«Лоскутушка из Страны Оз»

— А где масло, дядя Нанди? — спросил Оджо.

Дядя Нанди выглянул из окна, погладил свою длинную бороду, потом посмотрел на юного жителя Страны Жевунов и сказал, покачав головой:

— Нету.

— Нет масла? Плохо. А как насчет джема? — осведомился Оджо, встав на табуретку, чтобы лучше видеть полки буфета.

Но дядя Нанди снова покачал головой:

— Вышел.

— И джема тоже нет? И пирогов нет, и яблок, и варенья? Один только хлеб остался, да?

— Да, — сказал дядя, снова выглядывая в окно и поглаживая бороду.

Мальчик поставил табуретку у окна и сел рядом с дядей. Он медленно жевал сухой ломоть хлеба и думал.

— У нас во дворе не растет ничего, кроме хлебного дерева, — рассуждал он вслух. — И на нем всего две буханки, да и те неспелые. Дядя, скажи, почему мы такие бедные?

Старый Жевун обернулся и поглядел на Оджо. У него были добрые глаза, но он так давно не улыбался и не смеялся, что Оджо забыл, как выглядит веселый дядя Нанди. Вдобавок он говорил так кратко, как только было возможно, и племянник, который жил с ним без родителей, научился извлекать бездну смысла из одного-единственного слова.

— Почему мы такие бедные, дядя? — спросил Оджо еще раз.

— Отнюдь, — отозвался старик.

— Бедные, бедные! — не сдавался Оджо. — Что у нас есть?

— Дом.

— Да, но в Стране Оз у каждого есть крыша над головой. Что еще кроме дома у нас имеется?

— Хлеб.

— Я доедаю последний кусок созревшей буханки. А твою долю я отложил — она на столе. Можешь подкрепиться, когда проголодаешься. Но когда она кончится, что мы будем есть?

Старик зашевелился на стуле, но ничего не сказал и лишь покачал головой.

— Ну конечно, — продолжал Оджо, который был вынужден поддерживать разговор, потому что дядя Найди предпочитал отмалчиваться, — никто не умирает от голода в Стране Оз, только сама еда в рот не свалится, надо пойти и найти ее.

Старый Жевун снова беспокойно зашевелился и посмотрел на своего племянника так, словно его доводы вывели его из равновесия.

— Завтра утром мы должны оказаться там, где можно найти какую-то еду. Иначе нам станет совсем худо.

— Куда? — спросил дядя.