«Танки повернули на запад»

Коровкин подвел «тридцатьчетверку» к крепости — последнему вражескому очагу в городе. Я вынул из кобуры маузер. Балыков достал автомат. Спрыгнули на каменные плиты. Откуда-то снизу доносилась стрельба. По двору бежали автоматчики и скрывались в узких дверях, упрятанных в нишах. Вдруг пальба стихла. Одиночный выстрел, другой и — тишина.

Мы шли, спотыкаясь, по лестнице, и в нос бил кислый запах сырости и гнили. В первый момент после улицы ничего не разглядишь.

Балыков включил фонарик. Навстречу двигались фигуры с поднятыми руками. Остатки гарнизона сдались в плен.

Во дворе лейтенант, пряча в кобуре пистолет, наставлял пленных:

— Порядочек соблюдайте, тут вам не у Гитлера. Для вас война кончилась. Будете теперь в лагерях картошку сажать.

Солнце еще не село. Набережную Сана запрудила толпа. Женщины в легких белых платьях пели по-польски. Круглолицый мальчик с аккуратным пробором подбежал ко мне и сунул букетик маргариток. Довольные родители — молодая мать и седоголовый хромой отец — пожали мне руку.

Поглощенный своими мыслями, я шел вдоль набережной. Здесь, вот здесь стояли пушки, ударившие перед рассветом 22 июня. А там, на том берегу, не спеша расходилась после субботнего гулянья молодежь. Потом по этому вот мосту пошли танки, меченные крестами, трехосные грузовики с пехотой, генеральские «оппели», штабные автобусы… Отсюда выползла война.

И то, что мы вернулись в эти места, — не просто воинская победа, а торжество великой справедливости, дорогой всем честным людям.

С утра начался марш. Танки, покачиваясь, шли и шли весь день на северо-запад. И от толчков на ухабах в триплексах то мелькала примятая гусеницами земля, то голубело небо. А когда танк поднимался из воронки или карабкался вверх по склону, в смотровые щели слепяще било солнце.