««Тигры» в снегу»

«Тигры» в снегу (fb2) - «Тигры» в снегу [Мемуары танкового аса] 8720K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Альфред Руббель

Альфред Руббель «ТИГРЫ» В СНЕГУ Мемуары танкового аса

Глава 1. Новобранец в пехоте Округ I в Кенигсберге — 21-й учебный пехотный полк — 14-я противотанковая рота

Доброволец (декабрь 1939 г.)

1 сентября 1939 года, с вторжением в Польшу, началась Вторая мировая война. То, что будет война, для нас, населения Восточной Пруссии, не было тайной. Призыв молодых мужчин, размещение воинских подразделений в деревнях, мероприятия по затемнению, запрет на использование частных машин или даже их конфискация, целевые репортажи в прессе и на радио, экономические ограничения в торговле продуктами и товарами — все указывало на войну. Настроения у населения были различными. Более старые люди, пережившие Первую мировую войну, были в основном сдержанны. Мы, молодежь, неопытные и обработанные пропагандой, рассматривали войну, по крайней мере против Польши, как необходимость.

И так получилось, что мне как раз исполнилось 18 лет, и 3 сентября я записался в добровольцы. У меня было два мотива: если идет война, то я должен быть солдатом; если я буду добровольцем, то смогу выбирать род войск, то есть смогу стать танкистом. Моя цель — стать танкистом — также имела под собой два мотива: я интересовался техникой; танкисты носили специальную черную униформу и поэтому сильно отличались от серой пехоты.

Постепенно призвали моих старых товарищей из школы и Гитлерюгенда, призывы 1919 и 1920 годов рождения. Гитлерюгенд (я, как интересующийся техникой, был в Гитлерюгенде для связистов) выразительно распрощался с нами построением и вечерним шествием. Разговоры при этом были, в отличие от обычных, глубоки и задумчивы. Мы, те, кто еще оставался, в последний раз в этой кампании провожали наших товарищей из городов нашей юности. Ничего больше никогда не будет таким, как было, Англия и Франция объявили Германии войну. Легкая война против Польши была выиграна, но начальная эйфория от этого уже прошла.

В ноябре 1939 года меня призвали. Мои родители были очень недовольны тем, что я был добровольцем. Мой отец был тяжело болен раком, он умер менее чем через год, но моя мать попыталась в военкомате оттянуть мой призыв, мотивируя это тем, что мне надо было работать в сельском хозяйстве. Это не удалось. Я сначала был очень рад, что попал в выбранный мной род войск. Но, как потом выяснилось, сокращение «Pz.» меня обмануло, 5 декабря 1939 года я приземлился в пехоте, в 14-й противотанковой роте 21-го учебного пехотного полка в Браунсберге! 21-й учебный пехотный полк был учебным полком 21-й пехотной дивизии, которая стояла в готовности в Эйфеле. Я чувствовал себя не очень хорошо, я в первый раз был далеко от родного дома и, кроме того, я попал в пехоту.

Был очень холодный, морозный зимний день без снега, когда мы, большая группа молодых людей, с 00.00 часов этого дня ставшая солдатами, высадились из поезда в Браунсберге. На перроне сразу стало очень громко. Два одетых в серое господина громко командовали — те, кого призвали в пехоту, должны были идти налево, а те, кого призвали в артиллерию, должны были идти направо. Я еще придерживался того мнения, что меня призвали в танковые войска и с пехотой и артиллерией я не имею ничего общего, поэтому я с моим чемоданом в одиночестве остался стоять посреди перрона, ожидая приглашения в танковые войска. Один из одетых в серое господ подошел ко мне и очень грубо спросил, чего я жду. Я сунул ему под нос мою повестку. Его лицо налилось кровью, и он заорал: «Вы еще не в пехоте!» В пехоте я оставался следующие шесть месяцев.

Альфред Руббель в черной танковой униформе с танковой защитной шапкой. Этот снимок был сделан в Тильзите в 1940 году. В учебных частях красивую черную танковую униформу в увольнение надевать не разрешали. Этот запрет солдаты обходили следующим образом: с собой в чемодане бралась черная танковая форма, в туалете на вокзале солдат переодевался, и чемодан с серой полевой формой оставался в камере хранения на вокзале до конца увольнения.

Расчет пушки готов к выстрелу.

Фотография из ранних дней вермахта, учения с 3,7-сантиметровой противотанковой пушкой.

Фотография времен французской кампании, расчет 3,7-сантиметровой противотанковой пушки в бою.

Три месяца обучения новобранцев дали нам тяжелую, но хорошую подготовку. За это время и потом тоже у меня были практически только хорошие и справедливые обучающие. Командиром роты был капитан фон Боддин, образцовый офицер, которого мы очень уважали. Старшина, как это и должно быть, держал в кулаке своих унтер-офицеров и роту. Нашего взводного я не помню, хорошо помню нашего командира отделения, унтер-офицера Эмиля Витта. Мы все его любили. Он был добрый и отзывчивый, и он это знал и поэтому прятал эти свои качества за напускной строгостью, но его жизнерадостная натура все равно просвечивала.

Наше отделение, 10 человек, занимало кубрик в казарме, мы все были сразу после школы; когда мы собирались вместе, мы обсуждали, кто из нас в будущем может стать руководителем. В других отделениях было социальное расслоение, кроме того, разница в возрасте между 1918 и 1921 годами призыва давала о себе знать. Я был единственным ребенком в семье, первый раз был вне дома, и в первый раз в моей жизни я должен был найти свое место в коллективе. Думаю, что мне это удалось, я чувствовал себя хорошо. У нас были уважение друг к другу и толерантность, я не помню, чтобы у нас были какие-то драки или чтобы какая-то группа попыталась получить преимущество. Я думаю, что родительское воспитание и выращенное в Гитлерюгенде чувство общности были основами для хорошего совместного существования.

Во время обучения рекрутов из казарм практически не выпускали, и в этих маленьких городках глубокой восточнопрусской зимой для нас не было ничего привлекательного. То, что это был католический район, для нас, происходящих из Восточной Пруссии и Вестфалии, не имело значения, в отличие от того, что позже было в Падерборне.

Фотография школьных дней Альфреда Руббеля (он обозначен крестом). В первом ряду сидит учитель.

Учения с 3,7-сантиметровой противотанковой пушкой на жестоком морозе в январе 1940 года. Расчет из четырех человек тащил пушку на руках по глубокому снегу четыре километра от казармы до полигона.

На Рождество нам разрешили пойти на службу в церковь, это был первый за три недели выход из казармы. Рота построилась, католики должны были выйти налево. Католиков оказалось немного, основная масса была протестантами. Католиков отпустили в церковь без присмотра, а остальными занялся унтер-офицер. Мне удалось присоединиться к католикам. Мы пошли в торжественную и огромную церковь Св. Екатерины. Из церкви я, вместе с еще несколькими «новообратившимися в католичество», скоро ушел, и мы пошли гулять по зимнему городу. Иногда дверь какого-нибудь дома открывалась, и нас приглашали в гости. Это был первый день Рождества, 11 часов утра, но люди были уже навеселе. Нам ничего не оставалось, как присоединиться к употреблению алкоголя. Мне тогда было восемнадцать с половиной лет, и с алкоголем, в отличие от современной молодежи, я обращаться еще не умел. Потом мы вспомнили, что отстоявшие службу уже возвращаются в казарму, и тоже пошли в казарму. По пути мы вывалялись в снегу. Дежурный по казарме был, разумеется, человеком без чувства юмора, он доложил начальству, что мы, предположительно, навредили имиджу вермахта. Ротное начальство рассматривало ситуацию точно так же, и нам назначили неделю дополнительной маршировки.

Нас угощали Штайнхегером, и этот сорт шнапса я до сих пор, 70 лет спустя, не могу ни пить, ни нюхать.

К моменту окончания обучения, в конце марта 1940 года, настоящей войны все еще нигде не было. Трудно поверить, но нам предложили курсы английского языка, тем, у кого уже были какие-то знания английского. Разумеется, мы все туда записались, потому что курсы были вне казармы и там были девушки.

Фотография с маневров: выстрел из 3,7-сантиметровой противотанковой пушки. Эту противотанковую пушку также презрительно называли «военный прибор для постукивания». Ее можно было использовать для поддержки пехоты, но для противотанковой обороны она была абсолютно недостаточна, потому что ее пробивной способности против танков не хватало.

Март 1940 года в Браунсберге: уборка снега перед зданием казармы 14-й роты. Весна наступает очень медленно.

На войну с Францией опоздал (июнь 1940 г.)

Наступление на французов и британцев с начала 1940 года было исключено из повестки дня. Началась «странная война». Западные противники наступление не начинали. Гитлера вынудили, это было нам ясно, принять решение. Для западной кампании готовили войска. Были созданы пехотные дивизии 12-й волны. В них должен был входить новый пехотный полк номер 286, который был сформирован из личного состава 1, 21 и 45-го восточнопрусских пехотных полков. Нас, в Браунсберге, включили в него почти полным составом нашей 14-й роты. Нас перевели в Кенигсберг, Троммельвег, в казармы знаменитого 1-го пехотного полка, полка «Собака», называемого так, потому что в полковом оркестре повозку с барабаном вез сенбернар. Но 3,7-сантиметровые противотанковые пушки и там, разумеется, возили на нас.

Прекрасные гражданские автомобили — «Мерседес», «Хорьх» и «Вандерер», которые до того, с целью экономии бензина, стояли в гараже, были оттуда выведены, и мы валялись на их, предназначенных для генеральных директоров, диванах.

Походным маршем нас перевели на полигон Гросс Борн у Нойштеттина в Померании. 10 мая 1940 года началась западная кампания. 17 июня Франции пришлось сдаться. Мы в боях не участвовали. Я признаюсь, это многих из нас задело, потому что мы не прошли «испытание на фронте». В качестве замены не состоявшейся для нас войны на полигоне с нас спустили семь потов. Я и сегодня считаю, что это было бессмысленно, но нас хотели закалить. Потом мы отправились обратно, на квартиры в Восточную Пруссию, в Бютов/Поммерн. Мы пробыли там приятные две недели, там были экскурсии, ротные вечеринки и контакты с населением, которое считало нас «победителями французов». Потом мы вернулись в Браунсберг. Наша рота была распущена, тем, у кого были на это основания, были предоставлены щедрые «отпуска на работу». Я, как крестьянский сын, разумеется, этот отпуск получил. Еще до отпуска нам разрешили подать заявления в танковые войска, которые во Франции доказали свое огромное значение и теперь должны были быть удвоены.

Тедди Берман, Вальтер Вегман и я подали заявления в «черные». Не прошло и двух недель моего отпуска, как я получил телеграмму: «Возвращайтесь. Состоялся перевод в танковые войска». Я не мог в это поверить.

На поезде мы поехали в 5-й танковый батальон в Нойруппин/Бранденбург. Расставание с Браунсбергом и моими товарищами прошло легко, я ехал в «мои» танковые войска, и со мной были мои друзья.

Танковым войскам я оставался верен 5 лет войны, 22 года в бундесвере и 12 лет в разработке танков после моей отставки. И до сегодняшнего дня я с ними связан.

Карта северной Восточной Пруссии показывает службу Альфреда Руббеля в гарнизонах Браунсберг (1), Кенигсберг (2), Инстербург (3) и Тильзит (4).

Глава 2. Обучение в танковых войсках в Керцлине и Шпроттау Округ III. Берлин-Бранденбург — 6-й танковый учебный батальон — 5-я рота

«Смена фронта» (июль 1940 г.). Керцлин, район Нойруппин (июль — ноябрь 1940 г.)

Мы, Хайнц Берман, Вальтер Вегман и я, сидели в скором поезде, едущем в Берлин, и обсуждали наше будущее. С нами ехали еще несколько товарищей из Браунсберга. Я ждал только хорошего. И я не был разочарован вплоть до нашего горького конца в 1945 году.

Мы прибыли в Нойруппин, базу 6-го танкового полка, и оставались там несколько дней. Потом казармы были переведены в другое место, и 5-я рота переехала «на природу», на частные квартиры, в деревни Вильдберг и Керцлин (между Нойруппином и Нойштадт/Доссе). Нас троих расквартировали у крестьянина Плауе в Керцлине. В этой деревне стояли два взвода (около 60 человек), командирами взводов были лейтенант Броско и фельдфебель Хорнунг. Командование роты и еще один взвод находились в Вильдберге, там же стояли наши учебные танки — старый добрый Pz.I, учебная ванна на базе Pz.I, Pz.II и Pz.38t.

Хотя танковое обучение — стрельба и езда, занятия спортом — быстро шло вперед, другой стиль, принятый в танковых войсках, и то, что мы жили в деревне, а не в закрытой казарме, дали нам свободу, которой мы не знали в пехоте. Общение руководителей с подчиненными также было основано на взаимном уважении. Однажды крестьяне, у которых мы жили, сочли, что фельдфебель Хорнунг, по их мнению, слишком жестко с нами обходится, и вечером в деревенском трактире началось восстание — Хорнунгу пришлось в дальнейшем быть более осторожным.

Были частые увольнения в Нойруппин и в конце недели отпуска в Берлин. Но наша мобильность была ограничена, потому что мы пользовались плохо работавшим общественным транспортом.

Мое продвижение по службе проходило чрезвычайно медленно. 1 июня 1940 года я стал старшим стрелком, 1 декабря 1940 года — ефрейтором. После окончания обучения на заряжающего и наводчика (из танковой пушки я при этом ни разу не выстрелил) нас перевели в новообразованный 29-й танковый полк в Заган, там находились штаб полка и 1-й батальон, 2-й батальон находился в Любене, 3-й — в Шпроттау.

Мы попали в 9-ю, среднюю, роту на танках Pz.IV 3-го батальона. Вегман, Берман и я остались вместе, жили мы тоже вместе.

Групповая фотография в казарме Браунсберга.

1. Эмиль Витт, командир корпуса унтер-офицеров. 2. Вальтер Вегман из Вестфалии, по прозвищу «Коршун». 3. Карл-Хайнц Кнольманн. 4. Неизвестный, он все время был голоден и спрашивал: «Хлеб у кого-нибудь есть?» 5. Неизвестный, молчун. 6. Хайнц Берман из Мемеля, по прозвищу «Тедди» [медвежонок], друг Альфреда, погиб в июне 1941-го под Минском. 7. Неизвестный. 8. Хельмут Старс из Тильзита. 9. Шмидт, имя неизвестно. 10. Альфред Руббель. 11. Хельмут Крёнке из Брауншвейга. Позже он перевелся в десантные войска и при прыжке с парашютом при десантировании на Крит покалечил себе позвоночник [поперечный миелит].

Стрелок Альфред Руббель в 14-й (противотанковой) роте 21-го резервного пехотного полка в феврале 1940-го. Кроме спортивного значка на нем руна Гитлерюгенда за достижения [HJ-Leitungsrune].

Стрелок Альфред Руббель, февраль 1940-го.

Карл-Хайнц Кнольманн, номер третий в списке сверху, 21 марта 1944 года заслуживший Рыцарский крест в качестве командира роты 45-го гренадерского полка.

Альфред Руббель в качестве караульного весной 1940 года.

Альфред Руббель в июне 1940 года удобно устроился на водительском сиденье 8-цилиндрового «Хорьха», который использовался в качестве транспортера для 3,7-сантиметровой противотанковой пушки. Ездить развлекаться в Штеттин на этом автомобиле с кожаными сиденьями, который называли «кабриолет генерального директора», было большим удовольствием.

Обзорная карта Восточной Пруссии. Эрмланд был католическим анклавом в протестантской Восточной Пруссии.

14-я рота на отдыхе во время марша у Мариенбурга.

Альфред Руббель на фотографии справа. На его погонах уже видны нашивки кандидата в унтер-офицеры. Рядом с ним сидит Эрих Дервелис, честолюбивый человек, который происходил из простой семьи и позже, в армии ГДР [Die Nationale Volksarmee (NVA)], стал генерал-майором. Самый левый — командир полувзвода Гюнтер Шванитц, который в 21-й пехотной дивизии в сентябре 1944 года был награжден Немецким крестом в золоте, а в конце войны, будучи капитаном, он также был награжден Рыцарским крестом, но подтвердить это записями в архивах оказалось невозможным.

Альфред Руббель и его товарищ Шмидт заняли песочный замок на выгодном с оперативной точки зрения расстоянии от группы дам. Это было время, когда из-за войны танцы были временно запрещены. Поэтому изыскивались другие возможности для завязывания контактов с противоположным полом!

Экскурсия в воскресенье в конце мая 1940 года. По Приморской железной дороге из Браунсберга до Толкемита, а оттуда на пароходе по Калининградскому заливу [Frisches Haff] в Кальберг. Слева направо: Альфред Руббель, Карл-Хайнц Кнольманн и Хельмут Крёнке.

Большой и современный центр подготовки католических священников в Браунсберге.

Глава 3. В 29-м танковом полку в Шпроттау/Силезия Округ VIII, Бреслау — 29-й танковый полк — 3-й батальон — 9-я (средняя) рота

В районе боевых действий на родине

Мы опять сидели в вагоне поезда с нашими персональными вещами. Командование вермахта исходило из того, что все свои личные и служебные вещи солдат должен переносить на себе. В пехоте для этого был ранец, который называли «обезьяна», потому что его клапан был из меха. Солдаты моторизованных частей имели две матерчатые сумки размером с большую папку для бумаг, с петлями для переноски. То, что туда не помещалось, носили на себе, например шинель в летнюю жару. Если у солдата были какие-то личные вещи, их надо было посылать по почте или поездом.

Мы ехали через Берлин, Люббен, Коттбус, Форст, Сорау, Заган в Шпроттау, маленький город в Нижней Силезии, стоявший в месте слияния Шпротте и Бобера, исток которого находится в горах Крконоши (Riesengebirge), на границе Польши и Чехии. Город не показался нам особенно симпатичным. Казарма, уродливое строение из прошлого века, нас разочаровала. Все три роты размещались в одном здании, каждая рота занимала один этаж. Удобства были более чем примитивные. Из-за невозможности нормально мыться и при недостатке времени от ухода за телом большинство постепенно отказались.

Прибыли наши танки. Их состав был довольно пестрым. Две легкие роты нашего батальона получили чешский Pz. 38t, очень быстрый танк со смешной 3,7-сантиметровой пушкой. Мы получили средний танк Pz. IV с 7,5-сантиметровой пушкой и верили, что мы хорошо вооружены.

Легкий Танк II во время пересечения течения ручья. Он был вооружен 2-сантиметровой автоматической пушкой и был быстрым и юрким разведывательным танком, но для борьбы с вражескими танками не годился.

Легкий Танк I во время обучения водителей. Этот танк был первым танком, который в больших количествах поступил в войска в 1935 году. Он был вооружен только двумя пулеметами и для боя против танков абсолютно не годился. Начиная с 1940 года его использовали в основном только для обучения водителей танков или как самоходные лафеты для установки на них орудий.

Танк IV, самый тяжелый танк вермахта до 1942 года, со своей 7,5-сантиметровой короткой пушкой для танкового боя годился тоже ограниченно.

Выплата военной зарплаты в Керцлине: командир роты должен был присутствовать при выплате зарплаты. Слева на фотографии командир роты капитан князь Фольрандт фон Шаумбург-Липпе, справа от него — старшина роты.

Стрелок танковых войск Альфред Руббель (посередине) только что получил свою военную зарплату — десять рейхсмарок за десять дней.

Обучение стрельбе в Путлосе и пребывание в лазарете в Любеке

Время в Шпроттау с ноября 1940 года по май 1941 года мы провели в специальных упражнениях, каждый выучил свои функции в зависимости от того, кем он был в экипаже танка. Меня определили в наводчики среднего танка Pz. IV, в роте их было 17 штук. Я прошел обучение вооружению и приборам, не хватало практических упражнений в стрельбе. Меня, как и остальных, послали на четырехнедельные курсы наводчиков на танковый полигон в Путлос, возле Ольденбурга/Гольштейн.

С моим скромным багажом я сидел в поезде и ехал через Коттбус, Берлин, Гамбург, Любек в Ольденбург в Гольштейне. Это была моя первая большая поездка без присмотра унтер-офицера. Что-то похожее на зиму было и в Шпроттау, но когда я сошел с поезда в Путлосе и из-за домов вышел на открытую дорогу, в лицо мне подул ветер со снегом, и я вспомнил о самых лучших высококачественных восточнопрусских зимах. Когда я потом пришел в теплый кубрик в казарме для участников курсов, я испытал симпатию к этому ландшафту, который встретил меня настоящей зимой.

Курсы были приятными и интересными, особенно потому, что никакой муштры там не было. Мы многому научились у наших отличных преподавателей, я хорошо помню майора, нашего преподавателя по стрельбе. Также мой первый выстрел из 7,5-сантиметровой короткой пушки я никогда не забуду, ни звука выстрела, ни запаха пороховых газов в боевом отделении, ни то, что я промазал. Мы стреляли по «Pudel» и «Kama», а кроме них — по установленным на постаментах танковым башням, которые на руках надо было нести в поле и там устанавливать.

За мою 30-летнюю военную карьеру я не встречал лучшего, более основательного курса по стрельбе и нахождению цели, чем на полигоне в Путлосе. Хорошие учителя, подходящие средства обучения и ориентация на достижение результата обеспечивали успех. Те курсы, которые оканчивают сейчас кандидаты в офицеры бундесвера и фельдфебели танковых войск, также находятся на высоком уровне. Мне очень нравилось в этой школе. Я до сих пор люблю и Ольденбург и Путлос.

К сожалению, в конце января я заболел двухсторонним воспалением легких. Только благодаря правильно поставленному доктором Мессдорфом, тогдашним нашим врачом, диагнозу я попал в хорошую больницу в Любеке и там постепенно поправился. Только потом я понял, что его решение немедленно доставить меня в большую больницу на санитарной машине, несмотря на плохую погоду, было правильным и важным. Доктора Мессдорфа я еще раз встретил 15 лет спустя, когда он при опасной для жизни болезни моей жены принял такое же значимое решение.

Городская больница в Любеке на Санкт-Юрген-Ринг имела военное отделение, потому что военных госпиталей еще не было. Мы лежали в большом зале вместе с французскими военнопленными и получали одинаковый уход. Французов не охраняли. Несмотря на языковой барьер, мы общались. Немецкие солдаты, которые получали посылки или покупали еду в городе, отдавали свои больничные порции французским товарищам. Мне важно об этом сообщить.

В марте или в апреле я вернулся в роту и получил три недели отпуска для восстановления в Тильзите. В апреле были курсы по оказанию первой помощи и стрельбе на полигоне в Нойхаммере. После них вся рота по железной дороге поехала в Путлос, на большие учения по танковой стрельбе. Следующие пять лет, начиная с этого момента, я жил на колесах и только через пару месяцев после окончания войны смог начать нормальную гражданскую жизнь в определенной географической точке.

Второе пребывание в Путлосе в начале лета 1941 года было коротким, около 10 дней. Я уже был в Ольденбурге и как опытный ольденбургский «боец» мог показать товарищам, что может предложить Ольденбург в часы после окончания службы. Ольденбург уже пять лет был гарнизонным городом, и солдат там любили. Наш силезский Шпроттау тоже был гарнизонным городом, но атмосфера в Ольденбурге была совсем другой. Кроме того, в Путлосе был наш танковый мир, и он казался очень стабильным, перед тем как нас ветром понесло по всей Европе. Возможно, поэтому мои товарищи под Ленинградом и на Кавказе часто вспоминали Ольденбург и Путлос.

Берман (сидит) и Альфред Руббель (стоит) стирают белье у частной квартиры в Керцлине.

Руббель, Вегман и Берман принимают воскресные солнечные ванны ранним летом 1940 года.

Танковые боксы при казарме танкистов в Нойруппине. После войны их долгое время использовала Советская армия.

Рекруты в увольнении и фотографируются на память у церкви в Нойруппине.

Парад берлинской Главной вахты проходит под звонкую музыку.

Время для спорта: в середине группы в спортивном костюме — преподаватель, унтер-офицер Каене.

Кандидат в унтер-офицеры Альфред Руббель в черной танковой униформе с пилоткой на голове. Серебряная лычка на погонах указывает на унтер-офицера — кандидата в офицеры. Две серебряные лычки обозначали кандидата в офицеры. Цветом танковых войск был розовый, поэтому кант на погонах, воротнике и петлицах был отделан розовым. Мертвые головы на петлицах происходят из традиций Первой мировой войны. Танкистов, из-за черной униформы и мертвой головы в петлицах, часто путали с эсэсовцами, у которых тоже была мертвая голова на головном уборе и черная униформа.

В воскресенье в 12 часов был парад берлинской Главной вахты. На фотографии — дежурный полк противовоздушной обороны. На параде, который происходил каждое воскресенье, рода войск менялись. Слева на фотографии полицейский.

У памятника «Старая вахта» на Унтер ден Линден было много венков и толпились посетители.

Берман у памятника Фридриху II на Унтер ден Линден.

Вегман и Берман во время поездки в Берлин. На заднем плане — Дворец кронпринца на Унтер ден Линден.

На фотографии самая шикарная берлинская улица — Унтер ден Линден в направлении Бранденбургских ворот. Справа на фотографии «Старая вахта» и Университет Гумбольдта, раньше это был Дворец принца Хайнриха.

Перевод на восток

Все свое солдат носит с собой, и мы не были удивлены, когда нам сказали, что из Путлоса мы в Шпроттау не вернемся. Мы принадлежали померанской 2-й моторизованной пехотной дивизии, которая теперь стала 12-й танковой дивизией, и нас отправили на полигон в Померанию, сначала в лагерь «Вандерн» у Нойштеттина, потом в лагерь «Регенвурм», восточнее Франкфурта-на-Одере. Там мы находились около трех недель. Потом, примерно 10 июня 1941 года, нас транспортом повезли на восток. Мы выгрузились в районе Алленштайна и походным маршем перешли через Николайкен к границе в районе Лыск. Там мы заняли замаскированные позиции в лесу и находились в готовности. Самое позднее в этот момент уже все поняли, что будет война на востоке.

Большое количество танков Танк I на полигоне Путлос на Балтийском море.

Слева направо: Берман, Вегман и Альфред Руббель в сентябре 1940 года. В это время они жили на частной квартире в Керцлине, район Нойруппин.

Дополнение к главе 3

Немецкие танковые войска

Перед началом Первой мировой войны генеральным штабам центральноевропейских государств — Германии, Великобритании и Франции — было ясно, что с времен последних европейских войн эффективность оружия, т. е. темп стрельбы, дистанция поражения, точность и разрушительная сила, возросла в десятки раз. Вероятность начала большой войны также была высокой. Вооружение у классических родов войск — пехоты, кавалерии и артиллерии — осталось стоять на месте. Новые технические возможности, которые должны были привести к возникновению новых боевых средств, не нашли себе дорогу в оборонной промышленности. Во всех этих трех генеральных штабах были одинокие голоса, которые считали, что моторизация и механизация возможна. Великобритания и Франция были в этом впереди. Но консервативные военные и прежде всего политики боялись перемен, хотя пулемет радикально изменил способ ведения боя. Во всех трех армиях были только обычные рода войск. Они надеялись с началом войны и с увеличением численности войск, со старым оружием быть сильнее противника и одержать победу.

В поисках истока возникновения танков и танковых войск должны быть названы имена императорского и королевского обер-лейтенанта Бурстина и британского полковника Фуллера. Бурстин в 1911 году запатентовал бронированную моторизованную машину на гусеницах с пушкой. Была изготовлена модель, но австрийское военное руководство не приняло ее на вооружение, как и немецкое военное руководство. Бурстин, который доказал техническую возможность танка, остался неуслышанным. У британцев был Фуллер, который к началу войны пропагандировал идею и концепцию бронированной гусеничной машины и нашел в этом понимание, а позже, в качестве начальника штаба танкового корпуса, добился начала массового производства и применения танков Марк I–IV на Западном фронте. Он также защищал ошибочную идею, что танки должны быть привязаны к медленным пехотным частям. Генерал-полковник Гудериан, которого мы рассматриваем как отца наших танковых войск, писал, что его танковые концепции основаны на учении Фуллера. Еще надо упомянуть фамилии Эстьена (Франция), Свинтона и Лиддл Харта (Великобритания).

До 1914 года в Германии мы не находим ни одного имени, которое действительно можно было бы связать с разработкой танков и их боевым применением. Хотя армия моторизировалась, грузовики использовались как транспортное средство, но тогдашний технический уровень не позволял говорить о том, что танки смогут выдерживать темп маршей пехоты или кавалерии. У западных сил было по-другому, они сразу определили цель — моторизованное, бронированное и вооруженное транспортное средство должно изменить способ ведения войны. У немцев механизация ограничивалась транспортными средствами, идея боевой машины серьезно не рассматривалась.

Первая мировая война

Начальные немецкие успехи, когда немцы на северном участке фронта продвинулись далеко во Францию, казалось, подтверждали правоту сторонников классического способа ведения войны. Потом оба противника застряли в позиционной войне. Западные союзники с большой энергией занимались разработкой и производством танков, видя здесь возможность снова найти путь к маневренной войне. На немецкой стороне не делалось ничего подобного, потому что руководство вооруженных сил придерживалось консервативной стратегии. Главными причинами были ошибки процесса изменения взглядов и приверженность к привычному, доходящая практически до тупости. На предложения думающих по-современному офицеров говорилось: «Лошади пугаются этих воняющих повозок!» Только после атаки 32 британских танков у Флер в сентябре 1916 года и массированной атаки 378 танков в ноябре 1917 года у Камбре для немецкой стороны стало невозможным не использовать танки для того, чтобы ликвидировать опасность развала фронта. Несмотря на это, танки не получили высший приоритет, потому что немецкая промышленность была связана производством подводных лодок для неограниченной подводной войны. Противник имел сильную промышленную поддержку Соединенных Штатов. В марте 1918 года немецкая сторона смогла ввести в бой у Сент-Квента первые четыре танка A7V. (Название A7V происходит от названия отдела военного министерства, отвечавшего за танки, — Abteilung Verkehrstechnik — Отдел дорожной техники.)

До конца войны было построено 20 танков A7V, составивших три батальона. Кроме того, применялись трофейные танки. Всего к концу войны было 45 танков в девяти батальонах.

В целом нельзя не признать, что во время Первой мировой войны немецкая сторона к идее и разработке боевых танков относилась пренебрежительно.

Годы между 1919-м и 1935-м

Версальский мирный договор: военный потенциал 100 000 солдат, владение самолетами и танками запрещено, Генеральный штаб расформирован.

Все начиналось с нуля, старое военное руководство было распущено. В ведомствах появились молодые фронтовые офицеры, которые по своему фронтовому опыту были способны прогрессивно думать и принимать правильные решения. Запрет иметь танки был доказательством будущего их значения. Заниматься танками было необходимо, это понимал и главнокомандующий фон Сект.

Еще до немецко-русских переговоров в Рапалло у немцев и русских было тайное соглашение о совместной разработке военной техники. Это сотрудничество продолжалось с 1922 по 1933 год. Немецкие офицеры командировались в качестве курсантов в русскую танковую школу в Казани на Волге и занимались там вместе с русскими танковой тактикой и разработкой танков. Это предприятие имело кодовое название «Кама», составленное из слов Казань и фамилии первого немецкого руководителя делегации Мальбрадта.

Результаты: для немецкой стороны были разработаны четыре модели легких тракторов и шесть моделей тяжелых тракторов. Слово «трактор» должно было указывать на мирное применение. Ценность «Камы» была в приобретении опыта разработки танков и танковой тактики, а также в ознакомлении с русским подходом к этому. В 1933 году эти танки вернулись в Германию и были установлены в казармах танкистов в качестве памятников. Одним из важных открытий для немцев было то, что командир, кроме своего места в носу танка, где он находился как водитель, должен был иметь возможность наблюдать из башни, а вторым то, что возможность двигаться в воде технически обходилась слишком дорого и для немецких танков пока не рассматривалась.

Одним из курсантов был немецкий капитан Хайнц Гудериан, фронтовой офицер егерского батальона Первой мировой войны, получивший образование в Генеральном штабе. После возвращения в армию в 1919 году его назначили для изучения абсолютно нового для него материала в один из семи имевшихся автомобильных батальонов. В 1922 году он был назначен в Ведомство управления войсками ответственным за автомобильную технику. Он принадлежал к числу современно мыслящих офицеров, которые выступали за превращение моторизованной техники в технику боевую. У своего начальника он понимания не находил, ему дословно было сказано: «К черту боевые подразделения — вы будете возить муку». Но он упорно разрабатывал эту идею всю свою жизнь, довел ее от мысли о боевом подразделении до реальной танковой дивизии и создал великолепный инструмент для ведения войны.

Военное руководство в годы с 1919 по 1935-й должно было принимать во внимание как указания правительства, так и ограничения, наложенные Версальским договором, и при этом имеющимися ограниченными средствами обеспечивать безопасность страны. В эти годы немецкая промышленность разработала идеи прототипов танков со следующими предпосылками:

«Применение танков как нового оружия для усиления боевой силы уже имеющихся родов войск — пехоты и кавалерии или создание нового рода войск — танковых, специально с перспективой ведения маневренных сражений».

В 1933 году, после прихода к власти Гитлера, на ограничения Версальского договора обращали все меньше внимания, что привело в 1935 году к объявлению «военного суверенитета».

Германия отказалась соблюдать ограничения мирного договора. Можно было начинать полноценную танковую программу.

Главнокомандующий вооруженными силами генерал Фрайхерр фон Фрич, известный своими уравновешенными, но и критическими суждениями, стоял перед тяжелым выбором: или оставить старую оборонительную стратегию, или искать что-то новое. Решение должно было быть принято после экспериментальных учений, целью которых было выяснить возможности танковой дивизии в маневренном бою при быстро меняющейся обстановке. В августе 1935 года в Мюнстере были проведены «экспериментальные учения танковой дивизии», в которых участвовали 4000 автомобилей и 500 танков Pz. I. Вместо твердого плана учений были произвольные приказы, которые передавали по радио, что тогда считалось сомнительной новинкой. Ожидания военного руководства полностью оправдались, и это стало часом рождения танковой дивизии и освобождения танков от их подчиненного положения как оружия поддержки.

Альфред Руббель залезает на учебный Танк I у казармы в Шпроттау в ноябре 1940 года. Слева на фотографии его товарищ Вегман.

Тренировки по вождению на мотоцикле с коляской, и это без водительских прав и в воскресенье!

Альфред Руббель в командирской башенке Танка IV. Командиром танка он станет только через год.

Командирский Танк IV с номером 900, в котором Альфред Руббель был заряжающим. На фотографии водитель «Чарли», который погиб в ноябре 1941 года у Тихвина.

На фотографии командный Танк I, который сначала использовали как командирский танк, но в боях он оказался слишком уязвимым, и его больше не производили.

Воскресная фотосессия для оставшихся дома любимых. Альфред Руббель занял место командира танка в командирской башенке. Под ним водитель «Чарли». Это Танк IV в варианте С, без носового пулемета.

Альфред Руббель с товарищами у Танка I, который также презрительно называли «Крупп-Спорт».

Танк «Иосиф Сталин II» был со своей 12,2-сантиметровой пушкой вооружен лучше, чем «Тигр II», но все-таки не был ему равнозначным соперником. У него было раздельное заряжание — снаряд и гильзу с порохом надо было помещать в ствол по отдельности. После выстрела затвор надо было опускать, чтобы зарядить следующий выстрел. После этого наводчик должен был снова наводить прицел. Все это стоило бесценного времени. Унитарные 8,8-сантиметровые снаряды «Тигра» позволяли стрелять по одной и той же цели гораздо быстрее, что чаще всего приводило к ее уничтожению.

Вооружение

В 1935 году началось создание первых трех танковых дивизий. Дивизия имела два танковых полка, полк — два батальона, батальон — три танковые роты по 17 танков в каждой. Пехота была устроена точно так же, чтобы поддерживать ведущийся танками бой. Но чтобы достичь этой цели, надо было пройти долгий путь, потому что еще не было никаких представлений, как должна выглядеть боевая машина пехоты и как увязать действия пехоты с действиями танков. Чтобы унифицировать организацию и обучение, танковые и пехотные, позже стрелковые, полки были объединены в танковые или, соответственно, пехотные бригады, которые не были тактическим уровнем управления.

Удивительным было то, что сам танк не выглядел очень убедительно. Дело было прежде всего в том, что возможности промышленности в начальной фазе перевооружения были ограниченны. Хотя можно было бы построить что-то лучшее, но у нас были:

— легкий танк Pz. I с двумя пулеметами и экипажем два человека;

— легкий танк Pz. II с автоматической пушкой 20 миллиметров и одним пулеметом, экипаж три человека;

— средний танк Pz. III с 3,7-сантиметровой пушкой, двумя пулеметами и экипажем пять человек;

— средний танк Pz. IV с 7,5-сантиметровой пушкой, двумя пулеметами и экипажем пять человек.

Танковые части использовали грузовики как транспортное средство, бронетранспортеры для пехоты поступали в войска очень медленно. Это выглядело так, как будто пехота, «царица полей», не хотела ни разделить, ни уступить это почетное звание новому роду войск. Задуманная интеграция танков и танковых гренадеров в бронированную боевую группу со вспомогательными, тоже бронированными, частями до самого конца войны по-настоящему не получилась.

Часть 9-й роты 29-го танкового полка вместе с лейтенантом Зоммерфельдом во время обучения унтер-офицеров в Шпроттау в декабре 1940 года.

9-я рота построена для получения приказа — в черной униформе боевые подразделения, в серой полевой форме мотоциклисты, которых также называли «обозные кнехты». Без обозных кнехтов ни о каких танках-шманках не могло быть и речи.

Вторая мировая война

1939–1945 гг. Боевое применение танков Pz.I — Pz.IV

1942 г. Изготовление образцов типов I и II, модернизация Pz.III и Pz.IV

1942 г. Поставка первого Pz.VI «Тигр»

1943 г. Поставка первого Pz.V «Пантера», снятие с вооружения Pz.III.

1944 г. Поставка Pz.VI «Королевский Тигр».

Известно, что основными боевыми качествами танка являются огонь, броня и подвижность, и старая танковая философия оценивала их по-разному. Немецкие танковые войска во Второй мировой войне сначала на первое место ставили подвижность. С появлением новых танков типов «Тигр» и «Пантера» последовательность стала такой: огонь, броня, подвижность.

В трех наиболее важных кампаниях — Польша, Франция и Советский Союз — последовательность боевых качеств была различной. В польской кампании противник сильно нам уступал и был просто раздавлен массами наших войск. Во Франции в 1940 году было по-другому. Здесь успех решали подвижность, огонь и броня. И фактор неожиданности, когда танковые корпуса Гудериана неожиданно пересекли непроходимые для танков Арденны и прорвались к Каналу. Здесь были применены два простых принципа: «не стучать, а бить» и «у танков билет всегда до конечной станции».

Карта Силезии с указанием мест: 1 — Шпроттау и 2 — Заган, которые находились на Имперской дороге между Коттбусом и Бреслау.

Совсем по-другому, намного тяжелее и все время под диктатом противника и местности, проходила кампания против Советского Союза. Первая фаза летом 1941 года состояла из почти беспрепятственного занятия территории, окружений почти полностью дезорганизованного противника и неожиданных, коротких и беспощадных боев. Подвижность и огонь постепенно, с продвижением в глубь территории, теряли свое значение. Бои становились тяжелее и длиннее, потери больше.

Новый, второй враг появился в виде плохой погоды и тяжелой местности и в конце концов привел наступление к остановке и местами к отступлению. До тех пор успешно действовавшие танковые войска могли удержаться на занятой территории только при помощи классических родов войск — пехоты и артиллерии и постепенно превращались во вспомогательные войска.

До конца войны эта ситуация существенно не поменялась. Начиная с лета 1943 года инициатива перешла к Красной армии, пехотные части все чаще терпели поражение, танковые войска только местами могли быть полезными и стабилизировали фронт в случае прорывов.

В ходе войны количество танковых дивизий увеличилось с пяти (в 1939 году) до 22. Оснащение танками и штатное расписание у них сильно различались. Кроме того, было семь танковых дивизий СС, хорошо оснащенных и сильных в боевом отношении.

Альфред Руббель в черной танковой униформе с товарищами в качестве зрителей на спортивном мероприятии в Шпроттау весной 1941 года. Слева возле Руббеля сидит товарищ Штокманн из Вюрцбурга. Из товарищей, бывших в январе 1940 года, в живых остались только Берман, Вегман и Руббель. Новые солдаты сразу же становились друзьями.

Альфред Руббель в «Регенвурм-лагере» возле Мезеритца. Там также находился женский лагерь Имперского Трудового Агентства. Установить контакты удалось, но, к сожалению, фотография красивой дамы была утеряна.

Немецкие танки и их противники

Танки Pz. I — Pz. IV по вооружению и броне в польской и французской кампаниях были равнозначны своим противникам. Так как немецкие танки применялись массированно, ими лучше управляли и танковые дуэли были редким делом, немецкие танки воевали успешно. Точно так же было в русской кампании до появления Т-34 осенью 1941 года. После того как Pz. IV оснастили длинной 7,5-сантиметровой пушкой и он стал считаться основным немецким танком, по вооружению было достигнуто временное равновесие с Красной армией. После появления «Тигра» и «Пантеры», которые стали новыми стандартными танками, немецкая сторона имела преимущество в танках, которое сохранялось до конца войны. «Тигр II» это преимущество еще более усилил. Почти треть танков на востоке была поставлена в рамках ленд-лиза из американских запасов, и над этими машинами мы тоже брали верх. Шерман для нас противником не был. Красной армии удалось существенно улучшить старый Т-34, который не был опасным для новых немецких танков, поставив на него 8,5-сантиметровую пушку и введя пятого члена экипажа.

Альфред Руббель, обозначенный знаком «Х», среди своих товарищей. Тем временем в Любене во 2-м батальоне состоялись курсы кандидатов в офицеры, на которых учился и Альфред Руббель. Его результаты не были особенно хорошими, и курсы ему не засчитали.

Деревенская детвора залезла на Танк IV Альфреда Руббеля. Стрелка на фото указывает на уже введенный тактический знак 12-й танковой дивизии.

Новые советские танки ИС-1 и ИС-2 не смогли сократить отставание от «Пантеры» и «Тигров» I и II, потому что танковая тактика у немцев была лучше. Советские штурмовые установки СУ-100, 122 и 152 все-таки могли при определенных условиях повредить или даже уничтожить немецкие танки.

Западные союзники в 1944–1945 годах в танках нам тоже ничего противопоставить не могли. Но им удалось другими средствами, авиацией и массированным применением артиллерии, сделать наши танки несущественным элементом. Как Красная армия, так и западные союзники рассматривали танки как усиление пехоты. Количественное превосходство советских танков было огромным, танки у них были в каждом подразделении.

Генерал-лейтенант Отто Шпонхаймер командовал 21-й пехотной дивизией на северном участке Восточного фронта. Там Альфред Руббель воевал на своем Танке IV.

Генерал-майор Йозеф Харпе [Josef Harpe], который командовал 12-й танковой дивизией с октября 1940-го по декабрь 1941 года. Позже он командовал танковыми корпусами и армиями. На фотографии на нем Рыцарский крест с Дубовыми листьями и Мечами.

В то время, когда Альфред Руббель служил в 29-м танковом полку, им командовал Херберт-Эрнст Валь [Herbert-Ernst Vahl]. Позже он перешел в Ваффен-СС и в марте 1943-го получил Рыцарский крест.

Генерал-майор Вальтер Вессель с января 1942-го по март 1943 года командовал 12-й танковой дивизией. Еще до этого он был награжден Рыцарским крестом с Дубовыми листьями.

За почти десять лет производства на Танке IV были произведены многие конструкторские изменения и улучшения. Здесь показан танк в исполнении В и С. У него был более сильный мотор, бронирование спереди было усилено, и улучшена командирская башенка. Пулемет радиста в этом исполнении убрали, что было недостатком при ближней обороне.

В исполнении D Wanzenblende заслонка диафрагмы была переставлена наружу. Пулемет снова вернули в шаровую заслонку, и боковое бронирование было немного увеличено. Тем не менее формы Танка IV были неудачными, со многими вертикальными и крутыми бронированными поверхностями, от которых снаряды не рикошетировали.

Последним исполнением Танка IV с короткой пушкой был F1. Толщина фронтового бронирования выросла до 50 миллиметров. Но даже этого было слишком мало. За башней был сделан ящик, как на Танке III, в котором экипаж мог хранить часть своих вещей.

Вид в переулки старого города Любека. Одна из первых ковровых бомбардировок Королевских военно-воздушных сил состоялась 28 марта 1942 года и разрушила красивый внутренний город Любека. При этой бомбардировке погибли 320 жителей города.

На этой фотографии собор в Любеке, он еще не разрушен. Он был сильно поврежден во время бомбардировок союзников.

Альфред Руббель с января по март 1941 года был в лазарете в Любеке. Об этом напоминают различные фотографии; здесь ворота Хольстен [Holstentor] в Любеке.

Большинство красивых соляных складов [Salzspeicher] на Траве также погибло во время огненного шторма. [Это шесть исторических кирпичных зданий в Любеке на берегу Траве возле Хольстентор.]

Фотография церкви Св. Мартина.

Глава 4. Кампания в России в 29-м танковом полку на Центральном фронте Группа армий «Центр» — 3-я танковая группа Гота — 39-й моторизованный армейский корпус — 12-я танковая дивизия — 29-й танковый полк — 9-я рота

До 22 июня 1941 года

Мы, 29-й танковый полк 12-й померанской танковой дивизии, после нескольких недель на полигоне в районе Ландсберг-Мезеритц примерно в середине июня по железной дороге были перевезены в Восточную Пруссию и выгружены в районе Сенсбурга. Мы немедленно вошли в лес, был строгий приказ замаскироваться и не двигаться. «Легкие» роты нашего полка имели на вооружении танки «Шкода», «тяжелые» роты — по роте в каждом из трех батальонов — Pz. IV. Лишь немногие офицеры и унтер-офицеры имели фронтовой опыт. Наш полк был парвеню в этой проверенной боями дивизии. Танкисты в этой сформированной в 1921 году пехотной дивизии, которая по-прежнему рассматривала себя как царицу полей, должны были добиться признания. И я думаю, что нам это удалось.

Приближался мой 20-й день рождения, и меня мучил вопрос, где и как я буду его отмечать, в состоянии готовности или уже на войне? Мы уже многие месяцы после того, как покинули гарнизон в Шпроттау, спрашивали себя, что будет? Рассказывали самые дикие истории. Все, и население, и солдаты, знали, что немецкая армия находится на марше на восток. То, что это предназначено не для увеселения населения, а для войны, тоже было понятно.

Но против кого война? Против наших новых союзников, русских, — вряд ли. Про русских теперь в «Народном наблюдателе» и даже в «Штурмовике» писали только позитивно. Статьи по сравнению с прошлым поменяли свое направление на 180 градусов. Смертельные враги, коммунизм и фашизм, пришли к соглашению. Итак, вместе против англо-американцев? Больше ведь никого на карте Европы не было.

С помощью, как это сегодня известно, широко распространенной дезинформации план нападения на СССР прикрывался легендой о том, что немецкая армия получила от русских право прохода в Иран. В Северной Африке наступал Роммель, и в глобальных клещах британцы будут уничтожены в Египте, Палестине и повсюду, где они были. Кроме этого мы получим персидскую нефть! Я не знаю, верил ли я в это. Это звучало фантастически, но не пережили ли мы только что невероятный союз между немцами и русскими? В общем, мы называли себя как пара к «Африканскому корпусу» — «Иранской армией». Некоторые товарищи уже пытались оценить, какой будет «азиатская прибавка» к военной зарплате.

В конце концов в ночь на 21 июня мы выступили в марш через Николайкен — Арис — Лыск к старой восточнопрусской границе, напротив Августово. 3-й батальон остановился в лесу, и это была исходная точка нашего нападения 22 июня, о чем мы узнали только вечером 21 июня.

Генерал-полковник Гудериан, создатель и ведущий тактик танковых войск, в декабре 1941 года был отстранен Гитлером. Начиная с 1943 года он, как инспектор танковых войск, пытался предоставить своим танкистам наилучшую возможную технику.

Обзорная карта показывает движение трех групп армий, которые 22 июня 1941 года вошли в занятые советами бывшие польские области, чтобы потом войти глубоко в Россию. 12-я танковая дивизия, в которой тогда служил Альфред Руббель, в начале русской кампании была подчинена 3-й танковой группе, которая действовала на северном крыле группы армий «Центр».

Немецкая танковая колонна пробивает себе путь вперед по пыльным дорогам России.

22 июня и дни после него

Приказ по 9-й роте зачитал командир роты обер-лейтенант Оберман. Оберман был всеми любимый офицер. Он всегда пытался выполнять свои служебные обязанности наилучшим образом. Он все еще не полностью отошел от тотально несчастливого для него посещения нашей роты в ноябре 1940 года командиром полка полковником Штенгеляйном. Делом его чести теперь было реабилитировать себя, но не за счет тупых мероприятий на горбу личного состава нашей роты, которые нас достали, а среди начальства принесли ему славу злой собаки. Не так, как обычно при зачитывании приказа, в этот раз мы, примерно 120 человек, сидели кругом на опушке леса, а шеф стоял под деревом. Я помню фразу: «Завтра утром, 22 июня, мы начинаем наступление». Было сказано, что враг, слово «русские» или «Советы» произнесено не было, располагает танковой группой, по силам примерно равной нам. Первым атакует 1-й батальон. Больше я не помню, прежде всего я не помню пресловутого «приказа о комиссарах». Я думаю, что после долгого периода неопределенности каждое слово, которое вносило ясность, должно было запомниться.

Каким у меня было настроение? Я был подавлен, потому что было ясно, что мы будем воевать против русских. Мы идем против государства, которое в его тогдашнем состоянии являлось неизвестной величиной. Какое гигантское расстояние до Москвы, до Урала, а там Россия только по-настоящему начинается, потом Сибирь и до Тихого океана. Я знал про Березину, про Бородинскую битву, про горящую Москву 1812 года и про гибель Великой Армии. Я знал о бесконечных просторах России и о неспособности людей, по крайней мере до этого времени, взять их под контроль.

Русский БТ-5 был подбит. Немецкий солдат исследует пробоины в броне башни. Хотя русские танки обычно обладали лучшим вооружением, чем немецкие танки, этот недостаток мог быть выровнен за счет лучшего тактического командования немецкими танковыми соединениями. Только благодаря этому стали возможны первые успехи немецких соединений в начале русской кампании.

Генерал-лейтенант Херманн Гот командовал 3-й танковой группой, в которой 12-я танковая дивизия воевала до октября 1941 года.

После этого 3-й танковой группой командовал генерал-лейтенант Георг-Ханс Райнхардт. Оба генерала были опытными полководцами и были награждены высокими наградами.

Советская армия в первые месяцы русской кампании потеряла большое количество танков. На фотографии выведенные из строя русские танки типа Т-26.

Вернемся к воскресенью 22 июня. Мы провели ночь в наших танках или прямо возле них, с караульными и заряженным оружием. Роту отделили от первого и второго обозов и забрали колесные машины. Наступило утро, в 3.30 началось наступление. В группе армий «Центр» наша 12-я танковая дивизия сначала была резервом. Она составляла, вместе с 7-й и 19-й танковыми дивизиями и еще четырьмя моторизованными дивизиями, 3-ю танковую группу, которой командовал генерал-полковник Гот. 3-я танковая группа и 9-я армия под командованием Штраусса с восемью пехотными дивизиями имели задачу, быстро продвигаясь, обойти и окружить 3-ю и 10-ю Красные армии. Быстрые немецкие соединения должны были продвинуться как можно дальше на восток, потом развернуться на запад и окружить русских в глубине их территории, а оставшиеся сзади пехотные соединения — уничтожить окруженные части.

Артиллерию мы практически не замечали. Она должна была быть далеко от нас, вдалеке мы слышали разрывы снарядов. Иногда мы видели небольшие группы самолетов, летевшие на восток. Сначала казалось, что война нас избегает. В первые дни, я не знаю, сколько дней, мы не имели соприкосновения с врагом. Инженерных сооружений, таких как полевые позиции, минные поля или противотанковые рвы, мы не видели. Ударов русских резервов тоже не было, это указывало на то, что первая цель — разгром стоящих в Белоруссии русских сил — была достигнута.

После встречи с первыми русскими танками Т-34 (здесь на фотографии) немецким танкистам стало ясно, что их техническое отставание они могут компенсировать только лучшей тактикой и лучшим командованием.

Бронирование Т-34 под углами позволяло снарядам рикошетировать. Простая ходовая часть с широкими гусеницами делала танк очень быстрым и очень проходимым. С его эффективной 7,62-сантиметровой пушкой до середины 1942 года он был лучше вооружен, чем любой немецкий танк.

Мы, 3-й батальон, следовали за передовыми дивизиями, предположительно за 19-й танковой дивизией. Наша дорога шла по сувалкинскому выступу, затем на севере по Литве, которую оккупировал СССР До переправы через Мемель (по-литовски Немунас) у Олиты с врагом мы не встречались. Там были только приграничные бои. К сожалению, на второй или третий день у нашего танка сломалась коробка передач. Как это было принято в танковых войсках, командир роты пересел в другой танк, а наш оставил стоять. Мы надеялись, что нас скоро отвезут в мастерскую, но это заняло некоторое время. Мы стояли одни в бескрайних полях и очень боялись, что на нас нападут русские, выходящие из окружения. Наконец приехал эвакуатор. Мы пересекли Мемель у Меркена и приехали в мастерскую, я думаю, что она находилась около Лиды. Наш полк был в бою далеко впереди. Здесь было очень небезопасно, рассеянные русские, не только бегущие, но и воюющие, были повсюду. Встречи с врагом теперь происходили чаще. Деревня, в которой находилась мастерская, строго охранялась. Разведывательные отряды искали русских солдат. Там я был свидетелем ужасного события — у церковной стены были расстреляны трое русских партизан.

Наш танк скоро отремонтировали, и мы поехали на восток к нашей роте. Командир нашего танка, унтер-офицер, о котором мы с самого начала были не самого высокого мнения, все время затягивал наше возвращение в роту. Ему было страшно, он описывал нам свой опыт из французской кампании и рассказывал про ужасы войны. Он действительно пытался склонить нас к саботажу и возвращению танка в мастерскую с новыми повреждениями. Но он нас не разжалобил, и делать это мы отказались. Наконец мы догнали нашу роту, это было уже недалеко от Минска, там удался прорыв через укрепления на старой русской границе. Эти укрепления не сыграли для русских большой роли. Там не было тяжелых боев, потому что русские войска были дезорганизованы. Все это закончилось закрытием котла у Белостока и Минска.

Танк IV 12-й танковой дивизии въезжает в сильно разрушенный русский город. Командир в командирской башенке подвергался особенной опасности быть застреленным одним из многочисленных русских снайперов.

Столб дыма на горизонте говорит об идущем бое или о воздушном налете.

За первые шесть месяцев русской кампании в плен были взяты более трех миллионов русских солдат.

Мой первый бой: котел Белосток — Минск

Моя рота много раз участвовала в боях при рассечении котла. Хотя в котле были уничтожены примерно 32 советские дивизии и примерно 2800 танков и хотя управление войсками у Красной армии было плохим на всех уровнях, мы все больше осознавали, что русский солдат воюет жестко и храбро. Генерал-лейтенант бундесвера в отставке Герд Нипольд точно написал в своей статье «Создание и боевой путь 12-й померанской танковой дивизии»: «Минск был обойден с севера, 28 июня 1941 года (!) части дивизии заняли северную часть города… Разгораются тяжелые бои с противником, который снова и снова пытается прорваться на восток или на север. Неожиданные атаки врага следуют с различных направлений. 12-я танковая дивизия, которая, западнее и юго-западнее Минска, также пытается сжать котел на запад, переходит от наступления к обороне и обратно. Потери значительно растут».

Мощнейший КВ-2, вооруженный 15,2-сантиметровой гаубицей, производил ужасающее впечатление. Но все-таки этот танк был слишком малоподвижный, чтобы быть опасным для быстрых немецких танков. Часто эти чудовища выходили из строя из-за технических дефектов.

Только 8,8-сантиметровая зенитная пушка, тяжелая артиллерия и штуки в начале русской кампании были в состоянии эффективно бороться с тяжелыми русскими танками КВ. Болотистая местность и технические проблемы также вынуждали эти чудовища останавливаться. На фотографии КВ-1 с эффективной 7,62-сантиметровой пушкой.

Танки и автомобили 12-й танковой дивизии в конце июня 1941 года входят в Минск, столицу Белоруссии.

Монументальный дом компартии в Минске. Перед ним стоит много немецких автомобилей. Знамя со свастикой укрывает серп и молот Советов.

Сгоревший Витебск после взятия его немецкой армией в середине июля 1941 года. Во многих больших русских городах деревянные дома все еще стояли почти в центре города. Из-за них пожары распространялись очень широко и уничтожали целые городские кварталы.

Во время этих боев я был заряжающим в танке командира роты. Я был недоволен тем, что мой товарищ Вегман стал наводчиком, хотя мы оба получили одинаковую подготовку. Он был на три года старше меня, это должно было быть причиной. Но быть в танке командира роты было поощрением. Однажды было очень жарко и снаружи, и внутри танка, бой затихал, и командир приказал открыть люки. Наводчик и заряжающий высунулись из люков и наслаждались свежим воздухом. Вдали еще был слышен звук боя. Неожиданный выстрел — и наводчик Вальтер Вегман осел в крови и рухнул обратно в башню танка. Он получил выстрел в голову, но был еще жив. Наконец приехали санитары, и на легкобронированном санитарном автомобиле его увезли. Чтобы продолжать бой, командир роты пересел в другой танк. Я остался в строю и в качестве командира повел танк на сборный пункт роты. На следующий день я занял место Вальтера как наводчика в командирском танке и оставался на этой должности долгое время. Вальтер Вегман остался жив. После долгого лечения его признали негодным к военной службе и уволили из вермахта. Мы встретились только после войны.

Наше продвижение замедлялось на глазах, и мы начинали понимать, что победа над Советским Союзом до наступления зимы, т. е. через десять недель, — это химера. У нас были тяжелые потери, прежде всего по причине нашего легкомыслия, как в случае с Вальтером.

Мы стояли в лесу и беспечно расположились вне танков. Артиллерийский налет убил нашего командира роты, обер-лейтенанта Обермана, и пять человек из боевого и колесного полувзвода нашей роты. Нам еще не хватало опыта.

После завершения боев в котле Минск — Белосток мы шли дальше через Смоленск до Вязьмы. Там погиб мой товарищ и друг Хайнц Берман.

Полк имел разведывательный взвод на легких танках Pz. II, им командовал лейтенант Броско, которого мы хорошо знали по Нойруппину. Он выбрал себе экипаж, Берман был его радистом. Его могила находится у железной дороги в Смоленск, в районе Орши.

Перевод в группу армий «Север» (август 1941 г.)

Казалось, что после завершения боев в районе Смоленска немецкому военному руководству стало ясно, что взятие Москвы в ближайшее время невозможно, оно решило перенести основное наступление на Ленинград (из соображений престижа?) и перевело туда сильное наступательное соединение, 39-й армейский корпус.

Поэтому 21-я танковая дивизия, которая с боями прошла через Минск, Витебск, Смоленск и Ярцево, была остановлена у Вязьмы и оттуда переведена в район Ленинграда. Потери в дивизии были большие, оба стрелковых полка были ополовинены. 29-й танковый полк, в котором должно было быть 150 танков, имел только 88. Наш 3-й батальон был расформирован и распределен между 1-м и 2-м батальонами. Нас, остатки 9-й роты, перевели в 3-ю роту.

Перевод в группу армий «Север», 800-километровый восьмидневный марш своим ходом сначала на запад обратно в Смоленск, потом на север через Невель, Порхов, Новгород, Чудово, был для меня приятным событием. Мы, 29-й танковый полк, замыкали марш. Сначала мы двигались колоннами, но почти сразу растянулись и ехали на север одиночными машинами. Дорожные обозначения на марше были просто прекрасные, наш дивизионный тактический знак — мерседесовская звезда — указывал нам путь на север. Мы ехали в командирском танке. Мы были втроем: водитель, имя я не помню, радист — весельчак из Кельна, и я, наводчик. С каждым днем марш становился все более похож на экскурсию в незнакомой стране. Мы были в тылу, никакого врага, никаких злых начальников, была ранняя осень, мы получали все большее удовольствие от этой поездки. Каждый вечер мы останавливались в каком-нибудь населенном пункте, там были комендатура, полевая кухня и охрана.

Мы спали в танке и с утра продолжали нашу поездку на север, все время ориентируясь по нашим дивизионным тактическим знакам на дороге, которая была совсем неплохой. Водитель вел танк, а нам, двум оставшимся членам экипажа, было совсем нечего делать. Мы сидели спереди на башне танка, справа и слева от пушки, и рассматривали не знакомый нам север России.

Наш кельнский весельчак часами рассказывал нам свои приключения на кельнском карнавале.

Однажды начался дождь, у нас в танке был зонтик, и мы сидели на башне танка под открытым зонтиком. Нас обогнал автомобиль и посигналил. Из автомобиля вышел молодой офицер и от имени своего генерала попросил нас отставить использование гражданских вещей, т. е. зонтика, на войне. Разумеется, это было произнесено намного грубее.

Потом мы прибыли в наш полк в Мгу и прямо с марша пошли в бой.

КВ-2 угрожающе повернул свою 15,2-сантиметровую пушку в сторону дороги. Но со сбитой гусеницей этот русский танк остался стоять под Псковом.

Сборный пункт русских пленных за линией фронта. Тыловые немецкие службы абсолютно не справлялись со снабжением военнопленных и не могли предоставить им достаточного довольствия. Следствием этого было то, что очень многие военнопленные зимой 1941/42 года голодали.

Генерал Вальтер Крюгер (на фотографии слева), командир 1-й танковой дивизии, разговаривает с генералом Эрихом Хеппнером (на фотографии справа), командующим 4-й танковой группой летом 1941 года на северном участке Восточного фронта.

Альфред Руббель, будучи ефрейтором, уже в июле 1941 года получил страстно желанный значок в серебре за танковый бой. Свидетельство о награждении было подписано командиром 12-й танковой дивизии генерал-полковником Йозефом Харпе.

На один из танков IV 12-й танковой дивизии погрузили бревна. Они должны обеспечить ему проезд по покрытым грязью дорогам.

По грунтовым дорогам немецкие соединения пробивали себе путь все глубже в сердце России.

Глава 5. Кампания в России на северном участке

Бои на северном участке (сентябрь 1941 г.)

Наступление в зоне группы армий «Центр» после первых больших успехов остановилось перед воротами Москвы. Стратегическая цель — взятие Москвы до наступления зимы — достигнута не была. Гитлер изменил начальные планы и искал удачу на флангах. На юге, еще в 1941 году, должны были быть взяты устье Дона и Ростов. Индустриальные районы вокруг Кременчуга и Днепропетровска должны были оказаться в немецких руках, как и позиции для наступления на кавказскую нефть. На севере сначала должен был пасть окруженный финнами и немцами Ленинград, что дало бы большой пропагандистский эффект. Для этого группа армий «Север» была усилена 39-м моторизованным армейским корпусом.

После нашего длинного марша мы начали наступление вдоль шоссе из Тосно в Колпино. Лесная и болотистая местность, пересеченная большим количеством рек, тормозила успешное наступление моторизованных и танковых частей. Кроме тяжелой местности нам приходилось бороться с ожесточенным сопротивлением русских на южном оборонительном кольце. Все ухудшавшаяся погода и русская авиация делали нашу жизнь тяжелой.

Бои на окраине города, мы видели ездящие городские трамваи, продолжались для меня только с 25 августа по 3 сентября. Незабываемые картины из этого времени все еще стоят у меня перед глазами. Уже были заморозки. Нам надо было выдержать грязь, дождь, вшей и противника, а у нас еще не было большого опыта войны в России.

Кадр, снятый немецким фотоаппаратом для дальней съемки, — силуэт Ленинграда, который не должен был быть завоеван, а должен был вымереть от голода. Слева шпиль на башне Адмиралтейства, справа мощный купол Исаакиевского собора и портовые краны.

3 сентября, во время передышки в бою, я открыл люк моего танка. Возле танка разорвалась мина, и меня ранило осколками, но, как позже выяснилось, не очень тяжело. «Множественные осколочные ранения в голову, спину и заднюю часть» — так было написано в моей истории болезни. На Ю-52 меня из Тосно перевезли в Чудово, там я несколько дней пробыл в лазарете, оттуда меня поездом — мы ехали примерно неделю — отправили в госпиталь в Швайнфурт. Мы ехали прекрасной ранней осенью по спокойной Германии и прибыли в качестве «почетных граждан нации» во Франкию, как раз когда там начался сбор винограда. Почти три месяца я оставался там. Это было прекрасное время.

Сестры выгуливают фокстерьера старшего полевого врача, который кроме работы в лазарете продолжал работать в своей частной курортной практике.

Хельмут и сестра Рут из Зонненберга.

Хотя Альфред Руббель был ранен уже в сентябре 1941 года, удостоверение о награждении значком в черном за ранение он получил только 3 июня 1943 года. К этому времени он уже был унтер-офицером.

Три самые милые сестры, слева Анни из Штокхайма, потом Мария из Кронаха и Тина из Лихтенфельса. Сестер Красного Креста также любя называли «карболковые мышки». Карболка — это средство дезинфекции, которое повсеместно использовалось в госпиталях.

В лазарете в Бад Киссингене и в 10-м резервном танковом батальоне в Гросс Глинеке (сентябрь — декабрь 1941 г.)

Раненных в голову по дороге выгрузили в Вюрцбурге, там была университетская клиника. Должно было быть примерно 10 сентября, когда остальные раненые прибыли в Швайнфурт. Я попал в так называемый резервный госпиталь, который был устроен в католическом доме престарелых. Моя кровать стояла в большом зале. Я в какой-то степени мог самостоятельно передвигаться, опираясь на палку, нас к этому поощряли. По дороге мы не прошли очистку от вшей, хотя это был в своем роде «пропуск в рейх», поэтому нас очистили в лазарете. У меня забрали мою красивую черную танковую униформу, с дырками от осколков, и выдали полевую серую. Как только я смог подняться, я пошел в погреб, нашел там в большой куче мою черную униформу, которую уже продезинфицировали, завернул ее в газету и спрятал, потому что я знал, что если ее сдадут на склад, то я ее потеряю. Потом я договорился с внушающей доверие уборщицей о том, что она мою униформу зашьет, постирает и погладит. Через неделю я был снова в черном.

Мы быстро освоились в Швайнфурте, получили разрешение на выход и должны были находиться в госпитале только во время приема пищи и осмотров. Тогда, осенью 1941 года, раненые солдаты в западной и южной Германии были редкостью, и нас передавали от одних желающих о нас заботиться к другим. Примерно через 14 дней легкораненых, способных передвигаться самостоятельно, перевели в окрестности Бад Киссингена, я думаю для того, чтобы перед фронтом дать нам побыть на курорте. Мне это совсем не понравилось, потому что я в Швайнфурте успел завести знакомство с одной милой девушкой. В Бад Киссингене меня поселили в принадлежащем одной страховой фирме не очень большом санатории «Рона», который теперь назывался «Второй резервный госпиталь Бад Киссинген».

Через несколько дней я понял, что остаться в Швайнфурте было бы ошибкой. Мы жили в номере на двоих с милым Хельмутом Кведнау из Рагнита, за нами ухаживали молодые медсестры, и нам было хорошо. В Швайнфурте в качестве старшей медсестры у нас был «драгун», которую взяли бы в любую роту самым злым фельдфебелем. В Бад Киссингене же все было легко и жизнерадостно. Я научился ценить франкское вино, мы ходили в кино и театр, скучать нам было некогда.

Перед Рождеством я получил приказ явиться в резервный батальон в Гросс Глинеке возле Потсдама. Признаюсь, я бы охотно остался в Бад Киссингене до конца зимы. Я до сих пор люблю Бад Киссинген и бываю там минимум раз в году.

Но и в резервном батальоне жить было можно. Почти каждый вечер мы ездили в Берлин или Потсдам. В обоих городах никакой войны не чувствовалось. Театры, кабаре и музеи были для нас открыты. Потом пришел приказ на марш в старую гавань — 29-й танковый полк, штаб-квартира которого теперь была в Нарве. Пока собирали транспорт на северный фронт, я мог жить дома. Самым важным было то, что мы получили зимнюю одежду, в основном гражданские вещи из пожертвований, собранных мирным населением для армии.

Примерно по той же дороге, по которой мы ехали в сентябре 1941 года, мы, в пустом санитарном поезде, холодной зимой, ехали в полк. С каждым километром на север мы все яснее понимали, что принесет нам эта зима. И все-таки я был очень рад, что я возвращаюсь в мою часть. Это было для меня новым — возвращение к хорошим товарищам. Они и те, которых больше с нами не было, — много пережили. Котел в Ораниенбауме, бои у железной дороги между Тосно и Чудово, взятие Шлиссельбурга и Тихвина, отступление и ужасные для нас бои на Волхове. Полк стоял в Нарве на «освежении», но все время выделял маленькие боевые группы для поддержки 1-й и 21-й пехотных дивизий и стрелковых полков 12, 5 и 25-й танковых дивизий. Мы, 1-й батальон, стояли в Херманнсфесте, 2-й батальон стоял в крепости в Ивангороде. Это была практически гарнизонная жизнь.

В воскресенье мы строем ходили в эстонскую протестантскую церковь, во главе с командиром полка полковником Валем. Военная служба состояла только в поддержании технического состояния танков. Было очень холодно. Потом пришел приказ — на фронт. Я занял место наводчика в танке обер-фельдфебеля Фендезака. Началась первая из моих двух зимних кампаний на Волхове.

Замок Германа [Hermannsfeste — замок в Нарве] (на фотографии слева) и замок Ивангорода (на фотографии справа) в январе 1942 года.

Укрепления замка Ивангорода на Нарве тяжелой зимой 1941/42 года.

Могучие окружающие стены крепости Ивангород начали строить в XIII веке.

Угловая башня крепости Ивангород с укрепленным спуском к реке Нарве. Здесь до середины 1942 года был расквартирован 2-й батальон 29-го танкового полка вместе со своим штабом.

Вид на Нарву, расположенную у впадения Пайпусзее [Чудско-Псковское озеро] в Финский залив. В январе 1942 года Альфред Руббель вернулся в свой 29-й танковый полк, который располагался в Нарве.

Заправка и ночевка в помещениях царского замка в Красногвардейске возле Гатчины. Здесь же размещались штаб корпуса и эскадрилья истребителей.

Три Танка IV едут через снежную бурю по очищенной от снега дороге от разгрузочной станции Кингисепп через Гатчину в район южнее Нарвы.

1-й батальон, в котором служил Альфред Руббель, был размещен в Замке Германа. На фотографии внутренний двор бывшей эстонской казармы. На переднем плане лейтенант Арно Тиеле, ротный офицер в 3-й роте 29-го танкового полка, который уже 26 ноября 1941 года был награжден только что учрежденным Немецким крестом в золоте и на фотографии несет его на правом нагрудном кармане.

Фельдфебель Ханс Фендезак (на фотографии слева) командовал «боевой группой» и возвращается с совещания по обсуждению боевых действий. Альфред Руббель был наводчиком в его танке. Фельдфебелю Фендезаку еще предстоит стать успешным командиром танка и в 503-м тяжелом танковом батальоне.

Первая кампания на Волхове с 11 января 1942-го до начала февраля 1942 года

На трех танках Pz. IV мы поехали от места выгрузки на вокзале в Кингисеппе через Гатчину. Нашу «боевую группу» возглавлял обер-фельдфебель Ханс Фендезак. Несмотря на постоянные снегопады, дорога была очищена. Хотя я происходил из мест, где зима была холодной, я понятия не имел, как переживу мою первую — а всего у меня было четыре — зимнюю кампанию.

По дороге мы переночевали и заправились в царском замке в Красногвардейце недалеко от Гатчины.

В неразрушенном дворце находились штаб корпуса и полк истребителей.

Мы прибыли на место, Фендезак вернулся с инструктажа на боевое задание. Наши танки были еще покрашены в темно-серый цвет, и в заснеженной местности на них ездить было опасно. Белой краски не было, а покрасить обычной известковой побелкой на сильном морозе было невозможно.

Когда приезжали маркитанты, мы надеялись получить алкоголь, шоколад и табак. Но, как обычно, эти товары интересным образом куда-то исчезали по мере приближения к линии фронта. В этот раз нам привезли только зубную пасту, которую мы с негодованием отвергли. Кто будет чистить зубы при температуре минус 20 градусов? Но наш водитель «Гобби» Тост кое-что придумал. Было много выброшенной зубной пасты, и она должна была послужить нашей безопасности. Мы нагрели тюбики с зубной пастой и нанесли ими маскировочную окраску на танки.

Однажды была пехотная атака, которую мы должны были поддерживать нашим танком. Во время этой атаки мы подбили первый русский танк, КВ-1, экипаж которого, вероятно, спал. Он стоял на «9 часов». С нашей смешной 7,5-сантиметровой пушкой-окурком мы его пробить не могли, кумулятивные снаряды разрывались перед ним, потому что он стоял в кустах. После обстрела русский экипаж сбежал и оставил танк стоять. После этот танк был взорван пехотными саперами из 12-й танковой дивизии. Это мне было засчитано как мой первый подбитый танк.

Фельдфебель Фендезак возвращается к своему танку после получения приказа.

Экипаж Фендезака: сверху слева заряжающий (имя неизвестно), рядом с ним водитель Курт, внизу слева водитель Тост, возле него наводчик Альфред Руббель. Солдаты носили на себе самые разные вещи, полученные из «Зимнего пожертвования», но главное, что было тепло!

Вскоре после этого бои для нас закончились. На дороге, по которой шло наше снабжение, русские, потому что они знали, что наши танки ни по лесу, ни по высокому снегу ездить не могут, заложили противотанковую мину. Ррррумс! Танк высоко подпрыгнул, люки вылетели, все закричали: «Нас подбили! Нас подбили!..» Командир висел на пушке, я подождал некоторое время, не случится ли что-нибудь еще, потом увидел, что наша гусеница лежит на дороге за танком. Мы как-то выбрались из танка. Пехота отходила назад, мы спрятали секретные кумулятивные снаряды и тоже отступили, танк остался на вражеской территории.

После того как несколько дней и ночей провели на открытом воздухе на морозе, мы могли вернуться в тыл, в «Лесной и теплый лагерь». Там мы нашли себе место в бункере. Мы ждали, что будет контратака и наш танк отобьют, но потом разведка доложила, что русские его взорвали.

На деревянных санях, что для танкистов выглядело совсем не шикарно, мы живыми и здоровыми вернулись в Нарву.

Когда привозили маркитантские товары, солдаты надеялись на алкоголь, шоколад и табачные изделия. Но маркитантские товары исчезали тем быстрее, чем ближе они приближались к фронту, и в этот раз до 29-й танковой дивизии доехала только зубная паста. Но кто же чистит себе зубы на 20-градусном морозе? Водитель «Гобби» Тост придумал нагреть много тюбиков с зубной пастой и покрасить танк зубной пастой.

Вторая кампания на Волхове с конца февраля 1942-го до 20 мая 1942 года

Мы недолго ждали, нас опять отправили на фронт. Нарва находилась на расстоянии 100 километров от линии фронта. Вместе со следующей отправкой танков на Волховский фронт отправили и нас. Тем временем мне присвоили звание обер-ефрейтора и назначили командиром танка, чем я был бесконечно горд. Вместе с моим не всегда беспроблемным экипажем я вспоминаю имена Пауэрс, Белох и Книспель, мы были на пути на фронт. Был гололед, шипов на гусеницах тогда еще не было, за мостом в Нарве мы попытались заехать на восточный склон. Танк все время скатывался назад. Наконец мы доехали до погрузочного вокзала. Разгрузочный вокзал был в Кингисеппе, аппарели там не было. Мое искусство разгрузки танков с платформы оказалось недостаточным, водитель, унтер-офицер Вестернхаге, терпеливо следовал моим указаниям, но танк застрял. Освободить его удалось, только сдвинув весь поезд. Моя самооценка упала до нуля. От разгрузочного вокзала в Кингисеппе мы поехали до дороги Москва — Ленинград, в Любань. Там было три месяца очень странной для танкистов войны, в лесной и болотистой местности мы поддерживали 21-ю пехотную дивизию. Названия населенных пунктов, таких как Дубовик, Липовик, Берёзовка и Тигода, до сих пор сидят у меня в памяти. Война в эти зимние месяцы при температуре около минус 40 градусов «замерзла»! Обе стороны боролись за свое выживание. Русские при этом выглядели лучше немцев. Они были более привычны к холоду и лучше подготовлены к зиме, у них было меньше трудностей. Наш пулемет MG 34 не работал, потому что немецкое оружейное масло замерзало, наши танковые аккумуляторы теряли на морозе свою мощность, и танковые моторы не заводились. Мы должны были снимать тяжелые аккумуляторы, чтобы нагреть их над огнем. Русские заводили свои моторы сжатым воздухом, и они работали. Для обеих сторон главным была борьба с холодом. Следствием этого было то, что фронт до лета 1942 года оставался на месте. То, что перенесли наши солдаты, и то, что они придумывали, чтобы выжить, сегодня невозможно представить.

Весной 1942 года фронт отодвинулся от Волхова на запад и проходил по линии Погостье, Дубовик, Липовик, Чудово. Мы с нашим танком воевали только в качестве перемещающегося бункера. Нам это не нравилось, но мы понимали, что танк, как никакое другое оружие, может успешно применяться во всех видах боя.

В марте 1942 года у Дубовика я только чудом избежал смерти. Все еще было очень холодно, пехота все еще ходила в тех самых шинелях, в которых они ходили дома, в вязаных шлемах под стальными касками и перчатках, в которых они пережили зиму. Русские выглядели совсем по-другому: валенки, ватные куртки и брюки, меховые шапки. Мы поставили оба наших танка в позицию для атаки в зимнем лесу. Пехота села на танки, чтобы не идти по снегу, что было очень тяжело. Где находится враг, мы не знали. Целью таких атак обычно было местное улучшение линии фронта.

Танки поддерживали продвижение пехоты. Опушка леса могла быть занята врагом, пехота спешилась. Спустя час мы были в лесу без соприкосновения с врагом. Все было хорошо, и мы немного расслабились. Вдруг с кратчайшего расстояния, примерно с 200 метров, раздался выстрел, и снаряд попал в мой танк. Башню танка перекосило влево, сопровождавших нас пехотинцев сбросило в снег. Я заметил, как КВ-1 исчез между деревьями. Сначала наша атака остановилась. Потом, опять не видя врага, мы начали медленно продвигаться в заснеженный лес. За елями мы увидели нашего противника. Мы открыли по нему бешеный огонь, но он не реагировал. Мы осторожно к нему приблизились. Я вышел из танка и под защитой пехотинцев залез на КВ. Он застрял, и экипаж его бросил, танк был полностью готов к бою. Перед атакой нам сказали, что у русских нет бронебойных снарядов, но в этом КВ я насчитал более 20 штук. Нам очень повезло, что по нам он выстрелил осколочно-фугасным снарядом, который только оставил вмятину на башне нашего танка. Если бы это был бронебойный снаряд, то сегодня я бы этого не писал!

Изобретатель «Гобби» Тост из Хильдесхайма в своем Танке IV, на который он мастерски нанес маскировочную окраску зубной пастой. Но для нанесения зубной пасты на весь танк все-таки потребовалось очень много времени.

Танк IV Альфреда Руббеля на марше от Мги в район боевых действий возле Погостья.

Контратака с поддержкой пехоты. Здесь установлен тяжелый пулемет МГ-34. Эту фотографию сделал Альфред Руббель из боковой щели башни танка.

«Безлошадный» ефрейтор Руббель на марше в тыл.

Пехотный бронетранспортер с подвешенными «Do-Wurf-выстрелами», которыми стреляли прямо из установленных под углом транспортных контейнеров. Русские их очень боялись и называли «мычащая корова», а немцы — «штука пешком, пешая штука». Это была ракета с 38-сантиметровой бризантной или зажигательной боеголовкой, которой стреляли по площадям и которая могла убить только давлением от взрывной волны.

Один из немногих бронированных пехотных транспортеров хорошо виден на правом краю фотографии. На фотографии он в коротком исполнении, как машина полуотделения. Черная дыра на передней панели — это отверстие для пусковой ручки, она использовалась, если электрический стартер не работал из-за холода.

Крепость Нарвы.

Альфред Руббель стал обер-ефрейтором и в конце февраля 1943 года получил новый Танк IV, в котором он стал командиром. Три месяца он со своим экипажем воевал на участке 24-го пехотного полка полковника Заттлера. Пехотинцы осматривают танк. Один из них залез в люк радиста.

Альфред Руббель как командир в своем танке, радист Курт Книспель как раз снимает чехол с пушки. К концу войны Курт Книспель стал самым успешным наводчиком и командиром танка. Он подбил более 160 танков противника!

После потери своего Танка IV на мине экипаж танка остался цел и невредим, смог вернуться обратно к пехоте и теперь радуется тому, что они еще живы.

Ехавший впереди Танк IV в сопровождении пехоты достиг опушки леса. Сначала сопротивления врага не было.

Атака с ограниченными целями двумя Танками IV и пехотой в лесу возле Дубовик в марте 1942 года. Было все еще очень холодно, и пехота страдала от нехватки зимней униформы. Русские, напротив, были одеты в ватники и валенки.

Выезжаем из леса. Врага все еще не видно. Снег в некоторых местах уже растаял.

КВ-1 хотел переехать через реку Тигода у одноименной станции и получил прямое попадание бомбой со штуки.

В редком подлеске темно-серый Танк IV очень хорошо заметен для вражеской обороны.

2-сантиметровая зенитная пушка у Липовика на открытой позиции. При применении по наземным целям эта пехотная зенитная пушка давала хорошие результаты.

Застрявший КВ-1 был без его разрешения превращен в дорожный указатель между Дубовиком и Липовиком. Разбитый танк был хорошо заметен и в темноте, и в снежную бурю.

Штурмовое орудие StuG III с короткой 7,5-сантиметровой пушкой, такой же, как у Танка IV. Пехота для своей поддержки желала получить побольше этих эффективных машин. С середины 1942 года производились и штурмовые орудия с длинной 7,5-сантиметровой пушкой, они были эффективными охотниками за танками.

Этот русский КВ-1 заблудился и потом застрял. Его вытащили только весной 1942 года. Его толстое бронирование обычные немецкие противотанковые пушки не пробивали.

Перевод из 29-го танкового полка в 4-й танковый полк (май 1942 г.)

Нарва в мае 1942-го. Весна медленно вытесняла зиму. По реке Нарве еще плыли льдины. Нарва для 29-го танкового полка на многие месяцы стала практически гарнизонным городом. Едва ли у еще какого-либо полка в России была такая привилегия.

Когда мы уехали из Нарвы, могилы наших товарищей остались там. У нас остались хорошие воспоминания о полке, которому мы принадлежали с октября 1940 года, и о городе Нарве. Мы простились с 12-й танковой дивизией. 12-я танковая дивизия погибла в 1945 году в Курляндском котле. Мы сидели в поезде и ехали на запад. Куда мы едем, нам не сообщили по соображениям секретности. У нас было время подумать.

Альфред Руббель на застрявшем в болоте русском КВ-1.

Немецкий Танк IV скатился в обледеневший ров и собственными силами выехать не может.

Здесь толстую броню башни КВ-1 пробили пять специальных снарядов с усиленным зарядом. Шов в броне при этом разошелся. У КВ-1 сзади был еще один пулемет в шаровой установке для ближней обороны.

Это попадание обычного танкового снаряда в переднее боковое бронирование КВ-1 сделало только вмятину, но броню не пробило.

Война на севере, в отличие от первых двух месяцев на Центральном фронте, показала нам другое, тяжелое лицо. Враг и погода не сделали нам никаких подарков. Мне много раз везло. С января до мая 1942 года я был в танке на самом переднем фронте, поддерживая пехоту. Это не было танковыми боями, к которым нас готовили. Нас вводили в бой по одному-два танка, часто по произволу ничего не понимающих в танках пехотных офицеров, и нам надо было стараться сохранить танк и экипаж. Два раза наш танк подбивали, экипаж выжил. Это положило начало слуху, что «в танке Руббеля с экипажем ничего не случится». Хотя было как минимум четыре ситуации, в которых я мог погибнуть. Когда меня ранило, самый большой осколок попал мне в попу, а мог бы попасть в голову. Когда мы под огнем противника выгружались из подорвавшегося на мине на вражеской территории танка, нас легко могли застрелить. Попадание в башню нашего танка, если бы это был бронебойный снаряд, могло бы изменить «архитектуру» нашего танка до неузнаваемости, но русский заряжающий зарядил осколочно-фугасный снаряд. Но самый незабываемый случай был таким: я по левой гусенице влезал на корму танка, и в этот момент танк поехал. Мою ногу затянуло в гусеницу, но, уперевшись изо всех сил, мне удалось ее освободить.

Мне уже было двадцать лет, и меня произвели в унтер-офицеры. У меня были значок за ранения, значок за танковый бой и Железный крест второго класса. Полный ожиданий и ни в коем случае не подавленный, я ехал навстречу новым вызовам.

Альфред Руббель посещал русскую церковь и был глубоко тронут набожностью русских. В церкви было много и других немецких солдат, и они были там не только из любопытства.

Русское гражданское население, укутанное в теплую зимнюю одежду, на рынке одного русского города. Много купить там все-таки было нельзя.

Зима 1941/42 года в Нарве: немецкий караульный домик стоит перед въездом на мост. Грузовики пробиваются вперед по обледеневшей дороге.

С марта до апреля 1942 года в городе Тосно или Чудово. Рыночная площадь все еще покрыта снегом.

Дорожные указатели под Ленинградом, который в царское время назывался Санкт-Петербургом. Только большевики начали называть его Ленинград. Сегодня город опять носит имя из царского времени.

Фельдфебель Гюнтер Хердер из 3-й роты 29-го танкового полка в расслабленной позе перед одними из городских ворот Нарвы.

Нарва в начале мая 1942 года: город в течение пяти месяцев был штаб-квартирой 29-го танкового полка. Немногие воинские части на Восточном фронте холодной зимой 1941/42 года имели в своем распоряжении такие комфортабельные условия размещения.

Весна 1942 года вытеснила зиму с большим трудом. По Нарве все еще плывет лед.

Железный крест 2-го класса был вручен Альфреду Руббелю, когда он еще был обер-ефрейтором, 5 апреля 1942 года.

1-й батальон 29-го танкового полка вместе со своим командиром капитаном Ниедиком 20 мая 1942 года покидает полк, чтобы снова восстановиться в Германии. Начиная с июля 1942 года этот батальон был переименован в 3-й батальон 4-го танкового полка и включен в 13-ю танковую дивизию, воевавшую на Кавказе. Музыканты прощаются с товарищами из 1-го батальона на вокзале Нарвы.

Унтер-офицер Альфред Руббель в 3-й роте 29-го танкового полка 12-й танковой дивизии в середине 1942 года. На нем Железный крест 2-го класса, серебряный значок за танковый бой и значок в черном за ранения.

Немецкое солдатское кладбище возле Новгорода. На березовых крестах аккуратные таблички с именами.

Немецкое солдатское кладбище возле Нарвы. Здесь также лежат павшие солдаты из 29-го танкового полка, погибшие в боях на Волховском фронте или в котле под Ораниенбаумом у дороги зимой 1941/42 года.

Путь 12-й танковой дивизии с начала русской кампании до осени 1942 года.

Дополнение к главе 5

Битва за Ленинград

Из моих четырех «кампаний» на Восточном фронте две — бои на северном участке за Ленинград и последовавший за ними «набег» на Кавказ — имеют для меня особое значение. Зимняя война на севере из-за своей тяжести, а наступление на район Кавказа по своей бессмысленности, с одной стороны, и потому, что я познакомился с необычной местностью, с другой стороны. В 2002 году я был в Ленинграде, который теперь опять называется Санкт-Петербург, посетил места боев к югу от города и немецкое солдатское кладбище в Сологубовке, где похоронены 80 000 погибших за три года боев.

Осада Ленинграда

Командование вермахта зимой 1941/42 года было вынуждено попытаться взять Ленинград, как по стратегическим причинам, так и по соображениям престижа, так как город носил имя Ленина. С русской стороны город тем более нужно было удержать по тем же причинам. Это видно и по директиве № 21 командования вермахта. Гитлер запланировал взятие Ленинграда еще до взятия Москвы. Известно, что это не удалось. Пишущие военные и историки с обеих сторон пытаются осветить ход боев и причины тех или иных решений. Сегодняшняя Россия рассматривает успешную оборону города как одно из самых выдающихся событий всей войны, и источники для субъективного анализа военной истории остаются закрытыми. Периодически приходится там и здесь вносить коррективы в тогдашние советские представления.

Последнее прощание командиров одной из частей вермахта у свежих могил павших товарищей.

Несомненно то, что русские с незнакомой нам беспощадностью мобилизовали все на защиту города. На фронте дрались отнюдь не только солдаты. Там были вооруженные рабочие и женщины. Как бы тяжело ни было, жизнь в городе должна была продолжаться, прежде всего чтобы продолжался выпуск продукции и для того, чтобы доказать, что город Ленина непобедим. Моторизованные части группы армий «Север» совместно с 4-й танковой группой уже 1 сентября 1941 года вышли в район города. К этому моменту они прошли почти в два раза большее расстояние, чем 2-я и 3-я танковые группы. Из этого следует, что основные силы Красной армии были сосредоточены в середине Восточного фронта. Западнее и юго-западнее Ленинграда местность была лесистая, но не болотистая, как южнее и юго-восточнее Ленинграда. Примерно 15 сентября 1941 года Ленинград был окружен. Связи с большой землей больше не было. Ленинград был осажден два года, линия фронта при этом практически не менялась. Для взятия Ленинграда вермахту в связи с развитием событий на других участках фронта не хватало сил. Кроме того, немецкие надежды на финнов не оправдались. Финны остались на Карельском перешейке, на старой финско-русской границе, между Финским заливом и Ладожским озером. Хотя Ленинград благодаря этому остался окруженным, но воздействия на город не было. Начиная с 1942 года Красной армии удалось, большими силами ударив в спину немецкого кольца окружения, переправиться через Волхов, перерезать дорогу Чудово-Петербург и продвинуться на запад южнее Ленинграда. Силы, окружавшие Ленинград, попали в тяжелое положение и отступили. В январе 1944 года блокада Ленинграда была снята. 900-дневная немецкая блокада оценочно стоила жизни одному миллиону человек, умерших от голода.

Поля боев южнее Санкт-Петербурга

Я не знаю, какими были дела у моих товарищей из 8-й танковой дивизии. Во время моего визита в 2002 году я не нашел ничего знакомого, кроме березового леса и мокрых лугов. Поэтому я хочу попытаться описать события не по ненадежным воспоминаниям, а по описаниям историков. Карта на странице 63 показывает положение на конец сентября 1941 года. 8-я танковая дивизия южнее Ленинграда, слева, имела цель, после того как задача взятия Ленинграда была снята, уплотнить кольцо окружения. Город Пушкин, тогда Царское Село, находился в центре расположения дивизии. 12-я танковая дивизия находилась справа. Вместе с этими двумя танковыми дивизиями на южном кольце окружения находились 269-я, 11-я, 21-я и 11-я [два раза!] пехотные дивизии. После взятия Шлиссельбурга и наступления на Тихвин произошли изменения.

Взятие Тихвина вынудило 8-ю и 12-ю танковые дивизии отступить с большими потерями на Волхов. Остановка финнов на Карельском перешейке, на старой финской границе, и их отказ наступать на Ленинград сильно облегчили положение города. Суровая зима, с температурами до минус 40 градусов, позволила русским построить железную дорогу по льду Ладожского озера, от Леднева до Осиновца. Мы были не в состоянии вывести эту дорогу из строя на длительное время. И здесь мы должны спросить, почему Ленинграду не обеспечили лучшее снабжение. Взгляд на карту говорит нам, что, если бы было желание, зимой 1941 года Ленинград можно было снабжать по льду Ладожского озера. Эту необъяснимую вещь из эпохи Сталина, как и примыкающую к ней «Ленинградскую аферу», расследовал английский автор Харрисон Е. Солберри. Так, Сталин призвал к ответу почти всех отвечавших за оборону города. Они были арестованы, память о блокаде была уничтожена, музей блокады был закрыт. Объяснение этому, как и многим событиям из сталинского времени, отсутствует. Таким образом, расхожее мнение о том, что немецкий вермахт один несет ответственность за сотни тысяч погибших от голода в Ленинграде, нужно взять под сомнение.

Глава 6. С 4-м танковым полком на Кавказе

«Освежение» в Силезии (июнь/июль 1942 г.)

Три дня мы ехали на поезде из Нарвы до Франкфурта-на-Одере через Дорпат — Рига — Шаулен — Тильзит — Мариенбург. Начались спекуляции: «Куда мы едем?» Указания фюрера № 1, согласно которым «никто не должен получать информации больше, чем необходимо для выполнения его служебных обязанностей», строго соблюдались. Это было кормовой базой «сортирных слухов». Едем ли мы в Берлин и дальше, даже во Францию, как надеялись оптимисты, или на юг, или куда? Мы приближалась к Губен — Заган. Проще всего было подумать, что нас привезут в наш старый гарнизон Шпроттау. Но мы проехали Шпроттау, и поезд не остановился. Он остановился через 20 километров, на маленькой станции Нойхаммер/Квиз, где был расположен уже знакомый нам полигон, на котором мы пролили много капель пота. Мы были несколько разочарованы тем, что нас засунули в дыру. Но оказалось, что там совсем неплохо. Сначала, перед тем как расселиться, с нами должно было произойти неизбежное: мы должны были получить «пропуск в рейх» — пройти очистку от вшей. Обычно это происходило при пересечении границы рейха. Мы, в отличие от того, что было год назад, разместились в приличных домах, а не в бараках. Все было «чинно и благородно», как и полагалось «старым солдатам».

Мы прибыли в Нойхаммер только с нашими личными вещами и личным оружием — пистолетами и карабинами. Танки и остальные машины мы оставили в Нарве и теперь ждали прибытия новых, с иголочки, танков, грузовиков и остальных машин, необходимых для ведения войны. Стояло прекрасное восточнонемецкое раннее лето. У нас было много работы по приему техники. Особенно приятно было обкатывать грузовики, потому что у нас никто не спрашивал, где мы их обкатываем. Мы часто ездили в Шпроттау, где возобновили знакомства с местными девушками. Мы поездили по горам Крконоши (Riesengebirge), по Бреслау и по Нижней Силезии.

Однажды мы приехали в Шпроттау и договорились, что грузовик заберет нас от церкви в 24.00. Я опоздал и должен был прекрасной летней ночью, под пение соловьев, пройти 20 километров пешком. Я вернулся в шесть часов, а в семь меня уже разбудил старшина — в качестве наказания за опоздание я должен был вести роту к воскресной службе.

Базовая подготовка в Загане, июнь и июль 1942 года. Слева на фотографии обер-лейтенант Зюссманн с унтер-офицером Крефтингом (справа на фотографии). Эту форму подготовки танкисты с фронтовым опытом не любили!

Разгрузочный вокзал Сталино, где 9-я рота 4-го танкового полка выгрузилась в конце июля 1942 года. Оттуда был марш через Ростов на Батайск и Майкоп.

Но было также и время для отдыха, как здесь, в тени молодого леса в Загане/Силезия.

В 13-й танковой дивизии и марш на Кавказ (июль 1942 г.)

Мы составили экипажи и поехали в Магдебург, на танковый склад, получать новые танки Pz. IV с длинной 7,5-сантиметровой пушкой. Мы торопились, потому что 23 июля 13-я танковая дивизия, в которую входил наш 3-й батальон 4-го танкового полка, уже должна была наступать через Дон на юг, в направлении Кавказа. Нас отправили ускоренным транспортом. Мы с 17 танками, бывшая 3-я рота 29-го танкового полка, были теперь 9-й ротой 4-го танкового полка. Наш поезд ехал все-таки не особенно быстро, мы ехали через Дрезден — Бреслау — Катовице — Краков — Перемышль. Польские железнодорожники саботировали движение, насколько это было возможно. В конце концов мы приехали в Сталино, где нас выгрузили.

Там мы получили стандартные впечатления от итальянской армии, представленной в Сталино командованием 6-й итальянской армии. Тарахтящие мотоциклы, опереточные солдаты с султанами на шлемах, лучше бы они были нашими противниками! Это мнение позже оправдалось, когда итальянская армия не смогла удержать их участок на фронте на Дону.

Из Сталино мы маршем через Ростов и Батайск догоняли наш полк, который продвигался почти без сопротивления. В Кроптокине на Кубани мы его догнали. Без остановок мы шли дальше на юг через Ногайскую степь. Итальянцев мы оставили позади, в Сталино, и нас сопровождали только румынские части. Новым для нас было то, что вместе с ними в автомобилях ехали и их семьи, женщины и дети. Румынских офицеров, которые ехали вместе с нами, интересовало только мародерство. Военная ситуация это позволяла, Красная армия отступала на юг. До Кавказа русские в бои не вступали.

Местность представляла собой плоскую, сухую равнину, почва была песок или глина, дорог не было, ехали по следу впереди идущего танка. Мы держали расстояние между танками в два раза больше обычного, около 200 метров, скорость была около 20 километров в час, впереди идущий танк можно было видеть. Нас все больше нервировали румынские машины, которые нас обгоняли, встраивались в нашу колонну и поднимали пыль, из-за которой ничего не было видно. Один румынский легковой автомобиль американского производства с румынскими офицерами догнал наш танк и сигналил, требуя уступить ему дорогу. Мы разогнались и резко затормозили, румынский автомобиль врезался в наш танк.

В какой-то момент появились румынские машины, едущие нам навстречу. Это означало, что впереди началась война.

Групповая фотография с большим количеством пулеметных лент. Слева направо: Эрнст Белох, Ханье Тайсен и Георг Тост, который долгое время был водителем в танке Альфреда Руббеля. Белох, в звании фельдфебеля, 19 октября 1944 года в 509-м тяжелом (тигровом) танковом батальоне был награжден Немецким крестом в золоте.

Ефрейторы Ханье Тайсен (слева на фотографии) и Курт Книпсель (справа на фотографии). С обоими Альфред Руббель был вместе до конца войны. Тайсен, происходивший из хорошей фамилии, оказал Альфреду Руббелю первую помощь, когда его ранило подо Мгой/Ленинград. Курт Книпсель все-таки погиб в последние дни войны.

Снова тренировка на местности, потому что новые танки еще не прибыли. Командиры все-таки старались смягчить предписанную нам муштру.

Бесконечные колонны 13-й танковой дивизии едут по пыльным дорогам в направлении Кавказа.

Восьмиколесный разведывательный автомобиль 13-й танковой дивизии во время остановки в Ногайской степи. Все люки открыты, чтобы хоть как-то охладить внутреннее пространство разведывательной машины.

Снова и снова возникали пробки. Солдаты были покрыты пылью, и было совсем мало источников, чтобы утолить жажду.

Советская армия оказывала только спорадическое сопротивление и иногда устанавливала на дорогах мины. Этому немецкому однотонному тягачу оторвало переднюю ось, и силой взрыва его поставило с ног на голову. При этом точно не обошлось без потерь.

Генерал танковых войск Тгауготт Херр командовал 13-й танковой дивизией до декабря 1942 года.

Ему наследовал генерал-лейтенант Хелльмут фон дер Шеваллерие.

После того как 10 сентября 1942 года на Кавказе погиб полковник Херберт Ольбрих, 4-м танковым полком командовал Фридрих фон Хаке.

Известным экспертом по танкам также был Херберт Гомилле из 2-го батальона 4-го танкового полка.

Кавказ

Была «собачья вахта», я сидел в башне моего танка Pz. IV номер 924 с 7,5-сантиметровой длинной пушкой, где-то в Ногайской степи между Батайском и Армавиром, и боролся с накопившейся усталостью. Это должен был быть конец июля 1942 года. Было еще темно, около трех часов утра. Сильный дождь, который вчера промочил нас до нитки, закончился, на небе видны были звезды, следующий день обещал быть ясным.

Мы, 9-я рота 4-го танкового полка, полностью укомплектованные, с 17 абсолютно новыми танками, на ночь заняли круговую оборону на покрытой травой равнине. Танки были поставлены в круг таким образом, чтобы каждый танк мог видеть своих соседей справа и слева, расстояние между танками было около 20 метров. Все члены экипажей, кроме механиков-водителей, которые спали в своих креслах, сменялись в карауле каждые два часа. Люки танков были закрыты, стоящий на вахте выглядывал из командирской башенки, рядом с ним на крыше танка лежал пистолет-пулемет, ракетница с осветительной ракетой на парашюте и несколько ручных гранат. Командир роты со своими двумя танками стоял в центре круга. Танки в круге держали пушки на 12 часов, возвышение 0 градусов, по направлению из круга. Этот «еж» был обычным для танковых войск, если не было прикрытия пехотой.

Унтер-офицер Альфред Руббель (сверху на танке) помогает погрузить боеприпасы в свой Танк IV с номером 924. Это новые длинные снаряды для длинной 7,5-сантиметровой пушки. Расшифровка номера танка: 9 — 9-я рота, 2 — 2-й взвод, 4 — 4-й танк (во взводе).

Многонедельная жара и пыль отразились и на танках. Каждый вечер воздушный фильтр надо было снимать с мотора и чистить. Фотография показывает экипаж танка номер 924 после тяжелой работы. Слева направо: радист — имя не известно, командир танка Альфред Руббель, заряжающий Юнге, наводчик — имя не известно и водитель Тост.

Я вспоминаю, что ночь была очень тихой, что редко бывает на войне. Мой танк стоял в направлении на юг. Небо на востоке становилось все светлее, потом взошло солнце, это было великолепное утро. Я смотрел на юг и видел еще только темную массу, я думал, что это стена облаков, но она показалась мне какой-то странной. Я посмотрел в подзорную трубу, облака были какой-то странной формы. Становилось все светлее, и тут меня как будто ударило!

Я понял, что это Кавказские горы! Гора слева должна была быть Казбеком, а справа был Эльбрус! Я разбудил мой экипаж, чтобы показать им это чудо. Потом эта картина расплылась, солнце нагрело землю, и появились облака. Еще несколько дней, пока мы продвигались на юг, к Майкопу, мы видели эту картину.

Нам дали маленькую книгу о Кавказе, там была описана и легенда о Прометее, которого приковали к Эльбрусу. Я пытался разглядеть Прометея в бинокль 10 х 50, но его там не было.

Все пять месяцев, которые мы были на Кавказе, мы не вели настоящей войны. Но, с другой стороны, мы получили впечатления, это был интересный, полный приключений поход как для меня, так и для моих товарищей.

Охранение около Майкопа на мосту через Белегу. Отсюда начиналась танковая дорога на Сухуми. Экипаж танка кажется несколько расслабленным для солдат, находящихся в охранении, и это при том, что на другом берегу реки находятся русские. Причиной для радости являлся деревянный кувшин с вкусным Мирабелль-шнапсом, который они нашли и попробовали!

Пауза на марше. Руббель делает глоток из полевой фляжки, Тост ест.

Во время отступления Советская армия уничтожала все сооружения для добычи нефти и поджигала все хранилища с горючим, чтобы не оставлять немецкому вермахту никаких легких трофеев. Облака дыма на фотографии поднимаются со стороны Майкопа.

Новая KwK (пушка боевой машины) 7,5-сантиметровая L/24 (здесь, вероятно, опечатка. Речь, по-видимому, о L/43. — Прим. переводчика) — действительно длинная! Танкисты были довольны ее пробивной силой.

Легкий бронетранспортер 13-й танковой дивизии у подножия Эльбруса. Хорошо видна двойная вершина Эльбруса, ее высота 5633 метра над уровнем моря, в конце августа 1942 года на нее взошли немецкие горные егеря. Весь этот горный массив называется Центральный Кавказ, перед ним возвышается Лесной Кавказ.

Марш в направлении Майкопа: бесконечная и плоская, без деревьев и кустов раскинулась степь. Здесь 1-тонный тягач ремонтников 9-й роты.

Танк IV — исполнение F2 номер 924 Альфреда Руббеля, расквартированный у Майкопа после завершения боев 9 августа 1942 года.

Бои на Кавказе (с августа по декабрь 1942 г.)

Главной целью немецкого наступления была нефть, которую перекачивали с нефтяных полей в Каспийском море в порты на море Черном. Когда захватить нефть не удалось, целью стало перекрытие обеих военных дорог через Кавказ — грузинской и осетинской, по которым в Россию шел поток грузов из Персии, от западных союзников. Это была очень необычная кампания, все было по-другому, не так, как мы привыкли на Центральном и Северном фронтах.

После того как был взят Ростов, до северных предгорий Кавказа не было почти никакого сопротивления, даже переправа через Кубань потребовала совсем небольших сил.

До Майкопа мой 924-й танк, хотя он попеременно шел в голове роты, ни разу из пушки не выстрелил. Мы считали, что это отступление почти без боев было умным операционным ходом руководства Красной армии, которое заманивало нас в глубину страны.

Определенно, наши три танковые дивизии — 3, 23 и 13-я — представляли собой большую силу в этой открытой, подходящей для танков местности. Но 300 километров, которые мы прошли до Майкопа, привели к значительному износу танков. Мы также все дальше удалялись от баз снабжения на Дону и от железной дороги.

Кроме того, у нас был полностью открытый левый фланг, который ничем не был прикрыт на протяжении 600 километров. Разведывательный самолет и части казаков, которые воевали на нашей стороне, обеспечивали безопасность. Потом мы узнали, что русские там тоже были слабыми, Сталинград связал все их силы. Также русское командование считало невозможным немецкое наступление на этом направлении. Сталин свирепствовал против отступающих.

Известный указатель на дамбе Маныча, который показывает границу между Европой и Азией. Способ написания «Дамба Маныча» на указателе отличается от сегодняшнего.

Указатель поста 13-й танковой дивизии. А также указатели подразделений дивизии.

15 августа мы отвернули с западного Кавказа. После обходного движения по плоскогорью возле Ворошиловска, сегодня Ставрополь, началось наступление на восточный Кавказ. Перед глазами была возможность после взятия Грозного достичь нефтяных полей у Махачкалы. Марш от Майкопа к восточному Кавказу продолжался с 15 по 26 августа и шел через калмыцкие степи. 28 августа передовые части дивизии подошли к Тереку у Моздока.

Сопротивление врага и местность становились все тяжелее. Особенно активной стала авиация русских. Массированно применялись легкие американские бомбардировщики «Дуглас-Бостон». Эти самолеты летали из Тбилиси. В голой степи мы не могли от них спрятаться.

Кроме того, стояло самое жаркое время года. Питьевая вода и снабжение не доставлялись в достаточном количестве. Длительное время мы питались только сардинами в масле и кукурузным хлебом.

Все чаще появлялись типичные для субтропического климата болезни. Малярия, лихорадка и, в большом количестве, желтуха. Я подхватил малярию и желтуху. Некоторое время я промучился в роте, но потом меня на самолете отправили в лазарет для легкобольных в Таганрог на Азовском море. Я был примерно 300-м заболевшим в полку, т. е. примерно треть полка выбыла из строя по болезни.

Тем временем наши сильно поредевшие из-за поломок техники части переправились через Терек, вошли в долину у Ельчтово и взяли ключевой пункт обеих военных дорог Ардон, перекрыв тем самым обе военные дороги. Но потом в бой были введены сильные, подготовленные для боев в горах части русских. Вместе с силами с севера русские стали наступать. Взять Орджоникидзе не удалось. Тем временем немецкие горные егеря водрузили немецкий флаг на Эльбрусе. Но это было только рекламное мероприятие для внешнего и внутреннего пользования.

В ноябре стало уже действительно холодно, я вернулся в батальон. Наша рота понесла особенно тяжелые потери в танках и людях при наступлении на Орджоникидзе, у Гизель и Малгобека. Я принял танк, находившийся в ремонтной мастерской, который с трудом восстанавливали. Ремонт был не самым тяжелым, тяжелее было удалить из танка части трупов и отмыть его от крови. Потом были тягостные местные бои вокруг Ардона, Нальчика, Алагира и Дигора. Но все было хорошо.

Октябрь 1942 года, где-то на Тереке. На переднем плане фотографии в черной танковой униформе Альфред Руббель, за ним стоит Эрнст Блох и еще солдаты ротного ремонтного отделения 9-й роты.

Альфред Руббель на комфортабельной квартире в Майкопе. В период с 16 июля по 14 августа 1942 года экипажи танков могли даже спать в кроватях. За столом сидит сосед Руббеля по комнате Гюнтер Хердер.

Подбитый русский Т-34/76D, который участвовал в боевых действиях начиная с середины 1942 года. Столб с дорожными указателями показывает направление к частям 13-й танковой дивизии.

Ардон, начало декабря 1942 года: ремонт ходовой части Танка IV. Немного развлечься за работой тоже надо.

Альфред Руббель (второй справа) уже надел свой подбитый мехом жилет и наблюдает за техническими работами. Надевание и подтяжка гусениц были очень тяжелой работой.

На длинных маршах на танках из строя выходили не только моторы, но и гусеницы и ходовая часть. Каждая длинная остановка использовалась для технических работ.

Домой в рейх (декабрь 1942 г.)

В декабре командование приказало оборудовать зимние позиции. Едва начались работы, русские вынудили нас отступить. Мы отступали в полном порядке. Отступление началось на Тереке 30 декабря 1942 года и закончилось на «Готской линии» у Краснодара.

В конце января 1943 года было принято решение отвести дивизию через Ростов, но было слишком поздно, коридор уже был слишком узкий. Бои на кубанском плацдарме продолжались до начала лета 1943 года, потом дивизию перевезли на Керченский полуостров.

Мы, 3-й батальон 4-го танкового полка, сдали наши танки уже примерно 15 декабря. Так как мы понесли особенно большие потери, нас, как «личную часть Шобера», на поезде повезли в направлении Германии. Нам повезло, железная дорога была еще не перерезана, через Прохладную — Армавир — Ростов — Днепропетровск мы ехали «в рейх».

Это значило, что мы будем переучиваться на новый тип танка. 23 декабря мы были в Берлине, нам выдали отпускные свидетельства на две недели отпуска. На Рождество я был дома в Сентайнене. В этот раз мы получили «пакет от фюрера», состоящий из бутылки игристого вина, сырокопченой колбасы и двух банок тушенки. 10 января 1943 года мы прибыли в стрелковую школу танковых войск в Путлосе, Шлезвиг-Гольштейн.

Возращение из боя в середине декабря 1942 года. Выпал первый снег. Справа налево: командир танка Альфред Руббель, наводчик Утеш и заряжающий Шпалек. Имена водителя и радиста, к сожалению, не известны.

Детальная карта боев за Орджоникидзе в ноябре — декабре 1942 года. 3-й батальон 4-го танкового полка, в котором служил Альфред Руббель, при отступлении с Кавказа в конце 1942 года без какой-либо техники по железной дороге был перевезен обратно в империю и смог проехать через Ростов до того, как он был взят Советами. После этого дорога к отступлению для немецких частей была закрыта. Оставшиеся части 13-й танковой дивизии были, как и многие другие немецкие соединения, перенаправлены на кубанский плацдарм.

Путь 13-й танковой дивизии через Ростов-на-Дону в Ногайскую степь и оттуда на Кавказ с Орджоникидзе в качестве конечного пункта.

Дополнение к главе 6

Война на Кавказе

К кампании на Кавказе мы были хорошо подготовлены. Каждый солдат получил так называемый походный справочник под названием «Кавказ». Там мы могли прочитать, что на Кавказе есть шесть групп народов и примерно 14 народностей, которые делились на три религиозные группы: православных, греко-католиков и мусульман.

Про казаков мы слышали, что их можно узнать по меховым шапкам. У донских казаков верх шапки был красным, у кубанских — голубым и у терских казаков — желтым. Генерал-полковник фон Кляйст приказал, что русские военнопленные, происходящие из кавказских народов, должны быть отпущены по домам с их холодным оружием. Также строго контролировалось, чтобы немецкие солдаты не делали ничего, что могло бы задеть честь кавказцев. Следствием этого было то, что в 1942 году было сформировано около 15 кавказских воинских подразделений, начиная от роты и заканчивая калмыцким кавалерийским корпусом, которые воевали на немецкой стороне. Эти части, частично вместе с их семьями, в случае перехода их на русскую сторону ожидали худшего и поэтому отступали вместе с нами до Австрии и Чехословакии. Там, после капитуляции, западные союзники без раздумий передали их русским.

Земля южнее района степей, в мягком климате, была очень плодородной. Там были огромные поля томатов, дынь, винограда, овощей, пшеницы и кукурузы. Возле Ставрополя мы встречали табуны лошадей, которые по причине отступления русских свободно паслись. Однажды мы пришли в деревню, дома в которой выглядели очень богато. Деревня называлась Гнаденбург и была населена людьми, говорившими по-швабски. Это были переселенцы, которых привезла царица Елизавета. Мы также помнили, что у русских всегда были большие трудности, чтобы удержать в подчинении эту страну. В 1922 году первое, что сделал Сталин, придя к власти, — попытался «освободить» кавказский народ, а именно грузин. Понятно, что кавказцы возлагали на немцев, которые вступили на Кавказ, большие надежды. Здесь, вдалеке от Эрика Коха и Имперского комиссариата «Восток», военными проводилась разумная оккупационная политика. Но она не удалась, потому что немецких возможностей не хватало, чтобы сделать ее долговременной.

Глава 7. Переобучение на танк «Тигр» в Путлосе и Падерборне Инспекторат танковых войск — Главнокомандование сухопутными войсками в Берлине — Стрелковая школа танковых войск в Путлосе — Округ VI, Мюнстер — 500-й танковый батальон Падерборн

Первая встреча с «Тигром»

Из отпуска дома к новому месту службы — школе танковых войск в Путлосе! Я не мог желать себе лучшего места службы. Я опять шел пешком с моим багажом от вокзала в Ольденбурге в Путлос, как три года назад. В этом году зимы не было ни на Кавказе, ни в северо-восточной Пруссии, и в Тильзите в первый день Рождества шел дождь. В Берлине — все поезда дальнего следования шли через Берлин — была ноябрьская погода. И в Ольденбурге не было снега. Но это было неважно, мы снова были в нашем Путлосе и Ольденбурге!

Но произошло то, что крайне редко происходит на военной службе. В стрелковой танковой школе нам еще нечего было делать. Школа, в дополнение к их обычным программам, получила задание переучить нас на «Тигре», но самих «Тигров» еще не было! И нас опять отправили в двухнедельный отпуск, такое было возможно только в танковых войсках. В пехоте для нас бы придумали какие-нибудь полевые учения или еще какое-нибудь бессмысленное занятие. Я поехал обратно в Тильзит. Тильзит был глубоким тылом. Там было много военных, но у меня там больше не было друзей и знакомых, только один раз я встретил школьного товарища. Сталинград еще не пал, танцы опять временно разрешили, и я — хотя из моих сегодняшних знакомых никто в это не верит — активно в них участвовал. А где мне еще было познакомиться с девушками?

В конце января мы опять явились в Путлос. У нас образовалась группа товарищей, Хайно Кляйнер (погиб), Херберт Петцка (погиб), Ханс Риппл (погиб) и я. Мы все были из одного полка, но из разных рот. Мы жили в одной секции в казарме для слушателей курсов. Однажды за завтраком у меня с Хайно, который единственный из нас накануне видел «Тигр», был такой диалог:

— Хайно, скажи, как он выглядит?

— Представь себе очень длинную танковую пушку. Представил?

— Да!

— А у него она еще длиннее!

Скоро я тоже увидел это чудо. Я был впечатлен, но и несколько разочарован. Я ждал чего-то более элегантного, вроде Т-34. Там стояла машина, которая по форме и пропорциям не была похожа ни на один из существующих танков, — ящер, а не будущее чудо-оружие. Последовавшее обучение шло вяло, потому что имелся всего один «Тигр». Город за три прошедших военных года изменился. На улицах стало больше военных, товаров в витринах стало гораздо меньше. Что-либо купить стало практически невозможно. Вместо пива в барах предлагали бочковый лимонад. Меню в ресторанах стало коротким, пирожные в булочных можно было купить только по карточкам. Все это подавляло мое хорошее настроение от «возвращения домой». У нас было много свободного времени, почти каждый вечер мы были в Ольденбурге, в нашей городской штаб-квартире «Отель у вокзала». Там показывали кино, и у хозяина были две симпатичные дочки!

Очень приятное времяпровождение в Путлосе продолжалось недолго. Где-то в феврале 500-й танковый учебный батальон, который отвечал за подготовку на «Тиграх», получил казармы 11-го танкового полка в Падерборне. Мы переехали в Падерборн, и началось интенсивное обучение. Африканская армия нуждалась в подкреплении, мы прошли медосмотр на предмет пригодности к войне в тропиках и должны были отправиться в 504-й тяжелый танковый батальон, который частично уже находился на Сицилии.

После окончания обучения в марте 1943 года нас перевели в соседнюю деревню Зеннелагер, в котором формировались роты «Тигров». Наши первые танки, предназначенные для роты Шобера, прибыли на вокзал, и до утра до разгрузки их надо было охранять. Это приказали мне. Караульного помещения не было, было холодно. Я сел в кресло водителя одного из танков. Все было новым и незнакомым — и ночью было очень скучно. Ключ зажигания торчал в панели, с назначением некоторых переключателей я разобрался. Заведется ли мотор? Прав на управление танком у меня не было, но я часто нелегально управлял танком. Из любопытства я повернул ключ — и мотор завелся!

Что я тогда еще не знал: передача всегда была включена! Я шевельнул рулевое колесо, дал газ, и танк сдвинулся с места и повернулся! Что произошло? Разгрузочные рампы были выдавлены из-под танка, корма и нос танка свисали с платформы. Испугавшись дальнейших ошибок, я не пытался поставить танк на место. Что подумала разгрузочная команда, я не знаю, но расследования не было. С этого момента я начал относиться к «Тигру» серьезно и основательно его изучил.

Наша рота была сформирована в основном из танкистов 4-го и 29-го танковых полков, южные немцы и австрийцы из 4-го танкового полка и северные немцы из 29-го. Мы, будущий «отряд Фендезака», хорошо знали друг друга. У всех был большой фронтовой опыт. Я был командиром танка и искал себе экипаж. Наводчиком стал Вальтер Юнге, которого я знал еще с Волхова, водителем Вальтер Эшриг, радистом Альфред Пойкер, заряжающим Йохан Штромер. Теперь у нас была возможность основательно изучить наш «Тигр», и уже через короткое время мы стали им очень гордиться, несмотря на то что сначала он нас немного разочаровал своими неэлегантными формами.

Мы попали в 503-й тяжелый танковый батальон

В Падерборне и в Зеннелагере мы чувствовали себя очень хорошо. Служба была приятной, начальство добродушным, война была очень далеко. Но капитуляция Африканского корпуса и критическое развитие ситуации на Восточном фронте зимой 1942/43 года изменили положение. Мы себя спрашивали, какое нам найдут применение, и скоро получили ответ.

Была середина марта 1943 года, мы стояли на утреннем построении роты. Как и было положено, рота была построена поэкипажно. Нам сказали, что пять экипажей вместе с танками необходимо послать на Восточный фронт. Перед командованием роты стояла тяжелая задача — послать на Восточный фронт 25 человек, никто не знал, на какое время, большинство оставались в резервной части и могли быть отправлены на менее опасный театр военных действий. Мы все были знакомы с войной на востоке. Там для нас не было ничего хорошего. В поисках решения командование роты думало группу, отправляющуюся на Восточный фронт, составить наполовину из южных и наполовину из северных немцев или даже тянуть жребий, что означало, что экипажи будут разделены. Решение вызвать добровольцев командование исключало.

То, что произошло потом — и для меня это было как будто вчера, — для меня является одним из самых сильных впечатлений, полученных на войне. Мы стояли по команде «вольно». Ротный фельдфебель Грубер объяснил нам ситуацию. Что я думал? Я еще на какое-то время охотно остался бы в Вестфалии. В этот момент общей растерянности Фендезак, который стоял на правом фланге, выглянул из строя, посмотрел на нас, кивнул, промедлил одно мгновение — и, не говоря ни слова, сделал пять шагов из строя вперед. Не спеша, но и без задержки за ним вышли мы, еще четыре командира — Петцка, Риппл, Зайдель и я. Мы были теми, кто пришел из 29го танкового полка и кто, частично с теми же самыми экипажами, прошел Минск и Вязьму, Чудово, Шлиссельбург и Тихвин, Майкоп и Орджоникидзе. Только тот, кто тем утром стоял на плацу в Зеннелагере, может до конца понять эту сцену.

Пяти командирам, стоявшим перед фронтом роты, которые по инициативе Фендезака без всякой подготовки вызвались добровольцами на Восточный фронт, нужны были экипажи для их танков. Наш вопросительный взгляд на наши экипажи привел к тому, что спустя короткое время они оказались возле нас.

25 человек вызвались добровольцами на Восточный фронт. Я до сих пор считаю, что это было великолепно. Мы хотели остаться вместе. Хотя у нас у всех был опыт боев на Восточном фронте и мы знали, что нас ждет, но быть вместе было важнее.

Нам сказали, что мы поступаем в 503-й тяжелый танковый батальон, который все еще воюет под Ростовом. В середине марта мы погрузились и поехали на восток. Это наше решение было судьбоносным.

В конце марта мы приехали в Богучев, где находился 503-й батальон. Батальон получил новое штатное расписание. Смесь из «Тигров», Pz. IV и легких Pz. III была признана неэффективной. Теперь в танковой роте было 14 «Тигров» — три взвода по четыре танка и два «Тигра» у командира роты. Нас, к сожалению, разделили.

Фендезак, Риппл и я попали в 1-ю роту, Петцка во 2-ю, а Зайдель в 3-ю. В этой части мы оставались до конца в 1945 году. Из командиров танков выжил только я один.

Изготовленный после войны алюминиевый значок на головной убор 503-го тяжелого танкового батальона. К сожалению, длинная пушка «Тигра» сломалась.

Дополнение к главе 7

Школа танковых войск в Путлосе и 500-й резервный танковый батальон

Решение создать танковые войска вызвало необходимость подготовки танкистов. Гарнизонные города для этого плохо подходили, особенно для упражнений в стрельбе из дальнобойных танковых пушек. Поэтому в 1937 году в Вюнсдорфе возле Берлина была создана танковая школа. Стрельбы из танковых пушек сначала проходили на полуострове Вустров в Мекленбурге. Выбор этого отдаленного места был обусловлен соображениями секретности и удобным положением на берегу Балтийского моря. В 1935 году началось строительство полигона в Путлосе в Шлезвиг-Гольштейне. В 1937 году Путлос стал учебным центром танковых войск. Во время войны в Путлосе также проводились испытания танков на водных преградах, потому что завоевание Британских островов до 1941 года рассматривалось как важная задача.

Бундесвер должен был отказаться от использования Путлоса как танковой школы, потому что для новых танков нужен другой размер полигона. Сегодня Путлос — это только вспомогательный полигон.

Стрелковая школа танковых войск в Путлосе, северо-восточнее Ольденбурга, расположенная на берегу Балтийского моря. Слева здание штаба, справа казарма. Здесь Альфред Руббель «приземлился» в январе 1943 года для переобучения на «Тигра».

Путлос в 1956 году (из хроники 183-го танкового батальона)

В декабре 1956-го состоялись первые в истории бундесвера учения 13-го танкового батальона в Путлосе. Полигон еще был под контролем британской армии. Большинство офицеров уже были знакомы с местом, особенно приятные воспоминания были о деревенском пивном погребе. Поэтому мы не чувствовали себя в гостях. Как-то мы собрались с британскими офицерами за дружеской выпивкой. Более молодым представителям обеих армий нравилось общаться друг с другом, а мы напомнили товарищам ее королевского величества, что их остров был заселен народами Шлезвиг-Гольштейна. Радость по этому поводу была так велика, что просто выпивкой не ограничилось, мы захотели спеть. Одной интернациональной «Лили Марлен» не обошлось, британские товарищи предложили «Мы развесим наше белье на линии Зигфрида», а мы — «Мы едем, едем против Англии». Британский комендант полигона не проявил большого интереса к громкому хоровому пению и порекомендовал британцам более сдержанное поведение по отношению к диким германцам.

Короткая статья об истории Путлоса.

Обзор школ Быстрых войск с 1939 по 1945 год. Школы, в которых учился Альфред Руббель, он на этой схеме закрасил серым цветом.

План местности того времени стрелковой школы танковых войск в Путлосе на Балтийском море.

Украшенная инкрустацией дверь в общежитии для офицеров (Любекская комната) в Путлосе.

500-й танковый резервный и учебный батальон, Падерборн

С появлением «Тигра» стало необходимо создать специальный центр для обучения, анализа боевого опыта и внедрения технических новшеств. Для этих целей десять непосредственно подчинявшихся Главнокомандованию сухопутных войск тяжелых танковых батальонов получили базу в Падерборне, другие имевшие «Тигры» части, например тяжелые танковые батальоны СС, также получали техническую поддержку из Падерборна.

Первые три тяжелых танковых батальона — с 501-го по 503-й — были созданы в мае 1942 года под руководством Инспектората танковых войск ОКХ на базе различных резервных танковых батальонов. 20 декабря 1942 года Инспекторат выпустил приказ о создании 500-го резервного танкового батальона в 10-м округе (Гамбург) в школе танковых войск в Путлосе/Шлезвиг. 22 февраля 1943 года 500-й батальон был переведен в казармы 11-го танкового полка в Падерборне на Дрибургерштрассе и получил название «Штабной и танковый учебный и резервный 500-й батальон». 1 августа 1943 года, к этому времени уже были созданы тяжелые танковые батальоны с 504-го по 509-й, в связи с увеличением количества задач воинская часть была разделена. Теперь она называлась «500-й танковый резервный и учебный батальон командования танкового обучения» и подчинялась командиру танковых школ, который территориально находился в 6-м округе (Мюнстер).

Командир батальона имел статус и положение командира полка. В феврале 1945-го было еще одно организационное изменение: танковые курсы, резервный и учебный батальон и техническую исследовательскую группу объединили в «танковый резервный и учебный батальон „Тигр“» (без номера).

Экипажи «Тигров», в основном ефрейторы, были хорошо подготовлены. Командиры танков, фельдфебели и унтер-офицеры, также были хорошо подготовлены.

Крупп-Гросс-трактор 1928–1929 годов стоял в Путлосе как танковый памятник. Маскировка на нем еще рейхсверовского образца. Перед ним памятный камень подполковнику Баумгарту.

Созданный втайне уже во времена Веймарской республики и испытанный на русском полигоне в Казани этот прототип танка дал важные результаты для конструирования танков. Но эти прототипы не были приняты на вооружение, и некоторые из них, изготовленные из мягкой стали, были установлены в качестве памятников, как здесь в Путлосе или, например, в Эрфурте.

Памятный камень командиру школы танковых войск в Путлосе подполковнику Баумгарту, который погиб уже в начале польской кампании в сентябре 1939 года.

Еще один памятный камень в Путлосе солдатам, погибшим при подводных испытаниях танков.

Майор Луедер обращается к солдатам с украшенного имперским военным флагом подиума.

Принятие присяги в 500-м резервном танковом батальоне в Падерборне в марте 1943 года. На заднем плане «Тигр» I. Рекруты попали в 502-й тяжелый танковый батальон.

После того как генерал Хайнц Гудериан в декабре 1941 года был отправлен Гитлером в отставку, он попытался и дальше быть полезным своим танковым войскам. Только в феврале 1943 года его назначили инспектором танковых войск. Он сразу же приступил к работе и проинспектировал резервные части, как здесь, в Падерборне. Возле него майор Луедер.

К сожалению, офицеры, командиры взводов и рот знали «Тигр» не очень хорошо, потому что в резервном и учебном батальоне для индивидуального обучения офицеров или не хватало возможностей для обучения, или учили чему-то не тому. Необходимыми знаниями вооружения и техники офицеры не обладали. В целом обучение в Падерборне до самого конца войны было превосходным. Примерно 16 воинских частей, оснащенных «Тиграми», в которых было около 16 000 человек, получали «Падерборнский листок» с техническими и тактическими советами. Определенно, падерборнцы принимали участие и в создании «Тигровой азбуки» — одобренной Гудерианом инструкции к «Тигру», в картинках и юмористических стихах.

Падерборн был достаточно большим, чтобы вместить 2000 человек, не создавая при этом проблем для гражданского населения. Вокруг было достаточно достопримечательностей, хороший транспорт, приятно было то, что в городе был не только примитивный «солдатский район» с сомнительными пивными.

Гудериан для танкистов был легендой и был очень любим. Даже среди солдат молодого пополнения, которые не знали его в его звездные часы, он пользовался глубоким уважением.

Хмурый день в январе 1943 года в Падерборне. Альфред Руббель находился здесь на курсах по переучиванию на «Тигра».

Учебный «Тигр» на вечернем параде. На корме смонтированы баллоны с пропаном, который использовался в качестве горючего на этом параде. Бензин становился все большим дефицитом.

Унтер-офицер Альфред Руббель в Падерборне в марте 1943 года.

На весеннем солнце в 1943 году в Падерборне. Слева направо: Хайно Кляйнер, Альфред Руббель и Ханнес Риппль. Все они были опытными танковыми солдатами с опытом войны в России. Они еще не знали, что им вместе предстоит провести много танковых боев в 503-м «тигровом» батальоне.

Эту фотографию сделал Альфред Руббель. Его место на ограде пусто.

Экскурсия к Памятнику Арминию [Херманнсденкмаль] в Тевтобургском лесу. Слева направо: фрау Роллик, Херберт Роллик и Хайно Кляйнер.

«Тигр» Альфреда Руббеля на погрузке в лагере Сенне. Он едет обратно в Россию, а не в Африку, как ожидалось. Этот «Тигр» позже был обозначен номером 114 на башне. Внешние катки были демонтированы, как и боковая защитная полоса. Были установлены узкие «транспортные» гусеницы. Для того чтобы подготовить тяжелый и слишком широкий танк к транспортировке по железной дороге, требовались значительные усилия.

«Тигр» при помощи шнорхеля преодолевает реку по дну. На фотографиях въезд в реку и выезд из реки. В 1943 году шнорхель служил исключительно для снабжения мотора кислородом.

Боевой танк «Леопард» бундесвера в 1969 году переправляется через Везер. Максимальная глубина переправы составляет 3,70 метра, и командир танка в постройке наверху имеет отличный обзор на все происходящее над водой.

«Тигр I» в 1943 году как танк для подводных испытаний со шнорхелем.

«Тигр I» своими 60 тоннами сломал деревянный мост. Предстоит трудная спасательная операция, «Тигр» не должен перевернуться и упасть в ручей.

Глава 8. В 503-м тяжелом танковом батальоне группы армий «Юг» Группа армий «Юг» — Армейская группа «Кемпф» — 3-й танковый корпус (Брайт) — 503-й тяжелый танковый батальон — 1-я рота

Перевод в 1-ю роту (март 1943 г.)

Если Георг Тессин в своей 12-томной работе, посвященной германским войскам периода Второй мировой войны, не ошибается, наш батальон был сформирован раньше других и, таким образом, был старшим из тяжелых танковых батальонов. Впрочем, это «старшинство» было совсем незначительным — всего одна неделя! Батальоны формировались в следующем порядке начиная с 1942 года:

503-й — 4 мая 1942 года;

501- й — 10 мая 1942 года;

502- й — 25 мая 1942 года;

500-й — 20 декабря 1942 года;

С 504-го по 509-й — 1943 год;

510-й — 1944 год.

Формирование нашего батальона происходило в Нойруппине, чуть западнее Берлина, в мирное время там квартировал 6-й танковый полк. Значительная часть командиров и личного состава была взята из 5-го и 6-го танковых полков. Но мы также получили молодых, неопытных танкистов.

Сначала были сформированы штабная рота, рота обслуживания и 1-я и 2-я роты «Тигров».

После завершения базовой и специальной подготовки, которые были очень тщательными, батальон в августе 1942 года перевели в Доллерсхейм в Нижней Австрии. Тяжелая техника была прислана именно туда. ОКХ еще не сделало выбор между двумя моделями «Тигра» — фирм «Хеншель» и «Порше». Чтобы принять решение, 1-я рота получила танки «Хеншеля» и временно тренировалась на них. После того как армия решила выбрать модель «Хеншеля», «Тигры» «Порше» были возвращены фирме.

В начале декабря 1942 года с завода вышли первые «Тигры» «Хеншеля». Всего до конца года было выпущено 60 таких танков. Критическое положение на Восточном фронте, особенно на юге, вынудило бросить их в бой раньше времени. Первые три батальона получили всего по 20 «Тигров». Кроме них в батальонах числились от 20 до 25 танков Pz.III с 7,5-см пушкой. Такое положение откровенно противоречило основному принципу танковых войск, сформулированному Гудерианом: «Бить, а не шлепать».

Перевозка в южный сектор Восточного фронта началась 21 декабря 1942 года. Разгрузка эшелонов производилась в Пролетарской. Война началась для 503-го тяжелого танкового батальона в начале января 1942 года на реке Маныч.

502-й батальон был сформирован практически одновременно с 503-м и тоже имел всего две танковые роты. Осенью 1942 года он вступил в бой в северном секторе Восточного фронта, имея штабную роту, роту обслуживания и роту «Тигров». В декабре 1942 года эта рота была перевезена по железной дороге на юг и поступила в распоряжение группы армий «Дон». Рота капитана Ланге была придана 17-й танковой дивизии и вступила в бой в калмыцких степях юго-восточнее Ростова.

2-я рота 502-го батальона вряд ли могла действовать самостоятельно, поэтому ей пришлось придать различные вспомогательные службы. В результате в январе 1943 года ее передали 503-му тяжелому танковому батальону и присвоили номер 3. В это время 503-й батальон действовал в калмыцких степях. Личному составу роты такое решение ОКХ совершенно не понравилось.

Получив это пополнение, 503-й тяжелый танковый батальон стал первым, который был доведен до штатной численности.

В апреле 1943 года в районе Богодухова батальон превратился в боевое соединение исключительной силы, имея 45 «Тигров» и множество другой техники, о которой старые танковые полки могли лишь мечтать.

Мы заплатили высокую цену. Чтобы остаться вместе, мы вызвались добровольцами на Восточный фронт. Кроме того, мы ушли из нашей родной части, в которой нас знали и в которой мы всех знали. Мы были опытные и умелые танкисты, из пяти командиров танков четыре носили Железный крест первого класса. Как теперь сложится в новой, только что сформированной части? Об этом я думал, пока мы поездом ехали через Падерборн — Альтенбекен — Кассель — Эрфурт — Дрезден — Бреслау — Краков — Лемберг. Лемберг (Львов) — это означало, что мы едем не на восток, а на юго-восток. Как обычно, мы почти ничего не знали о нашем новом районе боевых действий.

Новым для нас также был способ перевозки 60-тонных «Тигров». Pz.IV грузили на обычную открытую платформу. Для «Тигра» была создана новая специальная платформа типа SSym. На востоке были временные военные мосты небольшой грузоподъемности, и между каждыми двумя SSym-платформами были три обычные платформы с охраной, для того чтобы распределить тяжесть. На одной из обычных платформ лежали снятые боевые гусеницы «Тигра», во время перевозки на танк надевали узкие транспортные гусеницы, потому что широкие не помещались на платформу. Как только мы въехали на территорию России, впереди локомотива прицепили еще две платформы с охраной, поскольку была опасность того, что железная дорога будет заминирована.

(Для перевозки тяжелой боевой техники в Германии были разработаны специальные шестиосные грузовые платформы SSym грузоподъемностью до 80 тонн. С полной нагрузкой они могли буксироваться со скоростью до 80 км/ч. Была также сконструирована четырехосная платформа SSy грузоподъемностью до 50 тонн. Их производство началось в 1942 году, и до конца войны были построены более 1800 платформ этих типов.)

Мы познакомились с новым театром боевых действий на Украине, он был сравним с Центральным фронтом на участке Минск — Смоленск. Погода была плохая, снег с дождем, туман, температуры чуть выше нуля. Через Киев мы доехали до станции выгрузки — Богодухов, примерно в 60-километрах северо-западнее Харькова. Там собирался батальон, части которого все еще воевали на нижнем Дону. Мы были армейским резервом, нас должны были переформировать под новое штатное расписание и подготовить к летнему наступлению, это была операция «Цитадель» — наступление в районе Курск — Орел, чего мы тогда еще не знали.

Наша надежда, что нас оставят в одном подразделении, как это обычно было в танковых войсках, не оправдалась. Приняли нас также с явным безразличием. По крайней мере в 1-й роте, в которую попали Фендезак, Риппл и я. Никакой встречи, никакого приветствия, командование роты ничем не интересовалось и не считало это необходимым. Мы очень быстро разобрались с тем, что происходит в этой роте. Командир роты был сменен во время боев на нижнем Дону. Ротный фельдфебель был садистом и ничтожеством. Унтер-офицеры были разобщены. В роте было пять штабс-фельдфебелей, т. е. людей, прослуживших более 12 лет, но из этих пяти ни один ни разу не сидел в танке. Из простых унтер-офицеров трое были разжалованы за различные нарушения. Рядовой состав представлял собой испуганное стадо, под огонь они в первый раз попали в калмыцких степях. Людей, обладавшим фронтовым опытом, можно было пересчитать на пальцах одной руки. Первое, что сделал ротный фельдфебель, после того как мы прибыли в роту, — он попытался отделить нас, командиров танков, от наших экипажей. Мы должны были, как все унтер-офицеры, разместиться в лучших помещениях. То, что мы благодаря авторитету Хансика Фендезака остались вместе с нашими экипажами, в то время в 1-й роте было чем-то очень необычным. Мы также сочли невозможным то, что унтер-офицеры получали еду в полевой кухне без очереди или даже позволяли им ее приносить. С этим мы, командиры танков, начали бороться личным примером, и не без результатов. Еще случай, из области медицинской службы батальона. У Шмидта, водителя в танке Зайделя, был приступ малярии. Я оказался рядом, так как я еще по Кавказу знал, что такое приступ малярии, то отвез Шмидта в батальонную санчасть. Санитар не знал симптомов малярии, вызвали батальонного врача. Терапия этого врача состояла в том, что он нас обоих грубо обругал и приказал нам в будущем вести себя дисциплинированно и не обращаться к нему по пустякам. Приступ малярии Шмидт пережил, но позже погиб.

В конце концов, от меня, как самого младшего по возрасту командира танка, потребовали отдать мой танк одному из разжалованных унтер-офицеров! Чаша моего терпения переполнилась! К счастью, Фендезак был хорошо знаком с одним из старейших офицеров роты, которому доверяло командование роты, и он смог этому помешать. Это послужило предвестником дальнейших событий. Экипажи остальных ротных танков начали осторожно искать контакт с нами. Доктор Ломан позднее назвал это «выздоровлением 1-й роты», которая в конечном итоге стала хорошей ротой. В 3-й роте такой ситуации не было. Мы были растеряны. Как можно было отдать эти ценные, мощные танки в руки неопытных солдат и плохих командиров? Но постепенно начали происходить перемены к лучшему. Значительная часть личного состава была заменена. К началу мая, когда нас перевели в Харьков и мы получили нового, хорошего командира роты, 1-я рота была уже более чем наполовину хорошей, годной танковой ротой.

Я утверждаю, что Ханс Фендезак приложил к этому больше усилий, чем кто-либо другой. Он успокаивал слишком дерзких и ободрял скромных. Он был командиром взвода, но делал гораздо больше, он был неформальным командиром. Ханс Фендезак был в 1943 году награжден Немецким крестом в золоте и пал 15 августа 1944 года на Западном фронте у Фалеза. Ему был 31 год, детей у него не было, но в Бреслау осталась его вдова. Он был, как и мы все, не полностью свободен от человеческих слабостей, но он был необычно хорошим солдатом, товарищем, командиром, другом и человеком. Для меня обер-фельдфебель Ханс Фендезак был образцом солдата и в бою, и в мирной жизни. Я и служившие в 1-й роте вспоминаем его с уважением и благодарностью.

Пребывание в Харькове (с апреля по июнь 1943 г.)

Мы были в Харькове с конца апреля по конец июня 1943 года. Наш первый командир был заменен графом Кагенеком. Этот знаток танков и благородный человек подобрал офицеров в своем стиле. Обучение было хорошо поставлено. Легкие танки Pz. III были убраны. Пришли новые кадры. Некоторых новых людей мы знали, они были из наших старых полков. Приготовления к наступлению Восточного фронта летом 1943 года шли полным ходом. Наш батальон принял участие в больших боевых учениях танковых частей вместе с частями люфтваффе, так называемых «Турецких учениях».

Танковые части из Харькова выступили на позиции на западном берегу Донца, где до того было спокойно. Наше появление огорчило русских на другом берегу, потому что мы разрушили несколько их бункеров. Тишина на фронте закончилась, русские ответили нам своей артиллерией. Я думаю, что наша пехота не была рада нашему появлению. Но мы там были для «моральной поддержки», показать пехоте новое чудо-оружие. Я со своим 114-м был придан штабу пехотного полка. После выполнения заданий была совместная с пехотой попойка. Кто-то, вероятно это был командир пехотного полка, засомневался, что «Тигр» может свалить дом. Я это сделал, но оказалось, что в этом доме находился полковой пункт связи. Мы были рады, что на следующий день вернулись обратно в Харьков.

Танкисты способны быстро передвигаться, и нас обычно все время посылали туда и сюда. Однако в Харькове мы стояли необычно долго и получили хорошие впечатления. Харьков для меня был первым большим русским городом. Обычно танковые части стояли в лесах. Почему в этот раз было по-другому — я не знаю. Мы отлично проводили время, город остался относительно неразрушенным, были кино и театр. Были спортивные праздники и ротные вечеринки.

Харьков, как мы достаточно быстро поняли, не русский, а украинский город. Украина пыталась стать независимой от великорусского доминирования, но в СССР это было практически невозможно. Могло быть так, что при немецкой оккупации национальные стремления получили больше возможностей. Но мы мало об этом знали. Я заметил, что национальной валютой был не рубль, а червонец и что национальный театр называется Шевченковский. Харьков, после захвата немцами, в 1942 году был снова взят Красной армией, а весной 1943 года снова взят немцами. Нам рассказывали, что до того в Харькове ходил трамвай и жизнь в городе была сносной.

Мы стояли в Плехановском районе, на «Акерштрассе», в доме номер 7. На углу улиц стояли два дома, в глубине был третий дом, и в этом дворе стояли два или три «Тигра». Экипажи танков, пять человек на танк, размещались в квартирах в этих домах у местного населения. Мы, экипаж 114-го, жили в квартире сразу направо от входа во двор. Большой радости у местного населения от этого не было. Там были три комнаты, первые две заняли мы. Хозяин квартиры, через свою красивую, говорящую по-немецки дочь, объявил нам свое неудовольствие нашим появлением. Мы были удивлены его смелостью, сказали «nitschewo» и заняли помещение.

Потребовалось несколько дней, чтобы обе стороны друг к другу привыкли. Сначала родители, потом дочь Людмила.

Красивая фотография Людмилы из Харькова.

Это была культурная семья. У меня была возможность увидеть их библиотеку — немецкие издания немецких классиков и русская литература в большом количестве. Из школы я что-то знал о Толстом и Достоевском. Здесь я в первый раз услышал про Гоголя, Лермонтова и Тургенева, который после войны, когда я «цивилизовывался», с его романом «Отцы и дети», стал моим любимым русским автором. Людмила и я стали друзьями. У нас были бесконечные дискуссии о войне, она была патриотично, прорусски настроена. Ей это могло навредить, но она мне доверяла. В моем танке всегда был шестой столовый прибор, его получили наши хозяева. Практически мы ели из одного котелка. На мой день рождения, 28 июня, мы еще были в Харькове, экипаж моего танка и семья Людмилы сделали праздник, это был самый сердечный день рождения в моей жизни. Экипаж моего танка долго не мог согласиться с моим «братанием», для нас было необычным иметь контакты, тем более хорошие, с представителями вражеской нации. Я гулял с Людмилой и непонятно откуда взявшимся фокстерьером, мы ходили на спортивный праздник батальона, в театр Шевченко, война сделала паузу. Потом мы отправились на фронт, предстояла операция «Цитадель» у Белгорода.

Почти 60 лет мне потребовалось для того, чтобы понять, что мной тогда двигало. «Тигр» ехал на фронт, я уступил свое место командира наводчику Вальтеру Юнге и сидел на корме танка абсолютно несчастный. Я был в первый раз в моей жизни влюблен так, что речь шла о смысле моего существования. Я серьезно думал о том, чтобы стать дезертиром и вернуться к Людмиле. У меня получилось еще один раз ее увидеть, еще до развала фронта, под предлогом посещения зубного врача в Харькове. И это было прощание навсегда. Я сейчас пишу это для Людмилы, я помню последнюю минуту нашего прощания, она поцеловала меня в глаза и сказала: «До свидания, Альфред».

Я буду это помнить до конца моей жизни, и моя жена, с которой я прожил 45 лет, понимает эту первую любовь моей жизни. Я буду счастлив, если этот текст дойдет до моей любимой Людмилы, которую ее мама называла Люда или еще Мила.

Через 50 лет через Красный Крест я получил ее адрес. Ее одиссея привела ее в Киргизию. Сейчас ее след потерян.

О фотографии на этой странице

Экипаж 114-го. Радист обер-ефрейтор Альфред Пойкер, наводчик ефрейтор Вальтер Юнге, командир танка унтер-офицер Альфред Руббель, водитель обер-ефрейтор Вальтер Эшриг, заряжающий ефрейтор Йохан Штромер.

Мы только что прибыли в марте 1943 года из Германии в Богодухов. «Тигр» еще не был в бою, все в нем было новым и прекрасным. Наш водитель особенно заботился о том, чтобы никто как-нибудь не повредил наш танк. Если бы от него зависело, мы должны были бы разуваться перед тем, как в него залезть. Танк еще не имел бортового номера, потом он стал 114-м, на нем мы воевали до апреля 1944 года, при этом никто из нас не был ранен. Мы «израсходовали» не этот танк, а двух его последователей, с тем же бортовым номером.

Слева радист Альфред Пойкер из Силезии, родился предположительно в 1923 году. Тогда ему было 20 лет, и у него, насколько я помню, было образование коммерсанта. Его жизненным принципом было «я никуда добровольцем не вызываюсь». Тогда он был разгильдяем и периодически требовал твердой руки. Тем более удивительно, что позже он стал страшным педантом, который свой запасной комплект нижнего белья запаивал в пластик. Он умер в 1998 году.

Наводчик Вальтер Юнге из Люкенвальде под Берлином, или, как он говорил, Берлин под Люкенвальде.

Вероятно, 1921 года рождения. Он был одним из трех человек в моей жизни, которые с первого взгляда понимали, что я хочу. Двумя другими были моя секретарша из танковой школы в Мюнстере и мой внук Мено. Командование роты хотело снять его с должности наводчика, оно ему не доверяло. Я добился того, что он остался моим наводчиком, и он меня ни разу не разочаровал. Он был упаковщиком мебели, удивительно при его росте. Позже он жил в ГДР и умер около 20 лет назад.

Про командира Альфреда Руббеля можно сказать немногое. Только то, что за 13 месяцев войны в России ни один из членов его экипажа не был ранен, танк не был в мастерской, провел 70 дней в бою и подбил 57 вражеских танков.

Водитель Вальтер Эшриг из Силезии был кузнецом. Он был хорошим товарищем и отличным водителем танка, тихим, но уверенным в себе. Он тоже пережил войну. К сожалению, после войны мы потеряли его из вида и он быстро умер.

Заряжающий Йохан Штромер из Цнайма был почтальоном. Быть медлительным он, вероятно, научился на чешской почте. Рот он тоже открывал только для еды. Как он умудрялся заряжать 20-килограммовые снаряды в пушку с такой скоростью — всегда было для нас загадкой. Мы не знаем, что с ним стало после войны.

О фотографии с «Турецких учений»

«Турецкие учения» группы армий «Юг» под командованием фон Манштейна состоялись 25 июня 1943 года в районе Белгорода.

Учения проводились в присутствии высокопоставленных турецких генералов и должны были показать им силу и мощь немецкой армии на востоке. Турки под давлением союзников были вынуждены отказаться от своего «доброжелательного нейтралитета» по отношению к немецкому рейху, что повлекло также прекращение поставок ценных военных грузов в Германию.

Учения должны были продемонстрировать успешное совместное наступление танковых войск, при поддержке артиллерии и люфтваффе, против укрепленных полевых позиций, что и планировалось сделать во время операции «Цитадель». Таким образом, эти учения имели целью как политическую демонстрацию, так и тренировку войск перед наступлением.

Хозяевами поля боя должны были стать новые «Тигры» 503-го тяжелого танкового батальона под командованием капитана графа Клеменса Кагеника, которые были основной надеждой операции «Цитадель».

По причине этих учений для турецкой делегации был сделан «официальный» снимок в рамке, который передали турецкой делегации. Одна его копия пережила время и сейчас находится в собственности Альфреда Руббеля.

1. Турецкий генерал-полковник Тойдемир; 2. Обер-лейтенант фон Руммель — переводчик; 3. Генерал-майор фон Функ, командир 7-й танковой дивизии; 4. Генерал-майор Шпайдель, начальник штаба армейской группы Кемпфа; 5. Обер-лейтенант Лингенхаль из штаба групп армий «Юг»; 6. Генерал танковых войск Кемпф; 7. Генерал-фельдмаршал Манштейн; 8. Обер-лейтенант Штальберг, ординарец Манштейна.

«Цитадель» и отступление к Днепру (с июля по декабрь 1943 г.)

Мы покинули Харьков и двигались на исходные позиции у Белгорода. Лес, в котором мы остановились, мы называли «Соловьиная роща», потому что соловьи давали там бесконечный концерт. Срок начала наступления неоднократно переносился. Это давало русским, которые разгадали немецкие планы, возможность усилить свои позиции на другом берегу Донца.

4 июля мощной атакой через Донец началась операция «Цитадель». 3-й танковый корпус, которому мы подчинялись, после того как саперы с тяжелыми потерями построили мосты, атаковал силами 6, 7 и 19-й танковых дивизий. Наступление завязло в минных полях, противотанковых рвах и полевых укреплениях русской пехоты. Только после перегруппировки и перемещения атаки дальше на юг удалось продвинуться в глубину русских позиций. Несмотря на большие потери, особенно у танковых полков на Pz. IV, корпус, задачей которого было, атакуя, прикрывать правый фланг наступления, смог занять значительную территорию. Мы достигли деревни Ржавец. Слева от нас, у Прохоровки, состоялась самая большая танковая битва всех времен. Нам повезло, только в последний день битвы, которая закончилась 12 июля, наш 114-й получил несколько попаданий тяжелыми снарядами. Левый редуктор и ведущая зубчатка были разбиты, снаружи танка и в лобовой броневой плите появилась трещина. С экипажем ничего не случилось, танк был эвакуирован в тыл и должен был быть отправлен в Германию на капитальный ремонт. Мы быстро получили новый «Тигр» и участвовали на нем в коротких, но тяжелых боях, поддерживали пехоту на постоянно менявшихся позициях. Полки и дивизии были разделены на маленькие группы, часто меньшие, чем взвод. Часто не было связи с ротой. Едой мы сами себя могли обеспечивать, но снаряды и бензин были дефицитом. Самым плохим было отсутствие эвакуаторов и ремонтных служб. Вместе с колоннами пехоты мы с боями отступали на запад, с нами шли колонны беженцев, стада скота, вывозилось имущество.

Такая картина была во всей полосе 8-й армии, которой подчинялся наш батальон. То же самое было и в 4-й танковой армии группы армий «Юг».

Схема штатного расписания 503-го тяжелого танкового батальона со всеми положенными по штату боевыми танками «Тигр I».

BMW R75 — мотоцикл с коляской разведывательного взвода 503-го тяжелого танкового батальона. Эти мотоциклы с хорошей проходимостью имели привод на колесо коляски и даже задний ход. Солдаты их очень любили. Русские тоже производили эти мотоциклы с некоторыми изменениями.

Карта показывает Харьков и Белгород — театр, на котором разворачивались боевые действия операции «Цитадель», самого большого танкового сражения в истории.

В недели, с конца августа до конца сентября, наша задача состояла в основном в том, чтобы при этом, практически единственном в своем роде, отступлении на «Восточный вал» на Днепре обеспечивать защиту остаткам пехотных дивизий. Мы в качестве арьергарда оставались в какой-нибудь деревне и обороняли ее до тех пор, пока наши отступающие войска не отрывались от преследующих их русских на достаточное расстояние. Эвакуаторов не хватало, и мы сами буксировали поврежденные «Тигры». Как правило, днем мы вели бой, а ночью отступали. В этих боях не было пауз, следить за техническим состоянием танка также не было времени. Часто, потому что мосты имели недостаточную грузоподъемность, нам приходилось ехать в объезд. Мы отступали ночами, русские висели у нас на хвосте. Один «Тигр» ехал впереди и искал дорогу, еще один «Тигр», с пушкой на 6 часов, замыкал колонну. Мы ехали со скоростью пешехода среди постоянно останавливавшихся колонн. Мне особенно запомнился бой, в котором мы на двух «Тиграх», вторым командовал Ханнес Риппль, поддерживали кавалерийскую бригаду СС, которой командовал бригаденфюрер Фегеляйн, родственник Гитлера, расстрелянный в Берлине в конце апреля 1945 года. Мы атаковали в сумерках, Ханнес Риппль выстрелил. Расстояние между нашими двумя танками было таким большим, что радиосвязь прерывалась. Начался дождь, видимость была всего несколько метров. Решение: поворот руля, курс на запад! Наводчику Вальтеру Юнге выдали пистолет-пулемет, ракетницу и фонарь. На его спину мы прикрепили белый платок (на самом деле он был не совсем белый!), и Вальтер Юнге пошел вперед, в пяти-десяти метрах от танка. Смысл был в том, что при плохой видимости он должен был предупредить водителя Вальтера Эшрига о препятствиях, рвах и болотах. Этой ночью «пилот» менялся каждый час. За нами на конных повозках, лошадях, пешком и на редких грузовиках шла дивизия. Нам повезло, мы не встретили непроходимых препятствий и противника, колонна не разорвалась.

На рассвете мы достигли цели, одной деревни на Пселе, реке средней величины с деревянным мостом через нее. Мы не были уверены, что с нашим непроверенным оборудованием для пересечения водных препятствий (до четырех метров) мы сможем пересечь реку по дну, поэтому первой через мост перешла дивизия. Потом настал напряженный момент, предстояло выяснить, выдержит ли мост вес 60-тонного «Тигра».

Все, кроме водителя, покинули танк. Вальтер Эшриг, мастер своего дела, поехал, нет, заскользил по мосту. Мост прогнулся под тяжестью «Тигра», но выдержал. Водитель танка Риппля решил проскочить мост на полном газу. мост рухнул. Танк проломил ограждение моста и рухнул в воду кормой вниз. Нашим «Тигром» мы вытащили из реки потерпевших кораблекрушение.

Кроме этого в целом удавшегося отступления были и негативные впечатления от поведения эсэсовских офицеров этого соединения. Пьяные эсэсовские офицеры лезли на наш танк, на башню, и засыпали на моторе танка. Они все больше нам мешали, вместо того чтобы командовать своими людьми. Мы были рады, когда на следующее утро эта часть убралась с наших глаз. Наконец мы добрались до Днепра, где, как мы слышали, был построен «Восточный вал», за укрытиями которого мы должны были провести приближающуюся зиму. Мы не имели ни малейшего понятия, где находится наш батальон, наша 1-я рота, обозы и командование. Информации почти не было, хотя у нас в танке была рация, о работе которой у нас уже сложилось вполне определенное мнение. Последним вызовом была переправа через Днепр, ширина которого достигала трех километров.

В Кременчуге имелся деревянный военный мост, построенный нашими саперами. На восточном берегу мы оставались практически последними. Чтобы переехать мост, нам нужна была железнодорожная платформа, наших специальных SSym-платформ на восточном берегу больше не было.

Предположительно на вокзале в Богодухово на многих путях стоят погруженные на платформы «Тигры» и ждут разгрузки.

Специальная платформа для транспортировки на Имперских железных дорогах, также называемая Симс-платформа, на ней в комплекте для транспортировки в пределах империи были узкие транспортные гусеницы. Для транспортировки в пределах России они не использовались, потому что там на путях было достаточно свободного места. Также в России не нужно было ставить пустую платформу между двумя Симс-платформами, чтобы уменьшить нагрузку на рельсы.

Тактический знак 503-го тяжелого танкового батальона (до начала 1943 года), тигровая голова на белом фоне. Он нарисован на левом крыле одного из кюбель-вагенов батальона.

Мы неделями переводили наш танк через все препятствия, и теперь наступил конец? Нужда сделала нас находчивыми и готовыми к риску. На восточном берегу оставалась только маленькая группа солдат на предмостном плацдарме, имевшая задачу взорвать мост, железнодорожников уже не было. Мы нашли открытую железнодорожную платформу со стойками грузоподъемностью 24 тонны. Нашли также погрузочную платформу, на которую с огромным трудом затащили танк. Много времени у нас не было, в 24.00 мост должен был быть взорван. Руками мы покатили 24-тонную платформу с нашим «Тигром» через мост. Рессоры платформы выгнулись в другую сторону, пол платформы прогибался. 20 или 30 человек тащили платформу с «Тигром» через 1000-метровый мост. Таких упражнений с танком никто никогда не делал! Как только мы достигли западного берега, комендант моста сразу же поставил нас в оборону предмостного плацдарма. В 24.00 огромный столб пламени взметнулся в ночное небо. Мост сложился, его пролеты упали в Днепр. Операции «Цитадель» и «Выжженная земля» для нас закончились. Теперь начался обычный армейский порядок. Нас погрузили на платформу, выдали приказ на марш и привезли в Знаменку, там последовала короткая пауза, мы пришли в себя, некоторые даже получили отпуск.

По известному принципу «солдат должен знать только то, что необходимо ему для несения службы», мы немногое знаем об отступлении группы армий «Юг» от Донца на Днепр, хотя и сами в нем участвовали. Только серьезные исторические труды описывают все масштабы этой удавшейся невероятной операции. При этом очевидным становится стратегическое искусство генерал-фельдмаршала Манштейна, который, несмотря на все трудности, сделал невозможное возможным. Отступление от Донца до Днепра — это самое большое отступление, которое когда-либо было проведено, и оно прошло успешно и согласно планам.

Здания не очень пострадали от боев. Но все окна были разбиты.

Знаменитая Красная площадь в Харькове, на которой в 30-е годы были построены современные бетонные небоскребы, произвела впечатление на многих прошедших через Харьков солдат. На полукруглой внутренней площади еще можно рассмотреть вырытые углами русские окопы.

Вид с одного из небоскребов. Полукруглое здание на переднем плане было выставочным залом.

На городских пейзажах Харькова все еще видны следы боев за город в начале 1943 года, когда наш батальон еще был на Миусе. Здесь сгоревший Т-34/76D, который потерял свои гусеницы.

Черкассы (январь — февраль 1944 г.)

Находясь в Знаменке, батальон выделял по несколько танков для боев в различных районах Украины, у Киева, Полтавы, Поташа, Павлиша, Глинска и Чигирина. В конце года 1-я рота находилась у Зыбулева в партизанском районе. В начале 1944 года батальон собрался в Жмеринке, городке между Днепром и Бугом, чтобы после долгих боев на распавшемся фронте снова стать сильной тяжелой боевой частью. Здесь, в Жмеринке, нам, как резерву 1-й танковой армии, должны были восполнить наши тяжелые потери в людях и технике, особенно в «Тиграх». Кроме того, мы должны были получить отдых. После долгих боев отдельными танками батальон и роты должны были получить возможность собраться в кулак. От 45 «Тигров» у нас осталось четыре, около 20 «Тигров» было потеряно, остальные были отправлены в капитальный ремонт. Мы ждали новые танки, и в январе прибыли 35 новеньких «Тигров».

Учения по спасению 114-го «Тигра» Альфреда Руббеля. Он застрял в болотистой низине, его гусеницы забиты грязью и больше не хватают.

Мы, экипаж 114-го, тоже получили новый «Тигр» с плоской командирской башенкой. Командир танка больше не рисковал тем, что выстрел из 7,62-сантиметровой пушки снесет командирскую башенку вместе с его головой. Танковые люки также были сделаны по-другому, теперь, чтобы закрыть люк, из него не надо было наполовину высовываться.

Жмеринка была под управлением румын. Предприимчивые румынские солдаты торговали на базаре товарами, которых мы уже давно не видели, в том числе даже пивом. Кстати: на фронте пиво было абсолютным дефицитом, и не потому, что нас хотели ограничить в алкоголе, пива просто не было. Постоянно напряженная ситуация со снабжением не позволяла отправлять транспорты с пивом из Германии на Восточный фронт. Из-за пива у нас от Жмеринки остались только самые приятные воспоминания. Мы считали, что находимся далеко от фронта, и думали о том, как нам лучше провести время отдыха. Я жил на частной квартире у одного румынского зубного врача. Кровати там не было, на этом буржуазном предмете мебели я не спал с Харькова, т. е. с июня 1943 года, но там был диван. Перед моей квартирой днем и ночью работал установленный на улице громкоговоритель. После получения танков мы надеялись на паузу, надо было нанести на танки маскировочную окраску, тактические знаки, обучить новых членов экипажей.

В ночь с 10 на 11 января нас подняли по боевой тревоге. Быстрые части противника прорвались на запад к северу от нас. Управление немецкими войсками, очевидно, было потеряно. Наступление противника через Винницу на юг до нас в Жмеринке или было не замечено, или приказы до нас не доходили. Нас подняли по тревоге, но до боя не дошло, и утром призрак растворился. Нам приказали быть в готовности к погрузке и маршу. На поезде мы поехали в Винницу. Там был сформирован тяжелый танковый полк Беке, состоявший из 503-го тяжелого танкового батальона, в котором было примерно 20 «Тигров», под командованием капитана графа Клеменеса Кагенека, и 2-го батальона 23-го танкового полка, в котором было примерно 25 «Пантер», под командованием капитана Ойлера. Погода была не совсем зимняя. Туман, мокрый снег, иногда небольшой мороз. Когда мы из Винницы выступили в марш на северо-восток, мы еще не знали, что нам предстоит в следующие недели.

Танковый полк Беке должен был стать бронированным кулаком во время решающих боев. Но первый бой этого полка ничего общего с котлом под Черкассами не имел. Во время наступления на север в направлении Медвин 3-й танковый корпус, которому подчинили наш полк, должен был разбить три русских корпуса, которые наступали с севера. Это не удалось по причине трехкратного превосходства русских. Во время этой бессмысленной операции, на которую были потрачены силы и время, 28 января 1944 года были окружены 11-й и 42-й корпуса. Теперь 3-й танковый корпус отвели на 30 километров назад для прорыва кольца окружения у Черкасс при жесточайшей нехватке времени. 3-й танковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Брайта имел приказ силами 1, 16 и 17-й танковых дивизий, танковой дивизии СС «Лейбштандарт», 198-й пехотной дивизии и тяжелого танкового полка Беке деблокировать котел у Корсуня — Черкасс, в котором оказались 11-й и 42-й армейские корпуса.

Я постоянно участвовал в этих боях. С 24 января по 14 февраля мы безвылазно находились в танке. Мы спали на наших сиденьях в «Тигре».

Район Харькова в июне 1943 года: с помощью 18-тонного тягача Фамо «Тигр» снова вытягивают из заболоченной ямы.

В верхнем правом углу фотографии видны 14 «Тигров» 1-й роты 503-го тяжелого танкового батальона. Фотография сделана после пристрелки пушек в районе Чугуева. Слева направо: неизвестный, Карл Лох, Вальтер Эшриг, Йохан Штромер, Отто Мевес, неизвестный, Герхард Тессмер, Франц Хёрнке, Альфред Руббель, Альфред Пойкер, Вальтер Юнге.

Водитель и радист имели комфортабельные кресла, примерно такие, как сегодня автомобильные. У заряжающего кресла не было, но у него было много места, весь пол башни с левой стороны был его. Там было жестковато, но зато можно было растянуться во весь рост. Хуже всего было наводчику и командиру на их узких сиденьях. Я охотно спал на теплой крышке мотора на корме, если положение позволяло. Но в любом случае нам было намного лучше, чем пехоте.

Деблокирование котла принесло большие потери нашему батальону. После окончания боев в батальоне остались только пять «Тигров».

Лейтенант Йяммерат, командир взвода легких танков (1-я рота), в Богодухово он сдал на склад Танки III-N. Танки III очень часто выходили из строя во время совместных действий с «Тиграми». Начиная с апреля 1943 года все три роты были полностью оснащены танками «Тигр».

Экипаж Альфреда Руббеля обедает и наслаждается теплыми днями. Йохан Штромер, Вальтер Эшриг и Альфред Руббель (самый правый).

В июне 1943-го в районе Чугуева на Дону. Херберт Бёме и Хорст Циммерманн. Хорст Циммерманн у ротного портного сшил себе маскировочную куртку из палаточной ткани.

Командир 1-й роты, Ханс-Юрген Бурместер, спит, завернутый в шерстяное одеяло, на маскировочной сети в качестве матраса на своем «Тигре» сном праведника. Начиная с июля 1943 года он много недель командовал всем батальоном.

Обер-ефрейтор Вальтер Эшриг перед его замаскированным 114-м «Тигром».

Главный водитель Вальтер Мартах и унтер-офицер Поль Томе сидят в гамаке.

Ожидание большой битвы в лесу у Толоконое. Солнце весной 1943 года грело приятно. Альфред Руббель, лежа в гамаке, углубился в чтение.

Радист 114-го «Тигра» Альфред Пойкер делает записи.

Хотя в лесу у Толоконое на деревьях еще нет листьев, солнце уже пригревает. Альфред Руббель с планшетом с картами, рядом с ним стоит товарищ Вальтер Юнге.

Франц-Вильельм Лохманн с момента формирования батальона в мае 1942 года до последнего дня в мае 1945 года служил в 1-й роте. Как главный радист он был не только хорошим и надежным товарищем, он был «добрым духом» роты.

Наводчик в «Тигре» Альфреда Руббеля, Вальтер Юнге, который верно и неутомимо более одного года выполнял свои обязанности, что принесло ему Железный крест первого класса.

Эта фотография сделана сверху, из башни «Тигра». Унтер-офицеры [т. е. фельдфебели и обер-фельдфебели, исторически имевшие право ношения шпаги] 1-й роты. Слева направо: обер-фельдфебель Хёрнке, обер-фельдфебель Вольф, штабс-фельдфебель Эрентраут и фельдфебель Москардини.

Высокий иностранный гость посещает войска 25 июня 1943 года. Турецкие гости маршируют мимо торжественного построения вместе с генералом Кемпфом. Турки до того также посетили американские и английские войска, чтобы сформировать себе картину состояния вооружений воюющих сторон. Германия давно и напрасно пыталась заключить союз с Турцией. Турция сначала оставалась нейтральной, а в августе 1944 года перешла на сторону союзников.

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн принимает доклад солдата. Переводчик, переводит для турецких гостей.

Генерал танковых войск Кемпф приветствует турецкого генерала Тойдемира. Слева от него стоит генерал-майор Шпайдель, начальник штаба, справа от генерала Кемпфа офицер горных войск в качестве переводчика. Видны открытые занавески на иллюминаторах Фокке-Вульфа-200, на котором прилетела турецкая делегация.

На боевых учениях среди многих зрителей турецкий генерал Тойдемир и генерал-майор Фрайхерр фон Функ из 7-й танковой дивизии. Командует боевыми учениями генерал-фельдмаршал Манштейн.

Лейтенант Йяммерат объясняет турецким офицерам детали на башне «Тигра I», самый левый на фотографии генерал танковых войск Кемпф.

Оживленные дебаты между турецким делегатом, переводчиком и лейтенантом Йяммератом, который дает пояснения на 131-м «Тигре».

114-й «Тигр» Альфреда Руббеля во время стрельб на «Турецких учениях» в июне 1943 года.

Танковый бой летом 1943 года. 8,8-сантиметровая пушка «Тигра» ищет себе следующую цель. С ее высокой точностью даже на дальних дистанциях и пробивной силой ее снарядов она была эффективным оружием.

Унтер-офицер Кляйнер рассматривает попадание в башню 101-го «Тигра», которое повредило броню, но насквозь не пробило.

Херберт Бёме, унтер-офицер Риппль, Биндер и еще один товарищ из 1-й роты 503-го тяжелого танкового полка осматривают подбитый Т-34. Один из катков Т-34 разбит попаданием снаряда.

Три «тигровых» роты 503-го тяжелого танкового батальона во время операции «Цитадель» были разделены и подчинены трем различным танковым дивизиям для усиления. Вместе с этими танковыми дивизиями они пошли в бой.

Унтер-офицер Альфред Руббель вскоре после Курской битвы был награжден Железным крестом 1-го класса. К сожалению, на свидетельстве о награждении его имя написано неправильно. Свидетельство о награждении подписано генералом, командующим 3-м танковым корпусом Херманном Брайтом.

«Тигр» 2-й роты 503-го тяжелого танкового батальона готов продемонстрировать гостям точную стрельбу из пушки «Тигра». Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн наблюдает за результатами стрельбы в стереотрубу.

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн недоволен результатами стрельбы из «Тигров». Его разочарование написано у него на лице.

114-го «Тигра» тащат на прицепе два 18-тонных тягача Фамо. «Тигр» соединен с тягачом тягой. Первый тягач соединен со вторым стальным тросом.

Эта фотография была сделана во время боя в битве на Курской дуге. Вид от ствола 8,8-сантиметровой пушки к горизонту, где видны многочисленные разрывы артиллерийских снарядов. На переднем плане видны еще «Тигры» и Танки IV, идущие в бой.

«Тигр», замаскированный соломой, его экипаж перед ним играет в скат. Солдат посередине — это Ханс Вельш.

Тягачи с трудом стараются втащить 114-й «Тигр» на холм.

«Тигр» проезжает мимо подбитого Т-34 в районе боевых действий возле Белгорода.

Капитан Бурместер беседует с унтер-офицером Левандовски во время паузы в бою.

Эта фотография сделана каким-то русским уличным фотографом. Унтер-офицер фон Хагемайстер вместе с обер-ефрейтором Вальтером Преном возвращаются из госпиталя на квартиру в Харькове 26 июля 1943 года. Немецкое наступление на Белгород и Курск было прекращено, и бои перешли в оборонительную стадию. Через месяц Харьков был окончательно оставлен немецкими войсками.

Обсуждение плана боя в 1-й роте во время операции «Цитадель». Слева направо: капитан Виеганд, обер-лейтенант Емлер, капитан Бурместер и лейтенант Линден.

Эта красивая групповая фотография на 122-м «Тигре» была сделана во время паузы в ремонтных работах.

Районы боевых действий 503-го танкового батальона на Украине между августом и концом 1943 года.

Экипаж 114-го «Тигра» в маленьком леске. Слева направо: водитель Вальтер Эшриг, радист Альфред Пойкер, командир танка Альфред Руббель, наводчик Вальтер Юнге держит «корону» над Альфредом Руббелем, и заряжающий Йохан Штромер.

Вернер «Пиепель» Грассе был водителем танка в 1-й роте.

Где-то между Донцом и Днепром в августе 1943 года. В люке радиста Хельмут Михаэлис, за ним Ханс Риппль. В люке командира танка расположился пехотный офицер, награжденный Немецким крестом в золоте, и слушает рассказ об устройстве «Тигра».

Унтер-офицер Риппль и обер-фельдфебель Фендезак (на фотографии на переднем плане) наслаждаются осенним солнцем. Интересны необычные кепки на голове у обоих, они сшиты из палаточного полотна.

Фельдфебель Вольфф и унтер-офицер Руббель (на заднем плане) в Знаменке. Альфред Руббель тоже отпустил себе удалую бороду.

Офицерские стрельбы в Знаменке, на фотографии на переднем плане фанен-юнкер-унтер-офицер фон Хагемайстер с командиром графом фон Кагенеком соревнуются в стрельбе из пистолета Р38.

Хельмут Михаэлис ведет теленка на веревке. Он погружен в чтение и не видит ничего вокруг.

Начиная с середины сентября 1943 года три роты 503-го тяжелого танкового батальона постепенно собрались в Знаменке для восстановления. Солдаты в основном отрастили настоящие бороды, как на подводной лодке, как здесь на фотографии (слева направо) обер-ефрейтор Кубин, фельдфебель Вольфф и унтер-офицер Лохманн из 1-й роты 503-го тяжелого танкового батальона.

Знаменка осенью 1943 года. Хаупт-фельдфебель Хаазе кормит собаку.

Офицеры батальона за совместной едой. Во главе стола граф фон Кагенек, слева впереди главный ремонтник Нойберт, известный специалист по техническому устройству «Тигра». В мае 1944 года он был награжден редким Рыцарским крестом Креста за военные заслуги.

Клеменс граф фон Кагенек (в пальто) как раз выстрелил из своего пистолета, затвор его пистолета еще сзади. Сбоку за ним обер-лейтенант Сменд. Справа капитан инженерной службы Гросс, ремонтник Нойберт, в пальто Унбек, крайний справа лейтенант Хасс.

Обе украинки, Хала и Мария, могут проехать пару кругов на мотоцикле с коляской штабной роты, что их явно радует.

Обе дамы позируют Альфреду Руббелю для фотографии на память.

На постое в Знаменке. Сестры Хала и Мария хорошо выдержали тест-драйв на мотоцикле, который им предоставили Альфред Руббель и Хайно Кляйнер.

Фельдфебель Курт Книспель сначала был наводчиком, позже командиром танка в 503-м тяжелом танковом батальоне. Немецкий крест в золоте 20 мая 1944-го, Дубовые листья 25 апреля 1944 года, погиб 29 апреля 1945 года южнее Будвайса в Чехии.

Фанен-юнкер-унтер-офицер Альфред Руббель и фанен-юнкер-фельдфебель Ханс фон Хагемайстер на прощание подарили по маленькому букетику из листьев.

Ханс Фендезак (слева на фотографии) и Курт Книспель были хорошими друзьями. Оба были очень успешными командирами «Тигров» и уничтожили много танков и противотанковых пушек.

Праздник в 1-й роте 503-го тяжелого танкового батальона по случаю награждения Хайно Кляйнера Железным крестом первого класса в Знаменке осенью 1943 года. Трое на переднем плане слева направо: Хёрнке, Биндер и Вольфф. Сзади за столом слева направо: Риппль, Фендезак, Книспель, Кляйнер, Тессмер, Руббель, Юнге, Эрдманн и Бузе.

Дружеское совместное времяпрепровождение солдат батальона. Солдаты рады быть на отдыхе после отступления.

Командиры «Тигров» за выпивкой. Слева направо: неизвестный, Риппль, Фендезак, Книспель, Кляйнер, Тессмер, Руббель, Юнге, Эрдманн, неизвестный, Бузе и Вольфф.

Фанен-юнкер-фельдфебель Ханс Левандовски (слева на фотографии) разговаривает с неизвестным унтер-офицером. Оба русских мальчика на заднем плане уже в зимней одежде. Левандовски погиб, будучи лейтенантом, в 1945 году в 509-м «тигровом» батальоне.

Ханс Фендезак (на фотографии в центре) награжден Немецким крестом в золоте. Слева на фотографии офицер-ординарец Сменд и справа на фотографии капитан Бурместер прикрепляет Хансу Фендезаку орден на правый грудной карман.

Бурместер поздравляет Фендезака с награждением этой высокой наградой с датой награждения 7 октября 1943 года.

Обзорная карта района боевых действий 503-го тяжелого танкового батальона с февраля 1943-го по май 1944 года.

Ремонт с портальным краном в полевых условиях. Он мог поднять до 16 тонн, так что башня «Тигра» могла быть поднята с платформы.

Вид с крыши дома в Таврове на часть автомобильного парка ремонтной роты батальона. Кроме грузовиков «Богвард» и «Фольксваген-Кубельваген» снизу справа еще виден «Форд-Мул», у которого вместо задней оси была простая гусеничная ходовая часть. В украинской грязи они были гораздо лучше, чем обычные колесные грузовики.

Зима 1943/44 года по русским меркам была не такой холодной, как, например, зима 1941/42 года. Два товарища из 503-го тяжелого танкового батальона в Знаменке.

Фельдфебель Эрдманн осматривает окопанный Т-34-76 последней серии, по немецкому образцу оснащенный командирской башенкой с круговым обзором. Фотография была снята в Оратофф.

Солдаты полувзвода снабжения в толстых меховых шинелях. Без постоянного подвоза горючего и материалов, который обеспечивали солдаты полувзвода снабжения, ни один «Тигр» ни ехать, ни стрелять не мог.

Знаменка зимой 1943/44 года, справа на фотографии Ханс фон Хагемайстер.

Групповая фотография полувзвода снабжения перед «Опель-Блитцем» — 3-тонным грузовиком с номером WH-1385467. Слева направо: Дёберт, Шлонсок, Х. Хофманн, хи-ви Паша, Тапетто и Клингельхёллер.

На смене 1943–1944 годов батальон многими эшелонами получил полный комплект новых «Тигров I». Тигры в районе Жмеринки были окрашены в зимний камуфляж.

Ефрейтор Ханс Дцруба, фельдфебель Вилли Оелс и еще два товарища стали жертвой атаки партизан на ремонтный полувзвод 1-й роты 503-го тяжелого танкового батальона 14 января 1944 года у Жмеринки/Винницы. На фото могилы двух из четырех павших солдат.

Одним из самых надежных автомобилей вермахта был «Фольксваген-Кубельваген». На него можно было положиться и под жарким солнцем Африки, и в зимней России.

Два закадычных друга, Ханс Фендезак из Бреслау и Курт Книспель из Салисфельд-Цукмантель, на границе Силезии и Судет.

Ремонт ходовой части 131-го «Тигра». Зимой на морозе работа была особенно тяжелой.

Эта фотография ярко передает настроение зимнего ландшафта на хмуром зимнем рассвете. «Тигры» отправляются в путь, пробивать дорогу в котел под Черкассами и спасать окруженные там немецкие части.

Альфред Руббель на покрытой глубоким снегом лесной дороге.

Набросок карты наступления танкового полка «Беке», в который в тот момент входил и 503-й тяжелый танковый батальон, для открытия котла под Черкассами в феврале 1944 года.

Ханс фон Хагемайстер с карабином за спиной и палкой в руке.

Набросок карты прорыва окруженных немецких частей в котле под Черкассами, который удался, но прошел с большими потерями.

Лейтенант Ханс фон Хагемайстер заглядывает в письмо Ханнеса Кюка от невесты.

Обер-лейтенант доктор Франц Беке, командир 11-го танкового полка, в феврале 1944 года он командовал тяжелым танковым полком «Беке», в который входил также 503-й тяжелый танковый батальон. За свои достижения в качестве командира в боях у котла в Черкассах 21 февраля 1944 года он был награжден Мечами к Рыцарскому кресту с Дубовыми листьями.

Теперь и Курт Книспель получил Немецкий крест в золоте. Дата награждения: 20 мая 1944 года. Незадолго до конца войны его произвели в фельдфебели. До своей смерти в апреле 1945 года он подбил 162 подтвержденных танка.

Капитан Клеменс граф фон Кагенек был командиром 503-го тяжелого танкового батальона с июня 1943 года до января 1944 года. 7 августа 1943 года он был награжден Рыцарским крестом, а 26 июня 1944 года получил Дубовые листья к нему. На фотографии он в звании майора.

Февраль 1944 года перед боями за котел в Черкассах. Гусеницы и ведущее колесо забиты снегом и льдом.

Штабной «Тигр» 503-го тяжелого танкового батальона остановился для наблюдения за хмурым зимним ландшафтом. Справа видна новая дальняя антенна для передачи сообщений командованию батальона.

Ханса фон Хагемайстера очень любили товарищи.

В то время как в сентябре 1944 года батальон был полностью переоснащен на «Королевские Тигры», Альфред Руббель учился в офицерской школе и был произведен в лейтенанты. Здесь фотография с парада в лагере Сенне, который был показан в Вохеншау. В башне 300-го «Королевского Тигра» лейтенант фон Розен.

Капитан Рольф Фромме, командир батальона 503-го тяжелого танкового батальона с февраля 1944-го по декабрь 1944 года. Он получил Рыцарский крест уже 29 сентября 1941 года в 1-м танковом полку.

Свидетельство на значок за танковый бой 2-й степени Альфреда Руббеля, подписанное Рольфом Фромме 20 июня 1944 года.

Альфред Руббель в звании фанен-юнкера-фельдфебеля и лейтенант в будущем был командиром танка в 1-й роте в 1943 и 1944 военных годах и офицером-ординарцем в 1945 военном году в 503-м тяжелом танковом батальоне.

Бои батальона с 22 января по 21 февраля 1944 года

22 января 1944 г. В чем дело, мы не знаем. Так обычно было на войне. Могло быть, что это было вызвано чрезмерной секретностью, но специфика заданий требовала, чтобы мы получали необходимое количество информации. Вполне вероятно, что наши командиры рот знали больше, но мы обычно знали только время начала и направление атаки. О враге, это выяснил еще Клаузевиц, всегда известно слишком мало. Погода, когда мы утром 22 января возле Балабановки вышли на исходные позиции, нам благоприятствовала. Земля замерзла, лежал легкий снег, низкие облака, достаточная для танкистов видимость, ровная местность. Мы стояли на открытом месте. 23 января началась атака на русские позиции, при этом погиб командир нашей роты обер-лейтенант Адамек. Наше наступление быстро шло вперед, вражеских танков не было.

До конца января. Мы узнали, что мы наступаем на север, чтобы где-нибудь выйти к Днепру и отрезать с востока русские силы. В 1-й роте было еще около 10 «Тигров», поломки были в основном технического характера и могли быть починены в короткое время. Русские сначала не ждали нашего наступления на этом направлении, но постепенно усиливались.

1 февраля 1944 г. Улучшенный «Тигр» был хорош. Наш водитель Вальтер Эшриг злился на нас, когда мы загоняли его танк туда, где ему что-либо могло повредить. За себя он не боялся, но бережное отношение к «Тигру» для него было первым делом.

2 февраля 1944 г. Наступление нашего полка на север велось очень осторожно. Теперь мы повернули назад, началась оттепель, продвигаться было тяжело, особенно колесным машинам. Мы должны были наступать на восток у Павловки. У меня было впечатление, что сейчас начнется что-то серьезное. Нам сказали, что наш полк и другие части должны освободить из окружения у Черкасс два армейских корпуса. Для этого с утра 3 февраля мы атакуем Павловку.

С 3 по 11 февраля 1944 г. Красная армия (здесь были 6-я армия и 5-й гвардейский танковый корпус 1-го Украинского фронта), была в основном занята тем, что, наступая на восток у Звенигородки, пыталась соединиться с силами 2-го Украинского фронта и тем самым окончательно закрыть кольцо окружения.

Сначала русское командование думало окружить целиком 1-ю немецкую танковую армию. Наше наступление ударило в спину 5-го гвардейского танкового корпуса и сначала было успешным — мы заняли Павловку, Вотылевку и Репки. В нашей 1-й роте росли потери и людей, и техники. Кроме командира роты обер-лейтенанта Адамека с 12 по 31 января погибли 11 товарищей. К началу месяца из 10 изначально имевшихся боеспособных «Тигров» в бою было четыре, включая наш 114-й. 2-я и 3-я роты также несли большие потери, командира батальона тяжело ранило, только в 3-й роте еще был командир. Он принял командование батальоном.

Приказ по 3-му танковому корпусу был следующий:

Наступают:

— 16-я танковая дивизия и тяжелый танковый полк Беке в центре на северо-восток через высоту 239 — Бушанка — Франковка, переправляются через Гнилой Тикич, занимают высоты к северо-востоку от Франковки и занимают там оборону.

— 1-я танковая дивизия справа, следует за наступающими и прикрывает южный фланг.

— танковая дивизия «Лейбштандарт» слева, следует за наступающими и прикрывает правый фланг.

Начало наступления: 11 февраля 1944 г., в 7.30.

11 февраля 1944 г. Батальон пошел в атаку, когда было еще темно. Земля сверху немного замерзла. Снега почти не было.

На рассвете «Тигры» наткнулись на большое количество Т-34 и противотанковых пушек на позициях у дороги Боссовка — Бушанка. Семь танков были подбиты, остальные вышли из боя. Для того чтобы взять Франковку, важный пункт с мостом через Гнилой Тикич, батальон получил приказ поддерживать огнем наступающих на Франковку справа от нас «Пантер» и гренадеров. Около полудня Франковка была взята. «Тигры», к сожалению, не могли пройти по мосту из-за их большого веса, они должны были остаться во Франковке южнее реки.

Мы нашли брод и на ночь остановились на высоте севернее деревни под защитой пехоты. Но мы, к сожалению, рано обрадовались, в ночном карауле нам пришлось стоять самим. Мы заняли круговую оборону. Все люки были закрыты, открытый люк был только у стоящего на карауле в командирской башенке, оттуда выглядывала только его голова, у него под рукой был пистолет, ракетница и ручные гранаты. Караульные сменялись каждый час, остальные члены экипажа пытались, насколько это было возможно, спать в танке. Ночь была тихой, если не обращать внимания на шум боев вокруг нас.

12 февраля 1944 г. 5-й гвардейский танковый корпус и 20-й танковый корпус соединились 28 января 1944 года у Звенигородки и закрыли кольцо окружения. В ожидании немецкого наступления с целью прорыва кольца русские собрали большие силы, примерно 80 танков и 50 противотанковых пушек, чтобы использовать их в обороне или контратаках. Эта сильная группировка, которую мы обнаружили при атаке к северу от Франковки, должна была быстро и решительно разбита, для того чтобы продолжать пробиваться к окруженным частям. Целью атаки батальона, который наступал на левом фланге полка, была дорога восточнее Чесновки. Наши пикировщики поддерживали атаку, которая началась в 9.00. Атаки с воздуха были особенно действенными на неприкрытые противотанковые пушки русских. Танки не могли их обнаружить до их первого выстрела, и поэтому они были особенно опасны. Наш удар был сокрушительным, мы уничтожили примерно от 20 до 25 вражеских танков, наш полк и наступающая вместе с нами 16-я танковая дивизия до вечера уничтожили примерно 70 танков и 40 противотанковых пушек. Мы пробили клин примерно пять километров в глубину и почти три километра в ширину. 1-я танковая дивизия и дивизия «Лейбштандарт» прикрывали фланги. Чем дальше продвигалось вперед острие наступления — тяжелый танковый полк Беке, 16-я и 17-я танковые дивизии, тем слабее становилась их ударная мощь, потому что обе дивизии на флангах больше не продвигались вперед. Кроме того, 3-й танковый корпус имел перед собой по меньшей мере два русских танковых корпуса, более свежих, чем мы. Я думаю, что к этому моменту мы потеряли уже больше половины наших сил. Вечером батальон занял круговую оборону примерно в одном километре от Чесновки, которая еще была во вражеских руках, и ждал снабжение, которое из-за угрозы перехвата врагом и из-за плохой погоды предполагалось доставить этой ночью самолетами. Батальон потерял пять танков от вражеского огня, четыре танка были полностью уничтожены, пятый подлежал восстановлению. К сожалению, у нас было четверо убитых и много раненых. Снабжение по воздуху для нашего полка этой ночью доставлено не было. Три огня маркировали место, куда должны были быть сброшены грузы. Ночь была спокойной. Началась легкая метель, температура упала, но земля все еще была недостаточно твердой. Наши танки оставляли глубокие следы, а колесные машины проламывали замерзшую корку и застревали.

13 февраля 1944 г. С рассветом мы продолжили атаку, развернувшись с северо-востока на восток, по дороге Медвин — Лисянка. Из семи вражеских танков, Т-34/85 и «Шерманов», появившихся со стороны Медвина, шесть было подбито. Когда мы вышли на дорогу, наши 12 «Тигров» сначала продвинулись на север и восток для зачистки местности. Нас поражало то, что у врага правилом были атаки маленьких, некоординированных групп танков, численностью до роты, их можно было ждать в любой момент и с любого направления. 1-я танковая дивизия уперлась в Лисянку. Сильная оборона и река Гнилой Тикич вынудили ее остановиться и открыть наш южный фланг. Дивизию несправедливо упрекали в том, что она ввязалась в бой за деревню и потеряла время. Направление удара определил командир корпуса, населенные пункты Лисянка и Октябрь надо было взять быстро, сильно потрепанная дивизия, в которой не хватало не только танков, но и пехоты, была не в состоянии это сделать. До западного фаса котла оставалось пройти еще как минимум 10 километров, но их занимали сильные танковые части противника. Открытые фланги, которые танковые соединения в маневренной войне могли и должны были игнорировать, здесь, при наличии сильной и эшелонированной обороны противника, нельзя было оставлять без внимания.

Перед «Тиграми» 1-й роты (взвод Фельдезака) и 3-й роты (взвод Рондорфа) неоднократно появлялись вражеские танки. Примерно 10 из них было подбито. Населенные пункты Хижинцы и Журжинцы были полностью заполнены вражескими танками и пехотой. Наконец-то прибыли долгожданные самолеты со снабжением под прикрытием истребителей, они вылетели из Умани. С бреющего полета, с высоты 10 метров, они точно сбрасывали бочки с бензином, насосы для топлива и боеприпасы для танков. При этом многое разбилось. Наши танки поодиночке подъезжали к месту сброса, заправлялись и грузили боеприпасы. Питание, к сожалению, нам не сбросили. Его у нас уже было мало, сухой паек тоже уже был давно съеден. В таких ситуациях обычное «питание из местных источников» было невозможным, потому что в деревни мы практически не заходили и большинство из них стояли пустыми. Было решено, что наш полк наступает до дороги Хижинцы — Журжинцы и там ждет, пока 16-я танковая дивизия возьмет Хижинцы, а 1-я танковая дивизия — Лисянку, потом поворачивает на юго-восток и берет деревню Комаровка, примерно в шести километрах, которая была уже практически на границе котла. В котле от 40 до 50 тысяч солдат ждали своего освобождения, они должны были поддержать нашу атаку. От 1-й роты в бою остались только танки Фендезака, Эрдмана и мой.

14 февраля 1944 г. Хижинцы были взяты 16-й танковой дивизией. Мы продолжали удерживать наши позиции на дороге в Журжинцы и отразили по меньшей мере четыре атаки групп из пяти-семи танков, что соответствовало ослабленной роте. При этом было подбито по меньшей мере 20 танков противника. Количество вражеской пехоты тоже увеличивалось. Теперь подключилась и наша пехота, и мы почувствовали себя уверенней в ближнем бою. Метель и туман приглушали шум боя, видимость была плохой, и вражеские танки появлялись на кратчайшем расстоянии перед нами. 1-я танковая дивизия все еще билась за Лисянку, сил и времени, чтобы взять Журжинцы и Комаровку, нам не хватало, поэтому план операции был изменен. Тяжелое положение окруженных, которых без перерывов атаковали со всех направлений и которые несли тяжелые потери, требовало быстрых действий. Сейчас надо было попытаться спасти то, что еще можно было спасти!

Новой целью наступления стала местность вокруг высоты 239, между занятыми врагом населенными пунктами Журжинцы и Почапинцы. Окруженные своими силами должны были обеспечить прорыв мимо Комаровки до высоты 239, расстояние до нее от южной границы кольца составляло около восьми километров. План был смелый, он был основан на том, что у частей в котле было еще достаточно пробивной силы, и альтернативы ему не было. В нашем батальоне осталось девять «Тигров».

15 февраля 1944 г. Мы все еще удерживали наши позиции на дороге в Журжинцы. Перед ними должно было появиться большое количество вражеских танков. Еще в темноте мы двинулись в направлении на северо-восток, туда, где предположительно были вражеские танки.

Видимость было очень плохой. Неожиданно, как для нас, так и для них, появились вражеские танки, начался ближний танковый бой. Мы установили, что Журжинцы были заполнены вражескими танками и пехотой. Во время нашей атаки мы подбили 14 танков. К сожалению, один «Тигр» был уничтожен и у нас было двое убитых. Целью нашей атаки было прежде всего убедить русских в том, что основная атака на пробитие котла будет здесь, в районе Хижинцев и Журжинцев. Концентрация русских частей здесь говорила о том, что этот обман удался. Перед наступлением темноты мы вернулись обратно на наши позиции и ночью готовились к атаке на высоту 239 16 февраля. Семь «Тигров» еще были готовы к бою.

16 февраля 1944 г. В пробитом 3-м танковым корпусом коридоре шириной максимум пять километров автомобили, включая санитарные, могли передвигаться только под защитой танков. Наш батальонный врач доктор Шрамм получил для сопровождения санитарных машин небоеспособные, но способные передвигаться танки.

Бои вступили в решающую фазу, прорыв кольца окружения был близок. Сначала мы получили задание атаковать с ограниченными целями южнее Журжинцев до рощи. Местность была изрезана и плохо просматривалась. Когда сопровождавшие нас горные егеря прошли рощу, появилось большое число Т-34, все они были немедленно подбиты. Еще много раз появлялись вражеские танки, все время нескоординированно, по крайней мере это так выглядело. Предположительно это были танки, выделенные для поддержки пехоты. Почти все они были подбиты, до вечера мы подбили около 20 танков. Но и у нас была потеря, «Тигр» обер-фельдфебеля Фендезака получил попадание из Т-34 в борт, и мотор загорелся. Экипаж не пострадал. Это был один из редких случаев, когда Т-34, предположительно улучшенный, с 8,5-сантиметровой пушкой, подбил «Тигр». На коротких дистанциях боковую и заднюю броню (восемь сантиметров) можно было пробить. Нашу атаку поддерживали пикировщики, в глубине мы видели столбы дыма от пожаров. Утром полк начал атаку с восемью «Тиграми», девятью «Пантерами» и 12 самоходными орудиями. Это была последняя атака в направлении котла. Все время возрастающее сопротивление, которое наш полк, как «острие копья», до этого момента мог сломить, стало непреодолимым. Остальные части 3-го танкового корпуса с высочайшим напряжением боролись на флангах, для того чтобы коридор не был перерезан и не превратился во второй котел. Части «Лейб-штандарта», до того находившиеся слева, были переведены на правый фланг, для поддержки 1-й танковой дивизии. 16 февраля наконец-то удалось взять Лисянку и Октябрь, откуда несколько дней исходила угроза для всей операции.

Нашему батальону было приказано отступить примерно на два километра, чтобы слева соединиться с частями 16-й танковой дивизии, а справа с частями LAH и 1-й танковой дивизии. Хорошо видимая высота 239 стала теперь «точкой судьбы» для окруженных в котле пяти дивизий и корпусных частей, точнее, того, что от них осталось — примерно 40 тысяч солдат. Дыра между населенными пунктами Журжинцы и Почапинцы была воротами, которые наш полк должен был держать открытыми. 16 февраля 1944 года в 23.00 начался прорыв на запад!

17 февраля 1944 г. Верховное командование вермахта все еще исходило из того, что прорыв будет организованным и управляемым. В худшем случае, если ситуация изменится, все стоящие на северо-восточном фронте коридора части должны были немедленно атаковать Комаровку, чтобы встретить прорывающиеся корпуса. Было решено, что начиная с полуночи наши передовые части безостановочно пускают белые ракеты, для того чтобы показать прорывающимся, где находятся наши позиции. Прорывающиеся части также должны были отвечать белыми ракетами, чтобы показать их положение. Из котла всю ночь волнами доносился шум боя. Русские заняли оборону и держали на востоке перед нами и на западе в котле. Мы могли только надеяться, что части в котле смогут пробить фронт на узком участке, а за ними пойдут массы из глубины котла. Мы также исходили из того, что русские сконцентрировали свои силы на фронтах, а участок между ними относительно слаб. При прорыве второго фронта перед нашими позициями мы могли бы помочь. Эти наши представления оказались иллюзиями. Наступление из кольца, начавшееся организованно, почти сразу же превратилось в неорганизованное, никем не руководимое, массовое бегство с огромнейшими потерями.

Командир 3-й роты 503-го тяжелого танкового батальона капитан Вальтер Шерф весной 1944 года, он был награжден Рыцарским крестом 23 февраля 1944 года.

Чтобы убрать снег с дороги, применялось русское гражданское население.

Было 4 часа, к нашим «Тиграм» приближались чьи-то тихие шаги. Это были русские или немцы? Это были немцы. Почти все пешком, измученные, большей частью без оружия. Командир батальона приказал тех, кто не мог больше идти, на броневиках отвезти к штабу полка. До того как рассвело, мимо наших «Тигров» прошло около 500 или 600 человек, которых отправили дальше, к штабу полка. Справа от нас были слышны звуки моторов — русские или наши? Это были немцы. Батальонный врач доктор Шрамм с медицинским персоналом прибыл в штаб полка и руководил приемом, обработкой и транспортировкой раненых. Его персонал, к сожалению, при массовом поступлении раненых мог оказать только самую необходимую помощь. В районе Буки был устроен приемный лагерь. За нашими позициями товарищи из котла были по крайней мере в безопасности. Удивительным было то, что враг вел себя тихо. Если бы он пошел в наступление на плечах выходящих из котла, это стало бы катастрофой. До рассвета через позиции полка прошли восемь «Тигров», шесть «Пантер» и две группы, от 500 до 600 солдат каждая.

С рассветом русские стали активны. Наши позиции все время обстреливала артиллерия, перед нами появлялись маленькие группы вражеских танков. Так было и западнее Почапинцев, которые нам было приказано атаковать с ограниченными целями. Мы прошли около километра до населенного пункта, когда перед нами появились пять Т-34, три из них были подбиты. Мы без потерь вернулись на начальные позиции у высоты 239. Хотя на протяжении всего дня одиночные солдаты, маленькие и большие группы выходили из котла, в основном к югу от нас, враг почти не пытался перекрыть коридор. Прорыв спутал все его карты. У него было достаточно сил, чтобы перекрыть коридор и открыть охоту на беззащитных одиночных солдат или маленькие группы без руководства, но он этого не делал. Мы, танкисты, были глубоко потрясены апатичным видом наших солдат, чудом избежавших смерти или плена.

18 февраля 1944 г. Ночью поток спасенных остановился. Весь день мы оставались на наших позициях у высоты 239 в относительном покое. Здесь опять проявилась слабость русского командования, к нашему счастью!

Личная инициатива и действия по смыслу задания — для русских это было «уничтожение частей в котле» — были, в противоположность немецкому руководству, для русских нежелательными или даже запрещенными. Благодаря этому стилю руководства от 20 до 25 тысяч немецких солдат вышли на свободу.

Вражеские части в Журжинцах были первыми, у кого прошел шок от немецкого прорыва, оттуда было несколько танковых атак, которые мы отбили. После того как можно было считать, что все, что могло идти или ехать, вышло к линии фронта, были начаты приготовления к отступлению с боями сначала до реки Гнилой Тикич, потом на исходные позиции южнее Франковки.

19 февраля 1944 г. С шестью «Тиграми» и пятью «Пантерами» — всем, что осталось от полка, которым командовал обер-лейтенант Шерф, — мы, согласно плану, двинулись на юго-запад. «Лейбштандарт», 16-я и 17-я танковые дивизии прикрывали наш отход, отбивали локальные атаки противника. Мы, остатки полка, следующей ночью должны были быть сняты с фронта и сначала стать ближним резервом в районе Боссовка. Потом нас должны были перевести в Умань. Обер-лейтенант Шерф получил Рыцарский крест и был досрочно произведен в капитаны.

20 февраля 1944 г. Для 503-го тяжелого танкового батальона, от которого осталось 10 процентов, закончилась Черкасская операция. Место тяжелораненого капитана графа Кагенека занял новый командир батальона капитан Рольф Фромме.

21 февраля 1944 г. Батальон своим ходом двинулся в Умань.

В декабре 1943 года меня произвели в фанен-юнкеры и поставили в известность, что весной 1944 года я поступаю в военную школу в Ордруфе.

Уже 15 февраля я слез с моего «Тигра» номер 114, которым я без перерыва командовал 11 месяцев, чтобы вместе с Хансом фон Хагемайстером и Хансом Левандовски ехать в 500-й танковый резервный батальон в Падерборне и затем на пять месяцев поступить в военную школу для обучения на офицера. Как описано выше, битва у Черкасс была в самом разгаре. 1-я рота с начала года потеряла пять «Тигров» полностью уничтоженными — некоторых из этих потерь можно было избежать, — и у нас было шестеро погибших. Мы, экипаж 114-го, счастливо проскочили через эти 11 месяцев, наш счет составлял 57 подбитых вражеских танков. Мы потеряли два «Тигра», но ни один из них не достался противнику и не был взорван. Мы, все пять членов экипажа, так я думал тогда и так думаю сейчас, показали оптимальную командную работу и выполнили наш долг. Теперь я отвалил в рейх, где было безопасно, и оставил мой экипаж в эпицентре битвы.

Я признаюсь, что я тогда охотно променял командирское кресло в танке на стул в лекционном зале военной школы.

Но больших угрызений совести перед моими товарищами у меня нет. Мне было обещано, что, согласно моему желанию, я вернусь в батальон. Так и случилось.

Дополнение к главе 8

Операция «Цитадель» и котел в Черкассах

Операция «Цитадель» — немецкое наступление на Курской дуге — была запланирована на начало июля. Немецкие 9-я армия и 4-я танковая армия, обе превосходно оснащенные, должны были атаковать Курский выступ с севера и юга. Советы об этом знали. Воронежский и Центральный фронты, которые располагались там, подготовили прочную оборону, состоявшую из семи концентрических рубежей. Такую оборону немцам преодолевать еще не приходилось. После этих приготовлений началась Курская битва — самая большая танковая битва в истории, в которой участвовало два миллиона человек, более 6000 танков и 4000 самолетов. Курск известен как танковая битва, но это была также и не менее важная битва в воздухе. Потеря немецкого превосходства в воздухе во время Курской битвы была такой же важной, как и потеря нимба непобедимости танковых войск вермахта.

Операция «Цитадель» с самого начала была обречена на неудачи. У Советов хорошо работала разведка, и они, от шпионской сети «Люсирингес», оперировавшей из Швейцарии, не только знали, что немецкие войска уступают в численности, но и имели детальные сведения о немецких планах.

Немецкое наступление 5 июля началось позже, чем было запланировано, потому что Советы предварительным обстрелом нанесли потери при немецком выдвижении на исходные позиции.

На севере 9-я армия смогла продвинуться только на 10 километров, потеряв при этом 25 000 человек, 200 танков и столько же самолетов. 10 июля немецкое наступление на северной части Курской дуги было полностью остановлено.

На юге соединения Манштейна действовали успешнее. Им удалось продвинуться на 40 километров, потеряв при этом 10 000 человек и 350 танков. Но когда Советы бросили в бой подкрепления из Степного фронта, наступление Манштейна тоже остановилось. Между 12 и 15 июля Красная армия перешла в контрнаступление. 20-го началось полное отступление немецкой армии. 23-го немецкие войска были отброшены за линию исходного наступления. После этого операция «Цитадель» окончательно провалилась, а Советы наступали все дальше. На севере группа армий «Центр» была вынуждена оставить Орел. На юге Воронежский и Степной фронты концентрическими ударами окружили Харьков, 22 августа немецкие войска начали отступление от Харькова, который уже 23 августа полностью был в советских руках.

Не слушая приказы Гитлера, Манштейн в полном порядке и тактически грамотно отводил свои войска к Днепру. Их нигде не удалось ни окружить, ни обойти. Нам удалось очистить огромную территорию, забрав население, созревший урожай и скот, заодно разрушив важные с военной точки зрения сооружения. Фон Манштейн называл это своей самой тяжелой операцией.

Черкассы

Здесь надо найти ответ на вопрос, как два армейских корпуса могли быть окружены в Черкассах. Верховное командование вермахта не вынесло никаких уроков из Сталинграда, в котором погибла 250-тысячная 6-я армия? Или это было преимущество в силах Красной армии? Или слабость немецкой армии на Восточном фронте?

Все эти три причины были правильными. Кроме того, сыграли роль:

— общая нерешительность Гитлера и его утопичные планы;

— почти исчерпанные источники людей и техники. Там, где на карте была обозначена дивизия, на самом деле стояла только треть от нее, т. е. есть полк;

— недостаток резервов;

— усиление Красной армии, в том числе и поставками из США.

Немецкое командование на фронте, как и прежде, на две головы превосходило советское командование. Эту свою слабость Советы компенсировали превосходством в людях и технике. У нас на них работал Гитлер, мешавший руководству Восточного фронта делать правильные и соответствующие положению вещи. Зимняя пауза, на которую надеялась немецкая сторона, в этот раз не случилась, Красная армия после переправы через Днепр не нуждалась в паузе перед весенним наступлением. Немецкая армия хотела стабилизировать фронт, создать предпосылки для наступлений местного значения и прежде всего деблокировать Крым, где находилась 17-я армия. 1-му Украинскому фронту, с 6-й и 1-й гвардейскими танковыми армиями, в январе 1944 года удалось на левом фланге группы армий «Юг» южнее Припяти продвинуться далеко на запад, правый фланг группы армий «Юг» стоял еще далеко на востоке, на Днепре. В этой ситуации Главное командование сухопутных войск решило отменить операцию группы армий А фон Клейста по деблокированию Крыма и провести операцию группы армий «Юг»: наступление из района Винница — Корсунь на север западнее Днепра до соединения со 2-й армией группы армий «Центр», для того чтобы окружить обе русские армии западнее Днепра.

Унылая равнина под Черкассами в феврале 1944 года. На заднем плане один из «Тигров» из 503-го батальона только что сформированного танкового полка Беке.

С этой целью Главное командование сухопутных войск (ОКХ) приказало обоим армейским корпусам у Черкасс — Корсуня оставаться на месте. В последнюю декаду января в районе Умани началось сосредоточение немецких сил для наступления. Кроме этих двух армейских корпусов у Черкасс и Корсуня, 11-го и 42-го, в наступлении было запланировано пройти почти 200 километров, должны были участвовать 47, 7, 52 и 3-й корпуса, всего от 15 до 18 дивизий. 503-й тяжелый танковый батальон входил в тяжелый танковый полк Беке, который входил в 3-й танковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Брайта, состоящий из 1, 16 и 17-й танковых дивизий, танковой дивизии СС «Лейбштандарт» и 198-й пехотной дивизии.

Теоретически это выглядело как мощнейшая танковая армада. Возможно, так, далеко от реальности, это рассматривали в ставке Гитлера. Но части еще не были собраны в исходном пункте наступления. Нормальной зимы, с замерзшей землей, не было, была русская rasputiza, которую все боялись. Мы помнили, что на Западной Украине было мало дорог. Плодородная земля при засухе превращалась в асфальт, а при дождях — в болото, в котором немецкие солдаты теряли сапоги, а грузовики застревали. Двигаться могли только гусеничные машины, медленно и с огромным расходом топлива. У русских были те же проблемы, но они лучше знали местность и всегда получали помощь. Там, где не проходили русские грузовики, к переноске грузов привлекалось гражданское население. И, в отличие от немцев, грузовики у русских благодаря американской помощи были хорошими. Их было так много, что в худшем случае их можно было просто бросить. Положение западнее Днепра, в районе Черкассы — Корсунь, где с 20 января шли бои на окружение 11-го и 42-го армейских корпусов быстрыми соединениями 6-й и 5-й гвардейских танковых армий, во внимание принято не было. Наши части продолжали тягостное наступление на север, на Медвин.

Оно продолжалось до 31 января 1944 года, хотя уже 28 января у Звенигородки русские силы, проводившие окружение,5-й гвардейский танковый корпус и 20-й танковый корпус, пожали друг другу руки.

Кроме того, Гитлер не понимал принципов маневренной войны, которую пыталось вести командование группы армий «Юг», и упорствовал в своих дилетантских представлениях об «удержании ключевых пунктов», которые «связывают вражеские силы». Только когда в «Волчьем логове» поняли всю серьезность положения, нас повернули обратно на юг, мы 20 километров продиралась по грязи, а оттуда начали наступать на восток вместе с 3-м танковым корпусом. Только теперь Главное командование сухопутных войск поняло, что мы стоим перед новой катастрофой.

Глава 9. Обучение на офицера в Ордруфе и Крампнитце Инспекторат танковых войск — Командование школами танковых войск — 2-я школа фанен-юнкеров, Ордруф — 1-я высшая курсантская школа, Крампнитц

В Ордруфе — 16-й набор кандидатов в офицеры (с апреля по июль 1944 г.)

Наше путешествие прошло без проблем, хотя глубокой зимой, в начале марта, на Украине железнодорожное движение затруднялось снегом, замерзшими стрелками и очень активной деятельностью партизан-диверсантов. В районе боевых действий железнодорожники были в серой полевой униформе, а поляки в генерал-губернаторстве — в синей. Отопления в пассажирских вагонах не было, окна в вагонах частично были выбиты, и поэтому мы перебрались в теплый локомотив.

В Бреслау мы навестили нашего тяжелораненого командира, графа Кагеника. Потом мы поехали в Позен (Познань), где жила семья Ханса фон Хагемайстера. Левандовски и я поехали дальше в Берлин, где Левандовски навестил свою мать. Времени съездить в Тильзит мне не хватало, и я сразу поехал в Падерборн, в 500-й резервный танковый батальон. Фанен-юнкеры из танковых частей были собраны на подготовительный курс, который вел бывший связной офицер 503-го, обер-лейтенант Райхель.

В этом доме 2 мая 1945 года Ханс фон Хагемайстер праздновал свой день рождения. Последнее русское наступление дошло сюда только 7 мая 1945 года.

Потом я был в отпуске дома, а потом поехал в Ордруф. Между тем с танковыми войсками произошло большое несчастье. Генерал-инспектор Гудериан был во второй раз снят Гитлером с должности, больше он не мог защищать нас, верх взяли противники танковых войск. У нас в связи с уменьшившимся значением танковых войск — времена блицкригов прошли — был переизбыток личного состава, которого не хватало в истекавшей кровью пехоте. Так, Ханса фон Хагемайстера, у которого еще не было Железного креста первого класса, перевели в пехоту и отправили в пехотную школу фанен-юнкеров в Вишау. Он был расстроен. Левандовски и я начали обучение на 16-м потоке кандидатов в офицеры, оно должно было продолжаться пять месяцев, с апреля по август. Достаточное время в условиях войны, чтобы подготовить имеющих военный опыт фанен-юнкеров к должности командира взвода и дать им основы командования ротой. У нас был очень хороший учитель тактики, капитан Матиас, человеческие качества у него тоже были на высоте.

К сожалению, у меня началась малярия, которой я заразился на Кавказе. Я попал в госпиталь, у меня были проблемы с моими анализами крови, возникло подозрение на лейкоцитоз. В итоге я пропустил слишком много занятий, и после того, как меня выписали из госпиталя, я был отправлен обратно в Падерборн, чтобы начиная с августа поступить на 17-й набор. Мне это совсем не понравилось, потому что школа и учеба всю мою жизнь для меня были хуже горькой редьки. Когда я лежал в лазарете, меня навестили товарищи из 503-го батальона.

В последних боях в районе Тернополь — Лемберг (Львов) батальон попросту растаял, поэтому его вывели на отдых и пополнение на полигон в Ордруфе. И здесь моя 1-я рота должна была первой в вермахте получить новые невероятные «Королевские Тигры». У батальона было время с мая по июль, чтобы восстановиться, получить новую великолепную технику и пойти в бой при давно ожидавшейся высадке союзников во Франции. Я тогда еще надеялся успешно окончить обучение и вернуться в батальон лейтенантом. Я очень расстроился, когда это не получилось. В батальоне мне пообещали, что возьмут меня обратно, отсюда можно было сделать вывод, что я был еще полезен.

20 июля 1944 г

В конце июля 1944 года я получил несколько дней отпуска дома, перед началом повторения прерванного приступом малярии обучения на офицера. Я был дома в Тильзит-Сентайнен у моей матери. Там многое изменилось. Наша маленькая пригородная община была переполнена военными и гражданскими людьми. Тильзит летом 1944 года, после разгрома группы армий «Центр», больше не был глубоким тылом, он стал прифронтовым городом. Красная армия стояла уже в Литве и в Польше. Планы русских уже в этом году взять Восточную Пруссию были вполне реальными. Удивительно было то, что никто не думал оттуда эвакуироваться.

Из знакомых моего возраста и моих школьных товарищей я почти никого не встретил, они все были на войне. Разговоры среди знакомых были очень осторожными, было опасно, надо было следить, что ты говоришь. Все охотно придерживались официальной версии, что вермахт в состоянии защитить как восточные, так и западные рубежи рейха. Я в это больше не верил, потому что начиная с лета 1943 года инициатива была потеряна, мы постоянно отступали.

Все слушали пропагандистские передачи по радио, они служили источником для собственной оценки положения. Исследования после войны установили, что новости никогда не содержали лжи, но информация в них или была приукрашена, или что-то умалчивалось.

Вечером 20 июля я по радио услышал о покушении на Гитлера. Мне очень не понравилось выступление доктора Роберта Лея, фюрера Рабочего фронта, известного также как «Имперский алкаш». Было четко слышно, что он пьян. Он, больше заикаясь, чем говоря, объявил, что «свиньи голубых кровей» попытались убить фюрера. Выступление было настолько неприятным, что сам факт покушения отошел на второй план.

Нам, рядовым солдатам, тогда ничего не было известно о сильной оппозиции на верхних уровнях командования вермахта. В политике мы, молодые люди, тогда почти не участвовали, и нам не хватало опыта и знаний, чтобы дать свою разумную оценку тем событиям. Об этой «производственной травме» Гитлера мы почти ничего не знали и терялись в догадках, кто же входит в сопротивление. Понятно, что все руководство говорило о «заговоре», других источников информации у нас не было, прослушивание зарубежных радиостанций считалось государственной изменой, и мы не могли иметь отличную от официальной оценку этих событий.

Только позже, когда началось необузданное мщение за неудавшуюся попытку государственного переворота, мы узнали, сколько уважаемых и проверенных военных руководителей были отставлены, арестованы и казнены. Несмотря на казни, среди немцев началось робкое переосмысление нашего положения. Вера в «окончательную победу» после 20 июля 1944 года для большинства немцев стала иллюзией, но действительно потрясением ни для меня, ни для населения эти события не стали.

Во время возвращения в резервную часть, на Силезском вокзале в Берлине я, как обычно, отдал честь офицеру. Я не знал, что «Имперский дурачок» Гиммлер стал командующим резервными войсками и нацистское приветствие теперь стало обязательно и в вермахте. Офицер орал на весь Силезский вокзал. К новому приветствию мы привыкали еще долго.

Обучение офицеров в немецком вермахте было основательным. Здесь издание «Оертценшерского карманного календаря для армейских офицеров» 1943 года.

В Крампнитце — 17-й набор кандидатов в офицеры (с августа по декабрь 1944 г.)

В июле 1944 года, после разгрома группы армий «Центр», фронт опасно приблизился к восточным границам рейха. Новый курс обучения начался в Крампнитце у Потсдама в очень красивом здании кавалерийской школы. Курсы были переименованы в курсы обер-фенрихов, потому что после их окончания присваивалось это звание, считавшееся офицерским. Я имел статус «запаса», потому что был не профессиональным военным, тогда я считал, что это несущественно. Я не знал, что «кадровые» прослушивают еще один дополнительный курс, а «запасу» сразу же присваивают звание лейтенант запаса и отправляют на фронт. Я уже восемь месяцев находился на родине, мне все это надоело, 503-й батальон стал моим домом.

Обучение недалеко от Потсдама и Берлина имело интересные аспекты в плане свободного времени. Обучение шло по плану, как и «интеграция вермахта в национал-социализм». Однажды мы должны были присутствовать на заседании Народного суда, на так называемом «досадном процессе», как это называлось у берлинцев. Почему «досадном»? «Досадном, потому что не получилось».

Мы, 64 фанен-юнкера, были разделены на три группы примерно по 20 человек. Было отличное, теплое, даже жаркое лето. Из-за жары с 12.00 по 16.00 имелась пауза в занятиях, мы загорали на Крампнитцком озере.

К концу нашего обучения союзники перешли границу рейха и заняли Аахен. Мы были свидетелями того, как город сделал самое разумное, что можно было сделать, согласно сегодняшним представлениям: сдался без боя. Но тогда это не подходило к политическим установкам. На востоке русские стояли у восточнопрусской границы. В сентябре я получил несколько дней специального отпуска, чтобы помочь моей матери подготовиться к маршу беженцев. Потом она была у родственников в Браунсберге в Восточной Пруссии. В декабре, перед моим возвращением в 503-й батальон, который воевал в Венгрии, я поехал к ней, но когда я 24 декабря появился в Браунсберге, мне сказали, что она уехала в Силезию. У меня получилось там ее найти, и мы вместе отпраздновали Рождество. Тамошние родственники угощали непривычным для меня красным вином, и я протрезвел только в поезде в Вену. Вена, как я тогда точно установил, была совсем не Пруссией. Нас разместили в дорогом отеле. В комендатуре никто не знал, где находится 503-й батальон. Возможно, в том числе потому, что с 1 января 1945 года он назывался не «503», а «Фельдхеррнхалле» — «Зал полководцев» (историческое здание в Мюнхене, ставшее ареной «пивного путча» в 1923 году).

Генерал-полковник Гудериан осматривает в июне 1944 года в Ордруфе новый «Тигр II» 503-го тяжелого танкового батальона. Здесь происходит чистка ствола орудия.

Теперь я знаю, что в Вене тогда много делалось для стабилизации фронта. Однажды на Ринге [кольцо венских бульваров] я увидел грузовик нашего батальона. Я отказался от соответствующего моему офицерскому званию транспорта, залез в кабину грузовика и поехал на восток. Мы приехали в ремонтную роту в Папатесцер, и немного позднее я доложился моему командиру, капитану доктору фон Динст-Керберу. Я был счастлив снова вернуться в «гавань».

Читатель наверняка обратит внимание, что, несмотря на переименования 503-го тяжелого танкового батальона в танковый батальон «Фельдхеррнхалле» (FHH), новое название практически не использовалось. Переименование произошло 19 декабря 1944 года при включении батальона в танковый корпус «Фельдхеррнхалле». И в то время, и сегодня мы считаем себя 503-м батальоном.

Следует сказать о том, почему наш батальон был выбран из 10 отдельных тяжелых танковых батальонов и потерял статус отдельного, чтобы быть включенным в новое соединение. По моему мнению, выбор был случайным, но название соединения было связано с историей нацизма.

Хорошо известно, что чем более невероятной становилась «окончательная победа» Германии, тем больше Гитлер обвинял в этом армию. После покушения 20 июля 1944 года его недоверие к армии усилилось. В результате была увеличена численность Ваффен-СС, после чего армия перестала быть основной вооруженной силой. Эти действия фашистского режима не повлияли на взаимоотношения между фронтовыми частями армии и СС. Отвага и стойкость солдат Ваффен-СС заслужили всеобщее уважение.

Высшее политическое руководство решило включить в состав армии специальные соединения, сформированные наподобие «преторианской гвардии». В нашем случае они были сформированы на основе охранного штандарта СА «Фельдхеррнхалле», однако здесь предпосылки были иными. Части Ваффен-СС были четвертой составляющей вооруженных сил, кроме армии, авиации и флота. «Фельдхеррнхалле» входил в армию как полк во время боев во Франции и дивизия в России.

Совершенно точно, что вновь сформированный танковый корпус «Фельдхеррнхалле» не получил нового идеологического заряда после переименования. В него включили лишь несколько мелких потрепанных подразделений из первоначального «Фельдхеррнхалле». Новый корпус получился путем слияния нескольких соединений, находившихся в этом районе, то есть к панцер-гренадерской дивизии «Фельдхеррнхалле» были присоединены 13-я танковая дивизия и 503-й тяжелый танковый батальон. То, что получилось, поставили под командование штаба IV корпуса генерала танковых войск Клеемана. Командиром танковой дивизии «Фельдхеррнхалле-1» был назначен генерал-майор Папе, командиром дивизии «Фельдхеррнхалле-2» — генерал-майор доктор Беке, бывший командир нашего батальона.

Мы не заметили никаких серьезных перемен. Мы не носили на рукаве ленту с надписью «Фельдхеррнхалле». После января 1945-го мы лишь начали включать название «Фельдхеррнхалле» в заголовки документов батальона. В результате превращение батальона в подразделение СА прошло незамеченным.

Единственно, более активными стали офицеры по национал-социалистическому воспитанию, появившиеся после 20 июля, однако мы их практически не замечали. У нас возникали опасения, что после окончания войны союзники будут обращаться с нами, как с солдатами Ваффен-СС, однако они оказались беспочвенными. Единственным памятным эпизодом осталось прибытие в апреле 1945 года начальника штаба СА Шлепмана, который намеревался принять участие в «последней решающей битве».

Дополнение к главе 9. Обучение на офицера в вермахте

Изменение статуса офицера с течением времени

Наше рассмотрение начинается с 1815 года, с реформатора прусской армии Шарнхорста. Освобождение от господства Наполеона привело к новому пониманию должности офицера. До того офицерские должности были предназначены только для знати. Никакого обучения не требовалось, благородного происхождения было полностью достаточно. С реформами Шарнхорста лица неблагородного происхождения также получили возможность стать офицерами. Вместо происхождения роль стали играть умения. Шарнхорст позже стал директором прусской Военной академии, такого учебного заведения раньше не было ни в Пруссии, ни в других государствах Немецкого Союза. Шарнхорст, при поддержке Бойена и Клаузевитца, смог изменить понятие о своей роли у офицеров. Начиная с этого момента офицеры начали осознавать себя как командиры, учителя и воспитатели солдат. Солдатам, это было новым, также полагалось иметь собственную честь. Средневековые телесные наказания ушли в прошлое. Пруссия, бывшая объектом пасквилей, стала образцом. «Руководитель, учитель, воспитатель» — это до сих пор является каноном для офицеров. В эпоху Вильгельма, когда знать имела преимущества при назначении на офицерские позиции, ничего в принципе не поменялось. При нацистах тоже офицеров охотно рассматривали как политических актеров в смысле национал-социализма.

Обучение на офицера во время Второй мировой войны

В целом обучение было построено на принципах Шарнхорста, но с учетом произошедших в обществе изменений.

Была разница между профессиональными офицерами и офицерами резерва. Кадровые офицеры, профессию которых обычно выбирала их семья, с детства учились в кадетских интернатах, целью обучения было получение права поступления в университет и предварительной военной подготовки. Офицерами резерва должна была покрываться потребность в увеличении численности армии в военное время. При наличии образования и склонности к военной службе их несколько раз призывали на военную подготовку, и после одобрения офицерами из соответствующей воинской части они получали звание офицера.

Как правило, чтобы стать офицером, нужно было иметь право поступления в университет. Дефицит офицеров привел к понижению образовательного ценза. В 1938 году была отменена обер-прима, тринадцатый год обучения в гимназии, право поступления в университет можно было получить после 12 лет гимназии. С началом войны требования были еще понижены. Перевод из 11-го в 12-й класс считался равным наличию права поступления в университет. Учиться в университете и стать офицером можно было с этим так называемым «чрезвычайным правом поступления в университет».

Учебное пособие для офицеров по обращению с рекрутами.

Полигон в Ордруфе начинался западнее города и охватывал район от горы Мушкетеров до Рорензее.

В то время когда Альфред Руббель был в Ордруфе, 2-й школой фанен-юнкеров командовал полковник Отто Брозе. 14 марта 1942 года, когда он был командиром 86-го стрелкового полка, он был награжден Немецким крестом в золоте.

Я сейчас попытаюсь на примере моей службы в вермахте пояснить, как после начала войны можно было стать офицером. 5 декабря 1939 года меня добровольцем призвали в пехоту, хотя я записывался в танковые войска. В нашем отсеке казармы жили десять 18-летних молодых людей, до того все были школьниками. Тут уже работало управление кадрами, они пытались понять, кто подходит к обучению на командные должности. У нас была обычная трехмесячная начальная подготовка. Потом у некоторых была дополнительная учеба. Потом у нас было собеседование с военным психологом. Потом ничего не происходило, кроме моих четырех или пяти попыток перевестись в танковые войска. Потом меня все-таки перевели. Там я узнал, что некоторые товарищи, я в их числе не был, были выбраны кандидатами в офицеры. Война с Россией началась 22 июня 1941 года, я воевал в танке на Центральном фронте, на Северном фронте, на Кавказском фронте и потом, с марта 1943 года, в группе армий «Юг». В один прекрасный день меня произвели в кандидаты в офицеры, потом в фанен-юнкеры и послали в военную школу. До войны была единственная военная школа в Дрездене, в ней учились все будущие офицеры. Потом, с увеличением потребности в офицерах, были открыты другие военные школы, военная школа танковых войск была в Вюнсдорфе под Берлином. Потом обучение проходило в школе фанен-юнкеров в Ордруфе в Тюрингии, туда я попал в апреле 1944 года.

Обучение там нашим ожиданиям не соответствовало. Мы были опытные танкисты, а там была муштра, которой в танковых войсках обычно не было. Это могло быть потому, что начальником обучения был носитель Ордена крови, который в 1923 году вместе с Гитлером штурмовал «Фельдхеррнхалле», он принес в танковые войска этот чуждый нам стиль.

Из-за малярии я с 1 августа 1944-го должен был снова учиться в 1-й школе обер-фенрихов в Потсдам-Крампнитце, и это обучение я успешно закончил!

Обучающиеся должны были в течение пяти месяцев, на основе их фронтового опыта, научиться управлять танками и людьми.

В числе прочих у нас были следующие курсы:

— тактика, командование войсками;

— армии противников;

— применение танков;

— боевые учения;

— взаимодействие с другими родами войск;

— спорт;

— военная история.

В глаза бросается то, что курсов по национал-социализму не было, а это был 1944 год! Преподавателями были опытные фронтовые офицеры, что легко было понять по их наградам. Многие из них имели ранения и были непригодны к службе на фронте. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 года власть непреклонно пыталась продемонстрировать, что вермахт является национал-социалистическим. Было введено отдание чести гитлеровским приветствием. Главнокомандующим всеми войсками, которые находились не на фронте, был назначен рейсхфюрер СС Гиммлер. Я точно могу сказать, что из знакомых мне солдат только немногим это нравилось.

Также было приказано в батальонах, полках и в соответствующих им частях выделить из собственного офицерского корпуса офицера по национал-социалистическому воспитанию — НСФО. Гитлеру и его близким показалось необходимым ввести «комиссаров», как в Красной армии. Командующие частями саботировали этот приказ, назначая НСФО самых интегрированных и уважаемых офицеров.

Так, в школе обер-фенрихов в Крампнитце нашим НСФО был назначен преподаватель тактики, которого мы очень уважали как человека и преподавателя, капитан профессор доктор Гиффай, офицер резерва, работавший воспитателем в доме Гогенцоллернов. В этой вселенной уж его никто не мог заподозрить в симпатиях к нацистам.

У нас на курсе были как фанен-юнкеры — профессиональные солдаты, так и резервисты, к которым принадлежал и я, но у всех был достаточный фронтовой опыт.

Обучение для всех было одинаковым. К концу обучения — экзаменов не было, была аттестация — стало понятно, что четверо фанен-юнкеров обучение не прошли, хотя мне оно показалось совсем не сложным. Были также фанен-юнкеры, которых на обучение направили их части, опытные унтер-офицеры с высокими наградами, такими как Рыцарский крест. Они, разумеется, обучение успешно закончили. Проблемой также была разница в диалектах, обучающиеся были со всей «Великой Германии». Самый старший был 1911 года рождения, ему было 34 года, он был знатного происхождения. Мне было 23 года.

Обучение закончилось производством в обер-фенрихи, это считалось уже офицерским чином.

«Резервистов» произвели в лейтенанты еще до Рождества и отправили в их части. «Активные» (профессиональные военные) должны были прослушать еще один курс, целью которого была подготовка к должности командира роты.

Хотя американцы уже были в Аахене, а Красная армия уже перешла границу Восточной Пруссии, нам было дано хорошее обучение.

В июне 1944 года инспектор танковых войск генерал-полковник Гудериан посетил 2-ю школу фанен-юнкеров и официально передал первый «Королевский Тигр» 1-й роте 503-го тяжелого танкового батальона.

Для делегации был устроен парад, на заднем плане казармы и учебные здания.

Прогулка в Эрфурт на кабриолете «Фольксваген-Кюбель», принадлежавшем ремонтникам, который надо было обкатать. Слева направо: Биелефельд, фанен-юнкер-фельдфебель Альфред Руббель, фельдфебель Крёнке и старший радист Эндрес.

Альфред Руббель (второй справа) с товарищами сидит на стене замка недалеко от полигона Ордруф. Обер-ефрейтор Херманн Альберс (самый правый на фотографии) был командиром ремонтников 1-й роты.

Рекламная брошюра для желающих пополнить ряды армейских офицеров.

Веселое настроение в компании пары дам из окрестностей. У Альфреда Руббеля в руках бутылка, которая внесла свою лепту в хорошее настроение компании.

Лето 1944 года в лазарете лагеря Ордруф. Слева направо: Крёнке, Левандовски и Альфред Руббель. Альфред Руббель в спортивном костюме с поперечными нашивками на рукаве, которые говорят о том, что он лейтенант.

Руины замка недалеко от полигона Ордруф.

Вид с полигона Ордруф на один из трех замков графов фон Гляйхен в Тюрингии.

Корпус командиров 1-й роты 503-го тяжелого танкового батальона во время прощального вечера во Фредрихсроде перед отправкой в Нормандию. Альфреда Руббеля нет на этой красивой групповой фотографии, потому что он в этот момент должен был лечить малярию, которой он заразился на Кавказе.

Альфред Руббель посещает свою 1-ю роту в Ордруфе, рота уже получила новые «Королевские Тигры». Слева направо: Курт Книспель, Ханс Фендезак и Альфред Руббель.

1-я рота 503-го тяжелого танкового батальона была первой немецкой танковой частью, которая получила «Тигр II», который позже называли «Королевский Тигр». У всех этих танков была еще башня «Порше».

«Тигр II» был, без всякого сомнения, превосходно бронирован и вооружен. Но с самого начала «Тигр II» со своим боевым весом 70 тонн и мотором «Майбах», который мог выдать только 700 лошадиных сил, был недостаточно моторизован.

Солдаты 1-й роты освоили эти огромные чудовища до того, как начались опасные бои на фронте Вторжения.

Несколько «Тигров II» с башнями «Порше» при пристрелке 8,8-сантиметровых пушек.

Здесь «Тигр II» с башней, с которой он пошел в производство, башня в серийном производстве только начиная с лета 1944 года.

Альфред Руббель не попал в бои на фронте Вторжения, потому что он должен был повторить офицерский курс, который он пропустил из-за пребывания в лазарете. Здесь схема офицерских школ Немецкой империи.

Глава 10. Обратно в 503-й тяжелый танковый батальон Группа армий «Юг» — 6-я и 8-я армии — Танковый корпус «Фельдхернхалле» — 503-й тяжелый танковый батальон «Тигров», с 1 января 1945 года тяжелый танковый батальон FHH (Feldherrnhalle)

В 3-й роте (с января по февраль 1945 г.)

Сначала все было плохо. Я доложился новому командиру батальона капитану доктору фон Динст-Керберу и адъютанту батальона обер-лейтенанту Хеерляйну. Меня они не знали, как и я их. Меня послали в 3-ю роту. Это меня совсем не устраивало, потому что я надеялся попасть обратно в «мою» 1-ю роту. 3-й ротой командовал обер-лейтенант барон фон Розен. Ротными офицерами были лейтенанты Корре и Рамбов, все они были мне незнакомы. Я заметил, что личный состав за восемь месяцев моего отсутствия с апреля 1944 года поменялся, и я, по причине моего долгого отсутствия, стал никем. Я поехал в роту, она стояла в маленьком населенном пункте под названием Борбалы Пусста. Танка у меня не было, и я сидел в развалинах сеновала, где размещалось командование роты. Ощущения, что командир роты особо рад моему приезду, у меня тоже не было. 3-я рота еще с 1942 года была отдельным подразделением, плохо связанным с батальоном. 3-ю роту в свое время перевели в наш батальон из 502-го, и она до сих пор не смогла к этому привыкнуть. Кроме того, у нее было многолетнее соперничество с 1-й ротой на тему, какая рота лучше. Поэтому все думали, что я, из 1-й роты, никак не мог быть большим подарком. После двух дней бессмысленного сидения мне это слишком надоело, и появилось чувство, что от меня хотят избавиться.

Капитан доктор Нордевин фон Динст-Керберу, командир 503-го тяжелого танкового батальона с декабря 1944 года по май 1945 года.

Я пошел к командиру роты и заявил, что или мне дают какое-то задание (это означало, что мне должны дать танк), или я ухожу в обоз. Я на своем горбу вынес больше месяцев войны, чем остальные офицеры, проверять меня на вшивость было бы недостойно, это не пошло бы на пользу моей репутации в роте. Командир роты Розен рассмотрел вопрос и разрешил эту ситуацию, спровоцированную, на мой взгляд, ротным фельдфебелем, фельдфебелями и офицерами роты. В ротном обозе ко мне тоже отнеслись не очень дружелюбно, я должен был защищать себя от нетоварищеского отношения. Я признаю, я не смог бы найти свое место в 3-й роте. Но я этого и не хотел, меня тянуло в 1-ю роту. Но назначать меня в 1-ю роту не хотели, опасаясь дисциплинарных сложностей — там были мои товарищи, с которыми я когда-то был в одном звании, а теперь я стал бы их командиром. В это трудно было поверить. Количество танков все время сокращалось, роты сводились в боевые группы, границы между ротами стирались, все время был контакт с людьми из других рот. Но неприязнь между мной и 3-й ротой сохранилась, и она сохраняется до сих пор! Примерно 10 лет назад я полностью прекратил общение с ветеранами из 3-й роты, потому что они меня упрекали в том, что в написанной мной истории батальона роль 3-й роты освещена неправильно. С Розеном лично я, напротив, во время службы в бундесвере и до сих пор в близких дружеских отношениях. Номинально я остался командиром взвода 3-й роты.

Бой у Замолы (январь 1945 г.)

По многим причинам бой у Замолы мне особенно запомнился, хотя он не был важен с точки зрения общей обстановки. Сводка вермахта от 25 января 1945 года так сообщала о военной обстановке: «В Венгрии наши наступающие части прорвали сильную противотанковую оборону врага между озером Веленсе и Дунаем и продвинулись до участка Вали».

Мы были подчинены 4-й кавалерийской бригаде генерал-майора Хольсте для тактического наступления и должны были вместе с частями 5-го кавалерийского полка начать атаку у Замолы на рассвете 25 января. Командовал боевой группой ротмистр граф Плеттенберг. 24 января, около 23.00, у Плеттенберга состоялась выдача приказов на атаку, присутствовали все командиры, включая командиров танков. От нашего батальона были три или четыре «Королевских Тигра» под командованием лейтенанта Бейера. Мы получили превосходные указания, я редко получал такие хорошие и подходящие к обстановке приказы. Плеттенберг умел коротко и доходчиво объяснить задачу, собрать мнения присутствующих и выработать решение.

Было очень холодно, примерно минус 10 градусов. Началась обычная процедура прогревания мотора, передач и аккумуляторов. При атаке занятых врагом позиций важно было внимательно смотреть, врагом танков были не только противотанковые пушки, но и мины, которые легко было спрятать в снегу. Из кукурузного поля по нам открыли огонь 7,62-сантиметровые противотанковые пушки, которые нам сделать ничего не могли. Мы бросились в атаку на эти пушки и приехали на установленное для их прикрытия минное поле. Обе гусеницы были взорваны. Русские были мастерами минного боя. Они устанавливали дешевые мины в деревянных ящиках или в пропитанной парафином бумаге, не считаясь с трудозатратами. Против мин «Тигры», которым танки и противотанковые орудия не могли ничего сделать, были относительно беззащитны. Мы пренебрегли разведкой, и я получил урок, который имел плохие последствия. Теперь подробности: ночью мы заняли исходные позиции и много часов ждали начала атаки в 07.00. Недооценка врага всегда была ошибкой. Но когда, кроме того, считаешь врага дураком, за это всегда жестко наказывают. Как только посветлело, мы выехали на наших стальных колоссах на поле и остановились на минах под огнем противотанковых пушек. Ночью русские стянули большое количество противотанковых пушек и установили мины. Мы должны были поставить себя на место врага и понять, что он примет эти или аналогичные меры. Была тихая, ясная зимняя ночь, враг слышал шум наших моторов, когда мы выдвигались на исходные позиции. Атаковать в этих условиях было большой ошибкой. Если наши планы нельзя было поменять, то атаковать надо было с другого направления. Тогда бы мы встретили только танки, а они не могли нас ничем удивить, ни как-то повредить. Тот, кто вел «Тигры» в атаку, должен был думать головой. Это была абсолютно классическая ситуация для нашего противника: «Тигр» со сбитыми гусеницами неподвижно стоит на минном поле под огнем противотанковых пушек. Его расчеты полностью оправдались. Мы хотели продать наши жизни как можно дороже и стреляли по иванам из нашей 8,8-сантиметровой пушки, пока по нам лупили четыре или пять русских 7,62-сантиметровых пушек, стоявших на расстоянии меньше чем 1000 метров на краю неубранного кукурузного поля. Водитель уже был ранен, но экипаж башни был еще в строю. Во время очередного выстрела из нашей танковой пушки раздался странный звук. Я посмотрел в прибор в командирской башенке и увидел необычную картину: наша пушка стала намного короче, чем обычно, и до кожуха раскрылась, как листья пальмы, абсолютно симметрично. Из большого количества попавших по нам снарядов один попал в пушку и вызвал разрыв ствола. Теперь огонь по врагу стал невозможным, а иваны стреляли по нам из всего, что у них было. Наше положение не было приятным. Выйти из танка было невозможно. Тут мы заметили, что по нам больше не попадают. Пошел снег, и видимость упала до 50 метров. Мы забрали раненых и помчались назад. И, как только мы добрались до наших товарищей, которые прятались в низине, снег кончился. Мы опять были живы!

В штабе батальона (март 1945 г.)

В лице нашего командира капитана доктора фон Дист-Кербера мы имели заботливого и ответственного офицера. Так как я был одним из танкистов с самым большим количеством боев, командир батальона послал предыдущего офицера-ординарца, лейтенанта Роллика, в роту, а меня назначил на его место. Штабную службу я не любил, но офицер-ординарец одновременно был командиром третьего штабного танка, и я мог и дальше часто участвовать в боях. Ведение батальонного военного дневника было для меня особенно неприятным. Каждый вечер на передовую, в штаб батальона, приходил писарь Ia (оперативного) отдела штаба обер-фельдфебель Хуго Вебер, я рассказывал ему о событиях дня. Вернувшись, Вебер переписывал отчет начисто и на следующий день приносил на проверку и подпись.

Я все время сопровождал командира на совещания и выдачу приказов, кроме того, я был связным офицером в вышестоящие штабы, поэтому имел полное представление обо всем происходящем в батальоне.

Глава 11. Танковый бой у Миттерхофа Группа армий «Юг» — 8-я армия — Танковый корпус «Фельдхеррнхалле» (FHH) — 503-й тяжелый танковый батальон, с 1 января 1945 года тяжелый танковый батальон FHH (Feldherrnhalle)

Группа армий «Юг» под командованием генерала Вёлера пыталась в апреле 1945 года в районе между чехословацкой границей и Дунаем остановить наступление 2-го Украинского фронта под командованием Малиновского на северо-запад. На немецкой стороне находилась 8-я армия в составе четырех армейских корпусов, на советской стороне было четыре армии. Немецкие крупные соединения — дивизия, армейский корпус, армия по их структуре были сильнее соответствующих советских соединений, но наша численность составляла 30–50 % от штатной. По численности мы безнадежно уступали. Но качество управления у немцев на всех уровнях по-прежнему, хотя конец войны и немецкое поражение уже были видны, превосходило русское.

Новым для нас было то, что мы в первый раз воевали на территории немецкого рейха, в присоединенной в 1938 году Австрии, которая тогда называлась «Восточная Марка». Наш батальон воевал в северной части сегодняшней австрийской земли Нижний Дунай. Население, даже непосредственно в местах боев, в основном оставалось на месте, потому что региональные власти, в отличие от «Старого Рейха», эвакуацию не объявляли.

Они исходили из того, что СССР примет во внимание, что Австрия была «оккупирована» Германией в 1938 году и Красная армия не будет относиться к населению враждебно. Надеялись, что ужасающие злоупотребления, совершенные красноармейцами в восточнопрусских провинциях в 1945 году, не повторятся. Но оказалось, что это была огромная ошибка.

В последние недели войны события на фронте происходили с калейдоскопической быстротой. Мы, 503-й танковый батальон, были пожарной командой танкового корпуса «Фельдхеррнхалле». Наши немногочисленные «Королевские Тигры» бросали из одного пожара в другой. У нас редко было более десяти боеготовых «Тигров». Обычно разделенные на группы два-три танка, мы помогали истекающим кровью частям. Многие из этих боев я уже не помню.

Октябрь 1944 года: «Королевский Тигр» с номером 233 503-го тяжелого танкового батальона в Будапеште. Этот «Тигр» участвовал в бою 20 апреля 1945 года в Нижней Австрии/Вайнфиертель.

Советским ответом немецкому «Королевскому Тигру» был русский танк «Иосиф Сталин II». У него была 12,2-сантиметроая пушка. Два экземпляра этого тяжелого русского танка пересекают лесной массив севернее Мистельбаха 19 апреля 1945 года. Они из русского 9-го гвардейского механизированного корпуса.

«Стрелок-художник» Хайно Кляйнер, мастерский выстрел которого обратил русских в бегство, было уничтожено около 20 русских танков. Руббель дружил с ним с 1941 года.

Обломки «Королевского Тигра» из 503-го тяжелого танкового батальона, который стоял в районе Мистельбаха даже после войны. Предположительно его взорвал собственный экипаж.

Лейтенант Альфред Руббель в черной танковой униформе.

Но удивительный и очень успешный бой у Миттерхофа я хочу описать. В нем участвовали примерно 25 солдат, к моменту написания книги в живых из них остались трое, и, если бы вице-лейтенант Йордан из 3-го разведывательного батальона австрийской армии в Мистельбахе не реконструировал эти события, меня многие посчитали бы сказочником.

Я был удивлен тем, как бережно австрийцы относятся к этой части их истории. Немцам, и прежде всего бундесверу, есть чему у них поучиться, если бы у них возникло такое желание. Бундесхеер (австрийская армия) поставил задачу всем гарнизонам и воинским частям исследовать местность вокруг их расположений и собрать свидетельства о Второй мировой войне в Австрии. Йордан, историк-любитель, подошел к этому основательно: изучил источники, опросил свидетелей, посетил поля боев, установил контакт со мной и издал книгу «Апрель 1945 года — бои в северо-восточной Нижней Австрии». Ход боя у Миттерхофа был признан таким значимым, что его разбирают на вводных семинарах по тактике в знаменитой Терезианской военной академии в Вене. Немецкие фанен-юнкеры в школе танковых войск в Мюнстере также разбирают этот бой.

Положение на 19 и 20 апреля 1945 года

Из сводки вермахта от 20 апреля 1945 года: «…Между Дунаем и Тайей противник усилил давление и вынудил наши части в районе Мистельбах отступить на несколько километров на север.»

Противник. В полосе 46-й армии и 7-й гвардейской армии от Вены на север при поддержке штурмовой авиации наступают сильный 6-й гвардейский танковый корпус и 9-й гвардейский механизированный корпус с целью прорвать фронт 8-й армии и форсировать реку Тайя.

Наше положение. Танковому корпусу «Фельдхеррнхалле» удалось, медленно отступая между Николсбургом и Мистельбахом, стабилизировать положение. Наступающий на центр и левый фланг корпуса 9-й гвардейский механизированный корпус ввел в бой 30-ю гвардейскую механизированную бригаду, оснащенную американскими танками «Шерман».

Это соединение потеряло примерно половину своих танков. Части 211-й фолькс-гренадерской дивизии и 6-й танковой дивизии сильно истощены.

Свежему очень крупному вражескому танковому соединению в ночь с 20 на 21 апреля удалось почти незамеченным пробиться через линию фронта в районе Амеиса и продвинуться на 15 километров в тыл корпуса до района Лаа.

Это была 31-я гвардейская механизированная бригада, которая, с ее примерно 100 танками Т-34/85 и с самоходными орудиями СУ-100, создала предпосылки для превращения вклинения в прорыв.

В корпусе было более двух танковых дивизий, три пехотные дивизии и корпусные части.

Численность соединений составляла 30 процентов от штатной.

Погода. Утренний туман, солнечно, сухо, +10 градусов.

Детальная карта Миттерхофа и его ближайших окрестностей.

Набросок карты боя «Королевских Тигров» 503-го тяжелого танкового батальона у Миттерхофа.

Развитие ситуации

Тяжелый танковый батальон «Фельдхеррнхалле» (503) 21 апреля 1945 года.

Командир батальона капитан доктор фон Дист-Кербер пишет в хронике батальона:

«На рассвете я разговаривал по телефону с 13-й танковой дивизией (с 1 января 1945 года — танковой дивизией „Фельдхеррнхалле“). Стоял густой туман.

Неожиданно в трубке закричали: „Русские идут!“ — потом раздался шум, выстрелы и потом тишина.

Враг на примерно 25 танках с десантом прорвался прямо перед нами, разгромил штаб дивизии и продвигается дальше на запад. Я поднял тревогу, вывел танки и после короткого инструктажа командиров танков на бронетранспортере сам поехал на запад за прорвавшимися русскими».

К этому добавляет адъютант батальона [т. е. Альфред Руббель], который с резервом батальона, тремя «Тиграми II», стоял в готовности у штаба полка в Альтрупперсдорфе:

«Мы обороняли восточные окраины населенного пункта. На рассвете объявили тревогу. Справа от нас прорвались примерно 20 вражеских танков. Мы ничего не видели и не слышали, потому что густой туман ограничил видимость 100 метрами и глушил все звуки боя. Командир приказал мне с тремя моими „Тиграми“ выехать в разведку на запад через Нойдорф.

Мы проехали Нойдорф. Врага не было видно, видимость была еще очень плохая. В полной боевой готовности из Нойдорфа мы клином поехали на север по дороге на Лаа. Через два километра справа пересекли какое-то количество следов танковых гусениц, идущих с севера на юг. Мы насчитали 12 танковых следов. Это должна была быть прорвавшаяся танковая часть, примерно батальон, который шел на север. Я попытался сразу же связаться по радио с батальоном, но связь не работала. Мы повернули и поехали по следам гусениц на север. Перед дорогой Лаа — Вильдендюрнбах я заметил много гильз от снарядов. Они были калибра 10 сантиметров, значит это должны были быть или танки ИС-1, или самоходки СУ-100. Надо было быть очень осторожным, потому что этот калибр был опасен и для „Тигра II“. Через два километра, без соприкосновения с врагом, мы достигли Миттерхофа. Видимость стала хорошей.

Обсуждение на местности со свидетелями из того времени у Миттерхофа 15 сентября 1995 года (Лаа ан дер Тайя, Нижняя Австрия). Альфред Руббель показывает направление стрельбы „Королевского Тигра“.

Бой у Миттерхофа, стрелка показывает позицию наблюдателя, который направлял огонь „Тигра“, и пририсованный силуэт стрелявшего „Тигра“.

Обломки русского Т-34/85 слились с лесным ландшафтом. Этот танк был подбит обер-фельдфебелем Кляйнером 21 апреля 1945 года.

Обломки лежат точно на государственной границе между Австрией и Чехией. Через обломки проросла могучая акация.

Мы заняли позиции. Жители хутора, которые сначала приняли нас за русские танки, сказали, что русские танки поехали дальше на север. Я опять попытался связаться с батальоном, связи не было.

Мы поехали дальше, прикрывая друг друга, и с опушки леса, с расстояния 1500 метров, по нам открыли огонь из танков. Мы установили, где находится противник, наше задание было выполнено. Мы отступили на хутор. Было непонятно, почему вражеская группа стоит там без движения. Время уже было к полудню.

Изучение карты и опрос населения привели нас к выводу, что Тайя стала препятствием для русских танков.

Один „Тигр“ прикрывал южное направление, два „Тигра“ — северное.

Мы ждали командира, должны были подойти еще танки. С шестью-семью „Тиграми“ можно было бы атаковать.

Становилось скучно.

Я вылез из танка, сдвинул черепицу в крыше хлева и увидел примерно десять танков Т-34/85, стоящих в кустах фронтом к нам или на восток. Их прикрывала вершина холма, расстояние было 1400 метров. Местность была открытая. Наконец-то у меня получилось связаться с батальоном.

Мы уже два часа стояли на месте без движения!

Что-то должно произойти, надо было как-то вызвать вражеские танки на бой.

У нас появилась идея: вершина холма была плоской, и траектория нашего снаряда, хотя мы стреляли прямой наводкой, при установке дальности в 2000 метров должна была пройти выше холма, и снаряд должен был потревожить русские танки. Наводить пушку надо было, конечно, не из танка, а с крыши хлева.

Один из „Тигров“ подъехал кормой к стене хлева, прямо под наблюдателем на крыше. Наводка на цель, Т-34/85, по горизонтали не была проблемой, потому что пушка, башня и наблюдатель на крыше находились на одной линии. Мы выставили дистанцию стрельбы 2000 метров. Первый снаряд попал в вершину холма, второй пролетел над русскими танками. Русские начали нервничать, завели моторы и развернули танки в нашу сторону. Но они не могли понять, откуда по ним ведут прицельный огонь, потому что вершина холма скрывала наш „Тигр“.

После уменьшения прицела на полпункта четвертый выстрел попал по танку. Он загорелся и взорвался.

Тем временем в Миттерхоф прибыл командир батальона с еще двумя „Тиграми“. Неожиданно и нежданно группа вражеских танков обратилась в паническое беспорядочное бегство на восток. С дистанции 1500 метров, огнем в борта, в самое короткое время, на открытой местности 10 вражеских танков были подбиты, а еще восемь были уничтожены противотанковыми орудиями».

Венгрия в начале лета 1945 года. Сборный пункт подбитых танков обеих сторон.

Оценка

Прорвавшаяся танковая группа заслуживает высочайшего уважения за выдающиеся руководство и дисциплину. Атака была проведена ночью. Туман затруднял ориентацию и сплоченность группы.

Грубая ошибка была совершена командованием либо 31-й гвардейской механизированной бригады, либо 9-го гвардейского механизированного корпуса. После первого успеха, беспорядка у оборонявшихся и ошибок резервов в глубине обороны прорыв должен был углубляться и расширяться в направлении на запад.

Этого не случилось. Результатом стало полное уничтожение танковой группы. С 19 по 21 апреля наш тяжелый танковый батальон уничтожил 41 вражеский танк. Вместе с успехами в обороне других находившихся в этом районе частей наступательная сила 9-го гвардейского механизированного корпуса так ослабла, что он прекратил атаки.

— Командир батальона, хотя и был капитаном резерва, в этой критической ситуации реагировал согласно сложившейся ситуации, не ожидая приказов. Он дал резерву своего батальона задание найти и остановить врага. Он подчинил себе соседние части, чтобы изолировать район прорыва. Он привел дополнительные «Тигры», чтобы уничтожить врага.

— Командир резерва батальона, тоже лейтенант резерва, использовал свои танки таким образом, чтобы как можно быстрее установить местонахождение врага, его состав и намерения, а после этого принял решение вступить в бой с врагом. У противника началась паника, и он был уничтожен.

— Опытные командиры танков полностью использовали имеющиеся у танка возможности и при необычном ходе боя добились успеха.

— Вражеский отряд действовал в соответствии с положением и успешно. Танковое препятствие, река Тайя, было усилено минами таким образом, чтобы враг не прошел дальше на запад. С севера и востока противотанковые самоходные орудия и противотанковые пушки были поставлены на позиции таким образом, чтобы дорога для танков там была закрыта. К этим статичным элементам обороны с юга были добавлены «Тигры», сначала три, потом пять, высокомобильные и с подавляющей огневой мощью. Танковый «мешок» был закрыт. Уничтожение врага стало неизбежным. Потерь мы не понесли.

Во второй половине дня 21 апреля дивизия смогла доложить в корпус:

— Прорвавшийся враг уничтожен.

— Старая линия фронта восстановлена.

— Кризис преодолен.

Обзор

Хотя эти бои в самом конце войны не могли ничего изменить, все истекающие кровью соединения воевали так же, как привыкли за прошедшие годы, а именно без признаков распада, таких как дезертирство и отказ от выполнения приказов.

Смысл борьбы они видели в том, чтобы дать возможность потокам беженцев спастись от Красной армии на запад.

Ход сражения диктовал противник.

Уже только на тактическом уровне его планам можно было помешать или их замедлить и сточить его пробивную силу.

Превосходство немецких солдат в умении и храбрости и преимущества тактики командования директивами, а не приказами, здесь еще раз были доказаны.

Дополнение к главе 11

Бой у Миттерхофа 21 апреля 1945 г.: Курсовая работа предварительного семинара австрийских фейнрихов Терезианской военной академии в Вене.

Глава 12. Конец войны в Чехословакии в мае 1945 года

В том, что война закончится безоговорочной капитуляцией, не было ни малейших сомнений. Но как, где и когда это произойдет, оставалось большим вопросом. Все мысли были о том, как не попасть в плен Красной армии. В южной Германии американская армия быстро продвигалась и дошла до Богемского леса. Немецкие войска, медленно отступая, стремились туда же, чтобы дать возможность населению, спасающемуся от немыслимых зверств Красной армии, достичь линии фронта с американцами и самим сдаться в американский плен.

У нас, у остатков 503-го тяжелого танкового батальона, снова подчиненного танковому корпусу «Фельдхеррнхалле», до 6 мая 1945 года было относительно тихое время. «Королевские Тигры» и зенитные танки нашего батальона стояли в готовности маленькими группами по всей ширине фронта танкового корпуса, примерно 20 километров. Утром 7 мая русские наземные и воздушные войска с невообразимой силой начали наступление по всему фронту 8-й армии, в которой сражались мы. Мы знали, что это последний бой! Удивительным было то, что наступавшие, которых мы, с нашими истекшими кровью соединениями, остановить никак не могли, наступали по всему фронту, медленно выдавливая нас на запад. Вклинения и прорывы, обходы с флангов или не удавались, или не были запланированы Красной армией. Очень скоро управление немецкими войсками было потеряно, нам было приказано поступать по обстановке. И это могло означать только медленное отступление с боями на запад, в направлении Богемского леса, для того чтобы держать открытой дорогу для тысяч беженцев, в основном судетских немцев, и для неспособных воевать остатков армейских частей. Американцы все еще стояли без движения у Богемского леса и только посылали разведывательные группы на восток, чтобы иметь картину положения. Для масс военных и гражданских была только одна цель: желанная защита американской армии.

Конец войны, май 1945 года в Санкт-Валентине у Линца в Нижней Австрии. Солдаты 503-го идут навстречу неизвестному будущему.

Приказы больше не поступали. Наш командир батальона получал информацию из докладов командиров танков на передовой и прослушивания переговоров по радио, как немецких, так и русских. Моторизованные посыльные и разведчики нашего батальона были разосланы по дорогам, по которым проходил марш, и дальше в тыл. Мне, как офицеру-ординарцу штаба батальона, было поручено собирать информацию из различных источников и докладывать ее командиру. В полосе нашего отступления, примерно 40 километров в ширину и 180 километров в глубину, я мотался на вездеходе «Кюбельваген» (Лоханка) только с водителем и пулеметом и до 10 мая целыми днями был в дороге, совсем один. Это было не опасно, чешское население вело себя спокойно. О чешских партизанах, которые позже оборачивали себя патриотической тряпочкой, мы ничего не слышали.

О безоговорочной капитуляции немецкого вермахта мы узнали 9 мая, но даже не задумались о том, чтобы остановиться и ждать русских. У большей части батальона получилось через Будеевице и Молдау (Влтава) повернуть на запад, чтобы сдаться в плен американской армии. В Будеевице чешские ополченцы перекрыли движение по мосту через Молдау, идущие на запад потоки машин и людей остановились. К счастью, у нас в колонне было еще два «Королевских Тигра», 112-й и 123-й. Я вел оба этих танка. Когда мы поняли, что из-за моста стреляют, мы на двух «Тиграх» выдвинулись мимо остановившейся колонны к мосту. Вот как это описывает мой наводчик из 123-го танка, унтер-офицер Ханнес Вельш: «9 мая. Мы в Будеевице. Чехи не пропускают немецких солдат. Мы едем вперед, наш командир лейтенант Руббель выходит из танка и идет к чехам. Мы едем за ним, чехи бросают оружие и бегут». Мы поехали дальше по плохой, сильно поврежденной дороге в гористую местность на южном краю Богемского леса. Какой-то совсем хлипкий мост остановил наши танки, предположительно это был мост через Молдау западнее Будеевиц. Здесь, не без печали, мы решили вывести из строя наши «Тигры» и спустить их по склону холма в болотистую долину.

Большей части нашей колонны, около ста солдатам, в основном на машинах, удалось дойти до опушки леса у деревни Добруш. Там состоялось последнее военное мероприятие: построение, призыв разойтись и прощание. Нам стало известно, что американцы устроили заградительные линии, на которых немецких солдат ловят и, по соглашению с Красной армией, передают русским. Таким образом многие солдаты нашего батальона попали в русский плен, многие из них оттуда не вернулись. Я смог избежать этой участи. Мы не попали в плен Красной армии благодаря умному решению нашего тогдашнего командира капитана доктора фон Дист-Кербера. При роспуске он нам настойчиво посоветовал:

1. Пересечь на запад Богемский лес пешком маленькими группами.

2. Избегать дорог, потому что охотящиеся на нас американцы избегают леса и держатся в основном на дорогах.

3. Старую государственную границу переходить по гребню Богемского и Баварского леса как можно дальше на запад, чтобы невозможно было определить, идем ли мы с Западного или с Восточного фронта.

Его совет себя оправдал. На его похоронах 19 марта 2003-го я от имени товарищей имел возможность выразить ему нашу благодарность.

Немецкий солдат сдается колонне союзников.

Дополнение к главе 12

На войне на «Тигре» — обзор

Момент, когда мы, танкисты из 503-го тяжелого танкового батальона, у моста через Молдау (Влтава) у Будеевиц вывели из строя и оставили наши последние два «Тигра», был для нас важной вехой. Время подвести итоги.

Первый бой нашего 114-го состоялся 5 июля 1943 года в операции «Цитадель» у Белгорода. Мы были хорошо подготовлены. «Турецкие учения», артиллерийские учения на Донце у Чугуева, спасательные учения на болотистой местности, курсы по вооружению и технике научили нас уверенно обращаться с танком. Танк при этом показал себя очень надежным. Наши товарищи, получившие опыт на «Тигре», убедились в утверждении из «Азбуки „Тигра“»: «Он все выдержит…» В соревновании «броня — снаряд» «Тигр» победил. С экипажем «Тигра» едва ли что-то могло произойти.

Во время тяжелых боев во время операции «Цитадель» мы поняли, что:

— бронирование против вражеского оружия выросло, слабым местом была похожая на печную трубу командирская башенка, попадание в которую из калибра 7,62 сантиметра отрезало командиру «Тигра» голову;

— огневая мощь 8,8-сантиметровой пушки в части точности, скорострельности, пробивной и разрушительной силы была фантастической;

— подвижность «Тигра» была совершенно недостаточной. В этом прежде всего было виновато недостаточное соотношение мощности к весу танка — 10 лошадиных сил на тонну, у Т-34, к примеру, было 18 лошадиных сил на тонну. Из-за этого скорость передвижения на марше была очень низкой, теоретически — 38 км/ч, практически так никогда ехать было нельзя. По пересеченной местности «Тигр», как правило, ехал 10 км/ч.

Мотор очень плохо переносил перегрузки. Продолжительность его жизни была очень ограничена. От наших водителей требовались хорошие знания и очень много работы, чтобы обеспечить готовность «Тигра» к бою. Ремонтная группа и ремонтная мастерская работали без перерывов. Я вспоминаю, как во время маршей в качестве командира «Тигра» я всегда держал одно ухо открытым, чтобы все время слушать шум мотора. Перегрев вел к разрушению колец поршней цилиндров, вода из системы охлаждения попадала в цилиндры. Тогда надо было вынимать свечи и убирать воду из цилиндров. После этого «Тигр» ехал еще медленней. Перегрев также мог сжечь пробковые уплотнения в головке цилиндров, тогда мотор терял масло.

«Тигр I» (Танк VI или Sd.Kfz. 181) во время пробной поездки.

Наш водитель Вальтер Эшриг жевал солдатский хлеб и получившуюся хлебную кашу использовал как уплотнитель в головках цилиндров, что на время помогало. Кроме того, слабыми местами были коробка передач, бортовые передаточные механизмы и ходовая часть. Мы все вспоминаем, как включали аварийную ручную передачу и на ней ползли домой. Гидравлика тогда была еще незрелой. Бортовые передаточные механизмы были хрупкими, как сырое яйцо, и при механической нагрузке чуть выше средней сразу ломались.

Это часто было связано с работой гусениц, в основном при их недостаточном натяжении и движении назад с поворотом. Этих поломок я боялся больше всего, хотя с нами это произошло только один раз и этого можно было бы избежать.

Тогда надо было снимать гусеницы, разбирать фланцевое соединение привода и ждать ремонтную машину, в надежде что она приедет к нам быстрее, чем иваны.

Особым удовольствием был ремонт шахматной ходовой части у «Тигра I».

Известно, что у него на каждой стороне было 16 катков и 8 рычагов подвески.

В начале марша все 16 катков были в отличном состоянии. Потом четыре внешних катка, начиная с переднего, начинали жить собственной жизнью.

Движение рычагов подвески и напряжение на изгиб ослабляли фланцевые соединения всей подвески. Поэтому появлялась повышенная нагрузка на остальные катки и разрушалось резиновое покрытие катков. Количество работы для замены средних и задних катков было огромным, для этого надо было снять передние восемь катков.

Мое описание этих проблем — это повод с благодарностью вспомнить товарищей из ремонтных групп и роты ремонтной мастерской. Как часто нужда в ремонте возникала по причине невнимательности экипажей танков!

Превосходство «Тигра» I и II в огневой мощи и бронировании над всеми вражескими танками, сохранявшееся до конца войны, сделало нас беспечными. Во время прикрытия наших частей и в боях мы, бывало, часами стояли на одном месте, ничем не прикрытые и не замаскированные, и с нами ничего не могло произойти!

Мы даже не придерживались правильной танковой тактики, которую мы все учили. Молодые солдаты и неопытные водители, приходившие к нам в качестве пополнения, перенимали от нас нашу беспечность. Мы часами стояли, как открытая мишень, и при этом теряли возможность застать врага врасплох. Если русские видели «Тигры», то, как правило, своими танками они атаковали не нас, а где-нибудь в другом месте. Следствием этого были вклинения и прорывы, которые мы, как пожарная команда, должны были подчищать. Лучшей альтернативой было бы поставить «Тигры» за линией фронта, укрытыми и замаскированными, чтобы после определения направления атаки русских неожиданно ударить. Эта тактика принесла бы нам еще большие успехи с меньшими потерями. Я признаю, что ведущие тяжелые бои, истекающие кровью пехотные соединения нуждались в «корсете» в виде танков прямо на переднем крае, это стабилизировало их боевой дух. Тактически правильные вещи не всегда самые правильные. Мы часто видели примеры того, что уход единственного «Тигра» с передовой для заправки и пополнения боекомплекта для пехоты был сигналом к отходу вслед за «Тигром». На востоке, почти до самого конца войны, с воздуха не было существенной угрозы. Пренебрежение всеми пассивными способами защиты, такими как маскировка, наблюдение за воздухом, рассредоточение, привело к тому, что на западе мы получили ужасный урок сокрушительных налетов вражеской авиации.

Наши танки не были для нас просто боевыми машинами. Это были средства передвижения, места проведения досуга и отдыха, спальни и гостиные. Танк — это была защита, и не только от вражеского оружия. Поэтому у экипажей были очень близкие отношения со своими танками. Держать танки в безупречном состоянии было первой задачей всех пяти членов экипажа.

Водитель танка, как я это видел, больше других чувствовал свою ответственность за работу всех систем. Его обучение на курсах в Падерборне касалось не только обслуживания и понимания работы мотора и ходовой части. Он руководил остальными членами экипажа во время технических работ в ванне танка и на ходовой, там был основной объем работы.

В нашем батальоне было принято, что офицеры тоже брались за дело. В бою задачами водителя было не только вести танк тактически грамотно, но и наблюдать за ходом боя.

Наш водитель Вальтер Эшриг на протяжении всей войны делал это спокойно и уверенно, он был выше всяких похвал.

Вторым по важности человеком в танке был наводчик. Это был человек, от которого зависело, будет ли в бою полностью раскрыт потенциал нашего оружия или просто будет устроен халтурный фейерверк. С уважением я вспоминаю наводчика Вальтера Юнге, которого мы предпочитали всем остальным, его больше нет с нами.

За 13 месяцев, которые мы вместе провели в 114-м, потеряв два «Тигра» от действий противника, к счастью, без потерь для экипажа, он стал мастером своего дела, хотя сначала в него никто не верил. Кроме его молниеносной реакции и мгновенного понимания намерений командира танка, его соратники имели в его лице всегда готового помочь и веселого товарища.

Я прошу прощения у всех командиров танков, заряжающих и радистов за то, что поставил их значение ниже значения водителя и наводчика. Это опыт моих 37 месяцев на фронте. Это прописная истина, но я должен сказать, что радист и заряжающий — это становой хребет танка. Наш заряжающий в 114-м, Йохан Штромер, был человеком, которому чужда всякая спешка. Но в бою было совсем по-другому! Он заряжал тяжелые, около 20 килограммов, 8,8-сантиметровые снаряды с такой скоростью, что наводчик очень редко должен был его ждать.

Иногда я не мог понять, откуда он берет снаряды. Но однажды, во время отступления от Харькова в августе 1943 года, у Мерефы, оказалось, что в резервной боеукладке под полом башни находятся бутылки с известным харьковским «шампунем».

У радиста был отдельный статус в экипаже танка. В бою он был нужен только от случая к случаю, в принципе бой можно было вести без него. Но из-за постоянного прослушивания радиопереговоров он был очень полезным источником информации.

Страстно желанное свидетельство об освобождении из американского плена Альфреда Руббеля — датировано 21 марта 1946 года.

На обратной стороне свидетельства об освобождении из американского плена стоит дата и отпечаток пальца Альфреда Руббеля.

Глава 13. Война закончилась — что теперь?

Через Богемский лес на запад

10 мая ближе к вечеру опушка леса у деревни Добруш опустела. После последнего построения и роспуска каждый был предоставлен самому себе. Мы последовали совету пересекать американские заградительные линии пешком и маленькими группами, хотя известно выражение, что танкист теряет в своей самооценке ровно столько, сколько пройдет пешком. К сожалению, немногие товарищи последовали этому совету. Они поехали дальше на запад и в горной местности с плохой видимостью были захвачены американцами. За свое легкомыслие они расплатились русским пленом. Я пошел с маленькой группой солдат. У меня был запас продовольствия, карта, бинокль, компас и пистолет. Вечером, было еще светло, мы увидели первую заградительную линию, она шла с севера на юг, вдоль дороги Прахатитц — Кристианберг. На кладбище в Оберхайд мы дождались темноты и попытались определить количество и местонахождение постов. Американцы сделали это для нас простым. Они ездили на джипах с полным светом. На постах они останавливались и болтали. В лучших традициях пехотной тактики мы подползли к дороге. К сожалению, перед ней была канава. Препятствие в один метр высотой мы преодолели прыжком, не без шума, и промчались мимо американского караульного. В испуге он смог только что-то пробурчать и только спустя некоторое время бесцельно и безрезультатно выпустил нам в спину магазин своего пистолета-пулемета. Первый шаг к свободе удался. К сожалению, в темноте у дороги я неудачно зацепился за сук и потерял мои продукты и бинокль. Нашу группу мы найти не смогли, со мной остался только «Буби» Бёлер из 3-й роты, которого так прозвали из-за его еврейской внешности. Ночь, которую мы провели, спрятавшись под елью, была очень холодной. Кроме легкого темно-серого танкового комбинезона, у нас не было никакой теплой одежды. В тихие дни в Сочерле я читал «Высокий лес» Штифтера. Теперь у меня целыми днями была возможность видеть его описания Богемского леса своими собственными глазами. Мы пересекли горный массив Кубаны [Боубин], высотой 1100 метров, частично покрытый липким снегом. Здесь, в лесу, мы были в безопасности. Американцы очень неохотно покидали дороги и выходили из джипов. Наши желудки начинали урчать. Здесь и там мы встречали хутора, где нам давали немного еды. Потом мы спустились в цивилизованную местность и оказались недалеко от Цвизеля в Бухенау.

Наша группа выросла, ко мне, как обладателю компаса и карты, присоединились солдаты из других частей. После 100-километрового марша по бездорожью нам нужен был отдых. Деревня была переполнена беженцами, мы ненавязчиво смешались с ними. В замке графов Экс мы смогли переодеться в гражданское.

Мирное настроение в последние недели войны батальона в районе боевых действий Австрия — Венгрия.

Список дней боев Альфреда Руббеля в танке, который послужил основой для его награждения значком за танковый бой третьей степени.

Заявка на награждение Альфреда Руббеля значком за танковый бой второй степени. Сам Альфред Руббель в это время находился в лазарете.

Студийная фотография лейтенанта Альфреда Руббеля, снятая в декабре 1944 года. К сожалению, это фото плохо сохранилось.

Этим с юмором составленным месячным отчетом, нарисованным лейтенантом Линссером, 3-я рота поздравила своего командира обер-лейтенанта Рихарда Фрайхерра фон Розена, который лежал раненый в лазарете в Прессбурге (Братислава), с награждением его Немецким крестом в золоте. Здесь левая половина и разъяснение к обеим частям.

«Тигр» «300» — лейтенант Коппе, был назначен порулить 3-й ротой и пытается разобраться со своими новыми обязанностями.

«Тигр» «321» — лейтенант Руббель, успешно действовал в качестве миноискателя. Результатом его деятельности стали оторванные гусеницы и разбитая пушка.

«Тигр» «332» — фельдфебель Шкода, стал известен высоким расходом боеприпасов.

«Тигр» «312» — унтер-офицер Йекель и его экипаж больше интересовались трофеями, чем боем.

«Тигр» «313» — фельдфебель Виегель тащил на буксире сломавшийся «332-й». Во время этого предприятия в «313-м» состоялась пьянка, а в «332-м» — охота на мелкую дичь.

Здесь правая половина.

К сожалению, из соображений форматирования этот длинный рисунок был разделен на две части, чтобы его можно было представить в этой книге.

«Тигр» «323» — фельдфебель Зайдель, специалист по мостам. Летом 1944 года он сломал мост и упал на рельсы, а теперь повторил все это еще раз.

«Тигр» «322» — фельдфебель Шмидт размахивал флагом, сигнализирующим о поломке, еще больше обычного. Лейтенант Роллик и обер-фельдфебель Сакс отлично отдохнули вместе с его танком в Вене, в Анкерхофе [там был ремонтный завод].

Полувзвод мотоциклов: из-за нехватки горючего доставка снабжения частично должна была происходить на рекрутированных упряжках. Кухне 3-й роты досталась упряжка волов. Хаупт-фельдфебель Мюллер, фельдфебель Кунерт, фельдфебель Громанн и их люди не всегда были рады этому средству передвижения.

Когда в деревню приезжали американцы, мы, предупрежденные нашими дозорными, уходили в лес.

Тем временем была уже середина мая, наступило время прорываться. Чтобы перемещаться легально, надо было иметь свидетельство о демобилизации от союзников, иначе можно было попасть в плен. Моей целью был Ганновер.

Наша группа стала слишком большой и легкомысленной, мы направились на запад, в направлении Регенсбурга. Бёлер хотел к своим родителям в Шветцинген. Мы встретили группу школьников, эвакуированных из города [Kinderlandverschickung], с их воспитателем. «Буби» Бёлер, в коротких штанах, по внешнему виду подходил к этой группе, и я уговорил его к ней присоединиться. Он так и сделал и в конце июня благополучно оказался дома. В этом ему помог документ, выданный каким-то разумным бургомистром.

Моей следующей целью был Штаффельштайн. Туда ушла семья Ханса фон Хагемайстера. Я надеялся там ее найти. Теперь я шел один.

Проблемой было питание. Район между Баварским лесом, Дунаем и Регеном, по которому я двигался на запад, был переполнен бывшими военнослужащими вермахта, беженцами и перемещенными лицами: насильно увезенными и отпущенными военнопленными с востока. Всем хотелось есть. Перемещенные лица получали хорошее питание от американской армии или от UNRRA (The United Nations Relief and Rehabilitation Administration — Администрация ООН помощи беженцам). Две другие группы, немецкие солдаты и гражданские, зависели от милосердия местного населения. В эти недели я встретил большую готовность помочь. Хотя для беженцев в администрациях коммун были продовольственные карточки, действующие один день, но, чтобы получить их, нужен был «документ». Также можно было что-то купить, но для этого нужны были деньги. Я не помню, были ли вообще они у меня. Поэтому основой моего питания были дружелюбные просьбы о какой-нибудь еде.

На второй день Троицы роскошный обед в богатом крестьянском доме недалеко от Ниттенау в Гаубоден чуть не стал моей судьбой. Наевшись под завязку, а была жареная свинина с кноделями и консервированные сливы на десерт, я, расслабившись, шел по извилистой лесной дороге. Появившийся как по волшебству ниоткуда американский джип стоял в пяти метрах от меня.

Мне помахали и сказали «come on», я должен был подойти к джипу. Я перепрыгнул через канаву и исчез в подлеске. Это было так быстро и неожиданно для американцев, что они не успели схватиться за оружие.

Я был в безопасности. Этот день начался так хорошо и мог закончиться очень плохо.

Как мы позже поняли, многие американские части не имели возможности проявить себя на войне, а теперь война закончилась и охота за немцами стала у них чем-то вроде спортивного соревнования. Поэтому она была такой интенсивной.

Потом лес закончился, я шел по лугу, на котором было полно ледниковых валунов, чтобы исчезнуть в следующем лесу. Внизу справа, в долине, на расстоянии 200 или 300 метров, была дорога. До леса оставалось метров сто, я услышал шум мотора и свисток — это снова были мои американские друзья, они снова мне махали, но уже более интенсивно. Теперь с ними были еще два пехотинца и, самое главное, тяжелый пулемет калибра 12,7 мм на лафете, который смотрел прямо на меня. «На рысях» я помчался к лесу и услышал выстрелы и разрывы пуль возле меня. Уроды стреляли разрывными пулями, и один осколок попал мне в левое ухо. Когда я оказался в безопасности, я перевязал себе ухо моим единственным имуществом — многоцелевым носовым платком и пришел к выводу, что дальше так не пойдет. После пережитых шести лет войны я не хотел стать мишенью для первого попавшегося американца, которому захочется пострелять. Нужна была новая «стратегия».

В Вайдене, Амберге и Графенворе американская армия устроила так называемые «демобилизационные лагеря», и после того, как передача русским захваченных у границы солдат 6-й и 8-й армий закончилась, задержанных солдат регистрировали там. Если не обнаруживалось ничего отягчающего, такого как принадлежность к СС, высокий пост в партии или высокий армейский чин, через несколько дней задержанный получал свидетельство о демобилизации. Сначала у меня были сомнения, как будет оценена моя принадлежность к «Фельдхеррнхалле». Переговорив с отпущенными, я решил добровольно сдаться в лагерь в Вайдене. Мое решение было верным, через четыре дня я получил мою «бумагу» — война для меня окончательно закончилась.

Групповая фотография первой встречи роты после войны в 1955 году в Бассуме. Альфред Руббель (стоит самый левый во 2-м ряду) организовал эту встречу.

Награды Альфреда Руббеля. Верхний ряд слева: Железный крест 2-го класса, Железный крест 1-го класса, над ним значок в черном за ранения, Восточная медаль. Нижний ряд слева: Значок за танковый бой в серебре (соответствует первой степени), 2-я степень за 25 дней боев, 3-я степень за 50 дней боев.

Отреставрированный и способный ездить «Тигр I» в том виде, в каком он иногда выставлялся в танковом музее в Мунстере.

Каждый день боевых действий должен был быть подтвержден офицером. На левых страницах подписался лейтенант Альфред Руббель, на обоих правых листах — лейтенант Роллик.

Церковь в Вербелы, это населенный пункт в Словакии. Там батальон стоял в марте 1945 года.

Памятный камень 12-й танковой дивизии в памятной роще школы танковых войск в Мунстере. В этой дивизии Альфред Руббель получил свой первый фронтовой опыт.

После «часа ноль»

Опасность для жизни и здоровья, опасность плена, которая висела надо мной многие годы войны, окончательно исчезла.

Я был почти в эйфории: я спасен! Я был жив и здоров, все, что будет сейчас, может быть только лучше, чем было раньше. Мне было 24 года, в течение шести лет весь груз серьезных решений был с меня снят, я был как зверь, выпущенный из клетки на свободу, которому теперь надо было научиться самому о себе заботиться.

Я стоял с моим американским свидетельством о демобилизации и знал только то, что я больше не солдат. Мое имущество состояло из летней танковой униформы темно-серого цвета, подаренной мне зубной щетки и большого казенного носового платка. У меня не было ни денег, ни чего-либо ценного, мои военные часы я потерял, когда купался во Влтаве.

Моя родина, Тильзит в Восточной Пруссии, была оккупирована врагом. Население бежало, их изгоняли или убивали. Говорили об ужасных преступлениях Красной армии, которые невозможно себе представить. Возможность вернуться домой, как я тогда считал, была навсегда закрыта.

Из близких родственников у меня осталась только мать. О ней я знал, что она вовремя уехала в Саксонию. Пережила ли она конец войны — я не знал, я не знал также, в какой зоне она находится, в советской или американской. Я планировал первым делом найти ее. Других исходных точек женского пола, в которых можно было бы начать новую жизнь и наличие которых можно было бы предположить у солдата, у меня не было, потому что дама определилась в другую сторону.

Итак, имея американское свидетельство о демобилизации, в конце июня 1945 года я направился на север Германии, в основном пешком, иногда меня подвозили американские грузовики.

У меня был адрес моей матери в Саксонии, но я не знал, в какой это зоне, в советской или американской. Оказалось, что это деревня восточнее Мулде (река) — демаркационной линии. Идти туда было опрометчиво, учитывая зверства русских, но увидеться у нас получилось, правда, через Мулде.

Было известно, что по договору американская армия скоро передаст части Саксонии и Тюрингию русским, это была цена за западный сектор в Берлине. Я смог проинформировать мою мать, что в советской зоне оккупации я не останусь, но теперь и я, и она знали, что мы остались в живых.

Это облегчило расставание, мы знали, что когда-нибудь мы снова увидимся. К сожалению, это заняло почти пять лет, пока моя мать переехала к нам в Нижнюю Саксонию.

Других родственников у меня не было, и я бродил по Германии без цели и никуда не спеша, искал товарищей, с которыми мы во время «роспуска» 10 мая обменялись адресами и у которых был дом.

Сегодня невозможно представить, какие потоки людей перекатывались по стране в течение первых месяцев после войны, особенно на территории, не контролируемой Красной армией.

Нас были миллионы. Беженцы с востока, которые стремились в западные сектора, демобилизованные солдаты, идущие с какой-то целью или искавшие ее, военнопленные западных и восточных противников, из которых только некоторые хотели домой. Пригнанные в Германию рабочие из восточных государств тоже были не уверены, стоит ли им возвращаться. Немцы, эвакуированные из больших городов, стремились вернуться поближе к ним. К этому еще перемещения оккупационных войск. При этом я встречал невероятную готовность помочь и все возрастающую решимость людей активно строить свою жизнь, опираясь на собственные возможности. Потом это стало нашим экономическим чудом. Такие свойства, как дисциплина, прилежание и настойчивость, которые приписывают немцам, мы не утратили.

Чем я располагал? Скромное школьное образование, начатое, но не законченное, также скромное управленческое образование, полученные дома базовые знания сельского хозяйства. Из нематериальных ценностей — воспитанные в родительском доме ответственность, скромность и семейные ценности, воспитанные в школе социальные компетенции и способность думать и воспитанная в вермахте необходимость в дисциплине и порядке.

Почти три месяца я мотался по Германии. Сначала я без проблем мог, с помощью американского свидетельства о демобилизации, почти в каждой коммуне получить карточки на продукты. Но превратить их в хлеб и маргарин было тяжело, потому что у меня не было денег. Иногда я работал у крестьян, иногда деньги мне дарили.

Я медленно начинал понимать, что я сам о себе должен заботиться. Мой военный товарищ Вальтер Вегман, который в 1941 году был тяжело ранен и демобилизован, занимал высокий пост в экономической администрации в Ольденбурге.

Он устроил меня на должность контролера качества сельхозпродукции, хотя я только приблизительно мог отличить грушу от морковки. Хотя эта работа была только первой и временной, но я начал понимать, куда должна вести дорога. Спасибо Вальтеру Вегману.

В 1946 году школы и другие образовательные учреждения, сначала в очень ограниченном объеме, смогли начать свою прежнюю деятельность.

Я решил учиться на преподавателя или консультанта по сельскому хозяйству. Для этого надо было разрешение от бюро по трудоустройству. Я пошел туда с моим резюме и от чиновника услышал следующее: «Вы были офицером, и потому вы являетесь одним из тех людей, которые стали причиной развала Германии. Вы должны получить возможность потрудиться для ее восстановления. Я посылаю вас на принудительные работы в шахту».

Это описывает тогдашнюю ситуацию. В поиске виновных за проигранную войну сами немцы, не наши противники, придумали, что в этом виноваты, кроме прочих, и офицеры вермахта.

Я был приговорен к принудительным работам в шахте в Руре. Понятно, что я всеми средствами пытался этого избежать, и заключил договор на обучение на производстве на сельскохозяйственном предприятии, который освободил меня от работы в шахте.

Там я познакомился с моей женой. Я ей очень благодарен за то, что она меня, ничего не имеющего и ничего не могущего, приняла, несмотря на сопротивление ее семьи.

В конце концов я стал «сельхозуправляющим» и восемь лет руководил арендованным сельскохозяйственным предприятием. После этого, в 1956 году, я стал офицером бундесвера.

В заключение:

Самой тяжелой и неопределенной частью моей жизни было возвращение в рамки того порядка, которому я когда-то принадлежал. У многих этого не получилось.

На этом для меня закончилась не только «моя война», но и ее непосредственные следствия.

Дополнение к главе 13

Конец войны в Германии

Много лет назад, во время нашей серебряной свадьбы, наш пастор задал мне немного затасканный вопрос: «Какой был самый счастливый момент в вашей жизни?» Все, включая серебряную невесту, ожидали ответ «когда мы друг в друга влюбились». Но я, спустя тридцать лет после окончания войны, ответил: «Когда в июне 1945 года, после короткого допроса в американском лагере, меня отпустили на свободу». Тогда этот ответ некоторые посчитали нетактичным, но это до сих пор именно так!

Приложение

Нелегкая дружба

Это было в Харькове в мае 1943 года. Наша 1-я рота стояла в Плехановском районе. На улице Старобельска, мы называли ее Акерштрассе, почему бы нет, разместились 1-й и 2-й взводы. «Тигры» стояли на улице у домов, экипажи мирно жили вместе с украинским населением. Погода была отличная, служба практически не мешала свободному времени, война была очень далеко, не менее 50 километров от нас!

Рота переформировывалась на новое «штатное расписание 1943 года», вместе с 14 «Тиграми» прибывал новый личный состав. Конечно, нам было любопытно, кто придет, с кем мы теперь будем воевать. Постепенно наши взаимоотношения утряслись, и служба пошла нормально. В принципе, было так, что новички докладывались вышестоящим начальникам, для равностоящих особых правил не было. На утреннем построении роты было объявлено, что к нам направлен фанен-юнкер «фон Хагемайстер». У нас в роте уже был «фон Борриес», командир батальона был граф, а в 3-й роте был один барон. Мы что, должны были стать «частью аристократов»?

После построения роты каждый занимался чем приказано, или с пользой, или для удовольствия. Мой фанатичный водитель Вальтер Эшриг определился в сторону удовольствия и, затребовав помощь экипажа, в десятый раз занялся техосмотром «Тигра». Я их оставил, будучи уверен, что все у них получится, и решил пройтись в сторону других танков, чтобы проверить, не пахнет ли где водкой. В воротах как раз возникла суматоха: разглядывали новичка — «Ханса фон Хагемайстера», который, в свою очередь, с интересом разглядывал свой «Тигр». Я не помню, в качестве кого его к нам прислали — наводчика или командира танка, но ни малейшего военного опыта у него не было.

Арестованные члены правительства под английской охраной: бывший министр вооружений Альфред Шпеер, гросс-адмирал Дёниц и генерал-фельдмаршал Альфред Йодль.

От ошибочного мнения, что танк — это в целом боевая машина, давно пора избавиться. Танк — это обитель, в которой можно жить, спать, есть, отдыхать, ехать и при всем при этом быть в полной безопасности. Еще большой плюс: танк любому позволяет чувствовать себя на две головы выше всех плебейских родов войск, таких как пехота и прочие. Кроме того, в некоторых, иногда неизбежных, случаях танк гарантирует огненное погребение по первому разряду. Вот так и жили мы в нашем бронированном лимузине и беспрестанно благодарили конструктора Хеншеля за великолепные помещения для дружеских встреч на крыше башни и корме танка. Одна такая дружеская встреча как раз сама собой организовывалась у «Тигра» Хагемайстера. Я залез на танк, подошел к новичку, назвал свое имя, он назвал свое, без «фон», что уже было симпатично. Мы пожали друг другу руки, время до обеда прошло в травле анекдотов, Хагемайстер, я за ним наблюдал, вел себя очень сдержанно. Я о нем еще ничего не знал.

1943 и 1944 годы принесли нам неспокойные, опасные месяцы: «Цитадель», отступление до Днепра, Черкасский котел. Ханса перевели в штабную роту в разведывательный взвод, потому что он был грамотный, читал карту и говорил по-русски. Его прежняя жизнь была очень необычной. Он был из Эстонии, «дитя больших денег», как это формулировал Шиллер в «Лагере Валленштайна». Предположительно, он был предназначен для наследования семейных владений под Ревелем, но до того предстояло получить окончательную шлифовку в эстонской армии. Когда соглашение Молотова-Риббентропа о включении трех прибалтийских республик обратно в СССР вступило в силу, Ханс фон Хагемайстер служил в эстонских танковых войсках, но, как он рассказывал, умел только танцевать. Его семья была немецкого происхождения, поэтому Советы их не расстреляли, а в 1939 году переселили в рейх, в район Познани, который после польской кампании отошел к Германии. Ханс фон Хагемайстер при этом сделал еще один крюк: до того, как его отпустили в Германию, он стал русским младшим лейтенантом. Вместе с немецким гражданством его ждала и его третья военная служба, на которую он охотно поступил. Так, в 1941 году он стал солдатом танковых войск в Нойруппине, с намерением дослужиться до офицера.

Адмирал Дениц в завещании Гитлера был назначен его наследником. Фотография показывает заседание «Имперского правительства Деница», которое правило во Фрайбурге со 2 по 23 мая 1945 года. Оно не было признано союзниками и в конце концов было распущено.

В апреле 1944 года его, меня и фанен-юнкера Ханса Левандовски перевели в 500-й танковый резервный батальон в Падерборн, а оттуда откомандировали на офицерские курсы в Ордруф. Там его опять постигла неудача, его, как «неопытного» танкиста, что определялось отсутствием Железного креста первого класса, перевели в пехоту, в которой не хватало офицеров по причине больших потерь. Ханс был очень расстроен, его настроение сутками менялось от бешенства к прострации. Но, к его счастью, в этот момент Гудериан был реабилитирован и назначен генералом-инспектором танковых войск. Одним из первых его мероприятий было возвращение обратно личного состава, переведенного в пехоту. Ханс опять попал в черные. Пока я лежал с малярией и затем повторял курс обучения, Ханс, в августе 1944 года, стал лейтенантом и воевал с нашим батальоном в Нормандии. Я вернулся в батальон в январе 1945-го и встретил там Ханса, воевавшего с июля 1943 года и до сих пор ни разу не раненного. Так как мы оба теперь служили в штабе батальона, мы часто виделись. Хотя мы были совсем разными, стали хорошими друзьями. Ханс был на три года старше меня и, в отличие от меня, был честолюбив и немного педантичен. Я от моего отца унаследовал сангвинический темперамент и находил что-то хорошее даже в самых скверных ситуациях, а он мог быть очень злым, и мне приходилось с трудом приводить его в порядок.

Война для нас закончилась 9 мая 1945 года возле Брюнна. До того, 2 мая, в Сочерле в Чехии, мы хорошо отметили день рождения Ханса. Мы все знали, стремительно надвигается катастрофа, формы и масштаб которой не имеют исторических прецедентов. Это было неизбежно, можно было лишь надеяться на то, что нам повезет. Для меня было ясно только одно: в русский плен я не пойду! При роспуске остатка батальона у Добруша 10 мая 1945 года мы с Хансом разделились, он поехал на машине, а я пошел пешком. Мы поменялись адресами. Ханс знал, что его семья — жена, дочь и мать — нашли приют в Баварии, недалеко от Штаффельштайна, в замке Оберау.

Ханс скоро должен был бросить свой «Кюбельваген» (Лоханку) и, не попавшись американским патрулям, быстро нашел свою семью. Мне это обошлось гораздо дороже, я медленно продвигался вперед по горам, по липкому снегу, среди американских патрулей, один из которых прострелил мне ухо. Наконец, после того как я получил мое свидетельство о демобилизации, я направился в Оберау к Хансу, который уже почти четыре недели был там.

Нам как-то надо было начинать новую жизнь. У Ханса в Ганновере был двоюродный брат, капитан Боч, который много лет служил там и мог чем-то помочь. Ханс устроился работать на «Ганомаг», переводчиком между русскими рабочими и начальством. Потом ассистентом в танцевальную школу. Потом он великолепно разругался с владелицей школы и открыл собственную, которая стала одной из лучших в Германии. Он умер в 1978 году от инфаркта. У меня никогда не было лучшего друга. Помню, он, происходящий из Эстонии, говорил мне с прибалтийским акцентом: «Чем дальше на восток, тем меньше становятся тазы для умывания и тем больше становятся сосуды для питья. А там, где они равны по объему, — вот оттуда происходишь, ты, Руббель».

Могилы солдат 503-го тяжелого танкового батальона у Покровское, недалеко от Миуса, в феврале 1943 года.

Ханс фон Хагемаистер с повязкой на голове едет на мотоцикле с коляской в окрестностях Харькова, лето 1943 года. На заднем плане легкий бронетранспортер.

Одна из многих немецких солдатских могил, оставшихся в огромной России.

Ханс фон Хагемайстер позже стал лейтенантом, здесь он еще фельдфебель.

Павшие 503-го тяжелого танкового батальона

Оставшиеся в живых солдаты 503-го тяжелого танкового батальона чтят память своих погибших товарищей.

Они погибали на полях боев в России, на Украине, в Польше, во Франции, в Венгрии, в Австрии и в Чехословакии.

Война, которую они не хотели, забрала их юные жизни. Их родина, веря в которую они умирали, позволила, чтобы их честь была поставлена под сомнение, и их солдатский долг стал преступлением и был проклят.

Из 1-й роты в боях погибли 80 товарищей: 7 офицеров, 27 унтер-офицеров, 46 солдат. (список фамилий пропущен)

Из 2-й роты в боях погибли 68 товарищей: 3 офицера, 22 унтер-офицера, 43 солдата.

(список фамилий пропущен)

Список погибших 2-й роты велся только до 31 декабря 1944 года.

Из 3-й роты в боях погибли 59 товарищей: 2 офицера, 22 унтер-офицера, 35 солдат.

(список фамилий пропущен)

Список погибших 3-й роты не полон, так как отсутствуют источники.

Мы знаем 207 имен погибших из трех танковых рот. Ни число, ни имена погибших из других рот

— штабной роты;

— роты снабжения;

— роты ремонтной мастерской;

нашего батальона не известны.

Мы чтим память этих верных и беззаветных помощников танковых рот.

До конца войны ориентировочно 300 солдат нашего батальона попали в советский плен, только часть из них известна по именам. До сегодняшнего дня неизвестно, кто из них умер в плену. Мы чтим память товарищей, которые погибли в плену. Вместе с их родственниками мы скорбим об убитых и пропавших без вести, чья участь до сих пор неизвестна.

Количество погибших из штабной роты, роты снабжения и роты ремонтной мастерской не поддается подсчету, потому что не имеется полных источников. Численность их личного состава насчитывала 633 человека, число погибших в бою мы оцениваем в 200 человек. Из этих рот примерно 500 человек попали в русский плен до конца войны, из них, по оценкам государственных ведомств, погибло около 35 %, что дает нам еще 170 погибших. Таким образом, общее число погибших из нашего батальона равняется 580 человекам.

Военные потери 503-го тяжелого танкового батальона: численность личного состава около 1000 человек, включая желающих помочь. Погибли: офицеров 50 % из 2814 унтер-офицеров 26 % из 27 972 рядовых 24 % из 598 148 Итого 905 234.

Военные остановки Альфреда Руббеля, 1939-1945-й.

Потери немецкого вермахта во Второй мировой войне

— 5 318 000 мертвых (погибшие, пропавшие без вести, умершие в плену).

— Каждый восьмой немецкий мужчина погиб на войне.

— Погибло 34 % немецких мужчин 1920 года рождения.

— Погибло 28 % призванных в вермахт и 34 % призванных в Ваффен СС.

Из немецких солдат, попавших в русский плен до конца 1944 года, 34 % были убиты в момент взятия в плен или умерли позже в плену.

Последняя сводка Вермахта

Из штаб-квартиры гросс-адмирала Деница 9 мая 1945 года Верховное командование вермахта извещает:

В Восточной Пруссии еще вчера немецкие дивизии храбро обороняли устье Вислы и западную часть Балтийской косы, при этом особо отличилась 7-я пехотная дивизия. Командующий генерал танковых войск фон Заукен за образцовую стойкость его солдат награжден бриллиантами и мечами к Рыцарскому кресту Железного креста.

Как передовой бастион, наши армии в Курляндии под проверенным командованием генерал-полковника Хильперта в течение многих месяцев сковывали превосходящие их по численности советские пехотные и танковые соединения и в особенно больших сражениях покрыли себя непреходящей славой. Они отклонили все предложения о досрочной капитуляции. При соблюдении безупречного порядка улетающие на запад самолеты вывезли раненых и, позже, многочисленных детей. Штабы и офицеры остались вместе со своими войсками.

В полночь немецкая сторона в соответствии с подписанными условиями прекратила боевые действия и перемещение войск.

Защитники Бреслау, которые в течение двух месяцев отражали все атаки Советов, после героического сопротивления в последний момент уступили превосходящим силам противника.

Также на юго-восточном и восточном фронтах от Брюнна до Эльбы у Дрездена все высшие штабы получили приказ прекратить огонь. Восстание чехов на всей территории Богемии и Моравии могло помешать выполнению условий капитуляции в этом районе. Доклады от групп армий Лера, Рендулича и Шернера Верховное командование к настоящему моменту не получило.

Защитники баз в Атлантике, наши войска в северной Норвегии и гарнизоны островов в Эгейском море, соблюдая дисциплину и повинуясь приказу, храбро хранили честь немецкого оружия.

С полуночи на всех фронтах смолкают орудия. По приказу гросс-адмирала Деница вермахт прекращает ставшую безнадежной борьбу. Тем самым почти шестилетняя достойная борьба заканчивается. Она принесла нам великие победы, но и тяжелые поражения. В конце немецкий вермахт, не уронив своей чести, уступил огромному превосходству противника. Немецкий солдат, верный своей клятве, в тяжелейших боях за свою родину совершил незабываемое никогда. Родина, с тяжелыми жертвами, до самого конца поддерживала его всеми силами. Беспримерные достижения фронта и родины найдут свое окончательное признание в будущем приговоре истории. Даже наши противники не могут не уважать достижения и жертвы немецких солдат в битвах на земле, на воде и в воздухе. Поэтому каждый солдат может честно и гордо выпустить оружие из рук и в тяжелейшие часы нашей истории храбро и уверенно взяться за работу для вечной жизни нашего народа.

В этот тяжелый час вермахт вспоминает своих убитых врагом товарищей. Павшие обязывают нас хранить безусловную верность, выполнять приказы и соблюдать дисциплину по отношению к истекающему кровью из многочисленных ран отечеству.

Оглавление

Глава 1. Новобранец в пехоте Округ I в Кенигсберге — 21-й учебный пехотный полк — 14-я противотанковая рота

  Доброволец (декабрь 1939 г.)

  На войну с Францией опоздал (июнь 1940 г.)

Глава 2. Обучение в танковых войсках в Керцлине и Шпроттау Округ III. Берлин-Бранденбург — 6-й танковый учебный батальон — 5-я рота

Глава 3. В 29-м танковом полку в Шпроттау/Силезия Округ VIII, Бреслау — 29-й танковый полк — 3-й батальон — 9-я (средняя) рота

  В районе боевых действий на родине

  Обучение стрельбе в Путлосе и пребывание в лазарете в Любеке

  Перевод на восток

  Дополнение к главе 3

Глава 4. Кампания в России в 29-м танковом полку на Центральном фронте Группа армий «Центр» — 3-я танковая группа Гота — 39-й моторизованный армейский корпус — 12-я танковая дивизия — 29-й танковый полк — 9-я рота

  До 22 июня 1941 года

  22 июня и дни после него

  Мой первый бой: котел Белосток — Минск

  Перевод в группу армий «Север» (август 1941 г.)

Глава 5. Кампания в России на северном участке

  Бои на северном участке (сентябрь 1941 г.)

  В лазарете в Бад Киссингене и в 10-м резервном танковом батальоне в Гросс Глинеке (сентябрь — декабрь 1941 г.)

  Первая кампания на Волхове с 11 января 1942-го до начала февраля 1942 года

  Вторая кампания на Волхове с конца февраля 1942-го до 20 мая 1942 года

  Перевод из 29-го танкового полка в 4-й танковый полк (май 1942 г.)

  Дополнение к главе 5

Глава 6. С 4-м танковым полком на Кавказе

  «Освежение» в Силезии (июнь/июль 1942 г.)

  В 13-й танковой дивизии и марш на Кавказ (июль 1942 г.)

  Кавказ

  Бои на Кавказе (с августа по декабрь 1942 г.)

  Домой в рейх (декабрь 1942 г.)

  Дополнение к главе 6

Глава 7. Переобучение на танк «Тигр» в Путлосе и Падерборне Инспекторат танковых войск — Главнокомандование сухопутными войсками в Берлине — Стрелковая школа танковых войск в Путлосе — Округ VI, Мюнстер — 500-й танковый батальон Падерборн

  Первая встреча с «Тигром»

  Мы попали в 503-й тяжелый танковый батальон

  Дополнение к главе 7

Глава 8. В 503-м тяжелом танковом батальоне группы армий «Юг» Группа армий «Юг» — Армейская группа «Кемпф» — 3-й танковый корпус (Брайт) — 503-й тяжелый танковый батальон — 1-я рота

  Перевод в 1-ю роту (март 1943 г.)

  Пребывание в Харькове (с апреля по июнь 1943 г.)

  О фотографии на этой странице

  О фотографии с «Турецких учений»

  «Цитадель» и отступление к Днепру (с июля по декабрь 1943 г.)

  Черкассы (январь — февраль 1944 г.)

  Бои батальона с 22 января по 21 февраля 1944 года

  Дополнение к главе 8

Глава 9. Обучение на офицера в Ордруфе и Крампнитце Инспекторат танковых войск — Командование школами танковых войск — 2-я школа фанен-юнкеров, Ордруф — 1-я высшая курсантская школа, Крампнитц

  В Ордруфе — 16-й набор кандидатов в офицеры (с апреля по июль 1944 г.)

  20 июля 1944 г

  В Крампнитце — 17-й набор кандидатов в офицеры (с августа по декабрь 1944 г.)

  Дополнение к главе 9. Обучение на офицера в вермахте

Глава 10. Обратно в 503-й тяжелый танковый батальон Группа армий «Юг» — 6-я и 8-я армии — Танковый корпус «Фельдхернхалле» — 503-й тяжелый танковый батальон «Тигров», с 1 января 1945 года тяжелый танковый батальон FHH (Feldherrnhalle)

  В 3-й роте (с января по февраль 1945 г.)

  Бой у Замолы (январь 1945 г.)

  В штабе батальона (март 1945 г.)

Глава 11. Танковый бой у Миттерхофа Группа армий «Юг» — 8-я армия — Танковый корпус «Фельдхеррнхалле» (FHH) — 503-й тяжелый танковый батальон, с 1 января 1945 года тяжелый танковый батальон FHH (Feldherrnhalle)

  Положение на 19 и 20 апреля 1945 года

  Развитие ситуации

  Оценка

  Обзор

  Дополнение к главе 11

Глава 12. Конец войны в Чехословакии в мае 1945 года

  Дополнение к главе 12

Глава 13. Война закончилась — что теперь?

  Через Богемский лес на запад

  После «часа ноль»

  Дополнение к главе 13

Приложение

  Нелегкая дружба

  Павшие 503-го тяжелого танкового батальона

  Потери немецкого вермахта во Второй мировой войне Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg