Татьяна Уфимцева Леди Макбет Мценского уезда Сценическая обработка повести Николая Лескова
Картина первая
Женская камера Мценской тюрьмы. На нарах сидит Сонетка, разбитная девица лет 18. Дверь отпирает Надзирательница, женщина, лишенная возраста и эмоций.
Надзирательница. Заходи.
В камеру входит Катерина Измайлова, молодая женщина на сносях, с вещами, связанными в узел. Останавливается на пороге. Надзирательница толкает ее в спину.
Надзирательница. Ишь, застыла… Заходи.
Дверь с лязгом закрывается. Катерина садится на нары, оглядывается.
Сонетка. Чего смотришь?
Катерина равнодушно отворачивается.
Сонетка. Тебя как звать?
Катерина. Катерина.
Сонетка. А меня Сонька. Тут все Сонеткой кличут.
Катерина заталкивает узел под кровать.
Сонетка. Добра-то сколь… табачку нет?
Катерина. Нету.
Сонетка. А то поделилась бы.
Катерина. Отстань.
Сонетка. Ух ты, кака сердита! Слыхала, что сердитых палками учат?
Катерина. Отстань.
Сонетка. Откуда ж ты взялась такая? Погоди-ка… да ты никак Измайлова? Купчиха? Вот это мне пофартило! Я и не мечтала с такой великой цацей в одной камере оказаться! Ну, чего нос воротишь? У нас тут попросту. Расскажи-ка лучше, за какой такой надобностью в тюрьму заглянула.
Катерина. Не виновата я.
Сонетка. Ха! А кто тут виноват? Тут все безвинно оговоренные сидят. Я тоже за всю жисть ничего чужого не брала, пока за руку не схватили.
Катерина. Ни в чем не виновата.
Сонетка. Оно конечно. Однако слушок ходит, что ты с полюбовником своим мальца жизни лишила.
Катерина. Не было этого. Ничего не было.
Сонетка. Это ты следователю заливай.
Катерина. Не было.
Сонетка. Ну как хошь.
Катерина. Мне бы… человека одного повидать. Он здесь где-то… Нельзя?
Сонетка. Отчего нельзя? За деньги все можно. Статуе этой, что тебя сюда привела, дашь четвертак и видайся вон в коридоре. А за полтину можно и здесь, на постельке полежать, коли приспичит. Только тебе это сейчас без надобности.
Катерина. А тебе?
Сонетка. Ха! Не родился еще тот молодец, что меня приручить смог бы. У меня вкус есть, я выбор блюду. Не то, что некоторые. Мне-то любовь подавай не просто так, а чтоб была со страданиями да с жертвами!
Надзирательница отпирает дверь.
Надзирательница. Измайлова! На выход.
Катерина. Куда?!
Надзирательница. К следователю. Барахло оставь. Пошла.
Картина вторая
Комната для допросов в тюрьме. За столом сидит следователь Вочнев. Надзирательница вводит Катерину.
Надзирательница. Измайлову привела.
Вочнев. Спасибо. Можете идти.
Надзирательница выходит за дверь.
Вочнев. Здравствуйте, Катерина Львовна. Присаживайтесь. Меня зовут Вочнев Петр Афанасьевич. Я буду вести ваше дело. Может быть, вы сами расскажете, как все было?
Катерина. Нечего рассказывать. Не было ничего.
Вочнев. Как же не было? Ведь люди видели.
Катерина. Чего они видели?
Вочнев. А вот извольте ознакомиться (читает). Из показаний машиниста Лыкова Петра Игнатьевича: «Двадцать девятого января сего года мы с товарищами возвращались из церкви мимо измайловского дома. В щель между ставнями пробивался свет. И мы решили посмотреть, что там молодая Измайлиха и ихний приказчик Сережка делают. Сказывали, что между ними во всякую минуту амуры идут. Я оперся на спины товарищей и заглянул в щель. На кровати лежал мальчик Федор, племянник мужа Измайлихи, а они с приказчиком душили его подушкой. Я закричал: „Душат!“ – и все побежали в дом, но дверь была на запоре. Когда мы выбили дверь и зашли в дом, мальчик был уже мертвый». Что скажете, Катерина Львовна?
Катерина. Брешет он. Не было такого.
Вочнев. Но ведь мальчик умер.
Катерина. Умер. Он болел сильно.
Вочнев. Судебно-медицинское вскрытие показало, что мальчик умер от удушения. Вот данные экспертизы.
Катерина. Ничего не знаю. Не было этого.
Вочнев. Катерина Львовна, ну какой вам смысл запираться? Есть свидетели.
Катерина. Не виновата я.
Вочнев. Ну хорошо. Давайте начнем сначала. Расскажите о себе.
Катерина. Чего рассказывать?
Вочнев. Где родились, кто родители, все по порядку…
Катерина. Родилась в селе Тускари Курской губернии в крестьянской семье. Отец рано помер.
Вочнев. Отчего?
Катерина. Сгорел от пьянства.
Вочнев. Тяжело жили?
Катерина. Да нет… не тяжело, бедно просто, а так… вольно. Побежишь, бывало, с ведрами на реку и под пристанью в одной рубашке купаешься, а то еще какого прохожего молодца через калитку подсолнечной лузгой обсыплешь… нет, хорошо жилось… а когда мне восемнадцать годков минуло, ко мне посватался богатый купец Зиновий Измайлов.
Вочнев. Вы мужа любили?
Катерина. Чего?
Вочнев. Я говорю, вы замуж шли по любви или какому влечению?
Катерина. Какое влечение? Ему о ту пору уже пятьдесят с лишком годов было.
Вочнев. Вас что же, насильно выдали?
Катерина. Нет, не насильно. Сама пошла. Мне выбирать не приходилось. Жили-то мы бедно, беднее некуда. Отец, бывало, вернется с трактиру пьяненький, позовет меня и скажет: на тебе, Катька, кукиш, на него что захочешь, то и купишь. Шутил так. Вот… а у них, у мужа и свекра три дома, сад большой и мельница в аренде, куда мне было деваться?
Вочнев. Сколько вы прожили с мужем?
Катерина. Пять лет.
Вочнев. Жили хорошо?
Катерина. Хорошо. Так хорошо, что впору удавиться…
Картина третья
Столовая в богатом доме Измайловых. За столом сидят Борис Тимофеевич и Зиновий Борисович, свекор и муж Катерины.
Борис. Сегодня к Онучевым пять мешков крупчатки свези.
Зиновий. Свезу.
Борис. Самовар остыл совсем. Где жена твоя? Опять по комнатам слоны слоняет? Катерина!
Катерина. Я здесь, тятенька.
Борис. Самовар остыл. Кликни Аксинью.
Катерина. Сейчас.
Борис. Завязала она тебе судьбу, неродица. Я думал, будет наследник моему имени и капиталу, а оно вон как вышло.
Зиновий. Не посчастливилось.
Борис. Какое уж тут счастье.
Катерина возвращается с Аксиньей, толстой дворовой девкой.
Борис. В воскресенье Онучевы на крестины звали. Слышь, Катерина?
Катерина. Езжайте сами, тятенька, я лучше дома останусь.
Борис. Чего так?
Катерина. Не люблю я к ним ходить. Все смотрят и смотрят за мной. Как сяду, как пройду, как встану…
Борис. Зато их сноха уже третьего принесла.
Катерина. Опять вы, тятенька… Будто я какое преступление перед вами сделала.
Борис. Зачем замуж шла, неродица?
Зиновий. Ладно, тятя. Пойду я.
В столовую вбегает работник Измайловых.
Работник. Борис Тимофеевич, плотину на мельнице прорвало, вода аж под нижний лежень ушла!
Борис. Ах ты, язви тя! Зиновий, собирай народ, да езжай сам туда, сиди там безотлучно, пока не почините. Катерина! Чего столбом стоишь?! Собирай мужа в дорогу. Проводи как положено.
Катерина. Хорошо, тятенька.
Картина четвертая
Комната для допросов в тюрьме.
Вочнев, Катерина.
Вочнев. Значит, ваш муж надолго отлучился.
Катерина. Уехал. Одним командиром надо мной меньше стало.
Вочнев. Хорошо. А приказчик Сергей Терентьев у вас тогда уже работал?
Катерина. Работал. Только я его еще не видела.
Вочнев. Как так?
Катерина. Да так. Они все больше во дворе да в конторе были, а я дома сидела, тосковала до одури.
Вочнев. И как же вы встретились?
Катерина. Да уж встретились… зевала я как-то у окна, вдруг слышу, возле амбара хохот веселый стоит…
Картина пятая
Во дворе Измайловых.
Катерина, Аксинья, Сергей, работник.
Катерина. Чего это вы так радуетесь?
Работник. А вот, матушка Катерина Львовна, свинью живую вешали.
Катерина. Какую свинью?
Сергей. Свинью Аксинью, что родила сына Василья, да не позвала нас на крестины.
Аксинья вылезает из кадки с мукой, стоящей на весах.
Аксинья. Черти, дьяволы гладкие!
Сергей. Восемь пудов до обеда тянет, а поест, так и гирь не хватит.
Аксинья. Вот, треанафемская твоя душа! Ну тебя совсем!
Катерина встает на весы.
Катерина. А сколько во мне будет?
Сергей. Три пуда, семь фунтов. Вас целый день на руках носить надо и то не устанешь.
Катерина. Что ж я не человек, что ли? Небось устанешь.
Сергей. Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы.
Работник. А что в нас такое тяжесть? Ведь не тело наше тянет, сила наша. Сила тянет!
Катерина. А я в девках страсть какая сильная была.
Сергей. Позвольте ручку, если это правда.
Катерина протягивает руку, Сергей сильно сжимает ее, Катерина толкает его в грудь, Сергей отлетает на два шага в сторону.
Работник. Н-да! Вот ты и рассуждай, что женщина!
Сергей. Нет, а вы позвольте на-борки.
Катерина. Ну, берись.
Она подставляет Сергею локти. Сергей прижимает ее к груди, приподнимает и сажает на бочку с мукой. Катерина, вся красная, молча слезает и идет прочь. За ней Аксинья.
Сергей. Эй ты, олух царя небесного! А ну сыпь, не зевай, гребла не замай, будут вершки, наши лишки.
Катерина с Аксиньей заходят в дом.
Аксинья. Девичур этот проклятый, Сережка! Всем взял. Что ростом, что лицом, что красотой. Какую хочешь женчину улестит и до греха доведет! А непостоянный, подлец! Непостоянный-пренепостоянный.
