«Всё от земли»

В 1930 году безвестный уполномоченный райкома с двумя классами церковно-приходской школы доводил до сведения и попунктно утверждал на общем собрании первый план, по которому колхоз должен был вывезти весь частный навоз на поля, раскидать, перепахать, перекрестно забороновать и засеять зерновыми 1200 гектаров лучшей земли.

— Кто «за»?

— На сорока лошадях? — краснее скатерти вздыбился над столом председатель. — Да это ж филькина грамота!

— Значит, филькина? — переспросил уполномоченный. — А ты партийный?

— Ну, партийный.

— Ну и разговор окончен, сядь. Сядь, сядь. И подумай. Дума на ноги ставит, а не норов.

И ночи напролет смолил председатель едучий самосад, прочищая мозги и пытаясь понять такого же мужика, который добровольно и даром сдал в общий гурт частный скот, а оставшийся на осиротелом дворе навоз сдать отказывался наотрез.

— Да зачем оно тебе?

— А тебе?

— Не мне — колхозным полям.

— Вот колхозное и вози, а это мое.

Было о чем думать. Думать всегда было о чем. И не только председателям.

С хрустом загибали пальцы бедняки, считая выгоды и прикидывая, поднимутся ли они на ноги, объединившись в товарищества по совместной обработке земли. И когда товарищества эти преобразовывались в колхозы, ломали головы и наламывали дров. И укрупнялись колхозы не наобум: наобум их с 236 900 до 27 100 не сократишь, для этого тридцать семь лет понадобилось решений и свершений по тщательно продуманной системе. А нелишне было бы задуматься и над тем, сколько извечных крестьянских корневых систем подорвут и нарушат туполобые бульдозеры, стирая деревни и деревеньки. И не самоотречение ли это от земли, как от личного блага? Но тогда ради чего? Ради лучшей жизни? Непостижимый парадокс. Но… огороды — под поля!

Мне довелось (и не однажды) проезжать на попутной машине обочь такого поля по бывшей улочке бывшей деревни Березки Сосновского района, от которой остались нелепо торчащий посреди редких всходов викоовсяной смеси колодезный журавль да одинокий старушечий домик, опаханный по самую оградку. И каждый раз даже молодые шоферы на полуслове прерывали разговор, будто отдавая минутой молчания последнюю дань последнему жителю на крохотном островке святой земли.