«Серпомъ по недостаткамъ (целиком)»

Серпомъ по недостаткамъ (целиком) (fb2) - Серпомъ по недостаткамъ (целиком) 733K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алиса Климова (Луиза-Франсуаза де Ла Бом Ле Блан)

Луиза-Франсуаза Серпомъ по недостаткамъ (целиком)

До конца пары оставалось минут пять, когда в кармане задергался телефон.

СМСка была от Василича, с коротким текстом 'срочно выходи поговорить, выезжаем на неделю'. Это было странно, потому что апрель у меня с Василичем ассоциировался крайне слабо.

Василича, соседа по даче, я знал с самого раннего детства - с моего детства, все-таки он старше лет на тридцать. Последние лет двадцать он был 'штатным водителем' какой-то 'постоянной экспедиции' в каком-то физическом институте, и вот уже четыре года, с окончания мною девятого класса, шеф этой экспедиции Федоров брал меня на летние каникулы на должность лаборанта этой самой 'экспедиции'. Обычно мы всем составом отправлялись куда-то что-то мерить в земле в самом конце июня и возвращались в Москву в середине августа, но, поскольку экспедиция была 'постоянная', то лаборантом меня принимали в начале апреля, а 'увольняли' в конце октября. Реально же я хоть что-то полезное делал лишь с начала июля помогая расставлять приборы для измерений в поле и до середины сентября, в течение месяца перенося данные измерений в экселевские таблицы для дальнейшей обработки. Все, включая бухгалтерию, об этом знали - но при зарплате лаборанта в семь тысяч внимания на моё ничегонеделание не обращали. Так что я ждал Василича уже после сессии, однако видимо жизнь решила внести очередные коррективы. Ну ничего, пять минут не критично, с пары срываться не стоит все-таки.

- Значит так, - затараторил обычно неспешный Василич, когда я вышел на улицу - вот тебе письмо ректору от нашего директора, чтобы тебя на неделю отпустили с занятий. Чтобы тебе прогулы не ставили перед сессией. Федоров что-то в прошлом году намерял в Исымбае, нефтяники аж писаются от восторга. Но для подтверждения нужно электричества пять мегаватт в поле, а где же их в поле взять-то? Вот у них контейнерная электростанция на промысел едет. Дали Федорову на три дня, если все получится, то ему специально отдельную купят, а пока выбирать не приходится. Так что быстро в деканат письмо неси, через два часа выезжаем. Федоров уже туда улетел. Едем без Лены, сообрази что захватить - поедем мимо твоего дома, а насчет пожрать я уже озаботился. Да, вот 'подъемные' пять тысяч, нефтяники сверх фондов наличкой выдали на каждого, без отчета. Видать, что-то важное Федоров наоткрывал за зиму.

Лена, жена Василича, обычно ездила с нами поварихой, заодно занималась и прочим хозбытом. Поскольку на ближайшую неделю стирки не ожидалось, я, после визита в деканат и благословления от замдекана (директор института, где работал Федоров, сам был выпускником нашего и, ставши академиком, являля его гордостью), оставил дома сумку с конспектами, взял бритву и зубную щетку, подкупил на рынке у метро три смены белья, акончив на этом сборы.

Сразу выехать не удалось - оказалось, что федоровское оборудование не успели погрузить на экспедиционный 'заслуженный Урал Советского Союза' - с периодически подновлявшейся надписью 'Геофизическая экспедиция АН СССР' на борту кунга, что служило отдельной причиной для затаённой гордости. Несмотря на звание и возраст, машина считалась находящейся в прекрасном состоянии, в связи с чем продолжала числиться на балансе как действующее транспортное средство. Впрочем, прекрасность этого состояния вызывалась и тем, что Василич (при моем активном участии, выражавшемся в "подержи", "вымой" и "смажь") ремонтировал ее чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Наконец к двум все необходимое в "Урал" было погружено, и мы выехали. Путь предстоял неблизкий - на недостроенный (и видимо навсегда) канал Волгодон-2. Потому, как разъяснил по дороге Василич, полигон нужен длинный, ровный, где что-то строилось или копалось в известное время, и при этом чтобы людей не было в радиусе десятка километров (по правилам ТБ и установленной нефтяными боссами "секретности"). В прошлом году в Исымбае мы ползали по земле около нефтяных скважин, а зимой Федоров ткнул куда-то в карту около Перми пальцем и сказал, что "если тут неглубоко есть нефть, то я покажу место где нефти больше чем в Кувейте". Нефтяники сделали в земле дырку и нефть нашли на глубине в сто метров. Хотя и очень мало, но геологи отрицали возможность ее там появления в принципе. И Федоров сказал, что для вычисления "кувейта" ему и нужен такой полигон, для калибровки прошлогодних измерений. Директор же ответил, что если Федоров "кувейт" вычислит, то он изобрел не геофизический прибор, а машину времени и такого не бывает, а посему "полигон" не подписал. Но вот сейчас он уехал куда-то на конгресс, а его зам, вроде за немаленькое "спасибо" от нефтяников, оформил "полигон" за день до нашего выезда - и вот нам предстоит через шестнадцать часов оказаться за тысячу километров отсюда. А посему - до вечера рулить придется мне, а он, Василич, поспит.

Выяснив - довольно скоро - что Василич насчет пожрать озабочивался без привлечения жены и закупил одних быстрорастворимых супов, в Рязани заехал на рынок и прикупил картошки - терпеть ненавижу "нажористый химикалий". Ну а для удовлетворения текущей потребности, вспомнив прошлогодний прикол Василича и уточнив на рынке направление, прямо на "Урале" зарулил в Макдональдс и взял по паре гамбургеров. Рязань оказалась явно не Москвой: девчонка-продавщица в Макдональдсе всего лишь флегматично предупредила, что налево на выезде грузовикам нельзя, потому что над проездом труба газовая протянута. Да и сам гамбургер оказался (или показался) сытнее московского - мне и одного хватило. Второй - чтобы не затерялся - я сунул в лежащую за сиденьем инструментальную сумку-рюкзак, в которой носил вообще все свои вещи - в руках носить бритву с трусами неудобно.

Василич, как и грозился, продрых почти до темноты. Один раз проснулся - когда я уже за Тамбовом остановился на стоянке для грузовиков, перекусить. Рядом, к моему удивлению, стояли три старых разваливающихся сто тридцатых ЗиЛка - перевозили зерно. Оказалось - фермеры местные, подрядились какой-то агрофирме с элеватора зерно возить, как сказали - "за десятину": каждую десятую ходку - себе. Посевная прошла уже, элеватор семенной был, вот его и освобождают по дешевке. Один из водил - меня признали "своим" в силу древности "Урала" - рассказал как из пшеницы делать что-то вроде попкорна в пустой консервной банке, поставленной на огонь. Надо будет попробовать на досуге. Тем более, что на измерениях мне делать собственно нечего.

"Урал" - это все-таки не Тойота, и даже не Жигуль: устал я за рулем как собака, так что, сменив Василича на правом сиденье, окончательно проснулся лишь около восьми утра, когда машина уже подъезжала к месту назначения, причем проснулся от "радостных" воплей Федорова, который встречал нас в поселке километрах в десяти от "полигона". Шеф довел до нашего сведения, что машина с генератором прибыла еще вчера, так что через час вся наша аппаратура должна уже быть не только выгружена, но и подключена. В результате, даже глаза толком не продрав, я начал разгружать и расставлять тяжеленные железяки. Федоров тут же удалился ставить алюминиевый отражатель - я бы и сам с удовольствием и небывалой тщательностью два часа устанавливал этот алюминиевый зонтик весом в пару кил. Но такая работа - для начальства.

Конечно не через час, а уже ближе к полудню, но аппаратуру все-таки расставили. Вероятно тут сыграло роль и то, что двигались мы как полусонные осенние мухи: несмотря на конец апреля воздух был душный и какой-то тяжелый, и даже небо было не голубым, а затянуто серой дымкой. Хорошо что ребята с мобильной электростанции помогли нам протянуть и установить все их тяжеленные кабели - им тоже хотелось до праздника закончить эту явно внеплановую работу и свалить домой. Когда эти ребята уже начали заводить свою махину, Федоров глянул в свой девайс и послал меня "поднастроить" установку рефлектора, а заодно и срыть какой-то пригорочек, лежащий на полдороге. Поскольку при измерениях мне было делать нечего, я кинул в сумку несколько картофелин, чтобы испечь их и перекусить не возвращаясь. Василич радостно всучил мне в руку лопату. Другой рукой я успел выудить из его кармана бутылку с соком и "радостно" двинулся в двухкилометровый путь до рефлектора. Не успел я отойти и на десяток шагов, как взревела турбина передвижной электростанции. Оглянувшись на шум, я увидел как из контейнера вверх вылетает струя раскаленного дыма, и прямо по этой струе с мутного неба в контейнер лупит молния. А из федоровского прибора вылетает розово-фиолетовый клубок пламени и летит прямо на меня...

Серпом по недостаткам

Глава 1

Самостоятельный мужик Дмитрий Гаврилов неторопливо ехал по степи в родную слободу. Мысли его были печальны как трусца его более чем пожилого мерина. И - было от чего.

Самостоятельным мужик Дмитрий Гаврилов стал в сентябре, и ему - как "одинцу"-выделенцу, "обчество" нарезало земельки аж дюжину десятин. Правда из "неудобной", но сразу дюжину. А как раз нынче землемер уездный, Федулкин, межевание и свершил. Хороший мужик этот Федулкин, всего за пять рублей прирезал к угодью еще и оврага десятины с три - может там что-то вырастет: не так быстро в овраге земля-то высыхает. Потому как "неудобная" - она неудобная и есть: кроме бурьяна на ней и не растет ничего, ну нету в степи воды. Но - все же удалось ухватить лишние три десятины в овраге, даст Бог - так хоть сена накосить стожок-другой удастся.

Эх, еще бы денег заработать! За зиму (а точнее, с сентября, сразу после передела) самостоятельный мужик помощником конюха на заводе у Нобелей работал, так почти сто рублей получил. Восемнадцать правда отдал за мерина и упряжь к нему, да и на материал для саней в пятерку с лихом обошелся, зато теперь есть своя лошадь. Хорошо еще купить ее успел до того как выгнали с работы - горсть овса пожалели. Да, двенадцать лет на заводе отработать даже лошади тяжело, ну ничего, еще пару лет протянет, а то и три - а там и на новую лошадку деньги найдутся. А где еще за такие деньги лошадь-то взять? До травки лошадь прокормить есть чем, хоть и небогато: по горсточке за полгода вон два мешка овса-то набралось, и сена вон почти полные сани... А сбрую - ее и починить можно.

Вдруг справа за холмом что-то сверкнуло и уехавший далеко вперед землемер неожиданно что-то заорал дурным голосом. А затем, вскочив в санях, начал хлестать лошадь и, так и не прекращая вопить, скрылся за холмом. Федор, ехавший немного правее (землемеру-то на тракт надо, а Федору - вовсе в слободу), решил, что Федулкин не иначе молнии испугался. Хотя - может и волка увидал. Вытащив из-под сиденья топор, которым рубил межевые столбы, мужик Гаврилов решил все же свернуть и поглядеть на причину землемерова вопля: ежели волк один всего, то глядишь и шкура лишней не будет, а по весне стаями волки уже вроде не ходят. А ежели не волк, то земля сплавившаяся от молнии - она от других молний защитит, это каждый знает. А молния-то уже сверкнула, больше не ударит... хотя странная молния: грома от нее не было вовсе.

Но вместо волка Димка увидел лежащего на снегу человека. Странного. В синей тужурке какой-то, в штанах синих - и это зимой почти. А тужурка сверху как кровью пропитана? Не иначе смертоубийство тут было, или как раз его-то молния и ударила.

Человек вдруг пошевелился и попытался подняться. Опираясь на лопату. Знатная лопата, железная! А подняться человеку не удалось, упал он и что-то крикнул нехорошее. Надо забрать лопату-то... а человек - вот как кровищей-то залит, всё равно помрет. И будет это не смертоубийство, а как бы он сам чуть раньше помрет... Не грех это! От мучений человека спасение! И человек этот лишнего греха, бранясь словами позорными, на душу взять не успеет...

Но, подъехав поближе, самостоятельный мужик понял, что не кровь это, а тужурка сверху сама по себе темно-красная. Ну и ладно, все одно по всему видать - помрет человек скоро... А вдруг все же Федулкин видел, что не кровь это? Что он там кричал? про спасенье что-то? Наверное за помощью поехал. Ой, точно всем скажет! Так что топор пока снова под облучок, а человека сами и спасем: вон и одёжа барская, разноцветная, и сумка за спиной какая важная, вся блестит - не иначе из шелка. Чай, можно и в подарок за спасенье лопату выпросить, да что там лопату - рублёв десять барин даст, если не четвертной!

- Эй, барин, ты живой?

Очнулся я от какого-то истошного визга. Открыв глаза, я увидел, как от меня, нахлестывая лошадь, быстро удаляется какой-то мужик в санях. Собственно, мужик-то и визжал.

Я постарался подняться, но оказалось, что сделать это довольно непросто. Получилось как в анекдоте: приземлился на заданное место, заданное место очень болело. А вставать надо - лежать в снегу не очень полезно для организма.

Какой снег? Это что, установка Федорова так воздух охладила, что пар из воздуха снегом выпал? Я все же приподнялся и огляделся. Не знаю, не знаю... снег лежал вокруг довольно толстым слоем, сантиметров десять-пятнадцать, и лежал везде докуда я мог увидеть. Только вот в паре метров сзади догорал костерок. Неприятный костерочек, вонючий, ну его нафиг. Но вряд ли даже пятимегаваттная установка способна охладить воздух на пару километров вокруг, так что скорее всего я просто брежу от удара. Однако бред - бредом, а становится реально холодно! Так что, аккуратно встаем и идем в ту сторону, где тепло и лето. Вон холмик, с него и увидим где тут тепло.

Так, а вот встать-то я и не могу. Реально не могу. И это очень печально, потому что костерок уже догорел и я начал замерзать. Так ведь и помереть недолго... Впрочем, вон еще кто-то едет. Интересная тут местность - народ все больше на лошадях ездить норовит, причем на санях - в конце апреля-то!

- Эй, барин, ты живой? - парню, сидящему в санях на вид лет восемнадцать. Правда, одет он вряд ли лучше бомжа, ну да мне выбирать не приходится.

- Живой, живой. Помоги подняться, сам встать не могу.

- Давай барин, вот так, ложись-ка ты сюда, я тебя попоной прикрою - парень помог мне подняться и упасть на дно саней, устланное каким-то сеном - сейчас в слободу приедем, погреешься. А я-то думал, что убило тебя молнией-то.

Нет, не бомж, наверное дачник какой-то. Не пахнет он бомжом, одет хоть и в рванину, но чистую. А может и селянин местный, мало ли на какую работу оделся в старье. Сам-то на даче, если навоз таскать или в земле ковыряться, одеваюсь чуть ли не в прадедовы шмотки. Да только блаженный он какой-то, нормальные люди разве так говорят?

- Нет, не убило.

- Тебе как там, тепло? - парень сидел ко мне спиной и усиленно погонял свою клячу. Именно клячу - другого слова к этой исхудалой лошадке и не подобрать.

- А куда мы едем?

- Да вот в Пичугу-слободу, в Ерзовку стало быть.

- А почему снег вокруг? Лето же!

- Да, барин, видать молния-то тебя точно шарахнула. Какое лето? Февраль на дворе.

- Какой февраль?

- Да уж известно какой - двадцать третье число нынче.

Так, что там говорил директор-академик? Машина времени? Похоже все-таки академики что-то в физике соображают лучше рядовых докторов наук. Вот приеду в институт, завалюсь в лабораторию и скажу Федорову: не катайся ты летом на Волго-Дон, нехорошо будет! То-то смеху... кстати, а канала-то и не видать нигде. Похоже и падал я с насыпи канала на то место, где ее еще не насыпали. То есть приду я к Федорову в детский сад, а он со страху описается...

- А год какой?

- Да уж... год нынче известно какой, тысяча восемьсот девяносто осьмой тож. Да ты не боись, барин, пройдет это. Вон давеча Василий Гришин напился, в овраг упал - недели почитай две ничё не помнил. А потом раз - и все вспомнил. И ты вспомнишь. Вот уже и доехали почти, часа не пройдет - дома будем. Так что, раз уж ты и года вспомнить не можешь, я тебя к себе повезу. Полежишь, очухаешься...

Лошадка все же более делала вид, чем бежала, и до села мы доехали часа через два. На окраине и стоял дом моего спасителя. Правда по виду напоминал он полуразвалившийся саманный сарай, но внутри была большая русская печь, занимавшая наверное половину всего дома. Наверное "русская" - я просто таких больших не видел, но почему-то некрашеная, не белёная в смысле. Просто глиной вымазанная. Кроме печи в доме была еще и лавка, метра два длиной и с полметра шириной. Собственно эти два предмета и составляли тут всю меблировку.

Впрочем, мне было не до меблировки: при попытке слезть с телеги мне стало совсем худо. То ли в телеге укачало, то ли я и на самом деле слишком сильно стукнулся, но, опустив ноги с телеги при попытке встать я и встал, но сразу на четвереньки. Вдобавок меня и рвать стало - хорошо, что с утра я поесть не успел, так что окрестности я все же не сильно испачкал. Но было мне очень хреново, и мой возница, покряхтывая и вполголоса вспоминая божью матерь, затащил меня в дом.

- Давай, я тебе помогу на печку забраться. Не протоплено пока, дров у меня немного, но ты забирайся, я сейчас принесу и протоплю, тепло будет. - Однако подняться на печку у меня сил не хватило, а парень был вовсе даже не похож на Валуева, так что я кое-как разлегся на лавке. Хозяин же укрыл меня каким-то драным тулупом и вышел. Через минуту, впрочем, вернулся, держа в руках мою сумку и лопату. - Вот и добро твое, я подобрал. А то пропадет ведь - он сунул сумку под лавку и снова вышел. Снова вернулся он минут через десять, вывалил на пол перед печкой охапку дров.

- Сейчас, огонь высеку, а то угли-то погорели уже, я второго дня топил только - и с этими словами он начал стучать какой-то железякой.

- Погоди, у меня зажигалка в сумке должна быть - меня уже немного опустило, так что я опустил руку под лавку и достал из кармана сумки китайскую подделку под Zippo. Василич правда утверждал что сделана она на том же заводе, что и оригинал, а отсутствие 'фирменного' клейма компенсировалось ценой: один юань, семь штук за доллар, так что он их два десятка купил во время дальневосточной экспедиции лет пять назад. Поэтому в сумке у меня их было две: с машиной в экспедиции бензиновая зажигалка удобнее газовой, а вторая нужна чтобы не нужно было срочно зажигалку перезаправлять если бензин закончился в самый ответственный момент.

Я высек огонь, парнишка поджег лучину, а от нее - мелкие щепки, уже лежавшие в печи и через минуту тепло уже начало разливаться по комнате.

- Ловкое у тебя кресало-то - сказал парень, - ловчее серников огонь высекает. Да небось денег стоит... - он вздохнул.

- Кстати, а звать-то тебя как, спаситель?

- Ну какой я спаситель - парень неожиданно покраснел. - А звать меня Дмитрий Васильевич, Гавриловы мы. Ты есть хочешь? а то я печку растопил, каши сварю...

Есть я не хотел совершенно, скорее наоборот, поскольку тошнота еще не прошла. Так что, пока гостеприимный хозяин суетился у печки, я, пригревшись, задремал - да и темновато в доме было. Сквози сон я вроде слышал какие-то голоса - Димкин и еще один, мужской, потом Димка вроде полез под лавку за сумкой. Голоса что-то говорили, вроде даже ко мне обращались - но отвечать у меня уже не было ни сил, ни желания. Лишь один раз, когда другой, не Димин, голос как-то удивленно спросил "и где же город такой - Аделаида?", я, уже окончательно засыпая, пробормотал "в Австралии Аделаида, в Австралии".

Перед тем, как окончательно провалиться в сон, я услышал вроде бы еще один мужской голос. На этот раз он был очень тихий, но, мне показалось, что Дима отвечает этому голосу как-то испуганно, словно оправдываясь в чем-то. Но деталей я уже не слышал.

Спал я не долго, а возмутительно долго. По моим прикидкам в село меня привезли часа в два-три дня, а когда я проснулся и очень срочно выскочил на улицу, было ранее утро. Димы в доме уже не было, и я трусцой побежал вокруг дома в поисках сортира - но определенные следы на снегу показали, что искал я его зря. Ну что же, наследим и мы.

Возвращаясь в дом, я встретил и хозяина - он вышел из сараюшки, стоящем рядом с домом, с охапкой поленьев.

- Утречка доброго, барин! - весело поприветствовал он меня, - не стой телешом на морозе, пойдем в дом, поснедаем! Эх, видать Господь тебя мне послал, сейчас поедим от пуза, смотри, сколько еды всякой!

Спросонья я и внимания не обратил, а сейчас увидел, что в жерле печки (или как оно там называется) стояла пара мисок с кашей и лежало что-то большое, завернутое в тряпку. Странно, что в одной миске каша была пшенная, а во второй - гречневая. Это что, тут попаданцев так встречают?

Но буквально через минуту все прояснилось. Дима, сунув мне в руки миску с гречневой кашей, вкратце пересказал вчерашние события:

- Околоточный, конечно, пришел, спрашивал кто ты и откуда - но ты в беспамятстве был, мы в сумке твоей пашпорт искали, но не нашли. Потом нашли бумаги, с орлом которые. Но околоточный потом снова придет, нынче же придет, ему бумагу надо отписать о разбое. А потом батюшка наш, отец Питирим пришел и епитимью на меня наложил, чтобы я теперь кормил тебя за это, пока ты не поправишься вовсе.

- За что "за это"?

- Ну, за то, что я хотел у тебя лопату скрасть, и сумку твою скрасть хотел. А он, как прознал - и епитимью.

- И как он прознал?

- Ну так он спросил, я и сказал все, как на духу. Он и наложил. Только у меня всего-то пшена полмешка осталось, я ему так и сказал - так он на вечерней молитве хрестьянам и сказал принести еды кто сколько сможет. Вона - в печке еще каши пять мисок, хлебушка опять же две полковриги. И яичек принесли, с дюжину принесли, и крупы впрок немного. Теперь болей на здоровье, прокорму хватит. - Тут он прервался на секунду, подумал: - А ты ведь не поправился еще навовсе? Как поправишься - скажи, я тогда остатки нищим отдам на тракте, как батюшка велел...

Видно было, что отдаст все до зернышка, хоть и жалко ему. Но я, даже и сбегав до ветру без посторонней помощи, все же чувствовал себя паршиво - стукнулся при падении видать неслабо. Так что я тут же уверил Диму, что еще пока болею. А заодно вспомнил о заныканном в сумке гамбургере:

- Погоди, тут у меня еще кое-что вкусное есть - я полез в сумку. Достав гамбургер и поделив пополам, протянул Феде больший кусок. По его виду было ясно, что перееданием парень явно не страдает.

- Давай доедим, а то испортится.

- Вкусно. А это что внутри?

- Помидоры, это такой овощ.

- Помидоры-то я знаю, хотя вот летом они у нас бывают, не зимой. Хоть и чудно помидору зимой есть, но знаю я ее. Я про вот темное спрашиваю.

- Гамбургер, котлета такая мясная.

- Не, у нас гарбунгеры не водятся. Летом вон суслика поймать можно, еще кого. А ты в другой раз попроси кого мясо-то сготовить, а то, вижу, мясо сготовить ты не умеешь . Мясо-то можно вкусно сготовить. Даже я сумею! Или гарбунгеры от природы такие невкусные?

Да, не доросло местное население до благ цивилизации. А помидорчик, кстати, подкис уже маленько. Куда бы его отложить? Даже тарелки нет никакой... на пакетик сюда положу, потом выкину. До цивилизации тут еще далеко, да. Ну да ничего, я вот с багажом своих знаний и умений быстро выведу Россию в передовые страны! Кстати, а чего я умею? А то мне ведь надо будет Империю спасать, или там СССР строить и укреплять...

Видимо от удара (я уже прикинул, выходило что падал я метров с пяти) или от "ментального шока" удивления самим фактом "попадания" я не испытывал. Впрочем, тут кому угодно не до удивления будет, когда вся задница представляет собой огромный синяк. Только и мыслей - как бы повернуться-то чтобы поменьше болело.

Дмитрий, быстро доев свою порцию, поднялся:

- Ты полежи пока на печи, а то вон как кряхтишь и морщишься, болит видать сильно, дык отлежись. А я по хозяйству пока немного сделаю, да в церковь схожу. Отец Питирим тоже велел мне сказать, когда ты оклемаешься чуток, он с тобой поговорить хотел - с этими словами он вышел на улицу. Я же задумался о том, что мне делать дальше. Раз "попал" в Российскую империю, то, понятное дело, нужно "спасать Россию, Которую Мы Потеряли", побеждать во всех грядущих войнах, захватывать проливы и петь Высоцкого. Правда Высоцкого я не то, что петь, я и песен-то его ни разу не слышал за ненадобностью, в войнах побеждать и проливы захватывать - совсем не мой профиль. Интересно, а в этом времени какой будет именно "мой профиль", что же я реально знаю и умею такого, что приведет к финансовому моему благополучию и могуществу - или хотя бы даст мне возможность не умереть с голоду? Ведь кормиться милостыней крестьянской долго точно не получится. Так что для начала проведем "инвентаризацию" знаний и умений.

Ну, дифуры я знаю, на четверку сдал. Очень это, конечно же, актуально в деревне Ерзовке... Химию на пятерку сдал в прошлом году. На кафедре кибернетики химия конечно была - Менделеев обзавидуется... Еще чего? А вот лучше всех в этом времени я умею чинить 'Урал'! Никто тут "Урал" чинить не умеет, а я - умею! И движок 'ЗиЛ-375', в прошлом году мы с Василичем этим движком тоже намучались. В экспедиции-то у нас два "Урала", дизельный кунг и бензиновый тентованный, а Халмат, гордый уроженец Самарканда, перепутал куда что лить. После этого движок ЗиЛовский я теперь переберу с закрытыми глазами. Так, давайте мне сюда ЗиЛ, я буду движок перебирать! Нету ЗиЛа? Тогда движок перебирать не буду... Эксель, Ворд - очень нужные здесь и сейчас знания и умения. Так, с интеллектуальным запасом - ясно. А что с материальным?

Я, кряхтя, слез с печи, открыл сумку. Электробритва 'Филлипс' на аккумуляторах, это хорошо. Трое трусов и три футболки от трудолюбивых китайских братьев. Запасные штаны (китайские), две пары носков (не знаю чьи). Набор автоинструментов - Василич его называет 'хром-индиевый'. Вообще-то инструмент как бы хромомолибденовый, но индийского производства. И индийского же качества. Правда к нему два отечественных напильника и небольшой набор плашек с метчиками - приржавевшие болты и гайки иногда заново перерезать приходится. Брусок корундовый, брусок алмазный. Рулетка китайская, с дюймами и сантиметрами, трехметровая. Дрель бошевская на батарейках, тоже китайская, понятное дело, аккумуляторы новые - Василич каждую экспедицию новые ставил. Фонарик китайский с генератором и выходом для подзарядки телефонов. Телефон - а где телефон? Черт, я же его на торпеде оставил. Так, еще топорик складной, отечественный, лопата - вон в углу стоит, нож складной, мультитул с плоскогубцами, пилкой и тремя отвертками, китайский. Мультиметр, я его сам лично покупал за восемьдесят семь рублей, с термопарой - интересно, а кроме топора и лопаты у меня не китайские вещи есть вообще? Ах да, хром-индий... Запасная батарейка к мультиметру. Вот, пакеты с семенами...

С инструментом - понятно, у Федорова аппаратура вся сильно незаводская, и ремонт ее в поле - дело не просто частое, а постоянное, поэтому я его в сумку и сунул: неизвестно было, что у рефлектора не так. Фонарик - он в рюкзачке моем и живет. Прочее - тоже понятно, а семена-то откуда? Хотя - тоже понятно, я же на майские к бабушке на дачу собрался, небось мама и сунула их в карман чтобы потом не забыть. Что тут: редиска гигантская, морковка гигантская (любимые бабушкины сорта, ясно), пакетик с капустными семенами. Может, посадить их у Димы на огороде?

Ёкарный бабай, тут же еще 'зеленая революция' и не начиналась! Таких сортов еще лет шестьдесят, а то и восемьдесят не будет! Где там пшеница? Ага, вот она. Со стакан будет, это мой золотой фонд. Кстати, куда я там помидорку откинул? Тоже на семена пойдет.

Это что? Пакеты полиэтиленовые пятьсот штук, новая упаковка. Скотч упаковочный, один новый рулон. Картошка, семь клубней. Мелочь всякая - кусок проволоки, гайки какие-то, болтики в плоской металлической коробочке, пара запасных свечей. Зачем Василичу свечи с дизельным-то "Уралом" - мне неведомо, тентованный с другими водителями ходил. Теперь уж и не узнаю. А что еще? Вроде все. А, еще пакет с лекарствами, мать всегда его в карман сумки совала в экспедиции, и флакон "противовшивого" шампуня. Не помешает, хотя болеть и вшиветь не стоит. Мыло "Пальмолив" упаковка новая, купленная у метро, три куска. Ну теперь точно все.

А теперь подумаем, как всем этим богатством распорядиться. Упаковав все обратно в сумку, я залез на печку - думать. На печке было тепло, думалось хорошо. Я еще укрылся армячишком Диминым (или как это пальтишко называется?), пригрелся - и довольно быстро задремал.

Дремал я однако не крепко, и услышал - а потом и увидел - как в дом зашел местный поп, видимо как раз отец Питирим, к которому Димка бегал. Хозяин мой его вперед пропустил, потом сам зашел, поклонился попу низко, руку поцеловал - и пулей выскочил за дверь. Мне такое не понравилось, вот еще, руки целовать всяким! Я уже стал прикидывать, как бы мне отвертеться от такого счастья, но тут поп меня удивил:

- How do you feel, господин Волков? Извините, по батюшке не знаю...

- Ну это... I'm feel well, thank you. Not exactly well, but not too bad. Отчество мое - Владимирович, а вас как зовут?

- В миру - Кирилл Константинович, а в служении - отец Питирим. Как вам удобнее будет.

Батюшка, когда я слез с печки и пригляделся, на вид показался довольно молодым. Так что я решил именовать его на мирской манер - не дорос он до "отца" на мой взгляд, а он и не возражал.

- Извините, Кирилл Константинович, а почему вы со мной по-английски заговорили?

- Ну вы же из Австралии, я и не знал, по-русски вы говорите или нет. То есть сообразил уже, но долго заранее готовился, английским-то я почти и не владею - вот и получилось так.

- А с чего вы решили, что из Австралии?

- Так вы же сами и сказали, Егорию Фаддеевичу сказали, околоточному нашему. Вы тут почти в беспамятстве были, так он взял на себя смелость в сумке вашей в кармане бумаги посмотреть. И карточки ваши и нашел, а вы ему и сказали что из Австралии, с Аделаиды значит.

Понятно, с Аделаиды...

С Делькой мы, скажем так, познакомились прошлым летом, на Ишымбае. У нее был небольшой бизнес, копировально-печатный, и я через день к ней катался "печатать красивые отчеты", которые Федоров нефтяным боссам отсылал. Ну и... в общем, узнав, что она у меня первая, сделала и подарила мне "визитки" с надписью "Александр Волков, Мастер - Университет Аделаиды". Сказала, "чтобы помнил и гордился". Я эти визитки в карман сумки и запихал - смешные они. Что же про "университет"... Делька тогда сказала что в Австралии как раз есть такой университет, элитный. Но ее "университет" гораздо элитнее. Помнить и тем более гордиться мне как-то не довелось, а сейчас пачка шелкографических бумажек очень помогла. Правда бумажки эти были как бы "неофициальными", но сама по себе объемная печать на бумаге "Верже" (если я правильно название запомнил) впечатление обеспечивала очень солидное. Да и тисненый золотом герб неплохо смотрелся. Я тогда еще засмущался, что мол такие дорогие - но Делька меня успокоила, сказала что по ошибке местному мэру вместо Россиянского цыпленка-мутанта царского орла забабахала, вот на этих заготовках мне визитки и сделала.

Ну а сейчас с этими визитками я, похоже, неплохо залегендировался:

- Я же к вам с таким вопросом: вероисповедания вы православного или англиканского?

- Ну, вообще-то православного. Только ведь в Австралии с православными церквами дела обстоят неважно, так что многие таинства мне неведомы.

- Я помогу вам, в удобное для вас время приходите, спрашивайте что вас интересует. Я же с прискорбием должен заметить, что не только таинства церковные дворянство наше в заграницах забывает, но и вере изменяет: не в обиду вам, но ведь многие русские дворяне в заграницах перешли кто в католичество, а кто и англиканство.

Так, похоже визитка с золотым орлом меня уже и дворянином сделала? А отец Питирим продолжил:

- Но вы от веры отцов не отреклись, это делает вам честь. И хотя приход наш не из богатых, некоторую помощь до вашей поправки мы оказать сможем. И известим близких ваших о вашей такой задержке. Вы, собственно, куда направлялись и как оказались в наших краях в столь бедственном виде?

И тут я сообразил, что и понятия не имею, что на такой простой вопрос ответить. Видимо, работа мысли (или ее отсутствие) так сильно отразилось на моем лице, что Кирилл Константинович с тревогой спросил:

- Что с вами?

- Со мной? Нет, со мной ничего... только я не помню. - Мысли мои завертелись с утроенной скоростью: - я остался один в Австралии и решил поехать к родне, обратно в Россию, где никогда и не был... Продал все, поплыл... а потом - не помню.

- А кто тут у вас из родни?

- Вроде бы в Петербурге, у меня записано... было. Надо найти бумаги...

- Вы сказали, что "все продали" - и много ли денег у вас с собой было? потому как при вас не то что бумаг - одежи теплой не было.

- Не очень много, тысяч пять - я машинально назвал сумму "аванса", полученную перед выездом.

- Рублей? - с ужасом почему-то воскликнул батюшка.

Поняв, что я ляпнул что-то явно не то, быстро поправился:

- Нет конечно, фунтов...

- Благословенна страна Австралия! - как-то пафосно произнес Кирилл Константинович, а затем, совсем не пафосно и как-то печально продолжил: - боюсь, что бумаг ваших, как и денег, найти нынче не удастся. Сдается мне, что поразившая вас молния жизнь вам спасла, отняв зато память. Вам следует...

Что мне следует - я не узнал. В дверь просочился Дима, что-то шепнул попу, тот поднялся и, глядя на меся с явно читаемым сожалением, быстренько распрощался:

- Извините, Александр Владимирович, мне срочно нужно вас покинуть - душа, мир сей покидающая, об исповеди просит. Я душевно рад, что вы живы и чувствуете себя лучше, и рад бы поговорить еще, но придется отложить. Надеюсь, мы еще встретимся до вашего отъезда...

- Дима, какая молния? Что он тут мне говорил?

- Так это, барин, я уж тебе говорил - да ты видать и это позабыл. Я же в твою сторону и свернул что молния ударила. Гляжу - ты лежишь, а рядом прям - дым, огонь небесный горит... Я-то сам не видел, а по тому, как землемер Федулкин заорал с испугу, так понимаю что молния аккурат в тебя и стукнула...

Понятно, в этот мир я вошел сверкая.

- Только чудная молния была: ее и в Пичуге народ видал, а грома почитай и не было...

Уточним - сверкая, но не грохоча. И - что очень важно - потеряв изрядный кусок памяти. То есть воспоминаний. А теперь - я устал и хочу снова спать. Надо поподробнее обдумать менее сверкающий вариант, потому как есть еще и Егорий Фаддеевич.

Глава 2

Егорий Фаддеевич Епифанов еще раз прочитал написанное:

"Сим докладываю, что Седьмого числа Марта месяца сего года крестьянин Дмитрий Васильев Гаврилов подобрал в степи человека раздетого, молнией оглаушенного. Сего человека видал и уездный землемер Федулкин, каковой от молнии испужался и уехал с криками. О чем Гаврилов упомянутый по приезде полиции рассказал.

От молнии с человеком приключилась забывчивость, что последние месяцы где был и что делал, не помнит он совершенно, как и про случившееся с ним. Человек был раздет, избит с синяками, одет остался в тужурку иностранного покроя и штаны, в каковых иные матросы иноземные ходют, тулупа либо иной одежи теплой и шапки не имел. Но в справном иноземном же исподнем, брит и чист телом и волосами. Из обуви на нем сапоги короткие, со шнурами, выделки иностранной и цены, со слов, очень дорогой.

По бумагам человек сей инженер с Университета Аделаиды, со слов оного в Австралии, так же со слов подданства Русскаго, вероисповедания Православного. Крест нательный так же в отсутствии, но бечевка для креста шелковая имеется, с замочком хитрым. Так же ладанка с крестом золотая. Не жид.

Росту восьми вершков, волосы светлые русые, глаза карие, родимых пятен и иных примет не имеет. По русски говорит свободно, но иначе нежели мы. Пишет споро, но не грамотно вовсе, что прикладывается. Немецкого языка не знает.

Денег и прочих богатств при нем не было, кроме сумки инженерной конструкции, в коей инженерные же инструменты в изобилии. А так же при нем лопата имелась вида иноземного.

Дознанием найдено, что человека под видом найма в инженерные работы неведомые завезли в степь, и ограбили. Денег, со слов, при нем было до пяти тысяч в англицких Фунтах, кои исчезли, равно как и бумаги, в портмоне бывшие, вместе с портмоном. Случай в виде землемера Федулкина и крестьянина Гаврилова не дал неведомым довершить грабеж, либо оные спугнулись молнией. Каковую и в Ерзовке многие видали и засвидетельствовали случай.

Звать человека Волков Александр Владимирович, потомственный дворянин, записан во второй части Книги. Герба своего нету, но на бумагах личных пользует герб Государев, свидетельствующий род из служивых дворян.

Претензиев не имеет, по беспамятству.

К сему прикладывается самолично таковым Волковым Александром Владимировичем о том написанная расписка.

Рапорт представил Околоточный надзиратель Епифанов"

Егорий Фаддеевич удовлетворенно кивнул, сложил бумагу, запихнул вместе с небольшой запиской в конверт. Встал, отнес в соседнюю комнату почтарю Бубонину, велел назавтра же утренней почтой отправить в уезд. Вернулся в комнату, отведенную волостной полиции, налил чаю из самовара, сел поудобнее. И снова подумал о странном молодом человеке, привезенным в Ерзовку Федькой.

Интересно, а вот ежели эта фазенда была бы важная - это пришлось бы тут прямо с ней разбираться?

Следующее утро принесло несколько сюрпризов, и не все оказались приятными. Например, выяснилось, что солома - неважная замена туалетной бумаге, а на улице за домом температура заметно ниже нуля. Дима - он встал раньше меня - ругался с соседкой, точнее, было слышно что соседка ругала за что-то моего гостеприимного хозяина, но за что - я не расслышал. Однако показалось, что и ругань эта как-то связана со мной. Похоже, не очень тут чужих любят...

Но вот каша за ночь в печи разварилась отлично, и ее на этот раз было много, по крайней мере я почувствовал себя наевшимся задолго до того, как закончилась вторая миска.

- Вот и хорошо, - ставя чугунок, в который он сгреб кашу из оставшихся трех мисок, в нишу в стенке печки, сказал Дмитрий. - Вечером еще поедим, много каши принесли, но до завтра навряд ли достоит она в тепле-то. Я тебя вот что спросить хочу - а деньги-то у тебя есть?

- Знаешь Дим, с деньгами-то у меня никак. То есть нету денег сейчас. Были - а куда делись - не знаю.

- Ты не подумай чего - он как-то вдруг опять засмущался, - я скрасть их и не собираюсь вовсе, только вот тебе ехать куда надо, а без денег-то как? До города я тебя, скажем, довезу - но в городе без денег никуда.

Денег у меня не было совсем, даже из двадцать первого века: в экспедиции ими распоряжался Василич и я свои карманные финансы просто клал в бардачок. Так что за завтраком, продлившимся довольно долго, мы обсудили перспективы поправки финансового положения. Заодно я выяснил и некоторые особенности современной крестьянской жизни. И - по ходу разговора - слегка себя 'залегендировал'.

- Я вот что думаю, никого в степи не было. Федулкин может твою одёжу забрал, только это вряд ли: я его все время видел, не останавливался он возле твоего места. Да и сам ты навряд ли так раздетым в степь ушел, не иначе злыдни какие тебя опоили и ограбили да в степи помирать и бросили, вот и болит у тебя все: били сильно. А одёжа твоя сильно дорогая была? Поди магазинная?

- Магазинная...

- Тогда не иначе мы их и спугнули, не успели тебя навовсе раздеть. А то и молнии испужались, хотя навряд ли, молнию-то Федулкин видал. Его поспрошать надо, может он и татей тоже видал. Но скорее увидели, как мы едем и убежали.

- Это точно, выходит дважды ты меня спас - мне идея с ограблением понравилась, поскольку объясняла и отсутствие денег с документами и мое неожиданное появление в голой степи в десяти верстах от ближайшего села одетым явно не по сезону.

- А ты каких будешь?

- Что значит - каких?

- Говоришь ты чудно. По-русски, не как немцы какие там, а чудно. Ты не русский что ли?

- Ну да... то есть нет. Я на самом деле русский, просто родители в другую страну уехали когда меня еще не было. Я и родился совсем в другой стране, а в Россию попал как один остался. Тут родня-то какая-нибудь, да найдется. А не найдется - так на родной земле всяко лучше чем в иноземщине.

- Ну, а что же тебя в степь-то понесло?

- Не помню. Как на пароходе плыл, помню, как какой-то помещик уговаривал меня ему в имении машины наладить - помню. Денег-то у меня русских и вовсе не было, так что решил подзаработать по дороге. А то ведь родню найти - это сколько же денег-то нужно! А что потом было - нет, не помню.

- Ну и ладно, потом вспомнишь. А без денег - беда... небось твой помещик этот тебя и обобрал. Так верно он и не помещик был, а разбойник какой. А давай ножик твой трактирщику заложим? Хороший ножик, трактирщик рубля три даст, кабы не пять. Купим пшена мешок, или даже два, а потом деньги будут - выкупишь ножик. Трактирщик у нас свой, не зажилит.

- Наверное так и сделаем - ладно, фиг с ним, с ножиком, у меня и мультитул есть. - А ты вот расскажи, как тут люди живут, чем деньги зарабатывают?

Разговор мы продолжили во дворе: Дима что-то вырубал потихоньку из палок, я же просто сидел на каком-то обрубке бревна, прикрытым для мягкости сложенной овечьей шкурой, и вырезал себе деревянную ложку - Дима намекнул, что он бы и сам мне ее сделал, да времени нет. Все-таки похоже ничего серьезного я себе не отбил - задница еще болела, но уже гораздо меньше. Сидеть уже можно, вот ходить пока еще больно. Так что руки у нас были заняты, а языки - свободны, и мы активно ими пользовались. Правда я все больше слушал, лишь иногда задавая все новые вопросы.

И я узнал, что Ерзовка того (или нынешнего) времени была селом довольно зажиточным. И - очень большим, дворов поболее полутысячи, одно слово - волостной центр. Народ в основном занимался садоводством и огородничеством, хлеб, конечно, тоже сеяли, но не сказать чтобы много - степь "выпахали" и изгадили еще деды нынешних селян и чуть не три четверти земель вокруг были к пахоте практически непригодны. Однако почти каждая семья занималась еще и извозом - благо спрос на эту услугу на Астраханском тракте был высок круглый год, да зимой можно было вполне прилично заработать на заводах в Царицыне - но это если повезет работу найти. В общем, народ, по Диминым словам, не бедствовал.

Были, конечно, в селе и бедняки (у ним Дмитрий относил тех, кто жил впроголодь, чуть ли не умирая с голоду), но таковых было немного, в основном "бездельники" или, как и сам Дмитрий, "одинцы". То есть те (из молодежи в основном), кто как-либо разругавшись с родней, выделялся из семьи в отдельное хозяйство. Дмитрий "выделился" из семьи дядьев (сам он оказался сиротой с 12 лет, да у дядьев несладко было, вот по осени и ушел от них), и "обчество" ему по традиции помогло построить какой-никакой домишко и выделило землю. И, так же по "традиции", земля была "неудобной", или, если отбросить политкорректность, для земледелия мало пригодной. Собственно, сам он как раз позавчера на надел и съездил с землемером (это который с воплями умчался, как я понял), а на молнию поглядеть повернул чтобы хоть как-то развеселиться и развеять состояние охватившей его полной безнадёги.

Хотя сам себя он пока "бедняком" не считал: за зиму (точнее с прошлого сентября) заработал на заводе около восьмидесяти рублей, лошадь прикупил, по хозяйству кое-что. Но вот в селе народ имел иное мнение, и иначе, как "неуважительным" именем "Димка" его мужики и не звали. На что он сильно обижался.

Были в селе еще и "неустроенцы". Их никто бедняками тоже не считал, но и на богатых они никак не тянули. Потому что были абсолютно, беспробудно нищими и жили они лишь милостью общины. А вот бездельниками они не были: "неустроенцами" называли те семьи, которые "пока еще" не смогли отстроиться и, соответственно, завести хоть какое-никакое хозяйство после пожара семьдесят девятого года, в котором село сгорело почти полностью: из пятисот домов целыми осталось меньше сотни. Так что они пока жили у тех, кто побогаче был, за житье - батрачили, но наделы - сохранили. И, если свободная минутка выдавалась, на своих наделах работали. Вот только мало у батрака свободных минуток-то.

Узнал я кое-что и про местный агропромышленный комплекс. Комплекс был довольно сложен и, тем не менее, весьма уныл. Уныл в смысле его, комплекса, эффективности.

Быстренько пересчитывая в уме пуды в центнеры и десятины в гектары (последние для простоты один к одному), я прикинул что урожай в 8 центнеров пшеницы с гектара тут шел за рекордный, а четыре - за неплохой, рожь давала соответственно семь и три, ячмень - до десяти, но раз в пять лет, картошка же давала до ведра с сажени (это с трех метров примерно), да и то лишь по берегу Волги, и сажали ее совсем немного, да не крестьяне, а "огородники", которые ничем, кроме огородов, и не занимались. Так что большинство крестьян жило только зерном - причем именно "жила", на продажу оно почти не поступало - для себя лишь и сеяли. Крестьянин в год распахивал гектара, то есть тьфу, десятины три-четыре, и то если семья большая, на прокорм вроде хватало. При том, что четверть, а то и треть (чаще как раз треть) зерна шла на семена. Больше было просто не вспахать - сам же Дима планировал "поднять" десятины полторы, хорошо если две - но вряд ли. То есть с голоду в основном тут не мерли - это считалось по местным меркам "середнячество", но "на внешний рынок" село поставляло исключительно вишню - вишневые сады были тут поливными, да на них собственно вся доступная вода и уходила. Кроме же садов на поливных землях ничего не выращивали просто потому что были эти "земли" склонами оврагов и никакая пахота там была невозможна: все пахоты смыло бы дождями. В садах же росла почти одна лишь вишня, и в сезон ее крестьяне продавали в Царицыне рублей на тридцать, а то и на пятьдесят - правда, в урожайный год. А в неурожайный - рублей на пять, может на десять. Ну а в голод - в голод крестьянам вообще не до вишни было.

Скотины в селе было немало, причем больше волов и - еще больше - верблюдов, используемые в извозе. Коров же держали не столько для молока (хотя молоком и не брезговали конечно), сколько для разведения "на тягло" - то есть для выращивания тех же волов: на одну корову в селе приходилось по два вола. Овец в селе было вообще больше чем людей - их пасли в высохшей степи, свиньи же были наперечет и только у сильно зажиточных крестьян: жрут много. Лошади были в каждом приличном доме, но в основном для того же извоза. Дима же купил лошадку потому, что на пару волов денег не хватало, а на одном пахать (в отличие от одной лошади) невозможно. На лошади же много не вспашешь, но уж всяко лучше чем самому в соху впрягаться (а многие семьи, да чего уж - почти все - впрягались, нормально это было - есть-то всем хочется, а так и лишняя десятина запахивается. Ну, полдесятины уж точно).

Под пшеницу - пахали (сохой в основном - плуги в селе были меньше чем у четверти крестьян), потом тем же годом рожь озимую сеяли уже без пахоты - по жнивью, боронили только. Ну а потом - землю бросали, лет на пять-семь уходила она под залежи. Но урожаи все одно с каждым годом падали.

Вот, собственно, и весь местный агропром. Грустно все это - работали мужики все лето от зари до зари, а всего лишь с голоду не мерли. Богатеями местными (коих на селе аж две дюжины семей было) считались те, кто ел от пуза и пару рубах в год купить мог, да раз в пять лет сапоги новые справлял. Дома часы с кукушкой имел, а у двоих уж вовсе богатых крестьян даже были буфеты в городе купленные и зеркала в комнате висели в полроста. Прям олигархи, чего уж говорить.

Да уж, с моими-то познаниями в сельском хозяйстве до олигарха долго расти. Кое-что я конечно знал: бабушке на даче помогал с раннего детства, но одно дело - вырастить пучок укропа для удовольствия, и совсем другое - прокормить себя в течение года. Впрочем, попробую - деваться-то мне всяко некуда. А может и что иное придумаю, вокруг еще снег, конец февраля. Или стоп, тут же еще "старый стиль", то есть уже начало марта по-моему то. А конкретно - девятое марта нынче... или нет, до тысяча девятисотого разница была в двенадцать дней, и сегодня восьмое. Но ведь Волгоград - это же юг, а почему тогда снега много?

На мой вопрос Дмитрий ответил с полным пониманием:

- Так вот весна нынче запоздалая идет. Снегу зимой было куда как больше обычного, да и холода посильнее, вот весна-то и опаздывает. Ну ничё, через недельку снег стает, потом и Волга вскроется - тогда и работа будет. А мы подождем. Много снега - урожай будет больше. Ты как - идти-то сможешь уже?

Идти предстояло недалеко: в плане излечения моих синяков (подозреваю, что у меня вся задница была синяя, да и не только она) Дима договорился с соседкой насчет бани ("настоящая банька будет, на дровах топлена"), поскольку своей у него не было. Точнее, он к соседке (которая вроде как местной коновалкой числилась) обратился за советом, как избитого лечить, а она - обругав Дмитрия за то, что не обратился к ней сразу, это-то я утром и слышал - велела меня отправить к ней в баню на лечение. Заодно он получил от соседки и старенький тулупчик для меня. Соседка оказалась вдовой, а тулупчик от мужа ее остался. Слегка маловат, но все равно теплая одежда лучше чем ее отсутствие.

Ну, банька - это хорошо. Белье чистое есть, мыло взял. Только того, что "парить" меня эта соседка сама будет, я несколько не ожидал. Впрочем, она же коновалка...

Сначала я представил, что она намажет меня какими-то целебными народными мазями - и все сразу пройдет. Как же, размечтался! Евдокия - как раз эта соседка - довольно долго меня мяла, потом сказала что все кости целы, а синяки и сами пройдут. Просто тут с лечением. Хотя банька от синяков помогает, да и какой-то массажик она мне сделала. Пальцы у нее - как клещи. А сама - да таких на рекламные фотки Освенцима снимать надо.

Для мытья она принесла бадейку с какой-то мутной жижей. Я поинтересовался - оказалось, что это разведенная водой зола, называется "щелок", и ей вместо мыла пользуются. Мыться я этой жижей не рискнул, мыло использовал. А Евдокии после бани новый кусок подарил - на всю жизнь мне всяко моего запаса не хватит, а ей все же приятно. Правда она сразу отнекиваться стала, говорить что барское мыло не пристало простым крестьянкам на себя тратить. Но в конце концов взяла.

Пока я "лечился", к Дмитрию пришел местный околоточный, по мою душу наведался. Высокий дядька в мундире и шинели, с густыми усами и коротко стриженой бородой, он мне напомнил виденный где-то портрет царя Александра II (или III, я их не очень различаю). Сообщил, что по должности обязан расследовать возможный разбой, и под этим предлогом долго и нудно расспрашивал о том, как я тут оказался. Пришел он не сам - Димка еще с рассветом сбегал в местную полицию: во-первых, доложил, что "барин оклемался", да и родившийся вчера вариант с возможным ограблением для него был основанием для привлечения правоохранителей.

Впрочем, дядька этот, Егорий Фаддеевич, занудой был именно по должности. Спрашивал, записывал ответы мои в тетрадочку какую-то. Попросил еще раз - уже "официально" - показать ему визитку. "Допрос" Егорий Фаддеевич "снимал" в доме у Евдокии, куда мы после бани зашли чайку попить: у Димы-то и самовара не было, а мне все же каких-то травок принять следовало. Так что за визитками мне пришлось к Диме бежать. Но когда я принес (сразу всю сумку, как раз и мыло для Евдокии захватил), а он прочитал (или просто осмотрел) карточку, то вопросы у него почти что сразу и закончились. Уточнил, правда, где эта Аделаида находится, и я минут десять рассказывал ему про Австралию всякое. Затем почему-то спросил, шпрехен ли я дойч, на что я честно ответил "найн". Ну а под конец я, отвечая на прямой вопрос, сказал, что к полиции претензий не имею, поскольку ничего не помню и не знаю деталей возможного ограбления. И даже - по просьбе околоточного - ему в этом расписку написал. Заодно, мимоходом, сказал что координаты потенциальной родни были в исчезнувшем бумажнике, так что пока - если Дима не возражает, поживу в его хоть и неказистом, но уютном домике, а там - посмотрим.

Хороший мужик этот Егорий Фаддеевич. Ну а раз я ему "висяк" не устроил, то, надеюсь, и у него ко мне претензий не будет. Я уж попробую сам как-нибудь обустроиться, без помощи полиции. И для начала пойду в трактир и заложу ножик.

Глава 3

Кузька Мохов на жизнь не жаловался, хотя она над Кузькой посмеялась изрядно. Причем начались насмешки эти с самого рождения: поп, то ли спьяну, то ли недовольный размером подношения записал в книгу его именно Кузькой, а не Кузьмой. Это, конечно, мелочь, кто там эти книги читает, но и дальше жизнь не оставляла Кузьку в покое. Сначала невеста Кузькина померла за неделю до свадьбы, потом вторая, к которой он собрался свататься, оказалась на сносях незнамо от кого. Третью же невесту он и присмотреть не успел: в пожар семьдесят девятого года рухнувшая горящая изба так ловко метнула обломок бревна, что левая рука и вовсе работать перестала, а увечному невесту все же нелегко найти.

Так и остался к своим тридцати трем годам Кузька бобылем, но вот одиноким стать не довелось: две сестры Кузькины, сгоревшие на пожаре уже девяносто первого года, оставили брату наследство: двоих мальчонок-одногодков. Никого у них, кроме Кузьки, не осталось: один человек родни лишь у них нынче, да и тот однорукий.

Хотя может судьба с рождения о Кузьке заботилась так изрядно? Привыкший к дразнилкам с раннего детства, он наловчился доказывать превосходство свое не кулаками, а делами. И с людьми ладить научился на диво: много раз Кузька помощь получал от людей там, где другой отделался бы лишь тумаками. Так что сумел Кузька и племянников поднять, и сам не помереть. Не в богатстве и достатке конечно, но с голоду не помирали. И то слава Богу.

Не помирали, но иной раз сколь мало до той грани оставалось. А как в зиму и кобылка последняя околела, приготовился Кузька племянников в люди отдать, а самому помирать: не выкормить далее однорукому пацанят-то. Ещё бы годика два прожила кобылка-то, глядишь - и подросли бы ребята чтобы самим уже земличку пахать, но вот не повезло.

Совсем уж Кузька смирился с грядущим, даже копеечку малую отложил на панихиду по себе, да появился у соседа гость иноземный. Из самой Астралии гость!

Чудные в этой Астралии люди: этот вон вообще из столбовых дворян вроде, а лопатой машет - пятеро мужиков не угонятся! Но и дворянство свое блюдет: земелька-то вроде как и Димкина, а он хозяином на ней правит. Огороды копает, плотину вон в овраге ставит. Даже отдельный сарайчик для отхожего места выстроил. И все сам!

Но оно-то и понятно: на огороде ему нужду справлять не по чину, учён соседский гость, ох учён. Давеча тремя каплями масла старого и себя прокормил, и вон детишек с улицы обихаживает. А еще грозит, что кто по его велению делать будет, зимой и сыт и пьян жить станет. Пожалуй, надо послушать его. Тремя каплями масла десятерых кормит. А ежели ему целую бутыль дать? Нет, бутыль ему вроде и не нужна. А вот корзины с глиной пожалуй поносить стоит. Глядишь, и помирать не надо будет.

Где там корзина-то старая стояла?

Вообще-то трактиров в слободе было три, и все были собственностью общины. Но два были 'на откупе' - их арендовали сторонние люди, платившие общине ежегодно фиксированную сумму. А в третьем трактирщик назначался общиной, поскольку стоял он на самом выгодном месте и прибыли давал столько, что у откупщиков просто денег не хватало и его 'откупить'. Но этот общинный, 'свой' трактирщик, кроме того что не продавал вина ерзовцам вообще, еще и ссуживал ерзовцев из текущих доходов под залог. Потому что трактир этот был не просто так, а от местного кредитного общества - это что-то вроде крестьянской кассы взаимопомощи. В него-то мы и направились.

Ножик мой трактирщик оценил в пятиалтынный.

- Нет, не пойдет, я его почти за двадцать долларов покупал - начал было торговаться я. Говорить, что за пятьсот рублей - не стал, понял уже кое-что про нынешние деньги, а перевести в уме "свои" цены в теперешние просто не сумел. Я их - теперешних цен - и не знал вообще-то совсем.

- Ножик хороший, слов нет, одна перламутра красная денег стоит - согласился было со мной трактирщик - Только ведь если что, то задорого я его не продам, господа тут не ездют. Потому вот двадцать копеек, мое последнее слово. Ну а нет - так нет, тебе, барин, вольно продавать аль не продавать, а мне перед общиной ответ держать.

Ножик за такие копейки я не продал. А по дороге домой все размышлял, что еще тут можно продать. И пришел к печальному выводу, что при нынешнем спросе на изделия хайтека максимум, на что могу рассчитывать - рубль, ну полтора. Нет у народа денег, потому и не продать мне ничего за нормальные деньги.

Однако все же что-то хорошее все же произошло: Кирилл Константинович вчера на вечерней проповеди рассказал про "несчастного меня" и призвал паству помочь кто чем может в деле пропитания и согревания "христианскую веру не продавшего" юного дворянина. Так что народ - по горсточке, по капельке - притащил крупы всякой довольно много (Димка потом безмен у однорукого соседа взял, взвесил - оказалось что с полпуда будет), с дюжину яиц, а на дворе появилась небольшая поленница дров. Причем я дровам больше всего радовался: у "хозяина" моего их и вовсе почти не было, камышом печку топил.

Вечером доели кашу, Дима запарил новую порцию, на завтра. При этом он так вдохнул, что я понял - вопросами пропитания своими силами необходимо озаботиться максимально быстро. Того, что сельчане принесли с подачи отца Питирима, надолго не хватит: если есть все же не совсем впроголодь, то максимум месяц продержаться можно, а я себя в еде что-то не очень ограничивал. Правда и Диму заставлял есть досыта, упирая на то, что мне нужна помощь, а от голодного реальной помощи ждать не приходится. Он вздыхал, жалел "зря потраченную" еду - но пока было сытно. А вот что будет через месяц...

А через месяц будет уже конец марта, а по европейскому календарю - середина апреля. А Царицын - все же какой-никакой, а юг (по сравнению с Москвой хотя бы). И если сделать небольшую тепличку из пакетов, то можно будет наверное уже и помидорки посадить. Правда было бы неплохо для ускорения процесса озаботиться рассадой. Только вот в чем ее вырастить-то? Из подходящей посуды у Димки всего одна миска есть, но он из нее кашу ест...

Пошел к соседке, Евдокии. Когда объяснил, что мне надо - получил неплохой блюдцезаменитель: дно от разбитой крынки. Оно было изъято из игрушек Дуниной дочки: ну да ей - игрушки, а мне для дела надо. Заодно попросил и немного землицы плодородной: та, что за домом была, доверия не вызывала: глина-глиной. Ну и копнул с краю навозной кучи...

Пообещав соседке, что все обратно закопаю, я очень радостно бежал домой, прикрывая ладошкой от холодного воздуха червяков: немного, но в тепле под кучей трех я откопал. Дома землей вычистил коробку от плавленного сыра, в которой лежали разные мелкие винтики-гаечки, распорол ручку от сумки и, распустив кусок, получил метров двадцать синтетической толстой и прочной бечевы. Из куска пружинистой проволоки (всегда нужна водителю, бензопровод прочистить или еще что) со второй попытки согнул приличный крючок, затем еще два...

Рыбу я ловить не умею, и в жизни этим занимался пару раз в детстве. Но кое-что читал, кое-что видел. Кто-то из местных богатеев пожертвовал в мою пользу с четверть ковриги пшеничного хлеба, и я им тоже воспользовался. Не всей четвертушкой, отщипнул лишь немного. А потом - снова пробежался по соседям. У Евдокии нужного мне масла не было, а вот у сухорукого соседа Кузьки, что жил в следующем доме, масло нашлось. Точнее - пустая из под него бутылка, но три капли на комок хлеба нацедить удалось. Причем масло было, понятное дело, нерафинированным и вонючим - но, согласно вспомненной мною книжке, такое и требовалось.

Так что ближе к полудню я, одетый в полушубок, сидел на льду Волги. То есть не сидел: складным топориком ковырял лунку во льду. Сначала просто ковырял - боялся распугать рыбу, потом - долбил. Лед оказался довольно толстым, сантиметров в двадцать пять - но в конце концов лунку я сделал. И даже не лунку, а небольшую прорубь, но куда снасть забросить у меня теперь было.

Зимняя рыбалка - это хобби не моё. Я вообще никогда зимой не рыбачил (да и летом - тоже). Но жрать захочешь - будешь ловить как миленький. Сел я на кучу камыша, который нарубил тут же, у берега, а ноги обмотал поверх ботинок захваченным у Димы большими кошелками, из того же камыша похоже и сплетенными. Налепил на один крючок хлеба, на два - червяков, и приступил к рыбной ловле.

Не знаю - то ли сработало "счастье новичка", то ли масло оказалось уж очень ароматным, но где-то через час, когда ноги у меня окончательно замерзли, я поймал уже с десяток мелких рыбешек. Каких - не скажу, но скорее всего ершей: ну очень колючие плавники у них были. Еще на червей поймались два окуня (этих-то я знаю), но больше ловилось именно на хлеб. Правда он-то как раз уже и закончился, но все же уже получилась неплохая прибавка к скудному рациону.

Последняя рыбка была уж совсем никуда, и я, подумав, нацепил ее на самый большой из крючков и снова закинул удочку. Может потому что Волга еще недостаточно изгажена была, а может и просто повезло - но минут через десять, когда я уже собрался с рыбалкой закончить, "леска" в руке моей дернулась очень сильно.

Рыбину я подтянул к лунке очень осторожно. Большую рыбину. Хорошо, что я когда-то посмотрел в интернете фильм "Счастливые люди" про какую-то деревню на Енисее: там все рыбалкой кормились, и диктор сказал, что налим в воде себя тащить позволяет, а вот из проруби вытащить - так сразу дергается и сорваться может. Так что я аккуратно достал нож, открыл крестовую отвертку и в воде воткнул ее рыбине под жабры - после чего рыбина легко вытащилась. Действительно большая, тут и на полный обед двоим хватит.

Вернулся я часа в три. Дмитрий очень обрадовался моему возвращению:

- Я уж думал, что ты навовсе ушел, а полушубок-то Евдокии вернуть и позабыл. А ты и не ушел вовсе...

Когда же он увидел пойманную мною рыбу, то обрадовался еще сильнее. Рыбину мы сварили в его чугунке, просто так - для ухи никаких приправ и в помине не было. Но поели с огромным аппетитом, и Дима сказал что "в прошлый раз" рыбу он едал аж пару лет назад. Надеюсь, что эта рыбина - не последняя. Потому что из того же фильма, если я правильно помню, почерпнул что налим ловится долго, но верно: там мужики мальков на наживку запасали по одному мальку на будущего налима - и оставляли удочки в реке на сутки. Поэтому, уходя, я пару мелких рыбок тоже на крючки нанизал и в реке оставил. Привязал, конечно, лески свои к палке, срубленной на берегу, а лунку камышом, на котором сидел, и прикрыл: морозы тут уже слабые, авось не успеет сильно замерзнуть. Кусок рыбы отнес Кузьке - за что потребовал бутылку из-под масла: там еще несколько капель оставалось.

Вечером на реку не побежал - устал сильно, но на следующий день рванул на Волгу уже с первыми признаками рассвета. И не зря: два налима поймались. Так что на реке я провозился ещё часа три наверное: прорубил еще две проруби, в старой - поймал пяток мелких рыбешек и поставил три удочки на налимов. Заодно и понял почему на первую удочку так хорошо ловилась всякая мелочь: похоже, прорубь получилась как раз над ямой с этими рыбками, а грузилом у меня была тяжелая гайка. На прочих же удочках грузила были хиленькие, рыбки-наживки течением сносило довольно далеко - а там-то налимы и клевали.

Домой я пошел мимо трактира: решил выменять одного налима на всякие приправы к ухе, хотя бы луку выпросить. Трактирщик же, как только я вошел, увидел этих налимов и тут же сказал:

- Что, рыбу принес продавать? А ее я как раз куплю, - и, подумав, добавил: - Поменьше которая - за три копейки, а большую я, пожалуй, и за пятак возьму. Хорошая цена, соглашайся, барин. Вот и мужики подтвердят - хорошая цена.

Мужики в трактире дружно загудели, что цена лучше чем на рынке, и я, подумав, взял пять копеек. Давая ее мне, трактирщик тихо сказал:

- Вот, и ножик свой хороший сберег. А ежели еще рыбу принесешь, то я ее всю и возьму, по три копейки за фунт возьму.

Трактир работал, на мой взгляд, вообще круглосуточно, так что и в последующие дни утром и вечером я относил туда пойманную мною рыбу. Иногда - пару, иногда - три или даже четыре. Худо-бедно, но в день я получал с этого помысла в среднем копеек по двадцать-тридцать, да и домой по рыбине приносил. Дмитрий купил на отданный ему рубль три пуда пшена, да еще лукошко морковки и связку лука для ухи, так что проблема пропитания несколько отошла на второй план.

Но встала проблема моей 'интеграции' в Димино хозяйство, а точнее - в местное сельское хозяйство, со своим уникальным семенным фондом. Однако Дима, хотя и сказал что огород можно копать 'вот отсюда и до оврага', добавил, что 'все одно ничё не получится' потому что дом стоял на возвышении и к началу июня уже воды тут не будет и все засохнет. На вопрос 'а овраг чей' он ответил, что овраг конечно ничей, и если мне хочется, я могу его себе взять и использовать как угодно, но только после таяния снега и в нем воды нет.

Я в хлебопашестве конечно ни уха, ни рыла, а вот насчет огорода - бабушка дала мне массу базовых знаний и умений. Это сейчас воды тут с июня нет. А если хорошо постараться, то будет. И я пошел стараться.

От дома до оврага было метров сто пятьдесят. Сам овраг был шириной метров десять и глубиной посередине метра три. Вверх по склону он шел еще метров на двести, и, по моим прикидкам, площадь водосбора у него была с четверть квадратного километра, а то и больше. И пока на этой площади лежал снег, неглубоко, сантиметров на десять-пятнадцать, и уже сильно осевший под мартовским солнцем, но лежал. Поэтому я, взяв свою лопату, приступил к строительству плотины.

Лопата у меня была хорошая, в свое время ее сделали на первом ГПЗ. Бабушка научила экономить силы при перекопке огорода, поэтому я всегда точил лопату до остроты бритвы. Ну, может и не бритвы, но копать ей было легко. С Дмитрием съездили (уже на телеге) к Волге, где нарубили полную телегу ивовых кольев. Ну а после приступил к собственно строительству.

Принцип 'бери больше - кидай дальше, отдыхай пока летит' работает хорошо, вот только спина потом почему-то плохо гнется. Тем не менее в первый же день работы, десятого марта, я смог насыпать основание плотины метра на полтора в высоту посередине и метров пять в длину - в самом овраге земля почти не промерзла под довольно толстым слоем снега, наметенного туда за зиму. Снег я разгреб и попросту перекидывал глину со дна оврага в кучу, которая получилась в ширину метра два. Не ахти, но лиха беда начало.

Увидев результат, с утра Дима снова скатался к Волге и привез еще пару возов кольев. Не совсем кольев, толстых прутьев - но и то хорошо. Я же работал как кролик с Энерджайзером в заднице, и к вечеру плотина поднялась еще на полметра. Дмитрий весь день возился со сбруей и сохой, но ближе к вечеру тоже принял некоторое участие в празднике труда и перетаскал в деревянном ведре с кубометр глины. А на следующий день ко мне присоединилось человек пять соседских детишек и однорукий Кузька. Плотина росла, в длину и ширину в основном, так что подняли мы ее всего сантиметров на тридцать. Причем теперь приходилось не столько 'брать и кидать', сколько таскать глину на гребень. Зато детишки приволокли еще приличную кучу ивовых прутьев и камыша, и плотина получалась хоть и не очень сильно, но армированной.

Так что работу я себе нашел. С утра - бегал за рыбой, вернувшись - до заката строил плотину. Обеспечивая себя таким образом и питанием, и занятием. Но нынешняя крестьянская жизнь, честно говоря, меня в восторг не приводила.

Больше всего меня донимал холод. Уже на третий день до меня дошло, что подразумевал Димка словами "банька дровами топлена": дрова были для местного населения роскошью. Практически все деревья в округе были употреблены на различные нужды еще видимо дедами нынешних жителей, так что практически единственным источником дерева для села были беляны, ходившие с Камы в Царицын (с них крестьяне покупали бревна для ремонта жилья) или рынки (питающиеся из того же источника). Поэтому основными видами местного домашнего топлива был кизяк (смесь соломы с навозом, а вовсе не сушеный навоз, как я думал раньше) и камыш (который, впрочем, было необходимо еще собрать и привезти с Волги).

Ну а такое топливо диктовало и местные рационы: для выпечки хлеба печь нужно было хорошо прогреть, поэтому в основном тут варили кашу (на камыше). Камыш горит жарко, но недолго, и каша в основном получалась полусырая. Крестьяне все же немного дров покупали - и раз в две недели пекли хлеб. Который, впрочем, тоже получался не очень...

Так что принесенные сердобольными соседями дрова Димка тратил очень бережно, и температура в доме вряд ли поднималась выше десяти градусов. Меня такое положение дел не грело - тут уже в буквальном смысле этого слова. В Ерзовке был свой "дровяной рынок" при местной лесопилке, но цены...

Хотя, если вдуматься, цены были более чем божеские: сажень дров (березовых) стоила три рубля. Сажень - это "кубик" со стороной чуть больше двух метров, дрова так "кубиками" и сложены были, я померил рулеткой - почти десять кубов. Только вот хозяин лесопилки продавал эти дровишки лишь саженями. Поскольку трех рублей у меня не было, я разорился на четверть сажени "худых дров" - обрезки горбыля с лесопилки вперемешку с тонкими березовыми хлыстами и всякими кривыми ветками. За "розницу" пришлось отдать целый рубль - практически все, что получил за неделю от трактирщика, но дальше жить в холоде я просто уже не мог. Ну да ничего, рыбалка у меня шла очень удачно, в день получалось продать до десяти фунтов рыбы - возмещу затраты быстро. Тем более что с соседским Колькой мы начали таскать рыбку уже дважды в день, утром и вечером, и доходы суточные тоже возросли - копеек аж до сорока.

Следующие десять дней все свободное от рыбалки время я проводил на плотине. Снег - видимо от тепла выкопанной земли - начал довольно быстро таять, и приходилось глину таскать уже с краев оврага. А таскать - это не перекидывать, скорость строительства сильно упала. Тем не менее дело продвигалось. Детишки, конечно, помощниками были не богатырскими, но они все же обеспечивали мне "арматуру" - плетенки из камыша. Да и просто утаптывали глину, что тоже экономило мне время. Ну а поделиться лишней рыбкой на обед (тем более что "рыбки" редко меньше килограмма попадались) - это не жалко.

Вот правда ивовых прутьев брать уже стало негде - мелкая заросль ивы в Татаркиной балке как-то быстро закончилась. Поэтому, поразмыслив, пришлось потратить ещё два рубля на полсажени дровишек - в основном осинового "тонкомера", из которых получились неплохие колья.

Снег таял уже очень быстро, и вода в овраге поднялась уже почти на два метра. Поэтому четырнадцатого числа, густо набив колья по гребню, я заполнил пространство между двумя плетнями глиной до самого верха оврага и сколотил из извлеченного из кучи дров горбыля примитивный водосброс - чтобы вода не размыла с таким трудом построенную плотину. Сколачивал я горбылины дубовыми шплинтами (благо было чем дырки под них сверлить), потому что гвоздей не было вообще, а дубовую палку (точнее, обрубок ветки) я нашел в тех же дровах. Получилось неплохо, поднявшаяся вода весело журчала по деревянному желобу, а я еще два дня наращивал плотину снаружи.

Но, честно говоря, плотину я строил, очень мало имея в виду будущие свои успехи на поприще огородоводства. И копал я до изнеможения, чтобы ночью быстро вырубиться от усталости и не истерить в подушку, вспоминая дом и родителей. Да, я знаю, как "сделать правильно" - напишу им через "ФедЭкс". "Назад в будущее" все же смотрел. Но ведь, скорее всего, мир уже изменился, и я даже не могу сказать - а родятся ли вообще мои родители, бабушка, тетка с племяшкой, вообще все те кого я помню и люблю. И лопатотерапия мне помогала - вырубался я лишь только ложился. Ну а к концу строительства и истерика как-то поутихла.

Шестнадцатого марта снег в основном уже стаял и Дмитрий отправился на пахоту. Делянка его располагалась верстах в десяти от Ерзовки, поэтому ехал он на целую неделю. Поскольку 'выделившись', он получил надел на целине, то и решил начать распашку как можно раньше, в надежде успеть распахать своей сохой две полных десятины. Я же занялся 'вспашкой' огорода.

Мне было лет десять, когда бабушка откуда-то принесла британскую 'Энциклопедию огородника' на русском языке. Там было много забавных советов, типа высадки помидор из парника в грунт в начале марта, но один совет оказался действительно полезным: насчет перекопки огорода на два штыка в глубину. Сначала верхний слой снимается, потом земля снова перекапывается на штык и после этого первый слой возвращается на место. Я, конечно же, над советом посмеялся, но в порыве детского энтузиазма метра полтора грядки так и вскопал. Результаты меня (да и бабушку) убедили: посаженый на грядке горох вымахал метра на два в высоту. Тот же горох на продолжении этой же грядки, но вскопанной обычным способом, был вдвое ниже и пожелтел в середине июля, в то время как 'глубокий' зеленел и цвел почти до конца августа. Посаженная грядке на следующий год на 'глубокой' грядке морковь выросла квадратного сечения: морковки получились такими громадными, что плотно, как брусчатка на мостовой, прилегали друг к другу. Так что мы с бабушкой старались перекапывать так грядки хотя бы раз в три-четыре года. И тут я начал копать грядки именно так.

Первая грядка у меня была вскопана под редиску. Небольшая, примерно семьдесят два сантиметра шириной и длиной в пять метров сорок сантиметров. Примерно - просто я сделал парник из упаковочных пакетов, которые были тридцать шесть на пятьдесят четыре. Их я аккуратно разрезал пополам, потом сваривал получившуюся пленку зажигалкой, и вставлял в рамки из ровных ивовых прутьев. Пленка конечно же тонкая, но думаю ураганов тут не будет, какое-то время она выдержит. Каркас для парничка я сделал из ивовых же прутьев потолще.

На изготовление парника у меня ушло полдня, хорошо еще что скотчем легко пленку к рамкам приклеивать. Зато к вечеру, померив температуру мультиметром, я увидел что земля - по крайней мере с поверхности - прогрелась аж до семнадцати градусов. Так что утром следующего дня я уже посеял редиску. Сеял я ее квадратно-гнездовым способом, через десять сантиметров. И из двух пакетиков семян в результате у меня полтора осталось нетронутыми: мелкие у редиски семена, много их в пакетик влезает.

Второй парник я делал уже побольше, под помидоры. Площадью - примерно такой же, но еще и в высоту поднял его на пятьдесят четыре сантиметра. В смысле, сделал еще и боковые стенки. Помидорных семян у меня из гамбургера набралось семнадцать штук, и я их замочил в блюдце. Ну, то есть, не совсем - это была боковушка от всё той же разбитой крынки. Но я ее напильником подравнял - и получилось почти что блюдце. Кривенькое, но функциональное.

Соседкина дочка, Оленька, шустрая девчонка лет шести, принесла мне еще целую пригоршню черепков от разбитых крынок, и в этих черепках мы с ней тоже рассаду потом посадили. А парничок уже у себя на огороде она сама поставила, правда совсем маленький. Я ей два пакета дал - думал, поиграет и выкинет, но парничок она всерьез построила. Пакетов ей хватило на половину одной стенки, так она вместо пленки бумагу на рамки пришила - обрывки бумаги были выпрошены в бакалейной лавке. Затем она их пропитала парафином из свечного огарка - правда тут ей брат помог, Коля, парень лет десяти, с которым мы как раз и рыбачили. Свечи тут парафиновые сами делали, благо в лавке парафин с нобелевского нефтяного завода продавался очень дешево. Выпрошенной бумаги ей правда все равно не хватило, но я ей выдал еще пяток пакетов - и у нее получился парничок метра на полтора длиной. Для парничка ей я специально шесть помидорных кустов потом выделил, больше в него не помещалось, да и пару десятков капустной рассады отдал: уж очень ей было интересно с огородом возиться.

Не забывал я дважды в день, утром и вечером, бегать на Волгу. Продолжалось правда это недолго: двадцатого марта Волга вскрылась и приработок мой прекратился. Хорошо еще что сосед однорукий меня предупредил, что завтра ледоход начнется, не пропали удочки мои. Точнее, две все же пропали, я решил, что может Волга не с утра вскроется и рыбку поймать все же получится - и парой "удочек" рискнул. Не получилось, и две удочки 'уплыли'. Но все же почти два рубля я заработать успел - сверх уже потраченного.

А на следующий день вернулся с пахоты Дмитрий - у него соха сломалась. По правде говоря, я вообще не представлял, как такой палкой землю пахать. Соха у Димы была старая, еще отцова, дядья сохранили. Чтобы ее починить, требовалась какая-то специальная дубовая палка, а дубы в округе еще деды нынешних жителей все повывели. Купить же таковую можно было либо во время навигации, с проплывавших по Волге белян, либо - как сейчас - только на Царицынских лесопилках. В Ерзовке же лесопилка была небольшая, и дуба на ней не было, только ель и сосна, да береза "на дрова". Так что, наскоро собравшись, мы отправились в Царицын. В этом смысле повезло, что сломалась соха рано утром, так что, запрягши лошадку в телегу, мы добрались до городских предместий уже к полудню - все же земля была еще подморожена и дорога не превратилась в пропитанную навозом трясину.

По дороге у меня появились новые темы для обдумывания "вписывания в местный менталитет". Я просто не сразу сообразил, но когда уже выехали на тракт, я задал Диме в общем-то естественный вопрос:

- А что, Федор, в селе ни у кого вообще палки нужной нету?

- Да есть, почему не быть? - немного подумав, ответил он. - Почитай у кажного найдется - соху починить, ежели что, или для иной какой надобности.

- Так может проще у соседей попросить? Или даже купить у них? А то ведь весь день потратим.

- Нет, не даст никто, и за деньги не даст - убежденно ответил он. - А ежели у них соха сломается, или еще зачем палка нужна будет? Нет, не дадут. А на рынке купить - так на то и рынок, чтобы продавать.

Да, странные тут на селе отношения. Незнакомого парня подобрать, обогреть и накормить - это запросто, а палку дать - так ни за что. Есть над чем подумать. И этим-то я и занимался оставшиеся два с лишним часа пути.

Глава 4

Евдокия Петровна хозяйкой была справной, да и жила милостью Божьей не обиженной: из пяти детей трое живы, да и дом в достатке был. Пока муж не простудился два года назад и ее не оставил вдовой. Пахоты конечно в аренду сдать пришлось, чтобы было чем налог подушный оплатить, да уж вышли те денежки, только три рубля с двадцатью копейками и остались. До осени еще конечно можно до шести рублей денег набрать, молоко в город возить - корова еще в силе, ну а чем зиму пережить - об этом и думать страшно.

Было думать страшно. А тут - появился у соседа, у Димки, инженер гостем, из Астралии иноземной - и все иначе стало. Чудной инженер: сам молодой совсем, а детишек со всей улицы привечает, кормит да обиходит. Огороды вон сам копает, да и других заставляет: воды, говорит, на все огороды хватит, картошки да капусты посадим - и весь год сыты будем. А ведь и впрямь пруд поставил - утонуть можно. Вроде и невелика хитрость, а кроме инженера никто и не додумался овраг перегородить запрудой этой. А запруда-то - глянуть страшно, больше дома, а он почитай один ее и насыпал. Что там Кузька однорукий ему напомогал-то? Али дети малые - ну сколько они нарыли-то? Воды же - саженей в сто пятьдесят пруд тот длиною, на огороды - точно хватит. Сыты - не сыты, а уж с голоду не помереть может и получится: еще снег не везде стаял, а у него в прозрачном домике уже зелень вовсю.

Грит, что у него энер... как его, жайзер в заду. И детям такой же поставить грозится. А Колька - в бане давеча с ним был - грит что задница у него как у людей, нет там ничего... но все копает, строит - и без устатку! И помогать всем помогает. Косу вон поправил - на лету солому режет! Оленьке вон тоже домик прозрачный построить помог, пузырь тонюсенький для стенки подарил. Вот у Димки соха сломалась - так с ним же в город и поехал, обратно помогать. Хороший этот инженер Александр Владимирович, добрый, к людям обхождение имеет.

Одно странно: вроде православный, а в церковь не ходит, и не крестится на нее. Димке, правда, сказал что в Астралии этой нету церквей православных, вот и не знает он таинств - но может врет? Хотя ведь точно не жид, в бане жиду не спрятаться. У них, у жидов-то сразу видать, а у русских мужиков...

Ой, прости Господи за мысли срамные. Александр Владимирович сказал, что его лопатой огород мне копать, пока нету его, чтоб лопата не простаивала. А как лопата-то простаивать может? Ой... копать надо, копать! Дай Бог здоровьица Александру Владимировичу...

Город я почуял издали. Причем именно почуял - ветерок вдруг донес волну запахов, сравнимого с ароматом огромной свинофермы. Хотя сама дорога - Астраханский тракт, как мне Дима сказал - тоже навозом вымощена и пахнет ни разу не "Шанелью", но тут пахнуло - так уж пахнуло. И сразу, только проехали небольшой пригорочек, открылся город: скопище каких-то хибарок с одной стороны дороги - и явно заводские корпуса с другой. Запах шел не от завода.

- Ну в Царицыне и запах! - поделился я с Димой ценным наблюдением. Не для того, чтобы "открыть ему глаза", а просто чтобы хоть что-то сказать: последний час мы ехали вообще молча и мне показалось что Дмитрий на меня чем-то обижен.

- Дык не город это, до городу-то еще верст пять будет. Завод это французский, Урал-Волга называется.

- Как?

- Урал-Волга, вон там дома - называется "маленькая Франция". А это - он указал рукой - ихний поселок, рабочие, стало быть, живут тут. Ох и ужасти тут! Я-то подальше работал, на Бранобеле - тетка помогла наняться. Я-то у тетки жил, а иные - больше тут. У Бранобеля свой городок есть, однако там только рабочие живут, кто на все время. А кто из крестьян на зиму работать нанимается - вот тут же живут, у Бранобеля вся земля ихняя, жить не разрешают.

- А в городе жить?

- Так и в городе не разрешают, да и места там нет. В другой раз в город поедем - сам увидишь.

-А почему в другой раз?

- А тут торг ближе, и запрашивают меньше. Здесь палку и купим, на лесопилке. Вон там, с того краю на рынке.

Да, это я просто разбаловался на свежем воздухе в деревне. И пахло вовсе не как в привокзальном сортире Мухосранска, а вовсе как в двадцати шагах от него. Неприятно, но терпимо. А на рынке, куда мы завернули, и вовсе знакомый запах конского навоза полностью забивал прочие ароматы. Хорошо еще, что дорога шла высоко над рекой: тракт был почти сухим и грязи было немного. А вот то, что Дима назвал словом "рынок", было уже очень грязным местом и мне туда не хотелось. И вдруг я увидел напротив рынка у завода довольно большой домик с чуть менее большой вывеской: на вывеске в половину стены была надпись 'Скобяные и иные железные товары т-ва Урал-Волга'. Договорившись встретиться у этого магазина, мы разошлись, каждый в своем направлении.

Магазин меня приятно удивил. Главным образом - ценами. Оказалось, что листовая сталь толщиной около полутора миллиметров (она почему-то называлась "лопатной") стоила тут всего рубль сорок за пуд! Полудюймовый (шестилинейный) пруток стоил столько же, а трехлинейный - рубль пятьдесят пять. Топор - небольшой, без топорища - стоил сорок пять копеек, такой же (в смысле без ручки) молоток - двадцать пять, полупудовая кувалда - рубль, а маленькая, в четверть пуда - полтину. Лопата же (тоже, понятное дело, без рукоятки) тоже стоила полтинник - что меня удивило: весила она гораздо меньше трети пуда, ожидаемой по цене лежащей рядом лопатной стали в листах.

Глядя на все это "богатство", я прикидывал, чем из перечисленного можно было бы воспользоваться для резкого подъема собственного благосостояния. Рубль у меня был (и даже почти два), а как раз рубль стоил лист "лопатной" стали размером, как написано, аршин на два. А что? можно вон сколько лопат понаделать! А можно и не только лопат...

Дима подошел к магазину минут через пятнадцать, и донельзя довольный: нужную ему палку он сторговал даже не на лесопилке, а на дровяном торге (где продавались отходы с этой лесопилки), причем всего за семь копеек: кривое двухметровое бревнышко (а, скорее, просто толстую дубовую ветку) он решил обтесать сам. Причем имея в виду воспользоваться моим складным топориком, поскольку его топором только дрова рубить и можно, да и то - плохо. Потом настроение его резко испортилось, но все же после получасовых уговоров он вытащил из-за пазухи семьдесят копеек и я купил в магазине все, что хотел. То есть не что хотел (хотел-то я все и еще немного), а то, без чего обойтись было невозможно: маленькую кувалду и зубило за пятнадцать копеек. Свой рубль я отдал за "лопатный" лист, а остальное потратил на проволоку и небольшой кривой обрезок листа толщиной миллиметров в пять (видимо двухлинейного, насколько я понял текущие "единицы мер и весов").

В результате всю обратную дорогу я был очень доволен жизнью, а Дима, напротив, дулся на меня - за "выброшенные" деньги, на себя - за то, что дал себя уговорить, да и вообще на жизнь беспросветную. А тут еще и дорога подтаяла - так что домой мы вернулись уже в пятом часу.

Дима тут же приступил к обтесыванию бревна. А я, взяв обломки сохи (там как раз одна палка, которой, собственно, земля и пахалась, лопнула), принялся мастерить задуманное. Димин топор как нельзя лучше годился для использования в качестве молотка - достаточно тяжелый, ухватистый - зубило пробивало стальной лист почти насквозь. Ну а дальше все, как обычно: дрелью сверлились дырки, напильником зачищались края... Очень удачно я выторговал за пятак в магазине кусок "трехлинейной" проволоки-катанки длиною около метра - из него получились вполне приличные заклепки. Цена такой оказалась потому что проволокой что-то перевязывали (видимо, железные прутки), так что досталась она мне по цене лома - но мне и распрямить ее недолго было.

Удачно, что не пришлось отвлекаться на готовку - Евдокия к нашему приходу сготовила приличный обед (он же - ужин). Рыбу Колька принес, много - и перекусили мы не только наваристой ухой, но и жареной рыбой. Слегка подгоревшей, но лишь немного, есть можно. Хотя в том, что рыба подгорела, я сам виноват: уезжая в город, отдал свою лопату соседке и велел ей тоже вскопать делянку под огород, ну "чтобы лопата не простаивала". Так-то у большинства крестьян лопаты вовсе деревянные, много не накопаешь - а ей троих детей кормить.

Доводку своей конструкции я продолжил с утра - вечером работу пришлось прервать "на самом интересном месте" просто потому что вменяемого искусственного освещения на селе никакого не было. И к полудню я работу закончил. Как раз к тому самому моменту, когда Дмитрий Васильевич, утерев пот со лба, закончил обтесывать свое бревнышко: дуб - он довольно твердый все же, а палка для сохи требовалась довольно непростая.

- Вот, - довольно сказал он, - теперь только рукоять приделать, железом оббить - и можно будет завтра снова на пахоту отправляться. А ты это что сделал?

- А это - такой, скажем, плуг. Небольшой, как раз, думаю, твоя лошадка его осилит. Сейчас полозья поставлю - и можно будет пробовать. Ты на какую глубину землю пашешь?

Дима задумался.

- Ну, вершка на два, а то и на три, а что?

- Мало это, я тогда поставлю на четыре вершка - ответил я и, отмеряв рулеткой нужное расстояние, просверлил в рукоятке дырку. Затем шпилькой (которую я нарезал из проволочины) закрепил "опорные салазки" на нужной высоте - Все, теперь можно пробовать.

Из листов железа (довольно мягкого, чуть получше легендарной "стали гвоздевой 3", но иначе я бы и не справился) я сварганил (на дубовой болванке) что-то вроде небольшого плуга с отвалом. Из метрового куска доски и двух крепких палок сделал какое-то подобие ручки плуга, а вместо опорных колесиков поставил небольшие салазки, оббитые снизу железными же полосами. Все это было скручено вместе стальными шпильками. Правда "гайки" из того же "лопатного листа" были практически никакие, но навернутые по три штуки с каждой стороны держали они вполне достойно, да и контрились без особых ухищрений. По "старой привычке" плуг я заточил до остроты если не ножа, но уж всяко лучше Диминого топора, и рассчитывал, что вся конструкция должна будет работать вполне прилично. Хотя - вполне возможно - и не очень долго.

Осмотрев мою высокотехнологическую конструкцию, Дима внес рационализаторское предложение, важность которого было сложно переоценить:

- А лошадь как цеплять к этой штуке? - спросил он.

После короткого обсуждения (и примерно часа работы) на плуге появилась проушина, через которую веревка от лошади и была привязана. Дима опробовал "плуг" на моем огороде, после чего радостно погрузил это чудо сельскохозяйственного машиностроения на телегу и помчался пахать целину. А я - продолжил вскапывание огорода. И рыбалку.

Пару крючков я выточил из каких-то мелких обрезков 'лопатной' стали, а для лески снова использовал капроновую (или нейлоновую - не понимаю я в синтетике) нить, которую добыл из ручки моей сумки. Ручка все равно была вдвое длиннее, чем надо, так что укоротив её на пятнадцать сантиметров, я получил ещё метров наверное с полста прочной толстой нити. Грузила у меня уже железные были, из обрезков трехлинейного прутка, просверленных насквозь. Поплавки я вырезал из куска сосновой коры, которую отковырнул от бревна, лежащего перед чьим-то домом. В первый же день мне удалось наловить с десяток мелких рыбешек, а на второй я уже поймал и средних размеров налима. Которого съел сам, тем более что рыбу стали ловить уже 'профессиональные' рыбаки из села со странным названием Погромское с другого берега Волги и расценки на нее резко упали: на небольшом рынке возле трактира средний налим шел по семь-восемь копеек и конкурировать с ними было бесполезно. Впрочем, чаще рыбу я ел с соседскими детишками, а иногда и с самой соседкой: лук и морковка шли из ее запасов, она же и варила уху - если в этот день не батрачила. Рыбы у меня много ловилось, всем хватало, а на готовке я экономил немало времени.

За неделю я вскопал довольно большой участок. У огородников с Татаркиной балки я добыл три ведра картошки (мелкой, не чета моей), немного семян репы, укропа, небольшую связку чеснока и крынку (литра на полтора) лука-севка. 'Моя' картошка пустила обильные ростки и я, вспомнив какую-то детскую книжку, где девочка с одного клубня, укореняя оборванные проростки, получила чуть ли не тысячу кустов, проростки ободрал и посадил их укореняться в корзину с песком. Тысяча - не тысяча, а с полсотни проростков успешно начали расти. В глиняных черепках, поставленных в "помидорный" парничок: в нем хоть тепло было, в отличие от дома - потому что лишних дров, чтобы дом отопить, не было. То есть печь мы топили, но лишь вечером. А, поскольку днем в доме не сидели, и он выстывал довольно сильно. Парничок тоже выстывал, но ночью, когда, по моему мнению, растения и так особо не росли - зато им было днем и светло, и тепло.

Из помидорных семян проросли всего девять, и за почти три недели помидорки вымахали сантиметров на двадцать. По бабушкиному методу я оборвал вершинки и поставил их укореняться в воду. Чуть позже так же поступил и с боковыми веточками, обильно появившимися после отрывания верхушки. Так что к пятнадцатому апреля у меня было уже с полсотни помидорных кустов разного размера.

А еще были готовы к посадке чуть ли не две сотни маленьких капуст.

В воскресенье двадцать девятого марта я снова собрался в Царицын. Собственно, и не собирался, просто Евдокия сказала что "бабы поедут на рынок молоко продавать", и я решил напроситься с ними. Бабы в город отправились по реке, на лодке, собрав лодочнику по три копейки за проезд. У меня копеек уже не было, но я поговорил с лодочником и проезд "оплатил" греблей. Все-таки грести больше двадцати верст против течения - дело утомительное, и лодочник моему предложению обрадовался. Тем более и по течению столько грести - тоже не подарок.

Отплыли мы еще до рассвета, и уже часам к восьми приплыли в Царицын. Со стороны пристаней Царицын оказался таким же грязным и вонючим, как и со стороны тракта, но все же это был именно город: с реки были видны двух- и даже трехэтажные дома, дымили многочисленные трубы, возвышались несколько колоколен. Но главным признаком именно города был для меня гудок паровоза.

В обратный путь народ собирался отправиться часа в два, так что времени у меня было сколько угодно. Со временем проблем не было, были проблемы с финансами, точнее, с полным их отсутствием. В город-то я не просто так приехал, была у меня идейка небольшая - но вот денег на ее реализацию не было и железнодорожная станция давала мне небольшую надежду на ее исполнение. Точнее - помойка при железнодорожных мастерских.

Станцию я нашел довольно быстро, минут за двадцать - и удивился, что проход в станционные мастерские был совершенно свободным. В сами мастерские я заходить не стал, а с полчаса бродил вокруг, выискивая, куда тут сваливают всякие производственные отходы. На меня не то чтобы никто внимания не обращал - и куртка моя, и ярко-синяя сумка-рюкзачок выглядели очень необычно, но мастеровые (я думаю, что мастеровые - все в каких-то одинаковых черных куртках), бросив на меня взгляд, как-то быстро уходили. Но вот где-то через полчаса из мастерской вышел мужчина в том, что безо всяких сомнения я бы назвал мундиром, и быстрым шагом направился прямо ко мне:

- Вы из какого ведомства? И что тут ищите?

- Я не из ведомства, а ищу что бы тут ненужное украть...

- Извините, что? Украсть? - в голосе его было больше изумления, чем возмущения.

- Не совсем украсть... Видите ли, я инженер, русский инженер - но из Австралии, сколь ни странно это звучит - и волею судеб остался без денег и документов. Чтобы заработать какие-то деньги, решил изготовить одну конструкцию - но мне нужно несколько кусков металла, небольших - а купить мне их не на что. Вот я и подумал - может быть мастерские выбрасывают какие-то ненужные обрезки? Мне-то совсем немного нужно...

Мужчина ненадолго задумался и вдруг спросил:

- Where are you from, you say?

- Actually I'm from Adelaide, Australia. Graduated at Adelaide University as an electrical Engineer, but being Russian citizen after losing a family decided to come back to Russia. But... Anyway, to make a long story short I'm here without any money but I have to do something for my rescue guy. And I really needed with couple of pieces of iron...

- Извините... может, я смогу вам чем-то помочь? Какую-то сумму денег...

- Спасибо, но не надо денег. То есть деньги мне конечно нужны, но я предпочитаю их все же заработать. Так что я бы предпочел помощь в виде обрезков железа.

Мужчина помолчал немного, а потом предложил:

- Мы вообще-то железо сдаем в лом на заводы, но, я думаю, в вашем случае дорога убытков не понесет. Пройдемте в мастерскую, посмотрим, что я смогу для вас сделать.

Мастерская оказалась довольно просторным помещением (с двумя рельсовыми путями метров по тридцать), в котором сбоку стояла пара забавных токарных станков - длинными ременными передачами "привязанные" к валу, проходящему под потолком. Было там и пяток слесарных верстаков с тисками. Я вообще-то имел в виду как раз "попроситься" в какую-нибудь мастерскую - в мое время это обычно делалось без проблем, и поэтому-то и захватил инструмент, а уж к тискам тут, думаю, меня допустят - все равно за ними никого не было. А в углу стоял большой ящик, в котором лежали разнообразные обрезки железа.

Достав рулетку (сопровождающий меня мужчина посмотрел на нее с явным интересом) я быстро нашел несколько пригодных для моих целей обрезков листа. Подумав, что на коленке резать их будет менее удобно, я спросил, указывая на тиски:

- Разрешите воспользоваться?

- Вам рабочих позвать?

- Лучше я сам. Ну какой это инженер, если не может сделать все лучше любого работяги? - процитировал я любимую поговорку Василича. Правда Василич ее применял для того, чтобы послать меня сделать что-то вместо него... но на местного инженера она произвела очень положительное впечатление. А еще большее впечатление на него произвела бошевская дрель, которой я быстренько насверлил в железках нужные мне дырки.

- Какой интересный у вас инструмент! От чего он работает? Это австралийского производства? Думаю, что нам стоит заказать такой тоже. Он очень дорогой?

- Он, извините за прямоту, бесценный. Экспериментальный образец, и больше таких в мире пока нет.

- Жалко, конечно, уж больно ловко вы отверстия их сверлили. А сами сверла? Тоже экспериментальные?

- Нет, сверла обычные, быстрорежущие - сверла у меня были самые что ни на есть отечественные, но Василич предпочитал заокеанские, к чему и меня склонял с историческими примерами, так что ответ я вроде бы знал - Rapid Drill, такие есть германские, английские есть, но сейчас американские - самые лучшие. Но и тут я вам помочь не могу - сам не знаю, как фирма называется, которая их делает. А вот вы мне помогли очень сильно - я уложил железяки в рюкзачок, запаковал и убрал дрель. - Еще раз большое спасибо, но мне уже наверное пора идти.

- Да, конечно. Ой, извините, забыл представиться: Илья Ильич Архангельский, инженер, помощник начальника станции.

- Очень приятно. Меня зовут Александр Волков, тоже инженер, но просто инженер - я улыбнулся.

- Если вам ещё что-то понадобится, то вы заходите, спросите меня - я всегда постараюсь помочь. Если опять на воскресенье придется, то сразу попросите мастеровых ко мне домой проводить, я недалеко живу. Ведь у вас, как я понял, своей мастерской нет?

- Нет, но будет. Не сразу конечно, но заработаю немного - и будет.

- А вы где остановились?

- В Ерзовке. Так получилось...

- Ах, ну да, ну да... До свидания! И успеха вам!

Отобранные мною железки были обрезками той же самой, похоже, "лопатной" стали, длиной сантиметров по сорок и шириной - по семь. В мастерской я лишь сточил заусенцы - чтобы рюкзак не порвался, согнул как мне надо и просверлил по паре дырок для крепежа. Кроме них, я захватил пяток обрезков стальной проволоки, на вид миллиметров пять толщиной и еще обрезок железа величиной с ладонь толщиной миллиметра три. И под конец - пару десятков совсем уж обрезков листа, сантиметра два-три шириной и десять-пятнадцать - длиной.

По дороге обратно на пристань я немного осмотрел город - точнее, пару прилегающих к вокзальной площади улиц, но ничего особо интересного не увидел. После этого, уже на пристани, мы с лодочником обсуждали рыночные цены (в которых я ничего не понимал), затем - просто сидели и ждали ерзовских баб. Затем - часа четыре, меняясь местами, гребли - до Ерзовки было все же почти двадцать пять верст, и хорошо что ветер был в общем-то попутный и небольшой парус облегчал наш тяжкий труд. Впрочем, лодочник мне уже рассказал, что к тут ветер почти всегда попутный: утром дует к Царицыну, а после четырех - к Ерзовке. Эх, яхту бы построить! Ну да ничего, мне пока в Царицыне больше ничего и не надо, поэтому рано мне в олигархи с яхтами. Мне бы насчет пожрать досыта.

Огород я свой вскопал уже весь - в смысле, на сколько у меня хватит семян и саженцев: огорода-то было соток пятьдесят, а я вскопал не больше десяти. Поэтому у меня появилось "свободное время" и я приступил к изготовлению сеялки. Собственно, добытые в Царицыне железки нужны были мне для сошников, а все прочее я собирался деревянным сделать.

Сошников у меня получилось шесть штук: я попарно свинтил (нарезав из проволоки шплинтов) по паре заготовок, согнул их, свинченный край - опять заточил до остроты ножа. Из неиспользованной для ремонта сохи дубовой палки сделал ось сантиметров семи в диаметре, насверлил в ней дырок для зерен, потом соорудил ящик для зерна... Один обрезок железа пустил на нож для небольшого самодельного рубанка. Нож получился паршивым, тупился быстро - но я все же смог настрогать довольно ровных дощечек из дров, лежащих в поленнице.

Колеса - сантиметров по тридцать в диаметре - я вырезал из дощечек, положенных накрест друг на друга в три слоя, и по ободу обил мелкими железными обрезками. Получилось даже грунтозацепы на них сделать: концы железяк я на пару сантиметров загнул. Но безусловно самым трудным было сделать именно ось: ровную и цилиндрическую. Да, без напильника я бы такую точно не сделал бы никогда, а тут - получилось более-менее нормально.

С сеялкой я провозился дней десять. Можно было ее и быстрее сделать, но я старался сделать точно так, как было у китайской пластмассовой сеялки на даче у бабушки (с учетом масштаба и материала конечно), и некоторые детали оказались явно излишними - но об этом я догадался только после того, как их сделал. Тем не менее агрегат получился. Плохонький, но уж всяко лучше, чем знакомый по картинкам "сеятель с лукошком".

Одиннадцатого "с пахот" вернулся Дмитрий. Вернулся совершенно счастливы от проделанной работы: с моим плугом ему удалось распахать почти четыре десятины земли. Причем - по моему настоянию - он и вспахал ее дважды, вдоль и поперек поля, и проборонил. А увидев сеялку, он вообще стал буквально лучиться счастьем. Вдобавок, хотя пахота - тяжелый труд, он даже поправился. Потому что с едой у него в поле было очень неплохо: рыбы у меня ловилось много, и каждое утро соседкин Колька относил с килограмм вареной рыбы Диме на поле: за это я ему еще столько же (ну разве чуть меньше) отдавал - в дополнение к тому, что сам кормил его - и он "зарабатывал" и на прокорм всей семьи, чем очень гордился.

