«Красный бамбук»

Красный бамбук (fb2) - Красный бамбук [СИ, черновик] 1784K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владислав Олегович Савин

Влад Савин Красный бамбук

Пролог. У восточного побережья Африки.

Под холодным светом звезд. Какой поэт это придумал – абсолютно ничего не видно. Ну вот, луна вышла из-за туч, светящейся дорожкой по воде. Это хорошо, что нас заметят – потому что нам нужно сейчас, чтобы нас увидели. Те, на кого мы охотимся – и которые думают сейчас, что охотятся на нас.

Пиратство в этих краях было – наверное, еще во времена финикийцев, которые первыми вокруг Африки обошли. Как пришли белые люди, с грохотом пушек и лязгом паровых машин, так почти притихло – «почти», потому что океанские пароходы местной береговой гопоте были явно не по зубам, ну а шебеки и дао своих местных купцов? Впрочем, среди последних еще посмотреть надо, кто был больший пират. Как бы то ни было, в Европе о здешних жителях знали, как о мирных торговцах, которые, подгребая в своих лодках проходящим судам, предлагали купить что-то (в основном, свежие фрукты – но и любую экзотику, включая говорящих попугаев), умудряясь швартоваться к борту прямо на ходу (пиратское умение!). Но стоило английской власти ослабнуть – как началось снова. Поскольку население тут очень бедное, даже к своей, не то что к чужой жизни относится насквозь философски, то есть пофиг, «убить могут – так все равно завтра с голоду или от болезни помру». И привет – «здравствуй мой брат, африканский пират».

В самом начале пираты работали по мелочи – влезали на судно, поспешно хватали что под руку попадет (личные вещи экипажа, деньги из корабельной кассы), после чего исчезали, никого не убив (если им не оказывали сопротивления). Грабили не разбирая – всех проплывающих мимо, кого повезет перехватить. И случалось это нечасто – один-два раза в месяц. Но две недели назад напали на «Сухону», идущую из Одессы в Дурбан – в команде одиннадцать убитых, еще восьмерых пираты увели с собой, а еще, заложили бомбу в машинное отделение, однако сделав это так неумело, что судно не затонуло, и пожар удалось погасить (часть экипажа успела забаррикадироваться в отсеке, пираты их то ли не нашли, то ли не сумели взломать люк). А это уже не на «вольных стрелков» было похоже, а на кое-что похуже – например, как норвежские рыбачки в британских портах по наущению джентльменов из СИС брали на борт мины, которые после ставили возле Нарвика и Тромсе, баз советского ВМФ. Что ж, в Европе и Азии все уже усвоили, что своей крови – советские не прощают никому. Придется теперь и африканцев поучить!

Ну вот, в ночном прицеле видны объекты. Нет еще здесь компактных биноклей и очков, как в конце века – и элементная база еще не та, и источники питания – но в стационарном варианте, на танках и кораблях, качество вполне удовлетворительное. Плывут разбойнички, увидев нас на лунной дорожке – вроде бы, безобидный торгаш, неспешно идущий вдоль берега на юг. Мы не торопимся – а вы поближе подойдите, чтобы после никто убежать не успел.

Ревун! И вспыхивают прожектора – а стволы 57мм зенитных спарок уже опущены и развернуты на борт. Десантный корабль, тип «носорог», ГДРвской постройки, лишь силуэтом на торгаша похож. А на борту еще и рота советской морской пехоты со штатным вооружением и готовая к бою – так что даже при абордаже пиратам бы ничего не светило, но кто ж их до абордажа допустит, зачем нам риск даже единичных «двухсотых» или «трехсотых»? На дистанции же африканцам с одной лишь стрелковкой на рыбачьих лоханках не светит абсолютно ничего. И начинается не сражение, а бойня – очередь из автоматической пушки лодку разносит в щепки, а еще с мостика работают ДШК, и морпехи тоже участвуют, на такой дистанции ПК и АК вполне эффективны, стрелять с палубы большого корабля гораздо удобнее, и в свете прожекторов и ракет цели видны хорошо.

Самые умные из пиратов отворачивают, в надежде скрыться во тьме. Но выйти из зоны поражения им уже не успеть, а вблизи никого уже не осталось, лишь обломки и трупы на воде, прожектора ищут дальние цели, и когда обнаруживают – десяток 57-миллиметровых снарядов, и жалуйтесь своему Отцу, у вас ведь и религия теперь своя, какая-то жуткая смесь христианства черт знает с чем. Плачьтесь, что ваш бог вам не помог – воля товарища Сталина (который все еще правит в Москве, и многие лета ему!) сильнее. Советских трогать нельзя – и это даже негры в Африке должны твердо усвоить.

Ну вот, все кончено. Теперь выловить из воды тех, кто уцелел – свидетели однако! Чтоб если до Международного Уголовного суда при ООН дойдет – подтвердили, что советские моряки расстреливали пиратов, а не мирных рыбаков. И приступить к второй части марлезонского балета.

Лазарев Михаил Петрович. Москва, 23 февраля 1955.

Этот мир – наш. И мы никому его не отдадим – ни Горбачеву с Ельциным, ни реставрации капитализма.

С тех пор как «Воронеж», атомный подводный крейсер Северного Флота пока неведомым науке образом, выйдя в учебно-боевой поход, провалился на семьдесят лет назад – двадцать первый век вспоминается как далекая страна. Ценная с точки зрения полезной информации, что мы оттуда вынесли – но уже почти без души. Родных только жалко, у кого из нас были и там остались – у меня в 2012 году отец еще был живой. В Ленинград приезжая, каждый раз по Васильевскому пройдусь мимо дома на 12-й линии, где мы в ином времени жили. И ведь батя мой в этом времени уже родился – и если как в той жизни, в Нахимовское поступит, а затем в Ленком (прим. авт – ВМУ им. Ленинского Комсомола, готовит офицеров-подводников), а я пока в отставку не собираюсь, и бываю и там и там, вот будет салага-первокурсник на меня, Адмирала Победы, Трижды Героя и «самого результативного подводника Великой Отечественной» смотреть, не зная, что я его сын. Между прочим, по крови, по генам, это серьезно – если моя дочка Оля, которая здесь родилась в пятьдесят первом, вырастет и влюбится в офицера-моряка, вот пересекутся их дорожки, это что выйдет по науке генетике, внучка за деда?? Такой мексиканский сериал, что всякие марии и изауры обзавидуются. Придется следить за биографией Петра Лазарева, чтоб такого не случилось. Конечно, буду рад предку помочь, если по справедливости. Поскольку мой батяня – настоящим человеком был. И тут, я надеюсь, по жизни так же прямо пройдет.

Ну а пока – о том можно не думать. Там я жениться так и не успел, в сорок два года ходил холостым. А тут – знакомьтесь, Анна Петровна Лазарева, моя жена, была моей опекающей от Тех Кто Надо, когда мы сюда попали в сорок втором, сейчас имеет высокий пост Инструктора ЦК, помощница самого Пономаренко. Кого в этой реальности считают наиболее вероятным преемником Сталина (а вовсе не Берию, как авторы иных «альтернативок» что я успел прочесть). Сам Иосиф Виссарионович здесь пока еще живой (что подтверждает предположение, что там ему помогли в иной мир отправиться), и о здоровье своем заботился лучше, предупрежденный – например, точно известно, что курить он бросил еще в войну. Но по информации, что до меня с самого верха доходит, сейчас он по факту сосредоточился на идеологии, текущую работу оставив на Пономаренко, и Совет Труда и Обороны – куда входят, в большинстве, товарищи, посвященные в нашу Тайну. Меня там нет – и плюньте в лицо авторам «альтернативок» в которых попаданец в ранге капитана, или вообще какой-то офисный планктон, учит глупого Вождя как ему управлять страной! Те, кто «приняли СССР с сохой, после Гражданской, а оставили сверхдержавой с атомной бомбой, выиграв тяжелейшую войну» – дураками и безвольными быть не могли по определению, да, они не могли знать то, что стало известно после, но как личности – превосходили многих, живущих (и правящих) в двадцать первом веке. Так что мы, «воронежцы», выступали не более чем консультантами. И даже в том, что в этой реальности Победа настала на целый год раньше, СССР потерял (по самой скромной оценке) на шесть миллионов меньше народа, Гитлера поймали живым и повесили по приговору трибунала в Штутгарте (вместо Нюрнберга) и в социалистический лагерь в Европе входит вся Германия, вернее, ГДР, нет тут ФРГ, а также Народная Италия и Греция, черноморские Проливы наши – а на востоке война с Японией в сорок пятом завершилась еще большим разгромом самураев, и Монголия вошла в состав СССР (как до того, Тува в нашей истории), а Маньчжурия с КНДР (нет никакой Южной Кореи) собираются – в том большая заслуга не нас, а наших здешних предков, сумевших полученной от нас информацией правильно распорядиться. В Китае правда, все идет по-другому, гражданская война там не завершилась, фронт между «нашими» и гоминьдановцами по долине Янцзы, до сих пор там перепихалочки-потягушечки, война до последнего китайца – а впрочем, какой же Мао (в этой реальности умерший вскоре после американской атомной бомбежки Сианя в пятидесятом) «наш»? Сидит сейчас в Пекине товарищ Ван Мин, верный сторонник Сталина и СССР. А во Вьетнаме война – французы оттуда ушли окончательно в пятьдесят третьем, американцы вторглись практически сразу. И чем кончится, неизвестно.

Кстати, на борту «Воронежа» кроме экипажа была и группа спецназа СФ – девять человек, а не единственный отставник Лисов (Конюшевского читал, запомнился). Из них Юра Смоленцев отличился в сорок четвертом, командуя отрядом, что Гитлера брал – и была в том отряде итальянка Лючия, красавица, партизанка-гарибальдийка, теперь нашего Юры законная жена, а еще, помощница моей Ани по делам служебным, и восходящая кинозвезда. А Валя Кунцевич геройствовал в Китае в пятидесятом, когда ВВС США потеряли целую авиабазу со всем гарнизоном, а два новейших и секретных бомбардировщика В-47 оказались у нас в Монино (прим. авт. – о том см. прежние книги цикла). Сейчас же мы (из числа «воронежцев», трое) собрались на праздновании Дня Советской Армии и Флота. Хотя теперь у нас и сухопутных даже министерства разные – праздник не разделили. И Дом Офицеров тоже.

Интересно, кто мероприятие планировал? Устроил не по-казенному – а как мне лично напомнило телепередачу из иной жизни, «Голубой огонек». Большой зал, сцена, столики, место для танцев – поскольку многие приглашенные товарищи с дамами пришли, ну и артисты и артистки тоже в зале сидели. На столиках красная и черная икра, осетрина и прочие деликатесы, все за счет заведения. Публика сугубо «свои», в чинах не ниже кап-три, сверкают золотом погон – ну и немногие штатские, кого особо пригласили. И дамы, понятно, тоже все в полном параде. В общем, культурно отдыхаем. С гордостью отдыхаем – поскольку СССР здесь и в самом деле Держава, в отличие от времен Бори-козла. И эта гордая уверенность в своей силе будто в воздухе невидимо разлита – что мы тут не просто люди в мундирах, а победители. И очень надеюсь, Европа и весь мир о том еще долго будут помнить!

Песни и музыка звучали – патриотические и лирические. Первые, во время приема пищи, вторые, когда хотелось даму на танец пригласить. Даже я решил пару раз тряхнуть стариной, вальсируя с Аней. В этом времени «медленный танец», это не топтание на месте в обнимку, как дискотеки восьмидесятых, а что-то гораздо более сложное, чему специально учат (и в военных училищах, тоже). Аня блистала в новом платье, сшитом в «итальянской моде» специально на этот день – если честно, то не вижу особых отличий от того, что было на ней в прошлый раз на подобном мероприятии, та же тонкая талия и пышная юбка, любимый ее фасон. Но попробуй это нашим женщинам сказать – заклюют, невзирая на чин!

– Это же платье из «тургеневской» коллекции. По фильму, где наша римлянка вместе с самой Софи Шиколоне, будущей Лорен, снималась – и по костюмам задумали превзойти «Унесенных ветром», впрочем о том можешь у нее сам спросить. Мой Адмирал, ну стыдно не знать фильм, который уже весь Советский Союз успел посмотреть! На мне сейчас платье из эпизода в парке, у Лючии и Софи – из сцены с грозой.

Особенность этого зала в Доме Офицеров – под балконом, столики иллюзию приватности создают, словно в отдельном кабинете сидим, сугубо в «своей» компании. В нашей – кроме меня и Анюты, еще Юра Смоленцев со своей прекрасной итальянкой, Валя Кунцевич, и приглашенные товарищи: от Ани, Иван Антонович Ефремов, будущая звезда советской фантастики, и Анна Ахматова, великая поэтесса, знакомая моей Ани с пятидесятого года (и единственная из русских поэтесс, кто совершила боевой поход на атомарине, в том же пятидесятом, во время Норвежского конфликта – за что с гордостью носит на платье значок «белой акулы», почитаемый у советских подводников не меньше медали). Ну а Лючия пригласила Софи (пока еще не Лорен) с которой у нее намечается какая-то новая работа. И я тоже был доволен – когда еще выпадет случай хотя бы на один вечер полностью расслабиться и отдохнуть от дел.

Которых было не много а очень много. Как я уже сказал, в этой истории в СССР Флот сохранил самостоятельность, наравне с Армией. Поскольку здесь нет возле наших границ по-настоящему сильной сухопутной группировки врага (Атлантический Союз тут – жалкий огрызок от НАТО там), зато весьма вероятно распространение социализма по далеким заморским странам. И если в той реальности первое послевоенное десятилетие ознаменовалось строительством великого «прибрежного» флота, по образу и подобию минувшей войны – то здесь ВМФ СССР уже создается «с дальним прицелом». Первым номером, конечно, идут атомные подлодки – проектирование которых здесь началось еще до Победы, после знакомства товарищей Базилевского, Перегудова, Доллежаля и Курчатова с нашим «Воронежем». Первая советская атомарина здесь вступила в строй в пятьдесят втором, сейчас же на Севмаше заложили уже лодку под номером А-16, в то время как «тринадцатая», уже спущенная, достраивалась у стенки, а «четырнадцатая» и «пятнадцатая» стояли на стапелях. Прочие дела – строительство и развитие береговой инфраструктуры, обучение экипажей, написание руководства по тактике атомарин – также продвигались точно по утвержденному графику. В КБ «Рубин» уже рождался проект следующей лодки, ракетной, а не «истребителя» – пока еще с крылатыми противокорабельными ракетами. В то время как у американцев один «Наутилус» с грехом пополам вступил в строй в октябре прошлого года, и сейчас чинится в Филадельфии, страдая от «детских болезней» – ну не знали штатовцы того, что было известно нам, а потому шли наощупь. Например, как нам стало известно, со сталью для парогенераторов прокололись.

И с надводным флотом тоже все очень неплохо. Наши судостроители успешно освоили сварочно-секционный метод постройки (который в военные годы был козырной картой США, в меньшей степени Германии), хорошую помощь оказывают и немецкие товарищи (в этой реальности вся Германия, это ГДР, и ее промышленность в гораздо большей степени интегрирована с советской), до атомных секретов мы камрадов пока не допускаем, а в остальном полная кооперация – лодок серии XXI-бис только для нашего флота немцы успели построить больше, чем мы своих 613-го проекта (а ведь эти лодки и в Фольксмарине сегодня составляют главную ударную силу). Первые наши послевоенные эсминцы «проект 32» (близки к «30-бис» знакомой нам истории – но с универсальной артиллерией, обеспечивающей и ПВО) строились в Ленинграде и Николаеве – но уже следующая серия «57» (по замыслу, объединяющая наши «проект 56» и «проект 61») создавались и на немецких верфях тоже. А на Балтийском заводе уже заложены первые наши ракетные ударные, прототипом был «проект 58» – «эсминцы, ставшие крейсерами».

Проблем конечно, хватало – в том числе и конкретно для меня. Например, «вторая ракетная битва» в пятьдесят втором. Первая была в сорок девятом, когда на расширенной совместной коллегии Минобороны пробивали принятие на вооружение комплекса С-75 (под тем же названием, что в нашей истории, и даже конструктивно близок и внешне похож – но на десять лет раньше). Многие заслуженные товарищи с большими звездами на погонах не видели преимуществ ракет перед артиллерией, так что баталия развернулась нешуточная – но Сталин, Кузнецов, Василевский, Рокоссовский (те, кто был посвящен в «Рассвет» и знали будущее) решительно были «за». И не надо обвинять товарищей маршалов и наркомов в ретроградстве – диванные эксперты разного «железа» как правило не учитывают стоимость, а ведь это это архиважнейший параметр, позволивший например, при равных ресурсах, выставить на фронт против каждой «пантеры» по пять Т-34. А СССР даже вместе с соцлагерем и в этой версии истории, все равно по ВВП и финансам пока еще уступает США. И нести большие затраты на перевооружение виделось риском – но в отличие от иных товарищей наркомов, мы, посвященные, знали будущий результат. Так что встали зенитные ракеты на стражу нашего неба – десятилетием раньше.

А в пятьдесят втором возник вопрос – чем вооружать корабли (упомянутые мной «проект 57»). Товарищи из оборонки предложили версию С-75 с минимальными переделками – но тут уже мне пришлось встать насмерть. С-75 была отличным оружием ПВО страны конца пятидесятых – но уже пятнадцатью годами позже она успела устареть: при американской бомбежке Ханоя в 1972 году (нашей истории) «в небо одновременно взлетали до сорока ракет» но потери ВВС США были минимальны, из-за массированного применения ими средств РЭБ. Также – жидкостный ракетный движок, даже с ампулизированной заправкой, идеален для стационарных позиций (например, шахт), но в мобильном варианте уже проявляются недостатки, ну а в морском, эти же минусы в квадрате. И боекомплект на корабле ограничен, причем пополнить его намного труднее, чем сухопутному дивизиону ПВО – так что «сорок ракет на одну цель» не лезет ни в какие ворота. Даже временной мерой – во-первых, как известно, у нас «нет ничего более постоянного, чем временное», а во-вторых, модернизация корабля (с заменой вооружения) это намного более дорогостоящее дело, чем наземной ПВО. Зато потребности флота будут все ж поменьше, чем ПВО страны и многомиллионной сухопутной армии – так что можем себе позволить и более дорогие ракеты.

Обсуждение было очень горячим. Настолько, что председательствующий на той коллегии «самый эффективный менеджер всех времен» Лаврентий Палыч Берия приказал запереть двери, и «никто отсюда не выйдет, пока к согласию не придем». В итоге, приняли все же мой вариант – морской ЗРК С-75В, как шутили острословы из оборонки, с прежним имел общего одно название и некую внешнюю схожесть. Маршевый движок заменили на твердотопливный (стартовик и на С-75 таким был), капитально доработали систему управления и головку СН в плане лучшей помехоустойчивости, крылья-стабилизаторы стали раскладными, для компактного размещения в корабельном погребе. Сделали и еще одно новшество из иных времен – автоматическую электронную систему селекции и распределения целей, а попросту, корабельный электронный «мозг», управляющий работой всех ракетных комплексов корабля (а по-сухопутному, дивизиона ЗРК). Советская электроника в этом мире (опять же, не в последнюю очередь благодаря нам) гораздо более продвинута – не только транзисторы, уже самые примитивные микросхемы идут в серии, даже в свободной продаже с этого года есть электронные калькуляторы, для научных работников, инженеров, студентов (цена правда, как студенческая стипендия). Ну и – удалось пробить, что С-75В делается не только в корабельном, но и в береговом варианте, для обороны баз и объектов флота (а в перспективе, и частей морской пехоты).

Но главное – это люди. Флоту, в отличие от сухопутных, и в мирное время гораздо чаще приходится быть «на передовой», в контакте с вероятным противником. Что сильно держит в тонусе, и вообще, очень влияет на психологию и мораль. Ну и флотские офицеры в целом, образованнее армейцев. И, в отличие от РФ торжества капитализма, здесь они – элита. Только служи честно – а за Отечеством и лично товарищем Сталиным награда не пропадет. Через тридцать шесть лет, в здешнем 1991 году, сегодняшние лейтенанты могут дорасти до адмиральских погон – и хочется верить, что среди них не будет предателей. А еще больше хочу верить, что здесь не будет и «перестройки».

– Все как в старом Петербурге – произносит Анна Андреевна, оглядывая зал – блестящие гвардейские офицеры, нарядные дамы, музыка, шампанское. И надеюсь, что больше никаких внутренних потрясений в будущем.

– Товарищ Ахматова! – ответила ей моя Аня, шутливо-официальным тоном – вы помните тот наш разговор в Фонтанном доме, четыре, нет уже почти пять лет назад? Много ли среди тех царских офицеров было «кухаркиных детей» – за редчайшими исключениями, вроде боцманского сына Макарова, в мирное время у них не было шансов подняться выше прапорщика по Адмиралтейству, ведь в Морской Корпус, единственный в Российской Империи готовивший офицеров флота, принимали исключительно дворян. Ну а сегодня – те, кто собрались в этом зале, это наша элита «по праву меча», как говорили в совсем древнюю старину. Что тогда было доступно одной лишь «голубой крови» – теперь открыто любому советскому человеку, будь у него талант и верность. «Иди к нам, ты нам подходишь» – и я надеюсь, перерождения «людей дела» в закосневшую наследственную аристократию у нас не будет.

– Так ли? – прищурилась Ахматова – у вас, я знаю, есть дети, так неужели их шанс войти в элиту такой же, как у выросших в колхозе?

– Именно так – искренне ответила Аня – конечно, я позабочусь, чтобы для них были открыты все пути, соответствующие таланту и желанию. Но пройти по этим дорогам они должны сами – доказать всем, и себе прежде всего, что они достойны сами по себе, а не по фамилии. Не хочу, чтобы мои дети и внуки выросли ничтожествами – которых нужно везде за руку тянуть.

Верно – старшенький наш, Владислав, хотя одиннадцатый год ему, мечтает военным моряком стать, причем подводником. А согласно закону от сорок шестого года, в военное училище не служившую гражданскую молодежь не берут. Так что, сначала или в Нахимовское, или на флот матросом – правда, на весь четырехлетний срок не обязательно, по истечении двух лет, если ты отличник боевой и политической, можешь рапорт подать, и во Фрунзе (надводники) или Ленком (подплав). Там еще четыре года, лейтенантские погоны – и служба не в штабе, а в Заполярье или на Камчатке, где у нас атомные лодки базируются. И лишь дослужившись до каплея, имеешь право на экзамен в Военно-морскую Академию, там еще два года, обычно чин кап-три при выпуске, стажировка старпомом (если прежде не довелось) и наконец, командирство. Годам к сорока, если все хорошо, подрастешь до каперанга, тут уже доступна должность командира дивизиона лодок или флагманского специалиста. Еще от пяти до десяти лет службы без нареканий – и контр-адмиральские погоны. Это сроки мирного времени – если не дай бог, война, и жив останешься и хорошо себя покажешь, будет быстрее. Как на ТОФ после войны сорок пятого года всем отличившимся не скупились на награды и звания, и командиры «белых акул» получали погоны кап-два в двадцать шесть, двадцать восемь лет. За службу в плавсоставе, не на берегу – а подводникам недаром в походе срок выслуги день за два считают. Поскольку и тяготы, и риск погибнуть, у них выше в разы.

Анна Андреевна лишь пожала плечами – непонятно, одобряет или нет. Затем, обратив царственный взор на Валю Кунцевича, спросила – а вы, я слышала, только что от африканских берегов вернулись, с пиратами повоевать успели?

– Разве это тоже в компетенции Службы Партийной Безопасности (она же «инквизиция», в разговоре)? И вообще, в прошлую нашу встречу вы сожалели, что «невыездной». Так может, просветите?

Интересно, кто Ахматовой проболтался – прекрасная римлянка, или даже моя благоверная? Поделившись тем, что даже англичанам известно – но, поскольку признать факт высадки советской морской пехоты и расправы с формально британскими подданными на номинально принадлежащей Англии территории, выйдет совершенно неприемлемо по политическим причинам, равно как и свою тайную поддержку пиратов, нападающих на советские суда – то официальный Лондон предпочитает делать вид, «ничего не вижу, ничего не слышу», ну а СССР – что «наших там нет». Только не знает Анна Андреевна, что наш Валя числится не просто в СПБ, а в ее «силовой структуре» (аналог «Вымпела» иных времен), где командировки в горячие точки поощряются для повышения квалификации. Ну а Валя (сам без дамы, и еще взбодренный коньячком) с охотой перья распушил, как гусарский поручик Ржевский:

– Так не было нас там, дорогая Анна Андреевна, а если кто и видел чего, так это призраки, привидения, ну а «настамнет», и это кто угодно здесь подтвердит. Мимо плывем, никого не трогая, нам навстречу пиратская флотилия – и так с чего-то все пугаются, что сами в воду прыгают и до берега вплавь, миль сто. Нам рыбки на камбуз хочется, мы троса за борт бросаем, за них пираты хватаются, а на них акулы клюют, как на червячка. Сходим мы после на берег, с самыми мирными намерениями – в полном боевом порядке, при поддержке артиллерии с эсминца «Вдохновленный», ну а пираты отчего-то начинают бегать, орать и в нас стрелять из чего попало, дикари-с, что с них взять, никакого уважения к советской морской пехоте. Ну мы их и поучили хорошим манерам – так, что на том берегу теперь не живет никто.

– А как же Миклухо-Маклай? – спросила Ахматова – с его верой в «благородных дикарей, не испорченных цивилизацией». Или там выдумка все, и фильм тоже?

– Ну отчего же? – усмехнулся Валька – исторический факт, что те дикари мирно себя вели и товарища Маклая очень уважали. Ну а что друг друга кушали, доподлинно известно – так это их внутренние дела. А эти сами нападают, чтобы убивать и грабить, и на тех, кто им ничего плохого не сделал. И как с такими по-хорошему?

– Совершенно верно – подтвердил Ефремов – и замечу, дорогая Анна Андреевна, что и у Миклухо-Маклая тоже был опыт столкновения с пиратами. Когда на то племя туземцев, рядом с которым он жил, в его отсутствие напали папуасы другого племени под предводительством местного пирата, устроили резню, убив женщин и детей. Вернувшись и узнав об этом, Миклухо-Маклай пришел в ярость и отправился на поиски главаря нападавших – и позже, застигнув его на своем берегу, сам арестовал негодяя и отвез на суд местных колониальных властей.

– Ну а мы на суд отвезти не могли, поскольку берег не наш, а британский, – заявил Валька. – Вот и пришлось на месте самим сразу и за суд, и за исполнителей высшей меры социальной защиты выступить. Кстати, про повстанцев-авеколистов тоже слухи ходят про их каннибализм – тут врать не буду, я не видал, но ведь не бывает дыма без огня! Мне лично хватило на этих «бедных дикарей» вблизи посмотреть, чтобы осознать правоту Карла Маркса о «неисторических нациях».

– Вообще-то, бородатый классик к ним и нас причислял – заметил Юра Смоленцев – славян вообще и русских в частности. А «историческими» считал исключительно немцев, французов, англичан.

– Ага, вот изобрети завтра «машину времени» как у Уэллса, хотел бы я кого-то за бороду, да поспрашивать, ты кого, сволочь, считал «неисторическими» – ухмыльнулся Валя – но это частности. Подобно тому, как сейчас в ГДР, «дурак ефрейтор, что не ту нацию назвал унтерменшами». А само понятие унтерменш там никуда не делось, лишь на другую расу перешло. Анна Петровна (взгляд на мою благоверную), ну вы рассказывали, как в Берлине решили по улице пройтись, вам навстречу какой-то то ли турок, то ли араб – и тут же полицаи, «фрау, он к вам приставал, вам угрожал?», скрутили бедного и в участок потащили. Строго по закону – поскольку гастарбайтеру в «приличном» районе дозволено быть лишь по делу и в установленное время – а так, у этих турок в Германии прав не больше, чем у негра в ЮАС или в штате Алабама. Возвращаясь же к пиратам, скажу – мразота это полнейшая, человеческие отходы. В настоящих рыбацких деревнях, видел я и в Норвегии, и в Корее, запах рыбы ничем не выведешь, и сети у каждого дома сохнут – а у этих, и рыбой не пахнет, и сетей почти нет, при том, что и скота минимум, и земля не пахотная – ну значит, пиратством живут, невиноватых нету! «Бог пришел к белым, они его убили – значит, убьем всех белых», очень гуманно звучит? И по мне, с пиратами, бандитами, людоедами – надо обращаться, как с бешеными животными, ну а убивать их – это гуманизм, по отношению к их будущими жертвам! Ну не толстовцы мы, Иван Антонович (это Ефремову), до вашего всеобщего коммунизма сейчас нам тоже, как до Луны. Что там через три тысячи лет будет, не знаю – пока что, мы в двадцатом веке живем. За всемирный коммунизм воюем, ну а сколько крови по пути прольется – так ведь писал Маркс что пролетарская революция есть самая насильственная, кровавая, авторитарная вещь. И про победу этого самого справедливого строя, вот я лично притчу вспоминаю, уж не помню слышал от кого. Чтобы когда придет мне час и попросит меня бог, ангел, или святой отец простить напоследок всех своих врагов – я бы сказал, а нет у меня врагов, ни единого. Спросят меня, как же так, разве ты святой, ведь только у них нет на земле врагов? А я отвечу – нет, я не святой, но не осталось у меня на земле ни единого врага, поскольку я всех их убил.

– Главное при этом – не увлечься истреблением врагов настолько, что это станет самоцелью, а не средством защиты, – Ефремов внимательно посмотрел на Валю – И не относиться к убийствам противников – как к единственному и наилучшему средству решения всех проблем. Немало людей в истории на этом погорели: стремились к высшей справедливости и всеобщему благу в том или ином роде – ради чего надо было бороться с врагами этой цели, а в итоге сами превращались в тиранов и убийц. И если на то пошло, так я про дикие племена скажу – их войны, это способ решения демографической проблемы. Сосчитано, что одного человека-охотника и собирателя, прокормить могут четыре квадратных километра тропического леса – а если территория ограничена, куда лишних людей деть? В племенах индейцев Амазонии, если ты хочешь ребенка завести, то должен принести голову человека из соседнего племени. Или ему твоя достанется, уж как повезет.

Что ж, вот вспоминаю, как в далеком будущем читал про планы Стругацких насчет продолжения «Обитаемого острова» как там Мак Сим в Островной Империи геройствует. Причем Империя эта состоит из – на самых внешних островах щитом, сплошь головорезы, военные. В середине – острова, населенные законопослушными обывателями, кто работают. Ну а в самой середке, на самых главных островах живут ну прямо ефремовски-высокомудрые и гуманные ученые, философы и художники – те, кто этой Империей правят (ефремовские Фай Родис и Дар Ветер в тот коллектив отлично бы вписались). Сбалансированное общество, где все в общем довольны – ну а что зверствовать приходится, посылая во внешний мир эскадры белых субмарин, так исключительно с целью превентивной обороны. И знаете – нахожу, что в этой системе что-то разумное есть, ведь неспроста с самых давних времен было деление на категории: пахари, воины, мудрецы. И вся мировая несправедливость идет гораздо больше, не от существования этого деления, а когда какая-то категория начинает мнить себя пупом земли, да еще превращается в замкнутую касту – ну и начинают обиженные требовать социального лифта и справедливости. Что до Вали – то повезло ему жить в это время и в этой стране, а то вышел бы, наверное, или средневековый рыцарь, герцог или граф, или солдат Киплинга, несущий дикарям бремя белого человека. Да и я, родись в ином веке… нет уж, здесь я себя полностью на своем месте чувствую, дома, в своем Отечестве, со своей семьей, служа тем, кому искренне хотел бы – и другого мне ничего не надо!

– А вы можете что-нибудь любопытное рассказать, что сами видели – смущаясь, обратилась ко мне Софи, нарушив неловкое молчание – если конечно, не секрет.

Ну отчего не рассказать, если дама просит? Вот думал ли я в 2012 году, что буду за одним столом с Софи Лорен сидеть – которая в этой реальности станет звездой не Голливуда, а кино народной Италии? Совсем недавно она снялась в совместной картине с «Мосфильмом» по роману Тургенева – а вообще, итальянское кино в этой реальности и конкретно этих послевоенных времен, в большинстве не «неореализм» а «партизанская» тема (чем в нашей истории югославы отличались). Про подвиги гарибальдийских партизан сняли уже больше десятка фильмов – а также, охотно сотрудничают с советскими киностудиями на нашу военную тему. Интересно, синьор Феллини что здесь сотворит?

А рассказать могу про поход, где я участие принимал, на лодке А-11, осенью прошлого года, к Шпицбергену. Отчего потребовалось на борту присутствие замминистра, когда для обкатки молодого командира и комдива вполне достаточно – ну скажем так, потребовалось кое-какие наметки по тактике атомных лодок проверить. Учебно-боевую задачу выполнили, идем назад, в Полярный. Вообще-то атомарины на СФ и Нарвик может принять, и Тромсе, и Печенга, и на Шпицбергене инфраструктура уже есть. Но в Полярном этого побольше, а лодка новая, после похода пусть корпус и механизмы обследуют, как бы не случилось чего. Идем курсом 147 (юго-юго-восток, по сухопутному), четырнадцать узлов (зачем машины перенапрягать), на ста метрах. Все как часы работает, и командир лодки кап-2 Гальчук (уже из послевоенных – но лучший) подготовлен хорошо – по крайней мере, я за ним огрехов не заметил. Могу себе позволить пару часов соснуть – но не удалось. Сигнал по «Лиственнице» (название нашей системы внутрикорабельной связи решили сохранить и для здешнего аналога) – просьба прибыть в ЦП.

Что значит, командир с чем-то столкнулся, что сам не может решить. Так что одеваюсь, как салага по команде ротного «подъем». В голове уже крутится, что случилось? Лодка идет ровно, глубину и ход не меняя, маневр уклонения не совершая (вестибулярный аппарат у подводников, это профессиональное). Боевой тревоги нет, уж этот сигнал не спутаешь ни с чем. Да и не полезут американцы в нашу зону постоянного контроля – напомню, что в этой истории СССР принадлежат и Шпицберген, и Медвежий, и север Норвегии, и чтобы тут провокации устраивать, нашему вероятному противнику надо быть совсем безголовым. Неужели с берега прошла команда – вскрыть красный пакет? Так вроде, когда уходили, войной особенно не пахло. Вваливаюсь в ЦП в настроении совсем не благодушном – Виктор Яковлевич, что случилось?

Это не панибратство, а особенность флота. Если у сухопутных вполне норма, что часто даже майор к полковнику обращается по уставу, то у моряков принято, особенно если в одном экипаже и в море в походе, общение между собой по имени-отчеству, в диапазоне чинов от летехи до каперанга (еще с царской кают-компании традиция осталась) – конечно, если не в очень официальной обстановке и не накачка проштрафившегося подчиненного. Для адмиральских чинов нижняя граница такого обращения повышается до кап-три или каплея, ну а командир лодки, это само собой. Так что тут у вас произошло?

Оказалось, непонятные звуки за бортом. Поскольку для лодки скрытность, это архиважно, то гидролокатор у нас включается на излучение лишь на короткое время и по пеленгу, уже взятому акустикой – в отличие от надводных кораблей, которые могут на ходу непрерывно снимать круговую картину. Зато слышим мы намного лучше надводников. И вот, если верить аппаратуре, как минимум два объекта крутятся в непосредственной близости, обмениваясь сигналами на ультразвуке. Касатки, дельфины? Так в том и вилы, что «голоса» этих морских обитателей нам известны очень хорошо – а то, что сейчас слышим, совершенно на них не похоже.

Одно успокаивает: не роботы. Теоретически (в двадцать первом веке – но о том непосвященным дамам умолчу) это вполне могли быть подводные беспилотники, и не только разведчики, но и с торпедами. Сейчас же и технический уровень не такой, а главное, винтов не слышно. Любой искусственный подводный аппарат этого времени движителем может иметь только винт, и ничто иное (водомет, это тот же винт, только в трубе) – а звук винта даже самый зеленый акустик ни с чем не спутает. Да и запас хода у таких аппаратов мизерный, значит их должны были с корабля неподалеку спустить – а нет на поверхности никого. Иностранные торгаши в Мурманск и Архангельск идут гораздо южнее того места, где мы сейчас, чужие военные корабли здесь оказаться никак не могут, тем более тайно для нас. Рыбаки – их бы мы обязательно услышали. Так что шпионские страсти оставим – только научный интерес.

– Виктор Яковлевич, проведите поиск в активном. Под мою ответственность.

Можем позволить на все море шумнуть – раз чужих рядом нет. Ну вот на экране, один объект, и второй – емое, дистанция один, два кабельтова всего, и скорость у них как у торпед! Вообще-то меч-рыба может и на пятидесяти узлах идти – объясняли тут мне, что она не хвостом и плавниками, а всем телом гребет, такой «волновой движитель». Тунец, касатка – тоже могут выдать тридцать. А вот размеры объектов – явно не китовые. Что радует – а то например с кашалотом столкнуться, для лодки конечно не смертельно, но обтекатель ГАС помять, это ремонт, трата народных денег, и куча «фитилей» всем причастным.

Гальчук предлагает – облучить акустикой на максимальной мощности. По аналогии с ПДСС, борьбы с подводными диверсантами – боевого пловца это в бессознательный нокдаун отправляет, насколько эта морская живность устойчива, бог весть, но мало ей точно не покажется. Ну, зачем бессмысленно живых тварей губить, они же нам ничем не угрожают? И даже научного интереса нет – если всплывут оглушенные, нам что, тоже всплывать, чтоб посмотреть, кого мы угостили? А вот ход увеличьте до двадцати…. и ныряем до двухсот пятидесяти. Посмотрим, насколько их хватит.

Не отстают. Значит, рыбы. Поскольку дышащие воздухом, вроде касаток, дельфинов, тюленей, во-первых, не ныряют надолго, кашалот может час-полтора без воздуха обойтись, и это считается максимум. А во-вторых, обычно не погружаются морские звери так глубоко, вся их жизнь и пища в верхнем слое моря. Ну и черт с вами – плывите пока не надоест. Их голоса на магнитофон записали, как положено – после, вместе с выпиской из корабельного журнала, передадим ученым, для сведения.

В каюту идти уже не хотелось, так что я сидел и дремал в кресле тут же в ЦП. Обычная рабочая обстановка – лампы тускло светятся, чтобы отметки на экранах были лучше видны (и экраны здесь, электронно-лучевые трубки, а не жидкокристаллические, как в следующем веке – но о том опять же, промолчу). И десяток офицеров в креслах перед пультами заняты своим делом. Всплыли снова на глубину девяносто, курс прежний. А эти «свистуны» за бортом все не уходят. Однако нам они уже не интересны.

– А что было потом? – нетерпеливо спрашивает Софи – что-то необычное?

Ну, отчего ж даме не подыграть? Когда мы к базе подошли, в точку рандеву, то есть места встречи, где нас корабли ждали, два сторожевика, до базы сопроводить – всплываем, а на палубе эти самые «объекты» разлеглись и нас, на мостик вышедших, приветствуют русским языком. Люди-рыбы, советские ихтиандры, секретная программа МГБ. А может даже не советские, а политэмигранты из затонувшей Атлантиды – но я к этим тайнам, сами понимаете, не допущен. Мужчина и женщина, в чешуе, лица зеленые, волосы серебристые, ну а жабры, вероятно, на спине. Так что Беляев с натуры свой роман писал.

У Анны Андреевны и Софи лица – это надо видеть! Ефремов внешне невозмутим – ну, если он «посвященный» то вполне может и это тоже правдой счесть. Моя Анюта смотрит со смешинкой – поняла, и не забыла, как сама американцу вешала лапшу, теперь ждет, чем завершится. И Юра тоже сообразил – ну да, кто в свое время про «подводные силы коммунистического Марса» дезу распространял? Ну а Лючия недоуменный взгляд переводит на меня, на Аню, на своего мужа – пытается понять, правда или нет?

Шутка – говорю – не было атлантов. И Атлантиду пока еще не нашли. Но вот про неизвестных живых существ, что возле нас тогда крутились, чистая правда. Как и то, что записи мы передали в Академию Наук. Вот вы, Иван Антонович, про космос пишете – а подумайте, у нас под боком столь же неизведанная область есть, я про океан говорю. Мы пока лишь самый верхний слой его освоили – а что там глубже километра, и кто там живет, не знаем.

– Огюст Пикар на три километра погружался – блеснула эрудицией Анна Андреевна – и кроме него, я слышала, были экспедиции.

Были, не спорю. А еще, по службе знаю, два года назад наши, совместно с итальянцами и командой Кусто, в Средиземке со дна обломки разбившейся «кометы» поднимали – и кое-что вытребовали в уплату с англичан. Однако все эти ныряния можно по пальцам сосчитать, и как бы не одной руки. Чтоб понятно было, представим аналогию – вот прилетели к нам марсиане, нашу планету изучить. Но видят они плохо, на сотню метров всего (для сравнения, под водой уже на двухстах метрах вечная ночь), так что с орбиты ничего не рассмотрят. И опускались они на землю раз десять, или двадцать, да хоть сотню – на несколько минут, ну не будем мелочиться, по часу, и рассматривали все в радиусе ста метров от точки посадки. И много они так про нас узнают? А ведь площадь океана – насколько больше, чем суши? И вы будете утверждать, что мы про глубины знаем все? Тут и в подводную цивилизацию потомков атлантов можно поверить. И в доисторических существ, все еще живущих в глубинах – выловили же совсем недавно кистеперую рыбу целаканта, считавшуюся вымершей миллионы лет назад. Так что, помяните мое слово, в море мы еще много интересного откроем.

Анна Андреевна смотрит сердито – все ж я не девочка-студентка, чтоб передо мной так шутить? Так не расскажешь же ей, что в мое время бывалые офицеры-подводники абсолютно были уверены, что в море что-то есть. Тут и «квакеров» можно вспомнить, и светящиеся круги на воде, и таинственный «блуум», звук, зафиксированный американской стационарной гидроакустикой, так и не идентифицированный, но по уверениям экспертов, гораздо больше похожий не на геологический процесс на дне, а на «голос» кого-то живого (и явно, немаленького). И «бермудский треугольник», где и в здешней реальности пропадали не только корабли, но и самолеты – только в пятьдесят первом было два громких случая, исчез пассажирский «локхид констеллейшн», летевший из Лондона на Багамы, и ДС-3, рейс туда же из Майами. Есть также сведения, что там несли потери ВВС и ВМС США – но о том официально не объявляли. Конечно, там и «за уши» притянутого много – но попадаются случаи, и в самом деле необъяснимые. Вызвавшие у «инквизиции» самый живой интерес – поскольку одной из версий было существование еще одной пространственно-временной дыры, и в непосредственной близости от нашего вероятного противника, и отдел, ответственный за «секретные материалы» существует в СССР реально, причем под крылом не МГБ, а именно Службы Партийной Безопасности, «мы же должны изучать то, что на первый взгляд, идет вразрез с материалистическим мировоззрением».

– Спасибо, Михаил Петрович – говорит Ефремов – только, я хоть и давно моряком был, что-то еще помню. У подводных объектов, даже без винтов, при высокой скорости шум будет, хотя бы от завихрений позади. И откуда энергия – сколько я знаю, даже меч-рыба высокую скорость лишь на коротких бросках развивает, а не длительное время. Так что вы акустикой должны были раньше их услышать, будь все на самом деле.

Значит, и услышали. Не говорить же мне Ивану Антоновичу, что в фантазии своей я вдохновился американским фильмом про «людей из Атлантиды», что видел когда-то давно, еще в эпоху видеосалонов. Подумав, если бы Атлантида была, а отчего бы оттуда не быть и «политэмигрантам» в СССР, которых конечно же, наша Контора тут же постаралась бы использовать с полной отдачей. Но этот сюжет я оставлю какому-нибудь будущему автору фантастического романа. А у нас сейчас своих дел полно – даже более важных, чем пространственно-временные дыры. Крутятся сейчас возле Бермудского треугольника наши исследовательские суда, согласно программе «мирного изучения Мирового Океана», принятой ООН – положим, и в мирной гидрографии очень много весьма полезного для ВМФ, но конкретно для Бермуд, не забыли в наших высоких кабинетах, где в этом времени наш «Воронеж» выпал, а значит с высокой вероятностью, там может быть «дыра». Что вполне объясняет и пропажи – кто-то мимо шел или летел, и вдруг провалился в параллельный мезозой. Хотя лично я, как профессиональный моряк, гораздо больше к иной версии склоняюсь – и не дай бог, кто из наших исследователей окажется в эпицентре в момент ее подтверждения. «Легкая вода» – гипотезу о том высказали в начале двухтысячных, в процессе обсуждения проблемы потепления климата. Суть в том, что в земной коре находятся огромные запасы гидратов – газа, под высоким давлением находящегося в кристаллическом состоянии. Когда же происходит прорыв наверх, например на стыке геологических плит, то вода на несколько миль по радиусу и в глубину, а также воздух над ней, превращаются в газожидкостную смесь, корабль просто провалится, а для самолета будет, как в последних радиограммах с борта пропавшей эскадрильи в нашей истории – воды, неба и горизонта не видно вообще, полная потеря ориентировки, да еще приборы не работают, поскольку электромагнитные свойства этой «газировки» тоже проблематичны. Пока гипотеза, о которой я читал – но очень похожая на правду. Хотя и «дырок» тоже не исключает.

Вот будет история, если и здесь когда-нибудь снимут «Секретные материалы» с Кунцевичем в роли советского «агента Малдера», ну а Скалли тогда кто? Хотя даже Иван Антонович мог бы рассказать – как в его экспедиции абсолютно всерьез было учтено, что олгой-хорхой существует, инструкция была, при обнаружении чего-то похожего, сразу стрелять, близко не подходя. И наша итальяночка могла бы рассказать (сама не участвовала, но в курсе) как в ее родном Риме в прошлом году Те Кто Надо (при участии и наших спецов) по катакомбам ползали. Дурная репутация у тех подземелий, будто бы люди там пропадали бесследно – и до войны, и в войну, и сейчас кто-то, отчего и решили разобраться. Думаю, что в норах тысячелетней давности и без всякой мистики можно сгинуть, тем более бездомным (кто туда еще в мирное время полезет) – но итальянцы всерьез проверяли и версию из легенд, что там живет какое-то чудище, которое, согласно летописи аж в 964 году от Рождества Христова убило самого Папу Иоанна Двенадцатого (в ином изложении, это были обычные разбойники, но в некоторых записях есть про «неведомого зверя, воплощение ада, вылезшего из-под земли»), ну прямо как в рассказе Конан Дойла, как в современной ему Англии из старой шахты по ночам стал вылезать пещерный медведь, нападая на людей и овец (прим. авт. – Конан Дойл, Ужас расщелины Голубого Джона). Интересно, не с нашей ли подачи решили старые легенды рассмотреть- ведь даже мне, вовсе не ученому-зоологу, ясно, что чтобы выжить, популяция животных должна быть явно не в одну-две штуки, плюс кормовая база, не одними же случайными путниками они питаются – но, «а если там Дыра и они из кайнозоя лезут»? В далекой прошлой жизни, когда я молодым был, довелось мне общаться с одним любителем пещер, он такого тогда нарассказывал – вот и разбери, где страшилки, а где рассказы о реально случившемся непонятном! Бушков здесь вырастет, такого понапишет, наверное?

Если весь подобный материал не будет лежать под грифом «совсекретно». Поскольку Те Кто Надо, вдохновившись провалом нашего «Воронежа» на семьдесят лет назад, ищут возможные «дыры в иное пространство-время» со стахановским энтузиазмом – я в курсе, поскольку привлекался консультантом, а Валя Кунцевич в прошлом году ездил на Урал в деревню Растесс. Массовые исчезновения людей, это к сожалению, факт, неоднократно случавшийся. «Марию Целесту» вспомните, или иные «летучие голландцы», найденные в море без экипажа – конечно, обычно это объясняется нападениями пиратов, которые потом недолго попользуются кораблем и бросят – ну как преступники частенько ездят «на дело» на угнанных автомобилях, а потом их бросают – но не все моряки в это объяснение верят, знаете ли… Впрочем, и на суше такие вещи якобы происходили и не так уж давно. «Якобы» – потому что трудно порой установить, что было, чего не было.

Год 1930, Канада, деревня Ангикуни вблизи одноименного озера, где жило аж две тысячи иннуитов. Некий охотник Джо Лабелль, зайдя в деревню, не обнаруживает там никого – при том, что все вещи на своих местах, включая винтовки, теплую одежду, запасы еды. И умершие от голода собаки на привязи – чего местные никогда бы не допустили. А на кладбище были разрыты могилы, и тела из них исчезли тоже. Охотник бежал оттуда в ужасе, до ближайшего поста Королевской Конной полиции – и когда полицейские прибыли в деревню, все подтвердилось, и в протоколы было занесено.

В СССР после нашего попаданства к таким историям относятся серьезно. Люди от некоей советской Конторы в Канаду летали, под личиной «французских журналистов» – и вернулись, на чем свет кляня буржуазных писак, которые в своих газетах врать готовы что угодно, только бы поднять тираж. Потому что оказалось, что все было… не совсем так. Действительно, некий Эммет Келлхер в 1930 году написал про исчезновение иннуитской деревни, статья потом была перепечатана многими другими газетами – только, по его словам, исчезло не две тысячи, а двадцать пять человек, разрытая могила была всего одна, да и не раскопанная, а просто с нее сброшены камни (иннуиты не хоронят своих покойников в землю, а складывают над телом пирамиду из камней). В канадской полиции заявили, что никакого подобного дела у них никогда не было, в архивных записях ничего про это нет, никакой Лабелль к ним не обращался – и вообще, вы не первые, кто нам с этим вопросом надоедаете, хватает простаков, особенно в вашей Европе. На берегах Ангикуни никаких следов деревни не обнаружили, самого этого Келлхера, как и Лабелля (если он существовал) за прошедшие двадцать пять лет и след простыл. Так что была ли статья выдумкой от начала и до конца, или все же что-то где-то случилось – выяснить не удалось.

Следующее подозрительное место – год 1923, Бразилия, деревня Хоер-Верде, шестьсот жителей исчезли так же загадочно. Ездили наши люди и в Бразилию – но оказалось, что там про Хоер-Верде вообще никто ничего не знает и не слышал, да и название деревни очень странное для португальского языка. «Верде» – значит зеленый, а вот слова «Хоер» – в португальском языке просто нет. А вот другая загадочная история, которая произошла в той же Бразилии, как раз хорошо подтверждена. В 1925 году в тогда слабоисследованный штат Мату-Гросу отправилась экспедиция полковника Персиваля Фосетта, с ним вместе были его сын Джек и их друг Рейли Реймил – на поиски некоего затерянного города, который сам Фоссет называл 'Z'. Загадка же в том, что во-первых, экспедицию её финансировала некая группа лондонских предпринимателей под названием 'Перчатка' – с каким коммерческим интересом, вопрос – ну а во-вторых, Фосетт, опытнейший исследователь, вопреки всем правилам и здравому смыслу не только не оставил сведений «идем туда-то, контрольное время такое – если не объявимся, ищите нас там» – а наоборот, при пропаже просил никого не искать, так как «если мы не вернемся, значит и всех после нас постигнет та же участь». И они сгинули настолько бесследно, что многократные попытки узнать их судьбу не дали достоверного результата – не только тогда же, по горячим следам, но и много позже, вплоть до конца века, когда те места были уже, конечно, не светочем цивилизации, но гораздо более изученными и близкими к «большому миру». Конечно, в джунглях Амазонии всякое может случиться – но Фосетт (известный советскому читателю по книге «Неоконченное путешествие») был, повторю, очень опытным исследователем того континента, совершенно не склонным шутить – что же он рассчитывал найти там, и чем заинтересовал спонсоров, которые также навеки сохранили молчание?

Год 1934, Кения, остров Энваитенет (имя на картах – Южный, а «Энваитенет» назвали его местные племена, в переводе с их языка это означает «Остров, с которого не возвращаются») на озере Рудольфа – сначала там пропали двое ученых-геологов из экспедиции Вивиана Фукса (на берегу озера была их главная база, где каждый вечер видели с острова условленные световые сигналы, и вдруг нет, посланные узнать никого не нашли) – случай, действительно подтвержденный самим Фуксом, который жив и работает по сей день (в нашем мире дожил до девяносто одного года и умер в 1999 году). Впрочем, есть версия, что геологи просто попытались уплыть с острова, когда у них кончились продукты, и попали во внезапный шторм – они на этом озере могут возникать очень стремительно и внезапно. Однако через несколько лет, по словам местных африканцев из племени эльмоло – опять пропала целая деревня поселенцев, решившихся жить на острове (и снова нашли лишь пустые хижины, но ни людей, ни тел) – но вот тут уже свидетелям-африканцам доверия куда меньше, чем известному исследователю. Тем более, людям, сорванным со своих мест авеколистским мятежом, кого наши сумели разыскать в Момбасе – бедствующие эмигранты за деньги любую увлекательную историю расскажут. А выяснить на месте пока не получается – во внутренних провинциях Кении сейчас жизнь чужака, тем более белого, не стоит ни гроша.

И вот, согласно нашей информации, «где-то в конце пятидесятых» такое «таинственное исчезновение» произойдет и с Растессом! Место было примечательное, там проходил Бабиновский тракт – до второй половины восемнадцатого века, главный путь в Сибирь из европейской России, и на нем были не деревни а «караулы», где жили не просто крестьяне, а служивые с семьями, для помощи и охраны путников. Якобы, место считалось «нехорошим» еще по легендам коренного населения, зырян – и будто бы, после там чертовщина происходила: еще в шестнадцатом веке, почти сразу после открытия тракта, там группа ссыльных угличан пропала вместе со стрельцами охраны, причем как в той канадской деревне, вещи нашли нетронутыми, а людей нет. Затем в веке семнадцатом прямо на тракте исчез царский чиновник, следовавший в Сибирь с ревизией (и не один, а в сопровождении помощников и конвоя – так все вместе и сгинули). И уже при Екатерине прямо в версте от Растесса пропала экспедиция Петербургской Академии Наук – будто бы, ученых видели, когда они на дороге меняли поломанную ось, а после там всадники проезжали, и уже нет никого. Поскольку это не какая-то Канада, а родные края, в Конторе учинили самое тщательное расследование, и в архивах искали (ведь такие дела, как пропажа царского ревизора должны были в бумагах до Москвы дойти) и по всему маршруту бывшего тракта расспросили жителей местных деревень и Растесса в том числе – легенд о всяких таинственных происшествиях записали вагон и маленькую тележку, чего там только ни бывало – будто бы, в девятнадцатом году там эскадрон белоказаков пропал, а еще через десяток лет, какой-то уполномоченный, ехавший коллективизацию провести (ну, последнее-то как раз понятно и без чертовщины). Но, увы, ничего задокументированного (то есть доказанного достоверно) обнаружить не удалось. Что, впрочем, ни о чем не говорит – даже в Москве архивы горели и в Смуту, и при Наполеоне, и в революцию, ну а в Сибири вообще бумагами не слишком заморачивались, особенно в те времена, когда грамотные люди были в дефиците, да и по тому краю прошла война с Колчаком. То есть, пропадет деревня через несколько лет, или все это бред желтой прессы – один бог знает. А пока же – поскольку была версия, что к случившемуся причастны беглые зеки, то «для чистоты эксперимента» колонию (с поселением при ней для вышедших вольных), которая и правда была неподалеку, закрыли, всех переселив. Отремонтировали тракт, пришедший местами в совершенно непроезжее состояние (во время дорожных работ никаких происшествий не отмечено) – теперь с запада от села Верхняя Косьва, на машине десяток километров проскочить можно за четверть часа, если сухо, и за час, если сильно развезет, а с востока от городка Кытлым, всего вдвое дальше. Телефон протянули, и туда и туда. Ну и милиция бдит – посты усилены, что в Косьве, что в Кытлыме, что в самом Растессе, связью и транспортом обеспечены. И ждем, что дальше будет!

Я лично к этим мероприятиям отношение имею самое косвенное – раньше консультации давал, по поводу информации с компов «Воронежа», сейчас чаще от своей благоверной узнаю. Поскольку «иновременные» контакты, как самая важная тайна СССР, тоже входят в компетенцию «инквизиции». Может, что и раскопают еще – по мне, самая главная загадка, которую нам всем следует решать, ко всяким Дырам отношения не имеет. Конечно, если только в несветлое будущее не откроют, с которым нам бодаться пока еще рано.

Как нам коммунизм построить – не с научно-технической, это мы примерно знаем, а с общественно-политической точки зрения? Пройти по пути, по которому еще никто не прошел, с которого там мы свалились в канаву! Кто бы подсказал – вот если Ефремову это удастся, сам перед Пономаренко или хоть перед самим Сталиным просить буду, чтобы Ивану Антоновичу Золотую Звезду дали, хотя бы соцтруда.

А межвременные дырки – ну, когда коммунизм здесь построим, тогда и будет это актуальным, свет самого передового учения в параллельные миры нести. Хотя не удивлюсь, если я до этого доживу. Поскольку текущий 1955 год здесь явно не соответствует этому же году там – по научно-техническому развитию. За свой фронт скажу, наши атомные первенцы по концепции и тактико-техническим данным более похожи не на «китов» (лодки проекта 627) а «ершей» (проект 671, уже следующее поколение атомарин), а ведь даже «627х» не было у нас в строю в том пятьдесят пятом, тем более числом тринадцать единиц! И не только промышленность и технологии у нас идут с опережением, фундаментальная наука тоже. Только что вышла статья академика Александрова – одного из наших, посвященных в тайну «Рассвета» – про Большой Взрыв и «то, что было до него». Сначала он сделал научный доклад в Академии Наук, а потом уже статью выпустил для всех советских граждан, чтобы и всем, а не только светилам науки, понятно было, о чем речь. Это ведь в наше время считалось само собой разумеющимся, что вся Вселенная появилась из Большого Взрыва. А сейчас, в 1955 году – это, оказывается, вопрос еще спорный.

Георгий Гамов (бывший наш соотечественник, в 30-х годах сбежавший за границу, хотя все говорят, что ученый он все равно гениальный) утверждает, что все химические элементы таблицы Менделеева возникли при Большом Взрыве. И есть у него непримиримый оппонент – Фред Хойл из Британии – который говорит, что Вселенная была всегда, а химические элементы постоянно создавались и создаются в недрах звезд и при взрывах сверхновых. И Хойл, вроде бы, доказал, что все элементы в Большом Взрыве возникнуть никак не могли. Обе эти версии Александров в своей статье сначала описал, а потом сообщил, что оба и правы, и не правы: по его гипотезе сначала произошел Большой Взрыв, в котором возникли водород, гелий и немного лития – как Гамов говорит. А потом уже из этих трех элементов сформировались первые звезды, в которых постепенно появились все остальные элементы – как говорит Хойл. Александров даже указал на способ подтвердить свою гипотезу: если при наблюдении за космосом обнаружат, что там гелия больше, чем могло возникнуть в звездах – значит, вселенная не существовала вечно, а был Большой Взрыв. И далекие галактики должны будут сильно отличаться от ближних – так как мы их видим такими, какими они были в далеком прошлом. Ну, Александрову легко, он ведь все это из наших книг из будущего узнал. Хотя, наверное, все равно пришлось потрудиться, чтобы сведениям из научно-популярной книги вид научной гипотезы придать…

Так же Александров высказал мнение, что микроволновое реликтовое излучение космоса имеет температуру не более 3 градусов по Кельвину, и указал на ошибку в расчетах Гамова, который посчитал, что оно не меньше 50 градусов. Наш академик даже утверждал, что это излучение в этом году уже было замечено радиоастрономами Пулковской обсерватории, хотя нынешние средства измерения пока недостаточно точны, чтобы в этом убедиться наверняка. Но в ближайшие годы, как только создадут более точные приборы, все будет установлено точно. Не ограничившись этим, Александров высказал предположение (хотя из книг нашего времени знает точно, что это у нас была действующая теория), что во время Большого Взрыва или прямо перед ним Вселенная, бывшая сначала очень маленькой частицей, мгновенно раздулась до огромных размеров – больше, чем теперь мы можем видеть в телескопы! А потом уже взорвалась, когда огромная энергия «конденсировалась» – превратилась – в материю. И теории Эйнштейна это не противоречило, поскольку при том расширении не какой-то объект двигался в пространстве, а само пространство растянулось со скоростью куда больше скорости света. А мельчайшие отклонения, которые в той маленькой Вселенной были – когда она раздулась, стали облаками материи, из которых появились галактики. Правда, под влиянием чего именно Вселенная так стремительно расширилась, академик не смог сказать.

«Предвидя простой вопрос читателей: „если Вселенная сначала была маленькой частицей, то что же было тогда вокруг этой частицы?“ – пишет Александров. – могу ответить только: „ничего“. Так как все наши пространство, время и материя заключались тогда внутри частицы – вне ее не было ни пространства, ни времени, ни материи. Точно так же, видимо, их не было и до того, как эта частица – зародыш нашей Вселенной – появилась (и, возможно, она была не первой попыткой природы создать „что-то“). Но не думаю все же, что это „ничего“ стоит рассматривать как „ничего абсолютное“ – это будет значить лишь то, что там и тогда не было привычных нам понятий пространства, времени и материи. А что же было?.. Пока на это вряд ли можно дать ответ. Чтобы понять процесс возникновения Вселенной, нам предстоит изучить и узнать еще немало…»

Статья вызвала среди ученых споры: кто согласился с этой моделью, кто нет. Гамов сообщил, что перепроверил свои расчеты и вынужден признать большую точность модели академика Александрова. Хойл ни с чем не согласился, как и другие сторонники «вечной и несотворимой Вселенной». Однако опровергнуть никто не мог – фактов не было, а на все теоретические возражения есть ответ, что в скором будущем необходимые научные данные наверняка будут получены и или подтвердят, или опровергнут (но мы-то знаем, что подтвердят). Нашелся и у нас, среди советских ученых какой-то критик, который объявил, что данная гипотеза «противоречит марксизму-ленинизму, а потому не может быть верной», но его быстро заткнули – товарищ Сталин тоже с наукой нашего времени уже ознакомился, а без его санкции Александров, понятно, не стал бы свои работы публиковать.

И это не первый случай применения послезнания в науке. Наши ученые, посвященные в проект, уже рассчитывают, что на десять-двадцать лет ее развитие ускорят – и всего лишь за счет таких открытий, про которые в наше время всегда могли сказать: «странно, что раньше не открыли». Теперь в этой временной линии как раз и откроют. Такими темпами, в здешнем 1991 году вполне может быть наука и техника, как у нас в 2012? Так я еще и до полета советской экспедиции на Марс доживу! Или до открытия межвременных проходов – все ж любопытно узнать, что в той истории творится.

– Мой Адмирал, вы опять думаете о делах? – улыбается Анюта – можно забыть о них, хотя бы сегодня? Хочется и потанцевать!

И оркестр заиграл «Севастопольский вальс», про золотые деньки. Надеюсь, в следующие несколько минут нам войны никто не объявит – а то, что где-то далеко на краю земли, обойдется без нас. Хорошо все же жить в сильной стране, которую все в мире уважают. Или боятся!

И не скажу я никому, даже Анюте, что снова являлась мне во сне некая личность, как одиннадцать лет назад. Заявив с гнусной ухмылкой:

– Вы, люди, обвиняете меня в ужасных кознях – устраиваемых с целью получить власть над миром. Неужели вы не понимаете, что если бы я эту абсолютную власть получил – то это было бы так же скучно, как играть в шахматы самому с собой? Гораздо интереснее (и с научной точки зрения тоже) смотреть, как вы, со свободой воли, вовсе не послушные фигурки – и сами устраиваете на земле такой ад, что у меня бы фантазии не хватило. Дерзайте дальше – а буду лишь смотреть!

Сгинь, рогатый, нету тебя! Ты не больше, чем игра моего воображения. Слышал я, что в сне (как и в гипнозе) из подсознания лезет то, чего ты больше всего боишься. Ну так я здесь боюсь по-настоящему и всерьез лишь двух вещей!

По-минимуму – вот проснусь я в своей каюте на борту «Воронежа» в том 2012 году, и окажется что все наши приключения, это сон – и наша Победа на год раньше, и Анюта, и наши дети. С вариантом – «служба хронополиции века двадцать пятого приносит извинения, что вынуждена пресечь». Или то же самое – от высокомудрых пришельцев.

А по-максимуму – что все здесь закончится Третьей Мировой. На что, кстати, эта личность из моего сна делала недвусмысленные намеки, «от вашего вмешательства в историю, в масштабах всей планеты, число смертей увеличилось – а то ли будет дальше?».

Ну хоть и правда, к попу на исповедь идти – раз психолога под рукой нет!

Академик АН СССР А.П. Александров. Об ускорении развития некоторых областей теоретической физики (1955 год)

Как использовать информацию о развитии науки будущего, с наибольшей пользой для государственных интересов СССР?

Что-то безусловно, должно быть засекречено. Но часть – в основном относящуюся к теоретической физике, но не имеющую практического значения в ближайшие полвека, можно было выпустить в открытый доступ, при условии сокрытия иновременного происхождения этих знаний.

Найденый способ решения задачи оказался прост: ускорить естественный прогресс науки за счет нескольких небольших воздействий. В дальнейшем все должно было прийти в движение само собой, подобно лавине, сброшенной небольшим толчком. Таким толчком должно было стать обращение к теории Калуцы-Клейна.

Еще в 1919 году немецкий математик Теодор Калуца попытался объединить теорию гравитации Эйнштейна и теорию света Максвелла путем введения дополнительного пространственного (пятого) измерения. Затем, в 1926 году, шведский математик Оскар Клейн дополнил эту теорию, приняв названное измерение за очень малую величину, благодаря чему оно и остается незамеченным нами. Впоследствии теория Калуцы-Клейна была отброшена наукой отчасти из-за невозможности экспериментального подтверждения, отчасти из-за триумфального шествия квантовой механики, которая, казалось, может совсем вытеснить теорию Эйнштейна. Кроме того, Оскар Клейн еще в 1938 году объявил, что нашел способ обобщить работу Максвелла с учетом симметрии высшего порядка – фактически, он открыл поля, названные в мире «Рассвета» полями Янга-Миллса, на 16 лет раньше собственно Янга и Миллса, однако из-за войны и всеобщего увлечения квантовой теорией его открытие не привлекло нужного внимания. Нашим первым шагом стало внимательное изучение теории Калуцы-Клейна – широкая публикация в советской научной литературе в 1949 году. А «поля Янга-Миллса» (по терминологии мира «Рассвета») – названы «полями Клейна» в честь своего истинного первооткрывателя.

Второй шаг так же был прост и заключался во введении в теорию Калуцы-Клейна N-ного числа дополнительных измерений вместо одного – итогом стало открытие того, что при N измерений теория Калуцы-Клейна с легкостью сводится к полю Клейна – и теория теперь может объединить в себе все четыре известных нам взаимодействия: гравитацию, электромагнитное, сильное и слабое! Работы, посвященные этому открытию были опубликованы нашими математиками в 1950 году. Это уже привлекло некоторое внимание ученых всего мира, однако не столь значительное, как нам бы хотелось: поля Клейна были слишком сложны для расчетов и не давали конечных и значимых величин для простых взаимодействий. Большинство сочли их тупиковым путем.

Таким образом третий наш шаг заключался в том, чтобы, основываясь на теории калибровочной инвариантности Германа Вейля, разработать новые математические методы ренормализации поля Клейна и доказать, что оно является корректной и однозначной теорией взаимодействия частиц. Эта работа была завершена нашими математиками в 1954 году (в мире «Рассвета» – только в 1971 году), к сожалению, уже после смерти Теодора Калуцы. На этот раз реакция научного сообщества была молниеносной и бурной – все поняли, какие возможности дает новое открытие – в перспективе, объединение трех фундаментальных взаимодействий из четырех (за исключением гравитации). На данный момент на эту тему написано уже немало научных работ учеными всего мира, и, полагаю, это только начало – итогом должно стать создание Стандартной Модели – всеобъемлющей теории материи, так как именно к ее созданию привело изучение полей Янга-Миллса в мире «Рассвета». Возможно, мы ускорили ее создание почти на два десятилетия! На данный момент нам уже не нужна помощь послезнания при работах в данном направлении – получив первоначальный толчок, наука отлично продвигается вперед сама.

Нашим четвертым шагом должно стать указание на то, что многие свойства элементарных частиц, участвующих в сильном взаимодействии, описываются бета-функцией Эйлера – это открытие в мире «Рассвета» положило начало теории струн, впоследствии принявшей многомерный характер. Но на данный момент у нас пока недостаточно как теоретических, так и экспериментальных данных для этого. Все же я полагаю, что вскоре, в пределах нескольких лет, мы получим их и сможем создать условия для возникновения теории струн намного раньше 1968 года (как в мире «Рассвета»). Кроме того, в том же 1954 году нами было принято решение о публикации гипотезы о кварках – субчастицах с дробным электрическим зарядом, которые являются составными частями всех «элементарных» частиц классов барионы и мезоны. И хотя эта гипотеза пока не принята большей частью мирового ученого сообщества, на ее основе были предсказаны некоторые новые элементарные частицы, которые, как мы уверены, в скором будущем должны быть обнаружены. Подтверждение существования кварков также внесет свою лепту в ускорение развития физики элементарных частиц.

Наконец, в настоящее время вполне возможно выдвинуть гипотезу процесса, названного в будущем инфляцией, при зарождении Вселенной – но пока лишь в форме предположения. Подтвердить ее мы не можем, пока не будут проведены многие серьезные исследования в области элементарных частиц, и едва ли сейчас она будет принята всерьез современной наукой, но все же может помочь обратить внимание и на эту область исследований.

Иван Антонович Ефремов. Писатель-фантаст, а еще член-корреспондент АН СССР, профессор, зав. отделом Палеонтологического Института АН СССР. Москва, февраль 1955.

В руках только что вышедший номер журнала «Техника-молодежи», первый за этот год. На обложке женское лицо на фоне звезд. Как иллюстрация к его роману, начавшему публиковаться с этого номера. «Туманность Андромеды» – название то же. Вот только в иной истории это было ровно двумя годами позже. Тот же журнал, и даже рисунок на обложке похож – но дата была, январь пятьдесят седьмого, два года тому вперед.

Жизнь оказалась сильнее любой фантастики. В будущее заглянуть не в воображении, а реально – узнать, каким оно будет… или могло бы быть? Поскольку советская наука (те, кто были в Тайну посвящены) к выводу пришла, что этот мир «параллельный» тому, отделился от него в точке ветвления, 4 июля 1942 года, с момента попадания сюда подводной лодки «Воронеж» – и теперь будущее этой исторической реальности никак не предопределено, а полностью в наших руках. Или все-таки предопределено – ведь закономерности общественного развития, тенденции, действующие там, они никуда не делись, и здесь так же проявятся? Но «кто предупрежден, тот вооружен» – и вот, уже «орден Рассвета», кому по факту принадлежит власть в СССР, готов сделать все, чтобы избежать «перестройки» и предательства Горбачева.

Как Иван Антонович относился к Сталину? В молодости он и впрямь был убежден, что товарищ Сталин – самый достойный человек, раз Коммунистическая Партия избрала его своим Генеральным Секретарем! Затем, став старше, Ефремов изменил мнение, на что было три причины.

Во-первых, сам чуждый всякому тщеславию, он не мог одобрить принимающие все большие масштабы славословия «Вождю». Во-вторых, как ему казалось, одновременно с развитием этого «культа личности» Сталин забирал все больше власти в свои руки, становясь никому не подотчетным единоличным правителем, что в его глазах было явлением чуждым коммунизму и даже контрреволюционным. И в-третьих, конечно, были таинственные аресты второй половины тридцатых годов. Тогда они коснулись некоторых достаточно близких Ивану Антоновичу людей – были арестованы отец его первой жены Ксении Николай Свитальский, руководитель первой его палеонтологической экспедиции Михаил Баярунас (оба, как выяснилось уже после войны – по ложным обвинениям и наветам), сын Анны Ахматовой Лев Гумилев, правда, через два года освобожденый – Ефремов тогда, когда все боялись связываться с вернувшимся из заключения молодым человеком, помог ему найти работу. И если в 1936 году Ефремов написал письмо Сталину, прося предоставить Палеонтологическому Институту помещения в Москве (тогда Иосиф Виссарионыч в обход всей бюрократии удовлетворил просьбу, и для музея выделили одно пустующее здание), то в 1939, когда вновь назрела необходимость в помещениях (ПИН все еще занимал лишь четверть той площади, которая была необходима для расположения всех его коллекций), новое адресованное Генеральному Секретарю партии письмо с мольбой о помощи – так и осталось не отправленным. Посовещавшись, Ефремов и Орлов решили не рисковать – мало ли как отреагирует «кто-то там, наверху» на недовольство сотудников ПИНа существующим положением и бездействием Академии Наук? Но, тем не менее, несмотря на все это, Ефремов отчетливо видел, что советское общество продолжает двигаться вперед, к далекому коммунизму. «Сталинская контрреволюция», как он счел, не могла этому помешать.

Потом началась война, и тут уже Иван Антонович перестал возражать против излишней концентрации власти в руках одного правителя – сам готовый ради победы и спасения страны пожертвовать всем, он отлично понимал необходимость твердой власти – пусть даже в руках не самого, с его точки зрения, верного коммуниста. А вот после войны… Тогда, к удивлению Ефремова Сталин резко сменил политику – был взят курс на одобрение конструктивной критики, возвращались из лагерей и реабилитировались невинно осужденные, даже тех самых славословий, как будто, стало поменьше. Что же произошло с Генеральным Секретарем Партии? Урок войны его изменил, что он решил вернуться на истинно коммунистический путь? Но все же настороженность в отношении к Сталину у него оставалась – до момента приглашения на ту самую судьбоносную встречу.

Тогда Ефремов узнал не только о прибытии потомков из будущего. Ему стало ясным и многое о неизвестной рядовым гражданам политической подоплеке событий тридцатых годов, о тайной борьбе внутри Партии, отражением которой, к несчастью, стали и массовые аресты среди народа, о стремлении Сталина сохранить и спасти Советское государство. А еще, ему впервые довелось лично беседовать с Вождем, причем в «полуофициальной» обстановке.

– Не было выхода другого, а вы и решили – «контрреволюция», – мрачно произнес тогда Иосиф Виссарионыч. Он, конечно, знал о мнении Ефремова насчет себя – еще бы не знать, прочитав всю биографию писателя. – А славословия… Думаете, я сам их люблю?.. Впрочем, не скрою, и я лично в другой, истории после войны наделал ошибок. Теперь это не повторится. Вот лучше подумайте, что произошло в те шестидесятые годы. Под слова о возвращении к настоящему коммунизму насадили среди граждан мещанство и потребительство!

И это было правдой, как выяснил Ефремов, почитав кое-что из «попаданческих» книг и документов, в том числе и свою собственную биографию – большое беспокойство о будущем сквозило в его же словах, написанных и сказанных под конец жизни, куда большее, чем то, что он чувствовал даже в тридцатые годы. Что-то произошло со всем советским обществом, что стремление к коммунизму переродилось в обывательскую жажду повышению материального благополучия, которое можно повышать бесконечно и так никогда и не удовлетвориться достигнутым. Ведь разве можно удовлетворить бесконечно растущие материальные потребности, как наивно обещал этот Хрущев?!

А товарищ Сталин (да, как теперь стало ясно, именно товарищ!) – искренне хотел и пытался открыть советскому народу путь именно к настоящему коммунизму. И ведь реально было, «принял страну с сохой, оставил с атомной бомбой» – а теперь похоже, выйдет, еще и с космическими ракетами. И был абсолютно прав, говоря, что «мы должны успеть пробежать двухсотлетний путь за двадцать лет», иначе нас раздавят. Что было бы, если СССР в 1941 году не успел бы далеко уйти от того, чем был в конце двадцатых – до пятилеток, индустриализации, колхозов? Да, были перегибы – но надо было рвать вперед, не считаясь ни с чем, и не имея послезнания. Характерно что сейчас, после войны и Победы, народ в массе думает так же – «значит, Вождь уже тогда знал, и правильно гайки закручивал, зато когда Гитлер напал, мы были готовы».

Сейчас, получив разгон, СССР, вместе с примкнувшими к нему ГДР, Народной Италией и прочими странами соцлагеря, летел вперед семимильными шагами – то, что можно было видеть сегодня, отличалось от предвоенных тридцатых еще больше, чем те годы первых пятилеток, Днепрогэса и Магнитки, от полуголодных нэповских двадцатых. На кадрах старой кинохроники сохранилось, как комсомольцы-строители Сталинградского тракторного бегали с тачками и ногами формовали бетон. Сегодня, Ефремов, вместе с делегацией от Союза Писателей, на стройке нового завода в Подмосковье видел, как цеха делали конвейерным методом – стены и перекрытия формируются на стапеле, затем все это в сборке отъезжает по рельсовым путям в нужное место (прим. авт. – эта технология промышленного строительства описана в журнале «Наука и жизнь», начало 80х), причем сваи под фундамент забиваются «пушечным» способом (гораздо более дешевым, чем бурение), а в твердых грунтах, вплоть до гранита, проходка ведется подземными ракетами, буквально выжигающими скважину за считанные минуты (прим. авт. – и это не фантастика, подземные ракеты Циферова). Линии электропередач стали уже обычной чертой пейзажа (по крайней мере, в Европейской части Союза). Быстроходные корабли на подводных крыльях ходят по Волге, от Ярославля до Астрахани. А на линии Аэрофлота в прошлом году наконец вышли реактивные Ту-104 (одновременно с немецкими «бааде»). И жить стало лучше, для простого советского человека – очень многие семьи (квартиру давали прежде всего семейным, особенно с детьми) переселялись из бараков в новые блочные дома, в иной истории эти пятиэтажки звали «хрущевками», а в этой отчего-то «кубиками». В квартирах уже не редкостью были не только радиолы, но и телевизоры, причем после «КВН» с экраном размером с открытку, в магазинах уже были «Норд-2», изображение с журнальный лист. Частных машин на улицах становилось все больше. И выглядели советские люди (по крайней мере, в Москве) вполне на европейском уровне. Впрочем про это Тася могла бы лучше рассказать – поскольку, подружившись с «самой Смоленцевой» теперь одевается в «доме русско-итальянской моды», ну а зарплаты Ефремова вполне хватает, чтобы любимую женщину не стеснять.

– А вы пишите, Иван Антонович. И ни о чем больше не беспокойтесь!

Лишь взявшись за роман, Ефремов понял трудность и громадность предстоящей задачи. Марксизм справедливо утверждает, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Чтобы массы лучше поняли, эту идею полезно сформировать в виде Книги – не обязательно научной, как «Капитал», художественное произведение воздействует на умы еще доходчивее, всеобъемлюще и быстрей. Такой Книгой для первого революционного поколения была «Как закалялась сталь» Островского – призывая «будь таким, как Павка Корчагин». Но время сменилось, и выросли уже дети тех «корчагиных». Какие книги читать им?

Островскому было легче – он писал о лучших чертах будущего, существующих сейчас. А Ефремову надо написать о том, что пока есть лишь в проекте. Которого не знали даже люди из будущего. Октябрь был подлинно величайшим событием двадцатого века – ведь прежняя царская Россия была хрустом французской булки лишь для ничтожного меньшинства населения, а подавляющая часть жила почти в нищете и невежестве, по переписи 1897 года грамотными были лишь четверть, с интервалом в пять-семь лет по деревням прокатывался голод (что творилось в 1891 году, прочтите публицистику Льва Толстого, вот только после не напишут «либералы» про тот голодомор), каждый третий ребенок умирал, не дожив до года – и у всей этой массы ни в чем не виноватых людей не было перспектив подняться наверх. Октябрь дал им шанс, «кто был никем, тот станет всем» – при Советской Власти миллионы людей из деревни ушли в города, получили образование. Попутным эффектом было то «русское экономическое чудо», которого не поняли даже Рузвельт с Черчиллем и которое спасло нас в войну – ведь на заводы пришли люди с еще крестьянской психологией, «будешь плохо работать, зимой с голоду помрешь» и огромной мотивацией к получению знаний, так что трудовой энтузиазм первых пятилеток был вовсе не «пропагандой». И вот, цель, за которую сражались «корчагины» достигнута – та Книга прочитана до конца. «Молодая гвардия» Фадеева была Книгой воевавшего поколения, теперь прочитана и она – мы победили, но нельзя жить одной лишь прошлой Победой, надо идти дальше. Куда идти?

В той истории грубо ошибся Хрущев, провозгласив – повышайте уровень жизни. Но не прав и адмирал Лазарев, сказав – СССР рухнул потому, что проиграл потребительскую гонку, дали людям отдельные квартиры, телевизоры, а вот автомобили и видеомагнитофоны не смогли, и было ясно, что не сумеем. Нет – это было поводом, а не причиной. Постаревшие «корчагины» и выжившие «олеги кошевые», став Вождями, не могли понять, ведь мы дали детям и внукам то, о чем сами в их годы лишь мечтали: жилье, образование, медицину, им не надо бояться ни голода, ни безработицы, ни даже повторения сорок первого года – так какого черта вам надо что-то еще, зачем вам рок-н-ролл, джинсы и мини-юбки? А причина была в том, что дети приняли ваши достижения за базовый уровень, фундамент – ну а дальше куда идти? И пошли в перестройку, так же как западная молодежь в том шестьдесят восьмом – в хиппарский протест и секс-революцию!

В этой истории – что-то уже меняется. К чести Сталина (и «рассветовцев»), увидев проблему, они искренно пытались ее решить, причем вовсе не средствами «держать и не пущать» – помня, что на том царский режим и погорел, вытеснив всех «пассионарных» в лагерь революции. Хотя Ефремову показалось, что Вождь (не умерший в марте пятьдесят третьего, как там) уже ощутимо сдал, все ж годы берут свое, и все чаще вместо него на публике появляется Пономаренко – говорят, что после Сталин у него «экзамен принимает». Однако статьи по идеологии регулярно выходят в «Правде» с прежней подписью. Что ж, это даже льстит, что его, Ефремова, теория, что «красота есть подсознательно осознаваемая целесообразность» из ненаписанного еще здесь «Лезвия бритвы» вошла в труды Вождя частью «об этике и эстетике». Поскольку по марксистско-ленинской теории, выживанию общества способствуют взаимопомощь, коллективизм – то это и воспринимается как прекрасное. И пусть капиталисты носятся со своей «конкурентоспособностью» и «человек человеку – волк». Есть сейчас в США такая Энн Рэнд, проповедующая совсем уж дикие взгляды, абсолютная конкуренция, совсем уж оголтелый социал-дарвинизм, «любого загрызу, кто мне горло подставит, и ради его же блага, чтобы он себя в тонусе держал» – неужели капиталисты были настолько глупы, что не понимали преимущества коллектива над одиночкой? Нет – там все глубже и подлее было!

– Верно, в капитализме «человек человеку волк», да только волки, звери стайные, у них чужака рви, а своего не трожь. На Диком Западе, если вам вручали звезду шерифа, вы обязаны были служить, даже не Америке, а конкретно этому городку. А в протестантской вере, как в любой другой, наличествует вопрос, если ты успешен, то от бога или черта твое богатство? И оттого у них даже самый ярый поборник протестантской этики считал себя обязанным жертвовать на благотворительность, чтоб показать, «я на стороне света». Душок конечно, был – например, на детский приют доллар дать можно, а на помощь престарелым уже нет – кто на должную старость не скопил, тот сам виноват. Но жить «по Рэнд» даже в мире капитала было принято лишь в крайнем случае, «боливар не вынесет двоих». Это поганое учение подавалось исключительно как экспортный товар «конкурируйте между собой, нам легче будет вас сожрать поодиночке». Между прочим, эта Рэнд, родившись в Петербурге в 1905, изначально звалась Алиса Зиновьевна Розенбаум. А такие как она, к нам в девяностые и двухтысячные приезжали учить, на всяких «бизнес-университетах», «курсах по развитию делового мышления», и даже в школы заявлялись, говоря, что «помогая кому-то, вы оказываете ему плохую услугу – пусть учится выбираться сам. Ну а не сможет, значит неконкурентноспособен и должен уйти». В итоге, по России там словно Гитлер прошел – заводы закрывались, города разрушались, народ вымирал. Может, книгу Рэнд у нас напечатать, конечно, с комментариями – чтобы и наши люди прививку получили от ее людоедских взглядов? Или вообще, издать кое-что из литературы тех лет, под маркой нового направления, «социальная фантастика»?

Пока что в СССР быстро набирала популярность фантастика космическая, оттесняя прежнее направление «ближнего прицела». Летом прошлого года вышли «220 дней на звездолете» Мартынова, в этом году должно быть продолжение, про приключения на Венере. Хотя в будущем установят, что нет там океана, джунглей и разумных существ – решили оставить все как есть, тем более что Мартынов в Тайну не посвящен. Надо заметить, что чистые приключения, сюжет у него выходят очень неплохо. Но ведь фантастика не должна приключенческую литературу подменять.

– Фантастика, это как зеркало будущего – сказала Анна Лазарева, ставшая «главноопекающей» для Ефремова – или скорее, хрустальный шар провидца. Картины в котором могут быть зыбки и отрывочны – вот насколько мир, изображенный Жюль Верном похож на наш двадцатый век? – но они готовят нас к тому, с чем мы встретимся завтра. Показывают нам возможный выбор – даже не столько научно-технический, как морально-философский. Там, Иван Антонович, вам это удалось – отчего вы в историю самым великим советским фантастом и вошли. Ну а «ближний прицел» и приключения тоже пусть будут – на своем месте.

Интересно, о чем Лазарева говорила с Еленой Дометьевной, что та согласилась наконец дать Ефремову развод? И Тася, его Таис, сейчас исполняет обязанности не только его секретаря, но и целой «начальницы секретариата». Поскольку Анна Петровна сдержала слово, обеспечив Ивану Антоновичу доступ к архивам. Включая и те, которые в сорок четвертом из Ватикана были вывезены – и в Рим возвращены, после того как у нас копии с документов сняли. А также огромное количество первоисточников из Германии, Австрии, даже Маньчжурии и Китая. Ефремов с удивлением узнал, что на него работают больше десятка людей – в основном, студенты с истфака. Ищут в каталогах и хранилищах, чтобы ему на стол ответ на его запрос положить – возможно, всего одну строчку или пару слов в будущий роман.

– Интернета у нас пока нет, но подобие его в «ручном режиме» для вас персонально создать сможем. Вы только творите.

Персонально? Как после оказалось, за участие в закрытом проекте под кодом «П-202», Ефремову даже какие-то деньги полагались. По той же ведомости, что его «ассистентам». Причем короткий код, как просветил Орлов, на правах директора ПИНа и старого друга, означал – заказчиком выступает Служба Партийной Безопасности, или иная столь же серьезная Контора.

– Да, это наша работа. В мире «Рассвета» было, что «СССР получал нужную информацию даже более полно, чем Запад, но отставал в ее анализе». Товарищ Пономаренко поставил задачу решить эту проблему. Изучаем информационные потоки, их оптимальную структуру, скорость взаимодействия… Если желаете узнать подробнее, для своего романа, то вам надо у наших математиков спросить, я сама матаппаратом исключительно как пользователь владею. И ваш случай, это один из многих – на чем еще процесс изучать?

Так может, и участие «инквизиторов» в личных делах Ефремова вызвано лишь тем, что Тася, «начальник секретариата» в рамках поставленной задачи оказывается более на своем месте, чем Елена Дометьевна, коллега-палеонтолог? Как у Вьюшкова, кого Иван Антонович в свои преемники на ниве палеонтологии наметил вдруг появилась какая-то Вера. Ладно, раньше жилья не было, даму даже в гости пригласить некуда, не то что о семье думать, а теперь в новом доме трехкомнатную квартиру дали, одиночке, не семейному еще – случай беспрецедентный, но «ведь женится же он когда-нибудь – а научному работнику отдельный кабинет положен». Но ведь и девушка явно непростая, «пантерообразность» по типу Смоленцевой, да и самой Анны Петровны так и ощущается – разговор, пластика, «свободнолетящий» стиль в одежде. Так разве можно – семью по приказу создавать?

– Нет никакого приказа, Иван Антонович. А как у вас в «Часе быка» – «двое, после подготовки, получают статус надолго влюбленных». У нас никому не велят, а лишь предлагают – кто хочет стать ангелом-хранителем для хорошего человека? Присмотрись, познакомься – а если душа не лежит, то в сторону отойди, попробует другая. Любовь – она ведь, самая крепкая, когда не вулкан страстей, который может скоро погаснуть, а дружба и уважение. «Брак по расчету самый прочный – когда расчет правильный». Теперь хороший человек, Борис Павлович Вьюшков, не погибнет совершенно глупо в тридцать два года, а станет профессором и членкорром, вам на смену. Проживет долгую и счастливую жизнь, увидит своих детей и внуков. Разве это плохо – и просто по-человечески, а не ради политической выгоды?

Но все-таки… Ведь политика склонна давить, подминать все, что ей мешает. Поддерживала бы меня ваша Служба, если бы я не был тем, кем стал в иной истории? А просто, Иван Ефремов, ученый-палеонтолог.

– Иван Антонович, дорогой вы наш! «Политика», как вы выразились, обратится против вас в единственном случае – если вы, как Солженицын, пойдете против СССР. Но ведь этого не случится никогда? Знаю, что в той истории на вас, уже после вашей смерти, заводили дело в КГБ. Но я очень надеюсь, что при нашей кадровой политике, в Органах у нас не будет дураков и карьеристов, через двадцать лет. Да и вы сами, как сказал почтенный Бахадыр, после его процедур лишних лет десять минимум проживете – а хотелось бы и больше. Впрочем, вы же к нему ходите, два раза в месяц, «проверяете настройки вашего организма». Вот так и наша Служба, играет ту же роль для советского общества в целом.

Что ж – СССР в этой реальности конечно, не был раем, однако же, перефразируя некоего философа, «был меньше похож на ад». Насколько Ефремов понял главную политическую линию Партии, здесь упор делается не на «благосостояние» как самоцель, а на творчество масс. Дающее прямой эффект – как «щекинский метод» в промышленности, «метод Худенко» в сельском хозяйстве – а также творчество научно-техническое, литературное, да какое угодно, «чем ты можешь помочь нашей стране». И оставалось лишь гадать, какие конкретные формы это примет через три тысячи лет – и перед этим главным вопросом, лишь по разряду «прочее» шли всякие мелкие детали, которые любил уточнять Кунцевич (принявший на себя роль едва ли не главного советника и критика Ефремова по деталям мира будущего).

– Простите, Иван Антонович, а как у вас может вообще существовать Великое Кольцо? Если существует возможность пробоя в пространстве – опыт Рен Боза, затем изобретение звездолетов прямого луча. Ну и мы сюда каким-то образом через пространственно-временной континуум попали, экспериментально сей факт установив. А раз какой-то природный процесс в принципе возможен – значит, лишь вопрос науки и техники, научиться его искусственно использовать. И у вас, тысячи и десятки тысяч разумных цивилизаций, за миллионы лет – и никто не сумел сделать то, что землянам удалось? При том, что нас от древних египтян всего какие-то четыре тысячи лет отделяют, микросекунда по галактической мерке – ну а мир вашей «Андромеды» от неандертальцев, допустим, пятьдесят тысяч лет, чуть больше десятка микросекунд. Да в вашей Вселенной давно бы уже прямое почтовое и пассажирское сообщение установилось между всеми разумными мирами – зачем тогда эфир засорять тем, что лишь через сотни и тысячи лет примут?

– Вы забываете, что земляне в эпоху Великого Кольца, уже не изолированная цивилизация одной планеты. – ответил Иван Антонович. – присоединившись к Кольцу, они получили доступ к знаниям этих самых тысяч и десятков тысяч цивилизаций, точно так же, как и любая из этих цивилизаций имеет доступ к знаниям Земли и прочих планет – с поправкой на некоторое время, необходимое на их пересылку по радиосвязи, конечно. Таким образом, земляне в своем научном поиске решений новых задач находились в равных условиях с прочими цивилизациями Кольца, даже с теми, которые намного старше. Постоянный обмен знаниями уравнивает шансы разных планет на совершение нового открытия. И вот, так получилось, что честь быть первыми, выпала Земле. И прочтите внимательнее – в романе цивилизации Великого Кольца относительно «молодые», с разницей от земной в тысячи и десятки тысяч лет, но не миллионы. Более древние цивилизации есть в центре галактики, но их сигналы Великое Кольцо еще не расшифровало – об этом тоже есть в книге. Причину же, по которой представители этих древних цивилизаций до сих пор не вышли на контакт – я предпочел оставить неизвестной. Пусть в сюжете останутся и тайны!

Что же касается истории вашего собственного появления здесь, Валентин Георгиевич, то она еще ничего не доказывает. Если бы все действительно было так просто, как вы говорите – «коли природный процесс возможен и даже замечен свидетелями, то вскоре его обязательно научатся повторять искусственно» – тогда нашу, реальную, а не вымышленную, Землю уже давным-давно посетили бы инопланетяне множества различных цивилизаций. Потому что в нашей Галактике по данным из вашего времени – сотни тысяч землеподобных планет. Даже если на одной из тысячи развилась разумная жизнь, то, поскольку маловероятно, что именно наша, земная, цивилизация является самой первой и древней из них – инопланетяне, подчинившие себе тот процесс, что перебросил вас сюда, давно бы на Земле побывали и не раз! И их сверхсветовые космические корабли уже должны были бы бороздить просторы вселенной во всех направлениях!

– А вот не во всех, Иван Антонович! На Земле много ли таких вот «дырок», через какую мы сюда попали – однако попали же? Причем своей энергии не тратя, из «потенциальной ямы» не выбираясь, а как ком с горы. Значит, самая простая гипотеза – что это «нуль-пространство» анизотропно: где-то непрошибаемая стена, где-то истончается, а где-то и провалиться можно. Ну как километр в степи и километр в Гималаях, это совсем разные вещи. То есть, из какой-то точки Галактики можно в строго определенную другую попасть с наименьшими энергозатратами, «тоннель» пробить – но только туда, и никуда больше, как перевал в горах. И вовсе не значит, что даже имея звездолет типа «Темного пламени», можно долететь куда душа захочет, хоть в Туманность Андромеды. Ну и мы не знаем, какая навигация в подпространстве – может, с увеличением дальности так невязка растет, что неизвестно куда вылетишь.

– Вот вы сами и нашли собственный ответ на свой же вопрос о том, почему в «Туманности Андромеды» пока не появились ЗПЛ далеких цивилизаций, – рассмеялся Ефремов. – Сами же говорите – «нуль-пространство может быть анизотропно». Наконец, ну оставьте вы бывшему моряку романтику досветовых скоростей – в чем-то схожую с романтикой парусного флота.

– Ну… пожалуй. А вообще, знаете, вы правы, вполне может быть Великое Кольцо – если цивилизации, уже открывшие «прямой луч», будут в меньшинстве, путешествия с его помощью именно в любую точку галактики – слишком сложны, а для передачи информации о своем открытии расстояние между звездами будет слишком велико. Уже после Эры Великого Кольца будет Эра Встретившихся Рук – когда усовершенствованные звездолеты-прыгуны – все или хотя бы большинство вещающих миров своим сообщением свяжут. А пока – вполне может, что именно земляне, в своем секторе Галактики, среди ближайших разумных соседей первыми изобретут «гиперпривод».

– Еще может быть, одинакова ли у разных цивилизаций скорость научно-технического прогресса? – заметил Ефремов – возможно, у кого-то будут иные ценности, чем власть над природой, безудержное совершенствование мертвой техники? Если даже на Земле есть народы, развивавшие иной, духовный путь.

– В точку, Иван Антонович. Как раз ту, которая – антипример. В Ленинграде случилось мне со знакомым вам Львом Николаевичем Гумилевым пообщаться в прошлом году, когда он только что докторскую диссертацию защитил. Говорили мы в том числе и о всемирном – так заметил он, что и среди земных цивилизаций вопрос «что самое главное, самое важное» был различен. Нам, как и всем европейцам, кажется, что это – «познание окружающего мира, законов природы», из чего наша научно-техническая цивилизация и развилась, кстати, этот путь мы еще от древних греков унаследовали. А вот например для персов-зороастрийцев главным был вопрос, что есть Добро и что есть Зло – а всякие мелочи, вроде совершенствования плуга или конской упряжи в сравнении с этим, тьфу! Для индусов было – в кого ты переродишься после смерти. Для китайцев – как разумно общество устроить, «чтоб Дети чтили Отцов, а Отцы заботились о Детях». Однако же европейцы с их наукой оказались сильнее – не мудрее, не духовнее, но сильней. Потому что, даже если предположить мир, где существует магия, а не какие-то духовные практики – выставить в поле сотню, тысячу обычных людей с мушкетами будет куда проще и дешевле, чем воспитать одного умельца метать файрболы. Да вы сами, Иван Антонович, через руки почтенного Бахадыра прошли, и он ведь реально помог вам, как врачи не сумели – однако же студентов-медиков обучать можно на потоке, а такие как Бахадыр, это самородки, штучный товар. И где в итоге оказались китайцы и индусы во всей их мудростью, когда пришли европейские колонизаторы с пушками – и какой тип цивилизации стал в итоге господствующим на нашей планете? Маркс все же был гением, открыв, что материальное производство в конечном счете решает все. Я не вижу планету, где могло бы иначе – ведь не может там с самого начала, с первобытных времен, быть одно единое племя, которое после породит один общий уклад? Невозможно представить землеподобную планету без разнообразия ландшафтов – а значит, по Льву Николаевичу, там будут разные племена с различными ценностями – которые породят и различные цивилизации. И достаточно среди них оказаться хоть одной «научно-технической», как она со временем согнет под себя все остальные. Просто потому, что не мудрее – а сильнее. А значит, и у тех, кто дорастет до Великого Кольца – в приоритете будет именно наш, технический путь.

- Ну насчет индусов я с вами могу поспорить, – ответил Ефремов. – Во-первых, какое-то у вас превратное представление о мудрости, противопоставляющее ее силе. Думаете, небось, что мудрый человек – это тот, который сидит день-деньской в каком-нибудь древнем храме и думает только над вопросами, не имеющими никакой связи с жизнью? Да, некоторые и современных ученых такими вот людьми представляют, нас, палеонтологов, например. Ищут, понимаешь, никому больше не интересные древние кости, а больше их ничего не интересует, – Иван Антонович подмигнул. – Разве же мы, советские ученые – не то же самое, чем были мудрецы для древних и средневековых людей?.. И индийская мудрость очень много на самом деле сделала для развития индийской науки и техники, вы просто не представляете, сколько. Скажем, некоторые используемые древними индийцами приемы металлургии обогнали свое время, как считают многие ученые. По-настоящему, техническая отсталость Индии от Европы проявилась лишь с наступлением в Европе эпохи капитализма.

Во-вторых, хочу вам напомнить, что в последние века Средневековья, то есть, как раз в решающее для развития Европы время, в Индии у власти находились вовсе не индусы, а мусульмане – Империя Великих Моголов, высшая знать которой была скорее тюрками. По существу, Империю создали пришельцы-захватчики, чуждые Индии. Хотя они и включили в состав правящего элемента государства индусскую знать, той всегда было меньшинство. Так что сваливать возникшую техническую отсталость Индии на культуру индусов – выглядит нелогично.

И в-третьих, пока страна была единой и имела крепкую власть, она отнюдь не была слаба. Правители Моголов и поощряли развитие науки, и сами совершали немало завоевательных походов, объединив под своей властью почти весь полуостров. И на пике своего могущества войска Моголов успешно били тех же европейцев – португальцев, а затем англичан.

Империю Моголов сгубил религиозный фанатизм ее последнего крупного правителя – падишаха Аурангзеба, который устроил массовые гонения на индусов. Естественно, это привело к взрыву ответного возмущения – народным восстаниям, бунтам, мятежам наместников и вассалов, затем – к схваткам новых претендентов на власть взамен свергнутых Моголов… Индия превратилась в арену непрерывной «войны всех против всех». К этому добавились вторжения захватчиков из Ирана и Афганистана. Англичане начали завоевывать Индию всерьез, когда она была уже предельно ослаблена и разделена на много враждующих друг с другом государств. И то, когда этим государствам удавалось заключать временные союзы – они наносили англичанам серьезные поражения. Но в итоге узкоклассовые и династические интересы местных правителей возобладали над общенациональными – и англичане разбили всех своих противников поодиночке. При этом обычно используя в качестве ударной силы войска самих же индийцев…

– Ну, допустим, так, Иван Антонович, англичане дождались удобного времени, а потом использовали свое любимое «разделяй и властвуй». Но вы же не будете спорить, что Европа тогда уже стояла на самом пороге индустриальной эры – фабрики, паровые машины, железные дороги. А Индия, даже будь единой, оставалась бы еще долго «сонным царством». И если представить некий «параллельный» мир, где нет Европы – так там наверное, все эти раджи и сейчас бы исключительно на слонах и лошадках ездили, а пар с электричеством были бы секретными знаниями касты жрецов. Ну не нужен феодалу – технический прогресс!

– Не факт, – ответил Ефремов. – Тем более, что в реальности-то Европа все же была и ее влияние приводило к ускорению прогресса и в других регионах. Именно в последние десятилетия существования Империи Великих Моголов в ней наблюдались те же процессы, что ранее произошли в Европе – сращивание классов феодалов и богатого купечества. Купцы могли богатством приобретать титулы и политическое влияние, а богатые феодалы не гнушались торговать. Причем богатые купцы давали множеству ремесленников деньги на приобретение сырья и инструментов, взамен чего те должны были отдавать купцам свои товары, которые те уже продавали по своим собственным ценам – ведь это тот же самый путь, который в Европе привел к превращению купцов в хозяев мануфактур! Старая феодальная армия изживала себя, «дворяне» Империи больше привыкли к роскоши и пирам, чем к сражениям и войнам, следующим этапом должно было стать изменение структуры армии на манер Нового времени – и в некоторых государствах, образовавшихся на руинах Империи Моголов, это успело произойти до английского завоевания. Так что все шло именно по Марксу, в полном соответствии с историческим материализмом: в недрах индийского феодализма уже зарождались ростки капиталистического общества. Но разрушение Империи Великих Моголов и последующая смута задержали этот процесс, а английское завоевание замедлило его еще больше. Если бы не это, как знать… Ведь Российская Империя тоже в свое время сильно отставала от той же Европы, а сейчас мы видим такой рывок вперед, который вывел Советский Союз на передовой край развития всего мира… И заметьте, я не называл землян первооткрывателями «прямого луча». Уж те, кто первые обнаружили Торманс – точно, этот секрет не от землян получили.

– И повезло, что пришли с миром. Иван Антонович, а вам не приходило в голову, что открытие «прямого луча» в вашем мире, это открытие возможности завоевательной войны? Если представить цивилизацию, примерно как США из моего будущего плюс еще лет сто. Когда сверхпотребление съело все ресурсы планеты, и людей просто нечем кормить. Или же, банально спихнуть вон лишних пассионариев, как это сделала Испания в Конкисту, пока они дома все не разнесли. В досветовую эпоху с этим будет неожиданная проблема – ну, построит Чойо Чагас тыщу звездолетов, запихнет туда миллион буйных головушек, и конечно, со всем нужным для автономного существования и производства, ведь домой они уже не вернутся, десятки и сотни лет пройдет. Но тогда колонистам обязательно придет в голову – а зачем нам дальше подчиняться кому-то, давай независимость – именно поэтому в нашем мире китайская экспансия не состоялась, как бы император власть над заморскими владениями удержал? А вот когда путь до соседних миров короткий – вполне можно прийти не колонистами, а колонизаторами, построить на чужой планете свой «город на холме», и пусть аборигены нам ресурсы добывают. Даже если биология у пришельцев совсем другая – хоть фтором дышат, как в вашем «Сердце Змеи». Или та же органика на кислороде – но отличаются базовые молекулы ДНК и белков, и чужой мир абсолютно несъедобен, токсичен, и невероятно аллергенен. Будут тогда под куполом сидеть, как даже в наше время были проекты освоения Луны и Марса. Да и в фантастике, что вам дали, я помню, был роман англичанина Кристофера, как такие пришельцы Землю захватили, поставили города под куполами, где даже воздух свой, а людей превращают в зомби, надевая шлемы-импланты. Начиная с тринадцати лет – и потому, героические мальчишки организуют сопротивление, тут еще оказывается что пришельцы наш спирт не переносят, то ли валяются в отключке, то ли вообще мрут. Фантастика конечно – но ведь и в нашем прошлом было такое, не колонизация а колонизаторство, когда господа из-за моря землю не пашут, а лишь надзирают, как туземцы работают.

Все же сказывалось, что гости из будущего были военными людьми, узкими специалистами, детально не знакомыми с данными наук за пределами их области знаний и умений, но привыкшими от всего неизвестного ждать в первую очередь угрозы – различных гипотез о возможной инопланетной агрессии Ефремов успел выслушать от них, наверное с десяток. К тому же ссылающихся не на научные факты а на книги и фильмы того, вовсе не прекрасного будущего – а впрочем, какая наука может изучать еще не свершившееся, тут именно «игра воображения» выходит на первый план, да ведь и в этом времени для написания Книги выбрали его, писателя, а не кого-то из маститых ученых. Понятен также выбор критиков – нежелательно расширять круг посвященных в эту самую главную тайну СССР, да и пришедшие из двадцать первого века все же сумеют дать иную оценку, чем современники – ну а в экипаже подводной лодки служат исключительно военные а не философы. Ну и конечно, было важно, откуда они пришли – ведь фантастика (как впрочем и вполне научные прогнозы) лишь проецирует в будущее уже существующие идеи, явления, но не может предсказать качественных поворотов. А такие как Кунцевич склонны этого не замечать, принимая на веру современную им боевую фантастику «западного» типа – включая и отечественную, таких как Олег Верещагин или Михеев. Написанную небесталантно – но исходя из совершенно неверных предпосылок.

Ефремов не был «прекраснодушным идеалистом», как ошибочно считали «потомки», а старался смотреть на проблему объективно. Попаданцы ссылались на очевидные примеры Гитлера или современных им США – бесспорно, если этим дать готовые Звездолеты Прямого Луча, то будет агрессия и колонизация соседних миров, все, как и любили показывать в своей фантастике сами американцы и европейцы (вероятно, и переносившие на инопланетян свои собственные цели и стремления). Но ведь чтобы создать подобную технику, цивилизация должна развиться достаточно. Цивилизация «сверх-США», которая съела все ресурсы на сверхпотребление – где возьмет их (не просто много, а чудовищно много) на космическую экспансию? Представим, что США начала XXI века решат строить флот боевых звездолетов – снабдить их горючим, боеприпасами, провизией, обучить экипажи и космодесант, создать инфраструктуру для обслуживания. Потребуется еще и транспортный космофлот, снабжение и колонистов везти. Да, и вряд ли удастся найти точно такую планету как родная, значит колонизация потребует еще и терраформирования иного мира (расходы еще больше, чем на космофлот). Такой колоссальный проект неизбежно посадит на голодный паек собственное население, уже привыкшее потреблять – не обещая никаких немедленных прибылей. Что для тех американцев абсолютно невозможно – и приведет или к социальному взрыву, или к установлению диктатуры фашистского типа.

Фашистская цивилизация, захватившая планету и завоевывающая космос? Нет и еще раз нет. Ведь предопределенные самой сутью нацизма саморазрушение и деградация не позволят такой «цивилизации» выйти в дальний космос, да и в ближний, скорее всего, не получится. Для этого фашизм сначала должен будет перестать быть фашизмом…

Инопланетная цивилизация, осваивающая иные звездные системы, чтобы обеспечить безопасность своего вида от каких-либо космических катастроф? Что ж, это вовсе не та причина, чтобы воевать со встреченными цивилизациями, скорее, как раз причина для того, чтобы не воевать с ними. Опасение за судьбу своего вида может сподвигнуть на основание нескольких колоний, ну, десятка-двух максимум, но не бесконечное завоевание всего доступного пространства и тем более не на войны со всеми встреченными соседями – если это вдруг произойдет, то, определенно, причина должна быть совершенно иная.

Космические кочевники? Даже если они могут существовать, то почему бы им нужно было обирать любую встреченную звездную систему «до зернышка», подобно саранче, и драться за нее насмерть – ведь потребности цивилизации, привыкшей к кочевому образу жизни, не могут быть столь велики. Скорее всего, она вообще не должна задерживаться надолго в звездных системах, как непривычной среде обитания. А ресурсы одной только Солнечной системы, содержащиеся в астероидах и планетоидах пояса Койпера и кометах облака Оорта, как Ефремов узнал от самих же гостей из будущего, должны быть настолько огромны, что проблем с «дележом» их с залетными гостями – не должно возникнуть по определению.

К тому же, если цивилизация «дорастет» до полномасштабной звездной экспансии, овладев соответствующими знаниями и энергетикой нужного уровня – то безусловно овладеет и новыми способами получения ресурсов путем синтеза и распада элементов – хоть из межзвездного водорода. Тем более – из комет, планетоидов и астероидов. После чего проблема ресурсов вообще отойдет для нее в прошлое.

И главное, насчет того, какой у инопланетян мог бы быть общественный строй…

Капитализм, фашизм и нацизм, пусть даже и называемый национал-социализмом, отметались сразу – по уже указанным причинам. А «коммунизм или социализм только для своих», на который пытались сослаться попаданцы – на деле и есть тот же фашизм или нацизм, что возвращало в проблеме неизбежной гибели или свержения такого строя задолго до выхода в дальний космос. Настоящий коммунизм и социализм несовместимы с расизмом.

Регресс коммунистической или социалистической цивилизации к более низким формациям из-за каких-либо крупных катаклизмов? Так при таком «интеллектуальном одичании» именно наиболее сложноорганизованные «сегменты» социума и пострадают сильнее всего! А это – потеря высокотехнологичных и наукоемких производств, что снова приводит к неспособности вести космическую экспансию.

«Неправильные» коммунисты, такие как маоисты и троцкисты? Но теории, подобные маоизму, никогда не смогут «завладеть» целой цивилизацией, потому что замешаны на том же национализме и псевдорелигиозной философии. А «троцкисты» – оставаясь в рамках своей идеологии, просто не способны остановиться, прежде чем уничтожат всю свою цивилизацию в итоге.

Инопланетяне-прагматики, считающие свою цивилизацию сверхценностью, ради которой можно делать с другими все, что угодно? Но на деле такой «цивилизационный солипсизм», представляющий собой субъективный идеализм в крайнем проявлении, вовсе не способствует выживаемости цивилизации. Пример тому – средневековый Китай.

– Вот так и выходит, что развившиеся до возможности межзвездных путешествий инопланетные колонисты или космические кочевники вовсе не должны воспринимать другие цивилизации, как своих конкурентов, – излагал Ефремов Кунцевичу. – Точнее, не смогли бы они вообще развиться до такого уровня, если бы раньше не изжили понятие конкуренции, а успешно сгубили бы свою собственную цивилизацию. Но чтобы прийти к такому выводу – как раз и следует изучать, как в процессе истории влияют друг на друга общественные отношения и развитие науки и техники!

– Так есть такая наука, или метод, это влияние изучающий. Зовется исторический материализм, – ответил Кунцевич.

– Так ведь именно если внимательно изучать и следовать историческому материализму и диалектике, и выходит, что не могут цивилизации, не достигшие коммунизма или хотя бы развитого социализма, вести масштабное освоение дальнего космоса! – отвечал Ефремов. – Все-таки плоховато вы знаете ту теорию, на которую и ссылаетесь, Валентин Георгиевич.

– Ну так технологии не обязательно могут быть собственные. Тут можно вспомнить Японию, которая в кратчайший исторический срок сумела заимствовать от европейцев первоклассную военную машину. Или пиратов Магриба, которых европейцы-ренегаты научили строить многопалубные парусные фрегаты вместо шебек. Или ситуацию, вот читал я когда-то давно книгу Романа Злотникова, как на землю напали воинственные пришельцы, звездолеты отобравшие у более древней мудрой пацифистской цивилизации – сначала мир-дружба-торговля, а затем бойня, и кто уцелел, теперь наши рабы. Ну и не факт что в пресветлом будущем невозможны пираты-одиночки – а при разнице технологий в несколько веков, даже один корабль может на отсталой планете таких дел натворить.

– Во-первых, столь развитая цивилизация никак не может быть «наивной» – если она развилась до такого уровня, то у нее обязательно за плечами есть опыт (свой или чужой), указывающий на недопустимость передачи развитых технологий недостаточно развитым обществам. И причина этого проста и самоочевидна: слаборазвитой цивилизации нельзя передавать знания и технологии, к которым она не готова по своему социальному укладу, потому что, если она и сумеет их воспринять (что далеко не факт), то при использовании навредит либо себе, либо и себе, и окружающим. А фантастические истории о «заимствовании» агрессорами технологий «развитых, но наивных» цивилизаций, полагаю, происходят просто от невежества и недомыслия их авторов, а, возможно, и от подсознательного (или вполне сознательного) желания доказывать преимущество грубой силы над умом.

Ну а во-вторых, при этом самом заимствовании технического уклада менее развитая цивилизация неизменно вынуждена будет заимствовать у высокоразвитой также и социальный уклад, и культуру – как раз в земной истории этому примеров масса!

Ну, и наконец, «космические пираты-одиночки» – должен вам сказать, что верить в них просто смешно! Где эти таинственные преступники-одиночки будут заправляться топливом, проводить ремонт и получать запчасти? Кому они могут сбывать награбленное? Как они смогут окупить свои космические полеты? Пиратство возможно, только когда есть общественные и экономические предпосылки для него.

Так что пугающие истории об инопланетянах остаются только в фантастических книгах, не давая нам поводов дрожать от страха при поимке каждого «подозрительного» сигнала из космоса.

– Мне бы вашу уверенность – ответил Кунцевич – и если, вы сказали, фантастика не предсказывает качественных изменений, то не значит ли это, что возникнет какой-то «фактор Х» нам сейчас пока неизвестный? И зачем завоевание – а как вам вариант (вот не помню у кого прочел, у Ахманова или того же Верещагина), что сверхцивилизация существует в форме торговых мегакорпораций. Которые вполне могут, «примите наши условия контракта, или мы вашу планету немного побомбим».

– Так это снова тот же самый капитализм, типичное его проявление, то есть, вариант уже ранее обсуждавшийся и отвергнутый, – усмехнулся Ефремов. – А что касается таинственного «фактора Х» – который, очевидно, должен быть настолько неожиданным, что даже фантасты до сих пор не додумались до его сути – то, думаю, и вы согласитесь, что на такой зыбкой основе никто не станет вести серьезное планирование или описание будущего? Кроме того, если этот «фактор Х» столь непредставим и непредугадываем, то и для борьбы с ним следует иметь в виду нечто столь же непредставимое и неугадываемое, что возникнет лишь в будущем. То есть, выходит бесконечность, деленная на бесконечность… С таким подходом мы только сами себя запутаем, но не найдем никаких верных решений задачи.

– Иван Антонович, вы поймите, я вовсе не к космической конкисте призываю, «наш Всеземной Союз покоряет», а всего лишь, порох держать сухим, не быть беззубыми пацифистами, как те ваши трое из «Часа Быка». Ну вот, я надеюсь, вы меня или Юрку Смоленцева не считаете за отмороженных бандитов? Однако в той ситуации у нас бы даже тени моральных колебаний не было – кто не убежал или ветошью не притворился, мы не виноватые.

– Знаю, знаю, – добродушно засмеялся Ефремов. – И, как человек нашей, современной, эпохи – будете абсолютно правы. Но почему вы никак не можете понять, что я вовсе не с бухты-барахты и не потому, что мне внезапно так в голову взбрело, а после долгих размышлений на тему развития коммунистического человечества – пришел к выводу, что это человечество через две-три тысячи лет эволюции должно стать именно таким, как я его описал в «Туманности Андромеды», «Сердце змеи» и «Часе быка»? Обществом свободных людей, одновременно с тем обладающих непревзойденной самодисциплиной и глубочайшим чувством ответственности за все свои действия. Обществом, в котором полностью ликвидировано насилие, и именно на отсутствии насилия в котором строится его полная безопасность для людей… Да, я прекрасно осознаю, что именно эта черта, обеспечивающая безопасность на Земле – станет ахиллесовой пятой землян при столкновении с совершенно иным обществом Торманса. Более того, не сомневаюсь, что альтернативный «я» в вашем прошлом как раз и стремился показать такой контраст между землянами и тормансианами! Это было главной целью произведения, а значит любые требования сделать землян более похожими на наших с вами современников – не имеют смысла! Вообще, я считаю в корне неверной тенденцию, которая постоянно проявляется у западных фантастов – механически переносить нашего современника в мир будущего. Люди невероятно далекого будущего во многом и многим должны отличаться от нас. У них совершенно другие, часто труднопредставимые и вовсе непредставимые для нас интересы. Их совершенно не интересует то, что волнует нас, и интересуют вещи, нам попросту неведомые…

Ну а насчет пацифизма – вы, видимо, плохо понимаете, что это такое. Земляне «Часа быка» – не пацифисты, не противники войны, как таковой, и не являются нерешительными людьми, как раз наоборот, когда надо, они действуют весьма решительно и прекрасно понимают необходимость освободительной войны – готовят на Тормансе восстание, снабжают местных единомышленников современным оружием… Все действия землян в этой книге подчинены их главному стремлению – спасению тормансиан. Пусть сами они воспитаны таким образом, что не могут применить для этого масштабное насилие, хотя бы и в благих целях – но они делают все, что могут, чтобы организовать и поднять на это тормансиан, от которых, в конечном итоге, и зависит судьба их родного Торманса.

Что же до вашего требования «держать порох сухим» – то оно все равно бессмысленно при той системе общественных отношений на Земле будущего, которая нарисована мной в «Туманности Андромеды». Вот вы предлагали, чтобы земляне регулярно проводили некие тренировки в военных искусствах – «на всякий случай». Но ведь то, что вы назвали «беззубым пацифизмом», происходит вовсе не от физического или технического неумения землян применять насилие – наоборот, у них есть для этого масса возможностей, ведь они физически и психически сильнее тормансиан и куда лучше вооружены технологически – а от отсутствия у них стремления его применять. А это – основа общества «Туманности Андромеды», и бессмысленно требовать изменить тут что-то – тогда и книга вышла бы совсем другой.

Вы ведь хотели, чтобы я изложил в книге свои мысли об устройстве коммунистического общества будущего? Так вот они, перед вами. Если же они вас не устраивают и нужно изображение более «боевого» общества этого самого будущего – тогда лучше вам обратиться к другому писателю…

– Ну, это уже не в моей компетенции… Раз наверху решили, что книгу надо поручить вам, то… Да, кстати, а с чего это у вас на планете Железной Звезды «медузы» настолько агрессивны, что это законам эволюции противоречит – поставьте в клетку с тигром совсем незнакомый ему предмет (а человек в скафандре вообще на живой организм не похож), сильно сомневаюсь что хищник сразу нападет и попробует съесть, поскольку в его инстинктах, в «программе управляющего компьютера», не записано, что это съедобно и вообще не опасно. И чем эти «медузы» и «кресты» питаются обычно – кроме залетных звездолетчиков? Ведь не бывает, чтобы в лесу одни хищники водились – если волки есть то и зайчики быть должны?

