«Придумай меня живым»

Лой Штамм Придумай меня живым

Сегодня особая ночь — ночь Черного Самайна, одного из четырех главных праздников друидского календаря. В древние времена люди верили, что асы спускаются из Асгарда, мира Богов, в Мидгард, мир людей, по Биврёсту — радужному мосту, охраняемому неусыпным стражем Хеймдаллем. Они бродят ночь среди людей, вспоминая свою прошлую жизнь, а затем возвращаются к себе до следующего года.

Это мой любимый праздник с тех пор, как я почувствовала в себе силу колдовства.

Меня зовут Ирма, мне 22 года, и с детства я мечтала научиться чему-нибудь особенному. В мой семнадцатый Самайн у меня это вышло, и теперь я вижу мертвых не только в Черную Ночь. Но Самайн — ночь особая, я чувствую себя необычайно сильной и безудержно свободной. Я могу видеть вечность в лицах теней. Не всех, правда, можно отличить от живых, некоторые могут принять любой облик, но таких сильных духов единицы, и они обычно злятся, что их кидает не в родную Ирландию или Норвегию, а в то место, на котором их убили. Или в место их захоронения.

Вспоминая же историю их походов, родные места суждено увидеть далеко не каждому.

У меня существует традиция: каждый Самайн я хожу на «свое» кладбище разговаривать с древними. Они любят поговорить, разочаровавшись в окружающем мире, таком незнакомом и чужом, совсем непохожем на их родное время.

На сей раз меня избрала своей собеседницей тихая кроткая девушка, сестра одного древнего ярла, которую продали в рабство в далекую и чужую страну.

Она рассказывала мне о своих родных фьордах, диких кручах и соленой воде. О чистом-чистом голубом небе и изумрудной траве, о пении птиц и шелесте вековых деревьев.

О ласковом и нежном женихе, умелом кузнеце, творившем колдовство железом и огнем. Ее жених погиб одним из первых, когда к их фьорду приплыли собратья-викинги на драккарах с красными щитами.

Она не знала современный русский язык, а я старославянский, и тем более уж ее родной, но для мертвого и видящей время, жизнь и язык — не проблема, и я видела ее глазами душное нутро корабля, везущего ее к чему-то новому, страшному и чужому, туда, где не будет мудрой и родной матери, веселых и кротких сестричек и таких смешных и отважных братишек. Где не будет ничего родного и знакомого, яркого очага, бревенчатых стен и закопченной крыши.

— Добрая ночь, девушка, — услышала я у себя за спиной мужской вкрадчивый голос, — А что это вы делаете на кладбище ночью, да еще в такое время?

Сестра конунга испуганно растворилась. Странно, чего это она? И не вернется ведь, придется год ждать, чтобы дослушать интересную историю ее жизни, да и захочет ли она продолжать…

— Наслаждаюсь тишиной, — грубовато ответила я, делая акцент на последнем слове, ожидая увидеть кладбищенского сторожа, — А вы?

Я обернулась и осеклась: судя по всему, на мое далеко не популярное кладбище занесло гота. Длинные русые волосы, кожаные штаны и плащ, холодное выражение лица. Видимо, принял за готочку. Ну да, современные ведьмы верны старине и с удовольствием поддерживают мистический имидж, и я не исключение.

Он очень красив. Никогда я, наверное, и не встречала такой суровой мужской красоты, от него веет силой и первозданной мощью, так же, как и от моих любимых самайновских призраков, но гораздо сильнее, живее. Зря я так с ним, надо познакомиться.

— Бранвен? — у него расширись в удивлении глаза, — Я так давно не видел тебя… Почему ты здесь?

— А где я должна быть? — глупо спросила я, — Ох, вы меня перепутали с кем-то, меня Ирмой зовут.

— Извините… Вы так похожи… — С видимым сожалением ответил мужчина и, вздохнув, отошел.

В сердце что-то кольнуло, перед глазами закружились черные точки и я пошатнулась. Бранвен…

— Откуда у вас такой красивый кулон? — неожиданно спросила я. У него на шее висела грубовато вырезанная из дерева голова викинга, которая очень заинтересовала меня. В памяти что-то смутно шевельнулось, но затем виски резко кольнуло и наваждение рассеялось.

— Он вам знаком? — прищурился юноша, — Мне знакомая одна подарила его. Это из норвежской мифологии.

— Нда? А кто именно? — Заинтересовалась я. Мифологию кельтов, ирландскую и норвежскую я любила.

— Хеймдалль, страж радужного моста. Не хотите прогуляться?

Прогуляться с ним я очень хотела, особенно когда он взял меня под руку.

— Из Асгарда в Мидгард ведет Радужный мост Биврёст, который Хеймдалль охраняет от йотунов, инеистых великанов, — между тем начал мой спутник, — Он великий страж, ему не нужно спать, он видит все, что пожелает, днем и ночью; слышит за сто километров, как падают листья в лесу, как растет трава или овечья шерсть.

У его пояса висит златой рог Гьяллархорн, звук которого можно будет услышать в любом конце света, он возвестит о начале Рагнарека…

— Когда Локи из Хельхейма приплывет на корабле Нагльфаре, сделанном из ногтей мертвецов, который никогда не пристает к берегу; волк Фенрир проглотит солнце, а войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту, который при этом разрушится, — продолжила я. — Я читала обо всем этом, неужели вы в это верите?

— А вы — нет? — Невинно улыбнулся мне юноша, — Говорят, что те, кто имеет подобный кулон, могут пройти однажды по Радужному мосту, и страж пропустит их.

— Зачем кому-то идти живым в Вальхалу? — Удивилась я — о таком я нигде не слышала, — Мертвым мертвое, живым живое…

— Разные ситуации бывают, вдруг кому-нибудь захочется увидеться с возлюбленным или валькирией, — пожал плечами незнакомец, — Или срочно в мир людей надо будет заглянуть.

— Но ведь тени и так в Самайн могут спуститься в Мидгард… — удивилась я.

— Да, но лишь раз в год.

— Получается, чтобы вернуться, ему придется ждать до Темной Ночи?

— Верно. — Кивнул парень.

— А людям? Ой… — Я осеклась. — Но ведь человек совсем не сможет вернуться…

— Возможно, именно поэтому такие кулоны еще можно изредка встретить, — улыбнулся парень, — Ирма, я же так и не представился: меня Инголф зовут.

— Ого, теперь ясно, откуда ты так хорошо знаешь норвежскую мифологию, — присвистнула я, — Ты реконструктор, да? И имя себе взял норвежское из-за этого?

— Почти, — уклончиво ответил Инголф, — О чем тебе еще рассказать, раз уж в мифологии ты разбираешься?

— Не знаю, — пожала я плечами, — Расскажи про то, о чем я слышу в первый раз: зачем людям в Асгард?

— Ну… — задумался мужчина, — Сфотографироваться с Одином?

— Бессмысленно, никто ведь не увидит этот снимок, — фыркнула я. — Кстати, могу я тебя сфотографировать?

— Зачем? — удивился Инголф, — Странное желание.

— Если честно, — призналась я, — Я хочу сфотографировать кулон, очень уж он мне понравился.

— Хорошо, — кивнул юноша. Я щелкнула фотоаппаратом. — Так вот про посещения Асгарда. Представь, что ас или дух спускаются в Мидгард ночью, гуляют там, вернее, здесь, знакомятся с кем-нибудь, а затем уходят. И уносят этого кого-нибудь с собой.

— Зачем? — непонимающе уставилась я на Инголфа. — Живым не место среди мертвых.

— Мертвым это иногда сложно понять. — Вздохнул парень так, словно сам был удачно маскирующимся покойником. — Иногда желание видеть понравившегося живого рядом сильнее здравого смысла.

— Интересно рассуждаешь, — хмыкнула я, уводя парня к выходу с кладбища, — Как думаешь, современные люди еще попадают после смерти в Вальхалу?

— Сложный вопрос, язычников сейчас все меньше и меньше, да и нет больше таких возможностей умереть. Согласись, воин, павший от удара меча, и пилот, который взорвался в истребителе — вроде оба и воители, но какие-то слишком уж разные. — Он удивленно посмотрел на поселок, который начинался сразу после кладбища, и по которому мы шли. — Не хочешь больше по кладбищу гулять?

— Ты всех духов распугал, — шутливо ответила я. На самом деле, я была озадачена, потому что действительно распугал. — Пошли лучше в парк, там сейчас тоже очень красиво. И не так сильно дует.

— Замерзла? — Заботливо спросил Ингольф, — Сейчас холодно, давай, я провожу тебя домой, вдруг простынешь?

Я согласилась, тем более, что до моего дома идти было далеко. …А потом я неожиданно пригласила его к себе на чашечку кофе с ликером, а он не отказался. И губы у него были вкуса ликера, а сам он ванильно-кофейный. Уже под утро, ощущая спиной его грудь, я спокойно заснула в его объятиях. И зря.

Снилось мне Лианозовское кладбище. Я гуляла по нему вечером, на закате, и внезапно увидела целую толпу странно одетых людей. Их одежда была белой или черной, но самая плотная темная ткань казалась покрытой пеплом, словно их обесцветили. По сути, они все выглядели как призраки. Только ли выглядели?

Я попятилась назад и прижалась спиной к склепу, но духи прошли мимо меня, не удостоив и взглядом.

Но самое страшное было не это, а то, что Инголф тоже шел среди них, и он тоже прошел мимо, не видя меня. Я долго бежала за ним, кричала, звала, пыталась удержать, но как можно остановить туман?

А призраки все шли, держа в руках огромные горящие свечи, дети и старики, подростки и люди средних лет, красивые и не очень, в одежде XIX и XX веков, все они шли, не касаясь босыми ногами земли. И, дойдя каждый до своей могилы, медленно опускались сквозь землю вниз.

У Инголфа не было могилы, он шел дольше всех, и я шла за ним, мы вышли за кладбище и прошли в мой любимый лес. На залитой ярко-алым солнцем поляне он опустился в землю, я же привалилась к старинному клену и тихо кусала губы.

Проснулась я от холода. Балкон мы вчера так и не закрыли, и сейчас комната начинала по температуре напоминать морг.

Бледное солнце не пробивалось сквозь плотную завесу серых облаков, на часах было начало девятого. Зря, видимо, мы о покойниках перед сном говорили, интересно, что приснилось моему викингу?

И тут я поняла, что в комнате неестественно тихо, а в постели пусто. Я помотала головой, мгновенно забыв сон, и прислушалась: в квартире тоже было тихо. Инголф ушел. Просто нашел девочку на ночь и ушел.

Но я не просто девочка.

Сволочь, — тихо шипела я, — Ты сам не знаешь еще, что такое — месть ведьмы.

Я достала фотоаппарат и загрузила вчерашний снимок в ноутбук. Сейчас надо будет распечатать его фото и хорошенько покопаться в тетради со сглазами.

Впрочем, тут меня ждало разочарование: лицо мужчины было засвечено. Слишком яркая вспышка.

В ярости я подскочила со стула и сбросила подушки с кровати… И услышала тихий стук — что-то упало. Из-под подушки выглядывал тонкий кожаный шнурок, на который была нанизана вырезанная из какого-то непонятного материала голова викинга. Я пригляделась к надписи на шее воина: Heimdall. От шнурка повеяло запахом Инголфа, я села на пол, прижимая амулет к груди и разрыдалась, внезапно осознав, какой гость зашел ко мне в дом прошлой ночью. Проклинать его мне больше не хотелось.

* * *

Я часто пыталась связаться с ним в ноябре. Проводила ритуалы, звала его, чуть ли не ночевала на этом чертовом кладбище, но он так ни разу и не явился. Однажды я нашла поляну, которая мне приснилась, совсем по наитию, потому что она была по колено занесена снегом. Но провести ритуал на ней не удалось — меня сковал такой первобытный ужас, что я поняла: мне здесь не рады. В тот день я убрала амулет с прикроватной тумбочки в ящик стола. И решила, что пора уже жить нормальной жизнью.

