«Квадратное время»

Пройдите по этому коридору, — сказал чиновник бесцветным голосом, — розги направо, ботинок налево.

Следующий…

Одесса, апрель 1930 (3 месяца до рождения нового мира)

Если кто-нибудь попросит меня назвать главный символ интербеллума,[1] то я без колебаний отвечу: это вокзал. В нем начинается и заканчивается любое, даже самое короткое путешествие. За два прошлых года я успел исколесить всю Европу, но оказалось, завершить мою миссию возможно только в СССР. Поэтом снова перрон, снова бьют в уши сполошные крики продавцов фастфуда и разноголосые, переливчатые локомотивные гудки. Зычно клацают буфера, упруго подрагивает под ногами асфальт. Отличие от Франкфурта или Стамбула, по большому счету, ровно одно — вместо веселого и бессмысленного Малека Вебера из репродуктора доносится немилосердно шипящая, однако вполне узнаваемая мелодия "Я милого узнаю по походке", с первых звуков которой невольно вспоминается надрывно рвущий гармонь Гарик Сукачев.

Впереди носильщик, здоровенный детина в нелепой форменной фуражке и сером засаленном фартуке поверх старой солдатской шинели. Не просто так — он тащит за спиной на подставке-сиделке наш багаж. Странный атавизм, везде в Европе для этого используют специальные, похожие на двухколесную тачку тележки, однако "жемчужину у моря" научно-технический прогресс упорно обходит стороной. Хотя, возможно просто нет надобности — не часто у советских пассажиров встречаются пудовые сундуки или необъятные кучи коробок-картонок.

Даже наши, далеко не самые огромные в мире чемоданы, явно смущают окружающих новизной и мягким блеском импортной кожи. Что отнюдь не мелочь, а реальный символ статуса, который легко удерживает на расстоянии докучливых газетчиков, лотошников Главдорбуфета, кроме того, заставляет мелкотравчатых служителей железнодорожных законов брать под козырек вместо очередной проверки документов. And last but not least, чемоданы как магниты притягивают взгляды хорошеньких девушек!