«Гусёнок-Заплаткин»

Я помню себя с той самой минуты, когда меня выкроили из прекраснейшего куска резины на две одинаковые половинки, склеили, и я получил возможность слышать все, что творилось вокруг меня.

Мастера, который занимался мною, звали Кузьма Кузьмич. Вероятно, он был замечательным игрушечником, — я слышал, к нему часто обращались за советом. Все операции, которые Кузьмич производил со мной, он делал быстро, ловко и, главное — весело. У него были сильные руки, вкусно пахнувшие табаком и резиновым клеем.

Поговорки так и сыпались с его языка. Некоторые из них я запомнил, например, вот эти: «Сёмка украл поросенка, а сказал на гусенка», «И гуся на свадьбу тащат», «Спросил бы гуся, не зябнут ли ноги», «Одним гусем поля не вытопчешь», «Гусь пролетел и крылом не задел»…

Судя по количеству пословиц, я понял, что мы, гуси, определенно немаловажные птицы. Тем более что про нас, гусей, даже песня сложена: «Летят утки и два гуся». Я быстро выучил мотив и слова и хотел подпеть Кузьмичу, но обнаружил, что во мне нет воздуха. Не успел я подумать об этом, как Кузьмич подставил меня к какой-то шипящей машине и стал через лапу надувать.

Так исполнилось мое первое желание. Я наполнился воздухом, округлился и зазвенел, как футбольный мяч.

— Хорош гусь! — сказал Кузьмич, шлепнув меня по упругому боку.

Действительно, я был хорош.

— Звенит! — добавил Кузьмич, щелкая меня пальцем и поднося к уху. — Звенит, — подтвердил он еще раз и запел весело: — «Летят утки и два гуся…»

Я стал тихонько подпевать Кузьмичу, но в это время раздался звонок, известивший о том, что наступил час обеденного перерыва.

Кузьмич ушел, а я остался лежать на столе. Обеденный перерыв мне пришелся по душе. Еще бы! Никто тебя не трогает, не клеет, не растягивает, не надувает, не выпускает из тебя воздух, ты спокойно лежишь на столе и ничего не делаешь.

Все было бы хорошо, если бы не жар, который я почувствовал спустя некоторое время.

Мой левый бок жгло все сильнее и сильнее, а я лежал и терпел.