* * *

Последующие дни стали для меня настоящим адом. Я видела его везде: во снах и наяву, в зеркалах, лужах воды, на витринах, в отражении монитора компьютера, на любой поверхности, способной дать отражение, я видела его! Он явно не хотел отпускать меня, а у меня не хватало сил забыть его.

Сломалась я на исходе третьей недели после очередного яркого сна.

— Бранвен, где же ты? Я жду твоих шагов…

— Я приходила, но ты прогнал меня.

— Иногда мимо моей могилы снуют злые духи, неужели твой амулет не защитил тебя от моих чар?

— Инголф, я такая глупая…

Следующим же вечером после работы я, не заходя домой, поехала на его поляну. Снег набивался в шнуровку на сапогах, ветки до крови царапали мое замерзшее лицо, когда я по темноте и снегу шла на поляну по бездорожью, ведомая лишь чутьем и памятью. И я нашла ее, и мне не было страшно, потому что я знала, что он ждал меня, ждал моих шагов и моего призыва. Потеплевший кулон на шее словно подбадривал: давай же, не бойся, у нас все получится.

Властью, данной мне силой моей… В четырех мирах, четырех небесах и четырьмя ветрами… Миром живых приглашаю тебя: приди ко мне, Инголф! Миром Богов дозволяю тебе: приди ко мне, Инголф! Миром мертвых заклинаю тебя: приди ко мне, Инголф! Миром духов и теней защищаю тебя и даю тебе облик: приди ко мне, Инголф!

Я почувствовала, как тоненько закололо на левом запястье татуировку — двенадцатиконечный крест, защита от четырех миров, и облегченно вздохнула: наконец-то получилось!

— Добрая ночь, девушка. А что это вы делаете на кладбище ночью, да еще в такое время? — Я услышала за спиной тихий насмешливый голос возлюбленного и медленно обернулась; казалось, сердце пропустило удар, когда я увидела его серые ласковые глаза и мягкий лен волос.

— Здравствуй, Инголф. Я бы обняла тебя, но ты — призрак, — дрогнувшим голосом ответила я. — А вообще — наслаждаюсь тишиной.

— Сегодня твоей самайновской подружки здесь нет, наверное, вернулась к себе в Нифльхельм, в светлые чертоги, — Хмыкнул призрак.

— Значит, это тебя она так испугалась? И остальные призраки? — Я недоверчиво посмотрела на него. — Кто ты? В ту ночь ты не был бесплотен…

— О да, не был… — Счастливо вздохнул мужчина, — Что до того, кто я… Скажем так, один из бесчисленных сынов одного забытого Бога, который уже и не упоминается нигде.

— Расскажешь? — тихо попросила я, жадно рассматривая черты Бога.

— Расскажу, — кивнул Инголф, — Ты сама даже вспомнишь все. Но мне бы хотелось обнять тебя, Бранвен, я очень скучал по тебе все эти века.

— Как ты сможешь обнять меня? Какие века? Почему ты меня Бранвен называешь, чье это имя? — я была совсем сбита с толку, — Как тебе помочь?

— Придумай меня живым. — Раздельно сказал Инголф.

— Это… как? — Я опешила.

— Милая Бранвен, когда ты звала мой призрак, ты отдала его миру теней и духов, но моих сил вполне хватит на то, чтобы несколько минут находиться в мире живых в физическом теле.

— Но ты в мире духов и теней… Тебя отпустить и вызвать еще раз? — не поняла я. — Но на это моих сил не хватит…

— Я знаю. — Инголф закрыл глаза и протянул мне руку. — Так ради всего, что есть в мире теней, придумай меня живым! Закрой глаза, вспомни нас, нашу прогулку, нашу ночь, вспомни мой запах, цвет моих глаз и мягкость кожи, вкус моих губ… Придумай меня живым… Я буду помогать тебе.

И я послушалась. Я закрыла глаза и представила его. Каково на ощупь его кожаное пальто. Шерстяной свитер. Мягкая кожа, пахнущая медом и земляникой. Его гладкие волосы, пахнущие сандалом. Губы вкуса ванили и серые теплые глаза. Твердые и мозолистые ладони. Длинные пушистые ресницы. Родинка на животе.

Из-под закрытых век катились слезы, когда я протянула руку и почувствовала тепло его ладони, а затем его крепкие объятия и вкус губ.

Придумай меня живым…

Внезапно я увидела фиорд. Белых чаек, тоскливо кричащих над волнами, бесконечные серые волны, разбивающиеся об острый камень, свинцовое небо и холодный ветер. Инголфа, идущего мне навстречу, он одет в доспехи, за спиной у него щит, а на поясе меч.

Придумай меня живым…

В очаге тихо щелкают дрова, в колыбели спит младшая сестра, Инголф играет с братишкой, а я вырезаю из дерева Хеймдалля.

Придумай меня живым…

Окровавленный Инголф смотрит в небо, я же чувствую нестерпимую боль в вывернутых за спину руках и избитом теле. Черный дым закрывает меня от толпы… И Инголфа…

Я не уйду. Я буду ждать тебя, мой русоволосый сокол, когда-нибудь, через век или сто, мы снова встретимся с тобой…

— Бранвен! Любимая… Открой глаза, — я слышала голос Инголфа и тихо плакала, вспоминая все: наш маленький домик, рано умершую родами маму и погибшего в день моего восемнадцатилетия отца, брата и сестренку… Инголфа… Людей, кричавших, что я ведьма, раз могу видеть отца и мать…

— Тише, тише, родная, это было слишком давно. Тише. — Целовал меня мой викинг.

И вдруг запели птицы.

Зимой.

От удивления я открыла глаза и увидела обеспокоенный взгляд любимого.

— Что случилось? — Я прижалась к мужчине и уткнулась лицом ему в грудь. — Что не так?

— Лес наполнился пением умерших птиц… — Задумчиво произнес Бранвен. — Там, где мертвые, нет места живым. Кажется, тебе пора уходить. Да и мне тоже.

— Что? Почему?! — Я не представляла, как могу отпустить его, такого родного и теплого, в мир мертвых, и спокойно уйти домой.

— Птицы мертвые, — вздохнул Бог, — Твой дух давно должен был попасть в светлые чертоги Нифльхельма, но ты отказалась уходить туда без меня. Дух твой мертв, и мертвые принимают тебя, но тело твое живо, и сама ты жива. Уходи, Бранвен, и запомни: там, где появляются мертвые, нет места живым. Мир теней принимает тебя. И принимал всегда, еще в прошлой твоей жизни.

— Как мне узнать, что мир теней открылся?

— Думаю, это — вполне себе знак, — Инголф показал на мертвого соловья, сидящего на ветке и нежно поцеловал меня в лоб. — До встречи во сне, Бранвен.

И исчез.

* * *

Он снился мне каждую ночь, но нам было мало этого. Я просила его о встрече, но он слишком волновался за меня — мир теней не отпускает никого сразу.

В конце декабря я не выдержала и вновь пришла на поляну. Стоило мне прикоснуться к заметенному снегом клену и сосредоточиться, готовясь к призыву, как ветер серыми пальцами прошелся по деревьям, и на ветках закачались комочки перьев.

Лес наполнился пением умерших птиц…

А затем все потемнело, вокруг меня замелькали тени, и я оказалась посреди маленького средневекового города. Узкие улочки заметал снег, а впереди меня стояла скрипящая виселица. Я подошла ближе и увидела худого повешенного, медленно качавшегося на ветру. Он был бос, в куртке на голое тело, а в руках его было огромное человеческое сердце, покрытое крупинками льда. Он был похитителем сердец, его убили за это… Он медленно поднял потухший взгляд на меня, заледеневшее сердце упало и гулко ударилось о землю, а его руки потянулись к моей груди…

— Не трогай меня! — Дико взвизгнула я, шарахнулась назад… И очнулась на поляне.

Пока я дошла через кладбище к дому, я поняла, что Ингольфу, все-таки, стоит больше доверять в вопросах мертвых, нежели себе. Все встреченные мною духи махали мне рукой, как родной, и приглашали к себе в могилу. А еще, оказывается, на Введенском кладбище в одном склепе годовщина смерти, и меня, как частую посетительницу кладбища, будут рады там видеть. В своих рядах. Под пение мертвых птиц…

Когда я пришла домой, я практически не верила своему счастью: этот ужас закончился, все хорошо! Завтра пятница, а затем выходные, могу два дня проспать под снотворным и быть с любимым…

Я переоделась в пижаму и откинула странно бугрившееся на подушке одеяло. И с визгом отшатнулась, прижимаясь к стене: на подушке скулил щенок, он был мертв уже две недели, и опарыши больно грызли его шкурку…

Лес наполнился пением умерших птиц…

Закрыв глаза и уши, я наощупь дошла до кухни, локтем включила телевизор погромче и только тогда ударилась в истерику. Меня принял не только мир теней, но и мир мертвых. Если бы я хотела, я могла бы стать сильнейшим некромантом.

В истерике я открыла ящик с лекарствами и достала фенозипам — просто так я уже не засну.

И увидела кровь на пижаме. На левом запястье. На венах. Текущую быстро-быстро.

Я смутно помню, что было дальше.

Кажется, я выключила из сети телевизор и промывала и бинтовала рану — свою татуировку, не способную более меня защитить, а затем глотала снотворное, не считая таблеток.

В комнате тихо скулил щенок и пели птицы.

* * *

Наш последний разговор состоялся в канун Имболка, равного Самайну по силе друидского праздника.

После той страшной ночи я больше не пыталась делать Инголфу сюрпризов. Он даже не ругал меня, слишком уж сам был напуган. С тех пор он старался появляться не чаще, чем через день, но этого все равно было слишком много.

И вот, сегодня мы можем встретиться. И сможем На Луганассад. И Бельтайн. Но — не чаще. До самого Самайна.

Властью, данной мне силой моей… В четырех мирах, четырех небесах и четырьмя ветрами… Миром живых приглашаю тебя: приди ко мне, Инголф! Миром Богов дозволяю тебе: приди ко мне, Инголф! Миром мертвых заклинаю тебя: приди ко мне, Инголф! Миром духов и теней защищаю тебя и даю тебе облик: приди ко мне, Инголф! — Придумай меня живым…

Я закрыла глаза… И упала в бездонный колодец.

Мы шли с Инголфом по огромной винтовой лестнице, и с каждым шагом спускаться было все легче и легче, но к ужасу своему я заметила, как кожа моя начала покрываться морщинами, сереть и съеживаться. И вдруг я ощутила в своей ладони не теплую ладонь моего викинга, а что-то склизкое… Я удивленно посмотрела не него и взвизгнула от ужаса: на моих глазах Инголф разлагался!

— Что случилось? — Я чувствовала, что этот день уже не переживу.

— Ты заснула на моей могиле и сейчас медленно замерзаешь! Проснись! Не смей! — Инголф тормошил меня, сам понимая глупость своего поведения: если никто в реальном мире не разбудит меня, то я так и умру. Не от холода, так от ужаса.

— Не жаль, — грустно улыбнулась я, — Ведь мы будем вечно вместе.

— Не надо, милая Бранвен. Самоубийцы попадают в нижний Нифльхельм, я не хочу, чтобы старуха Хельм истязала тебя вечность. Подожди до следующего Самайна, я заберу тебя.

У нас целая вечность впереди, а ты не можешь потерпеть год. Просто подожди. Жди меня завтра, в ночь Имболка, и мы вновь заснем, обнимая друг друга. Жди меня через три месяца, в ночь Бельтайна, и мы вместе встретим рассвет. Жди меня в конце лета, в ночь Лугнасада, и мы не будем спать всю ночь. Жди меня в ночь Самайна, и я смогу забрать тебя с собой. Жди меня, моя милая Бранвен.

И я жду… Вот уже почти год жду, гуляя ночами по самым криминальным районам Москвы в безнадежных попытках погибнуть в драке. Даже если я не попаду после смерти в Вальгаллу валькирией по праву, то Хеймдалль пропустит меня один раз. Ингольф так сказал. И я ему верю.

Реклама на сайте