«Ромашки для королевы»

Оксана Демченко Ромашки для королевы

Старый маг бережно протер крышку каменного ларца, облокотился на нее и поднялся с колен. С уважением тронул полированный камень еще раз. Бессчетно веков этому ларцу – и ни единой трещинки. Столь великое зло запереть могли только эльфы и маги прошлого, великие мастера. И они уважали силу ордена.

Когда-то давно орден был многочислен и славен. Он хранил древние тайны, копил славу, наслаждался властью и придирчиво избирал учеников. Неизмеримо давно – старик не застал те времена, да и следы их уже истерлись, как растрескавшиеся ступени. В его собственной полузабытой юности замок уже пустовал, ветер выл с тоски в каменных лабиринтах, а за осевшим глубоко в болотистый грунт крепостным валом вторили эхом тоскливому вою волки.

И учеников уже никто не искал. Весь орден составляли пятеро магов, таких же стариков, как он теперешний. Ничуть не капризных и славой не избалованных, какое там! Брошенные, иззябшие за зиму душой, соскучившиеся по молодым голосам и заботе, маги охотно приняли первого встречного – в глушь лесов, что залегли у самой Черной стены, давно не забредали люди. И он бы не пошел – слухи приписывали буреломным зарослям самые дурные и нелепые свойства. Мол, выходят из-за Стены дикие черные эльфы и уводят людей в рабство, от которого не спасает сама смерть. Даже звери в лесах – их тайные слуги, наделенные злой и могучей магией неумирающих, которых дремучие деревенские неучи часто именуют «неупокоенными», намекая, что смерть давно прибрала их души, а вот о телах почему-то не позаботилась…

Вот как все переворачивает время. Когда-то эльфов считали доброй былью, а теперь иногда зовут злой сказкой. И здесь, у Черной стены, – всё чаще.

Ему, бежавшему в леса от гнева правителя, повелевшего уничтожить весь род Хориев до седьмого колена, выбирать не пришлось. Сперва думал вернуться, когда погоня потеряет след. Надеялся тихо и незаметно осесть чуть в стороне от крайних деревенек, в безопасной глуши, где хоть раз в год люди проходят, их голоса звучат, не забываются…

Стена башни выросла перед ним – как из сказки. Шел лесом, не было ее. Потом, раз – чуть носом не уперся. Это тоже древняя магия, так прятать теперь не умеют. Он осмотрел стену и пошел вдоль нее, удивляясь все более: эдакая силища – и кругом сплошное запустение. Ворота ему открыли, накормили, комнату хорошую дали, одежду, к общей работе допустили, ни в чем не выделяли, не ущемляли как младшего и недостойного. Зима прошла незаметно, лето промчалось и того быстрее. Уходить он иногда порывался, но каждый раз что-то мешало.

Потом привык, привязался к старикам, а со временем сам начал учиться забытому искусству магии по книгам, какие не уцелели и в лучших королевских библиотеках.

Старики хвалили, называли и одаренным, и усердным. Лес шумел, его голос постепенно становился все роднее и понятнее, а мир людей с их суетой и бестолковостью забывался, терял свою притягательность. А потом пришло время – и ему рассказали о главном деле ордена. Стало понятно: это служение более некому передать. Маги ушли один за другим, а он принял бремя ответственности за тайну и честно исполнял свое дело день за днем.

Старик закашлялся и устало уселся на каменную крышку ларца. Таких вольностей в обращении с заклятым сосудом он себе не дозволял, но годы – они о церемониях не думают. И ему, последнему из Хориев, ученика ждать не приходится. Давно заросли все тропы к древней башне, и людские поселения под натиском суеверий отступили за хребет.

А более предрассудков, само собой, постарались ведимы. Страшное племя! Хуже чумы и пожара, пришедших вместе, и даже в сопровождении голода, наводнений и камнепада.

Ведимы, или прирожденные маги, – породнившиеся с демонами полулюди, черпающие магию из собственной крови, несущей темные токи глубинного зла. Сила их питается страхом и растит его, не зная границ.

Хорий вздохнул, сокрушенно покачал головой, покрепче оперся о посох и поднялся на старые непослушные ноги. Орден выстроил башню, чтобы сокрыть ларец, древнейшую из своих тайн – и самую опасную. Род ведимов идет от неприкаянных демонов Огня. И, как гласит пророчество, он пресечется, если не получит новых душ и не возродит демонов. Орден очень надеялся пережить ведимов и покончить с их злом. Почти преуспел – люди без малейшего дара в крови создали заклинания и подчинили себе силу почти так же прочно и уверенно, как их одаренные собратья. Но последней войны с ведимами, о которой люди вне круга посвященных и понятия не имеют, орден не осилил. Он выстоял и сберег тайну. Но хранителей осталось так мало, что передать великое знание стало некому…

Правда, и полулюди в войне пострадали. Истратили силы, заклиная беспрерывно Огонь в поисках спрятанного ларца. Погибли в столкновениях с магами, унося и жизни людей ордена.

Когда Хорий пришел в обитель, немногочисленные старики-маги твердо знали: враги вымирают. Огонь более не горит в крови их женщин, именуемых в древних книгах ордена «углями силы». И маги мужчины, обозначенные там же как «пляшущие Огни» слабеют, теряют силу и стареют. Каких-то сто лет – и всё будет кончено…

Хорий закряхтел и, тяжело шаря по стене, на ощупь двинулся вниз по винтовой лестнице. Он узнает, когда последний из Огней не найдет достаточно силы, чтобы плясать, и след его растворится во мраке, откуда однажды пришел, чтобы проклясть этот мир. В тот день ларец станет обычным камнем, и рука, касаясь его, не будет более ощущать пытки льдом и жаром, рождаемой близостью душ трех последних демонов. Пока еще эти души не стали пеплом – и ведимы пляшут и воют, уговаривая ночь вернуть им полноту страха и силы.

Давно, полвека назад, он остался в холодном старом кольце каменных стен, чтобы беречь тайну. Необходимость ежедневного заклинания сосуда зла становилась для него с каждым годом всё более тяжелым бременем. Но если не читать нужных слов, полулюди узнают, где укрыт ларец. Как гласит древняя легенда – достаточно поднять крышку, чтобы три демона вернулись в мир. Еще в книге сказано: «В каждом роду живущих найдут обремененную ненавистью душу и раздуют огонь, и большая война возожжет угли, даруя пляске Огней необоримое могущество, и иссякнет свет».

Хорий добрел до своей кельи и устало уселся на ложе. Слабо махнул рукой, затеплив колдовское пламя в очаге. Придвинул мисочку с жареными семечками и достал из корзины орехи. Белки наносили ему грибов и разносортных ядрышек – чищенных и в скорлупе, птицы отдали свое уважение ягодами. Жизнь мага не так уж плоха. Жаль лишь, что старость подступила вплотную, и ни одно заклинание уже не распрямит спины, не вернет сил и не восполнит угасающую зоркость. Лет десять назад он приметил признаки идущей под гору жизни и очень испугался, что покинет мир – и некому станет продолжать дело ордена. А потом решил: он в ответе лишь за то время, что отпущено ему богами. Делать должен посильное, а прочее – их забота, и нет у человека права и власти вмешиваться в высший промысел. Даже если боги задремали и недоглядели.

В последние годы Хорий все чаще подозревал тайком, что бессмертные тоже не избежали гнета непомерности времени. Их слух ослаб, зрение притупилось, память дает сбои. А дети богов бегают невесть где и не желают принимать бремя ответственности за созданный родителями мир Саймилии, потому что это – чужая и непонятная игрушка.

Старик закряхтел, укутываясь в войлочное одеяло.

– Неслухи и недоросли, – пожаловался он старому ворону, своему единственному собеседнику. Тот пережил несколько поколений магов и давно обрел право считаться мудрым по-настоящему. – Недоглядят!

– Прахом пустят, – хрипло отозвался клювастый.

– Именно, – закивал старик. – Небось налепили наспех мирков, криво да неумело, там своих бед предостаточно. Вот и стоит наша Саймилия без пригляда. Как старый сенной стог. И дела им нет, пока не заполыхает…

– Страшно, – согласился ворон.

– Демоны – они как грозовые огни или искры, – сонно прошамкал Хорий. – Здесь припрятаны и всем до поры не страшны, можно и не помнить о них. А как в силу войдут, и богам мало не покажется. Пока погасят – всю лужайку в пепел, а ведь не муравьи – люди, эльфы, гномы… целыми странами погорим. Дальше – хуже, мир за миром займутся войной, и, кроме демонов и ведимов их окаянных, никому от этого пожара радости не будет.

* * *

Сын рода Гррхон, от рождения первых гор правившего в глубочайших шахтах Гхросса, сердито и неодобрительно глянул в сторону солнечного горна, раскалившегося уже почти добела. Сощурился и отвернулся. У бога Опрокинутых озер золото не переводится, а сияние его горна озаряет весь мир поверхности. Хорошо хоть, ночами Труженик спит. Людям сияние его огня желанно, а для гномов оно мучительно. Как и Опрокинутые озера неба – без края, лишенные крепости настоящего каменного свода. Ни тебе опор, ни следа кирки. Колдовская работа! А гномы сами не колдуют и иным не советуют.

Рртых прищурился и зашарил по карманам. Благо, в любимой куртке их десятка три, да и штаны походные неплохи, есть куда ценное барахло рассовать. И просто барахло. Поди пойми, может, сегодня оно не полезно, а завтра сгодится в самый раз.

Гном с сомнением изучил старый вощеный листок с узором. Ножны, заказ из южной Бильсы. Им коней подавай – да побольше, табуном. Из-за этого пришлось месяц к свету глаза приучать и лошадок рассматривать, день за днем. Спасибо, егеря человечьи помогли, не отказали. Заказчик как коней своих увидел – затрясся. Может, впрямь неплохи? Приятное было дельце, небольшое, но памятное. Год, как исполнен заказ, пивом с перцем запит и забыт, – а задумка все шуршит по карманам. Рртых повертел листок, усмехнулся и снова убрал. Гномы – они запасливы, а вощенка для растопки хороша. Как любая бумага.

Ох и побегал Второй Рртых, его знаменитый тезка, покуда секретик у оллфов умыкнул! Да и после, как в погоню за ним пустились сторожа, архив оллфовский сберегающие… все как есть – маги, наисильнейшие. Но Рртых оказался хитер и проворен. Славное дело совершил, как без бумаги жить? О том есть песнь, и ведома она каждому жителю подгорья. Почти так же любима, как и большой сказ о Первом Рртыхе, великом бойце гномов.

А он вот Третий, и пока ничьих добрых слов не заслужил, даже и без стихотворчества. Как тут отличишься, когда оллфы Стеной отгорожены, а люди, слабаки вершинники, не накопили достойных кражи тайн. Может, изобрести чего? Вот как прадед хотя бы. Малую войну умудрился в один день выиграть, без большой крови и долгих мстительных обид, а уж к старости вовсе род прославил. Очки выплавил, да не только темные, но и для улучшения зоркости годные. Вторые, слава Рудокопу, Рртыху без надобности, а вот чернью покрытые – самое оно, годны. Без них к вершинникам только мальчишка пустоголовый прямиком из шахт полезет.

Славное и полезное изобретение – дымчатые очки! Одна беда – хрупкие они, нежные… У него, гнома обстоятельного и запасливого, было с собой три пары. Одна не вынесла последнего шкуродера. Всё ж лазы не для его роста и сложения обустраивались. И так чуть не голый полз, вещи следом волок, так все одно – не сохранил кожаный чехол целости стекла. Вторая пара ухнула в щель с мешком провизии, сильно расстроив не склонного к голоданию гнома.

Зато последние, любимые, бережно уложенные в медный узорный футляр его собственной чеканки, – выжили. И теперь гордо оседлали короткий нос, плотно и надежно угнездились под кустистыми бровями, оперлись золотом оправы в широкие скулы. Благодать!

Еще бы, дурное дело – смотреть на чужую плавку, не защитив глаз. В давние времена гномы из-за беспечности слепли и к старости звались Кротами. Так и бродили по привычным, наизусть знакомым, пещерам, бормоча под нос глупости о ненужности и бессмысленности зрения. Всегда так: чего лишились – то и хаем! А как без него? Ни тебе руду распознать, ни камень оценить, да и девушки, проныры расчетливые, тоже пользуются. Сколь сказок у гномов напридуманно, с грустной яви подсмотрено: сама тоща да уродлива, три фута с половиной роста в ней, – а слепому и не разобрать! И до богатства коварная пройдоха дотянется, и род испоганит.

Тощий мелкий квелый гном – это же не просто позор, это настоящее несчастье! В шахтах такой никому не надобен. Выработки с него чуть, а трав на лечение уходит – как на трех здоровых. За золото у вершинников выменянных трав, между прочим! Так, по женской злобе, погибли, сошли до убогого жития в верхних пещерах, некогда славные Ллтыхи и Пфттуры. Были в древние времена по пяти футов ростом, а теперь смотреть тошно! Четырехфутовые недомерки уже имеются – и до того, по правде если, не дотягивают, каблуки в моду ввели! Тьфу, ну прям позор древнего горняка!

Рртых нервно дернул головой. Короткая шея еле позволяла это движение, вовлекая в него всю массу плечевых мышц. Если разобраться, то мысли глупые и недельные. Его работа ныне – не руду прошлого перемывать да сортировать, а выйти на поверхность и глянуть толком, что за беда у вершинников, отчего перевалы пусты. Тихо глянуть, тайком. Оттого и ползти пришлось старыми норами, узкими и ненадежными. Отец, вот уж королевская кровь взыграла некстати, взялся послать в дозор упомянутых Ллтыхов. Недомерков бестолковых, которые против горного барса и вдвоем не встанут! Кошек они, вишь ты, опасаются… Рртых сердито хлопнул футляром, убрал его в ближний нагрудный карман. Снова сердито фыркнул. Недомерки трусоватые, ничем славы не заслужившие – и всё ж пошли наверх. Им и дорогу наладили, и припас полный дали, и проводников из наилучших – как же, слабаков теперь беречь принято. А что такие рассмотрят? Да ничего, у них в роду из любых пяти старших трое – Кроты! Как разгорится горн в Опрокинутых озерах, мордами в песок зароются и будут ныть до сумерек.

Потому для него, для подгорного принца, верное дело – лично все проведать и собственное мнение бережно и без спешки выковать. Чтоб не с чужих слов узор-то угадывать, на россказни полагаясь.

Он и отцу так объяснил план. Казалось – не понять невозможно! Рыжий Кныттф, правящий всего-то полвека, еще молодой и готовый к новым замыслам, как ни странно, не воспринял здравую идею. Точнее, очень даже воспринял, и своего обожаемого «малыша», ростом как раз в упомянутые пять футов, да еще и с тремя дюймами сверх того, усердно запер в нижних штольнях.

Запер!!!

Рртых зарычал от мерзости воспоминания. Именно так и было, да еще хуже, отец объяснил негромко и сердито: когда из щелей сочится гремучий газ, для выяснения меры опасности используют птах, а сами – благо, разум есть, – берегутся и наблюдают. Ллтыхи и есть канарейки, чего их жалеть? Провернул ключ в засове, деловито проверил второй запор, третий, сердито зыркнул на охрану. И ушел, унося золотой фонарь вершинного света, недавнее изобретение гномов. С появлением ярких фонарей выходить на поверхность и привыкать к горну Труженика стало проще и быстрее. А отец оставил в шахтах только масляные лампы и факелы. Тоже – милая хитрость. После нескольких недель при тусклых светильниках лишь безумец сунется на поверхность. Враз Кротом сделаешься, да еще и рассудок Труженик отшибет, огнем вершинного горна спалит: он мужик крепко обстоятельный. Ка-ак жахнет золоченым световым молотом по маковке… Рртых нервно уплотнил оправу, прижимая к скулам.

Два месяца прошло с упомянутого разговора. Высочество мрачно долбил скалы и сердился все более, поскольку жила рубинов шла отменная, а радости от их добычи не проявлялось и малой.

Может, Кроты и недомерки, но мыслимое ли дело – гнома равнять с разменной монетой и отсылать в безнадежное дело? Или отец себя перемудрил, или недоговаривает так крепко, что и подумать противно. Уж не война ли у вершинников? Или мор какой загадочный, или маги с ума посходили и шалят? Мысли крутились и шелестели, как шестеренки в хороших часах, передавая бегучую силу идеи тайного похода от колесика к колесику.

Раз дело неладно – надо бы самому вызнать вдвойне – раз надо вызнать, пора из штольни наверх выбираться, а коли не пускают – им же хуже.

Нашли, кого не пускать! Ключи он выковал в первые же дни, по свежей памяти. Очки умыкнул заранее, притащил с собой. А охрану успокоил, выбрав подходящий момент. Связал покрепче, чтоб ребят потом не шибко ругали. Собственно, они ему как раз успели вкратце пересказать то, что сами собирались услышать от величества. Отец в гневе многословен и разнообразен. Да и рука у него, надо признать, в полной силе. Ох, трудное будет возвращение. Вот разве – если с пользой, с большом важным сообщением. Рртых тяжело вздохнул и заранее потер шею. Чего там, и с сообщением будет больно.

Но это – позже.

Пока же проблемы вершинников действительно темны, как угольная штольня. Третий день он носится по горным тропам, постепенно привыкая к тому кошмару, который называют рассветом, и не нашел ни единой живой души! Только след то ли Ллтыхов, то ли следующего посольства – свежий совсем. Вел он по тропе вниз, к большому торговому плато. И обрывался очень неприятно. Были там и кровь, и следы от добротных наконечников стрел лучшей гномьей ковки, глубоко изжаливших скалу. Только подгорников не нашлось, как и обычных меток хода боя, оставленных для своих, пришедших с подмогой поздно, не заставших драку. Им разбираться в таком неприятном случае только метки и позволят.

Каждый гном знает нерушимый закон. Напали – отмахни секирой или киркой рядок зарубок: люди или гномы, с магами или без, и сколько их, а если успеешь – то укажи, с чего началась заварушка. Для всего есть простые внятные знаки. Пара движений опытной руки – и готово письмо. Охрана была знатная, из норников, те бойцы настоящие. Неужели и на это у них не нашлось времени? Гном решил посидеть возле следа и подумать, а заодно – понаблюдать за тропой. Тем более, пока его глаза не способны воспринять яркость раскаленного добела горна Опрокинутых озер.

Рртых тяжело вздохнул и задернул полог, усердно уплотнил щели, уже нащупанные пальцами вездесущих лучей. Стало куда уютнее, обиталище в малой пещерке посетил привычный сумрак. Сперва зеленоватый после избыточной яркости внешнего света, но потом вполне уютный, домашний. Рртых вздохнул и поудобнее упихал за спину малый, уцелевший от падения в трещину, мешок. Надо сидеть и ждать заката, чтобы заново поупражнять глаза. И думать, коль времени полно. А объяснение, по первому впечатлению, всего-то одно и неприятное: раз бой был мгновенным, встретили гномов – маги. Маги есть лишь у людей, и такое начало разговора называется очень страшно: война… Нет, подобное утверждение слишком серьезно и не определяется одним днем. Гном нервно встряхнулся. Больших войн давно не было. Так, стычки из-за золота или наивные попытки людей вызнать, где гранят алмазы. Глупости, мелочь. Воров и разбойников ловили общими силами. Егеря страны Рониг – вообще люди толковые, без ржавчины на душе. Судили обычно достаточно справедливо.

Да мыслимое ли дело – вершинникам воевать подгорных? Для них лабиринт ходов даже малого верхнего города незнаком и загадочен, какие там могут быть бои! Сила магов – и та в глубинах не обеспечит верной победы. Потому что есть обвалы, газы, сонный и рудничный взрывчатый, угольная пыль… да мало ли средств! Лезть вниз для людей – самоубийственно.

Однако пропавшее посольство уже третье по счету, насколько ему, Рртыху, известно. Может, и не третье – папа отменно изучил слишком подвижный характер наследника и наверняка оградил его по мере сил от лишней информации. Ну и шлак с ними, с мыслями без достаточных знаний, резко выдохнул Рртых. Лучше выспаться.

С такой здравой идеей гном ловко устроился в каменной нише, зевнул разок, прикрыл веки и обмяк. Бессонница – самое непонятное для пещерника слово. Настоящее оскорбление. Такой позор приключается лишь с лодырями. И лечится просто – двое суток с киркой, мимо всяких там смен и перерывов, и обязательно по твердой породе. Железное, как и сам гном, средство. Правда, Рртых полагал, это мягкая и слабая мера. Ему доводилось рубить уголь и по три дня – ничего особенного, чуток подуставал только. Впрочем, и про бессонницу в роду подгорного короля не слышали. Ленивые гномами не правят – кто таких послушается?

Рртых открыл глаза парой секунд позже – по внутреннему ощущению – ибо сны народу гор неведомы. Довольно потянулся, отмечая, что яркий предзакатный свет в пещерке уже не мучителен для глаз. Еще неделя – и он вполне нормально освоится наверху. Футляр выплюнул на ладонь очки, темные стекла добавили закату пасмурности. Гном неспешно отодвинул полог до конца и осторожно раскрыл веки. Нормально, если на огненный горн не глядеть. Зато в тенях его гномье зрение куда сильнее любого иного. Мир сумерек виден ясно, в полном цвете, да еще если камни теплы – в объеме. Вот она, малая лощина, где подловили посольство, вся видна, как на ладони. Скалы жмут тропу с двух сторон, лишь одна площадка пошире имеется. Дорожка ровная, для конных обустроена, да и повозка по ней малая пройдет. Только давно уже не бывают тут торговцы. Тем более – к ночи. И лежит лощинка тихая, мирная, пустая.

Пустая?

Гном замер и осторожно нашарил свою секиру коротким движением кисти руки. Вот и встретил первого вершинника. Лазутчика!

Человек двигался медленно и осторожно, грамотно хоронился за каждым камнем и то и дело замирал, вслушиваясь в вечернюю тишину гор. Достаточно рослый для племени людей, легкий – это оттого, что молод, – Рртых уже разобрался в людской худобе. Бывает болезненная, а случается и такая, она позже в хорошую добротную силу перерастает. Многие егеря худощавы. А этот – из них, сразу видно по темной одежке знакомого кроя, по сапогам тихим на ходу и удобным. Вершинник добрался до камней, иссеченных стрелами, еще раз осмотрелся и встал в рост. Недоуменно тронул следы, метнулся, припал к мелкому щебню тропы, изучил капли старой крови. Сел, принялся задумчиво смотреть по сторонам. Гном кивнул – так он сам делал два дня назад. Пытался понять, кто напал и откуда. И тоже не смог сообразить, глупые мысли в голову лезли, а умные так и застряли на входе. Будто люди или иные загадочные враги – вышли из камня или ждали в засаде на глухой тропе, уводящей к обрыву, откуда нет пути далее. Он знал про тупик, а лазутчик – нет. До полуночи парень ползал по скалам, заслужив даже некоторое уважение со стороны Рртыха своим усердием и опытностью в горах. И полностью убедив принца рода Гррхон – человек сюда сунулся один. Не иначе, тоже поперек чьих-то важных указаний. Оно и видно – мальчишка, в кости легкий, в силу еще не вошел толком. Чуть не задохнулся в гномьих лапах.

Утро лазутчик встретил в гостеприимной пещерке гнома, бережно упакованный в собственный плащ. Рот пленнику Рртых затыкать не стал. Просто предупредил – мол, кое-кого тут уже подловили, а если нас услышат, тоже не пожалеют. Человек оказался понятливым. И нудным.

– Совести у тебя нет! – заныл он едким шепотом. – Говорят, вы камни грызете и тем сыты. А я нормальной еды хочу, понимаешь? Развяжи, ну куда я денусь!

– Куда я денусь, вот что важнее, – буркнул гном. – Может, они тоже тебя развязали. А ты магов свистнул.

– Уже свистнул бы, если б знал, как, – зло пообещал тот.

– Логично. А вдруг ты сам колдуешь? Руками помашешь, и засну я, дурак дураком.

– А так умный сидишь, – надулся пленник. – После пяти наших посольств, порванных в лоскуты, сюда никого ценнее пьяни подзаборной не отсылают.

– Так ты еще и выпиваешь лишнее, в такие-то годы? – презрительно скривился гном. – Лентяй?

– Потомственный, – огрызнулся парень. – Я стременной сотника горного егерского дозора. И его же сын, кстати. Так что придержи язык. Эх и врезал бы я тебе… ничего, наши подойдут, сквитаюсь.

– Раньше надо было стараться, – беззлобно посоветовал гном, прищурился насмешливо. – Слушай, стременной, а где ваша сотня и та лошадь, у которой ты состоишь при стремени? Я этих зверюг отродясь не видывал, окромя как по делу, ради заказа с ножнами. Но стремена часто ковал, так что знаю. Должна быть лошадь. Здоровенная.

– В конюшне она, – скис мстительный пленник. – Это ты точно подметил. Никто меня не посылал в дозор. Только через два дня сюда наши снова придут. Вот я и подумал, надо бы глянуть заранее, что и как. Засаду себе приглядеть.

Гном ненадолго задумался. Интересное дело – и там потери, и здесь недосчет. Кто ж всем гадит? И крепко гадит, умело.

Стременной терпеливо ждал, пока гномьи мысли выстроятся в цепочку решения. Знал – переупрямить подгорников нельзя, но убедить некоторых, давая настоящие факты, можно. Рртых глянул на пленника с растущим интересом. Егерь ему не враг, отродясь такого не случалось, и теперь, спасибо Труженику, не произошло. Вполне симпатичный парень. Загорелый, люди Ронига вообще в большинстве – кожей медные. Правда, это очень светлая медь, не то, что в Бильсе, степном южном краю. Волос у егеря курчавый и темно-коричневый. Глаза довольно крупные, озорные, переливчато-серые. Хороший цвет. Когда зол – сталь, а как к девкам выберется, в нижние селения, так, пожалуй, чистый шелк.

Егерь тоже рассматривал гнома с интересом. Собственно, такого огромного подгорника он видел впервые. Отец говорил, что торговые гномы самые мелкие, и что торговля по меркам жителей Гхросса – ремесло неудачников. А настоящие гномы работают руками, они руду рубят, сталь куют и бою обучаются. Они куда выше торговцев и мощнее. Но чтобы настолько? Даже не стыдно, что в плен попал – такому поди возрази. Небось ему и гномихи не возражают. Даже по меркам людей очень симпатичный гном. Волос рыжий, в красное золото, глаза синие, острые, с хитрым прищуром. Кожа светлая, но не бледная. Видно – и наверху он не первый раз, и возле горна стоял часто. Толковый гном, настоящий. И, кажется, уже что-то решил для себя.

– У нас тоже три посольства пропало, если не больше. Так что можешь моей пещеркой пользоваться, – великодушно разрешил гном. – Я сам здесь тайком от своих. Но учти. Сидеть тихо, будить, если что нехорошее начнется, – честно. И как еще один-единственный раз скажешь, что я могу сытым быть, камни глодая, убью. Это не особенно приличная шутка, тем более – теперь. С едой у нас уже полгода туго, как с вами не ладим.

– А у нас в зиму было холодно, – пожаловался стременной, выбираясь из плена плаща. – Сестренка кашляла, до сих пор ей худо. Уголь-то ваш в домах очень нужен, как не стало его, подвоз дров не успели наладить. Степь внизу, топить нечем. А зима была лютая. Кстати, звать меня Энтор. А если длинно – виконт…

– Не надо длинно, знаю вашу нудность, – взмолился гном, торопливо соображая, как некстати было бы именовать себя полным титулом. – Рртых. Это мое имя.

– Очень приятно, – кивнул стременной, развязывая свой мешок. – Козий сыр. Это мой завтрак. Присоединяйся.

– Славно, – кивнул гном. – А то, будь неладна кривая кирка, почти все припасы мои ухнули в такую гнусную щель, что и не достать. Ух я злостью изошел: серые дикие крысы пируют, а сам я – хоть подыхай.

Завтрак примирил лазутчиков. Сытость вообще настраивает на благодушный и спокойный лад. Без особых подначек они распределили дежурства. Гном оставил себе ночь, а человек – день, это устраивало обоих. И давало надежду, что неизвестные похитители и губители посольств не останутся незамеченными. Энтор уселся дежурить, активно одобрив систему маскировки гномьего логова и честно признав, что сам бы так не смог обустроить лаз. Рртых кивнул благосклонно, принимая похвалу – и рухнул в темный глухой сон.

Разбудил его юноша незадолго до заката, усердно зажимая рот сложенным втрое плащом. Гном нервно поправил свои заплетенные в тройные короткие косицы усы, ощупал ленточку-завязку на бороде. Вроде, пока убивать не за что, прическа цела. Наспех устроил на носу очки и подобрался к пологу вплотную, недовольно щурясь на излишне яркий свет. Впрочем, сегодня с погодой везло. Дым верхней кузни тянулся через весь свод Озер и застил свет с отменным усердием.

В лощине копошились двое.

Едва различив их, Рртых задохнулся и плотнее вжался в камни. Рядом, бледнее мела, замер Энтор. Гномы не уважают магию и самих магов побаиваются. Люди опасаются гномьих знахарей, которых зовут шаманами бездны. Те и другие стараются не упоминать ведимов. Правда, люди их переиначили в ведьменей, а гномы – во вддыхров. Но и тех и других к ночи не поминают. От таких и днем отбиться – большая удача.

А уж в сумерках, когда они в полной силе…

И без упоминания, незваные, на площадке, где оставил последние следы гномий отряд, усердно копались два ведима. Средних лет, жирноватые, не особенно рослые, в балахонах невнятно-серого тона. С неизбежными для их расы черными волосами и глазами, в глубокой тьме которых не различить зрачка. В руках – черные посохи из обугленной мертвой древесины. Из-под коротких рукавов видны локти. И черные узоры татуировки – до самых пальцев.

Гном скосил взгляд на напарника. Тот на миг прикрыл веки. Оба никогда прежде не видели Черных, но описания знали крепко и согласились без слов: нет и малого повода к сомнениям, рядом, в полусотне саженей – они, полулюди, демоново семя. И творят они черное злое колдовство, против которого бессильны любые маги и шаманы. Чертят знаки на щебне, деловито перебрасываются короткими фразами на невнятном, чужом, шипящем наречии. Время от времени вслушиваются в тишину и осматривают горы. Опытные и осторожные, место знают, – отметил гном. Вон как точно и уверенно шарят взглядами по тропам, не упуская и малых, и тайных. А безопасные сплошные скалы пропускают при быстром повороте головы.

Работа Черных затянулась до полуночи. Лежать без движения оказалось с отвычки от ратных уроков мучительно трудно, но и шевелиться столь близко от настороженного врага – невозможно.

Наконец ведимы закончили свое злое дело и разошлись без единого слова, по короткому согласному движению рук. Один выбрал тропу вниз, другой двинулся вверх по склону. Гном согласно кивнул – перед тем, как наладить засаду, надо осмотреть подступы. То есть вернутся враги очень быстро. Отпущенной передышки засадникам хватило для многого необходимого. Рртых вручил человеку свой строенный малый арбалет. Тот осмотрел, восхищенно щелкнул языком и добавил человечий, более массивный и неуклюжий. Оба знали – ведимы очень быстры, но если бить с малого расстояния и двумя залпами, шанс есть. Грубым болтом людей напугать и отвлечь, а тройным ударом более мощных гномьих – постараться ранить.

Рртых в несколько движений зачернил лицо, ладони и секиру особой пастой, передал баночку человеку. И коротко шепнул – он пойдет к скалам за тропой, там есть малая засидка, подготовленная заранее.

– Не вступай в рисунок… – зашипел почти без звука Энтор.

Рртых презрительно, беззвучно, скривился: что он, мальчишка? Между прочим, вполне уже взрослый гном, сорок один год без малого. Под зиму отпраздновали в дворцовых пещерах совершеннолетие. Уж не чета человечьему мальчишке. Сколько ему? Да лет двадцать, не больше. Гномы бы до огранки худших камней серой воды не допустили такого.

Наследник рода Гррхон заскользил по камням, обходя лощинку, юркнул за заслон шкур у неприметной ниши и замер. Хорошее место, он сразу присмотрел на случай боя. Если верить следам на камнях, вддыхры выйдут на посольство самое дальнее в десяти футах от этой скалы. Если повезет, он даже будет у врагов за спиной.

Почти неразличимый шелест щебня отметил возвращение врагов. Гном стал дышать мелко и плавно, стараясь вовсе не шуметь. Он точно представлял, где оба Черных. Сам рассматривал те щели, но счел неудобными. Он ведь не маг, для него оттуда до тропы далековато. Да плечи у боевого пятифутового гнома пошире человечьих – и заметно.

Секира приятно грела правую руку, малый топор был приготовлен для первого движения. Гномов не зря зовут каменными. Кто с намеком на их упрямство, а иные – со знанием подлинной природы и некоторым опасливым уважением. Человек в такой вот позе простоит – при наилучшей подготовке – полчаса-час. А боевой гном – сутки. Гордый представитель рода Гррхон не без причин полагал себя способным выдержать и двое суток. Но так долго не устоят уже никакие вддыхры…

Шум движения небольшого отряда донесся снизу, от долины, перед рассветом. Он был еще далеко, когда мимо скользнули тихие и ловкие разведчики, осмотрели лощину, нашли вполне безопасной и ушли дальше – вверх по тропе. Потом негромко процокали копыта четырех лошадей в полной боевой сбруе. Гном одобрительно прищурился – работа его народа, и не из худших. Наспех сказать трудно, но, возможно, род Лыхм. Знатные оружейники, но буквально помешаны на нелепых лиственных узорах. Словно они – вершинники какие-то. Прям тошно, ведь напоказ стараются, клиенту в угоду, а не от души. Иной раз витки так кладут – приносят в переделку заказчики. Красота велика, а удобство – оно для хорошего стремени тоже важно. Вот вещи с клеймом Гррхон ни разу не приносили на доработку. Короли не работают по-черновому.

Звук копыт стих вдали.

Пора, уже скоро. Рртых чуть наклонил голову – почти неприметно – и стал дышать несколько полнее, нагоняя свежую кровь. Люди так не умеют, многие гномы, особенно из торговых, – тоже, а он сполна обучен. И руки будут крепче, и движения быстрее. Это самое главное в бою против вддыхров, которые чудовищно стремительны, словно мало того, что злобными и сильными магами все до единого урождаются.

Основное посольство подъехало кучно. Охрана берегла седого невысокого человека на легком вертком коне. Старик, к удивлению гнома, не был обременен никаким оружием. Он ехал в центре группы очень спокойно, почти лениво, даже вроде бы прикрыв глаза. Зато два десятка воинов смотрели по сторонам тревожно и пристально. Да и с чего им быть спокойными? Насколько понятно со слов Энтора, им отлично известна страшная судьба прежних походников. Рртых уважительно изучал отряд. Достойные воины, знают, что участь их, по сути, предрешена, но службу несут честно.

Сзади слева нечто почти неприметно шевельнулось – и щебень под копытами коней потек, рванулся вверх острыми шипами каменных игл.

Старик широко раскрыл глаза и крикнул что-то резко и повелительно. Рртых усмехнулся. Вот мудрый дед всегда говорил – не суди о камне, пока он в корке породы сокрыт, сперва добудь, очисти, да в душу глянь. И то – надо же, как в жизни бывает! Он, гном, рад встрече с магом. А вот вддыхры – не рады. Оба вырвались из своих щелей и завизжали, потянулись горелыми посохами к пошатнувшемуся кудеснику.

Из пещерки сухо щелкнул первый арбалет и сразу же второй, едва вддыхр выбрал направление для уклонения. Парнишка почти успел – все три болта прошли вплотную к боку, разорвав лишь серый просторный балахон. Но малый топор исправил положение, как гном и планировал. Шея – она топору самая лакомая мишень. В косом ударе лезвие ушло глубоко и удачно, до самой ключицы от спины прорубилось.

А большая секира уже вынуждала второго Черного чародея прыгать. Жирным это, как известно, противопоказано. Рртых рявкнул и повторил урок для вддыхра. Он не рассчитывал попасть, но очень надеялся, что в охрану послов полных идиотов не берут. И не ошибся. Стрелы легли кучно, и одна напилась-таки крови. Подраненный вддыхр метнулся прочь, вверх по тропе. Конные малого передового отряда уже неслись оттуда, расслышав позади звуки боя, но Черный ловко скользнул прямо под копыта, извернулся, минуя шипы подков.

Старый маг, о котором забыли все, кроме подхватившего его под плечи охранника, все же бросил последнее и, наверное, самое удачное, заклинание в своей жизни. Всего на долю мгновения оно притормозило стремительную темную тень. И копыта, уже почти безопасные для получеловека, оставленные им позади, все же смяли вддыхру спину.

Гном кивнул и уверенно шагнул на тропу. Одним коротким движением вернул себе топорик, вторым – отсек голову первого Черного от тела. Согласно старым преданиям, это самый верный способ упокоить зло. Гном деловито пихнул голову носком сапога и зашагал ко второму телу. Кони шарахнулись, реагируя на смерть и запах крови. Их седоки удивленно охнули.

Из пещерки выбрался Энтор и заспешил к отряду.

– Отец!

Гном тяжело выдохнул. Значит, сотником у егерей был маг. Что-то поздновато он завел семью, мальчишке едва исполнилось двадцать, а папаша-то уже крепко седой. Впрочем, итогом этого боя все обязаны именно ему, толковый оказался колдун. И расплатился за своих егерей – тоже он, что достойно командира.

Рртых подобрал с камней брошенный юнцом арбалет. Свой, любимый, трехзарядный. За такое обращение с лучшим военным изделием его ковки парню можно и потом всыпать. А пока – нет времени. Гном на ходу бережно обмахнул секиру тряпицей и убрал в чехол, пристроил на поясе арбалет. Он уже вплотную подошел к скопившейся у тела сотника группе. Без глупых церемоний подвинул людей плечом и сел. Провел рукой над лицом умирающего, которого уже покинуло последнее дыхание, тронул пальцами веки над угасшими глазами.

– Пошли все вон, три шага назад! Эй, стременной, тащи сюда мой мешок. Магом ему больше не быть, воином тоже. Но, если повезет, жизнь я ему отпою. Плохонькую, но хоть так…

Парень кивнул и метнулся к лазу без лишних рассуждений. Приволок вещи одним мигом и замер, нервно размазывая по рукам жирную темную пасту. В голове у него бессмысленно метались короткие обрывки вопросов. На ответы времени и сил не осталось. Гном требовал все нового и нового – странного. Веревок, огня, светлых полотнищ, каких-то камней. Его слушались молча и быстро.

Наконец маг оказался упакован в плотный кокон и устроен в круге из камней и рисунков, а его егеря усердно держали факелы в тех самых точках, куда ткнул короткий палец широкой руки гнома. Рртых уселся, отложил секиру, вдумчиво хлебнул из фляги и расстегнул куртку.

Помолчал, недовольно глядя на светлый уже восток. Надел очки.

Прикрыл глаза и затянул что-то заунывно-рычащее, выворачивающее наизнанку и рождающее почти неодолимое желание убраться от тропы, гнома и камней как можно дальше. Но егеря стояли и смотрели с надеждой. Гномы не любят магов. Люди – шаманов. А эта ночь выдалась странная, всё как-то перевернулось и стало немного иным.

Петь пришлось долго.

Под веки уже лилось раскаленное золото горна вершинного Труженика, а старый маг все никак не мог выбраться из-под горы, куда вела последняя тропа людей. Рртых тащил и направлял его, затрачивая на путь куда больше сил, чем ушло бы на самую трудную ковку. Он знал, что сделали с человеком вддыхры, о таком ужасном непотребстве рассказывал ему дед Збыр, лучший из гномьих знахарей.

Два посоха, направленные в грудь старого, буквально вышибли дух из тела. И не просто вышибли – разорвали нити жизненной связи. Достойно большого уважения то, что после страшного действа маг все же умудрился удержаться на каком-то последнем обрывке нити и сделать важное, спасшее весь отряд. Потому что подраненный вддыхр не ушел бы далеко, затаился и вернулся к ночи снова. Да еще, того и гляди, с подмогой. Раз они взялись за тропу – уже не отстанут, дело ясное. Что-то крепко в мире меняется, Черным потребовалась большая война. Вот и ссорят две расы всем своим злобным коварством. И, судя по настроению отца, гномов они изрядно убедили в непорядочности людей. Ну, отец хоть и король, но в роду Гррхон не сильнейший. Вот прадед – тот гном из гномов. С ним бы поговорить – а уверен ли Эфрых в вине вершинников?

Но – позже. Теперь вддыхр мертв, и знания о его засаде неизбежно станут доступны хотя бы одной из сторон, ввязываемых в ссору, – людям. Хорошо бы маг выбрался в живой мир и сам рассказал, ему веры больше. Да и парнишку, бестолкового стременного, Рртыху было жаль. Двадцати лет, недорослем, без отца оставаться – мыслимое ли дело? Гномам куда как проще, у них род ведется от первого камня гор, и сирот нет. Да и жизнь длиннее, вот у него, Рртыха, жив дед, да и прадед так гоняет гранильщиков в мастерских алмазного дела – синяки с шей не сходят. Не ослабла рука, да и глаз вполне зоркий, все огрехи до последнего видит. А люди малой семьей живут, он это из свитков усвоил, да и на торге насмотрелся. Есть у них такое словцо мерзкое – приемыш.

Маг, возможно, думал о том же, и брел в гору усердно, без передыхов. Жилы души рвал, а к свету тянулся. И утвердился-таки в своем остывающем теле прежде крайнего срока невозвратимости.

Рртых тяжело ссутулился и укрыл горящие слепые глаза ладонями. Рядом шевельнулся стременной, укрыл плотным плащом с головой. Заботливый мальчишка.

– Костер жгите, тепло ему надобно, – тихо выдохнул гном. – Мех, фляги с кипятком в ноги, пиво горячее, перец – все сойдет. И мне еды любой, я уже камни жрать готов, клянусь кривой киркой.

– Пошли, в пещерку отведу, – засуетился Энтор.

– Возле отца сиди, говори с ним. Ответить не ответит, а слушать ему тебя полезно, – устало посоветовал гном. – Мало тут иных бездельников, пусть ведут. С вами, людьми, свяжешься – сам обленишься. Сутки без дела, и опять спать охота. Дрянь, больно-то как, ну прям молотом по макушечке, аж искры в мозг впечатались.

– Тяжело шаманствовать? – посочувствовал незнакомый басок.

– Да еще и горн ваш вершинный, – пожаловался гном, чувствуя себя последним Кротом. – Который солнцем зовете. Все глаза мне пожег.

– А мы положим примочечки травяные, – пообещал тот же бас. – Завтрак накрыт, господин гном. Сейчас полог плотненько прикроем – и все будет славно. Мы пошлем к воротам, чтоб ваши знали…

– Нет! – резко оборвал Рртых, сжимая руку охнувшего провожатого. – Извини, погорячился. Нельзя пока к воротам. Сам схожу, мало ли что в нашем городе выдумали, оте… то есть король, шибко зол был еще два месяца назад. С тех пор, похоже, еще одно посольство сгинуло. Как бы не секирами встретили.

– То есть и ваших бьют, и наших, – грустно вздохнул егерь, и гном удивился мимолетной странности его говора. Не местный?

– Вддыхры, их демонская натура, – согласился Рртых. – Топор им в…

– Мы видели, – рассмеялся человек. – Очень внушительно, господин гном.

– Рртых.

– А я воевода Брав, из северных земель. Может, слышал, княжество такое там имеется, Лесния? Моя родная земля. Тут большая часть людей – егеря Мартига, а передовые – мои ребята. Ну, как глаза?

Гном блаженно вздохнул.

В пещере было замечательно темно, вход, видимо, забросали с полным усердием. А примочки с травами оказались чудо как хороши. Зеленые кольца где-то в глубине глаз постепенно таяли, меняли цвет, как остывающий металл, освобождали рассудок от нестерпимой боли.

Воевода уже деловито предлагал мазь. Она тоже оказалась недурна.

Гном проморгался и довольно отметил, что все же не стал Кротом. И зрелище перед крепнущими глазами – достойно созерцания. Цельный кабаний бок, да пиво, да еще приправы, за которые в нижнем городе дерут золотом. Детскими наперстками меряют, а тут – целая плошка-ладошка.

Рртых оживился и заулыбался. Плотнее поправил завязочку на бороде. И взялся за дело. После Песни возвращения лучшее средство от слабости – такой вот кабаний бок. Только внизу теперь с подвозом худо, там бы пришлось ограничиться жиденьким варевом из грибов. А разве такой жратвой прокормить его пять с лишним футов роста? Свои мысли гном мычал вслух, не переставая жевать и хвалить копчение. Воевода, надо отдать ему должное, слушал внимательно и не пытался урвать кусок из порции выздоравливающего. Только в питье пива составил компанию. И миролюбиво выслушал неизбежные гномьи сетования. Мол, вершинники его варить не умеют, только продукты бестолково переводят. Брав кивнул и пояснил: у них на севере варят куда лучше. И если бы достойный гном испробовал, он бы оценил. Рртых кивнул, ссыпал в кружку все специи и, не слушая охов и ахов, допил последки. Сыто потянулся и попросил разбудить перед закатом.

На золото остывающего горна оказалось глядеть почти посильно.

Гном довольно кивнул и занялся делами. Осмотрел мага, нашел его душу вполне уверенно и крепко связанной с телом, и пообещал осунувшемуся за день от переживаний Энтору, что завтра его отец проснется с самого утра. А к обеду, если все пойдет хорошо, станет пробовать разговаривать. Велел делать для старого удобное ложе, в седле ему не место. Кивнул воеводе, которого сразу отметил, как вполне приятного и обстоятельного человека, и двинулся по тропе вверх. Шел и думал, как у людей порода разнится от родной земли. Этот вот с севера. Лицом светел, в плечах широк, такие плечи и боевому гному – не стыд показать. Глаза поменьше, чем у Энтора, и сидят глубоко под бровными дугами, по-гномьи. Для боя удобная конструкция. Опять же руки длинные, сам крепок, а движется легко, по-звериному. Глаз серый, светлый, спокойный. Небось жили бы на севере боевые гномы – были подобны. А так – нет у подгорников таких светлых волос, вроде некрашеного льна.

Брав шел рядом с гномом вверх по тропе, и правда – спокойно. Он прежде не бывал рядом с подгорной страной и находил горы очень интересными. И гном боевой ему по душе пришелся – неспешный, обстоятельный, да и боец – дай бог каждому воеводе таких хоть пяток на заставу. Оружия северянин с собой не взял, утверждая, что послам оно не положено. Коня тоже оставил внизу, чтоб не нервировать гномов.

Рртых одобрил, хотя глубоко в душе тлела искорка недоброго предчувствия. Она разгорелась большим пожаром, когда за последним поворотом открылся скальный лоб на месте входа в гномий мир. Брав тихо охнул. Рртых тяжело вздохнул и остановился. Собственно, этого он и опасался. Отец запер его внизу, зная характер сына, неуемный и слишком подвижный для взрослого гнома. Запер, поскольку уже готовил это страшное и окончательное решение. Сам, может, себе не признавался, а злая мыслишка тлела где-то в ветоши накопившихся обид. И вспыхнула пожаром в один миг. Скальные плиты обрушены, входы закрыты, запечатаны безвозвратно. Все. Гном подошел к камням и осмотрел их, тронул крепкими пальцами свежие грани сколов.

– Здесь лавину спустили, – сухо пояснил он. – В иных местах по-разному. Но, уж поверь мне, итог один.

– Заперто, и нет никакого ключа, чтоб открыть, – кивнул человек. – Зачем?

– Чтоб не передумать, – оскалился гном. – Эх, ну дед-то куда смотрел, кривая кирка? Что он, шею королю намять поленился? Или знахари теперь не в почете…

– Не понимаю, – признался Брав.

– Король объявил подготовку к войне, – холодно отчеканил гном. – Будут ковать оружие и собирать войска. Это должен одобрить шаман, как вы его зовете. И не абы какой, а самый наиглавнейший – Збыр Гррхон, Становой знахарь гномьей страны Гхросс. А я не верю, что он мог одобрить. Плохо, Брав. Чуется мне, вддыхры добрались до наших пещер. И распоряжаются, злобой сердца поят. Они уже раз так делали, если верить легендам.

– Как же ты вернешься домой?

– А что я там забыл? – усмехнулся Рртых. – Молот малый при мне, секира тож не утрачена. Да и мозги вроде целы, хоть от вашего горна плавиться начинают. Мне надо здесь правду искать. Внизу теперь не развернуться, ты наших порядков не знаешь. Когда бьет большой барабан, королю поперек и слова нельзя молвить. А он бьет. Я отсюда пальцами слышу.

– И скоро война?

– По нашим меркам – да. По вашим еще есть время. Мой дед говорил – железо для крови зреет два цикла по восемь лет. Железо – это мы, боевые гномы. От кирки теперь будем отвыкать, от гранильного дела. Ладошками рукоять секиры заполировывать до стеклянного блеска.

Рртых резко отвернулся и пошел вниз.

Воевода чуть постоял, задумчиво тронул скалу. Ничего не расслышал и не ощутил. Приложил к камню ухо, даже зажмурился от усердия. Пожал плечами разочарованно. Он знал, что жители подгорья куда чутче воспринимают малейшую дрожь камня. И слову Рртыха верил. Но сказанное звучало так страшно, что очень хотелось его оттолкнуть. Всего год назад в семье Брава родился мальчик. Назвали Ратичем, а только кто же думал для смертного боя его растить? Землю беречь, разбойников стращать – это понятно, это исконное дело рода. Но большую кровь беспричинно лить? Города пожженные оставлять, узнать страх бездомья и голода…

Соседи, страна Эрхой, как-то воевали с гномами. По злому умыслу людей все вышло, сами золота подгорного возжелали – и за хотение свое расплатились. Давно это было. Но ужас схоронился в каждом слове старых летописей. Началось все с малого. Люди ограбили торговый поезд гномов. Охрану перебили, золото забрали, камни ссыпали в казну, мастеровых увели в плен. По подвалам рассадили, работой завалили дармовой.

Три года жили и считали себя очень удачливыми.

А потом в одну ночь под стены столицы подошла стальная вороненая змея гномьего войска. К утру уже камни внешнего вала лежали руинами, разорванные неведомой силой, иссеченные внезапной старостью крошева и трещин. Рубились гномы страшно. Очень слаженно, очень спокойно. Были они ниже людей на голову, а то и более. Но куда шире, и даже не в плечах, всем телом. А еще они были чудовищно, действительно, нечеловечески, могучи и неутомимы. Маги города, те немногие, кто остался и признал неправедный грабеж, вышли на внутреннюю стену. За первым боевым порядком гномов тоже появился особый воин, их шаман. Не один, с помощниками. Впрочем, он и один бы, наверное, управился. Довольно голос Рртыха услышать – и уже воевать с гномами не хочется. К ночи маги признали свое поражение. Одни погибли, иных унесли, едва живых. Некоторые вечера и не стали дожидаться, сбежали.

И тогда из общего строя вышел вперед король подгорного мира.

Брав отвернулся от обвала и зашагал следом за Рртыхом по тропе. Нашел в сумерках широкую спину гнома. Так и описывали короля. Рыжий до красноты, как пожар кленов, синеглазый. Выше прочих на голову, могучий и стремительный обладатель двойной секиры, встречи с которой не пережил ни один воин, вставший на пути его величества.

Король без всяких там рупоров и магии рявкнул, и его отлично услышали. Велел вернуть пленников, привезти ко входу в гномий мир украденное, выдать на суд всех до единого участников воровского похода, сменить князя и выплатить возмещение. Дал еще по доброте души целых десять минут на раздумья, пообещав до того город не стирать из памяти Труженика, как они, подгорники, вроде бы именуют Солнцебога.

Условия были приняты.

А утром город ошарашено смотрел на пустое истоптанное поле и гадал, вросли ли гномы в землю или истаяли с утренним туманом. Их не было – ни единого. Ушли, как пришли: вся война в один день.

Брав прибавил шаг и с трудом нагнал гнома.

– А для чего война? Я слышал про одну, с княжеством Эрхой. Пришли, выставили условия и ушли.

– Знаю. Тогда правил дед нынешнего короля, мудрый Эфрых, – кивнул гном. – То была иная война. Просто восстановление правды. Год на сбор сведений, два на подготовку. Называется – малый поход. Ради него стен скальных не рушат. Мы, мил человек, в ином положении ныне. Война Черного гнева, нет ничего страшнее. Их ни один король не решался объявлять. Это мерзкое дело, позорное.

– И условия? – холодея, уточнил Брав.

– Всех до единого под топор, – сухо бросил гном. – Города в пепел, и так всюду, где погибли наши послы. А шли они в пять больших стран, как я понимаю. Малые земли сгребут до кучи. Стыдно мне, человек, невыносимо стыдно, что мои родичи такое затеяли. Камнем на душу легло мне решение короля Кныттфа. Жить не смогу, если этот камень не сверну.

– И нам не будет жизни, – кивнул Брав. – Только как их остановить и вразумить?

– Прошлый раз, если верить легендам, в деле были еще и оллфы. Ну, вы их эльфами зовете, а мы переиначили на свой лад. Они долго живут, может, побольше нашего вспомнят?

Брав попробовал отговориться тем, что Стена вокруг мира эльфов непреодолима. Гном хмуро кивнул: про Стену знают все. Но был еще и некий Круг мудрых, составленный из эльфов, вышедших из закрытой земли незадолго до окончательного воздвижения Стены и основавших свое поселение где-то необозримо далеко, вроде бы на юге. А некоторые летописи упоминают помимо него орден. То и другое – вне страны эльфов, то есть здесь, в мире людей. И он, как обстоятельный и вполне разумный гном, начнет поиск с доступного. И не успокоится, пока есть хоть малая надежда.

Воевода согласно кивнул. Задумался. Потом осторожно сообщил то, что обычно гномам не рассказывали. Лучшие боевые маги людей всегда учились у эльфов, у того самого Круга мудрых. Это и правда далеко на юге, и защита от проникновения посторонних обставлена не хуже, чем Черная стена. Но пойти и спросить можно. Тем более, старый Мартиг учился в неведомом мире вечных. Провел там два десятка лет. Десять дают всем ученикам, а на второй десяток лет оставляют только избранных. Его знают в числе лучших и, возможно, согласятся если не впустить, то хотя бы принять вне Круга.

Гном кивнул, его густо-синие глаза разгорелись интересом. Первая цель понятна. А, как известно, – усмехнулся Брав, – гном подобен боевому тарану в своей «гибкости и сговорчивости». То есть если нашел не к месту выстроенную стену поперек своего пути – он ее прошибет. Не с наскока, нет. Все будет планомерно. Гном грамотно подготовится, соберется с силами – и прошибет. И повторит такое простое и логичное, с его точки зрения, действие, со всеми последующими преградами. Характер гномов вызывает немало насмешек и веселых историй. Мол, люди уже давно перелезли, обошли или отказались от бессмысленного пути, а гном все там же, и бараны в упрямстве тренируются, на него глядя. Три года именно такие веселые истории рассказывали в княжестве Эрхой. А потом узнали их очень не смешной конец.

– Гном, я отошлю своих воинов с отчетом домой и пойду с тобой.

– На барана тренироваться? – поинтересовался рыжий знаток человечьих сплетен.

– Видимо, самое время.

– Завтра мага спросим.

Брав согласно кивнул и смолк.

За изгибом тропы уже виднелся лагерь. Точнее, походный порядок. Полусотник Рамиз выстроил людей и ждал лишь воеводу, чтобы объявить начало движения. Увидел гнома, хмуро покачал головой, предчувствуя дурное. Пояснил – никто не пожелал оставаться в погубившей многие посольства долинке. Как на погосте ночевать – разве для едва живого командира такое полезно? Рртых согласился: лучше уходить.

Ему попытались предложить коня, вызвав законное недоумение и у гнома, и у лошади. Брав рассмеялся, отдал повод своего вороного безлошадному Энтору и пообещал, что не отстанет пешком от двужильного гнома. Мол, на севере тоже пешники ногами не слабы. Рртых сам с некоторым сомнением устроил любимую секиру за седлом, проверил мешок, еще раз глянул в лицо спящего мага и зашагал вперед. Он знал горы и обещал провести удобной для конных короткой дорожкой вниз. Торговые гости ее не жалуют – для повозок узковата.

Получасом позже долина опустела. Запятнанные кровью камни и щебень егеря усердно вынесли и сбросили в указанные гномом щели, узоры стерли, следы боя спрятали. Обычная мирная лощинка. Когда пятью днями позже двое старых ведимов решили выяснить, куда делись пропавшие полулюди, им удалось понять ничуть не больше, чем Энтору и Рртыху – в отношении прежних засад. Отряд егерей к тому времени уже скакал холмами, вплотную приблизившись к малой крепости первой заставы людей. На равнине спешку позабыли и двинулись более спокойно, чтобы собраться с мыслями. И было от чего – один вид крепости настораживал.

Обычно там стоял скромный гарнизон королевства Рониг, чья граница соприкасается с горным кряжем гномов. Но теперь шпили пестрели от флагов. Итогов похода егерей ждали сын короля, советники двух соседних государств, визирь с юга, из Бильсы, племянник императора дальних западных земель. Рртых выдохнул сквозь зубы, изучая гербы и ленты. Война готова была разразиться, в нее уже поверили все. Если бы маг Нисий Мартиг и его егеря легли в долинке, гномам бы никто более не поверил, и надолго. И оружие ковали бы обе стороны, и крови жаждали, себя не помня и не жалея.

Вддыхры умеют нашептывать злые желания, исполняя свои огненные пляски и завоевывая мысли вполне нормальных, разумных, правителей. Мол, у гномов – золота без меры. И камни бесценные, и уголь, и руды – наилучшие.

Нисий лежал на носилках, удобно устроенных для него. Гном, преодолев природную нелюбовь к лошадям, устроился на спине правого крупного спокойного северного коня, уперся ногами в толстую жердь носилок и беседовал с магом. Старый ему очень понравился. Достойный человек, из которого бы получился вполне уважаемый гном при ином раскладе планов Труженика. Маг внимательно выслушал историю пропажи гномьих посольств, засады на вддыхров, тела и головы которых везли теперь в мешках, засыпав особой солью для сохранности. Егеря рассудили: с таким доказательством не поверить в засаду станет невозможно. Да и трофей редкостный – два Черных! Соли, кстати, велел набрать гном, а потом еще спел что-то рычащее над трупами.

– Ты прав, – слабо кивнул Нисий. – Надо идти к мудрым. Только одно неверно в плане. Меня в Круг не пустят, таков их закон. Человек имеет право на одну встречу с вечными. И моя – в прошлом. Бери сына, воеводу Брава и скачи туда. В крепости вам делать нечего, время потеряете. К тому же, уж извини, кое-кто может счесть тебя отличным заложником, Рртых Третий, сын рода Гррхон.

– Знаешь, – сокрушенно вздохнул гном.

– Тебя, шалуна, все знают на пограничье, – улыбнулся маг. – Не в лицо, так по описанию. Помню, лет двадцать назад отменный был скандал, когда ты с тремя такими же оболтусами перец уворовал.

– Взаймы взял, – затосковал гном. – Мы же представились, попросили, все честь честью.

– Да ясно, что взаймы, – согласился маг. – Мне. А того мужичка, возницу, убедить было потруднее. Четыре гнома при секирах, ночью, на узкой тропочке просят маленькую плошку перца – то еще зрелище. – Маг мечтательно улыбнулся вновь. – У него пес и то заикался! Шаманы лечат от заикания?

– Ага.

– Ага, – порадовался Нисий. – А вот маги – с трудом, на будущее учти. Ох и намаялся я с ним, аж взмок! Зато с вами, недорослями несолидными, стало весело. И король ваш вроде не таким зверем глядел, уж он по молодости был больно строг этот Кныттф, еще мой отец много всякого рассказывал. И охрана ворот помягче сделалась, поразговорчивее. Увы, всё пыль, всё ушло. Но я полагаю, есть добрый знак в том, что ты с нами. Многие гномы упрямы, но ты менее иных, к тому же ты справедлив.

– Спасибо.

– Тебе спасибо. Жить всем хочется, и старикам вроде меня – тоже. Да и сына ты спас. Мы потомственные маги, ему уже время в Круг ехать. Это не честь, гном, это долг. Не хочу, а отсылаю.

– Я тоже знахарем быть не желал. А дед Збыр ка-ак вразумил, до сих пор во всю шею внятно. Как он там, что с ним – душа ноет… эх, кривая кирка!

– Кирка-то при чем?

– Так согнул ее дедушка, – покаянно вздохнул Рртых. – Вот аккурат здесь, об шею. И пошла наука впрок. До Станового знахаря мне не вырасти во век, но я рад, что вернул тебя. Отдыхай. И учти, магия тебе теперь недоступна, уж извини, так вышло. Неумеха я, первый раз всерьез пел. Половину жил жизненных стянул, а прочие не сошлись. Магия – она тонкая, а у меня пальчики – сам погляди, под секиру выкованы.

– Это правда. Удачи тебе, Рртых.

– И тебе здоровым жить да в покое, а за малышом я пригляжу в пути.

Рослый, серый в яблоках, конь с очаровавшей гнома кличкой Сумрак принял неумелого седока покровительственно. Жеребцу исполнилось уже пятнадцать, и он смотрел на жизнь куда спокойнее, чем в юности. С добродушием, характерным для мохноногих леснийских коней, скушал темный хлеб с солью и терпеливо дождался, пока всадник заберется в седло, никак не менее чем с пятой попытки. Людям гномья посадка тоже понравилась. Рртых от помощи отказывался с рычанием и полз по конскому боку, как по трудной отвесной скале, при этом еще и ругался весьма разнообразно, то и дело поминая неких загадочных Лыхмов, которые не умеют ковать стремена.

Главным достоинством серого Сумрака была иноходь, и ее прелесть гном оценил сполна, гордо выпрямившись в седле и неодобрительно приглядываясь к резвой рыси вороного жеребца Брава. Аллюру, ничуть не пригодному для нормального передвижения гнома.

Город со всеми его флагами и лентами остался в стороне.

Рассвет опасно надвигался, требуя спешить, пока неокрепшее зрение еще терпит яркость Опрокинутых озер, наливающихся нежной синевой молодой бирюзы поверх плотного слоя огненных прожилок опалового востока, где греется горн.

Энтор прекрасно знал местность и обещал устроить привал на замечательном постоялом дворе, где и свинина вкусна, а пиво варят свое, и получается у них вполне пристойно. Гном упрямо сам сполз наземь, отвел коня в денник и вычистил. Он не любил неуважения к спутникам, а Сумрака счел стоящим приятелем, с покладистым и мирным характером. Да и сила серого иноходца гнома впечатлила. Вес в нем, пятифутовом, немалый, а еще секира, молот, топорик и прочее всякое, мелочь. Но конь нес и не жаловался.

Напоследок гном деловито рассмотрел подковы коня, поболтал немного с местным кузнецом и, изо всех сил сохраняя неспешность шага, нырнул в полутемный зал, ставни которого давно уже закрыли по просьбе Энтора. Пиво оказалось достойным внимания, свинина – бесподобной, количество острых приправ привело гнома в восторг. А свежий, прежде невиданный, мелкий и отменно злой красный перец, буквально примирил с существованием неба. Гном так и сказал – мол, согласен именовать на вершинный лад: достойно, раз под ним растет эдакая вкуснотища.

Коварный сын мага воспользовался случаем и рассказал о предстоящем пути, перемежая нудные перечисления городов, обычаев и племен сведениями о производимых там пряностях.

Путь предстоял долгий.

Сперва следовало идти вдоль южного отрога гномьего кряжа, затем по берегу широкой порожистой реки Ниги, рожденной ледниками гор, холодной и беспокойной. Двигаться надо до самого впадения ее в полноводную Стовь. Там Энтор предлагал подумать о местах на больших баржах или сплавных плотах. Путь ведет к океану, ведь Круг расположен на полуострове, связанном с берегом одной тонкой длинной ниткой дороги. А сам этот клок земли лежит близ устья Стови, западнее основных торговых поселений, в тихом и безлюдном местечке. Брав кивнул согласно. Простые люди магии не любят, тут они с гномами вполне единодушны. И потому селятся от мудрых поодаль, чтобы на их чудеса взирать из безопасного, как кажется деревенскому жителю, удаления. А лучше того – и вовсе не знать и не видеть странного.

– Согласен, – кивнул гном. – Спать надо, а не глупости городить. Карту я запомнил. Три тысячи верст, не менее, если все кривули дальней дороги перечесть, ох и работа башмакам!

– Копытам и подковам, – поправил Энтор.

– Ага, – задумался гном. – И то верно. Подковам. Уходим на закате?

Ему кивнули, хотя рыжий уже не смотрел и не слушал, нацелившись на сон.

Зато вечером услышали самого гнома. Стук молота разбудил сперва Энтора, а затем и Брава. Звучный, почти беспрерывный и спорый. Оба пытались бороться с напастью, но шум, дополняемый визгами, бранью и грохотом, их достаточно быстро одолел, поднял с кроватей и погнал во двор.

Зрелище, надо отметить, того стоило. Большая часть жительниц поселка ругалась за место в очереди, пытаясь даже последний раз пустить в дело и без того сломанные и негодные предметы утвари.

По одной женщины ныряли под плотный полог, натянутый в дверях кузни ради создания необходимого гному полумрака. Очередь на миг стихала, только голос новой просительницы разливался в предвечерье чистым медом. Потом звон и стук возобновлялись. И парой минут позже женщина, совершенно счастливая, покидала кузню. Энтор нашел несколько вполне очаровательных селянок в хвосте очереди и решил, что раздувать меха можно и нужно. За плату, само собой. Девушки захихикали и пообещали егерю свое полное внимание, если он ускорит работу кузнеца.

Брав покачал головой и ушел ужинать. Он здраво рассудил, что все и любые подробности безобразия увидит из окна и вызнает у хозяйки постоялого двора. Так и получилось. Стосковавшийся по работе гном проснулся еще до обеда, надел свои очки, замотал голову плащом и потребовал дать ему хоть какую работу. За полчаса Рртых починил все, что нашлось в хозяйстве из безнадежного железного старья. Это заметила глазастая соседка, хитро выпытала у младшей дочери содержателя постоялого двора про слабость гостя к приправам – и приволокла вдвоем с сыном плуг, три лопаты, дырявый котел, сковороду…

Острым к соседскому счастью зрением страдала не одна она, да и скрыть восстановление, например, большого медного котла – дело непосильное. Слух о том, что единственный на весь Рониг гном, отказавшийся участвовать в войне, способен починить буквально всё – мгновенно облетел село и взволновал души. Известна умопомрачительная цена упомянутого большого котла, победно пронесенного по главной улице управляющим из дворянского дома, самого богатого на всю округу. И запрошенное за его ремонт в городе – тоже знакомо, на то и существуют сплетни. Но совершенно правдивый рассказ управляющего о том, что гном залатал котел всего-то за щепоть редкого восточного бордового перца… Да он похуже сплетни! Село всколыхнулось и по-новому взглянуло на безнадежный железный лом. Рртых стал обладателем редкостной коллекции приправ. И продолжал богатеть с каждой минутой.

Когда горн небесного Труженика стал бледнеть и все отчетливее скользить к краю неба, очередь иссякла. Энтор вынырнул из кузни, голый по пояс и гордый собой. Его уже ждали девушки, вода и вышитые полотенца. Гном появился чуть позже, тоже весьма довольный, с пухлой холщевой сумой, до самого верха забитой мешочками и коробочками с драгоценными в его подгорной стране приправами. Брав с нескрываемым интересом изучил фигуру Рртыха. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Широкий монолитный мужичина, сотканный из сухих – кто бы мог подумать – жил. Длинных, выглядящих непривычно, и очень внушительных. Гном мылся долго и с удовольствием. А воевода забавлялся, наблюдая задумчивые вздохи дородной хозяйки постоялого двора. Женщину огорчало то, что посетители не задержатся еще немного, хоть на одну ночку. Столь же безмерно это обстоятельство радовало хозяина, тихо звереющего за стойкой.

Рртых закончил плескаться, обмотал голову полотенцем и зашагал к дому. Он умел отменно помнить однажды пройденные маршруты и двигался уверенно, не глядя под ноги. В темном уюте зала синие глаза обрели долгожданный отдых от дневного света. Гном встряхнулся и подсел к столу воеводы. Брякнул по дереву связкой подков. Поманил ручищей хозяина.

– Нож я тебе сделал, – важно сообщил гном. – У нас такими разделывают мясо, я ваши глянул – дрянь. Мясо отменное, а ножи – дрянь. Вот, смотри. Хорош ли? Ага, понял, сам покажу.

Последний недовольный человек в поселке подошел, с сомнением тронул широкий тесак. Гном вскочил, схватил разделочную доску, зелень, копченый окорок и взялся пояснять, чем хорош его нож и как им пользоваться правильно.

Десятью минутами позже хозяин пребывал в том же блаженном состоянии, что и все прочие. Брав даже заподозрил с легкой неприязнью, что за дополнительную пару ножей румяный детина простит еще одну ночевку с любыми ее последствиями.

Вот только гном тонкостей людской души не рассмотрел. Быстро убрал остатки ужина, оделся в поход, заплел усы, перевязал тесемкой чуть подсохшую бороду и натянул куртку, обхлопав все ее бессчетные карманы. К этому времени вернулся Энтор и сразу вывел лошадей. Благодаря его усердию путники покинули гостеприимный двор еще засветло.

– Знаешь, кудрявый, – задумчиво сообщил гном, – а ты, пожалуй, женишься пораньше папаши. Хорошо меха раздуваешь, как на девок поглядишь. Самое время тебя к мудрым, под пудовый замок! Брав, присматривать за ним надо. А то целый поезд к Кругу приведем. И станут мудрые решать, кому наш парень более всего задолжал.

– Просто двигаться надо быстрее, чтоб уставал и падал спать замертво, – предложил воевода.

– Тоже дело, – согласился гном. – Вот не думал я, что конь может быть хорош, а привязался. Поедем быстро, согласен. Еще деньков пять – и я смогу на горн ваш полуденный в очках смотреть. А пока плащом замотаюсь.

– Жестокие вы, – фальшиво возмутился стременной, чуть задумался. – Ну, ничего. Девушки магов еще больше уважают, чем егерей.

Как ни спешили путники, но шпили башен Круга увидели лишь к исходу южной поздней осени, истратив на путь четыре с лишним месяца. Им пришлось переправиться через три крупных и десятки мелких рек, преодолеть четыре границы, где неизменно впадали в ступор при виде верхового гнома. И не просто гнома! Рост и стать Третьего Рртыха никак не соответствовали представлению вершинников о гномьей породе. Обретая дар речи, оберегающие границы донимали путников вопросами, досматривали с пристрастием – чтобы заново изумляться коллекции приправ, странности и мощи оружия, пестроте группы.

Брав чуть вздыхал, прикрыв глаза, и начинал пояснять и разбираться. Именно благодаря его спокойной и мягкой манере общения, знанию всех и всяческих местных обычаев, дело очередной раз обходилось без особых осложнений. Но потерянного времени вернуть никто не мог, и его старались наверстать, – чтобы упереться в новый заслон.

Тревога висела в воздухе и ощущалась всеми. Она копилась давно, это было очень заметно.

Сплетни и слухи ползли – один другого нелепее. Старые и новые истории переплетались, путались и наслаивались, обрастали бесконечными домыслами. Гном хмурился, вслушиваясь в них, самые разные, в каждой местности свои и, увы, одинаково невеселые. До какой-то степени могло успокаивать лишь то, что о гномах плохого не говорили – не накопилось еще. Разве что досадовали на срыв старых договоров, отмену заказов и торговые убытки. И на то, что ювелирное дело без гномьих камней – немыслимо, а столичные модницы Ронига и Рэнии в голос стонут и требуют простить подгорникам все, лишь бы стали доступны столь желанные в этом сезоне рубины.

Тревогу рождали иные слухи.

Где-то видели ведьменей, и там сгорела деревня, дотла. Говорят, дети пропали, да взрослым повезло не больше – все как есть вымерли, помянуть многих некому.

Странно болеет городской голова – зол и своих уже не узнает, а сменить его почему-то не торопятся. Уже и письма в столицу писали, и граф из соседнего уезда приезжал, был принят плохо и в гневе сказал, что сживет невежду со свету – и никак, не сживается. Зато сам поедом людей ест, извел придирками, а еще и ворует страшно.

На скот пал мор, звали мага, но в результате он нелепо погиб, теперь ищут второго, испытать удачу. Ночами в селе собаки воют, а к чему – неведомо…

Все глупости, странности и страхи складывались в одну общую картину растущего непорядка. Заметного каждому, требующего внимания – и оставляющего, как кажется простому обывателю, равнодушными всех до единого правителей и их советников, министров, визирей – как не назови. Любых людей, наделенных полнотой власти. Есть беды – и нет спешащих на дознание отрядов охраны, нет дотошных опытных магов, нет и единого слова от мудрых, закрывшихся в своем малом мирке у берега. Зато копится, растет, шевелится невнятное озлобление, выплескиваясь в самых неожиданных формах. Бьют жен, пьют без меры, дерутся зло и до большой крови, соседей жгут. И ведьменей особенно нет, по крайней мере, мертвых, чтоб прилюдно показать – вот, поймали, казнили. Мертвых нет, живых видели мельком и то – не точно, а их черное дело процветает…

Круг путники увидели на восходе.

Малый остров располагался в двух верстах от берега и связан был с основной сушей узкой – одному конному только-только проехать – каменной гривкой. Белый мрамор ее плит сиял древним узором. Тонкая арка обозначала вход, и вместо ворот вился в ней лилейным узором туман. Тот же, что закрывал и остров от глаз, давая кое-как рассмотреть лишь самые высокие шпили трех башен – узкие, серебряные, ажурные.

Энтор спрыгнул с коня и подошел к туманным воротам. Тронул рукой их вязь, проступившую под пальцами стальной сизой ковкой. Уверенно назвал себя, род и отца, учившегося в Круге двадцать лет назад. Металл истаял, в нем качнулось некое сомнение. Все трое отчетливо ощутили взгляд, изучающий их. Пристальный, удивленный, прямой. Потом туман колыхнулся и распался, выпуская высокого человека в светлом одеянии. Явного южанина – это читалось в чертах смуглого лица и синеватой волнистой густоте черных волос, в гибкой грации незнакомого поклона-приветствия.

– Вас примут, – сообщил пришедший. – Но учтите, уйти с острова не всегда возможно так быстро, как вы полагаете, входя. Маг проведет здесь десять лет. Гном останется на пять, его согласны учить. А воин сам решит, когда уходить. Я вот до сих пор не счел свое время истекшим.

– Благодарим, – поклонился гном и чуть суетливо уточнил, удивляя спутников: – а коня моего вы не обидите?

– Странные теперь гномы, прежде их к лошади и близко подвести не удавалось, – удивился южанин. – Коня можно держать в стойлах внешней школы. А обижать его, достойный гном, при вас и я бы не решился. Хотя это может дать интересный опыт боя.

– Я тебе дам хороший веский повод, – недовольно буркнул Рртых, гладя бархатные губы своего Сумрака. – И опытом обеспечу, клянусь кривой киркой. Пошли, малыш, никто тебя не тронет. Выбьем мы из них овес, и ячмень выдавим. Сам пригляжу.

Когда серый в яблоках получил всё, что обещал ему хлопотливый гном, Рртых поднялся в большой зал центральной башни, где его уже ждали друзья.

Их устроили в удобных креслах, на столиках у подлокотников оставили кубки с водой. Гном с интересом рассмотрел три кресла напротив, пока пустые. Что-либо спросить он не успел. Двери внутренних покоев распахнулись и впустили в зал тех, для кого предназначались пока свободные места.

Эльфов, – это Рртых понял сразу по танцующей легкости шага, по изящной гибкости слишком тонких фигур, непривычному разрезу крупных глубоких глаз. Знаменитые длинноватые уши как раз в глаза не бросались, вопреки не особенно вежливому вниманию всех трех гостей.

Двое вошедших были мужчинами, чей возраст в человеческом восприятии казался близким к тридцати пяти-сорока. Самый рослый и светловолосый выглядел чуть старше, более плотный и низкий обладатель черных, как ночь, прямых шелковых волос и болотно-серых глаз казался молодым.

Женщине Брав не дал бы более тридцати, и ее внешность, вопреки ожиданиям, не блистала «неземной красотой» из легенд. Скорее это можно было описать, как очень живое и подвижное обаяние. Хотя назвать некрасивой светловолосую голубоглазую эльфийку не посмел бы и черный недоброжелатель. Но красота была чужая, непривычная, и в нее хотелось всматриваться, привыкая и находя всё новые особенности. Взгляд голубых глаз смущал еще больше – слишком они глубоко проникали в душу. Гном даже головой тряхнул – вроде говорить и не начинали, а уже есть ощущение общения.

Именно женщина начала разговор.

– Мы увидели вас и были опечалены. Есть древнее пророчество: когда сюда ступит нога гнома из рода Гррхон, мир погрузится в новую войну, исход которой не определен. Но и не пускать бессмысленно, так судьбу не обманешь. Потому приветствую вас, гости. Мы окажем любую помощь, на которую способны. Я Эриль, старшая из мудрых. И, пожалуйста, не думайте, что мы себя возвеличиваем титулом в глупой гордыне. Просто так звался совет короля эльфов, в который мы входили очень давно – совет мудрых. И мы покинули край Лирро, когда Стена, прозванная позднее Черной, отгородила его от всех прочих земель. Мы не жаждали разделения, удаления вечных от мира, но там не желали слушать советов, лишь восхваления. Справа сидит советник и мастер боя, Кэльвиль. Слева наш маг, Лоэльви.

Гном с некоторым подозрением изучил легкую фигуру светловолосого мастера боя. Как он с секирой управляется? Вздохнул, кивнул, глянул на спутников и, по их молчаливому согласию, взял на себя бремя представления гостей и основного рассказа. Затем дополнил известное ему о делах севера Брав, а Энтор передал то, что велел рассказать отец.

Эльфы некоторое время молчали, задумавшись. И снова заговорила женщина.

– Я могу твердо назвать причину изоляции гномов, хотя меня она ужасает, – дрогнувшим голосом молвила Эриль. – Это ведимы, и я подозреваю их руку также и в изоляции нашего народа, случившейся много раньше. Тогда король словно обезумел… А мы не совладали, он никого не слушал. Теперь вы повторяете наш горький путь, и они явно контролируют вашего короля. Как – не скажу, это почти невероятно, так как род гномов стоек и упорен. А уж семья Гррхон вне всяких упреков, достойный Рртых. Но я давно ощущаю силу ведимов, растущую в горах.

– Увы, гном, – вздохнул светловолосый Кэльвиль. – Пойти и всё выяснить, как желаешь ты, и это желание очень заметно, мы не в силах. Я далеко не лучший из воинов страны Лирро, и очень давно живу в покое, да и прежде войн не знал, настоящих, больших. Нас всего трое, и мы делаем то, что возможно. Учим, делимся и храним историю. Эльфы полностью замкнулись, это наше горе. Одолеть ведимов без наших воинов трудно, но открыть Стену способен лишь король. А ведь именно он заклятие и замкнул.

– Н-да, опять молотом по макушке, – вздохнул гном. – Что я тут буду делать пять лет?

– Учиться у меня, – молвил третий эльф. – Древний ларец замкнул демонов лишь с помощью шамана вашего народа. И сила его песни была велика. Насколько я знаю, именно гномы не утратили секретов древней магии своего народа. Вы очень бережно храните знания, это достойно большого уважения. Мне ведомо, как соединить в тебе, пусть и в малой степени, магию эльфов и знахарство. Ведь короля страны Гхросс хотелось бы вернуть в сознание, а не убить.

– Да уж, не могу не согласиться, речь все же о моем отце, – куда более охотно кивнул гном. – Но где нам искать силу? Настоящую, для боя там, для магии, чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вдыххров, на все головы укоротить?

– Не знаю, – горько вздохнула Эриль. – Мы оставили ларец ордену, башня его в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, где проходит Стена. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого леса у Стены. Крепок ли орден – мне неведомо, от них никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тропу нащупали и отрезали ведимы. Прежде их проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов, кто помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.

– Учите, надо найти вашего эльфа престарелого – найдем, а до страхов мне нет дела. – Энергично потребовал гном. – И учтите, мне надо много внимания уделять, я до дела жадный.

– Всё мое время – ваше, достойный гном, – поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.

– Отлично, – согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. – Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там деду бороду выдрал, а я и не знаю.

О худшем гном предпочитал не думать. Потому что очень боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Он знал, насколько оба против любых и всяческих скороспелых решений, а уж войн – особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, а после свалили и это на людей – вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего и неконтролируемого гнева. не только отца – весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением… А может, и его самого числят погибшим?

Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.

* * *

Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.

Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд красотой забытой гармонии света, цвета и формы. А еще – звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем – произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит тихонько скрипками кузнечиков.

Зал лугового полудня огромен, некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не обнаруживает ни единой трещинки, морщиной метящей его возраст. Не помутнел, не утратил глянца. Выглядел живой зрелой травой, покрытой утренними росами. От самого пола лозы свивались в колонны, они же взбирались по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака купола каждый день выглядели по-новому и ткали узоры, возбуждающие воображение. Водопады шептались с мраморными девушками и рассказывали им что-то очень приятное и приватное, судя по лицам красавиц. И шепот воды тоже – день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат в звучании струй музыку.

Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, а их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда – в нелепых войнах чести. А чаще – по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и не перенес ее смерти. Смешно и глупо!

Отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда огородил мир эльфов Стеной, дабы исключить для своих подданных сами причины к мыслям о невозвратном. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Зато Стена отменно защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Всё время стремящихся украсть знания, позариться на золото или камни… что там у них еще в цене? Впрочем, не важно. И теперь волей короля – навсегда страна заперта и огорожена. заклятие запечатано королевской кровью и никому не преодолеть его.

Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.

Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся – странное воспоминание! У короля нет предков, он – начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, а теперь имя это не просто забыто – оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной с того дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и ее законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, – таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тихом тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей – вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.

Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. И его слово решает судьбу любого подданного. Свита движется за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.

Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы его законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни Орильра. И сегодня прибыл в древний заброшенный дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила, что вечность – для некоторых настоящее проклятие. Непосильное.

Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом.

А мерзавец, вернувшись из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены, очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Дело было в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец быстро нашел и принес древний свиток с начертанным законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.

Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается и освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна, и в сон уходили все. Отец двенадцать раз, выходя из сна забвения, объявлял новых королев, забывая прошлое начисто. А мерзкий Орильр пережил всех и не уставал, не забывал, не кланялся.

Древний свиток, как ни смешно признать, давал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну, и если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».

Лэйлирр ждать не стал. И уводить народ в новую страну – тоже. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых верным образом соединять помыслы. А проклятый свиток, кстати, сделать недоступным для подданных.

Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – оно длится.

И потому уже почти пять веков он наведывается в древний заброшенный замок. И спрашивает отступника, готов ли тот склониться перед королем, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это совершенное удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения пленника. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на своего младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.

Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

– Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.

– Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?

– Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король чуть нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.

Коридор северной галереи, всегда прохладный, темный и наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.

Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие огненным воздухом, слышать запах собственных паленых волос и все же – жить. Как приятно, что ему до сих пор не захотелось поклониться! Борьба так оттеняет скуку жизни! Вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.

Король уселся в кресле у огня и рассмеялся снова, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.

Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, это было в самом начале, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, века два назад. Тогда бывшая жена этого ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, довольно молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело, честно пожаловавшись новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке выглядел он вполне здоровым, лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина кричала, смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.

Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при самом пророчестве. Когда прежние советники покинули мир живых, а этот мерзавец висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, он умудрился очередной раз посмеяться над королем.

«Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал он, пытаясь улыбнуться своими разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно уходят в сны забвения. Можешь убить меня, но древнего миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать подлого насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец обещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.

Король усмехнулся.

Тоже, нашелся спаситель соплеменников! Никому его жертвы не нужны, упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно куда чаще уходят в сон теперь. Что с того? Только то, что этого самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.

Эльф действительно был в беспамятстве.

Лэйлирр недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога, и прохлада спустилась в зал легким влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Такого не назвать даже тощим – просто скелет, обтянутый серой старой кожей, утратившей в сыром мраке подземелья обычные цвет и гладкость.

Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась из него на седую голову. Потом снова – на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье на костях не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок как можно дальше от окружающего со всех сторон пламени. Тяжело облокотился на бессильные руки, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он просто повернул лицо в ту сторону, откуда доносился знакомый смех. Жадно напился из подсунутого снова черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то – король еще смутно помнил это, – глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень их взгляда перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр – сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.

– Рад новой встрече, – улыбнулся король. – Ну, не передумал?

Пленник не стал тратить силы на ответ.

Не передумал, и так понятно.

Лэйлирр обернулся к советнику, поманил пальцем, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему вполне нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина – искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Только законами выживания при дворе. И он освоил их отменно. Вскочил, подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и снова оказаться самым полезным, расторопным и умным, очень нужным королю. Достойным награды.

– Извольте изучить, – руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. – Пытка водой.

– Было, – недовольно нахмурился король. – Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.

– Рассветная зелень…

– Было, – почти сердито перебил король, не слушая подробности.

Всё же малолетки, пусть и услужливые, – ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он переносить свое состояние легко. Там, на раскаленном камне, невыносимо находиться. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, лет на пять растянется. И то – при нормальном питании и уходе, в присутствии настоящих магов старой школы. даже он, король, вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Непокорные твари, недостойные внимания. Хорошо уже то, что он выселил их из столицы и приручил. Некоторых можно приручить. У них есть то, что боятся терять, – вот хотя бы дети.

– Осмелюсь предложить еще один вариант, – дрогнувшим голосом тихо шепнул мальчишка. – «Черная оса…»

– Не было, – довольно кивнул король. – Рвение, малыш, вполне удачно заменяет тебе опыт. Когда-то этот ничтожный был отменным воином и я бы не решился оставить даже иглу возле его руки. Но теперь, когда он слабее и безобиднее мухи, можно попробовать. Эй, грязь костлявая, как суставы? Мне лекарь долго пытался объяснить, что такое ревматизм. Нашел в старой книге, еще из времен общения с людьми, это их болезнь. Говорит, у тебя необычное для эльфа почти полное разрушение суставов. Больно?

– Очень, – порадовал короля пленник, задохнулся, немного помолчал и добавил совсем тихо: – но в тепле мне становится легче.

– Значит, мы погасим камин, – ласково уточнил король. – Поручаю тебя своим лучшим специалистам, как обычно. Увы, мне пора: дела и заботы, я так опечален, что не могу уделить беседе больше времени. Скажу одно: «Оса» требует выносливости. Тебя чуть откормят, прежде чем познакомят с жалом. Снова дадут нашей природной живучести стянуть раны и повторят, – ну, не мне рассказывать, ты у нас памятливый, сам знаешь все, полагаю? Займет лет десять. Потом свидимся. Постарайся не передумать, я очень огорчусь.

– Сдаешь, – усмехнулся пленник. – Нервы шалят, сны донимают.

– Замолчи! – прошипел король, дернувшись к решетке.

– Совесть просыпается, когда засыпает разум, – горько закашлялся седой. – Это наше горе.

Король резко встал и развернулся к пленнику спиной, передернул плечами и неприятно сузил глаза, рассматривая свою свиту. Эльфы склонились, как подрубленные. Те, кто расслышал лишнее в прошлый визит, пожалели о своем любопытстве. Нынешние предусмотрительнее, – король рассмеялся, – у всех в уши плотно загнаны золотые заглушки. Можно не сомневаться, если и слышали, сами языки попроглатывают. Это старое присловье – «долгой тебе смерти». И очень точное. Пугающе точное, особенно при новом дворе. Вот только боятся кары все, кроме того существа, страх которого жизненно необходим короне.

Орильр прикрыл глаза и расслабился.

Шаги свиты донимали гудящую голову, отдаваясь в камне, выстилающем камин. Или теперь мода на звучные подковки, как веков пятнадцать назад, или снова усталое сознание зло шутит с ним, изводя по пустякам. Может, от пытки водой он и не сошел с ума. Благо, сознание бережно хранит то, что теперь забыто напрочь прочими. В последнюю большую войну, еще до возникновения страны Лирро, дальние предки ведимов питали свою силу жизнью и болью эльфов. И были они ничуть не менее изобретательны, чем нынешний «король».

Не сойти с ума в прошлый раз помог старый маг из людей, сам не вынес пыток, а ему вот помог. Тогда тоже было плохо, очень долго сознание двоилось и явь путалась с бредом. Но он выдержал. Значит, справится и второй раз. Теперь куда проще. В прошлом, которое теперь никто не помнит, он потерял всех, кого ценил и уважал. Их выносили из камер одного за другим. А он все ждал своего шанса и боролся, цепляясь за призрачные и несбыточные надежды: рано или поздно сочтут слабым и сделают глупость. Одну, хотя бы одну!

Он знал и мог достаточно, чтобы переломить ход безнадежной войны – и про демонов, и про ловушку для них, и про плату, которую следует внести. Не знал лишь, что ларец уже подготовлен, жертва выбрана и кровью подтвердила свое согласие заплатить, а маги и шаманы спели все необходимое, завершили вязь заклятий на крышке ларца. Если бы догадывался – предпочел бы сойти с ума.

Что может быть хуже для воина, избранного беречь королеву Тиэсу?

Он не смог вывести ее из ловушки ведимов, куда они сунулись малым числом в последней безнадежной попытке укротить пожар безумия, охватившего мир Саймиль.

Он сам произнес невозвратные слова и опустил крышку ларца, соглашаясь на «оговоренную плату», без которой сил на заточение демонов не хватало у всех магов Саймили. А когда стих грохот чудовищной отдачи заклятия, в пустом лабиринте пещер жив остался он, один из всех. Тиэса лежала в своей камере, очень тихая и спокойная. Невозможно красивая, словно не было проклятой войны и долгих месяцев заточения. И такая же невозможно, окончательно и необратимо мертвая. Много позже, когда похоронили погибших, когда его раны затянулись, и боль утраты перестала сжигать сознание целиком, маги виновато объяснили ему, что для ларца нужна была только кровь королевы. Она все знала и строго запретила говорить о совершенном обряде личному охраннику. Потому что понимала: зная это, он никогда не поведет ее в лабиринт ведимов, на верную смерть. Хуже того, постарается выкрасть и станет делать любые глупости, самые немыслимые, забыв про войну, демонов и угрозу всему миру.

Тиэса была древней королевой, и подданные звали ее «Сердцем мира». Увы, давно и безнадежно израненным. Ведь именно избранник королевы впустил в мир зло первых демонов: поддался черному зову духов, проникших в мир из неведомых глубин нездешнего, и предал свой народ, открыл ведимам секреты первозданной магии эльфов, сделав их безмерно опасными. Скорость реакции и собственно движения тварей возросли, да и их заклятия обрели новую мощь. Король предал всё, стремясь обрести власть над всеми существами мира Саймиль. И начал войну, которая в итоге стерла из этого самого мира эльфов, навсегда сделав их малым народом, ничего не решающим и живущим в жестокой изоляции. Не везет эльфам с королями, если разобраться. Вот и нынешнее ничтожество – чем лучше? Зато королева – она была безупречна.

Орильр отменно помнил себя прежнего, из времени древней войны – молодого упрямого дурака, тенью следующего за королевой, которую подданные оберегали и любили безмерно. Он тоже оберегал, заслонял и старался хоть немного облегчить бремя бед. И молчал, как истукан. Какой смысл говорить, что ты тоже ее любишь? Будь счастлив, что признали лучшим воином и дозволили охранять, находиться рядом, видеть каждый день.

Седой закашлялся в новом приступе удушья, вызванного каминным дымом и, куда больше, старой болью вины и утраты. И горьким смехом – тоже. Если бы «король» знал, как он, не сохранивший королеву, казнил себя тогда, безмерно давно, как просил сородичей о наказании. Он желал боли, чтобы хоть так утешить истерзанную душу. А его уговаривали, успокаивали и утешали. Хуже того, считали героем. Даже осмелились просить стать новым королем. Эльф усмехнулся. Хоть одно приятное воспоминание – как он их гонял по разрушенной площади прежней столицы! Впрочем, впрок не пошло. Королем быть предложили Лиррэлю-а-Тэи. Всего лишь за то, что он приходился племянником «спасителю мира». Только у вечных дядя может быть младше племянника на две сотни веков! Лиррэль охотно принял власть и наслаждался ею. Он же – Лильор-а-Тэи, Высший хран погибшей королевы – ушел из Лирро и долго бродил по странам людей и гномов. Так долго, что на родине забыли и его имя, и даже прозвище «Ключник» – то есть закрывший ларец зла…

Между тем дома, в долине эльфов, подданные короля Лиррэля все чаще пользовались возможностью уйти в сон забвения. Решали таким образом любые проблемы, забыв, что утрата памяти и знаний – величайших грех для рода эльфов. А прежде считалось более того – преступлением. Что может быть хуже для эльфов, всего их маленького сообщества, чем потеря знаний и памяти? А память таяла.

Вернувшись, он не застал родных, способных узнать его, и обрадовался: никто более не назовет Ключником. Осталось лишь укоротить и подновить имя. Лильор-а-Тэи, его прежнее, до сих пор иногда упоминается в покрытых пылью пергаментах. Зато нового, совершенно не королевского, – Орильр – там нет. Окончательно разрушена связь этих двух имен в мире утративших память эльфов. Иначе глупый выскочка Лэйлирр знал бы, что он, невольно погубивший древнюю королеву, никогда не признавал иных носителей венца, переплавленного из ее диадемы. Более того, алмазы диадемы он не отдал для новой короны.

Племянник Лиррэль с трудом, но мирился с непокорностью уступившего корону родича, пока помнил о родстве. А позже – терпел просто по привычке. Это оказалось не так уж сложно: в столице новой страны, Лирро, назвавшийся Орильром почти не бывал, с утратившими память и личность соплеменниками общался неохотно.

Правда, очень старался жить и «не делать глупостей» (с него взяла в свое время обещание Тиэса), и он честно исполнял хотя бы посильный последний долг. Даже пытался наладить эту самую жизнь.

Однажды показалось, почти удачно, – жена была чем-то похожа на древнюю королеву, на утраченное Сердце эльфов. Внешне, само собой, но и это грело душу, сладко обманывало рассудок: он обманывался охотно, выдумывая и взращивая нелепые мечтания. Мол, не случайно всё, не лицо подобно, это душа королевы пытается вернуться в мир… Когда жена отказалась он него, выстроенные на песке замки рухнули. Самая удачная пытка «короля», усмехнулся Орильр. Знал бы самозванец, насколько – порадовался бы.

Тиэса-а-Роэль утрачена для мира, и эта боль не желает уходить. Ее кровью и жизнью демоны заперты в ларце. И пока они не сгорели, пока пляшут черными злыми Огнями ведимы, призывая тьму из бездны, душа королевы будет оберегать сохранность заклятия, слов которого уже никто не помнит. Да и нет более в мире магов, способных повторить прошлые деяния.

Орильр устроился поудобнее, плотнее сжавшись на пятачке раскаленного каминного дна. «Король» обещал откормить и подлечить для новой пытки. Хорошо. Даже замечательно: первый шанс за долгие тягучие десятилетия боли, подтачивающей остатки желания жить.

Он бы давно ушел в сон, лишающий бремени прошлого. Но забывать – то же самое, что предавать. Не самих друзей, а их память, и еще неизвестно, что хуже. Эльф попытался улыбнуться, сухие губы треснули, жажда стала донимать еще острее. Ничего, напоят – им велено беречь пленника и сохранять в нем малую искру жизни. Орильр снова упрямо улыбнулся. Тогда, безмерно давно, был один вечер. Гномы, обещавшие устроить вход в катакомбы ведимов, еще не закончили туннель. Образовалось немного свободного времени. Маги усердно копили силы, бойцы отсыпались впрок, и у людей, и у эльфов с гномами это получалось очень удачно и выразительно. Потолки дрожали от храпа! Он, воин охраны, тогда полагал, что именно спасаясь от усердия отдыхающих королева пожелала посетить старый водопад заброшенного парка.

Тиэса гуляла, напевала что-то почти неразличимое для слуха. Смеялась, принимая слабые, вялые, на полусухих стеблях, поздние осенние цветы, которые усердный хран умудрялся находить в глухой темноте безлунной полуночи. Она была необычайно спокойной и даже веселой. Обряд уже прошел, и плата объявлена – ларец сам возьмет ее. Либо когда его закроет кто-то из идущих с ней, либо с последним вздохом королевы. Значит, старую вину эльфов, передавших ведимам опасные знания и возжелавших власти, можно счесть искупленной. А подобные счета всегда должны оплачивать короли, она была уверена. И раз сделано всё возможное…

– Ну-ка постой, самый молчаливый из моих подданных, – она поймала руку с очередным цветком.

– Жду ваших приказов, единственная, – мягко поклонился воин.

– Ждет он, – с сомнением пожала плечами королева, изучая цветок. – Нормальные подданные так и делают. А не нормальные умудряются на редкость нетактично и выразительно молчать. Ты хоть понимаешь, что так откровенно внятно «рассыпать» комплименты непристойно.

– Я не смею…

– Нет, мысли я читать не умею, – рассмеялась королева, вызвав новые подозрения в этом утверждении. И добавила заговорщицким шепотом, вцепившись ноготками в ухо рослого охранника и вынудив его склонить голову: – Но у тебя же глаза светятся зеленью в темноте, как у кота. Да не щурься, мне всё равно видно! И я готова спорить со всеми гномами мира, хоть нет никого упрямее и памятливее на нашей Саймили, которую они зовут Симиллой, а люди – Саймилией, что ты думаешь о королеве недопустимое.

– Нн-е-ет, – охрип «кот», попытался покачать головой и обнаружил, что королевские ноготки имеют отменно цепкую и твердую хватку.

– Зовешь госпожу в мыслях на «ты», – сокрушенно продолжила Тиэса. – И даже полагаешь, что мальчишке трех веков от роду дозволено иметь мнение о глазах, руках или – страшное дело – талии королевы. И так далее, – обличающе кивнула Тиэса, дождалась нового покаянно-стонущего восклицания и нехотя отпустила ухо. – Ты с первого дня в свите действовал мне на нервы, ты вмешивался в дела, ты безобразно пристально смотрел и неподобающе отчетливо сочувствовал… Дикий и глупый, но советники говорили – полезный. Сначала я собиралась тебя удалить из королевского эскорта вопреки здравым доводам, но в наше время умение убивать, выживать и защищать действительно важнее иных качеств. А ты научился этому пугающе быстро и безошибочно, ты вырос в войну и знаешь ее как главное свое предназначение. Я обязана тебе жизнью, кажется, даже дважды…

Орильр кое-как перевел дух и остался стоять столбом, чувствуя себя окончательным дураком, ничего не понимающим в странном – хуже того – невозможном разговоре. Ведь королевы обычно с охраной не общаются, таков этикет. Для приказа вполне довольно и жеста. Правда, он действительно давно и бестактно вышел за рамки своих прав и этикета. Не допускал к королеве ночных гонцов с дурными и явно не требующими срочных решений вестями, гонял бестолковых просителей, отнимающих у нее редкие минуты отдыха, выискивал и подбрасывал в комнаты и походные шатры столь любимые Тиэсой луговые дикие ромашки – цветы, строго недопустимые этикетом хотя бы за свою убогую, нищенскую простоту…

Само собой, он думал про королеву и смотрел на нее. Уже пять с лишним десятков лет, немного по меркам эльфов, но опаленные пожаром общего безумия, они куда плотнее и ярче иных веков, пресных и размеренных. Он видел королеву в день, когда сгорела столица, когда они во второй раз оставили укрепления и ушли, не сумев даже похоронить погибших. И при первой встрече с давно разорвавшими союз гномами, начавшими разговор со свистящего замаха секиры… раненой он ее тоже помнил, отчаявшейся, перешагнувшей через свое горе и снова готовой спасать то, что еще можно спасти. Но до сих пор не видел такой – беззаботной и какой-то недопустимо молодой. Он никогда не задумывался о возрасте королевы, это не имеет особого смысла в мире эльфов. Она была – единственной, и для него, действительно мальчишки, она была – всегда.

Ухо, смятое тонкими, но сильными, королевскими пальчиками, потихоньку перестало гореть и теперь тлело тихо и вполне терпимо, то есть – равномерно со вторым. Интересно, ей и это видно в темноте? Жутковатое зрелище – глаза горят, уши полыхают…

– И, раз мой охранник возмутительно наблюдателен, он и о руках королевы все знает, – фыркнула Тиэса, почти не пытаясь сдержать смех, – а избавиться от него невозможно, мне пришлось мириться и привыкать к твоей бестактной опеке. Самое возмутительное – я и правда привыкла. Мне даже стало интересно, что никак не совместимо с моим положением, возрастом и обстоятельствами. Меня более не донимает прошлое, и мой голубоглазый предатель-король канул в бездну, даже снов не портит. Но сегодня ночь королевской мести. Я желаю сказать то, что думаю, и получить одно обещание. Простое. Сейчас ты так полагаешь.

– Любое, – решительно сообщил охранник.

– По-детски опрометчиво, – улыбнулась королева. – Если ты уцелеешь, не делай глупостей и изволь жить. Это посильно, так что не выдумывай наперед отговорки. Я пережила и того, кого любила, и свою любовь к нему, и ненависть, и отчаяние.

– Я-я…

– Молчал полвека – и теперь прикуси язык, – сердито посоветовала Тиэса. – Все же мне во много раз больше веков, чем тебе. Молчать – умная тактика, ты пока и понятия не имеешь, какими восхитительными и сложными гирляндами слов пытались ублажить в прежние мирные времена мои милые ушки. Говорить комплименты ты едва ли научишься, нынешнее наречие много грубее изначального. А про книги, стихи и общее образование я из милосердия умолчу. С такими кулаками не играют на арфе, малыш… И все же, вот что я тебе хочу сказать. В этом мире и в этой жизни твое место известно нам обоим, и оно не изменится, даже если ты изведешь все на свете заросли моих обожаемых ромашек. Но в ином мире, который нам не дан, я была бы рада каждому цветку. Поэтому постарайся выжить и не забывай посматривать по сторонам. Может, найдешь, кому подарить уцелевшие ромашки. Поиск – тоже определенный смысл для долгой жизни. Потом поймешь.

Орильр вздрогнул, покидая воспоминания.

На спину снова лилась вода. Он медленно попытался сесть, поднимая от пола непосильно тяжелую голову. «Король» в чем-то прав. Лучшим из воинов он, хран истиной королевы, был очень давно. Но упрямства не растерял, да и опыт с тех пор копил с полным усердием. Конечно, сейчас он едва ли сможет голыми руками уложить выставленную в каминном зале охрану – троих недотеп с арбалетами и пару бездарных мечников. Но их уверенность в собственной полной безопасности весьма занятна. Три тысячи лет не было войн, а изоляция добавила вовсе не опыта – скорее уж глупого самомнения. И презрительного высокомерия сытых и сильных к слабому и забитому. Орильр с интересом рассмотрел охрану из-под век и бессильно обмяк на камнях, втайне радуясь. Один толковый гном уделал бы всех. А сын короля Гррхона, который шел с ними тогда и остался в коридоре один, давая время спрятать ларец, – тот бы смахнул и не заметил…

Он, седой покалеченный эльф, пока не стоит в бою и полгнома, и то – обычного норника, а на рыжего рослого наследника подгорных королей. Так что надо лежать и отдыхать. Хорошее место – старый дворец. Все здесь знакомо, строилось лучшим из поздних друзей. Занятно – хоть кто-то из нынешних малолеток способен выяснить, что здесь, в центре ненормально огромного камина, есть люк? Кажется, на планах его никто не обозначал, обычная детская шалость. Влюбчивому парнишке было всего-то пятнадцать веков, его счастью так радовалась душа! За недопустимо короткую для вечного жизнь, – пятнадцать веков прошли как единый миг, – юноша построил всего один дворец. Пусть так, но ведь лучший из всех, живой и настоящий. Если слушать фонтаны внимательно, в них и теперь звучат голоса Бильоля и его жены. Единственной женщины рода людей, посетившей стану эльфов за три тысячи лет полной замкнутости. И похитившей у них лучшего художника. А вывел его за Стену он, родич короля, о силе крови которого все давно забыли. Как было смешно смотреть на переполох с тройным пересчетом колец допуска во внешний мир! Интересно кстати, кто еще бывает там? Счет не сошелся, значит, пара колечек на руках у самых любопытных…

Орильр лег поудобнее, с удовольствием отмечая – камни начинают остывать. Он прикрыл утомленные глаза и забылся сном. Обычным, не несущим угрозы забвения и утраты личности. Самым счастливым и редким из всех. Прежде он видел этот сон лишь однажды и не мог позже вызвать по своему желанию, как многие иные.

Во сне молодой страж Лильор-а-Тэи сидел на холме, зеленом, полуденном и ярком. Спина его грелась о белый песчаник одинокой скалы. Внизу, под холмом, лежал луг, окруженный драгоценным поясом серебряных ив и огражденный ими от зеленого полога сплошного лиственного леса, который украшали багровые и золотые кроны кленов. Такой лес жил лишь в прежнем краю эльфов – Рэлло, в землях, где правила Тиэса. Тот мир сожгла древняя война.

Но в видении лес шумел и танцевал, гибко покачивая мелкими ветками под ветерком. В пушистой зелени луга устроилась королева, одна, без свиты, и потому никто не мешал ей нарушать этикет. Сидеть босиком и плести венок из луговых ромашек. Как никто не мешал охраннику нахально полагать, что венок, едва он будет закончен, подарят ему. Если не подарят, можно улучить минутку и самому украсть королевское сокровище. Тиэса притворно хмурилась и качала головой, отчего ее великолепные серебряные волосы рассыпались по плечам, мягко сияли и переливались под солнцем. Мысли наглого мальчишки читались совершенно отчетливо, но не вызывали порицания. И глаза у королевы были спокойные, ясно-серые и теплые, как летний полдень.

Прошлый раз этот сон пришел перед самым выздоровлением. Орильра вынесли из развалин катакомб ведимов и усердно лечили, пытаясь уговорить остаться в мире живых. Старались и лекари людей, и знахари гномов, и маги всех трех рас, и немногие выжившие друзья, – но задерживаться на опустевшей земле не хотелось. А во сне он припомнил, что однажды дал своей королеве слово и сокрушенно признался себе, что обещание оказалось в исполнении совсем не простым. Как она и говорила – древняя и знающая многое наперед. Но увы, трудность осуществления не отменяет обязательств. Ни тогда, ни теперь.

Поток ледяной воды окатил голову и плечи, смывая полуденный покой счастливого сна. Орильр нехотя вернулся в реальность старого заброшенного дворца. Тот же камин, остывший напрочь, те же камни под боком. Только охрана сменилась. Впрочем, число и умение у новых ничуть не менее позорные для древнего рода эльфов, чем у прежних.

Седой с интересом пронаблюдал, как от дверей подошел слуга с ведерком и вылил вонючее содержимое емкости в устроенное в круге каминной ограды подобие скотного корыта. Помои, самые обыкновенные. «Король» не оригинален, охотно унижает по мелочам. Но теперь это не важно. Впрочем, как и прежде.

Его шанс уже совсем близко, а для побега требуются силы. Восстановить их можно, используя любую пищу. Орильр благодарно кивнул парнишке с ведром, явно смущенному своей причастностью к службе пыток, и медленно двинулся к пище. Он уговаривал руки дрожать как можно усерднее и не давать телу показать, что малые крохи прежней подвижности еще сохранились, как раз на один рывок. Есть хотелось до помутнения рассудка, но ползти следовало очень медленно, а выглядеть – совершенно жалко и обессилено. Дважды седой терял сознание и отлеживался, из последних сил выдерживая избранную заранее ничтожную скорость перемещения. Лишь к полудню он добрался до корыта и позволил себе есть жадно и неразборчиво, облизывая руки и пачкая помоями частично уцелевшие в жаре костра клочья длинных слипшихся волос, то и дело падающие в корыто. Он не тратил сил, чтобы убрать их. За уши не получится – уши ему укоротили еще в катакомбах ведимов. Помнится, так и сказали – чтоб не особенно верил, что отличается от людей внешностью, а заодно – и способностью жить долго. Мол, сегодня уши, ночь повисишь, – а завтра шею… Хороший план, он согласился. И занялся чужими шеями более чем основательно, зря они плохо закрепили тот крюк.

Орильр выловил последний кусок густого месива и позволил себе отдышаться. Пусть презирают и смотрят, как на зверя в клетке. Диких считают глупыми, слабых – безопасными. Он очень глупый и совершенно безопасный: глуховатый, полуслепой, больной. А еще он когда-то был наставником следопытов и первым мечом короны, но этого тут не помнят. Есть своя польза и в снах забвения, если разобраться.

– Животное, – выдохнул один из юнцов-арбалетчиков, отворачиваясь и с трудом сглатывая рвотный спазм. – Псих.

– Терпи, завтра утром его переводят в подвалы, – сдавленно посоветовал не менее зеленый мечник. – Там своя охрана. Пыточные, они к такому привычнее. Слушай, а он точно – эльф? Уши сверху короче человечьих, как я их себе представляю.

– Вроде да, – с сомнением отозвался третий охранник. – Тот важный чин, из сыскных, говорил – это выродок, его подловили и покусали бешеные твари внешнего злого мира у защитной Стены. С тех пор подлец служил им и готовил гибель для Лирро.

– С советником всегда так, мне говорили совсем иное, – зло отрезал последний и шепотом добавил: – это, мол, и есть настоящий убийца нашего древнего истинного короля. И он будет жить, пока не назовет всех сообщников.

– Вот как, – выдохнул первый. – А я его почти пожалел. Думал, зря мучается.

– Не зря, – скривился самый осведомленный охранник. – И пока не мучается. Завтра им по-настоящему займутся, пусть говорит, что следует. Знаешь, что такое «черная оса»? Эй, зверек, и тебе полезно будет послушать. Универсальный яд. День за днем, пока не проступит татуировкой. В каждом нерве, в каждой мышце. Наносится несколько лет, а выходит из тела веками. И во все эти века неотступная боль.

– Тогда я уже не знаю, кто здесь животное, – засопел мальчишка и отвернулся. – И что мне дома не сиделось? Ах, столица! Вот как я думал: дворец, балы, библиотека. Вот и получил свое. К пыточному делу оказался годен.

– Предатели достойны наказания, – упрямо сообщил старший. – И презрения.

Орильр лежал, прикрыв глаза, и слушал блаженную сытость, разливающуюся по телу. Приятно до головокружения, что мальчишки не так плохи, как можно было ожидать. И что убивать их не надо – тоже хорошо. Дурно лишь одно. Уходить надо сегодня, а сил почти нет. До Стены отсюда пешком ему не дойти и не доползти. Значит, надо лежать и думать. Кони наверняка есть и стоят в старой конюшне, как и прежде. Но там тоже охрана, и тех будет опять очень жаль. Глупых, запутавшихся, наивных.

Может, попробовать путь через Зал южных песков? Там прежде жили пустынные ящеры, дикие и почти такие же вечные, как эльфы. Двоих он отлично знает. Мать племени Драконэль и ее старшую дочь. Может, они еще живы и помогут. Настоящего разума у песчаных ящеров нет, но их память и сила велики. К югу от дворца старый заброшенный парк, за ним – лес.

Если не будет его следов и запаха, никто туда не пойдет. И выбираться на волю, за выстроенную глупым племянником Черную стену, станет много проще. Древние и мудрые звали ее «удавкой смерти», а новые сговорчивые советники – «нерушимым щитом». Сколько раз говорили Лиррэлю, не отрывай свой народ от общения с миром, в уединении нет развития. Но ему хотелось быть королем, не подлежащим сравнению. Зачем такому чужие посольства, к чему соседи, их склоки, просьбы о помощи? Тогда, в год воздвижения Стены, Орильр расстался с последними старыми друзьями. Весь стоящий уважения совет короля покинул долину Лирро. А еще мудрые унесли ларец, опасаясь очередных чудачеств Лиррэля. Охраняемых душой королевы Тиэсы демонов передали людям. Для короткоживущих бремя непосильное, давно следует проведать их орден и выяснить, целы ли маги, и как им удается противостоять времени, жестокому к памяти и славе прошлого. А ведь до сих пор справляются! Иначе ведимы уже вернули бы демонов в мир.

Мысли чуть успокоили. Орильр напился мутной жижи, устроился поудобнее и задремал по-настоящему. Скоро закат, а там и до ночи всего ничего. Надо копить силы. «Король» не даст окрепнуть и отдышаться. Всего-то день выделил для восстановления, угрожающе мало!

На закате тюремщики преподнесли своему пленнику внезапный подарок. Наловили в подвале несколько крыс и бросили их в корыто для еды, обварив кипятком. Чтобы было смешнее, сыпанули на камни две горсти приправ. И стали стучать по решетке, вынуждая седого проснуться.

– Ужин, зверек! – усмехнулся самый «умный». – Жри. Их, может статься, отравили, ловить было слишком уж легко, но к ядам тебе так и так придется привыкать.

Орильр сосчитал крыс и довольно улыбнулся. Полчаса на ужин, два – на отдых. К полуночи он будет куда сильнее. Хорошее начало многообещающего вечера. Эльф медленно подтянул свое сухое тело к краю корыта, сел, тяжело опираясь на руки и почти без усилий демонстрируя слабость. По крайней мере, головокружение было совершенно неподдельным. И приключилось оно от тошноты скороспелой сытости в смеси с гневом. Эльфы находят забавным кормить своего соплеменника крысятиной! И кто – охрана, а не палачи. Не просто охрана, истинные храны из службы Жаса!

До чего добрел Лирро, светлые звезды! Стоит ли дальше стремиться к чему-то и бороться? Впрочем, сдаться никогда не поздно. А пока, раз некоторые хотят развлекаться, надо бы им помочь. Тем более – есть специи. Настоящие травы дикого леса, один их запах напоминает о свободе и дарит радость. Орильр взял щепоть и бережно понюхал. Потом лизнул, улыбнулся. Крысятина в его тюремном меню – вовсе не гадость. Но обваренную и даже со специями он ее еще никогда не пробовал, должно быть весьма недурно. Седой благодарно кивнул мечнику и задумчиво глянул на свой ужин.

Наивные ребята! Пять веков он сидит в клетках самого разного и одинаково мерзкого вида. Брезгливый бы там давно умер или дошел до окончательной слабости. А он – воин, он не может себе позволить прекратить тренировки. Сухость тела и чудовищная худоба обманули даже достаточно опытного Лэйлирра. Но это еще не окончательное бессилие. Просто его нынешняя внешность смотрится поистине удручающа именно на фоне сытой розовощекой беспечности окружающих. Седой выбрал самую аппетитную крысу и задумчиво покопался пальцами в приправах.

– А слизней в подвалах не нашлось? – тихо и мечтательно спросил он. – Нежное, деликатесное мясо. Не хуже виноградных улиток.

Самого младшего все же вырвало. Он зло и жалко всхлипнул и ушел в дальний угол обширного зала, бормоча что-то невнятное и почти бессвязное. Седой удивленно и почти благодарно отметил – малыш ругал не его странные слова, а жестокость своих напарников.

Четверо старших молча и потрясенно смотрели. Им уже не было смешно. Когда пленник закончил ужин, арбалетчики сели и стали следить за ним куда пристальнее. «Умный» мечник сходил и привел младшего из эльфов. Тот все еще всхлипывал и смотрел на страшное существо в клетке с каким-то окончательным отчаянием. Что могло так изуродовать эльфа, от природы – доброго и мягкого, если на нем действительно лежит известная каждому из стражей страшная вина? Правдивы ли обвинения в адрес пленника? Что надо сделать с эльфом, чтобы он ел столь мерзкое – с настоящим удовольствием? Как король может радоваться мукам своего подданного, пусть и не самого верного? Теперь мальчик думал много, нервно и невнятно. И мысли, не всегда разборчивые для него самого, – Орильр чуть усмехнулся, припоминая королеву, – действительно читались до смешного отчетливо на лице, в глазах, даже по неуловимым движениям рук и смене позы. Это и называется – разница в возрасте.

Пленник улыбнулся. Может, он и поумнел. Но говорить комплименты и играть на арфе так и не научился. Как бы глядела на него Тиэса, узнай она, что у непутевого храна нет не только образования, но даже самой малой толики отпущенного каждому эльфу музыкального слуха? Наверное, она бы посочувствовала.

– Не переживай, малыш, – мягко посоветовал седой. – Жизнь штука сложная, а вы так много спите и мало помните, что забыли и это. Глупые и злые шутки тоже идут от излишней простоты. Я не в обиде на этот нелепый ужин. Все лучше, чем голодать, уж поверь.

– Не понимаю, – в полном отчаянии всхлипнул арбалетчик.

– О, это куда честнее и взрослее, чем всё и сразу понимать, – утешил его Орильр. – Прежде эльфы жили дольше и становились по-настоящему взрослыми. Они уважали королей не потому, что так им велели. Сами выбирали правителей и не исполняли злых и глупых приказов. Я свою королеву выбрал и присягал только Тиэсе-а-Роэль, древней королеве, именуемой Сердцем эльфов. Лирро – не мой мир, я родился в прежнем нашем краю, Рэлло, и помню его. Здешние правители меня не интересуют, ни умершие, ни живые. Но я рад, что некоторые до сих стараются думать самостоятельно и растут.

– Ты, как утверждает наш не слишком честный служитель, убил короля, – нервно прищурился старший, все более досадуя на странную беседу. – Это стоит наказания, и самого тяжкого.

– Да сдался он мне! – тихо рассмеялся седой. – Ничтожество, огородившее страну Стеной, лишившее вас радости и права познавать мир. И все же он был куда лучше нынешнего подлеца. Если бы я взялся за дело, начал бы с Лэйлирра. Скажи лучше, вас очень сильно накажут за мой побег?

– Наглец, – почти восхитился младший, даже слезы высохли.

– Если упустим в прямом бою, само собой, не пощадят, – куда практичнее прикинул старший. – Но ты же двигаешься с трудом, зверек.

– А если по недосмотру советника? – задумчиво уточнил пленник.

– Тогда голову снесут советнику, – с явным удовольствием предположил мечник. – А нас в ссылку, во внешний дозор, в дикие леса. Хорошее дело, от дворца далеко.

Орильр покачал головой. Смешная беседа. Кошки-мышки. Стоящие вне кружева каминной решетки полагают, что он, сухой седой старик, – жалкая безумная мышь. Младший даже жалеет сумасшедшего родича, теперь уже это совсем очевидно. Хороший, добрый мальчик, в лесу ему будет и правда куда как уютнее. Мутные усталые глаза поймали взгляд синих наивных, которым весь мир в новинку.

– Флягу не подаришь? – серьезно спросил седой.

Малыш задумался. Неуверенно помялся, глянул на старшего, решительно качнувшего головой. Мол, нельзя. Да и к решетке подходить – строго запрещено. Малыш снова вздохнул, потом упрямо закусил губу и непослушными пальцами стащил флягу с длинным ремнем. Еще раз пожевал губу и зажмурился. Потом все же шагнул вперед, и еще, еще…

Идти ему было страшно, а бросить флягу издали не позволяли ни воспитание, ни вполне способная вырасти в нечто стоящее пока еще детская и глупая храбрость. К тому же теперь он мог хоть немного ослабить бремя вины за шутку с крысиным ужином.

Сухая рука пленника приняла флягу под донышко, не угрожая неосторожному стражу. Двое арбалетчиков, нервно выцеливавших врага, чуть расслабились. Синеглазый шагнул назад и выдохнул.

– Зря ты тратишь время на арбалет, – задумчиво сказал Орильр. – Не твое, сразу видно. Ты из рода потомков фамилии Шаэль, это очень заметно. Вы всегда были хороши с парными клинками. Легкими, сабельного типа. Теперь, пожалуй, и не учат такому бою.

– Не учат, – преодолевая дрожь голоса кивнул малыш. – Я думал – в главной библиотеке…

– Нет там ничего путного, – сморщился Орильр, все более забавляясь беседой. – Зато если внимательно смотреть на узоры стен Зала туманного восхода, это отсюда в двух коридорах к востоку, можно кое-что и рассмотреть. Как-никак, строил это чудо старой столицы Бильоль-а-Шаэль. Он был отменным бойцом, хоть и сущим мальчишкой. Сходи, когда удастся сюда вернуться. Назови себя и попроси об уроках.

– Слушай, зверек, – перебил старший, – мы сменимся через десять минут. Так что или заканчивай с трепом и совершай чудо. Или просто отдыхай. Позже не получится ни то ни другое.

– Значит, по счастью, еще есть немного времени, а я чудовищно устал от молчания, – рассмеялся седой. – Дождусь, пока придут ваши сменщики. Вам же лучше – лишние свидетели, меньше вина и ответственность. Знаете, я очень рад, что мы так мило поболтали. Тяжело покидать Лирро, полагая своих соплеменников слабыми и гнусными слугами ничтожества. Увы, как бойцы вы не стоите ничего, уж извините. Но зато в остальном вполне нормальны, а это куда дороже и важнее.

– Почему не стоим? – возмутился старший. – Меня учил сам Рольэри-а-Лоэ.

– То-то и оно, – вздохнул седой. – Его учил Дольмиль, а малыша наставлял Шильосэль, которого кое-чему вразумлял относительно нормальный воин, хоть и не знавший настоящих боев, Кэльвиль. – Седой с едва уловимой иронией добавил: – Ученик самого Жависэля.

– Точно, – удивился мечник. – Это не многие помнят.

– Мне, наоборот, трудно забыть, – рассмеялся Орильр. – Поскольку Жаса учил я. И тебя, придурка, тоже. Еще до прошлого твоего сна. Чем глаза лупить, попытался бы хоть теперь наскоро вспомнить то, что прежде неплохо знал. Ну как ты держишь клинок, смотреть тошно! Из всего, что я тебе дал, ты запомнил и странным образом выловил в своем пустом, как нутро барабана, сознании, только одно слово. Вот и цепляйся за него, пробуя восстановить прочее.

– Ты опасный зверек, – замотал головой мечник. – То есть пленник.

– Очень опасный, – уточнил Орильр. – Я говорил в твоей прошлой жизни, что настоящего бойца из тебя в мирное время не выйдет, нет практики. Но все же ты вполне юркий, опасный и хищный…

– …зверек, – с усмешкой кивнул мечник. – Тогда хоть понятно, с чего ко мне это странное словцо привязалось… мастер.

Орильр довольно кивнул, мягко встал и отошел к середине каминного круга. Синеглазый охнул и замотал головой, удивляясь новой и незнакомой легкости движений «умирающего».

Потом резко обернулся – звук открывающейся двери застал юношу врасплох и показался ему грохотом. Впрочем, почти так и было. Из коридора появились, зазвенели цепями для пленника, служители пыточного дела. Они вошли деловито, осмотрели зал мрачно, с равным презрением мазнув взглядами по пленнику и его охране. Сегодня – охране, а завтра – кто знает – от «визита» в подвалы никто не гарантирован…

Седой с насмешливым прищуром приветливо махнул прибывшим рукой. Эльфы резко остановились, заподозрив неладное. Весьма памятный Орильру по долгим и мучительным прежним «беседам» Высокий служитель пыточного дела бросил звякнувшую инструментами сумку и торопливо рванул с плеча малый арбалет. Он даже почти успел. Болт звучно щелкнул по закрывающимся за спиной исчезающего пленника треугольным лепесткам камней в центре камина.

Сопровождавший прибывших Высокий хран зарычал на своих подчиненных, требуя сделать хоть что-то, достойное внесения в отчет. Те усердно взялись обыскивать и обстукивать зал – полы, стены, колонны…

– Хватит глупостей, – негромко и с отчетливым презрением приказал служитель. – Уводи своих бездарей, хран. Им, как и тебе, теперь столицы веков пять не видать. Проворонили вы королевского пленника.

– Не мы, – безмятежно улыбнулся Высокий хран. – Мои эльфы сменились пять минут назад и сдали пост, что подтверждает твой разряженный арбалет. Идею с камином-клеткой предложил ваш мудрый советник. Я был против и отослал свои соображения Верховному. Полного плана дворца нет, а пленник старше и опытнее любого из нас, я обязательно отмечу это и в новом отчете. Да, поскольку вы позволили себе при свидетелях усомниться в способностях моих починенных, мы удаляемся. Ищите его сами, такого ловкого и опасного. Если понадобимся вновь – пусть советник направит письмо Верховному храну двора, прошение будет рассмотрено в кратчайший срок. С тем позвольте откланяться. Хотелось бы увидеть восход уже в лесу.

Служитель отвернулся и сгорбился. Весьма прозрачный намек. Кое-кто от созерцания восходов будет отлучен надолго, если не навсегда! Место в подвалах есть, и даром совершенное сегодня не пройдет тем, кого признают виновными. Служитель нервно тряхнул головой, поежился. На охрану списать не получится! И, надо признать, их отбытие тоже будет наверняка признано его личной ошибкой. Грубой, оказавшей влияние на ход и успешность поиска бежавшего пленника. Высокий служитель зло выругался и почти бегом бросился за охранниками, на ходу извиняясь перед их начальником и с неподдельным отчаянием уговаривая помочь. Если пленника удастся вернуть – он, служитель, хотя бы умрет достаточно быстро…

Хран это отлично знал. Он с самого начала не желал втягивать своих эльфов в грязное пыточное дело. Когда осознал неизбежность происходящего, выбрал весьма занятный состав охраны. Тех, кто не захочет выслужиться в грязном деле.

И теперь ничуть не жалел мерзавца, которого считал позором дворца и нового короля. Палачи должны хоть когда-то в полной мере оценить то, что предлагали своим жертвам. Высокий хран подумал это и еще многое иное, но сказал, конечно же, предписанное этикетом. То есть всего лишь мягко выразил глубокое сожаление – он имеет прямой приказ и следует ему: охрана, сменившись, до распоряжения Верховного будет пребывать на первой западной лесной заставе у Стены. Контакты с внешним миром необходимо свести до минимума – таково веление самого советника, письменное…

Орильр слышал весь разговор, шагая нижним тесным коридором, щупая слабыми пальцами темные стены. Мысленно он пожелал удачи своему забывчивому ученику и мальчишке, подарившему столь необходимую в дороге флягу. Хран своих в обиду не даст. Рольэри не лучший воин в древнем представлении, зато опытный обитатель дворца и довольно порядочный – что даже странно для приближенного короля – эльф. Приятно, что не все еще прогнило насквозь в Лирро!

Идти было трудно, сил в сухом жилистом теле едва могло хватить на один короткий бой. Монотонное движение – дело совершенно иное, оно выматывало, требуя выносливости, которую седой давно и накрепко растерял, голодая. Свежие ожоги охватывали весь бок, ноги и локти горячим мучительным ознобом. Опять кожа станет линять и шелушиться, словно он удав или ящер, способный ее менять. Ничего. Главное – добраться до южного зала. Если все удастся, его никто не выследит. Спасибо изворотливому и неглупому храну, и следить пока особенно некому: во всем дворце от силы десяток служителей пыточного дела. Безнадежных бездарей в лесной науке, не способных уверенно опознать и внятного следа на мокрой траве.

До лаза в пески южного зала он дополз к утру. Взмокший, слабый и дрожащий. Ожоги еще вчера, на раскаленном полу, разрослись пузырями и лопнули, второй слой намокал сплошной горелой кровяной коркой. Жар все сильнее туманил сознание, лишая остатков сил и способностей внятно оценить окружающее. Орильр мучительно долго вслушивался, не доверяя своему полубредовому состоянию. Если рядом служители – он пропал. Даже драться он теперь уже не способен, даже на один хороший удар его не хватит. Еще час-другой – и всё, боль погасит сознание и лишит последней надежды. Если найдут, второго шанса не будет. А не отыщут – он тут и погибнет, не выбравшись наверх.

Крошечный куб в окончании лаза принял тело, плитка скользнула на свое место, отрезая путь назад, в нижний лабиринт. И сверху хлынул песок. Когда он закончил сыпаться, Орильр последним усилием рванулся вверх, стараясь встать, и вздохнул, кое-как дотянувшись лицом до поверхности.

Когда он очнулся, сразу осознал – вокруг светло, а телу легко и жарко. Заставил себя открыть глаза и закашлялся в счастливом смехе. Драконэль по-прежнему жила здесь и помнила своего давнего приятеля. Она выросла до непостижимого размера – не менее двадцати саженей от носа до кончика хвоста. И стояла над бережно выкопанным из песка телом, заслоняя его от прямых лучей высокого солнца. И заодно от посторонних глаз, – благодарно отметил эльф. Приподнял голову последним усилием. Дворец виднелся у кромки песков. Там никто не высматривал беглеца. Хотя, кажется, пройти сюда пытались: несколько младших ящеров лениво патрулировали арку входа и иногда шипели в сторону запертой двери, пугая давно покинувших ужасное место чужаков. Седой снова усмехнулся, приметив в длинной пасти одного из ящеров-охранников клок ткани. А может, кое-кто уже удачно пообедал служителем? Приятная мысль.

Ящеры пришли в земли новой страны вместе с эльфами, неся на спинах поклажу и всадников. Особой скорости в дальних переходах от них ждать не приходилось, но выносливость и тяговитость огромных детей песка потрясали. Прежде, очень давно, они жили на юге страны Рэлло. И для их удобства в новом мире был построен этот огромный зал, который более правильно назвать грузовым двором старого замка. Наверняка теперь, когда знакомых с детства эльфов, кормивших ее некогда с рук, у Драконэль в стране Лирро не осталось, сюда не рискуют заходить. Арбалетный болт не пробьет ороговелых пластин шкуры. Но разозлит. А на малых расстояниях ящер способен на стремительный рывок. К тому же племя ревностно оберегает свою территорию – она и так ничтожна, чужакам здесь не место.

Орильр сел, усердно подпер руками гудящую голову. Удивленно осмотрел пожеванный плащ, рваный пояс с кинжалом, полусъеденный сапог, сандалию и остатки рубахи. Пожал плечами: не только пообедали, но и отчитались, в лучших традициях дворца…

Он нащупал флягу синеглазого малыша, открыл и с наслаждением позволил себе несколько глотков настоящей чистой воды. Потом бережно укупорил пробкой. Наскоро соорудил пояс из ремня фляги, пристроил чужой кинжал. Позабавился тому, что сапог – левый, а сандалия правая, то есть вместе они удачно создают весьма оригинальную пару обуви. Натянул рубаху, прихватил плащ.

Драконэль тем временем ловко шагнула в сторону, легла, широко разведя лапы, и стала зарываться в песок, чуть раскачивая длинное тело. Она любила катать гостей и соскучилась. А еще – одичала. Поэтому вдвойне желала прокатить приятеля в лес и там распрощаться с ним, предложив впредь не беспокоить. Старая дружба хороша и памятна, но в ней нет ни пользы, ни грядущей выгоды. Эльф виновато вздохнул и пожал плечами. Спасибо хоть, не забыла и не сочла врагом. Орильр кое-как заполз на широкую и замечательно плоскую спину. Устроился меж пластин и щелкнул языком. Мать всех ящеров Лирро еще помнила этот сигнал. Ложе, шириной более похожее на дворцовый коридор, мягко поднялось и поплыло к далекому лесу. Седой устроился на почти не пострадавшем от ожогов боку и забылся сном. Меж пластин его не видно. Да и смотреть в эту сторону теперь почти что некому, судя по разнообразию цветов и узора доставшихся ему обрывков одежды.

На закате старая ящерица забралась в заросли мелкого ивняка и зашипела, намекая незваному гостю, что ее терпение не безгранично, а спина не предназначена для сна усталых эльфов.

Орильр тяжело скатился по глянцевому чешуйчатому боку, неловко упал и некоторое время лежал без сознания. Когда он очнулся, огромная мать песчаных ящеров уже шествовала к замершему навсегда бархану, возникшему здесь по воле архитектора замка. Там, на вершине, центр ее маленькой страны. Мирной, свободной и очень хорошо охраняемой. Эльф улыбнулся и тихонько засвистел, благодаря напоследок. Хвост Драконэль нервно дернулся, отмечая, что сигнал понят и принят. А новые визиты – не приветствуются.

В сумерках седой уже шел по лесу. Его приметно пошатывало, озноб горбил плечи, сбивал шаг, затруднял дыхание. Но памятливые ноги, даже заплетаясь, не ступали на мягкий грунт и не оставляли явных следов. Если бы у них еще достало крепости нести высохшее легкое тело хоть немного быстрее! Но это уже мечты. Спасибо, вообще служат и помнят, что это такое – ходить. Несколько десятков лет в тесной камере подземелья, да и все предшествующие издевательства изобретательного Лэйлирра, едва не вытерли из памяти саму природу движения. Он, конечно, старался и занимался, как мог. Но много ли сделаешь без сил, при отсутствии пищи?

Кашель согнул пополам и заставил остановиться. Сухое горло казалось шершавым, легкие до сих пор помнили ужас раскаленного камина, каждый вдох давался с огромным трудом. Но седой чуть отдышался и снова упрямо двинулся вперед, безмолвно уговаривая себя – пройдет, будет лучше, главное не останавливаться. Теперь самое страшное позади, и с каждым шагом оно все дальше.

После полуночи он замерз окончательно и сделал первый привал, чтобы соорудить из плаща балахон с прорезями для рук. Встать снова казалось почти невозможно, но Орильр себя заставил. И опять заковылял глубже в лес, опираясь на кривоватую и не особенно удобную палку. Вырезать ровную не было ни сил, ни возможности. Слишком близко замок, и если станут искать – заметят. Ему ли не знать, каковы из заставников следопыты! Конечно, хран ему дал отменный запас времени. Пока приказ напишут, пока передадут Верховному, а там рассмотрят и одобрят, пока выберут и вызовут исполнителей… Седой усмехнулся. Он прекрасно понимал, что охрана не станет спешить. Дней пять уйдет на волокиту. Еще сутки – чтобы взять след. Но больше не будет ни минуты. Значит, надо уйти в старый дикий лес, туда малым отрядом не сунутся. Не то чтобы опасно – не принято. Сам «король» так повелел: не бывать поодиночке вблизи Стены. Там она и правда рядом, хоть и за отвесным непроходимым склоном. Но охрана, если ему снова повезет, выполнит и этот приказ очень тщательно, запросит разрешение в письменном виде и дождется подмоги, выделив беглецу еще недельку. Если за это время еще и дождик пройдет, и листопад поможет…

Орильр хорошо помнил, как его ловили в прошлый раз. Он тогда еще не верил, что король именно убит, злонамеренно и сознательно. Потому что такая подлость совершенно не в обычаях эльфов – народа, как правильно полагал синеглазый малыш, не склонного к злу. Казалось, возможен несчастный случай, путаница или стороннее участие. Вспоминались ведимы с их врожденным коварством. Он думал основательно и без опасной неточностями спешки разобраться полагал, что сразу его не станут так грубо и решительно преследовать. Но самозванец оказался проворным и ловким типом.

Из библиотеки, где Орильр передал советникам свиток со старым законом наследования, седой бросился домой. Женщина, которую он почти готов был назвать женой по полному обычаю эльфов, встретила его приветливо и уговорила немного отдохнуть и выпить вина. Он пил, слушал ее глупенькую болтовню, смотрел в милое лицо, до боли похожее на другое, давно утраченное. И терял время.

То самое, что потребовалось новой власти долины. Жена унесла его оружие, добавила в вино несколько капель «сладкого покоя». А потом в дверь постучали стражи и тот же, что и теперь, Верховный хран хмуро предложил пройти к королю. И смотрел на него Жас сердито и недоуменно: вроде не мальчик, дали тебе время ускользнуть, а коли не смог – теперь пеняй на себя… Впервые в жизни он не сумел нормально драться. Убивать эльфов рука не поднялась, а вырваться без пролития крови не получилось. «Сладкий покой» сделал свое дело. Тогда он все еще полагал – хотя бы это случайность. Настой многие принимают после долгой дороги, чтобы поскорее восстановить силы, вот Нильэса и решила угодить. Почти так – только не ему угождала.

Седой нервно тряхнул головой. Глупые бесполезные воспоминания! Второй раз его не догонят. И впредь он станет умнее. А беспечность, накопленная за долгие века жизни без войн, вся осталась в подвалах «короля». Так что надо двигаться и думать о теперешнем, хорошем и полезном. Например, что чужой сапог – бывает же такое счастье! – не давит и не болтается. Сандалия держится кое-как, но и это куда лучше, чем ничего. Язвы и ожоги к хождению босиком не располагают. Чуть позже, когда они закроются, чужие вещи можно будет выбросить. Он воин, и мирное время закончилось. Надо вспоминать, чему его учили – ведь в свое время именно это он делал лучше прочих. Выживал, защищал и убивал. Пока, спасибо светлым звездам, требуется только первое. Жар отступил и притаился где-то в уголке сознания. Телом овладел знакомый азарт, подобный боевому, и он позволял на некоторое время забыть о боли и слабости. Почти здоровая левая рука играла удобным камешком. Дикий лес полон птиц, которые куда вкуснее упомянутых сгоряча слизней.

Орильр шел всю ночь. К утру он позволил себе отдых, позавтракав парой сырых куропаток и напившись из фляги. Дышать свежим воздухом было упоительно приятно. Смотреть на забытый мир свободы – до опьянения радостно. Эльф даже позволил себе слабость и признал: выбраться из когтей «короля» он давно не надеялся. Хотел, стремился, ловил шанс, – но не надеялся. Потому что устал, истрепался и высох. Обессилел, отчаялся, утратил цель и смысл своего существования. Теперь будет проще.

Он выберется за Стену и там станет восстанавливать и копить утраченное здоровье, раздобудет или откует хорошее оружие, отточит заново боевые навыки. Потом походит и посмотрит, кто и чем живет. Отдохнет, отдышится, научится спокойно воспринимать имя Лэйлирра и удалится от ужаса проведенных в каменном мешке веков достаточно, чтобы объективно и без излишнего пристрастия рассмотреть жизнь сородичей. И решить, насколько это верно и честно – оставлять их, неразумных, наивных и неопытных, в фактическом рабстве неправедного короля. И есть ли у него, никогда не признававшего Лирро своим истинным домом, право вмешиваться в жизнь этого края столь основательно, – меняя короля. Орильр улыбнулся и погладил флягу. Очень хорошо, что она есть и твердо лежит на второй чаше весов, перетягивая позор свиного корыта, брезгливости и пренебрежения.

Лес южного удела Лирро радовал щедрой спелостью позднего лета. Там, за Стеной, уже готова вступить в дело осень, а здесь тепло куда щедрее. Орехи и ягоды поспели, и Орильр охотно рвал их горстями и ел, вспоминая забытые до самого основания ощущения: подвальная сырость отбила начисто обоняние и вкус. Зато научила радоваться каждому дню. Он давно изжил эту свежесть восприятия мира. Так полно и ярко он видел, слышал и осязал лишь в юности. Тогда всё давалось впервые, а проклятая война угрожала отобрать едва обретенное немедленно, и он жил взахлеб, жадно.

Пять недель миновали, когда Стена, давно огородившая южную, левую, с точки зрения седого, часть мира выросла, приблизилась вплотную и разрезала небо надвое. Заклятие из долины выглядело, как войлок сумрачного тумана, плотный и упругий на ощупь.

Орильр остановился и замер, вслушиваясь в лес. Удивленно пожал плечами: его никто так и не попытался выследить. Или умельцы перевелись, что маловероятно, или «короля» подданные любят еще меньше, чем он полагал. То есть охрана и следопыты усердно обшарили окрестности замка и сообщили, что пленником пообедала Драконэль. Пару обрывков ткани показали для наглядности, присягнули перед большим или малым Кругом магов. И все это вранье сошло за правду? Если так, надо очень серьезно подумать о возвращении. Очень интересно глянуть и на нынешних магов… Но – позже. Когда он станет хоть немного похож на себя прежнего. Впрочем, следует признать, и за прошедшее малое время бывший пленник изменился разительно.

По редкому еще ковру осенней листвы без малейшего шороха скользил рослый мужчина. Поджарый, как породистая борзая, с отменной грудной клеткой, позволяющей двигаться неутомимо и безостановочно особым бегом, которому веками учат своих лучших следопытов эльфы. Отросшие волосы криво обрезаны, самые длинные пряди пошли на тетиву простенького лука. Старые шрамы на довольно узком, плотно обтянутом чуть загорелой кожей, лице едва намечены сухими нитями, новые пока свежи, но их корки уже не сочатся кровью и гноем. Неправдоподобно зеленые глаза блестят весело и заинтересованно. Ожоги уже отболели и затянулись первой молодой кожей, пока еще розовой и очень нежной, меченой струпьями последних открытых язв.

Плотная и довольно тонкая, почти прямая, линия губ то и дело упруго гнется в легкой улыбке, отмечая мирный пожар рябинника, собравшегося кочевать на своей паутинке крошечного восьмилапого путешественника, красиво танцующий лист или удачный узор веток. Темные брови чуть вздрагивают, выслеживая пути движения косуль, изучая картину вчерашней погони лисы или мельком отмечая неприметную нору запасливого хомяка. Эльфы любят лес, и дикие кущи Лирро действительно красивы.

Но Орильр ушел в сероватый плотный кисель заклятия, не обернувшись, чтобы проститься с долиной. Дела сородичей, живущих долго, едва ли требуют спешки.

Пока его планы впереди, по ту сторону Стены. Неодолимой, это ведомо даже королю. Её магия столь огромна, что гасит иные заклинания. Например, она неизбежно рассеет сложное и фактически непреодолимое, наложенное на Орильра пять веков назад, едва он оказался взят под стражу – полный запрет творить магию. Седой снова чуть улыбнулся. Беглец Орильр не в силах покинуть пределов страны, если у него нет перстня с заклятием и кровью короля. Зато Лильор-а-Тэи, забытый всеми дядюшка основателя Лирро, прекрасно обходился прежде и обойдется теперь без чудес и магии. Одной своей кровью, родственной погибшему Лиррэлю-а-Тэи и наделяющей его правом равного королям для заклятой Стены. Все же идея со сменой имени оказалась неплоха. Впрочем, согласись он принять корону, страна звалась бы скорее всего Иллор и жила совершенно иначе. Не пришлось бы мудрым просить людей о помощи в сокрытии ларца.

Вот только у истории нет привычки разворачивать свое течение даже ради прихоти вечных. Значит, он должен бежать и очень спешить, чтобы проверить, как обошлись волны времени с демонами, запечатанными и охраняемыми силой души и крови единственной. Пять веков тайна живет без пригляда. И это наполняет сознание мучительными сомнениями. Если зло одолело Стену и проникло в сердце «короля», то каково иным народам и расам? Надо встретиться с людьми ордена, навестить гномов, разыскать мудрых.

Только одно дело можно считать принадлежащим прошлому. Может, слова Тиэсы о том, что в поиске есть смысл, были верны. Но искать замену королеве упрямый страж более не станет. Хватит! Внешнее сходство причиняет лишь боль, а внутренне подобие королеве невозможно. Приходится признать, что эльфы утратили свое Сердце. Поведение «короля» – лучшее тому подтверждение.

Орильр сердито встряхнул головой, сгоняя с волос сырость промозглого заклятого тумана. Когда демоны сгорят, ее душа обретет свободу. Вот только найти пристанище королевы в огромном мире невозможно. Значит, ромашки для нее станет собирать кто-то другой. И венок окажется надет не на его седую голову… А он больше не согласится дарить цветы – никому. Будет уважать, ценить, оберегать – но не прирастать душой накрепко. Ничего, это не страшно. Главное – вернуть единственную в мир. Он промаялся в каменном мешке пять жалких веков и ослаб до глубокого отчаяния, почти согласился признать поражение. Каково же королеве, бессменно стерегущей бессчетное число веков древнее зло?

Седой выбрался из тени стены, бархатно-черной, поглощающей все лучи с внешней стороны. Взбежал на холм и ловко метнулся вверх по стволу сосны, вызвав восторженный переполох у пары белок. Они отродясь не видели таких проворных двуногих! Если разобраться, вообще знают всего одного, старого и неуклюжего. Губы шепнули слова поиска и прозрения. Зеленые глаза следопыта уверенно нашарили знакомый силуэт башни ордена вдали. Брови с сомнением дрогнули: запустение заметно даже отсюда.

Вниз он ссыпался в несколько быстрых движений и побежал дальше, не жалея с трудом накопленных сил. Либо уже поздно, либо ларец более не хранит зла, сгоревшего наконец-то безвозвратно.

Орильр замер у кромки опушки под древней кладкой внешней стены. Неодобрительно рассмотрел старые трещины, заросшие многослойным мхом, так и не узнавшие ремонта. Щербатые дыры на месте вывалившихся камней тоже велики и никому из живущих здесь не интересны. Если здесь живут… Крепость казалась не просто брошенной, но перешедшей к глубокому запустению давно, две-три человечьих жизни назад. И все же слабый запах жилья еще витал в развалинах. Седой внимательно выслушал лес, перебрался через Стену и осмотрел пустой тихий двор. Потом решительно двинулся к узкой боковой башне. Замер чуть поодаль от входа, поднял руки и покрутился на месте.

– Один я, нечего прятаться.

– Старику и один такой бугай опасен, – капризно сообщил Хорий, с трудом выбираясь на порог. – Чудно слова выводишь, старомодно. Белок моих перепугал. Говорят, ты шибко здоров по веткам прыгать.

– Бдительная у тебя охрана, – похвалил эльф.

– Какая есть, – невесело усмехнулся Хорий. – С чем пожаловал?

– На ларец глянуть. Тут такое дело…

– Может, я очень старый и плохонький маг, но эльфа от человека кой-как отличу, – возмутился старик и сокрушенно покачал головой. – Дело! Нет более дел. Все их без нас с тобой переделали, пока я лежал в горячке по весне, уже три года с тех пор отцвело.

– Открыли. – Тихо уточнил Орильр.

– Открыли, – обреченно согласился маг. – Пошли покажу. Только наверх я долго забираться стану. Поможешь, кость обглоданная? И где так голодом морят, хотел бы я понять. Того и гляди, ветром тебя сдует.

– Я за веточку удержусь, не переживай.

– Во-во, цепляйся. А я уж добавлю веса, для надежности.

Эльф нервно кивнул и подставил плечо. По старым щербатым ступеням и правда пришлось двигаться медленно, с частыми и длительными остановками. Старик использовал их, чтобы отдышаться и стонущим шепотом рассказать о страшном.

Когда он простудился и слег, некому стало петь над ларцом. Ведимы пришли очень быстро, он даже не ожидал от них такой прыти. Двое. Это тоже странно – раз сильны, почему столь малочисленны? Первым беду заметил ворон. Он умудрился так ловко и больно расклевать старому магу руку, что вывел его из бредового забытья. Но делать что-либо оказалось уже поздно.

Ведимы были наверху и уже возились с крышкой, ломая запоры, срезая магические печати, отражая и разрушая заклятия. Потом ларец выпустил своих пленников.

– Они сплясали Огонь? – сухо уточнил эльф. – Ведимы, это важнее всего.

– Ага, с медведем втроем, – огрызнулся старик. – Бурый сразу пришел, как позван был, да еще с семьей. Добрая душа, медом со мной делился. Вместо меня там и погиб, всем лесом его хоронили. А старшенький сынок мишки заломал-таки второго злодея. Но крышку они поднять успели.

– Значит, время еще есть, – задумчиво кивнул эльф. – Слабыми демоны пришли, во взрослое тело не войдут. От рождения расти станут, силу получат лет через пятнадцать-двадцать. Спасибо тебе, дедушка.

Хорий довольно кивнул. Приятно, что дело жизни оценено. И что пришлый знает, как действовать дальше. Старый маг уселся на пороге верхней комнатки башни и стал с интересом наблюдать, как эльф что-то поет почти без звука, нервно прощупывает края ларца сухими длинными пальцами, щурится, кивает. Еще маг с удивлением обнаружил свежие ожоги на щеке, руке и шее пришельца, признал его худобу чрезмерной, а цвет лица – удручающе бледным и нездоровым. Задумчиво пожал плечами. Интересно, каков этот эльф в своем настоящем, окрепшем облике, если и теперь его движения несколько смазаны и сложны для восприятия?

Зеленоглазый довольно прищурился и осел на пол. Чуть помолчал, глянул задумчиво в узенькое высокое оконце.

– Один только демон и вырвался, – наконец пояснил он. – Двое легли пеплом, выгорели дотла. И этот плох, не будет бесплотным. А во плоти я его уж как-нибудь… – хищно прищурился зеленоглазый. – Значит, вы, люди, оказались покрепче вечных. Почти управились. Не обидишься, если я у тебя останусь пожить? Отдохнуть мне надо, в силу войти. У нас за Стеной не всё ладно. Уж вернее сказать, неладно всё.

– Отдыхай, – милостиво согласился старик. – И делом займись на досуге. Книги надо толком попрятать от дурачков, подвалы засыпать. Будет тебе работа – на весь год, да не на один, наверное. Вы своим хотением орден создали, а теперь тебе одному его косточки упокоивать. Мне доживать осталось недолго, тоже зароешь по-людски. Ведь последнюю осень вижу. Не хмурься, твердо знаю. Все же я – маг. Потом к гномам пойдешь. Неладно у них. Как бы не нашелся демон там. Любят эти твари лабиринты, если верить легендам.

– Не прост ты, дедушка, – рассмеялся эльф.

– Тебе и это в радость, – лениво согласился Хорий и лукаво прищурился. – Куропатку на ужин желаю. В грибном соусе. Мне, магу, все волшебные существа подчиняться обязаны, так в сказочках детских говорится. Ты как, не против?

– Раз обязаны, – обреченно развел руками эльф. – Ужин на закате?

– Именно. Иди, исполняй, – умиротворенно вздохнул Хорий. – Я тут пятерых обслуживал по молодости. И не надеялся на старости лет пожить беззаботно. Ох, повезло… Э-эй, камин затопи в нижнем зале, да пожарче, старые кости ноют, это к холодам. Я уж свечи по случаю праздника разыщу. И настойку брусничную – тоже извлеку. А завтра покажу тебе кузню старую. Одежонки насобираю, мазей от ожогов.

– Волшебный ты старик, – обрадовался эльф.

– Магический, – важно поправил Хорий.

Год спустя он ушел в последний путь людей.

Тихо, очень мирно и с ощущением верно и полно прожитой жизни. Орильр проводил старика и долго сидел на полянке, чувствуя себя очередной раз чудовищно окончательно одиноким. Такое ощущение доступно лишь вечному. И посильно – не каждому. Оно создает соблазн признать тяготы жизни ужасающими, а бремя памяти – безмерным. Пожалеть себя, отказаться от долга вечного. Закрыть глаза и уйти в сон забвения, чтобы снова узнать юность – наивную, чистую и – Орильр усмехнулся – глупую. Смерть не уничтожает опыта души эльфа, а вот сон забвения – да. Полностью и невозвратно…

Каждый отвечает за то, что ему доверено. Людям – заселение мира, гномам – покорение гор и трудолюбие, точащее камень, эльфам – сохранение мудрости и памяти, развитие природной магии и еще неустанное и доброе внимание к живому миру. Королева называла это изначальной магией рас. И считала – именно изначальное определяют боги. Не зря у эльфов поклоняются Творцу миров, гномы почитают верховным божеством Труженика, а люди… Эти умеют выбирать себе даже богов, меняя старых на новых. Они непостоянны и забывчивы, способны на благородство и подлость. Им особенно сильно нужны эльфы. Чтобы выбирать из двух сторон человеческой души – именно светлую.

И он обязан хранить древние знания, оберегать, память и опыт прошлого, чтобы ни демоны, ни сами люди и гномы, не повторяли старых ошибок. Он обязан помнить. Хорий бы так и сказал.

Впрочем, старый маг оставил завещание. В своей обычной, чуть насмешливой, манере. Позвал недавно, усадил у своего ложа и велел поискать ведимов в королевском дворце эльфов. Мол, раз там всё нездорово, то и нездоровые – там же, сокрытые от мира и способные гадить безнаказанно.

Орильр не глядя сгреб несколько цветных кленовых листьев, которые решили украсить траву чуть раньше времени, и стал их раскладывать. Золотой – это долина Лирро, вот он пусть в серединке красуется. Тогда на востоке, за хребтом, удачно изображаемым травяной кочкой, – большой багровый лист, это страна Рониг. А сама кочка – один из отрогов кряжа гор, где живут гномы. Эльф бросил коричневый мятый лист левее и выше золотого, то есть к северо-западу, отмечая Леснию, укрывшуюся за еще одной кочкой, снова очень к месту отобразившей горный отрог. Выкрошил кусочек из розового листа и отметил южнее Леснии малое княжество Эрхой, воткнул палку между Эрхоем, Леснией и Лирро, отмечая пустую теперь башню ордена. И задумался.

– Знаешь, Хорий, ты снова прав, – почти виновато сообщил Орильр палке. – Наш Лирро – самое удобное место для их логова. Сколько там эльфов? Хорошо, если полторы тысячи наберется, я так думаю. Из них две трети живут в столице. И я знаю, есть территории, куда король не велел даже случайно заглядывать, он не любит надолго терять подданных из виду, чтобы в их головы не закралась и тень самостоятельности. Например, старый лес пустует, а он огромен. Северный удел, прямо при слиянии отрогов гор, а рядом-то два перевала – на Леснию и Рониг. Там они и сидят. И я должен был сам понять. Ведь счет перстней доступа во внешний мир не сошелся, когда я увел Бэля. То есть их уже умыкнули. Выследили эльфа из молодых, напали, сделали из него нечто послушное и безвольное своей магией или уговорили посулами. А дальше всё совсем просто. Идеальное убежище, никто им не помеха. Отсюда и страшные истории про пограничные дебри, наполненные злобными тварями. Про черных эльфов. Спасибо за совет. Я им такую Стену устрою – сами не обрадуются. Потому что теперь, когда моего племянника Лиррэля нет в живых, а коронован его убийца, кровь Лильора-а-Тэи дважды старшая для заговора Стены. И я обновлю условия допуска в Лирро. И выхода оттуда – тоже.

Он рассмеялся, представив себе, как ведимы копошатся у Стены, пытаясь пройти ее с бесполезными перстнями, не признаваемыми новым заклятием.

Легко встал и пошел прочь, к башне.

Год назад сюда кое-как добрел безоружный раздетый больной скелет. Теперь – иное дело. Вернуть всю полноту своих способностей за год невозможно, но Орильр старался, да и последний маг ордена оказался силен в лекарском деле, дружен с лесом, обеспечен запасом очень полезных трав. Хорошее питание, тренировки и зеленый тихий край, дающий отдых душе эльфа, тоже помогли.

О боли долгого плена напоминали только ставшие прямыми волосы, из которых седина не ушла, и Орильр привык воспринимать себя таким, постепенно предавая забвению и памяти прежние золотисто-каштановые, с крупными волнами. Зато глаза вобрали зелень леса и теперь опять могли соответствовать древнему определению королевы, назвавшей их кошачьими. Орильр помнил белых барсов страны Рэлло, чьи изумрудные глаза всегда следили за Тиэсой-а-Роэль. Ее вообще любили все, даже род диких ящеров не смел спорить, если королева вежливо просила, а она никогда не решалась приказывать природе.

Эльфы по природе своей узки в кости и легки, даже худощавы, и на их фоне хран королевы выглядел куда мощнее и крепче. Его, желая обидеть, некогда презрительно звали «полукровкой людей» и даже «родней гномов». Последнее – чудовищное преувеличение, а первое очень близко к истине. Орильр был шире в плечах, выше, массивнее обычного эльфа. И тяжелыми мышцами молотобойца, присущими большинству гномов, он никогда не обладал, обходясь упругими и куда менее рельефными, созданными и как силы, так и для выносливости и стремительности движений. Лицо эльфа – с довольно резкими скулами, с жесткой линией подбородка, с глазами, куда более мелкими, чем у многих иных вечных, к тому же посаженными достаточно глубоко, – тоже давало основание заподозрить в его роду присутствие толики людской крови.

Такие, как он, рождались в первые годы древнего немирья. Теперь уже не восстановить забытых тайн, но эльфийские сплетни утверждали, что на облик и способности воинов повлияли маги. Вроде бы хотели добиться чего-то уникального, но многие дети погибли, а иные приобрели черты – не внешности, увы, а характера, – несвойственные эльфам. Так бывает, когда берутся за дело, непонятное с начала до конца. Берутся с присущей детям простотой и такое создают – позже всем мудрым не расхлебать. Впрочем, война забрала всех, кого ради боя изменили и закляли маги. Орильр порой с болью и тоской думал, что выжил исключительно благодаря упрямству королевы, пожелавшей заплатить и за него тоже.

Орильр усмехнулся невесело. А может, его сохранили для этой, второй, войны с демонами. Потому что теперь их некому больше остановить. Слишком многое забыто и утрачено.

Прежде эльфы из охраны королевы выходили один на один против воинов ведимов. Не нынешних жалких полудохлых тварей, а против тех, изначальных, у кого в крови горел Огонь первых поколений перерождения. Он помнил их. Полуторасаженного роста гигантов, способных двигаться так быстро, что взгляд людей не замечал даже смазанного следа их перемещения. Носителей парных секир, с которыми они управлялись, как с легкими саблями. Настоящее пляшущее пламя – не удержать и не увернуться… Но он, встречавший Черных день за днем много лет, жив. Он научился не только уворачиваться, но и гасить это пламя.

Седой тряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас мысли и воспоминания. Время дорого. Сегодня же он закроет башню, соберет свои вещи и выйдет в путь. Кузня ордена примитивна, толкового железа нет, но и из ничего он сделал вполне сносное оружие. Пару легких клинков, потому что в бою с Черными скорость важнее силы удара. Небольшой топор – к гномьему снаряжению его пристрастил наглый наследник рода Гррхон, умудрявшийся давать советы даже магам, и всегда – безнаказанно. Лук, настоящий, сложный, из десятка разных материалов, на изготовление которого ушло полгода. Еще один, малый, но тоже совсем не простой. И, само собой, много полезной мелочи – метательной, сторожевой, просто крепежной…

На закате Орильр обхлопал куртку – опять гномья привычка и одежда. Тряхнул пару раз заплечный вьючок, убеждаясь в последний раз в его способности хранить тишину, пристроил туда же сапоги – пусть полежат до обжитых мест. Закинул на плечи груз, поклонился пустой темной башне и побежал прочь.

Старый ворон довольно долго провожал взглядом своего последнего собеседника, потом задумчиво потоптался на высокой ветке, чувствуя себя очень неуютно. Покидать обжитой лес нет ни малейшего желания, оставаться одному – тоже. Он мудрый, он нуждается в слушателях. Нельзя лишать людей права узнать то, что накопилось в его памяти за долгую жизнь. Маги – и те уважали, кормили, выслушивали. И эльф принял поучения с должным вниманием. Молодой еще, ну куда он один-то, пропадет!

Эльф давно скрылся из виду, когда ворон принял решение и снялся со своей ветки. В конце концов, он не настолько стар, чтобы утомиться от небольшого путешествия.

* * *

– Бархат небес, да за что мне это наказание? – Лоэльви в сотый раз изучил означенный бархат, но ответа не обнаружил. – Сам не спит, другим не дает, а пользы от наших бдений никакой. Ты с магией несовместим, гном!

– Не умничай, – посоветовал Рртых. – Мы, подгорники, народ практичный. Не вижу пользы в том, чтоб камень висел, или там – вбок падал. Вот он и не слушается. Ты учи меня на примерах.

– Тебя надо отослать к нашему вечному королю, в советники, – обреченно вздохнул эльф. – Как секретное оружие. Через год за Стеной станет пусто, все сюда сбегут.

– Не трать мое время впустую, – забеспокоился Рртых. – Учи с толком, куда для гномов полезно и важно двигать эдакую каменюку. Ты же нудный, клянусь кривой киркой, как начнешь причитать – до полудня не уймешься.

– Убью! В лепешку, этим вот камнем.

– Ух ты, пробрало, – уважительно кивнул гном. – Давай-ка я схожу, принесу нам завтрак.

Эльф обреченно покачал головой, сел и, почти неожиданно для себя, рассмеялся. Сорвался с места, добежал до перил, перегнулся и закричал вслед гному, прущему через нижний зал тараном, раздвигая плечами колонны, что в точности он, Лоэльви, желает получить на завтрак. Потому что уже знал – результат неконтролируемого выбора может сильно озадачить.

Потом невысокий темноволосый маг вернулся к столику и стал собирать посуду, напевая под нос заклинания самым довольным тоном, будто это безобидные стишки. Чашки, ложки и салфетки охотно слушались, не обольщаясь беззаботностью тона.

Три тысячи лет Лоэльви жил в мире людей, тоскуя по обществу и атмосфере Лирро с его певучей мелодичностью голосов, умными острыми шутками, магической аурой дикой первозданной земли, породнившейся с вечными. А еще там осталась навсегда утраченная для большого мира древняя библиотека, там были возможны беседы с магами, там бережно и благодарно принимали знания усердные ученики, постигающие науку заклинания веками. И сам он учился. Увы. Три тысячи лет между ним, одиноким магом, и родной долиной Лирро стоит Стена, непреодолимая и темная, как упрямство короля. Порой только она и удерживала Лоэльви от решения покинуть Круг. Что можно дать людям за жалкие десять лет, даже если они стараются изо всех сил и часто умудряются продвигаться в магии куда быстрее любого эльфа? Все равно – лишь азы и чуть глубже – один раздел. Обычно это бой и защита. Словно нет ничего иного! А ведь магия – основа безупречного строительства, обновления земель, возрождения плодородия, лечения…

Он учил старательно, но, отдавая, не радовался, что знания нужны. Не искал благодарности и уважения. Он скучал по сородичам, впадая все глубже и невозвратнее в странный покой, который пугал мудрую Эриль. Потому что за покоем следует равнодушие, позже подкрадывается скука, за ней следует апатия. Все они – предвестники Сна забвения. Лоэльви не желал забывать, но и помнить он очень устал. Потому что вся жизнь казалась оставленной далеко в прошлом, несравнимым красотой и яркостью с убогими буднями настоящего и жалкими обещаниями будущего.

Так было, пока не появился самый рыжий и бездарный из его учеников, Рртых Третий. Гном презирал магию, считал ее бесполезной и требовал сделать хоть немного удобнее и приспособить, например, к раздуванию мехов. Прищурив мелкие синие глазки, он изводил учителя даже ночами, потому что магия не нагружает мышц и портит сон. Здоровенный рыжий наглец звал мага на ты, в большой злости от своих неудач мог поставить на стол или задвинуть в угол, а его удручающе частые и вдумчивые советы были особенно невыносимы.

Результат перечисленных бед оказался парадоксальным и неожиданным, ибо к исходу второго года обучения Лоэльви признался себе, будучи трижды подряд не разбуженным ночами, что без гнома – скучно. И что, обходясь при обучении за семь сотен лет без единого повышения тона голоса, теперь он охотно и азартно орет на рыжего. И с удовольствием слушает ответный басовитый рев, лишенный гармонии или мелодичности эльфийского говора. Про такт и манеру выражать мысли лучше, само собой, и не вспоминать. В общем, рыжий пятифутовый гном – как любила повторять Эриль – оказался наилучшим и единственным действенным средством от тоски и скуки вечности. С его появлением размеренная жизнь Круга обрела незнакомую прежде живость. Неутомимый молотобоец азартно гонял на разминках учеников мастера Кэльвиля, задирал молодых магов и норовил починить или усовершенствовать всё, что по недосмотру не успели спрятать. Еще он чистил коней, мыл полы, окапывал деревья…

Та же Эриль, задумчиво глядя на усердие рыжего из окна, предположила однажды, что у гномов нет магии именно потому, что они опасаются остаться без простой работы. А безделье делает их очень, очень опасными.

Во всем перечисленном имелся один маленький изъян, портящий настроение: гном был совершенно несовместим с магией. Хуже того, эльф обнаружил после сложных опытов след заклятия старого шамана, от самого рождения лишившего Рртыха ряда важных способностей и задатков, необходимых сильному магу. Гном выслушал, подумал и согласился. Он наследник короны, а повелителю гор негоже колдовать – подданные не поймут. К тому же все, кому выпадало имя Рртых, рождались воинами, а не знахарями или магами. И чем больше дано одного, тем меньше Труженик добавит другого.

С тем, казалось бы, можно было обучение прекратить, но третий из Рртыхов оказался в десятки раз упрямее самого усердного из прежних учеников эльфа и все же двигался, медленно оттесняя стену родового запрета. Хотя поверить в это казалось невозможно.

Зато Лоэльви ничуть не удивился, обнаружив ученика, волокущего наверх по лестнице три короба яблок вместо одного-единственного запрошенного.

– Я полагал, что обойдусь одним яблоком, – сообщил маг чуть раздраженно.

– Здесь семь сортов, – важно возразил гном. – И вообще одни крупные, другие мелкие, одни кислые – другие сладкие до отвратительности. Вон это вообще смешное, кривое и с листиком. Тебе что, без разницы? Выбирай.

– Вынуждать меня к выбору – это идея Эриль, – смутно заподозрил неладное эльф. – Она и тебя подговорила? Увы, всюду измена. Ученик идет против учителя, любимая наставница ему потакает.

– Ага, с вами сам дойдешь до личных интриг, без всяких потаканий, – обозлился Рртых. – Это до чего надо магией дурную эльфийскую башку забить, чтобы три тыщи лет добавлять к слову «любимая» еще и глупости про «наставницу»? Зато я понял, отчего эльфов так мало. Вы все, слышишь, все поголовно – кроты слепые, молотом по макушке стукнутые. Как еще хоть кто-то жив, не понимаю… Вот тебе отличное красное яблоко, и не ной про выбор. Я пошел.

– Так я хотел зеленое…

– Труженик, ну когда я научу этого эльфа вовремя решать, чего он хочет? – Насмешливо воззвал гном и добавил: – Хотя прогресс налицо, он думал всего пять минут, а не сто лет. Яблоки еще не высохли. Это – достаточно зеленое?

– Злой ты. Я сам возьму.

– Я практичный. Жуй свое яблоко и иди в садик, там Эриль гуляет, ее довели наши маги, у них тоже что-то не получается, не один я бездарь. Поговори с ней о погоде – надежная тема, как раз для эльфов. Глядишь, не пройдет и сотни лет, как догадаешься зайти дальше и спросить, не согласится ли она поужинать и обсудить с тобой этого… да, как там вашего обожаемого поэта зовут? Или музыку вашу заунывную послушать, тоже дело. А я буду ронять камень. Не переживай, мое усердие ты отменно разберешь и оттуда, до успеха далеко, и грохот будет…

– Регулярный, – рассмеялся маг, торопливо рассовывая по карманам еще три яблока, про запас. – Ладно, пойду поговорю про музыку. Глупо это.

– Глупо стоять тут. Иди уже, пока я тебя не вышиб в окошко, вместо камня. От злости может и получиться.

Маг задумался на мгновение – и двинулся к лестнице.

Увы, план музыкальных бесед не удалось реализовать незамедлительно. Вверх поднимались и Эриль, и рослый светловолосый учитель боя, и его – с некоторых пор любимый – ученик Брав. Последний коротко поклонился магу и гному. Именно он изложил причину визита.

Брав очень хотел продолжить обучение, но не решался дольше задерживаться в Круге, слишком многое изменилось в мире, сильно и опасно пошатнулось, повернулось к большой войне. Теперь место воеводы дома. До Круга доползли слухи, что в горы вернулись все до единого гномы-торговцы, державшие лавки и ювелирные мастерские в городах. Их ждали и впустили, открыв один из входов. А еще оттуда вышел боевой гном, в вороненом стальном полном доспехе – гонец Черной войны гнева. Он спустился с гор и передал письма с объявлением войны для всех стран, куда не добрались погибшие посольства. В письмах странные и малопонятные намеки на коварство людей, желающих гибели рода Гррхон.

А еще Брав внимательно и кропотливо изучил предполагаемые маршруты от южного побережья до башни ордена, расположенной близ его родного княжества Лесния. И собирался, возвращаясь домой, пройти наиболее вероятным, чтобы попытаться найти тайное место и все же выяснить, отчего «орденцы» не дают о себе знать.

Кэльвиль коротко кивнул, едва ученик закончил говорить – он считал план верным и своевременным.

– Только одно уточнение, – мягко сказал эльф. – Я пойду с Бравом. Если там ведимы, нам и двоим будет худо, а одному ему – просто смертельно, никак не пройти. Места глухие, помощи ждать не приходится. А орден – наша идея и наша ответственность.

– Ты не маг, – Эриль явно повторила довод, уже однажды не сочтенный важным.

– У вас школа, вы не имеете права уходить, – возразил светловолосый. – А я далеко не уникальный воин, к тому же устал от ограниченности Круга. Я следопыт, мне тошно без леса, – он посмотрел на обоих почти жалобно. – Там лето, потом зашуршит осень, мои любимые золотые клены воссияют. Не держите меня.

– Только, пожалуйста, помни о ведимах, рассматривая клены, – сокрушенно согласилась Эриль. – Мне очень неспокойно.

– Эх, мне бы с вами, – расстроился гном. – Но на полпути дело негоже бросать. Я должен хоть малому научиться, чтобы людей от заговора этих вдыххров будить, в сознание возвращать, чтобы камни, по воле вддыхров вздымающиеся шипами и пиками, заново успокаивать и разглаживать, как отец нашего Энтора во время боя делал. Годик еще, я пробьюсь. Вы уж там не лезьте в самое жерло. Брав, ты ж разумный мужик, пригляди за эльфом, они все немного непутевые. Правда, этот получше прочих.

Лоэльви рассмеялся и ушел, пообещав наскоро разыскать что-то полезное.

К полудню двух собранных в дорогу путников провожали все обитатели Круга. Застоявшийся без дела вороной нервно грыз удила и просил повод. Легкий золотисто-рыжий конь эльфа тоже красовался и гарцевал, радуясь, что для него нашлось дело.

Белое южное солнце слепило глаза, но гном упрямо моргал и смотрел, то и дело утирая слезы, как два всадника удаляются по узкой тропе из узорного мрамора. Широкие лапы гнома нервно дергали отросшую бороду, а губы без звука шептали обещание одолеть проклятую магию, не желающую сдаваться, будто она из алмаза выточена. Непременно одолеть всю, до последней корки, чтобы извести вддыхров на веки веков.

Брав уезжал с легким сердцем.

Он соскучился по дому, где уже три года без отца рос малыш Ратич. А еще его ждали в Леснии воины, и воевода втайне очень надеялся уговорить своего учителя-эльфа хотя бы ненадолго остаться в гарнизоне и погостить, да и в ратном деле наставить его гарнизон. Место хорошее, и кленов там – как по заказу, целые рощи, да еще разносортных. Даже зовется городок близ заставы очень подходящее для слуха Кэльвиля – Клённики.

Оказавшись на берегу, эльф направил коня на старую заросшую тропу, уводящую не к устью торговой реки Стови, а западнее, вдоль моря, до более мелкой и неудобной ладьям Пражицы. Путники заранее договорились, что поедут именно так. Эта дорога короче и вполне удобна для конного. Идет берегом реки, немного топкими местами, и нелюбима обозниками. А раз проезжих мало, селятся люди по Пражице не густо, живут бедно. Брав полагал, здесь почти нет шанса случайно натолкнуться на ведимов или встретить излишне холодный прием усиленных военных разъездов, которые весьма придирчиво относятся к крупным торговым путям.

Кэльвиль настаивал на маршруте по иным причинам. Эльф по имени Орильр, время от времени навещавший Круг мудрых, обычно пользовался указанным трактом. И если был хоть малый шанс встретиться, следопыт не желал его терять. К тому же он понимал, что отвык от шума людских дорог, и не желал резко выделяться своей неосведомленностью и чуть приметной странностью выговора, привлекая лишнее внимание. И так в первом же пыльном сухом селении люди с огромным интересом стали рассматривать великолепных коней, дивясь их стати и несхожести. А потом не обошли вниманием и богатую добротную одежду путников, и их очевидную торопливость.

Брав хмурился и уже немного жалел, что выбрал короткую дорогу. Он, в отличие от эльфа, полагал, что в людной толпе прятать свою странность легче, чем в чистом поле. А Кэльвиль выглядел очень необычно. Слишком легкий, стремительный и гибкий, с незабываемыми для юга волосами цвета серебряной полыни, с тонкими красивыми чертами лица. Но это – полбеды. Поймав теплый внимательный взгляд серых глаз, люди почти невольно улыбались, кланялись приветливо – а потом долго смотрели вслед. И Брав буквально слышал, как они без звука шептали, что именно таков должен быть эльф.

Зато сам учитель ничего необычного в поведении людей не замечал. Он радовался дороге, как узник, получивший свободу после долгого заточения. Смеялся, напевал, охотно болтал с окружающими, рассказывал воеводе, как путешествовал здесь прежде, в разное время, как изменились русло речушки и ползущая по заливному лугу дорога. Отдыхать останавливались, лишь когда этого требовали кони.

Эльф честно признался, что лошадь взял исключительно потому, что так у людей принято. И – он очередной раз почти виновато улыбнулся – чтобы задерживаться на постоялых дворах. Брав махнул рукой на Кэльвиля, безнадежного в своем желании заново изучать мир и помогать всем, догадавшимся обратиться за помощью. В конце концов, светловолосый умудрялся помогать не только успешно, но и быстро. И, хотя соплеменники его не считали магом, он умел многое. Воевода видел, как длинные чуткие пальцы учителя гладят старую язву, высушивая ее в несколько минут, как они собирают кости после сложного и неудачно сросшегося перелома, как следопыт уверенно показывает место, где надо искать воду, раз старый колодец высох. Каждый день эльф умудрялся найти себе новое дело. А Брав глядел и с тоской понимал, насколько много потерял мир людей, лишившись соседства совершенно чуждых ему во многих отношениях существ – эльфов. Ведь буквально каждое селение, покинутое Кэльвилем, стало хоть немного счастливее, избыв старую, нерешаемую проблему. А еще приятнее то, что, поговорив с эльфом, люди иначе улыбались, мягче и теплее. Словно отсвет его радости согревал их усталые души.

Земля Бильса, широко раскинувшаяся по берегу океана, простирала свои сухие степи на пять сотен верст к северу. Миновать ее удалось за два месяца, и эльф виновато признал – целиком его вина, не стоило так часто задерживаться. Впредь он станет осмотрительнее. Брав рассмеялся и предложил иное слово – «невнимательнее». Учитель пожал плечами и обещал подумать.

Граница Бильсы и Рэнии проходила по притоку Пражицы. Собственно, так реку звали именно на севере, и Брав использовал привычное для себя имя. Заставы пропустили путников на удивление легко, без расспросов и задержек. Обаяние эльфа оказалось, как понял воевода, неотразимо и для привыкших ко всему хранителей неспокойного приграничья.

Земли Рэнии с каждым днем все более напоминали милую родину. Здесь степь то и дело мяли складки холмов, мелкие ручейки поили землю, собирались, сплетались в неширокие спокойные реки, а кустарник и деревья давали тень у воды. Скот по-прежнему пасся большими стадами, но появились уже и поля, и крупные села, куда более зажиточные, зеленые и уютные, чем пыльные стоянки южан, привыкших кочевать. Воевода довольно отметил – лето в зените, и до гор всего три сотни верст, месяц пути. Что особенно приятно – пути при хорошей погоде, когда дни еще длинны и ехать удобно вдвойне.

Брав, стараясь ускорить движение, теперь уверенно обходил людные и шумные поселки. Там, он уже понял, непременно найдется хотя бы одно несчастье, способное задержать впечатлительного эльфа.

– Мы восьмой день живем сухими припасами и охотой, – робко пожаловался Кэльвиль как-то. – Пирогов бы…

– Тебе моя стряпня не по вкусу?

– Так во-он там, на горочке, село, – с надеждой вздохнул неисправимый эльф. – Ну что ты вцепился в повод моего коня, будто я не могу с ним управиться сам!

– Это не село, это еще один потерянный день, – резонно уточнил Брав. – Вами, эльфами, должен править гном. Представляешь себе результат?

– С трудом, – рассмеялся Кэльвиль, тоскливо оглядываясь на аккуратные домики. – Рртых уже правит Кругом, если разобраться. Обещал гонять моих учеников без устали. Знаешь, у него очень странная и интересная школа боя. Я слышал, древние эльфы делились с гномами нашими приемами и смешивали стили. У нас не сохранилось итогов обмена, мой учитель был последним, знавшим тот бой. И он отказался в полной мере передать мне знания, я же из рода Шаэль, мы для тяжелого оружия не очень подходим.

– Зато в своем деле ты так хорош, что учишь нас с трудом, мы слишком медлительны, заметно, как приходится менять приемы под реакцию и скорость движения людей.

– Именно. Но я очень расстроен, что не могу в полной мере обучать иному бою, более вам подходящему. Чуть ли не заново его создаю. Прежде мне помогал Орильр. Он многое помнит. Иногда я думаю – он вообще помнит и знает больше нас всех, но отчего-то не слишком охотно делится. А теперь и он исчез, это очень беспокоит, да и тоскливо без него.

– Думаешь, если имя упоминать десять раз на дню – он появится?

– Эльфы чутки к зову, особенно древние. Брав, у нас соль кончается.

– Еще бы, ты ее вчера так старательно рассыпал! – недовольно нахмурился воевода. – А суеверия людей гласят: это к беде. Больше не создавай таким образом поводов к посещению обжитых мест, очень тебя прошу.

– Извини. Я и правда взялся делать глупости, – смутился учитель. И добавил задумчиво: – У нас иное суеверие. Когда беда идет, она шлет о себе весть наблюдательному. Делаешь случайно, а выходит – со смыслом.

– Тогда я пристегну меч.

– И поедем мы не в это село. Мне неспокойно за иное, за холмами, что отсюда к закату. До ночи бы туда успеть, а?

– Вряд ли, – покачал головой Брав, припоминая карту. – Но постараемся.

Кони охотно прянули вперед. Вороной чуял, как с каждым днем удаляется неприятная ему сухая южная жара. И соглашался ускорить дорогу домой всегда, по первому требованию. Рыжий обычно не уставал, он был молод, горяч и нес легкого седока. Три часа поубавили прыти у обоих. Закат торопился, опережая путников, и седоки стали подхлестывать коней. Беспокойство эльфа передалось и его спутнику.

Бледные огоньки поселения вытопили лунки в грязно-сером, как весенний снег, тумане, когда закат уже лежал на горизонте последними бликами остывших углей. Кэльвиль резко осадил коня, рыжий устало захрипел и пошел тяжелым шагом, не делая попыток танцевать и вскидываться на дыбы. Вороной тоже сменил аллюр охотно. Так они спустились с холма, и эльф жадно глядел на огни, медленно приближающиеся с каждым шагом, пытался разгадать причину свей тревоги, все растущей, ползущей давно забытым ознобом по спине. Он вслушался в вечер, потом напел несколько незнакомых Браву слов, чуть шевельнул рукой, словно ощупывая туман у домов, темный и невнятный. Воевода с удивлением отметил: в домах очень мало огней. А потом над холмом разнесся тоскливый собачий стон – и стих, словно обрезанный. В одном из окошек лучина мигнула, задрожала и погасла.

– Один, – очень спокойно, тихо и быстро заговорил эльф. – На наше счастье – один, я теперь уверен. Если нет второго там, сзади, на подстраховке. Пришел недавно, но успел натворить бед. Он двигается по селу с севера, ты увидишь сразу, какие дома уже… пройдены. Да, коней пусти справа и слева от себя, все же заслон, точнее, задержка. Гном тебе подарил свой арбалет. Доставай, если заметишь хоть что-то, даже просто почудится – стреляй, и все три сразу, но помни – бей, если не надо разворачиваться, иначе все равно не успеешь. В правую – меч, и что с ним делать – сам знаешь. Но они любят нападать слева. Помни – если их двое, второй выйдет на тебя, или слева, или из-за спины. Иди большой улицей, хоть что-то рассмотришь.

Светловолосый набросил на голову капюшон, спрыгнул с коня и растворился в вечере, даже туман не взвихрился там, где он только что метнулся к зарослям ив. Брав послушно спешился, взвел арбалет, достал меч и уговорил усталых коней идти ровно.

В село он попал по широкой тропе, которой обычно возвращалось стадо. Вытоптанная еще по весне трава давно ссохлась, земля сбилась в плотную корку. Кони шли нервно, не пытаясь удаляться от знакомого человека. Их копыта щелкали предательски звучно. Брав усмехнулся. Если второй и правда есть – уже знает, что в селе появился гость. О ком торопливо бормотал эльф, гадать не приходилось – ведьмени, яснее ясного. Здесь, в Рэнии, встретить их воевода никак не ожидал. До первых отрогов кряжей большого хребта еще три сотни верст по прямой, как птицы летают. Людей мало, живут редко… Он усмехнулся, вслушиваясь в ползущую по земле ночь. Если здраво рассудить – им того и надо. Пришли, вырезали село, сплясали свой жуткий обряд, перегоняющий чужие смерти и страх в силу мышц и магии, да и ушли безнаказанно. Пока хватятся, пока погоню снарядят… Да нет у людей следопытов, способных разыскать Черного, если он достаточно крепок и хитер. Тем более – разыскать по старому, давнему следу.

Тишина стала какой-то пронзительной, и Брав ощутил – впервые в жизни – то, в чем упорно наставлял его мастер: направление этой злой тишины. Ее взгляд. Совершенно отчетливый, идущий слева, и рука сама сделала необходимое – чуть сместила арбалет и спустила все три крюка. Вслепую, не целя, на невнятное ощущение, взорвавшееся злым, наполненным магией, воем. Конь, шедший слева, споткнулся об этот звук всеми четырьмя и стал падать, как мягкий мешок. Первое движение клинком Брав отмахнул, не дожидаясь, над самым седлом, вспоров уже мертвую шею рыжего кончиком лезвия.

Свист стали на миг изменился, когда ее вскользь царапнуло нечто темное, неотличимое от ночи. И только тогда глаза, словно с них спало заклятие, увидели Черного, беззвучно стелющегося над самой землей, обходящего клинок и пытающегося достать в падении связки под коленом врага. Брав успел поставить блок, холодно сознавая, насколько нерасторопен и как чудовищно опаздывает видеть и реагировать. И еще: что следующее движение метнет ведьменя, подобного пружине, за круп вороного, где он и исчезнет, чтобы снова выйти на неуклюжего человека из ночи – и добить. В бою один на один ведьменю человек не страшен. Два года занятий с Кэльвилем изменили Брава сильно. Теперь он видел врага, понимал его действия и даже успевал – почти успевал – отвечать. Но эта ночь странным образом сковывала движения и делала тело непослушным, чужим, усталым. Черный уже почти лег – и даже краем глаза уже не ловится в тени…

Вот только распрямиться пружина не успела. Ведим тенью коснулся пыли, перекатился и стал вставать, почти исчезнув из поля зрения не успевающего повернуть голову Брава, когда его во встречном движении срезала пара темных узких клинков.

Воевода резко выдохнул и замер неподвижно, чувствуя, как только что получил в подарок еще одну жизнь. Право дышать, слышать ночь и смотреть, как расползается темное пятно у смятого невнятным комком тела Черного. Ночь проредилась и посветлела, наполнилась малыми шумами. Где-то первая собака решилась оплакать хозяев, осторожно скрипнул ставень, чуть отведенный дрожащей рукой. Вороной тонко заржал, жалуясь на пережитый ужас. Только шаги эльфа остались беззвучны.

Он склонился над конем и виновато тронул лоб рыжего, погладил шею. Брав нервно усмехнулся. Когда Кэльвиль добрался от тела Черного до головы своего коня – как протирал и убирал узкие клинки, как обходил по широкой дуге бестолкового ученика – ничего не осталось в памяти. Словно и не было этих мгновений. Мягкий голос эльфа вернул его к действительности.

– Ты молодец, управился. Сфера активной магии, в которой ты до сих пор стоишь, называется, если перевести с нашего старого на ваш нынешний, по-простому, заклятием мешка. Глупо звучит. Смысл в том, что противник и само место, где он находится, опутывается… ну, пусть нитями, хотя это более подобно слоям луковой шелухи для зрения мага. Звуки меркнут, свет бледнеет, движения тормозятся. Ты держался долго и успел многое. Но в другой раз, едва ощутишь тяжесть ночи, прыгай в сторону, уходи из мешка. Понял?

– Да. Звезды-то какие…

– С возвращением, – грустно улыбнулся Кэльвиль. – Коня жаль. Но из вас двоих, уж извини, рыжий мой Ласьи, я сразу выбрал Брава. Больно так говорить, но я знал, что одного из двух мы потерям – и это в самом удачном случае.

– А второй ведьмень?

– Лежит в доме, там, – указал эльф, разгибаясь. – Это было просто, он уже готовил обряд и оттого стал невнимателен, уязвим.

Капюшон упал на плечи, светлые волосы рассыпались, и Брав снова удивился тому, насколько же странные существа – вечные. Он, воин, все еще догорает воспоминанием о коротком страшном бое, а этот «юноша» несметных лет уже снова мягок и тих. Дыхания не сбил, разобравшись в пару минут с бедой, не всегда посильной и большому отряду особо обученных бойцов, и явно не особенно собой доволен – конь потерян. Да и в село они припозднились.

Воевода осмотрел свой меч, на котором темнела кровь коня, но не ведьменя. Поднял голову и глянул вдоль улицы, считая дома без света отсюда и до самой околицы, где жмется испуганно к земле редкий облезлый туман – последний знак отгоревшего темного колдовства. Ведьменева дюжина изб… И стены уже снизу до окошек черны, словно их съедает копоть пожара. Значит, не удалось доплясать Черному, не взял он у отнятых жизней всю силу.

Из первой уцелевшей избы осторожно высунулся дюжий мужик с вилами, пригибаясь и вздрагивая оглядел улицу. Потом сосредоточенно – чужаков и черное тело. Шепотом, сорванным голосом спросил: «Неужто все?». Светловолосый уже шел ему навстречу и что-то негромко говорил своим замечательно мягким и добрым голосом. И детина кивал, неотрывно глядя в серые глаза, где сосредоточилось всё лучшее в этой злой и страшной ночи смерти – жизнь, надежа, готовность и способность помогать и утешать.

Вторая дверь осторожно скрипнула, третья. Люди выходили, недоверчиво глядели на мертвого ведьменя и охали, рассмотрев копоть на избах. Заплакала женщина, называя имя соседки, теперь уже – бывшей. Брав приметил сельского старосту, явно бывшего вояку, хромого, вооруженного старым плохоньким мечом, бледного и сосредоточенного. За ним шли люди, еще десятка два, вооруженные кто чем. Брав подумал, что толковый у села оказался старший. Сообразил собирать людей в южных избах, там готовился последний заслон беде ставить, даже и высмотрел ее вовремя, да только что они могли? Против этих тварей маг нужен, и не один. Или эльф.

Кэльвиль вернулся к трупу, привел того самого, выглянувшего первым, селянина и стал ворочать Черного, деловито осматривая его руки, лицо, грудь. Потом жестом разрешил рубить голову, коль люди считают такой способ наиболее надежным. Подошел, и выражение задумчивости на его лице очень не понравилось воеводе. Староста уже стоял рядом, ожидая пояснений.

– Брав, у него когти, – тихо и внятно сообщил эльф. – Понимаешь? Я очень удивился скорости твари и силе его магии, заподозрил, но верить не хотел до последнего. Кстати, надо и второго осмотреть.

– Второго? – обреченно охнул староста и оперся на плечо одного из мужиков. – Пропало село, раз ополчились на нас. Кабы не вы, господа заезжие… Два ведьменя, да у нас их отродясь и не слышно было! Там, у Черной стены, баловали, но не шибко, а теперь вовсе худо, как я гляну.

– Сжечь надо обоих до рассвета, – обернулся эльф. – Я нашепчу, что следует. Не переживайте, не узнают прочие, где и как эти сгинули. Пошли, Брав. Если и у второго когти… Да и рост, ты заметил?

Он нервно передернул плечами и вздохнул.

Воевода шел следом и пытался вспомнить, что означают эти проклятые когти. Но ничего подобного он не слышал. Ни от магов севера, ни даже из легенд. Обычно Черные внешне полностью подобны людям, и отличить их можно лишь по глазам, черным, как бездна. Только разве это верный и надежный признак? Бывало, из-за пустого страха забивали камнями или расстреливали издали из луков и арбалетов ни в чем не повинных гостей из южных земель, где подобный цвет глаз нельзя счесть необычным. Но когти? И рост. Брав смущенно пожал плечами. Высокий здоровенный мужик – что правда, то правда. Очень высокий, если разобраться.

В избу он шагнул, склонясь под низкой притолокой, и замер, споткнувшись. Собственно, по описаниям знал, каков их обряд и что для него требуется, но знать и видеть – это несравнимо. На лавках сидели дети. Живые, спасибо эльфу. Все в возрасте – по первому впечатлению – от трех до семи, тихие, с пустыми глазами. Ведьменева дюжина.

Сам Черный лежал на полу, буквально вспоротый клинками. Он успел обернуться, но это было последнее движение. Рука с длинным узким ритуальным ножом зависла до начала блокирующего движения. Лег ничком, потом вывернулся на бок, и пальцы по-прежнему сжимали рукоять из обожженной древесины. Теперь воевода сам увидел то, о чем говорил эльф, – действительно, когти. От верхнего сустава пальцев начинались роговые чешуйки, все более плотные, и вместо ногтей в дерево пола впивались длинные, плавно изогнутые, черные когти. Решительный мужик с топором оттеснил воеводу и рубанул, бросил в мешок голову и вышел. Страх одолевал село – почти сердито осознал Брав. И теперь они станут исполнять все нелепые обряды защиты, поежился он. Зачерненные копотью дома пожгут, оставив сирот еще и без крова, скот и собак из пострадавших подворий вырежут. Хлебные поля пустят палом… И станут петь хвалы Солнцебогу, словно тому угодны пожары и сиротство. Свежими побегами лозы огородят уцелевшие дома, возьмутся рисовать знаки защиты… А детей могут объявить проклятыми, так уже случалось. Брав глянул на малышей и подумал – без эльфа или мага их уже не отнять у смерти.

Эльф встал на колени и придирчиво изучил когти. Снова сокрушенно покачал головой. Попросил старосту выносить детей на воздух и обещал вызвать всех, по очереди, в мир живых. Его слушались беспрекословно. Ходили следом и смотрели с немой надеждой, не решаясь беспокоить вопросами и даже благодарностью – только кланялись, стоило светловолосому обернуться. Даже когда Кэльвиль запретил поджигать дома погибших – не возразили. Снова молча ходили следом, кланялись и смотрели, как странный незнакомец тихо напевает и творит магию. Как копоть сходит со стен, как светлеют лица детей.

К утру ведимов спалили далеко за околицей, в костер сносили по велению эльфа даже землю, пропитанную их кровью, и доски пола из выбранной для обряда избы. Утро рассеяло самые темные страхи. Староста вспомнил о насущном, устроил для гостей завтрак.

– Не думай даже, мил человек, – хрипло ворчал он на сомнения светловолосого. – Сироток у нас не обидят, родными примем, в крепкие семьи, сам пригляжу. Ни в чем им отказа не будет. Дома их выдержим три года с дверьми настежь, как велел, да и заново заселим, раз ты все очистил. Только как нам вас отблагодарить – и ума не приложу.

– Коня моего заройте там, на дальнем холме, – попросил эльф. – Хорошее место. И творога нам в дорогу выделите, уж очень вкусный. А больше ничего не надо. Живите спокойно, не придут они второй раз. Так их магия устроена, лет десять сюда не заглянут, словно нет вас в мире. А то и двадцать. Но к тому времени уже всё решится, и надеюсь, их не станет.

– Ох, утешил! Мы уже с зимы не спим спокойно. Всё мерещится невесть что, дети плачут.

– Успокоятся. Они сперва страх пьют, а потом жизнь, – грустно кивнул эльф. – Я рад, что мы свернули сюда. Жаль, чуть позже, чем следовало.

– И как вы их вдвоем спроворили, – снова восхитился староста. – Благодарствую.

Кэльвиль мягко улыбнулся и выложил на стол золотые монеты – по одной на найденного в избе околдованного ребенка, окончательно смутив старосту. И отказаться нельзя – сиротам на черный день предложено. Потом эльф порылся в своем мешке, собранном из заседельных вьюков рыжего коня, и бережно ссыпал на блюдце мелких зерен.

– Это наговаривал маг куда более толковый, чем я. Если дети станут сильно плакать, у вас или у соседей, в ином селе – по одному в изголовье. Как успокоится малыш – сажайте зернышко у дома. Ростки у них тоже добрые.

Староста кивнул молча, сил и слов для благодарности у него уже не осталось.

Провожали Брава и его учителя всем селом. Долго махали вслед, просили заходить еще, если дорога приведет в Рэнию.

Когда холмы отгородили село, и путники снова остались вдвоем на всем огромном поле от горизонта до горизонта, Кэльвиль стал говорить, неспешно излагая свои опасения. Он понял, что спутник ничего не знает о когтях и росте. Он неторопливо пересказывал древнейшие записи из библиотеки Лирро, хранящие описания давней войны, забытой людьми. Породнившиеся с демонами ведимы описывались там очень подробно. Они менялись от поколения к поколению, обретая полноту силы. Сперва были подобны людям, потом их стала переполнять злая магия, а затем и тело исказилось, подстраиваясь под черное нутро. Рост стал огромным – до полутора саженей, скорость движений увеличилась настолько, что стала непосильна и большинству эльфов. А обычные руки сменялись в бою «звериными», когти которых подобны кинжалам остротой и длиной.

Светловолосый вздохнул. Тех демонов могли одолеть лишь лучшие, охрана древней королевы. Их более нет в мире, почти все погибли, стараясь донести ларец в катакомбы демонов. Там последний, именуемый в летописях Ключником, сумел закрыть его, замкнув заклятие и обеспечив нездешним тварям надежную темницу. И тогда ведимы, лишенные поддержки своих хозяев, стали слабеть и снова меняться, уже в обратную сторону. Спустя три поколения они выглядели, как обычные люди.

– То есть ларец… – прошептал Брав.

– Открыт, – уверенно кивнул Кэльвиль. – Судя по состоянию их когтей, хоть я и не могу быть уверенным, но полагаю, это случилось несколько лет назад. Я пробовал использовать доступную мне магию, выясняя время начала изменений. С определенной уверенностью можно назвать срок в четыре года.

– Три года назад гномы закрыли свои пещеры, – кивнул Брав.

– Именно, – еще мрачнее подтвердил эльф. – Полагаю, демоны там. Теперь нам совершенно обязательно надо найти башню ордена. Если ведимы «сплясали» Огонь – демоны пришли в полной силе, и у нас нет времени. И, уж извини, надежды тоже нет, хоть мы и сделаем все возможное. А если им помешали хотя бы в этом, пляски не было или она не завершилась, – есть небольшой шанс.

– У эльфов своеобразный оптимизм, – рассмеялся Брав.

– Возможно, – согласился без тени улыбки Кэльвиль. – Но прошлая война вычеркнула именно нас из числа активно живущих рас. Мы потеряли девять из десяти – и не воинов, а всего народа. Это был, по сути, конец. Нас осталось слишком мало, мы устали, утратили тот самый оптимизм, само желание жить, способность надеяться. Я родился позже. Было трудное время, прошлое забывалось с каждым днем, мы теряли знания и память. Вырождались. Да еще наш король, помешанный на самовозвеличивании. Он поощрял забвение, проснувшимся ведь можно внушить что угодно, они умом – дети.

– Но Круг мудрых сохранил память. И магию, и бой, и историю, вы учите нас, – не согласился Брав. – Разве можно так мало ценить свои труды?

– Магию… – улыбнулся Кэльвиль горько. – Всё обломки, от нашего прошлого осталась одна Эриль, не уходившая в сон ни разу. Хотя она потеряла там, в древней войне, весь свой род, мужа и даже родину, наш исконный край Рэлло. Мы с Лоэльви – недоросли, недоучки. Я не лучший из бойцов, я ученик мастера Жависэля, оставшегося за Стеной.

– Ох, негоже так убиваться, – забеспокоился Брав. – Никуда мы не опоздаем, потеряв пару деньков. Заведу-ка я тебя на летнюю ярмарку, в Старый мох, глупый праздный городок на границе с Леснией. Там варят пиво, торгуют всем на свете и не верят в магию, предпочитая ей ярмарочные фокусы. Полагаю, канатоходцы людей тебя развеселят. Такие неловкие по меркам эльфа, что нельзя не рассмеяться. Заодно сплетен да баек про дикий лес у Стены насобираю, не все они лживые. Может, и стоящие внимания найдутся.

Кэльвиль кивнул задумчиво. Посоветовал воеводе сесть в седло и не переживать – пеший следопыт вполне успешно держит темп быстрой рыси, не отказывая себе в беседах и изучении окрестностей. Брав помялся – и согласился.

Он более не отказывал погрустневшему эльфу в визитах на любые постоялые дворы, но радость новизны и яркости мира ушла, а тревога копилась, и Кэльвиль уже не так пристально смотрел по сторонам. Он стал спешить едва ли не сильнее Брава.

Старый мох, открывшийся взорам путников на исходе последнего месяца лета, пестрел флагами и был наполнен какофонией звуков. Тут и правда не желали знать о войнах и бедах. И несчастья странным образом не добирались до городка. Целый день эльф бродил по ярмарке и даже улыбался, а вечером сам выбрал постоялый двор и устроился ужинать совершенно довольный.

– Хорошее место, – улыбнулся он. – Спасибо. Тут они еще ничего не испоганили. Люди приветливые, и праздник у них настоящий. Брав, как пойдем дальше, что скажешь? Можно малым перевалом к востоку свернуть, а еще есть вроде бы дорожка чуть западнее, по самой границе. Так мы с тобой именно ее в Круге рассматривали и решали?

– Так, – кивнул Брав. – Западным путем. Я потолкался по рядам, поспрашивал. Деревенька там в лесу выгорела. Аккурат на нашу дорогу укладывается. Проверить бы, глянуть.

– Давно?

– Четыре года назад, – задумчиво вздохнул Брав. – По весне.

– Ох и толковый ты человек, воевода, – восхитился эльф. – Пока я боролся с удушьем, наблюдая канатоходцев, ты все нужное разузнал. Дальше рассказывай.

– Родня деревенских живет в Старой гари. Тоже название неприятное, но они уцелели в этот раз. Там есть корчма, хозяйкина приемная дочь родом из погорелого села.

– Знаешь, я начинаю думать, что рано распереживался, – улыбнулся Кэльвиль прежней мягкой улыбкой. – Вы, люди, на многое и без нас способны. Может, и устроится всё толком. В орден я верю.

– Я тоже, – согласился Брав. – Семьдесят верст нам до Гари. Два дня, и если там ночевать оставаться, то уж не стоит спешить.

* * *

Сэльви еще раз осмотрела пол и осталась довольна результатом.

Конечно, дубовые доски положили здесь ради клиентов. Привезли от хорошего мастера, из далекого северного удела соседней Леснии, чтобы каждый мог видеть – дела у мастера и правда хороши. Не каждый может такое позволить – заказать в комнату полированный дуб, да еще с укладкой. Дивное дело – доски прижаты так плотно, что и ноготь не войдет меж ними. Глянцевые, светлые, с безупречно красивым узором. Ей на погибель, не иначе. Потому что каждый день их надо натирать особым воском. Каждый! Нет, сама работа была бы не особенно трудна. Если бы не муж.

Девушка кое-как доползла до стены и без сил облокотилась грудью на низкую скамеечку, тоскливо глядя на золотой солнечный свет, льющийся из окна на красивый дорогой пол. Поднимать голову пока невозможно, спина требует хоть малого отдыха. И так – изо дня в день, глаза в пол, рот на замок, и на лице угрюмая серьезность. Даже когда она выпрямится и встанет, должна в синь летнего неба глядеть без улыбки. А жизнь просто обязана хоть немножко, хоть иногда радовать! И разрешать ей радоваться – тоже.

Но пока не получается.

Взять хоть сны, донимающие ее ночь за ночью, особенно в полнолуние. Она много раз выслушивала чужие истории, кто что видел ночью и к чему это, не вещий ли сон. А еще и выспрашивала, особенно у теткиных посетителей. Ничего подобного другие люди не видят, у них сны нормальные. Самые везучие летают, как осенние журавли. Иные недоделанные за день дела довершают. Тетка, например, и во сне метлой по ребрам известно кого охаживает. Видят и страхи, и небылицы сказочные. Но обычно разные день ото дня и не такие ужасные и настоящие. А ей не повезло. Из ночи в ночь – одно и то же.

Будто на голых скалах огромным кругом танцуют, прыгают, вертятся злые черные люди, а в центре пустует кострище. Холодное, старое. Она прячется за скалой и твердо знает, именно из-за нее тут собрались. Ее пожгут, и тем огнем согреются. Вот разыщут, в пустое серединное кострище введут, привяжут – и кончится жизнь.

Только пока найти не могут.

Пляшут, визжат заунывно, пропитывая кожу ледяным страхом. Лицами все, кто не крутится, повернуты от кострища, черные глаза будто полыхают тьмой. Только во сне можно такое увидеть – чтобы тьма казалась огненной и полыхала. И черные эти бессветные лучи взглядов шарят, щупают камни, даже щели проверяют. Все ближе. Еще немного – и они дотянутся, оледенят до того, что пальцем не шевельнуть. И она попадется так, что не вырваться больше.

Она всегда чувствует момент, когда угроза приближается вплотную. Когда дольше ждать и надеяться на чудо нельзя, надо самой спасаться. Тогда Сэльви больше не ждет ни рассвета, ни помощи и осторожно отползает, стараясь не шуметь. И не бояться – потому что страх и так ледяным комом вмерзает в затылок. Если ему уступить – погубит. Не даст сбежать.

Она уговаривает себя и ползет, потом встает за грядой камней и бежит – только воздух вязкий, он не пускает, ветер вцепляется в волосы и рвет, тянет назад. А тени преследователей, легко несущихся следом, все ближе, ближе…

Она просыпалась утром после каждого длинного кошмара – а не все были длинны, спасибо и на этом, до крови закусив губы, чтобы не закричать, ведь тогда они услышат и найдут.

Но страшнее ночных снов то, что некому их даже рассказать, поделиться, выплакаться. Совета спросить. К кому пойти сироте?

Она не помнила свое детство. Там, в маленькой лесной деревушке, у которой теперь нет и названия, навсегда осталось невозвратное. В выгоревшей до тла родной избе, за изломанными головешками бывшего плетня. Как выглядела мама, что делала она сама, чем жила семья – ничего не уцелело в памяти. Только жирная черная сажа на лице и руках, на всей одежде – первое воспоминание. Когда люди добрались до выгоревшего села, ее одну и нашли – живую. Говорят, и прежде была не особенно умна, вот и не удивились, что говорить не способна.

Она молчала почти год. Впрочем, в доме тетки ее способность разговаривать никого не интересовала. Довольно того, что понимает простые приказы – подай, принеси, вымой, убери, приготовь… Понимание тетушка ей вбивала черенком старой метлы, который не жаль и сломать о спину нерадивой приемышки. Крепко вбивала, старалась, потея и задыхаясь. Говорят, очень давно, еще когда тетка была молода и умещалась в любой двери, даже самой узкой, она завидовала матери Сэльви. Красивой, веселой, работящей, наделенной звучным голосом, выводившим песни на всех праздниках. Дядька проговорился однажды – ее даже звали специально, из других сел приезжали, потому что голос был и правда удивительный.

А у безголосой и бесформенной тетушки теперь появилась возможность расквитаться и за прошлое, и за настоящее. Родные дети – все трое – тоже отличались тучностью и леностью. А сирота вполне удачно подвернулась, за всех ответить годна.

Когда в зиму, полгода назад, тетка выросла в проеме сарая, выстуживая последние жалкие крохи тепла, накопившиеся за ночь, Сэльви испугалась по-настоящему. Такой искристой пьяной радости в заплывших глазках она никогда не видела. Если тетка встала до зари, пришла и улыбается, – это начало чего-то ужасного.

Десяток подбородков победно дрогнул, взволновался, как потревоженный лопаточкой раньше срока, еще жидкий, холодец. Улыбка расползлась шире. Теткина красная толстая рука поманила, заставляя выбираться из-под вороха старых мешков, на холод. Вцепилась в плечо и поволокла в большой теплый дом. Обычно ее туда пускали лишь убираться и топить печь.

Теперь вынудили в неурочный час войти в парадную комнату. Там, у большого стола, накрытого лучшей белой вышитой скатертью, сидел кожевенник Хрым. Уже прилично пьяный, как и счастливый не менее тетки хозяин дома. Сэльви сжалась в комок.

– Шестнадцатый годик, самое время, – подтвердил ее худшие подозрения дядька, пьяно хихикая. – Домовитая, усердная, если спуску не давать. Ну, с этим вы управитесь. Говорят, еще по осени приглядели? Что ж не спешили, соседушка? Мы ее ужо всяко сбывали с рук, да кому нужна ведьма, ведь глазом черна и строптива. Думали, и вы откажете, побрезгуете – расстроились.

– Откуп собирал, – прищурился Хрым. – Добром она мне отказала, я спрашивал. Вот и решил иначе подкатиться. Ничье – оно выкупается. Эй, ведьма, слышишь? За тебя заплачено, как мне твой достойный дядя назначил, сполна. Конская упряжь парадная, полный набор, – взялся перечислять жених. – Тулуп, лисья шуба хозяюшке да душегрейка из песца. Недешево ты мне встала. И вернешь до последней монетки, я уж расстараюсь.

– Истинно, – ласково улыбнулась тетка. – Вы мужчина видный, опытный, выгоду свою знаете, да и сами бабе угодить можете. В хорошие руки отдаю, с чистой душой. Княгиней ходить будет.

– Да, – с усмешкой прищурился Хрым. – Уж не в синяках напоказ, как у вас. Пошли, ведьма. Откуп я привез, немалый, так что на гулянке и твоем платье могу и сэкономить. Марш в возок, княгиня.

Тогда она не поняла насмешки.

Казалось, хуже, чем у тетки, быть уже не может. Напрасно. Женой Хрыма она стала там же, в возке, буднично и как-то по-скотски, иначе и не сказать. Но потом ненадолго подумалось – и это можно пережить. Дом кожевенника был теплым и добротным. Соседи приняли ее вполне мирно. Все же новая хозяйка крепкого, уважаемого дома. В большом селе жизнь шла бойчее, у них что ни день бывали заказчики, гости. С ней разговаривали – уже хорошо, сколько может человек молчать?

Через неделю Хрым пояснил: молчать надо всегда.

Пришел вечером, по обыкновению слегка пьяный. И сказал, что гостям улыбаться не следует, она мужняя жена. Сэльви попыталась возразить, – она просто хотела пожелать удачи, ведь большая покупка, польза делу. Он ударил коротко и действительно умело. Потом еще раз, и мир померк. Синяков, как он и обещал, не осталось. По крайней мере – заметных. Зато убирать полы стало невыносимо трудно.

А потом мужу второй раз показалось, что Сэльви кому-то улыбнулась. Третий – и она окончательно поняла, что по-иному уже не сложится.

Спустя три месяца соседи сочти ее нелюдимой и странной, в гости больше не спешили и к себе особо не зазывали. Стали шептаться, жалея Хрыма. Человек он обстоятельный, домовитый, вежливый, во всем хорош и работящ. Сильно не пьет, уважает порядки села. Но – несчастный, бывает же так! Второй раз женится, и опять не везет мастеровому с выбором. Вроде и работящая, и собой хороша – но неприветливая, неулыбчивая, то и дело лицо гримасой перекашивает – уж здорова ли головой? Вон тетка и соседи ее, из Старой гари, в один голос твердят: с детства с умом не дружила. Казалось бы, из нищеты взял, в дом хозяйкой ввел – ноги мужу должна целовать, в пояс кланяться за его доброту. А она все молчит и хмурится. Да и детей у несчастного кожевенника не было в первом браке, и теперь, пожалуй, не случится…

Сэльви отдышалась и осторожно поднялась, опираясь о скамеечку, потом о край прилавка. Постояла, стараясь не тревожить спину. Ничего. Страшные черные люди во сне до сих пор ее не поймали. И муж тем более не найдет. Вещи уже собраны, даже несколько медных монет накоплено. Да много ли ей надо? После теткиного воспитания и мужней «доброты» – любое место покажется княжеским дворцом.

Дверь отворилась, впуская посетителя. Сэльви обернулась, поправляя передник. И вцепилась в высокий прилавок так, что пальцы побелели.

Высокий человек едва протиснулся в дверь. Немолодой, рыхлый, с бледным и болезненным одутловатым лицом. Одетый довольно богато – по крайней мере, добротно. Она отметила это мельком, по выработанной за полгода торговой привычке.

Потому что одного взгляда ей хватило, чтобы теперь исправно, как муж велел, изучать только рисунок дубового пола, хоть так скрывая свой ужас.

Черные глаза незнакомца горели торжеством и шарили по комнате знакомыми темными лучами, подбираясь все ближе. Он уже нашел, но теперь желал получить удовольствие от ее страха. Он знал, что вызывает ужас, и пил его, как самое лучшее пиво. Сэльви привычно закусила губы и выпрямилась. Вот еще! Она тетке не сдалась, а некоторые рассчитывают тут захмелеть бесплатно.

– Что привело вас в лавку, добрый господин? – она чуть поклонилась и улыбнулась, радуясь тому, что голос не подвел. – Извините, я так растерялась, у нас не убрано. Я мигом.

– Ничего, – проскрипел чужак с легким сомнением. – Мне бы седло справить.

– У нас и готовые есть, – снова улыбнулась Сэльви. – Даже с серебряной отделкой, для знатного господина в самый раз. Желаете посмотреть?

– Твоя мать с юга? – задумался черный человек.

– Бабушка, как говорят, происходит из Бильсы, – кивнула Сэльви, радуясь его ошибке. – А мама уже местная, да и папа из тутошних, эрхоец.

– Седло господину я сам охотно покажу, – нехорошим голосом заверил Хрым, тенью возникая в дверях. – Иди, милая, ужин пора собирать. Итак, вам с отделкой серебром. Хороший выбор, у меня их даже воевода приезжал смотреть, по осени будет заказывать.

Она юркнула в коридор, прикрыла дверь и кое-как разжала руку, в которой держала найденную на полу старую иголку. Всхлипнула, выдирая жало из ладони. Как иногда полезно уколоться – вот и снова не поймал ее черный! Сам себе не поверил. Оказывается, его всего-то и надо – не бояться.

Сэльви взяла любимый тонкий нож и принялась разделывать рыбу. Она даже напевала, радуясь своей победе.

Потом за спиной тихо стукнула дверь кухни, и петь стало невозможно. Хрым подошел со спины, замер задумчиво. По его тяжелому клокочущему гневом дыханию Сэльви отлично знала, что будет дальше. Она улыбалась клиенту. Три раза.

Огромная ладонь вывернула руку, уже не заботясь, останутся ли синяки. Вторая рванула с плеча платье.

– Знаешь, как метят неверных жен? – очень мягко спросил кожевенник. – Я покажу. Вот сюда прижимают каленое железо. И после этого выводят за порог. Все гости с этого вечера твои, ведьма. Все, кому приглянешься. Я сам соседей позову и расскажу, что ты вытворяла у меня в доме, прямо возле стойки. Думала, уедет чужак, я ничего и не прознаю? Полагала, не из нашего села, заезжий, так и дело сладится по-тихому?

Сэльви молчала. Она уже знала – оправдываться бесполезно. Охнула она лишь, когда до конца осознала – железо, о котором говорил муж, уже греется на плите. Тонкий нож все еще лежал в руке, раздавленной тисками пальцев кожевенника. Девушка перехватила его, почти не помня себя от гнева: незнакомого, холодного и расчетливого. Лезвие смотрело назад, в ее локоть, и ловко ушло за спину, дотянувшись до бока Хрыма и ужалив его глубоко и болезненно. Капкан стальных пальцев разжался, и Сэльви метнулась мимо ревущего, старающегося сгрести и убить жену прямо на месте, кожевенника, удивляясь своему проворству. И более того – спокойствию, достойному того самого сна. Впрочем, после ставшей явью пляски Черных у костра угрозы мужа – не так и страшны.

Дверь, лестница, чулан – одним движением прихватить давно заготовленный легкий мешок – и снова бежать. Коридор, лестница черного хода, ведущая вниз, дверь. Она открыла ее, выглянула во двор. Пусто. Вышла, заперла висячий замок. Уложила ключ на перила крыльца и пошла прочь – ровным уверенным шагом. Через двор, в калитку, на улицу. Вниз, к ближнему повороту. Направо, оттуда до леса недалеко.

Ничего с Хрымом не станется, уверенно улыбалась Сэльви, зная это с удивительной точностью. Поревет, повоет, перетянет царапину тряпицей и сядет думать, как ее выловить поскорее, пока соседи не проведали. Только зря. Не поймает!

Сэльви рассмеялась впервые за много дней, искренне и счастливо – не поймает! Она уверена. Может, муж и прав. Наверняка прав, она – настоящая ведьма, сколько бы от себя самой этого не прятала. Не злая, но и не бездарная. Она знает наперед, совершенно точно, – самое страшное позади.

Лес сомкнулся над головой, пряча от людской злобы своими зелеными ладонями. Узкая лента тропки вилась, прыгала, играла в прятки. Но Сэльви заплутать не боялась. Как можно потеряться, если ты никуда в особенности и не идешь, ничего не ищешь? Зачем ей бояться быть потерянной, если этого и надо – чтобы не нашли?

Заночевала она на холме, где трава казалась особенно мягкой и ласковой, ее было удивительно приятно гладить. Елки неодобрительно качали ветками и советовали спешить, но она упрямо не послушалась. Теперь ничего плохого уже не случится.

Утром Сэльви поняла, что елки были правы.

Вчерашний рослый страшный человек сидел рядом и смотрел насмешливо и победно. Она рванулась прочь – и на первом же шаге упала. Обреченно охнула, обнаружив, что руку держит цепочка, тонкая, но очень крепкая. Короткая. Черный подтянул ее к себе одним движением.

– Долго ты от нас бегала, ведьма. От нас, твоих единственных кровных родичей. От семьи, если разобраться.

Голос оказался глухим и низким, опасно спокойным. Черный знал – теперь она уже никуда не денется. Попалась.

Он поправил плотный браслет на своей руке, показывая, что цепь начинается именно от него. Сэльви с ужасом смотрела на темный узор рисунка на руках, такой был и во сне. Поймавший ее человек охотно дернул рукав выше и дал рассмотреть сложное плетение – уходит еще выше и вьется странной вязью, в которой мерещится недоброе. Чуть помолчал, одернул рукав и стал рассказывать. Слушать оказалось очень страшно. По словам Черного выходило, что в ее жилах течет кровь каких-то жутких демонов, и теперь надо покориться судьбе и идти на поклон к тому, кого ведьмень – уже нет сомнений, что именно он – зовет своим и ее, ведьмы, – Хозяином. И если Сэльви пойдет по доброй воле, станет очень важной особой. Матерью новых людей этого мира. Потому что прежние плохи, глупы и слабы, их время кончилось. Они теперь – всего лишь пища для нового народа Саймилии.

Черный усмехнулся, видя, что блистательные, с его точки зрения, перспективы не вдохновили упрямицу.

– Тебе же хуже. Снился костер? Знаю, снился. Я тоже плясал, тебя выслеживая. Долго плясал, ты была ловка. Но мы сильнее и умнее. Костром дело и кончится. Ведьмы, если они несговорчивы, зовутся «углями силы». Догадываешься, почему?

Сэльви не ответила. Какой смысл? Ох, ну почему она не послушалась умных старых елок, когда еще можно было убежать, спастись…

Ведьмень рассмеялся, встал и рванул вверх за волосы. Раз не согласна – и жалеть не стоит. Пихнул вперед и велел идти. Она пошла. А сзади, за спиной, холодный насмешливый голос рассказывал, куда и зачем они идут, и его слова подкашивали ноги. В ближайшее большое село, а лучше того – на заставу. Там ведьмень сдаст ее ничтожным людям, которые глупой девчонке показались достойными жить в мире. Он назовет пленницу ведьмой, скажет, что она творила злое колдовство и потом вовсе – убила мужа. Ему поверят. Сутки она простоит у столба, пока деревенские дурачки будут петь глупые и бессильные заклятия. Потом еще сутки, поселение при заставе небольшое, развлечений мало, надо дать возможность плюнуть в ведьму всем желающим! Это важно – два дня погодить. Время необходимо, чтобы дождаться еще четверых ведьменей – они рядом и тоже хотят погреться возле «угля силы».

– У тебя есть время подумать, – мягко посоветовал Черный. – Сегодня, пока идем. Кстати, питье я на тебя переводить не стану, не кашляй и не хрипи. Думай! Завтра, когда будешь днем без воды под солнышком маяться. И еще ночью – дело к осени – померзнешь, тоже полезно. Потом еще денек без воды да ночка в холоде. А утром уже станет поздно перерешать. Пойми, мы – твоя судьба. Высокая, славная, настоящая.

– Нет, – упрямо всхлипнула Сэльви.

– Тогда зови иную судьбу, – рассмеялся Черный. – Может, докричишься. Смешно даже представить такое! В этом мире уже нет никого, способного нам возражать. Просто люди пока не знают силы ведьменей, а мы не спешим их расстраивать. Еще не время.

– Значит, нет у вас силы, – обрадовалась девушка. – И я буду звать Судьбу. До сих пор выворачивалась – и теперь по-вашему не выйдет.

Она кричала весь день, и даже охрипла. А под вечер из тумана появился еще один Черный и насмешливо уточнил, не его ли зовут? Потому что больше в глухом лесу никого нет.

То, что поймавший Сэльви назвал селом, более походило в ее представлении на город. Имелась добротная стена из тесаных бревен, золотая в уже довольно низком солнечном свете. Вал в рост человека, заполненный густой вечерней тенью сухой ров, сторожевые башенки. Девушка догадалась – это действительно пограничная застава Эрхоя, как и говорил Черный. Тут стоит один из трех больших гарнизонов, прикрывающих страну от опасностей дикого леса близ Черной стены. Надежда съежилась до ничтожного размера. Здесь поверят в ведьму. Они только и ждут случая отличиться, доказать самым главным воеводам и самому князю в далекой столице, что несут службу не зря. И немалые денежки получают не напрасно.

Черный крикнул, что добыл ведьму, даже не добравшись до ворот. Он победно тряс цепочкой, рвал волосы, намотанные на кулак, и выл о злобности «твари», о том, что убила мужа, что родную деревню прокляла, дотла выжгла. Называл имена тетки и Хрыма, Черную гарь упомянуть тоже не забыл, из чего следовало – искал он девушку усердно, все про нее заранее вызнал. Сэльви слушала и обреченно понимала – звучит убедительно. Названия знакомы, людей тоже кое-кто встречал. А кожевенника тут вовсе хорошо знают: у него многие сбрую заказывали. Да и сам воевода местный по осени за седлом приедет, Хрым верно сказал Черному, не обманул.

Словно в ответ на ее тяжелые мысли, на стене над воротами засвистел, зашумел сторожевой дозор, обвиняя подлую ведьму во всех бедах края.

Десятью минутами позже она уже стояла у столба, глядя в пыль под ногами. Потому что смотреть на людей оказалось страшно. Никто не пожалел ее, ни одним взглядом, ни единой мыслью. Ругали черными словами, норовили угодить в лицо хоть яблочным огрызком, раз камни, тухлые яйца и прочие весомые выражения презрения запретил местный воевода. Не ее пожалел – двух охранников выставил следить, чтобы злобная ведьма не сбежала. Рассудительный воевода прикинул: целить люди не умеют, попадут в служивого – и пойдет побоище, на радость твари, которая наверняка шепчет под нос проклятия.

Она не проклинала. Хотела бы – давно тетку извела, да и мужа постылого тоже. Знала, что может, и даже вполне безнаказанно. Как-то раз случайно пожелала тетке после очередного знакомства с черенком метлы – на ноги не встать. И лежала краснорожая, выла, себя от ужаса не помнила. Как споткнулась у порога – так и отнялись, не удержали, разъехались ноги. На Сэльви никто и не подумал, она была далеко, в своем сарае после побоев пряталась. И подумала тихо, без слов. А потом неделю уговаривала всех известных богов вернуть ненавистной тетке здоровье. Страшно это – людей уродовать.

Сэльви стояла и упрямо уговаривала свою запропавшую судьбу сделать хоть что-нибудь. Всю жизнь она не смела даже улыбаться – неужели не заслужила и малой милости? Неужели ей на роду написано умереть так страшно? А Черные сидели в трактире, окна которого выходили на площадь. Болтали, смеялись, пили пиво. И поглядывали вопросительно: не передумала? Вот они, твои люди – стоят ли того, чтобы их беречь?

К ночи все жители заставы до сыта нагляделись на ведьму. Кинули в нее по огрызку, плюнули под ноги, пожелали сдохнуть – словом, провели вечер с пользой. Когда стемнело, площадь опустела. Охрана удалилась в трактир, не сумевшую никого проклясть ведьму уже не уважали – то есть не боялись.

Черный предпринял новую попытку уговорить.

Встал рядом, участливо стер с лица грязь и пот.

– Я бы звал тебя «хозяйкой» и «великой матерью», ноги целовал, – с сожалением вздохнул он. – Пошли, какой смысл умирать тут? Твои дети станут такими, какими ты их воспитаешь. Ничего ужасного в моем предложении нет. Мы все – семья. Ты не более человек, чем любой из нас.

Подошел второй с кубком в руках, неспешно допивая яблочный компот, насмешливо глядя на пересохшие, не знавшие с утра и капли влаги, губы пленницы. Прищурился, явно прикидывая, как ей испортить последние две ночи перед казнью, а заодно и дни.

Оба были так заняты собой и жаждой, которую в них рождала она, – названная «углем силы», – что появление третьего существа на площади заметили позже, чем Сэльви. Но тотчас хищно развернулись, и девушка с ужасом увидела, как их руки становятся лапами, ногти удлиняются, превращаясь в клинки длиной по целой пяди. Она удивилась еще и тому, что воздух замер, а отброшенный Черным кубок с последними каплями компота на кромке всё еще нелепо и необъяснимо висит, медленно смещаясь к земле. Она и подумать не могла, что между мгновениями эти жуткие ведьмени могут успеть так много! Оба согласно скользнули в стороны и ударили, когда первая капля компота коснулась пыли.

Успеть спастись бегством незнакомец не мог. Впрочем, он и не пытался. Не понимая, как она может поспевать видеть, Сэльви следила за каждым движением – стремительным, едва уловимым – и понимала, что при нормальном восприятия такое нельзя даже заметить!

Когда капля упала в пыль, незнакомец, у которого в руках уже тускло мелькнули длинные клинки, скользнул меж двух ведимов, стремительным взмахом лишив правого четырех когтей-ножей и распоров левому плащ. И развернулся, закрыв спиной почти всю площадь от взгляда Сэльви. Той пришлось извернуться в своих веревках и наклониться, насколько возможно, чтобы не терять из вида Черных. От резкого движения заныли все мышцы, не привыкшие к такой скорости рывка.

Кубок коснулся камней, по разрисованной пестрой глине побежали снизу вверх неспешные трещины, кроша зелень листьев, раздергивая рябиновую гроздь по ягодке.

Потерявший пальцы ведьмень завизжал, обрушивая проклятия на незнакомца, а его сосед не успел их выдохнуть – клинки порвали ему горло и грудь еще на вдохе. Сэльви извернулась снова, не обращая внимания на острую боль в спине, зашипела, отвечая ведьменю первым в ее жизни настоящим – очень, очень темным пожеланием. Сила её и ведьменя голосов, столкнувшись, странно сплелась и рухнула, превратив несчастный кубок, уже закончивший падение, в невесомую пыль. Клинки использовали короткое замешательство беспалого, лишив его головы.

И стало тихо.

Время вернулось к нормальному течению. Два тела мягко сползли на камни. В корчме зашумел охранник ведьмы, требуя принести ему, возмутительно трезвому герою дня, очередное бесплатное пиво. Ветерок скрипнул ставнем.

Сэльви упрямо смотрела в широкую спину и ждала, когда же незнакомец развернется. Она уже давно потеряла надежду вызвать свою настоящую Судьбу, но теперь точно знала – дозвалась. Откликнулся, пришел, успел.

Рослый «судьба» тряхнул головой, сбрасывая темный капюшон, и обернулся. Девушка расстроилась – он стоял против света, падающего из окошка корчмы. Видно лишь, что волосы очень светлые, неровные и расчесаны небрежно.

– Надо же, настоящая ведьма. Не думал, что ты звала и дозвалась, иного кого-то ждал… Не представлял, что однажды возьмусь спасать такую черноглазую. И вдвойне не ожидал, что она станет мне помогать, – удивился незнакомец. – Ну что, ведьмочка, пошли?

Сэльви удивленно осознала, что веревки более не держат ее, а момент, когда незнакомец снова воспользовался клинком, разрезая их, остался на сей раз незамеченным. Попробовала шагнуть – и упала. Затекшее за несколько часов тело болело и не слушалось. Но светловолосый управился, поймал и устроил на сгибе руки, не замечая веса легкого тела. Донес до темной безопасной подворотни, опустил. Придирчиво осмотрел клинки и вытер их, убрал в ножны. Снял плащ, укутал свою добычу и снова подхватив, молча пошел по улице к стене. Сэльви хотела сказать, что там нет выхода из городища, но не решилась. На руках у странного светловолосого человека было очень уютно, плащ еще хранил его тепло, и незнакомое ощущение окончательной безопасности, когда ничто не может не то что повредить – даже расстроить, – кружило голову.

Светловолосый подошел к стене, перебросил свою добычу на плечо и метнулся вверх. Как он спускался – Сэльви тоже не поняла. Просто минутой позже странный человек уже шел к лесу, и она снова удобно сидела на его руках. Завозилась, устраиваясь, – и задремала.

Очнулась Сэльви у костра, жаркого, но невысокого. Открыла глаза и стала, наконец-то, с удовольствием рассматривать своего спасителя. Ее очень расстроило то, что волосы оказались явно седыми – значит, и его обижали люди. Сильно и неоднократно: тонкие старые шрамы едва заметно меняли рельеф кожи. Были и свежие, более глубокие и отчетливые. Зато глаза оказались дивными, она прежде таких никогда не видела. Зеленых, словно светящихся изнутри. Теплых, внимательных. Девушка улыбнулась. Теперь она поняла то, что следовало бы оценить давно: ее спаситель не человек. Такие глаза могут быть только у духа леса. И двигаться, как он, люди не в состоянии. А лес был всегда к ней добр. Вспомнить хотя бы те елки, предупреждавшие о беде!

От догадки стало неуютно. Духи уходят, едва исполнив самое необходимое, – так рассказывают сказки. И этот, получается, рассеется до зари…

– Я отвар трав настоял, – сказал дух. – И как ты в такое безобразие угодила? А еще того интереснее, как умудрилась меня вызвать?

– Спасибо, – она выпила терпкий настой жадно, до последней капли. – Вкусно. Я весь день звала, а ведьмени эти гадкие говорили – бесполезно. Никто с ними не справится, – девушка рассмеялась. – Но я не верила. Я упрямая, честное слово.

– Заметно, – развеселился дух. – Меня, кстати, зовут Орильр. Впрочем, не уверен, что кстати… Вообще не понимаю, куда тебя теперь девать, ведьмочка?

– Сэльви, – представилась она. – И не надо меня «девать», я с тобой пойду. Духи ведь живут в лесу?

– Духи? – удивился недогадливый лесовик. – Понятия не имею. Ни разу не видел их во плоти, достаточно долго и близко, чтобы толком расспросить. Я не дух, я эльф.

– Глупости! – Сэльви даже вылезла из-под плаща. – Эльфы маленькие, черненькие, злые и вообще – с крылышками. Ты меня не запутывай! Ты дух, и это очень плохо, вы к утру того, растворяетесь. Туманом, кажется. Я слышала, дедушка в нашем селе пел про вас.

Она расстроилась от своих же слов и снова зарылась в теплые складки плаща. Дух рассмеялся, обещал не растворяться и попробовал поискать на спине крылышки – вдруг да есть, раз в приметах числятся? Сэльви тоже рассмеялась. Ей было удивительно хорошо, как никогда в жизни. И очень страшно. Потому что прежде любая улыбка оплачивалась болью. Во что же обойдется эта ночь? Впрочем, какая разница!

Заботливый «дух» укутал в плащ и строго велел спать. Сэльви тоже важно и деловито распорядилась: не растворяться и никуда не исчезать. Послушный «дух» обещал постараться.

Проснулась Сэльви поздно, солнышко уже на треть выбралось из-за края неба, дома ей бы все бока за такую леность отбили. А тут – благодать, никто не ругается… Девушка вскочила, путаясь в плаще и нервно озираясь. «Дух» сидел у ствола старого вяза и насмешливо щурился – вот, смотри, не растворился. Днем глаза у него казались еще зеленее, если такое вообще возможно.

– И ничего это не доказывает, – обрадовалась Сэльви. – Доброе утро.

– Ты и правда упрямая, – вздохнул эльф. – Пошли, накормлю по дороге. Я тут побегал, нашел в пятнадцати верстах глухую деревеньку. Старушка там подходящая имеется, тебя примет.

Сэльви нахмурилась и промолчала. Ей не нужна старушка! Все равно от Черных не скрыться, ни в какой глуши, даже самой дикой и дальней. Найдут, а второй раз духа ей не дозваться, это и самой глупой деревенщине понятно. Значит, надо перехитрить, пока не сгинул. Девушка решительно глянула на эльфа. Она и мечтать не смела о такой симпатичной и надежной «судьбе», способной защитить от любых бед. Нет уж, дух или эльф – не важно. Главное, не дать раствориться в лесу, который явно благоволит зеленоглазому. Примет – и уже не выдаст, хоть кричи, хоть плачь.

Орильр даже поежился под взглядом, полыхнувшим опасной решительностью. Вот еще шуточка звезд, даже не понять, светлых или темных! Девица с упрямством, достойным гнома. И главное – нельзя же ее вот так, запросто, бросить в диком лесу? Нельзя. Он обреченно-вежливо поклонился и указал рукой направление к деревушке.

Идти по лесу нравилось обоим, эльф удивленно отметил, что девушка двигается легко и быстро, не шумит и явно слышит лес. Даже разговаривает с ним в своей странной манере похожих на приказы просьб: говорит решительно, а смотрит умоляюще, снизу вверх. Сэльви нашла общество эльфа восхитительным. Он знал про лес всё! Если подумать – он, наверное, вообще знал всё. И – удивительное и небывалое дело – не сердился, что ей надо объяснять очень просто. На языке эрхойцев эльф говорил со странным нездешним выговором, а леснийская речь удавалась ему бесподобно. Сэльви тоже знала северное наречие не хуже эрхойского и охотно на него перешла.

Пока тропка бежала под ноги, видимая лишь им двоим, а голоса шелестели, почти не тревожа тишину леса, в темноволосой голове зрел коварный план. Главной надеждой для себя Сэльви мудро сочла порядочность эльфа. Для нее качество совершенно новое, но весьма перспективное. Если бы седой хоть в малой степени осознавал, как далеко распространяются в его отношении планы маленькой ведьмы – сбежал бы, не оглядываясь. Но ее внимание к лесу, живой интерес и умение слушать завораживали. Орильр обнаружил, что соскучился по собеседникам, не обремененным избытком усталой мудрости, не требующим ничего и готовым наивно радоваться каждому маленькому чуду. И он охотно делился. Показывал следы зайца, добывал с ветки не желающие падать красивые цветные листья, подсаживал на крупные сучья, давая рассмотреть покинутое гнездо с сухими скорлупками удивительного цвета, рассказывал о птицах, чьи голоса украшали раннюю осень. А Сэльви всё спрашивала, взахлеб. Шли они быстро, как и планировал седой. Но – не прямо. Гнезда и следы ведь надо и найти, и показать…

Первая часть ее хитрого плана уже исполнилась, когда седой наконец осознал коварство своей спутницы. Вечер уже заставил солнышко зябко тянуть на себя шаль пухового тумана, а до деревушки осталось еще версты три. Черные глаза победно смеялись, когда девушка самым капризным тоном сообщила, что очень, очень устала.

– Нет уж, вперед, к людям, – забеспокоился эльф.

– Я постараюсь, – жалобно вздохнула обманщица. – Дохромаю.

– Никогда больше не стану спасать ведьмочек, даже выглядящих такими беззащитными, – пообещал Орильр. – Что-то там опасно булькает и варится у тебя в голове, аж глаза горят. Я думал – милый несчастный ребенок…

– Я милая, но взрослая. У меня был муж, я от него сбежала, – гордо сообщила Сэльви. – Черный сказал, я Хрыма зарезала, но это не правда, только поцарапала. Он был злой, бил меня и вообще хотел выставить на улицу. Обвинить в неверности и опозорить.

– Да, с семьями нам обоим не повезло, – вздохнул эльф более мирно. – Моя жена меня предала по-настоящему. Правда, мы не заключали брака по полному обряду, хоть это радует. А почему ты не использовала свою силу, когда решила сбежать? Нож – штука ненадежная.

– Людей нельзя проклинать. Никогда, – уверенно сообщила Сэльви. – Это как оса. Погонишь ее, ударишь – и сама пострадаешь. А хуже того, если без вины обижен будет кто-то третий, вообще случайный человек. Я никому не желала зла, честно. Только тому типу, на площади. Но ему можно, он и так весь в корке из копоти. К нему прямо липнет!

– Да уж, – задумался эльф. – Так лепить, чтобы само липло, лет триста учат, ребенок. Видеть и двигаться в моем темпе боя обучают и того дольше, И только эльфов, между прочим. А у тебя все просто. Забавная вышла смесь на крови ведимов – черная ведьма без злобности… Можешь убивать, но не хочешь! Знаешь хоть, чем он в нас кинул?

– Откуда? – виновато вздохнула Сэльви. – Я даже понятия не имею, что ему пожелала. Вроде бы сдохнуть поскорее, – сникла она окончательно.

– Светлые звезды, и зачем мы напридумывали заклинаний? – возмутился эльф. – «Чтоб ты сдох» – и все дела. Главное, вопреки здравому смыслу, подействовало. Если умудришься восстановить, что и как желала, то повторяя, имей ввиду, это была полная парализация. Ты его выключила на два движения. Очень, надо признать, кстати. Спасибо.

– Пожалуйста, – счастливо вздохнула Сэльви.

Орильр снова подозрительно покосился на нее.

Смеркалось стремительно, и деревенька в семь изб встретила их золотистым теплом лучинного света в тусклых окошках, затянутых бычьими пузырями. Эльф постучал и ему открыли, а минуту спустя зеленоглазому уже улыбались, забыв всякую подозрительность. Сэльви смотрела на разговор со стороны и думала, что ее спаситель и правда существо волшебное, ему невозможно не верить. Ночью в лесу дикого края постучался, назвался охотником, поклонился с порога, улыбнулся – и получил ночлег и даже ужин. Правда, хозяева уже ложились и кашу выдали с собой, на сеновал, в теплом еще глиняном горшочке. Орильр поблагодарил и растворился в сумерках.

– Проходи, девонька, – ласково поманила обещанная старушка. – Тебя-то мы устроим в доме, холодно уже ночами, негоже мерзнуть.

– Спасибо, добрая госпожа, – поклонилась вежливая гостья, входя в сени. И добавила, едва дверь прикрылась достаточно плотно: – Но мне только умыться, я к мужу пойду.

– А он и не сказал, что вы семья, – удивилась старушка.

– Хотел меня в тепле устроить, – улыбнулась Сэльви. – Заботливый.

– Это сразу видно, он хороший человек, – согласилась хозяйка покладисто.

Сэльви умылась, с удовольствием выпила молока, еще теплого, – в доме держали коз. Рассказала новости своего села, здесь не знали ничего, кроме леса. Посидела вежливо, как подобает, спела пару колыбельных младшему сынишке хозяев, радуя их своим тихим ясным голосом. Ребенок заснул, улыбаясь. Его мама очень обрадовалась – у малыша резались зубки и он уже неделю не давал никому отдохнуть, а добрая тетя спела, и всё прошло.

За помощь ей вручили пару пирожков и кувшин ягодного взвара. Сэльви поблагодарила и вышла в тихую темную ночь. Без звука прошла к сеновалу, села у порога и запела – так тихо, что и лесному духу не разобрать. Черные глаза азартно смеялись. Заснет, как миленький! Детей уговаривать куда труднее, она много раз проверяла. Да и вообще – сонные песни ей удаются. Тем и от тетки спасалась, и от мужа. Когда тишина в деревне стала хрустальной, когда мягкие пушинки сна осели на всех подушках, Сэльви встала и открыла дверь сарая, жмурясь от страха. Вдруг на эльфов ее песни не действуют? Ух и отлупит ее седой! Да хуже того – вскинет мешок на спину и уйдет.

Он спал. Улыбался, явно видел очень хороший сон. Девушка тоже довольно улыбнулась. Пока она болтала с хозяйкой, эльф устроил уютное ложе из выданных ему двух тулупов. Вымылся в бочке за домом и устроился под отвоеванным у наглой ведьмочки плащом в одной рубахе.

– Всё, ты попался, – хищно сообщила спящему Сэльви. – Я такого утром тебе наплету…

Бочка стояла на том же месте, и воды в ней было предостаточно. Девушка долго мылась, сгоняя с тела ужас ненависти людей, жадных взглядов ведьменей и всей своей постылой жизни в доме Хрыма и тетки.

Потом она вернулась в сарай, пристроила выстиранное платье сохнуть и заползла под плащ, тихо напевая мелодию сна. Эльф дважды почти просыпался – но снова успокаивался, стоило замереть ненадолго. Потом он вздохнул, повернулся на бок и сам плотнее обнял «жену», устраивая ее голову на руке. А Сэльви все пела, зевая и понимая, что сама насквозь пропитана сном. Не было сил даже подумать, что утром сотворит седой, обнаружив обман. Но нельзя ведь просто так сказать ему – я звала Судьбу, а пришел ты. Не поверит. А если и поверит – он-то никакой Сэльви не звал и не искал…

– Ну прямо голубки, – заворковала хозяйка от порога. – Конечно, дело молодое, но крепко же проспали вы рассвет, птахи! Вот я и пришла, завтрак стынет. И я не подглядываю! Я уже ушла.

Седой зевнул, улыбнулся – он давно уже не спал так беззаботно, не слушая лес и не ожидая бед. С тех пор, пожалуй, как последний рас гостил в Круге мудрых. И вот, надо же – провалился, отоспался. Вся усталость, нехотя и по капле покидавшая тело последний год, схлынула. Легко, светло…

Он попытался шевельнуться, удивленно открыл глаза и охнул. Внимательно изучил совсем рядом со своим лицом упрямую морщинку меж темных бровей, усердно зажмуренные глаза и прикушенную губу. Упрямейшая из ведьмочек не желала жить в деревне, это он и вчера понял. Но чтобы настолько – и представить не мог. Чуть пожал плечами и дунул ей в лицо. Сбившаяся прядь темных волос сместилась, защекотала нос и вынудила-таки девушку открыть глаза, вздохнуть, чихнуть… – и снова усердно зажмуриться.

– То есть мое мнение никого не интересует? – уточнил эльф.

– Почему? – она отважилась приоткрыть левый глаз. – Можешь меня отлупить, это будет честно. Или оттаскать за волосы – тетке от всех расстройств крепко помогало. Но учти, я упрямая.

– Надо было сразу относиться к этому заявлению с должной осторожностью, – рассмеялся эльф, падая на спину и довольно потягиваясь. – Что бы ты вчера ни спела, я великолепно отоспался. Спасибо. Если разобраться, я так не спал пятьсот тридцать… нет, пятьсот сорок три года. И два месяца, тогда была макушка лета, а теперь уже закат.

– Ужас, – она открыла второй глаз и села, нервно натягивая плащ. – Ты ведь это серьезно. А я думала наговорить с утра глупостей, то да се… Не поверишь.

– Не-а, – согласился Орильр, снова зевая. – Давай дальше по плану, что после глупостей? Не расстраивайся, говори, как придумала, разберемся.

– Я тебя не предам, – тоскливо вздохнула Сэльви. – Я лучше твоей бывшей, которая коварная эльфа. Можно мне с тобой? Ну, не по вашим обычаям и обрядам, просто так. В Эрхое это называется – походная жена. Пойми, они меня искали четыре года. И не отступятся. Мне не хочется стать «углем» для их силы. И никто не поможет, кроме тебя, я твердо знаю.

– Допустим.

Орильр сел и посмотрел на черноглазую с сочувствием. Откуда ей было знать, что он за существо? И про прошлое – тоже. Например, что в давней войне он уже встречал такую вот тонкую маленькую черноглазую женщину, которая была опаснее любого ведима. Прорвалась через ряды охраны, срубив троих и уложив своими проклятиями опытного мага, как мальчишку. Тогда он успел. Повезло – последним стоял, возле королевы, закрыл ее и срезал тварь. Она жила еще долго, и очень хотела убивать до последнего мгновения. Потом маги сказали – это была мать всех ведимов, так ее звали Черные.

А десятью днями позднее он увел королеву в катакомбы, и всё кончилось. И прошлое, и желание строить будущее.

Когда он увидел эту девочку у столба – едва удержал руку, потянувшуюся зарубить ее первой, прежде Черных. Всё не мог поверить, что звала именно она. И проклинала, оставшись за спиной – именно ведимов, а не его, лишь случайно промахнувшись. Ночью, на первом же привале, он спешно собрал и заварил ей травы. Безобидные для человека и смертельно ядовитые для демона. Она охотно выпила, не заметив подвоха, и живет. Так кто она? И кто из них двоих нагородил больше глупостей вчера и сегодня? Если бы она хотя бы перестала так нелепо и наивно обманывать его!

– Я буду помогать, я умею их проклинать, как выяснилось, – совсем жалобно вздохнула Сэльви, прерывая молчание. – Я полезная ведьма.

– Говори правду, – нахмурился эльф. – Я очень, очень старый эльф, и оттого вижу и отчетливо слышу, что ты думаешь иное, и то, другое, куда важнее. Вот это и рассказывай. Перестань шмыгать носом! Тоже мне ребенок! Сама сюда заползла, отступать поздно.

– Ладно, – она кивнула и выпрямилась. – Он сказал, что меня никто не спасет, и что не надо звать, но я все равно… Я охрипла, но очень старалась. И совсем уже решила, что нет ее, а потом вот ты… Вот.

– Н-да, уже лучше, – улыбнулся Орильр. – Теперь ты сказала честно. Но я не вполне понял, что это за «она», которой нет?

– Всё ты понял, – обреченно прошептала Сэльви. – Лучше бы отлупил. Не так тяжело, как говорить. Синяком больше – синяком меньше, они проходят. А скажу я тебе – это когда еще зарастет. Это не на коже.

– Но и мы теперь не по лесу идем, – упрямо прищурился эльф.

– Ладно, – повторила Сэльви. – Судьбу я звала. И лучше бы ты меня убил там, чем допрашивать и потом бросать. Иди, я сама найду, где поселиться. Деревень много, а я работящая.

Она уронила плащ и поднялась, почти на ощупь нашла свое платье и стала одеваться, руки упорно не желали попадать в рукава. Маленькая, тощая, лохматая, с цветастыми синяками на руке, спине и ногах. Она не врала, понял седой, муж ее и правда бил, и делал это умело и зло. Вон старые следы, а эти совсем свежие.

Орильр смотрел и думал, что идти ей действительно некуда. Черноглазую рано или поздно обвинят, снова объявят ведьмой. Он сам усомнился, а люди куда проще и жестче. Разбираться не станут – кому важна и дорога эта сирота? Без единой медяшки, а снег упадет через пару месяцев. В лучшем случае, ее вернут домой, к мужу. По закону, она говорила, – за нее выкуп тетке дан. И бегство ничуть не улучшит жизни после возвращения и не защитит ни от побоев, ни от нащупавших ее след ведимов.

Глупые мысли крутились, хороводом окружали, прятали главный страх. Он сам вынудил черноглазую говорить до конца, честно. И выяснил то единственное, что объясняло, как она дозвалась.

Что теперь делать с тем, что он, эльф, – глупое дело – Судьба этой девочки из рода людей? Он не искал такого, не просил и не звал. Но теперь-то что делать, раз уже поздно отрицать сказанное и отменять сделанное? Его позвали, он услышал и пришел, и ему признались, полностью и до конца…

Упрямое платье наконец уступило своей куда более упрямой хозяйке.

– Сэльви, я не могу взять тебя в жены по полному обряду эльфов, – серьезно сказал Орильр. – Мы слишком мало знакомы. Наши полные браки вообще редки, это слияние душ, я пока не способен с тобой срастись. Не объяснить проще, уж извини. Если бы я смог срастись, один из нас стал бы меняться. Либо я прожил жизнь человека с тобой, как мой друг очень давно, либо ты – вечность эльфа. Никто не знает заранее выбора звезд. Но я буду считать тебя обычной человеческой женой, а там будь что будет. По крайней мере, ты меня действительно не предашь. В это я верю.

– Честно? – спросила она очень серьезно, и когда эльф кивнул, заулыбалась. – Я тебя переупрямила!

– Да. Ума не приложу, как ты собираешься за мной успевать по лесу?

– Я буду стараться… дорогой.

– Ох, ну что за ужас! Только не «дорогой», – загрустил Орильр. – Те, кому я разрешаю, зовут меня Рир. Я точно излуплю тебя, если еще раз…

– Понятно, когда мне захочется быть отлупленной, я это вспомню, – хищно прищурилась Сэльви. – А петь ты умеешь? Маленькие злобные черненькие крылатые в сказках – они поют.

– Я неправильный эльф. Не пою, не танцую и не играю на всяких там скрипках-арфах и прочем музыкальном. Но тебя готов слушать, у тебя приятный голос, как мне вспоминается сквозь сон.

Она кивнула и убежала в дом. Голос скоро донесся уже оттуда, девушка пела что-то замечательно звонкое и веселое. За завтраком эльф не переставал удивляться сиянию ее глаз, вроде бы даже чуть посветлевших. И тому, как эта радость греет душу.

Их провожали всей деревенькой. Старая хозяйка махала вслед дольше всех, смахивая слезинки, – ей очень понравилась семья молодого охотника. Конечно, не дело тащить жену в лес, на свой промысел, но и разлучать такую красивую пару – грех. Старушка глядела им вслед и кивала. Очень складные. Девочка на полторы головы ниже мужа, легкая, веселая, как огонек. А охотник – человек обстоятельный, душевный, видно – уже пожил, а доброты не растерял.

Сэльви и правда прыгала, не в силах унять свою радость.

Замечательный день разогревал туман, выпаривая осень из воздуха. Ворон, с которым ее познакомил муж, иногда пролетал совсем рядом и важно изучал своих подопечных. Он говорил на леснийском и эрхойском, а еще знал обрывки настоящих заклинаний на неизвестных Сэльви языках. И охотно советовал – «Причешись», или «Смотри под ноги». Девушка кивала, благодарила и снова смеялась. Солнце играло с мелкими верткими тучками в салки, и лес то вспыхивал пронзительной зеленью, то успокаивался в тени.

Одно из облаков несколько мгновений плыло так, что Сэльви удавалось бежать по кромке тени. Когда глянцевые черные волосы скрылись в тени, девушка резко вздрогнула и остановилась, едва не споткнувшись.

– Рир, я очень плохая и глупая, я забыла! Ох, ну что теперь-то делать?

– Говори, – предложил эльф.

– Те, которых ты зарубил в городе, они ждали еще троих или даже четверых. Завтра утром меня должны были сжечь, и эти Черные как раз успевали. Они рядом.

Сэльви умоляюще глянула в зеленые глаза. Может, он и это способен исправить? Даже очень злой город, куда она едва ли согласится вернуться, не заслуживает гибели. Седой коротко кивнул и позвал ворона. Птица прошла над самыми головами и хрипло каркнула – мол, погляжу. Эльф прикрыл глаза и пропел короткую фразу на незнакомом языке. Тихо, едва слышно. Но девушка разобрала – это для поиска. И осторожно положила руку на широкое плечо, стараясь помочь. Уж на Черных-то она настроит, это не трудно.

Зеленые глаза удивленно раскрылись.

– Ты и правда полезный человек, жена, – похвалил седой. – Не думал, что необученная магии вадьмочка может и это… Там, чуть правее. Еще до заката их встретим. Но надо очень спешить. Как я теперь понимаю, не одна ты меня звала в эти места.

– Мы только сегодня поженились, а ты мне про других, – закапризничала Сэльви испуганно. – Красивые эльфы все такие ветреные?

– Ох, я, оказывается, красивый, – приятно удивился Орильр. – Там мой друг, старинный.

– Вы не виделись пятьсот сорок два года, – сморщила носик ведьма, весело блеснув глазами. – И два месяца.

– Ты опасный человек, жена, – изменил свое мнение эльф. – Всё верно.

Он уже проверял свой мешок, крепил сверху легкий груз со спины Сэльви. И пояснял, как надо правильно бежать. И когда подавать сигнал к отдыху, потому что на месте надо быть не только вовремя, но и достаточно свежими, чтобы драться.

Сэльви сосредоточенно бежала, стараясь как велено, не оставлять следов на мягкой земле, и слушала очень внимательно, усердно глотая многочисленные вопросы, чтобы не сбить дыхание. Впрочем, ее эльф умел улавливать неспрошенное и без слов, немедленно разъясняя и уточняя. Двигаться, как учил Орильр, оказалось удобно, тем более он хвалил и даже удивлялся ее ловкости – приятно, сразу добавляет сил. А седой скользил рядом, явно не прилагая и малых усилий, и говорил. О магии, о том, чего ждать от Черных, и как правильно отражать их заклятия. Что самое опасное, как ей правильно стоять, чтобы не мешать бою, а помогать.

Уставать Сэльви начала после полудня, и седой, поняв это, немедленно объявил отдых.

– Я…

– Молчи, дыши. Еще можешь бежать, вижу, но так ты быстрее и полнее восстановишься, – эльф бережно усадил девушку на ствол поваленного дерева, достал флягу. – Два глотка, не больше. Ты хоть что-то понимаешь в оружии, ведьмочка моя упрямая?

Она виновато качнула головой, усердно успокаивая дыхание. Орильр улыбнулся. Кажется, он снова путает эту девушку с иной, у которой тьма была не просто в волосах, а куда глубже, в душе. Кивнул, достал из мешка длинный узкий нож, сел пристраивать на пояс. Велел попробовать, удобно ли ложится рука. Нож оказался великолепным, он сам, как показалось Сэльви, подсказывал, как следует двигаться. А догадливый эльф снова кивнул – да, это его работа. Недавняя ковка, не из лучшего материала – но он старался. И магия в ноже есть, чуткой руке он поможет, постарается.

Ворон упал на плечо седого и нервно захрипел: «Пор-ра, вр-ремя…»

Седой нахмурился, взял руку Сэльви и сказал что-то очень доброе и теплое. Дышать стало куда легче.

– Я не возьму, тебе еще драться! – заспорила она, убирая ладошку за спину. – Нельзя так бездумно силой делиться.

– Ох, всё-то ты знаешь, – обеспокоился эльф. – Надо, малыш. Мы опаздываем. Вставай.

Она кивнула, увидела, что муж оставляет мешки, еще раз проверяет оружие, и поняла окончательно: не просто опаздывают, а почти опоздали. Седой подал руку и уже не отпустил. Он бежал и тащил за собой Сэльви, которая едва успевала понять, каким чудом уклоняются от встречи с ее до сих пор целым носом кусты и стволы. Поверить, что это она огибает их, изворачивается, обтекает, было невозможно. А еще девушка наконец осознала, как двигаются настоящие эльфы по лесу. И виновато сочла себя тяжкой обузой.

– Зря, – расслышал и эту мысль седой. – Ты справляешься. И еще – ты легкая.

На миг стало очень приятно, что ее опять хвалят, даже теперь, в отчаянной спешке. В прежней жизни это никому не приходило в голову!

Они нырнули в низинку, вылетели на холм, снова прыгнули, сбежали, поднялись. «Четверо», – оскалился Орильр, и Сэльви поняла – уже рядом. Она расслышала знакомый визг, донимавший ее ночами в кошмарах. Седой резко отпустил ее руку и выпрыгнул на вершину нового холма, в полете извлекая свои узкие мечи. Это было красиво, и снова – медленно. Сэльви успела подумать, что время останавливается, именно когда дерется муж. Значит, они так крепко связаны?

Колени подломились, сама она не могла двигаться с нужной скоростью, но в падении хватило времени удачно выбрать место в мягком мху, лечь на бок и перекатиться, чтобы сразу встать на колени и глянуть вниз, на склон.

Черные стаей волков кружили возле двух фигур. Застигнутые ими либо успели выбрать неплохое место для боя, либо оказались везучими не в меру, – но теперь, именно благодаря своей удаче, еще жили. Они двигались в узком треугольнике трех сосен, две росли плотно и между ними Черные пролезть не пытались. Третья – чуть в стороне, оставляя возможность пробраться только для одного врага в каждом проеме. Впрочем, Черные – не просто воины. Двое скользили, жалили и уворачивались от ответных ударов, вновь отступая, – почти играли, – они понимали, что добыча уже не уйдет, и ждали усталости. Неизбежной при заданном темпе боя и очень скорой. Оставшиеся издавали тот самый вой, атакуя с расстояния в десяток шагов проклятиями.

Пока зажатые в кольцо держались, и Сэльви приметила, что оба ведьменя, стоящие позади и проклинающие, – ранены, один довольно серьезно. Но и человек был уже дважды ранен, когти тварей буквально вырвали у него из руки и плеча плоть, мужчина двигался очень медленно, с каждым мгновением теряя силы. Второй – эльф, как определила Сэльви с первого взгляда, – был еще быстр и свеж, но именно его обстреливали воем с дальнего расстояния, пытаясь смять и затормозить.

Седой в каких-то два прыжка добрался до заклинателей, к нему обернулись – и снова один не успел, подавившись сталью. А второго, не желая тратить время на глупые опыты, Сэльви остановила уже знакомым пожеланием на доступные ей два движения. Сработало, она даже успела увидеть легкий кивок оценившего помощь мужа.

А человек уже падал, медленно и страшно, лапа с когтями разорвала ему ногу ниже колена. Вторая косо поднималась вверх, резать наотмашь незащищенное горло, но седой снова успел. Как – Сэльви не понимала, он словно размазался в воздухе, охнув от непосильной скорости движения. Достал: прямо в затылок так и не обернувшегося врага, уже на излете, кончиком клинка.

Девушка заставила себя перебросить внимание на последнего из Черных и от всей души пожелала ему всё того же – скорейшей кончины. Эльф использовал свой шанс немедленно.

И снова время стало вязким, воздух уплотнился, а ловкость движений ушла, растворилась в усталости и боли. Сэльви упрямо тряхнула головой и торопливо поползла к седому, удивляясь тому, что левая нога подламывается и не желает слушаться.

Зеленоглазый лежал, прикрыв глаза, и стараясь не шевелиться.

– Руку порвал? – жалобно сообщила свой вариант травмы ведьма, наскоро ощупывая тело чутьем и пальцами. Седой едва заметно дрогнул веками. – И плечо! Ну, кто из нас упрямый?

– Брав! – позвал незнакомый эльф и отвернулся, приметив, что рука одного из ведимов чуть дернулась. Уже на ходу бросил Орильру: – Рир, как ты кстати!

– Помогите раненому, я подожду, – кое-как разжал зубы Орильр.

– У-у, до чего докатился, тебя можно звать «дорогим» совсем безнаказанно! Потерпи. Я скоро.

Светловолосый незнакомый эльф теперь усердно обходил и добивал Черных, мельком с сомнением поглядывая на их явную родственницу. Вполне живую, нахально ругающую самого мастера!

А ведьма уже сидела возле Брава и напевала что-то детски-беззаботное ясным и чистым голосом. Воевода почти мгновенно заснул, кровь, толчками выходившая из порванных сосудов, тоже утихла. Черные глаза посмотрели на эльфа жалобно.

– Я плохо умею такие раны сращивать, – виновато сообщила ведьма. – У нас в деревне всё больше простуды там, или если лошадь лягнет, приходилось лечить. А раны – никогда. Может, ты знаешь слова, тогда говори, а я просто помогу. Сильная я, как выходит, но пока очень глупая.

Седой закашлялся мучительным смехом. Ему понравилась такая оценка. Светловолосый без раздумий бросил клинки и упал на колени рядом с человеком. Длинные пальцы заскользили над рваными ранами, девушка устроила свои ладони возле запястий и усердно делилась даром магии. Могучим – удивленно покачал головой эльф, наблюдая, как раны закрываются, розовеют, ссыхаются корочками. Если бы он попытался собственными жалкими возможностями лечить такие страшные повреждения, уже лежал бы без памяти. А черноволосая даже не заметила расхода сил.

Эльф покачнулся и попытался отдохнуть, прикрыв веки, но бессовестная ведьма сердито дернула за плечо и указала на мастера. Человека лечить надо, но ей куда важнее убрать иную боль.

Седой облегченно вздохнул и лег поудобнее, едва стало возможно. Глянул на суетливую Сэльви, толково и расторопно хлопочущую возле названного Бравом с клоками тряпок и мазями. Девушка хромала, зло закусив губу, – и молчала, не думая жаловаться. Орильр жестом отозвал своего бывшего ученика.

– Кэль, она еле на ногах стоит. Займись.

– Мигом, – покладисто кивнул тот. И добавил, устроившись рядом с Сэльви, втирающей мазь в ногу Брава: – Обойдется, растяжение. Могу обезболить… вот так.

– Спасибо, – улыбнулась девушка.

Орильр попытался пожать плечами и зашипел от новой боли. Его позабавило то, как легко Сэльви приняла сам бой и гибель Черных. Еще один повод признать, что из нее может получиться очень толковая жена. Седой попытался вспомнить, откуда у запасливой взялись мази? Видимо, в деревеньке догадалась выпросить. Оказывается, она еще и практичная.

– Сильно тебе досталось, – изложил свои наблюдения Кэльвиль и недоверчиво тронул седую прядь. – Ведимы так обработали?

– Куда им, – усмехнулся Орильр. – Наш новый король и моя бывшая жена расстарались. Не пытайся так усердно хлопать глазами, я сам понимаю, новости дикие. Лэйлирр убил своего папу короля и сел на его место. У нас дома теперь всё устроено куда веселее, чем у людей. Палачи, застенки, доносы. Тайный приказ следит за каждым и собирает слухи.

– У тебя горячка, – понадеялся Кэльвиль.

– Именно, – сердито кивнула Сэльви, плюхая на лоб седому мокрую холодную тряпку, бережно ее расправила. – Дурнее меня дурак! Чуть руки не лишился. Сам себе связки порвал, ну разве мыслимое дело? Ух и устрою я тебе, когда магию выучу толком! А пока буду сидеть и гордиться, как ты их, а? Родич твой куда как поплоше дерется. Ты у меня лучший, самый-самый.

– Это кто? – потряс головой несчастный эльф, шалея от манер ведьмы. – По виду типичная демоница, по речи – тоже. Я ее чуть не зарубил.

– Имел бы дело со мной, – усомнился Орильр, блаженно щурясь. Руки девушки гладили плечо и боль уходила. – Знакомься, это Сэльви, моя жена. Будь повежливее, ты ей сегодня жизнью обязан.

Мастер боя задохнулся и молча кивнул, пытаясь усвоить совсем уже невозможную новую информацию. Зато Сэльви окончательно вернулась в свое обычное, с точки зрения знающего ее второй день Орильра, солнечное настроение и щебетала, напевала и вертела головой, рассматривая лес и прикидывая, где остался мешок с вещами. Убедившись, что без ее помощи муж проживет часок-другой и не сойдет с ума от боли, Сэльви ушла за мешком, то и дело окликая ворона и требуя уточнять дорогу.

Вернулась она двумя часами позже, пыхтя и вздыхая. Хромота почти прошла, и тяжелый вьюк выносливая Сэльви тащила уверенно. А еще – она была горда собой до последней крайности. На плече болталась тушка зайца, уравновешенная двумя утками. На вопрос – «откуда?», без труда читаемый во взглядах эльфов, – добытчица презрительно фыркнула и показала малый лук.

– Ох, что-то с тобой сильно не так, – засомневался Орильр. – У вас в деревушке, что, всех детей учат стрельбе из эльфийского лука? Этот сделан с большим усердием, весьма сложен. Видишь, плечи неравные?

– Я думала от небрежности, – весело блеснула глазами Сэльви.

– Кстати, наши женщины всегда использовали именно такие, – припомнил Кэльвиль. – Легкие и удобные, но люди их не знают.

– Ты глупый муж! – фыркнула Сэльви, игнорируя второго собеседника. – Я чувствую все твои вещи, они меня учат. Сам говорил. Один разок ушибла руку больно, а потом приспособилась. Хороший лук. Сам целится, сам дичь ищет.

– Сам ощипывает, свежует и разделывает, – рассмеялся Орильр, осторожно усаживаясь и позволяя Кэльвилю подпихнуть под спину мешок и придержать его за плечи.

– Вам жаркое или пироги с зайчатиной? Мне добрая бабушка подарила сковороду. Сказала – мы хорошая семья.

Идея пирогов окончательно примирила Кэльвиля с темноглазой ведьмой. Эльф признал ее право распоряжаться лагерем и усердно носил воду, собирал травы и жег костер, сгребая подходящие угли для приготовления обещанных пирогов.

Пироги поспевали, распространяя удивительный и, по словам Орильра, целительный, запах. Тем временем Кэльвиль коротко рассказал о дороге с юга и делах гномов. Вороного коня путники оставили в деревушке, похожей на приютившую Орильра. Дикий лес мало подходил для лошади, приходилось ради коня вырубать тропу и искать обходы многих завалов и лощин. Потом Кэльвиль выслушал историю злоключений угодившего в темницу мастера, сокращенную радикально, чтобы не беспокоить и так готовую заплакать Сэльви.

Какой-то король унижал и морил голодом ее мужа! Ненадолго ведьма даже задумалась – не сделать ли для него исключение, пожелав неприятностей, как самому настоящему и гнусному ведиму? Что-нибудь не особенно зловредное, но неприятное и неудобное – типа бесконечной икоты. Или расстройства желудка. Седой поймал задумчивый взгляд жены, уточнил причину и долго не мог успокоиться, то и дело хихикал, представляя икающий двор эльфов на золотых горшках.

– Нет, это слишком страшно, – кое-как отдышался он. – Лучше уж я сам займусь королем. Пора его смещать. И Стену убирать – тоже.

– Теперь ее никто не сдвинет, – затосковал Кэльвиль. – Кровь убийцы для заклятия бесполезна, Стена его даже не пропустит. А старшая кровь мертва.

– Спасибо за идею, – обрадовался Орильр. – Удивительно, как я сам не вспомнил это вовремя? Теперь попался наш Лэйлирр. Он-то наверняка и не ведает своего бессилия, голова от величия здорово мутится.

– От голода, – гордо поправила Сэльви, разрезая пирог, выкладывая на деревянные дощечки и усердно украшая. – Приправа из трав с грибами, еще ягоды толченые и утиный супчик. Но его мало и вообще вышло густовато – придется прямо из котелка есть. Еще я решила закоптить часть мяса, а печеночку вот отдельно подаю. Пробуйте.

Она нервно мяла остатки запасной рубахи Кэльвиля, разорванной на повязки, и теперь сгодившейся для салфеток. Любой муж выгонит жену, не способную угодить с обедом. Тем более такой – эльф, наилучший боец и вообще умница. К тому же – недопустимо, возмутительно красивый. Может, его дрянная эльфа только своей кухней и держала? Что тогда делать ей, в деревне не изучают королевское меню…

Вопреки опасениям Сэльви, оба эльфа ели и нахваливали ее стряпню совершенно искренне. А еще приятнее то, что Орильр первым заметил – она себе не положила ни кусочка.

– Отравлено? – насмешливо возмутился он.

– Жена ест то, что ей оставят, – вразумила его девушка с некоторым удивлением. – Так положено. Вы дрались, ведьменей кучу порубили, а я только под ногами без пользы путалась.

– Прогоню, – пригрозил Орильр. – Надоели мне твои деревенские порядки. Ешь, как все. Вон Кэль подавился из-за твоих глупостей. Он же безнадежный эльф, его Эриль из Круга не выпускает. Так и норовит всех поголовно спасти и осчастливить.

– Ладно.

Сэльви положила себе самый маленький кусочек и заулыбалась. Получила легкий подзатыльник и другой кусок, большой и сочный. И гордо блеснула глазами. Вот у нее какой муж – ничего ему не жаль для своей Сэльви.

Кэльвиль воспользовался семейной сценой и утянул не глянувшийся мастеру кусочек. Потом он с трудом впихнул в себя несколько ломтиков копченого мяса. И блаженно вздохнул, жмурясь от счастья. Среди людей попадаются такие, как эта ведьма, способные готовить куда вкуснее любого эльфа. Они от души стараются, угодить хотят, и это для вечного очень заметно.

– А где ты нашел эту замечательную жену? – задумался светловолосый.

– Я одна такая, – вспыхнула радостью Сэльви. – И это я его нашла. Вы уж ночуйте, за раненым следите, а я схожу за конем.

Орильр попытался возразить – и махнул рукой. В чем-то девушка права: Кэльвиль должен сидеть возле раненого. К тому же, хоть он и не признается, от заклятий Черных пострадал изрядно, оттого и ест за троих. Сам седой пока ни на что не годен, плечо делает вид, что вот-вот заживет, лишь пока его не тревожишь и малым движением. А человеку, до сих пор лежащему без памяти, нужны покой, уход и тепло. Черных теперь в округе нет, наверняка все ближние знали новость и шли туда, к заставе, «греться» у костра ведьмы. Звери Сэльви не обидят, в этом он не сомневался.

Девушка собралась быстро, благодарно кивнула, принимая флягу, с важным видом и как минимум трижды повторила Кэльвилю рецепт овсяной каши, велела усердно отдыхать и приглядывать за ее драгоценным Риром.

Пепельно-розовый закат уже остыл, когда девушка закончила процедуру воспитания эльфов и обучения их жизни в лесу. Оба молча и усердно кивали. Для них, следопытов, наставления были забавны, но зато забота в голосе читалась настоящая и вслушиваться в ее звучание оказалось очень приятно. Орильр напоследок снял с шеи цветную нитку со сложным узлом и надел жене, велев, если что случится, – дергать и звать, так легче будет услышать.

Черноглазая заулыбалась и с самым невинным видом уточнила – а если она просто соскучится? И, не дожидаясь возмущения, вскочила, пошла прочь. Не глядя, поманила пальцем ворона, и старый слетел и сел на плечо, довольный тем, что о нем помнят. Потрохами угостили, мясом, а теперь зовут руководить походом.

Орильр своим чутким слухом еще долго ловил каркающие замечания мудрого. Было похоже, что ворон дословно повторяет один из уроков основ магии для начинающих.

Когда тишина очистилась от лишних шумов, он обернулся к Кэльвилю.

– Не смотри так. За Стену я не возьму ни тебя, ни ее. Страшно там, Кэль. В ночь отдохну и уйду, не хочу вашими головами рисковать. Давай сразу уговоримся, где я вас стану искать. Весной, не раньше, – ты совсем бледный. Чем они тебя?

– Всем, – вздохнул эльф. – Спасибо Лоэльви, он мне наговорил отменную многослойную защиту, она выгорела, а свое дело сделала. Лучше ты мне поясни: как ты умудрился научить девочку «алмазному щиту»? Это же невозможно. А когда ты рубил первого, она так играючи второго выключила… чудо, как ловка. И быстра.

– Не учил я ее, – удивил друга седой. – Из этой очаровательной ведьмочки заклинания сыплются случайным образом. Прошлый раз был «цепень», и при том полный. Сегодня еще и «удавка», если успел заметить. Кажется, в ее варианте это звучит «чтоб ты подавился». И никакой школы. А по силе – хорошо, если третья ступень. Может, и четвертая.

– Сколько надо, не меньше, но и не больше, – кивнул задумчиво Кэльвиль. – Выходит, она для Черных – как мед для ос. Не просто «уголь силы», а настоящий костер. Вот они и слетелись погреться.

– Береги ее.

Светловолосый задумчиво кивнул. Подбросил дров, проверил мирно спящего Брава и помог Орильру устроиться поуютнее. Безветренная ночь у костра тепла, она убаюкивает, шлет добрые сны. И долгие.

Орильр проснулся в послеполуденном жарком мареве, совсем летнем. Некоторое время седой недоуменно глядел в синее небо. Второй день он спал без тревог, глубоко и тихо. И второй день, можно спорить на что угодно, его успешно околдовывала хитрая ведьма. Такое ощущение, что обман эльфов – это обычное дело, у них в деревне с младенчества подобному ремеслу обучают…

Черная усатая конская морда заслонила солнце и попробовала пожевать капюшон. Знакомая маленькая рука ласково отшлепала хулигана по храпу. И темные кудри укрыли остаток неба.

– Ух, как я бежала! – честно призналась ведьма. – Опять ведь хотел меня бросить? Я сразу догадалась, когда ты легко отпустил за конем. Обманщик!

– У тебя красивые волосы, – зевнул Орильр. – Мягкие. В отличие от характера.

– Ты мне зубы не заговаривай, – обрадовалась Сэльви, роняя голову на грудь седого. – Правда, красивые?

– Да.

– За Стену мы пойдем вдвоем. Ты – королю морду бить, а я, по деревенскому обычаю, лохмы гнусной эльфе драть. Это семейное дело, Рир. И вообще: никуда ты больше один не пойдешь. И только попробуй меня оставить на этой стороне своими дурацкими уловками! Я упрямая – или в лепешку об Стену расшибусь, или всё же дырочку в ней проковыряю. Понял?

Орильр кивнул, с удивлением понимая, что рад упрямству жены. Возвращаться в Лирро ему не хотелось ничуть. Более того, на душе копилась такая темная и мрачная обида за прошлое, что с ней пускаться в путь просто опасно. Или себя угробишь, или других, и не обязательно виноватых. Да и плечо, если честно, пока не располагало не то что к дракам – даже к стрельбе из лука.

Во сне завозился Кэльвиль, потянулся, замер. Вскочил, удивленно осмотрелся. И рассмеялся. А довольная Сэльви уже доставала из вьюков козий сыр и творог, купленные в деревне для позднего завтрака. И, хитро щурясь, поясняла. Никакой магии к эльфам она не применяла вчера, вот еще! Сама додумалась – учуют. И не обманывала их, скажут тоже! Так и сказала – мол, ягоды давленые, приправа из трав с грибами… Кэльвиль захихикал и ушел проверять состояние Брава. Воевода по-прежнему спал, но дышал куда свободнее и спокойнее, чем вчера. Эльф заново осмотрел раны, нашептал слова лечения и втер мази.

А Сэльви тем временем усаживала своего мужа и, как выразился тот, окружала сплошной заботой. Умывала, кормила, расчесывала его седые волосы, гладила плечо, заново прогоняя боль, и получилось даже лучше вчерашнего. Наконец она осталась довольна результатом, встала и важно сообщила, что идет на охоту. Эльфы молча стерпели и это оскорбление. Лишь когда черноглазая скрылась в лесу, Кэльвиль пожаловался:

– Рир, мы с тобой выродились. Нас, следопытов, в лесу кормит человеческий ребенок.

– Она не ребенок, она ведьма, – беззаботно усмехнулся седой. – И к тому же умная. Знаешь, я ее начинаю уважать. Обычно людям требуется куда больше времени, чтобы я в них поверил. И чтобы начал понимать – тоже. Она ушла думать, Кэль. И плакать, у нее зверски болит рука. Потому я и не возразил. Могу добавить: у нее не только рука болит.

– Вот как? – вскинул брови эльф.

– Да, – вздохнул Орильр. – Девочка куда сложнее, чем положено жительнице села. Она видит, насколько мы иные. И очень старается быть… достойной. Ужин этот королевский, на пять блюд. Когда я увидел утиную печень отдельным блюдом, чуть не задохнулся.

– Кстати, у нее и это получилось отменно.

– Да, прямо осенний бал. Салфетки, листики узором. У нее жуткий синяк. Лук тугой, и упирался он, пока не согласился помогать, весьма сильно. Но она упрямее. Я отдал ей твою перчатку, а не то всю руку порвет. Взял не спросив. Не сердишься?

– Нет, конечно. Если позволишь, я спрошу – что натворила Нильэса? Ты вроде не обижал ее, да и она, по твоим словам…

– Давай уж я скажу правду, – сморщился Орильр. – Сделал глупость, женился на внешнем сходстве, думая о другой, вот и получил, что заслужил. Ее род попросил у меня разделить с женой все права. Больно думать, но ей всего лишь хотелось получить камни. У меня была дивная коллекция побрякушек, накопились, знаешь ли. Гномьи подарки, ранние работы Бэля, еще до увлечения архитектурой. Часть алмазов короны Рэлло. Много всего. Когда меня объявили изменником, она унаследовала настоящее состояние, по любым меркам.

– Алмазы Рэлло? – охнул Кэльвиль. – Откуда?

– Ох, – загрустил Орильр, – это я ляпнул сгоряча. Старая история.

– Я полагал, ты несколько моложе этой истории, – с подозрением сообщил светловолосый. – Пока не увидел, как ты положил вчера троих ведимов. Полагаю, такого боя никто уже очень, очень давно не наблюдал. Со времен, когда еще живы были храны древней королевы. Зато теперь я понимаю, как ты пробираешься за Стену. И почему у имени Орильр нет второй части – указания на род. Эриль о тебе знает?

– Ну слова не скажи, уже остальное додумывает! – сердито хлопнул себя по колену Орильр. – Эриль слишком хорошая наставница. Занялся бы ты костром, а? Догадливый…

Кэльвиль рассмеялся и встал, церемонно поклонился, почтительно шепнул: «Как пожелаете, ваше величество», – и ловко скользнул в лес, уворачиваясь от двух пущенных в спину лучин. Слишком легкие и медленные для копий, они не догнали расторопного эльфа, еще более расстроив седого. И растравив боль в плече. Пофыркав и повздыхав для порядка, Орильр взялся укладывать вещи в заплечный мешок, придирчиво отбирая лишь самое необходимое. Стена рядом, а на той стороне отсиживаться в дебрях не придется.

Мешок уже был завязан и готов к дороге, а костер горел жарко и ровно, когда вернулась Сэльви и небрежно бросила на траву трех зайцев и утку. Эльфы переглянулись, дружно и шумно восхитились. Смотреть, как девушка краснеет и моргает от удовольствия, обоим очень понравилось. А добытчица стремительно разделала мясо и обеспечила Кэльвиля новыми указаниями – как хранить и готовить. Особенно внимательно эльф выслушал часть рассказа про снотворное из ягод и трав – безвредное, вполне подходящее для Брава. Сэльви еще раз спела над воеводой странную простенькую песенку, которая, как уже поняли эльфы, могла сопровождать любые заклинания. Ведьма часто сама не знала, что у нее получится на сей раз – просто старалась сделать как можно лучше, и со временем запоминала наиболее удачные движения послушной ей силы.

Орильр неспешно устроил на спине мешок, осторожно встал и разогнулся, довольно отметил, что боль уже совсем невелика. Его Сэльви вылечила очень ловко. И, пристроившись рядом, продолжила свое дело, гладя пострадавшее плечо прямо на ходу.

Ворон топтался у мяса и задумчиво поглядывал на эльфов – на уходящего и на сидящего рядом. Ведьма просила приглядеть за раненым и беречь его спутника. Еда тоже здесь – отменная, много. Выходит, можно остаться. Места знакомые, а для дальних путешествий он, старый, уже не годен. Как погоняли его вчера, разыскивая злых людей, так и выдохся, устал. Не тот он теперь, что в прежние годы, ослаб… То есть – заслужил отдых.

Определившись, ворон довольно отвернулся от леса, плотнее пристроил мясо у кочки и взялся за ужин.

* * *

Диаль-а-Шаэль напился и неодобрительно осмотрел свою новую флягу. Серебро, дарующее ясность мыслей и зоркость к нездешнему. Аметисты темной глубокой воды без единого облачка мути. Магический узор, сохраняющий воду свежей и прохладной. Вроде бы все как надо, но – не то. Прежняя фляга была проще, без камней и узоров, в добротной потертой кожаной оплетке, сберегающей ее от рождающего звук соприкосновения с иным снаряжением.

Чеканку нынешние эльфы не уважают – проста и лишена магии.

Сотен семь лет назад, когда он еще не родился, жили проще. Вещи ценили за их полезность, а не за украшения и дороговизну. И уважали превыше прочего доброту рук, создавших и подаривших вещь. Фляга жила в роду Шаэль давно, и создал ее сам Кэльвиль, еще мальчишкой. Говорят, в подарок маме. Кузнецом и ювелиром мастер боя не стал, фляга вышла у него простой, чеканка не слишком изыскана. К тому же за века постоянного использования серебро исцарапалось, вытерлось, Кое-где смялось, теряя нанесенные тонкими штрихами фрагменты картинки. Да и чернение сильно пострадало. А еще имелись следы починки.

Над старой флягой посмеивались при дворе, но это их дело. Они ведь не знали, что и без магии вода оставалась свежей и сладкой, удерживала от сна в долгих ночных дежурствах, дарила радость. Новую флягу заказал для него Вэриль. Почти друг. А может, и совсем настоящий друг. Теперь трудно разобраться в этом, все стараются не болтать лишнего. Особенно в последний год.

Диаль убрал флягу в нелепый для службы на пограничье замшевый футляр. Вся застава смеялась над этим дивным изобретением столичных модников. Как же! Полированное серебро надо беречь от малейших царапин… После первой же ночевки в низинах лиловый нежный мешочек с многоцветной вышивкой задубел и сморщился. Сменил цвет и теперь выглядел как нечто невнятное, буро-серое, слегка пятнистое. Фляга неохотно заползала в неказистый кожух и жалобно скрипела по накопившемуся в замше песку, обдирая полировку.

– Опять ты распугиваешь белок этой гнилой сливой! – старший хран вынырнул из тумана беззвучно, как всегда. – Ну что ты мучаешься, малыш. Оставь ее в лагере и сделай себе нормальную, сам. Ты уже половину отряда обеспечил кубками. Кстати, вода в них отменная, а вино и того лучше. Я проверил свой, спасибо. У тебя рука легкая.

– Так она мне в подарок дана, – виновато вздохнул Диаль. – Неудобно.

– В знак наличия общих интересов, – презрительно скривился хран. – Знаю я твоего «друга». Он отсюда в две недели в столицу вылетел, как стрела с тетивы. У меня доносов не пишут. Вот и вышло, знаешь ли, странное дело. Места топкие, и кое-кто чуть не утоп… Потом приезжали важные эльфы из тайного приказа. Но, – хран рассмеялся, – до болота не дошли. Там же грязь на сапоги липнет! На замшевые. Представляешь себе эльфа в лесу, в замшевых сапогах на высоком каблуке?

– Нет, – рассмеялся Диаль.

– Вот и сделай себе нормальную флягу, малыш. Жить станет веселее с хорошей водой. Современная магия – она вся на фокусы изошла. И на двусмысленность. Ты пьешь, а мысли крутятся. Ты, добрая душа, считаешь, что в опальном роду а-Шаэль ему нет причин искать выгоды. А он иного ищет. Застава моя многим покоя не дает. Понял ли?

– Спасибо, теперь – да.

– Идем, сменили тебя, уже вечереет. Куда дел старую флягу, кстати? Твой дед Кэльвиль ее очень славно украсил. Виноградным узором. Ты, бедняга, и не знаешь, что такое корица, у нас в Лирро она не растет. А я еще застал большой мир. И помню, в старой фляге вода всегда была немного пряной.

– Подарил, я же рассказывал. Как раз про нее.

– Это правильно, – неожиданно для Диаля согласился хран. – Хорошие вещи надо отдавать с добротой и без сожаления. Увы, не с нами твой дед. Отменный был следопыт. Но как его жена погибла в северных дебрях, совсем с ума сходить стал. С королем повздорил и больше в Лирро не появлялся. Давно, еще Стены не было.

Диаль-а-Шаэль кивнул и пошел следом за храном. Он знал грустную и темную историю деда. Мама рассказывала. Она вообще любила вспоминать прошлое, хотя теперь это не принято. Современный эльф, если он желает достичь успеха при дворе, должен смотреть вперед – в спину, а лучше в пятки короля, – любила уточнять мама с презрением. Кто передал эту фразу в столицу, а-Шаэль так и не выяснил. Но уже пять десятков лет мама живет в маленьком поселении в диких гнилых местах северо-восточного удела. Там содержат – вот ведь гадкое слово! – тех, кто недостоин лучшей участи. Говорят, провинившихся плохо кормят и заставляют работать до изнеможения. Но точно ничего не известно. Оттуда не просачиваются даже слухи. И мама не вернется. Она останется на полях, где растет голубой лен, до конца этой своей жизни. То есть пока не смирится и не согласится уйти в сон забвения.

Пятьдесят лет назад одной фразы было недостаточно, чтобы стать в представлении тайной службы полноценным заговорщиком. Хоть в этом маме повезло. Он содрогнулся, сознавая, что могло быть в худшем случае. До встречи с седым эльфом Диалю казалось, что окончательно бессмысленными и необоснованными приказы короля не могут быть. И что заговор действительно существует, просто иногда трудно отличить настоящих хитрых недругов от иных эльфов, просто неудачно и не вовремя высказавших свои мысли. Для нас шутка, а им, Тайному приказу, – чудится умысел… и есть отчего. Ведь погиб же прежний король! Это – горькая и неоспоримая правда. Значит, правда и то, что в кольце Стены живет его убийца. Пять сотен лет, и до сих пор – не найден. Любая тайная служба начнет лютовать, если столкнется с таким коварством!

Диаль вспомнил мертвую обгоревшую кожу седого и его жуткий спокойный взгляд. Нет, этот эльф не убивал короля. Зато король убивал своего подданного, медленно, страшно и с удовольствием. И мог так же убивать маму. Ему ведь все равно, теперь Шаэль не сомневается. Главное – не заговор. Главное – возможность контролировать всех. И Стена в таком случае не преграда, а благо. Как можно не покориться, если нет выхода из кошмара? Поля льна, рудники, подвалы – все это нескончаемо. Душа устает, и сон одолевает самых упорных. Раньше или позже, вот и вся разница. Эльфы, увы, живут вечно…

По-настоящему хорошо и спокойно после того, как увели маму, Диаль прожил лишь последний год. В лесу есть настоящее дело – охрана обжитых земель от хищных зверей, например. Да и тренировки с оружием у а-Виля отменные. Застава, куда его сослали, разжаловав до рядового охранника, к тому же без права бывать при дворе, – лучшее место в Лирро. Диаль усмехнулся. Год назад у него отобрали остатки имущества, уцелевшие после того, как увели в поселения маму. И старый родовой дом отошел во владение короны. Хотели сделать больно, но не вышло. Не жаль вещей, а дом – он без мамы пустой. Зато у храна Жильвэ все младшие – как родные дети. Здесь тепло, уютно и нет предателей, готовых служить Тайному приказу.

Но слухи из столицы такое доносят до чутких ушей!

Говорят, советника, выдумавшего для седого пытку в камине, в том же самом камине и уморили. Король сидел и лениво спрашивал, как открывается тайный ход. И куда он выводит? Снова и снова, изредка подбрасывая дрова. А советник метался и искал, обжигая пальцы, выл, корчился, умолял… Нет, его не жаль. Тот, кто предложил для другого «черную осу», должен умереть. Его, насквозь гнилого, и сон забвения уже не исправит.

Потом тряхнули пыточный приказ. Тем, кому не повезло стать обедом забытых всеми древних ящеров, пришлось умирать долго и тяжело. Но и этого королю показалось мало. Придворные стонали от страха и уходили в сон целыми семьями, пытаясь спасти жизнь. Доносы засыпали Тайный приказ до самой крыши, туда набрали немало новых служителей для их чтения. Эльфов теперь хватали среди ночи и белым днем. Цены на лен упали до небывалого уровня – поля все до малого клока ухожены. И подвалы не пустуют, а король все более сходит с ума. Говорят, Рольэри тоже сослан. Его в последний момент успел спрятать далеко на юге Верховный хран. Единственный, кто пока цел из толковых порядочных эльфов. Потому что ему верит даже король. Ненавидит, но знает – этот не станет готовить яды и бить в спину. Зато обучен охранять. Даже тех, кто неприятен, – присяга превыше симпатий… А охрана короля присягает даже не ему – самой стране, Лирро. И потому не может пойти против короля, что угнетает Верховного, как сказал однажды а-Виль. Ему виднее, он древнейшему из воинов долины – брат. Поздний, рожденный матерью во втором браке, после сна забвения. Но признанный и любимый Жависэлем.

Диаль шел и думал: что же все-таки знал седой? Вот загадка – из всех самая интересная. Это нечто огромное и важное. Потому что ищут его до сих пор. Тайный приказ, следопыты, маги… Интересно, где можно спрятаться в Лирро так надежно? Хотя он говорил, что уйдет отсюда, тогда как и куда? И как можно покинуть страну, огороженную Стеной магии? Вопросов много. Жаль, ответов к ним нет и не предвидится. Диаль честно рассказал старшему храну всю историю своего позорного дежурства в старом дворце, не утаив ни ужина из крысятины, ни подаренной седому фляги. А-Виль слушал с большим интересом. Тогда старший специально устроил «проверку новенького», уволок на болота, там нельзя ничего подслушать. Да и подойти невозможно: топи приграничья обширны и опасны, их знают единицы, и все они – надежные эльфы.

Интересно, седому пришлась по вкусу вода из фляги Кэльвиля? Хоть это бы знать. Все же дедова вещь, родовая. Кроме нее, из принадлежащего Шаэлям, ничто не уцелело. И уже никогда не вернется – ценности предателей плавят, тем «очищая». Дикость, полная и нелепая, как все новые идеи короля. Да и прежние – не лучше.

Шедший первым хран остановился. Более того – замер, затем поднял руку, требуя слушать лес. Мягко погладил рукоять длинного меча, родового оружия а-Виль. Чуть наклонил голову и положил вторую руку на лук, но не стал извлекать ни того ни другого оружия. Шаги явно женские, это понял уже и сам Диаль. Легкие, уверенные, быстрые – и определенно они приближаются со стороны лесистого сухого холма так точно, словно незнакомка знает, где искать храна. Хотя найти в лесу следопыта…

Она вынырнула из-под низкой ветки ивы и довольно кивнула, отмечая успех невозможного поиска. Хран возмущенно тряхнул головой, гоня наваждение. Мало того, что не эльф, – а это немыслимо, – так еще и явная демоница, судя по тому, как их описывают легенды. Тонкая, гибкая маленькая женщина с волосами и глазами цвета безлунной ночи. Злая и смертоносная… В мире людей их звали, кажется, ведьмами.

Ведьма презрительно фыркнула, прочтя на лицах эльфов явно знакомое ей мнение о ведьмах вообще и черных – в частности.

– Как я рада вам! Теперь он уже никуда не денется, будет терпеть, как я ему волосы расчесываю, целый месяц, – победно, но непонятно, сообщила она, улыбаясь. – Ну, радуйтесь, я злобная ведьма Сэльви. Хотите, подниму руки и покричу “у-у-у”?

– Как-то ты не похожа на опасную злодейку, – возмутился хран. – И, даже без “у-у-у”, за эльфийскую женщину точно не сойдешь. А людей в круге Стены нет и не может быть.

– А я? – резонно возразила черноглазая. – Вот еще глупости! Я очень даже есть. Как вам мое произношение, кстати? Ух и трудный язык, ну жу-уть. Рир меня чуть не отлупил за глупость. Полагаю, к роду Шаэль принадлежит младшенький. Синеглазый, Кэль бы гордился. Ничего, еще успеет. Ты ему кем доводишься? Племянником там, или подальше?

– Внуком, – Диаль кое-как ошарашено сообразил, что ведьма зовет так неподобающе непочтительно «Кэль» именно великого деда.

– Очень приятно. Ну, я рада, что вы явно не злобные эльфы. Мужа моего не обижайте, договорились?

– Стоп, – нашел возможность вмешаться в болтовню хран. – Кого вы, госпожа, искали? И как нас нашли?

– Шаэля, ясное дело. На спор, я же ведьма, вот и взялась найти по предмету его хозяина. Вообще-то шансов было мало, я раньше не пробовала. Но я упрямая.

Хран задумчиво кивнул и с растущим интересом пригляделся к тонкому мечу на поясе ведьмы. Таких в Лирро не ковали уже веков… да тридцать, никак не меньше! Секрет утратили, как и записи, и сам сплав. Да и стиль боя – тоже. Нечто дикое и бессмысленное по самому своему названию – «оса в осиннике», кажется. Женский стиль. И явно подходящий для этой особы. Угадать любое ее следующее слово невозможно. В движениях, наверное, такая же неразбериха. Не приведи, небо, испробовать!

– Так как насчет мужа? – возмутилась затянувшемуся молчанию черноглазая. – А то я нервничаю.

– Под луком стоять – не нервничаешь… – начал хран.

– Он лучше стреляет, – гордо вскинула голову ведьма. – Он у меня вообще самый наилучший. Соглашайтесь на мир, а то ему родню убивать противно, нежный, как вы все. Ну, в душе. Глубоко.

– Мир так мир, – заинтересованно кивнул хран. – Где муж?

– У-у, отспорил право звать меня Сэль, хотя мне это имя не нравится, – блеснула глазами ведьма, притворно огорчаясь. – Не услышали вы его, такое было условие. Обернитесь.

Хран сокрушенно покачал головой. В лесу его еще ни разу не позорили так сокрушительно и страшно. Рослый зеленоглазый эльф стоял в двух шагах за спиной Диаля. В двух!!! На болотистой низине. Да в чахлом кустарнике, из которого они выбрались только что, водяную крысу не утаить!

А-Шаэль охнул и шагнул вперед, хран чуть расслабился: знает. Явно рад встрече, и еще – удивлен. Жильвэ присмотрелся и задумчиво склонил голову чуть влево, по старой привычке. Тот самый седой эльф, которого год ищут всей страной. На листки с его описанием все запасы бумаги извели. Там указано – изможден, тяжело ранен, возможно, болен и не дружит с рассудком. Полумертвый, как же! Он и для вполне живого слишком хорош. Вымершая порода, настоящий хран, в древнем понимании. Синеглазый радостно заулыбался, недоверчиво изучая свою старую флягу, пристегнутую возле чужого пояса.

– Не верну, – рассмеялся седой, поймав взгляд. – Тебе дед передал новую. Держи.

– У нас рядом шалашик имеется, на случай дождей, – деловито сообщил Жильвэ, стряхивая недоумение и вспоминая о важном. – Пошли, там говорить уютнее. Как вас называть, странные гости?

– Я Орильр, моя жена – Сэльви, – поклонился седой. – И разговор, ты прав, будет долгий. Мне надо не просто во дворец, достойный а-Виль. Мне необходимо застать в одном зале вашего поскудного короля и Верховного храна.

– Нашего? – прищурился хран удивленно. – Знаешь, его никто не выбирал. Мы угодили в ловушку. Стена неодолима, а он – последний обладатель крови а-Тэи. Тогда казалось – разберемся, выловим убийцу, Стену как-нибудь одолеем, да и выберем постоянного правителя. Жависэль его признал наместником, не более. А потом все пошло криво, и хуже год от года.

– Ты отчаянный эльф, – усмехнулся Орильр. – Наговорил уже столько, что доносы писать – одно удовольствие. Но у тебя здесь, кажется, единственное место в Лирро, где этого не делают.

– Именно, – гордо согласился а-Виль.

И вежливо кивнул, пропуская гостей в шалаш. Сэльви нырнула первой и довольно завозилась внутри, наспех организуя уют. Орильр смотрел на ее старания в ликвидации пыли и листьев, в расстилании салфеточек и распаковке припасов – и улыбался. Соглашаясь признать право черноглазой назвать его «судьбой», он понятия не имел о своей удаче. Сэльви с самого начала мало походила на деревенскую простушку. И в ее любимой присказке «у нас в деревне делают так» была настоящая ирония – уже слишком сложное и тонкое для этой самой деревни понятие. Она обладала природным живым умом, удивительно легко и усердно училась. И менялась, буквально каждый день. Даже внешне, если припомнить. Впрочем, в ее шестнадцать – и точно, с каждым днем становятся всё симпатичнее. Орильр подозревал, что годам к двадцати пяти Сэльви станет настоящей красавицей. Избавится от худобы и забитости. Он уже приучил ее ходить, расправив плечи, и голову держать высоко и гордо. А как иначе, при такой-то замечательной шее? Сэльви освоила не только походку эльфа, она стала внутренне куда свободнее и прямее. Смотрела без робости и не пыталась кивать и соглашаться с каждым словом, скрывая свой характер. Впрочем, и упрямство у нее замечательное, веселое и не через край.

Еще с ней уютно. Тепло, он и забыл, как это хорошо, – когда не один. А может, и не знал. Потому что прежние подруги были только красивы или милы, они годились для балов, размеренной жизни и столичного общества. Эта – другая. Она умеет быть по-настоящему преданной. Не грустит и не упрекает его тяготами пути, хотя через дикий лес им пришлось двигаться и быстро, и сложными дорожками. Одно болото чего стоит! Но она просто шла и усердно делала каждый привал едва ли не праздником. Как и теперь: в две минуты обжила шалаш, даже хран выглядит потрясенным. Его, следопыта, сперва подстерегли в лесу, а теперь пытаются вкусно накормить.

До утра хран слушал и думал. Предлагал, выбирал варианты, хмурился недоверчиво. Уговаривал не спешить – у короля сильные маги, сомнут, и снова окажется седой в подвалах, да и жену его некому станет защитить от бед. Но гости твердо стояли на своем, – приходится спешить. У эльфов вечность впереди, как им наивно кажется. А за Стеной мир в большой беде, и там ведимы куют новую большую войну, не дают никому времени на раздумья. И отсидеться за кольцом Черных стен не получится. Отсиживаться хран вовсе не желал, и потому с трудом, нехотя, принял план гостей. Поспешный, – недовольно отметил он, глядя на ведьму и подозревая, что именно она так испортила характер седого, заразив его человеческим пороком – необдуманностью в решениях.

Короткую записку для Верховного написал седой, а Сэльви долго пела над ней свои наивные стишки, приводя в окончательное изумление эльфов. Что она делает – сама не знает, но видно: очень старается. Муж велел скрыть надпись от глаз любого, кроме того, кому по доброй воле будет передан в руки листок. Он и сам мог бы надежно спрятать текст – но опасался, что след магии эльфов обнаружат. Тем более след его магии, самого разыскиваемого существа в Лирро. А дикий деревенский метод Сэльви никому не понять, а значит, и не заметить. Сила нынешних магов не подкреплена гибкостью ума и наблюдательностью, это просто природный дар и туповатое усердие, необходимое для продвижения по службе. В ходу два-три раздела древних знаний – поиск беглых «заговорщиков», обнаружение ядов, боевая магия, именуемые дознанием пытки, да еще украшение праздников, пожалуй. Всё по книгам, как положено.

Хран смотрел на ведьму, весело поющую нечто бессмысленное про осень кленов и туманный вечер. Как это может сработать? Сам он не маг, знает только необходимое следопыту – поиск, дальнее наблюдение, сокрытие следов, несколько несложных боевых заклинаний. Сэльви довольно изучила бумажку и заулыбалась похвале мужа.

Листок лег в руки а-Виля. Пустой, слегка помятый и украшенный парой жирных пятен. Хран смущенно добавил еще пару отпечатков пальцев. Готовила ведьма отменно, этого у нее не отнять. Хран искренне обрадовался, получив в дорогу весь запас холодных копчений из мешка седого.

– Ждите, – велел он, укладывая листок среди нескольких таких же. – Я постараюсь вернуться скоро. Два дня до конюшен. При хорошем коне до столицы пять дней, еще один – чтобы застать Жависэля. Обратно будет не так быстро… не вернусь до первого снега – значит, надо вам самим добираться.

– Глупости, – рассердилась ведьма. – Всё будет хорошо. Хочешь, поспорим? Ну давай, потом решим, на что…

– Не соглашайся, – быстро посоветовал Орильр. – Она не только упряма, как гном. Она еще и везучая. И условия споров страшные. Я вот допрыгался – меня будут месяц причесывать по три раза на дню.

– Седину счесывать, – поправила черноглазая. – У меня получится. Хочешь, поспорим? Нет? То-то же, я стр-рашная ведьма.

Хран задумчиво глянул на своих неожиданных гостей. Простился коротко и покинул шалаш. Уже на бегу он продолжал думать о седом и его жене. Чего греха таить, о поимке беглеца доводилось задумываться и прежде. Он несколько раз пытался представить себе после рассказа молодого Шаэля о пытках и побеге седого, что станет делать, случись ему найти опасного эльфа. И каждый раз в мыслях без боя не обходилось. Тот, кого так страшно предали, унизили, лишили всего, не может ждать от соплеменников ни добра, ни справедливости. Загнанный зверь. Холодный, расчетливый, хитрый, опытный. Может быть, не виновный в гибели короля. Даже наверняка, по мнению Жильвэ. Но накопившегося за пять веков заточения хватит с лихвой, чтобы теперь, считая долго и залечивая раны, возненавидеть весь род эльфов.

Он, хран а-Виль, вполне оправданно боялся этой ненависти – и встречи. Тот, кто сумел уйти из древнего дворца, не имея и тени надежды на успех, без пищи, обожженный, голодный – смертельно опасен. Он будет мстить, не разделяя вооруженных на правых и виноватых. Хран опасался потерять половину своей заставы.

И теперь усмехнулся на бегу. Половину! Бой! Да возьмись седой мстить – вырежет всех, как младенцев. Он из иного времени, когда еще цвело величие эльфов. Подлинное, а не современное – придворное, жалкое, фальшивое, ничтожное.

Правда, тогда и сами эльфы были иными, и это тоже забылось, ушло из сознания нынешнего жителя Лирро. Древние умели хранить в душе добро и прощать. Знали – вечным нельзя жить злобой, это их уничтожает. Седой вернулся не мстить, он понял и даже простил тех, кто этого заслуживает. Он пришел спасать задохнувшихся в гнилой лжи сородичей. И его замечательная жена – тоже удача, ее торопливые и резковатые слова всего лишь от живости характера. Настоящей злобы в ведьме нет. Именно благодаря этой женщине бой стал совершенно невозможен. Оказывается, и так бывает…

В конюшни Жильвэ попал поздним вечером, добравшись к малому поселку, где заканчивались торные тропы, за полтора дня: скорость, достойная давно минувшего времени великих следопытов. И дело – важнейшее. Из-за столика, не вставая, поклонился серенький эльфик – служба дознания держала таких комаров при каждой конюшне, желая отслеживать передвижения хранов. Сам-то он и в бою таков, что одной ладошкой прихлопнуть можно, а кровь пьет исправно, оттого и зовется у следопытов комаром. Сегодня его будут гонять, это тоже приятно. Ребята обещали всё устроить наилучшим образом, хорошо, что трое из его личного десятка оказались тут. Кстати.

– Измена! – сделал страшные глаза Жильвэ, переводя дух и торопливо хватая сбрую. Он говорил непрерывно, торопливо седлая коня. – У нас, в рядах следопытов, на юге и еще кое-где. Сообщи магам, самым проверенным, лучше в городе – на местных надежды нет, а я поскачу известить Верховного и совет. Король в опасности! Но мы с тобой спасем Лирро. Главное – это мужество. Они могут даже здесь, у нас, объявиться и напасть, будь внимателен. Держись, помощь придет. Коней береги.

«Комарик» едва не упал со своей лавочки, задохнувшись и закашлявшись. Со сна ему уже казалось, что кошмарный заговор раскрыл именно он, и высокие служители это отметят. Главное – всё донести до них, не расплескав.

Серебряный бок лучшего скакуна мелькнул в проеме, копыта суматошно забили набатом – галоп. Эльф ошарашено смотрел вслед храну, ежась от свежего ночного сквозняка, постепенно выветривающего туман из сознания и тепло из конюшни. Как же так? Что, собственно, следует сказать магам? Где и в чем измена? И как вообще он отдал коня, не спросив цели поездки, маршрута, приказа или поручителя?

Чувствуя себя глубоко несчастным, эльф задумался. Кого теперь ни позови, объявят крайним – его, недосмотревшего. Так стоит ли шуметь? Хран самому Верховному родня, от него лучше подальше держаться, это уже давно понятно. Хотя не только в родне угроза. Известное дело – столица невесть где, а лес вот он, рядом, со всех сторон обступает селение. Эльф встал, торопливо закрыл ворота и заложил засов. А если измена, если коварные следопыты придут за конями? Попробуй им не отдать!

Словно в доказательство страшных подозрений снаружи тихо прошел кто-то, и мягко, без стука, попробовал – заперта ли дверь. Потом шаги удалились… Доносчик тихо застонал. Сообщи магам! До города еще добраться надо! Будь он постарше, поопытнее, знай он магию дальнего общения… да ее теперь всего трое помнят в тайной службе, и до ближнего два дня скачки.

Шаги снова потревожили мелкий щебень, уже за боковой стеной конюшни.

Эльф охнул и рысью вернулся к двери, проверил засов и набросил крюк фиксатора. Заговор! Настоящий и опасный. Теперь это очевидно. Но – не у него в приказе, у мерзких хранов со следопытами! Серенький хитро хихикнул. а-Виль не зря так шумел, хотел на него всё дело свалить. Зря, не на дурачка напал! Пусть сами разгребают, что бы ни было. Его дело – сторона. Хран Жильвэ-а-Виль крепкий воин, доскачет до столицы и там поднимет, кого следует.

За дальней стеной послышался отчетливый шепот двух голосов. Что-то лязгнуло, сухо и неприятно. Мужественный «сторож» охнул, торопливо скользнул в свободный денник и устроился там, в самом темном углу. В конце концов, его дело – наблюдение. Главное – выжить и доложить. А коней украсть нельзя, куда их денешь в Лирро, замкнутом мире внутри Стены?

Жильвэ был уже далеко, но мысли нелепого существа чувствовал все до последней. И улыбался, представляя «комарика» в углу денника. Завтра утром никто не сообщит магам ничего важного и ценного. А потом станет уже поздно. Он осознал, что доберется в столицу без приключений, едва увидел в первом стойле этого коня. Своего любимого – резвого, злого и понятливого. Его охотно брали три всадника, те самые, которых он согласился признать. Прочие обходили серебряного десятой дорогой. И потому конь обычно отдыхал больше прочих. Если повезет, уже к исходу четвертого дня он доскачет до дворца.

А-Виль почти угадал со временем. Закат выгнал на улицы фонарщиков, когда усталый конь гордо прошел по главной аллее дворцового парка. В конюшнях хранов его знали и приметили издали. Жильвэ покинул седло в паре десятков шагов от ворот, за густым заборчиком из туи, рядом вырос дежурный и увел коня, кивнув – не переживай. Местный «комарик» спит, он узнает о госте не ранее, чем через час. Усталого жеребца надо как следует выводить, и, пожалуй, вычистить, и лишь затем вести в стойло, мимо зевающего соглядатая.

Верховный хран в это время всегда принимает доклады. Это тоже кстати, потому что рядом. Жильвэ прошел знакомым коридором, показал перстень, выданный ему для экстренных случаев и означающий, что Верховного надо будить, выводить с приема у короля и отрывать от любых иных дел. Высокий хран, берегущий покой приемной, кивнул и сделал приглашающий жест – значит, сам на месте, и задержек снова не случится. Жильвэ усмехнулся. Удачно, что он не поспорил с ведьмой!

Жависэль скучал в старом походном кресле, слушая бессмысленные дворцовые сплетни и с тоской рассматривая свое оружие, уже давно пылящееся на ковре парадной стены. Узорные дубовые спинка и подлокотники рассохлись от времени и теперь кресло скрипело и жаловалось, стоило эльфу чуть сменить позу. Он вывез вещицу из древнего дворца. Говорят, это подарок, – припомнил а-Виль, – и веков ему поболее, чем Лирро. Три раза кресло восстанавливали лучшие мастера, и Верховный сердито изучал их работу – не обновили ли слишком сильно? Или хуже того – магией оплели. Магию, нововведения короля и нынешних мастеров по дереву Жависэль не уважал.

Жильвэ улыбнулся брату. Единственному эльфу Лирро, чем-то подобному в повадках и стати седому. Отцом «непогрешимого» был один из хранов древней королевы. Говорят, именно его гибели не перенесла мать и ушла в сон забвения, по сути бросив забытого после пробуждения сына сиротой в возрасте пятнадцати лет. Его воспитывали гномы, – как это вышло, теперь уже никто не скажет. И вернули домой, в Лирро, только через полторы сотни лет. С этим самым креслом, с секирой темной стали и неприятной привычкой поминать не к месту чужих богов. Потом король Лиррэль сообразил, что упрямство и преданность стране тоже сполна перешли к воину от его воспитателей-подгорников. Даже цвет волос у юноши вроде бы изменился. Те, кто знал его ребенком, упоминали светло-каштановые кудри, а у взрослого они стали рыжими. Король сделал мальчишку Верховным храном, именуемым также Шитом Лирро. Жависэль принес присягу и до сих пор ей верен. Хотя отчаянно тоскует по пещерам подгорного племени. Он не напрасно считается лучшим воином страны. И владеет стилями боя, давно утраченными народом эльфов. А-Виля брат учил двум своим излюбленным. А вот в обращении с секирой отказался наставлять.

Жильвэ прошел через зал, отмечая хмурый вид брата. Значит, опять король чудит. Последнее время он все активнее посягает на свободу эльфов Верховного, и чем это кончится, никто не знает. Если бы не древняя клятва…

А-Виль вручил послание, как следовало, – из рук в руки. Буквы проступили на бумаге, едва ее развернула рука, в которую записи попали по доброй воле гонца. Про что бы ни пела ведьма, это сработало, надо же! Жависэль прочел, улыбнулся, как долгожданному, подошел к камину и положил листок на тлеющие угли. Бумага моментально вспыхнула – король перемешал пепел, делая сообщение невосстановимым для магии, и задумчиво пощелкал короткими ногтями по старому мрамору.

– У тебя?

– Да.

– Бери сотню а-Тиса и моих магов – тоже. Двух. Надеюсь, этого хватит. Отдохнешь, когда вернешься. Я его знаю, стеречь бесполезно. Но беречь – следует. Бегом, хран.

Бегом в устах Жависэля – это значит, что вся дежурная сотня покидает город через полчаса. А кто не успел – тому под его началом служить не следовало с самого начала. Бедняжка а-Тис буквально прыгал в седле и пожирал глазами Жильвэ, явного хранителя знания о тайной цели их похода. Прочие выглядели не менее смешно. Они очень давно надеялись на перемены. И поняли – уже, наконец-то, началось. А раз непогрешимый Жас так торопит – дело стоящее, ради прихоти короля он бы своих эльфов в ночь не погнал.

А-Виль хмурился и прикидывал, как вывести Орильра из болот без шума и под охраной. Занятные идеи были, но все несколько нелепые, словно их в ухо нашептала проказливая черноглазая ведьма.

Может, так и было. Все, кого следовало охранять, обнаружились возле дороги, в десятке верст вглубь страны от окраинного поселения, куда теперь не надо даже ехать! Судя по красиво расстеленной льняной скатерти – недавно сытно покушали. Хран усмехнулся. Словно не их по всей стране ищут! Зато сотне охраны хватило впечатлений с лихвой. Как же! И беглый преступник, и настоящая ведьма, и отлученный от столицы а-Шаэль до кучи: Орильр забавлялся, эту самую кучу устраивая. Его жена и синеглазый эльф дружно нападали на седого, а он лениво отбивался, явно не прилагая и малых усилий. Зато получал большое удовольствие. И не отказывал себе в праве сообщать ученикам о мере их несовершенства.

– Диаль, хватит спать. Двумя клинками надо работать быстро, осознанно, но без этого щенячьего пыла, а ты ими остервенело словно масло мороженное пилишь. Сэль, реши уже наконец, кого ты собираешься убить – меня, этого недотепу или дальний клен… Ах, тебе самой жить надоело? Возможно, тебя это обрадует, – с таким решением я не согласен.

Повалив очередной раз обоих, Орильр убрал клинки и кивнул прибывшим, рассматривая их лица с немалым любопытством. Жильвэ понял – ищет знакомых. И виновато вздохнул. Это очень трудно и больно: узнавать и не быть узнанным. В последнее время эльфы стали забывать очень часто и охотно. Хуже того, многие привыкли сном решать любые сложные проблемы. Не повезло с друзьями, не сложилась карьера при дворе, красивая девушка предпочла другого, таланта не хватило и сравнение со сверстниками не в твою пользу – не беда, закрой глаза и сотрутся все печали. Правда, расстаться придется и с прежними радостями, и с памятью, и со знаниями. А еще причинить боль тем, кто тебя любит. Потому что для них заснувший еще хуже умершего. Трудно и страшно смотреть на обновленное глупое детское лицо с прежними чертами, замечать, что даже манера двигаться и характерные жесты сохранились. Но личность – нет…

Впрочем, Верховный «младенцев» не ценил и брал в охрану очень редко. Так что Орильру не пришлось сильно расстраиваться – его узнали пятеро, и ни один не счел встречу неприятной, требующей извлечь оружие. Какое там! Воспользовались возможностью и стали выяснять, ломая строй и пробиваясь вперед, как наглой ведьме удалось прорваться в ученицы к упрямому и необщительному мастеру.

– На что мы спорили? – кое-как отдышалась черноглазая, с надеждой глядя на возможный источник новых договоров и обязательств. – Я хочу…

– Мы не спорили, – заверил ее Жильвэ. – Сэльви, это храны, сотня Высокого а-Тиса. Господа, это Орильр… так и не знаю родового имени, но это и не важно пока. Нам приказано доставить его целым и невредимым к королю. Как и его очаровательную жену, а заодно и а-Шаэля, он от нас, как я понимаю, уже не отвяжется.

Диаль кивнул, бережно убрал подаренные ему учителем запасные мечи и принял поводья трех коней у одного из прибывших. Рассмеялся: неугомонная Сэльви уже требовала предоставить ей самого симпатичного. Кони занервничали – они явно считали себя красивыми все. Ведьма убрала скатерть, накинула плащ и важно объяснила: вороной самый сильный, ему она доверяет нести мужа, рыжий должен достаться эльфу, раз вся сотня на таких, а ей полагается соловый, он легкий и вообще, сразу видно, с приятным характером. Кто-то из задних рядов согласился – для ведьмы самое то. Брыкается, лягается и кусается, и всё это – одновременно. Седой улыбнулся, крепя вьюк за седлом. Подсадил жену, устроился сам и последний раз оглядел гостеприимную полянку. Он знал – тихое и спокойное время заканчивается. Едва ли новый советник настолько нерасторопен, что не попытается перехватить беглеца, по которому, как он полагает, стосковались подвалы и палачи.

А Сэльви о плохом не думала. Она шумно знакомилась, расспрашивала про местную кухню и обычаи. Интересовалась окрестностями. Эльфы, отрезанные от мира людей уже три тысячи лет, в свою очередь, с изумлением узнавали новое. Оказывается, люди, презрительно именуемые в современном Лирро «подёнками» за свою ничтожную продолжительность жизни, давно и без подсказки вечных освоили очень и очень многое. Их уже не удивить ветряной или водяной мельницей, не восхитить магией и сталью. Хуже того, приходится признать – ведьма одна знает стиль боя, утраченный безмерно давно. А еще у нее замечательный голос и весьма странные, вызывающие почти зависть, круг знакомств и опыт. Потому что едва ли кто-то, кроме самого Жависэля, может звать сгинувшего за Стеной мастера Кэльвиля по-домашнему «Кэль». А еще на шее у ведьмы висят оправленные в серебро когти ведимов, про которые она гордо сообщила, заметив первый же удивленный взгляд: – «Славно их троих мой Рир пришиб». Невероятно – но висят ведь…

Седой говорил меньше и в основном с сотником, а-Вильем, старшим из магов и претендующим на место ученика малышом Шаэлем, которому едва исполнилось четыреста – раннее детство по меркам отряда хранов. Но именно прислушиваясь к тихой мягкой речи Орильра, удалось узнать страшное. Что ведимы окрепли и обнаглели, люди готовятся к новой большой войне. Что гномы закрыли свои горы и вооружаются. И что демон вырвался на волю. Когда эти слова прозвучали, тишина повисла надолго. Вернуть отряду былое легкое веселое настроение не смогла даже Сэльви, хотя она очень старалась.

До поздней ночи гнали коней, молча и сосредоточенно. Маги несколько раз шептали заклинания, помогая лошадям восстанавливать силы.

Лишь с рассветом ужас сказанного утратил власть над умами. Солнце имеет могучую силу и дарит новую надежду каждый день.

Черноглазая теперь упрямо ехала рядом с мужем. И смотрела по сторонам куда более рассеянно, хотя места пошли обжитые и красивые, радующие глаз. Эльфы селились просторно, усадьбами. Каждый их дом отличался от прочих, и каждый отражал в полной мере личность и пристрастия своего хозяина, ведь здесь не менялись поколения, а лишь прирастали, и то – редко. Древние усадьбы были невелики, и часто их главным украшением становились сады или парки, цветники, беседки. Новые иногда поражали вычурностью отделки и размерами. Узнав, что живут в них один-два хозяина, Сэльви начинала донимать всех практичными вопросами: кто там убирается, кто бережет стены от трещин, подновляет крышу и вообще – как можно от тоски не сойти с ума в такой гулкой пустоте?

Еще более девушку потрясло то, что у эльфов почти нет постоялых дворов и трактиров. Где тогда сидеть и болтать вечерами? Где пробовать пиво и обсуждать урожай, где про короля, или хотя бы старосту, гнусные песни петь? Ах, вообще нельзя гнусные…

Орильр ожидал, что большая часть домов будет пустовать и удивленно приметил – нет, живут везде. Спросил у Диаля. Малыш с важным и степенным видом отвечал подробно и вдумчиво – еще бы, сам мастер желает знать его мнение!

Эльфы стали помнить мало, и частые сны уподобили их людям. В чем-то даже спасли, потому что не понимая вечности и даже опасаясь ее, теперь знакомятся, женятся и продолжают род куда чаще. Правда, путаница стала невыносимой. Есть один эльф, умудрившийся пять раз заснуть и, проснувшись, снова и снова жениться на одной и той же женщине, терпеливо сносящей его слабости и капризы. За время правления нового короля у них родилось шесть детей – для прежних времен это невероятно много. Теперь братья и сестры пытаются понять, насколько они родные – ведь древний закон не признает сохранения прав семьи за теми, чьи родные ушли в сон и забыли о родстве. Еще стало трудно отслеживать близкородственные браки в путанице поколений. Но все же Лирро не вымирает и это хорошо. Эльфов вовсе не полторы тысячи, как полагал седой, – их уже более пяти тысяч. Глупых, молодых, запуганных, упрямых, наивных, услужливых, усердных – самых разных. Худшее же для Лирро то, что старшие эльфы почти все в поселениях, где выращивают лен. Умных, самостоятельных, сохранивших знания и память король опасается.

– Господин Жильвэ, – жалобно окликнула ведьма храна, удивляя его своим неуверенным и тихим голосом. – Пожалуйста, скажите всем – там впереди маги. Верст пять, не больше.

– Они тебя расстраивают? – серьезно спросил седой. – Опасные?

– Противные, – вздохнула Сэльви. – Никак не решу – проклинать, или пока пусть… подышат еще чуток свободно.

– Пусть подышат, облачко мое полуночное, – рассмеялся Орильр.

А-Виль ошарашено выслушал странный разговор. Что может сделать дворцовым магам ведьма? Безграмотная деревенская девчонка. Он глянул на ее узкий меч и задумался. А-Тис не пренебрег сказанным, в два движения выстроил сотню боевым порядком и выслал вперед, сразу за первую линию, магов.

Дорога изогнулась, плавно скользнула вниз, к мосту через речушку. Хорошее место для засады. Мост узкий. И, что вдвойне некстати, довольно длинный.

На его дальнем конце стояли враги, не стараясь прятаться. Хран удивленно покачал головой – да тут все маги двора, не иначе. Седой подумал, видимо, то же самое.

– Сэль, я полагаю, нечего их жалеть.

– Ладно, – легко сдалась ведьма. – Могу предложить нападение комаров, слепней и ос, чесотку, быстрое избавление от завтрака и обеда… Ох, как-то все неприятно.

– А здоровый сон?

– Где ты раньше был? – разозлилась она. – Пока они нас не заметили, – можно было и сон. А теперь поздно. Слушай, а тут второй мост есть?

– В двух верстах… – удивился а-Тис.

– Ну, тогда всё хорошо, – успокоилась Сэльви и привстала на стременах.

Она пристально рассмотрела магов – каждого, до рези в глазах, чтобы поймать взгляды и настроиться. Эльфы косились недоверчиво и шептались. Они полагали, что девушка у седого вроде игрушки. Веселая, забавная, молоденькая. Готовит, по слухам, отменно, а местные женщины иногда не соглашаются учиться этому важному делу и достигнув возраста в тысячу лет…

Черноглазая поманила пальчиком большое мутное облако, вежливо попросила: надо, они спешат, а некоторые тут стоят и мешают… Ветерок дрогнул и задул с заката, нагоняя холодную тень.

– Зачем? – уточнил Орильр.

– Чтобы не скучали, – рассмеялась ведьма и сложила руки рупором. – Эй, усердные! Засадой стоите? Стараетесь нас не пустить? Слушайте! Так тому и быть, не сойдете с места, пока не дождетесь!

– Не понимаю, – нервно выдохнул один из магов храна. – Пустые слова.

– Да сами вы – рассохшиеся ведра, – презрительно фыркнула Сэльви. – Я их в паутину, как паук, я в лесу видела. Глупо в лоб такую кучу колдунов проклинать, отобьют.

– В объезд? – уточнил а-Тис.

– Да, извините, но иначе никак… – вздохнула черноглазая.

Хран кивнул и дал команду к движению в обход, по берегу, до соседней переправы.

На дальнем конце моста заволновались и попробовали преследовать врага. Орильр с наслаждением наблюдал, как это происходит. Маги обнаружили преграду лишь на ощупь и заметались в узком коридорчике паутины, не видя ее и не понимая, что их держит. Потом они стали вырываться – заклятия сыпались во все стороны, липли к нитям и запутывались в них. «Второй уровень», – машинально отметил седой с оттенком презрения. Чуть дрогнул бровью – о, уже третий. Маги на дальнем берегу пытались целенаправленно уничтожать паутину, но ее тонкие нити разрастались до размера канатов, теперь уже отчетливо различимых для обычного зрения – черных, липких и опасных даже на вид. Презрительное недоумение переросло в беспокойство, которое теперь оборачивалось настоящей паникой.

– А что это было? – потрясенно выдохнул тот же любопытный маг.

– Ну-у, – развела руками Сэльви смущенно. – Я подумала, было бы здорово, если бы они запутались сами. Как мухи. Вроде действует.

– «Вроде» у вашей жены, господин Орильр, это заклятие какого хотя бы уровня? – Обрел дар речи второй маг.

– Это из очень древней магии, – отмахнулся седой, с прежним восторгом наблюдая за удаляющимся мостом. Там уже рубили паутину мечами и пытались жечь огнем, дым которого, кстати, не думал покидать ловушку. – Ее не помнят уже веков… Ох, и не скажу сколько. Предположим, шестьдесят. Я тогда был довольно молод и изучил основы. Звалось это Уделом слабых. Не знакомо сочетание слов?

– Доводилось замечать в старых книгах, – кивнул маг. – Но без пояснений.

– Моя ночка-Сэль не истратила и малой доли своей силы. Как и сказано, это пустышка, паутинка, слабые нити. Но – липкие. Всё, что натворили внутри маги, само создало и укрепило ловушку. Если бы они сразу вышли, не используя силу заклятий, или ударили всерьез, могли бы, пожалуй, прорваться. Возьмись я ставить такое – наверняка бы успешно прорвались. А за последствия диких выходок этой деревенской ведьмы и Совет мудрых отвечать не возьмется. Сэль, я тобой горжусь.

– И надолго они там… – охнул сотник.

– Дня на три, – прикинул Орильр. Не умрут, но замерзнут, промокнут и охрипнут от злости. Сэль, мы теперь поедем по главному западному тракту, он идет через соседний мост.

– И что?

– Я покажу тебе мой бывший дом, – хмуро бросил Орильр. – Так, просто глянуть. Сам уже его плохо помню. Я вообще почти не жил в Лирро.

Сэльви беспокойно изучила грустное лицо мужа, вплотную подвела коня и перебралась на колени к седому. Уткнулась носом в его куртку и замолчала, тихонько гладя плечо. Когда он порвал связки, можно было погасить боль заговорами и мазями. Теперь хуже – раны души не лечатся легко и не поддаются магии. Туча вверху заворочалась, слабая молния пару раз хрустнула, ломаясь, как сухой прутик, явно слишком тонкий для растопки. И действительно, гроза не получилась. Дождик закапал без малейшего усердия, создавая лишь шум, но не сырость. Как всегда, мстительности в ведьме оказалось маловато для того, чтобы всерьез испортить кому-то жизнь. Она уже забыла о королевских магах. Тут куда страшнее беда – мужу от прошлого больно…

Сэльви плотнее прильнула к мужу: – Ты мне расскажи, что помнишь, если пожелаешь. Это был, кажется, не такой уж плохой дом. Если бы пришли мирные времена, я бы там устроила трактир. Чтобы все могли заходить, кушать, обсуждать глупости, даже буянить. Старым домам вредно одиночество. Да и готовят у вас, кажется, плохо. К нам приезжали бы даже из столицы…

– Никогда не думал, что есть прелесть в содержании трактира, – удивился Орильр. – Забавно. А я что стану делать в таком доме?

– Ты будешь путешествовать и потом рассказывать о других землях. Писать умные книги, чтобы вернуть в мир те знания, которые потерялись. Учеников гонять, а потом кормить. Тебе тоже вредно одиночество, Рир.

Орильр едва не сказал – «но у меня ведь есть жена». И тотчас понял, что настроение испортилось не только у него. Люди живут недолго, именно так подумала только что Сэльви. Она, добрая душа, и в этом случае переживает не за себя, а за него. Седой плотнее укутал жену в плащ и обнял. Он давно жил в одиночестве, но так легко и удачно расстался с ним, что забыл в несколько недель, как порой трудно и страшно молчать.

Когда кончилась древняя война, он первый раз осознал ужас невозможности поговорить с теми, кто готов его понять, кто способен без долгих объяснений принять сказанное, разделить боль и попытаться увидеть за ней надежду. Тогда было очень трудно. Королева ушла, ее храны покинули мир. Остался только он. Откуда Сэльви знает про ужас одиночества так много? Впрочем, ей у тетки было не лучше. Да и в доме первого мужа – тоже.

Кони выбрались на тракт и прибавили шагу.

Сэльви шмыгнула носом и завозилась, собираясь вернуться в седло солового.

Утром о плохом настроении снова никто не вспоминал. Седой проснулся поздно и долго с любопытством наблюдал очередь эльфов, выстроившихся к котлу с кубками и кружками. Он подумал, что трактир Сэльви имел бы бешеный успех. Уже теперь ради добавки едва не дрались. А лихой командир не одергивал хранов, а, бессовестно пользуясь своим положением, дважды подходил вне очереди, оттирая даже магов…

Орильр потянулся, выбрался из-под плаща, сделал короткую разминку и достал кубок, подаренный ему Шаэлем. Критически осмотрел, нашел не особенно вместительным – и поплелся в конец очереди. Бдительная жена увидела и изругала, подзывая к котлу.

– Они все по второму разу лезут, – обвинила она смущенных эльфов. – Ты отдохнул? Всё хорошо?

– Да. Что это за варево, ведьмочка?

– А, сама не знаю. Помесь сбитня, компота и киселя с добавлением сладкого вина. Вроде вкусно.

– Так мы и захватим столицу, – предположил Орильр. – Не знаю, зачем, правда. Но к тебе пойдут служить все любители этой веселенькой смеси. Их тут тысяч пять.

– Надо ехать, – грустно сообщил а-Тис, подставляя свой кубок и не глядя в сторону хранов. – Надо.

– Тут всего полведра осталось, – задумчиво предположила Сэльви, и очередь разочарованно зашумела.

Получасом позже отряд уже двигался. Напиток ощутимо согревал и радовал, не давая и толики опьянения. Но и без него эльфы впали в благодушное настроение и стали напевать нечто старое и мелодичное, радуя слух Сэльви.

Орильр показал свой бывший дом без особого огорчения. Всё отгорело вчера.

Черноглазая смотрела долго и внимательно, но с дороги не свернула. Некогда.

Столица Сэльви не понравилась. Слишком яркая, пестрая и глупая– сказала она. Орильр согласился. Город перестраивали много раз. Выходя из сна, эльфы ломали дома и отстраивали их в соответствии с модой. Седой качал головой и ужасался. Он и подумать не мог, что эльфы, врожденно чувствующие красоту, способны строить такое.

Впрочем, если они живут теперь лет по сто – какие они вообще эльфы?

Дворец на фоне города выглядел безупречно. И вторая сотня Верховного у парадного входа лишь добавляла встрече парадности и лоска.

Орильр соскочил наземь, ссадил Сэльви и пошел к дверям. Его опекали маги, рядом шли два сотника. Верховный стоял на балконе и ждал. Орильр улыбнулся. Хоть что-то не меняется к худшему в Лирро. Его любимый ученик все так же крепок, рыж и упрям. И в сон его не тянет.

– Только пленник и маги, – бросил рыжий и указал на дверь большого зала приемов. – Быстро.

– Пленник и его жена, – уточнил с легкой улыбкой Орильр.

– Да, но быстро, – повторил Верховный.

Король обнаружился там, где ему и положено, – на троне. Рядом стояли придворные, склонившись и заморозив на лицах убогие подобия улыбок.

Жависэль пересек зал и сел в свое знаменитое кресло, внесенное сюда ради приема и установленное чуть в стороне от трона. Сотники встали по бокам.

– Почему он не в цепях? – зашипел король. – Убийца моего отца!

– Этот эльф заявил, что готов назвать имя настоящего убийцы нашего короля, наместник, – пояснил Верховный без выражения. – Я намерен установить истину.

– Это бунт, – задохнулся король.

– О нет, я исполняю свою присягу земле Лирро. Итак, эльф, именуемый Орильром, что ты имеешь сказать нам?

– Имя убийцы не решит проблемы его наказания. Вам, хран, нужны еще и доказательства, – чуть поклонился седой. – Они весомее моего слова. Есть ли у кого-либо здесь перстень, дающий право прохода во внешний мир?

– Да.

– Перекройте выходы, убийца в этом зале. Я готов доказать его вину. Точнее, не я, а кровь короля. Меня удивляет, что к ней не воззвали раньше.

– Старшие всегда считают себя умными, – усмехнулся Жависэль. – Вполне способен провести ритуал даже я, хоть и не люблю магию. Беда в том, что кровь не отвечает. Это невозможно, но так и есть.

– Ты взывал к старшей крови, – огорченно поправил Орильр.

– Да, к старшей крови рода а-Тэи, – согласился Жависэль с интересом. – Что-то не так?

Седой нахмурился и нехотя снял куртку. Сэльви поймала ее, ловко сложила и устроила на полу, где уже лежал ее собственный плащ. Она недовольно осмотрела зал, не находя причины сомнений своего мужа. Если надо этих успокоить – она управится. Орильр закатал рукав и достал нож. Еще раз недовольно глянул на храна.

– Уж ты-то мог и сообразить, не доводя меня до необходимости признаваться… гном непутевый.

Рыжий виновато развел руками – не понимаю. Он знал, что намерен сделать мастер. Это очень древний и хорошо известный, к тому же простой, способ подтвердить правдивость своих слов. Неоспоримый, чем он особенно ценен. Всего-то небольшой разрез, несколько капель крови, короткая формула, собственное имя – и кровь расцветет призрачным побегом, подобным плющу. И сама казнит за ложь.

Седой нехотя осмотрел нож. Кажется, ему теперь и сталь не нравилась. Еще бы – столько веков он успешно спасался от роли дядюшки короля, от титула спасителя рода эльфов и прочих возвышенных гадостей! И на тебе– сам себя перехитрил.

– Знал бы, что до этого дойдет…

– Да не ной! – рассердился Верховный. – Говори толком. А некоторые уже рады– не сознается, значит, сам и убил.

Орильр кивнул и тронул запястье лезвием. Изучил с неодобрением капли на полу, произнес первую часть формулы. Кровь свернулась в тугую темную сферу и замерцала. Он выпрямился и глянул на короля, понимающего меньше прочих. Но – довольного. Лэйлирр полагал, что его враг уже не сбежит. А словам его никто не поверит, раз кровь не отозвалась самому Жависэлю. Очень давно он опасался этого, готовил хитрую защиту. Но, по счастью, она не понадобилась.

– И призываю правду силой своей крови, – закончил необходимую фразу Орильр. – Я, рожденный в семье а-Тэи и нареченный именем Лильор.

Он с некоторым удовольствием отметил столбняк, охвативший короля без всяких там заклинаний. Гибкий побег из капли крови раскрылся и устремился вверх, оплетая руку. Рыжий выругался, через слово поминая кирку, наковальню и прочие гномьи обороты речи, по его мнению, очень подходящие к данному случаю. Сэльви обиженно надулась. Почему это ей, жене, не сказали всего и заранее?

Король побледнел до синевы, понимая, что было причиной молчания крови отца: старшей она не была и прежде…

– Мой родич, Лэйлирр-а-Тэи, сам признался мне в своем преступлении, – продолжил Орильр. – Он так хотел получить власть, что пошел на убийство отца. Тогда я был его пленником и не мог передать сказанного никому. Теперь в этом нет смысла. Потому что зная свою ошибку, Верховный хран может заново спросить кровь короля, та отзовется. И даже сама изберет наказание.

Тишина повисла в зале. Побег медленно свернулся и снова упал на пол темными каплями, высохшими почти сразу. Жависэль достал перстень прежнего короля и жестом подозвал обоих магов, отдал ценную вещь и велел готовить заклинание. Король зашипел, плотнее вжимаясь в подушки. Глаза его стали какими-то окончательно безумными. Взгляд метнулся по склоненным головам придворных, разыскивая советника, магов, личную охрану… Никто не откликнулся и не поднял головы. Некоторые уже задумчиво рассматривали бывшего пленника и прикидывали, чем можно ему угодить, ведь при новом дворе хочется сохранить теплое местечко. Те, кто присутствовал на допросе седого, пытались понять, успеют ли добраться домой и заснуть прежде, чем за них возьмутся всерьез. Самые памятливые прикидывали, каковы заслуги Лильора, и как их теперь следует правильно и к месту вспомнить. С сомнением изучали ведьму из породы людей: это что – королева? Вот еще не хватало головной боли!

Сэльви прошла к малому столику с напитками, намочила одну из салфеток, как всегда обнаружившихся очень кстати в ее кармане, вернулась и стерла кровь с мрамора.

– Слушай, Рир, а мы теперь уже не в плену?

– Нет.

– Тогда не стой столбом! У тебя тут имеется бывшая жена, я требую немедленного ее искоренения.

– Это как? – опешил Орильр.

– Домой, к папе с мамой! – сердито сообщила Сэльви. – И выкуп весь назад. У нас в селе так обычно делалось. Мне твои сокровища без надобности, но их надо пристроить в хорошие руки. Я полагаю, Диалю. Он такой несчастный, бедняжечка! Или этому хмурому рыжему типу, для общей пользы.

Орильр задумчиво пожал плечами. Он уже знал о бедах рода Шаэль и счел идею жены разумной и вполне оправданной. Другое дело – пока еще рано вмешиваться в события.

Лэйлирр вздрогнул – маги храна закончили приготовления, нанесли на пол узор и уложили в его центре перстень отца. Еще несколько минут, и всё станет необратимо. По крайней мере, наивные подданные полагают именно так. И пленник, оказавшийся родственником, – тоже. Король торопливо снял с шеи алмазное ожерелье, расстегнул мантию и полез куда-то в глубь своих одежд, разыскивая на груди нужный амулет. Он получил вещицу почти сто лет назад, заключив особый союз, оставшийся тайной даже для самых доверенных лиц. И получил власть. Настоящую, мощную, много раз проверенную. Власть убирать бесследно тех, кто ему не угоден. Одно движение – и всё, внезапная остановка сердца. Так говорили даже старшие маги, недоуменно разводя руками. Рыжий Жависэль зверел, подозревая в очередной странной смерти руку короля, но доказать не мог. Руку! Если бы он знал, как это точно!

Союз сперва немного беспокоил Лэйлирра, всё же новые «друзья» – ведимы… Но взамен удобной и всесильной власти убирать проблемы с дороги– у него ничего особенного не запросили: просто одно ограничение стало пожестче. А именно – возник запрет на посещение эльфами лесов северного удела. И еще у короля испросили полного невнимания к тому, что с полей льна иногда станут пропадать сосланные.

Гроздь темных бусин выскользнула из-за ворота и легла в руку. Холодная, уже наливающаяся злой силой, чуя его страх и гнев. Гроздь стала плавиться, напаивая ознобом всё тело и сводя пальцы, словно холод пробрал до самых костей. Одновременно тьма бархатом заскользила по коже, перетекая с ладони на тыльную сторону руки.

Ему сказали – пользуйся, нет никаких ограничений. Каждая отнятая жизнь во благо союзу. Просто протяни руку и позови.

Седого – первым, улыбнулся король. Вот ведь мразь живучая! Еще и родственник– как иногда зло шутит судьба! Сперва убрать с пути папочку, а теперь и дядюшку. Короны всегда в крови купаются. Это их удел.

Он резко выбросил вперед, в сторону врага, руку в черной перчатке, охватившей кисть до самого запястья, жадно напружинив пальцы в ожидании горячего толчка. Жизнь сама уходит из тела, указанного в качестве жертвы, впитывается в подаренный амулет и греет, хотя бы и ненадолго. Сейчас…

Он услышал собственный истошный визг, еще не сознавая, что произошло. И вдруг увидел полыхнувшие тьмой глаза ведьмы. Его предупреждали об одном небольшом ограничении, запоздало припомнил король. Если носитель тьмы подвергнется нападению – он, нарушивший договор, сам станет добычей. Познает ужас разрыва нитей, соединяющих душу и тело, и произойдет это медленно, чтобы лопнувшей струной ударила и отдалась в мозгу боль. Король уже ничего не мог изменить – темная вода проклятия все глубже затягивала, медленно гасли бьющие в пол лучи света, таяли лица, рассыпались в пыль воспоминания.

Несколькими минутами позже на троне лежала лишь перчатка.

Ее осторожно взяли каминными щипцами и отправили в огонь. Маги храна зашептали заклинания, очищая зал от мглы темной и страшной силы.

Орильр не замечал ни мглы, ни переполоха, ни запоздалого усердия магов. Он держал на руках свою жену, тихую и очень маленькую, и с ужасом думал, что снова ничего не успел. Она была бледнее снега, холодна и неподвижна. И выражение на лице пугающе знакомое – словно она всё сделала верно и довольна собой, обретя покой. Второй раз! Женщина, которую он должен был охранять, приняла на себя непосильное бремя, а он недоглядел, не отвел, не уберег…

Ведьма осторожно приоткрыла левый глаз. Все же приятно получить подтверждение того, что ты дорога мужу, любима и заслуживаешь слез, что утратив тебя, он страдает. Ну хоть на одну ма-аленькую короткую минуточку! Потому что дольше седому никак нельзя позволять мучиться.

– Эй, ты меня уже оплакал? – уточнила ведьма еле слышно.

– Сэльви… – Орильр охнул, не веря себе. – Сэль, я сам тебя додушу! Малыш, как ты меня испугала. Никогда больше не вздумай меня так вот закрывать. Слышишь?

– Не причитай, а накорми. Зверски хочется есть. И нет даже сил шевельнуть рукой. – Она с сомнением изучила потолок. – Слушай, а ты готовить умеешь? Может, лучше отлежаться и самой приготовить, пока не отравил?

– Умею. Заказывай.

– Да? – Она оживилась и даже попробовала сесть, но не справилась. – Ладно, тогда сам виноват. Желаю незнакомое, эльфийское, и из трех блюд. И обязательно рассказывать рецепт. Да, и первое как можно скорее. И еще горячего вина, немедленно.

Орильр кивнул и торопливо нашел глазами Верховного. Тот молча махнул рукой – сам провожу, ясно и так, на кухню. Рыжий выглядел довольным. Ему даже не пришлось казнить короля, пусть и гнусного. И причина безумного поведения его фальшивого величества теперь ясна. А для воспитанника гномов возможность бороться с Черными – это прямо цель жизни, – улыбнулся Орильр.

Кухня оказалась огромной и отменно чистой. Устроенная в уголке, укутанная в два плаща, Сэльви весело блестела глазами и осматривалась с растущим интересом. Жависэль уже сидел рядом и поил ее вином, куда по обычаю гномов подмешал какие-то жгучие специи.

– Рир, это самое красивое место в вашем дурацком дворце, – сообщила девушка, постепенно унимая дрожь. – Какие ножи! И кастрюли… Укради мне парочку маленьких, а? И колпак прихвати, он смешной.

– Вообще-то твоему мужу еще предстоит отбиваться руками и ногами от звания наместника короля, это уже почти его личная кухня, – ехидно сообщил Верховный. – И я полагаю, это не конец его неприятностей. Сейчас пойдут в старый архив и начнут копаться. Нет, я точно бестолковый гном! Мог бы и догадаться, будь толковым… Рир, не сердись.

– Не могу! – Возмутился седой. – Потому что ты должен заткнуться. Я готовлю, а ты своей болтовней мне мешаешь. Сэль же велела мне рассказывать рецепт. Вот закончу… Так, ведьмочка моя, мед должен быть обязательно дикий… Далее орехи… Вот закончу и «прощу» тебя так, гном, чтобы неделю все кости болели.

– Заманчиво.

– Чуть-чуть подержать под крышкой… сволочь рыжая, во что ты меня втравил! Вот сам теперь впрягайся, из тебя будет хороший наместник. Ты хоть дела знаешь, кого душить, кого… И три небольших ложечки взбитых сливок, еще перетертая мята, горький настой семидесяти трав на старых винах…

– Руки мне освободите, я же в плащ увязана, как буйная, а звучит-то вкусно. Вот так. Ох, ничего я не запомнила, Рир. Уже готово?

– Нет, еще надо магией украшать, так и во-от так… Держи.

– Это можно есть, или достаточно только смотреть?

– Есть, само собой. Ложечкой.

Сэльви приняла маленький серебряный кубок и стала заворожено следить за бабочками, порхающими над тонким паром, за цветными пузырьками, взлетающими вверх и рассыпающимися веером искр или уплывающими подобно сияющему пуху. На вкус оказалось – бесподобно. Сэльви жмурилась и лениво слушала второй рецепт, не пытаясь его запомнить. Сегодня это не важно. День удался. Мужа она отстояла, короля обезвредила. Просто замечательно чувствовать себя нужной и ценной, сильно и почти всеми уважаемой. Вон и их главный охранник к ней внимателен. Оценил.

Этим надо пользоваться, потому что завтра наверняка такое начнется – и подумать страшно. Самое мерзкое уже очевидно. Рир попытается оставить ее, больную и слабую, и самостоятельно разбираться в проблемах сородичей. А его нельзя отпускать!

Зеленоглазый подал второе блюдо и поймал оценивающий взгляд жены.

– Я обещаю: без тебя ни шага. Но при условии – ты не лезешь всех спасать первой. Идет?

– Без снотворных и магии?

– Это твои методы, Сэль. Я удручающе прост. Третье блюдо осилишь?

– Нет. А почему ты не ешь?

– Так у нас принято, – захихикал памятливый эльф, – что жена оставит…

– Ходи голодный, – величественно разрешила Сэльви, облизав ложку. – Слишком вкусно. Заверните меня обратно в плащ, желаю спать. Кто до утра побеспокоит – сам виноват. Я в заклинаниях не разбираюсь, такого пожелаю… – она зевнула. – Всем вашим Советом мудрых не догадаетесь.

Когда полуденное солнышко прогрело мрамор пола спальни на втором этаже дворца, Сэльви очнулась, сладко потянулась, изучила огромную кровать и вышитый золотом полог над ней. Довольно погладила устроенные у края ложа любимые мечи мужа. Значит, и сам поблизости. Не обманул.

Прислушавшись, она разобрала шум приглушенных голосов в соседней комнате. Оделась, захватила оружие и пошла на звук.

* * *

Когда эхо горного обвала докатилось стихающей дрожью от самых глубоких штолен до основных жилых уровней, оно уже не пугало яростью и силой. Так, обычное дело для подгорной страны. Спасатели знают свою работу, они всегда наготове и уже, само собой, вышли. Скоро сообщат, что и как. Король поправил чуть сместившийся жбан с перченым пивом и снова погрузился в чтение сводок разведки.

По всему выходило – люди в сговоре со своими магами готовят войну. Более того, всеми силами пытаются провоцировать гномов на необдуманные шаги. Хотят избежать ответственности и выставить гномов упрямыми и глупыми – они всегда так делают. И в торговле, и теперь – в более серьезном деле.

Потому что одолеть подгорное племя в шахтах невозможно. А выманив его на поверхность? Без должной подготовки – и под яркий свет горна Труженика. То-то и оно. Только глупый мальчишка, по недоразумению богов называемый наследником, мог не понять очевидного и надумать сунуться вверх. Они этого ждут. Знают, мальчик прост и наивен. Вспомнить хоть историю с перцем – ну, попросил. Целое дело раздули, благодарить пришлось, откупаться. Теперь они там, наверху, всюду выставили магов и ловят наивного. Только голову высунет – и захлопнется капкан. Или на месте уничтожат, или, хуже того, в плен уведут, магией накачивать, к покорности склонять.

И в подгорном мире их маги влияют на настроения, хмуро кивнул Кныттф. Вот хоть его родной отец – не одобряет каждого решения, словно сам в сговоре с людьми! Да и дед не особенно умен в последнее время, даром что сам вершинников воевал – а новой их угрозы не видит, как распоследний слепой Крот! То есть не может видеть. Или хуже того – не хочет. Это угроза. И не только для короля, для всего мира гномов. Разум их повелителя должен быть свободен от чужого влияния, как у него, Кныттфа. И до чего их слепота может довести? Думать не хочется, а ведь – надо. Гхросс превыше родственных чувств.

Потому король и пошел на крайние меры. Запирать родича на три замка – дело дрянное. Дед Эфрых так и сказал, отец тоже был в гневе, но король стоял на своем крепко, как подобает гному. Ничего, от дружбы с киркой еще ни одному подгорнику вреда не было. Помашет в темноте, рубинам порадуется – и глупости из башки своей выбросит.

Еще месячишко, всего-то.

Наверху плохо. Посольство Ллтыхов застали и выбили там же, где и все прежние. Уже седьмое посольство! Дороги разные – конец один. Кровь, ни единого следа тел и запах гнилой человечьей магии.

Ведь проходят теми же тропами торговцы! И свои, и людские, туда и сюда, всегда спокойно, хоть и мало их стало, знают о бедах с послами, слух-то ползет. Он пробовал отсылать гонцов тайно, под видом купцов. И непонятным злым способом их обнаруживали, поддельный караван встречали, и далее все повторялось, без изменений – кровь, брошенный товар, запах магии.

Люди жестоки. Они лишили горы возможности подвоза пищи и сочли, что король не ответит на это оскорбление. Но он ответил – пусть попробуют зимовать без угля! Думал – поймут и придут в себя. Увы…

Тяжелая плита узорного гранита, украшенного золотыми высечками и самоцветами, без звука отъехала, освобождая дверной проем. Норники личной охраны, замершие статуями в нишах, не шевельнулись. Значит, свой идет и по делу.

Дед Эфрых вошел и грузно упал в кресло, не убирая пергаментов. Король хмуро зыркнул – пропали две карты верхнего уровня, они на вощеной бумаге, теперь небось в дырах и грязи. Старый всегда в полировочной пасте от пяток до корней волос на макушке. Оттого и не понять – сед ли он окончательно. Графит седину чернит и молодит старого. Может, оттого и не моется, и дело выбрал самое хлопотное и грязное? Мол, годен я еще для власти, так и знай, внучок… – Кныттф нахмурился еще сильнее. Никому нельзя верить! У всякого найдется тайная, гадкая мыслишка.

– Обвал был, – тихо сказал дед.

– Слышал. Что с того?

– Ничего. Полверсты грунтов легло, небывалое дело. Разобрать такое и гному в тягость. Вот и хочу спросить, стоит ли.

– Не понял, – удивился король.

– Так вроде не должно там быть никого. Я уже велел шлюзы опускать, потом вспомнил. Ты никому не сказал, куда парня упек, уже второй месяц пошел, как нет его. А там аккурат целый пустой город, семь ярусов, и это только основных. Место тихое…

– Где обвал? – король бережно поднял жбан и отпил несколько глотков, в горле вспыхнул пожар, но спине теплее не стало. Страх – он и гному ведом. Не перед врагом, другой. – Придумаешь тоже!

– Так что, твое безмозглое величество, есть у меня правнук? – Эфрых поднял голову и король ужаснулся его дрожащим губам, роняющим слова невнятно и без выражения. – Синий город ушел в гранит. От тридцатого уровня вниз, с развилки, начинается крошево. А футах в сорока лежат уже глыбы. Подвижка большая, от самой поверхности. Горы крепко плечами повели.

Видеть деда раздавленным было так страшно, что король не сразу понял, о каких уровнях идет речь. Лишь чуть отдышавшись, осознал это и ощутил, что худшее еще впереди. Он прикрыл глаза и долго молчал. Потом ощупал бесполезный ключ на поясе. Достал еще два из кармана. Аккуратно выложил в рядок на столе. Добротные были замки. Его работа. И двери внизу хорошие, старая ковка, лучшая жила железа была именно та, ее еще при прадедушке начали выбирать. Древнее место – Синий город. Лежит чуть в стороне от жилых уровней, тянется с северо-запада на юго-восток, а вверху – подумать страшно! Снеговые великаны, самое сердце кряжа. Оттуда и ползут его цепкие лапы. Одна с севера огибает Рониг, страну предателей. Вторая тоже незаслуженно добра к людям и, склоняясь к югу, дает жизнь их большой реке – Ниге.

Ну, и на запад кряжец уходит, не такой могучий. Вроде бы Стена эльфов от него неподалеку. И Синий город начинается там, в незапамятные века он имел сообщение с поверхностью. А потом эльфы заслонились Стеной, возгордились, общему прошлому изменили. И гномы ответили тем же, обрушив вход.

А выхода из Синего тоже нет. Был, вел в сторону Ронига. Да только лучшие жилы исчерпаны, и его завалили, чтобы не соблазнять глупых вершинников. Лезут в дыры, а потом приезжают гонцы от егерей или самого короля и нагло требуют спасать жадных до чужого добра, будто больше у гнома нет дел…

В общем, оставался один коридор с действующим выходом из Синего города. С тридцатого уровня, от развилки.

Король придерживал мысли, выстраивая своей обстоятельностью плотину отчаянию. Он помнил, как вел Рртыха по коридору, сомневался до самой развилки, все прикидывал – в обжитой Желтый, где свет и много глаз, способных приглядеть? Или в тихий пустой Синий, откуда ему не сбежать, коли дед не прознает, не освободит своей властью? И выбрал. Сам выбрал.

Дед глянул на короля и тяжело покачал головой.

– Уровень?

– Тридцать седьмой, там свежая рубиновая жила, – усердно сдерживая голос, сообщил король. – Это чуть в стороне. Может…

– Ты малолетним вершинником-то не прикидывайся, я два с лишним века тут живу, знаю, что «может», а что – дурь. Года три долбить, только чтоб достать… тела, – голос задрожал. – И то, если повезет. Вода пошла, твое упрямое величество не спросивши. Ладно, дело ясное.

– Нет.

– Молчи, бестолочь! – рявкнул дед и снова сник. – Нижний шлюз опустили уже. На тридцать втором. А воду выше откачаем. Странно мне такое огромное обрушение. Глянуть хочу. Может, крепили плохо, а может, иная беда. Как бы не было повторения, да в жилом городе. Желтый-то рядом. Там тридцать тысяч, и не рычи, ты король, они тебе все – дети. Береги хоть этих, коли не смог…

Дед сорвался с места и вышел, так качнув гранитную плиту двери, что она с гулом ударилась в медную раму и дала трещину. На эту трещину король Кныттф Гррхон смотрел долго, изучая ее узор до последнего штриха. Так подробно, что глаза стали слезиться. Он сморщился, упрямо достал недочитанный лист и взялся его просматривать. Проклятые буквы расплывались, не желая прояснять смысла сообщения.

Когда король допил пиво и дочитал бумагу, в коридорах уже пригасили фонари в преддверии ночи.

Дверь бережно откатила уверенная рука. Збыр Гррхон, Становой знахарь всего Гхросса, отец короля, вошел и замер у порога. Глянул на сына, смятого горем и закованного в кандалы собственного упрямства. Сидит, пытается работать – кому это сейчас надо? Его жене, которой через месяц рожать, а она уже все знает и не в уме, вопреки усилиям трех лучших знахарей? Старому Эфрыху, взявшемуся откачивать воду и втайне от всех уверенному, что его обожаемый пятифутовый малыш Рртых не погиб, ушел к северным воротам и там выберется? Или семьям норников, отосланных стеречь наследника?

– Назови имена тех, кого мы потеряли, – попросил знахарь. – Скольких ты запер с сыном? Полагаю, их было не менее дюжины.

– Семеро, – тихо отозвался король. – Я уже написал имена, вот.

– Иди домой, сын. Себя грызть никак не время. Гави плоха. Как бы не потерять и ее, и того, кто мог бы, родившись, зваться Рртыхом. Иди.

– Я должен думать о всем Гхроссе, отец. Люди нас предали.

– Ты должен быть с семьей и не прятаться от своей боли за глупостями. Клянусь кривой киркой, у меня уже терпение все как есть истерлось, не могу слышать о предателях и заговорах. Тебе мерещится. И я, как знахарь, сто раз запрещал ходить даже близко от Синего города – там зло. А ты лез сам и сына потащил. Если хочешь знать мнение Станового, который королю равен в таких вопросах, там и гноится заговор. Внизу. И, боюсь, крепко он тебя прибрал, уж не знаю, чем и как. Завтра утром изволь быть в моем коридоре. Буду петь, надо понять, что у тебя в душе накопилось.

– Изволю, коль приказано, – король оскалился зло. И зашипел, удивляя отца: – От тебя иного и не дождешься, сам мудрый, а я и злодей, и глупец. Зато о стране думаю.

Збыр глянул на сына с удивлением.

Его давно беспокоило поведение короля, повадившегося огораживать свои покои норниками, будто в галереях Стального города есть враги. И подозревать – всех и по любому поводу. Конечно, история с послами непонятна, но разве она дает основания для поспешных и опасных выводов? Надо выслать наверх нормальное посольство. Сотен пять отборных норников, трех-четырех знахарей с боевыми навыками, умного посла. А от Ллтыхов – чего ждать? Их, горемык, любой вершинник обидит – и без магии, и без большого отряда злодеев, – мирные они, больше к ювелирному делу склонные. Троих потеряли в королевских посольствах – и молчат, слезы глотают. А Кныттф чужого горя замечать не желает и тоже молчит. Будто нет его умысла и вины в опустошении рода. Малый рост – не повод приносить гнома в жертву.

Збыр тяжело вздохнул и пошел прочь. Если бы мор полувековой давности не унес почти всю семью, не прибрал жену, дочь и старшего сына – брата Кныттфа, не быть бы никогда младшему королем. Он гневлив не в меру, упрям, склонен к простым решениям и груб. Но тогда Збыру пришлось отдать корону, не раздумывая. Он уже был одним из лучших знахарей и все время, все силы отдавал лечению. Месяцами пропадал в дальних коридорах, обходил забои. Он, Збыр, еще будучи королем, попросил людей о помощи. И, кстати, откликнулись, травы прислали, своих слабеньких лекарей, пару довольно толковых магов. Фруктов навезли, уверяя, что они нужны больным, еще молока и меда. И денег не хотели брать, особенно ближние, возле гор живущие, в северном Рониге. А теперь они – самые закоренелые и злейшие враги, как полагает новый король. Нехорошо. Дурная и слабая память – не для гномов характерна, этим люди порой грешат. А тут – сам король подгорный безумствует, злобой кипит.

Збыр возлагал большие надежды на внука. Мальчик рос не только сильным – что радовало отца. Он был умным, чутким, добрым, умел видеть душу и не копил зла. Был! Старый знахарь закрыл дверь своей одинокой комнаты и привалился к стене. Сердце долбило ребра будто киркой, неровно и устало. Как же так, его Рртых, его мальчик, – и вдруг «был». Невозможно, несправедливо, чудовищно.

Воздух нехотя втекал в легкие и не давал сознанию ни крепости, ни ясности. Збыр осел на пол, из последних сил склонился на ложе.

Утром его там и нашли.

Ученики суетливо забегали, собрали старших, все вместе стали петь и звать. Заплутавшая в донных лабиринтах у корней гор усталая душа сама не найдет пути, ей надо посветить, подать руку, влить хоть малую горсть силы. Пещеры отчаяния огромны и темны, потоки боли глубоки и холодны, а если гном придумает, что виноват в чем-то, – и вовсе дело плохо. Путь по темному лабиринту долог.

Но старый знахарь справился, хоть и затратил на путь домой две недели. Дома осталось очень много дел.

Он пришел в сознание на десятый день. Сила ушла по капле, пока старый знахарь добирался в мир живых. Желтая кожа облезала лоскутами, блеклые глаза смотрели слепо. Но старшего из рода Гррхон, своего отца, Збыр опознал и не глядя. Седой гном устроился на скамеечке у изголовья и гладил сына по голове, как когда-то очень давно, лет двести назад. Тогда он собирался в большой поход, барабаны били тревогу.

Барабаны?

Збыр охнул и привстал. Отец его удержал и снова уложил.

– Еще хуже, – буркнул он, понимая, о чем думает знахарь.

– Что, Война силы? – слабо шепнул Збыр.

– Гнева, объявлена война Черного гнева, – тяжело признал отец. – Мы вырастили никудышного гнома, сын. Он опозорил горы.

– Я не верю, – Збыр кое-как проморгался и увидел лицо отца, темное и усталое. – Это слишком даже для него.

– Не знаю. Я тоже становлюсь подозрительным. В завалах творила магия, не наши песни, иная и злая сила. Один из норников услышал слова знахаря чужой волшбе, да и донес до ушей короля. Хотел, как лучше. Мол, не люди нам враги, а иные существа – неведомые и опасные.

– Дальше.

– Гави умерла. Ты давно говорил, ей вообще нельзя было третьего рожать, но наш дурень хотел еще одного сына. Дочь ему не хороша… Роночка моя, красавица наша наипервейшая, не в радость остолопу!

– Дальше.

– Сын родился странным. Тихий, знаешь, и, как знахари сказали, темный.

– Это от материного отчаяния. Я гляну.

– Поздно. Украли его, – задумчиво сообщил Эфрых. – На полу в комнате нож людей, пара их тряпок, следы сапог. Так, знаешь, нарочито. Они смогли незамеченными пройти в Стальной город, зарезали пять норников без единого звука и выдали себя с головой на месте преступления. А потом ловко исчезли. Но король у нас думать не любит. Он в отчаянии, сын. И себя не помнит. Тут еще ты некстати рухнул. Снова люди, по его мнению, виноваты.

– Я не рухнул, папа, – усмехнулся Збыр. – Ты можешь не замечать, иные тоже. Нашли меня дети, у них нет опыта. Потом уже проветрилось. Это пальный газ, как мы, гномы, его именуем. Как и в чем его донесли сюда, ума не приложу. Но магию я ощутил. Не люди творили её, скажу сразу.

– А кто? – усмехнулся снова старый гном, заново придирчиво осматривая желтую кожу сына. – По всему похоже, он, газ. Чудо, что ты жив. И чудо, что газ – здесь. Без магии не обошлось. Оллфы?

– Ты прав в том, что газ этот копится в некоторых донных ямах нижних штолен Синего города, и что выход оттуда в давние времена имелся на север, к их долине за Стеной. Но принесли его не оллфы, им-то что в горах искать? Гораздо хуже, папа. Так плохо, что я готов пожелать смерти обоим своим внукам. Лучше так, чем у них.

– Вдыххры, – зарычал старый. – Они, они. Верно. Норникам шеи вскрыли, любимое их дело. Быстры, никто и не приметил. И до наших лабиринтов охочи. Кажется, возле Синего города они и прошлый раз окапывались?

– Там, чуть поглубже.

Знахарь смолк и надолго задумался. Война Черного гнева ужасна. Одно хорошо, к ней готовятся шестнадцать лет. Достаточно долго, чтобы попробовать что-то изменить. Но для начала надо выздороветь. Окрепнуть, восстановить голос, без которого знахарь не способен творить песни. И обойти коридоры жилых уровней, слушая чужую магию. Она здесь, внутри мира гномов, Збыр не сомневался. Значит, есть ходы в Синий город, и сам он – не затоплен и не завален камнями.

Седой Эфрых думал о том же. Но куда более по-гномьи. Не искать и ждать: рыть и долбить! Только так, с усердием и должной скоростью. Надо прорваться к тридцать второму. Кто мог там опустить шлюзы? В горячке первых часов отчаяния он и не сообразил, потом показалось – неважно, забылось. Но это очень важно. Движение породы было одно и почти мгновенное. Но если разобрать последствия и слова выживших, то выходит – два. Первое беспокойство гор прошло низом, вроде предупреждения. Норники короля, поставленные стеречь коридор от собственного сына, добежали до ворот и опустили их, потом заспешили вверх, на тридцатый уровень. Так они и рассказывали. Только кроме них первого толчка никто не заметил! Выходит, не было его, а гномам внушили ощущения. Это трудно, но вддыхры способны постараться, если очень нуждаются в каком-то результате.

Так в каком же?

– Демон, – прервал молчание знахарь. – Это он, отец. Я помню легенду, древнюю, читал в наших летописях. Слабому демону нужен младенец, чтобы заново расти и копить силу. Или выросший уже темный человек, дурачок. Этому не повезло с глупыми и ему предложили сына погибшей Гави. Смерть матери ослабила защиту ребенка, знахарь тоже не пел над его колыбелью, даруя щит от черных сил.

– А я думал, хуже некуда, – сухо рассмеялся Эфрых.

– Теперь вроде некуда, – согласился сын. – Теперь любая новость будет к лучшему. Я отдохну, надо копить силы. И я не стану спешить. А ты попробуй добраться до шлюза, ты верно задумал. Потом решим, как действовать. Только надо помнить – они сильны. С освобождением демона и вовсе станут чудовищами из древних легенд.

Эфрых кивнул и вышел из комнаты.

Збыр прикрыл глаза и задумался. Он уже был Становым знахарем, когда в семье сына родился мальчик. Король гордился ребенком, перестав замечать дочь. Между прочим, талантливую знахарку. Да и красавицу, на нее наилучшие гномы заглядывались уже который год.

Даже люди, получившие возможность увидеть своими глазами и рассудить по правде, признают – женщины гномов красивы. Не как их собственные, само собой. Иначе, но очень хороши. Ростом они пониже мужчин, четыре-четыре с половиной фута. Статны, фигуристы и крепки. Плечи не хрупкие, да и руки не особо тонкие, к чему это немощное безобразие в горах? Но, конечно, не норники, которые поперек себя порой кажутся шире своего же роста.

Рона выросла настоящей Гррхон – в ней четыре фута и десять дюймов. Волосы не рыжие, а скорее красного золота, глаза синие, большие и спокойные. Лицо для гнома необычное – не круглое, а более к человеческому образцу близкое, овальное. Кожа светлая, тонкая, гладкая. Такой дивной кожи и у человечьих красавиц не встретить! Збыр вздохнул. Одно слово – в бабушку пошла. Гномы, пожившие на равнинах, у вершинников, любят звать своих женщин пчелками – и за фигуру, и за трудолюбивую домовитость. Свою жену знахарь и теперь иногда видел во снах, по прежнему полагая самой красивой из живших под горами. Дара была статной, рослой, полногрудой. И сохранила великолепную тонкую талию, родив троих детей. По мнению людей, единственным недостатком гномих были слишком тяжелые бедра и излишне крепкие ноги. Но на вершинников не угодить. Да, собственно, их мнения никто и не спрашивал. А если подгорные пчелки не хороши – так зачем их воровать?

Рона редко бывала наверху, лишь на ночном ближнем торге, когда искала травы для знахарского дела. И обычно – с братом или его друзьями. Потому что люди по глупости своей полагают – невысокие, очень самостоятельные и решительные, улыбчивые и уверенные женщины гномов не только красивы, но и слабы, а еще того обиднее – покладисты. Кто-то наплел им, что гномихи сами выбирают себе мужчин. А они и не поняли, и языки свои грязные распустили. И не только языки. Рону однажды пытались украсть, и были крепко биты маленькой рыжей хулиганкой. Кулачки у нее – брат опасается, небольшие, но меткие. Удар сам Збыр внучке ставил. Да и с мечом девочка ловка. Ее, видите ли, забавляло похищение! Ей, поди ты, смешно было, что они вдвоем решили гномиху в горах изловить и одолеть. А остальным каково, деду, брату? Рртых чуть не пришиб похитителей. Спасибо егерскому мастеру, умный мужик, все по чести разобрал.

Сколько сплетен вокруг гномих! И бородаты они, и по три мужа заводят, и детей не воспитывают сами. Все оттого, что в мире людей женщины гномов почти не бывают и не живут. Семья для подгорника – это святое. А их, вишь ты, воруют… А потом месть, и пошло-поехало. Вот и сидят красавицы дома. В наружный равнинный мир выбираются одни старухи. И из этого безголовые людишки вычудили новую сказочку – гномихи от рождения уродины. Збыр вздохнул и усмехнулся.

Женщины гномов и правда выбирают себе мужей – в том смысле, что силой их замуж отдать не удается. И волей отца чаще всего – тоже. Особенно таких, как Рона. Лучшие гномы по ней стонут, давно уже девка совершеннолетняя и все выбирает, забавляется. Подарки по полкам в комнате расставляет и громко рассуждает с подругами, чем не хороши. Золото она не уважает, клинок ей Эфрых отковал, молодежь в этом не сильна. Сковородки без поварских песен, которыми разные по свойствам слои дна в единое целое собирают – не годны. Узорные шкатулки надоели, зеркало плохо полировано… И парни терпят.

Правда, за глаза обзывают колдуньей. От которой и житья нет, и из головы не выкинешь. В чем-то правы, Рона очень талантливая знахарка, с большим даром и чудесным голосом. Именно старшая дочь рода Гррхон рассыпала руны имен под песню Избрания и выбрала наугад то, которое дали ее брату.

Судьба лучше гномов знает, когда вызывать к жизни героев древности. И уже тогда Збыр насторожился. Первый Рртых был воином и погиб, уничтожая древнее зло вддыхров. Второй тоже воевал, хотя не так опасно, не так непосильно. Но славу стяжал. Третий унаследовал стать и силу своих предшественников, обладал умом и даром знахаря. Зло проснулось. И тут судьба отвернулась от гномов, лишив их защитника. Древний горняк гневается? Может, и так, король Кныттф дал ему много причин быть в раздражении.

Или все же Рртых жив?

Старый шаман блаженно улыбнулся, тепло согрело изболевшееся остывшее сердце. Жив! Не будь вокруг вддыхров, он бы провел обряд и узнал наверняка. Но теперь нельзя. Но и надежда – уже большое дело. Важное. Рртых мог сбежать от вддыхров. Или еще попробует. Он сильный, он опытный и хладнокровный. В нем не ощущается знахарь – и это тоже надежда. Жаль, пришлось отпеть мальчику талант, отрезать доступ к силе, как и следует для будущего короля, но и без того одной секирой он неплохо управляется. Да и петь понемногу пробует, упрямый.

Надо делать все остальное важное и хранить в душе надежду. Надо идти к людям и предупредить. Вызвать магов, достучаться до глупых оллфов, отгородившихся Стеной. В незапамятные времена Первого Рртыха король гномов, его отец, назвал одного из их хранов – кажется, такое было слово – своим побратимом. И просил взять на воспитание сына, если погибнет. И еще обещал вырастить малыша оллфа, коли судьба не сохранит друга.

Гном потерял старшего наследника, а оллф – жизнь.

И если судьба не окончательно отвернулась от всех родов на Саймилии, как зовут этот мир люди, то оллф еще живет. Оллфы не знают смерти, они хранят память и знание. Этого узнать просто – он один из всех был тогда, как гласит предание, рыжим. Знахари напели, создавая кровное родство. Мальчик болел и его пришлось сложно и долго лечить.

Збыр еще раз улыбнулся, устроился поудобнее и закрыл глаза. Старшие шаманы гномов единственные в подгорной породе знают, что такое сны. Если бы малыш Рртых не лишился своего дара магии, и он бы спал со сновидениями, мог повстречать в них деда. А Збыр и так увидит своего любимца. Память добра, она хранит дорогие лица.

Знахарь стал дышать тихо и ровно, нагоняя сон. И увидел обожаемого внука. Вот только почему-то его Рртых во сне ехал… верхом на коне. Сером, рослом, идущем странным незнакомым шагом. Не рысь и не галоп – обе конские ноги, правые или левые, движутся одновременно.

Он упорно являлся деду день за днем, и всегда на одной и той же серой лошади. Все лето старый знахарь лечился, не жалея трав, ставших огромной ценностью с прекращением подвоза от вершинников. И думал. Сон вещий, раз он повторяется. Но какой, кривая кирка и старые клещи, может быть смысл в образе гнома на коне?!

Никогда ни один подгорный житель до такого не дойдет! Кони не для гномов созданы Тружеником. Может, его везут вддыхры? Глупо! Их во сне нет. Может, он занят не своим делом? Тоже странно. И почему во сне внук там, на поверхности? Может, его жизненный путь завершен, и теперь душа переезжает в новое тело… На коне?

Знахарь фыркал и сердился, ронял кубки и шумел на учеников, не понимающих его раздражения. Дети оправдывались и спорили. Только внучка молчала и собирала разбросанное со странным выражением скрытого удовольствия, иногда мелькавшем на ее спокойном лице. К осени, если применить к подгорному миру мерки вершинников, девушка выбрала время, когда рядом никого не оказалось, и заговорила с дедом. Збыр с интересом рассмотрел новую кофту Роны, с весьма привлекательным квадратным вырезом. При такой фигурке что ни надень – все сядет. А пояс-то тоже незнакомый, выходит, чей-то клинок ей глянулся? Узор хорош, и по талии плотно сидит. Интересно, гном угадал – или они мерку вдвоем снимали? Збыр прищурился, Рона чуть смутилась и поправила пояс. Глянул снова прямо, уверенно.

– Я все знаю, деда. Он тебе снится.

– Рона!

– Пятьдесят два года Рона, и что? Стану однажды первой женщиной – Становой знахаркой, так что не кидай напрасно молнии глазами, у меня на твои заговоры свои отговоры найдутся. Он тебе снится каждую ночь. Что не устраивает? Я тоже пробовала его увидеть. Но я наверх среди дня не ходила, там слишком ярко горит горн Труженика. Я слепну и не вижу.

– То есть…

– Дед, ну хватит уже удивляться. Ты умница и знаешь, что дар тебе не изменял никогда. И что мой папа в плену у зла. А мой брат вообще непонятно где, но не там, где его запер отец. Он жив и свободен.

– Я точно засиделся в пещере обрядов, – рассмеялся Збыр. – Пора тебе уступить место. Ты выросла, внучка.

– Еще нет. И потому очень прошу: не делайте глупостей со старым Эфрыхом. Отец за всеми следит. За вами – особенно внимательно. Я долго ждала безопасного времени для разговора. Теперь проще, мне помогают.

– Наконец-то! – обрадовался Збыр.

– Нас сейчас оберегают, весь коридор просматривают, – усердно не расслышала его восклицания Рона. – Вот я и говорю свободно. Ты собираешься уйти наверх, к оллфам и магам. Я займу пещеру по праву и буду следить, чтобы зло не окутало Гхросс слишком плотно. Но прежде – дай мне полное обучение и посвящение. Открой мне силу. Это поможет Рртыху, мы по крови родные, понимаешь?

– И потребует, по крайней мере, три года кропотливой работы, девочка.

– Именно. И еще учти, дед. Я собираюсь выйти замуж за тысячника глубинных норников, Ррына. Хороший род, и гном достойный. Мы уже все с ним обсудили. Поставили в известность отцов. Король доволен, – с оттенком презрения улыбнулась Рона. – Рост моего будущего мужа более пяти футов. Для короля это главное.

Дед виновато вздохнул. Он тоже в душе обрадовался выбору строптивой внучки. Любовь – штука важная, но в роду героев и рост имеет значение. Взять хоть несчастных Ллтыхов, ну больно глянуть! Впрочем, давно подмечено: Труженик благоволит кузнецам и недолюбливает ювелиров, он предпочитает железо золоту. Последнее слишком сильно меняет гномов, разжигая в них жадность и скупость. А Рона, умница, смотрела в другую сторону, в самую правильную. Девушка рассмеялась – она поняла ход дедовых мыслей. Но не обиделась. Потому что все Гррхоны практичны. И рост, что ни говори…

А еще Ррын отменный кузнец. У него крупные руки, способные гнуть кирку. Короткие пальцы, без усилия вяжущие столь востребованные вершинниками крупные гвозди в бантики, – для забавы невесты. И эти руки никогда не обидят ее, Рону. А еще – карие глаза Ррына видят только ее, не замечая прочих девушек. И для нее железный гном даже попытался однажды сочинить стихи, хотя сам при этом сильно смеялся. Если же говорить серьезно – душа у него очень добрая, совсем как у брата, да и умом Труженик кузнеца не обидел. Они дружили, Рртых и Ррын. И, наконец, именно тысяча глубинных норников – это охрана Стального города. Лучшие, отборные, преданные своему тысячнику. Прикажет – и дед выйдет из пещер и коридоров Гхросса, никем упорно не замеченный. Не только посторонятся и отвернутся: сами проводят и вещи донесут, сами камни отвалят и на место уложат.

Кстати, Ррын тоже практичный гном, – тепло улыбнулась Рона. Тот, кто станет мужем Становой знахарки, претендует на звание Носителя секиры короля. То есть он, Ррын, сможет возглавить армию Черного гнева, если король останется в горах. Ее забота – умудриться устроить королевское нездоровье. А уж там будет видно, куда вести войско. Носитель секиры выйдет наверх и сам решит – люди враги или вддыхры. И если она сумеет сохранить сознание мужа от злых заклятий Черных, он сделает выбор осознанно и верно.

Дед слушал и улыбался. Он всегда полагал, что внучка не меньшее украшение рода Гррхон, чем ее брат Рртых. Приятно видеть – ты не ошибся. Вот вернется малыш, примет корону, и будет у него все как следует. Большое дело – когда король и знахарь в дружбе. Всей стране подгорной польза и радость. Но это еще предстоит отковать, и, по всему видно, трудная будет работа. Долгая, кропотливая и без права на самую малую ошибку.

Начал дело старый Эфрых. Хорошо начал, без спешки и с упорством.

В зиму каждую неделю глубоко внизу вздрагивали горизонты рабочих штолен. Эхо обвала катилось, дрожью отдаваясь в стенах и беспокоя спасателей. Но каждый раз – обходилось. И старый шел на доклад к королю, повадившемуся примерять тяжелый доспех и полировать секиру. Входил, вежливо кланялся и говорил нечто подобное всем прежним докладам.

– Щели накопили газ. Но, слава Древнему горняку, мы успели заметить. Всех вывели, потерь нет, и раненых – тоже нет. Удача с нами, внучок.

Король важно кивал и снова возвращался к правке лезвия, которое давно превзошло остротой лучшую из бритв. С некоторых пор люди повадились избавляться от бороды, и гномы, хоть позора и не одобряли, но сполна наживались по мирному времени на странном обычае. Создать верный сплав вершинники не додумались. Да и жил рудных у них подходящих нет. А гномы выполнили заказ. Названное бритвой лезвие было тонким и довольно хрупким, зато резало тончайший пух, падающий на него под собственным ничтожным весом. И служило долго. Позже сплав пригодился, с ним стали работать и добились новых вариантов, еще поинтереснее. Рртых третий так и не успел узнать, что именно его опыты принесли удачу, новые точила вышли на славу.

И теперь Кныттф не выпускал из рук одного из них, самого первого, еще сыном сделанного – на пробу. Малыша не вернуть, но секира станет злой и не утомится рубить доспехи людей. Снова и снова, как гнилые деревяшки. Пусть познают силу гнева гномов, коли решились отнять у короля самое дорогое – наследника, семью, надежды…

Эфрых смотрел на хмурого короля с грустью и уходил. Чтобы через неделю вернуться с той же новостью.

За год он избавил от опасных щелей и странных проходов, ведущих вниз, верхние десять уровней.

Вддыхры явно забеспокоились – трижды в следующее лето их встречали знахари и норники, патрулирующие отдаленные коридоры вместе, – так велел Становой. Двух Черных удалось положить, еще одного ранить.

Король осмотрел трупы и упрямо сообщил – значит, и с этими тварями люди в сговоре…

А его подданные задумались. Даже очень упрямый гном понимает: есть крайность, когда надо мириться с заклятым врагом. Ради выживания рода. Люди – они золото любят, живут мало и не особенно верны слову, хоть их много и все – разные. Но они часть Саймилии, один из ее народов. С ними можно торговать, создавать союзы, ссориться, даже воевать – словом, соседствовать. Вддыхры иные. Они желают смерти всем народам, они хотят погасить в мире свет горна Труженика и не уважают его самого. И всякая вражда должна прекратиться перед новой бедой – угрозой самим основам мира.

Когда зима прошла, многие уже говорили, не понижая голоса: что король не прав. И шли к его отцу, уважаемому знахарю Збыру, за советом, минуя чертоги правителя. Или встречались с дедом, умевшим и мирно жить с людьми, и на место их ставить, когда следует. Старшие в роду Гррхон слушали, кивали и велели не пороть вредной для гнома горячки. Тысячник Ррын – хороший предводитель похода. И ему-то можно верить. А уж они постараются сделать остальное. Ведь не ходят более Черные по городам? Гномы кивали и хитро щурились, припоминая странные обвалы. А подумав, советовали приглядеть за трещинами и лазами, которые припомнили сами. И новые обвалы беспокоили подгорный мир. Или наоборот, дарили ему возможность вздохнуть с облегчением?

За второй год очистили еще десять ярусов. Следы Черных находили в нескольких местах – даже их временное жилье, определяемое по закопченным сводам и свежему сору. Но сами вддыхры стали осторожнее и более не попадались.

Когда в мире людей третье лето оживило поля, города жили уже совсем спокойно. Зато дед Збыр ходил хмурый. Когда заделывали последние лазы, один вддыхр чуть не оказался отрезан от нижних пещер Синего города. И он вынужден был прорываться с боем. Двух норников распорол, как пуховые подушки, – прямо с доспехом, словно он из шелка, а не из наилучшей стали! Знахаря поранил.

Гномы не упустили тварь. Но труп оказался ужасен. Становой, уже давно сопровождаемый своей преемницей во всех передвижениях, долго и недоверчиво щупал когти по десяти с лишним дюймов длиной. Когти, выросшие на месте обычных ногтей в первые же мгновения боя. Потом вымерял рост вддыхра – двойной в сравнении с невысоким гномом. И ушел в пещеру знахарей молча.

Там он достал старую книгу истории Гхросса, открыл по давней истрепанной закладке и указал внучке на выученный наизусть давно, еще в юности, абзац. Рона прочла и спокойно кивнула.

– Дед, мы и так знали, что демон уже тут. И, как это ни больно, живет и растет он в теле моего младшего брата. Одно успокаивает. Этой твари не удалось найти темного разумом ребенка иного возраста. Я все прочла, перерыла старые свитки. Это существо способно занять более взрослое тело. Темные лишены сознания и не имеют полной души.

– Так и есть.

– Дед, у нас есть время. Но вам с Эфрыхом пора. Пока к свету приспособитесь, пока людей нужных найдете – время потребуется. Пойдете в Рониг?

– Нет, – задумчиво покачал головой старый знахарь. – К оллфам. На севере нас никто не ждет. Да и люди там живут не так кучно и обид больших к подгорному племени не накопили.

– Хорошо. Я скажу Ррыну, вас проводят. Уже готовы оба выхода наверх, и северный, и южный. Он у меня молодец.

– Береги себя, детка. Ты моя лучшая ученица.

Рона гордо заулыбалась. Она знала, что лучшая, но дед на похвалы скуп. Его надо выгнать из гор без надежды на возвращение, чтобы пару таких вот по-настоящему хороших слов услышать. И вот, пожалуйста. Немалая награда. Она не просто «хорошая» или «стоящая». Она – лучшая. Дед врать в таких делах не умеет.

Сутки спустя седой гном и его сын шли по старой наклонной штольне. Трое норников Ррына несли мешки и обстоятельно обсуждали, как тоскливо без человечьей еды. Грибы для боевого гнома – тьфу, закусь. А что ими закусывать, коли пива нет? Да и перец кончился. Нет, война с людьми – дело дурное. Сели бы вместе, поели, поговорили, морды, если что, начистили кому следует. Да и вернулись к миру. Ковать гвозди скучно, но и мечи с секирами уже надоели.

Снаружи была безлунная глухая ночь – наилучшее время для глаз, неподготовленных к свету горна Труженика. Норники сложили вещи в малой пещере, заранее найденной и обустроенной для побега. Попрощались, призвав благословение Труженика к большому делу старших. И ушли. Грохот оповестил – временный вход завален крепко и основательно. Эфрых задержался и прижал ухо к камням.

По ту сторону старший из гномов задумчиво спросил – кого приложил об стену озверевший старый король, когда его не пропустили? Их ведь спросят, и надо отвечать складно. Двое заспорили – об какую стену и как крепко. Минут через десять спор перешел в самую веселую стадию. Камни гудели, завал сердито охал. Боевые гномы с полной самоотдачей зарабатывали необходимые для отчета о побеге синяки и трещины в ребрах. Ррын велел возвращаться не просто в помятом виде – вообще не отползать с поста далее десяти шагов. Смена придет и найдет, забьет тревогу, сообщит королю. Их, само собой, будут ругать и даже накажут. Объявят перед строем норников позор, к общей зависти этого самого строя, прекрасно понимающего, что происходит. А дальше – двойной паек и лечение. В нижних пещерах уютно, да и девушки за ними будут ухаживать исключительно симпатичные. Вот только жалким мелким синяком капризных подгорных красавиц не разжалобить. Наоборот, станут насмешничать. То есть надо стараться по-настоящему. И гномы усердствовали так, что искры летели.

– Хорошая порода, – одобрительно кивнул Эфрых, имея ввиду и гномов, и гранит.

И пошел к пещере. Он не собирался ждать здесь до зимы, пока глаза смирятся с сиянием Опрокинутых озер. Недавно сын придумал отменные новые темные очки, в которые можно пихать до пяти тонких стекол. На носу они тяжеловаты – зато защиту дают полную. Эфрых сам делал оправы и подгонял по лицам, уплотнял особым шнуром, окантовывая замшей. Проверял раз десять, нет ли щели для света, пока не достиг настоящего прилегания. А стекла отлил сын. Целую стопку, с дюжиной оттенков – от бледных до черных. Иди с рассвета да меняй, никакой заботы. Одна беда – в стороны глядеть неудобно. Но идут вдвоем, уж как-нибудь углядят, если беда путь заступит.

Гномы проверили мешки, еще раз убедились, что очки рядом и стекла целы, разложены по номерам. От единички с малым затемнением и далее, без ошибок. И пошли вниз.

Мир вершинников старшие ругают не просто так – со смыслом. Нельзя позволять молодежи заглядываться на чуждое гному и находить в нем слишком много прелести. Уж потом, как остепенится, сам поймет, что с камнем он, еще до рождения сросшийся, неразделим. Что дом его в древних городах под кряжем, а прочее – чужие красоты, для путешествий, а не для жизни, созданные. Вот тогда пусть сам переплавляет мнение о поверхности. Потому что здесь не так уж плохо. Воздух свеж, а летом – так и вовсе бесподобен, сух и пахнет цветами и зеленью, а не окалиной, смазочным маслом, известковой водой или плесенью. Не копится в низинах пальный газ, не грозит взрывами угольная пыль, легких кашлем – тоже не рвет.

Да и горн Труженика не просто так в Опрокинутых озерах плавает. Коже его свет полезен. Без того, что люди зовут загаром, и гном в пару лет ослабнет. А еще наверху красиво. Все старые мастера ходили странствовать с людьми или, еще до Стены, дружили с оллфами и учились у них, чтобы потом ковать красоту и населять ею подгорные пещеры. И звали древние города по обычаю вершинников, вычурно и несколько нелепо. Сад цветов, Голубиное гнездо, Долина роз… Потом одумались и упростили, не смущая молодежь и не вынуждая старых Кротов путаться в бессмысленных именах. Каждая тропа в мире под горами размечена цветом. И по цвету теперь зовется. Кстати, для Кротов нанесены особые метки, разной формы и фактуры. Удобно, коротко, деловито.

Эфрых шел и хмуро глядел на мир, подзабытый за минувшую сотню лет. Законы гномов – они как хороший булат, куются один раз. И коли решили звать города Синим, Желтым, Красным – это уже решено. Но сын много раз настаивал на изменении к старому порядку. Мол, и гному нужна теплота в душе. Может, зовись столица не Стальным городом, а по древнему, Самоцветным чертогом, внук бы так не вызверился на всех вокруг?

– Вернемся – поменяю порядки, – буркнул седой гном на десятый день пути, когда самые трудные перевалы и осыпи остались позади. – Хорошее было название, а? Самоцветный-то наш, давнишний.

– Поменяй, – согласился знахарь. – Нога не болит? Вроде прихрамывать ты стал, отец. У меня мази имеются, да и напеть могу.

– Ну, дурное дело завсегда шумное, – рыкнул седой, усердно поправляя походку. – Собери тут всех окрестных вддыхров, умник. А мази беречь следует. Как еще нас люди-то примут. Тут на юг мимо Эрхоя не промахнешься, разве только дебрями, без дороги. А меня там, полагаю, и теперь помнят. Люди такие мелочные, всего-то пуд золота в выкуп попросил.

– Попросил?

– Вежливо.

– Я твою вежливость знаю. Они понятия не имели, что можно что-то изменить в условиях, хоть немного срок оттянуть. Весь люд золотишко снес до последней ушной сережки. Князь-то свое попрятал, а как со злости его стали искать – убежал и более не вернулся. Сундуки только три года спустя выискали. Наши ребята, кстати, из торговых.

– Серьезно? И я не знал?

– Они к твоему дядьке пошли, он был Становой. И повелел золото из сундуков взять в возмещение долга, а прочее в казну города отвезти, и людям их добро вернуть сполна. Ох и морока, отец! Год возвращали. Зато тебя еще год вспоминали весьма слезно. Город и не знал, как их князь богат. В общем, ты прав, могут и теперь узнать.

– Вот честно скажу – не люблю людей, сын. Они вертлявые. То да, то нет, а всегда выходит – «может быть». Толковых железных в их породе – единицы.

– Стена. Никогда ее не видел отсюда.

Гномы встали и дружно опустили мешки. Закат и привычка оставили в очках всего по два стекла, довольно бледных. И мир читался отчетливо и в полном цвете. Лес горел изумрудным огнем, переливался ивовым подлеском мягкого серебра в низинах. Вспыхивал редкими искрами рябин, рано покрасневших листом и отягощенных гроздьями. Золотые сосны на холмах праздновали закат. И за всем этим великолепием сплошным мраком от земли и почти до зенита Опрокинутых озер стояла Стена. Она скрывала юг полностью. И выглядела так угрожающие, так инородно и неправильно, что по спине полз холодок. Трудно было поверить, что внутри, за ней, живут те самые оллфы, о которых легенды рассказывали столько хорошего. Добро и Черная стена – это слишком разные вещи. Несовместимые.

Знахарь рыкнул пару низких нот и широко повел руками, будто воду горстями в верхние озера плеснул.

– Темная магия, самим оллфам она не принесла ни покоя, ни радости, – нахмурился Збыр. – Мне за Стену не пробиться, отец. Сильно сделано. Как они умели, на веки вечные. В нашей легенде все верно сказано – на крови их короля. Могу добавить одно – теперь это мертвая кровь.

– Значит, беда не миновала их. Что ж, раз нет хода за Стену – пока к западу двинемся, мимо оллфов, – кивнул Эфрых. – Там у Леснии заставы стоят, за диким лесом. Хороший народ, крепкий. Жаль, почти не соседствуем, они мне по душе.

Збыр кивнул, соглашаясь и с оценкой леснийцев, и с выбранным маршрутом.

Он уже прикинул – до застав идти более ста человеческих верст. Диким лесом, непривычным гному. То есть не мене двух недель. Хорошо, предусмотрительная Рона уговорила выходить прежде осени. Плохая погода верхнего мира – это, говорят, большая неприятность. Их зимы похожи на смертельный холод высокогорья. Не найдешь крова, не обзаведешься одеждой и пищей – пропадешь.

Хорошо бы застава приняла мирно!

После безумных посланий Кныттфа можно ожидать всякого…

Но, само собой, не того, что увидели гномы, приближаясь к заставе.

Сперва они решили, что люди жестоко и бесчестно убивают оллфа. Собственно, так это и выглядело. Северная сторона поляны забрана дощатой стеной в пятнадцать футов, не менее. Перед этой стеной стоит оллф. Тонкий, светловолосый и молодой – как все они, вечные. Оба клинка в его руках опущены.

А в сотне футов разместились стрелки людей, не менее двух десятков. Все – с добротными северными луками. Рослые воины, отменная подготовка которых не вызывает сомнений. У каждого при поясе меч. Эфрых прищурился, издали опознавая работу подгорных мастеров. На вооружении застав леснийский князь не экономил, сразу видно. Он даже почти не сомневался, что у сидящего на поваленном бревне воеводы меч с клеймом рода Гррхон, только не мог понять, как подобное оружие попало к человеку? Воевода глянул на оллфа, тот чуть кивнул.

Гномы заволновались и прибавили шагу. Хорошенькое дело – начать знакомство с людьми с участия в таком безобразии! Это у вершинников считается, не обнажил секиру или меч – не виновен. А гномы полагают, отвернувшийся от драки виновен наравне с затеявшим ее.

– Эй, вы чего тут вытворяете? – загудел издали Збыр.

Оллф потряс головой и рассмеялся, оборачиваясь к своим «спасителям». Сперва гномы не поняли его реакции, но потом догадались – светловолосому показался забавным голос знахаря. Он и правда низковат даже по меркам людей, а оллфов – и подавно. Воевода тяжело поднялся и заковылял навстречу гостям, опираясь на крепкую трость.

– Уже поняли, спасать не надо, – обиделся Эфрых. – Эх, все у вас, вершинников, не путем, все с чудью. Сиди, колченогий упрямец! Сами доковыляем. У меня тоже к этому бревну интерес имеется. И к тебе, мил человек.

– Семья Гррхонов на прогулке? – поинтересовался воевода. – Приятная встреча. Садитесь, угощайтесь, еще пять минут позора для моих лучников – и домой.

– В чем позор? – уточнил Збыр, потрясенный догадливостью человека, узнавшего их с первого взгляда.

– Двадцать лучших бойцов не могут попасть в одного эльфа, – вздохнул тот. – Пятый день, представляете? Он уже язык обтрепал, наставляя их бить с упреждением, рассчитанным на всю группу. То есть первый кладет стрелу в цель, двое чуть правее и левее, еще двое – ближе и снова с поправкой… И все без пользы. Если не заденут – он обещал выгнать и более не допускать к обучению. Мастер Кэльвиль очень строгий с учениками эльф. – воевода улыбнулся, приметив интерес гномов к съестному: – Хороша ли ветчина? Меня, кстати, Бравом зовут.

– Бесподобна. Я наставник гранильного цеха Эфрых, а сын зовется Збыром, он знахарь. Шаман, если по-вашему.

– Приятно видеть говорящего по-леснийски гнома. И вообще здесь вам рады. Кушайте, только со смеху не подавитесь. Я вот, правда, все больше плачу – ну стыдно… кого я границу оборонять набрал? Кэль, еще раз?

– Охотно, – кивнул эльф. – Ты, ты и ты – хорошо целились, но так боялись попасть, что и тени шанса не имели. А стреляя в ведима, слишком много думать вредно. Вы уже, по сути, трупы со своей жалостливостью. Им для обряда дети нужны. Это понятно?

Рослые воины закивали виновато и смущенно. Они в общем-то знали, что эльф увернется. И что как боец он сильнее любого из присутствующих. Но даже зная, боевой стрелой – в живого и без доспеха? Да еще в этого, тонкого, почти прозрачного. Улыбчивого, умеющего не только драться, но и лечить. Воеводу привез и на ноги поставил, на заставе все хвори извел – даже малые.

Кэльвиль улыбнулся и снова отошел к дощатой стене. Обернулся и одним смазанным движением метнулся назад, к стрелкам. Тетивы щелкнули, кто-то охнул. Эльф уже стоял возле одного из стрелков, медленно убирая клинок от его шеи.

– Лучше, – похвалил он, показывая прореху в своем широком рукаве. – Умер не зря один ты. Прочих мне обсуждать не интересно. Еще раз?

– Иди сюда, я морс нацедил, – предложил воевода. – Все равно, пока стрелы из досок вырежут, – скука одна. Плохо я их учил.

– Нет, – совсем тихо шепнул эльф, подходя вплотную. – Просто я очень сложная мишень. Они уже научились оценивать, куда я двигаюсь. Это труднее всего – скорость для ваших глаз велика. Еще дня три, и попадут. Переживать будут, что могли ранить. Хорошие ребята.

– Кэль, я тоже не рад этим тренировкам.

– Иначе их на ведима выпускать нельзя. Не переживай, уж стрелы я клинками-то всяко отобью. Их всего два десятка. Мне тоже полезно тренироваться.

Гномы доели ветчину, не вмешиваясь в разговор. Им вполне хватило на первое время изучения рукояти меча воеводы. Добротной, без глупых украшений, в удобной кожаной обмотке. Этот меч оба в «лицо» не знали, но стиль работы кузнеца сомнений не вызывал. Воевода оказался догадлив, извлек тусклую сталь из ножен и бережно, с поклоном, передал седому Эфрыху.

Гном принял меч и долго рассматривал.

– Мне Рртых подарил, – кивнул воевода. – Дорогой подарок, и вернуть было нечем, но ваш младший упрям, я быстро сдался. И не жалею, жизнью этому клинку обязан. Спас от ведимов нас эльф по имени Орильр, которого я и не видел, но вот дожил до подмоги я только благодаря мечу. Год уже рыжий там один магов донимает…

– То есть жив, – довольно кивнул Збыр.

– Еще бы, – обрадовался Эфрых. – Я даже не сомневался.

– Здорово врешь, отец, – уважительно хмыкнул знахарь. – С душой. Брав, мы же его похоронили, уже четвертый год как сомнениями мучаемся. Завалило шахту…

Кэльвиль устроился на траве перед бревном и стал вместе с Бравом слушать историю подгорной жизни, изредка оглядываясь на лучников. Гномы говорили обстоятельно и явно не пытались скрыть своих бед. Порой это давалось им трудно. О короле оба предпочли бы не упоминать, но как обойти самое страшное? И они не обходили. Упомянули и обвалы, и Синий город, и предстоящую войну.

Брав вернул клинок в ножны и в свою очередь рассказал о спасении посольства егеря Мартига, атакованного ведьменями в горах гномов. О походе на юг и обучении Рртыха в Круге мудрых, о своем возвращении домой и бое с четырьмя ведимами.

Он проспал после ранения пять суток. Кэльвиль неспешно вел коня и приглядывался к лесу. Он был один, ничто не отвлекало внимания. Зато старый ворон позволял следопыту буквально взглянуть на чащу сверху, используя древнюю магию. Эльф смотрел, напевал заклинания дальнего наблюдения, изучал деревья – и ощутил то, из-за чего теперь гонял людей до седьмого, как у них принято говорить, пота.

Это не имело названия в знакомых ему понятиях эльфов. Начиналось оно от башни Ордена, дорогу к которой указал Орильр. Сам светловолосый описывал увиденное как «след зла».

Сперва он приметил черную копоть на древесных стволах, словно лес горел. Кое-где завяли цветы, высохли гроздья рябины, пожухла листва. На некоторых ослабевших деревьях осень до срока зажелтила и осыпала кроны. Следопыт заинтересовался и, поскольку Брав уже очнулся и мог подождать, убежал проверить след.

От башни горелая тропа вела на юго-запад, и шла ровно, как по ниточке – словно для создавшего гарь нет оврагов и завалов. Эльф быстро прикинул направление и понял, что знает, где оборвется след. В вымершей до единого человека деревушке, название которой забыли, не желая упоминанием накликать беду, и теперь знали мертвое и брошенное место как Черную гарь. Оттуда след не пошел дальше, это эльф знал точно – сам был в тех места только что. Он проверил лес правее и левее темной полосы. И нашел обратный след. Куда более слабый – ширина почерневшей тропы съежилась вдвое. Потом след уперся в поляну, где незримое встретили те, кто его давно ждал – ведимы.

– Это был демон, – кивнул Кэльвиль, вмешавшись в беседу. – Его интересовало тело взрослого или ребенка, лишенного полноценного рассудка. И что-то не получилось. Потом ослабевшее зло встретили ведимы, напоили силой и повели на север, диким лесом. Я довез воеводу и сбегал по следу. Не до конца, и так понятно. К вам он ведет, под горы. Видимо, в Синий город. Ладно, пора мне, лучники скучают. А эта застава ближняя к тропинке зла, так что надо быть наготове.

– Что не удалось здесь, вддыхры получили там, в Синем, – хмуро бросил Збыр. – Мой младший внук родился темным и зло воспользовалось его телом. Эх, кривая кирка, и тяжело же на душе! Ну, а у оллфов, то есть эльфов, – что?

– Тоже не сильно хороши дела, – усмехнулся Брав. – Но Орильр, которого я так и не видел, ушел туда разбираться. Крепкий мужик, трех ведимов, по-нашему – ведьменей, один он и положил. Думаю, с эльфами он все решит. Мы ждем его. Обещал быть тут зимой. Оставайтесь. Теперь не время для путешествий – распутица, холода и немирье. Гномов на юг одних пустят едва ли. И Эрхой – гнилая земля, хоть так и не говорят о соседях.

– Знаю, – тоскливо вздохнул Эфрых. – Было дело…

– Уважаемый Эфрых, а почему вы не можете вразумить нынешнего короля гномов?

– Разделено от века, – виновато буркнул тот. – Король управляет гномами, старый правитель, передавший власть сыну или внуку, ведает их достоянием, а знахарь отвечает за здоровье душ и тел. Ставший королем выделяется из семьи и отцу-деду более не подвластен, иначе как ему править? Мой сын, Збыр, имеет одно право – он может собрать Стальной город и объявить нового короля, сына прежнего, если его примут норники. Когда Кныттф стал чудить, мы обдумывали такую возможность. И затянули дело, засомневались. А тем временем Рртыха упекли в нижние шахты.

– И что бы ни говорил мой сын, дело не в послах, не в желании уберечь малыша, – усмехнулся Збыр. – Он боялся потерять корону и спрятал наследника от нас, чтобы сохранить венец. А потом заставил барабаны сказать свое слово. Когда война объявлена, он – выше всех.

Брав кивнул. И подумал, что теперь наверху, в союзе с людьми, три самых главных гнома подгорного мира – бывает и так. Стало быть, война становится весьма смутным делом. Вразумят они короля. Или переупрямят – а у гномов это почти одно и то же.

Значит по-прежнему главная беда – ведимы, ведьмени, вддыхры – как не назови, одна мерзость… И пока непосильная.

Сколько их, что происходит в загадочном Синем городе, какова сила демона, обретшего плоть? И почему он полз к Старому мху, городу на южном тракте, и вдруг развернулся? Кэльвиль полагает – надо еще раз поговорить с Орильром и выяснить, что собой представляет его странная жена. Демону ведь все равно, чье тело занять – он может и в женском отменно себя чувствовать. И, как сказал мастер, теперь, оставшись без «братьев», сгоревших дотла в древнем ларце, даже предпочел бы такой вариант. Понадеялся бы на возрождение всей гнусной породы…

Много вопросов.

* * *

Нильэса-а-Кав еще раз глянула в зеркало и осталась довольна результатом. Лениво усмехнулась – как всегда, она безупречна. Есть вечная красота – настоящая, вне моды. Она не надоедает и не перестает восхищать. Завораживает и подчиняет, укладывает к ногам самых гордых и вынуждает их унижаться. Приятно смотреть на то, как по тебе сходят с ума. И гнусному а-Тэи пора вспомнить свое место.

Серебряные волосы уложены в прическу, столь любимую бывшим мужем, удручающе простую, но к алмазам диадемы и длинных тяжелых сережек очень подходящую, – что есть то есть. Плечи у нее мраморные, это скучно слушать от каждого. Зато смотреть на плечи – весьма не скучно. Пусть смотрят, и этот тип, оказавшийся едва ли не королем, и его уродливая подёнка-любовница. Великолепное платье глубокого зеленого цвета подчеркивает ее фигуру. А разрез позволяет оценить – и ноги без изъяна. Туфли, перчатки, еще один браслет с алмазами… Ну вроде всё. Теперь можно пойти и глянуть, кому этот муж бывший – ей или жалкой человеческой ведьме. Прибежит Орильр, куда он денется. Говорят, его подёнка черна и тоща, как щепка. И за мужем мешок походный таскает. Выслуживается, хочет полезной быть, раз личиком не вышла. Да и умом, пожалуй…

Иначе не стала бы и держаться за то, что может быть полезно госпоже а-Кав. Обычно умные ей уступают. Она берет, играет и бросает – от скуки. Жить вообще довольно-таки тоскливо, особенно когда тебе уже пятнадцать веков. Это гораздо больше, чем необходимо для того, чтобы научиться управлять мужчинами. Очень предсказуемыми.

Вот и теперь: она прошла во дворец без малейших проблем. Улыбнулась давно лишившемуся надежд быть замеченным храну, сказала, что к мужу, – и вот перед ней лестница на второй этаж.

Комната приемов возле спальни а-Тэи ее не впечатлила: бумагами весь стол завален. Скучное и глупое мужское развлечение – управлять через законы. А наличие гнусного еще более мужа хама, рыжего грубияна Жависэля, привело в легкое раздражение. От этого всегда не знаешь, чего ждать. Потом дверь хлопнула и из спальни показалась подёнка. Еще страшнее, чем говорили подруги. Черненькая, маленькая, тощенькая и бледненькая. Ходить и то не умеет. И что в такой можно было найти? Впрочем, там, в мире людей, должен он был хоть с кем-то развлекаться…

– Ага, – бодро улыбнулась подёнка, не думая расстраиваться от блистательного вида соперницы. – Бывшая жена Рира?

Жависэль почти виновато кивнул. Он не знал, к добру ли эта встреча, и как она отразится на неокрепшем здоровье девушки – все же вчера ей досталось страшно. Да еще седого нет, что-то безумное затеял с завтраком – вся кухня с утра в дыму, и сам он носится бодрой рысью. Смешно смотреть, эльф в таком возрасте – и хуже мальчишки Шаэля. При том, что сам он с горящими глазами твердит, что «ничего еще не решил». Не решал он раньше – на ничтожестве а-Кав собираясь жениться. Говорил ему ученик, что выбора хуже сделать нельзя. И что на королеву она не похожа, потому что родилась змеей с холодной кровью – тоже говорил. Приползла ведь опять – жалить. И яда припасла.

Рыжий прикинул, не пора ли вытащить дуру-эльфу на лестницу и просто выпороть? У гномов так и делают с теми, кто нарушает покой королевы.

– Отчего же бывшая? – рассмеялась Нильэса, любуясь собственным голосом. Грациозно опустилась в кресло, позволяя ткани соскользнуть и раскрыться по разрезу.

– Да потому, что дура, – весело сообщила Сэльви. – И сволочь. Я хорошо выучила ваш язык. Жас, я ей как – все доходчиво?

– Вполне, – пожал плечами рыжий, чуть успокаиваясь за душевное состояние ведьмы.

– Как ты смеешь? – охнула красавица.

– Сиди и не охай, пока щеки целы и синяков нет, – посоветовала Сэльви, устраиваясь в свободном кресле. – А ты пришла кстати, я собиралась тебя искать, время бы теряла зря. Слушай меня внимательно, я повторять не стану.

– Тварь…

– Шмотки, камни, домик за городом и второй, на его деньги отстроенный в столице, а также все прочее, до последней пылинки, вернешь моему Риру сегодня до заката, – зевнула ведьма. – И тогда живи, красивая, так и быть. Если возьмешь хоть одну щепку, уже не отмоешься. Так у нас в селе обходятся с воровками. Иди. И твердо помни: до заката. А потом пеняй на себя, я пальцем не шевельну, а Совет мудрых и маги – ну, тебе объяснят, все уже в курсе моих деревенских штучек.

– Мразь…

– Милочка, ты первый раз в жизни видишь ведьму – и так рискуешь, – весело посочувствовала Сэльви. – Ох смотри, могу и того, замаскировать под старушку. Горбик, два зубика вперед, носик крюком, из него мох растет…

– Т-ты…

– Ух ты, хоть теперь поверила! Да не икай, рано еще. И, поскольку я добрая, это платьишко и все свои иные тряпочки можешь забрать.

Сэльви откинулась в кресле и рассмеялась – весело и вполне искренне. Она опасалась встречи с той, которая прежде была дорога Риру. Но ожидания не оправдались. Красивая – так все эльфы хороши. Но женщину с такими пустыми глазами и постным лицом любить всерьез нельзя. Рир просто ошибся, и с умными хорошими эльфами случаются порой приступы обидной слепоты. Куда важнее понять – где та, из-за кого он польстился на жалкую куклу, ничтожную подделку?

Нильэса нервно смяла перчатку и повела плечами.

Потом улыбнулась победно – снизу донеслись шаги. Быстрые, уверенные, знакомые. Дверь распахнулась и Орильр почти вбежал в комнату. Он уже знал, что застанет ее здесь. Остановился и охнул. Нильэса снова улыбнулась – да, хороша. Дыхание у многих перехватывает.

– Хороша-а… – протянул Орильр. – Сэль, твоя работа! Это сильно прилипло?

– До заката можно отмыть, – заверила ведьма. – Хочешь, поспорим?

– Дорогой, – проворковала Нильэса. – Мой дорогой!

– Та-ак, я все поняла и забыла это слово, Рир, – пообещала Сэльви.

– Спасибо, – обрадовался Орильр. – И, Жас, отведи ее к зеркалу, не сиди тут ледяной статуей. Пусть сама глянет… н-да… водички ей дай, что ли…

Рыжий наконец оттаял и заржал самым грубым образом, на свой похабный пьяный лад. Нильэса вздрогнула и встала, вырывая локоть из его железной лапы, тряхнула головой и вышла. Большое парадное зеркало висело в конце короткого коридора, ведущего к лестнице. Она посмотрела в него сразу, желая еще раз…

– Эй, пеструха! – крикнула в спину ведьма. – Предупреждаю: станешь меня или Рира проклинать – к тебе вернется. Все, дословно! Так что ты уж того, поаккуратнее со словами и делами.

Визг восхитил даже готовых к нему Орильра и Сэльви. Долгий, многозвучный, переходящий в непристойную брань, стоны и плачь.

Магический деготь милосерднее настоящего – он не склеивает волос, не имеет запаха и не оставляет следов на полу. Но оттого выглядит еще страшнее. Деготь покрывал лицо, руки, волосы, платье, едва заметную в разрезе ногу, он размазывался при каждом прикосновении и создавал чудовищные разводы.

Нильэса бросилась вниз, не разбирая дороги. Домой! Там она все смоет. До заката еще далеко. Гнусная ведьма!

С первой каплей воды деготь стал… настоящим. Теперь он склеивал волосы, лип ко всему в роскошной ванной комнате и все глубже въедался в кожу, вызывая зуд. И запах! Два часа усердия в обращении со щеткой сделали кожу красной и шершавой. Волосы склеились в сплошной бесформенный ком.

До заката…

Нильэса всхлипнула и вспомнила второе обещание – про старуху. И почти сразу – слова про Совет мудрых. Вздохнула, сняла диадему и зашвырнула в угол. Ведьма околдовала Орильра. Вот и пусть он мучается один! Да нужны ей эти жалки вещи! Будут другие алмазы и иные платья. При одном условии – если не станет дегтя.

Нильэса-а-Кав вышла из дома ранним вечером. Письма с отказом от имущества она отправила во дворец, гнусному Жависэлю. Камни свалила в ларец. Платья пришлось бросить. Стоило их увязать веревкой, отнесенной подлым заклятием к имуществу Орильра, – и все пропитались тем же гнусным дегтем.

Когда солнце село, красная распаренная а-Кав всхлипывала от запоздалого страха, изучая свое лицо в зеркале. Обычное, чистое. Правда, волосы пришлось обрезать почти под корень – деготь исчез, а колтун остался.

Она легла в постель, морщась от ее узости и неудобства. Старый дом родителей мал и убог. Сами они – ничтожества, не добившиеся ничего при дворе. И ей уже не отмыться от сплетен, которые куда чернее дегтя. Да и воспоминания о черноглазой твари страшнее любой пытки. Хуже того, подумать лишнее нельзя, вернется назад пожелание, ведьма опасна. И не думать…

Остается одно. Нильэса прикрыла глаза и расслабилась. Сон забвения вернет ей репутацию и уверенность в себе. Не станет грязи прошлого – ни мужа, ни его гнусных алмазов, которые слишком хороши, чтобы их легко забыть, ни позора этого страшного дня. Новая жизнь и новые возможности. А Орильр пусть мучается со своей подёнкой. Так ему и надо. Уже теперь им тошно – день испорчен, завтрак пропал, ругани до вечера хватит. Она улыбнулась и задремала.

Последним огорчением для а-Кав могло бы стать то, что завтрак не пропал, и темой обсуждения визит бывшей жены не стал.

Орильр, правда, не удержался и вышел на балкон, чтобы пронаблюдать Нильэсу, бегущую по парковой аллее с несвойственными ей рычанием и визгом. Вернулся, прикрыл дверь и рассмеялся, погрозив жене пальцем.

– Ты ведьма, Сэль! Я и не думал, что до такой степени, если честно. Но, признаю, я и сам не лучше. Мне понравилось. Надеюсь, это не навсегда?

– К вечеру сойдет. Я ей сказала – если отдаст тебе домик и камни, – улыбнулась Сэльви. – Но вообще-то и так отмоется. Я не могу долго сердиться, она того не стоит. Ты умный эльф, я ожидала более интересной жены. И очень нервничала, знаешь ли. Тут все слишком красивые.

– Только я – не их судьба, – беззаботно кивнул Орильр, – а твоя. И я к этому постепенно привыкаю. Ну, ты готова к королевскому завтраку из пятнадцати перемен?

– Что, тут и умру от обжорства? – ужаснулась Сэльви. – Вчера двух хватило. Рир, мне всю ночь бабочки снились, каких ты наколдовал. Спасибо.

– Королевам подают всего по ма-аленькой ложечке. Ты справишься. Это меню осеннего бала, ты его должна одобрить. Или внести изменения. Учти, от титула мы с тобой пока спасены благодаря Жасу, и бал будет без нас. В долине Лирро определенно есть ведимы. Я сменил привязку заклинания Стены, теперь они заперты, поскольку прежние перстни доступа во внешний мир не действуют, а несколько новых я отдал Жасу. План на первое время такой: будем искать Черных и выселять с нашей Саймиль. Глянув на мою бывшую, глупо сомневаться – у нас все получится. Деготь хорош. Спасибо, хоть без запаха.

– Это пока не возьмется отмывать, – хихикнула ведьма. – Давай сюда завтрак.

Орильр кивнул и прошел через комнату, открыл дверь с лестницы и поклонился, пропуская Жависэля и еще трех эльфов. Представил их как наместника, в чьих руках закон, и его мудрых – правый отвечал за магию, левый – за имущество и торговые дела Лирро и его жителей, а третий, вошедший последним, будет заниматься воспитанием и обучением вышедших из сна. Все вместе должны еще и думать о праздниках – осенний бал у эльфов был всегда. Только последний «король» его отменил, перекраивая под себя все законы до единого. И теперь жителям Лирро надо вернуть радость. Вечным она очень важна, так сказал последний представитель рода а-Тэи, которого то и дело пытались назвать «ваше величество». Орильр терпел, но с явным трудом – и почтение, и покладистость.

В две минуты Жависэль расчистил стол от бумаг, заодно рассказывая о них Сэльви. Там были свитки со старыми законами, списки подлежащих казни сном забвения «тружеников» пыточного дела и их помощников – дознавателей и соглядатаев. Рядом лежали наброски системы разбора имущественных споров – древние дома отправленных на поля льна перешли в новые руки. Их следует вернуть, но не выгонять же нынешних жильцов на улицу?

Сэльви несколько виновато поняла – в эту ночь не спали ни Орильр, ни Жависэль, ни мудрые. Потом она заулыбалась. Все же муж нашел время для королевского завтрака. Бал – это повод ей угодить. Приятно.

Двери распахнулись и одетый в нечто сияюще-белое эльф поклонился, скороговоркой называя первое блюдо. Порции и правда оказались крошечными. А вкус – великолепным. К пятому или шестому Сэльви утратила способность охать и хвалить, к десятому она призналась, что Лирро – отличное место. Когда последняя перемена была убрана, девушка с сожалением облизала губы. И удивленно отметила – все очень серьезны и что-то записывали за едой.

– Пятое было слабовато? – предположил Орильр. – И сладкое не удалось. Ваниль незаменима магией… Увы, чего нет – того нет.

– Украшения седьмого и двенадцатого почти одинаковы, – пожаловался маг Эфиль. – А в целом – как в старые добрые времена. Госпожа Сэльви, храны настаивают: вы непременно должны изложить рецепт того дивного напитка, которым угощали их в пути.

– Выбор вин у нас жалкий, – вздохнул Жас. – Так что нет смысла пробовать. Выкатим, что есть. Сэльви, ты уже пишешь?

– Не умею на вашем, – виновато вздохнула черноглазая. – Я схожу к поварам и повторю. Может, переделаю немножко – тут продукты другие. Рир, а как насчет сковородки?

– Увы, тучка, нельзя ее забирать. Она принадлежала раньше главному повару. Его схватили год назад и отправили на поля льна. Сказал всего лишь, очищая яблоко, что кое-кто может и подавиться, если резать чуть крупнее… Передали. Тут поганый дворец, все кушают не завтраки, а соперников. Тебе хватит десяти минут на рецепт? Мы выезжаем. Туда, к повару и прочим. Как вернем его, так и попросишь себе сковородку.

Сэльви кивнула.

День еще длился, удивляя обилием событий и новых лиц, а они уже скакали по северному тракту. Жависэль остался в столице, дел накопилось на много дней вперед. Орильру выделили сотню а-Тиса, трех магов и добавили к перечисленному Шаэля, умоляющий взгляд которого мог бы и камень разжалобить. Синие глаза то и дело смаргивали слезы. Эльф уже знал, что на полях льна хозяйничают ведимы, что не все вернутся домой – и боялся не найти маму.

До первого поселения сосланных от столицы было всего верст шестьдесят. Этого времени как раз хватило, чтобы со вкусом и неспешно рассказать мужу, как нашелся на кухне тот, кто передал слова повара. А нечего ведьмам врать! Как сказал «не я», так и окосел. Разве может лжец глядеть в лицо прямо и честно? Его теперь маги осматривают и пока ничего не могут поделать.

– Я того, перестаралась, – вздохнула Сэльви. – Ну…

– У вас в деревне… – подсказал Орильр.

– Да, как-то само сказалось. Пока мысли не станут нормальными, прямыми, без обмана. Боюсь, надолго я его. Маги ругаются.

– На тебя? За что?

– Говорят, полезное заклинание для выявления лжи, но я же не помню, как это сделала, – вздохнула Сэльви. – Ничего я не заклинала. Так, сказала – чтоб его, доносчика, перекосило.

– А почему весь первый этаж в панике? – припомнил отъезд Орильр. – Ты… н-да, глупо спрашивать про радиус действия, не ответишь.

– Уже спрашивали, – повторно вздохнула Сэльви. – Полдворца – того, в радиус. Человек пятьдесят.

– Эльфов.

– Косые они на нашего сельского пастуха стали очень похожи, – закончила рассказ ведьма.

Орильр фыркнул и пожал плечами. Прежде ему казалось, эльф и косоглазие – это несовместимо, – но вот, пожалуйста, совместилось. Глядя на закат, тусклый и притененный облаками, Орильр думал, что их ждет на полях льна. И не рассчитывал на малые и легко решаемые проблемы. Потому что донос – начало больших бед для отосланных сюда. И он полагал, никто из хранов до конца не понимает, насколько все может оказаться плохо.

В глухой ночи всадники смяли охрану, глупо и упрямо требовавшую некий королевский пакет. Сэльви плотнее закуталась в плащ, тоскливо всматриваясь в сумрак. У нее было отменное ночное зрение, и оно позволяло теперь видеть глухой высокий забор с шипами по верху и редкими башенками охраны. Широкую полосу мягкой пахоты – и второй забор, а рядом третий. В узком проеме меж двух стен бесились псы. А за досками темным ковром лежали бесконечные болотистые низины. Надежная и унылая тюрьма. От забора до первых домиков, похожих на шалаши, верст пять.

– Хорошие места, – холодно блеснул глазами Орильр. – Сюда привезут бывших дознавателей и прочую шваль. Будут спать, а потом учиться жить заново. У Жаса не забалуют. Поехали, Сэль. И слушай ночь – я опасаюсь ведимов. Здесь их некому перебарывать, кроме нас с тобой.

– Слушаю, – кивнула ведьма. – Пока все спокойно. Я могу поручиться за ближние верст десять, как мне кажется.

Получасом позже они въезжали на грязную, за много лет утоптанную босыми ногами до каменной твердости, площадь поселения. Сюда выходили ворота убогих жилищ, на ночь запертые и заложенные брусьями. Пара тусклых факелов коптила в настенных гнездах.

Сэльви вздрогнула, заметив чуть в стороне выжженный круг. Ей померещилось, что там вкопан столб, и около него все происходит точно как на заставе в Эрхое – приводят и жгут. Орильр кивнул, подтверждая страшное. Смерть эльфа для ведимов почти так же питательна, как гибель ведьмы, – зло бросил он. Указал на две тонкие фигурки у стены. Сэльви охнула и спрыгнула из седла, заспешила. Впервые у нее, обычно такой решительной и сильной в трудных обстоятельствах, дрожали руки. Сама стояла так и ждала. И звала судьбу – только ей повезло, а тут, похоже, многие не докричались.

Нож резал веревки легко, тела были сухие и пугающе бессильные. Рядом вспыхнул новый яркий факел, один из магов присел на колени и стал рыться в сумке, разыскивая полезные настои.

– Я его знал, – почти беззвучно шепнул он. – Кое-как рассмотрел, кожа да кости. Не думал даже, что у нас так все плохо. Не хотел верить.

– Будет лучше, – спокойно сообщила Сэльви. Руки больше не дрожали. – У них хоть есть списки имен, кто жив, кто где? Шаэлю надо бы помочь. Как подумаю, что его мама так же…

– Ничего нет, – вздохнул маг. – Их тут должны были держать до ухода в сон. А тем, кто сдался и отказался от себя, выбирали новые имена. Иди, я справлюсь.

– Диаль! – требовательно окликнула Сэльви.

– Здесь ее нет, – эльф уже открыл все ворота и обошел спящих вповалку пленников. Он с отчаянием глядел на кострища. – Мне страшно.

– Дай руку. Нашла тебя по фляге – найду и ее.

– У меня ничего не осталось от мамы.

– Ты у нее остался, дурачок. Дай руку. И не смей плакать! Найдем, домой отвезем. Вылечим. Ну, успокойся и не мешай мне. Я все же не маг, а ведьма, у меня хорошо и точно получается не всякий раз, я ваших полезных наук ни капельки не знаю. Кстати, Шаэль, было бы здорово научиться читать. Знаешь, как стыдно быть глупой женой такого важного и замечательного эльфа, как мой Рир? Та-ак… Жива.

Диаль снова всхлипнул и получил по шее – для успешного воспитания Сэльви пришлось встать на цыпочки, но она постаралась. Потом стала ходить, зажмурив глаза, и бормотать невнятно на наречии людей. Синеглазый двигался следом, цепко прихваченный за запястье, все более удивляясь странности маршрута, петляющего по площадке.

Наконец ведьма остановилась и уверенно указала на восток.

– Там. Верст тридцать. Спит, кажется. Стой, ну куда ты!

Диаль почти добрался до коня, когда его перехватили куда более крепкие руки. Орильр повторил примененный женой прием воспитания и хмуро потребовал держать себя в руках. Дело надо делать внимательно и грамотно. Здесь тоже эльфы, им плохо, и их надо успокоить, накормить и защитить. А кострище неоспоримо доказывает – ведимы бывают в самой глубине Лирро.

– Сэль, твое мнение – давно горел черный огонь?

– Лет десять назад, не менее, все иные без жертв, разводили их просто для острастки, чтобы горелый круг не зарастал, – нахмурилась ведьма, глядя в сторону кострища. – Их, Черных, вообще давно не было в этих местах.

– Ведимы до того, как повзрослеет их демон, не могут собирать силу в одном месте чаще, чем раз в два-три десятка лет, – задумался Орильр. – Эти два эльфа…

– Диаль, помоги мне, – попросила Сэльви. – Ты эльф, ты можешь с ними поделиться здоровьем. Рир тоже может, но ему еще драться, если что. Надо понять, что им говорили. А в сознание их, таких слабых и больных, ваш маг приведет не ранее завтрашнего вечера. Так?

– Точно, – согласился седой. – Идите.

Глаза тонкого, как прутик, пленника, оказались синими, словно взгляд Диаля отразился в глубине его усталых очей и ненадолго вернул им ясность и глубину. Эльф удивленно осмотрелся, сел, поддерживаемый магом. Жадно выпил воду со смесью трав, попробовал неуверенно улыбнуться. Сэльви усердно гладила худые плечи и шептала что-то про солнышко и «зелену траву». Бывший пленник слушал, не понимал ни слова, но радовался доброте говорящей, изливаемой на него. Уже более уверенно улыбался и оглядывал площадку, по которой сновали храны, выводя пленников на воздух, раздавая найденные в помещении сторожей одеяла и плащи, зажигая костры и наскоро пробуя накормить и успокоить – худшее позади.

Черноглазая смолкла, скользнула ящеркой, раздобыла плащ, отдала магу и устроилась лицом к худому пленнику. Когда пленника закутали, бережно взяла его руку, холодную и слабую.

– Ты сейчас будешь отдыхать. Только уж потерпи немножко. Важно знать – что здесь собирались делать, почему вас держали отдельно? Говори тихо, маг разберет. И не стоит тратить силы на подробности: по возможности да-нет. Здесь бывали ведимы?

Он вздрогнул и кивнул. С трудом разлепил губы и зашептал, маг вслушивался и повторял. Черные не заходили в поселение уже двадцать семь лет. Но пленник попал в поселения давно, более полувека назад, и помнил их прежний визит – тогда горел костер, и всех заставляли смотреть. Так можно пить не только смерть, но и боль. А три дня назад охрана выбрала самых слабых и объявила, что скоро их не станет.

Сэльви кивнула – так она и думала.

– Сегодня?

– Завтра, – шепнул эльф. – На закате.

– И еще твое имя, – попросила Сэльви. – Жас, то есть Верховный, велел всех переписать в точности, по возможности не полагаясь на узнавание. Я писать не умею, но остальные тут вполне даже грамотные.

Он ответил еще тише, но имя рыжего храна явно порадовало пленника. Диаль бледнел все более, и Сэльви разрешила ему убрать руки с плеч больного. Синие глаза стали тускнеть и закрываться.

– Всё, спасибо, спи. Проснешься уже дома, обещаю. И будет тебе сниться только хорошее, я спою колыбельную, про золотые клены. Кэлю она нравилась, – пообещала Сэльви, гладя грязные волосы. – Сказал, песня «глупая, но радостная». У меня пока умные не получаются.

– Сорок два их тут, – нервно бросил а-Тис, падая на колени рядом. – Ох и развели мы гнусь! Сам себе не верю. Ребята повозку нашли, я оставляю пятерых. Будут грузить и вывозить в ближние усадьбы. Одна госпожа из старших еще довольно крепко стоит на ногах и прежде присматривала за больными. Она толком нам все объяснила. Поселков тут ведимова дюжина, расположены они полукругом.

Орильр уже стоял рядом и слушал. И Сэльви не понравилась его сосредоточенность. От которой, девушка знала твердо, кое-кто может и умереть, даже не заметив перехода в иной мир. Седой толкнул к сотнику пару охранников поселка.

– Эти в дружбе с ведимами. Надо найти всех подобных, у них знаки высшего отличия, вот такие. Доставить Жасу. Он знает, что следует делать.

– А мы?

– Два десятка оставь здесь, еще два отошли вдоль стены, надо сменить этих лучников в башенках охраны на твоих людей. Еще два разъезда по двадцать эльфов – пусть разделятся и идут внешним трактом, в поля льна есть еще пара ворот, все надо перекрыть. До полудня, пусть хоть коней загонят.

– Понял, делаю.

– Сам и оставшийся десяток, когда гонцов разошлешь, – будьте здесь. Держите вход, а точнее – выход. Мало ли кто тут бродит… Один маг у вас, и по одному у других ворот. Те, кто повезет этих предателей, пусть сообщат Жасу – нам нужна вторая сотня, маги и лекари. Тут и правда много хуже, чем мы полагали.

– Сделаю.

– От каждых ворот по пятерке хранов – к ближним поселкам пленников. Приговоренных забрать, лагеря свернуть и спасенных вести к воротам. До ночи надо стянуть сюда и к иным выходам из этого кошмара всех, кого можно. Я беру Сэльви вместо мага и Диаля, он все равно ни о чем думать не может, кроме мамы. И мы чистим два самых северных поселка. Потом пытаемся определить, откуда придут ведимы, и перехватить их. Поищи нормальных эльфов в усадьбах, как закончишь вывозить этих, пусть тоже займутся едой, одеждой и всем остальным. Это пока все.

– А ведимы?

– Поэтому и беру жену, а не магов, – усмехнулся Орильр. – Они слишком умные, но в бою – сущие дети. Не обижайся, малыш, – кивнул он магу, сидящему рядом. – Вы ведимов не встречали, а она их знает. Пошли, Сэль.

Черноглазая торопливо закончила свою песенку, которую шептала все это время в ухо пленнику. Гордо выпрямилась и нашла взглядом солового коня. Может, и больно думать, что она не умеет читать. Но это наживное.

Орильр усадил ее в седло и на миг уткнулся лицом в колено. Ему было дурно и больно. Когда «король» пытал его – это было хоть как-то понятно. Но держать на жалких порциях пищи женщин, у которых уже руки насквозь светятся и сухи, как осенний лист, – это чудовищно. Тем более унижать и доводить до отчаяния лучших, старших, настоящую память рода и его основу…

Сэльви погладила светлые волосы и с тоской подумала, как трудно будет счесать из них седину. Наверное, не за три месяца и не за год станут заметны первые проблески настоящего цвета волос. Потому что у мужа очень светлая душа, и ее тяжело ранит зло, накопившееся вокруг. У Кэльвиля тоже полголовы седины, но при его светлых кудрях это не так заметно… Как же ей, неграмотной деревенской ведьме, одной помочь всем? Сами-то они не умеют душу свою от шрамов излечивать. Седой благодарно потерся щекой и улыбнулся, встряхнулся, скользнул в седло. Диаль уже был рядом.

Новая скачка получилась не особенно долгой. Тракт вывел сотню а-Тиса от столицы к крайним северным воротам. Внутри ограды поселения выстроились по дуге, нанизанные на нитку дороги, начинающейся как раз от этих ворот. Первый поселок располагался в сорока верстах к северо-западу от ворот. Утром загнанные кони усталым шагом выбрались на прямую тропинку, ведущую к центральной площадке. Ворота сараев – иначе Сэльви не могла назвать дома, – были распахнуты настежь. Пленники уже двигались в полях, их день начинался как всегда, до рассвета. Пара надсмотрщиков лениво грелась у стены, щупая глупо хихикающую женщину. По ее бессмысленному гладкому лицу блуждала улыбка настоящей деревенской дурочки. И отношение пары хамов женщина воспринимала, как норму. Более того – искренне радовалась их вниманию. Сэльви с ужасом догадалась – эта уже согласилась заснуть и теперь не помнит себя. Скоро ей дадут новое имя и свободу. Но сперва научат правилам жизни в теперешнем Лирро. Может, и не отошлют отсюда, охране нужно скрашивать унылые будни, а дурочка покладиста и услужлива. Привыкнет к своему месту, а со временем станет одной из охранниц, если объяснят, что и как надо делать.

Диаль рядом охнул и снова судорожно вздохнул, глотая комок. Он очень хотел застать маму живой. Но не такой ведь, как эта сытая и веселая девица! Не может его мама дойти до подобного.

– Кожа у тебя тонкая, – не одобрил Орильр. – Если себя не помнит – снова усыпим, и ты ее станешь наставлять быть прежней, нечего слюни тут пузырить. Не управляешь собой – марш к воротам!

– Извини. Я эту госпожу знал. Она была магом, учила меня немножко, – виновато вздохнул синеглазый, торопливо моргая. – И ты прав, теперь я буду учить и ее, и других, это мой долг. Ее забрали давно, лет сто пятьдесят уже прошло, тогда поселения только создавали. Трудно так долго спорить с отчаянием.

– Трудно, – оскалился Орильр и потянул из ножен свои мечи. – Я знаю.

Сэльви поёжилась от дурного предчувствия. Седой сухо выговорил странную сложную фразу на незнакомом языке, добавил – «именем рода а-Тэи». Его вороной конь уже выбрался на середину площадки, и стражники следили за прибывшими с удивлением. Оба клинка налились тьмой. И когда седой направил их в грудь сидящим, удаленным от него на пару саженей, произошло страшное и невозвратное, невидимое обычному глазу. Но Сэльви заметила. Темный огонь рванулся с клинков и выжег эльфов. Остались лишь пустые оболочки, не способные более жить, – бездушные. Ведьма охнула, впервые понимая, как может выглядеть запретная часть магии эльфов. Орильр как-то говорил ей о подобном. Старший представитель рода короля может решать, достоин ли эльф не просто жить, умирать или уходить в сон. Но определять, возродится ли снова казнимому сознательным существом или окончательно перестать быть. Это тяжелое бремя – иметь право решать. Оно накладывает большую ответственность, за ошибку можно поплатиться своей жизнью и даже душой.

А еще это трудная магия, не доступная никому из живущих ныне. В чем-то она сродни черному дару ведимов – по силе. Но не черна. Просто порой эльфа нельзя исправить, а, согласно вере вечных, их души привязаны к миру Саймиль и возвращаются. Говорят, муж древней королевы заслуживал удаления из мира, но его пожалели, поверили лживым клятвам. И прекраснейший из древних, один из самых сильных магов и воинов, сохранил душу. Черную, злую, отданную демонам охотно и сразу. Позже неоправданная доброта стоила жизни очень многим и едва не погубила мир. И уничтожила род а-Роэль. Старший брат королевы погиб, безвозвратно удаляя из мира живых ее мужа, признанного эльфами преступником. А потом сама королева запечатала демонов в ларце жизнью и светом своей души. Орильр рассказывал жене старую историю, пока они, расставшись с Кэльвилем, шли к Стене. И говорить ему было больно.

Оба тела охранников легли ничком. Орильр убрал оружие, причинившее бескровную и окончательную смерть.

Женщина перестала улыбаться, испуганно охнула и сжалась в комок. Седой тяжело облокотился о луку седла.

– Я не знала, что ты можешь так, – шепнула Сэльви.

– Сам бы предпочел не знать, – устало кивнул Орильр. – Есть закон, еще со времен Рэлло. Посягнувший на чужое сознание, сокрывший для него путь к росту и развитию ради своего удовольствия или по злобе, должен уйти. Нам с Жасом их придется… уводить. Почему бы не здесь?

Диаль уже сидел рядом с женщиной и что-то ей говорил мягко и ласково. Та заплакала и уткнулась в плечо, попробовала обнять и заныла без слов.

– Видишь? – хмуро вздохнул Орильр. – Она вышла из сна полгода назад, как я могу понять, мы умеем это видеть. А они не дали несчастной даже речи. Так им проще ее контролировать. Диаль, займись. Через десять минут она должна снова спать. Такое лучше не помнить.

– Сделаю, – резко кивнул синеглазый. – Остальные?

– Я их соберу, тут есть железяка для особых случаев. Вернутся, как только ударю по ней трижды, нам у ворот горемыки рассказали. Сэль, погляди у стен – должны быть один или два пленных и кострище.

Пленный нашелся за углом, у южной стены. Сэльви припомнила, как ей ведимы обещали два дня жажды, и усмехнулась – то же самое. Часть ритуала или просто дикость?

А эльфы уже брели в поселок. Удивленно смотрели на мертвых охранников, слушали Орильра. Тощие и бледные, они сразу заслужили уважение Сэльви своей организованностью и готовностью к переменам. Не смеялись бессмысленно, не пытались наскоро делить жалкие запасы еды, пока не подоспели более слабые. Не пинали ногами убитых и не выказывали презрения. Когда седой кончил говорить, бывшие пленники уже делали необходимое. Вывели единственного в поселке коня, взялись устраивать волокушу для приговоренного к казни и спящей, которые сами не могут идти. Собрали еду и воду, обещали дождаться отставших и двигаться к воротам. А еще они снова улыбались. Одна из девушек – возраст Сэльви так и не смогла научиться определять – грустно оглянулась на поля. Столько труда вложено! Каторга каторгой, но не пропадать же теперь урожаю? Все собрано, частично обработано – и останется гнить. Дожди-то пойдут со дня на день. Орильр мягко пообещал обеспечить поля работниками, которые будут питаться нормально. Девушка глянула на него благодарно и подсела к спящей.

Когда поселок остался позади, и кони двинулись к следующему тяжелой рысью, Сэльви мрачно глянула на своего мужа.

– Знаешь, у меня, оказывается, тоже тонкая кожа. Жалко их до слез. Словно ваш выродок-король наизнанку все вывернул. Черная внешняя Стена, внутри еще стена, собаки, охрана. И все это – чтобы из мудрых сделать просто…

– Животных, – усмехнулся Орильр. – За это я их и убрал, сторожей. Ничего, Сэль. Мы пока не опоздали. Эльфы – народ живучий, я очень рад, что в сон ушли единицы. Это поправимо. Куда хуже иное. Солнце движется к зениту, времени очень мало, лошади устали. Где нам искать ведимов? Коней загоним – и не успеем большую беду одолеть.

– Я могу попробовать, – нехотя выдавила Сэльви. – Я для них вроде бы важная птица. Как там говорили? Если соглашусь, могу называться этой… какой-то матерью.

Орильр рассмеялся определению и задумался, становясь серьезным. Он давно знал – в магии жены течет тьма ведимов. Но почему-то в ее исполнении теряет всю злобу, не утрачивая силы. Это невозможно, никогда такого не случалось – но теперь в мире живет Сэльви, самая странная ведьма Саймили. Она способна убивать – и не убивает. Умеет проклинать – и ограничивается шалостями. А еще она учится в десятки раз быстрее, чем должна бы. Язык эльфов одолела за две недели – невозможно! И бой осваивает так же недопустимо быстро. А еще двигается как эльф, видит в темноте не хуже следопыта…

– Ну, что скажешь? – занервничала Сэльви. – Я боюсь. Разве можно в шутку говорить, что согласна быть этой их… матерью? Как на слово такое покусились, и упоминать его рядом с их названием стыдно.

– Мне тоже идея не нравится. Ладно, не знаем где они сейчас – и не надо. А если вызвать их?

– Я видела во снах, что они танцуют у огня. И пряталась. Могу выйти из-за камней, чтобы увидели. А потом ты сразу разбудишь. Они мигом примчатся меня жечь, я вкуснее эльфов.

– Нашла, чем гордиться!

– Рир, только ты меня обязательно разбуди! – жалобно попросила Сэльви. – Сразу, пока не схватили, а то будет худо. Успеешь?

– Постараюсь. Значит, чистим поселок – и ты пробуешь.

– Да. Диаль, твоя мама в этом, ближнем, ты верно понял.

Синеглазый судорожно кивнул.

Поселок оказался подобен предыдущему во всем. Эльфы что-то делали у небольшого пруда. Два сторожа сидели и ели, полдень уже миновал, и прогретый солнцем воздух, совсем летний, располагал к отдыху и сну. Орильр повторил формулу со своим родовым именем и убрал обоих. Глухой тройной удар по старому медному обрезку заставил эльфов бросить дела и двинуться к сараям, недоуменно переговариваясь. Сэльви не стала их ждать. Легла на расстеленный мужем плащ и прикрыла глаза. Темный сон охотно вполз в сознание рядом с парой остывающих тел охранников. Девушка подумала, что зря решилась идти к костру отсюда, где окончательная смерть так близка. Но возвращаться было уже поздно. Темная вода сна хлынула под веки. Голова закружилась, и весь мир удалился, его звуки стали гулкими, как будто обрели пещерное эхо.

Ведимы в этот раз плясали действительно – в пещере. Сэльви с ужасом изучила новое место. Багровые узоры на стенах, черные ковры, злой огонь разных оттенков, созданных особыми травами и минералами. Огонь горел полукругом, а в дальнем конце пещеры можно было различить каменное ложе. Ведимы плясали зло и отчаянно, целиком отдавая себя черной магии движения и заклинали кого-то, и поклонялись – тоже. Тому, в конце пещеры.

На каменном ложе Сэльви увидела нечто жуткое и огромное, еще более страшное на фоне своей чудовищной тени во всю стену. Не человек, сразу понятно. Не эльф. Но – две руки, две ноги, квадратное тело, – гном? Кожа широкого в кости подобия гнома отливала темной маслянистой сталью. Голова чудища стала медленно поворачиваться к ней, ведьме… и Сэльви поняла: во сне от взгляда этого ей не укрыться.

Пощечина оказалась звонкой и хлесткой. А потом на голову вылилось целое ведро воды – не меньше, и костер ведимов опал, зачах, удалился.

Сэльви всхлипнула и вцепилась в руку мужа. Кое-как поверила: она тут. Нет стального чудища, нет пещеры. Солнышко светит. День.

– Ох и бестолочь! – возмутился рядом женский голос, слабый, но решительный. – Куда ты ее отправил? Да они же отрежут путь, будет бродить до конца времен в подгорных пещерах. А еще папу чему-то брался учить!

– Прости. Спасибо. Ну хватит уже меня лупить! – голос Орильра звучал непривычно виновато и просительно. – Я и так перепугался.

– Только я могу его лупить, – прошептала Сэльви, кое-как уговорив губы двигаться.

– Даже теперь она тебя защищает, – рассмеялся тот же голос. – Какой симпатичный галчонок! И отчаянная, прямо прелесть. И за какие добрые дела тебе так повезло, не пойму.

Сэльви открыла глаза и сощурилась. Солнце оказалось замечательно ярким и настоящим. Ужас сна исчез. Синеглазая женщина – осталась. Она сидела рядом и продолжала ворчать. Совсем тонкая, как все пленники, но еще достаточно крепкая. Диаль сиял ярче солнышка за спиной незнакомки, не оставляя сомнений – это его мама. Настоящая, и память ее жива, и сама она такая умная – умнее учителя и всех прочих. Даже, наверное, умнее деда.

– Я Вэйль, мама Диаля, – кивнула женщина. – Приятно видеть, что хотя бы одна женщина сумела немножко воспитать этого дикаря Рира и держать его в руках. Сэльви, да? Красивое имя, наше, певучее.

– Спасибо.

– Что за глупое спасибо, малыш? – возмутилась синеглазая. – Я говорю то, что вижу. Твой муж разбирается в делах войны, а я ведаю историю рас. Все ведьмы людей – настоящие, а не злодейки – рождаются в семьях, куда хоть однажды влилась кровь вечных. Или их сила, но это – легенды, это оставим в стороне. Может, ты даже моя родня. Этот гадкий Орильр увел за стену моего старшего сына, Бильоля, не думая спросить дозволения матери! Мы с ним двадцать пять веков не разговаривали, а сегодня помирились. Ты этого добилась, не шевельнув пальцем. Так что – спасибо тебе. – Она снова улыбнулась. – Когда я закончу сердиться, можешь звать меня бабушка Эль. Но прежде я обязательно выясню, зачем ты полезла к ведимам в огонь?

Сэльви плотнее обняла мужа и уткнулась носом в его плечо. Пусть говорит, ей пока надо отдыхать. И Орильр стал рассказывать о своем возвращении, о кончине фальшивого короля, поездке сюда, к пленникам, и необходимости выяснить, где появятся ведимы. Вокруг уже собралось все население сараев. Эльфы слушали с интересом, и по ходу рассказа сами начали собираться в путь. Диаль отдал своего коня для волокуши, на которую погрузили тело женщины, приготовленной в жертву Черным. Когда короткий рассказ закончился, Вэйль кивнула куда более задумчиво и уже без раздражения.

– Тогда понимаю, ты их хотела подразнить и убежать. Глупый план, но может сработать. Рир, демон вырвался, говоришь?

– Один.

– И более всего на свете ему нужна черноглазая ведьма в собственном уме, – усмехнулась Вэйль. – Обычно такие рождаются, как говорят гномы, темными. Для человека ее сила слишком велика, магия ослепляет и выжигает слабое сознание людей в первые же годы жизни. То, что остается, – и есть «уголь силы». Он годен для утоления жажды магии и продолжения рода ведимов, но слаб и не способен улучшить их породу. А эта нужна Хозяину. Сэльви, в пещере у огня не было чудища?

– Стальной гном, – прошептала девушка, еще плотнее ныряя в плащ мужа. – Широкий, как… ох, как три человека, наверное. И рослый, в полную сажень высотой, не меньше. Он меня сразу почуял, и если бы не вы…

– Гном куда лучше, чем эльф, – заверила Вэйль. – Сколько ему, Рир?

– Весной пошел пятый год от поднятия крышки ларца. Судя по рассказу Кэльвиля и его спутника Брава, у гномов беды начались три с лишним года назад. А я выбрался из подвалов и того позже, второй год идет.

– Значит, у нас есть еще зима, весна, если повезет, часть лета, – задумалась Вэйль. – К пяти годам он станет велик и потребуется больше пищи.

– Вас для того и собирались жечь, – хмуро кивнул Орильр. – Чтобы он поскорее вошел в силу. Ведимова дюжина костров, сжигающих приговоренных эльфов и ужас еще почти пяти сотен обреченных. Он бы сменил пещеры на наш дворец и жил тут вне досягаемости для врагов, пока еще молод и уязвим.

Сэльви слушала и молчала. Ей было очень приятно узнать, что она не «демоново отродье и не ведьменево семя», как любила говорить тетка, ломая об ребра очередную метлу. Она – немножко эльф, то есть совсем не чужая Риру. И у нее теперь есть настоящая семья! Бабушка Эль и дядюшка Диаль. Сэльви рассмеялась и пояснила недоумевающим эльфам свою радость. У прежней жены Рира она отспорила для рода а-Шаэль дом в столице. Теперь, выходит, – и для себя тоже. Потому что обязательно станет наведываться к бабушке, будет ведь после всех бед мир, и она научится гостить. С мужем, чинно. И дома ее вразумят, как же надо читать на эльфийском.

Бывшие пленники высоко оценили мечты черноглазой и пообещали тоже приглашать ее, и как можно чаще. И учить читать, петь и вообще делать все, что положено настоящему эльфу. Но, увы – потом.

– Они придут с севера, – уверенно сказала Вэйль. – Моя мама в давние времена погибла там, и все было очень странно. Полагаю, еще до создания Стены у ведимов имелось тайное убежище в северных отрогах кряжа. Кэль говорил королю, но его не стали слушать. А потом все закрутилось – Стена, изоляция, общее безумие… Они пойдут с севера и будут танцевать в фокусе полукруга костров. Тут сараи так странно расположены, я уже давно заметила, меня дважды переводили, была возможность посмотреть и подумать. Сильных держат у болота, оттуда сбежать совсем невозможно. А когда слабеем – смещают к внутреннему забору с собаками, как уже неспособных на побег. Посмотрите и поймете – три линии сараев, и за ними, к северо-востоку…

– Уже понял, – кивнул Орильр. – Там есть сухой холм, в болоте. Больше и искать нечего. Ладно… Сэль, ты возвращаешься к воротам со всеми.

– Прокляну, – обиженно пообещала ведьма.

– Хорошо, договорились, – согласился Орильр, пугая жену. – Вам пора.

– Сегодня ты видела демона, – мягко сказала Вэйль. – Тебе нельзя близко к ведимам подходить, малыш. Мы все тощие и дохлые, но тут есть пара хороших магов старой школы, и худоба им едва ли помешает колдовать. При условии, что ты, галчонок, сумеешь как-нибудь отомкнуть заклятие, лишающее всех нас связи с силой. Мы этого не можем, надо трудиться месяц, при участии хотя бы десятка заклинателей третьего уровня. А ты ведьма, и совершенно, судя по всему, непредсказуема. Попробуй. И поверь бабушке, это лучшее, что ты сегодня можешь дать мужу.

Сэльви оглядела всех. Ей сочувствовали, ее понимали – и твердо знали, что предлагают единственное верное решение. Даже Рир виновато молчал. Он до сих пор переживал из-за ее опасного сна, очень заметно.

Ведьма вздохнула и кивнула – сдаюсь. Обещанные маги подошли ближе и сели рядом. Вэйль упрямо втиснулась третьей. Сэльви задумчиво глянула на синеглазую и подумала, что в упрямстве и живости этой замечательной бабушки правда есть что-то очень родное. Потом она прикрыла глаза и стала слушать эльфов, день, тишину медленно текущего ожидания… Оно копилось и дышать в нем было душно и тесно. Как в старом сундуке, пахнущем пылью и трухой. Попробуй из-под крышки выбраться – сверху зимние лохматые тулупы, мешки, дрова…

– Да пропади оно все пропадом! – разозлилась ведьма, резко махнув рукой, словно откидывая треклятую крышку. – Ну как тут разберешься, что делать? Я же недоучка, я вообще дикая. Не знаю я!

– Дикая, но талантливая, – рассмеялась Вэйль. – Рир, это, в худшем случае, был пятый уровень в пересчете на наши убогие мерки. А в лучшем… Малыш, иди спокойно. Мы теперь управимся.

– Как?

– Ты, тучка моя, – хихикнул Орильр, – как сама любишь объяснять, уже их – «того…», с полным успехом. Всех тридцать семь эльфов этого поселения разблокировала одним махом! Я тебя даже немножко боюсь. Иди, лечи самых слабых, песенки им пой про клёны и травку. И поглядывай по сторонам. Если что – на тебя одну и надеюсь.

– Ладно, – засмущалась Сэльви. – Эль, ты его береги, а?

– А ты за моим Диалем приглядывай.

– Но я… – жалко возмутился синеглазый «дядюшка».

– Идешь к воротам! – хором сообщили Орильр и Вэйль.

Младший а-Шаэль обречено вздохнул и отвернулся. Спорить с мамой он и прежде не умел. А уж теперь, когда она нашла поддержку у учителя, – дело окончательно плохо. Сэльви сочувственно вздохнула и попробовала встать. С удивлением обнаружила – ноги не держат! И грустно осознала, что сегодня из нее боец никакой, эльфы правы, полностью и бесповоротно. Орильр бережно отнес жену и усадил на волокушу.

Рыжий конь Диаля охотно потащил груз, радуясь прекращению скачки. Эльфы шли медленно, но уверенно. Солнышко стояло еще высоко. На жердь волокуши рядом с Сэльви присаживались по очереди – знакомиться, разговаривать, отдыхать. На пятой или шестой версте общими усилиями место утвердили за самым худым и слабым пленником. Как шутили остальные, его веса недостаточно, чтобы пригнулась трава под ногами, и потому эльф то и дело съезжает по крупным стеблям и спотыкается. А ведь еще и листья падают – с ног сбивают…

Пленник смущался и отшучивался, но так тихо, что его не слышали – и не слушали.

– Трудно с вами, – пожаловалась Сэльви, удерживая невесомую руку и мешая упрямцу снова встать и идти. – Как возраст угадать? Я со всеми на ты, а подумаю – хоть плачь. Вот тебе сколько?

– Пятьдесят семь, – прошелестел эльф. – Веков.

– У-у-у. А мне шестнадцать с половинкой – лет. Ну, вообще-то и половинка еще того… копится.

– Тем более удивительно, что мы все обязаны тебе спасением, – улыбнулся эльф. – Ты прожила много событий и научилась многому, ты умеешь учиться, это редкий дар. Какая разница, сколько лет или веков? Упрямый Орильр пока ни разу всерьез не смотрел на женщин, даже вполне взрослых.

– Ты его давно знаешь? – обрадовалась Сэльви.

– Всегда, – кивнул эльф. – Я полагаю, он из нас древнейших, из живущих теперь. Он и госпожа Эриль застали войну с демонами, страну Рэлло и нашу королеву, которой так и не найдено замены. Ее звали Сердцем эльфов. Я слышал от Жаса, что Орильр о ней много говорит. И его нелепая жена в Лирро была внешне похожа на Тиэсу-а-Роэль. Ты ведь это хотела узнать?

– Да.

– Я скажу еще, – задумался эльф, – не знаю, к добру или худу, но скажу. Не торопи его, эльфы долго принимают важные решения. А с людьми очень больно срастаться. Вы другие. Живете в ином темпе и даже дышите по-своему, а тут важно все.

Сэльви молча держала руку эльфа, по прежнему мешая ему встать, и думала. Оказывается, ее Рир знал королеву! Женщину с красотой глупой вчерашней курицы и добротой Вэйль и Кэльвиля, с воспитанием, разумом, магией – и все было самое лучшее и несравненное. И вдруг она, девочка, решившаяся этого эльфа называть своей судьбой! Он не дал ей погибнуть в лесу и пожалел. Он иногда ею гордится, им вдвоем весело и уютно…

Потому что сейчас война, а она сама назвалась походной женой. Для леса и боя она вполне ничего. Для усмирения глупых бывших жен и воспитания бездарных магов – тоже.

А потом? Эльф прав – с таким не торопятся. Как можно думать про «потом», которое еще не наступило? Вот сдохнут все ведимы – и Рир станет думать. Он готовит ей блюда с бабочками и переживает, когда угрожает беда. Но во всем лесу не нашел ни одного цветка для жены. Кэльвиль принес ей букет и вручил, весело поблагодарив за спасение. Рир только лениво глянул, не вставая, и сообщил, что мята хороша в приправах…

– Поговори с Эриль, – посоветовал эльф. – Вы обязательно встретитесь, такое уж время. Скажи ей все, она по-настоящему мудрая. И не переживай по пустякам, читать я тебя научу за один день. Я же при архивах всю жизнь.

Он улыбнулся и уселся поудобнее, выбрал из тощей косицы сивых волос самый длинный и решительно его вырвал. Бережно изучил, несколько раз прогладил пальцами, очищая от пыли и грязи. Усмехнулся – видимо, раньше цвет был иным, и эльф наивно полагал, что прежнее вернется, если постараться. Кому приятно понимать – не пыль, а куда глубже въевшаяся усталость плена, до самых корней… Сэльви погладила тонкую руку, уговаривая ее не дрожать.

Темно-серые глаза эльфа улыбнулись куда теплее. В мире вечных не многие так искренне сочувствуют и умудряются делиться своим светом. От человека ожидать подобного он никак не мог, а уж сияние черных глаз ведьмы – вообще неслыханное дело… Он вернулся к изучению волоса с новым интересом. Взял его за корень и стал пропускать в пальцах, нашептывая что-то явно магическое. Еще раз, и снова, и опять.

Пока не остался доволен результатом. Бережно тронул кончиками пальцев голову Сэльви, и ее сознание на короткий миг замутилось, а потом снова стало ясным.

– Вот и все. Теперь у тебя есть один седой волос, – сообщил эльф тихо и совсем устало. – Он приживется и станет таким же, как остальные. И отдаст тебе часть моих знаний. Постепенно, само собой. В нем очень много языков – и гномий, и человечьи, хоть и старинные. Сама понимаешь, тридцать веков без общения, библиотеки в упадке. Приеду в столицу – плакать буду, ведь пожгли архивы, они такие, наши бывшие правители. Все по памяти заново писать, о таком даже думать страшно. А вдруг что перепутаю? – Он лукаво улыбнулся. – Но читать-то я точно не разучился! Завтра проснешься – и пробуй. Сперва будет мутить, а потом наладится. Ты в одном крепко права: Орильру нужна умная жена, он ведь и сам не прост.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Да, очень хотел узнать – кто теперь правит?

– Наместник у вас, Жависэль, – вздохнула Сэльви. – А короля до конца войн и бед решили не выбирать.

– Орильра еще не звали править? – поднял бровь эльф.

– Звали, он увернулся. Пока.

– Опять же дело для Эриль, – задумался эльф. – Ох, надо бы ее известить! Ты необычная ведьма, много странного можешь. Я не знал, что такие бывают. Глупости в голову лезут… Ладно, это от усталости. Ты знаешь Кэльвиля, раз вы с Орильром встречали его, так?

– Да.

– Попробуй во сне дотянуться туда, откуда он к вам пришел. Это должно быть на юге, у большой воды. Ты сильная, у тебя, глядишь, и получится. Хотя исходно так умели общаться только шаманы гномов. И несколько наших женщин-магов, которые в древние времена научились у подгорных жителей.

– А как мне узнать Эриль?

– Она замечательный маг, таких теперь нет, – улыбнулся эльф. – Сама придет. Знаешь, я ведь прошу из корысти. Мы, эльфы, тоже не особенно честные существа, норовим использовать шанс. У меня есть троюродный брат. Вся иная родня или вымерла, или спала и не помнит. Он, если все хорошо, там же, с Эриль. Узнать бы – жив ли.

– Тогда я их наверняка найду! – обрадовалась Сэльви. – Давай руку, буду усердно дрыхнуть. Я умею искать по родне или предметам. Ты – родня.

Эльф заинтересованно кивнул и сел еще глубже в волокушу, Сэльви легла и устроила его тонкую сухую кисть у себя на лбу.

Во сне она продолжала лежать на волокуше и глядеть в розовеющие облака, плывущие на юг. Туда, к большой воде. Наивный эльф полагал, что дал точное и внятное указание. Между тем, самое крупное озеро, которое Сэльви видела, имело от берега до берега в широком месте саженей пятьдесят.

Большая вода – какая она?

На жердь волокуши присела женщина. Сэльви удивленно тряхнула головой – а где ее прежний собеседник, который рассказывал про архивы и обещал их восстановить по памяти? Она более внимательно изучила новую соседку. Совсем не изможденную, в опрятном платье из светло-голубой струящейся ткани, с заплетенными в неплотную косу светло-золотистыми волосами. Глаза глубокие и удивленные, бирюзовые – Сэльви однажды видела этот камень у торговца в селе. Изумление незнакомки оказалось так велико, что мешало женщине заговорить.

– А ты мне снишься? – заинтересовалась ведьма. – Или скорее я – тебе? Кстати, я Сэльви, я из породы человеческих ведьм, так сказала Вэйль. И еще – что я немножко родня эльфам.

– Немножко родня? – голубоглазая всплеснула руками и рассмеялась. – Немножко родня… Чего только не случается! Знаешь, я тоже, если разобраться, им немножко родня.

– Что-то не так?

– Ну, если бы было можно, я бы сказала – с возвращением, – задумалась голубоглазая. Грустно вздохнула. – Все не так, раз мне мерещится невесть что. Тридцать веков не видела Лирро, – она глянула вдаль. – Странно быть дома и ничего не узнавать. Дай руку, я тебя хорошо читаю, но плохо вижу, и потому говорю глупости.

– На.

– Вот теперь я вижу тебя, и вижу, что ты – именно Сэльви, – со странным огорчением сообщила незнакомка. – Ты искала меня с восхитительным упорством. Я Эриль. И, полагаю, у тебя есть много новостей. Ты действительно в Лирро, я права? И у нас там совсем худо.

– Лучше я все по порядку.

Сэльви вздохнула и стала рассказывать – от самой встречи с Орильром, когда ее, ведьму, собирались жечь на заставе Эрхоя. Эриль слушала молча и очень внимательно. Кивнула, радуясь, что Кэльвиль жив. Еще раз – когда узнала о жутковатом уничтожении «короля» эльфов. С грустью изучила окрестности, всмотрелась в лица идущих за волокушей пленников.

Некоторое время молчала и думала, не отпуская руки ведьмы и даже не ослабляя довольно крепкой хватки на ее запястье. Фыркнула возмущенно, дослушав до просьбы троюродного брата.

– У Лоэльви нет никаких братьев! Зато есть папа, который так прирос к архиву, что еще до возведения Стены увлекся интригами. А все из-за гнома, который украл у него какой-то свиток. Мелочь, а наш хранитель книг прямо из себя вышел и устроил потом очень много сложностей всем, кто желал пользоваться старым архивом… В общем, он любит говорить не совсем правду и проверять потом, не лгут ли в ответ. Передай бессовестному Мальи-о-Рилу, что его сын сделал мне предложение, Лоэльви к этому подтолкнул рыжий гном. Я пока думаю, но вообще-то – только ради соблюдения традиций.

– Поздравляю.

– Не с чем пока, доберусь до Лирро – там и отпразднуем, ты приглашена. Какое облегчение! Мы устали от Круга. Полагаю, если поторопимся, то будем в Клённиках еще до больших зимних холодов и высокого снега.

– У Кэля, в Леснии?

– Да. Я очень хочу глянуть на тебя настоящую. Если Жас или Рир смогут, пусть отправят несколько магов в Круг, нельзя оставлять людей без школы магии. Меня сердить не следует, если не отправят – я обоим даже не посочувствую, так и передай. Пока я скажу старшим ученикам, чем занять прочих, на время. Возьми это, просто сожми руку. Тепло?

– Очень, – улыбнулась Сэльви.

– Держи ладошку сжатой. Когда увидишь Вэйль или Рира, скажи – это передала Эриль, чтобы стало возможно общаться. Потом они будут говорить наши глупые заклинания, без которых ты обходишься, а другие – нет. Они приготовятся, и ты разожмешь руку. До встречи.

– Ты обходишься без заклинаний?

– Это большая тайна, – подмигнула Эриль. Нагнулась к самому уху Сэльви и шепнула: – Все женщины немножко ведьмы.

Она выпрямилась и нехотя отпустила запястье Сэльви, ветерок шевельнул светлые волосы, тронул веки Сэльви, выгоняя слезу из глаз. Когда ведьма проморгалась, на жерди по-прежнему сидел сероглазый худой эльф. Вечер уже во всю готовил кисель из тумана и костровых дымков. Впереди, еще довольно далеко, фыркали кони, окликали идущих по дороге их седоки – храны.

– Ты ее видела? – занервничал знаток архивов.

– Она сказала, тебе должно быть стыдно обманывать меня, папаша, – укорила ведьма. – Как там полностью-то? Мальи-о-Рил. Почему «о»?

– Значит, видела, – обрадовался интриган без тени раскаяния в голосе. – Раньше было две долины, во внутренней хранился архив знаний. Мой род жил там и берег его. Отец вышел из Рэлло и перевез все уцелевшее в Лирро. Жители внутренней закрытой долины все в именовании рода имеют – «о». Правда, уцелело всего два рода, мы и о-Вис.

– Твой сын, понукаемый каким-то гномом, сделал предложение госпоже Эриль. Она обещала тут все отпраздновать.

О-Рил гордо вскинул голову и быстро осмотрелся. Слышали ли прочие? Шедшие рядом закивали и стали поздравлять. Шутка ли, Эриль – это почти легенда, лучший маг долины, она древнюю войну помнит. Говорят, тогда была в охране королевы. И дружила с Единственной, и до сих пор помнит ее.

Сэльви грустно вздохнула и сжалась в комок, подтянув колени к подбородку. Как спрашивать о чем-то важном подругу той, бывшей, любви мужа? На нее женщина смотрела с таким удивлением – хоть вообще молчи. Не понять – то ли сказала что-то грубое, то ли этикет их нарушила.

Рядом устроился Диаль, протянул кружку с теплым травяным взваром. Помог сесть, напоил, поднял на руки и отнес к костру.

– Мы добрались, – сообщил он. – Ты спи, если станет худо, почудится что – я разбужу.

– Спасибо, дядюшка.

– Не смейся. Когда берут в обучение, называют детьми. А если говорят при свидетелях «внучка», значит, приняли в род, – гордо объяснил он. – Ты теперь по полному праву Сэльви-а-Шаэль.

– Как хорошо! И ничего, что я не эльф и к тому же ведьма?

– Нас с мамой все устраивает, – улыбнулся синеглазый. – Спи. Когда вернется Рир, я разбужу.

Сэльви закивала благодарно и прикрыла глаза. Кулачок по-прежнему был теплым. А в душе пела настоящая сумасшедшая весна. Самая замечательная женщина Лирро приняла ее, никому не нужную, в семью! И без всяких ограничений – полный обряд, неполный. Теперь есть настоящая родня. А то спросят – ты кто? И что делать – тетку упоминать? Прямо тошно. Или говорить «я жена Орильра». Красавица с серебряными волосами сказала храну у входа такие же точно слова… И ее впустили, а когда вызванный Жависэлем хран извинился, Рир лишь кивнул небрежно – бывает. Ей показалось, что даже Жас удивился такому спокойствию. То есть у него почти две жены? Сэльви полдороги едва не плакала. Она отлично поняла, кем ее счел эльф, дежуривший у входа во дворец. Сперва сама так говорила: возьми хоть кем, лишь бы с тобой. Оказывается, врала. Ей не все равно, кто она для Рира.

* * *

Рртых рявкнул, осознал мгновенно – не понят. Прыгнул, смел Лоэльви и скатился вместе с ним за кромку холма. Придушенный весом пятифутового гнома, эльф слабо забился в сжимающих его тисках.

За гребнем грохнуло, мелкое каменное крошево с шумом атаковало старую кладку стены в том самом месте, где только что стоял маг. Веер почти невидимого огня опалил затылок гнома. Рыжий перекатился на спину и прорычал что-то одобрительное. Принюхался к вони паленого волоса, нервно ощупал бороду.

– Я до свадьбы не доживу, – сокрушенно осознал Лоэльви. – Ты опаснее всех демонов. Сперва сам подговариваешь набраться мужества и просить руки. Потом две недели измываешься, душу из меня тянешь: не то сказал и вообще не гож.

– Ростом не вышел, – кивнул Рртых. – Она невысока, ты тоже. Того и гляди, дети выйдут гномьего размера. Как из таких выращивать героев? Разве что стихоплет получится. На хорошего секирщика вам рассчитывать не приходится. А без секиры – это уж и не боец, так я полагаю.

– Есть очень удобное простое заклятие, – мечтательно вздохнул Лоэльви, ощупывая раздавленную гномьим локтем грудь. – «Комариный писк». Это все, что останется от твоего голоса в итоге.

– При следующем испытании бгррыхов я тебя спасать не стану, – обиделся Рртых. – Сильная штука, а?

– Когда ты был несовместим с магией, мне следовало опустить руки, – мрачно изрек эльф, рассматривая свою парадную – еще пять мнут назад – мантию. – Бгррыхи! Бархат небес, как же это верно – не позволять гномам заклинать!

Рртых рассмеялся, встал и деловито поставил на ноги учителя. Прислонил к стене для надежности, и пошел по склону вниз, напевая что-то маршевое, сопровождая рычанием и ревом. Бгррых сработал, как надо, победа налицо… в общем, точнее, она печет затылок. Но все равно, повод праздновать явный и шумный.

Уже два месяца он был самым настоящим магом. Не особенно сильным – но гному и того довольно, что есть. Руки в роду Гррхон растут из нужного места, да и мозги щелкают шестеренками бодро. Чего природа недодала – то можно отковать и заточить. Ведь рождается же гном по недосмотру Труженика – без кирки и секиры! Но быстро их добывает и более уже с ними не расстается. Вся магия гномов – в стали. Золото появилось потом, и оно не так важно, как и камни.

Сталь, это приходится признать, первыми сварили эльфы. Но имели в древности достаточно ума и порядочности, чтобы передать секрет гномам, понимая, что там он не потеряется и не забудется. Сами небось уже веков сорок, а то и больше, не куют тонких гибких клинков-игл. Зато каждая женщина гномов носит такую «иголку» в своем поясе. Гибкие клинки настолько упруги, что охотно обнимают талию, украшая ее и подчеркивая. А еще они с гудением выпрямляются, освобождаясь из плена пояса-ножен при первом признаке угрозы.

Однажды выживший из ума горный барс попытался не уступить дорогу сестричке Роне, гулявшей под ночными звездами. И что? Практичная гномиха уложила его ударом иглы в глаз, чтобы не портить шкуру. Шубка вышла отменная.

Рртых добрался до глубокой ямы и задумчиво остановился на ее краю. Пробный бгррых он смастерил месяц назад, когда камни наконец-то стали слушаться зычного гномьего баса. И его высочество с грустью обнаружил – магия действует лишь на небольших расстояниях. При создании щита это не мешает, а как быть с атакой? Когда враг подходит вплотную, боевой гном в хорошем доспехе куда опаснее заклинания. Он не устает, быстр и не зависит от капризов «силы», вливаемой в голос.

К тому же атакующий с малой дистанции маг уязвим. Трудно махать секирой и колдовать. Рртых попробовал – и Круг уцелел лишь благодаря предусмотрительности госпожи Эриль, выгнавшей рыжего шуметь и воевать на дальний пустой берег. Правда, потом пришлось неделю извиняться перед пожилым Сумраком. Конь к восемнадцати годам стал немного подслеповат, растерял остатки пугливости и норова. Но грохот падающих скал и дрожь земли и его заставили сперва осесть на круп – а потом нестись прочь, не разбирая дороги. Рртых откопался из-под осыпи к вечеру, и только при помощи Лоэльви, не бросившего ученика на произвол его неуемного темперамента.

Маг, приходится и это признать, нашел и привел коня, не позволяя себе даже улыбки. Хотя гном догадывался, что смотрится, мягко говоря, оригинально. Потом эльф очень спокойно уточнил, где был до оползня предполагаемый противник. Рртых указал – и загрустил. По созданной им модели боя выходило: он, маг, угробил с полным успехом свою же наступающую колонну. Ошибся в горячке боя, махнул – и вот, удар пошел не туда, куда посылали.

Значит, следует исключить случайности и разделить мага и заклятие, решил рыжий. И, несгибаемый в своем упорстве приспособить магию на пользу гномьего боя, создал первый бгррых. Когда Рртых пришел на конюшню в полном доспехе, Сумрак попытался спрятаться в углу денника, спасаясь от участия в опытах. Он был не глуп и смутно догадывался о судьбе авангарда пехоты – предполагаемой – в прошлом шумном бою. И еще знал, что сам он, в отличие от пехоты, настоящий конь, и предназначен не для страшных опытов, а для обычной работы – перевозки людей и даже для боя, но обычного, человечьего… Мужество седого коня и уважение к седоку, подкрепленные мешком сладкой свеклы и солеными хлебцами, оказались сильнее страха.

Уважение седока к Сумраку тоже было велико, и гном честно выбирал для коня безопасные места за скалами, подальше от опасных бгррыхов и своих зычных заклинаний. То есть – на другой стороне склона, как минимум.

Первый бгррых был похож на здоровенный камень – тяжелый, массивный и неудобный. Он выжег и выбил все на сотню футов вокруг места активации. Рртых гордился собой минут пять. Потом из-за скал возник учитель, осторожно огляделся, убеждаясь в окончании опыта. И с ехидством уточнил, как далеко сам господин гном, при его немалой силе, зашвырнет каменюку? Рыжий сперва юмора не понял. Потом проверил. И с неудовольствием обнаружил, что в целом полезная вещь даже в его руке опасна все для тех же – идущих в атаку «своих». Бросить ее действительно далеко трудно. Конечно, есть катапульты, но для двинувшихся в атаку они не особенно удобны, а если бой случится в пещерах – бесполезны. Гном, как нетрудно заметить, не помышлял об обороне и тем более об отступлении.

Лоэльви развернулся, помянул любимый небесный бархат и удалился досыпать – уверенный, что ближайшие несколько дней и ночей будут спокойными.

К концу недели бгррых ссохся до размеров крупного яблока. Зевающий эльф присутствовал на новых испытания и нашел их «сносными». Чего не скажешь, чтобы поскорее вернуться в тепло спальни! Тем более, сам Лоэльви давно совершенствовал какое-то бесполезное заклинание, призванное развлекать Эриль – то ли «Зимний сад», то ли «Неувядающая роза» – полная бессмыслица в понимании практичного гнома.

Спасаясь от его басовитых насмешек, маг вспомнил, что в древности эльфы использовали нечто похожее на бгррых. Только это были наконечники стрел, и название они носили куда более благозвучное.

Теперь Рртых стоял на краю ямы, возникшей от испытания первого арбалетного болта-бгррыха. Он не выстрелил им, а для начала просто уложил на траву и активировал магией. Конечно, этого не стоило делать в Круге, тем более – в саду. И вдвойне – не предупредив никого. И втройне, – покаянно дернул себя за бороду Рртых, – рядом со старой серебристой ивой. Это кривоватое дерево любила Эриль…

– Рртых!

Голос Эриль заставил широкие плечи сгорбиться, и борода пострадала повторно. Голубоглазая эльфийка была для рыжего самым уважаемым существом вне страны Гхросс, но и там ей составлял конкуренцию один лишь бесподобный дедушка Збыр.

Как-то он расстроил деда, и тот выдал любимую им присказку про кривую кирку. Огорчать Эриль куда страшнее. Она не ответит, просто глаза потемнеют. И будет он мучительно вымаливать давно дарованное прощение. Нельзя обижать тонкую и трогательную женщину. От ее скрытой боли стальное упорство гнома ржавело и крошилось, и хотелось сделать что-то глупое, лишь бы глаза Эриль снова стали светлыми, и омрачившее их облако огорчения покинуло даже самый дальний горизонт.

Эриль мельком глянула на яму и гнома, терзающего бороду. Рассмеялась, поманила рукой и его, и помятого Лоэльви.

– Собирайтесь. Мы уезжаем, немедленно. Из Лирро пришлют сюда магов, учить людей. А мы нужны там. И срочно. Рртых, собирай свое железо и бгррыхи – тоже. Ви, займись лошадьми, они не должны уставать. А я восстановлю остатки несчастного дерева, чтобы по весне оно дало новые побеги, и поговорю с нашими учениками. Час на все.

– Стена? – охнул эльф.

– Пока есть, – улыбнулась Эриль, – но короля уже нет. Теперь Жас наместничает. Ви, лошадок выбери поплоше, бросим и купим свежих. Мы очень торопимся.

Через час начинающие маги растерянно наблюдали небывалое – отъезд учителей. Энтор ходил за гномом по пятам и уговаривал рыжего то не переживать за Сумрака – он приглядит, то попросить эльфов взять его, не самого плохого ученика Эриль, в отряд. Сам гном ворчал и сердился. Кони, любые, кроме ставшего белее снега старого иноходца, Рртыху не нравились. Настоящий гном ценит дружбу, а не службу.

Лоэльви помог женщине устроиться в седле, вскочил на своего коня, принял повод вьючного и указал Рртыху его место в общем порядке движения: неопытный всадник едет впереди. Гном звучно хлопнул ладонью по крупу гнедого, кличкой которого даже не стал засорять память, и сморщился, неуклюже подпрыгивая в седле в такт резвой и неприятной рыси. Мрамор плит узкого перешейка быстро остался позади. Темно-рыжий конь Эриль пристроился рядом.

– Рртых, ты уж не сердись, – виновато вздохнула она. – Но я тебя немножко заколдовала. Это не опасно, но я предупреждаю, чтобы ты не удивлялся. Для людей ты кажешься человеческим мужчиной лет сорока. Волосы рыжие, невысокий, полноватый. Так спокойнее, сам понимаешь – гномы теперь для многих выглядят врагами.

– Ладно, – буркнул Рртых. – Это мне за иву покойную. Квиты.

– И звать мы тебя станем иначе, например, Тахимом.

– Сказал же – ладно, – расстроился гном окончательно.

– Мы едем по делам торговли, узнать, не жульничает ли наш северный поставщик. Лес мы получаем по Стови. Я Эри, жена купца Лоэля. Ви разбирается в лесе и кораблях, так что все будет нормально. А ты его управляющий.

– Ох не ожидал, что ты еще и практичная, – уважительно кивнул гном. – Эльфы мне казались несколько легкомысленными существами.

– Я взрослая, у нас это иногда приходит поздно, – улыбнулась Эриль. – Едем короткой дорогой, старой. Думаю, когда ляжет снег, мы доберемся до городка с именем Старый мох. Там меня кое-что интересует, мы задержимся. А потом санным путем двинемся на север Леснии, то есть твои муки верховой езды закончатся.

Гном кивнул и замолчал. Муки – это очень точное слово. Галоп гнедого оказался еще противнее рыси. Он вздымал коротконогого тяжелого гнома над седлом и рушил вниз при каждом прыжке. На первом же привале Лоэльви укоротил стремена и стало чуть лучше. То есть теперь рыжий буквально стоял, и ему казалось, что обвал следует за обвалом. Сталь стременных перекладин уходила вниз, колени пружинили, опора восстанавливалась – и снова где-то рушился шахтный горизонт.

Взмыленных шатающихся коней бросили через двое суток. Лоэльви купил новых, не торгуясь и не особенно выбирая. Гном перевалил седло с гнедого на очень похожего темно-гнедого.

Потом на рыжего, снова на гнедого, опять на рыжего – два раза подряд.

Десятый день догорел у границы Бильсы и Рэнии. Рыжий конь покачивался и хрипел. Гном тоже покачивался, но делал вид, что так он разминает ноги. И смотрел с уважением на тоненькую Эриль, которую до похода считал слабой. Теперь он почти удрученно понял, что внешность эльфов не зря зовут обманчивой. Эриль ничуть не устала, хотя уже два дня коней заклинала она, сменив в этом деле утомленного магией Лоэльви.

В Рэнии, которую Рртых знал по разговорам купцов-гномов и их приятелей-людей, почти сразу стало заметно холоднее, словно переправа за реку сменила сезон с осени на зазимки.

Рыжего коня хватило на сутки пути по грязным раскисшим дорогам. Рыжего же гнома донимали подозрения, что скоро и его бросят, как обузу. Следующая смена лошадей оказалась толковой, и их продержали четверо суток. Лоэльви шепотом уговаривал дожди обходить дорогу спешащих эльфов, но распутицу не мог победить ни он, ни даже Эриль.

Продвижение затормозилось, увязло в липкой грязи. Гном с отвращением смотрел на то, во что погода превращает дороги людей, и думал – до чего тупы и примитивны вершинники! Можно насыпать хорошее каменное крошево, утрамбовать, прикатать и замостить плитами. Да, дорого. Но зато – один раз! Да купцы бы оплатили, в складчину. И еще бы спасибо сказали. Он дважды видел засевшие насмерть – по самое дно – телеги и возки с товаром. И подозревал, что там эти телеги и зазимуют, а перегружать, сторожить, закупать возы снова – это ужас как плохо и неудобно. Но люди о таком не думают! А с хорошей дороги можно деньги брать. Она сама их создает, давая работу трактирам, выкармливая села и целые города. Какое там – страны! Бестолковы Эрхой живет в первую очередь тем, что взимает плату с товаров из Леснии. И с ввозимых туда – тоже, само собой. А дороги не совершенствует. Результат очевиден: десять дней вместили весь путь через Бильсу, следующий отрезок такой же примерно длины отнял вдвое больше времени и несравнимо – сил.

Потом ночами стало холодать, и грязь чуть подсохла, а под седлом гнома опять устало скакал рыжий конь, уже давно потемневший от пота. Рртых отчетливо замечал теперь – он сдает. Не железный он гном, железные – эльфы, не зря сталь они выплавили. Он – секира, а эти двое – те самые мечи-иглы. Гнутся, но не ломаются. Когда Эриль уверенно повернула своего коня на запад, отклоняясь от северного направления, неизменного до сих пор, Рртых испугался всерьез. Завезут в деревеньку и скажут – прости, гном, мы спешим, а уж ты сам, пешком, к весне доберешься, подкопив силенок…

– Мы идем точно по следу Брава и Кэльвиля, – пояснила Эриль, ощутив беспокойство Рртыха. – Я плохо запомнила эту дорогу. Когда мы уходили из долины Лирро, мне было очень больно. Знаешь, дурные предчувствия. Если они беспочвенны, можно и не замечать. Но женщины эльфов в определенном возрасте получают способность знать о будущем, пусть немного и не всегда. Я как раз взрослела. Шестьдесят с лишним веков, знаешь ли… не шутки.

– Да уж! Это теперь уже – ой-ёй… А Лоэльви?

– Его везли без сознания, мы заклинали сковавший демонов ларец, скрывая его от ведимов. Огромная работа, это совсем не то же, что поддерживать невидимость позже. Мы в какой-то мере исказили мир: башню непосвященный мог увидеть, лишь оказавшись от нее в пяти-семи шагах. Ви был из нас младшим и очень помог. Но подорвал силы, потом лечился несколько лет. Полагаю, в этой деревне, куда мы скоро въедем, Кэль и Брав встретили ведимов. Мне сказала та женщина, которая позвала меня из Лирро, они дрались чуть в стороне от дороги. Здесь нет подменных лошадей нужного нам типа, будем отдыхать два дня.

– Спасибо. Я устал так, словно сам скакал.

– Мы тоже, господин гном, – улыбнулась Эриль. – Ты не умеешь читать наше утомление, оно в глазах. Мы ведь маги, все остальное – прячем.

– Кривая кирка, ну и дурень же я!

Эриль рассмеялась и успокоила коня, переводя его на легкую рысь. В поселение людей путники въехали на закате, неспешным шагом. Кони были приятно удивлены способностью своих седоков хоть иногда выбирать нормальный режим движения.

Получасом позже хромой староста распределил гостей на постой. Сперва он принял их несколько настороженно – времена неспокойные, но потом разговорился и подобрел, даже отказался от оплаты, хитро щурясь. Эриль поселил в теплой отдельной комнатке, в своей просторной избе. А Лоэльви и Рртыха устроил у одинокого старичка, дети которого уже отстроились большими крепкими домами рядом, а он продолжал топить осевшую печь в кривой избушке, помнившей его молодость.

Деревенскую хитрость Рртых понял сразу и горячо одобрил. Дров у деда – и на осень не хватит. Дети, само собой, готовы и привезти и нарубить, но старый чудит, то ли обиделся на что, то ли вспомнил, как прежде сам управлялся, словом, гордость взыграла.

Скорее всего, второе, согласно кивнул Лоэльви на шепот гнома. Гостей дедок угощал чинно и важно, явно выставил все лучшее. К старосте сходил, раздобыл сала и пирожков. Эльф ел с удовольствием и хвалил. Гном вычистил глиняную миску в несколько движений, вцепился зубами в пирожок и, встав, решительно натянул куртку.

– К полуночи, может статься, буду. Кони мне до смерти опротивели. Хочу пешком походить, ложитесь, не ждите меня.

– Волки, – попробовал возразить дедок.

– Им же хуже, – рыкнул гном. – Шубу тебе справим.

Иных возражений не нашлось, и Рртых исчез в ночи.

В предрассветной благостной тишине зазимков, когда в полях все дела переделаны, скот ухожен, и есть время отдохнуть, только гном и создавал беспокойство. Зато – на всю деревню. Он приволок груду камней. Он притащил из дальней рощи несколько ровных, не особенно крупных, стволов, придирчиво выбрав самые сухие. Он посетил кузню, растормошив местного бестолкового коваля, и привел в порядок все железо, найденное в хозяйстве деда.

Когда заспанный хозяин выбрался на порог, фундамент дровника уже был закончен – на крупных камнях, добротный, с высоким полом.

– Это отдых? – охнул дед.

– А то! – ненадолго разогнулся Рртых. – Всё не в седле трястись! Какое облегчение – топором помахать! А уж молот-то как взял, я прям прослезился. Сынки у тебя имеются?

– Двое, – не понял дед.

– Зови, пусть тож отдохнут. Крышу надо крыть. А я ростом, сам видишь, не особо на вашем фоне. Печкой займусь пока, а то гарь в доме, духота. Глины я наскреб, сколь надо. И замешал уже. Прочищу да подновлю, на пару часов работы, мелочь. А внуки есть?

– Пятеро, – занервничал дед. – И их звать?

– Я дрова бросил в рощице. Пусть лошадку какую запрягут да пособирают. Да, волков не видел, не обессудь. А сильно донимают?

– Изрядно. Место у нас глухое, – опасливо сообщил дед.

Лоэльви выбрался на порог, не менее довольный, чем гном. Кстати, в отличие от рыжего он отоспался. И теперь думал, что в Круге уже начал забывать, что из лука можно бить не только по мишеням. Конечно, было небольшое развлечение – пытаться попасть в Кэльвиля. Но это быстро надоедало, текучий, как вода, мастер уворачивался слишком успешно.

Вечером староста пребывал в тихом блаженстве. Все хворые подлечены, волки более не обеспокоят стадо, старый упрямец обеспечен дровами и помирен с родней. И, словно этого мало, неугомонный управляющий норовит перечинить все лопаты, плуги и топоры, а заодно переделать кузню. Благодать.

– Госпожа Эри, второй раз в этот год нашей деревне везет с гостями, – признался староста. – Были тут двое, в лето. Живы только их трудами.

– Знаю, – улыбнулась Эриль. – Могу предположить, что другие наши знакомые снова пойдут через ваш удел, в эту же зиму и теперь с севера. Мы любим по доброму следу путешествовать. Узнать просто, мы внешне от вас немножко отличаемся, потоньше и двигаемся иначе. Может, надобно поля от засухи заговорить или скот от болезни – вы сразу им скажите, нам это не трудно.

– Да, порода у вас на господина Кэля похожая, – удивился староста. – И точно, движения необычные. Он крепким магом был, спаситель-то наш. Вы тоже в лечении преуспеваете.

– Может, нас здесь станет больше, – вздохнула Эриль. – если война не обернется совсем страшно. Я, увы, не вижу, что будет, это неприятно.

– Гномы обозлились, – кивнул староста. – Грустно, я их уважал всегда, страсть какие работящие, чисто ваш управляющий.

– Подгорные жители вам не станут врагами, – покачала головой Эриль. – Те, кого принято звать ведьменями, подняли голову. Но это, как любила говорить моя королева, забота сильных и мудрых. Будем надеяться, они еще по-прежнему сильны и мудры. Хотя по прошлому разу стало понятно – куда важнее сердце. Сила без доброты переходит во зло.

Староста кивнул молча и глянул на гостью с новым удивлением.

Рано утром деревня проводила гостей. Кони отдохнули и выглядели неплохо. Сытый отоспавшийся после здоровой работы гном сиял бодростью. Лоэльви, закончивший-таки переделку заклинания, тоже был собой доволен.

Вечноцветущий куст он посадил в саду самой маленькой девочки из числа сирот, чьих родителей погубили ведимы. И твердо обещал ей, что никакой злодей и близко не подойдет к деревне, пока шиповник цветет. Красные свежие бутоны выглядели совершенно неуместно на фоне первого снега. Зато малышка спала и улыбалась. А ее приемная мама, двоюродная сестра родной, наоборот, плакала. Потому что уже потеряла за осень надежду вылечить и поднять на ноги бледную малышку, разучившуюся радоваться.

Кони защелкали по вымороженной земле копытами в новых зимних подковах, выкованных Рртыхом. Все дальше и тише. Вслед махали руками и просили заезжать еще. Лошади очень долго были видны на инее поля, в котором они топтали первый по зиме след.

Когда они скрылись из виду, староста вздохнул и обратился к деревне с речью:

– Эх и бестолочи мы! Второй раз отдарить не можем за добро. А почему? Потому что это не люди, а явные эльфы. Значит, надо в город собирать кого поумней. Пусть хоть как выведает – чем следует угощать эльфов, какой у них обычай? Того и гляди еще нагрянут, а мы и не готовы в третий раз. Не гоже! Счастье надо крепко приваживать. Может, станут бывать из года в год. И заживем – как в сказке. Эй, криворукий, еще раз ленью так зарастешь – пеняй на себя. Одно только пока и ясно – не уважают они лень. И еще: кто дитя обидит, того сам возьмусь со свету сживать, а вы меня знаете. Особо указую – цветков магических самочинно и без спросу у Сильки не рвать, зашибу. Меч мне наново выправили, сами видели. Да и хромота не донимает.

Люди закивали и стали неспешно расходиться по домам, получив пищу для размышлений, обсуждений и сплетен на год вперед.

А опознанные эльфы и неопознанный гном были уже далеко. Эриль улыбалась, поглядывая на жениха. Сколько лет истратил на свою «Неувядающую розу»! И без раздумья отдал единственному ребенку, которому помочь было почти невозможно. А ей, слишком уж разборчивой невесте, в подарок досталось самое дорогое – улыбка девочки. Если у нее и были какие-то сомнения на дне души, куст шиповника их уничтожил – на корню, можно сказать. Этот эльф, и никакой иной, – ее подлинная новая судьба.

Лоэльви от пристального внимания нервничал. Ему всего-то тридцать семь веков, ученик мудрой, напрямую не входивший в Совет, – вот он кто. А ей все девяносто два. Подумать – и то в дрожь бросает. Если бы не гном с его простотой, так бы и думал из века в век. Учился, рос, набирался силы и опыта, отчаивался, опускал руки… Теперь уже поздно перерешать, все сказано. Вот только ответа нет. Обычай требует выдержать паузу, и кто его только изобрел, проклятый! Еще он запрещает просить повторно однажды спрошенное.

Рыжего коня гном сменил на вороного уже в северной, лесистой, части Рэнии.

Хозяин небольшого постоялого двора так искренне обрадовался редким в маленьком поселке состоятельным гостям, что уговорил-таки их заночевать и даже остаться еще на день. Убедил именно, обещая коней. Мол, и денег не возьму, оставите в Северном мхе, у знакомого трактирщика – он их сам с оказией вернет.

Пока хозяин и весь поселок обрели обычное счастье ремонта всего железного, что имело неосторожность попасться на глаза гному, Эриль увела жениха гулять в похожий на парк своей ухоженностью сосновый лес. Чистый, без гнилого мелкого подлеска, в приятном свежем снежке, выпавшем с утра. Неглубоком пока – по щиколотку.

Гном уже закончил все ремонты и даже подновил камин, получил свое любимое пиво с перцем в награду. Изучил все доски в полу общего зала корчмы и перезнакомился с ее посетителями. Тревожно выглянул пару раз на улицу, с подозрением изучая тишину позднего вечера. И заказал еще одну порцию местных жареных колбасок, которые ради него обваляли в приправах дважды. Гном твердо решил после их поедания приступить к поиску загулявшихся в лесу эльфов.

Не пришлось. Рртых сердито глянул на обоих, едва те появились в дверях, – и расплылся в улыбке.

– Уломал! – хлопнул он ладошкой по столешнице, заставив подпрыгнуть даже полуведерную кружку пива. – Уважаю. Чего вам к свадьбе отковать?

– К свадьбе не надо, – улыбнулась Эриль. – Ты ему гномьи гибкие латы сделай. Время неспокойное, маги в бою уязвимы, а доспеха у Ви вообще нет. Я видела раз такие – тонкие, легкие, прочные и удобные.

– Хороший заказ, основательный, – задумался Рртых. – Эх, прадеда бы сюда, он в рецептах посильнее моего, по булатному-то делу, да и по любому литью-варке. Сделаю. Время потребуется, но зима у нас есть, полагаю?

– Скорее всего, – благодарно кивнула Эриль. – До Старого мха два дня пути без всякой магии. Мы задержимся в тех местах. Я должна найти и собрать все, что известно о девушке по имени Сэльви. Это очень важно. Не люблю, когда мне невесть что кажется.

– Плохое? – запереживал Лоэльви.

– Не знаю. Может, как раз наоборот. Но в любом случае – невозможное. Скажите хозяину, что мы коней через неделю вернем, не раньше.

След Сэльви нашелся легко.

В Старом мхе судачили наперебой о недавнем переполохе на заставе возле дикого леса. Мол, ловили ведьму – а утром на площади оказалось два трупа ведьменей-мужиков. И здоровенных – глянуть страшно! Не иначе она их приманила да и зарубила. А если так – что это за ведьма странная? Людям вреда нет, одна польза – большое зло изведено. Заставный сотник чуть не поседел, опознав в одном из Черных того самого человека, что опорочил ведьму. Всем отрядом в лес ходили, кричали – прощения просили, да только не ответили им. Впрочем, и дурного более не случается – не проклята застава.

Заодно выведали, проверили – муж ведьмы жив, вопреки вздорным слухам. Пьет больше прежнего, плачет во хмелю и просит найти жену. Сам тоже искал, все окрестности обошел, был на заставе и очень переживал, что его ведьму едва не сожгли. Твердил бессмысленно, что она удачу в торговле приносила, что работа шла лучше прежнего, и что без нее стало пусто. Обошел всех своих заказчиков и усердно выспросил – не было ли рядом с его женой каких мужчин? Потому что она хоть и не злая, а все ж точно – ведьма, и глаз к ней так и липнет. Ушла, душу высушила…

К вечеру на заставе кожевенник размочил душу до полной слякоти в трактире на центральной площади и в голос грозился убить черноглазую за измену, а потом рыдал и обещал в ногах у нее валяться и прощения просить каждый день. Сознался при всех – бил ее, в блудном деле крепко подозревал. Спьяну выговорился, по соседям прошел и теперь знает – не было ничего дурного. А только поздно, и жены уже нет. Ни следа, ни весточки…

Все эти новости путникам выложили разом, едва они добрались до того самого трактира, где следовало оставить коней. Хозяин принял новость о лошадках без удивления – уже делал так, и коней знал. Он согласился забрать их через несколько дней, вполне доверяя явно милым и не разбойным людям. Тем более, что они заказали королевский обед, девять десятых которого плотно уложились в утробе рыжего управляющего. А купец и его жена ели мало, зато охотно и внимательно выслушали все городские слухи и новости. Ценами на лес поинтересовались, гномье упрямство обсудили, сказок про дикий лес – так сами наплели, и занятных. Потом госпожа Эри даже согласилась на уговоры всей компании и спела. Видимо, объяснение с Лоэльви пошло ей на пользу, вернуло способность хоть иногда радоваться по-настоящему беззаботно.

Утром отдохнувшие вычищенные кони сами просили повод. Они донесли до деревушки с названием Старая гарь, что приткнулась у самой кромки леса в несколько часов. Полдничали гости уже в трактире тетушки Сэльви. В грязном, неухоженном и – вполне закономерно – пустом зале. Щели ставен скрипели о ремонте, а ветер свистел, обещая выдуть последние остатки хозяйских денег.

Даже гнома потрясли необъятные размеры трактирщицы. Подбородки лежали сборочкой, красное потное лицо скалилось в ненатуральном подобии доброй улыбки. Толстые пальцы так и норовили влезть в чашки, уничтожая и без того ничтожные крохи аппетита.

Трактирщица этого не замечала. Точнее, не замечала, пока было возможно. Потом Лоэльви не выдержал, что-то сквозь зубы шепнул – и пальцам стало очень горячо в чужом супчике. Который никто не решился пробовать, всем и запаха хватило для полной утраты интереса к еде…

Едва речь зашла о падчерице, тетка Сэльви плюхнула на стол кружки с остывшим сбитнем, забыла о них. И покраснела еще сильнее, попыталась заломить руки и рухнула на скамейку, готовую лопнуть под немалым весом.

Слушать ее визгливые жалобы было тягостно. Толстуха врала, путалась и стонала в голос, хватала гостей за руки и грязно ругалась. Потом плакала, размазывала сопли, обмахивалась грязноватым фартуком… И все начиналось с начала. Это вполне понятно – ведь более благодарных слушателей у трактирщицы никогда не было. Да и посетителей в последнее время не стало. Готовила в прежние времена падчерица – «ведьмино грязное отродье», и явно в еду что-то подмешивала – гости не переводились. А как за порог, в хороший крепкий дом хозяйкой ее, неблагодарную, себе в убыток сосватали – прокляла прежнюю родню, и нет им более удачи.

В Старый мох путники вернулись поздно ночью и едва не расцеловали знакомого трактирщика, без сна ожидавшего их. Нормального, порядочного, переживающего за хороших людей, потерявшихся в затянувшей поле поземке. Он мигом накрыл на стол, отправил в истопленную с вечера баньку сперва гостьюшку, а потом и ее спутников. Сообщил, что уже самолично нашел обоз до северной Леснии, и даже договорился о санях. Он все выяснил и дурного не посоветует. Уходят послезавтра, обоз купеческий, интересуются пушниной, люди толковые, порядочные.

Потом хозяин поставил еще по кружечке своего фирменного вкуснейшего сбитня и стал уговаривать гостью завтра еще хоть разок спеть – душа просит. И соседи слышали, очень желают еще, и, если можно, рядом посидеть, они люди с пониманием, шуметь и мешать не станут.

Утром через день обоз покинул Старый мох.

Эриль сидела в санях молча и задумчиво. Когда тишина стала для гнома слишком густой, он не выдержал.

– Ладно, сознаюсь. Я там кое-что у тетки буркнул. Как бы домик у нее по весне не пошатнулся. Уж больно жалобно скрипел, ремонта ждал… Что – зря?

Эриль стала тихо посмеиваться, глядя то на гнома, то на Лоэльви. Маг виновато пожал плечами.

– Ну, скиснет пиво – я не виноват… почти. Нельзя этим людей травить. Эриль, до чего я дошел, эльфы не должны гадить так по-деревенски мелочно.

– Да все мы хороши, – рассмеялась древнейшая женщина эльфов. – Но я хотя бы сделала полезную каверзу. Если станет как прежде вставать позже рассвета – от боли в спине взвоет. И она, и детки ее раздутые, и муженек опухший. Возьмутся без дела сидеть – поймут, что такое «как на иголках». Опять же, от ругани исчезнет аппетит… Полагаю, выхода у них теперь нет, будут работать, как гномы. И от усердия тетушка к лету похудеет. А не сбавит злости – так в полгода щепкой станет.

Рртых одобрительно кивнул. Более мерзкой семьи ему не приходилось видеть. Для гнома лень – худший из пороков. А чтобы ребенок один за всех работал, не зная роздыха, пока взрослые спят да бездельничают, – вообще неслыханное преступление. Дома, в пещерах Гхросса, о таком и понятия не имеют. Гном, скучающий без работы, признается тяжело и позорно больным. Его ведут к знахарю и лечат. А тут никто не вмешался, даже сельский староста.

Эриль согласилась и стала медленно выстраивать свои наблюдения, дополняемые короткими примечаниями спутников.

По ее представлениям получалось, что Сэльви в селе считали, как принято у гномов говорить, темной. Лоэльви зашел к соседям и поговорил о ценах на лес – а заодно о Черной гари. И ему рассказали. Мол, выжила там, в ведьменевском колдовстве, одна дурочка, у которой ума не хватило даже до смерти перепугаться. И позже умнее не стала – молчала, ходила в обносках, грязная и угрюмая, горбилась, зыркала из-под черных косматых волос страшными своими глазищами. Тетке сочувствовали: такую дурищу приняла, кормит, сглаза не побоялась. Черноглазые – они самые опасные, проклянут любого. Эриль кивнула и добавила – слух не может не иметь под собой оснований. Возможно, до гибели Черной гари Сэльви и правда была темной. Подвластная ей сила человеку слишком велика. Но потом что-то изменилось.

Эриль нахмурилась. Она, знающая магию, пожалуй, лучше прочих ныне живущих, не может даже предположить, что так повлияло на девочку. Но знает твердо: Черные не отняли у нее ни капли силы. Наоборот, странным образом сами утратили многое. А Сэльви приняла это и переделала под себя.

– Прежде такого не было никогда, – почти виновато сообщила Эриль. – Демоны пили души людей и тем охотнее – эльфов, набирались сил из нашего природного дара. Доброго в своей основе, но переплавляемого во зло. Свет иссякал и тьма поглощала силу. А наоборот – немыслимо. Но эта ведьма взяла их силу, совершенно черную, выпила и переработала во что-то иное. Не понимаю…

– Ты уверена, что в ней нет скрытого зла? – уточнил Лоэльви.

– Орильр мог ошибиться, хоть он и опытен. Но все мы – нет. Ее видели Кэльвиль, Вэйль и Жависэль. Им я доверяю. И я ее видела, хоть и не в яви. Зла в ней нет. А что мне почудилось – о том я буду усердно молчать.

* * *

Рона проснулась трудно, с мучительной головной болью и привкусом горечи во рту. Всю ночь вддыхры плясали и визжали заклинания внизу, под горами. И звали зло, желая напоить им короля так, чтобы его душа окончательно захлебнулась и никогда более не мешала управлять гномом. А через него – и всем Гхроссом. Пели, смеялись и кричали – король наш предал родителей, сгубил сына, отказал в последнем сочувствии умирающей жене. Нет ему более пути назад, на тропу Труженика, где гномий бог охраняет своих детей.

Знахарка кое-как приподнялась, на ощупь разыскивая кубок с жиденьким травяным настоем. Рука мужа подала его, обняла, помогла сесть и напиться до сыта. Ррын уже торопливо разводил огонь, кутал жену в меховое покрывало, пристраивал на ее лоб влажную тряпку. Что подействовало – и не понять. Рона верила, что в суете ее любимого железного гнома больше толка, чем в лучших травах и заговорах. Теплый он, заботливый, надежный. Сколько вддыхры до души Ррына докричаться пробовали – и не упомнишь. Ей ни разу не пришлось вмешиваться. Пятифутовый гном крепок. Труженик вытесал его из темного камня, снабдил густыми черными волосами и кустистыми бровями, из под которых блестят некрупные карие глаза. Они могут быть очень веселыми и теплыми – для тех, кому гном доверяет, кого впустил в узкий круг друзей. А чужих голосов Ррын не слушает и даже не слышит. У него есть жена, самая талантливая знахарка гор. И петь, как это делает она, больше никому не под силу. Тысячник всегда гордился голосом Роны. И полагал, что этот голос не только красив – он произносит умные и полезные слова. Не зря Збыр, лучший из подгорников, отдал внучке место Становой знахарки.

– Опять звали его? – нахмурился гном.

– Да. Мне страшно. Голоса стали ближе и сильнее. Они уже не только требуют воевать с людьми. Там злоба и жажда. У Черных что-то сорвалось, их демон голоден. Ужасающе голоден и опасен.

– Значит, оллфы ему дали по носу, вместо того, чтоб посыпаться перцем и добровольно в суп лезть, – хмыкнул гном. – Дед знал, куда идти. Справный гном, и наш король Эфрых молодец, резво они дело подвинули.

– Пошли своих норников глянуть нижние ярусы. Мне очень тревожно. Я бы не хотела сделать наших знахарей новой пищей для чудища, взамен оллфов.

– Как тебя болью скрутило во сне, так я сразу их и отослал. Отдыхай. Сейчас кликну пару толковых ребят и отправлю в верхний мир, на север. Пусть по снежку к оллфам на макушку скатятся да про наши беды порасскажут. А то как бы не запоздали маги, свои проблемы разбирая, и в наших подсобить.

– Ррын, что бы я без тебя делала!

– То же самое, но с больной головой и голодная, – фыркнул гном. – Ты в деда, упрямая. Поэтому я тебе кую доспех, а не цветочки золоченые. Как Эфрых велел, из особой стали, да с заговоренными каменьями. Мне, знаешь ли, тоже страшно. Ты особо в нижние шахты не лезь. Дед твердо наказал: тебя пуще всех беречь. Им нужна женщина, наделенная силой.

– Прошлый раз искали среди людей и оллфов.

– А на этот раз у них демон на нашей крови замешан. Сиди здесь и не спорь с мужем.

– Не стану, – пообещала Рона, укутываясь в мех и снова устраиваясь в постели. – Трав почти не осталось. Одни неприятности с этой войной.

Снизу волной лихорадки докатилась дрожь обвала. Ррын быстро пристегнул секиры, большую и малую, шагнул к двери. Жена кивнула – буду здесь, запрусь, не переживай.

Гном вышел и бегом бросился в нижний уровень Стального города. Для быстрого сообщения он давно наладил шахты. Норники дежурили при каждой. Вниз спускались, скользя по веревке. Вверх гномов в несколько движений втаскивали лебедками. Были и клети для груза – но те идут медленно, тяжелы и используются для общих нужд. Ррын рухнул через два уровня в пару мгновений, только перчатки задымились. Там уже отвели веревку из шахты чуть в сторону, создавая упор для ног. Камень брызнул мелкой пылью из-под железных подков подошв. Гном довольно хмыкнул, кивнул помощнику и бегом одолел короткий коридор, свернул в соседний. Услышал, как сыплется сверху еще кто-то. В зал норной дружины он все же не вбежал – вошел, тысячнику излишняя спешка не к лицу.

Его уже ждали разведчики.

– Как и прежде, у развилки на Синий город, – бросил старший устало. – Ворота король Эфрых завалил и укрепил славно, но они, снизу, явно еще раз проверили. По скале трещины пошли, сотник Грых уже дал команду отойти, делать новый шлюз и готовить обвал. Футов сто будем рушить. Ворота доставили, еще и решетки хорошей ковки. На два дня работы.

– Как внизу?

– Роют, – нервно кивнул разведчик. – Знахарь сказал – магию свою используют, камень плавят и гонят его потоком. Обычно выдыхаются через сутки. Должно все обойтись.

– Кто на уровне?

– Сотня Роффра. Иных гномов быть не должно.

– Возьми своих и проверь до последнего закутка. Детей из Желтого наверх подняли всех? Это важно. Им нужны дети.

– Последняя группа еще не сообщила о себе, – нахмурился младший. – Проверю.

– Возьми десяток из моей личной сотни, пару знахарей тоже, я хочу сам глянуть. Потом сходим в Желтый город. Как бы нам его не пришлось выселять совсем. Там своды тонкие, да и Синий совсем рядом. Нащупают слабину – прорвутся.

Ррын отодвинул тонкую облицовку стены и достал из кладовки свой запасной доспех. Ничем не хуже основного – просто первый наверху, в жилых горизонтах Стального, хранится, а этот тут. Быстро влез в панцирь и позволил разведчикам помочь с застежками и защелками. Затем сам помог им. Он еще год назад приказал – ниже двадцать шестого без полного доспеха не показываться под угрозой изгнания из рядов норников. Не готовый к бою гном – пособник врага. Знахари пытались спорить, но их воспитала Рона. Да и дед руку приложил, они даже жаловались. Збыр всегда полагал, что кирка – не только орудие труда, но и замечательное средство для воспитания…

Латные рукавицы удобно и без звука обтекли пальцы. Тихий доспех – особое искусство гномов. В стали с пяток до макушки – и ни единого шороха при движении. Эх, пять лет назад за такой доспех люди платили золотом, на вес доспеха, и не жаловались на дороговизну. Ррын нырнул в коридор и зло подумал – отдал бы теперь наилучший за небольшой тюк трав для жены.

– Эфк?

– Тут, – возник из полумрака любимый оруженосец.

– Сделай милость, сходи наверх. Понимаю, что король войну объявил и все прочее. Но егеря Мартига нам никогда врагами не были. Попробуй у них трав испросить, а? Только не как прошлый раз, с перцем-то, вышло. Поспокойней. А то Рона бледненькая совсем. Ей бы хоть чуток полегчало.

– Не переживай, я уже там. То есть почти тут.

– Бестолочь!

– Зато бегаю хорошо, – донеслось уже из-за угла.

Ррын добрался до шахты, рявкнул вниз, называя нужный уровень, и рухнул, не дожидаясь ответа. Успели. Бросил норнику перчатки и снял защиту с лезвий секир. Придирчиво осмотрел сталь – темна, без блеска, заточка в порядке.

Рядом уже стоял разведчик. Оба чуть посторонились, давая возможность десятку вызванных в сопровождение норников заполнить коридор. Знахари упали сверху последними. Пристроились в хвост отряда, как им и положено. Ррын побежал по коридорам, ловко ныряя в боковые ходы. Он знал этот уровень уже наизусть. Да и вся его тысяча – не хуже.

– След… – тихо выдохнул знахарь.

Ррын замер. Десяток выстроился ощетиненным ежом, закрывая знахарей. Оба забубнили себе под нос низкими голосами, задвигались. Потом дружно указали на коридор, ведущий к Синему.

– Дети туда прошли. Охрана с ними, не наши, из верхних недоучек свежего набора, – поморщился старший знахарь. – До трех десятков, детей более дюжины.

– Чтоб этому королю… здоровым быть, – рявкнул Ррын. – Я не разрешал вести тут, а кто еще мог отменить приказ?

– Его величество, – кивнул знахарь. – Прошли недавно – полчаса, не более.

– Догоним, – кивнул Ррын. – Лырр, до шахты и обратно: стряхни сверху две сотни норников. Всем проверить арбалеты, знахари свое дело сами знают. Идем осторожно, но сильно спешим, ребята.

Лицевые пластины шлемов щелкнули, арбалеты из чехлов перекочевали в левую руку каждого. Знахари на бегу забормотали что-то рычащее, проверяя, нет ли засад, и заклиная доспех на защиту. Ррын рявкнул, предупреждая, когда до поворота осталось шагов десять: в общий бой не лезть, не разобравшись.

Шум они расслышали уже давно. Выбрались в пещеру и увидели его причину.

Те, кого знахарь назвал недоучками – рабочие гномы верхнего города, в основном бывшие торговцы и ремесленники, – отбивались из последних сил. Их бы положили сразу, но недотепам повезло, Вддыхры настолько не ждали сопротивления от слабого противника, что бросились на добычу, дав себя издали рассмотреть. Первые ряды охраны они выкосили своими когтями почти мгновенно, но потом знахарь успел выставить щит. Выжившие вддыхров встретили в самом узком месте, не пустив в зал пещеры у слияния трех коридоров.

Черных, как всегда, было двое. И они решили не спешить повторно – взялись вырезать гномов по одному, вырывать из общего строя. Усталость и страх – их союзники. А помощи исполнителям королевского приказа ждать не от кого, норники далеко, у источенных магией ворот в нижние ярусы.

Ррын мельком усмехнулся: дети целы, уже хорошо. Из их охраны пока живы семеро. Норники дали залп из арбалетов и, пользуясь моментом, оттеснили недотеп за свои вороненые стальные спины, потребовали уводить детей. Вддыхры завыли и рванулись в атаку по-настоящему, не надеясь более на испуг и усталость противника.

Сзади рявкнули знахари, тормозя врагов и насылая на их сознание тьму. Норники работали слаженно. Они знали уже, что от прямого удара секиры Черные успевают уходить. И создали то, что звали «мельницей», технику общей работы в узком коридоре. Секиры мелькали сплошной стеной – одни на излете, другие в вершине замаха. Оставшиеся за спинами трое били из арбалетов. Один из вддыхров завыл и рухнул, гномы тотчас отступили. Однажды норники уже поверили в смерть Черного прежде времени – и оплатили свою наивность пятью жизнями. Упавший завизжал снова – теперь его добивали заклинаниями все три знахаря: два пришедших с норниками и тот, что сопровождал детей.

Второй Черный скользнул назад и попытался исчезнуть в лабиринте ходов. Он опоздал на какие-то доли мгновения. От ворот подошли, расслышав шум, и закрыли коридор сплошной сталью шипастых щитов.

Между двух «пробок» из рассвирепевших гномов вддыхр визгливо охнул и заметался, пытаясь вырваться верхом – он полз по потолку, всаживая свои усиленные магией когти в камень. Это норники тоже видели прежде. В полминуты две «мельницы» срезали свою добычу. Черный вытянулся и захрипел. Рртыху показалось, что вддыхр улыбается.

– Зря стараетесь, – отчетливо прохрипел тот. – Он придет, и его вам не остановить. Он голоден, а вы не дали пищу. Вы все теперь – мясо. Ждите, бойтесь. С детками прощайтесь.

Он вывернулся, мучительно пытаясь последним усилием достать хоть кого-то. Еще два болта щелкнули, превращая голову вддыхра в месиво. Ррын одобрительно кивнул. Рядом уже стоял Лырр и докладывал. Трое ранены легко, один серьезно – нога порвана. Дети уже ярусом выше. Две сотни прочесывают уровень и сегодня же заделают очередную шахту, позволившую тварям попасть сюда. Ррын кивнул.

– Выводим Желтый город, полностью. Вызывай спасателей и штольников. Ворота закончить как можно скорее. Сутки на подготовку. Еще сутки на проверку и отлов случайных гномов из переселенцев. Потом уровень затопить. Хорошо затопить, основательно. Здесь рядом две газовые пробки пального – пустите его в воду. Пусть учатся через это своей магией пробиваться. Пока сладят – с месяц спокойной жизни у нас образуется.

– Понял.

Ррын кивнул и стер кровь вддыхра с секиры. Погладил пару глубоких царапин на латном доспехе. Ему панцирь заговаривала жена, спасибо ей. Такие удары обычно прорубают сталь, даже наилучшую. И вддыхры явно знали, кто перед ними, и как важно его прикончить. Все-то они знают! А как не знать, если король давно предал горы? И сказать такое каждому – сразу проиграть войну. Род Гррхон из-за одного слабака нельзя позорить! Да и удалить короля от власти без наследника – дело трудное.

Когда вддыхры прорвались в прошлый раз – шестеро, ужасающе много, а с ними еще полусотня безумных гномов, утративших души, – король рубился в первых рядах. Он указал на угрозу прорыва, скопил силы в нужном месте и выиграл бой. Правда, Черные ушли живыми вниз, а погубить бездушных – невелик подвиг. Но жители городов слышали то, что им сказали, и видели кровь на доспехе Кныттфа. Он вернулся героем.

Ррын тряхнул сердито головой. Рона умница, сумела тогда убедить его промолчать и не наговорить глупостей. Сама сходила к отцу и поздравила его с победой. Когда все видят нечто большое, яркое, им бесполезно указывать на «мелочи». Жители верхних городов полагают, что люди в сговоре с Черными. О настоящем положении дел знают только норники, штольники и спасатели. Пять тысяч настоящих стальных гномов, и все – под его, Ррына, рукой. И это уже немалая победа. А если Рона постарается, то через пару недель тысячник станет-таки Носителем секиры короля. И тогда сможет делать куда больше, не оглядываясь на его безумное величество.

Гном укрепил секиры на поясе, закинул на спину заново заряженный арбалет, подозвал охрану. Три десятка сопровождения и два знахаря – на опасном уровне, где имеется незаделанная дыра из Синего города, это наименьшее возможное сопровождение.

Он шел через глухие темные коридоры, покинутые гномами четыре года назад. Факелов здесь теперь не жгли, экономя масло. Холодный свет минеральных фонарей глазу неприятен, зато ярок и дает отчетливо видеть на сотню футов во все стороны. Когда-то здесь шла большая дорога. Синий город давал руду железа и самоцветы, пока не иссякли главные жилы. Желтый город моложе и тянется далеко на восток под горами, туда, где лежит медь. Он мог бы расти еще долго. Добывает серебро в северных своих пределах и кое-какие минералы. Ту же серу, из-за которой исходно получил название. Теперь Желтого не станет. В Гхроссе таких городов несколько десятков, не все они обжиты, старые верхние в запустении. Теперь туда отселяют из нижних, и гномы уходят со слезами. Родные шахты, фамильные кузни и гранильные мастерские – все приходится оставлять. Хуже того – спешно и бестолково бросать. Конечно, наверху спокойнее, и семьи перевозят охотно. Но выковырнуть из штолен работяг и старшее поколение – целая большая проблема.

Упираются, прячутся и спорят, за кирки хватаются. Да еще и уводят не по приказу короля, а решением тысячника норников, слыханное ли дело! Хорошо, что теперь с Ррыном спасатели. Эти у любого в шахтах в полном уважении. Две тысячи отборных ребят. И начальник у них славный гном, короля Эфрыха старинный друг. Когда приходят спасатели, старики молча и понуро собирают вещи и идут, куда сказано. Лучше себе руку отрубить, чем на спасателя кирку поднять, это закон подгорья. Потому что в любой завал за тобой, бестолковым, и за семьей твоей, и за детьми пойдут они, как бы ни было опасно и безнадежно. Это нельзя не помнить.

Ррын выбрался в широкий главный тоннель. В прежние времена тут ходили вагончики по рельсам. Быстро, удобно, современно. Теперь пути ржавеют без дела. И смотреть на такое безобразие любому гномы тоскливо. Гном – он для работы Тружеником создан, а не для глупых войн, закрывающих шахты.

«Эх, Рртых, как же ты не выбрался, дружище», – очередной раз вздохнул Ррын. Он знал, что Рона не верит в смерть брата. А еще он видел нижние штольни. Узкие, старой постройки, со слабыми опорами из гнилого дерева. Тогда люди задержали подвоз дуба и пришлось ставить то, что нашлось под рукой. Это помнил отец Ррына и рассказал сыну: не уважает старый пустых надежд. Рубиновые залежи открылись в нижних горизонтах, тесных, низких, душных. Оттуда до ближних выходов к Ронигу, княжеству людей, – десятки подгорных верст. Пройти их, ни разу не попавшись на глаза своим же гномам? Принц – ушлый малый, но это и для него слишком, пожалуй. А так хотелось бы ошибаться!

Тоннель вывел без происшествий к самому Желтому. Раскрылся высоким светлым сводом главной пещеры. Сюда выходят пять жилых ярусов, горизонтами поднимающихся к своду, покрытому особым минералом, светящимся в темноте. Хорошее место для жилья. Воздуха много, чисто, просторно. Красиво – в Желтом мастера не просто обтесали стены. Украсили колоннами, статуями и узорами. Заполировали самые красивые цветные срезы породы, устроили подсветку.

Ррын выбрался в высокий огромный зал и остановился.

Гномы хмуро сидели на полу – от самого входа и до дальней стены. Горный мастер, глава города, помрачнел еще более – если такое возможно при исходном выражении его лица.

– Дети целы? – Он беспокойно смотрел на свежие царапины на нагрудных пластинах норника.

– Да, ушли в Стальной, оттуда в Белый, самое наше тихое место.

– Мы уже собрались. Не отрывай спасателей от дел. Я все обсудил со старшими гномами родов и мы не станем упираться. Тебе и так трудно. Охрану города я тебе передаю, берешь?

– От твоих ребят только дурак откажется, – улыбнулся Ррын.

– Верно, – усмехнулся мастер. – Готовь клети, я буду следить за выводом города сам. Как поднимусь – считай, тут более нет моих гномов. Эх, вернуться бы! Какую мы нашли жилу две недели назад, смотреть больно.

– Хороша?

– Железо куда получше синегорского, – вздохнул гном. – Не уйдем теперь – позже сам упрусь насмерть.

– Я бы тоже уперся, – тоскливо согласился Ррын, усаживаясь возле старого мастера. – Как увижу в кладовке молот – плачу.

Из тоннеля вышли еще три десятка норников, и мастер кивнул, давая сигнал к отправке первой группы. Стальные гномы шли по сторонам и впереди, внимательно вслушиваясь в гулкое эхо шагов: не добавится ли к нему легкая поступь вддыхра? Различать ее уже научились – даже не слухом, а самой кожей, беззащитностью спины.

Ррын глядел вслед уходящим и с тоской думал, как много теряет его Гхросс с этим городом. Веру в защищенность, беспечность жизни в условиях призрачного мира. Убежденность в том, что в пещерах гном непобедим. И преданность королю. Пришедшие снизу будут расселены в обжитых пещерах – так легче привыкать к смене места. И они станут говорить о том, какова жизнь внизу. Про вддыхров расскажут. И еще упомянут – ни разу не было с ними ни людей, ни магов, ни оллфов. Зато взятые в плен рабочие шахт – были. Утратившие душу и готовые рубить своих вчерашних друзей. Что скажет и сделает король в ответ на эту правду, не нужную ни ему, ни тем, кто управляет Кныттфом?

Рона полагала, что король постарается спихнуть проблемы на чужие широкие плечи – то есть назначит его, Ррына, Носителем секиры. Через некоторое время будет большой прорыв снизу, и тысячник не слишком удачно его отразит, а король спасет дело. Очень возможное развитие событий. И потому разведчикам, отправленным к оллфам, надо спешить. Древнее зло одолели только маги и знахари, соединившие свои силы. Пока до повторения былой удачи далеко.

Мастер оглядел пещеру.

– Я зарисовал все узоры, статуи и колонны, обмерил ярусы жилья, – сообщил он.

– Вернемся, – кивнул Ррын. – Мы горами рождены и не бросим их. Как и они нас. Отстроим. Только я думаю – будет лучше. Опрокинутые озера верхнего мира голубые. А горн Труженика – золотой. Можно сделать так же. Збыр новые фонари показывал недавно, уже перед… побегом. И голубой есть свет, бледный и ровный, и золотой – яркий, как их день. Красота.

– Он хоть удачно сбежал? – рассмеялся мастер. – А то норники твои так стонали на лечении – девки их наперебой жалели. Одна до того дожалелась, что замуж выскочила наспех.

– Удачно. А как иначе? – прищурился Ррын. – Хорошо б еще с пользой.

– Ну, на них-то положиться можно. Меня куда селишь?

– Можно в пещерку Эфрыха, а то король наш по большой зло… осторожности замуровать решил. Вернется седой – расстроится.

– И то правда. Да и за Роной твоей пригляжу. И фонари поизучаю. Затравил ты меня, дело знатное. Голубое – и с золотом. У нас тут станет, совсем как наверху – день да ночь… Я уже вижу, как. Славно будет. Как раз старую красочку водой размоет, работы нам не станет ее оттирать. Да, я своих мастеров отряжу к твоим штольникам, чтоб путем затапливали, быстро и без угрозы оползней.

– Спасибо.

Ррын встал, еще раз оглядел город, прощаясь с его красотой. Поклонился мастеру и пошел в тоннель. Норники охраны двинулись следом. Тысячник хмурился все мрачнее. Теперь надо идти на отчет к королю. Самое гнусное и последнее дело – рассказать свои планы вддыхрам. И не говорить нельзя!

У самой шахты гном ненадолго задумался. Может, Рону спросить? Она о его делах все знает и короля понимает, как никто другой.

– Двадцатый! – крикнул он вверх зычно.

– Двадцатый, – обстоятельно подтвердил знакомый голос дежурного.

Двадцатый – это дно Стального города. Можно чуток пешком пройтись, заглянуть в норные пещеры и посмотреть, как кормят его ребят, довольны ли, не ржавеют ли скукой.

Как всегда – довольны, хмыкнул Ррын от порога. Дым столбом. Эти не дежурят уже неделю, отдых у них. Обычный для гнома – кто-то кует, иные что-то чеканят или бока друг дружке мнут. Спасибо все той же Роне, она надоумила закупить с последними возможностями свиней и поросят в Рониге. Они охотно питаются грибами и помоями. А сами позволяют разнообразить меню боевых гномов хотя бы изредка. Например, сегодня. Тысячнику немедленно предложили лучший кусок, но Ррын отшутился – мол, вддыхров погрыз и сыт. Глянули на царапины, уважительно кивнули и не стали настаивать. После встречи с Черными любой спешит домой. Убедиться, что целы те, ради кого стараешься. Вымыться и отоспаться.

Тысячник вышел на широкую «улицу» – главный тоннель двадцатого уровня. Он любил нижние ярусы этого города. Розовый с серым гранит, отделка полосами полированной стали в булатном узоре. Строго, красиво и не чета роскоши торговых жилищ. Вычурность гному вредна, от нее гном мельчает – так дед говорит. Збыру нельзя не верить. Да и доказательства – вот они. Пятифутовые гномы живут внизу. А ювелиры ростом не вышли, вся сила из них жадностью выпита. Есть, конечно, и исключения – Мастера, которые настоящие и с большой буквы. Как Эфрых. Он всем гранильным цехом управляет, а пещеру жилую ни единым завитком золотым не испоганил. Зато какие браслеты и диадемы создает – про них вершинники стихи пишут. Хотя видят худшие, для пробы сработанные, для примерки. С камнями серой воды.

Рона уже встала, что не удивительно. И весело хлопотала по дому. Свинину она для мужа не забыла раздобыть, и даже истратила на праздничный стол малую щепоть своих драгоценных трав. Ррын повел носом и заулыбался. Хорошо быть женатым гномом! Пришел бы в пустую пещерку и сидел, молот гладил да слезы лил. А на Рону разок глянешь – и душа звенит. Вот уж у кого настоящее золото в волосах! И не стрижется коротко, как у замужних принято, – он упросил. Разве можно переводить такую красоту? До пояса, и гуще меха волосы. Эх, кабы не война – наделать ей хороших гребней, с синими самоцветами… только время потребуется. Надо непременно – чтобы лучше дедовых, а это трудно. Год за годом, пока не выйдет, как следует. И в гранильном цеху нелюбимом придется посидеть, у Эфрыха.

– Садись, – велела жена, перебрасывая толстую косу на спину. – Опять латы обновил, во втором ряду тебе неуютно.

– Так цел ведь. Вкусно, Роночка, узор моей души.

– Не полируй мне уши! Эх, мало об вас с братом дед погнул железа. Как королю станешь рассказывать?

– Вот с тем и пришел.

– Если ты про Желтый город – то не переживай, он и не спросит. Эфк вернулся, твой обожаемый арбалетный болт. Носится он – втрое быстрее нормального гнома. Подговорил кого-то из бывших рудных мастеров – тележку они вдвоем угнали, по старым рельсам на пятом уровне. До выхода в пару часов добрались, могли бы гонку выиграть в мирное-то время!

– Ну и молодцы!

– Говорят, у некоторых в голове мозги, а у него толстенная кость и в ней камешком стучит одна-единственная мысль: «Ррын лучший, я ему верен».

– Ну?

– Обратно он шел гордый собой до крайности. С таким видом и у короля под замком устроился теперь, с мешком трав. Казни ждет. Сидеть! Жуй и слушай, умник. Он молодец уже в том, что молчит исправнее любого немого. Что ты скажешь – то и будет правдой. А скажешь ты…

Ррын кивал и жевал – как велено. Было и вкусно, и полезно, он давно убедился: жена умеет выкручиваться из любых его глупостей. И теперь все повернула наилучшим образом. Конечно, вечером отругает, но это уже не опасно. Вечером он ей принесет трав. И пригласит вдвоем сбегать искупаться в дальние озера. Там вода – холоднее льда, а рядом живут неженки из гранильного цеха. Благодать – красивые, чистые пустые берега с белым песком, намытым в ручьях верхних горизонтов. Можно поплавать, понырять, замерзнуть до синевы кожи – и потом вдвоем греться.

– Роночка, а как насчет… – мечтательно вздохнул Ррын.

– Ты из-за своих озер так глаза завел? – рассмеялась жена.

– Не только. Я про нас подумал.

– Возьму большое одеяло, пирожки с грибами, рыбку копченую. Иди, большой гном, надейся.

Он кивнул, сыто счастливо вздохнул – и пошел надеяться.

Короля в ином настроении посещать опасно. Его величество последние годы сер от злости и сосредоточен на неслышном для прочих шепоте в своих ушах. Может часами глядеть в одну точку и кивать. Или бормотать, явно повторяя чужие слова. И стоит уделить странностям хоть малое внимание, как король звереет и орет, требуя вспомнить про военное время и волю больших барабанов.

Тысячника он встретил молча. Глянул в точку, где сходились, срастались на переносице косматые черные брови. И принялся перебирать бумаги на столе. Раз за разом.

Ррын стоял и ждал продолжения. Короля перебивать невежливо, даже когда он молчит, – этому Рона учила мужа долго и усердно. Объясняла, что папа глупо и наивно дожидается, перебирая бумаги, когда у вызванного в приемную сдадут нервы. Кузнец над таким заявлением думал до самой ночи. У него? Нервы? От тупого стояния и смотрения?

Жена смеялась и кивала – на других действует. Теряются, слова путают, умные мысли забывают, выглядят жалко и неуверенно. И ему надо стараться хотя бы делать вид, что он нервничает. Немного, самую малость. Ррын усвоил урок и с тех пор честно пробовал – получалось плохо. Кажется, король считал так же. Перебрав бумаги в десятый раз, он снова глянул на посетителя.

– Твой оруженосец замечен у тайного лаза из мира вершинников. При нем мешок из их ткани. Что скажешь?

– Молодец, что еще тут можно сказать? – удивился Ррын. – Награжу и отпущу домой на два дня.

– За предательство? – прошипел король.

– За исполнение трудного секретного приказа, – прогудел Ррын.

– А сейчас мы спросим про этот приказ, – сощурился Кныттф. – Стража, введите предателя! И вершинные мешки, при нем найденные и уличающие его, внесите.

Эфк появился в дверях с безмятежным видом, характерным для всех норников. Их тысячник – лучший, своих не бросает. А если придется худо – значит, так надо для дела. Черные глаза с ободком яркой ржавчины глянули на Ррына выжидательно.

– Ну, говори, Эфк, – предложил тысячник. – Добыл ли травы, знахарям необходимые? Скольких убил, как ушел от погони, не оставил ли следа к нашим тайным ходам? Потому что это – измена!

– Добыл, – оживился норник. – Два мешка, а не один, как велено. Заставу ихнюю всю как есть обошел и опустошил. Тихо дело сделал, следа не оставил.

Король поперхнулся новостями и уткнулся в очередное донесение своих бездарных (хотя это – как сказать) разведчиков. Ррын молча ждал продолжения. И прикидывал от скуки, сколько у Кныттфа осталось боевых гномов в разведке? Было две сотни. Потом пять десятков, едва поняли новые задачи, внезапно ушли в спасатели. Дело, угодное Труженику, – это и королю ведомо. Его величество стерпел и промолчал. Потом спасатели окрепли повторно, приняв еще сотню. Король неделю бесился в одиночестве. И сам заменил оставшихся, выгнав к тысячнику, в норники. А себе набрал новых – из бывших купцов. Они в разведке обжились и нашли дело стоящим.

Правда, ведут его в своем торговом ключе: сплетен не собирают и вниз не ходят. Забегают к Роне или сотникам спасателей и уточняют все важное для короля. А прочее опытный купец сам добавит. Сплетня – тот же товар, и продают его королю вдохновенно, за двойной паек и благостное неведение его величества о реальных делах в стране, живущей спокойно без присмотра не совсем здорового правителя. Кстати, купцы подумывали с весны потихоньку возобновить торговлю. Раз они сами следят за порядком – то скрытность своих же дел обеспечат вполне уверенно.

Эфк попался по глупости. Бежал напролом и был принят за постороннего, а пока разобрались – подняли слишком большой шум. Оруженосец не умен, но здоров отменно. И, видимо, мешки защищал очень успешно.

Кныттф, не отрываясь от бумаг, сделал жест – пошли вон. Эфк повернулся к охране, предлагая снять с него веревки. Довольно размял запястья и передал два тяжелых мешка тысячнику. Поклонился королю.

– А награда? – нагло спросил он.

– Не обременяйте меня мелочами! – разозлился король. – Вон оба!

За дверью норник подмигнул Ррыну и уточнил, действительно ли имеет право на визит домой. Да? А если еще два мешка притащит, и без скандала? Тысячник сокрушенно покачал головой и задумался, шагая к дому. Надо прекратить делать глупости. Сказать спасателям, они известят купцов – и дело задвигается в обход короля. Свинину можно ввозить спокойно. Учета ей король провести не сумеет, а боевому гному нужна нормальная еда. На грибах и рыбе из подземных озер особо не повоюешь с вддыхрами. В долинах Ронига того и гляди осень осыплется и снегом прикроется. Зазимки, топить пора, а угля нет. Хороший был бы обмен. И начало замирения – тоже неплохое.

Рона быстро разложила травы, напевая от радости. Теперь всю зиму королю будет спать куда как спокойно! Второй мешок добавил песне звонкости. И привел в восторг Ррына, взявшегося подтягивать припев густым басом. Пиво, еще немножко теплое, – и с перцем. Не пожалели, всыпали от души. Жаль, фляга мала! Зато закуску положили, ветчину и сыр. В бумажку вощеную завернули.

Рона жадно схватила листок.

– Это Рртыха вещь!

– Что?

– Я знахарка, меня не обмануть в таких делах. Постой, спою кое-что полезное, может, и не зря сюда положили ветчину. Смотри!

Ррын удивленно обнаружил проступающие одна за другой буквы. Язык Ронига, а слова – сплошной перцовый бальзам для души гнома.

«Рона, Збыр! Это может прочесть лишь один из вас. Надеюсь, моя хитрость будет удачной и письмо не пропадет в огне вместе с вестью. Рртых Третий был в горах и помог нам одолеть вддыхров-ведьменей, готовивших гибель мне и всему последнему посольству людей. Знаю – вы тоже потеряли послов.

Но всему свое время, пока не до подробностей. Рртых уехал на юг, к эльфам, в Круг мудрых, учиться магии и задавать вопросы. Его приняли в обучение.

У нас война никому не нужна и мир примут охотно, я сам к королю ездил с докладом. Не торопите события и не рискуйте.

Удачи. Надеюсь, еще свидимся, уж перца у нас вдоволь.

На том месте, где нас так удачно застал ваш гонец, будут оставлять мешок с травами раз в неделю, в этот же день».

Рона всхлипнула и обняла мужа. Ррын улыбнулся и бережно сжег листок, размял в пальцах пепел.

– Ты и в этом права. Он жив! Значит, у нас будет нормальный король, да еще и колдун. Ух и достанется тогда вддыхрам! Знаешь, я завтра пойду к мастеру Желтого города и выясню, что цело из планов Синего. Он помнит и восстановит, даже если утрачены чертежи.

– Завтра? – удивилась Рона. – Еще не поздно…

– Не-ет, сейчас мы идем к озерам, праздновать.

– Тебе трудно возражать. Я такая послушная жена! Сама удивляюсь. Бери одеяла и остатки свинины. Там еще две щепоти перца в мешочке.

– Благодать…

* * *

Сэльви проснулась незадолго до рассвета с неприятным ощущением. Поежилась, словно туман осени заполз под великолепный плащ на меховой подпушке и холодными пальцами щупает спину, перебирает позвонки. Прижимает к затылку лед – нет больше покоя, угроза!

Сейчас случится что-то непоправимое. Скоро. И она удачно проснулась немножко заранее, она может изменить злую судьбу. Само собой, если эту самую неприятность найдет и опознает. Девушка осмотрелась, приподняв тяжелую голову. Вчерашняя встреча с хозяином Черных еще гудела в затылке. Ничего, пройдет. Где у нас новая проблема? Вроде бы тихо все и спокойно…

Ночь облачная, теплая. До времени осенних дождей осталось всего ничего, но пока небо хоть и хмурится, нависает тучами, а пестроту праздничной осени не портит сыростью. И можно замечательно отдыхать на свежем воздухе, не заботясь о крыше над головой. Прежде, у тетки, Сэльви всегда ночевала в сараях. И только познакомившись с привычками мужа-следопыта поняла – ей намного лучше теперь – вне душных стен. Лес добр. Зачем от него отгораживаться? Особенно, когда муж рядом. Сэльви тихонько рассмеялась, припомнив, как заползла под его плащ тогда, стараясь удержать и не дать уйти одному из деревеньки. Интересно, что она собиралась ему врать утром? Дурочка деревенская, которая понятия не имела, что вообще значит – быть замужем. До сих пор хочется зажмуриться и счастливо вздыхать. Когда Рир дома – будь это даже самая убогая стоянка в лесу, – у него совсем другие глаза. В них не остается старой боли, и тоски – тоже. И пусть всякие там красавицы с серебряными волосами хоть лопнут от зависти, но именно на нее, Сэльви, эти глаза изливают всю свою теплоту и ласку. И наполняются радостью. Может, она не эльф, и пока у седого не получается с ней полностью сродниться. Зато сама она с ним давно уже срастается. Каждой жилкой, и он отлично это знает – и принимает. Она нужна ему не меньше, чем пламя костра, чтобы греться. Душой оттаивать, в хорошее верить.

Сэльви села, заново укуталась в плащ и огляделась. Одной тревожно и неуютно. Как он там, и достаточно ли хороши эти тощие больные маги, чтобы одолеть Черных? Не обидят ли они бабушку Эль? Зябко именно от беспокойства. Может, в этом все дело? Ночь тиха, а покоя в душе нет. Костры уже прогорели, синеватые огоньки почти не видны на жарких углях. Листья здесь, в северной части Лирро, уже золотые и шуршат тихонечко, словно в лесу эльфов и они знают заклинания и шепчут их. Вот теперь говорят о сладких снах и добром урожае, а чуть раньше – будили ее, тревожили. И смолкли, добившись своего.

Очень спокойно.

Все спят. Впереди у бывших пленников только хорошее – возвращение домой, встречи с родными, любимое дело, которое более не отнимут. Сыты впервые за много дней. Да и устали – тем более понятно. С чего бы взяться беде?

Сэльви уверенно скинула плащ, встала. Тот, кто ей нужен, только притворяется спокойным и счастливым, да и сытость ему на пользу не пошла. Ну же! Время идет, и оно приближает беду. Которую потом не исправить уже никак, даже Риру или замечательной бабушке Эль. И будет очень горько и страшно. Могла спасти – и не углядела. Девушка встала и пошла вдоль рядов спящих у костров, укрывшихся одним одеялом на двоих, а то и троих. Улыбающихся во сне.

Пострадавших сильнее всего и бывших приговоренных к сожжению разместили в стороне, со всем возможным удобством. Здесь у каждого мягкий матрац из соломы или старого льна, одеяло, да и фляги под грелки переделали.

Того, кто стал причиной ее пробуждения, Сэльви заметила сразу. Он лежал на одном из лучших мест, в тепле, между двух горок прогоревших углей. И лицо было спокойное, восковое, неподвижное. Ведьма упала на колени и зло ткнула пальцем в замотанное тряпками плечо. Лицо дернулось и ожило. Глаза эльфа, уходящего в сон забвения, еще помнили жизнь и плакали о ней, невозвратной.

– Куда собрался, не пущу! Мы ведь вас уже того, спасли…

– Ты Сэльви, – вздохнул эльф без упрека, хотя боль сузила зрачки до размера игольного ушка. – Мне говорили, тут всего один человек.

– Зато я упрямее всех эльфов, – угрожающим тоном пообещала девушка. – Ну, что тебе не по душе? Одеяло тонковато, родня дурит, осень не нравится?

– Посмотри на мои руки, – горько усмехнулся эльф. – Я умел играть на скрипке и арфе, я пек пироги и взбивал десерты…Что же мне теперь делать? Всю вечность помнить, что я когда-то все это мог?

Сэльви отбросила одеяло и, увидав его руки, молча покачала головой. «Руки» – это слово, которое никакого отношения не имеет к месиву из костей, рваных сухожилий и кожи в свежих кровоподтёках. Она поняла сразу – били специально так, чтобы тело умирало страшно и медленно. Пальцы обработали особенно усердно. Их почти не осталось, и те, кто пытался собрать кости, соединить и оживить, быстро поняли тщетность своих усилий. Эльф дал ей наглядеться и вздохнул.

– Иди. Все отдыхают. Ты тоже почти спишь, прикрой глаза и не мешай. Лекари так и делают. Я постепенно тоже засну. В другой жизни мне дадут новые руки. Мы меняемся после сна.

– Погоди. Тебя, теперешнего, уже не будет! А тот не станет учиться печь и играть, в мире нет повторений. Я не знаю, почему так уверена в этом, но я говорю правильно. У тебя что, никого тут не осталось? Ни семьи, ни родни…

– У меня была в этой жизни дочь, ей теперь двенадцать, – грустно улыбнулся эльф.

– Веков?

– Лет.

– Слушай, пес с ними, с руками! Тоже мне, неженка самолюбивый! Я тебе не дам спать. А ей как жить? Думаешь, я бы отказалась от настоящей родной мамы из-за рук или там обгорелого лица? Ты вообще представляешь себе, что это такое – оставить дочь сиротой? Навечно! И рядом вернувшийся из сна беспамятный папа с гладкой довольной мордой младенца без памяти.

– У нас сирот не обижают.

– У вас не обижают сирот?! У нас тоже так говорят, – горько рассмеялась Сэльви. – Просто их воспитывают. Меня вот – черенком метлы, чтобы не забывала, кому и чем обязана. Ладно, давай гляну твои руки.

– Поздно. Вчера смотрели наши лекари. Все сгнило, надо резать, – прикрыл глаза эльф. – Не держи меня. Все знают и молчат. Это верное решение.

– Вот пусть сначала от меня избавятся – а потом решают, что верно, а что нет, – прошипела Сэльви. – Лекаря, который отказался пробовать из-за сложности задачи, надо как раз немедленно усыплять. Чтобы впредь не лез и близко к лечению! Не дергайся, знаю, что больно. Раз еще болит – значит, может и выздороветь. Давай я начну с левой, она получше выглядит.

Эльф обреченно кивнул. Послушно сжал зубами свернутый в несколько раз край плаща. И стал смотреть в светлеющее небо, которое ему казалось черным. Навсегда. Успокоится глупая девчонка, перестанет копаться пальцами в жидком огне боли – наступит облегчение, а потом и сон. Он заслужил сон.

Но самая упрямая ведьма не думала успокаиваться. Она бубнила и дергала жилы, вынуждая все тело напрягаться в спазмах боли. Ругалась, говорила, что он-то спать может, а дочка наверняка который год без сна, и ему никогда этого не простит. И счастья в новой жизни – не будет. Он должен прекратить жалеть себя и подумать о тех, кому гораздо хуже. Скрипок много, они деревянные, а дочь одна…

Когда рассвет плеснул розовой воды в наклоненную чашку неба, давая возможность солнышку умыться, эльф уже почти не осознавал себя от боли. И в равнодушии усталого тела как-то легче слышались причитания ведьмы о дочери и ее бедах.

Лагерь просыпался, храны начинали хлопотать, разжигая костры. В большинстве они старались не смотреть в сторону пожелавшего уйти в сон. Это его право и его решение – как можно жить без рук? Там более лекари шепотом уточнили, что сделать ничего нельзя. И лучше теперь, пока остальные пленники еще спят, чтобы их не мучить. Через час лекари не выдержали и собрались возле упрямой ведьмы. Они стояли и молчали. Если нельзя ничего изменить – к чему донимать больного муками лечения, лишенного малейшего смысла? Сэльви донимала. Шептала, просила, грязно ругалась, требовала воды и мазей, тряпок и света.

Когда она наконец исчерпала силы и просто уткнулась лицом в землю, более взрослые и умные отнесли бессознательную упрямицу на ее ложе и укрыли плащом. Ее усердия никто не понял. Тупого и чрезмерного даже для ребенка – пожимали плечами лекари.

Собиравшегося заснуть эльфа снова оставили одного. Он лежал, смотрел в небо, уже синее и светлое. И думал, что в заточении очень долго старался перебарывать отчаяние, и ему помогали. А теперь, когда всем стало лучше и их спасли, какая-то глупая скрипка оказалась важнее дочери. А если ей плохо? А если одна глупая человеческая девочка права, а все остальные просто устали, как и он сам? Они так давно были детьми, что уже ничего не помнят.

Эльф сморщился, пытаясь сжать пальцы. Три часа над ним трудилась упрямейшая из ведьм… и что? Пальцы дрогнули и отозвались болью. Как она говорила – болят, значит, могут выздороветь? Эльф позвал одного из лекарей, бродившего рядом, усердно не замечая отходящего ко сну. Тот подошел, сел и послушно осмотрел руку.

– Не понимаю, – честно признался умный взрослый ремесленник от лечения. – Но вообще-то шанс есть. А вторая совсем плоха.

– Ты меня угробить хочешь или все же наоборот? – засомневался больной.

– До вечера воспаление станет общим, и мы тебя уже не вернем, – уточнил лекарь.

– Тогда делай, что можешь, пес с ней, со скрипкой, – вздохнул больной. – Она наверняка права. Откажусь сейчас, не стану играть и в другой жизни. У меня дочь, я лучше ее научу. А заснуть никогда не поздно.

Диаль вернулся с ближней усадьбы, куда еще в ночь отправился за дровами и продуктами. Он отдал поводья хранам и заспешил проверить, как тут отдохнула за ночь его новая племянница. Охнул, молча порылся в коробах лекарей. Ему попытались что-то сказать – и с трудом увернулись. Все же занятия с седым, пусть и непродолжительные, пошли Диалю на пользу. Храны забеспокоились. Разбудили а-Тиса и тот хмуро выслушал пояснения лекарей. Уточнил, кто их учил? И велел ни в чем не мешать а-Шаэлю, если на большее не годны. Несколькими минутами позже черноглазая уже сидела, с трудом глотая настой трав пополам со слезами.

– Орильр с мамой вернутся, что им объяснять? – вздохнул Диаль. – Не умеешь ты отдыхать.

– У него ребенку двенадцать лет, а он – спать, – всхлипнула Сэльви. – Лекари эти, сухари плесневелые, отвернулись и делали вид, что отдыхают. Ждали. Ненавижу! Увези меня. Я их, правда, прокляну, Диаль. – Она сжалась в комок и уткнулась в его руку. – Да чтоб они… Чтоб им… Увези, я за себя не отвечаю.

– Погоди. А этот, у которого дочь? – не понял Диаль. – Давай я лучше всех разбужу.

Сэльви благодарно кивнула и вцепилась в кружку, размазывая слезы по лицу по-прежнему сжатой в кулак левой рукой. Она с интересом понаблюдала, как синеглазый, который, оказывается, вполне разделяет ее упрямство, застучал по медному обрезку. И лагерь бывших пленников зашевелился, въевшийся в сознание за долгие годы звук разбудил всех. Диаль рассказал о ночном безобразии. Знаток архивов, один из старейших эльфов среди спасенных, охнул и подозвал сотника хранов.

– Девочка права, убери ты этих лекарей, толку от них…

– Мы его как могли поддерживали, – почти всхлипнула тоненькая светловолосая женщина. – И вдруг такое! Знала бы, глаз не сомкнула. Спасли, называется. Да по древнему закону самый страшный грех для эльфа – это сон. Как самоубийство у людей. И чтобы лекарь отвернулся… Ведьма, а ты их, правда, можешь проклясть? Когда сил накопишь – так и сделай, чтоб к прежнему занятию никогда не смели возвращаться, к лечению то есть. Это теперь оно считается ремеслом, а раньше числилось высшей магией и даром души.

– Раз ты умудрилась нам связь с магией вернуть, а потом пообщаться с Эриль, – задумался о-Рил, бывший архивариус долины, – говори, что теперь делать. Ты не знаешь, я вижу. Но ты ведь и раньше не знала, а потом все получилось.

В его словах Сэльви почудилась небольшая надежда для больного. Действительно, у нее сил нет. Но все вокруг – не сухари, и им не все равно. И если попробовать вместе, то можно и отстоять у болезни если не всю руку, то хотя бы часть. Только надо понять – как. Ведьма смущенно глянула по сторонам. Худые усталые пленники сидели и терпеливо ждали ее слов. Как будто она знает и может больше других! Тут все умные, древние, с магией от рождения соединенные. И понятия не имеют, что можно сделать.

Рядом пристроился Диаль, сунул под руку короб с травами. Толку от них – никакого. Синие глаза смотрели жалобно – он бы все отдал, чтобы помочь. Сэльви задумчиво кивнула. Догадливый дядюшка подхватил на руки и отнес к больному. Девушка расстегнула рубаху на груди эльфа и устроила ладонь Диаля над его сердцем.

– О-Рил сказал мне, вы дышите не как люди, и вообще… Вот и попробуй, чтобы дышать, и чтобы сердце – как у него. Это можно? Я думаю, тогда часть болезни достанется тебе. А та женщина послушает твое сердце. И остальные, дальше, – Сэльви обреченно вздохнула, роняя голову на сжатый кулачок. – Извините, если я глупость говорю.

– Это не глупость, – мягко возразил о-Рил, устраивая руку уже на груди Диаля. – Только у нас никто давным-давно не умеет настраивать то, что зовется «общим сердцем». Может, у тебя получится. Тебе ведь и до кожи дотрагиваться не надо, чтобы его боль читать.

Сэльви кивнула и усердно зажмурилась. Ей стало очень холодно и страшно. Эльфы могут быть чем-то единым, но она-то не эльф! Как же ей их настраивать? И отступать уже поздно. Тоненькая женщина, объяснившая, что сон – это грех, уже устраивала ладонь на груди о-Рила, подошла еще одна, и еще. Потом храны зашевелились, помогая прочим добраться поближе, вливаясь в странную цепочку причудливой формы. Последним оказался сотник, и его руку Сэльви положила поверх пальцев Диаля и накрыла своей ладонью.

То, что они вместе выстроили, начинало жить медленно и неохотно. Толчками, которые катились по кругу ладоней и дробились, не сливаясь в единый ток. Время шло, и постепенно девушка успокоилась и стала лучше ощущать звук – если это был звук, конечно. Толчки стали сложными, в них различались теперь отдельные фазы. Рука потеплела, пульс у сотника и Диаля стал для Сэльви очень громким, отчетливым. И появилась возможность видеть – есть небольшое запоздание. Ведьма открыла глаза и стала изучать руки – перетекая взглядом от фигуры к фигуре. Ткнула кулачком в сторону сидящего довольно далеко мужчины, потом попробовала потянуть на себя внимание другого. Ее понимали и слушались.

А потом сердце все же стало единым. И это уже ни от кого не требовало усилий. Зато принесло непонятные легкость и радость. Сидящие и стоящие, замершие не в самых удобных позах, шевелились, переговаривались, даже осторожно присаживались или вставали, придерживая руки, чтобы не разомкнулся круг. Теперь движение и общение не мешали им быть вместе.

– Лечи, – кивнул о-Рил. – Тебе не будет трудно, вот увидишь.

Ведьма кивнула и осторожно сняла руку, оставляя «общее сердце» работать без ее поддержки. Ничего не изменилось, даже тепло на коже не погасло. Зато прежде смертельная болезнь более не казалась таковой. Пальцы скользили по коже, поправляли мышцы, уговаривали рваные жилы снова стать целыми, ловко складывали осколки кости. Те, кто был рядом, всматривались и советовали, рассказывали, как надо делать, если знали. Даже больной включился в обсуждение, напрочь забыв свои мысли о сне.

Сколько длилось странное состояние – Сэльви не могла понять. Но когда она закончила возиться с ранами, сделав все возможное, когда разрешила Диалю убрать руку с груди повеселевшего больного, тепло ушло. И сил опять не осталось – даже на улыбку.

Орильр, маги и сердитая на всех Вэйль появились на дороге к лагерю после обеда. Новая бабушка Сэльви еще от болот не могла успокоиться – твердила, что Черных надо было попытаться допросить. Что Рир слишком рисковал. Что на магов надо больше полагаться – не дети, дело знают. Седой усмехался и отмалчивался. А еще уворачивался: занявшая седло Вэйль норовила полушутливо наказать его, дотянувшись тонким прутиком до шеи. Орильр был собой и боем вполне доволен. Магами – тоже. Не мешали, под руку не лезли, свою небольшую долю работы сделали честно. Отклонили пару не особенно опасных заклятий, притормозили ведимов. Главное, само собой, в ином. Благодаря их помощи Сэльви хоть раз осталась в стороне от войны, теперь она отдыхает и спокойно набирается сил…

«Общее сердце» издали расслышал только седой. Собственно, кроме него никто не помнил, как это должно звучать и ощущаться. А сам Орильр твердо знал: услышать сердце в нынешнем мире невозможно! Это даже не заклинание, а нечто иное. Его создала королева, она вообще много странного и необычного знала о магии. Кроме Тиэсы со временем этим способом лечения овладели две ее подруги, Эриль – единственная из них жива и теперь. Но она очень, очень далеко!

Но сердце билось! Вот уже и Вэйль осознала его присутствие и удивленно склонила голову, вслушиваясь. И тогда седой понял, что дольше бессмысленно притворяться, что невозможное – не существует. Он бросил повод и побежал, благо, лагерь уже рядом. И споткнулся, едва не упал, когда ощущение погасло. Выпрямился, снова заспешил. Лагерь открылся перед ним. Эльфы смеялись и напевали, весело и деловито суетились. Словно не они вчера едва могли шевельнуться!

Седой скользнул мимо хранов, пробился в самую середину плотной толпы. Обреченно вздохнул, увидав бледное до синевы лицо жены. Попробуй найди для такой тихое место! И здесь еле жива. Позвал, падая на колени.

Черные глаза жены оказались мутными и блеклыми. То есть дело зашло куда дальше обычного состояния слабости. Синими губами Сэльви невнятно прошептала про свой кулачок, по-прежнему сжимающий привет от Эриль. Она даже не стала спорить, когда муж отдал ей часть своих сил. Полежала у него на руках, жмурясь от удовольствия. Согрелась, чуть отдышалась.

– Ты цел? – уточнила ведьма, уже накопившая сил для беспокойства и жалоб. – А я тут со всеми чуть не поругалась, представляешь? Им вообще все на свете безразлично, мне так показалось. А на самом деле всего-то три дурака лекаря – негодные эльфы. Я бы таких близко к больным не подпускала под угрозой страшной казни. Может, проклясть их скопом? Тут все не против.

Вокруг закивали и принялись снова лечить и кормить ведьму. Она не отказывалась. Ей очень нравилось, что о ней заботятся, и что всем весело и хорошо.

– Я тоже не против, – улыбнулся Орильр. – Сперва только гляну, что вас поссорило.

– Не что, а кто. Ты погляди, может, еще что подправишь, а то мы все выдохлись.

Седой обнял жену и прижал, баюкая и успокаивая. Она все шептала – нельзя лечить, если у самого хоть немножко не болит от чужой беды. И вдвойне нельзя бросать человека в ночи без поддержки и внимания, даже если он – эльф. Орильр усмехнулся. Никого она опять не проклянет. Чего не умеет – того не умеет. Он нашел взглядом упомянутых лекарей, толпившихся смущенно в стороне от лагеря. Храны мрачно опекали целостность границы, не пуская лекарей к остальным.

– Посиди с Диалем, я скоро, – ласково попросил он. – Не надо проклинать, мы и так, по простому, на первый раз их воспитаем. Методом гномов.

Пока жена соображала, что же за особый метод воспитания есть у подгорных жителей, седой неспешно снял пояс с клинками – во избежание соблазна.

– Вас так приучили сидеть за стенами, что вы стали комнатными эльфами, – фыркнул Орильр. – Три дурака – уже дворец в миниатюре. Сами ума и доброты не накопили, хоть бы разбудили кого постарше! Так, храны, пошли вон. Мы с женой за себя не отвечаем.

Сэльви согласно кивнула, заулыбалась, устраиваясь поудобнее, довольно толкнула Диаля локтем. Мол, смотри, что сейчас будет! Орильр воспитал лекарей в несколько движений, хотя ему из лагеря советовали не торопиться. И велел им пешком двигаться в сторону столицы, как раз ребра перестанут болеть, когда доберутся до Жаса. А рыжий добавит. Не понимают чужой боли – пусть пока на своей тренируются…

Вэйль села рядом с внучкой. Выслушала сбивчивый шепот про подарок Эриль и взялась говорить слова настройки для дальнего видения. Приняла тепло силы, разжав пальцы кулачка, сведенного судорогой за прошедшие часы. Сэльви довольно потрясла рукой.

– А когда мы домой поедем?

– Знаешь, внучка, – прищурилась Вэйль, – немедленно. Пусть твой Орильр сам разбирается с тайным логовом Черных за болотом, у самой Стены. Я тебя запру на замок и буду кормить. Иначе это плохо кончится, ты совершенно не умеешь себя беречь. Диаль, найди нам повозку.

Седой согласился с планом «бабушки». Вторая сотня будет здесь к вечеру, и вся, до последнего воина, понадобится для прочесывания болота. Маги есть, так что ведьма может ехать в столицу. И отдыхать – скоро снова в путь, а она ходить не способна!

Обвинение пришлось признать состоятельным. Сэльви попыталась встать и поняла – не сегодня. Диаль ее отнес и устроил на повозке, той самой, на которой в ночь привез дрова. Рядом положили сконфуженного «скрипача», пристроили еще троих, не способных ходить. Усадили первого из приговоренных, по-прежнему мирно спящего эльфа, – того самого, кому Сэльви пообещала пробуждение дома.

На бортик сели еще несколько самых слабых. Кого-то подсадили в седла. И повозка, скрипнув колесами, покатилась по гладкой ухоженной дороге. Сэльви смотрела на облака и думала, насколько позже осень приходит в край эльфов. За Стеной уже холодно и дожди, а тут пока почти лето. Небо синее, клены золотые – не зря Кэль так страдал по поводу осени в долине Лирро. Глаза закрылись сами, но и во сне облака продолжали плыть, а кленовые листья кружились и танцевали. Они, как казалось Сэльви, рассказывали ей про осенний бал.

Когда Сэльви проснулась, она не сразу поняла, что успешно пропустила вечер, всю ночь и утро – вместе с ужином и завтраком. Небо было по-прежнему синим, а клены предместий столицы оказались еще красивее более северных. Бдительный Диаль тотчас пристроился рядом. Он шел, напевал и усердно впихивал в руки голодной ведьме то пирожки, то кусок запеченного цыпленка, то яблоки, то сладкий сушеный виноград.

Запив поздний завтрак водой, Сэльви грустно вздохнула. Сытость располагала к задумчивости.

– Кастрюльки так и не достались мне, – сообщила она Диалю. – Такие симпатичные, с узором, с толстым заговоренным многослойным дном. А сковородочки – вообще достойны слез. Ты их не видел, а я отравлена, у меня таких никогда, пожалуй, не будет. И где этот дворцовый повар? Был бы цел, я бы его того, ограбила.

– Грабь, – согласился вчерашний больной, с интересом рассматривая свои обмотанные тряпками руки, уже вполне согласные гнуться в локтях. Ниже, возле запястий, отеки пока до конца не спали, но Вэйль с самого утра обновила повязки и уверила больного, что все обойдется. – Только у меня дома, если не отобрали, еще лучше есть. Гномья работа, в них ничего не пригорает.

– А не жалко? – удивилась Сэльви.

– Нет. Для уважаемой ведьмы – хоть всю посуду из кладовой, – заверил выздоравливающий. – Если бы не ты, я бы свои сковородки и не вспоминал уже. Подумать страшно! Скоро мой дом, по левой стороне дороги, за поворотом.

– А говорил – скрипка какая-то, – вспомнила Сэльви. – Музыкантом прикидывался.

– Не какая-то, а работы моего деда, наилучшего нашего мастера, – поправил повар. – Он учил меня, а я вот к кухне пристрастился. Так и пошло – то готовлю, то играю. А самому делать скрипки правильно, душу вкладывая и дерево ощущая – оно ведь не всякое поет, – я так и не научился. Но у меня есть время, теперь займусь, наверное. Хотя – попозже. Как подумаю, что мою кухню закоптили, – сердце колет. Ничего, я этих олухов сковородкой, вспомнят о порядке.

– У вас, кстати, намечается какой-то бал. И пятое блюдо, как уверяет Рир, не особенно удалось. Вот и займись, нечего меня попусту посудой дразнить, – вздохнула ведьма, запоздало сознавая, что подарок наверняка придется нести в заплечном мешке.

– Осенний бал? – глаза эльфа раскрылись наконец во всю ширину, и Сэльви их хорошо рассмотрела – болотно-зеленые, с золотым ободком, очень красивые. А вчера в них никакого намека на цвет не было, одна тоска… – И что, без меня утвердили меню? Да они в балах ничего не понимают! Сколько блюд?

– Пятнадцать.

– Позор, – эльф завозился, пытаясь лечь поудобнее. – А сладкое? А сюрпризы, особое меню к винам, вечерняя перемена, фруктовый стол? Нет, ну совсем все плохо…

Диаль помог хихикающей черноглазой ведьме сесть и подпихнул сено под спину. Сэльви огляделась. Теперь она видела не только небо, проплывающие облаками золотые и красные кроны кленов, высаженных по сторонам дороги, но и дома, и эльфов на скамеечках, балконах и возле окон. Первые пленники добрались в столицу еще утром. Самые здоровые и крепкие выпросили коней у а-Тиса или хранов возле других ворот, желая попасть домой как можно быстрее. И теперь город гудел и ждал.

В довольно свежем по постройке, огромном и вычурном до смешного особняке замахали руками и закричали – увидели знакомого. Сэльви улыбнулась на прощание одному из своих вчерашних помощников. Лицо не запомнилось – он сидел далеко в цепочке кольца из рук, но волосы его, почти белые, длинные, прямые и гладкие, она приметила. Видимо, фамильная черта – у калитки ждали двое таких же белокурых. Младшие? Старшие? Поди у них тут разбери! Сэльви рассмеялась – все же младшие. Несчастного словно заморозило от вида особняка. Он забыл попрощаться толком и, спотыкаясь и пожимая плечами, стал изучать обновленное родовое гнездо. Даже попробовал неодобрительно заворчать.

Соседи же смеялись и поясняли – они пытались его домашних уговорить, что дедушка ремонта не одобрит, но их не слушали. Зато у него пополнение в семье – это его должно обрадовать!

Повозка проплыла мимо дома беловолосых и свернула за угол.

Дочку повара Сэльви рассмотрела сразу. И ей стало тепло от правоты вчерашнего своего решения. Девочка сидела на камне у дороги и смотрела в сторону поворота. Это оказался первый ребенок эльфов, которого довелось видеть Сэльви. Для двенадцати лет девочка была слишком маленькой, тонкой до прозрачности и слабой. Сидела она совсем одна. О-Рил вздохнул и сообщил – он, пожалуй, тоже сойдет здесь. Ему все равно, где жить первое время. А повар пока хозяин беспомощный, ему самому уход требуется.

– А ваша мама? – расстроилась Сэльви.

– Во дворце опальных быстро забывают, – нахмурился повар. – Полагаю, она уже ушла в сон забвения. Спасибо, что вразумила. Я чуть не сделал такую же глупость.

– Вэйль сказала, что пальцы едва ли получится разработать для скрипки, – пожаловался Диаль.

– Не важно, – улыбнулся повар. – Скажи Жасу, пусть завтра утром пришлет ко мне пару эльфов с кухни и меню. Пятнадцать блюд! Да что они там, с ума сошли, что ли?

Младший а-Шаэль кивнул и отвернулся, пряча улыбку. Повозка остановилась, и владельца лучшего в Лирро набора посуды отнесли в дом. Маленький, деревянный, явно очень старой постройки. Девочка суетилась и показывала дорогу, очень серьезная и важная. У нее все готово. И обед есть, и комнаты убраны.

Дом, построенный бывшей женой Орильра, оказался недалеко, на той же улице. Как его искать, рассказали соседи повара. Особняк выглядел ничуть не менее уродливым, чем ожидала Сэльви. В три уровня, весь в слащавой лепнине, ужасающего розового цвета, с пестрой отделкой. Вэйль пожала плечами, уговаривая себя: все не так уж плохо, не тюрьма…

В пустом темном холле до сих пор пахло дегтем. «Бабушка», хмыкая, выслушала историю проклятия, торопливо раздвигая шторы и открывая настежь окна. Следы страданий Нильэсы были видны с полной отчетливостью. Дегтярные отпечатки босых и обутых ног вели из комнаты в комнату, перепачканные вещи и драгоценности валялись повсюду, разбитые зеркала и перемазанные занавески попадались все чаще. Вэйль здраво рассудила – впереди ванная. На пороге она замерла надолго.

– Аккуратная была женщина, – ехидно предположила бабушка. – Ведьмочка ты наша дорогая, но несколько неопытная, ты вроде говорила, что деготь должен был исчезнуть к вечеру?

– С волос и кожи, – расстроилась Сэльви. – Небрежно я ее того… прокляла. А в обратную сторону у меня пока не получается – расклясть… Или как это сказать по-правильному? Отклясть? Отклянуть?

– Хватит и первого раза, – энергично покачала головой Вэйль. – Придумает же такое – расклинать! Дом рухнет, при твоем-то усердии! Если на ногах стоишь, бери тряпку, щетку и давай, на пару с Диалем, займись нормальным делом. Не уважаю неоправданного обращения к силе. Когда я закончу готовить ужин, ванная комната должна сиять чистотой.

Ужинала семья в саду, в маленькой уютной беседке. Не уважающая колдовства Вэйль то и дело хмурилась и что-то шептала под нос. И дом, на который она смотрела с неудовольствием, каждый раз немного менялся. Когда пришло время сладкого, смотреть на особняк уже стало достаточно приятно. Белый, утративший большую часть нелепой отделки, опрятный. Немножко чересчур большой – но Вэйль это понравилось. Она рассчитывала дождаться появления в Лирро отца, Кэльвиля. А еще принять и поселить у себя Эриль с ее женихом.

Для этого требовалось привести дом в порядок не только снаружи, но и внутри. Сэльви план одобрила – и коварной «бабушке» не пришлось даже запирать ведьму, чтобы та не пыталась сбежать к мужу. Сэльви мыла, вытирала пыль и чистила, разбирала завалы старых книг, чихая от пыли и радуясь тому, что буквы для нее более не похожи на смешных козявок, из них вполне удачно складываются слова – иногда простые и понятные, а порой – совершенно незнакомые и очень длинные. Но – слова! Если их все прочитать, можно стать куда умнее. Правда, вес книг не добавлял оптимизма. Сколько надо чихать и дышать пылью, чтобы узнать хоть малую часть того, что хранится в памяти Вэйль, а тем более – Орильра?

Диаль тоже разбирал вещи и страдал. Запасами оружия из дома седого можно было обеспечить сотню хранов. И не каких-нибудь, а самых наилучших! Сталь была в большинстве незнакома Диалю и по виду, и по своей непостижимой гибкости и остроте. Отдельно он откладывал гномье оружие, с любопытством изучая клейма подгорных мастеров.

Бестолковая Нильэса вывезла в столицу то, что ей показалось самым красивым, подходящим для парадного места на стенах и коврах. То есть выбирала, в первую очередь, – по ножнам, необычной форме, отделке чехлов и рукоятей. Теперь тронутое ржавчиной великолепие требовалось вычистить и рассортировать. Как, если часть арсенала седого не имела в современном языке даже названий? А то, что оказалось понятным, знакомым, после чистки не хотелось убирать в ножны. Над парой легких мечей, типичных для дома а-Шаэль, синеглазый трудился целый день, то и дело прерывая полировку ради упражнений, пока его не застала мама и не пристыдила.

Она выгнала сына на улицу, стричь живую зеленую изгородь. Воровато прикрыла дверь и вцепилась в клинок-осу, древний, еще эльфийской, а не гномьей ковки. В старых невзрачных ножнах, отложенный недогадливым Диалем в сторону – как «неопознанное». Она освободила рукоять и извлекла его из ножен, слушая забытый густой звон. Гномы зовут свои мечи «иглами», а эльфийские именовались именно «осами». Вэйль вздохнула и пообещала себе – взяться и обязательно уговорить Орильра передать ей эту «осу». Как только он вернется, сразу же!

Поиски убежища ведимов заняли неделю.

Этого времени оказалось достаточно, чтобы Сэльви успела познакомиться с соседями, убраться в доме и пару раз сходить в гости к излеченному ею повару Нэйлю-а-Рэйл и его дочери. Гномьи сковородки потрясли воображение Сэльви. Такой красоты она никогда не видела. Шаманы спекали в целое несколько слоев разных металлов, создавая единое дно, и на этих чудо-сковородах после дополнительных песен-заговоров можно было печь и жарить вообще без масла! Ведьма всерьез задумалась – неплохо бы посетить не только эльфов, но и подгорных жителей. Нэйль мечтательно кивнул. Он бы и сам не отказался! У гномов есть удивительные вещи. Например, скороварка. У него была одна, но, увы, давно и необратимо испортилась. И выбросить рука не поднимается, и обновить шаманские песни некому.

О посуде и кухне повар говорил охотно. И почти все время, даже когда принимал гостей, усердно месил довольно жидкое тесто из особой травяной муки и заживляющего раны масла. Так велела бабушка Эль, утверждая, что надо не жалеть пальцы, а разрабатывать их. Нэйль рассчитывал, что до большого осеннего бала руки станут уже годны для работы, и он лично присмотрит за кухней. Меню разрослось до вполне приемлемых, хоть и скромных, тридцати двух блюд. И доверить их изготовление бестолковым подмастерьям а-Рэйл никак не мог.

Он с упоением пересказывал рецепты добавленных к праздничному меню блюд, щурясь от удовольствия. С грустью сетовал, что некоторые приправы придется заменить в этот раз магией, поскольку их нет в Лирро. Напевал названия блюд и заклинания для их украшения. Бабочки и искорки висели в воздухе так красиво и густо, что мешали смотреть на собеседника. А от предвкушения того, как все должно быть великолепно, Сэльви глотала слюни. Она так увлеклась, что даже не заметила появления мужа.

Впрочем, Орильра это ничуть не смутило. Он торопливо поцеловал жену в макушку, поднял со стула и усадил себе на колени. Придвинул ближе основное блюдо с горячим и, отняв у ведьмы вилку, прицелился в самый большой и сочный кусок. Прожевал энергично, запил отваром трав.

– Все в порядке, мы их того, победили, – зеленые глаза блеснули хищно и голодно, второй кусок подвергся атаке вилки. Дожевав, Орильр продолжил: – Двоих даже допросили. Они шипели, пугали концом света и выли, все как обычно. Главное логово у них в горах.

– Он там? – уточнила Вэйль.

– Да, и это точно гном. Голодный, здоровенный и злющий, – Орильр сделал страшные глаза и зарычал, впиваясь вилкой в третий кусок.

Дочка повара засмеялась. Ей показалось очень опасным то, что говорил незнакомец. И сам он выглядел очень необычно. Девочка впервые видела эльфа с такими ужасными шрамами, даже на лице. Неужели его так изрезали враги? Сэльви подмигнула и объяснила – ее муж воевал, очень давно, он еще больше всяких злодеев искрошил. И она, Сэльви, очень гордится и мужем, и его шрамами. А злодеи-гномы – это и правда – шутка.

Шутка, – успокоилась девочка. Значит, папу больше никто не обидит по-настоящему. И совсем плохо не станет. Орильр тоже вслед за женой подмигнул девчонке, сыто откинулся на спинку стула и вернул вилку жене, успев отправить-таки в рот четвертый кусок.

– Вас что, не кормили? – возмутилась Сэльви.

– Я сбежал, – пояснил Орильр. – Едут медленно, дорога петляет, кони в болоте – вообще безобразие. А я соскучился и решил напрямик, пешком. Завтра все подтянутся, а то и послезавтра. Я у моей Сэльви научился, мы поспорили, что я их обгоню.

– На что? – заинтересовалась ведьма.

– Да что с них взять, – зевнул Орильр. – Две бутылки старого вина обещали поставить. Кэль вернется – будет, с чем встретить. Вэйль, мы через два дня начинаем собираться. Я уже перекинулся парой слов с Жасом. Беру сотню следопытов и к Кэлю, в Клённики. Там ближняя застава к логову ведимов. Надо им помочь, выйдут на охоту Черные – туда сунутся в первую очередь. По крайней мере, мимо никак не пройдут. Доведу, размещу и окрестности изучу. Я этих тварей знаю, и хочу быть уверен, что они там не пройдут незаметно и не нагадят.

Дочь Нэйля встала и пошла на кухню, за сладким. Сэльви вскочила и побежала помогать. Орильр глянул вслед обеим и заговорил негромко, разогнав движением руки бабочек и искры, созданные поваром.

– А теперь объясните мне хоть в двух словах, как она вылечила Эя? Кстати, Эй, я рад и так далее, и готовишь ты вкуснее прежнего.

– Спасибо. Это дочь старалась.

– Значит, унаследовала, гордись. Но все же: ведьмы не могут отлаживать работу «общего сердца». И я не могу, и даже ты, Вэйль. Только Эриль, и то довольно медленно.

– Сэльви в тот момент держала в руке ее магию, – предположила Вэйль. – Твоя жена умеет читать не только тебя. Она снимает нужное знание с вещи, эльфа, даже с заклинания, как выяснилось. Кстати – находит людей и эльфов по их родне. У нас каждое утро настоящие длинные очереди у дома. Многие спали и позабывали, кто есть кто. Хотят знать родовые имена. И твоя жена их называет. Точнее, указывает на карте фамильные усадьбы утративших память. И не говори мне, что это кто-то еще умеет делать!

Орильр развел руками и задумался. Уже неделю ему не давало покоя странное умение Сэльви. Древняя магия не подвластна людям, он верил в это твердо. Но сам видел, как нарушалось правило, казавшееся незыблемым. Орильр не сомневался в том, что его жена не имеет и малого отношения ко злу. Но все меньше и меньше понимал, каковы границы ее возможностей. И делают ли ее таланты саму Сэльви хоть сколько-то защищенной от ведимов и самого демона? Хотелось бы думать, что да. Но одна встреча с ним – во сне – лишила девушку сил на сутки! Значит, повторная встреча, в яви, может обойтись и того дороже.

Вэйль осторожно погладила руку седого, привлекая его внимание. Она тоже была рада возможности поговорить без Сэльви. Но «бабушку» Эль беспокоили совершенно иные вопросы.

– Почему ты не женился по полному обряду?

– Мы знакомы меньше двух месяцев, – отмахнулся Орильр.

– Это не ответ. Я тебя знаю, последний из а-Тэи. Ты, в отличие от прочих эльфов, принимаешь самые важные решения очень быстро. Ты увел моего Бильоля в два дня, никто и очнуться не успел. А теперь отговариваешься временем. Кого обманываешь – себя или меня?

– Обоих, – буркнул Орильр. – Мы очень разные. Я боюсь ошибиться.

– Ты с ума сойдешь с этой мечтой о покойной королеве, – вздохнула Вэйль. – Нельзя так отчаянно звать невозвратное. И нельзя отталкивать то, что уже случилось, свое настоящее.

– Я не могу с ней срастись, – виновато признался Орильр. – Ничего не получается. Нам хорошо вместе, в любом смысле. Мне с ней радостно. Но – не чувствую, не верю до конца в нашу судьбу. Сам на себя за это зол.

– Тогда сделай, как я прошу.

– Сделаю, говори.

– Поезжай в старый дворец, – велела Вэйль. – Вызови моего сына, он строил и частица его души там. Спроси у Бильоля то, что не захотел спросить у меня.

Орильр задумчиво кивнул.

Мысль ему понравилась. Бильоль в свое время влюбился в женщину людей буквально в один день. И отказался от всего – от семьи, которую уважал и ценил, от вечности эльфов и родины. Орильр много раз навещал друга в его второй, человеческой, жизни. И знал, что сложилась она удачно. Люди до сих пор помнили своего лучшего архитектора. Он строил дворец в Рэнии, главный храм богов в Бильсе. Он спроектировал порты в устье Стови, связал мостами бесконечные острова, сохранив русла судоходными, – и до сих пор все это работает и радует глаз. Он трудился у гномов. Уговорил их короля использовать для городов большие естественные пещеры. Создал план Зеленого города, позже повторенный гномами с небольшими изменениями еще, кажется, трижды. То есть – во всех новых городах. И жена Бильоля из рода людей путешествовала с ним и понимала мужа. Им не мешала разница в багаже знаний и в опыте. И прошлое их не донимало, не искушало своими «если бы». Даже в старости…

Сэльви внесла большое блюдо и установила его в середине стола, при этом и она, и младшая а-Рэйл буквально светились от гордости.

– Ягодный пирог с бабочками, – сообщила малявка и развела руками.

Волшебные бабочки послушно выпорхнули из ее ладошек и расселись по заранее нарезанным долькам, покрылись темной глазурью и замерли. Нэйль охнул – это была сложная магия, он никак не ожидал, что дочь справится, тем более так безупречно.

Повар торопливо вымыл руки и вернулся, довольно изучая свежую тончайшую кожу. Вчера последние язвы закрылись, усердие дюжины магов, отправленных Жависэлем исправлять порушенную репутацию эльфийских лекарей, дало удивительно быстрый результат.

Вкус пирога удивил повара не меньше его украшения. Нэйль щурился, нюхал и слизывал глазурь, копался ложечкой в начинке. А довольные приготовительницы сюрприза хихикали и подмигивали друг дружке.

– Я не знаю этого рецепта, – сокрушенно сознался королевский повар. – Но он хорош. Очень.

– Никто не знает, – сморщила нос дочка, розовея от похвалы. – Сэльви готовит на глазок, того да сего, как покажется лучше. Она меня научила, я теперь тоже делаю, как пожелаю. Клюкву положили вместо брусники, в тесто кой-чего добавили, вот и вышло это. Вкусно, правда?

– Конечно, – согласился Орильр.

– Весьма, – признала Вэйль.

– Не распробовал, – воспользовался случаем Диаль и быстренько ухватил с блюда остававшийся последний кусочек.

После веселого ужина все разошлись по домам.

А утром Сэльви проснулась и поняла, что ее муж куда-то ловко исчез. Правда, «бабушка» довольно поглаживала подаренный ей клинок-«осу» и твердила, что это не опасное путешествие. Пришлось поверить. Сэльви ничего не оставалось делать, как спуститься вниз, открыть калитку и впускать первого из новой очереди безродных эльфов. Их стало угрожающе много, толпа перегородила улицу. Теперь приходили повторно, семьями, и желали узнать не только имя рода, но и установить отношения внутри семьи – кто старшие, кем были мать или бабушка по происхождению. Отказать ведьма не могла никому, но от поиска уставала очень заметно, и понятливые эльфы обычно сами, заметив это, расходились к полудню.

Орильр, собираясь посетить дворец прежнего короля, никого с собой не взял. Он желал пробежаться налегке и подумать. Потому что пока понятия не имел, как задать вопрос Бильолю. И что это должен быть за вопрос?

Как ему смириться с гибелью королевы? – Глупо.

Как научиться не сомневаться в отношениях с женой? – И того глупее.

Древняя столица располагалась у самой Стены, на юге Лирро. Правда, горы тут обрывались так круто, что делали выход из долины почти невозможным. Да и бессмысленно идти на юг – там сплошные скалы и осыпи. Из-за этого прошлый раз, после побега, пришлось довольно долго брести вдоль Стены, рискуя всем.

Близость скал с юга делала климат заброшенной столицы очень теплым. Даже ящеры чувствовали себя почти как дома. Осень сюда добиралась на три-четыре недели позже, чем в северные уделы, а зима была всегда мягкой и короткой. Трудно поверить, что до современной столицы – всего-то верст сто на север.

Орильр добрался за полтора дня. Усмехнулся – год назад он брел вдоль Стены пять недель! Быстро все меняется. Он не разучился восстанавливаться, как подобает древнему храну королевы. Тогда, в давнюю войну, на лечение не было времени. Теперь тоже нет времени. И тоже – война, хотя маленьким девочкам, вроде дочери повара, об этом пока можно и не знать. Глядишь, обойдется без тяжелой и затяжной обороны. Если демон не успеет окрепнуть, если не выйдет из своего логова и не спрячется заново, если ведимы не накормят его досыта… Очень много «если».

Клены у фасада были еще зелены, хотя первые пестрые пряди уже отметили их кроны. Южные, с тонкими перьями изящных листьев, невысокие и очень красивые. Такие росли в Рэлло, – и несколько саженцев эльфы привезли с собой. Одна беда: не желали деревья распространяться и жить в диком лесу, теснились к теплой стене дворца.

Орильр вошел через главные ворота и торопливо миновал центральный зал. В некогда любимый каминный он не пошел – туда он вообще едва ли согласится войти когда-либо, тем более в поисках светлых воспоминаний. Остается Зал туманного восхода, куда он год назад отсылал малыша Диаля на учебу.

В этом помещении, пронизанном низким золотым светом, и правда, каждому чудился туман. Легкий, невесомый, почти невидимый – но с ним возникали и наполняли сознание запахи свежести, скошенной травы, раскрывающих лепестки утренних лилий.

Седой не останавливаясь дошел до центра зала и сел там. Упрямо глянул в пол. Слоистый камень был полупрозрачным и мерцал в глубине розовым и золотым сиянием, в нем и клубился туман, там же взблескивали лучи солнца на каплях росы. Если долго смотреть и звать – туман становится настоящим. Орильр очень старался и у него получилось быстро. Струи заволновались под взглядом, обшаривающим серебряный зыбкий занавес, качнулись и раздвинулись. Остался всего один слой. Бильоль был таким же, как в годы работы над дворцом. Молодым, гибким и улыбчивым эльфом. Он сел за занавесом тумана в паре шагов от друга и пристально его рассмотрел.

– Надо же, как времена изменились, – рассмеялся мастер негромко. – Ты пришел ко мне за советом! Я бы мог даже дать ответ – но у тебя, к сожалению, нет вопроса. А он бы упростил все. Увы, прошлое нас иногда ослепляет, даже очень хорошее и дорогое сердцу.

– Твоя мама сказала – мне надо разобраться в настоящем.

– Эльфы живут вечно, и у них нет четкой грани, делящей прошлое и будущее. Разве что смерть, и то едва ли, – мы возвращаемся. Смерть отнимает куда меньше, чем сон забвения. Я вот упрямо прихожу туда, где строил. Доделываю потихоньку незавершенное. Скажи маме: еще очень много работы, я не скоро вернусь в мир эльфов. Когда вы смените долину и обживете ее, не раньше.

– Я хотел спросить про твою жену. Как…

– Ты не задашь тот вопрос, настоящий, – грустно улыбнулся Бильоль. – Лучше я сам спрошу. Странно, что ты не помнишь слов, сказанных именно тобою однажды и решивших мою жизнь. Теперь они определят твою.

– Готов ли я ее потерять?

– Именно так. Ты переживаешь, что станет, если вы будете вместе. А главный вопрос именно в том, готов ли ты остаться снова один? Не спеши, для ответа, если повезет, будет и подходящее время, и то самое место. Я очень на это надеюсь. Потому что тогда мы однажды встретимся по одну сторону этой глупой завесы, через которую нельзя даже руки подать.

– Было бы хорошо.

– Тогда до встречи. – Бильоль встал и повернулся, готовый уйти. Задержался у края густого тумана. – Ну как, не зря ты бежал сюда?

– Не зря. Спасибо.

– Ты только не думай, а просто наблюдай. Мысли тут бесполезны, даже очень умные.

Туман стал гуще, а потом впитался в пол, делая зал самым обыкновенным. Ровно настолько, насколько бывают обыкновенными созданные Бильолем помещения. Орильр улыбнулся, встал и пошел к выходу.

Он не знал, что надо спросить, и получил даже больше, чем надеялся. И в то же время – меньше. Седой нахмурился, покинув главные ворота. Выходит, он знал или мог узнать нечто, относящееся к Сэльви. Очень важное – даже самое важное. Но не рассмотрел, не ощутил, не догадался. Сердито фыркнув на свою никудышную наблюдательность, Орильр пошел по дорожке к лесу. Он вдруг подумал, что время жизни эльфов в Лирро и правда – на исходе. Новый король всегда выбирает новое место для долины вечных. Может случиться так, что в этот раз выбирать предложат ему. Даже наверняка предложат. Тогда край получит имя Иллор, и совершенно ясно уже теперь, где он находится.

Когда не умеешь спросить, узнаешь не то, чего ждал, – отметил Орильр уже на бегу. Но главный вопрос действительно задан Бильолем верно. Если разобраться, он скучает по своей веселой и непредсказуемой ведьмочке даже теперь, оставив ее на пару дней. Но если бы это было важнее всего, он бы не вспоминал прошлое и не думал о древней королеве. Или думал?

Определенно Бильоль прав дважды: думать – бесполезно. Надо просто смотреть и слушать. Себя, Сэльви, общее настроение – оно определенно есть, и это уже немало. И не спешить – война не лучшее время для спешки. Сейчас он не может себе позволить стать человеком. Только настоящий хран королевы способен уничтожить демона. Воин и маг, обладающий скоростью, опытом и живучестью древнего эльфа… И то – не один, и не всегда.

Когда демона не станет, он примет решение. Это хорошая и вполне достаточная определенность. Он теперь знает время и даже, пожалуй, место, на которое намекал Бильоль. И ко времени созреет решение.

* * *

Нисий Мартиг оставил коня у входа во дворец.

Он не любил вызовов в столицу. Кто их любит? Впрочем, нынешний король земли Рониг – человек не глупый. Он еще достаточно молод для честолюбия и больших планов. Сорок три – хороший возраст. Потому что глупая поспешность юности позади, и цена успеха уже имеет значение на весах королевского внимания. Зато кузен короля, происходящий из того же рода Шолис, владетель замка Дорит, имеет совершенно иной склад ума, да и внешне он иной. Тучный, жадный и убежденный в своей мудрости и истинно королевском предназначении. Маги для маршала – это жалкие шарлатаны. Егеря – ничтожества, пытающиеся раздуть приграничные проблемы ради возвышения собственных нищих родов. К тому же господин Дорит очень впечатлен идеей войны. В которой он, полководец, неизбежно прославится. А король? Ну, случается всякое. И несовершеннолетнему наследнику не придется искать себе опекуна, поскольку у короля есть кузен.

Прошлый визит пришелся на минувшее лето. Король как раз получил сообщение о войне – пакет с кучей витых узорных печатей и золотых зажимов. Гномы умеют ковать пакеты для важные сообщений, делая их недоступными для вскрытия кем-либо, кроме обозначенного получателя, и уже этим потрясать воображение людей.

Его величество Лорид Маэр Шолис пришел в восторг от печатей и золотого конверта. А уже потом – в бешенство от перевода узорной бордовой вязи гномьего письма. Ему, повелителю одного из величайших государств к югу от кряжа, сообщили, что желают стереть с земли это самое государство. Вместе с родом Шолис и всеми людьми – вообще…

Король бесновался не менее десяти дней. А его министр внешних связей оказался достаточно умен, чтобы вызвать сотников и егерей со всех границ. Потому что в данном вопросе их мнение – не последнее. И господина Мартига, назначенного Первым ловчим двора сразу после успешного возвращения последнего посольства из гор – тоже.

Маршал тогда уже готовил поход и собирался объявить о начале войны. Король хмурился и молчал, оскорбление гномов оказалось тяжелым и болезненным. Придворные дамы щебетали – у гномов немало золота, и камни чудо как хороши. Нищие гвардейцы их слушали и уже почти верили в свое возможное везение.

Нисий улыбнулся. Он догадался привезти в столицу полный доспех гномов. Настоящий, боевой, из гибкой вороненой стали, которую люди так и не смогли ни повторить, ни разгадать. Доспех охотно надел королевский шут, человек далеко не глупый – при дворе иные не выживают, а этот удачно похоронил отца Лорида, не потеряв ни влияния, ни средств. Маршал объявил попытку Мартига отсрочить войну изменой, достойной казни. Король поморщился и удивил кузена. Сказал – если доводы глупы, иначе и рассудить нельзя. Так что ловчий или зарвался и заслуживает наказания, или должен доказать свои слова делом.

Шут опустил лицевой щиток и совершенно спокойно встал под стрелы. Он кричал, весело и шумно распоряжаясь казнью: «Цельтесь, дураки безрукие», «Гномы идут, и я им выдам тайну королевского рода – я знаю, кто новая возлюбленная кузена его величества, не щадите меня», «Шутки в сторону, смерть – главное дело в жизни», «Гвардия скисла, ваше величество» – и так далее.

Стреляли от рассвета до полудня, и шут все более наглел. Он обзывал лучников «королевским позором», а арбалетчиков – «тупыми кривыми гвоздями», а маршала… Повторять не принято. Он, Нисий – не шут, ему таких слов не простят.

Господин Дорит лично стрелял в королевского любимца, окончательно озверев. Из тяжелого боевого арбалета, созданного специально для пробивания прочных доспехов и щитов. Напрасно, хотя звук был достойным внимания. И действительно, смотрели все. Дамы смеялись и бросали шуту цветы, угощались сладким вином и слушали песни шута. Кстати, в его крошечную мандолину попали трижды, искрошив в щепки. Еще бы, не все рифмы разъяренные гвардейцы сочли допустимыми.

Но шут – пел и издевался. Дамы – смеялись все громче и глядели из-за вееров с обожанием. А король мрачнел. Он прекрасно понял то, на что еще вчера намекнул Первый ловчий. Хуже того, поспорил с ним, с королем, и не на мелочь – на свою же жизнь, словно ее можно так легко ставить на кон.

У доспеха гномов – полного доспеха, – нет слабых мест.

Король успокоился к вечеру и счел день полезным, а егеря – далеко не глупым. И вполне достойным жизни, и даже права давать советы. Глядишь, и чужие шеи уцелеют. Граф Мартиг охотно и благодарно принял снова из рук короля свою жизнь и поделился наблюдениями, которые еще вчера казались королю не особенно важными. Зато теперь были дороги и ценны. Маршал слушать не стал. Отмену немедленного похода он принял как личное и тяжкое оскорбление. Но, как и сообщил вслед тучному герцогу шут, – то был не его день.

Слова ловчего удивили и озадачили короля.

Гномы, по словам Нисия, вовсе не желают воевать. Умеют, способны, обладают магией и войском, но не хотят! Их жизнь – под горами, а не на равнинах, их бог – Труженик, а не воин, их счастье – молот, а не секира. И людей Ронига в горах считают добрыми соседями и друзьями. Король выслушал внимательно и поверил, что войны не будет. Это оказалось приятно: знать, что твои гвардейцы – не особенно умные и меткие, но такие молодые и задорные – не погибнут. Пусть лучше дерутся на дуэлях, задирают друг друга ради одного взгляда старшей дочери, изводят дары его величества на цветы и вина. Куда приятнее говорить о победах, чем хоронить славных и смелых – навсегда, невозвратно и страшно. И воспитывать сирот. Если, само собой, Рониг уцелеет.

Король сам, лично, изучил доспех после окончания стрельб и попытался его разрушить. Граф Мартиг показывал слабые места – сетку надглазья, латные перчатки, зоны у сгиба, тонкую щель у кромки лицевой пластины.

К ночи король согласился, что самое лучшее и даже бесценное качество характера гномов – их миролюбие.

Граф охотно выпил с его величеством сладкого вина. И сокрушенно рассказал о том, что известно по донесениям егерской разведки. Король гномов болен, его околдовали Черные. Совсем также, как однажды был околдован и безумствовал прадед нынешнего Маэра Шолиса, едва не погубивший корону, пытавшийся раздробить страну. Лорид прислушался куда охотнее. Он знал – а как иначе, – о давнем позоре семьи. И теперь с интересом прикидывал, а не было ли и это – виной проклятых ведьменей? Так удачно, на них списать и забыть…

А еще – понятно, прадед Лорида Маэра Шолиса был неплохим человеком. И король гномов, возможно, тоже не особенно плох. Его дети – тем более разумны и, как верно отметил граф, миролюбивы. Король выпил еще немного вина, подумал – и оставил гневное и грубое письмо гномов без ответа. То есть не объявил войны, дав подгорному миру время одуматься. У всех в роду случаются свои трудные времена, и потом за это приходится краснеть потомкам. Он знает. И готов понять чужую беду. Тем более – пробить вороненый доспех так и не удалось, даже стреляя в упор.

Это было два месяца назад. Лето истекло, а осень засыпала землю листвой. Распорядители северных городов расстарались еще до листопада, украсив канцелярию его величества целым ворохом писем и грамот. Топить нечем – вот их общий смыл. Гномы плохие, злые и воинственные – да пусть так! Но их уголь необходим. Неужели это заставило его величество вызвать ловчего?

Мартиг прошел по ступеням летнего дворца, отмечая, что резиденция уже готова опустеть. Пруды спущены, цветники укрыты на зиму. Девушки, красотой и яркостью своих одеяний спорившие с розами и лилиями, гордостью садовников, уехали, сезон балов окончен. Только гвардия мрачно мерзнет и ржавеет под осенним дождем в стальных доспехах. Скрипит, переминаясь, и с тоской вспоминает чудесные гномьи доспехи, которые и тоньше, и легче, и бесшумны на диво, да и ржавчина их не берет. Шут встретил графа у дверей королевской приемной.

– Дураки всегда впереди умных, – заверещал он. – У меня есть уголек, он горяч, и я не замерзну, а король-то наш холоднее льда!

– Что, так сердит? – расстроился Нисий.

Шут громко и внятно зашептал:

– Опечален, раздосадован, теряет сон. Ему кузен снится, еще бы, я и то бы не выдержал! Он и во сне своим весом кого хочешь раздавит. У тебя есть для моего господина мята или заговор для успокоения? Я подскажу самый лучший: гномы дают уголь, гномы вообще больше не враги…

– Молчи, дурак! – рявкнул король из-за двери. – Твое дело не политика, а глупые сплетни и песенки.

– Политика состоит из сплетен, – заплакал шут. – А я их слышу и повторяю, я глуп, своих-то слов нет. Накажи, но я глуп, я потому и шут, что ума не нажил.

Нисий вошел в приемную и поклонился. Лорид Маэр Шолис кивнул в ответ. Он устал от церемоний, к тому же время поджимало – поезд короля уже готов двинуться в зимний дворец. Камины погашены и, как не затыкай шуту рот, – а угля нет… Само собой, есть дрова, но разве это повод радоваться? Еще одна зима – и рубить деревья придется в охотничьих угодьях короны.

– Граф, я вам благоволю, как вы знаете, – начал король очень прямо.

– Вы добры к роду Мартиг, ваше величество, – подтвердил Нисий.

– Граф, скажу очень просто. Нам нужен мир. И я бы хотел видеть вас послом у гномов. Ваш сын учится у мудрых и вернется через каких-то пять лет. Полагаю, ему тоже не будет в пользу война. Боевые маги редко доживают до победы.

– Король наш – добрая душа, – заплакал шут. – О каждом печется, и заранее. А о нем печется маршал, и о его сыночке – сироте, позаботится, если что. Нам война не страшна.

– Молчи, дурак, – привычно отмахнулся Лорид. – Нисий, у нас есть шанс замириться с подгорными упрямцами в эту зиму?

– Я уже наладил с ними сообщение, буквально за неделю до отъезда сюда, – кивнул Мартиг. – Дочь короля, госпожа Рона, нам благоволит. А ее муж управляет гномьим войском. И он готов объявить мир. Мы попробуем для начала наладить поставки мяса и трав – таков запрос принцессы. И рассчитываем на уголь – с их стороны. Но дело не только в гномах, ваше величество. Они сами – в ловушке. За этой войной стоят ведьмени.

– Черные враги для всех, – испугался шут. – Вот кого боится даже дурачок.

– Они в горах?

– Гномы сдерживают их на нижних уровнях. Если не устоят – мы следующие, – вздохнул Нисий. – Только у нас нет ни шаманов, ни доспеха. Я хотел просить вас о милости. Гномам надо помочь. Полагаю, они вот-вот попросят об этом. Против ведьменей хороши наши маги.

– Это точно? – нахмурился король.

Нисий кивнул и передал мешочек, полученный от Роны. Король удивленно поднял бровь и развязал замшевые шнурки, вытряхнул содержимое на стол. Долго и удивленно щупал твердые, как сталь, когти.

– Это боевые когти нынешних ведьменей, – пояснил Нисий. – Они пробивают доспех гномов, можете убедиться сами. Но пока подгорники стоят. И мы спим спокойно. Дети не пропадают.

– Более пяди в длину, – удивился король. – Я ничего подобного не видел. Много этих тварей там, внизу?

– Гномы говорят – десятки. Пока они отрезаны водой и магией шаманов. Но это их не удержит надолго.

Король глянул на непривычно молчаливого шута. Снова ощупал когти. Пересчитал – дюжина, и все – одинаковые по форме, но чуть отличные цветом и размером. Судя по всему – с одного пальца, но разных тварей. Мартиг подтвердил – так и есть. Тишина вновь повисла надолго.

Король думал о тайном посольстве маршала. Говорят, ловчий перехватил в предгорьях и не пустил к гномам. Маршал снова кричит – измена. Только чья?

– Ладно, егерь. Я однажды позволил тебе идти в горы с последним посольством, – признал король. – Твой дед был верен короне, да и отец – тоже. И я не желаю верить, что ты не таков. Слухи – это дворцовые глупости. Беречь границы они не помогают. Я отошлю к тебе, на север, магов двора и даже сторожевых застав юга. Надеюсь, это верное решение. Но я бы хотел извлечь из него пользу. Может ли мир с гномами нам что-то дать – новое?

– Я подумаю.

– Хорошо подумай, – усмехнулся король. – Ты слишком часто просишь последнее время. И слишком много. Некоторым это не нравится.

– А ты их отошли в горы, славу добывать, – посоветовал шут. – Там ее лопатой накопать за день – дело дурацкое. Хочешь, я кого следует пригоню?

Король усмехнулся и встал. Его уже ждали внизу, сегодня же дворец закроют до лета. И егерь, сколько ему ни грози, – не глуп и дело знает. Лорид Маэр Шолис на миг задумался: а правда, не отправить ли маршала Дарита в горы? Кузен последнее время как-то слишком рьяно рвется советовать и решать за короля. Идея шута показалась королю занятной. Даже смешной, что тем более достойно внимания.

Человек с комплекцией маршала в горах – уже восхитительно. На коне… А вокруг страшные гномы. Глядишь, похудеет. И уж всяко – от двора станет далек, язык свой укоротит. Влияние подрастеряет. Трусов в армии не уважают, а шут горазд кричать, что кузен именно трус…

– И еще пришлю маршала Дорита, – решил король. – Если уж в шахты спуститесь к гномам – вы его с собой тащите, он мне родня. Должен приглядеть и пользу короне изучить лично. Переговоры важны, но нам ведь куда главнее получить уголь. Тесно там, темно – но маршал у нас бесстрашный, вы меня понимаете?

– Вполне.

– Вот-вот. В нижние шахты, – сузил король глаза. – Он и там не заблудится. Такие не пропадают, даже если о них никто не заплачет. А лабиринты у гномов велики?

– Сотни верст.

– Пусть глянет, – милостиво соизволил король. – Как у них называется это… кажется, угольные забои? Или штольни? Не важно, пусть лично убедится в качестве поставок. Я изложу его обязанности письменно и вышлю с гонцом. Идите, граф, вам надо спешить. Ведьмени – это серьезно. Магов начнут собирать уже сегодня.

* * *

Три дня путешествия в санях довели Рртыха до полного изнеможения. Как можно сидеть и ничего не делать? Только люди с их природной ленью способны придумать такое и назвать это не пыткой, а удобством.

Эриль отлично видела переживания рыжего и старалась его по возможности развлечь. Говорила о магии, расспрашивала про бгррыхи и предлагала попытаться их усовершенствовать. Это ненадолго помогало, а потом безделье с новой силой донимало неутомимого гнома, наливая мышцы незнакомой болью и тяжестью. На четвертое утро гном понял, что готов сдаться и даже ехать верхом – все же бестолковая, но работа. Ночевка купеческого поезда на сей раз была очень уютной, опытные вожатые почти всегда умудрялись к ночи оказаться возле теплого и удобного жилья. На сей раз их приютил маленький постоялый двор, а кому не хватило мест, тех охотно приняли в деревушке, расселили по избам. Гном вызвался караулить сани и коней – рядом лес, места малолюдные и волки серьезно беспокоили жителей, сбиваясь к зиме в стаю. Он за ночь и коня себе на предстоящие дни приглядел – серого, рослого и мохноногого, немного похожего на незабвенного Сумрака.

Но утром уговаривать никого не пришлось. И спорить отпала необходимость. Эриль спустилась к завтраку задумчивая и даже немного рассеянная.

– Я говорила с магами долины Лирро, – сообщила она. – Следопыты теперь приглядывают за землями вне Стены. На севере они обнаружили двух гномов, искавших встречи с нами, эльфами. У подгорного народа все очень плохо, и времени куда меньше, чем казалось мне и прочим. А на санях мы еще месяц будем тянуться к Клённикам.

– Месяц? – ужаснулся гном. – Кривая кирка, это ж смерть моя, а не путешествие!

– Отсюда двести верст на восток до Стены, – вздохнула Эриль. – Через шестьдесят будет последняя застава людей. Там мы бросим коней и пойдем пешком. Творец добр, снег по-настоящему еще не выпал, не глубок. Если поспешим как следует – доберемся в десять дней.

– Без гнома, – хихикнул Лоэльви, – дошли бы за неделю. Рост – это наше сильное преимущество.

– Да того преимущества – не более семи дюймов, – возмутился Рртых. – Имей совесть, а то я ног твоих длинных не пожалею, такими синяками распишу – не будешь знать, на какую хромать сподручнее.

– То есть дней восемь-девять, – предположила Эриль. – Кони уже ждут, в путь. Дорожка тут узенькая, но к полуночи наверняка будем на заставе.

Гном довольно кивнул. Еще больше он обрадовался, обнаружив заседланным приглянувшегося серого коня. Но радость обманула ожидания, как сонный дурман.

Зимняя скачка в холодном седле оказалась тоже – пыткой. Эльфам было легче, они иногда спрыгивали с коней и бежали, позволяя себе согреться. А потом на ходу так же непринужденно вскакивали в седло. Гном вздыхал, потом резко выдыхал пар, зависть и возмущение. Дважды Эриль объявляла привалы – ради коней, как она поясняла. Но рыжий знал настоящую причину: свою стеклянную синеву окоченения.

К ночи задул, взметнул поземку колючий ветерок. С его приходом даже закат казался не далеким горном Труженика, а фиолетовым чародейским огнем, не дающим и малой толики тепла. Когда и этот огонь угас, ночь взялась выстуживать поле всерьез, снег под копытами заскрипел. Рртых выше поднял ворот и еще раз с тоской подумал, что человеческая обувь никудышная. Узка, пошита не по его ноге, сидит кое-как и тепла не бережет. То ли дело – гномьи ботинки! Настоящие, из снаряжения спасателей или боевых норников. Увы, из дома он ушел давно и – дважды увы – летом…

Когда впереди показалась застава, обозначенная парой факелов, гном уже смущенно подозревал, что из седла его ледяную статую будут вырубать. И потом внесут в тепло и прислонят к стеночке – оттаивать. А гнусный друг-изменщик Лоэльви будет прохаживаться, пить горячий настой трав и травить душу рассказами о том, как удалось в этом сезоне пиво, и как отменно зол перец.

Две тени выросли на тропе прямо из снега. Жеребец гнома, шедший передовым уже более часа, устало вскинулся на дыбы, – невысоко, но неожиданно. И проблема вырубания из седла решилась. Гном съехал в сугроб сам, мягко и вполне успешно. Повозился, отмечая с удовольствием, – ноги еще вполне ощущаются. Повернул голову к «теням».

– Натуральные оллфы, чтоб мне заново в седло сесть! Рад, если мне с мороза не чудится, само собой.

– Приветствуем, – кивнули верно опознанные им эльфы. – Мы тут всего-то третий день. Так быстро поймать на севере гнома – это почти подвиг!

– Ага, поймали они, – возмутился Рртых. – А секирой по наглой роже?

– Невежливо, но интересно, – задумался светлоглазый, у которого луна блестела на радужках веселым серебром. – Может, сперва в тепло и по пиву?

– С перцем? – задумался о приятных перспективах своей поимки Рртых.

– Обязательно, – второй эльф уже держал под уздцы пойманного серого. Развернулся к спутникам гнома и поклонился. – Мы надеялись вас всех встретить только завтра, и даже неудачно поспорили… Но все же рады вдвойне. Госпожа Эриль, это честь, встретить вас первыми и сказать – добро пожаловать домой. И вас тоже, господин Лоэльви, – эльф снова поклонился.

Гном поднялся на ноги и встряхнулся. Пиво с перцем! Да ради такой перспективы он готов заставить ноги еще немного потрудиться, вопреки стылой судороге и иглам льда, протыкающим, как теперь кажется, подошвы и все стопы.

Эльфы проводили до самых ворот, простились и снова исчезли – словно на снегу можно стать невидимым и не оставить следа! Гном придирчиво поискал хоть один отпечаток – и возмущенно засопел. Маги?

– Следопыты, – понял его удивление Лоэльви. – Они, кажется, во-он там, у кромки леса. Точно, смотри – тебе машут.

Гном не ответил, почти уверенный, что это очередная милая шутка. Будь Лоэльви даже магом из лучших – что можно рассмотреть в поземке, засыпающей глаза все злее? Да уж точно не кромку леса, до которой отсюда, если вспомнить пройденный путь, не менее полуверсты. Эльф рассмеялся и согласился – никого в стылой ночи не видно, а следопытов рассматривать – вообще дело бессмысленное. Даже днем. Рртых помянул кривую кирку и первым вошел в открытые, наконец-то, ворота. Поземка торопливо бросила в спину последние охапки снега. Створки сошлись.

Во внутреннем дворе было тепло – уже хотя бы потому, что злой ветерок не мог в полную силу гулять тут, в кольце высоких стен. Подбежали люди, забрали и увели коней. А потом Рртых охнул и даже попытался нащупать секиру. Прямо к нему неслась с пугающей быстротой и совсем беззвучно самая настоящая ведьма! Глаза так и пыхали угольным огнем. Правда, злости во взгляде не наблюдалось – это и остановило нерасторопную застывшую руку. Незнакомка с разбега уткнулась носом в тулуп, чуть не упала и засмеялась, обнимая гнома. Сперва Рртых решил – чтобы устоять. Но волна тепла так замечательно, так живо поднялась от горячих стоп к плечам, что он виновато догадался: магия. Его, глупого и подозрительного сверх меры, просто греют.

Ведьма поклонилась эльфам.

– Я Сэльви, и – добро пожаловать. Ужин накрыт, комнаты готовы. Мы ждем вас на трех соседних заставах. Я тут, Рир южнее, туда только-только отправили следопытов. А сбежавший из дворца Жас севернее. А повезло мне, я вообще – везучая. Я их уже позвала.

– Очень хотела увидеть тебя, – улыбнулась Эриль. – Здравствуй. Веди, угощай. Мы все устали. А согрелся пока один гном.

Сэльви рассмеялась и сунула свои ладошки в руки каждому эльфу. Видимо, на них ее тепло подействовало не хуже, Эриль сразу скинула капюшон.

В сенях черноглазая задержалась, гном тоже возился дольше прочих. Ведьма шепотом спросила, помогая ему снять неудобные человечьи сапоги:

– Сил нет, как интересно: у вас есть дома, под горами, скороварки, а?

– Имеются, – кивнул Рртых, начиная надеяться, что кормить будут вкусно.

– Ой-й, здорово! И сковороды не пригорающие с толстым донышком?

– Как не быть? Мне тож занятно до полного нетерпения – откуда ты язык наш вызнала? Старозвучный, но верный.

– А, мне один хороший эльф подарил кусок своей памяти, – гордо сообщила ведьма. – Там очень много всяких языков, я не знаю, сколько. Вспоминаю то, что нужно, а управлять пока памятью не умею. Зато я знаю, что вы все любите горячее пиво с перцем.

– Уже нагрето? – охнул Рртых, последним усилием срывая тулуп.

– Полведра, – сообщила Сэльви. – И для эльфов особое питье, на травах. Может, тоже понравится. Только оно сладкое. Впрочем, твоим нравится. Ой, как я забыла сказать! В долине теперь четыре гнома – Збыр и Эфрых, эти имена я выучила, хоть и не видела обоих. Рир велел запомнить, сказал, ты обрадуешься.

– Как молотом по макушечке! – восхитился Рртых. – Здоровы?

– Вполне, только шумно теперь, говорят, они не довольны городом, – хихикнула Сэльви. – Чинят все, что эльфы случайно забудут спрятать. Я не видела сама, так что не поручусь, мы раньше ушли. Заходи, садись. Сейчас я вас буду кормить. А часа через три Рир прибежит, как всегда голодный. Я еще на закате поняла, что вы идете.

– Очень странные способности, – прищурилась Эриль. – Необычные.

– О делах говорить я запрещаю, – топнула ногой черноглазая. – Вот еще! Ночь на дворе, ешьте и отдыхайте, утром наговоритесь. У нас скромный ужин из семи блюд.

Сэльви уже подала первое и суетилась с закусками и напитками. Эриль покачала головой – и отложила свои расспросы. Пахло вкусно, подавалось быстро и сопровождалось непрерывной болтовней усердно избегающей серьезных тем хозяйки, то и дело выносящей все новые тарелочки и мисочки из кухни. Говорила Сэльви исключительно о пустяках. Например, про осенний бал эльфов, который сама она пропустила, но меню помнила наизусть. Или про урожай ягод и грибов в Леснии, про местную замечательную традицию не жечь ведьм, а дарить им шубки, про свой спор со следопытами…

К третьему блюду в зал ловко пробрались под разными предлогами местный воевода – здороваться; маги, человек и эльф – обсудить заклинание поиска следа; сменившиеся старшие караулов людей – передать «случайно» собранную следопытами калину. Все приходили по делам с мисками и устраивались за столом – «на пять минут».

Гном пил третью кружку пива и блаженно прикидывал, как бы сманить такую повариху в Гхросс. Хоть ненадолго, на большой праздник весны. А то прямо обидно – везет эльфам, и все время – им! На такой еде можно и по поземке бегать, радуясь погоде. Интересно, что ведьма из калины соорудит?

– Так, опять вас полно за столом, – возмутилась черноглазая. – Марш отдыхать, хоть кто-нибудь! Следопыты вернутся вот-вот, они заказывали седло оленя под винным соусом и овощи в сухариках.

Желающих отдыхать не нашлось, ведьма запоздало сообразила – не стоило объявлять следующее блюдо заранее. Теперь не уйдут. Воевода повторно слушал доклад, караул усердно припоминал хоть какие-то происшествия, чтобы упомянутый доклад растянуть, маги советовались в третий раз. Эриль смущенно уточнила – а когда отдыхает сама Сэльви? Та рассмеялась и сообщила, что готовить ей нравится, у тетки был трактир, и его гости – единственное светлое детское воспоминание. Кормить приятно, особенно, когда едят и хвалят.

Следопыты, те самые двое, уже знакомые прибывшим, действительно появились очень скоро. Видимо, зная по опыту о проблеме неизгоняемости гостей, они принесли с собой не только миски, но и табуретки. Устроились у стола, потеснив прочих, и счастливо заулыбались. Их блюдо уже плыло к столу – большой поднос с трудом протиснулся в дверной проем. Сэльви гордо выслушала, как все красиво и вкусно, какая она умница. И пообещала скоро подать десерт.

Слушая сытых и благодушных воеводу и магов, Эриль выяснила, что по решению наместника Жависэля эльфы размещены на всех десяти больших заставах Леснии, обращенных к дикому лесу. Такие заставы расположены друг от друга в шести-восьми десятках верст. Имеют гарнизоны по две-три сотни воинов. Обычно есть на каждой и маг. С осени Кэльвиль взялся учить людей на заставе Брава, и соседи заволновались – а они чем хуже? Везет дальнему княжескому родичу – живой вернулся из дальнего посольства, растянувшегося на непомерный срок. И за поздний доклад не наказан, и мастера боя привез, каких нигде нет.

Любопытство выгнало леснийского князя из столицы, – поглядеть на мастера. У Брава повелитель Леснии загостился, а под зиму туда же пришли послы эльфов и приняты были с нескрываемой радостью. Князь полагал, что ведьменей люди одолеть способны, если выучка хороша, – но понимал, всегда это сопровождается тяжелыми потерями. А терять лучших особенно больно. Он охотно принял предложение об усилении застав. Теперь на каждой десяток эльфов из числа хранов, маг и пара следопытов. Люди несут свои обычные дежурства, а эльфы учат бойцов, следят за окрестностями и выходят с людьми по любой тревоге.

Ведьменей, с тех пор, как лег снег, видели дважды, и оба раза те уходили, не приняв боя и не добравшись до деревень. Сейчас леснийский князь в Эрхое, и скоро три ближние к лесу заставы этой небольшой страны тоже примут эльфов.

На сладкое был подан эльфийский торт, удививший Эриль по-настоящему. Она не пробовала таких уже очень давно и на радостях призналась – рецепт в свое время не выяснила, а потом очень жалела. Сэльви украсила торт магией, как ее научили Нэйль с дочерью. Бабочки летали над столом, вызывая полный восторг людей, а потом сидели на аккуратно разрезанных заранее дольках.

Рртых сразу выбрал себе кусок с темной бабочкой – он казался самым крупным. И уже готовился попробовать чудо на вкус, когда входная дверь хлопнула, в сенях послышалась торопливая возня. Сэльви взвизгнула и убежала на кухню. А на пороге уже стоял здоровенный, в сравнении с прочими известными Рртыху, эльф. На стол он не глянул – коротко улыбнулся Эриль, кивнул Лоэльви и направился прямиком к гному.

– Настоящий Рртых… третий, да? Вас Труженик как по мерке выковывает! – счастливо сообщил прибывший. – На волос не отличить от Первого или Второго! Который, кстати, так торопился украсть секрет бумаги, что собственную секиру бросил в архиве. До сих пор у меня лежит, еле отбил ее у о-Рила.

– Кривая кирка! – восхитился Рртых. – Вот радость-то…

– Говорят, твой дед уже гостит у нас и сокровище прибрал к рукам, – добавил эльф. – Я Орильр. Точнее, я очень голодный Орильр. Шутка ли – бежал сюда сломя…

– Ничего ты не сломал, – фыркнула Сэльви, внося еще одно большое блюдо. – Меня не обмануть. Ты даже не замерз! Садись, кушай. И будь добр, ну выгони хоть кого-нибудь, вы же локтями друг другу ребра мнете!

– Охотно, – бодро согласился Орильр, принюхиваясь к новой порции вкусного. – Жена, марш отсюда, на тебе лица нет! Правда, отдохни, – добавил он куда мягче. – Завтра уходим, а ты совсем бледненькая. Хватит всех кормить, я сам ими займусь. Выгоню и все съем один.

Сэльви втиснула поднос на самый край стола. Эльф обнял ее и увел, не слушая возражений. Караульные поднялись, отправились на кухню, собрав грязную посуду, – мыть. Воевода тоже засобирался. Маги стали обсуждать что-то действительно важное и скоро ушли, за ними потянулись следопыты.

Когда Орильр вернулся, мудрые и гном сидели втроем. Седой быстро очистил тарелку. Улыбнулся Эриль и признал – его жена потрясающе готовит. Но собираются за столом даже не ради еды, она так ухаживает за голодными, что и люди, и эльфы скоро привыкают к заботе и тянутся за новой порцией весьма жадно. Даже хочется им дать по рукам на правах мужа…

– Тогда почему до сих пор ты эльф, а она человек? – удивилась Эриль.

– Мое «во-первых» ты сама знаешь, – усмехнулся седой. – А «во-вторых» тоже понятно. Войне нужен хран, со всеми моими способностями.

– Хорошо, у меня всего один вопрос, – кивнула Эриль. – Она тебя звала, и ты пришел. Что ты ощутил или услышал? Голос, состояние, образ?

– Понятно… – кивнул Орильр. – И ты взялась выяснять, что же за чудо необъяснимое – моя Сэльви. Боюсь, теперь на этот вопрос нет времени. Не главный он для нас – пока.

Орильр отодвинул тарелку и заговорил сухо и деловито.

Гномы, присланные тысячником Ррыном, рассказали о проблемах подгорного мира три недели назад. Сам седой только-только вернулся в столицу эльфов, посетив древний дворец. Хмурых норников вынудили ехать верхом, их застали весьма удачно у самой Стены первые высланные во внешний дозор следопыты.

В тот же день сотня хранов и сам Орильр ушли к заставам, ожидая и опасаясь усиления голода у демона, лишенного пищи уже несколько раз подряд. Позже подошел Жависэль. Он уже знал, что норники и следопыты установили связь с подгорным миром через один из тайных ходов гномов. Что в Гхроссе все плохо, затоплен Желтый город. Рртых охнул и стукнул по столу кулаком, новость его потрясла. Орильр мрачно кивнул. Так гномы хотели задержать демона – и пока это удается. Но обвалы слышат и отмечают ежедневно – ведимы ищут обход и рвутся наверх изо всех сил.

Седой налил себе травяной настой и грустно глянул на Эриль.

– Он быстро растет.

– Ты опасаешься, он от голода уйдет из гор?

– Прошлый раз так и было. Последние выжившие демоны ушли – мы их упустили. Они двинулись в земли, где жили относительно спокойно, и там им не могли дать отпора, не зная даже, что это за новое и страшное зло. Детеныши демонов выросли и вылупились. И все повисло на волоске.

– Вылупились? – удивился гном.

– Да, – кивнула Эриль. – Они обладают телом, плотью, пока слабы. Позже становятся чистым злом, одолеть которое почти невозможно. Мы сумели лишь запереть их в ларец. И надеялись, что это погубит демонов. Но один выжил и снова прошел путь от слабой личинки зла до второй стадии – монстра, имеющего плоть. Я полагала, третья настанет еще нескоро, лет через десять, а то и более.

– Но выходит иначе, – хмуро подтвердил Орильр. – Он не родился, он просто повторяет путь роста, чтобы накопить силы. И у нас мало времени – до лета, не более того. Мы полагаем, он останется в подгорном мире. Там утратит плоть, и что станет после этого – думать страшно. Рртых, я не хочу тебя пугать, но гномов от уничтожит первыми. От лишенного плоти взрослого демона плотиной или камнем стен не отгородиться. Чем он голоднее теперь – тем больше уничтожит потом.

Рртых слушал внимательно. И с интересом смотрел на эльфа. Он уже не сомневался – того самого, из древней гномьей легенды. Трудно понять вечность, не увидав воочию. Зеленоглазый знал Первого Рртыха. И дрался с ним рядом. Каждый из них сделал все, что от него зависело. Гному это стоило жизни, но род не пресекся и до сих пор силен и славен. А эльф выжил, вот только до сих пор так и не обрел счастья. Голова седая, в глазах усталость. Трудно терять самых дорогих. Страшно второй раз стоять на краю и опять ждать, кого отнимет судьба. Рртых усмехнулся.

– Потом он никого не уничтожит. Раз мы встретились, то и второй раз ему хребтину сломаем. Только надо как-то поосновательнее работать. Чтоб не переделывать потом, а то стыдобища. Гном – и вдруг халтурщик.

– Знаешь, я и в прошлый раз все путался, словно с призраком говорю, – вздохнул Орильр. – Когда Рртых Второй пришел и постучал в мою дверь, мне почудилось, что можно вернуть невозвратное. То давнее, ушедшее в сны, – когда я был молод и еще ничего не потерял, когда мы жили в Рэлло, самой красивой долине мира Саймиль. Горы меняются, а гномы по-прежнему крепки. С тобой легко верить в лучшее.

– Вот и верь, а насчет призрака, так это глупость, – рассудил гном. – Могу синяков посадить для излечения. И посажу. Нам вместе работать, тренироваться надо толком. Как его валить-то, помнишь?

– Помню, – прищурился Орильр. – Все помню. Два бойца, шаман и маги. Завтра пойдем в Лирро и я стану рассказывать. Потом будешь петь хором – с Эриль и моей Сэльви. Они – наши маги.

– Негоже женщин тащить в бой, – буркнул Рртых.

– Прошлый раз вторым бойцом была женщина, и в лучшей группе, – вздохнул Орильр. – У нее было смешное прозвище, Оса. Очень быстрая и опасная.

– Моя сестра, – гордо кивнула Эриль. – Род а-Синни был славен именно стилем боя с мечом, который у гномов зовется «иглой».

Орильр усмехнулся. И рассказал, что недавно услышал беседу двух хранов. Мол, был такой стиль – «оса в осиннике». Эриль возмущенно фыркнула – как можно так перепутать! Какой осинник? Да если бы это услышала Мильоса, не жить бы глупцам! Кстати, а как их зовут, кто такие? Седой с интересом изучил старый потертый пояс мудрой. Тот самый, не зная секрета, и не рассмотришь, где рукоять меча. И подумал, что Эриль вполне способна воспитать несчастного а-Виля, не расслышавшего верно имя рода а-Синни.

Дверь хлопнула, в сенях затоптались. Рртых с интересом стал ждать – кто теперь? Если в одном зале должны собраться все легенды, лично ему не хватает одной, а точнее, одного. Ну, точно – рыжий довольно взрыкнул – теперь совсем хорошо! Тот самый эльф, выросший в горах, безобразно рыжий и отменно крепкий. И оружие у него толковое, мужское. Длинный гномий меч. О, и секира имеется в чехле!

Орильр ушел на кухню и зазвенел крышками кастрюль, разыскивая остатки съестного. Довольно хмыкнул и похвалил запасливость жены. Пока Жависэль рассказывал и выслушивал новости, здоровался и радовался встречам, седой подогрел сочное дикое мясо, суп, новое медное ведерко с пивом.

Выставил все это на стол и принес перца.

Усмехнулся. Последний спокойный день отгорел вчера. Орильр глянул за тусклые слюдяные оконца. Собственно, и ночь заканчивается. Теперь все будет быстро и сумбурно. Прежде они могли набрать три великолепные группы для уничтожения личинок демонов. Теперь будет всего одна, и чудо, что она вообще есть. Хорошо, что он и Жас уже вместе работали и в паре вполне уверенны друг в друге. Гном не может быть плох, только не Рртых! А маги… Он нервно передернул плечами. Эриль и прежде была из лучших. Но тащить в пещеры Сэльви, ребенка даже по меркам людей, – это ужасно. Хотя он сам понимает, что заменить ведьму невозможно. Она своих сил не знает, что уж говорить про всех мудрых – они точно не изменяют.

На рассвете все наконец разошлись по комнатам. Орильр объявил, что в путь выйдут в полдень. Больше на отдых он дать не может.

Их провожала вся застава. Стряпухи, вернувшиеся на кухню после короткого отдыха, пока там хозяйничала Сэльви, наготовили в дорогу копчений и пирожков. Воины стояли на невысоких стенах, у ворот, во дворе. Махали руками, желали удачи. Следопыты еще долго мелькали в стороне, видимые лишь глазу Орильра.

А потом отстали и они, махнув на прощанье. Сэльви поняла жест, почти неприметно повторенный мужем в ответ невидимкам. И довольно улыбнулась. Она знала – эльфы вернутся в тепло и там застанут последний сюрприз, то самое блюдо Нэйля-а-Рэйла, которым повар заменил неудачно пятое в меню осеннего бала. Бал прошел без следопытов, пусть хоть небольшой кусочек праздника им достанется. Даже если именно они проиграли спор.

Гном топал по снегу бодро – и улыбался. Он не ожидал, что ведьмы бывают столь полезными, как эта. Все поняла, встала с утра первой и что-то крепко магическое учинила над его бестолковыми сапогами. Стали они широки, удобны и легки. А еще – теплее гномьих ботинок! В таких-то Рртых не боялся отстать даже от самых торопливых эльфов. Сперва он переживал, как выдержит поход черноглазая, но ей двигаться по лесу удавалось даже легче и ловчее, чем Лоэльви, отвыкшему от долгих пеших походов.

Орильр скользил рядом с гномом и рассказывал о демоне и приемах боя с ним. К вечеру он ушел обсуждать тактику к Жависэлю, а Рртых стал привыкать подпевать Эриль. И с удивлением отметил – у него неплохо получается! Скоро к ним присоединилась и Сэльви, и втроем обучение оказалось еще понятнее. Правда, черноглазая не умела точно повторять урок раз за разом, всегда немножко меняя и смысл заклинания, и его течение. Эриль сперва хмурилась – но в конце концов признала, что так даже лучше.

Костер Рртых заметил, наверное, последним. И довольно фыркнул. Ночевку приготовили заранее незнакомые гному следопыты. Дождались, вежливо поздоровались и ушли вперед. Рыжий понадеялся – следующая ночь тоже пройдет в тепле. Он не ошибся. Вот только право на сон каждый вечер приходилось зарабатывать, по два часа вытаптывая снег вместе с Орильром и Жависэлем. Но такой труд – любому боевому гному в радость!

Приготовления к войне отчетливо стали видны в землях Лирро. Столица выглядела тихой и сосредоточенной. Храны сновали по каким-то делам, часть домов отвели под временные казармы. Дед Збыр уделил встрече с обожаемым внуком две минуты. Он был чёрен от копоти и сердит. Прадед Эфрых выглядел не лучше.

– Что встал столбом, бездельник? – приветствовал он младшего. – Скидывай тулуп и бери молот. Дел выше горного хребта, а ты лыбишься и глазами хлопаешь! Оружие всё как есть проверяем, точим и заклинаем. Эти вечные полагают, ржавчина не про них придумана! Вот и займись, твоя гора железного лома слева. Твой маг – тот балбес сероглазый, что в носу ковыряет, рудные залежи там обнаружить рассчитывает.

Эльф даже не попытался обижаться, он к присказкам Эфрыха уже привык. И уважал ворчливого седого гнома, стоящего в кузне по двенадцать часов без отдыха. Потом приходили два норника, гонцы Ррына, и сменяли старших. И так – уже две недели, без единой передышки!

Рртыха из кузни вытащил Орильр. Повел к себе. Почти не дыша, достал завернутый в несколько слоев предмет, бережно передал. Рртых развернул нетерпеливо и не поверил себе. Он слышал про эту секиру. Все горы слышали. И что Первому Рртыху ее заклинали знахари и маги, от руды начинали работу. Варку железа пели, и ковку правили, и всю заточку с полировкой поили сталь силой, крепостью и остротой. Знал гном и то, что оружие осталось на хранении у эльфов. Но ведь времени прошло – словами не выговорить! Седой улыбнулся. Потом так же бережно извлек из второго свертка свои мечи. Достал «пояс-иглу» для Сэльви и легкий женский доспех. И второй, чуть попроще, мужской.

– Тебе не успеть выковать латы Лоэльви, – вздохнул седой. – Но эти хороши. Проверь и отдай. И пусть Збыр глянет, подновите вдвоем защиту. Завтра уходим. Ррын прислал планы Синего города. Брав привел людей князя, часть с нами пойдет. Они на севере, за Стеной. Оттуда до входа в Синий – верст двадцать. Коней разгрузят, и вторая часть уйдет на заставу, за продуктами. Леснийцы молодцы – у нас без них не особо сытная была бы зима.

– Мало мы вместе работали, – вздохнул Рртых.

– Ничего, хватит и этого. Все равно в пещерах наново привыкать к условиям.

На север шли быстро. Задержались всего раз, у Стены. Орильр заклинал ее, потом отдал «ключ» заклятия мудрым, которые оставались в долине. Пояснил гному. Ключ способен обрушить Стену, когда это станет безопасно. Кроме крови рода а-Тэи уничтожить ее никому не дано, и рисковать будущим эльфов, уходя в Синий город, он не может. Не вернется – сидеть им в заточении веки вечные…

У самого начала узкой лощины, ведущей ко входу в Синий город, лагерем стояли следопыты. Тут же были и гномы, две сотни спасателей и еще сотня норников, тайком от короля присланные умницей Ррыном. Он даже выделил на общее дело с десяток знахарей, хотя их у гномов совсем мало, просто наперечет, Рртых это отлично знал. И, когда города под угрозой, каждого отрывать от дела трудно.

Рртых оглядел лагерь с гордостью. Семь сотен эльфов, столько же людей, гномы. Отдельно маги, их до шести десятков. Он знал Синий город лучше прочих и полагал, этого должно хватить.

Седой эльф смотрел на жалкие осколки былого величия – нынешние силы, собранные у входа в подгорье – совсем иначе. Он помнил армии людей, целиком покрывавшие склоны гор. Помнил тысячные отряды эльфов, бесконечные стальные змеи гномьих полков. Магов и шаманов, стоящих отдельным лагерем, куда большим, чем вся эта «армия». Конечно, тогда и ведимы были иными. Их сила копилась веками, их лабиринты проточили все горы. Не эти горы, иные. И небо было черно от магии зла, а солнце казалось блеклым бликом на стали небесного облачного клинка.

Если демон успеет вылупиться, все это повторится. Три сотни лет он будет копить силы и плодить свои подобия, выращивать новую породу ведимов. А потом выйдет и сомнет прошлое, развернет древнюю победу людей, эльфов и гномов, обратит ее в поражение. Тогда они успели в последний момент. И потеряли очень много – надо было бы не упускать его сразу, пока был слаб, как теперь. И родная долина Рэлло не стала бы выжженным пепелищем, и ее королева правила бы и теперь.

Орильр тряхнул головой. Толку от его вздохов и «бы»! Надо думать о настоящем. Сколько раз ему повторяли это! Седой развернулся и пошел к пещерке, занятой Жависэлем, и приспособленной для общего совета.

Жас смотрел на предстоящее дело с практичностью настоящего гнома. Он приготовил подробные планы пещер для каждой группы, дотошно определил способы связи и оповещения. Установил правила, исключающие возможность того, что коридоры или щели останутся недосмотренными и ведимы выйдут в тыл отрядам. Теперь в последний раз уточнял, все ли понято верно.

Сотники гномов и людей важно кивали.

Синий город – это исходно большой, высотой в три и шириной в пять саженей в самом низком и узком месте – тоннель под горами, выстроенный шестьдесят веков назад, когда эльфы, люди и гномы были добрыми соседями. Он позволял северной Леснии доставлять товары в Рониг и далее на юг за какие-то три недели. Тянулся под северным кряжем, выныривал на свет между отрогами, где обычно отдыхали караваны. Потом снова нырял в скалы и выбирался из них уже в предгорьях Ронига, где река Нига достаточно широка для больших лодок. Тоннель так активно использовался, что назывался «лучшей золотой жилой гномов». Подтверждая правоту этого заявления, подгорные жители создали второй горизонт – и пятьдесят веков назад караваны перестали встречаться в тесных горных проходах. Нижний коридор вел гостей на север, верхний – на юг. Еще через пять веков добавился третий тоннель. Точнее – непрерывная череда гномьих лавок, трактиров и мастерских. Купцы быстро выяснили, что рядом с домом торгуют вовсе не самые ленивые, – это слово при гномах лучше вообще не произносить, само собой. Просто лучшие подгорные мастера не покидают любимых шахт и городов. Но и они могут без ущерба для своего драгоценного времени и репутации пройтись верст десять и посидеть в трактире, поглядеть на пестрый купеческий мир, потолковать о важных делах. И даже согласиться снова встретиться через месяц-другой, когда купец будет опять в горах. Не просто встретиться – показать свою работу. В горах, в Синем городе, тогда звавшемся Садом гостей, были лучшие товары. Но время сменило имя города и покрыло пылью забвения прошлое.

Когда Стена разрушила старую дружбу, и леса возле нее стали звать дикими, путь из Леснии на юг оказался десятикратно длиннее. Он пролег через более западные Рэнию и Бильсу, в обход отрогов гор. Торговля северян с восточными землями сошла на нет.

А гномы, закрыв вход, стали развивать рудное дело. Три уровня Сада гостей стали тридцать шестым, пятым и четвертым в общей нумерации. Со временем добавился самый глубокий– тридцать седьмой, где нашли рубины. А выше гномы обнаружили железо, там они вгрызлись в горы всерьез – это тридцать третий, тридцать второй и тридцать первый уровни. План, составленный Мастером Желтого города, представлял пещеры очень подробно. Он указывал даже коридоры ныне обрушенных и затопленных двух верхних ярусов – тридцать первого и тридцать второго. Отмечал, что тридцать третий уровень имеется лишь в южном кряже. Тридцать четвертый тоже идет высоко и разорван на две части, – выходит на поверхность между горными отрогами.

Ниже горизонты чудовищно длинные, сплошные под всем хребтом, хоть и ветвятся слабо. Гномы не любят создавать пустоты в горах, и старые шахты обычно плотно забивают пустой породой из новых разработок. Памятливый горный мастер точно знал, где и какие шахты закрыты. Еще он указал, откуда обычно выходят вверх ведимы.

Рона, Становая знахарка гномов, добавила свои наблюдения. И по всему получалось – искать демона надо в северном тоннеле, довольно близко по меркам гномов от входа, в тридцати-сорока верстах. Люди качали головами, для них такие расстояния под горами – это чудовищно и непонятно. Гномы довольно кивали, это и правда, недалеко. Там начинается ветвление ярусов. Там имеется большая естественная пещера. И эти места высоко, в них не может попасть вода при затоплениях, стены там – настоящий гранит, прочнейший и толстый. Ведимы никогда не выходили вверх в северном отроге, сохраняя покой своего «божка». Зато их голоса Рона слышала именно оттуда. Для атак на гномов использовали длинные коридоры, ведущие на юг, где совсем рядом коридоры и шахты залитого водой Желтого города. Там были и продолжаются оползни и обвалы, половина лабиринта наверняка затоплена. Но выловить всех до единого ведимов – вторая часть работ. Пока же важно выполнить первую, уничтожить демона. Едва ли выросшее чудище способно покинуть пещеру, разве что оно выйдет в главный коридор, использовавшийся в древности, как дорога караванов.

Жависэль выговорил все предварительные сведения без передышки. Даже гномы кивнули уважительно – дело знает, не ошибается ни в словах, ни в сути. И лишнего не болтает – тоже правильно.

Наместник правителя эльфов развернул большую карту переходов и продолжил пояснения. Теперь уже – непосредственно относящиеся к предстоящему делу.

От самого входа, с поверхности, до сих пор существует лишь один из коридоров. Нижний, звавшийся дорогой с юга, давно завален и обрушен, это проверили и подтвердили спасатели гномов и следопыты, разыскавшие прежние тропы караванного пути. И площадки возле арок древних ворот. Одна засыпана оползнями. Зато вторая, устроенная при входе в верхний, наиболее старый, тоннель, выглядит не только целой. Совершенно очевидно: ее расчистили, используя магию ведимов, и до сих пор поддерживают в хорошем состоянии. Жависэль показал на карте коридор. Мастер города гномов полагал, что первые пятнадцать верст не имеют серьезных ветвлений. Есть несколько старых шахт, но они или завалены полностью, или пришли от старости в крайне опасное состояние. В любом случае шахты никуда не ведут, не имеют перемычек и между собой не связаны. То есть если в них нет ведимов сейчас, позже Черным не удастся попасть туда, чтобы выйти в тыл группам поиска. Рыжий эльф усмехнулся.

– Искать, если честно, нам нечего. От первой развилки вниз уходит связка ко второму большому тоннелю и к малому, гномы использовали его много позже для перевозки самоцветных друз. Здесь были неплохие аметисты, да и теперь еще есть, полагаю. Но это не редкость, и ради них тащиться за десятки и сотни верст гном не станет.

– Сотни? – на всякий случай еще раз уточнил Брав. – Рртых, вы столько можете прорыть?

– Не видел ты меня в деле, – усмехнулся гном. – Жас прав, сюда не ходили с незапамятных времен, но дорожку оставили. Мы запасливы.

Короткий палец его подгорного высочества ткнул в развилку и гном пояснил: два основных тоннеля не имеют и далее ветвлений. Зачем создавать путаницу в движении караванов? Зато малый коридор опасен. Он через каждые полверсты связан с обеими дорогами и кроме того – со старыми шахтами. А еще он узок и неудобен. Рртых ткнул в дюжину цветных меток. И гордо сообщил: там надо оставить его бгррыхи, срабатывающие от близкого присутствия Черных, так их доработала Эриль. Не все, а только специальные, сторожевые. Они и завалят взрывом малый коридор, дадут знать, что по нему шел враг.

Жависэль вздохнул и продолжил пояснения.

В тоннель пойдут десять смешанных отрядов людей, эльфов и гномов. В каждом – по сорок-пятьдесят бойцов. Отряды будут отставать по одному, начиная от первой развилки, через каждые две версты. Закладывать бгррыхи, изучать ходы, налаживать наблюдение.

– В главную пещеру, где мы ожидаем застать демона, пойдут по верхнему коридору в основном маги, знахари и эльфы. Гномы будут двигаться по малому и нижнему, – отметил Орильр. – Гномы лучше знают свои горы и если что, разберутся, какие ходы засыпать и как выйти наверх, случись обвалы. Если верить сну Сэльви, ведимов возле демона немного – десяток-другой. Кстати, я прикинул – всего их по осени было не более трех сотен, иначе мы бы не могли не замечать Черных близ Стены. Сейчас мы их проредили, осталось сотни две.

– Как считал? – уточнил Рртых.

– По старой памяти, – усмехнулся седой. – В тот раз личинку демона всегда окружали слуги, десять-двенадцать ведимов, они сменялись через полсуток. А пропитание твари добывали все остальные, в стороне, чтобы не привлекать к ней внимание. Если ведимов более трех сотен, они вместе создают своеобразную колонию. И получают возможность не похищать добычу, а выманивать ее на себя. Дети буквально с ума сходят, сами бегут к Черным. Точно то же творится с вышедшими из сна забвения беспамятными эльфами и «темными» ведьмами. Пока я не вижу никаких признаков странного поведения.

– Обрадовал, – буркнул Брав.

– Если маги подтвердят, что все именно так, ведимов мало, в пещеру пойдут только те, кто должен убить демона и охрана этой группы, – закончил Жависэль. – Гномы попробуют обойти зал нижними коридорами и устроить далее завалы, хотя бы временные. Более трех десятков ведимов сразу и рядом с демоном нам никак не одолеть. Два десятка – тоже очень плохо.

– Бгррыхи – очень хорошо, – передразнил Рртых. – Закидаем пещерку для начала.

– Когда нас обнаружат? – уточнил Жас у молчаливой Эриль.

– Если повезет, то лишь когда увидят, – отозвалась она. – Скажите спасибо Сэльви, она у нас мастерица прятаться от Черных.

Уже две недели женщины обсуждали сны ведьмы и то, почему ее не обнаруживают пляшущие у костра ведимы. Черноглазая усердно вспоминала свои ощущения, поведение, мысли, слова, движения. Виновато сопела, не в силах объяснить, почему делает что-либо именно так, а не иначе. Эриль и Вэйль были терпеливы и слушали. Спрашивали снова, уточняли, пробовали перевести на язык магии.

Заклинание получилось совсем недавно. Его опробовали на гномах, Орильре и следопытах, отправляя их в верхний тоннель на разведку. На пятнадцатой версте, у первой развилки, ведимы были – двое. И они не заметили седого. Точно как во сне Сэльви. Насторожились, походили, посмотрели по сторонам чуть внимательнее обычного – и успокоились.

Зеленые глаза эльфы холодно блеснули.

– Я их и теперь успокою. Ни единого лишнего движения не сделают, не пикнут, если опять окажется не более двух. Я буду успокаивать в верхнем коридоре, а Жас – в нижнем. Он поднимется к нам по последней связке перед пещерой.

– Убив демона, – оптимистично подвел итог Жас, – мы действуем по обстоятельствам. Если наши потери невелики и позиция удобна – стараемся сохранить за собой пещеру, стянуть туда резервы и продвинуться вперед. В наилучшем случае нам желательно попасть во вторую большую пещеру, место отдыха караванов, пока ведимы будут приходить в себя. Это еще двадцать верст в глубь гор. За ней арка выхода на поверхность, в долину между двух кряжей, если этот выход еще существует. Нижний тоннель будем, скорее всего, засыпать, оборону или обыск обоих мы не потянем.

– А если злобный тип, хозяин вддыхров, нас огорчит, отходим к поверхности, – закончил Рртых. – И держать Черных будут норники, мы это умеем.

– Начинаем перед закатом, – отметил Орильр. – Они в это время пляшут что-то гадкое, радуясь наступлению ночи, и оттого очень невнимательны. То есть час на подготовку.

Седой вышел из пещеры и двинулся к шатру. Сэльви его теперь точно ждала, как обычно приготовив к приходу мужа обед. Правда, здесь не разрешены костры, магия и шум, и черноглазая сейчас виновато поправляет мелко и красиво нарезанные и разложенные холодные ломтики сыра и мяса. Она не пошла на совет. К чему? Ей все уже десять раз рассказали и Рртых, и Жас, и Эриль, и даже Брав. Ведьма странным образом притягивала к себе людей и не только их. Орильр усмехнулся. Это заметил даже первый муж Сэльви. По своему, по-деревенски, – с дикой и злой ревностью. Зря. Девушка просто очень теплая и внимательная. Хотя чего тут, если разобраться, простого? Входят к ней в шатер мрачнее тучи – уходят спокойные, уверенные и даже радостные, без любой магии и убеждения. Расскажут пару глупостей, подарят что-то бесполезное, скушают угощение, которое у нее не переводится.

Орильр тихонько рассмеялся, припомнив первый визит сотника гномьих спасателей.

Кмох вцепился в секиру – ведьма!

Сэльви завизжала и вооружилась сковородкой – крыса!

Рыжая, важная и здоровенная, между прочим. Только сама настоящая поисковая крыса, принесенная Кмохом, кстати, и пережила встречу без потрясений. Гном долго извинялся, ему и в голову не пришло, что вершинникам не известен обычай дрессировки крыс. Умнейшее животное, в пещерах – незаменимое. Лых с ним четвертый год, сколько завалов вместе осмотрели – и не упомнить. Она очень вежливая и воспитанная. Крыса чистила мех и поглядывала на тарелочку с сыром, принюхиваясь и подергивая голым розовым хвостиком. Надо отдать должное ведьме – она сумела принять то, что пока непосильно половине эльфийских женщин-магов: крысы спасателей – действительно симпатичные и воспитанные. Само собой, если не метать в них заклинания…

Знакомство закончилось тем, что Орильру пришлось весь вечер искать жену по лагерю, признав его достаточно большим. Он обошел палатки эльфов, заглянул к магам, побеспокоил Вэйль, перекинулся парой слов с Бравом, у которого как обычно сидел мастер Кэль. И даже забеспокоился – нет его черноглазой! Глянуть у гномов в их лагере Орильр догадался лишь в последнюю очередь. И – успешно. Гном уволок девушку в гости, а гномье гостеприимство еще крепче их упрямства. К тому же ведьма всем очень понравилась. Ей уже пообещали гору полезной посуды наилучших мастеров и какую-то скороварку, – припомнил Орильр. А еще – стали ходить в гости каждый день, толпами.

Даже Эриль последние дни забегает к Сэль и улучшает настроение, смущаясь своей новой привычке. Сперва не решалась, думала, это тяжело для черноглазой – принимать чужие сомнения и гасить беспокойство. Пригляделась – она и сама радуется, что помогла, и тоже успокаивается, обретает уверенность.

Хотя, если разобраться, они и в лагере-то всего пятый день, но Сэльви везде обживается удивительно быстро. Может, в этом и есть секрет. К ней ходят за ощущением уюта. Закончится все безобразие – ведьма точно откроет трактир, первый в долине эльфов и самый посещаемый.

Ноздри следопыта втянули прохладный воздух. Повезло с погодой. Обычно зима тут лютая, а в этот год мороз ослаб, того и гляди оттепель нагрянет посреди зимы. Тихий снег прячет следы, маскирует шатры и утепляет их. Орильр нырнул под полог и улыбнулся. Точно – поправляет нарезку. Лых метнулась за полог, побежала к хозяину-гному. Ее не перепутать с другими крысами спасателей – такой зверюги, размером с камышового кота, больше в лагере точно нет.

– Доспех надела?

– Неуютно в нем, – пожаловалась ведьма в очередной раз.

– Зато мне уютно, это очень надежная вещица, моя работа, хоть и старая. Ты все помнишь? Вперед не лезть, на него не смотреть, с его охраной не драться и не проклинать, это работа нашего сопровождения. Меня не опекать.

– Рир, ты же знаешь, я понятия не имею, что сделаю, – умоляюще вздохнула Сэльви. – Зачем снова повторяешь? Буду честно стараться, меня уже все воспитали, по очереди и хором. Даже Лых. Норники приходили утром, здесь такое рычание стояло… убедительное. Сам одевайся. Я все заново поперезаклинала.

– Слова у тебя – спасибо, Вэйль не слышит.

– Бабушку вообще нечего было сюда тащить! Я с ума сойду, если с ней…

– Вэйль очень сильный маг. У нас, к сожалению, таких мало. Думаешь, мне радостно смотреть на то, что треть магов – женщины? И на хранов, там половина – мальчишки в возрасте Диаля. Ты идешь с Вэйль и а-Тисом, решено. Вперед не лезешь до пещеры, они присмотрят. И помни крепко: важнее всего сберечь гнома. Без шамана нам будет очень плохо.

– А ты?

– Сотый раз повторяю, вывернусь сам, я уже большой. Сэль, если кто-то здесь и живуч сверх меры, – ты его сейчас видишь. И вообще, Эриль сказала, у нее хорошее предчувствие на эту ночь.

– У меня тоже. Пошли.

Они покинули шатер, спустились в лощину по крутому склону, за которым прятался лагерь, и поднялись по чистому еще снегу к арке ворот, вытоптав первый с прошлой ночи след на свежем снегу. Почти сразу рядом встала Эриль. Им предстояло нашептать каждому из первой сотни «невидимость». Гномы, эльфы и люди шли мимо, и Сэльви повторяла малопонятные слова, ощущая их знакомую силу. И думала – хорошо бы всем помогло и никто не пострадал! Так не получится, но очень хочется. Когда она может сделать нечто для всех, возникает решение, а сейчас его нет.

Чтобы спасти оставшихся за спинами иных, целые страны, всех, кроме этой маленькой армии, надо идти туда, в темную дыру горного коридора. И оплачивать цену победы жизнями – своими, друзей, знакомых и любимых, – чьими именно, выберет случай. Потом можно утешать и говорить: «Так распорядилась судьба». Врать. Потому что это не судьба, погибнуть здесь и теперь, а просто глупый злой случай. Он слепо и без разбора берет плату за победу, пока не насытится, не устанет, не утратит свою способность отнимать самое дорогое.

А судьба не убивает, она спасает. Судьба добрее и мудрее случая. Если ее попросить, обязательно откликнется, как тогда, на заставе, когда седой пришел вопреки всему и спас, вывел, открыл новую, настоящую, жизнь. Сэльви улыбнулась. Орильр не знает, а она и теперь целый день просила судьбу. Изо всех сил просила: чтобы он выжил. Обязательно! А случаю, если так зол, хватит и глупой ведьмы. Очень давно, в других горах, такие же слова для седого шептала королева. Это знание посетило девушку недавно и не подлежало сомнению – ведь тогда помогло, он уцелел вопреки всему!

Замыкающим в первой сотне прошел Рртых. Деловито оглядел доспех ведьмы, обернулся к Эриль, кивнул Лоэльви и, кажется, всеми остался доволен.

Вэйль положила руку на плечо Сэльви и пошла рядом, уводя от арки вглубь. Зрение эльфов быстрее привыкает к подгорному мраку, чуть разбавляемому слабым свечением принесенных гномами минеральных фонарей – крошечных, специально придуманных для разведки в нижних коридорах.

Рядом пристроился Кэльвиль и шепнул в ухо – Орильр велел ее нести на руках от первой развилки, ведьма шумит сильнее гномов и эльфов, не научилась пока шагать по камням беззвучно. Сэльви виновато пожала плечами. Спорить со светловолосым папой бабушки Эль невозможно. Он выглядит неподражаемо счастливым со дня возвращения в долину. Наконец-то разрушено логово ведимов, которых Кэльвиль всегда считал виновниками гибели жены. Дочь стала совсем взрослой, а синеглазый внук, новый ученик и даже любимчик Орильра – это вообще, отдельная радость и гордость.

Развилку прошли быстро, и дальше двигались уже бегом. Сэльви скорее ощутила, чем рассмотрела, тела двух ведимов у стены. Оглянулась: гномы уже возились, устраивая первую заставу. У них все продумано до мелочей. Специальная светящаяся краска, которой покрывают пол, стены и потолок двумя широкими полосами. Первая – тревога, а по второй идет пристрелка, заранее. Потом будут камни для завалов, ловушки. Через сутки, как ей пояснил хозяин Лыха, ведимы забудут, что когда-то решались тут ходить. Гномьи заставы надежны.

Вторая пара ведимов обнаружилась еще через десять верст. Так же тихо лежат без движения и едва ли успели понять, что с ними произошло. Сэльви чуть подумала и решила – шли менять своих часовых. И не дошли. Орильр явно куда быстрее и опытнее всех прочих эльфов. А теперь – и вовсе Черным не по зубам. Он вторую неделю пьет какие-то свои старинные настойки на травах и магии, такими же накачивает всех остальных. А еще у него очень необычный доспех. Как сказал Рртых, в большинстве случаев в сталь вковывают заклинания прочности и защиты. А у седого туда поместились опять же ускорение движения, эластичность мышц и связок. Без доспеха он рискует порвать спину, как тогда, в лесу.

Тоннель стал шире и чуть изогнулся, ныряя под нависающий все ниже потолок, словно его вспученное брюхо продавили горы. Интересно, сколько там, вверху, камня? Сэльви глянула разок и решила больше не думать об этом. Может, целая верста.

Изгиб потолка изменился и передавленный им коридор стал выравниваться, обретать прежнюю высоту. Далеко впереди и вверху показалось тусклое мрачное зарево. И на его фоне возник Орильр. Без звука, прямо из душного застоявшегося воздуха, как полагала Сэльви. Показал несколькими жестами – демон там, все соответствует ее сну. Стальной ужасный «гном» расположился у самой стены, левее, в глубине пещеры. Перед ним ведимы, их десять.

Последняя застава – гномы, эльфы и маги – уже выбрала себе место, как раз там, в нижней точке под брюхом гор. И за жестами Орильра следили только они, те, кому идти в пещеру. Кэльвиль бережно опустил Сэльви. Она осмотрелась. Два десятка хранов и следопытов из числа старших эльфов, этими будет распоряжаться Кэль, маги – она из всех близко и хорошо знала только Вэйль и Лоэльви, а еще в отряде знахарь, пришедший с норниками гномов.

А чуть впереди жалкая горстка тех, кто должен одолеть демона, отметила ведьма, изучая заново свою группу.

Орильра, чьи зеленые глаза по-настоящему светились в темноте предвкушением боя. Он как-то говорил жене, что древних хранов воспитывали для войны. С самого рождения, а может, и того раньше, над ними трудились маги. А потом дело колдунов продолжили лучшие мастера боя, следопыты и наставники в заклинаниях. Для всех прочих собравшихся здесь одоление демона – дело страшное, но неизбежное. Для седого – вплавленный в само сознание и даже еще глубже смысл жизни.

Рртых ждал боя спокойно. Он знал, что демон угрожает самому существованию мира гномов, и что Рртыхи существуют, как и весь род Гррхон, для защиты подгорья. А уж править в мирное время – это дело второе. Он научился всему, что способен воспринять гном: значит, демону крепко не повезло уродиться вообще и притащиться сюда – в частности.

Из теней у стены отделился и стал объемным и настоящим Жависэль. Рыжий, веселый и вполне довольный собой и обстоятельствами. Любой демон, по его мнению, куда лучше подлого самозваного короля эльфов, которому век за веком мешала свернуть шею проклятая клятва. Наместник поднялся из нижнего тоннеля и теперь тоже доходчиво объяснил в несколько энергичных движений – гномы миновали пещеру вторым коридором без происшествий. Очень скоро Збыр начнет петь, а Эфрых уже выбрал щели для создания толковых и надежных обрушений каменных сводов.

Эриль кивнула и отстегнула рукоять своей уложенной в поясе-ножнах осы, облегчая доступ к клинку при необходимости. Еще раз внимательно осмотрела доспехи ведьмы. Сэльви буквально слышала, как ее опять, в очередной раз, обзывают «ребенком» и очень страдают, что поддались на уговоры и позволили затащить в такую гнусную ловушку. Доспехи и теперь, как обычно, оказались в полном порядке.

Седой чуть кивнул и пошел первым вверх, по гладкому камню, отполированному в незапамятные века многими караванами, а позже покрытому ковром старой пыли. Он двигался прямо по узкому следу, вытоптанному здесь ведимами. Его догнал Жависэль, а потом и Рртых. Сэльви очень старалась не шуметь и усердно смотрела под ноги. Орильр оказался рядом, и она обреченно вздохнула – доспех опять будет осматривать, а ее – и воспитывать. Не стал. Просто шел рядом, рассматривая свой левый клинок, а потом так же точно – правый. Судя по всему, оба его вполне устраивали.

Их заметили в пяти саженях от входа в пещеру, не более. Один из ведимов изогнулся, крутясь в своей дикой пляске, его взгляд скользнул по коридору. Черный охнул и завизжал.

Седой прыгнул, и первый страх Сэльви остался позади. Время снова стало неспешным, и она могла двигаться, как настоящий обученный эльф. Каждый раз сомневалась – случится ли это снова? Ведь иначе от нее никакой пользы, даже выходить в пещеру бессмысленно. Рир знал о страхе и сам велел: не входить, если время не пожелает течь медленно. Иначе ее станут спасать и погубят все дело.

Звуки крика стали дробиться и терять смысл – кричал Черный теперь слишком медленно. Его волосы еще двигались, покорные вращению танцевавшего только что тела. Глаза пытались нашарить врагов и понять – кто, сколько, как сюда пробрались. Обожаемые Рртыхом взрывающиеся болты сорвались с двух его арбалетов и веером ушли в пещеру, к дальним стенам. Арбалеты стали падать, руки гнома уже нашарили секиру. Само собой, ведимы обернулись и успешно уклонялись от болтов, иного от Черных не ждали. Вот только и они понятия пока не имели, что самое опасное – не болты, а их начинка.

Левый меч Орильра отсек голову ближнего Черного, и она закрутилась, падая и словно продолжая танец. Когти оседающего вниз тела прошли в паре дюймов от бока – седой, как и обещал, проскользнул. Сэльви шагнула в пещеру и стала разворачиваться к демону. Правее уже двигался Жас, и почти так же стремительно, как его обожаемый учитель Орильр. Гном тоже был быстр, хоть и отставал от эльфов.

Ведьма пока старалась делать все точно так, как велено. Смотрела только в ноги чудища. Ее предупредили – прямой взгляд демона выпивает душу, вырывает из тела жизнь. Судя по стопам, черный «гном» вырос еще больше с прошлого сна. И его подобные колоннам ноги двигались стремительно – почти невозможно поверить в такое. От их шагов пол пещеры часто вздрагивал, стальные подошвы высекали искры и каменное крошево. Выбросившая клинки когтей рука прямым ударом встретила седого, метнувшегося в сторону в последний момент, вторая отмахнулась от Жаса. Гном принял ее следующее движение на секиру, тормозя и сковывая демона на миг, зарычал что-то сугубо шаманское. Эриль сзади добавила, создавая рыжему щит, а Сэльви буквально поймала Рртыха под спину своим заклятием, не давая демону отшвырнуть его в стену слишком резко и опасно.

Ведьма очень старалась не смотреть выше. И с каждым мгновением все более наполнялась тревогой. Что-то не так. Орильр уже был за спиной не успевшего развернуться чудища и ловко рванул его шкуру обоими клинками – верхний слой поддался и звонко хрустнул.

Что же не так?

Ближний Черный сложился в падении вдвое, бгррыхи достигли стен и раскрылись огненными шарами, калеча трех дальних ведимов. Пол дрогнул – Эфрых перекрыл коридоры. Дрожь поползла дальше и стала мощнее. А это что? Сэльви позволила взгляду подняться до подбородка «гнома» и даже чуть выше – он оскалился то ли в улыбке, то ли в проклятии. И отбивался, она теперь это осознала, в полсилы, не жалея тела… и был готов уйти, начать все снова. Он стал готовить такую возможность, скорее всего, когда не получил силы с костров эльфов-пленников.

Тело погубят, но дух снова ускользнет и возродится. В другом месте, которое им еще придется найти. Он теперь силен и вырастет снова куда быстрее – в пару лет. И, хотя доспех из стальной кожи вскрыт, и второй его слой уже тоже поврежден, демон успеет покинуть тело «гнома» прежде окончательной смерти. Тогда он победит, хотя поле боя останется за врагом. Может, уже и место готово, и ребенок найден. Попробуй отыщи темный след его бестелесной сущности в толще скальных пород…

Но ведьма нужна хозяину – и от нее он так легко не откажется. Задержится, хоть на несколько мгновений.

Она не знала, откуда в сознании всплыло слово из старогномьего – «выххр», приказ смотреть не отрывая взгляда. Демон послушался охотно. Его зрачки занимали всю плошку глазниц, и темное пламя из них выплеснулось в сознание ведьмы и затопило его.

Это было похоже на скалу, падающую, чтобы раздавить крошечное беззащитное существо. На стену мрака, отрезающую весь мир живого и настоящего. Тень накрыла всю пещеру, и сам ее свод стал в представлении Сэльви двигаться вниз, сминая и уничтожая. В нем сосредоточилось все отчаяние прошлого – теткины побои, метлы, сломанные о ребра, и ребра, не выдержавшие встречи с палками. Запрет Хрыма улыбаться под страхом смерти, и целый город людей, стремящихся непременно сжечь ведьму. Но теперь не один маленький город – весь мир был пропитан злом и желал ей гибели. И новый темный огонь костра уже горел, охватывая болью тело, и никто не изменит этого.

Сэльви охнула и отчаянно замотала головой. Глупости! Мир не состоит из хрымов и теток! В нем есть хорошие люди, не обязательно каждому из них повезет, не всегда они успеют помочь другим в беде. Она выжила в Черной гари, и даже демону неведомо, как. Она не сгорела позже – ее спас в городе Орильр. И теперь полудохлый демон не станет ей указывать, плох или хорош мир. Потому что она знает точно – без этой образины станет гораздо лучше. Светлее.

Ведьма прищурилась и зашипела – то ли от боли, обжигающей тело до самых костей, то ли от гнева, пробирающего и того глубже. Крепче вцепилась во взгляд демона своими горящими глазами. Черными, точно такими же беспросветными, как его собственные. Ей есть, что рассказать в ответ. Про Орильра, не мстившего тем, кто его унижал и мучил. Про избежавших костра эльфов. Про Брава, самого обычного человека, выжившего в бою с Черными вопреки всему. Про повара, у которого все в порядке с руками. А еще про гномов, которым так и не удалось задурить головы песнями ведимов, про то, что никогда не начнется так желанная демону война подгорья с Ронигом…

Рев черной пасти оказался жутким и низким, он перекрыл даже зычный голос шаманствуюшего Рртыха. Демон качнулся и рухнул вперед, нелепо вытягивая шею, выворачиваясь, пытаясь последним усилием избавиться от вцепившегося в него взгляда ведьмы, мешающего покинуть мертвое уже тело и спастись. Пугающего – оказывается, и он для кого-то – всего лишь пища…

Из-за завала завизжали ведимы, камень потек, поддаваясь силе их отчаяния. И стал падать темной сажей хлопьев гари. Такой черной и густой, что весь воздух заполнился ею, стал твердым и дышать им сделалось невозможно. Сэльви покачнулась и сползла на пол.

Седой упал на колени рядом, тронул висок и успокоено выдохнул. Жива. Оглянулся на Эриль.

– Куда ты-то смотрела? Треснула бы ее по голове – в тоннель, за шкирку, все дела. Опять еле жива.

– Рир, ты становишься на себя не похож, – усмехнулась Эриль. – И вообще все глупо. Он уже ушел, ты понял это? А потом вернулся и сдох.

– Понять бы, как, – хмыкнул седой.

Эриль села рядом, почти сердито оттолкнула свой тонкий клинок и достала платок. С интересом тронула волосы Сэльви, покрытые слоем пепла в дюйм толщиной. Даже не пепла – жирной мерзкой сажи. Все тело в толстой черной корке. Именно такой девочку нашли в Черной гари, судя по описанию соседей тетки-трактирщицы. То есть ведьма второй раз выжила после встречи с демоном, а вот ему повезло куда меньше…

– Знаешь, Рир, королева и я, ее первый маг и подруга, полагали в незапамятные времена, что демоны пришли к нам из иного мира. Там они всё и всех съели и искали новую пищу. Они создали щель, как уже, возможно, делали не раз, и поселили в наш мир своих личинок.

– Не доводи меня, – разозлился седой, опасно блеснув глазами. – Чихать мне на древнюю магию. Как нам привести в чувство Сэль?

Он действительно чихнул и разозлился еще сильнее. Пепел невесомым облаком вился по всей пещере. Собственно, пепел – это все, что осталось от ведимов в момент смерти их хозяина. Эриль вытерла лицо Сэльви, сокрушенно вздохнула – мал платок. Не глядя взяла второй из рук запасливого Рртыха. Гномий, из грубой плотной ткани, большой и очень похожий на полотенце. Дождалась, пока Орильр откроет флягу и смоет копоть, снова вытерла бледное лицо черноволосой.

– Так вот, они сделали щель и стали ждать. Может, у них время течет иначе. А может, мы не единственный мир, куда ведут щели. Но нас надолго оставили без внимания. А теперь, – Эриль хихикнула, – вообще залепят щель и замаскируют. Повесят с той стороны большую вывеску: «Не подходить близко, там живет ведьма Сэльви, которая нами питается». Полагаю, они в ужасе, ими, хищниками, еще никто и нигде не питался.

– Что?

– То, что слышал. Твоя милая женушка его скушала сырым, без соли и перца, и теперь пытается переварить, – второй смешок Эриль был уже отчетливо нервным. – Для человека у нее сейчас слишком много силы, это опасно. Она выжгла тут все, и сама еще горит. Снимай перчатки и, как распоследний ведим, грейся у этого костра. Рртыха зови и прочих магов. Они пустые, всю свою магию на Черных извели, пусть черпают.

– Эри, а как можно: взять – и скушать тварь? – Охнул Кэльвиль, пристраиваясь рядом и трогая ладонь ведьмы. – Нормальная магия, ничего темного. Мне сразу стало лучше, свою я извел почти целиком.

– Как – не знаю, – вздохнула Эриль, с трудом переборов свой смех. – Но я заметила, демон был испуган. Его – и вдруг съели…

Она снова рассмеялась и чихнула, взметнув новое облако пепла. Орильр сердито свел брови и подхватил жену на руки, поднял и унес туда, где воздух относительно чист. Задумчиво глянул на закопченные стены.

– Эри, а ведь теперь нет смысла охранять эту часть тоннелей. Полагаю, ни один Черный не сунется сюда. Эта сажа для них – смерть.

– Именно. Потому демон и уполз из Черной гари назад, как только мог быстро. А ведимы стали искать твою Сэльви, чтобы восстановить то, что она отняла у их хозяина. С ее возможностями эта тварь бы вернулась из нашего опустошенного мира домой и своих же сородичей там успешно поедала. Пошли, силу брать у нее можно и на ходу. Я сейчас тут солнечный свет устрою, это очень затратное заклинание, но теперь могу себе позволить, – мечтательно сообщила Эриль. – Рртых, давай сделаем свет в обоих больших тоннелях, нам вдвоем усердия хватит верст на сто, а? Вечный свет, такими звездочками – через каждые двадцать саженей, и большие светила в пещерах. Если надо как-то изводить лишнюю силу нашей ведьмы, так уж с пользой. Тут скоро снова пойдут караваны, это приятно думать.

Гном восторженно всплеснул руками. Забубнил свою шаманскую песню, потом смолк, вцепился ручищей в ладошку Сэльви и начал с самого начала. Эриль держала вторую руку и тоже шептала.

Сэльви задышала чуть свободнее, когда свет вспыхнул по всему коридору. расходуя сжигающий ее дар. Эриль присела отдышаться и уступила ладошку Сэльви бабушке Эль, которая обновила заклятия защиты на доспехах отряда. Жависэль тоже использовал случай, изучил дальним видением коридоры впереди. Выбравшийся снизу Збыр заохал восторженно и взялся, то и дело советуясь с отцом, заделывать щели и растапливать ненужные более завалы. Потрясенные итогом нелепого боя воители неторопливо шли вперед, а копоть на стенах все не кончалась. Из нижнего коридора время от времени появлялись гномы и сообщали – там тоже все хорошо, еще бы пару завалов убрать да стены подновить. Капитальный ремонт, совмещенный с успешными военными действиями, подгорникам очень нравился.

Выход в долину между отрогов гор оказался закрыт сбросами породы толщиной в три с лишним сотни саженей. Камень плавили по очереди все маги отряда, работали парами, удерживая руки Сэльви. И Орильр с удовольствием отмечал, что постепенно жар покидает тело жены.

Когда арка древних ворот открылась на треть ширины, Сэльви наконец очнулась. Недовольно рассмотрела свои грязные руки и нахмурилась, изучая перепачканный доспех, – свой и мужа, закопченные лица и одежду окружающих. Она не любила неопрятного вида.

– Ничего не помню, – честно сообщила она. – Рир, а мы его – того?

– Того, – согласился эльф покладисто. – Скушали.

– О-ой, – испугалась Сэльви. – Это как?

– Со временем выясним, – прищурилась Эриль. – Надеюсь. Когда ты вспомнишь, чем доконала эту гадину. Практически по стенам размазала, тонким слоем. И по доспеху – тоже. Жас, как полагаешь, привал?

– Привал. Разведка вернулась, – кивнул рыжий. – Копоть заканчивается во всех коридорах в одном и том же месте, как ножом обрезана. Отсюда верст пять вперед.

– Сутки, чтоб отмыться, не меньше, – с подозрением поскреб легкую кольчугу Кэльвиль. – Хотя я сомневаюсь, что это полезно отмывать, ведимам копоть явно вредна и страшна. Но ходить так выше моих сил, а в низинке отличное горное озеро. Я уже отослал гонцов, Жас. Сюда переводим основной лагерь. Норники уточняют план коридоров впереди, спасатели проверяют старые шахты.

Жависэль кивнул. Он понимал, что сегодня им невероятно повезло. И что завтра начнется иная работа – кропотливая и в чем-то даже более трудная. Две сотни ведимов надо выловить в глухих неизученных коридорах. Черные утратили своего хозяина и теперь озлоблены и будут вдвойне опаснее прежнего. Как загнанный зверь, которому некуда уходить и нечего терять.

* * *

Рона сняла с огня теплое пиво в большом медном котелке, установила в высокое основание на узорных кованых лапках и поставила под донышко масляную лампу. Так будет хорошо – и не остынет, и не закипит, теряя вкус. С тех пор, как подвоз продуктов наладился, жить в подгорных городах стало куда веселее. Да и внизу, в долине Ронига, зимуют без проблем с отоплением. Уголь гномы снова поставляют, как в прежние спокойные времена.

Говорят, король людей очень рад отмене войны. Величество изучил гномьи доспехи и пришел к неутешительному выводу о возможных итогах сражений. Еще он рассмотрел жалобы купцов, которые ведут учет убыткам, и своим, и казенным. Гномьи рубины продавались на восток очень бойко. Да если бы только рубины! Рониг желает мириться основательно и полноценно. А король Кныттф ничего не должен знать о происходящем – вот еще проблема на ровном месте! Спасибо, что благодаря помощи сотника егерей Мартига пока удалось вывернуться из беды. Кстати, он после удачного спасения посольства дослужился до звания Первого горного ловчего его величества. И в новом качестве не растерял ни ума, ни порядочности, достойных гнома. Перехватил гонцов, задурил им голову горными морозами, снежными завалами, ужасными буранами и оставил у себя, на нижних заставах, до весны.

Рона села в кресло и укуталась в старую шубку, давно переделанную в душегрейку. До весны! Тут каждому новому дню, прошедшему без неприятностей, радуешься. Потому что знаешь, как полагается настоящей Становой знахарке, всем чутьем души и силы – скоро покою конец. Будет страшно и плохо. И выстоят ли гномы – неведомо. Ррын видит ее состояние и лютует. Гоняет принятое месяц назад пополнение так, что привычные ко всему гномы стонут. Да и старым проверенным норникам не лучше. Дозоры удвоены, посты усилены, обходы каждые полчаса.

На двадцать девятом уровне это не выглядит блажью начальства. Пол дрожит под ногами каждую минуту. Там что-то клокочет, рычит и ворочается. Ведимы заклинают почти непрерывно, словно теперь их силам нет предела. Впрочем, это понятно и объяснимо. Их демон голоден, а пути наверх нет. Уже месяц они воют и визжат, и увы, все выглядит так, как будто дело сдвинулось с мертвой точки. То есть для гномов наоборот – смерть стала гораздо ближе. И с каждым часом она ощутимо надвигается, ползет и жадно высматривает свои жертвы. Мастер Желтого города ходил вниз и сказал вчера – уровень воды на затопленном тридцатом падает. А он в таких делах разбирается.

Значит, скоро.

Дверь отъехала в сторону и в проеме появился сам Горный мастер. Мрачный и сосредоточенный. Вошел, кивнул, присел к столу. Дождался, пока хозяйка прикроет дверь и поставит угощение – пиво, мясо, перец, сухую зелень. Рона добавила еще несколько кусочков лепешки. Мастер уже в годах и уважает традиции. Нельзя выкладывать новости, не приветствовав хозяйку и не похвалив ее дом и стол. Особенно – если новости плохи, ты голоден, а стол действительно хорош. Гном выпил, прожевал кусочек лепешки и кивнул – вкусно.

– Король велел уходить с двадцать девятого, – выдавил он наконец. – Это прямой приказ. И никаких пояснений. Вот так. Вечер к ночи клонится, а ему не до сна, указы…

– Я пойду к нему.

– Он сам скоро будет здесь. Я решил, не стоит тебя с ним оставлять, как бы дурно не вышло. Он сильно не в себе, зол и черен лицом. Так что – угощай, и сама знаешь, чем. Будем ждать вместе.

Рона кивнула, пробормотала благодарность, убрала пиво и мясо. Выставила грибы и копченую рыбу, отвар мха. Раздула угли и бросила щепоть трав, убирающих запахи.

Она как раз управилась, когда в коридоре загремели шаги. Отец был действительно плох. Глаза потемнели, зрачки расширились, почти скрывая светлую синеву глаз. Кныттф вбежал и нервно огляделся.

– Всюду измена! Где негодяй тысячник? Почему приказ короля не исполняется? Уровень немедленно и целиком очистить! Люди идут снизу, маги их заклинают вовсю, но мы их задавим. Мы воду пустим. Я велел рушить большую плотину.

Смотреть на отца Роне было больно. Большая плотина разрушена давно, когда ушел под воду Желтый город. Она на тридцатом. А король уже и этого не помнит! Глянул тяжелым блуждающим взором, кое-как цепляющимся за смутно знакомое и еще не ушедшее до конца из памяти. «Нащупал» лицо мастера города, изучил и опознал. Отвернулся, сел, засмеялся.

– С кем без мужа гуляешь? Да-а, ловка, ловка… Выгоню его из тысячников, а у тебя уж и замена имеется. Мастер Желтого, солидный гном. Хороша ли медь? И как дела с добычей серы?

– Папа, если обрушить плотину, его город уйдет под воду, – напомнила Рона давно состоявшееся событие. – Весь Желтый город, там тридцать тысяч гномов. Он большой, вывести – время нужно.

– Под воду? – возмутился король. Забормотал с сомнением: – И то, и то… Да и правда. Под воду? Ах, как же я не сообразил? Так выводите их, люди идут снизу. Я король, во мне дар предков говорит. В полный голос, прямо кричит о беде! И без разведки знаю, что творится, ясно вижу, сила во мне великая. Труженик с нами и мы обрушим кару на вершинников! Ишь, в пещеры вошли… Убрать всех оттуда и затопить…

Он снова глянул на мастера и сник. Рона уже протянула отцу кружку с травяным настоем и, как только он стал пить, зашептала песнь прозрения. Потом песнь отрицания злого влияния, отражения темных чар. Король слушал молча. Наконец тяжело вздохнул и сел. Задумался.

– Что не так?

– Там вддыхры прорываются, король. Их нельзя пускать, уходя с подготовленных укрепленных постов. На двадцать восьмом казармы, а дальше – кузни и выход к нижнему из малых горнов Труженика. Нельзя нам отступать. Понимаешь? Никак нельзя.

– Кликни мою охрану. Пусть доспех несут и секиру. Сам спущусь и гляну, – нахмурился король. – Сам. Потом и решу. Верно все говорю, знаю и отсюда. Но гляну, раз ты просишь. Одна из семьи меня не предала. Я помню. Да-да, помню и ценю. Пойдешь со мной.

Рона кивнула и откинула крышку сундука. Пока мастер вышел звать охрану, она достала доспех, откованный для нее мужем. Достойный, хоть и сработан в спешке, ничуть не украшен. Зато ко времени готов, – три дня, как Ррын завершил основную работу, она вчера по первому разу положила заклятия защиты. Муж хотел еще усилить сталь ребрами, где предплечья и лодыжки. Она тоже собиралась повторить песнь защиты. Но и так хорошо, все не в шубке. Вддыхров мехом не удивить. Рона застегнула пояс с любимым гибким клинком, взяла малый щит, сумку с травами. Чуть нахмурилась с сомнением – и бережно сняла со стены дедов посох в лентах и узлах готовых песен.

Стража уже переминалась в дверях, ожидая готовности короля. Рона обратила внимание – радуются. Хоть и из торговых, а короля желают видеть настоящим, боевым стальным гномом. Секиру подали с колен, по обычаю. Оруженосец умоляюще глянул на знахарку – неужели полегчало королю? Вот бы славно было! Кныттф расправил плечи. Доспех ненадолго сделал его прежним. Упрямым, несговорчивым – но свободным.

Король погладил рукоять секиры и усмехнулся.

– А и правда, дочь. Давно я не был в деле. Пойду, глаза – они порой получше силы знахарства. Идем. Как твой Ррын, оборону против врага крепко ведет? Норникам поблажек не делает?

– Он старается, – осторожно кивнула Рона. – И гномов к бою приучает каждый день, без исключений. Недавно пополнение взял из верхних городов, их гоняет что есть мочи.

– Доброе дело, – улыбнулся король. – Вот только я на него зол. Жена дома одна, что ни день. И ночами, похоже, он только войне предан. Внуков я желаю видеть. Наследник короне надобен. Ты это понимаешь? Ты из Гррхонов, ты должна понимать. А он глуп еще. Моя семья исчахла, твоя жива, но не крепка, как я погляжу. Не крепка! Отстраню этого дурака железного, пусть дома сидит. Завтра же и указ напишу.

Рона промолчала.

Что будет завтра – король и сам не знает. Как голоса Черных напоют в ночь – так и зашумит король с самого утра. Зря – и раньше срока переживать не стоит.

Лестница легла под ноги. Десять уровней – не так и далеко. Хорошо бы мастер успел найти Эфка или самого Ррына и передать, что король пошел вниз. Мало ли что, а там, на двадцать девятом, лишь боевые дозоры. Королю по расписанию норников полагается полусотня сопровождения и три знахаря. Это – самое малое. Но если ему сейчас возразить, станет только хуже. И Рона не возражала. Шла, стараясь не спешить и чуть притормозить спуск.

И думала в отчаянии – своей волей ведет ее вниз король или голосам опять поддается? Знахари нужны вддыхрам. А она, женщина с силой – еще того более, это давно известно.

На двадцать шестом в арке ворот мелькнуло удивленное лицо сотника спасателей. Увидел, все понял и исчез. Роне стало чуть легче. Этот не глуп и станет делать, что следует. Значит, будет полусотня, а то и поболее. Еще немножко удачи – и все обойдется.

Она ощутила дрожь пола двадцать девятого яруса, едва шагнула на него. От первого поста метнулись норники. Поклонились. Старший хмуро и решительно глянул на короля.

– Плохо. Три коридора мы очистили, они рвутся вверх и уже близко. Там пар пробивается и камень дышит. Крошатся стены коридоров. По серым линиям и вдоль синих меток нет более хода. Будет провал в сотни футов, если не в тысячи. Мы отошли ни новые рубежи, круг обозначен. Стальных гномов мы уже вызвали, дело в минутах.

– Хочу сам глянуть, – уперся король.

– Я должен вызвать сопровождение, достойное вас, – вежливо сообщил норник, и Рона была ему благодарна за догадливость и отсутствие спора. – Это быстро.

– Быстро? – нехотя скривился Кныттф. – Я не желаю стоять и ждать! Королю дорогу заступаешь!

– Со всей поспешностью, – глубоко поклонился гном.

Норник чуть сместился, потом встал за плечом короля, отодвинув знахарку к лестнице, и стал пояснять Кныттфу что-то из ряда вон бессмысленное про угрозу снизу и большую плотину. Он твердо помнил приказ Ррына: знахарку на уровень не пускать.

Король все более беспокойно озирался. Когда по лестнице зашумели шаги спасателей, и их крысы выбрались на уровень, торопливо исследуя пол, Кныттф заревел, снова теряя рассудок.

– Дочь, мы должны обойти посты! За мной, вперед!

И обернулся к норнику, стоящему теперь точно между королем и знахаркой. Прошипел, темнея взглядом: «Измена». Крепче сжал секиру. Охрана заметалась, не решаясь противиться королю и не желая выполнять его указания, явно нездоровые. Крысы замерли у начала коридора, отмечая границу опасной зоны, как обучены. Слева из лилового коридора показались норники, Рона успела заметить Эфка и чуть успокоилась.

Король принял решение и начал поднимать секиру, медленно буравя гнома взглядом.

Корка пола в сером коридоре застонала и вздулась полужидким пузырем. Заколебалась. Рона бросила щит и шагнула в сторону, поднимая посох деда. Сорвала, не глядя, нужный узел и крикнула слово его активации. Пузырь спружинил вниз, и там кто-то отчаянно завизжал. Когда жидкий камень падает и твердеет, легко оказаться в него замурованным. Даже вддыхру с его достойной изумления скоростью.

Кныттф огляделся удивленно и потер лоб.

– Кто так визжал? Нас атакуют Черные! К оружию!

– Уже, ваше величество, – с облегчением вздохнул норник, стоявший до сих пор под секирой. – Мы почти готовы, нам бы еще пару минут. Вы сами увидите, оборона будет готова.

Король тряхнул головой и осмотрелся. Камни сносили из заранее подготовленных рядов блоков, укрепления с узкими проходами росли с удивительной скоростью прямо позади крысиных хвостов, на твердом основании. Рона уже пела, укрепляя стены так, чтобы в них не вошли когти вддыхров и не смогли разрушить. Еще пять знахарей тоже пели в разных частях создаваемой вокруг прорыва стены. Норники и спасатели бегом подтаскивали все новые блоки.

Корка бывшего пузыря лопнула веером трещин. Рона сорвала второй узел и спела «сеть стали», стараясь дать еще хоть пару минут для создания стен. Трещины оплела серебристая паутина, снова выровняла вздувшийся пол. Если вддыхры выйдут теперь – они сметут гномов. Там, внизу, их слишком много, это чувствуется по силе магии и накалу зла.

Подошли еще несколько отрядов штольников, теперь блоки уже почти летали, и толщина стен начинала походить на то, что требуется. Хотя бы десять футов – это самое малое, чтобы сковать движения и выстроить врагов в цепочки. Дюжина проходов – дюжина вддыхров будет нападать разом, а прочие станут бессильно царапать камень и ждать очереди.

Сеть со звоном лопнула, камни зашевелились. Рона прошлась пальцами по посоху и нашла очень старую ленту, которую использовали редко. Сорвала и пропустила меж пальцами: «заклятие тишины». Знахари не смогут укреплять стены в ближайшие пять минут, но вддыхры визжать перестанут – на все десять. Блоки уже выросли под потолок и плотно, с хрустом, создали верхний ярус. Знахари рылись в сумках и лепили на них заранее подготовленные узлы, которым тишина не помеха. Спасатели щелкнули пальцами по полу, отзывая крыс. Рона усмехнулась. Прежде ей не доводилось видеть поисковых крыс в кольчугах! Оказывается, и такое бывает. Рыжих крупных крыс гномы держали всегда, наверное – вместо собак и кошек, любимых людьми и негодных для пещерника. Рыжие умны, преданы и полезны. Они отлично себя чувствуют в горных лабиринтах. И не предают хозяев, с которыми сроднились от первого дня жизни. Особая порода – куда мощнее обычных, с ярким красивым мехом.

Никто не ожидал, что крысы могут быть хороши против вддыхров, но это оказалось именно так. Они ловко и точно висли на ногах и руках Черных, тормозя их движения и нанося неприятные рваные раны. Потом знахари – а точнее она, Рона, – догадались перед боем смазывать морды и пасти крыс особым травяным составом, опасным для Черных. И стало еще лучше. Вот только теперь вддыхры стремились уничтожить крыс первыми, прежде даже, чем гномов.

Спасатели в прошлом большом прорыве на тридцатом потеряли три с лишним десятка любимцев – и приняли меры. На мордочках теперь стальные щитки, ниже шипастые ошейники и короткая латная защита, не мешающая двигаться – до середины спины.

Король еще раз тряхнул головой.

Обернулся к готовому раскрыться провалу, в который снизу впивались когти, выгребая камни и осыпая их песком. Пол стал так тонок, что магия его уже не исправит. Остается только ждать и продолжать строить стены. Рону бережно отодвинули за спины четвертого ряда норников. Король оказался в первом – и с этим его дочь ничего не могла сделать. Кныттф смотрел на растущую щель в полу. И крепче сжимал секиру.

– Ни единого человека, не будь я гном, – удивился король. – Где их маги?

Ответить ему никто не успел. «Заклятие тишины» перестало действовать, и вддыхры взвыли отдохнувшими голосами с новой яростью, рванулись вверх сплошным черным валом тел. Рона никогда не думала, что их может быть так много. Она торопливо расплела косичку из трех лент и освободила «медленный сон». Движения вддыхров стали куда проще для наблюдения.

Арбалеты ударили из пятого ряда в тесную кучу Черных. И не промахнулись, уворачиваться ползущим вверх было просто невозможно. Третий ряд метнул малые секиры и получил в руки новые немедленно, пока второй ряд избавлялся от своих и менял их.

Визгливый голос Черного попытался вырастить шипы на камнях под ногами гномов, и Рона запела ответ, успокаивая камень и возвращая ему природную твердость.

Второй залп арбалетов встретил вддыхров уже в грудь, когда они метнулись к рядам норников. Рона осознала – их тут десятки! И все новые лезут снизу, как сплошная черная масса кипящей смолы. От их заклятий воздух меркнет и пропитывается ядом злобы, жжет легкие, застит глаза. Ррын на миг обнял за плечи и торопливо отодвинул за спину. Шепнул: сюда идут еще пять сотен, все будет хорошо, ей надо беречь себя.

Рона кивнула и нащупала узел «очищения», воздух посветлел и перестал обжигать. Под ногами норников метнулись к Черным крысы, и вддыхры снова завизжали – уже от боли. Знахарку выбросили за узкого коридора новых, только что отстроенных, стен. Оттеснили туда, где намного безопаснее. И она стала ходить, изучая работу таких же – поющих. И помогая самым слабым. Расставляя новых, уделяя часть силы тем, кто ослаб. Она ощущала, как Черные атакуют снова и снова, отражала их заклятия и пела свои, рвала узлы с посоха, расплетала ленты и понимала, что ничего подобного никогда не было. Десятки Черных! Все знахари здесь, все до единого! И их сила уже на исходе. Потом, когда закончатся ленты и стихнут голоса, станет совсем худо. Надо держаться и петь – без помощи железным гномам не устоять. В пещере становилось все темнее, и Рона не могла понять – это магия или просто нет больше сил?

С грохотом рухнул весь созданный заранее провал, дрожь сотрясла пол и покатилась эхом по камню. Далеко, обвал велик. Вддыхры снова завизжали. Рона выбрала один из уцелевших узлов и сорвала. Еще немного тишины – и дальше будь что будет. Темнота одолевала, и глаза уже не могли с ней справиться.

Она очнулась в своей комнате. Любой знахарь в состоянии понять, что он – дома. И Рона это твердо знала, еще не открыв глаза. Это настоящее облегчение: дома, все вокруг тихо, и рука Ррына лежит на лбу. Теплая, живая рука. Как хорошо! Значит, справились.

Рона открыла глаза. Муж сидел на краю кровати.

А возле ложа, преклонив колени, стояли мастера городов. И смотрели вниз. По их каменным серым лицам Рона прочла все, что и так должна была понять. Мастер Желтого города первым поднял голову и решился взглянуть ей в глаза.

– Приказывайте, королева, – попросил мастер.

Рона поискала помощи в карих глазах мужа. Испуганно различила след когтя, прошедшего вскользь у виска, повязку на предплечье. Глаза, утонувшие в черноте ушиба, – так бывает, когда по лицевой пластине шлема приходится очень сильный удар.

– Он умер, как настоящий гном, – твердо заверил Ррын. – Род Гррхон может гордиться своим воином. Я вынес его тело. Там, на главной площади, уже готов погребальный костер. Мы потеряли сто девяносто пять гномов и короля – за пятнадцать минут боя. Потом что-то случилось, и они ушли. Провал заделан.

Рона кивнула и попробовала приподняться на ложе. Слабость пеленала тело влажным тяжелым покровом. Так бывает, когда отдаешь силу всю, до капли. Теперь лежать дня три, это самое меньшее. Едва ли иные знахари в лучшем положении.

– Барабаны более не должны бить, – сказала Рона. – Сообщите людям и попросите о помощи, нам нужны маги. Ррын, что с оллфами?

– Уже послал весть, нашей почтой, вчера. Они обещали быть как можно скорее. Но путь неблизкий. Мы открыли коридоры десятого уровня, там самый короткий проход. Они пошли вглубь горы вчера, я получил весть только что.

– Значит, это и остановило вддыхров, – прикрыла глаза Рона. – Мастера городов, я прошу именовать меня наместницей. Когда вернется Рртых Третий, вы сможете получить настоящего короля. Он жив, это известно точно, и с ним вся семья Гррхон. Мы не станем торопить события и нарушать закон. Дедушка Збыр назовет имя, и вы подтвердите свой выбор. Похороны можно начинать, я бы хотела это увидеть. И проститься с отцом.

Хоронить короля пришел весь Стальной город. Большая площадь оказалась заполненной, ведущие к ней коридоры тоже. Гномы стояли молча. На возвышении последний раз ударил барабан и смолк. Этот рокот так привычно наполнял уши последние годы, что без него тишина показалась оглушительной и страшной, как горный обвал. Она подмяла город, затопила его и распространилась дальше, на весь мир гномов – Гхросс. А его жители стояли и молчали, стараясь даже дышать как можно тише. Они пришли на огненное погребение, как подобает, в полном латном облачении. Ведь король пал в бою, и чести гнома не посрамил, как и уходящие вместе с ним – лучшие воины подгорья.

Королева простилась с отцом, и Ррын, теперь бесспорный Носитель секиры королей, отнес ее и усадил в кресло правительницы, покрытое темной траурной накидкой. Рона сидела, кое-как сохраняя спину прямой.

От Кныттфа осталось не много, но лицо под опущенным забралом почти не пострадало. И погибший король выглядел куда благороднее и краше живого. Его злость иссякла, складка подозрительности разгладилась. Лицо стало спокойным и строгим, словно король расплатился этим боем со всеми старыми долгами и ушел легко. Наверное, так и было. И совершенно точно, что теперь иначе не скажет и не подумает ни один гном.

На похоронах подгорники не плачут, если ушедший не опозорил род. А новой королеве были готовы простить все, даже слезы. Она любила отца и боролась с его болезнью, это знал каждый. Рона осталась одна за всех мужчин Гррхон, и исполняла долг безупречно.

Она бы плакала, если бы сил сохранилось хоть сколько-то. Но жалких остатков хватало, лишь чтобы удерживаться в кресле. И смотреть, не допуская помутнения слабеющего сознания, как Ррын говорит слова прощания и зажигает огонь, как перечисляет по памяти все до единого имена. В конце он упомянул даже боевых крыс – всех сразу, как «тех, кто ушел со своими хозяевами». Спасатели благодарно закивали.

Огонь в малом горне – обогревающей город печи – горел всегда. Но сегодня куда ярче обычного. Пламя быстро охватило внешний очаг и взметнулось до самого потолка, загудело, набирая силу и светлея. Гномы запели.

Потом знахари, среди которых много стихосложителей, создадут новый гимн об этой битве. Сейчас же пели боевой марш, гимн Гхросса. Потому что позже пепел не разберут по щепоти, чтобы уложить в усыпальницы родов, а оставят тут, в нижней части стены главного зала. Самое почетное место – возле столичного малого горна Труженика.

Когда церемония закончилась, мастера снова поклонились королеве. Ррын поднял ее на руки и унес.

Рона лежала без сил и совсем не помнила дороги домой. Она очнулась только к середине следующего дня, с трудом и заново собрала в сознании осколки вчерашних событий. Придирчиво изучила фиолетовый синяк мужа – во все лицо. Доспех другу ковал Рртых. Получается, спас. Лицевая пластина тонка и редко выдерживает такие удары, не сминаясь и не лопаясь. Ррын зашипел и очнулся, когда пальцы жены коснулись его щеки.

– Как ты теперь, без Эфка?

– Плохо, – вздохнул гном. – Этот дурень меня всегда опекал. Как меня оглушили, он и сунулся, и тут же получил. Самое было время поганое. Черные почти вышли из кольца новых стен в пещеру. Еще бы чуть…

– Ррын, а демона я больше не ощущаю, – отметила Рона. – Нет его. Вот что их так потрясло. Маги не подошли?

– Мартиг обещал к вечеру собрать, колдунов у короля своего заранее вытребовал, умница он, – вздохнул гном. – Егеря уже тут. И оллфы тут. Быстро бегают – страсть. Их нам выслали, еще когда там в гору вошли, боялись, что вддыхры сюда полезут. Уже на двадцать девятый пошли, их три десятка. Шепчут, стараются. Говорят, скоро еще подойдут мечники. И что Рртых передавал привет, он внизу, на тридцать пятом, вроде бы. Сейчас тебя накормлю и пойду собирать группы, обход планировать. Полагаю, пойдут так: десять норников, спасателей пяток, один-два мага оллфовских. Начнем тридцатый осматривать.

– Сам не ходи.

– Знаешь же – пойду. Я здоров, синяк пустяшный. Не переживай, я возьму себе самую большую группу. Ниже тридцатого пока не сунусь, а туда – должен. Надо направлять всех и следить за делом. А я уровень хорошо знаю, еще и мастера возьму, он уже готов. Понять нам надобно, зашли вддыхры в Желтый или не успели. Оттуда есть возможность попасть на двадцать шестой, если проплавить ход, как они делают. Не переживай, я не собираюсь лезть в герои. Я теперь твой Носитель секиры, и просто исполняю положенное. Сидеть можешь?

Рона вяло кивнула и с трудом попыталась подняться с ложа. Ррын хмыкнул и помог, усадил, накормил. Потом достал и надел свой запасной доспех, зачиненный, заклятый, без единой свежей царапины. Тот самый, что хранился в Стальном городе. И ушел, бережно прикрыв дверь.

Королева задремала. До ужина ей дали отдохнуть, а потом постучались. Рона удивленно распахнула глаза – ей прежде не доводилось видеть оллфа. То есть эльфа, пора привыкать к их верному названию. И теперь надо с ним как-то разговаривать… На каком языке?

Кстати сказать, Роне сразу понравился первый увиденный в жизни эльф. Невысокий, по меркам людей, тонкий, с темными прямыми волосами и веселыми искристыми глазами мягкой нефритовой зелени. Не нашлось в нем ничего «вечного», описанного в недобрых гномьих сказках, явно созданных под впечатлением обиды от создания Стены. То есть ни капли высокомерия, замкнутости или снисходительности, перемешанных со скукой. Скорее наоборот, эльф оказался очень открытым и улыбчивым, такому никак не дать его – наверняка – очень долгих лет. Глаза излучали интерес и ловко подмечали все, что нуждается во внимании. Например, крайнее утомление королевы, которое требует вмешательства хорошего лекаря. А он был не только магом, но и лекарем, это Рона тоже поняла сразу. Поклонился, присел рядом и бережно обнял запястья, делясь силой. Сразу стало легче. Любому знахарю очень тяжело накопить хоть немного, когда отдано все. Это так же бесполезно, как собирать кружкой капли дождя в пустыне, – любил говорить Эфрых. Он в свое время путешествовал, ему виднее.

Эльф обрушил на королеву целый водопад! Рона испуганно убрала руки.

– Так и себе ничего не оставишь!

– Пустяки, меня так нагрузили силой, аж пьян, – рассмеялся эльф, и королева с облегчением поняла, что он говорит на совершенно чистом гномьем. – Зато ноги гудят. Я не лучший бегун из числа эльфов, а до вас пришлось добираться долго. Мы были на уровне, который зовется тридцать четвертым, у выхода к горной долине, когда прискакал гонец и сказал – надо идти. Мы подумали и отправили сюда три десятка хранов, это вроде ваших норников, наверное. И магов десяток, но старых, опытных. Нас провел короткой дорогой сотник спасателей. Иные, из лагеря на северном склоне, пришли еще вчера – но они помоложе и не столь сильны. Кстати я Лоэльви, я учил магии твоего брата. А он воспитывал меня, и очень успешно. У меня в результате свадьба намечается, как только покончим с ведимами. Рртых обещал пробиться сюда в три дня. Так что завтра будет, он от своего не отступается.

Рона улыбнулась. В способностях брата воспитать кого угодно она не сомневалась. Вздохнула, стала рассказывать о делах гор. Маг слушал и кивал, смешивая и заваривая травы, массируя королевский затылок и пальцы. Прежде никто не помогал знахарке в лечении. Сама имеет дар и должна управляться. Помощь эльфа оказалась удивительно кстати. Это было необычно: сидеть, бездельничать и наблюдать, как тебя приводят в замечательно здоровое и крепкое состояние готовности работать. А дел – много. Того и гляди, явятся послы Ронига. Мастера городов стоят в очереди на прием и требуют разобраться с горой бессмысленных и просто вредных указов покойного Кныттфа. Для эльфов надо выделить удобные комнаты, обеспечить питание и вообще выяснить – как и чем их кормить, есть ли сложности с несхожими обычаями. Торговцы настаивают на восстановлении полноценной добычи угля, потому что до сих пор отгружали его из запасов или наскоро нарубив требуемый объем. Им тоже нельзя отказать – города людей замерзают, зима лютая по эту сторону гор, словно север с югом перепутались…

Эльф закончил лечение и довольно осмотрел выздоравливающую.

Коротко рассказал о гибели демона и планах своих соплеменников двигаться коридорами Синего города и выслеживать ведимов. Упомянул, что их в южном кряже до двух сотен. Рона кивнула и посоветовала исключить по крайней мере два с половиной десятка, изрубленных насмерть гномами в коротком бою.

Вдвоем они еще раз изучили карту уровней. Рона с улыбкой вспомнила о намерении короля разрушить плотину, которая давно рухнула, а теперь снова цела. Ее восстановили вддыхры – бывает и от них польза. Эльф ее воспоминание принял очень странно. Побледнел и попросил немедленно показать плотину. Уточнил, стоит ли там охрана? Потому что если уровень снова сух, значит, ее действительно залатали ведимы. И теперь могут снова разрушить. Ведь внизу врагов очень много, а Черным уже нечего терять, и их самая большая задача – нанести вред хотя бы напоследок.

– Ррын обещал глянуть, вошли ли они в город, – успокоила эльфа королева.

– Они и войдут – следом, – мрачнее прежнего кивнул тот. – На душе тяжело. Дай мне ваших спасателей. Десятка два, и я возьму пару наших мечников.

Королева кивнула. Отсылая эльфа, она не переживала. Вддыхры получили такой удар – им не до мести. Наверное, стараются спрятаться и пробраться тайком на равнины. Прежде всегда было так. Они сильные бойцы, но умирать не желают, слишком привыкли одолевать страхом и скоростью. Получается – гадят и уходят.

Но теперь все иначе, и Лоэльви понимал это совершенно точно. Он полагал, что завалы, сохранявшие нижние ярусы от затопления, уже разобраны или вытоплены. Гномы прежде удерживали врага, а теперь готовят дорогу для друзей и союзников. И ведимы могут этим воспользоваться. Они пойдут на все, чтобы Сэльви никогда не покинула гор. Убившая демона должна умереть. Тогда у ведимов появится слабенькая надежда, что их хозяин снова вернется, а гибнущий безвозвратно род Черных воспрянет.

Маг шел вниз, сокрушенно качая головой: как же недоглядели? Надо было сразу выводить Сэльви и прятать за Стеной, в недоступном злу Лирро, от всех напастей! Да и Орильра заодно: он знает то, что забыто всеми прочими. Зелень в глубине глаз блеснула ярче. И Эриль надо было вернуть домой. Вот уж кто достаточно воевал, все они заслужили право на мир. Это он – ученик, пока ничем не доказавший своей взрослости. Да, помог отразить ведимов. Но так сделал бы любой другой.

Пришедших вместе с Лоэльви эльфов уже накормили и отослали вниз, на тридцатый уровень. Спасатели, которых вызвала королева, виновато развели руками – всех наверняка определили в дозоры. Ррын умеет очень быстро распоряжаться и до работы зол. А еще и мастер Желтого города в ухо гудит. Еще бы! Уровень сух, можно начинать восстановление! Гном подумал и сообщил: пойти и разыскать кого-то из эльфов можно. Наверняка дежурят в центральном тоннеле, например. Группы примерно одинаковы – гномы и один-два мага эльфов. А еще их мечники, если удается их добрать. Но у групп твердое задание и гномы не откажутся от своего маршрута до нового распоряжения мастера или Носителя королевской секиры. А эти оба в городе, далеко, будут часа через полтора. Лоэльви искать и ждать не согласился и пояснил свои сомнения по поводу плотины. Спасатели задумались.

– Верное дело, так нагадят – не разгребем, – кивнул старший, именуемый Мырвом. – Идем. Я отошлю пару гномов с сообщением Ррыну и запрошу помощь в наших казармах. Эх, как мы оплошали, не выставили там сразу пост.

– Когда придет подмога?

– Да не более, чем через полчаса, у нас хорошо дело поставлено, – пообещал гном. – Можем чуток подождать.

– Не стоит.

Спасатель кивнул с полным согласием. Мырв и сам считал, что плотину следует проверить немедленно. И отряд двинулся по широкому главному тоннелю. Здесь уже восстановили свет. Большие яркие фонари, именуемые солнечными, разливали его щедро, освещая стены коридоров. Гномы показывали метки, оставленные группами: все уже осмотрено по первому разу, все чисто, врагов нет.

Лоэльви облегченно вздохнул и чуть успокоился. Может, зря он такую панику развел? На ходу тревога совсем потускнела и съёжилась до размеров легкого беспокойства. Пришли иные мысли. Скоро Черным конец, и тогда жизнь эльфов станет совсем иной. Наконец-то у них появится настоящий король! Тот, кто понимает, как следует беречь законы. И умеет отличать глупые традиции от извечных правил, созданных самой природой эльфов. Например, чудовищно обидно и несправедливо то, что разрушены семьи. Для эльфа с его неимоверно долгой жизнью поиск второй половинки – это едва ли не самое главное. Как иначе жить и сохранять смысл в своем существовании? Это понял даже гном, и куда быстрее, чем они, древние и мудрые. Лоэльви улыбнулся. Он много раз пытался представить себе Рону, сестру Рртыха. И не мог. Квадратный гном слишком велик и массивен, чтобы обтесав лишнее, можно было рассмотреть в его чертах что-то женское – хотя бы на уровне фамильного сходства. И маг смущенно полагал, слушая друга, что «красавица» для гномихи – определение несколько условное. Каждый считает своих женщин – лучшими.

А сегодня Лоэльви понял, что ему придется извиниться перед рыжим за свои глупые мысли. Рядом с Роной любая из эльфиек показалась бы способной к полету – слишком тонкой и прозрачной. Но сама золотоволосая Рона не массивна и не тяжела. Просто в ней всего немного чересчур. Талия прямо-таки эльфийская, а бедра крепки и широки, руки плотные и сильные, ноги уверенно стоят на неровных камнях подгорного мира. Лицо румяно вопреки отсутствию солнца, а глаза веселые и озорные, хотя сегодня ей плохо и тяжело. Нет, гномы не зря так гордятся своими женщинами. И, будь они чуть повыше, маг бы сильно переживал по поводу присутствия в горах Жависэля. Того и гляди, присмотрит себе такую вот Рону… А как эльфам – оставаться без своего бесподобного наместника?

Лоэльви чуть усмехнулся. Тут, того и гляди, король станет человеком, исполнив полный обряд и соединив кровь со своей очаровательной ведьмой. Мудрые молчали и переживали. Терять Орильра никто не готов, но и возражать решившему свою судьбу – невозможно… Впрочем, пока это проблемы завтрашнего дня. А сегодня надо убедиться, что все, кто теперь движется нижними коридорами, выйдут оттуда наверх безопасно. Нельзя ведь потерять их – тем более, теперь, когда война уже, по сути, завершена.

Гномы двигались быстро, их рыжие крысы в смешных попонках из стали сновали вокруг, обыскивали щели и обнюхивали камни. Пожалуй, запаха ведимов они и не знают, но зато любого чужого приметят. Пока – спокойны. Значит, все и правда нормально.

Проход к плотине вел чуть в сторону от Желтого города и этот коридор был пуст и хранил одну из самых ранних меток осмотра. Идти было тяжело. После прорыва возникло русло, по которому ворвался в пещеры освободившийся поток. Он нанес камней, нагородил завалов и, наоборот, вымыл канавы и обнажил заделанные старые трещины. Обходя их и ныряя в ямы, где вода стояла до сих пор и порой поднималась в рост гнома, Лоэльви снова забеспокоился. Как это нагромождение скал, погруженное в полумрак, скудно подсвеченное парой фонарей у изгибов русла, можно осмотреть? Да только наспех. Не бросились в бой Черные – значит, их нет. А если ведимы не боя хотели, а чего-то иного?

Выбравшись из очередного завала, отряд свернул в каменное жерло старого коридора и пошел куда быстрее. Мырв охотно пояснил, отжимая бороду, что это – древнее русло, каким оно было. Позже гномы лишь расширили его и чуть поровнее обтесали пол. Здесь вода текла под уклон. Вскоре все увидели плотину – она была цела, и ничего дурного с ней не приключилось.

Лоэльви кивнул и послушно глянул туда, куда указывала широкая ладонь спасателя. Он представлял себе плотину иначе, как их строят на реках внешнего мира, называемого гномами поверхностью. Стена сплошного камня или бревен. А сверху – перелив, водопад, часто с мельницей.

Гномья плотина была не такова. Реку повернули и направили в более удобное русло, а здесь создали не перелив – глухую затычку. Надежную, охотно пояснил Мырв, – в несколько рядов ворот, страхующих от прорыва воды. А за воротами, добавил спасатель, стена из камня. Сложена отличными старыми мастерами. Ее разрушили заклятием. А заново осушали реку уже вддыхры. Потом их работу проверили, сочли камень монолитно твердым и снова опустили ворота. Лоэльви облегченно вздохнул.

И что он так разнервничался?

Тронул пальцами ворота. Надежная гномья работа. Медная ковка. Заклепки в два дюйма. Пальцы скользили по створке, пока не сорвались. Спасатель помянул рудничный кашель и подошел ближе. Сам протянул руку и убедился – нет ворот! Тут вот есть, а далее одна видимость… Он быстрым жестом отослал гонца к Ррыну. Задумался ненадолго.

– Вверху ничего особого нет, камень. А вот поток этот вытекает из озера на уровне Стального, где комнаты королевы. Оттуда к каскадам пробиться можно, где вода свободно течет, и по скалам вдоль водопадов вверх лезть вполне удобно. Они что, опять нас обманули?

– Не знаю, – задумался Лоэльви. Здесь не нарушена стена, поток течет себе, куда должен. А над воротами лаз в пол-аршина шириной, похоже – создан магией в камне. Далеко уже прошел. Готовят его либо ради побега, либо для нападения.

– От озер можно старыми пещерам на поверхность выйти, – кивнул Мырв. – Там опять завалы, но им это не помешает. А мы, вишь ты, в камень по старинке верим. Про магию все норовим забыть, чужая она нам.

– Пока здесь всего-то один ведим и он спускается. Лаз не окончен и пока не имеет выхода наверх, я уверен.

Спасатель кивнул и расчехлил секиру, прочие повторили его жест.

Работать с эльфом гномам очень понравилось. Притормозил Черного так, что рубить – одно удовольствие. Когда гномы закончили, Лоэльви смотрел уже в другую сторону.

Мырв обернулся и снова помянул кашель, добавив для верности еще и угольную пыль.

По старому сухому руслу шел еще один вддыхр. Нет – два. Они пока не замечали врага и двигались достаточно медленно, вполне удобно для наблюдения. Мырв пожал плечами – вот уж точно, удобно, он и секиру еще не убрал. Двух Черных разом тормозить оказалось труднее, и один из спасателей получил небольшое ранение. Однако гордился собой – уложить так легко и играючи трех тварей! Да они самый лучший отряд на уровне, пожалуй.

– Я бы сказал иначе, – быстро шепнул Лоэльви. – Мы их поймали так удачно, что сами попались. Здесь все же путь к отступлению, а не атаке. И он был почти готов. Они наверняка разрушили бы плотину, поднявшись выше, чтобы переполох позволил им уйти бесследно.

– Как их не заметили? – удивился почти беззвучно Мырв.

– Эти залегли в нечто вроде спячки, их в подобном состоянии даже маг не обнаружит. И сами они ничего не слышат и не видят. Даже нашего с вами шума в завалах, Мырв. Полагаю, первый убитый незадолго до гибели своих разбудил и оповестил, что завершает работу. Смотри.

На сей раз Мырв кивнул молча. Заранее выдавать свое место новой паре врагов ему не хотелось. В голове мелькнула неприятная мысль: а полчаса – это прорва времени! Если черные пойдут косяком…

Следующая пара Черных заметила бой издали.

На сей раз гномы управились с куда большим трудом, и бережно уложили на камни в сторонке двух своих. Лоэльви шептал заклинания на непонятном певучем языке, а гном считал мгновения. Полчаса – это не прорва. Это, может быть, вся жизнь. И надо очень постараться растянуть ее так, чтобы твари не ушли, подмога должна их застать тут. Эльф согласно кивнул. Порылся в легкой сумке и достал с десяток арбалетных болтов. Пояснил – эти новые изобретения Рртыха взрываются и убивают Черных на расстоянии в десять саженей. Эльф помолчал и добавил – он уже делает особое заклятие, которое само станет тормозить врагов у приметной трещины, а гномы пусть получше целятся. Больше зарядов нет. Мырв кивнул. Уточнил – чем займется Лоэльви, раз хочет себе выкроить время?

– Да мало ли как пойдет, – пожал плечами тот. – Попробую запечатать. Потребуется сложное заклинание, оно очень много сил отнимает, но я постараюсь. Тогда для них тут будет тупик. И камень плавить станет невозможно.

– Хорошо, – одобрил Мырв. – Эх, всего-то минут пятнадцать постоять бы нам.

– Они уже рядом, – усмехнулся Лоэльви. – Не огорчайся сильно, но не будет пятнадцати минут. Гномы идут, и маги тоже, я их чувствую. Но Черных – тоже чувствую, и они намного ближе. А жаль. Я даже не могу вас отослать. Пять-то минут мне требуется, это обязательно.

– Мы постараемся.

Лоэльви отвернулся к воротам и зашептал очень быстро новые слова заклятия. Мырв пересчитал болты и подумал, как их не хватало в прошлом бою. Скольких бы Черных можно было таким положить! Они кучно шли, из дыры в полу так и перли. Вроде диких крыс. Собственно, они и есть серые крысы, не знающие преданности и дома. Только злобу, желание жрать, портить добро и заполонять мир.

Когда маг закончил заклинание, гномы еще держали Черных на рубеже. Ведимы потеряли пятерых, сунувшись скопом – Мырв сжег их двумя хорошими выстрелами. Гномы уложили у стеночки еще троих спасателей, для которых бой оказался последним.

Мырв усмехнулся: Черные перестали спешить, встретив серьезное сопротивление, как случалось много раз прежде. Решили взять измором, себя сберегая. Истратили пару минут на преодоление заклятия, тормозившего их движения. И выслали вперед еще двоих – на пробу. На сей раз гномы использовали три болта, но Черных успешно уложили. Лоэльви снова что-то шептал, и Мырв одобрительно подумал, что с магом им крепко повезло.

– Ну вот, господин гном, – сообщил тот из-за спины усталым, но весьма довольным голосом. – Я закончил. Больше не стреляйте. Все закройте глаза и отдохните. Все, что следовало, вы уже сделали. Не увидят они вас, это будет лучшим решением.

Мырв возмущенно попытался уточнить – «вас» или «нас». Но с магами всегда так – делают и не думают, согласны ли с ними окружающие. Уже засыпая, гном крепко рассердился и пообещал себе изругать эльфа как можно основательнее за причиненное беспокойство. Потому что гномы не бросают своих, и спать, пока иные дерутся, – не привыкли. Уже проваливаясь в глубину забытья, Мырв решил окончательно – такой сильный маг и себя обезопасил. А как иначе?

Сон ушел легко, злость осталась свежей и нерастраченной. Мырв открыл глаза и зарычал: над ним склонился тот самый упертый эльф. Черноволосый и темноглазый, против света толком и не рассмотреть. Живой, уже хорошо! Такого ругать – большое душевное облегчение.

– Спросил же толком, вот торопыга: нас всех не заметят? – выпалил он. – Сном бухает по голове, не выслушав, а теперь сочувствует запоздало.

– Не заметили всех гномов, – грустно уточнил эльф. – Это заклинание – «сон незримых», на себя его нельзя отразить.

Он говорил по-гномьи кое-как и сильно усложнял понимание речи старым произношением. Мырв нахмурился, заподозрив нехорошее. Сел, огляделся. Приметил еще трех Черных, сожженных у той же трещинки. Следующего – поближе, видимо, ему достался последний болт. Совсем в ногах имелся вддыхр, распоротый клинком. И еще один, уткнувшийся в плотину носом, словно так и следует проверять ее на прочность. Мырв одобрительно крякнул – толковый маг. А особенно приятно, что и воин настоящий. Гном поднялся на ноги и охнул. Из-за камней, укрывавших его, лежачего, было не рассмотреть размытое недавним потоком русло, уходящее вниз. Теперь оно виделось отчетливо. Там валялись в нелепых позах еще десятка три мертвых вддыхров. Эльфы успокоили их быстро и без затей. Кого-то распороли, да и повзрывали – любо-дорого глянуть.

Мырв прикинул, что потерять в таком бою пятерых и сохранить прочих – настоящее чудо. Довольно глянул на своих спасателей, живых и даже в большинстве здоровых. Только – не радостных. Обернулся, разыскивая взглядом мага. Раз дождался подкрепления…

– Не дождался, – понял его движение незнакомый высокий светловолосый эльф, подошедший только что. – Как только этого мечом срезал, они атаковали разом. Отоспались, злости накопили. А сил у него уже не было, ни на защиту, ни на что иное. Как я мог его одного оставить? И что я теперь скажу Эри?

– Что они перли сюда всей стаей, спасаться, – буркнул Ррын, подходя ближе. – А я проверил плотину и ушел, не оставив охраны. Я, дурак упертый, полагал, они будут драться, а не сберегать шкуры…

– Страх всем знаком, – вздохнул светловолосый. – Видишь – у них сегодня когти уже не те, доспех не пробивают. У Лоэльви, как ты заметил, ни одной сквозной царапины на латах. Без демона им недолго силой хвастать осталось.

– Что, ничего не получится наколдовать? Верно говоришь, он и не ранен, на вид-то, – осторожно понадеялся Ррын. – Кэль, ты маг, и прочие тоже. Вы бы все вместе и попробовали.

– Разве что твоя жена попытается, – покачал головой эльф. – Когда душу вырывают, есть небольшой шанс, Рртых так спас егеря Мартига. Но надо петь сразу. А вообще я особо ни на что не рассчитываю. Три десятка Черных – мы тут таких заклятий понакидали, что и подумать страшно. Сплошная смерть, из этого трудно вернуть, даже и невозможно, скорее всего.

Он ссутулился и побрел прочь. Ррын буркнул мастеру указания по продолжению осмотра уровня и побежал следом, ловко прыгая через камни. Рону они застали в ее комнате, снова такую же бледную и слабую, как утром. Если не хуже. Она глянула на обоих и чуть качнула головой, не дожидаясь вопроса. Шепнула, что тело отнесли в холодную пещеру. Она честно пыталась сделать все возможное. Но знахари до сих пор слабы после атаки Черных и не смогли помочь, да и душа не откликалась на зов.

– Увы, эльфы плохо слышат чужой зов, – кивнул Кэльвиль, присаживаясь на край ложа и бережно принимая ладонь королевы в руки. – Я не маг, но остатками силы поделюсь. И я никудышный друг. Как я его мог бросить? Я был уверен – Ви останется с вами, королева.

– Мне уже лучше, спасибо, – тихо сказала Рона. – Плохо мы вас приняли.

– Просто это и есть злой случай, пугающе похожий на судьбу, – еще больше ссутулился светловолосый. – Эри потеряла мужа, когда прошлый раз заточили в ларец последних демонов. И как она переживет повторение кошмара – не знаю. Я пока не в состоянии поверить в произошедшее. Извините, я пойду и посижу возле… тела. Как-то неприятно, что он там один.

* * *

Сэльви шла по широкому ровному тоннелю тридцать четвертого уровня следом за Рртыхом. Сопела, вздыхала и глотала слезы. Старалась делать это тихо, чтобы никто лишний раз не заметил. Все и так знают, но им кажется, это простая размолвка. А вдруг нет?

Если разобраться – сама виновата.

Идея была блестящая, нельзя не признать. И оттого все молчат – им нечего возразить, дело было подготовлено верно. Только ее тут слишком берегут, как будто умирать остальным – правильнее и проще. Сэльви пыталась говорить нечто подобное, оправдываться – и получила, кто бы мог подумать, по шее. А Эриль казалась ей такой воспитанной и даже возвышенной. Да и бабушка тоже, ну с чего вдруг драться-то? И почему ей должно быть стыдно, если теперь все живы, и Черных больше почти что нет? Сэльви сердито смахнула слезы и взяла у Рртыха новый платок. Один гном ее и не ругал. А то совсем бы жить стало невозможно.

А все начиналось с такой хорошей, правильной идеи!

Она очень быстро додумалась, что ведимы будут охотиться именно на нее. Отмылась от копоти, покушала, отоспалась и, едва открыв глаза, уже все знала. И про охоту, и про то, как их на этом поймать всей их гадкой кучей. Был вечер, и широкая незнакомая долина впереди, между стоянкой и продолжением подгорного коридора, мешала осуществить идею немедленно. Надо сперва найти хорошее место в лабиринте горных ходов, – подумала Сэльви.

Еще она сразу же догадалась, что Рир будет против. Ну, если говорить совсем честно, то не просто против – а, самое малое, до холодного бешенства. И тотчас отошлет ее назад в Лирро. Свяжет, по голове стукнет, травками напоит, заколдует или учудит еще что-нибудь подобное. А как тогда поймать всех и сразу, чтобы не оплачивать тяжелыми ранами и жизнями каждую встречу с озверевшими ведимами, запертыми в горах? Пока она спала, гномы, люди, храны и маги попытались обойти нижний, тридцать седьмой, уровень. Он не особенно велик. Но в пару часов сожрал три десятка жизней, и скольких еще покалечил! Черные в этих лабиринтах – как дома. Обвал или прорыв ядовитого газа магией запросто не убирается. Камни последнего обрушения спасатели до сих пор разгребают. Спасибо Лых и таким, как она. Хотя бы находят выживших и помогают с ними наладить связь.

В общем, Сэльви решила ничего седому не говорить. Вздохнула и продолжила список: бабушке Эль ни слова, Эриль вообще в глаза не смотреть, к Жасу близко не подходить, и так далее. Орильр, само собой, быстро заподозрил подвох – он такой, его трудно обманывать. Но ей повезло ловко отговориться головной болью и вчерашним боем. Сбежались, напоили травками, пожалели и отослали в один из последних отрядов – по сути, в обоз.

Если бы они знали, что это и есть первая часть плана, ни за что бы глаз с ведьмы не спустили! Сэльви добралась до обоза, мило поговорила с Бравом, которого тяготила роль распорядителя снабжения. Отоспалась, пока в ночи обоз готовился к переходу через долину и потом двигался. А утром Сэльви изучила самый подробный план, который нашелся у Брава. И села писать записку для рассудительной Эриль, которая хотя бы дочитает, прежде чем шуметь и ругаться. Для верности нарисовала кусочек плана коридоров.

Она долго трудилась, усердно выводя знакомые чужой памяти, а вовсе не руке, сложные буквы староэльфийского, потом пыхтела над самодельной картой. Обоз за это время миновал долину и вошел в ворота южного кряжа, в продолжение тоннеля тридцать четвертого уровня. Уже был глухой вечер. Орильр ждал ее на стоянке и обрадовался, что за день ведьма ничего ужасного и опасного – для себя, по крайней мере, – не учудила. Накормил, погладил по голове, пообещал скоро вернуться и убежал. Она скорчила мужу вслед рожицу – а что он с ней, как с ребенком?

И перешла к исполнению второй части плана.

Ведимов надо ловить на приманку. Она – наилучшая приманка. Сэльви позвала Лых, тоскующую без дела возле раненого спасателя. И пригласила ее в гости, рассмешив весь лагерь. Девушка не сомневалась, что крыса знает, чего от нее ждут. Во-первых, ее учили носить сообщения за завал и отдавать старшему или тому, кто известен рыжей по имени и запаху. Во-вторых, Сэльви вчера проверила свой план, попросив Лых доставить Эриль выкопанную из-под снега полезную в лечении травку – точно таким же образом, и все удалось. Теперь Сэльви, кроме прочего, знала, сколько времени тратит Лых на дорогу. Это тоже важно. Как и то, что рыжую любимицу спасателя никто не станет ругать за помощь непутевой ведьме. И за неосмотрительность – тоже.

Сэльви дождалась, пока все заснут, усадила на плечо сытую Лых и пошла по главному коридору, радуясь красивому и яркому свету волшебных звездочек. Выбранное заранее боковое ответвление нашлось легко. Сэльви дважды сверилась с планом – нет ли ошибки. Все точно, значки гномов совпали один в один. Лых деликатно взяла с руки сыр, угостилась любимым лакомством, шевеля усами от удовольствия и забавно подергивая носиком. Она бы и просто так отнесла письмо, но даже крысе приятно внимание. Рыжая сунула мордочку в кольцо шейной ленты, прихватила для надежности пакет зубами и побежала по коридору. Она двигалась ловко, быстро и бесшумно, сразу и точно определив, где следует искать Эриль. Сэльви помахала рукой вслед своей сообщнице, пожелала ей удачи и вошла в темный коридор. Крошечный гномий фонарик она стащила тоже – в обозе, заранее.

Через час, как и было рассчитано, Эриль получила письмо. Шуметь и ругаться древнейшая из женщин эльфов начала до чтения, вопреки плану Сэльви. Она оказалась не готова вот так проснуться среди ночи и обнаружить у себя на груди Лых, вежливо обнюхивающую шею и даже чуть-чуть покусывающую ухо, чтобы осторожно разбудить получательницу письма.

Мгновением позже рядом уже светились глаза Орильра, наливаясь зеленью того самого бешенства, которого так опасалась Сэльви. Одного взгляда на крысу ему хватило, чтобы осознать: никто, кроме его неугомонной Сэль, не мог до такого додуматься. Пока Эриль пыталась успокоиться и утешить смущенную столь резким приемом Лых, седой прочел записку и поднял отряд.

– Эри, если мы поторопимся, то я успею убить ее лично, – мрачно изрек он. – Только надо очень спешить: полагаю, там уже и без нас целая толпа желающих разобраться с ведьмой.

– Наверное, именно это и грызет меня с утра, – предположила Эриль, застегивая перчатки и поправляя пояс. – Прямо сил нет, как на душе тоскливо. Она хоть место указала точно?

– Вполне, – кивнул Рртых, удачно навестивший друзей. Он только-только выбрался из ближнего перехода от нижнего тоннеля, но уже сунул нос в карту. – Хорошее место выбрала, два входа и далее сплошь тупики. Пойду, второй-то мы закроем с тридцать пятого.

Орильр кивнул уже на бегу.

«Эри, я пошла заманивать ведимов. Они ищут меня, я чувствую. Я им помогу, отзовусь, как делала уже однажды. План я нарисовала, вы как следует соберитесь и идите туда, их будет много. Место удобное – большая пещера, коридоры и тупики. Часа полтора надо, чтобы их собрать. Как раз и вы подтянетесь. Это немножко опасно, но лучше так, одной ведьмой рискнуть, чем губить кучу народа напрасно. Не говори сразу Риру, а то он понесется сломя голову и не дожидаясь остальных.»

Седой полагал, что так – не лучше. Потому что терять свою ведьму он не готов. И ему уже показалось, что ничего плохого не случится: демон мертв, и Сэльви ничто более не угрожает. Вот и не отослал ее в Лирро по глупой беспечности.

Вдвойне больно то, что она во многом права. За день в обозе прибавилось так много раненых, что уничтожение остатков ведимов перестало казаться второй и менее важной частью плана. Черные, почуяв гибель демона, прекратили атаковать гномов и помчались к хозяину. Они надеялись помочь и понять – что могло его уничтожить. Они хотели выжить, ведь род полулюдей с кончиной последнего демона вымрет, и очень быстро. Ведимы дошли до закопченных коридоров и отпрянули – здесь покинуть пещеры невозможно. Ловушка захлопнулась, для ведимов осталась только месть.

Увы, сила Черных гасла куда медленнее, чем их злость. И злость в первую очередь требовала искать ведьму. Хуже: она нужна была и гаснущей силе Черных – этот «уголь» содержал, по их мнению, часть могущества, а возможно, и души, хозяина.

Насколько он в своих предположениях прав, Орильр осознал, догнав в главном коридоре двух Черных. У самого поворота, указанного на плане Сэльви. Оба так спешили, что не услышали врага, и он срубил их одним движением парных клинков, не замедляя бега. Нырнул в коридор и ужаснулся. Весь лабиринт был пропитан невнятным шепотом поиска. Наверное, именно так ведьму звали и пытались обнаружить в ее снах. Седой стряхнул озноб со спины, передернув плечами. Нельзя сейчас переживать или нервничать. Не время. Усмехнулся – значит, еще не нашли, удачливая у него жена.

Лабиринт коридоров Орильр запомнил с первого взгляда. Большая центральная пещера и косые лучи старых пробных выработок, смыкающиеся часто и довольно небрежно. Иногда переходы достаточны по ширине и высоте для человека, а порой и мелкому гному тесны, заканчиваются тупиками и обрушениями. Справа как раз тупик. Седой скользнул направо и не удивился, застав там ведима – в засаде. Ведим тоже не удивился, не успел. Орильр стряхнул с лезвия кровь и задумчиво прищурился – слабеют! Скорость совсем не та, да и когти вроде покороче. Вторые сутки нет демона, и он не просто умер – выпит до капли, сила не перешла к его слугам.

Стена захрустела, как корочка слабого льда. Кто-то еще решил проверить тупик, способный скрыть ведьму. Орильр дождался, пока щель станет достаточно широкой, чтобы убедиться – создает ее именно Черный. Толкнул охотно ссыпающийся песком камень и нырнул в новый коридор, перешагнув тело. Недовольно качнул головой: как бы тут своих случайно не порезать.

Затеянную ведьмой ловушку Эриль назвала «хороводом». Что-то и правда было похожее на беготню по кругу. Ведимы скользили по коридорам и шептали заклятия, кружили, пытались нащупать друг друга, создавая общность силы. Несколько самых опытных развели в пещере огонь и плясали, призывая свое темное пламя в помощь. Но ведьма не находилась.

Зато внешнее кольцо «хоровода» уже целиком состояло из эльфов.

Потом они стали двигаться к центральной пещере, страхуя друг друга и беззвучно ругаясь на седого, возникающего то тут, то там, вырастающего из воздуха, тусклого и пропитанного тьмой заклятий. И исчезающего так же быстро – вырвав еще одну жизнь из хоровода Черных.

Последними полегли затеявшие «пляску Огня».

Орильр бережно вытер клинки и убрал их в ножны. Прислушался к спокойной и безопасной тишине. Глянул, как оседает на пол тьма заклятий, вдохнул обычный затхлый пещерный воздух.

Эриль вышла из коридора почти одновременно с Жависэлем. Рыжий был доволен. Сидящая у него на плече Лых – тоже. Она многим ведимам удачно прокусила ноги. Опытная крыса знает, как навредить врагу сильнее всего. Хромой и оставляющий след – вот кто не уйдет от возмездия. Эльф убрал секиру в чехол. Усмехнулся, глядя, как из угла бочком выдвигается вполне живая виновница переполоха.

– Выпороть тебя следует по обычаю гномов, – вздохнул он. – Но рука не поднимается. Где бы мы еще положили за один раз шестьдесят семь Черных – никого не потеряв? Они буквально не в себе были, ничего и никого не замечали, на тебя настроившись. – Рыжий нахмурился. – Рир, как-то ты уж слишком нехорошо молчишь.

– Передай ведьме, что впредь она может делать все, что ей вздумается, – сообщил Орильр, не глядя на жену. – Я полагал, что заслуживаю большего доверия. И я не намерен прощать обман.

– Рир, – охнула Сэльви. – Но я же для пользы дела!

– А еще напомни госпоже Сэльви-а-Шаэль, – продолжил, не глядя на жену, зеленоглазый, удивляясь своей злости, не поддающейся контролю, – что она когда-то обещала не предавать своего мужа.

– А сам-то никак не выговоришь? – огорчилась Эриль.

– Не получается, – честно признался седой. – Могу сорваться. Пойду к Рртыху, скажу, пусть снимают засаду.

Он развернулся и ушел. Сэльви осталась. Эриль отругала ее очень коротко и даже с какой-то жалостью. Потом, правда, добавили остальные. Никто не понимал, почему она все сделала тайком? Почему сочла крысу более надежным напарником, чем эльф или гном?

Седой шел впереди и ни разу не обернулся. А ведьма всхлипывала и тащилась следом, очень надеясь набраться мужества, догнать его и извиниться. Может, хоть отлупит. Тогда ему станет легче, и появится шанс помириться. Но у Орильра такая прямая спина! Глянешь – и собрать мужество оказывается очень сложно.

Целый день Сэльви про себя проговаривала умные и важные доводы предстоящего разговора. И решила: когда они придут к гномам, станет проще. Там их поселят в комнаты или общую пещеру, и он уже не сможет вот так все время – спиной к ней.

Время в подгорном мире утратило для Сэльви смысл. Свет всегда ровный, но это не день. Тьма соседствует с ним – и она – не ночь… Остался один-единственный источник знания о течении часов и дней – Рртых. Рыжий в любой момент мог точно назвать час суток, и то, принадлежит ли этот час дню или ночи. Как? Он и сам не мог пояснить. Говорил – время тикает в голове каждого гнома, Труженик создал их, предусмотрев для каждого хорошие часы. Спорить Сэльви не стала, какой смысл? Рртых действительно не ошибался и на минуту.

А еще он знал, где север, и как далеко еще идти до того места, где гномы Гхросса готовят встречу, разобрав завалы. Веселую встречу! – рокотал гном. Он шел домой, и шел победителем. Дед и прадед уже час как перестали раздавать оплеухи и тоже выбрались в главный тоннель. Бгррыхи разложены по всем ответвлениям, и пока ни один не сработал. Нет больше Черных! А если осталось несколько, их и гномы не упустят, даже без помощи эльфов.

За поворотом открылся длинный прямой участок тоннеля. Снова – светлый, здесь уже укрепили солнечные фонари.

– Добрались! – обрадовался Эфрых. – Ну что ж, добро пожаловать в обжитой Гхросс. Ночь на дворе, но мы уж праздник-то начнем.

– Я прямо таки опасаюсь гномьего гостеприимства, – улыбнулась Эриль, пристраиваясь рядом с Сэльви и вручая ей еще один платок. – Да успокойся, уговорим мы его, куда он денется, твой Рир!

– Спасибо.

Ррына представители рода Гррхон узнали сразу, как и эльфы – стоящего рядом Кэльвиля. Вот только у обоих выражения лиц не предполагали и намека на праздник. Эриль споткнулась и зашарила взглядом по рядам встречающих. Покачнулась, вцепилась рукой в плечо ведьмы. Сэльви поняла, кого не хватает, и тоже ощутила беспокойство. Не мог он не спуститься! Может, ничего серьезного, ногу подвернул… Ведьма поймала себя на том, что бормочет вслух. По лицу Кэля она уже прекрасно видела – зря старается.

– Рир!

– Эри, не надо сразу падать… духом, – седой успел поймать Эриль, которая, и правда, уже падала, повторно споткнувшись. – Разберемся, может, все не так уж и плохо.

Он точно так же, как все остальные, отчетливо видел – плохо. И, судя по взгляду Кэля, именно так плохо, как подумала Эриль. Светловолосый виновато покачал головой. Ведьма охнула и довольно резко повернулась к Эриль, прикрывая ладошкой ее глаза.

– Ты полагаешь, это что-то меняет? – вздохнул Орильр. – Усыпила. Зачем?

– Не знаю, – мрачно огрызнулась Сэльви. – Но сперва мы сами все выясним, а потом пусть просыпается. Кэль, где он?

– Десятый уровень, – несколько даже удивился вопросу мастер.

– Так… Збыр, ты тут вроде самый что ни есть знахарь. Пошли посмотрим.

– А маги? – предположил гном.

– Маги вон стоят, у них платки побольше моего, – невесть с чего рассердилась Сэльви. – Как тут наверх, ну, чтоб быстро?

Збыр послушно кивнул, Ррын сделал то же самое, и оба повели ведьму к ближайшей шахте норников. Поднимали в три приема, учитывая высоту. Сэльви держалась за трос и потрясенно прикидывала – как такое можно выкопать? Еще она думала, что когда-нибудь обязательно погостит у Рртыха и все тут облазает. А Лых не даст ей потеряться и заблудиться. Потом она выберет себе наилучшую сковородку. Скороварку, кастрюльки – и еще что-нибудь столь же нужное и важное.

Главное – не вспоминать о плохом. Она ведьма, и она понятия не имеет, что может. И что сейчас надо уметь и мочь.

Сэльви вошла в пещеру, коротко глянула на лежащего в ней и села. Збыр осмотрел тело куда внимательнее.

– Почему Рона его сразу не вернула? – хмуро бросил он Ррыну. – Даже Рртых смог сплести нити, а он – неумеха в заклинании.

– Вокруг было много заклятий против Черных. Рона очень устала. Все устали, мы их еле отбили. Она до сих пор на ноги не встает.

– Сэльви, я не вижу, что еще можно сделать, – вздохнул старый знахарь. – Говорят, у оллфов была древняя магия, они звали ее «пограничной». Если тело не пострадало, в него есть надежда позвать душу, такое удается только с оллфами. И лишь когда их ждут здесь, – снова вздохнул знахарь.

– Его ждут, – упрямо тряхнула головой Сэльви. – Очень!

– Оллфы забыли свою магию, я спрашивал. По другой причине выяснял, но – уверен. И у Эриль спрашивал, и у твоего мужа. Не сладят. А нам его не вернуть, туда сунуться и вернуться может лишь вечный, у которого нет возрастных границ жизни, – сказал знахарь. – И то не каждый. Идем, холодно тут.

– Холодно, – Сэльви прикрыла глаза и качнулась всем телом, кивая. – Именно, там холодно… Интересно, кто мне это в голову запихнул? Наверное, о-Рил с его седым волосом. Збыр, я знаю обряд.

– И что? Я тоже знаю. Водяное зеркало и прочая чепуха. Это не обряд, а внешняя сторона. А ты – человек.

– Не-ет, – Сэльви рассмеялась. – Я ведьма! И я могу уйти и вернуться. И потом прожить еще долго, даже, наверное, год.

– Год, – согласился Збыр. – Или меньше. Если вернешься. Только кто тебя пустит?

– Ты, – черные глаза блеснули огнем. – Ты, и я объясню, почему. Если эльф Орильр возьмет меня в жены по своему полному обряду, то моя жизнь сольется с его, и всё, что мы тут сделаем, не опасно. А если не возьмет – то мне и грустить об этом долго не придется. Но вы никому и никогда не скажете, что мы попытались сегодня сделать. Он мне этого не простит. И я не хочу, чтобы он меня спасал из жалости.

– Тебе говорили, что ты упряма, как гном? – поинтересовался Збыр.

Сэльви закивала и улыбнулась. В упрямстве упрекают, когда сдаются. Значит, знахарь не будет мешать. И даже поможет. Збыр прорычал привычное – про кривую кирку. Покачал головой сердито. Упер палец в грудь Ррыну и стал торопливо объяснять, что следует делать. Тот слушал и кивал. Потом сорвался с места и заревел, вызывая своих норников и рассыпая дедовы указания пригоршнями на каждого.

Через каких-то десять минут Сэльви уже стояла на втором уровне, откуда начиналась небольшая подгорная река. Это был самый верх Белого города, старого и почти заброшенного, особенно в этой его части. Норники Ррына к тому же закрыли доступ во все ближние пещеры.

Збыр ворчал: теперь из-за дыры в пограничье придется замуровывать хорошие пещеры. Глаза старого знахаря щурились от любопытства. И огорчения. Он понимал, что девочка опять все делает тайком, и никто с ней не согласится. Вот только для оллфов потеря двух взрослых – а понятно, что будет именно так, – это трагедия. Мир людей не заметит сокращения жизни одной ведьмы. К тому же этого можно избежать. И он, старый, возьмет грех на душу. И поможет, и оллфам не скажет. А еще не скажет Сэльви. Она наверняка не знает или не помнит: тот, кто помогает в обряде, рискует не меньше, чем она. Имеющий опыт оллф мог бы пройти по грани и вернуться, не создав щели. Неопытный наверняка ее распахнет, и тогда Збыру тоже останется год. Или меньше. Но он-то свое пожил, а гномы обязаны оллфам – вот тебе и все…

Водопад, по мнению Сэльви, был идеальным местом для совершения обряда. Можно сказать – тем самым, из ее «чужой» памяти. Стена воды – тонкая, ровная и без разрывов. Она отступала от скалы на пол-аршина, оставляя между водой и камнем площадку, как раз годную, чтобы устроить на ней тело Лоэльви.

Збыр запел то, что полагается гномьему знахарю. Он в этом обряде – канат. Его задача удержать связь тела и души Сэльви, когда она шагнет на грань и станет искать и звать. И он уже вцепился и держит. Черноглазая кивнула и подошла к воде.

«Сознание – ветер, а мир – вода.

Когда сознание спокойно, оно видит на воде отражение истины, а не рябь обмана и круги волнения…»

Сэльви шептала слова, все более удивляясь, – откуда она так уверенно знает их, да еще и на староэльфийском? И даже ловит ритм речи. Потом от удивления пришлось отказаться. Слова и помогали, и вынуждали успокаиваться. И тянули вперед, к тонкой грани воды. Которая все больше и больше походила на зеркало своей глянцевой ровностью, даже звук падения струй стихал, как будто они зависали. И действительно – именно таким было ощущение замедления времени, когда седой дрался. По зеркалу прошел ровный блик – от края до края. Стер отражение шамана, поющего за спиной Сэльви, ее собственное лицо, свод пещеры. Серое зеркало, в котором ничто не отражено. Грань.

«Если рожденного вечным за грань уводит случай, а назад зовет судьба, если возвращение возможно, – только ему решать, насколько он устал от пути и желает ли начать его снова. Или готов отозваться на зов ждущих его и признать дела незавершенными.

Я всего лишь могу подать руку, ты сам должен найти силу идти и жажду жить.»

Сэльви осторожно тронула завесу, приложив к ней ладонь так, чтобы не обеспокоить воду и не разорвать струи. Иначе и правда – придется заваливать пещеру. Может, кто-то неопытный именно так сделал мир доступным для демонов. Но тот, чью память читает она, имел опыт.

Прикосновения ведьма почти не ощутила, зато увидела, как рухнул в мелкое озеро поток, становясь снова самой обыкновенной водой. Сама она упала тоже и почти сразу. А парой минут позже уже сидела на берегу, укутанная в мех, и звякала зубами об обжигающе горячую медную кружку с перченым пивом.

– Гг-д-е-ее э-эт-тт-от…

– Внятно, – похвалил Збыр. – В гномью баню Ррын уволок. Полагаю, оллф скоро пожалеет, что так легко вернулся, как попарится-то с подгорниками. Ну, щелей ты не наделала, уже хорошо. А про себя-то ничего не вспоминается?

– Ч-ч-ч-то?

– Девочка, туда с чужой памятью не ходят, – задумчиво сообщил знахарь. – Это твоя память.

– Оо-х…

– Впрочем, не всякое прошлое надо возвращать. Может, тебе и не следует стараться вспомнить. Оно к тебе прибегает – ровно столько, сколько надо. Идем. Надо еще сообразить, что рассказывать оллфам-то остальным. Все, не хлопай глазами, сейчас отогреем. Настоечки добавим десять капель, для помощи рассудку. Оллфы ТУДА ходят, людям это не положено, а ты у нас по рождению человек. И тут важно вовремя забыть лишнее.

Получасом позже Сэльви уже не дрожала, ей стало тепло и вообще – замечательно. Рона счастливо всхлипывала, сидя на кровати, привалясь спиной к стеночке. Рядом устроилась ведьма. Збыр занял кресло, табуреты скрипели под весом Рртыха и Ррына. А в последнее кресло упаковали – плотно замотали в мех, а сверх того еще и в одеяло из валяной шерсти – совершенно малинового эльфа. Или двух эльфов? Сэльви хлебнула еще глоточек и прищурилась. Вроде, один, и все тот же, Лоэльви, кажется. Она чуть накренилась к Роне. Так и считать удобнее, и кружку держать – тоже.

Несчастный маг не помнил ничего от самого момента своей гибели, как и ожидал дед Збыр. А разобраться в том, что ему говорили теперь, он уже потерял надежду по ряду причин.

Первой была крепкая настойка на травах, которую по собственному почину Рртых с Ррыном использовали для согрева кое-как восстановившего дыхание «покойника». Второй причиной было пиво с перцем, призванное погасить эффект от приема настойки, то есть кашель и хрип. В результате гномьего лечения, по мнению Сэльви, лично она в глазах несчастного, по крайней мере, троилась. Или роилась?

– У меня-ик-кончилось пиво, – пожаловалась ведьма. – А он ничего-ик не понял. Ви-и, ты – того, тебя Рона сюда, а ты-ик – не того…

– Ведьме не наливать, – вздохнул Рртых. – Еще одна бутыль настойки – и оллфам уже некому будет рассказывать, что вообще происходит. Отца мы помянули, это дело верное и хорошее. Но кажется, оно не всем посильно. Рона, ты у нас королева, тебе завтра надо послов принимать… Рона!

– Дарю, – всхлипнула королева. – Уговорила. Дарю. Обе скоро-воро-ды. А послам не дарю. Пусть их Рртых поит, кормит и вообще – принимает с ними… их.

В дверь вежливо постучались. Женщины дружно замотали головами – не пускать, и так с трудом удается удерживать присутствующих в поле зрения, новые лица не нужны. Збыр задумчиво глянул на бутыль.

– Если не пустим – не допьем, – вздохнул он. – А пить – надо. После похода ТУДА очень полезно мозги промыть. Потому что ТУДА вообще ходить не следует. Сэльви, ты как, еще кружечку?

Ведьма кивнула и толкнула кружку к краю кровати, удачно пихнула ногой под одеялом. Это была расписная глиняная кружка, медная осталась где-то наверху, в Белом городе. Она бы выдержала падение на пол, даже мимо ковра.

Звон, хруст и последовавшие за этим вопли впечатлили стучавшего. Он притих, видимо, пробуя проверить, не ошибся ли дверью. В ночном городе гномов – безнадежное занятие, они спят без снов и на шум внимания не обращают. Упрямый посетитель вернулся и толкнул дверь.

– Тебе пива или настойки? – уточнил главное Збыр, изучая посуду на полке. – Рона, а ты что, моей работы сковородку подарила? Вот бесхозяйственная, это ж пробная, нельзя ее.

– Дарю, я еще королева, – возмутилась Рона. – Пока.

– Настойки, – выбрал Орильр, отчаявшись понять хоть что-то иным способом.

– Правильно. Садись, мы тебе врать будем, а ты уж – остальным, как самый трезвый, – сообщил знахарь.

– А правду никак нельзя?

Седой вздохнул, аккуратно смел осколки и передал жене новую кружку. Усмехнулся – хваталась она за ручку охотно, а вот удерживала с трудом. Рртых встал и пообещал вернуться скоро, с табуретом, как только проверит, как там управляется с делами Эфрых, рьяно взявшийся за старое. Гном счел, что именно он должен пока позаботиться о стране. Рона болеет, Рртых и Ррын заняты заданием непререкаемого Збыра, а дела ждать не могут. Тем более когда по ним так соскучились.

Все это охотно рассказали Орильру – даже дважды.

– Я в основном хочу выведать про то, что вы учудили с Лоэльви, которого все уверенно называли умершим, – напомнил он собравшимся. – Правду никак нельзя узнать?

– Тайна гномов, – важно вздохнула Рона. – Сэльви, а я могу тебе и скороварку подарить, хочешь? У меня их три, размер выберешь, если все не глянутся. И мясорубку. Ее недавно до ума довели, хорошая вещь.

– Ладно, врите, – сдался Орильр. – Все равно из вас ничего не вытянуть. Как на подбор – самые упертые гномы и эта… ведьма.

Збыр довольно кивнул, разлил настойку и стал гладко и подробно рассказывать, как Рона связывала нити жизни, а они рвались, потому что ей не хватало сил. А знахари все тоже еле живые после боя, и только он, мудрый старый Збыр, справился с делом. Да, ведьма немножко помогала. Орильр с подозрением глянул на пьяную компанию. Вполне сойдет за правду, но что тут было на самом деле? Сэльви икнула, хлебнула пару больших глотков и плюхнула кружку на кровать.

– Ты уже со мной-ык того, р-раз-говариваешь? Я о-о-чень виновата. Мне стыдно.

– Разговариваю, – вздохнул эльф. – Збыр, как тебе-то не стыдно, старому! Напоил до бессознательности. Давай я их обеих уложу, а этого малинового гнома, который немножко похож на опухшего до безобразия Ви, отнесу к Эриль. На нее уже почти не действует заклятие, хотя я сам, грешен, дважды обновлял. Светлые звезды, до чего я дошел! Пью с гномами и вру эльфам. А между прочим, Сэль, я допрыгался. Они официальную бумагу уже нарисовали, небывалой красоты, печатей полпуда разноцветных. Впихивают мне корону… так что, Збыр, завтра днем мы уезжаем. Я и Сэль, у меня есть важное дело.

– Надолго?

– До осени вернемся, – прикинул Орильр.

– Это мне еще и про вас врать? – охнул знахарь.

– Нет, я разбужу Эриль и сразу сам расскажу ей. Ты уж чем врать, лучше спой что-нибудь толковое над моей женой, чтобы завтра ей жизнь не казалась невыносимой после этого праздника.

Пение старого знахаря Орильр слышал в коридоре еще довольно долго. Голос Збыра не подводил, и двери мелко вздрагивали от его баса. Седой шел и думал – можно ли избавиться от похмелья, слушая пьяного шамана? Это какой-то замкнутый круг. К тому же, даже пьяный, он врет складно, а правду умалчивает и того ловчее. Что они сотворили с Лоэльви, которого полгорода видели мертвым? Спасатели стоном стонут – он их выручил, а сам остался один против Черных. Еще и Кэль мечется по комнате и пытается убедить себя, что еще не все потеряно. А по его виду отчетливо читается – все бесполезно.

Орильр толкнул дверь и глянул на мастера боя. Само собой, сидит у Эриль, где ему еще быть? Смотрит на нее и пытается изобрести способ не отпустить в сон забвения. Лоэльви опознал знакомые лица и заулыбался. Седой вздохнул. И этому завтра будет худо. Интересно, чем его так окончательно упоили?

– Это Ви? – уточнил Кэльвиль. – Живой?

– Завтра увидим, – усмехнулся Орильр. – Ты от головной боли лечишь?

– Сам страдаю, – сознался Кэль. – Гномы умеют оживлять эльфов? Это невероятно. Слишком было бы хорошо.

– Молчат они и того лучше, ничего толком не знаю, – не стал врать Орильр. – Эри, просыпайся, все в порядке, твой обожаемый жених жив.

Женщина села, сильно потерла виски и обняла голову руками. Три или четыре – Орильр мельком глянул на Кэлья – заклятия, да еще разных школ и мастеров, делали свое дело. Будучи опытным магом, Эриль опознала их одно за другим, все более недоумевая. Прошептала несколько слов, снимая чужое воздействие и его последствия. Вздрогнула – вместе с ясностью ума вернулась память. И боль. Она выпрямилась, подняла голову и уперлась взглядом в кокон меха и войлока. Явно Эриль ожидала чего угодно – но не этого. Взгляд дополз до верхушки кокона, женщина охнула и вскочила. Стала шептать новые слова, пытаясь вернуть хотя бы крохи сознания младенчески счастливому и улыбчивому Лоэльви.

– Нет, ты зря переполошилась, он вполне в уме, – понял ее новый страх Орильр. – Но чем его поили гномы, не знаю. Это их секретное оружие, страшнее бгррыхов. Мне тоже налили, я шел и страдал – какого я цвета?

– Красноватый немножко, – неуверенно улыбнулась Эриль. – А зачем его поили? И что, из-за этого Кэль внизу чуть не плакал?

– Не знаю ничего, но королева на радостях наградила мою жену какой-то особо ценной скороваркой, – задумался Орильр. – Так что вернусь – допросим ведьму. А пока укладывай своего пьяницу и ухаживай за ним. Учти, я завтра уеду.

– Ты теперь король, – мельком возмутилась Эриль, суетливо разбирая кровать. – Сюда его. Ни разу за все века не видела Ви пьяным. Что завтра-то будет? Бедняжка! Главное, все заклинания по этому поводу так редко нужны, что я их и не помню. Рир, а ты ничего подходящего не знаешь?

– Уже пишу. Я уезжаю как раз как король, ты знаешь наши законы. Я должен выбрать новое место для долины.

– И чем же оно новое? – насмешливо кивнула Эриль.

– Я только гляну, – смутился седой. – И вообще, надоели вы мне. Из-за вас я с женой ругаюсь. Возьметесь нас всей долиной мирить, потом меня уговаривать ей сделать предложение по полной форме. И я сбегу. А так, без бабушки Эль, дядюшки Диаля и до кучи шамана Збыра с его неподражаемой родней, – мы, может быть, и разберемся.

Эриль вздохнула – и согласилась.

Следующую ночь Орильр провел на ближней заставе егерей. Сэльви страдала головной болью вопреки любым заклинаниям и травяным настоям. Все дни, пока они с мужем спускались с гор, ее не устраивал Рониг. Солнце тут колючее, снег слишком синий, лошади вертлявые, люди шумные. Первый горный ловчий его величества «гномьи яды», как он именовал настойку Збыра, знал не по наслышке. И принял необходимые меры. А сам засобирался к королеве, с толпой послов и важных людей Ронига. Орильру особенно не понравился толстяк, с трудом умещающийся в седле массивного коня. Впрочем, – эльф улыбнулся, – Рртых умеет сбивать спесь.

От Мартига, совершенно счастливого полученными из первых уст новостями об окончании войны и уничтожении ведимов, Сэльви и Орильр уехали на отличных конях. Еще они получили егерскую подорожную, по которой этих лошадей могли менять во всех королевских конюшнях. Седой предпочел бы двигаться пешком, а точнее, бегом. Но эльф видел, что его черноглазой ведьме нездоровится. Иногда у нее начинала снова болеть голова, озноб пробирал до костей. А временами магия покидала Сэльви настолько, что даже простейшие заклинания ей не удавались. Но несмотря на болезненное состояние, дорога девушке нравилась. В первый раз они уехали куда-то вдвоем, и никто не мешает разговаривать, смотреть по сторонам, останавливаться в любом трактире. Никто не торопит и не угрожает плохими новостями.

Седой свою жену взялся обучать основам эльфийской магии, а еще он рассказывал про историю Ронига, горы, древнюю долину эльфов. Именно туда Орильр, само собой, и направлялся. Он помнил страну разоренной и сожженной дотла. И мечтал взглянуть на нее снова. Прошло очень много веков. Может быть, черные пустыни снова зацвели? Ехать предстояло через весь Рониг, до дальнего восточного отрога гномьего кряжа. В его лапах, обращенных к югу, и лежала земля Рэлло.

– А как же Лирро? – расстроилась Сэльви. – Там красиво и соседи хорошие. Лесния, гномы…

– Сэль, до создания Черной стены эльфы никогда не жили все в одном месте. Тем более – всегда в одном месте. У моих родителей до войны было три или четыре дома, хоть я этого счастливого времени и не застал, но знаю. Зиму хорошо провести на севере, если захочется. Или наоборот – на теплом юге. А осень красива где-то еще. Рэлло – земля, где нас было особенно много. И еще там чаще всего удавалось застать короля. Там был красивый дворец, в котором проходили осенние балы. Вот и все. Если эта земля не занята, я бы хотел вернуть ее нам. Лирро красивая долина. И оттуда многие не захотят уходить. Полагаю, часть пожилых гномов охотно выберется греться на солнышке. И у нас тоже там есть свой дом.

Сэльви кивнула и заулыбалась. Ей особенно понравилось «у нас». Это прозвучало очень уютно, по-семейному. Но Орильр уже сменил тему и теперь говорил, что рассчитывает не спеша, но и не мешкая, проехать в три месяца Рониг – это тысяча верст! И перебраться через невысокий перевал в Рэлло – весной. Там вообще зима очень короткая, зелени много, и птицы поют после холодов, как нигде больше.

Он часами рассказывал про этих птиц, про цветущие луга, синие горы облачного кряжа на севере, холмы и водопады, виноградники. И по мерцающей зелени глаз Орильра его жена понимала – там ему гораздо проще не быть воином. А еще там до сих пор легко вспоминать королеву. И последнее – не радовало.

Седой тоже переживал. Он видел, что жена буквально чахнет, бледнеет, глаза ее становятся ненормально огромными на очень худом лице, пальцы уже так прозрачны, что их страшно тронуть. И холода донимают Сэльви сильнее, чем прежде. Но зима, слава горну Труженика, уже отступала, а весна должна вернуть радость в душу черноглазой.

На седловине перевала расположилась последняя застава Ронига. Там приняли коней, охотно выделили комнаты для отдыха и рассказали о диких землях по ту сторону гор. Люди пытались селиться в чужих лесах, но им в Рэлло казалось неуютно. Странные сны, непонятные голоса и даже смутные воспоминания – это донимало так сильно, что рано или поздно поселенцы уходили. Бросали выстроенный дом и снимались с места.

Егерь из службы короля, пожилой и отчаянно скучающий в глуши, охотно болтал с приятными людьми. Тем более гости – редкость в этих местах.

– Не злая земля, но мы ее зовем «уделом призраков». Их иногда видят. Я сам видал однажды. И знаете – они не люди! Хоть и очень красивые, но чужие. Двигаются удивительно легко. Если присмотреться – то, наверное, эльфы. Их так в сказках изображают. Мне повезло – я их видел на озере. Танцевали на дальнем берегу. До сих пор помню, а снова не пойду глянуть, мороз по коже. Магия – она не для простых людей. Правда, колдуны столичные ездят иногда. Хотят поумнеть, у призраков выведывая древнее и тайное.

– И удается? – заинтересовался Орильр.

– Да иногда так удается, что коней загоняют насмерть, – рассмеялся егерь. – Они ж за боевыми заклятиями лезут, а там не любят воинственных. Пугают их – страсть. Вы тоже за заклятиями?

– Нет, – Орильр усмехнулся. – Я как раз «призрак». И мне это не особенно нравится. Наверное, пора уже успокоиться. А видения – это нормально. Во всех землях эльфов они есть. Обычно это чьи-то приятные воспоминания, люди их читают. Это не очень вежливо, но эльфы не обижаются. Если злого умысла нет, само собой.

– А разве есть еще земли эльфов? – удивился егерь. – Вроде за Стеной они все, то ли сами отгородились, то ли их отгородили.

– Уже нет, – Орильр улыбнулся куда теплее. – В Лирро будет осенью бал. И ваш Первый горный ловчий приглашен, кстати. Там вообще охотно примут любого егеря. Очень уважают господина Мартига, уж поверьте мне. Гномы откроют тоннель, станет удобно добираться. У вас тоже со временем прибавится гостей – восточный караванный путь оживет.

Егерь пожал плечами и задумался. По всему видно, гость – человек непростой. Но такие изменения? Седой подхватил пару легких мешков и пошел в лес. Его жена шагала рядом, налегке. Тропинки тут не было, но ветки их пропустили охотно, вроде бы даже чуть раздвинулись. Егерь еще раз пожал плечами и решил не уезжать с заставы и пока в отставку не уходить. Это сколько интересного можно упустить!

Лес переливался той удивительной многоцветной зеленью, которая бывает лишь поздней весной. Листья уже полностью раскрылись, но еще не повзрослели настолько, чтобы вызреть до темного спелого летнего цвета. Трава отросла и была аж по колено Сэльви, но оставалась еще очень мягкой, без единой сухой старой пряди.

День только начинался, и обещанные Орильром птицы старались раскрасить его. Сэльви шла и улыбалась, начиная думать, что не зря так тосковала душа ее мужа по этой земле. Тут все и правда – родное. Как будто все уже когда-то было: знаешь, как ляжет дорожка после изгиба, где за холмом блеснет озерко. На высокий уступ, откуда, по словам Орильра, долина видна очень хорошо, они добрались поздно. Темнота не давала увидеть совершенно ничего, а туман помогал ей. Спускаться к небольшой площадке пришлось буквально на ощупь. Сэльви села там, на заботливо расстеленном мужем войлочном покрывале. Удивлено отметила – вечер холодный, но ей не зябко. Туман кутал и грел. Потому что – родной.

Сэльви огляделась, удивляясь, что муж исчез, даже не разобрав вещи. Вздохнула и взялась за дело. Костерок получился очень маленьким. Чтобы устроить полог, сил не осталось. И она села отдыхать и ждать, глядя в огонь. Седой вынырнул из темноты довольно скоро. Сел рядом, бросил целую охапку травы.

– Это зачем? – удивилась Сэльви.

– Понимаешь, туман такой, что даже мои глаза ничего не разбирают, – смутился Орильр, деловито сортируя траву. – Ну, я побегал-побегал и надрал, что под руку попалось. Это букет.

– Ты мне никогда не дарил цветов, – заулыбалась Сэльви. – Это было грустно и даже обидно. Чуть-чуть.

– Я исправлюсь, – виновато вздохнул седой. – Дай руку.

Она послушно протянула руку и еще больше удивилась, увидев, что седой достал свой любимый охотничий нож. Осторожно сплел свои пальцы с ее тонкими прозрачными, нахмурился.

– А ты не передумала быть всю жизнь моей женой? Может, я вообще глупости делаю, не спросив.

Сэльви замотала головой, проглотив комок теплого изумления. И виновато глянула в костер. Это она глупая. Думала – седой сюда за воспоминаниями поехал. Он сразу так все решил и, совсем как она, ничего не стал говорить. Скрытный. Но не ей жаловаться, если уж разобраться. «Букет» состоял почти целиком из травы, в нем попадались только редкие оборванные головки сонных, сложивших лепестки, цветков. Но все же это самый замечательный подарок, вздохнула Сэльви.

Нож царапнул кожу, кое-как добыв одну-единственную каплю крови, хотя и это безобразие, кажется, расстроило Орильра. Свое-то запястье он жалеть не стал, охнула ведьма возмущенно. Даже голову подняла, собираясь спорить. Но промолчала. Теперь она была готова поклясться – зеленые глаза действительно светились.

– Сэльви-о-Шаэль, я так упорно отказывался верить до конца в то, что ты знала с первого дня! Прости меня. Я признаю, что нас свела судьба. И с этого времени у нас одна кровь, одна плоть и одно дыхание, мы с тобой проживем эту жизнь вместе. И пусть светлые звезды решают – людьми или эльфами.

– А мне надо что-то говорить? – испугано прошептала Сэльви.

– Да как хочешь, – беззаботно сообщил Орильр, придирчиво изучая царапину на руке жены. – Не больно?

– Издеваешься?

– Завтра начну тут строить трактир, – важно сообщил седой. – Пониже, там где-то озеро было. И приму закон, чтобы король имел право жить в трактире. Сэльви, я очень рад, что у этой долины будет такая замечательная королева.

– Ну, с голоду не помрут, – заулыбалась Сэльви.

– Ложись спать. Завтра будем смотреть – разучусь я стрелять из лука, или у тебя отрастут уши.

– Уши? Длинные? – испугалась Сэльви.

Орильр довольно рассмеялся и стал укутывать жену в оба плаща и войлок, слушая ее причитания, – не вполне искренние, что особенно приятно. Пристроил Сэльви поудобнее возле огня и быстро сам заснул сидя.

Утром Сэльви долго смеялась. Стараясь не разбудить мужа, она устраивала его поудобнее, разгибая и облокачивая на свернутые плащи, подложенные под спину. Потом она снова расчесывала его седые волосы и радовалась, что наконец-то их цвет меняется вполне ощутимо. Конечно, едва ли они станут темно-каштановыми, но и светлые сойдут. Потом ведьма критически изучила подаренный Орильром «букет» и ушла за новыми цветами.

Орильр проспал почти до полудня и очнулся легко, радуясь теплому, совсем летнему солнцу. Оно прогрело камни, и сидеть было удивительно уютно и приятно. Орильр повозился, повыше поднял плащ, чтобы было удобнее глядеть в небо. Такое синее оно только в Рэлло, где легко чувствовать себя молодым, словно ничего плохого никогда не было. Пальцы ощупали камень – белый песчаник, его много здесь. Старый, выветренный, очень домашний.

Наглядевшись досыта в небо, Орильр позволил себе посмотреть на Рэлло. Он боялся этого момента – а вдруг все плохо, внизу чернота и нет ничего прежнего, живого?

От камней, давших ночной привал, склон холма круто падал к долине. Внизу, под холмом, лежал луг. Озеро, обещанное Сэльви, тоже имелось – но еще ниже, отсюда почти невидимое. Зато окружающие его серебряные ивы шелестели и светились под солнцем. Они отделяли луг от зеленого полога лиственного леса, состоящего сплошь из кленов, рослых зеленых – обычных для Лирро. И тонких изящных красных, особой южной породы, растущих лишь здесь, в Рэлло. Цветные клены еще не набрали полноту красок, но и так были очень хороши.

Лес шумел и танцевал, гибко покачивая мелкими ветками под ветерком.

Орильр нахмурился и помянул с чего-то пришедшую на ум кривую кирку. Он признал себя вчера дураком. Но не до такой же степени!

В пушистой зелени луга сидела его королева, само собой, черноволосая и темноглазая. Это единственное отличие сегодняшнего дня от того, приснившегося дважды. Все прочее – безупречно. Даже венок она плела из ромашек, как и обещано было давным-давно во сне, который никак не мог сбыться. Особенно для него, самого недогадливого эльфа всех времен. Слепого – он искал все, что угодно, но не то, что следовало искать. Хотя тот же Бильоль усердно втолковывал ему истину, известную каждому эльфу.

Те вечные, которые умирают, не уходят.

Орильр прикрыл глаза, открыл и снова посмотрел на свою королеву. Сидит, плетет венок. На душе стало тепло и хорошо.

А чего еще он ожидал?

Его позвали на заставу, где собирались сжечь ведьму, и он услышал зов. Хотя слышать можно только родных, тех, кто дорог. И это был зов очень отчетливый и ясный. Когда он увидел человека, девчонку с черными глазами ведьмы, он почти плакал – обманула. Как – непонятно, но обманула!

Хотя именно ему было известно, что крышка ларца поднята, и свободу обрели две души – демона, снова получившего шанс погубить Саймиль, и королевы, отказавшейся от жизни, чтобы ему помешать. Если у Тиэсы-а-Роэль и было что-то общее с Сэльви – то это упорство. Демон полз к деревне, и вторая душа, сковывавшая его все бессчетные века, следовала за сбежавшим пленником. И отняла у него то, в чем хозяин Черных нуждался более всего: почти взрослое тело темной человеческой ведьмы.

Орильр встал, потянулся и начал спускаться вниз, к лугу. Все же приятно остаться эльфом и не спотыкаться на каждом шагу! Даже теперь, когда все мысли заняты чем угодно, но не дорогой.

Он должен был догадаться. Его ведьма слишком быстро менялась, и по своим способностям, и по характеру. Проклясть Черных – это еще понятно. Но одолеть демона – это уже совсем иное. Королева одна знала его, десятки веков удерживая в ларце. У ее души было время понять, как осилить зло.

И еще – он никогда не знал, какой была королева на самом деле. Даже Эриль толком не знала. Королева не была счастлива – проклятый древний этикет не позволял ей даже собирать любимые цветы. Хотя в Рэлло ромашки всюду и всегда – от первых зеленых кочек весны до последней блеклой зелени, мерзнущей под снегом. Их тут десятки видов – крупных, мелких, одиночных и растущих гроздьями… Но не рвать «недостойные» цветы – не самое трудное и страшное ограничение. Ее вынуждали быть ровной со всеми, не допускать избытка эмоций, не общаться слишком долго и фамильярно с кем-то из «низких». Королева казалась прекраснейшей, недосягаемой и совершенной. А что творилось у нее в душе, куда никто не мог заглянуть? Очень может быть, что она глубоко внутри, в тайне от подданных, была настоящей ведьмочкой, улыбнулся Орильр. Только он об этом никогда не думал. А теперь полагал, что так гораздо лучше.

Черноглазая подняла голову и строго глянула на своего короля:

– Давай, на колени.

Орильр исполнил приказание и получил свой ромашковый венок. Всмотрелся в глаза Сэльви, отвел волосы, изучая ее ухо.

– Длинное? – ужаснулась ведьма.

– Да пустяки, полдюйма разницы с прежним. Зато у тебя теперь вокруг зрачков такие тоненькие ободочки – никак не пойму, какого цвета. То ли звездочки, то ли короны, ваше величество. А ромашки, кстати, древним королевам этикет запрещал собирать. И босиком королеве нельзя. Подданные вам это сообщат.

– Они у меня не пикнут, – гордо пообещала Сэльви. – Я их перевоспитаю. Чуть что – прокляну, и замолчат надолго.

– И в трактир не пускать, – засмеялся Орильр. – Пошли выбирать место.

Сэльви кивнула и встала, хмурясь и удивленно рассказывая, что ей кажется – тут рядом должно быть хорошее место. Она даже странным образом заранее видит, как там все уютно и удобно – и озерко, и холм, и поляна. Надо двигаться по склону вправо и потом еще пройти чуток за речку. Орильр не спорил. И не удивился, когда жена вывела его к ручью, где раньше стояла беседка. Высокая, торжественная, бесполезная. Но без этого невозможно было допускать прогулки ее величества – а вдруг усталость внезапно нагрянет? Тогда надо присесть на мраморную скамью, покрытую вышитыми подушками, отдыхать, слушать придворных музыкантов. Интересно, а ей вообще-то нравилась непрерывная игра на арфах и сладкое пение – вместо нормальной лесной тишины?

– Сэльви, а раньше при королеве постоянно были музыканты. И они услаждали ее слух.

– Рир, а может, сбежать пока не поздно? – забеспокоилась ведьма. – Пусть они сами тут разбираются. Можно и в Леснии трактир устроить. Хотя… да пусть только попробуют ныть над ухом – гномов вызову. У Рртыха такой бас, что все услаждатели сбегут при первых звуках. Ты сейчас будешь строить?

– Размечталась. Мы поедем на осенний бал, затем к гномам, за твоими сковородками и прочими полезными для стройки вещами. Ты хоть помнишь, что подарила тебе во хмелю Рона?

– Смутно. Нет, постой… скоро-воро-ду, кажется.

– Именно. И если еще раз полезешь выковыривать души эльфов из-за Грани без поддержки, я тебя лично этой утварью излуплю. Я сегодня догадался – не хлопай глазами. Только королева умела вызывать оттуда ушедших.

– Какая королева? – удивилась Сэльви.

– Королева долины Рэлло. Я решил ничего не переименовывать. Пошли, за тем холмом открывается вид на столицу. Ничего не уцелело, но место красивое. Вещи я брошу тут, – Орильр улыбнулся, – в доме.

Он устроил мешки в «доме» – огороженном сухими ветками контуре будущего фундамента. И с удовольствием разулся. До самой ночи предстояло спускаться, а потом снова подниматься – холм велик, отсюда это не так заметно.

* * *

Всю ночь Лоэльви снилось, что он мерзнет, а опасные и неодолимые, куда страшнее любого демона, гномы – рыжий и черноволосый – заливают в горло жидкий огонь и топят огромную печь. Дышать нет сил, в легкие течет пламя. Но даже это не помогает – холод угнездился где-то глубоко внутри, сковал позвоночник, и туда даже самый могучий жар не добирается. Маг дрожал и стучал зубами. Он кутался в мех одеяла, но не находил облегчения. А потом вдруг эльф ощутил, как под одеяло скользнул кто-то. Знакомые руки обняли его за шею, и родной голос стал нашептывать в ухо что-то не особенно магическое, но очень приятное. И проклятый холод начал понемногу уходить.

Приятно, когда кошмар так хорошо и легко перетекает в добрую сказку. Лоэльви дремал в полглаза, а в голове его сонно крутились мысли, где еще пересыпались с шорохом гномьи приправы, и рычали отзвуки их голосов.

Мысли получались странные. Он же умер, если разобраться. В книгах и древних свитках описана смерть от заклятия «изъятия души». Вроде бы должны со звоном лопаться струны жизни, потом мрак, а далее путь через бархат небес к новой жизни, дарованной Творцом. Глупости! Когда душу вырывают, она цепляется до последнего – особенно, если есть, что терять. И он цеплялся. Помнил, как когти ведимов пытались рвать нагрудный панцирь, как они визжали, стараясь одолеть заклятие, запечатавшее плотину и их лаз. Потом снова обернулись к нему и стали усердно всей сворой гнать пытающуюся выжить душу. Он их не выпустил – они его уничтожили.

Тогда откуда в памяти гномы? И тем более – тот ужасный напиток. У Творца такое не подают – даже самым безнадежным грешникам!

Руки крепче обняли его шею, и думать про напиток стало неинтересно.

– Ты согрелся? – шепнул куда-то в плечо знакомый голос. – Не могу понять, что эти гномы с тобой сотворили… у тебя душа промерзла, ее одеялами и мехом не согреть, а я, глупая, только к утру догадалась.

Лоэльви охнул и осторожно откинул край мехового одеяла. И подумал, что умирать в общем-то полезно, если тебя потом так спасают. Еще он удивленно отметил, что Эри совсем не выше его ростом, как казалось отчего-то. Она маленькая и очень тонкая. И голубые глаза так близко, и такие теплые. На дне еще проглядывали темной водой остатки вчерашнего отчаяния. Значит, он и правда был плох?

– Ничего не понимаю, – признался маг, осторожно убирая светлые волосы с дорогого лица. – И не помню. Что, теперь лечат от «изъятия души»? Приятно, я не знал. Ты сумела?

– От чего? – она села и стала торопливо одеваться. – Ну я устрою этим гномам! Нет, они у меня станут говорить, как миленькие, они меня еще не знают… Ви, а ты не ошибаешься? Может, просто истощение сил и сон – так было пару раз. Внешне выглядит, как почти…

– Я не ошибаюсь, – возмутился маг. – Между прочим, ты меня учила. А теперь полагаешь, я так плох и бездарен? Эри, куда ты собралась? Мне холодно.

– Ты точно плохо слушал мои уроки, – блеснула глазами Эриль. – Так холодно может быть только вызванному из-за Грани. Я не умею. Ви, этого вообще никто не умеет. Кроме эльфов туда никому доступа нет, если их знахарь полез – он либо мертв, либо умирает. А на месте обряда, проведенного неопытным гномом, теперь сплошные щели, и что станет с горами и не только с ними – я не берусь предсказать.

– Нет там никаких щелей, – Лоэльви поймал свою торопливую невесту за руку и сердито потащил ее назад, под одеяло. – Я бы знал, сам только что оттуда. И оставь в покое гномов, я мерзну, меня надо жалеть и греть. Кормить, поить… ох, нет, только не поить!

Эриль рассмеялась и не стала пытаться снова встать. Она прекрасно видела – он уже не мерзнет, но пользуется случаем. Общение с Рртыхом положительно сказывается на практичности бывшего ученика.

Вчера ночью Кэль ей вкратце рассказал, как все было у плотины. И теперь звать Ви учеником – неудобно. Едва ли она бы сделала лучше. Да и уходить, бросая его одного, невозможно. Страшно. Мало ли, что может случиться? Вернуть из-за Грани умершего могла только королева. В конце прошлой войны она осталась одной единственной из способных это сделать. И когда не стало самой Тиэсы-а-Роэль, знание погибло. Шаманы сохранили внешнее описание обряда, Эриль бывала в горах и не раз пробовала восстановить его. Но описание – не обряд. Так что даже Збыр, знахарь редкой силы, умный, опытный и решительный, тут ничем бы не помог.

– А ведьма своего мужа славно кормит, – мечтательно сообщил Лоэльви. – Как это у нее называется? У них в деревне иначе нельзя…

– Именно, – медленно выговорила Эриль. – Если этого никто не помнит, то кроме нее и некому было сделать. Она понятия не имеет, на что способна… Ви, вставай, пошли к королеве Роне умолять выдать нам завтрак и Збыра – на закуску. Если это работа Сэльви, она в очень большой беде.

– Эри, – задумался маг, усердно натягивая рубаху, – если это работа ведьмы, то ты-то должна знать, как ее следует называть. Я еще в пещере демона засомневался, человек ли она. Эта тварь ее испугалась, мне так показалось. Понимаешь, он не просто дрогнул – а узнал и был в панике.

– Светлые звезды! – охнула Эриль. – Рир умчался с утра в Рэлло, и Сэльви с ним. И он понятия не имеет. Надо же, королева опять может стать – королевой.

– Пошли ловить Збыра, – кивнул маг. – Только после завтрака.

– После, и даже во время, – весело сообщила Рона, заглядывая в приоткрытую дверь. – Эй, к вам можно? Ох, какой розовенький и здоровенький! Доброе утро.

– В одной старой книге написано, что лучшие женщины людей слишком уж ведьмы, прекраснейшие из эльфов слишком призрачны, и только гномам повезло взирать день за днем на настоящую безупречную красоту в сочетании с дивным характером и практичным умом, – сообщил Лоэльви. – Рона, это про тебя. Поедем потом в наш старый дворец. Там есть зал гномов, в нижнем ярусе. И одна статуя – ну прямо ты, только чуть повыше. Ей столько эльфов в любви объяснялось! Окончания постройки дворца я не застал, но это помню очень живо.

Рона заулыбалась – приятно быть красивой, если это даже эльфы отмечают! Ну, а мнение людей-то ей давно известно… Королева стала расставлять тарелки и кубки на столе, потом закончила сервировку и коротко рассказала, как ее похищали. Эльфы смеялись, особенно представив Рртыха в гневе. Лоэльви набросился на завтрак, нервно принюхиваясь к содержимому кубков.

– Нет, второй раз мы тебя так страшно поить не решимся, – виновато вздохнула Рона. – Это все брат, хотел как лучше. Он за тебя очень переживал.

– Рона, я знаю, кто и что делал, – решительно сообщила Эриль. – Точно знаю. Позови своего дедушку, надо это обсудить. Мы же не можем Сэльви так вот – на смерть обрекать. Тем более зная, кто она.

– А она не знает, что прежде была эльфом, – сообщил Збыр, уже довольно давно слушавший разговор от дверей. – И нечего ей знать. Это вредно, жить чужой жизнью. Само все соберется и выстроится. И вы, слишком умные, должны молчать. Год у нее есть, дайте им самим попытаться разобраться, без подсказок. Осенью станем вмешиваться, если этот ваш Орильр слеп, как последний крот. Но вряд ли придется – за лето он все решит.

– Откуда вы… – удивилась Эриль.

– Я знахарь, я вижу, что у них души сплетены, – сообщил Збыр спокойно. – Сейчас меня беспокоит другое. Где Рртых? Рона, я очень подозреваю, что твой брат что-то затеял. Ему сегодня корону принимать, а его разыскать не могут.

– А послы?

– У Мартига, он их известно чем поит, – усмехнулся Збыр. – Все остатки настойки как есть вытребовал через егерей. Записку прислал. Там какой-то важный человек – его надо вниз сводить и то ли потерять, то ли напугать… Эх, жаль, что нет Эфка, он учудил бы лучше всех. А так мне придется. Старому, больному, немощному гномьему шаману, растерявшему и голос, и память.

Рона рассмеялась, наблюдая веселые искорки в глазах деда и невольно сочувствуя неизвестному важному человеку. Сидеть тут, с гостями, и смотреть на их радость было очень хорошо. Потом будет хуже. Потому что королем Збыр выкликнет на площади брата – это правильно и необходимо. Но ей станет надолго обидно и даже больно. За своего Ррына, который так много сделал, но теперь снова тысячник – никому ненужный и не памятный, тем более, что основную часть норников распустят. Второй сын в семье, даже не наследник, муж Становой знахарки – разве это честно? Он сделал так много! И он достоин награды. Рона уже и деду про это говорила, но Збыр не согласился – мол, король один. И Рртых был среди тех, кто одолел демона, его слава тоже велика теперь. Ррын же обижаться не умеет, он не таков. Он ее брату – друг, и за него только рад. А ей вот больно. И Рртыха нет рядом – хоть поговорить, он-то сам что думает? Не один дед его ищет, она тоже весь город обегала, и все без толку.

Утром искать наследника в Стальном не имело смысла.

Рртых Третий проводил до самого выхода из подгорного королевства Орильра и его исключительно зеленую и слабую после трудной гулянки жену. Помахал вслед, пожелал удачи. Выслушал обещания бывать часто, хоть сюда и не особенно близко добираться из Рэлло. Усмехнулся. Пусть идут. Зачем заранее говорить то, что пока не сбылось? Еще надо деда переупрямить, а у него теперь новая кирка, пока не особенно кривая…

Рыжий спустился на главный уровень Стального после полудня, усердно прячась и избегая норников, явно разыскивающих запропавшее высочество. Еще чуть рановато, еще полчасика…

А вот теперь – хорошее время. Сегодня работы с обеда отменены, все готовятся к коронации. К ночи выкатят бочки с пивом, вертелы устроят прямо на улицах и площади – и пойдет потеха. Н-да, не знают они еще, какая потеха! Даже Ррын не подозревает. Хотя – кто знает, они слишком давно знакомы. Не зря его норники так активно прочесывают площадь! Он приятеля лучше иных понимает. Перец вместе воровали, еще когда был жив Эфк. Вот ведь беда – нет его, прямо хоть плач! Как будто половину радости от победы украли. Вторая половина радости – вот она, живая и здоровая. И что будет с дедом, когда он это узнает – вообще лучше не думать.

Гррхоны практичны, они – род королей и героев, породу берегут. Наследник обязан… да все он знает. Сам себе раз сто на дню говорил последний год, который провел в пещерах. Потом ушел, думал – полегчает, забудется. Времени-то сколько! Или того проще, не станут его ждать. Бара, которая деду и отцу покойному очень нравилась, не стала убиваться – и теперь жена сотника спасателей. Говорят, вполне счастлива. Всем была хороша невеста – рыжая, четыре фута одиннадцать дюймов росту в ней… И Зави была под стать, ее Эфрых разыскал. Тоже рыжая и тоже рослая, руки как у кузнеца.

Рртых скривился. Лошадей и то выбирают по характеру, а не только по масти и росту. Ему вот скольких под седлом пришлось сменить, а кроме Сумрака нет в памяти ни единого. Он уже в ночь поймал Кэльвиля и упросил переправить старого иноходца морем на восток. Там его проводят, эльф обещал. Там порт не особо далеко, добредет. А то кормят невесть чем и слов хороших не говорят – так и исчахнет лошадка!

– Ты кушай, не расстраивайся, все у тебя получится, – успокаивала его Тафи, выставляя перед Рртыхом тарелочку с пирогом.

Рртых качнул головой – не голоден. Их – семью Тафи и прочих жителей – вывели из Желтого, в чем были. И угощения тут есть – значит, лишать хозяйку её собственного обеда. Пока жив был Эфк, сводный брат Тафи, им полагался двойной паек. А теперь – уже нет. И, хоть у гномов и нет безродных, ей в доме приемных родителей не особо уютно. Рртых знал историю семьи Эфка очень хорошо. Его мама трудилась в серных шахтах, и как-то ей там не очень уютно было.

В большинстве своем гномы к дыму привычны, а ей не повезло – то ли надышалась, то ли вовсе была непригодна к шахтной работе, и потому рано она ушла. Отец Эфка с горя подался в спасатели, обоих детей – Эфка и его старшую сестру – перевел в иную часть города. Может, сам в завалах хотел остаться, а может, никогда больше не желал попадать в родные места. Но вторую жену он себе именно что – откопал. Спас, рассмотрел и домой привел. Хорошая была женщина, крепкая и хозяйственная. Всего-то у нее и отыскался один недостаток – Тафи, дочь от первого брака.

Кузнецам с ювелирами родниться – дело последнее. А отцом Тафи приходится как раз золотых дел мастер – недомерок в четыре с половиной фута, испортивший и дочери породу. Дома ее немного стеснялись. Не то чтобы обижали, просто в Желтом на таких смотрят без интереса: в рабочем городе она – чужая. Ростом четыре фута и три дюйма, светленькая – почти белокурая, глаза для гнома вообще неправильные, серо-зеленые. И к тому же худощавая.

Эфк сестру, хоть и не родную, обожал. Все время твердил, что она добрая, домовитая и умная, и, если бы не упрямство старого Збыра, который недолюбливает Тафи за малый рост, она бы стала знахаркой из лучших. Но Становой не допустил ее до третьего круга обучения. И девушке пришлось искать иную работу – в гранильном цехе. Там ее хвалили, называли усердной и чуть посмеивались: самое для нее место. Глядишь, присмотрит кто из верхних городов. Не за породу – просто такую не страшно на поверхность вывести и в лавке оставить, никто не позарится.

Король Кныттф тогда приметил, что сын слишком часто стал бывать у Эфрыха в цехах. И что со страшненькой маломеркой болтает – тоже рассмотрел. Рртых тяжело вздохнул. Может, это и была та последняя капля, которая заставила короля выбрать местом «заточения» сына не Синий, а Желтый город? Тут бы и Збыр и Эфрых поддержали короля.

Рртых вздохнул и отщипнул небольшой кусочек грибного пирога. Невежливо ничего не есть – получается, готовят невкусно.

– А почему ты, Тафи, со своими не живешь?

– Это Эфк мне комнату устроил. Он не сказал, но я знаю. Мама попросила. Старшая сестра Эфка женихов в дом водит, знакомит с родителями. А из-за меня на нее косо смотрят. Не станешь же каждому объяснять, что мы по крови не родные. Он ругался, а потом решил – так лучше. Я тоже думаю – правильно.

– Почему с Роной не поговорила?

– Я говорила – меня уже полгода, как обратно к знахарству допустили, – вздохнула Тафи. – Теперь господин Збыр опять будет сердиться.

– Ага, как тащить на двадцать девятый вддыхров заклинать – хороша, да и ростом вышла, а для иного чего, так не особенно.

– Я не обижаюсь.

– Ладно, спасибо за обед. Пойду, мне еще тут пошуметь надобно.

– Заходи, я всегда рада.

Тафи проводила гнома до двери и улыбнулась. Как обычно – очень спокойно, с полным и обоснованным ощущением безнадежности. Ну, нравится ей Рртых – так он всем девушкам нравится. Конечно, ей он не просто нравится, но со своим ростом надо знать место. И нечего портить отношения, рассказывая лишнее. А то вовсе перестанет навещать. Тафи усмехнулась. Жена наследника престола должна быть похожей на Рону – красивой, уверенной, сильной, здоровой, обожаемой всеми и настолько талантливой, что и Збыр бы был ей готов свою пещеру Станового знахаря уступить.

Его высочество знал, о чем думают, глядя ему вслед. Но – пока не это важно. Со стороны кажется, что у красавицы Роны и бед не может случиться, а на деле все куда как похуже. Только на брата надеяться остается.

Рртых пошел к большим барабанам общего сбора города. В них станут бить часом позже, когда сюда прошествует и рассядется на помосте вся королевская семья Гррхон. Тогда Збыр ударит в барабаны, сообщит об окончании войны и объявит имя короля. Так деду кажется. А его внуку видится иначе. И, как известно, в мире гномов переубедить и переупрямить – одно и то же. Рртых подвинул в сторонку знакомого норника, почти не удивившегося его появлению – пришел принц чуть раньше, что ж тут такого? Главное, нашелся. Вон и мастера уже почти все в сборе, и гномы толпятся. Рыжий усмехнулся, взял одну палку и от души врезал по ближнему барабану. С удовольствием отметил – упругая шкура уцелела, славная работа.

Площадь заволновалась и стала быстрее заполняться. Удивленные жители Стального выбрались глянуть на неожиданный шум. Рртых отметил – смотрят и слушают. Мастера уже все подошли.

– Пока нет деда Збыра, я хочу кое-что сказать, а то он придет, и станет поздно, – рявкнул принц.

В рядах заулыбались. В общем-то все знали, что скажет Збыр. И что потом будет поздно менять сказанное – тоже понимали. Не догадывались лишь, зачем надо что-то менять? И потому быстро смолкли – интересно.

– Я выжил при обвале, потому что сбежал раньше, я ушел к эльфам и учился, помирил по первому разу людей Ронига с нами и пару раз попал по шкуре демона секирой, – сообщил Рртых. – И вы решили меня объявить героем? Хорошенькое дело! Сестра тут за всех мужчин рода Гррхон отдувалась, и она вам не хороша. Ррын лучших норников передал в помощь эльфам, устроил оборону Гхросса, и вы выстояли, а теперь его – в кузню, откуда пришел. Между прочим, с голода вы не ослабели тоже благодаря ему и Роне. И я хочу узнать: а почему вы позволяете деду менять вашу королеву на иного короля? Она старшая дочь рода Гррхон, обяжите ее и Ррына первого сына именовать по той же линии – и все дела. А я займусь тем, что полагается делать Рртыхам.

В толпе обдумали идею и закивали, даже мастера остались довольны. Само собой, не утерпел и уточнил лишь мастер Желтого, как самый въедливый:

– И что делают Рртыхи?

– Спасают Гхросс от больших неприятностей, – резонно сообщил рыжий наглец. – И создают новое, важное стране для развития. Я вот глянул на эльфов. Они жили за Стеной и чуть не вымерли. А мы живем в своем мире почти так же. От всех закрыться готовы в любой момент – это первое. Второе: эльфы в первую голову нас спасли – и от демона, и от вддыхров, без их магов нам бы было худо. И они идут в новую землю, где соседи не особо понятные. И третье. У нас осталась одна мощная и толковая жила железной руды, в Желтом. Вот я и решил: я ухожу в новые горы, к эльфам. Не один, я ж не дурень какой. Сами решите, кого мне в подмогу дать, по началу много не надо. Гляну – есть ли там где развернуться. А как развернусь, может, и править там же соглашусь. Это на юго-востоке Ронига.

– Ты что вытворяешь, кривая кирка? – охнул Збыр, проталкиваясь к помосту. – Вперед деда речи держать! Дожили!

– Уже вытворил, – довольно усмехнулся Рртых. – Смотри, еще и сам имя по полной форме выкрикну, если упрешься.

Дед возмущено покачал головой и рухнул в кресло. Рядом устроился седой Эфрых, с интересом обдумывая короткую речь правнука. Уж про железо – точно сказано, нечего возразить. И про замкнутость – тоже в самую маковку. Збыр хмуро глянул на отца. Тот кивнул – говори, что упрямец предлагает.

Припозднившаяся Рона слышала шум, но не речи. Она еле-еле уговорила мужа пойти на общий сбор города. Тот засмущался и стал отговариваться делами. Это не особенно просто – в один день поменять жизнь. Вчера к тебе ходили советоваться мастера, а сегодня виновато пожимают плечами: завтра будет новый король, его и спросим…

Рона удивилась, что не приходится пробиваться к помосту – их вежливо пропустили, расступаясь. Брат улыбался во всю бороду, явно довольный собой до крайности. Зато дедушка смотрел тяжело и недовольно. Седой Эфрых сидел и молча сердился, он уже все решил и теперь терял дорогое рабочее время напрасно.

Збыр рыкнул невнятно, отгоняя наследника от предназначенного для речей места.

– Оставить вас без присмотра нельзя, сразу волю берете, – рявкнул он обиженно. – Сам не без ума! Ну так что, мастера городов, подскажите мне, коли выслушали Рртыха с полным вниманием: какое положено по древнему укладу имя назвать – или иное, внуком моим предложенное?

Гномы на площади зашумели, толпа пришла в сложное и согласное движение, плотнее обступая помост. Мастера с подобающей случаю обстоятельностью закивали, казывая широкими жестами рук в сторону Рртыха и подтверждая словами: его решение верное.

– Не по-моему выходит, однако же и беды в том не вижу, – важно поправил массивную цепь на груди Збыр. Кивнул норникам. Барабаны загудели, изгоняя из-под сводов города суету нестройного шума голосов. Когда их эхо сошло до едва различимого дальнего гула эха, Збыр заговорил снова. – Тогда последний вопрос перед оглашением имени. Ррын, ты согласен старшего сына признать входящим в род Гррхон?

– Я второй сын рода, меня вообще можно по жене числить, – не стал упираться кузнец, не понимая смысла вопроса.

– Тем проще, – обрадовался Збыр. – Тогда получается, выкликать стану по новому имени, сейчас тобою принятому. Народ Гхросса, желаете ли вы здесь, перед огнем подгорного Горна Труженика, принять королем Ррына Гррхона и отчеканить его имя в своих сердцах, признав руку его над всеми нашими горами?

Рона обернулась к брату и подняла бровь – твоя работа? Рыжий охотно закивал и спрыгнул с помоста. Гномы шумели и подтверждали, что мудрый знахарь им вполне угодил. Мастера солидно закивали и пошли к новому королю и королеве – поздравлять. Им тоже пришлось по душе, что не надо ничего сильно менять и объяснять заново. Ррын, кажется, последним осознал, что происходит, и даже попытался возмутиться – да как же это! При живом и героическом наследнике-то? Но умная жена ловко пристроила кузнеца в кресло и уговорила помолчать. Дома она все объяснит.

День спустя Ррын принял послов королевства Рониг, уже смирившись с постигшей друга несправедливостью, которую довольный Рртых сам именовал «свободой».

Мартиг привез грамоты от короля Лорида Маэра Шолиса. И отдельно – письмо по поводу особых полномочий маршала Дорита из того же рода Шолис. Король Ррын изучил письмо и с важным видом пообещал исполнить просьбу немедленно. И сопровождать знатного гостя будут лучшие гномы – наследник рода и старейший знахарь.

Рртых улыбнулся прибывшему с послами маршалу со всей возможной нежностью. Маршрут разработан отменный: три дня по медленно сохнущим шахтам тридцатого. Угля там, правда, нет. Зато есть все остальное, о чем просил его величество Лорид Маэр Шолис: темнота, глухие тесные лабиринты и угроза обвалов.

Три дня – то самое время, которое необходимо мастерам, чтобы выделить Рртыху гномов для освоения нового поселения, а Роне – чтобы собрать подарки королю людей, здраво и своевременно отказавшемуся от войны и предоставившему своих магов в трудное время.

Дорит смотрел на гномов с презрением. Продажные твари, которые все меряют золотом, – он знал, чего такие стоят! И король верно решил изучить шахты, наверняка уголь дают не лучший. Правда, сам маршал ничего не понимал в угле, но считал, что одно его присутствие пресечет воровство. И пока Мартиг бессмысленно и унижено кланялся какому-то тощему оборванцу, от которого разило перегаром, глупо именуя его «мастером» и несравненным магом, истинный посол короля величественно двинулся коридорами за своими ничтожными проводниками.

Они не дошли даже до главных пещер Желтого города.

Свет в фонаре бестолкового знахаря погас внезапно. В наступившей кромешной темноте маршал осознал, что тишина бывает липкой. Она ползла каплями пота по спине, хрустела и невнятно шевелилась в пластах породы над головой. Вздыхала далекими шумами, добегающими к ногам лишь опасной судорогой дрожи каменного пола. Во мраке погасло время и вообще – растворилось все. Маршал завизжал тоненько и жалко и рухнул на колени, ощупывая пол.

– Что с фонарем? – недовольно пророкотал Рртых.

– Магия Черных ведьменей еще живет в этих коридорах, – мрачно сообщил Збыр. – Тут были бои, и духи павших неспокойны. Я буду петь, они уйдут.

Рртых неодобрительно покачал головой. Дед даже вддыхров назвал на человеческий лад – чтобы гостю было понятнее, а значит, страшнее. Он, в отличие от маршала, видел не так уж плохо в темноте, для гнома – далеко не окончательной. И полагал, что дед слишком жесток. Как им водить это ничтожество три дня, если оно уже на грани помешательства? После упоминания Черных Дорит вжался в камень и пополз куда-то, как ему казалось, к стене.

Знахарь запел. Низкие рычащие звуки катились по коридорам, рождая множественно сложное эхо. Магии в них не было и малой капли – обычный гномий марш. Точнее, боевой, именуемый «Рев норников». Звучный, сотрясающий камень. Волны встречались и хрустели отчетливее в пластах породы, мелкая пыль сыпалась на голову посла. Он не дослушал второй куплет, завизжал снова и пустился бегом, на четвереньках, не понимая даже, куда и зачем бежит.

– Ты перебираешь, – возмутился Рртых.

– А делать мне нечего, как три дня его водить, – огрызнулся Збыр. – За день управимся. Сейчас по плану маленький обвал, затем подойдут спасатели с крысами. Как думаешь, ощутив присутствие крыс, он не сдохнет? Ну, откачаем… знаешь, я полагаю, он будет очень тих в ближайшие годы и вершинному величеству проблем не доставит. Да и Мартигу – тоже. А пока у меня есть время, ты, мерзкий внук, подставляй шею. Ишь, на новое место он податься решил! Править в Гхроссе ему тошно!

– Больно же!

– Где я тебе знахарей возьму? Все работой на год вперед завалены! У всех семьи! А хоть один тебе нужен!

– Сам найду! Иди, занимайся своими делами, я уж без тебя спасу этого кабана. И вообще разберусь, а ты не шуми – услышит.

Знахарь сердито фыркнул и пошел прочь.

Метки коридоров слабо светились. Если бы посол слушал пояснения, он бы знал – в городе гномов заблудиться нельзя. Если, само собой, ты не трус и не окончательный дурак. Вечером Дорита вынесли наверх, к выходу из пещер, и сдали егерям. Он плохо осознавал себя и дрожал всем телом. А еще твердил, что граф Мартиг оказался порядочным человеком! Лично возглавил поисковую партию и заставил-таки подлецов гномов заняться делом и спасти его, кузена короля, из опасной ловушки. Такой человек достоин доверия – пусть он сам осмотрит угольные шахты, а маршал отбывает в свое имение, поправлять здоровье, подорванное в гнилом воздухе нижних коридоров.

Два сэкономленные дня Рртых потратил на отбор попутчиков. Сотня гномов – это вполне достаточно для начала работ. И не выглядит еще, как армия.

Когда третий день – день отъезда – еще не расцвел зарей, Рртых постучался в дверь на главном уровне Стального города. Тафи открыла быстро, но выглядела очень удивленной.

– У тебя вещи есть?

– То, что на мне, – пожала плечами гнома. – Нас из Желтого выводили в спешке.

– Тогда пошли. Не запирай, а то придется ключ заносить в комнату подмастерий. Сюда ты не вернешься. Ты теперь мой знахарь, и мы уходим в новые горы.

– Ты с ума сошел, – охнула девушка. – Господин Збыр…

– Ну, это мои проблемы, – гном хмуро почесал шею. – Очки тебе я сделал. Наверху очень яркий свет, ты не привыкла. Быстрее, мы спешим. Вещи, нужные в дорогу, собрали эльфы, выходишь с ними, я вас познакомлю. Глаза они же тебе чуток заколдуют.

– По-моему, ты меня воруешь, – удивилась Тафи. – Только у кого меня воровать? Меня год не хватятся…

Рртых довольно кивнул – он полагал, именно так и будет. А через год он как-нибудь объяснится с дедом, да и с остальными. Лишь бы Лоэльви не взялся заново насмешничать. Про секирщиков и рост достойных гномов, например. Пока это некстати.

Эльф ждал там, где было условлено. С интересом изучил девушку и подал ей руку. Эльфы уходили первыми, еще до зари. Им не надо привыкать к солнцу, а до столицы их обещал довезти Мартиг. Он и егеря уже отослал – карету готовить. Так что Тафи доберется к месту вполне удобно.

Гномы вышли из ворот ближе к вечеру. Все в очках, очень серьезные. Многие с семьями, в Желтый не все хотели возвращаться. Там заканчивается медь, там самые гнилые серные шахты. Да и комнаты, размытые водой, – это еще противнее, чем их полное отсутствие. А новые горы – это интересно, и такого никогда не случалось.

Рртых не отбирал попутчиков по росту или силе. Он искал тех, кому действительно интересно, кто умеет и хочет работать, кто знает то, что будет полезно. Например, в числе спасателей много невысоких гномов, таким даже удобнее разбирать завалы и пробираться в щели. А торговцы из бывшей охраны короля Кныттфа – не особо сильны в подгорном деле, зато умеют объясняться с людьми. Эриль иногда приходила и с интересом наблюдала за отбором. Ей нравилось, как рыжий ищет попутчиков. И казалось, что Рртыха сильно изменила жизнь наверху, в мире эльфов и людей. Он стал иначе оценивать очень многое, хотя и прежние его представления о жизни были неплохи. Но за время путешествия они расширились, а ценности чуть сместились. Сила и рост теперь стояли ниже преданности делу, а уважение к труду распространилось на многие ремесла, почти сравняв кузнецов с прочими гномами. Хотя бы потому, что король Кныттф был отменным кузнецом, а спасатель Мырв, оборонявшийся у плотины вместе с Лоэльви, происходил из семьи мастеров золотого цеха. И это не помешало каждому из них стать тем, кем он стал.

«Такие соседи – настоящее благо для Рэлло», – улыбалась Эриль.

Карета людей Эриль не понравилась. Рессоры были примитивны, а дорога, даже зимняя, ухабиста. Предусмотрительный Мартиг взял для эльфов запасную пару верховых коней, ожидая чего-то подобного. Сам же он охотно сидел на подушках, в тепле, и болтал с настоящей женщиной гномов. Очень милой, как показалось Первому ловчему.

Нисия забавляло то, что он, судя по всему, почти невольно и не прилагая специальных усилий, делает при дворе карьеру. Что станет с королем теперь, когда ему привезут настоящих эльфов с договором о разделе ненужных Ронигу земель в обмен на приличные, по меркам людей, деньги! И, в дополнение, имеется эта девочка, редкость во всех отношениях – гнома, да еще и шаман!

Зимний дворец короля Лорида эльфам понравился. Даже издали он был высок, строен и гармоничен. Не удивительно – его проектировал один из лучших архитекторов людей. Правда, сам не строил, и внутренняя отделка чуть уступала внешнему виду. Но Эриль не придиралась. После весьма поспешной свадьбы у гномов она была в отличном настроении. Руку мужа не отпускала – чтобы никуда более не пропал. А остальное казалось не так уж важно.

Они прибыли во дворец удачно – вечером. Это лучшее время, улыбнулся Мартиг. Во дворцах встают поздно, а будить короля – дурной тон. Теперь же он наверняка встал, покушал и скорее всего отдыхал и даже изволил скучать. Балы ожидались только в конце месяца, новостей с севера не было, а холода и поземка в третий раз отменили большую охоту. Эти сведения сообщала записка, переданная вернувшимся егерем, отосланным вперед сообщить о прибытии «кому следует». Самым подходящим человеком Нисий счел шута, однажды уже спасшего ему жизнь примеркой доспеха гномов.

На сей раз шут сам был заинтересован в гостях. Скучающий король, даже если он не глуп и не сумасброден сверх меры, – это настоящая беда для подданных. Потому что плохое настроение быстро охватывает весь дворец. Разве можно шутить, когда его величество – в печали?

– Как кстати, мы погибаем от тоски, – встретил их шут на пороге и набросился на Тафи: – Ты знаешь язык Ронига?

– Да, господин, все знахари обязаны уметь говорить с людьми.

– Хорошо, а спеть что-то не особо опасное можешь? Надо его развеселить. Уже половина гвардейцев сидит под замком за мелкие проступки, а королю все не легчает. Сможешь спеть, скажем, чтобы огонь стал цветным?

– Это легко.

– Идем, потом я впущу графа, иначе он рискует, и очень сильно. А господа эльфы не в силах улучшить погоду?

– В силах, – легко согласился Лоэльви, с интересом рассматривая пустой парк за окнами.

Тафи послушно сняла шубку, подхватила свою легкую сумку и пошла за шутом, удивляясь тому, что среди людей тоже есть очень невысокие – и пожалуйста, они у короля в большом уважении. Шут оставил ее у дверей и осторожно постучался.

– Дураки мне сегодня не нужны, – огрызнулся король.

– А прекрасные незнакомки? – огорчился шут. – Мое сердце разбито, она тут всего-то на один вечерок, и я плачу. Можно, мы погреемся у твоего камина?

– Ты ниже каминной полки, какие незнакомки, – зевнул король. – Ладно, веди.

– Позволь представить, – воскликнул шут куда громче, – мою подружку Тафи, самую красивую девушку гномов. И не смей смеяться, мой король, иначе она тебя заколдует.

– У гномов женщины бородаты и страшны, – зевнул король еще протяжнее и поперхнулся. – Слушай, а ты не такой уж и дурак сегодня. Тафи, вы действительно великолепны, бросьте моего шута и садитесь здесь, на диване. У моей дочурки такие же кудри. Откуда вы?

– Она путешествует с графом, – пояснил шут, устраивая девушку на диване и подавая ей кубок горячего травяного настоя. Ты в тоске и тебе нельзя позволять видеть хороших людей, я его отослал. Сказал: «Скачи Мартиг, он хуже насморка, пристанет – и не даст покоя».

– Моего ловчего? Отослал? Как ты смел?

– А кто посадил под замок душку Тирона? – захныкал шут. – И еще десяток славных, добрых людей! Я сам уже готов запереться. Вот и ключ припас, пойду, не ждите раньше весны.

– Ладно, отопри всех, – сердито позволил король, – и веди сюда графа Мартига. Тафи, солнышко, вы действительно колдуете?

Шут подмигнул и исчез за дверью. Гнома кивнула и предложила спеть песенку, от которой меняется цвет огня. Шут еще не вернулся, а она уже закончила перебор основных цветов, заодно поясняя, что это не блажь, это важно для кузнецов. Пение меняет не только цвет, но и теплоту, позволяя работать с металлами очень удобно. Король спросил, хорошо ли девушка разбирается в ковке? Говорят, все гномы это умеют. Тафи призналась, что пробовала, но не очень удачно. Зато она умеет хорошо готовить. Например, особые грибы с беконом – можно прямо сейчас, ведь на королевской кухне наверняка грибы имеются, хотя бы замороженные.

Когда шут вернулся и напыщенно объявил имя Мартига, подражая тону глашатая, король жарил грибы. Он делал это впервые в жизни – и оттого был совершенно счастлив. Кивнул егерю и нехотя отдал крошечную походную сковородку гостье. Торопливо перебрал пальцами бумаги.

– То есть – мир? – уточнил Лорид. – И нам даже достанется подарок?

– Гномы будут здесь завтра, сами все увидите. Тут еще две довольно необычных просьбы, ваше величество. Гномы собираются обжить пустынные горы на нашей восточной границе. Со временем они готовы сами в счет платы отстроить дорогу от Гхросса до новых шахт.

– Пусть строят, – пожал плечами король, наблюдая за приготовлением блюда. – Горы по сути ничьи, мы там жить не можем. А соседи – пытаются, и лучше гномы, чем люди, которые норовят воровать скот. Тафи, вы не боитесь скотокрадов? И вообще разбойников?

– Я знахарка, могу заговорить скот, и те, кто станет угонять его, будут ходить кругами. А меня они не поймают, – улыбнулась Тафи. – К тому же я вооружена.

– Неужели! – восхитился король. – Покажите!

Тафи кивнула и достала свой клинок-иглу. Лорид пришел в состояние полного благодушия. Он с восторгом наблюдал, как девушка парирует удары шута. И удивлялся – почему гномы прячут своих красавиц? «Боятся лишиться лучшей кухни», – хихикнул шут. Лорид попробовал – и согласился. А граф Мартиг уже рассказывал о просьбе эльфов узаконить их права на древнюю долину.

– Эльфов-то ты откуда взял? – впечатлился король еще более. – Их вообще нет в мире.

– А ты глянь за окошко, они уже успокоили ветер, – воскликнул шут. – Звать? Только учти, они расстроятся, если не получат свою долину, – и снова будет поземка. Настроение вечных капризно, как погода.

– Даром никому не нужна долина, где люди отказываются жить, – махнул рукой король. – Мои маги оттуда приезжают заиками. Мартиг, я просто в восторге! Тафи, идите сюда, я без вас сразу начинаю грустить. И вообще, солнышко, я утром пришлю портных– вы обязательно получите новое платье и останетесь на праздничный ужин. Решено, завтра будет большой прием и ужин. Надо же! У меня в гостях гномы и эльфы. Тафи, девочка, вам говорили, что в этом году у нас в Рониге в моде именно ваш цвет глаз?

– Ваш шут сказал, что в прошлом году был в моде такой цвет, как мои глаза, – рассмеялась Эриль, входя в комнату, – голубые. Смешная штука – мода у людей.

Король кивнул и не нашел ответа – так его еще ни разу не удавалось удивить, никому. Он сразу поверил, что стройная женщина и ее спутник, такой же легкий в кости, настоящие эльфы. И довольно выслушал сообщение шута, что пока эльфы еще ни к кому не ездили, чтобы назвать людей соседями. И что он, Лорид Шолис, первый король, удостоившийся их визита. К тому он приглашен на осенний бал в их край. Гномы обещают открыть к середине лета тоннель, и дорога до Леснии станет занимать каких-то три недели. «То есть о подорожных пошлинах Эрхою можно забыть», – кивнул король понятливо и заулыбался. Такая новость стоила не только ненужных гор и бесполезной долины, запрошенных гостями, – за нее можно было отдать куда больше.

Утром Лорид наконец увидел и гномов. «Они передвигались ночами, пешком и очень быстро», – пояснил Мартиг.

Рртых передал королю объемистый сундук, скромно описанный вчера шутом как «подарки», и получил бумаги, подтверждающие права на заселение гор. Эльфы тоже остались довольны соглашением и охотно присоединились к королевской охоте, объявленной еще на состоявшемся в первый вечер ужине. Его величество долго уговаривал поехать в лес и Тафи, которую искренне счел самой очаровательной женщиной во дворце. И гнома согласилась. Ради нее, до сих пор с трудом переносящей солнце, запрягли большую карету.

Вечером был прием, а в ночь гномы и эльфы попытались покинуть дворец, но были задержаны и пристыжены Первым ловчим: король в таком настроении – разве можно его огорчать? Нет, этикет требует от гостей остаться и пережить с должным смирением балы, глупые переговоры при советниках и еще хотя бы одну охоту. А уж потом – в путь.

Рртых хмурился и прикидывал, что из-за этого глупого этикета людей не успеет в горы раньше весны. Хотя, если подумать толком, а нужно ли туда слишком спешить? Пока в горах не только пусто – но и удручающе холодно.

И гномы, а сними и эльфы, остались.

Тафи смущенно обнаружила, что ее тут вполне по-настоящему считают очень красивой. Несколько дней она переживала и даже расстраивалась, а потом решила посоветоваться с Мартигом– как быть? Король опять прислал своих портных и желает, чтобы они сшили для нее еще одно платье! Ах, это просто уважение и не более… Ну, тогда почему бы нет.

Рртыху платье понравилось. Собственно, это он подговорил графа и шута основательно занять портных делом. И теперь с удовольствием выгуливал свою даму в большом зимнем саду. Длинные юбки Тафи нашла интересными, но непрактичными. Как в таких вести хозяйство? Правда, Рртых намекал на необходимость принимать гостей– того же короля, но почему ей предложено быть на таких приемах хозяйкой?

– Тафи, ты считаешь своих, от которых съехала, семьей?

– Нет, – виновато вздохнула девушка. – Они меня не уважали и даже стеснялись. Моя семья – Эфк, но его больше нет.

– А моя – Рона и дед с прадедом, – вздохнул Рртых, потирая шею. – Роне я уже сказал, а старшим пока нет… Как только отстроимся на новом месте, я собираюсь жениться. Эльфы рядом, можно по их обычаю. Сэльви-то не откажет. Я вас познакомлю.

– Не понимаю, – честно призналась девушка. – Ты на эльфе женишься?

– Нет, что за глупости! – возмутился Рртых. – У эльфов – да, но на тебе. Чего тут непонятного? Украл и женюсь.

– У меня волосы неправильного цвета и рост…

– Я же не за деда Збыра тебя отдаю!

– Может, ты просто хочешь устроить мою жизнь, чтобы дух брата был доволен? – высказала последнее сомнение Тафи. – Вы были почти родные. А я напоминаю о нем.

– Только не говори, что ты пьешь нашу настойку, как Эфк, – ужаснулся Рртых и рассмеялся, когда девушка отчаянно замотала головой. – Я прекрасно вижу, как ты ко мне относишься. И я достаточно побегал тут, на поверхности, чтобы перестать быть «кротом». У Роны будут замечательные дети, они с мужем любят друг друга. А моя мама Гави не знала счастья с отцом, не ладилась их семья. Порой я думаю, её и погубила эта королевская женитьба по масти и росту, но без малейшей душевной приязни. Тафи, я уже себя всяко уговаривал дедовыми доводами – не помогает. Не понимаю, почему красивые должны быть рыжими и высокими. Мне нравишься ты. Очень. И мы будем жить в своих горах, как пожелаем. Хочешь – даже на поверхности, как ведьма Сэльви, в трактире, она тоже готовит неплохо, а ты и того лучше. Лишь бы ты была довольна. Подумай. Я запланировал нашу свадьбу на осенний бал у эльфов. Полгода – короткая помолвка, но все же это в рамках приличий. Тебе ведь летом исполнится сорок?

– Да.

– Вот станешь взрослой и никого не надо будет спрашивать. А дед пусть хоть всеми кривыми кирками изойдет от злости. И теперь тебе есть в чем поехать к эльфам на их бал…

– То есть это ты заказал платья?

Гном виновато кивнул.

Подарки ухажеров, как любила говорить Рона, это основа благосостояния красивой девушки. У нее, признанной красавицы, накопилось три полки весьма ценных вещей. Любой имеет право прийти и подарить. И вещь останется в хозяйстве, ни к чему не обязывая девушку. Другое дело – если начать ее использовать, отложив или, что еще лучше, выставив прежнюю на ту же полку с подарками. Это уже признание определенной благосклонности. Хитрый Рртых устроил пошив платьев, утаив, что это его дар. Одно из них Тафи уже надела. И теперь смущенно гладила пальцем узор на рукаве. Она полагала, что вздыхает по рыжему гному вполне незаметно для окружающих, а тем более – для него самого. А поди ты – попалась. И теперь поздно отпираться, да и не хочется.

Рртых постоял молча и убедился, что от платья никто отказываться не собирается. Довольно поправил зажимы на усах и стал рыться в своих бессчетных карманах. Потому что если девушка согласилась пользоваться подарком, ей можно ковать, лить или чеканить что-то из украшений. Это уже помолвка. Наденет – значит, больше чужие подарки на полках не будут появляться.

Времени для изготовки нормального украшения у Рртыха не было, и пришлось все готовить наспех. Это неприятно, но лучше так, полагал он, чем снова все надолго отложить. Тафи еще надо подумать, дело-то серьезное.

– Когда ты умудрился успеть? – удивилась догадливая Тафи. – Вы же вроде воевали, и до того не было ни минутки.

– Эх, негодящая вещь, – продолжая рыться в карманах, сморщился Рртых. – Я потом других наделаю, уже без спешки. В последний день в долине у эльфов выпросил серебра, а камешки я еще у Лоэльви в обучении от безделья точил. Ночами, когда его слишком часто будить было стыдно. Ага, нашел.

Он извлек плоскую деревянную шкатулку, открыл и достал оттуда тонкое серебряное колечко с узором из зеленых нефритовых листьев. Показал по очереди серьги, браслет и ожерелье – как положено на достойной гномьей помолвке – полный комплект. Снова ссыпал всё в шкатулочку, сердито хлопнул крышкой. Отдал невесте. Виданное ли дело – наследник Гррхон дарит серебро! И признаться стыдно, что узор листьев ему не кажется особенно плохим или поспешно сделанным. Тафи открыла крышку и еще раз рассмотрела свои сокровища. Оглянулась – рыжий уже убежал. У него и тут немало дел.

Гномы сочли дворец несколько неухоженным. И взялись, удивляя короля, чистить камины, подновлять полировку мрамора полов, точить и править парадное оружие и латы, расставленные и развешанные в коридорах, выводить зелень с бронзы.

Лорид смотрел и все более вдохновлялся – хорошие соседи! Их раз в год на бал пригласить, и о ремонтах можно забыть навсегда! А суммы, запрашиваемые за сезонную уборку людьми, собственными подданными, кстати, – пугающе велики.

Когда гости собрались в путь, король провожал их как лучших друзей, – если у королей вообще бывают друзья. Лориду казалось, что это вполне возможно именно в отношении гномов и эльфов. Политикой они не интересуются, к власти в мире людей равнодушны, зато умеют помнить добро. Так сказал граф Мартиг, и король вполне полагался на его оценку. Он наблюдал за колонной гномов с балкона. Мартиг стоял рядом, хмурясь и сомневаясь. Он оставался, но это оказалось очень трудное решение. В первую же ночь пребывания во дворце шут – настоящий мастер интриг – пришел в покои графа и предложил союз: граф покидает горы и перебирается сюда, королю определенно нужен толковый придворный распорядитель. Не советник, это опасная должность. И не маг – слишком рискованно. Они бы составили милую пару: шут и распорядитель. Для пользы Ронига, само собой. Потому что желающих много, но все будут стараться для себя, да и шута попытаются подвинуть. А граф – человек неглупый и надежный, его уважает гвардия и обожают егеря. Нескольких дней вполне хватило, чтобы понять правильность и своевременность предложения переезда во дворец. Но смириться с новой своей ролью Мартиг пока не мог…

Король видел его переживания и усмехался.

– Обычно люди радуются, делая такую карьеру, – почти обиделся он.

– Ваше величество, я так хотел поехать к эльфам! И немного отдохнуть, я уже стар. Мой сын еще пять лет будет учиться невесть где. Это тяжело.

– Я за тебя похлопотал, – успокоил нового распорядителя Лорид. – Госпожа Эриль обещала доучивать твоего мальчика здесь, в Рэлло. Нас пригласили туда, на середину лета. У эльфов смешной король, он, кажется, собирается строить не дворец, а трактир. Он повар?

– Воин, – отозвался Мартиг. – Сам король устал от боев и мало интересуется тем, что делает, но его жена считает победы господина Орильра весьма усердно. Она полагает– на его счету более пяти десятков ведьменей.

– Однако! Знаешь, я рад новым соседям. И очень хотел бы, чтобы женщины гномов бывали на наших балах. Эта Тафи – она прелесть. Такая маленькая, изящная, с милым характером. Постарайся придумать, как их к нам приглашать почаще. Я очарован. Не смотри так, я действительно очарован. Она милая, я ей благоволю. Жаль, в браках людей и гномов не бывает детей. Я бы нашел ей хорошую партию. У меня улучшается настроение при виде этой девочки.

– Вы не видели еще королеву эльфов, – улыбнулся Мартиг. – Говорят, она из рода людей. И готовит не хуже Тафи.

– Так распорядись! – возмутился король. – Наша поездка, наше присутствие на этих осенних балах… И вообще – чем мы хуже? С такими соседями можно распустить армию. Кстати, а как там мой кузен, маршал Дорит?

Граф вздохнул и начал рассказывать. Это была длинная история, к тому же довольно сложная – нельзя ведь многое говорить прямо.

А гномы бежали на восток и с интересом рассматривали незнакомый мир вершинников. Теперь солнце уже не казалось врагом, и его весеннее яркое тепло радовало кожу. Подгорники переговаривались и смеялись, обнаруживая на лицах непривычный загар, точнее – нормальный цвет кожи, утратившей нездоровую бледность. Чеканщики приглядывались к вершинному миру и прикидывали, как много ошибок в их прежних работах. Мыслимое ли дело – полагаться на ночные прогулки и чужие рассказы. Вон деревья совсем не таковы, как на гномьих узорах. Люди зовут это «традиция» и находят интересным. Никто не станет их разубеждать, но уж теперь-то все усвоили, как сильно отличается ясень от вишни. И полагали, что летом надо приглядеться еще внимательнее.

Тафи, еще несколько женщин и младшие дети ехали в трех каретах, выделенных им королем Ронига. Зеленые листья в серебре, надетые ею еще во дворце, всем очень понравились. И будущая королева новой подгорной страны – тоже.

Стоит ли говорить, что пожилой егерь восточной заставы с трудом устоял на ногах, увидев такую толпу на заброшенной дороге! Буквально вчера здесь прошли двое – мужчина по имени Орильр и его жена, – охотно рассказал егерь Рртыху. И обещали, что скоро дорога оживет и будет большой, торговой. Он не поверил. И на тебе – гномы. И даже эльфы! Правда, последние выглядели невнимательными ко всему и явно творили свою магию. Им хотелось поскорее отыскать черноглазую ведьму и убедиться, что с ней все в порядке.

Гномы наскоро сгрузили вещи и простились с егерями сопровождения, зазывая их в гости через годик – к тому времени подгорники рассчитывали немного обжиться на новом месте. Эриль оказалась лучшим следопытом, чем ее муж, и первой нашла место ночевки седого, радуясь своей ловкости. Еще бы! Всего-то и надо было помириться с Лых и попросить рыжую разыскать знакомую ей ведьму. Крыса справилась с задачей великолепно. Спасатель Мырв довольно кивнул. Он знал сотника и его Лых, и давно готовил разговор – в подходящее время.

– Слушай, маг, мы тут с ребятами посоветовались и решили тебя зачислить тоже в спасатели, – важно сообщил он. – Вот с первого приплода Лых выделим детеныша, чтоб твоя жена чужих-то рабочих крыс не одалживала. Обучим, как следует.

– Я не гном, – слабо возмутился польщенный Лоэльви.

– Ага, и даже не крыса, так что пока непонятно, много ли с тебя толку, – посочувствовал вездесущий Рртых. – Но ребята так просили, что я не стал возражать. Будешь первым подгорным эльфом. У нас, сам видишь, знахарей огромный недобор.

Лых спрыгнула с плеча Эриль и побежала вниз, в долину, не дожидаясь окончания разговоров. Она умная поисковая крыса, а ведьмы пока рядом нет. Значит, надо искать, а не рассуждать, теряя время.

Солнце поднялось в самый зенит, когда гномы добрались до размеченного палками участка. В контуре дома лежали мешки, подтверждая, – это то самое место, искать дальше не надо, – хозяева вернутся за своими вещами. Лых отдохнула, перекусила и решила все же пойти по следу. А гномы отдыхать не стали. Рртых уверено распределил всех на срочные работы.

* * *

Сэльви несколько раз оглядывалась на мешки, лежащие в ограде из прутиков. И думала, что трактир выйдет на славу. Хорошее место, и вид отличный. Жаль, посетителей пока нет. Как и самого домика. Она почти видела постройку – деревянную, в два уровня, с чердаком и обязательно – с большой верандой. Но, увы, таковым дом будет не скоро, через год или два. Впрочем, ей теперь пора привыкать к тому, что времени впереди – много.

Холм оказался высоким, а лес заброшенным и старым. То и дело приходилось перелезать через завалы стволов, пробиваться сквозь заросли кустарника. Только в поздних сумерках показалась впереди опушка. Орильр прошел через поляну и уселся на самом гребне холма, где камень выпирал из-под кожи древесных почв. От его ног начинался крутой склон, уходящий вниз. И там лежала долина древней столицы. В ночи, по счастью, лишенной тумана, она выглядела великолепно. Озера чуть изменили линию берегов, ручьи – свое русло, но в целом вид узнавался, и даже, как показалось эльфу, стал лучше прежнего. Орильр сидел, улыбался и рассказывал про дворец и балы, про улицы и дома, каналы и озера. Сэльви охотно слушала, иногда оборачиваясь и изучая темный лес за спиной. Орильру и самому казалось, что кто-то смотрит – не зло, но пристально.

– Рир, нас нашли, – хихикнула королева. – Это моя умница Лых. Посуда, судя по всему, доставлена.

– Да, с гномами надо дружить с осторожностью, – усмехнулся Орильр. – Пошли, твое величество. Учись принимать гостей в новом качестве.

Они вернулись к своему будущему трактиру только к обеду. И обнаружили три дюжины гномов, набросившихся на размеченный участок. Фундамент уже уложили. Орильр даже не пытался понять, где и когда успели вытесать такие огромные блоки и как их доставили. Из леса с шумом вырвалась вторая группа с готовыми бревнами. С одной стороны от гномьего отряда бежал Рртых, подвывая что-то сугубо шаманское. С другой Лоэльви усердно пересыпал его рык шепотом своих заклинаний.

Сэльви уверенно направилась к расстеленной в стороне скатерти. Эриль как раз закончила резать и раскладывать мясо и сыр и теперь распаковывала сковородки. Обернулась, придирчиво изучила королеву.

– Я ожидала хоть каких-то изменений после полного обряда, – сообщила она. – Но ведьму не переделаешь и кровью эльфа. Садитесь, угощайтесь. Сейчас Рртых прибежит и станет выяснять, какой должен быть домик. Он сказал – к ночи закончат. Я ему верю. Мы всю зиму путешествуем с гномами. Я теперь вообще сомневаюсь, нужна ли магия. Мы, эльфы, со всей нашей магией, простую видимость трактира дольше создавали бы, чем гномы – сам трактир, настоящий и прочный.

– Магия нужна, а как иначе бревна просушивать? – загудел Рртых, падая в траву и довольно двигая к себе блюдо. – Слушай, король, я решил из Гхросса сбежать. Они Роночку любят, Ррын тоже в уважении. А я без вас скучаю. Тут горы, как – толковые?

– Повосточнее железо добывали даже на поверхности, – прикинул Орильр. – А вгрызаться никто не пробовал. Но должно быть хорошо, ты камни прибрежные в озерах глянь. По самоцветам ходим.

– Раз железо есть, гном приживется, – уверенно сообщил Лоэльви. – Мы с Эриль ехали через столицу Ронига, договорились о границе, чтобы потом не ссориться с людьми. Требуются только подпись короля и название земель. Это твои решения, Рир.

– Рэлло, я не хочу менять имени земель, – улыбнулся Орильр. – А Рртыху могу по-королевски подарить название страны, которое нам не пригодилось – Иллор.

– Только вы умеете дарить так, что и в руки не взять, и приятно, – возмутился рыжий. – Ладно, согласен. Слово не наше, но у меня и шаман – не гном.

– Ви, они тебя не отпускают? – восхитилась Сэльви. – Кстати, как самочувствие? Долго приходил в себя после гномьей бани?

Лоэльви сокрушенно вздохнул и кивнул. Глянул на облепивших стены гномов и шепотом пожаловался, что его, оказывается, еще посмертно зачислили в спасатели. А обнаружив в числе живых, обрадовались и того больше. Эриль сперва возражала, но потом поняла, что переспорить даже пятнадцать выживших у плотины гномов ей не под силу. И пятнадцатью спор не ограничится, потому что остальные спасатели на их стороне. Кстати, они поженились у гномов, обрадовав своей решительностью подгорный народ. Мужественно перенесли вторую гулянку и сбежали сюда, пока королева Рона не придумала повода для третьей.

Сейчас в горах тихо, эльфы ушли в Лирро. Только Вэйль осталась в Стальном городе. Ее не отпустили, потому что на осенний бал приглашены очень многие, а с красивыми платьями у гномих проблемы, в подгорном мире в ходу куртки и брюки. Теперь женщины скупили в Рониге всё, что нашлось годного, и спешно шьют наряды. Эриль еще раз пристально изучила Сэльви.

– Я займусь одеждой королевы, – уверено пообещала она. – Этикет нам не восстановить, понятно. Но хотя бы раз в год, в дни торжеств, вы можете выглядеть пристойно, ваши величества? Жас лично короны мастерит, украшая их накопившимися у тебя, Рир, камнями. Но даже он до конца не знает самого страшного – вы не умеете танцевать! Ты безнадежен, но хотя бы Сэльви, у нее есть и слух, и голос, и чувство ритма, и пластика. Я приложу усилия. – Эриль задумчиво глянула на север, в сторону гор. – Но сперва выберу место для домика. Не то набегут, и не бывать мне соседкой королевы, а кто хочет остаться без хорошего ужина?

– Как же твои ученики, Круг мудрых? – вспомнил Орильр.

– Да куда они денутся, – пожал плечами Лоэльви. – Там с десяток магов из Лирро. Вполне горды собой и учениками. Кэль небось уже вернулся на юг и всех гоняет – он соскучился по своей школе. Скоро появится тут. Рртых велел ему своего любимого коня доставить.

Сам Рртых не слушал эльфийских сплетен, он уволок Сэльви в сторонку и важно вручил ей небольшой ржавый гвоздик. Знал, что ведьма умеет искать родственников по вещи. И полагал, что руда железа весьма родственна этому вот гвоздю. И куда лучше будет начинать поиск не «где-то повосточнее», как предложил мало что понимающий в горном деле Орильр, а там, куда укажет пальчик королевы. Сэльви довольно долго шептала и хмурилась, потом смущенно пожала плечами, мгновенно расстроив гнома до зеленоватой бледности.

– Совсем нет?

– Ой, ну что ты! – виновато вздохнула Сэльви. – Много, и всё разное. Внизу и чуть туда, к Ронигу, крупные кусочки, не знаю, как сказать правильнее, глубоко. Может, полверсты даже. Но мне кажется, они очень хорошие. А еще прямо на восток, в основном хребте, – там большая полоса… Жила, да?

– Есть такая штука, хорошо бы ты ее и имела в виду.

– Она проходит в горе и начинается прямо от поверхности. Пошли покажу. Тут рядом. И еще есть, но подальше. Была бы карта – я бы точнее сказала.

Рртых торопливо свистнул брата Мастера Зеленого города, одного из лучших в Гхроссе гномов-рудознатцев. Тот прибежал с киркой наперевес, покрасневший от работы и еще более – от предвкушения. Первый удар по совершенно новенькой скале! Да ради такого настоящий гном должен хоть на край света идти.

Оказалось – гораздо ближе. Сэльви уверено обогнула озеро и вошла в лес, двинулась вглубь, вдоль острой складки холма. Полянка открылась неожиданно для гномов. Маленькая, и на другой ее стороне – приятная скала, ровная и красивая. Сразу видно – не камень случайный, а горный клык, проткнувший тонкую мягкую ткань лесного грунта.

– Тут, – уверено сказала Сэльви. – Уходит вниз и на север. Только вы если станете копать, долину не вздумайте портить! Дорожку делайте, а не отвалы. Красивую! И еще домики, хватит детей под землей выращивать, они у вас чахлые и низенькие из-за этого.

– Это как? – удивился Рртых.

– А так! Норники, сам мне говорил, с пяти лет к свету привыкают. Потому они и здоровее прочих. А ювелиры всякие – горбаты и малы. Работой их с детства уродуете, разогнуться не даете. Уж про серные шахты я и не говорю!

– Откуда ты все это знаешь?

– У Роны выспросила, пока вы глупо напивались. И запомнила, – гордо сообщила Сэльви. – Потом еще с Риром обсудила. Он у меня умный, он все знает. Он сказал, что ваш бог не любит тех, кто ставит вещи – например, золото – выше труда. И их метит малорослостью. А прочие безвинно страдают. Потому что вы очень засиделись в своих пещерах.

Мастер слушал разговор за спиной вполслуха. Он уже очистил скалу от мха и ощупал ее, знакомясь. Примерился к удобной трещинке и, помолившись Труженику, опустил острую кирку, отбивая первый пробный камень. Схватил, жадно изучил скол. И кивнул Рртыху – хорошее место, верное. Рыжий заулыбался. Теперь гномы точно приживутся здесь. Значит, нужно начинать и второй разговор, не мешкая.

– Сэльви, я так понял, ты у эльфов теперь королева?

– Да, хотя не знаю, как они, бедняжечки, это выдержат. Я же не особенно покладистая.

– У меня как раз для тебя есть дело. Пошли. Познакомлю с Тафи, она уже вернулась, наверное. С утра заклинала огонь, чтобы черепицу вам для крыши наилучшую соорудить.

– Это твой знахарь?

– Моя невеста. Только дед Збыр полагает, что она не годна ни в знахари, ни в жены. Мне что, у меня шея крепкая. Но ее-то никак нельзя обижать, понимаешь? А как мне Тафи одному от деда защитить – и ума не приложу.

– Деда я воспитаю, – прищурилась ведьма.

– И нас поженишь, – довольно закончил Рртых. – На вашем балу, осенью.

* * *

В середине лета гномы открыли тоннель. Сперва только верхний, снова названный Садом гостей, как в древние времена, еще до воздвижения Стены вокруг страны эльфов. Теперь он и правда был похож на сад. В пещерах, где висели «солнышки», охотно росли цветы и невысокие деревья. В значительной мере благодаря этому – то есть сокращению времени на путешествия – осенний бал в долине Лирро удался на славу.

Правда, по мнению самых старших и привередливых эльфов, он не был настоящим балом их расы. Потому что приглашенных инородцев оказалось так много, что для них пришлось строить временный город. Строили сами гости – точнее, гости-гномы. Жависэль, после гибели преступного Лэйлирра ставший полноправным наместником нового короля эльфов в долине Лирро, сразу понял – подгорные жители времянок строить не умеют. Но именно он ничуть не возражал против соседства с гномами. И даже сам уговорил королеву Рону принять на воспитание сотни три наиболее тяжковиновных приспешников прежнего короля эльфов, вышедших из сна забвения. Еще летом их отослали в горные шахты – «переделывать» в нормальных гномов, как пообещал Збыр, изучая свою новую, пока еще не особенно кривую, кирку.

Людей на балу тоже оказалось немало. Лесния гуляла массово – от князя и его дальнего родича Брава до рядовых заставников. Рониг представлен был чуть скромнее, но король так вдохновился кухней и танцами, что окончательно решил учинить у себя весенние балы – чем люди хуже эльфов?

Гномы праздновали с большим размахом.

Рртых за лето вгрызся в кряж очень основательно и переманил к себе до пяти тысяч мастеровых подгорников. Железо близ Рэлло оказалось и правда отменным. Поселение обещало быстро разрастись в нормальную подгорную страну, да еще и имеющую продолжение на поверхности.

Страхи Рртыха по поводу свадьбы и несогласия родни оказались почти напрасными. Рона за лето сама воспитала деда. Правда, хитрая королева утверждала, что рост невесты наследника – неполных четыре фута. А еще припоминала, что у девушки имеется небольшой горбик. Но это пустяки, она работящая, да и готовит вкусно.

После такого запредельного ужаса, Збыр, увидав Тафи, счел ее вполне даже высокой и очень красивой.

Конечно же, главной радостью эльфов на осеннем балу была их новая королевская семья. А точнее – королева, к Орильру все уже привыкли и от него не ждали чего-то нового. «Хороший крепкий король», – так это обозначил Рртых, и с ним не спорили. Сам король эльфов втайне очень переживал: как примут его жену? Ведь ее внешность для вечных совершенно необычна. Волосы черные до синевы, бледная кожа, и глаза, в которых плещется ночной огонь. К тому же Эриль выбрала из всех сшитых платьев для главного бала не просто темное, а черное, с богатой вышивкой серебром. Такое же необычное для эльфов, как и сама Сэльви.

Люди сочли королеву эльфов обворожительной и возгордились, что происходит она из их народа.

А сами эльфы, к удивлению Орильра, очень обрадовались, что Сэльви ни на кого не похожа и не изменилась после обряда, став эльфом. И стали вспоминать имена, уже однажды принадлежавшие другой королеве. Ведь и Сэльви – она такая одна-единственная, значит, Единственная! Она знает магию древних и умеет лечить, ее доброты хватает на всех – значит, у эльфов опять есть Сердце!

Правда, в отличие от древней, черноглазая королева не уважает этикет, но ей можно простить все. Даже то, что она не собирается сидеть во дворце. Зато король от нее не отходит…

Орильр попробовал сбежать через год – сразу после очередного бала. Бдительная ведьма ждала его, намотав на руку ремень правого из пары любимых клинков мужа и устроив левый за спиной. Глянула мрачно, показала маленький кулачок.

– Куда собрался?

– До Круга мудрых и обратно, – вздохнул король. – Сэль, ну честное слово, пару месяцев поброжу туда-сюда.

– Ты можешь по следу недельной давности указать породу и возраст оленя, а то, что жена – того, знает вся долина, кроме следопыта, – возмутилась она. – Ну, извиняйся!

– И давно – того? – заинтересовался Орильр, расставаясь с мешком.

– С весны. Интересно, что может уродиться у ведьмы и такого неправильного эльфа, который и на эльфа-то не особенно похож? Ты вообще в курсе, что в нормальной семье у нас в деревне… Эй, ты меня слушаешь?

Орильр рассмеялся и, отобрав у ведьмы клинки, бережно повесил на ковер над камином. Устроил жену в кресле, сел на пол и изобразил глубокое внимание. Черноглазая довольно кивнула.

– Люблю про вашу деревню слушать, – улыбнулся Орильр. – Говорят, твоя тетушка сильно поумнела, похудела и похорошела. Более того – подобрела.

– Ее навестила Эриль, во второй раз, – хихикнула Сэльви. – Сообщила новые условия, это называется план лечения. Так вот, у нас в деревне считается, что детей в доме должно быть много. Хотя бы штук пять, тогда из них вырастут нормальные люди.

– Эльфы. И мне не нравится, что ты их меряешь штуками.

– Привереда! – возмутилась Сэльви. – Вот пять душ воспитаешь – и вперед, хоть до Круга, хоть дальше. Только не забудь меня с собой взять. А они пусть отдуваются за нас – балы всякие, визиты к королям и так далее. Дети должны отвечать за грехи родителей. Корона – их бремя, а мы ка-ак сбежим! И не делай задумчивое лицо, я же не прошу тебя учиться играть на арфе! Я требую научить меня по-настоящему работать тонким клинком, не хуже Эриль. А то она меня уже три раза побила. Сегодня.

– Ладно, как ты мне обещала, мы потом сбежим, – сдался Орильр. – С клинком сложнее, но тоже будем стараться. И знаешь, в нашей деревне пока не было многодетных эльфов. Это даже грустно.

– Я их воспитаю, – прищурилась Сэльви. – Вот с Эриль и начну. Потом выдам замуж бабушку. Затем женю Жаса – хватит ему делать вид, что в городе нет трех улиц, где ему особенно хочется бывать, потому что кто-то невесть сколько веков назад кого-то обидел.

– А они не сбегут? – уточнил Орильр.

– Поздно, – рассмеялась ведьма. – Я королева, и подданные будут стонать, но терпеть. Я такая одна.

– Единственная, – поклонился Орильр.

И подумал, что она права. Единственная может позволить себе быть капризной. Ведь должен же кто-то научить эльфов жить нормальной жизнью – общаться, прощать обиды, строить семьи и воспитывать детей. Потому что его сородичам именно этого и не хватает для того, чтобы жить век за веком без тоски, сохраняя в душе радость.

Москва, 2010

Реклама на сайте