«Малыш Николя и его друзья»

Малыш Николя и его друзья (fb2) - Малыш Николя и его друзья (пер. Ирина Л. Прессман) (Малыш Николя) 2780K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рене Госинни - Жан Жак Семпе

Рене Госинни Малыш Николя и его друзья

© 1963, by Editions Denoel New edition © 2004

© Прессман И. Л., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа» Азбука-Аттикус», 2015

Machaon®

* * *

Очки Клотера

Когда сегодня утром Клотер пришёл в школу, мы все ужасно удивились, потому что у него на носу были очки. Клотер – хороший парень, но он в нашем классе самый отстающий, и, кажется, очки на него надели как раз из-за этого.

– Это всё доктор, – объяснил нам Клотер. – Он сказал моим родителям, что если я неважно учусь, то, может, это просто потому, что на уроке плохо вижу. И тогда меня отвели в магазин очков. Мсье, который занимается очками, посмотрел мне в глаза через специальный аппарат – но это совсем не больно – и заставил прочитать кучу букв – ужасную чепуху, без всякого смысла, а потом дал мне очки, и теперь – раз! – я больше не буду отстающим.

Лично меня эта история с очками немного удивила. Конечно, Клотер и в самом деле не всё видит в классе, но в основном потому, что часто засыпает, хотя, может быть, теперь очки помешают ему спать. А первый ученик у нас – Аньян, и, что правда, то правда, только он один носит очки, из-за этого мы даже не можем драться с ним так часто, как хочется.

Вот как раз ему-то и не понравилось, что у Клотера тоже появились очки. Аньян у учительницы любимчик и всегда боится, что кто-то из ребят станет первым вместо него. Зато мы все очень обрадовались, что теперь первым будет Клотер, потому что он отличный товарищ.

– Видел мои очки? – обратился Клотер к Аньяну. – Теперь я буду лучшим по всем предметам, и посылать за картами учительница будет тоже меня, и с доски стирать тоже буду я! Что, получил?

– Нет, мсье! Нет! – завопил Аньян. – Первый – это я! И вообще, ты не имеешь права ходить в школу в очках!

– Ещё чего, очень даже имею, так-то, ясно?! – воскликнул Клотер. – И любимчиком ты больше не будешь! И так тебе и надо!

– А я, – сказал Руфюс, – тоже попрошу своего папу купить мне очки и тоже буду первым!

– Мы все попросим своих пап купить нам очки, – заявил Жоффруа, – и все будем первыми и любимчиками!

Тут началось ужас что: Аньян стал кричать и плакать; он сказал, что это жульничество, что мы не имеем права быть первыми и он будет жаловаться, что его никто не любит, что он очень несчастный и покончит с собой, но тут прибежал Бульон. Бульон – это наш воспитатель, я вам потом как-нибудь расскажу, почему мы его так зовём.

– Что здесь происходит?! – закричал Бульон. – Аньян! Из-за чего ты так рыдаешь? Посмотри-ка мне в глаза и отвечай!

– Они все хотят носить очки! – ответил Аньян, сильно икая.

Бульон посмотрел на Аньяна, потом на нас, потёр рукой рот и сказал:

– Посмотрите все мне в глаза! Я не собираюсь разбираться в ваших историях! Но учтите: если я ещё раз вас услышу, то приму строгие меры! Аньян, пойди и выпей стакан воды, задержав дыхание; всем остальным напоминаю известную поговорку: «Имеющий уши да услышит!»

И он ушёл вместе с Аньяном, который продолжал икать.

– Клотер, – спросил я, – ты мне одолжишь свои очки, когда меня вызовут к доске?

– Да, и на контрольных тоже! – добавил Мексан.

– На контрольных они мне самому будут нужны, – сказал Клотер, – потому что, если я теперь не буду первым, папа сразу поймёт, что я просто не надевал очки, и тогда могут случиться неприятности, ведь он не любит, когда я кому-то даю свои вещи. Но если кого-то просто вызовут к доске, договоримся, конечно.

Он правда классный парень, Клотер, и я попросил его одолжить мне очки, чтобы их примерить. На самом деле не знаю, как Клотеру удастся быть в них первым, потому что через них всё видишь наоборот, и, когда смотришь себе на ноги, кажется, что ступни прямо у тебя перед носом. Потом я передал очки Жоффруа, который передал их Руфюсу, который надел их на Жоакима, который дал их Мексану, который бросил их Эду, который всех нас ужасно рассмешил, когда сделал вид, что он косит, а потом их захотел взять Альцест, и вот тут случилась ссора.

– А ты не трогай, – сказал Клотер Альцесту. – У тебя все руки в масле от бутербродов, испачкаешь очки. Какой смысл потом их надевать, если через них ничего не будет видно, а протирать – это целое дело. Папа не разрешит мне смотреть телевизор, если я снова получу плохую отметку, и всё из-за того, что какой-то придурок испачкал мои очки своими жирными лапами, которые у него все в масле!

И Клотер снова надел свои очки. Альцесту это не понравилось.

– Хочешь получить ими по морде, моими жирными лапами, которые все в масле? – спросил он у Клотера.

– А ты теперь не имеешь права со мной драться, – ответил Клотер. – У меня очки. Что, получил?

– Ну так сними их! – предложил Альцест.

– Нет уж, мсье, – сказал Клотер.

– А-а! – протянул Альцест. – Первые ученики в классе все одинаковые! Трусы!

– Это я, что ли, трус? – закричал Клотер.

– Да, мсье, потому что ты носишь очки, – подтвердил Альцест.

– Ну ладно, сейчас мы посмотрим, кто здесь трус! – ещё громче закричал Клотер, снимая очки.

Они ужасно разозлились, и тот и другой, но подраться им не удалось, потому что опять прибежал Бульон.

– Что тут ещё такое? – спросил воспитатель.

– Он не хочет, чтобы я надевал очки! – кричал Альцест.

– А он хочет вымазать мои очки маслом! – кричал Клотер.

Бульон закрыл лицо руками и потянул себя за щёки, а когда он так делает, с ним шутки плохи.

– Посмотрите-ка мне в глаза, вы оба! – потребовал Бульон. – Не знаю, что ещё вы задумали, но я больше не желаю ничего слышать об очках! А к завтрашнему дню вы проспрягаете глагол в предложении: «Я не должен во время перемены говорить всякий вздор и сеять беспорядок, вынуждая тем самым вмешиваться господина воспитателя». Во всех временах изъявительного наклонения!

И он пошёл давать звонок на урок.

Пока мы строились, Клотер сказал, что, когда у Альцеста будут сухие руки, он с удовольствием одолжит ему свои очки. Наш Клотер правда отличный парень.

На уроке – это была география – он передал очки Альцесту, который сначала хорошенько вытер руки о свою куртку. Альцест надел очки, но тут ему не повезло, потому что из-за этого он не заметил учительницу, которая подошла к нему совсем близко.

– Прекрати паясничать, Альцест! – закричала учительница. – И перестань косить! Вот попадёшь на сквозняк и так и останешься косым![1] А пока что отправляйся вон из класса!

Альцест вышел вместе с очками на носу, но чуть было не врезался в дверь, а потом учительница вызвала Клотера к доске.

Но Клотер, оставшись без очков, конечно же ничего не смог ответить и опять получил «ноль»[2].

Чудесный глоток свежего воздуха

Мсье Бонгрен пригласил нас на воскресенье в гости в свой новый загородный дом. Мсье Бонгрен – бухгалтер, он работает вместе с моим папой, и, кажется, у него есть сын, которому столько же лет, как и мне, его зовут Корантен, и он очень симпатичный.

Я был страшно рад приглашению, потому что обожаю ездить за город. Папа объяснил нам, что мсье Бонгрен купил дом совсем недавно и он ему сказал, что это недалеко от города. Мсье Бонгрен всё подробно растолковал папе по телефону, папа записал, как ехать, на листочке бумаги, и, кажется, туда вовсе нетрудно добраться. Всё время прямо, потом на первом светофоре поворачиваем налево, проезжаем под железнодорожным мостом, потом опять всё время прямо до перекрёстка, а там повернуть налево и ещё раз налево и ехать до большой белой фермы, потом повернуть направо на маленькую просёлочную дорогу и там уже всё время прямо и налево после заправочной станции.

Мы, то есть папа, мама и я, выехали на машине довольно рано утром. Сначала папа пел, но потом перестал – всё из-за других машин, которые тоже ехали по дороге, и поэтому мы почти не двигались вперёд. Потом папа проехал светофор, у которого надо было повернуть налево, но сказал, что это не важно и что он выедет на нужную дорогу на следующем перекрёстке. Но на следующем перекрёстке шёл большой ремонт, там повесили табличку «Объезд», и мы потерялись. Папа кричал на маму, что она плохо читает ему объяснение, которое записано на бумажке, потом спрашивал дорогу у кучи разных людей, но никто из них ничего не знал, и мы приехали к мсье Бонгрену почти к обеду и сразу перестали ссориться.

Мсье Бонгрен вышел нас встречать к калитке своего сада.

– Конечно, – улыбался мсье Бонгрен. – Сразу видно горожан! Что, слабо было встать пораньше?

Тогда папа сказал ему, что мы потерялись, и мсье Бонгрен ужасно удивился.

– Как это тебе удалось? – спросил он. – На совершенно прямой дороге?! – И повёл нас в дом.

Дом у мсье Бонгрена просто замечательный! Не очень большой, но замечательный!

– Подождите, – сказал мсье Бонгрен, – я позову жену. – И он закричал: – Клер! Клер! Наши друзья уже здесь!

Когда мадам Бонгрен пришла, у неё были красные глаза, она кашляла, а её фартук был весь в чёрных пятнах. Она нам сказала:

– Не подаю вам руки, потому что я вся в угле! С самого утра бьюсь, пытаясь разжечь эту плиту, но всё без толку!

Мсье Бонгрен расхохотался:

– Разумеется, всё немного по-деревенски, но в этом и состоит загородная жизнь! Невозможно же иметь здесь электрическую плиту, как в городской квартире.

– А почему бы и нет? – спросила мадам Бонгрен.

– Через двадцать лет, когда я закончу выплачивать кредит за дом, мы вернёмся к этой теме, – сказал мсье Бонгрен и снова расхохотался.

Но мадам Бонгрен не смеялась.

– Прошу прощения, – извинилась она, – но мне надо заняться обедом. Боюсь, что и он тоже выйдет очень по-деревенски.

И она ушла.

– А что Корантен, – спросил папа, – его нет дома?

– Да здесь он, – ответил мсье Бонгрен, – но этот юный болван наказан, сидит в своей комнате. Представляешь, что он натворил сегодня утром, как только встал? Держу пари, не догадаешься! Залез на дерево, чтобы нарвать слив! Подумать только! Каждое из этих деревьев мне стоило целое состояние! Так не для того же я на это пошёл, чтобы сорванец развлекался, ломая на них ветки, а?

Но потом мсье Бонгрен решил, что, раз я здесь, он отменит наказание, так как уверен, что я послушный маленький мальчик и не собираюсь разорять его сад и огород.

Пришёл Корантен, поздоровался с моими папой и мамой, и мы с ним пожали друг другу руки. Он мне показался классным парнем, не таким классным, как ребята в школе, конечно, но надо сказать, что в школе ребята у нас просто потрясающие.

– Пошли играть в сад? – предложил я.

Корантен посмотрел на своего папу, и тот заметил:

– Я бы предпочёл, чтобы вы этого не делали, дети. Мы скоро будем обедать, и мне бы не хотелось, чтобы вы натащили в дом грязи. Маме так трудно было сегодня навести порядок!

Тогда мы с Корантеном сели и, пока взрослые пили аперитив, стали рассматривать один журнал, который я уже читал дома. Мы успели прочитать этот журнал несколько раз, потому что мадам Бонгрен, которая не пила аперитив вместе со всеми, всё задерживалась с обедом. А потом она пришла, сняла свой фартук и объявила:

– Тем хуже… К столу!

Мсье Бонгрен был очень горд закуской, потому что, как он нам объяснил, помидоры явились на стол прямо с его огорода, а папа засмеялся и сказал, что они поторопились явиться, потому что ещё совершенно зелёные. Мсье Бонгрен ответил, что, может, они и в самом деле ещё не до конца созрели, но всё равно, у них совершенно другой вкус – не как у тех помидоров, которые продаются на рынке.

Лично мне очень понравились сардины.

Потом мадам Бонгрен принесла жаркое, очень смешное, потому что снаружи оно оказалось совершенно чёрным, а внутри – как будто его вообще не жарили.

– Я это не буду, – сказал Корантен. – Я не люблю сырое мясо!

Мсье Бонгрен сделал большие глаза и велел ему быстро закончить с помидорами и есть мясо, как все, если не хочет, чтобы его наказали. Что действительно получилось неважно, так это картошка к жаркому – она была немного жестковата.

После обеда мы снова уселись в гостиной. Корантен опять взял журнал, а мадам Бонгрен стала объяснять маме, что в городе у них есть домработница, но она не захотела ехать за город в воскресный день, а мсье Бонгрен объяснял папе, сколько ему всё это стоило, этот самый дом, и что ему удалось провернуть очень выгодное дельце. Мне всё это было неинтересно, и я спросил у Корантена, не можем ли мы пойти поиграть на улицу, где вовсю светило солнце. Корантен посмотрел на своего папу, и мсье Бонгрен разрешил:

– Ну конечно же, дети, идите. Единственное, о чём я вас прошу, – играйте не на газонах, а только на аллейках. Развлекайтесь, но ведите себя как следует.

Корантен сказал, что мы пойдём играть в петанк[3]. Я очень люблю петанк, потому что я потрясающе меткий. Мы играли на аллейке, она была всего одна и не очень широкая, и надо признаться, что Корантен классно защищался.

– Осторожней, – попросил он меня, – если шар упадёт на газон, его уже не достанешь.

Потом Корантен бросил шар, который – бац! – не попал в мой, а упал прямо на траву. Окно в доме немедленно открылось, и оттуда высунулась голова мсье Бонгрена. Мсье Бонгрен был весь красный и недовольный.

– Корантен! – закричал он. – Я сто раз говорил, чтобы ты был осторожен и не портил газон! Сколько недель над ним трудился садовник! А ты, как только вырываешься за город, становишься совершенно неуправляем! Довольно! Отправляйся к себе в комнату и сиди там до самого вечера!

Корантен заплакал и ушёл, и тогда я тоже вернулся в дом.

Но мы не слишком долго ещё там пробыли, потому что папа сказал, что предпочитает выехать пораньше, чтобы не угодить в пробки. Мсье Бонгрен ответил, что это действительно разумно и что они сами тоже скоро поедут – как только мадам Бонгрен закончит уборку.

Мсье и мадам Бонгрен проводили нас до машины. Папа и мама им сказали, что отлично провели этот день, который никогда не забудут, и, когда папа уже собирался трогаться с места, мсье Бонгрен подошёл к самой дверце.

– Почему бы тебе тоже, как и мне, не купить домик за городом? – предложил мсье Бонгрен. – Конечно, сам я мог бы без всего этого обойтись, но нельзя же быть таким эгоистом, старик! Ты себе просто не представляешь, какой это отличный отдых и как полезен для жены и моего парня глоток свежего воздуха каждое воскресенье!

Цветные карандаши

Сегодня утром, перед тем как мне уходить в школу, почтальон принёс для меня посылку – подарок от бабули. Он классный, наш почтальон!

Папа, который в это время как раз пил кофе с молоком, сказал:

– Ай-яй-яй, кажется, намечается катастрофа!

Но маме не понравилось, что папа так сказал, и она стала кричать, что всякий раз, когда её мама (моя бабуля) что-то делает, папа находит повод придраться, а папа ответил, что он хочет спокойно выпить свой кофе с молоком, а мама ему сказала, что, о, конечно, она ни на что другое не годится, как только готовить кофе с молоком и заниматься уборкой, и папа сказал, что он этого никогда не говорил, но имеет полное право рассчитывать на каплю покоя в доме, он, который работает в поте лица, чтобы маме было из чего готовить кофе с молоком.

Пока папа с мамой разговаривали, я открыл посылку, а там оказалось что-то потрясающее: коробка с цветными карандашами! Я так обрадовался, что схватил коробку и принялся бегать по столовой, прыгать и танцевать, и все карандаши рассыпались.

– Неплохо для начала! – заметил папа.

– Я не понимаю твоего отношения, – воскликнула мама. – А кроме того, не вижу, какую катастрофу может вызвать коробка цветных карандашей! Нет, совершенно не вижу!

– Увидишь, – ответил папа.

И он ушёл на работу. Мама велела мне быстро подобрать карандаши, потому что я мог опоздать в школу. Я быстренько собрал всё в коробку и спросил у мамы, можно ли мне взять их с собой. Мама разрешила, но сказала, чтобы я был поосторожней и чтобы из-за моих цветных карандашей не случилось каких-нибудь неприятностей. Я пообещал, положил коробку к себе в ранец и ушёл. Не понимаю я маму с папой: каждый раз, когда получаю подарок, они уверены, что я наделаю глупостей.

Я пришёл в школу как раз в тот момент, когда звенел звонок на урок. Я очень гордился своими цветными карандашами, и мне не терпелось показать их ребятам. На самом деле у нас в школе только Жоффруа всё время приносит разные новые вещи, которые ему покупает его очень богатый папа, и теперь я был ужасно доволен, что покажу этому Жоффруа, что не он один получает классные подарки, вот так, ясно вам, в конце концов, кроме шуток…

В классе учительница вызвала Клотера к доске, и, пока она его спрашивала, я показал коробку Альцесту, который сидит рядом со мной.

– Классно, – сказал Альцест.

– Мне их бабуля прислала, – объяснил я.

– Это что? – спросил Жоаким.

И Альцест передал коробку Жоакиму, который передал её Мексану, который передал её Эду, который передал её Руфюсу, который передал её Жоффруа, который скорчил дурацкую рожу.

Из-за того что все открывали коробку и доставали карандаши, чтобы посмотреть на них и попробовать, как они рисуют, я испугался, что учительница это заметит и всё отнимет. Тогда я стал по-всякому показывать Жоффруа, чтобы он вернул мне коробку, и тут учительница закричала:

– Николя! Что с тобой, почему ты крутишься и паясничаешь?

Она меня ужасно испугала, учительница, и я заплакал и объяснил ей, что это всё из-за коробки с цветными карандашами, которую прислала бабуля, и я хочу, чтобы мне её вернули. Учительница удивлённо на меня посмотрела, вздохнула и сказала:

– Хорошо. Пусть тот, у кого сейчас коробка Николя, вернёт её ему.

Жоффруа встал и принёс мне коробку. Я заглянул внутрь и увидел, что многих карандашей не хватает.

– Что ещё? – спросила меня учительница.

– Карандашей не хватает, – объяснил я.

– Те, у кого остались карандаши Николя, верните их ему, – велела учительница.

Тогда все ребята встали, чтобы подойти и вернуть мне карандаши. Учительница стала стучать по столу линейкой и всем назначила наказание – проспрягать глагол в предложении: «Я не должен использовать цветные карандаши как предлог, чтобы прерывать урок и сеять беспорядок в классе». Не наказали только Аньяна, любимчика учительницы, – его в этот день вообще не было в школе, потому что он болел свинкой, и ещё Клотера, который в это время как раз отвечал у доски. Но Клотера зато оставили без перемены: так всегда бывает, когда его вызывают к доске.

Прозвенел звонок на переменку, и я вышел из класса, прихватив с собой коробку с карандашами, чтобы можно было обсудить её с ребятами, не рискуя нарваться на неприятности. Во дворе я открыл коробку и увидел, что не хватает жёлтого карандаша.

– У меня жёлтого не хватает! – закричал я. – Верните мне жёлтый!

– Ты уже всем надоел со своими карандашами, – сказал Жоффруа. – Это из-за тебя всех наказали!

Вот тут я ужасно разозлился.

– Если бы вы не валяли дурака, ничего бы не случилось, – возразил я. – На самом деле всё из-за того, что вам просто завидно! А если я не найду вора, то пожалуюсь!

– Жёлтый у Эда, – закричал Руфюс, – он весь красный!.. Эй, парни, вы слышали? Я сострил: я сказал, что это Эд украл жёлтый, поэтому он весь красный!

И все захохотали, и я тоже, потому что у Руфюса здорово получилось, я папе обязательно расскажу. Не смеялся только Эд. Он подошёл к Руфюсу и стукнул его кулаком по носу.

– Так кто это здесь вор? – спросил Эд и врезал по носу ещё и Жоффруа.

– Но я же ничего не говорил! – воскликнул Жоффруа, который не любит, чтобы его били кулаком по носу, особенно когда это делает Эд.

Лично меня очень развеселило, как всё вышло с Жоффруа, который получил по носу, когда совершенно этого не ожидал. И тут Жоффруа подбежал ко мне и по-предательски дал мне оплеуху, моя коробка с цветными карандашами упала, и мы подрались.

Примчался наш воспитатель Бульон, разнял нас, обозвал бандой маленьких дикарей, сказал, что знать не желает, в чём тут дело, и влепил каждому написать по сто строчек.

– Лично я здесь совершенно ни при чём, – заявил Альцест, – я как раз ел бутерброд.

– Я тоже, – вмешался Жоаким, – я в это время просил у Альцеста, чтобы он отломил мне кусочек.

– Ага! – ответил ему Альцест.

И тогда Жоаким врезал Альцесту, а Бульон влепил им по двести строчек каждому.

Когда я вернулся домой обедать, настроение у меня было отвратительное. Коробка из-под карандашей была порвана, некоторые карандаши сломаны, а жёлтый так и не нашёлся. В столовой я расплакался, объясняя маме, как всё вышло с наказаниями. И тут вошёл папа и сказал:

– Ага, я вижу, что не ошибся – и из-за цветных карандашей случилось нечто катастрофическое!

– Не надо ничего преувеличивать, – заметила мама.

Но тут раздался ужасный грохот: это упал папа, наступив на мой жёлтый карандаш, который, оказывается, лежал прямо перед дверью в столовую.

Туристы

– Эй, парни! – сказал нам Жоаким, когда мы выходили из школы. – А не пойти ли нам завтра в поход?

– Это как – «в поход»? – спросил Клотер, который каждый раз нас смешит, потому что ничего никогда не знает.

– В поход? Это классно! – объяснил ему Жоаким. – Я ходил в прошлое воскресенье с родителями и их друзьями. Сначала едешь на машине подальше от города, потом останавливаешься в каком-нибудь красивом месте у реки, ставишь палатки, разводишь костёр, чтобы готовить еду, купаешься, ловишь рыбу и ночуешь в палатке. И ещё там есть комары, а когда начинается дождь, то надо побыстрее уезжать.

– А меня не отпустят одного далеко за город, – сказал Мексан, – вот так, валять дурака. Особенно если там есть речка.

– Да нет, – ответил Жоаким, – мы будем понарошку! Пойдём в поход на пустырь!

– А как же палатка? Вот у тебя, например, есть палатка? – спросил Эд.

– Конечно! – подтвердил Жоаким. – Ну что, согласны?

И вот в четверг мы все собрались на пустыре. Не знаю, рассказывал я вам уже или нет, что в нашем квартале, совсем рядом с моим домом, есть потрясающий пустырь, где можно найти и ящики, и бумажки, и камни, и старые коробки, и бутылки, и злых кошек, а главное, там есть старая машина без колёс, но всё равно классная.

Последним пришёл Жоаким. На руке у него висело сложенное в несколько раз одеяло.

– А палатка? – спросил Эд.

– Да вот же она, – ответил Жоаким, показывая нам старое одеяло с кучей дырок и пятнами повсюду.

– Это ненастоящая палатка! – возразил Руфюс.

– Ты что, думал, что мой папа даст мне свою новую палатку? – спросил Жоаким. – А с одеялом можно играть понарошку.

Потом Жоаким сказал, чтобы мы все залезали в машину, потому что в поход надо сначала ехать на машине.

– Неправда! – сказал Клотер. – У меня есть двоюродный брат, бойскаут, и он всегда ходит в поход пешком!

– Хочешь идти пешком, так иди! – разозлился Жоаким. – А мы поедем на машине и приедем гораздо раньше тебя.

– А кто будет за рулём? – поинтересовался Жоффруа.

– Я, конечно, – ответил Жоаким.

– Это почему же, скажите на милость? – возмутился Жоффруа.

– Потому что это я предложил идти в поход, и потом, потому что палатку тоже принёс я, – отрезал Жоаким.

Жоффруа был не очень-то доволен, но мы все торопились поскорее приехать на место, где разобьём лагерь, и сказали ему, чтобы он не придирался. Наконец все уселись в машину, палатку положили на крышу и стали делать «врум-врум-врум» – все, кроме Жоакима, который был за рулём и покрикивал:

– Эй, папаша, прижмись-ка к обочине!.. А ты, лихач, куда прёшь?.. Видели, как я его обошёл, вон того, в спортивной машине? – Наверное, наш Жоаким будет потрясающим водителем, когда вырастет. Наконец он заметил: – Мне кажется, здесь чудесный уголок. Давайте остановимся.

Мы перестали делать «врум-врум-врум» и вылезли из машины. Жоаким огляделся по сторонам, ужасно довольный.

– Отлично! Несите палатку, речка совсем рядом.

– Это где же ты видишь речку, а? – спросил Руфюс.

– Как это где, да вот же! – показал Жоаким. – Понарошку, чего там!

Потом мы принесли палатку, и, пока её ставили, Жоаким велел Жоффруа и Клотеру сходить на речку за водой, а потом мы понарошку разожгли костёр, чтобы приготовить обед.

Не так-то просто было поставить палатку, но мы составили ящики один на другой, а сверху накрыли их одеялом. Получилось очень здорово.

– Обед готов! – крикнул Жоффруа.

Тогда все стали понарошку есть, кроме Альцеста, который ел по-настоящему, потому что принёс с собой из дома бутерброды с джемом.

– Цыплёнок очень удался! – заметил Жоаким, делая «мням-мням».

– Не поделишься со мной своими бутербродами? – спросил Мексан у Альцеста.

– С ума сошёл? – ответил Альцест. – Я же не прошу у тебя кусочек цыплёнка?

Но Альцест – хороший друг, поэтому он всё-таки дал один бутерброд Мексану – правда, понарошку.

– Ладно, теперь надо погасить костёр, – объяснил Жоаким, – и закопать все грязные бумажки и консервные банки.

– Ты что, псих?! – воскликнул Руфюс. – Если закапывать все грязные бумажки и все консервные банки на пустыре, мы тут просидим до воскресенья!

– Дурак же ты! – вздохнул Жоаким. – Мы же понарошку! А сейчас все залезаем в палатку и ложимся спать.

Там, в палатке, было потрясающе здорово: ужасно тесно, жарко, но очень весело. Мы, конечно, не по-настоящему спали, потому что спать нам не хотелось и потому что не было места. Мы уже некоторое время сидели под одеялом, когда Альцест спросил:

– А что дальше будем делать?

– Так, ничего, – пожал плечами Жоаким. – Тот, кто хочет, может спать, а остальные могут пойти купаться на речку. Когда идёшь в поход, все делают кто что хочет. Это-то и здорово.

– Если бы я принёс свои перья, – сказал Эд, – можно было бы прямо в палатке поиграть в индейцев.

– В индейцев? – спросил Жоаким. – Где ты видел, чтобы индейцы ходили в поход, идиот?

– Это я идиот? – вспылил Эд.

– Эд прав, – поддержал его Руфюс, – в палатке сидеть скучно!

– Вот именно, ты идиот, – повторил Жоаким, и напрасно, потому что с Эдом шутки плохи, он очень сильный и – бац! – врезал Жоакиму кулаком по носу, а Жоаким рассердился и дал ему сдачи.

Из-за того что в палатке было совсем мало места, оплеухи доставались нам всем, а потом ящики упали, и вылезти из-под одеяла оказалось очень трудно, но всё равно всем было страшно весело. Только Жоаким разозлился. Он топтал одеяло ногами и кричал:

– Раз так, вылезайте из моей палатки! Я один пойду в поход!

– Ты по-настоящему злишься или понарошку? – спросил Руфюс.

Тут мы все расхохотались, и Руфюс хохотал вместе с нами и спрашивал:

– Чего я такого сказал смешного, а, парни? А? Что я сказал смешного?

А потом Альцест объявил, что уже поздно и пора идти домой ужинать.

– Да, – согласился Жоаким. – Кстати, пошёл дождь! Быстро! Быстро! Собирайте все вещи и бежим в машину!

Здорово было в походе, и все мы возвратились домой усталые, но довольные, даже если наши папы и мамы нас и отругали за опоздание.

Но вообще-то это несправедливо, потому что мы же не виноваты, что на обратном пути застряли в ужасной пробке!

Как мы выступали по радио

Сегодня утром, когда мы пришли в класс, учительница нам сказала:

– Дети, у меня для вас важная новость. В рамках проводимого в настоящее время опроса учащихся школ к нам придут репортёры с радиостанции, чтобы взять у вас интервью.

Мы ничего не ответили, потому что никто ничего не понял, кроме Аньяна, но это нормально: ведь он любимчик и первый ученик. Тогда учительница объяснила, что придут дяди, которые работают на радио, и будут задавать нам всякие вопросы, что они это делают во всех школах города и что сегодня наша очередь.

– Я надеюсь, что вы будете хорошо себя вести и разумно отвечать на все вопросы, – сказала учительница.

Мы, конечно, ужасно разволновались, узнав, что будем выступать по радио, и учительнице пришлось несколько раз постучать линейкой по столу, чтобы мы успокоились и не мешали ей вести урок грамматики.

А потом дверь класса открылась, и вошёл директор с двумя мсье, один из которых нёс чемодан.

– Все встали! – скомандовала учительница.

– Садитесь! – велел директор. – Дети, нашей школе оказана большая честь принять у себя представителей радиостанции. Благодаря их усилиям, волшебству радиоволн и гению Маркони[4] то, что вы сейчас скажете, услышат во многих и многих семьях. Я уверен, что к этой чести вы отнесётесь сознательно и с чувством ответственности, но предупреждаю: тот, кто вздумает валять дурака, будет наказан! А сейчас мсье объяснит, что от вас требуется.

Тут один из мсье объяснил, что он будет задавать нам вопросы про то, что мы любим делать и чему учимся в школе. Потом он взял в руки какую-то штуковину и показал нам:

– Вот это микрофон. Говорить будете в него, чётко и ясно, бояться тут нечего, а сегодня вечером, ровно в восемь часов, сможете услышать себя по радио, потому что мы всё запишем.

Потом этот мсье повернулся к другому мсье, который поставил свой чемодан на учительский стол, открыл его, и там оказались всякие приборы, а себе на уши он надел такие штуковины, чтобы слушать. Как лётчики в фильме, который я недавно смотрел, но у тех радио не работало, и везде был сплошной туман, и из-за этого они всё никак не могли найти город, в который летели, и упали в море. В общем, классный фильм.

Первый мсье сказал тому, у которого были штуковины на ушах:

– Можем начинать, Пьерро?

– Ага, – ответил мсье Пьерро, – давай-ка сделаем пробу голоса.

– Раз, два, три, четыре, пять. Порядок? – спросил другой мсье.

– Готово, Кики, – сообщил мсье Пьерро.

– Хорошо, – обрадовался мсье Кики. – Итак, кто желает высказаться первым?

– Я! Я! Я! – закричали мы все.

Мсье Кики рассмеялся и сказал:

– Я вижу, что желающих немало. Придётся мне попросить мадемуазель, чтобы она выбрала одного из вас.

И учительница конечно же решила, что надо расспросить Аньяна, потому что он первый ученик в классе. Вечно одно и то же с этим любимчиком, правда, чего там, так оно и есть!

Аньян подошёл к мсье Кики, и мсье Кики поднёс микрофон к его лицу, которое было совершенно белым.

– Итак, скажи-ка, малыш, как тебя зовут? – обратился к нему мсье Кики.

Аньян открыл рот, но ничего не сказал. Тогда мсье Кики спросил:

– Тебя ведь зовут Аньян, не так ли?

Аньян в знак согласия кивнул головой.

– Насколько нам известно, – продолжал мсье Кики, – ты в этом классе первый ученик. Нам бы хотелось узнать, как ты проводишь свободное время, какие у тебя любимые игры… Ну же, отвечай! Не надо бояться, давай!

Тут Аньян расплакался, а потом его затошнило, и учительнице пришлось быстро вывести его из класса.

Мсье Кики вытер лоб, посмотрел на мсье Пьерро, а потом спросил нас:

– Есть ли среди вас кто-нибудь, кто не боится говорить перед микрофоном?

– Я! Я! Я! – закричали мы все.

– Отлично! – обрадовался мсье Кики. – Вон тот маленький толстячок, иди сюда. Вот так… Ладно, начнём… Как тебя зовут, малыш?

– Алшешт, – сказал Альцест.

– Алшешт? – переспросил мсье Кики, очень удивившись.

– Не будешь ли ты столь любезен не разговаривать с набитым ртом? – попросил директор.

– А что, – ответил Альцест, – я как раз ел круассан, когда он меня позвал.

– Круас… Значит, теперь мы уже едим в классе?! – закричал директор. – Что ж, великолепно! Отправляйтесь в угол. Мы займёмся этим вопросом позже. И оставьте свой круассан на столе!

Альцест тяжело вздохнул, положил круассан учительнице на стол, пошёл в угол и начал там есть сдобную булочку, которую достал из кармана штанов, пока мсье Кики вытирал микрофон рукавом.

– Простите их, – извинился за нас директор, – они очень юные и немного несобранные.

– О! Мы к этому привыкли! – весело воскликнул мсье Кики. – В прошлый раз нам пришлось брать интервью у докеров, объявивших забастовку. Разве не так, Пьерро?

– Хорошие были времена, – вздохнул мсье Пьерро.

А потом мсье Кики вызвал Эда.

– Как тебя зовут, малыш? – спросил он.

– Эд! – крикнул Эд, и тотчас же мсье Пьерро сорвал с себя те штуковины, которые были у него на ушах.

– Не так громко, – попросил мсье Кики. – Для того и придумали радио, чтобы тебя было слышно очень далеко без всякого крика. Ладно, начнём сначала… Как тебя зовут, малыш?

– Ну, Эд, я вам уже говорил, – сказал Эд.

– Нет же, – возразил мсье Кики. – Не надо мне говорить, что ты мне это уже говорил. Я тебя спрашиваю, как твоё имя, ты мне отвечаешь, и всё. Готов? Пьерро?.. Так, повторим сначала… Как тебя зовут, малыш?

– Эд, – сказал Эд.

– Так и запишем, – сказал Жоффруа.

– Жоффруа, вон отсюда! – крикнул директор.

– Тихо! – закричал мсье Кики.

– Эй! Предупреждай, когда кричишь! – с недовольством сказал мсье Пьерро, который опять снял те штуковины, которые были у него на ушах.

Мсье Кики прикрыл рукой глаза, минутку подождал, потом убрал руку и спросил у Эда, что он любит делать в свободное время.

– Я классный футболист, – сообщил Эд. – Любого из них за пояс заткну.

– Врёшь! – возмутился я. – Вчера ты стоял на воротах, и мы тебе как следует наподдали!

– Ага! – подтвердил Клотер.

– Всё из-за того, что Руфюс дал свисток вне игры! – принялся оправдываться Эд.

– Конечно, – согласился Мексан, – он же играл в твоей команде. Лично я всегда говорил, что игрок не может одновременно быть ещё и судьёй, даже если у него есть свисток.

– Хочешь получить кулаком по носу? – сдвинув брови, спросил Эд, и директор велел ему прийти в школу в четверг[5].

Тут мсье Кики объявил, что всё записано, мсье Пьерро торопливо собрал чемодан, и они ушли.

Вечером в восемь часов мама и папа были дома, а ещё к нам пришли мсье и мадам Бледур, мсье и мадам Куртеплак, это наши соседи, мсье Барлье, который работает вместе с папой на одной работе, и ещё дядя Эжен, и все мы расселись вокруг радиоприёмника, чтобы послушать, как я буду выступать. Бабулю предупредили слишком поздно, и она не смогла приехать, но слушала радио у себя дома вместе со своими друзьями. Папа мною ужасно гордился, гладил меня по голове и повторял: «Хе-хе!» Все были очень рады.

Но не знаю уж, что там у них случилось, на этой радиостанции, но в восемь часов передавали одну только музыку.

Особенно обидно мне было за мсье Кики и мсье Пьерро. Они, наверное, ужасно расстроились!

Мари-Эдвиж

Мама разрешила пригласить школьных друзей к нам домой на полдник, а ещё я пригласил Мари-Эдвиж. У Мари-Эдвиж жёлтые волосы и синие глаза, она дочка мсье и мадам Куртеплак, которые живут рядом с нами в соседнем доме.

Когда ребята пришли, Альцест сразу же отправился в столовую, чтобы посмотреть, что будет на полдник, а когда вернулся, спросил:

– Ещё кто-нибудь придёт? Я посчитал стулья, и одна порция пирога лишняя.

Тогда я объяснил, что пригласил Мари-Эдвиж и что это дочка мсье и мадам Куртеплак, которые живут в соседнем доме.

– Но она же девчонка! – возразил Жоффруа.

– Ну да, что такого, – ответил я.

– С девчонками мы не играем, – отрезал Клотер. – Если она придёт, мы не будем с ней разговаривать и играть с ней тоже не будем, вот ещё, с какой стати…

– Я приглашаю в гости кого хочу, – возмутился я, – а если тебе это не нравится, получишь по шее.

Но я не успел дать ему по шее, потому что в дверь позвонили и вошла Мари-Эдвиж.

На Мари-Эдвиж было платье из такой же материи, что и шторы у нас в гостиной, только тёмно-зелёное и с белым воротничком, у которого по краю идут такие маленькие дырочки. Классно она выглядела, Мари-Эдвиж, но всё-таки было неприятно, что она притащила с собой куклу.

– Что же ты, Николя, – обратилась ко мне мама, – почему не познакомил свою подругу с товарищами?

– Вот это Эд, – сказал я, – а ещё тут Руфюс, Клотер, Жоффруа и Альцест.

– А это моя кукла, – сообщила Мари-Эдвиж, – её зовут Шанталь, у неё платье шёлковое.

Больше никто ничего не сказал, поэтому мама объявила, что мы можем садиться за стол, полдник уже подан.

Мари-Эдвиж сидела между мной и Альцестом. Мама принесла нам горячий шоколад и по куску пирога. Было очень вкусно, но никто не шумел, прямо как в школе на уроке, когда к нам приходит инспектор. А потом Мари-Эдвиж повернулась к Альцесту и сказала:

– Как ты быстро ешь! Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так ел! Это потрясающе!

И после этого она несколько раз очень быстро похлопала ресницами.

У Альцеста после этого глаза вообще остановились, и он, уставившись на Мари-Эдвиж, проглотил целиком огромный кусок пирога, который был у него во рту, а потом глупо хихикнул.

– Подумаешь! – вмешался в разговор Жоффруа. – Я тоже могу есть так же быстро, как он, и даже ещё быстрее, если захочу!

– Ерунда, – ответил Альцест.

– О! – воскликнула Мари-Эдвиж. – Я бы очень удивилась, если бы у тебя получилось быстрее, чем у Альцеста.

И Альцест ещё раз глупо хихикнул. Тогда Жоффруа сказал:

– Сейчас увидишь!

И он принялся есть свой пирог на полной скорости. Альцест не мог принять участия в гонке, потому что уже покончил со своим куском, но все остальные сейчас же включились.

– Я выиграл! – закричал Эд, расплёвывая крошки повсюду вокруг себя.

– Это не считается, – возразил Руфюс, – у тебя в тарелке и так уже почти ничего не оставалось.

– Ещё чего! – возмутился Эд. – У меня полно ещё было!

– Не смеши меня, – хмыкнул Клотер, – это у меня был самый большой кусок, поэтому я и выиграл!

Мне снова захотелось дать по шее этому жулику Клотеру, но тут вошла мама, посмотрела на стол и очень удивилась.

– Как! – воскликнула она. – Вы что, уже съели пирог?

– Я – ещё нет, – ответила Мари-Эдвиж, которая ела маленькими кусочками.

Это занимало много времени, потому что, прежде чем положить кусочек себе в рот, она каждый раз сначала предлагала его своей кукле, но кукла, конечно, ничего не брала.

– Хорошо, – сказала мама, – когда закончите, можете пойти поиграть в саду. Погода прекрасная.

И она вышла.

– У тебя есть футбольный мяч? – спросил Клотер.

– Отличная мысль, – поддержал его Руфюс, – потому что, может быть, вы все очень сильны, когда надо умять кусок пирога, но футбол – это совсем другое дело. Там-то я, как доберусь до мяча, всех обставлю!

– Не смеши меня! – воскликнул Жоффруа.

– А Николя потрясающе кувыркается, – заметила Мари-Эдвиж.

– Кувыркается? – переспросил Эд. – В кувырках самый лучший – я. Уже много лет этим занимаюсь.

– Ну ты обнаглел! – возмутился я. – Тебе прекрасно известно, что именно я чемпион по кувыркам!

– Посмотрим! – отрезал Эд.

И мы все вышли в сад вместе с Мари-Эдвиж, которая уже доела свой пирог.

В саду мы с Эдом немедленно принялись кувыркаться. Потом Жоффруа сказал, что мы ничего не умеем, и тоже стал кувыркаться. Что касается Руфюса, то он кувыркается на самом деле неважно, и Клотеру тоже скоро пришлось остановиться, потому что он уронил в траву шарик, лежавший у него в кармане. Мари-Эдвиж аплодировала, а Альцест одной рукой держал сдобу, которую захватил из дома, чтобы закусить после полдника, а другой – Шанталь, куклу Мари-Эдвиж. Что меня действительно удивило, так это когда Альцест начал угощать кусочками сдобы куклу: обычно он никогда никого не угощает, даже друзей.

Клотер, который уже нашёл свой шарик, спросил:

– А вот это вы умеете делать?

И он прошёлся на руках.

– О! – воскликнула Мари-Эдвиж. – Это потрясающе!

Ходить на руках труднее, чем кувыркаться, я тоже попробовал, но всё время падал. А вот у Эда получилось здорово, и он простоял на руках даже дольше, чем Клотер. Может быть, потому, что Клотеру пришлось снова искать шарик, который опять выпал у него из кармана.

– Ходить на руках – бесполезное занятие, – сообщил Руфюс. – Что действительно полезно, так это лазать по деревьям.

И Руфюс полез на дерево, а я честно вам скажу, что на наше дерево не так-то легко залезть, потому что на нём не очень много веток и они все растут высоко.

И тут мы все расхохотались, потому что Руфюс цеплялся за ствол ногами и руками, но не очень-то продвигался вверх.

– Отвали, сейчас я тебе покажу, как надо, – сказал Жоффруа.

Но Руфюс не желал выпускать дерево. Тут Жоффруа и Клотер стали карабкаться оба сразу, а Руфюс в это время кричал:

– Смотрите на меня! Смотрите на меня! Я поднимаюсь!

Нам повезло, что папы не было дома, потому что он не очень любит, когда кто-то валяет дурака с садовыми деревьями. Из-за того, что на дереве места на всех не хватало, мы с Эдом продолжали кувыркаться, а Мари-Эдвиж считала, кто кувыркнётся большее число раз.

Потом мадам Куртеплак позвала из своего сада:

– Мари-Эдвиж! Иди скорей! У тебя сейчас урок музыки!

Тогда Мари-Эдвиж взяла у Альцеста свою куклу, помахала нам на прощание и ушла.

Руфюс, Клотер и Жоффруа отцепились от дерева, Эд перестал кувыркаться, а Альцест сказал:

– Уже поздно, я пошёл.

И они все ушли.

Хороший был денёк, и нам было здорово весело. Боюсь только, что Мари-Эдвиж скучала.

Нет, правда, всё-таки с Мари-Эдвиж мы обошлись не очень-то хорошо. Почти с ней не разговаривали и играли без неё, как будто её вообще тут и не было.

Филателия

Сегодня утром Руфюс пришёл в школу ужасно довольный. Он показал нам совершенно новую тетрадку, где на первой странице в левом верхнем углу была приклеена марка. А на остальных страницах ничего не было.

– Я начинаю коллекционировать марки, – сообщил нам Руфюс.

И объяснил, что собирать марки ему посоветовал папа, что это называется «заниматься филателией» и к тому же это ужасно полезно, потому что, когда рассматриваешь марки, узнаёшь много всего по истории и географии. Ещё его папа рассказал, что коллекция марок может стоить кучу, просто кучу денег и что в Англии был один король, который собрал ужасно дорогую коллекцию.

– Хорошо бы, чтобы вы все коллекционировали марки, – заметил Руфюс. – Тогда можно меняться. Папа мне сказал, что именно так и собирают потрясающие коллекции. Только марки должны быть целыми, непорванными, и потом – это особенно важно, – надо, чтобы у них все зубчики были на месте.

Когда я вернулся домой обедать, я сразу попросил маму дать мне марки.

– Это ещё что за выдумки? – удивилась мама. – Иди мыть руки и не морочь мне голову своими нелепыми затеями.

– А зачем тебе марки, старик? – спросил папа. – Ты собираешься писать письма?

– Да нет, – объяснил я, – это чтобы заниматься филателией, как Руфюс.

– Но это же здорово! – воскликнул папа. – Филателия – очень интересное занятие! Собирая коллекцию марок, узнаешь массу вещей, особенно по истории и географии. И к тому же хорошая коллекция может стоить очень дорого. У одного английского короля была коллекция, которая стоила целое состояние!

– Да, – сказал я. – И мы с ребятами будем меняться и так соберём потрясающие коллекции, и все из марок, у которых полно зубцов.

– Н-да… – пробормотал папа. – Во всяком случае, я бы предпочёл, чтобы ты коллекционировал марки, а не эти бесполезные игрушки, которые захламляют твои карманы и весь дом. Давай послушайся сейчас маму, иди мыть руки, а потом за стол; после обеда я тебе дам несколько марок.

После обеда папа порылся у себя в столе, нашёл три конверта и оторвал от них уголки, на которых были приклеены марки.

– Вот ты уже на пути к великолепной коллекции! – засмеялся папа.

И я его поцеловал, потому что у меня самый замечательный папа на свете.

Когда после обеда я вернулся в школу, многие ребята уже начали коллекционировать: Клотер, у которого была одна марка, Жоффруа, у которого тоже была одна, но другая, и ещё одна у Альцеста – правда, вся рваная и некрасивая, в масле, и многих зубцов на ней не хватало. А самая классная коллекция из трёх марок была у меня. У Эда марок не было, и он нам сказал, что мы все дураки, и что всё это ерунда, и что лично он предпочитает футбол.

– Сам ты дурак, – ответил Руфюс. – Если бы английский король играл в футбол, вместо того чтобы собирать коллекцию марок, он бы ни за что не разбогател. Может быть, даже и королём бы не стал.

Руфюс был прав, но из-за того, что прозвенел звонок на урок, мы не смогли больше заниматься филателией.

На переменке все начали меняться.

– Кому мою марку? – спросил Альцест.

– У тебя есть марка, которой нет у меня, – обратился Руфюс к Клотеру, – я с тобой на неё меняюсь.

– Согласен, – ответил Клотер. – Отдаю тебе свою марку за две других.

– Скажите на милость, почему это я должен давать две марки за твою одну? – возразил Руфюс. – За одну марку одну и дам.

– Лично я с удовольствием поменяю свою марку на любую другую, – вмешался в разговор Альцест.

Тут к нам подошёл наш воспитатель Бульон. Он всегда опасается, когда видит, что мы собрались все вместе, но так случается довольно часто, потому что мы – отличная компания друзей, вот Бульон всё время и опасается.

– Посмотрите-ка мне в глаза, – велел Бульон. – Что вы там опять затеяли, безобразники?

– Ничего, мсье, – ответил Клотер. – Мы занимаемся филателией и вот меняемся марками. Одна марка за две другие и тому подобное, чтобы составить потрясающие коллекции.

– Филателией? – переспросил Бульон. – Но это же очень хорошо! Очень хорошо! Очень познавательно, особенно в том, что касается истории и географии! И потом, хорошая коллекция может затем оказаться довольно дорогой вещью… Был один король, не помню точно, в какой именно стране, и как его звали, тоже не помню, но у него была коллекция, которая стоила целое состояние!.. Ладно, меняйтесь, только ведите себя прилично.

Бульон ушёл, а Клотер протянул руку, на которой лежала марка, Руфюсу.

– Ну что, согласен? – спросил Клотер.

– Нет, – ответил Руфюс.

– А я согласен, – сказал Клотер.

И тут Эд подошёл к Клотеру и – хвать! – отнял у него марку.

– Я тоже начинаю коллекционировать! – закричал Эд, захохотал и бросился бежать.

Но Клотер совсем не собирался шутить, он бегал за Эдом и орал, чтобы тот отдал ему его марку, подлый вор. Тогда Эд, не останавливаясь, лизнул марку и приклеил её себе на лоб.

– Эй, парни! – крикнул Эд. – Смотрите! Я – письмо! Я – авиаписьмо!

Эд расставил руки и стал бегать и делать «врум-врум-врум», но Клотеру удалось подставить ему подножку, Эд упал, и они начали здорово драться, и тут снова прибежал Бульон.

– О! Я отлично знал, что вам нельзя доверять! – воскликнул он. – Вы не способны развлекаться, как умные люди! Ну-ка оба отправляйтесь в угол… А ты, Эд, немедленно отцепи эту дурацкую марку, которая наклеена у тебя на лбу!

– Вот-вот, и скажите ему, чтобы он был поосторожней и не повредил на ней зубцы, – попросил Руфюс. – Это одна из тех, которых у меня нет.

И тогда Бульон отправил его в угол вслед за Клотером и Эдом.

Из коллекционеров остались только мы с Жоффруа и Альцест.

– Эй, парни! Не хотите мою марку? – спросил Альцест.

– Меняю одну свою марку на три твоих, – сказал мне Жоффруа.

– Ты что, с ума сошёл? – возмутился я. – Хочешь получить три мои марки, давай мне тоже три, и все дела! За одну марку я тебе отдам тоже одну.

– Я не возражаю меняться одну на одну, – опять влез Альцест.

– А какой мне от этого толк? – возразил мне Жоффруа. – Опять получится столько же, сколько было раньше!

– Так что, вы не хотите брать мою марку? – ещё раз спросил Альцест.

– Я согласен отдать тебе три свои марки, – сказал я Жоффруа, – если ты дашь мне взамен что-нибудь интересное.

– Идёт! – ответил Жоффруа.

– Ладно, раз никто не хочет брать мою марку, вот что я с ней сделаю! – воскликнул Альцест и порвал свою коллекцию.

Когда я, ужасно довольный, вернулся домой, папа меня спросил:

– Ну что, юный филателист, как продвигаются дела с коллекцией?

– Отлично продвигаются, – сказал я.

И показал ему оба шарика, которые выменял у Жоффруа.

Мексан-волшебник

Мы все, все ребята, приглашены на полдник к Мексану. Нас это удивило: обычно Мексан никого никогда не приглашает к себе домой, потому что его мама этого не любит. Но он нам объяснил, что его дядя – тот, который моряк, хотя лично я думаю, что это враньё и никакой он не моряк, – подарил ему волшебную шкатулку, а заниматься волшебством, когда никто на тебя не смотрит, – это неинтересно, поэтому мама разрешила Мексану пригласить нас в гости.

Когда я пришёл, все ребята уже были там, и мама Мексана подала нам полдник: чай с молоком и бутерброды – так себе, ничего особенного. Мы все смотрели на Альцеста: он ел две булочки с шоколадом, которые принёс с собой из дома, но просить его поделиться бесполезно, потому что Альцест – очень хороший друг и всегда готов отдать вам всё, что угодно, но только если это несъедобно.

После полдника Мексан позвал нас в гостиную, где заранее расставил стулья, как у Клотера, когда его папа показывал нам кукольный театр. Мексан встал позади стола, а на столе уже стояла волшебная шкатулка. Он открыл шкатулку – там внутри было полно всякой всячины – и достал палочку и большой кубик.

– Видите этот кубик? – спросил Мексан. – Если не считать того, что он очень большой, это обычный кубик, как все остальные…

– Нет, – сказал Жоффруа, – он внутри пустой, и в нём есть ещё другой кубик.

Мексан открыл рот и посмотрел на Жоффруа:

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю, потому что у меня дома есть точно такая же волшебная шкатулка, – объяснил Жоффруа. – Мне её папа подарил, когда я занял двенадцатое место на контрольной по орфографии.

– Значит, тут какой-то фокус? – спросил Руфюс.

– Нет, мсье, никаких фокусов! – закричал Мексан. – А всё дело в том, что Жоффруа – подлый врун!

– Совершенно точно, что он внутри пустой, твой кубик, – продолжал Жоффруа, – а ты только попробуй повторить, что я подлый врун, и получишь как следует!

Но они не подрались, потому что в гостиную вошла мама Мексана. Она с минуту смотрела на нас, потом вздохнула и ушла, прихватив с собой вазу, которая стояла на камине. Но меня заинтересовал фокус с пустым кубиком, и я подошёл к столу, чтобы было лучше видно.

– Нет! – закричал Мексан. – Нет! Отправляйся на своё место, Николя! Ты не имеешь права смотреть вблизи!

– Это почему же, скажите на милость?! – возмутился я.

– Потому что тут фокус, это точно, – предположил Руфюс.

– Ну да, – заявил Жоффруа, – кубик пустой, и поэтому, когда ты его ставишь на стол, тот кубик, который там внутри…

– Если ты не замолчишь, – закричал Мексан, – пойдёшь домой!

Тут в гостиную опять зашла мама Мексана и унесла с собой статуэтку, которая стояла на пианино.

Тогда Мексан отложил кубик и взял что-то похожее на маленькую кастрюльку.

– Эта кастрюля пустая, – сообщил Мексан, показывая её нам.

И он посмотрел на Жоффруа, который как раз объяснял фокус с пустым кубиком Клотеру, который ничего не понял.

– Я знаю, – сказал Жоаким, – кастрюля пустая, а потом ты оттуда достанешь совершенно белого голубя.

– Если у него это получится, – заметил Руфюс, – значит, тут какой-то фокус.

– Голубь? – воскликнул Мексан. – Да нет! Откуда я тебе возьму голубя, дурак?

– Я видел по телевизору одного волшебника, и он отовсюду доставал кучу голубей. Сам дурак! – ответил Жоаким.

– Во-первых, – сказал Мексан, – даже если бы я захотел, мне никто бы не позволил доставать из кастрюли голубей, мне мама не разрешает заводить дома животных, и когда один раз я принёс мышку, были неприятности. Кто это дурак, скажите на милость?

– Жаль, – вздохнул Альцест, – голуби – это здорово! Они такие маленькие, но с зелёным горошком получается классно! Похоже на цыплёнка.

– Ты – дурак, – крикнул Жоаким Мексану, – вот кто дурак!

Тут снова зашла мама Мексана, и я даже подумал, не подслушивала ли она под дверью. Она велела нам хорошо себя вести и быть поосторожней с лампой, которая стоит в углу.

Когда она уходила, вид у неё был очень обеспокоенный…

– Кастрюля, – спросил Клотер, – как тот кубик, – внутри пустая?

– Не вся кастрюля, – сказал Жоффруа, – только где дно.

– Фокус, чего там, – повторил Руфюс.

Тогда Мексан рассердился и сказал нам, что мы плохие товарищи, закрыл свою волшебную шкатулку и заявил, что больше не будет нам ничего показывать. Он надулся, и после этого уже никто ничего не говорил. Тут опять прибежала мама Мексана.

– Что здесь происходит? – закричала она. – Почему я вас не слышу?

– Это всё они, – пожаловался Мексан, – они не дают мне ничего показывать!

– Послушайте, дети, – обратилась к нам мама Мексана. – Мне хотелось бы, чтобы вам было весело, но вы должны хорошо себя вести. Иначе пойдёте по домам. Сейчас мне надо выйти за покупками, и я надеюсь, что вы будете держаться как взрослые разумные мальчики. И будьте осторожны с часами, которые стоят на комоде.

Мама Мексана взглянула на нас ещё раз и ушла, подняв глаза к потолку и качая головой, как будто хотела кому-то сказать «нет».

– Ладно, – буркнул Мексан. – Видите этот белый шар? Сейчас я сделаю так, что он исчезнет.

– Это фокус? – спросил Руфюс.

– Да, – ответил Жоффруа, – он его спрячет к себе в карман.

– Нет, мсье! – закричал Мексан. – Нет, мсье! Я сделаю так, что он исчезнет! Вот!

– Да нет, – опять возразил Жоффруа, – никуда он не исчезнет, говорю же я тебе, ты его засунешь к себе в карман!

– Так что же, он сделает так, чтобы шарик исчез, или нет? – спросил Эд.

– Разумеется, я могу заставить этот шарик исчезнуть, – ответил Мексан, – если захочу. Но я не хочу, потому что вы мне не друзья, вот и всё! И мама права, когда говорит, что вы все – просто банда вандалов!

– Ну, что я говорил! – закричал Жоффруа. – Чтобы заставить шарик исчезнуть, надо быть настоящим волшебником, а не таким дрянным, как ты!

Тут Мексан разозлился и подбежал к Жоффруа, чтобы ему врезать, а Жоффруа это не понравилось, и тогда он сбросил на пол волшебную шкатулку и тоже ужасно разозлился, и они с Мексаном начали друг друга колотить. Нам было очень весело, но в это время в гостиную вошла мама Мексана. Вид у неё был очень недовольный.

– Все по домам! Немедленно! – приказала мама Мексана.

И мы ушли. Я был всё-таки здорово разочарован. Хоть мы и отлично провели время, но я бы с удовольствием посмотрел, как Мексан творит всякие чудеса.

– Да ну! – протянул Клотер. – Я считаю, что Руфюс прав: Мексан не умеет делать так, как настоящие волшебники по телевизору, у него одни фокусы.

На следующий день в школе Мексан всё ещё злился на нас, потому что, кажется, когда он собрал свою волшебную шкатулку, то обнаружил, что белый шарик пропал.

Дождь

Лично я люблю дождь, если он очень-очень сильный, потому что тогда я не иду в школу, а остаюсь дома и играю в электрическую железную дорогу. Но сегодня дождь был недостаточно сильный, и мне пришлось отправляться на уроки.

Вы знаете, всё-таки дождь – это весело: здорово, когда задираешь голову, открываешь рот и глотаешь дождевые капли, ходишь по лужам или со всей силы топаешь по ним ногой, чтобы забрызгать других ребят. Ещё можно пробежать под водосточной трубой, и бывает ужасно холодно, когда за ворот рубашки течёт вода, потому что, конечно, какой же смысл пробегать под водосточными трубами, если на тебе плащ, застёгнутый по самую шею. Неприятно только, что на перемене нас не пускают во двор, чтобы мы не промокли.

В классе горел свет, и это было чудно́. И ещё одна вещь мне ужасно нравится – смотреть, как по оконному стеклу наперегонки бегут капли, соревнуясь, какая быстрее доберётся вниз. Похоже на речки.

Потом прозвенел звонок, и учительница нам сказала:

– Хорошо. Сейчас будет перемена. Можете поговорить друг с другом, только ведите себя прилично.

Тут мы все разом заговорили, от этого был ужасный шум, и приходилось очень громко кричать, чтобы тебя услышали. Учительница вздохнула, поднялась, вышла в коридор, оставив дверь открытой, и стала там разговаривать с другими учительницами, которые не такие замечательные, как наша, и мы поэтому стараемся свою не слишком выводить из себя.

– Ну что, – предложил Эд, – давайте сыграем в вышибалы?

– Ты что, свихнулся? – ответил Руфюс. – От этого с учительницей выйдут одни неприятности, и к тому же мы выбьем окно, это уж точно!

– Вот ещё, – возразил Жоаким, – просто откроем окна, и всё!

Это была действительно потрясающая мысль, и все побежали открывать окна, кроме Аньяна, который повторял урок по истории и громко читал вслух, зажав руками уши. Он ненормальный, этот Аньян! Мы открыли окно, и это было замечательно, потому что ветер подул в класс, и нам всем было очень весело, когда вода попадала в лицо, но тут мы услышали ужасный крик: это учительница зашла в класс.

– Да вы с ума сошли! Немедленно закройте окна!

– Это чтобы играть в вышибалы, мадемуазель, – объяснил Жоаким.

Тогда учительница сказала нам, что не может быть и речи о том, чтобы играть в мяч в классе, заставила нас закрыть окна и велела всем сесть на свои места. Плохо только, что те парты, которые стояли около окон, были совершенно мокрыми, и, хотя это очень здорово, когда вода попадает тебе в лицо, всё же сидеть на мокром совсем неприятно. Учительница всплеснула руками, сказала нам, что мы невыносимы, и ещё сказала, что сейчас постарается рассадить нас за сухие парты. Тут сделалось немного шумно, потому что каждый хотел усесться, и получилось, что набралось несколько парт, за которыми сидело по пятеро ребят, а когда сидишь больше чем по трое, на скамейке становится ужасно тесно. Я сидел с Руфюсом, Клотером и Эдом.

Потом учительница постучала линейкой по своему столу и закричала:

– Тихо!

И больше никто не разговаривал, кроме Аньяна, который ничего не слышал и продолжал вслух повторять свой урок по истории. Надо сказать, что он сидел за партой совершенно один, потому что никому неохота садиться рядом с этим подлым любимчиком, если, конечно, это не контрольная. Наконец Аньян поднял голову, увидел учительницу и замолчал.

– Так, – объявила учительница. – Я не желаю больше вас слышать. За малейшую выходку буду строго наказывать! Ясно? Теперь рассаживайтесь поудобнее за партами, но только тихо!

Тут мы все встали и, не говоря ни слова, пересели, и было ясно, что сейчас не время валять дурака, потому что учительница выглядела очень рассерженной.

Я сел вместе с Жоффруа, Мексаном, Клотером и Альцестом, но нам было не очень удобно, потому что Альцест занимает ужасно много места и повсюду сорит крошками от своих бутербродов. Учительница довольно долго на нас смотрела, потом вздохнула и снова вышла разговаривать с другими учительницами.

Тогда Жоффруа встал, пошёл к доске, мелом нарисовал на ней ужасно смешного человечка, хоть и без носа, и написал: «Мексан – дурак». Нас всех это очень насмешило, кроме Аньяна, который опять взялся за свою историю, и Мексана, который встал и подошёл к Жоффруа, чтобы ему врезать. Жоффруа, конечно, стал защищаться, но мы только успели все встать и закричать, как вбежала учительница, вся красная и с круглыми глазами. Я, наверное, уже целую неделю не видел, чтобы она так сердилась. Потом она заметила, что́ там на доске, и это было ещё хуже.

– Кто это сделал? – спросила учительница.

– Это Жоффруа, – ответил Аньян.

– Мерзкий стукач! – закричал Жоффруа. – Ты у меня получишь, так и знай!

– Ага! – поддержал его Мексан. – Давай, Жоффруа!

Тут началось что-то ужасное. Учительница страшно рассердилась и стала стучать линейкой по столу – много-много раз. Аньян принялся кричать, плакать и повторять, что его никто не любит, что это нечестно, что все им только пользуются, что он сейчас умрёт и пожалуется своим родителям, и все стояли и кричали, и всем было здорово весело.

– Садитесь! – крикнула учительница громче всех. – В последний раз вам говорю: садитесь! Я не желаю больше вас слышать! Садитесь!

Мы сели. Я как раз оказался за одной партой с Руфюсом, Мексаном и Жоакимом, когда в класс вошёл директор.

– Все встали! – приказала учительница.

– Садитесь! – велел директор.

Он посмотрел на нас и обратился к учительнице:

– Что здесь происходит? Крики ваших учеников раздаются по всей школе! Это невыносимо! И потом, почему это они сидят по четверо-пятеро за одной партой, когда остальные парты свободны? Пусть каждый займёт своё место!

Мы все встали, но учительница объяснила директору про мокрые парты. У директора был удивлённый вид, и он сказал, что ладно и чтобы мы опять сели на те места, с которых только что встали. Тогда я сел вместе с Альцестом, Руфюсом, Клотером, Жоакимом и Эдом, и нам было ужасно тесно.

Тут директор указал пальцем на доску и спросил:

– Кто это сделал? Ну-ка быстро!

Но Аньян не успел ничего ответить, потому что Жоффруа встал, заплакал и сказал, что он не виноват.

– Поздно теперь каяться и хныкать, мой юный друг, – покачал головой директор. – Вы ступили на скользкую дорожку, эта дорожка ведёт прямо на каторгу. Но я отучу вас употреблять грубые слова и оскорблять своих товарищей! Вы перепишете мне пятьсот раз то, что написали на доске. Ясно?.. Что касается всех остальных, то, хоть дождь и прекратился, вам не разрешается выходить во двор на переменах до конца сегодняшнего дня. Надеюсь, это немного научит вас соблюдать дисциплину. Будете сидеть в классе под присмотром вашей учительницы!

Когда директор ушёл и мы с Жоффруа и Мексаном сели за свою парту, то подумали, что у нас и правда замечательная учительница и что она нас очень любит – это нас-то, которые иногда просто совершенно выводят её из себя. Потому что именно она больше всех расстроилась, когда узнала, что сегодня до конца дня нашему классу не разрешают выходить во двор!

Шахматы

В воскресенье было холодно и шёл дождь, но меня это не огорчило, потому что я был приглашён на полдник к Альцесту. Альцест – мой хороший друг, он очень толстый и очень любит покушать, и когда мы вместе, нам всегда бывает весело, даже если мы ссоримся.

Когда я пришёл к Альцесту, дверь открыла его мама, потому что сам Альцест с папой уже сидели за столом и ждали меня к полднику.

– Ты опоздал, – заметил Альцест.

– Не говори с набитым ртом, – сделал ему замечание папа, – и передай мне масло.

На полдник каждый получил по две чашки горячего шоколада, пирожное с кремом, поджаренный хлеб с маслом и джемом, колбасу и сыр, и, когда мы закончили, Альцест спросил у своей мамы, можно ли взять ещё немножко рагу, которое осталось от обеда, потому что он хотел дать мне его попробовать, но мама ответила, что нет, это перебьёт нам аппетит перед ужином и что к тому же рагу после обеда не осталось. Но я всё равно уже больше не хотел есть.

Мы встали и хотели пойти поиграть, но мама Альцеста сказала, чтобы мы вели себя хорошо и ничего не раскидывали в комнате Альцеста, потому что она всё утро занималась уборкой.

– Мы будем играть в железную дорогу, с машинками, в шарики и с футбольным мячом, – сообщил Альцест.

– Нет, нет и нет! – воскликнула мама Альцеста. – Я не желаю, чтобы в твоей комнате опять творился трам-тарарам. Подыщите себе игры поспокойнее!

– Ну и во что же тогда играть? – спросил Альцест.

– У меня есть идея, – вмешался папа Альцеста. – Я вас научу самой интеллектуальной игре из всех, какие только есть! Ступайте в комнату, я сейчас к вам подойду.

Тут мы с Альцестом пошли к нему в комнату, и там действительно было всё ужасно хорошо убрано, а потом пришёл его папа с шахматами под мышкой.

– Шахматы? – удивился Альцест. – Но мы же не умеем играть!

– Вот именно, – ответил папа Альцеста, – я как раз собираюсь вас научить, и вы увидите, как это здорово!

Это и в самом деле очень интересно – шахматы! Папа Альцеста показал нам, как расставлять фигуры на доске (между прочим, на такой доске я потрясающе играю в шашки!), объяснил, какие из них пешки, ладьи, слоны, кони, короли и королевы, как они все могут ходить, и это оказалось не так-то просто, а ещё показал, как бить фигуры противника.

– Это – как сражение двух армий, – заметил папа Альцеста, – а вы – их генералы.

А потом он взял по одной пешке в каждую руку, зажал их в кулаках и предложил мне выбрать. Я выбрал белые, и мы начали играть. Папа у Альцеста замечательный, он остался сидеть с нами, чтобы давать советы и подсказывать, когда мы ошибались. Пришла мама Альцеста, и видно было, что она очень обрадовалась, когда увидела, как мы сидим и играем за партой Альцеста. А потом папа Альцеста подвинул слона, засмеялся и объявил, что я проиграл.

– Ладно, – сказал он, – мне кажется, вы всё поняли. Теперь Николя возьмёт чёрные фигуры, и вы сыграете самостоятельно.

И он ушёл вместе с мамой Альцеста, объясняя ей, что главное – взяться за дело с толком, а потом спросил, действительно ли от рагу после обеда совсем ничего не осталось.

Что мне не понравилось в чёрных фигурах, это то, что они все были немножко липкие из-за джема, который ещё оставался у Альцеста на пальцах.

– Сражение начинается! – воскликнул Альцест. – Вперёд! Бум!

И он подвинул пешку. Тогда я сделал ход конём, а ходить конём – это самое трудное, потому что он идёт сначала прямо, а потом поворачивает, но всё равно он классный, потому что может прыгать.

– Ланселот[6] не боится врагов! – закричал я.

– Вперёд! Врум-бум-бум, врум-бум-бум! – ответил Альцест, изображая барабанную дробь и двигая тыльной стороной ладошки сразу несколько пешек.

– Эй! – возмутился я. – Ты не имеешь права так делать!

– Защищайся, если можешь, каналья! – закричал Альцест, который в четверг вместе со мной ходил к Клотеру смотреть по телевизору кино, где было полно рыцарей и укреплённых замков.

Тогда я тоже подвинул свои пешки обеими руками, изображая пушку и автомат – ра-та-та-та-та! – и, когда мои пешки встретились с пешками Альцеста, многие из них попадали.

– Подожди-ка, – сказал мне Альцест, – так не считается! Ты стрелял из автомата, а тогда их ещё не было. Только пушки – бум! – или мечи – жах-жах! А если ты собираешься жульничать, то незачем вообще играть.

Альцест был прав, поэтому я сказал, что ладно, и мы стали дальше играть в шахматы. Я сделал ход слоном, но это было трудно из-за всех тех пешек, которые попадали на доске, а Альцест пальцем, как делают, когда играют в шарики, – бац! – отправил моего слона прямо на моего коня, и конь упал. Тогда я сделал то же самое своей ладьёй, которую нацелил на его королеву.

– Это не считается, – заявил Альцест, – ладья ходит только прямо, а у тебя получилось наискосок, как будто это слон!

– Победа! – закричал я. – Они у нас в руках! Вперёд, храбрые рыцари! За короля Артура! Бум! Бум!

Я щелчком послал вперёд сразу несколько своих фигур, и получилось классно!

– Подожди, – сказал Альцест. – Пальцами – это слишком легко. Может, попробуем шариками? Шарики – это будут пули. Бум, бум!

– Да, – ответил я, – но на доске не хватит места.

– Да ну, ерунда, – махнул рукой Альцест. – Ты встанешь с той стороны комнаты, а я с другой стороны. И потом, можно ещё спрятать фигуры за ножками кровати, за стулом и за партой.

Альцест пошёл за шариками, которые лежали в шкафу, но в нём был не такой порядок, как в комнате, и куча вещей выпала оттуда прямо на ковёр.

Я спрятал чёрную пешку в одной руке, белую пешку в другой и дал выбрать Альцесту. Ему досталась белая. Мы начали бросать шарики и каждый раз кричали «бум!», но из-за того, что наши фигуры были хорошо спрятаны, достать их оказалось трудно.

– Знаешь, – сказал я, – а может, возьмём вагоны от твоего электрического поезда и маленькие машинки, чтобы были танки?

Альцест достал из шкафа поезд и машинки, мы посадили в них наших солдат и двинули танки вперёд – врум-врум!

– Если солдаты будут сидеть в танках, мы их шариками никогда там не достанем, – заметил Альцест.

– Можно устроить им бомбардировку, – предложил я.

Тогда мы набрали шариков; наши руки были как будто самолёты – врум-врум, – и, когда пролетали над танками, мы кидали шарики. Бум! Бум! Но вагонам и машинкам ничего не делалось от шариков, и тогда Альцест взял свой футбольный мяч, а мне дал другой, красно-синий, который ему купили, чтобы ходить на пляж, и мы начали бросать мячи по танкам, и это было здорово! А потом Альцест слишком сильно стукнул ногой по мячу, тот ударился о дверь и отлетел к парте, на которой опрокинулась бутылка с чернилами, и в это время в комнату вошла мама Альцеста.

Она ужасно рассердилась и объявила Альцесту, что вечером за ужином не разрешит ему взять добавку десерта, а мне сказала, что уже поздно и будет лучше, если я пойду домой к своей бедной маме. Когда я уже уходил, у Альцеста всё ещё было довольно шумно, потому что его ругал папа.

Жаль, что нам пришлось прерваться, потому что шахматы – классная вещь! Как только погода наладится, мы возьмём их с собой на пустырь.

Потому что это, конечно, не та игра, в которую можно играть дома, – врум, бум, бум!

Доктора

Когда сегодня утром я вошёл во двор школы, ко мне подбежал Жоффруа, очень озабоченный. Он сказал, что слышал, как старшие обсуждали, будто бы в школу должны приехать доктора, чтобы сделать нам рентген. Потом подошли остальные ребята.

– Это всё болтовня, – заявил Руфюс. – Старшие вечно болтают ерунду.

– Какую ерунду? – спросил Жоаким.

– Что сегодня утром приедут доктора делать нам прививки, – ответил Руфюс.

– Ты думаешь, это неправда? – разволновался Жоаким.

– Что неправда? – вмешался в разговор Мексан.

– Что приедут доктора и нам будут делать операции, – ответил Жоаким.

– А я не хочу! – закричал Мексан.

– Чего ты не хочешь? – спросил Эд.

– Я не хочу, чтобы мне вырезали аппендицит, – ответил Мексан.

– А что это такое – аппендицит? – поинтересовался Клотер.

– Это то, что мне вырезали, когда я был маленьким, – сообщил Альцест. – Поэтому лично мне просто смешно смотреть на этих ваших докторов.

И он расхохотался.

А потом наш воспитатель Бульон дал звонок, и мы построились, чтобы идти в класс.

Все мы были очень расстроены, кроме Альцеста, который хохотал, и Аньяна, который ничего не слышал, потому что повторял уроки. Когда мы зашли в класс, учительница нам сказала:

– Дети, сегодня утром к нам приедут доктора, чтобы…

Но она не смогла договорить, потому что тут вдруг вскочил Аньян.

– Доктора? – закричал Аньян. – Я не хочу идти к докторам! Я не пойду к докторам! Я пожалуюсь! И вообще, я не могу идти к докторам, я болею!

Учительница постучала линейкой по столу, и, пока Аньян плакал, она продолжала:

– Нет никаких причин поднимать панику и вести себя как маленькие. Доктора просто сделают вам рентген, это совсем не больно и…

– А мне сказали, – перебил её Альцест, – что они приедут, чтобы вырезать нам аппендицит! Я хочу аппендицит, а на рентген не пойду!

– Аппендицит? – закричал Аньян и стал кататься по полу.

Учительница рассердилась, ещё раз постучала линейкой по столу, велела Аньяну успокоиться, если он не хочет, чтобы она ему поставила «ноль» по географии (у нас как раз должна была быть география), и ещё обещала, что первого, кто откроет рот, она выставит из школы вон. После этого никто, кроме самой учительницы, больше ничего не говорил.

– Так вот, – продолжила она, – рентген – это просто такая фотография, чтобы можно было посмотреть, в порядке ли у вас лёгкие. Впрочем, вам наверняка уже делали рентген, и все вы знаете, что это такое. И нечего устраивать такое безобразие, это совершенно ни к чему.

– Но, мадемуазель, – начал Клотер, – мои лёгкие…

– Оставь свои лёгкие в покое, иди лучше к доске и расскажи нам, что ты знаешь о притоках Луары, – велела учительница.

Только Клотера закончили спрашивать и он отправился в угол, как вошёл Бульон.

– Сейчас очередь вашего класса, мадемуазель, – сообщил Бульон.

– Отлично, – сказала учительница. – Всем тихо встать и построиться.

– Даже наказанным? – спросил Клотер из своего угла.

Но учительница не смогла ему ответить, потому что Аньян снова принялся плакать и кричать, что он не пойдёт, и что, если бы его предупредили, он бы принёс записку от родителей, и что он её принесёт завтра. Он держался за свою парту обеими руками, а ногами брыкался во все стороны. Учительница вздохнула и подошла к нему.

– Послушай, Аньян, – сказала она. – Я уверяю тебя, что нечего бояться. Доктора до тебя даже не дотронутся. И потом, ты увидишь, что это даже весело: они приехали в большом фургоне, а в этот фургон заходишь по маленькой лесенке. Там внутри так красиво, ты такого никогда ещё не видел. И вот ещё что, послушай: если ты будешь хорошо себя вести, я тебе обещаю, что вызову тебя к доске и спрошу по арифметике.

– На дроби? – уточнил Аньян.

Учительница ему пообещала, что да, на дроби, и тогда Аньян выпустил парту и построился вместе с нами, но ужасно дрожал и всё время тихонько подвывал: «У-у-у».

Когда мы спустились во двор, навстречу нам попались старшие, которые возвращались к себе в класс.

– Эй! Это больно? – спросил их Жоффруа.

– Ужасно! – ответил один из старших. – Жжёт, колется, царапается, а потом они берутся за такие огромные ножницы, и повсюду кровь!

И все старшие захохотали и ушли, а Аньян стал кататься по земле, ему стало плохо, и Бульону пришлось взять его на руки и унести в медпункт.

Около дверей школы стоял белый фургон, ужасно большой, позади у него была маленькая лесенка, чтобы заходить внутрь, а другая была сбоку спереди, чтобы выходить. Классный фургон!

Директор разговаривал с доктором, на котором был надет белый передник.

– Это те самые, – предупредил его директор, показывая на нас, – те, про которых я вам говорил.

– Не беспокойтесь, господин директор, – улыбнулся доктор, – мы привыкли, с нами они будут вести себя как паиньки. Всё пройдёт тихо и спокойно.

Но тут раздались ужасные крики: это вернулся Бульон, тащивший за руку Аньяна.

– Я думаю, – сказал Бульон, – что вам следует начать с этого, он немного нервничает.

Тогда один из докторов взял Аньяна на руки, а Аньян брыкался и вопил, чтобы его немедленно отпустили, что ему обещали, что доктора до него даже не дотронутся, что все кругом врут и что он пожалуется в полицию. Потом доктор зашёл в фургон вместе с Аньяном, ещё некоторое время были слышны крики, а потом чей-то голос громко сказал: «Не шевелись! А если будешь ещё брыкаться, я тебя заберу в больницу!» Потом послышалось: «У-у-у», а ещё через пару минут мы увидели Аньяна, который, широко улыбаясь, вышел через дверь сбоку фургона и бегом припустил обратно в школу.

– Так, – объявил один из докторов, вытирая лицо. – Первые пятеро – вперёд! Как маленькие солдаты!

Но никто не тронулся с места, поэтому доктор сам показал пальцем на пятерых.

– Ты, ты, ты, ты и ты, – велел доктор.

– Почему мы, а не он? – спросил Жоффруа, показывая на Альцеста.

– Ага! – поддержали мы – Руфюс, Клотер, Мексан и я.

– Доктор сказал: «Ты, ты, ты, ты и ты», – ответил Альцест. – Он не сказал, что это буду я. Так вот, значит, идти тебе, тебе, тебе, тебе и тебе! А не мне!

– Да? Раз так, раз ты не пойдёшь, то ни он, ни он, ни он, ни он, ни я тоже туда не пойдём! – заявил Жоффруа.

– Может, уже хватит?! – закричал доктор. – Давайте-ка, вы пятеро, залезайте! И быстро!

Пришлось нам пойти, и в фургоне оказалось всё очень здорово. Доктор записал наши фамилии, нам велели снять рубашки и поставили одного за другим за куском какого-то стекла, а потом сказали, что уже всё и чтобы мы опять надевали рубашки.

– Классный фургончик! – оценил Руфюс.

– Видел там маленький столик? – спросил Клотер.

– Здорово, наверное, на таком путешествовать! – заметил я.

– А как тут всё это делается? – поинтересовался Мексан.

– Не трогайте ничего! – опять закричал доктор. – И выходите! Мы торопимся! Давайте живо… Нет, не через заднюю дверь! Туда! Туда!

Из-за того что Жоффруа, Клотер и Мексан пошли к задней двери, чтобы выйти, получилась небольшая путаница с теми ребятами, которые в это время только заходили. Потом доктор, который стоял у задней двери, поймал Руфюса, который обошёл вокруг фургона и собирался зайти во второй раз. Доктор спросил, не ему ли уже только что сделали рентген.

– Нет, – сказал Альцест, – это мне уже сделали.

– Как тебя зовут? – спросил доктор.

– Руфюс, – ответил Альцест.

– Мне, наверное, будет больно! – захныкал Руфюс.

– Эй, вы, там! Не смейте заходить через переднюю дверь! – опять закричал доктор.

И доктора продолжали возиться с ребятами, которые то заходили, то выходили, и с Альцестом, который объяснял одному из докторов, что как раз им заниматься не стоит, потому что ему уже вырезали аппендицит.

Тут шофёр фургона наклонился и спросил, можно ли ехать, потому что он ужасно опаздывает.

– Поехали! – крикнул один из докторов, который был в фургоне. – Они уже все прошли, кроме одного, Альцеста, но его, наверное, сегодня нет в школе.

И фургон уехал, а доктор, который разговаривал с Альцестом на тротуаре, обернулся и закричал:

– Эй! Подождите меня! Подождите меня!

Но те, которые были в фургоне, его не услышали – может быть, потому, что мы все тоже кричали.

Отставший от фургона доктор был ужасно рассержен, но вообще-то на самом деле с докторами у нас получилась ничья, потому что хоть они и оставили нам одного из своих, зато одного из наших ребят увезли с собой. Это был Жоффруа, который так и остался в фургоне.

Новый книжный магазин

Прямо около школы открылся новый книжный магазин – там, где раньше была прачечная, и, когда кончились уроки, мы с ребятами пошли посмотреть.

Витрина магазина оказалась очень классная, там было полно журналов, газет, книг, ручек, и мы все зашли внутрь, а мсье из книжного магазина, когда нас увидел, тяжело вздохнул и сказал:

– Так-так! Вот и покупатели. Вы из соседней школы? Я уверен, что мы непременно подружимся. Меня зовут мсье Эскарбий.

– А меня – Николя, – ответил я.

– А меня – Руфюс, – сообщил Руфюс.

– А меня – Жоффруа, – представился Жоффруа.

– У вас есть журнал «Экономико-социологические проблемы западного мира»? – спросил какой-то мсье, который только что вошёл.

– А меня – Мексан, – сказал Мексан.

– Да-да… Это прекрасно, малыш… – пробормотал мсье Эскарбий. – Я сейчас же вас обслужу, мсье.

И он начал что-то там искать в куче журналов, но тут Альцест спросил:

– Вот эти тетради вы почём продаёте?

– Гм? Что? – переспросил мсье Эскарбий. – А! Вот эти? Пятьдесят франков, малыш.

– А в школе нам их продают по тридцать франков, – заметил Альцест.

Мсье Эскарбий перестал искать журнал для того мсье, повернулся и воскликнул:

– Как это – по тридцать франков? Тетради в клетку по сто страниц?

– А! Нет, – ответил Альцест, – те, что в школе, они по пятьдесят страниц. Можно мне посмотреть эту тетрадь?

– Да, – разрешил мсье Эскарбий, – только вытри сначала руки, они у тебя все в масле от бутербродов.

– Так как же, журнал «Экономико-социологические проблемы западного мира» у вас есть или нет? – спросил тот мсье.

– Ну конечно, мсье, конечно, я немедленно его разыщу, – пообещал мсье Эскарбий. – Я ведь только открылся, и здесь ещё всё не очень хорошо разобрано… Эй, что это ты там делаешь?

Альцест, который сам зашёл за прилавок, объяснил ему:

– Вы были заняты, поэтому я сам пошёл и взял её – ту тетрадь, в которой, как вы говорите, сто страниц.

– Нет! Не трогай! Ты всё опрокинешь! – закричал мсье Эскарбий. – Я целую ночь тут всё разбирал… Держи, вот тетрадь, и не сори здесь крошками от своего круассана!

Потом мсье Эскарбий взял журнал и сказал:

– Ага! Вот «Экономико-социологические проблемы западного мира»!

Но мсье, который хотел его купить, уже ушёл, поэтому мсье Эскарбий тяжело вздохнул и положил журнал обратно.

– Смотрите-ка! – обрадовался Руфюс, показывая пальцем на ещё один журнал. – Моя мама его читает каждую неделю!

– Отлично, – ответил мсье Эскарбий, – теперь твоя мама сможет покупать этот журнал здесь.

– Да нет, – сказал Руфюс. – Моя мама его никогда не покупает. Это мадам Буатафлер, наша соседка, ей его даёт, но сама она тоже его не покупает, а каждую неделю получает по почте.

Мсье Эскарбий молча посмотрел на Руфюса, но тут меня потянул за руку Жоффруа:

– Иди-ка посмотри.

Я пошёл и увидел, что у стены валялась целая куча журналов с картинками. Классно! Мы хотели открыть обложки, чтобы посмотреть, что там внутри, но не смогли это сделать как следует, потому что пачки были скреплены вместе специальными скрепками. Снимать скрепки мы не решились – ведь, может быть, это не понравилось бы мсье Эскарбию, а нам не хотелось его огорчать.

– Гляди, – сказал мне Жоффруа, – вот такой у меня есть. Это история про лётчиков, вру-у-у-ум! Там был один лётчик, очень храбрый, но всё время какие-то гады хотели подстроить, чтобы его самолёт упал, но когда он всё-таки упал, там внутри был не лётчик, а один его друг. И вот все другие друзья подумали, что лётчик специально так сделал, чтобы его самолёт упал, чтобы избавиться от того друга, но это всё неправда, и потом лётчик нашёл настоящих бандитов. Ты не читал?

– Нет, – ответил я. – Я читал историю про ковбоя и заброшенную шахту, знаешь такую? Он туда приезжает, а там полно всяких типов в масках, и все начинают в него стрелять. Бац! Бац! Бац! Бац!

– Что тут происходит?! – закричал мсье Эскарбий, который в это время растолковывал Клотеру, что нельзя играть той крутящейся штукой, в которую ставят книги, чтобы людям было удобно выбирать, когда они хотят что-нибудь купить.

– Я ему рассказываю историю, которую недавно прочитал, – объяснил я мсье Эскарбию.

– У вас её нет? – поинтересовался Жоффруа.

– Какую историю? – спросил мсье Эскарбий и рукой попытался причесать растрёпанные волосы.

– Это про ковбоя, который приезжает на заброшенную шахту. А там в шахте какие-то типы его поджидают, и… бац! бац! бац!

– Я её читал! – закричал Эд. – И все эти типы начинают стрелять. Бац! Бац! Бац!

– …Бац! А потом шериф говорит: «Эй, чужак! Мы не любим, когда к нам сюда суются любопытные…» – сказал я.

– Да, – согласился Эд, – и тогда ковбой достаёт свой револьвер, и – бац! бац! бац!

– Мне больше нравится история про лётчика, – вмешался Жоффруа. – Вру-у-ум! Вру-у-ум!

– Просто смешно слушать эту твою историю про лётчика, – возразил я. – По сравнению с моей историей про ковбоя, твоя история про лётчика совершенно дурацкая!

– Ах так? – возмутился Жоффруа. – Ну ладно, а твоя история про ковбоя – самая дурацкая из всех, вот так-то!

– Хочешь получить в нос? – спросил Эд.

– Дети!.. – закричал мсье Эскарбий.

Потом раздался ужасный шум, и та крутящаяся штука с книгами упала на пол.

– Я до неё почти не дотрагивался! – очень громко объявил Клотер и сделался весь красный.

У мсье Эскарбия вид был ужасно недовольный, и он сказал:

– Так, с меня достаточно! Не смейте больше ни до чего дотрагиваться! Будете что-нибудь покупать или нет?

– Девяносто девять… сто! – досчитал Альцест. – Да, действительно, в вашей тетради сто страниц, точно! Здорово, я её обязательно куплю.

Мсье Эскарбий взял тетрадь из рук Альцеста, хоть это было нелегко, потому что у Альцеста руки всегда скользкие, посмотрел на тетрадь и вздохнул:

– Бедолага! Да ты же испачкал все страницы своими пальцами! Ну ладно, тем хуже для тебя. Давай пятьдесят франков.

– Хорошо, – согласился Альцест. – Но у меня сейчас денег нет. Я за обедом спрошу у папы, может, он захочет мне их дать. Но вы на это особо не рассчитывайте, потому что я вчера кое-что натворил, и папа сказал, что он меня накажет.

Было уже поздно, поэтому мы все вместе крикнули:

– До свидания, мсье Эскарбий! – и ушли.

Мсье Эскарбий нам не ответил, он как раз разглядывал тетрадь, которую, может быть, у него купит Альцест.

Лично я очень доволен, что у нас открылся новый книжный магазин, и знаю, что там нам всегда будут рады. Потому что, как говорит моя мама: «С продавцами всегда надо налаживать добрые отношения, и тогда они вас запомнят и будут хорошо обслуживать».

Руфюс заболел

Мы сидели в классе и решали очень трудную задачу по арифметике, там было про фермера, который продавал целую кучу яиц и яблок. И тут Руфюс поднял руку.

– Да, Руфюс? – сказала учительница.

– Можно выйти, мадемуазель? – спросил Руфюс. – Я заболел.

Учительница велела Руфюсу, чтобы он подошёл к её столу, посмотрела на него, пощупала его лоб и заметила:

– В самом деле, ты неважно выглядишь. Можешь идти. Зайди в медпункт, пусть они тобой займутся.

И Руфюс ушёл, ужасно довольный, не закончив задачу. Тогда Клотер тоже поднял руку, но учительница задала ему проспрягать глагол в предложении: «Я не должен делать вид, что болею, пытаясь таким образом уклониться от решения задачи по арифметике». Во всех временах и наклонениях.

На перемене мы отыскали во дворе Руфюса и подошли посмотреть, как он там.

– Ты был в медпункте? – спросил я.

– Нет, – ответил Руфюс. – Я до самой перемены прятался.

– А почему ты не пошёл в медпункт? – удивился Эд.

– Что я, чокнутый, что ли! – сказал Руфюс. – Когда я последний раз там был, они мне намазали коленку йодом. Ужасно щипало.

Тогда Жоффруа спросил у Руфюса, по правде ли он заболел, а Руфюс у него спросил, не хочет ли он получить по шее, и это ужасно рассмешило Клотера, но я уже не очень хорошо помню, что там говорили ребята и как всё началось, только очень скоро мы все дрались вокруг Руфюса, который сидел, смотрел на нас и кричал: «Давай! Дай ему! Давай!»

Конечно, как всегда, не дрались Альцест и Аньян. Аньян – потому что он повторял уроки, а ещё – потому что у него очки, и из-за этого с ним нельзя драться, а Альцест – потому что ему надо было до конца перемены успеть доесть два бутерброда.

А потом прибежал мсье Мушабьер. Мсье Мушабьер – это наш новый воспитатель, он ещё не очень пожилой и помогает Бульону, нашему настоящему воспитателю, за нами присматривать. Потому что, чего уж там, хоть мы и ведём себя довольно хорошо, всё-таки присматривать за нами на перемене – довольно трудная работа.

– Так, – сказал мсье Мушабьер, – что ещё случилось, банда маленьких дикарей? Я вас всех оставлю после уроков!

– Не меня, – ответил Руфюс. – Лично я болею.

– Ага, – буркнул Жоффруа.

– Хочешь по шее? – спросил Руфюс.

– Тихо! – закричал мсье Мушабьер. – Тихо, или, обещаю вам, вы у меня все станете больными!

Тут никто из нас больше ничего не стал говорить, а мсье Мушабьер велел Руфюсу подойти к нему.

– Что с тобой такое? – спросил у него мсье Мушабьер.

Руфюс объяснил, что он не очень хорошо себя чувствует.

– Ты сообщил об этом своим родителям? – спросил мсье Мушабьер.

– Да, – ответил Руфюс, – я сказал маме сегодня утром.

– Тогда почему же, – продолжил расспросы мсье Мушабьер, – почему же твоя мама отправила тебя в школу?

– Да так, – объяснил Руфюс, – я ведь ей каждый день говорю, что я не очень хорошо себя чувствую. И она, конечно, не обращает внимания. Но в этот раз я по правде говорил.

Мсье Мушабьер посмотрел на Руфюса, почесал затылок и сказал, что надо пойти в медпункт.

– Нет! – закричал Руфюс.

– Как это – «нет»? – удивился мсье Мушабьер. – Если ты болен, надо в медпункт. А когда я тебе что-то говорю, ты обязан слушаться!

И мсье Мушабьер взял Руфюса за руку, но тут Руфюс принялся кричать:

– Нет! Нет! Я не пойду! Я не пойду! – а потом стал кататься по земле и плакать.

– Не бейте его, – вмешался Альцест, который только что доел свои бутерброды, – вы что, не видите, что он заболел?

Мсье Мушабьер посмотрел на Альцеста округлившимися глазами.

– Но я не… – начал он, а потом сделался весь красный и стал кричать на Альцеста, чтобы он не вмешивался в то, что его не касается, и оставил его после уроков.

– Ну вот, только этого не хватало! – закричал Альцест. – Из-за того, что этот дурак заболел, я должен сидеть после уроков?

– Хочешь по шее? – спросил Руфюс, который уже перестал плакать.

– Ага, – сказал Жоффруа.

И они все начали кричать и о чём-то спорить, а Руфюс опять сел и стал смотреть, и в это время прибежал Бульон.

– Что такое, мсье Мушабьер, – забеспокоился Бульон, – у вас возникли проблемы?

– Это всё из-за Руфюса, он заболел, – объяснил Эд.

– Я тебя ни о чём не спрашивал, – возмутился Бульон. – Мсье Мушабьер, накажите этого ученика, прошу вас.

И мсье Мушабьер оставил после уроков Эда, а Альцест обрадовался, потому что сидеть после уроков вместе веселее, чем в одиночку.

Потом мсье Мушабьер объяснил Бульону, что Руфюс не желает идти в медпункт, а Альцест позволил себе потребовать, чтобы он, то есть мсье Мушабьер, не бил Руфюса, но он никогда не бил Руфюса, и что мы все невыносимы, невыносимы, невыносимы! Мсье Мушабьер повторил это три раза, и в последний раз голос у него был, как у моей мамы, когда я вывожу её из себя.

Бульон потёр подбородок, потом взял мсье Мушабьера за локоть и отвёл его в сторону, положил ему руку на плечо и долго что-то тихо говорил. А потом Бульон и мсье Мушабьер снова подошли к нам.

– Вот увидите, дружок, – сказал ему Бульон, широко улыбаясь.

И он пальцем сделал Руфюсу знак подойти.

– Будь любезен пройти со мной в медпункт, и без всякого кривлянья. Ясно?

– Нет! – закричал Руфюс и стал кататься по земле, плакать и кричать: – Никогда! Никогда! Никогда!

– Не надо заставлять его силой, – попросил Жоаким.

Тут началось что-то ужасное. Бульон сделался весь красный, оставил после уроков Жоакима, а потом ещё Мексана, который засмеялся. Но особенно меня удивила широкая улыбка, которая сияла теперь на лице мсье Мушабьера.

Потом Бульон приказал Руфюсу:

– В медпункт! Сию же минуту! Без разговоров!

Руфюс увидел, что теперь уже не до шуток, и сказал, что ладно, согласен, он сходит, но при условии, что ему не будут мазать йодом коленки.

– Йодом? – переспросил Бульон. – Нет, тебя не будут мазать йодом. Но когда ты поправишься, зайди ко мне. Нам придётся ещё кое-что уладить. А теперь отправляйтесь с мсье Мушабьером.

Тут мы все повернули к медпункту, но Бульон принялся кричать:

– Не все! Один Руфюс! Медпункт – это не место для прогулок! И потом, может быть, ваш товарищ заразен!

Но мы в ответ только расхохотались, кроме Аньяна, который всегда боится заразиться.

Потом Бульон дал звонок, и мы пошли в класс, а мсье Мушабьер отправился провожать Руфюса домой. Везёт же этому Руфюсу: у нас как раз начинался урок грамматики.

Что касается болезни, то, к счастью, оказалось, ничего страшного там не было.

У Руфюса и мсье Мушабьера всего лишь краснуха.

Атлеты

Не знаю, говорил я вам уже или нет, но в нашем квартале есть один пустырь, куда мы с ребятами часто ходим гулять.

Наш пустырь просто потрясающий! Там есть трава, камни, старый матрас, автомобиль – хоть он и без колёс, но всё равно классный, он у нас бывает самолётом, врум-врум, и автобусом тоже, динг-динг. А ещё там есть банки и иногда кошки, но с кошками играть трудно, потому что когда они нас видят, то сразу же убегают.

Мы с ребятами собрались на пустыре и думали, во что бы нам поиграть, потому что футбольный мяч Альцеста конфискован до конца четверти.

– Может, поиграем в войну? – предложил Руфюс.

– Ты же отлично знаешь, – ответил Эд, – что каждый раз, когда мы хотим поиграть в войну, все дерутся, потому что никто не хочет быть врагом.

– У меня есть идея, – сообщил Клотер. – А не провести ли нам чемпионат по лёгкой атлетике?

И Клотер объяснил нам, что он его видел по телевизору и это здорово: полно всяких соревнований, все одновременно выделывали всякие штуки, а самые лучшие становились чемпионами, их ставили на пьедестал и давали им медали.

– Ну и откуда же, – спросил Жоаким, – ты возьмёшь пьедестал и медали?

– Они будут понарошку, – ответил Клотер.

Это была неплохая мысль, и мы все согласились.

– Хорошо, – сказал Клотер, – первое соревнование будет по прыжкам в высоту.

– Лично я не буду прыгать, – отказался Альцест.

– Ты должен прыгать, – возразил Клотер. – Все должны прыгать!

– Нет, мсье, – заявил Альцест. – Я сейчас как раз ем, и если я начну прыгать, то мне станет плохо, и я уже не смогу доесть свои бутерброды до самого ужина. Никаких прыжков.

– Ладно, – согласился Клотер. – Ты будешь держать верёвочку, через которую мы все будем прыгать. Нам ведь нужна верёвочка!

Тут мы поискали у себя в карманах, нашли там шарики, пуговицы, марки и одну карамельку, но верёвочки ни у кого не было.

– Можно взять чей-нибудь ремень, и все дела, – предложил Жоффруа.

– Ну нет уж, – отверг эту идею Руфюс. – Невозможно как следует прыгать, если надо одновременно поддерживать штаны.

– Альцест ведь не будет прыгать, – сказал Эд. – Он вполне может одолжить нам свой ремень.

– А у меня его нет, – ответил Альцест. – На мне штаны держатся сами собой.

– Пойду поищу, – сказал Жоаким, – посмотрим, может, и найду кусок верёвки.

Мексан заметил, что искать на пустыре кусок верёвки – это ужас какая работа и что мы так полдня можем его проискать, лучше уж заняться чем-нибудь другим.

– Эй, парни! – закричал Жоффруа. – А что, если нам посоревноваться, кто дольше всех сможет ходить на руках? Смотрите на меня! Смотрите на меня!

И Жоффруа принялся ходить на руках, а он это очень здорово умеет делать, но Клотер ему сказал, что никогда не видел соревнований по ходьбе на руках на чемпионате по лёгкой атлетике и что он дурак.

– Дурак? Кто это дурак? – спросил Жоффруа, снова встал на ноги и пошёл драться с Клотером.

– Эй, парни, – вмешался Руфюс, – если вы собираетесь драться и валять дурака, нечего было приходить на пустырь, этим можно прекрасно заниматься и в школе.

И он был прав, поэтому Клотер и Жоффруа перестали драться, и Жоффруа сказал Клотеру, что он ещё успеет ему врезать где угодно, когда угодно и как угодно.

– О, как ты меня напугал, Билл! – воскликнул Клотер. – У нас на ранчо всем известно, как поступают с такими койотами, как ты.

– Эй, – сказал Альцест, – будем играть в ковбоев или всё-таки начнёте прыгать?

– Где ты видел, чтобы прыгали без верёвки? – спросил Мексан.

– Вот-вот, парень, – поддержал его Жоффруа. – Готовься к бою!

И Жоффруа сделал «Паф! Паф!», согнув палец, как будто у него револьвер, а Руфюс схватился обеими руками за живот и простонал: «Ты убил меня, Том!» – и упал на траву.

– Раз нельзя прыгать, – сказал Клотер, – будем бегать.

– Если бы у нас была верёвка, можно было бы устроить бег с барьерами.

Тогда Клотер решил, что, раз у нас нет верёвки, будем бежать стометровку от забора до автомобиля.

– А там что, сто метров? – спросил Эд.

– Какая разница? – ответил Клотер. – Первый, кто добежит до машины, тот и выиграл стометровку, и тем хуже для всех остальных.

Но Мексан заметил, что это будет ненастоящая стометровка, потому что, когда бегут по-настоящему, в конце есть такая верёвочка, которую победитель разрывает грудью, а Клотер сказал Мексану, что тот уже начинает ему надоедать со своей верёвочкой, и Мексан ему ответил, что нечего затевать соревнования по лёгкой атлетике, если у тебя нет верёвки, а Клотер заявил, что у него нет верёвки, зато есть кулак, которым он сейчас заедет Мексану по физиономии, но Мексан ему возразил, что пусть только попробует, Клотер попробовал, и у него бы получилось, если бы Мексан не лягнул его первым.

Когда они кончили драться, Клотер всё ещё злился. Он сказал, что мы ничего не понимаем в лёгкой атлетике, что мы все жалкие типы, и тут мы увидели, что к нам бежит Жоаким, ужасно довольный.

– Эй, парни! Смотрите! Я нашёл кусок железной проволоки!

Тогда Клотер сказал, что это очень здорово и что мы продолжим чемпионат, но соревнования по прыжкам и бегу нам всем уже немножко надоели, поэтому мы будем метать молот. Клотер объяснил, что молот – это не настоящий молоток, а просто груз, привязанный к верёвке, который сначала очень быстро раскручивают, а потом бросают. Тот, кто бросает молот дальше всех, – чемпион. И Клотер сделал молот: взял кусок проволоки и на конце привязал камень.

– Я начну первым, потому что это я всё придумал, – сказал Клотер. – Сейчас увидите, что такое настоящий бросок!

Клотер взял молот и стал крутиться вокруг своей оси много-много раз, а потом отпустил его.

На этом соревнования закончились, и Клотер заявил, что чемпион – он. Но остальные были не согласны и говорили, что, раз они не метали молот, неизвестно, кто на самом деле выиграл.

Но я думаю, что Клотер прав. Всё равно выиграл он, потому что бросок у него вышел потрясающий – от пустыря до самой витрины гастронома мсье Компани!

Секретный шифр

Вы замечали, что, когда в классе надо поговорить с кем-нибудь из друзей, это не так-то просто, потому что вам всё время мешают? Конечно, можно поговорить с другом, который сидит рядом, но, даже если вы будете стараться говорить совсем тихо, учительница всё равно услышит и скажет:

– Если вам так хочется поговорить, идите к доске, и мы посмотрим, не пропадёт ли у вас охота разговаривать!

А потом она вас спросит про департаменты[7] и их главные города, и начнутся неприятности. Ещё можно послать записку и в ней написать то, о чём хочешь сказать, но всё равно учительница почти всегда замечает, как эту записку передают, и приходится нести её к ней на стол, а потом к директору, а там написано: «Руфюс дурак, передай дальше» или «Эд урод, передай дальше», и директор вам говорит, что вы вырастите невеждой, что это кончится для вас каторгой и причинит много горя вашим родителям, которые изо всех сил стараются дать вам приличное образование. И в результате вас оставляют после уроков!

Поэтому идея, которую предложил Жоффруа сегодня на первой перемене, показалась нам потрясающей.

– Я изобрёл замечательный шифр, – сообщил нам Жоффруа. – Это секретный шифр, который будем понимать мы одни, наша компания.

И он нам показал: для каждой буквы есть специальный жест. Например, приложишь палец к носу – это буква «а», к левому глазу – «б», к правому глазу – «в». И для каждой буквы – своё особое движение: чешешь ухо, трёшь подбородок, хлопаешь себя по голове (это для буквы «з») или косишь глазом. Классно!

Только Клотеру это не очень понравилось. Он сказал, что для него алфавит – это уже секретный шифр и что, чем учить ещё один для того, чтобы поговорить с друзьями, он предпочитает дождаться перемены и тогда уж сообщить нам всё то, что накопилось. Ну а Аньян, тот, конечно, вообще знать ничего не желал про секретный шифр. Он первый ученик в классе и любимчик учительницы, поэтому на уроке предпочитает слушать её и отвечать у доски. Он ненормальный, этот Аньян!

Все остальные решили, что шифр отличный. И потом, секретный шифр – это очень полезно: когда мы будем сражаться с врагами, то сможем говорить друг другу кучу вещей, а они ничего не поймут, и мы их победим.

И мы попросили Жоффруа, чтобы он научил нас своему шифру. Все встали вокруг него, и он нам велел делать, как он показывает: он потрогал нос пальцем – и мы потрогали свои носы пальцами, он дотронулся пальцем до своего глаза – и мы тоже. Когда мы дружно скосили глаза, пришёл мсье Мушабьер. Мсье Мушабьер – это наш новый воспитатель, который немножко постарше учеников из старшего класса, но не очень намного, и, кажется, он в первый раз работает воспитателем в школе.

– Послушайте, – сказал мсье Мушабьер. – Я не стану расспрашивать, что вы тут затеяли и почему гримасничаете. Единственное, о чём предупреждаю: если не прекратите, всех вызову в школу в четверг. Ясно?

И он ушёл.

– Ладно, – сказал Жоффруа. – Вы запомнили шифр?

– Кое-что меня смущает, – заметил Жоаким. – Это насчёт правого и левого глаза для «б» и «в». Я всё время путаю, где право и где лево, как мама, когда она ведёт папину машину.

– Да ну, это не важно, – отмахнулся Жоффруа.

– Как?! Как это не важно?! – возмутился Жоаким. – Если я захочу тебе сказать «болван», а получится «волбан», это совсем не одно и то же.

– Кому это ты хочешь сказать «болван», болван? – переспросил Жоффруа.

Но подраться они не успели, потому что мсье Мушабьер дал звонок с перемены. С мсье Мушабьером перемены у нас делаются всё короче и короче.

Мы все построились, и Жоффруа предупредил:

– На уроке я вам кое-что передам, а потом на переменке посмотрим, кто понял, а кто нет. Предупреждаю: кто хочет быть в нашей компании, тому придётся выучить секретный шифр!

– Ну конечно! Браво! – воскликнул Клотер. – Значит, мсье решил, что если я не знаю его дурацкий шифр, так я уже и не в компании! Браво!

Тут мсье Мушабьер сказал Клотеру:

– Проспрягаешь глагол в предложении «Я не должен разговаривать в строю, особенно после того, как у меня была целая перемена, чтобы болтать всякие глупости». В изъявительном и сослагательном наклонениях.

– Вот если бы ты воспользовался секретным шифром, тебя бы не наказали, – сказал Альцест, и мсье Мушабьер задал ему проспрягать тот же самый глагол. Уж Альцест всегда всех насмешит!

На уроке учительница велела нам достать тетради и переписать с доски задачи, чтобы потом решить их дома. Лично меня это огорчило, особенно из-за папы, потому что когда он приходит с работы, то выглядит усталым и ему не очень хочется делать домашнее задание по арифметике. Потом, пока учительница писала на доске, мы все обернулись к Жоффруа и стали ждать, когда он начнёт нам передавать сообщение. Тут Жоффруа принялся делать всякие жесты, и я должен сказать, что понимать его было непросто, потому что он всё делал очень быстро, а потом остановился, чтобы записать, что положено, в тетради, но мы всё ещё на него смотрели, и он снова стал подавать всякие сигналы, ужасно смешные, особенно когда он засовывал пальцы в уши и хлопал себя по голове.

Сообщение у Жоффруа оказалось ужасно длинным, и это было некстати, потому что мы не могли переписывать задачи – боялись пропустить какие-нибудь буквы в сообщении, иначе потом уж точно ничего не поймёшь. Нам приходилось всё время смотреть на Жоффруа, а он сидит за последней партой в самом конце класса.

Потом Жоффруа сделал «и», почесав себе голову, и «т», высунув язык, и тут глаза у него округлились и он остановился. Мы все обернулись и увидели, что учительница уже не пишет на доске, а тоже смотрит на Жоффруа.

– Да-да, Жоффруа, – подтвердила учительница. – Я, как и твои товарищи, смотрю, как ты гримасничаешь. Но это продолжается уже достаточно долго, не правда ли? Так что отправляйся в угол, я лишаю тебя перемены, а к завтрашнему дню напишешь сто раз «Я не должен кривляться в классе и отвлекать своих товарищей, мешая им заниматься».

В сообщении мы так ничего и не поняли. После уроков подождали Жоффруа, а когда он пришёл, все заметили, что он ужасно разозлился.

– Так что ты там нам говорил в классе? – спросил я.

– Оставьте меня в покое! – закричал Жоффруа. – И вообще, с секретным шифром покончено! И с вами я больше не разговариваю!

Но на следующий день Жоффруа всё-таки объяснил, что было в его сообщении. Оказывается, он хотел нам сказать: «Не смотрите на меня так, из-за вас меня заметит учительница».

День рождения Мари-Эдвиж

Сегодня я приглашён на день рождения Мари-Эдвиж. Мари-Эдвиж – девчонка, но всё равно она классная. У неё жёлтые волосы, голубые глаза, сама вся розовая, и ещё она дочка наших соседей мсье и мадам Куртеплак. Мсье Куртеплак – заведующий отделом обуви в магазине «Для бережливых», а мадам Куртеплак играет на пианино и всегда что-нибудь поёт, какую-нибудь песню, в которой много таких громких кусков, которые даже у нас дома очень хорошо слышны каждый вечер.

Мама купила для Мари-Эдвиж подарок – маленькую кухню с кастрюлями и дуршлагами, хотя лично я не понимаю, как можно радоваться таким вот игрушкам. Потом мама одела меня в тёмно-синий костюм с галстуком, причесала с огромным количеством бриллиантина и сказала, что я должен вести себя хорошо, как настоящий маленький мужчина, а потом отвела меня к Мари-Эдвиж, это прямо рядом с нашим домом.

Я был рад, потому что очень люблю дни рождения и Мари-Эдвиж мне тоже нравится. Конечно, не на каждом дне рождения встретишь таких ребят, как мои школьные друзья Альцест, Жоффруа, Эд, Руфюс, Клотер, Жоаким и Мексан, но всё равно всегда бывает весело: угощают пирожными, можно поиграть в ковбоев, в казаки-разбойники, и это здорово.

Дверь нам открыла мама Мари-Эдвиж и так вскрикнула, как будто ужасно удивилась, что я пришёл, а между прочим, это она сама звонила моей маме, чтобы пригласить меня в гости. Она очень хорошо меня встретила, сказала, что я лапочка, а потом позвала Мари-Эдвиж, чтобы та посмотрела на прекрасный подарок, который я принёс. Мари-Эдвиж пришла, она вся была ужасно розовая, в белом платье с кучей маленьких складочек – правда, классная. Я ужасно стеснялся отдавать ей игрушечную кухню, потому что был уверен, что она дурацкая, и правильно сказала мадам Куртеплак, что не стоило тратиться на такой подарок. Но, кажется, Мари-Эдвиж своей кухней осталась очень довольна. Чудные они всё-таки, эти девчонки! А потом моя мама ушла, напомнив ещё раз, что я должен хорошо себя вести.

Я вошёл в дом Мари-Эдвиж, а там уже были две девчонки в платьях, на которых полно маленьких складочек. Их звали Мелани и Эдокси, и Мари-Эдвиж сказала мне, что это её самые лучшие подруги. Мы пожали друг другу руки, и потом я пошёл и сел в углу в кресло, а Мари-Эдвиж стала показывать мою кухню своим лучшим подругам, и Мелани сказала, что у неё уже есть такая, только лучше, а Эдокси заметила, что кухня Мелани конечно же намного хуже, чем тот столовый сервиз, который ей подарили на именины. И они все втроём начали ссориться.

Потом несколько раз позвонили в дверь, и пришла сразу куча девчонок с дурацкими подарками. У всех были платья, на которых полно складочек, а некоторые ещё и принесли с собой своих кукол. Если бы я знал, тоже захватил бы свой футбольный мяч.

Потом мадам Куртеплак сказала:

– Ну что ж, мне кажется, все в сборе. Мы можем садиться за стол, полдник готов.

Я увидел, что я там единственный мальчик, и мне очень захотелось вернуться домой, но я не осмелился. Когда мы вошли в столовую, лицо у меня горело. Мадам Куртеплак посадила меня между Леонтиной и Бертий, которые, как мне сказала Мари-Эдвиж, тоже были её самыми лучшими подругами.

Мадам Куртеплак надела нам на головы бумажные шляпы. На мне была остроконечная клоунская, которая держалась на резинке. Все девчонки смеялись, глядя на меня, и лицо у меня стало гореть ещё сильнее, а галстук ужасно жал шею.

Полдник был неплохой: маленькие пирожные, шоколад, а потом принесли пирог со свечами, Мари-Эдвиж подула на них, и все зааплодировали. Странно, но мне не очень хотелось есть. А ведь, не считая завтрака, обеда и ужина, я больше всего люблю полдник. Почти так же, как бутерброды, которые ем в школе на перемене.

Девчонки ели с аппетитом, всё время болтали, смеялись и понарошку угощали пирогом своих кукол.

Потом мадам Куртеплак предложила нам перейти в гостиную, и там я опять устроился в кресле в углу.

Мари-Эдвиж встала посреди гостиной, заложила руки за спину и продекламировала что-то там про маленьких птичек. Когда она закончила, мы все поаплодировали, а мадам Куртеплак спросила, хочет ли ещё кто-нибудь что-нибудь такое сделать – рассказать, станцевать или спеть.

– Может быть, ты, Николя? – обратилась она ко мне. – Такой милый мальчик наверняка знает какое-нибудь стихотворение.

У меня в горле стоял огромный ком, я только покачал головой, а они все расхохотались, потому что, кажется, в этой остроконечной шляпе вид у меня был совсем дурацкий.

Потом Бертий дала подержать свою куклу Леокади, села за пианино и стала на нём играть, высунув язык, но не доиграла, потому что забыла конец, и расплакалась. Мадам Куртеплак встала, сказала, что это было замечательно, поцеловала Бертий и попросила нас ей похлопать, и все девчонки опять зааплодировали.

Потом Мари-Эдвиж разложила все свои подарки посреди комнаты, девчонки стали над всем этим пищать и хохотать, а во всей куче, между прочим, не было ни одной стоящей игрушки: моя кухня, ещё одна кухня, но побольше, швейная машинка, кукольные платья, игрушечный шкаф и утюг.

– Почему ты не идёшь играть со своими маленькими подружками? – спросила меня мадам Куртеплак.

Я посмотрел на неё, но ничего не сказал. Тогда мадам Куртеплак хлопнула в ладоши и закричала:

– Я знаю, что мы сейчас будем делать! Водить хоровод! Я буду играть на пианино, а вы – танцевать!

Я не хотел идти, но мадам Куртеплак потянула меня, и мне пришлось дать одну руку Блондин, а другую Эдакси. Мы встали в круг, и, пока мадам Куртеплак играла на пианино свою песню, все водили хоровод. Я подумал, что, если бы наши ребята меня сейчас увидели, мне пришлось бы перейти в другую школу.

Потом в дверь позвонили: это моя мама пришла за мной. Я был ужасно рад её видеть.

– Николя просто лапочка, – сказала моей маме мадам Куртеплак. – Никогда не видела такого послушного мальчика. Может быть, он немного застенчив, но из всех наших гостей, несомненно, самый воспитанный!

У мамы был чуть-чуть удивлённый вид, но она осталась довольна. Дома я молча сел в кресло. Когда вернулся папа, он посмотрел на меня и спросил у мамы, что со мной случилось.

– Случилось то, что я им очень горжусь, – с улыбкой ответила мама. – Он ходил на день рождения к нашей маленькой соседке, был там среди гостей единственным мальчиком, и мадам Куртеплак мне сказала, что из всех приглашённых именно он самый воспитанный!

Папа потёр себе подбородок, снял с меня остроконечную шляпу, погладил по голове, стёр с моих волос весь бриллиантин своим носовым платком и спросил, хорошо ли я повеселился. Тут я и расплакался.

Но папа ужасно смеялся и в тот же вечер повёл меня в кино на фильм про ковбоев: они там без конца друг друга дубасили и здорово стреляли из револьверов.

Примечания

1

Французская народная примета: если, скосив глаза, попасть на сквозняк, останешься косым на всю жизнь.

(обратно)

2

Во французских школах чаще всего используется 20-балльная система оценок, в которой в том числе есть и оценка «ноль».

(обратно)

3

Петанк – игра в шары.

(обратно)

4

Гульельмо Маркони – итальянский радиотехник, один из изобретателей радио.

(обратно)

5

Раньше во Франции по четвергам в начальной школе не было занятий. Вызов ученика в школу в этот день – серьёзное наказание.

(обратно)

6

Ланселот – рыцарь при дворе короля Артура, герой рыцарских романов.

(обратно)

7

Департамент – основная территориально-административная единица во Франции. В настоящее время в составе Франции 96 департаментов и 5 заморских департаментов.

(обратно)

Оглавление

Очки Клотера

Чудесный глоток свежего воздуха

Цветные карандаши

Туристы

Как мы выступали по радио

Мари-Эдвиж

Филателия

Мексан-волшебник

Дождь

Шахматы

Доктора

Новый книжный магазин

Руфюс заболел

Атлеты

Секретный шифр

День рождения Мари-Эдвиж Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg