, ещё несколько карт и, выложив их в загадочную для меня комбинацию, произнесла:

— Вы хотели знать, что с вами случилось? Я скажу вам… На вас сделали расклад.

— Это как? — не скрывая опасения, спросил я.

— Кое-кто, тот, кто обладает очень мощной магической силой, получил неограниченную власть. Не знаю, какую цену он заплатил за это. Но признаюсь, цена, очень велика. Я бы на такой поступок не решилась. Так вот, этот неизвестный, решил использовать вас. Он спланировал необходимые ему события в вашей жизни, и теперь по средствам нужных по значению, для этого карт, выложил их в расклад, в необходимой последовательности. Это как в вычислительной машине, задать программу. Или как в кино, написать сценарий. Механизм запущен. Отсчёт пошёл. Ваша жизнь меняется на глазах, в соответствии с заданной программой. Но, он играет с вами. Издеваясь, он поэтапно открывает перед вами карты, и наблюдает за вашими действиями. Так кошка играет с мышью, перед тем как её съесть.

Я был потрясён и взволнован. Всё выходило совсем не так безобидно и забавно, как я пытался это себе представить. Тогда я с обречённым видом посмотрел на гадалку и спросил:

— Так что, я теперь должен делать?

— Нужно знать расклад, тогда можно предотвратить события и изменить ситуацию.

— А, нельзя ли тогда просто сделать новый расклад, благоприятный? Ну, чтобы он стал работать в противодействие тому? — вырвалось у меня, с надеждой и воодушевлением.

— Ах, молодость, молодость… к сожалению нет. Чтобы сотворить такой расклад, необходимо иметь не меньшую силу, а точнее превосходящую эту. Не хочу вас огорчать, но я не знаю людей, кто имел бы подобную мощь.

— Ну, а как тогда быть? Ведь должен же быть хоть какой-нибудь выход?

— Выход есть всегда, — торжественным голосом ответила мадам Эльвира, карты нам помогут узнать, кто этот человек. И мы попросим у них совета, как его найти и предотвратить действие расклада.

В её голосе я услышал столько силы и уверенности в себе, что воспрял духом и понял, почему люди охотно приходят к ней, в надежде решить свои проблемы. Теперь я верил и был полон сил.

Кто же сыграл со мной эту злую шутку? И почему именно я, а не кто-нибудь другой?

Мадам Эльвира сбила карты снова в колоду и начала их тасовать. Я с напряжением и пристальным вниманием следил за её действиями. Когда она протянула мне руку, с новым указанием, сделать съём, атмосфера сгустилась. Я почувствовал за спиной леденящий, могильный холод. Свечи трепетно замерцали. Окружающее нас, освещенное пространство, стало медленно сжиматься, под давлением какой-то силы, которая как ненасытный зверь, поглощала все на своём пути. Густая черная мгла окутывала нас. Мне стало не по себе, потому, что я чувствовал, что эта чёрная пустота была живой. Воздух наполнился невыносимым, трупным смрадом. Он был настолько тяжёлым, что стало трудно дышать.

Зрачки предсказательницы округлились от ужаса, когда её настороженно блуждающий взгляд остановился за моей спиной. Я был парализован страхом, не в силах обернуться, чтобы посмотреть, что же могло её так напугать. На свою попытку, повернуть голову назад, я получил предупредительную порцию ледяного давления, которое практически приморозило меня к стулу, и толкнуло грудью к столешнице, так, что мне стало трудно дышать.

Тишину разорвал в клочья раскат грома. Секундой позже я осознал, что этим громом был голос:

— Не поворачивайся и смотри, к чему привело твоё любопытство.

После чего, он обратился к гадалке:

— А ты, предусмотрительнее и умнее, чем мне казалось. Ты чуть не помешала мне.

От этого утробного рыка, у меня закладывало уши. Сила его была настолько велика, что я ощущал спиной и затылком, леденящую вибрацию каждого звука, содрогаясь всем телом, при каждом сказанном слове.

Мадам Эльвира так и застыла, как изваяние с колодой, в вытянутой руке. И хотя лицо её было безмятежным, глаза тонули в океане страха. Стараясь перебороть себя, но не в силах обернуться, я всматривался в её расширенные зрачки, чтобы увидеть то, чего я так боялся.

— Никто не смет мне помешать!.. — Возглас был настолько громкий и сильный, что я думал меня снесёт со стула, как взрывной волной.

— Ты так, хотела этого? — продолжал голос.

Карты из колоды, которую держала гадалка, стали медленно, одна за другой, подниматься в воздух. А потом они поплыли, сплошной лентой, и стали выписывать в пространстве, замысловатые зигзаги.

— Ты захотела узнать меня? Так смотри…

Чёрные волосы мадам Эльвиры, стали медленно от корней до самых кончиков, приобретать серебристый оттенок. Ещё миг, и она поседела полностью. Из её глаз, сплошным потоком струились слезы. Она почти не дышала.

— Так теперь, ты узнаёшь меня?!..

Карты сбились из стройного ряда, и начали с бешеной скоростью вращаться, хаотически перемещаясь, образуя между мной и мадам Эльвирой, пёстрое вибрирующее облако. Облако стало перемещаться и зависло над головой гадалки.

— Теперь ты узнаёшь меня?!.. Я — твоя СМЕРТЬ!!!

Из-за моей спины выстрелила извивающейся змеёй молния. И с треском ударила в расширенные от ужаса зрачки гадалки. Всё её тело изогнулось, в бьющуюся в конвульсиях дугу. А поток искрящегося электрического заряда, продолжал струиться из-за моей спины. И казалось, что этому не будет конца.

Облако карт облепило мадам Эльвиру, нападая, как стая сумасшедших птиц, желающих насмерть заклевать и забить крыльями свою жертву. Они старались её добить, причиняя невыносимые муки, агонизирующему телу предсказательницы.

— Это будет ждать каждого, к чьей помощи, ты захочешь прибегнуть, слышал я, раскаты зловещего эха, как в пропасть удаляющегося голоса.

Внезапно всё стихло. Молния иссякла. Карты беспорядочно посыпались вниз, устилая собой поверхность стола, словно грудой использованных лотерейных билетов. Мрак рассеялся. Пропало ощущение ледяного присутствия, чего-то неизвестного и ужасного. И я нашёл в себе силы оглянуться.

В комнате было пусто.

Предсказательница, без чувств застыла, на своем стуле. Тело было обуглено. Тонкими струйками из него поднимался вверх, едкий дым с запахом горелой плоти. Голова была запрокинута на спинку стула. Бывшие, некогда затянутые волосы, теперь торчали дыбом, во все стороны, словно одуванчик из серой пакли. Пустые, выжженные глазницы, с обуглившимися краями, были похожи на кратеры остывающих вулканов. По вздувшейся шее, с щёк и подбородка, стекала не ровными бугорками, пузырящаяся пена, просочившаяся изо рта сквозь почерневшие зубы. А в зубах того, что оставалось от мадам Эльвиры, была стиснута карта. С неё, на меня вверх ногами смотрела женщина, в голубой мантии и большим белым крестом на груди.

Мне было трудно разглядывать перевёрнутое изображение. Да и обстановка была не совсем, для того подходящая. Одно я понимал достаточно отчётливо. Это была следующая карта, в моём раскладе. И это не вызывало у меня ни малейших сомнений.

Значит — ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ?

Теперь это делать, предстояло мне самому, без расчёта на помощь со стороны. Подвергать смертельной опасности, новых людей, я не хотел.

Предчувствие

— Завтра пойдёшь на заимку. Дед Берендей придёт. Говорить будете, сказала Марфа, наливая Фридриху парного молока, что принесла бабка Просковья, в благодарность за снадобье для своего деда.

— А ты как узнала? Вроде и не выходила сегодня никуда? А деревенские, о нём и не знают, — удивился Фридрих.

— Белка на хвосте принесла, — грустно заулыбалась хозяйка — вот и знаю.

— А почему на заимку? Почему он к тебе не придёт?

— Не гоже ему часто тут появляться. Кто из людей прознает, разговоры пойдут. Он ведь ко мне редко в гости захаживает. Есть в лесу дом. Там и спокойнее. Лес умеет тайны хранить, да от глаза случайного спрячет.

— Ладно. Коль придёт, значит пойду, — сказал Фридрих. — Вот только как дорогу найду, ведь ты мне её не показывала?

— Я объясню, а лучше провожатого с тобой отправлю.

— Это кого? — удивился он, ведь с людьми Берендей не общается.

— Знаю кого. Увидишь, — ответила Марфа и вышла на крыльцо.

Фридрих в тайне надеялся, что Берендей сможет ему помочь необходимыми советами о том, как лучше пройти через лес. Чтобы и путь был не особо тяжёлым. И ненужных, случайных встреч избежать. Хоть Марфа и говорила, что рано ещё, но Фридрих понимал, что дольше оставаться нельзя. На подходе была уже осень. Да и места эти так ему полюбились, что он знал, каждый день привязывает его здесь всё прочнее и прочнее. И чем дольше будет его пребывание здесь, тем больней для души окажется расставание.

Что касается Марфы… Об этом он просто старался не думать.

Марфа в свою очередь тоже понимала, что вскоре они распрощаются навсегда. И от этого, набегала на сердце тоска. Ей был по душе этот человек. Он был совсем другим. Не то, что здешние мужики. К водке он был равнодушен, к ней не приставал. Да и лес его полюбил. Она это чувствовала. Наблюдая, как звери, с которыми она общалась, постепенно привыкали к нему и сплетничали между собой на предмет, их с Фридрихом отношений. То, что он со своей стороны полюбил этот мир, было видно и не вооружённым взглядом. Но, он должен был уйти…

Она знала, что Фридрих к ней не равнодушен, и что, вряд ли когда-нибудь сможет встретить другого такого же человека. Если бы всё было хоть немного по-другому… хоть чуть-чуть иначе… то он смог бы остаться с ней навсегда. Но Марфа не хотела строить своё счастье, лишая тех, кому он был безгранично дорог, любимого мужа и любящего отца. Да и они, были жизненно необходимы Фридриху. Он бежал ради них. А её в своей жизни он встретил случайно. Нет, случайностей не бывает. Но их встреча произошла, когда Фридрих шёл именно к ним. Домой…

Опустились сумерки. За окнами шёл грозовой дождь. Капли били и отлетали брызгами с подоконника открытого окошка, на льняную скатерть стола. Ужин прошёл в молчании. Это молчание не было тягостным для них. Они и без слов всё хорошо понимали…

Их взгляды попеременно встречались, в те мгновенья когда, наблюдая косые штрихи дождя в отблесках молнии сквозь темноту, они пытались рассмотреть друг друга. Каждый миг этого дня они старались впитать в свою память, чтобы жить с этим всю свою жизнь. Жить и помнить…

В эту ночь ливень лил по ним слёзы. Марфа это понимала особенно отчётливо. Она хотя и осознавала, что после встречи с Берендеем, Фридрих ещё должен будет вернуться. Но, что-то подсказывало ей, что сегодня последняя ночь, когда они могут быть вместе. Потому что, была женщиной… Женщины, умеют чувствовать даже то, что почувствовать больше, не дано никому. А к тому же она была женщиной леса… женщиной обладающей природной интуицией, и даром предвидения. Даже лес в эту ночь, шептал ей слова утешенья. Он пытался успокаивать её, покачивая своими ветвями и шелестя травой. Даже гроза ушла далеко на юг, чтобы не омрачать её дум.

Когда Марфа вошла в комнату, Фридрих уже лежал. Она знала, что он не спит. Никто из них не смог бы уснуть. Даже если бы попытался себя заставить. Шурша по полу накрахмаленной рубахой, она вышла на середину и остановилась. Развязала шнурок воротника и сдвинула с плеч отвороты. Рубаха с шорохом проскользнула по телу и упала на пол, застывая причудливыми волнами.

Марфа встряхнула распущенными волосами, переступила через лежащую на полу рубаху, и застыла как изваяние. В этот миг она была похожа, на лесную нимфу. На одну из тех бронзовых фигурок, что украшали напольные часы, в доме Фридриха. Неровный, вздрагивающий свет от горящей лучины, подчеркивал силуэт её стройной фигуры и упругую грудь.

Она ощутила всем своим телом, как волна ответного чувства завибрировала в пространстве. Фридрих поднялся с кровати и вышел к ней на встречу. Они обнялись.

Это была их первая ночь….

Последняя ночь…

Они знали, что это была не любовь.

Это было нечто особенное…

Понятное только им двоим.

Верховная жрица

Трясущимися руками, я аккуратно выдернул карту из зубов мадам Эльвиры и прочитал название: THE HIGH PRIESTESS — ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА. Сунув Аркан, в нагрудный карман рубашки, я вышел в прихожую.

Осторожно выглянул в коридор. Убедившись, что никого из соседей не видно, взял дипломат и быстрым шагом, направился к выходу. Подгоняемый чувством страха и паники я хотел убежать. Спрятаться. Затаиться. Найти уголок, где никто, ни за что не смог бы меня найти.

Но, пробежав несколько кварталов, чувствуя усталость и недомогание, я остановился. Словно трезвея, я начал понимать, что когда в игре задействованы, такие могущественные силы, все попытки скрыться от них, не приведут ни к каким результатам.

Первое, что мне было необходимо — это успокоиться и попытаться все систематизировать. Нужно искать ключ, к решению. Прятаться в ожидании развязки событий — это не выход. Положение было более, чем не завидным. То, что перевес сил оказался не в мою пользу, было ясно как божий день. Нужно стать сильным.

Но как?…

Я ведь пешка, в чужой игре.

В шахматах, пешка — самая слабая фигура. Но, если она, преодолевая все трудности и опасность, достигает, противоположной стороны шахматной доски, на территории противника — тогда, она становится ферзём. А ферзь, является, очень грозным противником для врага, способным изменить исход партии в свою пользу.

Вывод?

Значит, я должен стать ферзём…

Дать определение своему состоянию, мне было крайне трудно. Чувства смешались, в сумбурный клубок, абсолютно не совместимых противоположностей. Панический ужас, граничил с неподдающейся контролю яростью. Осознанию глубокого фатализма, противостояло настырная непокорность, сопровождаемая твёрдым стремлением, докопаться до причины, и устранить её. Чувство вины, за мучительную смерть, ни в чём не повинной женщины и свою беспомощность, заглушала жажда ответного и сурового воздаяния.

Ехать домой, у меня не было никакого желания. Чтобы привести себя в порядок и иметь возможность поподробнее всё обдумать, я решил зайти в кафе или бар, где будет не очень многолюдно. Там за чашечкой кофе и сигаретой, мне будет легче сосредоточиться. А сто граммов коньяка, приведут мою нервную систему в порядок, выступая в качестве антидепрессанта. К тому же будет возможность поподробнее изучить новую карту. Может быть, и появится ниточка, за которую стоило бы уцепиться.

По Варварке, я вышел на площадь Минина. Здесь хватало подобного рода заведений. Но в предвечерних сумерках, было столько народа, что уединиться мне явно не дадут.

Сообразив, что в летнее время, все стремятся занять своё место за столиками, на улице, мне стоило поискать тихого уединения, в каких-нибудь закрытых помещениях кафе или ресторанов.

Мой выбор остановился на заведении, на территории кремля, под названием: «Кладовая башня».

Кафе действительно располагалось в одной из башен, объединённых крепостной стеной. На разных ярусах, были оборудованы небольшие залы, с деревянными столами и лавками, под старину. В помещениях имелись баровые стойки, а посетителей обслуживали немногочисленные официанты.

Я поднялся на второй ярус, где располагался зал для курящих. Мои ожидания оправдались. Здесь действительно, почти не было посетителей. За дальним столом сидела пожилая пара. Они ели сосиски и о чём-то тихо беседовали. Свой, по всей видимости, незамысловатый разговор, пожилая пара сдабривала янтарным пивом, в высоких бокалах.

Мне принесли кофе. После пары глотков и докуренной ментоловой сигареты, я почувствовал, что прихожу в норму. Тогда я отодвинул чашку и бокал с коньяком в сторону, достал купленную мною сегодня книгу «Полное описание…» и принялся листать в разделе, с информацией о больших Арканах. Найдя необходимую мне карту Верховной Жрицы, я внимательно взялся за изучение, её описания.

Из того, что здесь было написано, для себя, я отметил:

«У её ног блестит полумесяц, голову венчает двурогая диадема с шаром посредине, а грудь украшает, огромный солнечный крест. На свитке, который она держит в руках, можно прочесть слово Тора, означающее высший закон. Она, восседает меж двух колонн, чёрной и белой, у входа в мистический Храм, который скрывает завеса за её спиной.»

«…появление в раскладе ВЕРХОВНОЙ ЖРИЦЫ говорит о том, что Вопрошающий испытывает неуверенность в интересующем его вопросе и нуждается в дополнительной информации, либо хочет знать, что ждёт его в будущем.

Луна символизирует перемены в обстоятельствах, о которых он сам, возможно, не подозревает. Эта карта, часто символизирует тайные, скрытые силы, воздействующие на проблему Вопрошающего, указывая на то, что ему известны далеко не все аспекты интересующего его вопроса.

Так же ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА может означать женщину, наделённую сильной интуицией и неограниченными мистическими способностями».

Прощание

Они проснулись одновременно. Лежа на смятой простыне и тесно обнявшись, они понимали, что с этой ночи стали единым целым. И это согревало их и придавало им силы.

Марфа вышла грациозной поступью в комнату, где хранились и приготавливались её многочисленные травяные снадобья. Возвращаясь оттуда, в руках она несла кожаный шнур, на котором в такт её шагам, маятником раскачивался небольшой мешочек.

Она надела его на шею Фридриха и сказала:

— Это оберег, он сохранит тебя.

— И напомнит мне о тебе…

Она ничего не сказала в ответ, а только опустила глаза. Он притянул её к себе. Они обнялись и молча лежали. Каждый знал… Но оба молчали.

Когда они вышли за ворота, утренний туман уже таял, разрываясь на маленькие клочки, которые, растворялись между деревьями. Солнце будило ото сна разморённый вчерашним дождём лес. Ранние птицы уже затевали свою трель, принимая вахту у перестающих квакать лягушек.

— Пойдешь за Линкой, она отведёт тебя. Если потеряешь её из виду, стой, где стоишь, и она вернётся. Берендею скажи, что я уже знаю.

— Что уже знаешь? — переспросил Фридрих.

— Тебе не к чему это. Просто скажи, что я знаю… Он поймёт.

— Хорошо передам.

— Вот возьми, — Марфа протянула ему узелок — путь будет не близкий. Проголодаешься — поешь. Это для Линки, она их любит.

Марфа зачерпнула из кармана на сарафане, горсть орехов и пересыпала их в карман куртки Фридриха.

— Я думаю, вы подружитесь. Ты ей понравился.

Они снова обнялись. И смотрели друг другу в глаза.

— Всё иди. А то, не ровен час, кто пожалует. Тебе нельзя…

— Да, да. Конечно…

Она отстранилась и цокнула языком. Белка подбежала к ней и застыла в готовности. Марфа присела к Линке. Взяла её на руки и стала что-то шептать. Линка спрыгнула на землю и закружилась вокруг хозяйки, пытаясь ей что-то объяснить, на понятном только им двоим языке.

— Давай не дури. Веди. Берендей уже ждёт.

Белка, ещё раз запрыгнула на Марфино плечо. Потерлась о её щёку и спрыгнула на землю, оглядываясь на Фридриха. Всем своим видом, она показывала, что готова.

— Пора… — сказала Марфа — назад воротишься с ней же. Она приведёт.

Фридрих кивнул головой и пошёл за Линкой. Белка прыгала на небольшие расстояния. Останавливалась. Дожидалась его и прыгала дальше. Так они и шли, пока их не укрыла листва деревьев от провожающего взгляда женщины.

Хрустальной льдинкой, слеза, скатилась с её щеки и растаяла, в бархатной, смуглой коже. Времени оставалось не много. Марфа вернулась в дом. Затопила печь. Когда дрова разгорелись. Она сгребла в охапку, оставшиеся от Фридриха вещи и забросила в топку.

Всё.

Теперь не страшно.

Кажется, успела…

Бомжи

Он разложил продукты на ящике и сел так, чтобы было удобно рассматривать особняк. Дом был действительно замечателен. Он был выстроен, по дорогому проекту, облицован жёлтым кирпичом, и имел закрывающийся на железные ворота собственный двор. В опустившихся сумерках, вид внутренней отделки и дорогой мебели, видимых из светящихся электрическим светом окон, говорил, что живут здесь люди, занимающие особое положение в обществе. Простые смертные о такой жизни и мечтать не могут. А Илья мечтал… наслаждался едой и мечтал. В этот вечер он чувствовал себя так, как не чувствовал ещё никогда. Словно пред ним открылась невидимая завеса, которой он раньше не замечал. Он понимал, что ни смотря на удары судьбы, которые он так стойко сносил, он сам является хозяином своей судьбы. И если сегодня он поставит себе цель, и будет к ней стремиться, не прячась и преодолевая трудности, то он обязательно её добьётся. И он поставил себе цель.

Тут его мечты оборвало гулкое журчание льющейся на землю струи.

Илья дёрнулся и встряхнулся как ото сна, тряся головой, словно хотел разогнать охватывающие его грёзы.

Перед ним, возле гаражей сидела разбитная, пропитая баба и справляла малую нужду. Её всклокоченные волосы, торчали немытой копной, перехваченные в небрежный хвост. В оттопыренных пухлых и потрескавшихся губах, дымилась папироса, от чего один глаз был прищурен и слезился. Под другим, красовался фиолетовый с желтизной синячище. Одутловатые щёки несли отпечаток пунцового румянца, что не являлось фактом обладания не дюжим здоровьем. Кисти рук, обхватывающие колени, сидящей на корточках женщины, были испещрены синяками и ссадинами.

— Да ты не стесняйся, жуй, жуй — сквозь зажатую в зубах папиросу, просипела пропитым голосом баба. — Иль не видел чего?… А касатик?…

— Ага, ты с ней ещё поделись. Так она тебе и не такое покажет, раздался рядом хриплый бас, сопровождаемый жутким ржанием.

Кусок колбасы застрял у Ильи в горле, когда он увидел стоящих вокруг грязных, жутко смердящих мужиков. Он с ужасом понял, что место, которое он по ошибке принял за курилку для строителей, оказалось, излюбленным пристанищем бомжей. Как он сразу этого не понял, когда шёл и видел, что рядом, в обветшалом деревянном домике, был оборудован приём стеклотары.

Пока он тут, сидел, наслаждался едой и мечтал, с наступлением сумерек, хищники вышли на охоту. Для нормальных граждан они не представляли особой опасности, так как понимали, на каком дне они находятся. А вот для него, одинокого и беззащитного беспризорника, это было очень серьёзно. Когда униженному и озлоблённому, а если ещё и совсем, избавившемуся от простых человеческих принципов отребью, попадается существо, за которое точно никто не заступиться, то тогда… оно приложит все усилия, чтобы отыграться на нём и выместить всю свою жестокость и боль.

Илья отдавал себе отчёт, в том, что сейчас будет происходить. Ему уже приходилось быть невольным свидетелем, что творили подобные звери, с бездомными детьми, невольно вторгшимися на чужую территорию. В лучшем случае над ним поиздеваются и вышвырнут как надоевшего хозяевам щенка. Или сделают рабом, заставляя собирать для них милостыню и выполнять их мерзкие прихоти. А в худшем, натешатся и убьют…

— Да ты, что не ешь? Может с дядями поделиться надумал?… подсаживаясь к Илье, с ухмылкой, подмигивая своим подельщикам, спросил один из них.

Это был жилистый бритый коротышка в грязной тельняшке. Его загорелые руки, от плеча до запястий, были испещрены лагерными татуировками и рубцами порезов. От натянутого на левый глаз века, через всю щёку, до самого подбородка, пролегла глубокая борозда, уродливо разветвляющегося шрама.

— Нет. Он Клавке-Селёдке оставил. Хочет, чтобы баба его осчастливила… — заржал, бородатый детина в мятой войлочной шляпе.

— Как, Селёдка?… Хорош кавалер? — Вставил, ещё один плешивый бомж.

Он обращался к уже успевшей встать, разбитной опойке, которая теперь поправляла свою видавшие виды, выгоревшую и выцветшую рваную юбку.

— Да… Хороший мальчик. Пойдёшь к тётеньке?

Бомжиха ощерила свой щербатый рот, из которого несло перегаром и, подойдя к Илье сзади, обняла его, прижимаясь к нему щекой.

Илье было мерзко и страшно. Он сжал кулаки и весь напрягся. Панический ужас почти парализовал его.

Нервно заикаясь, он сказал:

— Если вы хотите, есть, то берите. Мне не жалко.

— Вы поглядите на него. Этот щенок, предлагает нам жрать его объедки, — расставляя пальцы веером, зашипел своим товарищам Шрам. — Да ты чё… гадёныш, нас обидеть хочешь?…

— Вы меня не так поняли. Я же от души. Я, по хорошему… — начал было оправдываться Илья.

— От души говоришь… А вот мы сейчас и посмотрим… какая она у тебя — душа-то. Когда из тебя, её выпустим.

В руках у Шрама появился ржавый, с зазубринами нож.

Он прижал его к горлу мальчика. В то время, как потаскуха, крепко стиснула его в своих объятьях, так, что стало тяжело дышать.

— Не надо. Пожалуйста. Ну что я вам сделал, — слёзно взывал к ним Илья. — Ну, хотите, деньги возьмите… только не надо…

— Деньги? Вонючка, обыщи пацана, — скомандовал Шрам.

К мальчику хромая подлетел плешивый Вонючка, бросив на землю, полиэтиленовый мешок с пустыми бутылками. Своему прозвищу он соответствовал на все сто. От него разило смрадом, потом и кислой плесенью за несколько метров. Всё лицо, а точнее то, что от него осталось, было покрыто шелушащимися лишаями и язвами. Но особенно мерзким, был изъеденный сифилисом нос.

Он начал шарить трясущимися руками по карманам брюк мальчика и выкладывать на стол, скомканные купюры и мелочь. Обыскать содержимое куртки было неудобно, из-за мешающих, цепких объятий Селёдки.

— А ну-ка… подвинь клешни — буркнул он ей — а то, вцепилась стерва, как Дед Мороз в новогодний подарок.

— А ты сам-то… чего так затрясся? Завидно?… — съязвила опойка и ослабила хватку, для страховки хватая мальчика за волосы. — Ничего и тебе достанется.

В это время Шрам алчно разворачивал и пересчитывал купюры, воткнув в ящик свой ржавый нож. А Борода, пользуясь моментом, запихивал в свой рот, давясь, оставшиеся от Ильи объедки.

Пользуясь этим моментом, Илья резко выдернулся из костлявых рук бомжихи, оставляя в её скрюченных пальцах, клок своих волос. Он, изо всех сил толкнул, не ожидающего от него такой прыти Вонючку и, спотыкаясь о невидимые в темноте корни деревьев, выбежал на улицу.

— Что пасти раззявили суки! За ним. Мигом, — заорал на них Шрам. Упустите пацана, кишки на уши намотаю.

И сам быстрее всех, пустился вдогонку. В отличие от остальных, бежал он достаточно быстро. Остальные же напрягая износившиеся организмы, исходя слюной и отдышкой, старались не отставать, зная свирепость нрава своего предводителя. В прошлый раз за нерасторопность во время взлома старого гаража, Борода лишился одного уха, которое, сам же и съел под пристальным присмотром Шрама.

Выбежав на площадь, Илья решил повернуть вправо на улицу Варварскую, так как запомнил дорогу, когда ехал сегодня днём. Он рассчитывал добежать, до центральной площади Минина, где возле Кремля, в это время должно было быть ещё людно. Ну, а там его вряд ли осмелятся трогать. И будет возможность, что-нибудь предпринять.

Шрам, увидев, куда направляется мальчик, быстро отдал распоряжение своим подельникам, и те устремились в погоню, по обходному маршруту. Сам же шрам, поступил достаточно хитро. Он выбежал на тротуар и, увидев, как мальчик обернулся, изобразил из себя выбившегося из сил. Он сделал вид, что махнул рукой и поплёлся обратно.

Успокоившись, Илья сбавил бег. А после и вовсе перешёл на быстрый шаг, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Тем самым, давя скрывающимся преследователям необходимое время, для возможности его догнать.

Они выскочили неожиданно из-за угла здания типографии. Илья опешил. На мгновение он растерялся. Но, вовремя опомнившись, развернулся и побежал в обратную сторону. Но тут, дорогу ему перегородили Шрам с Вонючкой.

Бомжи окружили его в кольцо. Злобно скалясь и жадно растопырив руки, они быстро сокращали диаметр круга, в который оцепили мальчика. В следующее мгновение злодеи разом набросились на него. И утопая под градом пинков и ударов, Илья повалился на тротуар.

Корчась от боли, он скрутился в калачик, подгибая под себя колени и закрывая лицо руками. Нападающие били его с остервенением, примешивая к своим тумакам, потоки площадной брани и взрывы истерического хохота. Илья чувствовал, что ещё чуть-чуть, и он потеряет сознание. Закрываться сил уже не было. Всё лицо превратилось в кровавое месиво, а из груди вырывался надрывный кашель. Дальше, боли он уже не чувствовал. В голове пульсировала только одна мысль: «Скорее… Скорее бы конец».

Одинокие прохожие, ставшие наблюдателями этой дикой сцены, испуганно переходили на другую сторону улицы и ускоряли шаг. Никому и в голову не приходило, вступиться за беспомощного ребёнка или хотя бы позвать на помощь. Люди стали черствы к постороннему горю, опасаясь за собственную жизнь и покой. Они стараются оградиться в свой мелкий мирок, словно страус, закапывающий свою голову в песок.

— Всё, хватит. Забирайте его на хату. — Скомандовал Шрам — Там очухается, и позабавимся. Надо бы на место поставить выродка.

— А потом? — хрипя от отдышки, спросил весь взмокший Борода.

— А что потом. Сломаем, куда он от нас денется… — со знанием дела, потирая руки, ответил Шрам. — При таком макияже, кто ж сиротке копеечку не подаст? Будет батрачить. Сучёнок…

— Ну что, потащили? — поплевав на ладони, спросил у бородатого, Вонючка.

— Давай, — пробасил тот.

Вонючка с подельником, взяли Илью за отворот джинсовой куртки и поволокли по дороге. Новые штаны и тенниска, теперь выглядели как видавшая виды половая тряпка, с въевшейся грязью, зеленью от травы и пятнами крови.

Новое знакомство и магические фокусы

Поглощенный с головой в изучение Арканов, я не обращал ни какого внимания на окружающий меня мир. Я отчётливо осознавал, что разгадка находится где-то рядом, и усердно пытался её обнаружить, изучая значение выпавших в моём раскладе карт.

— Вы позволите? — прервал мои исследования, знакомый голос.

Я оторвал взгляд от книги, и поднял голову. Передо мной стоял плотно сбитый крепыш в чёрной футболке, с которой глядели, два огромных кошачьих глаза. В зрачке, каждого из них, был причудливый силуэт танцующей кошки. Под глазами, наискосок, значилась надпись: «Cats». Дополняли гардероб крепыша, широкие, чёрные спортивные брюки и такие же, чёрные кроссовки.

Что меня удивило особенно… так это, то… что обладателем такого знакомого мне голоса, был негр, с приятными чертами лица. Глаз его мне рассмотреть не удалось. По причине, что их скрывали, чёрные, солнцезащитные очки.

Я задумался… Если мне не изменяет память, то, среди моих знакомых нет негров, говорящих почти без акцента по-русски. А, точнее говоря, среди моих знакомых, негров нет вообще. Странно, но откуда я знаю этот голос?

— Так вы позволите? — как из сна, вывел меня из нелепых раздумий, широко и приветливо улыбающийся человек.

— А вам, что больше некуда присесть? — попытался я возразить. — Вроде мест свободных хватает…

При этом я сделал жест, указывая, вокруг. Все столы были свободны. Даже пожилая парочка, прикончив пиво с сосисками, уже выходила из-за стола.

— А вы что, расист? — так же, непринуждённо продолжая улыбаться, спросил негр.

— Нет. Я не расист. Просто мне не нравиться, когда меня отвлекают незнакомые люди, причём, если в этом нет, абсолютно никакой необходимости.

— А кто вам сказал, что мы с вами не знакомы? — ответил он, присаживаясь напротив, так и не дождавшись, моего приглашения.

Мои глаза, инстинктивно сощурились от попавшего в них блика, играющих и переливающихся бриллиантов, висящего на его шее, платинового петлеобразного креста.

Продолжая улыбаться белозубой улыбкой, мой собеседник приподнял очки, и сдвинул их на лоб. На меня уставились, два абсолютно разные по цвету глаза. Один из них был тёмно фиолетовым, другой изумрудно зелёным. Из коротко стриженных курчавых волос торчали, едва заметные, чёрные шишечки рожек.

От изумления у меня начала отвисать нижняя челюсть. Подкуривая очередную сигарету, я попытался быстро замаскировать следы, проступившего на лице изумления. И как можно медленней, выпустил в потолок, струю дыма, чтобы успокоиться и скрыть своё волнение.

— Если вы из принципа, будете настаивать, на формальном факте знакомства… То можете называть меня Клео, — сказал он и протянул свою мускулистую руку для рукопожатия.

Я с недоверием смерил её своим взглядом. Но всё же, после секундного колебания, протянул свою. Ладонь Клео, оказалась сухой и тёплой. Рукопожатие крепким, но не болезненно жёстким.

— Не могу сказать, что бы мне было очень приятно… — сказал я. — Но если уж так складываются обстоятельства…

В ответ, он подарил очередную улыбку. Всем своим видом, показывая, что его очень трудно, чем-нибудь смутить, чтобы вывести из равновесия.

— А вы, молодец. Начинаете вникать… — он кивнул, на раскрытую, передо мной книгу. — Честно признаться, мы думали, что будет хуже.

— Вы — это кто?

— Всему своё время, — ответил Клео. — Не торопите события. Вы и так, уже наломали дров. А ведь, я вас предупреждал, что ваши неосмотрительные поступки, могут повлечь смерть, не причастных к этому делу людей.

— Но что мне остаётся делать, если я оказался заложником чьих-то интересов, в игре, в которой абсолютно не знаю правил? — попытался оправдаться я.

— Вам предлагали помощь, когда можно было предотвратить расклад в самом его начале. Но вы её неосмотрительно отвергли, — нахмурив брови, но, сохраняя, неизменную улыбку, отчитывал меня собеседник. — Теперь будьте добры, быть благоразумным и тщательно планируйте каждый свой шаг. Хотя, о чём я говорю. У вас в России кажется, есть такая поговорка: «С кем поведёшься…м-м..»…

— От того и наберёшься, — я попытался за него закончить.

— Вот, вот. Именно. С кем поведёшься — так тебе и надо, — Клео опять засиял, улыбкой чеширского кота.

Я насупился как нашкодивший мальчишка, получающий взбучку от родителей. В то время как мой новый знакомый, с видом истинного ценителя, обнюхивал извлечённую им из воздушного пространства сигару. После чего, обрезал её кончик, неожиданно выросшим из его указательного пальца остро заточенным кошачьим когтем. Так же неожиданно спрятавшимся обратно. Чиркнул по столу длинной спичкой и стал раскуривать, выпуская изо рта густые облака, ароматного дыма.

Клео повернул голову в сторону, ставшей невольной свидетельницей этого волшебства, молоденькой официантке. Подмигнул ей своим фиолетовым глазом. И та, выйдя из оцепенения от восхищения и эйфории, расторопно побежала за стойку бара. Девочка засуетилась, гремя посудой и хлопая холодильником. Из её угла, донёсся звук, откупориваемой пробки и со скоростью пулемётной дроби, стук ножа о разделочную доску.

Пока я наблюдал, как Клео с наслаждением выпускает кольцами дым, перед нами возникла всё та же официантка, водружая на стол внушительных размеров поднос. На подносе в центре стояла бутылка французского красного вина, фужеры и высокая пирамида селёдочниц и тарелочек, заполненных разнообразными закусками.

Девушка моментально переместила эту сервировку на наш массивный дубовый стол. Поставила фужеры и наполнила их до половины вином. После чего, с готовностью молодого бойца в глазах, вытянувшись во фронт, застыла, в ожидании очередной команды от Клео.

Тот удовлетворённо оценил исполнение, повернул голову в сторону официантки и произнёс:

— Вы оказались очень старательны, дорогая. Всё выполнено по высшему разряду. И за это вам полагается награда.

После глубокой затяжки, он выпустил густое кольцо, табачного дыма. Выпущенное в воздух кольцо, стало медленно расползаться вширь и, поднимаясь высоко в пространстве, стало приобретать форму причудливого колье. Проплывая над головой девушки, оно плавно и грациозно опустилось на её нежную девичью шею.

Извивающееся сизым дымом украшение, незаметно преобразовывалось, материализуясь, в настоящий шедевр мастера ювелира. Ещё миг и оно сверкало во всей своей неотразимости и красе, переливаясь искусно огранёнными драгоценными камнями и изысканно переплетенными золотыми и платиновыми лепестками.

— Это мне? — восторженно, не веря своим глазам, изумилась девушка.

— Вам, прекрасная леди, — ответил Клео. — Не стоит благодарностей. Вы ещё сможете оценить эту безделушку по достоинству, когда поймёте, что это нечто большее, чем просто уникальное творение ювелира.

— Могу ли я, что-нибудь ещё для вас сделать? — с благодарными нотками в голосе, поинтересовалась официантка.

— Кто знает? Может быть, и сможете, — с лукавой улыбкой сказал Клео. А пока идите. Нам с моим другом нужно поговорить.

Девушка убежала за стойку и прилипла к зеркалу, восхищённо крутясь и позируя перед ним.

— Вы всегда прибегаете к своим фокусам? — с осуждением спросил я.

— Нет. Только когда на меня нисходит вдохновение, — смакуя тёмно-багровое вино, пояснил Клео.

— А там, в кафе, на Покровке?… Это, тоже вдохновение? поинтересовался я, уже с возмущением.

— Ну что вы… Это был расчётливый шаг. Если бы я этого не сделал, кто знает, какой фокус вы бы ещё выкинули. А так, я отрезал вам все пути к отступлению, и вам уже некуда было больше деваться, как только принять эти новые правила, предлагаемой вам игры.

В этом, я с ним был полностью согласен. Если бы всё случилось по-другому, кто знает… не оказался бы я сейчас в психлечебнице, с диагнозом какого-нибудь Мальчика Спальчика или Кота в Сапогах.

— Вы знаете, кто стоит за этим всем и зачем он это со мной делает? задал я вопрос.

Прожевав кусок копчёного окорока, и запив его вином, Клео, смерил меня оценивающим взглядом и с досадой ответил:

— Скажите, что у вас за манеры?… Говорить о своих проблемах во время трапезы — признак дурного тона. От этого может произойти несварение желудка. Наслаждайтесь. Или вам не по вкусу деликатесы? Или может вино?… Так давайте закажем другое… Где ещё как не в этой жизни, вам представится такая возможность? Иногда я завидую людям.

— Знаете что… Это уж слишком, — начал было я распаляться. — Тут всё катится кувырком, переворачивается с ног на голову. А вы говорите наслаждайся…

— Остыньте. Остыньте мой друг. Вы просто ещё не знаете, что может происходить. Поверьте мне, я знаю не мало личностей, кто посчитал бы за счастье, поменяться с вами местами. И вообще я порой не престаю удивляться. На сколько вы люди, не цените, что имеете. Вы можете отдавать всё внимание своим глупым проблемам, не замечая всей прелести окружающего вас мира, наступая ногой на горло, своего же собственного счастья. Где ваше осознание своего предназначения?! Хоть один из вас отдаёт ли себе отчёт, для чего он был сотворён и кому обязан своим появлением. Все хотят не известно чего, и от этого сами страдают. А стоит лишь на какое-то время вмешаться в их жизнь, чтобы им же помочь… Что мы видим? Столкнувшийся с изменениями иллюзорного быта и лишённый привычных рабских оков, человек — начинает метаться, как загнанная дичь, для того, чтобы снова, на себя же их и напялить.

— Я не нуждался в вашей помощи. И жил нормальной жизнью. И вообще кто дал вам право вмешиваться в неё? — пытался я постоять за себя.

— А мы, если вы будете так внимательны, как раз в неё и не вмешиваемся, — он опять расползся в своей кошачьей улыбке. — И если вы так категоричны, то и помощь свою не навязываем.

— Тогда объясните, зачем вы здесь и к чему весь этот балаган?

Я указал на стол, официантку, сигару.

— Просто вы нам искренне симпатичны. И мы хотели дать вам понять, что мы есть. Чтобы когда наступит время, вы смогли к нам обратиться за помощью.

Он сделал очередную затяжку. Выпустил облако дыма, которое начало приобретать форму, перевёрнутой внутри круга магической пентаграммы.

— А как я узнаю, что это время наступило? И наступит ли оно вообще? спросил я у своего собеседника, сообразив, что погорячившись несколько перегнул палку.

Он встал и как в шпионских кинофильмах, подозрительно оглянулся по сторонам. После чего, перегнулся ко мне через стол и, заговорщицки приложив ладонь к губам, прошептал:

— ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ.

Затем снова сел на своё место, озорно подмигнул и сказал:

— А теперь, извините… Пора уходить. Дела…

— Только я попрошу вас. На этот раз, пожалуйста… без этих… ваших фокусов, — взмолился я, предчувствуя подвох и беспокойство.

— Без этого, никак… Адьё.

Я увидел, как заблестели в усмешке его глаза. Сверкнула, магниевым светом ослепительно яркая вспышка.

И он исчез.

Я зажмурился в ожидании…

Дыма на этот раз, не было. Почти уже успокоившись и расслабившись, я сделал облегчённый выдох.

Но тут раздался истерический женский визг. Меня передёрнуло. Я повернулся к источнику этих воплей.

Моему взору открылась следующая картина: девушка официантка, истошно вереща, билась в истерике. С её шеи, там, где ещё недавно красовалось восхитительное колье, густым, лучащимся веером, в разные стороны, разбегались рыжие тараканы. Выполняя замысловатые зигзаги, они стройными колоннами, возвращались обратно, по определённому и чётко выверенному маршруту, на теле, бьющейся в истерике девушки.

Их были сотни и сотни. Обод былого украшения, был сплошной копошащейся массой, из этих мерзких насекомых. Они кишели везде, проникая под блузку, протискивались в нижнее белье.

Девушка в отчаянии пыталась их стряхивать, но казалось, что они не убывали, возникая из ниоткуда, всё снова и снова. Было такое впечатление, что они были заняты какой-то невообразимой работой, выполняя, чей-то безумный замысел, под чутким и неусыпным руководством.

Вскоре девушка превратилась в сплошную, шевелящуюся массу из насекомых. Она рухнула на пол, потеряла сознание и конвульсивно вздрагивала. По залу разносился неприятный запах. Кислота насекомых въедалась в нежную кожу, оставляя на теле болезненные ожоги.

Я стоял в растерянности и не знал, чем ей можно помочь. Мне было жаль её до глубины души, но кому, как не мне было знать, что, сколько не топчи и не уничтожай эти усатые бестии, от них не избавиться. Потому, что там, где замешены сверхъестественные, потусторонние силы, обычные методы борьбы как правило, малоэффективны и беспомощны.

Двойственные чувства разрывали меня. Я не мог убежать и бросить в таком положении официантку. И в то же время понимал, что мне нельзя было больше здесь оставаться, потому, что слышал как внизу, не смотря на громкую музыку, обратили внимание на громкие, девичьи крики. С минуты на минуту, сюда могли подняться люди. И что тогда, в этом случае, я им буду объяснять?…

Ко всему прочему, если вспомнят ещё, и вчерашние события на Покровке…

Вот уж точно, пути к отступлению все перекрыты.

Расчёт Клео, с предельной точностью, связывал меня по рукам и ногам. Все события, одно к одному, заставляют меня действовать по определённой схеме, исключая возможность уйти с дистанции. Я оказался зависимым от обстоятельств, которые для меня так тщательно подготавливались и пошагово разрабатывались, кем то коварным и не желающим выходить из тени.

Мой слух уловил, что скрипящее копошение тараканов затихло. И я увидел как они, словно по чьей то отданной им команде, с присущей для них скоростью, бросились врассыпную. За несколько секунд зал покрылся сплошным шевелящимся, рыжим ковром, разбегающихся, глянцевых спинок. Как живая волна они заслоняли всё на своём пути.

Под этой волной, оказался и я.

С брезгливостью, я ощутил как тысячи лапок, касались моего лица и запястий, которые не закрывала одежда. К счастью, это закончилось очень быстро, что я даже не успел, толком отреагировать.

Увидев, что всё прекратилось, я поспешил к лежащей без чувств бедной девушке. Она всё ещё находилась без сознания.

Первое, что пришло мне в голову в этот момент — это плеснуть на неё водой из стоящего на столе графина, чтобы привести несчастную девушку в чувства. Но тут, я остановился в неуверенности. Всё тело девушки было воспалено, розовыми, а местами и красными ожогами, и поэтому, я не знал, какую реакцию может вызвать вода. И тогда, опять остановился в растерянности и замешательстве.

Немного подумав, я просто присел перед ней на корточки, чтобы пошлёпываниями ладоней по лицу, привести её в чувства.

На моих глазах, стали происходить невероятные вещи. Места ожогов на теле девушки, начали затягиваться и преобразовываться в чёткие красные контуры. Эти линии начали шевелиться и переплетаться в замысловатые узоры. Через некоторое время они прекратили движение и запечалились в очень красивый орнамент.

Если бы я не был свидетелем тараканьего нашествия, то предположил, что девушка сделала себе неимоверно дорогое декоративное панно, в каком-нибудь экзотическом тату салоне. В этой ярко красной «боевой раскраске», она выглядела фантастически потрясающе. Не могу сказать, что я падок на такую экзотику, но признаюсь честно, девушке это шло.

Увидев, что она начинает приходить в сознание, я решил не испытывать судьбу и взяв свой кейс, проскользнул по крутой извилистой лестнице вниз. Затем, быстрым шагом пересёк нижний зал, стараясь сохранять внешнее спокойствие, под пристальными взглядами посетителей, расположившихся, за столиком, возле входа наверх и устремился к выходу. Это именно эти подвыпившие ребята, могли слышать отчаянные крики официантки. Но по какой-то причине, они никак не отреагировали на мою попытку, поспешно ретироваться.

Я вышел на улицу. Вдохнул ночной, свежий воздух. Подкурил сигарету и направился в арку, ведущую к выходу из кремля.

Посчитав, что на сегодня, приключений с меня достаточно, я поспешил к автобусной остановке. Всё… Домой… и только домой.

Прозрение

На опушке показалась небольшая избушка. Это был, почерневший от ветхости лет, бревенчатый сруб, с затянутыми паутиной окошками. Покрытая, зелёным с голубым мхом, крыша, съехала на задний торец дома. Одну из стен, подпирала, треснувшая и прогнувшаяся оглобля. На перекошенном крылечке, у входа, сидел Берендей. Он задумчиво, хмуря, кустистые, седые брови смотрел в даль и дымил своей буковой трубкой.

Трубка, периодически, утопала изогнутым мундштуком, в его бороде, отправляя в очередной полёт, клубы густого табачного дыма. Облако медленно поднималось вверх и плавно расплывалось по воздуху. Подлетая к веткам деревьев, оно разрывалось на неровные части и тут же растворялось…

Этот дым, напомнил Фридриху, утренний туман, когда Марфа провожала его в дорогу. Новая волна тоски, накатила на его отягощённое тяжёлыми раздумьями сердце. Чтобы избавиться от этих мыслей, он ускорил шаги по направлению к старику.

Когда барон приблизился к Берендею, он произнёс:

— Здравствуй Берендей.

— И ты здравствуй? — ответил тот, не выходя из задумчивости и не поворачивая головы.

— Про Марфу ты уже знаешь? — с огорчёнными нотками в голосе, всё так же, не глядя на Фридриха, спросил старец.

— Что, про Марфу? — не понимал Фридрих.

— Сегодня в деревню пришла машина из города. НКВД…

— И что?… — спросил барон, чувствуя как по его спине, пробежал неприятный холодок.

— А то… Не убереглась она, доченька… Видно всё же, прознал кто-то из людей. И донесли про тебя куда следует. Эх, незадача… Говорил ведь ей… Да что теперь. Моя в том вина.

Фридрих сжал кулаки от досады. И с надеждой спросил:

— А может не к ней? Ведь никто и не видел меня. Если кто приходил, так она меня прятала. В доме видеть меня никто не мог.

— В доме, может, и нет, но глаза-то, они ведь не только в доме.

— Да, конечно… А может её предупредить?

— А она тебе разве не говорила? — первый раз за сегодня, взглянул Берендей на Фридриха. — Не могла ведь она не знать.

— Говорила?… Да, нет. Ничего. Вот тебе передать велела, что, мол, знает она… — и тут, до Фридриха дошло, о чем она знала…

Фридрих кулем осел на колени и обхватил голову руками. Его душила обида. Ведь она всё уже знала. Знала наперёд, что за ней приедут, что видятся они в последний раз. Всё-всё… Но почему? Почему она не сказала? Ведь они могли уйти вдвоём. Могли уберечь её. Спрятать. А потом…

— Надо что-то делать. Я смогу ей помочь. Её ещё можно спасти.

— Стой, — строго сказал Берендей. — Слишком поздно. Они уже там. К твоему приходу, там уже никого не будет. Её увезут.

— Ну, тогда… Ну тогда я сдамся. Пусть меня заберут, а её отпустят. Ведь её в том вины никакой. Что она?… Выхаживала больного? Может она, и не знала вовсе, кто я такой?

Берендей посмотрел на него сурово и сказал:

— Не такое в России сегодня время, чтобы правосудие по справедливости вершить. А тебя объявили врагом народа — беглым пленным и диверсантом. Чем поможешь ты ей, если сдашься? Только, страдания её увеличишь. Потому как тогда её жертва бессмысленной будет.

— Эх ты нерусь… — с досадой продолжал дед. — Не понять тебе душеньки русской… Не понять на что, наши бабы способны ради суженного своего… Не бывает доли, их горше. Но в страданиях, всю жизнь пронесет, и согрета любовию будет. Пусть в несчастье, но всё же любима.

— Горько мне. Горько дед Берендей.

— Такова ваша доля, болезный. Видать, понял ты, да не принял. То, что тебе принадлежать должно было. А когда осознал. Так уж поздно…

— Но ведь я не мог. Я…

— Не судья тебе я. Но скажу, одно. Марфа — лесная порода. Видно знала она что-то такое, то о чём тебе пока не известно.

У Фридриха защемило сердце. Нехорошее предчувствие въедалось в его сознание. Ноги ослаблено подогнулись в коленях. Чтобы хоть как-то собраться и взять себя в руки, он присел на крыльцо рядом с Берендеем и попросил закурить.

Дед выбил пепел из трубки. Забил новую порцию табака из расшитого бисером кисета. Утрамбовал его веточкой. Раскурил и подал трубку немцу.

Табак был едким, но по особенному приятным. Не рассчитав его крепости, Фридрих закашлялся от первой затяжки. Из глаз покатились горькие слёзы. Он поблагодарил в душе случай. Есть на что, списать накатившую, изливающуюся в слёзы, слабость. Они струями текли по щекам, а он, намеренно глубже затягивал в свои лёгкие горький и разъедающий дым. В груди разливалась колючая горечь.

Но трубка, всё же его успокоила. Мысли перестали хаотично носиться в голове, дергая струны в самых уязвимых и болезненных закоулках. Стройным рядом, подобно вылетающим порциям дыма из трубки, они находили свои места.

— Пойдёшь дальше. Назад тебе дороги нет. Да и незачем лишний раз ранить душу. Линка проведёт тебя до равнины. Дальше сам. Там разберёшься. Если заблудишься, кличь. Помогу.

Фридрих ничего не сказал. Потупив взгляд, он сидел опустошённый. Ему уже было всё равно. В путь, значит в путь. Поскорее бы только. Дорога она, как и время, помогает залечивать раны на сердце.

— Вот, возьмёшь с собой. — Берендей протянул ему котомку. — Там припасы. Собрал тебе на дорогу. Выходи завтра утром. Сегодня уже вечереет. Отдохнёшь. Тут никто тебя не увидит. Деревенские, это место обходят.

— Спасибо дед, — выдавил из себя Фридрих. — И прости меня. Что из-за меня это всё.

Он так и продолжал сидеть на крыльце, не поднимая головы, с зажатой, мёртвой хваткой в руке трубкой.

— Не казнись. Видно так суждено было вам. — Берендей похлопал его по плечу и поднялся.

Он поднял с земли, резной деревянный посох и сказал:

— Прощай немец. Так мы с тобой и не поговорили. Но, кто знает… авось, когда и свидимся… Пусть удача помогает тебе. А она у тебя есть, не упусти только.

Берендей повернулся к лесу. Расправил широкие плечи. И пошёл размеренным и твёрдым, совсем не свойственным, для его лет, шагом. Как только он скрылся в лесной чаще, Фридрих услышал треск ломаных веток и удаляющийся медвежий рёв.

Барон посмотрел на свои руки, и словно проснувшись, увидел в зажатую в них трубку Берендея. Фридрих вскочил и крикнул тому вслед. Но в ответ донеслось только эхо его же собственного голоса. Он снова опустился на крыльцо и заметил, лежащий на переданной ему Берендеем котомке кисет.

Спаситель

Приходя в сознание, мальчик начинал стонать от просыпающейся во всём теле боли. Он ещё не осознавал, какие испытания его ждут впереди, но догадывался — Ад, ещё только начинается.

— Ну, что очухался, сучёнок? — склонившись над ним, спросила Селёдка.

— Ничего, шустряк… Побегать он захотел… Отрыгнуться ещё мышке, кошкины сопли, — решил съязвить Шрам. — Ты у меня ещё надолго запомнишь эту ночку. Халява закончилась. Теперь ты дома. Ха-ха-ха….

Смех у Шрама получился очень зловещим. Оставалось только догадываться, какой извращённый смысл, он пытался вложить в этот не присущий нормальному человеку садистский хохот.

Они свернули в неосвещённый переулок. Илья понимал, что если он сейчас ничего не предпримет, то это будет конец. Быть униженным рабом, у этого сборища негодяев будет хуже, чем смерть. Он предпринял попытку взбрыкнуться, но тут же получил удар ногой по почкам, и с тяжёлым выдохом сполз обратно на землю и скорчился от боли.

— Оставьте мальчика, твари, — раздался зычный бас, непонятно откуда.

Бомжи завертели головами в поисках источника обратившегося к ним голоса. Эта шайка подонков могла геройствовать безнаказанно, только по отношению к таким же отбросам, какими являлись сами и то, к более слабым. С теми же, кто их не боялся, и знал цену их «героизма», они вели себя сдержанно и осторожно, подобно злобной, но трусливой собаке, в присутствии рассерженного на неё хозяина.

— Кто это там такой грозный? А ну-ка, покажись… — произнёс в темноту Шрам, доставая из-за пояса свой ржавый нож.

Из сводов арки, кирпичного старого дома, под лунный свет вышел человек лет пятидесяти. Он был высокого, почти исполинского роста, и наголо выбрит. Отражающую лунный свет лысину, украшали замысловатые татуировки. Гладко выбритые щёки, контрастировали с аккуратными седыми усиками, перетекающими в испанскую бородку клинышком. Его лицо выражало прямолинейность и благородство характера. Не смотря на июльскую жару, на нём была потёртая кожаная куртка. Парусиновые брюки, со множественными накладными карманами, которые были тщательно заправлены в высокие армейские ботинки на толстой, рифлёной подошве.

— Тебе чего дядя? Шёл бы ты своей дорогой… — увещевающим голосом просипел Вонючка.

— Отпустите мальчика. И мы с ним уйдём. Да и вам спокойней будет, пробасил великан.

— Мальчик это наш. И никто тебе ничего отдавать не собирается. Где это видано, чтобы родную кровиночку от сердца отрывали, да в чужие руки, выступил Шрам, заслоняя собой мальчика и делая знаки Бороде и Вонючке, чтобы те заходили сзади и сбоку мужчины, для неожиданного нападения.

Селёдка, во избежание неприятностей, зажала Илье рот рукой, и приставила к его горлу, не весть, откуда, взявшуюся бритву.

— Значит, не хотите по добру, окаянные? В последний раз спрашиваю, нахмурил брови великан.

— А ты чё… отец? Угрожать нам вздумал?… — пытался потянуть время Шрам, поигрывая ножом.

За спиной у встретившегося им незнакомца раздался звон битого стекла. Это, подкравшийся сзади бородач разбил об угол арки, найденную им там бутылку. В его руке, играя бликами света, ощерила свои острые лепестки бутылочная розочка. Справа, стоял наизготовку, с кусками кирпича в руке, Вонючка.

— Ну что дядя… Только не говори, что мы тебя не предупреждали, ощерился Шрам, и жестом дал команду к наступлению.

Троица отморозков, подобно стае, выходящих на ночную охоту шакалов, медленно и осторожно, стала надвигаться на великана. Тот с осуждением покачал головой. Приподняв одну бровь, он ухмыльнулся. В его глазах читался боевой азарт и сочувствие к наступавшим злодеям. Он тихонько присвистнул. И из кустов к его ногам выпрыгнул здоровенный пёс.

Это был огромный кобель, породы среднеазиатской овчарки, серебристо стального окраса. Он без лая, ощерил свои внушительные клыки и широким гребнем, вздыбил шерсть, от хвоста до загривка. Его гулкое утробное рычание, произвело на подонков, серьезное впечатление. Но отступать было уже поздно.

Чтобы в конец не утратить боевой дух и не дать подельникам испугаться и дать дёру, Шрам с истошным воплем бросился на незнакомца. На бегу, он делал обманчивые движения левой рукой, чтобы зажатым в правой руке ножом, нанести расчётливый удар в горло.

Дальше всё происходило стремительно и быстро. Старик бросил собаке отрывистую команду, на непонятном им языке. И та в миг испарилась, словно её тут и не было.

Угадав манёвр противника, незнакомец, быстро выхватил из-под полы куртки, внушительных размеров боевой тесак.

Это был нож, размерам и заточке которого, мог бы позавидовать, даже самый опытный мясник.

Старик увернулся от коварного выпада Шрама, и совершая новое круговое движение, словно исполняя обрядовый танец, с рассекающим воздух свистом, рубящим движением, опустил тесак, на кисть негодяя, сжимавшую нож.

Ночь разрезалась душераздирающим криком. На дороге валялась отрубленная кисть, с пульсирующими, содрогающимися пальцами.

Шрам упал на колени. Злобно матерясь, он сжимал обрубок руки и не верил в только что с ним случившееся. Вены вздулись на его покрывшемся холодной испариной лбу. Он с недоумением таращился на руку, наблюдая как из раны дозированными порциями, выплескивалась, тёмно-бурая, густая кровь.

Селёдка, даже не успела заметить, как с подрубленными под коленями, сухожилиями, направляемый точным движением незнакомца, Борода, грузным кулем, свалился на землю. Её удивила, незаметная перемена в его лице, когда тот, вставая на четвереньки, откинул в сторону, мешающую ему шляпу. Ледяной ужас пронзил бомжиху, когда она своим взглядом, встретилась с бородачом. Вместо правого глаза бомжа, на неё смотрело, холодным оком, круглое горлышко бутылки, из которого, как из крана, на дорогу вытекала струйка багровой крови.

А мужчина продолжал исполнять свой причудливый и замысловатый танец. В три кульбита он оказался возле Вонючки. Причём делал он это с такой грацией и лёгкостью, словно это был не бой, а балетное представление. Брошенные, в его сторону и пролетающие мимо цели кирпичи, подчёркивали контрастно, всю убогость и несовершенство бросающего их «Ворошиловского стрелка».

Незнакомец описал молниеносное, и едва заметное хороводное движение, вокруг Вонючки. И его тесак, сделал навсегда угрюмое лицо подонка, вечно улыбающимся, дьявольской улыбкой. От уха до уха…

Всё это произошло за считанные секунды. Растерявшаяся Селёдка, не успела опомниться, как её рука, держащая бритву, онемела в могучих тисках, собачей пасти.

Удар клыков был настолько ощутимым и сильным, что казалось, будто кисть бомжихи оказалась между наковальней и кузнечным молотом.

Кости хрустнули, как раздавленная галета. Пёс, ещё пол минуты, урча и мотая головой в разные стороны, швырял Селёдку, словно тряпичную куклу, пока не услышал команду, подошедшего к ним хозяина:

— Хватит, Баян. Молодец.

Пёс предупредительно посмотрел, в расширенные испуганные зрачки Селёдки. Ещё раз, беззвучно ощерив свои саблевидные клыки, прочитал в её взгляде панический ужас и покорность, после чего, удовлетворённо повиливая обрубком хвоста, засеменил к своему хозяину.

Тот, подошёл к Илье и присев перед ним на корточки спросил:

— Сам идти можешь?

После утвердительного кивка мальчика, добавил:

— Эко они тебя… Вот жежь сволочи. Ну, ничего, мы с Баяном тебя быстро поправим. Ты нас не боись. Мы тебя в обиду не дадим.

Мальчик начал осторожно подниматься с земли. Всё тело ныло тупой не унимающейся болью.

— Спасибо дяденька, — вытирая слёзы, поблагодарил он спасителей.

— Ты не меня, ты его благодари, — кивнул мужчина на пса — Это он, тебя заметил, и меня следом позвал.

На Илью уставились умные, с интересом разглядывающие его, глаза Баяна.

Пёс учащенно дышал, высунув свой влажный и горячий язык. А потом, как показалось Илье, подмигнул ему и, нырнув, зарылся мордой под широкую ладонь своего хозяина.

— Как звать-то тебя, сынок?

— Ильёй. А вас?

— Зови меня просто Дедом… — улыбнулся в ответ человек.

Он ещё раз оглянулся по сторонам. Сообщники злосчастной шайки, как тараканы расползались по сторонам, сопровождая своё ползание жалкими стонами и площадной матерщиной.

— Ну, что пойдём Илья. Не гоже честному человеку, находиться посреди этой падали.

— Идем, Дед, — ответил Илья.

Мужчина придерживал избитого и плохо стоящего на ногах мальчика, под локоть, а с другой стороны мерным шагом выхаживал Баян, то и дело поглядывая в их сторону.

Всё-таки Илья оказался прав. С этого дня, у него действительно началась новая жизнь.

Непрошеные гости

Ворота дрожали от грохочущего стука. Марфа спокойно, не торопясь, вышла из дома. Спустилась с крыльца и направилась к воротам. Отодвинула огромный дубовый засов и ворота, со скрипом несмазанных петель широко распахнулись в стороны.

Перед ней стояли двое энкавдэшников в синих гимнастёрках и пьяный, злорадно щурящийся фельдшер. Позади, стоял воронёный ЗИМ, за рулём, которого, сидел молоденький водитель, судя по новенькой форме, тоже энкавэдешник.

Один из офицеров сжимал в руке пистолет и подозрительным взглядом, осматривал, открывшийся его пытливому взору двор.

— Где эта сволочь? — сверля ненавистным взглядом Марфу, выцедил он сквозь зубы.

— Вы это про кого товарищ? — спокойно переспросила она.

На слове товарищ, она сделала особый акцент. В который вложила весь многозначительный смысл, своего отношения к новой власти.

— Издеваешься сука? — злобно спросил капитан, угрожая пистолетом перед лицом Марфы.

— Берданкин… — крикнул он водителю. — Глаз с неё не спускать.

— А ты во двор, — скомандовал он лейтенанту. — Пока мы с фельдшером дом осмотрим.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день — осклабился Марфе в лицо, алкоголик фельдшер.

Все принялись выполнять свои задачи. Энкавэдешники вели себя как хозяева. Они бесцеремонно разбрасывали вещи, переворачивали утварь и влезали в каждый уголок её хозяйства. Она услышала, как со звоном разбилась отлетевшая бутыль, с целебным настоем из трав, сбор которых проводился на протяжении нескольких лет, как требовало того, наставление покойной бабки травницы.

Молоденький паренёк, по всей видимости, не давно пришедший в органы, и ещё не утративший всего человеческого, что в нём было заложено, стоял, сконфуженно пряча глаза от Марфы. Женщина не обращала на это внимания, так как знала, что пройдёт, не так много времени и этот ещё не опытный щенок, начнёт показывать зубы, а потом превратится в такого же пса, как и его наставники.

Когда её приказали доставить в дом, ничего в нём уже не напоминало того порядка, что с таким усердием и любовью, поддерживала рука хозяйки. Травы были разбросаны и растоптаны, слипшись в комьях мазей и лужах настоев. Вещи бесцеремонно валялись на полу. Груда черепков от глиняной посуды, горкой выглядывала из распахнутой двери в горницу. Полочка в Красном углу болталась на одном гвозде, а под ней лежала, треснутая с разбитым окладом икона.

За столом сидели экавэдешники и хрустели солёными огурцами, принесёнными фельдшером из Марфиного погреба. Сам же фельдшер, расположился, на дубовом табурете не далеко от них. Он с тщательным видом протирал, свои очки блюдца, подолом грязной рубахи. Водрузив их на переносицу. Заправил дужки за уши. Ехидно сощурившись, он сказал:

— Ну что Марфа, и на старуху бывает проруха.

— Молчать, — гавкнул ему капитан, всем своим видом давая понять, кто здесь хозяин.

Врач втянул шею в плечи и, поднося трясущуюся ладонь к губам, с умоляюще заискивающим видом, взглянул на энкэведешников. И замолк.

— Гражданка Боровицкая. Вы обвиняетесь в укрывательстве и пособничестве, беглому военнопленному, руководителю диверсионно-разведывательной группы Фридриху фон Айнхольцу, — сказал капитан, привстав из-за стола, и широко уперся руками в столешницу. — Хочу вас предупредить, что чистосердечное признание и содействие в поимке особо опасного преступника, повлечёт смягчение, вынесенного вам приговора.

Марфа стояла, прямо глядя в глаза капитану. Ни один нерв не дрогнул на её лице. Для себя она всё уже решила заранее. Припираться и оправдываться, не было смысла. Унижаться перед этими выродками она не станет. Каким бы ни был исход их визита, результат будет один. Её арестуют и увезут.

По рассказам людей, Марфа не могла припомнить ни одного случая, чтобы приехавший, за кем-то воронок, уезжал без жертвы. Она будет молчать, чтобы ни случилось. На душе было легко и спокойно, оттого, что Фридрих всё-таки успел. Не попал в лапы к этим заплечных дел мастерам.

— Молчишь… тварь. Ничего, сейчас мы тебя разговорим… Берданкин!.. — крикнул капитан.

По крыльцу застучала дробь каблуков и в дверном проёме, выросла фигура молоденького водителя.

— Сейчас принесёшь ведро воды. И захвати в машине бумаги для протокола.

— Есть. Товарищ капитан, — выпалил паренёк и умчался выполнять распоряжение.

— А ты, — капитан обратился в сторону к фельдшеру — пока на дворе подожди. Надо будет, позовём.

Фельдшер, испуганно оглядываясь, вышел из горницы. Он начинал трезветь. С трезвостью приходило осознание серой реальности жизни. Обстановка и поведение Марфы не предвещало для него ничего хорошего.

Два дня назад он сидел обозлённый за то, что с этой партией медикаментов из области, ему урезали рацион медицинского спирта. Жизнь была собачья. А на водку, для употребления в тех количествах, к которым он привык, денег не хватало. Подношения от населения, были значительно меньшими, чем на предыдущем месте. Оттуда его выперли за систематическое и беспробудное пьянство. И направили в эту дыру. Местное население не доверяло традиционной научной медицине. И народ обращался всё чаще к Марфе, которую все здесь любили и уважали. Старика это страшно бесило. Но поделать с этим он ничего не мог.

А позавчера, когда он, матерясь, разбирал по накладной привезённые медикаменты, к нему забежал пацанёнок. Несмышлёный деревенский подпасок, часто бывал у него. Фельдшер баловал мальчонку глюкозой, за то, что тот был, пожалуй, единственным представителем местного населения, кто серьёзно к нему относился. Да и то, пожалуй, по малолетству и из-за отсутствия житейского опыта. Вот тогда-то, парнишка и ляпнул, что мол, видел в лесу знахарку Марфу с каким-то ненашенским мужиком. Ну, а за фельдшером дело не стало. Приученный за свой век, к гражданской бдительности, тот отправил мальчишку, а сам, набрал номер телефона областного НКВД.

С улицы он услышал:

— Ты ж что думаешь, мы тут миндальничать с тобой будем? Говори! Или собственной кровью умоешься…

Марфа стояла как изваяние. Капитан подошёл к ней в плотную и наотмашь ударил её по лицу. Удар оказался хлёстким и сильным, так что женщина отлетела к стене и ударилась больно о тёсаные брёвна.

— Ну, теперь поняла, что не шутки шутить приехали? — наступал на неё капитан.

Она отодвинулась от стены, но продолжала молчать. Щека на лице горела, а висок наливался пунцовым цветом, от удара о бревенчатую стену.

— Вот дура баба, — вставил лейтенант — с ней по-хорошему, а она молчит.

— Ты пойми мразь, мы ведь его всё равно поймаем, а с ёго показаний накрутят тебе полную катушку и отправят лес в Сибири валить. Будешь гнить там до самой старости. И вернёшься потом без зубов с отмороженной жопой, кровью харкать на каждом шагу.

Сохраняя абсолютное спокойствие, Марфа гордо подняла подбородок и отвернула лицо. Взгляд её упал на фельдшера, которого она увидела в распахнутом окне. Тот, увидев ненавистный взгляд знахарки, юркнул в сторону с видом побитой собаки.

— Слушай, а может она немая? — с кривой усмешкой обратился лейтенант к капитану.

— А вот это мы сейчас и проверим, — зло бросил тот — Берданкин!.. Где тебя черти носят?!

— Прибыл. Товарищ капитан, — из проёма двери появился вытянутый в струну водитель, с полным ведром воды и папкой под мышкой.

Он с недоумением смотрел на Марфу. Красные пятна на её лице, настораживали его и пугали.

— Так и будешь молчать. Врагов советского народа выгораживать? капитан вцепился своей пятернёй в лицо женщины.

Не получив ответа, он скомандовал, кивая водителю:

— Тащи её к двери. Сейчас мы её разговаривать будем…

Берданкин взял Марфу осторожно за локоть и потянул к дверям.

— Ты что, б…дь, на прогулку собрался? — зашипел на него капитан — Я сказал

, тащи, а не любезничай. Не хрен с врагами народа церемониться.

И, что было сил, пнул женщину сапогом. Берданкин испугался, что начальство сейчас начнёт срывать свой гнев и на нём, и резко дёрнул знахарку за рукав.

— Держи крепко, чтобы не вырвалась… — приказал капитан Берданкину, засовывая Марфины пальцы в проём между дверью и косяком.

Дверь была добротная, дубовая с массивной медной ручкой в форме кольца. Водитель стоял с расширенными от ужаса глазами, а капитан медленно и со знанием дела начал закрывать дверь. Вскоре дверь остановилась, чувствуя мешающую преграду.

— Ну что, будешь говорить сука, или дальше будем осваивать «разговорник»? — злобно спросил капитан.

Марфа крепко зажмурила глаза, в ожидании последующей пытки, но говорить она не собиралась.

— Ну, молчи, молчи… Я тебя предупреждал, — сказал капитан и навалился плечом на дверь.

Послышался гулкий хруст и громкое с всхлипами судорожное дыхание женщины. Марфа сползла на пол. Дикая, ужасная боль разбегалась от сломанных пальцев, по её рукам. Тело бросило в дрожь, а лёгкие словно парализовало. Она держалась, как могла, но муки были настолько невыносимы, что она не смогла подавить вырывающиеся стоны. Слёзы обильно бежали по дорожкам, появившихся на щеках морщин, от крепко зажмуренных глаз.

— Ну, вот видишь… уже лучше. Теперь можно и поговорить, — капитан с довольным видом подмигнул Берданкину. — Учись салага, перенимай опыт.

По всему виду молоденького энкавэдешника можно было понять, что такого развития событий он не ожидал. Вспоминая как гордо надел в первый раз эту новую форму, разве думал он о том, что вместе с тем, становится палачом. У него затряслись губы, и густая краска залила гладко выбритые щёки. Ему было стыдно и до глубины души обидно за истязаемую молодую и красивую женщину.

— Вы напрасно упрямитесь, — пытался играть роль «добренького», лейтенант — он ведь всё равно вас заставит сказать. Что мы, по-вашему, зря сюда столько километров наматывали? Сами подумайте, вы молодая, привлекательная… Вам ещё мужикам нравиться, замуж выходить, да деток рожать. А тут сейчас вам всю красоту и попортят. Да ладно бы было ещё ради кого… а то, ради гниды какой-то фашистской. Знаете, что они с нашими, там, в оккупации вытворяли?… То-то… Вы лучше сразу скажите. По хорошему.

Не открывая глаз, Марфа сидела на полу, спрятав поломанные пальцы под мышки. Она монотонно раскачивалась взад и вперёд, чтобы хоть как-то погасить клокочущую в ней боль.

— Ну, никак не хочет понять, вздорная баба, — поднялся с корточек и, отходя от Марфы, сказал лейтенант.

От досады он развёл руки в стороны и хлопнул себя по бёдрам.

— Ничего, не хочет — захочет, — рявкнул капитан и замахнулся на женщину сапогом.

Это было последней каплей. Дальше она уже ничего не помнила. Сноп искр, взорвался в её глазах, ослепляя своим сиянием. В уши ударил оглушительный звон, словно тысячи колоколов ударили разом. Не многоголосьем, а в унисон…

И она потеряла сознание.

Катакомбы

Они вышли на Верхне-Волжскую набережную. Несмотря на позднее время, здесь ещё можно было встретить сидящие на лавках и нежно воркующие парочки. Тишина прерывалась негромким хохотом и дробным постукиванием каблучков, возвращающихся по домам влюблённых — любителей романтических ночных прогулок.

— Да ты брат, уже совсем, еле ели держишься на ногах, — по-отечески сказал Дед, поддерживая Илью за локоть.

— Ничего… а долго ещё? — спросил мальчик, растирая слипающиеся веки.

— Уже близко.

Баян, с виду огромный и неуклюжий, перемахнул через чугунное ограждение с перилами и помчался в ночь по крутому Волжскому откосу.

— Куда это он? — с удивлением спросил Илья.

— Домой, — ответил Дед — на разведку. Сейчас доложит.

И действительно, через минуту, они наблюдали, как Баян сиганул обратно и, оббежав возле них круг, застыл около ограды и замотал обрубком хвоста.

— Значит всё спокойно, — растягивая каждое слово, Дед внимательно оглядывался по сторонам.

Убедившись, что по близости никого нет, он перелез через ограждение и протянул свои сильные руки к Илье. Тот подошёл. И с лёгкостью пушинки, Дед приподнял и перенёс мальчика, на ту сторону.

За ограждением, они оказались на самом верху откоса. Он был достаточно высоким и круто уходил вниз.

Далеко впереди откос преобразовывался в бетонированную набережную Волги, где даже ночью, можно было наблюдать, одинокие силуэты рыбаков. Слева от них, к реке спускалась освещённая огнями, монументальная Волжская лестница. Она изгибалась причудливой восьмёркой, а на самой её верхней площадке, возвышался памятник, горячо любимого в народе Сталинского Сокола — Валерия Чкалова. Справа, одиноко скучая, в это время года, возвышался лыжный трамплин.

На откосе под ними, Илья не увидел ни одного жилого дома или хоть чего-нибудь, отдаленно напоминающее жильё.

— И где же твой дом? Мы что, будем спать на набережной? — удивился мальчик.

— Почему же на набережной? Сейчас увидишь. — Ответил Дед.

Они аккуратно спускались вниз, чтоб не споткнуться о ветки и корни растущих здесь деревьев.

На середине откоса Баян остановился. Сел. И стал дожидаться хозяина.

Дед, придерживая Илью, потрепал Баяна за холку. Ещё раз осмотрелся по сторонам. Подождал пока идущая на верху парочка, скроется из видимости, наклонился к земле и, нащупав массивное, не заметное в дёрне травы, кольцо, потянул на себя массивную крышку.

Это был лаз. Его закрывала тяжёлая броневая дверь. Только человек не дюжей силы, такой как Дед, смог бы справиться с ней в одиночку. Дверь была так искусно замаскирована с наружи, что не знающий о ней человек, вряд ли смог её распознать, даже если бы находился прямо над ней. А, учитывая, что прогулки по крутому откосу, не входят в число, излюбленных развлечений горожан, вероятность обнаружения лаза посторонними и вовсе сводилось к нулю.

Пёс довольно запрыгнул в открывшееся пространство и помчался по длинному каменному коридору.

— Ну, быстрей, заходи, — прошептал Дед мальчику.

И Илья, с мальчишеским восхищением, принял адресованное ему приглашение и поспешно вошёл вовнутрь.

— Вот это да… — поразился Илья, кода Дед закрыл дверь изнутри и включил мощный, стоящий у входа фонарь.

— И это всё настоящее?

— Настоящее, — улыбаясь по-отцовски, ответил Дед.

— И ты тут живёшь? — не переставая удивляться, спрашивал мальчик.

— Не совсем тут. Там дальше. Пойдём, и увидишь.

Они шли под полукруглыми каменными сводами коридора. Вековая пыль, осевшая на стенах, говорила о том, что этим коридорам насчитывается не одна сотня лет.

Пройдя несколько десятков метров, они повернули в боковую нишу, из которой Илья увидел такой же длинный тоннель. Свет фонаря простирался достаточно далеко, освещая ещё несколько ниш, по разные стороны коридора и утопал во мраке.

— Ух, ты… Тут так много ходов, в этих подземельях. А зачем их столько? — спросил Илья.

— Это древние катакомбы. Их прорыли ещё в шестнадцатом веке, — отвечал Дед — Создавали их из оборонных соображений. Чтобы можно было поддерживать сообщения с внешним миром, когда город осаждали враги. Этими катакомбами, испещрена почти вся верхняя часть города. Отсюда можно попасть во многие места.

— А давно ты здесь?

— Больше, чем ты можешь себе представить, — сказал Дед и добавил правда, я не всегда здесь живу. Иногда я ухожу в странствия. На земле нашей, есть ещё много мест, где есть, чем заняться не знающему покоя страннику.

— А, я понял. Ты этот… как их там называют… вспомнил — ты диггер. Я про них передачу смотрел. Как они по метро и подземельям ходят и ищут клады разные, сокровища. Или ещё что-нибудь интересное.

— Я не знаю, что они ищут, но я не диггер.

— А тогда, кто? — удивился Илья.

— Для тебя, я пока Дед. А если ты хочешь узнать нечто большее, то когда придёт время — узнаешь.

— А как я узнаю, что оно придёт?

Великан улыбнулся, похлопал парнишку по плечу и ответил:

— Слишком много вопросов, для одной ночи. Не торопи время, а то жить скучно станет. Вот мы и пришли.

Они повернули в ещё одну нишу, которая уходила влево от основного тоннеля, и вошли в неприметный на первый взгляд тупичок. Баян был давно уже тут. Он свернулся калачиком на каменном полу, а теперь, прятал морду под лапу, щурясь привыкшими к темноте глазами, от яркого света, слепящего фонаря.

Илья опять оказался озадачен. Пока они шли по тоннелю, он представлял жильё Деда совсем по-другому, эдаким средневековым пороховым погребом, адаптированным для скромного существования могучего хозяина путешественника и его верного друга Баяна. А на самом деле, это был обычный тупик, размером пять на пять метров. Площадь даже меньше, чем кухонька в малогабаритной хрущёвке. На полу валялся старый матрас, а в углу, прислонённый к стене, обшарпанный табурет на трёх ножках.

— И это твоё жильё? — погрустневшим, разочарованным голосом спросил Илья.

— Да… — с напускным достоинством ответил Дед и театрально гордо задрал подбородок.

Он с усмешкой подмигнул Баяну. Пёс моментально вскочил на все четыре ноги и начал пританцовывать возле хозяина.

— Ну, сейчас, сейчас. Прррошу… — сказал Дед и, подталкивая Илью в спину, другой рукой распахнул, повернувшуюся как на шарнирах тяжёлую каменную плиту.

Стена встала поперёк тупичка, разделяя обзор помещения на две половины. Она была закреплена, на прочном, стальном, толстом стержне, который прошивал плиту посредине, вертикально насквозь. Чтобы избежать случайного проникновения в жильё, плиту намертво сдерживали прочные упоры, встроенные в основание стены, создавая иллюзию монолитности. Скрытым, известным только Деду, механизмом, запоры убирались в пазы ниши, и стена легко проворачивалась, на своей оси.

Илья шагнул внутрь. Из небольшой прихожей, он проскользнул, вслед за Баяном, в неосвещённый, просторный зал. В отличие от коридоров и тупичка, здесь присутствовал совсем другой запах. В темноте витала приятная и тёплая атмосфера обжитого помещения.

Дед щёлкнул включателем, и комната стала обретать свои формы. Из полумрака, под звуки потрескивания мерцающих и постепенно загорающихся ламп дневного освещения очертания помещения стали проявляться, как изображение на фотографической бумаге.

Это был большой зал, с несколькими полукруглыми арками, которые вели в, другие помещения и ходы катакомб. Стены были выбелены белилами. Казалось, что они находились не в подземелье, а в одном из помещений православных монастырей.

В зале стояла прочная, добротная деревянная мебель. Выглядела она не изысканно, но вполне соответствующе для этого интерьера. На полу лежал огромный ковёр. Он был без ворса и не казался мягким, как другие, ранее виденные Ильёй, а отличался плотностью ткани, скорее похожей на мешковину. На его тёмно зелёном фоне, были изображены сцены из жизни героев, русских былин и преданий. Окантовка ковра, отличалась замысловатым орнаментом, в узор которого, были искусно вписаны причудливые, не знакомые Илье, знаки и письмена.

У противоположной к входу стены, стоял огромный дубовый стол. Сделан он был в форме, продолговатого, заостряющегося к низу щита, какие Илья видел, на старинных изображениях у русских ратников. Стол стоял, направленный этим углом к входу. На идеально гладкой поверхности столешницы был изображён профиль, стоящего на задних лапах медведя, простирающего передние лапы к солнцу. По обеим сторонам к столу, были приставлены деревянные лавки, а в торце резной стул с высокой фигурной спинкой. Можно было бы назвать его троном. Но, для трона, он выглядел слишком строгим и не отличался, особой вычурностью. Над стулом, на стене, были развешены потемневшие и поблекшие от времени хоругви. Не смотря на их древность, они не истлели. Но изображения на них, нельзя было различить сразу навскидку, если не задаваться целью и пристальным изучением.

По обеим стенам, были развешены, старинное, но исправно ухоженное оружие. Тут были копья, мечи, алебарды и боевые секиры. И ещё много предметов вооружения, названия и которых, мальчику были просто не известны.

У него было такое ощущение, что он попал в краеведческий музей средневековой старины. Он стоял посредине хором в восторженном изумлении, и с открытым от восхищения ртом, вертел головой по сторонам.

— Что, нравиться? — улыбаясь, и понимая восторженность мальчика, спросил Дед.

— Ага, — только и нашлось, что ответить Илье, который не в силах был, оторвать своего взгляда, от этого великолепия.

— И что, вы и вправду здесь живёте?

— Да. — Ответил Дед. — А теперь ещё и ты. Если захочешь, конечно.

Илья с присущим, мальчишкам его возраста азартом, закивал головой.

— Ну, вот и хорошо, — сказал Дед — а теперь, давай приведём тебя в порядок.

Богатырь направился в одну из боковых ниш, приглашающим жестом, показал Илье, следовать за ним.

Они вошли в небольшую келью. Здесь в углу располагался колодец. Рядом, на деревянном стеллаже стояли миски и лохани, а под ним несколько вёдер. В углу, Илья увидел огромную кадку, перетянутую стальными обручами.

— Раздевайся и полезай, — указывая на неё рукой, приказал мальчику Дед.

Илья сбросил свою одежду и полез в бочку. Великан таскал из колодца вёдрами воду и окатывал мальчика с ног до головы. Вода была почти ледяная. Но что делать? Илье приходилось смириться.

Пока Дед доставал, очередное ведро, Илья успевал намыливаться, трясущимися руками, сопровождая эту процедуру, нечленораздельными звуками и клацанием зубов.

Когда процедура омовения была закончена, мужчина принёс льняную простынь. Набросив её на мальчика, он вытащил его из кадки и поставил на полотенце, постеленное на каменный пол. Вода сбегала, с покрытого гусиной кожей, тела Ильи и впитывалась в плотную, мягкую ткань, оставляя на ней мокрые разводы.

— Если справить нужду, то это сюда, — Дед распахнул перед мальчиком дверь, в примыкающую к умывальне нишу.

Там было небольшое и тесное помещение, напоминающее деревенский сортир. Только в отличие от того, здесь не было выгребной ямы, а круглое отверстие клозета, смотрело в бездну глубокой шахты. Илья отрицательно замотал головой. Ему пока не хотелось…

— Ну, раз так… тогда чаю и спать, — сказал великан, потягиваясь и позёвывая.

Они вышли из умывальни, и Илья проследовал за Дедом через весь зал, рисуя в своём воображении картины, будто он, став молодым витязем, присутствует здесь, на военном совете.

Из мечтаний его опустила на землю обыденная обстановка следующей кельи. Она никак не хотела вписываться в атмосферу средневековья, к которой мальчик уже столкнулся.

Эта комната напоминала ему обычную кухню своей современной действительностью и самобытностью. Единственно, что бросилось сразу в глаза, так это отсутствие раковины и водопроводного крана. А, в остальном… те же шкафчики, для посуды, стол, табуреты, электрический чайник, электроплита. В углу, мерно гудел небольшой холодильник. На столе, на ажурной плетёной скатерти, стояло блюдо с тульскими пряниками и песочным печеньем.

Дед достал из холодильника деревянную плошку с вареньем и поставил перед Ильёй. Налил в чашки ароматный, заваренный на травах чай и сказал:

— Сахара у меня нет. Так, что пей с вареньем.

Это было настолько уютно и по-домашнему, что Илья тут же вспомнил родителей. Чтобы отвлечься от грустных и ностальгических воспоминаний о доме, он спросил:

— Дед, а чем ты вообще занимаешься?

Тот, сосредоточенно пил горячий, дымящийся напиток. Но, после непродолжительной паузы, ответил:

— Я не могу сейчас ответить на твой вопрос. Это бы заняло очень много времени. Но, чтобы не оставлять тебя без ответа, скажу. Я странствующий воин.

— Правда? — глаза Ильи загорелись — Ух ты…

— А почему же тогда, ты здесь живёшь, если ты странствующий? распирало любопытство мальчика.

— Это не единственное моё пристанище. — Ответил воин. — Просто я никогда не остаюсь на одном месте.

— Понятно, — уяснил Илья. — А чем же ты живёшь? Ведь чтобы так жить, нужны деньги. Ты не похож на тех, кто просит деньги у прохожих.

Дед одобрительно улыбнулся.

— Зачем просить, если можно зарабатывать. Мой образ жизни, требует относительной независимости и много свободного времени. К тому же, как я уже сказал — я постоянно путешествую. Вот и приходиться нам с Баяном, работать сторожами или охранниками. Конечно, деньги это не большие. Но для нашего образа жизни, вполне достаточно.

Илья представил себе такую жизнь. Он тоже хотел бы так жить. Быть свободным и ни от чего не зависеть. Да и действительно, много ли нужно для такой жизни? В последнее время, у него не было даже этого.

Они продолжали молча пить чай, смакуя и наслаждаясь его ароматом. При свете кухонного светильника, мальчику представилась возможность, получше разглядеть своего спасителя. И он с нескрываемым восхищением, поглядывал в его сторону.

Дед был высоким и широкоплечим мужчиной, перешедшим в возраст, о котором принято говорить: в расцвете сил. Играющие бугры мускул, хорошо угадывались, даже тогда, когда были скрыты под потёртой кожаной курткой. А теперь, без неё, они и вовсе поражали Илью, своей упругостью и совершенством. Не то чтобы он не видел и раньше мускулистых людей или до безобразия накаченных культуристов… Просто по представлениям мальчика, мужчины в таком возрасте, как правило, отличались заметной дряблостью и выдающимся животиком, что являлось печальным следствием прожитой нервной и бессистемной жизни и акогольно-гастрономических пристрастий.

Гладко выбритый череп воина, имел красивую, правильную форму. Вся площадь, что обычно скрывалась волосами, была покрыта причудливыми татуировками. Это были замысловатые рунические письмена, сплетённые между собой удивительным чёрным узором. Илья угадывал в нём некое сходство с орнаментом на окантовке ковра, который лежал в зале. Но больше всего, его удивили вплетённые в этот узор, изображения свастики. Неужели его новый друг оказался фашистом? Не может быть…

— А как вы относитесь к фашистам? — начал он издалека.

— Не понимаю, о чём это ты? — спросил Дед, нахмуривая брови.

Слово не воробей… Илья заколебался. Но, деваться было уже некуда. Сказал «А», говори тогда уж и «Б». И он выпалил:

— Ну… У вас тут на голове фашистский крест нарисован… Вот я и спросил.

Сказав это, Илья сразу сник и уставился в свою чашку. Дед взглянул на него строго, но потом сдержался и ответил спокойным тоном:

— Это свастика. Очень древний символ. Символ движения Солнца и олицетворяет он собой стремительную силу и энергию. О нем можно рассказывать очень много, но для тебя пока, это время ещё не настало. Свастика использовалась нашими, и твоими, между прочим, предками испокон веков, напоминая им, кто они есть и в чём их предназначение. Позже, когда человечество стало отдаляться от своих истинных Знаний, многие символы, и свастику, в том числе позабыли. А их значение хранили и переносили из поколения в поколение мудрые волхвы, укрывая тайное Знание от недостойных посягателей на право обладания ими. Я один из таких Хранителей.

Воин, увидев смущение мальчика, решил сделать для него пояснение:

— А фашисты… Фашисты использовали скрытую силу свастики, для достижения своих бесчеловечных и разрушительных целей. Но, благодаря вмешательству Высших сил, катастрофа была предотвращена и баланс восстановлен.

— А почему об этом не пишут в учебниках, и вообще нигде не говорят? попытался оправдаться Илья, за неловко заданный им вопрос, так смутивший Деда Хранителя.

— Учебники переписывались так часто, что люди теперь и не знают, как отличить правду от искажённого вымысла и далеко не всегда, для того чтобы править народом, нужно было открывать ему всю правду. Правда бывает, опасна и разрушительна, как для людей, так и для государства. Вот поэтому я и призван хранить её, чтобы она не исчезла в веках.

— Тогда, почему бы, её не открыть всем? Ведь это было бы лучше, чтобы все её знали. — Горячо заявил Илья.

— Очень много вопросов для одной ночи. Уже скоро утро, а ты ещё не отдыхал. Идём, я покажу тебе, где ты будешь спать. — Сказал Дед и поднялся из-за стола.

Они снова оказались в зале. Все остальные помещения были так устроены, что, пройти в них, минуя зал, было никак не возможно. И эту особенность Илья отметил для себя, и вошёл следом за Дедом в следующую дверь.

Здесь всё напоминало келью храмовых рыцарей, романы о которых любил читать Илья, будучи ещё дома. Ничего лишнего. Скромная деревянная кровать, накрытая овчиной. Валик, под голову, цилиндрической формы. Илья потрогал его рукой. Валик был мягким, но внутри него были не перья и не солома, как он себе представлял. Как он узнал потом, внутри была шелуха от овсяных зёрен. Это было очень удобно. Голова не проваливалась, и валик, очень хорошо выдерживал форму, не напрягая шейные позвонки. Рядом с кроватью стояла тумбочка и табурет.

Илья с блаженством завалился на выделенную для него кровать и моментально уснул. Сон его был глубоким и безмятежным.

Убедившись, что мальчик уснул, Дед направился в библиотеку. Комната, в которую он вошёл, была значительно больше по размеру, чем кухня или келья, оборудованная под спальню. Вся площадь одной из стен, была оборудована под книжные полки. Они были заполнены множеством книг. Здесь стояли тяжёлые старинные фолианты, в кожаных переплётах, закованные в позеленевшую от времени медь. Верхний сектор, хранил рукописные книги и пергаментные с берестяными свитками. Попадались и многочисленные современные издания.

Дед любил эту комнату больше других. Он прошёл вдоль стены, касаясь кончиками пальцев книжных переплётов и сел за стол. Если бы сейчас сюда зашёл Илья, он бы был сильно поражён, так как на столе стоял компьютер.

Хранитель Знания уже давно привык, что с конца двадцатого века эти машины стали неотъемлемой частью человека. А теперь и сам, усвоив, что умелое обращение с компьютером позволяет экономить большое количество времени, нередко засиживался за ним. Он подключил модем и начал поиск необходимой ему информации. Его начинало беспокоить, что в связи с последними событиями, не всё соответствовало тому плану, в который он был посвящён наряду с другими хранителями.

Неожиданная встреча

Я направился к остановке. Время уже было позднее, но общественный транспорт ходил хорошо. За остановкой, в летнем кафе, был полный аншлаг. Народ оживлённо беседовал и наслаждался ночной прохладой, после жаркого дня. Официанты не успевали обслуживать подвыпивших клиентов, так как по мере увеличения алкоголя в их организмах, заказы посетителей изменялись как узоры в калейдоскопе. Им приходилось самим подходить к стойке бара, и объяснять запутавшимся официантам, что и в какой последовательности, тем необходимо делать. Те в свою очередь делали понятливые выражения лица, и не пытались реагировать на посылаемые в их адрес оскорбления и упоминания об интимных связях с их родственниками.

Персоналу кафе, это было весьма выгодно, так как внесённые изменения в счета к оплате, утративших над собой контроль посетителей, раздувались от виртуальных, якобы ими заказанных дополнений.

Мне было забавно наблюдать эту картину со стороны, что позволяло отвлечься и скоротать время, в ожидании транспорта.

— Молодой человек!.. — я удивлённо оглянулся. — Да-да, вы…

Из-за крайнего к ограждению столика, мне махала рукой молодая девушка. Тень, падающая от дерева, закрывала её лицо. Но, её стройная фигура и приятная внешность её соседок, подсказывали мне, что прогноз должен быть оптимистичным.

У меня не так много знакомых девушек. И мне не составило труда определить, что ни к одной из них она не относится. Я подошёл к столику, на освещённую площадку заведения и услышал:

— А я вас узнала. Вы сидели с нами вчера в одном кафе. За столиком напротив.

Мне хватило лишь одного взгляда, на освещённое под грибком навеса лицо, чтобы потерять дар речи. Это была она…

Чёрт.

Как тесен мир.

Ну почему, почему это всё на мою голову? Ведь миллионы людей встречаются в этом мире и так же бесследно растворяются в этом потоке жизни, так больше никогда и не увидев друг друга.

А теперь…

Будет просто непростительно для себя, если я упущу эту возможность.

— Правда? — ответил я — Я вас тоже узнал.

— Вы не торопитесь? — спросила она, тоном, которому трудно было отказать.

— Да в принципе нет.

Я испытывал небольшое волнение.

— Тогда присядьте. Давайте знакомиться, — блеснув обворожительной улыбкой, она протянула мне руку.

— Меня зовут Лилия.

— Очень приятно. Антон.

Наши глаза встретились. Я погружался в эти два серо-голубых омута. Погружался весь без остатка. Я тонул…

— А это мои подруги. Лена и Аня. Студентки медицинской академии.

Подружки прыснули и зашептались, бросая на меня оценивающие взгляды.

— Очень приятно. Антон, — кивнул я в их сторону.

Лилия положила на мою руку свою изящную ладошку и, понизив голос, доверительно ко мне обратилась:

— Антон. Вы уж нас извините, но не могли бы вы оказать нам одну небольшую услугу?

— Что от меня требуется? — спросил я как можно спокойнее, но внутренне насторожился.

— Как вы уже успели заметить, мы сегодня отдыхаем. Отмечаем успешную сдачу и пересдачу всех экзаменов, хвостов и задолженностей. Одним словом, успешный переход на выпускной курс.

— Так, — кивнул головой я.

— Но вон тот молодой человек, возле стойки…

— Который? — я внимательно попытался разглядеть, толпившихся там посетителей.

— Тот, высокий в пёстрой гавайке.

— А, тот, что так усердно жестикулирует?… Вижу.

У стойки бара, стоял молодой худощавый парень, и активно выворачивая причудливо в сторону локти, пытался что-то показать, не слушающимися его пальцами. Он обращался одновременно и к бармену и к рядом стоящему, приветливо улыбающемуся бугаю. Периодически он выбрасывал руку, маршальским жестом в сторону нашего столика. Судя по испарине, покрывавшей его лоб, и по полуприкрытым, осоловевшим, глазам, парень явно находился в состоянии опьянения, близком к очень глубокому.

— Это Андрей. Парень Ани. Вообще он хороший. Но пить не умеет абсолютно. Мы боимся, чтобы он тут не наломал дров. Вы не могли бы нам помочь его забрать отсюда? А, то, нас он слушать отказывается.

— Почему нет. Можно попробовать, — ответил я. — Но, вот только, что вы с ним дальше делать будете?

— Это не проблема. Возьмём такси. Отвезём к Аньке домой. А, там уж, она его утихомирит.

— Ну что ж. Давайте. Прямо сейчас?

— Да. Пожалуйста.

И девушки тоже закивали своими головками.

Я направился к стойке бара и представился Андрею, другом их общей подруги Лилии. В глазах парня появился интерес. И как в таких случаях и происходит, он предложил за это выпить. Я согласился, но при одном условии, что выпьем мы в другом месте.

Компания решила поехать к Ане домой, для продолжения праздника и, если он — против, то мы едем без него.

Так как я и рассчитывал. Возражений не последовало, и мы вместе направились к столику.

Девушки быстро собрались. Рассчитались с официантом. И мы, все вместе направились ловить машину. Благо с эти проблем здесь не бывает. Девушка с парнем сели в такси. Я захлопнул за ними дверь. Из окна высунулась пьяная физиономия Андрея.

— Антон… — он икнул. — А вы… чё… Не ссс… нами?

— Мы сейчас купим, что надо тоже подъедем, — соврал я.

Не люблю врать. Даже пьяным. Автомобиль тронулся. Сделал поворот и умчался в ночь, смотря на нас уменьшающимися, красными габаритными огоньками.

— Спасибо вам. Что бы мы без вас делали? — Сказала Лена.

— Да, пустяки. Это моя работа. — Ответил я небрежно.

— Что, пьяных утихомиривать? — пошутила Лилия.

— Нет, что вы. К пьяным я имею отношение, такое же, как и вы. Просто я психолог.

— Ой. Интересно как… — оживилась Лена.

— А, вы нам расскажите, как это быть психологом? — улыбнулась Лилия.

Я несколько смутился. И попытался себе представить, себя, читающего ночью, двум очаровательным девушкам лекцию ночью на автобусной остановке, на тему: «Каково быть психологом».

— Что прямо здесь? — наигранно наивно спросил я.

Девушки переглянулись и заулыбались.

— Вы не обращайте на нас внимания, вы же сами всё понимаете… объяснилась Лена.

Я понял, что нужно каким-нибудь образом, выправлять ситуацию и спросил:

— Основная проблема разрешилась. Какие планы теперь?

Девушки опять переглянулись. Пошептались, хихикая. И Лилия ответила:

— Развлечений на сегодня достаточно. Мы, пожалуй, поедем домой.

Сказать по правде, я очень рассчитывал, на такой ответ. Денег у меня оставалось, как кот наплакал. Кстати, нужно срочно решать вопрос с карточкой Альфабанка… а, предстать перед девушками в образе, нищего принца, мне никак не хотелось. Поэтому, я спросил:

— Вы, не будете возражать, если я вас провожу?

— Если это не жест делового этикета, а ваше желание?… — Лилия лукаво посмотрела на меня.

— Это не жест. Мне действительно будет приятно, — поторопился я её убедить.

— Только предупреждаем, что живём, мы не близко. И, к тому же, мы девушки серьёзные, и не приглашаем молодых людей, с которыми только что познакомились, к себе домой, на кофе. — Заявила Лилия, наигранно строгим тоном.

Лена с трудом сдерживалась, чтобы скрыть, то и дело пытающуюся вырваться улыбку.

— Я, собственно говоря, и не рассчитывал, — ответил я девушкам. — Но, думаю, это не лишает меня надежды, договориться о следующей встрече, в удобное для вас время?

Девушки рассмеялись. И Лилия, запрыгивая в подошедшее маршрутное такси, протянула руку Лене, а мне сказала:

— Посмотрим на ваше поведение…

Возмездие

Боль исчезла… появилось сияние. Она не чувствовала своего тела и осознавала, что стремительно поднимается вверх. Марфа парила в ярком золотом свечении, проникая в его ласковое тепло. Так хорошо… как не было никогда… Я свободна! Наконец-то свободна, как песня, льющаяся из ниоткуда.

Сквозь источник сияния, от которого изливались ослепительные лучи, она различала силуэт. Он… Он… Это был он. Улыбаясь, он протянул к ней руки.

Вот сейчас, она попадёт в его объятья и, уже они не расстанутся никогда.

Вместе…

Марфа протянула к нему свои руки.

Наконец-то…

Холодная чёрная рябь заградила его от неё. И ужасная боль вырвала её из объятий лучистого света. Тело налилось серой свинцовой тяжестью. В висках нестерпимо рвались натянутые струны. Горящее пламя и ледяной озноб сводили её с ума.

Что это?…

Ад?…

Марфа открыла тяжёлые веки.

Да.

Это был ад…

Перед ней стоял склонившийся лейтенант и хлопал её по щекам.

— Берданкин!.. Еще воды!.. И зови фельдшера, твою мать… — орал капитан, доставая из кармана галифе пачку Казбека.

Она лежала на полу не в силах поднять головы. Разбитые в кровь губы надулись и собирались вот-вот лопнуть. Во рту язык ощупывал обломки передних зубов. К груди подступила тяжёлая тошнота.

В комнату прибежал сутулящийся фельдшер. Хмель, совсем начисто выветрился из его головы. И его теперь трясла нервная и лихорадящая дрожь.

— Что с ней? — бросил небрежно капитан и кивнул в сторону лежащей на полу Марфы.

— Вам виднее гражданин начальник… может, упала? — заикаясь, трусливо лепетал врач.

— Ну, так, делай же что-нибудь. Видишь женщине плохо, а то мы так, и не договорили, — съязвил энкавэдешник.

— А что я могу? У меня всё в деревне осталось, — начал оправдываться фельдшер.

— А не можешь, тогда сгинь отсюда, — рявкнул капитан.

— Слизняк. Только спирт казённый жрать, да доносы строчить, горазды, выцедил он сквозь зубы, в след исчезающему врачу, попыхивая дымящейся папиросой.

Расплескивая через край воду, в комнату влетел водитель с выпученными глазами.

— Дайте ей воды, — брезгливо с не скрываемым раздражением, бросил ему лейтенант, поднимаясь и отходя в сторону.

Парень взял со стола кружку. Зачерпнул из ведра и направился к Марфе. Присев возле неё на одно колено, он приподнял её голову и попытался влить воду в её окровавленный рот.

Марфа отстранила кружку рукой. Та выскользнула из рук парнишки и с глухим стуком упала на пол и откатилась в сторону, оставляя бегущую дорожку из расползающейся по полу лужи.

Собрав всю свою волю, женщина медленно поднялась. Ноги отказывались её держать. Пальцы рук ежесекундно отстреливали, нестерпимой болью. Опираясь плечом о стену, Марфа, еле-еле передвигая дрожащие в коленях ноги, приблизилась к капитану.

Он стоял, нахально оценивая её своим волчьим взглядом и невозмутимо выпустил упругую струю папиросного дыма прямо ей в лицо.

Их глаза встретились. Капитан ухмыльнулся и хотел уже что-то съязвить. Как почувствовал, что слова так и остались невысказанными. Его язык онемел. А голова начала наполняться нарастающим гулом. Гул усиливался и стремительно набирал обороты. Вены вспухли на его висках и судорожно запульсировали.

Наблюдающие со стороны водитель и лейтенант, не придали этому ни какого значения. Это было похоже, на своего рода игру в гляделки и не вызывало никаких поводов для опасения.

На самом же деле это была дуэль. Дуэль между двумя противниками, лютой ненавистью ненавидящих друг друга. И, похоже, капитан эту дуэль проигрывал. Он чувствовал, что ещё немного и его мозг взорвётся на миллионы крошечных брызг и пузырьков.

Кровь отхлынула со всего тела, для того, чтобы собраться здесь, в грозящий, вот-вот сдетонировать, заряд. Кончики пальцев стали холодными и занемели. Ноги ослабли, стали как ватные и уже начали подгибаться в коленях. Папироса слетела с трясущихся губ, выталкиваемая потоком вырывающейся пены. Голова затряслась, и по всему телу пробежал озноб. Голосовые связки парализовало так, что он не мог даже позвать на помощь. Паническое отчаяние охватило его, и он с огромным усилием отвёл лицо в сторону, чтобы бросить умоляющий взгляд в сторону своих подчинённых.

Первым заметил неладное лейтенант. Он, перемахивая через валяющийся табурет, прыгнул, отталкивая Марфу в сторону. Следом за ним, Берданкин успел подхватить падающего капитана.

Лейтенант прижал Марфу к стене и старался не смотреть ей в глаза.

Марфа удовлетворённо посмотрела на тело своего палача, бесчувственно обвисшее на руках водителя. И выплюнула на пол, загустевшую кровь вместе с крошевом выбитых зубов.

— Ведьма… как пить дать ведьма, — произнёс поражённый водитель, испуганно глядя на безвольное тело капитана.

— Заткнись. Заводи машину и бегом сюда вместе с фельдшером.

Привести капитана в чувство так и не удалось, пришлось везти его без сознания. Обессиленную Марфу, посадили на переднее сидение, а перепуганный фельдшер и лейтенант разместились по бокам полумёртвого энкавэдешника.

После недолгого содержания в застенках областного НКВД, Марфу отправили по этапу. Длинный состав из арестантских столыпинских вагонов, переполненный «врагами народа» и уголовницами, мчался в далёкую Варкуту.

Через неделю после ареста Марфы, ночью к дому фельдшера тихо подъехал чёрный воронок.

Больше сварливого врача-алкоголика никто и никогда не видел.

У капитана НКВД, врачи обнаружили раковую опухоль мозга. После долгих и болезненных мучений, через год он скончался от истощения обессиленного организма.

Кремль

— Сегодня я покажу тебе часть катакомб и разные ходы в них из города, — сказал Дед Илье, когда они сидели за завтраком.

— А ты не боишься, что я вдруг проговорюсь кому-нибудь, и тогда это перестанет быть твоей тайной? — спросил Илья, уплетая с огромным аппетитом пузырящуюся яичницу с подрумяненной ветчиной.

— Нет. Не боюсь, — засмеялся Хранитель. — Во-первых, мы с тобой друзья и ты никому не расскажешь. Во-вторых, допустим, даже если бы ты кому-нибудь и рассказал. Кто поверит в сомнительные россказни беспризорного мальчишки? И, в-третьих, если бы даже кто-то и поверил, то обнаружить это убежище он никогда не сможет. На эти места наведён морок. И все попытки их разыскать, увенчаются только бесплодными скитаниями по заброшенным катакомбам.

— А что такое морок? — спросил Илья.

— Это значит, что на входы в наше убежище наложены чары охранных заклинаний.

— Но ведь этого не может быть. Такое только в сказках бывает, попытался возразить Илья, с видом давно повзрослевшего человека.

— Сказки Илюша, они от слова — сказ. А это никак не противоречит действительности. Просто не знающие люди считают это несуществующими вымыслами. Точно так же как и какой-нибудь представитель не коснувшегося цивилизацией мира, попытался бы осмеять тебя, если бы ты начал рассказывать ему о применяемых у нас телевизорах или телефонах.

— Значит колдовство и всё такое, существуют на самом деле? По настоящему?

— Существуют, — подтвердил Дед. — Только это всё совсем не так, как тебе представляется. В этом нет никакого чуда, если это рассматривать как факт. Это та же наука, только обращённая не в том направлении, по которому пошли так называемые учённые. И во многих отношениях даже более совершенная и предсказуемая.

— Вот здорово, — сказал Илья — а ты меня научишь?

— Придёт время, и ты сам очень многое узнаешь и многому сможешь научиться. — Ответил Дед и поставил миску с едой возле виляющего обрубком хвоста Баяна.

Пёс давно уже сидел на кухне и терпеливо ждал своей очереди, бросая возбуждённые взгляды на завтракающего Илью. Теперь настала и его очередь.

После завтрака они вышли в зал Дед, сняв со стены небольшой кинжал в ножнах и протянул его Илье.

— Вот, возьми. У каждого мужчины, обязательно должно быть оружие, даже если ему не приходится им никогда пользоваться.

— Спасибо, — сказал Илья, вынимая кинжал из ножен и рассматривая остро заточенное лезвие.

Нож действительно ему очень понравился. Несмотря на своё скромное исполнение, он удобно ложился в ладонь, затянутой в кожаную оплётку рукоятью. Лезвие было не очень длинным. Илья как в зеркале, заворожено рассматривал свое отражение в его безупречной полировке.

— Иногда в катакомбах бывает опасно. Мы не единственные, кто здесь обитает. И на этот случай он тебе может сослужить хорошую службу. Но помни, никогда не используй его на поверхности, если не испытываешь крайней нужды.

— А что, здесь бывает кто-то ещё? — насторожившись, спросил Илья.

Поправляя под курткой свой тесак, с которым никогда не расставался, Хранитель ответил:

— Да. Бывают. И твои вчерашние обидчики, выглядели бы просто ангелами по сравнению с ними.

— А кто эти люди?

— Они не люди, — ответил Дед. — Точнее, некоторые из них, когда-то и были людьми… но, будем надеяться, что сегодня мы их не встретим. Так близко сюда, они почти никогда не приходят. К тому же лишней огласки они не хотят. А в этой части города почти всегда, достаточно многолюдно.

Хранитель показал Илье, как лучше спрятать кинжал под курткой, чтобы его не было видно, но в то же время в любой момент можно было бы без хлопот им воспользоваться.

Илья пару раз попробовал быстро вытащить нож. Это у него получалось не очень умело, но Дед пообещал, что со временем он научит его обращаться с оружием и надел на голову, чёрную шапочку. Чтобы избегать на улице любопытных взглядов и ненужных вопросов, по поводу своих рунических символов, он всегда носил её днём. Вечером и ночью воин снимал свой головной убор, так как в это время суток, люди реагировали на высокого сильного мужчину совсем по другому и с расспросами никто не лез.

На этот раз они вышли в другую дверь, примыкавшую к боковой нише зала. Сегодня Баян не летел по коридору, а степенно шёл рядом и тщательно обнюхивал стены и каменный пол. Но, судя по тому, что он вёл себя очень спокойно, можно было догадаться, что чужаков действительно по близости не было.

Минуя несколько поворотов и разветвлений, Илья заметил небольшой коридор, который вёл к одному из выходов наружу. Он понял это по лучам света рассеивающим темноту.

— А это выход? — спросил он.

— Один из многих, но я не советую им пользоваться.

— Почему?

— Потому, что сейчас мы находимся в самом центре города, на территории кремля, и если тебя здесь заметят, то могут быть большие неприятности, ответил мальчику Дед.

— Так ты же говорил, что всё защищено мороком, — попытался уесть его Илья.

— Именно так. Я имею ввиду, что неприятности будут у тебя. Потому и предупреждаю, — сказал Хранитель.

— А можно я аккуратно, ну хоть одним глазком взгляну на кремль? Там, внутри, наверное, так здорово.

Дед понимал любопытство мальчика и решил пойти ему на встречу. Он прикинул в уме, где им лучше будет выйти наружу, и сказал:

— Ну, хорошо. Идём.

Они вернулись немного назад и повернули влево. Минуя еще два прохода, прошли еще несколько десятков метров и уперлись в массивную, кованую дверь. Дверь была плотно заперта.

— Странно, — сам себе сказал Дед. — Весьма странно. Кто это тут уже похозяйничал в наше отсутствие.

Подошедший к нему Баян начал шумно втягивать носом воздух и резко отфыркиваться. Тут он отступил назад на один шаг. Оскалил клыки и угрожающе зарычал. Это говорило о том, что за дверью кто-то был и, по всей видимости, чужой. Хранителя это очень насторожило.

— Нам нужно уходить отсюда. Здесь мы не пройдём, — сказал он и они пошли в обратном направлении.

После нескольких поворотов, через небольшой промежуток времени, тоннель их вывел в маленькое подземное помещение. Судя по всему, раньше здесь было хранилище. Отсюда, наверх вели ступеньки. Дед попросил подождать, пока не убедится, что всё нормально. Он поднялся по ступенькам, посмотрел в замочную скважину двери и прислушался.

Подождав немного, Хранитель достал из кармана связку ключей, подобрал подходящий. Вставил его в замок и несколько раз повернул вокруг своей оси. Дверь с лязганьем приоткрылась.

Воин ещё раз аккуратно выглянул в образовавшуюся щель, после чего видно удовлетворённый увиденным, толкнул её плечом. Тяжёлая дверь поддалась и с громким скрипом открылась, наполняя хранилище ярким солнечным светом.

Щурясь от ослепляющего света, Илья следом поднялся по ступенькам и вышел наружу.

Они оказались возле высокой крепостной стены. Позади них поднимался вверх покрытый зеленью насыпной вал. Он был очень большим, а с его вершины, гордо взирали на город административные здания и чуть правее от них возвышались зелёные шпили белокаменного собора.

— Нравиться? — спросил у Ильи Дед.

— Здорово. — Ответил Илья.

— Ну, тогда идём — сказал Дед и похлопал по спине своего неизменного спутника — Баяна.

Они подошли к одной из близстоящих башен. Мужчина опять зазвенел связкой ключей. Найдя то, что искал, всунул в паз замка длинный ключ. Привычный замок с лёгкостью пропел свой железный пароль, и они вошли внутрь башни.

— А у тебя, что от всего здесь, ключи имеются? — поинтересовался Илья.

— Почти. — Ответил ему Хранитель.

— А почему мы тогда не открыли ту дверь, которая была самой первой?

— Потому, что мы не знали, кто за ней находится, а подвергать себя необдуманному риску, было бы глупо, — ответил Дед.

— А кто там мог быть? — не отставал со своими вопросами мальчик.

— Пока ещё не знаю. Но думаю, что мы это очень скоро выясним. Если это местные власти, приняли такие меры от любопытных мальчишек, вроде тебя, то это было бы хорошо. И мне очень бы хотелось на это надеяться. Но, судя по тому, как повёл там себя Баян, то в этом случае… Ладно. Давай пока я покажу тебе кремль.

Они поднялись по винтовой лестнице вверх. На между ярусных площадках башни стояли огромные пыльные коробки. Тут же валялись старые газеты, обломки досок и много разного мусора. Изнутри это было больше похоже на заброшенный склад, чем теперь эта башня наверняка и являлась.

Илью это даже разочаровало. Такой гордый и величественный вид снаружи никак не укладывался в его сознании с такой убогостью внутри.

Они поднялись на смотровую площадку.

Панорама была изумительной.

Снаружи через реку раскинулся вдаль нижний город. Прямо, напротив, на том берегу раскинулась пристань. Возле Стрелки у причала стояло несколько длинных гружёных барж, а над ними, развесили свои клешни судовые краны. Из-за доков, величественно возвышался собор Александра Невского из жёлтого кирпича. Он, устремил свои шпили с маленькими куполами в небо, а за ним пестря своим разнообразием, раскинулось множество высотных домов и маленьких домиков. Играющая тысячами бликов рябь раскинувшейся Волги, отражала бегущие по небу облака. Стаи чаек, суетящиеся над водой, придавали виду особое оживление и дарили приподнятое настроение горожанам, прогуливающимся по набережной.

Изнутри Илья восхищённо рассматривал кремль.

Справа от них, крепостная стена поднималась ступенчатой лесенкой. Она располагалась между Ивановской и Часовой башнями.

Дед объяснил Илье, что каждая башня имеет своё особое название.

— Ивановская башня, была центром защиты Нижнего посада. А вот отсюда, в 1612 году Козьма Минин призывал нижегородцев к походу на Москву, чтобы освободить земли русские от польско-литовского гнёта, — пояснял Дед, указывая рукой.

— Вон та башня, видишь — показал Дед — с такой деревянной фигурной надстройкой…

— Ага, вижу. — Ответил Илья, прикрываясь ладонью от яркого солнца и щурясь.

— Это Часовая башня. Раньше в неё были встроены часы с колоколами.

— А, вон та? — показал Илья. — Как она называется?

— То, Илюша, Коромыслова башня.

— А почему она так чудно называется? Там, что коромысла хранили?

— Нет, мальчик мой. Названа она так потому, что давным-давно, шло к городу вражье войско. Решили они выслать вперёд отряд разведчиков. И повстречал тот отряд, у этих стен, девушку идущую по воду. Увидев врага, красавица вместо того, чтобы бежать, бросилась на них с коромыслом. Вражий отряд позорно бежал. Когда об этом узнали в стане врага, то призадумались. Если у нижегородцев такие боевые женщины, то тогда какие же мужчины? Подумали они и отступили. Не пошли на город.

— Да-а-а… — только и смог произнести восхищённый мальчик.

— Ну, что. Посмотрели. Пора и честь знать.

И они начали спускаться обратно.

И снова карта

Я последовал за ними. Как я узнал, от них, по дороге, жили они вместе. Снимают квартиру. Учатся на пятом (точнее, теперь уже на шестом) курсе, в медицинской академии, но на разных факультетах. Девушки были в хорошем расположении духа, и поэтому, вся наша беседа, протекала непринуждённо, и очень часто сопровождалась взрывами девичьего хохота.

Мы вышли на остановке возле парка Швейцария. Воздух тут был превосходный.

— Ой, какое небо… — задрав голову, произнесла, потягивающаяся Лена. — Даже уходить не хочется. Легла бы тут и смотрела…

Мы тоже посмотрели наверх. Вот уж действительно — небо было в алмазах. Хоть, не надолго, но мне удалось отвлечься от сегодняшних потрясений. И я был счастлив. Я, молча полностью разделял своё мнение с Леной.

— Может тогда кофе? — спросила Лена, скорее Лилю, чем меня.

Я понял, что между подругами уже произошло взаимопонимание на мой счёт. Они определились и уяснили для себя, что свой выбор я остановил на Лилии, и у девушек по этому поводу было полное взаимное согласие. Меня это вполне устроило.

— Вы не хотите кофе? — спросила меня Лилия.

— Да. Конечно, — несколько удивился я, так как, сказанное полностью противоречило тому, что я слышал на остановке.

— Вы удивлены? — спросила Лилия.

— Нет. Просто не ожидал…

— Ничего удивительного. Мы придерживаемся своих принципов и не нарушаем их, — ответила она и шагнула в проход летнего кафе, под неоновой вывеской.

Теперь я понял…

Конечно же, речь шла о кафе. Домой меня никто не приглашал, а вот разделить компанию за чашечкой кофе…

Ну, почему я сегодня, потерял, этот чёртов бумажник?…

Ну и глупый же будет у меня вид, когда девушки начнут делать заказы, а у меня в кармане всего двести рублей…

Но, что поделать? Назвался груздем, полезай в кузов.

Я вошёл следом за девушками.

В кафе кроме нас никого не оказалось. Для меня это было даже удивительно. За стойкой стояла полногрудая, крашенная блондинка, лет пятидесяти. Рядом с ней, умостился на крутящемся мягком табурете, пожилой охранник. Он уставился в телевизор, погружаясь полностью в события на экране. Даже пепел с дымящейся сигареты, стряхивал мимо пепельницы, не отрывая взгляда. Ну, а до нас ему вообще не было никакого дела.

Мы присели за дальний от выхода столик. Барменша зычно крикнула, нагибаясь к окошку кухни.

Через минуту, к нам уже спешила официантка. В мятом, съехавшим на бок переднике, и смазавшейся помадой на лице. Она положила на стол, чёрную складную книжку меню, и заспешила обратно.

— Подождите секундочку, — крикнула ей вслед Лилия.

Официантка резко остановилась и уставилась на наш столик. Взгляд у неё был совсем не дружелюбным и негостеприимным. Видно была достаточно веская причина, из-за которой ей было абсолютно наплевать на посетителей.

— Нам только кофе, — объяснила Лилия. — Мы не хотим, есть и зашли к вам попить только кофе.

Женщина смерила нас взглядом, как будто, мы только что почистили зубы её зубной щёткой и попросили денег на билет до Владивостока.

— Что, совсем ничего? — скорчила она гримасу, как будто ослышалась.

— Совсем. Три чашечки кофе. И если можно сразу счёт, чтобы мы вас не отвлекали.

Последняя фраза, особенно понравилась официантке, она даже зарделась от самодовольства и того внимания, которое было оказано её «августейшей» особе. Она развернулась на каблуках и поплыла, как лебедь по очистному водозаборнику, по дороге к стойке бара.

— Рая, сделай этим Буратинам три чашечки кофе. Одно слово — студенты. Как не три корочки хлеба, так три чашечки КОФЭ…

Рая, готовя порции кофе, для пресс автомата, насупив брови, постреливала в нашу сторону брезгливыми взглядами. Видно заведение, сегодня осталось без выручки и её надежды на меня, как на благотворительного спонсора, потерпели полное фиаско. Зато меня, этот поворот событий вполне устраивал. Что-что, а уж на кофе у меня денег хватит точно…

Барменша Рая выставила на поднос, три чашечки кофе и снова рявкнула, вызывая официантку. На этот раз, её голос был командирским и грозным, не терпящим промедления. Тут же из-за кулис выплыла наша лебёдушка официантка.

На этот раз, выглядела она уже безупречно. Передник был на месте, помада подправлена, фигура подтянута. Одна только деталь, гарантировала, что мы в России. В зубах у неё, торчала сигарета. Взяв наш поднос, она была похожа на моего бывшего наставника, по производственной практике, дядю Жору. Тот тоже, когда работал на токарном станке, точно так же, криво вверх, сжимал в зубах папиросу, и щурил, слезившийся правый глаз, от попадавшего в него дыма.

Но наша официантка, была настоящим виртуозом, культуры обслуживания. Расставляя перед каждым из нас, чашки, она даже умудрилась не уронить в них пепел, истлевшей на половину сигареты.

— С вас, девяносто рублей, — отрапортовала, она, наконец-то достав изо рта сигарету, и стряхнула пепел на пол.

Позади неё, я разглядел табличку, на которой было написано: «Администрация кафе, заранее вам благодарна, за соблюдение чистоты и порядка».

Я полез в карман за деньгами, в то время как Лилия доставала из сумочки свой кошелёк.

— Я заплачу, — сказал я и попытался её остановить предупредительным жестом.

— Спасибо. Но, за себя мы заплатим сами, — с настойчивой ноткой в голосе ответила она.

— Но, я буду чувствовать себя не ловко. Я так не привык.

— Ничего. Зато мы будем чувствовать себя вполне удобно. А, вам остаётся, только привыкать…

Этот тон, мне не совсем понравился. Я чётко уловил, что девушка, усвоила, что она мне понравилась и теперь, начинает расставлять приоритеты, завоёвывая лучшие позиции в наших, начинающихся отношениях. Если так пойдёт и дальше… так она вообще с меня начнёт верёвки вить.

Ничего. Будем вести челночную дипломатию. Один шаг уступаем, следующий — наступаем до победного.

Посмотрим… кто кого.

Но, всё-таки приятно иметь дело с достойным «противником».

Пока мы рассчитывались, в кафе завалила компания из лиц кавказкой национальности. Их было, человек шесть мужчин и четыре девушки. Судя по громким разговорам и заливающемуся женскому хохоту, они были настроены, хорошо повеселиться и соответственно потратиться.

За одним столико им было не уместиться. Тогда они, не спрашивая разрешения у барменши Раи, с ликом Добрыни Никитича, сами начали отставлять в сторону стулья. Затем, встряхивая крошки со скатертей, подобно взмахами плащей тореадоров, стали сдвигать вместе, два ближайших стола.

Наша любезная официантка, волшебным образом преобразилась. К двум, с грохотом, сдвигающимся столам, гордым и грациозным шагом, приближался не мой наставник, дядя Жора, а как минимум — царица Тамара.

Мы встали из-за стола и направились к выходу. Лилия с Леной ускорили шаг, чтобы избежать приставаний со стороны шумной компании. Я поспешил вслед за ними. Уже у самого выхода, я услышал окрик:

— Па-астой да-арагой.

Я обернулся. На встречу мне шёл, молодой чернявый парень, с густой, щёточкой усов, топорщащейся над белозубой улыбкой.

— Ну вот, началось… — с досадой процедила Лена.

— На, да-арагой… Не тэряй больше, — и он протянул мне знакомый картонный прямоугольник, зажатый у него между пальцев.

Никаких сомнений быть не могло. Это была карта Таро. Я посмотрел в его искрящиеся весельем глаза. И спросил:

— А, вы уверены, что это моё?

Парень, сразу переменился в лице. Оно стало серьёзным и подозрительным.

— Зачем а-абижяешь да-арагой? Я сам видэл, когда ты встал, она у тебя випала.

Я убрал карту в нагрудный карман и сказал:

— Ну, что ж, вполне может быть. Тогда большое спасибо.

Он смерил меня внимательным взглядом ещё раз. Я прочёл в его глазах подозрительное недоверие к моей персоне. После чего он посмотрел на моих спутниц, и с приторной улыбкой поинтересовался:

— Дэвушки, у вас всё нормально? Этот чэловэк с вами?

— Да. Он с нами. У нас всё нормально. И вообще, мы уже спешим, ответила Лилия, как отрезала и смерила парня таким взглядом, что у того сразу отпала охота, для выяснения дальнейших подробностей.

— Тогда, хорошо, — сказал он, развернулся и пошёл по направлению к своей компании, широко расставляя руки и, вливаясь в бурную атмосферу, которая уже стремительно, начала набирать обороты.

Мы молча прошли по освещённой фонарями аллейке. Через некоторое время, Лилия спросила:

— А что, этот парень вам передал, что вы так не хотели признавать своей потерей?

— Это всё очень сложно объяснить, — попытался замяться, было я — да и стоит ли вспоминать о таких пустяках.

— Ну, а всё-таки? Покажите, — попросила она.

— Ну, покажите. Что вам жалко, что ли? — заканючила вслед за ней Лена.

Положение было, что ни говори идиотским. Но не удовлетворить девичьего любопытства, было бы ещё подозрительней.

Я достал из нагрудного кармана карту, и протянул им.

— Ух, ты… — только и нашла, что сказать Лена, по-ребячески с восхищением разглядывая её.

— Это же карта Таро, — со знанием дела, подметила Лиля — а вы, что ещё и гадаете, в свободное от работы время? Или психологи теперь ещё и предсказаниями занимаются?

Да… подметил я.

Уела.

Ну, что ей сказать?…

Ведь не буду же я ей объяснять, что происходит на самом деле. Сочтут за сумасшедшего. Тогда, уж точно, никаких шансов на реабилитацию.

— Это просто, моё новое хобби, — попытался выкрутиться я — Сказать по правде, я в это не очень-то и верю. Но для своего скептицизма, решил убедиться, насколько это вообще вероятно.

— И как, убедились? — Лиля смерила меня своим просвечивающим, как рентген, взглядом.

— Если честно, пока нет, — ответил я, порицая себя за очередное враньё.

— А зря. Подобные игры могут плохо кончиться. В истории есть не мало примеров, когда всемирно известные личности, лишались рассудка на почве мистицизма.

— Я не думаю, что у меня это всё выглядит так серьёзно. К тому же, я к счастью, не всемирно известная личность.

— Как знать? — Лилия загадочно прищурилась и, посмотрев на Лену, сказала. — Ну, вот мы и пришли. Спасибо. Дальше провожать нас не надо. Мы не маленькие. Это наш подъезд.

Лена утвердительно кивнула и взяла подругу за руку.

Я догадался… Тактика отработана. Уходят вместе. Поцелуя на прощание помешавшемуся на Таро Дон Кихоту, сегодня не дождаться.

Оставалась последняя надежда.

— Лилия, вы не против, если я вам позвоню?

Она что-то взвесила в уме и ещё раз оценила меня своим взглядом. И ответила:

— Я не против. Вот только не знаю, как вы позвоните. Ведь мы всего лишь снимаем квартиру, а телефона в ней нет.

В её глазах торжественно танцевал интригующий дракончик. Умела она задавать задачки на проверку реакции и сообразительность. Предложить ей позвонить мне самой, в данном случае было бы пошло и бестактно. Тогда я решился:

— Если вся трудность только в этом, то может быть, вы найдете для меня немного времени? Ну, скажем завтра… Когда это было бы для вас удобно днём или вечером?

Вот тут-то, я её точно подловил. По тому, как вопрос был задан в открытой форме, и ответить на него сразу отказом, ей было бы трудно. Вот оно чудо психологи. Я угадал.

— Хорошо. Завтра в двенадцать на площади Горького, возле Макдоннальдса, — ответила она улыбаясь.

— Договорились, — сказал я, еле скрывая накатившуюся радость.

— Только не шокируйте меня больше, вашими пристрастиями к мистицизму. А то, я начну вас бояться, — сказала Лилия, тоном, в котором было трудно угадать, шутит она или нет.

Мы попрощались. Я поймал машину. Двухсот рублей оказалось достаточно, чтобы отвезти меня домой.

Нежить

Они спустились вниз.

Баян уже бегал кругами. Хоть они отсутствовали и не долго, но пёс среднеазиат уже успел порядком заскучать за ними и всем своим видом давал понять, что хочет продолжать движение. За шесть лет жизни с хозяином, он привык, к частым переменам мест и безраздельной свободе, что находиться на одном месте мог только во время сна, или когда они работали в охране.

Дальнейшее их движение, следовало в противоположном направлении, от места, откуда Илья с Дедом вышли из катакомб.

Идя вдоль крепостной стены, они обогнули вал и остановились. С этой стороны всё пространство скрывала густо растущая зелень. Хранитель посмотрел на Илью предупредительным взглядом и сказал:

— Ты вот что. Постоишь здесь. Я пойду, посмотрю проход. К нам не подходи, пока не позову. Понял?

— Понял, — ответил мальчик и насторожился.

Илья смотрел вслед крадущимся Деду с Баяном и гадал, что же такое там могло быть, что их заставило предпринять такие меры предосторожности? Неужели те, о ком Дед говорил утром, действительно так опасны? И кто бы это мог быть?

Как старик и предполагал, кладка замурованного лаза была разрушена. Обломки кирпичей были беспорядочно разбросаны вокруг, вместе с предупредительной табличкой.

Дед понимал, что власти уже догадываются о том, что происходит в последнее время. Но чтобы не поднимать паники у населения, замуровали все ведущие в подземелья входы. Обычно это объяснялось отсутствием безопасности в подземных коммуникациях из-за участившихся в последнее время, завалов и оползней. Народ, такая версия устраивала, и он спокойно к этому относился. Да и какой, по их мнению, нормальный человек, полезет от нечего делать бродить по этим подземным лабиринтам. Разве, что только мальчишки в поисках захороненных сокровищ. Ну, так сокровища, которые там могли бы быть, давно уже найдены, и куда надо и кем надо пристроены. К тому же, даже эти сорви головы, успокоились, когда почти все входы заварили или замуровали.

Значит, всё-таки началось…

Баян потянул носом воздух и нырнул в открытый проход. Дед последовал за ним. В сводчатом коридоре тоннеля пёс засуетился и ускорил шаг, то и дело останавливаясь на месте и пританцовывая. Он тщательно тыкался носом в каменный пол и стены, шаркая когтями, пытаясь, что-то отрыть. После этого пёс устремлялся дальше, пока всё не повторялось снова.

То, что тут проходили нелюди не вызывало у Деда никаких сомнений. Но, судя по тому, как себя ведёт собака, говорило о присутствии ещё чьего-то присутствующего здесь запаха.

Вскоре они подошли к развилке, один из рукавов которой, вёл к тому же подземелью, которое оказалось, заперто, только с другой стороны.

Когда луч фонаря высветил дверь, Баян уже был уже возле неё и скрёб передними лапами, проржавевшую обшивку.

За дверью слышалось сумбурное копошение. Хранитель достал свой тесак и громко постучал в дверь.

— Есть там кто?

Наступила гробовая тишина.

Через несколько минут возня усилилась, сопровождаясь тихими повизгиваниями. Баяну это не понравилось, и он, вздыбив шерсть, весь напрягся и ощерился. Пёс готовился к схватке.

Дед подобрал второпях нужный ключ и попытался всунуть его в скважину замка. Но у него это не получалось. Он осмотрел, подсветив лучом фонаря замок. Скважина была забита. Чертыхаясь, он замолотил в дверь.

— Открывайте по доброму. Не то дверь вынесем.

На той стороне, убедившись, что попытка проникнуть вовнутрь, оказалась тщетной, продолжали свою возню, но уже без особой предосторожности быть услышанными.

Звуки стали громче.

Слышалась толкотня и мерзкий хохоток. От такого поведения непрошеных гостей Баян озверел совсем. Он, оскалившись, зарычал и, клацая клыками, стал бросаться на запертую дверь.

Находящиеся по ту сторону, стали в ответ кричать и барабанить по двери, чтобы ещё больше разозлить собаку.

Гулкие удары по оббитой железом двери, утопали в пространстве коридора, возвращаясь искажённым эхом. Листы облупившейся жести вибрировали, и тёрлись о ржавые гвозди, исполняя свою дикую, невыносимую для стороннего слуха песню.

Находящиеся по ту сторону двери, упивались своей безнаказанностью. Им было несказанно весело.

Дед побелел от ярости, поставил на пол фонарь, положил рядом тесак, и жестом приказал Баяну отойти в сторону. Тот, не первый день, зная характер своего хозяина, быстро попятился в глубь коридора.

Хранитель набрал в легкие побольше воздуха, заревел и стремительно завертелся вокруг своей оси.

В глазах потемнело. Он чувствовал, как весь его организм закипает и миллионы частичек, начинают собираться в бешеный смерч, вращающийся с дикой скоростью в заданном направлении. Из недр земли в его тело ворвался поток неукротимой энергии, ускоряя вращение этого вихря.

Яркая вспышка ослепила глаза. Сквозь рассеивающиеся перед своим взором звёздочки, Хранитель увидел свои обросшие бурой шерстью, медвежьи лапы с растопыренными когтями.

Баян отскочил ещё дальше в укрытие коридорного мрака. Попадаться в такие моменты под лапу хозяина, у него не было никакого желания. Хотя Дед в своём втором обличии, контролировал полностью все свои действия, в коридоре было достаточно тесно для них двоих.

Ужасающий рёв раскатился по катакомбам.

С той стороны резко притихли.

В следующее мгновение дверь, разлетелась в щепки, под разрушительными ударами медвежьих лап.

Помещение разразилось паническими визгами и отвратительным блеяньем. На медведя смотрело полдесятка мерзких серо зелёных тварей. Они жмурились от падающего на них света и тряслись в лихорадке от парализовавшего их ужаса.

Хранитель, отталкиваясь всеми четырьмя лапами от пола, одним прыжком оказался в самом центре нелюдей. Закатив верхнюю губу, и оскаливая страшные зубы, он издал очередной, леденящий в жилах кровь, истошный рёв и пустил вход свои увесистые лапы.

Твари бросились в образовавшийся от разбитой двери проход. Но, навстречу им нёсся огромный кобель с оскаленной пастью и вздыбленной шерстью. Он делал челночные прыжки, от стены к стене, сокращая расстояние между ними. Всем своим грозным видом пёс давал им понять, что пройти сквозь него не удастся.

Нежить бросилась снова назад к спасительной второй двери. Но та тварь, у которой был ключ, уже корчилась на полу, со вспоротым брюхом, растаптываемая, обернувшимся в медведя Хранителем.

Противостоять такому натиску двух разъярённых друзей нелюди не могли. Оставалось одно, вереща и извиваясь, встречать свою смерть как на бойне.

Нечисть, кубарем разлеталась, с гулким стуком разбиваясь о стены подземелья, от тяжёлых и хлёстких ударов медвежьих лап.

Одна из тварей, раздираемая Баяном в клочья, пыталась, ударить его по глазам. Пёс, матёрым движением увернулся в сторону, подставляя противнику свой нечувствительный к боли собравшийся в складках загривок. В следующую секунду, он вцепился клыками в щетинистую заднюю лапу нежити, и рывком опрокинул её на спину.

Исход схватки был предрешён.

Баян прыгнул всем своим весом на грудь врага и, хрустя подвернувшимися, для защиты пальцами твари, вцепился ей в глотку.

Если бы не мерзкая серо зелёная внешность этих нелюдей, издалека их можно было бы спутать с очень крупными, но худыми шимпанзе. Они тоже, передвигались на задних лапах и отталкивались от пола передними. Только были они гораздо опаснее и представляли настоящую угрозу для человека.

Когда бойня закончилась, Хранитель осмотрелся по сторонам.

На полу распласталось семь безжизненных тел. Они лежали в неестественных перекрученных позах, с искажёнными от ужасной и мучительной смерти гримасами. Но седьмое тело не было похоже на этих тварей. Это было растерзанное ими тело женщины или девушки. Теперь это установить было сложно, так как кожи на лице и других мягких частей тела уже не было. Напоминанием о том, что это всё же, возможно была женщина, было только её разорванное и пропитавшееся кровью платье.

Дед принял снова свой человеческий облик, тяжело вздохнул и произнёс сам себе:

— Значит, всё-таки начинается…

— Что начинается? — услышал он голос перепуганного Ильи.

Мальчик стоял в десятке шагов от пролома и поглаживал одной рукой, умывающегося Баяна. В другой руке, он сжимал подаренный ему нож. Пес вылизывал свою шерсть перепачканную зелёной кровью.

— Так значит, ты всё видел? — строго спросил Дед.

— Нет, не всё. Но видел, — шептал трясущимися губами, перепуганный мальчик.

— Мне стало страшно, и я пришёл.

— Но я же сказал тебе ждать, пока не позову, — хмуря брови, констатировал Дед.

— Я и ждал. А потом увидел милицейский патруль, и решил спрятаться. А где мне ещё было прятаться, как ни здесь. А потом услышал рёв. И я испугался за вас с Баяном. Подумал, а вдруг смогу чем-то помочь. Страшно было жуть. Но я всё же пошёл. А когда нашёл вас, то уже и увидел…

— Помочь, говоришь, — Дед одобрительно улыбнулся. — А если б не мы их, а они нас? Что тогда, а?…

— Не знаю. Но всё равно пошёл бы, — ответил Илья сквозь зубы, стискивая кинжал сильнее, в своей руке. — Вы ведь свои.

Дед присел перед ним на корточки и взъерошил его волосы. А потом притянул к себе и крепко обнял.

— Эх, Илюшка… Славным воином будешь.

— Дед… а ты меня так научишь?

— Как?

— Ну, в медведя?…

Дед отстранился от него, положил ему руки на плечи и ответил:

— Нет, Илья. Этому не смогу.

— Это почему? — с обидой спросил мальчик.

— Потому что этому не учат. Это по крови только передается.

Илья тяжело вздохнул и снова спросил:

— А эти зелёные, кто они?

— Это нелюди.

— А что за нелюди такие, они что опасные?

— Что за нелюди?… Ну, нечисть, твари, нежить, — пояснил Дед.

— Кажется, припоминаю, — сказал мальчик — лешие, кикиморы, водяные, лихо всякие, да?

— Нет, не так. Лешие и водяные — это совсем другое. Они являются полноправными представителями лесного народа. Наши предки всегда водили с ними дружбу. Это уже потом, когда стали насаждать новую веру и новый порядок, общение с ними стало преследоваться, а предания извращаться. Нежить, в отличие от них — дикие и полу разумные твари. Уровень интеллекта у них очень низок. По одиночке они не опасны. Сами они не такие сильные как человек и очень трусливые. Но когда их собирается много — это уже опасно. У них как у муравьёв или пчёл, начинает работать коллективный разум. И тогда это вырастает в большую угрозу, не только для человека, а для целых селений и городов. В древних летописях упоминалось, что в особенно трудные времена на Руси появлялись полчища нечисти. И сеяли они ужас, смерть и разорение. Вот я и смотрю…

— Что смотришь? — переспросил Илья.

— А то, что раньше они прятались и не высовывались, загнали их в болота с трясинами, где они и покоились в небытии. А теперь…

— А что теперь?

— Кто-то, имеющий огромную силу, начал их пробуждать. Не похоже это на их новый поход. Ибо времена наступили, для России благоприятные. Ими кто-то руководит. Потому как, не осмелилась бы, эта мразь сама мелкими кучками, выбраться в людное место. И этот кто-то, хочет использовать их для свершения своих злобных козней.

— Ну, а кто же этот кто-то? — спросил мальчик.

— А вот это, Илюша, нам и предстоит с тобой разузнать и предотвратить непоправимое.

Отшельник

Приняв душ. Несмотря на позднюю ночь, я сварил себе крепкого кофе, и закурил сигарету. Раскрыв книгу Уэйта, я достал из кармана, валяющейся на полу новую карту, неизвестно как нашедшую меня в кафе. И принялся за её изучение.

На этой карте, был изображён отшельник в балахоне с капюшоном. В одной руке он держал фонарь, которым освещал себе путь, а в другой, посох. Надпись внизу так и гласила: «THE HERMIT», то есть — «ОТШЕЛЬНИК».

Дальше то, что я смог для себя понять из описания: «На вершине горы, в полном одиночестве, стоит мудрец-пилигрим. С посохом в одной руке и фонарём, где шестью лучами светит звезда, — в другой. Странствуя наедине с собой, он упорно идёт к духовному просветлению.

Великая мудрость, печатью которой, отмечено чело Отшельника, обретена в сопоставлении и поиске разумного равновесия, между всеми противоречивыми (чёрными и белыми) свойствами его натуры, сводящими их воедино в нейтральном сером цвете. Его помыслы основаны на объективных и беспристрастных суждениях. Они обращены к небесам, значительно ускоряя его продвижение».

Дальше значилось: «Это учёный муж, достигший мистической горной вершины познания и снискавший просветление.

Это целитель, помощник или советник, обучающий собственным скромным примером самоотречения».

Совет Вопрошающему: «Доверьтесь внутреннему голосу в интересующем вас вопросе, и запаситесь достаточной убеждённостью в своей правоте и отвагой, чтобы довести начатое до конца».

Я захлопнул книгу и завалился на диван. В голове была полная неразбериха. Уложить всё в какой-нибудь, мало-мальски упорядоченный строй, для меня было очень сложно. Всё смешалось в одну единую кучу, сбивая меня с толку хаотическим переплетением значений, событий, людей и связей между ними. Загадка на загадке. И никакой гарантии, что выстроенная на моих домыслах и гипотезах, логическая цепочка, окажется правильной и хоть сколько-нибудь верной.

Желание во всём разобраться и расставить на свои места, не давало мне покоя. Не взирая на все потрясения и насыщенность событий сегодняшнего дня, спать мне совершенно расхотелось. Усталость и ощущение разбитости, навалившиеся на меня в машине, по дороге домой, растаяли вместе с дымом выкуренной сигареты. Я не находил себе места, перебираясь с дивана на кресло и снова на диван. Бродил по квартире, из комнаты в комнату. Потом, усаживался за компьютер, надеясь там найти решения на мучавшие меня вопросы.

Но мой верный комп и пресловутая всемирная паутина, были бессильны в вопросах тонких материй человеческого бытия и влияний на него свыше.

Отказавшись от этой затеи, я курил на лоджии, донимаемый терзаниями внутренней неудовлетворённости.

Ощущение того, что я на верном пути и разгадка кроется где-то близко, побудило меня, снова вернуться в комнату.

Металлические замочки дипломата, щёлкнули в унисон. Крышка с возмущением откинулась. И я достал из него памятный мне белый конверт, из которого, высыпал на журнальный столик, все имеющиеся у меня карты.

Господи, до чего я докатился?…

Видели бы меня сейчас мои коллеги психологи или драгоценные клиенты заказчики… Думаю, тогда бы… на всей моей дальнейшей карьере, можно было бы точно ставить жирную точку и прямиком отправляться в ученики, к какому-нибудь колдуну или магу.

Разложив картинки в, той самой последовательности, с которой они так бесцеремонно вторгались в мою устоявшуюся и привычную жизнь. Я чувствовал, что ниточка, при помощи которой удастся распутать весь этот клубок, была где-то рядом.

Но где?…

ЧИТАЙТЕ ЗНАКИ — вспомнил я, и решил попробовать.

Итак, карта первая — ГЛУПЕЦ. Судя по всему и учитывая результаты нашей беседы с Клео, это — я. К тому же, она символизирует начало нового Пути и кардинальные изменения в жизни. С этим, относительно понятно.

Карта вторая — ПОВЕШЕННЫЙ. Если верить описанию, то речь здесь идёт не о физической смерти, а о некой трансформации, скорее отречению и принесению в жертву чего-либо, ради свершения цели.

О какой жертве может идти речь?

Что из сегодняшнего дня можно было бы сопоставить с этим значением. Помощь этому несчастному мальчику?… Так это не жертва, а обычный поступок нормального человека, у которого есть возможность и средства, для оказания помощи.

Смерть мадам Эльвиры?…

Так, это уже через чур. Это не жертва, а жертвоприношение какое-то.

Нет. Тут определённо, что-то не так.

Дальше. Карта третья — ИМПЕРАТОР. Означает энергию, страсть и жажду действия. А так же, напористость и стремление, ради достижения желанной цели, либо конечного результата. Этим можно объяснить мои активные поиски знающего человека, с помощью которого, мне бы удалось найти разгадку этого ребуса. К сожалению, это послужило гибелью для мадам Эльвиры, а я, опять остался, с чем и был, наедине с самим собой.

Кроме того, есть ещё одно значение этой карты. ИМПЕРАТОР предполагает присутствие некой особы, наделённой властью, возможно шефа, крупного чиновника, мужа или отца.

Из всех мужчин, с которыми я сегодня встречался, ни старик хиромант, ни Клео, ни уж тем более пьяный Андрюша, на эту роль не подходят совершенно. Тогда кто бы это мог быть?…

Ладно, идём дальше. Карта четвёртая — ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА. Эта карта, часто символизирует тайные, скрытые силы, воздействующие на проблему Вопрошающего, указывая на то, что ему известны далеко не все аспекты интересующего его вопроса.

С этим, я совершенно согласен. И прошедший день позволил мне в этом полностью убедиться. Кроме того, в данном моём, конкретном случае, замешаны интересы, нескольких, думаю, противоборствующих сторон. Доказательством чему, служит появление Клео. И его заверения в необходимом вмешательстве, если того потребуют обстоятельства.

Так же ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА может означать женщину, наделённую сильной интуицией и неограниченными мистическими способностями. Скорее всего, этой женщиной могла быть мадам Эльвира…

Господи… до чего же невыносимо. Какая мучительная смерть. Никогда, наверное, я не смогу себе этого простить. За оказанную и незначительную помощь, такая жестокая расплата. Не слишком ли завышенная цена?…

И последняя. Карта пятая — ОТШЕЛЬНИК. Может обозначать — сопоставление и поиск разумного равновесия, между всеми противоречивыми свойствами, основанное на объективных и беспристрастных суждениях. Судя по всему, это то, чем я сейчас и занимаюсь.

Далее значиться, что эта карта так же может и показывать на присутствие конкретного человека. Это учёный муж, достигший мистической горной вершины познания и снискавший просветление. Он может быть целителем или духовным наставником, обучающим собственным скромным примером самоотречения. Вот уж кого-кого, а такого человека, я ещё не встречал в своей жизни точно. И это значит, что встреча с ним ещё впереди.

С выдохом глубокого облегчения, я откинулся на спинку мягкого кресла.

Кажется, всё…

На текущий момент я был удовлетворён.

Пусть немного, но всё-таки прояснилось.

Тёмные покровы неизвестности, стали постепенно приподниматься, вырисовывая фрагменты пока ещё не сформировавшейся реальности. Ниточка потянулась, и клубок начал распутываться.

Когда я закончил, на улице уже занимался рассвет. Багровое солнце поднималось над верхушками сосен Cормовского парка, окрашивая глянцевую поверхность водоёма, в кроваво алую гладь. Ещё не проснувшийся мёртвый город, замер в гробовой тишине ожидания, предстоящих событий нового дня.

Оглавление

Предисловие

Приметы

Фридрих фон Айнхольц

И снова суеверия

Илья

Странности продолжаются

Плен

Приговор

Побег

Шоу продолжается

На пути к свободе

И охотник может превратиться в жертву

Шоу продолжается-2

Рождённый быть повешенным не может утонуть

Голод не тётка

Император

Медведь

Неожиданная находка

Я и хиромантия

Марфа

Начало новой жизни

Мадам Эльвира

Предчувствие

Верховная жрица

Прощание

Бомжи

Новое знакомство и магические фокусы

Прозрение

Спаситель

Непрошеные гости

Катакомбы

Неожиданная встреча

Возмездие

Кремль

И снова карта

Нежить

Отшельник Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg