«Пьесы»

ЭЛЬВИРА женщина 35 лет.

ВИОЛА ее дочь.

БАРОН ее муж.

ПЕЛЕГРИН бродячий певец.

ХОЗЯЙКА ТРАКТИРА.

ДОКТОР.

СЛУГА.

ПИСАРЬ.

КОНЮХ.

НЕГР.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ.

ПЕДРО закованный поэт.

КРЕСТЬЯНЕ-АРЕНДАТОРЫ.

МАТРОСЫ.

МОГИЛЬЩИКИ.

МУЖЧИНА, МАЛАЕЦ, ЗЕВАКИ, ФИГУРЫ.

Действие пьесы продолжается семь дней и семнадцать лет.

В трактире.

По одну сторону сидят крестьяне — молчаливо и скучно играют в карты. По другую, ближе к переднему плану, — доктор и Пелерин, который, сидя на столе, бренчит на гитаре и вполголоса напевает.

Пелерин. Явайская песня… ее всегда пели матросы, эти загорелые дьяволы с глазами кошек, когда мы валялись на палубе и не могли заснуть от жары! Семь недель мы плыли вдоль Африки, бочки адски воняли, а над морем, словно фонарь, подвешенный к мачте, висел серебряный гонг — полумесяц… И вот в такие ночи они ее пели, в те безветренные ночи… (Снова поет.)

Доктор. Жозефина!

Входит мужчина, отряхивая пальто от снега.

Мужчина. Ну и снег идет!.. Доктор, а там на кладбище опять кого-то хоронят. Пришли с пением, с ладаном, гроб впереди, все как полагается, и вот вам крест! — не могут найти могилу, такой снег идет. (Садится.) Мне вишневую.

Доктор. И нам, Жозефина, еще бутылочку!

Пелегрин. Она любила меня…

Доктор. Кто?

Пелегрин. Возможно, я повел себя как подлец тогда, семнадцать лет назад, и все-таки, милый доктор, поверьте, как верят в чудо — безрассудно, вопреки всему: она любила меня!

Доктор. Кто?

Пeлeгрин. У меня не было другой возможности снова увидеть ее, нужна была посудина — любая, какая найдется, и мы захватили первую попавшуюся, где-то около Марокко. Бедные французы! Они были пьяны вдребезги, и мы побросали их за борт, всю команду: буль, буль, буль! Мы замазали герб, распустили паруса… и тринадцать недель я мчался к ней.

Доктор. К кому?

Пелегрин. Меня смех разбирает, как вспомню ее отца. «Моя дочь, говорит, сокровище, вы недостойны даже взглянуть на нее, бродяги!» «А где она?» спрашиваю. «Не твое дело, — рычит он, — она помолвлена».

Доктор. Помолвлена?