Обсудив с Димой "план посевной", я завершил изготовление сеялки: из расчета плотности посева я насверлил на оси еще дырок для зерна с тем расчетом, чтобы на квадратный метр высевалось триста зерен. По моим прикидкам это все равно было вдвое больше чем нужно, но в брошюрке по сельскому хозяйству, которую я нашел у Кузьки, было написано что всхожесть у пшеницы сейчас всего около пятидесяти процентов. Так что сеялка зарывала в землю четыре пуда на гектар, и местные мужики столько же сеяли. Правда без сеялки, а с лукошком.

Внизу, ближе к Волге, земля была еще мокрой и холодной, а тут, наверху, она уже достаточно прогрелась. Четырнадцатого апреля Дима, как и большинство крестьян, отправился в поля, на посевную, так что я, опираясь на 'крестьянскую мудрость', так же приступил к посадкам на своем огороде. Четырнадцатого лишь потому что тринадцатого никто сеять не желал, несмотря на понедельник.

За день я посадил картошку (и 'свою', и три ведра, купленные - точнее, выменянные на рыбу - у огородников), лук, чеснок, посеял укроп, репу, морковку, горчицу и еще какую-то траву - ее семена я тоже у огородников выменял. А второй день я посвятил севу пшеницы. Её я тоже скорее не сеял, а сажал квадратно-гнездовым методом с шагом в двадцать сантиметров. Так что примерно стакана зерна хватило почти на полсотки: посеял я две тысячи зерен. Еще чуть меньше трех сотен оставил на случай всяких катаклизмов - а вдруг засуха или саранча? А это же для теперешнего времени зерно суперэлитное! Сажал ручками, каждое зернышко отдельно - но сеялки-то у меня не было, ее Димка увез. Ну ему-то четыре гектара засевать, а у меня тут - тоже четыре, но грядки.

Про рыбалку я не забывал, дважды в сутки, на утренней и вечерней заре я сидел по часу-полтора на берегу Волги. Как-то незаметно число моих помощников увеличилось, и теперь со мной на Волгу бегало с семеро пацанов и четыре девчонки - я их назвал "отряд помогальников". Крючки мои - хоть и не самые хорошие - рыбу цепляли исправно, и в день у меня получалось рыбы килограмм десять. Так как из всех продуктов питания проблем тут не было лишь с солью, больше половины рыбы я солил и сушил. А мелочь всякую я вообще отпускал в свой прудик: пусть растет, потом съедим.

Итак, судя по всему, голод мне не грозил. Питание было правда очень однообразное, в основном вареная рыба да пшенная каша, Евдокия иногда наливала молока кружку, но жить - можно. Однако с финансовым благополучием пока ничего не вырисовывалось: денег не было. На последние три копейки я купил у кого-то из селян двух цыплят: если вырастут, то хоть супчика поем, ну а не вырастут... Но денег уже совсем не было. И на какие шиши "спасать Империю", я пока не знал.

Глава 5

Дина Ягужинская с детства считала, что судьба ее обманула, поместив вместо блистательного Петербурга в провинциальный Царицын. Причем с местом рождения судьба ее лишь обманула только в первый раз. А во второй раз судьба уже вволю поиздевалась - лишь к окончанию гимназии Дина узнала, что старинный род графов Ягужинских к ее собственной семье не имеет вообще никакого отношения: отец ее, простой приказчик из Варшавы был переведен в Царицын (хотя и на должность старшего приказчика) каким-то безродным купцом из Рязани, торговавшим ситцем во многих городах Империи.

Открытие этой специфической детали собственной биографии так неприятно поразило Дину (и положило конец мечтам о выгодном замужестве и переезде в Петербург или даже Париж), что гимназию она закончила предпоследней в классе. А последней была Зинка Петракова, которая почти прямо с выпускного бала отправилась венчаться с каким-то захудалым князьком из Москвы, после чего уехала с мужем в Берлин, где этот князишка служил при посольстве.

Дина же в Берлин не поехала, а после полугодовых исканий и метаний поступила на службу к книготорговке Абалаковой. Конечно жалования эта жадная старуха платила мало, всего пятнадцать рублей - но и делать было почти ничего и не надо: сиди себе в читальном зале и смотри чтобы мужики страницы из книг не вырывали. Вдобавок можно и книжки любые читать - тут есть и сочинения господина Скотта, и господина Дюма. Читать - и представлять себя благородной дамой из их романов, а вовсе не служанкой при книжной лавке.

В которую, между прочим, ходит всякое отребье, не имеющее денег чтобы нужные книжки купить. Вот и сейчас крестьяне какие-то неумытые пришли, малец да девка: малец на книги смотрит как будто в цирк попал. А девка-крестьянка - так вообще достала булку какую-то, и есть стала. В читальне ест - ну деревенщина! А Дине сидеть в одной комнате с ними и следить чтобы книжки не порвали.

Впрочем, вот и приличный юноша зашел. Сразу видно - приличный, одет весь по-заграничному, не оборванец вроде этих мужицких отродий.

А вот и старуха подбежала - девка шепнула ей что-то. Тоже видит, что непростой гуляка с улицы? А он - нет, невежливый какой-то, да и одет как клоун - на Дину и не взглянул даже. И дурак-дураком, крестьянина этого вонючего спрашивает, что простые слова означают. А старуха-то лавку даже закрыла, сидит, тоже слова поясняет. Тот еще и записывает - видно забыть боится что слова означают. А книжка-то - не роман интересный, а какая-то рванина старая...

Наконец-то этот клоун ушел. Старуха его аж до двери проводила, пригласила еще заходить. И чего ей с этого надо? Видно же, что ничего никогда в лавке не купит. Голодранец.

Старуха-хозяйка вернулась, оглядела оставшихся читателей. Перекрестилась на висящую в красном углу икону, пробормотала про себя: "Господи помилуй..." Дина хозяйку не любила, а иногда - и просто ненавидела. Но она была хозяйкой, и Дина решила проявить вежливый интерес:

- А что это за шут гороховый заходил-то? Одет как клоун, да и чудной - даже слов простых не знает.

- Кто? Юноша этот? Это из Ерзовки, блаженный. Его, сказывают, молнией зашибло - память потерял, и мнит себя инженером иностранным теперь. Даже дворянином... грех не помочь блаженному-то.

Точно, сразу же видно что место ему в дурдоме. На чем я остановилась? Ах да, вот:

"... на равнине, похожей на большое озеро пыли, произрастают там и сям редкие пшеничные колосья, которые местные садоводы, вероятно, выращивают из любопытства..."

У давешнего железнодорожного инженера денег я не взял по одной простой причине: я не знал, что с ними делать. Ну разве что еды купить - но ведь деньги тогда и закончатся, а мне нужно было эти деньги зарабатывать. В Ерзовке заработать было невозможно: сельской работы я не знаю и делать ничего, кроме как копать - не умею. Но копальщиков таких тут и без меня хватало. С металлом работать? Да, тут я кое-что сделать могу, из остатков "плуга" соседским детишкам даже лопатки сделал, "почти настоящие" - маленькие у меня остатки были. Но "остатки" у меня уже закончились, да и по металлу тут и без меня есть кому работать: в слободе семь кузниц, десять кузнецов - и любой кузнец в этом деле куда как лучше меня. Да и кто поделки мои купит-то? Дорог для селян металл, тут почти у всех лопаты, чтоб грядки копать - и то деревянные.

Хотя железные и лучше. Оленька вон как своим совочком копает! Невелика конечно у нее грядка, но редиска уже растет. А у меня растет, кроме всего перечисленного, еще и три подсолнуха. В кармане сумки нашел четыре семечка, и три - проросли. Тоже польза, но до осени пока еще далеко, так что и полузгать нечего. Впрочем, лузгать и некогда, работы хватает на весь день. Земля-то на моем огороде - вовсе не чернозем, невероятным плодородием не пышет. Но рядом тракт, и по тракту вовсе не Камазы с Жигулями катятся. Так что сколотил я пару ящичков на манер плотницких, и таскал с тракта переработанное современными транспортными средствами топливо. Я и раньше таскал, грядки у меня всяко уже удобренные, но подкормить чуть позже - не помешает: урожаем я же кормиться потом и буду. А кормиться все же всяко лучше не впроголодь, про тутошние зимние рационы мне Евдокия уже рассказала.

В городе работу искать - тоже занятие малопродуктивное. Инженеру Архангельскому я представился как "тоже инженер", но, честно говоря, с точки зрения инженеров нынешних я элементарных вещей не знал. Так что какой я инженер? Слесарь я по нынешним временам, причем начинающий слесарь, и не очень наверное даже умелый. И остается мне (надеюсь, что только "пока") лишь сельское хозяйство. Причем вовсе не потому даже, что я "лучше знаю", а лишь потому что у меня семена гораздо лучше нынешних. Так что решено: остаюсь пока "на земле", а там - посмотрим.

Семнадцатого апреля мне удалось провернуть "сделку века": удалось заработать полтинник используя "будущие" инструменты. У одного из местных богатеев сломалась "хранцузская" сеялка, и кузнец прибежал ко мне за помощью:

- Александр Владимирыч, ты хоть глянь - как ее чинить-то? Мы сами починим, но как - не поймем, а ты погляди и скажи, что делать. Мы тебе и денег заплатим, только помоги! Он сказал, что если до полудня починим - вдвое заплатит...

Денег - это хорошо. Оказалось, что лопнул один из болтов, которым крепился зерновой ящик - видать, перекаленный болт поставили. Ящик перекосило, и зерно из него больше не высыпалось. Кузнецы, впрочем, с этим и без меня разобрались. Ремонту - на пять минут, но проблема была в том, что для замены сломавшегося нужно было сначала отвернуть четыре других болта, которыми колесо крепилось - чтобы ухватить и вывинтить обломок, а с клещами кузнечными туда не подлезть было. С ключами же гаечными в кузнице было неважно: все же кузница, а не автопарк. Так что я минут за пять торцевым ключом (сеялка была французская, так что болты, как и ожиалось, оказались метрические) что нужно - отвернул, через полчаса - завернул обратно, и полтинник оказался у меня в кармане. Хороший такой полтинник, большой, тяжелый - но один. Жалко, что на все село сеялок таких штуки три всего.

Однако полтинник - это уже серьезные деньги. Одного пшена можно купить пуда полтора. Не пшена - проса, но уж очистить его - нетрудно. Можно и пшена пуд купить. А можно и не покупать - три пуда еще есть, а рыба - она вполне себе питательная. И много ее - вон, полторы дюжины детишек с моей рыбы кормятся, еще и остается на зиму запас сделать. Но - себе сделать, не на продажу: мужики говорят, что в Царицыне сейчас половина российской рыбы солится на зиму, и с купцами-миллионщиками мне конкурировать трудновато будет.

Раздумывая на тему, куда бы "выгодно вложить" свалившееся на меня богатство, я вернулся из кузницы домой. Ребятишки сидели на бревне, уложенном перед Димкиным домом, и ждали меня: вареная рыба была уже готова, но без меня есть не начинали. Однако сегодня кроме детворы у дома стояли и двое мужиков. Одного я мельком знал: отец Мишки и Таньки Харченко, эти двое в моей "команде" почти с самого начала, а Таня - вообще первая начала на всех уху готовить. Другого мужика я не знал, но - судя по нахохлившимся пацанятам - он тоже был чьим-то родителем. Харченко жил, как и Дима, на Шиловке - улице, проходящей вдоль Сухонькой балки (того оврага, верх которого я превратил в пруд), был - по местным понятиям - моим "хорошим знакомым", и потому первым начал именно он:

- Слышь, Александр Владимирыч, мы тут с мужиками погутарили... Вот детишки наши у тебя работают, забесплатно, а это не по справедливости будет. А то они у тебя забесплатно работают, рыбу ловят, на огороде опять же - а это, стало быть, убыток один - второй мужичонка тоже собрался с духом и мысль продолжил:

- Мы так решили: забесплатно это дело не пойдет, так что вот наш приговор: три копейки в день с головы. Справедливо это будет.

Так, хитромудрые крестьяне решили резко поправить свои финансовые дела. Молодцы! Давайте все так делать! А то у меня дюжина детишек надрываются ложками по котелку ворочать - и все забесплатно.

- Так, Миша и Таня, вы сейчас идете домой и больше ко мне не приходите. Только пообедайте сперва. А вот это - чей отец?

- Мой - робко отозвался парнишка, всего дня три как начавший бегать со всеми на рыбалку, я ещё и имя его не запомнил, Ваня, что ли?

- И ты тоже поешь - и домой иди. Извините, ребята, отцы ваши не согласны, чтобы я вас тут бесплатно кормил. Коль, отдай им сегодняшнюю долю рыбы, завтра сами ее уже делить будем. И все остальные, кроме соседей - сегодня последний день. Поужинаете - и все. С завтрашнего для мы и вшестером справимся.

- Эй, погодь, Александр Владимирыч... - начал было Харченко-старший - ты это, того...

- А чего годить-то? Вы предложили - я согласился. С завтрашнего для за каждого ребенка, за которым следить буду и кормить - три копейки. - Посмотрев на Таню, которая уже расплакалась, добавил: - Ну, за девчонок я и по две копейки согласен. Если за месяц сразу платить будете, то дешевле возьму: за парня семьдесят пять копеек, за девчонку - пятьдесят. А то и правда - чего это я с ними забесплатно вожусь?

- Так мы это... - неуверенно замычал второй мужик.

- Всё, мое предложение - окончательное. Дальше - решайте сами, а мне впустую языком молоть некогда, работы много. До свидания, всего вам хорошего. Так, ребятишки, быстро рыбу поделили - и приступаем к еде. Кто сегодня дежурный?

Дежурный у меня был. Положено молитву перед едой прочитать, а я-то ни одной и не знал. Так что сделал просто: один из старших ребятишек был "дежурным по молитве". Сегодня, как на грех, "дежурной" была как раз Таня. Она, глотая слезы, что-то прошептала, и мы "приступили к трапезе".

Грустная была трапеза. Ошарашенные мужики молча ушли, а Ваня - точно, вспомнил я его имя - очень печально сказал:

- Не заплатит папаня, откуда у него столько деньжищ-то? - и заплакал.

- Так, никому не плакать. Денег ни у кого нет, я и сам знаю. Но родители ваши дня через три сами прибегут, просить чтобы я обратно вас в свой отряд взял - и я возьму. Так что потерпите до конца недели - и отцы вас сами сюда за руку приведут.

Ваня плакать перестал, но, хлюпая носом, спросил недоверчиво:

- С чего приведут-то? Он денег хочет, а ты сам с него денег хочешь взять.

- Ты у меня сколько тут? три дня?

- Пять уже...

- Вот и смотри: пять дней ты приносишь домой по полтора фунта рыбы. Сам сытый, других кормишь. А теперь приносить перестанешь, и сам голодный останешься. Отцу-то рыбы небось снова захочется, а у погромских покупать - денег надо. Вот он и придет просить, чтоб назад я тебя взял.

Таня слушала, приоткрыв рот и забыв даже есть:

- И наш папаня нас приведет? - за эту пару говорила всегда она: ей уже почти девять было, а Мишка - на полтора года младше.

- Приведет. Всех приведут. Только договариваемся так: до следующего воскресенья, или пока отцы сами ко мне не придут, ко мне не бегать. Всем понятно?

Все закивали головами, а маленькая Оля спросила:

- И нам не приходить?

- Тебе - приходить, мамка ваша ко мне вас отнимать не придет.

Оказалось, что жадность (или рачительность) крестьянскую я сильно недооценил. Харченко-старший появился у моего крыльца уже через день, в воскресенье, сразу после обедни в церкви:

- Александр Владимирыч, извиненья просим. Неправы мы были, насчет денег... Возьми обратно детишек в помогальники. Бес попутал, истинное слово, плату с тебя просить. Твоя правда - ты детишек и кормил, и хоть какому делу учил... Только вот где ж я возьму деньжищ-то? Может так сговоримся - зерном возьмешь? Есть у меня зерна маненько. Али еще чем - а не набрать мне денег-то... - голос его был заискивающий, но глаза были такие хитрые-хитрые.

- Ну, наверное можно и договориться. Пуд муки пшеничной, два фунта постного масла, двадцать крынок молока - молоко по крынке через день носить, и пять цыплят, курочек, до сентября еще и денег полтину - и до осени я твоих двоих забираю в отряд.

Предложение было гораздо выгоднее предыдущего: пуд муки - если свое зерно мололось на одной из ерзовских мельниц - стоил в слободе не больше рубля, максимум полтора - если мука "ситная", то есть просеянная через сито. Молоко по копейке-полторы за крынку шло, да и не покупал его никто. Масло - еще копеек двадцать. И гривенник суточные цыплята. То есть предложение мое было максимум рубля на два - за три месяца. Ну, еще полтину осенью. А рыбы детишки домой таскали по рыночным ценам копеек на семь, а то и десять в день.

- Так нет у меня цыплят-то, не сажали наседку...

- Вот и посадите. А как вылупятся - заберу. По рукам?

Харченко глубоко вздохнул, и с видом, что последнее отдает, махнул рукой:

- По рукам! Ребятам-то как - завтра придти или сейчас уже остаться? - Таня и Мишкой стояли поодаль и внимательно на нас смотрели - А муку я нынче же принесу, фунта два пока, остальное - завтра: смолоть надо будет.

- Оставляй ребят.

Харченко-старший (так я и не узнал его имени) громко сокрушаясь, пошел домой, за мукой. Как будто я не знал, что минимум половину рыбы продавал он в трактир - трактирщик платил за фунт мелочи по две копейки. Ну да это дело не мое: я свою рыбку на зиму запасал, а что пацаны наловили, так пусть делают с ней что хотят. Васька Константинов - половину сушит, а половину сам дома и варит: когда отец и двое старших братьев домой приходят - им и еда готова. Девять лет парню - самостоятельный уже. Живут без матери, так что забот у парня хватает: ко мне он только на рыбалку бегает и на обед. А Ковали - всю рыбу сразу в трактир и несут: у них зимой корова пала, каждую копеечку они на новую копят.

Самый самостоятельный у меня - Андрюша Пименов. Десять лет ему. Ходит с сестренкой, ей летом три года будет. Мать у них батрачит где-то, отца - нет, живут вовсе в землянке - и больше о сестренке заботиться некому. Так он уже в субботу пришел, протянул мне три копейки:

- Дядь Саша, я тебе за сестренку завтра денег отдам: продам рыбу и отдам.

Деньги я взял. Нельзя было не взять.

У огородников, что обосновались рядом с Волгой, выменял на рыбу лука фунтов пять, ведро картошки. В лавке - купил чугунную сковороду (двадцать пять копеек), у трактирщика за две копейки купил хлебной закваски: хлеб он пек очень неплохой. Два фунта муки пшеничной купил. Вообще-то кусок закваски стоил у него полкопейки, но мне сразу много нужно было. Поэтому вдобавок ко всему взял я у него и полфунта сахара - дрожжи размножить быстро.

Обед слегка подзадержался: я нажарил лука с картошкой, потом поджарил самых больших сазанов из пойманных утром. И напек блинов, точнее - оладьев с картошкой. Как раз с поля приехал Дима, он там героически воевал с сусликами, целая колония которых разместилась на его земле. Не очень большая - но как раз из нор полезли молодые суслики и жрали они, по словам Димы, все что растет. Причем пшеницу особенно за деликатес считали.

Война у Димы протекала в общем-то успешно: он уже с десяток сусликов поймал и сам съел, да ещё семь принес домой - меня мяском побаловать. Мяска правда было небогато, суслики, на мой взгляд, были с домашнюю крысу - но когда Димка стал их жарить, я понял как соскучился именно по мясу. Так что обед получился просто роскошный: Евдокия еще щи сварила на бульоне из сусликовых голов с редисочной ботвой - очень вкусно получилось.

Поскольку народу за обедом было много, то если мы на улице - и видать "улица" обед оценила. Поэтому то, что Харченко прибежал обратно детей "сдавать", было не удивительно. Не удивился я особо, когда за ним еще пятеро пришли - новых пацанов "устраивать". Денег ни у кого не было, что и понятно: ко мне прибились детишки из очень небогатых семей (с моей точки зрения - так вообще нищих по меркам двадцать первого века), но тем не менее "сторговал" я у них еще два пуда пшеничной муки, три - ржаной, два литра постного масла и по мелочи в будущем - немного яиц, молока (с тех, у кого корова была).

С совсем уж нищим людом договорился я так, что дети будут выполнять кое-какую работу и сами "заработают" - так же, как я предложил Андрюше Пименову. Собственно, работа-то у меня не очень и сложная - огород поливать летом. Проблема же была в том, что в доме у Феди было одно ведро (деревянное, тяжелое и неудобное) и две крынки. Воду не в чем носить было - и родители пообещали тарой для переноски воды детей обеспечить.

А еще к четвергу у меня снова появились деньги. Андрюша договорился, что трактирщик будет у меня забирать ежедневно десять-двенадцать фунтов рыбы (лещей, сазанов, судаков - в общем, большую рыбу) и платить по три копейки за фунт - чуть дешевле, чем на рынке, но зато с гарантией. Так что в четверг утром у меня появился уже целый рубль. Рыбы мы уже ловили раза в четыре больше - но в основном мелочь. Совсем мелкую пускали на уху, покрупнее которую - жарили.

Теперь, когда народу стало гораздо больше, оказалось что "проблема пропитания" решается достаточно легко: Волга на рыбу оказалась весьма богата. И мне пришла в голову простая идея.

До тракта от Фединого дома было с четверть версты всего, причем - уже довольно сильно за слободой. Я попросил Евдокию (она уже с полудня дома была, посевная закончилась и дел для нее у хозяина было мало), и она испекла мне в печи с дюжину небольших булочек. Я же, как раз получив в качестве "подневной оплаты" два яйца, нажарил из рыбной мелочи котлет - и девчонкам пришлось изрядно потрудиться, аккуратно выбирая из рыбы все кости.

Большие получились котлеты - с ладонь, и толщиной с палец. Из вареной рыбы с яйцом: по мне, так очень даже вкусно получилось. Дальше - знакомая всем "технология": булку - пополам, к котлете - зелени всякой (у огородников в свое время взял с ложечку семян салата какого-то - они "дачникам" его продавали, и грядку его посеял для себя), ломтики редиски, лука, затем все "гамбургеры" сложили в корзину - и девочки пошли к тракту продавать. Цену назначил я. Разумеется, после долгого разговора с Евдокией и Кузькой: они в городе бывали, цены общепитовские знают не только по ерзовскому трактиру...

Движение по тракту было сильно неравномерным. С утра отправлялись в Царицын довольно немногочисленные возчики, ночевавшие в Ерзовке, часа к одиннадцати утра - подходили обозы из Царицына, к часу-двум - те, что шли в Царицын из Дубовки, к пяти-шести - возвращались ушедшие в Царицын утром. И, по мои предположениям, "голодными" шли "одиннадцатичасовые" обозы. Поэтому девочки с корзинкой вышли к тракту как раз к этому времени.

"Гамбургеры" я уложил в полиэтиленовые пакеты - чтобы не запачкались: пылища с тракта разлеталась в стороны на полверсты. А продавать я их велел заворачивая в бумажку - в кармане сумки я неожиданно для себя обнаружил небольшую пачку салфеток. И первый опыт вроде бы увенчался определенным успехом: при цене "три копейки штука, пара - пятачок" две пары обозники купили довольно быстро. Воодушевленный хорошим началом, я оставил девочек (под присмотром двух парней) торговать дальше и пошел, почти побежал договариваться с Евдокией о новой порции булок. Но к часу - когда я вернулся к тракту, а поток обозов сильно завял, девочкам удалось продать еще всего два бутерброда. А я-то надеялся! Ещё дюжину принес на продажу!

Но довольно скоро выяснилось, что "предчувствия меня обманули", причем самым наглым образом. "Царицынские" обозы подходили к Ерзовке в ожидании трактира (ну, те из них, кто был платежеспособен), и возчики, сжимая в потном кулачке трудовые копейки, в уме подсчитывали лишь сколько удастся им потратить в винной лавке. А те, кто из Ерзовки выезжал в послеполуденное время, винную лавку (удачно или не очень) миновали, и их ожидал пяти-шестичасовой переход до города. Большинство из них трактир все же пропускало мимо - простой обед из пары блюд стоил там копеек пятнадцать. А три копейки - это уже гораздо меньше.

И все оставшиеся бутерброды были распроданы за полчаса. И выручили мы за все булки шестьдесят две копейки.

Я смотрел на нарастающий поток обозов со стороны Дубовки и буквально рыдал (в душе конечно) по так и не полученным медякам: эта же какая прорва народу мои копейки проносит мимо! А через час-полтора, когда сготовится следующая порция, тракт снова опустеет. Обидно буквально до слез!

Пока воодушевленная Евдокия пекла следующую дюжину булок (в печь ей просто больше не помещалось так, чтобы пропекаться одновременно), я подсчитывал баланс. Шесть булок - это фунт муки и ложка сахара, лук покупной, еще немного постного масла и яйцо. Как ни крути, все укладывается в пять копеек. Если рыбу мы не покупаем. Получается гривенник чистой прибыли. А рыбу мы не покупаем, и зелень не покупаем. Мы это ловим и растим. Ловить больше - это мы сможем. А растить?

Ужинали мы все собственными "гамбургерами". И по бутерброду каждый их детишек домой отнес: по их собственным словам "такого хлеба в Пичуге отродясь никто не едал". А проезжавшие вечером по тракту мужики остались без гамбургеров - сегодня праздник у нас! Я придумал, как денежку зарабатывать - и это дело просто необходимо было отметить. Праздник, точнее именно ощущение праздника не покинуло нас и на вечерней рыбалке - чему очень поспособствовала и клевавшая как бешеная рыба.

А на следующий день мы продали уже почти сотню котлет. И ограничила продажи, как это не покажется странным, нехватка яиц. Мало было кур в Ерзовке, нечем зимой их кормить, а без яиц котлеты не лепились. Вот разве что попробовать котлеты мукой слеплять?

Три рубля - это уже не просто деньги. Это - серьезные деньги. Пока что с общепитовских доходов мы купили только дюжину яиц, поскольку лук я давно уже с запасом на рыбу наменял, масло - тоже было, а уж муки - так просто завались. Не совсем завались, конечно - но дней на десять такой торговли хватит. Успеем еще купить.

Я же, запихнув довольно тяжелую кучу медяков во внутренний карман рюкзака, свежевыстиранный и наглаженный (студенческая жизнь научила правильно сушить одежду) в субботу отправился в город. С удобствами отправился: на пароходе. Небольшая пароходная компания из Царева (это маленький городишко, хоть и уездный центр соседней, Астраханской, губернии) запускала с первых чисел апреля крошечный пароходик под громким именем "Рюрик" по маршруту Дубовка - Царицын. Проезд на нижней палубе стоил всего пятачок, и до Царицына пароходик шел всего полтора часа. Правда назад - два с половиной, но это вечером, когда дела уже все сделаны и спешить некуда. А утром (пароходик отваливал от устья Пичуги, что в паре верст от слободы, около восьми) мне было куда спешить.

Ехал я не один: со мной в город отправились Колька-сосед и самая старшая из "моих" девочек, с удивившим меня именем Павла. Была она дочерью местного шорника - человека уважаемого и зарабатывающего (по меркам слободы) "бешеные деньги". Денег он и вправду зарабатывал много, зимой иногда и до сотни рублей за месяц выходило. А вот летом шорник все заработанное пропивал - и почти что четырнадцатилетняя Павла с двумя младшими братьями добывали летом пропитание себе самостоятельно, причем на себя и на папашу. Поэтому когда эта тройка попросилась ко мне "в отряд" - я возражать не стал: и они прокормятся не впроголодь, и мне польза. Теперь же польза получилась очень даже приличная: Павла на окрестных рынках чувствовала себя очень уверенно - а я "заодно" вез на продажу и невеликий урожай первой редиски.

Урожай-то невелик, редисок я посеял ровно триста пятьдесят штук. С десяток мы уже потратили на "зелень для гамбургеров", да и сами съели раза в два больше. Но редиски оказались и на самом деле "гигантскими", каждая выросла со средних размеров яблоко. Не зря я земличку удобрял! Так что двадцать пять пучков редиски (по шесть штук всего) тянули на полпуда - и была обоснованная уверенность в том, что их получится продать за приличные деньги. Евдокия (и, понятное дело, Колька) считала что три копейки за пучок - цена хорошая. Но Павла убеждала меня, что и пятачок мало будет.

В Царицыне Павла с Колькой отправились на рынок выяснять, кто из них был прав, я же пошел немного в другую сторону. Не очень немного, до нужного мне места оказалось идти почти версту, о чем и сообщил городовой. Благо, у пристани их я увидел сразу троих и тут же спросил ближайшего о цели моего путешествия:

- Извините, не подскажете, где тут городская типография?

- За что извинять-то? И вам, господин, какая именно типография потребна?

- Да мне любая, которая поближе.

- А, понятно. Да они все в одном месте, угол Астраханской и Покровской. Тут недалече, с версту всего. Прикажете извозчика кликнуть?

- Спасибо, я прогуляюсь.

Вежливая сейчас полиция. Но насчет прогуляться - я видимо все же слегка погорячился. Улицы в городе были широкими, светлыми. Окруженные двух-, и иногда - и одноэтажными, но именно городскими домами, они казались почти что проспектами. Однако было одно мелкое неудобство: замостить их явно забыли. Снег сошел больше месяца назад, дождей еще не было - и улицы были покрыты слоем мелкой глиняной пыли сантиметров на пять, а то и десять. И идти по ним было наверное труднее, чем американским астронавтам топать по Луне. Каждая телега поднимала огромный шлейф пыли, а двигались эти телеги по улице внепрерывную - в общем, остаться хотя бы относительно чистым возможности не представлялось. Я еще подумал, что если дождей в ближайшее время не будет, то ведь и поля крестьянские в такую же пыль превратятся, и даже вспомнил подходящую случаю цитату из "Графа Монте-Кристо". С другой стороны, если будет дождь, то улицы превратятся в поток грязи и в городе будет только хуже, так что уж лучше пыль...

Да места я добрался примерно через полчаса, весь пропитавшись этой пылью. Оказалось, что городовой сказал верно: тут в соседних зданиях размещались сразу все четыре городских типографии.

К моему удивлению, в первой же я нашел в небольшом коридорчике веник, висящий на стене на гвоздике - им я кое-как отряхнулся от пыли, и умывальник, наполненный чистой водой: умыться тоже было явно нелишним. Секунду подумав, в вошел в дверь, за которой явно слышался шум машин. За дверью оказалась большая комната ,в которой стояла и работала вероятно как раз печатная машина: что-то большое и очень шумное. Двое мужчин у машины мельком взглянули на меня и продолжили заниматься своими делами. Но третий - которого я сразу не заметил, потому что он сидел за чем-то вроде комодика - встал и подошел ко мне:

- Господин, контора находится за соседней дверью! - он говорил довольно громко, почти кричал - да и то слышно его было неважно из-за шума.

- А мне контора и не нужна, я хочу спросить...

Мужчина взял меня за руку и вышел в коридор, затем закрыл дверь и повторил:

- Контора - за этой дверью. Тут - типография.

- Мне типография и нужна. Вы что делаете с концами?

- С чем?

- Ну, с заправочными концами, которые остаются после заправки печатной машины.

Он задумался:

- Наверное выкидываем. Или в печке сжигаем - кому нужна мятая бумага?

- Мне нужна. У вас же их много остается?

На лице мужчина отразилась напряженная работа мысли. Немного подумав, он снова взял меня за руку, провел в типографию, подвел к большой корзине в углу. В корзине были свалены мятые куски бумаги - на вид вроде бы большие.

- Вам это нужно?

- Да, именно это.

- А... Эй, Семен, подь сюды! - крикнул он стоящему у машины молодому парню лет пятнадцати. Не иначе, подмастерье или ученик тут - Вот, за бумагой господин пришел - и ткнул в меня пальцем. Подошедшему парню я постарался объяснить подоходчивее:

- Мне нужны вот такие концы бумаги, вы же их все равно выбрасываете? А я возьму их все, сколько у вас их будет, за деньги возьму. Единственное, я бы попросил не мять их сильно, а просто складывать...

- Вы кто, откуда будете? - неожиданно поинтересовался Семен.

- Инженер Волков, из Ерзовки... вообще-то из Австралии, но вот...

- Странно...

- Что странно?

- Обычно за бумагой лавочники деревенские приходят, кулачишки начинающие, а тут - целый инженер, да еще из Австралии. Вы же небось для обертки бумагу хотите взять? Так не годится она для обертки! В масле концы, причем в касторке неочищенной. Мануфактуру - так напрочь испортит, про еду какую - и говорить вовсе неприлично: ядовитая касторка-то неочищенная, пронесет что душу вывернет - так счастье будет что жив остался... - и, качая головой, Семен развернулся и пошел обратно к машине. Неожиданно остановился, повернулся ко мне:

- А вам чего заворачивать-то?

Заворачивать мне ничего было не надо. Откровенно говоря, мне просто надоело вытирать задницу пучком соломы - и про иное использование обрывков бумаги я даже не задумывался. Но мысль такая показалась интересной:

- Да мне, собственно, не столько заворачивать... а если заворачивать, то гамбургеры.

- Гамбургеры? Какие гамбургеры? - в голосе его было откровенное недоумение.

- Вот такие, австралийские - и я достал из рюкзака пакет с парой гамбургеров, захваченных мною на обед.

- Интересно... а это тоже бумага?

Да, поаккуратнее надо быть с полиэтиленовыми пакетами...

- Нет, это я из Австралии привез, акулий пузырь. А заворачивать мне здесь нужно будет в бумагу - маловато акул в Волге...

- Нет, нет у нас такой бумаги. Много вот какой остается, обрез это - и он показал мне пачку узких листов, шириной сантиметров десять и длиной около полуметра. Этой продать мы можем сколько угодно, в день пуда два остается. В лавке при конторе продаем по две копейки фунт, но если вам много надо, то дешевле отдам. Да она вам не годится, разве что склеивать - да кому нужна такая морока?

- И сколько этот обрез стоит?

- Давайте по полтине за пуд - если нужна она вам.

- Надо попробовать. Я пока куплю фунта два... лучше пять - для пробы. Или шесть - нет у меня полушек - и я полез за деньгами в рюкзак.

- Для пробы берите так. - Он отошел куда-то за машину, затем вернулся, держа в руках не очень толстую пачку бумаги: - Вот, возьмите пока. А если больше нужно будет, то приходите или как сейчас в субботу, или вечером, после пяти - я в гимназии раньше. А то сразу к папеньке в контору и заходите, я скажу ему что сговорился с инженером из Ерзовки на такую цену.

Я поблагодарил этого Семена и откланялся. Интересно, это сын хозяина что ли? Впрочем, бумагу - хоть и не совсем ожидаемую - я получил. А насчет склеить - эта мысль интереснее, чем думает Семен.

По дороге обратно на рынок я зашел в небольшую лавку "скобяных изделий" и купил жестяной рукомойник, такой же как был у бабушки на даче - с пипкой внизу. И такой же, какой был в типографии - он мне и напомнил, что так умываться удобнее и быстрее. Да и чище, что уж говорить-то. Тут это чудо из оцинкованной жести стоило сорок копеек, что было совсем недешево - но мне он был очень нужен. Еще купил ведерную жестяную лейку. Она стоила тридцать копеек, и я бы взял несколько - но больше не было. Впрочем, узнав о моем желании лавочник пообещал, что в следующую субботу лейки будут - все четыре, которые мне нужны. Но раз леек не было, то купил оцинкованное ведро - и тоже за тридцать копеек, хотя на нем висел ценник с указанием стоимости в тридцать семь копеек (почему более сложная в изготовлении лейка стоила дешевле, я понять так и не смог). Не иначе, как "оптовая скидка", может быть из-за планов на новые лейки. Так что на рынок я пришел не очень тяжело, но довольно объемно нагруженный.

На рынке меня уже ждали. Черт, надо было самому за торговлей следить: рядом с сидящими на бревне у въезда на Базарную площадь Колькой и Павлой вышагивал полицейский чин, судя по мундиру - далеко не просто городовой. Ну вот, дождались... и хватит ли у меня денег на "выкуп" ребятишек?

Набрав в грудь побольше воздуха, я подошел к ожидающим. Однако сказать ничего не успел - Колька радостно ткнул в меня пальцем и закричал полицейскому:

- Вот, господин пристав, пришел!

Полицейский повернулся ко мне:

- Уважаемый Александр Владимирович, извините уж меня, но я к вам с просьбой большой. Горничная, дура такая, у ваших ребятишек редиску увидела - и не купила, решила что дорого. Но супруге моей про редиску - рассказала. А я как прибежал - так уж всю и распродали. Но мальчик ваш сказал что у вас еще есть, а у меня жена в положении, чуть не плачет - так редиску хочет...

Тяжело вздохнув, он достал из кармана серебряный рубль и протянул мне:

- Вы уж войдите в положение, это ребятам вашим чтобы доехать, а за редиску я отдельно заплачу - но пошлите вы кого завтра ко мне с редиской, пучков пять возьму, или десять даже. Тут недалеко совсем от рынка. Поверьте, мне сейчас без редиски этой хоть домой не возвращайся. Я с вами даже в Ерзовку бы съездил - да ведь назад возвратиться не на чем до завтра. Могу я жене пообещать хоть завтра редиской угостить?

Я оглядел сияющих ребят:

- Кто завтра с редиской поедет?

- Мы вместе и поедем - заявил Колька - Она тут продавать будет, а я вот господину приставу домой отнесу, и быстрее получится, да и назад с деньгой вместе ехать не страшно.

- Обратно пароход когда, в четыре? Коля, сейчас пойдешь с господином приставом, адрес узнаешь...

- Что узнаю?

- Ну, где живет, узнаешь. Денег у господина пристава нынче не брать, завтра и рассчитаемся. И отдельно за дорогу тоже не брать, все равно на рынок поедем - Паша при этих словах нахмурилась, но промолчала.

Договорившись с Колькой встретиться у пристани, мы с Пашей пошли "еще чего посмотреть по лавкам". И по дороге я выяснил, что в споре о "справедливой цене" более правой оказалась именно Павла: начав торг с "достойных" по ее мнению десяти копеек она выяснила, что по восемь редиску покупатели буквально расхватывают. Аргумент, который Павла переняла у меня, когда продавали гамбургеры у тракта, подействовал неплохо: на замечания покупателей, что "уж больно дорого" она вежливо предлагала походить по рынку и поискать у кого дешевле. Поскольку и продавец, и покупатели знали, что дешевле редиски на рынке нет (хотя нет и дороже: кроме нас редиску, естественно, никто не продавал), народ торговаться переставал. Монополия (а хоть бы временная и очень локальная) в бизнесе - великое дело!

Субботний рынок, объясняла мне эта юная торговка, совсем не похож на рынок воскресный. Субботний - это рынок "барский", городские баре закупают продукты на неделю, и закупают продукты хорошие и дорогие. А в воскресенья на рынке в основном простой люд, и народ покупает что подешевле. Так что, по мнению Павлы, завтра такого успеха у нашей редиски, как сегодня, не будет. Сегодня-то все за полчаса продали, а завтра - хорошо если к концу дня расторгуемся.

Я же по этому поводу не волновался вовсе. Сегодня мы продали ровно половину "стратегического запаса" редиски, и на завтра, если говорить честно, товара уже не оставалось. Ну еще продадим редиски на четыре рубля - а что будем в гамбургеры пихать? Приставу (он представился как Ферапонт Федорович Черкасов) отказать просто было неудобно, а на самом деле больше на рынок нам ехать и не с чем. Вдобавок, может знакомство - хоть и такое странное - и пригодится: вот у меня, например, документов никаких нет...

Павле же я объяснил, что брать с человека явно лишние деньги за товар - негоже. И вовсе не потому, что нам деньги не нужны, а наоборот, потому что нужны. И в следующий раз, если наша цена будет и выше, чем у других, то человек - зная, что лишнего мы не берем - купит у нас только потому, что значит у нас товар лучше раз дороже других. Девочка явно имела иное мнение, но спорить не стала. И то хорошо.

Поскольку до парохода еще оставалось четыре с лишним часа, то от нечего делать мы (Колька нас уже догнал, оказалось что пристав действительно живет буквально за углом от Базарной площади, на Царицынской улице) побродили еще улицам, посетили несколько лавок, а потом даже зашли в неожиданно увиденную мною библиотеку. Вывеска "Книжный магазин и библиотека Абалаковой" размещалась между "Национальными номерами" (очевидно, гостиницей) и магазином какого-то Вервейкина, с выставленными в окна манекенами и надписью по верху окон "Большой выборъ Сезонныхъ новостей". Под "новостями" оказывается подразумевались новинки современной моды, я понял это сунувшись внутрь в надежде почитать свежую газетку. Но газетки оказались все же именно у этой Абалаковой.

Читальня (как и библиотека) была платной, но цены - достаточно умеренными. За копейку можно было хоть весь день читать газеты, книги же доставлялись за копейку первая и по полкопейки каждая следующая. Газет было штук шесть, каждая - в больших подшивках, причем в полном доступе были газеты текущего и прошлого годов. Более старые газеты тоже были, но на старые подшивки цены были такие же как и за книги. Читальный зал был размера скромного, три высоких "стоячих" бюро для чтения газет и четыре небольших стола, вроде школьных парт. Обслуживала читальню какая-то старушка лет шестидесяти и молодая девчонка. Молодая, впрочем, только присматривала за читателями (точнее, делала вид что присматривает, а сама увлеченно читала какой-то роман), старушка же сразу поинтересовалась, что меня интересует.

Тут я крепко задумался: меня интересовало всё. Потратив на обдумывание пару минут (а старушка терпеливо и с приветливой улыбкой спокойно пережидала мою растерянность), я попросил что-то "на тему". И старушка (она представилась как Анна Ильинична Абалакова, наверняка она и есть хозяйка этого магазина-читальни), поинтересовавшись, читаю ли я по-немецки или по-французски, и, услышав ответ, принесла книжку на русском, сказав с видимым сожалением, что на английском книг у нее вообще нет. И не надо, мне на русском читать проще.

А может быть и не проще - мало того, что везде в тексте яти с твердыми знаками и фитами, так еще половина слов неизвестно чего означает. Причем и слова-то вроде знакомые... Ну кто бы догадался, что означает "земляная охра", и чем она лучше чем "охристая земля". Кое-какие слова мне Колька объяснял, а большую часть - эта самая Анна Ильинична, услышавшая как я Кольке задаю "такие простые вопросы". Хорошо что я бумажкой запасся - за три часа, проведенных в читальне, я принесенную старушкой книжку законспектировал почти всю. И только к самому концу своих трудов обратил внимание на то, как Анна Ильинична смотрит на мою гелевую ручку...

Домой мы ехали в очень приподнятом настроении. На четыре рубля наторговали - и это невероятно радовало ребятишек. Знаниями новыми обогатились - это сильно радовало уже меня. Да и вообще день прошел весело, а три часа плыть по Волге на пароходике, наслаждаясь закатом - это само по себе удовольствие немаленькое.

Вернувшись домой я узнал что и "отряд помогальников" зря времени не терял, касса пополнилась ещё тремя рублями с мелкими копейками. Евдокия на всю команду наварила борща на настоящем бульоне, купив на эти "мелкие копейки" у трактирщика большую "мозговую" кость с кусками мяса. И я впервые с момента попадания почувствовал, что жизнь начала налаживаться.

Но лишь начала. А чтобы она окончательно наладилась, нужно было сделать еще очень многое. И кое-что из этого "многого" я собрался начать делать уже завтра.

Глава 6

Михаил Федорович Мельников - помощник уездного Предводителя дворянства и "замещающий" (то есть исполняющий обязанности) Председатель уездного собрания - задумался. Саратовский губернатор - Борис Борисович Мещерский - к вопросам народного просвещения относился трепетно, и сообщать ему о закрытии очередной сельской школы у Михаила Федоровича желания не было ни малейшего, тем более что за прошлый год из-за отсутствия учителей школ закрылось уже две. Тех двух учителей господин Мельников прекрасно понимал: села были не из богатых, на ремонт средств не выделяли, а жить в разваливающихся избах - удовольствие не для слабых духом. Но в Ерзовке-то и школа хороша, и мужики к окладу учителя добавляли немало - но поди ж ты, приспичило этой паршивке замуж!

Решение, правда, вроде бы "само пришло" - какой-то безродный дворянский недоросль вроде как к селу прибился и даже интерес проявил к обучению детишек, но ведь и запросы сразу показал дворянские! Впрочем, денег ведь он не просит, а вот то, чем он занимается, вполне можно "подать" в губернию как, допустим, "летнюю школу для крестьянских детей". Дети-то крестьянские? И если он и в самом деле деятельность сию продолжит, то и рапорт о том, что в Ерзовке народная школа отсутствует, можно будет и не писать. Вот правда с дворянством его вроде что-то непонятно. Впрочем...

- Так вы говорите, что дворянство его околоточный свидетельствует?

- Так точно, Ваше превосходительство - ответил Мельникову ожидающий решения волостной старшина, - говорит, что самолично его бумаги смотрел.

- Тогда так и решим - Мельников повернулся к секретарю - записывай: "по личной просьбе владельца включить усадьбу дворянина Волкова в состав усадебных земель слободы Ерзовка".

Закончив диктовать, Мельников снова повернулся к старшине:

- Продавайте ему этот пустырь. Решение схода пусть староста сам напишет, а мужикам о том и знать не нужно. Да, как, говоришь, зовут его?

- Волков его зовут, Александр Владимирович. Во второй части род его, околоточный говорит...

- Ладно, готовь ему бумаги. И пока учителя в Ерзовку не найдем - в деле детишек обучения ему помогайте. Букварь ему купите, что ли...

Приказав секретарю проследить, чтобы необходимые бумаги были тотчас же оформлены в канцелярии, Михаил Федорович задумался. Дворянин, записанный во вторую часть родословной книги и в вонючей слободе - это странно. Но про такое - не врут, проверить легко. Врал бы - на пятую или шестую часть отнесся бы, там и вовек не проверишь. А вторая...

Впрочем, ладно. Нужно будет - так и проверим, а пока если через него в Ерзовке можно школу действующей числить - и то слава Богу. Кстати, а уж не об нем ли говорила давеча Анна Ивановна? Но вот по запросам своим - не блаженный, так что ошибается госпожа Абалакова. А кто он на самом деле - узнаем. Если потребуется.

Меня, откровенно говоря, дом Дмитрия не устраивал. То есть жить-то в нем вроде и можно, но уж больно неуютно. И - холодно, точнее - сыро и зябко: глиняный пол что ли эту зябкость обеспечивал?

Среди всех прочих торговых точек, которые я осмотрел в городе, посетили мы и лавку (или контору - вот уж не сказать наверняка) одного из местных кирпичных заводов. Офис - потому что заказывали кирпич на строительство тут, а везли его покупателю сразу с завода. А лавка - потому что если нужно было скажем крышу или печь подправить, то тут же можно было и купить пару дюжин кирпичей, и пачку черепицы, или изразцы.

Кирпич оказался довольно дорогой, тысяча штук с доставкой по всему Царицыну стоила четырнадцать рублей. И в Ерзовку его везти - тоже крайне накладно получалось: телега обходилась в рубль-полтора (как договоришься), а в телеге помещается лишь четверть тысячи. Можно, конечно, и на арбе с волами - цена почти та же, а влезает вдвое больше. Но все равно недешево. Да и денег у меня всяко нет.

А цемент оказался вроде бы довольно дешевым, десятипудовая бочка цемента стоила пять рублей - в бочках тут цемент продавался - но и это меня совсем расстроило. На мои-то мерки это всего три мешка! Для меня это было все же слишком дорого. Так что забег по строительным магазинам оказался вполне себе депрессивного свойства - чтобы дом нормальный построить, мне еще пару лет гамбургерами торговать придется.

Зато книжка, которую мне давеча принесла Анна Ильинична, мне упавшее было настроение подняла, поскольку оказалась она совершенно противоположного свойства. Вдохновляющего. Выпущенная аж в тысяча восемьсот пятьдесят втором году под названием "Наставление, как строить усадебные строения и приготовлять все потребное для строительства там же", она содержала под одной обложкой сразу три руководства: по изготовлению кирпича и черепицы, по изготовлению цемента и - что меня особенно поразило - по устройству водопровода. Последнее было не очень актуально, а вот первые две... Главное, что я из книжки понял - самому все получится сделать в разы дешевле, чем покупать.

Собственно, у меня было все необходимое сырье для изготовления и кирпича, и даже цемента. Для цемента не хватало гипса, но это было решаемо - его немного нужно, да и в строительных лавках он продавался. Но еще у меня не было топлива, а более точно - угля. Не было даже и дров, но на дровах всяко кирпич не сделать, а уголь в Царицыне был, и не очень дорогой, всего по гривеннику пуд за плохой и по двенадцать копеек - за хороший. Каменный уголь, а еще продавался и древесный, но он был уже по двадцать пять копеек за пуд. Я бы даже каменного угля и купил бы - но везти далеко, а если платить по два рубля за полста пудов, что влезали на телегу - то разорюсь. Точно разорюсь: денег у меня пока как раз на одну телегу с углем и хватит.

Так что я пока строил планы - а жизнь их рушила. Но я, после краха очередных планов, тут же начинал строить новые, благо строительство планов особых расходов не требовало. И я, для начала, запланировал получить много денег. Осталось, правда, спланировать процесс получения - ну да это несложно, главное - в тот момент, когда в голове родится план, имеющий шанс не рухнуть, его не пропустить. И я, похоже, не пропустил.

А ставку я сделал на то, что уже сейчас каждый из дюжины работающих у меня детишек приносил в копилку по тридцать копеечек в день. А вот если таких детишек привлечь человек сто... даже и сто не надо.

Ерзовка - село зажиточное. В среднем. Пять сотен домов, три трактира, вокруг - сады и поля. Народу более пяти тысяч человек живет. Только вот ведь сразу-то до меня не дошло: в семьях тут хорошо если человек семь (если с дедом и бабкой в доме семья живет), а больше - по четыре-пять человек. Умножаем, вычитаем... Где еще две тысячи народу?

На северо-западной окраине Ерзовки, в овраге с названием "Хохловская балка" - целый "микрорайон", где жили полторы тысячи человек. Рязановка называется. Батраки-"неустроенцы"-то у хозяев проживали если только семьи не имели. А женился - геть со двора! Или - просто надоел, тоже "геть"... А куда "геть"? В овраге -то землянку можно быстро выкопать, поэтому - туда, в овраг. Сухая балка, садов не развести - поэтому "живите кто хотите". Вот и жили. Десятка два домишек, правда, жители Рязановки выстроили. Не хуже того глиняного сарая, в который меня Дима Гаврилов привез. Но у Димы - своя земелька усадебная, хозяйство - а тут ни хлева не построить, ни конюшни, ни сарая завалящего. То есть вовсе не напрасно Димка Гаврилов не считал себя бедным - по сравнению с рязановцами он был вполне себе зажиточным мужиком.

Народ там жил больше батрачеством, да сдачей своих наделов в аренду более удачливым сельчанам. А посему - скота нет, наделов - нет, и детишки тамошние обычными сельскими работами были очень недогружены. Я подумал - и пригласил еще два десятка детишек-"рязановцев" от десяти до двенадцати лет возрастом себе в помощь. Не сказать, чтобы моя инициатива вызвала бурю восторга у Дуни или Кузьки - но они смолчали. Что же до Дмитрия, то он как раз воспринял это дело нормально: раз барин - то батраков нанимать для него правильно.

Первым делом я слепил из глины печку-хлебопечку. Лепил я ее по совершенно "неправильной" технологии, но зато на строительство у меня ушло меньше недели. Обычно кирпич-сырец должен сушиться неделю, а то и две - я же замесил глину с соломой и класть печку начал через день после лепки кирпичей. Глину мальчишки копали в овраге, паршивую глину, в общем-то для кирпича негодную. Но ее быстро размешивали с водой, песок и прочая дрянь в пять минут оседала - а через пару часов в бадье, сколоченной из купленных на местной лесопилке досок, на дно садилась и более-менее нормальная глина. Погода - теплая, ветерок дует - так что если процесс начинать утром, то в полдень глина готова для лепки кирпичей, которые - для простоты - делались тоже в дощатых формах.

Печка у меня была небольшая - метр на метр внутри, но сделал я ее по типу духовки: топка была отдельно от основного объема, снизу - и отделялась от него железным листом. Да и вместо печной заслонки я сделал дверь из двух железных листов, между которыми положил слой глины - так что духовка получилась очень удобная, и - после того как я добавил "этажерку" из толстой проволоки - булки в печке можно было печь сразу на трех противнях. По сто штук одновременно. Но главное, что в отличие от русской печи, мою хлебопечку не нужно было предварительно прогревать, а потом - выгребать золу и угли: духовка работала все время, пока в топку подбрасывали дрова. Да и дров для нее нужно было гораздо меньше, и вообще ее можно было топить хоть кизяком.

А чтобы печку "загрузить", я как раз и воспользовался рязановскими излишними трудовыми ресурсами: кроме Евдокии (ее батрачество закончилось вместе с посевной) в мой "колхоз" пришли поработать еще две женщины: одинокая старушка лет сорока пяти баба Лена и вдова Епифанова. Епифанова "пришла" со своими двумя детишками, девочками-погодками семи и восьми лет. А еще к компании "присоединился" молодой - двадцатилетний - парень Евсей Евсеев, из "одинцов". В этом году его "одинцовство" дошло до "логического завершения" - весной пала единственная его лошадь, и он решил, что иного пути для выживания у него не осталось. Собственно, правильно решил - в одинцы он ушел четыре года назад, разругавшись не только с родней, но и со всеми соседями, но за прошедшее время даже отстроиться толком не сумел, в землянке так и жил.

Кстати, Евсей помог мне решить и еще одну проблему. Детишки в большинстве босыми бегали - причем, как я обратил внимание, почти сразу как снег сошел. Ну не было у них обувки, совсем не было - собственно поэтому и большинство "рязановских" рубчтишек примкнули к отряду помогальников уже в мае, когда тепло стало. А Евсей, как оказалось, умел обувку делать. Не модельные туфли, и даже не сапоги, а что-то, напоминающие сандалии. И такие сандалии он на всех детишек и наделал - я лишь купил пару свиных шкур и специальные сапожные нитки, именуемые дратвой. Расход оказался небольшой, уложился в шесть рублей всего - а сопливость среди "помогальников" резко снизилась. Что очень было неплохо, особенно если вспомнить слова Кирилла Константиновича о том, что в селе чуть ни четверть детских смертей вызвана именно простудными заболеваниями. И не только детских, но мне бы только со своими заботами справиться.

Так что "коллектив" у меня подобрался приличный - по численности. А по производительности - по производительности тоже неплохой. Три бабы (и несколько девчонок) могли испечь в день по пять-шесть сотен булок, два десятка парней обеспечивали производство рыбой. Еще с дюжину ребятишек из числа сельской молодежи ревностно ухаживали за огородом, обеспечивая поставки зелени и помидор.

Булок напечь - дело нехитрое. А вот продать их - это уже сложнее: на тракте больше полутора сотен гамбургеров продать никак не удавалось. Но полторы сотни - это уже четыре рубля с копейками, причем в день. Уже есть чему радоваться и с чем строить планы на будущее. Правда, на печку пришлось денег потратить рублей шесть, да муки и прочих продуктов подкупить, не говоря уже о дровах - но в конце концов все статьи расходов временно "исчерпались" и пошел процесс чистого накопления капитала.

В субботу, второго мая с Колей и Пашей мы снова съездили на рынок в Царицын. То есть они - на рынок, а я - за бумагой. Которой закупил сразу два пуда. А на рынке ребята продавали помидоры: в парнике созрело их килограмма три. Да, немного - но при цене в рубль за фунт ехать на рынок стоило.

Бумага, хоть и неудобного формата, но очень пригодилась в торговых целях. Парень из типографии верно сказал, что склеивать - мороки много. Однако почти два десятка ребятишек с работой этой справлялись очень быстро, и гамбургеры продавались теперь в бумажных пакетах, склеенных из узких лент мучным клейстером. Не ахти какая хитрость, но сейчас у тракта в день продавали гамбургеров уже по полторы сотни, что за неделю только чистой прибыли мне принесло двадцать рублей. А с "помидорными" деньгами да с выручкой за воскресенье у меня накопилось уже чуть даже больше тридцати рубликов.

Тридцатка - сумма солидная, и я знал на что ее потрачу. В понедельник с Федором и Евдокией мы отправились в станицу Пичугинскую, что находилась верстах в десяти выше по Волге. Мне предстояло впервые познакомиться с казаками в родной, так сказать, среде обитания и любопытство меня так и распирало: "Тихий Дон" я смотрел и мне было интересно, насколько будущее кино соответствует нынешней жизни.

Оказалось, что соответствует, но не очень.

Первыми на въезде в станицу нас встретили мальчишки. Было их человек пять, сидевших на ограде из жердей, и они были первыми, от кого я услышал в "этой жизни" матерную брань - так незатейливо они выражали свое отношение к въезжающим в станицу крестьянам. Вторым нас встретил уже взрослый казак: он выглянул в ворота второго или третьего от околицы дома (в отличие от Ерзовки здесь все дома были за глухими заборами явно выше двух метров, и через открывшиеся ворота выехал нам навстречу уже на коне. Казак был очень похож на киношного: с торчащим из-под фуражки чубом, в штанах с лампасами. Подъехав к телеге, он, глядя на нас сверху вниз, очень брезгливым тоном поинтересовался:

- Кто такие? Чего надо?

Не знаю, что на меня нашло, но ответил я еще более по-хамски:

- Барон Александр Волков, инженер. У вас что, в станице щенки матерно лают на всех или только дворянам такая честь?

Морда казака мгновенно из надменной сделалась какой-то раболепной:

- Извините, ваша светлость, мальцов за дерзость выпорем, вы не сомневайтесь. Сей же час выпорем, чтоб знали, шельмы...

- Выпороть - это правильно. А я вот по какому делу: мне сказали, что в станице можно лошадь обозную присмотреть недорого. Не подскажите, кто продает?

- Соизвольте до есаула проехать, я сейчас же все узнаю - и казак ускакал вперед. Я начал было осматриваться в поисках у кого бы узнать куда нам ехать. Станица, впрочем, была крошечной, домов на тридцать-сорок вся, так что спрашивать не пришлось - казак оставил коня в пяти домах от околицы. Вышедшему пожилому казаку, очевидно упомянутому есаулу, встретивший нас что-то тихо сказал и, снова вскочив на коня, уехал куда-то в переулок. Есаул же подошел, по-военному четко представился и лишь затем сказал:

- Не извольте беспокоиться, Ваша Светлость, казачат сейчас проучат. А вот по поводу коней... ярмарка-то прошла давно, так что есть лошади, да не самые хорошие...

Мне его слова доставили огромную радость: лошади были сейчас хоть и не очень дороги, савраски безродные вообще от пятнадцати рублей на ярмарке шли - но хорошая могла и за сто пятьдесят продаваться. Поэтому я, скрывая радость, слегка скривился и ответил:

- Сгодится и не самая хорошая, лишь бы лето телегу протаскала нормально. Совсем плохих-то у казаков небось и нет?

- Никак нет, Ваша Светлость. Ну а под телегу... Пойдемте, посмотрите. Тут недалече, два дома всего.

Поскольку сам я в конях не разбирался вообще, пришлось взять "профессиональную коновалку" Евдокию за консультанта - она, по словам не только Димы, но и Кузьки, и в самом деле в слободе чуть ли не лучше всех в лошадях разбиралась: дед ее, Фрол Гераськин, был настолько крупным спецом, что к нему обращались со всех окрестных сел и даже из Дубовки - и на заработки он даже оплатил больше половины старой деревянной церквухи (которую в слободе так Гераськинской и звали). А Дунька по малолетству с ним все время была и науку сию постигала. Так что когда она тихонько кивнула мне, увидев выведенную кобылу, я не сомневался: хорошая скотина, хотя на мой взгляд была она слишком тощая.

После довольно скучного торга кобылка досталась мне за двадцать восемь рублей: у казаков все кони были как на подбор орловцами, а это - не пойми что. Вдобавок, когда Евдокия начала напирать на то, что кобыле уж пятнадцать лет как минимум, хозяин вынужден был признаться, что он точно не знает, но, по его мнению ей никак не больше двенадцати. Однако после того, как Евдокия сказала, что Фрол Гераськин - ее родной дед, торг тут же и закончился: судя по всему Гераськина вся округа знала очень хорошо.

Когда же станица осталась далеко позади, Евдокия объяснила:

- Это вообще битюг, чистых кровей. Только казакам они и не нужны вовсе: пашут они на волах, а ездют - на орловцах. Небось у кого-нибудь за долги взяли - а продать на ярмарке не продали. Или уж после ярмарки она хозяину досталась. Зимой казаки рабочих коней все кормят не досыта, только верховых обиходят - а на выпасе кобылка отъесться еще не успела, вот и выглядит тощей. Битюгам ведь вообще корму вдвое против простой лошадки надо... Но откормится быстро, а в тарантас ее хоть сейчас запрягать можно: шустрая. А зубы сточены - так крестьянской лошадка была, зимами небось ковыльным сеном кормили, а то и соломой, лет же ей всего девять-десять. Вдобавок кобылка жеребая, так что выгодно ты, Александр Владимирыч, купил ее.

Действительно выгодно. Правда тарантаса у меня нет, и простой телеги нет. Ну да это дело наживное, при таких доходах-то!

Доходы конечно же были великие, по крестьянским меркам. В день рубля четыре получалось, а то и пять. А больше - уже никак: больше просто гамбургеров на тракте не покупали - не было у обозников денег. А уж мы-то старались: и лучок хочешь простой, а хочешь - маринованный, и горчички по вкусу, и ломтик сыра на котлету клали... С сыром-то до пятерки прибыли в день и добрались, продажи выросли аж до двух сотен штук. Но больше - не получается продать, и хоть ты дерись! А с пятеркой Империю мне явно не спасти, тем более прибыли-то с пятерки разве что трояк и выходил.

Впрочем, трояк в день - все же деньги настолько существенные, что в слободе про них знали практически все. И поэтому телегу мне удалось купить в кредит: тридцать рублей с рассрочкой на месяц. Очень хорошая штука эта телега: оказывается, что нормальная грузоподъемность этого вроде и незатейливого агрегата составляет три четверти тонны. Сорок пять, а то и пятьдесят пудов! По стольку я, впрочем, и не возил - пуда по два поначалу лошадка таскала, но она прибыли мои более чем удвоила: гамбургеры стали активно продаваться у ворот завода Урал-Волга, восемнадцать верст до которого кобылка пробегала часа за два.

В субботу девятого мая я в городском управлении получил замечательную бумажку: разрешение поставить на Царицынской улице временную палатку для торговли гамбургерами. Обошлось мне это разрешение в рубль шестьдесят копеек гербового сбора и неделю нервотрепки. Но - получилось. В чем значительно помог Ферапонт Федорович: оказалось, что он - пристав именно первого участка (на Царицынской же улице и располагавшегося). Собственно, он и предложил палатку там поставить, когда я, в очередной раз привезя свежих овощей, поинтересовался, где и как в городе можно начать торговлю бутербродами. Царицынская же улица была застроена всего лишь с одной стороны, и вела от пристаней к вокзалу, так что народу по ней шастало много. Место для палатки было удачным - если не считать того, что размещалось оно практически в овраге. Однако Ферапонт Федорович "вошел в положение" и за неделю "арестанты" (за драки на рынке мужиков сажали на неделю не в тюрьму, а в арестантскую полицейских участков) отсыпали на краю оврага подходящую площадку. А заодно и жена пристава обеспечилась свежими помидорами - их у меня выросло уже довольно много, в парнике-то да у Царицына в мае разве что ананасы не созреют. К чести Черкасова должен сказать, что за помидоры сам он платил исправно строго по рыночным ценам.

"Пуск в эксплуатацию" нового ларька (получившего название "Царицынские закуски") состоялся в воскресенье семнадцатого мая, и состоялся довольно удачно: в первый же день ларек принес три с полтиной. Причем торговля закончилась уже в четыре часа, маловато мы приготовили гамбургеров, ну да ничего - наверстаем. У меня "совместным трудом для моей пользы" уже занимались ровно тридцать ребят. И четверо взрослых, не считая меня. Причем - так уж получилось, что взрослые меня стали считать чуть ли не святым, а уж Евдокия и вовсе разве что не за наместника Бога на земле держала. Случайно получилось, такого я не хотел - но получилось.

Из Дуниных детей по воду - огород поливать - бегали двое, Колька и шестилетняя Оленька. Вот она-то и умудрилось соскользнуть с глинистого берега в пруд. Хорошо, что неглубоко было, выбралась. Но, хоть и побежала она в дом греться, переодеться ей было не в чего. А печки - по теплой погоде - уже практически не топили крестьяне. И на следующий день девочка слегла.

Я про это узнал только на следующий день к вечеру, когда, поставив наконец опостылевшие мне лейки в сарайчик, зашел к Евдокии попросить самовар ненадолго: своего у Димы не было, а чайку горячего хотелось. Евдокии в доме не было, а Оленька лежала на лавке, укрытая тулупом, и тихонько разговаривала сама с собой.

- Что случилось-то, малышка? - спросил я ее, оглядевшись и не увидев хозяйку. - И где мама твоя? - и тут я, наконец, разобрал, что девочка тихонько молится.

- Заболела Оленька, - раздался Колькин голос с печки. - А мамка пошла в церковь, помолиться за нее. Ну и про похороны договориться.

- Какие похороны? - тут до меня дошло, что малышка не просто молится, а заупокойную молитву читает. По себе...

- Да фершал давеча приходил, сказал что помрет Оленька. Пнимания у нее, вот. - Колька слез с печки, по лицу была размазана грязь. Видно было, что плакал он там, на печке.

- А я там папку встречу, на небе? - спросила вдруг Оля. - А то я его не помню вовсе, как узнать-то мне его?

- Встретишь - узнаешь, но только не скоро, - сказал я сердито. - Не помрешь ты пока, мне капусту поливать некому. Сейчас, погоди минутку.

Сам я в детстве пневмонию пару раз перенес, помню, что кормили меня тетрациклином. Вроде в аптечке было пару упаковок... так что я побежал домой. Да, было, и не совсем пара: все лекарства для походных аптечек мама брала у подруги, которая работала медсестрой в какой-то дорогой частной клинике. Лекарства были "почти просрочены" - то есть реально просрочены, но, по ее словам, вполне еще были пригодны в случае чего еще годик-другой, причем доставались они ей бесплатно. В клинике их выкидывали, а мамина подруга такие "таблетки на выкид" пересыпала в пластиковые флаконы и уносила домой, раздавая подругам. Так что терациклина было у меня всего один пузырек, но таблеток на двести. Прикинув вес девочки, я ей для начала дал одну таблетку, а потом решил давать по половинке.

В книжках "про попаданцев" я читал, что антибиотики на предков действуют как волшебная палочка. Может мне "не те" предки попались, но Оленька хотя и выздоровела, но более-менее в норму пришла лишь на третий день, а окончательно поправилась через неделю. Но и то слава богу, я с фельдшером-то местным поговорил, по его словам от пневмонии смертность сейчас была почти стопроцентной. Причем только в Ерзовке каждый год от нее с десяток человек умирало, если не больше. А Оленька - не померла, и Евдокия меня после этого случая буквально боготворила.

Да и среди детишек у меня появился какой-то "неземной" авторитет, теперь даже самые маленькие пыхтели с полной отдачей сил. А сил уже потребовалось очень много: в Царицыне было четыре полицейских участка. После обстоятельного разговора с Вячеславом Викентьевичем Василевским, занимающим должность полицмейстера, "пришлось" строить ещё две палатки: "нижние чины" очень быстро оценили качество, низкую цену и удобство фастфуда. Вдобавок им же кормили и арестантов: казна, вообще говоря, выделяла на прокорм их по тридцать две копейки в день, но выделив, часто забывала деньги эти полиции перевести. А гамбургеры обходились по семь с половиной копеек в день на арестанта.

Палатка - ладно, ее построить - десять рублей уходит, а вот котлеты рыбные из Ерзовки возить становилось накладно. И пришлось опять тратиться - на заводе француза Барро срочно заказывать небольшие железные печки, на которых котлеты жарились уже по месту потребления. Так что следующий раз, когда наступил славный момент под лозунгом "не нужно ничего покупать", пришелся на субботу тридцатого мая. Хороший день получился - чистая прибыль составила целых двенадцать рублей. Конечно, день был базарный, продажи - большие, но сейчас я мог твердо рассчитывать как минимум на ежедневный червонец - а с такими деньгами можно приступать и к выполнению собственной жилищной программы.

И первым элементом этой программы стало строительство кирпичной печи. Причем - на своей земле.

Околица, на которой стоял Федин дом, была наверное самым высоким местом в слободе, и за околицей уже не было ничего интересного. Вероятно, когда-то там было что-то "общественно полезное" - поля там, или выпасы какие. Но это, если и было, то было очень давно, а сейчас - благодаря активной деятельности местного населения - это был пустырь, поросший чахлыми кустиками травы. Высохшей травы - вода вся ушла с верхотуры ещё в апреле. Дуня сказала, что эта земля на ее памяти вообще никогда не распределялась в земельные наделы, бесплодность ее была очевидна для всех - и я решил небольшой участок выкупить для собственного "поместья".

Процедуру "выкупа" я начал еще двадцатого мая, и начал ее с Ерзовского старосты, точнее - с довольно грубого на него наезда. Что-де я весь из себя такой дворянин из второй части тружусь аки пчёлк, плотины строю и всячески способствую процветанию села, а мне никакой благодарности. И намекнул, что далее способствовать процветанию буду, но только если и сам стану заслуженным местным жителем. Заслуженным в том смысле, что и усадьба моя будет соответствовать заслугам.

Когда же мужик растерялся, я и предложил продать мне пару-тройку десятин "вон того пустыря за околицей". Староста несколько удивился моей непритязательности, но не сказал "нет" - и уже двадцать девятого в волостной управе (находящейся в том же доме, вместе с полицейским отделением и почтой) была составлена купчая, в которой русским по белому было записано, что "урожденному дворянину Волкову Александру Владимирову, приговором общего схода и Ерзовского волостного правления, в слободе Пичуге, она же Ерзовка, продано в усадьбу из удобных земель две десятины и шесть сотен саженей, в окончании Улицы Сухонькой ", план надела прилагался. "В усадьбу" - это означало, что участок этот становился частью слободы и изымался из "податных" общинных земель, так что общине от такой продажи даже мелкая выгода получалась, ну а я получал право делать на этой земле что хочу. Там еще отмечалось, что "к сему дополнительно в собственность продано земель неудобных одна десятина и четыреста саженей" - что переводило мой пруд из явления непонятной принадлежности во вполне понятный кусок моей собственности. И за все это счастье я должен был уплатить в срок до первого июня восемьдесят семь рублей. Сорок я уплатил сразу - поднакопилось, а остальное - заплатил через неделю. А вдруг они передумают? - а тут уже все, денежки уплочены, сделка закрыта.

И теперь на своей земле я решил приступить к строительству усадьбы - раз уж земля "усадебная". И начал со строительства кирпичного "заводика".

Вообще-то кирпич в слободе делали сами, поскольку возить кирпич из города было просто неприлично. "Жгли" кирпич, по заказу конечно, местные гончары, причем не в печах, а в специальных ямах: выкапывалась траншея, в нее укладывались необожженные кирпичи вперемешку с углем, затем все поджигалось. И - погодя - доставали готовую продукцию. Или - не доставали. Потому что способ имел два недостатка: угля требовалась прорва, а он - дорогой. Поэтому уголь использовали самый дешевый, мелочь, с мусором (в смысле - кусками пустой породы), и часто кирпич получался недожженный. Или - тоже часто - недожженной получалось примерно треть, а треть трескалась при обжиге. Мне эти гончары сказали, что качество часто определяется вообще погодой - а это меня никак не устраивало.

Поэтому я построил печь "по книжке": с полуметровыми кирпичными стенками, с толстым сводом, с трубой правильной и большой дверцей для загрузки и выгрузки продукта.

В книжке приводилось разных конструкций печей чуть ли не десяток, но я выбрал ту, что именовалась "дворцовой". Именовалась она в книжке так не потому, что на дворец была похожа, а потому, что в ней за сезон можно было кирпича нажечь как раз на средних размеров дворец.

"Правильная труба" у этой печки проходила через вспомогательную камеру предварительного обжига вчетверо больше самой печки, зато в самой печи можно было сразу запускать собственно обжиг, и теоретически она могла выдавать две садки кирпича в сутки - предварительный обжиг, на который требовалось пара дней при температуре в сто градусов Реомюра, фактически "в трубе" и происходил . "Садкой" же называлась загрузка печи уложенным специальным образом сырцом.

Печка обошлась мне в восемнадцать рублей: одного железа ушло на нее шесть пудов. Клал я ее конечно из необожженного кирпича, который сам же (с ребятишками) и налепил, но железо пришлось покупать. И кое-что, петли для двери например, пришлось заказывать в кузнице. Но получилась печка хорошая, в нее сразу влезло на обжиг две тысячи кирпичей. И двадцать пудов каменного угля: его, покупаемый по четырнадцать копеек за пуд (более дешевая "мелочь" все же не годилась), возила из Царицына с угольных складов моя лошадка, получившая кличку "Царица".

Откровенно говоря, печь поначалу я и не собирался делать, думал строить себе домик из необожженного кирпича - но после небольших дождей, оросивших "сырцовую" хлебопечку, я осознал что лениться - неправильно. И я не поленился - две недели строил эту печку и еще неделю ждал пока она просохнет. Правда местный печник, смеясь, сказал что печь должна сохнуть минимум три недели, да и то если внутри дома, но я решил что "и так сойдет" - тем более что погода в общем была очень теплой и достаточно сухой. Вдобавок эта печь все же не в доме была, и если потрескается - то и наплевать, не угорю.

К моему удивлению первый мой "блин" вышел не комом: кирпич получился замечательный. Я, конечно, в сортах кирпича разбираюсь не очень (честно говоря, не разбираюсь вообще), но то, что было вытащено после обжига, звенело и в воде не размягчалось. Больше всего меня порадовало то, что первые две тысячи у меня получились за шесть часов, все в полном соответствии с книжкой. Правда, чтобы готовый кирпич из печки вынуть, пришлось еще восемь ждать пока печь хоть немного остынет - но еще через два часа можно было печь разжигать снова.

Проще оказалось запускать печь раз в сутки, поутру - тогда кирпич можно было и руками выгружать, но и одной партии в сутки хватало.

Глину для кирпичей я теперь брал в одном и том же месте, в котором, собственно, и собирался строить дом, так что котлован у меня получался сам собой. Но немного погодя в котловане вместо рыжей глины (которой хорошо если на метр толщины было) пошла какая-то темно-серая земля. У меня "закрались смутные сомнения" - я кусочек залил уксусом и убедился, что извести в этой земле много. А если очень тщательно разболтать и дать отстояться, то прорисовывается (в стеклянной банке) и слой рыжей глины, только тонкий. Похоже, это как раз то, что в книжке называли "мергель".

Печь для цемента была куда как проще кирпичной, ее поставили за два дня - сырца, из которого ее возвели, было уже запасено много. С мергелем цементная печка справлялась отлично. По книжке в него надо было известняка добавить, но с этим проблем как раз не было, весь берег Волги кусками его завален. Так что цементный клинкер у меня получился. А вот чтобы из него цемент сделать, пришлось потратиться. Одних пудовых шаров, по два рубля за штуку, пришлось дюжину купить! А еще - построить ветряк, чтобы железную бочку с этими шарами вертеть - это оказывается так шаровая мельница устроена, шары в железной бочке вертячей. Ветряк, конечно, деревянный поставил, но и просто бревна для башни ветряка в четвертной билет обошлись, правда вместе со строительством самой башни. В сумме "цементный заводик" обошелся в сто сорок пять рублей, но о затратах я не жалел: я-то думал поначалу цемент покупать и поставить ленточный фундамент для деревянной избушки, а со своим цементом стал строить уже нормальный кирпичный дом с большим подвалом и бетонными перекрытиями.

Домик строился почти два месяца, но занимался я не только строительством. Каждый день с шести - загрузка и запуск кирпичной печи, а с семи до девяти утра и с восьми до десяти вечера я поливал свой огород. До пруда-то шагать метров сто пятьдесят, но пока польешь все эти сотки - прошагаешь километров десять. Хорошее изобретение - коромысло! Затем - в качестве "отдыха" - я часик отвлекался на запуск очередного обжига клинкера. А ребятишки под руководством женщин - готовили гамбургеры из пойманной с утра мальчишками рыбы.

С десяти и до часу дня проходили "уроки в школе" - все, не занятые в производстве и продаже гамбургеров детишки обучались грамоте и арифметике. Собственно, "школа" входила в "оплачиваемые услуги", крестьяне мне детей ведь не только ради прокорма отправляли. Заодно и я осваивал современную русскую письменную речь, удалось узнать много нового и интересного. Происходили эти "уроки" обычно на лужайке перед домом, а если погода не баловала - то под покрытым камышом навесом, где сушился кирпич. На "переменах" мы все дружно таскали кирпичи, месили глину, лепили из мергеля "гранулы" для получения клинкера... А после "уроков" - три часа занимались строительством. Обычно строили я и человек десять парней, остальные - копали, месили, рубили, пилили, строгали...

Затем - "самостоятельные занятия". Два часа дети делали "домашнюю работу", а я героически учил немецкий язык. Самоучитель купил. Без немецкого языка - никак, практически все технические книги - на немецком. Вот странно: завод в Царицыне - французский, а книжки - немецкие. И добро бы вокруг немцев, к техническому знанию тянущихся, толпы бродили - так нет! Рядом с Царицыным - Сарепта, самое "продвинутое" поселение немецких колонистов. Настолько продвинутое, что даже я в своем прошлом будущем по него что-то слышал. Оказалось что да - продвинутое. Полторы тысячи каких-то сектантов (причем сектантами их "заводские" немцы и называли), крупнейший пивзавод в округе и паровая мельница с небольшим горчичным заводом. В самом Царицыне таких горчичных заводов уже семь, и самый маленький больше Сарептского раза в три. Но вот книжки технические в магазинах - немецкие, вдобавок и недорогие. Просто много их немцы у себя в Германии печатают. Даже в Царицын они добираются, книжки в смысле...

В полшестого - ужин, потом - еще два часа у печки, на стройке или на укреплении плотины, затем - огород (вечером уже без помощи ребят, разве Федор иногда помогал). И наконец - нет, еще не спать - я готовился ко дню грядущему: проверял "домашние задания" и придумывал новые уроки. Ну уж потом - спать.

Хорошо, что фонарик китайский у меня "захватился" с генератором. Светодиод яркий, читать-писать и ночью вполне можно. А заряжать аккумулятор - так это вовсе не проблема: утречком прицеплял я его к ветряку (для чего специальный шкив выстрогал) - и за час три комплекта батареек заряжены. Три потому, что ветер утром дует не по расписанию, не каждый день. А ременную передачу сделать было несложно.

То есть расписание у меня было плотным, хотя каждую субботу я и выбирался в город - главным образом в книжный магазин Абалаковой. На обратном пути обычно заглядывал в железнодорожную мастерскую - там мне удавалось изготовить какие-нибудь деталюшки, или в магазин французского завода (то есть в "Урал-Волга"), где я закупал нужные куски железа. Самое смешное, что в этом магазине я получил скидку на все покупки: с начала июня я наладил продажу гамбургеров с фургона (сделанного для удобства торговли на базе еще одной телеги), который привозился к заводу к обеду - и "завмаг" брал с меня меньше (как будто с крупного оптовика) за то, что мои ребятишки притаскивали приказчикам еду прямо в магазин. Не свое же продавали, так чего бы и не порадовать хорошего человека?

Я и радовался. Кроме гамбургеров в моих палатках стал продавать я и "кофе котловой с молоком и сахаром", для чего на десять верст в округе детишки выкопали весь придорожный цикорий, а с реки навезли пудов двадцать корней камыша. Который, как все мы знаем, на самом деле рогоз - с коричневой "сигарой" сверху. Знаем, но все равно называем камышом - впрочем, самому рогозу на это плевать. А если взять самый низ его - в смысле, корневище, высушить, обжарить и смолоть - то "кофе" получается не хуже, чем из желудей. Наверное - из желудей мне попробовать как-то не довелось. Впрочем я и натуральный кофе в напиток добавлял: два фунта на пуд молотых цикория с камышом. Копейка за стакан - цена вполне оправдывала качество. А четыреста копеек в день оправдывали дополнительные труды и купленную за три рубля ручную мельничку.

В общем, жизнь налаживалась. Первого августа, в очередную субботу, я отправился покупать стекла для окон уже достроенного дома. Хороший дом получился, в середине на первом этаже большая прихожая, гостиная и сверху - "библиотека-кабинет" и спальня в секции шесть на десять метров, а по бокам - два двухкомнатных "флигеля", каждый восемь на пять, в них размещались кухня, небольшая столовая и две гостевых комнатки. Светлые, уютные комнаты, большими окнами. Вот за стеклом для всех этих окон и я поехал в город.

И сразу понял, почему даже в богатых домах окна такие маленькие и с частыми переплетами. Оказывается, оконное стекло пока еще делалось по технологии, известной еще в древних Помпеях: выдувался стеклянный пузырь, разрезался, стекло раскатывалось на столе... В результате самое большое оконное стеклышко в местных магазинах было размером примерно фут на полтора и стоило оно рубль. Или полтора рубля - если стекло получалось относительно ровным. Конечно были и более крупные и более ровные стекла. Итальянские, зеркальные, которые делались, как мне сказали, на расплавленном олове. Но стоили они совершенно безумных денег: зеркальное стекло размером аршин на полтора продавалось по тридцать рублей.

Так что я - со своими "привычными" размерами окон оказался в крупном пролете: на стекло для четырех окон спальни и кабинета (а рамы я делал естественно двойные) ушло пятьдесят рублей, а остальные окна пришлось закрыть досками. Жаба задушила покупать больше, да и деньги все вышли. То есть в банке-то еще кое-что оставалось, а эти пятьдесят рублей я получил "сверх плана", удачно продав ерзовскому богатею Зюзину двести пудов моего цемента. Но транжирить денежки мне не хотелось. Да и в книжке той было написано, как самому стекло сделать - так что с окнами погодю.

Вместо окон рядом с домом я построил еще два здания, площадью метров шестьдесят каждое. Одно - конюшню (оно же - хлев) с маленькими окошками под потолком, другое - что-то вроде мастерской. Фактически это были просто кирпичные сараи, но с отоплением.

А отопление у меня было просто замечательное: я купил на заводе Барро угольный котел типа водогрейной колонки, всего за шестьдесят рублей, поставил его в подвале и от него протянул по всему дому и в смежные "сараи" железные трубы (которые обошлись всего вдвое дороже, я купил старые с паровозных котлов). На них я надел жестяные радиаторы, которые лично сам вырезал из кровельного железа - и получилась шикарная система центрального отопления всех моих помещений. Насколько шикарная - это предстоит уточнить зимой, но ставить в доме несколько печек мне было попросту лень, а француз Поль Барро, первым построивший в Царицыне "металлический" завод, построил завод именно котельный - и его четвертьвековому опыту были основания доверять. Но теперь я счел дом законченным и десятого августа торжественно "переехал" на новое место жительства. Переезжать было недолго - всего имущества, кроме многострадальной сумки, у меня было два раза с корзиной бельевой сходить. Ну, а после переезда я занялся, наконец, действительно очень важными делами. Подготовкой к сбору урожая.

Глава 7

Елена Андреевна Архангельская едва сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос. Вот уж точно сказано! Надо будет запомнить и рассказать при случае дамам в собрании, и они повеселятся, и ее, Елены Андреевны, статус повысится.

Елена Андреевна поначалу, когда Илья стал приводить по субботам в гости этого странного юношу, слегка взволновалась: уж больно облик и манеры гостя не вязались с ее понятиями о "воспитанном человеке". Но быстро к нему привыкла и успокоилась: манеры были вполне светскими, только, оказывается, австралийскими - то есть почти британскими. И манеры - оттуда же, из бескрайних саванн и прерий, все же Елена Андреевна была дамой умной и понимала, что в жизни жители этих прерий общаются вовсе не так, как написано в романах. А у Ильи, похоже, появился в городе настоящий друг.

Илья с этим Александром каждый обед обсуждали какие-то технические вопросы, Елене Андреевне понятные мало и неинтересные. Интересным же было то, что каждый раз вопросы эти были разными и вовсе не связанными с железной дорогой (беседами о которой она была сыта по уши, встречая в гостях сослуживцев мужа). А еще было интересным, как Саша обсуждал эти вопросы. Иной раз то, что он говорил, и понять было не сразу можно, но когда сказанное укладывалось в голове, оставалось лишь удивляться, сколь тонко у этого, в общем-то, деревенского, парнишки чувство юмора. Понятно - британское чувство. Вот и сейчас, когда она отправилась на кухню, мужчины обсуждали странный вопрос: как поднять авторитет инженера у рабочих. Инженер - он же изначально важнее!

А когда Елена Андреевна возвращалась, она услышала сквозь приоткрытую дверь то, что едва позволило ей сдержаться от неприличного хохота:

- Да чем твои рабочие от детей-то отличаются? Пиписька побольше да игрушки подороже! А уважают они не самого сильного, а того, кто - по их понятиям - все умеет делать лучше любого из них. Причем тут важно именно "всё". Так что если не уверен в чем-то - то приезжай ко мне, как мастерскую закончу. Потренируешься - и покажешь им класс. А тогда они для тебя все сделают, чтобы доказать что и они умеют не хуже...

Да уж, лучшего определения мужчины Елена Андреевна еще не слышала. Но - пора подавать сладкое. Она, вздохнув, сделала серьезное лицо и вошла в столовую.

После того, как я переехал в новый дом, каждую пятницу мне приходилось встречать гостей. Ну не то чтобы приходилось, мне даже нравилось, что Кирилл Константинович с супругой зачастили ко мне. Я и раньше довольно часто с местным попом общался - он свое обещание "попозже наведать" выполнил на сто один процент. И довольно сильно помог мне освоиться с новыми для меня реалиями, а заодно и резко повысить свой авторитет на селе.

Буквально через пару недель после первого визита он навестил меня на строительстве плотины. Минут пять извинялся, что не навестил меня раньше, потом минут десять расспрашивал о всякой ерунде. В ответ я рассказал ему кое-что из "австралийской жизни", главным образом пересказывая содержание детской книжки про ослика Мафина и украшая рассказ "деталями" из фильма "Крокодил Данди". Ну а потом отец Питирим перешел, как я понял, к основной цели своего визита:

- Ну, судя по вашему рассказу, нравы в Австралии довольно пуританские, не то что в Англии. Но все же считаю долгом предупредить, так как человек вы молодой и силушкой, смотрю, не обижены. Вы уж извините, если что... но вы уж насчет баб поаккуратнее. В Империи у нас, видите ли, народ довольно болезный, заразы много. И сифилис у нас - дело обычное. Нет, в Ерзовке больных вроде немного, а в Собачьей балке - так там больных почитай уж один на дюжину точно, а то и поболее.

- Так, Кирилл Константинович, это - действительно интересно. Мне вообще-то пока не до баб, но заразиться и без этого вполне возможно, так что за предупреждение - спасибо. А что еще может поджидать тут неосторожного иностранца? В смысле болезней?

- Насчет чахотки Ерзовку Бог миловал, ее в уезде вроде и вовсе нет. Так, обычные болезни у людей. Чесотка, дизентерия - понос кровавый в смысле. Зимой тиф бывает, летом - говорят и холера приходит, но я тут почитай меньше года, так что холеру не застал...

На тему всяких болезней мы проговорили еще с полчаса, и мне все это очень не понравилось. Лекарству меня, конечно, есть немного - но насколько их, вдобавок уже и просроченных, хватит?

Поэтому чуть позже, когда поток копеечек в мои карманы стабилизировался, навестил я одну из городских аптек, по словам пристава Черкасова - лучшую в городе. Держал ее немец, Эдуард Карлович Кольман, по-русски говоривший со страшным акцентом. Примерно минут десять мне пришлось объяснять аптекарю, что я не болею ни сифилисом, ни чесоткой, ни прочими страшными болезнями, но после того, как объяснения до немца дошли, разговор стал гораздо более продуктивным. Поскольку мне пришлось переспрашивать его по несколько раз, то визит мой затянулся почти на час - но я не пожалел ни единой минуты.

Окинув мысленным взором мою идею избавить от чесотки по крайней мере Ерзовку, фармацевт предпочел поделиться со мной рецептом лекарства от нее - простой серной мази на свином жире - и продать мне просто серу (хотя, как я подозреваю, и втридорога). Узнал я, что сифилис - лечат, но лечат какими-то ртутными препаратами, и процентов восемьдесят пациентов благополучно помирает, но не от болезни, а от "лекарства". Тиф - не лечат вообще, так же как и холеру с дизентерией. А от жара в аптеке есть "прекрасные немецкие порошки "Пирамидон" и сушеный липовый цвет.

Поскольку посетителей в аптеке за все время нашего общения не случилось, мы как-то естественно переместились в соседнюю комнатку - лабораторию, где, после озвучивания стоимости полутора фунтов серы, я взял стоящий на полке флакон с желтым порошком. На что Эдуард Карлович рассмеялся:

- Вы, юноша, ошиблись, вам это еще рано приобретать. Сие есть средство от геморроя, и, хотя в названии и есть буквы "сера", серы в нем нет ни грана. Это называется ксероформ.

Флакон был большой, а слово было мне знакомым. Честно говоря, это было вообще одно из двух первых слов, которые я прочитал сам.

- А касторовое масло у вас есть?

- Если у вас затруднения с испражнением, то есть.

- Сколько стоит этот ксероформ?

- Это есть довольно дорогой лекарство. Драхма будет стоить тридцать копеек, унция выйдет дешевле - два рубль.

- А фунт?

Немец задумался:

- Если в ваш Ерсофка весь мужик получит геморрой, то фунт будет достаточно для них. Но если вы желать всех заставить работать на геморрой, то вам это будет стоить двадцать рубль. Аптекарский фунт, прошу отметить, чтобы потом вы не приходиль ругаться, он на осьмушку меньше.

Из аптеки я вышел, сопровождаемый радостным хохотом Эдуарда Карловича, а ведро касторки он обещал продать мне на следующей неделе. Но а я обрел не только лекарство от чесотки (которой начал всерьез опасаться: кое-кто из "моих" ребятишек действительно яростно чесался). Когда мне было еще меньше пяти, на даче бабушка лечила мне загноившуюся царапину вонючей мазью, взятой у соседки. И я, уже слегка с буквами знакомый, торжественно прочитал: "Ксе-ро-форм одна часть, де-готь - одна часть" (с ударентем на "готь"). Бабушка поправила: "дёготь", и так я запомнил состав знаменитой мази Вишневского. Сколько в ней было касторки, я не запомнил, но решил мешать "по наитию и консистенции". Потому что каждый второй в моей "команде помогальников", не считая каждого первого, бегал с какими-то чирьями...

Березовых дров я закупил уже много - булки печь для гамбургеров, так что дёготь нагнал из бересты самостоятельно (благодаря тому же фильму про деревню на Енисее процесс слегка представлял), и уже через неделю все гнойники у детишек прошли. А через месяц Эдуард Карлович уже торговал "Линиментом бальзамическим по Волкову" по три копейки за небольшой флакончик. Прибыли мне с него было чуть меньше чем нисколько, но репутация моя резко выросла не только в Ерзовке: жена Ильи Архангельского - между прочим урожденная княжна - тоже стала относиться ко мне с видимым уважением. А по ее словам и прочие уважаемые граждане города "заинтересовались" инженером из Ерзовки. Насчет "уважаемых граждан" - не знаю, но в магазинах я это уважение даже ощутил: по крайней мере в магазинчике Эккерта, торгующим всякими охотничьими и рыболовными принадлежностями, у меня приняли заказ на рыболовные крючки из Германии без практически обязательного в таких случаях залога. А когда они пришли, сами доставили их мне в Ерзовку.

Но все же главное - уважение "по месту жительства", поскольку благодаря ему мне удалось избежать практически обещанной попом "злой зависти" (и, соответственно, мелких хищений) со стороны крестьян. И что важнее - позволило (в обмен на мелкое лекарство) получить серьезную помощь в деле усадьбостроения, по крайней мере курятник и свинарник мне полностью поставили ерзовцы, я только бревна закупил. Да и никто больше не возникал по поводу "эксплуатации крестьянских детишек", так что все это позволило мне все намеченное на лето сделать досрочно, и со спокойной совестью заняться главным в моей сельхоздеятельности - сбором урожая.

Август одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года выдался хорошим: погода - теплая и сухая, но никаких тебе суховеев. Да и вообще лето удалось, жары особой не было, а дождики шли регулярно, вот все и произрастало на полях изобильно. Ну, не очень изобильно, но что-то все же произросло. Крестьяне на полях дружно и с песнями собирали урожай. С песнями - это не форма речи, это гимнастика такая дыхательная: поди покоси поля бескрайние серпом-то. Или пожни. Вот и пели они, чтобы дыхалка не сбилась от этих поклонов чуть не каждому колоску - редковато все же эти колоски выросли.

А я уже не в первый раз тут урожай собирал. Ту же редиску, например: за лето она у меня четыре раза "плодоносила": может летом корнеплод из нее и никудышный, а семена - очень даже кудышные. Их у меня теперь полная двухфунтовая банка набралась. Хотя и сама редиска: если ее правильно растить, то растет она летом даже лучше. Ей же что надо? - чтобы было влажно и... и темно. Бабушка где-то об этом прочитала - и все лето у нее свежей редиски завались было: она в шесть вечера летом грядку закрывала черной пленкой, а в восемь утра - открывала, и редиска росла сочная и большая все лето. С черной пленкой у меня неважно было, но маты из камыша тоже тень давали густую, так что все лето свежие редиски давали неплохой приварок к прибыли, рубля по полтора, а то и по два в день давали - этой редиской я засадил сотки четыре, а летом, не в сезон, пучок в шесть редисок меньше чем за пятачок и не уходил. Я, смеху ради, "редисочные" деньги отдельно складывал - узнать, сколько можно на этом продукте крестьянину заработать...

Но редиска - это мое, "барское" развлечение, а "урожаем" тут именовали строго урожай зерна. Вот его-то крестьяне и собирали.

Собрал урожай и Дима, очень неплохой - на целине, да с хорошей погодой вышло у него аж по двенадцать почти центнеров с гектара. По семьдесят два пуда с десятины, если уж быть совсем точным. Собрал быстро, без потерь - я ему купил хорошую ростовскую косилку за сто двадцать рублей. Не сказать, что Дмитрий очень таким урожаем был недоволен, но вот закупочные цены у него даже оторопь вызвали. Да и у меня тоже: перекупщики предлагали всего по сорок - сорок пять копеек за пуд пшеницы. И это при том, что мало кому удалось собрать и по двадцать пудов с десятины.

Очень удачно я не промотал почти сто "редисочных" рублей - отговорил Диму от продажи зерна, выдав ему денег на уплату налога, да и сам подкупил пшеницы аж двести пудов. Я-то не перекупщик какой, я полтину крестьянам предлагал. Поначалу Зюзин собрался было на меня "наехать", причем грубо и физически (мне батрак один Зюзинский рассказал, чей сын в мою "школу" ходил), но потом, выяснив мои "аппетиты", передумал: для него двести пудов - не объем.

Свой же урожай пшеницы я собирал без песен. Потому что не серпом собирал, а вообще ножницами. Чтобы ни зернышка не потерять. "Моя" пшеничка созрела позже чем в полях, наверное из-за того, что все лето ее обильно поливали и у нее было больше времени на просто рост. Поэтому ножниц было двое, Дмитрий помогал, освободившись от забот на своем наделе. И в процессе этого помогания у него происходил и параллельный процесс полного офигевания.

Сколько у меня там этой пшеницы-то было - всего с полсотки. Но с полусотки этой собралось практически два пуда. Конечно, колосья зерно не теряли - при ручном-то сборе каждого колоска, да и "обмолот" мы провели ручками (специально две пары кожаных перчаток купил). Но Дима-то видел сколько зерна я посеял, и урожай "сам-триста" его морально убил. А когда он пересчитал "на десятину" - я и сам обалдел, как говорится в старом анекдоте. Получалось шестьдесят центнеров с гектара - таких урожаев тут никто, нигде и никогда еще не видел. Хотя наверное про "нигде" и "никогда" я загнул, Болотов, если мне память не изменяет, еще почти сто лет назад под Петербургом больше девяноста собирал. Но это было давно и под Петербургом, а тут, у Царицына, точно таких урожаев никогда не было.

Понятное дело, что огород мой - не фитотрон ни разу. Но земелька удобрена была что "хоть ешь ее", как Дима говорил, поливали вовремя и обильно, сорняки всякие пололи, да и с погодой повезло - вот и получился урожай. Для его хранения Дима даже сделал специальный ларь, железом окованный - чтобы мыши зерно не попортили. Небольшой, но солидный такой сундучок, в два червонца встал. Хотя все равно зерна оказалось едва дно прикрыть - тяжелое оно, зерно-то.

А вот картошка - легкая. Одна. Грамм сто - сто двадцать всего. Но четыре окучивания за сезон, удобрения опять же, прополка - "моей" картошки собралось два мешка. Тоже не ахти, но с семи клубней - это достаточно. Так что и для хранения картошки тоже было выделено отдельное место в подвале нового дома - есть ее точно никто не собирался. Что же до капусты - то она пока росла. Капуста - она такая: пока тепло и воды достаточно - растет. Нет, несколько кочанов мы уже съели, но еще пара сотен набирала вес, и - по предположениям Дмитрия, собирать ее стоило где-нибудь в конце сентября. Капуста была какая-то "не такая", то есть от местных сортов очень отличающаяся: кочаны плотные, как каменные, и довольно тяжеленькие. Худо-бедно, но пудов сорок соберем. Вдобавок я-то знал, что "амагер" - бабушка всегда именно этот сорт и сажала - в принципе до следующего лето храниться может. И капусту я конечно сохраню - которую не съедим, а вот насчет семян - отдельно заботиться нужно. Корневища, как мне местный огородник рассказал, нужно будет выкопать отдельно и отдельно же хранить - на следующее лето и семена на них появятся. Да и морковка - она тоже двухлетняя.

Так что подвал пришлось срочно превращать в овощехранилище. Небольшое, конечно - одной секции подвала, под кухней, на все хватило - но от идеи хранить в подвале и уголь на всю зиму для котла пришлось отказаться. Но уголь - не картошка, не вымерзнет, поэтому рядом с домом появился "дровяной сарай". Именно сарай, из горбыля сколоченный безо всяких изысков, правда вместо дров там уголь кучей складывался. А Царица теперь бегала в Царицын аж два раза в сутки - я углем запасался на зиму. Хорошая порода битюг, выносливая. Только вот жрет много. В день - пуд овса вынь да положь. А овес-то нынче дорог! Хотя и не очень: "грязный" овес и по двадцать пять копеек за пуд купить можно, крестьянам налог платить надо - вот и продают. Ну а раз можно, то почему бы и не купить? Суточный доход мой достиг аж пятнадцати рублей даже по будням, это после того, как в начале августа (при содействии Ильи Архангельского) точка по продаже гамбургеров и "кофе котлового" появилась на Грязе-Царицынским вокзале. Вокзал - место оживленное.

Вдобавок неожиданно оказалось, что изготавливаемые мною глиняные кружки для кофе (в кирпичной печке место есть - почему бы и кружек не запечь?) тоже пользуются "определенным спросом". Мы в залог за кружку копейку брали - так в день полсотни кружек не возвращались. А осколков вокруг - не видно. В общем-то оно и понятно: на рынке подобная кружка стоит пятачок, в лучшем случае три копейки. Но мне не жалко, ребятишки на "уроке труда" урон возмещают - для кружек я болванок наделал, так что лепить их стало очень просто.

Так что жизнь наладилась окончательно. Я ведь даже унитаз сумел себе слепить! Не с первого раза, а с четвертого, и не белый, а вовсе даже коричневый - но для использования по назначению вполне пригодный. И канализацию проложил, до оврага, из глиняных же труб. Ну сколько с одного унитаза натечет в овраг-то? Природа - она переработает стекаемое, а мне - приятно. Вот правда водопровода в доме нет, и освещение не электрическое. Но и керосиновые лампы вполне даже годятся для освещения, вон бочку керосина - двадцать пудов, между прочим, четыреста литров почти - за червонец на заводе Нобелей купил. И с водой придумал: еще одну бочку такую же, на четыреста литров, на чердак затащил, и к ней из чуланчика в прихожей насос приделал (сработанный с паровоза мне Илья Архангельский отдал). В чуланчик все равно ведрами приходится из колодца водичку таскать, но уж дальше - по трубам, как у больших (хотя насосик и ручной).

А еще я, подумав о вкусной и здоровой пище, поставил неподалеку от дома "реактор биогаза" - большую забетонированную яму, куда напихал навоза, соломы всякой и прочего мусора. Яму закрыл крышкой их пропитанных битумом для герметичности досок, а рядом поставил газгольдер - в другой яме, уже с водой поместил так же вымазанный битумом железный перевернутый "стакан" объемом кубометров на пять. Поначалу, правда, подумал, что сотворенный агрегат получился неправильным, но оказалось, что для его запуска нужно какое-то время: газ "пошел" дней через десять. Неплохо так пошел, с избытком хватало его на поставленную в кухне четырехконфорочную газовую плиту. Которую сам и сделал - но из купленных в Царицыне готовых горелок: с газом в городе народ уже умел обращаться и, хотя использовали его в основном для освещения, в магазине нашлись и "отопительные" горелки.

Сам дом мне обошелся в четыреста рублей (именно в виде денежных затрат), правда без отделки еще, но жить вполне даже можно. Ну а "евроремонт" - это дело наживное. Сделаю как-нибудь. Вон у Василия Ивановича Якимова оказывается можно и паркет дубовый заказать недорого. Очень недорого, квадратный метр в пересчете получается по сорок три копейки. Правда сам Василий Иванович так похоже и не понял, что за дощечки я у него просил сделать и для чего их применить можно. Тут паркет или уж фигурный, или полы совсем простые, дощатые. На мой взгляд простые - а так, из двухдюймовых дубовых плах - они вовсе даже и не простые. Хотя чаще все же действительно простые, сосновые. Как у меня. В спальне и кабинете - во всех остальных комнатах так бетонный пол и остался. И даже хуже, чем у меня: я-то пол сделал их шпунтованных досок, приклеенных на цементную стяжку битумным лаком, чтобы не скрипело, а обычно на бревенчатые перекрытия прибивали простые доски гвоздями.

Хороший получился дом, уютный. Но все же электричества мне не хватало. На носу - зима, а бегать на улицу заряжать аккумуляторы от ветряка - дело, очевидно, не самое приятное, да и фонарик на морозе испортиться может - чем тогда я бриться буду? Ведь аккумуляторы бритвы я тоже фонариком заряжал... А денежка у меня "лишняя" уже появилась: закончив утепление павильонов к зиме, я разместил в них и небольшие железные печки - для отопления и для жарки котлет на месте, чтобы уголь зря не тратить, и вот уже после установки печек мне пришла в голову очень интересная идея.

Когда я поделился изначальной идеей с Ильей Архангельским, он довольно долго смеялся, но потом с удовольствием согласился мне помочь. Я, собственно, общую идею в книжке высмотрел - но у него был профессиональный опыт. Потому что занимался он, среди прочего, и мелким ремонтом паровозов, а сделали мы с ним небольшую паровую машинку. Очень небольшую, блок цилиндров - три дюйма в диаметре и десять - в длину. И это - снаружи, со всеми клапанами и трубами. Машинка была так называемая "прямоточная", без хитрого парораспределителя, работала на давлении пара атмосферы в три-четыре и - что было особенно приятно - вместе с котлом была размером с небольшую тумбочку. Причем сама машинка - то есть цилиндры (точнее, фактически один, только пар с обеих концов поочередно подается) и все прочие вращающиеся части - размещались сбоку тумбочки-котла, а сверху нее получалась обычная плита типа кухонной. На этой плите ставилась хитрая низкая кастрюля с дыркой посередине (или высокая кольцевая сковородка), а над кастрюлей ставился бак с дозатором, приводимым в движение машинкой. Еще машинка - через передачу - вращала внутри кастрюли еще один поддон, решетчатый, и две хитрых лопатки. Короче, получился у нас настоящий пончиковый автомат на паровом ходу!

Павильон напротив полицейского участка на Царицынской улице первым подвергся перестройке: вместо будки с окном наружу был поставлен небольшой дощатый домик, разделенный пополам стенкой с большим окном. В одной половине вдоль стен была прибита высокая полка-столик, а в другой - стоял пончиковый автомат и небольшая плита для жарки котлет. Над плитой я поставил мощную вытяжку (в которой вентилятор тоже крутился этой же паровой машинкой), так что особо котлетами и гарью в павильончике не пахло. А пончиками - пахло, да еще как!

Самым сложным делом оказалось никелирование латунного бака и дозатора. Гальваника - штука несложная, но это когда под рукой есть электрическая сеть и тиристорные выпрямители. А когда их нет, то возникают всякие непреодолимые трудности. К счастью "изобретать" еще и мощный источник постоянного тока мне не пришлось: Илья нашел книжку, в которой был описан чисто химический способ никелирования металла. Так что все у меня получилось быстро и хорошо (если не считать почти тридцати пяти рублей, потраченных на реактивы). Ну и двадцати рублей, которые я отдал рабочим, изготовившим мне некоторые детали этого агрегата. Все детали, честно говоря, за исключением поршня, который тесто колечками делает.

Поскольку весь механизм изготавливался в мастерской Ильи Архангельского (я практически каждую субботу там и проводил), установку для гальваники я там все же сделал, хотя она мне и не пригодилась. И Илья очень данным процессом заинтересовался. Ну я ему конечно рассказал (все, что сам помнил, то есть не очень-то и много), но на парня мои невеликие знания произвели большое впечатление. И после этого я каждый вечер ужинал у Ильи в гостах, благо по субботам "Рюрик" делал два рейса на Дубовку и последний отправлялся в девять вечера. Илья где-то достал книжку, в которой гальванопластика расписывалась подробно, и постоянно "уточнял" у меня разные вопросы. Нашел, что называется, у кого уточнять...

А пока пончиковый автомат на глазах восторженной публики пёк пончики, десять штук в минуту. И мои девочки продавали по шестьсот пончиков в час: я и не ожидал, что в Царицыне столько народу живет! Конечно, народ больше приходил поглазеть на "механизму", но пончики разбирал. Часть пончиков продавалось и у вокзала - их просто девочки в специально сделанных ящичках носили, благо идти-то было минут пятнадцать, но большую часть я продавал именно у автомата. С позволения городских властей (и по отдельному ходатайству Черкасова, который снова помог с арестантами для насыпи) рядом с палаткой была поставлена за два дня большая беседка (главное - с крышей, дожди осенью - не редкость).

Полиция ходатайствовала не ради моих красивых глаз, а потому что господа гимназисты, у которых началась учеба, устраивали чуть ли не драки (и это - прямо напротив участка!) за право урвать пончик: маленький павильончик у меня, на толпы учащихся не рассчитан был. Поэтому специально для них пончики продавались через внешнее окно-прилавок - и четверть тыщщи городских гимназистов и гимназисток завтракали и обедали стандартным набором: два пончика и кружка "кофе". Правда, на обед большинство еще и один-два гамбургера брали, но ради гимназистов автомат приходилось запускать уже в полшестого утра - не только гимназистам понравилось завтракать пончиками.

Главное же в этой истории то, что денег у меня стало заметно больше и я решил наконец побаловать себя домашним электричеством. Те более, что при наличии денег делом это было несложным: Сормовский завод производил так называемые "судовые электрические станции", состоящие из паровой машины в двадцать сил и двенадцатикиловаттного генератора. Электростанция была "правильная" в том смысле, что обороты держала при любой (допустимой, конечно) нагрузке, а регулятор скорости вращения управлял мазутной форсункой топки котла. Мне у этих ребят понравилось то, что генератор они делали "по требованиями заказчика", и я, заплатив всего триста двадцать рублей, получил электростанцию на двести двадцать вольт и пятьдесят герц. Не сразу, конечно, получил, уже в ноябре.

А в октябре Илья неожиданно сделал мне два подарка. Первый был в общем-то предсказуемый: я неоднократно говорил ему о том, что собираюсь оборудовать собственную мастерскую всеми необходимыми станками, включая токарный, фрезерный и всякими другими. Поэтому, когда он узнал, что в Ростове небольшой заводик распродает по дешевке станочный парк, его "коллега" и бывший однокашник с Ростовской железнодорожной мастерской внес необходимый залог и мне осталось лишь эти станки забрать (оплатив, конечно, остальную часть запрашиваемого). Ну, или потерять пятнадцать рублей залога. Однако "терять" ничего не пришлось: станки, хоть и не самые новые, были в прекрасном состоянии, а токарный, фрезерный и какой-то "долбежный" станки германского и шведского производства все вместе стоили четыреста пятьдесят рублей. Плюс полсотни - за разборку, перевозку и сборку их на новом месте.

Впрочем, монтировал станки я уже сам, удивляясь "изгибам" отечественной промышленной истории: вполне себе преуспевающий заводик закрылся после смерти хозяина лишь потому, что наследники вообще не знали, как с заводом управляться. В смысле - где брать сырье и кому продавать готовую продукцию. И это при том, что на выяснение этих вопросов у меня ушли те полдня, в течение которых купленные станки разбирались и укладывались в ящики: металл завод закупал у французов (как раз моих "соседей") и где-то в Мариуполе, а продавал готовую продукцию (какие-то части для косилок) на соседний завод сельхозтехники. Но наследники жили в Париже, и им такие детали были не очень интересны...

Так что мне повезло: с учетом того, что только такой же фрезерный в "новом" состоянии стоил поболее тысячи рублей, выгода покупки была неоспорима.

Второй же подарок был несколько иного свойства.

Как уже упоминалось, в конце августа, опять при протекции Ильи, я открыл еще одну "закусочную", на этот раз непосредственно в здании вокзала. А в октябре в ней установил и пончиковый автомат. Это заведение обошлось мне в четыре сотни рублей, а приносило поначалу разве лишь червонец в сутки - но оно стало "лицом" моей нарождающейся на глазах "империи быстрого питания". Потому что по сути дела это был стеклянный "фонарь", поставленный наполовину в зале второго класса, а наполовину - в зале первого, пончиковый же автомат был установлен в прорубленном в стене окне и виден из обеих залов. А небольшие площадки рядом с фонарем были огорожены канатами красного бархата, укрепленными на никелированных столбиках, за которыми стояли несколько столиков-стоек (во втором классе) и несколько удобных столов с креслами (в первом). Отличались две половинки "фонаря" и ценниками: в первом подавались пончики по две копейки и кофе натуральный со сливками за пять, а во втором - пончики (эти же) по копейке и "кофе котловой с молоком" тоже по копейке (с копейкой залога за кружку).

Но в целом (за исключением мебели и девочки-официантки в первом классе) все было "почти одинаково" и заведение в городе именовалось (не буду говорить с чьей подачи) "самым демократичным буфетом России".

Впрочем, "самый" не значит "совершенно": в зале первого класса один столик был выгорожен дополнительно и предназначался он строго для железнодорожного начальства. Ну и для меня. Неудивительно, что очень скоро мы с Ильей по субботам обедали исключительно за этим столиком, тем более что нам сюда же приносили и нормальную еду из вокзального ресторана.

И вот, когда мы покончили с очередным обедом и приступили к кофе (с пончиками, как же без них-то!), Илья вдруг неожиданно спросил меня:

- А как ты относишься к социалистам?

Вопрос был неожиданный, так как за обедом мы обсуждали мою идею поставить на вновьприобретенных станках электрические моторы вместо ременных приводов от паровой машины. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как выдать старую (для меня) шутку:

- Как я отношусь к женщинам? Да никак, я отношусь к мужчинам!

Илья минутку подумал, проникся, и, улыбаясь, продолжил допрос:

- Я серьезно спрашиваю...

- Я что, похож на социалиста? Никак я к ним не отношусь, а что?

- Я просто вот подумал... нашего рабочего Никанорова ты знаешь, видел его по крайней мере. Он тебе шестерни к автоматам делал...

- Помню его, шестерни замечательные, а при чем тут мое отношение к социалистам?

- Так он и есть социалист оказывается! Его не сегодня-завтра полиция арестует, рабочие другие на него жаловались. А руки у него золотые, жалко дурака. Вот я и подумал, что если тебе все равно, то возьми его в свою мастерскую работать. Тебе - польза, да и с Черкасовым вы вроде приятельствуете. Никаноров из города уедет, в твоей мастерской других рабочих нет, агитировать ему некого будет кроме тебя. А ты - человек разумный. Поговори с Черкасовым - тебе он не откажет насчет одного единственного твоего рабочего.

- А ты что, социалистам симпатизируешь? - не удержался я.

- Нет конечно. Но кроме Никанорова паровозный кондуктор у меня никто починить не может. Работа редкая и вроде мелкая, но ответственная, а не отправлять же паровоз на такой ремонт в Нижний? А если я тебя раз в месяц-два попрошу помочь с мелким ремонтом - ты же не откажешь?

- Илья, у тебя в родне точно евреев не было? Уж больно ты шустро выгоду из всего для себя находишь... Договорились. Когда Никанорова забирать?

Черкасов, которому я рассказал о планируемом найме на работу "социалиста", лишь рассмеялся:

- Нанимай, мне же легче будет. Арестовывать твоего рабочего никто не будет, а вот других - пришлось бы: он вроде мастеровых и впрямь бастовать подбивал, а на станции жалование у них ох большое! Хорошо, если просто морду набили бы, так ведь скорее покалечили бы - а нам потом разбираться. Нанимай и увози его из города - а там хочешь сам морду ему бей, хочешь - мужичков найми. Епифанов, околоточный ерзовский, поди без твоей просьбы мордобой расследовать ведь и не начнет?

Об этом разговоре и Илье, и самому Никанорову я лишь упомянул вкратце, не вникая в подробности. Зачем они им? А у меня в мастерской появился настоящий и очень квалифицированный (если верить Архангельскому) рабочий. Очень мне нужный: один я все задуманное точно сделать не успею. Да и не смогу: мелкий (а даже и средний) ремонт "Урала" и промышленное производство - это две очень разные вещи.

Электрический генератор пришел в начале ноября, и две недели я развлекался его установкой и проведением в доме электропроводки. А когда закончил, начал делать трансформатор: лампочки электрические в продаже были (хотя и стоили три рубля за штуку), но были они все американские, исключительно на сто десять вольт. Мне повезло в том плане, что "соседи" - завод Дюмо - время от времени выполнял заказы на изготовление "генераторной" стали и купить пуд трансформаторного листа у них удалось. Ну а дальше - как обычно: ножовка по металлу, зубило, напильник... Оказывается, я еще не забыл, как рассчитывать трансформаторы и сделал вполне работоспособный пятикиловаттный тороидальный автотрансформатор. Тороидальный потому, что вырезать Ш-образные железки мне было очень лениво. Провод для трансформатора я там же в Сормово и купил - с целью возможного ремонта генератора, поскольку гарантии на этот агрегат сормовчане не давали. Так что к концу ноября я, наконец, зажег в спальне первую люстру. Лампочек было в ней три штуки, ватт на шестьдесят каждая, и были они очень смешными: никакого цоколя у них не было и в помине, а из стеклянной колбы просто торчали два довольно длинных неизолированных проводка. Крепить эти лампы было то еще развлечение, да и светили они не ярче, чем лампочка из холодильника, но все же я почувствовал себя почти как дома.

Первая лампочка перегорела через два часа. Оказалось, что некоторые стереотипы очень сильно мешают правильному восприятию прочитанного: на коробках с лампочками было ясным американским языком указано рабочее напряжение в сто вольт, а вовсе не в сто десять. Ну да ничего, это дело поправимое, всего-то перемотать полторы тысячи витков на трансформаторе. Но чего-то не хотелось заниматься снова этой весьма "творческой" работой наугад, и, прежде чем приступать, я решил уточнить некоторые детали у людей более опытных. А самыми опытными были в это время судовладельцы.

Пароходы на Волге были уже в значительной степени электрифицированы. Не все, но очень многие. В Царицыне было три "собственных", то есть исключительно царицынских, пароходства, и владельцы их в Царицыне же и проживали. Самым продвинутым в техническом плане было крошечное "пароходство" Александра Ионова, состоящее из единственного буксира под названием "Нил". Но буксир этот был новеньким и представлял собой современный технологический шедевр - мощная машина, которой можно было управлять прямо из капитанской рубки и две электростанции. Две потому, что одна использовалась для питания прожекторов с дуговыми лампами (и с напряжением в тысячу вольт), а вторая - для навигационных огней.

Саша Ионов и сам был "очень современным", еще тридцати лет не исполнилось. С ним я познакомился как-то на очередном ужине у Архангельских, где он рассказал мне о своих достижениях - мне было довольно интересно узнать, как тут живут современные бизнесмены и я его расспросил довольно подробно. "Нил" он купил всего три года назад, первые два года сам на нем же и капитанил, и очень многое на нем сделал собственными руками (в том числе и электрифицировал его). Поэтому я направился за советом насчет электрического освещения именно к нему.

Встретил он меня очень приветливо, восхитился "пончиковым автоматом", пригласил чаю попить. Ну а потом поинтересовался, зачем, собственно, он мне нужен. Про "зачем" мы разговаривали больше двух часов, и разговор оказался для меня очень интересным и познавательным. Я, например, узнал, что пароходы каждый владелец электрифицирует как Бог на душу положит - а души у всех разные. Поэтому и никаких стандартов нет - корабельные сети бывают постоянного и переменного тока, с напряжениями от двадцати четырех до тысячи вольт. Кое-какое однообразие наблюдается лишь в прожекторах - все они высоковольтные и с дуговыми "свечами Яблочкова". Но и сами свечи - разные, есть и на тысячу, и на семьсот вольт, и на пятьсот. Именно поэтому сормовчане, например, электростанции делают именно "под заказ".

Но больше всего меня удивило то, что на каждое напряжение на пароходах ставится свой отдельный генератор. Чаще всего их два, на некоторых пассажирских пароходах - вообще по три. Потому что про электричество владельцы знают, что "оно есть", продвинутые судовладельцы - еще что "оно бывает разное". В результате разговора, начавшегося утром и закончившегося после обеда, я покинул гостеприимного хозяина, пообещав ему к началу весны изготовить ему для "Нила" трансформатор. Высоковольтный генератор был на судне переменного тока, и его должно хватить на все нужды.

Дом у судовладельца Ионова был меньше и гораздо старше моего, одноэтажный и деревянный, но очень уютный. И трансформатор Саше захотелось получить в том числе и потому, что второй генератор (после того, как я поделился своей идеей электрификации своего дома) он тоже решил использовать для домашних нужд. Ну а когда я рассказал, куда лучше девать "лишнее" тепло от паровой машины, то тезка мой тут же решил стать моим "лучшим другом" и в результате домой я поехал с двумя коробками по дюжине лампочек накаливания в каждой - такой был подарок нового "друга". И с очень удивившей меня информацией в голове: оказывается, лампочки для судовладельцев делал какой-то парнишка в Нижнем Новгороде. Адрес парнишки я взял.

Три дня у меня ушло на перемотку трансформатора и на установку электропроводки уже по всему дому. А затем, пощелкав на прощанье выключателем (который тоже сам сделал - выточил из эбонита), я отправился в Нижний.

Глава 8

Дарья Федоровна жарила и парила разную еду сразу на четырех конфорках. И в очередной раз жалела, что не тут ее дровяной плиты, на которой можно и шесть, а то и десять кастрюль и сковородок поставить. Но, положа руку на сердце, конфорки эти куда как удобнее плиты. И дров не надо, и растапливать их не нужно по полчаса. Да и жаром управлять куда как сподручнее. Хотя иногда - как сейчас, перед Рождеством, четырех конфорок явно не хватало: ведь не просто обед какой готовится, а рождественский, праздничный!

Дарья Старостина была женщиной решительной. И когда племянник ее, Димка Гаврилов, пригласил тетку "на заработки" в далекую деревню, думала она всего-то дня два, после чего встала и поехала.

Собственно, и деревня далекая была не очень далеко, да и не деревня - село все же. Но вот "встать и поехать" было все же трудновато. Потому как Димка звал ее не на пару дней, а на зиму, и с собой нужно было не только одежды чуть не воз брать, но и самую драгоценную вещь в доме - швейную машину из самой Америки. Но деньги-то какие хозяин племянников-то сулит! Так что собралась Дарья Федоровна - да и поехала.

Работу ей определили вроде простую: обшить барина. Но не очень-то и простую, потому как барин обшивать велел как он скажет, по заграничному фасону. А там, в заграницах-то все такое! Стыдобища одна: синюю парусину желтыми нитками шьют, да еще и швы эти внаружу выставляют. А с исподним - вообще сущие мучения. Одно хорошо: барин велел хоть и сделать "все как тут", но и денег приказал не жалеть зазря, и в помощь, если потребуется, брать кого без смущений - так что ленты тянучие с каучуковыми нитями сплели знакомые царицынские бабы.

Одно хорошо, а другое - плохо: живет барин молодой как последний голодранец. Не голодует, конечно - но ест в основном бутиброды своего изобретения, и пьет кофий с утра до ночи. А нет, чтобы отобедать спокойно, или там отужинать не спеша. А уж что он со своей одёжей делает! Понятно, что ходит он весь как мастеровой какой: ежели одежу кучей на стул сваливать, то как ей не помяться? А у него и утюга в доме даже нет!

Так что потихоньку пришлось Дарье Федоровне и домашнее хозяйство в порядок приводить. Что получилось невпример проще, чем дома: тут и вода из трубы с краном течет, причем хочешь - простая, а хочешь - горячая. И помои выносить не надо, и не только помои... Александр-то Владимирыч вроде и не замечал такой заботы, да как бы и не за что: ведь кроме жалования в сорок рублей Дарье и прокорм был от пуза, и жилье не хуже барского. А вот к Рождеству, как жалование платить - выдал вполовину больше. "За Инициативу", сказал. Вот узнать бы, кто это Инициатива и почему за нее он именно Дарье денег дал?

Так что святой долг ее, Дарьи, сготовить этот праздничный обед так, чтобы Александр Владимирович порадовался. И она этот обед сготовит!

Дарья Федоровна сняла с керосинки сковородку с "эскалопами" (ишь как в книжке-то свинину обозвали-то!) и поставила другую - с осетром. До позднего рождественского обеда оставалось всего шесть часов. Да еще закуски все эти сготовить надо - хорошо, что Дуня помогает. Но видать - не судьба Дарье Федоровне спокойно все сготовить, ишь - гостьям нужно "удобства" показать, да рассказать все... Ладно, чай барышни образованные, не дуры деревенские, быстро поймут куда там что и как... Разобрались? Ну и славно, а я дальше готовить пойду.

Вот казалось бы - из Царицына в Нижний Новгород съездить - велика ли проблема? Но если из Волгограда в Нижний скататься - неполный световой день, то из Царицына - уже оказывается двое суток. На поезде. На пароходе - трое, точнее трое - обратно, а туда четверо, зато в каюте. Но зимой пароходы не ходят, а в поездах похоже еще такую вещь как купе не придумали. Потому что то, что тут сейчас именуют словом "купе", правильнее было бы назвать "конурой".

Правда есть еще "салон", но во-первых, билет из Царицына в Нижний в "салоне" стоит аж восемьдесят два рублика, а во-вторых, этот "салон" катается раз в неделю. Но денег - жальче, так что отправился я в "купе" за двадцать два рубля.

Наверное лучше было бы ехать "вторым классом" (на мои мерки - плацкарт). Там хоть печка стоит посередине вагона и в общем-то тепло. Если одеться хорошо. А в купе печки нет, но дует так, как будто вагон из горбыля кое-как сколочен. Хотя все же я придираюсь: в вагоне печка есть и относительно теплый воздух в купе все же пробирается через решетки в дверях, так что температура все же выше нуля. Да и в качестве "постельной принадлежности" дают, кроме простыни-наволочки, и толстенное стеганое одеяло из верблюжьей шерсти. Так что в пути удалось выжить и даже не простудиться (вагон-ресторан в поезде - по настоящему теплый).

В Нижний я поехал конечно же не за лампочками: я поехал покупать электромотор. Станки, которые я приобрел, должны были приводиться в движение через ременные передачи от паровой машины - но ее-то у меня как раз и не было. А электричество - уже было, и я решил трансмиссию станков крутить электричеством. Кроме того, в каталоге этой же нижегородской торговой компании я нашел провода в лаковой изоляции, столь нужные для изготовления трансформаторов. С мотором и проводами все получилось просто: зашел, оплатил, отправил ящики в камеру хранения вокзала. А избыток денег брать с собой вредно, потому что он был тут же потрачен на маленький генератор уже постоянного тока и второй электромотор, поменьше, примерно на "половину лошадиной силы", и из лавки я вышел всего с двумя десятками и одной пятеркой в кармане.

Таким незатейливым манером у меня осталось денег в упор на обратную дорогу, но не удержался и зашел все же хотя бы посмотреть, как "лампочки делаются на коленке" - благо, адрес я записал, а до дому и вторым классом доехать можно.

Правда он оказался немного неверным, поскольку в доме по записанному адресу проживал какой-то мелкий купчишка. А мастер-ламподел оказывается жил в небольшом флигилечке (если можно так назвать бревенчатый сарай с парой крошечных окон под потолком) в глубине примыкающего к дому сада, метрах в полутораста от улицы. Именно жил, потому что уже пять дней как помер. Купчишка, правда, сказал, что в сараюшке пока остались дети мастера ("что же я, изверг какой, детей зимой на мороз гнать") и все его вещи. Вещи он как раз велел детишкам продать, чтобы оплатить проживание до весны...

В сараюшке меня встретила девица лет так пятнадцати:

- Вы за лампами небось пришли? А - нету. Помер папаня, а вчера один господин и лампы последние выкупил. Но если вам нужно - я сама сделаю, за день с полдюжины сделаю, только вы уж или три рубля вперед давайте, или сами наймите кого, мужика сильного, насосом работать. Тяжелый он, мне не совладать...

- Каким насосом?

- Да вот этим - она показала на хитрую конструкцию, чем-то напоминавшую небольшую нефтяную качалку, от которой тянулись к верстаку стеклянные трубы, почему-то посеребренные изнутри.

- А может, я и сам, без мужика, справлюсь?

- Нет, дяденька. Тут здоровый мужик нужен, четыре пуда ртути внутри налито - понятно, вовсе не серебрёные трубы-то.

Честно говоря, мне было интересно поглядеть как в "домашних условиях" делаются лампы, но мужику ведь платить придется...

- Ну и ладно, не справлюсь - так и без ламп обойдусь.

Девочка посмотрела на меня каким-то осуждающе-печальным взглядом:

- Зря вы, дяденька. Я хорошие лампы делаю. Мы со Степой уже почитай год как вдвоем все лампы делали, папаня только насос ворочал - он же совсем почитай слепым уже был. А все говорили, что лампы наши только лучше стали. Я бы и сама мужика для насоса наняла бы, да все деньги мы хозяину за жилье отдали...

Мужика я нанял, да не одного, а сразу четырех, да еще с лошадью и телегой: уж больно все "ламповое" оборудование тяжелое, не говоря уже о ртути (которой оказалось вообще семь с лишним пудов). Купчина деньги, что он за следующий месяц с детишек брал - вернул: "не изверг" слупил с них за проживание до марта пятьдесят рублей (при том, что подобная "квартира", но в хорошем доме, в Нижнем обходилась в семь). Но изготовление ламп требовало много газа - и домовладелец, протянув медную трубу к флигельку, цену повысил, хотя в газовой компании о "росте потребления" сказать, похоже, забыл: деньги он сам предложил вернуть как только я заикнулся о том, что хочу узнать сколько газа потребляла установка. Ну да Бог с ним, с купчиной - я возвращался в Царицын вместе с Мастерами По Изготовлению Электроламп, Марией (ей, оказалось, почти пятнадцать и есть), Степаном двенадцати лет и двумя их младшими сестрами-погодками, шести и пяти лет от роду. Ладно, дом у меня большой, есть где разместиться. Вот только насчет ртути - вряд ли стоит ее в дом тащить. Да и газа у меня нет.

А еще и мозгов нет. Я же лампочки делать не собирался, из интересу зашел. Но вот когда увидел этих худющих детишек - что-то внутри меня перевернулось. То есть и в Ерзовке дети от ожирения не страдали, но эти... Ну какой из меня этим детишкам получится опекун? Хотя прокормить их я, пожалуй, и смогу, да и то не сам. Дарья лишь тяжело вздохнула, когда я ей "представил" новых жителей дома (ну а куда? больше-то жилья у меня нету!) и пошла готовить куриный суп. Я в какой-то книжке про войну читал, что после голодания людей как раз куриным бульоном отпаивают, потому что организм ничего другого не принимает. У этих ребятишек - принимал, но уж лучше бульон.

А пока я катался за проводами, Никаноров "добыл" для меня подарочек. В тупике за вокзалом давно уже стоял довольно старый паровоз, который руководство железной дороги собиралось отремонтировать и использовать для маневров - и привлеченный на какую-то работенку Василий "свинтил" с него шток поршня: почти метровой длины стальную трубу диаметром в три с половиной дюйма снаружи и два с половиной - внутри. Этот шток был с дефектом, труба снаружи сильно поцарапалась. Но сталь была просто отличная, и Василий этот шток принес имея в виду использовать трубу в качестве цилиндра машинки для пончикового автомата. Правда прежние были бронзовые, и с дюймовым внутренним диаметром цилиндра, но бронза - она ведь сильно мягче стали, и я уже озвучивал идею переделки паровиков.

Но я, увидев эту трубу, представил себе несколько иной двигатель.

Две недели мы с Василием буквально не вылезали из мастерской. Сначала на базе маленького электромотора я соорудил довольно мощный "пылесос", конструкции "имени Винтика и Шпунтика" - в жестяной трубе с двумя жестяными же крышками с дырками, как в старом советском мультфильме. И это чудище стало компрессором для "печки", в которой плавилась бронза (два здоровенных глиняных горшка, сделанных по заказу ерзовскими гончарами). Форму для отливки мы сделали по парафиновой модели, выплавляемую - уж больно деталька была сложная. Но через две недели я торжественно "запрессовал" кувалдой в отливку шестидюймовый отрезок трубы - и у меня в руках оказался цилиндр мотора воздушного охлаждения. Ну, не совсем готовый цилиндр, трое суток было затем потрачено на хонингование (детишки по очереди крутили колесо "качалки", к которой была кое-как приделана моя бошевская дрель), но к двадцатому декабря я приступил к сборке мотора. Головка и картер его были целиком бронзовые, клапана (переточенные из каких-то тоже паровозных), шатун и то, что я решил считать коленвалом - стальные. Для зажигания я лично "изобрел" и изготовил магнето (пришлось как-то участвовать в починке старой "Дружбы", как раз эту штуку и перебирая в качестве "будущего инженера"), ну а свеча у меня была. При ходе поршня в восемь с лишним сантиметров получился объем в четыреста "кубиков", и даже на местном бензине (при степени сжатия меньше пяти) я надеялся получить приличную мощность...

Карбюратор - штука несложная, но она несложная в массовом производстве. А в "наколенном" - очень даже оказывается непростая. Так что для первого своего бензинового мотора мне оказалось гораздо проще сделать "моновпрыск": на притирку одной плунжерной пары "примерно такого размера" ушел всего день. И после обеда двадцать третьего мы с Василием запустили настоящий бензиновый мотор!

Поскольку бензин я закупил в аптеке в небольших бутылочках, то запаса его хватило примерно на полчаса. Ну а затем мотор мы разобрали, посмотрели, что сломалось. Но не сломалось ничего, и даже не исцарапалось, так что на следующий день с пятью сваренными на скорую руку двухсотлитровыми железными бочками я отправился на завод Нобелей. Бензин был недорог, с меня "содрали" аж по двенадцать копеек за пуд - потому что кроме меня бензин покупали в основном аптекари, и мало кто брал больше ведра. А в основном он шел на "отопление" большой ямы неподалеку от завода - его в нее попросту сливали и раз в неделю - жгли. Собственно, платил я больше за "работу" по переливанию бензина в мои бочки.

Но это лишь пока бензин недорогой, так что всю следующую неделю мы "пользовались моментом". Вася точил из обрезков котловых труб (старых, паровозных) горловины бочек, я - собственно бочки и варил. С помощью ранее сделанного сварочного агрегата на базе купленного генератора постоянного тока - агрегат получился слабенький, но со сваркой тонкого листа справлялся. Еще двое рабочих, которых пришлось нанять, занимались нарезкой заготовок из "лопатного" листа. Худо-бедно, но где-то тонн десять бензина я запас. А потом приступил к изготовлению "потребителя" запасенного.

По прикидкам и замерам мотор получился сил примерно в пять, и я решил построить себе мотоцикл. А чего - станки - есть, как мотоцикл сделан - я знаю. Ну, примерно знаю: рама, руль, колеса, мотор... цепь еще. Мужики, поднаторевшие в гнутии металла, из того же лопатного листа нагнули мне "труб". Просто трубы бесшовные на рынке были, но уж больно хреновая сталь для труб использовалась, да и тяжеловаты они. А из листа рама получилась вполне себе подъемная, ну а что трубы получились "сшовные" - так это и вовсе неважно. Куда как важнее оказалось другое.

Все-таки когда есть квалифицированные помощники любое дело делается быстро. И рама мотоцикла с укрепленным на ней мотором была закончена как раз за день до Рождества. Правда, мотор как поставили, так и сняли: все-таки голое железо рамы - это не то, о чем мечталось. Раму надо сначала засурить, потом - покрасить. Потом еще много чего сделать - но "железные работы" были, по крайней мере, понятны и предсказуемы. Непредсказуемым элементом оказались колеса: шин не было. Вообще-то я даже читал, что в России даже кареты на пневматических шинах уже выпускаются (ну, в рекламе были слова "на дутых шинах" - наверняка это они и есть). Но, похоже, таковое встречалось где-нибудь в столице, да и то не часто. Что же до Царицына, то тут "шины" представляли собой железную обивку деревянных колес. Мотоцикл на деревянных колесах меня не устраивал абсолютно, и пришлось решать проблему тем же путем, что и с мотором: делать все самому. Я все же нашел в Царицынской библиотеке в каком-то журнале рекламу французских надувных шин, причем не только велосипедных, но и "автомобильных". Честно говоря, в своем прошлом будущем я был хорошего мнения о продукции "Мишлен", однако реклама дала мне понять, что хорошее мнение пока что является преждевременным, а практически "велосипедные" колеса нынешних "авто" - мера сугубо вынужденная.

Так что проблема колес плавно перенеслась на год будущий, а в Рождество положено отдыхать и веселиться. Тем более, что благодаря Илье царицынская публика воспылала интересом к моему "инженерному дому" и праздновать мне предстояло в довольно большой компании гостей: кроме собственно Ильи и Лены в гости ко мне собрались приехать Ионовы, инженер с французского завода Евгений Иванович Чаев (до меня ему было ехать чуть ли не ближе чем до города, а с ним я успел свести довольно тесное знакомство) и, некто Александр Александрович Ястребцев. Этого человека я вообще не знал, но Саша Ионов очень упрашивал позвать и его. Позвал - с супругой, мне не жалко, заодно и познакомлюсь с Сашиным приятелем.

Ионовы, как и обещали, приехали к полудню. Ястребцев, прибывший вместе с ними, оказался врачом, причем, по словам Саши, врачом очень неплохим - а ко мне он напросился из-за моих "успехов в создании новых лекарств". Надо будет учесть при случае, хотя все же хочется воздержаться от "профессиональных" с ним контактов, достаточно и просто приятельствовать: Александр Александрович оказался довольно интересным собеседником. Мы попили чаю, затем - вместе с приехавшими чуть позже Ильей и Евгением Ивановичем - пошли в мужской компании осматривать мою мастерскую, а женщины пошли изучать "удобства" в сопровождении Дарьи.

Часа через полтора, когда осмотр мастерской и демонстрация мотора были закончены, мы вернулись в дом. К моему удивлению все женщины собрались на кухне и с увлечение слушали, как Дарья рассказывает им что-то вроде бы кулинарное. И на наше предложение вернуться обратно в гостиную и слегка перекусить, поскольку обед будет поздно, женщины ответили дружным отказом. Правда вот жена Александра Александровича поначалу как бы пошла с нами, но, не доходя до гостиной, повернула обратно на кухню.

Мы, решив, что женщины всяко с голоду не помрут сидючи на кухне, поднялись в гостиную и, перекусывая чем Бог (в лице Дарьи) послал, занялись любимым мужским делом - обсуждением "технических новинок". Ну а самой новой новинкой был, конечно же, мой мотор.

- Ну и сколько же весит ваш мотор?

- В "сухом" виде сам мотор весит ровно три с половиной пуда. С коробкой передач и после заправки маслом - четыре. Но если картер сделать не бронзовым литым, а сварным стальным - полегчает почти на пуд. Я думаю, что мотоцикл с этим мотором сможет ездить со скоростью верст в семьдесят в час.

- Невероятно! Хотелось бы это увидеть... А так как вы устанавливаете два сиденья, то и самому попробовать - Саша Ионов все же фанатик самодвижущихся механизмов.

- Скоро не получится, мне для мотоцикла нужны пневматические шины, и я не знаю сколько времени мне потребуется для их изготовления.

- Так можно купить готовые - вмешался в разговор Илья, - насколько я знаю, в Саратове есть большая каретная мастерская, где такие шины имеются.

- Имеются, диаметром в полтора аршина. А у меня, если ты успел заметить, колеса должны быть вдвое меньше. Я что-то подходящее лишь в объявлении фирмы Мишлен видел, но даже не представляю, где ее продукцию можно приобрести в России...

- Я могу заказать из прямо из Франции - подал голос Евгений Иванович, - привезут буквально через неделю. Мне тоже было бы интересно поглядеть на готовую машину... то есть, как вы ее назвали, мотоцикл. Признаться, может и себе бы такую попробовал сделать, но боюсь этот ваш охладитель требует очень большой фрезерной работы, а у нас на заводе подходящих станков и не сыщется.

- Радиатор литой... а давайте так договоримся: вы мне поможете сейчас шины заказать, а я вам тоже мотоцикл сделаю.

- Я и без подобных условий помогу, но от предложения не откажусь... вот только один вопрос: а во сколько такая машина... такой мотоцикл обойдется? Не хотелось бы оказываться несостоятельным заказчиком, знаете ли.

- Скажу лишь примерно. Не знаю, сколько шины стоят, а на мотор бронзы идет как раз три пуда, я лом покупал по семи рублей. Но надо посмотреть, мне кажется что охлаждение явно избыточно, можно и в полтора пуда поместиться, а картер, как я сказал, стальной сварной сделать. Так что думаю рублей в двадцать пять - тридцать с мотором уложимся. Прочее же - лопатное железо, рубля на три. Коробка передач - простая, мы в десятку уложились. Ну еще химикатов для никелирования на пять рублей. Единственное, чего не знаю - столько сталь стоит для цилиндра и для цепи, я-то из старой паровозной штанги цилиндр сделал, а оконечную часть, что с вырезом была, в местной кузнице перековали в пруток и в ленту. Но не дороже же бронзы, так что думаю, что рублей в пятьдесят все выйдет.

Неожиданно сразу трое из моих гостей - Илья, Саша и Евгений Иванович рассмеялись.

- Саша, дорогой - сквозь смех едва выговорил Илья, ты "Борзиг" шестьдесят шестого года с нашими заводами не путай. Нету в России такой стали. Что-то похожее лишь на Ижорском заводе варят да на Александровском. Только, считай, вся их сталь для Адмиралтейства забирается да на Обуховский завод. Ладно, на цепь мы стали изыщем, но вот на цилиндры... сейчас штанги шатунов делают сплошными и более тонкими, труб таких нету, и в Россию их никто не продаст: это же лучшая пушечная сталь. А самому за границу ехать - золотыми твои цилиндры станут.

- Ну что же, хоть помечтал - добавил Евгений Иванович, - но на своем-то мотоцикле не откажите меня прокатить?

- На ещё один мотоцикл у меня трубы кусок остался... даже на еще три. Так что каждый из вас получит, будете по городу кататься - все обзавидуются. А вы, Александр Александрович, не желаете себе мотоцикл завести? Как врачу вам он очень пригодится: ведь иногда быстрота может спасти жизнь больного.

- Нет пока... да и как быстрота во врачевании помочь может? Вот нынче, скажем, супруга господина Черкасова, пристава, вы его знаете - так сейчас она умирает от пневмонии. И как бы мотоцикл помог мне ее вылечить? Хотя, с другой стороны, ежели роды внезапные... - врач о чем-то задумался и не окончил фразы. Но теперь задумался я - правда очень ненадолго.

Понятно. Лизу Черкасову - любительницу апрельской редиски и майских помидор - я помню. Правда сам я ее разве что пару раз видел, но из-за нее у меня собственно и общепитовский бизнес процветает. А даже если бы и не процветал - у нее ребенку нет и полугода... Я высунулся в дверь и заорал:

- Евдокия! Пусть Колька срочно Царицу в сани запрягает! Бегом запрягает! Через пять минут чтобы у крыльца стояла!

Ну а затем, повернувшись к гостям, сообщил:

- Извините, господа, мне ненадолго отлучиться надо, так что попрошу некоторое время повеселиться без меня. Чувствуйте себя как дома, а я скоро вернусь.

Царица - лошадка шустрая и выносливая, а замерзшая Волга - дорога ровная, так что до города я добрался за час с небольшим. Ферапонт Федорович поначалу и впускать меня не собирался, но, когда я сообщил ему о привезенном лекарстве, проводил меня в спальню.

Елизавета Яковлевна Черкасова нас уже не заметила. Ферапонт Федорович на первый взгляд слушал внимательно, но все же было видно, что он не слышит ни слова. Пришлось слегка даже наорать на него, а потом, скормив Лизе две таблетки, заставить записать инструкцию на бумажке и проследить чтобы он поставил будильник - в этом доме он, слава Богу, был.

На обратном пути я все раздумывал - растреплется Черкасов о моем вмешательстве или нет? Предупредил же его, что таблетки делал не я, а того, кто их делал - вообще на свете нашем уже нет, так что распространяться не стоит дабы народ на меня обид не затаивал. Ну он-то вроде вполне себе вменяемый, однако - кто знает?

Да, весело-весело встретим Новый год... Хотя народ, как я уже понял, к смерти относился более... спокойно, что ли. Верили, что попадут в рай - ну или куда-нибудь попадут. Так что к словам доктора все гости мои отнеслись спокойно и не связали их никоим образом с моим временным отсутствием. Вот и славно: после моего возвращения к шести часам все дружно приступили к праздничному обеду, затем, слегка отдохнув, пошли в церковь (храм-то Ерзовский на всю губернию славился).

За обедом доктор Ястребцев рассказал еще одну причину того, почему он так навязчиво стремился ко мне в гости:

- Видите ли, весною ко мне привели землемера нашего волостного, Федулкина. Он тремя днями раньше приехал как раз из Ерзовской волости, причем - пьяным до изумления, и кричал что на Землю снизошел диавол. Мол, в огненном шаре фиолетовом снизошел, а за ним два черных служки, с крылами на манер летучей мыши, по одному крылу на каждом. Так три дня и пропьянствовал, ту же байку повторяя. Ну я ему валерианы прописал, и Федулкин наш вроде как и успокоился. Но вот нынче осенью встретил он на вокзале вас, Александр Владимирович, с Ильей Ильичом вместе, и снова нечистого вспомнил - что-де теперь диавол уж и в город пришел. Супруга его вновь ко мне привела - но не знаю, поправился он или нет: следующим же днем он со службы в отставку вышел и из города уехал, со всей семьей уехал. По всему получалось, что он за диавола вас и принял, и уж извините, но мне весьма любопытно стало: что он в вас такого дьявольского увидал?

- Ну, разве что куртка моя фасону не русского была... а шар огненный - это видать он ту молнию и увидал, что меня оглушила. Хотя, допускаю, что и слова я произносил при том непотребные - синяки у меня были пострашнее, чем от удара копытом. Но за слова - не поручусь, не помню - и собравшиеся, посмеявшись рассказанному, вновь вернулись на "мотоциклетную" тему, большей частью обсуждая где какой материал для производства можно было бы купить без особых проблем.

Ну а уже совсем поздно, после возвращения из церкви, когда мужчины спустились покурить в подвал (а у котла моей домашней "ТЭЦ" было на удивление уютно и курящий Вася там давно сделал что-то вроде курилки с удобными креслами и небольшим столиком - мощная печь мгновенно вытягивала дым и воздух там был всегда свежим), кто-то из инженеров задумчиво произнес:

- А хорошо бы, чтобы и в России можно было делать все нужные материалы. Да хоть бы и самим таким производством заняться - да кто же позволит-то?

Глава 9

Камилла Синицына - дочь воронежского купца второй гильдии - вся пошла в деда-гусара. И это радовало всю семью - но ровно до тех пор, пока родители не сообразили, что избытка поклонников у ставосьмидесятисантиметровой девицы может и не оказаться. А отсутствие у купца Синицына миллионного состояния (да что там говорить, хотя бы и десятитысячного) делало матримониальные перспективы очень смутными.

Предчувствия родителей не обманули: к своим двадцати двум годам дочери не было сделано ни одного предложения. Да что там предложения: к ней никто не подходил даже с приглашением на танец на купеческом балу! Впрочем, сама Камилла особо по этому поводу не переживала.

Переживала она совсем по другому поводу - ей хотелось заняться делом. Не тем делом, которым занимался отец: с ним прекрасно справлялись трое ее братьев. Ей же хотелось заняться настоящим делом, Делом с большой буквы. Вот правда понять, каким именно - она поначалу не сумела. И, для того чтобы понять, она училась. Училась всему, чему удавалось и везде, где получалось. С отличием закончила гимназию, затем - полгода проучилась вольнослушательницой в Сельскохозяйственной академии. И там она поняла, что ее Дело называется "химия".

Благодаря родителям, решившим "ни в чем не отказывать несчастной дочери (в разумных пределах)", она устроила во флигеле отчего дома настоящую химическую лабораторию и с жаром принялась практически постигать изложенную в толстых книжках науку. Однако через два года, когда "книжная наука" была исчерпана, Камилла очень захотела (во первых) расширить горизонт своих знаний и (во-вторых) применить эти знания с пользой для людей. Мыловаренный заводик, который она походя построила и производимое на нем душистое мыло "Камилла" (утроившее, между прочим, доход семьи Сининыных) она за "пользу" не считала.

Из выписываемого отцом "Волго-Камского" листка (газеты, всеми купцами очень уважаемой), Камилла узнала, что Казанский университет устраивает пробные трехмесячные "химические курсы" для всех желающих (имеющих законченное гимназическое образование и способных заплатить по сто рублей). Сомнений у нее не было: это же Университет! Источник Новых Знаний! А деньги - папа конечно даст, ведь это недорого, всего сто рублей!

Папа, продающий теперь душистого мыла за день больше чем на сто рублей, дал сразу триста - чтобы было где жить и чем питаться. Не самой Камилле, а горничной - поскольку дочь, кроме своей химии, ни о чем не думала и нуждалась в присмотре. Занятия начались в мае, но уже через месяц Камилла поняла, что именно "новых знаний" ей тут не получить. Однако она продолжала посещать лекции и работать в лаборатории: "старые знания" теперь открывались новыми сторонами, многие известные ей уже вещи делались все же иначе, удобнее и безопаснее. Заметили ее и преподаватели университета: все же девушка "руками попробовала" многое из того, что сами университетские химики все же знали лишь теоретически.

Но сама Камилла чувствовала, что и преподаватели, и слушатели все же относятся к ней как к забавному недоразумению: девушке-химику. Все остальные слушатели были все же мужского пола. Над ней даже пытались шутить: однажды кто-то из слушателей даже спросил, уж не в честь мыла ли ее назвали родители. Камилла ответила, что мыло она назвала в честь себя, потому что сама его и придумала - и на этом шутки закончились. Впрочем, закончилось и общение со всеми слушателями - чему девушка не придала ни малейшего значения.

Слушая очередную лекцию, Камилла машинально поправила преподавателя, сказавшего, что "в результате вы почувствуете запах ванили":

- Извините, вы оговорились - будет запах яблок. Все арсениды имеют сильный запах свежих яблок.

Зная уже о практическом опыте этой странной девицы, преподаватель поблагодарил ее, и лекция продолжилась. Но сразу после лекции какой-то молодой человек подошел к ней и спросил:

- Скажите, а зачем вы вообще пошли на эти курсы - ведь вы же знаете все лучше этих профессоров?

- Наверное, все же ради практического опыта. У меня знания лишь из книжек - а книги написаны довольно давно, и многое я делала не так, как это делают сейчас. - Камилла внимательно оглядела собеседника. Раньше она его на курсах не видела. Хотя нет - вчера он сидел на заднем ряду аудитории, а раньше... нет, раньше его тут точно не было.

- И где же вы практикуете, позвольте спросить?

- В домашней лаборатории. Кому нужна женщина-химик?

- Интересный вопрос. Скажите, вы знаете из чего делают соду?

- Знаю, из соли и извести.

- Тогда мне нужна женщина-химик. Которая сделает мне много соды.

- А зачем?

- Чтобы сделать жизнь ярче. А для начала - разрешите пригласить вас на обед? Чисто деловой - мне вы действительно нужны. Как химик, который знает как сделать много-много соды. И нам уж точно есть что обсудить.

После Нового года мне пришлось все же вплотную заняться изготовлением шин для своего будущего мотоцикла. Потому что Евгений Иванович выполнил свое обещание и прислал мне сразу четыре шины знаменитого французского производителя. Неплохие вполне себе шины - для настоящего времени: диаметром в два дюйма, толщиной "протектора" (если это можно так назвать) миллиметра в три. Резиновые. В том смысле, что кроме собственно резины в них больше ничего и не было. Хотя вру, был корд. Его я обнаружил, попросту разрезав одну из шин пополам. Корд был однослойный из чего-то, что бы я назвал "брезентовой марлей": толстые нитки с промежутками миллиметра по три. Я когда-то в какой-то книжке прочитал, что первые автошины имели пробег до полного износа в пятьсот километров, и, помнится, очень тогда смеялся явной ошибке автора. Получив шины живьем, я рассмеялся еще громче: тот автор сильно польстил изготовителю, эти шины порвутся в клочья еще на первой сотне.

Ставить такие шины на мотоцикл было явно опасно, а, учитывая, что обода колес (дисковых, некогда мне еще со спицами возиться) я заранее сделал шириной по пять дюймов, еще и технически невозможно. Так что пришлось вернуться к старой идее - делать все самому. И кое-что даже удалось сделать: в одной из лавок я каким-то чудом закупил два пуда каучука - сырого. А в аптеке Гельмута Брука - три фунта сырой резины: германец, будучи и провизором в собственной аптеке, из нее делал всякие пробки и уплотнители для перегонных кубов и прочих нужных агрегатов. Он же мне и сказал (продавая "излишки"), что вообще-то сырую резину можно купить в Петербурге, на фабрике "Треугольник" - но лишь не меньше пуда за раз. По крайней мере лет семь назад он там резину и покупал. Аптекари Царицына (после того, как Кольман заключил двадцатитысячный контракт на поставки в Германию "линимента Волкова") старались мне всячески помогать в моих начинаниях...

Почта Российской Империи работала довольно быстро, ответ с "Треугольника" я получил всего через десять дней после того, как опустил конверт в почтовый ящик на Царицынском почтамте. Нет, на один мотоцикл можно и потерпеть... но если я собираюсь делать их много (а я как раз и собирался), то шинки по восемьдесят с лишним рубликов - это перебор. Причем это - лишь стоимость сырья. Но в течение этих десяти дней я выяснил, что сырой каучук вполне можно купить в практически неограниченных количествах в Казани у купца Половцева по вполне божеской цене всего в двадцать рубликов за пуд. Вот правда как превратить каучук в резину, я представлял довольно смутно - и поэтому поехал в Казань. Но не к купцу, а в университет.

В университете я направился на химический факультет, где буквально у первого встречного поинтересовался, кто мог бы мне помочь в решении "резиновой проблемы". "Первым встречным", на мое счастье, был студент-третьекурсник Володя Чугунов, который - узнав, что помощь хорошо оплачивается - сообщил, что "лучше него никто не поможет". То есть много кто поможет, но это обойдется много дороже. Вероятно, говорил он чистую правду - его совет обошелся мне всего лишь в один приличный обед в трактире рядом с университетом.

- Тут все просто - радостно делился сокровенным знанием Володя, поедая заказанный обед - нужна сера, сажа голландская, ну и машинка, чтобы все это тщательно смешивать. Я вам нарисую...

- А отечественная сажа не подойдет? - ехидно поинтересовался я.

- Да что вы! Это же не из печной трубы ее скоблить: нужна чистая газовая сажа, как для красок. В России никто ее и не производит, а голландской она только называется, ее в основном из Франции привозят. Еще германская есть, только она хуже. А серу можно и нашу купить, ее, правда, отдельно очищать нужно, но это просто делается, я вам напишу...

По результатам обеда удалось договориться о том, что с мая по начало сентября Володя наладит у меня изготовление сырой резины всего за триста рублей наличными. А чертежи машинки он пришлет через неделю, совершенно бесплатно. И уж совсем даром он отвел меня к лаборанту факультетской лаборатории Севастьяну Варюхину...

Информация о том, что в России какую-то сажу найти невозможно, поразила меня, что называется, в самое сердце. Ну ладно сталь какую-нибудь хромованадиевую или там подшипники прецизионные, но сажу! И моим удивлением я несколько эмоционально поделился с Чугуновым. Володя, выслушал сказанное (и попросив кое-что повторить, чтобы запомнить и при нужде воспользоваться), сказал, что если уж я так горячо болею "за отечественное производство", то лучше Севастьяна Варюхина мне никто не поможет.

Варюхин в лаборатории был ответственным за подготовку всех опытов, проводимых студентами. И - по утверждению Чугунова - мог сделать буквально "все из всего". Насчет "все" - не уверен, но по поводу сажи у меня сомнений не осталось. Правда, поначалу предложенная Севастьяном идея показалась мне несколько бредовой, но затем, прикинув действующие цены, пришлось согласиться с тем, что его вариант сейчас наиболее оптимальный. А предложил он добывать газовую сажу из бензина.

Я не совсем понял, почему довольно немаленький котел, в котором этот бензин кипятился, называется "карбюратором", но суть процесса уловил. Как и то, что детальные чертежи агрегата я получу через все недели после уплаты ста двадцати рублей, причем выплаченных вперед ("мне еще чертежнику оплатить работу надо будет"). Но деньги - небольшие.

Действительно небольшие деньги: в Казани я на подготовку собственного резинового производства потратил ровно столько, сколько мой "общепит" приносил меньше чем за один день. Елена Андреевна Архангельская кроме того, что состояла в супружеских отношениях с Ильей, состояла (будучи все же княжной) и в очень дружеских отношениях с рядом супруг высокопоставленных чиновников Саратова. Включая и жену саратовского губернатора. Конечно, железные дороги напрямую губернатору не подчиняются, но если о полудюжине пончиков к завтраку благодаря общительности Лены начинают мечтать и в губернаторском доме... так что в конце января в губернском же, но городе действовали уже три пончиковых, причем сразу две - на вокзале, отдельно для "господ" и "простой публики". С учетом заведений в Камышине и Балашове уже восемь закусочных способствовали увеличению моих капиталов.

А одна-единственная мастерская на окраине Ерзовки сводила все их усилия практически на нет. В сарайчике-конюшне у меня стояло уже пять лошадей (из которых - два относительно чистокровных жеребца-шайра, купленных мною на зимней ярмарке в Иловле и один уже вовсе чистокровный клейдесдаль, выписанный прямо из Шотландии). Шайров продавал Михайловский конный завод - выяснив, что родословные на коней оказались поддельными (хотя по внешнему виду шайры были как шайры - иначе бы они раньше осознали бы "фальсификат". Хотя шайров я раньше не видел и вряд ли по названию отличил бы от пони, ну а они-то профессионалы?) А про клейдесдалей я прочитал в февральском выпуске ("книжке", как тут говорили) "Трудов" Вольного экономического общества, и очень мне захотелось заполучить эту лошадку двух метров в холке. Вот правда сто фунтов - это две тысячи рублей, а шайры оказались даже побольше размером - но мне жеребец понравился. А рубли - рубли заработаю. У меня и так в банке скопилось почти восемнадцать тысяч (причем половину я получил уже после нового года, с пуском четырех новых забегаловок), но я еще больше заработаю. Вот начну массово продавать мотоциклы - и заработаю.

Когда начну. Потому что оказалось, что слегка просчитался я и с "железячными работами". Вот казалось бы: что может быть проще велосипедной или мотоциклетной цепи? Я понимаю, лом все же проще будет, но и цепь - штука совсем несложная. И рабочие (коих к марту стало уже четверо) без особых проблем наточили с большим запасом и роликов, и втулок. Осталось только придумать как из листовой стали наделать звенья, при условии пользования даже очень неплохими, но токарными и фрезерными станками. Мысль моя до таких высот не поднялась, и пришлось пойти за советом к Чаеву - благо он был "заместителем начальника механического производства" французского завода. Ну а поскольку начальником был французских техник, а Евгений Иванович все же являлся дипломированным инженером, фактически руководством механического цеха всецело занимался именно он. И совет русский инженер мне дал исключительно полезный, после чего мой банковский счет резко полегчал: из Германии в Царицын прибыли две "стационарных клепально-вырубных машины". А вырубной штамп для цепных звеньев делали уже "всем миром".

По совету того же Евгения Ивановича Илья приволок обломок от паровозного шатуна. Собственно рабочую пару (пуансон с матрицей) из этого обломка изваял Вася Никаноров (с помощью моей бошевской дрели и чьей-то матери), а все остальные детали штампа изготовили "в порядке частного заказа " в мастерской завода Дюмо (не забыв все же поставить клеймо "Урал-Волга"). Поскольку сталь "французского соседа" по качеству довольно сильно варьировалась от плавки к плавке, Евгений Иванович выбрал лучшую, по его словам, партию и поставил мне две тысячи пудов листа, специально для меня прокатанного на толщину в четверть линии. Просто меньше "на заказ" они не делали - минимальная "заказная" партия была на одну плавку мартена, а нужен был именно лист "нестандартной" толщины.

Все это мило и хорошо, но в шестидесятиметровом моем сарае станки было ставить уже некуда. К моему удивлению, и эта проблема решилась на редкость удачно. Местная купчиха, богатейшая хлебопромышленница голода госпожа Шешинцева вдруг предложила мне взять у нее в аренду всего за пятьдесят рублей в месяц простаивающий хлебный склад. Конечно, этот склад "простаивал" с момента пуска Царицынско-Калачевской железной дороги, когда все хлебные склады чуть ли не в одночасье переместились поближе к Ростову. Но полста рублей за шестисотметровый кирпичный склад высотой в семь метров, да еще с правом выкупа за четыре тысячи - это называется "невероятная везуха", не обошедшаяся, впрочем, без участия Елены Андреевны. Конечно же отказываться я не стал, и пятого марта склад начал превращаться в "цепной завод": чисто декоративные "оконные проемы" превращались в настоящие окна, внутри начало расти перекрытие между двумя уже этажами. Перекрытие я сразу делал бетонное, а в качестве арматуры задействовал приобретаемые у железной дороги списанные рельсы.

Поскольку для строительства я запустил сразу три цементные печки, то был шанс уложиться с модернизацией склада за месяц (цемент в основном шел именно на перекрытия), даже у учетом того, что и в "усадьбе" началась новая стройка.

Маша Векшина, которая была Мастером По Изготовлению Электроламп, со стеклом была совершенно "на ты". Вот только для работы с ним Маше требовалась отдельная варочная печка - которую тоже было некуда ставить, и поэтому как только сошел снег я приступил к строительству ещё одного "сарайчика", исключительно для Машиных нужд. Сам сарайчик поднялся уже к десятому марта, и девочка с братом приступила к строительству собственно печки. А кроме печки они занялись и установкой всего вывезенного из Нижнего оборудования - а вывез я, кроме здоровенного ртутного насоса, и довольно много прочих "хитрых" приспособлений. Только вот все это "оборудование" была рассчитано на использование газа, а до Царицына с его газовым заводом было далековато...

Неподалеку, в Бекетовке, стоял стекольный завод купца Воронина. И работал этот завод безо всякого газа, на угле. Вот только Воронин не горел желанием поделиться технологиями, и пришлось технологии у него "умыкать" вместе с "носителями". Да и у меня рабочих прибавилось - так что кроме "сараюшки" радом поднялся и жилой дом для рабочих. Начал подниматься - трехэтажный, кирпичный (на своем кирпиче он дешевле деревянного мне обходился), а два подъезда по дюжине квартир. Не ахти какие квартирки, "однушки" и "двушки" хрущевской планировки - но по нынешним временам это было очень даже неплохо. Настолько неплохо, что сразу трое настоящих мастеров-стекольщиков решили из Бекетовки переселиться в Ерзовку. Воспоследовавшие попытки испортить жизнь - не мне, а перекупленным рабочим - были весьма споро остановлены городской полицией, давно и прочно осознавшей выгоды от экономии 'арестанстких денег'.

Собственно, этот дом я построил "по согласованию с профсоюзом", который я же и учредил. Назывался он "профсоюз помощников Александра Волкова", а председателем его стал Вася Никаноров.

Довольно быстро я выяснил, что Василий нахватался "социалистических идей" сугубо в устной форме, работая на Кунавинском механическом заводе под Нижним. "Учителя" его тоже особой грамотностью не отличались, вплоть до того, что именовали поселок "Канавино" - но идея о "всеобщей справедливости" Васе понравилась. Собственно, попытки эти идеи воплотить и привели его в мою мастерскую.

Поскольку я работал наравне со всеми (если не больше остальных), довольно быстро мы перешли не только на "ты", но и постоянно обсуждали разнообразные "рабочие" вопросы - в том числе и "социальные". И вот во время одного такого обсуждения и возникла идея создания этого профсоюза.

- Вот ты мне, Саш, скажи - разве это справедливо, что рабочий на заводе получает пятьдесят копеек в день? - Вася все еще переживал по поводу своей неудачи в железнодорожных мастерских.

- Ты про мой завод говоришь? У меня столько детишки получают, которые за лошадьми навоз выносят.

- Нет, я вообще...

- А вообще - справедливо. Я же, как капиталист, рабочего силком к станку не гоню, плеткой работать не заставляю - он сам на мою зарплату соглашается.

- А если не соглашается? Просто ему больше идти, может, некуда? Он может и рад бы больше получать, но ведь вы его с такой просьбой сразу выгоните!

- То, что ему некуда идти - это его личное дело. Не согласен - пусть проваливает, на его место сто человек в очереди стоят и ему завидуют. А мне, как хозяину производства, несогласный работать рабочий просто не нужен. Смотри сам, в городе все рабочие получают примерно одинаково, причем хорошие рабочие получают много больше. Сам знаешь, на железной дороге хороший рабочий поболее инженера зарабатывает. Так что рабочий не ныть должен, а хорошо работать - тогда он и будет больше получать.

- А если вдруг все не согласятся? И забастовку учинят? Что - всех увольнять хозяева будут? - выдвинул Вася главный нынче "социалистический" аргумент.

- Если просто работать не будут - всех и уволят. А если новым рабочим работать не дадут - то это уже называется разбой и воровство, и тогда с рабочими будет разговаривать полиция. Вот ты сам смотри - допустим, на железной дороге ты учинил бы забастовку - чтобы рабочим больше платили. Дорога - остановится, за перевозку грузов денег она не получит - и из чего даже не больше, а хоть бы по старому платить?

- Дорога всяко больше денег получает, чем рабочим платит...

- Все больше убеждаюсь, что слова "социалист" и "дурак" в России означают одно и то же. Вася, дорога на Калач возит хлеб и уголь. Расценки установлены государством, и они сейчас ниже, чем даже затраты на перевозку. Чтобы окупаться, другие грузы возят, пассажиров - но прибыли невелики, а ведь еще и банкам надо кредиты отдавать, что на строительство брались. Сейчас дорога зарплаты повысить не может - иначе она просто обанкротится и закроется, и рабочие вообще никаких денег не получат.

- Как же! Вон, хозяева дороги получают сколько! Я годовой отчет прошлогодний читал, по семь процентов с вклада получили!

- Семь процентов - это очень много, да... То есть не пройдет и пятнадцати лет, как они вложенные деньги обратно получат. Вот ты согласишься свои деньги отдать, с тем, чтобы тебе их вернули через пятнадцать лет? Только учти - получили они эти проценты не от дороги, а от государства, которая вкладчикам эти семь процентов гарантировало, а дорога пока ещё прибыли почти и не дает.

Вася задумался, но минут через пять снова поднял тему:

- Ну а рабочим-то такое откуда знать? У тебя-то я знаю, куда деньги уходят, но мне ты и рассказываешь, а прочие - ...

- Откуда знать? Слушай, а это неплохая мысль! Между рабочими и хозяевами должны быть более тесные отношения, чтобы и рабочие знали что к чему, да и хозяева чтобы были в курсе рабочих забот. Но с каждым хозяину общаться просто некогда, а посему сделаем так: общаться по всем рабочим поводам я буду с тобой, ну а ты уже - с остальными рабочими. В Англии это называется тред-юнион, по нашему будет профсоюз. Только учти - платить больше, чем другие платят, я рабочим не буду, поскольку лишних денег у меня нет.

- Про деньги я знаю. Ну а тогда к тебе рабочие с Царицына и не пойдут: деньги те же, а до Ерзовки и далеко, и дорога сколько стоит! А тут жить негде, разве что сарай под жилье снимать. Мне то и на чердаке твоем хорошо, ну а какие с семьями, да и чердак у тебя невелик...

Лишних денег у меня не было, а вот стройматериалы - в изобилии: с Рязановки в отдельные дни приходили "подработать" до сотни человек. За копанье глины и мела я платил по гривеннику в день всего, но зато кормил "от пуза": для гамбургеров уже ежедневно покупалось по бычку и щей "на костях" хватало. А на пшено для каши и муку для хлеба всяко уходило не более чем пятачок на одного кормимого, так что денег на строительство уходило до изумления мало - при том, что "рязановцы" часто приходили с семьями и у меня часто кормились и неработающие дети, и старики, и бабы.

А вот времени строительство отнимало очень много, при том что основной моей целью было все же изготовление мотоцикла. Пришлось основательно вспомнить как раз "дифуры" - а год назад я еще сам себя высмеивал за "ненужные в Ерзовке" знания. Оказалось - нужные: с бронзовым радиатором мотор, конечно, не перегревался... он вообще выше шестидесяти градусов не грелся, и радиатор действительно можно было радикально уменьшить. Правда сначала пришлось выписать кучу всяких ценных книжек (учебников для нынешних, причем немецких, университетов) и заново освоить умножение в столбик, а хорошая (опять немецкая) логарифмическая линейка оказывается мало того что стоит пятнадцать рублей, так ее еще из самой Германии тоже выписывать надо!

Но к началу мая все как-то неожиданно "устаканилось". Заработал цепной цех в Царицыне, первые рабочие вселились в новенькие квартирки позади моей усадьбы, Маша сделала первую дюжину двенадцативольтовых лампочек для мотоциклетной фары, а Илья в литейке своих железнодорожных мастерских отлил сразу полторы дюжины новых блоков цилиндров для мотоциклетных моторов: "температурные" расчеты показали, что можно делать из целиком чугунными. Вдобавок один из сманенных бекетовских рабочих был специалистом не столько по стеклу, сколько по тиглям для него - и вот он-то изготовил мне керамические детали свечей зажигания. Вася Никодимов поколдовал - и у меня этих свечей стало уже много, почти полсотни сразу. Осталось дождаться Володю Чугунова - и можно приступать к массовому выпуску мотоциклов. Штук по двадцать - тридцать. В год - больше имеющимся "персоналом" не сделать.

Ну, допустим, буду я их продавать по сто рублей, даже по сто пятьдесят. И получать безумную прибыль аж по восемьдесят рубликов с машины - это уже больше ста процентов. Две с половиной тысячи рублей - бешеные деньги! Только вот на пончиках с гамбургерами я получал столько же, но за неделю.

С другой стороны - я же их не для прибыли делаю, для удовольствия. Первый мотоцикл уже почти готов даже, Никодимов уже формы для вулканизации шин закончил, осталось их отникелировать только. И второй уже на подходе - можно будет скоро устраивать гонки на мотоциклах. Между мной и Евгением Ивановичем. А можно - между Евгением Ивановичем и мной, поскольку Илья - человек осторожный, Елена Андреевна за его осторожностью бдит непрерывно.

В общем-то, княжна Елена Андреевна - чудесная женщина. А как именно княжна - еще чудеснее: когда на очередной субботнем обеде у Ильи я на эту тему заикнулся лишь, она, с простотой необыкновенной, сразу же поинтересовалась:

- А чего вы, Саша, не станете больше ваших мотоциклов выделывать?

- Да где их выделывать-то? Вы же были у меня, видели мои мастерские.

- Так выстройте мастерские побольше!

- И где? На огороде?

- Ну зачем на огороде... купите земли сколько надо да выстройте. У вас же, я слышала, прибыли немаленькие? За день небось десятин на десять-двенадцать выходит? А для мастерских-то и нужно немного. Если желаете, я поговорю с Михаилом Федоровичем, чтобы с бумагами задержек не было.

Я пожелал - кто, как не единственная в Царицыне урожденная княжна сможет вот так запросто попросить о небольшой услуге заместителя уездного предводителя дворянства? С другой стороны, зачем княгине вникать в мелкие детали сделок - на это мужчины есть.

А мне давно приглянулся один кусочек земли - по берегу Волги ниже Мокрой Мечетки, не доезжая до металлургического завода. Лежащий между трактом и Волгой, он, похоже, никому был не нужен. Правда в процессе оформления бумаг выяснилось, что участок числился в "удобных землях", но видимо "удобной" земля эта была еще во времена палеолита: она была выпахана и полностью убита лет так пятьдесят, а то и семьдесят назад. Поэтому, хотя "официальная" стоимость удобных земель по уезду была установлена в двадцать шесть рублей, мне ее продали по двенадцать. Предварительно списав в "неудобья", с назначенной ценой в полтора рубля за десятину. Я обеднел разом на пять с половиной тысяч рублей (а Предводитель со товарищи - случайно забогател на четыре с половиной), но взамен получил четыреста пятьдесят десятин ни на что не годной земли. Ну почти ни на что.

Но не пожалел я, что господин Мельников улучшил свои материальные условия, совсем не пожалел: вся земля вся эта была переписана мне "в родовое поместье". Что означало мое полное право творить на ней все, что мне будет угодно не испрашивая ни у кого особых разрешений. А то те же французы потратили почти два года на 'согласование' места для размещения своего завода. И при этом платили за землю еще и арендную плату ежегодно, причем сумма эта превышала все мои затраты на покупку. Вдобавок Михаил Федорович намекнул (в ответ на прямой вопрос), что и земля 'за трактом' тоже легко может быть переведена в 'неудобные'. Понятно - высохшая степь ведь, а через полгода предстоят выборы нового уже Предводителя...

Аналогичная высохшая степь на противоположном берегу великой реки стоила (по кадастровой оценке) всего девяносто пять копеек за десятину. Потому как лежала эта степь уже в Царевском уезде Астраханской губернии и изначально числилась в неудобьях. Не с самого берега, но уже в трех верстах от Волги представляла она то, что в трезвом уме я бы назвал скромно 'полупустыней', да и то по весне и чисто из вежливости. Поэтому когда я по этой цене приобрел сразу две тысячи десятин, Саша Ионов соизволил мне сообщить, что переплатил я минимум по девяносто четыре копейки за каждую. И он еще не знал о дополнительных пяти сотнях - но именно благодаря этой 'неучтенной наличности' овраг, идущий от Волги к моим новым 'угодьям', тоже вошел в состав моей личной собственности. А купил я ее исключительно 'впрок': Мельников в разговоре случайно заметил, что 'у соседей' уездному начальнику всего-то три месяца до отставки осталось - и я рассудил, что возьмет он немного, лишь бы дали.

Оформление документов на землю закончилось в конце июня. В соседней губернии - с 'местной' властью я, благодаря Лене, договорился меньше чем за неделю. Жалко, что разговор о 'нехватке земли' состоялся так поздно, а том мог бы сразу построить стекольню на новом месте. Но нет худа без добра: сейчас мои планы в отношении именно стекольного производства резко изменились. Просто, увлекшись тепловыми расчетами, я заодно и подсчитал (развлечения ради) потребную длину линии для непрерывной разливки листового стекла. На самом деле я начал считать, во сколько мне обойдется остеклить новые мастерские - и вот...

По всему выходило, что 'просторные и светлые цеха' у меня получатся лишь при снижении стоимости оконного стекла минимум впятеро. И если катать лист так, как я видел в фильмах, то цену так снизить получится. Правда длина стеклопрокатного цеха получалась чуть больше даже ста пятидесяти метров. Что в принципе нестрашно - на своих кирпиче с цементом даже такой длинный сарай выглядел вполне подъемным. Неподъемно выглядела сама стеклопрокатная линия...

Так что "временно" стекольный цех начал строиться 'частично', с одной деревянной торцевой стеной: нужно будет - цех легко удлинится. А сначала важнее был 'моторный' цех. И его я выстроил по тому же проекту, что и купленный (я воспользовался опционом и выкупил целиком) у Шешинцевой склад, лишь увеличив длину вдвое. Цех получился размером с хрущевскую пятиэтажку и обошелся мне всего в четыре с небольшим тысячи рублей. Правда, не считая остекления окон (которое я просто отложил 'на потом'). То есть до завершения строительства своей стекольной мастерской.

Ну а пока все это строилось, я 'увлекся' новым проектом. То есть проект был самый что ни на есть старый - двигатель внутреннего сгорания - но 'количеством перешедший в качество': я изготовил сразу четырехцилиндровый мотор. То есть я тоже принимал участие и в изготовлении, например картер сварной целиком сам сделал. Сварил в смысле сам.

Хороший получился мотор, мощный. С чугунными блоками цилиндров, которые оказались чуть больше первого, бронзово-стального, двухлитровый мотор развивал почти двадцать восемь лошадиных сил. Правда весил он почти сто килограмм, но для моих нужд это было вполне подходяще. Потому что с этим мотором я начал делать трактор.

В самом начале весны Евдокия, Кузька, баба Лена, Епифанова и Евсей Евсеев с Димкой организовали (под моим 'чутким руководством') колхоз, именуемый официально 'товариществом по обработке земли'. Вообще-то в Ерзовке таких было уже три или четыре, но разница была в том, что всю землю моих 'колхозников' я выкупил и теперь, в соответствии с законом, их 'подушные десятины' были выделены их общинного надела каждому единым участком, ну а я недорого подсуетился, чтобы все их земли была нарезана одним куском. Невелик получился надел, в шестьдесят две десятины всего, да и вдобавок далековато от села, почти в десяти верстах. Но, получив надел на самом краю 'общинного поля', я смог выкупить и примыкающие двести пятьдесят десятин из уездных 'неудобных земель', так что можно было уже и 'размахнуться'.

Для меня же проблема состояла в том, что 'размахиваться' особо было нечем: да, пять породистых лошадей - это для одного крестьянского хозяйства очень даже хорошо. А вот для 'колхоза' - явно маловато. Очень хорошая пара лошадей на пароконном плуге в день могла распахать с полдесятины. А пахота хорошо если три недели длится, в этом же году по погодным условиям на пахоту удалось уделить десять дней. И из шестидесяти с лишним десятин в общем-то не самой хорошей, но все же пахотной земли распахать удалось всего пятнадцать. А на 'неудобьях'-то и вовсе ковыльную степь пахать, лошадками ее и не поднять вообще.

Все это мне изложил Димка в простой и доступной форме:

- Саш, зря ты, наверное, землю в голой степи прикупил-то. Не поднять нам ее, даже если пару волов купить - не поднять. Казаки-то, ежели целину поднимать, шестерых волов в упряжь ставят, тогда целину поднять можно. А лошадьми... У тебя лошадки, конечно, знатные - но как их хотя бы четырех-то в плуг запрячь? Разве что упряжь хитрую сделать - но и то, четырех жеребцов вместе поставить не выйдет.

- А если простых лошадей купить, то сколько нужно?

- Я даже и не знаю... А вот ты моторы свои делаешь, говоришь, что в моторе прячется лошадей аж двадцать восемь голов. Так может ты придумать можешь, как мотор твой запрячь?

Так что я начал делать именно трактор, хотя поначалу имел в виду автомобиль построить. И делать я стал не 'Фордзон-Путиловец' какой-нибудь с разными колесами, а 'классический' мини-трактор с четырьмя одинаковыми. Относительно небольшими, с двадцатидюймовыми дисками. Но, хотя трактор был и 'мини', делать я его стал 'по большому' - с электростартером, электрическими же фарами, с восьмискоростной двухступенчатой коробкой передач - потому что для нового цеха я купил австрийский зуборезный станок за двадцать восемь тысяч полновесных рубликов. Раму для трактора склепал из списанных рельсов, кабину застеклил (для чего в свежепостроенном стекольном цехе наладил отливку 'больших' стекол на олове), кузов сделал 'красивый'... Уже заканчивая изготовление первой машины, сообразил, что слишком легкий трактор будет плохо тянуть плуг и на раму поставил дополнительные коробки для грузов, увеличивающих сцепной вес, а у Евгения Ивановича заказал два десятка двухпудовых чугунных 'утяжелителей' - без них трактор получился весом всего в семьсот килограмм. Готовый трактор вышел из цеха в начале августа.

Но еще раньше я 'изыскал' новый источник дохода. С середины апреля доходность моих предприятий стабилизировалась в районе десяти тысяч рублей в месяц, и это было (по нынешним временам) очень даже неплохо. Если тратить деньги на 'жизнь в свое удовольствие' - неплохо. А вот для строительства 'промышленной империи' - очень мало, потому что хороший станок стоил гораздо больше десяти тысяч. Были станки и подешевле: токарный станок братьев Бромлей стоил всего-то от трехсот до тысячи рублей, но на нем разве что тележные оси точить... Хотя - вру: тележная ость - она длиной в три аршина, а самый большой Бромлеевский станок мог обрабатывать детали не длиннее трех футов. Столь нужный мне для изготовления карданных валов станок с базой в семь футов стоил уже двадцать четыре тысячи рублей - а после покупки зуборезного станка копить на него мне предстояло еще месяца три.

Так что пришлось озаботиться ростом поступлений. И даже не то чтобы я специально 'изыскивал', просто задумался над проблемой переправки трактора на другой берег Волги, где у меня находилась большая часть 'угодий', в плане "а не распахать ли целину". И быстренько ее 'решил' - соорудил своеобразный паром, фактически понтон с моторчиком. Моторчик поставил одноцилиндровый, в семь сил примерно, а сам понтон сварил из 'лопатного' листа (из которого же сделал и ребра жесткости, благо 'листогнутная машина' у меня уже была и наделать уголка из листа проблем не составляло). 'Капитаном' на пароме у меня стал соседский Колька, и он начал его 'испытывать' по маршруту от Ерзовки до села Среднее Погромское на правом берегу реки. За переправу он брал 'по-божески': копейку с человека или гривенник с телеги. Но за день паром туда-сюда успевал сплавать раз по двадцать, так что червонец чистой прибыли это жестяное корыто мне приносило. А поскольку мне это корыто обошлось чуть больше ста рублей, включая покраску асфальтовым лаком, то уже к началу августа у меня по Волге плавало пять таких 'корыт', названных мною 'Драккарами'. Два занимались переправой у Царицына и у Дубовки, а еще два работали уже за пределами уезда - у Саратова. Причем один из них занимался перевозкой исключительно крупного и не очень рогатого скота (как, впрочем, и царицынский 'Драккар-2') - при цене в семь копеек за крупную скотину и в три - за мелкую (то есть за овцу) каждый из скотовозов приносил мне по пятнадцать рублей в день: переправа скота на бойни оказалась делом очень выгодным в связи с отсутствием достойных конкурентов (десяток лодочников были не в счет).

Конечно, суммы менее двух тысяч в месяц были невеликим прибытком, но благодаря этому дополнительному доходу у меня появилась денежка на наем десятка квалифицированных рабочих или инженеров. Вот только где их взять...

Большинство рабочих я просто сманил у соседей, а двоих - опять с Бекетовки. Потому что с приближением зимы вопрос остекления новых цехов становился все более острым. У Барро я заказал 'большой офортный станок', который использовал для раскатки стекол. Стекла получались конечно же очень кривыми, но вполне прозрачными и для окон у цеху вроде бы вполне годились. Вот только я недоучел фантазию стекольщиков. И главным 'фантазером' оказалась Маша.

Бекетовские рабочие все же привыкли иметь дело с свежесделанным стеклом, а Маша занималась в основном переплавкой готового материала и видимо поэтому лучше ориентировалась в процессах 'вторичной переработки'. Именно ей пришло в голову кривое прокатанное стекло положить в оловянную ванну и немного там его выдержать. В результате готовый ровный лист с 'огневой полировкой' получался не за полтора часа, как при отливке листа сразу на олове, а всего за пятнадцать минут. И даже с учетом того, что 'сырье' я закупал довольно дорого (во всех моих забегаловках принимались битые бутылки по полкопейки за штуку) лист полированного стекла размером метр на полтора обходился мне в сорок пять копеек.

Стекловары у меня работали бы уже круглосуточно, но вот народонаселение не достаточно охотно било водочные бутылки. У меня просто не хватало сырья для стекольных печей. Тем не менее в сутки я стал продавать местным стекольщикам листов по двадцать, по три с полтиной за лист. А мог бы и сотню, между прочим!

Прикинув, что только на стекле я могу как минимум удвоить доходы, я, поизучав 'рынок битой стеклотары', пришел к однозначному выводу: стекло надо варить самому с нуля. В чем получил полную моральную поддержку со стороны старых бекетовских рабочих. Они и варочную печь поставили за три недели, и даже два горшка для нее "испекли" - по полкубометра каждый, вот только помогло мне это не очень: оказалось, что и для варки стекла сырье не очень доступно. То есть песку - море, известь под ногами валяется, а вот с содой, выяснилось, были проблемы.

Сода была недорогой, и ее было много. Было, в магазинах - пока я не решил заняться варкой стекла. Во всех магазинах Царицына я закупил соды достаточно, чтобы стекла сварить тонн десять - и больше ее не было. Как я узнал, в России был один большой содовый завод, и его продукция была 'расписана' чуть ли не на годы вперед. Было и несколько маленьких заводиков, но их продукции едва хватало для торговли в местных лавках. Обидно - ведь такие деньжищи проплывают мимо! Разве что и самому поставить собственный содовый заводик? Вот только в институте по химии я не проходил содового производства...

За консультацией далеко идти не пришлось, Володя Чугунов рядом трудолюбиво налаживал резиношинное производство.

- Тут я тебе не помощник - сразу же отмел мои поползновения 'консультант', дело это в общем-то несложное, но времени требует - а у меня учеба снова начинается через две недели. Но ты вот что сделай - на это лето в университете организовали что-то вроде курса для вольнослушателей, там любителей химии собралось несколько дюжин. Для соды-то особо широкие знания не нужны, может найдешь себе помощника на этих курсах?

И я снова отправился в Казань.

Володя написал мне что-то вроде рекомендательного письма на кафедру общей химии, с которым мне разрешили присмотреться к слушателям. Хотя, по большому счету, присматриваться было не к чему: большинство из них были великовозрастными сынками купцов-промышленников, интересовавшихся лишь чисто прикладными вопросами, связанными с родительским бизнесом. На общем фоне выделялась лишь одна девица, не заметить которую было просто невозможно - даже если бы девиц было бы несколько. Мало того, что она была 'баскетбольного' роста, она еще и постоянно поправляла лекторов, причем, к моему удивлению, лекторы ее за это еще и благодарили.

На мой недоуменный вопрос заведующий кафедрой химии ответил:

- Ну а что вы хотите? Эта девушка дома прошла полный курс химии Ахенского университета и Сорбонны, и довольно много из того, что нам известно больше в теории, она своими руками изучила на практике в своей лаборатории. Вдобавок у нее и память феноменальная. Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем она к нам на курсы пришла.

- Я же по старым книжкам учила - ответила мне на этот вопрос девица, когда я подошел к ней в перерыве между лекциями, - а сейчас довольно многое делают совсем иначе. Интересно же!

- Камилла - имя девицы я узнал на кафедре, - вы же знаете больше всех этих университетских преподавателей. Почему вы не устроитесь на работу куда-нибудь? Ведь химики, насколько я знаю, сейчас очень востребованы?

- Да? Но кому нужна женщина-химик? Я вон отцу рецептуру мыла придумала пару лет назад, но даже ему от меня больше ничего не нужно...

- А вы знаете, как делается сода? Чтобы было недорого и много?

- Знаю - с некоторым недоумением ответила Камилла. - Это так называемый процесс Сольве, нужна соль, известь и немного аммиака...

- Тогда мне нужна женщина-химик. Вы не согласитесь сейчас отобедать со мной? Чисто деловой обед, а за обедом мы обсудим некоторые производственные вопросы. Потому что мне просто позарез необходима женщина-химик, которая знает как сделать много-много соды...

Глава 10

Простой русский инженер Юрий Феоктистович Луховицкий был, в общем-то, простым русским инженером. За малым исключением - приват-доцент Морозов, помешанный на статистике, сообщил ему при вручении диплома:

- Вы, молодой человек, должны испытывать особую гордость и нести особую ответственность за свое инженерское звание. Поскольку, согласно моим расчетам, вы становитесь теперь четырехтысячным действительным инженером нашей Империи.

Не верить Морозову у Юрия Феоктистовича не было ни малейших оснований: приват-доцент славился именно точностью любых статистических данных, которые он собирал из всех возможных источников. Так что к вопросу выбора места работы молодой инженер решил подойти в полном соответствии со своим 'юбилейным' статусом. Вот только выбор оказался удивительно небогат, выпускнику Императорского Технического училища никто наперебой не предлагал занять важную и ответственную должность. Впрочем, и с неважными и неответственными должностями дело обстояло не очень - невооруженным взглядом было видно что производство сокращается и увольняемые с прежних мест работы уже набравшие опыта инженеры быстро занимали все хоть сколько-нибудь подходящие места. Четырехтысячному инженеру 'без опыта работы' опыта набираться было просто негде.

Попытав счастья в обеих столицах и убедившись в отсутствии перспектив, Юрий Феоктистович направил свои стопы в Нижний Новгород, в надежде на Сормовский или Канавинский заводы. И имея в виду в случае неудачи добраться до Перми, где, по слухам, Мотовилихинские заводы всегда были готовы предоставить работу инженерам (не очень высокооплачиваемую, но на жизнь хватит). Однако судьба распорядилась иначе: в валявшемся в номере дешевой гостиницы позавчерашнем номере 'Волго-Донского листка' оказалось забавное объявление, гласящее, что в Царицыне срочно требуются 'молодые инженеры'. Юрия Феоктистовича удивило в первую очередь то, что слово 'молодые' было набрано заглавными буквами - до этого он не то чтобы не встречал, но даже и не слышал о том, что кому-то нужен именно молодой специалист. Ну а та часть объявления, где упоминалось жалование, и вовсе поставила его в тупик:

'Жалование более чем достойное, плюс полный социальный пакет'. Про социалистов молодой инженер слышал, с некоторыми был знаком, но идей их не разделял. Но тут вроде про что-то иное говорится, понять бы про что... Ну а облегчению процесса понимания способствовала приписка в конце объявления: 'соискателей просим писать по адресу... подходящим кандидатам проезд на собеседование оплачивается'.

А вот Генрих Мюллер был обыкновенным немецким инженером. Совсем обыкновенным, и совсем немецким - невзирая на тот факт, что родиться его угораздило в Саратове, он даже внешним видом олицетворял эталон германского мужчины, напоминая актера Янковского в молодости и фильме "Щит и меч".

В Саратове проживали отец и мать Генриха (равно как дед, прадед и еще несколько поколений предков), но тем не менее он, как и родители, оставался немцем. Поэтому-то отец, владевший, в полном соответствии с фамилией, паровой мельницей, и послал сына учиться в Берлинский университет.

Оказалось, однако, что немцы в Саратове и немцы в Германии - люди совершенно разные. Поэтому Генрих, получив в университете из-за своего старогерманского произношения довольно обидную кличку Muller, der Sohn des Mullers, по окончании оного довольно скоро вернулся обратно в Россию.

За время учебы его немецкий стал не отличим от "хохдойча", да и работа на одном из крупнейших заводов Линца, предложенная талантливому студенту еще до окончания учебы, была интересной. Но вот некоторая презрительная снисходительность окружающих (возможно, лишь воображаемая) раздражала, и через менее чем два года после окончания учебы в Саратове появился новый инженер.

Появиться-то он появился, но вот не было в Саратове заводов, подобных Линцевским, так что пришлось довольствоваться (опять-таки в соответствии с фамилией) работой на крупнейшей паровой мельнице купца Бугрова.

Платил Николай Александрович немало, но уж больно скучной была эта работа. И именно поэтому Генрих Алоизович, прочитав объявление в газете, в тот же день купил билет и, сев на "самолетовский" пароход "Лермонтов", отправился в Царицын. Письмо, оговариваемое в объявлении, он посылать не стал, считая, что запрашивать "оплату проезда" для инженера неприлично, не голодранец он, а вполне обеспеченный человек.

Извозчик на пристани, узнав, куда надо доставить седока, запросил три рубля. Рассудив, что платить тут почти половину стоимости пути из Саратова в Царицын будет несправедливо, а от вокзала, где извозчиков может быть больше, и запрос может оказаться существенно меньше, немецкий инженер до вокзала дошел пешком. И правильно сделал: услышав, что какой-то господин торгуется с другим извозчиком о стоимости проезда "в имение Волкова", предложил незнакомцу разделить стоимость проезда.

В дороге возникла некоторая напряженность: случайно выяснив, что оба едут по одному и тому же объявлению, инженеры восприняли попутчика как прямого конкурента. Но господин Луховицкий вовремя вспомнил, что в объявлении говорилось об "инженерах", а не о "инженере", и неловкость в разговоре не то, чтобы полностью пропала, но значительно стушевалась.

А окончательно она пропала, когда уже в кабинете встретивший их молодой человек произнес:

- Ну что, господа, сейчас вам покажут ваши квартиры, устраивайтесь - и начинаем работать.

Договорившись с Камиллой, что она приедет в Царицын сразу после завершения курса, я вернулся к своей обычной жизни - то есть к кручению на манер белки в колесе. Сначала занялся уборкой зерновых и не очень зерновых сельскохозяйственных культур. Весной-то я на небольшом поле, вспаханном на берегу Волги, одной пшеницы посадил целую десятину. Сажал я ее, как и в прошлом году, на грядки (чтобы поливать было удобнее), но уже погуще, благо посевного материала было у меня два пуда. Постоянная забота (о пшеничке заботились три десятка мальчишек и девчонок, вывезенных для такой цели из Ерзовки) принесла свои весомые плоды. Вес плодов составил уже двести с лишним пудов. Тридцать два центнера с гектара - это, безусловно, далеко не мировой рекорд, но по нынешним временам - все рано очень неплохо. А если учесть, что почти сорок процентов площади 'поля' занимали дорожки между грядками, то даже и вовсе хорошо.

Подсолнухи так и совсем порадовали - хоть и небольшое, но все же именно поле, украшенное тридцатисантиметровыми корзинками, выглядело просто сказочно. По сравнению с местными (или современными) сортами, с корзинками сантиметров по десять-пятнадцать, оно было буквально 'полем чудес'. Впрочем, именно оно порадовало не только меня. Хорошо еще, что детишки мои первыми про это сообразили - и заранее все оружие, высвободившееся после залегания сусликов в спячку, перенесли поближе к подсолнухам. Где, начиная буквально с начала августа, и начали его активно применять.

Колючую проволоку вроде еще не изобрели (по крайней мере в Царицыне про такую никто не слышал), но обычная была в достатке - и детишки быстренько подсолнуховое поле обнесли проволочной оградой с "контрольно-следовой полосой" шириной аршин в пятнадцать. Пролезть через ограду было несложно, но она - увешанная жестяными бубенчиками - оказалась неплохой 'охранной сигнализацией'.

А детишки в возрасте лет десяти - двенадцати по-моему самые благодарные ученики, все усваивают быстро и - главное - творчески. От моего механического цеха до поля было метров сто, рядом Маша фары для мотоциклов-тракторов делает... Так что по любому подозрительному шуму вспыхивали установленные на каждом углу прожектора, составленные из шести фар, и - если шум издавался не ветром - в сторону источника шума начиналась пальба. За первую неделю вооруженной до зубов охраны детишки палили раз пять, и громкие вопли демонстрировали некоторую действенность соли крупного помола. Но когда ребятишки действительно ошиблись (ну, они мне именно так и сказали) и шарахнули картечью...

Мужику повезло, ему по ногам зацепило, и в больничке царицынской его выходили. Второго (судя по следам) вообще лишь очень сильно напугало - но больше попыток украсть подсолнух не было.

Ну а двадцатого августа началась уборка урожая пшеницы уже на колхозном поле. Исключительно чтобы опробовать 'новую технику', я прицепил к трактору ростовскую 'пароконную' жатку и 'пробежался' с ней по колхозному полю. Через полчаса ко мне в кабину трактора влезла Павла, а еще через полчасика она осталась там одна: трактор спокойно двигался на четвертой передаче (в переводе на 'автомобильные' - на первой), управлять им было легко (гидроусилитель руля - великое дело!), а при необходимости трактор и бегом догнать можно...

Двадцатого же августа уборка урожая на пятнадцати десятинах и закончилась, причем закончилась аккурат к обеду. На четвертой передаче трактор ехал со скоростью верст двенадцать в час, а захват у жатки был побольше трех метров, так что убрать пятнадцать гектаров оказалось делом нехитрым. А вот собрать потом валки в копны, а затем перевезти хлеба на ток - на это было потрачено еще пара дней. Сразу после жатвы Павла было заявила, что она теперь сама с трактором управится потому что все освоила:

- Вот эту палку вот так ставить, эту - вот так, на 'четыре', на ту штуку наступить и эту пипку повернуть. Теперь наступить на эту штуку, ту потихоньку опустить - и трактор поедет. А куда ему ехать - этим колесом крутить надо, всех-то и делов!

- Отлично, вези меня домой тогда - я прикинул, что бензина в баке хватит еще верст на пять. Ошибся, датчик у меня неточный получился и трактор доехал почти до дома. Но - все же именно 'почти'.

- Ну а теперь что делать?

- Я не знаю... он сломался совсем? - Павла чуть ли не плакала.

- Нет, пока еще не сломался. В нем бензин закончился, надо его налить.

- А куда налить?

- В трактор, кроме бензина, еще масло машинное наливать надо, воду. За электричеством следить, за температурой мотора - и все это надо делать правильно. А чтобы все делать правильно, нужно довольно долго учиться - назидательно произнес я, наливая из припасенной канистры бензин в бак.

- Ну так учи!

Да, набрал я детишек на свою голову! У меня работали (и учились) их человек сорок, и большинство из них относились ко мне как к старшему товарищу, а вовсе не как к дворянину из второй части родовой книги. Но двое общались со мной вообще запанибрата. Первым был Димка конечно - но я и сам настоял, чтобы он со мной общался не как с 'благородием'. Ну а вторым человеком как раз была Павла. Потому что она была уже буквально 'моей собственностью', но факт сей она воспринимала несколько своеобразно.

По окончании моего первого лета в этом времени я перестал брать плату 'за обучение и прокорм' с детишек, и, более того, стал сам платить им мелкую копеечку за работу (сверх того, что кормил их, а так же уже и обувал и одевал). Немного, гривенник в день - но для большинства родителей лишний трояк в месяц, приносимый ребенком, был вовсе не лишний, и никто против работы детей у меня не возражал. Почти никто - шорник, отец Павлы и ее мелкого братца, решил, что за его 'великовозрастную' дочь такой суммы явно недостаточно. Скандалить ко мне он приперся явно с сильного похмелья, причем с похмелья безденежного, и заявил, что 'за пользование дочерью' я должен платить ему по тридцать рубликов в месяц.

- Да я за тридцать рублей такую девку насовсем куплю - решил посмеяться я.

- Ну и купи совсем, но за тридцать рублей! - неожиданно согласился шорник.

Не знаю, какая муха меня тогда укусила (наверное, вспомнились синяки на физиономиях Павлы и Мишки), но я тут же, взяв шорника за шкирку, направился к старосте и в его присутствии заставил алканавта подписать бумагу о том, что за тридцать рублей наличными он передает мне навеки все родительские права на обоих детей. Ну а поскольку по возрасту 'в отцы' Павле я не подходил, она стала меня трактовать как 'очень старшего брата'. Хорошо еще, что у нее хватало ума демонстрировать такую трактовку исключительно наедине.

Тем не менее пришлось ее учить водить и обслуживать трактор. И не только Павлу - тракторов-то у меня все равно было уже два, а задница - всего одна, да я и не собирался в одиночку сидеть на этих и всех будущих тракторах, так что для обучения была набрана группа в шестнадцать человек, все - из ерзовских, точнее из 'рязановских'. Критерий отбора был один - умение читать и считать по крайней мере до сотни. Было бы грамотных побольше - может и группа тоже побольше получилась, а так - старшему в группе было почти тридцать лет, младшей - вовсе двенадцать, и это были все 'грамотеи' Рязановки. Ну, почти все - из взрослых мужиков я все же брал исключительно несемейных, а бабы - сами не шли учиться.

Научил я их, конечно, немногому: как заводить, как скорости переключать, куда и что и сколько лить. Но и это хорошо уже - на трех тракторах (а третий был готов к середине сентября) удалось распахать и засеять озимой рожью почти восемьдесят гектаров целины. Потому что я к этим тракторам еще и трехкорпусные плуги сделал. Лемеха купил ростовские, а остальное - на заводе рабочие сделали.

Но это колхозники мои уже без меня справлялись, я же вплотную занялся очередным строительством. Пока я возился с тракторами и урожаями, пришли новые станки, и места в мастерской просто не осталось. Так что пришлось строить новый цех, слесарно-сборочный. Огромное количество всяких деталей мало было выточить, отшлифовать и отхонинговать - их еще и собрать вместе надо. Причем очень качественно собрать: в моторе только всяких бронзовых подшипников скольжения, требующих как минимум притирки по месту, было с десяток. Бронзовое литье я уже наладил - правда "печь" была вообще из нескольких больших горшков сделана, но жару и дыму давала она немало, так что и литейку пришлось отдельную строить. Да еще выяснилось, что просто покрасить кучу железа современными красками - дело не простое, так что рядом взгромоздился и покрасочно-сушильный корпус. Рабочих на моем производстве снова прибавилось, а "мастерская" моя все более приобретала черты настоящего завода.

С Васей Никаноровым мы каждое утро ездили на работу из Ерзовки на мотоцикле, прочие металлисты - на телеге. Летом-то вроде и неплохо, а вот зимой кататься за пятнадцать верст вовсе не с руки. Вдобавок 'новички' - а их уже с дюжину набралось - вообще в каких-то халупах рядом с заводом Дюмо обитали, а там - один из основных городских рассадников всякой холеры, дизентерии и вшей с клопами. Мне перспектива заполучить рассадник заразы уже на своем заводе не улыбалась, так что пришлось заняться жильем для рабочих и на новой площадке.

Для рабочих я выстроил дом почти такой же, как и в Ерзовке, разве что "повысил" его до пяти этажей. А заодно - имея в виду планы на наем инженеров - рядом со своей новой усадьбой поставил и пятиэтажку "инженерного дома". С двумя стапятидесятиметровыми квартирами на каждом этаже, начиная со второго, а на первом - что-то вроде клуба с рестораном... Но главное - это была, конечно, новая моя усадьба (рядом с которой все прочее и стоилось) - трехэтажный домина площадью около пятисот метров.

Строительство этих трех домов практически полностью исчерпало мои невеликие "финансовые резервы". То есть все, что было собрано "непосильным трудом" пекарей, речников, стекольщиков - все это было истрачено. Плюс - до копеечки был истрачен перехваченный в Волжско-Камском банке тридцатипятитысячный кредит: пришлось закупить очень много цемента в Вольске (моё самопальное производство сильно отставало от потребностей), а для внешней отделки усадьбы и инженерного дома - еще и тесаного камня. Денег-то я и зимой заработаю, а вот строить зимой сейчас еще не научились.

Но все же основные затраты пришлись на небольшой и неброский "сарайчик", поставленный чуть поодаль. Потому что в этом "сарайчике" я разместил свою "приусадебную ТЭЦ" - электростанцию на шестьсот киловатт. Три двухсоткиловаттных генератора из Будапешта обошлись мне по восемь с небольшим тысяч каждый, и это было очень недорого: мне повезло купить уже готовые машины, от которых отказался предыдущий заказчик. А паровые машины мне достались вообще почти бесплатно: благодаря помощи Ильи я купил "на металл" два списанных паровоза. Причем паровозы были "почти что новыми" - вот только не подлежащими восстановлению после аварий. Котлы для машин пришлось, конечно, делать заново и самому, а машины оказались вполне ремонтопригодными - для моих, стационарных, нужд.

К концу сентября удалось запустить лишь один генератор - но тепла на отопление домов уже хватало. Поэтому, когда Камилла, наконец, прибыла в Царицын, она сразу же поселилась в просторной и теплой квартире "со всеми удобствами". Мне, правда, пришлось с ней сильно поругаться на следующий же после вселения день, объясняя, что химлабораторию в жилом доме устраивать категорически нельзя - после чего пришлось срочно придумывать, как эту лабораторию построить на зиму глядя.

А первого октября я получил несколько неожиданный "отклик" на размещенное в Волго-Камском листке" объявление о найме инженеров: ко мне приехали сразу двое. Причем одного - Юрия Луховицкого - я ждал, поскольку он предварительно написал мне письмо. А вот второй оказался сюрпризом. Да еще каким!

Подъехавшую к усадьбе городскую коляску я увидел в окно и вышел встречать гостей на крыльцо:

- Добрый день, чем обязан? - местный, точнее современный, этикет как-то незаметно уже въелся в сознание.

- Добрый день, я - Юрий Луховицкий, мы договаривались... А это - Генрих Алоизович, тоже по вашему объявлению - у вас ведь не одно место, я правильно понял?

- Не одно, верно, так что замечательно, что вы тоже решились приехать! Проходите, господа. Чай, кофе, что-нибудь покрепче? - поинтересовался я, рассаживая гостей в своем кабинете. Собственно, кроме кабинета и небольшой спальни на третьем этаже, в доме не было отделанных помещений, о чем я тоже сообщил инженерам. - Тут еще стройка не закончена, так что пока выбор невелик... вы не беспокойтесь, обед сюда доставят, голодными вы не останетесь. А теперь - к делу. У вас есть какие-то специальные вопросы?

- Есть - господин Луховицкий прямо-таки светился нетерпением - скажите, что означают слова "социальный пакет" в вашем объявлении? Я, видите ли, не хотел бы заниматься противоправными деяниями...

- Спасибо, впредь буду тщательнее подбирать слова, я, видите ли, из Австралии приехал, иногда неправильно использую термины. А слова эти означают набор житейских, так сказать, благ - бесплатное жилье, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование для детей... У вас дети есть?

- Я пока холост...

- Ну, это не помеха, но понятно.

- У меня двое детей, но им еще и в школу рановато - подал голос до того хранивший молчание Генрих Алоизович.

- Скоро ведь вырастут... но, думаю, с этим разобрались. Теперь о работе. Я, знаете ли, делаю моторы, разные моторы. И с ними делаю мотоциклы, трактора... Но пока делаю их очень мало, а хочу делать много. Для чего мне нужно построить соответствующий завод. И несколько других заводов, это строительство обеспечивающих. Например, мне нужен свой цементный завод...

- Видимо я смог бы заняться таким строительством - снова подал голос Генрих Алоизович. - В Линце я работал на заводе, изготавливающем оборудование для цементных печей и довольно неплохо представляю их конструкцию...

- Вот и отлично, одна гора с плеч... А вы, Юрий Феоктистович, насколько я в курсе, пока ничем еще не занимались?

- Нет, но я готов... я изучал главным образом проектирование механизмов и машин, но...

- Так, о деталях работы поговорим позже. Для начала - какие у вас материальные запросы?

- Что, извините?

- Ну, какую вы хотите зарплату...

- Я получаю сейчас у Бугрова двести рублей оклада. Но, если вы говорите, что жилье бесплатно... - подал голос Генрих Алоизович.

- Понятно. Значит у меня инженеры получают пока по двести пятьдесят рублей в месяц. Жилье - да, бесплатно. И медицина, и прочее все... Если вас это удовлетворяет, то давайте сейчас вам покажут ваши квартиры, и, если вам все будет по душе, встретимся за обедом, скажем, часика в два. И - начнем работать. Генрих Алоизович, вы когда сможете уволиться? И, кстати, вы так и не представились, фамилия ваша как будет?

Этот высокий немец, окончательно переехавший в усадьбу через две с половиной недели дней, оказался очень толковым инженером. И не только инженером - по моей просьбе он, закончив дела в Саратове, съездил в Нижний и там в представительстве компании " Любимов и Сольвэ" законтрактовал тридцать тонн соды. Ее пришлось вывозить из Березняков, для чего два "Драккара", после установки на них двадцативосьмисильных моторов, сплавали вверх по Волге и Каме. Корыта эти успели вернуться в Царицын буквально за неделю до ледостава, но ведь успели же!

Хороший мне попался инженер. Но уверенный, что лишь наличие двух маленьких дочек стало причиной того, что вслед за мной никто не называл его иначе, как "папаша Мюллер".

Кстати, мне повезло, что инженеры приехали не неделей позже. Через неделю у Дарьи Федоровны кто-то из родни помер в городе, и она почти на десять дней уехала, "отпросив" заодно и Дуню, чтобы сготовить на поминках. И тут-то оказалось, что и одежда сама не стирается и не гладится (что наплевать, в цеху и не заметно это особо), и из еды в доме почему-то есть лишь хлеб и молоко. В цеху столовая неплохая конечно, но, боюсь, современные инженеры не оценили бы такого "комфорта" - ну а в результате Юра и особенно Генрих (задержавшийся из-за закупки соды на две недели) "хозяина" класса "студент голодный, самостоятельный" так и не встретили и формального уважения к "главе фирмы" не потеряли.

Кроме соды я до ледостава успел запастись и песком. Казалось бы - эка невидаль! Только вот стекло, сваренное на местном песке, оказалось приятного бутылочно-зеленого цвета. Судя по книжкам, из-за наличия железа в этом самом песке. Но вот недалеко от Камышина мне удалось приобрести (строго за наличный расчет, поскольку все поступления в банк шли в погашение кредита) купить десяток десятин земли, где песок был гораздо чище. Место не очень удачное, до Волги было верст десять, а до железной дороги и вовсе полста - но с окончанием сельхозработ крестьянские савраски высвободились и я натаскал к себе песочку этого тонн пятьсот. Стекло все равно получалось немного зеленоватое, но лишь чуть-чуть, в окнах зелень была уже почти незаметна.

В ноябре стекольный цех заработал, наконец, на полную мощность. Невелика она была, эта мощность, в сутки едва-едва делалось по три сотни полутораметровых листов оконного стекла. Или - по две сотни "зеркального", шестимиллиметрового. Но при нынешних ценах местный рынок я практически монополизировал и мастерская сразу стала приносить почти тысячу рублей ежесуточно. Уже - прилично, правда если не принимать во внимание того, что запаса соды мастерской этой хватит от силы на пару месяцев.

А если принимать - то "предчувствия меня не обманули": варка стекла остановилась аккурат за день до Рождества. Обидно - но за два месяца стекло принесло мне ровным счетом пятьдесят тысяч дохода - и это после того, как я рассчитался по всем кредитам. Теперь уже есть, на что Россию спасать, точнее - есть, с чем начинать это спасение. И это - радует.

Глава 11

Павел Никитич появился в городе, будучи тридцати шести лет от роду. Откуда и почему судьба закинула его в Царицын - осталось покрытым мраком тайны, и не потому, что в истории его появления было что-то действительно тайное, а просто потому, что это было никому не интересно.

Впервые приехав в город, Павел Никитич носил гордое имя Поль, отчества не носил, а фамилия его за последние четверть века так и не изменилась. Поэтому на воротах основанного им металлического предприятия именно фамилия и значилась: белые буквы "Котельный завод Барро" на выкрашенной синим цветом жестяной вывеске буквально стали визитной карточкой Царицына. По крайней мере для тех, кто въезжал в город по железной дороге, поскольку завод располагался рядом с вокзальной площадью и эта вывеска была первым, что видели выходящие из вокзала люди.

С годами старейший металлический завод города рос и расширялся, но и хозяин завода не молодел. И если вначале своей царицынской карьеры он большую часть времени проводил в цеху, собственным примером показывая рабочим, как правильно делать всякие железяки, то теперь в цех он заходил лишь посмотреть, как скоро будут выполнен очередной заказ. Впрочем, и это он делал больше по привычке: срочных заказов почти не стало, а не срочные - их тоже было гораздо меньше, чем мог выполнить завод. На окраине города соотечественники выстроили новый, воистину огромный завод, на который и ушло большинство столь нужных Полю Барро заказов.

Но хуже всего было то, что основной заказчик - железная дорога - вообще перенесли срок последнего заказа на полгода, и на горизонте явно обозначился призрак банкротства: кредит, взятый для закупки сырья, отдавать было попросту нечем. Поэтому Павел Никитич, когда к нему в контору пришел посланец бельгийской компании, долго не раздумывал: лучше быть достойным французским рантье, попивающим винцо со своего виноградника под Орлеаном, чем нищим разорившимся промышленником в оказавшейся столь коварно негостеприимной России.

Но и в России есть вполне достойные люди. Например, молодой инженер, на заказах которого завод фактически и держался последние полгода. Надо бы ему на прощанье сделать небольшой подарок - ведь если контракт с бельгийцем будет подписан, то и подарок получится за его счет. Действительно - а пусть бельгийцы подавятся!

- Александр, сегодня вы можете сэкономить множество денег...

Пятьдесят тысяч - это уже очень приличные деньги. Конечно, на всю Империю их не хватит, но на личные нужды очень одинокого попаданца этого вполне достаточно. Хотя, наверное, все же не вполне. Скажем, на первоочередные нужды.

Последний раз книжку "про индейцев" я читал классе так в третьем. Не Фенимора какого-нибудь Купера, в вовсе даже вроде как бы Брет Гарта - но точно не помню. Короче, что-то про нелегкую судьбу индейцев и про то, как злобные белые убивали бизонов, а мясо оставляли гнить в саванне.

Чуть позже, классе в четвертом-пятом, я прочитал, что гадкие белые делали это вовсе не назло индейцам, а ради ценных шкур - и живо представлял себе бравых ковбойцев, бороздящих заснеженные просторы прерий укутанными в теплые бизоньи шубы. Но классе в шестом, увидев бизона в зоопарке, я вдруг сообразил, что шуба из коровьего меха, пусть даже и заокеанского, может придтись по душе лишь мазохисту или наоборот религиозному фанатику: тяжелая как бревно, жесткая как фанера шкура, да еще не греющая - это не для слабых духом граждан. Так что вновь я решил, что шкуры - лишь гнилая отмазка, а бизонов белые убивали чтобы индейцев голодом заморить.

И лишь сейчас, после того как прошедшая через фёдоровскую адскую машину молния отправила меня сюда, мне открылась истина: бизонов убили не борцы с индейцами. Бизоны пали жертвой промышленной революции.

Все приобретенные мною станки (равно как и практически все станки в мире, мною не приобретенные) приводились в движение от паровой (водяной, или, как у меня, электрической) общей машины через трансмиссию. Приводились не духом святым, а ременными передачами. И вот эти-то ремни и делались из бизоньих шкур!

Конечно, делались они и из других шкур тоже: свиных, коровьих... Только вот Россия избытком свиней не страдала, а коровья шкура была куда как тоньше и слабее бизоньей, так что даже в Нижнем владельцам заводов приводные ремни предлагались больше американские, как раз из бизонов. Из свиней тоже были - и сильно дешевле. Но и сильно хуже, так что народ предпочитал все же заокеанские.

Лично мне бизонов было жалко. А еще больше было жалко выкидывать деньги на ветер. Потому что даже бизоний ремень редко выдерживал больше месяца работы, а стоил он очень немало - для токарных станков я брал их по двенадцать рублей, а для зуборезного один ремень стоил четвертной, а нужно их было два. Но и это не столь важно, важно то, что станки, вращаемые общим приводом, сильно влияли друг на друга, что часто вызывало брак. Дошло до того, что при изготовлении поршней, поршневых колец и коленвалов пришлось запрещать одновременную работу нескольких станков: при той точности, которая требовалась для этих деталей, брак от рывков привода был практически гарантирован.

Поэтому первоочередной нуждой одинокого попаданца оказалась электрификация станочного парка. Тем более электричества у меня стало уже завались: перед Рождеством был запущен второй генератор и мощность "приусадебной ТЭЦ" достигла четырехсот киловатт. Поскольку у меня был свой зуборезный станок, коробки передач для модернизируемых станков я мог сделать сам - и посему Юра Луховицкий занялся их проектированием. Ну а я занялся электромоторами.

Мне, правда, проектировать их не требовалось, электрические моторы продавались, причем самые разные, и купить их был совсем не сложно. Вот только в силу каких-то неведомых мне обстоятельств моторы в продаже были все как один на тысячу, или полторы тысячи вольт. И даже - на три тысячи, а на двести двадцать или триста восемьдесят вольт - ни одного. Поэтому точнее будет сказать, что "мне не требовалось их проектировать с нуля".

Однако моторы были не очень дорогими (хотя и очень большими и неуклюжими): сименсовский мотор "на три лошадиных силы" в Нижнем продавался всего за пятьдесят пять рублей. Пришлось вспомнить курс физики, даже залезть в библиотеку Казанского университета - больше нигде нужных книжек не нашлось, но мне удалось пересчитать обмотку сименсовского мотора для переделки его на триста восемьдесят трехфазных или двести двадцать однофазных вольт. И за две недели до Рождества я приехал в Царицын с тремя такими моторами.

Одно было у моторов хорошо: они изначально предназначались для ремонта. Длиною в десять дюймов и диаметром в пятнадцать эти "колеса" обеспечивали идеальный доступ к обмоткам (которые вероятно предполагалось ремонтировать чуть ли не каждый день). Так что выкинуть старые обмотки и намотать новые оказалось делом нехитрым, хотя и очень грязным: изоляцией проводам служил асфальтовый лак. Сам по себе он не очень пачкался, но провода (нагреваясь при работе) его слегка размягчали, и обмотки слипались - так что разматывать их приходилось тоже горячими. Но ничего, справились - и к Рождеству у меня появились три трехкиловаттных мотора на двести двадцать вольт.

Этими тремя моторами я запланировал переоснастить три новеньких токарных бромлеевских станка, но выяснилось что данный корм оказался совсем не в коня: шпиндели станков (которые изначально вращались со скоростью меньше сотни оборотов в минуту) были так хреново сбалансированы, что станки начинали дико трястись уже на трехстах оборотах. Поскольку Юра Луховицкий все же занимался другой работой, балансировку он "спихнул" на Васю, а Никодимов - переманил мастера-токаря с французского завода. Что стало поводом визита (хотя, как я понял, довольно формального) Евгения Ивановича Чаева:

- Александр Владимирович, лично я понимаю ваши нужды в хороших рабочих, но должен сказать, что руководство завода уже выражает некоторое недовольство уходом к вам наших лучших рабочих. У вас это лишь личные мастерские и вы в обществе заводовладельцев не состоите, но думаю, вас стоит знать что владельцы в городе имеют договоренность высокими окладами рабочих друг у друга не сманивать - и ваши действия могут быть неверно поняты многими...

- Но я и не сманиваю, у меня оплата ниже, чем на вашем заводе. Если вы насчет Портнова - так у вас он получал в месяц шестьдесят рублей, а у меня его оклад - сорок пять. Про договоренности владельцев заводов я знаю, но я, хоть сам и не договаривался, их не нарушаю.

- Тогда не очень понятно, что же к вам лучшие рабочие-то уходят - неуверенно произнес Чаев. Обвинять меня в прямой лжи он не хотел, но и поверить моим словам не мог - Или я чего-то не знаю?

- Вероятно, просто не обращали внимания. У меня рабочие получают удобную и недорогую квартиру от завода, дети их обучаются в заводской школе. Питание бесплатное в цехах, опять же недорогая столовая для семей рабочих. Мелочи, и мелочи копеечные - но рабочим это нравится больше чем высокие оклады. Ну и, вероятно, тоже немалую роль играет то, что работа просто интереснее...

- Вот уж не думал, что рабочих интересует чем они занимаются.

- Интересует, если за этот интерес они премии получают. Вот у меня в цехе, на специальном щите, висит список задач, которые нужно решить. Не школьных - рабочих. Например, придумать как что-то сделать быстрее, лучше и дешевле. И для каждой задачи написан размер премии за ее решение. Скажем, у меня висела там задачка как поршневые кольца делать быстрее и точнее. Двое рабочих решение придумали - и получили по сто двадцать пять рублей каждый. А таких задачек в списке - с полсотни...

- Так это значит инженеры ваши плохо работают, такие задачи решать - это их забота.

- Ну, инженеров у меня пока лишь двое, и у каждого своих задач больше, чем можно решить вдесятером. Мюллер проектирует цементные печи, а Луховицкий - целый содовый завод. Рабочие же станки в общем-то знают, да и сметка есть - и вполне способны несложные задачи решить самостоятельно. Не все рабочие, и не все задачи - но результат все равно получается положительный. И для рабочих, и для меня. Ну а если вы знаете инженеров, которые ищут лучшей работы - то буду благодарен, если вы им меня отрекомендуете. Мне вот, например, сейчас станков двадцать надо на электротягу перевести... Кстати, я как раз собрался принимать у строителей инженерный дом - не желаете посмотреть, какие условия я инженерам хочу предложить?

Чаев жил не в самом Царицыне, а в жилом городке французского завода, именуемом "маленькая Франция". Вообще у завода таких "городка" было два - еще "большая Франция", где жило руководство завода - но там было всего с десяток особнячков. В мелкой же "Франции" домов было три десятка, и в них жили французские техники и русские инженеры (каждый в своем доме) и рабочие-французы в небольших квартирках в трех многоквартирных домах. Правда, в "большой" дома стояли в окружении маленьких садиков, так что "маленькая" была на самом деле меньше, но только по площади. Оба городка были с мощенными кирпичами улицами, обрамленными кустами, а между ними размещался небольшой парк. То есть, по местным понятиям, жил Евгений Иванович в элитарных условиях. Но осмотр нескольких квартир в моем "инженерном доме" наглядно показал ему убогость нынешней "элиты". И ладно бы теплый сортир с унитазом - я уже выяснил, что такого устройства Россия пока не знала (впрочем, не знала и "просвещенная Европа" тоже, насчет Америки - не в курсе), однако в моем доме он такое уже видел, равно как центральное отопление и горячую воду.

Но вот кухня со встроенной мебелью его почему-то добила:

- У вас действительно есть что предложить вашим работникам. Откровенно говоря, я бы и сам с удовольствием перешел бы к вам, но у меня, к сожалению, контракт на пять лет, и осталось почти три до его истечения...

- А за нарушение контракта какие наказания?

- Я буду должен выплатить полугодовой оклад, так что...

- Насколько я помню, у вас оклад что-то меньше двухсот рублей?

- Сто семьдесят.

- Я вам могу предложить подъемные, это у нас в Австралии принято платить специалистам за переезд к месту работы... Тысячу рублей, возвращать их не надо. И - тоже контракт, но не на срок, а, скажем, на перевод всех нынешних моих станков на электромоторы. Я думаю, что тут работы примерно на полгода, а то и год - но потом, надеюсь, мы и дальше продолжим сотрудничество. Тем более, что оклады инженеров у меня - двести пятьдесят рублей.

Евгений Иванович думал над моим предложением до следующего утра, но я практически не сомневался в его согласии. И не считал, что сильно переплачиваю - Юра проектировал перевод на электромотор одного станка почти два месяца, а у меня разных моделей станков было шестнадцать: одинаковых было как раз три токарных "бромлея" и два кунавинских сверлильных, кое-как переделанных для хонингования цилиндров.

А деньги на зарплату новому инженеру - были. Еще в начале декабря все восемнадцать моих тракторов (семь было сделано в октябре и восемь - в ноябре) получили новые коробки передач. От старых они отличались дополнительной ступенью, и на этой новой, "автомобильной" по сути ступени они могли ехать уже довольно быстро. Например, по льду Волги с прицепленными санями на пять тонн груза они мчались со скоростью до сорока километров в час. Конечно, сорок было максимальной скоростью, в среднем тракторные обозы давали все же чуть больше тридцати, но и это было раз в пять быстрее конных саней. Правда колеса для этого ставились уже просто железные с шипами, а полозья саней с отогнутым вниз стальным рантом льду работали как коньки - но трактор с грузом за день совершал по Волге рейс до Камышина и обратно. При стоимости перевозки всего гривенник за пуд (что в полтора раза дешевле обычной "обозной" цены) каждый из тракторов приводил мне почти по пятьдесят рублей в день - при том, что экипаж из двоих трактористов на машину в день получали по два рубля с полтиной: тракторные сани ходили полностью груженными в обе стороны. В декабре была построена еще дюжина тракторов, а после того, как третий (специально закупленный) кунавинский станок стал первым электрическим хонинговальным, уже в феврале моя "приусадебная мастерская" стала выпускать по трактору в сутки.

Уже с декабря трактора стали выпускаться с тридцатишестисильными моторами: я просто повысил степень сжатия до шести вместо прежних четырех с половиной. Правда обновленный мотор уже не мог, в отличие от прежнего, работать на керосине, но пока и бензин был дешевле керосина, и нехватки бензина не было. Да, бензин был откровенной дрянью, с октановым числом вряд ли больше шестидесяти, но с добавкой десяти процентов спирта он получался очень даже приличным. Со спиртом же у меня проблем не было.

Камилла свое обещание насчет содового завода исполнила досрочно, и вместе с Юрой спроектировала установку по производству почти что тонны соды в сутки. Я даже удивился, насколько несложным оказалось это содовое производство - самой действительно сложной его частью была установка по регенерации аммиака, состоящая из трех "водяных" и двух "воздушных" насосов. Аммиачная вода "добывалась" правда далековато, в Юзовке - ее производил тамоший коксовый завод, но на установку ее нужно было всего полсотни пудов, а потери аммиака при регенерации составляли менее процента в сутки, так что расходы на ее доставку были, в общем-то, невелики.

Поскольку простой стекольной печи из-за отсутствия соды больно бил по моему карману, строительство содового цеха я начал уже в ноябре, сразу после появления эскизного проекта, причем строить я его начал фактически зимой, внутри большого деревянного отапливаемого сарая. Такой подход стоимость строительства минимум удваивал, но уж больно велика была ожидаемая выгода, тем более что в цеху я намеревался поставит сразу две установки. Насосы, трубопроводы и прочую техоснастку я заказал на Сормовском паровозостроительном, кое-какие мелочи взялся изготовить Илья...

А Камилле стало вдруг почти нечего делать. То есть она немного следила за стройкой - проверяла качество возводимых внутри коробки цеха "реакторов", представлявших собой примерно двухкубовые ванны, покрытые изнутри кафелем, писала "должностные инструкции" будущим рабочим и мастерам-технологам, но в общем-то работы у нее было часа на два в день и ей было скучно. Вдобавок она вдруг решила, что раз работа практически сделана, то я ее вероятно скоро уволю - и с таким настроением как-то в середине ноября она пришла ко мне:

- Ну что, Саша - мы с ней перешли на "ты" практически с первого дня работы - теперь женщина-химик соду почти сделала и она снова никому не нужна? Я все инструкции закончу через неделю... мне уже начинать собираться?

- Ну, во-первых, соды ты мне сделала маловато, всего тонну в сутки, да и то я этой соды видел фунта с два, а остальное пока лишь обещано. Хотя сделать ее больше народ и без твоего участия теперь сможет, это да. А вот многое другое без тебя пока мне сделать никто не сможет. Мне, например, шины к тракторам делать не из чего. А ты сможешь мне сотворить дешевую резину?

- А чего ее делать, тебе ее Володя Чугунов сделал. Сажа у тебя своя, сера - есть, а каучук - он в Америке растет...

- Дорого он там растет. Ты мне искусственный сделай, химическим способом. Для начала например бутадиеновый... а лучше - сразу бутадиен-стирольный.

- Какой? А как? - с лица Камиллы сразу исчезло выражение печального расстройства - стирол я знаю, а бутадиен - это что?

- В справочнике посмотришь. Основной вопрос - не что это, а как его много получить. Я знаю, что получить его можно из обычного спирта, а вот как - придумай сама.

- Из спирта дешево не получится, спирт сам дорогой...

- Как дешево получить спирт - это я тебе потом расскажу, ты мне сначала бутадиен из него сделай.

- Но тогда мне нужно будет очень много спирта для опытов... наверное.

- Тогда сначала сделай ректификационную колонну и начинай гнать спирт...

В результате этого разговора рядом с коробкой ТЭЦ за неделю возникло полдюжины избушек-времянок с бродильными чанами, госпожа Шешинцева выгодно продала двенадцать тысяч пудов отрубей, а еще через десять дней в подвале моего особняка заработали сразу пять стеклянных "лабораторных" установок, выпускающие почти двести литров спирта-ректификата в сутки. Ну а трактора потребляли спирта в день по пять литров... Правда, недели через две я сообразил, что простой перегонный куб проблему качественного бензина решает проще и дешевле, но главное - удалось закрепиться на весьма прибыльном рынке. Ибо прибыль очень нужна для спасения России от всех бед. Собственно, только она и нужна: остальное - купим.

Причем купим, как оказалось, довольно легко - уж больно дешевы стали некоторые товары производственного назначения. Кризис перепроизводства - так там у классиков? Причем дешевело не только сырье и материалы.

Познакомился я с Полем Барро - владельцем первого в городе "металлического" завода - довольно близко, как может познакомиться лишь человек, чуть ли не еженедельно заказывающий на его заводе всякие железные штуки. Общий же интерес привел к тому, что и в "пончиковой" на вокзале мы обедали вместе довольно часто, обсуждая текущие и предстоящие мои заказы. Почти еженедельно - но в связи с Рождеством и Новым годом я не встречался Барро уже с месяц. Однако настало время новых заказов, и я снова оказался в знакомой конторе напротив вокзала.

- Александр - Поль всегда называл меня именно так, только полным именем и без отчества - сегодня вы имеете возможность заказать все что угодно и сэкономить множество денег. На все заказы вы получите скидку в тридцать процентов. Так что заказывайте как можно больше, все, что вам может понадобиться до апреля.

- У вас какой-то праздник?

- Можно и так сказать. Я уже не молод, вдобавок новый завод отнял у меня заказы на болты к рельсам, а они у меня составляли две трети работ. Так что я решил отправиться на покой, а завод продать. Точнее, мне предложили продать завод и цену хорошую назвали - мне хватит и на виноградник под Орлеаном, и на то, чтобы на этом винограднике ничего не делать.

- И сколько, если это не секрет? И кому продаете?

- Бельгийский торговый дом Гардиена предложил четверть миллиона франков. Это очень неплохие деньги, мне вполне хватит прожить остаток жизни в уюте, и внукам будет что оставить.

Я быстренько (насколько сумел) прикинул в уме:

- Это, если я правильно прикинул, чуть больше девяноста тысяч рублей?

- Девяносто две с половиной. Сейчас приму ваш заказ - и отвечу им согласием. А в апреле вы будете договариваться уже с новым управляющим, я слышал, что они собираются назначить некоего Валлеса. Он, по крайней мере, инженер - в отличие от меня.

- Поль, вы сообщили мне не самую приятную новость. Но я на самом деле рад, что вы поделились ею со мной. И я столь же открыто поделюсь тем, что я по этому поводу думаю. - Поль уже давно познакомился с моим несколько непривычным для "здесь и теперь" лексиконом и с интересом поглядел на меня.

- Я предлагаю вам продать ваш завод не каким-то бельгийцам, а мне. За это я вам обещаю, что имя ваше останется на вывеске завода. Ну а поскольку франков у меня нет, я вам предложу за завод сумму в рублях, но тоже круглую: сто тысяч. Заодно сэкономите и на телеграмме в Бельгию...

- С вами всегда было очень интересно говорить, Александр. И очень приятно. Знаете, я приму ваше предложение, и не потому что вы предлагаете больше денег, а потому, что вы сначала подумали о моем имени. И когда вы сможете выплатить мне ваши сто десять тысяч?

- Поль, не нарушайте красоту картины. Пятьдесят наличными, и я принимаю на себя ваши обязательства по кредиту в Волжско-Камском банке.

- Но там меньше пятидесяти тысяч...

- И уже почти пять тысяч процентов набежало, все вместе больше ста двух будет. Договорились?

С одной стороны я, конечно, несколько переплачивал: наверняка бельгийцы эти реальную стоимость завода подсчитали до копеечки. Ведь самые "молодые" на заводе два токарно-винторезных станка были выпущены в далекой Франции в восемьдесят втором году. Но, с другой стороны, у Барро мало что работало почти сорок человек с приличной квалификацией, у него имелась и очень неплохая чугунолитейка. Я, может, и получше бы построил (и давно собирался это сделать) - но на строительство уйдет месяца три-четыре, а тут - готовое производство, да еще на трех с лишним гектарах в центре города у железной дороги. Плюс еще небольшой (все же поболее чем в полгектара) пустырь за заводом. Так что о затратах я не пожалел.

Тем более что я поставил еще одно условие:

- Только уговор такой будет: до первого апреля - если я не найду толкового инженера раньше - вы продолжите оперативное управление заводом.

Поль предложение принял - хотя я в этом практически и не сомневался: понятие "банковской тайны" по крайней мере в городе было незнакомо (о сумме его долга я вообще случайно в банке услышал), а то, что Барро пятидесятитысячный кредит отдать будет не в состоянии, было понятно всем: основной продукцией завода теперь были все же не котлы, а болты для рельсов, ну а когда заместителем начальника станции становится зять второго в стране производителя рельсов...

Хотя не совсем, в общем-то и зять: Елена Андреевна была что-то вроде двоюродной племянницы того самого Белосельского-Белозерского, но и такого родства хвалило, чтобы рельсы на дорогу шли не с соседнего французского завода, а с далекого Урала. Ну а чтобы хоть как-то компенсировать (для акционеров, по крайней мере "внешне"), удорожание рельсов, болты к ним заказали подешевле, на новой французском заводе. Понятно, что у Барро в такой игре шансов на выигрыш не было. А у меня как раз нужная сумма на счету поднакопилась, и сделку мы оформили в тот же день, двадцатого января.

Своя литейка убирала огромное количество проблем, и главное - позволяла мне самому планировать производство моторов (на французском заводе литье было паршивого качества, а в железнодорожной мастерской литейка вообще запускалась один-два раза в месяц). Правда и завод Барро высоким качеством литься не "страдал", мой первый заказ на полсотни цилиндров рабочие сделали, отправив на переплавку больше сотни полностью бракованных, да и мне пришлось просто выкинуть пару десятков со скрытыми дефектами. Так что сейчас большой заказ на отливку цилиндров и головок я разместил в Нижнем, у купца, торгующего каслинским литьем. В результате заготовки цилиндра с головкой выходили мне почти в десять рублей, но на местных чугунолитейках я тратил даже больше из-за огромного процента брака. Однако у Поля не было денег, чтобы нанять более умелых литейщиков, а у меня были и деньги, и желание эти проделать.

Поэтому Вася Никаноров уже вечером двадцатого отправился в Касли, формально - как "представитель заказчика" с просьбой ускорить поставку, а фактически - с задачей сманить тамошних специалистов. С задачей он справился очень легко - оказалось, что уральские мастера тридцать рублей в месяц рассматривали как величайшее счастье, а уж подмастерья... На предложенные Васей пятьдесят рублей клюнули сразу трое, и в середине февраля я получил уже собственные изделия. Вот только понять бы, как их выгодно пристроить в условиях этого самого кризиса...

Глава 12

Федор Иванович Чернов никогда не читал романов Булгакова. По той простой причине, что Михаил Афанасьевич не успел их еще написать, поскольку едва только буквы выучил. Но мысли, крутившиеся в его голове во время часовой поездки за город, были вполне булгаковские.

- Вот свезло, так свезло - размышлял Федор Иванович, - и ведь в голову не могло придти, что небольшой заказ от местного судовладельца так круто - и, главное, приятно - изменить жизнь провинциального техника-строителя.

Вообще-то жизнь техников - вовсе не сахар с патокой. И, если уж совсем быть честным, и не сахар даже без патоки. В особенности для молодого "архитектора", без имени. Впрочем что - имя? Купцы, чьи заказы могут принести хоть какой-то доход, выделываются друг перед другом, норовя разместить заказ в какой-нибудь французской архитектурной мастерской. Плевать, что для Царицына французский проект столь же пригоден как шалаш из пальмовых листьев для Сибири, главное, чтобы иностранный был.

Повезло, когда молодой совсем судовладелец, Саша Ионов, с которым еще в гимназию вместе бегали, заказал проект нового дома. На новый пароход потратился, вот и заказал проект подешевле. Двести рублей за три месяца работы - деньги невелики, но все же заработок: обычно на строительстве домов для мещан и таким деньгам радуешься, разве что при этом и за стройкой следишь - а тут, кроме рисования, ничего и не требовалось. Строить-то Саша собирался года через два.

Зато приятель его этот дом строить взялся уже в конце апреля. Странно строил, необычно - но быстро. И - удобно. А когда оказалось, что от исходного проекта в доме вообще мало что осталось, совсем было Федор Иванович решил сменить профессию, считая себя к ней более не годным. Да не случилось - приятель этот его же, Федора Чернова, к себе в партнеры позвал. Да, работы теперь стало невпроворот - но и денег появилось много. Все теперь хотят дворцы по цене плохонького домишки получить, вон уж и на другой год заказов набрали за три дюжины. И сейчас Федор Иванович Чернов снова ехал в поместье своего партнера - узнать, брать ли еще на будущий год шесть больших заказов. Самому-то боязно столько работы набирать - а вдруг не справимся?

Мутновато-полупрозрачный кусок какой-то дряни Камилла бухнула мне на стол в конце января девятисотого года. После чего села на кресло с другой стороны стола и, хитро прищурясь, стала меня молча разглядывать. Не дождавшись ожидаемой реакции, она порылась в сумке и выложила рядом кусок чего-то желтовато-молочного.

- Ну и что это? Если ты ждешь какой-то реакции, то напрасно - я не умею взглядом пронзить вещь и познать ее суть.

- Это - то, что ты просил, бутадиеновый каучук. А это - бутадиен-стирольный.

- Послушай, как тебе это удалось? Ведь и месяца не прошло...

- Почти два. Ну с бутадиеном - понятно, это просто - чтобы из спирта сделать дивинил, нужно сначала его дегидрировать, а потом дегидратировать. Дегидрация делается на диатомтиовой земле, по Гофману, дегидратация - понятно, на окиси цинка. Ну а для конденсации уже самого дивинила - окись магния. Только чтобы все три процесса одновременно шли, температуру пришлось поднять на сто градусов, поэтому на неделю подзадержалась - не сообразила сразу. Дальше - вообще просто, полимеризация на натрии, по Кракау - он в Вестнике Электротехнического института в позапрошлом году описал способ. Вот со стиролом пришлось помучаться, пока нашла описание Фриделя на французском - почти месяц и прошел. Но учти - спирта нужно много: на фунт бутадиена нужно даже больше двух фунтов спирта. Так что давай, рассказывай как дешево получить много спирта. Но учти - я уже попробовала сернокислый синтез из этилена, и он мне не понравился.

- Отлично. Правда, из всего что ты сказала, самое понятное для меня слово - кракау, так что перейди на русский и расскажи как получать тысячи тонн каучука. А насчет спирта - ты слышала такое слово - "гидролизный спирт"? Опилки там, или торф кислотой превращаются в сахара, а потом обычные дрожжи...

- Я знаю. Вот только для этого нужно много соляной кислоты. А чтобы ее сделать - нужно много серной. Ты мне построишь завод для выделывания серной кислоты?

- Да хоть два завода, если ты скажешь из чего ее делать и как. И не словами скажешь - уточнил я, увидев, что Камилла уже готова снова поделиться со мной новыми химическими терминами - а напишешь на бумажке, и приложишь к ней чертежи всего того, что будет эту кислоту делать...

Да, с ее абсолютной памятью на всякую химическую белиберду оказывается и синтетический каучук сделать просто. Все уже придумано до нас: вон, оказывается, и стирол уже с четверть века широко известен, и все катализаторы для синтеза каучука в справочниках описаны. Фиг придумаешь что-то новое! Правда, пока найдешь хорошо забытое старое... судя по всему, у Лебедева, который в моем будущем этот каучук придумал, не было Камиллиной "домашней библиотеки", в которой, по-моему, было все, изданное в Европе за последние полвека и хоть немного относящееся к химии. И тем более не было Камиллиной памяти.

Гениальные люди гениальны во всем, а в том, что Камилла гениальна, сомнений у меня не было. Поэтому я даже и не удивился, когда на следующий же день получил от нее документ, в котором подробно описывалась технология строительства спиртозавода (а заодно и всего промышленного производства резины). С разбивкой по пунктам, простым и понятным языком:

"а) Для производства каучука нужно много спирта, для производства спирта нужно много кислоты. Проще получать серную кислоту, поэтому найми инженера, который спроектирует и построит тебе завод серной кислоты.

б) Нужен еще металлический натрий, поэтому найми другого инженера, который спроектирует и построит завод по получению натрия (например, из соли). Заодно получится много соляной кислоты, которая тоже пригодится.

в) Заодно найми толкового инженера, который спроектирует и построит тебе сам каучуковый завод.

г) А если хочешь каучук бутадиен-стирольный, тем же способом построй завод по производству этилена, стирола и других нужных реактивов. Список всего нужного прилагается.

P.S. А в гимназии, которую я окончила, строительству заводов не учили, так что в следующий раз сперва подумай, кому чего поручать, потому как ты инженер, не я".

И, самое обидное, она была права на сто процентов.

"Волжско-Камский листок" получил от меня очередные двадцать пять рублей и две недели честно давал объявления о моих новых вакансиях. Несмотря на то, что объявление было, по современным меркам, дурацким - "На постоянную работу требуются инженеры, умеющие проектировать и строить химические заводы", его размещение в довольно популярной газете привело к частичному успеху - частичному лишь потому, что откликнулся лишь один инженер, взявшийся построить завод по производству серной кислоты. Александр Антоневич, несмотря на свою вроде бы польскую фамилию, был белорусским дворянином из старинного, но беспоместного рода, проживающего более ста лет в Орше.

Из Орши он принес своеобразную манеру разговора (в городке почти треть жителей были евреями) и заметную нелюбовь к "иудиному племени", а из Варшавского университета - расширенный набор знаний и умений, так как учился он в нем шесть лет, и первые два года - на химика.

От завершения химического образования от отказался, по его словам, из-за "вонючести занятия", но и основы оного помогли ему легко найти общий язык с Камиллой. Но вот от проектирования нового - резинового - производства он отказался.

Остальные перечисленные Камиллой заводы строить было некому, и пришлось мне - опять же по совету этой гениальной дылды - ехать в столицу. Но перед этим - все же поставить Антоневичу задачу.

Саша Антоневич приехал ко мне в поместье, предварительно прислав телеграмму, так что его тут ждали. Я и раньше слегка "обюрократился" (главным образом по причине постоянных занудливых "поучений" Дарьи), кабинетом обзавелся, секретаршами - и вообще переехал в квартиру в инженерном доме, используя теперь свой особнячок исключительно в роли офиса. Так что господина Антоневича я принял, что называется, при всем параде.

Откровенно говоря, мне его круглая физиономия, обрамленная какой-то шкиперской реденькой рыжеватой бороденкой и снисходительный взгляд не очень понравились, но особо выбирать не приходилось: все же он был единственным, кто откликнулся на мое объявление. Поскольку я в химии понимал лишь то, что это - наука, то в качестве "должностных обязанностей" я зачитал ему запросы Камиллы в части производства кислоты, сообщил, что работа - не контрактная, а постоянная и оклад у меня инженеры имеют по двести пятьдесят рублей в месяц.

- В вашем объявлении написано что предоставляется благоустроенное жилье. Можно его посмотреть или я все же должен его подыскивать сам, а вы его потом оплатите? И еще вопрос, даже два: где намечено строительство и оклад будет выплачиваться с начала строительства или с начала проектирования?

- Сейчас вам секретарь покажет квартиру. А оклад вам будет начисляться с момента вашего согласия на эту работу.

Послав одну из секретарш с Антоневичем осматривать жилье, я, как и всегда до обеда, занялся бумажной работой: ее стало уже очень много, и она отнимала у меня ежедневно часа минимум по три.

Но в этот раз серьезно поработать я не успел. Не прошло и получаса, как дверь в кабинет открылась и Антоневич, все с такой же миной брезгливого превосходства, проследовал в "гостевое" кресло и голосом, полным явно демонстрируемого недовольства, поинтересовался:

- Ну и где прикажете кровью расписываться?

- Кровью?

- Конечно. Ну не будете ли вы мне, глядя в глаза, утверждать, что человек, предлагающий интересную работу и при этом предоставляющий райские условия, не является посланцем дьявола? Хотя, глядя в ваши честные глаза, я склонен даже думать, что как раз это-то вы утверждать и сможете, поскольку на такое способен лишь дьявол собственной персоной. Так что будем считать, что мою бессмертную душу вы уже купили, но один вопрос остался: где строить?

- Вот об этом я еще и не подумал - процитировал я по памяти незабвенного Хитруковского Винни - надо сначала прикинуть, где можно будет сырье нужное добывать, а я просто не в курсе что для этого производства нужно. Так что - жду ваших предложений.

- Тогда - наводящий вопрос: а сколько вы собираетесь вырабатывать кислоты?

- А мне-то откуда знать? Кислота Камилле нужна. Много. Раз ей потребен завод, то, наверное, тысяч сто тонн в год. Или миллион - у нее уточните, я в данном случае работаю лишь как передаточное звено.

- Я вот сижу сейчас и размышляю: измельчал нынче дьявол или, наоборот, опыта набрался? С одной стороны, подписи кровью больше не требует, чернилами обходится. А с другой - и без крови так соблазняет! У вас небось уже и контрактик подготовлен? Давайте, я подпишу.

- Скажите, господин Антоневич, вы желаете платить квартирный налог?

- Извините?

- Видите ли, у меня нет наемных рабочих, нет наемных инженеров... у меня в поместье живут мои гости, которые - сугубо из личного любопытства - занимаются различными изобретениями и делами. Ну а я - из чистого альтруизма и по дружбе, конечно же, им в этих делах слегка помогаю... в том числе и финансово. Я понятно объясняю?

Антоневич задумался:

- Как дворянин, квартирный налог я не плачу, однако у вас, я гляжу, очень интересный взгляд на вещи. Так это у вас там - он указал в окно - вовсе не завод стоит?

- Что вы, это моя домашняя мастерская. Люблю, знаете ли, на досуге с железками поковыряться.

Мой визави улыбнулся:

- Я тоже... люблю, знаете ли, строить всякие химические мастерские. С детства люблю, меня ведь хлебом не корми - дай построить заводик химический. Дорогой друг Саша, ты не против, если я через недельку приеду к тебе погостить с семьей? До зимы хотя бы.

- Буду рад. Но, поскольку не могу потерпеть, чтобы друзья мои мою же дружбу оплачивали из своего кармана, прошу зайти в кабинет на первом этаже, где на двери смеху ради написано "Бухгалтерия", и возьми рублей двести на переезд. И, кстати, мебель, кроме особо памятных вещей, везти с собой не советую: если ты обратил внимание, гостевые квартирки неплохо уже меблированы.

Не через неделю, а через десять дней Антоневич снова появился в моем кабинете. Ну, задержался со сборами, с кем не бывает. Тем более претензий у меня к нему не было: за время отсутствия он открыл неподалеку, в Саратовском уезде, целых три месторождения пирита - который, по его словам, являлся лучшим сырьем для производства этой самой кислоты.

Снова пришлось княжну Белосельскую попросить "о небольшой услуге", и в конце марта у дворянина Волкова появилось еще одно "родовое поместье". Очень странное - состоящее из трех совершенно отдельных земельных участков. Да, задолжал я Елене Андреевне изрядно...

А кроме месторождений (которые Саша "открыл" на обычной карте, купленной им на вокзале Саратова), он приготовил и примерную смету заводика по производству пятнадцати с чем-то тысяч тонн олеума (миллиона пудов). В предложенной смете меня удивила одна позиция - среди всяких чугунных освинцованных агрегатов и прочих кирпичей затесалась строчка с надписью "оксид ванадия" и суммой в пятнадцать тысяч рублей.

Выяснив, что "без ванадия тоже можно, но получится втрое дороже", я попросил построить заводик "в двойном размере": Антоневичу так и не удалось выяснить у Камиллы сколько же ей нужно кислоты.

Да и ни кому не удалось бы: Камилла была очень занята.

К марту выпуск моторов достиг необыкновенных величин, в сутки заводик выпускал два четырехцилиндровых "тракторных" моторов и по пять уже одноцилиндровых для мотоциклов. Собственно и всех прочих деталей для мотоциклов делалось по пять комплектов - и на складе, под который пришлось задействовать весь подвал механического цеха, к концу марта лежали части для сборки чуть ли не сотни мотоциклов. А вот собственно мотоциклов выпускалось всего один-два в день.

И проблема была не в том, что рамы, скажем, не успевали делать. Их не успевали красить.

Чтобы не было подтеков краски, раму красили семь раз очень тонкими слоями. И перед этим - еще и сурили. А после покраски - крыли в три слоя лаком. Да, работы в общем-то много, но главное заключалось в том, что все эти слои должны были еще и просохнуть перед следующим этапом, а на это в камере с температурой в пятьдесят градусов уходило сутки. При более высокой температуре краска начинала пузыриться, так что в красильном "цехе" каждая рама проводила аккурат двенадцать суток. А в сушильную камеру как раз дюжина рам с трудом и влезала...

Вот я в сердцах (и в присутствии Камиллы) как-то вслух и пожалел об отсутствии хотя бы глифталевой эмали: мол, и сохнет час, и блестит. А женщины - они же ушами не только любят, но и слушают. А если женщина - химик-фанатик, то незнакомый химический термин может легко довести ее до экстаза.

Чего только не наслушаешься в колхозных мастерских или в гаражах! Поэтому мне не составило труда объяснить влюбленной (в химию) женщине, что слово это - исконно русское, состоящее из глицерина (2 части, потому что в "гли" согласных две) и фталевого ангидрида (три части, потому что "фталь" содержит три согласных буквы). Ну а как их смешивать, чтобы получилась лаковая основа для краски - пусть останется задачкой для самостоятельного исследования, ибо мне некогда.

Способ получения глифталевой "олифы" она придумала довольно быстро, а теперь развлекалась, придумывая способы получения глицерина и этого самого фталевого ангидрида в промышленных количествах "из чего бог послал".

Ну а мне пришлось отправляться в столицу: видимо в Поволжье незанятые инженеры и химики закончились.

Звакафедрой столичного университета оказался веселым сорокалетним мужичком, с которым общий язык был найден буквально за минуту, пока я рассказывал ему зачем мне нужен химик.

- Так вы говорите, что строите сразу три химических завода?

- Ну, не строю... хочу построить. Есть некоторые мысли по органическому синтезу, у меня работает замечательная девушка-химик, она много интересного придумала. Я ей только сказал, что мне нужно, а дальше она сама справилась. Но вопрос в том, что как химику-исследователю ей цены нет, а как химику-технологу - цена есть, и равна она максимум копейке. Вру, конечно - думаю, что немало найдется сейчас купцов, кто с радостью заплатит ей рублей семьдесят за работу на мыловаренном заводике, но мыловаренных заводиков - много, а Камилла - она одна такая.

- На мыловаренном, говорите? Это правда... и, кстати, наверное мы с вами проблему вашу тут же и решим. Знаете, молодой человек, сейчас как раз на мыловаренном, как вы сказали, заводике и работает выпускник мой, Сережа. Химик неплохой, и как раз мыло у Жукова и варит. Я, честно говоря, буду очень рад если он все же будет работать именно по специальности, так что, если других планов у вас сейчас нет, давайте-ка на завод Жукова и поедем. Сейчас у университета извозчика поймать крайне несложно...

Сергея Васильевича мы все же посетили вечером - Алексей Евграфович попросту не знал, где расположен тот самый мыловаренный завод купца Жукова. Небольшая двухкомнатная квартирка (действительно небольшая, общей площадью метров в сорок) казалась довольно уютной, но на мой погляд была явно тесновата, однако для одинокого инженера - сойдет. На первых порах, надеюсь.

- Сережа, принимай гостей - профессор Флоренский буквально лучился от радости. - Знакомься, это - Волков Александр Владимирович, он сейчас собирается построить несколько химических заводов и мне кажется что эта работа как раз для тебя очень подойдет.

- Добрый вечер, рад познакомиться. Да вы проходите, проходите! И какие же вы собираетесь строить заводы, если не секрет? - поинтересовался он, когда мы уже расселись на столом в небольшой гостиной.

- Для начала - гидролизный, завод по выработке натрия, соляной кислоты. Завод серной кислоты уже строится, а содовый - почти уже и построен. Ну а остальное - это пока коммерческая тайна. Правда условия работы - не тайна ни капли. Я предлагаю всем своим инженерам месячный оклад по двести пятьдесят рублей, бесплатное жилье, медобслуживание, оплату обучения детей вплоть до университетов... ну и очень интересную работу.

- Предложение заманчивое, даже очень - тогда я спрошу, а за что предлагаются столь интересные условия? Вы обещаете больше чем предлагают на пороховых заводах...

- Ну, во-первых, все это обещается в Царицыне, точнее даже неподалеку от него. Поначалу там, поскольку заводы я все же предполагаю строить в разным местах страны. Во-вторых, все будущие заводы тоже будут строиться вдали от столиц. Потому что в-третьих информация о способах производства многих продуктов будет оставаться секретной, и особенно - информация о технологиях производства. Поэтому в-четвертых вы подпишите обязательство во время работы на моих предприятиях и пять лет после увольнения не выезжать за границу, кроме разве как по прямому моему поручению - во время работы, или письменному разрешению - если вы уже у меня работать не будете.

- Боюсь, меня такие ограничения не радуют. Разве что... Вы сказали "гидролизный завод" - что он будет производить?

- Сахар. Точнее, сахаров, способом кислотного расщепления целюлозы. Еще точнее - на первых порах завод будет производить раствор сахаров из камыша.

- И что вы собираетесь делать с такими сахарами?

- Алексей Евграфович, пообещайте, что никому не расскажите, хотя бы года три, то, что сейчас услышите.

- Вы меня заинтриговали, но - обещаю.

- Из сахаров с помощью дрожжей я буду вырабатывать спирт - оба химика скривились и вполне угадываемые слова уже были сорваться с их губ - а из спирта я буду вырабатывать каучук. Химия процесса уже отработана, а при использовании дешевого, хотя и плохого, гидролизного спирта он будет минимум вчетверо дешевле натурального. Это - раз...

- Вы придумали как синтезировать каучук? Это невероятно...

- Придумать-то я придумал, но пока я вынужден покупать в лавках водку для его синтеза, смысла моя придумка не имеет.

- Вы правы. И когда мне нужно будет приступать к работе?

- Вчера - по привычке сказал я, но увидев, что оба собеседника впали в прострацию, быстро добавил: - Но, поскольку сие невозможно, так быстро как вы сможете уволиться от прежней работы.

Мы засиделись у Сергея Васильевича допоздна. Профессор Флоренцев время от времени ахал, слушая мой рассказ о достижениях Камиллы, и постоянно обещал "наведаться в удобное время" ко мне в Царицын, а "юный химик" Лебедев прикидывал, как ему побыстрее уволиться и приступить к новой и явно интересной для него работе. В конце концов договорились, что при любых условиях он приедет ко мне не позднее первого марта.

Поразмыслив, я сразу от него отправился на вокзал: ночной поезд на Москву отправлялся незадолго до полуночи, и я на него вполне успевал. А через двое суток, проснувшись уже в своей царицынской квартире, я снова занялся "текучкой" - ну не получалось у меня никак начать срочно "спасать Россию", все время приходилось тратить на какие-то пустяки.

Еще в конце февраля мне, наконец, пришло в голову, что "работать дома" и "жить на работе" - это несколько разные вещи. Да, большую часть времени я проводил в мастерских (точнее, уже в цехах), делая всякие железяки. Но все же часов несколько в день я был все же вынужден заниматься уже работой сугубо бумажной - и в результате мой личный кабинет превратился в самую настоящую контору. Вплоть до того, что перед кабинетом уже постоянно сидели две секретарши, а еще одну комнату пришлось отвести для курьеров - которые тоже редко сидели на месте. Ребятишкам, конечно, было очень лестно и интересно целыми днями носиться на мотоциклах, перемещая бумажки из имения в Царицын и обратно, но усадьба окончательно превратилась в проходной двор. Поэтому местом жительства была выбрана квартира на втором этаже "инженерного дома", а трехэтажная усадьба стала исключительно офисом моего довольно уже немаленького хозяйства.

Со мной в квартиру "переместилась" только Дарья, всем же прочим вход в квартиру был дозволен лишь по специальному приглашению или в случае пожара.

Впрочем, было и исключение - Камилла. Ее никакие ограничения не останавливали: гвардейских статей девица легко отодвигала с пути сухонькую "страушку", а на сердитые вопли Дарьи Камилла вообще не реагировала.

Впервые она вломилась ко мне в первое же утро после переезда, причем - сразу в спальню, где я раздумывал, пора вставать или можно еще поваляться, и с порога заявила:

- Саша, я вот подумала: раз уж ты меня соблазнил, то просто обязан выполнять мои капризы. Но так как ты соблазнил меня в первую очередь не как женщину, а как химика, то и капризы мои будут химические. Купи мне двести пудов нафталина.

- У тебя развелось столько моли? - попытался сострить я в процессе просыпания - Дешевле будет выкинуть шубы на мороз.

- У меня не из чего делать фталевый ангидрид, поэтому нафталин я уже заказала у Юза. Твоя теперь забота - оплатить заказ, причем сегодня же, иначе нафталин придет неделей позже...

Конечно, Камилла "не злоупотребляла", домой ко мне она врывалась лишь строго "по делу", однако дел у нее было довольно много и я уже привык, что во время завтрака - если завтракать доводилось дома - приходится объяснять девушке, что заказанная химическая посуда из Берлина не может прибыть раньше чем через неделю, или же рисовать бензольные кольца и рассказывать, почему правильно писать СООН, а не писать снизу от кислорода маленькую двоечку. Поэтому когда я не увидел Камиллу, ждущую меня за столом на кухне, я отправился к ней в соседнюю квартиру.

Глафира, ее горничная, встретила меня как обычно, с плохо скрываемой неприязнью (по ее мнению я загружаю девушку работой сверх меры), и сообщила, что "барыня не выйдет, она приболела". Постучав в дверь, я все же зашел в спальню. Камилла поглядела на меня взглядом свежеубитой газели и тихонько произнесла:

- Уйди, голова болит - а ты топаешь как слон. Дай помереть спокойно, помру - тогда приходи.

Дожидаться этого радостного события я все же не стал, и вернулся через пару минут, со стаканом сладкого чая и двумя таблетками аспирина:

- Проглоти, запей чаем, и через полчаса жду тебя на завтрак. А если голова не пройдет, придется заняться тобой уже всерьез.

Камилла не пришла, а прискакала минут через двадцать:

- Саш, что ты мне дал съесть?

- Прошла голова?

- Еще не совсем, но уже почти не болит. У меня раньше мигрень была, так несколько дней голова буквально раскалывалась. Я и сейчас приготовилась страдать, а тут ты со своими пилюлями. Говори, что за пилюли? У меня голова несколько раз в год болела раньше.

- Аспирин. Ацетилсалициловая кислота, если тебя химическая формула интересует.

- Аспирин? Слышала, это немецкая химическая компания Баер делает. Но это же от жара?

- Это - от всего. Ну, от много чего. Делают, если тебе интересно...

- Знаю, из салициловой кислоты и уксуса. А салициловая кислота...

- Это из коры ивы добывается.

- Из осины, Баер из осины добывает. Слушай, а где взять много осины? Я бы и сама кислоту эту сделала, зачем зря деньги тратить.

- Я тебе открою страшный секрет: ее можно тоже синтезировать. Путем карбоксилирования фенола - когда-то я прочитал это слово в википедии и запомнил. Видимо, в силу полного его непонимания.

- То есть карбоксильную группу сразу присоединяют к фенолу? А как? - похоже, это страшное слово Камилле что-то говорило.

- Гвоздиком прибивают... кто у нас химик - ты или я? Сразу предупреждаю: второй вариант неверный.

- Вот ты так всегда: говоришь что, а не говоришь как. Ну и ладно! - с этими словами Камилла, допив чай, вскочила и скрылась за дверью. Ну а я пошел в контору - дел, как и всегда, было много.

Рабочих в моей "мастерской" стало уже прилично за сотню, и большинство из них жило либо в "общежитии" на чердаке "рабочего" дома, либо в наскоро сколоченных вагончиках-времянках, но Вася, как профсоюзный лидер, всем пообещал "отдельную благоустроенную квартиру" этим же летом. Для рабочих завода Барро, численность которых "в свете новых задач" должна была удвоиться к лету, я так же задумал построить дом - как раз на пустыре за заводом. Квартиры им построить было несложно: кирпича было много, и цемента хватило бы - тем более, что Генрих уже закончил проект большой печи "непрерывного действия" производительностью в сто тонн цемента в сутки и обещал запустить ее уже в середине мая. Вот только заниматься еще и этим новым строительством времени у меня не было совсем.

Так что пришлось на это дело нанять специалиста - и им стал царицынский "техник" Федор Чернов. То есть по моим понятиям - архитектор, но сейчас для получения этого звания мало было закончить профильный институт, но требовалось еще и построить несколько зданий, после чего именитые архитекторы, уже это звание имеющие, могли его соискателю присвоить. Или - чаще - не присвоить: звание давали за строительство действительно "выдающегося" здания, а заказывали в основном что-то попроще и подешевле.

Федор (по моей просьбе) спроектировал и подрядился построить два жилых пятиэтажных "рабочих дома" (в девичестве - хрущевские башни-девятиэтажки, укороченные и слегка облагороженные), с возможностью в дальнейшем установки лифтов и удвоения числа этажей, школу на пять сотен детишек (ее я имел в виду использовать и как клуб), больничного здания с поликлиникой, ну и общую инфраструктуру заводского городка. И вот в процессе уточнения различных деталей Чернов проговорился, что он уже спроектировал прекрасный особняк своему приятелю по гимназии Саше Ионову - но вот жаль денег у судовладельца на строительство не хватает...

Оказалось, что по действующим ценам на материалы этот особнячок тянет тысяч на пятьдесят с лишним - но мой, как бы не побольше размером, лично мне встал в двенадцать - и это с учетом очень навороченной "инженерии". Прикинув, что заложив стопроцентную рентабельность я "обрушу" цены на жилищное строительство минимум вдвое, я решил заехать к Ионовым.

- Мне сейчас новый дом никак не поднять - поделился своими заботами Саша. Новый буксир уже почти достроен, я в него прибыли все и вложил. Так что строительство года на три-четыре откладывается, хотя и очень жалко: в начале лета мы наследника ждем, а в старом доме все же тесновато. Да и то, я думаю поначалу два этажа поставить, ну а третий - когда еще денег подкоплю. Договорился-то я на трехэтажный дом, а Федя мне все же проект двух этажей пока закончил.

- Так давай я тебе новый дом построю...

- Нет, я должником быть не хочу. Ты сам посуди: у меня нынче и десяти тысяч нет, ну к лету может двенадцать будет. А дом, как ни крути, дешевле полусотни и не встанет...

- Я тебе денег давать и не собирался, у самого лишней копеечки нету. Но проект Чернова я уже смотрел, и дом такой, даже пожалуй и получше, я тебе как раз за десять-двенадцать тысяч и выстрою. Только с одним уговором: ты никому не говори, во что тебе дом встанет.

- Ты мне избу строить собрался? - усмехнулся Саша - Федя-то Чернов смету очень точную посчитал, дешевле только саманный дом получится.

- Ты у меня в гостях сколько раз был? Новый мой дом встал как раз в двенадцать тысяч, а у тебя дом по проекту поменьше будет. Ты пойми: у меня кирпич свой, цемент, стекло - думаю, что и двенадцати не понадобится. Соглашайся!

- Ну ладно... одного не пойму - что ты меня так горячо уговариваешь? Я слышал, у тебя в усадьбе строительства невпроворот, так ты еще и тут строить хочешь? Зачем?

- А затем. Твой дом в десять тысяч встанет, а я скажу, что отстроил его всего за двадцать пять. В городе богатых купцов много, а в домах живут - в Ерзовке у иных крестьян получше будут. Как ты думаешь, сколько я заказов за лето соберу? Но это - если хоть один дом построю, чтобы народ увидел. А из приличного в городе только твой проект с властями согласован - так что выбора у тебя, почитай, и нету: хочешь - не хочешь, а дворец я тебе построю. По цене саманной избушки...

Со строительством это я здорово придумал - если сметы Федора Чернова и на самом деле соответствуют действительности. Богатеев в торговом городе было действительно много, и пыль в глаза отечественные купцы пускать умели и любили. Вот только до осени я смогу заказчиков порадовать лишь в том случае, если заказы поступят в крайнем случае до конца июня. А посему строительство "дворца Ионовых" было решено произвести темпами исключительно ударными и как можно раньше.

Подряженный Сашей Ионовым Федор Иванович Чернов составил (при некотором моем участии) обновленный, уже именно трехэтажный, проект дома, и в четверг первого апреля строительство началось. Саша с женой переехал в гостиницу, и специальная артель тут же приступила к разборке старого дома. Обычно на такие работы нанимались небольшие артели, человек по пять-шесть, и дом разбирался недели две минимум, а то и месяц. Я же нанял на разборку сразу двадцать человек и посулил им изрядную премию если они уложатся за неделю. Плюс еще большие бонусы за каждый сэкономленный день - и в результате в понедельник пятого эта же артель приступила к рытью котлована под фундамент.

Так рано в Царицыне никто и никогда строительство не начинал - хотя бы потому что кладка на известковом растворе на холоде очень долго не застывает. Поэтому и две артели каменщиков найти в городе особого труда не составило. Трудно оказалось объяснить этим "профессионалам", что на цементном растворе можно и нужно класть больше двух рядов кирпича в день, но уже в среду стройка пошла нормальными для меня темпами. В субботу утром котлован был закончен, а вечером - закончилась и кладка фундамента: поскольку я велел котлован рыть от краев к середине, то стены фундамента ставились одновременно с рытьем ямы.

Фундамент ставился на толстые листы картона, обильно пропитанные гудроном: его на заводе Нобелей просто сливали в ямы и никак не использовали, и гудрон для гидроизоляции я "добывал" вовсе бесплатно. Этим же картоном (дополнительно склеенным тем же расплавленным гудроном) выстлали и все дно котлована.

Уже довольно поздно вечером в субботу на дно котлована была положена арматура из трехлинейной проволоки-катанки и его залили тонким, сантиметров в десять, слоем бетона: такая стяжка нужна не столько для гидроизоляции, сколько для "укрепления стен": в Сети я в свое время прочитал, что когда-то пятиэтажка-лагутенка просто сложилась из-за того, что грунт сдавил стенки фундамента и вдавил их внутрь подвала. Может это и вранье было, но я решил не рисковать.

В воскресенье уже бригада с завода Василия Ивановича Якимова поставила опалубку для отливки части перекрытий подвала и пола первого этажа. А в понедельник сразу четыре артели каменщиков начали возводить стены.

Наем большого числа специалистов обходился довольно дорого, только каменщикам, которых было уже восемь человек, я платил по три рубля в день - а всего на зарплаты уходило ежедневно по пятьдесят рублей. Но в результате трехэтажная коробка была поставлена всего за шестнадцать суток.

Хорошо что Федор Иванович Чернов при этом строительстве не присутствовал: он уже приступил к строительству новых домов у меня в поместье и теперь жил там безвылазно, в Царицын не приезжая вовсе. Хорошо потому, что проект его я еще несколько "модернизировал": из него исчезли все украшательства в виде фигурных карнизов, выложенных из кирпича полуколонн и прочие "архитектурные излишества". Еще хорошо, что и сам будущий хозяин особняка был по горло занят приемкой нового буксира в Сормово и тоже на стройке не появлялся. Так что издеваться над кирпичной коробкой "хрущев-стайл" получалось лишь многочисленным зевакам. Особенно народу понравилось смеяться над многочисленными железными крючьями, там и сям торчащими их стены сантиметров на пять.

Однако двадцать шестого апреля поводов для здорового смеха у зевак убавилось: густые леса, опоясывавшие дом, были закрыты от нескромных взглядов полотном. Поэтому народ и не увидел, как приехавшая из-под Рязани небольшая артель каменотесов надела на крючки сетку из толстой проволоки и по ней облицевала цоколь полированными гранитными плитами, а затем по той же технологии приступила к облицовке самого дома известняком.

Известняк любого качества в России - вещь доступная. И за не очень большие деньги мне удалось закупить светло-желый в Одессе, снежно-белый - как раз в Рязани, а у какого-то бакинского купца - вообще розовый. Самое забавное заключалось в том, что баржу с розовым известняком в Царицын из Баку (точнее, уже из Астрахани) притащил Сашин "Нил", но Саша даже и не знал, что груз направляется ко мне и предназначен для его нового дома.

Одновременно с внешней отделкой дома началась и внутренняя, и ей занялся уже лично Федя Чернов, в соответствии с составленным им проектом - после того, как долго и изысканно матерился по поводу внесенных мною изменений в экстерьер. Мелкие поправки в проекте все же пришлось сделать: с помощью сварочного аппарата я сделал радиаторы водяного отопления иной, нежели было изначально предусмотрено, конструкции и иных размеров, изобилие полированных каменных плит позволили изменить (и в лучшую стороны) отделку большинства комнат, да и кипарисовые панели (привезенные вместе с розовым камнем из Баку) очень украсили интерьер. Но в целом внутри дом получился даже "слишком" современным - с позиции конца девятнадцатого века. И одновременно с последним гвоздем, вбитым в медную кровлю дома, внутренняя отделка так же была закончена.

Ранним утром в воскресенье шестнадцатого мая, буквально с первыми лучами солнца рабочие сняли с лесов полотно и разобрали сами леса. Чтобы сделать это именно быстро и тихо мне пришлось специально нанять на разовую работу всех рабочих с завода Якимова. Но они дело сделали как и было задумано, так что проснувшиеся царицынцы увидели на месте непонятной тряпичной коробки настоящий дворец. Выстроенный за сорок пять суток.

Особо желающие увидели и объявления в двух местных газетах, гласящее, что "Товарищество на паях "Домострой" (вникнув в суть "моих" строительных технологий Федор Чернов с удовольствием стал моим "младшим партнером") принимает заказы на проектирование и быстрое строительство недорогих дворцов, особняков и домов". Причем никто их прочитавших это объявление не рассматривал его как шутку: судовладелец Александр Ильич Ионов ну никак не мог считаться очень богатым человеком, и в то же время новый его дом затмевал роскошью (по крайней мере внешней) любые здания города.

Вообще-то домик обошелся мне в девять тысяч, из которых четыре ушло на закупку отделочного камня, и четыре с половиной - на выплаты нанятым рабочим. Ну, это если не считать "внутренних затрат" на кирпич и цемент - но на это я потратил от силы тысячи две-три, причем и на те материалы, из которых строился и мой новый особнячок. И если не считать также всяких прочих затрат на перевозку многих сотен тонн всего, из чего дворец и строился... В общем, к Сашиным десяти тысячам я добавил почти столько же.

Чтобы обеспечить стройки готовым кирпичом, пришлось "слегка" модернизировать печь.

Прежде всего она стала не двух, а фактически пятикамерной: между секцией глубокой сушки и собственно секцией обжига появилось два шлюза (в одном температура медленно поднималась до трехсот градусов, а во втором - уже до шестисот пятидесяти). А за секцией обжига появилась и секция, где кирпич медленно остывал до шестисот - пятисот градусов (после чего его можно было вынимать без того, чтобы он растрескался).

Для перемещения между секциями внутри печки были проложены два рельсовых пути, по которым садки кирпича перемещались на тележках, ну а тележки тянулись с помощью мощной (хотя и ручной) лебедки.

Такая "реконструкция" - ведь печку пришлось фактически перекладывать на 80 процентов) позволила получать готовый кирпич через каждые три часа, то есть в сутки из печки выходило уже шестнадцать тысяч готовых кирпичей.

Но мне для обеспечения моего строительства нужно было все же больше - и поэтому одновременно с началом строительства Сашиного особняка началось строительство и второй кирпичной печки. А через неделю - еще двух. Ну а в конце мая - строго для "красоты картинки" - были поставлены еще две печки, и суточное производство поднялось до ста тысяч штук.

Вот только на выжиг кирпича у меня стало нужно тысячу пудов угля в сутки (и это не считая цементных печей), так что пришлось нанять "специалиста" по приобретению угля, что, впрочем, оказалось нетрудно при моих зарплатах: первый же приказчик с угольного склада, которому я предложил сто рублей в месяц, уже через два часа работал в "Домострое - товариществе на паях".

Все это, конечно, было очень хорошо, но новые печи тоже влетели в копеечку.

Тем не менее Сашин "дворец" меня не разорил, а как рекламный объект окупился многократно. К тому же и камня облицовочного у меня осталось еще на пару таких же "дворцов", а Федя Чернов в течение недели принял ещё пять заказов на строительство "особняков дворцового стиля". Чему изрядно поспособствовал и устроенное Сашей новоселье с приглашением "наиболее уважаемых" купцов города. Знали бы эти купцы, что для изготовления двух белых унитазов и двух фаянсовых белых раковин я скупил каолин в аптеках четырех городов! Вообще говоря, каолин (правда грязный какой-то, светло-коричневый) я покупал у какого-то тульского крестьянина на ярмарке: он привез самодельные миски продавать, ну а я их увидел и сторговал телегу "исходного сырья" за тридцатку. Но для красоты изделия я все же покрыл тонким слоем снежно-белого продукта, из которых аптекари "катали пилюли".

И не прогадал: заказы посыпались сразу после того, как Ионовы отпраздновали (широко отпраздновали) новоселье. Причем во всех заказах "белый унитаз" оговаривался отдельно...

Оговаривался - поставим, насчет стройкомплекса в свете грядущих заказов у меня волнения особого не было. Правда оставалась одна тонкость...

От Сашиного дома на Балашовской улице до речки Царицы расстояние было саженей сто, и на этих саженях иных строений не наблюдалось. Поэтому канализационную трубу я, не мудрствуя лукаво, просто протянул в окружающий Царицу овраг - все равно овраг был загажен не меньше станционного сортира времен первой пятилетки. В овраге (выше по течению Царицы) располагались лачуги местных бедняков, лишенные, естественно, каких-либо "удобств", и ассенизационные обозы данный "район" не обслуживали. Так что отходы примерно пяти тысяч человек вольно текли по Царице - и добавление таковых же еще от двух-трех человек кардинально картину не меняло. Однако сейчас только "дворцов" было заказано пять, а еще на очереди было с полсотни заказов на "обычные особняки" и дома, и все в обязательном порядке требовали сортиры с унитазами - а канализации в городе не было вообще. Так что потихоньку я задумывался и над этой проблемой. А пока - ставил во дворах домов "санитарные танки": бетонированные ямы с крышкой, откуда продукт по старинке будут ассенизаторы вывозить.

Дома я подряжался строить с полной предоплатой, и таким образом к концу мая набрал одних авансов почти на семьсот тысяч - при том, что потратить на строительство имел в виду никак не более трехсот. Столь значительная "экономия" подкреплялась двумя существенными факторами- наличием собственного цементного завода и собственного грузового транспорта.

Цементный завод, как и обещал, Генрих Мюллер запустил в последних числах мая, причем запустил сразу две печи. Вот правда завод встал довольно далеко от Царицына (и от Ерзовки) - в тридцати верстах выше Камышина. Там мне удалось купить под "летнюю резиденцию" - то есть опять "в поместье" - тридцать десятин, на которых, между двумя меловыми холмами, приютилась небольшая долина, заполненная неплохой по качеству глиной. Место, правда, от реки отстояло почти на семь верст, но и меловой, и глиняный карьеры были буквально рядом - а перевозку угля с реки и цемента к реке обеспечивали трактора с трехтонными прицепами.

Что же до дальнейшей транспортировки, то для этого были сварены десять пятидесятитонных корыт-плоскодонок, с двумя четырехцилиндровыми моторами на каждой. Плавали корыта неспешно, километров двенадцать в час в груженом виде выдавали - но зато и стоили они всего рублей по четыреста каждое. Ну а поскольку князь Александр Чавчавадзе, исполнявший роль царицынского инспектора по судоходству, тоже строился, получить сертификат годности на эти кораблики было делом несложным - тем более корытца эти, со странными для нынешних времен названиями "Волжский Сухогруз ?...", я предполагал использовать исключительно для "личных нужд".

Вот я и разжился вполне осязаемой суммой. Очень кстати разжился, поскольку кроме заказанных домов предстояло еще строительство самого главного на текущий момент объекта. Даже двух. И я решил посвятить этому все мое время и все силы, тем более, что мне как раз удалось решить основную мою проблему с финансами - с их учетом.

Потихоньку чисто бумажная бухгалтерская работа стала занимать у меня большую часть времени. И, как я не старался, результаты этой работы становились все более и более плачевными: чаще всего я свое финансовое положение представлял с точностью до сотни рублей. Это было не очень важно, пока через меня проходили суммы не больше тысячи-двух в месяц, но теперь-то я начал влезать в "большой бизнес", а в нем каждая копеечка должна быть на учете.

Вот я и просиживал по полдня за бумажками, понимая, что хотя этим и краду у себя время, но иначе я украду у себя саму возможность "выйти в люди". И я уже начал себе представлять свое славное будущее в роли помеси гобсека и канцелярской крысы, но случай помог такой будущности избежать. Случай - он всегда помогает тем, кто его старательно ищет и образует в свою пользу.

В этот раз случай предстал в виде молодой и красивой блондинки - что и не удивительно, в Царицыне почти все женщины были блондинками, а многие при этом были еще и молодыми.

Блондинку я случайно встретил в банке, куда пришел в очередной раз "забыв" сколько у меня на счету осталось денег. Пожилой банковский служащий тихо разговаривал с сидящей перед ним девушкой, а второй - к которому обратился я, отошел чтобы посмотреть мое "состояние" по приходным книгам. И я от нечего делать стал вслушиваться в разговор за соседним столом.

- Мария Иннокентьевна, вы же сами почти счетовод и должны понимать, что банк не может вам представить дополнительную отсрочку: места у вас и оклада жалования нет, так что официально банк должен обратить на ваше имущество взыскание. Вы же знаете, я вашему батюшке большим приятелем был, но и против правил пойти не имею права. Так что примите совет: или изыщите денег, или продавайте дом. Потому что если вы не оплатите процент, то дом ваш продавать будет уже банк, и в таком случае вы вообще ничего с него не получите...

Бухгалтер, вот кто мне нужен! Я не удержался и, со всей простотой неотесанного иностранца (к которой в банке уже привыкли), вмешался в разговор:

- Девушка, а вы бухгалтер? То есть, счетовод? Ну, хотя бы разбираетесь немного в этом деле? Мне как раз очень бухгалтер, ну, счетовод нужен...

Мария Иннокентьевна Соколова оказалась правда не девушкой, а вовсе даже вдовой, а вдобавок - и сиротой, несмотря на свои двадцать четыре года. Жила она в крошечном домишке на окраине Царицына, настолько крошечном, что и жильцов не взять для поправки дел - но в своем. Овдовела полтора года как, кроме оставшегося от мужа дома иных богатств не имела. Но зато имела за плечами школу счетоводов, причем очень неплохую: она умела работать на арифмометре Однера, и он у нее даже был.

Одна беда - сейчас на работу счетовода купцы (да и купчихи тоже) брали исключительно мужчин. Мария Иннокентьевна перебивалась (в буквальном смысле этого слова) мелкими разовыми заработками у городских торговцев - а ведь нужно было ей и выплачивать ссуду, взятую покойным супругом (под залог того самого дома) для устройства красивой свадьбы...

Банковский клерк действительно очень хорошо отнесся к дочери покойного приятеля: получив от меня заверения в том, что его клиентка уже получила работу с приличным окладом жалования в пятьдесят рублей, быстренько оформил ей трехмесячную отсрочку платежа.

Так что со следующего дня мои царицынские общепитовцы стали трудовые копеечки носить в маленький домик на окраине города, а я - перестал корпеть над бумагами: их курьеры на мотоциклах отвозили туда же. Впрочем, это продолжалось очень недолго: уже через две недели в бухгалтерии образовалась должность инкассатора (что очень облегчило работу общепита), а Мария Иннокентьевна, продав все же дом, переселилась в мое имение: в начале мая было закончено строительство "дома техников" с удобными (хотя и довольно небольшими) трех- и четырехкомнатными квартирками.

Раз в неделю (иногда - чаще) бухгалтер Соколова приносила мне что-то вроде сводных отчетов, и я, наконец, перестал путаться в доходах и расходах. "На службе" она всегда появлялась в одном и том же темно-сером костюме английского покроя, и я про себя стал именовать ее "Серой Машкой" - чтобы отличать ее от Машки Векшиной, "Белой", стекольщицы - чему в изрядной степени способствовало ее тихое и, я бы сказал, очень "незаметное" поведение. Незаметное - но все необходимые мне данные оказывались у меня всегда, когда в них возникала нужда. Потихоньку это естественно и неотвратимо превратилось в "Серую Мышку", а чуть позже - с той же неотвратимостью я к ней и обратился как к Мышке... Благодаря Мышке я, наконец, смог получить реальную картину доходов и расходов - и картина меня не очень порадовала. Денег было много - но нужно их было для воплощения замыслов больше. Гораздо больше.

Глава 13

Степан Андреевич даже не счел нужным скрывать свое удивление:

- То, что вам никто не стал специально разъяснять - это понятно, в обществе считается, что такие вещи узнают еще в детстве. Но то, что вы сами раньше не соизволили поинтересоваться о своих привилегиях... Впрочем, уже поинтересовались, так что постараюсь удовлетворить ваш интерес.

Статус служивого дворянства ввел Петр Алексеевич, и почему нас довольно часто и именуют "птенцами Петра". Хотя некоторые семейства получили дворянское достоинство уже во времена Екатерины Великой, но таких уже немного. Во вторую часть книги записывались те, кто получил дворянство на службе воинской, но при том не за звание, а за известные подвиги. Как правило, мы титулами не одарены, но действительно есть у нас привилегии, коими и титулованные особы из третьей части похвастать не могут - привилегии за службу Отечеству.

Прежде всего - и это, я слышал, вы знаете, в отсутствии титула мы имеем право на пользование гербом Российским в своих бумагах. Что дает нам привилегию в должных случаях действовать от имени Государя и Империи - наверняка и батюшке вашему случалось исполнять консульские службы в отсутствие в Аделаиде этой Российского консула - порт, вы говорите, большой, наверное и российские корабли туда ходили. Опять же, если действия сии делами службы не связаны, то и отчет за них мы несем лишь перед Государем.

В уездном дворянском собрании, в отсутствие иных лиц, упомянутых в части первой и второй Книги, мы можем забаллотировать любое решение, отвечая за данное действие лишь в вышестоящем собрании, а отменить наш запрет дозволено лишь Великим князьям и самому Императору либо губернатору - но последний об отмене таковой обязан сообщить уже лично царю. В губернском же собрании наш голос перевешивает на один все прочие голоса от нашего же уезда.

Еще из общих привилегий у нас есть право визита к царю без запроса, иные же дворяне, за исключением Великих князей, должны запрашивать об аудиенции. Это, собственно, всё... хотя нет, вам же иное скорее интересно. Как и дворяне из шестой части книги (то есть как и боярские роды), мы не должны испрашивать разрешений на учреждение любых собственных фабрик и рудников в своих землях, а если строительство желательно в государевых землях, то довольно будет известить соответствующий департамент - и если таковое запрещено не будет в срок до полугода, то таковое отсутствие запрета считается разрешением. Однако в таком строительстве нельзя использовать иные средства, кроме собственных капиталов. Дело сие весьма выгодно, но и капиталы потребны немалые, так что из наших родов вы, вероятно, первым промышленником будете. А из боярских - тоже по пальцам перечесть можно, я, пожалуй, кроме Константина Эсперовича и не назову никого...

- Константина Эсперовича?

- Да, князя Белосельского-Белозерского, да вы его наверняка знать должны - супруга Ильи Ильича ему племянницей приходится. Хотя сие не важно, это я для примера упомянул его.

- А насчет дорог, каналов, прудов - как?

- Да так же. Особо о них не оговаривалось в статусе, но обычно применяют формулу "мануфактуры, копи и иные строительства к пользе Отечества примененные" и к прочим инженерным сооружениям. Про каналы не ведаю, а прудов и дорог в Усть-Катаве Константин Эсперович поставил изрядно, этого не отнять. Надеюсь, мои скромные познания вам пошли на пользу. Если же вам желательно детальнее с Уставом ознакомиться, то тут я не лучший рассказчик - сам, знаете ли, лишь в отрочестве изучал, да кое-что по работе позже узнавал. Вам лучше у Предводителя справиться, Устав у него обязательно имеется...

Выходя из кабинета, Степан Андреевич с некоторой усмешкой подумал, что предстоящая работа неинтересной точно не будет: здесь, похоже, сначала делают дело, а уж потом задумываются о том, можно это или нельзя. И, прикинув, сколько за свои сорок пять лет он видел так и нереализованных "потому что нельзя" проектов, окончательно решил, что "скучно тут не будет". Но он и представить себе не мог степень этой "нескучности".

Задолго до того, как Саша Ионов узнал о том, что ему предстоит поселиться в первом царицынском дворце , построенном в конструктивистском стиле, у меня развернулись иные фронты работ.

Первого марта, как и обещал, ко мне приехал Сережа Лебедев. Занимать отдельную квартиру он не стал - по той простой причине, что мы сразу же решили, что завод гидролизный он будет строить недалеко от Саратова, там, где Саша Антоневич ударными темпами заканчивал завод по производству серной кислоты. Пока он жил в моей квартире, в "гостевой" комнате - благо, что всего комнат было восемь и я просто не очень понимал, зачем столько вообще может пригодиться. А вечером в понедельник шестого марта неожиданно "вне расписания" ко мне опять завалилась Камилла:

- Вот! - она поставила на стол пятифунтовую банку, наполовину заполненную каким-то белым порошком.

- Садись, пирожки будешь? Сегодня Дарья расстаралась, пирожки с курицей сделала и с рисом и яйцами.

- Тебе не интересно, что я сделала?

- Ну, судя по твоей хитрой физиономии, это не соль. А судя по тому, как ты подпрыгиваешь на стуле, ты и сама сейчас признаешься, что же это такое.

- Это - ацетилсалициловая кислота! Чистая! Полностью синтезированная!

- Молодец, бери пирожок с курицей - заслужила.

Камилла надулась. Гениальная девица, а ведет себя как взбалмошная девчонка лет двенадцати.

- Камилла, ты же и сама прекрасно понимаешь, что я просто слов не нахожу от восхищения. А британское воспитание не позволяет мне от восторга снять штаны и бегать, вопя от счастья. Ты - просто молодец. А теперь - давай, рассказывай как ты этого добилась. И Сергей Васильевич с удовольствием послушает.

- Да, я догадалась, что карбоксилирование фенола просто так не получится и что надо карбоксильной группой что-то заранее присоединенное заменить. А проще всего - щелочной металл, и я сначала сделала фенолят натрия...

Лебедев действительно слушал Камиллу с огромным интересом и задавал ей кучу вопросов. Я тоже изображал огромный интерес, хотя не понимал и половины произносимых слов. А когда девушка наконец замолчала, я тихонько поинтересовался:

- И сколько ты сможешь аспирина изготовить?

- Тут - три фунта... а сколько надо?

- Сейчас прикину... в сутках тысяча четыреста сорок минут... ну, если фунт в минуту - то будет очень неплохо.

- Сколько?

- Это - очень неплохое лекарство от простуды, от головной боли, от сердечных приступов и еще фиговой кучи всяких болезней. А в губернии только от простуд в год помирает пара тысяч человек. И губерния - это совсем не вся Россия, я понятно объясняю?

- Понятно - притихшим голосом ответила Камилла, - завтра с утра сяду и распишу весь этот твой техпроцесс. Только вот что: в городе дюжины две гимназисток-бесприданниц, точнее, кто уже гимназию закончил. Можно я их сколько-то наберу на аспириновый завод? А то я одна не справлюсь.

- Можно. И даже нужно. А еще, как писанину закончишь, съезди-ка в Казань, поговори с выпускниками-химиками в университете. Завод - это не твое, пусть им инженеры занимаются, а ты - исследовательница, не инженер.

Через неделю Камилла вернулась вместе с Севастьяном Варюхиным: лаборант рискнул предложить свою кандидатуру на должность директора аспиринового завода. И риск его полностью оправдался, тем более что заводик он предложил разместить в продающемся недорого немного недостроенном фабричном здании как раз в Казани. Фабрика предполагалась швейная, тихая, поэтому и место у нее было удобным, недалеко от центра. Ну а то, что здание одноэтажное - то со временем это легко исправляется: почти метровой толщины стены и три этажа выдержат.

За "недострой" - кирпичную коробку без окон и крыши - просили всего семь тысяч, я даже торговаться не стал. А вот оборудование заводика - причем по производству всего лишь килограмм ста аспирина в сутки - тянуло тысяч на семьдесят. Не было еще в мире нержавеющей стали, и кислотостойкие автоклавы делались из серебра, точнее, покрытые изнутри толстым слоем этого серебра. Предложенный Варюхиным стеклянный автоклав я отверг: в прежней жизни я часто слышал о "пользе" фенола, даже испаряющегося микрограммами из ДСП, и сообразил, к чему может привести лопнувший агрегат с сотней килограммов этой гадости в центре Казани. Но насчет нержавейки стоит подумать.

За две недели Лебедев успел набросать примерный проект гидролизного завода и отправился на встречу с Антоневичем в Саратов. Я как раз занялся проектом "массового строительства дворцов", но Камилла каждое утро все так же встречала меня на кухне и просвещала меня в вопросах химии. И где-то в самом конце марта она вдруг высказала весьма удивившую меня идею:

- Саш, я поняла. Ты же на самом деле учишь меня именно заниматься наукой. Ты сам уже знаешь, как делается то или иное, но специально делаешь так, чтобы я сама догадалась. И знаешь что? Мне понравилось. Я увидела, что тот же аспирин ты умеешь делать по другому, но мое решение тебе тоже очень понравилось, потому что оно не хуже твоего, а может даже и лучше. А это значит, что я тоже кое-что умею делать сама. Так что давай, расскажи мне еще про что-нибудь нужное, а я попробую это сделать.

- Хорошо - я стал судорожно вспоминать хоть что-то химическое, что может мне пригодиться в этом времени. В голове вертелись всякие "вкусы, идентичные натуральным" и "блески жожоба", но вдруг в памяти всплыла надпись на другом флаконе из моей аптечки:

- Сульфаниламид. Вот этот сульфаниламид ты мне и сделай.

- А как? И формулу ты поподробнее скажи?

- Это и есть формула. Я тебе даже дам немного для анализа, если сама не сообразишь, как структурная формула выглядит. Но как его делать - не скажу. Довольна?

- Хо-ро-шо - пробормотала по слогам Камилла, вставая из-за стола и уже полностью переходя в мир химии. - Я сама придумаю как. Сульф-анил-амид, я поняла, запомнила.

Да, ей на память жаловаться не приходилось. По крайней мере в той части, которая касалась химии. Но вот пообедать она могла и забыть, приходилось Глафире за ней присматривать. Ну нет в мире совершенства!

У меня тоже память была не абсолютной, но кое-что я все же помнил. Например то, что две с лишним сотни рабочих и сотня крестьян регулярно ожидает оплаты своего труда. И чтобы им платить, нужны денежки. Конечно, зимний "извоз" денежки мне приносил немалые, но Волга уже вскрылась, в по тракту много не навозишься, да и трактора давно уже в поле пашут. Так что срочно нужно было придумать что-то, пользующееся спросом и приносящим большую прибыль. Появление же собственного литейного производства эту задачу резко облегчило.

Для мотоцикла я уже в феврале, сразу после покупки завода Барро, сделал еще один мотор, одноцилиндровый в двести пятьдесят кубиков. Мощностью всего в две с половиной лошадиных силы, но ставился он на то, что правильнее было бы назвать "мопедом" - хотя и без велосипедных педалей, но всего с одной скоростью, даже без коробки переключения передач. Выкрашенный черным асфальтовым лаком этот агрегат смотрелся вполне себе на сто рублей, хотя в производстве обходился всего в сорок восемь. А видимая дешевизна объяснялась просто: за образец ценообразования я взял гостиницу "Экономическая" из бессмертного "Незнайки на луне". За сто рублей покупатель получал маленький мотоцикл, состоящий из рамы, колес, мотора, цепи и сиденья. Шины я сделал для этого "мопеда" узкие, трехдюймовой ширины, так что каждая обходилась мне в семь рублей. В результате прибыль от продажи мотоцикла едва превышала сто процентов. Что в принципе неплохо. Но еще за двадцать пять рублей можно было дополнительно прикупить крошечный генератор с небольшим шестивольтовым аккумулятором и фару с лампочкой, а еще за трояк - и задний фонарь. За дополнительную десятку - получить второе сиденье, или два багажных отсека, устанавливающихся у заднего колеса, или стальной шлем, за семь рублей - тросик с замком для пристегивания транспортного средства к столбу, за пятерку - получить никелированный бак вместо черного или крыло ("базовый" вариант ими не снабжался), или набор ключей и "аптечку" для шин. Но главное - за те же пять рублей можно было приобрести "мотоциклетные" очки с затемненными стеклами. В роли "мотоциклетных" у меня выступали очки, полностью содранные с "авиаторов". Рецептура особого "дымчатого" стекла была простой: пять фунтов зеленых винных бутылок на один фунт коричневых "аптечных" пузырьков смешивались с десятью фунтами обычных водочных (прозрачных) бутылок. И, после того, как Маша освоила "штамповку" стекол в никелированных формах, стоимость очков у меня приблизилась к гривеннику.

В феврале было сделано двенадцать таких мотоциклов и продано четыре. Но уже в марте завод среднесуточный выпуск достиг пять штук и все они тут же уходили - благо, Камилла все же наладила небольшой, но вполне для моих нужд достаточный выпуск глифталевой грунтовки и проблема с окраской рам ушла. Нет, в Царицыне не начался мотоциклетный бум, просто пятого марта в Саратове открылась очередная "конная" ярмарка, и на ее открытии мы с Евгением Ивановичем, Ильей (которому Лена все же разрешила пользоваться мотоциклом) и Юрой Луховицким устроили "показательную гонку". И сразу же после завершения гонки я подписал контракт на поставку сотни мотоциклов в месяц с купцом из Нижнего.

"Мотоциклетные магазины" сам я открыл в Саратове и Царицыне, и они не пустовали вообще никогда. Конечно, поначалу редко продавались в них хотя бы два мотоцикла за день, но и меньше двух десятков очков тоже уходило нечасто, хотя большая часть посетителей просто таращилась на "самобеглые механизмы". Да и шлемы (мне они обходились в полтора рубля) продавались не меньше чем по полдюжины на один мотоцикл - среди гимназистов покупка шлема как бы демонстрировала возможность скорого приобретения и самого транспортного средства.

Мотоциклы стали мне приносить примерно по пятьсот рублей дополнительного дохода ежедневно. Но, что гораздо существеннее, они привлекли внимание нескольких отечественных энтузиастов, мечтающих о всяких новейших средствах передвижения. Ко мне (точнее, к Чаеву) перешел работать еще гимназический приятель Евгения Ивановича Савелий Крутов, с энтузиазмом включившийся в подготовку оснастки для производства, а бывший паровозостроитель Святослав Серов активно включился в работу над мотоциклами.

Благодаря Серову, "творчески переработавшему" мою идею, уже в апреле была выпущена еще одна модель: трехколесный "развозной" мотоцикл с будкой. Этот продавался уже по двести рубликов, но только в своих магазинах я продавал их по пять штук в день. Таких результатов удалось достичь благодаря каслинским мастерам, обеспечивающим литьем выпуск уже по двадцать моторчиков в сутки, и Евгению Ивановичу, очень удачно "превратившему" дюжину бромлеевских сверлильных станков в хонинговальные. Да и я постарался: в выстроенном в марте новом (хотя и небольшом) цехе поставил семь сварочных постов, на пяти из которых варились разные трубы мотоциклетной рамы, а на двух - варилась уже сама рама.

Двадцатого апреля общий выпуск двухсильных мотоциклов достиг двадцати четырех штук в сутки - и на этом рост производства остановился. Причем - по независящим от меня обстоятельствам: мне просто не хватало шариков для подшипников. В России их вообще не делали, и все нужные шары я покупал в представительстве шведской фирмы в Петербурге. И как раз максимум того, что они продавали, мне на две дюжины мотоциклов и хватало. Конечно, покупались они не каждый день, поставки шли мне каждые две недели. Но вот выпускать мотоциклов больше, а потом несколько дней ждать новой поставки смысла не было, а увеличить поставки шведы по каким-то причинам не пожелали. Скорее всего, просто у них больше не было - потому что шары большего размера, которые у меня тратились на тракторы, они были готовы поставлять в любых количествах. Ну, почти в любых, мне пока их хватало.

Трактора тоже выпускались без перерыва, но их выпуск ограничивался уже возможностями "механического" цеха. Довольно сложные коленвалы и коробки передач ограничивали выпуск сорока штуками в месяц. Попытка увеличить производство закупкой двух новых прецизионных немецких станков большим успехом не увенчалась: на станках просто некому было работать. Даже то, что удалось сманить двух мастеров с Канавинского завода (видимо, безграмотность победила: городок стал наконец официально именоваться "Канавино"), помогло не сильно: мужики опыт имели огромный, но им просто не хватало образования - оказывается, даже чтобы просто правильно замерить деталь микрометром, тоже нужно в школе поучиться.

Тем не менее к посевной (а сев начался в первых числах апреля) тракторов было уже больше сотни на ходу (хотя с десяток уже и вышел из строя - все же моторы оставляли желать лучшего). Поэтому я с удовольствием познакомился с новыми властями соседнего Царевского уезда. Они тоже были весьма рады новому знакомству, и взаимная радость выразилась в увеличении уездного бюджета сразу на пятьдесят тысяч рублей. Я же обеднел на семьдесят пять, но теперь фамилия Волковых появилась и в родовой книге Астраханской губернии, а поместье дворянина, эту фамилию носящего, выросло в Царевском уезде до шестидесяти тысяч десятин. Не обидел вниманием я и местные, Царицынские власти - правда, тут поместье выросло всего на три с половиной тысячи десятин (и всего-то за восемь тысяч рублей). Но больше всего приятности мне доставило знакомство с донскими казаками: шесть тысяч десятин Области Войска казачьего так же присоединились к угодьям дворянина второй части, что обошлось мне почти в сто тысяч. Просто потому, что две тысячи ближе к Дону удалось выкупить лишь по "хорошей" цене в тридцать рублей за десятину, зато теперь мое "царицынское" поместье простиралось от Волги до Дона.

Из всего этого богатства распахать удалось четырнадцать тысяч десятин под яровую пшеницу. И целых двадцать (причем уже не тысяч) - под подсолнух. Что же касается картошки, то для нее я распахал делянку уже под Саратовом - некое подобие лесов на приобретенных участках давало надежду на более подходящую для картошки погоду.

Да, прошедшей зимой подавляющую часть времени я провел в цехах. Но все же больше я думал о своих теперь уже почти бескрайних полях и огородах. Где-то в глубине мыслей проскользнуло то ли воспоминание, то ли ассоциация странная, но почему-то я был почти твердо убежден в одном: на каких-то голодоморных хохлосрачах кто-то доказательно писал, что в двадцатый век начался с многолетнего голода, в котором померло чуть ли ни пять миллионов народу. А мне помирать с голоду не хотелось совсем - и тем более не хотелось, поскольку очень малоснежная и морозная зима все больше склоняла к мысли, что те слова о голоде были на чем-то основаны.

Так что в поля я выгнал всех, способных хоть как-то пахать: и мужиков, и баб, и даже мальчишек лет от десяти и старше. На трактора были посажены и рабочие с завода - среди крестьян все же подготовленных трактористов было меньше чем тракторов. Чтобы народ на всякие мелочи не отвлекался, для младших детишек устроил отдельный детский сад - для чего были "со стороны" наняты четыре девицы от тринадцати до пятнадцати лет и две бабульки. Еще и батраков было нанял, но удалось найти всего пару десятков, из Собачьей балки: ерзовские (те, кто в "колхоз" решил не идти за отсутствием детишек школьного возраста) работали у ерзовских же богатеев и менять хозяев категорически не хотели. Так что всего "в поле" работали почти двести семьдесят человек. А все, кто в данный момент не пахал, строили плотины на двух оврагах (образующих верховья сухой Мечетки). Лопаты я на французском заводе купил, плохонькие, но уж всяко лучше деревянных. Да и не очень-то и плохонькие, это я разбаловался с ГПЗ-шным изделием, а завод делал лопаты нормальные, да их все же профессионалы делали: на заводе уже полгода действовал отдельный именно "лопатный" цех. А носилки мне Якимов сделал, причем удивляясь заказу: не было тут такое изделия высоких технологий известно еще, по крайней мере в Царицыне.

Четырнадцать тысяч гектаров (да еще большей частью - целины) были вспаханы за двенадцать суток. Затем за неделю поля пыли засеяны - и на этом посевная закончилась. А началась охрана посевов: сусликов в степи было более чем достаточно, и пшеница очевидно считалась у них любимым лакомством. Для борьбы с "проклятым сусликом" на "колхозном" поле за Ерзовкой - оно получилось гектаров в четыреста всего - были закуплены еще ружья, два "монтекристо" ижевских и две уже серьезных охотничьих "тулки" шестнадцатого калибра. А для того, чтобы борцы все время пребывали "на страже завоеваний", у слияния двух оврагов поставили две небольших избенки. Пока две, и действительно небольших, примерно три на четыре метра каждая - но с печкой-буржуйкой в ней было очень даже возможно неплохо жить, и две семьи "неустроенцев" с радостью заступили на вахту.

Что же до "астраханских" полей, то на них борьба с вредителем полей велась иначе. Мне кто-то из крестьян сказал, что суслик дальше сотни саженей от норы кормиться не ходит - и огромное поле было попросту опахано полосой метров в триста шириной. Чтобы земля не выдувалась ветрами, на полосе этой был посеян клевер вперемешку с тимофеевкой - такую смесь мне удалось купить у какого-то тамбовского помещика, адрес которого я обнаружил в написанной им статье в Трудах Вольного экономического общества, подписчиком которого я стал. Не знаю, что получится, но помещик свою смесь очень хвалил, а журнал за репутацией следил и чушь как правило не публиковал.

Пахали и сеяли, конечно же, крестьяне и рабочие, от меня им доставались лишь "ценные руководящие указания". Иногда - весьма одобряемые (как, например, насчет строительства плотин в оврагах), иногда - высмеиваемые (это насчет распашки степи в основном). Но работа все же шла, и особых личных моих усилий не требовала. Поэтому удалось "совместить" и строительство Ионовского особняка, и сельхозработы, и судостроение, причем все "без отрыва от производства". Правда в день приходилось на мотоцикле проезжать верст по сто - но не пешком же!

На заводе Барро появилась новая печь переплава. Маленькая, всего-то на три пуда стали, но, работая на кислородно-водородном топливе, она вполне обеспечивала температуру до тысячи семисот градусов, Цельсия естественно. Топливом печку обеспечивал электролизер, работающий от динамо-машины, которую крутил сорокасильный бензиновый мотор.

А печка нужна была для того, чтобы отливать цилиндры новых моторов, на этот раз - стальные.

Я где-то когда-то прочитал, что на знаменитых "рус фанерах" как раз стояли простенькие моторы как раз со стальными цилиндрами, и именно сталь позволила сделать первый отечественный авиационный мотор. Авиация у меня в списке приоритетных задач не стояла, но хороший мотор в этом списке был - и он получился. Не совсем сразу - но уже в конце апреля на трактора стали ставиться новые сорокасильные моторы со стальными цилиндрами и головками. В результате новый мотор полегчал до всего лишь шести пудов - причем "дополнительные" по сравнению с чугунной моделью десять сил были получены исключительно увеличением оборотов. Потому что стальной цилиндр получился гораздо тоньше, охлаждаться стал лучше - тем более, что количество пластин воздушного радиатора удалось увеличить вдвое по сравнению с чугунным вариантом.

Печку же я построил исключительно из жадности. Пока первые мотоциклы делались на основе сломанного шатуна из "Борзига", Илья пошуршал справочниками и нашел-таки подходящую сталь, по крайней мере для клапанов (цилиндры тогда уже было решено делать чугунными). Подходящую сталь делала небольшая шведская компания Улофа Линда - и сталь эта была ванадиевая: похоже у шведа как раз и было одно из месторождений "природно-легированной руды", в которой ванадий и был обнаружен впервые.

Правда, продавал швед эту сталь исключительно в виде шестиугольных дюймовых прутков, и для выделки из нее подходящих заготовок приходилось изрядно потрудиться кузнецам. Но даже после этого в стружку уходило больше восьмидесяти процентов металла, а стоила эта сталь хотя и полтора рубля, но не за пуд (как "соседская"), а за фунт. На один мотоцикл дорогой стружки выделывалось полтора фунта, а на трактор - уже и вовсе шесть, так что "жаба задушила" и пришлось выдумывать печь исключительно для переплава этого очень ценного сырья.

Однако пользы печка принесла гораздо больше задуманного изначально.

Прежде всего, печь получилась очень даже высокотемпературная, и в ней удалось сварить нихром. Оказывается, этот незатейливый сплав еще никто не придумал. А еще никто не придумал и нержавеющую сталь. Самое забавное, что высокохромистые стали уже варили, но вот хрома чуть-чуть недокладывали. Но мне пока было не до нержавейки - оказалось, что их печки сильно перегретую (и сильно жидкую) сталь можно легко разливать по кокилям и теперь каждые полтора часа восемь новеньких ребристых отливок отправлялись на дальнейшую обработку. Хотя, вообще-то, отправлялось максимум шесть, а чаще пять - остальные браковались. Но и этого пока хватало на все текущее производство с запасом.

А вот чугунолитейные мощности высвободились - и для их загрузки был быстренько разработан новый мотор.

На самом деле "новый" мотор стал значительным "шагом назад" в деле моторостроения: обороты упали, компрессия в нем была всего четыре с половиной, зато вырос объем до четырехсот пятидесяти кубиков на цилиндр, и это чудо легко развивало на тысяче двустах оборотах мощность в двадцать четыре силы. Причем - используя в качестве топлива хоть керосин.

Новое "чудо моторостроения" весом получалось за двести килограмм, работало с зажиганием от магнето, а заводилось простым "кривым стартером" - и с тоже "новой" трехступенчатой коробкой ставилось на "новый" же трактор.

А трактор этот у меня заказал Барро. Как мы и договаривались, он проработал на заводе до первого апреля, постепенно передавая штурвал в руки нового директора - приглашенного самим Барро инженера Емельянова Осипа Борисовича, ранее работавшего на механическом заводе в Коломне. Но за три месяца Поль увидел и достаточно хорошо разобрался в том, что на заводе стало делаться - и где-то в середине апреля пришел ко мне с предложением:

- Александр, должен признаться, что ваши машины полностью меняют представления о правильной работе в поле. И я бы с удовольствием купил у вас ваш трактор - но дело в том, что дома, во Франции, мне будет нечем его топить. Покупать бензин в аптеке - это безумие, а я специально написал сыну письмо и он подтвердил, что в иных местах бензин практически недоступен. Но ведь у вас были вначале моторы, которые вроде бы могли работать и на простом керосине? Поэтому я хочу вам кое-что предложить...

- В принципе, я наверное смогу переделать для вас мотор под керосин...

- Я и не сомневаюсь в этом. Но предложение мое иное: если вы сделаете другой трактор, с керосиновым мотором и цена его окажется приемлемой - а ваши цены выглядят более чем приемлемыми - то я берусь за продажу этих тракторов во Франции, причем думаю, что смогу продавать несколько сотен в год. Через месяц сын приедет в Царицын помочь мне с переездом, и я был бы раз получить ответ к этому времени. Положительный ответ, разумеется - закончил он с непроницаемой, как и всегда, физиономией.

Мышка подсчитала реальную себестоимость моего "Т-40", и оказалось, что трактор обходится в пять с половиной тысяч рублей. А Барро озвучил "приемлемую цену" в районе пяти тысяч - так что, имея в виду хотя бы стопроцентную рентабельность, агрегат существенно упростить. И в результате получился буквально "Фордзон-Путиловец": железные колеса без шин (большие сзади, маленькие спереди), рулевое управление - реечное, никакой электрики кроме магнето, открытая кабина и железное сиденье. Максимальная скорость трактора составляла около восьми километров в час, а на пахоте - около трех. Но зато трактор отпускался "со склада в Царицыне" по цене всего четыре тысячи девятьсот рублей - и Барро был счастлив. Я - тоже, потому что после подобного "дауншифтинга" стоимость трактора упала до тысячи трехсот пятидесяти рублей.

Барро уехал во Францию в середине мая, увозя первые двенадцать тракторов Т-24 "Бови" (в смысле "bouvillon ", или, по-нашему, "бычок"), двадцать мотоциклов М-2 "Еруслан" (ну не "Волгой" же называть это "самобеглое чудо экономии на всем") и столько же трехколесных мотоциклов М-3 "Пони". Причем уезжая, он оставил взамен присланные ему сыном из Франции два десятка пудов подшипниковых шаров и обещание их поставок в любом нужном мне объеме.

Мне идея получать дополнительные рубли уже из Франции очень понравилась, и не только потому, что одновременно решалась проблема расширения производства. Для меня отечественный рынок очевидно ограничивался сезонными перевозками, оконным стеклом и - по мелочи - общепитом. Трактора, кроме Барро, вообще никто не пожелал купить, мотоциклы копились на складе - продажи так и не перевалили за три сотни в месяц. А у "заграницы" и денег побольше, и народ побогаче - то есть рынки пошире, есть куда расти.

Но это - в будущем. А настоящее требовало совсем других действий - но, по счастью, у меня появилась возможность их выполнить.

Кризис - это хорошо! То есть это конечно плохо, но и из всего плохого при определенной ловкости можно извлечь пользу. Поднимая отпускные цены на хлеб, как это быстро сообразили поволжские хлеботорговцы, или сманивая квалифицированные кадры, чем занялся уже я.

Профессор Фаворский еще с марта начал интересоваться, нужны ли мне еще талантливые химики - потому что выпускники университета не могли себе найти работу даже на мыльных фабриках. Хотя мало было этих выпускников... но Камилла сагитировала на работу у меня всех четырех выпускников-химиков из Казани, так что в апреле я приготовился принимать пополнение и из Казани, и из Петербурга.

Но первым ко мне приехал простой русский инженер с простой фамилией Иванов и с простым русским именем-отчеством Нил Африканович. Инженер Иванов, не окончив три года назад Императорское училище в Москве, отправился на заработки в Будапешт, где и проработал на заводе общества "Генц" до тех пор, пока кризис не заставил завод расстаться с иностранным недоинженером.

С Африканычем я пообщался буквально полтора часа - столько времени занял обед, сопровождаемый бурным обсуждением генераторов, трансформаторов и электромоторов - после чего недоинженер стал моим "закадычным другом детства по электрической части".

А через неделю - уже с подачи Африканыча - ряды инженеров пополнили сорокалетний Герасим Данилович Гаврилов и Степан Андреевич Рейнсдорф. Гаврилов, как и Иванов, был специалистом по электрическим машинам, а Рейнсдорф - специалистом по машинам уже паровым - правда судовым. Однако самым интересным оказалось то, что Степан Андреевич озаботился рекомендательным письмом, и письмо это было от моего Петербургского "родственника".

"Александр Владимирович, весть о вашем появлении в Царицыне застала нашу семью буквально через неделю после похорон моего отца и вашего дяди Александра Николаевича, и вы, надеюсь, извините нас, что мы не смогли встретиться с Вами сразу же. А позже перипетии корабельной службы и вовсе помешали нам посетить Вас..." - так начиналось это письмо. В общем-то, мне и рекомендации Африканыча хватало, но письмо стало уже реальным подтверждением успешности моего легендирования: "родственники" меня признали. А это значит... Хотя неизвестно, что это значит, однако - все равно хорошо. Спокойнее как-то. Вдобавок сам факт того, что "дворянин из второй части книги" Рейнсдорф приехал ко мне с рекомендательным письмом от аналогичного дворянина Волкова, в глазах местного дворянства легитимировало меня совершенно - некоторая снисходительная презрительность к тому, кто "работает руками", полностью исчезла, и даже некоторые дворянские "недоросли" сочли достойным просить у меня места. А мест для людей с образованием у меня было много. К тому же Степан Андреевич объяснил, наконец, чем "дворянин из второй части" отличается от прочих - и это в некоторой степени поменяло и мои старые представления об истории, и мои планы на грядущее. Вновьприбывшие инженеры тут же приступили к работе. Не по профилю - но сейчас было не до "профилей": наступало лето тысяча девятисотого года. И оно диктовало свои условия работы.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg