«Вадим Негатуров»

…Донецк висит на волоске, разбомблен аэропорт, подбит грузовик, в город продвинулся противник, но быстрее его распространяются самые жуткие слухи. Мы летим по вымершим ночным улицам в микроавтобусе. Возле штаба — полная темнота. Предупреждающие крики, лязг затворов. Водитель орет пароль. Въезжаем во двор, мгновенно гаснут фары.

В коридоре в полумгле среди оружия сидят и стоят измученные люди. Сегодня они потеряли товарищей. Эта ночь может быть последней. Наш прежний водитель, который ловко крутил баранку еще несколько часов назад, контужен, без сознания, подходит боец, жалуется, что не может засунуть ему в рот таблетку, а медсестры нет, командир грубо обрывает.

Немолодой ополченец с застывшим лицом сидит на огнемете и глухо цедит слова. Он размышляет о том, сколько денег отвалили за каждый вылет сегодняшним летчикам, пускавшим ракеты, о том, что наверняка это были профессионалы-наемники.

— Сергей, — говорю я.

— Одесса, — называет позывной.

— Вы с Одессы?

— Местный… — Он медлит: — С Красного Партизана.

— А почему Одесса?

— После Одессы… — Он поднимает отрешенные глаза и затем чуть щурится, мол, пойму ли — ну, конечно, пойму, как не понять.

Здесь многие после Одессы.

Об Одессе надписи на стенах домов.

…Через неделю в Москве я приду в квартиру на Маяковке к вдове добровольца, погибшего в тот день в Донецке (у него был позывной «Мир»), и она скажет, что он решился ехать в Донбасс после Одессы. Когда случилась Одесса, он не давал ей смотреть телевизор с горящими и гибнущими: «Не смотри, нельзя, не надо, это слишком!» И она старалась не смотреть и плакала, а теперь плачет, потому что он погиб.

А я ведь тоже до сих пор не смотрел основных кадров из Одессы. Не могу себя заставить.