Бог войны
Трагикомедия в одном акте
Le Dieu du carnage: Yasmina Reza (2006)
Переводчик неизвестен
Действующие лица:
Вероника Маллон
Мишель Валлон
Аннет Рей
Ален Рей
Всем за сорок. Гостиная. Никакого реализма, никаких излишеств.
Валлоны и Рей сидят друг напротив друга. Это квартира Валлонов, пары только что познакомились. Между ними кофейный столик, загроможденный альбомами. Две больших тюльпанных охапки в вазонах. Преобладает дух серьезности, дружелюбия и терпимости.
Вероника. В общем, вот наше заявление. Вы составите свое, конечно. «В 17.30, в университетском сквере после словесной перепалки Фердинанд Рей, 11 лет, вооруженный палкой, ударил нашего сына Брюно Валлона по лицу. Результат этого действия, помимо рассечения верхней губы, выразился в том, что у потерпевшего повреждены оба резца, причем в правом пострадал нерв».
Ален. Минуточку. У вас там «вооруженный»?
Вероника. Вооруженный. Ну, если вас смущает слово, мы можем заменить, да, Мишель? Ну я не знаю…, используя палку, снабженный палкой… с помощью палки…
Ален. С помощью палки, да.
Вероника(исправляя текст). Ударил с помощью палки. Самое смешное, что мы всегда считали университетский сквер самым безопасным местом. Не то что парк у колледжа
Мишель. Она права. Мы всегда говорили: в университетский сквер — пожалуйста, а к колледжу— ни в коем случае. Университет — да, колледж— нет.
Вероника. Именно. Ну, конечно мы очень признательны, что вы пришли. Главное — не скатиться в конфронтацию, так мы считаем.
Аннет. Да нет, это нам надо вас благодарить. Это мы вам признательны.
Вероника. На самом деле никто никого не должен благодарить. Но есть же, в конце концов, искусство общежития, разве нет?
Ален. Которого не проявили дети. По крайней мере наши.
Аннет. Да, наши не проявили… Кстати, как там этот зуб с поврежденным нервом?
Вероника. Мы еще не знаем. Врачи затрудняются с прогнозом. Он не полностью разрушен.
Мишель. Он только поврежден.
Вероника. Он поврежден, да, но частично. Поэтому они решили пока не убивать нерв.
Мишель. Они попытаются дать ему шанс. Шанс зубу, я имею в виду.
Вероника. Само собой, до пломбирования канала лучше не доводить.
Аннет. О да!
Вероника. Поэтому будет как бы такой промежуточный период, во время которого нерв как бы сможет восстановиться.
Мишель. За это время они сделают керамическую коронку.
Вероника. В любом случае имплант нельзя ставить, пока ему нет восемнадцати.
Мишель. Конечно нельзя.
Вероника. Постоянный имплант нельзя ставить, пока организм растет.
Аннет. Ну конечно… конечно! Я надеюсь, что все заживет.
Вероника. Хочется верить.
Короткое замешательство.
Аннет. Какие изумительные тюльпаны…
Вероника. Это из цветочного салончика в нашем торговом центре Знаете там, как войдешь — справа?
Аннет. А, конечно!
Вероника. Они каждое утро получают прямо из Голландии. Вот такие пятьдесят тюльпанов — десять евро.
Аннет. Серьезно?
Вероника. Как войдешь, сразу направо.
Аннет. Да-да.
Вероника. Кстати, вы знаете, наш сын не хотел выдавать Фердинанда.
Мишель. Не хотел, нет. То есть да.
Вероника. Вообще это надо было видеть… У ребенка лицо в кровь, зубов нет, а он не говорит, кто его так.
Аннет. Представляю.
Мишель. Нет, ну это ему просто перед товарищами было неловко. Надо уж честно, Вероника. Это просто мальчишество.
Вероника. Можно сказать — мальчишество, можно — мужество.
Аннет. Точно, точно! И как вы узнали, что это был Фердинанд?
Вероника. Ну, мы объяснили нашему Брюно, что, покрывая этого мальчика, он делает ему только хуже…
Мишель. Мы сказали, что если этот мальчик и дальше будет безнаказанно крушить зубы направо и налево, то он уже не остановится.
Вероника. Мы сказали, что если бы мы были его родителями, нам обязательно нужно было бы знать про его художества…
Аннет. Естественно!
Ален. Да… (Его мобильник жужжит). Извините… (Отходит в сторону и, разговаривая, вынимает из кармана газету). Да, Морис, спасибо, что перезвонил. Да, сегодня в «Монде», погоди, я прочту… «Согласно публикации в „Лансе“, перепечатанной на другой день в „Фигаро“, два австралийских исследователя обнаружили побочное воздействие препарата „Антрил“ на нервную систему пациента. Антрил — биоблокатор, снижающий артериальное давление и разработанный в лабораториях Веренц-фарма. Эти побочные эффекты разнообразны — от утраты слуха до расстройства координации». Ну и чем занят пиар-отдел? Неприятно — это не то слово. Это погано. И что самое поганое, Морис, так это то, что через две недели — совет директоров. У тебя все в порядке с документами, чтобы подать иск? И проследи, пожалуйста, чтобы это хоть дальше не пошло. Да. Перезвони. Да. (Вешает трубку). Извините.
Мишель. А, так вы занимаетесь…
Ален. Я адвокат.
Аннет. А вы?
Мишель. У меня небольшая компания, мы торгуем хозяйственными товарами А Вероника у нас писатель, и еще консультирует в одном букинистическом магазине.
Аннет. Писатель?! Серьезно?!
Вероника. Ну, я участвовала в коллективном сборнике о раскопках в Эфиопии. Они возобновились после конфликта. Вот, у меня там очерк о правлении царицы Савской. А в январе выходит книга о трагедии в Дарфуре.
Аннет. Так вы, значит, все больше по Африке?
Вероника. Да, этот регион меня чрезвычайно интересует.
Аннет. А еще дети у вас есть?
Вероника. Да, у Брюно есть девятилетняя сестра Камилла. Которая очень зла на своего папу за то, что он сегодня ночью выбросил хомяка.
Аннет. Хомяка? Серьезно?!
Мишель. Да. Дело в том, что он страшно шуршал. Весь день спал, а ночью начинал возиться и не давал спать Брюно. Откровенно говоря, я давно мечтал избавиться от этого хомяка, а тут Брюно, ну после того, что произошло, стал нервничать, и я сказал себе: вот. Взял хомяка и вынес на улицу. Я знаю, что они любят прятаться во всяких норках, ну я не знаю… канавках, щелках, канализации. И я думал, что он туда юркнет. Но ничего подобного, он так и застыл на мостовой. Его прямо как парализовало. Они же в принципе не домашние животные, но и не дикие, я не знаю вообще, где их привычная среда. Запусти его в лес, он наверно и там места не найдет. Понятия не имею, куда его надо было деть.
Аннет. И вы его оставили на улице?
Вероника. Да. Он его там оставил, а Камилле сказал, что хомяк убежал. Но она не очень поверила.
Ален. И куда же он делся?
Мишель. Не знаю. К утру он исчез.
Вероника. А вы, так сказать, в какой области…
Аннет. Я менеджер по инвестициям.
Вероника. Извините, что я так прямо… но как вы думаете, мог бы ваш Фердинанд извиниться перед Брюно?
Ален. Было бы прекрасно, если бы они поговорили.
Аннет. Он обязан с ним поговорить, Ален. Он должен извиниться и сказать, что сожалеет.
Ален. Да-да, конечно.
Вероника. А он сожалеет?
Аннет. Он понимает, что натворил, но не совсем представляет последствия. Ему всего одиннадцать.
Вероника. Ну, одиннадцать — это все-таки не младенец…
Мишель. Но еще и не взрослый! Слушайте, мы вам так ничего и не предложили. Чаю, кофе, еще пирог оставался, по-моему? Рони, остался пирог? Потрясающий!
Ален. Я бы выпил кофе.
Аннет. Мне просто воды.
Мишель. И мне кофейку, дорогая! (Вероника выходит, пауза). Я всегда говорю, что любая ситуация — это как пластилин, да? Что мы сами вылепим, то и будет.
Аннет. Хм.
Мишель. Вам обязательно надо попробовать пирог. Хороший пирог — это редко кто умеет.
Аннет. Точно, точно.
Ален. А чем вы торгуете?
Мишель. Ну, все для дома. Двери, замки, плинтусы, всякая посуда, знаете, кастрюли, сковородки…
Ален. Золотое дно, а?
Мишель. Да что вы! Когда начинали, очень трудно было. Целый день на ногах. Пока не обежишь полгорода с каталогом, ничего не продашь. Но хоть по крайней мере без этих сезонных колебаний, как у тех, кто продает одежду … Конечно, утятницы в основном берут к Рождеству, а так…
Ален(иронично). Да что вы? Только к Рождеству?
Аннет. Скажите… а вот когда вы увидели, как этот хомяк сидит там, словно парализованный, — почему вы не отнесли его домой?
Мишель. Потому что не мог взять его в руки.
Аннет. Ну, вы же посадили его на асфальт!
Мишель. Нет, я клетку поставил и его как бы вытряхнул. Не могу прикасаться к грызунам.
Вероника возвращается с подносом, на нем напитки и пирог
Вероника. Я не знаю, кто догадался поставить пирог в холодильник. Моника все сует в холодильник, надо ей сказать… Да, так что же вам сказал Фердинанд? Берите сахар.
Ален. Спасибо. А с чем пирог?
Вероника. Яблоки и груши.
Аннет. Серьезно? Яблоки и груши?
Вероника. Уникальный рецепт. (Режет и делит пирог) Промерз насквозь. Позор.
Аннет. Яблоки и груши — это да, но там еще что-то…
Вероника. Нет, только яблоки и груши. Чистая классика. Но там фокус…
Аннет. Какой же?
Вероника. Груши надо резать толще, чем яблоки.
Аннет. Серьезно?!
Вероника. Потому что груши пропекаются быстрей.
Аннет. А, ну конечно!
Мишель. Но она вам еще не сказала главный секрет.
Вероника. Погоди, дай людям распробовать.
Ален. Отлично. Очень вкусно, правда.
Аннет. М-м, вкусно!
Вероника(торжествующе). Пряничная крошка!
Аннет. Изумительно!
Вероника. Если честно, это мама Мишеля меня выучила.
Ален. Пряники… гениально! Ну, по крайней мере из всей этой истории мы хотя бы вынесем новый рецепт пирога.
Вероника. Хорошо бы еще это не стоило двух зубов моему сыну.
Ален. Именно это я и хотел сказать.
Аннет. Странную ты выбрал форму.
Ален. То есть я имею в виду, что… (мобильник жужжит). Извините, это надо… Да, Морис, да. Нет, отвечать мы не будем, это только подольет масла… Ты предупреждал? Ага, ага… А что это за симптомы, ну эти, с координацией? Что, от стандартной дозы? И давно ты об этом знаешь? И все время молчал? А что там с продажами? Вот так, да? Ясно. Ладно. (Прервав разговор и не переставая поглощать пирог, набирает другой номер).
Аннет. Ален, может, ты поговоришь с нами?
Ален. Да, да, секунду! (В трубку). Серж? Они знали о рисках с самого начала. Все два года. Был доклад для служебного пользования, да. А формально ничего, никаких побочных эффектов. Нет, в том-то и дело, ни противопоказаний, ни слова в отчете… Ну, как: снижается мышечный тонус, с равновесием проблемы, со слухом… короче, будешь парень неплохой, только ссышься и глухой. (Смеется вместе с коллегой). Оборот сто пятьдесят миллионов баксов. В общем, только глухая несознанка. Полное отрицалово. Этот идиот хотел воспользоваться правом на ответ. Мы не хотим никакого ответа, категорически! Другое дело, что если это подхватят в других газетах, мы можем типа выпустить заявление, что за две недели до совета директоров слили дезинформацию… Ну, он мне перезвонит. Ладно. (Прячет мобильник). Если честно, я даже не обедал.
Мишель. Угощайтесь, угощайтесь.
Ален. Спасибо. Я неисправим. На чем мы остановились?
Вероника. Что лучше было бы познакомиться по другому поводу.
Ален. Точно, точно. Так пирог пекла ваша мама?
Мишель. Рецепт мамин, да, но Рони пекла сама.
Вероника. Твоя мама не кладет груши.
Мишель. Не кладет, да.
Вероника. Бедная, ей скоро оперироваться.
Аннет. Серьезно? А что такое?
Вероника. Колено.
Мишель. Хотят ставить, сгибающийся протез, половина — металл, половина — пластмасса. Она все беспокоится, что от него останется после кремации.
Вероника. Что ты такое говоришь!
Мишель. Она не хочет, чтобы ее хоронили рядом с отцом. Хочет, чтобы кремировали и урну поставили рядом с урной ее матери, на юге. Представляете, дочка с мамой — две урны, соприкасаясь боками, вглядываются в даль и слушают шум моря… Романтично… Ха-ха.
Все улыбаются; неловкость.
Аннет. Вообще мы очень тронуты вашим благородством. Другие бы нагнетали ситуацию, а вы пытаетесь разрядить …
Вероника. Ну, как можем…
Мишель. Да.
Аннет. Нет, это все не просто так! Знаете, сколько родителей, когда защищают детей, сами становятся как дети, если не хуже?! Если бы ваш Брюно выбил нашему Фреди два зуба, мы с Аленом знаете что? Мы могли бы так отреагировать, что… Боюсь, мы бы не проявили такой широты.
Мишель. Ну что вы…
Ален. Она права. Мы бы уж точно.
Мишель. Просто мы понимаем, что могли оказаться на вашем месте.
Пауза.
Вероника. Ну, так что Фердинанд скажет нашему Брюно? Каково его, так сказать, видение ситуации?
Аннет. Он не то чтобы много говорит об этом… Он еще в шоке, по-моему…
Вероника. Но он хотя бы понимает, что изуродовал своего товарища?
Ален. Нет. Он не понимает, что изуродовал товарища.
Аннет. Зачем ты так о нем?! Все он отлично понимает!
Ален. Он понимает, что крепко нахулиганил, но что изуродовал товарища — это нет. Он не уродовал товарища.
Вероника. Вас смущает это слово, но оно единственно возможное, к сожалению.
Ален. Мой сын не уродовал вашего сына.
Вероника. Зайдите часов в пять и посмотрите как следует на его губы и зубы.
Мишель. Ну хорошо, временно изуродовал…
Ален. На губах все заживает очень быстро, а насчет зубов — отведите его к лучшему дантисту, я все оплачу…
Мишель. Ну вот еще, а страховка на что? Дело не в этом. Мы хотим, чтобы они поговорили, понимаете, чтобы это не повторялось все-таки…
Аннет. Давайте им устроим встречу.
Мишель. Так, в том-то и дело.
Вероника. Нам лучше присутствовать?
Ален. Нет, ну зачем же следить? Давайте, чтобы они как мужчина с мужчиной…
Аннет. Какие мужчины, Ален, не смеши людей! Я просто думаю, что лучше действительно без нас, потому что…
Вероника. Вопрос не в том, с нами или без нас. Вопрос — хотят они вообще выяснить отношения или нет?
Мишель. Брюно хочет.
Вероника. А Фердинанд?
Аннет. Да я его и спрашивать не буду.
Вероника. Но это очень важно. Это должно исходить от него.
Аннет. Фердинанд нахулиганил и должен отвечать, какая разница, хочет, не хочет…
Вероника. Если вы заставите Фердинанда и он будет воспринимать эту встречу как наказание, я сильно сомневаюсь, что возможен позитивный результат.
Ален. Понимаете, мадам, наш сын — дикарь. И то, что он способен так внезапно покается, — это все иллюзии. Извините, мне надо срочно подскочить в офис, а ты, Аннет, останься, расскажешь, что вы решили. Я любое ваше решение приму. Женщины всегда думают, что в таких делах нужен мужчина, отец — как будто от него что-то зависит. А мужчина — балласт, тюфяк, грубиян и зануда. О, у вас из окна монорельс видно, какая прелесть.
Аннет. Мне очень жаль, но я тоже должна бежать… Понимаете, мой муж из тех, кто никогда не катал коляску…
Вероника. Очень жаль. Это такое счастье — катать коляску. И так недолго длится, к сожалению. Ты всегда обожал возиться с детьми, Мишель, ты-то всегда катал коляску!
Мишель. Да, я катал.
Вероника. Ну так что мы решили?
Аннет. Вы не могли бы прийти к нам с Брюно где-то в пол-восьмого?
Вероника. Пол-восьмого? Мишель, ты как?
Мишель. Но мне кажется…
Вероника. Что? Говори!
Мишель. Мне кажется, лучше Фердинанду прийти сюда.
Вероника. Я согласна.
Мишель. Я не думаю, что потерпевший должен сам тащиться к виновнику.
Вероника. Совершенно верно.
Ален. Что до меня, я вообще нигде не смогу быть к пол-восьмому.
Аннет. Раз от тебя никакого толку, мы обойдемся.
Вероника. Как хотите, а мне кажется, что отцу лучше присутствовать.
Мобильник Алена жужжит.
Ален. О’кей, но тогда не сегодня, ладно? Алло! Да ни слова об этом нет в отчетах! Никакой риск не оговорен, ни одного указания… Да. (Отключается).
Вероника. Тогда что, завтра?
Ален. Завтра я в Гааге.
Вероника. Вы работаете в Гааге?
Ален. У меня разбирается дело в международном уголовном суде.
Аннет. Главное же, чтобы ребята поговорили, верно? Я тогда приведу Фердинанда к вам в половине восьмого, мы их оставим, и пусть разбираются, так? Мне кажется, вы не совсем…
Вероника. Если Фердинанд не осознает своей ответственности, они просто будут молча пялиться друг на друга, как два бультерьера. Это будет катастрофа.
Ален. О чем вы, мадам? Какая ответственность?!
Вероника. Я уверена, что ваш сын не такой дикарь, как вы говорите…
Аннет. Ну конечно, не дикарь!
Ален. Законченный дикарь.
Аннет. Ален, ты сам знаешь, что это чушь! Ну зачем?!
Ален. Дикарь.
Мишель. Но как он сам объясняет свое поведение?
Аннет. Он не хочет его обсуждать.
Вероника. Хочет, не хочет, а должен.
Ален. Он много чего должен, мадам. Он должен прийти сюда, должен обсудить свое поведение, должен покаяться, у вас есть полное родительское право покрыть нас позором, мы постараемся исправиться, но постарайтесь терпеть нас такими, какие мы есть.
Мишель. Минуточку, минуточку! Но это идиотизм! Нельзя вот так, на такой ноте…
Вероника. Я же все это ради него, я ради Фердинанда…
Ален. Это я усвоил.
Аннет. Давайте еще две минутки посидим.
Мишель. Еще кофейку?
Ален. Хорошо, кофейку.
Аннет. Мне, пожалуй, тоже.
Мишель. Хорошо, Рони, сиди, я сделаю.
Пауза. Аннет осторожно листает альбомы, разложенные на кофейном столике.
Аннет. Я смотрю, вы так любите искусство…
Вероника. Живопись. Фотографию. В каком-то смысле это моя профессия…
Аннет. Я просто обожаю Кокошку.
Ален. Какую Кокошку?
Вероника. Оскар Кокошка — известнейший венский художник школы Густава Климта. Во время Первой мировой войны попал в плен и был признан врачи психически нестабильным, однако это не помешало ему принимать активнейшее участие в художественной жизни Вены между двумя мировыми войнами, к примеру стать ярчайшим участником выставки «Дегенеративное искусство», организованной нацистами в 1937 году, а также…
Ален. Понял… Понял…
Аннет. Да, да…
Вероника. Фердинанд любит живопись?
Аннет. Меньше, чем хотелось бы… А ваши?
Вероника. Ну, мы пытаемся. Заполняем как-то пробелы в школьном образовании.
Аннет. Да…
Вероника. Мы стараемся, заставляем их читать. Берем на концерты и выставки. Да, вот такие мы чудаки: верим, что культура облагораживает!
Аннет. Правильно делаете!
Мишель возвращается с кофе.
Мишель. Я вот как раз думал, как важно все точно определить…Вот это, к примеру: пирог или торт? Серьезный вопрос! «Наполеон» — это торт, так? Разбирайте, разбирайте, кому это вы оставили последний кусочек?
Вероника. Это пирог. Тесто не раскатывается на коржи, как в торте, а перемешивается с фруктами.
Ален. Вы настоящий кулинар, в смысле кулинарка.
Вероника. Просто люблю готовить. Чтобы было вкусно, надо любить готовить. По-моему, настоящий торт — должен состоять только из коржей.
Мишель. А у вас есть другие дети?
Ален. Сын от первого брака.
Мишель. Я пытался расспросить, из-за чего вообще вышла драка. Брюно ни слова не сказал.
Аннет. Брюно не принял Фердинанда в банду.
Вероника. У Брюно есть банда?
Ален. И назвал Фердинанда стукачом.
Вероника. Ты знал, что у Брюно своя банда?
Мишель. Впервые слышу. Фантастика!
Вероника. Что — фантастика?!
Мишель. Всегда мечтал о собственной банде.
Ален. Вот-вот, и я тоже.
Вероника. Настоящая банда?
Мишель. Да ладно, это просто пять-шесть ребятишек собираются и дают какую-нибудь клятву, типа один за всех и все за одного. Как мушкетеры.
Ален. Сейчас у них другие идеалы. Человек-паук, прошу любить и жаловать.
Вероника. Я смотрю, Фердинанд вовсе не такой замкнутый, как вы нас попытались уверить. Кстати, за что Брюно назвал его стукачом? Ох, нет, простите, это дурацкий вопрос. Это совершенно не мое дело, и вообще мы не об этом.
Аннет. Мы не должны лезть в детские ссоры.
Вероника. Да. Это нас не касается.
Аннет. Не наше дело.
Вероника. Но с другой стороны, то, что произошло, — это наше дело, разве не так? Произошло насилие, — и это нас по определению касается!
Мишель. Когда у меня в двенадцать лет была своя банда и я был, так сказать, вожаком, то я дрался с второгодником Дидье, который был больше меня, и побил его в честном бою.
Вероника. О чем ты, Мишель! Зачем нам об этом знать?!
Мишель. Да, извини. Тебе — незачем.
Вероника. Мы не обсуждаем честный бой! У наших детей был не бой, а избиение!
Мишель. Знаю, знаю. Просто вспомнилось.
Ален. Боя не было, но разница-то невелика…
Вероника. Разница огромная.
Ален. Какая же?
Мишель. Ну, по-первых, с Дидье мы договорились подраться. По обоюдному согласию.
Ален. Но вы же тоже избили его.
Мишель. Еще как!
Вероника. Слушайте, можно мы оставим в покое этого Дидье? Я хотела бы сама переговорить с Фердинандом.
Аннет. Безусловно!
Вероника. Но без вашего согласия мне не хотелось бы…
Аннет. Да конечно, естественно!
Ален. Ну-ну. Удачи.
Аннет. Ален, прекрати! Я тебя не понимаю…
Ален. Мадам полагает…
Вероника. Вероника.
Ален. Вероника, вас вдохновляет, так сказать, просветительский зуд, и это очень похвально.
Вероника. Если вы против, я ни в коем случае не буду говорить с ним…
Ален. Нет, поговорите с ним, зачитайте ему обвинительное заключение, все, что хотите…
Вероника. Я не понимаю, почему вы с таким безразличием…
Ален. Мадам…
Вероника. Вероника!
Ален. Да конечно, мой сын мне не безразличен! Он ранил чужого ребенка…
Вероника. Намеренно.
Ален. Не вижу смысла в этом примечании. Разумеется, намеренно.
Вероника. Но в этом то вся разница.
Ален. Разница между чем и чем?! Мы о чем говорим, собственно? Мой сын взял палку и огрел вашего сына, мы из-за этого собрались или я чего-то не понимаю?
Аннет. Это бессмысленный спор.
Мишель. Да, она права. Если так подходить, то все бессмысленно.
Ален. Нет, я не понимаю! Для чего это подчеркивать — «преднамеренно», «с обдуманным намерением»?! Это что-то меняет?
Аннет. Слушайте, мы так далеко зайдем. У мужа неприятности, он раздражен, я вечером приду с Фердинандом, и все разрешится само собой…
Ален. Я ничем не раздражен!
Аннет. Значит, я раздражена.
Мишель. Раздражаться совершенно не из-за чего.
Аннет. Нет, есть из-за чего.
Мобильник Алена жужжит.
Ален. Не вздумай делать никаких заявлений! Никаких комментариев… Нет, ни в коем случае нельзя изымать его из продажи! Если ты снял его с продажи, значит, ты все признал… Пойми, как только ты снял «Антрил» с продажи, ты признал ответственность! Нет, если хочешь, чтоб тебя обвинили в сокрытии данных, что ты два года все знал и молчал, и не сказал ни слова ни в инструкции, ни в компании — тогда давай, изымай…
Вероника. Кстати, а в прошлом году, на Первое сентября, разве не Фердинанд играл Буратино…
Аннет. Да.
Ален. Морис, о пострадавших мы подумаем позже… Ты подумай, как тебе не пострадать от совета директоров!
Вероника. Он играл замечательно!
Аннет. Да…
Ален. Мы не собираемся снимать лекарство с рынка только из-за того, что два или три идиота стукнулись о мебель! Никаких заявлений, ты понял?! Я перезвоню…
Обрывает разговор и набирает коллегу.
Вероника. Я же отлично помню, как он играл Буратино! Помнишь, Мишель?
Мишель. Да, да…
Вероника. Он был такой веселый, озорной…
Аннет. Да, да.
Ален. Они паникуют, пресса их взяла за жопу, ты должен подготовить коммюнике или что хочешь, но ни в коем случае не оправдываться! Лучшая оборона — наступление. Ты настаиваешь, что это Веренц-Фарма — главный пострадавший, что компанию пытаются дестабилизировать за две недели до совета директоров, что мы догадываемся, откуда это исходит, почему это все упало с неба именно сейчас и тэ дэ и тэ пе… Про здоровье вообще молчи, просто не трогай эту тему и все. Главное — кто стоит за дискредитацией. Ну, давай…
Короткая пауза.
Мишель. Ужас вообще, эти фармацевтические компании. Выгода, выгода, ничего, кроме выгоды.
Ален. Совершенно не обязательно прислушиваться к моим переговорам.
Мишель. Совершенно не обязательно вести их у меня перед носом.
Ален. Нет, обязательно. Я прямо-таки вынужден вести их… у вас перед носом. У меня нет выбора.
Мишель. Всучивают тебе всякую дрянь, не дав одуматься.
Ален. В медицине любое средство, помимо пользы, может принести вред.
Мишель. Слышал, не глухой. Знакомые разговоры. Прикольная у тебя работенка.
Ален. Что ты имеешь в виду?
Вероника. Мишель, это не наше дело.
Мишель. Смешная работенка.
Ален. А твоя?
Мишель. У меня нормальная.
Ален. Какая — нормальная?
Мишель. Я ж тебе рассказывал. Посуду продаю.
Ален. И замки.
Мишель. И сливные бачки. Много чего.
Ален. Ах, сливные бачки! Может, о них и поговорим? Богатая тема!
Аннет. Ален!
Ален. Но мне действительно интересно! Всю жизнь интересовался что же такое — эти сливные бачками!
Мишель. Почему б и не поинтересоваться?
Ален. И какие ж они бывают?
Мишель. Две системы. Либо нажимаешь, либо дергаешь.
Ален. А в чем разница? Между «нажимаешь» и «дергаешь»?
Мишель. В одном случае вода низвергается сверху, в другом прибывает снизу.
Ален. Ага.
Мишель. Если хочешь, я тебя со своим сантехником познакомлю — он в этом разбирается так, что все отдыхают.
Ален. Я чувствую, ты в теме.
Вероника. Вы собираетесь как-то наказать Фердинанда? Водопроводно-канализационные проблемы можно обсудить в другой раз, когда соберемся по более приятному поводу.
Аннет. Мне нехорошо.
Вероника. Что такое?!
Ален. Да, ты что-то очень побледнела, любимая.
Аннет. Мне дурно…
Вероника. Дурно? У меня где-то был аспирин…
Аннет. Не надо, обойдется.
Вероника. Что же у нас есть?.. Кока; да, это отлично. (Вскакивает и выбегает в поисках коки).
Аннет. Сейчас пройдет…
Мишель. Надо походить. Несколько шажков и сразу полегчает.
Аннет делает несколько мелких шажков. Возвращается Мишель с кокой.
Аннет. Серьезно? Думаете, поможет?
Вероника. Обязательно. Только маленькими глотками.
Аннет. Спасибо большое.
Ален(звонит в свой офис). С Сержем соедините меня, пожалуйста… А, да. Ну тогда пусть немедленно отзвонит, как закончит. Ладно? Немедленно! (Отключается). Как кока, ничего? Я вообще-то думал, что от нее только понос.
Вероника. Не только. (К Аннет). Легче?
Аннет. Легче. Вероника… Если мы захотим отругать нашего сына, мы сделаем это сами. Сами, Вероника. Без ваших советов. И тогда, когда сами сочтем нужным.
Мишель. Безусловно.
Вероника. Какое безусловно, Мишель? Что безусловно?
Мишель. Они могут делать со своим ребенком все, что захотят, это их дело.
Вероника. Я так не думаю.
Мишель. Что значит — ты так не думаешь? Что ты тогда думаешь?
Вероника. Я не думаю, что это только их дело.
Ален. Интересно! Объяснитесь, пожалуйста. (Мобильник Алена жужжит). Извините (подносит трубку к уху). Отлично. Но не забывай, ничего не доказано, ничего точно не известно… Заруби на носу, если все накроется, через две недели Морису конец, он реально труп. И мы вместе с ним.
Аннет. Хватит, Ален! Отключи эту чертову трубку! Обрати наконец внимание на то, что здесь происходит!
Ален. Да-да… Отзвони и прочти мне вслух. (отключается). Что с тобой, ты с ума сошла — так орать? Он все слышал!
Аннет. Ну и слава Богу, что слышал! Я с ума сойду от этих бесконечных звонков …
Ален. Слушай, Аннет. Это и так большое одолжение с моей стороны, что я тут с тобой, в то время как…
Вероника. Ну, знаете…
Аннет. Меня сейчас опять вырвет.
Ален. Нет, тебя не вырвет.
Аннет. Вырвет.
Мишель. Может, вам в туалет?
Аннет(Алену). Никто тебя не держит.
Вероника. Да, никто вас не держит.
Аннет. У меня голова кружится.
Ален. Смотри в одну точку. Постарайся зафиксировать взгляд на одной точке, Тотошка.
Аннет. Уходи, оставь меня.
Вероника. По-моему, все-таки лучше в туалет.
Ален. Давай в туалет. Если чувствуешь, что вырвет, — давай в туалет.
Мишель(жене). Дай аспирин все-таки.
Ален. Как ты думаешь, может, всё этот пирог?
Вероника. Он свежайший, вчерашний!
Аннет(Алену). Не трогай меня!
Ален. Успокойся, Тотошенька.
Мишель. Что вы, действительно, из-за ерунды всякой…
Аннет. Мой муж решил, что все дела со школой, квартирой и садом всегда будут целиком на мне. Я за это все, отвечаю одна.
Ален. Ты отлично знаешь, что это не так.
Аннет. Так. И я знаю, почему это так. Потому что все это невыносимо! Это убийственно!
Вероника. Но если для вас это так убийственно, зачем было вообще заводить детей?
Мишель. Может, Фердинанд чувствует, что он вам в тягость…
Аннет. Почему это он нам в тягость?
Мишель. Вы сами сказали…
Аннет со страшной силой рвет. Мощный поток рвоты устремляется на пиджак Алена. Альбомы по искусству на кофейном столике погублены безвозвратно.
Мишель(Веронике). Таз, таз ей неси!
Вероника выбегает. Мишель держит перед Аннет поднос, она давится, но рвота прекратилась.
Ален. Надо было в уборную, Тотош. Смешно, в конце концов. Ты бы спокойно добежала до унитаза.
Мишель. Ничего, твой пиджак тоже справился.
Вероника возвращается с тазом и полотенцем.
Вероника. Это совершенно точно не пирог, пирог ни при чем.
Мишель. Да какой пирог. Это все нервы, только нервы.
Вероника(Алену). Может быть, вы приведете себя в порядок в ванной? (Смотрит на альбом). О Господи! Кокошка! О Боже! Нет!
Аннет блюет в тазик.
Мишель. Дай ей аспирину.
Вероника. Ну не сейчас же! Все пойдет в таз.
Ален. Где ванная?
Вероника. Я покажу.
Уходят.
Мишель. Это все нервы, Аннет. Паническая атака. Вы же мать, хотите — не хотите… Я понимаю, вы, наверное, ужасно себя чувствуете…
Аннет мычит.
Мишель. Знаете, как я считаю? Невозможно все удержать под контролем. Мы зависимы оттого, что не зависит от нас. То, от чего зависим мы, не зависит от нас.
Аннет. Ммм…
Мишель. Вот у меня, например. У меня остеохондроз, шейные позвонки…
Еще порция рвоты. Возвращается Вероника с новым тазом и губкой.
Вероника. Что же теперь делать с Кокошкой?!
Мишель. Ну, залью его освежителем воздуха… дезодорантом можно… Вопрос — как высушить потом. Или сейчас протри губкой и духами полей.
Вероника. Духами?
Мишель. Возьми мой одеколон, «Куро», я ни разу не пользовался.
Вероника. Все размокнет…
Мишель. Ничего, высушим. Можно феном, и потом еще под прессом подержать, другие книжки навалить сверху… А можно утюгом, знаешь, как деньги, если вымокнут…
Вероника. Господи!
Аннет. Я куплю вам другой.
Вероника. Да где же вы его найдете! Это антикварный альбом!
Аннет. Простите, ради Бога…
Мишель. Все исправим. Дай-ка я, Рони…
Мишель берет губку и начинает протирать книгу.
Вероника. Это репринт каталога от выставки 1953 года, его выпустили двадцать лет назад!
Мишель. Принеси фен. И «Куро». Он в ванной, в шкафчике…
Вероника. В ванной ее муж.
Мишель. Ну не голый же он там, верно?
Вероника выходит. Мишель продолжает протирать страницы.
Мишель. Хуже всего пришлось «Людям тундры». Надо очищать. Я сейчас.
Мишель выходит с использованным тазиком. Возвращаются они почти одновременно — она с бутылью парфюма, он с новым тазиком.
Вероника. Ну как, лучше?
Аннет. Да…
Вероника. Ничего, я полью одеколоном?
Мишель. Где фен?
Вероника. Он обсушится и принесет.
Мишель. Ну, подождем. А потом это… одеколоном.
Аннет. Можно мне тоже в ванную?
Вероника. Да-да-да, конечно.
Аннет. Вы не представляете, до чего мне стыдно.
Вероника уводит ее и сразу возвращается.
Вероника. Ужас какой…
Мишель. Знаешь что, лучше бы ему меня не задирать.
Вероника. Она тоже хороша.
Мишель. Он хуже.
Вероника. Она идиотка.
Мишель. Но хотя бы не так хамит.
Вероника. Они оба ужасны! Почему ты им все время подыгрываешь? (Опрыскивает тюльпаны).
Мишель. Я никому не подыгрываю, о чем ты?
Вероника. Вечно пытаешься быть для всех «хорошеньким».
Мишель. Да ничего подобного
Вероника. Я же вижу. Все эти рассказы, как у тебя была банда, как ты там всех победил — это же им на руку, и потом, что они могут делать со своим сыном что захотят, что это их дело… И это в то время, когда нашего ребенка публично избили! Если ребенка публично избили — это уже не их частное дело, это уже наша общая проблема, Боже мой, неужели она заблевала все мои книги! (Обрызгивает альбом Кокошки).
Мишель. Вот еще на тундру пшикни…
Вероника. Меня саму вырвет сейчас.
Мишель. И вот на Фудзияму тоже попшикай.
Вероника. Мерзость какая.
Мишель. А ничего я его срезал с этими сливными бачками?
Вероника. Ты был великолепен.
Мишель. Ничего ответил, да?
Вероника. Отлично. Когда ты его послал к сантехнику— было просто круто.
Мишель. Нет, какая свинья, а? Как он ее назвал?
Вероника. Тотошка.
Мишель. Тотошка…. Тотошка блевала на Кокошку.
Вероника. Тотошка! (Оба хохочут).
Ален(входя с феном в руке). Да, Тотошка — ее домашнее прозвище.
Вероника. Ох… Простите, я не хотела вас обидеть. Мы ведь тоже наедине так шутим друг с другом, да, Мишель? Еще и не так, да?
Ален. Вам, кажется, был нужен фен?
Вероника. Спасибо.
Мишель. Спасибо. (Берет фен). А я ее знаешь как называю? Пампуська. Типа булочка. По-моему, еще смешней. (Мишель включает фен и сушит страницы, Вероника проглаживает свой альбом утюгом). Ровней, ровней!
Вероника(перекрикивая шум фена). Как там наша бедняжка, лучше?
Ален. Лучше.
Вероника. Я была с ней немного резковата.
Ален. Ничего.
Вероника. Попрекнула ее этим каталогом, просто ужас.
Мишель. Страницу переверни. Аккуратней, аккуратней.
Ален. Порвете.
Вероника. Да, точно. Хватит, Мишель, уже сухо. Понимаете, к некоторым вещам до смешного привязываешься, хотя чаще всего уже и не помнишь, почему.
Мишель закрывает каталог и накладывает сверху в качестве пресса гору других книг; досушивает Фудзияму и «Тундру».
Мишель. Ну, порядок. Как новые. А откуда взялась это прозвище — Тотошка?
Ален. «Элли и Тотошка против Урфина Джюса». Из мультика.
Мишель. Знаю, знаю! Мы в город изумрудный идем дорогой трудной! А у нас это…после медового месяца. Идиотизм (смеется).
Вероника. Может, мне сходить посмотреть, как она там?
Мишель. Сходи, Пампуська.
Вероника. Слушай, ты…
Аннет возвращается.
Вероника. Ах, Аннет! Я уже волновалась. Ну что, лучше?
Аннет. Как будто да.
Ален. Если не уверена, держись подальше от кофейного столика.
Аннет. Полотенце я оставила в ванной. Не знала, куда его деть.
Вероника. Очень хорошо.
Аннет. А вы все прибрали… Мне так неловко.
Мишель. Все в полном порядке.
Вероника. Аннет, простите. Я так беспокоилась об этом Кокошке, что совсем о вас не позаботилась.
Аннет. Ничего страшного.
Вероника. Как же ничего, когда…
Аннет. Ничего, ничего. (Пауза). Знаете, я тут подумала в ванной…
Вероника. Да?
Аннет. Мы все-таки слишком жестко подошли. В том смысле, что…
Мишель. Говорите, не бойтесь!
Аннет. Оскорбление — это ведь тоже нападение.
Мишель. Конечно.
Вероника. Когда как, Мишель.
Мишель. Да, когда как…
Аннет. Фердинанд… он никогда не начинает первым. Он не стал бы драться без серьезной причины.
Ален. Его назвали стукачом! (Мобильник Алена жужжит. Ален отходит в сторону, виновато разводя руками). Простите! (В мобильник). Да! Да, пока не будет заявлений от пострадавших. Нет, нам не нужны пострадавшие! Я не желаю, чтоб ты их цитировал! Чистая несознанка, и лишь при крайней необходимости — напасть на газеты. Они тебе сейчас факсанут коммюнике, Морис. Да. (Разъединяется). Если бы меня назвали стукачом, я бы сильно обиделся.
Мишель. Ну да, если не по делу. А если по делу?
Ален. Как вы сказали?
Мишель. Я говорю — а если это правда?
Ален. То есть мой сын — стукач?
Мишель. Да нет, конечно. Шутка!
Аннет. Тогда и ваш стукач, если уж договаривать.
Мишель. Что вы имеете в виду?
Аннет. Ну, он же указал на Фердинанда.
Мишель. Только потому, что мы буквально выдавили…
Вероника. Мишель, это совершенно другое дело.
Аннет. Почему же другое? Это же он вам сдал нашего Фердинанда?
Ален. Аннет!
Аннет. Что — Аннет? (Мишелю). Вы же думаете, что мой сын — стукач?
Мишель. Ничего я не думаю…
Аннет. Оно и видно! А не думаете, так и не говорите. И вообще хватит этих намеков…
Вероника. Аннет, давайте попытаемся держать себя в руках. Мы жес Мишелем стараемся оставаться в рамках…
Аннет. Рамки у вас, знаете…
Вероника. Что?
Аннет. Видимость одна!
Ален. Тотош, мне действительно пора.
Аннет. Иди, иди. Трус.
Ален. Аннет, у меня клиент исключительной важности. А если эта разборка из-за пустяка затянется…
Вероника. Разборка из-за пустяка? Мой сын лишился двух зубов! Резцов!
Ален. Да, да, мы все это усвоили…
Вероника. Одного из них — навсегда…
Ален. Мы ему вставим! У него будет самый лучший в мире резец! Это же зубы, а не барабанные перепонки, в конце концов!
Аннет. Мы с самого начала пошли по неверному пути. Мы не учли первопричину.
Вероника. Здесь нет никакой первопричины. Одиннадцатилетний мальчик ударил товарища палкой, вот и все.
Ален. Вооруженный палкой.
Вероника. Мы заменили это слово.
Ален. Вы заменили, потому что мы настояли.
Вероника. Мы и не возражали.
Ален. Слово, специально употребляемое, чтобы подчеркнуть вину, чтобы дезавуировать такое смягчающее обстоятельство, как возраст…
Вероника. Я не думаю, что в таком тоне можно до чего-нибудь договориться.
Ален. Мы с вами с первого взгляда поняли, что нам не договориться.
Вероника. Нет ничего отвратительней, когда тебя ругают за признанную тобой же ошибку. Слово «вооруженный» не годилось, мы сами это признали и убрали его. Хотя если вы рассмотрите это слово в его истинном значении, то поймете, что оно вполне на месте.
Аннет. Фердинанда оскорбили, и он ответил. Если на тебя нападают, ты обязан защищаться. Особенно если против тебя целая банда.
Мишель. Однако рвота придала вам сил.
Аннет. Вы хоть сами понимаете, какую гнусность сказали?
Мишель. Мы нормальные доброжелательные люди, все четверо. Почему мы позволяем этим оскорблениям, этим выпадам, этим, я не знаю, придиркам… настолько вывести нас из себя?
Вероника. Мишель, хватит! Хватит расшаркиваться. Если вся наша сдержанность только на поверхности, так уж давай соответствовать!
Мишель. Ну, нет. Я не позволю себе унизиться до этого.
Вероника. До чего?!
Мишель. До мерзкой свары, в которую нас втянули два малолетних стервеца! Уф, неужели я это сказал, наконец.
Ален. Похоже, Рони думает иначе.
Вероника. Вероника!
Ален. Тысяча извинений.
Вероника. Значит, теперь Брюно — малолетний стервец? Отлично! Приехали!
Ален. Ладно, мне пора.
Аннет. Мне тоже.
Вероника. Да, ступайте. С меня хватит, я сдаюсь.
Звонит домашний телефон.
Мишель. Алло! Мама? Да, мы тут с друзьями, но ты мне расскажи… Да, конечно, делай все, как они говорят… Они тебе прописали антрил?! Секунду, мама, секундочку, подожди, не вешай трубку… (Алену). Эта ваша фигня — она называется антрил? Ее принимает моя мать!
Ален. Ее принимают тысячи людей.
Мишель(в телефон). Брось ее пить немедленно! Слышишь, мама? Прямо вот сейчас же! Не спорь, я потом все объясню. Скажешь доктору, что я запретил. Господи, какие светящиеся, почему светящиеся?! Чтобы было видно? Бред какой-то. Ладно, потом. Целую, мам. Я перезвоню.(Вешает трубку). Они ей впарили светящиеся костыли, чтобы не сбила машина. Как будто человек в ее состоянии будет ночами разгуливать по середине дороги. И они прописали ей антрил.
Ален. Если она его принимает и у нее все в порядке, я хотел бы ее пригласить свидетелем. Кстати, я был в кашне? А, вот оно…
Мишель. Я этого цинизма не понимаю. Если у моей матери будет хоть крошечное ухудшение, я тебя засужу.
Ален. Прибери свое жу-жу..
Вероника. Вести себя по-человечески — себе дороже. Честность, порядочность — пустые слова. В наше время честность — это слабость, которая оборачивается против тебя же…
Ален. Пошли, Аннет, хватит на сегодня нотаций и церемоний.
Мишель. Давайте, давайте. Кстати, у вашего Фердинанда есть серьезные смягчающие обстоятельства — в лице вас двоих. От осины не родятся апельсины…
Аннет. Знаете ли, выслушивать это от убийцы хомяка…
Мишель. Убийцы?!
Аннет. Да!
Мишель. Я убийца хомяка?!
Аннет. Да! Вы тут пытаетесь нас стыдить, но все ваши нравственные императивы превратились в кусок дерьма после убийства хомяка!
Мишель. Я убил хомяка?! Когда это я убил хомяка?
Аннет. Вы сделали хуже. Вы бросили его, дрожащего от ужаса, во враждебной среде. И несчастный был обречен, его сожрала собака или крыса!
Вероника. Точно…
Мишель. Что точно?!
Вероника. Точно! Его сожрали. Что нет? Ясно же, что именно так и вышло.
Мишель. Да я думал, что он будет рад, его же освободили! Я думал, он так и побежит по тротуару, прыгая от счастья!
Вероника. Видишь, а он не побежал.
Аннет. А вы его бросили.
Мишель. Я не могу к ним прикасаться! Господи помилуй, Рони, ты же знаешь, я не могу трогать этих тварей!
Вероника. У него фобия насчет грызунов.
Мишель. Ну да, грызунов! И змей, я не могу видеть змей, я не могу прикасаться ко всем этим ползучим гадам, вообще ко всем земляным тварям, которые бегают, ползают, шебуршатся! И хватит вообще!
Ален(Веронике). Ну, а вы — вы-то почему не вышли поглядеть, как там хомяк?
Вероника. Да я понятия не имела, что случилось! Мишель ничего не сказал ни мне, ни детям, он до утра вообще молчал, что хомяка больше нет! Я сразу выбежала, сразу, обошла целый квартал, спускалась даже в подвал!
Мишель. Вероника, я нахожу это совершенно невыносимым — давать отчет за всю эту историю с хомяком, которую тебе вдруг приспичило разоблачать! Это личное дело, наше семейное, и к ситуации никак не относится! И я не позволю, чтобы меня называли убийцей! В моем доме!
Вероника. Дом-то тут при чем?
Мишель. В моем доме, двери которого я, проявив максимальную терпимость, гостеприимно распахнул перед людьми, которые должны мне быть благодарны за это…
Ален. Мне нравится, как вы себя нахваливаете.
Аннет. Неужели вы не чувствуете ни малейшей вины за гибель несчастного животного?!
Мишель. Никакой абсолютно. Я всегда ненавидел эту тварь. Я в восторге, что она исчезла.
Вероника. Мишель, это смешно.
Мишель. Что смешно? Ты тоже рехнулась, что ли? Их сын изуродовал Брюно, а я теперь в дерьме из-за хомяка?!
Вероника. Ты очень дурно поступил с хомяком и отрицать это бессмысленно…
Мишель. В жопу хомяка!
Вероника. Когда вечером о хомяке тебя спросит твоя собственная дочь, ты этим не отделаешься.
Мишель. Да мне плевать! Я не собираюсь отчитываться перед девятилетней соплячкой.
Ален. Стопроцентно поддерживаю.
Вероника. Это ужасно!
Мишель. Не заводи меня, Пампуся. Я все время вел себя очень сдержанно, но мое терпение вот-вот лопнет!
Аннет. А как же Брюно?
Мишель. При чем здесь Брюно?!
Аннет. Он не беспокоится? О хомяке?
Мишель. Я так понимаю что у Брюно сейчас проблемы посерьезней.
Вероника. Брюно был не так привязан к Зубастику.
Ален. Тоже ничего себе имечко.
Аннет. Если вы не ощущаете ни малейшей вины, с какой стати наш сын должен чувствовать себя виноватым?!
Мишель. Знаете, что я вам скажу?! Я сыт по горло всем этим идиотизмом! Мы пытались быть очень милыми, накупили этих чертовых тюльпанов, жена пыталась выставить меня великим гуманистом, но, честно говоря, я совсем не такой цивилизованный! Правду вам сказать, я совсем недалеко ушел от орангутанга.
Ален. Как и все мы в чем-то…
Вероника. Ну уж нет. Не все и не во всем.
Ален. Нет, ну вы-то нет, конечно…
Вероника. Да, я-то, слава Богу, нет.
Мишель. Не ты, конечно, не ты, Пампуся. Куда тебе — ты же у нас с Кокошкой на дружеской ноге… тебе все по ногам!
Вероника. Ты что на меня орешь?!
Мишель. Я не ору. Совсем наоборот.
Вероника. Да я же вижу!
Мишель. Ты устроила весь этот междусобойчик, а я дал себя в это втравить…
Вероника. Ты дал себя втравить?
Мишель. Да.
Вероника. Мерзость какая.
Мишель. Ведь это ты у нас любишь цивилизованно выяснять отношения. Так что всем этим мы обязаны тебе.
Вероника. Да, я за цивилизованные отношения! И это счастье, что есть люди, готовые их выстраивать! (Чуть не плача). Ты в самом деле думаешь, что лучше быть орангутангом?!
Ален. Ладно вам…
Вероника(в слезах). По-твоему, это нормально — ругать человека только за то, что он не хочет быть зверем?!
Аннет. Да никто этого не говорит. Никто вас не ругает.
Вероника. Нет, ругают! (разражается рыданиями).
Ален. Никто не ругает…
Вероника. Как мы должны были поступить, по-вашему? Скажите сами! Не договариваться, не пытаться выяснить… просто забросать друг друга страховочными счетами?!
Мишель. Хватит, Рони…
Вероника. Чего тебе хватит?!
Мишель. Держи себя в руках…
Вероника. Я держу себя в руках! В отличии…от разных приматов!
Жужжит мобильник Алена.
Ален. Да… Да… Пусть доказывают. Именно пусть доказывают. Хотя, по-моему, самое лучшее было бы вообще не отвечать…
Мишель. Кому рюмку рому?
Ален. Морис, у меня встреча! Я тебе из офиса перезвоню. (Кладет трубку).
Вероника. Да, вот так мы живем. Я живу с человеком, ненавидящим все, что я делаю.
Ален. Кто ненавидит?
Мишель. Оказывается, я.
Вероника. Это была отвратительная затея. Мы вообще не должны были встречаться…
Мишель. Я предупреждал.
Вероника. Кто предупреждал?
Мишель. Я.
Вероника. Ты говорил, что не надо было устраивать встречу?
Мишель. Мне никогда не нравилась эта идея.
Аннет. Это была очень хорошая идея! Совершенно правильная идея!
Мишель. А, ладно вам… (Поднимает бутылку рома). Есть желающие?
Вероника. Значит, ты говорил, что не надо?!
Мишель. Представь себе, да.
Ален. Прервитесь на секундочку.
Аннет. Кто-то собирался уходить, нет?
Ален. Думаю, я вполне могу пропустить стаканчик. Чем я хуже..
Мишель наливает Алену.
Вероника. Ты смотришь мне в глаза и заявляешь, что ты не хотел этой встречи?
Аннет. Ну ладно, Вероника, честное слово, было бы из-за чего…
Вероника. А кто с утра сказал, что хватит есть пирог?! Кто сказал, что надо оставить Реям?! Не ты?!
Ален. Как мило с вашей стороны.
Мишель. Я, и что из этого?
Вероника. Что значит — что из этого?!
Мишель. Если ты зовешь людей, будь добра соответствовать.
Вероника. Врешь, врешь! Он все врет!
Ален. Честно говоря, жена притащила меня сюда на аркане. Потому что, если ты воспитан на боевиках с Чаком Норрисом, то весь этот застольный треп как способ договориться кажется абсолютным бредом…
Мишель смеется.
Аннет. Я думала, ты воспитан на Д.Артаньяне
Ален. Они с Чаком Норрисом одного поля ягоды.
Мишель. Согласен.
Вероника. Согласен? Вы еще обнимитесь.
Аннет. Теперь я вижу, что тащить тебя сюда было в самом деле бессмысленно.
Ален. Ну а чего ты хотела, Тотошенька? — идиотская кликуха, в самом деле… Что агнцы возлягут с волками и воссияет мировая гармония? Брр, ром зверский.
Мишель. Ничего, да? «Капитан Морган», пятнадцать лет выдержки.
Вероника. А тюльпаны — чья была идея?! Это я, может быть, сказала, что стыдно без цветов? Это я понеслась ни в свет ни заря в цветочный салон.
Аннет. Вероника, ну что вы себя истязаете? Что вы себя доводите по пустякам…
Вероника. Тюльпаны — это исключительно его идея! Исключительно! Мне нальет кто-нибудь?
Аннет. Да, вспомните кто-нибудь про нас с Вероникой! А вообще интересно, как это мачо, воспитанный на Чаке Норрисе боится мышей…
Мишель. Слушайте, заткнитесь! Больше ни слова о хомяке! (Протягивает Аннет стакан).
Вероника. Ха-ха-ха! Вы правы, это забавно!
Аннет. А Веронике?
Мишель. Ей не надо.
Вероника. Налей мне, Мишель!
Мишель. Обойдешься.
Вероника. Мишель!
Мишель. Нет.
Вероника пытается вырвать у него бутылку, он не дает.
Аннет. Да что с вами, Мишель?!
Мишель. А что случилось? Вы пейте, пейте, все в порядке.
Аннет. Вы не переносите алкоголя?
Вероника. Да отлично я все переношу!
Вероника всхлипывает. Пауза.
Ален. Ну… я не знаю…
Вероника. Послушайте, мсье…
Ален. Ален.
Вероника. Да, Ален… вы мне не подружка, чтобы вам исповедоваться, но попытайтесь понять. Я живу с человеком, раз и навсегда записавшимся в неудачники. И вся его жизнь такая. Очень трудно жить с человеком, который утешается этой мыслью, который не надеется ничего изменить, который скептически смотрит на любые попытки…
Мишель. Да плевать он хотел на твои откровения. Ему глубоко плевать, ты не видишь?
Вероника. Но надо же верить… надо же стремиться, нет?
Мишель. Учти, он последний человек, с которым стоит об этом говорить.
Вероника. С кем хочу, с тем говорю, понятно?!
Звонит городской телефон.
Мишель. Кто там еще?! Да! Да, мама! Отлично. Лишился зубов, но отлично. Ну, больно, да. Что ж такого. Я занят, мама. Я перезвоню.
Аннет. А зубы еще болят?
Вероника. Нет.
Аннет. Зачем тогда беспокоить маму?
Вероника. А он не может иначе. Ему всегда надо ее накрутить.
Мишель. Слушай, Вероника, хватит! Кончай эту психодраму!
Аннет. Вероника, да всем плевать, что творится вокруг, но все надеются на личное счастье. На счастье, которое уж точно не обойдет их стороной. Но чудес не бывает. И выходит так, что одни просто пашут, как лошади, это их крест, другие одуряют себя чем попало, чтобы не замечать, как уходит время … как тают их шансы стать счастливыми… Но человек пытается этому сопротивляться, пока жив. И находит себе разные игрушки — просвещение, тайны мироздания… Вы вот пишете о Дарфуре, об этой негритянско-арабской резне, в которой уже даже они сами не знают, кто прав, кто виноват и кто начал… отлично, могу понять, вы говорите себе — это мой выбор, я пишу о зверствах, из которых состоит история… Короче, каждый спасается, как может.
Вероника. Я пишу не для того, чтобы спасаться. Вы даже не открывали эту книгу, откуда вам знать, о чем она?!
Аннет. Какая разница…
Пауза.
Вероника. До чего мерзко воняет «Куро»!
Мишель. Жутко.
Ален. Вы переборщили.
Аннет. Мне ужасно стыдно.
Вероника. Вы ни при чем, я действительно брызгала без остановки, как сумасшедшая… Господи, почему мы не можем жить легко, почему нам все мешает?
Ален. Вы слишком много думаете. И не только вы — женщины вообще.
Аннет. Оригинальное замечание, прямо озарение.
Вероника. Много думаете? Что значит «много думаете»? Я вообще не понимаю, какой смысл жить, если не выработать в себе какую-то нравственную систему ценностей..
Мишель. Видите, как я живу?
Вероника. Заткнись! Прекрати! Ненавижу эти фальшивые подмигиванья! Ты не понимаешь, что оскорбляешь меня?
Мишель. Да я пошутил!
Вероника. Да ты кретин!
Мишель. Я всегда говорил, что супружество — тягчайшее испытание, какое только может послать тебе Господь.
Аннет. Приехали.
Мишель. Супружество и отцовство.
Аннет. Знаете, Мишель, совершенно необязательно посвящать нас в вашу философию. Я нахожу это несколько неучтивым…
Вероника. Его это совершенно не волнует.
Мишель. Вы хотите сказать, что не согласны?
Аннет. Ален, скажи что-нибудь.
Ален. У нас свобода мнений.
Аннет. Но зачем их озвучивать?
Ален. Ну, да, может, и незачем…
Аннет. Что нам за дело до их супружества? Мы здесь для того, чтобы разобраться с детьми, а не обсуждать вопросы супружества и отцовства!
Ален. Так-то оно так…
Аннет. Что «так-то оно так…»?
Ален. Есть связь…
Мишель. Именно, именно! Прямая связь!
Вероника. Связь между выбитыми зубами Брюно и нашим супружеством?!
Мишель. Самая прямая.
Аннет. Мы так не думаем.
Мишель. Дети пожирают и коверкают нашу жизнь. Дети втягивают нас в свои ссоры, вешают на нас свои проблемы, это неизбежно! Дети собой вносят вражду между отцом и матерью, и когда видишь все эти смеющиеся парочки у моря, во время медового месяца… дураки, думаешь ты, дураки, вы же еще ничего не знаете! И ведь никто не предупреждает, вот в чем штука. У меня одноклассник — он собирается с новой подружкой завести ребенка. Ты с ума сошел, сказал я ему, в наши годы?! Тебе осталось десять-двенадцать лет до рака или инсульта, и ты хочешь отравить их этой фигней?!
Аннет. Вы сами не верите тому, что говорите.
Вероника. Верит, верит.
Мишель. Конечно, верю. Это я еще мягко выражаюсь.
Вероника. Он еще хуже.
Аннет. Вы клевещете на себя, Мишель!
Мишель. Да ну?! Ха-ха…
Аннет. Перестаньте плакать, Вероника, вы же видите — это его только раззадоривает…
Мишель(Алену, подливающему себе рому). Давайте, не стесняйтесь. Отличная же штука, да?
Ален. Отличнейшая.
Мишель. А сигарку?
Вероника. Никаких сигарок!
Ален. Жаль.
Аннет. Ты же не куришь сигары, Ален?
Ален. Я делаю, что мне хочется, Аннет. Захочу угоститься сигарой — угощусь сигарой. А если не угощусь, то исключительно потому, что не хочу беспокоить Веронику, которая, впрочем, и так уже обеспокоена сверх меры… Кстати, Аннет права, хватит плакать, когда женщина плачет — это всегда провоцирует мужчину на новые гадости… Хотя должен добавить, что точка зрения Мишеля вполне справедлива, вполне. (Его мобильник жужжит). Да, Серж, да. Назначай. Париж, день и час…
Аннет. Черт-те что!
Ален(отходя и понижая голос, чтобы ее не злить). Да, отсылай скорей, с пылу с жару. Что значит «Мы удивлены»?! Никакого «Мы удивлены», это слюнтяйство. Мы с негодованием отвергаем!
Аннет. И вот так каждый день, с утра до ночи, с утра до ночи! Этот мобильник разрушил мою жизнь, я живу от звонка до звонка!
Ален. Э… минуточку. (Прикрывает трубку). Аннет, это в самом деле очень серьезно.
Аннет. Серьезно! Все серьезно, кроме семьи…
Ален(в телефон). Да, поехали дальше… Не «процедура», ни в коем случае не «процедура»! Напиши «маневр». Когда до совета директоров оставалось всего две недели, компания предприняла маневр. Так лучше, а?
Аннет. И так везде — за обедом, на улице… Ему же все равно, где.
Ален(в телефон). «Газету» поставь в кавычки. Слышишь? В кавычки!
Аннет. Ни слова больше ему не скажу. Ни слова! Все, я сдалась. Меня уже тошнит, тошнит от всего этого!
Мишель. Где таз?
Вероника. Не знаю.
Ален(в телефон). «Это просто безнравственная попытка конкурентов обрушить цену…»
Вероника. Вот он. Выйдите, выйдите отсюда!
Мишель. Рони!
Вероника. Что — Рони? Опять мыть Кокошку? У нее есть таз.
Ален. «Обрушить цену и опорочить моего клиента», заявляет адвокат Рей, юрист компании «Веренц-Фарма». Да, в «Ассошиэйтед пресс», в «Рейтер», в еженедельники, в медицинские издания, далее везде. (Прячет мобильник).
Вероника. Ее сейчас снова вырвет.
Ален. Что с тобой?
Аннет. Тронута твоей заботой.
Ален. Но я правда волнуюсь.
Аннет. Ничего страшного. Меня неправильно поняли. «Тошнит» — не значит «рвет», прошу прощения.
Ален. Слушай, Аннет, не начинай! Давай не будем, а? Если они ссорятся, если их брак накрывается — это не повод устраивать то же самое.
Вероника. Это еще что такое? Как вы смеете утверждать, что наш брак накрывается? Кто вы такой, чтобы…
Мобильник Алена жужжит.
Ален. Да, Морис, они мне только что прочли. Сейчас отправляют тебе. Да, спекуляции с целью обрушить цену. От этого и пляшем. Да, пока. (Прячет мобильник). А что, это я сказал? Это сказал Франсуа.
Вероника. Мишель.
Ален. Пардон, Мишель.
Вероника. Не смейте тут выносить приговоры нашим отношениям!
Ален. В таком случае не смейте выносить приговоры моему сыну!
Вероника. Никто не судит вашего сына! Просто ваш сын изуродовал нашего…
Ален. Они мальчики, они подростки, а подростки всю жизнь дают друг другу по морде, это норма, закон жизни!
Вероника. Ничего подобного!
Ален. Именно так. Это начальное обучение праву, если угодно. Насилие — их способ разбираться, кто прав, кто виноват. А в нашем случае, позвольте напомнить, еще большой вопрос, кто прав.
Вероника. Начальное обучение праву? Может, в доисторические времена, в другом обществе, и в другой цивилизации… Но не в нашей!
Ален. Подите объясните это нашему обществу нашей цивилизации!
Вероника. Вы меня оскорбляете этими разговорами, сама постановка вопроса возмутительна…
Ален. Видите ли, Вероника, я верю в бога войны. Он правит вечно, единолично, от начала времен… Вы вот занимаетесь Африкой, так? (К Аннете). Ты в порядке?
Аннет. Обо мне не волнуйся.
Ален. А я волнуюсь!
Аннет. Все прекрасно.
Ален. Так вот, я, между прочим, недавно из Конго. И там мальчиков с восьми лет учат профессионально убивать. Так что за время золотого своего детства они успевают порешить сотни людей — из автомата, из винтовки, из пулемета калибром 12 и 7, это вот такая дырка, из ракетной установки, а то еще, знаете, есть мачете — горло резать… Так что когда мой сын в университетском сквере бамбуковой палкой вышибает зуб ровеснику… хорошо, хорошо, два зуба! — я, в отличие от вас, не теряю самообладания…
Вероника. Все это не о том, все не так…
Аннет. 12 и 7!
Ален. Да, да. Вот такая дырка.
Аннет сплевывает в тазик.
Мишель. Вы в порядке?
Аннет(после паузы). В полнейшем.
Ален. Что с тобой? Что с ней такое?
Аннет. Уже ничего. Желчь.
Вероника. Не рассказывайте мне про Африку! Я все знаю о тамошних зверствах, я месяцами изучала, месяцами…
Ален. Ни секунды не сомневаюсь. Кстати, международный трибунал возбудил дело о геноциде в ряде Африканских стран, в том числе и о резне в Дарфуре
Вероника. Неужели вы думаете, что я не в курсе?!
Мишель. Только не выводите ее на эту тему! Она ведь как заведется — не остановится!
Вероника набрасывается на Мишеля и несколько раз в отчаянии бьет его кулачком. Ален оттаскивает ее.
Ален. Слушайте, вы начинаете мне нравиться!
Вероника. А вы мне нет!
Мишель. Она за стабильность и мир во всем мире.
Вероника. Заткнись!
Аннет рыгает, наливает себе стакан рому и подносит ко рту.
Мишель. Вы уверены?
Аннет. Да, да, мне станет лучше.
Вероника наливает себе.
Вероника. Мы в цивилизованном обществе. Мы не в Африке! Мы живем в цивилизованном обществе, соблюдая его правила. Принадлежать к которому, хотя вам это и безразлично, я считаю для себя честью!
Мишель. И бить мужа — фундаментальный принцип цивилизованного общества, так?
Вероника. Мишель, это плохо кончится.
Ален. Она на вас бросилась с такой страстью… Я был бы польщен, если честно.
Вероника. Ничего, это только начало.
Аннет. Вы не видите, что он над вами издевается?
Вероника. Мне насрать.
Ален. Никаких издевательств, Боже упаси. Мораль нас учит, что надо контролировать свои порывы, а я считаю — иногда не надо. Когда трахаешься, смешно петь «Аве Мария»! Слушайте, где вы взяли этот ром?!
Мишель. Вряд ли вы такой достанете. Редкость.
Аннет. 12 и 7! Ха-ха…
Вероника(попадая в тон). Вот такая дырка!
Ален. Да, 12 и7.
Аннет. Почему не сказать просто «пулемет» без 12 и 7?
Ален. Потому что это не просто пулемет.
Аннет. Ты такой спец?
Ален. Хватит, Аннет. Хватит.
Аннет. Знаете, такие крутые мужики, супермены, вроде моего мужа, они так интересуются горячими точками, столько в этом понимают, — куда там. А то, что у них под носом делается, так это им фиолетово.
Вероника. Не понимаю. Нет, не понимаю. Мы же все граждане мира. Почему надо опускать руки? Почему надо воевать на войне и дезертировать дома?
Мишель. Рони, Бога ради, хватит грузить людей своими лозунгами…
Вероника. Я убью его!
Мобильник Алена жужжит.
Ален. Да! Хорошо, замени «прискорбная», поставь «гнусная». Гнусная попытка опорочить. Да. Давай.
Вероника. Она права, это становится невыносимо!
Ален. Остальное его все устраивает? Ладно. Давай. (Прячет мобильник). На чем мы остановились? На вот такой дырке от 12 и 7?
Вероника. Мы остановились на том, что, нравится это моему мужу или нет, в делах частных оставаться мужчиной еще важней, чем на войне. Мы должны следить за собой, вот на чем мы остановились!
Ален. Следить за собой, да, интересная мысль! Аннет, последи за собой, в твоем состоянии вовсе не нужно столько пить…
Аннет. Напротив!
Мобильник Алена жужжит.
Ален(в трубку). Да! Нет! Да! Никаких интервью до выпуска коммюнике!
Вероника. Слушайте, я настаиваю на прекращении этих невыносимых переговоров…
Ален. Ничего подобного! Акционерам не насрать! Им далеко не насрать! Напомни ему там, что акционер — царь и бог…
Аннет подходит, вырывает у него телефон, быстро оглядывается, куда бы его деть, и бросает в вазу с тюльпанами.
Ален. Аннет, какого, блин…
Аннет. Алле — ап!
Вероника(аплодируя). Браво! Отлично!
Мишель(испуганно). Господи!
Ален(бросаясь к вазе). Ты рехнулась?! Сука!
Мишель(опережая его, выхватывает мокрый мобильник). Фен, где фен?!
Ален. Ты определенно ёкнулась, вот что я тебе скажу, дорогая моя. Тебе в дурдом пора. У меня же там все, ты понимаешь? Это последняя модель, я полдня убил, чтобы все туда закачать…
Мишель(Аннете, перекрикивая рев фена). Честно говоря, не понимаю. Этого — не понимаю. Совершенно безответственное поведение…
Ален. Там вообще все, там вся моя жизнь…
Аннет. Вся его жизнь!
Мишель(перекрикивая шум). Тише! Не волнуйтесь, его просто надо просушить!
Ален. Хрена с два мы его просушим.
Мишель. Надо вынуть аккумулятор и симку. Открыть сможете?
Ален(тщетно пытаясь открыть телефон). Понятия не имею. Он у меня недавно.
Мишель. Дайте глянуть.
Ален. Да нет, безнадежно. А им смешно, а?! Им смешно!
Мишель(легко открывает телефон). Алле — оп! (Сушит мобильник феном, достает аккумулятор и сим-карту). Слушай, Вероника, хоть ты могла бы не ржать по такому случаю!
Вероника. Ха-ха-ха! Мой муж полдня провел в обнимку с феном!
Аннет хохочет, наливая себе рому. Мишель с демонстративной серьезностью сушит сим-карту. Ален подавлен. Некоторое время слышен только рев фена.
Ален. Брось его, друг. Оставь. Все без толку.
Мишель. Погоди минуту… (Выключает фен). Попробуй вставить в мой телефон?
Ален безнадежно машет рукой.
Мишель. Должен сказать…
Аннет. Да? Что вы должны сказать, Мишель?
Мишель. Не знаю я, что я должен сказать.
Аннет. Ну, а я бы сказала, что, по-моему, все отлично. Я бы сказала, всем значительно лучше. (Пауза). И все как-то так успокоились, нет? Господи, как же мужчины привязаны к своим бирюлькам. И не понимают, как их это унижает, лишает того, что так нравится женщинам… У мужчины руки должны быть свободны… вот так бы я сказала. Даже портфель меня уже как бы настораживает. Не говоря про сумку. Сумка, даже хотя бы и наплечная, мужчине унизительна. Был один мужчина, я находила его весьма привлекательным. Но однажды увидела его с сумкой через плечо, квадратная нормальная сумка, но все ушло начисто. Начисто. И уж точно ничего нет ужасней, чем постоянно мобильный в руках. Мужчина должен выглядеть, как будто он вообще один. В крайнем случае с кольтом 45-го калибра. Я бы так сказала. Я имею в виду, что он всем своим видом как бы должен заявлять: я могу обходиться без всех! Мужик, который не производит впечатления одиночки, не производит впечатления мужика, сказала бы я. Да. Мишель, что бишь вы хотели сказать? Сломался наш бедный крошка? Как это вы сказали… в самом конце… забыла слово. Но в целом все счастливы. Сказала бы я.
Мишель. Я предупреждал, что этот ром сносит крышу.
Аннет. Никогда не чувствовала себя нормальнее.
Мишель. Тоже верно.
Аннет. Чувствую себя, знаете, чрезвычайно приятно безмятежной.
Вероника. Ха-ха! Отлично сказано! Чрезвычайно приятно безмятежной.
Мишель(Веронике). А тебе, пампуся, вот что я скажу, — даже и не знаю, есть ли что хуже, чем вот так, как ты, обделаться при всех.
Вероника. А я знаю, что хуже. Быть побитым женщиной, и тоже при всех.
Мишель(достает сигарный ящик). Выбирай, Ален, закуривай.
Вероника. В этом доме не курят!
Мишель. Есть старая Гавана, есть Монте-Кристо тройка и четверка.
Вероника. Не смей курить при астматике!
Аннет. Кто астматик?
Вероника. Наш сын.
Мишель. Не надо было покупать ему вонючего хомяка.
Аннет. Это правда, при астме хомяк не очень… вообще животные не очень…
Мишель. Категорически не рекомендованы!
Аннет. Даже золотая рыбка может оказаться, крайне аллергена.
Вероника. Долго мне еще слушать этот бред?! (Выхватывает у Мишеля ящик и грубо захлопывает). Я, кажется, единственная, кто не чувствует себя приятно безмятежной. Скажу больше, я чувствую себя отвратительно. Это мерзейший день в моей жизни.
Мишель. Спьяну тебе всегда так кажется.
Вероника. Мишель, ты каждым словом добиваешь меня. Я не пью, Мишель. Я сделала полглотка этого дрянного рома, которым ты размахиваешь, как несмыслимой редкостью, как святыми мощами! Я не пью и очень жалею об этом, может, это помогло бы мне на секунду забыться посреди всех этих мерзостей…
Аннет. А мой муж тоже чувствует себя очень несчастным. Гляньте: полный крах. Как хомяк, брошенный посреди дороги. Для него, думаю, это тоже худший день в жизни, а?
Ален. Да.
Аннет. Ну прости, Тотошенька.
Мишель снова включает фен, просушивая детали мобильника.
Вероника. Выключи его к чертям! Сказано же, эта дрянь сломалась!
Звонит телефон.
Мишель. Да! Мама, я же сказал, мы заняты! Нет, не вздумай. Потому, что это яд, а не лекарство. Вот у меня тут как раз специалист, он тебе сейчас все объяснит… (Передает трубку Алену). Скажи ей.
Ален. Что сказать?
Мишель. Всю правду про эту херню, которую ты отмазываешь.
Ален. Здравствуйте, мадам, как вы себя чувствуете?
Аннет. Что он ей скажет? Он вообще ничего не знает про это лекарство!
Ален. И что, болит? Да, конечно. Операция все исправит. Ах, и вторая нога? Нет, я не ортопед… (В сторону). Она зовет меня «доктор»…
Аннет. Доктор? Смешно! Клади трубку.
Ален. Но вы… Нет, я про другое: с равновесием у вас нет проблем? Да нет. Не за что. Не за что. Да не слушайте вы никого. Ну, просто, может быть, сейчас стоит ненадолго прекратить его пить, только на время операции… Да нет, судя по голосу, вы в отличной форме…
Мишель(вырывая трубку). Короче, мама, все понятно, кончай принимать эту дрянь, тебе сказали, почему ты всегда споришь, ну его к чертям, тебе сказали, я перезвоню! Люблю, люблю, все любим, обнимаем, целуем! (Швыряет трубку). Мертвого достанет! Одна болячка за другой, не голова, так нога, не нога, так задница!
Аннет. Да, ну так что мы решили-то? Привожу я вечером Фердинанда или нет? Или это уже никого не колышет? А между тем напоминаю, что мы здесь ради этого!
Вероника. Так, теперь тошнит меня. Где таз?
Мишель(отставляя бутылку рома подальше от Аннеты). Хватит.
Аннет. Я бы сказала, что виноваты обе стороны. Обоюдная вина, так бы я сказала.
Вероника. Вы это серьезно?
Аннет. Что?
Вероника. Вы вообще понимаете, что говорите?
Аннет. Понимаю, да.
Вероника. Наш сын Брюно, которому я еле сняла боль двумя таблетками суперсильного нурофена, тоже виноват?
Аннет. Он не совсем не виноват, я бы сказала.
Вероника. Вон отсюда! Я сыта вами по горло. (Хватает сумку Аннет и швыряет ее о дверь).
Аннет. Сумочка моя! (Детски-плаксиво). Ален!
Мишель. Что там такое? Они совсем с катушек слетели.
Аннет. Ален, спаси меня!
Вероника. Ален, спаси ее!
Аннет. Заткнись! (Перебирает вещи). Она разбила мой плеер! Она дезодорант мой сломала! (Алену). Ален, вступись же за меня, что ты как я не знаю…
Ален. Мы уходим. (Собирает детали мобильника).
Вероника. Орет как резаная. Я же тебя не душу.
Аннет. Что я тебе сделала?!
Вероника. Никаких виноватых сторон! Никакой обоюдной вины! Не смейте путать палача и жертву!
Аннет. Палача!?
Мишель. Ты прямо исходишь дерьмом, Вероника, ты набита всеми этими трескучими фразами от которых у всех уши вянут.
Вероника. Я настаиваю на всем, что сказала.
Мишель. Да, да, ты на всем настаиваешь, на всем стоишь, кровь африканских чероножопых сирот постоянно стучит в твое сердце, или во что она у тебя там стучит…
Вероника. Я раздавлена. Почему ты так со мной… именно сейчас… выставляешь себя таким ужасным…
Мишель. Потому что мне этого хочется. Потому что я чувствую себя таким ужасным.
Вероника. Когда-нибудь вы все поймете исключительную важность того, что там происходит, и вам будет очень, очень стыдно за свое безразличие и подлую бесчувственность.
Мишель. Ты чудесна, пампуся, ты лучше нас всех вместе взятых!
Вероника. Да. Так и есть.
Аннет. Пошли отсюда, Ален. Они не люди, они — орангутанги. (Допивает стакан и тянется за бутылкой).
Ален(останавливая ее). Хватит, Аннет.
Аннет. Нет, я должна выпить, я хочу выбросить из головы эту гадость, эта сучка перебила все в моей сумочке, а никто и глазом не моргнул, я должна выпить, я хочу напиться!
Ален. Ты уже.
Аннет. Почему ты терпишь, что они называют твоего сына палачом? Ты сделал им одолжение, приперся в их дом, выслушиваешь оскорбления и нотации и лекции про жителя цивилизованного мира, и правильно наш мальчик сделал, что вломил вашему, а вашей декларацией прав человека я жопу подотру!
Мишель. Глоток рома — и вот оно, истинное лицо. Что сделалось с этой милой, доброжелательной, учтивой женщиной?
Вероника. А, я говорила! Говорила я тебе?!
Ален. Что ты ему говорила?
Вероника. Что она фальшивая дрянь, вот что. Что эта женщина насквозь фальшива, вот что. Тысяча извинений.
Ален. Когда ты ему это говорила?
Вероника. Пока вы были в ванной.
Ален. Ты так говорила о человеке, которого видела четверть часа?
Вероника. У меня чутье на такие вещи, с первого взгляда.
Мишель. Это правда.
Вероника. Это как инстинкт.
Ален. А фальшива — это в каком смысле? Что ты в это вкладываешь?
Аннет. Я не хочу больше этого слышать! Почему ты заставляешь меня снова погружаться во все это, Ален?!
Ален. Успокойся, Тотоша.
Вероника. Она двуличная, вот что я имею в виду. Корчит святошу, но это же все фасад. Ей не больше дела до правды, чем вам. А внутри — тот же целлулоид.
Мишель. Это точно.
Ален. Да, точно.
Вероника. Как?! Вы сами признаете, что…
Мишель. Да их вообще ничто не скребет! С самого начала ничего не скребло! Ни его, ни ее, ты была права!
Ален. И ты был прав, да, умник? (К Аннете). Погоди, любимая, я просто хочу им объяснить. Вдумайся, Мишель, что именно тебя скребет и что вообще значит это скребаное слово. Когда ты хочешь предстать в ужасном свете, это получается куда убедительней, чем когда ты пытаешься выглядеть скрёбнутым. Правду сказать, в этой комнате вообще никого ничто не скребет. Кроме Вероники, которая, отдадим ей должное, честно доскрёбывает себя и других.
Вероника. Не надо, не надо отдавать мне должное!
Аннет. А меня скребет! Меня очень скребет!
Ален. Нас скребут только наши собственные чувства, дорогая, и это нормально, дорогая, ты же не мать Тереза, а я тем более! (Веронике). Я тут, знаете, видел по телевизору вашу Джейн Фонду, так должен вам признаться, что никогда я не был так близок к вступлению в ку-клукс-клан…
Вероника. С какой стати она моя? При чем здесь вообще Джейн Фонда?!
Ален. Да ладно, одна шайка. Вы с ней принадлежите к одному типу женщин, озабоченных, социально активных, решающих проблемы, скребанутых на всю голову — но поверьте, это совершенно не то, что мы ценим в женщине. Поймите, мы любим женщину за нежность, чувственность, дикость, за гормоны, черт возьми! Баба, двинутая на проблемах своей тонкой души, озабоченная судьбами мира, вгоняет мужчину в депрессию, даже вашего Мишеля, посмотрите на него, ведь он в постоянной депрессии…
Мишель. За меня-то не говори.
Вероника. Да какого хрена ты лезешь со своим мнением о женщинах? Кто тебя спрашивал? Кто ты такой, чтобы твое мнение о женщинах кого-то заботило?!
Ален. Орет, как резаная свинья.
Вероника. А она не орала? Не орала?! Когда распиналась тут, как правильно сделал ее мальчик, побив нашего сына?!
Аннет. Да, он правильно, правильно сделал! По крайней мере, он растет мужчиной, а не сопливым маленьким кляузником!
Вероника. Твой сын стукач, это еще хуже!
Аннет. Идем, Ален! Что мы делаем на этой помойке, в этом гадюшнике?! (Порывается уйти, возвращается и расшвыривает тюльпаны по всей комнате). Вот они, твои паршивые тюльпаны, вот что я думаю про вас и ваши идиотские цветы! Ха-ха-ха! (Истерически рыдает). Это худший день в моей жизни!
Долгая пауза.
Мишель собирает цветы, поднимает с ковра небольшой очешник.
Мишель(Аннете). Ваши?
Аннет. Мои.
Мишель(открывает футляр). Не разбились?
Аннет. Нет.
Пауза.
Мишель. Знаете, как я всегда говорю… (Ален собирает детали телефона). Да брось…
Ален. Нет, нет…
Звонит городской телефон. Вероника, выждав немного, снимает трубку.
Вероника. Да, солнышко… Хорошо… Слушай, может, ты сделаешь уроки у Аннабеллы? Нет, солнышко, не нашли. Да, я прошла всю дорогу до магазина и обратно. Но знаешь, солнышко, Зубастик такой сильный… Они очень выносливые зверьки, мне кажется, ты должна верить в него! Неужели ты думаешь, что ему нравилось в клетке? Папа очень грустит, он совсем не хотел обидеть тебя! Ну конечно, простишь. Конечно, ты опять будешь с ним разговаривать. Солнышко, мы и так сейчас слишком беспокоимся из-за твоего брата. Нет, конечно, не умрет с голоду! Он будет есть корешки, листики, орешки… желуди, каштаны… Конечно, он же лучше знает, чего ему хочется. Всякие червячки, личинки, веточки… Они же всеядные. Ждем тебя, солнышко.
Пауза.
Мишель. Представляете, мы тут отношения выясняем, а у хомяка может сейчас такой праздник… Желуди, червячки… свобода…
Вероника. Вряд ли…
Пауза.
Мишель. Что мы знаем? Ничего мы не знаем…
Занавес
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Бог войны», Ясмина Реза
Всего 0 комментариев