Ярослава Пулинович Бесконечный апрель
Действующие лица
Веня – 1912 г.р. – 2010.
Галя – 1912 г.р. – 1985.
Мать – 1884 г.р. – 1952.
Люба – 1950 г.р.
Галя (внучка) – 1985 г.р.
Мальчик – 1940 г.р. – 1996.
Женщина (мать Мальчика) – 1905–1983.
Попутчица – 1926–2009.
1
Высокий дом на Петроградской стороне. Квартира. Апрель. Солнце заливает все вокруг. Как на пересвеченной пленке, люди видятся черными фигурами; мебель, шкафы, диваны, лица, клетка с канарейкой – всё, всё здесь в контражуре, темный фон, а вокруг – солнце, свет, весна.
В спальне у окна стоит Мать – молодая красивая женщина. В руках у нее коробочка с монпансье. Мать выглядывает из окна и зовет сына.
Мать. Веня! Веня! Зайди домой!
Маленький мальчик лет девяти Веня в синей курточке отвечает ей с улицы.
Веня. Я не хочу, домой, мама. Еще солнце не садится даже.
Мать. Веня, зайди. Зайди, милый. Мне нужно с тобой поговорить.
Веня. Чуть-чуть…
Мать. Милый, почему ты меня не слушаешь? Нам нужно поговорить. А уроки готовить?
Веня. Я готовил.
Мать. Я не видела.
Веня. Катя видела.
Мать. Катя ушла, спросить не у кого. Зайди домой, милый. Я хочу посмотреть, как ты урок знаешь.
Веня. Еще чуть-чуть…
Мать. Зайди. (Пауза.) Я тебя конфетой угощу.
Веня. Не пойду.
Мать. Почему?
Пауза.
Веня. Это не я ту сахарницу разбил.
Мать. Интересно. И какую же это сахарницу?
Веня. Это Катя разбила и на меня теперь кляузничает!
Пауза.
Мать. Не стыдно тебе?
Веня. Это Катя разбила. Это не я.
Мать. А ты зайди. Я ругать тебя не стану. Конфетой даже угощу.
Веня недоверчиво смотрит на мать, затем забегает в парадное, поднимается в квартиру.
Веня стоит в центре огромной комнаты. Она почти пуста. Лишь несколько стульев стоят вдоль стен, а посередине лежит тюк с вещами.
Веня. Мама, а почему ты вещи из гостиной и детской в спальню унесла?
Мать. В этих комнатах мы больше не будем жить. Мы будем жить с тобой в спальне и кабинете. (Протягивает коробочку с монпансье.) Съешь конфету.
Веня. А почему?
Мать. Потому что… Государство решило, что нам нельзя жить в такой большой квартире. В этих комнатах будут жить другие люди. Мы, как выяснилось, должны делиться с другими людьми.
Веня. Я не хочу с ними делиться. Они хорошие что ли?
Мать. Они… Съешь конфету.
Веня (ест конфету). А если они злые?
Мать. Я всегда с тобой. Вкусно?
В квартиру забегает Галя, ровесница Вени. В руках у нее узелок с вещами.
Галя. Если сука эта конченая возмущаться станет, репейных семечек за воротник закатаю и ногою в харю, кулаком за щеку, чтобы знала, тля интеллигентская, еще всякая погань вякать мне будет!
Галя останавливается, смотрит на Веню. Затем бежит в кухню, через кухню забегает в маленькую комнату, где раньше, в дореволюционные времена, жила прислуга. Веня идет за ней.
Галя. Вот моя комната будет!
Веня. Уходи отсюда. Здесь Катя живет. Мы с ней поженимся, когда я вырасту.
Мать (подходит к Вене). Веня, пусть, отойди, милый… Катя к себе в деревню уехала.
Веня. Она же вернется скоро.
Мать. Хочешь еще конфету?
Галя. Я хочу!
Мать (протягивает коробочку с монпансье). Вот, ешьте… Катя к нам больше не вернется. Угощайся, девочка. Веня, возьми конфету…
Веня (показывает на Галю). Мама! Я хочу, чтобы она ушла! Быстро! Чтобы она ушла!
Галя. Я тебе повыгоняю! Скажи еще раз – полетишь по закоулочкам!
Мать уводит Веню с кухни.
Мать. Успокойся, милый. Она не уйдет. Она теперь будет жить с тобой. Ты уже не ребенок. Ты должен понять, что многое изменилось. Слышишь? Это жизнь. Такая вот странная жизнь. И ты должен прожить ее. Как-то. Какую-то огромную, красивую жизнь. Все, что вокруг, – не имеет значения. Не имеет. Слышишь?
В коридоре слышатся мужские и женские голоса. Слышно, как кто-то затаскивает в квартиру мебель.
Женский голос. Галка, тварь, убью, поганку, если убежала! Ты здесь уже? Быстро пошла помогать матери!
В коридоре что-то очень тяжелое с грохотом падает на пол. Веня прижимается к матери и плачет.
2
По квартире ходит Люба – полная женщина лет шестидесяти.
Люба. Папа! Папа, не вой! Папа, не вой, а? Хватит реветь! Ты белуга что ли, реветь? Дима, не обращайте внимания, он сумасшедший. Мне про вас в агентстве рассказали, сказали, такой молодой, а уже успешный. Говорят, вы покупателей находите за день, умеете убедить. На папу внимания не обращайте, заходите в ту комнату смело, если что надо посмотреть, я все покажу. Он сумасшедший у нас, мы ему сто вариантов переселения предлагали, и в таком районе, санаторий, а не район. А теперь вы не обращайте внимания на него. Вот как я не обращаю! Папа, заткнись ты там уже, а? Вы насчет него даже и не беспокойтесь, у него четвертая стадия рака, так что не сегодня, так завтра… Да что тут говорить, все мы смертны. Я считаю, этого не надо стесняться. Вы даже и не переживайте насчет этого, пусть покупатели приходят, смотрят, это ведь вопрос даже не недели, а дней… Да что там говорить, он ведь свое уже пожил. Всем нам, так сказать, придет конечик-огуречик… Правильно? Все мы в гробу лежать будем. Ну, вы-то молодой, вам эта тема еще, так сказать, не обязательна к размышлению… Вы не смотрите, что ванная в таком состоянии, тут трубы хорошие, тут все ремонтировали… О! Видите, кран вот этот? Дореволюционный еще. Папа снимать не давал, любил барахло всякое. Мы ему столько вариантов предлагали. Но он сумасшедший. Говорит, я блокаду в этой квартире пережил. Представляете, да? Если бы я где-нибудь блокаду пережила, я бы это место и видеть не захотела. Правильно? А вот гостиная, видите, какой метраж… Я, конечно, понимаю, что это старый дом, но вы посмотрите, какой метраж, и район опять же… Тут, конечно, вкладываться придется, да что там говорить, старый дом, все барахло вывезти, потолки заново, пол, стены… Тут можно такой евроремонт забабахать, обоссышься! А с другой стороны, это же история, так сказать, кто-то же вот это все любит. Если снести все на хер, так, может и получится божеский вид, тут ведь смотрите, какой метраж… Мы уже дочери присмотрели квартиру, поменьше, конечно, в новом доме, и далеко от центра. Думаю, может, втиснемся в эту сумму? У меня дочь, не понимаю я ее, она совсем ку-ку, летает где-то. Она художница, рисует масляными красками, а от них такая вонь по всей квартире, я с ней не могу совершенно. Да что там говорить, конечно, ей квартиру нужно, она большая у меня уже, уже хахалей домой приводит, что там говорить… Может, будет одна жить, так и про ребенка задумается, а то не понимаю я ее. Ничего нынешней молодежи не надо. Таких, как вы, Дима, сейчас мало. В ту комнату хотите зайти? Там папа лежит. Ну, пойдемте, я вам покажу, только там запах такой тяжелый. Ссаньками пахнет. Да что там говорить, болезнь никогда розами не заблагоухает, болезнь есть болезнь. Ну, пойдемте… Его Вениамин Александрович зовут, можете не здороваться с ним, он не в сознании… Болезнь есть болезнь, а у него уже лет пять как мозги отказали…
В комнате на железной кровати, на грязном желтом белье, укрывшись одеялом без пододеяльника, лежит старик. Он смотрит в окно. Глаза у него воспалены и слезятся. Старик беззвучно что-то шепчет. Его сильно знобит.
3
В большой комнате на кровати лежит мальчик лет двенадцати – Веня. У него температура. Он заболел. В комнату заходит мать и садится на кровать рядом с ним. В руках у матери апельсин. Она кладет его на одеяло.
Мать. Смотри, милый, что я тебе принесла. Это чтобы ты не болел.
Веня. Теперь я театр пропущу. Все пойдут, а я лежи…
Мать. Выздоравливай скорее. Если до завтра выздоровеешь, может быть, и успеешь.
Веня. У меня теперь и голова болит.
Мать (кладет руку сыну на лоб). Я сейчас одно заклинание прошепчу, и болеть не будет.
Веня. Какое заклинание?
Мать. Волшебное. Меня бабушка научила. Баба Таня, помнишь ее? Мы ездили к ней, когда ты был маленьким.
Веня. Нет… Не помню… Она меня любила?
Мать. Конечно. Тебя все любили – и бабушка, и дедушка, и соседка…
Веня. А Катя?
Мать. Какая Катя?
Веня. Кухарка Катя. Ты что, забыла? На которую еще я ябедничал, когда маленький был, а она на мне жениться обещала.
Мать. У нас не было кухарки.
Веня. Да как же?
Мать. Что ты такое говоришь? У нас не было кухарки, никакой Кати я не знаю. У тебя бред, милый, вот и привиделась ерунда.
Веня. Да как же, мама? Катя – высокая, с тебя ростом, в переднике. Она нам готовила еще, помнишь? И со мной в прятки играла!
Мать. Ты все придумал, милый. Ты все придумал. Съешь апельсин. Это чтобы ты не болел.
Веня. Ну Катя же!
Мать. Съешь апельсин. Он вкусный, кажется.
В двери появляется девочка Галя. Сейчас ей около двенадцати. Галя грызет кочерыжку.
Галя. Значит, не пойдешь в театр?
Веня. Болею.
Галя. А мы все пойдем. (Матери.) Я тут посижу у вас, тетечка Серафима, там маманя ругается, меня от ее крика скоро вырвет уже. А у вас тут тихо так.
Веня. У меня голова болит.
Галя. Тебе апельсин купили, да?
Веня. И живот еще.
Галя. Я Василине Яковлевне скажу, что ты заболел. Апельсин тебе купили, да?
Мать. Галя, может быть, ты тоже хочешь апельсин?
Галя. Хочу!
Мать (встает). Я сейчас разрежу напополам.
Берет апельсин, выходит из комнаты.
Веня. Это мой апельсин! Ты не болеешь! Уходи уже давай.
Галя (садится на кровать рядом с Веней). Я Василине Яковлевне скажу, что ты заболел. И в театр не пойдешь тоже. А нам вчера книжки в библиотеку привезли. Я взяла Джека Лондона. Могу тебе тоже взять, пока ты болеешь. На свое имя. Хочешь?
Веня. Это мой апельсин. И квартира моя.
Галя встает, ходит по комнате, рассматривая вещи и книги, стоящие на полках.
Галя. Моя мама может вас выселить, если будешь так говорить. Бедный… Болеешь. Ой, у вас тут такие штучки интересные. Книга кулинара… (Берет с полки книгу, вертит в руках.) С ятями? Старье!
Веня. Иди в свою комнату и там рассматривай.
Галя (берет с полки коробочку из-под монпансье, рассматривает ее). Какая коробочка красивая! Подари мне? На день рожденья? Спросишь у мамы, можно подарить или нет? Я тебе тоже что-нибудь подарю. Мне только нечего. Могу рисунок нарисовать.
Веня. Слушай, ты!..
В комнату заходит Мать с двумя половинками апельсина в руках. Протягивает половинки детям.
Галя. Спасибо, тетечка Серафима… Я для Вени уроки возьму завтра у Василины Яковлевны.
Мать. Возьми, Галя.
Галя. Хотите, я могу с Веней после школы сидеть, когда вы на работе будете?
Мать. Хорошо.
Галя. Только ему скажите, что я с ним сидеть буду, а то он меня выгоняет, когда вас нет.
Мать. Хорошо, Галя… Ты пойди сейчас, как бы тебе не заразиться.
Галя. А я никогда не болею, тетечка Серафима. Маманя говорит, что я, сучка, живучая, на мне все, как на собаке.
Мать. Но ты все равно пойди. Все-таки температура у него.
Галя. Я к тебе вечером, Веня, зайду, буду тебе за сегодня уроки рассказывать. Я к вам через часик еще приду, тетечка Серафима, ладно?
Галя уходит. Веня лежит неподвижно, смотрит в окно.
Веня. Мам…
Мать. Что, милый?
Веня. Я хочу, чтобы все отсюда ушли, и мы бы жили здесь вдвоем. Разве так не бывает?
Мать. Когда-нибудь обязательно будет. Все уйдут, и мы с тобой останемся вдвоем. Как раньше.
Веня. И тогда Катя вернется?
Мать. Никакой Кати не было. Ешь апельсин. Может быть, на Новый год все уйдут в гости, и тогда…
Веня. Но ты обещаешь?
Мать. Конечно, милый. Ешь апельсин. А то сейчас вернется Галя, и тогда тебе достанется только четверть.
Веня принимается есть апельсин.
4
За праздничным столом сидят двое – Веня и Галя. Им около пятидесяти. Веня чистит апельсин, протягивает очищенные дольки Галине.
Галя. И вот, и вот, и вот… Ты все понимаешь. В конечном итоге ты всегда был умнее меня.
Веня. А Люба?
Галя. Ей говорить не надо… Видишь ли, в конечном итоге что это? Это командировка, всего лишь командировка. Воспринимай это так.
Веня. Галя, ты не видела его больше двадцати лет.
Галя. Я его очень хорошо знаю…
Веня. Из писем?
Галя. Из писем. Между прочим, если бы ты был мужчиной, ты бы не допустил, чтобы я эти письма получала.
Веня. Рвать чужие письма – гадость.
Галя. Допустим. И ты терпел.
Пауза.
Веня. Не уходи.
Галя. Он мужчина, между прочим. Настоящий мужчина, сибиряк. Он меня нашел, понимаешь? Тогда, после ареста его родителей, помнишь? Вы делали вид, что его не существует, ни его, ни его семьи, их не существовало.
Веня. Нас так научили. Мы ведь были детьми. Съешь еще апельсин?
Галя. Я – единственная к нему подошла. Тогда, перед его отправкой в детдом, помнишь? И вы не смотрели на нас.
Веня. На тебя я смотрел. Что ты хочешь? Мы были детьми. (Протягивает очищенный апельсин.) Вот, возьми, этот сладкий.
Галя. Теперь он мужчина. Он сибиряк, строитель. Он через все прошел, и сохранил мой образ, понимаешь? Я для него – чистый образ.
Веня (кивает на апельсин). Сладкий?
Галя. Я не говорю о том, что мы разводимся, Веня. В конечном итоге, столько лет вместе…
Веня. Ты едешь к чужому мужчине.
Галя. Я понимаю, в такой день… Но в конечном итоге ты знал, что этим все закончится. Ты не мог не предполагать. Ты всегда был умнее меня.
Веня. В мой день рожденья.
Галя. В конечном итоге какая разница, когда бы я сказала тебе об этом – сегодня или завтра. Не имеет значения. По крайней мере, мы будем встречать твой день рожденья с ясными позициями. Я думала, тебе будет легче.
Веня. Нет. Спасибо. Мне не легче.
Галя. В конечном итоге…
В дверь стучат.
Веня. Если гости, я тебя прошу, давай сохраним приличный вид.
Галя идет открывать. В коридор заходит дочь Вени и Гали, девочка лет двенадцати – Люба.
Галя. Люба, у меня подгорел пирог. В квартире очень сильно воняет гарью. Сходи, еще погуляй.
Люба. Я замерзла уже.
Галя. Сходи в гости к Маше.
Люба. Я только что у нее была.
Галя. К Сереже.
Люба. Он дурак.
Галя. Сходи куда-нибудь… Очень сильно воняет гарью! Очень сильно!
Люба. Я потерплю…
Галя. Сходи за спичками. В доме кончились спички.
Галя ищет деньги в карманах пальто, висящего в коридоре на вешалке, и протягивает их Любе. Люба покорно берет деньги.
Люба. Только я потом домой хочу, мама.
Галя. Беги.
Люба выходит из квартиры. Галя возвращается в зал.
Галя. И вот, и вот, и вот… Главное, чтобы это не отразилось на ребенке.
Веня. Спасибо за подарок.
Галя. Перестань. В конечном итоге еще ничего не ясно.
Веня. В конечном итоге Люба останется со мной…
Галя. Люба… Да, пожалуй, ребенку не нужны эти переживания. Новый город, новая школа… Она уже взрослая, все поймет.
Веня. Тебя даже ребенок не останавливает.
Галя. Я – женщина, мне хочется возвышенного. Чистой любви.
Веня. Переедешь к нему в Иркутск?
Галя. Не знаю… Сибирь, стройка… Господи, ведь это какая-то совсем другая жизнь. Я еще молодая, я смогу все начать заново.
Веня. Моя мама была права. Ты – паразитка. Бежишь туда, где тебе лучше.
Галя. Не оскорбляй меня! Твоя мама мало чего в этой жизни добилась, и человеком была очень спорным.
Пауза.
Веня. Сейчас придут гости… Не говори, пожалуйста, никому. Сохрани хотя бы вид.
Галя. Я не дура, чтобы чистое чувство превращать в балаган. Завтра я сяду на самолет, и он унесет меня подальше от всех вас. В какую-то другую, заколдованную страну и заколдованную жизнь.
Веня. А встречать тебя будет, конечно же, заколдованный принц.
Галя. Да. (Пауза.) Именно так.
Пауза.
Веня. Я люблю тебя.
Пауза.
Веня. Вы не виделись больше двадцати лет. Кто знает, что там за человек.
Пауза.
Веня. Не уходи.
В дверь звонят. Галя идет открывать. В коридоре слышатся радостные голоса гостей, возгласы: «А где же наш именинник?» В зал заходит Люба.
Люба. А ты почему тут сидишь, пап? Там Сафоновы и тети Надина семья пришли. Я их по дороге встретила.
Веня. Хочешь апельсин?
Люба. На улице так холодно. Апрель какой-то мерзкий в этом году. Спички эти… Чего ты сидишь, иди к гостям.
Веня встает с дивана, ежится, вздыхает, но, тем не менее, в следующую секунду расправляет плечи, и идет в коридор встречать гостей.
5
Веня едет в поезде. Стучат колеса. Напротив, женщина – Попутчица чистит яйцо.
Веня. Если брать человеческую жизнь за путешествие точки в пространстве и времени, я имею ввиду точки, которая несет за собой определенные функции, но тем не менее точки, которая остается на оси координат именно точкой, если не принимать во внимание короткие отрезки пути этой точки, потому что для общей оси координат не имеет значения эмоциональная наполненность этой точки, а имеет лишь значение начало ее пути и конец, а также взаимодействие с другими элементами данной оси…
Попутчица Вы в Бога верите?
Веня. Партийный. Я говорю лишь о том, что сознание точки, воспринимающей свою жизнь так-то и так-то, ничего общего не имеет с глобальной, так сказать, картиной…
Попутчица. А вы знаете, в Казахстане уже такая теплынь. Я еду от мамы. Муж меня избивал, и я уехала к маме. А теперь вот он меня любит, пишет вернуться. Хотите яйцо? Попробуйте, это домашние…
Попутчица протягивает Вене очищенное яйцо.
Веня. Вы куда едете?
Попутчица. В Тулу. Там поселок, рядом с Тулой. Вот туда.
Пауза.
Веня. Меня бросила жена. А я ведь еще совсем не старый.
Попутчица. Вы к ней хорошо относились?
Веня. Я ее на руках носил.
Попутчица. Значит, стерва. Ешьте яйцо.
Веня. Я родился в тысяча девятьсот двенадцатом году. Это важно запомнить, но это метрики, об этом будут знать и после моей смерти. Более всего тут важно, конечно, заметить, что меня воспитала мать, отец мой погиб в Первую мировую. Она была доброй и слабой женщиной. Я рос болезненным, нервным ребенком. Это главное. Потому что эти качества со временем только развились во мне, и превратили меня в человека плохо выживаемого, мало полезного для нашего общества… У меня рано испортилось зрение, и всю войну я провел в Ленинграде, работал выпускающим редактором на радио. Вот разве что блокада сделала из меня человека сурового, но еще более замкнутого и опять же склонного к неврастении, привыкшего все вопросы решать внутренним путем, то есть путем диалога самим с собой, путем, кажется, неверным. Я рано женился, и на все вопросы друг друга мы с женой ответили еще в юности, последующая же жизнь была лишь процессом общего пути двух точек в пространстве, процессом, эмоционально мало окрашенным…
Попутчица. А я в войну была еще девочкой, жила с мамой в Казахстане. У нас отца убили в первый день войны. А мне от него досталась сумка, знаете, наверное, раньше такие были, холщовая… И вот я с ней ходила в школу, каждый день. Казалось бы – сумка и сумка… А, я думала – вот, это отец со мной, в школу со мной ходит, и везде, на танцы вот даже. Смешно… Один раз стал ко мне на танцах старшеклассник приставать, бандит он был, говорят. Я ему как дам сумкой своей по голове, а он сразу так притих, в сторону отошел, ничего не сказал… Говорю ему – «Что, против отца-то поди не полезешь?» И гордая пошла. Мне казалось, что вот – ни у кого из класса отцов нет, а я с папой под ручку иду, он меня защищает. Да… (Пауза.) Так что вы говорили?
Веня. У меня водка есть. Хотите?
6
Коридор. В коридоре стоит Галя с сумкой. Напротив, нее стоит Веня.
Веня. Ты вернулась?
Галя. Как видишь.
Веня. Как твоя командировка?
Галя. Хорошо.
Обнимает Веню.
Галя. Господи, это, наверное, какая-то судьба… От евреев, наверное, не уходят.
Веня. При чем тут это?
Галя. Я скучала по тебе.
7
Поезд. Веня и Попутчица сидят рядом. Веня обнимает Попутчицу. В ногах у нее стоит собранная дорожная сумка. Поезд замедляет ход.
Веня. Тула, да?
Попутчица. Тула… Дальше на автобусе час.
Веня. Ну ничего, днем будете.
Попутчица. Давайте на ты.
Веня. Давай.
Попутчица. Писать, конечно, тебе не буду.
Веня. Да. Наверное, незачем…
Попутчица. Незачем. У меня вот муж.
Веня. Да… У меня… вот тоже там…
Попутчица. Да… Я оставлю адрес. Если что.
Веня. А муж?
Попутчица. Подписывайся – Женя Муслимова. Запомнил?
Веня. Это подруга?
Попутчица. Да. Но я, конечно, так думаю, незачем… У каждого жизнь…
Прижимается к Вене.
Веня. Да…
Попутчица. Незачем, да… Я буду тебя помнить. (Пауза.) Я тебе оставлю еще яиц в дорогу. Они домашние.
Веня. Да…
Попутчица. Веня… Венечка.
Веня. Поезд остановился. Тула…
Попутчица. Да…
Веня. Давай я провожу до перрона.
Встает, берет сумку Попутчицы. Та прижимается к Вене, целует его в губы. На станции что-то неразборчиво объявляют.
Веня. Стоянка сокращена.
Попутчица. Я буду помнить…
Веня. Да… Я тоже.
Попутчица. Да… (Кладет небольшой пакет на стол.) Тут яйца и соль. Яйца домашние, у меня у матери девять несушек.
Веня. Пошли?
Попутчица. Посидим на дорожку?
Веня. Нет. Мы так опоздаем.
Попутчица. Значит, едешь в санаторий?
Веня. Да…
Попутчица. Напиши мне оттуда. Как добрался.
Веня. Да…
Попутчица. А адрес?
Веня. Что?
Попутчица. Ты не взял у меня адрес.
Веня. Да… Есть карандаш? Мне некуда записать.
Попутчица. Не надо. Все равно у меня вот муж…
Веня. Да… У меня тоже там…
За окном с грохотом проносится товарный поезд. От беспрерывно проносящихся вагонов в купе становится темно. Веня и Попутчица крепко обнимают друг друга, будто пытаются в одно мгновение, сейчас вот, срастись, стать единым целым, и никогда больше не разлучаться, не распадаться на две половинки. Веня целует Попутчицу. Колеса товарного поезда громыхают, скрежещут и визжат.
8
Люба ходит по старой захламленной квартире.
Люба. Папа! Папа! Не надо биться головой о стенку! Ты совсем? Я понимаю, что тебе больно. Мне тоже больно! Мне каждый день больно. Мы тебе такие лекарства дорогие покупаем, а тебе все равно больно! Не стыдно? Выжил из ума, веди себя прилично! Так вот, о чем я веду речь. Тут, я понимаю, что там говорить, работы много. Но это центр и метраж. Я не прошу по цене новостроек, конечно, нет… Что там говорить, квартира старая. Мне самой как ножом по сердцу. Тут я родилась, тут бабушки мои жили, мать с отцом жили… Но, конечно, жизненные обстоятельства, что там говорить… Папа скоро умрет. Не надо из этого тайну за семью печатями делать, я считаю. Жизнь – она есть жизнь, не сегодня завтра умрет… Папа прожил хорошую жизнь, долгую. Что там говорить, пожил свое. Больше шестидесяти лет с мамой, детьми еще познакомились. Это в рекорды Гиннесса заносить надо, больше шестидесяти лет. И ни разу маме не изменял, верные они были, что там говорить, другое время, другие ценности. У меня у дочери уже четвертый жених, а ей двадцать пять. И это она еще по ихним молодежным законам приличной считается. Я вот с мужем развелась, ну… Бросил он нас, козел. И ни-ни, больше замуж не вышла. Хотя предложения были… Я молодая красивая была. Дочь вся в меня. Всю жизнь ей посвятила… Что там говорить, были предложения, всякое было, жизнь – она есть жизнь, и чувства, и в отпуске пару раз… Все мы не каменные, правильно? Сейчас такого поколения уже нет, как мои мама с папой. Шестьдесят лет вместе, только подумайте и ни разу… Папа мамину смерть не пережил, головой тронулся. Ну и рак потом… Вы смотрите, смотрите, не обращайте внимания…
В соседней комнате старик сидит на своей кровати, закутавшись в одеяло без пододеяльника. Он смотрит выцветшими глазами на противоположную стену – раньше на этом месте стоял шкаф. Теперь шкаф выбросили. И от него на пожелтевших обоях остался яркий квадрат.
9
Веня – семидесятилетний дедушка, смотрит в зеркало, рассматривает себя, затем накрывает зеркало черной тканью. Рядом за столом сидит Люба, курит.
Веня. Вот так же умерла мама, заснула и не проснулась, тоже была остановка сердца.
Люба. То есть она не страдала?
Веня. Тихая смерть. Она это заслужила. То есть я хотел сказать… К примеру, родила тебя. Муки – да. Пройти через жизнь. Опыт страдания. Опыт любви опять же. А я буду умирать долго.
Люба. Чего это?
Веня. Заслужить прощения. Прожил так, что мог бы и не жить. Ничего не сделал.
Люба. Ну как это? Ты ж партийный и все дела…
Веня. Это – другое. Просить прощения у общества мне не за что. Надо просить прощения там, внутри, или снаружи, или… Да… Все кончится. Вечности я не заслужил.
Люба. Ты в Бога что ли ударился?
Веня. При чем здесь? Галя завела вчера тесто на пирог… Что с ним делать? Ведь прокиснет. Жалко.
Люба. А я беременна.
Веня. Ты умеешь печь пироги?
Люба. Я беременна.
Пауза.
Веня. Вот… Да… Дождались.
Люба. Ты рад?
Веня. Да… Да. Наверное, да… Что же делать с тестом?
Люба. Я сегодня видела такие красивые рамочки в ритуальных услугах. Такой большой овал, а в нем фотография. И недорого. Ты бы посмотрел в альбоме карточку на памятник… Может, молодую?
Веня. Мама вот тоже молодая на памятнике.
Люба. Подхороним маму к бабушке? Можно договориться, я узнавала.
Веня. Нет. Они всю жизнь ссорились, не хочу, чтобы и после смерти…
Люба. Ты точно не в Бога?
Веня. Нет… Кажется, нет.
Люба. Я сегодня ночевать здесь не останусь, пап… Не могу. Боюсь я всего этого. И Вадик волноваться будет. Поеду домой.
Веня. Да…
Долгая пауза.
Веня. А почему тебя отчислили из института?
Люба. Вспомнил! Десять лет назад еще. И Вадик волноваться будет, он – хороший отец, я чувствую. По животу меня гладит. А он ребенка будет любить… Чувствуется, знаешь. Что не бросит, чувствуется… Что там говорить, женщина всегда это чувствует.
Веня. Мы все время жили какими-то внутренними интересами с Галей, все время что-то выясняли… Наверное, если бы надавили тогда, уговорили восстановиться… Галя всегда хотела сына.
Люба. Я дочку Галей назову. Если будет дочка.
Пауза.
Веня. Мороженого хочу.
Люба. Ты че это? Сходить?
Пауза.
Веня. Галя говорила мне, что боится умереть зимой. Будет мерзлая земля, говорила она, могильщики будут копать яму и материть покойницу. Она не хотела, чтобы ее материли. Дожила. Апрель. Оттаяло.
Люба. Ерунда. Я поеду…
Веня. Куда?
Люба. Вадик хочет новую квартиру. Не на выселках. Чтобы не два часа от центра… Скоро встанем на очередь. Я поеду…
Веня молчит.
Люба. Не раскисай тут. Приеду завтра рано утром. Я договорилась насчет конфет, «Каракум», подруга обещала достать…
Люба уходит в коридор. Слышно, как она закрывает за собой дверь ключами. Веня сидит и смотрит в пол.
Веня. Люба! Люба, а ты не знаешь, где у нас лежит книга кулинара?
Веня поднимает голову – Любы нет, она ушла.
10
Весна. Апрель. Окна старой квартиры открыты настежь. По квартире ходит Галя – молодая девушка в потертых джинсах, и длинными волосами, собранными в конский хвост. Галя то и дело нагибается, поднимает с пола разный хлам, чтобы разглядеть поближе, рассматривает вещи, книги, посуду.
Галя. В этом доме жили две моих прабабушки, бабушка с дедушкой, мама тут детство провела. Представляешь, Кость? Это же история, прикинь? У меня был потрясающий дед, говорят. Совершенно героический. Нет, ну ты посмотри, здесь пахнет историей, да? Жалко, что мама будет продавать эту квартиру. Я с дедушкой так и не пообщалась. Приезжала к нему пару раз. Но он че-то в последнее время того… Старый человек был, короче, уже не помнил ничего. Смотри, какой потолок, да? Вот бы реставрировать. Тут вообще галерею можно. О! Вот эту коробочку я заберу. Это из-под чего? Из-под монпансье, кажется. Какой год, интересно? Не написано. И книжки эти заберу. Книга кулинара с ятями, смотри! Офигеть, да? Это вообще коллекцию можно делать. Офигеть! Хочу коллекцию свою. Чтобы сохранить традиции как бы… Хорошо, что я у мамы ключи взяла, да? А то продадут, и все выбросят. Ничего не останется. Нет, ты посмотри, какие здесь расстояния. Тут в футбол можно играть! Вот бы здесь какой-нибудь сейшн устроить? Нет, а что – это тема! Пока квартиру не продали. Позвать народ, инсталляцию какую-нибудь замутить. Это идея, да? Вообще нормально можно сделать… Я бы тут стены расписала. Все равно закрашивать будут. Еще такую музычку в стиле ретро. Вот люди жили. Какие судьбы, наверное, да? Другое время совсем, другие люди. У меня был потрясающий героический дед. Он тут блокаду пережил. Блокада, представляешь, да? Можно сделать сейшен в стиле блокады. Сухариков купим, будем чай заваривать и грызть. У меня платок дома есть, как раз в стиле того времени. Такой костюмированный вечер, да? Вот это были судьбы, не то что мы. Такие сильные люди, столько всего сделали… Совершенно другой подход к жизни… Да? Правильно же я говорю?
11
Апрель. Блокада. Зима еще не до конца отступила, и повсюду видны грязные лохмотья снега. Веня идет по улице, медленно, тяжело. У одного из домов ходит ребенок лет двух. Малыш, скорее всего, совсем недавно научился ходить. Он падает и плачет. Веня подходит к ребенку, поднимает его.
Веня. Чего ты? Где твоя мама? Ты зачем вышел? Здесь нельзя. Совсем нельзя. Особенно детям. Очень опасно. Очень опасно, очень… Такая темень уже. Ты умеешь говорить? Нет? Это плохо… Как же мы найдем твою маму? А если… Господи… Мы ее сейчас найдем. Найдем твою маму. С ней все хорошо, думаю. Пошли…
Веня берет ребенка за руку, они заходят в парадное, и поднимаются по лестнице. Веня стучит во все квартиры – тишина. Никто не открывает. Какая-то женщина из-за дверей спрашивает: «Кто?»
Веня. Тут ребенок потерялся, маленький. Совсем малыш. Вы не знаете, в вашем доме нет женщин с детьми?
Женщина из-за дверей. Отведите к домоуправу. У нас нет.
Веня. Видишь, ни у кого нет детей. Сейчас мало у кого дети… Так мы никогда не найдем твой дом. Я бы тебя отвел к себе, но ведь может так быть, что тебя ищет мама. Знаешь что? Пошли с тобой, будем сидеть внизу, возле дома. Твоя мама пойдет и увидит тебя.
Малыш всхлипывает, вот-вот расплачется. Веня берет ребенка на руки, спускается с ним вниз. Возле дома Веня садится прямо на землю, подложив под себя свой портфель, усаживает ребенка на колени. По другую сторону улицы стоит Спасо-Преображенский собор. Теперь в нем разместилось бомбоубежище. Веня смотрит на Собор.
Веня. Не плачь…Наступает весна. Смотри, весна. Пришел апрель. Топ-топ, топ-топ… Пришел апрель. Скоро станет легче. Вырастет трава. Снизится травмоопасность. Перестанем ломать ноги и набивать синяки на коленках. Станем больше говорить. Читать стихи, например… Умирать станет незачем. Да… Как-то очень жалко станет умирать. Ты вырастешь большой. Сначала станешь старше на год, потом на два, потом на целую жизнь. Что же с тобой делать? Будем ждать твою маму. И вот что интересно, я разговариваю с тобой, переживаю за тебя сейчас, а ведь ты, братец, никогда меня не вспомнишь. Даже завтра уже забудешь… Да что там, забудешь к вечеру. Нет, я не сержусь совершенно. Это размышления. Ты знаешь, в твоем возрасте я впервые увидел Катю. У нас с мамой была кухарка, ее звали Катя. Такая кудрявая светлая высокая девочка. Это сейчас я знаю, что она была девочкой. Ведь ей, по моим расчетам, когда она пришла к нам в дом, было не больше пятнадцати. Так вот, Катя… Мне было как тебе сейчас, а я отчетливо помню. Да, помню… Она вошла и мир наполнился какой-то загадкой. Она принесла с собой звуки – да, звуки. Звуки тренькающих тарелок, звуки скворчащих сковородок, звуки шлепающих по кухне босых ног. Она принесла с собой запахи. Запахи лета, запахи сушеной малины, запахи пота и земли, и еще чего-то… Неизвестного. Она взяла меня на руки. И тут же опустила. Она со мной, кажется, даже и не разговаривала толком. Катя… Такая вот девочка Катя. Мне было столько же, сколько тебе сейчас. А потом я вырос и стал взрослым шестилетним мальчиком. И почти год я в ту пору целыми днями сидел в кухне, смотрел на Катю и все думал, думал… Какие мысли точно проносились тогда в моей голове, я не помню. Да это и неважно. Важно то, что весной я предложил ей жениться на мне. Она засмеялась, и ответила – да. Вот так вот. Девочка Катя сказала мне да. А потом она исчезла. Просто исчезла. Я даже толком и не сообразил, в какой час это случилось. Мне сказали, что Кати больше нет. Даже не так. Мне сказали, что Кати не было, не существовало никогда. Девочки Кати не существовало в природе. А значит, она никогда на мне не женится… А значит, памяти нет. Потому что я помню ее, как себя, а выясняется, что девочки Кати не существовало вовсе. И вот я уже взрослый дяденька, а все не могу понять – как же так? Как же такое возможно, чтобы моя память так жестоко обманула меня? Как же так случилось, что впереди еще целая жизнь, а я чувствую себя обманутым, человеком без памяти, человеком, который больше не верит себе. И где же твоя мама, в конце концов?
Ребенок плачет.
Веня. Не плачь. У меня есть хлеб. Это вообще-то мне, Гале и маме, но ты ведь много, думаю, не съешь.
Веня достает из-за пазухи четвертинку хлеба, отламывает от нее маленькие кусочки, кормит ребенка. Из-за угла дома показалась женщина – она увидела Веню и малыша, и остановилась. Женщина ждет, пока Веня накормит ребенка.
Веня. Наступает весна. Скоро перестанем болеть… Весь мир как большая простуда. Ешь. Скоро перестанем болеть. (Пауза.) А ты ведь, братец, кажется еврей. Вот так вот. Два еврейских неверующих мальчика сидят напротив православного храма и едят хлеб, в окружении немцев, на фоне русской войны. Да, братец… Попали мы с тобой.
Веня, покормив ребенка, прячет оставшуюся четвертину хлеба обратно за пазуху. Женщина подходит к Вене, забирает у него ребенка с колен.
Веня. Ваш?
Женщина. Он выбежал, пока ходила на выдачи. Странно… Не знаю, как у него получилось открыть дверь. Странно… Он ведь еще маленький.
Веня. Дети могут больше, чем мы думаем. А, впрочем… Хорошо, что вы нашлись. Он, кажется, испугался.
Женщина. Наконец-то дожили. Апрель…
Веня. Да. А впрочем…
Женщина. Спасибо вам. Я перепугалась. Очень. Очень. Сейчас редко кто помогает детям. И даже наоборот… Ребенка совсем нельзя оставить без присмотра.
Веня. Да, сейчас повсюду страшно. Люди стали способны на любое зло. Голод, конечно он. Да и холодно было… Ужасно холодно. А теперь вот весна. Теперь дело пойдет на поправку.
Женщина. Думаете?
Веня. Кто же об этом знает. Ладно, пойду своим путем. Прощай, мальчик… Было приятно с тобой поговорить. (Женщине.) Мы разговаривали с ним. И, кажется, он даже понял.
Женщина. Он смышленый.
Веня. Прощайте.
Веня уходит. Женщина поправляет на сыне шапку, уводит его в другую сторону.
12
По квартире ходит Галя, разглядывает вещи, примеряет на себя какие-то старые платки, шали, шляпки.
Галя. Костя, мне идет? Здорово, что мы пришли, да? Здорово, что мы с тобой вообще познакомились. Правда, здорово? Господи, это если подумать, это же какая-то целая эпоха. Это офигеть, без телефона, без интернета. Представляешь? Вот мне всегда было интересно – как раньше люди обходились без сотового? То есть если взять, к примеру, какой-нибудь праздник, народное гуляние, скажем. Площадь, толпа народу. И как ты найдешь своих, если потеряешься? А если договорились встретиться, и опаздываешь? Или не можешь прийти? И это человек ждет тебя – час, два, уходит и даже представить не может – что с тобой, где ты, как ты. А вот письма… Как могут письма идти неделями? Это даже не представить. Я хочу увидеть человека, хочу ему что-то сказать – и это мне надо ждать месяц – пока дойдет мое письмо, пока он ответит. Офигеть, какой кошмар! Нет, а сейшн в стиле блокады – крутая идея, да? Можно еще нарезать всяких записей в стиле – «Говорит Москва», да? Это, мне кажется, так стильненько разбавит атмосферу. Это же какая-то такая крутая эпоха. Только подумать, мой дед – он же в одно время с Битлами жил, с Ленноном, с этим, с Гитлером, с Достоевским, блин! Нет… С Достоевским не жил. С Бродским! С Бродским точно жил! Ты представляешь, вот здесь мой дед жил в блокаду, и здесь, в этом городе, по этим улицам ходил маленький Бродский! Или не ходил? Да по любому ходил! Ты прикинь? Ты только прикинь. Нет, это просто в голове не укладывается. Они ведь даже могли на улицах там где-то встречаться… Да, вполне могли. Мне идет эта шляпа? Во! Точно! Я на сейшн ее надену! Забито! Я ее забираю!
13
Квартира. Комната. На кровати лежит старик, укрывшись с головой. Никого, кроме него, здесь нет. Все ушли. Негромко играет радио. Диктор объявляет: «Сейчас в нашей передаче «Литературный час» выступит известный артист…» В комнату заходит Мать. Она садится на кровать, одергивает одеяло, гладит старика по седым свалявшимся волосам. В руках у матери тарелка с блинами.
Мать. Веня… Смотри, что я тебе принесла.
Веня. Мама!
Мать. Вот мы и остались одни.
Веня. Ты пришла?
Мать. Я всегда рядом, милый. Съешь блин.
Веня. А я тебя ждал.
Мать. Я всегда рядом. Какой дождливый апрель теперь.
Веня. А я болею.
Мать. Ничего. Я сейчас одно заклинание прошепчу, и болеть не будет.
Веня. Волшебное?
Пауза.
Мать. Да. Ешь.
Веня. Не могу. Я ничего не сделал. Ни до тебя, ни после.
Мать. Никто не знает этого в точности.
Веня. И, кажется, кроме тебя, меня никто особо и не любил.
Мать. Тебя любила я и Галя. И Катя. А это уже немало.
Веня. Катя?
Мать. Да. Попробуй все же… Они, кажется, вкусные.
Веня. Значит, все-таки…
Мать. Попробуй.
Мать протягивает сыну свернутый блин. Веня ест. Молчание.
Мать. Теперь ты почти здоров. Вставай.
Веня. Я еще не… Я не готов еще.
Мать. У тебя ведь уже ничего не болит.
Веня. Подожди, всего одну минуту…
Мать. Закрывай глазки.
Веня. Подожди! Мама! Еще чуть-чуть!
Мать. Спи.
Мать кладет сыну руку на лоб. Веня засыпает. Мать сидит и смотрит на него. Затем встает, уходит. На железной кровати лежит мертвый старик. По радио диктор объявляет: «Стихотворение Иосифа Бродского «Наступает весна», читает заслуженная артистка России…»
Наступает весна Пресловутая иголка в не менее достославном стоге, в городском полумраке, полусвете, в городском гаме, плеске и стоне тоненькая песенка смерти. Верхний свет улиц, верхний свет улиц всё рисует нам этот город и эту воду, и короткий свист у фасадов узких, вылетающий вверх, вылетающий на свободу. Девочка-память бредет по городу, бренчат в ладони монеты, мертвые листья кружатся выпавшими рублями, над рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо, как городские птицы над железными кораблями. Громадный дождь, дождь широких улиц льется над мартом, как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли. Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту, и навстречу тебе летят блестящие автомобили. Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет, шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоименна, и ты остаешься с этим народом, с этим городом и с этим веком, да, один на один, как ты ни есть ребенок. Девочка-память бредет по городу, наступает вечер, льется дождь, и платочек ее хоть выжми, девочка-память стоит у витрин и глядит на бельё столетья и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.Темнота.
Конец.
![Странная пара (женская версия) [др. перевод]](https://www.4italka.su/images/articles/498537/primary-medium.jpg)
Комментарии к книге «Бесконечный апрель», Ярослава Александровна Пулинович
Всего 0 комментариев