– Так дело именно в том, что инопланетные «медузы» – не земные тигры, а нечто совсем иное. С чего вы взяли, что они относятся хотя бы к тому же классу млекопитающих, что и тигры? А законы эволюции одними лишь млекопитающими вовсе не ограничиваются, – в улыбке Ефремова сквозила явная снисходительность – мол, ну вот, головорез-спецназовец решил поучить зоологии доктора биологических наук. – Например, акулы пробуют на зуб решительно все незнакомое. А что касается «зайчиков» – так ведь экипаж «Тантры» обследовал очень маленький клочок планеты, кто знает, что еще там может водиться даже неподалеку, вполне в досягаемости «медуз» и «крестов»? Или, в Сибири есть озера, где из рыбы живут исключительно щуки, свою же молодь едят, а также уток и гусей.

И так все время написания романа. Критические замечания Ивану Антоновичу давал и Смоленцев, и даже, пару раз, сам адмирал Лазарев – но Кунцевич, больше всех. И нельзя сказать что эти замечания в целом не пошли на пользу роману – который в чем-то отличался от того, оригинального текста. В частности, там гораздо больше просматривались «русские» корни – и Совет Звездоплавания находился в Москве, по прежнему стоящей среди Русской равнины, а зона «вахтовых» поселков сдвинулась гораздо севернее, к побережью Ледовитого океана (в котором теплый Гольфстрим доходил до Берингова пролива, так что на Таймыре климат был на современную Скандинавию похож). Космодром, с которого взлетал «Лебедь», был «посреди Великой Степи, где когда-то кочевники гоняли табуны – и откуда века назад был запущен первый в истории Земли космический корабль» – тут Ефремов был вынужден согласиться, если для химических ракет было выгоднее строить космодромы ближе к экватору, то при энерговооруженности «Тантры» (могущей подняться с планеты с тяжестью в несколько «же») разница между Африкой и Северным полюсом была пренебрежимо мала. А имена героев имели в основе – славянские, латинские, скандинавские, индийские, китайские, африканские – и очень мало англосаксонских. И кроме музея машин, упомянуты еще и раскопки одного из убежищ, где доживали те, кто когда-то считал себя хозяевами планеты – в окружении сокровищ, скелеты на истлевших коврах – тех, кто заперлись здесь в надежде выжить, да так и никогда больше не увидели солнечный свет. Миико Эйгоро прямо говорит, что ее предки из Японии, и «я западную цивилизацию ненавижу». И упоминается Проклятый Город, «конец которого был ужасен» – в котором можно было однозначно узнать Нью-Йорк. Нет роман не опускался до агитки – тут важно было не перейти грань, дать лишь наметки, ну а те, кому хочется, пусть домысливают сами. Так сказала Анна Лазарева, при этом зло усмехнувшись:

– Пусть там анализируют – может, и накопают что. А вы ни о чем не беспокойтесь, Иван Антонович, только пишите – а все остальное, наша забота!

Кубрин М.С. «История войн и конфликтов двадцатого века» (альт-ист).

В начале февраля 1954 года численность американских войск в Южном Вьетнаме достигла девяноста тысяч человек, а у берегов находилось уже сорок два боевых корабля. США, не тратя времени даром, готовились к войне. Уже 7 февраля Конгресс предоставил президенту Эйзенхауэру право принимать «все необходимые меры для защиты независимости союзного государства Республика Вьетнам», то есть, режима Нго Динь Зьема. Американские солдаты высадились в Сайгоне еще за три месяца до того, но это была морская пехота (которую Президент США может бросить в бой своим единоличным указом). После санкции Конгресса к ним на законном основании присоединились части Армии США, первой из которых уже 14 февраля в Сайгон прибыла 25я пехотная дивизия.

2 марта американское правительство официально предъявило временному правительству генерала Нгуен Ван Хина и представителям Вьетконга ультиматум, требуя немедленно передать всю власть на территории Южного Вьетнаме правительству Зьема. Вьетнамцы решительно отказались, ссылаясь на Парижскую декларацию, а 3 марта СССР и ДРВ прислали США ноты протеста. Но всем было очевидно, что дипломатия уже не решала ничего.

Утром 6 марта 1954 года американские войска одновременно высадились в портах Дананг, Камрань и нескольких других пунктах на побережье Южного Вьетнама. Одновременно начала наступление на север сайгонская группировка американской армии. Первыми на пути интервентов встали солдаты Вьетнамской Армии генерала Хина (около ста тысяч бойцов, а также Корпус Гражданской Обороны, еще шестьдесят тысяч человек) – уступая своим противникам в вооружении, подготовке и опыте они, тем не менее, оказали отчаянное сопротивление в схватках на «пограничной линии» (разделявшей территории, контролируемые Зьемом и Хином) и в ожесточенных боях на улицах приморских городов. Так, второй по величине город Южного Вьетнама Дананг, высадившаяся там 9-я бригада морской пехоты США смогла полностью захватить лишь через два дня, хотя по плану на это отводились одни сутки. И две недели понадобились американцам, чтобы занять всю территорию, прежде контролируемую «временным правительством», заставив Хина с остатками своей армии отойти в зону, контролируемую Вьетконгом. В Вашингтоне торжествовали – но война еще только начиналась. Три четверти страны контролировал Вьетконг, и теперь армии США предстояло встретиться с совсем другим противником и другими стратегией и тактикой войны…

Дананг находился на побережье Тонкинского залива в 113 километрах южнее бывшей Демилитаризованной Зоны между Южным Вьетнамом и Демократической Республикой Вьетнам. После начала войны граница со стороны Южного Вьетнама фактически перестала охраняться, и американцы стремились первым делом установить контроль над ней, чтобы воспрепятствовать прямому снабжению партизан Вьетконга со стороны их союзников из ДРВ. Однако американское наступление от Дананга к ДМЗ встретило неожиданные трудности. Многочисленные засады задерживали продвижение войск, а на линии снабжения постоянно осуществлялись нападения. Вскоре расположившиеся на северной границе страны морские пехотинцы США оказались в весьма неудобном положении – они не встречали крупных отрядов врага, которого смогли бы разбить в открытом сражении, а из регулярных мелких стычек вьетнамские партизаны или выходили победителями, неизменно нанося урон живой силе противника, или, если обстановка складывалась не в их пользу, стремительно отступали, исчезая в лесах. А главное – контроль над границей почти ничем не помогал, ДРВ просто стал снабжать Вьетконг через соседний Лаос.

Американцы реагировали просто – применением еще большей силы. В течение следующих шести месяцев численность американской группировки во Вьетнаме достигла ста девяноста тысяч бойцов – 1я и 25я пехотные, 101я воздушно-десантная, 1я аэромобильная дивизии, 173-я отдельная воздушно-десантная бригада, части 1й и 3й дивизий морской пехоты, ряд частей и подразделений специальных войск. Кроме того, в военных действиях приняло участие 33 тысячи летчиков и моряков 7-го флота США, 237 тысяч человек входило в органы службы тыла, 48 тысяч летчиков и солдат располагалось в Таиланде и на базах США в других районах Юго-Восточной Азии. Численность войск Азиатского Оборонительного Союза (Филиппины, Австралия, Новая Зеландия), начавших прибывать на фронт с лета 1954 года, составляла 69 тысяч человек, еще 40 тысяч мог выставить Таиланд. По мнению госсекретаря и военного министра США всего этого было более чем достаточно, чтобы без особого труда справиться с «несколькими тысячами крестьян в черных пижамах», как они презрительно называли Вьетконг.

Армия США готовилась к традиционным боям, когда противник сидит в окопах напротив. Но партизаны Вьетконга не строили укрепленных рубежей – а внезапно наносили удар и скрывались в джунглях. Часто они даже не носили военной формы, маскируясь под гражданское население – и руководствовались принципами, во-первых, политический эффект важнее военного, во-вторых, атаковать в удобное время, в заранее выбранном (и подготовленном) месте, при благоприятных условиях. В результате армия США оказалась втянутой в войну на истощение, реально контролируя лишь ту территорию, «которая была у нас под сапогами», как выразился командир 25й дивизии генерал Паттерсон.

За первый год войны наиболее крупную операцию с целью разгрома местных сил Вьетконга американцы начали 27 июня к северо-западу от Сайгона. В ней были задействованы 173-я воздушно-десантная бригада Соединенных Штатов, 1-я аэромобильная дивизия, части 1-й дивизии морской пехоты и батальон Королевского Австралийского полка. 14–15 августа была одержана и первая крупная победа – во всяком случае, так объявили США, сведения от которых вызывают большие сомнения. Как и все последующие подобные «победы» никакого удачного перелома в боевых действиях она не принесла…

Осло, 1 марта 1955 года.

Дамы и господа, сейчас мы увидим одно из самых красивых зрелищ в нашей столице – развод гвардейского караула перед королевским дворцом. Вы видите, солдаты королевского гвардейского полка выстраиваются для торжественной церемонии. А вот и выходит он, почетный полковник Улаф, талисман полка и, не побоюсь этого слова, национальный герой нашей страны. Императорский пингвин из далекой Антарктиды, два года назад он отважно клюнул посла США… вы знаете, в какое место. В ответ на наглый американский ультиматум якобы случайно сбросить на нашу столицу атомную бомбу – будто мы не европейская страна, а какая-нибудь Куба, «американский задний двор». Тогда Улаф пребывал еще в чине майора нашей королевской армии – и именно его после того храброго поступка сам Президент США требовал выдать для публичного съедения – подобно троглодиту, верящему, что съев своего врага, можно перенять его силу (прим. авт. – см. Зеркало грядущего). Когда об этом стало известно, у дворца собралось множество людей из всех слоёв общества и всевозможных убеждений, чтоб защитить майора Улафа – и наш стортинг собрался на специальное заседание, и отверг требование американцев, так как наши законы запрещают выдавать норвежских военнослужащих на съедение в другие страны. Главным же результатом того скандала было, что над нами больше не летают самолеты с атомными бомбами, которые могут «случайно» упасть на наши головы. Так что майор Улаф вполне заслужено получил полковничий чин, и орден Святого Олафа – высшую награду нашего королевства.

Ну вот, дамы и господа, церемония началась, приготовьте ваши камеры…

Вашингтон, Белый Дом. Этот же день.

– Они действительно передают такое по своему радио? Там что, уже коммунисты везде сидят?

Президент США Дуайт Эйзенхайэр был сильно не в духе.

– Мои люди ручаются за точность перевода – ответил его собеседник, похожий на лощеного джентльмена викторианских времен – впрочем, ваш секретариат легко может это проверить. Церемония происходит ежедневно, и ее освещают несколько местных радиостанций. Я выбрал для вас пример наиболее «левой» из них – но содержание передач других отличается лишь слегка смягченными выражениями.

Этот джентльмен не занимал никаких официальных постов – крупный бизнес не любит публичности. Соединенные Штаты, это демократическая страна – из чего следует, что, вопреки «левым» карикатурам, даже Рокфеллер не посмел бы ногой открывать дверь Белого Дома (хотя на заре американского капитализма, так в конце девятнадцатого века, случалось всякое). Но с тех пор установились правила – и Рокфеллер, указывающий Президенту был бы воспринят всеми прочими Игроками, именно как игрок, приказывающий арбитру… нет, если ты круче всех остальных игроков вместе взятых, тогда конечно… но такого обычно не бывало. Однако и Президент не должен был забывать, что его пост «арбитра» не более, чем результат консенсуса игроков – которые при недовольстве легко могут напрочь сломать чью угодно политическую карьеру. Собеседник Президента не был Рокфеллером, но в данный момент говорил от лица нескольких самых влиятельных торгово-промышленных «клубов» (или кланов, как кому нравится называть), тех, кто подлинно правит Соединенными Штатами.

– Надеюсь, вы не хотите сказать, что я должен оправдываться перед норвежцами? – спросил Президент – что это вовсе не я, а наш посол Хант пообещал «съесть пингвина публично». Довольно с нас того скандала – с парижским продолжением. Мы ничего не забудем, и все счета предъявим к оплате. Но – не сегодня!

– Дело не в третьеразрядной европейской стране – ответил джентльмен – взгляните на карту. Норвегия, Франция, теперь еще и Британия не хотят принимать у себя наши самолеты с Бомбами в мирное время. Что у нас остается передовыми авиабазами в Европе, откуда можно долететь до Москвы и вернуться – Дания, Голландия, Бельгия? Это «подавляющим военным преимуществом перед советским блоком» никак не назовешь! К тому же и в Дании по примеру соседей все больше склоняются, последовать их примеру. Молчу уже о том, сколько дней, или даже часов продержатся эти плацдармы против русского вторжения. И что мы намерены предпринять, чтобы исправить ситуацию в нашу пользу?

– «Война без войны» – произнес Эйзенхауэр – война пока еще без выстрелов, война пропаганды и идей, рынка и рекламы. И подготовка нашей военной машины когда наступит благоприятный момент. Таков был План – принятый с общего согласия. Я что-то упустил?

– Мы упустили – сказал джентльмен – весьма важный фактор был тогда нами не то, чтобы недооценен, но… Война торговли и рекламы, в которой мы сильны, это прекрасно. Однако азбука бизнеса, что честные правила, равные права – только для равных, никто и никогда не будет честно торговать с лузерами. И дело даже не в морали – если кого-то пожалеем и не сожрем мы, это сделает (и тем усилится) наш конкурент. Сейчас же мы имеем, что какая-то чернож… обезьяна, эфиопский негус, отказывается от нашего посредничества при урегулировании спора с итальянцами в Сомали, зато охотно размещает у себя советскую военную базу, «желая быть под защитой сильнейшей военной державы мира». Нам уже в Африке на дверь указывают, докатились! Вьетнамская кампания как раз и была задумана, как быстрая победа, первый вклад в восстановление нашего военного престижа. Айк, да вы же сами сказали Де Голлю два года назад – «отойдите в сторону и посмотрите на наш мастер-класс, как быстро мы наведем там порядок» – вам предъявить подборку из французской прессы, в каких выражениях сегодня они вспоминают это обещание? Вьетнам оказался неожиданно крепким орешком – и наши военные неудачи уже всерьез мешают нашей торговле, дипломатии и пропаганде. Так же, любая война, даже холодная, требует денег, больше денег – которые желательно откуда-то получить. В итоге, План должен быть скорректирован. И вариант уже есть.

– Я всегда знал, что у вас под рукой существует свой Генштаб, не хуже прусского – усмехнулся Президент – со всеми полагающимися службами, включая разведку и контрразведку.

– Всего лишь, некоторое число генералов, профессоров, прочих экспертов, не отказывающих нам в консультации – ответил джентльмен – ну а это их предложение близко к одному из вариантов, разрабатываемых Комитетом Начальников Штабов и доложенным вам еще полгода назад, наши эксперты признали его наиболее перспективным. Итак, взглянем на карту. Советский Союз очень хорошо прикрыт с западного направления – можно спорить о качестве и лояльности их вассалов, но как минимум, немцев я бы не решился недооценивать. То есть, в случае войны, нашим бомбардировщикам, взлетев с баз в Дании, Бельгии, Голландии (которые будут очень скоро сметены русско-германским стальным катком), придется прорываться через зоны исключительно мощного ПВО, над враждебной территорией – уровень потерь, по опыту китайской кампании пятидесятого года, оценивается в 80–85 процентов. Что в том конфликте весьма пагубно влияло на моральный дух экипажей – «мы не камикадзе». В то же время у самой советской границы есть страна, расположенная очень удачно, как бы в русском «подбрюшье». Что еще более важно – страна, дружественная нам и враждебно настроенная к Советам. Представьте, как повлияло бы на военно-стратегическую обстановку и баланс сил между нами и красными – если бы американские войска и авиабазы появились бы вот здесь!

И палец джентльмена уперся в карту.

– Турция – произнес Эйзенхауэр – верно, «вернем Проливы и Армению» там столь же популярно, как во Франции было когда-то «вернем Эльзас и Лотарингию». Особенно среди военных и части политиков. Однако же существует договор, который Сталин навязал туркам. Где прямо сказано, что Турция не имеет права размещать на своей территории любые иностранные базы и войска, «иначе СССР оставляет за собой право на любые меры по защите своей безопасности». Что весьма охлаждающе действует на горячие головы в Анкаре.

– Договор не кандалы – изрек джентльмен – тут возможны варианты. Мы заключаем с Москвой соглашение – они аннулируют договор с турками, мы отменяем французский «президент-акт». Или в Турции меняется правительство на более решительное, которое заявляет об отмене «всех договоров, ограничивающих турецкий суверенитет». Которое будет тут же признано нами и поддержано американскими войсками, немедленно высаженными на турецкую территорию. Смею предположить, что русским тоже не нужна Третья Мировая война.

– А если они все же решатся? Да, вариант с «президент-актом» я даже не рассматриваю. Поскольку французы по факту уже выбросили его на помойку. Русские не идиоты, чтобы соглашаться на столь неравноценный обмен. Ну, если только в Москве вместо Сталина сядет тот мифический «горбачев» – вы ведь слышали про любопытную гипотезу нашего общего друга Райана? Что до «решительного турецкого правительства» – так скажите прямо, военный переворот. И кто его осуществит – не те ли генералы, кто уже имели случай повоевать с Советской Армией в сорок шестом – и теперь до ужаса боятся сделать это снова?

– Не рискнут сами. Но могут решиться – с нашей помощью. С учетом того, что страна горная и бедная дорогами – то есть советский блицкриг затруднителен, и наши бомбардировщики успеют взлететь. При том, что у СССР с южного направления намного более слабое ПВО – Сталину так нужна наша Бомба на Москву? Есть вероятность, что русские не решатся, проглотят.

– А решатся ли турки?

– Решатся, если будут считать нашу помощь близкой и реальной. Что требует подготовительного этапа. Нужен плацдарм для развертывания сил, где-то поблизости. И такое место тоже есть. Самое слабое место в советском блоке – вот тут!

– Израиль? Ну, тут я с вами пожалуй, соглашусь. Однако же, на его территории уже находятся советские войска.

– Война будет начата как развитие традиционного конфликта между евреями и арабами. С активным участием, помимо армий Египта и Иордании, палестинского населения Израиля – а также, военных сил монархий Персидского залива. Если удастся подключить англичан, будет совсем хорошо. Ну а мы придем в самом конце, все в белом, «кавалерией из-за холмов», миротворцами и посредниками. Подробнее – прочтите, вот тут все расписано.

– Не слишком ли оптимистично? В итоге, «зона Суэцкого канала», по аналогии с Панамой, Израиль наш союзник, да и Египет становится «нашим», а не проанглийским.

– «Будьте реалистами – требуйте невозможного». Революция, вещь труднопредсказуемая. Вам будет жаль короля Фарука?

– Я думаю, как к этому отнесется Лондон. Все-таки наш самый верный стратегический союзник.

– «Ничего личного, это бизнес». В Англии до сих пор живут мои родственники, по боковой линии. И я регулярно езжу туда к ним на Рождество – традиция! Но считаю, что в конечном счете, это будет даже пользой для английской торговли и промышленности – небольшая встряска, чтобы поддерживали свою конкурентоспособность. Ну а их убыток – ну, так уж легла карта, что деньги сейчас нужнее нам, чем им.

Сержант Эндрю Баррет, морская пехота США. Сайгон.

Так и не удалось мне на гражданку – как вышел из госпиталя, после Эболы.

Посчитал, сколько мне выплатят, при досрочном прекращении контракта – сильно меньше того, что хотелось бы. А дома сейчас с работой не очень, на пособие лишь с голода не помрешь. Зато еще два года в строю на всем казенном – и можно надеяться, после уже свой бизнес открыть, стать уважаемым «средним классом, опорой порядка». Нет, жизнь конечно дороже, так что снова в Африку, где эта зараза, я бы ни за какие деньги – но тут, нам сказали, всего лишь во вьетнамцев пострелять! Которые тогда казались нам кем-то вроде авеколистов – только не черные, а желтые, ну так пулям все равно. Окей, где тут плохие туземцы, на которых надо поохотиться, наши американские ценности защищая? Сейчас их всех поубиваем, деньги получим, и домой.

Нам капеллан рассказывал, вот если у нас, в свободном мире, все, что я честно заработал своим умом и трудом – принадлежит только мне, лишь налог заплачу, и дальше никто не имеет права указывать, куда мне мои деньги потратить. То у красных тебе с заработка оставляют лишь малую часть, а остальное перераспределяют так, чтобы и другим что-то перепало и на эти их «великие стройки коммунизма» хватило. Да, у коммунистов нет безработных, вообще нет – но и выбирать работу ты можешь не всегда, нередко тебе ее принудительно назначат, а если ты не захочешь, то тебя запишут в «паразиты» и отправят в трудовой лагерь вкалывать за пайку, ибо кто не работает, тот не ест – такая в коммунистическом учении заповедь имеется. И нельзя других нанимать, чтобы они на тебя работали, кредиты или ссуды под проценты давать тоже нельзя – а если нарушил, то тебя в тюрьму, не за то что ты гангстер или мошенник, или как это по-русски, а за «спекуляцию и нетрудовые доходы». Еще капеллан говорил, что у коммунистов медицина бесплатная и даже в университет можно без денег поступить – но за это ты будешь жить не так, как сам хочешь, а как тебе партийные комиссары укажут, «чтобы ты Родине больше пользы принес». То есть, после обучения прикажут тебе на работу в другой город, вдали от семьи – и ты оттуда уже не уедешь, у коммунистов без специального разрешения менять место работы и жительства нельзя, иначе можно и в гулаг попасть за 'проживание без прописки'. И еще в том же духе – короче, себе ты не принадлежишь, а все должен делать, как Коммунистическая Партия (в лице местного Комитета, возглавляемого Секретарями) велит.

Это что же, выходит, как у мормонов? Знал я когда-то одного парня из «этих», и слышал, есть у нас в Штатах и другие секты, наподобие английских пуритан. Где тоже ни свободы, ни собственности, все ходят строем, живут все вместе, как в хлеву, и чихнуть без дозволения главы нельзя – только молись и работай! А если ты усомнишься и попробуешь отойти – то тебя могут просто убить, и никто ничего не докажет, свидетелей не будет, там все в круговой поруке. Так же как у коммунистов – пока ты чтишь Ленина и Сталина и следуешь их заповедям, ты хорош, а стоит тебе в мелочи оплошать, ты уже еретик или как они говорят «враг народа», и тебе казнь, как убийце и грабителю, твою семью в гулаг. И теперь красные хотят, чтобы во всем мире было так – нет, не желаю! Свободным хочу остаться – и даже если с голоду и без работы подохну, то это будет мой выбор и моя вина, а не по чьему-то приказу! Думаете, я в этом проклятом Вьетнаме, а не дома – потому, что мне Америка приказала? Нет – оттого что я сам решил, еще два года перетерпеть и хорошую плату получить, и все по-честному!

Прибыв в Сайгон, мы узнали, что почти вся армия Республики Вьетнам перешла на сторону коммунистов – это как раз над ней наши ребята и одержали первые победы. А коммунисты все убежали в лес и мы должны их переловить и перебить. Жители Сайгона (и других городов, где жизнь была на что-то цивилизованное похожа) встречали нас с показной радостью – потому что мы за их товары и услуги, долларами платили (местные бумажки цены не имели почти никакой). А наиболее верным нашим союзником были головорезы из Бин Ксуен – аналог здешней мафии, и в то же время (понимать отказываюсь!) служившие в качестве полиции, по крайней мере в Сайгоне. Благодаря им, у нас не было проблем, как весело провести время – тем более, что в сайгонских публичных домах даже европеек можно было найти (француженок, как нам сказали), только стоили они дороже. И этих же «союзничков» мы должны благодарить за то, что скоро у нас в казармах стало пахнуть опиумом – который отшибал мозг гораздо крепче самого крепкого виски.

Приходилось мне пару раз видеть их самого главного в Бин Ксуен (издали, не настолько у меня большие погоны, чтоб быть ему представленным накоротке). Звать его Ле Ван Виен, он китаец, но в то же время вьетнамский генерал и министр у Зьема. Про него говорят, что он богат как Дюпон, поскольку добрая половина всех бизнесов в Сайгоне и наверное, не только тут, принадлежат ему – включая казино, публичные дома и опиумокурильни. И что он мастер всяких боевых искусств, лично отрубил голову бывшему императору Бао Даю, но умеет убивать и голыми руками, не хуже русского спецназовца – интересно, кто это на себе проверял? Однако же головорезы из Бин Ксуен боятся вызвать его гнев – понятно, ну разве глава мафии может быть добрым? Но это наш «сукин сын», и наше командование закрывает глаза на его деяния – даже те, которые не очень нравятся президенту Зьему, который, изображая из себя истинного католика, пытался запретить в Сайгоне игорный бизнес и проституцию. Так как, я уже сказал, полицией была Бин Ксуен, то легко понять, что разгрому подверглись исключительно те, кто Виену не платил. К великому удовлетворению наших парней – ведь работа солдата и так достаточно тяжела, а если ее еще и заслуженных удовольствий лишить?

Впрочем, в первые дни мы были уверены, что война скоро завершится, и мы поедем домой. Ведь наши войска заняли все пункты, имеющие хоть какую-то ценность – города, порты, железную дорогу – у коммуняк остались лишь дикие джунгли, где в деревнях живут как в каменном веке. Правда, в сорок пятом на Окинаве японцы, так же загнанные в горы и леса на северо-востоке острова, не капитулировали еще три месяца – но это было, как пишут в ультиматумах, «бессмысленное сопротивление». Мы не знали тогда, насколько ошибались.

Мерзавцы из Бин Ксуен оказались продажными тварями. Я слышал, что когда-то они были такими же лесными партизанами, как вьетконговцы – воевали против япошек и лягушатников. Теперь же они, хорошо зная что такое вьетнамский лес, совершенно не желали лезть под пули бывших приятелей – уступая эту честь нам. А сами сидели в Сайгоне, Дананге, других городах – делая работу тайной полиции президента Зьема. Подобно русскому НКВД, они хватали своих же вьетнамцев по малейшему подозрению, не утруждая себя расследованием – и кого не убивали, тех отправляли в «трудовые лагеря», весьма похожие на те, что были у нацистов, я не слышал ни об одном случае, когда кого-то признали бы невиновным и отпустили. Откуда я это знаю – ну, сэр, чтобы наяривать задорную чиксу, а не описавшееся от страха бревно, с девками приходится разговаривать. И с их мадамами тоже. Как и с местными полицейскими, и с другими нужными людьми. И внимательно слушать то чириканье, которое они считают нашим языком. Если не хочешь остаться в убытке – вы ведь знаете наверное, какая лажа была тут в самом начале, до мая пятьдесят четвертого, когда любой военнослужащий США, желающий перевести деньги домой в Штаты, мог сдать требуемую сумму местными бумажками, по их официальному курсу. А теперь следите за руками, мистер, сейчас будет фокус! – если я до того купил эти бумажки за доллары по курсу на рынке, то какой будет моя прибыль, абсолютно законная, заметьте! К сожалению, эту лавочку прикрыли – а сержантское жалование не столь велико, чтобы обеспечить бизнес большим оборотным капиталом. Сайгон был похож на громадный блошиный рынок – продавали все и везде (и крали, тоже). Но нам говорили, что это издержки демократии, ведь мы пришли защищать демократическую страну от коммунистической диктатуры, но этот Зьем сам оказался диктатором и тираном не лучше Гитлера. Или Сталина, как его описывали в «Колльерс».

Лес во Вьетнаме, особенно во время дождей – не самое приятное место для прогулок. Особенно если тропы там усеяны вьетконговскими сюрпризами, встречались и «растяжки» из гранат, на русский манер, но гораздо чаще были хитроумные конструкции из ям, веревок, самострелов, заостренных кольев. Причем все это смазывалось местным ядом, или какой-то гадостью, быстро вызывающей гангрену, если ты не попадал в госпиталь как можно скорей, ну а тащить раненого на руках по вьетнамскому лесу, это адов труд, поскольку ловушки могли оказаться и там, где мы уже прошли и теперь возвращаемся. Я видел, как капрал Грегори, идущий в пяти шагах впереди меня, вдруг дико заорал, провалившись по колено в яму, укрытую травой – там были два бревна, свободно крутящиеся на осях и утыканные остриями, и когда мы освободили нашего товарища, его нога имела вид, будто ее пропустили через мясорубку. И не было никакой веры проводникам из местных – как я уже сказал, в деревнях многие были за Вьетконг, а если и нет, то боялись мести красных, «вы уйдете, а мы останемся». Оттого мы быстро усвоили, что бегать по лесу, это самоубийство – и двигались очень осторожно, выбирая куда ступить. О каком преследовании убегающих партизан тогда вообще могла идти речь?

Вьетконговцы не африканские авеколисты – хотя бы потому, что у негров не бывало минометов. Негры не были обучены манере русского спецназа. А главное, не были фанатиками, как вьетнамцы. Располагаясь гарнизоном во вьетнамской деревне, мы скоро узнали, что нельзя брать у местных еду. Знаю про случай, когда наш лейтенант приказал сначала дать попробовать детям в деревне – и их родители не стали мешать. А ночью весь взвод свалился от яда – и проникшим в деревню вьетконговцам осталось лишь добить тех, кто еще был жив. Вьетнамцы для нас все на одно лицо, как отличить местных от тайно пришедших партизан? А при первом удобном случае они убивали наших часовых и резали спящих, а если не удавалось зарезать, то забрасывали гранатами хижины, где мы спали – наконец, если наши парни успевали занять оборону, то коммунисты сносили всю деревню минометами, не сильно заботясь о тех жителях, кто не мог убежать, а затем «зачищали» выживших, обычно никого не брали в плен.

И не сдавались сами. Очень редко, но бывало, что нам удавалось поймать их в западню – так, что им отступить некуда. Тогда они дрались как черти, стараясь лишь подороже продать свою жизнь. Шли на прорыв, стараясь навязать нам ближний бой – не дожидаясь, пока мы вызовем авиацию или огонь артиллерии. Однажды нам удалось окружить партизан в деревне – там был один, который, когда у него кончились патроны, бросился на нас с саперной лопаткой, сначала мы пытались его скрутить, помня что за пленного русского обещана особая награда, а он махал своей лопаткой как берсерк топором, и убил троих наших парней, так что пришлось его все же застрелить. Да, он был белый, хотя одет как вьетнамец, без всяких документов, и пленных тогда мы не взяли – так что не знаю, был он русским «добровольцем» или французским (или даже немецким) дезертиром. Наверное все же русский – слышал, что их специально обучают драться лопатой. И этот коммунист поехал умирать во Вьетнам, потому что ему приказал комиссар, ради того, чтобы завтра коммунизм был во всем мире. Фанатики, варвары, звери, совершенно не ценящие свою жизнь!

Очень часто нам приходилось сопровождать конвои – поскольку гарнизоны, разбросанные по большой территории, надо было кормить и снабжать. И вывозить урожай риса – наши солдаты питались со своей кухни, но оставался еще Сайгон, Дананг и множество других городов, «наш», свободный Вьетнам, который мы защищали. Оттого, кстати, сорвалась затея со «стратегическими деревнями» – можно вывести население из партизанской зоны, собрать весь нелояльный элемент за колючей проволокой, но как перенести рисовые поля – или заботу о пропитании освобожденного Вьетнама придется повесить на американскую казну. И по вьетнамским дорогам ползли… видели бы вы, на чем мы там ездили! Представьте армейский стандартный пятитонный грузовик, на который вместо кузова водрузили бронекоробку (с отрезанной мордой) от подбитого бронетранспортера, и воткнули восемь пулеметов, в том числе четыре «браунинга» 50го калибра. Этот монстр был уникален и носил даже собственное имя, «Бешеный Джо» – но и самые обычные грузовики подвергались переделке, иначе ездить по вьетнамским дорогам было смертельно опасно. На кабину и кузов ставили защиту из любого железа, оказавшегося под рукой, в ход шли даже кроватные сетки (могущие спасти от гранат русских базук РПГ), и конечно, пулеметы, пусть не как у «Бешеного Джо», но минимум два, обязательно. Машины, перегруженные оружием, защитой, боеприпасами, расчетами в кузовах (к каждому пулемету надо ведь одного, а лучше двоих парней посадить) даже при езде в сухой сезон часто выходили из строя, ломались моторы, подвеска, к бешенству ремонтников, ездить же на этих «гантраках» (как их прозвали) по грязной дороге было проклятием – но это было лучше, чем не доехать вообще. Хорошо было, когда удавалось получить охрану еще и от танкистов. Они этого очень не любили – поскольку вьетконговцы отчего-то считали танки приоритетными целями, в которые надо первым же залпом из засады влепить гранаты РПГ, после чего и начинался весь базар. Ну а нашей тактикой в ответ было, как мы называли, «работать газонокосилкой», то есть поливать джунгли по площадям, не жалея патронов. Самым страшным было, когда коммунисты подрывали «гирлянду» – сразу несколько зарядов, поставленных как немецкие «шпринг-мины», взрывающиеся после подскока на пару метров. Тут спасение было, успеть упасть на дно кузова, в надежде что тебя прикроет броня бортов. Я видел, как рядовому Скиннеру, который не успел, осколком снесло голову, как гильотиной. За неполных три месяца такой работы – которой, по идее, должно заниматься какое-нибудь подразделение по охране тыла, а не мы, элитные морпехи – наш батальон потерял больше сотни парней убитыми и ранеными. И что еще хуже, на их место приходило пополнение.

«Идиоты Уилсона» – по имени нашего министра обороны, который додумался до такого (прим. авт. – в нашей истории, «идиоты Макнамары»). Считалось, что это будет шанс для парней с самого низа, отслужив Америке, стать уважаемыми людьми. В реальности же – казалось их брали исключительно из тюрем и приютов для умственно отсталых. Они были зачастую настолько тупы, что не могли понять, что от них хотят, среди них встречались настолько малограмотные, что даже инструкцию не могли прочесть. И вели себя соответственно – я сам видел, как один такой, как только вьетконговцы открыли огонь, стал бесприцельно стрелять во все стороны, не разбирая своих и чужих, просто чудо, что ни в кого не попал, а когда кончились патроны, не знал как сменить магазин, страшно представить, что было, если бы ему выдали еще и гранаты. Еще они не гнушались крысячить у своих же – и после искренне не понимали, за что их бьют всем взводом. Наш лейтенант после писал рапорт, что рядовой такой-то «неудачно упал и ушибся – в госпиталь» и надеялся что пришлют кого-то нормального. Но присылали еще более тупого. Сам слышал, как капитан в канцелярии орал в телефон – пусть лучше рота будет с некомплектом, не надо слать дебилов. Но с каждым новым пополнением «идиотов» становилось все больше. И это в морской пехоте – куда всегда отбирали лучших по сравнению с армией, в славные времена Тедди Рузвельта рекруты совали вербовщикам взятки, чтобы быть зачисленными в ряды! Эти кретины из-за своей тупости не годились даже на то, чтобы прислуживать нам, как денщики офицерам – разве лишь кулаки почесать об их морды, успокаивая нервы. Да, мы были постоянно «на взводе» из-за того, что даже в гарнизоне нельзя было чувствовать себя в безопасности, вьетконговское подполье устраивало диверсии даже в Сайгоне, первый раз это было в феврале пятьдесят четвертого, в театре, на варьете «только для Армии США», когда в зале взорвалась мощная бомба, убив полсотни наших парней и еще больше покалечив – и оттого, регулярно снимали нервное напряжение опиумом. Но «идиоты», быстро обнаружив этот источник удовольствий, находились под наркотой постоянно, или бродя как зомби из фильмов ужасов, или отсыпаясь после дозы, без разницы, в сайгонской подворотне или в сарае посреди лесной деревни. Одному господу известно, сколько таких уродов убили или похитили вьетконговцы – и мне их, если честно, нисколько не жаль. Но обидно, что именно благодаря им на американского солдата стали смотреть как на подонка, наркомана и тупицу – и не только во Вьетнаме или в Европе, но и дома, в Штатах!

А мы, даже те, кто был нормален, зверели. Очень трудно не сойти с ума, когда ты боишься, что любой гражданский вьетнамец, даже женщина, старик или ребенок, может тебя убить – а ты не должен стрелять первым, пока он не покажет себя как враг. Зато в боевых операциях мы срывались с цепи, стреляя во все, что шевелится – и зная, что командование нас не обвинит ни в чем. Как называли ту деревню, из-за которой был шум с вонью по всему миру – господи, только у моей роты и за один год во Вьетнаме таких деревень было три! Вся разница в том, что в той деревне наши пожалели убить священника, белого, француза – а он оказался авторитетным свидетелем. Там же, где были одни желтые, о случившемся помнят лишь джунгли. И вьетконговцы, которые отвечали нам полной взаимностью – страшно представить, что они делали с теми из нас, кто имел глупость попасть к ним в плен. А таких было много – я уже сказал про «идиотов», которым ничего не стоило в одиночку и без оружия отправиться в соседнюю деревню, «чтоб опиум добыть дешевле». Иногда после мы находили их – по частям. Но чаще – не находили вовсе.

В июне пятьдесят четвертого нас снова бросили в лес – «большое наступление». Это было похоже, как гоняться за крысами с ружьем. Обычно вьетконговцев уже не было там, где мы рассчитывали – зато они находили нас всегда. Нападали, когда мы не были готовы, наносили нам потери и исчезали в лесу. Рассказывали, что однажды они напали даже на базу наших крутых рейнджеров, «зеленых беретов» – перебили там всех и ушли, не оставив на поле боя ни одного своего трупа. Что позволяло нам писать в донесениях об громадных потерях красных, ну а что тел нет, так успели унести. И нельзя было надеяться на авиацию, если только нам не удавалось зажать вьетконговцев возле хорошо видимого с воздуха ориентира – горы или поворота реки. В противном же случае под зеленым ковром джунглей наши бомбы и напалм были одинаково опасны и для вьетнамцев и для нас. Наша техническая мощь оказалась бесполезной, мы завидовали танкистам, которых лишь изредка привлекали к охране колонн. Отчего изредка – а вы представляете, как это, вытягивать сорокатонный М48, застрявший в грязи по самую башню? Не говоря уже о том, что танки размалывали вьетнамские дороги до совершенно непотребного состояния, а расход их моторесурса и топлива был слишком дорог даже для американской казны. Так что «паттоны» обычно не покидали Сайгона и Дананга, при угрозе красных беспорядков работали пугалами, выдвигаясь на перекрестки улиц. А мы, уходя в лес, заранее знали, что вернемся не все – и там останется кто-то из парней, не считая «идиотов», которых не жалко. Я помню троих своих взводных, убитых вьетнамскими снайперами. Последнего, лейтенанта Геррика, убили в том самом бою 24 июня. Это было действительно серьезное дело, наш батальон перебросили в долину Иа-Дранг. Тогда-то на нас и напало, казалось, целое полчище этих узкоглазых мерзавцев.

Они вели бешеный огонь – у всех вьетконговцев, кого я видел мертвыми и с оружием, были русские автоматы ППС. Пули летели так низко над землей, что почти никто из моего взвода не смог воспользоваться лопатками и окопаться. Но и мы тоже старались дать им достойный ответ. Я видел, как сержант Сэвидж стрелял и убил шестерых вьетконговцев. Наш лейтенант лежал в грязи, как все мы, пуля попала ему в бедро, прошла через все тело и вышла из правого плеча – он истекал кровью, но продолжал руководить обороной. Мы уже хорошо усвоили, что самый верный способ самоубийства в бою, это вести себя как командир, пытаться отдавать приказы, размахивать руками и пистолетом, даже просто внешне быть похожим на офицера – тогда на тебя обязательно обратит внимание вьетконговский снайпер. Потом лейтенант передал книжку с инструкциями по использованию средств связи старшему сержанту, взводному Карлу Палмеру, приказав сжечь ее, если будет грозить плен. И еще велел перераспределить оставшиеся боеприпасы, вызвать огонь артиллерии и при первой же возможности прорываться. Однако Палмер и сам тогда уже был ранен, а через минуту убили и его. Командование взводом принял на себя Сэвидж, он связался с артиллерией и вызвал прицельный огонь. Взрывы снарядов ложились в опасной близости от нас, но напугали вьетконговцев и заставили их отойти. Когда нашего взвода уже не было – шестнадцать погибших, девять раненых, только я и Сэвидж каким-то чудом были целы.

Знакомый писарь сказал, что в том бою наш батальон потерял двести человек только убитыми – зато вьетконговцам это обошлось в тысячу двести трупов, так написали в донесении, отправленном в штаб дивизии. Я не видел такой кучи дохлых красных и втайне думаю, штабные просто умножили число наших потерь на число вьетконговцев, застреленных Сэвиджем. Но ведь на самом деле далеко не все из нас были так удачливы, как он, многие вовсе погибли раньше, чем смогли уложить хотя бы одного вьетконговца! Однако я молчу – поскольку мы были объявлены героями, получив по «Серебрянной Звезде», медали за храбрость. И батальон был выведен с фронта в Сайгон, сейчас мы ждем когда придет пополнение – господи, только бы не «идиоты»! Мне страшно представить часть, где эти кретины составляют большинство. Их всех перебьют в первом же бою, а с ними и нас, последних верных солдат Америки! И вы, сэр, расскажите там, дома – как мы тут исполняем свой долг!

Что говорите, будет снят фильм – как храбрые американские парни истребляют тысячи вьетнамцев? И моя внешность показалась вам подходящей для образа крутого главного героя? Так это все Эбола, сэр, волосы как выпали, так и не отросли больше. Бабы нос воротят, боятся что сифилис – не показывать же им каждый раз медицинский документ! А я, спасшись в мясорубке Иа-Дранг, едва не погиб тут, в Сайгоне, когда эти красные ублюдки взорвали гостиницу для сержантского состава, повезло мне выйти оттуда за пять минут до того. Вьетконг пишет в своих листовках, что у нас «земля будет гореть под ногами». И, проклятье, кажется, они были правы, во всем Вьетнаме нет ни одного места, где мы были бы в безопасности! Только не верьте карте, которую вам показывали, «территория под нашим контролем». Вьетконговцы никогда не удерживают территорию, им это абсолютно не надо. Потому что когда мы входим в любую деревню, где они были недавно, их там нет, но все местные жители уверены, что они вернутся, считают именно их хозяевами этой земли, волю которых надо исполнять – ну а мы и Зьем, это что-то временное, чего завтра не будет. Это бесило – но, проклятье, это была правда! Стоило нам уйти, как Вьетконг возвращался в эту деревню. За чертой городов тут все за Вьетконг, кроме очень немногих отщепенцев – по крайней мере, я там ни к одному вьетнамцу не повернусь спиной. В городах, считается, что большинство за нас – вот только зачем тогда Зьему тайная полиция, числом превосходящая его же армию раз в десять? И простите, но этот «наш сукин сын» не больший любитель демократии, чем средний уроженец штата Алабама, сторонник равноправия ниггеров! Вы ведь знаете, как здесь несколько буддийских монахов – просто сумасшедшие – вышли на главную площадь, где по-настоящему подожгли себя и сгорели заживо! Все это видело множество людей. Это было какое-то безумие – но еще большим безумием были устроенные зьемовской полицией ответные погромы в буддийских монастырях. Черт побери, мы что, кормим этого сукина сына в надежде, что он вечно будет сидеть на наших штыках? И нам до скончания времен слать в Штаты гробы? Между прочим, совершенно не заметно, что увеличение зьемовского террора против своих же избирателей как-то уменьшает частоту и интенсивность диверсий Вьетконга против нас. Сукин сын Зьем больше всего озабочен, удержаться у власти – но какого черта мы должны оплачивать этот его счет своей кровью?

Мой персональный счет, сэр. Ведь мой контракт должен был завершиться месяц назад. Но «во время, когда Соединенные Штаты ведут войну», вы ж знаете этот параграф, сэр. И чтобы получить мои, кровно заработанные доллары, мне придется рисковать головой еще черт знает сколько времени. Пока Вьетконг не капитулирует – а он этого не сделает, пока ему с севера идет помощь оружием и людьми, и там под крылом «дяди Хо» у красных безопасный тыл. Так пусть наш Президент прикажет сбросить атомную бомбу на Ханой – по-настоящему, а не как французам грозил в Париже. Пусть хоть заполирует все эти проклятые джунгли до ровности автостоянки, пусть не останется ни одного живого вьетнамца, как у нас в Калифорнии пятьдесят лет назад умер последний местный индеец, доживавший в качестве учебного пособия в университете Сан-Франциско. Но только бы я вернулся наконец домой!

Проклятые коммунисты – стройте свой грабительский порядок у себя, но не лезьте к нам! Оставьте нам, людям «свободного мира» жить так, как нам хочется – без ваших «колхозов» и справедливости!

Лючия Смоленцева.

Ты уж прости – но разжалую тебя в любимые жены. Ну еще в актрисы, в довесок.

Это сказал мне мой муж, мой рыцарь – когда по моей оплошности погибла Ганна Полищук (прим. авт. – см. Красные камни). Ее лицо осталось в фильме, что мы тогда сняли – «девушка с котом», жительница города Дрогобыча пятнадцатого века, служанка «пани Анны». В титрах в конце ее имя названо в числе «памяти членов съемочной группы, убитых бандитами ОУН». Мы знаем, что Линник и его «птенчики» к бандеровцам отношения не имели – но поскольку делу была дана широкая огласка и освещение в газетах, то чтобы советские люди не усомнились в истинности коммунистической идеи, банде Странника приписали связь с ОУН-УПА «в рамках заговора с целью ревизии Советской Власти». Так решили на самом верху (кто – Пономаренко или сам Сталин?) и не нам обсуждать. И «какая разница фашистским мерзавцам, заслуживающим стенки, за что конкретно их исполнят», слова Вали Кунцевича. А мне осталось замечание от моего мужа – о котором он сам, возможно, уже забыл. А я – нет. Хотя ни разу ему о том не напомнила.

В прошлом году я наконец закончила Академию… хотя официально это учебное заведение называется иначе. В само начале это действительно был факультет в Академии МГБ – но очень быстро перерос этот уровень. Так что теперь, отделившись в пятьдесят первом, моя «альма матер» (серьезно – ведь в отличие от Анны Лазаревой, я не училась в университете) зовется «Высшая школа подготовки специалистов государственного управления». Где обучают все тому же, что в самом начале – «как нарушить устойчивость чужой власти и повышать таковую у власти своей». Среди предметов – социология, психология, «тактика психологической войны», даже опыт западного маркетинга (ведь пропаганда, суть та же реклама). Ну и остались чисто боевые предметы – вроде физических тренировок, стрельбы, основ следственного дела. А также тактика терроризма и контртерроризма (простите, у нас он назван «партизанской войной») – но кто скажет, что это не есть средство укрепления или обрушения власти?

Формально наша Школа считается высшим учебным заведением, куда может поступить любой гражданин СССР, окончивший десятилетку. Фактически, «с улицы» людей не берут, а только по направлению от «инквизиции». Учатся и парни, и девушки, причем последние – в подавляющем большинстве, «наши» кадры, выпускницы «смоленцевских» училищ – в этой истории, аналог «суворовских» и «нахимовских», но для девочек-сирот, чьи родители, военнослужащие Советской Армии, погибли в войну. С подачи Анны Лазаревой, эти училища в Москве и Ленинграде с самого начала были под опекой СПБ, и некоторым из девочек по окончании делали предложение продолжить учебу. Они же (не обязательно, из числа обучающихся в Школе, но уже в какой-то степени «наши», по духу воспитания), составляли штат манекенщиц «РИМа» и актрис «Театра Моды». А по замыслу Лазаревой, это еще и должен быть «клуб образцовых советских жен» – именно клуб, дружба между собой, встречи и взаимопомощь всячески поощрялись, даже для тех, кто уже вышел из «смоленцевок».

И все пристойно, вполне в рамках советской морали и нравственности! Никого не заставляли любить по приказу. Я присутствовала не раз на таких «вводных» (конечно, как инструктор, а не как участница). Есть хороший человек, ценный для страны (например, тот ученик Ефремова), вот фото, анкетные данные, психологический портрет, интересы и увлечения – кто возьмется? В конце концов, чем это хуже работы свах или брачных агенств? Да и товарищи большевики нередко женились на назначенных «невестах», которые носили им передачи в тюрьму – Надя Крупская была как раз такой, причем я читала, на ее месте случайно могла оказаться другая (забыла фамилию), которая стала бы женой будущего Вождя. Что ж – «брак по расчету самый крепкий из всех – если расчет был правильный».

В честь кого «смоленцевки»? Вы правильно поняли – поскольку Анна Лазарева предпочитает оставаться в тени (хотя и сыграла в «Высоте» роль строгого Инструктора ЦК), то все аплодисменты достаются мне. «Самая знаменитая из женщин Италии», «лицо русско-итальянской моды», жена и спутница героя, кто самого Гитлера поймал… хотя там мое участие было минимальным. А мне теперь приписывают и те дела моего мужа, где меня с ним не было – в спасении Его Святейшества из фашистской тюрьмы, в поимке сбежавшего Гиммлера, даже в абордаже у берегов Ливии позапрошлым летом! И орден Святого Сильвестра, врученный лично Папой – прежде эта награда давала право на итальянское дворянство, а моя «командорская» степень, даже на титул – но я-то знаю, что не совершала приписываемых мне подвигов, хотя мой муж (в шутку или всерьез?) сказал, что вызовет на дуэль любого, кто в том усомнится. Он старался обучить меня всему, что сам знал и умел, «на случай, если тебе придется спасать свою жизнь», и даже дозволил прыгнуть с парашютом – но категорически возражал против моего участия в реальных делах, где есть опасность. А я хочу доказать, что могу сделать что-то полезное – не только на экране!

Сейчас моя основная работа состоит в том, что я веду свои страницы в «Лючии» (иллюстрированный журнал от нашего «РИМа» – дома русско-итальянской моды), где рассказываю своим соотечественникам (а особенно, соотечественницам) о жизни в СССР – мой муж назвал это «блог, за полвека до инета». Правду, только правду – ведь этот журнал и в СССР читают! Причем каждый месяц для нового номера требуется что-то новое и оригинальное! Отчасти эту задачу я решила, используя в качестве корреспонденток девушек из «РИМа» – что они видят, знают, да ведь и их жизнь, быт в Советской стране тоже интересны итальянкам? Ну а я имею право – если это государственная задача, а не мой личный интерес. Еще я числюсь художником-модельером в «РИМе» (а фактически, являюсь «главноопекающей» от СПБ с правом решающего голоса). Также, два раза в месяц выступаю по московскому радио – опять же, для итальянской аудитории. Ну и кино – эпизодически. Так же как были иногда (вместе с Анной) поездки по Советскому Союзу – и в качестве помощницы Лазаревой, и для сбора материала для «итальянских» репортажей. Еще недавно ко всему этому добавлялась учеба в Академии (как я сказала, давно уже наше заведение зовется по-иному, но мы привыкли в разговоре именно к такому названию и даже считаем это за отличие «старослужащих» студентов) – шесть дней в неделю, с девяти до трех – и если я отвлекалась, как например на съемки «Ивана-тюльпана», то должна была после в «заочном» режиме пройти курс по учебникам (и индивидуальным консультациям с преподавателями), и в конце сессии сдать зачет или экзамен без всяких поблажек. Правда, в эти часы входила «физподготовка» – сейчас же, тренировки три раза в неделю по два часа вечером (теперь будут меньше – муж сказал, «пока не родишь»). Сосчитайте сами, сколько остается – дому, мужу и детям. Моя огромная благодарность домработницам тете Паше и тете Даше (вообще-то, одна из них числится домработницей у Лазаревой – но они часто помогают и подменяют друг друга, тем более что квартиры у нас в одном подъезде). И такая же благодарность Марии Степановне, жене офицера-пограничника, которую Пономаренко приставил к Лазаревой для помощи с детьми (и которая не отказывалась брать заботу и о моих детях, когда я отсутствовала). Но тем больше я ценю каждый час, проведенный с детьми – и вот не шучу, убью любого, кто заикнется о «ювенальной юстиции» применительно к моим детям! И буду чиста перед совестью и богом! Впрочем, по секрету скажу, я слышала что и Анна спорила со своим Адмиралом, «Владика в Нахимовское? В двенадцать лет, ребенка из дома в казарму?!».

Валя Кунцевич как-то назвал нашу Школу – «курсами подготовки Чрезвычайных Комиссаров – которые должны понемногу уметь все». Что-то в этом есть – учитывая что у нас поощряется наличие (или получение) второго высшего образования. Как например Инночка Звягинцева (теперь Бакланова) осенью прошлого года все-таки поступила в «бауманку» (пока на заочный – но собирается после выпуска из Школы на дневной перевестись). И успевает еще дома, с ребенком – хотя он у нее пока лишь один, и других нагрузок нет. Не считая кулинарии – талант у нее вкусно готовить, такие обеды устраивает для нашего девичника, что после я начинаю опасаться за свою фигуру. Но не могу забыть салат оливье – приготовленный по подлинному рецепту того самого месье, с рябчиками и прочим вместо вареной колбасы. Хочу взять рецепт и научить тетю Дашу – чтобы хотя бы изредка радовать семью вкусностями.

Ну а «корочки» СПБ, это, как выразился муж, сродни стародавнему чину «флигель-адъютанта». Дают право непосредственного доклада на самый верх касаемо обнаруженного непорядка – и право требовать его устранения. В отличие от моего рыцаря, я не участвую непосредственно в миссиях от «инквизиции». Но считаю, что любое дело должно иметь результатом – пользу для коммунистической Идеи. Звучит пафосно – но я знаю, какое торжество сатаны настанет через тридцать лет, если мы не успеем ничего изменить. И не хочу, чтобы это случилось и здесь!

Сегодня в нашем «РИМе» (доме русско-итальянской моды) показ новой коллекции на весенне-летний сезон 1955 года. В Москве есть Дом Моделей на Кузнецком мосту, так же как и в Ленинграде есть Дом Моды, но они нам не конкуренты – у них другой принцип, иной подход, планово-советский. Там, как в конструкторских бюро, создаются модели, которые после утверждения комиссией Минлегпрома СССР (с учетом требований технологичности и экономики) будут массово выпускаться на швейных фабриках. Утвержденный проект вносится в План, который в Советском Союзе имеет силу закона – составленный на длительный срок (пятилетку, но обычно год, по истечении которого возможно внесение изменений). Что гарантирует количество, и точно в срок, ну а качество – случается, что как в фильме «Карнавальная ночь», версия в этой истории, как сцену украшали.

– Здесь на стене нарисовать – внизу зеленые елочки на белом снегу, над ними темно-синее небо, и золотом звезды и месяц.

– Так точно, тащ Огурцов. Внизу до этой черты белилами закрасим, а что выше, черной сажей. Других красок нет, и маляр Михалыч с похмелья лишь по прямой красить может. Но сделаем аккуратно и быстро!

Вот она – плановость, технологичность, экономия. Знаю, что этот принцип отлично работал в СССР в войну при изготовлении оружия – танков, пушек, самолетов. Хорош он и для чего-то вроде тарелок и табуретов, а также гаек и болтов. А применительно к одежде – для армейской униформы и сапог. Но если советские мужчины еще такое терпят (да и одеваться «по-военному» у молодежи считается шиком), то женщины категорически «устали от сапог и шинелей». И потому «РИМ» работает вовсе не с массовым пошивом, когда надо думать, как выгадать копейку себестоимости на каждом экземпляре. Мы тоже придумываем и показываем свои коллекции – а дальше, клиентки могут тотчас же заказать понравившуюся модель, по своей индивидуальной мерке. Или же, поскольку швейные машинки дома уже не редкость, приобрести выкройки – в виде альбома, где также напечатана методика, как расчертить на ватмане персонально под ваш размер, или уже сделанные под вас, или уже нанесенные на ткань, или все раскроено, вам только сшить (и соответственно, с различием в цене для каждого варианта), ну и конечно купить у нас материю, фурнитуру, а также все необходимые дополнения – шляпки, перчатки, сумочки, зонтики, белье (что-то привозим из Италии, но сейчас, на девятом году после открытия в Москве «дома итальянской моды», большую часть заказываем здесь, и обычно артелям, а не госпредприятиям). Что опять же, гораздо удобнее для публики, чем в Доме Моделей – где присутствовать на показе новых образцов конечно, престижно, но вот сразу получить понравившиеся лично вам, это проблема. Поскольку неизвестно, когда эти образцы попадут в производство (пройдя все инстанции), и будут ли они там вообще.

Товарищи из Легпрома пытались даже жаловаться на нас Правительству – и были одернуты, с самых высот. Поскольку, как мне рассказала Анна, товарищ Пономаренко (а то и сам Сталин), рассматривая фотографию иной истории, французские манекенщицы «от Диора» на улице Москвы, изрек, «идеологическая диверсия». И что конечно, нельзя рассчитывать, что все советские женщины станут выглядеть, как эти мадмуазели (одетые явно напоказ), но вполне можно – чтобы для наших советских людей это не казалось чем-то необычным и заграничным. Ну и бесспорно, сыграли свою роль «особые отношения» девушек из «РИМа» с Конторой Пономаренко, и соображения советско-итальянской дружбы, и даже тот факт, что одеваться у нас стало «статусным» для жен и дочерей высокопоставленных товарищей, а также богемы.

Именно жен – мужчины в большинстве пока предпочитают носить «от Легпрома». Что ж, «лучшее украшение для любого синьора, это красивая и нарядная синьорита рядом». И «РИМ» готовит «космическую» мужскую коллекцию, которая будет показана осенью, когда «Туманность Андромеды» полностью выйдет хотя бы в журнальном варианте (а еще Пономаренко намекал, что Спутник в этом году полетит – но о том пока промолчу). Ну а «статусность» – что ж, люди нигде и никогда не будут абсолютно равными во всем. И наш РИМ достаточно демократичен – билеты на показы мод продаются свободно, цены на наши заказы вовсе не заоблачные, сшить у нас платье или пальто вполне может себе позволить супруга советского инженера, учителя, врача, а если самой шить по выкройкам, то обойдется даже чуть дешевле, чем покупать готовое «от Легпрома», при гораздо лучшем качестве. Интересно, что поскольку у нас изначально предполагалось направление «шей сама», то отдавалось предпочтение моделям свободных, «летящих» форм (ну и мой личный вкус тоже – никогда не надену стесняющее движения) – а в результате накидки вместо пальто (их намного проще кроить и шить) стали «статусным» отличием тех, кто не обременяет себя тасканием сумок с продуктами (по крайней мере, я наблюдаю это на московских улицах). Впрочем, и плащи от дождя (в летней коллекции) часто в виде накидок с капюшонами, которые нередко надевают даже поверх пальто, весной и осенью (как заметил мой муж, «заняли нишу, что в ином времени прозрачные пластиковые дождевики»), ткани «болонья» еще нет, но тонкий шелк с пропиткой отчасти ее заменяет.

Я сидела за столом в президиуме (сбоку от сцены-подиума, чтобы зрителям не мешать) и смотрела на наших девушек, демонстрирующих наряды. За окном было мартовское серое небо, с тротуаров еще не сошел снег – а здесь господствовали яркие весенние цвета. Платья нашего «фирменного» фасона – тонкая талия, пышная юбка – в иную историю вошло как «стиль пятидесятых». А ведь даже по фильмам из будущего, какие я смотрела, там одевались так далеко не все, было много и других фасонов, но отчего маркой эпохи в моде стало именно это? Оттого, что наша память так устроена, что сохраняет лучшее, а неприметная серость уносится в забвение – как замечено у Ефремова в «Лезвии бритвы» (за точность цитаты не ручаюсь, но суть передаю верно). И даже больше – часть нарядов представляемой сегодня коллекции имели сходство с теми, что носили когда-то наши прапрабабушки, на старинных портретах.

Летом прошлого года я снималась в кино. Фильм про «перестройку» на основе русской классики – по роману Тургенева «Накануне». Я смотрела обе экранизации иной истории, 1959 и 1985 года. Первая мне понравилась больше – лиричностью, музыкой, да и актриса на мой взгляд, больше в образ попала. То, что делаем мы здесь – не будет похоже ни на один из них, хотя возьмет их лучшие черты. Как это нам удалось – судить зрителю.

По словам товарищей с «Воронежа» вполне можно было перенести действие в год 1980й. Стахов, отец Елены – номенклатура среднего звена. Шубин и Берсенев – интеллегенты, ищущие ответы на вечные российские вопросы «что делать» и «кто виноват». Курнатовский – пробивной и перспективный второй секретарь, скоро станет первым. Зоя, обычная советская студентка, «замуж хочу, чтоб семья, дети и дом полная чаша». Инсаров, это революционер-барбудос из какой-нибудь борящейся за свободу страны, приехал в СССР учиться. Ну а Елена, это дочка высокопоставленного товарища, кто не омещанилась, а искренне тяготится скукой застоя и ищет высшую цель жизни. Возможно, фильм бы получился – но, как заметил Пономаренко, у нас пока не застой, и дай бог чтоб его не было.

Так что у нас время действия, в соответствии с автором, 1853 год. Последнее мирное лето – Россия еще овеяна тенью победы над Наполеоном, почивая на лаврах иного застоя (и ведь интервал такой же, чуть меньше сорока лет). Вот-вот начнется гроза – в итоге, проигранная война, и перемены в обществе, свобода капитализма вместо «командно-административной системы» Николая Первого – а пока, люди рассуждают о смысле бытия, никуда не спеша, им кажется, что все будет длиться вечно. Дворянские гнезда, вишневые сады – последние годы мирного застоя, «засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган» (образ восьмидесятых из того СССР).

Отец Елены, бывший боевой офицер, герой войны 1812 года, в молодости – как поручик Ржевский из «Гусарской баллады» (здесь еще не снят, но собираются). Выйдя в отставку, в душе остается тем же рубакой-гусаром, «там было настоящее, а тут, просто существование». Потому пьянки, карты, любовница-немка – к чему стремиться и о чем жалеть? Но именно послушав то, что осталось в его мечтах, он в конце отпускает дочь с Инсаровым – не свою слабость показав, а увидев, что она нашла в жизни настоящее, чего сам он уже не увидит никогда.

Шубин, Берсенев – прожигатели жизни? Но зачем тогда первому наука, а второму, ваяние? Они тоже ищут (может, и не осознавая), как сделать то, что оценю не один я, за что меня будут любить. Путь хорош – но требует воли, самоотречения (чего например, у Шубина нет – раз он образование бросил). И лично творцу подходит – а той, кто стала бы ему не просто женой, а близкой по духу, по цели?

Курнатовский – изображен типичным американцем, «нравственно то, что успешно» и успех это и есть высшая Цель, к которому можно и должно идти по трупам, по головам. Мне показалось, что у Тургенева он скорее «немцем» показан, для которого орднунг это высшая добродетель, а «я следую порядку», это костыль во всех моральных обстоятельствах. Но утвердили так, на злобу дня.

Мать Елены – видит свою Цель в служении семье. Как сейчас офицерские жены, быть крепким тылом. Ради этого прощает мужу измены, и обеспечивает порядок в доме, не покладая рук. За собой следит, поскольку так принято, не может жена дворянина Стахова выглядеть замарашкой – но страсти к нарядам у нее нет.

Зоя – тип тот же. Но поскольку еще не замужем и молодая, весьма заботится о внешнем – платья, украшения. Искренне считает своей ближайшей целью – удачно выйти замуж, то есть за богатого, в чинах, а если при этом еще и не старик и не грубиян, то это предел желаний. Но даже в ней мелькает что-то, хотя бы в виде отрицания – «зачем задумываться, живем только один раз». То есть хотя бы понимает, что у кого-то высшая цель – есть?

Увар Иванович, дальний родственник героини – в романе показан совершенно второстепенным персонажем, у нас же он не выписал откуда-то, а пытается изобрести еще невиданный музыкальный инструмент «контрбомбардон», облагодетельствовать человечество. Это стало для него навязчивой идеей – из которой ничего не выходит, так как нет ни образования, ни опыта, ничего кроме желания. Но все же заслуживает уважения, раз человек старается, вместо того чтобы пребывать в лени.

Инсаров – как Че Гевара (знаю, кто это, читала) в декорациях девятнадцатого века. Человек, для которого нет никакой жизни, пока его родина страдает под чужеземной пятой. Образ вовсе не плакатный – вот я представила, в самом деле, как можно жить, строить свой дом, любить свою семью, когда по улице ходят чужие солдаты, которые могут убить тебя, твою жену, твоих детей, сжечь твой дом, уничтожить все, что тебе дорого? И в фильме мы добавили – когда Инсаров рассказывает Елене, то на экране горящая деревня, хохочущие башибузуки рубят женщин и детей, а толстый паша смотрит на это, изрекая «славянские рабы».

– Вы, русские, не понимаете своего счастья. Жить в сильной стране, где никакой иноземец не посмеет обращаться с вами неподобающе. Не как у нас – когда любой самый уважаемый болгарин, встретив турка, обязан кланяться ему в пояс – иначе будет тут же избит «за непочтение».

Ну а Елена – истинно «тургеневская барышня». Вот не пойму, отчего стало синонимом «кисейных»? Если у меня при прочтении возникает образ большевистских комиссарш, которым лишь родиться преждевременно не повезло. Марианна из «Нови» так и смотрится – в кожанке, красной косынке, с маузером на боку. Ну а мне интересен был процесс, как такими становились? И про любовь, конечно – которая, как в песне, «отважно сквозь бури с тобой пройдет». Вечная же тема – и никогда не исчезнет. Тем более (и этим роман Тургенева выгодно отличается) тут высокое чувство не возникает непонятно откуда, как во всяких там «дамских» романах, «она только увидела его, и у нее ноги подкосились, а сердце забилось в груди» – нет, здесь Елена сначала к Идее потянулась, которую Инсаров нес, «освободить свою Родину – эти слова даже выговорить страшно, как они велики», и лишь после поняла, что любит человека. Ну а дальше уже не остановить, ничто другое не имеет цены в сравнении с Целью ради которой следует жить.

– Так ты пойдешь за мной всюду?

– Всюду, хоть на край земли. Где ты будешь, там и я буду.

Интересно, а если бы Инсаров ради любви предал бы свою Идею? Решил, что хватит с него, осел бы в России, пошел бы служить или торговать, добился бы чина и достатка? Продолжила бы Елена так же его любить? Или потеряла бы к нему интерес – и что тогда, вернулась бы в отчий дом, сломалась, вышла за кого-то вроде Курнатовского? Или пошла бы во все тяжкие, стала бы революционеркой, ходила бы в народ, а затем бросала бомбы в царя? Не знаю.

Тут я подумала, какой счастье, что я родилась в подходящее время! И мне не надо выбирать между Идеей и семьей. У меня есть Цель – но также и любимый и любящий муж, дом, дети, красивые платья. Поскольку мы не гонимые подпольщики, а граждане великого и победного СССР. Где, я надеюсь, не будет ни застоя, ни перестройки.

А платья у наших героинь были великолепные. Похожие на «Унесенных ветром», тем более что эпоха (и моды) близки. И для каждого эпизода – свой наряд (заодно и реклама РИМу – «русско-итальянской моде»). По секрету скажу, что сходство с девятнадцатым веком было лишь внешнее – начиная с того, что ткань была самая легкая, чтобы нам такую тяжесть (почти два метра в диаметре по подолу) не таскать. И под платьями у нас было все современное – белье, что сто лет назад носили, это какой-то ужас, орудие пытки: корсеты, в которых было ни согнуться, ни вдохнуть, лишь в обморок падать, чулки, перетягивающие ногу как медицинским жгутом – не надо нам такой «достоверности»! Из той эпохи была лишь одна хлопковая юбка под платьем, к которой обручи пришиты (собственно кринолин) из очень тонкой проволоки – я могла в этом наряде даже бегать без стеснения, лишь у кустов надо следить, чтобы не цеплялся подол. Вряд ли в реальной жизни у небогатой московской дворянки (а тем более, у ее компаньонки) могло быть столько роскошных платьев, на каждый выход свое (подобно тому, как в столице на бал) – да и как бы трепать такую красоту по грязи, по навозу, по колючкам? Точно так же, и верхней одеждой у женщин из «общества» тогда полагались не пальто, а накидки (удобнее надеть на кринолин), однако для прогулки они шились из тонкой шерсти, или даже сукна, как шинель, застегивались на пуговицы спереди и часто имели пелерину на плечи – а наши героини одеты в развевающиеся плащи из яркой шуршащей тафты, единственная застежка у горла, никаких пуговиц нет, как и прорезей для рук, полы разлетаются свободно, зато капюшон огромный, чтобы поверх широкой шляпы натянуть; такое надевали исключительно с бальным или вечерним нарядом, отправляясь в театр, на бал, на прием, от кареты до подъезда пройти, никто бы не выбрал это для прогулки на природе. Но у нас много сцен на открытом воздухе, и героинь в шинелях показывать, да ни за что и никогда – и чем мы хуже Маргарет Митчелл, пусть в памяти история останется яркой а не серой! Нравственно ли показывать такую роскошь, с классово-коммунистической точки зрения? Да – если рассматривать ее как долг, который надо отдать обществу, народу, стране. Именно так я ответила одному товарищу, выразившему свое мнение. Наверное, и настоящие революционеры, которые в подавляющем большинстве не были ни крестьянами от сохи, ни пролетариями от станка, думали так же. Потому что лишь образованный человек может задумываться о высокодуховном и глобальном. В фильме есть эпизод, как Елена с Инсаровым идут по деревенской улице, и попавшиеся навстречу крестьяне кланяются, снимая шапки. Я спрашиваю кого-то, доволен ли он – и слышу ответ:

– День прошел, и ладно, все живы, сыты и веселы, что еще рабу божьему надо? Спасибо вам, добрая барышня, за заботу.

Инсаров после замечает, что эти крестьяне живут в счастье, по сравнению с его соотечественниками. Потому что над ними нет иноземцев, кто могут безнаказанно ограбить, унизить, и даже убить – «как тот проклятый паша обесчестил и убил мою мать». И что в его жизни теперь нет иной цели, кроме освобождения своей страны. Тогда я и произношу – «освободить свою Родину, это даже выговорить страшно, настолько эти слова велики».

Кто играл роли? Стахова-старшего – Борис Ливанов, тот же, кто в фильме 1959 года, заслуженный мэтр, имеющий в своем багаже несколько десятков сыгранных ролей, здраво решили, что там справился, сыграет и здесь, с учетом вышесказанных изменений. Берсенева сыграл Георгий Вицин – вполне драматический актер, к которому еще не прилипла маска гайдаевского персонажа. И на мой взгляд, у него получилось гораздо лучше, чем у того, кто был в иной истории – интеллегент, страстно желающий осчастливить человечество открытием, и не его вина, что выбранный им предмет, древнегерманское право, уж очень для узкого круга – человек, такой трогательный в своем старании, и жаждущий, чтобы его оценили. Могла ли моя героиня полюбить его – нет, потому что любовь из жалости будет унизительной. Ему бы найти такую, как Зоя, но чуть менее нацеленную на богатство, «чтобы муж был в чинах и с деньгами» – и способную если не понять, то хотя бы восхищаться научным занятием мужа, чтобы стать ему женой и домохозяйкой. А я на такое не способна – мне нужна собственная мечта, которой я могла бы служить.

На роль Шубина позвали молодого Олега Табакова (игравшего в фильме 1959 года). Что вызывало сомнения – если Вицин, будучи старше, уже имел за плечами работы в кино (причем тоже на тему Россия, девятнадцатый век: «Композитор Глинка», «Белинский»), то Табаков всего лишь год отучился в школе-студии МХАТ (правда, считался одним из лучших студентов). Решили попробовать, что выйдет – в общем, остались довольны. Хотя получилось – на мой взгляд, ординарно.

Режиссером в той истории был Владимир Петров, мастер экранизации русской классики – однако же сейчас требовалось нечто большее, мы хотели, чтобы зритель увидел жизнь и проблемы не только прошлого века. И у нас этот фильм стал режиссерским дебютом великого Марио Бавы (до того известного как гениальный оператор и мастер «спецэффектов», если можно так назвать, он виртуозно умел играть со светом и ракурсом). А еще синьор Бава очень ценил свою свободу творца – в иной истории, став уже известным, он намеренно отказывался участвовать в «суперпроектах», считая, что там, где большие деньги, уже не режиссер, а продюссер указывает, что и как снимать. Здесь же (как мне сказала Анна) с синьором Бавой было достигнуто согласие на условиях:

– Делайте, что сочтете нужным. Мы не будем вмешиваться в процесс – но оценим результат.

– Отлично! Тогда я требую на съемочной площадке, абсолютного подчинения.

Зою в том фильме играла эстонка Эва Киви – которой сейчас всего шестнадцать лет. В итоге – вот не ожидала, что эта роль, вовсе не первого плана, заинтересует саму Софи Ладзаро (уже не Шиколоне, но еще не Лорен). Мы были знакомы с моего приезда в Рим летом прошлого года. И юмор в том, что я знаю, кем она станет, а сама она, еще нет – и оттого, смотрит на меня с таким же восторгом, как я на Анну Лазареву. Узнав, что синьор Бава собирается в Москву, чтобы работать с «самой Смоленцевой», Софи развила такую же бурную деятельность, как я десять лет назад, когда в итоге сам Папа Римский просил товарища Сталина разрешить мне за моего рыцаря выйти замуж. И добилась своего.

– Софи, но ведь эта роль вовсе не героическая. И даже, не слишком положительная.

– Не бывает плохих ролей – есть плохие актеры!

И ведь получилось! Я немного боялась, что она будет затенять меня – но вышло как раз в меру. Зоя в ее исполнении смотрелась – как я, но лишенная поиска высшей цели, ради здравого смысла и вечного инстинкта женщины – муж, дом, дети. Хотя в остальном на немку (кем Зоя была по книге) она совершенно не похожа, скорее на француженку, если не на итальянку. Но фильм от того лишь выиграл!

Мне было интересно в этом фильме примерить на себя историю любви героев. По иронии судьбы, у меня с моим рыцарем случилось как раз «в один момент», в тот день в Риме в феврале сорок четвертого, когда мой герой у меня на глазах убил двух немцев, и я решила, что другого мужа мне не надо. Но там была война, случай особый, а как в мирное время? Выслушав меня, Софи ответила:

– Вы к одному стремились, у вас цели совпали, вы вместе пошли, поддерживая друг друга. Ну а моя героиня, наоборот – я вижу ее совсем не дурой, не без таланта, с характером, однако же, готова на горло себе наступить, став тенью мужа, поскольку для нее это статус, и «так принято». Хотя ей это не совсем нравится – но выхода не видит. У тебя роль героическая, у меня трагическая. Потому и хочу такую сыграть – чтобы разницу показать с современным, когда женщина, это тоже личность, человек!

Верно – Зоя в ее исполнении вовсе не пустышка: поет, музицирует, танцует, поддерживает беседу – такая гетера девятнадцатого века. Но в то же время присматривается к окружающим мужчинам, выбирая, тот или не тот. Перед которым она склонится, «мой господин, мой повелитель» – а дальше, три немецкие «К» на всю оставшуюся жизнь.

Ну а я – мятущаяся бездарность. Была бы как Софья Ковалевская или Мария Кюри, ответила бы Берсеневу, была бы художницей или поэтессой, стала бы счастлива с Шубиным – но талантов бог не дал. И остается лишь желание чего-то такого, необычного и великого – как у домашней курицы тоска при виде стаи перелетных птиц. Хотя, нет – была бы такой, после в Болгарию не поехала, ладно с любимым мужем, но уже после его смерти? Захотелось великого дела, вот и получила его сполна – ведь то восстание было турками подавлено и все погибли. Вот уж про кого надо было «унесенных ураганом» писать – ну что та Скарлетт сделала, участвуя собственно в событиях, в отличие от моей героини? Хотя и Елена, что успела сделать до того, как попала в лапы к янычарам – необученная совершенно, не знающая и малой доли того, чему меня Юрий научил? Даже в эпизоде, где Инсаров немца в пруд бросает – я актера обучала этому приему, «сечение руки вниз», вот так захват, поворот кисти на болевой и тянуть, даже если противник в центнер весом и два метра роста, он сам наклонится, чтобы не так больно, сам вложит массу своего тела в инерцию движения, а ноги за корпусом не успевают, и вот, эффектный кувырок в воздухе и приземление на спину – и заметьте, я это сделала одной рукой, при правильной технике и сила не нужна. Откуда бы болгарин такие приемы мог знать – ну, в немногим более позднее время в Москве жил писатель Гиляровский, который похожему обучился у отставного матроса по прозвищу Китаев, по каким шаолиням того носило, неизвестно, однако история реальная. Так и Инсаров – мало ли с кем мог встретиться в жизни? И если он туркам не попался, не был ими казнен – то каким-то боевыми умениями обладать был обязан. Меня же мой муж обучал «на уровне бойца Осназ – если тебе придется за свою жизнь сражаться», я с его ребятами и по лесу бегала, и полигон проходила, с парашютом прыгала, с аквалангом ныряла, умею стрелять из всех видов русского пехотного оружия, водить машину и мотоцикл – в девятнадцатый век попав, я быстро научилась бы и на лошади ездить, и шпагой махать (да ведь и случалось мне, на съемках «Фанфана»), так что выжить бы смогла в восставшей Болгарии 1854 года. А вот Елена – вряд ли, ну какие у нее полезные умения есть? Что «по-сербски и по-болгарски выучилась», а дальше? За ранеными ухаживать – а ты медицине обучена, хотя бы азам? В бою же ты вообще, ноль. Анна мне рассказывала, как их в сорок первом к немцам в тыл забрасывали, в партизанский отряд – после двух месяцев Школы, и у нее до того Осоавиахим был, где она из боевой винтовки стреляла и даже с парашютом прыгнула в первый раз. А моя героиня вообще в руках оружия не держала никогда – и потому, для нее «в Болгарию» было, как шаг в пропасть, на верную смерть. Но «что мне делать в России?».

Однако, в самом начале я о том не задумывалась. Когда мне Инсарова представили, и я расспрашивала его про его страну. И «птица в клетке», что билась в моей душе, не находя выхода, почуяла простор, я расспрашивала его о Болгарии, о короле Хруме (или Кроме) жившем в древние времена, о болгарском языке… вот интересно, сумела бы я так увлечься им, будь он не братом славянином, а например, эфиопом? Наверное, да – ведь будут же через полвека петь русские добровольцы «Трансваль, Трансваль, страна моя». Хотя там они не за свободу негров воевали. Вот не знаю!

Ну а после, когда я поняла, что влюбилась… в кого или во что? В человека, в Идею, в свою надежду выбраться из этой скуки? Мадонна, наверное я слишком здравомысляща для этой роли – вот могла бы я так, за любимым человеком, перечеркнув решительно все свое? Объяснение в часовне – отказаться от Родины, от родителей, ввергнуть себя в нищету. Ведь мне тогда, десять лет назад, было намного легче решиться – когда я перед самим Его Святейшеством Папой предстала, чтобы он помог мне за моего рыцаря, замуж! Советский Союз был великой и победной державой – и было очевидно, что такой герой, как Юрий (кто самого Гитлера ловил) бедствовать не может, равно как и никто не потребует от меня, даже приняв советское гражданство, отречься от Италии и своих родных в Риме. Ну а Елена – это как бы мне тогда пришлось ехать не в Россию, а в Африку, выйти за какого-нибудь вождя угнетенного ливийского народа, и всю оставшуюся жизнь бегать за ним по пустыне, и верблюдам хвосты крутить! И если она все-таки сделала такой выбор… впрочем, а понимала ли она в тот момент то, что вижу сейчас я?

Будем считать, что понимала – о героине надо думать лучшее. То есть, она решилась на то, что не осмелилась бы я? И как мне тогда сыграть – чтобы зрители поверили? Тут мне с режиссурой повезло: синьор Марио Бава гений, он поразительно умеет работать с ракурсом, освещением, тенями, музыкой! Увидев себя на экране, я была потрясена, как он сумел передать то, о чем я только мечтала! Платой за это послужило огромное число дублей, где мэтр искал самое лучшее решение. Очень скоро я вспоминала «Высоту», где снимались мы с Анной – с облегчением. Но результат того стоил!

Юрий, когда я рассказала ему, что в фильме кадры настоящей бури с грозой (в эпизоде, где я встречаюсь с Инсаровым в часовне) даже возмутился, «как этот синьор мог тебя опасности подвергать – а если бы молния, или дерево упало». Я в ответ рассмеялась и сказала, что меня там не было. Метод режиссуры – показать размах, масштаб событий: сначала изобразить самый общий, величественный план, а затем перевести фокус на то, что видится малой частью этого целого. Стена грозовых туч, уходящая на огромную высоту, надвигается на солнце, молнии сверкают – это на экране выглядит страшно, да еще со светофильтрами на объектив, чтобы тучи казались особенно темными и жуткими, и контраст, игра теней – такие тонкости операторской работы. Но это снимали отдельно, у метеорологов заранее узнавали, где и когда грозу застать. А в фильме после этих кадров, мирный пейзаж, сначала как бы издали, затем приближается – дом, где моя героиня живет с семьей (настоящая старая усадьба под Москвой, мне сказали, памятник архитектуры), и возле нее я стою, вместе с Зоей, мы в небо смотрим, словно эту грозу увидели, и собираемся бежать, укрыться в доме – но тут я бой часов слышу, и понимаю, что Инсаров не придет. Тогда я останавливаюсь, на экране наши лица крупным планом, под тревожную музыку, на фоне гнущихся деревьев, наши шляпы грозит сорвать, мы руками придерживаем – широкие соломенные шляпки, подобные тем, что я видела в другом кино из будущего про «иветту, жанетту, жоржетту», взяты из современной коллекции «РИМа», предлагаемой советским женщинам на текущий летний сезон и лишь «стилизованые» под девятнадцатый век, добавив вуаль, искусственные шелковые цветы и ленты. Знаю, что в те времена дамы чаще носили шляпки, похожие на капоры – ну так в иных исторических фильмах «из будущего» я видела героинь на улице с непокрытой головой, что в жизни тогда считалось прямо неприличным и подобающим лишь продажным женщинам. Ленты полагалось завязывать, чтобы шляпа не слетала, но я предпочитала так не делать, оставить свободно развеваться, а глядя на меня, и остальные актрисы тоже – в результате, даже в фильме иногда можно увидеть как в уличных сценах у девушек из массовки шляпки сдувает, и на прогулке в парке Зоя не сигарочницу Шубина кидает в кусты, как в книге, а заставляет его за своей шляпкой бегать (ну совсем как будущий великий писатель Джанни Родари в Риме, за моей). И во многих советских фильмах эпизод есть, как с героини шляпу срывает ветром – я даже Анну про то спросила, и услышала ответ:

– До войны еще, была у меня подружка, Октябрина, в одном дворе росли. Так мать у нее, истинно советского воспитания, категорически предостерегала нас, шестнадцатилетних, чтоб не общались с некоей особой из соседнего подъезда, потому что «она легкомысленная – в шляпке». Соломенные и панамки летом допускались, особенно на юге, а у нее фетровая на осень и зиму, считалась «буржуазным излишеством». И сейчас в психологии что-то еще осталось – если не у самих режиссеров, так у публики, которой эти мастера стараются угодить. Оттого, унесенная ветром шляпка – это понятный всем символ столкновения изнеженной городской барышни с грубой реальностью, превратившийся в киноштамп.

Верно – вспоминаю, что началось это в кино как раз тогда, когда советские женщины все чаще стали выглядеть как Аня Лазарева, а не как «товарищ Брекс» (тоже персонаж, знакомый нам по Киеву). Самым первым помню «К Черному морю», как молодая пара на собственной «победе» на юг едет (сорок девятый год, когда в Москве только что бензин стал в свободной продаже), и сцена на шоссе с пробитым колесом, как жена мужу помочь пытается неумело, и сначала шляпу упускает, затем колесо под уклон, бежит ловить, под смех проезжающих, и колхозный шофер Вася, свою полуторку остановив, помогает героям колесо заменить. А последним, как раз перед нашими съемками, я смотрела «Медовый месяц», где героиня после института не хочет с дипломом медика по распределению ехать, и срочно выходит замуж за того, про кого говорят, его в Москве оставят – а он, комсомолец-энтузиаст, сам просит направить его на целину, и дальше «развод немедленно! – а я не дам вам развода!»; в финале молодая жена все-таки перевоспитывается и уже ему отвечает на слова «теперь мы можем развестись» – «а я не дам тебе развода», объяснение после того, как героиня отправилась в соседнюю бригаду к больному по вызову пешком («машина сломалась»), с докторским саквояжем в руке, и в туфельках, крепдешиновом платье и соломенной шляпке (разве медработницы в таком виде на целине ходили?), а возвращаясь так же («ничего, добегу, тут пара километров всего») попала в пыльную бурю; тут муж, узнав о том по телефону, на «козлике» мчится свою жену искать, и когда находит, те самые слова и конец фильма, на фоне хлебных полей и бушующей стихии. Ну а мне нечто похожее – на этой съемочной площадке пришлось испытать!

Ох и измучил нас синьор Бава даже в том коротком эпизоде, где Зоя-Софи пытается меня удержать – пытаясь поймать наиболее удачное выражение наших лиц, снимая нас и вместе и по отдельности, крупным планом, на фоне треплющихся кустов! Софи пытается меня отговорить – а затем, свой зонтик мне отдает, чтобы я не промокла (зонтики в фильме у нас тоже были не крохотные кружевные «парасольки», как подлинно по эпохе, а нормальные «трости» с большими яркими куполами, лишь обшитые кружевом по краю, чтоб стилизовать под прошлый век). Затем камера отъезжает и показывает в полный рост, как она на ветру стоит и рукой мне машет.

– Я сыграть хотела – что сама бы так никогда не поступила, но тебе, завидую. И желаю, чтоб у тебя получилось.

Продолжение эпизода снимали в другом месте и на следующий день. Поле, лес, речка, часовня (тоже, настоящий храм нашли). Погода была отличная – по сюжету, как затишье перед бурей – я через поле спешу по дороге, под зонтиком, такая нарядная, как Скарлетт из того фильма (кстати, не нахожу, что героиня Вивьен Ли красивее меня и лучше одета!), это тоже сняли с разных ракурсов, несколько раз. А затем, когда я ничего не подозреваю, синьор Бава командует, и вентиляторы внезапно обдают меня совершенно бешеным вихрем! Я понимаю, что надо непогоду изобразить, и лучше ветер, чем дождь (ну как бы мне мокрое платье на сухое менять перед каждым дублем?). Но вы можете представить, как это, в кринолине и в ураган? Я сильная, тренированная – но вешу всего сорок девять килограмм!

– Символичные кадры, синьора! Барышня, привыкшая к светской жизни – и по своей воле попадает в бурю, беспощадную к ней, как революция. Сама стихия показывает ей, что ее ждет дальше. И как бы спрашивает – не испугаешься, не вернешься домой?

Синьору Баве – символ, режиссура. А я была уверена, с меня сейчас платье сорвет, перед камерами! Вот не понимаю, как в Америке, во времена Скарлетт, дамы в кринолинах ходили – если там такие ураганы бывают, что уносят даже дома? Попалась мне после книга Наливкина про «ураганы, бури, смерчи» («библия советских метеорологов»), и там не единожды упомянуто что при американских торнадо «с женщин срывало одежду». Знаю, что торнадо (если в него попасть, а не вблизи он пройдет, как в тех случаях) гораздо страшнее урагана – там бы я сорванным платьем не отделалась, меня саму бы унесло. И что героиня книги Маргарет Митчелл жила в Джорджии, а не в долине Миссисипи, где «аллея торнадо» – и наверное, имея под платьем множество нижних юбок или тяжелые стальные обручи, могла и в ветреную погоду гулять без опасения. Но я уже сказала, что мой наряд был предельно облегченный – и платье на мне вывернуло как зонтик в грозу, подол выше головы, что я чувствовала, можете представить! Хорошо, что это длилось недолго.

Уж как я после набросилась на синьора Баву! А он оправдывается – это были просто гениальные кадры, вы сами увидите, и конечно, в фильм, только с вашего одобрения. Надеюсь, дублей этого не предусмотрено?

– Нет, синьора Лючия, дальше все строго по сценарию, который вы читали.

Эпизод, всего полторы минуты на экране, как я сквозь бурю с грозой пытаюсь идти, едва удерживая над головой зонтик, который треплет как знамя (забыла сказать, что он был алого цвета), затем вырывает и уносит ветром. Зонтиков было несколько одинаковых, и все они в итоге превратились в клочья – поскольку синьору Баве требовалось снять эту сцену «наиболее киногенично». Столь же эффектно ветер должен был мою шляпу сорвать – тоже «символ», ведь как я уже упомянула, в то время приличная женщина (или же в данном случае, совершающая одобряемые обществом поступки) никак не должна быть «простоволосой». Но синьору Баве не нравилось, и он требовал переснять еще дубль, как я остаюсь без шляпы и без зонтика – господи, да сколько же еще?

– Буря вас не пускает, синьора Лючия – вы не страшитесь, но просто физически не можете продолжить свой путь!

В следующей сцене ветер сделали на максимум – и мое платье снова стало улетать выше головы! Синьор Бава и тут нашел решение – указав мне встать возле березы, обняв ее двумя руками и нагнувшись вперед, дули только на нижнюю часть ствола, за которую я держалась, так что не было никакой опасности, что дерево упадет – кадры бушующего леса снимали в другое время и в другой день. Но когда все смонтировали – даже мне смотреть было страшно! А тогда я чувствовала себя, как в «ветреном» круге Дантова Ада, дыхание перехватывало, плащ и платье на мне рвало, как паруса в ураган! Я пыталась капюшон плаща натянуть поглубже, чтобы волосы прикрыть, но это не понравилось Баве:

– Синьора Лючия, зритель должен видеть ваше лицо!

И он, взяв у костюмерши ножницы, бесцеремонно обрезал застежку у моей накидки. В следующем дубле я должна была прижимать края плаща локтями к груди – конечно, это не помогло, плащ сорвало ветром и унесло далеко в поле. Синьор Бава нашел, что это «грацио», и в последующих дублях (один из которых в фильм и вошел) мой плащ снова срывало, и ассистент стоял вне поля зрения камеры, чтобы поймать на лету. Однако же в следующем эпизоде я к часовне бегу, с трудом удерживая на себе плащ, надуваемый как парус – поскольку синьор Бава заявил:

– Синьора Лючия, тогда мне придется приказать облить вас водой. Иначе как в эпизоде объяснения с Инсаровым на вас будет абсолютно сухое платье? Если героиня решилась бежать к любимому, то она вряд ли испугалась бы вымокнуть под дождем.

Спасибо, не надо! По сценарию, на экране снова черные страшные тучи, гром гремит, молнии сверкают, и дождь струями. Перед объективом качали пожарным насосом, на меня ни одной капли не попало. Я у дерева оглядываюсь назад, замечаю часовню, бегу туда, будто бы «под ливнем». Тогда ветер должен мне в спину дуть, а не в лицо! О мадонна, я с мужем кросс бегала на физподготовке (по словам Юрия, «баловство – всего десять километров и без груза»), в Академии у нас была стандартная разминка, «пять километров не дольше чем за двадцать минут» – но то и другое мне было намного легче, чем сейчас против ветра, и в жестоко раздуваемых одеждах прошлого века! Да еще и плащ готов улететь, так и вырывает края из рук! А синьор Бава указывает:

– Это снова «символ», синьора Лючия. Стихия будто не пускает вас войти в храм, а вы боретесь, и наконец достигаете цели. И прошу, сейчас постарайтесь, чтобы ваш плащ не унесло – иначе в следующем эпизоде вам придется сниматься, вымокшей насквозь.

Наконец закончили – и к моему облегчению, не стали меня из шланга окатывать. Бава лишь велел мне плащ водой намочить, после чего я должна была его снова набросить поверх платья! Если уж так заботиться об истинности, то почему, когда я спешу по дороге через бескрайнее поле, никакого леса не видно, и вдруг как-то оказываюсь среди берез и возле речки?

– Так наилучшим образом соответствует духу картины. Или вы, синьора Лючия, желаете, чтобы я переснял все на другом плэнере?

Не надо! Надеюсь, зрители все неточности простят, если и заметят. Тем более что на экране и правда вышло очень красиво – русские пейзажи, буйство природы, и на фоне этого я бегу, такая красивая и нарядная, во всем летящем, развеваясь с головы до ног, под удачно подобранную музыку (вот ничем не хуже героини Вивьен Ли!). Синьор Бава назвал этот образ «полетом птицы сквозь грозу». Ну а циник Валя Кунцевич после сравнил с другим фильмом, знаменитым в СССР.

– Как Чапай через реку. Когда зрители после в другой кинотеар шли, думая «а вдруг там он доплывет». Все-все, не надо меня бить – я лишь сказать хотел, что смотришь на тебя с чувством, добежишь ты или тебя бурей унесет.

И совершенно за кадром, чего мне этот эпизод стоил. Впрочем, «Инсарову» я еще больше не позавидую – поскольку его обливали водой по-настоящему. Синьор Бава воистину гений – я прочла, что в иное время он сумел изобразить Марафонскую битву, имея малое число статистов – но так сняв множество крупных планов, что создавалось впечатление сражения многотысячного войска. Так и тут – то, что на экране выглядит всемирным потопом, на самом деле создавалось с помощью все тех же вентиляторов и пожарной машины (ну и конечно, воды из речки). Но бедному Инсарову надо было пройти через это до той минуты, когда я его увидела и позвала. Наше объяснение поначалу не удавалось – оказавшись лицом к лицу с этим малознакомым мне человеком (артистом, а не героем), я не испытывала к нему никаких чувств (тем более, таких, чтобы бросить дом, родных, отечество), а еще он после ливня имел крайне непрезентабельный вид, и когда должен был меня обнять, я непроизвольно отстранялась, эпизод выходил просто ужасно. Синьор Бава, увидев это, не стал меня бранить. Теперь я понимаю, что он решил – стоит потратить еще один съемочный день, чтобы снять отличную сцену.

Назавтра мы приехали на то же самое место. Меня снова трепало ветром, и я сердилась, что вся киногруппа видела мое белье (не надевать же современный купальник под платье девятнадцатого века). К моему облегчению, в этот раз «ветреные» сцены завершили быстро и перешли к часовне. Вот я молюсь перед иконами, никакой старушки-странницы в сценарии не было, в отличие от книги, ее слова про «хорошего человека» мне Зоя говорит, зонтик отдавая. Вот я вижу мокрую фигуру под дождем, зову и машу рукой, Инсаров подходит ко мне… и тут у меня подкашиваются ноги, это не артист, а мой Юрий, как синьор Бава его уговорил?

Он взял мою руку в свою, и я с беспокойством подумала, он промок и замерз из-за меня? Я произносила свой текст, камера снимала мое лицо, и Юрия со спины – и я представляла, что за этим человеком пошла бы по своей воле даже сквозь все круги ада! И когда он обнял меня, я мечтала лишь об одном – о том, о чем деликатно умолчал Тургенев, следуя канонам своего века. Из описания того, как моя героиня после возвращается домой, и «улыбка не хотела сойти с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались, она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость: да и все ей было приятно» – я безошибочно узнала свои чувства после того, как между мной и Юрием это случилось в самый первый раз… однако дальше промолчу! Ведь боже мой, часовня конечно не собор, но все равно, храм – и неужели тут, на полу, плашмя? Знаю, что в тургеневские времена «нигилизм» был очень популярен, да и сам Тургенев в другом романе Базарова изобразил – человеком, для которого буквально нет ничего святого! И что те революционеры церковного таинства брака не признавали, да еще этим гордились – «нас венчали не в церкви, не в венцах не с свечами». Но я так не могу – и пусть то, что Тургенев намекнул, за кадром останется, я после у отца Серхио (который так и остается все эти годы послом Святого Престола в Москве, а еще, исполняет функцию моего духовника) попрошу грех мой отпустить. Ибо, хотя я не какая-то английская ханжа – но остаюсь в убеждении, в храме, нельзя!

И эти мысли у меня на лице отразились. Которые синьор Бава (и не только он) истолковал, как «гениальное попадание в образ» – героиня осознает, что идет против общепринятой морали, и ей это страшно, но она любит и не может устоять, не чувствует за собой подлинной вины. Бава безусловно, гениальный режиссер и оператор, как он соединил в единое целое то, что было разделено. В один эпизод (три минуты) вошли кадры, как я машу рукой артисту (Инсарову), как он входит (лицом к камере), все его реплики – и я говорю свои слова, обращаясь к своему мужу (которого не видно, или он спиной стоит, в такой же одежде, как артист), и все под лирический музыкальный фон. Получилось – ну просто, слезы на глазах, при просмотре (не только у меня, но и у кого-то в зале). Даже Анна, посмотрев, похвалила меня, сказав:

– Люся, ну ты просто великая актриса. Я бы так не смогла.

Мой муж был человек очень занятой, и больше не смог так подменять артиста. Да этого и не требовалось – в последующих сценах, где мы вдвоем, не шло дальше касания наших рук. Хотя слова о любви были – но тут уж я старалась представить, что передо мной не актер, а мой рыцарь. И пока меня не пытались обнять – мне удавалось оставаться в таком состоянии. Тем более что по сюжету Инсаров заболел как раз после той нашей встречи (опять, вопреки книге). По совету Кунцевича (и мой муж поддержал).

– Ну как это возможно, человек собрался ехать революцию устраивать, как в бой, на адреналине – и простыл, съездив куда-то по стряпчим делам, как у Тургенева вписано? Он что, в своих странствиях в Болгарии под дождь не попадал? А мы на войне, часто болели? При всем уважении к писателю, тут я с ним не соглашусь. А вот если он в раздрае был, от любви, от женщины своей убегая – тут защита могла и отключиться. Медицинский диагноз, или развитие воспаления легких, или обострение туберкулеза, вызванное простудой. Скорее второе – по сроку, раз он до зимы дотянул.

О том, как Зоя играла с Курнатовским, рассказать могла бы она сама, Софи Шиколоне, уже взявшая себе псевдоним Ладзаро, но еще не Лорен. Станет великой актрисой – а пока, ей еще не исполнилось и двадцати лет, в иной истории она только начинала свой путь. В той Италии, разоренной войной, ей приходилось играть в откровенно сомнительных фильмах вроде «Торговли белыми рабынями», с оттенком непристойности. Здесь она уже успела сняться в «Битве за Рим», о событиях сорок четвертого – и теперь наверное, ей уже не потребуется Голливуд, чтобы стать мировой звездой? Или все же разрешат сняться по контракту, в каком-нибудь совместном фильме? Если в этой истории – советское кино будет самым передовым. Если у нас все же Ефремова экранизуют, и вот хочу я сыграть Фай Родис – то Софи наверное, подойдет роль Чеди Даан или Эвизы Танет? Не буду гадать – посмотрим, что будет. Возможно, мы еще встретимся с ней на съемочной площадке. И я рада, что мне довелось поработать вместе с ней.

Штурм турецкой крепости (из видений Инсарова, когда он умирал) сделали по образу и подобию фильма 1959 года почти без изменений. Уж очень соответствовало образу героя (хотя Юрий и заметил, ну как можно настолько глупо подставиться под пулю – но раз он там именно о смерти мечтает, сойдет). И добавили, про меня, после того, как я на борту судна контрабандистов, плывущего в Болгарию – стою на палубе, вся в черном, на бушующие волны смотрю. Сначала эпизоды восстания, как толпа крестьян, многие с оружием, сдергивают с какого-то большого здания, наверное мэрии, турецкий флаг, как идет строй повстанцев, как они бегут в атаку, «за Болгарию, за свободу». А навстречу турки выкатывают многоствольные пулеметы, и падают сраженные болгары, и мерзко смеется толстый паша, «славянские рабы». Рядом мелькает фигура английского корреспондента – рожа с бачками, клетчатый костюм, фотоаппарат на плече. И музыка звучит – сначала марш, затем что-то надрывное, печальное. Отступление повстанцев (на просмотре, чей-то голос из зала, «как мы в сорок первом»), среди пеших, повозки с ранеными, и моя героиня рядом с телегой идет. Кадры меняются как в калейдоскопе, вот мы видим бой парусных эскадр (знакомые зрителю по фильму «Адмирал Нахимов»), оттуда же эпизод, русские солдаты оставляют Севастополь, и наконец какие-то важные чины подписывают мирный договор.

Курнатовский, во фраке с орденской лентой – повышение получил. В гостиной, рядом Зоя, с младенцем на руках, идиллия.

– Ну, дорогая, наконец кончилось это военное безумие. Кстати, ты знаешь, бедный господин Стахов ездил в Венецию узнать что-то о своей несчастной дочери. Сочувствую – но где он был раньше, когда воспитал такую смутьянку, не признающую родительской власти? Ему ничего не удалось узнать – очевидно, ее уже нет среди живых.

Зоя деланно улыбается, и закрывает глаза, «мне дурно». И дальше, будто ее воображение (или все-таки реальность?) – снова вид отступающих разбитых повстанцев. Вдруг выстрелы, и отовсюду набегают турки, болгары пытаются отстреливаться, но их рубят, колют штыками, добивают раненых. Елена прячется в фургоне, в руке у нее револьвер. Стреляет в турецкого солдата, он падает – но сбегаются другие турки, окружают толпой. Моя героиня смотрит вниз, там бочонки с порохом, в ее руке появляются спички. И страшный взрыв разметывает врагов в стороны.

– Во-первых, то восстание у турок давили не регуляры (которые в фильме узнаваемы по синим мундирам), а башибузуки, наемная сволочь из кавказских горцев и запорожских казаков, сбежавших за Дунай еще при Екатерине – оценил эту сцену мой муж – во-вторых, с чего это туркам бежать к повозке толпой, они там казну увидели что ли? В третьих, взорвалось будто не пара бочонков дымного пороха, а полный грузовик тротила – вы бы нас хоть спросили, прежде чем изображать! И ты бы могла подсказать – тоже ведь разбираешься уже.

Так оттого и вышло – что взрыв настоящей телеги синьор Бава нашел недостаточно эффектным. И придумал снять на макете, на экране как стоп-кадр в последнюю секунду, телега игрушечного размера, фигурки турок и повстанцев вылеплены из пластилина, и одна шашка динамита – действительно, взрыв вышел немного не по масштабу. Но на экране очень зрелищно! И хочется все же узнать – что моя героиня не досталась врагам живой.

Ну и разговор Шубина с Уваром Ивановичем оставили без изменений. Когда у нас в России появятся такие люди как Инсаров? А будут!

И конец фильма.

Замечу еще, что когда я на исповеди спросила у отца Серхио, верно ли я поняла то, что произошло между Инсаровым и Еленой в часовне, о чем умолчал Тургенев – то услышала ответ:

– Дочь моя, великий писатель тем и отличается, что оставляет читателю свободу фантазии. Подобно тому, как господь наш оставляет нам свободу воли. Слова записанные есть каркас – а что осталось за ними, то каждый прочитавший додумывает, в меру своей нравственности. Да, могло быть и так, как вы сказали – но могло быть и совершенно невинно, дело не пошло дальше объятий и поцелуев, ну а слово «плашмя» не более чем воспоминание героини о случае в парке – сюжет допускает и то, и иное, ну а как было задумано, то знал один лишь автор. Но если вы говорите, что ваше предположение позволило вам сыграть наиболее достоверно – пусть в вашей версии, запечатленной на пленке, будет так. Возможно, что если этот роман экранизуют когда-нибудь еще раз, то там будет совсем по-иному.

Ну, когда еще будет… А этот фильм явно имел успех у советского зрителя. И в «РИМе» возникла идея, сделать коллекцию по образу и подобию платьев тех героинь – подобно тому, как наряды Скарлетт в исполнении Вивьен Ли в иной истории также служили образцом для подражания. Конечно, кринолины сейчас были бы очень непрактичны – но привычное «солнцеклеш миди», особенно с накрахмаленным подъюбником для пышности, вполне позволяет выдержать стиль. Ну а шляпки, перчатки, зонтики, накидки от дождя – как я уже сказала, и в том кино выглядели достаточно современно. И наряды, что сейчас демонстрировали наши девушки, вполне подходили и этому времени, например для воскресной прогулки в парке, или в театр вечером пойти – сходство было и с платьем героини из «Карнавальной ночи». И судя по реакции зала, вызывали явный интерес.

Показ завершился, настало время обсуждения. Я, как и остальные девушки, привычно отвечали на вопросы.

– Да, все представленные модели в каталоге, заказ можете оформить в нашем ателье, по коридору направо и по лестнице вниз. Можете не торопиться туда бежать, хватит на всех. Или приходите в любой день, с родными и подругами, с десяти до семи. Да, в воскресенье тоже.

– Вы поймите, что каждый человек индивидуален. И потому, всеобщей моды быть не должно – есть лишь общие направления, из которых вы можете выбрать свое, наиболее вам идущее. Да, я считаю, что фасон «тонкая талия, юбка-солнцеклеш» идеален для стройной фигуры роста среднего и выше. Для невысоких ему составляет конкуренцию фасон «трапеция» – клеш от плеча. Для полных могу посоветовать прямой «рубашечный» стиль, с воланом по подолу, или без него. Подробнее – надо смотреть для каждой из вас конкретно.

Эта часть показа считалась также и чем-то вроде «семинара» для слушательниц нашей Академии. Поскольку случалось, что в зале оказывался кто-то, пытающийся задать политически неудобные вопросы. В основном в стиле незабвенной «товарища Брекс», нашей уже упомянутой киевской знакомой – «насколько ваш вид соответствует образу советской женщины, коммунистки и комсомолки».

– Так покажите, где у Маркса написано, что при социализме женщины должны выглядеть как монашки? А может, на то постановление Партии есть? Или наши советские законы?

В этот раз «товарищей брекс» не нашлось. Но раздался голос:

– А отчего у вас нет самой современной моды? То, что сейчас в Париже носят – а не какой-то девятнадцатый век.

Я беру микрофон.

– А что сейчас по-вашему в Париже носят? Покажете, или нарисуете, вот сейчас на доске? Если смелости хватит, сюда выйти.

Девушка встает из четвертого ряда. Миловидная… и судя по тому, что на ней надето, явно не «от станка». Поскольку граждане СССР например, в ГДР или мою родную Италию ездят относительно свободно – но в страны капитала, это надо быть очень выездным. Сама она вряд ли, возраст не тот – а вот ее отец или иной родственник, вполне возможно. Хотя как вариант, подруга могла вещь уступить – если сотню штук привезти для перепродажи, это уже спекуляция, нарушение закона, а из-за нескольких единиц для себя и друзей никто дело заводить не станет.

– Простите, как вас зовут? Лика – отлично. Вот так встаньте, чтобы мы все могли вас лучше рассмотреть.

То, что в будущем назовут «джинсовой» модой, в этом времени не то что неизвестно, но пока занимает весьма скромную позицию, одежды самого простонародья, крестьян и городских низов. Если вспомнить, что ткань «джинсы» первоначально была палаточным холстом, из которого некий Леви Страус сообразил шить штаны для шахтеров-старателей – в СССР похожая материя (именуемая в разговоре «комбайнеркой») выпускается, но идет исключительно на пошив прозодежды, рабочих спецовок и комбинезонов. Так как мы в «РИМе» обязаны были знать про все новинки мировой моды (даже самые нелепые) то среди прочего, закупили в США небольшую партию джинсовых штанов – сейчас их там носят (и женщины тоже) исключительно при работе на ферме. И скажу по секрету, мы с Анной эти джинсы даже примеряли (запершись в кабинете, чтобы нас никто, а более всего, наши мужья, не увидели), из чистого любопытства, что в двадцать первом веке будет популярно. Ощущение ужасное, ткань как дерюга, все натирает и колом стоит как жесть, ногу нормально не согнуть. Слышала от Юрия, что в будущем научатся делать и эластичную джинсовую ткань – но пока, по моему глубокому убеждению, эти штаны лишь в наказание можно носить, даже десантные армейские брюки, что я «для боя и похода» надеваю, гораздо удобнее. Впрочем, то, что на этой девушке – на мой взгляд, еще хуже джинс!

– Настоящая «французская» юбка?

– Да! – отвечает даже с вызовом – вот, смотрите, тут штампик, подлинная «бурже», не какая-то подделка!

– Скажите, а вы не задумывались, отчего этот фасон именно такой? Очень неудобный – не только в обтяжку по бедрам, но и сужается вниз. Так, что пробежать или даже по лестнице подняться, проблема. Идти приходится семенящей походкой, шажком не больше десяти сантиметров. Вообще, такой фасон уже с сорок седьмого года известен, как его Диор представил – или вы думаете, он только «нью лук» делал, женщины-цветы? Однако же, у диоровской юбки по подолу или разрез был, или шлица, чтоб все-таки легче шагнуть. А тут мало того, что подол сплошной – у вас там еще металл вшит, проволока или даже цепочка. И пояс тоже характерный – даже не пояс а целый корсаж, с мудреной застежкой, тоже металл, которую и не сразу расстегнешь. И еще железо, какие-то кнопки, бляшки, на очень толстой прочной ткани. Как вы думаете, Лика, цепочка в вашем подоле зачем нужна?

– Ну, наверное, чтобы ветром не задрало. Как дробинки, для тяжести зашитые в подол солнце-клеш.

– Я так не делаю никогда – дробинки соберутся на одну сторону, и юбка несимметрично растянется, выйдет некрасиво. Предпочитаю от ветра платье просто рукой придержать. Однако то, что на вас, не задерет никакой ураган, даже если будет дуть снизу вверх. Поскольку выше колен эту юбку завернуть невозможно физически – не налезет.

– Ну тогда… наверное, чтобы при шаге, нечаянно не порвать!

– При такой ткани? Посмотрите на шов, сколько раз он прошит, и с подгибом. Как на мешкотаре, рассчитанной килограмм на сто. Да тут руками не разорвать, по крайней мере без огромного усилия. И уж точно – не мелким шагом ваших стройных ножек.

– Тогда не знаю. Просто мода такая.

Я улыбаюсь. Глупая девочка, в нашем мире ничего не бывает «просто так». Не исключая моду – конечно, какой-нибудь «кутюрье» может придумать что угодно, но массово носить это будут лишь в том случае, если на то есть причина, мы же материалисты. Ну а если это еще и неудобно в носке – то должна быть весомая причина, чтобы фасон завоевал популярность.

– Французы, они такие затейники. И в моде тоже. Насколько я знаю, у девушек-«стиляг» считается шиком, когда юбка плотно обтягивает бедра – и кроме вашего фасона, весьма популярен и другой: юбки-распашонки, их еще «обертками» зовут, такие же узкие, ни в коем случае не клеш, с застежкой на всю высоту, или даже без нее, просто запахиваются свободно. В начале века этот фасон называли «мужчинам всегда некогда» – сначала это было одеждой исключительно женщин легкого поведения, но поскольку эпоха была декаданс, падение нравов, то быстро переняли прочие мадам и мадмуазель. Ну а узкие «хромые» юбки, похожие на вашу, Лика, были новинкой парижской моды еще в 1908 году. Поскольку Париж тогда был столицей не только моды, но и авиации, и считалось престижным если не рассказывать подругам как «меня сам месье Фарман или Блерио над Эйфелевой башней катал», то быть похожей на таких счастливиц. А аэропланы тех лет даже кабины не имели, и если вы в обычном платье сядете, в полете у вас подол будет на голове. И не случайно «хромые» юбки так же быстро вышли из моды с развитием авиации, когда «ньюпоры» и «сопвичи» стали уже похожими хотя бы на У-2. Ну а конкретно ваша юбка, это… «Марианна оправила платье, вытерла слезы, села на скамейку, и мы продолжили обсуждать Франсуа Вийона». Не читали?

Лика отрицательно мотает головой.

– «Освободители», французского писателя Веркора. Того, кто в сорок втором написал «Молчание моря», ставшего чем-то вроде манифеста французского Сопротивления. Эпизод про бедную Марианну – ну вот представьте Париж, год сорок пятый. Герой, типаж такого кабинетного ученого, желающего скрыться в своей «башне из слоновой кости» от грубостей окружающего мира. У него есть невеста, такая же эфирно-воздушная, учится в Сорбонне, профессорская дочка, ее отец и отец героя давние друзья и коллеги, изучают старофранцузскую словесность, и война, оккупация, политика, все мимо них. И вот, сидят этот Жан со своей Марианной в парижском парке, и беседуют о возвышенном – кажется, о поэзии Франсуа Вийона. А мимо идут пьяные американские солдаты – только что объявили, что Япония капитулировала, так что конец мировой войне. Мадмуазель, не подарите свою любовь освободителям – эй, французик, ты что-то имеешь против? Нет – тогда отойди и не мешай. Раскладывают девушку прямо на скамейке, и насилуют вшестером по очереди – с пьяным гоготом, во всех позах. А ученый смотрит, утешая себя что «я ничего не могу сделать – меня просто изобьют, а то и убьют». Натешившись, янки хлопают его по плечу и кидают тридцать долларов – «все честно, по пять с каждого». И уходят, ржа. Ну а после:

«Марианна оправила платье, вытерла слезы, и села на скамейку. Я сел рядом. И мы продолжали обсуждать Франсуа Вийона. Чтобы скорее выбросить из памяти то, что случилось с нами» (прим. авт. – «Освободители» Веркора, вымысел автора. «Молчание моря» – реальная повесть его же).

При чем тут ваша юбка, Лика? А это чтоб вы поняли, как было тогда во Франции – жизненные реалии на моду всегда влияют самым непосредственным образом. По улицам ходят оккупанты, не признающие никаких законов – и красивой девушке опасно было выйти даже днем, могли схватить, в джип затащить и увезти на потеху. Или же любую, на кого укажут как на «немецкую шлюху», не слишком разбираясь так ли это, подвергали издевательствам. На такое глядя, и обычная шпана вела себя соответственно. Богатые могли себе позволить охрану, их мадам наряжались «от Диора», в платья-цветы – а что было делать простым девушкам с окраин? И вот, придумали – юбка как футляр, который не сразу расстегнешь, разорвешь, снимешь, и подол при желании не задрать. Защита конечно слабая – но все же лучше, чем никакой, да и в самом деле могло помешать тем, кто еще не закоренелый мерзавец. Поскольку такая одежда еще и маркер, «я приличная, я не из этих». А раз возник спрос, то и капитал поспешил воспользоваться, выгоду получить. Сколько эта юбка стоит здесь в Москве, если покупать с рук – я слышала, восемьсот рублей?

– Восемьсот тридцать. И то, мне подружка со скидкой уступила. Ей папа привез.

– Восемьсот тридцать? – демонстративно удивляюсь я – за кусок самой дешевой мешочно-тарной дерюги, сшитый по такой же технологии? Но достаточно прилепить бляху с «фирменным» клеймом, и можно продавать по всей Европе дороже, чем платье, что сейчас на мне, которому цена всего семьсот шестьдесят, можете зайти сейчас в наше ателье и взглянуть в каталог. Вы прибыль представили – «диоровские» наряды конечно, в сто раз дороже, но много ли таких богатых клиентов, а тут, широким народным массам продавай. Нет, Лика, никто вам не собирается ничего запрещать – но уж простите, законное право нашего дома моды, не поддерживать то, с чем мы не согласны. А я искренне не понимаю, для чего надо такое носить, терпя неудобство. У нас, слава богу, с правопорядком куда лучше, чем в Париже – а иностранных оккупантов тем более, нет.

И добавляю:

– Впрочем, лично я бы и в Париже это бы не надела. В ней же ни драться, ни бежать нельзя – и оружие под ней не спрятать. Чтобы таких вот тварей быстро положить – и исчезнуть.

Лика смотрит на меня со страхом. После мне девочки сказали, что при этих словах лицо у меня было… А я всего лишь свой сон вспомнила, «альтернативную» реальность, где меня убивала и насиловала чужая солдатня. И представляла – свой сезон охоты.

– А надела бы я ее в одном случае – продолжаю я – прыгая с парашютом, там как раз очень важно приземлиться на обе сомкнутые ноги одновременно, я этому научилась не сразу. Если только внизу ровное поле и прыжок учебный, с большим интервалом между курсантами. Так как иначе, если тебя в воздухе навалит на чужой парашют, или при приземлении понесет на крышу дома – то надо успеть быстро пробежаться в сторону, по чужому куполу или по кровле, пока твой купол не погас. Ну и в учебном прыжке с принудительным раскрытием не надо в полете телом управлять, выставляя руку или ногу.

Вижу восхищение во взглядах сидящих в первом ряду, да и на личике Лики что-то промелькнуло. Конечно – здесь быть «спортсменкой, парашютисткой» куда больший почет, чем какой-то журнашлюшкой в сатанинском веке через пятьдесят лет!

– Товарищ Смоленцева! Но ведь хочется… иное попробовать! Когда все кругом в платьях-клеш – да и ветром их легко поднимает, неудобно.

– Так пробуйте – отвечаю я – вам, с вашей фигурой… Не нравится, что вам предлагают, так творите свое – но именно творите, подумав, что вам подойдет и насколько удобно будет это носить. А не хватайтесь за что попало, лишь потому что «иное». И помните, что движение, это основа здоровья – категорически не следует носить то, что двигаться мешает. Ветер не каждый день дует – а ходить приходится всегда. И разве это не красиво, когда платье эффектно развевается вокруг стройных ног, придавая вам летящий вид? Даже если вдруг что-то оголит – мужчины говорят, это их заводит больше, чем нагота на пляже. Поскольку мы, женщины – загадкой должны быть, которая привлекает сильнее, чем откровенность. Ну а ураганы, чтобы юбка на голове – у нас бывают очень редко.

И добавляю с улыбкой:

– Если только не в казахской степи – пока там лесополосы не высадили, иногда так дуло! Главное, чтобы вас не повалило и не покатило по земле. Хорошо, если вам повезет на пути ухватиться за дерево или столб. Иначе, вас так и унесет куда-то в степные дали.

– Ой, товарищ Смоленцева – так вы и на целине были?!

Я киваю. В пятьдесят втором я вместе с Анной летала в Казахстан – не на целинные земли, а в Шевченко на Мангышлаке. Совсем молодой город посреди голодной степи, где советские люди, тоже в большинстве молодые, строили наше будущее на объектах Атоммаша и космической программы. Ровные кварталы белых пятиэтажных домов, пока еще редкая зелень скверов и аллей – и горячий степной ветер продувает улицы насквозь, от окраины до окраины, стучится в окна и двери. Нас всерьез предупреждали, что если на улице застигнет буря, то надо скорее бежать к ближайшему укрытию, а не останавливаться, пытаясь что-то на себе удержать, «забудьте про подолы и головные уборы». Мы не застали «повалит, покатит и в степь унесет» – но в первый же день остались без шляп и поняли, что спасти свои платья и прически от ветреного разбоя совершенно невозможно. Однако же девушки (которых было тут много среди научного персонала) отважно ходили в модных юбках-клеш, надевая штаны или комбинезоны исключительно в цеху, «на нас же парни смотрят, неудобно» (так что стиль «унисекс» в этом времени наступит очень нескоро). Нам же при выезде на объекты посреди степи приходилось обвязывать платья мешковиной, чтобы не оказаться в «мини», а то и «мерилин», уронив авторитет высоких столичных гостей, и стоически терпеть, как ветер треплет волосы, превращая наши прически в растерзанные швабры. Зато в Москву мы вернулись с южным загаром, и это в первой половине мая. А на целине я так и не побывала, хотя очень хотелось. Любознательна я, хочу посмотреть, какая большая страна Советский Союз, да и школу у своей лучшей подруги и наставницы мне пройти полезно – так что случая в командировку проехать по делам нашей Конторы я не упускаю.

– Лика, я говорила уже сегодня и повторю, специально для вас. Моды, в смысле, «сейчас все носим это, а все прочее забыть» – нет. Это придумали капиталисты, чтобы не затоваривать рынок. А наша советская мода – это множество вариантов, из которых вам выбирать, что вам больше подходит, в чем вам комфортно. И когда мы делаем новую коллекцию – она вовсе не отменяет, а дополняет то, что до нее, дает вам большую свободу выбора. Ну а там, на Западе – пусть извращаются как хотят.

Усмехнувшись, продолжаю:

– Для них ведь важнее прибыль, затратить поменьше, продать подороже? На мое платье, четыре с половиной метра шелка. На твою юбку – метр, или даже меньше, мешковины. А теперь представь, что завтра в Париже будут носить, длиной досюда (провожу ладонью по длине «мини»). Совсем дешево – а если объявить «брендом», то продавать по той же цене. Так будет, лет через десять, а то и раньше. Вот только я такое не надену никогда!

В иной истории СССР погиб из-за мини-юбок? Нет – из-за того, что эту моду породило!

Я прочла, что там в начале шестидесятых, уровень жизни даже простого народа на Западе уже позволил «иметь на столе хлеб с маслом и чай с сахаром – не только по воскресеньям», ну а для среднего класса перестал быть роскошью собственный автомобиль. Вопрос выживания, связывающий всю жизненную энергию старшего поколения, вдруг отошел на второй план, появилось свободное время и ресурс – у массы людей, а не одних лишь богатеев или «свободных профессий». Но не нашлось Идеи, чтобы эту энергию поглотить – и все ушло в бессмысленное бунтарство, вроде хиппи, «свободы любви», «твори любовь а не войну».

И это было поддержано хозяевами западного мира – боящимися, что этой Идеей станет коммунизм. Лучше «свободная любовь», чем экспроприация экспроприаторов – ну а воротилы моды и шоу-бизнеса даже были рады прибылям. Лучше мини-юбки, чем красные знамена – а новое поколение было лишь радо отмене прежних строгих правил, не понимая, что за этим внешним не стоит ничего.

Но и СССР, испытывая кризис Идеи, не мог предложить ничего взамен. Вот отчего западная мода, западные вкусы так легко завладели умами русских людей. Началось с мини-юбок, жвачки, рок-н-рола- а кончилось, известно чем! Распространившись внутри СССР по той же причине – молодое поколение уже не знало тягот, с которыми боролись их отцы, пришло на построенное ими. И не увидело, куда дальше идти!

Что было особенно обидно, так как в Советской России после революции и так были более свободные нравы. Отчего у британских джентльменов на фото столь постные рожи (пройдя школу синьора Бавы, я стала обращать внимание на такие мелочи)? Оказывается, у этих господ «непристойное вожделение» считалось настолько недопустимым, что они нацепляли себе в штаны, на известное место, жуткого вида конструкции с зубцами – не знаю, насколько это было распространено, но подлинный факт, что этих приспособлений было запатентовано множество вариантов, и они свободно продавались, говорит о многом! Ну а что «приличная женщина» во время процесса должна была лежать в строго определенной позе, абсолютно неподвижно и беззвучно – о мадонна, когда мы с Юрием закрываем дверь нашей спальни, кому какое дело до того, что происходит между нами?! О мелочах, вроде длины юбок, и обязательного наличия на мне шляпки и перчаток, даже если я вышла к почтовому ящику у собственной двери – дипломатично молчу. Замечу лишь, что Россия переболела похожим раньше – когда «нигилистки», жаждущие осчастливить народ, коротко стриглись, носили очки (даже при идеальном зрении), курили папиросы и носили уродливые балахоны (считая красивое платье «позором»). Мода шестидесятых двадцатого века имеет те же корни – протестуйте, если хотите, но зачем уродовать себя? Пусть вовсе не обязательно надевать шляпку, даже выглянув из дома на минуту – но зачем протестовать против шляпок вообще? Но «так принято в Париже» – и обсуждению не подлежит. Когда иметь свое мнение – всегда полезно.

И может быть, моим детям придутся по вкусу «мини» – сама я это не надену никогда. Но открою вам секрет, в СССР известный лишь немногим. Когда взлетит Спутник – а это ожидается уже осенью этого года. То у нас в «РИМе» будет тотчас выставлена «космическая» коллекция. Где будут (впервые для нас!) одежда для мужчин (куртки, похожие на «аляску» из иного времени), но подлинной изюминкой будет «ракетный» фасон (уже известный в отдельных наших моделях – но именно в отдельных). Здесь же он будет основой всего – «трапеция», А-силуэт, от плеча, или прямо от шеи, длина уже не миди (выйдет тяжеловесно) но чуть ниже колена, до колена, и даже чуть выше, чем не мини? В одном силуэте платья, плащи, пальто – верхняя одежда может быть как с рукавами (пальто обычное) так и накидка, с пелериной на плечах, или без нее. Круглые шляпки, глубоко надвинутые на голову, и с полями, конусом опущенными вниз. Все это, повторяю, встречалось в наших моделях и прежде – но никогда, единой коллекцией, с различными вариациями одного фасона. Перекликающейся с космическим триумфом СССР и вышедшей в одно с ним время, в момент максимально ажиотажа. И если эта мода выйдет за советские границы – вот тогда это будет подлинная победа!

И пожалуй, я не откажусь пройтись по Москве в новом пальто и шляпке. Только конечно, не «мини» – а хотя бы на ладонь ниже колена.

Голливуд, заседание совета директоров киностудии Метро-Голдвин-Майер.

Джентльмены, мы все истинные патриоты Америки, без всякого сомнения. Однако следовать тем курсом, который нам предлагают известные вам лица – прямой путь к банкротству. Да, сейчас заманить зрителя в кинотеатры можно только эпическими фильмами, считалось, что они неизменно берут высокую кассу. Но эпичность эпичности рознь! «Камо грядеши» и «Юлий Цезарь» получили оглушительный успех, и никто особо не интересовался историческими неточностями, соответствует ли то, что было показано на экране – тому, что было две тысячи лет назад. Номинации на Оскар – это подтверждают. Наши конкуренты из «Двадцатый век Фокс» идут тем же путем – «Плащаница» показывает высокие сборы, и они уже готовят продолжение.

Но – катастрофический провал «Освобождения Парижа»?! При том, что бюджет и эпичность превзошли все, что ранее было в истории кино. Одни лишь расходы на рекламу превысили стоимость иного фильма, а привлечение к съемкам армейских частей и флота в таких масштабах вообще не имело прецедента. А в итоге, даже в американском прокате убыток, в зарубежном же мы и вовсе не получили ничего. И это с учетом правительственной дотации – которая большей частью на две вышеназванные статьи, рекламу и участие армии, и ушла. Несомненно, нашей великой нации были бы полезны фильмы, где бравые американские парни побеждают, одной левой размазывая в пыль тысячные толпы немцев, японцев, китайцев и русских. Но даже Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности не может принудительно загонять зрителей в кинотеатры – мы все-таки свободная страна, а не тоталитарная диктатура. А дальше будет лишь хуже, если изучить тренд, из года в год. Ну и где прибыль, джентльмены, что мы скажем акционерам?

И причину провала не надо искать – достаточно прочесть, что пишет про наш киношедевр английская и французская пресса. Никто не спорит, что наша армия и флот сильнейшие в мире, и продлись война еще год, мы бы растерли и гуннов и макак в порошок, сами бы взяли и Берлин и Токио, и навели бы должный порядок и в Европе и в Китае – но что делать, если русские успели раньше, и это слишком хорошо помнят не только за океаном, но и у нас? Простите за резкость, джентльмены, но тут ведь нет репортеров – и слова какой-то французской коммунистической газетенки, сравнившей наш фильм с «мечтами избитого ковбоя, выкинутого из салуна», ясно показывают, как воспринимается «Освобождение Парижа» во Франции и не только там. Может быть лет через тридцать-сорок, когда история подзабудется и свидетели в большинстве уйдут, такие фильмы и станут чемпионами по сборам – но не сейчас. А пока, делать ставку исключительно на них, это верный путь к разорению. Даже успешные фильмы по античным и библейским сюжетам нас не спасут. Однако выход есть!

Правительство требует от нас обязательной квоты на патриотические фильмы? И где сказано, что славное прошлое Америки исчерпывается недавней Великой войной? С самого начала существования Соединенных Штатов, наш народ нес знамя свободы и демократии всюду, где имел для того достаточно сил! Мы несли прогресс и цивилизацию на земли диких индейцев, мы освободили от испанского гнета Флориду, Кубу и Филиппины. Нам есть чем гордиться – что у нас в портфеле сценариев?

«Пепел Вашингтона – в наших сердцах». Да, про нашу Вторую Войну за Независимость, когда наш великий народ показал себя самым героическим образом. В отличие от «Парижа», там не будет никаких отступлений от школьного учебника истории. И, чтобы быть ближе к зрителю, мы сделаем одним из героев вовсе не генерала или политика, а простого человека по имени, ну пусть будет Джим Уэст – даже не солдат, а матрос из отряда командора Барни, храбро сражавшегося в битве при Бладенсберге. «Велика Америка, а отступать некуда, за нами Вашингтон» – что-то похожее какой-то русский под Москвой сказал, но вряд ли про то нашему зрителю известно, так что пусть это будут слова Барни. Горстка американских героев, всего семь тысяч и с восемнадцатью пушками, против неисчислимой орды англичан! Да, а сколько тех было – что всего четыре с половиной тысячи и пушек только три? Зритель этого не поймет – пусть в фильме британцев будет колоссальное войско, строй в поле от горизонта до горизонта, не экономьте на статистах, тем более что безработных можно недорого нанять! Кстати, надо как-то упомянуть, что в те самые годы и русские не сумели Москву от Наполеона защитить. Обязательно сказать, что наши жертвы не были напрасны – да, мы проиграли битву, но Президент Мэдисон, конгрессмены, служащие правительства и большинство жителей столицы успели спастись, бежать от британских зверств. Показать, как в захваченном Белом Доме английский генерал Росс говорит «Сожжем к чертям этот приют американской демократии?» – и красномундирники с дикими рожами, как у эсэсовцев зверски орут в ответ «Да, сэр!!». И Вашингтон пылает! Но узнав об этом, простые американцы по всей стране берутся за оружие и массово записываются добровольцами в армию. И наступление британцев остановлено, а затем они разбиты при Балтиморе и Новом Орлеане – эти битвы будут показаны с размахом, не меньшим чем «Париж». И финальная сцена, когда англичане вынуждены отказаться от своих планов снова сделать США своей колонией, и подписывают мирный договор, признавая нас великой державой наравне с собой!

Далее. «Берберийский шторм». События десятью годами раньше, чем предыдущий фильм. Хм, может и там Джим Уэст будет, рядовым матросом на фрегате «Филадельфия» – да, это отличный ход, фильмы в эпопею связать. И тоже, все по учебнику истории – как США единственные отказались платить триаполитанским пиратам, как это делали все европейские державы, и вместо дани прислали в Средиземное море боевую эскадру. Бой «Энтерпрайза» с пиратской «Триполи» – у ливийцев больше пушек и людей, но наши парни побеждают почти без потерь, перебив почти всех пиратов – как было и на самом деле. Трагедия «Филадельфии», когда Бейнбридж храбро решается ворваться прямо во вражескую гавань – и ему это без сомнения удалось бы, если бы фрегат не сел на мель, а затем оказался в окружении всего пиратского флота, тут масштабнее надо показать, чтоб тоже от горизонта до горизонта вражеские паруса. «Их слишком много для нас, наша гибель будет бесполезной для Америки – а потому, сдадимся». Но не ходить «Филадельфии» под чужим флагом – адмирал Пребл организует отчаянную диверсию по уничтожению корабля прямо в гавани Триполи – вот пусть наш Джон Уэст, каким-то чудом избежавший плена или совершивший побег, и будет лоцманом, ведущим «Интрепид» с десантом к месту стоянки фрегата. И в этот раз смельчакам все удается, и они уходят без потерь – разве это не подвиг? А в завершение, марш по пустыне, наших морпехов вместе с союзными арабами – когда был взят триаполитанский город Дерна, и впервые американский флаг был поднят над захваченной чужеземной крепостью! Притом что арабов там было в два-три раза больше. После чего паша Триполи соглашается на мир, и США больше не платят унизительную дань. Нет, про те шестьдесят тысяч долларов можно не упоминать – или сказать, что это выкуп за американских пленных. А ежегодные консульские подарки по десять тысяч – это все же не дань, раз сам паша отныне согласился так их именовать.

Ну и «Форт Аламо». Опять же, все как пишется в учебнике. 1836 год, американские поселенцы в Техасе, недовольные притеснениями со стороны мексиканского правительства (о том, что это притеснение заключалось в запрете иметь рабов-ниггеров, в фильме говорить не надо!) поднимают восстание, желая воссоединиться со своей демократичной Родиной – США. В католической миссии Аламо укрепляется небольшой гарнизон техасцев и примкнувших к ним американских добровольцев – одним из которых может быть все тот же Джим Уэст, уже заслуженный ветеран. Неполные две сотни героев, против двадцати тысяч мексиканцев, возглавляемых самим Санта-Аной, диктатором Мексики, сумели отбить два штурма – но третий оказался успешным. Обязательно показать зверства мексиканцев, не бравших пленных, и как немногие выжившие были казнены по личному приказу Санта-Аны, спаслись лишь двое, ниггер-раб и мексиканец-перебежчик, сумевший убедить, что его держали в плену. А все американские женщины подверглись гнусному насилию – ну что вы говорите, «не было такого, напротив, Санта-Ана дал выжившим конвой для сопровождения на американскую территорию»? Значит, будет – не может же мерзкий враг быть благороднее наших парней. Нет, шокировать зрителя откровенными сценами не надо – достаточно показать несчастных женщин, в ужасе прижавшихся к стене, похотливые рожи мексиканцев, и слова их командующего, «это – ваша добыча». И всем ясно, что дальше – не одни же школьники младших классов будут смотреть? Но жертвы были не напрасны – трагедия Аламо подняла весь Техас на борьбу с захватчиками, всего через полтора месяца армия Санта-Аны была разбита в битве при Сан-Хасинто, и сам диктатор попал в плен.

Итак, у нас есть три проекта, чтобы закрыть обязательную «патриотическую» тему, и получить правительственную дотацию. За работу, джентльмены!

Анна Лазарева.

Наши отцы и деды великие дела творили, о которых песни поют. А у нас – рутина, давить всякую мелкую шваль! Но без рутины никак – иначе с самыми грандиозными планами выйдет, «гладко на бумаге, да забыли про овраги». Вот мы через них мосточки и кладем!

Молодец, Люся, растешь! Верно заметила – СССР там и правда, погиб не из-за мини-юбок, а из-за того «что за этим стояло». Проиграли не столько в потребительском плане, как в идейном. Уподобились, по большому счету, дикарям, поверившим что «белые люди такие богатые, что у них ржавые консервные банки валяются на помойках». Сначала согнулись перед чужой культурой – а затем, и перед остальным.

И «стиляги» тому очень корректный пример. Прежде всего, детки непростых родителей, кому уже не надо было трудиться от зари до зари чтоб на новые ботинки хватило – стали искать выход своей энергии даже не в реальной, а мифической, ими самими придуманной культуре, ведь не носили в Нью-Йорке зеленых пиджаков и оранжевых галстуков. Показательно, что в нашей истории стиляги тоже есть, но в гораздо меньшем количестве и ведут себя куда скромнее – на публике выглядят как сознательные комсомольцы, а собираются исключительно по квартирам, послушать западную музыку и покрасоваться в клубных одежках. На мой взгляд, безвкусица – на девушке яркие цвета смотрятся эффектно, ну а парень в таком наряде выглядит как птица попугай. И бог бы с ними, пусть за закрытыми дверями дергаются под свой рок-н-ролл – так ведь они себя уже нашему советскому обществу и морали противопоставляют, «мы свободномыслящие, избранные, выше толпы», все это барство, чванство, высокомерие, ну совершенно не те качества, какие приличны советской молодежи. Ну а как они друг к другу обращаются, «чувак», что расшифровывается «Человек Уважающий Великую Американскую Культуру», это вообще ни в какие ворота, тут и до прямой антисоветчины недалеко! А девушки – из своего круга, это «чувихи», а прочие «овцы» – поздравляю, Люся, это и мы с тобой. Хорошая была идея, огласить широко, что у цыган слово «чувак» означает кастрированного барана, а «чувиха», это подстилка в хлеву – а еще, чувихами в воровском арго начала века и в двадцатые годы звали проституток. После чего стиляги и стали собираться почти исключительно на квартирах – кто на улицу выйдет в серо-буро-малиновом наряде, ему тут же кричат «гляди, баран пошел, бээээ!», ну а девушкам с таким кавалером стало неудобно, для своей репутации. И что эти дураки знают про американскую культуру, кроме идиотских пиджаков, которые, кстати, в самом Нью-Йорке носят одни имбецилы? И кто они сами – кадры будущей «перестройки», которые станут Горбачевыми и Ельциными, предатели, пятая колонна, от которых СССР погибнет – или просто наши советские ребята, ищущие чего-то своего?

У нас ведь молодым на скуку и бесцельность жаловаться нельзя. Научно-техническое творчество – ну, тут ты сама знаешь, раз с Инночкой Баклановой лучшие подруги. Причем если ты изобрел что-то, то можешь не только идейно быть доволен, но и, например, мотоцикл себе купить. Литература – ну прямо, самиздат, без всякого интернета, сколько различных журналов развелось, что в Союзе Писателей жутко недовольны, «у нас аудиторию отбивают». А походная романтика, все эти песни под гитару у костра – там это была субкультура шестидесятых, окно свободы, уход от общественной нагрузки в дали за туманом. А у нас – все на пользу строительства коммунизма, и без всяких запретов – лучше возглавить и загрузить туристическую братию чем-то полезным для страны. К взаимной выгоде – государство (в различной степени) обеспечивает базы, транспорт, снаряжение, связь. Ну а взамен требует, как бы сказали в двадцать первом веке, «квест» – сделаете, получите плату, как в виде перечисленных выше услуг, так и возможно, какими-то деньгами. Не берете – ваше право, никого ни к чему не принуждаем. Вот только, так как советские отпускники вовсе не американские миллионеры на сафари, а в иные места на территории СССР попасть без казенной помощи было затруднительно и выжить без обеспечения проблематично, то подавляющее большинство туристов охотно соглашались.

Принося немалую пользу. Начиная с того, что на огромной территории СССР вообще не ступала нога географических экспедиций, и карты были получены исключительно аэрофотосъемкой. Конечно, лезть в горы Восточной Сибири, описанные в романах Федосеева, непрофессионалам крайне не рекомендуется, ну а например Кольский полуостров, или Урал, отчего нет? «Квесты» по части географии и геологии могли быть самими разными, но доступными и любителям (впрочем, бравшие их обычно знали какие-то азы). Хотите полазать по пещерам – пожалуйста, но составьте карту и отчет. Хотите искать неведомых зверей – ради бога. Если мой Михаил Петрович рассказывал, что в курсантские годы был знаком с жителем Новгородчины, который утверждал, что там в глухих болотах до сих пор водятся крокодилы (или кто-то на них похожий). О том упоминания в новгородских летописях есть – но юмор в том, что как выяснила уже наша Служба, никаких зоологических научных экспедиций после 1917 года в тех местах не было, да и при царе данные очень смутные, считалось что тут, вблизи столицы, никого нового найти в принципе невозможно. Так что если ящеры там и есть, никто их и не искал – ну вот теперь энтузиасты на «полугосударственной» основе и стараются, пока не обнаружили, лишь слухов по деревням что «да, есть такое» насобирали.

Кстати, похоже здесь вышло – с корсиканскими кошками. Среди прочей информации из будущего, курьезом затесалось упоминание, что в каком-то из двухтысячных годов (уже в двадцать первом веке) на Корсике нашли новый вид дикой лесной кошки, абсолютно незнакомый науке. В нашем же времени данной зоологической проблемой занялся некий молодой английский ученый, получивший предложение от одного фонда в Люксембурге. И представьте, нашел, отловив несколько экземпляров – получивших имя «кошка-лиса»: представьте себе обычную домашнюю мурку, как бы растянутую в длину: при тех же размерах лап, головы – туловище вытянуто вдвое (прим. авт – соответствует истине). Какая выгода была для СССР, ну кроме пары новых обитателей московского зоопарка? Англичанина звали Дженеральд Дарелл, тот самый, что в нашей истории после будет широко известен своими книгами – ну а тут, всего лишь шажок к тому, чтобы сделать его большим другом нашей страны, в будущем может оказаться полезным.

Однако же, новый зоологический вид в Европе! Точно так же, знакомый по фольклору, но неизвестный ученым, до двадцать первого века! Так что я после такого не удивлюсь, если завтра и новгородских крокодилов найдут. Народный энтузиазм, это великая вещь, когда его правильно нацелить.

А «поисковиков», кто в том будущем ищет по лесам останки наших павших солдат, у нас почти нет. По той простой причине, что места боев обычно так насыщены всякими взрывоопасными предметами, что дозволять этим заниматься кому-то кроме обученных саперов, просто опасно. Зато историки- «реконструкторы» есть, но они обычно далеко не ходят, а устраивают сборища в одном месте, причем не слишком далеко от жилья, так что нам они менее всего интересны (но кое-кто из наших служивых этим сам увлекается). Хотя как знаменитый Вороний Камень на Чудском озере искали (место, возле которого Александр Невский немцев утопил), заслуживает отдельной книги.

Еще социология. Без конкретных имен – чтоб не обвиняли в «собирании доносов», а просто, общий материал: о чем говорят люди в данной местности, чем довольны, что ругают. Бывало правда, что после становилось предметом уже официального расследования – или просто, по мелочи помочь (например, одно из последних дел – чтобы на полустанке вблизи деревни местный поезд останавливался, два раза в сутки, из области в район, и обратно).

Ну и конечно, аномальщина. Поскольку историй в духе Бушкова набралось и здесь – и находятся сорвиголовы, готовые исследовать это контактно. Есть потусторонний мир или нет – но знать о том мы обязаны, как и бороться с тем, что оттуда может вылезти. Любители изучать всякие «чертовы места» у нас на особом контроле – вплоть до того, что им вручаются «красные пакеты» с приказом вскрыть в случае совершенно вне правил, предоставляется аппаратура (чаще всего – фото, или даже киноаппараты), средства связи (рации УКВ), а иногда и прикомандировываются спецы от нас. И категорический инструктаж – все фиксируйте! Приоритет, это спасение группы, если что, не лезьте на рожон, заметили что и где – отойдите, дальше профессионалы работать будут. Но даже в случае последнем, ведите записи до конца – чтобы, уж простите, на ваших бездыханных телах был шанс найти информацию, которая поможет тем, кто придет после вас. То же велено и профессионалам, которые выше упомянуты. Ты ведь про Растесс помнишь – уже сколько там вокруг крутится, не только тех, кто по казенной надобности, но и любителей, прочитавших «антологию таинственных случаев» в «Технике молодежи».

Думаешь – наука, творчество, походы, это все же для более старших, хотя бы «от двадцати»? Для юного возраста – пусть будут дискотеки. Отчего это западная музыка должна быть самой передовой? Рано мы успокоились с пропагандой, решив сосредоточиться на своем, внутреннем – ну а те, «пускай клевещут»! Программа «Менестрели» – на музыкальном фронте повторить то, что в кино мы сделали с «Индианой Джонсом»: взять песни из будущего, еще не написанные, кто там в перечне: Челентано, Дассен, «Арабески», «Спейс», еще многие – и конечно, Битлы. Сохранив музыку, слова перевести на русский, и запустить по радио – и уже после, в оригинальном звучании, в экспортном исполнении. Кстати, в твоей родной Италии, некий парнишка Андриано, пока еще семнадцати лет, уже основал свою рок-группу – его жизненный путь у нас на контроле, и я надеюсь, станет он в нашей истории нашей звездой, ну а отчего бы его в СССР после не пригласить, и на гастроли, и на запись дисков, и на сьемки в кино?

Эх, Люся, вот много бы я отдала, чтоб заглянуть в ефремовское будущее, как там ПНОИ, «психоконтроль» устроена! Чтобы можно было людям мозги лечить, так же как любой другой орган. Жалко ведь, что мы людей теряем – и не какую-то сволочь, на которой клейма негде ставить, а тех, кто раньше были «нашими». Сержант Василий Григин, фронтовик, с лета сорок первого и до Победы в пехоте, и без единого ранения – случай уникальный! – орденоносец, а за форсирование Одера Героя получил. А как домой вернулся – вор, бандит, грабитель, четыре судимости, и сейчас пребывает, всех наград лишенный (прим. авт. – история подлинная. В.Григин, 1921 г.р., фронтовик, Герой, с сорок первого в пехоте. И после Победы – десять судимостей, в последний раз вышел в 1986, умер в 1991). Летчик-штурмовик Кукушкин, сто пятьдесят боевых вылетов, однажды был сбит и сам вышел через линию фронта. Тоже Герой – и после войны, высшая мера, за убийство при отягчающих (прим. авт. – в нашей истории, Н.Кукушкин, 1923 г.р., получил 25 лет и был амнистирован в 1956, как «жертва сталинских репрессий», умер в 1995). Танкист Моцный, воевал с сорок второго, имел шансы стать даже Дважды Героем, в первый раз представленный к Золотой Звезде за Сталинград, и все же получивший ее за Берлин. После Победы демобилизовался, вернулся домой, женился – и в пьяном виде убил своего малолетнего сына. Десять лет по приговору, с лишением наград – сейчас сидит (прим. авт. – в нашей истории А.Моцный, 1922 г.р., освободился в 1958, вел асоциальный образ жизни, умер в 1960). Ну и совсем уж вопиюще – «ленинградский каннибал», Филипп Тюрин, 1910 года рождения, фронтовик, воевал честно, был награжден медалями, после демобилизации работал на ленинградском заводе «Большевик». Стал серийным убийцей, загубив больше тридцати человек, причем жертв не только грабил, но еще и варил и ел части их тел. Слава богу, в январе сорок седьмого пойман, расстрелян! (прим. авт. – и это, к сожалению, история подлинная. Сволочь! Хорошо хоть, не дожил до реабилитации как «жертва ленинградского дела»). Тех, кто уже оступился – без жалости: за что сотворил, получи. Но ведь все они – и даже последний! – не только не родились такими, но ведь и значительную часть жизни прожили честно, а после сломались, как, отчего, вот перехватить бы, помочь – уже не им, но тем, кто будет после! Ведь верили мы когда-то, что все это «родимые пятна» капитализма, а как настанет у нас самый справедливый общественный строй, так и наступит всеобщая эра милосердия и добра. А теперь мне кажется – что и в ефремовском мире «андромеды» возможны рецидивы! Как в прошлом году, когда ты, Люся, в кино снималась – а я как раз в это время в Ленинграде разбиралась с очень поганым делом.

Жила в Ленинграде гражданка Калиновская Софья Эдуардовна, 1890 года рождения, бестужевка, из дворян (на тот момент окончательно обедневших – так что к классу эксплуататоров трудового народа ее даже ЧК не посмело причислить в восемнадцатом году). Как водилось тогда среди образованной публики, имела какие-то дела с революционерами, но активисткой не была и в Партию не вступила (может, из-за происхождения не брали?), но замуж вышла за партийного товарища, муж умер в тридцать седьмом – нет, не репрессии, туберкулез. Сын погиб в сорок втором под Харьковом. Сама она замуж больше не вышла, жила одна в квартире на Пестеля, Блокаду перенесла, последние годы в школе преподавала немецкий и рисование. После занятий еще и у себя собирала своих любимых учеников, «питомцев», как она называла. И в комнате у нее был антиквариат – какое-то количество статуэток, вазочек, миниатюр – по заключению экспертизы, имеющих ценность. Даже в Блокаду она с ними не рассталась, за еду не сменяла!

Сынок партийного товарища был среди «питомцев». Почти что до выпускного класса дойдя, ни в чем предосудительном замечен не был – в комсомол вступил, общественную нагрузку нес. Но познакомился с шалавой, вроде «маньки-облигации», на три года старше себя, и на которой клейма ставить негде, а еще у этой твари был брат, отсидевший за разбой. Какого черта он увлекся этой… сам после внятно объяснить не мог – воистину, любовь зла, полюбишь и козу! Ну а дальше – хочу красивой жизни, «если ведешь даму в приличный ресторан, то надо иметь пенсы», деньги имеют свойство кончаться, ну так докажи что ты мужчина, добудь! Ах, у твоей училки ценные антики – слушай, зачем ей такое богатство? Докажи что ты меня любишь, что ты не размазня, соверши поступок! А давай мы все к ней в гости – ты нас представишь, как своих друзей.

На столе так и остались четыре чашки с чаем, и наполовину съеденный домашний пирог. Сначала шалава ударила учительницу бутылкой по голове (все трое этот факт категорически отрицают, но на бутылке только ее отпечатки), а затем любимый ученик забил старушку насмерть, кулаками и ногами. Поскольку шалава с братцем думали – если у кого-то в кармане оружие, это уже статья про бандитизм, ну а голыми руками, выйдет вроде как хулиганство. Затем сгребли в мешок все ценное, что нашли в квартире, братца поймали при попытке продать, он сразу сдал подельников. В итоге, приговор суда – братцу и шалаве всего по трояку за соучастие, сынку десять лет (максимум по закону, для несовершеннолетнего). И папаша этим остался еще и недоволен, стал по инстанциям идти и доказывать, ну как в иное время, «онжедеть, ошибся, простите»!

И ведь могло у него получиться! Однако Анна Андреевна Ахматова с Софьей Эдуардовной «имела честь быть знакомой». И организовала письмо от группы ленинградских деятелей науки и культуры, прямо в ЦК КПСС – которое легло на стол самого Пономаренко. Который, прочитав, рассвирепел – это что за безобразие в Ленинграде творится? Заметив еще – это уникальный случай, чтобы наша интеллегенция, «совесть нации», и сама просила власть вмешаться, ну как не уважить?

И вот, за столом во главе, сам Роман Андреевич Руденко, Генеральный Прокурор СССР. Рядом с ним я, как представитель Партии, и еще Валя Кунцевич от Службы Партийной Безопасности. А напротив нас этот самый товарищ (или уже гражданин) Анохтин И.В., до сего дня безупречен, фронтовик, орденоносец, член Партии с 1926 года – едва на крик не срывается, что всегда старался воспитать сына настоящим коммунистом. С пяти лет внушал, как надлежит правильно себя вести – не жалея своего офицерского ремня, с тяжелой медной пряжкой. И с самого начала говорил, что эта б. ь Маруська ему не пара, всякий раз за ремень брался, как узнавал, что Алешенька с этой тварью втайне на свидание бегал – и ведь уже нашел сыну девушку во всех отношениях положительную, красавицу, комсомолку, а он не хотел слушать, дурак!

– Товарищи, ну что я могу сделать – если я на службе допоздна, и еще в командировки на объекты часто выезжаю! Ну нет у меня возможности к Алеше людей приставить, чтобы следили и не допускали – в отличие от иной Конторы. Сорвался мальчик, накуролесил – так накажите. Но не так ведь строго, в самый первый раз!

Не в первый. Вы только в этом году уже дважды его из милиции вытаскивали, куда он по хулиганке попадал. А теперь он человека убил. И не сверстника в уличной драке, тут еще как-то можно частично понять – а свою учительницу, которая в него душу вложила. Что там у Данте сказано про предателей тех, кто тебе доверился, кто за стол пригласил – это самое дно, ниже некуда. Вы, гражданин Анохтин, все ж больше в штабах воевали…

– Я под Сталинградом роту в атаку вел – кричит Анохтин уже не сдерживаясь – и не отсиживался, как иные, в СМЕРШевских блиндажах! Пулям не кланялся, ранен был дважды! С передовой неделями не вылезал!

– А я не СМЕРШ, я осназ – говорит Кунцевич – и за той передовой работал дольше чем ты за нашей в блиндаже сидел. Немцев и япошек убил больше, чем ты вообще их видел живыми вблизи. Бывало, что и на нож брал, и часовых, и спящих в блиндаже, и в рукопашке на штык – но даже я, душегуб эдакий, не сумел бы упавшую старую женщину ногами бить! Что для вашего Алешеньки – обстоятельство, безусловно отягчающее, «с особой жестокостью и цинизмом», если по-канцелярски, так ведь, Роман Андреевич (Руденко кивнул, соглашаясь). И очень странно, что ленинградский суд этого не учел – за такое непотребство, и всего десять лет. Думаю, что тут и «четвертного» мало – на высшую меру тянет.

– Да как вы можете?! – горячится убитый горем отец – товарищи, вам советский закон знаком? Несовершеннолетнему, предельный срок десять! Тем более, при первом нарушении закона и прекрасной характеристике.

Прекрасная характеристика. Вот только к делу книжка приобщена, «Грузинские сказки», с надписью на титульном листе, «дорогому сыну на день рождения»- и закладка осталась, рукой вашего Алеши сделанная, на той сказочке, как принцесса просит от героя принести вырезанное живое сердце его матери, «и тогда я буду твоя», в последний день он это читал. Или запись в дневнике, что ваш сын вел, как вы ему рассказывали, свою речь перед комсомольцами, что «можно и нужно переступить через труп своей матери, если это надо Партии и Советской стране». Из дневника того понять можно, что ваш сын считал свою учительницу, более близким человеком, чем вас – и к ногам этой Маруськи бросил, «самое дорогое, что у меня есть». Ради того, чтоб с ней наконец перепихнуться – без разницы, что он у нее, наверное, двадцатый. Вот сколько все ваше воспитание стоило – а впрочем, о чем я говорю? Важен ведь не процесс, а конечный результат. За который вашему сыну и будет наказание, по всей строгости закона.

– Дрянь! – рубит Анохтин – как таким тварям вообще позволяют на свободе гулять? Я ж как ее увидел, то Алешеньке сразу сказал, чтоб к ней не подходил! А она ему голову вскружила, мерзавка! Товарищи, дорогие, ну поймите, может там какие-то обстоятельства были…

Так поздно уже. Все эти вертеровские страдания – лишь для литературы. А в жизни все проще – вот есть черта, переступать которую нельзя ни при каких обстоятельствах. Потому что за ней – ты уже не человек. Ваш Алеша переступил, вы его не удержали. Мне жаль. Ну а остальные – тоже получат, в соответствии с виной.

– Права не имеете – кричит Анохтин – Алеше еще восемнадцати не исполнилось, он несовершеннолетний! И по закону, нельзя ему больше десяти! Тех к стенке, и мразь эту, Маруську, и ее братца-бандита. Но наш советский закон – он же гуманен должен быть, к нашим советским людям. Учительницу – все равно уже не вернуть.

– Гражданин Анохтин, вы кажется, не понимаете предмет нашей беседы – говорит Руденко – поскольку дело, в котором замешан ваш сын, вызвало большой общественный резонанс, и письма от возмущенных граждан – настолько, что Генеральная Прокуратура и Верховный Суд вынуждены взять под свой контроль. Сейчас речь идет не только о вашем сыне, но и об оценке ваших действий, как коммуниста, пытающегося избавить от ответственности виновного в тяжком преступлении. Убийство, совершенное группой лиц, по предварительному сговору, с особой жестокостью и цинизмом, сопряженное с разбоем – тут правильно сказано, это точно не на десять лет, а на высшую меру, однозначно. И в законе есть параграф, отменяющий верхний предел для наказания несовершеннолетних – обычно он применяется, как там записано, «в военное время, или же в местностях, находящихся на военном или чрезвычайном положении», но также и «в иных особых случаях, по указанию Верховного Суда СССР». Я думаю, что товарищи от ЦК (взгляд в мою сторону) и Службы Партийной Безопасности (смотрит на Валю Кунцевича) возражений не имеют? Ну а в отношении ленинградского облсуда будет проведено отдельное расследование, с его стороны были лишь халатность и формализм, или что-то иное, более тяжкое. Если факт вашего давления на суд будет установлен – то я вашей судьбе, гражданин Анохтин, искренне не завидую!

Установят, куда денешься? Если дело такой характер приняло, что внимание с самого верха – то судьям куда спокойнее и безопаснее будет утверждать, что враг народа Анохтин их запугивал, давил, угрожал. Чем сознаться в собственной мягкотелости, сегодня я тебе услужу, завтра ты мне будешь полезен.

– Я его воспитывал – упрямо повторял Анохтин – в те разы, когда он в милицию, я об него дома весь ремень обломал, Алеша неделю сидеть не мог на попе ровно. Товарищи, дорогие, ну как же это?! Один он у меня остался, больше никого, мать в сорок шестом умерла. Мне его отдайте, я с него по полной спрошу! Шкуру спущу, он не неделю, месяц только на пузе спать будет!

Гражданин Анохтин, вы не желаете согласиться с волей Партии и Генеральной Прокуратуры? Что ж, я думаю, вполне уместным будет поставить перед ленинградской парторганизацией и обкомом вопрос о вашем исключении из рядов Партии. Поскольку коммунист – обвиняемым в таком деле, быть не может.

– Что будет с Алешей – спрашивает Анохтин – что вы с ним сделаете? Пусть лагерь, тюрьма. Но только не расстрел!

Игорь Викторович, вы так и не поняли, отчего ваш сын таким стал? Вы его таким воспитали. Ремнем в него правильные основы вбивали – и вышло, что своей собственной морали у него нет, которая по своему убеждению, а не из-под палки. И как только палку убрали, когда вы в командировке – значит, можно пускаться во все тяжкие, ведь уже не накажут! В итоге, хотели вы из Алеши коммуниста воспитать, а сделали раба, который под надзором умеет притвориться послушным, показать что от него хотят, а как только надзиратель отвернется, так все дозволено. Растили коммуниста, а вышел коллаборционист, вроде фашистских полицаев, которые до войны притворялись советскими людьми, а после немцам служили – и грабили, убивали, показывая свою истинную суть. Допустим, вернули бы вам сына, сделали бы вы ему очередное внушение, а дальше что? Встретится вашему Алешеньке другая Маруся, или кто-то вроде ее братца – и снова на дело пойдут, убивать? Зная, что добрый папа от тюрьмы отмажет. Все, поздно уже что-то менять – поезд ушел. И лично я совершенно не верю, что тот, кто свою старую учительницу ногами насмерть забил – даже теоретически может раскаяться и измениться, снова человеком стать. Кто черту переступил – уже не возвращаются.

– И вы тоже к этой черте идете, гражданин Анохтин – подхватывает Валя – вы понимаете, что если бы вы первым своего сынка осудили, к вам не было бы никаких претензий? А еще и пожалели бы искренне, что у заслуженного товарища и выросло такое чмо. Но вы не осудили, а пытались правосудию помешать – значит, морально приняли на себя часть Алешиной вины. И даже тогда у вас был еще шанс отделаться строгачом с занесением – но вы решили упорствовать, спорить с ясно выраженной оценкой Партии, тем самым себя Партии противопоставив. Что ж, мы не Америка, где Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности людей на улицу вышвыривает – ни работы, ни жилья, под забором с голоду подохни. У нас, даже когда вы партбилет на стол положите, с должности вон, и номенклатурную квартиру придется освободить – пойдете хоть слесарем на завод, в СССР любой труд почетен, и место в общаге вам найдется. Себя вините, бывший командир штрафной роты, капитан Анохтин – что собственного сына воспитывали, как тот свой контингент. Не умеете иначе – ваши проблемы. Вот и получили – а как у поэта сказано:

Сын за отца не отвечает. Закон, что также означает: Отец за сына – головой.

Анохтин рот разевает, как рыба, вытащенная из воды. Положим, койкоместо ему не грозит, жилищное строительство у нас развито, и рабочим-москвичам обычно уже комнату дают, это приехавшим из провинции – койку в общем помещении. Но пусть помучается, мне его нисколько не жаль.

– Мне от сына надо было отречься? От единственного сына? Как в тридцать седьмом…

От виновного сына – чья вина абсолютно доказана. За что он получит все, что по закону положено. И Служба Партийной Безопасности особо проследит, чтобы в этот раз справедливый приговор был вынесен, и исполнен. Вы лучше подумайте – это ведь вы своего сына приговорили. Вы сделали его таким – ведь это благодаря вам у вашего Алеши в семнадцать лет девушек не было вообще, пару раз знакомился, так вы браковали, «не подходящие». И за шаг в сторону – ремнем. Не желая видеть, что за внешним послушанием в вашем сыне – скрытый протест, жажда самоутвердиться и ненависть к вам, вы не знали, так дневник его прочтите. И что там же записано, «Софья Эдуардовна была единственной, кто выслушает и поймет» – вот только она его в доброте душевной чаем поила, и уговаривала, «он же твой отец, он старше, он прав» – чего он и ей не простил. Зато за Маруську свою цеплялся, первую свою женщину, от которой, по показаниям свидетелей, «такие флюиды, что мимо пройдешь, и уже хочется». Он ведь ее до последнего старался обелить, на себя все брал – потому что был уверен: ему, как несовершеннолетнему, высшей меры не будет. А на бутылке пальчики ее – и показаниям ее же брата я склонна верить: что Алеша все не решался, и уже готов был встать и уйти – так Маруся бутылку схватила и ударила первой, крича «ну сделай хоть что-то, слизняк». Всех девушек отваживая, до того сына довели, что он уже за такую тварь ухватился. Вы во всем виноваты – с этим и живите теперь. Воспитывали сына, как своих подчиненных-штрафников, «главное, чтобы приказ был выполнен», а что у тебя в голове, плевать. А нельзя так, с близким человеком. Закручивали так, что сорвали резьбу – вот и рвануло.

Промолчу – не хватает еще перед этим распинаться! – что подумала я сама. У меня Владику уже одиннадцать, за ним Илюша с Оленькой подрастут, вот войдут все они в «возраст противоречия», когда и я для них не авторитет, как воспитывать тогда? Не дай бог, так же упустишь, пытаясь оградить от всего плохого – но ведь и отпускать их полностью в «свободный полет» нельзя, вдруг по дури куда-нибудь влезут? Когда я после с Михаилом Петровичем своими опасениями поделилась – то ответил мой Адмирал:

– Да все просто, Аня. Надо, чтобы дети нас уважали. Как мой отец – который не дергал меня по мелочи, но был для меня авторитетом. И я знал, что всегда могу к нему обратиться, чтобы получить помощь – но лишь в том, что он бы одобрил.

Ну, буду стараться. Хотя я и так – при всей своей грозной репутации даже в ЦК и министерствах, не умею дома суровой быть, чтобы «стоять, слушать, бояться, исполнять». Как Мэри Поппинс в английском подлиннике – в русском переводе (а тем более, в фильме с Андрейченко) ее характер сильно смягчили, очеловечили, а в первоисточнике читая, образ лагерного капо женского пола возникает, надзирательница в тюрьме, а не добрая няня. В английском тексте она ни разу не улыбается и не смеется – лишь изрекает приказы, которые надлежит немедленно выполнять. И если английские дети считают это идеалом няни – то мне их жалко!

А этих – в утиль! Без всякого сожаления – вот совершенно не верю в раскаяние и исправление тех, кто совершил такое. Одно у них право осталось – сдохнуть хоть с какой-то пользой для нашей страны. Так что, Валя, ты им подписочку предложи, на Второй Арсенал в «хозяйство Зенгенидзе». А то фашисты уже кончаются.

Когда-то весь советский Атоммаш размещался на объекте, ради секретности носящий имя «2й минно-торпедный арсенал СФ». Сейчас это полновесное министерство – но прежнее название осталось в разговоре между «своими», теми кто начинал. А профессор Зенгенидзе там отвечал за Третью лабораторию, медико-биологическую (сейчас и тут, целый главк со своими НИИ, производствами и еще многим). И была там такая деликатная тема, как проверка на живых объектах. Лучевка поражает кровь, костный мозг, желудочно-кишечный тракт – и если отдельные опыты можно проводить на препаратах (пробирки с кровью облучать), то окончательная проверка – только на человеке, хотя бы на предмет того, как это в комплексе взаимодействует, нет ли побочных эффектов. Знаю, что в иной истории так удалось сделать «радиопротекторы» – таблетки в стандартной армейской аптечке, на какой-то срок резко повышающие устойчивость организма к радиации. Однако же, этот препарат имел и побочные действия, а главное, принимать его надо было заранее (перед атомным ударом врага!). Потому, у нас не удовлетворились копированием образцов с «Воронежа», поставлена задача сделать что-то лучшее, и научиться эффективно лечить лучевку. И тут встал вопрос об опытном материале!

Как сказал товарищ Сталин – чтоб даже мразь, заслуживающая смерти, сдохла с пользой для СССР. «Ужасов сталинского режима» не было – и мы не японцы, как генерал Исии, чтобы толпой гнать людей в подопытные «бревна». После Победы хватало и человеческой мрази – фашистские каратели, полицаи, бургомистры, бандеровцы, и прочие «лесные братья». Как некая Вера Пирожкова – которая при немцах работала переводчицей в псковской комендатуре, а еще подрабатывала приведением в исполнение приговоров гестапо, по десять марок за каждого расстрелянного подпольщика или партизана, сами немцы этой грязной работой брезговали, поскольку «деморализует». И Тонька-пулеметчица, кто палачествовала на Брянщине, кончила свою поганую жизнь там же – а вот уголовные до пятидесятого года туда не попадали, было негласное правило, только фашистов и их пособников, уж больно жестоким считался Второй Арсенал, страшнее расстрела или повешения. Затем фашистов стало не хватать и на конвейер пошли свои душегубы (не политические!). Причем согласно закону, дело было добровольным: смертнику (а после, и осужденному на «четвертной») предлагали подписать бумагу, о согласии заменить наказание на опасные медицинские эксперименты, пятнадцать лет в первом случае, и десять во втором. После чего, считалось теоретически, ты будешь свободен – вот только редко кто из подопытных оставался жив после всего одного года, в последнее время наметилась тенденция к увеличению, но все равно, до конца срока никто не доживал, и смерть была предельно мучительной и неэстетичной. Другие отрасли советской науки тоже требовали людей-испытателей (например, фармацевтика), но там обходились добровольцами, да и опасность была много ниже. Если в будущем и тут появятся всякие новодворские, то наверное, станут лгать, как на опыты тысячами вывозили зеков из лагерей. Могу заверить, что выбор кандидатам предлагался сразу после вынесения приговора. И исключительно тем, кто пошел бы «по четвертой масти».

Тут немного скажу про иерархию в местах заключения. Если прежде было (а в иной истории так и осталось), на самом верху главари, «паханы», под ними «блатные» (тоже профессиональные преступники, но пока еще не главари), дальше «мужики», и в самом низу «опущенные» – то здесь тюремному «университету», когда на свободу выходили еще более озлобившиеся и закоренелые, объявлена решительная война. «Кто не работает, тот не ест» – и если ты, «авторитет», не желаешь трудиться, поскольку твой воровской закон запрещает, значит сдохнешь и тебя закопают. «Сучьи войны», в той истории завершившиеся победой «правильных воров», здесь имели совсем иной результат. В итоге, среди осужденных высшей («красной») мастью считаются бывшие фронтовики (или хотя бы, в армии отслужившие, или просто согласившиеся активно сотрудничать). Второй категорией – «мужики» (те, кто оступился случайно). Третьей – «воры» (и бывшие «авторитеты», и их шестерки, все в одном котле). И самой низшей, четвертой мастью – «фашисты», это бывшие бандеровцы, «лесные», полицаи, предатели (к ним же примыкают и «опущенные» – кто осужден за что-то гнусное и подлое). Так вот, «на опыты» предлагают как правило, «фашистам», но бывает, что и ворам. Ну а к кому Анохтина-сынка с компанией причислить, лично мне без разницы – что заслужили, то и получите!

Валя после рассказывал, что все трое подписали – радостно суча ножками и едва не блея от восторга, что им, как казалось, сохраняют их никчемные жизни. Живы ли они сейчас, год спустя – мне абсолютно неинтересно. У меня нет жалости к ним – потому что мне жаль Софью Эдуардовну, ее последние слова были – Алешенька, за что?

После того дела у меня ощущение было, что вывалялась в грязи. Хотя обычно наша Служба не подменяет собой угрозыск и МГБ. Более характерные сегодня наши дела (если говорить о рутине) – как например еще в пятидесятом было решено выпустить в театральный репертуар «Собачье сердце» Булгакова. По поводу которого сам товарищ Сталин вынес вердикт:

– Социализм, это диктатура пролетариата, а вовсе не люмпен-пролетариата! Шариков вовсе не пролетарий, а люмпен, не на фабрике трудился а по трактирам на гармошке играл. Швондер – типичный троцкист, мечтающий о всеобщей казарме. Идея, что разруха, это исключительно от лени и нежелания работать – тоже, абсолютно правильная. Не вижу никакого вреда для коммунизма – а расстрелянный враг народа Каменев, назвавший это злопыхательским памфлетом, нам тем более не указ. Можно эту пьесу играть – а с фильмом, подумаем и решим.

Текст немного поправили, из лучших побуждений – так, Преображенский говорит про Сталина, «единственный вменяемый там наверху – может, и наведет порядок, лет через десять». Ну и еще немного по мелочи. Вышла пьеса на сцену, имея громкий успех – и вдруг в прошлом году по рукам стали распространяться машинописные копии исходной версии, какая стерлядь утечку допустила? Разобрались, нашли виновных, наказали – в большинстве гуманно, исправительными работами. А широкой публике пришлось объяснять, что авторская рукопись сохранилась лишь в трех экземплярах, изъятых при обыске и по счастью, найденных в архиве и к постановке был принят самый последний вариант, в который сам автор внес правки, осознав и углубив. Тем дело и кончилось. Люся, ты запомни, мы вовсе не абстрактной «истине и справедливости» служим. А поинтересуйся у Вали Кунцевича, что в древнем Риме понималось под словом «провинция» – в смысле, не территория, а поручение – был у нас с ним разговор, я сейчас повторяться не хочу.

И спасибо за самый хранимый женский секрет – что будет в моде через полгода. Тонкая талия, пышная юбка – это все же исходно западный стиль, так сейчас в Нью-Йорке и Париже одеваются. А вот «космическая трапеция», это будет уже исключительно советская мода (пока ее здесь Диор или Сен-Лоран, уж не помню кто в иной истории, не открыл). И если вслед за нами это в Париже носить начнут – вот это будет триумф!

Хотя мне кажется – это тоже не на любую фигуру. Например, к высокому росту не слишком пойдет, тут акцент на талии важен. Так что наш прежний стиль не отменит – который больше нравится лично мне. И моему Адмиралу, когда я так одета – впрочем, посмотрим, что он скажет, когда меня в новом платье увидит.

И с точки зрения экономики удобно – клеш ведь здесь может быть и клинка, и полусолнце. Хотя для экстрима – вполне вижу и солнцеклеш от плеча или прямо от горла. Особенно если не платье, а пальто или накидка, из более тяжелой ткани – Люся, так у тебя же было что-то такое еще в Италии, помнишь?

Эх, Люся, а ведь это хорошо, что мы, государственные персоны – и модные вещи обсуждаем. А не уголь, сталь, машины и турбины. Значит, у нас сильная и богатая страна – раз можем позволить и этому ресурс выделить. Ой, что же здесь будет, году в 2017 например?

Если только с курса не свернем.

Из кн. История войн и конфликтов XX века. Изд. Ленинград, 1997 (альт-ист).

Был ли авеколистский мятеж – борьбой угнетенных африканцев за свою свободу?

Как ни покажется странным, ответ утвердительный. Если вспомнить, с какой звериной жестокостью европейские колонизаторы насаждали в Африке «цивилизацию и культуру». Положение рабочих на плантациях и рудниках было исключительно тяжелым, а иногда фактически не отличалось от узников гитлеровских концлагерей. Колонизаторы вполне искренне считали местное чернокожее население «расово неполноценным» – а долг белого человека, вести этих «наполовину бесов, наполовину людей» (слова из известного стихотворения Киплинга) к цивилизации, под которой понимали, самую жестокую эксплуатацию африканских колоний на благо метрополии.

(фотография. Чернокожий работник смотрит на отрезанные руки своего сына – наказание за свою недостаточно усердную работу на плантации. Рубить руки самому виновному невыгодно – кто тогда будет трудиться?).

(фотография. Офицеры позируют на фоне груды отрубленных черных голов «мятежников»).

(фотография. Белый чиновник в инспекционной поездке. Едет в гамаке, который несут шестеро босоногих африканцев).

(прим. авт. – фотографии подлинные, относятся к первой половине XX века. Их можно найти в инете).

И достаточно было ослабления гнета, что случилось во время войны, итальянского наступления на юг – чтобы вся ненависть вырвалась наружу, тлеющие искры вспыхнули жарким пламенем. Помимо того, решающими факторами выступило, что во-первых, чернокожие (вербуемые во «вспомогательные подразделения») получили в руки оружие (и какой-то опыт обращения с ним), а во-вторых, увидели, как падают белые, убитые в бою. «Если тех можно, почему этих нельзя» – для местного населения не было разницы между англичанами и итальянцами – напротив, к своим хозяевам англичанам было гораздо больше счетов. Вождь Авеколо был капралом британской колониальной армии – и именно с его подразделения, отбившегося от главных сил англичан в битве у деревни Кокамунга и начался мятеж. Причем первое время английское командование оказывало ему поддержку, считая его отряд «партизанами» в итальянском тылу!

«Бог пришел к белым людям, они убили его – так убьем же всех белых». Этими словами вождь Авеколо вошел в историю. Вопреки ошибочному мнению, он вовсе не был «главнокомандующим» мятежа, и вообще, очень мало успел совершить, погибнув в самом начале в бою с британскими колонистами. Но его слова были услышаны. В другое время восстание было бы подавлено в зародыше, у Англии громадный опыт таких дел – но надо вспомнить положение в Африке на осень 1943 года. Испания открыто выступила на стороне Еврорейха, пал Гибралтар, с гибелью находящейся там британской эскадры. Третье наступление Роммеля – когда немецкие танки вошли в Каир, в Багдад – одновременно с активизацией японцев на бирманском фронте; абсолютно реальной была угроза, что Индия падет, атакованная сразу с двух сторон. В то же время, по договоренности в Берлине, итальянцы (союзник Еврорейха) взяли на себя южное направление и дошли почти до Момбасы. Британский флот потерпел жестокое поражение в битве у острова Сокотра. Через Суэцкий канал, оказавшийся под контролем Еврорейха, прошли японские конвои – впервые с начала войны установив регулярную связь Германии и Японии. В Атлантике «берсерк» Тиле устроил резню на английских коммуникациях. Все Средиземное море вдруг оказалось «внутренним озером» Еврорейха, немцы взяли Лиссабон, оккупировав почти всю Португалию. Англичане понесли большие потери в морских сражениях у Бреста, у Лиссабона. В этих условиях для Лондона события в Африке имели третьестепенное значение – «разберемся с ними после». И первые полгода мятеж развивался в тепличных условиях, не встречая серьезного противодействия.

Следует учесть еще один важнейший фактор. Африканские племена, в отличие например от народов Азии, в подавляющем большинстве не имели традиций государственности. Население в единую нацию скрепляет наличие общего хозяйства, единого рынка, разделения труда – и материальной основой этого служат заводы, рудники, железные дороги, телеграф – это отлично понимали в Азии, где низший персонал для обслуживания всего перечисленного был из местного населения, и это были люди, по уровню знаний и жизненной энергии «выше среднего» по своей стране. В Африке же колонизаторы предпочитали набирать технический персонал из индусов, арабов, малайцев, китайцев – которые были для местного населения такими же чужаками, как белые хозяева. В итоге все проявления европейской цивилизации воспринимались чернокожими как что-то безусловно враждебное и подлежащее разрушению. Что исключало централизацию и объединение повстанцев – если у кого-то из вожаков и появлялись мечты стать «новым Чакой», реально контролировать он мог лишь территорию в пределах непосредственной досягаемости своего отряда. В первые годы мятежа многочисленные вожди как правило, даже не пытались что-то организовать, лишь отбирали требуемое. Затем, когда наконец осознали, что нужны фермы чтобы кормить своих людей, мастерские для ремонта и производства хотя бы самого необходимого, и какой-то товар для пополнения запасов оружия и патронов – то не придумали ничего лучше, кроме рабовладения и работорговли: заставляли трудиться пленников, ради захвата которых вели бесконечные войнушки между собой!

За всю десятилетнюю историю мятежа буквально по пальцам одной руки можно сосчитать попытки реально заняться экономикой на подконтрольной территории, организовать какое-то подобие порядка и гражданской власти. Как правило, неудачные – даже там, где во главе стояли казалось бы, политически сознательные люди, как например вождь Кимати из племени Кикуйо. Это африканское племя имело свою политическую организацию ЦАК (Центральная Ассоциация Кикуйо), основанную в 1924 году, которая с 1928 года издавало журнал «Муиг-витания» на языке кикуйо, а возглавлял ЦАК товарищ Джонстон Камау, который в тридцатые годы учился в Москве, в Коммунистическом университете трудящихся Востока имени И. В. Сталина. Упомянутый выше вождь Кимати также не был необразованным деревенским старостой – а окончил миссионерскую школу шотландской церкви в Туму-Туму (округ Ньери), работал учителем в начальной школе, сельскохозяйственным рабочим, мелким служащим в колониальной администрации, был связан с ЦАК (то есть был знаком с основами коммунизма), во время войны служил в британских колониальных войсках. Однако даже Кимати и Кикуйо воевали исключительно за интересы своего племени, не пойдя дальше слов там, где дело касалось всего кенийского народа (не говоря уже об общеафриканском единстве). Возможно, они понимали ограниченность своей политики – но не могли преодолеть убеждение своих же соратников, что труд бывает лишь рабским, подневольным (угнетенные черные массы другого просто не видели). В итоге, лозунг ЦАК «самим работать на своей земле» на практике понимался как «будем хозяевами своей земли, на которой работают пленники из чужих племен» – что не только исключало объединение повстанцев против колонизаторов, но и подрывало экономическую основу восстания. При том, что например, Вьетконг в освобожденных районах с самого начала брал на себя заботу об обеспечении хозяйственной деятельности населения, функции здравоохранения, образования, поддержания законности. Африканские же мятежники были разрушителями в чистом виде – убьем всех белых, а что дальше, не хотим и знать!

Весьма характерен факт – название мятежа и его участников по имени вождя Авеколо существует исключительно в европейской историографии. Сами повстанцы не называли себя никаким объединяющим именем. Единство нужно для созидания – разрушители могут быть каждый сам за себя. В итоге, благая энергия возмущения против колониального ига, могущая привести народы Африки к свободе, ушла в энтропию внутренних дрязг. Население быстро поняло, что во время смуты быть «человеком с ружьем» (или хотя бы с палкой) намного лучше, чем сеять и пахать, а после кто-то придет и отберет весь твой урожай. «Убьем всех белых» – но и черные единоплеменники из соседней деревни были часто вовсе не «своими», а объектом грабежа, «теми, кого мы заставим за нас работать». И эта эпидемия разрушения – не могла быть исправлена разрушением: в первые послевоенные годы Англия пыталась бороться с мятежом посредством воздушных бомбардировок, в том числе даже с применением химического оружия. Результатом были лишь бессмысленные жертвы и вред природной среде – если даже удавалось обезлюдить какой-то район, его быстро заполняли повстанцы с соседних территорий. Чтобы подавить мятеж, одной военной силы было недостаточно – надо было после организовать там порядок, и заставить всех жить по нему, то есть опять же, создать работающую экономику. И с военной точки зрения – в дополнении к технической мощи, нужна была масса пехоты, чтоб контролировать территорию постоянно, а не налетами. А у послевоенной Британии были большие проблемы – и с организацией нормальной жизни на отбитых у повстанцев территориях, и с наличием хорошей пехоты.

Мятеж изначально так и не сумел победить в местах, где европейская цивилизация была наиболее организована – в городах (особенно, портовых), возле железных дорог (например, Момбаса- Найроби). А также там, где белые колонисты составляли значительную прослойку (вооруженную и организованную по-военному) – добровольческие «коммандо» из местных фермеров при подавлении мятежа действовали столь же эффективно, как элитные профессионалы из САС, за счет знания территории, местных условий, а особенно, мотивации, имея за спиной своих жен и детей. Относительно спокойно было также по берегам рек (по которым курсировали бронекатера, накрывая огнем любое подозрительное движение, а при необходимости, и высаживая десант), в местах добычи экспортных товаров (крупные плантации и шахты), где наличествовала хорошо вооруженная частная охрана. Вдали же от удобных путей сообщения (рек и дорог), особенно в лесу, а не в саванне – жизнь чужака (без разницы, белого или черного) стоила дешевле, чем один патрон. Следует считать преувеличенным мнение, что все мятежники были каннибалами и поклонниками черных культов (оставим это приключенческому кино), но есть несомненные данные, что некоторые из повстанцев были виновны и в этом.

Об особой вере авеколистов полных и достоверных сведений нет – так как при подавлении мятежа жрецов их культа как правило, в плен не брали. Сам Авеколо был католиком и вряд ли до своей гибели успел что-то создать – так что имя основателя (или основателей) черной африканской веры осталось неизвестным. Мы знаем лишь, что центральное место в ней занимали некий Отец (награждающий – посылающий удачу и добычу) и Мать (жестоко карающая врагов, а также за неповиновение), имели место кровавые жертвы, в том числе и человеческие. Но так как среди повстанцев не было единого «идейно-духовного» стандарта, то адептами этого культа были далеко не все (и сам культ мог различаться в разных местах и в разное время). И эта «черная вера» скорее, была во вред мятежу – поскольку например, племена внутренних районов Черной Африки и восточного побережья, принявшие ислам, отнеслись к авеколистам крайне враждебно, даже оказывая колонизаторам активную помощь в истреблении мятежников.

Перелом в войне наступил в 1951–1953 годах, когда британскому правительству стало очевидно, что одними бомбежками и карательными рейдами малочисленных мобильных отрядов мятеж не подавить. Однако, видя пример французского Индокитая, Лондон категорически отказывался от американской помощи в наведении порядка (здраво рассудив, что если «эти» куда-то войдут, после их уже никак оттуда не выгнать), а также понимал, что для народа Великобритании, еще не пришедшего в себя после мировой войны (распределение потребительских товаров по карточкам было в Англии окончательно отменено лишь в 1954 году), новый поток гробов домой вызовет социальный взрыв. В то же время территория, охваченная мятежом, занимала площадь, сравнимую с европейской – и для контроля над ней необходимы были сотни тысяч, если не миллион солдат. Выходом оказалось привлечь колониальные войска из племен масаи (Кения и Таньганьика), фульбе (Западная Африка) и зулусов (Юг Африки) – эти племена воспринимали себя избранными среди черных, не испытывали перед белыми людьми никаких комплексов (видя их уважительное в целом к себе отношение), и рады были заработать на службе, чтобы вернуться в свою деревню или кочевье с медалями и деньгами. Также в Индии было набрано какое-то количество солдат – сикхов и гуркхов. И конечно, белые наемники – ветераны, оставшиеся без работы после великой войны (немалая их часть были военными преступниками, бывшими солдатами и офицерами Еврорейха, кого дома ждал суд – но нанимателей это волновало меньше всего). Ну и арабы – качество этого контингента для полицейской операции против плохо вооруженных негров было вполне удовлетворительным.

Какое-то время ушло на организацию частей и подразделений, их вооружение и слаживание между собой. Затем для повстанцев настали черные дни. Обычной тактикой англичан было, опираясь на «укрепленные линии» (состоящие из опорных пунктов, находящихся в прямой видимости, гарнизоны которых могли оказать друг другу поддержку огнем – а при необходимости быстро перебрасывалась мотоманевренная группа) объявить район «запретным», что означало, любой чернокожий (естественно, не принадлежащий к колониальной армии) обнаруженный на этой территории, считался повстанцем и расстреливался на месте. Что до деревень, то их принудительно переселяли в «укрепленные лагеря» (имеющие значительное сходство с концентрационными), на срок «до наведения порядка» – так как сельскохозяйственные угодья перенести было невозможно, а паек от английской казны поступал нерегулярно и низкого качества, то голод и смертность в этих лагерях были обычным явлением. Очистив район от повстанцев, войска переходили к соседнему (не снимая охрану с границы – чтобы никто не убежал). А на освобожденной территории часто даже не африканцы, а нанятые индийские рабочие строили дороги, восстанавливали плантации, поселки, шахты – и лишь тогда прежним жителям (кто уцелел в лагерях) дозволялось вернуться в свои дома.

К 1955 году мятеж в целом, был подавлен. Еще бродили мелкие бандочки по самым глухим лесным местам, да и население бывших деревень-лагерей не испытывало к колонизаторам никаких теплых чувств – но это уже была агония. Еще рассказывали слухи о крови на черных алтарях, спрятанных там, где не ступала нога белого человека, и про белых рабов, до сих пор томящихся в неволе – но это были именно слухи о единичных случаях. Хотя о судьбе нескольких тысяч европейцев, пропавших без вести во время мятежа, неизвестно до сих пор. Белые рабы были у повстанцев ценной добычей – не только ради самолюбия вождей. Технически грамотных – можно было продать арабам, на нефтепромыслы. Женщин – в гаремы. Наконец, за европейцев можно было требовать выкуп от колониальных властей. Требуя заплатить не деньгами – чаще всего просили оружие и патроны, хотя это зависело от потребностей и фантазии каждого конкретного вождя.

Интересный факт, что у повстанцев был единственный закон, неписанный, но который обычно исполнялся: о неприкосновенности торговцев! Поскольку каждый вождь, например, желающий сбыть на север рабов в обмен на винтовки (или даже пойманного белого носорога доставить в Найроби – по заказу зоопарка одной европейской страны, был и такой случай), хотел иметь гарантии, что на его собственность по пути не наложит руку сосед. Оттого, нарушения были редкостью, поскольку на отступников тут же ополчались все окрестные вожди. Эти торговцы были самых разных наций – арабы, китайцы, чернокожие, даже европейцы. Отношение к ним со стороны властей было двояким – случалось, что караваны, обнаруженные в пределах досягаемости, уничтожались без всякого предупреждения (ну а выживших после даже до тюрьмы не доводили). Но также известны случаи, когда торговцы работали на частные охранные компании, или на британскую разведку.

Особого упоминания заслуживают пираты, в конце 40х начале 50х действующие в Красном море и Индийском океане. Несмотря на то, что места их базирования были известны и находились в пределах досягаемости сил правопорядка, не было никаких серьезных попыток пресечь их деятельность (не только морской разбой, но и контрабанда – обеспечение грузоперевозок между повстанцами и их арабскими контрагентами). При том, что численность пиратов (по оценке) доходила до пяти тысяч человек, имеющих в своем распоряжении более сотни судов (водоизмещением свыше 50 тонн) и даже как минимум один торпедный катер (бывш. итальянский МАС-541, трофей англичан, в 1946 продан частному лицу – 25 тонн, 44 узла, на пиратской службе торпед не нес, был вооружен 20мм эрликоном). Из числа судов, подвергшихся нападениям, почти половина – флаг Италии (18 из 38), еще 5 – Греция, по одному – СССР, ГДР, Польша. Еще 4 – Голландия, 3 – Норвегия, 3 – Франция, 1 – Испания, 1 – Великобритания. То есть пираты атаковали преимущественно суда, идущие под флагами советского блока! По официальной версии (подтвержденной показаниями пленных пиратов) чтобы «не злить хозяев». В СССР же преобладает мнение, что пираты действовали по наущению британских спецслужб.

В конечном результате, авеколистский мятеж не приблизил, а отдалил для большинства африканских стран признание независимости. Поскольку Лондон и Париж всерьез рассматривали вопрос об отпуске «на волю» большинства своих колоний еще в 1958–1960 годах. Однако стало очевидным, что в этом случае «национальные» правительства справиться с хаосом не смогут, и Африка снова превратится в «дикий Запад», где невозможна никакая экономическая деятельность.

Из рассказов британских военнослужащих и полицейских, участвовавших в подавлении авеколистского мятежа

«К тому времени я отрезал его яйца и уши и выколол его глаза. Жаль, он умер прежде, чем мы получили от него много информации»

«Я сунул револьвер прямо в его улыбающийся рот, сказал что-то, не помню что, и нажал на спусковой крючок. Его мозг разлетелся по всему полицейскому участку. Двое его приятелей стояли, глядя пустыми глазами. Я сказал им, что если они не скажут мне, где найти остальную банду, я убью их. Они не сказали ни слова, поэтому я выстрелил в них обоих. Один из них был ещё не мертв, поэтому я выстрелил ему в ухо. Когда лейтенант подъехал, я сказал ему, что пойманные повстанцы пытались скрыться. Он не поверил мне, но все, что он сказал, было 'похороните их'.»

«В пытках широко использовался электрошок, а также сигареты и огонь. Бутылки, оружейные стволы, ножи, змеи, ящерицы вкладывались в распоротые животы мужчин и во влагалища женщин.»

(прим. авт. – рассказы подлинные. В нашей истории, то же время и место – Кения, 1955 год, подавление англичанами восстания мау-мау).

Лондон, Даунинг-стрит.

На этом доме, всего в паре кварталов от Министерства иностранных дел, не было вывески. Те, кому надо, и так знали адрес – ну а прочим не надо было и знать. Нет, это не была штаб-квартира какой-либо секретной службы – всего лишь, аристократический клуб. Однако публика, собравшаяся там в этот вечер, была очень непростая. И почтенные джентльмены были сильно не в духе.

– Это что, война?

– Пока еще нет. К сожалению, Британия слишком уязвима. Вряд ли вам понравится, если завтра Букингемский дворец и Венстминстер превратятся в кучу радиоактивного щебня.

– Но и терпеть подобное оскорбление нельзя. Чтобы иностранные войска открыто высадились на территорию, хотя бы номинально находящуюся под британской властью, перебили британских подданных. Мы пока еще не Гаити, а Сталин не Теодор Рузвельт!

– Я ожидал от русских более изящной игры. Бомбардировщики без опознавательных знаков, возможно даже рейды командос. Но не так же грубо – не скрывая флага и мундира, оголтелой силой.

– Это и было целью. Не только сжечь несколько деревень, но и высказать угрозу. Вспомните, как они вели себя с французами в Индокитае. Теперь мы – следующие.

– Ну и что мы намерены предпринять? Даже Суэцкий канал для их судов закрыть не можем. Благодаря наличию итальянцев в правлении этой фирмы – из-за того, что случилось два года назад (прим. авт – см. Рубежи свободы). А что с Международным Уголовным судом в Гааге?

– Русские тоже могут предъявить там кое-что для нас нежелательное. Представьте, что будет, когда весь мир убедится, что вся эта грязь, что сейчас льют на Британию коммунистические и всякие левые газеты, окажется правдой. Вам мало той, ливийской пиратской истории два года назад?

– А отчего наша страна должна отвечать за действия каких-то африканских дикарей? Или я чего-то не знаю?

– План «Арбалет». Который мы обсуждали.

– И отвергли, насколько я помню. Сочли чрезмерно рискованным.

– Но после вынуждены были… Поскольку взять океанский пароход на абордаж с парусных лодок чрезвычайно затруднительно. И первые же опыты наших чернокожих друзей это показали.

– Дьявол! Надеюсь, вы хотя бы позаботились о камуфляже?

– Как было отработано еще в войну, парнями из СИС. На вид, обшарпанная рыбацкая посудина, развивающая скорость торпедного катера, с радаром, рацией, парой «эрликонов» и пулеметов 50-го калибра. Экипаж из белых наемников, темнокожие лишь абордажная команда. Базируются, понятно, не в деревнях – в любом порту найдется с краю неприметный причал. Это наши главные исполнители – ну а туземцы с побережья не более чем массовка-подтанцовка, ну и конечно, дымовая завеса.

– Вы всерьез верите, что эти ваши «сипаи» не станут на берегу болтать? Да и на молчание наемников я бы не надеялся. Вам не кажется, что русские уже все знают? И что их избыточное насилие в этой акции – знак нам. Что если «пиратские» нападения не прекратятся, следующий русский десант будет хоть даже в Момбасу.

– Боюсь что уже… Вы еще не знаете главного. Один из наших катеров пропал без вести. Хорошо, если русские расстреляли и утопили его со всей командой, если он затонул в шторм или от взрыва боеприпасов. Ну а если советские кого-то подобрали и предъявят на суде?

– Именно потому я категорически возражал против плана «Арбалет»! Не оттого же, что мне было жалко красных. Но, судя по вашему виду, это еще не все?

– К сожалению. Дело в том, что мы не могли найти наемников на все экипажи – таких, кто готов был рискнуть головой, был бы не слишком щепетилен и не болтлив.

– У вас хватило ума задействовать в такой операции, людей из Королевского Флота?! И сколько их было?

– На каждом катере по двое-трое. Командир, или лицо, за ним надзирающее, плюс радиометрист, отвечающий за локатор, ну и иногда еще кто-то – боцман, механик, артиллерист.

– То есть, британские военнослужащие были и на том катере, который пропал? Вы понимаете, что будет, если русские предъявят кого-то суду?

– Потому мы пока и зондируем почву. Чтоб понять, что у русских есть против нас.

– Вся эта возня была ошибкой. Комариный укус – вместо зубов кобры.

– А вы, сэр, привезли из-за океана лучший вариант?

– Да. Мы начнем игру по-крупному. Итогом которой будет – вышвырнуть красных с Ближнего Востока и перекрыть им путь в Индийский океан. И план будет таков…

Нарвик. База бригады СпН СФ.

– Тащ полковник, так все по чести было! Я, он, и секунданты – от меня, Дед с Акулой, от него, Нукер и Кот. Дистанция пятьдесят, полный магазин у каждого.

– Ты……! Как вы вообще додумались до такого? Поручиком Лермонтовым себя вообразил?!

– Так тащ полковник, а как иначе? Вернулся я, сами знаете откуда, мечтал, как дома меня встретят. Ну а моя Нина уже с пузом, и не от меня, это как? Вот только я ее не бил – так бы, поучил легонько, но дите жалко, вдруг потеряет. Пусть на меня напраслину не возводит – грозил кулаком, это да, было.

– Чья идея была – стреляться? Как их благородия – так давно уже таковых нет.

– Тащ полковник, так рассказывали, что и в РККА это было и не раз. В Белорусском ВО, в двадцатые – и не бывшие благородия, а красные командиры из самых рабоче-крестьян (прим. авт. – соответствует реальной истории).

– Нашел кого вспоминать – врага народа Тухачевского, который это непотребство поощрял. И развлечения всяких высокоблагородий.

– Так ведь, тащ полковник, сейчас политическая линия – и Суворов с Нахимовым, и погоны, и офицерская честь. Ну как бы я после такого, этому…. в глаза смотрел? А если с ним завтра в бой, как Родина прикажет?

– Слушай, ты демагогией не занимайся, я в ней побольше тебя искушен. Своего товарища по бригаде сделал тяжелым «трехсотым», повезло хоть, что не убил. А у секунданта откуда ранение – вы там что, групповуху хотели устроить, трое на троих?

– Так ведь по правилам, не как у Пушкина на прямой дорожке. А после сигнала – любые приемы дозволены, чтоб уклоняться. И место неровное – вот пуля наверное, от валуна и срикошетила. Да пустяк – Коту только ухо перевязали, даже без санбата обошлось.

– ……! Ты понимаешь, что лишь чудом не получили даже не одного, а двух «двухсотых»? В мирное время – и на всей бригаде пятно. И никак за «несчастный случай на учении» не выдашь, политотдел уже наверх сообщил. С мнением, с которым я полностью согласен. Если мы, «песцы» – пример для прочих. То что же завтра начнется, офицерский состав советского флота будет без войны сокращаться, со скоростью полураспада – вышли двое, вернулся один?

– Тащ полковник, так что ж мне было делать? Ну никак нельзя было иначе.

– Рапорт бы мне на стол. И на суд офицерской чести. Чем самому – под трибунал.

– Тащ полковник, так это вышло бы… Ну как бы во времена Пушкина, один офицер у другого жену увел – а пострадавший пишет донос в Третье Отделение. Не по-мужски это.

– Не понял?! У вас что, еще было что-то, политически нездоровое?

– Да нет, вы что, тащ полковник! Просто известно ведь, чем суд офицерской чести занимается. «Что вы имели в виду, при совместном распитии в такой-то компании, вот про это сказав»?

– Ну вот теперь готовьтесь. Полетите всей вашей гоп-компанией на меридиан между Норильском и Магаданом… только гораздо южнее. В одну южную тропическую страну. Сроком на год – или, как получится. И бога моли, чтобы наверху это утвердили, и против ваших замаранных кандидатур не возражали!

Сержант Эндрю Баррет, морская пехота США.

Эти чертовы вьетконговцы! Не иначе, продали дьяволу свои поганые души.

Когда в октябре пятьдесят четвертого наш потрепанный батальон отправили в Нью Чикаго мы вздохнули с облегчением. Так называлась наша база к северо-западу от Дананга – раньше тут была туземная деревня, затем французы начали строить аэродром. Ну а после пришли мы, окончательно выселили аборигенов, снесли их грязные хижины и построили островок цивилизации, аккуратные дома, как в каком-нибудь американском городке. Главное же, тут можно было почувствовать себя в безопасности за укрепленным периметром. Это был настоящий «атлантический вал» – колючая проволока, минные поля, бетонные доты – была и артиллерия, гаубицы 155мм калибра, готовые обрушить шквал огня и металла в любую точку в радиусе десяти миль, и танковый батальон на «паттонах» (этим парням жилось лучше всех, их даже к вахте на периметре не привлекали). Гарнизон базы составлял не меньше десяти тысяч, тут сидела почти вся 1я аэромобильная (по крайней мере, считала это место своим основным домом во Вьетнаме), видел я тут и парней из 173й десантной, и армейскую пехоту, и наших морпехов. На великолепную бетонную полосу даже в сезон дождей садились самые тяжелые транспортники, наверное и бомбардировщики могли бы. Тут постоянно сидело не меньше авиакрыла Ф-84 – но основными «рабочими лошадками» были штурмовики «скайредеры» и вертолеты, они летали постоянно, как мухи над навозной кучей. По замыслу штабных, эта база должна быть «центром контроля территории», как сказал наш капитан – новая тактика, позволяющая резко сократить наши потери: чем держать парней в множестве мелких гарнизонов, подвергающихся нападениям Вьетконга, проще иметь в готовности сильную аэромобильную группу, где-то в сотне миль обнаружены партизаны, сразу вылетаем, и после обработки напалмом и ракетами, вертолетный десант сваливается прямо на головы коммуняк и добивает уцелевших. В реальности не так было просто, у вьетконговцев нередко были русские пулеметы ДШК и 20-миллиметровые зенитные эрликоны – так что ребята из аэромобильной несли ощутимые потери, однако все же меньшие, чем бегать по лесу пешком. Ну а нас это тем более не касалось – мы охраняли периметр, двое суток на рубеже, затем нас сменял другой батальон, а нам полагались двое суток отдыха. Впрочем, даже во время вахты кому-то можно было отлучиться в городок, всего пару минут на джипе. После вьетнамских джунглей, кишащих партизанами, жизнь казалась раем! До того дня.

Наш капитан говорил – что такую оборону не прорвет даже русская танковая дивизия. Так что наша работа сводилась к бдению в доте или на вышке с прожектором и пулеметом. Конечно, на базе был и туземный персонал для самых грязных работ – но вьетнамцам не дозволялось здесь оставаться в нерабочее время, они должны были жить в деревне в двух милях от восточных ворот, и всякий раз их обыскивали при входе, не прячут ли они оружие, и при выходе, не украли ли наше имущество. Единственное исключение было сделано для персонала борделя – ведь должен же американский солдат не только тяготы службы испытывать, но и удовольствие получать? И конечно, на базе было все, что должно быть на таком объекте – ангары, хранилища, радиостанция, ремонтные мастерские. Я сказал уже, внешне все было похоже на обычный американский город – отличие было лишь в том, что здесь вы бы не встретили женщин, детей, престарелых, все население составляли здоровые боеспособные мужчины в военной форме. Однако внутри периметра мало кто носил оружие, даже пистолетами на поясе часто пренебрегали. И патрули военной полиции, также вооруженные лишь пистолетами и дубинками, следили исключительно за поддержанием дисциплины. Так что «идиоты Уилсона» были наверное, единственными, кому тут не нравилось – поскольку их заставляли жить строго по уставу, без вольностей, допустимых в полевой службе вдали от глаз начальства.

Наш батальон как раз был дежурным в ту ночь в январе пятьдесят пятого. Погода была вполне приличная, сезон дождей тут начинается в мае. Донимала лишь духота, а еще москиты. Снаружи было тихо, никакого движения за проволокой, в лучах прожекторов. Было три часа ночи, в городке уже все затихло, лишь в вертолетных ангарах, ближних к полосе, горел свет – там работа шла круглосуточно, поскольку «сикорские» летали здесь даже больше, чем штурмовики, а влажный и жаркий климат для техники очень неблагоприятен. Мы не сидели в траншеях, да и не было у нас траншей и окопов, вы представляете, во что бы они превратились во время дождей? Сектор моего взвода, протяжением четверть мили, имел три укрепленных опорных пункта, сложенных из бетонных плит, и три вышки с прожекторами и пулеметами. Обычно хватало одного дежурного от каждого отделения, остальные же парни спали в готовности немедленно занять позиции по тревоге. Наш лейтенант спал у себя на квартире, на подобное нарушение дисциплины тогда смотрели сквозь пальцы, ведь с самого начала существования базы здесь не происходило ничего. Ну а я играл в покер с сержантом Бишопом и капралом Ричем, нам отчего-то не спалось.

Когда рвануло, то мы подумали, что русские сбросили на нас Бомбу, как на Шанхайский порт пять лет назад – такой был грохот и вспышка снаружи. Оказалось, это взорвались склады горючего и боеприпасов. И сразу послышались еще взрывы и стрельба, внутри периметра, у нас за спиной. А затем раздался крик Боба Престона, он на ближней вышке сидел – «вьетконговцы атакуют», и рев его «браунинга» пятидесятого калибра. Мы поспешно заняли позиции и стали стрелять куда-то в сторону леса. Зачем мы это делали – ну, весь предыдущий опыт нам показывал, что иначе вьетконговцы могут подойти вплотную и забросать нас гранатами. Ну а патронов не жаль, у нашей державы их много. Тем более что в соседних секторах тоже стреляли куда-то наружу. И наше воображение уже рисовало орды вьетконговцев, залегших за проволокой и готовых подняться в атаку. Но никто нас не атаковал – а внутри периметра, позади нас, что-то горело и слышались редкие выстрелы, но на настоящий бой было не похоже. И не было связи со штабом – да что там происходит, черт побери?

Какой-то порядок удалось навести лишь с рассветом. Кроме складов, сгорели «тандерджеты» на стоянках и в ангаре, еще был обстрелян штаб и казармы Первой Аэромобильной (неподалеку нашли множество использованных труб от базук русского образца). И никто не мог понять куда коммуняки после исчезли, не оставив ни одного своего трупа. Так что утром база была похожа на растревоженное гнездо шершней. Вот только неизвестно кому было лететь и мстить!

Я всего лишь сержант, и понятия не имею, что написали в рапорте, ушедшем в высокий штаб. Но у меня есть глаза и уши, а также куча приятелей, в основном из сержантского же состава. И все сходились в том, что через периметр вьетконговцы не прорывались, но каким-то образом оказались на территории, причем минимум тремя группами, так как хранилища, ангары, штаб, казарма были вовсе не рядом. А дальше, по их обычной тактике, как при засадах – внезапный огневой удар, одновременно с подрывом фугасов, а затем или быстрый отход, пока мы не начали отвечать, или бой на добивание, если нас мало – но на базе нас была целая дивизия, так что коммуняки предпочли скорее исчезнуть. И они отлично знали расположение объектов и наш внутренний распорядок – тут скорее всего, или среди туземного персонала были их шпионы, или кого-то из наших пленных сумели разговорить. И черт побери, раньше я был уверен, что чем круче страна, тем сильнее у нее армия – приходилось мне видеть вблизи вояк из всяких бананий, что к югу от Рио-Гранде, а уж про африканских мятежников вообще молчу, взвод наших бравых «джи-ай» может их тысячную толпу разогнать. Но эти вьетнамцы показали выучку не хуже наших рейнджеров! Или это все-таки не вьетнамцы были? В первый день я сам слышал, как даже офицеры предполагали, что нас атаковал русский «осназ».

Что-то прояснить удалось лишь к вечеру следующего дня. Когда в зарослях возле ангаров нашли лаз под землю – нору меньше двух футов в поперечнике. Лезть туда ползком и поодиночке никто не решился, потому в дыру просто вылили бочку бензина и кинули факел. Конечно, вьетконговцев там уже не было – не дураки же они, там сидеть? Затем нашли еще одну дыру, неподалеку от казарм. А потом была бомба – люди из контрразведки еще утром сгоняли в деревню, ловить «предателей» из местного персонала, половину не нашли, похватали кого-то еще – и, после суток качественного допроса, вьетнамцы признались, что оказывается, под нами целые катакомбы, сеть вырытых пещер еще с французских времен, целый подземный город. Выходит, завтра вьетконговцы точно так же могут опять вылезти?!

Капитан говорил, наверху всерьез рассматривали – устроить искусственное землетрясение, подорвав сразу тонн двадцать тротила. Отклонили – что тогда от строений базы останется? Решили травить вьетконговцев как тараканов – по всей территории патрули с собаками искали норы, нашли еще несколько, ну а дальше варианты, или бензин, или гранаты с газом, или, я видел, подогнали танк, надели шланг на выхлопную трубу, сунули конец в нору, загерметизировали брезентом, и отработали несколько часов на холостом ходу. Ну и по базе теперь ходили только с оружием, а патрули круглосуточно ездили на джипах с пулеметами. И возле штаба тоже стояли пулеметы, обложенные мешками с песком. Кто нес эту службу – а угадайте с трех раз! Если раньше ты мог, отбыв вахту на периметре, пребывать на отдыхе – то теперь караул внешний для нас сменялся караулом внутренним. И можете представить, как после такого наши парни «любили» коммуняк – а заодно и всех узкоглазых, которые казались нам все на одно лицо.

А проклятые вьетнамцы все лезли из-под земли. Теперь нам приходилось охранять не только периметр, но и все важные объекты внутри него – штаб, склады, ангары, стоянки техники. Но в следующий раз коммунисты выбрали целью офицерский бар – где в это время (за час до полуночи) было полно народа, в большинстве из летного состава. Не меньше десятка головорезов с автоматами ворвались и устроили бойню – а затем бросили бутылки с «молотов-коктейлем». Все было кончено за минуту, подъехавший патруль забросали гранатами, и снова скрылись, не оставив ни одного своего убитого. Хотя вроде наши видели, как они кого-то несли. Дыра оказалась буквально в сотне шагов за баром. Причем прорытая недавно – раньше там не было ничего. А дальше подобные вылазки были почти каждую неделю. Мы уже боялись спать, не положив рядом оружие – из страха, что вьетконговцы вылезут у нас под окном, ворвутся и перебьют всех. Мы сражались с ними, как с крысами – заливая в обнаруженные норы газ, бензин, напалм, ставя у выходов мины. Искали повсюду отверстия для вентиляции – ведь должны же эти, под землей, дышать – и в подозрительные дырки (которые могли быть и норами местной мелкой живности) тоже вливали газ или бензин. Затем у нас появились «пещерные крысы» – те отчаянные парни, которые лезли в эти норы подобно бультерьерам, охотящимся за лисой. Сначала это были добровольцы из обычного состава подразделений – в других полках обычно так и оставалось, нашли вьетконговскую нору, и «ты, Джо и ты, Майк, вперед, снаряжение лежит вот там» – но на базе Нью-Чикаго был сформирована особая команда (числом больше взвода но меньше роты) которая занималась исключительно этим. Парни с шилом в заднице, любители приключений, мне довелось с ними болтать в баре, когда они сбрасывали там напряжение. Все они были небольшого роста и худого телосложения – потому что в эти адские норы по землей такой верзила как я просто бы не протиснулся, а там иногда приходится пробираться на брюхе ползком. А еще там темно как у негра в ж. е, и воняет, и нечем дышать, и вода на полу, а иногда даже заполняет нору доверху, и приходится, задержав дыхание, нырять, моля бога что успеешь попасть на ту сторону прежде, чем захлебнешься. И конечно, куча всяких хитроумных ловушек, наподобие тех, что были уже знакомы нам по лесу. Я слышал, что состав этой команды полностью сменялся за три месяца – не знаю, правда или нет, меня в то время уже не было на базе.

И знаете, сэр, сейчас я убежден – что вьетконговцы это не люди. Потому что, чтобы жить вот так, подобно крысам, в этих вонючих норах, годами не видя над собой неба – а ведь нам говорили, что там и женщины, и дети – надо быть кем-то вроде муравья. Для которого воля главного в муравейнике – выше чем выживание, и собственное, и семьи, не говоря уже о комфорте. Слышал, что так же было у япошек, «твоя жизнь ничто, воля Императора – все», но у них ведь их микадо всерьез считался живым богом, ослушаться которого нельзя. Ну а коммунисты, значит, хотят, чтобы все были так – и американцы тоже? Может и прав был Фаньер, что коммунизм это болезнь, разрушающая мозг? Наш капитан того же мнения – он из образованных, и читал много книг, не одни комиксы – я слышал его рассуждения, про какого-то чеха или поляка Чапека, который еще перед той войной написал про цивилизацию разумных саламандр. И возможно, завтра нам придется сражаться насмерть за выживание всего нашего свободного мира – причем не только с теми нациями, которые уже коммунизмом поражены, но и с нашими же американскими парнями, подцепившими это вирус. Когда я думаю о том, мне хочется выпить и забыть. А мой приятель сержант Брукс из нашей роты застрелился – после того как накануне выпив в баре орал, что тогда мы все уже заражены, вирус или микроб уже внутри нас – и что будет, когда мы вернемся в Штаты и зараженными окажутся наши жены, дети, родители? «Мне тогда убить свою Мэри, с маленькими Патриком и Сарой, а после самому – нет, лучше я один». Он пустил себе пулю в рот – а мне стало страшно, как не было даже в том бою, когда из всего взвода невредимыми остались лишь я и Сэвидж. Но пока я думаю и поступаю самостоятельно, как должно свободному человеку – и значит, еще не заражен.

Проклятые комми, неужели вам мало своего Старого Света? Сходите с ума у себя дома, внутри своих границ – но не лезьте к нам! Хочу жить и умереть человеком, а не муравьем!

Записано в 1970. Вошло в сборник «Героический Вьетнам».

Американцы звали нас «подземными дьяволами», «чертями». А мы были просто крестьянами, кто издавна жили на этой земле.

После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали «коммунистическими». А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город – иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще – просто Город, без названия.

Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять – впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?

К нам – бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего – любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит нас и было столько. Но не все были солдатами – были и семьи. И никто не пребывал в праздности – работа находилась на всех.

Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино – да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения – хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.

Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно – в тоннелях на верхних ярусах встречались «кротовые ходы», когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки – когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами – чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти не различима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть – растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И еще, ложные водяные лазы – которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их «крысами» – туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они – нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.

Помню ту, самую первую вылазку – тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать «тандерстрайки», где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожи на магнитные, уже знакомые нам – но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны – ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах – в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что «тандерстрайки-84», это лучшие истребители, какие есть у Америки – а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый «тандерстрайк» обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного – потому что нам было приказано не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь – после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой – чтобы американцы думали, «тех кто приходит ночью – убить невозможно». И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел – тоже. Земли хватало на всех.

Мы умирали не только от американских пуль. Жизнь в тоннелях была очень нездоровой – трудно было соблюдать гигиену, не хватало воды, медикаментов, любая рана быстро воспалялась. Даже вымыться было проблемой – а представьте, какими грязными мы были после ползанья по кротовым норам? Или же, в деревне по соседству входы в наш лабиринт были замаскированы в загонах для свиней и люки густо засыпаны навозом, американцы при обысках брезговали там тщательно смотреть. А от трупов, зарытых в стены, в верхних ярусах был постоянный смрад. Когда мы наконец вышли на поверхность, после всех этих лет, советские врачи нашли у многих из нас болезни легких, глаз, кожи. И лечили – за что мы им искренне благодарны. А наши тоннели сейчас заброшены – кому охота туда лезть? Небольшая часть сохраняется и даже открыта для гостей как мемориал – да, там подлинная обстановка, наш зал для собраний, спальные отсеки, склад, колодец. Но поймут ли те, кто спускаются туда по лестнице с электрическими лампочками, как это, пройти километр в темноте, пригнувшись, на четвереньках, ползком, ныряя в водяные карманы – и храня в памяти расположение ходов и ловушек, в готовности встретить лезущих навстречу американских «крыс», а открывая люк в верхний ярус, успеть тотчас его захлопнуть, почуяв запах газа. Такими были годы жизни, которые украли у нас американцы – заставив жить подобно крысам под землей. И этого мы никогда не забудем, и им не простим.

Янки считали нас ночной нечистью и нежитью, кровожадными сверхъестественными существами. Я слышал, они изобразили нас такими, в своем кино – это правда? А мы были простыми крестьянами и хотели жить, как жили наши деды и отцы на этой земле.

Вы, советские – очень счастливый народ, в сравнении с нами. Потому что сильны – и никакой враг не может заставить вас сменить небо над головой на потолок пещеры. Вы принимаете чистое небо над собой, как должное. А я, уже старый человек, в сухой сезон вечерами люблю сидеть возле своего дома и просто смотреть на звезды. Мой сын рассказывал, что они такие же, как наше солнце, только очень далеко, но когда-нибудь люди полетят туда. Он у меня образованный, учился в Москве и прочел роман вашего писателя Ефремова, где говорится, что мы встретим там друзей. Что ж, я тоже хочу надеяться, что на тех землях, что у далеких солнц, нет таких, как американцы – кто хотели бы забрать себе все, украв у других людей даже право смотреть на небо.

Тамара Корнеева, стажер «инквизиции».

Как хорошо, что я в советской стране живу! Вот родилась бы где-нибудь в Америке – бррр, даже страшно такое представить!

Перед войной мы в Луге жили – я, хоть и малой тогда была (с тридцать третьего года) хорошо помню. Деревянные домики, колонка на углу, к которой надо с ведром бегать, чтобы дома умыться, улицы немощеные, грязь, фонарь лишь на перекрестке горит. Так Москва, года сорок шестого, если по окраинам, очень похожа была. А теперь новые кварталы быстро растут – белые пятиэтажные дома из панелей собирают, в квартирах не только электричество (это само собой), но и газ, горячая вода, ванна! На первом этаже – место за стеклянной витриной, под будущий магазин, парикмахерскую, ателье. Посреди квартала школа, детский сад, и в зелени все. Кому довелось ютиться в старом фонде, особенно после уплотнения (когда и эвакуированных подселяли, и тех, чьи дома разбомбило), по две даже три семьи в одной комнате, углы занавесками отгородив – тот поймет, какая это радость, своя квартира (пусть и малогабаритная, ну так нам не балы устраивать), с газом и водопроводом.

Карточки отменили уже. В магазинах, ну не ананасы с шампанским, но хлеб, крупа, масло, сыр, колбаса докторская, рыба хек и селедка, картошка и другие овощи – есть всегда. Цены снижают – совершенно уже не надо думать, вот купить сегодня куру свежую, или подождать ближе к получке. Одеться – ну, повезло мне, что я не только учусь, но и официально в «РИМе» работаю, а значит, со швейной машинкой обращаться умею. Поскольку можно одежду покупать готовую – но там и выбор фасонов небогатый, и качество ширпотреб, и дорого все же. Ткани самые разные в продажу больше выбрасывают – не проблема хоть шелк достать, хоть сукно, ну а дешевого ситчика и сатина завались, только покупай и шей. Многие так и делают – правда, я с вытачками и драпировками виртуозить не умею, но что-нибудь простого кроя, вроде юбки-солнце, сошью легко. Кстати, платьев-солнцеклеш среди готовой одежды практически не бывает – а на улице в них ходит наверное, половина женщин, значит сами шьют, поскольку модная вещь. Туфли, шляпки, сумочки, перчатки – вполне могу себе позволить. Даже зонтик купила складной, самый модный, который в сумочку влезает – и не черный, а красивый, цветной.

А главное – вот при царе было, что только благородные могли настоящее образование получить и высоко подняться. В странах капитала – только если у тебя большие деньги есть. А в СССР, десятилетка сейчас и вовсе бесплатная (раньше за старшие классы надо было платить – так это было, потому что Гитлер на нас уже напасть готовился, и деньги в казне были нужны, чтобы армия наша сильнее всех), за институт плата еще есть, но во-первых, небольшая, во-вторых, существует множество льгот. Правда, тут мужчины в лучшем положении – по последнему закону от пятьдесят третьего года, им достаточно в армии отслужить, и в технических вузах учеба бесплатно. А для девушек остается – или после школы пару лет на производстве (и лучше по тому же профилю, что вуз – тогда тоже бесплатно, иначе лишь пятьдесят процентов), или выпуститься с золотой медалью (тоже, половинная скидка), или вот как мы – училища, подобные нахимовским, суворовским, а для девушек «смоленцевским» тоже привилегию дают. Я вот за Академию не плачу, и общежитие бесплатное – раньше в комнате на две койки жила, со Светкой Ильиной, теперь вот отдельную комнату дали. Год мне доучиться осталось, вот после должность получу, а там еще год-два, и квартира может быть, пусть малогабарит в новом районе, но все лучше чем общага.

А совсем новые дома уже и с оранжереями строят. Не только по крыше, но и вдоль стены стекло, это называется гидропоника – объяснять мне сложно, но знаю, что так в магазине, что в том же дома, свежие овощи, зелень, клубника будут круглый год. А по рязанской ветке читала, есть уже целый поселок по новой технологии, геокупольной. И это даже не дачи, а жилые дома – по указу товарища Сталина «рабочим, служащим, ИТР, для индивидуального строительства выдавать ссуду, на двухкомнатный жилой дом, 10 тысяч рублей на десять лет, на трехкомнатный – 12 тысяч рублей на двенадцать лет, под один процент годовых» (прим. авт. – это было в реальности! Указ 1946 года, суммы и сроки соответствуют. И всего 1 процент в год – сравните сталинскую ипотеку с современной). Правда, на работу в Москву на электричке ездить – но в принципе, не сильно дольше, чем на метро.

Так к чему это я? А жизнь так стремительно к лучшему меняется! И представить, какой будет год 2000й, ну просто дух захватывает, фантазии не хватает. Если сравнить с тем, что всего десять лет назад было. В прошлом году я в Ленинград на Ту-104 летала, всего один час, и уже в Пулково. А в двухтысячном что будет – за то же время, на ракетоплане, от Москвы до Владивостока? Ой, я наверное уже старая буду, с палочкой ходить. Так может и медицина что-нибудь такое откроет? Тем более, есть и там такое, о чем наука пока еще не знает. Вот я, вместе с Инной Баклановой, к Бахадыру ходила на массаж. Так после того, как он мне по всем точкам постучал и помял, такое чувство… Инна сказала, «словно моторесурс твоего организма отмотали назад на несколько лет». А ведь даже профессора пока не знают, как это работает! А сам Бахадыр лишь усмехается и говорит, «от Аллаха дар». А если это все же изучат, и сделают такой аппарат – вот ты туда войдешь, и после процедуры помолодеешь на год? И еще, и еще… вот посмотреть бы, что в девяносто первом году будет, я слышала, как сама Анна Петровна говорила, «дожить бы до – а там быть спокойной»?

Американок и прочих француженок мне даже жалко. Жизнь пустая, без цели, лишь по магазинам бегать и мужу обед подавать. Понятно, отчего они все на успокоительных сидят, здоровье свое травят. Вот так состарятся… и я слышала, у них принято престарелых родителей в дома-богадельни сдавать? А после их детки так же сдадут их самих. Все у них крутится вокруг зарабатывания денег – а духовное где? Бедные люди!

А у нас – все от тебя зависит! Учись, служи – и будут тебе и награды, и честь, и все, к ним прилагаемое. Вот Анна Петровна – нам говорили, что была она до войны простой студенткой из Ленинграда. А теперь к самому Сталину вхожа – в самом ЦК Партии работает. А Лючия Смоленцева – вместе с мужем, Гитлера живым притащили, а после при Анне Петровне состояла в помощницах. Так нет сейчас войны… вот что мне такое сделать, чтобы Он на меня внимание обратил?

Как он меня тогда на руках нес, к санитарной машине… Когда вражину брали, и я ампулу с цианидом у него в воротнике схватила, голой рукой. И порезалась – а цианид в крови, это еще более верная смерть, чем проглотить. И Он меня к медикам – хорошо, в госпиталь быстро привезли, откачали. Вот только Он после на меня внимание обращает – не больше, чем на всех прочих. А я так стараюсь – чтобы из всего нашего курса лучшей стать! Девчонки на танцы, или по парку пройтись – а я с книжками сижу. Или на тренировке выматываюсь так, что до койки еле доползаю. А результата все нет. Но не сдаваться – вот Лючия рассказывала, как она добивалась, что сам товарищ Сталин на ее брак с Юрием Смоленцевым согласие дал, дошла до самого Папы Римского, как раз перед тем, как он в Москву летел на переговоры.

Вот и случай представился – Он на задание едет в Львов. Все сделаю, чтобы с ним вместе! А уж там – случая не упущу.

Ретроспектива. Галицийская ССР. Тремя месяцами раньше (январь 1955).

Трудно бежать по снегу. Но лыжи остались в лагере. Где сейчас была смерть.

Быстро темнело – в Карпатах нет сумерек, как на севере. Но холод казался арктическим – у костра было теплее, когда они решили, выбрав место для привала и поставив палатку, расположиться на обед под открытым небом, вшестером в палатке было тесновато. Пройдено уже больше половины маршрута, ничего неординарного не случилось, сейчас поедим, и спать, а с утра двинемся дальше. Ели разогретую над огнем тушенку, картошку – и позволили себе запить домашним вином, для сугреву.

Выстрелов было четыре или пять – наверное, Мишка Барков успел выпустить всю обойму, карабин лежал с ним рядом, когда они все сидели у костра. Нет, еще не все – Галя уже сидела рядом с парнями, на бревне, подтащенном к костру, а Маруся из палатки выбиралась. Она же и закричала первой, да так, словно самого черта во плоти увидела – никто и не понял в первый миг, отчего. А затем увидели тоже.

Он, как и все остальные, студенты Львовского Политехнического, вышедшие в этот лыжный поход, раньше думали, что оборотней не бывает. И что вампиры, вурдалаки, и прочие упыри – это поповские сказки прошлых веков. Реальность оказалась страшнее – они не лезли из могил, они уже были здесь, внутри!

И оставалось лишь бежать – не думая, что стало с остальными. Катиться вниз по снежному склону – лишь бы куда подальше, кажется по карте, там деревня была, в пятнадцати километрах к югу. Если удастся туда дойти.

И при этом – остаться человеком.

Бандеровским собакам – собачья смерть. Опубликовано в газете «Правда», 26 февраля 1955.

Пойманы и уничтожены убийцы группы львовских студентов.

15 января близ деревни Липовице, Ивано-Франковской области, бандой УПА были зверски убиты шестеро студентов Львовского Политехнического института, совершающие зимний лыжный поход. Молодые люди (список фамилий), в возрасте от 19 до 26 лет, не были военнослужащими Советской Армии, МГБ или ОМОН, они всего лишь совершали переход по маршруту. Когда они остановились на ночлег, бандеровские убийцы напали на них, и не пощадили даже девушек.

Оперативно-розыскными мероприятиями, виновные в этом злодействе были установлены. В ходе спецоперации, банда, насчитывающая девять человек (вернее, выродков, фашистских упырей) была полностью уничтожена. И так будет с каждым, кому не нравится наша Советская Власть, кто предпочитает скрываться в вонючих схронах и совершать по ночам подлые вылазки – вместо того, чтобы честно трудиться во благо советского народа.

Эти подлые твари прежде кричали о своей «святой войне во имя украинского народа» – забыв, что такого народа прежде никогда не существовало. В «славные козацкие времена», воспеваемые идеологами так называемого украинства, раздел проходил не по национальности, а по вере – православные называли себя «русскими», ну а выбравшие католичество считались поляками, и Андрий сын Тараса, предавший свой народ, сменив веру, стал для панов подлинно «своим». Слово «украинцы» впервые появилось в польских документах шестнадцатого века, где им обозначали не народ, а вспомогательные отряды на службе у панов, нанятые для усмирения недовольных крестьян, полный аналог полицаев при гитлеровских захватчиках. В дальнейшем идея «украинства» пребывала в забвении до конца девятнадцатого века – мы помним, что даже православные в Австро-Венгерской Империи, в 1914 году за это заключаемые в концлагеря Терезин и Талергоф, себя называли не «украинцами» а «русинами». При том, что в Российской Империи никогда не было такой категории «украинцы», были «малороссы», что гораздо более соответствует истине – поскольку и южные земли (современные области – Одесская, Херсонская, Николаевская) заселялись приезжими из Центральной России (тут можно хоть гоголевского Чичикова вспомнить, который свои «мертвые души» якобы «для вывода в Херсонскую губернию» покупал – конечно, это литературный персонаж, а сколько было таких реальных?), и Донбасс (современные Ворошиловград, Донецк, Днепропетровск) во время промышленного подъема второй половины девятнадцатого века заселялись теми, кто на мове отродясь не говорил. Таким образом, сама идея о существовании некоего «украинского» народа, включающего в себя жителей и Луганска и Тернополя (которые друг друга просто не поймут, заговори каждый на своем родном языке), это великая ложь, рожденная в австро-венгерской разведке и после подхваченная польской дефендзивой и фашистским гестапо. Она привлекает лишь тех, кто хочем стать «царем украинским», а также врагов единого советского народа. Простые же люди на той же Тернопольщине относятся к бандитам ОУН с искренней ненавистью – помня, что он их рук гораздо больше погибло не «русских колонизаторов», а своих же соотечественников, заподозренных в том, что «ты зраднык».

Пока народ един – он непобедим. Это хорошо понимал Гитлер, это знакомо и американским империалистам, сеющим ядовитые семена раздора в дружной советской семье. Им будет выгодно, если мы передеремся, выясняя «кто кого угнетал и кто кому должен» – а они сожрут нас поодиночке. Так же они когда-то истребили индейцев, такими же методами белые джентльмены покоряли Африку, Индию, несли свет цивилизации отсталым народам, а после милостливо соглашались взять заботу о тех, кто уцелел – если они, конечно, не смеют бунтовать. Нашей стране была уготована та же участь – ведь не случайно же, как только в Европе заводился очередной великий завоеватель, то он тут же вспоминал о «бесхозных землях на востоке». Просто мы оказались сильнее африканцев – и всем «цивилизаторам» не по зубам.

Но времена меняются. И даже народы бывших колоний сбрасывают колониальное ярмо. Мы знаем о героической войне народа Вьетнама, против французских, а теперь американских агрессоров. Тем более эта политика не может принести нашему врагу успех – против СССР. Но каждая наша слабость – это наша лишняя кровь, более дорогая цена победы. И потому, актуальны слова – люди, будьте бдительны!

Ну а твари из схронов – подобны бешеным псам. У них нет ни будущего, ни самого права на жизнь. И мы их всех уничтожим!

Показания свидетеля. Степанюк Алексей Сидорович.

Кто-то с бутылкой отдыхать любит. Или в домино, или в шашки во дворе. Ну а мне на природе больше нравится – и для здоровья полезно.

Тем более, что это и начальство одобряет. Суббота обычно день короткий, с девяти до двух – ну а в поход могут и отпустить, если аврала на работе нет. Так январь же, начало и года, и квартала. И компания хорошая, мужики за тридцать, не пацаны уже, но крепкие все. И воевали – так что есть что вспомнить.

В тот раз мы еще в пятницу вечером собрались, чтобы на поезд успеть, от Львова до города со смешным названием Выгода. Прибыли еще затемно, в пять утра, в вагоне выспаться успели. Выгрузились, телефон нашли, как положено позвонили диспетчеру, доложились, так и так. Поскольку положено, и войной в нас вбито – штаб должен знать, где ты и в каком состоянии. Тем более, что этот диспетчер для походников, очень полезный человек – и местное расписание поездов или автобусов подскажет, и может даже в крайнем случае договориться, чтобы нам транспорт выслали. Или какую другую помощь оказать при нужде. Опять же, связь с местными властями. Да мало ли что возникнет непредвиденного! Слышал, что в дальние выходы (например, на Урал), куда не на пару дней, а на неделю, две, даже весь отпуск идешь, группам даже рации выдают. Ну а нам – неполные двое суток, сорок пять километров на лыжах, и деревни на пути. Тем более, что были мы тут уже прошлым летом – так же, в выходной, и почти той же компанией. Так что резво на лыжах бежали – и зорко смотрели по сторонам.

Отчего смотрели? Так где-то может быть, походники, это просто туристы. А у нас тут и бандеровцы (хотя давно уже о них ничего не слышно) и граница недалеко. Потому мы числимся по линии даже не ДОСААФ, а военкомата – вроде резервного подразделения. Слышал, что до войны так, еще в начале тридцатых, готовили будущих партизан – а нам такие выходы засчитываются в срок военных сборов. Неужели товарищ Сталин считает, что война с американским империализмом будет на нашей территории? Или, что более вероятно, как начнется, то всякие бандочки полезут в немереном числе – а армия будет за океаном занята? Ну, наверху виднее, нам же все по уставу, идем боевым порядком – двое впереди в отрыве, головной дозор, затем четверо, и двое замыкают. Одеты все единообразно, по военному, в ватные костюмы, крытые белым, оружие имеем, карабины СКС (резервистам АК не положены), у Витьки Подсельцева мосинка, но с оптикой. В мешках заплечных провизия – а вот палатки не было, мы по плану должны были в деревне Ясень заночевать. Ну а дальше, в селе Росильна нас машина подберет и в Ивано-Франковск (уже переименован, раньше был Станислав). Там на поезд, и домой – к полуночи на понедельник уже во Львове будем.

В селе Суходолье зашли в сельсовет, отзвонились диспетчеру. И получили задание – студенты на связь не выходят. В отличие от нас, «полувоенных», есть во Львове (с прошлого года) и туристы обычные, в основном студенты – при университете, при Политехе. Ходят в каникулы – январь, и еще лето – и на более долгий срок, им к выходным привязываться не надо. Хотя и нас тоже как положено, мобилизуют, две недели в строй, каждый год. Но в году прошлом, например, мы так же командой по лесу бегали – а не ногу тянули на плацу, тот же отпуск на природе вышел в дополнение к обычному.

Студенты вообще-то народ очень недисциплинированный – могут и от маршрута отклониться, и срок не выдержать. Диспетчер говорит – вы лагерь проверьте, они должны были встать на ночевку (указывает координаты по карте). И не доложились – а у них в группе должна быть рация. Политехнический, радиолюбители, еще и затем шли, чтобы аппаратуру испытать. И на вызовы не отвечают! Так может, у них просто поломалась самоделка? Но вы пройдите, осмотрите лагерь – были ли они в том месте, давно ушли и куда. Хорошо – но вы доложите нашему начальству, что мы возможно, задержимся и на работу к утру понедельника не успеем.

Координаты – от села, где мы, километров тринадцать. Но по лесу и пересеченной местности, большая разница с равниной. Так что вышли мы туда лишь часам к трем пополудни. Не доходя еще до места, на склоне разглядели – вроде, тело лежит, в бинокль глянули, точно! И еще следы на снегу, в лес уходят. Мы тут развернулись в цепь, причем Витька с Саней Грушиным заняли позицию за камнями, нас прикрывать – поскольку тактически было похоже, что люди убегали от лагеря (который по карте, должен быть наверху), а по ним били снайперским огнем. Сначала прошли по следу вправо, в лес – и под елью нашли мертвого парня, в одном свитере, без бушлата, рюкзака и лыж, рядом пистолет ТТ валяется, гильзы – восемь штук. И голова пулей разнесена – похоже, парнишка отстреливался от кого-то, всю обойму выпустил, а последний патрон себе. Но чужих следов вокруг не было – нетронутый снег! С кем он тут так отчаянно воевал?

Тело на склоне – девушка, так же легко одета. Видимых ран нет, крови тоже не видно. И страх на лице застыл. Но опять же, чужих следов (человека, или крупного зверя) – не наблюдаем. Вверх поднимаемся, как к немецкому блиндажу, оружие наготове. Вверху на расчищенном месте – палатка, погасший костер. И еще тела. Двое, с пулевыми в грудь, гильзы под другую сторону костра лежат. Там же, брошенный мосинский карабин без патронов. Возле палатки девушка, на мертвом лице такой ужас, что нам, бывалым и воевавшим мужикам, стало не по себе. Шестого нашли последним, когда уже после окрестности осматривали – там обрыв был, он с него и сорвался на камни. А в лагере, такое впечатление, ничего не взято. Лыжи, все шесть пар, продукты, и главное, рация! Аппарат не стандартный армейский – но мы общими усилиями сумели разобраться, как включить, и нужную волну поймать, раньше у диспетчера на всякий случай частоту и позывные спросили. И доложили, как есть. Нам приказ – оставаться на месте, все беречь, ничего не трогать. Ну а как тут не трогать, если судя по всему, нам тут ночевать придется? А палатка – вот она, одна.

Однако на ночь остаться не пришлось. Час с лишним прошел, темнеть уже начало – как прилетел Ми-4, мы площадку для посадки уже нашли, зеленой ракетой место указали. Из вертолета целый взвод вываливается – и погранцы, и какой-то капитан, кто сразу стал командовать – ну а нас напротив, погрузили, а как на базу доставили, где-то возле Франковска, то еще долго мурыжили, заставляя вспоминать, кто что видел. В воскресенье лишь отпустили, и даже транспорт дали, грузовик Зис-151 под брезентом, прямо до Львова и отвезли, до дверей военкомата, где мы оружие и остальное казенное имущество должны были сдать. Ну а дальше, в общежитие – и тут я полбутылки сразу принял. Поскольку эти ребята и девчата из памяти, ну не идут!

Бандеровцы виноваты? Ну во-первых, места там были совершенно не их. Там в деревнях вокруг переселенцы-хорваты, которые ОУНовцев ненавидят люто, и стакнуться с ними не могут никак. А это известно, что где население против, там никакие «лесные» выжить не могут. Даже если сидел десяток бандитов в двадцати километрах отсюда, с чего им зимой тащиться туда, где им никто и корки хлебной не даст, там в каждой деревне по сотне мужиков, вооруженных не хуже и с боевым опытом – не только отобьются, но еще и гнать, травить будут как волков, и пограничников наведут. А во-вторых, бандеровцам жрать надо – а в схронах зимой даже в лучшие для ОУН времена было не сыто, ну а сейчас, когда никто им «налог» не платит, так вообще голод. Слышал я, тут в марте-апреле сорок шестого целые банды просто дохли, когда наши блокаду ставили, чтобы из леса и в лес никому. И чтоб голодные бандиты у ребят тушенку не взяли, да быть такого не могло – выгребли бы все до последней крошки! И оружие бы наверное, тоже унесли. А рацию ладно, не взяли, но даже не разбили.

Дальше – вот вы, диверсант, вам надо с гарантией уничтожить вражеский пост. Я бы сначала выбрал лежку, откуда все просматривалось и простреливалось – чтоб наблюдать, и прикрыть огнем. А с наступлением ночи, как все уснут, всех бы взяли в ножи. Даже если бы был один караульный – это куда надежнее, чем нападать, когда студенты еще обедали. Двоих застрелили, один с обрыва свалился, убегая – то есть сразу его положить не сумели. У девушки в палатке вообще никаких ран нет, ни пулевых, ни ножевых, ни следа удавки на горле. Двое по склону убегали – и не было следов, что за ними кто-то гнался. Парнишка в лесу – ну наверное, нервы от страха сдали совсем, ночь, кругом враги мерещатся, вот и не выдержал. А возле лагеря – тут ручаться не могу, да и ветер поднялся, поземку мело – но кажется мне, что если бы банда в девять рыл подходила, она бы гораздо больше следов на снегу оставила, и я бы заметил. И если бандитов было девять, они бы там всех на месте положили, никто не сумел бы убежать.

Так что нечисто что-то с этим делом. Конечно, на бандеровцев списать – удобнее всем. Тем более что их всех там поймали и в расход. Но если там еще какие-то гады есть, они же и других так завтра могут?

Валентин Кунцевич.

Американский патриотический пин-ап (поскольку мы, «инквизиция», за пропаганду ответственны, то образцы получаем). Запомнилась мне картинка, как десяток полуголых красоток, вооруженных винтовками и мачете, на бамбуковых носилках тащат крутого американского парня с перевязанной ногой. По антуражу, Филиппины, вторая мировая – у американца к ноге вместо лубка привязан японский меч в ножнах, а в руках «шприц», автомат М3, и растительность вокруг похожая.

Ну а я всего лишь сижу в купе скорого поезда Москва – Прага. В попутчицах у меня три прекрасные дамы из «РИМа» – Тамара, Вика, Варя. И ехать нам до Львова три ночи и два дня. Хотя тянет нас уже не паровоз, а тепловоз – которому на узловых станциях водой заправляться не надо. А мягкий вагон вполне комфортный даже в сравнении с тем, что будет в двадцать первом веке – вся разница, что пластмассы в отделке нет, лишь дерево, кожа, металл.

Едем разбираться с гибелью львовских студентов. Хотя официально объявили, что бандеровцы виноваты – нам с самого начала было понятно, что версия дохлая. Нет сегодня даже в Галиции активной бандеровщины, сломали мы ее главный хребет – страх. Если раньше всем было известно, сдашь властям кого-то из леса, ночью обязательно придут за тобой и твоей семьей – то сейчас тех, кто сигнализирует в органы, уже не трогает никто – а лишь крестятся, «слава богу, что не за мной». Подавляющее большинство уцелевших «хероев сала» по хатам сидят, притворяясь ветошью и на собраниях громче всех кричат «за Сталина, за коммунизм». До того дошло, что у наших там негласная практика, если кто-то из мирных сельчан так старается, что даже синюю тряпку рядом с желтой сушиться не повесит, ну а личных счетов к ОУН у него нет, то копнуть такого поглубже, и не ошибешься, по 58й статье УК в зависимости от тяжести содеянного, от восьми до «четвертака» или даже высшей. В лесных схронах прячутся лишь самые отпетые, кому некуда идти – такую память о себе оставили, что свои же селяне тотчас сдадут, а то и сами прикопают. Та банда, которую за студентов виноватой назначили, как раз к их числу и принадлежала – сидела в двадцати шести километрах к юго-востоку от места преступления, ну значит и «больше некому». Двоих взяли живыми – на допросах они категорически отрицали, что их гоп-компания к этому делу причастна, да кто им поверит? Записали в следственном деле, «раскаяться и признать вину отказались» – и исполнили уже сволочей.

Вот только непонятки не исчезли. Прежде всего, там не бандеровская территория. В тех самых местах Юрка Смоленцев геройствовал в августе и сентябре сорок четвертого (уже после Победы), деревни были самые УПАшные и потому, выселены поголовно (кто жив остался после спецоперации) – и не надо никого жалеть, стреляли там в наших из каждого двора и изо всего, включая фаустпатроны. А после, с сорок седьмого по сорок девятый там в районе компактно поселили эмигрантов-хорватов. В Югославии сербы и хорваты, это почти аналог как у нас русские и украинцы – родственные славянские народы, даже язык один, «сербохорватский», но хорваты католики, и проживая в Австро-Венгерской Империи, издавна считали себя более культурной и европейской нацией, чем сербы. Ну а православные сербы, будучи более многочисленными, так же веками мечтали, чтобы «от моря и до моря», собрать под своим главенством все балканские народы, подобно тому, как русские цари – привести под свою руку всех «братушек славян». Получив наконец независимость (между прочим, кровью русских солдат оплаченную в 1878 году) и не сомневаясь в своем «микроимперском» праве, сербы всего через семь лет устроили войнушку с Болгарией (из-за спора, кто в балканском курятнике самый крутой петух) – проиграли с треском. Наконец, по итогам Первой Мировой оказались в единой Югославии, формально «титульной» нацией – и, «бойтесь своих мечтаний, ибо они могут сбыться», коса нашла на камень, так как вошедшие с ними в одно государство хорваты мечтали о том же самом (как я уже сказал, сами считая себя более развитыми, чем неотесанные мужланы сербы). В итоге, как писал один белоэмигрант про довоенную Югославию, «в этом так называемом едином королевстве южных славян, на деле принижается и ущемляется сербство и расцветает хорватство, которое добровольные уступки и самоограничения сербов ради славянского братства и единства, воспринимает как слабость и свою победу, предъявляя требования новых привилегий за сербский счёт». У хорватов внутри страны и так была полная свобода в плане языка и культуры, но они требовали для себя не равноправия, а особого положения – чтобы давать в общий котёл страны как можно меньше (в идеале – совсем ничего), а получать оттуда как можно больше (за счёт всех прочих и особенно сербов). Вторая мировая война эти противоречия многократно усугубила: с точки зрения сербов именно «хорватское предательство» в 1941 году было главной причиной столь стремительного разгрома Югославии (хотя на деле и само неподготовленное к войне югославское правительство было виновато не меньше – но кто же будет обвинять самих себя!) – когда хорваты отказывались стрелять в «друзей-германцев», массово дезертировали и даже переходили на сторону врага целыми полками, поскольку (по крайней мере, в самом начале) видели в немцах союзников. Да и после, банды хорватских усташей резали сербов с таким зверством, что даже немецкие каратели считали за «чрезмерную жестокость». А после войны в мире «Рассвета» при Тито (который называл себя хорватом), хорваты фактически добились того, чего хотели, что и породило все дальнейшие проблемы в Югославии, а впоследствии её распад.

Но у нас в Белграде сидит Ранкович, сербский националист, который никаких привилегий хорватам или кому-либо еще давать не намерен. С одной стороны, это хорошо, поскольку нет никаких самостийно-югославских игр, наличествует твердое следование генеральной линии Сталина, в том числе и благодаря присутствию в Югославии наших войск, которые в этой версии истории не были выведены в СССР после Победы. С другой же, во внутриюгославской политике творится такое, что просто слов нет, хотя и для самих сербов лучше, конечно, решить эти проблемы сейчас, чем покупать мнимое спокойствие уступками, которые впоследствии приведут к куда худшему… Здесь Македонию забрала к себе Болгария (за исключением небольшого куска на северо-западе, где язык населения больше похож на сербский, чем на болгарский) – после проведения референдума, на котором большинство населения высказалось за то чтобы остаться под властью Софии. Западная окраина Словении (Триглав, Копер, Постойна) вместе с Истрией, соседними островами Црес, Паг и другими, помельче, Фиуме на стыке границ Словении и Хорватии, и городом Зара на побережье Далмации, которые до войны принадлежали Италии – так у нее и остались. Мусульмане (албанцы и боснийцы) пока сидят тихо, поскольку Ранкович разрешил вернуться в Косово всем ушедшим оттуда во время войны сербским беженцам, да еще и расстрелял всех албанских и боснийских фашистов и немецких прихвостней (чего не решился или не захотел сделать Тито). Так что албанцев в Косово сейчас не большинство, этот край не получил автономии, оставшись обычной областью Сербии, и можно надеяться, что не случится той войны, которая произошла из-за него в иной истории. Босния и Герцеговина вообще не получила статус республики – ее территория была поделена между Сербией, Черногорией и Хорватией (в зависимости от преобладающего населения в различных местах). Кроме того, Сербия еще и от Хорватии отрезала кусок земли, населенный именно сербами (в нашей истории известный как Сербская Краина), и еще Далмация стала самостоятельной частью Югославии, поскольку в Белграде объявили, что далматы никогда не жили с хорватами в одном государстве, их язык серьёзно отличается от хорватского, и в культуре у них больше общего с Италией чем с Загребом. Хорватия получила взамен огрызок, оставшийся от Словении, став Хорвато-Словенией, так что формально все по справедливости.

Вот только хорваты так не считают – и если в городах еще какой-то порядок, то в горной провинции творится полный беспредел. Впрочем, к включённым в Хорвато-Словению мусульманам-боснякам хорваты относятся не лучше, как и к словенцам, с которыми идет яростная грызня на тему кто из них более культурные европейцы и кто должен быть главным в Загребе. В итоге в сорок шестом Сталин предложил Ранковичу, что СССР может принять хорватских колонистов (на добровольной основе), причем с самого начала местом расселения предполагалась Галиция, куда было полезно добавить чужеродный для бандеровцев и вполне боеспособный элемент. Тем более, что по легенде, именно северные Карпаты были исконной родиной хорватского народа. В отличие от украинцев, так же добровольно возвращающихся в СССР из Польши (в индивидуальном порядке, и расселяемых в Сибири, без мест компактного проживания), хорваты ехали организованно, селились вместе и даже свое оружие имели. И сразу насмерть сцепились с бандеровцами – найдя, что воевать за свои дома, имея за спиной лояльное к себе государство, это совсем другое дело, чем воевать с теми, кого правящая власть негласно поддерживает. К текущему году вышли из этой войны безусловными победителями – хотя и понеся некоторые потери. Конечно, бывшие усташи, это тот еще контингент – и особых иллюзий насчет их бескорыстной любви к «славянскому братству» лично я не испытываю совершенно. Однако же факт, что до сего момента не отмечено ни одного случая их нелояльности (на нашей территории) к СССР и советским гражданам – не в том положении гости, чтобы против хозяев играть. И даже если бы нашлись больные на голову, жаждущие подвигов на большой дороге – их бы свои односельчане тут же укоротили, во избежание собственных проблем. И верно сказано, что бандеровцам в хорватском районе делать абсолютно нечего – герои сала туда и в лучшие для них времена меньше чем сотней не совались. Поскольку пойманных ОУНовцев хорваты, в лучших традициях некоего Дракулы, сажали на колья вдоль дороги, в назидание тем, кто придет мстить. А когда МГБ высказало озабоченность насчет оперативной информации – то хорваты стали пленных Куда Надо сдавать, однако часто в некомплектном виде: язык на месте, для допроса годен, ну а пальцы, уши, то что между ног, а иногда и сами руки с ногами уже без надобности. Ну дикие горцы, простой народ – это у них кажется было прежде, что если кого-то хотели «административно» наказать, то просто оружие изымали – и наказанный выйти не смел из дома, поскольку показаться на людях без ружья, сабли и кинжала для него было, как для нас без штанов! (прим. авт. – тут Кунцевич неточен: это наказание было не у хорватов, а у черногорцев).

Может, какая-то «неучтенная» банда затесалась? Так следственное дело в Москву прислали уже. Во-первых, экспертизой установлено – Степан Аксенов, которого в лесу нашли, застрелился из своего пистолета. Причем у него в кармане остался полный запасной магазин. И никаких других гильз равно как и следов пуль на деревьях, не найдено. На склоне, Галина Бескровная умерла от переохлаждения, пулевых и огнестрельных ранений нет, а вот нога вывихнута – вполне возможно, когда бежишь в панике, не разбирая дороги. Мария Кузьменко умерла от сердечного приступа – вероятно, вызванного сильным испугом. Барков Михаил, падение с высоты. И только у Кирилла Корсунина и Олеся Купавы – пулевые. Во-вторых, все пули, извлеченные из тел в лагере, равно как и гильзы, обнаруженные там же – от карабина, найденного там же, и числящегося за Барковым, по номеру оружия сверяли. И никаких других пуль и гильз нет. В третьих, на карабине отпечатки пальцев одного Баркова. В четвертых, в карманах Корсунина и Кузьменко было личное оружие – соответственно, «парабеллум» и наган – которым никто из перечисленных граждан не воспользовался. В пятых, в крови погибших никаких известных ядов не обнаружено, есть алкоголь в малом количестве – у костра найдена пустая фляга с запахом вина, литр на шестерых, да еще зимой, это несерьезно. Что из всего следует?

Выходит, что стрелял один Барков – по своим товарищам. Двоих положил насмерть сразу (пулевых ранений, два у Корсунина и одно у Купавы), а Аксенов с Бескровной бросились бежать. Барков им вслед стрелять не пытался (хотя запасные обоймы при нем были), а бросив карабин, тоже побежал, не заметив обрыва. И не было там больше никого – все свидетели (из группы Степанюка) единодушны, не видели они на снегу чужих следов, ведущих к лагерю и от него. А следы тех, кто бежал и погиб, остались – значит, метели и снегопада не было (метеостанция подтверждает).

Отчего львовские товарищи таких же выводов не сделали? Темнят, что-то скрывают? Лазарева по ВЧ с Федоровым говорила (который все еще Первый Секретарь в Галицко-Волынской ССР), получила ответ:

– Анна Петровна, дорогая! Я лично Павла Валерьяновича, отца Михаила Баркова, с сорок третьего года знаю, он не в моем соединении, но у соседей, у Карасева воевал. Проверенный человек, без всякой гнили, я за него ручаюсь! Сейчас по сыну убивается искренне, один он у него был. Вот мы у себя с товарищами, посовещавшись, решили – чем признать, что положительный советский студент, ни в чем плохом до сего дня не замеченный, и вдруг рехнулся, друзей пострелял, лучше вписать бандеровцев виноватыми, тем более они как раз под раздачу подвернулись. Ребят жалко – но их уже все равно не вернуть. Пусть уж так и останется!

Дело закрыто, и в архив? Так непонятки остались. Чтоб молодой парень, за которым никаких признаков сумасшествия раньше не видели, и вот так вдруг крышей поехал? Психика конечно, дело темное – как положено, экспертное заключение у медиков запрашивали, и ответ пришел, если воду из него отжать, «теоретически и с крайне малой вероятностью, но такое возможно». Ладно, допустим он свихнулся, двоих застрелил и сам после с обрыва – а остальные трое отчего умерли? Мария Кузьменко перепугалась до смерти – но и у остальных, согласно протоколу, «на лицах застыл страх». А они вовсе не домашние мальчики и девочки, хотя уже не из воевавшего поколения (ну кроме Корсунина, который 1926 г.р. и даже медаль за Маньчжурию имел) – но нелегкой послевоенной жизнью тертые достаточно, не должны были просто так пугаться, без серьезной причины. Перепились до белой горячки – не подходит, если найдена всего одна пустая фляга, причем согласно заключению, даже не водка, а домашнее вино, куда меньшей крепости. Ну а Аксенов от кого отстреливался в пустом лесу, до последнего патрона, который себе, чтобы не даться живым? Причем так напугался, что про запасной магазин забыл – или не имел времени его из кармана достать, потому что кто-то или что-то уже совсем рядом? Так не верю я в чертей, пришельцев и всяких там чукабар! По крайней мере, пока сам не увижу, и магазин из АК в них не разряжу, чтоб убедиться в их потусторонней сущности.

– Валентин Георгиевич! – нарушает мои мысли Тамара, медовым голоском – а мне вы покажете, как эту игрушку собирать?

Вот традиция – когда «из оперативных соображений» тебе в нашей Конторе документы меняют, то имя могут оставить прежнее, как привычно, и на случай, если знакомого встретишь, и он тебя окликнет. А фамилию и отчество – сейчас к примеру, я Кудрин а не Кунцевич, и Георгиевич – хотя прежде Сергеевичем ходил. Игрушка же, которая Тамару заинтересовала, в этом мире называется «русский кубик» – поскольку венгру Эрне Рубику здесь пока всего одиннадцать лет. Между прочим, запатентована и не только в СССР продается – принося какие-то деньги в нашу казну. В той жизни я к этому предмету был равнодушен – а тут купил в киоске на Арбате, уже после того как Маша погибла, и как-то привык крутить в режиме «сижу, размышляю». На скорость собирать не умею – есть такие уникумы, кто видят расклад граней целиком и быстро-быстро, в пяток приемов, все на месте, ну а я могу лишь раздельно, по слоям. Сначала верхний, это просто. Затем средний – ну тут приемы, как крутить, чтобы часть встала на место, каждая из четырех на ребре, с серединами граней проще, вот так. С нижним слоем, дольше всего – сначала ставим угловые, вот эти два рядом. Затем подгоняем остальные два. Теперь меняем их ориентацию – для этого надо вот так, так и так. И по ребрам нижней грани.

– Здорово! – воскликнула Тамара, с таким видом, словно я как джинн из сказки, явил ей бриллиант из пустой руки – а меня научите, Валентин Георгиевич?

Да смотри не жалко – только я эти приемы записать не умею, а лишь нашел, что крутить надо так и так, руки и запомнили. Давай теперь ты – а я свои ладони поверх твоих положу, направлять буду. И не чувствую к тебе абсолютно ничего. Вот даже к шалаве Маруське, убивице, которой я ради формальности, по закону положенной, предлагал, «добровольное согласие на замену высшей меры – участием в опасных медицинских исследованиях» – и ведь ни лица ни фигуры у нее нет в сравнении с «пантерочками», однако же хорошо, что я тогда сидел и за столом, а то бы даже конвой ухмылялся, увидев изменения в моем организме. Понятно, отчего Алешенька ради тебя на все был готов – особенно если с девушками до того у него не было вообще. И нет тут никакой мистики – в бесконечно далекой жизни в двадцать первом веке довелось мне пересечься с одним, называвшим себя экстрасенсом – не таким, как наш знаменитый Бахадыр из Самарканда, но тот тоже что-то умел. И рассказывал про биополе и «чакры», узлы этого поля в нашем теле, их семь, по вертикали вдоль позвоночника, и шестая, что ниже пупка, как раз за репродуктивную функцию отвечает – и если она у кого-то очень сильная, то даже на расстоянии, как магнит, заводит в резонанс такую же «чакру» у другого человека, и выходит эффект Казановы – мимо пройдешь, а дамы уже в обморок готовы, у них там все уже горит. Или же про «феромоны» слышал, с таким же действием – не знаю, что правильно. Аналогично и у баб бывает – вот любопытно, у Маруськи до какого момента это сохранится, когда она от лучевки будет помирать? Ну а с Тамарой у меня реакции полный ноль, хотя рядом сидим и почти что в обнимку, она боком и бедром ко мне прижалась. Даже Вике с Варей, сидевшим напротив, смешно – вижу, они едва сдерживаются. Вот что за порядок – в гостиницу разнополых советских граждан, не членов одной семьи, ни за что не поселят, ну а в купе вагона на несколько суток, пожалуйста! По уму, надо было девушкам целое купе забронировать, ну а я бы в соседнем. Так поезд весь забит, мест ни одного нет.

Куда это народ едет? Ну во-первых, в Львове через неделю, 13 апреля, будет событие – хоккейный матч на кубок Победы. Хоккей с шайбой, «канадский» хоккей (в отличие от «русского», с мячом) в СССР прежде не приветствовался – однако смутно вспоминаю, что даже в знакомой нам истории советский хоккей стал бурно развиваться в начале пятидесятых, а в пятьдесят третьем наша сборная сыграла свой первый официальный матч (прим. авт. – 11 марта 1953, СССР – Норвегия. И наши выиграли 6:0! ). В этой же реальности, слышал и от Ани, и от Юрки, сам Иосиф Виссарионович, просматривая на ноуте, запись матча Суперсерии 1972 года, СССР-Канада, изрек:

– Есть мнение, мы сильно недооценили этот спорт. В котором наши советские люди добились больших успехов, весьма положительно повлиявших на образ и международный авторитет нашей страны. Гораздо больших, чем в любимом нами футболе – ну, с футболистами еще разговор отдельный будет. Ну а советскому хоккею – быть! Чтобы и тут случилось – «какая боль, какая боль, пять – ноль!». И чтобы противники наши на ледяном поле «молились строем – не помогло».

Это было сказано еще в сорок четвертом, сразу после парада Победы. Еще не была разбита Япония, и шли на восток воинские эшелоны, с берегов Рейна на берега Амура. А в Спорткомитете СССР уже кипела работа – поставили задачу председателю Комитета по физкультуре и спорту Николаю Романову и начальнику отдела футбола и хоккея СпортКомитета Сергею Савину, вдобавок к ним заручились согласием тренеров и игроков русского хоккея – найденного в Одессе Анатолия Тарасова, москвичей – Аркадия Чернышева, Александра Игумнова, Михаила Якушина и Всеволода Боброва. Срочно разыскали (кого смогли, ведь прошла большая война, и многих уже не было в живых) представителей федераций хоккея и тренеров сборных команд стран участвовавших в Чемпионате Мира – 1939 года – Финляндии, Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Италии, и Германии. Сергей Савин дополнительно сам поехал в Ригу и познакомился с игроком и тренером – Эдгарсом Клавсом, ставшим на первых порах основным консультантом. В Москву, в Спорткомитет, собрали всех, кто, так или иначе, был причастен к организации Чемпионатов страны по русскому хоккею с мячом. За неделю наметили планы по сооружению хоккейных площадок в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Челябинске и других городах. Поначалу было трудно – ведь только что завершилась война, и не хватало буквально всего, защитное снаряжение шили из старых ватников, шлемы были боксерские у вратарей и велосипедные у игроков, ну а вратарские маски в те годы даже на Западе тогда только появились и еще не были обязательными. Но быстро подключился частный сектор – уже через год в Москве и Ленинграде было множество артелей, делавших клюшки, шайбы, коньки (кто не знает – для хоккея коньки нужны особой формы, беговые или фигурные не подойдут), ботинки, шлемы, щитки, атрибутику. Не хватало главного – поначалу все матчи и тренировки шли под открытым воздухом и в зимний сезон. Так как оборудование для искусственного льда закрытых площадок тогда производилось лишь в Канаде и США – и продавать его нам соглашались лишь за заоблачную цену, или отказывались вообще.

Пришлось налаживать производство у себя. Слышал, что на каком-то этапе наши даже разведку подключали, для добычи техдокументации – возможно, в будущем о том у нас приключенческий роман или фильм выйдет. Но справились, хотя крытых круглогодичных катков у нас пока не так много – есть в Москве, в Ленинграде, в Горьком, в Архангельске, в Ворошиловграде… и в Львове. Который старается поддерживать образ «западной двери СССР в Европу» – и Ледовый Дворец (названный именно так) был построен с помощью товарищей из Чехии. Чехи вообще, оказали большую помощь в становлении советского хоккея. Но следует отметить, что мы были способными учениками, создав свой, «русский» стиль, не похожий на манеру ни чехов, ни канадцев. Канадский хоккей на русской земле взял от футбола вкус к игре в пас, пристрастие к многоходовым комбинациям, а от хоккея с мячом – космические скорости, виртуозное владение коньками. Первый чемпионат СССР проходил в 1945 году, и выиграла его – футбольная команда московского «Динамо» (прим. авт. – соответствует истине! Только год 1946). Вообще, для первых лет нашего хоккея не было необычным его «совместительство» с футболом – для игроков, тренеров, и даже целых команд. А с сорок восьмого (когда был готов первый ледовый стадион в Москве) начались турниры на Кубок Победы.

Официальное название – на приз от газеты «Правда», задуманы как «внутрисоцлагерный» чемпионат, в отличие от чемпионата СССР и чемпионата мира. Играли национальные сборные, не клубы – а объявленным призом было, кроме кубка, автомобили «победа» (или их стоимость, по выбору) всем членам команды-победителя (а также тренеру); за второе место полагалось три автомобиля (или их цены) на команду (между собой разделите сами), за третье – один. Причем «победы» были в люксовом исполнении, с гэдээровским дизелем, с коробкой-автоматом – и по мерке этого времени, считались ничем не хуже какого-нибудь «форда». История умалчивает, название турнира (сначала разговорное, затем незаметно перекочевавшее и в официальные документы) произошло от этого приза или от праздника – финал неизменно разыгрывался в первых числах мая. Турнир 1948 года полностью проходил в Москве, со следующего года играли уже и в Ленинграде – команд-участников было много, а для болельщиков не составляло труда прокатиться на «Стреле». Но уже с пятьдесят первого в турнире на правах гостей участвовали команды Финляндии и Швеции. А в этом году впервые заявили о своем желании канадцы. При том, что среди участников традиционно были все соцстраны – включая итальянцев, греков, румын, болгар, «важна не победа, а участие». И вот, в Львове играют – канадцы и поляки. В исходе никто не сомневался, вопрос был лишь – с каким счетом? И «всухую», или паны смогут хотя бы один раз забить? А главное, что в финале будет – пока что все прошлые годы СССР стабильно в тройке призеров был, наравне с чехами, третьими же с переменным успехом бывали то финны, то шведы, ну и кого сейчас канадцы потеснят? Хотелось бы оценить их игру – надеюсь, в Львове будет время выбраться на матч и билеты для нас найдутся. Хотя не скажу что я большой любитель хоккея – мне как-то ближе футбол.

А во-вторых, «руссо туристо». В сталинском СССР – поистине, история повернула с хоженого пути! Хотя в капстраны просто так не поедешь – тут железный занавес, как и в нашей реальности. Но сначала уж тогда про чехов расскажу, чтоб было ясно.

Не Чехословакия – «уродливое детище Версальского договора», так ведь и есть! Поскольку суверенное Чешское королевство существовало до 1620 года – у нас это времена Минина с Пожарским! – а после лишь в составе Австрийской (и Австро-Венгерской) империй. В 1918 году же Антанте потребовалось создать «санитарный кордон» против большевизма, а также восточную угрозу для Германии, так и оказались чехи со словаками в отдельной собственной квартире. Где к словакам относились как к «второму сорту», а к Словакии как к аграрному придатку – и словаки это не забыли. В итоге, когда по итогам послевоенного референдума оказалось, что судетские немцы желают войти в состав ГДР – а это значит, что Чехия теряет свой наиболее промышленно развитый регион! – то перед словаками встал выбор из трех вариантов. Пытаться выплыть в одиночку (на что откровенно не хватало ресурса – до войны Словакия была бедной аграрной окраиной), остаться приживалкой при обедневших чехах (которые продолжали смотреть на словаков свысока – и ведь единого «чехословацкого» народа не сложилось даже в нашей реальности, разъехалась коммунальная квартира в нашем 1993 году), и присоединиться к сильному и богатому СССР на правах союзной республики. Плебисцит принес победу третьему варианту – правда, не со слишком большим перевесом.

Ну а чехи? Помню этой зимой, приезд в Москву их делегации – президент Эдуард Бенеш, премьер Клемент Готвальд, министр иностранных дел Ян Масарик, это кто же на хозяйстве тогда остался? В отличие от иной истории, все трое до сих пор живее всех живых – может тут сказалось регулярное лечение в СССР (чья медицина в последние годы считается лучшей в мире – и почему это меня не удивляет?). А может более спокойная политическая обстановка в стране – не было здесь в сорок восьмом ни попытки выставить коммунистов из правительства, ни ответной прокоммунистической «бархатной революции». Симпатизанты Запада среди чешских политиков, на этот раз рыпаться не решились, надежды на помощь извне не было ни малейшей, с востока СССР, с запада, севера и юга ГДР, пиндосы с наглами далеко, а чехи это не поляки, чтоб лезть в безнадёжную драку за иллюзии и миражи. Да и Мюнхен в Праге ещё не забыли, как «западные демократии» положили их под Гитлера. Не сказать что чехи сильно довольны – в пражских пивных (которые, наверное, еще Гашека помнят) вовсю бранят и своих правителей, и Москву, и предателей словаков, и эгоистов англосаксов, и всех вместе за послевоенный плебисцит, по итогам которого большая часть земель, отошедших к Германии в 1938 после Мюнхена, так за ней и осталась, по желанию живущих там немцев (меньшая часть, где компактно жили чехи, все ж вернулась Чехии). В целом, о потере Словакии с Подкарпатской Русью относятся спокойнее – как я сказал, эти территории и в довоенной Чехословакии считались нищей окраиной, в отличие от промышленных Судет. Но на возмущённые протесты («за что мы воевали?») Сталин им напомнил, что Чехия с немцами, собственно, и не воевала, сдавшись без единого выстрела. Зато чехи всю войну ударно работали на немцев, исправно снабжая вермахт оружием и техникой (плавающий танк немцы сделать не смогли – то, что вышло на полигон, плавало не лучше топора – а вот у «исстрадавшихся под немецким игом» чехов получился вполне плавучий образец). Расхожая фраза, что «на Гитлера работала вся Европа», но в реале лишь Чехия и Австрия были полностью интегрированны в хозяйство Рейха, показывая в экономике результат не худший, чем был до войны. И партизан в Чехии не было, в отличие от соседней Словакии – свою ненависть к немецким поработителям чехи выражали тем, что трудились на ВПК Третьего Рейха у станков и кульманов, в чёрных рубашках. Оттого в этой реальности Сталин не спешил признавать неделимую Чехословакию (договор о союзе против Гитлера с эмигрантским правительством Бенеша в 1941 был к конце 1942 дополнен заявлением о праве европейских народов на самоопределение) и распинаться в дружбе (соответствующий договор подписали только в 1944, после вступления наших войск на территорию Чехии и включения коммунистов в правительство, и речь там шла только о Чехии с Моравией и Силезией, о Словакии и Подкарпатской Руси ни слова). Чехословацкой армии генерала Людвига Свободы на территории СССР так и не сложилось (формировавшийся с 1942 года батальон, был набран до штатной численности только в 1944), чехов в СССР столько не было. В той истории чехословацкие войска на нашем фронте состояли в основном из словацких солдат и офицеров перешедших на нашу сторону, но здесь словаки служили в отдельных, словацких частях, не подчинявшихся правительству Бенеша. А «протекторат Богемия и Моравия» хотя и считался официально частью Рейха, но сформированная из его населения 299я пехотная дивизия так и не попала на Восточный фронт, несла гарнизонную службу во Франции, где не совершив ничего героического (но и бесчинствами себя не запятнав) мирно сдалась американцам. Ну а те из чехов, кто откопали у себя какие-то немецкие корни и записались в фольксдойчи (что давало им какие-то привилегии) – попав в наш плен, так и остались там до конца войны и даже позже, хотя и кричали что они «братья-славяне» и «жертвы гитлеровской агрессии» – пленные немцы им за это ещё и морду били, отчего чехи просили держать их отдельно от вермахтовцев; однако мадьяры ненавидели чехов еще больше, да и от румын, французов, итальянцев, «швейкам» тоже доставалось.

В итоге, чехи ворчат, но сами понимают, что строить из себя обиженных будет лишь хуже – и на деле стараются загладить свою вину перед победителем. На первых послевоенных выборах, в том же 1944, большинство (еще более крупное чем в той истории) получили коммунисты, и их вождь Готвальд стал премьером коалиционного правительства. Англосаксонские журналюги, с удивлением (а многие и с возмущением), описывали радостных чехов в Праге и других местах, которые говорили им на ломаном французском, реже на таком же английском (язык Шекспира до войны был меньше известен в Европе чем язык Рабле) и менее охотно на немецком: «Мы все здесь коммунисты, понимаете?!». В Москве оценили, и после плебисцита к Чехии присоединилась бывшая немецкая область Лаузиц, между Саксонией и Силезией, населённая славянским народом лужичан (или лужицких сербов), которые на предложение стать автономной областью в составе ГДР или в составе Чехии, выбрали второе. Еще более вкусным куском была Силезия – которая в совсем древние времена (когда у нас еще Киевская Русь была) принадлежала польской короне, затем Польша распалась на удельные княжества, ну а в силезские города как-то постепенно оказались под культурным влиянием немцев, прибравших к рукам всю экономику. В конце XIII века Силезия перешла к Чехии, которая к тому времени и сама была изрядно онемечена. При чехах немцев в Силезии поселилось ещё больше, и Нижняя (западная) Силезия совсем онемечилась, а в Верхней (восточной) часть населения сохранила свой язык и национальность. Религия у них с XVI века в основном была лютеранская, в отличие от поляков и чехов, в большинстве католиков, сами себя силезцы не считали ни чехами ни поляками, язык у них был чем то средним между чешским и польским. В XVII веке Силезия, вместе с Чехией оказалась под властью Австрии, а в середине XVIII столетия большей частью была захвачена Пруссией, став в следующем веке провинцией Германии. Однако, уже в XIX веке, по мере роста национализма в окрестных странах, часть силезцев записалась в чехи или поляки, чтоб защититься от онемечивания.

Что до Тешинской области (кусок Верхней Силезии), то эта земля, на которой находятся залежи угля и руды, и соответственно, крупнейшие шахты и заводы, глубоко вдается в чешскую территорию, подобно клину. Также, через нее проходит важная «трансчешская» железная дорога – однако большинство населения, это поляки. И получила новорожденная Чехословакия сей лакомый кусок в 1920 году, когда Красная Армия шла на Варшаву – чехи, воспользовавшись случаем, ввели в Тешин свои войска «для предотвращения беспорядков и защиты от красной агрессии» – ну а после, уж простите, пан Пилсудский, это исторически наша земля! Поляки той обиды не забыли – и когда Чехословакию дерибанили в тридцать восьмом, то даже Гитлер мог формально оправдаться Мюнхенским договором, Польша же захватила Тешин просто внаглую, «а патаму что», не утруждая себя даже придумать законный повод. Владела очень недолго – через год немцы, проглотив уже польское государство, выкинули поляков из Тешина, присоединив эту область к Рейху.

Поляки не считали вопрос закрытым. Всего через месяц после капитуляции Германии, свежесозданные дивизии Войска Польского двинулись на Тешин, восстанавливать историческую справедливость (прим. авт. – в нашей реальности, события июня 1945 года). И лишь СССР, в роли «лесника, который всех разгоняет», предотвратил абсолютно реальную угрозу польско-чешской войны – марш все по домам, сидеть тихо, и ждать, что плебисцит решит, а то товарищ Сталин рассердится! Плебисцит решил, как и ожидалось – Нижняя Силезия вся отошла к ГДР. В Верхней же Силезии голоса разделились – там, где население было не немецким, не было желающих репарации платить (а страшные слухи тогда ходили, что державы-победители в этот раз с Германией сделают – всех немцев голыми и босыми по миру пустят), и из оставшегося выбора между Польшей и Чехией, предпочли второе. Причем за Чехию проголосовало даже подавляющее большинство этнических поляков – что вызвало бешенство в Кракове (где разместилось правительство Польши до восстановления Варшавы – которому и по сей день конца краю не видно). «Верните нам наш Тешин – и нам плевать на чешские проблемы!». Да еще с угрозами в адрес «предателей» – что понятно, не вызвало у этих изменников энтузиазма подчиняться и, задрав штаны, бежать под краковскую власть. Да и уровень жизни в Чехии (намного меньше пострадавшей от войны) был выше, чем в Польше, и порядки даже в довоенной Чехословакии (где худо бедно но признавали права национальных меньшинств и религиозную свободу), были куда терпимее, чем в Польше (с её насильственной полонизацией и притеснением иноверцев). Ну а полякам требовать чего-то от товарища Сталина, помнившего свою войну 1920 года (Член Реввоенсовета Юго-Западного фронта, «даешь Варшаву» – и поражение на Висле, когда осталось совсем немного до победы) – как говорят в Одессе, «не делайте мне смешно».

– Мы товарища Берута любит и цэним. Но при чем тут Силезия, которая чехам и немцам принадлежала намного дольше? Если те, кого вы соотечественниками называете, сами не хотят с вами жить, то кто виноват, кроме вас самих?

Так в составе Чехии появилась ещё одна автономная область, Силезская (по итогам того же плебисцита Праге прирезали и несколько чешских селений в округе Глац на границей с северной Чехией). А незадолго до этого была создана и Моравская автономия (в Праге на это пошли очень неохотно, только после того как СССР гарантировал проведение референдума в Силезии, где наши войска поддерживали порядок (следя, чтобы волеизлияние населения было без всякого принуждения). В итоге, Чехия хоть и усохла в одних местах, получила неплохую компенсацию в других, поэтому местное население ни о каких протестах против «советской оккупации» и не задумывается (наоборот, считает наши войска гарантией безопасности, на фоне холодных отношений с ГДР и особенно с Польшей – своя армия в Чехии небольшая, набирается по контракту, призыв отменён, к радости последователей Швейка, так же как в Венгрии, Румынии и Польше – видимо, в Москве решили что в случае войны с англосаксами, воевать за нас все эти европеи всё равно не будут, а немногочисленные профи надёжнее при подавлении внутренней бузы), и ограничивается бухтеньем по пивным и другим точкам общепита, а также прочим общественным местам, но только в свободное от работы время.

Тут чехи в своём репертуаре. До конца Первой Мировой обеспечивали всякой машинерией, химией, обувью, тканями, хрусталём, фарфором, неизменным пивом и ещё много чем империю Габсбургов, с конца 30-х – империю Гитлера, теперь вот, империю Сталина (СССР и просоветские страны Восточной Европы и Азии, в индустриализацию которых этот Советский Союз особо не вкладывается, разве что там где это нам реально выгодно, так что в не особо развитых или вовсе неразвитых странах чешскую продукцию, наряду с немецкой, рвут из рук и просят ещё). При этом, как и во всей просоветской Европе экономика Чехии интегрирована с экономикой СССР (что-то национализировано напрямую, у тех кто сильно провинился при фашистах, где-то удовольствовались отбором контрольного или блокирующего пакета, оставив прежних владельцев на их местах, с прочими ограничились кредитно-денежным поводком, собрав все местные финансы под крышей Московско-Пражского банка. Ну и поделили между крестьянами землицу отобранную у немецких и чешских помещиков (правда, у последних, из тех кто не подличал с фашистами, отобрали не всё, оставив замки и усадьбы с прилегающими садами-огородами – кто-то стал фермером, кто-то вступил в кооператив, а кто-то создал совместное предприятие с государством, открыв в родовых гнёздах, расположенных в живописной местности, или славных древней историей, либо красивой архитектурой, отели и гостиницы, принимающие туристов, у которых они весьма популярны – ведь интересно, чёрт возьми, побродить по замку помнящему времена Гуса и Барбароссы, слушая рассказы графа или барона в хрен знает каком поколении, о приключениях его предков!). Население уже не боится что страшные коммунисты все отберут и загонят всех в колхоз-гулаг, обобществив женщин, а реформы правительства Готвальда по улучшению социальных условий для обычных граждан, подавляющему большинству этих граждан нравятся.

Кстати, Чехия на первом месте в Европе по темпам коллективизации сельского хозяйства. Никого в колхозы не загоняли (как и в других просоветских странах Европы), хочешь единолично корячиться на своём наделе – никаких проблем. Но подавляющее большинство местных крестьян объединилось в кооперативы, и вполне добровольно. Кооперация в Чехии ещё в австрийские времена была весьма развита, особенно на селе (чем тащить свою продукцию в город, искать покупателя что даст хорошую цену, стараться купить подешевле то что нужно для жизни и работы, проще сдать всё в кооператив, заказать что надо и не заморачиваться). В межвоенной Чехословакии это продолжалось. Ну а после войны, когда правительство Готвальда стало предлагать кооперативам всякие налоговые, кредитные и прочие плюшки, местные газды (сельские хозяева), двинули объединяться с песнями (революционными) и флагами (чешскими и красными). И теперь обеспечивают сельхозпродукцией не только свои города, но и продают излишки к нам и в ГДР. В общем, в Чехии живётся неплохо, и её граждане свысока смотрят на окружающие страны (понятно, кроме СССР и, в какой-то мере ГДР), особенно на венгров и поляков.

Так вот, про «руссо туристо». В этой реальности советские граждане без особых ограничений могут ездить в соцстраны (те, с которыми у СССР заключен договор, наподобие Шенгена иных времен). Если ты не судимый, не псих, не болен чем-то опасным. И если в самом начале пятидесятых выезжать за границу решались немногие – то с каждым годом желающих становится все больше и больше. Летом большой популярностью пользуется Болгария, в меньшей степени Греция (и дальше, и политически там еще не все спокойно). Самой «престижной» считается Италия – но туда слишком далеко, надо самолетом лететь, а это дороже. И в ГДР наши едут почти исключительно по службе, а не туристами – война еще не забылась. А Чехия оказалась очень удобным «бюджетным» вариантом, доступным круглый год (ну и еще, близкая культура и язык). Побродить по пражским мостовым, зайти в ресторацию (где, как вам скажут, бывал сам Гашек – вот за тот столик любил садиться), попробовать кнедлики с пивом «поповичский козел», осмотреть старинный замок, который брала штурмом армия Яна Жижки, «первого в истории большевика» – причем хозяин замка, потомок древнего графского рода, лично вашу экскурсию проведет, русский язык для того выучив. Едут советские люди мир посмотреть, поездом Москва – Львов – Кошице – Банска-Бистрица – Брно – Прага. Через Брест и дальше по польской земле было бы короче – но в южных воеводствах Польши до сих пор еще по лесам бегают остатки бандеровцев, АК непримиримой, и даже НСЗ (Народовы силы збройне – польские фашики), причем с одинаковым ожесточением воюют и с народной властью, и друг с другом. Ну а Словакия, как я сказал, это уже СССР, наша земля.

Вот только я в Чехии пока не был. Даже в войну как-то вышло, стороной обойти – в Польше побывал, в Венгрии, в Италии, и конечно, в Германии, ну а в Чехословакии, нет. Может, еще выпадет случай, чтоб «инквизицию» там что-то заинтересовало. Или уже на пенсии съезжу… если доживу.

– Валентин Георгиевич! – Тамара хмурит носик – вы не могли бы выйти ненадолго, мы тут переоденемся ко сну.

Ну да – днем дамы при всем параде, а как иначе выйти хотя бы в вагон-ресторан? В иное мое время по поезду свободно ходили в пижамах и халатах, а здесь это как-то не принято. Выхожу в коридор, стою у окна, темно уже, не различить, что там мелькает. В соседнем купе дверь чуть приоткрыта, песня доносится – под гитару что ли поют?

Ах, ну почему, наши дела так унылы, Как вольно дышать мы бы с тобою могли. Но где-то опять некие грозные силы Бьют по небесам из артиллерий земли

А песня-то знакомая – Михаил Щербаков, «Трубач». В этом времени тоже от нас занесенная, и звучала в фильме, где наша римлянка снималась, про «Ивана-тюльпана». Под нее там французы браво маршировали – а «кавалерист-девица» по ним лупит из «шестиствольного кулибинского пулемета», и «дирижабль системы Леппиха» на колонну пикирует как Ил-2. Те, кто в армии отслужил, хотя бы рядовым, смех удержать не могли – но «хулиганский ведь фильм», сплошная буффонада. Сама Лючия, правда, осталась недовольна, назвав картину «варьете». На мой взгляд, не более условная чем тот из нашего времени «Фанфан» с Жераром Филиппом. И юмор в том, что в нашем «тюльпане» снялся он же, военнопленный французского легиона СС, взятый в плен под Берлином и отбывающий срок вместо Колымы в тепличных условиях «Мосфильма». Между прочим, первая его роль в кино (если не считать нескольких эпизодов, снятых у нас же) – если он (репатриированный в свою Францию в пятьдесят третьем) и тут взлетит звездой мирового кинематографа, вспомнит ли с добром тех, кто дал ему первый опыт? Или будет вопить о «русском крепостном праве», как заявил в интервью какой-то французской газетенке, едва вернувшись домой. Юрка рассказывал, что Лючия, узнав кто был ее партнером, ответила с презрением, «лицо смазливое, и больше ничего».

Брось, он ни хулы, ни похвалы недостоин. Да он на коне, только не надо спешить. Он не Бонапарт, он даже вовсе не воин, Он лишь человек, что-же он волен решить.

Лично меня больше «Аты-баты» за душу берет. С надеждой, что здесь и в двухтысячных будет не так – и защитники Отечества останутся столь же уважаемы (и благодарно оценены), как в теперешнее сталинское время. Или другая, прямо про нашу Контору:

Нам досталась судьба защищать этот мир Вне закона вне закона Нынче древнее зло не боится креста Беспредел примеряет корону Значит каждый в ком совесть по ныне чиста Вне закона вне закона Под оплаченный скрежет газетных писак И чиновников всех эшелонов Мы идём на задание где каждый наш шаг Вне закона вне закона В этой нищей бесправной забитой стране так похожей на общую зону Кто то должен остаться в гражданской войне Вне закона вне закона Запылился на полке парадный мундир Точит моль золотые погоны Нам досталась судьба защищать этот мир Вне закона вне закона

(прим. авт. – Сергей Трофимов, «Вне Закона»)

Эту песню в этом времени не поют. И давно я ее слышал – потому, пусть простит автор, если неточно текст вспомнил. Но зацепилось вот в памяти, и всплыло сейчас. Вместе с пониманием – закон, это конечно хорошо, и верно Пономаренко про «дневную и ночную власть» говорил. Но бывает иногда, что в интересах дела надо кому-то выполнить и грязную работу, не стесняясь ничем. И дай бог, чтобы здесь это было исключительно на чужой земле – как пять лет назад в Китае, база Синьчжун, несколько сотен пленных американцев в бараке, и тех из них, кто из огня пытались выскочить, мы в упор добивали и штыками докалывали. Сказали бы «правозащитники», окажись рядом, чем вы лучше фашистов – а отвечаю, в тот момент ничем! И мне лично плевать – поскольку та грязная работа тогда была нужна Советскому Союзу. Правда, в итоге я без третьей Звезды хожу, когда Юрка свою третью за меньшее получил (в зубы дам тому, кто скажет, что взять базу ВВС США, имея большинством своего личного состава наскоро обученных китайцев – легче, чем батальоном советской десантуры при мощной авиаподдержке разнести к чертям тыловой японский гарнизон). И невыездной я с тех пор – поскольку дело «полковника Куницына» так и не закрыто, в прошлом году еще Ли Юншена хотели в комиссию ООН вызвать свидетелем, наши едва отбрехались. Причем мне еще повезло – засветись я так в позднем СССР, то по словам нашего «кэпа» Большакова, трубить бы мне всю оставшуюся жизнь инструктором по подготовке милицейских кадров в каком-нибудь Зажопинске, где иностранца лишь в страшном сне увидишь. А мне пока что виза открыта, по всему Союзу и даже соцлагерю. Лишь на фронт и за него – нельзя.

Я здесь никакой неудачи не вижу.

Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.

Я ни от чего, ни от кого не завишу.

Встань, делай как я, ни от кого не завись!

Спать не хочется, ну ни в одном глазу. Несколько раз проходят припозднившиеся пассажиры. Коридор не широкий, даже в мягком купейном вагоне. Девушка, блондинка, старается протиснуться мимо меня, словно я грязью вымазан – чтоб не коснуться даже складками пышной юбки своего платья. Ей это не удается, и она бросает на меня ненавидящий взгляд. Может, у барышни просто дурное настроение – но я сразу вспоминаю историю с Верой Пирожковой, Севмаш, год сорок четвертый, как фашистская шпионка и палач себя выдала, вот так же не сдержавшись, на Лючию посмотрев. Тем более, что я ничего не теряю, извинившись.

– Простите, я вам чем-то помешал? – говорю, простецки улыбаясь – или может быть, помощь нужна?

– Нет – отвечает, остановившись, обернувшись ко мне, и промолчав секунду – и оставьте меня в покое.

– Пшепрашам, пани – говорю я – до видзеня.

Отчего по-польски? А вот торкнуло, как два года назад на пароходе, когда я к мутному типу по английски обратился, а он оказался американцем. Ну и, хотя кроме этих двух слов знаю я на том языке едва десяток, говорить с поляками мне приходилось, так что их акцент узнаю, а у этой дамочки выговор был именно такой. В чем странного нет, поезд в Львов идет, а там этнических поляков по переписи, почти пятая часть населения. Домой, значит, едет, из Москвы, или уже после села – вот не помню я ее среди пассажиров при отправлении в Москве с Киевского вокзала. Остановилась, на меня взглянула с интересом, и спрашивает:

– Вы поляк?

– Очень отдаленный: мой прадед был узником царизма, сосланным куда-то под Красноярск – отвечаю я (клюнуло!) – и сей факт я еще не забыл, хотя по-польски практически не говорю. Не было практики, живя исключительно среди русских. А сейчас еду в командировку, в ваш прекрасный город – позвольте представиться, Кудрин Валентин Георгиевич, геолог.

Смешно, но это правда – насчет моих польских корней. В той прошлой жизни мать мне рассказывала, что среди ее очень далеких предков был такой вот польский шляхтич. Или не шляхтич – в общем, был сослан, и весь остаток жизни провел в Сибири, однако же там не кандалами гремел на каторге, а дослужился до инспектора народных училищ, умер еще до начала двадцатого века. В моей «легенде» здесь этого нет – но вряд ли знакомая из поезда сумеет проверить это в нашем Первом отделе.

– Геолог – произносит она – ах да, у нас в Карпатах сейчас что-то копают. Бандеровцев уничтожили, и по горам лазают все, кто хотят. А что будет после? Как думаете, те из вас, ученых-геологов, кто открыл руды Норильска и золото Колымы, думали, что на тех местах будет самая страшная каторга в истории человечества, и в землю лягут кости миллионов невинных жертв? У нас, конечно, не Сибирь, но… Если у нас найдут уран, из которого делают эти ужасные бомбы – я слышала, его добывают в Чехии, а вдруг и у нас он есть? Это правда, что сейчас в СССР не расстреливают никого – а отправляют приговоренных в атомные рудники, где они умирают в ужасных муках? А вам нет до этого дела – лишь открытие, премии, лавры, что там еще?

Я пытаюсь понять, это что такое? У нас тут, в измененной истории, конечно, оттепель, но пока очень ограниченная, между «своими». Чтобы так разговаривать с незнакомым человеком, надо быть или сумасшедшей, или провокатором. Кто-то из верхушки Галицкой ССР против нашей группы играет – да нет же, в Львове пока все тот же товарищ Федоров сидит, в нелояльности которого сомневаться невозможно!

– Скажите, пани, вы случаем не из той Конторы, чье название лучше вслух не произносить?

– Ах, вот за кого вы меня приняли? – усмехнулась она – но мы ведь не призываем к каким-то противозаконным действиям, ну а за общие разговоры даже гестапо в оккупацию никого не хватало. Отчего люди бывают так откровенны в дороге – вот мы встретились, завтра расстанемся, и можем больше не увидеться никогда. Просто мне обидно за свой народ – воистину, лучше быть под немецким, турецким или татарским гнетом, чем под русской милостью. Потому что русские, облекая ею кого-то, взамен забирают душу. Вот вы уже забыли язык предков – а ваши дети уже полностью будут считать себя русскими, забыв о польской крови. Когда приходит завоеватель, можно согнуться под ярмом, а после распрямиться вновь. Когда русские дают толпе хлопов хлеб, взамен прося отказаться от языка и веры, что выберут малодушные, которых всегда больше, чем героев? Когда нацию предает ее народ, остается лишь горстка храбрецов, для которых идея дороже сытости – и с которыми даже не сражаются, поскольку они не опасны, а смешны. А ведь моя страна была – подлинно, от можа до можа, владея и Смоленском, и черноморскими степями! Отчего история оказалась к ней так несправедлива?

– Может, оттого, что вы не русские? – отвечаю я – которые умели втягивать в себя другие народы. При этом требовали лишь службы или работы – но не отречения от веры и языка, это выходило как-то само. А вот поляки, поодиночке умеют быть успешными, как мой предок в Сибири, но как только соберутся толпой, тут же начинают вести себя, как шляхтичи в окружении быдла – в результате их соседи, вместо мирной ассимиляции, вынуждены сражаться уже за свою душу. Для меня Польша, это нечто этнографическое, занятное и любопытное – но совершенно не знамя, за которое надо сражаться и умирать. Ее поглотят – ну, не вижу в этом ничего плохого, продолжить существование в виде этнографического карнавала по большим праздникам, внутри более сильной и успешной нации. Люди ведь будут живы и счастливы – и если их счастье будет большим, чем если бы им пришлось отстаивать свою самостийность, то значит, так тому и быть. Так прямо на наших глазах происходит с Украиной, так завтра будет с Польшей – лично я не вижу в том горя, если людям будет хорошо.

– А если завтра все нации сольются в одну – упрямо спрашивает пани – и будет во всем мире одна власть, одна воля, один закон? Хорошо это будет для людей или плохо?

– Проблемы, которые придется решать моим правнукам, меня сейчас не интересуют – отвечаю я – не люблю абстрагирования, я человек предельно конкретный. Сходить туда, сделать это. А прочее – в свободное время.

– Может быть, это время настанет гораздо раньше – произносит пани – что ж, сказано же мудрецом, если вы не хотите заниматься политикой, политика займется вами. Вспомните ли вы тогда этот наш разговор, или будете сыты и довольны, как хлоп у кормушки? В любом случае, вы сделали свой выбор – вам решать. Спокойной ночи, пан!

Тут открывается дверь нашего купе. Вот парой секунд бы позже!

– Валентин Георгиевич, уже можно! – Тамара выглядывает, в халатике. И ее взгляд, когда она пани увидела – можно было с лазером сравнить! Ну а полячка смотрит на нее с легким удивлением, молча поворачивается и уходит.

Я также молча, как ни в чем ни бывало, вхожу в купе. У Тамары хватит ума сцену не устраивать? Умница, хватило! Но и разговор как-то не складывается, да и время уже к полуночи – так что, спать.

Влезаю на полку. А все же интересная дамочка попалась – надо будет ее фамилию у проводницы узнать, вдруг пересечемся еще? У поляков черта такая есть – поодиночке, они очень даже хорошими людьми могут быть (хотя и тут, на кого попадешь), это когда они толпой собираются, начинается такое, всех святых выноси! Батя у меня, помню, вспоминал «кабачок 13 стульев», советскую еще телепередачу (я не застал уже), и рассказывал, что у них было вполне приличное кино (не говоря уже о шмотках). «Четыре танкиста» я в двухтысячные смотрел, по ящику крутили, и на «Воронеже» у кого-то в записи нашлось (как и приключения бравого капитана Клосса, и еще про канонира Доласа). Вот только, взглянув внимательнее, это что ж выходит: в танковом экипаже из четырех человек, мехвод Григорий – грузин, Гуслик – бывший вермахтовец, австриец или силезец. Янек, главный герой, «искал отца, воевавшего на Вестерплятте», а сам-то как попал в СССР, причем еще подростком, судя по годам? Наиболее вероятно, что в тридцать девятом, при нашем «освободительном походе», оказался на новоприсоединенной территории – следовательно, хотя и поляк, все равно формально советский гражданин. Да еще первым командиром «Рыжего» в книге был лейтенант Василий Семенов – это в фильме (наверное, решив что такое уже слишком) его переделали в поляка Ольбрехта. Хороший такой польский экипаж, нечего сказать! Или все символично, однако?

В этой же реальности, в текущем 1955 году, Польша сильно отличается от той, что мы помним в своем двадцать первом веке. Здесь она не получила ни Белостокскую область, ни границы по Одеру и Нейсе (слышал, что когда Сталин прочел про братцев Качиньских, то выразился неприличным словом). И немцы тут не только уничтожили Варшаву настолько капитально, что до сих пор (двенадцать лет уже прошло!) восстановить не могут, но и территорию к западу от Вислы успели разорить дотла. Все ценное, вроде заводского оборудования, станков и машин, что могли, то демонтировали и вывезли в Рейх – а после капитуляции так ничего и не вернули, заявив что все уничтожено англо-американскими бомбёжками или затерялось неизвестно куда в неразберихе последних недель войны (подозреваю что всё пропавшее, или большая часть, работает теперь в СССР). А что нельзя было вывезти, или не успели, то при отступлении подорвали так, что проще и дешевле выстроить заново, чем восстановить. Причем Советский Союз (в отличие от той истории) особо в восстановление Польши не вкладывался, ну разве что в сельское хозяйство, горнодобычу, железные и шоссейные дороги идущие в ГДР, речные порты на Висле и её притоках – и все на возмездной основе. ГДР тем более не имел желания (и ресурса) помогать полякам, у ИНР хватает своих проблем с развитием воссоединённого Юга, о Западе и речи нет. Другие восточноевропейские страны тоже бедны, кроме Чехии, с которой отношения у поляков испорчены из за Силезии. Но буйное панство воистине неистребимо – с гонором, пусть без штанов! – их внешнеполитические проблемы больше волнуют чем даже собственная сытость.

– За что воевали, пся крёв? Отчего немцы почти всё сохранили, и даже паршивые чехи не сильно пострадали – а мы в положении бедных родственников? Мы были первой жертвой германской агрессии – теперь отдайте нам земли до Одера, всю Силезию, Тешин, Белосток, Данциг! Да и Восточная Пруссия издревле была вассалом польских королей – ладно, мы не претендуем на нее всю, но хотя бы половину! Все земли, где живут (или жили раньше) этнические поляки – по справедливости, польские! Отчего советские военные власти при проведении плебисцита подыгрывали чехам и немцам?! Почему СССР не устроил плебисцит в той же Восточной Пруссии, в Данциге, да и во Львове, в Галиции, где тоже живут поляки? Почему наши границы после войны гораздо хуже, чем в 1939 году – так же нельзя, мы же в числе победителей! И кстати, где контрибуция (или репарация) от ГДР за весь наш убыток?

Ну и получили ответ от товарища Сталина – что из Восточной Пруссии за последние полтораста лет к нам трижды приходила война, причём два раза мировая и одна закончившаяся сожжением Москвы. Мы больше такого не хотим, и решили навеки ликвидировать этот бастион агрессии. Вопрос о передаче Восточной Пруссии Советскому Союзу был решён с правительством Штрелина-Роммеля (для которого это было условием его признания со стороны СССР), которое не требовало никакого плебисцита, и это является очень скромной компенсацией Советскому Союзу – как стране, наиболее пострадавшей от гитлеровской агрессии. Да и немцев там осталось немного, подавляющее большинство взрослого мужского населения полегло на фронтах, ну а тем из оставшихся, кто замарался активной службой в преступных фашистских организациях, предложили (при отсутствии преступлений против граждан СССР), суд или возможность выехать в ГДР или куда захотят, с семьями – подавляющее большинство выбрало второе; тем же, кто был уличен в эксплуатации труда наших пленных или угнанных гражданских (при отсутствии смягчающих обстоятельств), была обеспечена трудотерапия на бодрящем сибирском воздухе, с конфискацией имущества, семью тоже высылали в западном направлении (хотя, слышал, нашлись единичные немецкие «декабристки», готовые следовать за мужем в сибирский мороз). В итоге, в Восточной Пруссии остались либо «левые», ускользнувшие от внимания гестапо, либо (в большинстве) тихие обыватели «не были, не состояли, не привлекались», меньше всего желающие на свою голову проблем – тем более, что нет причин на баррикады идти, никто немцев «вторым сортом» не считает, немецкий язык для местных нужд не запрещает (вывески, уличные таблички, ценники в магазинах, и прочее тому подобное – двуязычны), даже какие-то газеты на немецком выходят и в Калининградском университете по-немецки читают предметы вроде «истории германской философии, филологии, литературы» (забавно, что профессора на этих курсах в большинстве, немцы – а студенты наши, русские, поскольку туда едут учиться германисты со всего СССР), ну и бонусом, что немцев в Советскую Армию не призывают (чем они даже недовольны!). А уж о Польше там (как и в Померании, где референдум проводился и закончился разгромной победой Германии), никто не желает и слышать – совершенно не уважая ни польскую нацию, ни польское государство и открыто смеясь (карикатуры и фельетоны в местных газетах) над воплями из Кракова, что «именно в Пруссии и Поможе впервые проявилось лицо польской нации и культуры». Аналогично и с Данцигом – который никогда прежде не был польским. В средние века, населенный немцами, он до самого раздела Речи Посполитой в конце XVIII века входил в её состав чисто формально, сохраняя независимость в своих делах. После Первой Мировой войны Данциг тоже не принадлежал Польше, а считался вольным городом под протекторатом Лиги Наций, польского там были лишь отделение почты и гарнизон военной пристани в Вестерплатте, которые Варшава выпросила у Лиги Наций до постройки своего порта в Гдыне. На начало 1939 года, население Данцига состояло на 94 % из немцев, и в дальнейшем их доля только увеличилась. Вы полагаете, они на плебисците в Польшу захотят?

И насчет Галичины с Волынью – польское правительство (в 1944 году еще сидевшее в Люблине, а не в Кракове) тогда же признало переход этих земель к СССР, за что еще в 1939 проголосовало местное население на выборах в Западноукраинское и Западнобелорусское Народные собрания. Может быть польские друзья сомневаются в выборе жителей этих мест? Так общеизвестно, что западенцы из Галицко-Волынской ССР при всех своих претензиях к москалям, под поляков хотят ещё меньше. А западные белорусы и палешуки, после довоенной «санации» и террора карателей из АК в войну, о перспективе возврата в Польшу отзываются исключительно высоким матерным штилем. Во Львове и других городах Галиции и Волыни и правда живет немало поляков – однако же сельскую местность населяют почти исключительно галицукры, и как тогда Польша собирается присоединить эти города и управлять ими? СССР не может позволить чтоб по его территории, в весьма проблемной местности, свободно шастали иностранные граждане, а строить для них охраняемые коридоры, за чей счёт будет это счастье? У СССР лишних денег нет (у Польши, судя по молчанию поляков на этот вопрос – тоже).

Так что восточная граница Польши почти не изменилась. Полякам вернули Перемышль, как и в той истории, но Белосток, как я сказал уже, остался в составе Советской Белоруссии. И то, за Перемышль СССР взял район Сувалки (оказавшийся отрезанным от Польши территорией Восточной Пруссии и окружённый со всех сторон нашими землями), а также Лемковшину – небольшую область на стыке границ Польши, Словакии, Галиции и Закарпатья, населённую прорусски настроенным православным народом, находящимся в весьма враждебных отношениях с поляками и галицаями. После проведённого среди лемков плебисцита, в составе Русинско-Закарпатской АССР появилась Лемковская автономная область. Правда, и Польша тоже получила пару анклавов на границе с Восточной Пруссией и Остбранденбургом. Но полякам этого было мало, тем более что взамен пришлось согласиться на автономию мазуров (в районе одноименных озёр), курпов (в пущах по реке Нарев), белорусов (в западном Полесье), куявов на западе Польши, между низовьем Вислы и верховьем Варты, гуралей в Татрах, на границы с северо-западной Словакией, и ещё несколько, помельче. Во всех этих автономиях сидели подготовленные в СССР учителя и другие специалисты из местных, и усиленно развивали отдельное самосознание аборигенов. В Кракове скрипели зубами, но сделать ничего не могли, так как в этих автономиях разместились наши базы, и советские товарищи внимательно следили чтоб местных никто не обижал, за что те платили полной преданностью.

Помимо Силезского плебисцита, случился скандал и на севере, с так называемым Польским Коридором. Эту неширокую полосу земли между восточным краем Померании и западными границами Восточной Пруссии и Данцига, ограниченную с юга линией между максимальным сближением немецкой границы в Восточной Пруссии и Померании, Антанта в 1919 году передала Польше – у которой в итоге появилось своё морское побережье от Померании до Данцига, на западном берегу Данцигского залива, включая косу Хель. Поляки ударными темпами построили тут свой порт Гдыню – но не прошло и десятка лет, как злые фашики вымели панов с Балтийского побережья. Между прочим, одним из поводов для начала войны стал отказ Варшавы предоставить Германии экстерриториальную дорогу в Восточную Пруссию, по которой немецкие поезда и автотранспорт могли двигаться без досмотра и дозволения польских властей. Причем Гитлер тогда, сильно переоценивая польскую военную мощь (ну как же – Варшава, двадцатый, «чудо на Висле»!), считал обеспечение этого коридора, «программой-минимумом» для Германии! И вот теперь встал вопрос: что с этими землями делать теперь?

Большая часть Коридора, а именно, земли на границе с Померанией (с анклавами по ту сторону границы), на побережье между немецкой границей и косой Хель, а также южнее неё, были населены кашубами – небольшим славянским народом, потомками древних балтийских славян. Поляки считали их «частью польской нации», с чем кашубы были не согласны, большинство из них были лютеране, да и кашубский язык не слишком похож на польский. Также, успев побывать под польской властью два межвоенных десятилетия, кашубы нашли, что в старой Германской Империи было как-то сытее и терпимее, а оттого в сентябре 1939 встретили немецкую оккупацию абсолютно спокойно – и теперь возвращаться под поляков не хотели категорически (справедливо опасаясь кары за предательство – да ведь угрозы из Кракова и звучали). На Стокгольмской конференции, кашубам предложили плебисцит с тремя вариантами: присоединение к Польше (за это не проголосовал почти никто), присоединение к СССР (желающих немного, советских порядков кашубы всё ж опасались), и присоединение к Германии на особых условиях. За это кашубы и проголосовали. По договору с СССР, Кашубия (как бывшая польская, так и померанские анклавы) стала автономией в составе ГДР (по факту – полунезависимым государством). За Берлином остались только внешняя политика, установление общих стандартов, охрана внешней границы и эмиссия денег, всё остальное власти Кашубии делали сами. Даже немецкой таможни там не было, Кашубия стала зоной свободной торговли. Не было там и немецких войск (ввести их ГДР могла только во время войны и по согласованию с СССР, который и обеспечивал внешнюю безопасность автономии). Также Кашубия, в случае нарушения её особого статуса, имела право на самоопределение. Довольны были все кроме поляков. Однако, на этом польские унижения не закончились.

В оставшейся части Коридора, между Кашубией и Данцигом, одноименной бухтой и крайним западным выступом Восточной Пруссии, ещё до войны проживало немало немцев, а в конце войны туда сбежались фольксдойчи чуть ли не со всей Польши – польских войск и властей здесь не было, а под контролем Советской Армии немцы чувствовали себя в большей безопасности, чем под поляками (прим. авт. – реальный факт). Немало было и польских протестантов, которые при немецкой оккупации считались привилегированными и приравнивались к фольксдойчам – что им припомнили поляки-католики после разгрома Рейха. Да и местные поляки, после оккупации в 1939 году, поспешили (с полного одобрения местного гауляйтера Ферстера и его покровителя Бормана, несмотря на протесты Гиммлера, безуспешно жаловавшегося фюреру на «фальшивую германизацию») записаться в немцы (все кому это позволили, за исключением тех, кому не повезло иметь еврейскую кровь или зарекомендовать себя до войны как польского интеллигента или патриота Польши – их судьба была печальной). Местные немецкие власти ещё до ухода вермахта, как и после прихода наших войск, выдавали беженцам соответствующие документы (наши на это смотрели сквозь пальцы, когда дело касалось обычных людей, не имевших грехов против СССР). Разумеется, когда там состоялся плебисцит, почти все жители голосовали за то чтобы жить в составе ГДР (которая, таким образом, получила границу с Советским Союзом). Так что хрен вам теперь, товарищи поляки, а не попытки мешать нам тянуть газовые трубы в Германию! «Мечты сбываются! Газпром!», хи-хи…

Поляки конечно, страшно возмущались, даже больше чем после Силезии, называя это грабежом и заявляя что с жертвами фашистской агрессии и странами антигитлеровской коалиции так поступать нельзя. В ответ им напомнили Мюнхен и отказ пропустить наши войска на помощь чехам, совместный с Гитлером грабёж Чехословакии, а также неоднократные предложения Варшавы Третьему Рейху о совместном походе против СССР (последнее такое предложение польский министр иностранных дел Юзеф Бек сделал в Берлине весной 1939 года), и что такой союз не состоялся не по вине Польши (если конечно не считать виной упёртое жлобство и глупую самоуверенность тогдашних польских правителей в сочетании с непомерно завышенной амбицией), а только потому что Адольф решил, такой самостийный союзник ему и даром не нужен – жизненное пространство для немецкой колонизации ценнее. Так что Польша выходит вовсе не жертвой гитлеровского бандита, а его «шестеркой», которую этот бандит после удачного совместного разбоя также решил убить и ограбить. Что до совместной войны с Гитлером, то довоенной Польши хватило на месяц военных действий (по немецкой оценке – на пару недель), потом были незначительные эпизоды в составе английской армии, еще армия Андерса, которая на советско-немецкий фронт идти не пожелала, а в Африке за несколько часов сдалась Роммелю (ещё до этого пытаясь перебежать к немцам в Иране и Ираке), польские «сопротивленцы», которые в лучшем случае просидели всю войну по домам, выжидая когда их освободят бравые «томми» и «джи-ай», а в худшем отметились у немцев как каратели. И даже армию Берлинга, самую славную (без дураков!) страницу участия Польши во Второй Мировой войне, трудно отнести исключительно на счет поляков, если учесть что большинство офицерского (и значительная часть рядового) состава в ней были граждане СССР. Да и вообще, Польша благодаря СССР получила обратно восточную часть Вартенланда (созданная немцами провинция Рейха из западных районов оккупированной Польши, по реке Варта, в районе Познани, с прилегающими землями Германии на западе), южную часть Западной Пруссии (провинция созданная Гитлером в 1939 между низовьем Вислы, Померанией, Восточной Пруссией и Вартенландом на юге), а также присоединённые после оккупации к Восточной Пруссии земли, от южной восточнопрусской границы до Вислы и Нарева, недалеко от Варшавы. Причём, на часть этих земель у Германии были некоторые исторические права.

В итоге, попытки поляков качать права до ООН включительно, ничего им не дали. Хотя, морской порт Польша сохранила – и даже не один. Кроме Гдыни ей вернули городок Сопот между новым польским портом и Данцигом – правда, попасть оттуда в Польшу можно было только по территории ГДР. Немцы, в отличие от довоенных поляков, не стали жлобствовать и согласились на свободный железнодорожный и автомобильный транзит между Польшей и её портами, по выделенному пути, охраняемому сплошными постами Фольскжандармерии (но все ведь может измениться, вздумай Польша опять вести себя нехорошо). Кроме того, паны получили небольшой кусок земли в устье Ногатского рукава Вислы, на бывшей границе Данцига и Восточной Пруссии, для строительства морского порта в котором корабли из Балтики могли, заходя через залив Пиллау, перегружаться на речные суда, которые затем везли груз вверх по Висле. Впрочем, ввозить и вывозить через эти порты, поляки могут не так чтобы много. Потеряв из-за немецких разрушений промышленные районы Лодзи, Радома, Варшавы (от которой груды битого щебня остались, немцы при подавлении восстания даже канализационные коллекторы подорвали, закачивая туда горючий газ) – и как я сказал, здесь Сталин не дал панам ни копейки, не то что в иной истории, где мы в 1952 году построили в польской столице Дворец Культуры и Науки (красивая высотка в стиле сталинского ампира, похожая на здание МГУ), который буйные паны после назовут «памятником советской оккупации» и станут спорить, сейчас снести или пока подождать? Ну так отстраивайтесь тогда сами, кто вам доктор – а что теперь лишь Матка Бозка Ченстоховска знает, когда Варшава станет пригодной для жилья, это исключительно ваши проблемы!

Так что Польша теперь весьма бедная аграрно-сырьевая страна. Сами поляки признают что от массовой безработицы и нищеты их спасает малолюдство после войны. Но всё равно, многие едут на заработки в Чехию (несмотря на холодные отношения польских верхов с Прагой), в ГДР (где, после того как в пятьдесят первом вытолкали обратно в Турцию, Египет и прочие ближневосточные палестины большую часть турецко-арабских «остарбайтеров», ощущается нехватка неквалифицированной рабочей силы), Италию (где с ними конкурируют выходцы с юга, но многие северные итальянцы так не любят «мафиози» что предпочитают нанимать поляков), в Финляндию (где тоже требуются работники на заводах и фермах, не отличающиеся высоким профессионализмом). Финики, похоже, как и в той истории, извлекли урок из последних двух войн с СССР, закончившихся для них урезанием территории (еще более серьёзным чем в тот раз) и решили что торговать лучше чем воевать. Сказалось и то что Сталин на этот раз настоял на выдаче финских фашистов и военных преступников, подавляющее большинство которых решили этого не ждать и сдёрнули в Швецию. Когда там проходили наши, кто то с перепугу самоубился, кто то попался, кого-то выдали шведы, остальные частью затихарились батраками на дальних фермах и хуторах, но в основном бежали к немцам, в южную Норвегию и Данию. После войны большинство убежало ещё дальше.

Впрочем, чёрт с ними. Главное, после этого драпа в Финляндии резко сократилось количество антисоветского элемента. Правительство Юхо Паасикиви и сменившего его в 1951, после избрания президентом вместо ушедшего в отставку Маннергейма, Урхо Кекконена, в которое входят и коммунисты (не то чтобы без них было нельзя, но «горячие парни» решили что Сталину это будет приятно), усиленно экспортирует в СССР, ГДР и другие страны советского блока, как и на Запад, сыры и другую молочку, джемы и прочее в том же духе, мебель, карандаши, спички и иные дары финского леса, бумагу и все продукты из нее (даже суда строят для нас, пока еще не суперлайнеры, но мелочь тоже полезна). И поляки там нужны на роль подай-принеси-убери – но по сравнению с жизнью в Польше, и это хороший заработок. Краковская власть «заробитчанам» не мешает, наоборот, поощряет выезд, всё меньше ртов в стране. В целом, с экономикой в Польше так себе (мягко говоря), зато в политике у них есть некоторые успехи. Наличествует двухпартийная система (как в Англии и Америке!…ну, почти). Хотя, понять кто тут тори и лейбористы (или демократы и республиканцы) не так просто.

С одной стороны ПОРП (Польская Объёдинённая Рабочая Партия, созданная после объединения людовцев, польских комунистов, под руководством Болеслава Берута и Владислава Гомулки, и части Армии Крайовой, перешедшей на сторону СССР со своими лидерами Антонием Хрусцелем и Яном Мазуркевичем, программа у них странная смесь социализма с умеренным национализмом), вместе с Партией Труда (люди Ватикана) и ещё несколькими католическими организациями помельче входящая в Фронт Демократии Людовой (Народный Демократический Фронт). С другой – Уния Працы (Союз Труда), во главе с социалистом Эдвардом Осубка-Моравским, включаюшая Социалистическую Партию (PPS – в этой истории ближе к марксизму чем ПОРП), в союзе с Крестьянской Партией и Демократической Партией (партия местных светских интеллигентов близких к социал-демократии), а также организациями национальных и религиозных меньшинств. В Польше этот альянс наполовину в шутку, наполовину всерьёз, называют «союзом рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции». Большой разницы между ними нет. Разве что ПОРП и её католические союзники особо упирают на национальную идею и религиозную традицию, а социалисты и компания больше интересуются улучшением жизни рабочих, служащих и других наёмных работников а также крестьян, тяготея к светскому государству и выступая против чрезмерного влияния церкви. Те и другие обвиняют друг друга в неспособности быстро поднять экономику, навести порядок в южных воеводствах, (где, как я уже сказал, все еще тянется война с остатками бандеровщины и АК непримиримой, которые еще и друг с другом воюют даже с большим ожесточением, чем с властью, ну прямо Африка какая-то, а не цеевропа), и в неумении наладить «правильные отношения» с Москвой, отчего Польша и не получила «то что ей положено», поимев взамен обидные щелчки по самолюбию от немцев и чехов.

На первых послевоенных выборах в 1944, победили ПОРП с ФДЛ, премьером стал Хрусцель, в 1949 их сменила в правительстве Уния Працы с Осубка-Моравским в премьерском кресле, в 1954 ПОРП с союзниками вернулась к власти, правительство возглавил Гомулка. При этом как то так случилось что пока в правительстве были одни, должность главы государства занимали их оппоненты (сначала социалист Циранкевич, затем Берут из ПОРП). А так, радикальных коммунистических преобразований в Польше не замечено. Национализировали собственность немцев и их пособников (что уцелело после немецкой оккупации), а также тех, кто после войны был осуждён за терроризм и бандитизм. Как и в других странах, СССР взял под контроль через Московско-Польский банк местные финансы (было бы что брать!). Поделили панскую землю между крестьянами, но коллективизация (добровольная) идёт туго (государство просто не имеет средств чтобы предложить земледельцам какие-то реальные плюшки). Чуть ли не самой выгодной работой в Польше считается обслуживание советских военных баз, находящихся в основном в автономиях и на путях ведущих в ГДР. В окрестностях этих баз, за призывы к уходу «русских оккупантов» местные бьют призывателям морду («Ты, что ли, горлопан, мою семью кормить будешь?!»). Вообще, в этой истории поголовье русофобов и антисоветчиков в Польше сильно сократилось – и немцы постарались, пустив под нож наиболее враждебные категории (шляхту, интеллигенцию, духовенство) и наши тоже неплохо проредили враждебную часть АКовцев к востоку от Вислы. После войны добавила местная власть, выкуривая врагов из леса с помощью крестьян. А на освободившиеся места пришли выходцы из низов получившие образование (в том числе в СССР), настроенные совсем иначе.

В церковных кругах тоже произошли перемены. Ватикан (думаю, договорившись с Москвой и польской властью), на освободившиеся церковные должности поставил ксендзов и прелатов из Словении, Чехии, Словакии, настроенных к СССР дружелюбно или хотя бы нейтрально. Им на смену поспешно обучали в семинариях будущих священников из парней крестьянского и рабочего происхождения, которые на мир смотрели уже не так как ксендзы довоенной выпечки. Последних, по большей части, постепенно перевели за океан – в Южную и Северную Америку, Австралию – туда где были польские диаспоры.

Рухнула и раздутая Геббельсом Катынская афера. Из предоставленных ГДР документов (которые не успели уничтожить), стало известно что польских офицеров там расстреляли немцы осенью 1941, не желая кормить попавших в их руки пленных «унтерменшей». Это подтвердилось уликами найденными на месте захоронений международной следственной комиссией, работавшей после освобождения Смоленщины. Так что теперь под Катынью стоит скромный памятник «Полякам – жертвам гитлеровского фашизма». Зато в Москве вспомнили о пленных красноармейцах, зверски убитых пилсудчиками в 1920-21. Даже искали виновных, они ведь могут быть живы. Кого-то даже нашли, и осудили.

Конечно, поляки вовсе не прониклись дружескими чувствами к России – но и вера их в «добрый Запад» после Варшавы сильно поубавилась. Да и на Западе репутация Польши порядком испорчена, после появившихся откуда-то в западной прессе, хорошо задокументированных материалов об уничтожении поляками евреев (которых нередко убивали соседи, а не немцы) во время войны и после неё (последние погромы случились в 1946, как и в нашей истории – так что последние выжившие евреи были выдавлены из Польши к концу 40-х), об охоте на евреев бежавших из лагерей и гетто (причём как «мирного населения» так и многих «партизан»), об участии поляков в карательных операциях немцев на «кресах усходних», о сотрудничестве весьма значительной части польского «подполья» с гестапо и другими, столь же малопочтенными для нынешнего мира немецкими конторами, о «Свентокшисской бригаде» (польские эсэсовцы) воевавшей за Гитлера до конца войны. А это обвинение было очень серьезным – даже в нашей истории иметь дело с нацистами, а тем более мараться в их преступлениях, считалось не комильфо, но здесь, после гитлеровских сатанинских обрядов, эсэсовских жертвоприношений, разгрома Ватикана и террора против Церкви, священников и верующих, враждебность к фашизму даже на Западе усилилась в разы, если не на порядок – и даже «холодная война» пока не смогла это переломить. Запад фашистов конечно использует, но старается не светить, да и фашики кроме совсем уж замаранных, на которых клейма негде ставить, косят теперь под «демократов», «умеренных консерваторов», «христиан» (протестантского толка – у РКЦ и православных с ними разговор короткий), «национально-освободительных борцов против коммунизма» и прочее в том же духе. Так что сенсация была грандиозная и скандал очень громким. Причём, повторялся он не один раз – и в итоге Польша считается на Западе самой антиеврейской страной со времён конца Третьего Рейха, где то вровень с арабскими государствами. Еврейские СМИ и организации Запада, которые к СССР относятся куда спокойнее чем в той истории (не было дела врачей, не совсем надёжных из этой братии просто перевели в другие места, не было дела Еврейского Антифашистского Комитета, который благополучно развалился в 1946, вместе с театром «Госет», после того как Михоэлс и компания насмерть перегрызлись между собой по разным личным и прочим поводам – сам мэтр после этого свалил в Землю Обетованную, да и не он один – Полина Жемчужина, бывшая жена Молотова, тоже отправилась тем же путём после того как Вячеслав Михайлович в 1947 без особого шума и скандала развёлся с ней, узнав о рогах наставляемых ему с каким то казановой из филармонии, да и сам Израиль, благодаря драматическим военным событиям практически воссозданный из пепла нашими войскам, пришедшими в Палестину в 1944, стал гораздо ближе к СССР чем у пиндосам и наглам), начали всячески травить Польшу и поляков (думаю, не сделает теперь Бжезинский такую карьеру за океаном), срывая все попытки Кракова и Запада наладить какие-то контакты, экономические, политические, гуманитарные, даже научные. Поляки на это крайне обижаются и тоже не выбирают выражений, разоблачая «сионистский заговор» и «нападки сионистов на Польшу», так что свара не затихает.

В общем, хотя ситуация в Польше хуже чем в любой другой просоветской стране Европы, она всё же отличается в лучшую сторону от того что было «там», и Москва контролирует ситуацию намного лучше, да и полякам с такими проблемами на западном направлении, кроме Кремля, никуда больше дороги не остаётся…

Или все ж остается? Свято место врага России пусто не бывает – только бандеровцев запинали, кто-то другой уже влез?

Тамара Корнеева, стажер «инквизиции».

Да что же я делаю не так?! Что Он меня даже не замечает! И любезничать готов со всякими, мимо проходящими!

Красивой надо быть – раз. Одеваться со вкусом – два. Быть душой не мещанкой, а за скорую победу коммунизма – три. Вроде, все у меня налицо, чего не хватает? Как вспомню о том, как Он меня на руках нес – вот хотела бы снова раненой оказаться, и в госпиталь, чтобы это снова пережить!

Четвертое – сделать что-то такое, чтобы в заслугу. В идеале, чтобы еще и наградили – но это мечта. Вот я и стараюсь, чтобы стать лучшей. Самой-самой лучшей из всех девчонок! Конечно, с самой Анной Петровной мне не сравниться, как и с Лючией Смоленцевой – так ведь войны сейчас нет, ну где себя проявить? А вот разоблачить бы заговор, как Анна Петровна в Киеве, или поймать американского шпиона – как Валентин Георгиевич рассказывал, у него на Севмаше было! Ненавижу гадов – отец у меня в сорок третьем погиб под Варшавой, а мать фашистские оккупанты убили. Гитлера разбили и повесили – так теперь американский империализм нам жить не дает, вот уверена, что если бы все наши враги исчезли, у нас бы уже коммунизм настал.

Филиал «Русско-Итальянской моды», это громко сказано. Похожий на то, что в Москве – лишь в Ленинграде пока есть. Ну а в десятке других городов – в Горьком, Казани, Киеве, Одессе, Свердловске, Новосибирске, даже в Харбине – как пункты приема заказов. Теперь и во Львове будет так.

Место нам выделили в Доме Культуры на улице Ленина, на первом этаже – фойе (где хватит места для гардероба и кассы), демонстрационный зал с кабинками для переодевания, и комната для конторы (с маленькой кухней и санузлом). Развешены фотографии, расставлены манекены, и образцы на вешалках – обычно мы не работаем с готовой одеждой, но тут случай особый, заготовили заранее какое-то количество самых популярных моделей наиболее частых размеров, ну и конечно, аксессуары – шляпки, перчатки, зонтики, сумочки, обувь. Даже «наглядую агитацию» предусмотрели – рисунки-карикатуры, вроде, на первой картинке рабочий Ваня Самодуров орет на жену, «зачем тебе наряжаться, для кого – в дом лучше копейку неси», а на второй эта же парочка на бульваре в воскресный день, все парни вокруг с нарядными красавицами, один Ваня с замухрышкой в отрепьях. Ну и отдельно, в траурной рамке, фото погибших студентов (были по всему Львову развешены еще месяц назад – сейчас уже в большинстве, сняли, но нам ведь надо зацепить, кто внимание обратит). Церемония открытия была торжественной, в присутствии самого Первого Секретаря (и большого числа лиц рангом ниже), и статья в «Львовской правде» была, так что интерес публики нам обеспечили.

В первый же день к нам толпой повалили жены важных товарищей, желающие одеться «как в Москве». Мне пришлось, мило улыбаясь, вести светскую беседу, как какой-нибудь леди или мисс – выберите модель из каталога (или из представленных готовых). Выслушайте мой совет – да, это вам пойдет, или же нет, лучше вот это. Если вы согласны, то сейчас моя помощница снимет с вас мерку. После чего ваш заказ будет передан в Москву (не письмом, а по телеграфу – номер заказа, код товара, параметры клиентки) и наши мастера изготовят в течение трех дней. И пришлют сюда – если желаете доплатить за срочность, то даже авиапочтой. Вот здесь распишитесь, получите квитанцию, деньги в кассу при получении заказа. При этом нам троим приходилось, записывая, еще и сплетни выслушивать, и запомнить, и сопоставить меж собой (хотя в соседней комнате был спрятан магнитофон). И после вечером я делала записи на бумаге, составляя «сетевой график», как нас учили – кто с кем когда и по какому вопросу был связан, и что мог знать? Поскольку ценная информация может прийти из самых неожиданных источников – и подтверждение тому история, о которой нам рассказала сама Анна Петровна Лазарева – что произошло в ГДР несколько лет назад.

Послевоенная Германия была не самым спокойным местом – как часто бывает во время беды, развелось большое число уголовников. И вот, в некоем округе случилась целая серия дерзких краж, грабежей и разбойных нападений – причем преступники в масках проявляли поразительную осведомленность касаемо наличия денег, а также запоров, сигнализации, и даже полицейских мер, несколько засад «на живца» не дали результата. Такая информированность вызвала предположение о наличии у злодеев агентурной сети – например, остатков «вервольфа» или им подобных. Выглядело реальным, что нацистские недобитки, мечтающие о реванше (а теперь пребывающие на подхвате у американской разведки) пытаются поправить свои финансовые дела (готовясь к какой-то акции, да и тайная деятельность всегда требует денег!) – и потому дело перешло от уголовной полиции к Штази. В итоге же выяснилось, что преступники не имели никакого отношения к «вервольфам», «тотенкопфам» и прочим недобитым – и даже к профессиональным уголовникам. Поскольку главарем банды оказался вовсе не закоренелый вор и бандит – а уважаемый герр, дамский парикмахер, самый известный в округе!

– Я знал, что женщины любят болтать – слова герра Рудински, главы Штази – но что почтенные фрау и милые фройлейн, сидя в кресле парикмахера, легко могут выложить то, что не рассказали бы ни мужу, ни родственникам, ни лучшей подруге, это было новостью даже для меня, начинавшего службу еще в полиции Кайзеррайха!

Исходно, парикмахер был законопослушным обывателем – имея помимо мастерства (обеспечившему ему обширную клиентуру) еще один ценный капитал: обаяние и хорошо подвешенный язык, по показаниям свидетельниц, «был очень интересным собеседником» (и наверное, неплохим психологом). Затем он понял, что имеет уникальную по объему и свежести информацию – ведь среди его клиентуры были жены, дочери, иные родственницы, да просто знакомые и любовницы всего местного общества, и коммерсантов, и полицейских. А время было бедное, денег не хватало (хотя и заработок был неплох, но хотелось еще) – так почему бы не воспользоваться сведениями в своих целях? Привлек своего племянника (слесаря, специалиста по замкам) и его приятеля (телефонист, знаток сигнализации), добыли оружие. И эта троица успела натворить таких дел, что озаботилась даже наша Служба, отчего это немецкие товарищи «не могут, или не желают ловить недобитых фашистов?».

Анна Петровна (которая и рассказала нам эту историю) как раз и была представителем от Партийного Контроля в числе тех, кто летали в Берлин – чтобы разобраться в ситуации. И кстати, попутно вытянули там кого-то из «Гроссдойчланда» (это такая нацистская мразь, что даже СС считали ниже себя), вот уж наверное эти твари, приставленные к стенки, проклинали злосчастного парикмахера, привлекшего внимание Штази заодно и к их персонам! Ну а Анна Петровна после показывала нам личный подарок герра Рудински, набор шляпных булавок – вроде, безобидная принадлежность для удержания шляпки на голове в ветреную погоду, и в то же время миниатюрные кинжальчики-золингены, оружие последнего шанса, которое Анне Петровне после однажды жизнь спасло. Так и за невинными сплетнями может быть обнаружена опасность. Никто не станет говорить прямо о чем-то недозволенном – но ведь даже в разведке, как нас учили, большая часть сведений добывается из анализа совсем не секретных источников. Однако я не видела никаких признаков заговора среди местной власти. Понятно, что никто не сказал бы открыто, но присутствовала бы тревога, неуверенность, беспокойство, вместе с чувством своей «избранности», знания того, что не знают другие – так нас учили по психологии, как «на косвенных» замечать чужую игру. А этого я не усмотрела ни у кого из посетительниц – которые должны были заметить соответствующие признаки у своих мужей. Но на второй день случилось:

– Эй, вам продавщица нужна? В газете писали.

Девица лет двадцати пяти, вульгарно накрашена (легкий макияж приветствую, но ярко-красные «вампирские» губы, это явный моветон). Одета безвкусно – ну кто же в одном наряде соединяет несколько разных цветовых доминант? И фасон неудачный – ноги коротковаты, туловище длинное, тут категорически не идет юбка обтягивающая бедра, а смотрелось бы или наша привычная юбка-клеш (пусть даже не солнце, но чтоб талию завысить) или «трапеция» чтоб где ноги начинаются и совсем скрыть. Двигается с грацией бегемота – учили нас у любого нового человека пластику оценивать, на предмет, насколько он опасен в рукопашной – конечно, от этой особы ничего такого не жду, но привычка. Верно, объявление в газете о найме персонала в нашу «русско-итальянскую моду» было – но не терплю хамства, чтоб мне говорили «эй»! И вежливо послала бы я эту особу выйти вон – но по счастью, успела заметить взгляд, который она бросила на портреты в черных рамках, и тихо произнесла что-то презрительное. То есть, они (или кто-то из них) были ей знакомы?

Вспоминаю, чему нас учили на курсе психологии. Показная наглость в поведении и внешности – часто говорит не о реальной силе (уж это, точно не тот случай), а о собственной неуверенности и желании «выглядеть сильнее чем есть». В то же время эта неуверенность – не «пришибленная», а агрессивная, обида на весь мир, что «мне недодали». А такие обиженные во-первых, зорко следят за всеми, кто более успешен и удачлив, а во-вторых, нуждаясь в моральной поддержке, запросто могут высказать все замеченное даже случайному знакомому. То есть, при всей неприятности, они хорошие наблюдатели и свидетели. Особенно если с ними беседовать ненавязчиво, соглашаясь с их мнением. Как Валентин Георгиевич однажды пел под гитару, песня незнакомая, но слова запомнились, про «кому-то там не нужен нож». Да, продавщица нам нужна – проходите, присаживайтесь. Позвольте ваш паспорт, и трудовую, если есть на руках. Звать особу – Евгения Курица (вот случай, когда фамилия к человеку удивительно подходит!).

– А можно, я буду зваться – Божена? Чтоб по-европейски, культурно. Ну вы, как европейка, должны понять!

А при чем тут это? Если мы с «итальянской» модой работаем (кстати, итальянская она не больше, чем советская – что у нас сегодня в Москве на показ, завтра в Риме носить будут), это вовсе не значит что мы более европейцы, чем советские люди. Но промолчу – если желаю от этой дуры информацию получить. Простите, а вы когда-нибудь работали с модным товаром?

– Будьте спокойны! Я в своем селе возле рынка росла – где мамка торговала. Отец, как с войны пришел, пил все время, и буйный делался – особенно по ночам, когда ему кошмары снились. Нас с мамкой бил и выгонял на мороз – ну а его с работы отовсюду гнали, так что все хозяйство было на мамке и на мне. В позапрошлом году отец от водки помер наконец – а мамка собрала сколько могла и меня в город отправила, в люди выйти, а то в селе беспросвет совсем. Я хорошее место искала, секретаршей к большому начальнику – один раз даже взяли, но выгнали через неделю, ну конечно, городскую лучше взять, чтобы уже с манерами. А хочется удачу за хвост ухватить – вот буду модные вещи продавать, сама оденусь как картинка. Тогда меня хоть начальник, хоть офицер замуж возьмет. Приеду я в родное село Старокурлево, это под Житомиром, в гости конечно, не насовсем, мамке покажусь, если она живая еще будет – а главное, завистницам всем накося выкуси, чтоб упали и не встали!

Скажите… Божена, а вы учиться поступить не пробовали? Если вы приехали не в Житомир, и даже не в Киев, а во Львов – европейский город, с университетом, едва ли не старше Москвы. Тогда бы вы точно нашли место, в соответствии с вашим способностями. А стать инженером, врачом, учительницей – наверное, почетнее, чем продавщицей модных товаров?

– Нет уж, спасибо, не хочу! В Львов подалась – потому что уже Европа, и столица республики, и народу больше. А пять лет зубрить, да чтоб еще после по распределению послали куда-нибудь в Сибирь – такого не надо! Вот кажется мне, удача рядом ходит, только прыгни и поймай за хвост – а дальше будешь как сыр в масле кататься! Жить, как графини-герцогини во Франции мушкетерских времен – чтоб во дворце, пирожные на завтрак, и дуэли ради моего взгляда. А можно, у меня псевдоним будет, вместо фамилии – не Курица, слишком уж по-простецки, а Врынская? Божена Врынская – звучит ведь! Как в кино – вот дура эта Каренина, что Вронского не окрутила, уж я бы на ее месте, с ее инвентарем… Я так даже однажды в заводской многотиражке подписалась, так мне выговор за «буржуазное разложение» – ну пусть тогда не Вронская, а Врынская, тем более что я у рынка росла. А замуж выйду, фамилию сменю.

Дура ты, дура (хотя вслух о том не скажу). Знала бы ты, что закон сохранения не только в физике есть – но и, чтобы от себя что-то получить, необходимо в себя вложиться – вот казалось бы, зачем Анне Петровне учеба, когда она и так уже и Инструктор ЦК КПСС, с властью и положением почти как у министра, и муж у нее, сами знаете кто? А работа настоящей секретарши и помощницы (приходилось мне и этим заниматься, у Лючии Смоленцевой, а какое-то время так даже у самой Анны Петровны) это труд, иногда похуже, чем у станка: все текущие дела не только знать хорошо, но и быстро решать, командира не перегружая. И даже в твоей любимой мушкетерской Франции, вот слышала я, как Лючия пересказывала прочитанный роман про какую-то Анжелику – так даже там какой-то графине, чтобы просто живой остаться при королевском дворе, надо было иметь и ум, и характер – дур хватало лишь на функцию королевской подстилки. Вот услышала бы от тебя «да, я такая пока, но я научиться хочу» – и искренне бы тебе помогла в этом (нас учили, что это при коммунизме основное право человека, самому стремиться лучше стать). Ну а раз ты хочешь, чтоб все сразу и без труда – то не обижайся. Ну на что ты, такая, годишься – кроме как, использовать и выбросить вон? По твоей трудовой книжке, нигде ты долго не задерживалась – подсобница, продавщица, билетерша в кино, санитарка, снова продавщица, уборщица, и даже оттуда выгнали месяц назад. Скажите… Божена (едва не произнесла, «буженина»), а вы многих студентов знали, что говорите такое? Образование ведь всегда полезно.

– Да козлы они все! Это, Барков (снова взгляд в сторону портретов) на меня, как на пустое место – а уж я к нему, с каким обхождением! Его дружок Степка Аксенов, тот вообще псих недоделанный. А Машка Кузьменко, его подружка, та совсем с тараканами в голове – в прошлом году по улице у общаги прошлась, в чем мать родила, вот срамота и бесстыдство – то ли пьяная, то ли на голову больная. Остальных не знаю – но тоже наверное, одного поля ягоды.

Вот любопытно, и где же «санитарка, подсобница, уборщица» могла пересечься с сыном Третьего Секретаря? В СССР «благородий» нет – но все же, круг общения слишком разный. И дело тут даже не в семьях, а в уровне культуры и образования – была бы ты студенткой, все стыковалось бы вполне. И общие интересы должны быть, близость по духу – а то, представляю, как ты к Баркову, а он от тебя. А отчего Аксенов – псих, и недоделанный?

– А вы разве не знаете? Он в Политех из медицинского перешел, с химико-биологического факультета. Но друзей там у него была куча. Я его знала, еще когда санитаркой работала, он меня с Мишкой Барковым и свел. Хотя и заработок обеспечил, и на том спасибо – с паршивой псины, хоть шерсти клок.

Божена, а вы разве сейчас работаете? В трудовой книжке, запись об увольнении.

– Так насчет разовых, это необязательно. А у меня они регулярно. У них там наука, опыты – тебе вколют что-то, или таблетку дадут, и смотрят, или анализы. Мне что, на здоровье не жалуюсь пока. А денежки за это платят – не слишком много, но на самый мизер жить хватает.

Ой, Божена, а это не опасно? В смысле, никакой заразы от этого, окружающим, нет? (чуть отодвигаюсь в сторону).

– Да вы что – эти многие из студентов подрабатывают, и не слышно, чтоб кто-то заболел. А то, куда меня Аксенов подрядил – у шляхтича, который психиатр, так там вообще, никакой заразы быть не может. Где это видано, чтоб головные болезни, и заразой передавались? Но я на ум и память пока не жалуюсь – да ведь все официально и открыто, а не прости господи, как тайный аборт! Нас всех заверили, что это совершенно безопасно – а деньги платят заметно больше, чем за прочие опыты.

Интересно. А отчего «шляхтич»?

– Да Бельковский, что в психушке работает. Хвастался по пьянке, что его предки за одним столом сидели с польским королем Ежи каким-то. Тоже козел – и уж простите, импотент. А сестрица у него, глупая и подлая фифа. Львова ей мало, хочет в МГУ. Батя сказал бы – эх, не додавили таких в двадцатом!

Простите за любопытство, Божена, а остальных студентов (мой взгляд на доску с черными рамками) вы не знали? Их случайно не было среди тех, кто на опыты ходил?

– Не знаю, не видела. Может и были. Меня ж к пану Бельковскому – Степка свел. Лекарство давали мне одной – может, и другие ходили так же.

А что за опыты, Божена? Извините за мое любопытство еще раз – но никогда не имела отношения к медицине. Это наверное, жутко интересно – вас на койку кладут, датчиками облепляют, тут же приборы, стрелки на циферблатах? Как в фантастическом кино про полет на Венеру, где космолетчиков подбирали.

– Да вы что, гораздо проще! Мне какой-то сироп давали с ложечки, такая жидкость синего цвета. А после просили подробно рассказать, что чувствую, что вижу. Время измеряли, и снова спрашивали. Только не видела я ничего такого. А чувство было как от вина – отвязность такая, веселье, свобода. От ложечки, как от полного стакана – и никакого похмелья после. Кажется, что сам черт тебе не брат и море по колено. Иногда же, сразу спать хотелось. Или вообще не было ничего. Ну вот не помню. И за такое, сто пятьдесят рублей! Ой, а я ж слово давала, не рассказывать! Но ведь там ничего такого нет. Степка говорил, там открытие какое-то ждут, «чтобы сделать счастливыми тех, кто несчастлив». Может, если бы моему батяне такое дали бы – он и пить бы не стал?

Ну, может быть. Пока же интересно, что с тобой делать? Может и правда, взять на несколько дней, или недель, пока наши миссия не завершится – на должность «подай-принеси», от этого «РИМ» не обеднеет? Ну а после – извини, но нам образованные нужны и со вкусом.

А я вечером – сразу к Валентину Георгиевичу, со всей этой информацией! Надеялась, что он мне благодарность объявит, и мы вечер вместе проведем. А он выслушал, сказал «спасибо», и все!

Ну что мне героического совершить, чтобы Он меня заметил?!

Валентин Кунцевич.

На войну бы мне – так нет войны. Там по крайней мере, намного проще – обнаружить, уничтожить, диверсанты пленных не берут.

Лишь на пиратах удалось немного душой отдохнуть. Невыездной я – ну так в пределах соцлагеря, если простому советскому обывателю дозволено туристом путешествовать, то мне по службе, тем более можно. А там, куда мы высаживались, вообще ничьей власти не было – пиратский берег, как Сомали двухтысячных. Только пираты слабоваты оказались – даже бить их неинтересно. Строго по Конвенции ведь положено, сначала предупредительные выстрелы, затем лишь на поражение, если не подчинятся – так пираты при этом сразу, оружие за борт, лапки кверху, мы мирные рыбаки. А нам куда такую ораву – ну и стали наши командиры, сразу всех топить, а в журнал вписывать, что были предупредительные, а эти злыдни на абордаж пошли, как петровские гвардейцы на шведов – так лично свидетелем был, как каплей Горобец, командир БДК-113, «фитиль» получал за такой доклад:

– На абордаж – при такой плотности огня с вашего борта? Они там что, все пьяные самураи, или берсерки из кино? Вы понимаете, что это в сводку по обобщению боевого опыта пойдет? Переписать – указав, «пытались скрыться, было пресечено».

А на берегу тем более – такое впечатление, будто пираты даже не думали, что кто-то может прийти с ответкой, ну как в анекдоте «а нас-то за что»? Никакой подготовленной обороны пиратских деревень (огневые точки, траншеи) не существовало, плана организованной эвакуации мирняка тоже, даже регулярного наблюдения за морем не вели. Против советской морской пехоты – это даже не смешно. Высадка, подавление очагового сопротивления, зачистка (на ноль тех, кто оружие не бросил), сгон уцелевших в одно место, отфильтровать главарей на предмет оперативной информации, ну а затем… Мы и итальянцы (римляне тоже участвовали, и для отработки боевого взаимодействия, и чтобы «международный» характер придать) просто расстреливали всех мужчин боеспособного возраста, отогнав в сторону женщин, мелкоту и стариков – а затем сжигали огнеметами (для этого прихваченными) все строения, причалы, лодки. В колодцы бросали туши дохлого скота. Если мы там остаться не можем – то чтоб максимально затруднить там базирование вражеских сил. А вот камрады из Фольксармее поступали по-иному.

– Участие в расстреле гражданских, деморализует солдат. И нерационально – если здания все равно подлежали сожжению. Гораздо быстрее и эффективнее – предварительно загнать казнимых в самое большое. При этом надо помнить, что когда начнется казнь, толпа может проломить заднюю стену – и поставить там второго огнеметчика, в дополнение к тому, что против двери.

Это уже после говорил мне герр майор Кремер, за стаканом русской водки. Ты, немчура, спасибо скажи, что наши не видели, не присутствовали – а то бы я за своих морпехов не ручался бы, там больше половины офицеров и сержантов, фронтовики, и не забыли еще, что у нас творилось. Эффективность эффективностью – но надо же еще и мозги иметь, фриц! Завтра о том их пропаганда на весь мир разорется, будет нас с собой сравнивать, что их солдатня во Вьетнаме зверствует, что мы здесь. Надеюсь, живых свидетелей не осталось, всех зачистили? Хотя это по факту ничья земля, раз Великобритания официально признала, что за действия пиратов не отвечает (а значит, сама порядок навести не может). Ну значит, и нас тут не было – а отчего пираты вдруг массово к своему Отцу вознеслись, только он и знает.

Рапорт однако я написал. На паленых пиратов плевать, но какие пропагандистские последствия для СССР будут? Повезло немцу – англичане промолчали в тряпочку (по крайней мере, от официального Лондона ничего не последовало). Вот интересно, немчура, где ты этому научился – уж не на нашей ли земле? Возрастом подходишь – хотя был ты тогда наверное, не майором, а летехой. Нет, вряд ли – как бы ты тогда в Фольксармее оказался, фильтр пройдя? После Победы с этим было строго – всем, кто был уличен в зверствах над нашими пленными и мирным населением, полагался вышак (или двадцать пять, если очень повезет). Так немцы и во Франции под конец вели себя не лучше, чем у нас, и в Португалии – однако в этом случае выдаче подлежали лишь в случае запроса от той страны. И если например, итальянские товарищи работали в тесном контакте с нашими Органами и «своих» отличившихся фрицев тоже обычно успевали отловить, то с французами часто было, приходил к нам от них список военных преступников, а при проверке оказывалось, они наш фильтр уже проскочили и не будь дураками, сбежали куда подальше. Правда, в католической Южной Америке, после Ватиканских событий сорок третьего, отношение к беглым нацистам очень плохое, США с Великобританией стараются хотя бы внешнее приличие соблюдать, но вот в бывших колониях столь ценные кадры весьма востребованы – так, в армиях арабских стран офицерские вакансии более чем наполовину заполнены «выходцами из Европы», да и во всех шести индийских государствах (напомню, что в этой истории Британская Индия не на две части распалась, а на шесть) к этому близко. Фельдмаршал Манштейн (в отличие от своих коллег Роммеля, Гудериана и Гота, занявших высокие посты в Фольксармее ГДР) предпочел стать главным военным советником (фактически, начальником Генштаба) у короля Фарука. А главкомом ВВС у него – наш старый знакомый Эрих Хартманн, «чемпион и супер-ас», свои десять лет в ГУЛАГе отсидев, приземлился в Каире, с чином даже не генерала, а маршала ВВС Египта. Ну а про черную Африку вообще молчу – там в отрядах всяких там «майклов хоров» бывшие вермахтовцы считаются самыми надежными кадрами.

Кстати, пираты вовсе не были похожи на диких папуасов из фильма про Миклухо-Маклая. Дома вовсе не из пальмовых листьев, а из обрезок досок, фанеры, железа, и население не в набедренных повязках, а в обносках европейского вида. И в хижинах попадаются предметы цивилизованного быта (мебель и утварь), сильно подозреваю, украденные с ограбленных судов. Оружие в большинстве, английские «стэны» (этот пистолет-пулемет в «их» лагере распространен так же, как ППС в нашем), но так же попадаются образцы всех стран, хоть коллекцию собирай. А про капища их черной веры я много слышал, но своими глазами видел лишь одно – все как описывали, вырезанные из дерева идолы со страшными мордами, по их вере боги должны быть не добрыми, а чтоб их боялись. И каменный алтарь, залитый кровью, и много костей – и людских, и скота, тут что, по совместительству еще и скотобойня была у дикарей? Сожгли мы то капище вместе с паствой – к Отцу своему и отправляйтесь!

А лично я там только одного врага убил. Причем голыми руками. Уже когда мы отобранных пленных на борт гнали. И выскакивает один, уже в годах, и орет, на вполне понятном английском – проклятые белые убийцы! Вы плыли мимо, на своих кораблях, сытые – а мы умирали от голода, вместе с нашими детьми! Ну и дальше что-то про бога, который «к белым пришел, а они его убили», обычный их набор. Ну я и решил вспомнить – рукопашку по реальному объекту. Оказалось, насмерть, сам не ожидал. Хлипкий был старикашка.

Так вот и отдохнул – вот ей-богу, чувство после такое, как в отпуск съездил! А теперь вот «провинцию» исполняю в советском городе Львове. Был в истории случай, когда город, кажется Сиракузы (хотя тут в названии не уверен – вполуха слушал на занятии, есть грех) пожаловался в Рим на действия их наместника, формально нарушившие римский же закон. Однако жалобщики упустили, что слово «провинция» по-древнеримски означало «поручение». Смысл которого в том, чтобы обеспечить прежде всего пользу для Рима, а уж после, формальный закон. Потому, суд наместника полностью оправдал. И это было вовсе не «выгораживание своих» – поскольку в другом похожем случае римский легат, нарушивший закон, был сурово осужден, так как суд нашел, что его действия нанесли Риму вред. Ну вот и работа нашей Службы – за что уполномоченных кроме «инквизиции» еще и «опричниками» за глаза зовут, после того, как фильм про царя Ивана Грозного вышел на экраны.

Ищу следы заговора – «не видите суслика, а он там есть». Поскольку чем больше вникаю, тем больше непоняток. Ладно, один мог внезапно с ума сойти – но чтобы как минимум, двое одновременно? От кого Аксенов в лесу отстреливался – от «ужаса, летящего на крыльях ночи», который следов на снегу не оставляет, или от киношного Хищника, прыгавшего по деревьям? Да и другие погибшие тоже, «ужас на лицах» – когда я это на фотографиях увидел, то даже меня впечатлило. Поскольку на всей войне я похожее видел лишь однажды – у немчиков-гитлерюгендов из ПВО, которых мы брали в ножи возле Зееловского моста, у тех из них, кто не спал или проснуться успели. Смерть, она вещь страшная – но так ее пугаются, когда видят не абстрактно, а вот совсем рядом и неотвратимо. И что они видели в свой последний миг?

Я даже врачей из львовского госпиталя напряг – вспомнив, что вроде бы, последняя в жизни картина запечатлевается в глазу на сетчатке (теория сомнительная, но вдруг?). Ничего не нашли – хотя возможно, срок уже прошел? Биографии у всех сугубо положительные, нет никаких криминальных зацепок или сомнительных в политическом плане. И не просматривается даже теоретически – кому эти ребята мешали, кто хоть какую-то выгоду от их смерти получил? Ну кроме бандеровцев – которые, как известно, настолько чистое зло, что радуются любому нашему ущербу.

Бандеровского следа тоже не просматривалось. Про банду, на которую это преступление повесили, я уже сказал – а во Львове в это время никакой организации ОУН уже не существовало. Поскольку Львов здесь совершенно не «украинский» город, он таковым и в нашей истории стал лишь после обмена населением с Польшей (которого тут не случилось). Конечно, буйное панство тот еще подарок – но принцип «разделяй и властвуй» еще со времен фараонов известен, ну никак не могут поляки и галицаи сговориться меж собой и против Москвы. А тут еще и евреев много, и даже армяне – ну и русских на стройки приехало… Так что этнические украинцы (западенцы) в населении города Львова даже не на третьем месте – русских, поляков, евреев тут больше. И Львов тут не областной город, а столица Галицко-Волынской ССР, чистили его еще с конца сороковых так, что только стружка летела и вой стоял. Правда, оборотной стороной была «коммунистическая махновщина» которую нам два года назад окорачивать пришлось (прим. авт. – см. Красные камни).

Может, снова, если не те самые лица, то их идейные наследники? Нет, местные товарищи категорически отрицают! После тех событий, комсомольские оперотряды взяты под строгий партийный и прокурорский контроль, они и сейчас помогают с преступностью и хулиганством бороться – но сугубо в рамках советской законности. Из погибших студентов лишь двое в этих отрядах состояли – и ни в каких конфликтах с товарищами и с руководством замечены не были.

Тамара молодец, хоть какую-то информацию в клювике принесла. Хотя пока непонятно, какая связь? Смотрим, что у нас по бумагам на названные фигуры.

Яцек Бельковский, поляк, родился в Лодзи в 1913 году, папа тоже был врачом, умер за год до того, как Гитлер на Польшу напал. Бельковский-младший же был, судя по всему, медиком не без таланта, политикой не интересовался, однако же в войну «укрывал от нацистов наших советских людей», отчего в кавычках, объясню позже. Был женат на некоей пани Ирене (девичья фамилия не указана) с тридцать восьмого, а всего через год она погибла от немецкой бомбы, оказавшись в осажденной Варшаве (куда, по словам Бельковского, ездила к родным), больше женат не был, детей нет. Сейчас работает в должности врача Львовской областной больницы (не психиатрической!). С чего ж тогда свидетельница сказала про психушку?

Тут немного расскажу, как в СССР в этой истории ведется вузовская научная работа (с отраслевыми НИИ и системой Академии Наук все просто – чистый «госзаказ» по утвержденному плану). В этой реальности была попытка разделить университеты и просто вузы на западный манер – в университете, кроме учебной, есть еще и научная работа, учебный институт же занят только подготовкой кадров – на практике разница весьма условна, хотя в целом, в университетах научная часть (в том числе и по ресурсам, материальной базе, финансированию) наличествует в большем объеме. И также есть «утвержденные» темы для работ, под контролем и финансированием со стороны Москвы (или республики, или даже области – эти субъекты тоже могут заказать вузам что-то прикладное), но существуют и «инициативные», которые в вузе могут вести на собственные средства (как правило, до достижения какого-то осязаемого результата – после чего тему предъявляют на утверждение для перевода в официальный статус). Творчеству масс у нас дорога – такие «инициативники» влезают иногда даже туда, где еще недавно была монополия Особых Главков, номер 2 (радиоэлектроника, вычислительные машины) и номер 3 (ракетная и реактивная техника – по части приборов), лишь Атоммаш (бывший ОГ-1) остается абсолютным монополистом по своей теме (ну кто ж любителей пустит к соответствующим секретам, а также материалам и лабораторной технике). Что касается контроля со стороны государства, то он ведется на этапе «утвердят или закроют». А «инициативники» в значительной степени играют «вольными стрелками» – считается что у них просто не может быть средств, чтобы иметь в распоряжении что-то опасное. Еще наличествует контроль за материалами, находящимися в особом реестре – понятно, что никто не даст играть с вирусом Эболы (открыли уже эту гадость в Африке, ага!). Но Бельковский работал над совершенно безобидной темой, на первый взгляд – лечение депрессии и реабилитация больных. Темой актуальной и утвержденной – поскольку, хотя вьетнамские и афганские синдромы в полной мере бывают после проигранных и бессмысленных войн, но определенные проблемы среди некоторой части ветеранов имели место и в СССР (как деликатно сказали бы наши газеты). И, согласно тут же наведенной справке, из шести студентов один лишь Аксенов в опытах Бельковского участвовал. Хотя, есть сведения, что был он у пана Бельковского кем-то вроде доверенного лица, их видели вместе и вне занятий. Так тоже не криминал – учитель помогает талантливому ученику. Здесь, слава богу, еще не «толерантный» двадцать первый век, когда неформальное общение преподавателя со студенткой тут же вызывало подозрения в совращении, а со студентом, сами знаете в чем. Отчего я Бельковского назвал преподом – ну так он и в самом деле, попутно преподавал. Тут не только совместительство развито, когда врач из облбольницы может сколько-то раз в неделю лекции читать, в вузе или медучилище – но и кооперация, когда несколько учреждений работают над одной темой, по договору объединяя кадры, ресурсы, материальную базу. Так что пана Бельковского хорошо знали в университете, куда его ввел шеф, пан Ковальский.

Который личностью был еще более примечательной. Старше Бельковского на девять лет, не просто врач, а завотделением, доктор наук, и как утверждают, был знаком еще с Бельковским-папашей. И в то же время – коммунист с 1931 года (членство в КПЗУ – компартии Западной Украины). Вступил в очень плохое для партии время – от слухов с востока (и коллективизация, и голод) КПЗУ катастрофически теряла авторитет в массах. В сороковом (уже в СССР) был арестован, год сидел в лагере, был выпущен зимой сорок первого (медработники на фронте были нужны), всю войну прошел в дивизионном медсанбате (последнее воинское звание – подполковник медицинской службы). Член ВКП(б) с 1944 года, еще через два года демобилизовался и с тех пор во Львове. Причем что странно, поляк он лишь наполовину (по отцу), мать – уроженка Киева (украинка? Русская? Еврейка?). Был женат, но жену и дочку убили бандеровцы в июне сорок первого, во время известного львовского погрома. Так может он потому и решил стать поляком, причем еще «панистее настоящих панов»? Впрочем, после того как я в пятьдесят третьем видел Странника, который был членом еще РСДРП(б), то есть с еще царских времен, а после героем Гражданской, а теперь стал врагом СССР (настоящим, а не придуманным), то уже ничему не удивляюсь.

Ну и где тут криминал? Еще деталь – и Бельковский, и Ковальский были тут в Львове активными членами польского культурного общества «Белый орел» (Ковальский так вообще, одним из руководителей). Опять же, абсолютно ничего незаконного – польские песни, танцы, литература, и вообще, «не дадим польскому языку забыться». Не замечено никаких враждебных лозунгов по отношению к СССР, русскому народу и коммунистической идее. Снова – зацепиться не за что.

Хотя – вот лично у меня еще с иной жизни в непрекрасном будущем, зуб на всякие «некоммерческие организации», фонды и прочее. Которые тогда наводнили РФ, уча, как нам, сирым и убогим, в европейскую цивизизацию войти. Так СССР при Сталине, тем более в этой реальности, еще более победный – ну совершенно никакого комплекса неполноценности перед всемирной демократией не имеет, не забыли еще, как две трети Европы на гусеницы намотали. Но тут, как я вижу, чисто национально-польское, а не «общечеловеческое», так что даже в разрушающем воздействии на взгляды советских людей не обвинить.

Бельковский – где-то я уже слышал эту фамилию. В поезде, проводница сказала про пани, с которой я говорил – Бельковская Станислава, из девятого купе. Фотография в досье – точно, она. Год рождения 1920, Варшава, с 1938 вместе с братом в Львове (куда перебрались, как написано в биографии, после смерти отца). Затем в СССР, затем оккупация – странно, немцы в Польше истребляли интеллегенцию с таким же усердием, как евреев, а пану Бельковскому было дозволено продолжить работу и даже выделено какое-то количество узников из концлагеря как «подопытный материал». Именно этих людей (в большинстве, доживших до освобождения) пан Бельковский и объявил «спасенными», ну а свою работу на немцев, конечно, чистейшей профанацией и саботажем. Но ведь не настолько дураками были фрицы, чтобы год верить обещаниям, ни разу не увидев какого-то достигнутого результата? И чтобы просто выжить в оккупации, польский врач должен был или найти в себе германские корни, или пообещать (и показать) что-то уникальное, «что никто другой сделать не может». Название темы, «исследование психических состояний при..», дальше на латыни. Известно, что в сорок шестом Бельковский обращался уже к советским властям на предмет финансирования этих своих работ, и даже была создана экспертная комиссия, вот ее вывод – по неперспективности, отказать! И снова, куча медицинских терминов – ну хоть бы по-русски параллелили, что это значит? Но – Станислава Бельковская была с братом все эти годы, немцы даже паек выдавали на двоих. И хотя медицинского образования не имеет, в автобиографии записано, «чтобы выжить, подрабатывала медсестрой». Была замужем, с августа 1939 – муж, поручик Войска Польского, сгинул осенью того же года, «о его судьбе сведений нет» – ну, раз за столько лет не объявился, или убили, или в какую-нибудь Аргентину сбежал и о жене забыл – в браке прожили даже не месяц, десять дней, оттого пани так и осталась под родительской фамилией, впрочем, возможно и чтобы к брату юридически привязаться во время войны. Сейчас числится младшим техперсоналом в Львовском университете, живет вместе с братом по адресу…, в Москву ездила, «чтобы узнать о возможности своего поступления в МГУ» как записано в заявлении на отпуск, две недели. О постоянной связи с кем-то – данных нет, любопытно, такая эффектная пани, и свободна?

Так я надеюсь, она не откажется от ужина в ресторане с «московским геологом», с которым познакомилась в дороге? И в непринужденной беседе, подробности о своем брате озвучит?

Станислава Бельковская.

Будучи у себя дома – подлости не ждешь.

Я шла по коридору университетского здания – где проходила до того уже десяток лет. И думала, что этот день пройдет как все – сейчас в автобус, домой, накормить Яцека (он хоть и старший брат, но в быту иногда как ребенок). Почитать какую-нибудь книжку – и лечь спать. А завтра такой же день, и так будет до старости. Если не удастся вырваться из этого круга, уехав в Москву.

– Простите, пани?

Тот геолог из московского поезда. Не думала, что мы встретимся снова! Отчего мы становимся доверчивы и болтливы – с теми, с кем нас не связывает ничего? Хочется иногда излить душу – и наверное, я плохая католичка, хотя и хожу на исповедь. Но отец Ксаверий не вызывает у меня желания быть с ним откровенной – после некоторых поступков, несовместимых с положением служителя Бога.

– Пани, раз уж мы встретились. Хочу пригласить вас пообедать в «Кракове». Конечно, если у вас нет других планов на вечер.

Ну, какие планы? «Краков» – ресторан не самый шикарный, но вполне респектабельный. Рабочий день скоро кончится, и мне даже не надо заезжать домой, чтобы переодеться – поскольку на мне было мое единственное приличное платье, «и на службу и на выход». А мой собеседник показался мне вполне приличным и воспитанным человеком – и вряд ли он потащит меня в койку на первом же свидании. Ну а после он уедет, а я останусь, с воспоминаниями об это дне, проведенном хоть с каким-то интересом.

Я думала, нам придется толкаться в автобусе, но Валентин буквально за одну минуту поймал такси (у нас в Львове пока еще редкость). В заведении нашелся и свободный столик, меню было богатым, официанты очень вежливы. Я даже спросила своего спутника – наверное, вы у себя в Москве, большое начальство?

– На войне я был майором – ответил мой собеседник – и умение строить толпу раздолбаев, это необходимое командирское качество. А до вашего прекрасного города я был в Синцзян-Уйгурии, где всякие внезапные трудности приходилось устранять оперативно, как командиру батальона в автономном рейде. После всего этого, тыловые мелочи у себя дома…

– Вы разве прежде были в Львове? – позволила я перебить его – или тут жил кто-то из ваших родных?

– «Дом» для меня сейчас, это весь СССР. Где есть Советская Власть, где говорят по-русски, и где есть советский закон. А не там, где все это наличествует лишь в расположении нашего гарнизона, да и там, ложась спать, оружие лучше держать под рукой. За пределами же наших постов – сплошное Дикое Поле, Дикий Запад, или, если строго географически, Дикий Восток. Где ты – или жив, или нет. Зато там на всем казенном, а зарплата идет с коэффициентами. И когда возвращаешься, можешь какое-то время жить как пан.

Я пожала плечами. Успев заметить, что на его руке нет обручального кольца – спросила про ту женщину в поезде.

– Это всего лишь коллега по службе. Не скрою, что у нее есть по отношению ко мне свои намерения – но лишь с ее стороны. А вы, пани, не замужем?

Я улыбнулась. Разве приличная замужняя женщина позволила бы себе вот так пойти в ресторан с малознакомым мужчиной? Тем более, католичка – нас ведь с Анджеем венчали в соборе. Это случилось 20 августа, за десять дней до войны – а последнее письмо от него я получила 5 сентября, с тех пор прошло шестнадцать лет. Я была тогда, как Скарлетт из кино – девятнадцатилетняя пани, а он, бравый поручик-кавалерист. Знаю, что по советскому закону пять лет отсутствия, это повод для признания умершим – но у нас, католиков, правила другие. Два года я думала, что Анджей однажды постучится в мою дверь, затем немец напал и на эту страну, и я не знала, буду ли живой через месяц, через неделю, даже через день. Страшный львовский погром в июле сорок первого – отчего не помнят, что поляков тогда били тоже? А при немцах за тобой в любой день могли прийти и отправить в газенваген. Да, пан Валентин, вас не смущает, что вы сейчас беседуете с той, кто «была на оккупированной территории», это не испортит вашу анкету?

Валентин в ответ усмехнулся и сказал, что в Синцзяне, а до того в Маньчжурии, ему приходилось с потомками русских белогвардейцев (а то и ними самими, кто против красных воевал) не только разговаривать, но и работать вместе. И вообще – тут он привел слова, как я поняла, какого-то классика, «вкус рыбы зависит от самой рыбы, а не ее названия» (прим. авт. – В.Шефнер, «Лачуга должника»). Да и разве не заметно, что в СССР сейчас кое-что изменилось в сравнении с тридцатыми годами?

Конечно, заметила. Потому и говорю сейчас с вами. Ведь советский закон сегодня реально (а не по декларации) наказывает лишь за дела – а не за слова? Потому наше общество, в котором состоим мы с братом, вполне законно занимается сохранением нашей памяти. Зачем – ну просто потому, что будет неправильно, если польский народ, язык, культура растворятся в общеимперском. Кстати, вас не смущает, что я называю СССР новой империей, ведь так и есть по существу? Может, этот процесс и «прогрессивен», но сердцу не прикажешь.

– Пани Стася, так ведь на Польшу никто не посягает? На земли, населенные собственно поляками. Кстати, а отчего вы сами не едете туда – вы ведь там родились?

Я нервно рассмеялась. Ваш Сталин как настоящий иезуит. Поднял на щит «право наций жить на своей земле». Вот только если в СССР все нации движутся к ассимиляции, слиянию в единый «советский народ» – то в Польше всячески проталкивается самобытность и саморазвитие тех, кто о своем особом пути уже и думать забыл. Кто помнит, что когда-то не было и русских – а были поляне, древляне, вятичи, кривичи, какие еще древнеславянские племена? Что бы вы сделали с тем, кто бы у вас заговорил о самоопределении например, ижорского или вепсского народа? Будто мы не понимаем – что так вам легче будет нас проглотить – о нет, без принуждения, без газенвагенов, а чисто культурно: сколько лет пройдет, пока гурали или мазуры, прельстившись богатством вашей страны, сами запросятся в нее, как сегодня словаки? Толпе не нужна национальная идея – ей нужен хлеб. И вы ведь намеренно не помогаете нам подняться – я приезжала в Варшаву в пятьдесят первом, хотела просто взглянуть на наш бывший дом, и даже улицы не нашла, одни пустыри, обгоревшие куски стен среди битого кирпича, и это через семь лет после войны! Стоит ли удивляться, что при более чем ста тысячах польского населения Львова, число уехавших в Польшу после войны не составило и десятой части этого количества. А в нашем культурном обществе состоит всего девятьсот человек, это те кто появляются на наших мероприятиях и хотя бы иногда платят взносы – а активно работающих, ничтожное меньшинство. Бедная Польша, которую предал собственный народ! Сколько времени ей осталось до нового раздела?

– Знаете, пани Стася, – ответил Валентин, – мне кажется, Польша потеряла свой исторический шанс именно из-за шляхты. С того времени, когда польское дворянство стало превращаться в шляхтичей. Во всех странах дворянин служил своему монарху и за это получал земли, богатства, аристократические привилегии – и когда это уходило, начиналось вырождение и крах, как во Франции в конце восемнадцатого века. Дворянин? – служи! А шляхтич, он никому не служит, он «крулям рувный», «первый рядом с Богом» (даже не после!). Самовластный королёк в своей местности – чаще всего мелкий. Что из этого могло выйти кроме эгоизма, гордыни, непомерно раздутого чувства собственного величия, и желания видеть не то что есть а то что хочется? Как с таким материалом создать Империю? Вот Польша и упустила те возможности, которые ей подкидывала судьба. А ведь их немало было. И были храбрые воины, блестящие умы, прекрасные женщины. Но не было главного – способности поставить интересы страны выше своего эго и своих сиюминутных интересов. И из всех возможных решений Польша выбирала самое худшее для себя (даже когда поначалу оно казалось выгодным).

– Я молчала, не зная что ответить. В его словах была логика, которой меня учил в школьные годы ксёндз-пробощ. И всё же, согласиться с ним я не могла. Признать это – значит отречься от польской истории, с её триумфами и трагедиями. Убери из неё шляхту – и что останется? Жолкевский, Скарга, Чарнецкий, Огинский, Домбровский, Чарторыйский, Мицкевич, пан Маршал – неужто Велька Польша и правда погибла навсегда?!

Было видно, что тема моему собеседнику неприятна. И наш разговор плавно перетек к тому, что недавно потряло Львов – истории с гибелью студентов. Так вышло, что я знала одного из них, он был кем-то вроде ассистента у моего брата. Остальные мне незнакомы. И это ужасно, что совсем молодые люди погибли вот так, когда нет войны!

Валентин спросил о моем брате – он профессор или доцент, раз имеет ассистента? Нет, что вы – я же сказала, «вроде», этот бедный мальчик помогал Яцеку на сугубо добровольных началах. Мечтая, что когда открытие моего брата будет опубликовано – часть славы и наград достанется и ему. Чем занимается Яцек – нет, это не секрет. Он потомственный медик, известным варшавским врачом был еще наш отец, Казимир Бельковский, его хорошо знали в довоенной Варшаве. Яцек даже женился на дочке пана Адама, лучшего папиного друга и коллеги. Ну а я, хотя и отучилась год на медицинском, быстро поняла, что это не моя профессия – я боюсь крови, мне делается дурно и руки дрожат. Яцек же истинный ученый, он даже в Львов из Варшавы уехал в тридцать восьмом, потому что ему здесь предложили лучшие условия для работы, бросил папину практику, варшавскую клиентуру, можете такое представить? Зато он продолжил тему, над которой папа трудился всю жизнь. Ну а я, всего лишь бездарность – хотя Яцек вписал меня своей помощницей, чтобы немцы не тронули, я всего лишь вела его хозяйство. Яцек, хотя и старший, такой непрактичный – и бытовыми мелочами приходилось заниматься мне. Что ж – наверное, такая судьба любой сестры гения.

– Но я слышал в университете, что и вы, пани Стася, собираетесь учится в Москве. Кстати, а отчего не в Львове – наверное, здесь поступить вам было бы легче?

Уже разболтали – интересно, кто, Марыся или Оксана? Вам подойдет ответ – что я хочу лучше узнать вас, русских? И при этом не слышать наставлений Яцека – который, доверив мне бренные мирские заботы, весьма щепетильно относится к моему мировоззрению. По счастью, он прежде всего ученый, для которого наука прежде всего – и не надо бояться, что он влезет во что-то противозаконное.

– А какой предмет исследований вашего брата, если не секрет? В Маньчжурии до сих пор помнят японца генерала Исии, который себя «мирным медиком» считал – так его изуверские опыты над живыми людьми не за столом и перед сном вспоминать, тут все фильмы ужасов нервно курят в сторонке.

Пан Валентин, надеюсь, это шутка? Яцек вовсе не такой человек. Да, он фанатик науки – но не беспринципен. Немцам помогать не стал. Работой нашего отца было – восстановление в обществе безнадежных психических больных. У тех, кого разум не работает совсем – и люди уже как растения. Отец пытался заново сформировать в мозгу нужные связи – и больной еще не становился полностью личностью, но мог выполнять заданные команды, как робот у Чапека. И что-то уже начинало получаться! Ну а когда немцы пришли, Яцек пообещал им, что можно так делать идеальных и нерассуждающих рабочих или солдат – причем не только из больных, но и из любого человека: пленных, нелояльных. И тянул так два с лишним года – немцы так ничего и не получили. Потому что Яцек ничего и не собирался им давать!

– Это гипноз что ли? Выполнять команды, не думая.

Не знаю. Яцек говорил – и медикаменты, и гипноз. Он даже обучался в тридцать восьмом, у ученика самого Фрейда – только способностей у него оказалось недостаточно. Помню, как он меня пытался гипнотизировать – смешно! Что-то выходило, лишь я сама поддавалась, себе говорила, усни. А после, бывало, обнаруживала себя стоящей посреди соседней комнаты или даже в саду.

– Пани Стася, вот не хотел бы я, чтобы такое открытие и удалось. Вам бы хотелось – чтобы вами так управляли?

Я пожала плечами – наука есть наука. Предпочла промолчать о том, что сама с самого начала отказалась от участия в опытах, поскольку думала именно так.

Валентин проводил меня до дома, как подобает кавалеру. Снова поймав такси возле самого ресторана – к моему облегчению, так как начал накрапывать дождь, а я была без зонтика, не люблю носить тяжелую длинную трость и не могу позволить себе купить модный складной, да и мое пальто и шляпка также были слишком старомодны и скромны для романтической прогулки, поскольку жалования конторской служащей явно недостаточно, чтобы выглядеть как варшавская пани прошлых лет. Валентин высадил меня у подъезда, не проявив ни малейшего интереса к тому, чтобы подняться со мной в квартиру – не то, чтобы я желала этого, но нашла странным с его стороны, что он даже намека себе не позволил. Был явно был чем-то озабочен, куда-то спешил – я тогда подумала, что он соврал мне про «сослуживицу» и торопится теперь к ней. Что ж, таково большинство мужчин! Однако он был со мной честен, подарив мне приятный вечер и вкусный обед.

Я не знала тогда, что мы еще встретимся. Там, куда я никак не желала бы попасть!

Снова Валентин Кунцевич.

Ну вот, грянуло! И самое обидное, что в этом времени ничего подобного не было пока – но мы-то, пришельцы из будущего, про такое знали!

Хоккей на Кубок Победы – событие года. И отменить матч ну никак нельзя, без самых серьезных на то оснований (которых не было). Хотя чуял же, что может что-то случиться! 11 апреля, за два дня, совещание было, у самого Первого, с привлечением всех сторон – на предмет готовности. Ледовый стадион в порядке, играли на нем уже (правда, не матчи такого уровня). Где гостей размещать (кому в гостинице мест не хватит), тоже нашли – в новых общежитиях межвузовского Студгородка. Чем кормить – ну, на обеспеченность продуктами не жалуемся. И частники-торговцы (а также, оказывающие всякие услуги) оживились, предвкушая ажиотаж, сувениры, флажки и прочее уже продают по всему городу, как в мое капиталистическое время. А вот с обеспечением правопорядка – серьезное беспокойство!

«Из Канады к нам едет тысяча самых отъявленных болельщиков-хулиганов, за счет Госдепа США». Якобы, эта информация поступила по линии МГБ – странно, отчего мы, «инквизиция», ничего не знаем? И что организаторы этой акции рассчитывают получить – показать своих же граждан «свободного мира», дикарями? Но делаю заметку – срочно запросить Москву, насколько это достоверно. Вообще-то в мое время подобное было, и без всякого Госдепа – читал, что некий британский футбольный центрфорвард за свой счет оплачивал вояж сотни своих самых агрессивных фанатов, да еще говорил о том репортерам, «это моя личная мафия, не уступающая любой сицилийской». А «подвиги» буйных британских (и не только) болельщиков на чужих стадионах, по всей Европе в историю вошли (и в полицейские протоколы). Вообще, какой дурак у нас додумался выбрать Львов для матча именно между Польшей и Канадой – с учетом, что в этом городе почти четверть населения, это поляки, ну а в Канаде сильна украинская община, представители которой возможно, не только среди болельщиков будут (вот не помню, насколько канадские украинцы были представлены в канадском хоккее?). Но в списке их команды уже вижу минимум одну фамилию – Пол Ватрушефф, восходщая звезда «Монреаль канадиез». Разве был такой в нашей истории – так ведь история изменилась, у нас его родители вполне могли погибнуть где-нибудь в Нормандии или в Корее, и остался паренек от хоккея в стороне. Наверное и другие потомки эмигрантов есть – в Канаду украинцы ехали, причем еще до 1917 года, и не только из России, но и из Австро-Венгрии. Правда, по нашей информации, к ОУН-УПА они относятся «с сытой поддержкой», то есть сочувствуем, но на баррикады не пойдем, поскольку своей жизнью довольны. Но бог его знает – в самом худшем случае возможна великая драка бандеровцев с поляками, причем не только на ледовом поле, но и на трибунах. В моей истории, футбольные беспорядки в Ленинграде на стадионе Кирова в 1957 году из-за гораздо меньшего повода начались. Паранойя – но это лучше, чем клювом прощелкать, а после отвечать!

– Так вы что, предлагаете в город войска ввести? В мирное время? Люди не поймут, а иностранцы – тем более.

– Алексей Федорович, ну зачем так примитивно? Во-первых, какие-то подразделения можно и в форму милиции переодеть, к увеличению ее числа я думаю, публика отнесется с пониманием. Во-вторых, ОМОН заблаговременно выдвинуть к Ледовому Стадиону, пусть во дворах побудут, глаза не мозоля. В третьих, и во всем гарнизоне объявить повышенную готовность, чтоб если дойдет до края, реагировать без промедления. В-четвертых, возле стадиона иметь пожарные машины, «а вдруг загорится что-то», ну и водой можно дерущуюся толпу разогнать. В-пятых, туда же выдвинуть заранее и экипажи «скорой помощи». В-шестых, а отчего бы армию к патрулированию улиц еще с утра не того дня не привлечь? Тем более, что предлог есть – читал сводку, всякая шпана оживилась, видя в туристах и болельщиках овечек для стрижки, а это нехорошо, что и советские люди и иностранцы подумают про наш город Львов. И организаторы возможных беспорядков будут стремиться еще заранее ситуацию раскачать, чтобы люди на игру пришли уже заряженные обидой – не допускать этого категорически! В-седьмых, известный милиции криминальный элемент (даже тот, на кого пока ничего нету) задержать до выяснения, пусть сутки, пока матч кончится, в камере посидят, после выпустим (ну а если что-то на кого-то найдется, так еще лучше, можно и не выпускать). Все эти пункты я в докладной записке вам уже написал. У кого-то есть дополнения, возражения?

Не претендую на всеумение, и предки не были дураками – но вот не научились еще в это время обеспечивать необходимый контроль. Были исключительно крайности – если не полная свобода, то комендантский час, всем стоять, без пропуска ходу нет, за неподчинение стреляем. В Москве уже было что-то близкое к современному нам, при обеспечении безопасности товарища Сталина и других Вождей во время их перемещений по городу и присутствия на мероприятиях – но это считалось секретом, которому в провинции ни ГБ ни милицию не обучали. Ну а мы, «инквизиторы», я повторю, не спецы, но универсалы. Обучены не владеть виртуозно каждым из инструментов, но знать, когда конкретный инструмент понадобится и какие у него возможности – и когда случится пожар, то не стоять в параличе, неотложные меры принять в первые, самые тяжелые дни, продержаться до прилета спецов. При этом, не стесняясь ничем – в отличие от товарища из исполкома, что справа от Федорова сидит, и мне пытается возразить:

– Товарищ Кудрин, а не слишком ли? Пожарные машины – это как в Париже, полиция пролетариат водометами разгоняла, и слезоточивым газом? Вы еще прикажете, милиционерам дубинки выдать, как парижским ажанам!

– Благодарю, что напомнили – с усмешкой отвечаю – согласно инструкции, инвентарь «дубинка двойная» (они же, нунчаки) рекомендуется применять при подавлении беспорядков в местах заключения, но не предписывается исключительно там. Так что указать личному составу милиции, иметь при себе сей предмет. А заодно и противогазы – береженого, бог бережет. Что до классовой идеи – так не находите, что стрелять в толпу боевыми патронами куда менее гуманно? И если ничего не произойдет и после матча народ мирно разойдется – то о наших приготовлениях никто не узнает. Если вас, товарищ, интересует – в полиции буржуазного государства я не служил, а вот повоевать пришлось в достатке. И я хорошо знаю, что гасить панику во вверенном вам подразделении надо предельно быстро, а при необходимости и жестоко. Иначе последствия будут гораздо страшнее. Кстати, парижская полиция работала плохо – там ведь с улиц после убитых и раненых десятками возили. Хотите здесь в русскую рулетку сыграть – с одним шансом из шести, из десяти, пусть даже из ста, что будут трупы и стрельба? Или с самого начала перекрыть такую возможность. И плевать, что там их продажная пресса понапишет про «полицейскую диктатуру», они все равно это будут писать, так что нехай клевещут. Да, чуть не забыл – Алексей Федорович, помните, диспут в университете, и металлоискатели на входе? Можно такие же на стадионе поставить – с приказом, с любым оружием не пропускать?

– Народ не поймет – говорит начальник УВД – скажут, «а как мы после вечером домой, через чужой район»? Особенно автозаводские, у их молодежи с соседями давняя вражда. Как в деревнях бывало, стенка на стенку. До стрельбы не доходит, и нож считается «западло», а вот кастеты, кистени, да те же нунчаки, это запросто. Мы конечно, стараемся – но привычку не переломить.

Верно – нравы значительной части советской молодежи сейчас пока далеки от коммунистически-ефремовских. Поскольку гопники в эту эпоху – в значительной степени, наследие сельской традиции «стенки на стенку», молодецкой удали почесать кулаки о физиономии соседей. Но если в деревне это дело далеко не каждодневное – и расстояние между соперниками, несколько верст по полю или по лесу переться, и лишних ни сил ни времени нет, когда пахать, сеять, жать надо с ранней весны до поздней осени, от зари до зари – то для тех, кто в пролетарии подался, раздолье: чужаки на соседней улице живут, и «дело было вечером – делать было нечего», в итоге такое творится, наши бандитские девяностые отдыхают! Допрашивал я одного такого «ониждетя» семнадцати лет, и он мне попутно поведал, как домой добирается, если припозднившись.

– От автобуса мне еще шесть кварталов до хаты. А на остановке уже местные пацаны ждут толпой – таких как я, кто поодиночке. И тут главное, успеть – первым, в морду заводиле, и ноги скорее. Через два квартала уже наша Первомайка начинается – если туда добежал, уже не достанут. Ничего, мы привыкли уже – даже интересно.

И кто ж позволил вам такие сволочные порядки устанавливать? У деревенских было справедливее – тронуть тех, кто сам, по доброй воле в «стенку» не становился, а лишь мимо проходил, категорически было не принято. Так же как и нельзя было бить лежачего, или бить в спину – зато «закладочника (кто в руке свинец зажал) бей, даже если свой». У городской шпаны тоже какие-то правила есть – например, хотя сейчас даже стволы на руках не редкость, а ножик у уважающего себя пацана, это святое, но применять их в обычной драке считается «западло». С исключением – если ты барышню провожаешь, то имеешь право себя и ее защищать. А вот тебя при девушке тронуть считается недостойным – только когда ты назад пойдешь, ее проводив. Но соблюдают эти правила не из какой-то «чести», а чтоб лишнего внимания милиции не привлечь, на нары все ж не хочется – и соблюдают далеко не всегда. Так что работы у нас тут – непочатый край, и пряником и кнутом. А конкретная проблема – что на матче послезавтра у половины зрителей в карманах будут всякие предметы «для самообороны по пути домой». И билеты уже в продаже, с указанием мест, две трети уже разошлось. То есть, не выйдет четко рассадить по секторам – поляков, украинцев, русских и канадцев. Поскольку одному аллаху известно, кто и на какие места уже купил. Так что гремучая смесь уже налицо – и что с этим делать?! Срочно сооружать на трибунах перегородки – и наряды милиции, при малейшем беспорядке, зачинщиков тут же изымать вон,

На стадионе побывал несколько раз – и в составе комиссии, и единолично. Подумал даже о попытке массового гипноза – вот что над стадионом светящийся шар делает (подобие того, что на концертах и дискотеках моих времен – здесь тоже в моду вошли)? Да он еще крутится, световые зайчики как снежинки, по залу скользят – а ритмично меняющийся свет, это фактор внушения, как маятник в руке у гипнотизера. Нет, убирать это украшение не надо – но сделать так, чтоб он вращался неритмично. Как, это не мои проблемы – придумайте что-нибудь, или уберите его совсем. И по трансляции – чтобы никакого молчания не было: если не голос комментатора, то крутите песни, «выше знамя советского спорта», репертуар подберите!

Помнил я и что было в сорок пятом когда «водопроводчиков» генерала Исии брали, и наш Андрюха «Чечен» (тоже из «воронежцев») от японского газа погиб. Спецы по химзащите осмотрели систему вентиляции стадиона и вынесли вердикт, что для массовой потравы собравшейся публики, с учетом объема помещения и мощности вентиляторных установок, теоретически потребно совершенно неподъемное для малой группы злоумышленников количество любого из ныне известных ОВ. Что при этом думали (и наверное, говорили) про паранойю московских гостей, мне плевать – по мне, здоровее быть параноиком, чем раззявой. А когда я озвучил идею превентивно арестовать Ковальского, Бельковского, еще два десятка наиболее подозрительных лиц – то местные товарищи, люди из сталинского СССР, меня, выросшего при российской демократии двадцать первого века, сравнили с персонажем то ли Гоголя, то ли Салтыкова-Щедрина, кто там губернатору писал, «виновные, за неимением улик, сидят пока взаперти».

– А на каком собственно основании? Абсолютно ничего конкретного – и даже сформулированного обвинения нет. В то же время, весь актив польского культурного общества, и перед матчем, где Польша играет – это политический вопрос может получиться! Как же можно наш советский закон нарушать – люди известные, с заслугами, товарищ Ковальский орденами награжден – и «по подозрению в намерении», кстати, даже неясно в каком? У нас сейчас не тридцать седьмой год – и эту политическую линию Москва четко разъяснила.

И вот, сижу в ВИП-ложе (попросту, в одном из секторов, верхние ряды огорожены для руководящей публики), обозреваю поле и трибуны. Стадион флагами украшен, музыка по трансляции играет. Начало матча в семь тридцать вечера – а народ собираться начал, когда еще не было семи. По праздничному одеты – это ж для города событие, впервые город Львов хоккейный турнир Победы принимает. Милиция бдит, не только снаружи, между секторами тоже стоят – до чего же на царских городовых похожи в этих парадных мундирах (по крайней мере, на тех, кого я видел в кино). Пиво раздают – еще одна идея «антикризисного» штаба: поскольку стеклянные бутылки в руках толпы могут стать опасным оружием, то возникла идея специально для этого дня разлить чешское пиво в бумажные стаканчики от мороженного, заклеенные сверху (перед употреблением, естественно, вскрыть). Технология у предков была (кто жил в СССР, тот должен помнить «треугольные» молочные пакеты). Наличествовала проблема, что разогретое пиво выделяет газ, так что возникали сомнения в целости упаковки – однако решили, что если развозить холодными (в машине-рефрижераторе, есть уже и такие), то потребить продукт успеют до того, как он согреется. Оперативно нашли изготовителя, какой-то кооператив «Эврика», адрес и прочее мелким шрифтом, заказ исполнили точно и в срок. В общем, благодать, и опасаться нечего!

Ну вот, команды на поле выехали, гимны прозвучали, вводная завершилась – и пошла баталия! Кстати, про «тысячу буйных хулиганов, нанятых Госдепом», оказалось уткой из желтой прессы – но кто-то у нас то ли за чистую монету принял, то ли решил подстраховаться. А на мой взгляд, никакому Госдепу совершенно не было нужды тратить свои деньги – если эти приехавшие привыкли считать хоккеем то, что происходило сейчас на поле. «Как школьнику драться с отборной шпаной» – случая не упустят сопернику клюшкой ноги подсечь, или в свалке у бортика, кулаком сунуть в ребра, по почкам или поддых. Или, как их форвард, этот самый Ватрушефф, поляку локтем в лицо заехал – а судья-финн «не видел», или и правда, не заметил? Впрочем, играть канадцы тоже умели, просто давили панов агрессивностью – после первого тайма (тут терминология во многом, футбольная остается, привычная и зрителям, и игрокам – например, не периоды, а таймы) счет был четыре-ноль! Естественно, в пользу не поляков. Ну а меня беспокойство не отпускает, переходящее в паранойю. Поскольку не нашел пока, за что зацепиться. «Не видите суслика – а он там есть».

Был бы я врагом и шпионом, как бы выполнил задачу, быстро и эффективно вывести из строя большинство тех, кто находится на этом стадионе? Да подкатился бы к такой частной лавочке, которая всех поит, и ухнул бы в резервуар… нет, не цианид, тут что-то с замедленным действием нужно, чтобы панику прежде времени не поднять. Бред – ну так тревога учебно-боевая, чтоб не расслаблялись. Пиво «Эврика» условно отравлено американскими шпионами. Симптомы появляются в течении часа и сходны с сильным опьянением. При проявлении таковых, быть готовыми немедленно оказать помощь.

Пусть исполняют. Подумав – московское начальство озаботиться решило, чтоб пьяных не было.

Из рапорта мл. сержанта милиции Хомутова А.С.

13 апреля с.г. я выполнял задание по охране общественного порядка на Ледовом стадионе г. Львов во время матча на Кубок Победы, Польша – Канада. В паре с сержантом милиции Головней Ф.М. я находился на северной трибуне, в проходе между секторами «Б» и «В», на уровне 7 ряда.

Трибуны были заполнены, пустых мест в вышеуказанных секторах я не видел ни одного. Проходя на места перед началом матча, а также во время первого тайма игры, публика вела себя возбужденно, демонстрируя иностранную символику, а также неоднократно хором выкрикивая «Еще Польша не сгинела» – но явных нарушений общественного порядка не было. Также утверждаю, что лично я не видел среди зрителей никого в состоянии алкогольного опьянения и (в указанное мной время), с поведением, показывающим психическое нездоровье.

Во время перерыва перед вторым таймом многие зрители, покидавшие свои места, возвращались с бумажными стаканами пива. Также, перед началом второго тайма, я видел, как это пиво (продукт артели «Эврика») предлагали разносчики. Мой напарник, сержант Головня, так же взял порцию пива, я не стал, так как полагал, что употребление спиртных напитков при несении служебных обязанностей не совместимо с высоким званием сотрудника советской милиции. Также я видел, что отдельные несознательные граждане угощали пивом присутствующих тут же особ женского пола, что противоречит нашей советской морали. Однако же сержант Головня не позволил мне пресечь это безобразие, благодушно заявив, «да пусть, люди же пить хотят».

На восьмой минуте второго тайма (я точно запомнил время, так как перед этим взглянул на табло), я услышал женский крик. Товарищ капитан, ну если бы я это на улице в патруле услышал – то точно бы решил, это не в шутку и не семейная ссора, а всерьез кого-то убивают! Я обернулся, в десятом ряду гражданка билась в истерике, а сидевшие рядом пытались ее успокоить, не было никаких признаков преступления – припадочная что ли? И тут еще крик рядом, и еще. Не меньше десятка зрителей, в разных местах сидевших, как с ума сошли – кто-то пытался убежать, кто-то кричал, стараясь забиться под скамейку, а кто-то стал драться – не группой, а каждый за себя. Ну а остальная публика просто не понимала, что происходит и что им делать.

И тут сержант Головня выхватил табельный ТТ и был готов открыть огонь на поражение – без всяких «стой, стреляю» и предупредительных вверх. Кричал «бей фашистов», и глаза у него были совершенно бешеные. Я пытался ему помешать, поскольку не видел целей – тогда он на меня ствол направил с криком «получи фашист проклятый». Я подумал, что ему контузия в голову ударила, он же воевал – и пытался отнять у него пистолет. При этом он сумел сделать два неприцельных выстрела, в сторону поля – хорошо, что ни в кого не попал.

Отмечу высокую сознательность граждан, которые нескольких буйствующих скрутили самостоятельно и вывели с трибун, передали в руки милиции. Однако же случаи внезапного сумасшествия множились, и восстановить порядок на трибунах было невозможно.

О дальнейшем рассказать не могу, так как лишился сознания от сильного удара по голове.

Из милицейского протокола.

Да что вы, товарищ капитан, лично у меня и мысли не было порядок нарушать. Хоккей, да еще Турнир Победы – когда такое зрелище еще у нас будет. Ну и сознательные мы, не в мире капитала живем – радио слушаем, газеты читаем. Где предупреждение было, что поскольку такая игра, это дело политическое, то в случае чего, отвечать придется не по «хулиганке» административно, а сразу по «политике» 58й.

И милиции столько – никогда раньше не видел. И на стадион через эти ворота с пищалками проходить – у кого железо в карманах, нельзя. У меня даже к ремню с бляхой прицепились – едва упросил, ну не без штанов же мне на матч идти? Кто выпивши был, тех тоже не пускали. И я трезвый, ну ни в одном глазу – только уже на трибуне пиво выпил. Так это ж законно, раз дозволено было торговать – да и как с одного, ну двух, трех стаканов пива, не водки, опьянеешь? Даже девчата пили по стакану, по полстакана – хотя им и неподобает. Но душно было на стадионе, да и пиво чешское, как раз по случаю.

За кого я болел – за поляков, конечно! Все ж братья по соцлагерю. Хотя сам с Полтавщины – бабка рассказывала, с тех самых мест, где Гоголь когда-то жил. Откуда он и собирал свои сказки про всякую нечисть вроде виев и чертей. Товарищ капитан, так это самое прямое значение имеет к тому, что на стадионе было! Нет, я в церковь не хожу и попам не верю. Ну а сказки в детстве – каждый этого наслушался.

Так вот, сидим мы с Любашей – у нас все серьезно, я предложение ей собрался делать, и билеты на этот матч тоже я доставал. Жалеем, конечно, за наших братьев-славян, как их заезжие лупят. Четыре гола в первом тайме заколотили, и пятый уже успели – ну прямо, блицкриг! Да еще и по мордам бьют – особенно вратарь ихний, все ведь видели, он у своих ворот клюшкой махал как секирой. Но поляки еще держались как-то, что-то пытались изобразить, молодцы!

И тут Люба дико орет и на меня смотрит как на покойника. Я ничего понять не могу, хочу ее успокоить, а она меня и сумочкой, и зонтиком по голове, и кричит «сгинь!». Тут сосед с верхнего ряда к ней свои лапы тянет – вот те крест, не руки, а лапы с шерстью и когтями, я смотрю, а у него морда самая вурдалачья, не человеческая! Ну я ему конечно, в рыло – а как иначе? А тут гляжу, у всех вокруг хари чертячьи вместо лиц, ну прямо как бабушка на ночь рассказывала, «будешь плохо спать, внучек, нечистые придут и тебя утащат». Значит, наружу надо прорываться – я Любку подмышку схватил, а она вырывается, орет, но тут уже не до сантиментов – а я всех на пути свободной рукой охаживаю, чтоб с дороги убирались. Товарищ капитан, ну вот не помню я, чтоб вашего милицейского бил – я ж говорю, одних бесов вокруг видел. Помню лишь, как удивился, а что это черти передо мной, и не с вилами, а с «калашниковыми» – и приклад мне в голову летит. Очнулся уже связанный и в холодной. Еще доктор приходил, чем-то меня колол. Товарищ капитан, неужели мне – и пятьдесят восьмая?

– Гражданин Назаренко, успокойтесь. Медицинская экспертиза показала у вас в крови следы сильнодействующего психотропного препарата. Что позволяет вынести заключение о том, что вы за свои поступки не отвечали. Однако настоятельно рекомендую вам проявить сознательность и добровольно записаться на восемь часов, одну трудовую смену, общественных работ. Свободен!

– Товарищ капитан, так я не понял – если я за себя не отвечал, то есть невиноватый, так за что восемь часов?

– Ну а на стадионе чинить, что поломали, по-вашему, Гоголь будет?

Еще из протоколов опроса свидетелей.

– …я вдруг увидел, как лед горит! Все поле пылает, как облитое бензином, сейчас на трибуны перекинется. Ну и конечно, вскочил, и к выходу скорее, сгорим же все!

– …все стало качатся и трястись, землетрясение, или бомбежка? Ну я и подумал, сейчас крыша обвалится.

– …вода отовсюду, как всемирный потоп. Всех захлестывает, уносит, не выплыть.

Давид Каплан, генеральный консул Израиля в городе Львов.

Мы были веками гонимой нацией. Но сказано в Писании – все что нас не убивает, делает сильнее!

Мои деды и прадеды жили в Варшаве – не только аристократы помнят свои родословные. Мы пережили кучу войн и революций – Наполеона, Маркса, всех русских царей, Пилсудского. Гитлера пережить не удалось. Вся моя семья погибла в варшавском гетто, я выжил чудом. Смешно, но я помню, как еще в начале двадцатого века евреи из России, да и со всей Европы ехали в Германию – «поскольку это единственная страна, где нас уважают». Фашизм уничтожен, но корни его остались – уже после этой войны в Кракове меня на улице среди дня избили поляки. И хотели убить – но рядом оказался русский патруль.

Может это указание свыше – что довольно нашему народу быть без своей земли, приживалами на чужих дворах? Сталин сказал – земля в Палестине ваша по праву. Многие уже уехали – а я задержался. Ради благого дела, помогать соотечественникам следовать по этому пути. Этот русский город стал местом сбора евреев со всей Европы, здесь они могут немного отдохнуть, а затем, поездом до Одессы и на пароход. А кто-то и остается – наша община в Львове, это почти пятая часть населения этого немалого европейского города. И отношение к нам советских властей – гораздо лучше, чем поляков.

Но я прихожу на львовское кладбище, где стоит скромный монумент. Четырехметровая бронзовая статуя – мать, плачущая над своими детьми. Память о жертвах погрома в июле сорок первого, когда все евреи города Львова наши свою смерть – причем полицаи из ОУН усердствовали больше, чем немцы. Я испытал это в Кракове летом сорок шестого, когда меня среди дня на центральной улице схватила озверевшая толпа. С тех пор я всегда ношу в кармане парабеллум. Это жизнь – что беззащитных бьют. Теперь нам хватит довольствоваться тем, что нам дозволяют жить. Если мы хотим выжить, то должны вести себя, как русские – «тронешь нашего, умрешь!».

Я пришел на этот матч – желая увидеть, как разобьют поляков. Я не шовинист – но не люблю панов, и поверьте, есть за что! Меня удивило, что стадион был оцеплен не только милицией, стояли и солдаты. И всех, желающих пройти на матч, строго проверяли на предмет оружия. Лишь я прошел без досмотра, с моим диппаспортом, через вход для начальства. Отчего я не захотел сидеть в «особой» ложе? Наверное потому, что остался тем же простым парнем из Варшавы, привыкшим к простому обращению. И Львов не Варшава – было приятно что здесь можно ходить без охраны, не опасаясь что тебя оскорбят или изобьют. Да и видно было лучше – из первых рядов партера, а не с высоты. Канадцы не подвели – эх, как они задали буйному панству! Четыре безответные шайбы лишь в первом периоде – а что будет в результате, десять – ноль, не меньше, делайте ставки, господа! Жаль, что русские не додумались еще до букмекерства в хоккее. Было жарко, в перерыве я выпил пива. Второй тайм начался как первый – не прошло и пары минут, как канадцы забили пятый гол! Трибуны неистовствовали. И тут это началось.

Я читал роман этого японца, про разбросанные камни. Что для путешествия во времени вовсе не обязательно строить машину, сила духа и мысли тоже может перекинуть в иные года. Мир вдруг покачнулся, потерял четкость – а затем я увидел иное. Тот же стадион – но рядом люди в черных мундирах СС, в форме вермахта, в коричневых рубашках фашистских штурмовиков. Висят знамена со свастикой – а в «правительственной» ложе сидит сам Гитлер, в окружении прочих нацистских бонз. На меня никто не обращал внимания – но в Рейхе нельзя было шагу пройти, не наткнувшись на шуцмана, первая же проверка документов будет для меня смертельной, и если это действительно Германия тридцатых, то мне некуда и не к кому здесь идти. А лишь продать свою жизнь подороже!

Я сунул руку в карман – парабеллум был на месте. Значит, сумею захватить с собой кого-то из нацистов – и не одного. Но зачем тратить патроны на простых солдат, даже офицеров – когда вон там сидит главный злодей? Надо лишь не промедлить, последнюю пулю себе – я боюсь боли и не выдержу пыток в гестапо. Я никогда не был солдатом – но надеюсь, что не промахнусь.

Я встал и начал пробираться к ложе фюрера. Вокруг что-то происходило, но это не имело значения. Наверное, Бог направлял мой путь – меня никто не остановил. Лишь у входа в ложу постовой эсэсовец что-то спросил – но я не расслышал его слов, а шагнул внутрь, выхватывая пистолет.

Я не успел. Потому что морды с проклятыми усиками оказались не у одного из присутствующих – в которого из них стрелять первым? И кто-то из телохранителей фюрера успел раньше. Я все же выстрелил раз, другой, третий – уже падая, сраженный. И было совсем не больно – а затем настала тьма.

Снова Валентин Кунцевич.

Не полковничье это дело, лично террористов обезвреживать. Так Юрка Смоленцев мне говорил – уж он-то бы молчал, ловец гитлеровских бонз, не иначе ему наши прекрасная римлянка все ж на мозги накапала, капля камень точит. А что делать, если я, никого не трогаю, и вдруг оказываюсь на линии огня?

Гораздо хуже могло быть – двенадцать тысяч человек на стадионе, и если бы даже половина, выпив «заряженого» пива, поехали крышей – то усмирить бы не вышло никак, без больших жертв, тут же еще Ходынка случится, если все ломанутся к выходам, как в Лужниках в семьдесят первом. Но действие любой отравы на организм индивидуально, да и пили не все разом по команде в один момент, так что катаклизм вышел растянутым во времени – что позволило гасить его по частям. Еще хорошо сыграла моя паранойя – «учебно-боевая задача», однако благодаря ей командиры большинства подразделений сразу связали причину выхода из строя части личного состава с выпитым пивом. И дальше, по уставу – пострадавших изолировать и оказать помощь, и начать выполнение боевой задачи.

И это были не просто солдаты, и не привлеченные гражданские пожарники и медики. Еще в сорок восьмом (после Ашхабада), когда оказалось, что армейские саперные части все же не совсем соответствуют возникшей задаче (аккуратной разборке завалов, под которыми могут быть люди, быстрому восстановлению именно гражданской инфраструктуры, тушению пожаров), и не было в их составе медиков, а приданные медсанбаты это тоже не совсем то (слишком на этапно-эвакуационную систему завязаны) – то было решено создать особые войска гражданской обороны. С задачей оказывать помощь населению, в мирное и военное время – гасить пожары, разбирать завалы, извлекать пострадавших, оказывать медпомощь, вести необходимые ремонтно-восстановительные работы, радиационную и химическую очистку местности, обеспечивать противоэпидемические меры. Такой мобильный кулак, способный быстро выдвинуться в любое место, не «раздевая» территориалов – и даже, в перспективе, в другую страну, для оказания помощи при стихийном бедствии там (для чего было политически удобно вывести эти части из прямого подчинения нашего Минообороны, чтобы никто о «русской окккупации» орать не мог). Однако «Министерство (или наркомат) по Чрезвычайным Ситуациям» отчего-то не понравилось Сталину – «от пожара до пожара работать будут?». В итоге остановились на Корпусе Спасения. Заодно решился вопрос с призывом «чуждых» этнических групп (немцев Восточной Пруссии, японцев с Южного Сахалина, и детей белоэмигрантов в Словакии и Маньчжурии), которых в Советскую Армию не призывали – так же как и всяких баптистов, которые «по религиозным соображениям, оружие не возьму».

Потому, действовать начали немедленно. При сознательной поддержке части зрителей – которые или сами скручивали буйных, или, закрыв глаза, «я тоже пиво пил», позволяли себя вывести под руки. Но без эксцессов все же не обошлось – и я, ей богу, уже прикидывал, сколько лет солнечного Магадана мне светит, из расчета год за десять или двадцать погибших и покалеченных, а сколько их наберется всего? И нервы были на взводе – но голова оставалась холодной, по профессиональной привычке. Что меня и спасло.

Отчего этого типа сразу не перехватили? Так внимание было обращено прежде всего на тех, кто ломился к выходу, и при этом вел себя неадекватно. Ну а этот целеустремленно шел к штабной трибуне, будто свой, с поручением. Но вектор его движения, выламывающийся из общей суматохи, я заметил, и насторожился – и когда он выхватил люгер, я начал реагировать быстрее всех. Уход вниз с выхватыванием оружия – наш стандартный прием, которому даже салаг обучают в первый месяц. Он все же успел выстрелить трижды, совершенно не целясь. Одновременно со мной – я стрелял только один раз, целил в правое плечо, попал чуть ниже. Он падает, тут по ушам бьет истошный женский визг. На все – две-три секунды, не больше.

Такой вот – скоротечный огневой контакт. Меньше верьте Голливуду – где бравые ганфайтеры навскидку попадают в игральную карту за полсотни метров. Может быть в цирке такое и бывало – но самая известная реальная дуэль Дикого Запада в 1881 году, где сошлись четверо «законников» (братья Эрп и кто-то еще к ним примкнувший) и пятеро бандитов, происходила на узком дворе, меньше десяти метров в поперечнике (на том самом месте после музейную экспозицию поставили, восковые фигуры в тех же позах) – с обоих сторон был сделан тридцать один выстрел с результатом: три трупа, четверо раненых, двое убежали не пострадав – меткость оцените сами. А у нас что – теперь и оглянуться можно.

Черт, черт! Баркову-старшему – пуля прямо в голову. Тамару кровью забрызгало, она сейчас и кричит. Охрана все оружие повыхватывали, но поздно уже. Просто чудо, что еще две пули никого не задели. Классическая картина покушения – устроить отвлекающий шум, беспорядки, и вывести исполнителя на позицию. Интересно, кто целью был – товарищ Федоров, или кто-то из нас?

А дальше в темпе вальса – эвакуация всех начальственных товарищей (как наиболее вероятных целей для повторного покушения), и боже упаси повторять ошибку царя Александра Освободителя, который на схваченного бомбиста вышел взглянуть, и получил вторую бомбу себе под ноги. Личность террориста установили на месте, еще до того, как его в госпиталь – вот номер, с какого бодуна дипработники за пистолет берутся и что нам с Израилем делить, вроде дружественная страна?

И тут при расследовании снова вылезла фигура Бельковского. Ну все, панове – ведь наверняка он действовал не один! – теперь вы не отвертитесь! Ай, ай, Алексей Федорович – а ведь я предупреждал, не послушали меня? На стадионе семнадцать трупов, не считая Баркова, и больше полусотни пострадавших (двадцать два, серьезно). Про сорванный матч и шум в прессе, включая зарубежную (а ведь напишут – корреспонденты наличествовали и от западных газет) молчу. Но сам стреляться подожду – сначала всех виноватых гнид вперед себя отправлю. Да и может быть, отделаюсь – на фронт наконец пошлют? Во Вьетнам, пиндосов убивать. Ведь неразумно, такой материал как я – и в расход?

Из протокола допроса.

– Итак, гражданин Бельковский, мы знаем достаточно. Как вы приказали своему сообщнику в кооперативе «Эврика» Мариану Скрипчаку подсыпать вашу отраву в пиво. И что вы были знакомы с Капланом – в последний раз встречались не далее как восемь дней назад. И даже то, что вы в тридцать восьмом в Варшаве обучались гипнозу у некоего доктора Поплавского, а после пытались сами практиковать – за столько лет с тех пор мастерство повысили? Сначала организовали массовое отравление собравшейся публики, что уже есть тягчайшее преступление, а после пытались устроить теракт, покушение на убийство Первого Секретаря – что является особо опасным политическим преступлением против Советской Власти. Вы можете и дальше молчать, это уже не имеет никакого значения. Имеющегося материала более чем достаточно для передачи дела в военный трибунал – в компетенции которого подобные дела. И не только вас, но и всех ваших сообщников – развели, понимаешь, антисоветское подполье под мирной личиной совместного песнопения и изучения культуры. Кончился ваш «Белый Орел», пан Бельковский – каждому воздастся, кто ваши приказы исполнял. Все по этапу пойдете, включая вашу любимую сестричку. Конвой!

– Пан следователь, подождите! Если я сделаю заявление… То вы не тронете невиновных?

– А это трибунал решит, кто и в чем виноват. Пока что видим картину заговора с целью убийства высшего должностного лица союзной республики. За что все причастные подлежат…

– Пан следователь, не было никакого заговора! И я не хотел, не думал что выйдет так… Если я расскажу все, вы не тронете Стасю? Она уж точно не знала ничего!

– Будучи самым близким к вам человеком, взявшим на себя помимо прочего, заботу о вашем хозяйстве – и ничего не замечала? А может у вас отношения были, не только брата с сестрой?

– Пан следователь, я попросил бы…

– Ты в камере у старшего будешь о чем-то просить – если он тебя слушать захочет, хехе! Женщины, они наблюдательные, особенно к ближнему своему. И не поверю, что она ничего не знала!

– Пан следователь, да не было заговора! А всего лишь научный эксперимент, с самыми благими целями. Которых я стремился достичь семнадцать лет – и у меня уже начало получаться!

– Цели, массово людей травить? Так это еще в прошлую войну придумали, хлором или фосгеном. В эту войну изобрели фосфорорганику. Вы что, решили «ИГ Фарбениндустри» превзойти?

– Пан следователь, вы не понимаете. Я не хотел никого убивать. А сделать всех счастливыми.

– По принципу «мертвые не страдают»?

– Нет, что вы! Если позволите, начну издалека. Отчего люди несчастливы – оттого, что делают не то, что хотят. А представьте, что вы отдаете приказ – и все выполняют его с искренней радостью, чувствуя счастье!

– Вы гипноз имеете в виду?

– У гипноза серьезный недостаток: трудно работать с толпой. Если только не помочь ему – некоей фармацевтикой. Препарат, после которого пациент примет все, что ему скажут, как высшую истину и руководство к действию!

– Вы то же самое говорили штурмбанфюреру Фестнеру, в марте сорок второго?

– Знаете и об этом? Наци конечно, очень плохие люди, но их фармацевтика и биохимия была самой передовой. По крайней мере, намного лучшей, чем польская довоенная. Я был тогда в самом начале пути, с немецкой помощью мне удалось сильно продвинуться вперед. И ранние мои препараты имели сильные побочные эффекты, вплоть до летального – подопытные были исключительно пациентами психиатрических клиник, но все равно возникали неприятные вопросы. Ну а у немцев, уж простите за цинизм, не надо было беспокоиться за выживаемость материала – пришлют другой. При условии, что им предъявят тело – как доказательство смерти от неудачного опыта, а не побега. Не смотрите на меня так, пан следователь – эти люди, узники концлагеря, и без меня были бы обречены. И я успешно работал над снижением летальности. Разве высокая цель не оправдывает средства? Как врач, я знаю, что советские эпидемиологи успешно используют материалы японца Исии – полученные еще более жестоким путем. У меня все-таки не было сотен «бревен» и я не ставил смерть конечной целью! Ну а при текущем состоянии дел, мои препараты абсолютно безвредны, сами по себе.

– Погибшие студенты с вами бы не согласились.

– Пан следователь, если кто-то, чистя свой пистолет, случайно застрелится – кто будет виноват? Аксенов по глупости украл у меня порцию зелья, и решил использовать в своих целях. Если моя вина в том и есть, то лишь очень косвенная. Я должен был встревожиться, когда он самовольно дал препарат Марии Кузьменко, которую считал своей пани, ну а она была несколько иного мнения. Или у них было что-то еще – в общем, он велел ей, уж простите, пан следователь, пройтись нагишом прилюдно, и она исполнила! Ибо мой препарат, в последней версии, даже не требует гипноза – команду может отдать практически любой человек. Конечно, после я высказал ему свое неудовольствие – но не отстранил от дела, все ж он был толковым помощником.

– Сообщником?

– Помощником! Поскольку я обещал ему, когда мое открытие признают, упомянуть и его имя. Повторяю, мы работали исключительно во славу науки! И те из моих товарищей из «Белого Орла», кто исполняли иногда мои просьбы – знали лишь, что я работаю над открытием, способным перевернуть весь мир!

– И Ковальский тоже?

– Он – особенно. Хотел, когда придет полный успех, первым доложить в Москву, и получить награду. Ну а пока, выбивал мне финансирование. Я получал договоры на выполнение работ – и честно предъявлял результаты. Ну а то, что мои фактические затраты, и денег и времени, были меньше, чем я указывал, это такая мелочь! Учтите, что ничего из сэкономленного я не тратил лично на себя – все на благо науки!

– В ваших лабораторных журналах нет ничего о том, что вы рассказываете.

– Лишь второстепенные детали. Все самое важное – вот здесь, в моей голове! Отчего по-вашему герр Фестнер не отправил меня в концлагерь? Конечно, он мог бы приказать пытать меня, чтобы узнать рецептуру, а затем убить – но где гарантия, что я не утаю что-то важное? Значит, все равно пришлось бы оставить меня живым – а если я и так работаю, зачем лишать меня свободы? Немцы все ж больше прагматики, чем фанатики, и рассуждали здраво.

– Так что вы планировали сделать на стадионе во время матча?

– Всего лишь, чтобы вся трибуна – или хотя бы половина из публики, кто успел выпить пива – дружно встала и запела «Еще Польша не сгинела». Что должно было убедить Ковальского – который начал сомневаться. И мне пришлось согласиться устроить маленький спектакль. Я не думал, что все пойдет не так!

– А как? И поясните: вот вы утверждаете, что после приема вашего снадобья человек исполняет любую услышанную команду. То есть все сказанное кем угодно и откуда угодно? На стадионе, где собралась толпа, вовсе не безъязыкая? Это как вы представляете?

– Пан следователь, позвольте пояснить. Мой препарат практически идеально действует при индивидуальной работе. Если даже Аксенов, который специально не обучался, а лишь видел иногда, сумел со своей девушкой так. С группой возникали проблемы – все ж психика у людей различается, что требует разной дозировки и времени действия. Я решил это – введя «код запуска», так я называю некие действия, склонные с гипнотическими, например гармоничная музыка, свет – а затем, в тишине, резкая команда! И добился работы с «центром счастья», удовольствия – что позволило увеличить дозу. Условно говоря, выполнение команды как бы «разряжает» психику, расходует действие препарата. То есть, пациенты бы все встали запели, испытывая при этом высший комфорт – и продолжали бы, пока не закончится эффект, у каждого индивидуально. Но я не мог предусмотреть, что по чьему-то приказу отключат иллюминацию и заставят непрерывно исполнять патриотические песни. А у препарата есть побочный эффект – при большой дозе, если команда не поступила, спустя какое-то время психика «разряжается» сама, извлекая из подсознания все самое «фрейдистское», все страхи, кошмары, темную сторону. И случилось то, что случилось… но поверьте, я ничего не приказывал Каплану!

– Значит, звукооператоры стадиона – тоже ваши люди? Кто из них – Дзездик, Яворский, Кочмар?

– Яворский. Поверьте, он должен был лишь обеспечить музыкальный фон. И в нужную минуту поставить «Еще Польша не сгинела». Больше он ничего не знал.

– Тот не знал, этот не знал. Никто ничего не хотел – а в результате, восемнадцать убитых, включая Третьего Секретаря. И кто за это ответит?

– Пан следователь, так ирония судьбы – что все пошло из-за чьей-то самодеятельности. В деле, должном привести к идеально управляемому обществу! Аксенов украл препарат – вызвав совершенно ненужную огласку. Ковальский перестал верить мне на слово, потребовал результат. И кто-то отключил аппаратуру на стадионе. Все в итоге пошло вразнос – но неужели вы допустите, чтобы такое открытие пропало? Массовое производство энтузиастов-рабочих и героев-солдат! Не говоря уже о тайных делах – ну вы понимаете, пан следователь…

– А это уже как суд решит. Конвой! Увести!

Валентин Кунцевич.

Читаю протокол допроса этого гаврика – и жутко хочется приказать своей властью тут же вывести его в расход. Без всякого суда – в исключительной ситуации мы, «инквизиция», имеем и такое право.

Додумался, сцуко – это что выходит, башни Неизвестных Отцов из еще не написанного романа нашего гения фантастики? Каждое утро все дружно принимают – а если в водку его зелье мешать, и бесплатно народу по чарке выдавать, какой будет охват? – а затем репродукторы ревут, ура-ура, во имя великих свершений! Пока у него что-то еще не доведено – так ведь доведут, если за это не кустарь-одиночка возьмется, а целый НИИ? И что в итоге выйдет – да тут Оруэлл галстук свой съест! Нет уж, не хочу я в таком мире жить, как бы он ни назывался, хоть трижды коммунизм! И кто такое придумает – пусть сдохнет.

Останавливает меня лишь то, что в данный момент надо мне и свою шкуру спасать. То есть перевести стрелки на кого-то более виноватого, чем я – и чтобы вина его была очевидна и доказана! Вот кого главзлодеем назначить, Бельковского или Ковальского, я еще не решил. Ну и прочих «Белых Орлов» – уж простите, но так ваша карта легла, впутались в такие игры! Ну а я лично – сделал все, что мог, пресек, предотвратил – черт побери, там же в худшем случае, трупов могли быть сотни, а то и тысячи! Если бы военнослужащие Корпуса Спасения (и простые солдатики, переодетые в форму КС) не оказались бы тут, под рукой, и не действовали бы предельно быстро. Так что в крайние – не хочу. Поскольку искренне верю, что не заслужил.

Потому, следующий допрос решаю провести лично – узнав, с кем придется беседовать. Устраиваюсь поудобнее, для вида раскладываю на столе бумаги. И проверяю магнитофон, скрытый в тумбе стола.

– Вы?

– Простите, пани Бельковская, позвольте представиться еще раз – отвечаю вежливо – Кудрин Валентин Георгиевич, состою не в МГБ, а в Службе Партийной Безопасности. В задачу которой входит не столько ловля конкретных виновных, как квалификация деяния с точки зрения опасности для советского государства и коммунистической идеологии.

– Я вам не верю! Вы – лжец.

– Пани Бельковская, вы вправе думать все что вам угодно. Но вашего брата обвиняют в организации массированного террористического акта, да еще с покушением на Первого Секретаря. А он пытается уверить следствие, что занимался чистой безобидной наукой. И так уж вышло, что я единственный, кто может облегчить или наоборот, отяготить его судьбу. Вам есть что сказать по этому вопросу?

– Вашу контору зовут «инквизицией»? Так бейте меня, пытайте! Если вам нужно вырвать признание – я боюсь боли. А после, когда меня отправят на костер – надеюсь, окажут последнюю услугу, подарив легкую смерть? Я все же не Муссолини, которого сожгли заживо, по приговору ваших коллег!

– Пани Бельковская, не паясничайте. Нашу службу интересует вовсе не признание, а истина. Воздать каждому по вине его – но не больше. И не меньше.

– «Бойтесь справедливости – вы можете ее получить».

– А по-вашему, мы должны вашего брата и его сообщников похвалить и отпустить – за то, что он сделал? Восемнадцать погибших и два десятка покалеченных – чем виноваты перед людьми и перед богом?

– А вы верите в бога? Или вы не коммунист?

– Если бог всевидящий – то зачем ему нужны наши клятвы в вере? А библейский рай, на мой взгляд, место очень скучное – валяться на травке у реки, кушать райские яблочки, пить амброзию, слушать ангельское пение и абсолютно ничего не делать целую вечность… Отдохнуть так после земных забот конечно приятно, какое-то время – ну а после, впору повеситься на райской яблоне от тоски и скуки. После чего, попав в ад за грех самоубийства, отобрать вилы у первого попавшегося черта, воткнуть их ему в брюхо и поднять грешников на бунт.

– Не кривляйтесь, вы, как вас там! Это совсем не смешно!

– А я серьезно. Поскольку наука доказала, что никакого хрустального свода небес над нами нет – вот полетят завтра люди в космос, как обещают писатели-фантасты, к другим звездам и планетам, и увидят со стороны нашу Землю, маленький голубой шарик в бесконечной пустоте, и где тут место для рая? Тогда и наличие ада тоже сомнительно, поскольку в природе все должно быть в равновесии. Следовательно, земная жизнь и счастье тут – высшая ценность.

– А отчего «голубой»? Вам двойка по физике, господин инквизитор! Даже я знаю, что цвет неба над нами определяется длиной световой волны, рассеивающейся на микрочастицах, плавающих в атмосфере. Отчего например при пыльной буре, когда размер этих помех в большом разбросе, небо становится белесым – ну а высоко в горах, темно-синим. А какого цвета будет наша планета из космоса, вы увидите, только когда туда взлетите. Когда работаешь в университете, при ежедневном общении с преподавателями и студентами, в памяти застревает множество самых разных знаний. Но никак не веры! Ведь если нет рая и ада, живем только раз – тогда дозволено все: убийство, разбой, предательство, подлость. Если ценой будет – выгода здесь и сейчас.

– Пани Бельковская, вы довольно точно сказали об этике протестантской веры. В которой, если я успешен в земной жизни, значит так указал бог – и если я убил, украл, предал и не попался, значит и на то божья воля. Однако же если вы, не приведи господь, попадете в места заключения, то увидите, что даже там не любят «отморозков», как их называют – тех, кто идет к своему благу по чужим головам. Может, на Диком Западе было иначе, «сдохни ты сегодня, а я завтра», но у нас в России, где исторически можно было выжить лишь командой, такой эгоизм как-то не принят. Что до веры – то помните нашу беседу в поезде? В соседнем купе музыка играла, песни под гитару, одна за другой, меня это наконец напрягло и я решил туда заглянуть. Оказалось у тех ребят был магнитофон, знаете, бывают такие, малогабаритные, на транзисторах, в продаже появились в прошлом году.

– Не поняла, к чему вы мне это говорите. Кстати, а та женщина, с которой вы ехали в одном купе, это ваша жена?

– Музыка на пленке, книга на бумаге. Хотя в нашей памяти они существуют вне своего физического воплощения. И если наше сознание, наша личность, не более чем массив уникальной информации, то с точки зрения науки вполне допустима его перепись на другой носитель. Технические подробности мы пока представить не можем – как бы даже Ньютон или Ломоносов не поняли бы, как работает магнитофон. Так что я вполне могу поверить, что после смерти мы проходим через отбор: кто жил высокодуховно и нравственно, тот будет «перезаписан», ну а недостойные пойдут в переплавку, как герой «Пер Гюнта». И если какой-то высший разум есть, то думаю, что он судит по правде, а не по молитвам. Я жил честно, не греша – не дозволяя ничего плохого по отношению к своим, ну а соблюдать правила по отношению к врагам, это даже Библия не требует. Значит, я попаду в рай – по крайней мере, на это надеюсь.

– Пан инквизитор, вы – как дьявол-искуситель. Чего вы хотите – меня в вашу веру соблазнить?

– Всего лишь, понять истинную степень виновности вашего брата. И вашу, как производную от этого. Чтобы отвесить именно ту меру наказания, которую каждый заслуживает – не больше и не меньше.

– Яцек не убийца. Он действительно, фанатик. Науки, и кое-чего еще. Потому он и не женился вторично – искал не просто хозяйку дома, но и родственную душу. Такую как Мария Кюри – но этот товар большая редкость. Ирена, которая хотела занять ее место, пыталась хотя бы внешне ей казаться – когда Яцек понял, что это лишь для того, чтобы он на ней женился, то она сильно упала в его глазах. А она была просто милой девочкой, для которой преуспевающий молодой врач был завидной партией – и достаточно актрисой, чтобы пытаться подыграть, но недостаточно такой, какой он хотел бы ее видеть. Нельзя любить по приказу, и даже жить вместе по приказу – я думаю, что если бы не немецкая бомба, они бы все равно не «прожили всю жизнь вместе и умерли бы в один день».

– Простите, но вы сказали «еще». Что у вашего брата было кроме науки?

– Он был истинным поляком. Наверное, оттого, что с детства воспитывался на романах Сенкевича, ну а я – Чарской. И ведь я предупреждала, что это его погубит, а он не слушал. Не хотел верить, что величие Жечи Посполитой осталось в прошлом – говорил, что Белый Орел еще взлетит.

– И занимался тут еще чем-то, кроме безобидной культуры?

– Вы не понимаете. Его идеей фикс было – Польша от моря до моря. Пусть хоть коммунистическая, даже не враг России – но великая европейская держава. Вы, когда победили, то очень уважали волю народов, плебисцит – то есть, считали это законным? А теперь представьте, что было бы, если бы жители этого города, да хоть Киева, Минска, Смоленска, Пскова – скажут, что они поляки? Как думаете, отпустил бы ваш Сталин эти земли на волю, отдал бы их нам по праву? Яцек верил, что у него есть – или будет завтра – орудие, которым можно без войны восстановить величие Польши. Может, вам это кажется наивным. А для него это была – жизнь. Ради этого он работал по шестнадцать часов, отказывая себе во всем – и наверное, голодал бы, если бы я его не кормила. Так шло годы – и мне казалось, так будет и дальше.

– Кто из великих сказал, «бойтесь победы – если вы не знаете, что за ней»?

– Я не сильна в философии. Но знаю, что Яцек – не убийца. Да, он увлекающийся – но не злой.

– Ну, пани, на мой взгляд – иной гений без тормозов и табу бывает опаснее закоренелого садиста и убийцы. Поскольку гораздо целеустремленнее и с большей фантазией. Да, и судя по вашим словам, план вашего брата вовсе не вызывал у вас протеста. Разница была лишь в сроке – у него, ближайшая цель, ради которой жилы рвать, ну а у вас, «когда-нибудь, может быть». Я прав?

– Тогда в поезде вы уже беседовали со мной, собирая улики? Да, я считаю что Польша заслуживает лучшей доли, чем ей досталась. Вам не было бы жалко свою страну, погибшую из-за предательства быдла? Холопов, для которых сытость и покой – дороже собственной нации.

– Пани Бельковская, у нас, коммунистов, делить людей на чистых и нечистых как-то не принято.

– А я вовсе не знатность имею в виду. Вы ведь не будете отрицать, что любая нация состоит из большинства, толпы, которой лишь «хлеба и зрелищ», и к сожалению, немногих, для кого гордость за свою страну не пустой звук, кто знает, куда идти, и указывает путь. Впрочем, ваш Лев Гумилев написал про «пассионариев» – я готовилась поступать в МГУ и читала сборники вашей Академии Наук. Вспоминая наш разговор – да, вы были правы, беда Польши в том, что и большинство шляхты оказались быдлом, интересующимися лишь развлечениями. А вы, русские, сумели сейчас предложить нашей толпе большее благо – и наши «пассионарии» оказались генералами без армии. Но это ведь можно исправить!

– Уж не изобретением ли вашего брата?

– А отчего бы и нет? У японцев в кодексе самурая записано, что «нельзя оставлять господина даже в бедствиях, когда число его вассалов и земель сократится до малого». Отчего нельзя внушить быдлу не предавать свою элиту, свою страну?

– Ну, пани Бельковская, не вы ли только что сказали, что по приказу вместе жить нельзя?

– Если без внушения. А если верить и чувствовать себя счастливым?

– Ага. А теперь представьте, что и в соседних странах изобретут то же самое – есть ведь такое понятие, как общий уровень науки. И встанут на границах радиобашни, и будут вам дешево продавать зелье, впихнутое хоть в куриные окорочка. И будет тогда вопрос – кто кого сильнее переубедит?

– Ну, это все же лучше, чем война. Особенно с атомными бомбами. Знаете фразу про нас, поляков – «с немцами мы потеряем жизнь, с русскими душу». Мы с Яцеком спорили, что лучше, что хуже. Яцек говорил, что оставшись без души, но живым, можно потерянную душу вернуть – а мертвое уже не воскреснет. Ну а я – то, что без души, все равно что мертво. Да, моя страна проиграла эту войну – вы это хотели от меня услышать? Умом я это почти приняла, сердцем нет – но это ненадолго. Поступила бы в ваш МГУ – в Варшаве сегодня нет университета, как по сути нет и самой Варшавы, ну а Краковский университет, это бледная тень былого. Вышла бы замуж за русского – вы ведь знаете, что в Польше ваши офицеры считаются самыми лучшими женихами? И мои дети уже считали бы себя русскими, ну а внуки и не вспоминали бы о своих польских корнях. Теперь ничего этого не будет – я ведь стану «лагерной пылью», как говорил один мой знакомый? – что ж, это даже лучше, что я не увижу конец моей страны! Бедная Польша – которая все же не заслужила, чтобы господь отвернулся от нее настолько безжалостно!

– Ну, пани Стася, ведь сказано в святом писании, «мы, кто жалуемся на тяжесть земного пути – никогда не найдем ответа, ибо не обладаем знаниями господа. Потому, даже когда этот путь тернист, мы должны следовать ему, не ради собственного блага, а ради блага общего и замысла высшего». Простите, не могу точно главу назвать. Хотя ответ в этой же цитате – «ради не собственного, а общего». Если даже Черчилль назвал Польшу «гиеной Европы». Так не обижайтесь, что гиене и достаются лишь ошметки, которыми побрезговали львы.

– Коммунист цитирует святое писание? Я думала, вам запрещено верить в бога!

– Верить должны фанатики, которые лбы в молитве расшибают – и свои, и чужие. Ну а знать и понимать мы по службе обязаны. Так же как и святая инквизиция должна была разбираться в ересях, чтобы квалифицировать вину. Вы же пани, хоть и ссылаетесь на бога, но вовсе не истинная католичка.

– Это потому что я не хожу в костел так часто, как подобает? Поверьте, на то есть личные причины…

– И чем же вам не нравится гражданин Ксаверий Борщаговский? Простите, мне наверное, следовало называть его «пан ксендз»?

– Уже и это знаете? О, нет, он не позволял себе ничего физически… пока не позволял. Но видели бы вы его взгляд и слышали его голос, когда он, запершись со мной в исповедальне, расспрашивал о… некоторых вещах.

– Ну, пани Стася, вы же не монашка. И простите за деликатный вопрос, но разве у вас не было мужчин все шестнадцать лет после пропажи вашего мужа?

– Прощаю, поскольку вы, в отличие от отца Ксаверия не спрашиваете, в каких позах и кричала ли я. Да, были – поскольку я не святая. Но на мой взгляд, есть все же разница, между простым знакомым-мирянином и святым отцом, который должен заботиться о моей душе!

– Положим, пани, вам ничего не мешало заботиться о своей душе – не один же в Львове костел? Но грех ваш вовсе не в этом. Как сказано в ваших святых книгах, «все выгоды мира не перевесят спасение одной единственной души». И великий божий дар человеку, это свобода воли – каждый сам вправе поступать, как считает должным, высший суд будет лишь в самом конце пути. Ну и как назвать то, что ваш брат творил – людей в табуретки, марионетки, неодушевленных кукол превращая? Ладно еще, в самом начале, безнадежно больных, кто уже как растения. Ну а сейчас – он с абсолютно нормальными людьми опыты ставил. Причем со своими же соотечественниками – или вы не понимали, кто будет в большинстве среди публики, пришедшей на хоккейный матч, где играет команда Польши? Это как соответствует католической вере?

– Простите, а при чем тут я? Я к этим экспериментам никакого отношения не имела!

– Но вы про них знали. И вполне осознавали их неэтичность – раз сами для себя поставили условие, не участвовать ни в каком виде. Значит, грех есть и на вас – за который вам придется ответить перед богом.

– Надеюсь, он будет ко мне милосерден. Ну а вам-то какое дело до того – вы ведь ответственны не за небесный, а за земной суд?

– Избежать которого у вас есть шанс. Если вы подпишете вот это.

– Что это такое?!

– Подписка о сотрудничестве. Можете рассматривать ее как формальность – однако же, позволившую вам остаться на свободе.

– Вы, только что говоривший о погубленной душе – и предлагаете мне стать вашим осведомителем? Конечно, нет!

– Вы не боитесь лагеря? Вам, интеллегентной женщине – будет там очень трудно.

– Боюсь. Но еще больше, как вы заметили, я боюсь потерять душу и совесть. Стать таким, как вы. Впрочем, вам, сталинским опричникам, этого не понять! Чему вы смеетесь?

– Пытаюсь представить, тысячу лет назад, что говорили князю Рюрику или Олегу – люди племени древлян или какой-нибудь чуди. Те, кто с веками слились в единый и великий русский народ. Ну а те, кто этого не захотел – так и сгинули бесследно. Слова их речи сегодня лишь в географии сохранились – вы знаете, что историки не могут однозначно сказать, что значит «Москва» или «Харьков»? Теперь же мы наблюдаем, как множество народов сливаются в один – советский.

– Скорее уж, русский, москальский. Я тоже знаю историю – «славянское братство» давно было лозунгом русских царей, жаждущих наложить свою руку на чужие земли. Вы свергли царя – но продолжаете его политику.

– Пани, я сказал вам правду, что был на Дальнем Востоке. Вовсе не в интересах геологии – но это уж частности. Могу вас заверить, что представители якутского или бурятского народа сегодня говорят на русском языке, носят русские имена – и никто не считает их «инородцами», в чем-то ниже чем я, урожденный москвич. Монголия вошла в состав СССР абсолютно добровольно, никто ее к тому не принуждал. Теперь и Корея с Маньчжурией обсуждают этот вопрос – если вы читаете газеты, то для вас это вовсе не секрет. В Харбине, столице Маньчжурской Империи, вы услышите русскую речь куда чаще, чем местную – вплоть до официальных документов. Согласитесь, что это «завоеванием» и «порабощением» никак не назвать. Нации могут и расходиться, и сливаться вместе – ну а в каком случае это прогресс, а когда иначе, то ученые изучают. Поверьте, мне искренне жаль, что вы, пани Бельковская, вместо того, чтобы идти по этой же дороге, будучи студенткой МГУ, пребываете в роли фигурантки уголовного дела.

– Делайте то, что вам надлежит, пан судья! Ну а я пойду своим путем, хотя… Вы истинно дьявол, господин инквизитор – если зародили во мне сомнение! Не даете даже на Голгофу свою взойти, с ясностью в душе!

– А кому нужна ваша голгофа, об этом вы не задумывались? Уж точно, не мне, не моей Службе и не моей стране! Что ж, вы сами выбрали свой путь – прощайте, пани Бельковская. Конвой!

– Можно последний к вам вопрос? Вы женаты, пан инквизитор? Или та ваша спутница в поезде, пока еще не ваша супруга?

– У меня была жена, два года назад. Через два месяца после нашей свадьбы ее убили – здесь, во Львове. Вы могли слышать про эту историю, пани Бельковская – случившуюся, когда тут снимали историческое кино (прим. авт. – см. Красные камни). С тех пор живу один.

– Прощайте, пан инквизитор. Ведь мы больше не встретимся, раз вы сами так сказали.

Мда, какая женщина – что-то в ней есть! Даже приговор ей подписывать жалко! Мы, «инквизиция» – не суд, и формально, никаких приказов суду отдавать не можем. Но есть у нас право, дело передавая, вписать свое «особое мнение» – которое на практике суд всегда толкует однозначно. Для указанного человека, или максимально мягкий приговор (а если есть возможность, то и вовсе оправдать) – или наоборот, запрессовать по-полной. Пишем эту бумагу мы не в каждом случае – но уже если написали, то не слышал я ни единого раза, чтобы суд проигнорировал.

Придвигаю к себе чистый лист (со штампом). Ну что, пани Бельковская, куда тебя своим высшим судом отправить – в рай или в ад?

А заодно и еще кое-кого из списка причастных.

Евгения Курица (она же Божена Врынская).

Невиноватая я! Товарищ… гражданин следователь, за что?!

Ну откуда я знала, что это за лекарство? Какое соучастие?! Вот те крест, не знала я, что Бельковский, враг народа и польский шпион! К нему же половина курса ходила… да, конечно, гражданин следователь, я сейчас полный списочек составлю! Не иначе, там все вражины, мечтали нашу Советскую Власть свергнуть и к своей Польше присоединить! Ну а я думала, лишь заработать немножко – жить-то на что?

За что мне – лагерь? Там ведь холодно, я мороза боюсь. Гражданин следователь, а если… От меня больше пользы будет, если я буду как раньше, но тишком вам обо всем рассказывать, что слышала и видела, кто что против замышляет. Меня за дуру все считают, не стесняются – ну я им всем покажу!

Анна Лазарева.

Что ж, Валечка, будем считать что с задачей ты справился.

Все понять не можешь, отчего тебя так используют, как «комиссара по особым поручениям», а не обычного ухореза, пусть и на полковничьей должности. Так ухорезов у нас хватает, и очень хорошо подготовленных – рассказывал Юра Смоленцев что в том времени лучшими школами подготовки спецуры были советская, американская и израильская, так здесь пока что третья из перечисленных в самом зачатке, а вторая сильно от нас отстает (зато корейская очень хороша – так наши учили). А вот лиц высшего эшелона власти, кто были бы не просто исполнителями воли Вождя, а брали бы на себя ответственность, имели нестандартное мышление, ну и еще (для лучшей мотивации) в Тайну были бы посвящены – острейший кадровый голод.

Погибших жалко. И сорванный матч, это тоже нехорошо. Однако же, как заметил Пономаренко (и я с ним согласилась) далеко не факт, что кто-то другой на месте Вали справился бы лучше. Ну не встречались еще мы с такой угрозой (теперь будем и ее иметь в виду). Да, предотвратить не удалось, и жертвы к сожалению, есть – но последствия удалось свести к минимуму, могло быть намного хуже!

Однако же, мы «инквизиция» а не госбезопасность. Из чего следует, что наша задача, не только поиск и наказание виновных, но и устранение неполадок в самой Системе. Как после того ленинградского дела, о котором я уже рассказывала – всему советскому народу стало ясно, что бесчинствующих мажоров в СССР быть не может. Огласка была самая широкая, в прессе – и попутно выяснилось, что еще кое-где сыночки высокопоставленных товарищей всякое себе позволяли, не такого масштаба, но все равно беззаконие, так что судам и прокуратуре заметно прибавилось работы. Хотя нет еще у нас такой гнили в верхушке, как в поздние иные времена – и товарищ Сталин номенклатуру в тонусе держит, и сами ответственные товарищи еще не забыли, из какого класса вышли, и их дети считают нормой со сверстниками «из своего двора» дружить.

Ну а по львовскому делу – МГБ по своей линии разбиралось, как это недосмотрели, под контроль не взяли (и вперед забегая, скажу – много погон слетело, и даже чьи-то головы). Как вышло, что опасные для жизни и здоровья медпрепараты отпускались «на опыты» без надлежащего контроля? А отчего не придали должного значения поступку гражданки Кузьменко, которая явно была под действием препарата – удовлетворились что «помутнение нашло, вроде лунатизма», а ведь уже тогда можно было вывести «отравителей» на чистую воду. Как вообще вышло, что фактически заговор с вовлечением большого числа участников (и препарат варили, и пиво заряжали, и музыку готовили) оказался вне поля зрения соответствующих органов? Считали что «Белый орел» мирная культурная организация – так забыли, кто в тихом омуте водится? Львовские товарищи оправдывались тем, что слишком много за совсем недавние годы прибавилось свободы, и конкретно всяких обществ, клубов, за всеми просто не уследить. И общая линия Партии изменилась в сторону терпимости к такому, за что в прежние времена запросто можно было статью получить – так что как и на что реагировать, политически неясно. Ну, в своей епархии и товарищи Берия с Аббакумовым способны разобраться – и не завидую я тем, кого сочтут виновными. Вот только уточнить текущую политическую линию – это работа нашей Службы.

– Нэ слишком ли много свободы мы дали нашему народу? Которой отдэльные нэсознательные личности стремятся пользоваться в разрушительных для советского общества и государства целях.

Нет, товарищ Сталин этих слов не произнес. Но именно на этот его не заданный прямо вопрос мы должны были ответить. Не получим ли мы ту же «перестройку» на тридцать лет раньше? И не будет ли полезным, гайки прикрутить, хотя бы временно и чуть-чуть? Но с возражениями выступило тот, от кого я меньше всего ожидала. Мой муж, мой Адмирал – кого я считала в настоящий момент, всецело нашедшим себя во флотских делах (построить советский атомный флот десятилетием раньше, и гораздо лучшего качества) и ради этого устранившегося от «политики» (которую, как мне казалось, он считал делом нечистым).

Тут я немного расскажу о необъявленной войне против СССР западных (прежде всего, американских) спецслужб. Попытка захвата в Черном море пассажирского парохода, на котором я, мой Адмирал, и наши дети (как вспомню, так не по себе становится!) в отпуск отправились, от Одессы до Батуми (прим. авт. – см. Рубежи свободы) была лишь верхушкой айсберга. В иной истории даже ЦРУ на такое не решалось – но в этой реальности уж очень сильно их подперло: мало того, что никакого военного преимущества перед СССР у них нет, так еще информация о межвременном контакте все же просочилась, но на уровне гипотез и без подробностей. Кстати, говоря о Самой Главной Тайне СССР мы имеем в виду не сам факт Контакта, а подробности – единичный или регулярный, пропускная способность межвременной «двери», политический и военный расклад на той стороне. Короче – может ли вдруг за политическим столом в этом времени появиться намного более сильный игрок – без прояснения этого вопроса, как стратегию планировать? Вот и решились на акцию в мирное время, причем силами не только нанятых бандеровских боевиков, но и собственной спецгруппы. И получили по мордам!

А были (и там, и здесь) другие операции, менее зрелищные, но также опасные. Например «Расщепляющий фактор» в конце сороковых годов. По образу и подобию тридцать седьмого – но если вопрос про папку с компроматом на Тухачевского, подкинутую абвером, до сих пор неясен, то вброс масштабной дезы про готовящуюся «измену» в кругах восточноевропейских компартий абсолютно достоверно (в 2012 году уже секретом не было, в литературе писалось) был плодом деятельности ЦРУ. И ведь там этому поверили – хотя товарищ Сталин поначалу сомневался, что Ласло Райк (убежденный коммунист с незапятнанной репутацией, в народной Венгрии министр иностранных дел), Трайчо Костов (в народной Болгарии – зам. премьер-министра), Рудольф Сланский (Генеральный секретарь компарии Чехословакии) – предатели и заговорщики. Но лжедоказательства от ЦРУ показались убедительными – и под каток репрессий попало больше ста тысяч человек в Венгрии, Болгарии, Румынии, Польше, Чехословакии, Восточной Германии, Албании. И около тысячи были казнены – лучшие, наиболее надежные коммунисты, искренние друзья СССР, последствия этого наша страна в полной мере ощутила во время перестройки и «бархатных революций». В этой же реальности американцы тоже пытались провернуть что-то подобное – но товарищ Сталин, уже предупрежденный, заявил:

– Вот когда кто-то из названных персон и в самом деле что-то сделает, или на запад сбежит, тогда и будем реагировать. А пока что рискуем, что лекарство будет хуже болезни – если единство внутри соцлагеря подорвем, а заодно и авторитет СССР.

Или же, план «Лиоте» – психологическая война Запада против нашей страны. Подрыв престижа КПСС и веры в нее нашего народа – добывание информации, обработка ее до нужной «ядовитости» и передача адресатам. Искажение исторической правды, выпячивание всего негативного. Стравливание разных групп населения и народностей между собой. Поддержка инакомыслия – вплоть до утраты способности мыслить вообще. Вместо конструктивной критики, нацеленной на устранение недостатков – огульное критиканство «все плохо в этой стране». Ну и так далее – не отрицаю, что часть этой информации соответствовала истине, но спрошу, это разве была вся правда, и не было в СССР ничего хорошего – кроме чернухи?

Так Михаил Петрович, напомнив про этот план, сказал и о том, что в его время он был советским людям (и молодежи в том числе) отлично известен! Журналы, газеты, лекции, политинформации – и книга «ЦРУ против СССР» где про все это подробно, в бибилиотеках была.

– А мы слушали и посмеивались. Воспринимали как очередные пугалочки, или крики «волки, волки» в тысячепервый раз. Цитировали на экзаменах по марксизму-ленинизму, писали рефераты – и говорили смеясь, «пойдем буржуазно разлагаться», в бар «Уют», было такое заведение, где работал диск-жокей по прозвищу «Сэмыч», славящийся умением доставать самую новую западную музыку. Покупали джинсы и книги на блошином рынке в Ульянке (тоже знаменитое место, в восьмидесятые известное всему Питеру). Партия же в наших глазах была не больше, чем источник бессмысленных мелочных запретов, которые надо уметь обходить. А вовсе не Старший Брат, которого надо слушать.

– То есть, Партия не была для вас авторитетом – изрек Сталин – и даже не пользовалась вашим уважением?

– Так, ведь даже дети безоговорочно принимают родительскую волю лишь до определенного возраста, лет так до восьми – десяти. А после – уже надо объяснять, «зачем». Иначе получим или бунт с полным отрицанием основ, или конформизм, полное отсутствие самостоятельности. Что мы в масштабах нации, в обоих вариантах и получили в «перестройку». Так и тут – я не против запретов, я категорически против необоснованных запретов. Объяснить, убедить, обосновать, чтоб народ согласился – можно. А просто сказать, «не сметь, а кто нарушит того накажем» – нельзя. Поскольку это в счет уважения народа к власти и к Партии пойдет – и когда счет обнулится, то будет, как в девяносто первом. И Ленин говорил, что главный капитал нашей Партии, это доверие народа: пока оно есть, нас не победить, а потеряем его – и ничего не удержим. Прав оказался – так в перестройку и вышло.

– Хорошо – подвел итог Сталин – «если сделали шаг на пути к свободе, то назад отступать уже нельзя», так кажется сказано у товарища Ефремова в какой-то из его книг? Но уж на вас тогда этот фронт – чтобы капитализм в души наших людей не проник. Если Запад имеет огромный опыт в деле рекламы, пропаганды. То и вы не подведите!

И в мою сторону взгляд. Что ж – у нас тоже опыт есть. И в Гражданскую, когда пропаганду заслуженно называли «главным оружием большевиков» даже наши враги, и совсем недавно, когда наши пропагандисты вполне умело и оперативно отвечали на старания ведомства Геббельса. А в Ленинграде в Блокаду (!) технология была изобретена, как прямо в чужую радиопередачу свои слова включать в прямом эфире (прим. авт. – реальная история)! И вот этот способ мы, развив и усовершенствовав, уже который год применяем.

Размышления некоей неназванной личности, вечером у радиоприемника за закрытыми дверьми.

Я народу не враг (тьфу, тьфу!). Но себе я не враг еще больше!

Всякому человеку хочется свободы. И чтобы по достоинству оценивали. А когда я дома курю «Герцеговину флор», а на службе «Беломор», как шофера и грузчики (и боже упаси перепутать) какая же это свобода? Ладно, в последние годы послабления дали, дачи и автомобили в собственность разрешены, и отдельных квартир прибавилось, я вот получил. Ну так опасение осталось, что завтра так же и запретить могут, как дозволили. И вообще, говорят, в Англии или США я бы, на таком же посту пребывая, и собственную виллу имел, да с прислугой, и лимузинов пару! Это только у нас – бери, что дают, и будь благодарен, что каждый год 1 апреля цены снижают чуть-чуть. А там, может быть я бы Эдиссоном стал, или вообще, как Рокфеллер?

Какой свободы мне больше всего не хватает? А свободы перемещения! Вот если бы я мог, захотел и уехал хоть в Париж, хоть в Бостон, коль мне там более выгодные условия предложат – это какой бы стимул был родной власти, здесь мне еще лучше, на мировом уровне все предоставить, если не хотите, чтобы все умные люди уехали и остались одни дураки? Это в прежние времена, когда из Петербурга в Москву на лошадках неделю, поневоле был патриотизм – ну а сейчас расстояния короче, и уже подлинным гражданином мира себя чувствуешь, а не привязанным навеки к своему Урюпинску. И хоть послушать хочется, как в цивилизованном мире люди живут, к культуре прикоснуться.

И каждый вечер, в час назначенный… Я радио включаю (приемник у меня – настоящее немецкое качество), волна известна (один приятель показал). И слушаю их передачи на русском – правда, там больше не про то, как у них, а то, как у нас говорят. Ну так и про то, о чем наша пропаганда умалчивает, знать тоже интересно!

Вот только что за кретины у них в редакции работают? Или эмигрантов набрали, сбежавших еще при царе? Такое иногда несут! Их послушать, так в каждом советском городе на главной площади стоит виселица, где каждое воскресенье публично вешают «врагов народа» – наверное, просто списали с того, что при немцах было, поленившись уточнить. Или как мужики и бабы бедствуют и буквально траву едят, потому что в колхозе номер такой-то мало платят на трудодни. А высокопоставленный партийный товарищ Сисой Армагеддонович Иванов барствует словно старорежимный помещик. Господа, ну нет и никогда не было в СССР номерных колхозов, и нет такого отчества в русском языке! От таких деталей, показывающих явное вранье – даже я, кто хотел бы вам верить, и то не верю! А что стоит совсем недавнее, вот город у нас хоть и не Москва или Ленинград, но тоже один из крупнейших в СССР – заслуживает, чтобы события в нем даже в чужих «голосах» упоминались, однако надо же думать, о чем говорить! Когда бандит и хулиган Леха Пыжик (всему автозаводскому району известный) с дружками продмаг ограбил, и попался, и срок получил – а про него говорят как про «борца с коммунистическим режимом», это же бред собачий. Господа хорошие, неужели у вас там, как и у нас, обязаловка всюду «правильную» с вашей стороны политику прицеплять, где надо и не надо? Ну а «стихи русского Сопротивления», автором которых назван некий Теодор Тролль (очень русские имя и фамилия!), якобы сейчас страдающий в ГУЛАГе – «Пушкин двадцатого века, сокровище российской нации», ага! Стал бы Пушкин, даже родись он сегодня, писать про «коммунячьи орды, визга впереди, убегают в Азию, им пинка дадим»! Или же «вот по небу мессершмидты, сокрушать совок, и бежит усатый в Англию, как выходит срок». Бывший власовец, раз такое пишет – небось, сам и читает, до англичан добежавши, СМЕРШу не попавшись? Неужели вы не знаете, какое сейчас отношение в СССР ко всему, связанному с нацистами?! Вы не понимаете, что сами аудиторию от себя отталкиваете!? Ну займитесь вы наконец своим делом не для галочки, раскиньте мозгами! А то, чем больше я вас слушаю, тем больше думаю, что у вам там такое же совковое учреждение, с такими же бюрократизмом и рутиной!

А какого черта вы призываете быть с этими… пи. ми «помягче – они такие же люди»? И это после того, как у нас пишут, что это самое, неотъемлемая традиция американской культуры, со времен их Дикого Запада идущая: вот ковбои, степь, стадо, баб нет, что делать, вот они там и друг друга… так что когда они говорят «я тебя поимею», это надо буквально понимать! И выходит их радио это как бы подтвердило! Ой, а как же… нет, мне тогда в США что-то не хочется, пусть лучше Лондон или Париж! И опять же, они что там, не понимают, что у нас не как у вас, такое прямо неприличным считается, нельзя это и в наш эфир, если вообще хочешь, чтоб тебя слушали!

Ну и их музыкальная часть. Новинки эстрады – вот только уже несколько раз было, что то, что они называли «последним», у нас по радио крутили (причем со словами по-русски!) еще год или два назад! Господа, у вас что, своей музыки не хватает, что нашу воруете? А если уж, так нам же не пытайтесь втюхать, как свою! Или опять совковый подход – взяли не подумав, что под руку подвернулось. Ну так же нельзя!

Я даже хотел обо всем этом на их радио сообщить. Только я ведь себе не враг – как к этому Те Кто Бдят отнесутся? Ну так кто-нибудь наверное, случай найдет – не один же я в СССР эти голоса слушаю. Чтобы там учли и исправили.

Пока же – бред несут еще больше. В последний раз я сам слышал, уже про «казаках НКВД, скачущих верхом на медведях, по Красной площади – ища, кто тут против Сталина что-то замышляет». И про показательный расстрел «врагов народа» из минометов. Жена сказала, что тут наверное, как в моде – «придумать что-то такое, чего прежде не было», и чем заковыристее, тем лучше. Но, господа дорогие, таких историй, из пальца высосанных, я сам сколько угодно сочинить могу.

Слушаю и жду – в надежде все-таки правду услышать. Пока не дождался.

Анна Лазарева – «отделу Р» Службы Партийного Контроля (редакция радиоконтрпропаганды).

Товарищи, не надо нам головокружения от успехов! Техника, это хорошо, но надо же и думать, что говорить! «Гениальные» стихи Теодора Троля, казаки на медведях и объявление всех американцев извращенцами – это уже перебор. И у слушателей могут возникнуть сомнения, что на той стороне сидят такие дураки и невежды, и в их посольстве тоже радио есть. А мелкие вставки в подлинный сюжет, вроде «Армаггедоновича» при поверхностном прослушивании даже и не заметит тот, для кого русский язык не родной. В то же время они эффект дадут – как в русбое, добавить в удар противника маленькую боковую составляющую, чтоб кулак мимо пролетел.

Оставляйте место для фантазии. Помните, чему нас учили – что человек с большим доверием принимает то, к чему пришел сам, чем то, что ему сказали. Оставьте недосказанность, чтобы слушатель сам домыслил в нужном направлении – ну а после как бы косвенно подтвердите уже с другой стороны, чтобы закрепить.

На случай, если расхождения все же заметят. Например, туристы или командированные – ведь в Берлине или Вене по радио на этой волне будет подлинный текст. Внутри СССР заранее озвучить версию, что на нас вещает несколько радиостанций, каждая со своей редакцией – как сейчас у нас «Комсомолка» или «Известия» выходят в «областном» редактировании: со страницами местного материала (прим. авт. – сейчас так выходит «Комсомольская правда». В альт-истории это стало нормой и для других советских центральных газет). И между этими редакциями ведется дарвиновская борьба за подачки от хозяев. Если же дойдет до прямого спора, не ввязываться в дискуссию, а сразу переходить к полемике «что еще могут сказать те, кто за чужие деньги клевещет на нашу страну», «да кого вы слушаете, там половина персонала в ведомстве Геббельса служила (что есть истинная правда), вы поверите им на слово хоть в чем-то»?

И готовьтесь к расширению. С русскоязычной аудиторией все в целом налажено – теперь надо подумать, как вакцину от чужих голосов дать и братским народам соцстран. Учтите что там вас могут на самих «радио свободах» услышать, значит уровень нашей работы должен быть ювелирным. Составьте план, что и кто для этого потребуется – и мне на стол через два дня.

Где-то в Казахстане, посреди степи.

– Ну куда ж ты намылился бежать, дурачок? Тут на двести километров ни жилья ни воды – лишь волки да сайгаки. Нашли бы после твои косточки, может быть, когда-нибудь. Хха!

– Ай! За что бьешь?

– Да это тебе еще не битие, а напутствие. Битие будет, когда после карцера в барак придешь. Ведь норму твою с бригады не сняли – а значит всем мужикам пришлось, как в песне, за себя и за того парня. Как думаешь, что они с тобой сделают после отбоя?

– Я не хочу… Не надо! Не пойду!

– А куда ж ты денешься, дурашка? Мы с Ржавым тоже не хотели, вместо того, чтоб культурно на улице нашего города за порядком следить – тебя искать среди дикой природы. А пришлось, коль приказали. Слушай, а чего ж ты в побег рванул – у тебя ж статья легкая, и срок небольшой? Скрысячил и решил смыться?

– Потому и рванул, что жить хочу. Я честный вор, ну взяли мы с корешами магазин, было дело. А мне политику вписали, меня не спросясь.

– Ты мне рамсы не впутывай. И не похож ты на того, кто по 58й, и в ориентировке нам сказано, какая у тебя статья. Из тебя «политик», как из меня артист московского театра.

– Так я ж говорю, меня не спросил никто! Магазин подломили, ну попался, суд, все такое. Думал, отсижу, второй раз уже за решетку, легче. А про меня какая-то падла стукнула, и по заграничному радио передали, что я кассу взял не для наживы, а потому что против Советской Власти. Наш бугор прямо на построении о том объявил – еще добавив, что очень может быть, мне за это еще срок добавят, уже по «политике». Ну я и слетел разом в четвертую масть, из воров в фашисты, а у нас в бараке все, кто в авторитете, по красной масти ходят. Ну и устроили мне такую жизнь, что хоть вешайся – оттого я в побег и сорвался! В поезд ведь не влезть, там так трясут – ну а тут, думал, даже если сдохну, и то, терять уже нечего! Мужики, а может отпустите меня, ну что вам стоит, скажете, что не видели?

– Чего-чего? Ржавый, ты слышал, он нас, честных служащих советской милиции к измене подстрекает! Нет уж, будет с тобой, что заслужил, то и получишь. Ржавый, давай, пакуем его, помоги.

– Аааа! Больно! Руку сломаешь!

– А ты не сопротивляйся, придурок, расслабься и получи удовольствие, гыгыгы! Ну что, давай в коляску его.

– Седой, а мне тогда в полной выкладке, тебе за спину? Давай лучше его привяжем – ну как в том фильме про Рязань и татар, что в прошлый выходной крутили? Веревка есть – а чем мотоцикл хуже коня?

– Так мы тогда труп притащим.

– Мужики, вы чего?!!!!

– Седой, так зачем за шею петлей, мы ж не татаро-монголы? Вот так, руки спереди – и второй конец к мотоциклу. Тут десяти километров не будет – сюда добежал, добежит и обратно.

– Годится. Вот так – ну что, готов клиент? Погнали.

– Эй, эй!! Ну хоть чуть медленнее!

– Потерпишь – добежал, сюда, добежишь и обратно… Седой, а он резво ногами перебирает! Может, чуть газануть?

– А куда он денется, шпионская морда? Ты вот подумай, Ржавый, если за бугром знают, что есть такой Пыжиков Алексей, прочие паспортные данные, и статья за конкретное дело – значит есть среди его приятелей кто-то, по-настоящему с американской разведкой дела имеющий. Не судейские же вражьему голосу сообщили и не менты? Так что, с этим кадром еще те, кому положено, разберутся. А нам за поимку врага советского народа награду дадут, или премиальные. Все ж хорошо что в Советском Союзе живем – власть наша строгая, но справедливая: что заслужил, то и получи.

– Это верно, Седой – я вот думаю, ну совсем безголовым надо быть, чтоб на ихнюю Америку работать. Ну заплатят тебе доллары, куда ты их потратишь? А туда убежать – спаси господь! Как наш замполит речь толкал – что вот у нас даже в зоне раньше было, мужика в петухи ни за что, это такой беспредел, который и пахану с рук бы не сошел. А у них и на гражданке все как ковбои – любой, кто тебя хоть чуть выше, свободно может… а после и его тоже, тот кто выше него! Это что ж выходит, что там сплошной петушатник, даже по жизни, тьфу ты, срамота!

– Это по-ихнему, свобода и есть. Что вот хочу – и в морду, или ограблю, зарежу, или это самое… И полицаи не тронут, если у меня деньги есть. Вот только если я с кем-то сцеплюсь, у кого свобода сильнее моей – ну тогда, мне гроб. И так по их понятию и должно быть – выживает сильнейший.

– А этот, я смотрю, не в полную силу бежит. Седой, может газу чуть прибавишь – тогда в пивную на Карла Маркса успеем до закрытия. Там я видел, холодное пиво завезли – не то что в нашей столовой.

– Падлы! Менты поганые! Да что ж вы делаете, гады!

– Ржавый, а мне что-то скучно ехать, желаю под музыку, как у товарища майора радио в машине. Эй, враг-шпион, ты песню давай, а то еще быстрее поеду. Слышь, Ржавый, а ты что хочешь услышать на нашем концерте по заявкам?

– Да хоть ту что наш майор любит. Помнишь, пьяным вспоминал, «а это мы на фронте пели под Волховом».

– Гражданин Пыжиков, ты понял? Давай, мы слушаем. А то счас газ прибавлю!

– Выпьем за Родину, выпьем за Сталина…

– Громче, не слышу! Пой!

– Выыпьем за Роодину, выыпьем за Стаалина. Выпьем и снова наальем!

Скворцов Сергей Степанович, «Три Эс» (в 2012 кап-3, командир БЧ-2 атомной подводной лодки «Воронеж», в 1955 инженер-контр-адмирал, Герой Советского Союза, лауреат Сталинской премии).

Делаем ракетно-ядерный щит Советского Союза.

Любопытно, будет ли и в этой истории «попаданческая» фантастика? Если и будет – то совершенно не такая, как моей реальности. Где наш современник (причем как правило, в совершенно незначительных чинах) учит глупых предков, что например, на Т-34 надо поставить командирскую башенку (уже классика того жанра). Хотя автору наверное, это проще, чем писать реальный «производственный роман».

Вот интересно мне, кем бы по жизни должен бы быть тот, кто всерьез взялся бы учить чему-то таких, как Королев, Глушко, Янгель? Третье Главное Управление при Государственном Комитете Обороны было создано здесь еще в сорок третьем и поначалу отвечало за все разработки в области ракетной и реактивной техники. В сорок пятом, после получения германских трофеев, ракетчиков отделили от авиаторов, после было еще деление – три ракетных ОКБ, занимающихся соответственно, керосин-кислородными, «вонючкой» и твердотопливными движками. Лично я в это время был плотно загружен флотской темой – крылатые ракеты и тут «национальное оружие советского флота». На борту нашего «Воронежа» были ракеты «гранит», ставшие образцом. И в этой версии истории первый наш ракетный крейсер (переделанный из японца «Кашии»), которым я имел честь командовать полтора года (пока меня в марте пятьдесят первого снова не выдернули с ТОФ в Москву) до сих пор в строю. Но строятся уже наши ракетные красавцы спецпостройки – прототипом взят «58 проект» из иных времен. И вступают в строй ракетные катера – с ними проще, корпус и машины от большого торпедника. А с лодками проблема – возникли некоторые трудности с подводным стартом. Так что выходит пока еще дизелюха 613-го проекта, на которую всобачили две пусковые, на ладожский полигон (очень удобное место для испытаний морского оружия, иностранцев близко нет, зато Ленинград рядом с заводами и КБ). Ну а я сейчас состою в Главном Техническом Управлении военно-морского министерства – формулировка технических требований к промышленности, приемка новой техники, определение тактико-технических характеристик вновь создаваемого оружия.

Однако и касательно иных «ракетных» дел СССР я в курсе – привлекаясь как консультант. Какие-то знания по «баллистической» теме у меня были, равно как и в документации можно было что-то полезное найти – но и простая литература пригодилась, вроде популярной книжки «Корабли уходят к планетам» (как в нашей истории разрабатывали автоматические станции «Луна», «Венера», «Марс») и даже «альтернативной» фантастики на компе Сан Саныча нашлась. Спросите, что может дать беллетристика? Ну например, ссылки на реальные проблемы, возникающие в той истории при разработке ракет:

«Высокочастотные колебания в двигателях боковых блоков, по причине пульсации давления подачи окислителя на входе в насос, из-за которых возникали пульсации давления в камере сгорания. Их частота неудачно совпадала с собственной частотой колебаний конструкции ракеты-носителя, что вело к резонансному разрушению конструкции. Проблему удалось решить, спроектировав специальные гидравлические демпферы в магистралях окислителя на входе в насосы».

«При нормальной температуре всё работало как часы. Когда же блок поместили в охлаждаемую жидким азотом камеру, и сымитировали вибрации, передающиеся на конструкцию при работе двигателя третьей ступени, выяснилось, что один из клапанов периодически подмерзает и залипает от холода. Оказалось, что из-за вибрации отходят контакты в системе обогрева клапана, и обогрев из-за этого то работает, то не работает».

«при выполнении операции „переустановка шаговых двигателей в исходное состояние“ в момент замыкания контактов программного токораспределителя напряжение с шины, появившееся при подключении к бортовой кабельной сети автономно задействованной ампульной батареи второй ступени, беспрепятственно поступает на запуск пиростартера двигателя второй ступени и на электропневмоклапан наддува пусковых бачков». (прим. авт. – цитаты из С.Симонов, «Цвет сверхдержавы – красный». /).

Проблем конечно хватало – не этих, так других. Но за каждым из приведенных (и множества других) случаев стояли аварии, когда дорогостоящая ракета (результат долгого труда множества людей) превращалась в кучу обломков. И поиск проблемы с ее устранением занимал несколько недель, а то и месяцев, и обходился в миллионы народных рублей! Теперь мы могли в каких-то случаях брать уже готовые результаты – и знали общее направление, куда идти, на что обратить внимание, а это очень дорого стоит. В довесок, в этой истории СССР получил от немцев и ценный задел в виде опытных данных по жидкостным ракетным двигателям, и несколько сотен специалистов из команды фон Брауна (жалко, что не удалось поймать его самого). Читал, что в знакомой нам истории немецкие конструкторы, вывезенные в СССР, трудились «в стол», не получив допуска к советским секретам, «для получения аналогии разработок вероятного противника». В этой истории немцам предлагали подписать контракт на полноценную работу в наших ОКБ, включая подписку о секретности, запрет на выезд за пределы советского блока – а также, достойную оплату, вывоз в Союз семей, предоставление жилья и всего полагающегося. И промышленность ГДР с самого начала была задействована субподрядчиком для нашей ракетной программы (конечно всех наших технологий мы немцам не передавали – зато их, брали на правах победителей). В итоге, ракета Р-12 (наследница «пятерки»), способная забросить мегатонную боеголовку на 2000 км, встала на боевое дежурство на пять лет раньше, в 1954 году. В отличие от Р-5 (от которой унаследовала некоторые технические решения, и даже часть оборудования), она имела ампулизированную заправку, позволяющую хранить ее на боевой позиции в готовности к пуску (лишь гироскопы системы наведения раскрутить, при вводе полетного задания). И тактические Р-11 (дальность 300 км с 40-килотонной боеголовкой) на мобильном (танковом) шасси также с прошлого года поступают на вооружение ракетных бригад фронтового подчинения (трехдивизионного состава, в каждом по три батареи, две пусковые установки в каждой). А самое главное – уже стоит на полигоне Тюра-там (он же, Байконур) первая межконтинентальная «семерка».

Ну и – обгоняем американцев в том, в чем у них в нашей истории был приоритет! Там они первыми оценили перспективу твердотопливных ракет (на смесевом металлизированном топливе, ошибочно считавшемся во всем мире – уступающему баллистным порохам). И первыми в том 1958 запустили прототип «Минитмена» – лишь после этого в СССР начали шевелиться в этом направлении. И только в 1965 году Алтайский НИИ химической технологии сумел получить топливо на основе бутилкаучука, в следующем году был первый успешный пуск ракеты РТ-2 (делало ОКБ-1, бывшее «королевское»), и лишь в 1971 году эти ракеты (они же РС-12, они же SS-13), по характеристикам аналогичные «минитменам» встали на вооружение. Именно этим объяснялось наше ракетное отставание – до того держать паритет с США нам приходилось за счет жидкостных челомеевских, проблему постоянной готовности удалось решить за счет ампулизированной заправки, но дороговизна в производстве и сложность в обслуживании (в сравнении с твердотопливными) никуда не исчезли. Здесь же необходимые работы начали еще в сорок четвертом, после Победы подключили немецкий химпром – и знали от нас общее направление, куда копать, и даже имели образец для анализа (стартовые ускорители наших «гранитов»). В итоге, твердое топливо с вполне удовлетворительными характеристиками было получено в этом СССР уже в сорок восьмом, через год налажено промышленное производство, в первую очередь для зенитных ракет – С-75В (морской аналог С-75) в этой реальности имеет обе ступени на ТТ, а не одну первую, как было в том мире. Чтобы заставить летать на оперативно-тактическую дальность, пришлось повозиться, там проблем хватало и с соплами, и с неравномерностью горения – но готова к принятию на вооружение и ракета Т-1 (почти что аналог нашего «Искандера»!). А вот какими будут наши массовые межконтинентальные, все еще жидкостными, или уже успеют сделать что-то приближенное к «воеводе» и «тополю», это еще будем посмотреть!

А что у супостата? Есть такое понятие, «зона высокого риска», в иное время в оценке бизнес-проектов применялось – попросту, когда неясно еще «полетит – не полетит», а ресурс вкладывать надо. И существенно что в нашем будущем, эта зона уже пройдена была – и Фау-2 на Лондон уже падали, и после Победы американцам достались сотни вагонов с немецким оборудованием и ракетами в разной степени готовности, да еще фон Браун со всей своей командой – так что сомнения не было, пройден уже «нулевой этап». Здесь же такого сомнения нет у нас, ну а для наших заклятых союзников баллистические ракеты пока что «вещь в себе», очень дорогие игрушки сомнительной эффективности, сильно уступающие бомбардировочной авиации в дальности (сотни км считаются пределом), точности (километров десять в радиусе от цели принимаются за отличный результат), стоимости (одноразовая штучка ценой в бомбардировщик, а то и в два-три) и надежности (взрываются на старте недопустимо часто – если боеголовка ядерная, то и ответного вражеского удара не надо, чтобы войну проиграть). Фон Браун, успевший к американцам сбежать, в единственном числе, без своей команды, без документации, а главное, без очевидного результата – а кто это вообще такой? Утверждает, что может создать чудо-оружие, только дайте ему даже не миллионы, миллиарды – так подобных непризнанных гениев у дверей каждой корпорации по десятку толчется, хоть в очередь выстраивай. А Соединенные Штаты в этой реальности (не получившие навара от «плана Маршалла» и доллара как единственной мировой валюты) чуть беднее, и военный бюджет у них меньше, и в Китайскую войну (идущую с перерывами, с 1945 года до сих пор) они вбухали не меньше, чем в нашей истории, в Корейскую, и во Вьетнам влезли уже сейчас (а это удовольствие очень дорогое).

Оттого, первые годы после войны единственным учреждением, занимающимся в США разработкой баллистических ракет была Лаборатория Аэродинамики Калифорнийского Технологического Института, которая эту проблему изучала еще с начала 40-х. Еще до конца войны им удалось создать твердотопливную ракету «Прайвит» («Рядовой»), а затем начались работы над жидкостными ракетами, двигались довольно медленно, а создаваемые ракеты планировали использовать только в исследовательских целях – ведь никакого финансирования от военных на этот раз создатели первых американских ракет не получили. Тем не менее, в итоге они сделали «WAC–Corporal» («Капрал»), которая показала относительно неплохие результаты. Но вот последующий проект по созданию двухступенчатой ракеты затянулся надолго, без немецких трофеев, и копался над ним Калифорнийский Технологический до конца 40-х в одиночестве. Вернер фон Браун все же был привлечен, но поначалу лишь для разовых консультаций «вслепую» – как можно к руководству работами какого-то подозрительного иностранца допускать (напомню, что имиджа автора успешного проекта «Фау-2» у Брауна нет, зато к его членству в СС здесь относятся куда хуже, чем в нашей истории), да и для профессиональной гордости американских конструкторов будет оскорбительно!

В итоге Лаборатории Аэродинамики все же удалось создать двухступенчатую геофизическую ракету… А вот ни программы «RTV-A-2 Hiroc», заказанной ВВС США, и наработки по которой впоследствии были использованы при создании «Атласа», ни геофизической ракеты «Aerobee» («Аэропчела»), созданной по заданию от ВМФ – в этом варианте истории вообще не было! Правда, после Китайской войны 1950 года американская армия тоже зашевелилась, наконец проявила интерес к работе Калифорнийского Технологического Института и даже финансировала новые разработки, результатом которых стал проект боевой ракеты «MGM-5 Corporal», но два-три года за счет своей медлительности и незнания они уже потеряли. А мы эти два-три года тоже ведь не стояли на месте!

Конечно, совсем скрыть наши успехи было нереальным делом, но слегка подкорректировать информацию можно было вполне. Поначалу наши ракетные части легендировались под «ПВО дальней зоны», затем была допущена «утечка информации», в итоге американцы считают (справочник Джена по вооружениям видел сам) что у Р-5 дальность всего 300 километров (а не 1200 как в действительности), зато обходятся такие игрушки нашей казне каждая как эскадрилья бомбардировщиков, ну а количество сильно занизить, это само собой. И по сообщениям нашей разведки, в США работы по баллистическим ракетам до сих пор идут по остаточному принципу, «ну пусть и у нас тоже будет», причем исключительно под крылом армии – ни ВВС, ни флот интереса не проявляют. С пятьдесят третьего было пять запусков прототипов «Corporal» (в том числе, три неудачных), максимальную дальность достигли в 130 километров, в строевых частях пока ничего нет. При том, что крылатые ракеты (ВВС и флота) у них наличествуют, и довольно неплохие.

А что же Браун? В 1951 его назначили-таки руководителем программы создания новой баллистической ракеты «Редстоун», проектная дальность которой уже свыше 300 километров (первый прототип был запущен осенью прошлого года). Американцы полагают, что тогда-то они нас «догонят и перегонят», не догадываясь, что наша «фора» куда больше, чем они думают.

Ну а что касается других известных американских ракетных проектов этой эпохи, то никакого проекта «Авангард» нет вообще и нет о чем-то подобном ни слуху, ни духу, а с будущим «Атласом» дело идет ни шатко, ни валко. Как нам удалось узнать, после Китайской войны 1950 года и фирма «Конвэйр» предложила разработку своей ракеты – совершенно новой. Но на ее создание требовался и срок вдвое больше, чем у проекта Брауна, и финансирование куда более масштабное. Поэтому американцы отказались от идеи вести сразу два проекта и приняли один лишь «Редстоун», к тому же потребовав от «Конвэйр» основные усилия сосредоточить на крылатых ракетах.

В чем казалось бы, преуспели – помнят Шанхай, а до того битый «Тирпиц». Вот только не знают, что «гранит» это противокорабельная ракета оперативно-тактического радиуса, а вовсе не «стратег». Уже несколько лет (с опережением даже относительно иной истории) стоит у них на вооружении КР «Матадор» с дальностью в тысячу км, да только с появлением нашей С-75 она сразу стала морально устаревшей, и американцы скоро это поймут. А еще готовится у них сейчас такое чудо, как межконтинентальная крылатая ракета – непонятно американцам, что этот путь тупиковый. Так что – пусть тратят на него куда больше финансов и ресурсов, чем на баллистические.

Первые летные испытания дозвуковой МКР «Снарк» были в прошлом году, результаты неудовлетворительные. Круговое вероятное отклонение – больше 31 км, а это слишком много даже для ядерной боевой части. В этом году, совсем недавно, провели новые испытания уже после усовершенствования – КВО снизился до 7 км, что сочтено допустимым. Радиус действия ракеты свыше десяти тысяч км, средняя скорость 1050 км/ч, а потолок – 17 км, что сейчас уже недостаточно, чтобы быть неуязвимой для ПВО и перехватчиков. И скорость на уровне Миг-15, вот только маневрировать беспилотная ракета не умеет, летит равномерно и по прямой – идеальная мишень.

Еще у американцев есть крылатая ракета «Навахо»: скорость – до 3200 км/ч, дальность – 6500 км, высота полета – 18 км. В прошлом году также провели десяток испытательных пусков – и все неудачные. Продолжают ракету дорабатывать, обещают в этом году запустить лучше.

И вот… эти-то «успехи» американцев мы, скорее, можем назвать нашим большим успехом. «Снарки» уже в серию пошли, ударными темпами – а ведь стоит каждый по пять миллионов долларов! Пусть теперь и «Навахо» начнут массово выпускать – сколько денег выбросят на то, что устареет после запуска нашего Спутника! Хотя… возможно, некоторое время между нашим Спутником и появлением у них своих баллистических ракет – все равно придется им пользоваться «Снарками» и «Навахо» – чтобы хоть что-то было, что можно нашим противопоставить… А потом эти программы все равно закроют, причем навсегда. Так что насколько из-за такого изменения направления развития в этом мире – вместо МБР к МКР – они потратят больше денег зазря, чем в нашем прошлом – даже не знаю. А лишние затраты американцев – это наш успех, так как означает, что эти деньги уже не пойдут на что-то более для нас опасное.

Тем не менее, «Конвэйр» не отказалась и от своих проектов новой баллистической ракеты и вот уже несколько лет ведет по ним работы исключительно за свой счет (оттого, довольно медленно, с финансированием «по остаточному»). Так что, даже если после полета Спутника американцы поймут, какую глупость совершили, и кинуться наверстывать, то все равно масса времени ими потеряна и вряд ли «Атласы» и «Титаны» появятся ранее начала, а то и середины 60-х!

Ну а три неудачных старта американских «Капралов» из пяти… Тут информацией не владею, но сильно подозреваю, что к этому люди Конторы незабвенного Лаврентий Палыча руку приложили. Поскольку доподлинно знаю о консультациях, требуемых этой Конторой от наших спецов, относительно ракетных комплектующих (тех же клапанов, насосов, реле и прочего), какими особенностями они категорически не должны обладать. А контрагентские поставки для американской ракетной программы идут на конкурсной основе – по принципу, знакомому нам по временам Табуреткина, «кто дешевле» (а как иначе, если частный капитализм?). И я слышал, что еще в кризис пятидесятого года наши (через всякие люксембургские холдинги и швейцарские инвестиционные фонды) прибрали к рукам пакеты акций не только европейских (английских и французских) но и американских фирм – отчего бы не предположить, что среди них есть как раз те самые «дешевые» поставщики? Но тут я умолкну – поскольку как раз тот случай, когда меньше знаешь, крепче спишь.

Своих забот хватает – мотаюсь между Москвой, Питером, а также севером и Черным морем, приходилось и на Дальний Восток летать. В своей московской квартире (четыре комнаты в сталинском доме) лишь наездами бываю, купленная «победа» в гараже стоит. Лизавета моя все понимает – и в Порт-Артуре она со мной была, когда я на ТОФ командирствовал, и в Ленинград со мной ездила, до тех пор пока в пятьдесят третьем Антошка родился. Теперь вот ждет меня, сына воспитывая, и с женой нашего Адмирала в подругах ходит. Ну точно, Анечкин кадр – а я еще сомневался. Что ж – «брак по расчету самый крепкий, если расчет верный».

Ой, что будет, если наш Спутник уже в этом году полетит? Чувствую, что вот тогда-то ракетная гонка с американцами и начнется по-крупному – и об этих годах буду с тоской вспоминать, как о времени покоя.

США, штат Колорадо. Полигон ВВС.

– Что ж, джентльмены, Военно-Воздушные силы США в моем лице весьма довольны результатами. Ваша фирма оказалась на высоте – это будет лучший бомбардировщик мира. С рекордной дальностью, скоростью, бомбовой нагрузкой – и как теперь установлено, практически неуязвимый для любого ПВО.

– Генерал, так фирма «Боинг» может рассчитывать на заключение правительственного контракта в этом финансовом году? (прим. авт. – в США новый финансовый год начинается 1 сентября).

– Ну, Фрэнк, поскольку я тоже пайщик вашей фирмы… Было бы очень желательно, чтобы в день, когда Конгресс будет решать этот вопрос, ваши бомбардировщики уже имели на счету хотя бы один реальный боевой вылет. Это окажет весьма благотворное влияние.

– Но программа испытаний еще не завершена. По собственно самолету замечаний нет, однако с бортовым оборудованием могут быть проблемы.

– Так от вас не требуется участия в полноценной войне. Не Москву бомбить, а всего лишь, долететь до одного места в диких вьетнамских джунглях, где нет никакого ПВО, ну кроме маловысотных зениток, высыпать там груз бомб и с триумфом вернуться. Впрочем, если вы опасаетесь даже гипотетической воздушной угрозы – то истребительное сопровождение мы вам дадим.

– Ну, если это нужно Америке… Как истинные патриоты, мы хотим, чтобы наша страна получила самую длинную и тяжелую воздушную дубинку – достаточную для сдерживания мирового коммунизма.

Гриб Михаил Иванович, Герой Советского Союза, командир 6-го гвардейского истребительного полка ТОФ.

Ну вот, наконец и я попал на войну!

Целый год тут было – как в Отечественную, в Ташкентском округе: где-то война, а у нас лишь учения. Готовились, что вот сейчас начнется, и армады В-47 пойдут на Ханой и Хайфон, а по земле с севера надвинутся гоминьдановцы, с запада Таиланд (союзник США по Южно-Азиатскому военному блоку), с моря высадится американский десант, поддержанный флотом США, ну а американское наступление с юга, это само собой. Нет, сомнений в том, кто победит в очередной мировой войне у нас не было – но конкретно мы себя ощущали, примерно как гарнизон Ханко или Севастополя в сорок первом: кругом враги, а Большая Земля далеко. Что нервировало – но сильно в форме держало. В рефлексы было вбито, что вот завтра начнется по-крупному – и тогда любое разгильдяйство окажется смертельным.

И в Москве явно что-то знали. В пятьдесят третьем нас тут было, одна смешанная дивизия (три полка на «мигах», один на Ил-28), против трех тысяч самолетов, что могли бросить против ДРВ американцы, это даже не смешно – но если Родина прикажет… так что у нас было злое ожесточение, ну как бы полк перебросили в Брест перед 22 июня, и пусть мы погибнем, но чтоб и фрицы так кровью умылись, чтоб им икалось всякий раз, вспоминая свою «победу». Весной пятьдесят пятого нас тут было уже как полноценный авиакорпус: на острове Хайнань смешанная дивизия, и на территории ДРВ восемь истребительных полков, два бомбардировочных на Ил-28 и один (правда, сокращенного состава) на Ту-16. Вьетнамскими были лишь штурмовые полки на Ил-10, так же и транспортная авиация на Ли-2 и Ан-2. Не оттого, что нам было жалко им «миги» доверить – слышал, что в Союзе пытались вьетнамских курсантов обучать, и оказалось, что не выдерживают они перегрузок, поскольку при колонизаторах банально недоедали, теперь и мышечной массы не хватает для полета на реактивных, и кости слабые, на перегрузке ломает, кальция мало ели. Так что когда начнется – в воздухе отдуваться придется нам.

Очень много было зенитной артиллерии, прежде всего малокалиберной – спарки ЗУ-23 на мой взгляд, так вообще были самой характерной чертой вьетнамского пейзажа, у всех сколько-то важных объектов ставились, аэродромы обычно кроме них еще и батареи С-60 с радионаведением прикрывали, а в Ханое, куда я по службе приезжал (ну и отдохнуть – какой соцкультбыт на «точке» среди джунглей), видел на площадях наши 100мм зенитки. И расчеты были отлично натренированны – слышал, что упражнение, на дереве подвесить уменьшенные силуэты самолетов (да еще и вперемешку, «наших» и противника), и снести эти мишени за максимально короткое время (при этом «наших» не задеть) было еще на китайской войне в пятидесятом, ну а здесь стало обычной практикой подготовки зенитчиков. А летом пятьдесят четвертого из Союза прибыли дивизионы С-75, первых наших массовых и удачных зенитных ракет. Так что к весне пятьдесят пятого мы обоснованно считали: если американцы сюда сунутся, то зубы обломают.

Мы знали, что происходит на юге – в порядке передачи боевого опыта. Если в Южном Вьетнаме партизаны Вьетконга действовали, как наши на Брянщине в Отечественную, то в Лаосе вдоль границы был настоящий партизанский край, коммунистическая зона, там были партизанские базы – учебные лагеря, склады, госпитали, туда бежало мирное население, не желающее жить под американским игом. И вдоль границы на юг по джунглям шла «тропа Хо Ши Мина», по которой партизанам поступала помощь от ДРВ. Несмотря на название, это была не караванная тропа для носильщиков (хотя во Вьетнаме и такое не редкость), а настоящая дорога для автомашин, с мостами и тоннелями, с тысячами людей, которые поддерживали все в исправности; все это было тщательно замаскировано под пологом леса. Американцы стремились прервать движение по этой «дороге жизни» – прежде всего, посредством авианалетов. Пока в них участвовали лишь «скайрейдеры»-штурмовики, вьетнамские товарищи отбивались сами, нанося агрессору ощутимые потери. Но в начале 1955 года ВВС США стали привлекать к авиаударам тяжелые бомбардировщики – В-50, В-29 (уже считавшиеся устаревшими, эти самолеты еще активно применялись периферийных войнах) и даже В-17 (они еще остались в строю ВВС Национальной Гвардии США). «Суперкрепости» бомбили с высот, на которых их не могли достать малокалиберные зенитки – и потому, оборону «тропы» решено было усилить. Для начала, на юг перебрасывался тяжелый зенитно-артиллерийский полк, и одна эскадрилья истребителей (ограничение было, наличием подготовленных аэродромов – вернее, на тот момент был готов только один). Выбор пал на одну из эскадрилий нашего бго гвардейского. Первая эскадрилья нашего полка – традиционно, лучшая. Которую я счел своим долгом вести лично.

Нас было двенадцать, все 1го класса (класс «летчик-снайпер» в советских ВВС ввели позже). Морские летчики – имеющие, в сравнении с сухопутными, гораздо лучшую штурманскую подготовку, что было важным: навигация над горами Индокитая была сложной задачей, и запасных площадок для посадки не было. Повезло, что в этот день не было облачности, которая здесь часто опускается до верхушек гор – ниже которых мы должны были лететь, чтобы скрыться от американских локаторов. Обычно при перелете на незнакомый аэродром группу всегда сопровождает лидер, уже знакомый и с маршрутом, и с условиями посадки – но на эту площадку до нас не садился еще никто. И хотя нам сообщили описание того места – увидев его с воздуха, я пожалел, что я не Валерий Чкалов.

Сначала надо было заходить между гор, курсом 192, одна вершина слева, две справа. И одна прямо по курсу – чуть не долетев, когда вторая вершина справа оказывалась на траверзе, надо было повернуть на курс 139, и всего в двух километрах оказывалась еще одна гора, полоса была на ее склоне, на террасе, начало ее было сразу после обрыва, и катиться по земле приходилось с уклоном вверх, девятьсот восемьдесят метров, после которых отвесная скала. И тропический лес, слева и справа – когда аэродром принимали или выпускал самолеты, целый батальон вьетнамцев дружно тянул за троса, отгибая деревья (прием, широко распространенный у вьетнамских маскировщиков). Грунт был твердый, укатанный почти до состояния асфальта – вот только, что будет, когда начнется сезон дождей? Хотя наличествовал и дренаж, канавы слева и справа. Заполненные камнями, как положено – но все равно, боже упаси попасть в них колесом при пробеге.

– Зато тут, по словам местных, относительно сухо – сказал мне наш инженер, капитан Лазукин, руководивший строительством этого аэродрома – вода по склону скатывается, ну а в низине, что ни делай, в сезон будет канава, заполненная жидкой грязью. А тут даже металлом успели вымостить, в конце где стоянки.

Да, слышал, что в войну японцы сооружали в джунглях что-то подобное – но реактивные «миги» не «зеро» и «хаябусы». Под пологом леса располагались стоянки для самолетов, хранилища для топлива и боеприпасов, палатки для нас и техсостава, позиции прикрывающих аэродром зениток. Причем часть объектов были обвалованы землей, а некоторые даже укрыты сверху – и вьетнамские товарищи выглядели виноватыми, что «не успели все закончить». Для буксировки самолетов от стоянок на полосу перед взлетом, и с полосы на стоянки после посадки (а эту операцию надо было делать быстро, чтобы освободить место для того, кто садился следом) был в наличии трактор – хотя мне приходилось видеть, как истребитель оттаскивали автомобилем Газ-69 и взводом солдат, или даже полностью вручную. В общем, отсюда можно было работать – а это главное.

Наземных локаторов не было – наводить нас должны были посты ВНОС с рациями, возле границы – как у нас в Отечественную. Правда, сами американцы облегчили нам задачу, устраивая налеты как по расписанию, примерно в одно и то же время, по одним и тем же местам. 13 апреля с утра мы были наготове, и в 11.08 (я запомнил это время) пришло сообщение – шесть «больших» в квадрате 76, курс запад-юго-запад, высота 3000.

– Странно, что тип не указан – заметил Лазукин – у вьетнамцев уже глаз наметан на В-50, В-26, «скайрейдеры».

Взлетев эскадрильей, мы развернулись на курс перехвата. Мы летали тогда на Миг-17ПФР, хотя в Союзе уже шли в строевые части первые наши сверхзвуковые, Миг-19 во фронтовую авиацию, «сушки» в ПВО. Но наши «семнадцатые», уже проверенные, в совершенстве освоенные летным и техническим составом, на мой взгляд, наилучшим образом подходили к вьетнамским условиям – Су-11 с двумя движками и дальнобойным радаром все ж требовал хорошо оборудованной базы, а не полевого аэродрома в лесу (прим. авт. – в альт-реальности Су-11 имеет вид не «летающей трубы», а внешне похож на Миг-23, только с двумя двигателями и фиксированным крылом, без изменяемого угла). И наша модификация Миг-17 была его вершиной – с форсированным двигателем, радиодальномером и вооружением, кроме пушек, ракетами «Корунд-5» (прим. авт. – в альт-истории, примерно соответствует ракете К-5, стоящей на вооружении с 1956, ею вооружались перехватчики Миг-17ПФУ). Мы шли восток, развернувшись «пеленгом звеньев», на высоте 1100, над плоскогорьем Болавен – земля кажется недопустимо близкой, зато на фоне земли нас никакие радары не увидят. Через четырнадцать минут после старта мы увидели впереди и выше шесть точек, быстро превратившихся в черточки – самолеты на встречном курсе.

Я приказал – «горка». Что означало, ракетную атаку на кабрировании, мы отрабатывали эту тактику еще в Союзе, выход на группу бомбардировщиков на малой высоте (незаметно для прикрытия) и с форсажем вверх, атака из нижней полусферы. Ракеты лишь позволили увеличить дистанцию первого удара. «Корунды» все же не были полноценным оружием для воздушного боя, вес восемьдесят восемь кило, не считая ухудшения аэродинамики с подвесками под крыльями, сильно просаживали скорость и маневр истребителя – это было хорошее средство первого (особенно внезапного) удара, ну как в древности (кино к нам привозили регулярно) сначала с дистанции дротик метнуть, минус один враг, затем вступать в рубило на мечах. Пять километров дальнобойности – и пассивная система радионаведения, требующая до попадания постоянно удерживать цель в узком конусе излучения «изумруда». Кажется, задергались – если нас не увидели, так засекли наши локаторы! Но времени у них уже не было, мы километр за четыре с половиной секунды проскакиваем, даже с подвесками и на малой высоте. Вот уже рабочая дистанция – залп, и двадцать четыре «корунда» уходят на цели!

– Орел-3, истребители сверху!

Бомбардировщики имели прикрытие – сверху на нас падала четверка истребителей, силуэтом на Ф-88 «демоны» похожи. Опасные противники – мы знали, что после боев над Янцзы американцы их звали «истребители Мигов». Хотя превосходство они имели над «пятнадцатыми», ну а «семнадцатые» с ними были как минимум, на равных. Все ж лишние три тонны веса у американца, при том что общая тяга двух движков лишь чуть больше, чем одного нашего – это очень ощутимо и в динамике разгона и в вертикальном маневре. Но черт возьми, ну пять секунд бы еще! Нет – тогда они наших перебьют. Ведь самолет, выдерживающий постоянный курс и скорость – это как мишень.

– Орел-3, я Орел, прикройте!

Левофланговое звено (майора Егорова) развернулось навстречу американцам. И восемь ракет долой – теперь они как НУРСы к цели пойдут, по последним координатам, которые успели принять. Но наши дошли – я отчетливо видел на бомбардировщике, который атаковал, два разрыва – один под крылом, второй на фюзеляже. Это были не В-50 и не В-47 – а незнакомые нам самолеты, гораздо больших размеров, угловатых очертаний, восемь моторов в спаренных гондолах под стреловидным крылом висят. Взгляд влево – там уже идет бой, кажется, одного американца свалили (вижу лишь троих) но и одного нашего не хватает! Мы все еще ниже бомбардировщиков, а «демоны» пытаются вверх уйти… рассчитываю маневр, успеем сейчас их достать, и с разворотом снова на бомберы, уже сверху и с хвоста!

– Орел, я Орел-3, у меня Орел-3-3 сбит!

– Орел-2, я Орел, атакуем истребители!

Свалили еще одного. Пожалуй, тут Егоров справится, тремя против двоих – а мы восьмеркой по дуге выходим на бомберы. Они виражат вправо, на север – и освобождаются от бомб, чтобы скорее удрать. Хорошо – значит, до целей не донесли! Хотя, если под нами деревня, то не дай бог – под такой ковер попасть, тут в каждой туше не меньше десятка тонн бомб. Но мы им врезали – за двумя ясно вижу дымные хвосты, пожар, причем один быстро теряет высоту. И еще один не горит, но идет как-то неуверенно, явно отставая от тройки неповрежденных. Мы атакуем, уже с превышением, в их ракурсе «на восемь часов», начиная с подранков. Тот которому больше досталось, сразу рушится в лес, свалившись на крыло. Второй же – выдерживает наш огонь, хотя я ясно вижу разрывы снарядов на его крыльях и фюзеляже. Но дым за ним стал заметно гуще – гори, сволочь! А мы проскакиваем на юг – все же у реактивного истребителя радиус виража куда больше, чек у «яка», на котором я воевал когда-то.

Очередь третьего бомбардировщика. Догоняем его ввосьмером, вижу трассы из-под его хвоста – пытается отстреливаться. Бьем, и вижу, что попадаем. И этот все летит, не падает. Да что вы, заговоренные что ли?

Теперь, завершив «змейку», атакуем тройку уходящих на восток. Классическая атака сверху-сзади, как на учениях. Мы стреляем, они тоже отстреливаются. Ну до чего же живучие – у нас ладно, 23-миллиметровые, но и Н-37, двух-трех снарядов которой хватало для В-29 – а эти наших крупнокалиберных «гостинцев» получили явно больше!

– Орел, я Орел-два-два! Меня подбили, горю, прыгаю!

Черт, они Игашева из второго звена достали! А бой надо уже заканчивать – и снаряды на исходе, и о топливе надо думать, на форсаже керосин расходуется быстрее в разы, чем в крейсерском полете. И с американских аэродромов, наверное, уже взлетели истребители на выручку – свежие, с полным боекомплектом. Мы проскочили вперед бомбардировщиков, разворачиваемся, ну вот, противник на встречном курсе! Атака в лоб – как в Отечественную ходили. Вот только тогда сумма скоростей «яка» и «месса» была, ну 1200 км/ч., меньше четырехсот в секунду. А тут гарантированно, раза в полтора больше! Правда, и наши пушки прицельно бьют на полторы тысячи, и прицел с радиодальномером, вещь очень полезная, которой не было у нас даже в сорок пятом. Но все равно – по нашему уставу, лобовая атака на реактивных рекомендовалась лишь «для летчиков высшей квалификации, и в крайних случаях». Зато если удачно попасть – тут и бомберу мало не покажется. Так как оборонительное вооружение бомбардировщиков направлено в основном в заднюю полусферу – а если целью выбрать ведущего, и метко врезать, то остальные самолеты должны были шарахаться в стороны, чтобы избегнуть столкновения с падающим, при этом ломали оборонительный строй.

На развороте второе звено оказалось впереди нашего – и атаковало первым. И подполковник Лепешкин не отвернул – не успел, или был подбит. «Миг» с номером 31 врезался в американца лоб в лоб – и этого врагу хватило в избытке, семь тонн на суммарном сверхзвуке. Эх, Сашка, ну что ж ты решил в камикадзе сыграть! Моя очередь – захожу на того, кто слева от упавшего, враг в прицеле, дистанция, вот сейчас…

– Орел, слева!

К черту! За Сашку. Две секунды всего! Огонь! Бомбардировщик стремительно растет в прицеле, а я уже интуицией чувствую, что попал, и хорошо, прямо по кабине. Ну падай же, сволочь!

И «миг» вздрагивает от ударов. Вспыхивает лампочка «пожар». До земли тысячи две – а посадить поврежденный реактивный истребитель на горные джунгли, это из области фантастики (в Союзе было, что кто-то сумел на Миг-15 без движка на пашню спланировать, так ему за это медаль дали). Хорошо, что курс на запад, к своим, и самолет пока держится – но когда чувствую, что сейчас он клюнет носом, рву за рычаг катапульты.

Приземлился удачно. Тут бывает, что деревья метров под тридцать в высоту – но на плоскогорье они пониже. Так что когда повис, до земли было недалеко, да и сумел на стропах раскачаться, до ствола, на дальше уже просто. Главное, что контейнер с НАЗом не потерял. Теперь, курс на запад, пока людей не встречу – как нам сказали, тут в лаосском пограничье в деревнях фактически, советская власть (комендатуры Вьетконга), и главное, чтобы за американца не приняли (после бомбежек тут население на них очень злое, и могут даже Куда Надо не довести), но слова «руссо, советико» подавляющему большинству вьетнамцев хорошо знакомы. А вот в лесу может быть куда опаснее – вспоминаю, чему нас товарищи из Осназа учили (и даже, вывозили в лес там, на севере) – какие растения можно есть, какие ядовиты, как избежать змей и ядовитых насекомых, да ведь и звери тут водятся, вроде тигров и крокодилов. Ну вот, как сглазил! Слышу звериный рев, и совсем недалеко. Затем выстрел – и снова рев, промазал охотник?

Чему нас учили товарищи, лазающие по этим джунглям? Тигр местный – заметно меньше бенгальского и нашего амурского. Одиночка, стаями не ходит. И так ревет при охоте – но не когда уже кушает. Значит, кого-то он там прижал? Не дай бог, кого-то из наших – впрочем, если и американца, лишним на этом пиру я не буду. Уж очень хочется за Саню Лепешкина поквитаться. Да и учили нас, что тигриная шкура, для выживания в лесу вещь полезная, ну а мясо хоть и мерзкий привкус имеет, но вполне съедобно. Пистолет-пулемет калибра девять, хотя и не охотничий штуцер, но этого зверя вполне возьмет, если очередью влепить. Вот интересно, отчего это оружие «евреем» называют – осназовец сам того не знал, сказал, от самого Смоленцева услышал. Магазин в рукоятке, приклад откидной как у «шмайсера», когда сложен, в кобуре носить можно, как маузер революционных матросов. И стрелять из него нас тоже учили, патронов не жалея – чем еще заниматься на севере, между полетами, в ожидании «завтра война»?

Картина маслом, на стропах висит парашютист, до земли метра три. Пытается подтянуться на стропах, ноги поджимает и что-то орет по-английски, вероятно, пытаясь напугать зверя, с плотоядным видом бродящего прямо под ним. Что ж не стреляет, придурок – нам говорили, что тигр может, с коровой в зубах, через забор перескочить. Вот сейчас он тобой пообедает! Ну а мне что делать – подождать, пока американца скушают, или вмешаться? Наверное, для дела полезнее второе – если у них какие-то новые самолеты появились (вот не видел я в альбоме, что нам показывали, таких силуэтов – а там было все, что нашей разведке о вероятном противнике известно), то пленный пилот может что-то полезное рассказать?

Прицеливаюсь, стреляю. Тигр взметывается ко мне, навстречу новой угрозе – но еще одна очередь валит зверя на землю. Американец перестает орать, а я подхожу, держа в поле зрения обоих, и под стволом своего «еврея». Накоротке даю еще одну короткую очередь в голову тигру, для гарантии. Теперь можно и американцем заняться.

– Эй ты, хенде хох, тьфу, хендз ап! Оружие вынул и выбросил – да так, чтобы я видел!

– Мой пистолет внизу – отвечает – выронил, когда стрелял.

Да он по-русски говорит! Шпион что ли – или из белогвардейцев? А в траве вижу, блестит – присматриваюсь, точно, кольт. Что ж, будет и у меня трофей, как в осназе – если им верить, то коль у тебя трофейного пистолета (причем лично взятого в бою) нет, то тебе и уважение вполовину. Подхожу, стараясь держаться у американца за спиной, подбираю кольт, сую в карман. Теперь ты – а ну давай вниз! Да не бойся, тут не асфальт, а мягкая земля. Ноги вниз вытянул – уже высота меньше. А если парашют расстегнуть, и успеть повиснуть на руках – то вообще смешно! Иначе, уж прости, пристрелю я тебя к такой-то матери, вражина! Ну, пошел!

Он неуклюже падает на бок. Подскакиваю и тычу стволом… в черную негритосскую морду. Вот это номер – а откуда ты по-русски знаешь? Разведчик что ли?

И тут он выдает. По-русски!

– Я не есть шпион. Я военнослужащий Айр Форс США. Требую относиться ко мне как к военнопленному.

А затем добавляет, взглянув на меня:

– Мы кажется уже встречались, товарищ подполковник. Пятидесятый год, море возле Кореи.

Это же время, те же места.

Они считали себя спасателями, а не убийцами. Хотя всякое бывало – как месяц назад, пришлось сбитых парней от толпы в той деревне отбивать. Так те желтомордые сами виноваты – вместо того, чтобы отнестись к пилотам ВВС США соответственно статусу военнопленных, набросились на них с мотыгами. Слава богу, что мы успели, как в кино, кавалерия из-за холмов. И покрошили вьетконговцев пулеметами, а после штурмовики еще напалмом добавили, была деревня – не стало деревни. Зато экипаж сбитого «инвейдера» вернется в Штаты, к домам и семьям!

Тактика была отработана – они сидели у самой границы, на «точке» подскока, вертолетам не нужен полноценный аэродром. И когда пришел сигнал о помощи, уже через полторы минуты два «сикорских-55» поднялись в воздух – в одном медики, три человека со всем необходимым, в другом поддержка, десять парней из 101й десантной. И конечно, экипажи – по уставу, двое на каждый вертолет, во Вьетнаме добавляли третьего, стрелка с пулеметом у боковой двери. Взаимодействие с ВВС было отработано – едва пересекли границу, как к вертолетам пристроилась пара «скайрейдеров», поднятая с ближайшей базы (или даже, уже находящаяся в воздухе вблизи и оперативно перенацеленная диспетчером). Поддержка была рассчитана на бой с наземным противником – все знали, что у Вьетконга авиации нет. Однако интересно, чем они могли достать «стратегов»? О том после будем думать – а сейчас главное, выдернуть наших парней, перебить красных, которые попробуют помешать, и домой. Только бы успеть – каждая минута на счету! Ведь пока мы летим, там наши сбитые пилоты возможно, прячутся от рыщущих толп кровожадных коммуняк. Но мы успеем, мы спасем – ждите!

К своему несчастью, они успели – вылетев сразу по сигналу от первого сбитого В-52. Когда советские истребители еще не покинули район – и Орел-3, майор Руцкой, ведущий третьего звена, оставшийся за командира, сначала заметил «скайрейдеры», идущие выше вертолетов. Эскадрилья понесла недопустимые потери, четыре сбитых (в бой с истребителями был подбит еще Кержак, Орел-3-4, хорошо, выпрыгнуть успел, видели парашют), треть состава в первом же бою, причем в их числе командир и его заместитель – так что Руцкой очень хотел отомстить. И пока еще оставались керосин и снаряды – немного, но на такие цели должно было хватить. Пара поршневых и пара вертолетов, против восьми реактивных, это даже не смешно.

Сбили всех – в одном заходе, летчики-гвардейцы не напрасно считались элитой советских ВВС. И поспешили домой, поскольку керосина осталось уже в обрез. А предстоял еще непростой заход на посадку.

Девятнадцать человек спасательной экспедиции составили ровно половину безвозвратных потерь вооруженных сил США в том бою. Если не причислять к ним пленных (прошедших через ужас коммунистических лагерей, как писали американские газеты) и раненых (в каждом из экипажей вернувшихся бомбардировщиков). Американская сторона официально признала боевую потерю двух В-52 (погибших в результате непосредственного боевого воздействия врага). Самолет с бортовым номером «009» (атакованный вторым) уже над территорией Южного Вьетнама был покинут экипажем, поскольку пожар на борту усиливался, и четыре двигателя из восьми не работали, бомбардировщик с номером «013» (атакованный третьим) долетел до базы, но разбился при посадке (восстановлению не подлежит, из пяти человек экипажа выжили трое) – но эти самолеты числятся в американской статистике в графе «небоевые потери». Наконец, вся Америка прочла о подвиге экипажа бомбардировщика «010» (это его последним атаковал Гриб) – командир, подполковник Пейдж, был буквально разорван на куски русским снарядом, а второй пилот капитан Филдс, тяжело раненый в живот, с полуоторванной ногой, истекая кровью, сумел, с помощью штурмана первого лейтенанта Норриса довести поврежденный В-52 до ближайшей авиабазы и совершить посадку (что и этот самолет был через несколько дней уничтожен минометным обстрелом Вьетконга, публике знать было необязательно; как был списан – ну конечно, в «небоевые потери», ведь не в воздухе же это произошло?). В итоге, первый боевой вылет эскадрильи В-52 обошелся Соединенным Штатам в пять потерянных бомбардировщиков из шести. Что вызвало шум в газетах и расследование в Конгрессе – но это уже будет другая история.

– Ну что ж ты, черная морда, такой косорукий? Никогда что ли шкуру со зверя не снимал?

– Сэр, смею напомнить, что я жил не в африканских джунглях, а в свободной Америке. Причем в городе, а не на ферме.

– Ну все когда-нибудь в первый раз случается, мне вот тоже на тигров охотиться раньше не доводилось. Тю, так глянь, у него задняя лапа покалечена – не иначе, вашей бомбежкой, осколок попал. Потому он до тебя допрыгнуть и не мог. Ну вот чего вам у себя за океаном не сидится – даже лесным кошакам жить не даете спокойно!

– Этот зверь меня едва не сожрал.

– А он на то полное право имел. Нам говорили, что у здешних тигров, как и у наших медведей – у каждого, территория своя, охотничьи угодья. И если животинку не трогать, он там мирно кушает кабанчиков, а людей избегает. А вот если зверя со своей земли согнали, да еще подранили, что он дичь поймать уже не может – тогда выходит шатун и людоед. Повезло бы тебе так приземлиться – иначе скушал бы он тебя. Ты давай работай, а не болтай!

Джимми обиженно замолчал. Русские говорят, что судьба посылает человеку то светлые, то черные полосы. И та черная, что была пять лет назад, завершилась быстро и легко – ужасов Гулага (как в фильме «Побег из ледяного ада») он не видел, поскольку его (как и других, сбитых в том бою над морем у берегов Кореи) держали не в бараке за колючкой где-то посреди тундры, а на обычной армейской гауптвахте, работать не заставляли, кормили не изысканно, но и не голодно, и длилось это всего месяц, после чего американцев (считавшихся интернированными, а не военнопленными, ведь война между СССР и США формально объявлена не была) отправили домой. В количестве пятидесяти тысяч – из корпуса, попавшего в «котел» в Шэнси, из тех, кто сдался в Циндао – так какие особые претензии у кого-то в Штатах могли быть к Джимми, честно исполнившему свой долг, и вовсе не виноватому, что «бог не даровал нам победу»?

Или там аллах был – вот запомнилась же фраза из фильма, который русские показывали тогда пленным, что-то про древнюю войну с турками или монголами, кого там Суворов побеждал? Любопытно, в войне по «Кольерс» стали бы мы русским пленным показывать «Освобождение Парижа» или про славное прошлое Америки – точно так же не поскупившись сделать субтитры на их языке? Чужой язык забывается, если на нем не разговаривать – но у Джимми была хорошая практика, до прошлого года. Штат Мэриленд не Джорджия или Алабама – но если тут нет табличек «только для белых», это еще не значит, что черному парню позволят подняться по-настоящему. Платят очень даже неплохо, за дом банку заплатить осталось не так уж и много – но, «был бы ты белым, Джимми, вышла бы за тебя не задумываясь, а так, извини». Сама Алиса (Аликс, как сама она себя просила называть, по имени последней русской императрицы) вроде и не против была, так ее старикан встал насмерть, как генерал Макартур на Батаане:

– Ты дочь князя и камергера! Должна позаботиться, чтобы потомки нашего рода стали когда-нибудь уважаемыми американскими джентльменами!

При том, что сам папаша, может и был в чине при русском царе – сейчас швейцаром в отеле на Медисон-авеню работает. А сама Аликс пляшет в дешевом варьете, и ей уже не двадцать – еще лет пять, и «выйдет в тираж», вот нахватался от нее русских слов! И ведь в последний месяц кто-то у нее появился – правда, тоже не джентльмен, а подержанные машины продает. Может и повезет, разбогатеет – и откроет себе путь наверх. А он, Джимми – всегда останется прислугой, пусть даже высокооплачиваемой, но не уважаемым джентльменом. Дом уже почти свой – так соседи нос воротят. Даже на «Локхиде» слышал Джимми краем уха – «хороший парень, даже жалко, что ниггер». Поручали ему наиболее опасное, наверное, считая «тем, кого не слишком жалко» – и платили очень неплохо, но все же меньше, чем белому на его месте.

Джимми не протестовал – понимая, что бесполезно, закон не перешибешь. Но старался быть лучшим – и в небе, и господин Миллер старого знакомого не забывал. Наградив заодно и новым именем:

– Ну что у тебя за фамилия: Бут? Как у того плохого парня, кто убил Линкольна, президента-освободителя негров! Ради рекламы, нужно что-то «небесное» – публика это любит.

Джимми Скайуокер – а что, звучный псевдоним! Особенно когда держишь в руках пластинку с этим именем на обложке. А теперь и предложение от «Юниверсал» сняться в фильме, название будет «Черный капитан». Как американский ас, весь в черной коже, и лицо постоянно скрыто, воюет в Китае за свободу и демократию, пачками сбивая советских и китайских комми. И ему пишут сотни белых мисс, не подозревая, что он негр – и в конце, найдется ли та единственная, которая решится, узнав правду, не исчезнуть?

– Секрет успеха: удачно смешать боевик с мелодрамой – сказал тот парень с «Юниверсал» – и раскрою вам тайну сценария, девушка найдется. Которая тоже окажется чернокожей – приславшей герою вместо своего настоящего фото, открытку с чужим портретом. Придет на первое свидание под вуалью и в перчатках – и представьте, какая будет сцена, когда они одновременно снимут свои маски, публике должно понравиться.

И эта миссия во Вьетнам… Сулящая большие перспективы – когда Джимми и еще пятерых вызвал в кабинет большой чин из правления фирмы.

– Парни, вы ведь все партиоты Америки? И ее бизнеса. И успеха нашей «Локхид», которая платит вам жалование. Тогда для вас есть хорошая работа – по-быстрому слетать, и возможно, в красных пострелять.

Истребитель Ф-90 был представлен на конкурс для ВВС США еще в пятьдесят первом, тогда проиграл самолету Ф-88 от «Мак Донелл», тому самому, который после боев над Янцзы прозвали «грозой Мигов». Но «Локхид» не сдалась, улучшая свой проект. И вот, сейчас снова появился шанс – ведь Штатам, чтобы защищаться от мирового коммунизма, нужно много боевых самолетов! И еще остаются экспортные рынки – контракты для Японии, для других стран Азиатского Оборонительного союза – к сожалению, даже филиппинцы считают, что старый добрый «Шутинг Стар» русским «мигам» не соперник, а «тандерстрайки-84» в лучшем случае, наравне; обеспечить же всех «демонами» Ф-88 возникли проблемы, как из-за требования правительства в первую очередь покрыть потребности ВВС США, так и из-за недостаточных производственных мощностей «Мак Донелл». Из-за чего Ф-90 и был реанимирован: парни из Вашингтона предложили «Локхиду» подключиться к выпуску «демонов», но получили ответ, что «у нас свой проект есть, не хуже».

– Покажите, что Ф-90В вполне конкурентоспособен и прошел проверку во фронтовых условиях. Так как бомбить Северный Вьетнам мы пока не собираемся, а у вьетконговцев в джунглях нет ничего опаснее эрликонов, то для вас опасность быть сбитыми не больше, чем над Окинавой в последние дни той войны. Зато освещение в газетах, награды, и разумеется, достойную оплату, фирма вам обещает.

До Сайгона добирались, как белые люди, транспортным рейсом ВВС – в отличие от техсостава, плывшего вместе с самолетами. Делали посадки на Гавайях, затем на Окинаве – где Майк Беннет, один из их группы, встретил своего приятеля, сейчас летавшего на бомбардировщиках. Тут же были парни с «Боинга», все вместе посидели в баре, благо вылет был лишь наутро. Добрая выпивка развязывала языки – и очень скоро Джимми знал, что те шесть громадных самолетов незнакомого вида, это самые новейшие бомбардировщики В-52, направляемые во Вьетнам с точно такой же миссией, немножко побомбить коммуняк и вернуться в Штаты с докладом что «успешно прошли проверку в бою». И что самолет просто великолепен, разогнавшись на высоте, скорость почти как у истребителя, а дальности хватит, чтоб «от Нью-Йорка до Москвы долететь и вернуться», в общем, на голову превосходит В-47!

– Только умники там чего-то намудрили – сказал капитан, сидевший рядом с Джимми – их аппаратура, которая должна глушить русские локаторы и делать нас невидимыми, при включении выбивает всю электронику, причем не только у нас, но и тех, кто рядом. Обещали, что быстро поправят – но пока что, если вам прикажут нас сопровождать, не удивляйтесь, если ваши птички внезапно ослепнут и оглохнут. Впрочем, наш полковник решил проще – категорически приказал не врубать эту хрень вообще, ведь русских в воздухе мы встретить не должны?

Тот парень явно что-то знал или догадывался – поскольку в Сайгоне выяснилось, что сопровождать поручат те самые бомбардировщики. Очень некстати на двух Ф-90 оказались неполадки – так что взлетели лишь вчетвером. И двое оставшихся считали себя неудачниками – ведь за этот вылет им не заплатят!

– Не огорчайтесь, парни – я слышал, там вьетконговцев, как тараканов, и еще не одна бомбежка потребуется, чтобы всех перебить – сказал Боб Келли, еще один пилот «локхидовцев» – ну а нас всех попросят наверное еще не один раз слетать за компанию. Работа для настоящих крутых американских парней!

Встретили бомбардировщики в указанное время, в указанном квадрате. Шли курсом на запад, всего на четырнадцати тысячах, а В-52 еще ниже и левее (прим. авт. – в ВВС США высота измеряется в футах. 14000, это 4256 метров). Что противоречило привычной тактике «стратегов» – однако цели здесь вовсе не города или заводы, с большой высоты просто ничего не разглядишь – и у вьетконговцев нет ничего, что могло бы дотянуться даже на полторы мили вверх. Истребителям это казалось некомфортным, и они все (включая Джимми) смотрели прежде всего в верхнюю полусферу, считая атаку оттуда наиболее опасной (по правильной тактике, так и должно быть). Впрочем, и саму эту атаку не слишком ожидали – два месяца до того тут едва ли не ежедневно работали В-29, без всякого прикрытия, и даже не видели в воздухе никого, кроме своих.

– Нас атакуют! «Миги», на встречных!

«Миги» над Южным Лаосом? Целая секунда была потеряна, чтоб осознать этот факт, еще одна или даже две – когда четыре пары глаз искали противника выше себя. И лишь после заметили рой быстро несущихся навстречу темно-зеленых ос – Джимми уже слышал, что русские красили свои самолеты в пятнисто-зеленый камуфляж. Перейти на форсаж с крейсерского режима – но скорость В-52 была лишь на пару сотен миль меньше, чем у Ф-90, русские же сближались на встречных курсах. Выйти вперед, обгоняя бомбардировщики, и довернуть влево, отсечь противника – можно было успеть лишь на самом пределе. Ф-90 был страшен в атаке, имея шесть 20-мм пушек, вместо такого же числа пулеметов на «тандерстрайке» и «шутинг старе». Но русских было втрое больше, и они имели не только пушки, но и ракеты!

Огненные стрелы метнулись к бомбардировщикам, которые уже никак не успевали развернуться, приводя врага в сектора обстрела своих кормовых установок. И четверо русских отвернули, выходя лоб в лоб, противники сближались со скоростью полмили в секунду! Одного русского точно достали, он с дымом свалился к земле – но и вопль в эфире, «меня подбили, падаю!». Кажется, это был голос Майка, но не было времени оглядываться, считая своих – надо было развернуться, и снова атаковать. И тут на них сверх и слева свалились остальные восемь «мигов», и Джимми увидел, как Ф-90, летящий впереди, вдруг взорвался, превратившись в огненный шар, пилот выпрыгнуть не успел, кто это был? А затем завязалась свалка, трое русских против оставшихся двоих американцев, и никак нельзя было вырваться, чтобы помочь бомбардировщикам – в эфире были слышны вопли, и мелькнул падающий В-52, с креном на девяносто градусов, лежа на боку, все правое крыло горело. Перегрузка на форсаже вдавливала в кресло, но русские все равно оказывались быстрее и увертливее, они уходили из-под прицела, а сами атаковали – в маневренном бою «миги» явно были сильнее. Вот сбили и Келли, он успел лишь крикнуть «прыгаю» – и Джимми остался один.

Ему удалось зацепить одного русского, остальные метнулись в сторону, это дало Джимми пару секунд свободы. Всего три В-52 шли в строю – и «миг» на лобовой атаке врезался в один из них, лишь обломки полетели. А еще один русский уже заходил в такую же атаку на другой бомбардировщик. Господи, они же все фанатики, как японцы – только, в отличие от япошек, их больше, и самолеты у них лучше. А нас просто послали на убой, мы все погибнем здесь – русские тоже, но им наплевать!

И как говорил когда-то в сорок третьем Стив Белью – Степан Белов – на аэродроме в Порту, «помирать, так с музыкой»! Вперед, в последнюю атаку – трое русских повисли на хвосте, сейчас собьют, плевать, сбили бы и так, не выпустили бы. Но хоть этого достану, парней спасу! Дистанция еще велика… ну вот, уже можно стрелять, и незачем экономить снаряды. Истребитель вздрагивает от попаданий, но Ф-90 отличался на редкость прочной конструкцией, ну еще одна секунда… а вот теперь надо прыгать, или сгорю!

К его счастью, катапульта сработала исправно. Джимми пережил испуг, падая на лес – в океан и то было куда спокойнее, здесь запросто можно на сук напороться или ноги переломать. Затем откуда-то взялся тигр – как раз в тот момент, когда Джимми пытался освободиться от парашюта. Увидеть звериную пасть в паре футов от своих ног было так страшно, что Джимми, запутавшись правой рукой в стропах, левой едва сумел вытащить кольт, но не удержал при выстреле, и в тигра, как оказалось не попал. Что зверя лишь разозлило – и если бы случай не принес русского (да еще как выяснилось, того, кого Джимми все-таки сбил в своей последней атаке) – то будущий «черный капитан» имел все шансы войти в историю, как первый пилот ВВС США, съеденный вьетнамским тигром. Черт побери, а что будет, когда узнают, что Джимми вовсе не военнослужащий (и значит, теперь военнопленный), а нанятое гражданское лицо (с которым захватившая его сторона имеет полное право поступить, как с пойманным бандитом)? Тогда, пять лет назад, ему просто повезло, что Советы своим правом не воспользовались – пребывая в благом настроении после своих успехов и вовсе не желая начинать Третью Мировую войну!

– Бежать не советую – сказал русский – мы еще в Лаосе, раз на плато, и реку не пересекали. Значит, ваших гарнизонов тут быть не может – а вот комендатуры и патрули Вьетконга, везде. И когда тебя поймают – а в здешнем лесу даже я бы от местных укрыться не смог, они тут дома – то тебе повезет, если сразу пристрелят. Уж очень они злы на вас за ваши бомбежки. Будешь со мной держаться, обещаю тебе советский плен.

– Принято – согласился Джимми – обещаю, что не буду пытаться. Но если все-таки прилетит американский вертолет – то взаимно. Может, и мне тогда за тебя медаль дадут.

Русский в ответ нехорошо ухмыльнулся – и Джимми со страхом вспомнил его слова тогда, на советском аэродроме, после спасения. Что если бы первыми прилетели ваши – то вот граната в кармане, и русские не сдаются. Наверное надо было предложить, если нас найдут ВВС США, то разбегаемся в разные стороны, я полечу домой, ну а ты не пропадешь в этих чертовых джунглях! Сам Джимми, хотя считал себя в хорошей физической форме (иначе на реактивных летать нельзя), занимался бегом и бейсболом – но был человеком исключительно городским. А этот русский явно не боится, что цивилизация где-то далеко, он к такому привычен. Как в баре тогда спорили – кто-то из пилотов В-52 сказал:

– А все же, хоть Гитлер был очень плохим парнем, но в его «славянская раса, это не белая раса», явно что-то есть. Отчего тогда русские с легкостью находят общий язык со всякими дикарями – а «белая солидарность», очевидная для любого европейца, для них пустое?

Кто-то ответил, что это сказал не Гитлер, а наш месье Фаньер – в фильме точно, было. Еще кто-то выразил мнение, что поскольку русские исторически жили вдали от центров мировой цивилизации и культуры, то они сродни нашим американским «пионерам», первопроходцам, которые тоже очень легко сговаривались с дикими индейцами. Сошлись на том, что возможно и то и другое, в какой-то пропорции – вот японцы, точно желтая раса, а ведь быстро переняли от европейцев все достижения. Однако же даже с русскими можно было бы договориться, если бы они знали свое место и не лезли повсюду со своим коммунизмом. Будет ли в итоге еще одна мировая война – а это, как наш Президент прикажет. Поскольку комми стараются нас подмять если не явной, то ползучей агрессией, подбивая на бунт. Вот почему мы не можем отдать им Вьетнам – поскольку коммунисты не остановятся, разожгут в сопредельных странах, ведь завещал же их первый Вождь Ленин разжечь всему миру красный пожар, чтоб ни у кого не было собственности и свободы. Значит, защищая от коммунизма Вьетнам, мы защищаем Америку, свой дом, свой порядок – и если в итоге не останется ни одного живого вьетнамца (а бомб и напалма туда уже высыпали, как бы не больше, чем на Еврорейх в конце той войны), то очень жаль, узкоглазые, но вам надо было выбрать правильную сторону.

Они все-таки сняли с тигра шкуру, и зажарили мясо на костре. Вкус был мерзейшим, хотя Джимми слышал, что в Китае блюдо «бой тигра с драконом» (где в роли этих зверей выступают хорошо зажаренные кошка и змея) считается деликатесом. Но по крайней мере, это было лучше, чем ничего – на одном сухпае аварийного запаса долго было не протянуть. Еще у русского оказались таблетки, которые можно было бросить в самую грязную воду для обеззараживания – «хотя лучше все-таки прокипятить». А главное, рация – удивительно легкая и компактная, размером с книгу. Пока Джимми возился со шкурой, русский с кем-то говорил – и судя по его лицу, остался доволен. Сейчас за ними русский вертолет прилетит? Хотя, как их найдут в этих джунглях – Джимми помнил инструкцию, предписывающую сбитому пилоту разыскать открытое место, желательно с каким-то ориентиром, заметным с воздуха, расположиться посреди и пускать ракеты, услышав что летят свои – наверное, и у советских так же?

Затем они шли по тропинке, протоптанной людьми или зверями. Джимми вспомнил слышанные им страшные истории про вьетнамские ловушки – но русский сказал:

– Это Лаос, а не Вьетнам. Не ваша территория – чужие тут не ходят. Так что, сюрпризов быть не должно. Но все-таки – ты иди впереди.

– Почему? – пытался возразить Джимми.

– Потому что я по эту сторону ствола, а ты по другую – отрезал русский – и прекратить разговорчики в строю!

Джимми тащил шкуру и мясо – и все боялся, что на него, безоружного, из кустов бросится другой тигр. Наверное, шанс сбежать был – если бросить груз и метнуться в эти густые заросли. Но Джимми здраво рассудил, что одному и без оружия бегать по лесу, где рыщут и злые вьетконговцы, и голодные тигры-людоеды, это не самый гуманный способ самоубийства – и если тигр тебя просто сожрет, то вьетконговцы привяжут живым над растущим бамбуком, который станет медленно протыкать твое тело. Нет уж – и в конце концов, в прошлый раз русский плен был не так страшен, авось повезет и сейчас.

Ночевать в лесу им не пришлось. Не прошло и пары часов, как их окликнули – и после того, как русский ответил, навстречу высыпал целый отряд вьетнамцев, одеты разномастно, но все вооружены. И командир обратился к спутнику Джимми по-русски – лесной патруль, ищем вас, по приказу из комендатуры, проверить этот квадрат. К чести полковника Гриба, он не отдал Джимми этим дикарям, а объявил его ценным пленным, который должен быть доставлен к советским – так что вьетнамцы (или лаосцы?) Джимми не расстреляли, и даже не избили до полусмерти бамбуковой палкой (чему они якобы подвергали всех американских пленных), а лишь заставили идти со связанными руками еще несколько миль, по тропе, затем по проезжей дороге, до «опорного пункта» (несколько хижин в лесу – и пулеметные точки вокруг, и антенна радиостанции), там уже ждал джип, в который кроме Джимми и русского сели шестеро вьетнамцев с автоматами. Поездка по ночному лесу – Джимми удивлялся, как вьетнамский шофер видит дорогу, не включая фар – и ночевка в деревне, уже несколько десятков хижин, Грибу предоставили «гостевую», ну а Джимми пришлось довольствоваться «зинданом» – ямой, накрытой решеткой из бамбука, возле которой ходил часовой. После их снова везли, уже на грузовике – и вот, когда с головы Джимми сняли мешок, он увидел вокруг уже много русских, наверное это и была секретная советская база, откуда взлетали «миги»?

– Ну вот мы и дома – сказал Гриб – прощай, артист, может еще встретимся, после войны. А с тобой сейчас побеседует наш зам по разведке.

И будет вербовать в русские шпионы? Согласно инструкции, я могу назвать только имя, звание и личный номер! А ведь даже звания у меня нет – что делать? Если сочтут некомбатантом, взятым с оружием в руках – то могут или расстрелять, или вьетнамцам отдать (что еще страшнее).

А русский офицер со скучающим видом раскладывал на столе бумагу, карандаши. Наконец взглянул на Джимми.

– Фамилия, звание, часть?

Лючия Смоленцева.

Да когда на этого мерзавца Фаньера наконец падет божья кара?

Были мы с Анной на просмотре очередного американского киноопуса, где в списке сценаристов этот поганый месье. Париж под немецкой оккупацией, американские разведчики – рыцари без страха и упрека, а французские коммунисты изображены мерзавцами, готовыми предать. Как там бравый «Джон из Кентукки» в немецкой форме ездит на американской машине и среди дня убивает нацистских генералов, это ладно, боевик есть боевик. Но там среди персонажей есть еще и Люсия, которая мало того что ноги раскидывает перед каждым немцем, так еще и имеет явное внешнее сходство со мной и говорит с отчетливым итальянским акцентом, при этом до безобразия вульгарна и ведет себя как отъявленая мразь! И в завершении ее не убивают, а она замуж выходит за одного из героев (изобразив раскаяние и пай-девочку).

– Я теперь не какая-то там, а миссис Смоллет!

Я в выступлении по радио спорить и опровергать не стала – много чести! Сказала лишь:

– Месье Фаньер! Призываю на вас суд божий! Чтобы вам, за ваши слова – ни согнуться, ни сесть и ни встать!

Поль Фаньер, американский журналист.

Я в бога не верю, хехе. Так что пусть эта тварь проклятиями сыпет, переживу! Однако же, и правда, надо за собой следить, а то мои поклонники (и поклонницы) желают видеть «супермена капитана Америку» с идеальной фигурой. А у меня, волею профессии, работа сидячая, вот брюшко и выросло. Так это поправимо, с моими деньгами, ходить пару раз в неделю в спортивный зал. И делать зарядку по утрам – вот так, согнуться, до тапочек достать, разогнуться, еще раз, еще резче… Аааа, что это!? Помогите, кто-нибудь!!

«Вашингтон пост», колонка светских новостей.

Известный журналист, писатель и сценарист Поль Фаньер госпитализирован с диагнозом «паралич нижних конечностей». Лечащий врач знаменитости, профессор Синглтон, пока воздерживается от комментариев.

Из запроса в адвокатскую коллегию штата Вашингтон, США.

Мой клиент желает выдвинуть иск против некоей проживающей за границей персоны, обвинив в «причинении ущерба здоровью путем колдовства». Каковы шансы на сколько-нибудь успешный исход подобного дела?

Юрий Смоленцев.

Галчонок, ну я ж говорил – природу не обманешь. Достаточно было небольшой нагрузки, а Фаньер наверное за все эти годы ничего тяжелее карандаша не поднимал, вот и протянул столько. Ну а теперь – простите, но это не лечится, при современном уровне медицины. Бахадыр бы возможно, сумел поправить – но уж к нему Фаньер точно не попадет!

Отец Серхио, посол Ватикана в Москве, и духовный отец Лючии Смоленцевой.

– Дочь моя, не узнай я от тебя самой, что внезапная болезнь месье Фаньера имеет вполне естественные… точнее, наверное, надо сказать «вполне искусственные причины», как дело человеческих рук – я бы мог подумать, что твои слова, в гневе сказанные ему, имели какую-то силу – и ты сама понимаешь, к каким печальным выводам это могло бы меня привести. Но поскольку ты созналась в поступке твоего мужа, да и я сам уже когда-то получил возможность видеть эффект этого ужасного приема, все становится намного проще. Скажи лишь, когда ты призывала на голову этого человека Божью кару, не было ли у тебя расчетливого умысла выдать ожидаемую его болезнь за эффект от твоего личного обращения к Всевышнему?

– Нет, святой отец, тогда я не думала об этом, я лишь просила Бога, чтобы наказание, подготовленное моим любимым мужем для этого… простите, святой отец… для этого человека, постигло его как можно скорее. Безрассудный гнев охватил меня, в чем я сейчас раскаиваюсь. Мне не следовало просить об этом публично – ведь теперь произошедшее с ним могут связать с моими словами и обвинить меня… сама не знаю в чем.

– Хорошо, дочь моя, этот грех гнева я тебе отпускаю, раз ты искренне в нем раскаиваешься. Но запомни, что не следует не только проклинать кого бы то ни было или желать ему зла, но и просить Бога о наказании для любого грешника, сколь бы виновен пред тобой или Богом тот ни был. Бог всеведущ и сам решает, наказать или простить кого-то. Даже наш Папа однажды совершил подобный грех, прокляв это порождение Ада – Гитлера, но потом исповедался и раскаялся в грехе сем и даже помолился за душу тогда ждущего казни Гитлера. Такому примеру стоит следовать нам всем.

Что же до греха причинения вреда здоровью, то ответственность за него несет твой муж, а не ты. Лучше, чтобы и он исповедался у меня, но я знаю, что он на это не согласится, как неверующий.

Разумеется, ни тебе, ни твоему мужу не следует признаваться светским властям в том, что он содеял – это все равно не исцелит раны месье Фаньера и не принесет никому облегчения, лишь новые страдания.

Но чтобы не только покаянием, но и добрым делом постараться искупить эти грехи… Прояви теперь смирение! Почему бы тебе не выразить месье Фаньеру публичные соболезнования его беде? Предложи ему примирение – он уже побежден и повержен и более не заслуживает твоего гнева! А твой муж может пригласить его пройти лечение в одной из ваших современных советских больниц. Как знать, может быть, жестокое сердце месье Фаньера смягчится от такого проявления доброты, и вы сможете помочь спасти его душу, а после… Кхм… да, если он исцелится духовно, то, возможно, будет хорошо исцелить и его телесные раны – у вашего чудодейственного мусульманского врача, хотя в обычных случаях мне, наверное, и не следует давать такие рекомендации.

Если же он столь ожесточился сердцем, что отвергнет ваши добрые предложения – то это будет уже исключительно его вина.

И заклинаю тебя, дочь моя, подумать об угрозе гордыни. Знаешь ли ты, что в иных далеких странах простые люди по малограмотности считают тебя святой и молятся на твой журнальный портрет, как на икону? Хотя в этом нет ничего хорошего ни для них, ни для тебя. Ибо сказано, «не сотвори кумира», но многократ страшнее этим кумиром стать. Никто, кроме разве что самого Господа нашего, не мог и не может быть признан святым еще при жизни – ибо кто знает, не изменит ли он свою жизнь в последующие дни и годы? Потому будь осторожна.

Поль Фаньер, американский журналист.

Меня за идиота принимают? Приглашение, официальным письмом от русского посольства. Теперь, значит, добить решили – если к ним приеду, то живым не вернусь! А может все-таки… нет, ведь мой доктор, профессор лучшего в Штатах медицинского заведения, заверил, что абсолютно исключено, чтобы советские врачи знали и умели что-то, чего не может он сам! Значит, меня хотят заманить для расправы!

«Поль Фаньер с гневом отвергает советскую подачку». «Герой, выбравший остаться калекой, но сохранить верность идеалам свободного мира». «Нет – сделке с дьяволом». Какие это будут заголовки, какая популярность! И какие тиражи! В которых я так распишу и тебя, тварь, ведьма, и твоего муженька!

ФБР предложило, написать сценарий порнофильма с двойником Лючии Смоленцевой в главной роли. Уж я постараюсь – даже самые последние шлюхи будут плеваться от брезгливости, глядя на экран. Ты еще сполна узнаешь, на что способен гениальный писатель, жаждущий отомстить за причиненное зло!

Президент США Дуайт Эйзенхайэр – Джеку Райану.

Вы всерьез предлагаете строить политику Америки на основании вашей гипотезы? Да, увлекательной, интересной – но не подтвержденной ни одним прямым доказательством!

Даже если, допустим, вы правы. Вы покупаете комиксы – где например, отважный Капитан Америка гоняется за красным злодеем Иваном Фуксом, ну а подружка героя Бетти, всякий раз падает в обморок с криком «проделки Фукса, проделки Фукса»? Вам не кажется, Джек, что вы с вашими паническими догадками очень похожи на блондинку Бетти? И даже если опасность существует – то мне, чтобы провести «корабль Америка» мимо рифов, нужны указания на правильный курс, а не вопли «туда нельзя»?

Ваша русская знакомая Лазарева, да и сам вождь Сталин, дали вам намек, признавая факт межвременной связи? Поздравляю – они вас поимели: глупо было не воспользоваться, когда противник за карточным столом сам верит, что у вас на руках каре тузов. Ваш «Куницын» так и остался мифической фигурой, которую никто не видел. И в русском флоте, как утверждает наша разведка, нет никаких особо засекреченных сообществ – кроме обычных командных структур. Ваш эксперимент с информацией из снов – представляет бесспорный интерес сугубо для психиатрии. Слухи о некоем Ордене, тайно правящем в СССР не более достоверны, чем «всемирный масонский заговор». Все имеющие место совпадения и удачные решения советской стороны – могут быть объяснены вполне материальными причинами: бывает, что и шесть шестерок выпадают несколько раз подряд. Вот например, самое последнее, что случилось с Фаньером – мне считать, что миссис Смоленцева просто знала, когда это случится, или же поверить в колдовство, или полагать простым совпадением?

Джек, я очень уважаю моих предшественников – которые очень высоко ценили ваш талант. Но я спрашиваю вас, где результаты? Вы очень хорошо начали, выдвинули интересную гипотезу, даже нашли какие-то косвенные подтверждения – и так и не сумели сказать завершающего слова. Где конкретика, могущая служить для руководства к действию? Что нам делать с вашими предположениями – отказаться от всякой активной политики в этом мире, забиться в угол и дрожать, ну как же, если завтра к нам могут прилететь марсиане, превосходящие в технике и вооружении на пару веков!

Итак, когда вы, Джек, получите что-то конкретное и достоверно доказанное, касаемо вашей гипотезы, что Сталин имеет связь с иным временем – тогда я очень внимательно вас выслушаю. В противном же случае – не смею тратить ваше время, «самого дорогого эксперта-аналитика Америки». Пока еще такового.

Впрочем, позволю дать вам совет – если пожелаете, напишите фантастический роман, как в России пришел к власти друг Америки Горбачев и решил сдаться нам без боя. Хотя думаю, что даже Фаньер решил бы, что «это слишком хорошо, чтобы стать правдой».

Госпиталь Хопкинса. Профессор Синглтон и агент ФБР Гибсон.

– Неужели ФБР тоже верит в эту чушь про «проклятье Лючии», которую печатают желтые газеты?

– Нет. Мы не верим ни в проклятья и магию, ни в чудеса. Но если кому-то, а особенно, известной фигуре, нанесен вред, да еще после угроз некоего лица – то в наших правилах подозревать названное лицо в совершении преступления. А как, это уже вопрос техники. Так что вы можете сказать о том, что случившееся с вашим пациентом имеет не естественный характер?

– Ну, если только чисто теоретически… Травма, характерная для мистера Фаньера, хорошо известна в военно-полевой медицине, при ранении в позвоночник, повреждается спинной мозг, и полный или частичный паралич. Такой же эффект достигается при прерывании нервных каналов – условно, управляющий сигнал, посылаемый к мышцам, в данном случае, нижних конечностей, не может до них дойти. Однако при этом всегда наличествует разрушение окружающих костных и мышечных тканей – а я этого не вижу. Представьте, что некий злоумышленник задумал перебить тормозной шланг на вашей машине, имея инструментом пулемет – что при этом будет с кузовом автомобиля?

– То есть, преступления быть не может? Но вы сказали «теоретически», значит…

– Ну, если представить расположение позвонков и нервного канала… Наш организм, это конструкция с большим запасом прочности. Что может оказаться и во зло – когда мелкие повреждения накапливаются незаметно, не влияя на жизнедеятельность, а после вдруг прорываются катастрофой. Так и у мистера Фаньера – можно предположить, что у него копились микротравмы, тем более что пациент был физически не тренирован, то есть имел слабые мышцы и связки – а в какой-то момент щелкнуло и сорвалось. Но, опять же чисто теоретически, могу допустить, что такую травму можно вызвать внешним воздействием, давлением или ударом. Однако это должен быть удар буквально с ювелирной точностью, со строго отмеренной силой, под определенным углом, и в точно выбранное место. А если предположить, что это действительно было сделано злоумышленно – то задача усложняется многократно, ведь надо ударить так, чтобы чуть-чуть не дошло до конца, чтобы жертва не упала немедленно, и в то же время гарантировать результат в дальнейшем. Чтобы при малейшей физической нагрузке – в момент, когда преступник уже далеко – позвонки сместились окончательно. Я не представляю, как можно сделать это, не на операционном столе, а в повседневной жизни. Хотя слышал, что будто бы китайские и японские мастера были способны – ударить так, что противник умрет через какое-то время, даже очень долгое. Но подробнее сказать не могу – не интересовался.

– Спасибо, профессор, вы очень нам помогли.

Агент Гибсон и Гордон Уоттс, начальник отдела ФБР.

– Питер, ну предположим, вы правы. Но даже если виноваты русские – мы ничего не можем доказать. Если даже профессор госпиталя Хопкинса не может дать однозначного ответа. Предположения же – хороши для желтой прессы, но не для серьезного обвинения. И даже если Лючия Смоленцева действительно виновна – как вы представляете ее выдачу нам?

Однако же, благодарю вас за сделанную работу. Я посмотрю, куда можно пристроить ваш материал.

Гордон Уоттс и Эдгар Гувер, Директор ФБР.

– Сэр, предположение агента Гибсона подтвердилось. Мистер Фаньер вспомнил про инцидент, имевший место в итальянском суде, два года назад. Когда после вынесения приговора его оставили наедине со Смоленцевым – вот показания:

– «Он смотрел на меня как на червяка, и я не сомневался, что не выйду из комнаты живым. Но он лишь ударил меня по спине, совсем несильно, а затем взглянул, как на покойника. И я даже обмочился от страха». И место удара, по воспоминаниям Фаньера, совпадает с тем, что указал профессор Синглтон. Кто-нибудь еще видел эту запись?

– Никто, сэр! Даже Гибсон не в курсе – я посылал к Фаньеру другого агента, который ничего не знал про версию Синглтона.

– Надеюсь, вы понимаете, что это значит? Коммунисты открыли способ идеального убийства. Представьте, что рядом с вами на улице, в метро, в лифте, в баре, в торговом центре окажется тот, кто «случайно» толкнет вас в спину, или заденет каким-то предметом. Извинится – и вы быстро забудете про этот инцидент. А через неделю, месяц, год, или два, как Фаньер – умрете или будете парализованы. И никто ничего не сможет доказать. Вы понимаете, какие меры безопасности отныне придется рекомендовать всем уважаемым людям?

– Сэр, есть еще и женщины. Я слышал, что у Смоленцева в Москве целый питомник, в котором девочек-сирот воспитывают как советских «мата хари», обучая и боевым навыкам тоже. А что может быть естественнее, чем удар или нажим рукой в любовной сцене?

– Я доволен вашей прорицательностью, Гордон.

– Тогда у меня есть предложение. Нашим агентам при выполнении миссий надевать под пиджаки жесткие жилеты или корсеты. Рекомендовать то же самое – охраняемым персонам. Ну и тщательно следить за своими связями – не допуская случайных и непроверенных.

Заголовки мировых газет.

«Итальянский эгоизм: сидя на ливийской нефтяной бочке, отказывать Европе в христианском милосердии».

«Когда англичане наконец получат репарации с Италии, по итогам Второй Мировой войны?».

«Если коммунистический режим Тольятти заявляет об отсутствии преемственности с правительством Муссолини – то имеет ли Италия право на колониальные владения, захваченные ею до 1944 года»?

«Авторитетные британские ученые убедительно доказали: ливийская провинция Киреинака исторически более тяготеет к Египту, чем к Ливии».

«Очередные зверства итальянской военщины против мирных кочевых племен Триаполитании».

«Великобритания заявляет, что готова принять следующие ей репарации – территориями в Ливии».

«Король Египта Фарук заявил о своей полной поддержке Великобритании, в ливийском вопросе».

«Силы Королевского Флота в Средиземном море приведены в состояние полной боевой готовности».

«Авианосная эскадра ВМС США пришла в Александрию для участия в совместных американо-британско-египетских маневрах».

«Угнетенный народ Палестины не хочет больше терпеть израильский гнет».

Над Южно-Китайским морем.

Опять красные китайцы пробуют наши нервы на прочность!

С тех пор, как Сталин поставил своей красной макаке Ван Мину реактивные самолеты, равновесие в воздухе над Китаем ощутимо нарушилось в пользу коммунистов. Поскольку гоминьдановцы все еще летали на «мустангах» и В-26, становящихся легкой добычей для «мигов». США не оставили своего верного союзника – за последние два года в Китае «для обретения боевого опыта» побывала едва ли не половина истребительных эскадрилий ВВС (и даже Нацгвардии). Ф-88 Макдонелл Дуглас обрел там грозную славу «истребителя мигов» – правда, говорили, что это относится к китайским Миг-15, ну а русские пилоты, летающие на «семнадцатых», это намного более опасный противник. Как бы то ни было, пока ни одна из сторон не решалась углубляться на чужую территорию, и яростные воздушные схватки кипели над долиной Янцзы – но если гоминьдановские В-26 в последнее время боялись даже приближаться к линии фронта, то китайские Ил-28 действовали гораздо более уверенно. Бомбардировщики и штурмовики красных атаковали корабли китайской речной флотилии и опорные пункты гоминьдановской армии на южном берегу Янцзы, прилетали Ф-88, их встречали «миги», и начиналось сражение, как над Ла-Маншем в июне сорокового. Сбитых и плененных русских и американцев иногда обменивали, китайцев же – никогда. Хотя никакого официального соглашения на этот предмет не было заключено.

Над морем же китайцы обнаглели, получив от Советов Ту-16. Не раз уже приходилось встречать их, кружащихся в опасной близости от американской эскадры. Поначалу их не решались трогать, принимая за советские – тем более, что отличить было трудно, опознавательные знаки ВВС КНР, это такая же красная звезда, как у русских, лишь с красной полосой влево и вправо. Но десять дней назад такой же самолет атаковал транспорт с военным грузом, идущий в Шанхай – пароход «Красавица Мемфиса» был тяжело поврежден и едва дотянул до берега, выбросившись на мель, и в команде (американской команде!) были убитые и раненые. Летчики и моряки Восточно-Азиатской эскадры ВМС США чувствовали себя как оплеванными, читая газеты. И оттого, с радостью и рвением восприняли приказ адмирала – вести себя решительнее.

– Надерем задницу проклятым комми, чтоб с нами считались! Чем мы хуже парней из ВВС?

И вот, с эсминцев радиолокационного дозора (дальний рубеж ПВО эскадры) сообщили – цель одиночная, курс 190, высота 9000, скорость 800 (прим. авт. – автор в курсе, что американец скажет, 30000 футов, 500 миль в час. Но для удобства читателей – переведено в привычное нам). Опять китайский воздушный шпион – ну, покажем ему в этот раз, что летать над нашей эскадрой опасно для жизни! Четверка «кугуаров» пошла на взлет с палубы «Кирсанджа». Еще недавно перехват обеспечивался зоркостью пилотского глаза, сейчас же охотники сближались с целью на сверхзвуковой скорости, с дистанции в десятки миль, радар наведения с корабля далеко внизу четко выдавал координаты – новейшая система обеспечивала успешную атаку даже при полном отсутствии видимости, как например ночью или в сплошной облачности. Вот уже цель зафиксирована на радиодальномере в кабине истребителя, беглый взгляд через плексиглас фонаря, чтобы окончательно убедиться, ошибки нет – ну да, знакомый уже силуэт со стреловидным крылом и прижатыми к фюзеляжу гондолами двигателей. Теперь уже не уйдете, комми – молитесь своему богу, если он у вас есть!

– Йе-ха-ха! Он падает, он горит!

В последний момент командиру звена что-то показалось странным в виде цели. Но слишком коротко было мгновение, и некогда было думать – фотопулемет все зафиксирует. «Кугуары» сделали круг над местом падения цели, координаты передали на «Кирсандж», может и вышлют кого-то подобрать пленных, хотя вроде ни одного парашюта не видели, никто из китайцев выпрыгнуть не успел. Возвращение на авианосец и посадка прошли нормально. Командир звена доложил о выполнении задания. И чувством хорошо сделанной работы отправился отдыхать.

Не прошло и часа, как его вызвали к командующему авиагруппой. И седой кэптен, воевавший еще с японцами, сказал:

– Ты садись, сынок. И взгляни, кого вы сбили. Только что ваши снимки принесли.

На фотографиях ясно был виден Ту-104 с надписью «Аэрофлот». Рейсовый на Ханой.

И то, что было сочтено за советский ответ, последовало очень скоро.

«Правда» от 2 мая 1955 (альт-ист).

«Правительство СССР требует от Правительства США исчерпывающих разъяснений по поводу гибели советских граждан, расследованием, наказанием виновных и выплатой компенсации. В случае несогласия, СССР оставляет за собой право на адекватный ответ».

Вашингтон, Белый Дом. Президент США (П.), Председатель Комитета Начальников Штабов (Ш.), Директор ЦРУ (Д.).

П. – Так я жду ответа. Кто отдал приказ сбить русский самолет? Чья это была операция?

Ш. – Сэр, проведенное расследование установило. Что имела место трагическая случайность. Ту-104, по многим параметрам схожий с Ту-16, как визуально, так и на радаре, оказался вблизи нашей эскадры. Ну и флотские отреагировали излишне нервно.

П. – Список виновных, мне на стол.

Ш. – Сэр, должен вам заметить, что будет несправедливо наказывать парней за излишнее усердие. И флотские этого очень не поймут – у них корпоративная солидарность, «своих не выдаем», выражена гораздо сильнее, чем в Армии.

П. – Вы что, мне угрожаете?

Ш. – Нет, сэр, всего лишь указываю на возможные внутриполитические осложнения.

Д. – Поддерживаю. Напомню, сэр, что на американском народе и его вооруженных силах до сих пор лежит бремя неотомщенного долга – за тридцать тысяч наших парней, сгоревших в Шанхае. Убитых русской Бомбой – и насколько мне известно, Сталин за это не наказал никого. Теперь же мы накажем своих летчиков и моряков, истинных патриотов Америи, за какие-то полсотни дохлых русских – вы представляете, что завтра о том напишут наши газеты, и с каким дерьмом они смешают всех нас?

П. – Генерал, насколько серьезно можно воспринимать угрозу Москвы про «адекватный ответ»?

Ш. – Могу заверить, что Советам не нужна новая мировая война, так же как и нам.

Д. – Ну а что-то мелкое, переживем. Мне будет прискорбно, если коммунисты взорвут рейс «Пан Ам», но в конечном счете, это сыграет на пользу нашему обществу. Которое наконец увидит подлинное лицо коммунизма – радующееся от убийства мирных американцев.

П. – Вы забыли про Вьетнам.

Ш. – Там и так уже идет война без всяких ограничений. И усилить ее, красным просто некуда.

П. – Ну а море? Если например, завтра наша эскадра где-то в Тихом океане будет атакована очередной «моржихой», пришедшей неведомо откуда?

Ш. – Мы рассматривали и этот вариант. Пришли к выводу, что и это сыграет для нас положительную роль. Конечно, жаль тех, кто попадет в «ожидаемые потери», зато Флот получит уникальный опыт противодействия подобной реальной угрозе. Все равно, от кого она исходит – от СССР здесь, или от мифических «пришельцев». У которых, даже если это не легенда, техника не сильно превосходит нашу, если превосходит вообще. У нацистского адмирала Тиле все же не было самонаводящихся противолодочных торпед, да и локаторы сильно уступали. А главное – у него не было шестисот кораблей в противолодочном патруле. Мы же теперь имеем это – эсминцы, эскортные миноносцы, фрегаты – считая лишь те, что в строю. И резерв может дать еще три сотни. Зато наше побережье надежно защищено – хотя всякий раз приходится выдерживать настоящий бой в Конгрессе, защищая необходимый уровень ассигнований.

П. – Вы это мне уже говорили. В прошлом году, когда была свара между Флотом и ВВС. Ну а Армия как всегда, осталась в бедных родственниках. Ну так что все-таки решим с ответом Сталину?

Д. – Я предлагаю пока отделаться общими фразами: сочувствуем вашему горю, ведем расследование, виновные будут найдены и наказаны. Ну а когда – у русских мусульман есть отличный анекдот про ишака и эмира. В то же время настоятельно пожелать, чтобы ради предотвращения подобных инцидентов в будущем, русские гражданские самолеты категорически не летали над морем у берегов страны, с которой мы воюем. Ведь на таких рейсах Советы возят явно не туристов, а всяких там «куницыных», кто или сами тайком убивают во Вьетнаме наших американских парней, или учат вьетнамцев, как это делать. И значит, если они реже будут туда летать – это выгоднее для нас.

П. – Пока принято. Но если вы ошиблись, я этого не забуду!

Снова заголовки мировых газет.

«Опять угроза атомной войны? Удовлетворится ли Сталин американским ответом?».

«Англия подтверждает: в мирное время, самолеты ВВС США с атомным оружием не будут допущены на английские базы».

«Франция категорически возражает против любого допуска американских вооруженных сил на свою территорию в мирное время. Хватит с нас Парижского путча 1953 года – когда Париж едва не был испепелен атомным огнем, подобно Сианю».

«Беспорядки в Дании. Толпа собралась у входа на авиабазу ВВС США, крича „янки, гоу хоум“ и „мы не хотим стать мишенями для русского удара“. Попытки протестующих ворваться внутрь были пресечены американской военной полицией, десятки датчан жестоко избиты. После чего американским военным категорически не рекомендуется выходить в одиночку и без оружия с территории своих гарнизонов».

«Вашингтон разъясняет: так как Испания и Франция закрыли для американских военных самолетов свое воздушное пространство, то единственный способ обеспечить защиту интересов США в Средиземном море, это постоянное присутствие там эскадры ВМС США».

«Еще один шаг к войне? Поскольку наличие атомного оружия на кораблях США в любых нейтральных водах – не может быть подвергнуто никакому ограничению».

«Сенатор Маккарти заявил – отчего такие же американские эскадры с атомными бомбами еще не несут постоянную службу в Балтийском море, в паре часов подлетного времени до Москвы? Тогда бы Сталин сразу стал сговорчивее. Также и Белое, Баренцево, Черное и даже Азовское море – это формально, международные воды, так отчего там еще нет американских военных кораблей?».

«Вето представителя СССР на предложение ООН по англо-итальянскому спору».

Борис Рябов. В 1955 капитан-лейтенант, в 2012 был мичманом Спн СФ.

Эх, капитан, никогда ты не будешь майором!

Мой чин – армейскому капитану соответствует. Это и прежде грань была – и в Российской Императорской армии, и у немцев, у французов. Капитан (старший из обер-офицеров), это предел для выслужившихся из нижних чинов, в мирное время. Выше уже те, кто с претензией и мечтой о генеральстве. Ну а я еще в «том» времени рылом не вышел – мичман в двадцать шесть лет, по мерке спецназа старик, училища не кончал, так что карьерных перспектив ноль, оттянул бы еще лет десять, и списали бы из активного состава, сидел бы на военной пенсии на даче и загибался бы от тоски. Поскольку в водолазной технике разбираюсь хорошо, и в радиоэлектронике, и во всяком взрывающемся – а больше ничего не умею.

И вот – провалились на семьдесят лет назад, и сразу на войну попали. В таких делах участвовать приходилось – за уран от «манхеттена» и за взятие Гитлера живым, Золотые Звезды Героя всем! А еще было, как мы Папу Римского вытаскивали из немецкой тюрьмы (за что у меня еще и какой-то орден от Ватикана есть, в дополнение к нашему «иконостасу»). И Будапешт сорок четвертого (если до пенсии доживу и мемуары напишу, расскажу подробнее). Ну и рутины хватало – плыли, высаживались, убивали, взрывали. Немчиков на моей совести под сотню, в сорок пятом к ним японцы прибавились, когда наша команда Курильский десант обеспечивала, а после Победы я на три года на Севере застрял. Где наш Васька Гаврилов, в 2012 был старлеем, сейчас полковник, ожидается что скоро генерал-майора получит, как положено командиру бригады подводного спецназа СФ. Поскольку обстановка там была, ну совсем не мирная, по итогам войны СССР северные провинции Норвегии присоединил, что «асгардовцам», местным фашикам, пришлось сильно не по нраву, и шпионили они против нас, в смычке с английской разведкой, и диверсии устраивали – ну так не обижайтесь, что и с вами, по законам военного времени: вышли в море на мотоботе и утопли все (а кто не утоп, из главарей, оперативной информацией владея – тех мы живыми сдавали в «застенки сталинской гебни»). Так что скучать не приходилось!

Обид на «жестокости сталинского режима» лично у меня нет. Наоборот, получил я здесь и золотые офицерские погоны (капитан-лейтенант, а с образованием был бы уже кап-3 минимум), и уважение – к званию Героя тут прилагается много чего. Квартира в Москве, «победа» в гараже (а мог бы и «зим» купить, как Валя Кунцевич, или «хорьх генеральский» – денег накопил на сберкнижке, при нулевых расходах, на всем казенном). Там бобылем был, у родителей один – эх, как они там, извещение получив в том 2012, что «ваш сын без вести пропал»! – а тут, женился наконец в пятьдесят первом, Любочка-Любовь, сын Владимир родился в пятьдесят четвертом. И с трудоустройством решено – все ж под сороковник уже, опыт конечно не пропьешь, но по физухе заметно, что уступаю «песцам» из молодых. Так еще с сорок девятого, так уж вышло, плотно завязался по делу с одним Учреждением без вывески, а лишь под номером, которое делает «умные» торпеды (и буксировщики для подводных пловцов тоже по этой линии идут). Еще в 2012 был к нам прикомандирован паренек от «Региона», минно-торпедной конторы, сейчас он уже не Гоша, а Григорий Александрович, доктор наук и лауреат Сталинской премии, трудится в той конторе на немалом посту – он меня и рекомендовал. А с пятьдесят четвертого я у них уже в полноценном штате состою, однако же погон не снимая – поскольку для чистой науки у меня все же образования не хватает, а вот отвечать за испытания, фиксацию как изделия себя в реальной обстановке поведут, это все мое. Так что имею шансы на пенсию здесь выйти каперангом, а то и инженер-контр-адмиралом!

И если честно, это мне больше нравится – испытания, полигоны, командировки во всякие интересные места. В дружественной Италии был – сильная у них торпедная школа. И с камрадами из Фольксмарине приходилось общаться. В Порт-Артуре был, даже в Китай летал, где уже который год идет «одиннадцатое сражение при Изонцо», простите, у Янцзы. Что я там делал – рассказать право не имею! Лишь намекну, что река Янцзы на километры разливается в сезон, и «бобрам иркутским» (неофициальное название СпН ТОФ) там самое раздолье. Только мне самому на тот берег сходить не довелось – я лишь провожал.

Теперь вот Вьетнам. В советскую военную миссию меня включили в октябре пятьдесят четвертого, первоначально с той же задачей, как наше минно-торпедное оружие (а также техника для подводного спецназа) будет работать в конкретных индокитайских условиях (тут и климат сильно отличается от привычного нам, а главное, гидрология). Вьетнамцы к советским относятся очень хорошо – слышал от нашего «кэпа» Большакова, что в той истории «дядя Хо» проводил политику «равноудаления» от нас и Китая, балансировал между, и только после войны 1979 года сделал окончательный выбор – ну а тут все проще: на северной границе гоминьдановцы, враги, прихвостни американского империализма, которые уже успели в народный Вьетнам дважды вторгнуться (в пятидесятом и пятьдесят третьем), Мао благополучно помер от лучевки после американской бомбежки Сианя ну а товарищ Ван Мин сидящий в Пекин, это верный сталинец, да и, в свете идущей десятый год гражданской войны, не имеет ресурса на активную индокитайскую политику иначе как во всем следовать за СССР. Так что «мир дружба, руссо пхай пхай» – не знаю, как это будет по-вьетнамски. Поскольку язык их для нас труден, как китайская грамота – а с другой стороны, тут очень много вьетнамцев (особенно в армии и на политработе) учились у нас в Союзе и русским языком владеют сносно. Только погода на мой взгляд, гораздо хуже, чем наши северные морозы – в парной бане часок провести приятно, а постоянно жить?

Вперед забегая, скажу – когда я уже вернулся домой, то обнаружил (в свете последующих событий) что авторство сайгонского дела приписывают мне. Могу засвидетельствовать, что идею первым предложил кап-2 Сапожников (мне знаком по сорок пятому, в Петропавловске встречались уже после капитуляции Японии, я к «бобрам» был приписан, а он тогда был «замполитом» на U-214, которой герр Байрфилд командовал, еще один наш знакомец, сейчас немалый чин в Фольксмарине). Хотя сам Василий Сергеевич ссылался на «исторические лекции» нашего Отца-Адмирала, после прочтения которых план и возник. Поскольку верно сказано, что история, это не груда мертвых фактов, а накопленный опыт поколений. И вполне может быть востребован через десятки и даже сотни лет.

Армия США при их технической мощи очень сильно от подвоза снабжения зависит. А серьезных портов во Вьетнаме лишь два – Сайгон и Дананг (причем второй первому сильно уступает). В Сайгоне портовый район находится на острове прямо посреди города (через протоку уже центральный квартал). Остров имеет форму равнобедренного треугольника, с основанием на юг, к северо-западу, как я сказал уже, располагается город, «французский» центр рядом, «туземные» кварталы вытянулись вдоль реки к юго-западу (ближе к морю). А за рекой к югу от порта, так же как и к северо-востоку – в более позднее время тут встанут небоскребы новых деловых кварталов, пока же лишь рисовые поля, каналы, мирный сельский пейзаж.

Товарищи из Вьетконга уже пытались в порту диверсии совершать. В последний раз это удалось в августе пятьдесят четвертого, когда группа партизан проникла по канализации, и нырнув у борта крупного транспорта, заложила десяток кило взрывчатки. Ушли без потерь, а транспорт затонул у причала, доставив американцам головняк поднимать (прим. авт. – в нашей истории, так был подорван в 1964 г авианосец «Кард»). После чего американцы резко усилили меры безопасности, постоянный караул в порту нес батальон морской пехоты, оборудовав огневые точки по берегу и КПП на всех входах, вьетнамских рабочих допускали в порт только после обыска, а всякое движение местных лодок в прилегающей акватории ночью запрещалось, с берега светили прожектора и открывали огонь по любой подозрительной цели. Зимой были еще две попытки вьетнамских товарищей проникнуть в порт, обе неудачные – в одном случае группа погибла вся, в другом едва ушла с потерями. А порт работал, круглосуточно разгружая военные грузы. И никак не получалось этому помешать!

Да и даже если удастся – ну, протащим в порт еще один заряд, ну два, ну три. Ценой гибели группы подготовленных диверсантов. Результатом будет – как в тот раз, порт даже работу не прекратил, пока затонувший пароход у причала поднимали, там таких причалов не один десяток, сплошная стена транспортов стоит под разгрузкой, если с того берега смотреть. Попытаться мины заложить в портовые склады – так погибшая диверс-группа туда и шла. Безнадежно – вот представьте себе ряды больших металлических ангаров, правильной геометрической сеткой (то есть, все проходы просматриваются и простреливаются насквозь), и орднунг прямо как у немцев – деление на сектора, всюду посты и патрули (еще и военная полиция на постоянной основе, кроме «дежурного» батальона морпехов), вышки и прожектора, ночью как днем светло. Попробовать можно, конечно. Но результат будет мизерный – ценой больших потерь.

Обстрелять порт и склады с другого берега? С еще меньшей эффективностью – без корректировки, из малого числа стволов, очень короткое время. Поскольку это Сайгон, столица, а не затерянный в джунглях гарнизон – местность вокруг обжитая, ровная, по преимуществу рисовые поля. Дорог мало, и на них блокпосты, и через несколько минут по тревоге прилетают вертолеты. Тащить не пушки или минометы, а ракеты, вроде наших М-28 (что массово применялись у нас в войну под Ленинградом)? Для них не нужно пусковых, выстрелить можно прямо из ящика, установленного на козлы-подпорки, вот только меткость выходит «куда-то туда», оттого у нас их использовали только массированно, по площадям, залпом в сто, двести штук. И как протащить такое количество незаметно, установить и нацелить – как ни примитивна конструкция, но требуется определить свое место относительно цели, ориентировать по азимуту и придать угол возвышения в зависимости от дистанции (по таблице стрельбы). При всем уважении к полуграмотным вьетнамским крестьянам, такое им не по силам – значит, опять подставлять под удар самых ценных, самых обученных. И нет никакой гарантии, что не сорвется еще на этапе подготовки – при таком количестве задействованных людей.

И тут Сапожников вспомнил, что было у нас на Каспии в Гражданскую. Как красный флот приспособил парусно-моторные рыбницы (по сути, плавсредства того же класса, что вьетнамские джонки) под носители торпед. Две торпеды (модель 45–12) крепились под днищем, в клещевидных захватах. На счету рыбниц как минимум один потопленный белогвардейский «вспомогательный крейсер». Правда, работало это недолго – как только беляки узнали, то стали не подпускать к себе рыбницы, стреляя издали и совершая маневр. Но если для первого удара, пока враг этого не ждет…

А ведь американцы не ждут. Командует у них здесь и сейчас явный сухопутчик – для которого реки, это прежде всего помеха в движении, ну еще линии перемещения поддерживающих «юнитов» (плавбатарей). Это видно хотя бы по тому, как они пытаются свои гарнизоны снабжать и вывозить рис с плантаций – исключительно по дорогам, конвоями грузовиков. А это Вьетнам, здесь традиционно именно реки играли роль дорог (особенно в сезон дождей). Однако сейчас их используют исключительно частники, как для своих нужд, так и мелкой коммерции (в том числе, и для потребностей оккупантов). И творится там пока что полная махновщина, до которой американцам дела нет.

Скоро все изменится. Наш «кэп» (у которого отец был советником во Вьетнаме в нашей истории) рассказывал, что там, в шестьдесят седьмом, на третьем году войны, на реках появились флотилии быстроходных канонерок – артиллерийских катеров, вооруженных 20мм эрликонами и крупнокалиберными пулеметами. И что еще важнее, была налажена система – когда американцы постоянно держали под контролем речную сеть, в четком взаимодействии катеров, авиации и наземных войск. Здесь уже появляются первые намеки на это – на участке от Сайгона до моря, понятно, что эта артерия для американцев жизненно важна. Ну а остальное – можно судить хотя бы по тому факту, что джонки, идущие с верховьев реки Сайгон, проходят контроль ниже порта. Проходят мимо причалов и пароходов, держась правой стороны фарватера (приставать тут им запрещено) и лишь миновав портовый остров, они встречают «блокпост», там под берегом дозорный корабль стоит, а на пристани ждет «таможня», сержант с несколькими солдатами, которые поднимутся на борт, проверят документы у судна и всех на борту, бегло осмотрят груз и «дадут добро» сходить на берег. Но выше по реке – есть риск лишь случайно наткнуться на корабли речной флотилии, задействованные в поддержку противопартизанской операции, если ее будут вести в это время в окрестностях реки.

Речной флот у оккупантов (и их марионеток) был. Во время второй мировой войны в США десантные корабли строились огромными сериями – так, большие танкодесантные (тип LST, 4000 тонн в полном грузу, брали двадцать пять «шерманов» или пехотный батальон в полной выкладке) были тиражированы более чем тысячей штук, ну а о мелочи и говорить не приходится (были и средние, на пять танков или пехотную роту, и малые, на пехотный взвод) – что-то было потоплено в войну, что-то списано, что-то продано частникам, но и в строю и в резерве ВМС США осталось огромное число. Причем существовало множество модификаций исходного (десантного) проекта – и плавбазы, и плавмастерские, и корабли управления, и плавбатареи ПВО, даже мини-авианосцы (вышеназванные LST с полетной палубой, авиагруппа – три «пайпера», легкие корректировщики, аналог «шторьхов»). А главное, корабли огневой поддержки (на тот же LST ставили одну или две 127мм башни как на эсминец, с корабельной системой управления огнем) – видел такие на Янцзы, основой гоминьдановского речфлота. Теперь такие появились и на Меконге, сопровождают караваны транспортов от моря до Сайгона и обратно. Опасные противники – их артиллерия на двадцать километров достает, а при корректировке с вертолета может не только по площади бить.

Но вот торпедной атаки с реки – оккупанты точно, не ждут. И первый раз это должно сработать!

Сначала план обсудили, как бы не всерьез, между нашими, советскими. Убедившись, что реальный шанс есть – сообщили в Москву, под грифом «сов. секретно». Там, тоже все взвесив, дали «добро». После чего наш план стал руководством к действию – и для вьетнамских товарищей, и для всех, кто был задействован в проекте у нас, в Союзе. Я сам туда оперативно летал, утрясал текучку, участвовал в испытаниях образцов – поскольку торпеды, а особенно системы их пуска, были не стандартными для ВМФ СССР. Не нужен механизм самонаведения – цель, это транспорты у причала, что сплошь там стоят, промахнуться трудно, однако же ни акустики ни кильватерного следа не создают. Не нужен неконтактный взрыватель – у транспорта тип «Либерти» осадка более 8 метров, и добавить глубину хода торпеды еще больше, чтобы рвануло под днищем, может не хватить глубины реки. Зато желательно электродвижение, чтобы не создавать демаскирующий след и дать джонкам лишнее время уйти. И мощный заряд (лучше ТГА, не тротил) – если в реактивной мине всего двадцать кило, то в торпеде триста, плюс гидроудар от подрыва в воде, для любого транспорта смертельно, и поднимать судно имеет смысл лишь на слом, пробоина в борту такая, что поезд может въехать. В апреле пятьдесят пятого торпеды (доработанные ЭТ-80 образца 1942 года) доставили в Хайфон. А дальше предстоял долгий путь на юг.

Морской маршрут отвергли сразу. Американцы недооценивали важность вьетнамских рек – но хорошо знали, что такое Береговая Охрана. Подозреваю, что во Вьетнаме они поначалу банально не могли разделить зоны ответственности между Армией и Флотом (кому за реками бдить). Да и корабли, которые они задействовали для своего ОВР, катера-«стотонники» (аналог наших БО) были все же слишком велики для дельты Меконга, не во всякую протоку пролезали. В иной реальности самым опасным врагом для партизан были «30-футовые» катера, малые канонерки всего девять метров длиной, с мизерной осадкой, но сильно вооруженные, с противопульной броней – здесь их пока нет, и основная «рабочая лошадка» американцев на реках, это малый десантный катер LCI с самыми разнообразными вариантами брони и вооружения. А так как товарищи из ДРВ широко применяли заброску развед- и диверс-групп на юг по морю, на малых плавсредствах, еще во времена войны с французами – то американцы с такой тактикой знакомы и противодействие отладили. Тут бы и наша выучка (с которой мы в сорок втором брали немецкий «раумбот») не помогла бы – дозорные катера работают парами и тройками, и пока один проверяет подозрительную джонку, высадив абордажников, второй держится в отдалении, готовый открыть огонь и сообщить в эфир. И таких проверок на протяжении более чем тысячи километров вдоль побережья, будет не один десяток. И что немаловажно, проверяют не сухопутные, а моряки, которые весьма вероятно, заметят, что джонка так глубоко сидит при минимуме груза.

Доставить торпеды на подлодке, перегрузить на джонки с «нашими» экипажами недалеко от устья Меконга? Так мне приходилось видеть, как в море с лодки на плавбазу выгружаются учебные торпеды и принимаются боевые. Если у вас есть на борту кран, и наличествует хорошая выучка боцманской команды – то при спокойном море, задача решаемая. Вот только на речной джонке никакого грузоподъемного оборудования нет – а на руках тягать двухтонные семиметровые сигары абсолютно нереально. И проделать это надо десять раз, в зоне постоянного контроля противника (и кораблями, и авиацией). А как при этом еще и торпеды подвесить на джонку под киль?

Ну и, как сказано было, при входе в Меконг с моря, и дальше в Сайгон (реку, протекающую через одноименный город), американцы зело бдят! Поскольку там уже активно идет война: вьетнамские товарищи и с берега обстреливают транспорта, идущие в сайгонский порт и из него, и пытались мины на фарватере ставить, с джонок. Закупорить порт не получалось по причине банальной: немецкие донные мины ТМВ (магнитно-акустические, с прибором кратности и срочности) все ж крупноваты и тяжеловаты, чтобы их на руках через оккупированную территорию тащить, в самом начале был удачный опыт, когда два транспорта на фарватере подорвались, после чего американцы и наладили там регулярный речной катерно-вертолетный патруль. Так что сейчас основное оружие у вьетнамских товарищей, это даже не «образец 1908», его они в оборонительных заграждениях ставят, а «рыбка» 1915 года, привет с нашей Гражданской, тогда на Волге эти малые мины всего в сто кило весом и размером с крупнокалиберный снаряд, активно применяли и красные, и белые – доставлять их тайными тропами вполне реально (в отличие от вышеназванных ТМВ, весом почти в тонну и размером в пол-торпеды). Ведется и сейчас минная война в устье Меконга, с переменным успехом – но вьетнамцы к потерям живой силы относятся философски, а американцам жуткая головная боль, когда редкий транспорт пройдет без происшествий – или в палубной команде убитые и раненые, или пожар на борту от попадания малокалиберного снаряда или мины, ну а самое худшее, это «рыбку» поймать, для парохода типа «либертос» не смертельно, но уж веселье для команды, не пожелаешь и врагу. Вот только от всего этого, американцы там очень бдят – пока дойдешь, даже прячась в боковые протоки, десять раз нарвешься на шмон с обыском – вьетнамцы утверждают, что даже «рыбки» возить по воде стало очень опасно. Ну а перед самым портом, последняя засада, не пройдешь дальше – все джонки, идущие вверх по реке, должны приставать в юго-западном квартале, до порта не доходя – и лишь после проверки и обыска получают дозволение идти дальше. При том, что те, кто идет вниз по течению – как я уже сказал, пристают тут же, но пройдя мимо порта. А верховья реки Сайгон, это лесной партизанский край.

Почти половину пути, через Вьетнам и Лаос до Меконга, мы проделали с войсковой колонной. Даже не вьетнамской, а нашей, советской – в Лаос перебрасывался только что прибывший в Хайфон дивизион С-75. Туда очень хорошо вписались и наш груз (что-то длинное в ящиках – похоже на запасные ракеты) и мы сами, переодетые в форму со знаками ПВО, двенадцать человек, считая меня, бывшего за старшего – причем некоторые лица хорошо знакомы. Саня Мельников «Кот», Равиль Зелимханов «Нукер», Боря Дедов «Дед» – из первого набора «песцов», Ленфронт, зима сорок третьего, до сих пор на СФ служили, теперь вот в командировке оказания интернациональной помощи вьетнамскому народу. Посидели, потолковали, выпили, как положено. Ну и история, однако – не знал, что в Советской Армии товарищи офицеры, и на дуэли стреляются!

– Как поручик Лермонтов – его на Кавказ, нас сюда. Ничего, с победой вернемся, все простят.

Остальные были с ТОФ, кто-то служил на торпедных катерах, кто-то был спецом по торпедам. Что везем – знали только мы, для всех прочих (даже для наших военнослужащих), обезличенный «военный груз» в упаковке. Этот участок был самый спокойный, и дорога была как настоящее шоссе, с твердым покрытием, чтоб от сезона дождей не зависеть, машины шли легко и быстро, и навстречу нам часто попадались наши армейские «газики» и «зисы». Приехав, я отправился в военную комендатуру (ну прямо как не заграница – советский военный комендант рулит!), предъявил предписание, узнал про транспорт. На пристани нас уже ждали – у вьетнамцев все, что по воде движется, именуется «джонка», а по мне просто, малая баржа самоходная, тонн на сто, или чуть меньше. Погрузились (в трюм, на палубе чисто все) и отправились вниз по Меконгу.

Желтая река – на мой взгляд и в самом деле, вода, земля, растительность по берегу имеют заметный желтый оттенок. Вьетнамцы зовут Меконг – Река Девяти Драконов (по числу больших рукавов дельты, каждый с хорошую реку), лаосцы и тайцы – Матерь Вод, ну а камбоджийцы просто, Великая Река. Он и кормит, и поит, и дорогой служит. Даже там, где один берег наш, Народного Лаоса, а противоположный, вражеский. Поскольку Таиланд, это союзник США, и совсем недавно оттуда тоже вторжение было. Но получили тайцы по мордам, и с тех пор тут формально, фронтовая зона, а фактически, как «странная война» на западе в тридцать девятом. Поскольку река нужна всем – и лаосцам, и тайцам, и для рыбной ловли, и для транспорта. Так что шастают здесь великое множество всяких плавсредств, как в мирное время – но все же заметить можно, кто к нашему берегу жмется, кто к ихнему. Однако же, не стреляет никто – хотя, в некоторых местах на том берегу я в оптику и солдат видел, и пушки, и военные машины. На нашем, впрочем, тоже – так что, равновесие соблюдено.

Наша охрана, однако, бдила на палубе у трех пулеметов (причем один – ДШК). Поскольку здесь надо опасаться не только (и даже, не столько) провокаций тайско-американской военщины, как банальных пиратов. В любую войну и смуту всякие «батьки атаманы» с бандами плодятся, как блохи на барбоске, и с великой охотой грабят все, что везут по большой дороге (или по реке – это частности). Один раз я видел, как от тайского берега отчалила лодка, в которой сидело с десяток вооруженных людей, одетых кто во что – но сблизившись с нами метров на триста и разглядев у нас пулеметы и вьетнамских солдат, поспешно повернули обратно.

– Военные грузы не трогают, мы их уже приучили – сказал товарищ Фан, старший из прикомандированных к нам вьетнамцев (мы его в Ваню перекрестили, он в СССР учился, по русски говорил почти без акцента) – но на каких-нибудь мирных торговцев могли и напасть. Обычно не убивают, тех кто не сопротивляется, и даже не грабят полностью, а берут половину или две трети товара. Иначе, не будет торговцев, не будет и добычи.

Два раза видели наши «миги», парами пролетавшие вдоль реки. На нашем (восточном) берегу вдали были различимы горы, а возле воды чаще был не лес, а рисовые поля, и чем южнее, тем больше. На третий день прибыли к камбоджийской границе, дальше по реке не пройти, впереди были водопады Кхон, двадцать метров перепад высоты и почти десять километров ширина потока. План однако был в действии, там нас уже ждали – что мне нравится во вьетнамцах, так это прямо немецкая организованность. Ящики с торпедами снова погрузили в машины (наши трехосные «зисы», очень похожие на Зил-157 иной истории) и колонна отправилась в путь, в голове и замыкающими шли бронетранспортеры с зенитками. Дальше начиналась дорога по территории Камбоджи, ударно построенная тоже в последние годы, в качестве рокады для нужд фронта, по ту сторону Меконга были полпотовцы, ну а здесь «освобожденная территория» где по факту власть принадлежала Вьетконгу (и население в большинстве было, вьетнамцы, а не кхмеры). Двести пятьдесят километров до города Кратьэх преодолевали почти сутки. Там дорога (по местной мерке, так шоссе) отвернула от реки на восток, еще восемьдесят километров до города Снуль, ну а дальше, снова Вьетнам – южный, пока еще оккупированный американским агрессором. Тут пришлось двигаться с большей осторожностью, но осталось совсем немного. Вот и река, тот самый Сайгон, здесь он близок к истоку – но, по уверениям вьетнамских товарищей, нам глубины хватит. Деревня у реки, пристань, даже какое-то подобие верфи. И семь джонок у причала – хватило бы пяти, но пригнали с запасом.

Дальше начиналась наша работа. В большом сарае (скрывающем от посторонних глаз) вытащить торпеды из контейнеров, тщательно осмотреть, вскрыть горловины, проверить приборы курса, глубины, заряд аккумуляторов. Сами контейнеры-трубы крепили ниже ватерлинии по обе стороны от киля – на джонки, вытянутые на слип. Загружали в трубы торпеды, с задней стороны закладывали пиропатрон и крышку завинчивали наглухо, а переднюю наоборот, крепили чуть-чуть, на походе ее будет водой прижимать, а при залпе ее торпеда вынесет, вылетая наружу. В Астрахани в 1919 на рыбницах были две пары клещевидных захватов, каждый из которых надо было ослабить, изнутри шесть раз ручку повернув, а затем дернуть за тросик, запуская движок торпеды – целых три действия, причем без гарантии, что торпеда не застрянет, или не ударится о клещи винтом и рулями. Сейчас же достаточно было лишь дернуть за тросик, запаливая пиропатрон – после чего торпеда вылетала на скорости, стандартно запустив движок от куркового зацепа – что заодно позволяло сильно уменьшить начальную просадку в глубину, для мелководья архиважно. Вся система была проверена на полигоне в Союзе, в моем личном присутствии, работала без замечаний. Единственным минусом был хороший пузырь, вырывающийся на поверхность у носа джонки – решили, что американцы уже не успеют ничего понять, а тем более, воспрепятствовать. Работали все – и наши, и вьетнамцы. И был азарт – очень хотелось попробовать, что выйдет результатом.

1 мая слушали радио, узнали про гнусное преступление американского империализма. Их истребители сбили наш гражданский самолет, рейс на Ханой – падлы, я ведь месяц назад таким же рейсом летел! Теперь приносят лицемерные извинения и предлагают разобраться с привлечением комиссии ООН. А наших уже не вернешь – пятьдесят два советских человека погибли, ну мы вам покажем извинения, кровью будете плевать… а после может быть, ваши извинения и примем. Так что работали мы после такого со злым ожесточением, об отдыхе не думая. Вьетнамские товарищи тоже прониклись, выражали нам сочувствие и надежду, что наши погибшие не останутся неотомщенными.

Хотя отношение тут к жизни и смерти – от нашего сильно отличается. Реальный случай, когда командира вьетнамского батальона разжаловали в рядовые (а могли бы и расстрелять!) за потерю приданных пушек (Зис-3, которые в Советской Армии с вооружения снимаются, заменяясь на 85-миллиметровые), а что в том же бою людские потери были больше сотни, это «необходимые издержки». И сейчас, вьетнамцы заверяют, что в установленный срок три батальона начнут активные действия в дельте Меконга (попросту – будут обстреливать все «не наше» что мимо плывет), чтобы отвлечь внимание (и силы) америкосов от верхнего течения Сайгона (реки). Какие там будут потери – страшно представить. Но – за свободу Отечества ничего не жалко, вы только хорошо сделайте свое дело, советские друзья!

И еще два батальона с артиллерией выдвинутся к реке Сайгон по пути нашего движения. Если нам навстречу пойдут американские катера, их встретят прямой наводкой (безоткатки СПГ, речным канонеркам хватит). Ну и конечно, нас прикроют, если придется бросать все и уходить (но надеюсь, до этого не дойдет). Вот в бога никогда не верил, но в этот раз просил – господи, если ты есть, дай нам сейчас дойти и торпеды выпустить, а после, делай с нами что хочешь!

И ведь услышал Бог мою молитву (и наверное, не только мою). Судя по тому, что случилось.

Шкипера одной из выбранных лодок звали Нгуен (после я узнал, что это не имя, а фамилия, причем «монархическая», по имени последней правящей династии, больше трети всех вьетнамцев с этой фамилией ходят). Очень старый, с лицом как печеное яблоко, но весь жилистый, подвижный. Владелец этой самой лодки, уже тридцать лет ходит на ней тут, знает все мели и протоки. Еще в экипаж входили его сын (отвечал за мотор), жена сына (на камбузе и по хозяйству) и двое мелких (внуки – за палубных матросов и грузчиков). Эта лодка была и семейным домом, и средством заработка – всем, что эта семья владела. Теперь им, по приказу Родины и Партии, идти в огонь – ведь стрелять в них после пуска торпед будут из всего, что стреляет, и лодку по-всякому придется бросить, и неизвестно, кому выплыть повезет, да и те, кого бинксуеновцы (это здешние «полицаи») поймают, после завидовать будут тем, кто сразу погиб!

– Ваня, ну разве так можно? Пусть хоть малышня в этот рейс не идет.

– Я это и хотел – заменить младших, нашими солдатами. Но товарищ Нгуен обижается.

Ну и история у этого старика, как оказалось! Наша картина «отец партизана» – двое сыновей во Вьетконге воевали и погибли, лишь младшему разрешили остаться, чтобы отцу помогать. И мелкие, это сыновья тех, которые партизаны. Жену у старого Нгуена убили еще при французах – патруль стал с берега стрелять, чтоб причалили для досмотра, и случайная пуля… французский офицер после целых десять франков дал, «в компенсацию». А сам Нгуен на этой самой лодке уже сколько лет, и оружие возил, и людей, и мины – зная, что если американцы поймают, то конец и ему, и всем на борту. И теперь просит, чтобы на этот, самый важный бой – с теми, кто проверен.

– Меня и мою лодку на реке знают. Один лишний человек – за пассажира сойдет. А двое-трое, да еще вместо моих – уже подозрение.

Ну, раз так, тебе виднее. Все же, не совсем понимаю я вьетнамцев. Вот север Вьетнама и Лаос – это как раз те места, что в мое время «золотым треугольником» звали, опиум тут растили, и в это время уже плантации есть – однако же, среди вьетнамцев на удивление мало употребляющих, ну ничего похожего на Китай, где это стало всеобщим бедствием. В Китае я думал, это из-за собачьей жизни – там такая нищета и беспросвет, что никто не знает, жив ли он будет через неделю, вот и курят, чтобы забыться и напряжение снять. Ну а во Вьетнаме, как я успел заметить, хоть отношение к жизни тоже куда как философское, но все-таки оптимизм есть, планы строят, чтобы дом, хозяйство, семья – четко понимая, что наркота этому не способствует, а оттого на употребляющих смотрят, ну как у нас в России на законченных алкашей. А куда тогда опиум девают? Оказывается, на экспорт – в Таиланд, в Малайю, даже сайгонским властям! Оттого кстати, это направление (от Сайгона на север и к лаосской границе) до сих пор считалось у американцев «спокойным», тут основной наркотрафик и шел. Причем совместным предприятием Вьетконга и Бин Ксуен!

– Мы у них всякие полезные товары покупаем, которые долго и сложно с севера везти. Или даже оружие и патроны. Ну а мы им – опиум. Ведь коммунизм ничего не имеет против – если американские солдаты будут его употреблять?

Вот так и в мое время было – «не поймешь, где кончается коммунизм и начинается наркомафия». Но вслух я этого, конечно, не сказал. Мое дело здесь и сей час – это чтобы завтра в порту их транспорта взлетели на воздух. Ну а политикой после – пусть другие занимаются.

Я вообще не должен был идти. Но надо же так случиться, что Якут (кап-3 Каразин) в последний день свалился с лихорадкой. И вьетнамец-доктор только руками разводил – для жизни не опасно, но в строй не раньше чем через две недели. И строевых офицеров осталось четверо, а надо, пять. Шестеро торпедистов обеспечат, чтобы торпеды сработали как надо. Вьетнамцы-шкиперы проведут джонки по реке. Но только морской офицер с гарантией определит момент и дистанцию пуска торпед – особенно на джонке, где прицеливаться надо всем корпусом, а управляемость куда хуже, чем у торпедного катера.

И рвануло чисто наше, русское – а пропади все пропадом, я за все отвечаю! Хоть я и не торпедист изначально, а спецназер – но в последние годы торпедами на полигонах столько стрелять приходилось. Так что за себя я был уверен, что попаду куда надо. Ну а остальное – после будем посмотреть.

Ну и в довесок сыграло, что у вьетнамцев принято, командир идет в первых рядах. Это глупо, и ведет к лишним потерям – но иначе «потеря лица». И как бы вьетнамские товарищи на меня смотрели – когда я, своих людей отправив в бой, сам бы на берегу остался?

Мы вышли еще затемно. Сто верст по реке (вот не помню, читал когда-то какую-то литературу с этим названием, не помню уже кого). Впереди шли две «незаряженные» джонки, на каждой по десятку вьетнамцев и пулемет ДШК. Если попадется речной патруль, или засада – их задача, связать врага боем, насколько хватит… и вечная вам память! У нас на борту по ручному пулемету и конечно, стрелковка. Что оккупантами категорически запрещено (кроме тех, кто служит в Бин Ксуен), и если на пристани ниже порта обнаружат, то всех арестуют, или будет большая драка – но мы ведь не собираемся там приставать. А после пуска торпед, отворачиваем к левому берегу, там в рисовых полях нас должны встретить… и сколько же партизан погибнет, прикрывая наш отход? Но – «если Родина прикажет, я отдам свою жизнь не задумываясь», слова из присяги Вьетконга. И чем больше сдохнет американцев, тем скорее завершится эта война.

Светало. Самый конец «сухого» сезона – во Вьетнаме только два времени года: когда сухо и когда дожди. Городов по пути нам попасться не должно, но деревни встречались, из них тоже отчаливали джонки и шли вниз по реке, война войной, а торговать надо. А навстречу движения не было, поскольку «заставу» у пристани лишь в девять утра снимут, раньше из Сайгона просто не отплыть. Вот уже на водной глади заметно расширившейся реки (вобравшей в себя несколько притоков) стало много джонок, все плыли в город по своим делам. Будет ведь бойня – когда американцы после взрывов сообразят, что случилось, и станут стрелять во все, что перед ними болтается на реке. Но – «советские товарищи, не думайте об этом, это наши жертвы, оправданные ради нашей свободы».

С соседней джонки (не нашей) что-то крикнули по-вьетнамски, наш шкипер ответил. А после завершения разговора, когда та джонка отдалилась, повернулся ко мне и сказал (Фан перевел):

– Мой земляк, когда-то в одной деревне росли. Спросил, кого я везу. Я ответил – людей и груз. Он про тебя спросил, что за француз с тобой. Я ответил, хороший человек, за него большие люди поручились, а зачем ему в Сайгон, то господин Доан знает. Он сразу отстал. Был моим земляком, сейчас на Бин Ксуен работает. На подхвате – перевезти что-то, передать. Но когда причалим, скажет кому не надо, так что слух пойдет. Однако мы ведь до пристани не дойдем.

Сказал последние слова – абсолютно спокойно. Я уже знал что «французами» тут называют всех европейцев, кто не американцы. А кто такой господин Доан?

– Большой человек в Сайгоне. Кому мы опиум возили. Очень злой – кто против Доана, тот умрет.

Ну – было ведь, знаю, как тут во Вьетнаме, в самом начале, мы к снабжению Вьетконга подключали корейских пиратов. Пираты и есть – как еще назвать шоблу, которая зарабатывает явным криминалом в портах и на побережье (не только в родной Корее, они добирались и до Филиппин, и до Вьетнама, ну а про китайский берег вообще молчу), также возили что угодно куда угодно (за хорошую плату), не гнушались и морским разбоем (большие пароходы им были не по зубам, ну а мелочь, которой тут хватало, это завсегда). Как дальше повернулось наше сотрудничество с этими «героями ножа и топора» я не знаю (в Корее после сорок восьмого бывать не доводилось, в Китае лишь во внутренних провинциях был, не на побережье), но слышал намеками, что поступили с ними как дядя Хо с Бин Ксуен: наиболее адекватных переманили на службу, а самых упертых и самостийных помножили на ноль. Так как в тайной войне верно говорят, «нет отбросов есть кадры». Вот отчего моя, ну совсем не вьетнамская морда, никакого удивления не вызывает тут, на реке? А это опять же, от французов пошло: был тут у них не только Иностранный Легион, но и особый «карательный корпус» из такой фрицевской сволочи, по которой давно веревка плачет – и сами мусью к этому контингенту относились как к расходному материалу, на что бывшие вермахтовцы, эсэс и прочие фольксдойчи отвечали им полной взаимностью, разбегаясь кто куда. Даже к вьетконговцам – рассказывали тут мне про одного, которого зовут просто «Немец», так до командирства у партизан выслужился, какую-то награду получил. Обычно же подобные типы предпочитают Бин Ксуен, или «только за себя», поскольку американцы к частной собственности относятся благожелательно, и европеец-«нэпман» в Сайгоне, Дананге, или даже где-то в провинции, это здесь нередкое дело. Правда, процветают (и просто выживают) такие богатые буратины лишь когда «крышей» у них кто-то сильный – коммунисты, американцы, или на худой конец, Бин Ксуен.

Хорошо, что пока сухо – если возникнет пожар, лучше будет гореть. Вот и порт открылся слева по курсу – река тут разветвляется, рукав направо, мимо главной городской набережной, центральные «правительственные» кварталы в колониальном стиле, от старого Вьетнама остался мизер, какие-то пагоды, а так французы все успели снести и перестроить. А налево основное течение реки, и между ним и названным выше, порт – лес мачт и портовых кранов, туши транспортов, верно сказано было, берега не видно, сплошь причалы и борта. Меньше мили осталось, полтора километра по-сухопутному – господи, если ты есть, не подведи, чтобы мы не промахнулись! На крайнем пирсе вижу, за бетонными блоками, стволы торчат – береговая батарея, американские 105-мм гаубицы, как разведка доложила, чтоб реку под контролем держать. А вот там и там, вижу позиции автоматических «бофорсов», и на некоторых транспортах тоже, пушки торчат, как в войну (баталии в дельте Меконга приучили), но постоянной вахты у орудий нет, в своем-то порту – надеюсь, что часть команды уже на берег сойти успела, и не займут своих мест по тревоге, согласно боевому расписанию. Хотя торпеду в воде перехватить, это дохлый номер. Нет тут противоторпедных сетей возле стоянок – гемор был бы всякий раз их сворачивать и ставить, и все равно, кто-то бы на винт намотал – и не ждут с реки торпедной атаки. А расстрелять торпеду на курсе – пока что, из области ненаучной фантастики. В мое время уже были для того РБУ-6000, РБУ-1000, так в них главное было, не только сами пусковые, «пакетом» реактивных бомб, но и система управления огнем: хороший гидролокатор, счетное устройство, и связь между всем этим в автоматическом режиме. Здесь же – снаряды зенитных автоматов для торпед абсолютно не опасны, ну а гаубицы против таких целей не имеют никакого СУО, а палить вслепую, даже заградительным – так скорострельность совершенно недостаточна, дырявый выйдет забор. Тем более что следов на поверхности не будет – не поймут американцы до взрывов, что и откуда к ним летит.

– Нгуен спрашивает, это вы придумали так сделать? – подошел ко мне Фан.

Я кивнул. Долго было объяснять что-то иное.

– Нгуен говорит, это хорошо – снова перевел Фан – и что вы после должны остаться жить, чтобы придумать еще что-то столь же хитроумное. Чтобы проклятые американцы заплатили за его жену и сыновей. Что у него не получилось бы так отомстить, даже за еще десять лет жизни. И он благодарит вас за то, что вы позволили ему участвовать.

Ты, Ваня, переведи – если мы сделаем все, как надо, и живы останемся – я по всем инстанциям пойду, чтобы тебе самый лучший и новый катер подарили. И ордена, тебе и всей твоей семье. Только чтоб нам не промахнуться.

– Нгуен спрашивает, а что значит «как надо»?

Ну вот, под данным разведки, наша самая «вкусная» цель – авиатранспорт «Сибоней», бывший эскортный авианосец. Сейчас привез из Америки самолеты и вертолеты, которые завтра будут бомбить вьетнамские деревни. А в цистернах и погребах у него – боеприпасы и бензин. Вон тот, видишь? А через причал от него стоит цель номер два – большой танкер, десять тысяч тонн бензина – которым американцы заправляют танки, машины, вертолеты и штурмовики «скайрейдер». Не будет бензина – все это застынет мертвым железом. Ну и остальные транспорта тоже не с рождественскими подарками пришли – бей, не ошибешься!

Нгуен кивнул. Из трюма выглянул старлей Веточкин, торпедист – доложил, что все в порядке. Только бы сработало – а тут уже не промахнешься. Нет у нас никаких ПУТС (прибор управления торпедной стрельбой), который все расчеты делает, стреляем прямо по носу – как катера-торпедники на малой дистанции. А у нас позиция, ну просто мечта, куча крупных целей без хода и вблизи, и не надо прорываться через бешеный огонь эскорта. После будет жарко – но то после. Вот уже крайние причалы уже у нас на правом траверзе, но мы головными идем – значит, надо подождать, пока все наши подтянутся на дистанцию удара. Рацию вытащили из тайника, подали мне – самолетная, американского образца, длина волны врагу известна – ну так мы не разговоры вести будем, а лишь одно кодовое слово передать. И вряд ли там кто-то одновременно на нас смотрит и слушает эту волну, может сразу сопоставить. Ну и аварийным каналом, если связь откажет – сигналом будет, флаг на мачту поднять. А в самом крайнем случае, наш поворот вправо, это команда всем, начать.

– Норд ван! Кэт, кэт, кэт!

«Норд» это наш общий позывной, «ван» – один по английски, это наш персональный. Чтоб не шуметь в эфире русской речью. Так же и условной командой к атаке должно быть какое-то «не наше» слово, но четкое, короткое и хорошо различимое. Отчего «кот» – ну, просто потому, что я нашего знаменитого кота Партизана вспомнил, подобранного за Вислой и ставшего «талисманом» при бригаде подводного спецназа СФ. Кстати, живой еще, хотя для кошки свыше пятнадцати лет, это уже возраст – но никто заслуженного полосатого ветерана с бригадного камбуза прогнать не смеет, заслужил наш котяра пожизненный пенсион.

– Норд ту. Норд фри. Норд фо. Норд файв.

Ответили все остальные. Значит, с флагом возиться не надо, лишнее внимание привлекать. Хотя и так заметно, как наши лодки ворочают вправо, чуть выбиваясь из общего движения – стреляем все-таки не перпендикуляр берегу, а наискосок вперед, градусов тридцать от фарватера. Надеюсь что на транспортах гражданские команды в порту сигнальную вахту не несут, не встревожатся. Самое опасное для нас, это дозорный корабль, в полумиле впереди на якоре стоит – не десантная канонерка, а настоящий сторожевик, слишком далеко, вмешаться не успеет.

Нгуен не отдает мне руль. Говорит – русский, ты укажи, куда мне править. Да вот на тот корабль, «Сибоней». Да, вот так, а теперь держи, пока я не скажу. Ну, с богом – Веточкин, давай!

Лодка будто подпрыгнула. И прямо перед носом, большой такой бульк, словно водяной наружу лезет. Хотя меньше все ж, чем при стрельбе с подлодки (когда еще не было БПС, так на Тихом океане «малютки» шестой серии так без нее и отслужили). А вот следа на воде нет – для того и взяли электроторпеды. Ну все, Нгуен, уходим – поворачивай назад!

Ччерт! Вижу на ближнем транспорте (до него чуть больше кабельтова будет) беготню на палубе. И что еще хуже, возле эрликонов. Пуганые, гады – слышал я от местных, что через устье Меконга редкий конвой пройдет, чтоб ни одного убитого или раненого в команде. Так что приходится американским морячкам себя сильно в тонусе держать. Но вот не успеют уже ничего – быстро ход дать, стоя у причала, да не смешите! Вот сейчас, сейчас…

Первый взрыв. Вижу как взлетает столб воды у борта большого транспорта. Затем еще один, у другого. И еще, и еще. Вот дошла торпеда по «Сибонею»! Столба не было, странно, наверное взрыватель оказался с дефектом, но все же сработал, когда торпеда успела притонуть, под корабль ушла, под днище – и вся энергия наверх! Авианосец буквально разорвало на две части – наверное, там погреб боезапаса еще рванул. И топливо вытекает, пылая по воде – из него, или из танкера рядом, «цель номер два», тоже по ней не промахнулись.

Вот это фейерверк – танкер просто испаряется в огненной вспышке! Такой факел вверх – и огненным дождем падает, на берегу что-то вспыхивает, и на воде горит. Все джонки дружно и кучей отворачивают влево, к противоположному берегу, а кто-то даже пытается назад повернуть. Ну и мы тоже – нечего нам тут больше делать, уносим ноги скорее. А на берегу все горит – там, где только что танкер стоял.

Черт побери! Сторожевик стреляет, снаряд ложится по воде с недолетом. Успеет ли он поднять якорь и дать ход? Сейчас врежется в скопление лодок, стреляя на оба борта из всех стволов – если американцы поняли, откуда к ним прилетело. Но берег уже рядом совсем!

И тут все вокруг становится ослепительно ярким. А затем приходит удар – звук или волна, не знаю.

И я больше не чувствую ничего.

Сержант Эндрю Баррет, морская пехота США. Южный Вьетнам.

«Серебрянная звезда» за храбрость – уж лучше бы я ее не получал!

Я всего лишь сержант, сэр. Но иногда мне кажется, что парни с большими звездами на погонах, обучавшиеся в Вест-пойнте, смыслят в войне не намного больше меня. В Сайгоне мне довелось скорешиться с австралийцами (сначала подрались в баре, затем посидели за бутылкой, поболтали), слово за слово, оказывается вот этот парень до того в Африке повоевал, сержантом у «наших» черных макак, когда там наши британские кузены авеколистов усмиряли. А так как я тоже там был когда-то (после чего от Эболы лечился!) то грех было не расспросить, как там сейчас.

Так вот, лично у меня убеждение, что наши кретины в больших штабах сначала решили повторить ту английскую манеру (которая в Африке принесла успех). Отделить район цепью «укрепленных постов», каждый в пределах видимости, досягаемости и огневой поддержки соседних, истребить внутри любую двуногую живность, которая «не наша», и переходить к следующему району. Наверное, это работало в Африке, где саванна, видимость на мили вокруг (особенно с вертолета), и проехать можно везде – а население не слишком многочисленное и не завязанное на наш собственный тыл. Но во Вьетнаме, в этих проклятых горных джунглях, где можно пройти в двух шагах от спрятавшегося вьетконговца и его не заметить, где проехать можно только по немногочисленным дорогам (и то лишь в сухой сезон), где авиация и артиллерия просто не видят целей под сплошным зеленым покровом, изолировать так часть территории нельзя никак! И нет никакой возможности отличить «наших» и «не наших» вьетнамцев, которые все на одно лицо, болтают на своем чирикающем наречии и снуют туда и сюда, как саранча – может быть, тот, кто сегодня улыбался тебе на рынке, месяц назад стрелял в тебя в лесу.

Затем (когда стало ясно, что обычной тактикой вьетконговцев из джунглей не выкурить) кто-то придумал, что главную работу должны делать «егеря», воюющие с партизанами «по партизански», а обычные армейские части быть не больше чем загонщиками или наковальней – как сказал наш капитан, «для крыс самый опасный враг, это не мастиф, а горностай, кто пролезет в любую нору». Вот только у Вьетконга очень опытные крысы, до нас прошедшие десятилетнюю школу такой же «крысиной» войны против японцев и французов, и обучавшиеся у русских мастеров вроде того самого Смоленцева (который, как пишут, в ту великую войну провел по ту сторону фронта больше времени, чем у своих, и имеет личное кладбище в целую тысячу гуннов и джапов). А у нас эти «особые отряды» пытались формировать на месте – вы не поняли, в чем прикол, сэр? Скажите, по-вашему какой нормальный командир отдаст из своего подразделения лучших людей – а не тех, от которых хотел бы избавиться? И угадайте с трех раз, кто были первыми кандидатами – да «идиоты Уилсона», конечно! Не только они – попадались и другие парни, кто оказался неудобен в своих частях: пьяницы, наркоманы, буйные психи, непризнанные военные гении… а также неудачники, кому не повезло. Как мне, сэр – вот дернул же черт оказаться в батальонном штабе, когда там был тот подполковник, который отбирал кандидатов в «осназ» (кажется, так это называется у русских?). И я попался ему на глаза, с Серебрянной Звездой на груди – «тот самый, кто выжил в битве при Иа-Дранг, перебив при этом кучу узкоглазых». Парни, вы гордость и надежда Соединенных Штатов – вся Америка смотрит на вас!

Контингент был – я уже рассказал. Единственно хорошо, что жалование повышенное. Ну и я старший над одной из групп – на эту собачью работу, даже какого-нибудь второго лейтенанта не нашлось. Обычной манерой этих крутых рейнджеров было, ломиться по вьетнамскому лесу, словно стадо слонов – «где тут Вьетконг, всех поубиваем». У тех, кто уже сталкивался с вьетнамскими ловушками, хватало ума держаться сзади. Считалось, что мы будем охотиться на партизан – оказалось же, что это они охотятся на нас. Только на моей памяти и всего за месяц, шесть таких групп (каждая численностью от десяти до пятнадцати человек) пропали в лесу бесследно – ушли, не вернулись, и один господь знает, что с ними стало. Ну а я оказался среди умных – уводил свою группу в джунгли, где мы старались спрятаться и пересидеть необнаруженными, пока не кончится паек; хорошо, если удавалось поймать в лесу кого-то из безоружных вьетнамцев – после мы сообразили, караулить на выходе из деревни, кто пойдет в лес – их мы убивали и предъявляли командованию отрезанные уши, сказав что это были коммунистические партизаны. Женщины и дети тоже были, так по ушам не различить, вьетнамцы мелкий народец. Скажете, не по-геройски совсем – ну так мне лично не подвиги нужны, а чтобы живым остаться и вернуться домой. И мандраж был – понимали, что если попадемся настоящим вьетнамским коммандос с русской выучкой (а такие у Вьетконга были, мы знали точно), то повезет тем из нас, кого в бою убьют, а что после сделают с теми, кого живыми поймают, и представить страшно. Потому мы старались от наших гарнизонов не сильно отдаляться и на виду у деревенских не показываться.

Потери все равно были. Гарри Тупицу (его не жалко, поскольку из «идиотов») укусила змея и он помер через двое суток. А Дэвид из Иллинойса (хороший парень, его жаль) попал на вьетконговскую ловушку и ему распороло бок и бедро – до базы донести не успели. В Индокитае, слава господу, нет Эболы, но есть куча всяких тропических болезней – от известных медицине нам делали прививки, ну а если на что-то новое нарвешься? То, что случилось – за это мы и приняли.

Мокрый сезон во Вьетнаме, это вода повсюду. Хорошо, не холодно, быстро обсыхаешь. В сухой сезон все равно ноги мокрые у всех – тут речек много, и лес возле них никогда не сохнет. И вот, парни начали жаловаться на боль в ступнях – ну кто в армии такое будет слушать? Тем более от «идиотов», которые так и норовили в госпиталь попасть, от службы подальше. Но когда человек уже ходить не может, «ног не чувствую вообще», тогда понимаешь, что это серьезно. Решили, что это неизвестная тропическая болезнь – и поскольку обезноженными оказались не все, то с общей помощью, кое-как до своих доковыляли (благо, как я сказал, гарнизон был не слишком далеко). Вовремя, поскольку я тоже ощущал в ногах что-то странное – но идти еще мог. Дома уже разулись – и взглянуть страшно: ноги у всех в пузырях, а у кого-то уже и гангрена, как от обморожения, будто по снегу бегали босиком!

Оказалось, что не инфекция. Доктор объяснил – «траншейная стопа», известная еще в первую из Великих войн. Когда солдаты в окопах бывало, неделями ходили по колено в воде, обуви не снимая – а для переохлаждения, оказывается, мороз не обязателен, достаточно постоянной температуры ниже, чем положено для нашего тела.

– Что усугубляется тесной обувью, особенно с тугой шнуровкой – которая кровообращение затрудняет. А вода, как известно, тепло вытягивает много сильнее, чем воздух. И если охлаждение постоянное – то локальный некроз тканей. И медицина бессильна – только отрезать, пальцы, часть стопы, всю ногу по щиколотку. Профилактика простая – обувь просушивать, ноги греть. Еще, носить русские кирзовые сапоги – они и не промокают, и в щиколотке не давят, и просушить их портянки куда легче, чем наши носки.

И тут коммуняки нас обошли?! Мне повезло, что у меня, как у сержанта, ботинки были по ноге подобраны. А половина моей команды в госпитале, причем четверо с ампутацией (им даже завидовали, поедут домой в Штаты). А я пока в Сайгоне, числюсь инструктором, прибавка к жалованию за должность, и пока не надо бегать по лесу, где за каждым кустом может оказаться вьетконговец – в общем, жизнь прекрасна, пока. До того самого дня 5 мая – вот чудом задницу не поджарил, а мог бы и в Штаты в гробу лететь. Хотя тем, кому в этот день не повезло, и гробов не досталось, кремация прямо на месте, хехе! (прим. авт. – про «траншейную стопу» и меры ее профилактики, все соответствует истине. Известна с ПМВ – но в Армии США с ней массово столкнулись, в нашей истории, в Арденнах зимой 1944. И была ее «вьетнамская» версия – «стопа мокрых тропических джунглей». Поскольку в альт-истории не было Арденнской битвы, то эта болезнь была знакома американцам лишь теоретически, и в этом Вьетнаме нанесет гораздо больший ущерб).

Кому-то в Штатах пришло наконец в голову, что формировать «войска спецназначения» из тех, кого не жалко – совершенно не эффективно. И вот, привезли нам пополнение – на транспорте «Генри Фокс», прибывшем накануне вечером, триста солдат, прошедших подготовку для боя в лесу (усмиряли бунтующих красных в Гватемале). А я имел приказ от нашего майора, отобрать десяток в пополнение моей команды. Взял грузовик с водителем, для перевозки будущих лесных чертей, прибыл, отрекомендовался, людей построили, я речь произнес, ну ту лабуду, что наш капитан обычно говорил, про благо Америки, и что если мы не остановим коммунизм, то кто остановит. Отобрал десяток парней, показавшихся мне годными, взял их бумаги у старшего команды, капитана Крэйга, приказал грузиться.

И тут рвануло, со стороны реки, несколько раз подряд. Казарма для прибывших была не на самом берегу – но столб пламени поднялся высоко к небу, как при атомном взрыве. Кто-то из прибывших завопил про русский атомный удар – но я видел уже похожее, когда у нас на базе вьетконговцы склад горючего подорвали. И при Бомбе, подобной шанхайской, мы бы все испарились уже, не успев ничего понять. Затем совсем рядом что-то вспыхнуло, за соседним ангаром – да там же, я вспоминаю, топливохранилище, сейчас мы поджаримся все! Кто как, а я предпочитаю скорее уносить ноги.

А Крэйг кричит – парни, вот в тех складах боеприпасы. Всем разобрать инструмент, и держать фронт, чтобы огонь дальше не прошел. Не иначе, на гражданке пожарным служил. Ну а я тут причем – вовсе не его подчиненный, со своим приказом, и машина рядом стоит. Эй вы (тем, кто уже «мои» рекруты) а ну живо в кузов, уносим свои задницы!

Так представьте, пятеро отказались – «не можем оставить своих, прибудем после». И кто-то еще (и сам капитан) на меня презрительно косились. Ну и черт с ними – мне их уважение в бумажник не положить. И не люблю идейных – поскольку выкинуть могут неизвестно что, с благоразумными как-то легче. С теми, кто в кузов попрыгал – кто-то даже на заднем борту еще висел, когда мы с места дернули, как на гонках. Я ж в порту бывал и знаю, тут сплошная пороховая бочка, так что в случае чего, отсюда лучше быть подальше! И мы успели – выскочили за мост до того, как все взрываться начало. Те кто со мной – единственные выжившие оказались, из той команды. Ну так и должно быть – меньше верьте кино, всегда умные спасаются, а не герои.

Кстати, их оказалось не пятеро, а восемь. Трое, в мой список не внесенные, вовремя сообразили, что надо свои задницы спасать – это из них кто-то на борту и болтался, как акробат. Что ж – отличные будут «лесные черти», с которыми и против русского осназа не страшно – не то что «идиоты».

Эскортный миноносец DE-765 «Эрл Олсен». Сайгон, 5 мая 1955.

Конвойная служба – для флота привычна. Но кто и когда этим занимался – охраняя транспорты на реке, от вражеской пехоты?

В сухой сезон легче – по берегам дельты Меконга растительность выгорает. Но и уровень воды в реке минимальный, тут даже миноносцу с его осадкой свыше трех метров приходится быть осторожным в маневре, а океанские транспорта, сидящие на восемь с половиной, едва ползут, идеальные мишени. Ну а во время дождей, когда берег из охристого делается густо-зеленым, за сто шагов не увидеть замаскировавшийся целый полк Вьетконга. А миноносец не монитор, брони не несет, все верхние боевые посты открыты, и матросов просто выкашивает пулеметным огнем – а у вьетконговцев обычно наличествуют еще и минометы, безоткатные пушки, а иногда и настоящая артиллерия, правда, малых калибров, 45 или 76. Потопить корабль не могут – но потери в экипаже есть всегда. Даже при том, что на мостик, посты сигнальщиков и зенитные автоматы срочно навесили броневые щиты – но это все же не башни, открыты сзади и с боков. В общем, очень не любят моряки ВМС США – эскортные миссии по Меконгу. Ну а экипажи транспортов, гражданские, иногда на грани бунта – «мы не нанимались жизнью рисковать». Так им за то правительство особо доплачивает – ну а Флот и так должен свою службу нести.

Правда, в последнее время стало легче. Когда организовали в дельте постоянный речной патруль, по образу и подобию Береговой Охраны, наладили взаимодействие с ВВС – в пару минут прилетают вертолеты, а то и штурмовики, и размалывают на берегу все в жареный фарш. Но выстрела снайпера с берега все равно никто не застрахован – эти коммунисты просто мастера маскировки, вот оседает на палубу тело с пулей в голове, и пойми, откуда пуля прилетела? Так что стрелять приходится в ответ из всех стволов по зарослям, где показалось хоть какое-то движение. Если дует ветер и все колышется, то снайпера заметить, безнадежное дело.

В Сайгон пришли, можно и отдохнуть. В «базовой» готовности – треть экипажа на борту. Меньше всего везет артиллеристам – которым положено бдить за рекой, чтобы в зоне контроля не было ночного движения, и любой враждебной активности в светлое время суток. Ну и сигнальная вахта несется, как положено на военном корабле. И вахтенный офицер на мостике – полноправный и.о. командира, в его отсутствие. В этот день сия обязанность выпала на долю Мэтью Аллена, лейтенанта ВМС США, двадцати шести лет, холост, уроженец Сан-Диего, и потомственный военный моряк (дед участвовал еще в знаменитом походе «большого белого флота», отец воевал с япошками – обычная родословная офицера ВМС США). Не то чтобы он фанатично ненавидел коммунистов – скорее, очень искал случай скорей подняться по карьерной лестнице, а где это можно сделать офицеру, иначе чем на войне? И потому службу нес с усердием (даже к тайному ропоту экипажа). Ну вот зачем, стоя в своем порту, в строгом согласии с уставом держать в готовности расчеты одного пятидюймового орудия (главного калибра) и трети всех зенитных автоматов?

А ведь «Олсен» лишь по случайности не оказался в Шанхае тогда, пять лет назад! И теперь вот снова – пишут, что русские очень разозлены за свой сбитый самолет (на котором, как утверждают их газеты, в Ханой летела какая-то делегация «работников науки и культуры»). Знаем мы, чем эти «товарищи куницыны» во Вьетнаме занимаются, так что хорошо, что не долетели! Но какой тогда будет советский ответ?

– Тогда они ответили нам за Сиань – сказал в кают-компании приятель Аллена, первый лейтенант Джек Хувер – а сейчас мы никого не бомбили.

– Они ответили, как заявил Сталин, за полсотни своих, кто попали в Сиани под раздачу – заметил кто-то, выражая общее мнение – а не за сто тысяч китаез. Ведь терпели же они, когда их макаки резались с нашими макаками, с еще большим счетом? Сейчас на том самолете было тоже полсотни русских – так что делайте выводы, джентльмены!

Так что настроение было… скорее философское, а что мы можем сделать, авось пронесет. И мысли о том, что сейчас советским и вьетконговцам даже Бомбы не надо. Когда Штаты вошли в эту страну, то обнаружили, что для ведения настоящей войны необходима подготовка будущего театра военных действий – наличие дорог, мостов, аэродромов, казарм, складов, и еще многого – что-то было сделано еще при французах, усилиями Инженерного Корпуса Армии США, но совершенно недостаточно, для гораздо большей по численности военной группировки, и с учетом того, что дивизии США, насыщенные техникой, были намного «тяжелей» и «прожорливей», чем у французов. Если бы удалось войти мирно, и иметь хотя бы несколько лет для строительства всего этого в спокойном режиме – мы богатая страна, справились бы успешно. Но попробуйте строить что-то в местности, охваченной партизанской войной – издержки зашкалят. Вот отчего строили (и новые объекты, и расширяли существующие) прежде всего там, где можно было обеспечить охрану и безопасную логистику. А порт Сайгона в этом отношении был чрезвычайно удобен.

Расположение его на острове, практически посреди города, позволяло легко организовать его охрану и оборону, равно как и доставку крупногабаритных грузов. Если при французах порт занимал лишь северо-восточную часть острова (примыкающую к причалам), то к весне 1955 года весь этот остров был полностью занят складами, ангарами, мастерскими, подъездными путями, казармами для охраны и рабочих. Вопреки обычной практике, персонал порта был в подавляющем большинстве не из местного населения, а из иностранных вольнонаемных (японцев, китайцев, индусов, малайцев, даже европейцев и американцев). Фактически портовые склады, из-за нехватки мест хранения на периферии и частых диверсий там Вьетконга, служили не только накопителями поступивших грузов (как в нормальном порту), но и пунктами снабжения для многих армейских частей, предпочитавших хранить свои запасы там, а не вывозить в свое расположение. А какой груз на войне наиболее востребован – конечно, боеприпасы и горючее. Бензин – поскольку в Армии США большая часть авто- и бронетехники имели бензиновые, а не дизельные двигатели (в отличие от русских и немцев), и в авиации основными потребителями были вертолеты и поршневые штурмовики «скайрейдер», а не реактивные (которых на аэродромах Южного Вьетнама было не очень много). Наличествовали конечно склады и с прочим – продовольствием, обмундированием, амуницией, – но взрыво- и пожароопасные грузы составляли подавляющее большинство. И страшно было представить, если случится вдруг налет советской авиации – а у русских есть на севере Вьетнама хорошие бомбардировщики Ил-28, они до Сайгона отлично достанут, особенно если со стороны Лаоса лететь.

А еще суда у стенки – весь причал заняли, сплошь стоят. Числом не меньше трех десятков – выделяется «Сибоней», бывший авианосец-эскортник, сейчас доставил вертолеты. Через два причала от него стоит под разгрузкой танкер «Галвестон ойл». Остальные – обычные транспорта, большей частью стандартные «Либерти» и «Виктори», привет с недавней Великой войны. Разгружаются – и то, что они привезли, завтра будет сброшено на головы этих упрямых вьетнамских комми. Простите, желтомордики, но это война Добра и Зла – где об апологетах последнего сожалеть не приходится, ну а кто случайно окажется не в том месте и не в то время, ай эм сорри, так карта легла и судьба, никто не виноват.

Ну вот, куча лодок спешит вниз по реке – дозволено! А то у вьетконговцев была паршивая практика, ночью бросать на фарватере мины. Так что теперь плыть мимо порта в темное время запрещено – в нарушителей стреляют без предупреждения. Ну а сейчас мы вроде полисмена, несущего постовую службу, чтобы все проходящие соблюдали закон и порядок. Хотя не сумасшедшие же эти вьетконговцы, чтобы затевать что-то при свете дня!

И вдруг – взрыв в ряду транспортов! Затем еще один, и еще. Что происходит, черт побери?

У русских еще в ту войну были «люди-лягушки», как у макаронников – сообразил Аллен – впрочем, и итальяшки теперь в красном лагере. А вьетконговцы учились у советских. Вот что они придумали – нырнуть с проплывающих мимо лодок и поставить мины. Именно с лодок – если бы с противоположного берега, то им безопаснее было бы ночью, а не сейчас. И судя по силе взрывов, заряды были как у настоящих торпед – чтобы тянуть такое под водой, пловцам каждая сотня ярдов критична. Но тогда диверсанты должны быть еще под водой, им никак не успеть вернуться. Что ж, коммунистические макаки, предотвратить ваше злодеяние мы не смогли, но отомстить сумеем!

Хорошо, что «Олсен» был дизельным миноносцем, тип «Кэнон» – будь на его месте более поздняя модификация «Батлер», паротурбинная, были бы проблемы, потребовалось вывести котлы на ходовой режим, дизеля запускались гораздо быстрее. Сняться с бочки («Олсен» не на якоре стоял, как могло показаться издали – для дозорных кораблей на реке уже были свои постоянные места), и пройти прямо через этот лодочный бедлам, сбрасывая за корму глубинные бомбы. И всплывут диверсанты вместе с дохлой рыбой – а сколько лоханок утонет, ну так вьетконговцам наука, чтоб не смели бить исподтишка!

И тут взорвался «Галвестон». Часть бензина с него была уже выгружена, но это лишь усугубило – поскольку в цистернах теперь наличествовала крайне взрывоопасная смесь воздуха и бензиновых паров. Что было еще хуже, взрыв вызвал пожар на береговом топливохранилище (расположенном недалеко от танкерного причала). И горящее топливо растеклось по воде, еще и с «Сибонея», цистерны которого также были заполнены. У вспомогательных судов ВМС США предусматривалась подача в танки углекислоты – но зафрахтованные гражданские этим часто пренебрегали. Страшно было смотреть на то, что творилось на берегу – но мы никак не можем им помочь. А лишь сделать свою работу – не дать вьетконговцам уйти!

Джонки уже близко. И тут с двух из них бьют пулеметы. Пятидесятого калибра, русские ДШК – с короткой дистанции пробивают импровизированную защиту, и кровь льется по палубе миноносца. Лейтенант пригнулся, жалея что мостик не окоп – увидев, как рядом падает старшина-сигнальщик с разнесенным черепом. Пули с визгом били по металлу, кто-то кричал, кто-то стонал – но все же неравным был бой для вьетнамцев, с двумя пулеметами против десятка бофорсов и эрликонов, пятидюймовые на таком расстоянии можно было исключить. Вот уже одна джонка тонет, вторая горит – ценой смерти и ранения двух десятков американских моряков, равные потери, если считать по людям. А большинство остальных джонок успели приткнуться к берегу, еще кто-то, успев развернуться, удирает вверх по реке. Догнать – а если не получится, то расстрелять, не иначе как именно там были сообщники диверсантов! И приготовиться к бомбометанию!

И тут транспорт «Джордж Гудвин», который стоял неподалеку от злополучного «Галвестона», исчезает в яркой вспышке огромного взрыва.

Сайгонский порт. То время.

На борту «Гудвина» не было ни единого человека. Все, кто находился на судне еще несколько минут назад, сейчас бежали к воротам порта, страстно желая оказаться как можно дальше от своего парохода. Трюмы которого были набиты боеприпасами и взрывчаткой – отчего столь опасный груз поставили по соседству с танкером, так трудно в Сайгоне было со свободными причалами. Восемь тысяч тонн авиабомб, снарядов, ракет, и еще тротил для саперных работ. Собственно тротил на открытом воздухе горит без взрыва – но не тогда, когда он соприкасается с раскаленным металлом. А еще, все боеприпасы были снаряжены как положено – и детонаторы первыми не выдержали высокой температуры. При взрыве «Галвестона» горящий разлетающийся бензин зажег все вокруг в радиусе сотен метров – снарядам большего было и не надо. От «Гудвина» не осталось ничего, в бетонной стенке причала возникла огромная воронка. Но еще хуже было то, что разлетающиеся раскаленые обломки, и даже пока еще целые боеприпасы вызвали множество очагов пожара на территории. В том числе и в бензохранилище, возле которого пытались героически бороться с огнем солдаты, матросы, рабочие порта.

«При тушении пожара – направляйте струю воды не в центр пламени, а прежде всего на фронт распространения огня по горящей поверхности». Это правило справедливо и при борьбе с большими пожарами – сначала, организовать фронт, рубеж, отделяющий горящее от пока еще не горящего, то есть локализовать огонь, а затем наступать, отвоевывая у пламени пространство. Именно этим пытались заниматься в порту те, кто не потерял голову в панике – раскатывали пожарные шланги, тащили огнетушители, ломами и баграми отбрасывали горящие обломки. Это могло бы помочь при местном возгорании – но не тогда, когда горят сотни и тысячи тонн бензина. И склады за спиной тоже загорались, и взрывались, потому что и в них были горючее и боеприпасы – а еще там был загуститель для напалма, в виде порошка в бочках, сам пирогель должен был готовиться уже на аэродроме – однако же эти химикаты при нагревании активно выделяли кислород, а в атмосфере, где кислорода много, горит даже то, что казалось бы, не должно гореть, например асфальт и железо. Периметр обороны рухнул, как фанерная стена перед волной цунами – и те, кто геройствовал, пытаясь что-то сделать, наверное успели еще позавидовать тем благоразумным, кто убежали в первые же минуты. Официально считается (после вошло и в историческую литературу), что на складах Сайгонского порта в тот день находилось пятнадцать тысяч тонн боеприпасов и двенадцать тысяч – топлива (и это без учета того, что было на судах под разгрузкой, включая злополучные «Гудвин» и «Галвестон»). А было и прочее имущество, которое тоже отлично горело. К чести портовой пожарной команды, она погибла вся, пытаясь исполнить свой долг – беглецов не было, но и спасшихся тоже.

На реке, если верить немногим выжившим очевидцам, на несколько секунд обнажилось дно, «так что можно было посуху перейти на другой берег». Затем волна, подобная цунами, накрыла лодки у противоположного берега, ломая и крутя их как спичечные коробки – и горе было тем, кто не решился сразу бросить свои плавучие дома и убегать в глубь суши. Миноносец «Эрл Олсен» со снесенными надстройками, мачтами, пушками, оказался выброшенным на берег, лежащим на борту в десятке метров от воды (после корабль решили не восстанавливать, списали на металлолом). Удивительно, но некоторые из джонок, успевшие уйти вверх по реке, уцелели. В том числе одна из «торпедниц» (номер пять – замыкающая строй), с экипажем в составе старшего лейтенанта Александра Мельникова (он же «Кот»), старшего лейтенанта Бермухамметова и восьми вьетнамцев. Вечером они благополучно прибудут в ту же деревню в верховьях реки, откуда вышли накануне, и где их будут ждать. Судьба остальных экипажей (в том числе восьми советских товарищей, включая Бориса Рябова, человека из двадцать первого века) в первые трое суток останется неизвестной.

Порт выгорел весь – пожар на острове погас сам, когда там сгорело все, что могло сгореть, и взорвалось все, что могло взорваться. Также сгорели, взорвались, затонули – двадцать девять транспортов и полсотни более мелких плавсредств, числящихся в собственности Армии или Флота США или правительства Республики Вьетнам. ВМС США потеряли авиатранспорт (бывший эскортный авианосец) «Сибоней» вместе с четырьмя десятками новеньких вертолетов и эскортный миноносец «Эрл Олсен» (обстоятельства его гибели уже рассказаны). Общая стоимость уничтоженного имущества (опять же, лишь собственность США) составила почти миллиард долларов. Тяжким последствием было, что Сайгон больше не мог принимать военные грузы – а значит снабжение всей группировки вооруженных сил США повисло на Дананге (который явно не был способен принять и обработать такое количество груза – да еще все это надо было доставить на юг, семьсот километров по очень плохим дорогам).

Сайгон в то время был, в большинстве, малоэтажным. И каменных домов было не слишком много, даже в центральных «французских» кварталах. Падающие на город обломки и снаряды (якорь транспорта типа «либерти», возможно даже того самого «Джорджа Гудвина», после нашли более чем в миле от реки!) также вызвали многочисленные пожары – тушить которые было некому, поскольку возникла паника даже среди американского военного персонала, «русские сбросили на нас Бомбу, как на Шанхай», не говоря уже о людях Зьема и Виена; были жертвы прямо на сайгонских улицах – от все тех же обломков и осколков. В результате сгорело больше половины зданий (включая резиденцию самого Зьема – ему самому удалось спастись, но Президент очень сожалел о погибших произведениях искусства и интерьере колониальных времен).

Катастрофа унесла жизни более двух тысяч военнослужащих Армии США, еще столько же потерял Флот. Еще надлежит прибавить 524 гражданских лица (тоже американцы), и точно неустановленное число (но никак не меньше тысячи) прочих некомбатантов (не граждан США или Вьетнама). Также число жертв среди вьетнамцев (как военнослужащих, так и мирного населения) оценивается предположительно, от пятисот до полутора тысяч. То есть, в этот день Америка потеряла больше людей, чем в Перл-Харбор – и если тогда это кончилось для япошек суровой расплатой, то сколько еще наш Президент будет терпеть от проклятых коммунистов?! Ладно, допустим что мы тот русский самолет сбили неправильно, и готовы были заплатить компенсацию – но чтобы почти пять тысяч американцев за полсотни русских?! Это явный перебор! А ведь за Сталиным еще шанхайский долг висит неотомщенным! И «марш пленных» по Пекину, пять лет назад. И вообще, пора наконец поставить советских на место!

В воздухе отчетливо запахло новой войной.

Район Ханоя. Утро 6 мая 1955.

Май здесь – уже начало сезона дождей. Но сегодня – безоблачное небо, и видимость, как говорят летчики, «миллион на миллион».

И белая полоска высоко-высоко. Летит американский разведчик RB-47.

Смотрят на него зенитчики, на батареях 100-миллиметровых. И советские расчеты ЗРК С-75. Но не стреляют. Потому что американец не только фото- но и радиоэлектронную разведку ведет. Чтобы включились на земле локаторы в боевой режим – и записал шпион и частоты, и диаграммы направленности. А это все – точно такое же, как и в ПВО на рубежах СССР. И в случае начала войны – сведения бесценны.

Можно насытить зону огневыми средствами – но с расстоянием, с глубиной обороны, не сделать ничего. Меньше двухсот километров до китайской границы – а В-47 на снижении разгоняется больше чем до тысячи. И успевает уйти от истребителей, у которых скорость лишь немного больше, зато топлива в обрез – да и граница рядом. В прошлый раз подняли четверку Миг-17 – перехватить не успели. И вот, снова прилетел, гад!

Ничего – черта с два он подлинную картину увидит! Вьетнамцы в маскировке мастера – а ложных позиций наделать нетрудно. Вот стоит развернутый дивизион С-75, тонкие сигары ракет на направляющих, будка с антенной локатора посреди. И лишь вблизи на земле можно увидеть, что это – макеты, обманки. А настоящий дивизион в той роще поодаль – по тревоге солдаты веревками растительность в стороны оттянут, и уйдут ракеты в небо. И ложных зенитных батарей тоже немало построено. А вот автоматы ЗУ-23 – настоящие. Ждут кто тут попробует мишени разбомбить, на приманку клюнет.

Но все же – погано смотреть. Ишь разлетался тут, будто в своем американском небе!

Не слишком много привезли во Вьетнам из Союза – батарей С-75. Только в серию запущены, недавно в войска пошли – самим еще не хватает, и надо ведь западные границы, самые важные, прикрыть. Но поскольку каждая «малая» война, это полигон – то везли в малом числе и самые новейшие образцы. Батарея таких и стояла сейчас севернее Ханоя. Зенитные ракеты большой дальности (в иной реальности, их аналог, так и не вставший в строй, так и назовут «Даль»). Достают на 160 километров (в то время как стандартный С-75 – впятеро ближе). А еще, имеют резервную систему наведения, по оптическому каналу (попросту, теодолитом с земли, через радиокоманды). Сделали ее, когда ракета уже летала (и надо было ее испытывать) а штатная система наведения запаздывала. А после – решили оставить.

– Снимем этого козла! – сказал командир батареи – ну, работаем по плану, мужики. С богом!

И уходит в небо пятнадцатиметровая ракета. Локаторы не включаются – выход на дистанцию захвата головкой самонаведения, только по оптике. Лейтенант приник к окулярам, пальцы крутят верньеры, удерживая цель в перекрестье. Еще немного, еще чуть-чуть, только бы не упустить! Есть захват!

В кабине разведчика на пульте лампочка зажглась красным, и зуммер в наушниках первого пилота. Вот только на сигнал наземного локатора не похоже! Майор был опытным пилотом («зеленого» бы на такую миссию и не послали бы), но все, что он успел сделать, это приказать сбросить фольгу (для радиопомех) и прибавил тяги двигателям. Но В-47 не истребитель, резко маневрировать не может. А дистанцию захвата ГСН ракета проскакивает за секунды.

И страшный удар бьет по самолету справа и снизу. Правое крыло вместе с двигателями не выдерживает, отлетает. В-47 мог выдержать одно, даже два попадания ракеты «воздух-воздух», и продолжать полет – но тут вес боеголовки (и поражающих частей) намного больше. То, что осталось от бомбардировщика, падает, беспорядочно кувыркаясь – лишь двое из шести человек экипажа (на обычном бомбере, трое, но разведчик еще и специалистов РЭБ нес) успели катапультироваться, но благополучно приземлился лишь один, второй под разлетающиеся обломки попал. Приземлился на вьетнамской территории – и через полчаса был пойман патрулем Народной Армии.

– Цель уничтожена! – доложил в штаб ПВО командир батареи – расход, одна.

На острове Окинава, в штабе 36й разведывательной эскадрильи ВВС США, проанализировав информацию, сделали выводы. Что советские зенитные ракеты действительно эффективны, и имеют дальность не менее сорока миль. И в районе Ханоя обнаружено сорок восемь позиций – приоритетные цели для подавления. Что требует привлечения значительных сил тактической авиации – прежде всего, штурмовых эскадрилий, раз цели точечные и укрыты земляными валами.

Смотрят в небо ракеты «Дали». А так как ЗРК дальнего действия во время пуска уязвимы – то для их прикрытия объединены с ними в одной бригаде ПВО, на один дивизион «Дали», три дивизиона «Волны», она же С-75В. Еще радиотехнический батальон, еще батальон материально-технического обеспечения, еще дивизион МЗА. И от Вьетнамской Народной Армии – батальон охраны и зенитно-артиллерийский полк (два трехбатарейных дивизиона – один С-60, второй ЗУ-23).

И еще одна зенитно-ракетная бригада, в четыре дивизиона. И зенитно-артиллерийская дивизия ВНА – без малого триста стволов, калибры от ста миллиметров до четырнадцати с половиной. Такой была на тот день ПВО Ханоя.

Саня Мельников «Кот». Южный Вьетнам, 8 мая.

Через сутки вьетнамцы принесли Мишу Гаспаряна, торпедиста с лодки номер четыре. И что хуже всего, сообщили, что (пока по непроверенным данным) кого-то из наших американцы выловили живым. Будто бы двоих или троих «льен со» (так вьетнамцы называют русских) под усиленной охраной привезли в сайгонскую крепость (где был американский штаб и тюрьма) – подробнее разглядеть не удалось.

Что ж – чем мне нравятся вьетнамцы, так это исполнительностью и уважением к авторитету. Поскольку мы, «льен со», у них в большом почитании – и пофиг, что я им никакой не командир. Исполнили то, что я просил – поймать американца, желательно не рядового, притащить в целости. И вот, товар доставлен, целый лейтенант, тыловой, ну так это неважно. А языку нас на курсах учили.

– Янки, передашь привет своим от герра Куницына. И что за жизнь наших пленных в Сайгоне – ответят ваши сбитые летчики, которых у нас много. И это будет лишь первым взносом в погашение вашего долга. А теперь, пшел вон!

И просьба вьетнамцам – доставить этого кадра к их ближайшему гарнизону, и отпустить. Конечно, с мешком на голове, чтоб ничего по пути не видел.

Для чего я это сделал? Так общее правило, что пойманных диверсов обычно не щадят – а после предельно жестокого потрошения, выводят в расход. Характерно, что в ту войну немцы с британскими и американскими пленными обходились культурно, концлагерь со всеми удобствами, игрой в теннис, театральным кружком, письмами и посылками из дома, через Красный Крест (почитайте мемуары их летчиков, кто через немецкий плен прошел) – но вот к английским и штатовским командос отношение было столь же жестокое, как к нашим. Потому правило «если ты командос, не сдавайся в плен – все равно не пощадят, а убьют с особой жестокостью» – было в английском и американском «спецназе». И точно так же обстоит в Китае сейчас – но сбитых летчиков на этой китайской войне иногда даже меняли. Вот и обеспечу я нашим ребятам хоть небольшой, но шанс, что их насмерть не замучат, остерегутся своих в расход. Хотя бы время выиграть – а там, может, наши наверху что-нибудь придумают!

А отчего я Куницына на немецкий манер назвал? Да просто затем, чтоб их аналитикам, лишняя головная боль. Мы ведь тоже Сунь-Цзы читали.

Военный атташе СССР в Ханое (выслушав доклад об этом поступке).

– М…ь!!!! Кто ему разрешил?!

Заголовки и передовицы американских газет. Май 1955 (альт-ист).

«Вчера был Шанхай, сегодня Сайгон. Тысячи погибших американцев взывают к отмщению! Когда наш Президент наконец решится?»

«Сравнительный анализ военной мощи США и СССР. Ошибался ли Паттон, собираясь дойти от Рейна до Москвы за три месяца?».

«Патриотическая речь сенатора Роджера Бриджеса от штата Кентукки: СССР это колосс на глиняных ногах – угнетенные народы Прибалтики, Украины, Кавказа, Средней Азии молят мировое сообщество о восстановлении свободы и демократии, и в любой день готовы восстать против коммунизма».

«Зверства русской тайной полиции НКВД в Западной Украине – самом европейски культурном регионе СССР. В одном лишь городе Львов, сотни ни в чем не повинных людей расстреляны, тысячи брошены в ужасный ГУЛАГ, откуда нет возврата».

«Пол Дмитриефф, известный журналист и один из авторов „Кольерс“, избитый на улице патриотической толпой, официально заявляет, что является политическим эмигрантом, не имеющим никакого отношения к преступному коммунистическому режиму. И выдвигает обвинение в суде против сержанта полиции Кауфера, сказавшего „хоть ты и эмигрант, а все равно русская свинья“».

«Патриотическое факельное шествие в Мобиле. Были избиты несколько ниггеров, вовремя не убравшихся с улиц. Никаких нарушений порядка и законности не произошло».

«Джо Холт, обвиняемый в вооруженном ограблении ювелирного магазина Хмелевского, заявил, что действовал сугубо из патриотических побуждений, считая вышеназванного Хмелевского агентом Кремля, а его магазин, явочной квартирой русских шпионов».

Лазарев Михаил Петрович. Москва, 8 мая 1955.

– Скажитэ, товарищ Ларарэв, нужна ли Советской стране война?

На вид Сталин был абсолютно спокоен. Но я уже знал, что когда он начинает говорить с акцентом (который в фильмах иного времени приписывался ему всегда), то волнуется.

– Мы гораздо сильнээ, чем дэсять лэт назад. И сейчас отдэльные горячие головы в Политбюро, в Совете министров, и даже срэди военачальников призывают – покончить с амэриканским империализмом раз и навсэгда. Тем более что этот империализм сам готов начать. Их пресса словно взбесилась, и открыто называет президента Эйзенхауэра – трусом и слабаком. Их политики соревнуются, кто произнесет перед публикой наиболее воинственную речь. А патриотически настроенные граждане уже громят заведения тех, чьи фамилии похожи на русские – при полном бездействии полиции. Правда, чаще всего страдают эмигранты и поляки. Сегодня днем в Москву прилетел известный вам Райан, в ранге «особого посланника», просит об аудиенции завтра – наверное, будет предъявлять ультиматум. Так может и нам не стоит вести себя в духе «только бы не было войны»? А надо, «если вы хотите войну – то вы ее получите»?

Был поздний вечер. В кабинете кроме Вождя были – Пономаренко, я и Анюта. Завтра будет праздник, День Победы, 9 мая (только в этой реальности, не сорок пятого, а сорок четвертого года) – пройдут по Красной площади войска, вечером прогремит салют (а демонстрации трудящихся не будет, она тут 1 мая прошла, это на 7 ноября ее с парадом совмещают). А во Вьетнаме уже скоро утро, и тоже пройдут по Ханою наши части Особой Дальневосточной армии (название ГСВВ – группа советских войск во Вьетнаме – как-то не привилось).

– Так какое ваше мнение, товарищ Лазарев?

В середине двухтысячных мне довелось разговаривать с американцем – времена были уже не Бори-козла, но еще оставалось в немалой степени, «мир дружба жвачка», всякие делегации, телемосты, некоммерческие фонды – и иностранные гости на таких объектах, куда в советские времена их не подпустили бы на пушечный выстрел. Американец был штатский, лет пятидесяти, подтянутый (не иначе, служил прежде), со стандартной голливудской улыбкой. Излучал показное дружелюбие – но в полуофициальной обстановке (фуршет в ресторане) изрек:

– Проблемы вашей страны в том, что вы занимаете в мире место не по рангу. Вам не кажется, что например богатства вашей Сибири с гораздо большей эффективностью и пользой для всего человечества могли бы быть переданы под управление авторитетной международной организации? Вы владеете тем, что не в силах освоить – вам известно, что сейчас чистая питьевая вода стоит дороже нефти, и многие страны испытывают в ней крайнюю нужду – когда в вашем Байкале ее пятая часть мировых запасов. Уверен, что если бы вы поделились, то пользовались бы у мирового сообщества гораздо большим уважением. Впрочем – у нас еще все впереди: посмотрим, что будет завтра.

Надеешься что будет, как в моем сне – когда какая-то сцуко Россию продает, «господин президент, подпишите вот здесь». А я в том же сне, с чувством выполненного долга, приказываю дать залп всеми ракетами своей лодки – почти две сотни боеголовок, хватит чтобы пол-Америки снести. Ненавижу тварей – за то, что с их подачи и по их наущению сделали с моей страной в девяносто первом! И казалось бы, в этой реальности представился случай свести счеты – у нас с США достигнут паритет уже сейчас (а в той истории это случилось лишь в начале семидесятых!). И нет еще межконтинентальных баллистических, и две трети Европы наши, и гораздо хуже у супостата с базами – Англия и Франция к себе в мирное время американских атомоносцев не пускают, да еще и нам делают недвусмысленные намеки, что в возможной войне хотели бы остаться нейтральными, Испания и Турция реально нейтралы, так что у Атлантического Союза в Европе остаются для удара по нам Дания, Бельгия и Голландия, их в первые дни сметут. Даже в иной истории в это время (середина пятидесятых) аксиомой считалось, что в самом начале Третьей Мировой – НАТО будет сброшено в Атлантику, и русские танки до Гибралтара дойдут. Ну а здесь, когда мы заметно сильней того СССР в том пятьдесят пятом и вся Германия это ГДР, и генерал Гудериан в Фольксармее служит, и у нас уже есть и развернуты в Европе баллистические средней дальности с термоядерными уже боеголовками, а у супостата пока ни одной нет, только бомбардировщики; когда у нас уже тринадцать атомарин в строю, не считая нашего «Воронежа», и в июле обещают А-14 сдать – а у американцев пока один «Наутилус»; когда наши и Шпицберген, и север Норвегии – а значит, наш Северный Флот свободно может в Атлантику выходить; когда даже в таком направлении, как радиоэлектроника, мы не отстаем, а опережаем – так и в самом деле, может голова закружиться. Однако же я сказал:

– Мое мнение – война СССР не нужна. Будь на месте США Англия, я бы решился. Которую можно было бы уничтожить одним ударом – а с Америкой так не получится, нет у нас таких средств. Следовательно, война запросто может стать не ограниченной, когда постреляли, решили что хватит, сели за стол, и побежденный что-то уступил – а тотальной, на полное истребление. Япония в сорок первом именно эту ошибку сделала. Мы конечно, сильнее самураев – но тоже вынуждены считаться, что США по промышленной мощи, имеющимся ресурсам, численности населения, научному потенциалу, нам не уступит. А значит, исход затяжной войны будет совершенно непредсказуем. И наши потери будут огромны.

– Слэдует ли мне понимать, что вы не выполните приказ начать боевые действия против США, товарищ Лазарев?

– Приказ выполню. Сделаю все для нашей победы. Когда война началась, выбора уже нет – или победить, или умереть. Но вы, товарищ Сталин, спросили мое мнение – я ответил. Выгоды для СССР – Третья Мировая не принесет. А если говорить об истощении нашего врага в локальной войне – так во Вьетнаме это уже очень хорошо получается.

– Выгоды не принесет – произнес Сталин – да, мы еще не залечили раны от той войны. Наши советские люди только-только зажили, как того заслужили. С этого года, пятидневная рабочая неделя. В квартирах, электричество без лимита. И бензин в свободной продаже. Москву уже не узнать – строим новые кварталы, даже целые районы. Дома с оранжереями, свежие овощи и зелень круглый год. И, товарищ Лазарев, ведь там, в вашем мире, мы проиграли не из-за того, что Европу не завоевали – а по сугубо внутренним причинам. Здесь много делается и в этом направлении – реальная демократия, повышение роли местных Советов. Поощрение научно-технического творчества масс. Ваш же «щекинский» метод в промышленности, метод Худенко в сельском хозяйстве – и пусть кто-то попробует это свернуть, пока я жив! Мы уже не похожи на тот СССР такого же года – надеюсь, тем, что мы в гораздо меньшей степени «мир лжи» и больше «мир правды». Но чтобы все это не сгорело, развилось – нужен мир. А нести коммунизм на штыках, это не наш метод – мы ведь не троцкисты. Если все получится, как задумано – мы закопаем мировой империализм и так. Что ж, товарищ Лазарев, мы вашэ мнэние услышали. Что по второму вопросу?

А что сказать – и дернул же черт нашего Борю Рябова влезть туда, где он, пришелец из будущего и значит, секретоноситель категории «ОГВ», категорически быть не должен! Пропал без вести – и до сих пор неизвестно, что с ним: погиб, в плену, или все же живой и к партизанам пробивается? Из десяти наших, советских – лишь двое сумели уйти в штатном режиме, и пока информацию имеем, что еще один до вьетконговцев дошел («Дед», тоже личность знакомая), двоих раненых вьетнамцы вынесли, одного «двухсотым» донесли, не бросили, и будто бы, достоверно видели гибель еще одного нашего, итого семь, а что с троими, и Рябов в их числе? Значит, пока предполагаем худшее – что он в плену, и все рассказывает, пытками и химией разговорить можно любого.

Хотя – за одно ручаться могу. И думаю, что товарищи Большаков и Смоленцев со мной согласятся. В плен попасть Рябов мог – только тяжелораненым, а значит, для немедленного допроса непригодным. А сколько времени мистер Райан из Вашингтона к нам летел, ведь он там теперь служит, а не в Стокгольме, как три года назад – а путь через океан, это двадцать часов на «супер-констеллейшне». Плюс, сколько-то времени должно уйти, пока информация по инстанциям пройдет, пока у них самые большие фигуры решение примут. Да ведь и не могли американцы сразу понять, кого им искать среди пленных? Мельников им подсказку дал – вернется, под трибунал пойдет! Но в любом случае, сообщить эту информацию Райану могли лишь после, уже здесь. Есть о том в их депешах в посольство США в Москве?

– В перехваченных шифровках, пока нет – вступил в разговор Пономаренко – но вы же понимаете, что это лишь отсрочка?

Еще одним «бонусом» из будущих времен были наши, пока еще живые компы. Задействованные в основном товарищами учеными, для наиболее сложных расчетов – но что-то забрало себе и ведомство Лаврентий Палыча (который формально уже не министр ГБ, а курирующий от Политбюро) так это еще круче. И любой шифр «домашинной» эры ломают в течение нескольких часов, максимум суток. Но сейчас речь не о том – не для того мы собрались здесь и сейчас в таком составе, и поверьте, в последнее время я с такими людьми (и самим Вождем и первым кандидатом в его преемники) вижусь гораздо реже Анюты. Вторым вопросом нашего совещания была только и не столько судьба Рябова. А – что делать с легендой о Двери?

Ведь легенду надо поддерживать! Что и затратно, и риск проколоться. А если перевести ее в состояние «дамоклова меча», или как там в известном мультфильме, «он улетел, но обещал вернуться»? Ведь тогда в Вашингтоне будут обязаны при любом своем ходе учитывать, с ненулевой вероятностью, возможный ответ! И был у нас заготовлен хороший вариант… но только с пленением Рябова он накрывается медным тазом!

– А если его дополнить? – заговорила Анюта – сделать вот так…

Когда она закончила говорить, мне захотелось восхищенно выматериться. Вот женщины – и отчего вас не было среди иезуитов? Хотя казалось бы, свою любимую жену за двенадцать лет я должен был бы узнать. И ведь это сработает – не сможет Райан опровергнуть, и тем более, с порога отмести. Даже если Рябов рассказал все, что знал, до самого донышка. Тем более, не откроют наш блеф в Вашингтоне, пусть там хоть все их ЦРУ со всеми прочими Конторами землю роют и на ушах стоят. Поскольку все ответы оказываются – по ту сторону Двери. И ключи к ней тоже все там – у нас нет ничего!

Вот только сумеет ли Анюта сыграть настолько хорошо? Покерфейс, он и есть покерфейс.

Ну а прочие вопросы – по разряду «прочие» и проходят. Если Рябов живой и в плену – то обменять, все ж человек из будущего, десятка сбитых американцев стоит. Мельникова накажем, но не до смерти – не за себя же старался, а ради дела. Ну а «куницына» – ищите, разве мы мешаем?

Международный Уголовный Суд в Гааге, созданный в сорок пятом по желанию, в том числе, и СССР, имел задачу наказывать военных преступников, чтоб никому неповадно было в «лейтенанты колли». Так что и нам открыто посылать это учреждение подальше будет неудобно. Однако – собственного следственного (а тем более, оперативного аппарата) у МУС нет, так что правосудие выходит на древневавилонском уровне, «если ты сам приведешь в суд того, на кого обижен». Ну и ловите своего «куницына» дальше, мы разве против?

Записано в 1970. Вошло в сборник «Героический Вьетнам».

Нас звали «волчатами Зиапа». Раньше нашей школой была война – но в пятьдесят пятом нас уже берегли, старались хорошо обучить и воспитать до того, как бросить в бой. Мы завидовали тем, кто побывал на юге, «сынами полков» – и пришли к нам, иные уже с боевыми медалями. А они завидовали нам – говоря, что у вас на севере с неба не падают бомбы и напалм.

Мне тогда было шестнадцать. Моих родителей убили французы. Как и у многих других из моего класса. Мы рвались отомстить – а нас учили, и тому, что будет нужно в мирной жизни, и искусству войны. Наша школа была просто интернатом для детей и сирот наших военных и партизан – ведь легче сражаться, зная что твоих детей не бросят, а вырастят и выведут в люди. Другое дело, что образцом было ваше «суворовское» училище, и поскольку наша страна вела смертельную войну, то и учили нас в первую очередь тому, что должно было пригодиться на этой войне. Как просто выжить в лесу, как маскироваться, найти врага, подкрасться к нему и убить. Как переплыть реку, имея на себе оружие и груз, как проползти через минное поле, остаться незамеченным под носом у часового, как сооружать ловушки из подручных средств и растяжки из гранат. Нас учили борьбе вьетводао – это наш аналог вашего русбоя – а также, в старших классах, и общевойсковой тактике, делая упор прежде всего на бой малых подразделений в лесу. И конечно, учили стрелять – нашим основным оружием был ППС, но также нас обучали обращаться и с американскими, немецкими, французскими образцами.

И кроме пехотного оружия, обязательным для нас предметом было ПВО – пулеметы ДШК, Владимирова, 23-милиметровые. Стандартное упражнение с бумажными мишенями на дереве, подвешенными или движущимися по веревке, или летящими подобно воздушному змею. Нет, пехотных ракет, «стрел», у нас тогда не было, они появились года через три. Зато обращаться с зенитной установкой умели все – ну а сдавшим зачет на наводчика выдавался особый значок, которым гордились, как медалью. Это очень пригодилось нам в тот день Кровавого Парада.

Советские были для нас Старшим Братом. Который разбил японцев, французов, которого боятся и американцы. Сильным и грозным – но любящим своих младших братьев и желающих научить их тому, что умеет сам. Смотрящим на нас как на равных – а это очень дорого стоит. Значит, враги СССР – это наши враги, а его друзья – наши друзья. Мы знаем про вашу Отечественную войну, и чем стала для вас Победа – среди наших учителей в школе были не только вьетнамцы, но и русские. Потому, когда в ваш день Девятое Мая, советские в своих гарнизонах устраивали торжественное построение или марш, мы относились к этому с полным пониманием. И гордились тем, что в Ханое с пятьдесят первого года, привилегией нашей Школы, а также лучших частей Народной Армии было, принять участие в параде.

Обычно на парад не берут боевые патроны. Но нам рассказывали про ваш парад в только что взятом Берлине – когда советские шли в полном боевом снаряжении, и лишь «фольксжандармерия» имела незаряженые автоматы. И я слышал, что идти на парад с боеприпасами – принято во всех частях Советской Армии вне пределов СССР. Также, наш Председатель сказал во всеуслышание – «разве подобает вождю народа бояться своих же защитников?». Потому в тот день не только мы были с патронами в подсумках – но и зенитные самоходки, и бронетранспортеры имели полный боекомплект.

И мы знали, что было в Сиани. И что американцы воюют воздушной мощью. Что даже обычная траншея почти в два раза уменьшает радиус поражения пехоты при ядерном взрыве, в сравнении с открытой местностью в полный рост. А блиндаж еще лучше. Советские рассказывали нам про свой опыт МПВО во время войны. В Ханое проводились учения, «воздушный налет», с участием всего населения – последний раз перед тем парадом я помню, где-то в феврале того же года. В сезон дождей с этим труднее – и потому, зенитки ставились обычно на холмах, где можно из окопа прорыть водоотвод по склону, или обсыпались земляным валом. Зениток в Ханое было много, причем в большинстве не ДШК, основное средство ПВО отрядов на юге, а ЗУ-23 и 57-миллиметровые. А еще у частей гарнизона и пришедших на парад были свои штатные зенитки, причем по малым калибрам как бы не больше, чем в ПВО Ханоя – однако даже в книгах и газетах, написанных позже о событиях того дня, я часто видел цифру, эти средства не учитывающую.

В мае у нас начинается сезон дождей. Но тот день выдался ясный с самого утра. На улицах люди в праздничных одеждах, всюду флаги и цветы. Парадные колонны войск должны были пройти с юга, вдоль железной дороги, по проспекту Свободы, мимо госпиталя и университета, почти до самой Цитадели, дальше к церкви Куа Бак на берегу озера, там повернуть влево, пройти по набережной до стадиона, и на юго-запад мимо Зоопарка. Мы шли прямо за советскими частями, перед нами были саперы, ремонтные машины на базе танков с бульдозерными щитами и маленькими башнями, как на разведывательных броневиках. И только прошли университет, место там было очень неудобное, справа озеро, слева насыпь железной дороги, развернуться негде. Когда это началось.

Помню, сначала завыли сирены воздушной тревоги. Не так, как раньше – не учебная, а по-настоящему. И мы в первый миг замерли – настолько это не сочеталось с атмосферой парада. Затем наш командир, подполковник Тханг Ван Нгуен, крикнул – рассредоточиться, залечь! Окопаться! Лопатки у нас были – а ячейку для стрельбы лежа нас учили выкапывать за пару минут, даже под огнем. Тем более, что земля была мягкая. Жалко было парадной формы – но лучше грязь, чем кровь.

А затем мы увидели рой темных точек в небе, быстро приближающихся с севера. И увидели взрывы и огонь – там, где был центральный парк, резиденция Вождя, железнодорожный мост. Начали стрелять зенитки, рядом с нами у железнодорожной насыпи тоже стояла батарея. А штурмовики пронеслись над нами – десятки и сотни самолетов, в большинстве это были «скайрейдеры», силуэты которых были знакомы нам по бумажным мишеням. Странно, но это меня даже успокоило – враг был знакомый и как я слышал, вполне уязвимый.

Один из штурмовиков обстрелял ближнюю батарею. Я увидел, что одна зенитка осталась без расчета, бросился к ней, зовя товарищей, сел в кресло наводчика, впился взглядом в прицел – дальше делал все, как учили. В тот день так было по всему Ханою – пушки смолкали лишь когда разбивало железо, а погибших зенитчиков мгновенно заменяли, и ученики нашей Школы, и участники парада, и даже просто гражданские, кто умел. Но тогда я думал лишь о том, чтобы моя зенитка стреляла – и порадовался, что американцы идут на самой лучшей для нас высоте, метров шестьсот-восемьсот: ниже было бы труднее целиться, выше не смогли бы достать. Все небо было в трассах снарядов, горели и падали самолеты, но другие штурмовики упрямо шли сквозь огонь, каждый на свою цель, не сворачивая с курса. Первым, кого я сбил тогда, был В-26 – уже поврежденный, один мотор у него дымил, и шел он с севера, почти на нас, но чуть мимо, в самом выгодном ракурсе, и по нему стреляли и другие зенитки, но после моих снарядов он окончательно клюнул носом и упал в озеро. Затем был «скайрейдер» – когда русский танк БРЭМ вдруг стал стрелять из пулемета прямо у меня над головой, я еле успел стволы перекинуть, когда штурмовик выскочил из-за насыпи, я только нажал педаль спуска, не надеясь попасть – но американец рухнул, по косой чуть до воды не долетев. Это был тот самый самолет, который мы после вместе с советским офицером-танкистом осматривали, и он по дыркам определил – калибр 23, не 14, твой! Русского звали Павел Иванович, он дал мне номер своей полевой почты, мы до сих пор переписываемся иногда. И еще два «скайрейдера» зашли в атаку прямо на нас, по ним стреляли из десятка стволов, и мы, и пулеметчики с танков – оба задымили и стали снижаться, после мне сказали, что они оба упали, но я этого не видел.

Истребителей в небе мы не видели – по крайней мере, на дистанции, где мы могли различить тип самолета. Я разглядел один раз какие-то реактивные, прошедшие высоко и в стороне – не знаю, были ли это наши или американцы. Да и не было времени смотреть – прозевать атакующий штурмовик было смертельно опасно. Наш подполковник погиб – жалко, он был хорошим командиром, воевал еще с японцами, затем с французами, и после ранения был переведен с фронта учить нас.

Та первая волна авианалета длилась всего четверть часа – мне показалось, прошло несколько часов. Вдруг стало тихо, вокруг нас – тут еще, я помню, наши привели пленных американцев, которые вылезли из озера, и сразу подняли руки, они были такие рослые, каждый из нас им по плечо, но дрожали от страха и что-то повторяли на своем языке. Мы не знали, что с ними делать, и приказали лечь и не шевелиться – а тем из наших, кто их охранял, чтобы пристрелили при любом движении. И тут прилетели «сверхкрепости», которым штурмовики должны были расчистить дорогу.

Нам повезло, что нас задело лишь краем, и бомбы падали очень редко – но это были тяжелые фугасы, оставляющие воронку, в которой мог бы поместиться дом. И наши калибры уже не могли их достать, мы лишь сжимали кулаки в бессильной злобе – и радовались, замечая в небе след от зенитной ракеты, после которого почти всегда один из бомбардировщиков превращался в пылающий и падающий метеор. И тяжелые зенитки тоже стреляли – мы видели многочисленные облачка разрывов рядом с самолетами, которые после начинали дымить и вываливались из строя. Одну из «крепостей» мы даже обстреляли, когда она, теряя высоту, прошла возле нас на высоте около двух тысяч, однако падения ее мы не видели.

А после вдруг стало чисто. Зато в кварталах к северу от нас были видны большие пожары. Тут прибежал Павел Иванович, он командовал той самой ротой на БРЭМ, и сказал что ему нужна пехота в помощь. И мы, оставив часть своих (в основном, легкораненых) у зениток, отправились разбирать завалы, тушить пожары и спасать людей. Я помню, как мы раскапывали бомбоубежище, стараясь успеть раньше, чем люди там задохнутся. Помню обгорелые тела на обочине – и каким-то чудом уцелевший букет цветов. В тот день и ночь за ним работали все – расчищали улицы для проезда, чинили электросеть и водопровод, сооружали временные жилища для потерявших свои дома. И вывозили трупы – многих даже опознать было нельзя. Лишь зенитчики оставались на своих постах, готовые отразить повторный налет. Павел Иванович после налил мне русской водки – которую я выпил, первый раз в жизни. И сказал:

– Запомни, звериную харю американского империализма. Говорят, что «за свободу и демократию» такое творят – верно, за свою свободу всех убивать, и чтоб повсюду был лишь их американский порядок. Ничего – мы им зубы вышибем и руки поотрываем!

Ну а после, уже на следующий день, приехал корреспондент советской «Правды». Ездил, беседовал и фотографировал по многим частям – но для своей газеты выбрал нас. Не знаю, почему – мы были маленькими, щуплыми, выглядели совсем не грозно, как «полковник Куницын, ужас американцев», каким его рисуют на наших плакатах. Но в вашей самой главной газете на первой странице было именно это фото, восемь мальчишек у пушки. С подписью «зенитчики батареи, сбившие четыре американских самолета». Хотя кроме нас там были еще пять пушек, да и другие батареи стояли рядом. Еще там было написано, что благодаря нам, совершенно не пострадал госпиталь, что был за дорогой, от нас в полукилометре – ну, от штурмовиков мы его как-то прикрыли, а где наша заслуга в отбитии налета «сверхкрепостей»? Но нам сказали, что так надо – и мы все получили по медали «За отвагу», выше ее лишь ордена. И нам всем ефрейторские нашивки – которые обычно давали лишь с началом выпускного курса, и только учившимся на отлично. И по желанию, десять дней отпуска к родне – но лишь у двоих из нас было, к кому уехать.

После я больше года учился. Выпустился в пятьдесят седьмом сержантом, воевал, к победе был на должности командира роты, хотя офицерские погоны получил уже после, когда учился в СССР. Сейчас вот служу, уже имею двоих сыновей. Стараюсь воспитать их настоящими бойцами – чтобы снова не пришли американцы, со своей «демократией», именем которой они убивали нас тогда.

Из протокола допроса.

Согласно Гаагской Конвенции, я могу назвать лишь свое имя, звание и личный номер! Марк Флинн, лейтенант Национальной Гвардии штата Коннектикут. Временно числюсь на службе в ВВС США. Требую, чтобы со мной обходились, как подобает моему статусу военнопленного!

Что значит – «никто не знает о моей судьбе, я мог быть среди убитых»? Есть же куча свидетелей! Как меня схватили, избили, отобрали мое личное имущество, а в завершение еще и заставили лежать лицом в землю, угрожая пристрелить! Подобное поведение совершенно не принято среди цивилизованных наций! Хотя чего ждать от желтомордых дикарей?

Слава господу, наконец вижу белого человека. Конечно, вы русский – что, США разве воюет с вашей страной? В отличие от ханойского режима – который так и не был признан моим правительством, так что не надо обвинять нас в агрессии, мы всего лишь пришли вразумить покровителей бандитов, террористов, убийц! Сейчас я требую встречи с представителем французского посольства – ведь насколько мне известно, именно Франция взяла на себя заботу представлять интересы американских граждан на территории так называемой ДРВ? И больше не скажу ни слова!

Нет, вы не посмеете! Варвары, звери! Верно про вас пишут – что «славянская раса не белая европейская раса», раз вы так легко сговариваетесь со всякими дикарями, где же ваша расовая солидарность? Подчиняюсь угрозе – но не надейтесь, что после репатриации я буду молчать! У себя в Нью-Лондоне я в гражданской жизни – проповедник очень известной церкви, со множеством прихожан. А еще я сотрудничаю в местной газете. И я обещаю, что вас вымажут грязью не меньше, чем пресловутого «куницына», потребуют вашей выдачи в Гаагу!

Да, я служил в 11й эскадрилье НацГвардии. И уже четвертый год действует правительственная программа по привлечению резерва ВВС к военным действиям, для получения боевого опыта. Ротация личного состава, не техники – авиабилет в Китай, за казенный счет, там уже ждут на базе такие же самолеты, на которых мы летали в Штатах, за месяц норма боевых вылетов, и домой с чувством выполненного долга и положенной суммой в долларах. Я ожидал, что и в этот раз будет так же – постреляем по китайским партизанам к югу от Янцзы, а то и вовсе, лишь обозначим свое присутствие. А нас бросили в самое пекло!

Могу предположить, слышал разговоры в баре – что нас привлекли потому, что в ВВС сейчас осталось не так много эскадрилий на поршневых, и все они на юге Вьетнама. А «скайрейдеры» показали себя в этой войне очень полезной машиной. И вот, у какого-то осла с большими погонами возникла мысль – а ну-ка парни, расчистите дорогу для «крепостей». Нет, я летал не на «скайрейдере», в моей эскадрилье были В-26, приспособленные для штурмовой атаки, четыре 20-миллиметровые пушки вместо передней кабины штурмана. Нам говорили, что будет не сильно жарче, чем над «тропой дяди Хо», и что если не снижаться ниже шестисот ярдов, то ДШК, основное ПВО вьетнамцев, тебя не достанут. Мы не ожидали, что будет такой огненный ад!

Мы базировались… могу на карте показать. Вот здесь, три эскадрильи. Соседями были парни из ВВС, на «тандерстрайках», они проводили нас почти до Ханоя, дальше не пошли, чистюли – «работа по земле, не наше дело, мы истребители». А нам пришлось отдуваться за всех! Мы должны были бомбить исключительно военные объекты – прежде всего, позиции зенитных ракет. Отмеченные на наших картах – но простите, попав в ад над этим чертовым Ханоем, я уже не думал о поиске назначенной цели, а лишь бы поскорее отстреляться по чему попало, и скорее назад! Но позади было еще страшнее – казалось что пролетая, мы разворошили осиное гнездо!

Я успел заметить дворец самого дяди Хо, нам показывали фотографии, как он выглядит. Но я туда не пошел – когда в девятке самолетов передо мной за какую-то минуту горят и падают шесть, это впечатляет! Я молил господа, чтобы он за меня заступился – и мы почти проскочили. Но тут снаряды пробили оба мотора, и пришлось падать в пруд. И господь все ж не оставил нас – мы все трое, весь экипаж, я, Мортон и Конли остались живы и благополучно выбрались на берег. И тут на нас набросилась толпа вьетнамцев, как саранча, подвергая избиению и унижению! Хотя мы всего лишь исполняли приказ и свой солдатский долг!

Так я могу надеяться, что со мной поступят в соответствии со статусом военнопленного и соблюдением моих законных прав? Ведь даже нацисты в ту войну не позволяли себе столь нагло нарушать эти признанные международные нормы. Мой дядя, благодаря которому я и выбрал авиацию, был сбит над Германией в сорок третьем – и вернулся из немецкого плена в полном здравии, даже слегка растолстевшим. И жаловался лишь, что там было слишком скучно.

Москва, 9 мая 1955 года.

Разница во времени между Москвой и Ханоем – четыре часа.

В Ханое были повреждены комплекс правительственных зданий, советское посольство, очень многие важные объекты. Но достаточно мощная радиостанция была в Хайфоне, на советской военно-морской базе. Оттого, в Москве узнали о начале боевых действий практически сразу, а уже в 7.30 (11.30 ханойского времени) получили подробный доклад. С уточнением, что это был не атомный удар, как поняли было из первого кодового сообщения.

Войска ПВО страны (прим. авт. – в альт-истории выделены в особый вид ВС СССР в 1950, на четыре года раньше чем в нашей) никогда не спят. Но то, что было в этот день – надолго запомнится служившим. Внезапная побудка ранним праздничным утром, это даже для насаждавшегося в войсках последние годы «культа повышенной боеготовности» было чересчур, они там озверели совсем в штабах? Что, это не учебная тревога?! Уже воюем?!

– Американцы нас по своему Перл-Харбору равняют – говорили замполиты – как их тогда, в воскресенье, японцы застали со спущенными штанами. Значит, теперь и нас решили так попробовать!

На стартовые позиции дивизиона «Даль» на острове Эзель были поданы ракеты со спецбоеголовками – и согласно инструкции, при появлении в зоне ответственности большого числа иностранных военных самолетов, летящих в направлении территории СССР, командир в/ч имел право отдать команду на залп, не дожидаясь никаких приказов, а руководствуясь исключительно тактической обстановкой. Северо-Западное направление считалось наиболее опасным, поскольку зона ПВО здесь утончалась, и не было особой надежды на нейтралитет шведов и финнов в случае начала атомной войны – и оттого, Ленинградская армия ПВО была даже мощнее Московской (в частности, первой получив и «Дали», и новейшие перехватчики Су-11, и дирижабли ДРЛО). Тем более, что всего месяц назад в Балтийское море опять заходила авианосная эскадра ВМС США, имея на борту тяжелые штурмовики – носители атомного оружия. Да и сейчас она в Копенгагене стоит, всего сутки хода до позиции в центре Балтики, откуда палубники уже могут до Ленинграда достать. И свыше двухсот тяжелых бомбардировщиков сидят на датских авиабазах – на штабной карте, радиусом действия покрывают территорию до Урала.

Однако же, армад В-47 вблизи границ – на экранах локаторов не наблюдалось. Дирижабли ДРЛО также не докладывали о вражеской активности. Было несколько напряженных инцидентов с гражданскими самолетами международных рейсов – но части ПВО имели достаточный опыт работы с подобными целями, процедура была отработана и закреплена в уставе и инструкциях. Опердежурные имели обновляемое расписание, кто когда и где должен лететь – однако же, помня о Порт-Артурском инциденте 1950 года, когда вместо аэрофлотовского «юнкерса» появился американский разведчик RB-29, всегда сначала высылали истребитель для опознания – после чего объект или получал разрешение следовать дальше, или (в сомнительном случае, когда что-то вызывало подозрения, или точно идентифицировать нарушителя границы было невозможно например по причине плохой видимости) следовал приказ садиться на приграничный аэродром. В итоге, пассажирам рейса «Люфтганзы» Стокгольм-Москва пришлось смириться с промежуточной посадкой на военный аэродром под Каунасом. А разведчику RB-47, осуществлявшему обычный облет советской границы с целью записи частот локаторов, крупно не повезло – как там в известном фильме, «шаг был сделан» (прим. авт. – «Садко»), и что с того, что до границы воздушного пространства СССР оставалась еще пара километров, а не надо было предупреждения с наших истребителей нагло игнорировать, вот и получил американец по-полной. Оказался в не то время и не в том месте – когда все участники с советской стороны были абсолютно уверены, что ситуация сейчас аналогична 22 июня «за пять минут до».

Поднимались по тревоге ракетные бригады РГК – ракеты в минутной готовности к старту, полетные задания уже введены, поступит приказ – и через несколько минут упадут мегатонные боеголовки на Копенгаген, Лондон, Антверпен (все крупные порты, где должны разгружаться конвои из США – учтен опыт Шанхая и Сайгона), а также американские военные базы, аэродромы, склады. Выдвигались к границе части ГСВГ и Фольксармее – и камрады заключали пари, удастся ли в этот раз проглотить бельгийцев с голландцами быстрее, чем в сороковом, да и в Париж не помешает снова заглянуть, а то там нас уже забыли.

А большинство советских граждан мирно спало. Поскольку 9 мая в этой истории с самой Победы был нерабочим днем. Не зная, что работали линии спецсвязи, и звенели телефоны-«вертушки» ответственных товарищей, и неслись по пока еще пустым улицам черные «зисы» и «мерседесы» срочно доставить этих важных лиц на рабочие места – в штабы, министерства, обкомы. И конечно – в Совет Труда и Обороны.

Наверное, товарищ Сталин в это утро был очень расстроен – привыкший поздно ложиться и поздно вставать. Но все, бывшие рядом на трибуне Мавзолея, видели Вождя – таким, как обычно. Парад решено было не отменять – был же он 7 ноября 1941 года, когда немцы у ворот Москвы стояли. И нет еще межконтинентальных баллистических, ну а бомбардировщикам, даже если американцы решатся, не меньше полутора часов лететь от рубежа, где мы их обнаружим, да и не долетят сюда В-52 (которых, по данным разведки, в ВВС США пока еще очень немного), ведь прикрытия у них не будет, а наши истребители и ракетчики насмерть встанут, чтобы врага не пропустить. Так что параду – быть!

Публика, допущенная на «гостевые» трибуны, еще ничего не знала – газеты вышли из типографий до 6 утра, радио пока ничего не сообщало. Успели уже возникнуть слухи (ведь те, кто спешно был вызван из дома, сказали что-то семьям), но точных сведений никто не имел. Так что – все ждали, что скажет Вождь. Хотя привыкли уже, что текущие дела поручаются Председателю Совмина Пономаренко – но праздничное обращение к советскому народу оставалось несомненной монополией Сталина.

Многие из тех, кто стояли на Красной площади в войсковых колоннах – воевали сами, и были еще не стары, оставались в строю. И помнили еще тот, прошлый парад, летом сорок четвертого. Которым руководили те же люди – и сейчас, командовал парадом маршал Рокоссовский (в настоящее время, зам. начальника Генштаба), а принимает маршал Жуков (военный министр).

В 10.00 на Красную площадь внесли Знамя Победы (то самое, что было в Берлине на развалинах Рейхстага), вместе с государственным флагом СССР. Два маршала выехали на площадь – Жуков, на белом коне, из Спасских ворот Кремля, Рокоссовский на гнедом коне, со стороны Исторического Музея – передавали, что когда Сталин спросил, не стоит ли парад с автомобилей принимать, то Георгий Константинович ответил:

– Вот когда я помру, тогда пожалуйста. А пока я жив и на посту, такого непотребства не будет!

Сталин усмехнулся в усы – что ж, это хорошо, когда командующие в хорошей физической форме, чему верховая езда очень способствует. И не стал возражать. А уж как преемник распорядится…

Прозвучали доклады. Маршалы объезжают войска. Рев сотен молодых здоровых глоток «здравия желаем, ура, ура, ура»! Затем Жуков скачет к трибуне Мавзолея, под игру оркестра «День Победы, как он был от нас далек» – эта песня, понравившаяся Сталину, звучала и на том параде, никто не знал, что она «из будущего», в иной истории написана лишь в семьдесят пятом.

– Товарищ Верховный Главнокомандующий…

Обращение было необычным – из тех военных лет. На прошлом Параде звучала официальная должность Вождя. Так что все чуть удивились – но раз так сказано, значит одобрено, утверждено, и для чего-то надо?

Сталин выслушал доклад. А затем на площади настала тишина. Впрочем, перед Вождем был микрофон, и мощные громкоговорители передавали каждое слово так, что слышно было даже на соседних улицах.

– Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!

Те же слова, что в сорок первом! Что это значит?!

– Несколько часов назад я собирался всего лишь поздравить вас с годовщиной великой Победы. Победы в самой страшной войне, которую до сего дня знал мир. Когда на нас ополчилась вся Европа, гитлеровский Еврорейх, когда речь шла не о каких-то территориальных уступках, а о том, будет ли наш народ вообще существовать, или весь сгорит в печах нацистских концлагерей. И мы выстояли, и победили, и освободили от фашистского угнетения народы Европы. А затем разбили и дальневосточного союзника гитлеровского фашизма – японский милитаризм. И помогли народам Германии, Италии, Польши, Югославии, Чехии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Греции, Албании, Кореи, Китая, Вьетнама – встать на путь строительства коммунизма. Эти славные деяния советского народа останутся в веках – и история всегда будет помнить, что мы сделали для всего человечества.

Но кто-то все еще хочет попробовать нас на прочность. Пытается говорить с нами на языке силы. Вы знаете, что наша страна заключила Договор о дружбе с Демократической Республикой Вьетнам, согласно которому мы обещали защищать его территорию, как свою собственную – то же мы обещали Монгольской Народной Республике перед Халхин-Голом, известно чем это кончилось для агрессора. Первого мая, в наш праздник мира и труда, истребители ВВС США без всякого повода с нашей стороны, над международными водами, сбили наш гражданский самолет Ту-104, погибли пятьдесят два гражданина СССР. Сегодня же утром, в этот святой для нас день, во время проведения в Ханое парада войск нашей Особой Дальневосточной Армии, американские бомбардировщики без всякого объявления войны нанесли массированный бомбовый удар по столице Вьетнама – город сильно разрушен, многочисленные жертвы среди населения, а также несколько сотен погибших советских граждан, точное число еще уточняется. Я напомню, что на Парижской конференции 1953 года по Вьетнаму было достигнуто соглашение, но агрессору на это наплевать – как волку из басни Крылова, «ты виноват, что хочется мне кушать».

Народ Вьетнама умеет сражаться за свою свободу. Подтверждение тому – успешная партизанская война против японцев, затем против французов – и Франция, великая европейская держава, ничего не смогла сделать с отрядами Вьетконга, пользующихся поддержкой большинства населения. После девяти лет безуспешной войны, французы решили, что с них хватит, и благоразумно ушли из Вьетнама. И тотчас же на их место вломились американцы. Что им, Вьетнам медом намазан – как например, Киреинака, принадлежащая другим нашим друзьям, народной Италии: как только там нашли нефть, так сразу некоторая европейская страна поспешила предъявить претензии на эту территорию? Так не найдено пока во Вьетнаме ни нефти, ни золота – зато там есть народ, выбравший коммунистический путь! Что по мнению господ из Вашингтона, самое ужасное преступление, караемое бомбардировкой. При этом они еще утверждают, что «спасают» вьетнамцев, поскольку «лучше быть мертвым, чем коммунистом» – и убитые еще должны благодарить Америку, поскольку уже не смогут выбрать греховный коммунизм.

Не американский народ – но богатеи с Уолл-Стрит ведут эту войну. Разорвали единый Вьетнам на коммунистический Север, существование которого они, до сегодняшнего дня, еще терпели, сквозь зубы, и оккупированный Юг, где правит американская марионетка Зьем, у которого власти не больше, чем у местного бургомистра времен нацистской оккупации, где американские каратели зверствуют не меньше гитлеровцев, истребляя непокорных. Но джунгли Вьетнама еще более непроходимы, чем леса и болота Белоруссии и отряды Вьетконга получали постоянную помощь с севера – и выходило, как у нас, когда несмотря на все старания фашистских оккупантов, партизан становилось все больше, и были уже целые освобожденные районы, в тылу врага, куда захватчикам хода нет. Теперь, значит, в Вашингтоне решили, «не будет ДРВ – не будет проблемы»?

Мы никогда не бросаем, не предаем своих друзей. У нас не принято, в отличие от некоторых, что «джентльмен хозяин своего слова – хочу даю, хочу беру обратно». И мы хорошо знаем, что агрессор, получив желаемое, становится еще наглей, и требует большего – это показал Мюнхен, год тридцать восьмой, когда Чемберлен уступил Гитлеру, искренне веря, что «принес Европе мир». Нам не нужна война – но мы ее и не боимся. И не торгуем своими друзьями, с которыми подписали договор.

Сегодня вечером я буду вести переговоры с «чрезвычайным посланником» Президента США. Позиция СССР неизменна – выполнение всех четырех соглашений Парижской конференции, а не только тех, которые выгодны Вашингтону. Не американская кукла Зьем, не признанная законным правителем Вьетнама никем, кроме США – а южновьетнамский народ должен решить свою судьбу, сделать свой выбор. Если же кто-то пытается разговаривать с нами языком силы и угроз – что ж, он услышит в ответ то, что много веков назад сказал один правитель другому, «ты хотел войны – ты ее получишь»!

Поздравляю советский народ с великим праздником Победы. И желаю героическому вьетнамскому народу – успехов в священной войне за свою свободу, против заокеанского агрессора.

И разговоры в строю.

– Вот это….! Что, уже воюем?

– Ты что, глухой? Сказано ведь – пока переговоры. А после, кто не хенде хох – мы не виноватые!

– Только от той войны передохнули…

– Так год сейчас, не сорок первый. Будет, как в Китае. Когда мы самураев догонять не успевали – тех самых, с которыми янки три года возились.

– Так Сам не напрасно про Халхин-Гол вспомнил? Через океан плыть, это вряд ли – а вот еще один такое же «инцидент», вполне реально. Как в пятидесятом в Китае целый их корпус и в наш плен.

– Географию вспоминай – где будем наступать. Французы вроде как самостийные, в стороне, датско-голландская шелупонь нам на один чих. Вот кажется мне, закончится наконец в Китае «одиннадцатое сражение на Янцзы» – и надо ведь нам на соединение с вьетнамскими товарищами пробиваться. А Чан Кай Ши – повесим, как Гитлера. И Зьем тоже рядом будет болтаться.

– Ну, может еще в Англии высаживаться. Пройтись по Пикадилли, поливая очередями от живота – чтоб сзади все горело, а впереди все разбегалось. Так осназовец говорил, в пятидесятом – который у самого Смоленцева учился.

– «Ты хотел войны – ты ее получишь». Слушай, а ведь Чингисхан выходит, представитель одного из теперешних народов СССР!

– И что? У них «правь Британия морями», у нас Великая Степь от Маньчжурии до Карпат.

– Так ведь… А как же Рязань? И что в Европе скажут – про новое вторжение Орды.

– Так наши князья не меньше меж собой воевали – эксплуататоры, феодалы. А что скажут европцы, тебе не все равно? Когда ты на танке, а они перед танком.

– Чего гадать – товарищу Сталину виднее. Нам же – звания и ордена, коль живыми останемся.

– Ты лучше правила ЗОМП учи. Под атомную бомбу попасть, не приведи господь.

– У нас тоже есть. И побольше.

Де Голль, Президент Франции.

Франция заявляет о своем нейтралитете в будущем возможном конфликте. Равно как и категорическом недопуске любых иностранных вооруженных сил на свою территорию, в воздушное пространство и территориальные воды.

(и черт побери, опять! Когда в ООН должен слушаться наш вопрос, о получении наконец нами военных репараций с ГДР и Италии. Придется отложить – момент явно неподходящий).

Франсиско Франко, канцлер Испанского королевства – и посол США.

П. – Сеньор каудильо, вы коммунист? Сделайте свой выбор, с кем вы – с красными, или со «свободным миром».

Ф. – Позиция Испании вам известна, сеньор посол – абсолютный нейтралитет. И я напомню, что гарантом этого статуса моей страны выступили и Соединенные Штаты. Или русский Вождь Сталин прав, утверждая что «джентльмен хозяин своего слова»?

П. – Я просил бы вас не оскорблять мою державу.

Ф. – В таком случае объясните, что Испания может получить от своего участия в абсолютно не нужной ей войне? Или, на привычном вам языке, «что ваша фирма может предложить моей фирме»?

П. – Благосклонность такой державы как США, по-вашему, ничего не стоит? И разумеется, при достижении нашей общей победы ваше участие будет должным образом оценено.

Ф. – Гитлер обещал то же самое своим союзникам по Еврорейху. У русских это называется «делить шкуру живого медведя». Если бедная Испания доживет до вашей гипотетической победы – с учетом того, что Америка от нас намного дальше, чем Советский Союз. Или ваша могучая держава пообещает и реально выполнит то, что Сталин обещал северовьетнамцам – «защищать вашу территорию как свою собственную»?

П. – Мы ведь можем и не спрашивать вашего дозволения. Просто завтра Армия США получит приказ выдвинуться на вашу территорию и занять все нужные нам объекты. И это даже не будет считаться войной – хотя любое сопротивление будет подавлено предельно решительно.

Ф. – Так Соединенные Штаты ищут себе союзников – грубым шантажом? И вы думаете, получите в ответ дружбу, а не ненависть и пули из-за каждого куста? У Испании давние традиции гверильи против иноземных захватчиков, о том вам мог бы рассказать Наполеон. И что-то у вас не выходит решительно подавить Вьетконг. Хотите получить еще один Вьетнам, уже в Европе? И еще пару сотен тысяч гробов в свои дома?

П. – Это очень дорого обойдется Испании.

Ф. – Что тогда, «случайно» на нас атомную бомбу уроните, как два года назад на Париж? И в этот раз она исправно взорвется. Ну тогда у нас не будет иного выбора, как сменить свой нейтралитет на открытую поддержку коммунистического блока – если терять нам станет уже абсолютно нечего.

П. – Вы сделали свой выбор. И когда-нибудь вам придется заплатить нам по всем счетам!

Ф. – Мне кажется, что ваши Соединенные Штаты так и остались большой деревней. Если считаете, что лучший способ договариваться, это хвататься за кольт.

Карикатура в газете «Обсервер», Англия.

(персонаж с лицом британского премьера – Эйзенхауэру)

Айк, ты что творишь, сукин сын? Ты за океанами отсидишься – а нам огребать?! Хватит пинать медведя! Хочешь пострелять – наводи порядок на своем «заднем дворе», или же убивай авеколистов в Африке. А подставлять нас всех под раздачу не смей!

Дания. Город Хернинг, база ВВС США.

У ворот шумела толпа. С датскими флагами и спешно сделанными плакатами «янки – вон».

Американцы благоразумно отсиживались за колючей проволокой. Черт их поймет, этих аборигенов – раз им даже доллары, которые оставляют бравые «джи-ай», не нужны! На дверях многих магазинов, кафе, ресторанов уже надписи появились, «военных США не обслуживаем» – совсем как у нас «только для белых» в приличных местах. Мы их от коммунизма защищаем – а они к нам, как к неграм? Пару заведений уже погромили, набили с десяток морд, а где-то даже до стрельбы дошло – легче не стало.

Датская полиция присутствовала. Иногда покрикивая – разойдись, не нарушайте порядок. Поскольку господин мэр города Хернинга был членом Прогрессивной Партии Мира (ни в коем случае не коммунисты, что вы! – добрые датские обыватели, за свободную, демократическую и капиталистическую Данию, вот только военных союзов и чужих войск нам не надо!). И префект полиции города Хернинга тоже в этой партии состоял, и подавляющее большинство уважаемых людей, владельцев собственности – которая, начнись война, тут же превратится в радиоактивный пепел. А еще, брата мэра, почтенного коммерсанта, неделю назад избили на улице пьяные американские солдаты, а с подругой дочери префекта обошлись и вовсе непристойно – конечно, жалобы в американскую комендатуру были принесены, и (по причине поднявшегося шума, ведь не простые обыватели пострадали) даже виновные найдены… получившие в итоге дисциплинарное взыскание, пару суток на гауптвахте! Может и правду пишут «левые» газеты, что в Армию США сейчас берут дебилов, наркоманов и тюремных сидельцев, предлагая выбор, за решетку или в строй? Так что полиция исполняла свою работу лишь формально. Вы нас просили принять меры – мы приняли, ну а что люди не хотят расходиться, так не стрелять же в них, мы ведь демократическая страна, а не банановая диктатура?

Ну и конечно, очень многие жители Хернинга (как и всей Дании), у кого были родственники или деловые интересы в Швеции, тут же загорелись желанием срочно посетить соседнюю нейтральную страну.

Ажиотаж возник на рынке страховки недвижимости. Так как деловые люди здраво рассудили, что если война не начнется, то получим хорошую прибыль – а если все же это случится, то некому и нечем будет платить.

«Симбун Акахата», газета Коммунистической Партии Японии.

Для чего американцы настаивают на скорейшем формировании еще двух дивизий «сил самообороны», в дополнение к двум уже существующим? Причем готовы даже взять на себя расходы по их вооружению.

Генерал Джек Арнолд, командующий войсками США в Японии дал ответ на этот вопрос. Наша редакция располагает записью его слов, сказанных в неофициальной обстановке – «отчего лишь американские парни должны умирать во Вьетнаме?».

Нужно ли это нашим гражданам – стать американским расходным пушечным мясом?

Заявление Посольства США в Токио.

Слова, сказанные в частной беседе, не могут считаться за официальную позицию Соединенных Штатов. Наша держава с уважением относится к Конституции Японии, где закреплен запрет на ведение войны вне японской территории. И считает, что «силы самообороны» необходимы Японии исключительно как средство защиты от возможной агрессии коммунистического блока.

Окинава, База Наха ВВС США. 9 мая 1955.

Командующий операцией четырёхзвёздочный генерал испытывал чувства, весьма отдалённые от упоения победой. Поскольку победы – как ни крути – не было.

Формально – поставленная задача была успешно выполнена, соответствующие реляции направлены, на пресс-конференции будут сказаны правильные слова…

Сейчас же пора писать настоящий отчёт, который широкая публика не увидит. Однако именно он попадёт на стол к Лицам, принимающим решения – Президенту, Председателю Комитета Начальников Штабов… и некоторым очень большим людям, официальных постов не занимавших.

Цель была достигнута – Ханой сильно разрушен. По данным фотоконтроля (полученным дорогой ценой – из трех разведчиков, двух сбили ракетами, что говорит о сохранении боеспособности Ханойской ПВО даже после нанесения удара), причинен очень большой ущерб городской застройке и инфраструктуре (разрушено не менее 40 процентов зданий, большие пожары). Что несомненно снизит ценность Ханоя как административного центра, производственного и транспортного узла – а главное, покажет вьетнамцам иллюзорность русских гарантий, и покажет русским, что ВВС США способны пробивать мощное ПВО. Ну и станет «генеральной репетицией» будущей возможной войны с СССР.

И цель достигнута – но какой ценой! Хотя план операции был безупречно составлен и столь же четко выполнен. Чего стоило лишь – идеально скоординировать действия эскадрилий, взлетающих разномоментно и с разных авиабаз (удаленных друг от друга на сотни и тысячи миль), чтобы они подошли к цели в точно назначенное время, по минутам! В режиме радиомолчания – был учтен опыт великой войны, когда пилоты люфтваффе при бомбежках Англии перед стартом проверяли свои рации с фактическим выходом в эфир, что давало англичанам бесценную информацию не только о близости налета, но и о числе и классе участвующих в нем машин (прим. авт. – история реальная, Битва за Англию, 1940 год). Взлет и полет по маршруту проходил в полном молчании, лишь по четко рассчитанному графику. А главное – очень важную работу должны были сделать штурмовики.

Три с половиной сотни их были переброшены на китайские аэродромы, вблизи границы. Не из Штатов – из Китая же, опасно оголив фронт на Янцзы в плане авиаподдержки. Они взлетали первыми, всего двести миль до цели, и шли на малой высоте, не выше тысячи ярдов. Также в режиме радиомолчания, и под прикрытием четырех истребительных эскадрилий на Ф-84 (прим. авт. – напомню что в ВВС США истребительная эскадрилья насчитывает 25–30 самолетов и ближе к нашему авиаполку). И больше половины пути прошли беспрепятственно – затем появились «миги», до полусотни (по советской организации, усиленный истребительный полк). Все же «тандерстрайк» даже последней модификации уже уступает новым версиям Миг-17, и русские пилоты были на голову выше по мастерству, чем северокитайцы, так что истребителям пришлось тяжело – но свою задачу они выполнили, в целом удачно прикрыв своих подопечных. Затем в воздухе появился еще один русский авиаполк (еще до сорока Миг-17), и успех боя стал уже явно смещаться на сторону русских – но стратегически это был их проигрыш, поскольку половина «мигов», сидевших у Ханоя, не смогли принять участие в отражении подошедших «стратегов», связанные боем, истратившие топливо и боезапас.

Штурмовики нанесли удар в точно указанное время. Имея главной целью не громить город, а точечно выбить ПВО – локаторы, батареи зенитных ракет и пушек. И дать время «стратегам» первой волны подойти незамеченными – за пятнадцать минут штурмового налета, В-47 пролетит сто пятьдесят миль, если дать форсаж, чтобы скорее проскочить зону обнаружения локаторами. А потери «скайрейдеров» ожидались приемлемыми, на уровне восемь, максимум десять процентов – простите, парни, но на войне иногда убивают! И стратегические бомбардировщики, как самолеты, так и экипажи, это гораздо более ценный материал.

Никто не ожидал, что в Ханое будет столько малокалиберной зенитной артилерии! С великолепно подготовленными расчетами – впрочем, информация о том еще после китайского инцидента пятидесятого года поступала, но тогда ее недооценили. Выжившие пилоты-штурмовики сходились во мнении – это был ад! Причем в конце налета огонь с земли почти не ослабел, слова одного из свидетелей «бессмертные они там, что ли»? Из 327 «скайрейдеров» было сбито 149, еще одиннадцать разбились при посадке, и двадцать два пришлось списать – избиты так, что ремонт вышел бы дороже нового самолета. А в единственной тяжелой штурмовой эскадрилье на В-26, из 27 машин сбиты над целью 19! Причем погибшими (или попавшими во вьетнамский плен, что немногим лучше) в большинстве оказались резервисты из Нацгвардии – почтенные отцы семейств, представители среднего американского класса – что сулило дома в Штатах грандиозный скандал, шум в газетах и возможно даже, расследование комиссии Конгресса. Так что следовало особенно позаботиться изобразить случившееся победой, и «их жертвы были не напрасны». Но продолжим писать…

В первой волне «стратегов» шли 192 В-47 и 48 В-36 – пятнадцать полных эскадрилий, практически все современные силы стратегической авиации США, какие удалось собрать на Тихоокеанском ТВД. Взлетали с девяти авиабаз – отсюда с Окинавы, из Японии, с Филиппинн. И тоже заходили с севера, с территории гоминьдановского Китая – где им в прикрытие были подняты еще четыре эскадрильи на Ф-84 и две на новейших Ф-100 (фирма Норт Америкен, семь лет назад провалив проект своего «сейбра», упорно продолжила работать над ошибками и выставила наконец нового чемпиона, тут же переброшенного в Китай для проверки в бою). Им навстречу взлетели еще восемь десятков «мигов», и бой был жестокий, причем русские старались при любой возможности атаковать бомбардировщики. Но «стратеги» все же прорвались к Ханою – и попали под удар зенитных ракет. А вот это было страшно!

Это оружие еще никогда не применялось в бою массированно – и потому, было катастрофически недооценено. Ложные цели из фольги оказались малоэффективны – по опросу вернувшихся экипажей, до девяноста процентов ракет попадали в самолет (причем в плотном боевом порядке иногда случалось, что разрыв поражал сразу два бомбардировщика). Те, кому повезло, говорили, что испытывали ледяной ужас, видя быстро приближающийся дымный след и гадая, чья очередь сейчас – результатом было, что бомбы и напалм сбрасывались совершенно не прицельно. И все дружно бранили штурмовиков, которые «не подавили ни одной батареи» – случалось, что в небе видели одновременно два десятка взлетевших ракет. А кроме того, и тяжелые зенитки как оказалось, нельзя было сбрасывать со счетов – правда, сбитых ими было мало, но поврежденных множество: почти каждый вернувшийся бомбардировщик имел осколочные повреждения различной тяжести. Причем минимум в двух случаях (замеченных свидетелями) это приводило к тому, что самолет терял высоту и был расстрелян МЗА.

Наконец, к цели подошла вторая волна тяжелых бомбардировщиков – 330 В-50 и В-29. Считалось, что им останется нанести окончательно добивающий удар – вместо этого они также попали под огонь ПВО. Особенно трагичной была судьба двух эскадрилий, которые при отходе от цели, будучи на крайнем правом фланге боевого порядка, сначала напоролись на внезапный ракетный удар с земли (там, где на карте не значилось никаких военных объектов), а затем, отклонившись еще вправо, попали под атаку свежего полка «мигов», взлетевших от Хайфона. В итоге, прежде чем «тандерстрайки» успели вмешаться, больше половины бомбардировщиков были уже сбиты да и после русские не оставляли многострадальные эскадрильи в покое, из 30 В-29 вернулись семь!

И это было еще не все. Русские «миги» не гнушались атаковывать даже вертолеты Спасательной службы (дать каждому из которых прикрытие было невозможно), а еще и вьетнамцы проявляли иезуитское коварство – заставляли сбитых и плененных летчиков вызывать по радио помощь, и расстреливали садящиеся вертолеты из ДШК. В результате, потери не только техники, но и людей, оказались недопустимо большими.

И в завершение, последние депеши из Китая. На одном из аэродромов, куда сели вернувшиеся «тандерстрайки», когда пилоты съели обед, он оказался отравленным, восемнадцать трупов, еще двадцать четыре человека в госпитале, повар-китаец (а скорее всего, агент Вьетконга) успел сбежать. На другой авиабазе бар для летного состава, где расслаблялись вернувшиеся штурмовики, радуясь что уцелели, забросали гранатами (еще восемь убитых, семнадцать раненых), оба террориста (из вольнонаемной прислуги, прежде ни в чем предосудительном не замечены) убиты в перестрелке с охраной.

Итого общий баланс:

– из 327 «скайрейдеров», утрачено 182.

– из 27 В-26 – потеряны 23 (19 сбито, 4 на списание).

– из 192 В-47 – потерян 81 (считая 12, списанных после посадки).

– из 48 В-36 – потеряно 17.

– из 330 В-50 и В-29 – потеряно 106.

– из 189 Ф-84 потерян 41.

– из 48 Ф-100 потеряно 10.

Причем эти потери усугубляются тем, что подавляющее большинство экипажей – или погибли, или в плену. И еще надо учесть 11 вертолетов Спасательной службы, потерянных вместе с экипажами и десантом.

А у русских? В общей сложности с их стороны приняло участие 180 Миг-17 (и еще до 40 на последней фазе боя, от Хайфона). Наши истребители заявили о 153 сбитых (по данным фотопулеметов), что вызывает сомнение – вот приложено замечание от группы анализа снимков, обычно на фотоконтроле виден лишь силуэт, но иногда можно и номер различить, так минимум в двух случаях на снимке, с высокой вероятностью, «миги» с одинаковыми номерами – и не каждый обстрелянный (и даже получивший попадание) самолет бывает действительно сбит. По китайскому опыту, данные фотоконтроля смело можно делить на 2, а то и больше – ну, примем реальное число сбитых русских за 70, но в реляции оставим прежние полтораста, пресса это любит. И немаловажно то, что сбитые русские пилоты, кто успел катапультироваться – завтра снова окажутся в строю.

Теперь то, о чем должны знать лишь те, кому положено (но не широкая публика). Да, мы успешно разбомбили цель – однако же Ханой для русских все же значит даже меньше, чем какой-то их Псков или Харьков. Достигли этого, ценой потери более трети бомбардировщиков – а если учесть, что 92 процента вернувшихся имеют повреждения разной степени тяжести, нуждаются в ремонте, то к немедленному повторному вылету готово мизерное число. И это если не брать в расчет моральный дух экипажей. В ту великую войну потери в 20 процентов вызывали у летного состава брожение, граничащее с мятежом. В этот раз – вот докладная от представителя Медицинского Корпуса, пока лишь по базе Наха, у более чем половины из вернувшихся, явные признаки «переутомления в бою», попросту нервное истощение с необходимостью отстранения от боевых вылетов для прохождения курса реабилитации. То есть, возникни нужда немедленного повторного удара по тому же Ханою, мы не смогли бы его осуществить – некому и нечем!

И это при том, что ширина зоны ПВО Ханоя была всего сто миль! И надо думать, что какую-то часть средств ПВО штурмовики все же сумели выбить. И взаимодействие бомбардировщиков с истребителями было хорошим. Что же будет при прорыве к Москве, через тысячи миль вражеской территории, без истребительного прикрытия, против абсолютно неподавленного русского ПВО? Тут и восемьдесят процентов потерь не кажутся преувеличением – а ведь было и больше, Китай пятидесятого, «бойня над Шэнси».

Теоретически, если бомбардировщики будут нести атомные бомбы (хотя бы по одной-две на эскадрилью) есть шанс, что и тут задача будет выполнена. Ну а если и у русских есть атомные головки в зенитных ракетах, как в том фантастическом романе – один взрыв, и эскадрильи нет! А рассредоточенный боевой порядок будет слишком уязвим для истребителей – что при полете без прикрытия, верная смерть.

И генерал решительно написал свое заключение:

– Вероятность одного уничтожающего воздушного удара по СССР – следует считать недопустимо низкой. Зато гарантированы огромные потери наших самолетов – с полной невозможностью повторной атаки. Категорически настаиваю – что «молниеносная и победная» война с русскими, при текущем состоянии ВВС США, невозможна.

Анна Лазарева.

Этот мир – наш! И мы никому его не отдадим!

Я смотрела на войска, проходящие по Красной площади. На лучшие в мире танки, пушки, ракетные установки. А главное – на наших, советских людей, принесших присягу Отечество защищать: от учеников суворовских училищ до гвардейцев-десантников и солдат морской пехоты. Есть ли у наших противников такая армия, закаленная в боях и любимая народом? Знаю, что американцы нашего в времени и те, через полвека – это большая разница: еще не разложились, не прогнили от своей «политкорректности». Но все равно – в этом веке им еще ни разу не довелось быть победителями, гордыми что «мы сделали это – мы сами, мы одни». И никакая техническая мощь не заменит плохой человеческий материал. Если не вдаваться в крайность – на чем нажглись японцы. Однако у СССР сейчас, в этой версии истории, уже как минимум паритет по военной мощи. Теперь же наша задача – реализовать эту мощь в политический результат. И по возможности без войны – слишком дорого нам обошлась Победа, а Третья Мировая ожидается еще более жестокой.

Я стояла на Мавзолее, между товарищами Сталиным и Пономаренко. Представляю, какие пойдут разговоры, и в наших высоких коридорах, и среди чужих «кремлеведов». Сталин был в белом маршальском мундире, и Пантелеймон Кондратьевич тоже был в генеральской форме – а я, модно одетая, в шляпке с вуалью. Но наши люди вопросов не задают – значит, так надо. А мистер Райан, который смотрит сейчас вот с той гостевой трибуны – пусть глядит, не зная что это часть плана. Ты ведь не напрасно считаешься (и являешься) признанным экспертом по нашей стране – и знаешь, что есть вещи, которыми в СССР совершенно не принято шутить. К таковым бесспорно, относилось – присутствие конкретных людей на подобных церемониях и их дистанция до Первых Лиц государства. А уж стоять между Сталиным и тем, кого Вождь открыто называл своим преемником – совершенно не сочеталось даже со пресловутым статусом «той, узнав о приезде которой, Первые секретари пьют валидол». И тем более с положением «жены адмирала Лазарева» – хотя мой Адмирал тоже здесь, в десятке шагов от меня, рядом с Кузнецовым.

Ревели моторы и лязгали гусеницы – перед трибунами проходили тяжелые танки ИС-7Н, результат совместной советско-германской инженерной мысли, внешне похожие на Т-72 иных времен, своими обтекаемыми, приплюснутыми формами и противокумулятивной броней. Не под «марш танкистов» – под него перед ними Т-55 прошли. А под что-то новое:

Есть правило в танковой драке Чему научила война И нам, самым первым в атаке, Идти поручила страна. Их танков звериные стаи В ручных превращая собак Иосифа Сталина стали Тяжелый громящий кулак.

(прим. авт. – «ИС», Михаил Калинкин).

– Красавцы – сказал Сталин – особенно под командой товарищей Катукова, Рыбалко… да и геноссе Гудериан тоже, я надеюсь, не подведет. Как в книжке, которую вы американцу за откровение из будущего выдали – «командиры танковых полков коммунистического Альянса спорили на ящик водки, кто первый увидит столбы, крайнюю западную точку европейского материка». Ну что, Аня, готовы роль сыграть?

Я кивнула. А ведь Иосиф Виссарионович к лишнему пафосу совершенно не склонен! И что бы он ни сказал – то смысл имеет. Неужели он на проведении этого парада настоял (а ведь предлагали иные товарищи, отказаться) еще и оттого, чтоб меня «зарядить» перед битвой с американцем? Чтобы я еще глубже поверила в то, что сыграю. Ведь на кону сейчас – побольше чем на диспуте в Львове было два года назад (прим. авт. – см. Красные камни)!

Если предположить худшее – что Рябов у них, и его разговорили по-полной, то есть всю историю с попаданством «Воронежа» знают. И про мир 2012 года – тоже. А нам надо при таком раскладе – победить.

Что я тогда же в Львове говорила Станиславу Лему (на тот момент скромному ординатору львовского госпиталя), про игру в «дополнения», которой у нас в Академии, быстроту и гибкость мысли тренировали. Вот я задумываю например «стол», вам не говорю, лишь пишу букву «О». Вы не знаете моего слова, задумываете свое, ну пусть «лошадь» и приписываете или слева «Л» – нет, лучше справа «Ш». Я тогда нахожу слово «кошка» и приписываю слева «К». Итого на бумаге «КОШ», ну что тут можно придумать, «окошко», «лукошко», «кошмар». И так далее – пока кто-то, тут любому числу людей можно играть – затрудниться придумать, по мере роста написанного это все труднее. Как я проиграла (до сих пор помню), когда на бумаге было «эксцентрич», мое задуманное слово «эксцентричность», ну а мой оппонент добавил слева «Х» – и про «сверхэксцентричность» я сообразить не успела.

А если в такую же игру, только не с буквами и словами, а с «кому что известно» с мистером Райаном сыграть? Когда я придумала, что ему скажу поверх его информации – то мне самой стало страшно, а вдруг не потяну такое? Но Пономаренко, выслушав, поддержал. И товарищу Сталину мою задумку представил. И был вердикт Вождя:

– Что ж, одобряю. Но вы, товарищ Лазарева, не подведите! Чтобы не самодеятельность вышла, а всерьез.

Посмотрим, мистер, кто лучше в ваш «покерфейс» сыграет! Тем более что у меня будет джокер – не в рукаве, а на столе.

Справочник «Джен файтинг шипс» 1955 г.

Раздел «Северный Вьетнам» (прим. авт. – авторы «Джена» не слишком придерживались официальных названий государств. Например, в издании конца 30х я сам видел название главы про ВМФ СССР – «Russia»). Подводные лодки.

На вооружении морских сил коммунистического Вьетнама состоят 4 подводные лодки «тип XXI», поставлены из СССР в 1953–1954. Экипажи (предположительно) командный состав и специалисты – советские наемники, рядовой состав – вьетнамцы.

Южно-Китайское море, Утро 9 мая 1955.

Идет американская авианосная эскадра.

Два тяжелых авианосца – тип «Орискани». Не сверхмощные «мидуэи», но лишь чуть ниже рангом. В Великую войну в такие соединения собирались и шесть, и восемь кораблей (сила, по боевым возможностям превосходящая флот любой европейской страны) – но в мирное время содержать такие армады на каждом театре, где наличествуют американские интересы, разорительно даже для казны США. Линкор «Мейн», тип «Монтана» – равного которому ни в одном флоте нет (а в ВМС США целых три – еще «Монтана» и «Огайо»). Эти три корабля составляли ядро эскадры.

Авангард – во главе с тяжелым крейсером «Салем». Тоже считавшимся лучшим в своем классе, уже вобрав в себя некоторый опыт минувшей войны – более совершенная архитектура: надстройки и единственная труба стали компактными, меньше ловят вражеские снаряды и обеспечивают лучшие сектора обстрела зенитной артиллерии. Почти сотня стволов, от пятидюймовых башенных до 20-миллиметровых эрликонов (с великолепными по тому же опыту войны радарами наведения и СУО) выстраивали в небе сплошную стену огня и стали, о которую разбивались даже массированные атаки японских камикадзе. Но главное, совершенно новая артиллерия главного калибра: полностью автоматизированные 20Змм башни, при отличной баллистике обеспечивающие реальную скорострельность десять выстрелов в минуту на каждый ствол и дальность в пятнадцать миль!

Однотипный ему «Даллас» – в арьегарде. И эсминцы – свита тяжелых кораблей, охранники и гончие. Двадцать восемь единиц – все новых типов «гиринг» и «самнер». На каждом – такие же 127мм башенные пушки, с такими же радарами и СУО, одинаково опасные и для вражеских кораблей и для самолетов – вся разница, что на линкорах по десять таких двухорудийных башен, на крейсерах по шесть, а на эсминцах по три. Настоящие «рабочие лошадки» ВМС США, с надежными механизмами. 31 узел не кажутся рекордом – французы и итальянцы номинально разгонялись до сорока, на мерной миле. А если 31, это эскадренный ход дивизиона в боевой обстановке, длительное время, да еще где-то возле Новой Гвинеи, то есть после перехода через весь Тихий Океан? То это очень много!

Идет эскадра – даже, небольшой флот. Которого хватит, чтобы устроить очень крупные проблемы иной стране, не из последних. С учетом того, что в погребах лежат атомные бомбы, пусть всего несколько штук, а не на всю штурмовую эскадрилью – но кому охота получить даже два, три, пять своих испепеленных городов? Так что – бойтесь, враги Соединенных Штатов!

А неподалеку, милях в сорока, разрезает волну совсем небольшой кораблик, похожий на траулер. Но под советским военно-морским флагом и с антеннами, слишком многочисленными и сложными для «рыбака». Корабль разведки «Иртыш». Пролетают иногда над ним и мимо него американские самолеты – но нет такого закона, чтоб запрещать кому-то находиться в десятках миль от эскадры. Хотя всем ясно, чем «Иртыш» занимается – слушает радиообмен: даже если расшифровать не удастся (а ведь возможно, и это сумеют), частоты связи и радаров вероятного противника тоже очень полезно знать.

В тот день эфир просто надрывался. Хотя главную роль в операции играли ВВС, Флот тоже был привлечен, как прикрытие. И чтобы нейтрализовать русскую группировку на Хайнане, если та вмешается в бой по-крупному. Так что на эскадре в тот день кипела работа – как в войне с япошками, десять лет назад. Палубная авиация все ж была слишком дорогим ресурсом, чтобы гонять ею китайских или вьетнамских партизан в лесах – на эту рутину хватало ВВС. И вот теперь, представился случай! Даже атомные бомбы были приготовлены к подвеске на особое звено штурмовиков. Хотя планом новый «сиань» не был предусмотрен – кто знает этих русских, а вдруг ответят?

Контр-адмирал, стоявший на мостике «Кирсанджа», был всего год назад переведен с Атлантики. Он не был здесь во время инцидента с крейсером «Вилкат» (простите, «Алжир»), но хорошо запомнил, что печатали тогда даже респектабельные европейские газеты.

– если море забито линкорами с авианосцами, а небо затмевают звезды и полосы, значит правительство США что-то требует от союзников;

– если на горизонте маячит одиночный фрегат под звездно-полосатым флагом, значит США наблюдают с безопасного расстояния, как союзники по их указке пытаются захватить безоружный советский транспорт;

– если в море не видно ни единого корабля US Navy, значит разозленные русские вывели свой флот из баз и он в какой-то жалкой тысяче миль отсюда.

Так что контр-адмирал горел желанием смыть тот позор! А еще помнил, как ему (тогда еще пребывающему в чине коммандера) довелось служить под началом великого Хэллси- «Буйвола». Который сказал восторженному офицеру:

– Запомни, сынок, когда сам встанешь на мостик. Самое главное – быть агрессивным. То есть, желать нанести врагу ущерб – всегда и везде, где и когда можешь. Все прочие твои лучшие качества – без агрессивности, не стоят ничего!

Вот только случая не представлялось. Хотя контр-адмирал даже присутствовал на процессе капитуляции Японии в Токийской бухте, осенью сорок пятого – но на мостик собственного корабля встал лишь двумя годами после. А дальше был позор пятидесятого года (когда Флот себя не запятнал – но и ничем не помог Армии), кризис пятьдесят третьего (опять запомнившийся унизительными уступками), и наконец, Вьетнам, когда сухопутные и Корпус морпехов наконец дорвались до возможности свести счеты с коммуняками, а Флот опять был в стороне. И наконец, настоящее дело!

Следовало однако позаботиться и о русском разведчике. Следуя приказу, полученному с флагмана, «Салем» в сопровождении пары эсминцев повернул на курс зюйд-ост, 165. Кэптен, командовавший тяжелым крейсером, также не испытывал к русским никакого почтения, и с пониманием воспринял приказ контр-адмирала:

– Надрать им задницу! Залп на недолетах – и пусть эти красные удирают, обмочив штаны!

Кэптен решил лишь слегка изменить исполнение. Подойти на досягаемую для пушек дистанцию и дать всего один залп – но так, чтобы снаряды легли не с недолетом, а накрытием. Попасть с пятнадцати миль первым залпом абсолютно нереально – зато лес водяных столбов вокруг уж точно напугает советских до поросячьего визга! И любой вменяемый моряк тут же сообразит убраться подальше и поскорее.

Но не иначе, прав был адмирал Лазарев, касаемо визитера своих снов. Он ворожил, или слепой случай – этого никто не узнает. За всю Великую Войну на всех морских театрах буквально по пальцам одной руки можно сосчитать попадания в корабль противника с дистанции свыше пятнадцати миль – в бою, после пристрелки, произведенной по всем правилам. А чтобы с первого же залпа – да любой артиллерист скажет, что вероятность тут меньше, чем выкинуть на костях шесть шестерок подряд.

Однако именно это случилось. Снаряд в полтораста кило (намного тяжелее, чем у таких же пушек Второй Мировой!) пробил корпус «Иртыша» и взорвался у днища. Киль переоборудованного гражданского судна не выдержал, и кораблик в считанные минуты затонул, унеся с собой большую часть экипажа.

– Сэр, радио с «Салема» – доложил контр-адмиралу связист – кажется, парни перестарались.

– И черт с ними! – ответил командующий эскадрой, прочтя текст на бланке – эти русские комми сегодня убили над Ханоем несколько сотен наших ребят! Пусть это будет им хоть малой платой. Ошиблись, ну бывает!

Если во Вьетнаме идет настоящая война – то уж точно, никакого серьезного наказания не последует. Максимум, легкое порицание – переживем. Зато на сердце радость – что наконец заставили советских заплатить. И Москва тоже проглотит – или только им можно безнаказанно убивать американцев?

Контр-адмирал еще не знал о своей главной ошибке. Великий адмирал Хэллси (истинно великий, раз своим талантом вытянул для США первые, самые тяжелые полгода Тихоокеанской войны – когда у Японии был подавляющий перевес в силах), говоря про агрессивность, имел в виду, что это лишь необходимое качество, требующее в дополнение к себе, правильную оценку ситуации и выбор решения. В данном случае было фатальным, что «Иртыш» был здесь в море не один.

На глубине в сто двадцать метров параллельным курсом с разведчиком ходила атомарина. Раньше этим тактическим приемом пользовались дизельные лодки – длительный переход в сопровождении плавбазы, с которой можно дозаправиться, на борту которой можно и отдохнуть, и даже сводить экипаж в баню. Атомные лодки уже не нуждались в дозаправке в море, и имели намного более комфортные условия – но оставалась проблема связи, архиважная именно в угрожаемый период, на грани войны. Всплывать даже под перископ, выставив антенну, было чревато – в свете того, что американская ПЛО была основана на отличном взаимодействии с авиацией, имеющей на вооружении не только бомбы, но и самонаводящиеся акустические торпеды ФИДО – сброс по месту обнаружения перископа, для немецкой или японской лодки означал почти верную смерть. Сверхдлинноволновые передатчики (вроде немецкого «Голиафа») позволяли работать с глубины двадцать метров – все равно опасно, поскольку в хорошую погоду силуэт огромной сигары (шесть тысяч тонн подводного водоизмещения) будет виден с самолета – а лодка никак не может знать, есть в небе кто-то или нет. И кому-то в штабе пришла простая мысль – использовать корабль разведки как ретранслятор. Принять с берега радиограммы для подводников, послать гидролокатором короткий кодовый сигнал, убедившись что в небе рядом нет чужих самолетов – и лодка всплывает под перископ, поднимает антенну и принимает сообщение по УКВ. А если появляются чужие корабли или авиация – идет радиосигнал, и атомарина быстро уходит на глубину. При этом «Иртыш» вел и радиоразведку американской эскадры – зачем отказываться от полезного занятия? При внезапном начале войны экипаж разведчика становился смертниками – но тут уж ничего сделать было нельзя, переоборудованный траулер был куда менее ценным, чем атомная подлодка.

На «А-2» уже знали, что случилось в Ханое – в святой для советских людей день Победы, во время парада! И имели недвусмысленный приказ – в случае начала войны, самолеты с палуб этой эскадры взлететь не должны. Поскольку здесь (как и в иной реальности в «добаллистическую» эпоху), авианосцы считались стратегическим оружием с тех пор, как палубная авиация стала способной нести атомные бомбы. И то, что в этот день авиация ВМС США в бомбежке Ханоя не участвовала – с большой вероятностью свидетельствовало, что ей отводилась роль тяжелой атомной дубинки на случай осложнений. Сигнал о начале войны должен быть передан с берега и ретранслирован «Иртышом». Или же, по резервному варианту.

Следить за американцами было легко, винты эскадры больших кораблей и множества эсминцев шумели так, что слышно было за полсотни миль. И вот, сначала акустик засек отделившийся от основного ордера и быстро приближающийся отряд кораблей. Затем звуки артиллерийской стрельбы и разрывы снарядов. И сигнал по гидроакустике, с разведчика. Не киношное «погибаю но не сдаюсь», а условный сигнал «ВВВ». Нас топят – что в той политической ситуации однозначно говорило: война. Экипаж разведчика успел – прежде, чем погибнуть.

– Цель по пеленгу 315 погружается, звуки разрушения корпуса – доложил акустик – командир, они утопили «Иртыш»!

– Курс перехвата 280 – сказал командир БЧ-1 – расчетное время выхода на дистанцию залпа…

– Нет – ответил Видяев, взглянув на планшет – мы ударим по главным. Это важнее.

Резервный вариант – «в случае явного нападения вероятного противника». После того, как американцы не провокацию устроили, с нарушением границы одиночным кораблем или самолетом, и даже не пара снарядов по нашей территории, с выбитыми окнами на погранзаставе – а массированную бомбежку столицы дружественного СССР государства, и без объявления войны, как Гитлер 22 июня. Теперь потопили корабль под советским военно-морским флагом – днем, при отличной видимости так что ошибка исключена. Потопление разведчика означало с большой вероятностью – что самолеты с атомными бомбами готовятся взлететь с палуб авианосцев, и идти на Ханой или Хайфон. Если мы им позволим. Потому что иначе, если не успеем – то как с этим после жить? Даже если трибунал приговор не вынесет – невзирая на все прошлые заслуги.

Ну и в Корабельном Уставе вписано: «В случаях не предусмотренных законами, уставами или предписаниями командования, командир корабля поступает, сообразуясь с обстоятельствами, по собственному усмотрению, соблюдая интересы и достоинство Союза ССР». Равно как и – оказать помощь своим, погибающим на море, в мирное время ты обязан всегда, а в военное, сообразуясь с обстановкой. Если кто-то из команды «Иртыша» и остался жив – то мы никак не можем всплыть и подобрать, нас просто потопят, атомарина в глубине смертоносная акула, а на поверхности мишень. Можем лишь отомстить – и сделаем это!

Видяев испытывал даже облегчение – что наконец началось. Потому что «готовность», когда избегать обнаружения противником надо как на войне, а топить его запрещено – здорово мотала нервы. Что ж, покажем Союзу – чему нас адмирал Лазарев учил! Атомарина погрузилась на глубину 280 и увеличила ход до двадцати двух узлов. Поскольку основной источник шума, это кавитация на винтах – а она от давления среды зависит. То есть, чем глубже, тем тише.

Если говорить упрощенно, сравнивая ситуацию с охотой пантеры на стадо жирных коров, окруженных многочисленными собачками – то выходило очень даже неплохо для пантеры. Да, собак много, они бегают чуть быстрее, и запросто могут загрызть пантеру – если ее схватят. А вот с этим проблемы – поскольку пантера видит лучше и дальше, а собачки подслеповаты и увидеть кошку могут лишь вблизи. Бегают лишь чуть быстрей – но вот беда, на бегу становятся слепыми совсем (винты эсминцев на полном ходу глушат свою же акустику), а пантера цели не теряет. Мало того, пантера не только сама для них в режиме «стелс», как киношный Хищник – но и умеет выпускать из себя призрачных двойников (торпеды-имитаторы). Наконец, у нее намного более длинный «кусь» – самонаводящиеся торпеды бьют на пять миль (можно и на десять, но ведь торпеда к цели не строго по прямой идет, а по синусоиде, с захватом кильватерного следа), а у эсминцев лишь глубинные бомбы, требующие пройти почти точно над целью (даже «сквид», намного более опасная вещь, на эсминцах как правило не ставилась, а лишь на фрегатах и корветах). Ну и собачкам надо держать весь периметр, и они не могут отбегать далеко от стада – а если погонятся за пантерой малым числом, это опаснее лишь для самих собак.

Вот отчего даже в начале двадцать первого века главным защитником подобных эскадр от вражеских лодок была своя атомарина-охотник. Которая видела (вернее, слышала) столь же хорошо, как лодка-агрессор, но еще и работала в тесном взаимодействии с «собачками» (а как иначе им различать, где своя, где чужая лодки?), то есть не только сама атаковала, но передавала координаты цели на эсминцы. Но здесь и сейчас ничего подобного у американцев не было – хотя Видяев готов был и к такой ситуации (на тренажере сколько раз проходил).

Что было еще одним его преимуществом – о котором не знали американцы. Схемы маневрирования, стандартные тактические приемы – у советских «акул» уже были отработаны, и на тренажерах, и на учениях. А в ВМС США, имеющих пока что единственный «Наутилус» (который больше стоял в ремонте, чем ходил) тактика атомарин и борьба с ними пока еще оставались чистой абстракцией. Зато над американцами довлел груз прошлой победы – когда их ПЛО (на 1945 год, лучшая в мире) сумела сломать хребет немецким и японским подводникам. Проблема были лишь в том, что дизельные лодки были «ныряющими» а не подводными, «крокодилами» а не «акулами», имея под водой ход буквально как у гребной шлюпки (три-четыре узла), можно и десять, на один час, полностью разрядив батарею – а потому должны были часто всплывать и находиться на поверхности намного больше, чем под водой. Оттого, авиация в борьбе с ними была очень эффективна – держать под контролем обширную площадь, при обнаружении (а самые последние радары могли засечь даже головку перископа) если не успеть сбросить ФИДО, то вызвать корабельную группу, а до ее прихода в район буквально не давать лодке высунуться, брать измором, пока там в железном гробу задыхаться не начнут. Самолеты обнаруживали, корабли добивали – эта отлаженная схема в конце той великой войны работала безотказно. Но она была бесполезна против атомарин! Если конечно, та сама не подставится, не вылезет под перископ, когда самолет рядом. Однако бесперископные атаки (по акустике) еще в ту же войну уже применяли подводники Северного Флота, причем обычными торпедами без самонаведения. А адмирал Лазарев учил этому методу – как основному.

И еще одно обстоятельство. Теоретически, гидролокаторы эсминцев могли обеспечить непрерывный круговой обзор. На практике же (когда враг еще не обнаружен) так не поступали, сберегая ресурс ценных электронных приборов. Так что эсминцы лишь слушали – и только дежурный в дивизионе работал в активном поиске. Или же локаторы включались периодически, на короткое время. Но резиновое покрытие на корпусе «акулы» (еще один привет из будущего) сильно ослабляло отраженный сигнал. Так что даже прорыв А-2 сквозь завесу эсминцев был бы вполне реален. Но Видяев поступил еще проще – пользуясь удачным расположением лодки, эскадры и ее курса. Занял позицию на пути флота – и выждал, когда авангард пройдет. И вот – пантера прорвалась к стаду. Три жирные коровы, три больших корабля – прямо перед ней. Строем фронта, с интервалом около мили – авианосцы не ходят в кильватер (колонной, на языке сухопутных), тогда бы они друг другу мешали самолеты принимать и выпускать. И шесть торпед в носовых аппаратах – самонаведение на кильватерный след, неконтактные взрыватели, обеспечат подрыв под днищем а не у борта, обходя защиту ПТЗ.

Командир БЧ-3 докладывает, автомат стрельбы произвел все расчеты, программа введена в торпеды. Такой жирной дичи даже самому Лазареву, «величайшему подводнику всех времен» не попадалось – сразу два больших авианосца и линкор! Ну, за Родину, за Сталина, и с богом – залп! По целям номер один и два. Жалко, что на нашей «акуле» (одной из первых в серии) еще нет 65-сантиметровых, которые и линкор на дно отправить могут – они лишь начиная с «А-9» появились.

Еще один «бонус», на атомаринах пуск торпед – водой под высоким давлением, а не сжатым воздухом, так гораздо тише. Звук торпед правда, ни с чем не спутать – вот задергались американцы, но выйти из сектора поражения им уже никак не успеть! И с крайней завесы эсминцы идут сюда – но у нас тоже сюрприз для них есть. Целых шестнадцать аппаратов малого калибра у основания рубки – пока «Пакета» нет (торпед, стреляющих по торпедам), там во все трубы заряжены имитаторы. Запрограммированные на звук лодки типа «XXI-бис», удирающей на полном восемнадцатиузловом ходу. Вот мы один из них в сторону и пульнем! Логично – как бы я атаковал и спешу скорее в океан уйти.

Взрывы торпед! Пять раз – значит, одна все же не захватила. Три в первую цель, две во вторую. А эсминцы купились на обманку – идут за имитатором, облучая его локаторами и сбрасывая глубинки. Ну а мы можем в другую сторону… вот только для авианосца или линкора даже трех торпед может быть мало. И система быстрой перезарядки аппаратов у нас есть – так что можем еще отработать, для верности. И по третьей цели тоже – а вдруг это авианосец, и завтра с его палубы атомные бомбардировщики взлетят? Выходим вот в эту точку, для лучшего ракурса – командир БЧ-3, рассчитать данные стрельбы по целям два и три!

В этот раз – по три торпеды в каждую. Условия почти полигонные! И шесть взрывов – шесть попаданий, весь залп! Взглянуть бы, что на поверхности творится – но нельзя, это в Отечественную командиры лодок могли позволить себе даже сфотографировать пораженную цель через перископ. А эсминцы на нас идут, целых шесть штук! Мимо них прорываться… или нет, а вот под подбитых поднырнем! Надеюсь, сверху нас тонущая туша не придавит – не тонут так быстро большие корабли. Ну вот, мы уже на той стороне, курс 350, глубина 300, уходим!

Почти прорвались. Но два эсминца на хвосте. И еще два по правому борту – но дальше. Что ж, придется поохотиться на охотников – и эта задача тоже отрабатывалась. Имитатор с левого борта, и доворот налево… вот если они сейчас отвернут, то мы в дамках, если нет, то ситуация осложняется. Ура, поверили – еще малоизвестная здесь вещь, полноценный имитатор лодки, вполне могли американцы принять все за атаку «волчьей стаи». БЧ-3 успела данные подготовить и ввести – залп всеми шестью! Четыре попадания, по паре в каждую цель, а где еще две? Вот и пятая – судя по пеленгу, ушла далеко в район бывшей цели номер два и еще раз в нее врезалась? Ну и ладно! Вот теперь уходим – тем более что и боекомплекта осталось, всего шесть торпед, на последний залп, что сейчас заряжают в аппараты.

Кого удалось потопить, Видяев узнал лишь когда А-2 уже после урегулирования «инцидента» зашла в Хайфон.

Цель один – авианосец «Рэндолф». Три торпеды – но беда была в том, что корабль недавно вышел с верфи, где проходил модернизацию. То есть экипаж его еще не был достаточно опытен, сработан – в том числе и на выполнение задач борьбы за живучесть. И попадания пришлись в очень неудачный момент, когда происходила заправка авиагруппы, заполненные топливопроводы разорвались, горючее вспыхнуло и в ангаре начался ад, сопровождаемый взрывами самолетных боеприпасов. Через час с четвертью командующий эскадрой (сам чудом оставшийся жив, после гибели «Кирсанджа») приказал снять экипаж, пока не стало поздно.

Цель номер два – «Кирсандж». Экипаж был опытен и хорошо обучен, но пять торпед, это слишком много. Авианосец опрокинулся через тридцать минут, и контр-адмирал едва успел перейти на эсминец «Гудрич» – который тут же поймал еще одну торпеду. Не затонул – «гиринги» были очень живучи! – но командующий поспешил перейти на «Норрис» (которого пришлось отвлечь от поиска русской лодки).

Цель номер три – «Мэн». Три торпеды для линкора в шестьдесят тысяч тонн, это не смертельно, но полная потеря боеспособности – тем более, что взорвались под днищем, с затоплением отсеков. Линкор потерял ход – а тащить такую тушу на буксире через весь Тихий океан (до дока, могущего вместить такие размеры) это удовольствие сильно ниже среднего, особенно в условиях военного конфликта. Ремонт продлился почти год и обошелся казне в хорошую сумму. А во Флоте возникло мнение, что «Мэн» это такое же несчастливое имя для корабля, как «Лексингтон» и «Йорктаун».

Еще два эсминца, «Перкинс» и «Лири». Затонули, большую часть экипажей удалось спасти. Про «Гудрич», тяжело поврежденный как раз при оказании помощи «Кирсанджу» уже сказано. Всего в этой битве ВМС США потерял свыше трех тысяч человек погибшими (почти половина – на «Рэндолфе») и две с половиной – ранеными и обожженными. Моряки были в бешенстве и жаждали мщения… но у берегов Вьетнама в настоящий момент не было другой авианосной эскадры.

Черт побери, да сколько мы будем терпеть! В Перл-Харборе Флот потерял меньше людей! Оттого, что на тех старых линкорах экипажи были едва за тысячу – а на авианосцах типа «Орискани» по три тысячи, вместе с авиаперсоналом.

Париж. Напечатано в «Пари Матч» 10 мая 1955.

Вчера флот США у берегов Вьетнама вел тяжелый бой с русским разведывательным судном. И одержал блестящую победу, уничтожив врага – ценой потери всего лишь двух авианосцев.

Ждем новостей из Балтийского моря, где такая же по составу эскадра ВМС США, по заявлению ответственных лиц из Вашингтона, «является реальной угрозой Ленинграду и Москве».

Джек Райан, «чрезвычайный посланник» Президента США.

Так мир или война? И это не трусость – даже на Диком Западе недолго жили те, кто хватался за кольт, до того не взвесив свои шансы.

А фитиль догорал – и вот-вот ситуация могла пойти вразнос. Тем более, что и в Вашингтоне не было единодушия. Прилетев в Москву еще вчера, Райан ничего не знал про план бомбить Ханой – когда же он в посольстве затребовал разъяснений, то услышал:

– Дипломатическое давление должно подкрепляться военным. Никто и никогда не будет заключать договоры с слабаками.

А русские и тут не спешили! Хотя обязаны были немедленно садиться за стол переговоров – хотя бы затем, чтоб позицию оппонента прояснить. Или у них, как у динозавра, время нужно, пока сигнал от хвоста до мозга дойдет – до их революции такое было бы вполне возможно, но СССР показывал себя намного более динамичным обществом, чем та прежняя Россия. Тоже ждут чего-то, каких-то событий? Или Сталину надо со своим «сенатом» разобраться – так Верховный Совет имеет намного меньший политический вес, чем Сенат и Конгресс в США. А в чрезвычайной ситуации в СССР вообще, вся реальная власть переходит в руки «комитета» или совета обороны, входят туда весьма малое число людей, и Сталин явно доминирует, не нужно там ни с кем долгого консенсуса достигать. Или же… если есть еще одна сторона?!

Что Анна Лазарева делала рядом с обоими Вождями? Кажется, в давние времена в России было «местничество», кому из бояр сидеть ближе к царю. Бояр давно нет – но видимое возвышение Пономаренко здесь началось именно с того, что он стал появляться на публике тенью Сталина, ближе к нему чем все остальные. Неужели смена фаворитов? Нет – во-первых, тогда бы прежнего убрали подальше, а во-вторых женщина-Вождь, это чересчур. Да и молода слишком эта персона, и ничего не известно про ее самостоятельную политическую роль, всегда была у Пономаренко кем-то вроде порученца. Загадка… но не самая важная на фоне прочего.

Фитиль догорал. Показ советской военной машины был впечатляющ – неужели Сталин уже принял решение, воевать? А ему, особому посланнику противоположной стороны – какой-то мелкий чин передал согласие на аудиенцию, в 19 часов по Москве. Что должно случиться до этого времени – русские в наступление перейдут? Однако радионовости о начале боевых действий пока ничего не говорили.

В четыре часа пополудни стало известно – Советы наконец нанесли удар. Бой в Южно-Китайском море, когда подводные лодки «тип XXI» (предположительно – северовьетнамские, поскольку известно, что советская эскадра в индокитайских водах субмарин не имеет) атаковали авианосное соединение ВМС США. Потоплены авианосцы «Кирсандж» и «Рэндолф», и два эсминца, линкор «Мэн» и еще один эсминец тяжело повреждены. Нападение на военные корабли великой державы, с гибелью тысяч моряков – это однозначно, «казус белли». Госдеп, вместе с передачей последних инструкций, категорически запрашивал Райана о позиции Советов, чтобы окончательно прояснить ситуацию, и – «мы не можем эту информацию скрывать слишком долго, электорат просто взбунтуется когда узнает». Райан, не сдержавшись, уже сам позвонил из посольства в русский МИД, ему ответили с олимпийским спокойствием, «вам назначено на семь – ждите».

В четыре тридцать посыльный (не почтальон) привез в посольство пакет. Внутри оказался компактный диктофон немецкого производства, с вставленной пленкой. И еще записка – «Мистер Райан, рекомендую прослушать до нашей встречи. Анна». После того, как специалист по безопасности снял крышку аппарата и вынес вердикт, не бомба – Райан уединился в отведенных ему апартаментах и нажал кнопку воспроизведения. Он ожидал услышать сообщение – а вместо этого зазвучала песня:

Удары сердца твердят мне, что я не убит, Сквозь обожженные веки я вижу рассвет; Я открываю глаза – надо мною стоит Великий Ужас, которому имени нет. Они пришли как лавина, как черный поток, Они нас просто смели и втоптали нас в грязь, Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок, Они разрушили все, они убили всех нас…

Кажется, это из недавно вышедшего русского фильма, про нашествие монголов и падение Рязани? Но какое отношение это имеет к предмету нашей встречи? Однако же Анна Лазарева прежде показывала себя очень серьезным противником – который уж точно, ничего не делает зря! Оттого, Райан прослушал песню до конца. Отметив некоторую странность – вот этого в фильме точно не было, что поэт хотел сказать?

И я трублю в свой расколотый рог боевой, Я поднимаю в атаку погибшую рать И я кричу им: «Вперед!», – я кричу им: «За мной!» Раз не осталось живых, значит, мертвые – Встать!

Затем была пауза, и зазвучала другая песня. Печальный женский голос, без надрыва – но слушать отчего-то было жутко. Наверное оттого, что звучал, как из могилы:

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь. От чистого истока в прекрасное далёко, В прекрасное далёко я начинаю путь.

Запись кончилась. Райан ждал, что сейчас, наконец, после столь оригинального вступления, последует собственно послание. Но голос Лазаревой произнес:

– Мистер Райан, эти песни имеют самое прямое отношение к предмету нашей беседы. Я решила послать их вам заранее, чтобы не отвлекаться в процессе. До встречи в семь – и я надеюсь, не опоздаете.

То есть, Анна Лазарева тоже будет присутствовать? Логично.

Для опытного дипломата показывать свое раздражение или удивление, это не только дурной тон, но и низкая квалификация (покерфейс!). Но Райан был на миг ошарашен, увидев с кем и в какой диспозиции предстоят переговоры. Кабинет в Кремле, посреди длинный стол под зеленым сукном – и в торце его, как на председательском месте, сидит Анна Лазарева, по правую руку от нее Сталин, Пономаренко, и наконец самым дальним адмирал Лазарев. А ему, Райану, Лазарева указала на кресло слева, но не рядом, а чуть в отдалении, так что Джек напротив Пономаренко должен был сесть. Еще на столе лежал какой-то плоский предмет непонятного назначения.

– Мы вас внимательно слушаем, мистер Райан. Одна маленькая просьба: если вас не затруднит, говорите по-русски, ведь я знаю, вы хорошо владеете нашим языком.

Что ж, разумно – если сама Лазарева так же свободно знает английский, то Сталин вовсе не полиглот, и про Пономаренко тоже ничего не известно. И хорошо, что русские не японцы, у которых принято начинать самый серьезный разговор с вежливых оборотов «ни о чем». Обычные приветствия, согласно этикету – и переход к главной теме.

– Я здесь по поручению тех кругов США, которые считают, что от новой мировой войны не выиграет ни одна из сторон. Однако опасаюсь, что события уже успели подойти к черте, отступить от которой без неприемлемого для себя ущерба уже не может ни одна из сторон. Возможно, что сейчас у нас последний шанс договориться миром, обсудить взаимные уступки. Как подобное случилось пять лет назад, когда после шанхайского инцидента (прим. авт. – см. Алеет восток и Мир или война) наши страны все же сумели остановиться на краю пропасти. Вы заявляли, что «крови своих граждан – не прощаете никому». Так отчего сейчас мы должны терпеть, как погибают американцы? Мы искренне скорбим о пятидесяти ваших гражданах, погибших в том самолете…

Все молчат – ожидая дальнейших слов. А ведь знают, что там не мирные туристы летели, а наверное, такие же «куницыны», американцев убивать, или учить желтомордых комми это делать квалифицированно. Но таковы правила игры.

– …и уверяю, это был действительно прискорбный случай а не злой умысел. Виновные в котором будут наказаны. Но вы считаете, что смерть тысяч людей в Сайгоне – причем не только американцев, и не носящих военную форму – это равноценный ответ? Бомбежка Ханоя была не более чем предупреждением Вьетконгу, после которой пора было сказать «хватит». Но вы не остановились, а приказали своим вассалам атаковать наши корабли. Теперь очень возможно, последует ответный удар Соединенных Штатов. И так по нарастающей – как скоро атомные бомбы на Москву и на Нью-Йорк упадут? Или все же остановимся и обговорим границу, которую обязуемся взаимно не переходить?

– Нам хотелось бы услышать, какие границы вы предлагаете? – произнес Сталин. После того (как показалось Райану) как Лазарева на него взглянула, будто давая слово. Что тут происходит, черт побери – она здесь себя ведет как самый главный игрок, или Джек Райан никогда прежде за карточным столом не сидел!

Что ж – в свете потопления кораблей ВМС США (однозначный «казус белли») требования очевидны. СССР разрывает договор с коммунистическим Вьетнамом, выводит свои войска и не препятствует Соединенным Штатам наказать страну-агрессор. Судьба острова Хайнань, незаконно оккупированого СССР, должна быть вынесена на рассмотрение комиссии ООН, созданной для решения этого вопроса, с председательством в ней США. Военный преступник Куницын, обвиняемый в нарушении правил ведения войны, убийстве пленных, применении недопустимых террористических методов – должен быть выдан Международному Уголовному Суду. Впрочем, США готовы сделать уступку – не настаивая, чтобы указанный преступник был выдан живым, поскольку понимаем, что советской стороне также желательно сохранить лицо, списав нежелательные действия на самоуправство кого-то на месте.

Будь лодка однозначно советской, наш посол в Москве уже вручал бы ноту об объявлении войны – подумал Райан – и ведь весьма вероятно, что «двадцать первые» у Советов в Хайфоне есть. Да и даже если те субмарины были под вьетнамским флагом – ясно ведь, кто отдал приказ. Но Третья Мировая война все же не слишком желательна и нам тоже – так что можно согласиться и с «вьетнамской» версией, позволившей нам решить наконец вьетконговскую проблему. Без помощи Москвы, сколько продержится северный Вьетнам против американской военной мощи? Ну а американские парни, погибшие на тех кораблях – простите, но ваша смерть была не напрасной, а ради высших интересов Америки: уничтожить очаг коммунизма в Индокитае.

Ну и в дальнейшем – заключение между США и СССР договоренностей, позволяющих в будущем избежать вооруженных инцидентов на море, в воздухе, на суше – например, взаимно уважать право нейтральных вод.

– Вы имеете в виду, ваши авианосцы в Балтийском море? – спросил Сталин – или даже в Азовском и Белом, как какой-то ваш сенатор призывал. Напомню что понятие «зона жизненных интересов» придумали не мы. И не откажемся ни от своего права на исключительные полярные владения, к востоку от меридиана острова Медвежий, ни от предложения по Балтике, закрепленного договором всех балтийских стран и гарантированного ООН. Мы ведь не лезем в Мексиканский залив или в бухту Сан-Франциско. И простите, но мы не можем решать жизненные для ДРВ вопросы, не спросив мнения товарища Хо Ши Мина. К числу которых безусловно относится факт, что вьетнамцы, северные и южные, сами считают себя единым народом, желающим воссоединиться. А под властью Ханоя или Сайгона – давайте спросим у самих вьетнамцев.

– Вы будете утверждать, что Ханой посмеет в чем-то вам перечить? – заявил Райан – и тогда то, что вы сказали, еще в большей степени относится к норвежцам. Если и в Норвегии провести плебисцит – разумеется, исключив ваших военных и новоприехавших колонистов – то кому тогда должны принадлежать Нарвик, Тромсе, Киркенес?

– К норвежскому вопросу мы еще вернемся – ответил Сталин – а что касается Вьетнама, то наш ответ, нэт! Мы глубоко сочувствуем справедливой борьбе вьетнамского народа за свободу и единство своей страны. Борьбе, которую вьетнамский народ ведет уже пятнадцать лет – с начала японской оккупации. Победил японцев, выгнал французов – выгонит и вас! И чем скорее вы уйдете оттуда, оставив Вьетнам в покое – тем лучше будет для вас.

– А что будет дальше? Распространение коммунизма в Малайю, Бирму, Таиланд?

– А это, как народы решат. Мы лишь помогаем тем, кто уже выбрал наш путь.

– Что угрожает нашим интересам. Напомню, что и немецкий народ в свое время в массе был искренне за нацизм. Вы бы стерпели, если бы нацисты приходили к власти в сопредельных вам странах?

– Где Вьетнам и где Соединенные Штаты? А завтра вы свои интересы например, в нашей Прибалтике искать будете? И вы не думаете, что у нашей страны тоже есть свои интересы, которыми мы не можем поступиться?

– Дипломатия, это путь взаимных уступок, мистер Сталин. Где-то уступаем мы, где-то вы.

– Однако сейчас вы требуете от нас большего, чем даете сами.

– Так легли карты. Не мы, а вы гораздо ближе подошли к черте. И должны сделать не один, а два шага назад. Иначе – война. Которую ни нам, ни вам не нужна.

Молчание. Ну вот, момент истины. Что решат русские – идти на обострение или отступить? Принципиальное решение – а о деталях договориться, уже технические вопросы.

И тут заговорила Анна Лазарева, решительным тоном.

– Мы вас услышали, мистер Райан. И если речь о войне – это будет частная драка, или все желающие допускаются? Если уж карты на стол. Ай-ай, мистер главный аналитик Соединенных Штатов, так ведь вас называют – как же вы пропустили мимо ту информацию, что я сообщала вам раньше? Правдивую информацию – которую вы не поняли. Впрочем, не вы первый – как там некий мистер Эрл поживает? Который в сорок третьем пытался узнать все про «моржиху», и целый год ходил около, так ничего и не разглядев, хотя истина была совсем рядом. Хотя эта истина бывает очень опасной – подобно той, с которой вы сейчас пытаетесь играться. Вас и тех, кто вас послал, не учили – что нельзя хвататься за высоковольтный провод голой рукой: убьет?

– Что вы имеете в виду?

– Ну для начала, мистер Райан – что в ваших анналах известно про меня? Не стесняйтесь, товарищи в курсе.

Да что это такое? Ну не может она так себя вести – в присутствии самого их Вождя (и его Второго)! Держится с ними, как равная. Неужели… да нет, не может быть! Ведь ее биография нам хорошо известна.

– Анна Петровна Лазарева, в девичестве Смелкова. Родились вы в Ленинграде, в 1922, в семье рабочего Балтийского завода. Успели до войны отучиться в ЛГУ, филологический факультет, два курса. Затем курсы НКВД, партизанский отряд, с декабря сорок второго Молотовский судостроительный завод. Где вы, состоя на невысокой должности в штабе, влюбились в командира «моржихи» адмирала Лазарева, присутствующего здесь – а еще, не брезговали контрабандными делами с упомянутым мистером Эрлом. С сорок четвертого – порученец у Пономаренко, а также Инструктор ЦК…

– Достаточно, мистер Райан. Ай-ай, а ведь я вам говорила. Помните, мои слова про прямых потомков? Хотя все говорят, что я действительно очень похожа даже внешне на свою прабабушку, в иной истории умершую в восемьдесят восьмом, да, тысяча девятьсот, три года не дожила, не увидела главного позора. А тут она погибла в Белоруссии – и товарищам здесь показалось удачной «легендой» предложить мне занять ее место.

– Вы… вы лжете, миссис Лазарева! Мы точно знаем, что вас не было на «моржихе».

– Мистер! – в голосе Лазаревой звучал металл – мы выслушали вашу позицию. Что ж, если вы желаете увидеть наши карты, извольте. Мы готовы открыть вам то, что сочтем нужным. Вы вправе встать и уйти – но тогда после не обижайтесь, если мы сочтем это, как полную свободу от учета каких-либо ваших интересов. Тем более, что на нашей стороне очень многие считают вашу державу просто недоговороспособной – после той великой подлости и предательства, что вы у нас совершили. «Ничего личного, всего лишь бизнес – и интересы Америки превыше всего». Так отчего мы с вами должны играть по каким-то правилам?

– Прошу простить за резкость – усмехнулся Райан – но согласитесь, все это звучит слишком необычно.

– Жизнь вообще очень неординарный процесс. Вам не смешно читать романы Жюль Верна, каким он видел научно-технический прогресс? А кто из великих ученых чуть больше полувека назад сказал, что «все уже открыто», незадолго до того, как стали известны радиоактивность и рентгеновские лучи? Да ведь еще в 1938 году атомная физика считалась чем-то безобидным и не имеющим никакого военного значения – иначе кто бы разрешил «интернационалу» ученых из самых разных стран свободно обмениваться сведениями о важных шагах на пути к тому, что всего через семь лет превратится в Бомбу?

«Правда необычнее вымысла: вымысел должен придерживаться правдоподобия, а правда в том не нуждается» – Райан вспомнил эти слова Марка Твена. Если есть хоть малая доля вероятности, что услышанное, правда – то это величайшая угроза для национальной безопасности США. Значит, необходимо эту гипотезу проверить – тем более что Райан достаточно общался с экспертами, привлеченными работодателем, и имел представление о том, что знает о межвременных путешествиях современная наука.

– Вы используете мост Эйнштейна-Розена?

– Ну, тут угадать легко – Лазарева приняла игру – поскольку выбор невелик: если не хотите прокатиться на звездолете вокруг черной дыры, причем не всякой, а строго определенного типа, или же поискать в космических просторах «бесконечный вращающийся цилиндр» – то именно червоточина… ах, простите, все еще забываю, что в вашем времени иная терминология. Черная дыра – это коллапсар. А червоточина – это мост Эйнштейна-Розена. Теперь понятно? Позволите мне говорить так, как я привыкла? (прим. авт.: оговорки – намеренные! Чтобы показать Райану разницу между эпохами, когда даже научные названия некоторых явлений успели поменяться, в РИ термины «червоточина» и «черная дыра» гораздо позже предложил Арчибальд Уилер).

Райан кивнул. И что будет дальше?

– Так вот, – продолжила Лазарева. – В этом случае именно червоточина остается наиболее удобным и простым способом сообщения между временами.

– И как же вы научились их создавать?

Вот сейчас. Если она попадется в ловушку и согласится, что потомки в двадцать первом веке действительно сами создают пригодные для путешествий во времени и пространстве мосты Эйнштейна-Розена, то…

– Мистер, если я не ошибаюсь, то первые шаги теоретической науки в этом направлении были уже сделаны в этом времени – усмехнулась Лазарева – хотя даже сам Эйнштейн, есть такое мнение, сам до конца не понял, что открыл. Чтобы искусственно создать червоточину, надо затратить гигантскую энергию – владей мы такой, уже бы галактику осваивали а уж ближайшие звездные системы, точно! Вместо того, чтобы тратить ресурсы, а главное, жизни, на изнурительную войну. Войну не с пришельцами, а с вашими потомками, мистер Райан! Так что у кое-кого в нашем Высшем Совете руки чешутся, вашу проблему решить кардинально, раз и навсегда.

– Миссис Лазарева! – заметил Райан – надеюсь, что и в вашем времени право не изменилось настолько, что карают за еще не совершенное преступление? Замечу, что пока что наша страна перед вашей страной здесь ни в чем не виновата. И то, что случилось там – я надеюсь, мы взаимно заинтересованы предотвратить? Раз историю можно изменить – иначе, зачем вы здесь?

– Можно изменить… известный парадокс, «если я убью своего дедушку» – произнесла Лазарева – решение этого казуса одновременно и простое, и архисложное. Вам уже должно быть известно, что никакие объекты или явления, используемые для путешествий во времени с их помощью, не могут открыть путь во время до возникновения самих этих объектов или явлений. А если нет – то уж такими азами мы можем с вами поделиться. Хотя нам бесспорно, есть что скрывать.

Похоже, что не врет! – с досадой подумал Райан. – пока совпадает с тем, что нам удалось установить.

– Мы воспользовались природной червоточиной – одной из тех, что существовали всегда, еще со времен Большого взрыва, – продолжала собеседница. – Они есть и в нашем времени, и в вашем, и в любом сколь угодно далеком прошлом до начала Вселенной. Могу вам открыть, что гипотеза Большого Взрыва абсолютно верна. А так как эти червоточины есть в каждой эпохе, то… Догадываетесь? Пользуясь всего одной, но существующей во всех временах, мы могли бы повторять переходы и путешествовать в прошлое все дальше и дальше… Ваша эпоха – далеко не предел!

И тут сходится… Райан вспомнил, что яйцеголовые умники втолковывали ему про мост Эйнштейна-Розена. Выходит, что можно забираться сколь угодно в прошлое, хотя бы методом «лягушачьих прыжков», если не найти прямой путь! Хотя, раз эти, из будущего, обосновались именно здесь – что-то им мешает двинуться дальше?

– А подробнее, простите, не скажу – завершила Лазарева – состояние наших текущих работ в этой области, это секрет. Попробуйте спросить что-нибудь другое.

– Хорошо, тогда, как же вы решили проблему схлопывания моста? – поинтересовался чрезвычайный и полномочный посланник. – Вы использовали экзотическую материю с… – намеренная пауза, дающая возможность собеседнице продолжить фразу.

– С отрицательной массой и энергией? – верно воспользовалась паузой Лазарева. – Разумеется, нам хорошо известна эта гипотеза, но это старая идея и тупиковый путь.

– Почему? – Райан действительно удивился, хотя внешне этого не показал. Поскольку эта гипотеза, увы, была единственной, разработанной американскими учеными для разрешения данной проблемы…

– Не знаете? В самом деле не знаете?! – собеседница сделала вид, что удивилась. – значит вы продвинулись не так уж далеко… Тогда дам вам небольшую фору, открыв эту тайну. Во-первых, если просто засунуть экзотическую материю в червоточину, то никакого путешествия у вас не получится – сама эта материя или разорвет путешественника приливными силами, или убьет мощным ливнем заряженных частиц. Во-вторых, необходимая величина отрицательной энергии тоже слишком велика – владей мы такими энергиями, у нас нашлись бы дела поинтереснее. И в-третьих, как оказалось, природа не терпит не только пустоты – еще больше она не терпит отрицательной энергии. В случае возникновения такого казуса, следом за ней – и очень скоро – вселенная произведет больший по силе выброс положительной энергии. И нет гарантии что после такого вообще уцелеет планета Земля, и даже вся Солнечная система. В этой игре с природой – чрезвычайно высокие ставки, мистер Райан.

– Так как же вы все же решили эту проблему?

– Простите, но на этом мои подарки вам заканчиваются, – покачала головой Лазарева. – Вы же не рассчитываете всерьез, что я прочту вам лекцию по причинной динамической триангуляции, на которой после построят теорию квантовой гравитации, последний шаг к Единой Теории Поля, священному Граалю теоретической физики, «Теории Всего», которую безуспешно пытался создать Эйнштейн? Могла бы ответить словами одного известного персонажа, «может вам и ключ от квартиры, где деньги лежат?». Но скажу лишь, что способы решения есть – вне пределов классической теории относительности.

Черт, не удалось! А ведь это был бы ответ на вопрос, который пока не знают и Хозяева – вернее, все те умники, что работают на них.

– Тогда может быть, ответите на другой вопрос? Вы упомянули, что «в иной истории» ваша прабабушка дожила до 1988 года, а «в этой истории» погибла в Белоруссии. Значит вы смогли изменить прошлое? Но все наши расчеты показали, что изменить свое собственное прошлое, в том числе и прошлое всех своих предков – абсолютно невозможно!

Хотя и тут не все понятно. Теория «догоняющих изменений», о которой Райану рассказал один гений из научной команды. «Если мы отправимся в 1863 год и сделаем так, что не Север а Юг выиграет Гражданскую войну – то изменения дойдут до нашего времени не сразу». Ясно, что при таком вмешательстве погибнут те, кто в иной версии истории останутся живы, и наоборот, погибшие там, не умрут – но следует ли из этого, что будущем исчезнут потомки «внепланово» погибших, зато из ниоткуда возникнут дети и внуки «живых мертвецов»?

– А-а, принцип самосогласованности Новикова, ну как же, как же… – усмехнулась пришелица из будущего. – Историю невозможно изменить, ее можно только… – пауза.

– Воссоздать или повторить, – завершил американский посланник. – Но мы не знали ничего ни о каком Новикове, когда открыли этот принцип!

– Разумеется, не знали. Этот человек в двадцать первом веке будет известен как один из величайших ученых-физиков. Могу дать вам лишь одну подсказку. Очевидно, что в своих расчетах ваши ученые исходили лишь из Теории Относительности Эйнштейна, совершенно не беря в учет квантовую механику. Если еще точнее, то копенгагенская интерпретация квантовой механики – далеко не единственная возможная. В этом все истоки найденного оригинального решения…

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Райан. – При чем тут копенгагенская интерпретация?

– Думайте, – снова усмехнулась Лазарева. – Ответ скрыт именно здесь. А уж найдете ли вы его… Наши ученые шли к нему пару десятилетий! Вопросов по теории путешествий во времени больше нет? Тогда перейдем к другим делам.

Она пододвинула предмет, лежащий на столе. Открыла крышку – на ней оказался экран, а на второй половинке клавиатура, как на пишущей машинке. Нажала кнопку с краю – и тут экран засветился необычно четкой и красочной картинкой. И эти картинки двигались, как мультфильм!

– Так уже через полвека будут выглядеть электронно-вычислительные машины – которые сегодня занимают десяток шкафов. Хотя название неудачное – так как эти устройства используются у нас не только для расчетов. Систему уравнений, над которой десять человек с арифмометрами бьются неделю, эта машинка решит за пару минут – но еще она может хранить, систематизировать, обрабатывать любую информацию: тексты, рисунки, чертежи, фотографии, кинофильмы, музыку. Можно иметь в портфеле даже не полную Британскую энциклопедию – а целую Библиотеку вашего Конгресса: десятки тысяч томов с иллюстрациями.

И тут сходится. Была у экспертов гипотеза «подлодки из Коннектикута», по аналогии с героем Марка Твена, то есть единичного и чисто случайного провала в иное время (чисто литературный образ, раз уж нет безупречных научных). И одним их возражений было, что в этом случае у пришельцев не могло быть слишком большого объема знаний – много ли знает матрос или даже офицер-подводник, и на борту уж точно не могло быть библиотеки с информацией по самой разной тематике.

– Управление тут очень простое – вот так, пальцем по этому полю, перемещаем стрелку на экране, давим – открываем папку, давим на значок – запускаем фильм. Смотрите!

А вот это уже несомненный факт – поскольку такого прибора в этом времени нет и быть не может. То факт межвременного контакта абсолютно несомненен. Теперь надо узнать, что там, в будущем, произошло. Увидеть, что пришельцы хотят нам показать – или что хотят выдать за правду. И конечно, отличить одно от другого.

– В самом начале было, как вы уже знаете – сказала Лазарева, комментируя то, что было на экране – Горбачев, «перестройка», мир, дружба, жвачка. В эпоху противостояния жевать резинку у нас считалось крайне предосудительным – а при первом Президенте, я читала, этой гадостью были заплеваны все улицы наших городов, запретный плод сладок. Весь мир вздохнул с облегчением – что войны не будет. Граждане СССР свободно ездили туристами в Европу и к вам в США, ну а иностранцев так же свободно пускали нашу страну. Демократия, либерализация, гласность – все казалось раем. Горбачев, бывший между прочим, последним Генсеком Партии, объявил себя Президентом – и вообще, декоммунизация, многопартийность! Был ли Горбачев дураком или мерзавцем, достоверно неизвестно. Всего через шесть лет его сверг, на той же волне всеобщей эйфории, еще больший урод, вошедший в историю под характерным прозвищем «Боря-алкаш». Мы и вы по разному смотрели на заключенный Договор – если для нас это казалось союзом равных, уважающих границы и права друга друга, то вы с самого начала замышляли сделать из нас еще одну Мексику, а в худшем случае, Гондурас! А Боря-алкоголик с командой таких же как он объясняли нашему народу, что «наша политика кажется односторонними уступками, но это необходимо, чтобы нас приняли в мировое сообщество и шли навстречу в дальнейшем». Жалко, что эта сволочь сдохла сама, не дожив до суда. Вот что было в его правление – «конкурентоспособность», разруха, бандитизм как у вас в Чикаго в худшие времена. Когда стало совсем уже невмоготу, пришел Путин, который сумел внушить не одним патриотам, но и просто всем тем, кто еще ум имел – что без сильной страны, великой России мы никто и звать никак, и даже тем, кто успел нахапать в свой карман, охота ли вам быть «туземными управляющими при заокеанском господине»? И взял курс на возрождение, на национальный подъем – что очень не понравилось вашим потомкам. Которые решили добить нас – но не объявляя войну. Наша ошибка была – что мы смотрели на всех, как на подобных себе. И верили, что вы искренне хотите помочь нам построить у себя «демократию», подобно тому, как мы сами помогали отсталым странам Африки и Азии строить социализм. А вам надо было иное – впрочем, что ждать от народа, у которого нет ни совести, ни чести? А лишь «ничего личного – просто бизнес».

– Миссис Лазарева – как можно более дружелюбно улыбнулся Райан – может, не надо оскорблять мою нацию? Тем более, если мы здесь собрались обсудить и решить возможные спорные вопросы. Чтобы и здесь не случилось недоразумения, возникшего между нашими странами в будущем. Ведь вы тут с этой же целью.

Анна взглянула на него в упор – и на миг Райану стало страшно, такая ненависть и боль были в ее глазах. Только один миг – затем она заговорила ледяным тоном.

– Ваши соотечественники в нашей истории говорили нам примерно то же. И с такой же белозубой улыбкой. Зная, что уже вынесли нам приговор. Гитлер был мразь, но даже он поступил честнее, напав открыто. Но это совсем не по-американски: ведь на войне и вас могут убить, а это страшно. Куда безопаснее и чище – убивать, выставляя себя друзьями и спасителями. Как ваши предки подбрасывали индейцам зараженные оспой одеяла. «Славянская раса это не белая европейская раса» – кстати, рекомендую вам превентивно отправить на электрический стул тех, кто у вас это скажет. Потому что сама идея сделать генетически измененный вирус Эболы, смертельный только для славян, оказалась большой вашей ошибкой. Поскольку в вавилонском смешении населения Земли двадцать первого века уже не было стерильно чистых рас и наций, плюс генная технология, это вещь малопредсказуемая – ваше оружие вышло из-под контроля, сдержать глобальную эпидемию не удалось, досталось и Европе, и вашей стране. Белым американцам, если вы не поняли – ваши же негры пострадали меньше. А главное, при самой смертельной пандемии есть какой-то процент людей с природным иммунитетом, плюс санитарно-эпидемиологические меры тоже эффективны – так что всех русских, и даже большинство, вам убить не удалось. Знаете, что делала обезумевшая толпа на улицах наших городов с вашими медиками-добровольцами, привезшими к нам «новейшую вакцину от коровьего гриппа»? Хотя допускаю, что многие из этих американских мальчиков и девочек искренне не ведали, что творят! Зато нам уже терять было абсолютно нечего. Мы русские, очень добрый и отходчивый народ – но если нас разозлить, мы не успокаиваемся до тех пор, пока не увидим своего врага в гробу. Вы не были в Сталинграде, мистер Райан – а там бы вам показали, среди прочих памятных мест «дом Павлова», знаменитый тем, что при попытке его взять, немцы потеряли больше солдат, чем при захвате Франции – и Францию они взяли, а тот дом так и не смогли. Но вы видели фильм про Брестскую крепость – где тоже сражались русские. А теперь представьте такого солдата и с мегатонной боеголовкой – и плевать, что у вас их было больше в разы. Когда уже знаешь, что ты умер – и одна лишь цель, чтобы сдохло как можно больше врагов.

Глупцы! – подумал Райан – те, кто тогда сидел в Вашингтоне. Если то, что я увидел, правда, то им надо было всего лишь, не форсировать события. Как наследнику у постели больного богатого дядюшки, вовсе не обязательно подсыпать в лекарство мышьяк – достаточно просто подождать естественного исхода. Хотя… если наследник крупно проигрался и деньги ему нужны немедленно? Если там на горизонте был признак новой Депрессии, и жизненно необходимы были новые рынки сбыта, ну а этот русский президент Путин вздумал упорствовать… Пожалуй, тогда и пять лет ожидания были бы разорительны для конкретных деловых людей – тех, кто принимал решение. Черт, мало информации… но слушаем дальше! Так вот отчего уже в этом времени Сталин предупредил – что появление Эболы на своей территории Советы расценят равнозначно атомному удару!

– Сейчас вы наверное, подумали, что план ваших потомков в целом был верен, только они чуть поспешили? – спросила Лазарева – а надо было осторожнее, «как заживо сварить лягушку – повышать температуру медленно». Или даже ничего не делать а просто подождать, пока наследство свалится к вам в руки само. Ответьте честно, мистер Райан, вы подумали это?

Что ответить? Отрицать – а если у них в этом приборе еще и полиграф? И когда карты брошены на стол – в последний момент передергивать глупо. Ну и в конце концов, думать так – это еще не преступление.

– А вы, ваша страна поступили бы иначе? Ничего личного, просто государственные интересы – это остается истиной, как ни банально звучит.

– Тот ваш президент, которого вы видели на экране пожимающим руку Горбачеву, много лет спустя, когда он уже не был президентом, давал интервью. И сказал, что «уничтожение СССР – это не победа, а мое главное поражение. А США ошиблись, когда вместо того, чтобы стать искренним другом попавшего в тяжелый кризис Советского Союза, захотели добить и разграбить его. Друг в нужде – друг навсегда. Вы плохо понимаете то, что случилось. Россия не побеждена, напротив, она очень усилилась, и нам нужно, чтобы она была нашим другом… А те, кто меня победил, хотят только грабить. Русские этого не забудут и когда-нибудь пришлют нам ответный счет. Россия преодолеет ее нынешние проблемы, станет гораздо более злой и могучей и хорошо запомнит всех, кто ее нынче обидел. И я хотел бы быть таким же другом России, каким я был врагом для Советов». Его не услышали – те, кто правил вашей страной. Потому что это истинно ваше англосаксонское, «победитель получает все», «наверху должен остаться только один». Вам не дано признать в мире кого-то – равным себе партнером, другом, союзником. Больше того, само существование независимой от вас силы вы воспринимаете, как угрозу своему существованию, которая должна быть устранена. Тот ваш президент был белой вороной в стае – или же, он был последним президентом, который действительно воевал, и знал что это такое. И оказался совершенно прав – но ваша элита увидела лишь добычу, которую надо скорее схватить. Что обошлось в страшную цену – и всему миру, и вашей же стране. Мы слишком хорошо знаем вас, ваше мышление, ваши шаблоны – исследованные вашими же психологами и политологами. И потому мы совершенно не склонны верить очередной вашей сказке о мире, дружбе и равном партнерстве и свободном сотрудничестве, которое вы обещали нам здесь – на страницах «Колльерс», и там – устами ваших будущих лидеров. Вы пока еще не успели настолько прогнить и разложиться как они, развращенные в те девяностые, когда казалось, что мир «по-американски» стал реальностью. Вы пока еще помните, что такое настоящая война, вы еще не успели упиться своими фальшивыми победой и всевластьем, поэтому более осторожны и менее склонны показывать свое истинное лицо. Но мы видим конечные ваши цели – те же что и там. И оттого, совершенно не верим вашим обещаниям. Поскольку знаем вас, возможно, даже лучше, чем вы сами!

– Тогда зачем вы сейчас со мной говорите? – спросил Райан – чтобы все-таки прийти к консенсусу? Или желаете вот так объявить войну.

- Не спешите, все здесь будет сказано. Пока же – примите к сведению, что очень опасно бросать камни в соседа, когда сами находитесь в стеклянном доме. Бывает очень полезно знать историю – например, 1816 «год без лета». Причиной было извержение вулкана Тамбора в Индонезии – выброшенного им пепла хватило, чтобы преградить путь значительной доле солнечного света через атмосферу Земли. До того был 536 год, когда, согласно средневековым хроникам, целых восемнадцать месяцев в Европе стояли тьма и холод, «солнце светило тускло, подобно Луне» – и причиной тому, как показали анализы ледяных кернов в Альпах и Гренландии, было еще более сильное извержение одного или нескольких исландских вулканов. Сорок тысяч лет назад суперизвержение в районе Флегрейских полей в Италии покрыло пеплом пространство от современного Неаполя до Донбасса. На долгое время в этой части Европы исчезли все следы как людей-кроманьонцев, так и неандертальцев. Извержение супервулкана на месте озера Тоба на Суматре, в той же Индонезии семьдесят тысяч лет назад – заблокировало солнечный свет на 6-10 лет, и это привело к похолоданию на 3–5 градусов. Антропологи, археологи и палеоботаники полагают, что после этого погибло три четверти всех растений в Юго-Восточной Азии, вымерли все жившие в Азии люди, и выжило лишь несколько тысяч Хомо Сапиенс в Африке, от которых и происходит все современное человечество. «Ядерная зима» после взрывов тысяч атомных бомб и вызванных ими пожаров, это вовсе не фантастика – но конкретно для вашей страны все было еще хуже. Взгляните, мистер Райан – вам знаком этот пейзаж?

– Йеллоустоун. Национальный парк, памятник природы. Красивое место.

– И смерть для вашей страны. Супервулкан размером еще больше, чем озеро Тоба – существование их будет открыто ближе к концу этого века. Нет характерного вулканического конуса от предыдущих извержений – просто огромное подземное озеро магмы под колоссальным давлением. И когда поверхность не выдержит – вся территория, в поперечнике десятки километров, превратится в кратер. По оценке, вулкан Тамбора в 1815 году выбросил всего сто пятьдесят кубических километров пепла, здесь же будет более тысячи. Можете по возвращению домой приказать вашим геологам исследовать объект, чтоб убедиться, что я говорю правду. А теперь представьте, что случилось, когда туда попала наша ракета с водородной боеголовкой, и не одна?.. По правде говоря, мы не были уверены, что это сработает, но… сработало. Может быть, когда-нибудь города бывших ваших штатов Айдахо, Монтана и Вайоминг раскопают, как Помпеи, и так же будут удивляться пустотам, сохраняющим форму человеческих тел. Копать придется долго – кое-где там слой пепла достигает и двухсот метров. И на полторы тысячи километров во все стороны от Йеллоустоуна теперь сплошь ровная пустыня – из вулканического пепла глубиной не меньше трех метров. Говорят, этот «черный снег» падал целые сутки… Земли дальше от эпицентра пострадали меньше… немного меньше. Выпавший пепел сделал непригодными для жизни две трети США – от Мексиканского залива на востоке до Тихого океана на западе и от юга Канады до севера Мексики. За считанные дни там погибла вся растительность, а реки превратились в потоки грязи, так что следом умерли и все животные. Техника отказывала из-за того же вездесущего пепла, ломались машины, не летали самолеты, были блокированы «пепельными заторами» шоссе и железные дороги, так что навести порядок и хотя бы эвакуировать тех, кто выжил после взрыва супервулкана и ядерных взрывов, было невозможно. Американцы погибали десятками миллионов. Вы хотели «очистить от населения» нашу страну, но в результате чистой от людей стала ваша!

Йеллоустоунская катастрофа почти не затронула Калифорнию и Флориду, но о них позаботились уже мы. Атомные торпеды, которые вовсе не фантастика, в отличие от аэростатов, стартующих с подлодок, помните ту книжку? Запускаются с лодки-носителя за тысячу миль от вашего побережья, идут сначала в режиме скрытности, почти бесшумно – а на последнем этапе со скоростью в четыреста узлов. И взрыв силой в сотню мегатонн, искусственное цунами высотой метров сто, двести. Нет больше Калифорнии – тут еще разлом Сан-Андреас рванул. И нет больше Флориды и Восточного побережья – мертвые земли, покрытые развалинами и морским песком…

Власть и порядок в ваших Штатах рухнули в течение нескольких дней. В наименее пострадавших регионах толпы штурмовали склады продовольствия, которого все равно не могло хватить на всех, американцы сбивались в шайки и самоназваные «армии» самозваных диктаторов – и истребляли друг друга, сражаясь за пищу и воду. Бесконечные толпы беженцев двинулись в Мексику и Канаду – но и там никто не собирался кормить пришельцев, потому что в условиях начавшейся глобальной катастрофы самим всего не хватало. К тому же именно американцев все винили в случившемся. Так что на границах ваших встречали огнем пулеметов.

Огромные проблемы начались по всему миру, пусть и меньше, чем у вас – атомная зима, вместе с вулканической. Пыль, сажа, аэрозоли, образованные пеплом, и сернистый газ поднялись в стратосферу, задерживая солнечный свет. В Европе и России среднегодовая температура упала на пять-десять градусов, в Канаде, Мексике и на том месте, где раньше были США – на все двадцать! Так что если у нас большая часть страны стала тундрой и лесотундрой, то у вас – арктической пустыней.

– То есть, в глобальной катастрофе виноваты все-таки вы, а не мы?

– Перефразируя ваше правило – нам не нужен мир, где не будет нашей страны и нашего народа. Но нам все же было легче – у нас большинство городов от моря вдали, и моря мелководные, их легко оборонять. Я прислала вам наши песни, надеюсь, вы их прослушали? А знаете, что там значат слова, «мертвые – встать»? Был пять лет назад инцидент в Ленинграде, с некоей гражданкой Чуковской – которая успела все же информацию до вашего посольства донести.

– Переселение сознания? Вы и это умеете?

– К сожалению, пока нет. По крайней мере, насколько мне известно. Существует барьер, который мы никак не можем преодолеть – тело с пересаженным сознанием сохраняет стабильность лишь ограниченное время. Хотя и это немало – умирающему в госпитале солдату дать еще шанс отомстить за свою гибель. Кстати, угадайте, откуда берутся доноры?

– Добровольцы «за родину за…», как там у вас зовут Вождя? Или заключенные из вашего гулага?

– Первое – мимо, какой смысл терять преданных идее людей? Второе – ну отчасти… А в основном же – пленные. Мужчины боеспособного возраста и физической кондиции – и мы там не можем позволить себе роскоши кормить и охранять дармоедов. Тем более что уже «заряженное» тело для повторной загрузки не годится – и не может быть использовано против нас. Представьте картину – как на вас в атаку идут штурмовые батальоны «берсерков», уже не боящихся умереть, жаждущих лишь убивать – и ваши солдаты узнают лица вчера погибших однополчан. Потому в нашем мире сдаваться было совершенно не принято – последнюю гранату или патрон берегли для себя.

И если Чуковская не ошиблась, эту технологию пришельцы уже передали Сталину. Господи, на что будет похожа эта война?! То есть, в вашем мире вообще нет никаких правил ее ведения, никаких Конвенций?

– А какие могут быть правила, мистер, когда вы навязали нам войну на истребление? Что заставило и нас отбросить все ограничения – руководствуясь исключительно целесообразностью. Это вы заставили нас выбросить идеализм и стать убежденными циниками. Для которых «на войне одна победа лишь важна – победа спишет все, война на то война».

- Это сказал Сунь-Цзы. Кстати, как в вашем мире поживают китайцы, индусы, бразильцы, африканцы?

– Как сказал один из ваших президентов, «затем Господь и создал границы, чтобы у нас не болела голова от бедствий по ту сторону». Эти страны почти не бомбили – ну за исключением мест, где были базы одной из сторон. Но катаклизм границ не разбирает. И никто не предупредил тех, кто жил фермерством – что долгая зима близко. Так что сами можете вообразить, каково было африканским неграм, когда из-за похолодания все привычные им сельскохозяйственные культуры вдруг начали погибать. То же самое происходило по всей Земле – масштабные похолодания, и как следствие, неурожаи и голод, которым в истории не было равных. Перенаселенные Китай, Япония, Индия, Индонезия практически вымерли – кто не от голода, те от начавшихся эпидемий и гражданских войн. Та же судьба ждала и Африку. Говорят, что кое-где там еще живут племена, вернувшиеся к кочевому скотоводству. В Латинской Америке – мертвые города, а остатки населения переселились в общины наподобие наших колхозов, с трудом выживают сельским хозяйством. Европа, оказавшаяся в войне меж двух огней, очень сильно пострадала от ядерных взрывов, голода и разрушения экономических связей – все современные государства перестали существовать, рухнув в войну всех против всех. Австралия пострадала от катастрофы меньше всех стран, и поэтому один из ваших генералов додумался захватить ее и стал там неограниченным диктатором. Пока его не убили подчиненные, которые после этого передрались за власть в новой империи и разорвали ее на куски. Нас же спас опыт большевиков: мгновенная централизация, порядок, учет и контроль. Подземные поселения, даже целые города – заводы с энергией от атомных электростанций, гидропонные фермы, птицефабрики и рыбные садки вместо колхозных полей и ферм. А на поверхности, где нет сильной радиации – поселки оленеводов. После резкого изменения климата именно этих животных у нас стало выгоднее всего разводить под открытым небом. Кстати, китайцы из северного Китая и Манчжурии – те, кто выжили – быстро сообразили с нами объединиться. А вот ваш принцип «каждый за себя, один бог за всех» оказался смертельным ядом.

И тут сходится – подумал Райан – здесь даже в Москве строят «дома-оранжереи», где растят не цветы, а овощи, которые продают тут же в магазине, круглый год. Наверное, такие же совхозы-гиганты есть где-нибудь на Урале в подземных городах. В русских газетах, вспоминаю, было и про гигантские птицекомбинаты, и рыборазводные фермы на Волге, про массовое производство корма из хлореллы и вольфии – для скота, но наверное и люди могут есть, когда припрет. Так это значит, русские здесь уже готовятся? Но тогда отчего война еще не идет? Или на той стороне не все решено?

– Война не кончена, – продолжила Лазарева. – Хотя США больше не существует – не считать же страной несколько десятков маленьких и совершенно независимых друг от друга поселков в наименее пострадавших районах, которые каким-то чудом смогли выжить и наладить натуральное хозяйство – но у вас было множество военных баз по всему миру. И хотя у ваших уцелевших войск давно нет централизованного командования, де-факто война продолжается, мир никто не заключал, да и не с кем его заключать в такой ситуации – так что если где-то встречаются наши с вашими, на суше, в море, в небе, то бой идет насмерть, в плен стараются не попадать, потому что это хуже смерти. Как я уже упомянула, в основном американские войска сейчас базируются в Австралии, да еще на некоторых островах в океанах, и, несмотря на свои междоусобицы, все еще умудряются портить кровь и нам – ненависть между нашими и вашими столь сильна, что обе стороны забывают о любых внутренних разногласиях, когда встречаются. Однако уже стало ясно: вашей победы не будет. Или все-таки окончательно победим мы – или на этой планете там вообще не останется живых. В последние годы воюют больше не с врагом, а с природой, за свое выживание. Наука в военное время движется быстро – но мы не знаем, что в итоге будет с климатом, атмосферой, вернется ли все после как было, или окончательно пойдет вразнос… Даже попадание «Воронежа» сюда было не более чем неудачным экспериментом. Как бы вы в сорок втором захотели выдернуть к себе из Перл-Харбора свои утонувшие линкоры до того, как там это случится. Но слишком многое приходится нам определять эмпирическим путем – то, что не было заметно при опытах с малыми массами, проявилось при начале процесса с подводной лодкой. Уже выдернутой из своего, еще мирного 2012 года – и зависшей на границе измерений. Никто еще тогда не знал, что во-первых, нельзя сделать перемещение по одной временной последовательности, одно из следствий все той же теории Новикова, а во-вторых, при перемещении из прошлого в будущее с ростом масс потребная энергия растет по экспоненте. Тогда предотвратить катастрофу удалось лишь чудом – не только лодка бы погибла, раздавленная «схлопнувшимся» пространством, но и на нашей станции выделилась бы энергия в несколько гигатонн тротилового эквивалента – однако нам удалось оперативно подключиться к уже активной червоточине в ваш 1942 год. Наверное, хорошо всплеснуло тогда в Атлантике – но свидетелей не было, если кто и оказался рядом, уцелеть не мог никак. О дальнейшем пути «Воронежа» лучше бы мог рассказать товарищ Лазарев, присутствующий здесь – а нашим людям, уже вышедшим на контакт с предками, пришлось организовывать встречу. Ну а там – сожалеть, что не вышло, ни усилить свой флот, а то и вовсе сделать его «бессмертным», ни даже получить от предков нужный нам товар, в обмен на технологии.

Опять сходится – подумал Райан – и наши аналитики, и немецкие (насколько известно нам) очень долго не могли принять «иновременное» происхождение «моржихи», даже когда стало абсолютно ясно, что этот корабль не мог быть построен ни на одной из верфей в этом мире. И только советские необычайно быстро и легко приняли и поверили – судя по тому, что «лодка К-25» в рекордный срок была зачислена в советский флот, и приняты все меры секретности. «Бессмертный флот» – да, если бы это было возможно, получив известие о гибели своего корабля, тут же выдергивать его из дня предыдущего! – понятно, отчего там, в условиях той войны, не пожалели ресурсов на опыты! Остается прояснить еще кое-что…

– Миссис Лазарева… да простите, как тогда мне вас называть? Поскольку вы говорите сейчас от лица той стороны, и в присутствии иных самых главных людей в СССР, следует ли понимать, что вы являетесь старшей среди представителей иного времени, присутствующих в этом мире?

– Ах, вот вы о чем? Знаете, в войну и при дефиците кадров – всех интересует лишь твои реальные качества, то есть уже выполненные дела. Ну еще, твоя специальность. Там я была в общем тем же, как моя прабабушка. Инженер-кораблестроитель по мирному времени, успела еще до войны закончить Ленинградскую Корабелку, в начале войны боец-диверсант, затем снова в промышленности, занималась атомом, радиоэлектроникой, кораблями – и больше даже не чистой наукой, а управлением людьми. Так что было решено, что я наилучшим образом подхожу как раз для тех направлений, которые у предков следовало бы ускорить. Физику пространства-времени знаю лишь в рамках общего высшего образования. Ну и – даме о возрасте позволительно не отвечать, скажу лишь, что я старше, чем значусь здесь по документам, за прошедшее время биология, медицина и продолжительность жизни успели шагнуть вперед. По факту можете считать меня «полномочным послом в ранге министра», коль уж мне поручено довести до вас позицию той стороны. Которая обсуждению не подлежит!

И тут сходится. Инженер – и в то же время управленец высокой квалификации и ранга. Значит, именно она была «серым кардиналом», теневым «генералом гровсом» советского «Манхеттена» – а идиот Эрл ходил буквально рядом и ничего не понял? А теперь она официально, главный порученец у Пономаренко, а реально, как агент-контролер этого мира, от «задверцев»?

– В таком случае, может доведете до своей стороны и нашу позицию? – Райан постарался изобразить наиболее дружелюбный тон – что моя страна здесь искренне сожалеет о том, что случилось там. И приложит все силы, чтобы такого не допустить. Со своей же стороны мы можем предложить добрососедские отношения, взаимное уважение интересов… и вы упомянули о торговле, так смею заверить, что Соединенные Штаты…

Райан осекся, увидев выражение лица Лазаревой.

– Что ты мне можешь предложить? – прошипела она подобно разозленной кобре – чистое небо над головой, без вечных серых туч, с которых падает радиоактивный снег. Солнечное тепло, чтоб можно было выйти наружу без спецкостюма. Вкус свежих фруктов, а не питательных брикетов из биофабрики. Моих родителей, сгинувших в первые дни этой войны. Спокойствие увидеть своего мужа и детей живыми и здоровыми – и завтра, и через неделю, через месяц, год. Наши города, музеи, театры – ставшие пеплом. Зеленый лес, луг возле речки, в которой можно рыбу ловить. Трава, по которой можно бегать босиком. Все это у меня, у всех нас, украли вы – пусть не вы лично, мистер Райан, но ваши потомки. Которые ничем не лучше вас!

И тут сходится – механически отметил Райан – война, в начале которой и там русским пришлось бросить на передовую даже женщин. Затем, когда положение выправилось, с фронта отозвали – тех кто выжил и ценную специальность имел. Жизнь в подземельях – а ведь Лазарева еще десять лет назад на улице всегда вуаль носила, хотя этот предмет туалета тогда в СССР считался «буржуазным», глаза привыкли к искусственному освещению, а не к яркому солнцу? И даже чисто женское – терпеть не может военную форму, зато неравнодушна к нарядам, изголодавшись по ним в том мире. Неужели все правда, как бы невероятно ни звучало? И что тогда – молиться, боже, спаси Соединенные Штаты?

– Анна Петровна! – произнес Сталин – вы пожалуйста не путайте личную позицию с государственной. Господин Райан приехал по конкретному вопросу – узнать, воюем мы, или пока еще нет.

Анна мгновенно подобралась, потупила глаза. Что не совсем сочетается с ролью «чрезвычайного и полномочного»! Информация к размышлению – но смотрим, что дальше.

– В данном случае моя личная позиция полностью совпадает с позицией моей стороны – сказала она уже более спокойным тоном – выживание так называемого американского народа абсолютно не является приоритетом. А вот голубое небо над всей этой планетой – является. И лишь поэтому наша сторона пока стоит за мир. До тех пор, пока американцы не начнут войну. Тогда – никаких моральных ограничений.

И добавила, посмотрев на Райана:

– Не могу сказать, каков технически будет ответ. Лишь предположить с достаточной вероятностью. На ваш Йеллоустоун ничего не упадет – лишь до того, как ваши Бомбы не будут сброшены на какой-либо советский город. Равно как и наших друзей – например, Рим или Берлин мне будет искренне жаль. Вспомните, что я говорила вам раньше – мы там не идеалисты, а прагматики. Сейчас этот мир интересен нам, как возможный «запасной аэродром» – когда само знание, что он есть, помогает выстоять. Я очень надеюсь, что этот вариант так и останется в запасе – но если придется к нему прибегнуть, это будет страшно не для СССР, а для вас. Потому что я, уже привыкнув к реалиям этого мира, могу хотя бы с вами беседовать – а представьте, что будет, когда сюда явятся десяток миллионов «товарищей куницыных», с опытом и оружием следующей мировой войны и психологией «сколько раз увидел американца, столько раз его убей». Да, сейчас у нас нет лишних ресурсов на масштабную военную операцию в этом мире, параллельно с идущей там войной – но если утвердят план эвакуации, энергию жалеть не станут. Впрочем, даже ограниченное вмешательство может оказаться для вас очень тяжелым. Вы ведь так и не узнали тайну «синего света», что было в Шанхае, пять лет назад?

– Проход для еще одной «моржихи»?

– Всего лишь внепространственный «маяк». По меркам радио – грубая аналогия с «грозоотметчиком» Попова. Единственная его функция, что сигнал, данный здесь в определенном месте и времени, будет «услышан и запеленгован» на той стороне. Мы не можем пробивать червоточины – но можем чуть менять место их раскрытия. А открыть пробой на очень короткое время – требует гораздо меньше энергии, чем для переброса крупного объекта. Теперь представьте, что такой «синий маяк» загорится в условленное время в точно обговоренных координатах, ну например, в Баренцевом море. На короткий миг – чтобы пропустить ракету, которая пойдет на Вашингтон, на Нью-Йорк, да хоть на Йеллоустоун. И перехватить ее у вас нет никаких средств. Сколько потребуется, чтобы вы капитулировали – или вбомбить вас в каменный век? Аналогично, проход может открыться под водой, для атомной торпеды, и жаль будет Нью-Йорка или Филадельфии.

– Тогда позвольте все же спросить, что вы хотите от моей страны? Какие будут ваши условия?

– Условие очень простое – Лазарева взглянула на Райана, как сквозь прицел – чтобы вам не становиться у нас на пути. Живите, пока нам не мешаете, и делайте то, что не задевает наши интересы. А если все же нарушите – то не обижайтесь после, что вас не предупреждали. И это исключительно ваши проблемы, как объяснить что-то вашим избирателям. Я здесь говорю с вами с одной целью – довести до тех, кто вас послал, что нам не нужна эта война, зато возможно, потребуется эта планета – и в этом случае нам будет глубоко безразлична судьба американской нации, как и вообще всех, кто не является нашими друзьями и союзниками. Мы – те, кому повезло там выжить! – циники и прагматики, а вовсе не гуманисты: видевшие смерть десятков миллионов своих, мы равнодушны к жизни чужаков. Передайте это своим хозяевам – а дальше, ваше дело, как к этому отнестись. Но только учтите – нового предложения не будет. И милосердия к проигравшим – тоже. Что вполне по-вашему. А в остальном – у моей стороны больше требований нет. Может, будут у… – тут Лазарева взглянула на Сталина и Пономаренко.

– У нас будут – сказал Сталин – прежде всего, ваше правительство принесет извинения, накажет виновных и выплатит компенсацию за гибель пятидесяти двух советских граждан на мирном пассажирском самолете, равно как и за убийство без объявления войны сорока семи членов экипажа вспомогательного судна ВМФ СССР. Далее, настоятельно рекомендую вам убрать вашу эскадру из Балтийского моря. И больше там не появляться – иначе может возникнуть инцидент, у кого-то палец на спуске дрогнет, и вам снова придется перед вашими избирателями оправдываться за несколько тысяч погибших и утонувшие корабли. Ну а что касается Вьетнама… Там вы с позором проиграете эту войну – я думаю, будет неэтично лишать вьетнамский народ его Победы.

Сталин взглянул на Лазареву. Та зловеще усмехнулась.

– Ваша страна не только проиграет войну, мистер Райан. Но еще получит большие внутренние проблемы – и с экономикой, так и не компенсировав затрат, и с общественной моралью. Ваши «идиоты Уилсона», это только начало – через несколько лет вся ваша армия превратится в уголовную банду. Когда эта орда вернется домой, то принесет колоссальный всплеск преступности и наркомании, и гангстерские двадцатые вам покажутся идиллией – ведь теперь ряды нарушителей закона пополнят те, кто обучен воевать и очень дешево ценит чужую жизнь. И в моем времени вы эти проблемы так и не решили – Соединенные Штаты уже никогда не будут такими, как до войны.

– Нас интересует судьба наших граждан, по нашим сведениям, содержащихся в Сайгоне в вашем плену – сказал адмирал Лазарев – можем предложить их обмен на, ну пусть в пропорции один к десяти. То есть за каждого своего гражданина мы вернем вам десять ваших летчиков. А в качестве первого шага – мы хотели бы получить поименный список этих людей.

– Поддерживаю – заявила Анна Лазарева – и добавлю, что моя сторона очень не поймет и не одобрит, если кто-то из этих людей «пропадет без вести», умрет или заявит о политическом убежище в США. В этом случае мы оставляем за собой право на ответные действия – или вам Сайгона мало? Со своей же стороны можем обещать, что никто из этих лиц больше не появится во Вьетнаме. Мистер Райан, вы вспоминали про Конвенции и обычаи – так если я не ошибаюсь, в прежние времена было, что попавших в плен офицеров освобождали под обязательство больше не участвовать в этой войне. И ждем ответа на этот вопрос – ну скажем, в течении суток.

– Суток мало – ответил Райан – я в Вашингтон лишь к концу этого срока попаду. И еще мне надо будет доложить Президенту, и убедить в своей правоте. И пока решение будет принято и пройдет по командной цепочке.

– Первый ваш аргумент принят – сказала Лазарева – а второй, нет. Уж вы простите, но американский бизнес всегда славился оперативностью принятия решений. Двое суток – по истечении которых мы, не получив сведений о судьбе сайгонских пленников, начинаем обратный отсчет.

– Вам очень нужны эти люди? – спросил Райан – потому что, среди них есть кто-то оттуда?

– Мы своих не бросаем – вступил до сих пор молчавший Пономаренко – и несем за них ответственность. И со своей стороны можем обещать – как американскому народу и мировому сообществу понравится показательный судебный процесс в Ханое над вашими воздушными пиратами, злодейски разбомбившими мирный город? Их у нас несколько сотен нападало и поймано – тоже можем список предъявить. И всем им может быть предъявлено обвинение в военном преступлении что позволит вьетнамской стороне обойтись с ними не как с пленными, а как с бандитами.

– Я доложу Президенту. Надеюсь, он примет решение, устраивающее все стороны.

– В таком случае, мистер Райан, больше не смеем вас задерживать. Уверены, что вам необходимо скорее попасть домой – и потому, ваш самолет получит разрешение на немедленный вылет.

– Последний вопрос, миссис Лазарева, если позволите называть вас так, не знаю вашего настоящего имени. А какой смысл несет вторая песня, что вы прислали?

– А вы так и не поняли, мистер Райан? В общем, никакого. Если не считать, что это моя суть и моя жизнь. Мое чувство, с которым я покидала родной мир. И судьба, которую я ни в коем случае не пожелаю своим детям.

Мозес Горцмен, гражданин США и американский бизнесмен.

Мойша Гарцберг был счастлив. Поймав птицу-удачу за хвост и посадив в клетку. Теперь неси мне золотые яйца, и по десятку каждый день – или ощиплю и зажарю!

Для начала – с невероятной легкостью удалось вывернуться ужом из того кошмара с вьетконговским пленом, два года назад (прим. авт. – см. Красные камни). Коммуняки оказались до идиотизма честны, выпустив уже простившегося с жизнью Мойшу сразу по заключению перемирия. Правда, прежде его выдоили досуха, и все что он знает, и какие деньги лежат на его счетах. А в один из дней доставили в Ханое к французскому консульству (заодно защищавшему интересы граждан США в коммунистическом Вьетнаме) и дали пинка под зад. И лягушатники, хотя после событий пятьдесят третьего года не сильно любили американцев – но не отказались помочь бывшему узнику Вьетконга.

С тех пор Мойша благоразумно не приближался к зоне военных действий ближе, чем на пару сотен миль. Обосновался в Сингапуре – британская колония, цивилизованное и безопасное место, через которое однако тоже шли товары и деньги для вьетнамской войны. Поскольку например, горючее, Армия США предпочитала не везти через океан, а закупать здесь же, в Малайе, у компании «Роял Датч Шелл». Так что Мойша, обнаружив свои заначки обнуленными, не пал духом, а развил бурную деятельность – чему весьма способствовали сохраненные дружеские связи и репутация «друга США». А также пресса – уже в Сингапуре к нему пришел улыбчивый китаец «мистер Ли» и предложил написать серию «вьетнамских» репортажей для одной очень уважаемой газеты. Которые, к радости Мойши, через какое-то время напечатала «Сан Франциско кроникл», самая респектабельная газета Западного побережья!

– Бизнес, мистер Горцмен! – сказал Ли – поскольку вы показались нам перспективным автором, то треть ваших гонораров наша, надеюсь вы не возражаете? Ну а мы обязуемся продвигать вас и дальше. Обманывать нас не советую, равно как и ссориться – как вы знакомы с большими людьми здесь, так и мы знаем кое-кого там, в Штатах.

Что ж, Мойша умел ждать, и правильно оценивать расклад. Но как только он переберется за океан и заведет там нужные связи – то вытрясет из этого китаезы все, что сейчас ему заплатит. А пока – обретенная репутация «эксперта по Вьетнаму» оказалась полезной и в бизнесе. Также, моральное удовлетворение – вспоминая ужас своего заключения в земляной яме, Мойша изобразил вьетконговцев полузверями-полудикарями, отвечающими черной неблагодарностью американцам (рыцарям без страха и упрека), которые несут в Индокитай свет цивилизации и культуры. А венцом счастья был полученный наконец американский паспорт – как сертификат принадлежности к высшей расе. И еще, «Коламбия пикчерз» проявила интерес к его, Мойши Гарцберга – нет, теперь уже законно, Мозеса Горцмена! – идее снять героический фильм о вьетнамских приключениях в стиле русского «Индианы Джонса». Мойша взялся за эту работу с энтузиазмом – первый набросок сценария был готов уже через шесть дней! Там было – американский журналист, захваченный вьетконговцами, жестокие звероподобные вьетнамцы, такие же русские, отличающиеся лишь цветом кожи. И прекрасная блондинка, дочь миллиардера – вместе с которой герой бежит из вьетнамского плена, по диким джунглям, где крокодилы, ягуары, ядовитые змеи, повсюду мины и подлые ловушки, а позади орда вьетконговцев, вот-вот догонят – и он, отважный супермен, в одной руке сжимает автомат, другой держит на плече бесчувственную девушку, а за спиной в рюкзаке у него секретный прибор от русского «мига». Мойша с удовлетворением посчитал, что за весь сюжет его герой убивает 286 вьетнамцев и 99 русских спецназовцев. Это будет шедевр, зрители станут ломиться в кинотеатры – а какая выйдет прибыль… тут у Мойши захватывало дух!

В этот майский день Мойша собрался всего лишь мирно пообедать в ресторанчике «Оксфорд» в строгом английском стиле (американскому джентльмену пора отвыкать от дикарских привычек вроде восточной кухни). Когда в отдельный кабинет, который Гарцмен снимал (расщедрившись на лишние десять долларов, чтоб не видеть этих азиатских морд, которые набегали даже в это приличное заведение) без стука вошли двое. Хотя хозяин ресторана обычно следил, чтобы самых дорогих гостей не беспокоили. Значит, эти имели на то право?

– Мистер Гарцмен? – старший из вошедших показал удостоверение. Военная полиция Армии США, отдел расследований. По крайней мере, очень похожее на него – впрочем, по инструкции, этим агентам запрещено выпускать документ из рук. Черт, как не вовремя! И ведь большие люди в погонах обещали, что с этой стороны никаких проблем не будет!

Они все знали! Как некие Чины с большими погонами манипулировали с ценами, оформляли подложные документы, продавали бензин «налево» целыми тысячами тонн. И жирный кусок от этого перепадал Мойше – даже один процент стоимости топлива, потребленного Армией США во Вьетнаме, вы представляете, сколько это в долларах? И конечно, Мойша не мог сдержать соблазна откусить от принадлежащего благодетелям, совсем немного… ну не чересчур много! Господи, неужели ты решил от меня отвернуться? Ведь и красные тогда поймали меня на том же! Если генерал Рейнолдс узнает – я ж как минимум, американского паспорта лишусь и к серьезным сделкам меня не подпустят на милю!

– У нас к вам предложение, от которого вы не можете отказаться. Сейчас вы подробно напишете про эти дела. В двух экземплярах – в одном, не скрывая и своей неблаговидной роли, причем врать не советую, часть нам известна, и если поймаем на неточностях… А вот второй вы напишете напротив, от лица подлинного патриота США, не могущего молчать про эти возмутительные преступления! И добавите вот это.

Вот это?! Что лица из этого списка – в том числе благодетели Мойши, генералы Рейнолдс и Фергюссон, и еще с десяток фамилий, не просто крали миллионами, но и, ради сокрытия своих преступлений, организовали взрыв и пожар в Сайгонском порту – на джонках были наемники из Бин Ксуен, сделавшие для виду несколько выстрелов, а на самом деле в нужные места на складах и на кораблях были подложены бомбы?! Конечно, если по-честному, эти господа нарушали закон – но все они истинные патриоты США!

– Мы тоже патриоты. Вы газеты читаете, мистер Горцмен? Ничего личного – бизнес.

Тут Мойше еще поплохело. Потому что он помнил, что было в Штатах совсем недавно. Громкий скандал, шум в газетах и даже в Конгрессе – отчего наши парни во Вьетнаме покупают бензин у «Роял Датч Шелл», а то и вовсе, у индонезийцев?! Оставляя без прибыли «Стандарт Ойл», что непатриотично! Значит, его угораздило попасть между жерновами. Когда дерутся слоны – хомячка растопчут даже не заметив!

– Мистер Горцмен, вы ведь патриот Америки? А также – вы понимаете, что теперь вам желательно, чтобы эти господа оказались за решеткой, а не на свободе? Ну и какой джекпот вы можете сорвать, выступив героем?

И Гарбцберг написал все, что от него хотели. Благодетели они благодетели – но бизнес есть бизнес! К тому же он скопил уже достаточно, чтобы и в Штатах не бедствовать – а на такой волне запросто можно перелететь через океан.

Вслед за «Сан Франциско Кроникл» статью Мозеса Горцмена, признанного эксперта по Вьетнаму, перепечатали еще с десяток газет за три дня, и это было лишь начало! Горцмена называли отважным героем, восходящей звездой… может даже и Пулитцеровскую премию, дадут? А «Коламбия» спрашивает, когда будет готов развернутый сценарий. Мойша купался в лучах славы… настораживало лишь то, что обиженные оставались на свободе, и генерал Фергюссон даже звонил, пытаясь получить от Гарцберга объяснения! Так что лучше было из отеля не выходить, и даже еду заказывать в номер.

За ним и пришли в отель – четверо, все коротко стриженные, в полувоенном, с характерной выправкой, за милю видно переодетых «джи-ай» (прим. авт. – жаргонное прозвище американских военных). Сразу дали в морду, затем недолго били ногами – и поволокли на выход. Персонал отеля делал вид, что не замечает – портье после вспомнит, что старший из пришельцев показал ему удостоверение военной контрразведки Армии США. Его сунули в джип, и привезли не в тюрьму, как ждал Гарцберг, а куда-то на берег. Зачем тут ведра и цемент?! Мойша пытался отбиваться и кричать – но его подвесили за руки, заткнули рот, обмотали ноги веревкой и сунули в ведра. Подождали, пока цемент затвердеет – подняли, понесли, и кинули в воду.

Агенты ФБР, прилетевшие в Сингапур за важным свидетелем, опоздают всего на два дня. Зато репортеры (из профессиональной солидарности, или спонсированные неизвестно кем) поднимут шум уже на следующее утро. ФБР вместе с британской полицией начнет копать под американских военных, те будут все отрицать, найдут людей из отеля, которые вспомнят про предъявленные удостоверения и американский акцент визитеров. Затем возникнет и случайный свидетель расправы, спрятавшийся в кустах:

– Как бы я мог помешать – меня бы самого убили! Но я ясно слышал, как главный из убийц сказал «хотели тебя в выгребной яме утопить, но решили в традициях Чикаго, откуда я родом».

Целый ряд военных и гражданских лиц, ответственных за снабжение армии США во Вьетнаме, лишились должностей и погон. Никого в итоге не посадили, по причине недоказанности главных обвинений (взрыва в порту и убийства Мойши), но карьеры разрушили и нервы помотали качественно. И конечно, ощутимо дезорганизовали этим службу снабжения – которая и так испытывала огромные трудности, пытаясь пропихнуть прежний объем грузов через игольное ушко Дананга. А грандиозный скандал заставил даже американских обывателей спорить, кто виноват в сайгонской катастрофе, вьетконговцы или свои высокопоставленные армейские воры?

А Мойша так и не узнал, что к многим, кого он сдал еще тогда, два года назад, тоже приходили. Под личиной американцев, китайцев, вьетнамцев, а то и напрямую, советских – в зависимости от обстоятельств, личности клиента, и что от него хотели получить. От банальных разведданных до поставок в США наркоты из «золотого треугольника» и внедрения за океан агентуры – ну отчего бы даже американскому чину, пойманному на горячем, не поспособствовать благому коммерческому и главное, взаимовыгодному делу – а что вьетнамцы, которые будут продавать героин в портовых кварталах Сан-Диего, вовсе не с Юга а с Севера, это лишь в Ханое известно.

Исполнители через полгода получили в Москве награды. Не следует верить Голливуду, в те годы изображавшего «русских шпионов» исключительно как тупых громил.

Даже такие как Гарцберг – могут быть использованы на благо Отечества. Если сделать это с умом.

Джек Райан, «чрезвычайный посланник» Президента США.

Посадка в Нью-Йорке – для публики и журналистов, из-за перерасхода топлива при полете над Атлантикой. Реально же, после приземления на борт поднялся неприметный человек в штатском и с поклоном вручил… нет, не секретный пакет, а всего лишь визитку.

– Лимузин уже подан, мистер Райан. Протоколом можно пренебречь.

То есть прямо с самолета на встречу – не тратя времени даже на то, чтобы переодеться и душ принять. Хотя когда речь идет о национальной безопасности США, эти мелочи неважны. И даже сам Президент подождет – в силу особого случая, первым о переговорах в Москве должны узнать подлинные хозяева Америки, а не «генеральный директор», правящий от их лица.

Торгово-промышленная палата Нью-Йорка. В строго охраняемом зале – представители всех главных финансовых и промышленных группировок США (назовем их «клубами»). Не так давно их было всего четверо – имя одного из них и значилось на визитке – но последняя Великая война многое изменила, и Райану сейчас предстояло выступить перед десятерыми. Но четверка «старых» членов сидела в первом ряду, показывая свое старшинство. Нет, тут не было никакого «партера» – лишь мягкие удобные кресла, расставленные полукругом. И такое же кресло у Райана, создавая иллюзию демократии.

– Джентльмены, позвольте вам представить Джека Райана, одного из лучших умов в Штатах, и признанного эксперта по России – произнес лощеный джентльмен аристократического вида – впрочем, некоторые из присутствующих с ним уже знакомы. Также, мы все в курсе, куда он летал и зачем – так что можно без вводной части. Мистер Райан, мы вас внимательно слушаем!

Джеку потребовалось меньше сорока минут. Его не прерывали – но атмосфера в зале накалялась, будто насыщенная электричеством. Первый вопрос по завершении доклада задал все тот же «аристократ», взявший себе обязанность негласного председателя этого собрания:

– Ваше резюме, мистер Райан – касаемо достоверности сообщенного вам?

– Вероятность, что это истина, выше пятидесяти процентов – ответил Райан – во-первых, такой прибор никак не мог быть изготовлен в этом времени. Черт побери, ну где вы видели телевизоры без электронно-лучевой трубки, плоские как вот эта папка, и показывающие изображение в цвете и с изумительной четкостью? Причем телевизор, совмещенный с хранилищем информации самого разнообразного типа – текстов, изображений, звука и фильмов. Что является стопроцентной уликой: русские имели межвременной контакт с будущим. Во-вторых, находит объяснение феномен сверхподлодки, которая, как уже абсолютно достоверно установлено, не могла быть построена в этом времени ни на одной из верфей. В-третьих, я полагаю, наши геологи могут проверить правдивость того, что касается Йеллоустоуна – пороховой бочки под всем североамериканским континентом? В-четвертых, я вполне допускаю, что русские (и их потомки) сказали нам не все – но в сообщенную мне версию непротиворечиво укладываются все остальные факты. Становится понятно, отчего они не желали завязывать с нами никаких дипломатических отношений. Отчего не вмешивались масштабно – ограничиваясь, за единственным исключением с К-25, посылкой информации и возможно, отдельных эмиссаров. И отчего они решили огласить свои условия именно сегодня. Если у нас и у них сейчас возникли общие интересы – при условии, что Йеллоустоун и «ядерная зима», это правда – то это категорически не устроит их, но также, вряд ли подойдет и нам. Вам известно, что я и прежде встречался с Лазаревой – теперь же могу сказать, она вела себя как иезуит, не опускаясь до прямой лжи, но сообщая всякий раз лишь какую-то часть правды. Теперь же все те детали сложились в единое целое. Потому, мое мнение – она сказала правду и в этот раз.

– Но есть все же вероятность, что это не так? – спросил один из присутствующих, похожий на техасского ковбоя – и не вы ли, мистер Райан, среди прочих версий выдвигали и возможность случайного попадания лодки К-25, при отсутствии у Сталина регулярной связи с будущим?

– Такая версия есть – ответил Райан – но на мой взгляд, она менее вероятна. Потому что, даже при истинности гипотезы «червоточин», таких стихийных дыр между временами – отчего мы не слышали ни о едином случае появления динозавров где-нибудь в Канзасе или испанских золотых галеонов в Атлантике сегодня? То есть, шанс случайно попасть в такую дыру ничтожно мал – как в лотерее выиграть джекпот – на порядки меньше, чем при намеренном эксперименте, как сказала Лазарева, «сделать флот бессмертным». Представьте, что сегодня бы оказалось, что реально осуществить такое – выдернуть наши погибшие корабли, самолеты, людей, да что угодно, из момента перед катастрофой, в настоящий день? С каким приоритетом был бы такой проект – особенно в стране, ведущей войну.

– Дьявольщина, а ведь о том говорил уже! – бросил еще один из хозяев, толстяк похожий на Черчилля – как мы искали черную пантеру в темной комнате. И вот, наконец включили свет и обнаружили, что там саблезубый тигр. Правда, он пока не подает признаков жизни – но кто проверит, спит или издох? И что нам делать – тихо, на цыпочках, выйти вон и наглухо запереть дверь, или подойти и дернуть зверя за усы, в надежде что он мертв и нам достанется его ценная шкура? Но если он лишь спит и проснется – то вас сожрет. Ну что, рискнем – или предпочтем остаться при своих?

– Даже версия о единичном попадании К-25 не дает нам никаких гарантий – заметил еще один из присутствующих, из «новых», похожий на университетского профессора (он и был от «Лиги Плюща», гуманитарий) – здесь нас ознакомили с докладом в Комитет Начальников Штабов про Ханой, «молниеносная и победная война с русскими, при текущем состоянии наших ВВС, абсолютно невозможна». Теперь оказалось, что и на море наше превосходство под большим вопросом. Есть еще одна сторона, на которую я обращаю ваше внимание, джентльмены. Знание перспективных направлений, которым обладают Советы. Что дает им возможность сразу и массово вкладывать ресурсы в то, что достоверно оправдается – в отличие от нас, вынужденных двигаться наощупь. В результате – я очень хочу ошибиться – но если я прав, то у Сталина сейчас есть армия, ВВС и флот уже следующей, Третьей Мировой войны. Какие тогда наши шансы на победу?

– Шансы есть – сказал еще один из хозяев, с военной выправкой – пока мы богаче, превосходим красных по промышленной мощи. То есть, можем сделать больше Бомб, а также самолетов, кораблей, танков, пушек.

– А что останется от этой промышленной мощи после первых же дней войны? – спросил толстяк – и верно ли я вас понял, мистер Райан, что Советы здесь и уже сейчас развивают соответствующие технологии, как вы упомянули про массовый выпуск корма из хлореллы? Пока для скота – но в чрезвычайной обстановке подойдет и для людей. И русские ведут большое строительство на Урале и в Сибири – вполне вероятно, что и подземное. То есть, в случае войны, Сталин имеет шанс сохранить какую-то часть своего промышленного и людского потенциала, даже при условии нашего длительного воздействия. И чье промышленное превосходство будет тогда на самом деле?

Райан кивнул.

– Можно ли, хотя бы пока в теории, рассматривать вариант нашего завоевания жизненного пространства на Востоке? – спросил военный – что позволит нам снизить последствия Йеллоустоунской катастрофы. Ну а что делать с русским и прочим населением – это не вопрос.

– Если вы сначала изобретете оружие, позволившее добиться того, что Гитлеру не удалось – ответил Райан – и в этом случае «саблезубый тигр» из будущего, если он все-таки живой, вмешается гарантированно и немедленно. В долине Йеллоустоуна взорвутся бомбы уже от потомков, а в Атлантике устроят террор десятки «моржих». При таком раскладе вы ручаетесь за быстрый успех вторжения?

– Я лишь спросил – развел руками военный – однако, есть и иные варианты…

– Про Эболу забудьте – сказал Райан – русские этого как раз ждут. И предупредили – воспримут так же как нашу Бомбу по их территории.

– Джентльмены, я слушаю и удивляюсь! – подал голос еще один из участников встречи – давайте представим, что русские действительно рассказали нам хоть и не всю, но правду. Как справедливо отметил господин Райан, наличие устройства класса ээээ… персональный компьютер и ТТХ Моржихи и шанхайского самолета-снаряда однозначно подтверждают иновременной контакт, ибо значительно опережают текущий уровень развития науки и техники. Что же до Йеллоустона – полагаю нашим геологам не составит труда проверить гипотезу о супервулкане. А историкам – о «годах без лета». И моя интуиция подсказывает мне, что обе гипотезы найдут своё подтверждение. Предположим, правдой является и то, что наши потомки решили провести «окончательное решение русского вопроса» с помощью вируса Эболы. Но вы, господин Райан, узнав об том, согласились, что это было правильное решение, лишь с методом немного ошиблись. А миссис Лазарева вашему мнению ничуть не удивилась – поскольку именно этого от вас и ждала, и теперь получила подтверждение своей правоты. И эти два утверждения – уже не гипотезы, а факты! Я спрашиваю вас, Джек Райан, и присутствующих коллег – вы идиоты?

Ответом был возмущенный шум – все ж на таких встречах требовалось соблюдать приличие в беседе. Но самый молодой из участников, от «эдисонов» (быстро растущего кластера научных и технических фирм Западного побережья – будущая «кремниевая долина») и не думал сдавать назад, чувствуя свою правоту:

– Я советовал бы вам, Джек, поблагодарить Господа за воистину ангельское терпение миссис Лазаревой. Вы что, не поняли, что попытка наших потомков окончательно решить русский вопрос там привела к концу света? А теперь здесь кто-то желает это повторить!!! При том, что тогда русские искренне считали нас друзьями, оказывающими им гуманитарную помощь, а сейчас только и ждут повода признать нас безнадежными и превратить в радиоактивный пепел! Вы этого хотите? Некоторые из вас считают тех, чьи интересы я представляю, «наглыми юнцами и выскочками» (выразительный взгляд в сторону «аристократа»), но сейчас я спрашиваю вас всех, какого чёрта вы творите?! И не надо обвинять меня в «капитулянтстве» – я всего лишь не вижу необходимости хвататься за кольт, когда противник только этого и ждет, а мы сидим верхом на пороховой бочке. Нам не удалось победить там, в гораздо более благоприятной обстановке – и это тоже факт, судя по тому что проход в иное время пробили не мы, а те, с кем мы там воюем. И вы ждете, что мы победим здесь?

Шум усилился.

– Простите излишнюю горячность моего коллеги, – взял слово еще один участник (назовем его Физик – представитель учёных MIT, они и был физиком-теоретиком, курирующим фундаментальную науку и внедрение ее результатов в производство) – но задумайтесь, что происходит. Мы всерьёз обсуждаем конец света! Который для нас еще может произойти, а для тех русских уже случился! И мы, зная о том, что он произошёл, и что к нему привело – желаем предотвратить его здесь, у нас? Или же напротив, ускорить – чтобы это случилось не в следующем веке, а сегодня? Господа, я вам сейчас не мораль читаю! А напомню, что закон «будущее нельзя изменить, но можно воспроизвести» был давно известен в культуре разных народов, как самосбывающееся пророчество. Когда человек в настоящем узнает свое будущее и, пытаясь его как-то изменить, сам же реализует полученное предсказание! Даже у русских есть такая история про одного из их князей, но я к сожалению, её не помню.

– Про князя Олега, сына Рюрика, основателя русского государства – вставил профессор из Лиги Плюща – ему напророчили, что тот умрёт от своего любимого коня. Олег приказал увести коня и более на нём не ездил, а через несколько лет узнал, что конь умер. Тогда князь посмеялся над волхвами, захотел посмотреть на кости коня, наступил ногой на череп и спросил: 'Его ли мне бояться?' Тут из черепа выползла ядовитая змея, ужалила Олега, от чего он и умер.

– Мы видим время как реку, а мне видится другое – продолжил Физик – как дом Сары Винчестер со множеством комнат и дверей. Если дополнить – что выбирая, какую дверь открыть, мы задаем последовательность дверей, доступных нам дальше. И пророчество играет роль таблички на какой-то двери, «идти сюда». То, что миссис Лазарева называла «временной линией» – прекрасно понимаю, почему русские из будущего отказались раскрывать тайны этой их квантовой гравитации, а Сталин держал в строжайшем секрете сам факт межвременного контакта. Черт побери, я бы многое отдал за откровенный разговор с миссис Лазаревой – хотя, вы сами видите насколько опасна может быть даже мысль, порожденная знанием, не принадлежащим этому месту и этому времени. Пока же замечу объективную истину – что к сожалению, а может быть к счастью, наш мир не может существовать без русских. Нам же остается сделать так, чтобы он не мог существовать без нас. Наш мир живет, пока мы с русскими живем в мире!

– Но не в подчиненном положении! – возразил «ковбой» – а как минимум, в паритете, а еще лучше, с доминированием нашей державы! Джентльмены, я вижу, вы уже готовы капитулировать, потому что «этого нельзя сделать». А я предлагаю рассматривать вопрос, исходя из «это надо сделать», а вот как – у нас в распоряжении огромные ресурсы и лучшие умы Штатов. Мистер Райан, неужели вы везли нашему Президенту только «невозможно»? И не готовы были предложить что-то взамен?

Райан промедлил с ответом. План был – но чересчур радикальный. По принципу не бокса, а японской борьбы – не лобовое противостояние, а поддаться, прогнуться, и одолеть. И он мог сработать – даже с большой вероятностью бы сработал, если учесть, что случилось в той истории (измену Горбачева). Но не сочтут ли эти джентльмены – что уступки здесь и сейчас, чрезмерны?

– Сделать то, что от нас не ждут – наконец произнес он – ядерное разоружение. Оставить несколько зарядов, зарыв их в кратер Йеллоустоуна – и предупредить Сталина и его друзей, что в случае их агрессии против США мы сами взорвем супервулкан, и владейте тогда разрушенной планетой. А нам упирать на пропаганду американского образа жизни, на повышение жизненного уровня толпы. Через двадцать, тридцать лет – дети и внуки этих русских сами сдадут нам и Дверь, и все что через нее получили. Лазарева больше солдат, а не политик – она так и не поняла главное, что сообщила. Коммунизм – исторически обречен, он живет лишь в условиях кризиса и войны, имея там даже преимущество перед демократией. Лишенный же явного врага, он неизбежно скатится в загнивание, подобно средневековому Китаю. И мы получим мир «Пакс Америка» – без войны и без потерь.

– Джек! – с ноткой неудовольствия сказал «аристократ» – признайтесь, вы там в Москве случайно не заразились коммуновирусом? Вы знаете, сколько компаний, опоры экономики Америки, работают на ниве военных заказов? И вы желаете им разорения? А как сдерживать распространение коммунизма по миру – когда за Вьетнамом последуют другие страны? Наконец, что мы скажем нашим парням, за что они воевали и умирали в джунглях Индокитая? Не говоря уже о том, что любого Президента, огласившего вашу программу, завтра вынесут из Белого Дома возмущенные избиратели – и еще хорошо, если тут же не линчуют. Как вы представляете – отказ от военной силы как от инструмента решения внешнеполитических проблем?

– Согласен – сказал военный – из Вьетнама уходить нельзя. После всех жертв, Вьетнам стал для нас уже делом принципа, чести. И из того, что мы проиграли там, вовсе не следует, что не выиграем здесь. Хотя, с учетом того, что мы услышали – наш военный инструмент нуждается в некотором ремонте, ради повышения эффективности. «Идиоты Уилсона» себя явно не оправдали. Равно как и следует признать проблему наркотиков – которые распространяют у нас дома военнослужащие, приехавшие из Вьетнама. И неприятную тенденцию роста числа бывших военных среди преступного элемента. Как и возмутительные случаи насилия и даже убийств подчиненными своих командиров. Но все это может быть решено техническими и организационными мерами. И пропагандой престижа военной службы среди американской молодежи.

– Согласен! – присоединился техасец – как сказано в Писании, кто слаб, чтобы сразиться с самим нечистым, пусть бьется с малыми слугами его. Мир с Советами вовсе не означает отказа от беспощадной войны с коммунизмом по всему миру. Тем более, что в этом случае ваши пришельцы вмешиваться не намерены. Черт побери, в Китае наша макака воюет с красной макакой уже десять лет – и русские, или кто там с ними еще, вмешались только однажды, когда в Сиани под нашу Бомбу попали не только китаезы, но и советские. Да и во Вьетнаме все шло цивилизованно – до того дня, когда черт подвел под наши пушки русский пассажирский самолет. И вы, Джек, будете утверждать, что Америке не нужны сильный флот и армия?

– Могу предположить, что требование «уступать нам везде, где наши интересы», это самодеятельность Лазаревой – произнес Райан – которая уже искренне считает себя принадлежащей не тому, а этому миру. «Задверцы» (позвольте так их называть) настроены жестко реагировать лишь в случае гибели кого-то из своих, гораздо более спокойно воспринимая баталии между их и нашими макаками. Однако настаиваю – что война против СССР, и какие-либо силовые акции на советской территории, связанные с нами, могут привести к катастрофе. Мы не настолько сильны, чтобы разговаривать с Москвой с позиции силы. Тогда какой смысл хвататься за кольт – если не намерены его применить? Тем более, что я не раз уже говорил: на русских угрозы действуют строго наоборот – не запугивают, а мобилизуют.

– Что ж, соглашусь с мнением коллеги – толстяк взглянул на «эдиссона» – пусть будет мирное доказательство нашего превосходства. Тем более что в России есть демократически мыслящие люди – совсем недавно что-то во Львове было? А эта история с русской писательницей Чуковской – кстати, я удивлен, отчего из нее мы еще не сделали мученицу, отдавшую жизнь за российскую демократию. Хорошо бы и идеалистов из «Корпуса мира» подключить – чтобы они проповедовали угнетенным русским, а также их подчиненным нациям, идею свободы. Однако, Джек, а отчего вы так уверены в успехе своего плана – вы учли, что здесь Сталин и те, кто рядом с ним, знают про измену Горбачева?

– Учел – ответил Райан – существенно, что тайну будущего знает очень малое число людей. А не массы, жаждущие собственный дом и автомобиль, не руководители среднего звена, имеющие карьерные амбиции, и не национальные лидеры, мечтающие о самостоятельной роли. И если опереться на них, под флагом свободы и новизны против засидевшегося старичья, к тому же виновного во всяких делах вроде репрессий и голодомора… Тенденции, проявившиеся там – никуда не делись и здесь. И напомню вам теорию догоняющих изменений – пусть она не сходится с известными нам сейчас законами физики, но миссис Лазарева сама подтвердила, что реальные путешествия во времени основываются как раз на законах, нам пока неизвестных. Согласно ей, время или история сами по себе стремятся вернуться в свое изначальное русло или в наиболее близкое к нему, так что для избежания этого задверцам будет необходимо постоянно вводить новые, «корректирующие», изменения прошлого. Иначе, при некоторых локальных отклонениях в прошлом, будущее останется таким же, каким оно было изначально или очень близким к тому! То есть, например, если бы мы отсюда сумели изменить ход битвы при Йорктауне или Геттисберге – но только одной лишь этой битвы, то помнили бы сегодня уже иной ее результат – имея, в общем, тот же самый расклад на текущий день.

– Что лишний раз подтверждает: сдавать Вьетнам коммунистам нельзя! – заметил военный – если русские так вцепились в эту страну на задворках, значит это для чего-то им нужно? Очень может быть, что именно с тем местом как-то связано очередное «корректирующее» изменение! И ведь красные не успокоятся – согнув историю там, они прогнут ее еще в каком-то месте, в итоге же мы получим мир победившего коммунизма. Да, Джек, а отчего вы так уверены, что Горбачев, или второй, как там его, Ельцин, в этом времени еще живы? Сталин вовсе не склонен к христианскому милосердию.

– Даже если эти два человека ликвидированы – это ничуть не меняет суть общественных процессов, которые привели к власти именно именно этих двоих. Они – лишь ростки, взошедшие на удобренной почве, но в ней много семян. На их месте окажутся люди с другими фамилиями, но теми же целями. А что касается возможного массированного десанта сюда из-за Двери, то вряд ли Сталин хочет появления в этом времени, в его стране, нескольких миллионов, или даже десятков миллионов людей извне, пусть даже и потомков – как это сместит в СССР равновесие власти? Это не отдельные посланцы, и даже не экипаж подлодки, которых можно ассимилировать. Лазарева уж точно не хочет возвращаться в свой отравленный мир, твердо решив, что ее дом здесь. Кстати, она в присутствии русского Вождя все же держалась не как абсолютно независимая персона – понимала, что до ее времени далеко, а до застенков НКВД здесь близко. Конечно, Сталин еще не настолько сошел с ума – но теоретически, мало ли что может попасть на ум азиатскому деспоту, привыкшему к абсолютной власти. То есть, вряд ли пришельцы непосредственно могут здесь распоряжаться – скорее, они лишь советники, и статус их известен немногим. А Сталин смертен – сколько ему еще осталось, если там в начале шестидесятых был в кадре уже другой Вождь?

– Ну, допустим – заметил еще один участник встречи – а что вы думаете о возможном воздействии на саму Лазареву? Она любит своих детей – допустим, в один из дней, получит предложение, от которого не сможет отказаться, если не желает получить свою дочку по частям? Причем это сделаем не мы – верно ли я понял, что у Лазаревой смертный приговор от ОУН не отменен, да мало ли найдется террористов и просто бандитов? А наша сторона может выступить даже как спаситель, убрав с доски отыгравшие пешки.

– Вы не знаете русских – отрезал Райан – а я уже знаком с их психологией. Применительно же к вашему предложению – я теперь считаю, что та якобы фантастическая книга, которую Лазарева передала мне в Москве еще десять лет назад, была написана кем-то в ином времени. Пусть события в ней вымышленные, как и географические названия – но вот кое-что другое, абсолютно подлинное. Я имею в виду психологию тех русских «из-за двери» – в частности, их реакцию на захват заложников, абсолютно иррациональную на наш взгляд. Когда приоритет не освобождение пленников – хотя, если кто-то в итоге останется жив, хорошо – а месть. Так, что для террористов лучшим выходом будет, всем погибнуть, не причинив заложникам вреда – в этом случае возможно, родственникам, односельчанам, даже соотечественникам преступников не будет коллективной кары. И приговор не только исполнителям, но и по цепочке, до всех причастных, кто отдал приказ. Я достаточно знаком с миссис Лазаревой, чтобы утверждать: если вы сделаете это, то получите не запуганную мать, а взбесившегося берсерка. С ответом – вплоть до того, что на Вашингтон упадет то же, что на Шанхайский порт пять лет назад.

– Поддерживаю – сказал «профессор» – джентльмены, ну мы же не какие-то гангстеры из Чикаго? Если того же можно добиться чище и вернее. Отчего бы детям Лазаревой, когда они подрастут, не получить приглашение посетить Штаты, для расширения кругозора – подобно тому, как русская элита в прошлом веке по Европе путешествовала? И если к той же дочке миссис Лазаревой подвести настоящего американского парня, а к ее сыновьям, победительницу конкурса «мисс этот штат» или интеллектуалку из Принстона, кого они предпочтут… То есть шанс сделать из них «горбачевых».

– А отчего вы думаете, что руководство СССР, да и сама Лазарева, дозволят своим вероятным преемникам такие контакты? – спросил «аристократ» – если им известно, к чему это привело в той истории.

– Также и нам известно, что русские окажутся более восприимчивы к идее демократии, чем американцы к коммунизму – ответил Райан – и обращаю внимание, что СССР в последние годы явно движется в сторону «имперской преемственности» – а характерной чертой элиты прежней Российской Империи была самая тесная связь с Европой. Если мы откажемся от политики «холодной войны» и «железного занавеса», которые сейчас не несут для нас никакой выгоды – то смею ожидать, представители советской верхушки будут у нас столь же частыми гостями, как раньше, великие князья в Париже и Баден-Бадене. А там будут и виллы во Флориде в качестве их летних дач, и внуки миссис Лазаревой туристами в Нью-Йорке.

– То есть, реальный шанс на их «перестройку» – сказал техасец – и история вернется на истинный путь.

– Еще один вопрос – заметил Райан – двое русских в нашем плену. К сожалению, я знаю лишь о самом факте, эта информация была мне сообщена в связи с вероятным появлением во Вьетнаме известного вам «полковника Куницына», предполагаемого главного организатора диверсии в Сайгоне. Судя по явному интересу Лазаревой, кто-то из них может быть «задверцем». Меньше чем через сутки ответ относительно их судьбы ждут в советском посольстве. И что мы ответим?

– А ваше мнение на этот счет, Джек? – спросил «аристократ».

– Я бы вернул этих людей Сталину – решительно ответил Райан – поскольку, если кто-то из них и правда «задверец», то его соотечественники совершенно не понимают юмора и весьма склонны к применению силы, причем в кратном размере. Причем без объявления войны – слова Лазаревой можно понять и так, что та сторона в состоянии устроить нам искусственное землетрясение в Сан-Франциско или цунами на Нью-Йорк. Ну а если там нет «задверца», то игра тем более не стоит свеч. Но решать не мне. Мы готовы заплатить за возможную информацию – жизнями тысяч американцев и материальными потерями?

– Потерями капитала – уточнил «аристократ» – дорого бы дали страховые компании, чтобы услышать эти ваши слова! Ну а если поступить проще – вы сказали, сутки, и еще будет какое-то время до момента передачи пленных на ту сторону, даже в случае нашего согласия. Достаточно, чтобы форсированным допросом выбить все, что они знают! Даже если красные в ответ расстреляют кого-то из наших летчиков что ж, на войне не обходится без жертв.

– Допрос с соблюдением приличия – сказал техасец – без гестаповских пыток. Если эти парни из-за Двери настолько круты, то реагировать будут как Тедди Рузвельт, если бы в его время в какой-нибудь Панаме посмели арестовать и пытать американца. Ну а просто допрос, это наше законное право.

– По тонкому льду ходим – сказал «эдиссон» – логично рассуждая, если с русскими и задверцами невыгодно воевать, то выгодно торговать, вы с этим согласны? И как мой коллега (взгляд в сторону Физика) хотел бы побеседовать с миссис Лазаревой, я бы очень хотел получить для изучения образцы технологии будущего. Например экземпляр того компьютера в обмен на пленников.

– Не отдадут – сказал военый – русские не идиоты. Это же прорыв в области «умного» оружия, тех же ракет и торпед. И систем связи – кстати, нам теперь придется отказаться от шифромашин и перейти на одноразовые блокноты. Поскольку есть подозрение, что наши стандартные шифры эти компьютеры будут ломать за недопустимо короткое время.

– Итак, какие будут общие выводы? – подвел итог «аристократ» – джентльмены, я предлагаю следующее. Что наш друг Джек Райан в самый короткий срок передаст Президенту.

Первое – немедленная война с Советами категорически невыгодна! Для успокоения электората, не следует о том широко объявлять, пусть выпустят пар. Ну а после – пропаганда суть та же реклама. Напомню давний разговор, что при должных усилиях и деньгах можно даже ниггера в Белый Дом ввести – поздравляю, это будет экспериментально подтверждено – жалко, Джек, что вы не могли уточнить, откуда взялся этот Барак Обама.

Второе – немедленно организовать самое тщательное изучение Йеллоустоуна, насколько он опасен. Подключите лучших экспертов, и денег не жалеть! Если подтвердится, будем решать, что с этим делать возможно даже, лучшим выходом будет искусственно пар спустить, получим рукотворный Везувий, но не конец света и пороховую бочку под всеми Штатами.

Третье – наша армия и флот должны быть самыми сильными в мире! Прости, Джек, но ваш план разоружения категорически не приемлем. Потому что беззубых не уважают. И военная сила должна будет остаться одним из действенных средств нашей политики – при условии ее умелого применения.

Четвертое – именно об этом применении. Избегать прямой конфронтации с Советами, но не стесняться в отношении их макак. То есть Вьетнам – до победы! И никаких силовых акций против СССР, его собственности и его граждан – по крайней мере, таких, которых можно связать с нашей страной. Слава господу, для грязной работы в этом мире еще хватает всякой швали!

Пятое – уделить особое внимание сбору информации касаемо «задверцев», их влияния на советскую политику, их технологий. И конкретно, касаемо персоны миссис Лазаревой – в идеале, нам должен быть известен каждый ее шаг! Это также относится к ее детям. Только, боже упаси, никаких силовых акций – а вот завязать с кем-то из них дружеские отношения будет очень полезно!

Шестое – программа развития в СССР и странах советского блока свободы и демократии. Опять же, никаких шпионских игр, для того есть отдельные структуры. А это пусть будет направлено исключительно на формирование у советских людей взгляда на Америку как на друга! «Актер хорош, когда он верит» – привлеките молодых идеалистов из Корпуса Мира, готовых свет просвещения хоть дикарям-людоедам нести.

Я ничего не упустил, джентльмены?

Дуайт Эйзенхауэр, Президент США.

Ощущение бездны, вдруг взглянувшей на тебя в упор.

Америка еще ничего не знает – и ждет моего обращения к нации. В котором я объявляю войну – Москве или Ханою. Три года назад американский народ призвал меня на службу в Белый Дом – в надежде что я, принявший капитуляцию у Германии и Японии, теперь сделаю это с Советами. Однако аксиома военного искусства, что война, которую объявляешь ты сам – должна завершиться твоей победой. А при картах на столе – далеко не факт, что мы сорвем банк. Если Райан сказал правду – но в игре с такими ставками не лгут и не шутят.

Национальная безопасность США – сколько раз мы произносили эти слова, оправдывая какую-то мелкую проблему. А сейчас ставка – само существование нашей великой страны, да и всего мира в целом. Если умники подтвердят информацию про Йеллоустоун. И скорее всего, она окажется правдой – не стали бы русские, или эти «задверцы» лгать в том, что мы можем проверить.

Если мы объявим войну прямо сейчас… На Ханой мы бросили все силы стратегической авиации на Тихоокеанском театре – и в настоящий момент едва можем сформировать из остатков пару сводных эскадрилий, готовых к немедленному удару. Про Европу и говорить не стоит – потери ВВС там будут катастрофическими. Теперь выясняется что и на море у русских есть козырной туз. И наша группировка во Вьетнаме попадает в исключительно тяжелое положение, ограниченная в снабжении (после Сайгона). Скорее всего, мы не сможем удержать Японию и наверняка потеряем весь Китай. Как и верные нам малые страны Европы. При том, что англичане и французы явно не желают нас поддержать. Все это можно было бы пережить, по прежнему сценарию – мы отступаем с потерями, накапливая силы, а затем… Но если правда – про Йеллоустоун, и вероятные удары по нашему побережью, то нас ждет катастрофа: мы окажемся в войне, лишенные тыла. После чего с нами даже не будут ни о чем договариваться – нас просто уничтожат.

Должен быть какой-то выход. Американцы – великая нация, совершенно не склонная к достоевщине, интеллегентскому нытью. «Что нас не убивает – делает сильнее». Мы пережили Депрессию, голодомор тридцатых. Что посоветуют умники – возможно, не худшим вариантом будет устроить искусственное извержение, чтобы обезвредить эту пороховую бочку под нашей задницей – пожертвовать тремя штатами, но вернуть свободу действий.

Русские могут быть отличными парнями, в чем-то даже симпатичными. Но ничего личного – хозяин в мире должен быть один. Потому, и здесь еще встанет вопрос, кто будет победителем – который получит все. Но сейчас – еще не время! Пока у нас нет превосходства, обеспечивающего победу. Если у Сталина и в самом деле – армия уже следующей мировой войны.

Мне не простят – заклеймят трусом, как двух моих предшественников. Но на мне ответственность за всю державу. Если Америка погибнет – то кто вспомнит о чьей-то храбрости?

Что я скажу нации – которая ждет сейчас моих слов?

Анна Лазарева. Июнь 1955.

Белая ночь в Ленинграде. Когда разводят мосты – и гуляют у Невы влюбленные пары.

– Рябов гад – говорю я – мы спектакль разыгрывали, а он… Сколько нервов вымотал – у меня, у тебя и у товарища Сталина!

Оказалось – живой он, и не в плену! Вьетнамцы его не бросили – раненого и контуженного, дотащили до ближайшей своей явки в соседней деревне. Подземные схроны, это вовсе не бандеровская монополия – и лежал там Рябов все время, пока его с усердием искали обе воюющие стороны. Поскольку еще и Саня Мельников вылез со своей дурацкой идеей про «куницына», то американцы заподозрили, что среди наших там был «задверец» – и устроили по всей прилегающей территории тотальный шмон при осадном положении. А так как та деревня была слишком близко к Сайгону, то даже связаться со своим штабом партизаны могли не сразу, хотя сумели как-то организовать лечение и уход за раненым. И уже после, когда схлынуло – целую операцию пришлось организовывать, чтобы Рябова вывезти. Сейчас он в Ханое, долечивается. А прилетит домой – пусть лучше не показывается мне на глаза!

– Героя, однако, заслужил – отвечает мне мой Адмирал – хотя, солнышко, товарищ Сталин со тобой солидарен. Сказав – хватит с него и ордена Ленина. Ну а я уже упросил заменить на Ушакова 1й степени.

Для тех кто не знает: хотя «Ленин» считается высшим среди советских орденов – но поскольку им могут наградить и секретаря обкома, и директора завода и прочих им подобных в мирное время, то у военных он ценится ниже чем даже «боевик» (Красное знамя – боевой) или «Ушаков». Кстати, Видяев за два потопленных авианосца тоже всего лишь Ушакова получил – поскольку давать вторую Золотую Звезду в условиях когда с американцами вдруг мир-дружба-разрядка, Сталин счел политически неудобным.

– Останется вечным каплеем до пенсии – говорит мне Михаил Петрович – а в трибунал его все же не надо. Поскольку победителей не судят.

Победители… Когда я, узнав про Рябова, воскликнула не сдержавшись – напрасно все устроили (про наш театр), то Сталин меня поправил:

– Нет, Анна Петровна, не зря. Поскольку теперь наш противник будет обязан учитывать в своих планах еще одну союзную нам сторону. Пусть пока невидимую – но могущую вмешаться на нашей стороне. А это будет крайне выгодно для СССР! Только вам, Анна Петровна, теперь эту ношу «посла иных сил» до конца своих дней придется нести.

Уже не «товарищ Лазарева», а по имени-отчеству, при всех – со стороны Вождя это знак глубокого уважения, очень немногих он так называл. Войны избежать удалось, американцы вдруг оказались «за мир» – а что в газетах поднялось! Причем если европейцы не скрывали радости, то в США опять крайним оказался «президент-трус», так что с высокой вероятностью выборы в следующем 1956 году Эйзенхауэр проиграет. И кто вместо него – для Кеннеди вроде рано еще? Также вопрос – «разрядка мир и дружба» с их стороны, это тактический маневр или долгосрочная политическая линия? Которая вовсе не означает прекращения противостояния – а лишь перевода ее в другую плоскость: экономики, идей, культуры.

Мы готовы – в этой реальности советские люди живут лучше, чем в иной истории. Подтверждение тому – большее число личных автомобилей на улицах (в том числе и марок ГДР и Народной Италии). Заполненные витрины магазинов, транзисторные приемники в руках прохожих – и люди выглядят более нарядно (женщины, особенно). На мне сейчас платье из «тургеневской» коллекции, что Лючия показывала весной – и платья из той же серии я уже несколько раз замечала на ком-то, во время лишь этой нашей прогулки. Видяеву и Рябову наградой за всю эпопею, ордена – ну а мне, неделя отпуска в Ленинграде, вместе со всей семьей. Поздний вечер (хотя светло совсем, июнь!), дети уже спят, под надзором Марьи Степановны, уже штатной нашей «ассистентки», и девушек, Вали и Светы (о них после скажу). Ну а мы с моим Адмиралом решили по набережной пройтись, под руку. Как когда-то на севере гуляли у моря.

На Дворцовом мосту прохладно и ветер. Пять лет назад мы с Лючией на этом самом месте стояли, от нашей охраны убежав – и после выговор от Пономаренко заработали. Теперь же, впереди шагах в десяти двое идут, и позади двое – нет, не суровые мужчины в штатском, а на вид, такие же влюбленные парочки. Вот только девушки – в таких же «летящих» накидках и шляпках с вуалью, как на мне: очень удобный оказался фасон для нашей службы, движений не стесняет и маскирует хорошо. И распространен – очень многие женщины (и киногероини советских фильмов) так одеваются. И дополнительная защита – по тому же принципу, как у нас на выезде, три одинаковых закрытых автомобиля. Автомобили сейчас тоже есть – один экипаж с рацией у того конца моста стоит, второй у другого – нет, движения не перекрывают, просто стоят и наблюдают, готовые вмешаться. «Мерседес» и «Фиат» – вовсе не из-за пристрастия к иностранщине, а из-за расхожего у обывателей (и не только их) мнения, что наши Службы обязаны пользоваться исключительно отечественной техникой, ну вот будет кому-то сюрприз. А девушки в охране у нас появились недавно (и я подозреваю, из-за моей скромной персоны) – агентессы у нас и прежде были, но боевики-охранительницы, нет. Хотя хороший охранник не только боевиком обязан быть – а вдруг у его подопечного, например, сердечный приступ, или еще какая ситуация, не связанная с чужим умыслом? То есть, нужны навыки медика – а в нашем случае (когда дети под опекой) даже и педиатра. Двое их сейчас с нашими детьми – и обеих я хорошо знаю, они из наших «лючий», одну Школу заканчивали.

А Рябов, гад такой, ссылается на Инструкцию! Где формально сказано, «для лиц, категории АА (это те, кто из иного времени)» запрещено нахождение на территории вероятного противника в мирное время. А в военное, или в «особый период» – «исходя из обстановки и интересов СССР». Понятно, что в ситуации чрезвычайной, например когда вражеские танки у ворот Москвы, может быть что угодно – да и Кунцевич со Смоленцевым уже после Победы вовсю окаянствовали на чужой земле. Но надо же думать, где граница – и в инструкцию все заранее не впишешь. Короче, только вернись, зловред самостийный – будем с тобой разбираться, а заодно и кое с кем из ответственных товарищей Особой Дальневосточной. Как допустили, что секретоноситель вылез туда, где ему быть никак не положено?! Нет, казнить никого не будем (ну если прямого злоумыслия не найдем), но звездочки с погон полетят точно! И отметки в личных делах появятся. Хорошо хоть, двоих наших удалось обменять.

– Солнышко! – Михаил Петрович обнял меня за плечи – ну расслабься! Ты сейчас как пружина – а так нельзя, когда не в бою, перегоришь. Отпусти себя, отдохни.

Не девчонка уже, тридцать три года мне – и знаю, что за глаза меня «Анной Грозной» зовут. А когда мой Адмирал со мной так, да еще на этом месте… сколько я тут бегала когда-то, в бесконечно далекой довоенной жизни, отсюда и «альма матер» моя видна, Университет, и родная Петроградка. И Васильевский остров рядом – где Михаил Петрович в ином времени жил.

– Солнышко, ты плачешь? Что с тобой?

– Все в порядке! – отвечаю я – это все ветер, глаза слезит.

Поправляю взметнутую от лица вуаль и незаметно вытираю слезы. И правда ветрено, мой плащ надувает словно парус – как в тот день, когда мы с Лючией к ши-цзам бежали. К каменным добрым китайским львам, встав между которыми, по легенде, можно желание загадать, и оно исполнится. Завтра мы туда все вместе поедем… и что мне пожелать в этот раз? Чтобы не было войны – нет, бывает же так, что нельзя не ответить, потому что нельзя отступать! Чтобы мои дети и внуки не увидели «перестройки», чтобы мы выиграли войну идей, чтобы здесь весь мир смотрел на СССР как на светоч прогресса – а США пусть лесом идут!

Тем более, в Китае скоро начнется. Поскольку Сталин (и Пономаренко) утвердились во мнении, что великое стояние на Янцзы пора завершать – да и иметь сражающийся Вьетнам отрезанным анклавом, это очень нехорошо. И предлог есть – с чьих аэродромов взлетали те, кто бомбили Ханой? Так что уже месяц перебрасываются к Янцзы свежие дивизии с севера – не только от товарища Ван Мина, но и Советской Армии. И наш Ли Юншен там, выпустился наконец из Академии имени Фрунзе, причем в чине полковника, вот везет человеку! Уехал домой – и увез с собой сестричек, «лилию» и «орхидею». Интересно, на ком он женится – неужели на обеих сразу? Если «поматросит и бросит» – я на него обижусь!

Ну а нам, как в Москву вернемся, предстоит знакомство с еще одной исторической личностью. На мне сейчас «тургеневское» платье из того фильма – а прилетит аналог Инсарова в этом времени. Молодой аргентинский врач Эрнесто Гевара (еще не Че) – чья книга о путешествии на мотоцикле уже переведена и вышла в СССР. Знаю, что наши (до времени, не раскрываясь) работали с ним еще с сорок пятого, когда он совсем юнцом был (тут спасибо товарищу Быстролетову, который здесь вовсе не в опале), ну а теперь нам предстоит придать этому бриллианту подлинно коммунистическую огранку. В свете того, что очень скоро начнется на Кубе – значение будущего Острова Свободы товарищ Сталин высоко оценил, и уступать его американцам не намерен.

В интересное время живем, историю творим! На мировой доске играем – за светлое будущее всего человечества. Ну а с мистером Райаном – может, когда в следующий раз приедет, предложить сыграть в покер, по моим правилам? Я ему покажу – «покерфейс»!

Вместо эпилога.

Морская пехота США привычно высаживалась на чужой берег.

Первыми над будущим плацдармом появились самолеты, взлетевшие с палуб «Мидуэя», «Иводзимы», «Орискани», «Филиппин Си». Затем была сброшена первая волна десанта, на господствующие высоты – с вертолетов, «вертикальный охват», тактическая новинка вьетнамской войны. И лишь после в виду берега появился четкий строй десантных кораблей с главными силами, с флангов прикрываемый кораблями огневой поддержки, а в оперативной глубине – эскадрой, во главе с линкорами «Монтана» и «Огайо».

Откинулись аппарели – и вмяли песок пляжа тысячи солдатских ботинок. Тягачи вытаскивали из трюмов пушки, с транспортов LST пошли на берег танки, легкие «чаффи» и тяжелые «паттоны». Вторая дивизия морской пехоты, одна из лучших в вооруженных силах США. По огневой и ударной мощи – сопоставимая с танковой группой вермахта лета сорок первого года.

– Имей мы тогда такие войска… – мечтательно произнес седой фельдмаршал, глядя с холма – высадка на остзейские пляжи, и дранг нах Петербург. Но фюрер катастрофически недооценивал морскую мощь и амфибийные возможности.

Подъехал джип, вышел американский офицер. Подошел, отрекомендовался – майор Хэнкок, для связи, при вашем штабе. Седой полководец чуть заметно скривился – плебеи, не могли кого-нибудь выше чином, хотя бы полковника, прислать. Но тоже представился, вскинув руку к козырьку:

– Фельдмаршал Манштейн, начальник Генерального Штаба Королевства Египет. Фактически исполняю обязанности командующего королевской армией. Обращаться по серьезным вопросам к его сиятельству Аббасу не рекомендую – этот баран смыслит в военном деле не выше ефрейтора и занимает свой пост исключительно из-за родства с Его Величеством Фаруком. Зато на командующего ВВС Хартманна можете положиться, как на профессионала.

– Тот самый великий ас, что на Восточном фронте сбил пятьсот русских – почтительно произнес майор – ну тогда, за небо над головой я спокоен. Наши дальнейшие планы?

– Провожатые готовы – сказал Манштейн – дороги проложены, и даже построены жилые городки в указанных вами местах, чтобы ваши люди разместились со всеми удобствами.

Союзники, швайне! На маневрах великолепны – но как до дела дойдет… Всю грязную работу предстоит сделать королевской армии, что сейчас разворачивается на севере, у границы Израиля – раз русский вопрос кардинально решить пока нет возможности, то навсегда решим вопрос еврейский. Хотя королевская армия, это далеко не те бравые германские юберменьши лета сорок первого. Где они сейчас, те солдаты, покорившие Европу – лежат в русских снегах, или служат победителю, растоптавшему Германию? Но лучшие из них здесь – командирами батальонов и рот, артиллеристами, танкистами, связистами. Костяк армии, на который нанизано огромное количество протухшего рыхлого мяса – вплоть до отловленных авеколистов, полудиких негров, которые даже арабского языка не знают, не то что немецкого командного. Правда, истинные дойче офицеры и фельдфебели даже из этих обезьян могут выдрессировать подобие солдат. И будем надеяться, что в этот раз блицкриг удастся – не тысячи километров надо пройти, и не по русской зиме и распутице. При десяти- даже пятнадцатикратном численном превосходстве, если учесть еще иорданцев и саудовцев – а также при том, что своих потерь можно не считать, арабов не жалко нисколько, пусть даже русские и евреи поубивают девять из десяти. При том, что палестинцы обещали поднять волну террора в израильском тылу – а турки, занять благожелательный нейтралитет. Быстро занять территорию Израиля, поставив мир перед фактом – ну а дальше, плебисцит, не одним же советским в эту игру играть? Палестинцев там и так уже больше, чем евреев – а вторых после сколько в живых останется, хехе? И кто будет отрицать, что арабы имеют исторические права на священную землю Иерусалима?

Ну а союзники – как прикрытие. Чтобы, если все пойдет не так, не пустить разозленных русских за канал. Совместные американо-британско-египетские маневры «Большой прыжок», с взятием под охрану Суэцкого канала, с благородной целью обеспечения безопасности судоходства. Ну и заградотряд, не будем стесняться – чтобы египетские воины знали «за Каналом для вас земли нет» и шли в бой с яростью берсерков. Характерно, что непосредственно участвовать в бою против советских войск в Израиле, англо-американские союзники отказались наотрез. Только что перенеся от Сталина две оглушительных и унизительных затрещины – слабаки, хотя оружием увешаны, им только с каким-нибудь никарагуанцами воевать, даже Вьетнам покорить не могут (что в прошлом веке лягушатникам удалось – которых через пяток лет Бисмарк наголову разбил). Ну, хоть какая-то польза и с них будет.

В это время на израильской территории отряды повстанцев готовились к интифаде – разбирали присланное с юга оружие, делали бомбы, заливали в бутылки бензин. Отчего мы стали чужими на своей земле – и эти проклятые евреи ведут себя как хозяева, оставляя нам лишь самую грязную и дешевую работу? Почему лишь русским позволительно иметь свой вьетконг?

А на Дальнем Востоке – шли воинские эшелоны и моторизованные колонны на юг, к берегам Янцзы. Советская Армия готова была выполнить свой очередной интернациональный долг.

Последние мирные дни лета пятьдесят пятого года.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg