«Чужая судьба»

Полутьма пустынного коридора, пляска огня на конце факела, танец теней, рисующих таинственных призраков тьмы. И шаги. Глухие шаги тяжело идущего человека. Или не человека? Он идет мимо факелов, одним своим движением меняя рисунок танца и огня, и теней, но не замечая этого. Не замечая ничего. Он хмурит высокий лоб в тяжелых раздумьях, в тщетных попытках предугадать, зачем. Зачем его позвали и чем это грозит. Но главное: что делать? Идти недалеко, решать нужно быстро, но… но как это трудно, решить. В нем борется соблазн и осторожность. Неужели докопался? Неужели этот недоносок Флавий что-то узнал? Конечно, есть план и на такой случай, план отступления, но опять же для него необходимо знать достоверно, что известно брату. Только ли подозрения или есть и доказательства? Рискнуть или проявить осторожность? Да или нет? Нет или да? Решай же!

Очередной поворот коридора и вот она, нужная дверь. Медлить нельзя, наверняка его уже почувствовали, а решения так и нет. Дьявол!

Осторожный стук и приглашение: «Входи!». Чуть приоткрыв дверь, он проскальзывает в комнату, с уже надетой на лицо маской приветливости и озорной настороженности.

— Здравствуй, отец! — голос тошнотворно радостный и чуть опасливый. — Ты звал меня?

— Да, сынок, — непритворная нежность и любовь во взгляде, в голосе. Как же его тошнит от этого, но нельзя, нельзя показать. И как такой мямля стал королем? Почему именно он его отец? Ненавижу! — Садись рядом. Хочешь выпить?

Сын удивленно смотрит на отца и, как ни странно, это удивление является представлением лишь в малой степени. Но совсем без игры уже не мог. Лицемерие давно стало его второй натурой, особенно в отношении с отцом. Но как же надоело притворяться. Как же хочется стать, наконец, собой и не бояться! Не бояться ничьего осуждения, а в особенности его, своего отца, своего короля. Но для этого…

— Ты разрешаешь?!

Мягкий, необидно-насмешливый смех разнесся по комнате.

— Садись, наливай и не бойся. Ведь скоро ты станешь совершеннолетним. А значит взрослым и самостоятельным.

Пришедший улыбается смущенно и радостно, внутренне корчась от грусти и нежности последних слов. Садится и слегка настороженно тянется к графину, но король не возражает, с иронической и ласковой улыбкой наблюдая за сыном. Лишь когда тот делает первый глоток и ставит бокал обратно на столик, поясняет: