«Улыбка фортуны»

Автор — доктор наук, профессор Калифорнийского университета. Парижский журнал «Континент» писал в 1980 году об авторе: «О своих открытиях Мюге рассказывает так, словно ничего особенного не произошло — так, обычная рутина… И вместе с тем читатель может вполне оценить значение этих открытий, ибо автор умеет рассказать о научных приключениях в столь же популярной и занимательной форме, как и о приключениях диссидентского периода своей жизни».

«Первая ненаучная книга» Сергея Мюге производит прежде всего впечатление абсолютной искренности. Когда книга пишется вот так — распахнуто и рассвобожденно, — то уже неважной становится степень профессионализма: важно прежде всего свидетельство. Но кроме того, что эта, по сути автобиографическая книжка — свидетельство «о времени и о себе», она интересна тем, что в ней личность автора предстает настолько живо, настолько непосредственно, настолько стереокопическим выглядит этот веселый автопортрет, что читателя она захватывает. И не теми общеизвестными событиями, которые отразились в ней, а как раз «крупными планами», тем, как эти события переживались автором — героем книги. Это — в самом лучшем смысле книжка о себе. И потому она дает время в таких деталях, в таких поворотах, какие никогда не были бы возможны в мемуарах, стремящихся рассказать о событиях эпохальных. Детали исчезли бы, и вместе с ними колоритная личность героя — чем-то напоминающего Ходжу Насреддина, переселенного в наши дни. Именно потому, что автор ни на минуту не боится показаться смешным, смешными оказываются события, учреждения, люди… Вся советская действительность со всеми ее атрибутами. Увиденная глазами человека, выросшего внутри нее, но как-то спасшегося от того, чтобы «принюхаться», эта «действительность» предстанет смешным и страшным анекдотом…

(«Континент», № 24).

Бывшей жене моей Ксении Михайловне (Асеньке) Великановой посвящаю свою первую ненаучную книгу.

Однажды семидесятисемилетний деревенский дед, доме которого я долгое время жил в ссылке, наслушавшись наших разговоров о лагерях, — а почти все, кто приходил к нам тогда, в отличие от меня попали в ссылку после лагеря «навечно», — не выдержал, просунул не совсем еще седую голову в дверь, соединявшую горницу, где мы жили, с кухней, где он располагался с бабкой, и сказал раздумчиво, резко и вполне уверенно: