«Озма»

Озма (fb2) - Озма (Изумрудный город [Отраднева]) 193K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Любовь Отраднева

Любовь Отраднева Озма

От автора

Это я сочиняла в четырнадцать-пятнадцать лет, на стыке миров Изумрудного города А. Волкова и Ф. Баума, также сюда подверстался проникновенный индийский фильм «Родной ребёнок», произведший на вашу покорную слугу неизгладимое впечатление, и повесть Л. Кассиля «Великое противостояние». Во избежание недоумений: дело происходит не на Земле, а на придуманной мною планете Найде, куда я люблю селить всех понравившихся героев. Это некая виртуальная проекция Земли, только очень изломанная, своеобычная.

За помощь в работе над фанфиком хочу поблагодарить свою маму. Третью часть мы с ней фактически разыгрывали, и все сюжеты, связанные с Дораэмонами и Картофельным Духом, придумала она.

Часть первая. Похищенная

(происходит в тот год, когда Элли Смит впервые попала в Волшебную страну, предыстория — на пятнадцать лет раньше)

Яко тать в нощи…

В ночи пробирались двое и хохотали. Впрочем, на самом деле их было трое. Третьей была новорождённая девочка, которую нёс младший из двоих, завернув в какое-то полотенце. Но, она, конечно, нигде не пробиралась и не хохотала.

Итак, двое пробирались сквозь чащу дремучего леса в Жёлтой стране. Идти им было не так легко, но они не переставали хохотать.

— Да, Узуфрукт, ты большую свинью мне подложил, — едва выговаривал сквозь смех старший из двоих, — но я не могу не смеяться, когда вспомню, как я пришёл, а по всей комнате валяются винтики… — тут он снова расхохотался.

— Да, — подхватил другой, — и телепорталки больше нет, и я стою с этой драной мышью… — он кивнул на малышку и тоже захохотал.

— Это всё ужасно, — вступил в разговор первый, — точнее, это было бы ужасно, если бы не было так смешно…

И после этого они уже не могли выговорить ни слова, пока не пришли на место назначения.

Ниманд, Узуфрукт и Пруденция

Старшего из путников звали Ниманд. Младшего — Узуфрукт. Они были ужасные злодеи. Точнее, ужасным злодеем был Ниманд, а безвольный Узуфрукт лишь подчинялся его влиянию.

Оба они возглавляли страшную секту «Свидетели бусунума», главным лозунгом которой было: «Беспорядок — эталон жизни! Ставь с ног на голову!»

* * *

Ниманд вырос в семье жуткого утюлюса, правда, не приёмным сыном, как Урфин Джюс, а родным и к тому же единственным. Мальчику не разрешали веселиться, вся его жизнь была расписана как по нотам, и каждая её минута была заполнена полезными и скучными делами.

До десяти лет Ниманд не знал другой жизни и потому особенно не страдал. Но как-то родители послали его в деревню за молоком. До этого ему позволяли только гулять вокруг дома, как и положено утюлюсам. А сейчас, видимо, сочли его достаточно взрослым, чтобы пройти по деревне и не набраться «глупостей» от обычных детей. Но увидев первого же счастливого мальчика, живущего нормальной жизнью (это был Узуфрукт), Ниманд завёл с ним длинный разговор. Молока он так и не принёс и с этого дня возненавидел утюлюсную жизнь. Родители не узнавали своего примерного сыночка. С каждым днём он всё больше нарушал режим и даже стал убегать из дому играть с Узуфруктом.

Чем лучше Ниманд узнавал вольную жизнь, тем сильнее хотел он мстить утюлюсам. И наконец, когда ему исполнилось пятнадцать лет, он изобрёл формулу бусунума. А иными словами — переменил знак идее утюлюсности… Смысл остался тот же: всё под одну гребёнку и никак иначе!

Своим открытием Ниманд поделился с Узуфруктом, и тот обещал во всём ему помогать. Сначала новоявленные сектанты пытались привлечь людей на свою сторону добром. Но к ним примкнули только три круглых идиота — Бова, Пракситель и Палеолог.[1] Впятером они и составили секту «Свидетели бусунума», но сил их было, конечно, недостаточно, чтобы захватить всю страну.

Тогда Ниманд придумал: надо выбраться из Волшебной страны, получить образование в стране Физике, а потом построить машину, работающую на принципе телепортации, чтобы эта машина принесла к ним всех детей, которые родились в минуту её включения. Бусунумщики собирались воспитать этих детей по своему вкусу, получить огромную армию и захватить власть.

Сказано — сделано. Ниманд без труда ушёл из дому: родители его уже умерли и он был сам себе хозяин. Узуфрукт же попросту сбежал. Идиоты-подручные остались дома.

Когда главари секты уже уходили из деревни, к ним внезапно присоединилась Пруденция. Это существо сидело в пруду на краю деревни и было похоже на симпатичную девушку зелёного цвета. То есть на самом деле Пруденция жила в домике на берегу, но она могла дышать под водой и много времени проводила в пруду, подшучивая над теми, кто в него смотрелся. Но, несмотря на озорство, Пруденция была доброй, знала толк в лечебных травах и охотно лечила приходивших к ней за помощью.

К Ниманду и Узуфрукту Пруденция присоединилась не потому, что признала бусунум, а просто потому, что страстно желала получить образование…

Гибель машины-телепорталки

Скоростные программы обучения помогли всем троим, и они вернулись на Родину. Пруденция вернулась в свой домик и вскоре вышла замуж по большой любви. А Ниманд с Узуфруктом, хоть соученица и упрашивала их отказаться от абсурдной идеи, поселились вместе с помощниками в глухом лесу, каких много в Жёлтой стране, и начали работать над машиной.

Изобретал её, конечно, Ниманд, а остальные собирали по его указаниям. Чтобы чертежи машины не попали в чужие руки, главарь бусунумщиков, как только был готов тот или иной узел телепорталки, сжигал те листы, где была схема этого узла. Последней в огонь полетела общая схема машины. Это произошло ровно через пятнадцать лет после начала работы.

Итак, телепорталка была готова. Накрытая тряпкой, стояла она в углу и ждала испытаний.

Ниманд решил пойти в деревню и купить вина, чтобы отметить конец работы и испытания, если они будут успешными. А если нет — ну, завить горе верёвочкой… Никого из подручных он послать не мог — принесли бы какую-нибудь дешёвую дрянь… Узуфрукт и три младших бусунумщика оставались сторожить машину. Строго-настрого запретив им трогать своё изобретение, главарь ушёл.

Отсутствовал он долго — видимо, торговался. Чем дольше сидели одни его подчинённые, тем сильнее охватывало их искушение самим испробовать телепорталку. Наконец Узуфрукт не выдержал. Он решительно сдёрнул покрывало с машины. Открыл окно лачужки, где они жили, чтобы солнечные лучи зарядили батареи и машина заработала. Но Узуфрукт ничего толком не знал и поэтому сделал страшную ошибку: осветил телепорталку не с той стороны. И она сумела вместо бесчисленных новорождённых принести в лачугу только одну маленькую девочку. Высветила неизвестно зачем на экране, что эта девочка — дочь какой-то Ишоды из Индии. И, перегорев, рассыпалась на мелкие детали.

В эту самую минуту пришёл Ниманд с бутылками — и все их уронил и перебил, а потом долго не мог отхохотаться…

Но надо было решить, что делать. Строить новую телепорталку? Чертежи были уничтожены, и Ниманд боялся, что ему не хватит жизни на то, чтобы воссоздать своё изобретение…

В итоге постановили воспитать девочку такой бусунумщицей, какая стоила бы целой армии. Но как её вырастить? Никто из сектантов не имел опыта ухода за младенцами.

Все снова приуныли, но тут Узуфрукт вскричал:

— Эврика! Отдадим её Пруденции! Она, чёрт побери, столько лет лечилась от бесплодия, а её долгожданная дочка умерла сразу после рождения! Пусть выходит и выкормит эту драную мышь, научит ходить, но пусть не внушает ей никаких понятий о жизни, а отдаст её нам. Мы воспитаем её по-своему!

Вот поэтому в ночи пробирались двое и хохотали.

…Что значит — никогда у бусунумщиков детей не было! Пруденция и её муж с великой радостью взяли девочку. Пруденции было не до скандалов, и она сказала, что принимает все условия бусунумщиков. Но когда пришла пора отдавать приёмыша, Пруденция отказалась наотрез.

Девочку назвали Озмой. От первого, что попалось на глаза — огромных букв «O — Z» на корешке немецкого словаря…

Часть вторая. Снова бусунум

(происходит через год после «Тайны заброшенного замка») 

Мы в город Изумрудный…

К пятнадцатилетию Озмы Пруденция приготовила замечательный подарок. Пригласила свою приёмную дочь совершить путешествие в Изумрудный город.

— Что это такое, — говорила она, — тебе скоро замуж, а ты ни разу не была за пределами Жёлтой страны. Хоть увидишь нашего премудрого Правителя, а если повезёт — то и его друзей.

Озма с восторгом приняла это предложение. Мать и дочь взяли продуктов на дорогу, заперли дверь дома на ключ и отправились. Не по дороге из жёлтого кирпича — она начиналась совсем в другой части страны — а по другой, обычной.

Посмотрите, как они идут. Зелёная Пруденция с грустным и добрым лицом, в траурном платье. Она не смеётся уже десять лет, с тех пор, как умер её муж, укушенный болотной змеёй. И Озма — расцветающая черноокая красавица, очень высокая для Волшебной страны, потому что родилась за её пределами. Волосы у Озмы, может быть, не совсем чёрные, а только тёмные, но из-за жёлтых лент в косах кажутся чёрными как смоль. На девочке платье жёлтое, как у всех в этой части Волшебной страны — срок траура давно прошёл, но не для Пруденции… Озме она сказала когда-то: «У тебя вся жизнь впереди, тебе ни к чему нарушать обычаи. Ты ещё полюбишь. Тебе он отец, а для меня — единственная любовь в жизни». Они тогда чуть не поссорились, но Пруденция настояла на своём…

Вьётся, вьётся дорога под ногами путешественниц, светит вечно жаркое солнце Волшебной страны. А впереди ждёт Пруденцию и Озму первое приключение.

Что я нашла!

Стемнело. Озма и Пруденция вышли довольно рано утром, поэтому неудивительно, что они очень устали и начали подумывать о ночлеге. К счастью, им повезло. У подножия одной из Кругосветных гор они увидели небольшой домик с огородом.

— Может, нас пустят сюда? — спросила Озма и постучалась.

Дверь открылась, и на пороге показалась совсем юная женщина с ребёнком на руках. Она была замечательно хороша собой, и Пруденции показалось, что её приёмная дочь и эта незнакомка принадлежат к одному народу.

— Здравствуйте, — сказала Озма, — вы не могли бы дать нам приют на ночь? Мы идём в Изумрудный город и очень устали.

— С удовольствием, — ответила хозяйка. — Заходите. Ужинать будете?

— Будем, но не беспокойтесь, вас не обездолим, — вступила в разговор Пруденция. — У нас свои продукты.

Они вошли в дом.

— Урфин! — обратилась хозяйка к мужчине, стоявшему у окна. — Сегодня мы с тобой спим на сеновале, потому что у нас просят ночлега.

— Нет, мы сами будем спать на сеновале, — живо возразила Озма, — и притом с большим удовольствием. Здравствуйте, — она сделала реверанс хозяину. — Вы тот самый Урфин Джюс?.. — тут она осеклась, поняв, что сказала лишнее.

— Да, я тот самый Урфин Джюс, который наделал в жизни таких страшных ошибок и не устаёт радоваться, что встал на верный путь. Приветствую вас в моём доме и имею честь представить вам мою жену Джуну.

— Очень приятно, — снова сделала реверанс Озма и назвала себя и Пруденцию.

Все сели ужинать, а потом Джуна уложила ребёнка спать. И они четверо долго ещё не могли наговориться, сидя в уютной комнатке, стены которой были украшены цветами, луком со стрелами и одной-единственной фотографией. С неё улыбалась симпатичная негритянка, державшая на руках малышку цвета кофе с молоком.

— Крёстная нашего Искандера, — сказала про женщину Джуна.

Под фотографией, на белом поле, была надпись: «Мир вашему дому от тех, кто прорвался! От дочки Урфины и мамы Мгваны!»

* * *

Утром, выйдя с сеновала, Озма пошла между грядками знаменитого урфинского огорода к бочке с водой — и вдруг вскрикнула. Её царапнуло по ноге какое-то колючее растение. Оно напоминало «золотые шары» без цветов, только было гораздо ниже.

— Что случилось? — спросил хозяин дома, выглядывая в окно.

— Да чепуха, у вас тут сорняки колючие!

— Ну-ка, кто посмел вырасти? Вчера ведь только пололи!.. Что? — ахнул Урфин, увидев злоумышленную траву. — И в третий раз возвращается ветер на круги своя…

— Что-что? — не поняла Озма.

Урфин вышел из дома и встал рядом с ней:

— Это то самое растение, из которого я когда-то сделал живительный порошок и оживил деревянных солдат! Его надо немедленно сжечь, пока никто не догадался о его силе и не повторил моих ошибок.

— Извините, но вы, по-моему, неправы, — возразила Озма. — С помощью этого порошка можно массу добра сделать!

— А вот это мне и в голову никогда не приходило! Ваша идея, ваша находка — за это я высушу растения на солнце и отдам порошок вам. Зла в вас нет, это я вижу, и, может быть, он в самом деле когда-нибудь вас выручит. Но — никому его не показывайте!

Деревянная лошадь

Второй день путешествия выдался ещё жарче, чем первый. Озма и Пруденция шли еле-еле, поминутно пили воду и, как только увидели в тени поваленное дерево, тут же расположились на нём отдохнуть.

Придя немного в себя, Озма воскликнула:

— Слушай, а откуда у бревна голова? Так, а за спинами-то нашими у него ноги! Знаешь, мама, на чём мы сидим? На лошади!

— Да, в самом деле, — отозвалась Пруденция. — Такая себе деревянная игрушка. Чего её выбросили?

— Не знаю… По-моему, это очень приличная лошадь.

Действительно, деревянное животное было хоть и угловатым, но сделано на совесть. Когда странницы поставили находку на ноги, она стояла твёрдо, не шатаясь.

— Да, лошадь неплохая, — грустно сказала Пруденция, — но что нам в ней проку? Будь она живая…

— Она будет живая! — с этими словами Озма вынула из кармана коробочку с волшебным порошком и начала посыпать лошадь. — Слава волшебному средству!

Создание неизвестного мастера вскоре взбрыкнуло, глянуло по сторонам и спросило:

— А я кто?

— Ты — деревянный конь, — ответила Озма.

— А-а… А как меня зовут?

— Славик, — сказала девочка после минутного раздумья.

— Здорово! А почему?

— Это сокращение длинной фразы: «Слава волшебному средству, которым я тебя оживила!»

— Ясно. А что я буду делать?

— Повезёшь нас с мамой в Изумрудный город. Хорошо?

— Хорошо. С удовольствием. Прошу садиться!

Озма и Пруденция с удобством устроились на длинной спине Славика и продолжали путь. Им неслыханно повезло, потому что их скакун никогда не уставал. Можно было даже простить ему, что он засыпает новых хозяек бесчисленными вопросами…

История Волшебной страны

До Изумрудного города странницы добрались гораздо быстрее, чем рассчитывали. К Трижды Премудрому Страшиле их сначала не хотели пускать. Но когда Страж Ворот Фарамант увидел деревянного Славика, то немедленно пропустил всех троих со словами:

— Это необычайное создание должно прийтись по нраву Правителю.

Действительно, Страшила, услышав о деревянной лошади, сразу захотел ознакомиться с ней и её хозяйками. Его поддержали все его друзья, которые у него в это время гостили. И Длиннобородый Солдат провёл Озму, Пруденцию и их скакуна в тронный зал.

Странницы и не надеялись увидеть сразу стольких правителей Волшебной страны и слегка смутились. Но Славик сразу же начал сыпать вопросами, и это сломало лёд. Разговор начался самый дружеский и непринуждённый. Страшила представлял своих друзей:

— Смелый Лев… Ворона Кагги-Карр… Железный Дровосек и Железная Пакука… Это экс-тра-ор-ди-нар-на-я девушка! Представляете, когда Дровосек стал железным, она пошла к Гингеме и заявила: «Сделай и меня такой же! Хочу делить его судьбу!»

— Ну, я сама расскажу, — вмешалась железная подруга Дровосека. — Я же пообещала ему с самого начала, что никогда его не брошу, что бы он там ни говорил и как бы там ни выделывалась моя тётка… А у Гингемы-то глаза разгорелись, такой шикарной пакости она ещё не делала! Мой сказал, что он теперь без сердца и не сможет меня любить, а я сказала, что я теперь тоже не лучше… Ну и стали мы вместе жить, вместе и заржавели, потом нас Элли спасла… Решили на пару сердца себе попросить, а я ещё красоту хотела… Хотя опять же мой сказал, что я и так лучше всех! Дал нам Гудвин по сердцу, а меня раскрасил красками. Вот и живём… Фу, трещотка железная, мы же наших самых маленьких не представили!

Пакука подставила свою изящно сделанную ладонь, и на неё взобрались две крошечные девочки. Одна скорее напоминала ёжика, вернее, всю её спину покрывал плащ из иголок. Вторая была типичной уроженкой Зелёной страны, только крошечной.

— Я Хондучиха, — сказала колючая, — мы, хондуки, живём в усыпляющих маках, только на нас в этом мире не действует их аромат. Наш народ в великой дружбе с мышиным королевством Рамины, мы помогали вывезти Льва… Я тогда была совсем крошечной и жила в траве, потому что не могла забраться ни на один цветок. Друзья взяли меня с собой, а Гудвин подарил мне железные когти. Я вернулась домой и с перепугу выиграла конкурс ловкости, когда Рамина решила сложить с себя полномочия правительницы хондуков…

— Сколько раз она нас выручала, такая маленькая и ловкая! — подхватила вторая девочка. — А я Жмика, живу фактически в пригороде, друзья нашли меня, когда уже почти оставили надежду встретить последнее из шести существ. Я тут одна ничем не правлю, и мечта у меня глупая была — прекрасный голос.

— Так до неё и очередь не дошла, когда Гудвин нас вызывал! — опять вмешался Страшила. — Она тут напевала просто так — и весь дворец заслушался! Когда у него была Хондучиха, он просил передать нашей последней маленькой подруге, что её желание уже исполнилось, как только она вступила в его владения, вот… Её пение облагораживает душу и подчас даже смягчает сердца врагов…

* * *

Они долго рассказывали друг другу свои приключения, потом вдруг заспорили о том, как живут люди за горами и откуда вообще взялось волшебство. Подняли летописи гномов, вспомнили школьную программу, восстановили такую картину.

В начале времён планета Найда была самой обыкновенной, без чудес. Но однажды откуда-то с далёких звёзд прилетел чародей Гуррикап, уставший от людей, и создал Волшебную страну. Отрезал её от всего мира Кругосветными горами и Гибельной пустыней, хотя страна и так лежала на острове, отделённом от материка Брамапутры узким, но очень глубоким проливом.

Много веков просуществовала так Волшебная страна. Но два тысячелетия и ещё несколько лет назад два принца поспорили из-за престола. Один из них был побеждён и изгнан со своими сторонниками в пустыню. Но они перебрались через все преграды и попали в широкий мир. Там принц повёл войну на севере Брамапутры, победил и основал город Рим. Говорящие животные и растения, бывшие в армии принца, расплодились после этого по всей Найде и совсем вытеснили обычных. И постепенно все страны и континенты заговорили на языке пришельцев из Волшебной страны. А с самой планетой случилось странное — на ней стали происходить чудеса… Потому и летоисчисление на Найде ведётся от основания Рима.

Всё же страна Страшилы, если можно так выразиться, волшебнее остальной планеты. Там вечное лето, там чудеса правят всем, а в широком мире правят наука и техника, чудеса же лишь вторгаются в этот заведённый порядок…

Вторжение

Шёл третий день пребывания Озмы и Пруденции в Изумрудном городе. Странницы и Славик играли со Страшилой и его друзьями в прятки. Озма сидела в маленькой комнатке за троном, откуда в своё время Гудвин озвучивал чудища, и считала до десяти, пока её друзья прятались в тронном зале. Она не видела, как разбилось окно и в него влетели (притом без крыльев, ковра-самолёта и прочих подручных средств) Ниманд, Узуфрукт и три их помощника-идиота.

— Волны! — завопил Ниманд. — Хватайте всех, кого здесь видите, и тащите в башню!

И тут же по залу заметались какие-то длинные полосы, время от времени вспыхивающие ярким пламенем. Они с неожиданной силой вцеплялись в Страшилу и остальных и тащили их по воздуху на улицу. Бусунумщики смотрели на это и хохотали.

* * *

После гибели машины-телепорталки Ниманд потерял надежду установить в Волшебной стране бусунум. Все пятнадцать лет, минувшие с того дня, он не жил, а существовал. Помощники его, не такие фанатики, жили веселее: продавали на рынке собранную в лесу чернику и пировали на вырученные деньги в ближайшей харчевне.

Но однажды, проходя по базару, идиот Пракситель увидел, что один торговец продаёт очень красивую старинную шкатулку. Она поразила воображение Праксителя, и он объявил товарищам:

— Сегодня буду голоден, а эту миленькую штучку куплю!

Никто, конечно, не возражал, и счастливый Пракситель, изрядно поторговавшись, унёс покупку с рынка.

…Сидя в харчевне, бусунумщики заспорили, почему торговец заломил такую цену.

— Это неспроста, — настаивал Палеолог, — она, наверное, волшебная.

— Скажешь тоже! — возражал Бова. — Это просто от жадности.

Узуфрукт взял у Праксителя шкатулку и внимательно её осмотрел. На крышке обнаружились какие-то письмена, которые он, вспомнив старую науку, без труда прочёл: «В этой шкатулке хранятся волшебные волны, полосы чудесной энергии. Они — рабыни шкатулки и рабыни того, кто владеет шкатулкой. Они могут мгновенно перенести своего повелителя хоть на край света и одолеть в бою любое, даже самое сильное, существо».

Прочтя это, Узуфрукт сказал:

— Это надо отдать шефу. А то невыносимо смотреть, как он сидит с похоронным лицом и думает всё об одном и том же…

Идиоты колебались. Но Узуфрукт добавил:

— Когда шеф будет у власти, нам тоже кое-что перепадёт!

Военный совет

Озма прекрасно слышала шум в зале, но не могла и вообразить такого ужаса, как происходящее там. Она думала: ну, ссорятся там, спорят, кому где прятаться… Досчитав до десяти, она хотела выйти из комнатки и начать искать. Но тут в окно влетела Кагги-Карр.

— Озма! — каркнула она. — Большая беда!

— Не порть игру, — отмахнулась девочка.

— Не до игр, милая! Твоя мама, и Страшила, и все прочие в плену! На свободе только ты, я и Славик.

— Что? — ужаснулась Озма, поняв наконец, что ворона её не разыгрывает.

— Да. Какие-то злодеи захватили Изумрудный город. Тебя они, к счастью, не заметили, я ускользнула в окно, а коня твоего, видать, за бревно приняли… Теперь нам троим надо решать, что делать. Ну-ка, полечу, узнаю — есть там кто-нибудь?

Разведка показала, что захватчики ушли и в зале находится только отмерший наконец, плачущий Славик. Кагги-Карр не очень вежливо велела ему перестать реветь, тихо пройти в комнатку за троном и присоединиться к совету.

* * *

Как только стемнело, Кагги-Карр полетела в башню-тюрьму советоваться со Страшилой. Озма и деревянный конь так и остались за троном, затаившись и внимательно слушая, что замышляют сектанты.

Трижды Премудрый Правитель сказал:

— Я не знаю, как бороться со странным оружием этих злодеев. Я умею только обороняться, не нападать. А вам надо брать город штурмом.

— А надо ли? — усомнилась ворона. — Раньше всего надо освободить вас.

— Бесполезно: эти бусунумщики поставили у главного и подземного входов в башню какую-то невероятную охрану, мы туда уже совались.

— Бусунумщики?

— Ах, да, ты не знаешь. Зато их прекрасно знает Пруденция.

Страшила сообщил краткие сведения о бусунумщиках и продолжал:

— Так вот, эти их волны никого не подпустят к башне. Так что забудьте о нас, выбирайтесь из города и идите к Урфину Джюсу. Ведь он знает Озму, он теперь нам друг и имеет опыт в этом деле.

— И что, мы будем втроём штурмовать?

— Впятером: ты Урфина и его жену за кого считаешь?

— И что мы можем против сектантов? Мы окажемся в той же башне, что и вы.

— Они без армии. Народ их не поддержит.

— А их волны?

— Урфин придумает что-нибудь! В крайнем случае, если ничего не выйдет, ты вызовешь кого-нибудь из Канзаса.

Вороне не очень нравился этот план. Уходить, чтобы снова вернуться? Ей казалось, что они гораздо больше сделают как внутренние враги. Но только Кагги-Карр открыла клюв, чтобы сказать об этом Страшиле, как ни с того ни с сего ощутила резкую боль в голове, прошедшую так же мгновенно, как началась. И тут же ворона с удивлением призналась сама себе, что лучшего плана нет и не может быть.

Этим же убеждением она заразила Озму и Славика. И все трое, с трудом выбравшись из города, отправились в долгий путь через всю страну.

Первый штурм

Урфин Джюс, когда друзья до него добрались, прямо-таки поразился чуши, сказанной Страшилой:

— Нда, только и могу я это объяснить тем, что волны навели на его мозги помрачение, да и на ваши все тоже! Как они хотели, эти сектанты, чтобы вы убрались из города! И одного они не учли — что я их раскушу, да только что теперь проку? Придётся прорываться снова в столицу, хоть это и дьявольски трудно. Я с вами, а ты, Джуна, оставайся: ребёнка-то одного не бросишь!

Половчанка неуловимым движением коснулась живота, в глазах её заплескалась тоска… «Эге, — подумала ворона, — она никак второго птенца высиживает!» Легче, ох, легче быть воительницей, чем просто женщиной!

…Законы секты уже были навязаны всей Волшебной стране, кроме владений Виллины и Стеллы. В руках бусунумщиков в день вторжения оказались чуть не все правители Волшебной страны. И теперь Ниманд сидел на троне в Изумрудном городе, а Узуфрукт и три идиота наводили новые порядки в областях. Тех, кто не соглашался делать всё по-бусунумному, просто вышвыривали из родного города или деревни. И больше таким несчастным никуда не было входа, пока не наденут штаны на голову… Ведь бусунумщики окружили волнами каждый населённый пункт.

Число изгнанников с каждым днём росло. Люди уходили в леса, в горе и гневе устраивались там на житьё. Ломали головы, как бороться с новой напастью… А всё же немало было и таких, кто остался и смирился — а может, притворился?

Пара изгнаннических поселений встретилась маленькому отряду на пути к столице, и к стенам Изумрудного города они подошли, уже являя собой некоторую силу. Но, конечно, прорваться сквозь волновой заслон им не удалось. Отряд был отброшен на мили и мили от города. Люди, к счастью, отделались ушибами, но у Кагги-Карр было перебито крыло. Теперь нечего было и думать связаться с Канзасом…

Изгнанники, ни во что уже не веря, вернулись в леса. Люди не проклинали никого, но бойцы маленького отряда, и особенно Урфин, готовы были провалиться сквозь землю…

Волшебная книга Виллины

Добрая волшебница Жёлтой страны внимательно выслушала свою юную подданную Озму и её друзей. Заглянула в свою магическую книгу и сказала:

— Не огорчайтесь, что не можете связаться с Энни, Тимом, ещё кем-нибудь оттуда… Моя книга говорит, что сейчас помогут не они, а совсем другие люди.

— Кто же именно? — влез Славик.

— Во-первых, принцесса Ишода.

— Что за принцесса?

— Она дочь прежнего короля, который правил Волшебной страной до Гудвина и позорно бежал в Индию, когда тот спустился с неба на воздушном шаре. У него была жена индианка, и он решил искать убежища на её родине. Трус он был, этот король Пастория! А вот дочь его Ишода была подающая надежды девушка. Сейчас она, должно быть, в Индии, и книга говорит, что она-то нам и поможет. А кроме неё — человек, у которого глаза — камни славы.

— А что это за камни?

— Да вот у тебя, Озма, в кольце такой светящийся синий камень. Все такие камни — осколки одного великого метеорита. Они летают по всей Вселенной, их вставляют в украшения, и они приносят славу — если, конечно, постараешься. А у троих человек во Вселенной эти камни попали в глаза. Эти люди уж точно прогремят по всему миру, они бывают либо очень хорошими, либо очень плохими…

Путь в Индию

Без большой надежды на успех, но почти уже собрались на поиски Ишоды в огромной стране Урфин и Озма верхом на Славике. Где искать человека с необычайными глазами, вообще никто не представлял… Но перед самым отъездом разболелся сначала сынишка Джюсов, а потом слегла и Джуна. Проклятый Жёлтый Туман! Половчанка носила Искандера как раз в дни этой напасти, и за три года ни мать, ни сын так и не изжили последствий, налетавших иногда чёрным вихрем. Джуна приходила в сознание лишь тогда, когда Урфин держал её за руку…

В итоге Озме и Славику пришлось ехать вдвоём. Джуна с трудом села в постели и указала рукой, где взять тёплые вещи, оставшиеся ещё от её прошлой жизни за пределами страны вечного лета.

Озма никак не могла понять, зачем ей шуба, шапка и сапоги.

— Да на всей Найде, от полюса до полюса, зима сейчас! — объяснял ей Урфин.

— А что такое зима?

— Ах, да, ты не знаешь! Счастлива ты, что не видела даже Жёлтого Тумана — ведь во владениях Виллины его и не было… Ну, в общем, зимой очень холодно и идёт снег.

Озма так и не поняла ничего и отбыла верхом на деревянном коне в сумасшедшую даль…

* * *

Через горы и пустыню Славик и его хозяйка перебрались хотя и не без труда, но благополучно. Неутомимый скакун во время этого путешествия показал себя с самой лучшей стороны. Он лазал по скалам, как горный козёл, а пустыню пересёк в рекордно короткий срок.

Наконец конь и всадница оказались на берегу пролива Элли и Энни, как давно уже окрестили эту неширокую, но очень глубокую, не замерзающую на зиму водную артерию. Смерив пролив насмешливым взглядом, Славик объявил:

— Я в два счёта его переплыву, только держись крепче!

Ноги девочки по колено промокли, но вода была тёплая. Они благополучно добрались до середины пролива. Но тут подул сильный ветер, и на море поднялось волнение. В узком проливе волны мгновенно разогнались до чудовищной силы и швыряли Славика как хотели. Озма теперь промокла с головы до ног, но это было ещё не самое страшное. Коня и всадницу несло к выходу из пролива, туда, где море замёрзло. Их швырнуло бы на лёд, и они, мокрые, намертво примёрзли бы. Но, к счастью, терпящих бедствие увидел Кашалот, председатель КОАППа. Владения комитета начинались на том берегу пролива. Кит осторожно взял Славика и Озму в зубы, высадил на берег и сдал с рук на руки своим зверям. В главном здании КОАППа путники обсушились у камина и хотели продолжать путь. Но звери заставили их ночевать в этом доме.

— Спасибо, только мы торопимся, — пыталась возразить Озма, всё ещё дрожа от холода.

— Поспешишь — людей насмешишь, — наставительно сказал из моря председатель. — Если ты простудишься, то потеряешь куда больше времени!

И девочка, внутренне страстно желавшая отдохнуть в тепле, приняла любезное приглашение.

Холод смерти

На следующее утро Озма и Славик, разузнав у Кашалота дорогу, продолжили путь. Девочка ехала в чуть великоватой одежде Джуны и не уставала дивиться снегу, льду и холоду…

Довольно быстро они добрались до индийского города Бомбея. Мотались по нему четыре дня и ничего не узнали. Они понятия не имели, что такое адресное бюро, и расспрашивали всех встречных и поперечных о женщине по имени Ишода. От них или просто отмахивались, или добивались, как фамилия Ишоды. Пару раз Озма и Славик находили женщину с таким именем, но оказывалось, что это не та, кого они ищут…

Та зима выдалась на редкость суровой.[2] Хорошо ещё, что Озме не приходилось ночевать на улице: девочка устроилась в какой-то захолустной гостинице. Денег у неё, правда, не было, зато, с лёгкой руки опытной путешественницы Джуны, было столько еды, что хозяйка гостиницы согласилась взимать плату продуктами. Вроде оставалось и самой Озме.

Но настала пора, когда она доела последний бутерброд, бродя по улицам очень далеко от гостиницы. Это было на пятый день. Ударил небывалый мороз, и стоять на улице было равносильно гибели. Но Озма не утолила голода последней порцией Джуниных запасов и так ослабела, что села на скамейку и не в силах была встать. Напрасно Славик тормошил её и упрашивал идти — у неё не хватало сил даже ответить ему. Холод, легко пронизав все тёплые вещи, которыми Озма пыталась от него защититься, добирался до её сердца. Славику хотелось умереть вместе с ней. Просить о помощи было некого — все сидели по домам и нос боялись высунуть…

Но неожиданно мимо скамейки прошёл какой-то парень, на вид ровесник Озмы. Славик тут же закричал:

— Мальчик! Тут замерзает моя хозяйка. Я бы увёз её, если бы ты поднял её мне на спину…

— Ой, какой ужас! — воскликнул нежданный прохожий и с силой, какой сам от себя не ожидал, поднял Озму и посадил верхом на коня. Девочка была уже без сознания, и её приходилось поддерживать.

— Вас проводить? — спросил парень.

— Нам далеко ехать, ты замёрзнешь.

— Но и она умрёт по дороге! Вот что: пойдёмте к нам домой, это совсем рядом. Мама наверняка не рассердится и сможет помочь твоей хозяйке.

Камни славы не подвели

Очнувшись, Озма долго лежала с закрытыми глазами. Её не интересовало, где она находится. Она чувствовала и понимала только одно: ей тепло… хорошо… Господи, до чего же хорошо! Век бы так лежать…

Но кто-то стал настойчиво повторять над самым ухом:

— Озма, вставай! Нам пора в путь! Нам повезло так, что мы и представить себе не могли!

— Славик, отстань, пожалуйста! Дай поспать! — бормотала девочка, но тут смысл повторяемых слов дошёл до её сознания, и она рывком вскочила с постели. — Где мы? — спросила она деревянного коня.

— В доме… — Славик выдержал эффектную паузу и объявил театральным голосом: — В доме принцессы Ишоды!

— Что?

— Да, да. Ты чуть не замёрзла на улице, но Кишан, это сын принцессы, случайно увидел тебя и привёз нас с тобой к себе домой. Он спас не только твою жизнь — он спас всю Волшебную страну. Потому что в этом доме живёт человек с глазами — камнями славы.

— Да ну тебя, Славик! Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Не веришь — иди в соседнюю комнату и сама всё увидишь.

…Там Озму ждали трое. Мать с сыном и какой-то немолодой уже мужчина с пронзительно синими глазами. Глянув на него, а потом на своё кольцо, девочка поняла, что по крайней мере в одном пункте Славик не наврал.

— Здравствуй, милая! — обратилась к ней женщина. — Согрелась? Ну, милости прошу к столу! Да, не знала я, что в бывших владениях моего отца творятся такие страсти…

— Но мы ещё поборемся! — вмешался парень.

— Надежда умирает последней, — невесело улыбнулась Ишода. — Да, вы же незнакомы. Это мой сын, Кишан. Он тебя спас.

— Очень приятно, спасибо, — только и сказала Озма. Все слова куда-то потерялись.

— Пустяки, ничего особенного, — отозвался Кишан, отводя глаза. — Я пошёл за хлебом…

— Не хотела я пускать его в такой мороз, — вмешалась Ишода, — но он меня уговорил, и это, видно, судьба.

— Иду я и вижу, — продолжал её сын, — что ты замерзаешь… Любой нормальный человек поступил бы так же, как я.

— Всё равно я тебе очень благодарна, — настаивала Озма.

— Ну, хватит! — пресекла назревавший спор Ишода и представила синеглазого, назвав его «Александр Дмитриевич Расщепей, знаменитый кинорежиссёр».[3]

— Я про вас читала! — выпалила Озма. — Только, — не удержалась она от бестактного вопроса, — скажите, разве вы не умерли?

— Я думал, что я умер, — весело отозвался Расщепей, — а на самом деле я попал к вам на Найду и теперь снимаю комнату у Ишоды Пасторьевны. Меня зовут работать на индийскую киностудию, но тут, кажется, грядёт кое-что поинтереснее!

— Ещё один! — вздохнула Ишода. — Вы хоть и взрослый человек, а смотрите на всю эту историю так же несерьёзно, как и Кишан! Но давайте обедать, а то суп остынет!

* * *

После обеда начались сборы в дорогу. Решено было не откладывать отъезда — каждый лишний день бусунума приближал Волшебную страну к гибели.

Ехали все: Озма, Славик, Ишода, Расщепей и Кишан. Последнего брать не хотели, поскольку в предсказании о нём не было ни слова. Но он объявил:

— У меня есть план, как победить бусунумщиков. Но я его не скажу, если вы меня не возьмёте.

…Они доехали поездом по Великой железной дороге до КОАППа, где Кашалот охотно переправил их через пролив. На том берегу компания нашла сухопутный корабль моряка Чарли Блека. Когда-то давно его поставили здесь, в начале пути, на всякий случай…

Путь их был долгим и нелёгким. Но никого это не повергало в уныние. Чем дальше, тем больше они сближались, становясь как бы одной семьёй.

Ишода относилась к Озме с добротой, какую не изливают на первого встречного, и это чувство ещё усилилось, когда бывшая принцесса узнала, что девочка всю жизнь прожила с приёмной матерью и понятия не имеет о своих настоящих родителях… Между Озмой и Кишаном установились отношения простые и дружеские. Они оба выросли без отца — муж Ишоды, Викас, погиб в крупной железнодорожной катастрофе за несколько дней до рождения Кишана. Мальчик и девочка болтали часто и подолгу, обо всём подряд, пусть не всегда понимая друг друга…

Тревожило компанию только одно: чёрные камни Гингемы. Но и то не слишком: Славика пропустило бы точно, а может быть, и Ишоду, которая родилась в Волшебной стране, и Озму, которая родилась за её пределами, но всю жизнь прожила в кольце Кругосветных гор. Так что кто-нибудь донёс бы чудесный виноград до пленников камней…

Но наследие Гингемы и не подумало притягивать корабль! Озма и Кишан дружно сочли это заслугой камней славы, по поводу чего Расщепей объявил:

— Чушь и чепуха!

Второй штурм

Джуна и маленький Искандер уже выздоровели, и стены домика Джюсов дрожали от кипучей деятельности.

— Это же элементарно, — пояснял Кишан, разрисовывая лицо жжёной пробкой. — Волны наверняка получили приказ пропускать только тех, кто принял бусунум. Вот мы и притворимся, что приняли его. Беспрепятственно пройдём в столицу, и тогда… — что будет «тогда», он и сам толком не знал и закончил фразу тем, что погрозил в пространство кулаком.

Всем было почему-то весело. Одобрительно кивал Урфин. Тихо, пусть с долей зависти, смеялась его жена, делавшая за стенкой, на кухне Озме так называемую причёску «Утро в курятнике», Озма же просто покатывалась. А на крыльце джюсовского дома шёл жаркий спор.

— Никогда! — решительно говорила принцесса. — Никогда не буду валять дурака и вам, Александр Дмитриевич, не позволю! Мы с вами взрослые люди, и нам не пристало мазаться сажей.

— Ну, Ишода Пасторьевна, Урфин тоже взрослый, это во-первых, а во-вторых, ваш покорный слуга — актёр и переодевался на своём веку по-разному.

— Наш хозяин ещё очень молод, — парировала Ишода. На самом-то деле Урфин постарше неё был, но не её первую ввели в заблуждение жемчужины вечной юности… — А вы не на киностудии, и будьте любезны сохранять достоинство!

— А если не переодеваться, то лучше и не ходить на штурм. На вашем месте, Ишода Пасторьевна, я бы и не ходил. Всё-таки опасно. Ну, войдём мы в столицу, а дальше-то предстоит ещё долгая борьба!

— Нет, я пойду! Должен же кто-то присматривать за детьми! — она хотела сказать «за ребёнком», но нечаянно выдала свои тайные мысли…

— Так я и присмотрю, а вы оставайтесь! Тут-то совсем маленький мальчик, а его мама спит и видит, как бы пойти с нами…

— Вот моей женой попрошу не распоряжаться! — вмешался Урфин.

Из кухонного окна со свистом вылетела стрела и сбила яблоко точно у него над головой.

— Ты… ты… — Джунин муж еле успел отскочить.

— Я просто выздоровела, — ласково сказала половчанка.

В итоге она оказалась в отряде, а Ишода осталась дома с Искандером. Расщепей, в свою очередь, уступил принцессе и согласился пойти на штурм, не превращая себя в огородное пугало…

* * *

На следующее утро к воротам Изумрудного города подошли один серьёзный взрослый человек и четыре с половиной огородных пугала. «Половинку» являл собой Славик, который не мог ни разлохматить хвост и гриву, ни вывернуть наизнанку одежду и всего-навсего вымазался сажей и красной глиной.

Расщепей начал понимать, что сделал страшную глупость. Но отступать не хотел и спрятался за спинами остальных, благо все они были выше него ростом. Отряд надеялся, что если они, плотно прижавшись друг к другу, проскользнут в ворота, волны не заметят нарушителя бусунума. Но манёвр не удался. Таинственная сила вырвала «взрослого, серьёзного человека» из гущи народа и отшвырнула его от городских стен. Да так, что он растянулся во весь рост на жёлтых кирпичах прославленной дороги.

— В город! — кричал он друзьям. Но те не послушались, да и кто бы их пропустил? Общими усилиями Расщепея осторожно посадили верхом на Славика и пустились в обратный путь. По дороге режиссёр ругательски ругал себя, но ни словом не упрекнул Ишоду…

…Печальная процессия въехала на урфинский двор. Расщепей не избежал превращения в чучело. Весь перемазанный грязью и боевой раскраской Славика, он морщился от боли и не смог сам сойти с коня.

— Что я наделала? — побледнев, простонала Ишода и упала бы, но её вовремя подхватил сын.

Супруги Джюс немедленно уступили раненому режиссёру свою кровать. Джуна собрала на огороде лечебные травы и хотела приступить к обработке ушибов и ссадин. Но Ишода объявила, что все заботы о пострадавшем берёт на себя.

— А вы разбираетесь? — спросила половчанка.

Ишода только кивнула. Но Кишан счёл, что её обидели, и вмешался:

— Конечно! Всю индийскую революцию мама была медсестрой в партизанском отряде и ещё других поучит народной медицине!

Ему даже не досталось от матери за эту дерзость…

Лунная ночь

Печально прошёл остаток дня. Но настала ночь, и темнота накрыла мир своим звёздным плащом, и солнце на небе сменилось луной, и темнота властно сказала: «Спать! Ведь вы не летучие мыши и не совы! Спать! Утром, на свежую голову, вы быстро решите все свои проблемы. Спать!»

И все послушались, даже Расщепей, которому, впрочем, сильно полегчало после Джуниных трав. Даже Ишода задремала у его постели, где не было никакой необходимости сидеть, но где она всё же сидела…

…Но миром в эту ночь правила не одна темнота. Лунный свет не давал ей безграничной власти. И лучи второй ночной королевы, проникая в окна, передавали от неё другой приказ: «Кто влюблён — просыпайтесь! Вы все мои дети, и в эту ночь я предоставляю вам право поговорить наедине. Никто не услышит — всех усыпила моя сестра. Никого не будет, только вы двое и я. Но меня не опасайтесь: я храню тайны свято. Уже много тысяч лет я слышу одни и те же слова, но никто ещё не услышал их от меня. Просыпайтесь, пылающие сердца, эта ночь для вас!»

* * *

И, повинуясь этому приказу, в разных углах урфинского сеновала проснулись Кишан и Озма и, не сговариваясь, вышли на освещённое луной крыльцо дома. В дверях сарая они столкнулись и вскрикнули, и заскрипела старая дверь, но Урфин и Джуна не проснулись. Не для них была эта ночь, ибо каждый из них давно знал, что творится в сердце другого…

Кишан и Озма столкнулись в дверях, и стали извиняться, и кто-то из них первым спросил, куда идёт другой, и выяснилось, что обоим не спится и хочется посидеть на крыльце, и они сели рядом, и их освещала луна, и им было хорошо.

— Ты видел когда-нибудь такую красоту? — спросила шёпотом Озма.

— Нет, ни разу. У нас в Индии другая красота… — Кишан помолчал и зачем-то спросил: — Ты веришь в судьбу?

— Не знаю…

— А я верю. Верю с того самого дня, как встретил тебя, замерзавшую, на улице. Это не могло быть случайностью — так было суждено!

— Ну, знаешь! Если так рассуждать, то сейчас судьба от нас отвернулась и мы должны ждать, пока она соизволит снова нам улыбнуться.

— Может, и так. Но мне кажется, что это будет очень-очень скоро.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что мне очень хорошо.

— Сейчас, когда мы потерпели поражение?

— Я же сказал: очень скоро мы победим.

Они оба замолчали. Не хотелось разговорами о печальном нарушать очарование этой ночи. Потом Кишан спросил:

— Знаешь, кто ты?

Озма засмеялась:

— По-моему, я ученица десятого класса Озма Лэйк.

— Ничего похожего. Ты королева красоты!

— Ой, да не выдумывай! — отмахнулась она, покраснев от радости.

— Да, королева красоты. И вообще ты лучше всех на свете!

— Будешь говорить глупости… — притворно сердито начала Озма.

— Буду! — решительно сказал Кишан. — Я люблю тебя, Озма!

Она молчала так долго, что он решил: всё, обиделась. Но наконец она ответила:

— Когда кончился срок траура по отцу, мама сказала: «Я никогда не сниму чёрного платья, а ты сними. Моё сердце разбито, а у тебя будет ещё в жизни любовь…» И я теперь вижу, что она была права.

— Озма! Неужели?

— Да. И я, пожалуй, готова поверить в судьбу.

Глазки да лапки

В это же время лунные лучи разбудили Расщепея и Ишоду.

— Как вы себя чувствуете? — спросила принцесса.

— Спасибо, отлично. Мне почему-то так хорошо… — лицо его было странно спокойным, только глаза весело поблёскивали, отражая лунные лучи.

— Хорошо? Сейчас, когда я так всё испортила?

— Вы ничего не испортили, Ишода Пасторьевна! Вы, наоборот, открыли нам прямую дорогу к победе! — Расщепей говорил это без тени улыбки на лице, и принцесса не знала, как его понимать. — Я не шучу. Если бы я вас не послушался и мы вошли бы в город — ну как бы мы там боролись с этими бусунумщиками? А когда их волны швырнули меня на дорогу, я видел у них глазки и лапки. И глазки были очень грустные.

— Александр Дмитриевич, вы бредите! У вас жар! — встревожилась Ишода и положила свою изящную руку на лоб Расщепею. Жара не было.

— Я не брежу, — твёрдо сказал он. — Но руку не убирайте, пожалуйста: очень уж хорошо. Так вот, грустные глазки. Гром и молния! Вы думаете, им приятно служить бусунумщикам? Стоит сказать им два слова — и они решатся бросить злодеев! И тогда те в наших руках!

— Почему же никто, кроме вас, не видел, что волны живые?

— Потому что я их видел очень близко. А может, не такая уж чушь то, что болтают о моих глазах.

— Значит, моя Родина спасена?

— Да. И вы, вы спасли её, как и предсказывала волшебная книга. Если бы не вы, меня бы не схватили и я бы не прочёл тоски в глазах волн. До победы один шаг!

— И его сделаете вы, как и прочла в своей книге Виллина! Только вы, с вашими волшебными глазами, можете понять волны, и только вы сумеете поднять их на борьбу!

— Я ничего ещё не сделал. А вот вы… Вы залечили мою рану!

— За это благодарите Джуну и её травы…

— Да нет. Я говорю о сердечной ране. Когда я попал на Найду и понял, что навсегда потерял свою жену, Ирину, я почувствовал, что мир опустел. Но стоило мне войти в вашу квартиру, как это чувство исчезло. Вы сразу заняли место в моём сердце и постепенно вытеснили тоску по Ирине!

— И мне показалось, что дом стал светлее, когда вы в него вошли! Я думала, что… не смогу никого полюбить… после гибели мужа… Но, видимо, камни славы не только видят невидимое, не только побеждают злые чары, но и сами привораживают!

— Ишода! — он схватил её руку и прижал к губам. — Будьте моей женой!

Она склонилась над ним и молвила:

— Я согласна, Александр!

Бунт волн

На следующее утро Расщепей и Ишода, только вдвоём, отправились в Изумрудный город. Правда, и Джуна, и сама принцесса уверяли, что надо бы режиссёру полежать ещё дня три до полного выздоровления. Но сам Расщепей по этому поводу выразился весьма энергично:

— Гром и молния! Что, по-вашему, дороже — жизнь целой страны или здоровье одного старого дурака?!

…Увидев подходивших к столице отрицателей бусунума, волны, как всегда, бросились на них. Но Расщепей поднял руку, призывая к вниманию:

— Волны! Неужели вам нравится служить злу? Неужели не хочется стать свободными, как вы, наверное, были когда-то? Разве вы рабы волшебной шкатулки? Нет, вы рабы своего собственного бессилия. Уходите от сектантов и не слушайте больше ничьих жестоких приказаний!

При первых же словах волны остановились, словно налетев на невидимую стену. А когда Расщепей высказал всё, что о них думал, в наступившей тишине раздались тонкие, звенящие голоса, слышные только ему:

— Камни славы!

— Наконец-то!

— Злые чары разрушены!

— Нас заколдовала злая Брыпсенда, которая пятьсот лет назад угнетала всю Найду!

— У неё были камни славы вместо глаз, и она сказала, что её заклятие снимет только человек с такими же глазами!

— Спасибо тебе, наконец-то ты пришёл, чтобы освободить нас!

— Ну и понятия у вас — просто гроб и свечи! — рассердился Расщепей. — Пятьсот лет ждали избавителя — а сами разве без головы?!

Волнам нечего было возразить, и они, собравшись в огромный сверкающий сноп, до земли склонились перед своим освободителем. Правда, уже в следующую минуту они снова разлетелись. Режиссёр и принцесса просили их принести к стенам столицы тех, кто остался в доме Урфина. По дороге волны оповещали о случившемся всех своих сестёр, охранявших города и деревни Волшебной страны… Больше и больше становилась сверкающая стая. Власть бусунумщиков рушилась.

Показания бусунумщиков

Вскоре Озма, Кишан, Урфин, Джуна с маленьким Искандером и Славик уже стояли у стен Изумрудного города. Ещё минут через двадцать прилетела Кагги-Карр, чьё крыло уже давно зажило. Она надумала состязаться с волнами в быстроте и, конечно, проиграла. Из-за этого она очень сердилась, но недолго. Распахнулась дверь башни-тюрьмы, и правители Волшебной страны, а с ними Страж Ворот, Длиннобородый Солдат, железный рыцарь Тилли-Вилли (даже его одолели волны!) и Пруденция вышли на свободу. Потом волны притащили жалких, совсем не страшных бусунумщиков из Фиолетовой и Голубой стран, из долины Марранов и Большого леса. Ниманда, Узуфрукта и троих идиотов приговорили к усыплению чудесной водой подземных рудокопов сроком на десять лет.

Но приведение приговора в исполнение было отложено…

…Когда старые и новые друзья Озмы перезнакомились, Ишода долго нахваливала Пруденции её дочку.

— Спасибо, — говорила приёмная мать Озмы, — я её хоть и не родила, но растила с младенчества…

— А не знаете случайно… — сердце Ишоды бешено стучало. — Кто её настоящие родители?

— Не знаю, давно когда-то пыталась расспросить бусунумщиков, они же принесли мне дочку! Но они развредничались и не сказали, а я и забыла про это потом…

Ишода попросила Страшилу отложить усыпление и пошла в тюрьму к сектантам. Они долго скрипели, шипели и ругались, а потом Узуфрукт вспомнил. Телепорталка, притащив девочку, высветила на экране: «Дочь Ишоды и Викаса, Индия».

Ишода осыпала бусунумщиков благодарностями и ушла, повторяя про себя: «Я знала это! Я всегда это знала!» В открывшуюся тайну принцесса посвятила саму девочку и Пруденцию. Последнюю она заверила:

— Я и в мыслях не держу отбирать у вас нежно любимую приёмную дочь! Я сама поселюсь рядом с вашим домом!

В первую минуту Озма просто ошалела от радости:

— У меня теперь две мамы! И обе замечательные!

Но потом девочку пронзила одна мысль: Кишан! Господи, какой кошмар!

Озма разыскала парня и очень бессвязно рассказала ему о случившемся. Кишан отнёсся к этому на удивление спокойно:

— Озма, милая, здесь не из-за чего переживать! Ты просто НЕ МОЖЕШЬ быть моей сестрой. Посуди сама: мне исполнилось пятнадцать первого октября, а тебе, кажется, одиннадцатого. Да мало этого: когда я был маленький, со мной произошла очень странная история. Какие-то люди пытались забрать меня к себе, доказывая, что я их сын…

…На следующее утро Ишода собрала всех друзей и объявила:

— Озма — моя дочь по крови! И мне бы очень хотелось, если только никто не против, обручить её с моим приёмным сыном Кишаном.

Парочка обменялась быстрыми взглядами: «А я что говорил?» — «Ты был прав, слава Богу…» Остальные смотрели на принцессу широкими глазами. И она решила поведать миру давнюю семейную историю.[4]

* * *

Викас, муж Ишоды, погиб, когда на узком мосту столкнулись два поезда. В одном ехали Викас и Ишода, которая тогда ждала ребёнка, а в другом — их друзья Деваки и Ананд с новорождённым сыном Кишаном. Викас погиб, Деваки пропала без вести, Ананд и Кишан не пострадали, Ишода в тяжёлом состоянии была доставлена в больницу. Туда же Ананд принёс сына на осмотр, увидел, как несут на носилках Ишоду, и услышал, как она молила Бога сохранить ей ребёнка:

— Без него мне незачем будет жить!

Там, в больнице, преждевременно родилась Озма и при известных обстоятельствах исчезла, мать в это время была в беспамятстве. Ананд, справившись о здоровье своей старой знакомой, решил:

— Хватит уже смертей! Отдайте ей моего ребёнка, и пусть она ничего не знает!

Принцесса выздоровела и пять лет воспитывала Кишана как родного сына. Ананд уехал в далёкую страну, потом вернулся, встретил случайно Ишоду с Кишаном и стал их навещать. Но хранил тайну, не желая отнимать у одинокой вдовы последнюю радость.

И тут нашлась Деваки. Она, оказывается, не погибла. Только потеряла память и жила у цыган, пока случайно не увидела подобную катастрофу и не вспомнила всё. Тогда она вернулась к мужу и, увидев Кишана, догадалась, что это её ребёнок. Врачи сказали ей, что у неё больше не может быть детей, и она стала требовать Кишана через суд. Разобравшись в деле, постановили отдать мальчика родной матери. Так и сделали. И Кишан, и Ишода страшно переживали, ничего не ели… Деваки решила уехать из Бомбея, чтобы сын забыл Ишоду. Но мальчик убежал с вокзала, стал пробираться домой. Его увидела принцесса, она тоже его искала, побежала через улицу — и её сбила машина. Ишода долго лежала в больнице, Кишан день и ночь молился об её выздоровлении. И Деваки поняла, что была неправа.

— Пусть ребёнок живёт с той, которая его вырастила! — так она решила. И вскоре у неё родилась дочка (ошиблись, видно, врачи).

— Вот почему, — закончила свой рассказ Ишода, — я никогда не отберу дочку у Пруденции!

После общего долгого молчания высказалась Джуна:

— Я так и знала, что Озма из моего народа! Моя мама тоже была родом из Индии…

Праздник

Уже всё в Волшебной стране вернулось на круги своя. Уже мирно спали в подземной пещере бусунумщики, чтобы через десять лет проснуться к новой жизни. Уже Ишода получила от настоящих родителей Кишана согласие на его предстоящий брак с Озмой. И было решено устроить на поляне возле дома Урфина Джюса большой вечер с танцами. Праздновали общую победу, свадьбу и обручение. Вот когда пригодился магнитофон, прихваченный Кишаном из дому, и кассеты, на которые он сам записал свои любимые песни — правда, детские, но весёлые и добрые, угодившие всем…

…На поляне не зажгли костра — её освещали освобождённые волны, прицепившись к окрестным деревьям. Это был прощальный подарок перед отлётом волн на далёкую родную звезду…

Всем было весело. В первый раз за десять лет тихо смеялась Пруденция, когда Длиннобородый Солдат Дин Гиор приглашал её на танец. Кишан, несказанно гордый своей невестой и своей музыкой, танцевал с Озмой в первой паре. Маленькие Хондучиха и Жмика лихо отплясывали на ладони Дровосека. Славик и Смелый Лев по очереди катали по кругу маленького Искандера Джюса. Страшила пригласил красавицу Пакуку, а Фарамант — ещё более прекрасную Джуну. Правда, поймав суровый взгляд Урфина, в следующем туре Страж Ворот предпочёл сменить Дровосека на посту танцплощадки для малышек. Правители Фиолетовой страны закружились вместе, а Страшила пригласил Озму и полушутя, полусерьёзно предлагал, что отречётся в её пользу от престола, принадлежащего ей по праву, как законной наследнице короля Пастории. Озма, смеясь, отказалась:

— Всё равно не смогу править так, как Трижды Премудрый!

Польщённый, Страшила всё же сделал в следующем туре то же предложение Ишоде. И получил тот же ответ.

Расщепей сначала объявил, что из-за своего больного сердца танцевать не рискнёт. Но когда началась его любимая «Песня о звёздах», не выдержал и вытащил молодую жену в круг. И глаза его весело блестели, когда звучали слова:

Ни дождика, ни снега, Ни пасмурного ветра В полночный безоблачный час… Распахивает небо Сверкающие недра Для зорких и радостных глаз…

Однако на ночное небо астроном Расщепей глаз не подымал — смотрел всё больше на жену…

Гвоздём программы явилась последняя песня — «Колокола» из «Электроника». Как только она зазвучала, Озма и Тилли-Вилли привели в исполнение давно задуманный план. Девочка встала на огромную ладонь Железного Рыцаря, и тот поднял её на страшную высоту. Озма кружилась свободно, как танцевала бы на столе, и сама была похожа в своём жёлтом платье на золотой колокол. Все любовались ею. А Кишан чувствовал, что любит её ещё сильнее, чем раньше, и готов был сравнить её с солнцем, поднявшимся на небеса…

Бой часов, как ключик золотой, Двери утра весело открой, Окна утра настежь распахни, Сумрак ночи с улиц прогони!

Часть третья. Юбилейный фильм 

Я нашёл Хуану Вальеху!

Эту зиму супруги Расщепей, Кишан, Озма и Пруденция проводили в Индии. Вообще они собирались жить все вместе в Волшебной стране. Но Озме хотелось посмотреть, как празднуют Новый год. Ведь в стране вечного лета это довольно скучный праздник, без ёлки и без Деда Мороза…

…В один из бесконечных зимних вечеров, недели за две до Нового года, вся семья сидела вокруг стола, кто с книгой, кто с рукоделием. Было тихо, спокойно, всем казалось, что приключения и волнения позади. Но вдруг Расщепей, словно поражённый внезапной мыслью, поднял голову от книги, которую читал, и надолго засмотрелся в лицо сидевшей напротив Озмы.

— Да, — наконец сказал он, — я её нашёл, и мы спасены! Олеся, — он не признавал её странного имени «Озма» и звал её то Олесей, то Алькой, а иногда даже Александрой, — Олеся, ты будешь героиней, ты спасёшь меня и возложишь мне на голову корону! Если, конечно, подойдёшь. Но — гром и молния! — ты должна подойти!

— Ой, можно понятнее? — взмолилась Озма.

— Алька, милая, всё просто как дважды два: я приглашаю тебя в свою картину про испанскую революцию…

— Ламанчскую, — механически поправила Ишода. — Скоро полгода живёшь на Найде и всё не можешь привыкнуть!

— Ну пусть даже так. Двадцать восьмого февраля будущего года исполняется двести лет со дня этой самой революции, и испанцы собираются снять юбилейный фильм. Наша индийская киностудия будет им помогать, потому что их собственный главный режиссёр исчез при весьма странных обстоятельствах. Меня впутали в эту историю в первый же день моего пребывания на Найде. Сюжет замечательный, героический, и мы могли бы уже отснять половину. Но до сих пор не было никого на роль Хуаны Вальехи, одной из главных героинь. Вообще-то она появляется только во второй половине фильма, но испанцы суеверны до невозможности и не хотят начинать, пока её не найдут. Теперь я нашёл её, и ею будешь ты, Олеся! Согласна?

У Озмы голова шла кругом. Она не ответила ни «да», ни «нет», а только сказала как-то жалобно:

— Осталось два месяца… Вы не успеете…

— Для человека нет ничего невозможного, — возразил Расщепей. — Мы всё успеем. С твоей помощью, милая, — успеем.

Озма поняла, что это так и будет. И вспомнила, как читала там, далеко, на берегу пруда роман великого де Секретереса о ламанчской революции. Как стучало её сердце и слёзы туманили глаза. Как она не слышала ничего вокруг и забывала обедать… Да, после этого она долго воображала себя чернокудрой Хуаной и только жалела, что не может, как та, спасти народного вождя. С тех пор прошло несколько лет. Озма пережила свои собственные невероятные приключения, но там всё было всерьёз, было страшно, трудно… А здесь… неужели сбывается детская мечта? И когда Расщепей снова спросил её согласия, Озма могла только молча кивнуть.

— Ну, Олеся, ну, Хуана, — обрадовался режиссёр, — завтра после школы — на киностудию. Будем пробоваться!

Испанская революция

Второе название события — мятеж Алехандро-с-мышью. Настоящая фамилия его неизвестна. Он был младшим сыном одного ламанчского дворянина, и после смерти отца всё получил его брат. У Алехандро ничего не было, кроме гитары и шпаги, да ещё брат в насмешку подарил ему белую мышку. Вдвоём они бродили по Ламанче и зарабатывали на жизнь тем, что Алехандро играл на гитаре и пел, а мышь танцевала. Десять лет прожил молодой дворянин среди простого народа, научился понимать его и сочувствовать его страданиям.

А страдать было от чего. Ламанчей в то время правил злой-презлой король Фернандо Крокодилос Шестнадцатый, бравший непосильные налоги как со своих, так и с чужих крестьян. «Чужим», то есть крепостным, приходилось ещё хуже, потому что их собственные хозяева не отставали от короля в грабеже и, конечно, заставляли на себя работать. Вносила свою лепту и католическая церковь — старая лиса архиепископ был правой рукой короля. А левой был страшный Людоед, главный сборщик податей. Он внушал ламанчцам такой ужас, что у них язык не поворачивался сказать: «У нас нет денег», — и они безропотно отдавали в казну скот и домашнюю утварь.

…Невероятно холодным зимним вечером Алехандро-с-мышью попросился на ночлег в один замок. Им владела красавица Тереса Гарсиа, наследница огромного состояния. Она радушно приняла гостя, и войдя в замок, он увидел престранную картину. За господским столом сидели самые простые крестьяне и ели сытный и вкусный обед!

Алехандро был поражён. Хозяйка объяснила ему:

— Мне просто стыдно, что я так богата, а они так бедны.

Мать Тересы была француженка, родилась уже в счастливой республике и внушила дочери, что все люди равны. И та, вступив во владение поместьем, старалась как могла облегчить жизнь своих крестьян.

Тереса поведала Алехандро и о самом большом своём огорчении. К ней сватается ужасный Людоед и вот-вот явится за ответом!

Не успела девушка вымолвить эти слова, как чудовище уже ввалилось в замок. Получив решительный отказ, Людоед хотел съесть Тересу. Но Алехандро вызвал его на поединок. И был бы убит, если бы в решительный момент мышь не укусила чудище за пятку. Людоед тут же упал замертво — оказывается, мыши были единственным его страхом.

Девушка не знала, как и благодарить своих спасителей. Но тут же нагрянула новая беда. Потеряв Людоеда, король увеличил налоги вдвое.

— За своих-то я заплачу, — говорила хозяйка замка, — но что будет с остальными?

Судьба «остальных» давно уже не давала ей покоя, но Тереса не видела никакого способа им помочь. Алехандро этот способ видел. И первым произнёс заветное слово «революция».

* * *

Всё дальнейшее произошло очень быстро. Мышь поговорила с другими мышами. Те рассыпались по стране и начали агитацию. Вскоре народная армия собралась в лесу у замка Тересы. Последняя добыла для повстанцев оружие. Пошла к начальнику оружейных мастерских и предлагала ему большие деньги за все наличные мечи, копья и луки. Денег оружейник не взял, а потребовал другую награду: один поцелуй красавицы…

…Уже был назначен день штурма дворца. Но утром этого дня Алехандро, будучи всё-таки добрым католиком, решил исповедаться и («Вот дурак! Вот болван!» — говорил по этому поводу Расщепей) всё рассказал архиепископу. Тайна исповеди, как известно, свята, но не для этой старой лисы, верного слуги Фернандо Крокодилоса. Не успел Алехандро отойти от церкви и на двадцать шагов, как был схвачен и брошен в подземелье. Вскоре в соседней камере оказалась Тереса. Оба были приговорены к смертной казни через повешение. Жить им оставалось чуть меньше суток, и перед лицом смерти они признались друг другу в любви.

Вечером к заключённым заявился тюремщик, он же палач, с дочерью, из которой хотел вырастить чудовище, такое же, как сам. Для этого он водил её по подземельям и заставлял присутствовать на всех казнях. Но сердце Хуаны Вальехи не ожесточилось. Вот и сейчас Тереса прочла в глазах девушки горячее сочувствие…

И под покровом ночи Алехандро послал свою мышь к Хуане. Девушка немедленно пришла на помощь. Взяла потихоньку ключи и выпустила заключённых. К сожалению, им не удалось уйти незамеченными: хлопнула железная дверь и разбудила стражу. Но Хуана знала все переходы и закоулки подземелья и вывела Алехандро с Тересой на вольный воздух. А стража заблудилась в каменном лабиринте.

От Хуаны беглецы узнали, что народ ропщет. Арест своих вождей ламанчцы сочли знаком того, что Богу не угодна революция… Тогда мышь позвала других мышей, и они вырыли яму под помостом с виселицей. Утром палач, который ещё не знал о побеге, ступил на помост в ожидании осуждённых и… провалился в преисподнюю! Вожди революции тут же вышли из укрытия. Алехандро спросил толпу:

— Ну что, теперь вы видите, что Бог за нас и с нами?

Ответом ему было троекратное «ура!» Королевский дворец, на площади перед которым всё это происходило, был взят в пять минут. Ламанчцы тут же провозгласили Алехандро королём. Он не стал отказываться, понимая, что это бесполезно, только сказал:

— Вы будете помогать мне править. Ведь неизвестно, какими будут мои преемники! Нам нужны законы, чтобы их не смел нарушить ни один король, и Государственный совет, чтобы в трудную минуту вы, сыны и дочери Ламанчи, могли сами за себя постоять. Я же буду в этом Совете только равноправным членом.

Так и сделали. Тереса, конечно, стала королевой. Фернандо Крокодилос, архиепископ и тюремщик получили по заслугам. Хуана уехала учиться в более просвещённые страны и впоследствии прославилась своими пламенными выступлениями против католической церкви.

Мерзявка Адальжиза и другие

— Украл ты у меня дочку, Александр, — укоряла режиссёра Ишода, когда он и Озма садились в машину с надписью «Киносъёмочная».

— Ничего, — говорила будущая Хуана Вальеха, — мы будем каждый день звонить!

…В Мадрид они приехали через пару часов — на Найде Индия граничит с Ламанчей. Первым делом Расщепей представил Озме киногруппу.

— Ну, прежде всего, — начал он, — первая моя приятельница — мышь. Будьте знакомы: Олеся Расщепей — Флоренс Недомби. Из старинной киношной семьи, родилась за грудой декораций, и сорок поколений её предков играли в кино. Но для Флоренс наш фильм будет дебютом.

Мышка была прехорошенькой. Белая, как снег, с розовым носиком, лапками и хвостом, с красными глазками-бусинками. Озме она сразу очень понравилась.

— Теперь, — продолжал Расщепей, — наша Тереса.

И указал на совершенно пустой стол. Лишь очень пристально всмотревшись, Озма увидела какую-то точку.

— Это мерзявка Адальжиза, — пояснил режиссёр.

— А за что вы её так ругаете?

— И не думаю. Просто сеньора принадлежит к лилипутскому племени, именующему себя мерзявками. Да увеличьтесь же, сеньора!

Точка начала быстро расти и превратилась в женщину небольшого роста, даже ниже Расщепея. Сколько ей лет, сказать было трудно, настолько она была накрашена. Озму она разочаровала: разве такой должна быть красавица Тереса?

Адальжиза поймала взгляд девушки и сказала ледяным тоном:

— Здравствуйте, сеньорита, и не смотрите на меня дикими глазами. Я сейчас сделаю из себя Тересу, и вы увидите, что я гожусь на эту роль.

С этими словами она убежала.

— Ты знаешь, Олеся, — обратился Расщепей к падчерице, — многие смогли бы лучше сыграть Тересу. Но этой Адальжизе я обязан тем, что вообще ставлю эту картину и играю в ней главную роль. Правда, и в моей смерти прошу винить Адальжизу Ш…

— Как это?

— Очень просто. Ещё когда я жил на Земле, она раз ночью заявилась ко мне домой и стала просить, чтобы я взял её в кино. И предложила сюжет для картины — вот эту самую революцию. Она — Тереса, я — Алехандро, народная борьба, а в последнем кадре мы с ней целуемся. Но я отказался.

— Почему? — Озма была поражена.

— Да потому, что я тогда ещё ничего не знал про Найду и решил, что мерзявка морочит мне голову. Хотя мог бы задуматься: а каким образом Адальжиза попала в мою комнату сквозь запертую дверь? Но тогда я только и сказал: «Вы не знаете истории!» — а она вызвала своего приятеля Идолище Поганое — вот оно, кстати, оно у нас играет Людоеда. Идолище, познакомьтесь: Олеся Расщепей — наша Хуана Вальеха.

— Очень приятно, — басом сказало Идолище, протягивая Озме огромную лапу, покрытую коричневой и синей шерстью. Девушка пожала лапу с удовольствием и без страха. Идолище оказалось хоть и огромным, и лохматым, но совсем не поганым, а очень даже симпатичным.

— Так вот, — продолжал Расщепей, — Адальжиза стала кричать на Идолище, и оно вынуждено было посадить меня на люстру.

— Но ты, мой повелитель, — перебило Идолище, — ты только дунул на меня, и я вылетело в окно с рамой на шее! С пятого этажа! О, ты велик и могуч, мой господин!

— Нет, люди добрые, вы только посмотрите на него! Я уже полгода не устаю перед ним извиняться. Я ведь не знал тогда, какое славное наше Идолище. А оно только что на коленях не ползает. Я и не думал, что так получится, и не виноват, что в своём доме и стены помогают! Так вот, после этого Адальжиза не рискнула больше спорить и ушла. А я так хохотал, что в буквальном смысле слова умер со смеху! Шутка ли — сидеть в два часа ночи на люстре и беседовать с такой странной компанией!

— Не знаю, — пискнула Флоренс Недомби, — вам, сеньор Расчепео, может быть, и смешно, а мне на вашем месте было бы обидно.

— Бедное маленькое создание! Так вот, я умер со смеху. Точнее, я думал, что я умер, а на самом деле попал на Найду. И в первый же день своего там пребывания встречаю я на улице… кого бы ты думала? — Адальжизу и Идолище! Но что же это я, старый дурак? Пойдёмте ко всем!

И Озма познакомилась со всей остальной киногруппой. Далеко, конечно, не такой живописной, как первые трое. Это были обыкновенные славные ламанчцы, ещё скорбевшие о прежнем режиссёре, но уже готовые подчиняться новому.

Под конец знакомства вернулась Адальжиза. И Озма даже не сразу её узнала. Мерзявка и впрямь хорошо потрудилась над собой и буквально нарисовала на себе красавицу Тересу…

— Запомни, Алька, — говорил впоследствии по этому поводу Расщепей, — в кино могут играть люди либо совершенно естественные, либо насквозь фальшивые.

Правая рука Расщепея

На другой же день началась работа. Большая часть фильма должна была сниматься в бывшем замке Тересы — ныне музее революции. Поэтому Расщепей и Озма жили в верхних комнатах, там, где не было экспозиции и служащие устроили всё по-современному.

Музей, конечно, закрыли для посетителей. Но всё равно любопытные собрались вокруг замка. Много они, впрочем, не увидели: только Расщепея с гитарой под окнами и Адальжизу на балконе. Удалось прохожим, конечно, услышать, как Тереса-мерзявка запела старинный романс и как Алехандро-режиссёр, перебирая струны, нашёл аккомпанемент…

— Почему вы не дома, сеньор? — Адальжиза оборвала мелодию на полуслове. — Ведь уже темно, и холод такой, какого давно не знала Ламанча!

— Дом мой — вся страна, сеньорита! — отвечал Расщепей.

— Так вам что же, негде сегодня ночевать? Да вы замёрзнете под открытым небом! Нет, я себе не прощу, если вы не проведёте эту ночь в моём замке!

— Ваше приглашение — большая честь для меня. Только… вы не боитесь мышей?

— Нет… А почему вы спрашиваете?

— Со мной мой верный друг — белая мышка!

— Несите её сюда! Я её накормлю и отогрею.

— Вы очень добры, сеньорита, большое вам спасибо…

— Чем расточать мне комплименты, заходите скорей, а то замёрзнете и мышь погубите!

…Это была репетиция первой сцены. После неё в верхних комнатах состоялся серьёзный разговор.

— Так дело не пойдёт! — сказал Расщепей Адальжизе. — Вы всё испортите.

— А что я не так сделала? — вскинулась Адальжиза. — Я ни одного слова не перепутала!

— Дело не в словах! Вы понимаете, что портите образ? Вы рисуетесь, вы как будто хотите благодеяние оказать, и чтобы вас потом хвалили! «Вот какая я хорошая, что даю приют этому оборванцу!» — так ваши слова звучат. А вы должны просто пожалеть Алехандро и его мышь. Тереса — это мгновенный порыв, она меньше всего думает о том, что о ней люди скажут. Запомните это, сеньора! Завтра будем репетировать снова!

* * *

Подействовало. На следующий день репетиция прошла так, что не к чему было придраться. Озме даже начало казаться, что ожили страницы романа Секретереса. И это ощущение уже не покидало её.

Сама Озма должна была начать играть ещё очень нескоро. Но вовсе не сидела без дела. Переписывала роли всем участникам. Отвечала на телефонные звонки. А когда начались съёмки и Расщепей играл, она следила, чтоб всё шло как надо. Само собой вышло, что Озма стала правой рукой «Алехандро-без-мыши», как звала киногруппа своего режиссёра.

Девушка не обманула его ожиданий. Она делала всё, о чём её просили. И даже больше: выслушивала исповеди Адальжизы, спасая тем самым остальную, куда более занятую, киногруппу.

Стоило Озме позвонить мерзявке, чтобы сообщить, когда приходить, как Адальжиза начинала рассказывать, до какой степени обожает Расщепея и как мечтает наконец с ним поцеловаться в конце фильма. А между прочим, у Адальжизы был муж, очень славный Шиферный Гвоздь, и двое детей, близнецы, Вих Ван Вор и Азалия. Они остались в Индии, и Адальжиза даже звонить им не думала. (Расщепей и Озма даже в самый занятой день выкраивали время, чтобы поговорить с родными). Мерзявка переехала в лучшую мадридскую гостиницу в тот самый день, когда решено было снимать фильм. И успела уже всем надоесть. И когда Озма в первый раз вызывала Адальжизу, многие ехидно улыбались за спиной школьницы. Но девушка спокойно переносила глупую болтовню мерзявки — просто очень скоро научилась от неё отключаться…

Новогодний бал

После того, как Расщепей добился аудиенции у короля Алехандро Седьмого (вождь революции был прадедом его прадеда) и получил разрешение на съёмки во дворце, его величество пригласил режиссёра с мерзявкой на новогодний бал. Король очень интересовался съёмками и хотел всё-всё про них разузнать. Озма, в отличие от Адальжизы, не напросилась с Расщепеем на аудиенцию и приглашения, естественно, не получила.

…Танцы уже начались, и все наперебой приглашали Адальжизу. Но вдруг в зал вошла совсем юная девушка, в белом платье, с тёмными волосами, уложенными в пышную причёску. Незнакомка была так хороша, что никто не задержал её в эту праздничную ночь… Мерзявку тут же все бросили и перебежали к новенькой.

Она танцевала в своё удовольствие и, устав, сбежала часа за полтора до конца бала. Все, особенно король, расспрашивали друг друга, кто она такая, но никто не мог ответить. Адальжиза порывалась что-то сказать, но Расщепей так на неё посмотрел, что у неё душа ушла в пятки.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Озма обнаружила под дверью своей комнаты записку:

«Ой, Алька, мало тебе Хуаны — ещё Золушкой решила стать? Не бойся, я тебя не выдам. А. Р.»

Девушка не догадывалась, что теперь у неё есть смертельный враг.

Достиг я высшей власти…

Вскоре на киностудии пропала крупная сумма общественных денег. Национальная валюта Ламанчи — леденцы-«корочки», и скажу по секрету, что мерзявка даже ни на что их не потратила, а попросту съела, едва не лопнув.

Поиски виновного киногруппа решила отложить до окончания съёмок. Сейчас гораздо важнее было другое — где достать недостающую сумму, без которой всё может пойти прахом?

Расщепей быстро нашёл работу на дом — принялся писать сценарий для экранизации романа «Мемуары стерляди». А руководить съёмками, не задумываясь, поставил падчерицу.

Озма чуть не упала, узнав, что теперь на её плечи ложится весь груз ответственности.

— Я в тебя верю, Алька, — объявил Расщепей, опережая любое её жалобное слово. — Здесь нет ничего трудного. Ты ведь уже следила за порядком, когда я играл!

— Да, но перед съёмками указания давали вы!

— А ты разве не читала сценария? И разве у тебя не светлая голова? И кому, скажи на милость, ну кому, кроме тебя, могу я передать свои полномочия? Флоренс? Или Идолищу, которое, кроме роста, ничем от неё не отличается? Или кому-нибудь из здешних, которые привыкли смотреть в рот, как те волны? Или Адальжизе — вот уж истинно мерзявка! Нет, и слушать не хочу никаких возражений!

И, не откладывая дела в долгий ящик, он быстро и размашисто написал на бланке киностудии:

«Сим удостоверяется, что с сегодняшнего дня Расщепей Озма Викасовна обладает всеми полномочиями главного режиссёра в фильме «Мятеж Алехандро-с-мышью» вплоть до особого распоряжения. Оспаривать воспрещается! Кто не верит — выйди вон!»

Подписавшись под этим диковинным документом, поставив число и приложив печать, Расщепей подал бумагу Озме и сказал:

— Ну вот, теперь ты можешь говорить, как Борис Годунов: «Достиг я высшей власти…» Вперёд, дочь моя, ничего не бойся! А недовольных отсылай ко мне, и — гром и молния! — я оторву голову всякому, кто посмеет тебя не слушаться!

* * *

Вечером, на общем собрании киногруппы, Расщепей официально объявил о своём решении, просил «любить да жаловать свою новую командиршу».

Ламанчцы почтительно склонили головы. Мышь и Идолище захлопали в ладоши, радуясь за подругу. А Адальжиза, отвернувшись, прошипела сквозь зубы:

— Ещё подчиняться этой пигалице! Ну, теперь-то она узнает, как перебегать мне дорогу! А он, неверный, пусть чахнет над пыльными рукописями!

На этом же собрании постановили снимать пока те сцены, где Расщепей не участвовал. Он надеялся за это время разделаться со «Стерлядью» и снова начать играть Алехандро «уже свободным человеком». Таким образом, на долю Озмы выпадало ставить совещание короля, епископа и тюремщика после гибели Людоеда, сцены агитации ламанчцев мышами, сцену Тересы с оружейником и ещё ту, где Тересу берут под стражу.

Новая школа

На другой же день после того, как Озма так неожиданно попала в режиссёры, жизнь её ещё усложнилась. Кончились каникулы, и она пошла в школу, в маленький городок неподалёку от замка Тересы. В эту школу Озму временно записали ещё в первый день в Ламанче.

Девушка всегда училась охотно, но сейчас не радовалась. Не потому даже, что не знала, как всё успеть…

В первый же день новые одноклассники спросили её, сколько она будет у них учиться.

— Уеду первого марта, — ответила девушка.

— Почему так скоро?

— Да потому что двадцать восьмого февраля состоится наша премьера.

Посыпались вопросы, и Озма чистосердечно рассказала, что привело её в Ламанчу. Она не то чтобы хвасталась — просто привыкла быть откровенной.

Разумеется, ей не поверили. Тут же приклеили прозвище:

— Черемыш — брат героя!

— Повезло тебе, что знаменитую фамилию носишь, вот и примазываешься! В газетах писали, что Алехандро Расчепео снимает эту картину, но ни о каких девчонках ни слова!

Озма не решилась что-то им доказывать. Она впервые столкнулась с таким обидным недоверием и совсем растерялась… А потом сообразила: это ненадолго, они читали старые газеты, от тех времён, когда она ещё не была знакома с Александром Дмитриевичем. Скоро обо всём напишут!

Но газеты молчали о ней. Как выяснилось, тут большую свинью подложил ей сам Расщепей.

— Про дебютантов раньше времени лучше не говорить! — сказал он, когда Озма ему нажаловалась. — Это я тоже хорош, забыл тебе сказать, чтоб не звенела про это… Ты меня извини, но ещё неизвестно, что из тебя получится! Тем более ты моя родственница, так что пусть за тебя говорит не моя фамилия, а твоя игра! Ну, ну, не надо слёз, Алька! Плюнь ты на них! Просто плюнь! Рано или поздно они всё увидят!

Незабываемые дни

Озма вставала очень рано, когда за окном ещё непроглядная тьма. Быстро разогревала себе что-нибудь на завтрак, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных. Потом одевалась и по холоду бежала в негостеприимную школу. Там её встречали косыми взглядами и восклицаниями: «А, Черемыш идёт!» Правда, учёба по-прежнему радовала девушку, и редкий день она не приносила домой новую «пятёрку».

После школы — обед. Все блюда готовило Идолище, и очень вкусно. Оно всегда увлекалось кулинарией и постоянно совершенствовало своё мастерство. Идолище было занято в одной-единственной сцене и давным-давно могло бы уехать домой. Но как-то само собой получилось, что это огромное существо осталось в замке Тересы на хозяйстве. И Расщепеи не знали, как и благодарить его за это.

Перед обедом Озме приходилось препираться с Расщепеем, добиваясь, чтобы он оторвался наконец от своей «Стерляди» и шёл к столу. Нет, режиссёр вовсе не был увлечён работой — наоборот, ругал роман последними словами. Озма даже говорила, может, в отместку за «высшую власть»: «Там Расщепей над бредом чахнет…» Просто он хотел поскорее отделаться…

В спорах с отчимом Озма всегда побеждала. И, уплетая вкуснейший обед, Расщепеи обсуждали съёмочные дела. После этого девушка садилась за уроки. Хорошо ещё, что она быстро соображала и могла не тратить много времени на домашние задания.

Подготовившись к завтрашнему дню, Озма убегала на репетицию или на съёмки. Там приходилось следить за тысячей вещей сразу, делать замечания совершенно незнакомым людям (участникам массовых сцен), а иной раз кричать по-расщепеевски в мегафон: «Лыко-мочало, снова!» Она вообще старалась подражать Расщепею. И это помогало, особенно когда Адальжиза, не желая слушаться, закатывала истерику.

Съёмки изматывали Озму. А если день был не очень загруженный, так ей в довершение всего надо было ехать во дворец, пить кофе с добрым, но недалёким королём Алехандро Седьмым и отвечать на его глупые вопросы. Расщепей про него говорил:

— Для мирного времени лучшего короля не сыскать. Но если, не дай Бог, начнётся война — он свою страну не убережёт.

И ведь можно было обратиться к королю за дополнительным финансированием — но это уже был вопрос чести…

Очень усталая, возвращалась Озма домой. Но, хотя глаза её слипались, она никогда не отказывала себе в главном удовольствии дня. Звонила в Бомбей и подолгу говорила с Пруденцией, Ишодой и Кишаном. Только после этого она шла к себе и, едва успев раздеться, засыпала как убитая.

* * *

Это было в субботу. Озма быстро провела очередную репетицию. Вернувшись, первым делом заглянула к Расщепею и спросила строго:

— Александр Дмитриевич, куда это годится? На что это похоже, я вас спрашиваю? Сколько времени вы уже не были на улице? Если и дальше так пойдёт, вы скоро умрёте во второй раз! Пойдёмте, подышим воздухом! Сегодня такое солнце, что грех сидеть дома.

Расщепей выслушал, глянул в окно, потом на рукопись — и решительно встал, объявив:

— Да, ты права, Олеся. Пошли!

Из кухни высунулось Идолище и робко попросило:

— Будьте добры, купите картошки, а то не из чего суп варить!

…И вот они, вдоволь нагулявшись, стоят в очереди за картошкой. Народу много, а солнце продолжает манить на улицу. И тоскующая Озма пускается на хитрость — говорит страшным шёпотом:

— Да, вот здешний главный режиссёр тоже покупал здесь картошку, и это стоило ему жизни! — эту жуткую историю она не раз слышала от киногруппы и теперь решила пустить её в ход. — Страшный Картофельный Дух превратил его в пыль за то, что тот лишил его средств к существованию. Он, Дух, вылезал из углов и пугал продавцов. А те бесплатно его кормили, чтоб только ушёл. А режиссёр как раз снимал картину про злых духов, в этом самом замке. И актёры, их игравшие, тоже решили поживиться. Начали ходить по магазинам прямо в костюмах духов. Сначала их боялись, но потом случайно разоблачили и наказали по заслугам. После этого и настоящего Духа перестали кормить. И он решил отомстить режиссёру, как первопричине всех своих бед. Влез в картошку, которую тот здесь покупал, и в тёмном подъезде стёр супостата в порошок! Это видела одна бедная кошка, она и поведала миру о печальной судьбе ламанчского режиссёра. Так я к чему это рассказываю: может, Дух и вам решит насолить?

Расщепей рассмеялся:

— Ну, во-первых, я никого ещё не обрёк на голодную смерть. А во-вторых, кому ты это рассказываешь? Я того режиссёра встречал на Земле, когда ездил в Аргентину. Только я тогда не понял, что он с Найды. Он сбежал, когда понял, что больше ни на что не способен. А кошке наказал распустить по свету эту жуткую легенду. Только я тогда подумал, что про кошку он присочинил. А правда в этой истории только то, что актёры и в самом деле пугали продавцов. Так что нету никакого Картофельного Духа и никогда не было!

Тут незаметно подошла их очередь.

…Но Дух всё же существовал. Хотя и не совершал приписываемого ему злодеяния. Он вылез из картошки, когда Идолище начало её мыть, и предстал перед «Алехандро-без-мыши». Разговор Картофельный Дух начал с угроз, но они не произвели ни малейшего впечатления. Тогда Дух сразу присмирел, попросил прощения и высказал настоящую цель своего появления, спросив жалобно:

— А можно с вами? — как говорят дети, когда хотят быть принятыми в игру.

И Расщепей разрешил ему остаться, обещав дать роль в следующей картине.

Дух оказался славным существом, хоть и любил иногда кого-нибудь попугать. Он стал добрым другом Флоренс, Идолища и Озмы. Причём последней оказывал большую услугу, перенося её с места на место и экономя тем самым уйму времени.

* * *

Шла репетиция той сцены, когда Алехандро обращается с речью к собравшимся у замка ламанчцам, призывая их к восстанию. Нет, Расщепей ещё не разделался со «Стерлядью», но время поджимало, и он снова начал играть. Руководить съёмками пока продолжала Озма. Отчим хотел устроить ей что-то вроде экзамена на режиссёра. Он ей так и сказал:

— Пока что я твой подчинённый. Можешь на меня кричать, если я это заслужу.

Итак, репетировали одну из узловых сцен фильма. Вот что пишет об этой речи Секретерес: «Да, мыши уже открыли глаза народу, но народ ещё не был един. Нужно было зажечь все сердца одним порывом, развеять все сомнения. И это сделал своей речью Алехандро».

Об агитации ламанчцев мышами, об этой важной подготовительной работе, великий писатель говорит всего одной фразой. Поэтому и в фильме эти сцены занимали мало места и даже шли без звука. Три одинаковых коротеньких эпизода, снятых в разных концах страны. Прибегает мышь, о чём-то говорит ламанчцам, а те, с просветлёнными лицами, кивают головами… Их были миллионы, таких звеньев великой цепи, и миллионы храбрых мышей ковали их…

А Расщепей был великолепен, когда спаивал все звенья воедино. Горячие слова шли, казалось, прямо из сердца. Он бы, конечно, без грима, но глаза его так сияли, что нетрудно было поверить: он и в самом деле помолодел на двадцать лет, став ровесником своему герою. И надо сказать, что не так это было и трудно Александру Дмитриевичу. Всё же за плечами осталась гражданская и, совсем недавно, почти такая же речь под стенами Изумрудного города…

Озма, да и все присутствующие поверили в реальность происходящего, просто забыли, на каком свете находятся. Одна только Адальжиза не прониклась и портила всю сцену. Лицо её так и говорило: «Да что вы его, дурака, слушаете? Смотрите лучше на меня!» Этого-то околдованная Озма не заметила. А Расщепей заметил, и девушке потом здорово влетело от него за невнимательность. Озма не стала оправдываться, только головой покачала: дескать, сами виноваты, волшебник Сан-Дмич!

* * *

Наконец Расщепей разделался со «Стерлядью». Озма из полновластной хозяйки снова превратилась в робкую школьницу. Дошло дело до сцен с её участием. Господи, как она волновалась перед первой репетицией! Но стоило начать, как всё прошло. То ли действовало «синее волшебство» Расщепеевых глаз. То ли сказалось то, что Хуана Вальеха была и осталась Озминым идеалом. Но девушка полностью перевоплотилась в любимую героиню. И когда всё закончилось, увидела редкостную картину: Расщепей в ауте. Он честно пытался её не перехвалить. Но ничего не получалось…

История рода Дораэмон-Расщепеев

Возгордилась ли Озма, слушая поздравления друзей, видя, как Адальжиза скрипит зубами от злости? Если да, то по девушке не скажешь. Она по-прежнему тиха и скромна, по-прежнему рада помочь. И, как в начале съёмок, по-прежнему на кухонном окне, стоит ему запотеть, одна из нескольких рук выводит большими буквами: «УРА РАСЩЕПЕЮ!» Хотя Флоренс, Идолище и Дух не прочь писать: «Ура Озме!», она сама настаивает на старой традиции. Александр Дмитриевич порой сердится, демонстративно стирает надпись, но она неизменно появляется снова. Падчерица так и сказала режиссёру:

— Нет, Сан-Дмич, вы эту надпись никогда не выведете! Вас все любят — вы, наверное, Дораэмон! — это она вспомнила нелепый японский мультфильм, где в начале каждой серии поют: «Все любят Дораэмон».

— Ну, я не уверен, что все меня любят, но, надо тебе сказать, я и в самом деле до какой-то степени Дораэмон.

— Ой, как это?

— Очень просто. Слушай.

Тут же прибежала мышь, прилетел Дух, притопало с кухни Идолище, забыв, что на плите у него масса кастрюль и сковородок… Послушать хотелось всем.

* * *

Дикое племя деревянных Дораэмонов в Россию завёз ещё Пётр Первый, повстречавший их в Голландии. И сколько-то они жили совершенно спокойно. Но однажды два брата-близнеца из Дораэмонов подрались из-за девушки. И один из них так стукнул другого, что расщепил сверху донизу. Девушка отдавала предпочтение раненому и тут же замотала его липкой лентой. И — неизвестно, по какой причине — покалеченный Дораэмон и его любимая тут же стали настоящими людьми. А впоследствии, поженившись — родоначальниками новой ветви Дораэмонов, от которой деревянные тут же отреклись. После чего император Павел, при котором всё это происходило, пожаловал новому роду фамилию Расщепей. А деревянных Дораэмонов, во избежание конфликтов, выселил на Мальту. Но там они не поладили с гибралтарскими обезьянами, которые пытались колоть ими орехи. И Дораэмоны вынуждены были сбежать в Японию, ибо тамошние обезьяны ненавидят гибралтарских. Там деревянные и до сих пор живут.

— Я, — говорил Расщепей, — я даже переписывался одно время со своим много-многоюродным японским братом, точнее, это он меня первый нашёл. Я даже был пару раз у него в Японии. Но мы потом рассорились.

— Почему? — полюбопытствовал Дух.

— А из-за звёзд. Я астроном-любитель, а он, понимаете ли, астролог. Да тут ещё вскоре после его визита в Москву нашу семью постигло большое несчастье. Исчез наш с Ириной маленький сын, и у неё начался нервный тик, и нам стало уже не до зарубежных гостей…

Больше никто ни о чём не спрашивал. Хоть и неясно было: как это исчез сын Расщепея и почему его не нашли… Все поспешили разойтись по своим делам. Только Озма осталась, и они с Александром Дмитриевичем долго сидели рядом, не говоря ни слова…

Гость из Японии

Шли дни. Все забыли о Дораэмоне. Но он совершенно неожиданно сам напомнил о себе. Вдруг явился в замок Тересы. Прошёл по старинным залам, огромный, зелёный, скрипящий всеми суставами. До смерти напугал мышь и даже Идолище. Озму насмешил, а в сердце Адальжизы зажёг дикую страсть. Но это всё мало его интересовало. Он сразу кинулся к Расщепею:

— Здравствуй, брат мой! Насилу нашёл тебя — пришлось три ночи смотреть на звёзды! Ну, как поживаешь?

Расщепей, которому Дораэмон помешал работать, отвечал холодно и односложно. Но вот мерзявка бросилась Дораэмону на шею. И тот осторожно прижал её к себе своими зелёными лапищами.

— Мы едем в Японию! — вопили оба. — Скорее, быстрее, сейчас же, немедленно!

— Да вы что?! — вскричал режиссёр. — Сеньора Шиферная, вы же заняты в трёх ещё не отснятых сценах!

Из всего этого был только один выход. Снимать эти сцены ударным темпом, без репетиций. А потом отпустить Адальжизу, ибо спорить с ней не представлялось возможным.

Наконец-то мерзявка целовалась с Расщепеем. Но это не доставляло ей ни малейшего удовольствия… А потом они с Дораэмоном поспешили на космодром и улетели на Землю.

…За что киногруппа могла быть благодарна этой внезапной страсти — так это за сэкономленное время, не обернувшееся, кстати, халтурой. Но зато из Индии приехали муж и дети мерзявки. Они так соскучились, что решили её навестить. Нет, они были очень славные, но невыносимо было видеть, как убиваются близнецы, потерявшие мать. А Шиферный Гвоздь — так тот вовсе забился с горя в стену. Все на киностудии, особенно Озма и Идолище, как могли опекали брошенную семью.

А между прочим, Адальжиза не всегда была сумасбродкой. За Шиферного Гвоздя она вышла по страстной любви и лет десять была образцовой женой и матерью. Но однажды её угораздило прочесть через плечо дочери несколько страниц «Великого противостояния». И с этого дня мерзявка влюбилась в кино и в Расщепея, совершенно бросила семью и бредила славой.

Озма во славе

В зале кинотеатра, что стоит прямо напротив дворца, погас свет. Только что отзвучала королевская речь, во время которой половина зала едва не заснула. Расщепею предлагали сказать речь в ответ, но он отмахнулся:

— Пусть наша картина говорит сама за себя!

И теперь режиссёр, Озма и мышь сидели в королевской ложе. Из кармана Озмы выглядывали непрошеные гости — дети Адальжизы, а откуда-то из-за кресла высовывался Картофельный Дух. Идолище в ложу просто не влезло и теперь сидело где-то внизу, в самом последнем ряду.

По соседству с главными героями находились злодеи и прочие честные ламанчцы из киногруппы. В зале сидела большая часть массовки. Словом, не хватало лишь сбежавшей мерзявки, а уж она-то больше всех мечтала в своё время об этом дне!

Все замерли в ожидании. Киногруппа, кроме, может быть, Расщепея, страшно волновалась. Флоренс на нервной почве изгрызла ручку кресла. А Озма зачем-то беззвучно шептала:

— Храни нас Господь Бог и пресвятая дева Мария!

«…Двухсотлетию победы в Великой революции посвящается», — вспыхнуло на экране. Потом эта надпись сменилась другой: «Мятеж Алехандро-с-мышью». И за кадром зазвучала торжественная мелодия гимна свободной Ламанчи. Все, кто был в зале, даже те, кто не родился здесь, ощутили душевный подъём. С ними говорило героическое прошлое страны и планеты!

По экрану меж тем шли надписи. Мелькнуло и исчезло: «Постановка Александра и Озмы Расщепей». Многие в зале ахнули: это были неверующие одноклассники Озмы, которым она накануне под ехидные смешки раздала билеты.

Потом вместо торжественной мелодии зазвучал нежный и грустный старинный романс. И — началось! Сейчас киногруппе казалось, что не было этих каторжных месяцев, репетиций, ссор, накладок… Что просто скрытая камера засняла реальные события…

Смотрелись все великолепно, даже Адальжиза, хоть она и сияла отражённым светом бесконечных указаний режиссёра. Те, кто был в зале, долго не могли прийти в себя, когда снова вспыхнул свет…

* * *

Что было на другой день в школе? Ну, это трудно даже описать. Озму засыпали записками, просили прощения. Многие мальчишки клялись в любви. На обороте таких посланий Озма лаконично писала: «Я обручена». И кидала записку обратно. А в сердце её звучало: «Кишан, любимый, когда же я снова увижу тебя?» Только теперь она поняла, до какой степени соскучилась по дому. И всё остальное резко отошло на второй план. Пожалуй, не только для Озмы, но и для Расщепея…

…К сожалению, уехать им удалось только поздно вечером, отделавшись от всех идиотских интервью. Машину с надписью «Киносъёмочная», которая в конце декабря незамеченной проехала по улицам Мадрида, теперь провожал весь город. Всё заднее сидение завалили цветами. И среди них уютно устроились Вих Ван Вор и Азалия, которых Озма взяла на воспитание, и мышь, приглашённая в гости.

Машину вёл Расщепей. Озма сидела с ним рядом и держала ещё одну огромную охапку цветов. Она страшно устала и начинала уже дремать. Голова её невольно склонилась на плечо отчима. Это ему мешало, но он не сделал ей замечания. «Спи, девочка, — думал он с нежностью, — спи, и пусть не будет в твоей жизни потрясений, которые не давали бы тебе заснуть. Спи, звезда ты моя, Александра!»

Часть четвёртая. Сын Расщепея 

Козни Дораэмона

Два года прожила Адальжиза с Дораэмоном в Японии. И всё бы хорошо, да только деревянный родственник Расщепея обладал весьма неуравновешенным характером и частенько колотил возлюбленную, стоило ей хоть чуть-чуть ему не угодить.

Мерзявка не умела, как японские женщины, всё терпеть и только кланяться господину. Она вернулась на Найду. Вытащила из стены Шиферного Гвоздя. Отобрала у Озмы близнецов. И не переставая целовала всех троих. Муж и дети тут же всё простили.

…Дораэмон, конечно, понятия обо всём этом не имел. Он был уверен, что мерзявку отбил у него Расщепей. И японская деревяшка поклялась:

— Я страшно отомщу! И орудием мести будет его родной сын, Николай!

* * *

Дораэмон украл Колю почти восемнадцать лет назад. Поскольку схоронил уже трёх жён, а детей у него так и не было. Ещё оправдывал себя: «У Саши и Ирины могут быть ещё дети!» Ещё пытался после этого поддерживать с Расщепеями хорошие отношения…

Никто ничего не знал. И даже милиция. Потому что Дораэмон немного умел колдовать и устроил так, что Николай в одну секунду оказался в Японии. И с тех пор там жил, считая себя сыном Дораэмона…

Как снег на голову…

Кинофабрика в Бомбее. Бесконечные коридоры и двери по сторонам. Тишина. За дверями кипит работа. В коридорах пусто.

Нет, уже не пусто. Вдруг в одном из них появляется какой-то юноша и идёт мимо дверей, читая на них надписи. Лицо у него серьёзное, сосредоточенное, если не сказать — грустное. Наконец он видит табличку: «Главный режиссёр».

Юноша, видимо, хочет постучать, но не решается.

— О могучие звёзды, держащие в руках наши судьбы! — шепчет он. — О отец мой, великий Дораэмон! Дай мне силы это выдержать! — и нерешительно стучится.

— Войдите! — говорит за дверью звонкий девичий голос.

Юноша входит и сразу теряет остатки решимости. Похоже, он увидел в кабинете не того, кого ожидал. Перед ним — девушка, ровесница ему или чуть моложе, красивая. Чёрные глаза её смотрят приветливо.

Странный посетитель переминается с ноги на ногу и молчит. Девушка улыбается, от чего становится ещё краше, и говорит:

— Здравствуйте. Вам кого?

— Мне… Режиссёра Расщепея, — отвечает, запинаясь, юноша.

— Я режиссёр Расщепей, — заявляет девушка. — Что дальше?

Посетитель беспомощно хлопает глазами. Юная режиссёр откидывает за спину длинную чёрную косу с жёлтой лентой и, не выдержав, заливисто хохочет. Юноша заражается её весёлостью и тоже смеётся. Робости — как не бывало. Отсмеявшись, он уже спокойно говорит:

— Мне, наверное, не вас надо.

— А кого же? Александра Дмитриевича? Он сейчас придёт. Он на аудиенции у короля. Подождите полчасика. Хотите чаю?

— Нет, спасибо. А можно вас спросить: вы его дочь?

— Приёмная.

— А-а… А то я удивился. Дело в том, что я его родной сын.

— Вы же пропали без вести!

— Я был всё это время в Японии. Меня украл ужасный Дораэмон, — с этого места он снова начал запинаться, словно плохо знал свою роль. — Я только недавно от него удрал, и сразу сюда, к родному отцу. Мне Адальжиза рассказала, где он.

— Здорово! — девушка в восторге, глаза её сияют. — Давайте наконец знакомиться, раз мы оба дети Расщепея! Меня зовут Озма, а вас?

— Николай. Вам сколько лет?

— Семнадцать. Недавно школу кончила.

— А мне восемнадцать. Кем будете?

— Я уже есть — второй режиссёр, а когда и первый.

— Смена отцу?

— Да. А вы кем хотите быть?

— Астрономом. Или лучше — космонавтом. Хочу достичь далёкой звезды! — лицо Николая разгорается. Он не очень похож на отца, глаза у него серые, унаследованные от матери. Но сейчас Озма узнаёт в этих глазах Расщепеево сияние.

…Они говорили долго, до самого прихода Расщепея. И Николай был отличным собеседником, когда не касался Дораэмона и отца. О них он говорил, как казалось Озме, заученно и неискренне.

А потом пришёл сам Сан-Дмич. Озма тут же огорошила его новостью. И началась сцена, которую не опишешь словами. Расщепей забыл обо всём на свете. Он обнимал обоих ребят и едва не плакал. Озма тоже радовалась. Но Николай вёл себя так, что девушке хотелось крикнуть ему, как плохому актёру: «Лыко-мочало, снова!»

Паломничество Беренгарии

Соседи делали огромные глаза и шептались:

— Совсем осколочная семья у этих Расщепеев! Отчим и мачеха, пасынок и падчерица — всё налицо! Да ещё этот Кишан, да ещё эта Пруденция… Жди больших скандалов!

Но, к великому разочарованию сплетников, семья жила дружно. У Пруденции, Ишоды и Расщепея было трое детей на троих, и все как бы общие. Чем дальше, тем искреннее становился Николай. Он уже не казался актёром, плохо знающим роль. С Озмой у них установились отношения простые и дружеские. Кишан, правда, сначала невзлюбил Николая — тот, по его мнению, бросал чересчур уж нежные взгляды на Озму. Но скоро все поводы для ревности исчезли. Появилась Беренгария.

* * *

Вообще-то Расщепеи знали Беренгарию уже года два. Она была маленькой белой собачкой. Принадлежала, как и Флоренс Недомби, к старинной киношной семье. Сама с успехом снималась в фильмах Александра и Озмы. И частенько бывала у Расщепеев, и на репетициях, и просто так. С Озмой они были закадычными подругами.

У подруги Беренгария и познакомилась с Николаем. И влюбилась — горячо, на всю жизнь. Осознав это, она тут же придумала, что делать. Для начала подговорила деревянного Славика отвезти её в Волшебную страну. А там добилась аудиенции у волшебницы Стеллы. Добрая фея была искренне рада помочь:

— Такой необычной свадьбы я не устраивала с тех пор, как венчала Урфина Джюса с его половчанкой! Конечно, я превращу тебя в человека!

…И вот новая Беренгария появилась у подруги. Кстати, Стелла не выбирала ей внешность — сразу сказала, что превращение отразит её внутреннюю сущность. Сущность получилась достаточно симпатичная — совсем не похожая на Озму, белокурая, кареглазая, небольшого роста, но отлично сложённая, с голосом чистым и звонким, с улыбкой весёлой и ласковой.

Беренгария понравилась всем, кроме Кишана, мысленно обозвавшего её «белобрысым ничтожеством». Расщепей, правда, сначала ворчал, что «собака страшная» спутала ему все карты. А потом прикинул и решил, что такая Беренгария в очередной картине даже нужнее.

А Николай? Ну, тот, увидев белокурую актрису, окончательно объявил Озму своей сестрой и глядел с тех пор только на Беренгарию.

Исповедь

Кончался третий месяц пребывания Николая у отца. Был вечер. Расщепеи, как всегда, сидели вокруг стола, разговаривали, смеялись… Только Коли не было с ними. Сославшись на головную боль, он одиноко сидел в спальне, глядя в одну точку. Лицо у него было несчастное. И он даже сам не заметил, как начал думать вслух:

— Сегодня истекает срок… Он или я! Конечно, я: ведь они все такие хорошие! И Дораэмон — не отец мне! Я не сделаю этого! Никогда! А всё-таки жалко умирать… Жизнь только начинается… Беренгария…

— Я здесь, — вдруг прозвучало в ответ.

Николай поднял голову. На подоконнике стояла Беренгария. Её не ждали сегодня. Она пришла сама, словно её притянуло магнитом. И влезла в открытое окно первого этажа…

— Ник, что с тобой? — озабоченно спросила Беренгария. — Лицо у тебя похоронное, говоришь какие-то непонятные вещи…

И Коля понял, что только этой девушке может открыть гнетущую его тайну. И рассказал ей обо всём. О своём безрадостном детстве в Японии. О том, как Дораэмон сказал ему:

— Сын мой! Лети на Найду, разыщи там режиссёра Расщепея и скажи ему, что ты — его пропавший сын. Вотрись к нему в доверие и при первом удобном случае убей его!

Николай не любил деревянное существо, которое считал своим отцом. Но Дораэмон всегда держал парня в беспрекословном подчинении, да ещё представил Расщепея чудовищным злодеем, извергом и негодяем.

— Если через три месяца ты этого не сделаешь, — сказал напоследок Дораэмон, — кара настигнет тебя, где бы ты ни был!

И это не пустые слова: ведь Дораэмон умеет колдовать!

Итак, Коля прилетел на Найду. Объяснил своё появление историей, сочинённой Дораэмоном. Сам юноша в неё не верил, но она была почти правдой… Николай начал «втираться в доверие». И так привязался ко всей семье Расщепеев, что понял: Дораэмон — клеветник и обманщик, а режиссёр Сан-Дмич — действительно его отец. И вот сегодня придёт расплата…

Летающий меч

Отзвучало последнее слово нелёгкой Колиной исповеди. И наступила тишина. Беренгария слезла с подоконника и неслышно подошла к Николаю. Ей хотелось быть с ним рядом, защитить…

…Они сидели рядом на диване, взявшись за руки и не говоря ни слова. Часы неумолимо отсчитывали время и наконец пробили восемь. Срок истёк.

В комнате ниоткуда появился огромный летающий меч. Несомненно, направляемый мыслями Дораэмона, приготовился снести непокорную Колину голову.

Беренгария мгновенно, не успев ни о чём подумать, вскочила и закрыла юношу собой. Меч повис в воздухе, словно в нерешительности: насчёт девчонки он никаких указаний не получал. Совсем осмелев, Беренгария показала мечу язык. Этого орудие Дораэмона не вынесло и пропало, словно его и не бывало вовсе.

А в далёкой Японии в это время горел от злости синим пламенем сам деревянный похититель детей.

Коля сказал Беренгарии одно только слово:

— Спасибо!

Все остальные слова были уже ни к чему…

1994–1995, 2003

Примечания

1

Прим. автора: означенные идиоты не имеют ничего общего с историческими деятелями, имена которых носят…

(обратно)

2

Прим. автора: сейчас мне скажут, что в Индии вообще зимы не бывает, но это верно только для Земли, а на Найде климат одинаков везде, не считая Волшебной страны.

(обратно)

3

Прим. автора: герой повести Л. Кассиля «Великое противостояние»).

(обратно)

4

прим. автора: пересказываю индийский фильм «Родной ребёнок».

(обратно)

Оглавление

От автора

Часть первая. Похищенная

  Яко тать в нощи…

  Ниманд, Узуфрукт и Пруденция

  Гибель машины-телепорталки

Часть вторая. Снова бусунум

  Мы в город Изумрудный…

  Что я нашла!

  Деревянная лошадь

  История Волшебной страны

  Вторжение

  Военный совет

  Первый штурм

  Волшебная книга Виллины

  Путь в Индию

  Холод смерти

  Камни славы не подвели

  Второй штурм

  Лунная ночь

  Глазки да лапки

  Бунт волн

  Показания бусунумщиков

  Праздник

Часть третья. Юбилейный фильм 

  Я нашёл Хуану Вальеху!

  Испанская революция

  Мерзявка Адальжиза и другие

  Правая рука Расщепея

  Новогодний бал

  Достиг я высшей власти…

  Новая школа

  Незабываемые дни

  История рода Дораэмон-Расщепеев

  Гость из Японии

  Озма во славе

Часть четвёртая. Сын Расщепея 

  Козни Дораэмона

  Как снег на голову…

  Паломничество Беренгарии

  Исповедь

  Летающий меч Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg