«Ах, дорогой дядя Гиляй, крестный мой отец в литературе и атлетике, скорее воображу себе Москву без царя-колокола и царя-пушки, чем без тебя, ты — пуп Москвы!»
Александр Куприн Глава 1. Непоседа из Сямских лесовВ одной из своих заметок Гиляровский признавался — вроде бы с бравадой, но и не без горечи: «У бродяги мемуаров нет — есть клочок жизни. Клочок там, клочок тут — связи не ищи… Бродяжническую жизнь моей юности я сменил на обязанности летучего корреспондента и вездесущего столичного репортера. Днем завтракаешь в „Эрмитаже“, ночью, добывая материал, бродишь по притонам Хитрова рынка. Сегодня, по поручению редакции, на генерал-губернаторском рауте пьешь шампанское, а завтра — едешь осматривать задонские зимовники, занесенные снегом табуны, — и вот — дымится джулун.
Над костром в котелке кипит баранье сало… Ковш кипящего сала — единственное средство, чтобы не замерзнуть в снежном буране, или, по-донскому, шургане… Антон Рубинштейн дирижирует в Большом театре на сотом представлении «Демона», присутствует вся Москва в бриллиантах и фраках, — я описываю обстановку этого торжественного спектакля; а через неделю уже Кавказ, знакомые места, Чертова лестница, заоблачный аул Безенги, а еще выше, под снежной шапкой Коштантау, на стремнинах ледяного поля бродят сторожкие туры. А через месяц Питер — встречи в редакциях и на Невском… То столкнешься с Далматовым, то забредешь на Николаевскую, 65, к Николаю Семеновичу Лескову, то в литературном погребке на Караванной смотришь, как поэт Иванов-Классик мрачно чокается с златокудрым, жизнерадостным Аполлоном Коринфским, и слушаешь, как восторженный и бледный Костя Фофанов, закрыв глаза, декламирует свои чудесные стихи, то у Глеба Успенского на пятом этаже в его квартирке на Васильевском острове, в кругу старых народников рассказываешь эпизоды из своей бродяжной жизни бурлацкой… А там опять курьерский поезд, опять мечешься по Москве, чтобы наверстать прошедшую прогульную неделю».
Гиляровскому неоднократно предлагали написать свой мемуарный труд. На что он отвечал стихами:
«Пишите мемуары! —При каждой встрече говорите вы. —Пишите всё! Ну вот, как пишет Кони,Как пишут все…»У Кони жизнь текла спокойно, без погони,Десятки лет разумна и светла,А у меня рвалась! Я вечно был бродягой,Как мемуары тут писать?Кусочки жизни, смесь баллады с сагой,Могу на крепкую бечевку нанизать.
Комментарии к книге «Гиляровский», Алексей Геннадиевич Митрофанов
Всего 1 комментариев
Валерий
07 янв
Алексей Митрофанов с интонацией снисходительного восхищения рассказывает читателю о приключениях Гиляровского в одноименной книге, изданной в серии ЖЗЛ. Читаешь, и всё время не пропадает ощущение чего-то мелкого, поверхностного, пошленького, чего не ожидаешь встретить в знаменитой серии, известной глубокими исследованиями жизни легендарных людей.
А Митрофанов видит Гиляровского «как пережиток прошлого. Пусть и не вредный». «Гиляровский сделался анахронизмом», - но не понимает этого, наоборот - «чувствует себя классиком». И в подтверждение передёргивает воспоминания уже беспомощного, ослепшего писателя: «Вот сейчас ясный, светлый день, два часа, а я все-таки вижу все в тумане. Принесли газету, но буду читать только заглавия, буквы мне не ясны. Какая жалость, что не могу проехать на метро! А ведь я был в первой шахте в первые дни ее работы, но меня оттуда сторож выгнал. А все-таки я был первый из литераторов!»
Да, Владимир Алексеевич первым из пишущей братии спустился в подземелье будущего метро.
Алексей Геннадиевич тут же радостно воклицает:
«Не был, не был он, конечно, первым литератором. Но как хотел! И свято верил в то, что был. А как иначе? Что же – жизнь не удалась?»
Сам себе не веришь – разве можно так грубо, безапелляционно искажать авторскую мысль? Нельзя, но если хочется.…