Петер Туррини ОХОТА НА КРЫС Пьеса в одном действии
Он.
Она.
Первый мужчина.
Второй мужчина.
Ночь или вечер. Черное, беззвездное небо. На заднем плане — редкие огни далекого города. На переднем плане — огромная куча мусора: это — городская свалка.
Шум приближающегося автомобиля. Фары уже освещают сцену. Машина переезжает какой-то крупный предмет. Треск. Что-то разбивается. Машина останавливается. Голоса.
Она. Поосторожнее! Ты раздавил детскую коляску… Мы в самом деле остановимся здесь?
Он. Да!
Она. По-моему, ты просто ненормальный. Не заметить детскую коляску! Ты слышал, как она затрещала?
Он. Это затрещали детские косточки…
Снова шум мотора. Автомобиль появляется на сцене. Фары выключаются, мотор глохнет. Темнота.
Она (после паузы). Ну и темень! Хоть глаз выколи…
Он. Ничего, привыкнешь.
Сценическое освещение. Молодая пара 25–30 лет. Стандартной внешности. На всем их облике печать магазина готового платья. Машина — кабриолет с открытым верхом; выглядит немного странно — как самоделка. Кругом мусор: разодранные матрасы, щепки и т. д.
Она. Тьфу, черт! До чего воняет!
Он. Ничего, привыкнешь.
Она. Нет, ты только посмотри, какое свинство! И откуда только это все берется?
Он. Откуда берется! Из города, естественно. В один прекрасный день они засыплют свалку землей, и ты ничего не увидишь, кроме домов: одна коробка возле другой…
Она. Я только подумаю о таком, мне дурно делается. Дома, дома — и все они корнями в дерьме.
Он. Чепуха какая! Половина города стоит на отбросах, да и что в этом плохого? (Включает фары.) Оглядись-ка вокруг. Что ты видишь?
Она. Драный матрас, диван, из которого кишки торчат, поломанный холодильник…
Он выключает фары.
Послушай, такие глупости в голову лезут… До того, как мы купили холодильник, старик всегда ставил пиво на окно, а мы, назло ему, каждый раз все пиво выдували. Это прекратилось только тогда, когда у нас появился холодильник… Потому что от холодного пива у детей понос.
Он. Ну, если этот старый холодильник принадлежит твоему отцу, ты могла бы и теперь…
Она (перебивает его). …И все же в такие места дам не приводят, тем более в первый раз.
Он. А мне плевать. Мне здесь нравится. (Включает фары.) Смотри. Домов нет. Людей нет. Радио не воет. Никто за тобой не шпионит. Мне нужна свобода, понимаешь? А сколько здесь умопомрачительных старых машин! Старый «мерседес», такой, что просто глазам не веришь; «даймлер» с атлетической грудью; «фольксвагенов» навалом… Но полный завал был, когда я нашел «лассаль» 38-го года… Ты только представь себе: «лассаль» 38-года!
Она. Ну и шут же ты!
Он (делает неожиданное движение в ее сторону). Пойдем.
Она. Нет. Не так быстро. Я же тебя совсем не знаю.
Он. Идем. Можно подумать, тебя еще не касалась любящая рука!
Она (показывает рукой в зрительный зал, кричит). Там крыса! Мама! Там крыса!
Он (спокойно шарит на заднем сиденье и достает ружье; встает, целится в публику, стреляет; потом счастливым голосом). Этой — хана. Аминь.
Она (испуганно). Пожалуйста, стреляй, там еще одна…
Он (снова целится в публику, стреляет). А, твою мать, мимо.
Она. Ты… ты видел, какие они огромные, больше зайца.
Он. Ну, эти еще ничего. Погоди, еще не такое увидишь — вот тогда запоешь!
Она. Уедем отсюда! Я достаточно насмотрелась. Отвези меня домой.
Он (выключает фары). Не суетись. Представь себе, что ты в центре Африки, на львиной охоте… М-м-м?
Она. Я не Тарзан, я не хочу львов. Я хочу домой.
Он. Заткнись. Возьми сигарету и слушай. Я мужчина, понимаешь? Я должен убивать. Понимаешь? Это часть моей натуры, ясно? Но что мне делать, ведь я живу в городе! Если я буду стрелять в людей, меня упекут в тюрьму. Если я отправлюсь в Шеннбрунн, в зоопарк, и прикончу льва за решеткой, мне за всю жизнь потом не расплатиться… У меня нет выхода. Либо я должен проглотить собственный инстинкт и стать евнухом…Либо я должен ездить сюда и бить крыс. Ты меня поняла?
Она. Ты действительно получаешь от этого удовольствие?
Он. Больше чем от футбольного матча на первенство страны.
Она. Бедняга! Ты прямо ковбой какой то! Вот уж не ожидала…
Он. А ты думала — какой я?
Она. Я не знаю… так просто… симпатичный, но ничего особенного. Такой же трудяга, как все.
Он. Вот именно поэтому я езжу сюда, я не трудяга, я мужчина. Пива хочешь?
Она. Да… Если оно не слишком холодное…
Он поворачивается к заднему сиденью, открывает минибар: пиво, вино, кока-кола и т. д.
Честно, у тебя не машина, а чудо. Она мне нравится.
Он. Еще один кандидат на свалку!
Она. Зачем ты так говоришь? Я же видела, как ты собирал ее в мастерской.
Он. Верно… верно. Все своими руками. Моя работа… мотор — девяносто лошадиных сил — я свинтил с автомобиля одного клиента, из его колымаги можно было сделать только сливовый мармелад… С мотором пришлось повозиться… разобрать… собрать… а потом он кашлял, как чахоточный. И он заработал, понимаешь?.. Мой мотор…Я его разбудил. А потом кузов и вся отделка… Я мечтал каждую ночь, как это будет, когда я все сделаю. Я лежу в своей машине, словно астронавт… Катапультируемое кресло, все на месте… зажигание… И я с ревом взлетаю над домами, я улетаю, понимаешь? Я действительно видел, как я лечу… я смотрел на вас всех сверху. Я и моя машина. Каждый ее винтик я держал в руках, каждый кусочек… Такая радость… Моя машина…
И вдруг все было кончено. Конец. Финита… Понимаешь? Хочешь соломки к пиву?
Она. Что было кончено?
Он. Я не знаю. Это было так, будто прокололи иголкой твой новый воздушный шарик… будто проиграла твоя любимая команда… Я посмотрел на свой автомобиль и понял, что он — всего лишь вещь, понимаешь? Вещь — это вещь, и ничего более. И еще я понял, что только охота на крыс дает мне какую-то радость. (Берет ружье, включает фары, встает.) Эй, вы, крысы, чудища, выходите! Покажите свои гадкие красные глазки. (Стреляет в публику.) Одна! (Еще стреляет.) Две! (Еще стреляет.) Три!
Она. Что, опять убивать захотелось?
Он. Пожирательницы дерьма, воровки! Кровопийцы! Хвостатые отродья! Я с вами за все рассчитаюсь! (Снова садится, выключает фары и поворачивается к ней; пытается ее поцеловать.) Послушай, пойдем, не надо усложнять; вперед…
Она. Нет. Не так быстро. Я же тебя совсем не знаю. (Берет ружье, целится на публику и говорит, скорее, нежно.) Пиф-паф…
Он. Зарядить тебе ружье?
Она. Ты думаешь? Разве что попробовать разок, я еще никогда в жизни не стреляла.
Он (берет ружье, заряжает и возвращает ей). Положи приклад на плечо, возьми покрепче, палец на курок и — давай, пали. (Включает фары, указывает очень конкретно на какого-то зрителя и кричит.) Вот там одна сидит! Она дрожит и издает плачущие звуки. Стреляй, дура! Стреляй!
Она (начинает дико палить, перестает лишь после серии выстрелов, опускает ружье). Я… я… попала?
Он. Да, в старую калошу, засиженный клопами парик и треснувший манекен.
Она. Скорее, скорее, там целая демонстрация крыс… скорее!
Он берет ружье и стреляет несколько раз подряд.
Отлично! Браво! Ты укокошил трех жирных тварей.
Они садятся, берут по бутылке пива и чокаются.
Он. Помяни, господи, их души! (После паузы.) Когда я думаю о том, что эти мерзкие животные — крысы, — возможно, переживут атомную войну, я схожу с ума от этой злости… Нас разнесет на мелкие кусочки, и наши останки будут валяться кругом, как блевотина в квартале, где торгуют молодым вином, и тысяча, миллионы, миллиарды крыс будут пожирать наши обгоревшие кости… (Берет ружье, встает.) Видишь, вот там — серая, гнусная? Видишь ее, она изысканно позавтракает моими глазами, скотина. (Стреляет.) Мимо, не попал. (Кричит.) Я тебя все равно достану, ты, кровопийца! Я укорочу тебе хвост на метр, чтоб ты могла им подавиться, я тебя сварю в собственном соку, так что ты станешь вегетарианкой… Ты, дрянь проклятая!!!
Она (хватает его и тянет на сиденье, забирает у него ружье). Ну, иди сюда, не надо так переживать. (Целует его.)
Он. Ты всегда держишь пушку в руках, когда целуешься?
Она. Если она не заряжена…
Он смеется и хватает ее за грудь.
Нет. Не так быстро. Я…
Он (перебивает ее и заканчивает предложение). …«я же тебя совсем не знаю». Ты все время повторяешь одну и ту же ерунду. С каких это пор тебе нужно знать мужчину, с которым ты спишь?
Она. Любая женщина должна…
Он (пожимает плечами). Только не надо читать мне проповеди. Вы, бабы, все равно закрываете в постели глаза, какая же разница?
Она. Ты серьезно?
Он. Я не знаю… Я вообще ничего не знаю. Ничего не знаю и ничего не понимаю. Бабы для меня — загадка. Моих родителей, моих братьев я тоже не знаю. Мы разговариваем, но нам нечего сказать друг другу. А на работу все ходят только ради монет, разве там узнаешь кого-нибудь?.. Единственное, что я действительно знаю, — это моя машина. Понимаешь? Потому что я сам ее сделал… всю разобрал, а потом опять собрал. Каждый кусочек побывал в моих руках… Но я не могу сделать тоже самое с людьми и поэтому никогда не узнаю их.
Она. Попробуй…
Он (передразнивает). Попробуй, попробуй!.. Слушай, я буду говорить о человеке, как о машине. Я иду к нему и хочу разобрать его. Подержать каждую часть в руках. Я же хочу узнать его. Но он… он от меня бежит… не подпускает.
Она. Почему же он убегает?
Он. Потому что он боится!
Она. Почему боится?
Он. Потому что я доберусь…
Она. До чего?
Он. До того, что под кузовом!
Она. А что там?
Он (ворчит). Отбросы. Дерьмо.
Она. Что? Что ты сказал?
Он. Ты меня прекрасно поняла. Все в нас — мусор, дерьмо, помои. Плоть, из которой ты сделана, воняет тухлыми яйцами. Ты появляешься на свет, сосешь из маминых титек молоко, и оно скисает у тебя в брюхе. Сверху в тебя заталкивают еду, а снизу выходит дерьмо… Потом ты идешь в школу, и учителя набивают тебе мозги истинами, которые сгнили уже тысячу лет назад. Единственное, чему я научился в школе, это онанировать в уборной… Я до сих пор помню, что там было написано. Ха-ха! Теперь ты знаешь, чему учат в школе… А еще я научился в ней курить. Сегодня я выкуриваю тридцать в день. Смолой из моих легких модно заасфальтировать всю аллею Зиммерингер. Каждое воскресенье я иду в кино… Один порнографический фильм за другим входят в мою голову, словно больная кровь, понимаешь?.. А на работе всю неделю они говорят только о бабах и о постели. К вечеру внутри смердит, как в борделе… Все в нас — дерьмо, мусор, помои… Стоит только кому-нибудь открыть рот, и кажется, что сейчас утонешь в сточной канаве!
Она. Перестань говорить об этом. Мне нехорошо…
Он. Тебе нехорошо? Мне тоже плохо, когда я смотрю на тебя. Ты думаешь, что ты чем-то отличаешься от мусорного ведра?.. А?
Она. Прекрати! Это ложь!
Он. Дерьмо! Все в тебе искусственное. Твой мозг — раковина, в которую стекают чужие испражнения! Твое лицо — кладбище косметики. Даже волосы у тебя ненастоящие, это же конские волосы или еще чья-нибудь щетина.
Она. Закрой, наконец, свою грязную пасть! (После паузы.) Пожалуйста, помолчи… я прошу тебя.
Он (спокойнее). Ну да, ведь я же прав. Признайся, что у тебя волосы ненастоящие.
Она. Неправда.
Он. Можешь не стараться обмануть меня, ха!
Она. Что ты говоришь все время?.. У меня никогда не было ни одного фальшивого волоска.
Он. Дай я попробую.
Она. Что ты собираешься сделать?
Он. Потянуть.
Она. Нет!
Он. Вот видишь, не хочешь, чтобы я тебя узнал. Всегда одно и то же.
Она. Отвези меня домой, пожалуйста, отвези меня домой.
Он. Ты точно такой же горшок с помоями, как и все остальные: боишься, что поднимут крышку.
Она (кричит). А ты? А ты? Ха! Как ты думаешь, что есть такое ты? Может быть, другие и смердят, когда открывают рот. А ты, конечно, был бы рад, если бы мог его нормально открывать. Ты должен все время следить, чтобы у тебя не вылетели зубы, и ветер не засвистел между пеньками!
Он. Оставь мои зубы в покое, ты... ты...
Она. Ну что, получил? Я же точно видела в кафе, как ты жрал колбасу, и у тебя застряли кусочки мяса между зубами. И ты вытащил свои кусачки, чтобы выковырять это мясо, я права или нет? Ну давай, доставай их, покажи свою старческую пасть.
Пауза.
Он (долго смотрит на нее). Отлично. Мои зубы — против твоего шиньона.
Она. Что ты хочешь этим сказать?
Он. То, что сказал… Ты убираешь парик, я вытащу зубы.
Она. А потом?
Он. Увидим.
Она (после короткой паузы). Сначала ты.
Он. Нет, ты!
Она. Трусливая скотина! Сначала болтаешь, потом увиливаешь. Ну так смотри. (Снимает искусственные волосы.) На́ тебе твой парик! (Бросает ему на колени.) Теперь вы, ваша милость.
Он (отворачивается и вынимает, прикрываясь рукой, протез. Смущенно смотрит на нее). Я похож на садовые грабли, да?
Оба смеются.
Она (хватает себя за настоящие волосы). А я — на тарелку, полную спагетти, как ты думаешь?
Он (касается ее волос). Ну, вид сразу стал несколько потрепанным, но потрогать настоящее приятно…
Она. Не может быть у каждого такая шевелюра! (Запускает ему в волосы пальцы и по-дружески, слегка, дергает. Неожиданно с возмущением отдергивает руки, они полны волос.) Эй, а это что еще значит?
Он. Волосы, как видишь.
Она. Ужасно! Ты что, болен, и они выпадают?
Он. Я не болен. А выпадать — они со временем выпадают. Потому что я на работе потею, понимаешь?
Она. Я не замечала, чтобы у тебя появилась лысина.
Он. Я всегда ходил в кепке, из-за нее и не видно было. А потом мне надоело, потому что волос становилось все меньше и меньше, а под кепкой потеешь еще больше, и чешется вдобавок!.. И тогда я прочел… в «Курьере» часто печатают… об этой фирме «Интер». Там было написано: «Хотите ли вы иметь лысину?» Ну кто этого может хотеть, уж не я во всяком случае. И тогда я пошел туда…
Она (перебивает). И купил себе накладку?
Он. Нет, не накладку. Совсем лысым я еще не был. Они вплели чужие волосы в мои, понимаешь? Новая прическа стоила мне трехмесячного заработка. Теперь ты знаешь, какие деньги ты держишь в руках.
Она. Тогда мы квиты. Мои локоны тоже не из дешевых.
Она выдергивает целую прядь накладных волос и бросает ее в кучу мусора. Он бросает вслед за ней свой протез.
Мы сейчас выкинули кучу денег. Честно говоря… когда я смотрю на тебя такого, без зубов и без волос… красавцем тебя не назовешь. Но кто сказал, что мужчина должен быть красивым?
Они рассматривают друг друга и смеются.
Пауза.
Он. Продолжим?
Она. Что?
Он. Ты же прекрасно меня поняла.
Она. Ты этого хочешь?
Он. Да.
Она. Хочешь все… все вышвырнуть?
Он. Более или менее…
Она. Я тебе не верю.
Он. Что, боишься?
Она. А ты? Ты не боишься?
Он. Если ты хочешь знать, — конечно, побаиваюсь. Но я хочу узнать тебя, поэтому я хочу разобрать тебя, понимаешь? Каждую частичку подержать в руках…
Она (перебивает его). Как машину, я знаю. С чего начнем?
Он. Так же, как разбирают машину. Сначала снаружи, потом внутри. Сначала бампер, потом двери, потом…
Она. Только не надо болтовни, давай начнем.
Он. Хорошо, начинай!
Она. Теперь начнешь ты. Я уже была первой.
Он. Твой мусор — на мой мусор. (Запускает руку в карман и вынимает различные предметы.) Солнцезащитные очки, спички, пилочка для ногтей… (Бросает предметы в мусорную кучу.) В этом кармане больше ничего, посмотрим, что в другом. (Роется дальше, каждый предмет показывает, а затем швыряет в мусорную кучу.) Два билета в кино, третий ряд, порно…
Она. Вперед, смелее.
Он. Куча мелочи, пуговица от манжеты, сигареты… и… (Запинается.)
Она. Что там?.. Что у тебя в руке?
Он (пытается спрятать что-то в карман). Я не думаю, что это будет тебе интересно.
Она. Покажи, я хочу видеть.
Он. Если ты непременно хочешь… тут… презерватив.
Она. Ну и свинья же ты!
Он. Я о тебе заботился, значит, я не свинья. Кроме того… я же не знал, как будет сегодня вечером, вот я на всякий случай и захватил, понимаешь?
Она. Скажи, ты сейчас играешь всерьез или нет?
Он. Конечно всерьез.
Она. Тогда выкинь, наконец, эту гадость!
Он (выкидывает презерватив; роется в кармане). Больше ничего нет. Я выпотрошен. Теперь твой черед. (Берет ее сумочку и открывает.)
Она. Эй, осторожно, там деньги.
Он. Ага, значит, как доходит до денег, изучение прекращается, так? Ты же сказала, что хочешь этого, давай не будем ломать комедию, хорошо?
Она. Я только хотела сказать, что я не миллионер.
Он (достает косметику). Чего тут только нет! (Читает надписи.) Биокрем «Эллен Бетрикс», это еще что такое? (Отвинчивает крышечку и нюхает.) Фу, черт, воняет, как глазные капли, долой его… Крем-помада номер пять, это тебе ни к чему, это для индейцев… Слушай, скажи мне, пожалуйста, ты получила в наследство парфюмерную лавку? (Снова запускает руку в сумку и достает проспект, читает.) «Именно сейчас вашей коже необходим крем «Солея Арес» — он вернет ей эластичность и влагу». Ты что, засохла? (Разрывает проспект и выбрасывает его.) Посмотрим дальше… (Роется в сумке, вытаскивает разнообразную косметику, читает названия, выбрасывает.) Пудра лебединой белизны «Эллен Бетрикс»; тушь для ресниц «Эллен Бетрикс»; компактная пудра «Эллен Бетрикс»; крем для снятия косметики «Эллен Бетрикс»… Эта Эллен Бетрикс — твоя тетя?
Она. Тебе необходимо читать все, что написано на этой чепухе?
Он. Необходимо. Я же хочу узнать тебя (остает из сумки маленькую коробочку.) «Натуральные ресницы особой густоты»… (Открывает коробочку). Пусто…
Она. Ничего удивительного, ресницы там, где им положено быть: у меня на глазах.
Он. Я тебе сейчас покажу, где им положено быть! (Срывает ресницы у нее с век.) Раз… два…
Она. Ай! Псих! Ты же делаешь мне больно!
Он. Твоя боль — моя боль. (Выбрасывает ресницы.) Женщина смотрит на тебя своими замечательными глазами, и ты чувствуешь себя другим человеком… ты счастлив. И что же делает тебя счастливым?.. Ресницы «Патриция» особой густоты…Что может быть ужаснее?
Она. Пожалуйста, не мучай меня.
Он. Я не хочу тебя мучить, но я же должен тебя узнать. (Снова роется в сумке.) Ага, кошелек, это уже интереснее. Двадцать… сорок… сорок пять… и тридцать грошей. Сорок пять шиллингов тридцать грошей… немного. Это облегчит расставание. (Выбрасывает деньги.)
Она (смотрит на него с возмущением). Это уж слишком!
Он (исследует кошелек дальше, натыкается на фотографии). А это кто такие?
Она. Дай посмотреть. Это мои родители, порви и выбрось.
Он (показывает ей другую фотографию). А это? Твоя бабушка?
Она. Идиот! Это моя собака! Не рви!
Он. Я хочу узнать тебя, а не твою собаку. (Разрывает карточку.) Так, еще один зверь.
Она. Не мели чушь, это один мой бывший приятель.
Он. Я так и понял, потому что сзади написан: «Мышке от мишки».
Она. В кучу его.
Он. Этого Бельмондо тоже порвать?
Она. Если ты сейчас же не порвешь все фотографии разом, я разорву тебя в клочья!
Он (рвет оставшиеся фотографии и бросает их в кучу мусора; снова копается в сумке и вытаскивает пластмассовую бутылочку с пилюлями, читает). Ве-се, пе-не, ве-те, се-ре…
Она (перебивает его, в ярости). Че-те, пе-те, се-бе… Это значит — воскресенье, понедельник, вторник и так далее, ты, балда!..
Он. Что ты так волнуешься? Я же не знал, что современные календари делают из пилюль.
Она. Но ты бы мог знать, что изобретены противозачаточные средства.
Он. Ах, вот как? Оказывается, я мог бы и не тратиться на презерватив.
Она. Лучше бы ты не тратил попусту свои дурацкие замечания. Ты уже справился, наконец, с моей сумкой?
Он. Не спеши… Не спеши. Я должен о тебе все узнать. (Снова ищет в сумке, вытаскивает письмо, читает адрес отправителя.) Курти Матушек, 1160, Вена, улица Оттакрингер… я не могу разобрать номер дома.
Она. Это ни к чему. С Курти уже покончено.
Он (вынимает письмо из конверта, читае). «Мое сокровище!..» Это ты?
Она. Нет. Наш дворник.
Он. «Мое сокровище! Я тебе не случайно сказал, что я от тебя балдею. Я безумно от тебя балдею. Я так от тебя балдею, что заболею, если не увижу тебя…» Он что, слепой, твой Курти?
Она. Выбрось письмо. Я же тебе сказала, что с ним все покончено.
Он (читает дальше). «Прости меня, пожалуйста, за то, что я так нажрался в тот раз…» Ах, так господин еще и алкоголик?
Она. Ничего подобного!
Он. Написано же… черным по белому: «так нажрался». «Я от тебя балдею, как ненормальный».
Она. Не болтай. Можно подумать, ты никогда не надирался до беспамятства?
Он. Конечно, конечно… но тогда я уже ни от кого не балдел. Да-да, Курти, что же он пишет дальше? «Все равно балдею от тебя, как ненормальный, что стало мне окончательно ясно, когда я напился…» Да-да, истина в вине… пьяные всегда счастливы, они ничего не видят и не чувствуют, как воняет дерьмо.
Она. Я прошу тебя, выбрось письмо!
Он. Оно уже закончилось. «С любовью. Твой Курти». (Разрывает письмо и выбрасывает, исследует сумку дальше, переворачивает ее, высыпаются мелкие предметы; он поднимает их по очереди и швыряет в мусорную кучу.) Шариковая ручка… карандаш… носовые платки, «мягкие, как шелк, прочные, как лен, бактерицидные»… Так сорить деньгами из-за соплей — это безумие… (Вынимает две книжечки, читает название первой.) Роман Сильвии Бастай «Без сына твой род погибнет»… Чей род?
Она. Это книги моей подруги.
Он (читает название второй книжечки). «Принцесса или дочь лесника». Глядя на тебя, я бы сказал, скорее, дочь лесника.
Она. Это еще почему?
Он. Не сердись. Я не хочу тебя обижать. Но…
Она. Ладно, ладно… Ты, наконец, покончил с сумкой?
Он. Да. Все там, где и должно быть, — на свалке.
Она. Хорошо, теперь давай твой бумажник.
Он (роется в карманах, медленно достает бумажник, протягивает ей). На, ха! Арриведерчи, пети, мети!
Она. Сколько у тебя там денег?
Он. Почти тысяча… Почему ты спрашиваешь?
Она. Почти тысяча? Ого! Может, прекратим игру?
Он. Прекратим? Мы только начинаем.
Она. Подумай, сколько мы могли бы накупить всякой всячины на эти деньги!
Он. Знаю, знаю. Косметика, зубные щетки, билеты в кино, сосиски… Знаю, знаю, за деньги можно купить кучу дерьма и отбросов. Хватит того, что внутри. Разве это поможет… Пусть у меня будет тысяча синеньких — я все равно никого не узнаю по-настоящему… порви их, порви!
Она. Как хочешь (берет деньги из бумажника и начинает методично — купюру за купюрой — комкать и выбрасывать их). Сто… двести… триста…
Он. Скорее, скорее, заканчивай! (Вырывает деньги у нее из рук, сминает и выбрасывает.) Теперь я чувствую себя лучше.
Она (подходит к мусорной куче, поднимает деньги и разрывает их). Делать, так делать!
Он. Зачем ты порвала деньги?
Она. Чтобы ты потом не взял их опять.
Он. Разве ты не замечаешь, что для нас не может быть больше «потом»?
Она. Что ты имеешь в виду? Честно говоря, мне страшно.
Он. Ты не должна бояться. Теперь, когда мы избавились от денег, мы скоро узнаем друг друга. Давай продолжим с моим бумажником.
Она (достает несколько фотографий, переворачивает их по очереди и читает). Эльфи, 1.08.67… Герти, 13.04.69… Лончи, 16.08.69… Агнес, в скобках Агги, 1.01.69… Ты, может быть, женоубийца.
Он. Точно, точно. Я знаменитый убийца из парка Пратер. «Разыскиваемый убийца из Пратера»… Ты что, газет не читаешь? Тот, который забивает женщинам в голову канцелярские кнопки!
Она. Ну и страсти!.. А почему возле имени всегда дата?
Он. Все очень просто. Это день, когда я с ними переспал.
Она. Ты и в самом деле свинья!
Он. Почему — свинья? Я тебе сейчас объясню. В году 365 дней, так? Один день похож на другой, так? Всегда одно и то же. Единственное разнообразие — переспать с кем-нибудь. И я записываю: имя, дату…По крайней мере, я знаю, сколько дней были немножко другими.
Она. Может быть, ты и прав. (Исследует бумажник дальше.) Водительские права… пропуск… квитанция о зарплате… так… и сколько же мы зарабатываем?
Он. Ты все еще говоришь о деньгах?
Она (выбрасывает упомянутые предметы и роется дальше, вынимает несколько газетных вырезок, читает). «Контора Пратерштерн предлагает: квартиры со всеми удобствами, 50 квадратных метров, ванна обложена кафелем, фронтальное расположение окон, шестой этаж, лифт, 120 000 шиллингов, первый взнос — 650 шиллингов, включая центральное отопление, 340397… 10… ага, это обозначает, очевидно, десятый район… Прекрасная однокомнатная квартира, 3 000 шиллингов, первый взнос — 500… контора Геллепарт, 9020166. Сдается комната с полной обстановкой, 450 шиллингов, 7316…»
Он (перебивает ее). И так далее, и тому подобное. Выбрасывай!
Она. Ты ищешь квартиру?
Он. Раньше искал, не теперь. Пришлось побегать. Везде обман, мошенники. И тогда я подумал: то, что могут другие, могу и я тоже. И стал интересоваться вопросом, так сказать, профессионально.
Она. Не понимаю.
Он. Я решил открыть собственную маклерскую контору и загребать деньги одной левой. Ясно?
Она. Ты решил заняться надувательством?
Он. А меня разве не надули?
Она. Конечно, конечно. Но мне казалось, что ты не такой, как они.
Он. Можешь успокоиться. Я все равно эту идею забросил.
Она (снова роется в бумажнике). Календарь… Опять какая-то вырезка из газеты. А-а-ах! (Читает.) «У нас вы найдете то, что ищите. Дешево. Наилучшего качества! Пробный номер — всего сорок шиллингов. С цветными иллюстрациями — всего восемьдесят шиллингов. Прейскуранты прилагаются. Впишите, пожалуйста, свой адрес и возраст. Швед-хауз, улица Брунисгатан, семьдесят пять, Гельве, Швеция…» Что это за фирма?
Он. А, так просто.
Она. Скажи уж!
Он. Порнографические журналы.
Она. Зачем они тебе?
Он (передразнивает ее). Зачем они тебе? Ты же видела, сколько я получаю… Ты думаешь, на такие деньги я могу обеспечить себе ежедневное удовольствие? Нет денег — не будет музыки. Сердце мое, ты же сама знаешь… Вам подавай кино, а потом виски в баре, или два виски, или три… Ей богу, журналы мне обходятся дешевле.
Она. А любовь ты ни во что не ставишь?
Он. Да-да, любовь. А как я могу влюбиться в то, чего я не знаю? Объясни мне, пожалуйста.
Она. А в меня влюбишься, если узнаешь?
Он. Не исключено, не исключено… я не знаю… может быть, получится. А ты?
Она. Я? Не спрашивай меня. Я с тобой давно уже не могу разобраться. (Роется дальше.) Записка…
Он. Что там написано?
Она. Х. К. Артманн… «Черными чернилами»… Что это?
Он. Понятия не имею. Книга о тайнописи или что-нибудь в этом роде.
Она (выбрасывает записку, вынимает проспект). Смотри-ка, что у меня есть… «Народная школа Оттакринг, доклад профессора д-ра Ганса Хабера. «Ранне-исторические клады черепков в Палестине». А, ты хочешь открыть лавку старьевщика!
Он. Очень смешно. Не говори о том, чего не понимаешь.
Она. Можно подумать, ты много в этом понимаешь.
Он. Ах… Было такое время… перед тем, когда я начал убивать крыс. У меня была жуткая потребность в образовании… Я уже видел себя с аттестатом зрелости. Пока не догадался, что все они тоже лгут. Все равно все дерьмо! Долго ты будешь ты возиться с моим портмоне?
Она. Готово! Внутри больше ничего нет.
Он. Выбрось его!
Короткая пауза.
Она. Что теперь?
Он. Посмотри налево!
Она смотрит налево. Он срывает с ее правого уха клипсу.
Она. Ай, скотина! (Вскрикнув от боли, отдергивает голову вправо.)
Быстрым движением он срывает клипсу с ее левого уха.
Ай, ай! Ты мне сделал ужасно больно… Обязательно нужно быть таким грубым?
Он. Рождество, прелестное времечко, прошло! Долой елочные игрушки, серебряный дождик пора убрать в коробку. (Срывает с нее цепочку.) Кончен парад, дерьму украшения не нужны. (Вешает цепочку на ухо, цепляет клипсы в волосы, скачет вокруг нее, обрушивается на нее, срывает оба кольца с пальцев, поет.) Колечки с пальчиков… Язычок из ротика… Все сорвем! Все вырвем!
Она (кричит). Ты совсем спятил?
Он. Да-да-да-да-да… Шшш, помолчи, сейчас будут хоронить блеск жизни. (Подходит к мусорной куче и медленно выбрасывает украшения; при этом поет первые такты рождественской песни: «Тихая ночь, святая ночь».)
Она (громко). Ты!
Он. …Все спит, одинокий бодрствует…
Она (громче). Ты!!Послушай!!!
Он. Да, да, да, да, да, да…
Она. Дай мне свои часы! Твой блеск тоже должен погибнуть.
Он. Мои часы?
Она. А какие же еще? Башенных часов здесь нет!.. Туда их!
Он (дает ей часы). Фирма Юнгханс, водонепроницаемые, противоударные, с подсветкой, триста шиллингов с лишним…
Она. Теперь ты вдруг заговорил о деньгах. (Выбрасывает часы.) Чтобы крысы знали который час.
Он. Постой, у меня есть еще кое что. (Снимает с шеи золотую цепочку.) Подарок тети, выбрасывай!
Она (берет цепочку, наматывает ее на руку). Неплохо…
Он. Что ты делаешь?
Она. Я только смотрю, пошла ли бы она мне…
Он (сдергивает цепочку у нее с руки). Ты думаешь, я выбрасываю весь свой хлам, чтобы ты им красилась?
Она. Вот мы и вычищены.
Он. Как центральные улицы после рождества… Моя машина!
Она. Что с ней?
Он. В моей машине полно вещей… Отбросов.
Она. Нет. Машину не трогай. Ты же ее так любишь.
Он. Плевать мне на нее! Мы ее выпотрошим!
Она. Серьезно?
Он. Нет, шучу! Помоги мне, мы сделаем все вместе. Я этого момента давно уже жду. Машина битком набита вещами, всякой рухлядью, дерьмом!
Они подходят к машине и открывают багажник, вынимают из него предметы.
Он. Запасное колесо… покрышка… сигнальная лампа…
Она. Тряпки…
Он. Машинное масло… крошка, это ее жизненные соки.
Она. Плоскогубцы и прочая чушь…
Он. Старье, рухлядь, хлам!
Она. Целые кубометры грязи.
Они высвобождают нутро машины. Все быстрее и быстрее. Стук. Грохот.
Он. Сейчас мы ей вырвем внутренности. Перчатки…
Она. Консервы…
Он. Карманный фонарь…
Она. Еще какая-то жидкость…
Он. Резинка, карандаш, авторучка…
Она. Вино, кажется, хорошее…
Он. К черту! Уничтожить! Бинт, и довольно грязный…
Она. Опять вино. (Делает глоток.)
Он. Часы без стрелок…
Она (выплевывает). «Три звездочки»… (Берет другую бутылку.) На этот раз «Флогаксн».
Он. Корм для скота.
Она. Жвачка… С ума сойти, баночка тунца…
Он. Спички, расческа…
Она. …с овощами! Тюбик с горчицей…
Он. Гаечный ключ… Журналы. Ты только послушай: «Они играют в покер на меня», или вот: «В тюрьме любви конец!» Довольно! Пусть будет конец всему!
Она. Это же целый магазин… Сухая колбаса, хлеб.
Он. Дорожный атлас…
Она. Сыр…
Он. Счет за бензин…
Она. Ветчина… что-то сладкое… шоколад…
Он. Как, эти сапоги еще существуют? Одеяло с жирными пятнами…
Она. Газета, утренний выпуск «Курьера», «Кронен Цайтунг», «Нойе ревю».
Он. Порви эту грязь. Все рви. Есть еще что-нибудь?
Она. У меня пусто, а у тебя?
Он. Ключи от машины!
Она (срывает меховую накидку с переднего сиденья). Мы забыли содрать с нее шкуру!
Он. Цепи! Вот музыка для моих нежных ушей! (Яростно лупит цепями по машине.) Прекрасно! Прекрасно! Мы делаемся все лучше! Мир делается все лучше!
Она. Как ты мне нравишься такой!
Они смотрят на гору выброшенных только что вещей.
Как ты себя чувствуешь?
Он. Лучше. Легче… Будто меня пропылесосили.
Короткая пауза.
Она. Так…
Он. Да…
Она. Ну, что ж…
Он. Что теперь?
Она. Не знаю…
Он. Мне жарко.
Она. Мне тоже.
Он. Выкурим по сигарете?
Она. Ладно, выкури.
Он (ищет в кармане сигареты, не находит, вдруг вспоминает, что он их давно выбросил). …Ах, да!
Она (тоже спохватывается, кидает взгляд на кучу мусора). Ах, да!
Он. Ну и отлично, обойдемся, это всего лишь привычка.
Она. Ты прав, обойдемся.
Он. Займемся?
Она. Чем?
Он. Нами.
Она. Ты имеешь в виду одежду?
Он. Точно. Долой организованные тряпки!.. (Снимает куртку.) Сначала кафтан… Смотри, какие плечи, они делают меня на метр шире.
Она (снимает туфли). А что ты скажешь по поводу каблуков? Они делают меня на полметра выше.
Он. Гномик.
Она. И ты еще будешь что-то говорить, рахитик?
Смеются. Игра убыстряется. Он снимает туфли, нюхает, морщится, передает их ей. Она берет его туфли и швыряет в кучу мусора.
Он (снимает галстук). Этот признак цивилизации я купил в магазине особо модных товаров. «Господин желает нечто особенное, нечто выдающееся?» Видишь, галстук фирмы «Ив Лоран»… пусть он им удавится, проклятый парижанин!
Она. Мое платье тоже из «Эксвизита».
Он. Это правда? Правда? Правда? (Набрасывается на нее со спины, расстегивает на платье молнию.) Хватит шиковать!
Она (смеется). Ты почище, чем Бельмондо!
Он. Дура! Я — это я! А ты — это ты, понимаешь?
Она (снимает платье). Отвернись.
Он. Я не должен смотреть? Как же я тебя узнаю?
Она. Разве ты меня еще не знаешь?
Он. Еще немного… Еще немного… (Расстегивает брюки.) Как тебе нравится мой живот? (Ворчит.) Свободу толстому брюху! Я ждал этой минуты весь вечер! (Снимает брюки.)
Она. Я, кажется, лопну со смеху! Ну и фигура!.. Грудь, как у цыпленка, зато пузо — не обхватишь!
Он. Смейся! Смейся! Зато это мое тело. Это я, понимаешь?
Она. Ты можешь точно так же смеяться надо мной… как я стою тут в нижнем белье.
Он. К черту комбинашку! Мы все люди… Что такое, почему ты не раздеваешься? Ты стесняешься?
Она. Да. Нет. Она все равно мне тесновата. (Снимает рубашку.)
В тот момент, когда она тянет ее через голову, он бросается на нее и обматывает комбинацию вокруг ее головы. Начинает кружить ее.
Она. Помогите, я задыхаюсь! Не дурачься. Я действительно задохнусь! Пусти…Мне нечем дышать.
Он. Ей нечем дышать, какая жалость. (Стягивает с нее рубашку.) Как дела, как самочувствие?
Она. Ненормальный, ты что, убить меня хочешь?
Он. Слушай, ты могла бы заработать кучу денег.На конкурсе красоты среди гусынь ты обязательно заняла бы первое место… Хе-хе…
Она (наматывает рубашку на шею и гордо вышагивает). Эта жирная гусыня хороша, словно богиня! Эта жирная…
Он (падает на землю и в восторге болтает ногами). Я сейчас сдохну… Ха-ха-ха… Ты прелесть. Я сдохну… Тебе положена награда! (Снимает носки, встает, подходит к ней и вкладывает носки ей в руки.) Стой смирно! Замри! Когда присуждают премию, обязательно играют государственный гимн. Шевелиться тогда нельзя. Так вот тебя и наградили!
Она (танцует вокруг него, подымает и опускает руки, будто летит). Эта жирная гусыня хороша, словно богиня! Эта жирная гусыня хороша, словно богиня! Эта жирная…
Он. Подожди. Подожди!.. Нам нужен флаг. (Снимает рубаху и размахивает ею над головой.) Ты — победительница, я — знаменосец!
Она. Эта жирная гусыня хороша, словно богиня! Эта жирная богиня хороша, словно гусыня!
Он. Боже, храни Австрию! Боже, храни Австрию! (Обнимает ее, танцует с ней, поет.) Теперь я знаю тебя!
Тишина. Преображение. Громкая музыка.
Яркие световые эффекты. Они рассматривают друг друга.
Они вдыхают запах друг друга.
Они лижут друг друга.
Они изображают зверей… собаку, кошку, кенгуру, льва, крысу.
Музыка делается все громче.
Свет делается все ярче.
Они рычат друг на друга.
Они кусают друг друга.
Они царапают друг друга.
Они обмазывают друг друга грязью. Музыка еще громче.
Свет еще ярче. Они ласкают друг друга. Они целуются. Они начинают медленно танцевать.
Потом все быстрее. Все быстрее.
Музыка — невыносимо громко.
Свет — невыносимо ярко.
Выстрел.
Музыка обрывается.
Свет гаснет.
Она падает.
Молчание.
Нормальное сценическое освещение.
Он медленно подходит к ней.
Становится на колени.
Наклоняется к ней.
Поворачивает голову и смотрит в зрительный зал. Как будто стреляли оттуда.
Снова наклоняется к ней.
Он (тихо). Как же тебя звать-то?
Второй выстрел. Он падает на нее.
Они неподвижно лежат на горе мусора.
Пауза 15 секунд.
Отдаленные мужские голоса. Шаги и голоса приближаются. Появляются двое мужчин.
В руках у них ружья.
Первый мужчина. Послушай…
Второй мужчина. Да? В чем дело?
Первый мужчина. Нет. Ничего…
Короткая пауза.
Послушай…
Второй мужчина. Ну что такое?
Первый мужчина. У меня такое чувство…
Второй мужчина. Какое еще чувство?
Первый мужчина. …Как будто…
Второй мужчина. Что как будто?
Первый мужчина. Мне показалось…
Второй мужчина. Что же тебе показалось?
Первый мужчина. Понимаешь, такое чувство, как будто…
Второй мужчина. Как будто что? Ты можешь, наконец, сказать?
Первый мужчина. Эти крысы…
Второй мужчина. Что крысы?
Первый мужчина. Ну, эти, которых мы только что застрелили…
Второй мужчина. Мы застрелили двух крыс, что дальше?
Первый мужчина. Они мне напоминают…
Второй мужчина. Напоминают двух крыс, что же еще?
Первый мужчина. Конечно, конечно… Но как то… У них был такой вид…
Второй мужчина. Какой вид?
Первый мужчина. В них было что-то человеческое.
Второй мужчина. Что? Что ты сказал?
Первый мужчина. Да, верно… В них было что-то человеческое.
Второй мужчина. Человекообразные крысы? Ты с ума сошел!
Первый мужчина. Не сердись. Но в них действительно было что- то такое.
Второй мужчина. Люди как крысы…Крысы как люди…Ты пьян?
Первый мужчина. Нет. Мне просто показалось… Пойдем… Все в порядке, да?
Второй мужчина. Чшшш…попридержи язык. Там целая куча крыс!
Первый мужчина. Где?!
Оба яростно стреляют в зрительный зал.
Занавес.
Комментарии к книге «Охота на крыс», Петер Туррини
Всего 0 комментариев