Катерина. А ты, Аксинья, того… мальчик-то у тебя жив?
Аксинья. Жив, жив, что ему! Где они не нужны-то кому, у тех ведь они живучи.
Катерина. И откуда он у тебя?
Аксинья. Так, гулевой! На народе ведь живешь-то, гулевой.
Катерина. А давно он у нас?
Аксинья. Кто?
Катерина. Этот молодец.
Аксинья. Сережка что ли?
Катерина. Да.
Аксинья. С месяц будет. Раньше у Копченовых служил, да его хозяин выгнал, сказывают, с самой хозяйкой в любви был…
Катерина. Ладно, ты иди…
В спальню тихо входит Сергей.
Катерина. Кто это?
Сергей. Не пугайтесь, это я, Сергей.
Катерина. Что тебе нужно?
Сергей. Нет ли у вас какой книжечки почитать?
Катерина. Нет у меня книжек, не читаю я их.
Сергей. Скука очень одолевает.
Катерина. Чего ж ты не женишься?
Сергей. Легко сказать, жениться. На ком тут жениться? Хозяйская дочь за меня не пойдет, а бедные все необразованные. Разве могут они что об любви понимать? Да и богатые не все о любви понимают. Вот вы любому другому человеку в утешение бы были, а у них теперь, как канарейка в клетке содержитесь.
Катерина. Да, мне скучно.
Сергей. Как не скучать, сударыня, от такой жизни! Даже если бы у вас кто на стороне был, так вам и видеться бы с ним невозможно.
Катерина. Ну, это ты… не то совсем. Мне бы вот ребеночка родить, так с ним веселей бы стало.
Сергей. Да ведь ребенок-то тоже от чего-то бывает, а не так же! Песня поется: «…без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска так моему сердцу чувствительна, что взял бы его да бросил к вашим ножкам…
Катерина. Чего ты мне про свое сердце сказываешь? Мне это ни к чему. Иди ты себе.
Сергей. Я же вижу, сударыня, что вам не легче моего на свете, а только теперь все в ваших руках и вашей власти.
Катерина. Ты чего? Чего пришел ко мне?
Сергей. Жизнь ты моя несравненная!
Катерина. Пусти!
Сергей подхватывает ее на руки и несет в темный угол.
Картина шестая
У следователя.
Вочнев, Катерина.
Вочнев. Так. Значит, Сергей Терентьев склонил вас к сожительству.
Катерина. Чего?! Никуда он меня не склонял.
Вочнев. Хорошо. Муж ваш был в отлучке. А свекор?
Катерина. Свекор вскоре помер.
Вочнев. Отчего?
Катерина. Грибков поел.
Вочнев. Странно все-таки.
Катерина. Чего странного-то? От грибов многие помирают. Да и старый он был.
Вочнев. Старик, говорят, был еще крепкий.
Катерина. Два века все равно не проживешь.
Вочнев. Расскажите поподробней, как он умер.
Катерина. На ночь грибков поел с кашей, началась у него изжога, рвота поднялась, а к утру уж и помер. На другой день схоронили.
Вочнев. Почему так спешно? Даже сына не дождались.
Катерина. Жарко было. А Зиновия Борисовича посыльный на мельнице не нашел, он за сто верст поехал лес покупать.
Вочнев. А вечером накануне смерти что было?
Катерина. Не помню.
Вочнев. А вы припомните. Может, разговор какой был перед ужином?
Катерина. Я его и не видела. Он меня в погреб отослал, крысиного яду навести и крыс потравить…
Картина седьмая
В доме Измайловых.
Катерина, Сергей, Борис Тимофеевич.
Катерина. Иди уже…
Сергей. Что это я сейчас отсюдова пойду.
Катерина. Свекор двери запрет.
Сергей. А мне теперь что к тебе, что от тебя везде двери.
Целует ее. В комнату входит Борис Тимофеевич.
Катерина. Ах!
Борис. Уйди-ка отсюда.
Катерина. Тятенька…
Борис. Иди я сказал. С тобой после разговор будет. Иди в погреб, крысиного яду наведи, да в амбаре крыс потрави. Живо!
Катерина уходит.
Борис. Ну что, вор ты эдакий, где нынче был?
Сергей. Где был, там уж нету.
Борис. У невестки ночевал?
Сергей. Про то опять же я сам знаю. Чего было, того назад не воротишь. А ты не клади позору на свой купеческий дом, лучше скажи, чего от меня хочешь, как мне тебя ублаготворить?
Борис. Всыплю тебе, аспиду, пятьсот плетей, а там видно будет. Сын вернется, сам решит.
Сергей. Моя вина – твоя воля. Тешься. Куда идти?
Мужчины уходят. Появляется Катерина, в руках у нее пакет с крысиным ядом. С улицы слышны удары кнута. Катерина вздрагивает от каждого удара. В дом входит свекор.
Катерина. Тятенька, пусти Сергея!
Борис. Ах ты, наглая твоя рожа, да как ты смеешь просить меня об этом!
Катерина. Пусти, тятенька! Я тебе совестью клянусь, худого между нами еще ничего не было!
Борис. Худого не было?! А чем вы там по ночам занимались? Подушки мужнины перебивали?
Катерина. Пусти, тятенька, Христом Богом прошу…
Борис. Вот что, невестушка: муж приедет, мы тебя, честную жену, своими руками на конюшне выдерем.
Катерина. Воля твоя, тятенька, только пусти Сергея.
Борис. Вон оно, значит, куда поворачивает… Так я твоего Сергея завтра же в острог отправлю.
Свекор уходит. Катерина долго сидит неподвижно, потом берет пакет с крысиным ядом и медленно сыплет его в миску.
Картина восьмая
У следователя.
Вочнев, Катерина
Вочнев. Значит, вы похоронили свекра и стали дожидаться мужа…
Катерина. Чего? А… да, стала дожидаться.
Вочнев. И когда он приехал?
Катерина. Не приехал он. Пропал.
Вочнев. То есть дома он не появился?
Катерина. Нет. Не появился.
Вочнев. Вот показания ямщика, который вез вашего мужа с мельницы домой: (читает) «Купец Измайлов нанял меня и велел ехать в Мценск до дому. Зиновий Борисович были как будто в расстройстве и велели мне ехать быстро, чтобы к вечеру прибыть. Но не доезжая до города версты три, аккурат возле монастыря, вдруг встали с телеги и пошли пешком, а мне велели возвращаться. Больше я его не видел». Катерина Львовна, может быть, вы его видели?
Катерина. Нет, не видела.
Вочнев. И где он же он, по-вашему?
Катерина. Не знаю.
Вочнев. Но не мог же человек просто пропасть. Кто-то должен был его видеть!
Катерина. Сказывают, некоторые видели.
Вочнев. Где?
Катерина. То там, то сям…
Вочнев. Н-да… значит он, возможно, еще вернется?
Катерина. Откуда мне знать? Может, и вернется…
Картина девятая
В доме Измайловых.
Катерина, Аксинья.
Катерина. Заспалась я, Аксиньюшка, и сон какой-то чудной видела.
Аксинья. Что, матушка?
Катерина. Все ко мне как будто кот какой-то лез.
Аксинья. И, что ты это?
Катерина. Право, кот лез. Я будто его ласкаю, а он промеж пальцев у меня выскальзывает.
Аксинья. И зачем тебе было его ласкать?
Катерина. Сама не знаю, зачем я его ласкала.
Аксинья. Чудно, право. Это вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, либо еще что-то такое выйдет.
Катерина. Что именно?
Аксинья. Ну, это тебе никто объяснить не сможет, а только что-нибудь да будет.
Катерина. Месяц все во сне видела, а потом вот этот кот.
Аксинья. Месяц – это младенец.
Катерина. Младенец?..
Аксинья. А не послать ли сюда Сергея к твоей милости?
Катерина. И то правда, пошли.
Аксинья. Я и говорю, что послать его.
Входит Сергей.
Катерина. Сережа, сядь-ка вот тут, возле. А ты сох же по мне, Сережа?
Сергей. Как же не сох.
Катерина. А как ты сох?
Сергей. Да как… тосковал.
Катерина. А почему я этого не чувствовала? Это ведь чувствуют. А для чего ты все песни пел, если по мне тосковал?
Сергей. Ну и что, что песни пел? Комар вон тоже всю жизнь песни поет. Да ведь не с радости.
Катерина. Чего ты хмуришься? Или уж тебе и любовь моя прискучила?
Сергей. Пустое.
Катерина. А с чего это люди говорят, что ты изменщик?
Сергей. Ну, может быть, когда и изменял тем, которые нестоющие.
Катерина. А зачем с нестоющими связывался?
Сергей. В таком деле не рассуждают. Ты с нею просто так, без всяких намерений, глядь, а она уж тебе на шею вешается.
Катерина. Слушай, Сережа. Я про других не знаю и знать не хочу, но если ты мне изменишь, если на какую другую променяешь, я с тобой, друг сердечный, уж извини, живая не расстанусь.
Сергей. Да ведь, Катерина Львовна, свет ты мой ясный, сама посуди какое наше с тобою дело! Скоро ведь муж твой воротится, а я, значит, ступай прочь на задний двор и гляди оттуда, как ты со своим законным Зиновием Борисовичем спать укладываешься.
Катерина. Этого не будет.
Сергей. Как так этого не будет?! Да может уже завтра Сергея здесь даже духу не останется.
Катерина. Этого ни за что не будет, Сереженька. Если только он пойдет на это… либо ему, либо мне не жить, только ты со мной будешь.
Сергей. Я уж ничему не рад через эту любовь. Будь я барин какой или купец, я бы с тобой никогда не расстался. Я б хотел мужем тебе быть венчаным, а так кто я при тебе есть? Разве тебе почет какой полюбовницей быть?
Катерина. Ну уж я знаю, как тебя и купцом сделаю, и жить с тобой как следует стану. Пойдем спать.
Во дворе залаяли собаки, но сразу затихли.
Катерина. Слышишь, Сережа? Нет, нет, не отходи далеко, встань здесь. Кто там?
Входит Зиновий Борисович.
Зиновий. Свои.
Катерина. Это ты, Зиновий Борисович?
Зиновий. Будто не слышишь.
Катерина. Что-то холодно становится.
Зиновий. Как живешь-можешь?
Катерина. Ничего.
Зиновий. Ну, как же вы тятеньку схоронили?
Катерина. Так. Они померли, их и схоронили.
Зиновий. Ну а вы тут как свое время проводили?
Катерина. Наши радости всем известны: по балам не ездим, по тиатрам тоже.
Зиновий. Для чего это вы постель для двоих расстелили?
Катерина. Все вас дожидалась.
Зиновий. Благодарим покорно. А этот предмет откуда взялся?
Поднимает с постели пояс Сергея.
Катерина. В саду нашла да юбку себе подвязала.
Зиновий. Мы тоже про ваши юбки кое что слыхали.
Катерина. Что вы слыхали?
Зиновий. Да про дела ваши про хорошие.
Катерина. Никаких моих дел тут нету.
Зиновий. Ну, это мы разберем, все разберем.
Катерина. Не больно-то я пужлива.
Зиновий. Что?!
Катерина. Ничего, проехали.
Зиновий. Что-то ты очень речиста стала! Лучше бы за собой смотрела.
Катерина. Нечего мне смотреть.
Зиновий. Мне все про твои амуры известно.
Катерина. Ну сказывайте, про кого это вам донесли? Кто такой мой полюбовник?
Зиновий. Узнаем, узнаем. Моей власти над тобой никто не снимал и снять не может.
Катерина. И-эх, терпеть этого не могу!
Выводит за руку Сергея.
Катерина. Ну, вот он. Расспрашивай!
Зиновий. Ты что это, змея, делаешь?
Катерина. Расспрашивай, о чем знаешь хорошо.
Зиновий. Вон!
Катерина. Как же! Ну-ка, Сереженька, поди сюда, голубчик.
Целует его.
Катерина. Глянь-ка, глянь! До чего прекрасно!
Зиновий Борисович ударяет ее по щеке.
Катерина. А-а-а! Я только этого и дожидалась! Буде теперь по-моему! Сергей, держи его!
Сергей наваливается на Зиновия Борисовича и прижимает его к полу. Катерина хватает тяжелый подсвечник и что есть силы ударяет мужа по голове.
Катерина. Перехвати ему как следует горло. Хорош, хватит с него. Снеси его в погреб. Я кровь замою.
Сергей тащит тело в погреб и вскоре возвращается. Его бьет лихорадка. Катерина спокойно подходит к нему.
Катерина. Ну вот ты теперь и купец.
Картина десятая
У следователя.
Вочнев, Катерина.
Вочнев. Значит, мужа вы так и не дождались.
Катерина. Нет. Почитай четыре месяца прошло, а он все не возвращался. А я уж в тягости была законным наследником. В делах застой начался.
Вочнев. А раньше вы в делах мужа и свекра участие принимали?
Катерина. Нет, не принимала, зачем мне?
Вочнев. Как же вы справились?
Катерина. Сергей Филиппович помогал.
Вочнев. Терентьев?
Катерина. Он. Я в Думу пошла просить, чтоб нас ко всему допустили, не пропадать же коммерческому делу, к тому же я беременная, да и долгов у нас не было.
Вочнев. Допустили?
Катерина. Допустили. Только выяснили, что Борис Тимофеевич торговал не на весь свой капитал, там больше половины деньги были не его собственные, а малолетнего племянника его, Федора Лямина.
Вочнев. Вот оно что. И что же решили?
Катерина. Решили это дело разобрать. А через неделю они и сами пожаловали.
Картина одиннадцатая
В доме Измайловых. Катерина, Сергей, Аксинья. Входит старуха с мальчиком лет восьми.
Прасковья. Бывайте здоровы.
Сергей. Вы кто такие будете? Откуда?
Прасковья. Я Прасковья Степановна, покойному Борису Тимофеевичу сестра двоюродная, а это Федор, племянник его. Мы из Ливен.
Сергей. Ох, сколь эти Ливны дивны…
Прасковья. Чего говоришь?
Катерина. Проходите, пожалуйста. Аксинья! Проводи гостей в комнату свекра да помоги расположиться. После сюда пожалуйте, чай пить.
Аксинья провожает гостей.
Катерина. Что ты, Сереженька, какой-то нерадостный сделался?
Сергей. Ничего. Теперь, Катерина Львовна, все наше дело с вами прах.
Катерина. Отчего же прах, Сереженька?
Сергей. Оттого, что весь капитал теперь в раздел пойдет.
Катерина. Ну и что? Неужто с тебя мало будет?
Сергей. Ну уж счастья того нам с вами не будет.
Катерина. Как не будет?
Сергей. Потому что по любви моей к вам я хотел бы видеть вас настоящею дамою, а при уменьшении капитала мы даже гораздо ниже прежнего сойдем.
Катерина. Да мне это вовсе не нужно, Сережа.
Сергей. Тебе может и не в интересе, мне через это ужасно больно будет. Люди-то все больше подлые и завистливые, я-то хотел тебя перед всем нашим купечеством возвеличить, а теперь что ж… Почему мы через этого Федю должны лишиться капитала?
Катерина. Да он же дите, мальчик…
Сергей. Тебе тоже скоро родить. Не будь этого Феди, весь капитал твоему ребенку достался бы. Вот тогда нашему счастью конца-меры не будет.
Из соседней комнаты выходит Прасковья.
Катерина. Собрались куда?
Прасковья. В церковь. Нынче праздник Введения, надо всенощную отстоять.
Катерина. А племянник ваш?
Прасковья. Занемог. Боль простудная в груди. Я травки заварила, так ты, Катеринушка, потрудись, давай ему отвар по часам. Ты сама тяжелая, сама суда Божьего ждешь, так уж потрудись.
Катерина. Идите с Богом, все сделаю.
Прасковья ушла. Сергей и Катерина молча смотрят друг на друга.
Катерина. Надо бы окна закрыть, холодно что-то.
Сергей. Я схожу, распоряжусь.
Катерина. Погоди… Нынче всенощная не скоро кончится?
Сергей. Праздник большой: долго будут служить…
Катерина. К Феде схожу, он там один.
Сергей. Один?
Катерина. Один. А что?
Катерина выходит. Из соседней комнаты слышны голоса.
Катерина. Ты заснул бы, Федя?
Федя. Нет, я буду бабушку дожидаться.
Катерина. Чего тебе ее ждать?
Федя. Она мне хлебца от всенощной обещала.
Катерина. Ты ложись, ложись, миленький.
Федя. А хотите, тетенька, я вам почитаю?
Катерина. Сейчас, только лампадку поправлю.
Катерина входит.
Катерина. Ну!
Сергей. Что?
Катерина. Он один. Пойдем.
Сергей. Что ж взять?
Катерина. Ничего.
Катерина и Сергей выходят. Из соседней комнаты слышны голоса.
Катерина. Что ты, Федя?
Федя. Я, тетенька, что-то испугался.
Катерина. Чего ты испугался?
Федя. Кто это за вами идет, тетенька?
Катерина. Никого. Ты ляг, ляг…
Федя. Я не хочу.
Катерина. Нет, ты ложись, ложись!
Федя. Тетенька!!!
Вочнев. Душат! Братцы мои, голубчики, душат!!!
Картина двенадцатая
У следователя.
Вочнев, Катерина.
Вочнев. «Душат, братцы мои, голубчики, душат» – эти слова вы услышали?
Катерина. Да. Так и кричали.
Вочнев. Что было потом?
Катерина. Набежали какие-то люди, меня оттолкнули, я упала и больше ничего не помню.
Вочнев. Но мальчик ведь был задушен? Кем? Кто был в доме на тот момент?
Катерина. Я и…
Вочнев. И?..
Катерина. Никого больше. Я одна была.
Вочнев. Ну что ж… Видимо, этого не избежать.
Вочнев звонит в колокольчик. Входит Надзирательница.
Вочнев. Привели?
Надзирательница. Тут дожидается.
Вочнев. Пусть войдет.
Надзирательница. Заходи.
В кабинет входит Сергей в арестантской робе.
Катерина. Сереженька…
Вочнев. Терентьев Сергей Филиппович. Что вы можете сказать по делу об удушении малолетнего Федора Лямина?
Сергей. Ее вон рук дело. Она его подушкой накрыла и держала, пока не затих.
Катерина удивленно посмотрела на Сергея.
Сергей. Ей на Страшном суде ответ держать. Велите еще у Измайловых в подвал спуститься, там в песке Зиновий Борисович, муж ейный, лежит без погребения уж который месяц.
Вочнев. Вот как. Что же с ним случилось?
Сергей. Она его подсвечником по голове ударила, а уж потом я… пояском… докончил.
Вочнев. Катерина Львовна, он верно говорит? так было дело?
Катерина. Если ему охота сказывать, то и мне запираться нечего. Я убила.
Вочнев. Для чего?
Катерина. Для него. Ох…
Катерина схватилась за живот и медленно опустилась на пол. Вочнев звонит в колокольчик, появляется Надзирательница.
Вочнев. Помогите ей дойти.
Надзирательница. В камеру?
Вочнев. Вы что, слепая? Она сейчас родит. В острожную больницу, скорее!
Картина тринадцатая
В кабинете следователя.
Вочнев, надзирательница.
Вочнев. Когда Измайлову из лазарета в камеру переведут?
Надзирательница. Сегодня уже.
Вочнев. Вот пришло из уголовной палаты: «Судом присяжных Мценского уезда от десятого марта сего года решено вдову купца третьей гильдии Измайлову Катерину Львовну и приказчика Терентьева Сергея Филипповича признать виновными в смерти Измайлова Зиновия Борисовича, а также малолетнего Федора Лямина и в качестве наказания сослать обоих в Сибирь для каторжных работ пожизненно». Сообщите ей об этом.
Надзирательница. Сделаю.
Картина четырнадцатая
Женская камера Мценской тюрьмы. Сонетка роется в узле с вещами Катерины. Достает теплые чулки, примеряет, прислушивается, быстро снимает и сует их обратно в узел. Входят Надзирательница и Катерина.
Надзирательница. Заходи.
Катерина. Погоди! Мне бы человека одного повидать. Вот.
Достает из потайного кармана деньги и сует Надзирательнице. Та молча смотрит на Катерину.
Катерина. Мало? Вот еще, возьми. Я тебе потом еще гривну додам, после.
Надзирательница. Ладно.
Катерина. Его зовут Сергей Терентьев, он тут где-то.
Надзирательница. Знаю.
Катерина. Сюда приведи.
Надзирательница выходит.
Сонетка. С разрешением тебя. Кто родился-то?
Катерина. Мальчик.
Сонетка. Эт хорошо. Мужикам на свете легче живется. И куда его теперь? С собой на каторгу?
Катерина. Отстань.
Сонетка. В приютный дом сдай. Все лучше, чем по этапу с тобой мыкаться. Не ровен час – помрет.
Надзирательница приводит Сергея.
Надзирательница. Недолго.
Выходит. Катерина бросается к Сергею, обнимает его. Целует.
Сергей. Ну, будет, будет, не одни чай. (Сонетке.) Наше вам особенное.
Сонетка. Себе оставь.
Катерина. Давай посидим, Сереженька, слабость что-то в ногах.
Сергей. Ты заместо того, чтоб статуй этот подкупать, лучше мне эти деньги предоставила.
Катерина. Я немного дала, четвертачок всего, Сереженька.
Сергей. А четвертак что, не деньги? Много ты их тут насобирала?
Катерина. Зато же свиделись.
Сергей. Вот еще, радость какая после этакой муки видеться-то! Жисть свою проклял бы, не то что свидание.
Катерина. А мне, Сережа, все равно, мне лишь бы тебя видеть.
Сергей. Глупости все это.
Катерина. Что ж ты неласков так ко мне, Сереженька.
Сергей. Сказал же, глупости.
Катерина. Мальчик у нас, Сережа. Сын.
Сергей. По мне хоть сын, хоть кто, на кой он мне? Мне теперь о другом думать надо – как на этапе не сгинуть.
Входит Надзирательница.
Надзирательница. Измайлова, к следователю.
Катерина. Зачем? Я ж во всем созналась.
Надзирательница. Пошла.
Сергей. Иди-иди, Катя, я тебя здесь подожду.
Надзирательница. Не положено.
Сергей достает из кармана деньги и дает Надзирательнице. Катерина изумленно смотрит на него.
Надзирательница. Ладно. Сиди.
Уводит Катерину.
Сонетка. Чего глядишь? Нравлюсь, что ли?
Сергей. А верно про тебя говорят, будто ты вьюн: возле рук вьешься, в руки не даешься?
Сонетка. А ты проверь.
Сергей подхватывает Сонетку на руки, она хохочет, отбивается.
Сергей. А легонька-то! Целый день бы на руках носил, не уморился!
Сонетка. Ой ли?
Сергей. Верно говорю. В Аравию счастливую занес бы!
Хочет ее поцеловать, но Сонетка его отталкивает.
Сонетка. Ну-ка! Чего даром руки распускать!
Сергей. Так ведь здесь добра-то немного. А чего ты хочешь?
Сонетка. Я у купчихи твоей чулки теплые видела.
Сергей. Ну, это задача нехитрая. Будут тебе чулки!
Картина пятнадцатая
В кабинете следователя. На стуле сидит Прасковья. Надзирательница вводит Катерину, та в смятении постоянно оглядывается на дверь.
Вочнев. Проходите, Катерина Львовна, садитесь.
Катерина. Чего еще вам от меня надо? Я все признаю.
Прасковья. Душегубица…
Вочнев. У Прасковьи Степановны есть к вам вопрос.
Катерина. Какой еще вопрос?
Вочнев. По поводу вашего ребенка. Дело в том, что он является законным сыном убитого вами мужа и, следовательно, единственным наследником всего теперь уже состояния Измайловых.
Катерина. Ну так что?
Прасковья. Как с ним-то быть? Неуж с собой по этапу потащишь? Тебе на Страшном Суде ответ держать, загубила ты свою душу, а он дитя невинное. Отдай его мне на воспитание.
Катерина молчит. Входит Надзирательница, в руках у нее завернутый в тряпки младенец.
Надзирательница. Вот. Кормить пора.
Катерина. Ну его совсем!
Прасковья. Вот и хорошо, матушка, вот и ладно! А при мне и сыт, и ухожен будет, не сумлевайся. Настоящим Измайловым вырастет.
Катерина отворачивается. Прасковья забирает ребенка из рук Надзирательницы, кланяется Вочневу и выходит.
Катерина. Это все? Идти мне надо.
Вочнев. Уведите.
Картина шестнадцатая
Женская камера Мценской тюрьмы. Сергей обнимает Сонетку. Входит Катерина.
Катерина. А ты чего это тут? А?!
Сонетка. Приревновала купчиха!
Катерина. Ты думаешь, я к тебе, лоханке крашеной, ревновать стану? Да сгинь ты! Мне себя и применять-то к тебе скверно!
Сонетка. Ух ты, гордячка какая! А ну-ка, Сережа, обними-ка меня покрепче! Гляди! До чего ж прекрасно!
Сергей обнимает Сонетку, Сонетка хохочет. Катерина срывает с головы платок и хлещет Сергея по лицу.
Катерина. Злодей! Злодей!
Сергей сильно толкает Катерину, она падает на кровать.
Сергей. Ты, Катерина, вот что… уразумей, пожалуйста, что, во-первых, я тебе не Зиновий Борисович, а во-вторых, и ты теперь невелика купчиха. Так что ты не пыжись, сделай милость. У нас козьи рога в торг нейдут.
Сергей направился к выходу.
Катерина. Ах ты змей подлый!
Катерина рванулась было за ним, но дорогу ей заступила Надзирательница.
Надзирательница. А ну цыц!
Картина семнадцатая
Женская камера Мценской тюрьмы. Ночь. Надзирательница толкает спящую Катерину.
Надзирательница. Слышь… Выйди в коридор, зовут тебя.
Катерина. Кто?
Надзирательница. Полюбовник твой.
Катерина. Сейчас я… Денег уже нету.
Надзирательница. Иди, уплочено.
Катерина вскакивает и бросается к Сергею. Сергей обнимает ее.
Сергей. Катя моя!
Катерина. Изменщик подлый…
Сергей. Что, может, сердишься еще? Я ж так, шутковал.
Катерина. Злодей ты мой…
Сергей. Да супротив тебя в целом свете другой такой нет!
Катерина. Сережечка…
Целует его.
Сергей. Ох ты!
Катерина. Что? Что такое?
Сергей. Ноги… смерть как больно… от самой щиколотки до самого колена кости так и гудят.
Катерина. Что же делать-то, Сережечка?
Сергей. В лазарет попрошусь.
Катерина. Ой, что ты, Сережа?!
Сергей. А что ж, когда от боли зубы сводит.
Катерина. Как же ты останешься, а меня по этапу погонят?
Сергей. А что ж делать? Трет, я тебе говорю, так трет, что хоть караул кричи. Вот если б чулки шерстяные были, поддеть еще.
Катерина. Чулки? А у меня есть, Сережа, есть чулки, совсем новые!
Сергей. Да ну, зачем…
Катерина. Сейчас я, сейчас принесу!
Катерина приносит ему чулки.
Сергей. Ну вот, теперь, должно, ничего не будет. Иди, ложись, завтра, говорят, уж в дорогу.
Катерина. Как? Уже завтра?
Сергей. Сказывают, на пароме через реку поплывем сперва, потом пешком до Нижнего. Путь неблизкий.
Катерина. Мне с тобой, Сереженька, никакой путь не страшен.
Сергей. Иди спать.
Катерина уходит. Крадучись выходит Сонетка.
Сонетка. Ну что, будет мне обновка?
Сергей. А как же!
Сергей отдает Сонетке чулки, она их тут же надевает.
Сонетка. Эх, хороша одежа у купчихи!
Сергей. Для такой крали, как ты, и парчи-то с бархатом мало будет!
Картина восемнадцатая
Женская камера Мценской тюрьмы.
Надзирательница, Катерина, Сонетка.
Надзирательница. Выходите обе.
Катерина. Куда нас?
Надзирательница. На паром грузить будут.
Сонетка. Говорят, там народу собралось! На твои проводы, должно быть.
Катерина связывает вещи в узел.
Надзирательница. Живее!
Катерина выходит вслед за Сонеткой.
Картина девятнадцатая
У реки. На пароме сидит Сергей. Поодаль стоят Аксинья, Работник и Прасковья с ребенком на руках. Надзирательница ведет Катерину и Сонетку. Сонетка садится рядом с Сергеем, закидывает ногу на ногу, демонстрируя чулки. Катерина цепенеет. Потом подходит к Сергею и плюет ему в лицо.
Катерина. Подлец.
Сергей. Погоди ж ты!
Он хочет было броситься на Катерину, но его удерживают.
Сонетка. Ничего, однако, отважно она с тобой поступает!
Сергей. Это тебе так не пройдет!
Сонетка. Ну ее…
Сергей крепче обнимает Сонетку и запевает.
Сергей.
За окном в тени мелькает русая головка Ты не спишь, мое мученье, ты не спишь, плутовка Я полой тебя прикрою так, что не заметят…Работник. Глянь-ка, Катерина Львовна, с кем теперь Серега амуры крутит!
Аксинья. Не тронь ее, видишь, она больна совсем.
Сонетка. Должно быть, ножки промочила!
Сергей. Известно: купеческого роду, воспитания нежного. Слышь, купчиха, я не в насмешку, а вот только Сонетка чулки больно гожие продает. Так я думал, не купит ли наша купчиха?
Сонетка. На этом пароме, сказывают, кто-то водку держит.
Сергей. Да, теперь бы точно рюмку пропустить хорошо.
Сонетка. Водочки и я бы выпила, страсть как холодно.
Сергей. Купчиха, а ну-ка по старой дружбе угости водочкой. Не скупись. Вспомни нашу прежнюю любовь, как мы с тобой, моя радость, погуливали, ночи просиживали, твоих родных на тот свет спроваживали.
Аксинья. Эх ты, совесть!
Сергей. Ну ты, мирская табакерка! Что мне тут совеститься! Я ее, может, и не любил никогда, а теперь… да мне вот стоптанный Сонеткин башмак милее ее рожи, кошки ободранной!
Надзирательница. Отправляй!
Паром двигается. Катерина стоит у края парома и шепчет.
Катерина. «…как мы с тобой погуливали. Ночи просиживали, лютой смертью людей с бела света спроваживали…»
Картина двадцатая
Вочнев. Из показаний Прасковьи Степановны Ляминой: «Паром отошел еще недалече от пристани, и я видела, как вдова брата моего Катерина схватила девку Сонетку за ноги и перекинулась с нею за борт парома. Их быстро понесло от парома течением. Девка вылезла было из волны и замахала руками, но в это же время из другой волны поднялась почти по пояс Катерина и кинулась на девку Сонетку, аки щука на плотвицу, а потом уж боле обе не показывались». Дело закрыто.
![Метель [альтернативный вариант]](https://www.4italka.su/images/articles/491786/primary-medium.jpg)
Комментарии к книге «Леди Макбет Мценского уезда», Татьяна Игоревна Уфимцева
Всего 0 комментариев