«Тёмное крыло»

Тёмное крыло (fb2) - Тёмное крыло [с иллюстрациями] (пер. Павел Иванович Волков) (Сереброкрыл - 4) 1065K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кеннет Оппель

Часть I: ОСТРОВ

Посвящается Филиппе, Софии, Натаниэлю и Джулии

Иллюстрации КЕЙТ ТОМПСОН

Перевод ПАВЛА ВОЛКОВА

ГЛАВА 1. Прыжок

Дерево ещё никогда не казалось таким высоким.

Сумрак с трудом карабкался по стволу гигантской секвойи, вонзая когти в мягкую рыжеватую кору. Вдоль неровностей коры рос бледный лишайник; в разных местах в трещинах тускло поблёскивала смола. От нагретого утренним теплом дерева поднимался пар, распространяя в воздухе пьянящий аромат. Вокруг Сумрака сверкали и жужжали насекомые, но как раз сейчас они его не интересовали.

Икарон, его отец, карабкался вверх рядом с ним, и, хотя был уже стар, двигался гораздо быстрее сына. Сумрак поднажал, чтобы не отстать. Он родился всего с двумя когтями на каждой передней лапе вместо трёх, поэтому двигаться по стволу было для него трудным делом.

— А у меня когда-нибудь отрастут остальные когти? — спросил он у отца.

— Может быть.

— А если не вырастут?

— Тогда тебе нужно будет поменьше хвататься и подтягиваться, — сказал Икарон. — Но у тебя необычно сильные грудная клетка и мускулы на плечах.

Сумрак промолчал, довольный его ответом.

— Это поможет компенсировать слабость твоих задних лап, — сухо добавил отец.

— Ой, — произнёс Сумрак, удивлённо обернувшись назад. Он не осознавал, что у него были слабые задние лапы, но отцу это было отчётливо видно. Возможно, этим можно было объяснить, почему лазание было такой утомительной работой.

Он родился всего лишь четыре недели назад — задом наперёд и на три секунды позже своей сестры Сильфиды. Слепой и голый, как и все новорождённые рукокрылы, он пополз по животу матери и немедленно начал сосать молоко. По прошествии нескольких дней его зрение стало более чётким и сфокусированным. Его тело обросло шерстью, и он набрал вес. Он ел насекомых, которых мать ловила и пережёвывала для него.

А этим утром отец разбудил его в гнезде и сказал, что пришло время забраться на дерево. Они отправились в путь — только вдвоём. Хотя Сумрак волновался, ему всё равно нравилось, как все смотрят на него, на самого младшего сына предводителя колонии.

— А я странно выгляжу? — задал новый вопрос Сумрак. Он просто повторял то, что слышал от других, в том числе от собственной матери, когда она думала, что он спал.

Икарон оглянулся на него.

— Да, ты выглядишь довольно странно.

Ответ разочаровал его, хотя он прекрасно знал, что это правда. Разглядывая других молодых зверей, он мог заключить, что отличался от них. Его грудь и плечи были крупнее, чем обычно, делая его внешность несколько непропорциональной. Его уши были большими и слишком сильно торчали вверх. И, что больше всего удручало его, даже в четырёхнедельном возрасте на его передних лапах и парусах совсем не выросла шерсть, и это заставляло его ощущать себя по-детски голыми. Он страстно желал, чтобы хотя бы его паруса выглядели похожими на отцовские.

— Папа, а как это — быть предводителем?

Отец вытянул свою заднюю лапу и нежно взъерошил шерсть на голове Сумрака.

— Это огромная ответственность — когда ты пытаешься заботиться о каждом из нас. Это слишком большое дело, если подумать.

— А на что это похоже?

— Вот смотри, здесь нам сильно повезло. Пища в изобилии. Нет никаких хищников. Я надеюсь, что всё будет продолжаться так же. Но, если бы всё стало меняться, мне пришлось бы принимать трудные решения.

Сумрак кивал, пытаясь выглядеть серьёзным, но на самом деле он понятия не имел, о чём говорил его отец.

— А я когда-нибудь стану предводителем? — спросил он.

— В этом я сильно сомневаюсь.

— Почему? — с негодованием спросил Сумрак.

— Когда предводитель умирает, новым предводителем становится его самый старший сын.

— Это был бы Австр, — мрачно сказал Сумрак. Он едва знал своего старшего брата. Австр был на восемнадцать лет старше, чем Сумрак; у него были брачная партнёрша и много детей. У многих из его детей уже были свои дети. Сумрак приходился дядей множеству племянниц и племянников и двоюродным дядей ещё сотням сородичей, но он был моложе, чем практически любой из них. Это всегда сильно смущало его.

— Но, — продолжил Икарон, — Если по какому-то ужасному стечению обстоятельств самый старший сын уже мёртв, то главенство перешло бы к следующему по старшинству сыну, и так далее.

— Бораско, Шамаль, Вардарис… — Сумрак гордился тем, что знал имена восьми своих старших братьев, но даже при этом со многими из них он успел всего лишь переброситься парой слов.

— И только в том случае, если не осталось никаких сыновей, — продолжил Икарон, — оно могло бы перейти к дочерям.

— Так что, когда-нибудь Сильфида смогла бы стать предводительницей? — с тревогой спросил он.

— Пугающая мысль, согласен с тобой, — сказал его папа. — Конечно, нужно было бы, чтобы до этого умерли семь её старших сестёр. Так что это ещё более маловероятно, чем ты, мой девятый сын, в роли предводителя.

— Понятно, — сказал Сумрак, чувствуя, что всё это было чудовищно несправедливо.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Высоко вверху он разглядел маленькие проблески неба сквозь обширную крону секвойи. Оперённые существа обтекаемой формы проносились в воздухе. Вид их машущих крыльев заставлял его затаивать дыхание от восхищения.

— А мы родственники птицам? — спросил он у своего отца.

— Конечно же, нет, — ответил он. — У нас совсем нет перьев. Мы не вылупляемся из яиц. И мы не умеем летать.

Сумрак таращился, надеясь увидеть ещё птиц. Ему нравилось то, как легко они поднимались вверх.

— Нам ещё долго подниматься? — спросил он.

Конечно же, отец не планировал вести его на самую макушку дерева. Это было место, где сидели птицы, и молодняку всегда говорили, чтобы они держались подальше оттуда. Летуны яростно защищали свою территорию, особенно во время выращивания птенцов. К счастью, секвойя выросла больше, чем на триста футов в высоту, и была достаточно просторной для них для всех. Сумрак и все остальные рукокрылы жили в средней части дерева. Среди многочисленных могучих ветвей они ютились в бесконечной сети глубоких трещин в коре.

— Теперь уже не так высоко, — сказал ему Икарон.

Несмотря на усилия, затраченные на подъём, Сумрак не горел желанием добраться до конечной цели их пути. Он знал, что его ждало там, и, хотя он и другие молодые звери болтали об этом без конца, Сумрак не мог сдержать чувство страха.

— Этот самое высокое дерево в лесу? — спросил он. Ему хотелось поговорить.

— Я никогда не видел выше его.

— А сколько ему лет?

— Оно очень старое. Ему тысячи лет.

— А ты старый? — спросил он у отца.

Отец рассмеялся от удивления.

— Не такой уж я и старый. Но достаточно старый, чтобы успеть обзавестись множеством сыновей и дочерей.

— Семнадцатью, включая меня и Сильфиду, — сказал Сумрак.

— Верно. Но вы двое, думаю, будете моими последними детьми.

Сумрак встревожился.

— Ты собираешься вскоре умереть?

— Нет, конечно. Но каждый из нас достигает такого возраста, когда у него больше не может быть потомства.

Внезапно Икарон остановился.

— Вот Верхний Предел, — сказал он, перелезая со ствола на огромную широкую ветвь, которая торчала над самой поляной. — Вот, до какой высоты мы, рукокрылы, можем подниматься вверх. Запомни это. Выше этого места дерево принадлежит птицам.

Сумрак поглядел на ветвь, запоминая её очертания.

— Теперь сюда, — сказал Икарон и полез на всех четырёх лапах по Верхнему Пределу.

Сумрак секунду промедлил: его лапы дрожали.

— Здесь нечего бояться, — сказал отец, повернувшись к сыну и ожидая его.

Сумрак приблизился к нему. Они продолжили ползти по ветви бок о бок, а затем один за другим по более тонкой ветке, обильно покрытой игловидными листьями и увешанной шишками — некоторые из них были почти такого же размера, как сам Сумрак. Они остановились у самого кончика ветви. Она слегка прогнулась под их весом. Стрекотание цикад внезапно прекратилось, но затем продолжилось с новой силой.

Сумрак смотрел всё вниз и вниз — сквозь ветви, в подлесок, такой недостижимо далёкий. Он шумно помочился на кору.

— Ну как, готов? — спросил отец.

Сумрак ничего не ответил.

— Прыгай, — сказал ему отец.

— Я не хочу прыгать, — его голос звучал неестественно надтреснутым.

— Я считал, что ты это сделаешь.

До этого Сумрак никогда ещё не покидал дерево.

— Можно, я вернусь в гнездо? — спросил он.

— Нет.

Сумрак чувствовал, что у него стоит ком в горле. Больше всего на свете ему хотелось забиться в глубокую трещину, где он спал, ощущая вокруг себя мягкую пахучую кору дерева.

— Время пришло, — сказал отец. Хотя его голос был спокоен, Сумрак чувствовал, что он больше ничего не будет обсуждать. — Ты готов?

— Я не могу вспомнить всего того, что ты говорил мне, — в панике сказал Сумрак.

— Не имеет значения, — ответил он.

— Расскажи мне ещё разок, пожалуйста!

Отец мягко обнюхал его, а затем спихнул с ветви.

Сумрак закричал — как от удивления, так и от ужаса, и, развернувшись, попытался схватиться за что-нибудь, за что угодно. Но ветвь была уже вне досягаемости, и сейчас он падал вниз головой. Ветер шумел у него в ушах. Мимо проносились ветви; мир под ним всё разрастался. Он дрожал всем телом, его живот скрутило в узел. Он инстинктивно раскинул передние лапы и вытянул задние, расправляя широкие паруса.

— Верно, так! — закричал внезапно оказавшийся рядом с ним Икарон, распахнув собственные паруса, покрытые шерстью.

Как ни странно, Сумрак почувствовал, что его охватило непреодолимое желание махать парусами.

— Прекрати это! — закричал отец. — Ты не птица! Растяни их сильнее! Дальше! Насколько можешь! Да, так! Держи их ровно! А теперь планируй на них!

Поток воздуха обтекал паруса Сумрака и наполнял их. Его плечи и голова поднялись, когда он вышел из крутого пике. Его вдохи были неглубокими. Он ощущал себя так, словно в него ударила молния. Удаляясь от секвойи, от своего дома, он планировал через большую поляну к другим гигантским секвойям, растущим на её противоположной стороне. Мелкие бабочки и мухи, кружась в воздухе, проносились мимо него.

Он плыл в воздухе слишком быстро, слишком сильно наклонившись вниз.

Всякий раз, когда он следил за планирующими прыжками других рукокрылов, ему казалось, что они движутся так величественно, едва теряя высоту. Он чувствовал, что почти не в состоянии управлять движением.

— Сбавь скорость! — услышал он крик отца.

— Как? — крикнул он в ответ.

— Твои паруса полностью расправлены?

Сумрак растянулся в ширину и длину, насколько мог, и слегка замедлил движение, но по-прежнему чувствовал, что снижался слишком быстро. Он с тревогой следил, как приближается к деревьям на другой стороне поляны.

— Сбавь скорость, Сумрак! — снова закричал отец.

— Я пытаюсь!

— Сейчас мы будем поворачивать, — выкрикнул Икарон. — Просто наклонись немного влево. Пользуйся и ногами, и пальцами. Хорошо! Ещё немного! Держи свои паруса натянутыми! Не складывай их! Пошло-пошло-пошло!

Раскачиваясь в воздухе, Сумрак сделал быстрый, резкий поворот; лес закружился перед ним, когда он направился обратно к секвойе. Её вид заставил его чувствовать себя получше. Под собой он мог различить знакомые ветви, где были их гнёзда и присады для охоты. Через поляну двигались изящные силуэты рукокрылов, охотящихся на насекомых. Он выровнялся и теперь чувствовал мелкую дрожь от осознания успеха.

— Мы собираемся садиться, — сказал Икарон, обогнав его. — Следуй за мной и делай, как я!

Сумрак пытался лететь вслед за планирующим отцом, но по-прежнему падал слишком быстро.

— Папа! — вскрикнул он, пролетев под отцом.

Икарон взглянул назад и повернул свои паруса для более крутого спуска.

— Держи свои паруса ровно, Сумрак!

Он уже держал свои паруса ровно, но это, похоже, никак не помогало. Он неотрывно следил глазами за отцом, который, он знал, заходил на посадку под более крутым углом, чем обычно.

— Когда будешь почти на самой ветке, распахни свои паруса! — прокричал ему Икарон. — Согни их вверх и сбрось из них весь воздух — тогда остановишься. Вот так!

Сумрак неотрывно следил за тем, как его отец приблизился к удобной широкой ветви, сильно выдающейся над поляной. Икарон легко поравнялся с ней, резко распахнул свои паруса и сел, цепляясь когтями задних лап. После этого он сложил свои паруса и опустился на все четыре лапы. Он развернулся, чтобы проследить за Сумраком.

— Давай медленнее! — кричал он. — Как можно медленнее!

Сумрак видел ветвь, торчащую в его сторону, и знал, что приближался к ней слишком быстро, под крутым углом.

— Выравнивайся! Выравнивайся! — кричал Икарон.

Желание махать вновь взяло верх, и Сумрак начал молотить по воздуху своими парусами.

— Нет! — завопил ему Икарон. — Это не поможет. Прекрати это! Немедленно раскрой свои паруса!

Сумрак распахнул паруса, и его скорость упала так резко, что он ощутил, как его рывком отбросило назад. По плечам и предплечьям разлилась боль. Сумрак замер в воздухе и тяжело шлёпнулся на ветку, инстинктивно взмахивая крыльями. Он свалился прямо на своего отца.

— Прости, — выдавил из себя Сумрак, пока они отползали друг от друга.

— Всё в порядке? — спросил Икарон.

— Думаю, да, — бока Сумрака вздымались, пока он пытался отдышаться. Он сгибал свои конечности, чтобы убедиться, что ничего не сломано, а затем строго взглянул на своего отца.

— Ты меня столкнул!

— Я сталкиваю всех своих детей, — усмехнувшись, ответил отец. — Поверь мне, никто не хочет делать свой первый прыжок.

Сумрак почувствовал себя гораздо лучше.

— Даже Сильфида?

— Даже Сильфида.

Вчера отец забрал Сильфиду на её первый урок планирующего прыжка, но она ничего не говорила о том, что её пришлось столкнуть с ветки.

— И каковы мои успехи? — спросил Сумрак. Он всё ещё дрожал.

— Мне ещё никогда не попадалось никого, кто пробовал бы махать парусами.

— Прости, — робко произнёс Сумрак. — Мне показалось, что так и надо было делать.

— Твои паруса предназначены, чтобы планировать, а не махать ими. Помни об этом.

Сумрак покорно кивнул.

— У тебя всё получалось хорошо, — сказал отец. — Только немного быстро. Предполагаю, что это из-за того, что на твоих парусах нет шерсти. Меньше воздуха задерживают.

Папа взглянул на него.

— А плечи и грудная клетка немного утяжеляют тебя спереди. Это может объяснить твою склонность заваливаться вперёд. Ты наверняка будешь быстро планировать. Свирепый охотник. У этих бражников не будет ни малейшего шанса! Но тебе и впрямь придётся поработать над своей техникой посадки.

— Поработаю, обещаю.

— Готов повторить ещё раз?

Сердце Сумрака колотилось в груди.

— Да, — немедленно ответил он.

ГЛАВА 2. Сумрак

Шесть месяцев спустя

Спрятавшись за листьями и неподвижно прижимаясь к коре, Сумрак следил за птицей. Она сидела на ветке всего в нескольких футах над ним, вертела головой из стороны в сторону и иногда отзывалась на крики других птиц в лесу. Сумрак был восхищён её обликом — тем, насколько хорошо каждая часть её тела была приспособлена к жизни в воздухе.

Птица шуршала своими крыльями, и в глазах Сумрака засветилась надежда. Но потом это существо просто сложило крылья, сделало несколько шагов и что-то склевало на ветке. Сумрак тихо выдохнул. Ему хотелось увидеть, как птица летает.

Он потратил много времени, добираясь до Верхнего Предела, и подъём был не таким уж и лёгким. Его задние лапы стали сильнее, чем были раньше, но отсутствующие когти так никогда и не отросли. На самом деле он выглядел так же странно, как и всё время до этого. Далеко внизу другие рукокрылы, занятые охотой, скользили по воздуху через поляну. Никто не знал, что он был здесь. Это была его тайна.

Если не забираться на такую высоту, то птиц трудно разглядеть во всех подробностях. Хотя они часто слетали сквозь кроны деревьев вниз, чтобы кормиться на земле, они никогда не задерживались около присад рукокрылов и пролетали так быстро, что Сумрак практически никогда не успевал разглядеть их получше. Зато здесь, на Верхнем Пределе, на самой границе между территориями рукокрылов и птиц, изучать их было намного проще. Сумрак появлялся здесь уже не впервые. Он вряд ли смог бы объяснить, что именно так сильно привлекало его — и он, конечно же, никогда никому об этом не рассказывал. Что бы сказал об на это его отец?

Но его интересовали не птицы сами по себе. Полёт — вот, что он жаждал увидеть, особенно те первые несколько мгновений, когда птицы взмахивали крыльями и поднимались в воздух. Каждый раз, видя это, Сумрак ощущал странную боль в середине груди. Он хотел понять, как это получалось.

Он уже начинал думать, что именно эта птица была совершенно бесполезной. Она просто стояла, где стояла, и ничего не делала. Почему бы ей не взлететь? Он следил за ней уже добрых пятнадцать минут. У него бурчало в животе. Ему и впрямь следовало отправляться на охоту. Но перед этим он хотел увидеть, как минимум, один хороший взлёт.

К сожалению, птица решила, что это был прекрасный момент для того, чтобы распушить пёрышки и почиститься.

Сумрак тихо втянул воздух ноздрями, а затем…

— Лети! — закричал он изо всех сил.

Птица инстинктивно подпрыгнула на своём насесте, раскрывая крылья и хлопая ими в воздухе. Сумрак жадно вытянул шею, замечая все подробности, запоминая изгиб крыльев, подсчитывая количество взмахов. А потом птица пропала из вида — затерялась в густой листве дерева, прокладывая себе путь в полуденное небо.

— Потрясающе, — пробормотал Сумрак; его сердце всё ещё бешено колотилось.

Он выбрался из своего тайника и нашел на ветви более просторное место. Он развернул свои паруса, по-прежнему почти без шерсти. У птицы всё выглядело так легко: едва захлопали её крылья, как она быстро и изящно взлетела. Четыре взмаха. Сумрак огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. Он присел и подпрыгнул вверх, растянув свои паруса и с силой хлопая ими: один взмах, два, три…

… И неуклюже свалился обратно на ветку. Он заскрипел зубами от досады — и от позора.

«Ты не птица».

Отец говорил ему это во время самого первого урока планирующего прыжка, и ещё несколько раз позже, пока Сумрак не усвоил для себя одного — никогда не махать крыльями, и неважно, насколько сильным будет желание сделать это. Но в целом это желание не оставляло его никогда. Какая-то упрямая часть его «я» продолжала верить, что, если бы он мог просто махать крыльями, он смог бы взлететь.

Рукокрылы планировали только вниз, и никогда — вверх. Но, возможно, если бы они узнали секреты птиц, они смогли бы взлетать вверх. Вряд ли он был единственным рукокрылом в истории, который задумывался об этом. Но, похоже, больше никто не интересовался крыльями или тем, как ими пользоваться. Может, он поступал неправильно? Махать крыльями было трудным делом, но, возможно, ему нужно было делать это быстрее, чем птицам, по крайней мере, для того, чтобы подняться в воздух. Он закрыл глаза, пытаясь поточнее вспомнить, как птица начала взлетать, присела, и…

— А что это ты тут делаешь?

Он резко обернулся и увидел свою сестру Сильфиду, которая ползла по Верхнему Пределу вместе с двумя другими молодыми — с Эолом и Кливером. Двоюродной тёткой Кливера была Нова, одна из старейшин колонии. Сумрак спросил у себя, сколько же они успели увидеть.

— А, привет, — сказал Сумрак, небрежно сворачивая свои паруса. — Я просто собирался поохотиться.

— Обычно ты не забираешься так высоко, — Сильфида бросила на него странный взгляд. Она знала, насколько сильно он ненавидел необходимость лазить по деревьям.

— Даёт мне более долгий планирующий прыжок, — сказал Сумрак. — И ещё здесь никто не толпится.

— Так он убьёт меньше рукокрылов на своём пути, — съязвил Кливер.

— Я уже столько дней никого не убивал, — сказал Сумрак, обращая в свою пользу шутку Кливера. — Но в любом случае, количество смертей сильно преувеличено. Если бы все парили хоть чуть-чуть побыстрее, места было бы предостаточно.

Сумрак заработал себе репутацию сорвиголовы и довольно опасного прыгуна. Последние шесть месяцев он упорно изучал искусство замедления в прыжке, но, увы, с минимальным успехом. Его паруса, всё его тело — они просто не желали работать вместе. Случилось и несколько столкновений с другими рукокрылами, в том числе недавнее приземление в воздухе прямо на голову Кливера, успевшее стать притчей во языцех.

— Я тебя везде искала, — сказала Сильфида, обнюхивая Сумрака в знак приветствия. — Ты давно тут?

— А вы трое, вообще, что делаете на Пределе? — спросил Сумрак, стараясь сменить тему разговора. Он заметил, что Кливер и Эол быстро переглянулись, словно им очень не хотелось отвечать.

— У нас состязание! — взволнованно ответила Сильфида. — Отсюда до Нижней Границы. Тебе интересно?

— Звучит заманчиво, — сказал Сумрак. — Мне нравится побеждать.

— Это не гонка, — немного резко произнёс Эол. — Это состязание в охоте. Кто больше поймает за один планирующий прыжок.

— Понятно, — ответил Сумрак.

Все молодые знали, что он был быстрым, а также ещё и то, что во время охоты его скорость работает против него. Из-за того, что он падал быстрее, у него было меньше времени, чтобы выследить и поймать добычу.

— Ну, почему бы и нет? — сказал он. Радовало то, что никто из них не видел, как он машет крыльями. Он мог представить себе, что они скажут.

«Он всегда был слегка странноват, а тут ещё такое».

«Думает, что он может порхать».

«Птичьи мозги».

— Не уверен, что это хорошая мысль, — сказал Кливер, хлопнув Сумрака парусом. — Если он в кого-нибудь врежется, нас всех ждут одни неприятности.

— Я буду вести себя как можно лучше, — ответил Сумрак. Он ненавидел шуточки Кливера и надеялся лишь на то, что этого не было заметно со стороны.

— Ты просто боишься, что он у тебя выиграет, — сказала Сильфида Кливеру.

Кливер фыркнул.

— Сумрак — это единственный из молодых, кто умеет ловить бражников, — напомнила ему Сильфида.

Сумрак с нежностью взглянул на свою сестру. Она была удивительно надёжным другом, когда они находились среди остального молодняка. Когда же они оставались только вдвоём, она была не столь тактичной — однако он и сам был таким же.

— Ну что, готовы начать? — нетерпеливо спросила Сильфида.

Сильфида была громкой. Ей достались сильный голос и склонность кричать.

Их мать говорила, что она родилась уже кричащей, и с тех пор ни разу не замолкала надолго. Мама и Папа всегда пытались заставить её замолчать. Иногда и Сумраку хотелось, чтобы она замолчала, но ему очень нравился её смех.

Когда Сильфида смеялась, она смеялась всем своим телом. Ей было недостаточно смеяться одним лишь ртом; всё её тело сотрясалось и раскачивалось, ей часто приходилось хвататься за ветку, и всё заканчивалось тем, что она буквально распластывалась по ней. Это просто надо было видеть.

— Я в игре, — сказал Кливер. — Давайте, начнём.

Они вчетвером выстроились на краю Верхнего Предела.

— Тебе не выиграть, — пробормотала Сумраку Сильфида.

— У Кливера? — уточнил он шёпотом.

— У меня, — ответила она. Своим обычным голосом она крикнула:

— Все готовы? Пошли!

Сумрак бросился с ветви, раскинул лапы и через несколько секунд был далеко впереди всех. Его лишённые шерсти паруса беспрепятственно резали воздух. Именно эта скорость позволяла ему ловить бражников — быстрейших среди насекомых. Но в целом Сильфида была гораздо лучшей охотницей. Редко, когда его улов был больше, чем у неё. У Сумрака было мало надежды на победу над ней. Он всего лишь хотел не опозориться совсем.

Он заметил муху-бекасницу и испустил серию охотничьих щелчков. Возвращающееся эхо рассказало ему всё, что нужно было знать: расстояние до насекомого, направление и скорость полёта. Сумрак наклонил парус, резко вытянул левую заднюю лапу и круто накренился, чтобы вписаться в траекторию движения своей добычи. Затем он сбросил часть воздуха, рванулся за суженным чёрно-золотистым телом мухи, и оно оказалось у него во рту — крылья и всё остальное.

Он едва успел насладиться приятным и сильным кисловатым запахом добычи, прежде чем был вынужден свернуть, чтобы облететь деревья на дальней стороне поляны. Солнце подсвечивало парящие в воздухе споры, частички пыли и бесчисленных насекомых, мелькающих в воздухе.

Здесь важно было сосредоточиться, а не метаться, выбирая. Несколько раз он оказывался слишком амбициозным и упускал добычу, промахнувшись. «Медленнее», — приказал он себе. Он изловил ещё нескольких насекомых. Под ним, на основной охотничьей территории, сотни рукокрылов, покрытых тёмной шерстью, планировали среди гигантских секвой. Вскоре он окажется в самой гуще сородичей. Он заметил крупную голубую стрекозу, обстрелял её потоком щелчков и вышел на позицию для нападения. Одно движение пальца, чтобы согнуть парус — и вкусная стрекоза затрепетала своими прозрачными двойными крыльями в его зубах, когда он вцепился в неё зубами и начал заглатывать.

— Смотри, куда летишь, мелкота! — закричал кто-то сзади.

Сумрак накренился, пролетая сквозь стаю и прилагая все усилия, чтобы разминуться с остальными.

— Тормози! — рявкнул один из его старших братьев. Это был либо Дьявол, либо Норд. Сумрак всегда их путал.

— Ещё кого-нибудь убить хочешь?

— Простите! — отозвался Сумрак, и в следующую секунду схватил зубами длинноусую моль.

— Эй, это была моя еда!

Сумрак проглотил надоедливую моль, смущённо оглянулся и увидел, как его сверлит взглядом другой рукокрыл.

— Мы родственники? — спросил Сумрак.

— К сожалению, да, — ответил рукокрыл.

Сумрак не мог сказать, кто это был из его кузенов — в конце концов, их у него было около трёх сотен.

— Простите, — снова чирикнул он, а затем взглянул вверх, чтобы увидеть, где находятся остальные. Там была Сильфида! И похоже, что она только что добыла себе муху-журчалку. Он не сумел разглядеть Эола или Кливера.

Когда он спустился ниже основной массы сородичей, ему улыбнулась удача. Возле дерева вилось целое облако только что окрылившихся насекомых. Он круто развернулся, прицелился и бросился сквозь него, схватив ртом сразу шесть мелких козявок и выплюнув седьмую, когда начал закрывать рот. Даже их горький, жгучий вкус не смог уменьшить его ликования — это могло лишь вывести его в лидеры.

Однако ему не хотелось расслабляться. Он понял, что у него в распоряжении было ещё двадцать пять секунд, и он рассчитывал сполна использовать каждую из них. Его глаза и уши, мозг и тело незримо работали сообща. Он поймал муху-львинку, а затем болотную совку.

Под ним вырисовывалась Нижняя Граница — огромная ветвь, которая отмечала конец территории рукокрылов. Им запрещалось спускаться дальше вниз. Сумрак заметил бабочку-бархатницу, порхающую в поисках лесной тени. Он решил, что у него достаточно времени, прежде чем нужно будет садиться.

Он превосходно рассчитал своё нападение. Но едва его рот раскрылся, чтобы вцепиться в тёмную грудь бабочки, как он почувствовал дуновение горячего воздуха в живот. Оно подбросило его вверх и развернуло вбок; из-за этого правый парус сложился. С полсекунды он кувыркался, пытаясь выровняться. Это сильно удивило, но не испугало его. Он знал, что просто попал в восходящий поток — в один из тех столбов нагретого воздуха, которые иногда поднимаются с земли в полуденные часы. Но этот был удивительно сильным.

Он быстро кружил в воздухе и разыскивал бархатницу. Она уже была над ним. Изловить её сейчас не было никакой возможности. Рукокрылы могли планировать только вниз, но не вверх. Его уши подёргивались от раздражения.

Перед ним была Нижняя Граница, и он направился к ней, чтобы совершить пусть не изящную, но зато цепкую посадку. Благодаря практике его техника улучшалась с каждым месяцем. Он припомнил, сколько добычи удалось поймать, и едва смог поверить в это. Это был прекрасный результат. Просто превосходный. Но он был бы ещё лучше, если бы он не попал в восходящий поток. Ему стало интересно, как успехи у Сильфиды и у остальных.

Ожидая их, он таращился в нижний ярус леса. В пятидесяти футах под ним раскинулись густые заросли кустов чая и лавра, папоротников и хвощей. Он попробовал воздух на язык: это был влажный запах смеси листьев и цветов, гниющей растительности, высохшей на солнце земли и мочи. Даже когтя его там никогда бы не было. Среди подлеска жили, кормились и рыли норы разного рода наземные четвероногие существа.

По словам отца, они были большей частью безопасны, хотя некоторые были не очень дружелюбными. К счастью, никто из них не умел лазить по деревьям. Если прислушаться, можно было услышать их фырканье и сопение, и иногда он мог различить тёмные очертания этих скрытных существ.

Приземлился Эол, а следом за ним быстро появились Сильфида и Кливер.

— И как ваши успехи? — бодро спросил Сумрак.

— Не очень, — ответил Эол. — Только восемь.

— Тринадцать, — с гордостью сказал Сильфида. Это был превосходный результат.

— Двенадцать, — промурлыкал Кливер.

Сумрак дождался своего звёздного часа.

— Пятнадцать, — сказал он.

— Что? — воскликнул Эол.

— Ты не набрал пятнадцати! — ответил Кливер.

— Мой брат не лжёт, — сказала Сильфида, и Сумрак увидел, как шерсть на её загривке встала дыбом.

— Это был просто счастливый случай, — произнёс Сумрак, пробуя избежать ссоры. Сильфида отличалась взрывным характером. — Там был рой каких-то только что окрылившихся насекомых. Я спланировал прямо сквозь него и схватил шесть штук зараз! Они были крохотными.

— Тогда и считай их за одно, — проворчал Кливер.

Сумрак ничего не ответил, но ему не хотелось ловить на себе сердитый взгляд Кливера.

— Они считаются как шесть, — твёрдо сказала Сильфида. — Так будет справедливо.

Кливер поёжился, взглянув на Сумрака.

— Не будь ты сыном предводителя, с тобой, наверное, всё вышло бы так же, как с Кассандрой.

— Это та новорождённая, которая умерла? — спросила Сильфида. — Кливер, о чём ты говоришь?

— А разве ты её никогда не видела? Она выглядела ещё страннее, чем Сумрак. Мать перестала её кормить.

— А почему? — испуганно спросил Сумрак.

— Она была уродцем, — сказал Кливер, пожав плечами. — Всё её тело было неправильным. Они отнесли её на гибельную ветку и оставили там.

Сумрак почувствовал, как холод пробирает его сквозь шерсть и кожу. Гибельная ветка была местом, где он ни разу не был. Она отрастала внизу на тенистой стороне дерева и была наполовину скрыта свисающим мхом. Это было место, куда уходили больные или очень старые звери, когда знали, что собираются умирать.

— Говорят, что там ещё можно увидеть её кости, — сказал Кливер, глядя прямо на Сумрака. — Хочешь, сходим и посмотрим?

— Ты говоришь, что с Сумраком что-то не так? — закричала Сильфида на Кливера.

— Нет, — проворчал Кливер, отступая на шаг от Сильфиды. — Но я слышал, что его могли бы выгнать из колонии из-за его парусов, и…

— Ты просто обречён проигрывать, Кливер, — с отвращением произнесла Сильфида. — Смирись с поражением.

Кливер фыркнул.

— Мои вам поздравления с победой, которая стала чистейшей удачей, бесшёрстный. Давай, Эол, пошли отсюда.

Сумрак посмотрел, как эти двое юнцов начали долгий подъём обратно к своим охотничьим присадам.

— Почему ты с ним дружишь? — спросил Сумрак сестру.

— Обычно он ведёт себя не настолько отвратительно.

— Возможно, он такой просто рядом с тобой. Эй, ты же не думаешь, что Мама и Папа подумывали насчёт того, чтобы меня бросить, правда?

— Нет, конечно!

— Просто Кливер ненавидит меня, потому что он никогда не будет предводителем.

— Сумрак, тебе же самому никогда не стать предводителем.

— А я могу!

— Ну, я тоже могу. Только для начала мне пришлось бы поубивать вас всех.

Сидя вдвоём бок о бок на ветке, они принялись рассеянно чистить друг другу шерсть.

— А ты и впрямь очень грязный, — с интересом отметила Сильфида. — Ты что, никогда не расчёсываешь свою шерсть?

— Конечно, расчёсываю, — с негодованием ответил Сумрак. — Почему ты спрашиваешь? Что там такое?

— Всего лишь целая колония клещей, — пробормотала она, с удовольствием поедая их с его спины.

— У меня там всегда всё зудело, — признался Сумрак.

— Я всегда знала, что могу разыскать на тебе неплохой обед.

Сумрак хрюкнул, надеясь найти что-нибудь компрометирующее в шерсти своей сестры. Но, если не считать нескольких спор и единственной тли, Сильфида была, как обычно, очень хорошо ухоженной.

— А ты и вправду поймал пятнадцать штук? — вкрадчиво спросила она.

— Сильфида!

— Я только переспросила для верности.

— Ты просто не можешь поверить, что я обставил тебя!

— Хорошо, но этого, вероятно, больше не случится, — сказала она с нотками самоуверенности в голосе. — Хочешь наперегонки обратно к присаде?

— Не особенно, — ответил он.

— Боишься, что проиграешь?

Он знал, что проиграл бы. В воздухе он был быстрым, но на коре отсутствующие когти и слабые задние лапы обрекали его на нахождение в числе самых медленных. Он ненавидел подниматься обратно. Это всегда сильно обескураживало его. Сумрак глубоко вдохнул приятно пахнущий воздух, и его глаза обратились к залитой солнцем поляне. Насекомые без всяких усилий парили в восходящих потоках воздуха.

— Я даже дам тебе фору, — сказала Сильфида. — Как смотришь на это?

— Не нужна она мне, — ответил он.

Она со странным выражением посмотрела на него, а потом рассмеялась.

— Ты и впрямь думаешь, что сможешь меня победить?

— Думаю, да, — смело ответил он.

— Ну, хорошо. До встречи наверху!

Сильфида бросилась вверх по стволу; Сумрак какое-то время смотрел, как она движется, завидуя её проворству и скорости. А затем, после секундного колебания, бросился с ветки, раскрывая паруса.

— Что ты делаешь? — услышал он, как его окликнула Сильфида.

Рукокрылы могут планировать только вниз, но не вверх, думал Сумрак. Но, возможно, он смог бы изменить это. Оглядываясь, он пытался найти восходящий поток, который встретился ему ранее. Где же он?

— Теперь ты и вправду собрался мне проиграть! — крикнула Сильфида.

Он понятия не имел, будет ли работать его план. Он уже опустился ниже Нижней Границы, и с каждой секундой снижался всё больше и больше. Сумрак с тревогой смотрел вниз. Он никогда не был так близко к подлеску. Он увидел, как что-то тёмное мелькнуло среди растительности и пропало. Слишком опасно. Сумрак решил отказаться от своего плана. Какая досада. Теперь ему придётся ещё дольше лезть наверх, обратно на присаду.

Но когда он планировал обратно к секвойе, тепло коснулось его груди и он внезапно ощутил себя невесомым. Он взмыл вверх на полфута, прежде чем стал крениться набок. Он быстро развернулся и спланировал обратно в восходящий поток, на сей раз держа свои паруса под углом так, чтобы удерживаться в толще воздуха.

Он раскачивался в воздухе, но сумел удержаться, и с неожиданным напором горячий воздух поднял его вверх. Сумрак чувствовал, как он толкает его в паруса, обдувая его подбородок и морду. Он не смог сдержать своего возгласа восхищения, потому что двигался вверх.

Рукокрылы могут двигаться вверх!

Может быть, это не был настоящий полёт, но это было столь же замечательно.

Взмывая всё выше, он заметил Сильфиду, старательно и поспешно ползущую вверх по стволу секвойи.

— До встречи наверху! — завопил он.

Она обернулась и во все глаза глядела, как он проплывает мимо неё; на её морде отразилось замешательство.

— Не медли же, — сказал ей Сумрак, надеясь, что на всю жизнь запомнит выражение на её морде.

— Да что ты такое делаешь? — взревела она.

— Всего лишь еду на горячем воздухе.

— Но… Ты… Ты обманываешь!

— И как же я тебя обманываю? — спокойно спросил он, всё это время поднимаясь выше и выше.

— Ты не лезешь!

— А разве кто-то что-нибудь говорил о лазании? Ты просто сказала, что это была гонка.

— Это несправедливо! — завыла она от негодования.

Секунду она свирепо глядела на него: плечи ссутулились, бока поднимались и опускались.

— Покажи мне, как это делается! — потребовала она.

— Может быть, как-нибудь в другой раз, — ответил Сумрак.

— Я хочу знать, как это делать! — И она прыгнула с дерева и спланировала к поляне, но оказалась уже значительно ниже него.

— Сумрак, покажи мне!

Какое-то мгновение он ничего не делал, и лишь разглядывал её свирепую морду, глядящую на него снизу вверх. Мимо, охотясь, планировали несколько рукокрылов, которые в замешательстве таращились на них.

— Пожалуйста! — попросила Сильфида.

Сумрак вздохнул. Он начал ощущать неловкость в этой ситуации.

— Найди столб нагретого воздуха, — сказал он ей. — Он должен быть прямо подо мной.

Он наблюдал, как она искала восходящий поток, а затем бросилась прямо в него.

— Окружи себя своими парусами! — сказал он ей. — Ты должна всегда быть поверх него.

Ей потребовалось сделать три попытки, прежде чем у неё всё получилось. Кренясь то в одну, то в другую сторону, она напряглась всем телом и взмыла вверх вслед за ним. Он с волнением подумал, что она могла бы помешать его подъёму, но места было достаточно для них обоих.

Поляну огласил восхищённый смех Сильфиды. Всё её тело буквально сотрясалось, охваченное радостью, и Сумрак даже забеспокоился, как бы она не вылетела от смеха из воздушного потока. Но она каким-то чудом ухитрялась держаться внутри него.

— Ого! Это здорово, Сумрак! Так здорово!

— Привет, Кливер! Привет, Эол! — позвал Сумрак.

Двое юнцов, карабкающихся по коре секвойи, остановились и уставились на него: Эол — с озадаченностью, а Кливер — с явной завистью.

— Что это вы делаете? — спросил Кливер.

— Просто возвращаемся на присаду, — сказала Сильфида, довольная собой.

— Будьте внимательнее! — закричал Сумрак. — Мы летим вверх!

Сейчас они взлетали вверх через основные охотничьи угодья, и рукокрылам вокруг них пришлось посторониться, чтобы избежать столкновения.

— Проблемы бродячие! — выкрикнул кто-то. Сумрак был почти уверен, что это была Левантера, одна из его сестёр. Она была старше его лишь на два года, и когда он родился, всё ещё жила в гнезде его родителей. Он очень любил её, но два месяца назад она нашла себе брачного партнёра, и теперь у неё было собственное гнездо в другой части дерева. Она была слишком взрослой и важной, чтобы продолжать разговаривать с ним и с Сильфидой — кроме тех случаев, когда она ругала их за тот или иной проступок.

Сумрак видел, как на него с удивлением смотрят несколько других рукокрылов, но многие глядели на них с подозрением, и даже с неодобрением, прежде чем фыркнуть и отвернуться. Сумрак не мог поверить, что никто больше не захотел сам попробовать поймать восходящий поток воздуха. Неужели в них совсем не осталось любопытства? Неужели они не видят, насколько легче и быстрее было бы возвращаться на свои присады таким способом?

Сумрак взглянул вниз, на распростёртые паруса Сильфиды — густая чёрная шерсть с серебристым блеском, по три когтя на каждой передней лапе — и подивился тому, насколько непохожими друг на друга были она и он, рождённые одной и той же матерью с разницей в несколько секунд. Ему не нравилось то, как его собственные кости передней лапы и пальцев выступают под поверхностью туго натянутых, лишённых шерсти парусов.

От могучих сучьев секвойи отрастали более тонкие ветви, которые слегка поникали, нависая над поляной. Их-то главным образом и использовали рукокрылы в качестве присад для охоты, потому что они представляли собой превосходные наблюдательные позиции, с которых было удобно высматривать добычу и прыгать за ней. Хорошие присады ревностно охранялись, а когда рукокрыл становился достаточно взрослым для того, чтобы завести себе пару, он должен был заявить права на собственную присаду и пользоваться ею всю оставшуюся жизнь. Сумраку и Сильфиде пока ещё позволялось пользоваться родительской присадой. Сумрак видел, как она постепенно появляется в поле его зрения.

Его беспечное настроение постепенно улетучилось. Он начал высматривать своего отца. Вначале он страстно желал, чтобы Папа увидел, как он исполняет планирующие прыжки, и узнал, насколько умён его сын. Но теперь, находясь под прицелом множества неодобрительных взглядов, он спрашивал себя, как бы отреагировал на это его отец. Никто никогда не говорил ему не взлетать на восходящих потоках воздуха. Ему вообще никто ничего об этом не говорил. Он нигде не мог разглядеть ни отца, ни матери. Возможно, это было даже к лучшему.

Сумрак глянул на Сильфиду. Она по-прежнему была под ним и прекрасно справлялась со своим занятием. В глубине его сердца зрело нечто вроде надежды на то, что она выскользнет из теплового потока, и он в гордом одиночестве торжественно воспарит над присадами.

— Знаешь, братишка, — отозвалась Сильфида. — Если смотреть отсюда, ты выглядишь особенно странно.

— Знаешь, большая сестрица, — ответил Сумрак, опустив свой взгляд на неё. — Отсюда ты будешь выглядеть особенно несчастной, если мне вдруг захочется пописать.

— А вот только попробуй! — отозвалась Сильфида.

— И, между прочим, я победил, — сказал он ей. — Я первый у присад.

— Ты не добрался до присад, — ответила она. — На самом деле мы пролетаем как раз мимо присад. А победитель должен оказаться на присаде. И, поскольку я гораздо ниже тебя, похоже, что в лидерах — я.

— Но я быстрее, — запротестовал Сумрак.

— Скорость ещё ничего не значит.

Он знал, что она была права. Возможно, она и выиграла у него на пути к присаде.

— Ну, тогда давай, вперёд, — сказал он ей. — Восходящий поток всё ещё довольно сильный. В полёте ты меня не победила.

Он услышал ехидный смех Сильфиды и немедленно пожалел о своих словах.

— В конце концов, — сказала она, — ты всегда хотел быть птицей.

Это была их семейная шутка, благодаря Сильфиде ставшая всеобщим достоянием. Папа любил рассказывать историю о том, как Сумрак пробовал махать крыльями во время своего первого урока. А когда Сильфида хотела особенно сильно досадить ему, она начинала дрожать своими парусами, говоря при этом: «О, я думаю, у меня получится! Я взлетаю! Ещё чуть-чуть!» Сумрак быстро усвоил этот урок, и никогда никому ничего не говорил о своих тайных посещениях Верхнего Предела. Он сильно стыдился своих ненормальных позывов, но оказывался не в силах противиться им.

— Эй, ты думаешь, эта штука поднимет нас над вершинами деревьев? — спросила Сильфида.

— Не знаю, — ответил ей Сумрак. — Но в любом случае, мы почти у самого Верхнего Предела.

— Ну, и?

— Папа говорил…

— Но ты же не всегда должен делать то, что говорит Папа, — нетерпеливо сказала Сильфида. — Не веди себя, как глупый молодняк.

— Ну, вообще, мы как раз и есть молодняк, пока не подрастём.

— Разве ты не хочешь взглянуть поверх макушек деревьев?

— Это же территория птиц, — сказал он.

— Но ведь ты же — практически птица, верно? — хихикнув, ответила она.

— Птицам это не понравится, — заметил он.

— А ведь они постоянно летают через нашу территорию, — напомнила ему Сильфида, — чтобы добраться до земли. И мы не возражаем.

— Верно, — согласился Сумрак, не желая выглядеть послушным. — Мы же не собираемся садиться на их насесты.

— Мы просто пролетим через их территорию, — сказала Сильфида.

— Просто к пологу леса, чтобы получше разглядеть небо, — добавил Сумрак.

Уверенность Сильфиды заставила его чувствовать себя смелее. Но он слышал в своей голове голос отца, требующий, чтобы он не заходил за Предел. По своей природе Сумрак никогда не был смутьяном. Зато Сильфида — была. Он пытался делать всё так, чтобы это понравилось отцу. Но его охватывало неподдельное любопытство — ему хотелось увидеть, как действительно выглядит небо… и ещё птицы, которые его населяли. Они уже поравнялись с Верхним Пределом, и Сумрак нервно сглотнул слюну, когда они взмыли над ним. Здесь ветви секвойи были короче, потому что дерево сужалось к вершине. Стало намного просторнее. Птицы стрелой проносились в небе, а солнце едва начало свой медленный спуск к западу. Вскоре они взлетят вверх почти до высоты самой секвойи.

Сумрак жадно следил глазами за быстрым полётом птиц, очарованный тем, как легко поднимали их вверх взмахи крыльев. Большая стая внезапно развернулась в унисон и скрылась из поля зрения. Следом за ними в небе возникла странная тень, вынырнувшая из сияния солнца. Её очертания были размыты.

— Что это там такое? — спросил Сумрак Сильфиду, направляя её взор ввысь.

На его взгляд это было похоже на вырванное с корнями дерево, плывущее по воздуху в его сторону, взмахивая ветвями. Вылетев из сияния солнца, предмет стал виден яснее, и Сумрака охватила тревога, когда он понял, что эта штука движется в их сторону.

Он никогда не видел в воздухе ничего столь огромного.

Длинная голова, увенчанная гребнем.

Остроконечные крылья размахом в сорок футов.

— Это какая-то птица! — сказала Сильфида сдавленным от страха голосом.

Сумрак видел, как его огромные крылья резко выгибаются и машут вполсилы.

— Но у него же вообще нет перьев, — пробормотал он.

Восходящий поток воздуха, который устроил им такое восхитительное путешествие, теперь неосторожно относил их всё ближе и ближе к этой твари. Сумрак согнул свои паруса и вылетел из него, крича, чтобы Сильфида сделала то же самое. Освободившись, они начали поспешный спуск. Сумрак продолжал оглядываться назад.

Существо развернулось в воздухе, явно направляясь к их поляне. Неудивительно, что птицы устроили паническое отступление! Заметила ли эта тварь его и Сильфиду? Сумрак сложил паруса под ещё более острым углом, ускоряя своё падение. Сильфида была впереди; они миновали территорию птиц, пролетели Верхний Предел.

Он слышал, как тварь приближается, внезапно испустив ужасный вопль. Ветер ударил его в хвост и в спину. Обернувшись, он увидел длинную голову, переходящую в костяной гребень. Он увидел длинный клюв — или же челюсти: он не был точно уверен в том, что это такое. Одно крыло было наполовину прижато к телу, а другое опускалось и поднималось, и его конец хлестал по ветвям во время неистового полёта этого существа в сторону их поляны. Он был просто обязан предупредить колонию.

— Берегитесь! — орал Сумрак, потому что сотни рукокрылов ещё продолжали охотиться среди деревьев. — Прочь с дороги!

Очевидно, они его услышали, потому что он увидел, как рукокрылы бросились врассыпную в безопасные места среди ветвей секвойи.

Но Сумрак не знал, куда ему лететь, чтобы ускользнуть от этого чудища. Существо было огромно, а размах его крыльев был почти таким же, как ширина всей их поляны.

— Садись! — закричал он Сильфиде, которая летела далеко внизу.

— Куда?

— Куда угодно!

Сильфида отклонилась влево и совершила жёсткую посадку на секвойю, оказавшись в безопасности на стволе дерева.

Сумрак мчался вперёд, опасаясь делать вираж, потому что сейчас существо было почти сразу за ним. Он промчался через опустевшие охотничьи угодья и уже мог разглядеть стремительно приближающийся к нему подлесок. Вот уж теперь-то существу пришлось бы взлетать! Он оглянулся; в тот же миг тварь обрушилась на него, и бурные, сильные воздушные вихри увлекли Сумрака следом за нею, развернув его головой кверху. Лес закружился в его глазах. Он слышал, как крылья существа стукаются о ветви, как трещит древесина.

Сумрак расправил свои паруса; ему удалось выправиться, но он не мог вырваться на свободу из воздушного следа этого существа. Впереди показались стволы деревьев. Он ожидал, что существо выправится в полёте и развернётся, но вместо этого оно устремилось прямо в чащу секвой. Запутавшись в своих парусах, Сумрак отчаянно тормозил. Он столкнулся с какой-то частью кожистого хвоста существа, отлетел, ошеломлённый, и полетел вниз, кувыркаясь, сквозь ветви. Он врезался в кору и вонзил в неё все свои когти; его так трясло, что он едва мог держаться.

Стояла тишина. Птицы не пели, насекомые не стрекотали. Лес затаил дыхание.

Сумрак оглядел секвойю и увидел, что существо запуталось в ветвях прямо над ним. Его огромное тело было изломано, а большие крылья — разорваны и смяты. Длинная голова болталась, свисая с ветки, а острый клюв был менее чем в десяти футах от головы Сумрака. Он оглядел устрашающие костяные ветви челюстей до самых ноздрей — щелей, которые были такими большими, что он смог бы заползти внутрь них. Огромные чёрные глаза существа были тусклыми.

Сумрак боялся пошевелиться. Это существо — оно мертво, или просто без сознания? Хрустнула ветка, и Сумрак вздрогнул. Но само существо не шелохнулось. Сумрака поразили его чудовищные размеры. У него совсем не было перьев, так что оно не могло быть птицей; однако его челюсти очень сильно напоминали длинный клюв. Он не представлял себе, что это была за тварь.

Сумрак взглянул вниз и с содроганием понял, что был всего лишь в нескольких футах от подлеска. Его сердце колотилось. Если бы он не захотел ползти по земле, ему пришлось бы подняться вверх по этому дереву, чтобы спланировать на соседнее.

Звуки начали возвращаться в лес. Он с надеждой вглядывался в другую сторону поляны, разыскивая своего отца или кого-нибудь из других рукокрылов. Но никого не увидел.

Он снова поглядел на существо. Его тело было такой же ширины, как ствол дерева. Ветка зловеще скрипела под нагрузкой. Сумрак не мог дальше оставаться здесь. Он понимал, что эта тварь могла сорваться оттуда и прихлопнуть его. Ему нужно было обойти её. Взглядом он наметил себе путь. Он был вполне возможным, но проходил в опасной близости к голове существа. Конечно же, оно погибло после столкновения вроде этого. У него был сломан гребень. Видимо, оно врезалось в ствол прямо головой. Такое убьёт кого угодно.

Сумрак осторожно полз, прижимаясь к стволу всем телом. Уколы его когтей в кору дерева звучали просто оглушительно. Часть крыла этого существа свисала с ветки, и Сумрак, незаметно крадучись мимо, посмотрел на толстую кожистую шкуру. Он колебался. У твари совсем не было перьев, но она всё же летала. Он и представить себе не мог, что это было возможно. Кожа существа была натянута на длинный костяной штырь. Других пальцев не было совсем. Хотя кожа была гораздо толще, чем его собственная, он не мог отделаться от мысли о том, что крылья существа выглядели немного похожими на его собственные паруса, лишённые шерсти. Это была беспокойная, и даже неприятная мысль, и он быстро прогнал её из головы.

Он начал подъём по стволу секвойи. Тело существа свисало над ним, тёмное и мрачное, словно грозовая туча. Его влажная теплота окутала Сумрака, и его ноздри сузились от запаха. Ему захотелось почиститься.

Прежде всего, почему оно упало? Что заставило его так хаотично лететь?

От переднего края его правого крыла отрастала группа из трёх когтей — каждый из них вдвое длиннее Сумрака. Он затаил дыхание и поспешно прополз под ними. Рядом с этим великаном он чувствовал себя жалким прутиком. Ему больше не хотелось смотреть на эту тварь: он всего лишь хотел проползти мимо, спрыгнуть с секвойи и вернуться обратно в своё гнездо.

Но его глаза всё равно продолжали разглядывать крыло, его форму, тонкий покров — теперь он мог его разглядеть — из волос, или же это были своего рода перья, в конце концов? По всей перепонке крыла были разбросаны странные яркие участки расцветы гниющей кожи. Возможно, существо было больно; возможно, именно из-за этого оно так плохо летало.

Сумрак поспешно лез вверх и уже поравнялся с болтающейся головой существа. Ветви скрипели. Он ощущал порывы ветра.

Сумрак медленно оглянулся через плечо. Кончик левого крыла существа дёргался, заставляя перепонку шуршать.

Больше он не ждал. Он двигался как можно быстрее, и его не беспокоило, насколько сильно он теперь шумит. Существо вздрогнуло. Голова пошевелилась. Если бы Сумрак смог всего лишь миновать челюсти, проползти мимо головы до ближайшей ветки, он смог бы совершить прыжок через поляну.

Сейчас он был рядом с левым глазом существа. Он был размером с него самого, этот глаз — чёрный и непроницаемый. Вначале Сумрак увидел в нём собственное отражение — так же, как он иногда видел себя в лужицах стоячей воды на коре секвойи. Он замер на месте и уставился туда. Затем глаз стал устрашающе прозрачным; свет двигался внутри него, и Сумрак увидел, что его отражение померкло. Голова существа наклонилась к нему.

Сумрак мог только смотреть на неё. Челюсти существа раскрылись, и его обдал порыв зловонного воздуха. Но с этим выдохом было смешано что-то ещё — нечто, звучавшее для Сумрака, словно язык, хотя такой, которого он ни разу не слышал. Ещё один более кислый порыв дыхания вырвался из горла существа, а когда в его глазах погасла последняя искра жизни, голова безвольно свесилась с ветви.

ГЛАВА 3. Хищнозуб

В небольшом углублении лежали два яйца — длинные и узкие, привалившиеся друг к другу среди толстого слоя массы из плодов, земли и листьев.

Гниющая растительность испускала сильную вонь и на удивление много тепла; Хищнозуб знал, что это требовалось для того, чтобы яйца находились в тепле. Он видел множество гнёзд ящеров вроде этого.

— Как ты узнал, что оно спрятано здесь? — спросила поражённая Пантера. Его глаза торжествующе сверкнули.

— Я учуял его запах. А теперь давай спрячемся.

Они быстро зашли в высокую траву и прижались всем телом к земле. Гнездо никто не охранял, и хотя это было обычным делом, это всё равно заставляло Хищнозуба нервничать. Кто-нибудь мог вернуться сюда, или же просто наблюдать.

Он мог припомнить времена, когда находил целую колонию гнёзд — двенадцать, или даже больше, которую охранял, как минимум, один ящер, пока другие уходили на охоту. Матери должны бродить рядом с яйцами, оберегая их. Иногда они ложились, привалившись к ним боком, помогая им сохранять тепло. Они были слишком большими и тяжёлыми, чтобы садиться прямо на них, как это делали птицы. Но в последние два года он видел лишь одиночные гнёзда, и их становилось всё меньше.

Так где же мать? Или отец, если уж на то пошло? Возможно, они оба могли уйти на охоту, понадеявшись, что их гнездо было хорошо замаскировано. И это было так: оно находилось среди высокой травы на краю утёса. Хищнозуб вообще мог бы пройти мимо и не заметить его, если бы от него не исходил характерный запах гнезда — за эти годы он стал очень хорошо знаком ему.

Высокие уши Хищнозуба, с такими острыми кончиками, что они были похожи на рога, повернулись: одно на восток, другое на запад. Он слышал, как шумит ветер, дующий в сторону утёса, как морские волны разбиваются об берег; он слышал шаги какого-то мелкого грызуна неподалёку — но он не ощущал ничего из того, что могло бы быть звуком, говорящим о возвращении ящеров. Его брюхо, прижатое к земле, не ощущало никаких толчков от приближающихся шагов. Яйца с кожистой оболочкой не указывали прямо, какие существа находились внутри них, хотя высокое расположение гнезда заставило Хищнозуба предположить, что это были летуны. Он обратил взор своих глаз с золотистым блеском в небо. Никого, кроме птиц.

Ему удалось сдерживать себя лишь считанные мгновения; его нетерпеливое сердце билось в грудной клетке. Слюна наполнила рот. Он держал неподвижно свой длинный пушистый хвост. Бриз шевелил его вибриссы. Он ещё сильнее прижался к земле, его поясница напряглась — он был готов действовать. Глаза, кажущиеся такими огромными на его небольшой морде, смотрели на яйца, словно он мог проникать взглядом сквозь их скорлупу и видеть добычу внутри них.

— Пошли, — сказал он.

Хищнозуб бросился вперёд, делая быстрые, осторожные скачки; стебли трав касались его живота. Он прыгнул в гнездо между яйцами. Они были размером с него самого. Они с Пантерой выбрали себе по одному и принялись за работу. Его челюсти не смогли бы раскрыться достаточно широко, чтобы прокусить скорлупу. Упираясь в яйцо головой, он откатил его к краю гнезда, где оно упёрлось в приподнятый земляной бортик и уже не могло откатиться от него. Он упёрся плечом в скорлупу и вытянул свои четыре когтя. Они были прочными и сильными, крючкообразно загнутыми на концах.

Он придерживал яйцо когтями левой лапы; правой лапой он сделал в скорлупе четыре параллельных разреза. Из царапин засочилась жидкость, а вместе с ней в воздухе разлился аппетитный запах. Он вытащил свои когти из скорлупы, вонзил их все в один разрез и потянул. Кожистая скорлупа разорвалась, затем ещё и ещё раз, пока Хищнозуб не прорвал большое отверстие в оболочке яйца. Он прильнул к ней глазом. Внутри яйца через разорванную плёнку он разглядел бледное мерцание слегка вздрагивающего птенца.

Хищнозуб оглянулся, чтобы просмотреть, как успехи у Пантеры. Она была умелой охотницей и тоже уже прорезала отверстие в своём яйце. Его уши поднялись торчком и повернулись; он ещё раз оглядел окрестности и взглянул в небо, но не увидел ни единого признака присутствия ящеров. Затем он вновь занялся своей добычей.

Птенец внутри был уже достаточно развит, и был готов вскоре вылупиться. Хищнозуб пришёл в восторг. Если бы яйца были отложены недавно, в них почти ничего не было бы, кроме желтка, но это яйцо было полно нежной живой плоти. Он сунул морду в отверстие; широко раскрыв челюсти, он ещё сильнее разорвал скорлупу. Зубы щёлкали: он пожирал птенца, даже не потрудившись вытащить его из яйца.

В последние два дня он мало что съел, кроме личинок, орехов и плодов, и сейчас пировал так неистово, что даже не вспомнил о том, чтобы посмотреть, какого рода ящера он пожирал. Патриофелису хотелось бы это узнать, когда Хищнозуб вернётся обратно к Рыщущим. Их вождь был страстным собирателем такого рода информации. Он вынул голову из яйца и окинул глазом то, что осталось. Удлинённые кости кисти птенца сказали ему всё, что нужно было знать. Его предположение было верным. Это был летун. Кетцаль, судя по виду останков.

Костлявые крылья и хрящи с его гребня и клюва были единственными частями, которыми он побрезговал. Наевшись до отвала, Хищнозуб лёг, облизывая остатки жидкости с морды и лап. Пантера смотрела на него. Как и многие другие охотники, она разодрала скорлупу и напилась желтка, но просто бросила птенца умирать.

— Мяса хочешь? — спросил он у неё.

Она покачала головой и отступила назад, приглашая Хищнозуба кормиться. Пока он ел, он чувствовал, что она с любопытством смотрит на него: её лишённый полосок серый хвост подёргивался туда-сюда от волнения. Мясо не было обычной составной частью рациона фелид. Но много лет назад Хищнозуб обнаружил, что зубы в глубине его пасти позволяют срезать мясо с костей — больше никто из фелид не умел этого делать, но он научился этому. Иногда он спрашивал себя, была ли его склонность к пожиранию мяса врождённой, или привилась ему во время охоты за яйцами. Он вновь взглянул на Пантеру.

— Не будешь есть? — спросил он.

— Нет.

Она наблюдала за ним с определённой долей осторожности, словно он мог обратить свои режущие зубы против неё.

Хищнозуб оглядел небеса, высматривая ящера-мать. Возможно, она уже была мертва. С каждым годом он находил всё меньше и меньше гнёзд; многие из их были брошены, потому что родители пали жертвами болезни, которая поразила их кожу.

Вероятно, эти два яйца были всем, что осталось. Но даже в этом случае будет лучше, если он и Пантера побыстрее найдут укрытие. Кетцали могут обрушиваться с небес со скоростью молнии.

Перед тем, как уйти, он поднял заднюю лапу и торжествующе обрызгал гнездо мочой. Теперь это была его территория.

— Возможно, эти были самые последние, — сказала Пантера, когда они скакали по высокой траве.

Хищнозуб глубокомысленно облизывал свои зубы. За эти годы у него развился вкус к яйцам, особенно к тем, внутри которых была нежная плоть. Без них жизнь ему будет не в радость. Но мысль о том, что он мог быть причастен к уничтожению последнего гнезда, была очень приятной. Среди всех групп охотников, бродивших по землю, именно он учуял его. Это была такая честь, которая однажды сделает его вождём Рыщущих.

Последние яйца ящеров.

Цель Договора достигнута.

ГЛАВА 4. Договор

Сумрак услышал, как отец зовёт его по имени, и, взглянув в сторону поляны, увидел, как он планирует вниз в окружении дюжины других рукокрылов, в том числе троих старейшин и Сильфиды.

— Я здесь! — крикнул он. — Внизу!

Он полез дальше по ветке, чтобы они смогли его разглядеть.

— Отойди от него подальше, Сумрак! — закричал Икарон.

— Всё в порядке. Он мёртв.

Просто для того, чтобы удостовериться в этом, он оглянулся на неподвижное тело существа. Мухи уже начинали рассаживаться вокруг его глаз и ноздрей. Оно явственно выглядело мёртвым. Его отец и остальные осторожно сели на ветви.

— У тебя всё хорошо? — спросил его отец, бросаясь к нему и с волнением обнюхивая его.

— Просто немного ранен, — сказал он, только сейчас подумав о своём больном тело.

Все они молча разглядывали существо. Затем его отец взглянул на Барата, одного из старейшин, и кивнул.

— Что это? — шёпотом спросил Сумрак.

— Крылатый ящер, — ответил его отец.

— Ящер! — воскликнул Сумрак. Стоило ему лишь произнести это слово, и его шерсть встала дыбом. — Но… они же все мертвы!

Отец ничего не ответил.

Все слышали истории о ящерах — о фантастических существах, которые когда-то бродили по земле и правили ею. Много раз Сумрак представлял себе этих больших чешуйчатых чудищ — высоких, как секвойя, с громадными челюстями и зубами, словно горные хребты. Они были прожорливыми охотниками, пожирающими всех без исключения остальных существ — и больших, и маленьких, в том числе и рукокрылов. Но они исчезли из этого мира ещё до того, как успел родиться Сумрак. По крайней мере, так им всегда говорили.

— Расскажи мне, что здесь случилось, — попросил Икарон Сумрака.

Сумрак был очень доволен тем, что спросили именно его, а не Сильфиду. Он боялся рассказывать отцу, как они с Сильфидой катались на восходящем потоке воздуха, поэтому упомянул лишь то, как они заметили существо в небе и были затянуты в его воздушный след, и ещё как он пробовал лезть по дереву мимо него уже после того, как оно разбилось.

— Я думаю, он говорил со мной, — добавил он.

— И о чём же ему с тобой разговаривать? — спросила Сильфида.

— Звуки были похожи на разговор, — его задние лапы дрожали, и он с силой сжал их, желая, чтобы это прекратилось. — Но я ничего не понял.

— Всё в порядке, — сказал его отец. — С чего бы тебе было понимать язык ящеров? Как ты думаешь, сумеешь сам вернуться в гнездо?

— Да, но…

— Тогда ступай, — мягко, но непреклонно сказал отец. — И ты, Сильфида, тоже.

Сумрак с завистью смотрел на других рукокрылов, особенно на своего старшего брата Австра. Вероятнее всего, он будет следующим предводителем колонии. Он даже был немного похож на папу. Он с самодовольным видом кивнул Сумраку, словно желая его немного поторопить. Было так несправедливо, что Австру разрешили остаться, когда именно Сумрак видел ящера вблизи.

— А почему нам нельзя остаться? — спросила Сильфида, повторяя его мысли.

— Мы должны изучить существо.

— Ну, мы можем помочь, — сказал Сумрак. — Ведь я был так близко к нему…

— Ступайте же, — сказал Папа. — И не рассказывайте о нём никому, кроме мамы. Слышите? Я созову собрание четырёх семей, когда мы будем готовы.

Сумрак кивнул. В данный момент Икарон был не просто его отцом: он был предводителем колонии, и Сумрак не смел ставить его слова под сомнение. Он полез вверх. Сейчас он не осмелился бы попробовать поймать восходящий поток. Каким-то образом в его перепутавшихся мыслях эти потоки и ящеры оказались связаны воедино, и он чувствовал, что одно может породить другое. Но в любом случае, солнце уже прошло над поляной, и он не был уверен в том, что у тёплого воздуха хватит силы поднять его обратно на присаду.

Это будет очень долгий подъём.

Сильфида бешено помчалась вверх по дереву, так что она могла стать первой, кто расскажет новости их матери. Когда Сумрак, наконец, добрался до самого гнезда, Мистраль ужасно засуетилась. Похоже, больше всего остального её страшило то, что он весь оказался в облаке дыхания ящера. Она заставила его искупаться в лужице дождевой воды на ветке, катая его в ней снова и снова до тех пор, пока его шерсть не промокла насквозь. Затем она почистила его от головы до хвоста, потому что не верила, что Сумрак сам сделает всё должным образом, и в это время Сильфида давала ей полезные советы.

— Я бы перепроверила его подмышки, Мама. Однажды я нашла там здоровенную жучиную личинку.

— Спасибо, Сильфида, я уверена, что могу справиться с этим сама.

— А ещё нижняя часть его спины обычно чем-то кишит. Думаю, он сам не в состоянии как следует почиститься в том месте.

— Хватит, Сильфида, — сказала их мама. — Предлагаю тебе самой почиститься. После долгого подъёма ты сама выглядишь несколько растрёпанной.

Сумрак ухмыльнулся сестре сквозь спутанную шерсть.

— Так, — серьёзно сказала Мистраль, — вы оба сегодня вели себя самым дурацким образом. Я слышала много жалоб на то, что вы катались в восходящем воздушном потоке на поляне и стали большой проблемой для окружающих.

— И кто же сказал, что мы были проблемой? — громко спросила Сильфида.

— Неважно, кто это сказал. Важно то, что вы это делали. Кататься в тёплом воздухе — это не то, чем должны заниматься рукокрылы.

Сумрак ничего не ответил; он знал, что для того, чтобы возражать, он должен был заручиться помощью Сильфиды.

— Ладно, но нам никто и никогда этого не говорил! — закричала она.

— Помолчи, Сильфида, — сказал мама. — Это должно быть очевидно. Вы когда-нибудь видели, чтобы другие делали такие вещи? Вас, что, учили так делать?

— Нет, — ответила Сильфида. — Но это означает…

— Это была твоя идея? — спросила мама.

Сильфида колебалась какое-то мгновение, а затем ответила:

— Да.

Уязвлённый до глубины души Сумрак сказал:

— Это была моя идея, Мама.

— Нет, моя! — завопила Сильфида. — Я поняла, как можно использовать восходящие воздушные потоки и научила Сумрака.

Сумрак был изумлен. Сильфида была преданной сестрой, но сейчас она зашла слишком далеко. Пыталась ли она защитить его, или же просто хотела украсть его авторство открытия? Но в любом случае, он не мог позволить ей заходить так далеко в этом вопросе.

Мать с нетерпением взглянула на него:

— Сумрак, это правда?

— Нет. Это была моя идея, Мама. Я не хотел подниматься на дерево, и я сильно устал, поэтому подумал, что нагретый воздух сможет поднять меня вверх, и он поднял.

Мистраль кивнула.

— Ты поступил очень находчиво, Сумрак, — сказала она.

Он не смел даже взглянуть на Сильфиду, но слышал её стон раздражения и мог лишь представлять себе восхитительное выражение негодование на её морде.

— Но, — немедленно продолжила свою мысль мама, — я не хочу видеть, как ты будешь делать это когда-либо ещё. У нас есть паруса, и мы можем планировать в воздухе. Мы используем их только так. И никак иначе. Не старайся отличаться от остальных ещё больше, чем уже отличаешься, Сумрак. В колонии отличие может быть строго наказано.

— Сумрака накажут? — пискнула Сильфида с большим интересом.

— Не в этот раз, — ответила Мистраль.

— Сумрака никогда не наказывают, — проворчала Сильфида.

— Но вы оба должны запомнить то, что я говорю, — продолжила мать. — Или ведите себя, как вся колония, или вы рискуете стать изгоями в колонии.

Сумрак сглотнул.

— Мама, — начал он неуверенным голосом, — а почему они прекратили кормить Кассандру? Это только из-за того, что она выглядела по-другому?

Среди шерсти на лбу матери появились морщины. Она приблизилась и обнюхала его.

— Нет, Сумрак, она была очень больна. Она никогда не смогла бы планировать в воздухе или охотиться и прокормить себя. Она не смогла бы выжить. Это не потому, что она выглядела иначе.

— Уф, — сказал Сумрак. Он чувствовал, что у него отлегло от сердца, но ему по-прежнему казалось жестоким решение прекратить её кормить.

— Кто говорил с тобой об этом бедном создании? — спросила Мама.

— Кливер, — ответила ей Сильфида. — Он сказал — Сумраку повезло, что он был сыном предводителя, потому что иначе его выгнали бы из колонии.

— Этот молокосос должен был сам видеть то, о чём болтает! — ответила Мама, сверкнув глазами.

— Я знал, что он просто пытался меня напугать, — фыркнул Сумрак. — Я знаю, что так никогда не поступают.

Но когда мама не ответила, он почувствовал, как его охватывает волна паники.

— Мама? Не поступают же, правда?

— Конечно же, нет, Сумрак, — мягко сказала она. — Мы бы никогда не позволили так поступить.

— Ты имеешь в виду, что они хотели бы, но…

— Я имею в виду, что такого никогда не случилось бы, — твёрдо сказала она ему. — А теперь послушайте и не переводите разговор на другие темы. Я ещё не закончила разговор с вами обоими. Я ещё слышала, как говорили, что вы заходили за Верхний Предел. Вы знаете, что не должны нарушить границы территории птиц. И этому вас как раз учили. Никогда не повторяйте этого. Понятно?

— Да, Мама, — сказал Сумрак, понурив голову. — Мне очень жаль.

— Сильфида? — спросила Мистраль.

— Мне жаль! — громко ответила она.

— Хорошо. А вот и ваш отец возвращается, — сказала Мама. — И если я не ошибаюсь, он вскоре созовёт общее собрание.

Колонию Сумрака, насчитывающую сотни зверей, составляли четыре семьи, которые жили на секвойе уже добрых двадцать лет. Каждой семьёй управлял старейшина. Это были Сол, Барат, Нова и Икарон, который был одновременно и старейшиной, и предводителем всей колонии.

Представители всех четырёх семей вступали в брак друг с другом на протяжении многих лет, поэтому, если подумать, приходились друг другу родственниками. Сумраку проще было бы попробовать сосчитать капли дождя.

В меркнущем свете дня все рукокрылы собрались на могучих ветвях секвойи, обеспокоенные слухами о крылатом существе, которое промчалось через поляну. Многие наблюдали его ужасающее пике и, конечно же, об этом событии слышали все. Некоторых эта тварь едва не превратила в лепёшку.

На вершине большого наплыва на стволе секвойи, на виду у всех собравшихся рукокрылов, восседали Икарон и трое старейшин. Вечерний птичий хор умолк, и по всему лесу разнеслась ритмичная песня сверчков.

Сумрак сидел рядом с Сильфидой и матерю, с нетерпением ожидая начала собрания. Он был измотан долгим подъёмом и происшествием с ящером, но сейчас, когда он глядел на своего отца, его усталости словно и в помине не было. Даже хотя Икарон был далеко, он казался крупнее и сильнее, чем обычно. Сумрак надеялся, что Папа мог разглядеть его со своей высоты. Он поднял парус, чтобы привлечь внимание отца, и пришёл в восхищение, когда Папа сделал ответный жест. Сумрак огляделся, чтобы посмотреть, видел ли кто-нибудь из молодняка, как они обменялись жестами. Он был вполне уверен в том, что несколько из них бросали на него завистливые взгляды и шептались, вне всяких сомнений кипя от зависти, потому что не их отцы были предводителями. Он попытался найти в толпе Кливера, но не сумел.

Сумрак никогда не видел, чтобы собиралось так много членов колонии. Собрания созывались лишь по поводу случаев исключительной важности. До этого всем, что он видел, были мелкие споры об охотничьих присадах или о брачных партнёрах. Обычно рукокрылам не требовалось собираться. Всё, что им нужно было знать, передавалось с ветки на ветку, от семьи к семье, от родителей к детям. Узнавать нужно было не так уж и много.

До сих пор в жизни колонии не было серьёзных происшествий. Рукокрылы мало когда удалялись от огромных секвой, окружающих поляну. Они никогда не рисковали спускаться на землю, поэтому их совсем не видели никакие другие животные, кроме птиц высоко на деревьях и в небе. Сумрак слышал, как многие говорили, что их мир был превосходен. Здесь всегда было тепло. Были пища и вода, хорошие присады — и никаких хищников. Они могли охотиться и размножаться в полной безопасности.

Сумрак не переставал думать о том, что это нападение ящера (если его вообще можно так назвать) было самым важным событием в его жизни — и он был доволен тем, что оказался хоть немного задействован в нём. Но он также слегка нервничал, видя своего отца таким серьёзным, а все сотни рукокрылов, обычно таких шумных и активных, смирными и притихшими, едва только Икарон заговорил, описывая случившееся сегодня днём.

— Появятся ли другие? — выкрикнул кто-то, когда Икарон умолк.

— Вряд ли, — ответил Икарон. — Это первый из тех, кого я видел почти за двадцать лет.

Сумрак дёрнул парусами от удивления. Отец вообще никогда и ничего не говорил ему о том, что видел ящеров. Считалось, что они пропали очень давно.

— Если есть один, то откуда мы узнаем, что нет других? — спросил кто-то ещё.

— Этот был старым, — ответил Барат, — и почти ослепшим. У него была катаракта на обоих глазах.

Сумрак вспомнил луну в облаках в его глазу.

— Мой сын Сумрак видел, как он разбился, — сказал собравшимся Икарон. — Он говорил, что чудище летело беспорядочно. Действительно, на его крыльях была гниль, которая убила многих из ящеров.

Сумрак усмехнулся Сильфиде, довольный, что его упомянули на собрании. На мгновение он вообразил себя там, наверху. Предводитель. Почему бы и нет? Это было возможно. Но мысль об этом была трудной и неприятной, потому что это означало смерть его отца и всех братьев, и он не мог вообразить себе ничего ужаснее этого.

— Возможно, если бы твой молодняк не играл в воздухе, существо не заметило бы их, и не направилось бы в сторону поляны.

Укоризненные слова произнесла Нова, единственная самка-старейшина, и адресованы они были Икарону.

— Многих из нас могли убить, — сказала она.

Сумрак ощерил зубы. Это было вообще несправедливо.

— Ящер не охотился, — ответил ей Икарон. — Я считаю, что он был в предсмертных муках.

— Кто может поручиться за то, что поблизости нет гнезда? — продолжила Нова. Хотя Нова была почти такой же старой, как его отец, она всё ещё могла похвастаться густым покровом пламенно-медной шерсти, не потускневшей с возрастом. Цвет её шерсти подходил к вспыльчивому темпераменту: Сумрак крайне редко видел её разговаривающей с другими рукокрылами, и зачастую она проявляла упрямство и любила спорить… сильно напоминая тем самым своего внучатого племянника Кливера, подумал он, сопя. Сумрак всегда ощущал, что Нова не любит его отца, хотя Папа, похоже, никогда не давал ей спуску с её враждебностью.

Икарон кивнул.

— Но даже если это так, эти летуны мало чем угрожают нам. Они называются кетцалями, — сказал он собранию. — Это самые крупные из крылатых ящеров. Они выхватывают рыбу из мелкой воды и животных из грязи. Или они осматривают равнины в поисках добычи. Они не могут охотиться в лесу. Полог леса скрывает нас и обеспечивает нам безопасность.

Сумрак поразился тому, с каким знанием дела говорил его отец. Сколько же у него было опыта встреч с этими существами?

— Но сегодня мы не были в безопасности, — продолжала настаивать Нова. — Такое событие было всего лишь вопросом времени. На каждого ящера, которого мы видим, приходятся ещё сотни не замеченных нами. Это закономерный результат нашего уклонения от своих обязательств.

Обязательства? Сумрак взглянул на мать и увидел, что она вся напряглась. О чём же говорит Нова?

На мгновение замолчав, Икарон обменялся взглядами с Баратом и Солом.

— Это не тот вопрос, который нужно здесь обсуждать, — сердито сказал Сол Нове.

— О, я полагаю, что как раз тот, — ответила ему Нова. — И это следовало сделать много лет назад. Этот ящер в нашем лесу — тому доказательство!

Барат тряхнул серой головой:

— Нова, ты говоришь, не думая!

— Не позволяй ей говорить снова! — умолял Сол Икарона.

— Пусть она замолчит! — с готовностью отозвался Барат.

— Молчание — это как раз и есть сама проблема! — закричала Нова. — Слишком многие слишком долго молчали.

— Хватит! — закричал Икарон, и Сумрак вздрогнул.

Все взоры обратились на предводителя в ожидании.

— Нова, ты говорила, не подумав, и без моего на то согласия…

Он помолчал, сердито взглянув на других рукокрылов.

— …Но, возможно, ты права, — продолжил он более спокойным голосом. — Мы должны объяснить, что произошло в прошлом. В этом нет ничего позорного, и многим можно гордиться.

В этом месте Нова коротко фыркнула. Сумраку захотелось куснуть её за ухо.

Барат и Сол глядели на Икарона, ожидая, когда тот начнёт говорить. Голос Икарона разнёсся по всему дереву.

— Все вы уже хоть немного слышали о ящерах. Тысячи лет назад они были бесспорными хозяевами на земле. Некоторые из них поедали растения; многие были плотоядными. Некоторые ходили прямо на двух ногах. Другие бродили на четырёх. Некоторые умели летать. Они охотились друг на друга, а также питались зверями, в том числе рукокрылами. Как и всем зверям, нам помогали оставаться в безопасности наше проворство и относительно небольшой размер. Мы умели прятаться. Мы часто искали убежища на деревьях, поскольку многие из ящеров плохо лазили по ним.

Сумрак слушал внимательно и увлечённо. Некоторые из этих вещей он слыхал и прежде, но менее подробно. Закрыв глаза, он смог легче сосредоточиться и позволил своей голове наполняться образами.

— … Ящеры были прожорливыми. Они ели, плодились и процветали. А мы смотрели и ждали, потому что знали, что они не могли жить вечно. Они были огромными и сильными, но без обильной пищи они стали бы голодать; они даже не могли согреть свои тела без солнца. Прохладным утром они были медлительными, пока солнечный свет не нагревал их чешуйчатую кожу. Тем не менее, они всё правили и правили до тех пор, пока тысячи лет назад небо не изменилось, и тогда они почти полностью исчезли. Некоторые говорят, что кусок неба отвалился и разбился об землю; от этого поднялась пыль и заслонила солнце.

Сумрак содрогнулся, когда представил себе, как небо становится мутным и сгущается темнота.

— Стало очень холодно. Пострадали все, кто нуждался в солнце. Первыми умерли растения, затем ящеры, которые ели растения, и в итоге плотоядные, которые питались ими. Но мы умели выживать. Мы были мелкими и быстрыми, и нам было нужно совсем немногое. Когда мир остыл, ящеры остыли вместе с ним и умерли. Мы сохраняли под своей шерстью тепло, а если было нужно, впадали в спячку. Мы пережили долгую холодную ночь, питаясь насекомыми, личинками и семенами. Когда всё кончилось, земля была усыпана гигантскими телами ящеров. Однако некоторые смогли выжить.

Икарон помолчал, и затем начал рассказ, которого Сумрак никогда раньше не слышал.

— В это время звери и увидели свой шанс. Ящеры были слабее, чем когда-либо до этого времени; многие болели — у них гнила чешуя. Но мы все знали, что, если мы ничего не предпримем, они снова станут сильными. Поэтому много веков назад звери заключили Договор.

Икарон вновь колебался, словно рассказ об этом давался ему нелегко. «Договор», — взволнованно подумал Сумрак. От этого слова веяло тайной и мужеством.

— Звери знали, что и надеяться не могли на победу над ящерами в битве. Они были далеко не так сильны. Но звери могли нападать на них другим способом. В соответствии с Договором, все звери согласились не причинять вреда друг другу. Они должны были работать вместе, разыскивая гнёзда ящеров и уничтожая яйца. Они предотвратили бы появление нового поколения ящеров. На это потребуются века, но в итоге они полностью искоренят ящеров.

В тишине, которая следовала за этим рассказом, Сумрак дрожал. Он не знал, что и подумать. Это действительно был изобретательный план — и столь же безжалостный. Но как иначе могли маленькие существа вообще надеяться победить таких больших? Несколько долгих и неловких мгновений Сумрак представлял себе тех беспомощных детёнышей ящеров, которые росли внутри своих яиц, а затем скорлупа вокруг них вдруг разрывалась на куски.

— Договор был гениальным деянием, — с напором в голосе сказала Нова, обращаясь ко всем рукокрылам. — Это была триумфальная победа нашего ума над инертной мощью ящеров.

— Это было варварское деяние, — ровным голосом ответил Икарон. — Тем более, что многие из ящеров даже не питались мясом. Они не представляли для нас угрозы, но мы, тем не менее, уничтожили и их яйца.

— Яйца выглядели одинаково, независимо от того, какого рода ящер был внутри, — парировала Нова. — Поэтому нам нужно было уничтожить их все. Это был вопрос выживания.

— Это было истребление, — заявил Икарон.

— Называйте это как угодно, — ответила Нова. — Зверям приходилось жить в постоянном страхе…

— Да, в страхе, — прервал её Икарон, — Но любое существо боится своих хищников. Таков порядок вещей. Договор был чем-то неестественным. Договор был преднамеренным решением избавить землю от ящеров, чтобы вместо них могли царствовать звери!

Сумрак никогда не видел своего отца в таком возбуждении, и он с тревогой смотрел на Нову, спрашивая себя, что же она скажет в ответ. Ему едва не стало дурно, потому что такого рода словесный поединок был ему незнаком. Его отец держался замечательно, его слова били точно в цель, голос ни разу не дрогнул. Но Сумраку приходилось признать, что Нова тоже была на высоте.

— Как бы то ни было, время ящеров подошло к концу, — сказала она. — Договор просто ускорил неизбежное. Это просто необходимо было сделать. Выбора просто не было.

— Был, конечно, — проворчал на неё слова Икарон. — И мы сделали этот выбор.

— Тогда расскажи им, — подзуживала его Нова, и в её голосе слышалась больше, чем просто насмешка. — Расскажи им об этом благородном выборе.

Сумрак был удивлён дерзостью Новы. Почему отец не заставил её замолчать? Почему он не вонзил зубы ей в шерсть, чтобы наказать её?

Вместо этого Икарон обратил всё своё внимание на четыре семьи, рассевшиеся по ветвям. Его грудь надулась, когда он сделал глубокий вдох.

— Рукокрылы сотни лет принимали участие в выполнении Договора. Когда я был моложе, я также исполнял свой долг по охоте на яйца ящеров.

Едва слыша возбуждённое чириканье, которое пронеслось по всей колонии, эхом повторяя его собственное удивление, ошеломлённый Сумрак взглянул на Сильфиду. Ему внушали, что ящеры погибли сотни лет назад. Но они вообще не были существами древних времён — они населяли мир, в котором жил его собственный отец! И он охотился на них!

— Я всё больше и больше ощущал, — говорил Икарон, — опасения насчёт того, что я делал. И я был не одинок. Сол и Барат ощущали то же самое — и то же самое было и с твоим отцом, Нова.

— Мнение моего отца — не моё собственное, — парировала она.

— Всего нас было двадцать шесть — тех, кто решил, что мы не могли больше охотиться на яйца ящеров и уничтожать их, — продолжал Икарон. — И так мы расторгли Договор. Сделать это было довольно трудно. Это означало не просто порвать с нашей колонией. В некоторых случаях это предполагало разрыв связи с нашими собственными родителями, братьями и сёстрами, и даже с детьми. Это было очень болезненным для всех нас. Мы навлекли на себя презрение других зверей. Мы были дезертирами. Трусами. Нас изгнала собственная колония. Мы должны были найти новый дом. Мы хотели найти какое-то отдалённое место, где могли бы жить в гармонии с другими существами и растить наши семьи в безопасности. Нам сильно повезло найти этот остров. Он стал местом рождения практически для всех вас.

— Всё, что мы сделали — просто игнорировали проблему, — сказала Нова всем собравшимся. — Мы не решали ничего. Мы просто позволили делать эту работу другим. На этом острове не было никаких ящеров, но на материке их оставалось ещё много, и они пожирали наших сородичей-рукокрылов, пока мы наслаждались нашей великолепной изоляцией. Это был эгоистичный поступок.

Сумрак обеспокоенно взглянул на своего отца, спрашивая себя, как тот ответит на это. Слова Новы звучали очень убедительно, и он хотел, чтобы его отец сказал что-нибудь такое, что показало бы её неправоту и беспочвенность брошенного вызова.

— Это был просто вопрос совести, — ответил Икарон. — Мы хотели избежать резни.

— Это был неправильный выбор! — прокричала Нова.

— Замолчи, Нова! — гневно произнёс Сол.

— Только предводитель заставит меня замолчать! — фыркнула Нова. — Если бы мы исполнили свою часть обязанностей по Договору, к настоящему времени мы могли бы жить в мире, совершенно свободном от ящеров. А при таком раскладе они могут появиться даже на нашем любимом острове.

Сумрак подвинулся поближе к матери — он жаждал ощутить надёжность тепла её тела. Мир внезапно превратился в гораздо более обширное и пугающее место, чем был всего лишь несколько часов назад.

— У тебя просто паранойя, Нова, — строго сказал Икарон. Он навис над ней, а его паруса развернулись и туго натянулись.

— Этот ящер должен быть предупреждением для всех нас, — сказала Нова, расправляя собственные паруса, словно в ответ на вызов. — Мы больше не можем жить в изоляции. Настало время вновь вспомнить о выполнении наших обязательств по Договору. Если это была ящериха, найдётся и гнездо. Гнездо означает яйца. Я предлагаю всем послать группу на материк для совещания с другими колониями.

— Что происходит на материке — это не наша печаль, — сказал Икарон. — Переправа может быть крайне опасной. Вы что, уже забыли? — он сделал паузу, и Сумрак подумал, что его глаза обращены на него и на Сильфиду. — Тем не менее, чтобы быть уверенными в том, что и мы сами, и наши дети в безопасности, завтра я организую экспедицию, чтобы посмотреть, есть ли на острове другой ящер или гнездо.

— Это крайне маловероятно, — сказал Сол колонии.

— По крайней мере, хоть какая-то подвижка, — заметила Нова. — А как насчёт визита на материк?

— Нет, — ответил Икарон. — Это не нужно.

Барат и Сол кивнули в знак согласия.

— А если мы вдруг обнаружим яйца здесь, на острове, — спросила Нова, — каковы будут ваши действия?

— Не будет никаких яиц. Но если мы обнаружим хоть одно, вы знаете мой ответ. Яйца ящеров не должны быть повреждены.

— И вы позволите, чтобы эти яйца проклюнулись в нашем собственном доме, в нашем собственном лесу?

— Мы живём здесь, потому что дали клятву воздерживаться от уничтожения яиц, — сказал Икарон. — Сейчас уничтожение яиц было бы ужасным лицемерием. Я не допущу этого.

— Это решение недостойно предводителя.

Глаза Сумрака широко раскрылись от удивления, когда его отец отступил, откинулся грудью назад и начал бить по воздуху своими парусами; поднявшийся ветер сбил Нову с места и заставил её упасть, принимая позу подчинения.

— Нова, я разрешил тебе высказать своё мнение, — закричал он. — Не заблуждайся, думая, что твои слова имеют какой-то вес! Я решаю, что лучше для колонии, и буду это делать до своего последнего дня.

Весь остаток вечера Сумрак держался поближе к отцу. Он чувствовал, что так намного безопаснее. Когда они ползали по гнезду, готовясь ко сну, он следовал по пятам за Икароном, и отец едва не прополз по нему. Икарон строго взглянул на него, но выражение раздражения на его морде быстро пропало.

— Всё в порядке, Сумрак, — сказал он.

— Мы и вправду в безопасности? — спросил Сумрак.

— Прекрати проявлять слабость, — сказала ему Сильфида, но он заметил, что она тоже следила за отцом, ожидая его поддержки.

— Да, мы все в полной безопасности, — ответил Икарон. — Это был первый ящер, которого я видел со времён, когда мы покинули материк. Сомневаюсь, что хотя бы когда-нибудь мы увидим ещё одного.

Хотя отец больше не сидел на месте предводителя, Сумрак был уверен в его власти и авторитете, как никогда прежде. Хотя он чувствовал себя защищённым, находясь внутри его ауры, он также немного боялся, потому что никогда не видел Папу таким сердитым и свирепым. Сумрак надеялся, что отцовский характер никогда не обернётся против него. Один вопрос мучил его как зудящее место, которое нельзя было почесать, но он едва смог набраться храбрости, чтобы задать его.

— Папа? Мне просто интересно… — его голос дрожал. Отец устроился рядом с ним.

— Продолжай.

— Почему ты никогда не рассказывал нам о Договоре?

Икарон бросил короткий взгляд на Мистраль и вздохнул.

— На это было много причин, — сказал он. — Когда мы пришли на этот остров, мы и вправду чувствовали, что нашли почти что рай. Здесь совсем не было ящеров, и казалось, что мы больше никогда не увидим ни одного из них. Зачем нашим детям знать о старом мире со всеми его опасностями и отвратительной историей? Мы хотели, чтобы здесь наши дети были в безопасности.

Мистраль кивнула.

— Главы всех четырёх семей поклялись держать это в тайне, — сказала она. — Если говорить о Договоре, то среди рукокрылов всегда находилось несколько горячих голов, которые хотели вернуться на материк, увидеть ящеров и, возможно, охотиться на них. Но никто не захочет увидеть, как страдают или гибнут их собственные дети. Даже Нова, заметьте, предпочла провести свою жизнь на острове. И до сегодняшнего вечера она была верна своей клятве и хранила молчание.

— А почему, вообще, Нова пришла сюда? — полюбопытствовал Сумрак. — Если уж она думает, что Договор был таким хорошим шагом?

— Она не была старейшиной, когда мы покинули материк, — объяснила Мистраль. — Решение принимал её отец Протей.

— И это очень дорого обошлось ему, — продолжил Икарон. — Это разрушило его семью. Ни один из его сыновей не захотел идти с ним.

— Но ведь Нова тоже могла остаться, — сказала Сильфида.

Икарон проворчал:

— Для нас всех было бы лучше, если бы она осталась. Но Протей хотел, чтобы она пришла, и она уступила его пожеланию.

Сумрак подумал, что было бы сложно представить себе, что Нова могла когда-нибудь слушаться кого-то другого, помимо себя самой.

— Это было не просто вопросом повиновения, — сказала Мистраль. — Незадолго до этого брачный партнёр Новы был убит ящерами во время охоты за яйцами, и она скорбела по нему. Она хотела навсегда уйти от ящеров, и остров стал для неё приютом.

— Её отец был великим старейшиной, — добавил Икарон, — и я был глубоко восхищён им. Но Протей был самым старым в нашей группе, силы покидали его, и он умер всего лишь через два месяца после прибытия на остров. Тогда Нова и стала старейшиной.

— Мне всегда было интересно, как такое могло случиться! — сказала Сильфида Сумраку. — Вокруг не было ни одного неряхи-сыночка, а она была старшей дочкой! Наверное, это единственный раз, когда старейшиной стала самка.

— Но она так и не нашла себе другого спутника жизни, — ответила Мистраль. — Возможно, если бы он у неё был, её ненависть к ящерам не была бы настолько сильно пропитана злобой и желанием мстить.

— За эти годы она много раз говорила о возвращении на материк, — сказал Икарон, — и о том, чтобы снова присоединиться к Договору, но я, Барат и Сол никогда не соглашались с нею. Я думаю, сегодня кетцаль снова разжёг её почти угасшие старый гнев и страх, и она нарушила свою клятву хранить всё в тайне. Эта клятва была принесена для того, чтобы сохранить всех в безопасности. Иногда незнание предпочтительнее, чем знание.

Сумрак кивнул. Он не был уверен, что понял всё до конца, но доверял своему отцу и знал, что тот должен быть прав.

— Ты и вправду охотился за яйцами?

— Да, — кивнул Икарон.

Сумрак в изумлении повернулся к матери:

— И ты тоже?

— Конечно, — ответила Мистраль.

— Это просто невероятно, — сказала Сильфида Сумраку. Её глаза горели от волнения.

— Она была лучшей охотницей, — признал Икарон. — Хитрейшей из всех, с превосходным чувством…

Сумрак увидел, как мать бросила на Папу предостерегающий взгляд.

— … с прекрасно развитыми чувствами, — закончил Икарон. — Она была превосходной разведчицей гнёзд.

— Так что, ты видела ящеров вблизи? — спросила маму Сильфида.

— Ну, мы старались выжидать момент, когда взрослые уходили подальше от гнезда. Тем не менее, да, иногда мы подходили к ним очень близко.

Сильфида с восхищением обнюхала плечо своей матери:

— Жалко, что я уже не буду охотиться на яйца ящеров, как ты, подкрадываясь к…

— Не говори таких вещей, — отрезал Икарон. — Они меня оскорбляют.

Волнение слетело с мордочки Сильфиды и мгновенно сменилось удивлением и обидой.

Мистраль взглянула на Икарона.

— Она молода и возбуждена, — спокойно сказала она своему мужу. — Ты ведёшь себя с нею слишком серьёзно.

— Она должна получше запомнить это, особенно после того, что она только что слышала от меня. От своей собственной дочери я ожидаю большего. Это не те вещи, которыми следует хвастаться.

Сильфида ничего не ответила, но в её тёмных прищуренных глазах Сумрак увидел кипящее негодование. Это был едва ли не самый первый раз, когда их отец говорил с нею на повышенных тонах. Иногда ему казалось, что Сильфида могла только раздражать его. Она бывала слишком громогласной. Она кричала, спорила и возражала. Всё казалось или скучным, или глупым, или несправедливым. Сумрак прижался поближе к сестре, надеясь успокоить её, но она даже не смотрела на него. Упрямое выражение на её морде заставило его волноваться.

— Но что же такого неправильного, — начала она, — в защите колонии от гнёзд ящеров?

— Сильфида… — предостерегающе произнесла мама.

— Я думаю, что, если бы я нашла яйца ящеров вблизи нас, я бы вела себя, как Нова и захотела бы…

Зубы Икарона лязгнули в считанных дюймах от её левого плеча. Сильфида с криком отскочила в сторону, и Сумрак громко выдохнул от удивления. Хныкая, Сильфида спряталась за спиной матери. Сумрак смотрел то на отца, то на мать, ожидая, что она будет попрекать Икарона, но она ничего не сказала, и лишь печально опустила голову.

— Знай своё место, — сказал Икарон Сильфиде. — И ещё наберись хоть немного ума.

Сохраняя молчание, они вчетвером забрались в свои глубокие трещины в коре. Сильфида тесно прижалась к матери, предпочитая не приближаться к Икарону и даже не смотреть в его сторону. Сумрак получал удовольствие, лёжа рядом с отцом. Ему не понравилось видеть отца столь сильно рассерженным, но ведь его рассердила Сильфида — почти вывела из себя. Сумрак с удовольствием вдыхал знакомые запахи дерева и ночи, родителей и сестры, витающие вокруг него.

Он едва мог решить, каким будет следующий из множества вопросов, которые он хочет задать родителям — настолько сильно он был поражён новыми сторонами их личностей.

Убийцы ящеров.

Нарушители Договора.

— А как вы переправились на остров? — внезапно спросил Сумрак.

— Это было нелегко, — ответил Икарон. — Мы долго наблюдали; дважды в день вода ненадолго отступает от побережья материка и оставляет узкую песчаную дорожку, ведущую к острову. Побережье материка высокое, и мы забрались на самые высокие деревья, следя за водой. Мы выбрали день, когда ветер дул с нашей стороны. Дождавшись, когда вода отступила, мы прыгнули в сторону острова. Некоторым из нас удалось преодолеть одним планирующим прыжком весь путь. Некоторые сели на песок и шли по нему весь остаток пути. Некоторые попали в воду и утонули. Двадцати из нас удалось переправиться сюда, чтобы начать новую жизнь.

Сумрак вздрогнул, довольный тем, что ему никогда не было нужды отправляться в столь рискованное путешествие. И всё же он не мог не завидовать тому, какие приключения выпали на долю его родителей в молодости. Ему было интересно, не выпадет ли что-нибудь подобное и на его долю.

— А завтра мы с Сильфидой сможем отправиться в экспедицию? — спросил он.

— Нет, конечно, — ответила мама. — Весь молодняк останется дома.

— Но… — начала было громко возражать Сильфида, однако мама просто резко хрюкнула, и Сильфида умолкла. Сумрак едва не захихикал, поражённый смелостью своей сестры. Вряд ли что-нибудь сможет долго сдерживать её.

— А теперь спать, — сказал Икарон.

Сумраку снилось, что он осматривал тело ящера, изучая массивные, лишённые оперения крылья. Он коснулся тугой кожи. На ощупь она была как его собственная.

Ящер вздрогнул и открыл глаз. Он повернул свою голову к Сумраку и обдал его своим дыханием.

— Даю тебе мои крылья, — сказал он.

Сумрак открыл глаза, ощущая одновременно тревогу и волнение. Он получил огромное удовольствие от мысли о том, что умеет летать. Но сны не были явью — это он знал достаточно хорошо. Сколько раз ему снилось, что он летал, но лишь для того, чтобы он проснулся, сидя на коре дерева? Он помнил слова мамы: он должен стараться быть похожим на других рукокрылов. Но был ли он на самом деле настолько похожим на них? Он вновь закрыл глаза, но заснуть уже не мог.

Судя по тишине, окутывающей дерево, у остальных членов колонии явно не было особых трудностей со сном, словно это была такая же ночь, как и все остальные, и словно они вовсе не слышали первый раз в своей жизни столь важного для себя рассказа.

Тихо, чтобы, чтобы не разбудить семью, Сумрак покинул место сна и пополз вниз по ветке, минуя гнёзда других спящих рукокрылов. Он сел на самом конце ветви, вблизи охотничьей присады своей семьи. Луна ещё не взошла, и поляна и окружающий её лес были скрыты обширной завесой тьмы. Внизу, почти над самой землёй, на нижних ветвях дерева висел, растянувшись, труп крылатого ящера.

Кетцаль — так отец назвал его. И он разговаривал с Сумраком, когда умирал.

Здесь, на ветке, он чувствовал себя балансирующим на самом краю ночи. Бесконечно глубокая, она раскинулась перед ним и под ним. Его никогда в жизни не пугала темнота. Он знал, что её боятся многие — не только молодняк, но и взрослые тоже. Они с радостью скрылись в своих гнёздах, когда настала ночь. Но по какой-то причине он сам никогда не чувствовал себя неловко, когда пробуждался ночью один, в компании только сверчков и звёзд.

В темноте сверкнул огонёк светлячка, и Сумрак инстинктивно испустил серию охотничьих щелчков.

Под его мысленным взором светлячок и его путь в воздухе замерцали, а потом…

От удивления у него перехватило дыхание.

Серебристый свет исходил от светлячка, словно рябь, расходящаяся по поверхности воды, являя целое созвездие других насекомых, а ещё дальше — густое сплетение ветвей на противоположной стороне поляны. Потом свет медленно померк, и Сумрак остался в наступившей черноте.

Как и все рукокрылы, он всегда пользовался охотничьими щелчками, чтобы определить местонахождение добычи.

Но он никогда не знал, что они могли освещать темноту. Ради эксперимента он послал вперёд другой поток щелчков. Его уши встали торчком и повернулись, чтобы поймать возвращающееся эхо. И снова внутри его головы мир выглядел гравированным на серебре. Полосами света на фоне неподвижности больших стволов и ветвей секвой проявились тысячи летающих насекомых. Все знали, что ночью бодрствовало очень много насекомых: ночных бабочек, жуков и комаров было так много, что ими можно было накормить целую колонию рукокрылов!

Мир вновь погрузился в темноту, и Сумрак сделал глубокий вдох.

Он умел видеть в темноте!

Почему никто не говорил ему об этом? Знает ли об этом Сильфида, просто держа это при себе? Он не хотел бы уступить ей в этом. Или, возможно, никто так и не осознал этого. Днём это было бы трудно заметить, потому что мир уже был освещён. А это было единственное время, когда они охотились и в той или иной степени пользовались своими щелчками.

Ему стало интересно, насколько далеко он мог так видеть. Он опустил голову вниз, в сторону секвойи, на которой висел мёртвый ящер. До него было далеко. Он испустил охотничьи щелчки. Эхо от них высветило ещё больше летающих насекомых, но на этот раз они рассеялись прежде, чем принесли ему хоть какой-то образ дальнего дерева. Оно, похоже, находилось вне его досягаемости. Тем не менее, он не был готов сдаваться. Он сделал вдох, раскрыл рот пошире и спел целую арию более сильных и долгих охотничьих щелчков.

На сей раз он даже не видел насекомых — лишь темноту. Но как раз в тот момент, когда он собирался отказаться от этой затеи, перед его внутренним взором расцвели нижние ветви секвойи. И там, возле ствола, он заметил голову и повисшее крыло ящера, озарённые светом эха.

Это было невероятно! Мало того, что он умел видеть в темноте — он ещё мог различать близкие и далёкие предметы: в быстром фонтане света, или в медленно затухающей вспышке, в зависимости от того, какого рода щелчки он испускал.

Он попробовал ещё раз, изучая очертания ящера.

— Сумрак?

Он вздрогнул от звуков голоса сестры рядом с собой. После яркого света его звуковых образов она выглядела тусклой в свете звёзд.

— Привет, — сказал он. — Тебе тоже не спится?

Она кивнула головой:

— А что ты делаешь?

— Просто смотрю по сторонам.

Она странно посмотрела на него:

— И куда ты смотришь? Темень вокруг — хоть глаз выколи.

Сумрак пришёл в восторг.

— А ты разве не знаешь? Ты и вправду не знаешь! Ты можешь пользоваться своими охотничьими щелчками!

— Чтобы видеть в темноте? — спросила она.

Он кивнул:

— Не знаю, почему они никогда не говорили нам. Это и вправду удивительная вещь. Попробуй. Ты сможешь увидеть это всё внутри своей головы.

Сильфида повернулась к полянке, и Сумрак увидел, как её горло и челюсть вибрировали, когда она испускала щелчки. Он с надеждой ожидал, когда она поднимет морду, озарённую восхищением.

— Ну, как? — спросил через некоторое время.

— Думаю, я видела одного или двух жучков.

— И всё?

— Да.

— Но там же сотни этих жучков!

— Возможно. Но я видела лишь нескольких, которые были достаточно близко ко мне.

— Попробуй снова. Ты можешь испускать более сильные щелчки.

— И как же я это сделаю? — громко поинтересовалась она.

— Тише ты! — шикнул он. — Ты же всех перебудишь!

— Не затыкай мне рот, Сумрак, — угрожающе прошептала она. — Мне уже слишком долго его затыкали.

— Прости меня. Хорошо, делай более сильные щелчки…

Как же он мог объяснить это? У него это выходило инстинктивно.

— … Просто сосредоточься на том, чтобы посылать свои щелчки дальше, с дополнительным импульсом в конце. Понимаешь меня? Давай, сделаем это вместе. Ах, да, и попробуй закрыть глаза. Тогда тебе будет легче сосредоточиться. Готова?

Сидя бок о бок с Сумраком, Сильфида прочистила горло и исторгла несколько охотничьих щелчков.

— Ничего, — сказала она после паузы. — Это что — шутка, что ли?

— И ты не видела деревьев на той стороне поляны?

— Нет. А ты видел, да?

Сумрак не знал, что и говорить.

— Расскажи мне, — настаивала Сильфида, выглядя почти рассерженной, — что ты видел?

— Всего лишь часть дерева.

— Врёшь. Что ещё?

— Ещё стволы и ветви, все серебристые, но очень чёткие. Мне были видны дырки от выпавших сучков и трещины в коре. Их листья мерцали — думаю, потому что ветер шевелил их. То, как они сияют и танцуют — прекрасное зрелище. А среди ветвей, словно метеоры, летает миллион насекомых, а дальше среди деревьев, всё словно светится и гудит — всё, что живёт и движется.

Когда он закончил говорить, Сильфида промолчала, а затем спросила:

— И ты видел всё это, закрыв свои глаза?

Он кивнул, переполненный чувствами.

— Как же это несправедливо, — пробормотала она. — Ты просто взял, и обнаружил, что можешь так делать?

— Раньше я никогда не пробовал этого ночью, — ответил он. — Возможно, многие из нас умеют это делать.

— Никто и никогда не говорил нам, что рукокрылы умеют видеть в темноте.

— Думаешь, что я единственный, кто может так делать? — спросил он.

Он не мог сдержать ощущения удовольствия от мысли, что он был обладателем особого умения.

— Наверное, я должен спросить Маму, делала ли она так когда-нибудь.

Сильфида фыркнула:

— Она просто скажет, чтобы ты прекратил быть не таким, как все.

Сумрак начал ощущать беспокойство.

— Я не хочу, чтобы папа думал, что я уродец.

Отец всегда казался терпимым к другим его отличиям — к его странным бесшёрстным крыльям, к отсутствующим когтям, к слабым задним лапам, и ещё к большим ушам — но, возможно, эта новая вещь вышла бы за рамки его терпения. Он помнил ярость на морде отца, когда тот огрызнулся на Сильфиду. Сумраку никогда не хотелось, чтобы она обернулась и против него самого.

— Не волнуйся, — сказала Сильфида. — Ты в любом случае всегда был любимчиком у Папы.

— Это неправда, — произнёс Сумрак, ощущая при этом неловкость.

— Он никогда не сердился на тебя. Всегда только на меня. Просто он думает, что я шумная.

— Да, бываешь иной раз.

— Если бы я была самцом, ему бы дела не было до этого. Всё из-за того, что я самка. Папа не ждёт от самок слишком многого.

— Нет, Сильфида! — Сумрак был изумлён. Раньше он даже подумать об этом не мог. Ведь Папа же всегда хорошо обращался с Мамой?

— Ты не заметил этого лишь потому, что ты самец. Самцы дают имена в своих семьях. Самцы становятся предводителями и старейшинами.

— Нова старейшина, и она самка!

— И это приводит Папу в бешенство. Просто посмотри, как он обращался с нею во время собрания.

— Она этого заслужила!

— Она? А что, если она права?

— Сильфида! Папа прав.

— Да, Папа тоже так думает, — фыркнула сестра. — Причём постоянно.

— Папа знает всё лучше, чем все мы, — напомнил ей Сумрак. — Он старше, и он был предводителем уже двадцать лет.

— Тогда спроси его о том, как видеть в темноте, — сказала Сильфида, немного надувшись на него. — И посмотри, что он скажет.

Сумрак уже не ощущал прежней уверенности. Завтра будет организована экспедиция по поиску гнёзд ящеров на острове, и его отец будет полностью занят этим делом.

— Я просто надеюсь, что я не единственный, — сказал Сумрак.

Сильфида уклончиво хрюкнула.

— Я пошла спать. Ты идёшь?

— Я скоро вернусь.

Вновь оставшись в одиночестве, Сумрак устроился на ветке и устремил свой звуковой взор на мёртвого ящера. Облик его огромного крыла вспыхнул перед его мысленным взглядом — бесшёрстное, туго натянутое на кость — по сути своей не так уж сильно отличающееся от его собственных парусов. Не слишком приятная мысль. Он позволил образу быстро раствориться в своих мыслях. В своих ноздрях он всё ещё обонял дурно пахнущее дыхание умирающего существа. «Даю тебе мои крылья». Он осознал, что дрожит. Он ощущал себя так, словно ящер распахнул перед ним небеса всего мира.

ГЛАВА 5. Рыщущие

С вершины холма Хищнозуб разглядел знакомый вид своего леса. Его шаги стали длиннее, и Пантера шла рядом с ним в том же темпе. Сейчас дневная жара достигла своего пика, но он сгорал от желания вернуться домой после стольких дней странствий. Его шерсть слиплась от пота и пыли, а дыхание было сбивчивым.

Заходя под густой покров из деревьев и папоротника, Хищнозуб почувствовал, как по его телу прокатилась волна облегчения и отличного самочувствия. Свет померк, пробиваясь сквозь высокий полог леса. Зрачки Хищнозуба расширились. Его кожа остыла, и он стоял, впитывая с каждым глубоким вдохом горячо любимые запахи леса.

Он и Пантера ориентировались по запаховым следам, которыми отмечала свой путь в подлеске их стая. Он знал, что вокруг него были другие фелиды, встряхивающиеся после полуденного сна или тихо ухаживающие за собой, свернувшись клубочком на земле или на нижних ветвях деревьев. Хищнозуб чувствовал, что за ним следит множество глаз, и слышал, как шепчут его имя, вначале тихо, словно бриз, а затем всё громче и громче, когда голоса множества фелид хором повторяли его.

«Хищнозуб… Это Хищнозуб… Хищнозуб вернулся!»

На эту последнюю охоту было отправлено множество пар охотников-фелид, и его с Пантерой послали дальше всех. Они были в пути целый месяц, и он был практически уверен в том, что они вернулись последними. Когда они подошли к ядовитому сумаху — дереву, которое отмечало собой центр территории клана Рыщущих — их неотступно сопровождали уже сотни фелид, двигавшихся вместе с ними по деревьям и по земле. Хищнозуб по запаху ощущал их ожидание.

Он остановился у основания ствола сумаха и оглядел его ветви. Эти деревья часто встречались в лесу, и фелиды издавна облюбовали их, потому что прикосновение их листьев быстро вызывало появление раздражающей сыпи у многих животных, в том числе у ящеров. Однако фелиды обладали иммунитетом к яду, поэтому для них такие деревья были островками безопасности.

Патриофелис, вождь Рыщущих, спустился на нижнюю ветвь, слегка прихрамывая на своих старых лапах. Его бледно-коричневая шерсть была подёрнута сединой.

— Хищнозуб! И Пантера! Добро пожаловать домой!

Он достаточно проворно спрыгнул на землю и нежно обнюхал Хищнозуба и Пантеру в знак приветствия.

— Вы вернулись последними, — сказал Патриофелис. — Некоторые уже начали волноваться, но не я. Ничто не могло причинить вред двум нашим лучшим охотникам.

— А другие? — нетерпеливо спросил Хищнозуб. — Что они нашли?

— Ничего. Ни единого гнезда. А вы?

— Всего лишь одно гнездо кетцаля с двумя яйцами. Ни одного знака присутствия матери или отца. Думаю, они мертвы. Мы уничтожили яйца.

— Значит, это были последние яйца, — хрипло сказал Патриофелис. — Хищнозуб и Пантера уничтожили последнее гнездо!

Он выгнул спину, широко разинул челюсти, показав чёрные дёсны и всё ещё острые зубы, и издал ликующий вопль, подняв голову к небу. Его крик подхватили все Рыщущие — тысячи других фелид.

Цепляясь когтями, Патриофелис стремительно влез на нижнюю ветвь сумаха, и восторженные вопли клана стихли, когда их вождь заговорил.

— Три дня назад мы получили сообщения от других звериных королевств. От бегущих-по-деревьям, парамисов, рукокрылов и многих других. Ни одна из их партий охотников уже больше месяца не обнаруживала ни одного гнезда. Это может означать только одно. Мы одержали победу. Договор успешно выполнен.

Рыщущие снова заревели в знак одобрения.

— Этого было бы невозможно добиться без наших храбрых охотников, — продолжал Патриофелис. — Все животные упорно трудились, но никто — тяжелее и дольше, чем фелиды! Я пошлю эмиссаров в другие королевства, чтобы сообщить им о великолепной и окончательной победе, одержанной Хищнозубом и Пантерой. Битва выиграна. Ящеры исчезли, и мы унаследовали землю!

Хищнозуб воспринимал теплоту и запах похвал Рыщущих, словно пьянящий запах мускуса. Это заставило взреветь и его самого; он ощущал себя лоснящимся и сильным, готовым сражаться и искать пищу.

Тщательно почистившись, Хищнозуб отправился на поиск еды. Обшаривая лес, он нашёл достаточно много плодов и корней, личинок и других насекомых… Но он не мог забыть вкус плоти ящеров, и из-за этих воспоминаний пища казалась ему невкусной и неаппетитной. Значительную часть традиционного рациона фелид составляли насекомые, главным образом крупные жуки с прочным панцирем, которых можно было выкопать из-под камней или упавших сучьев. Они быстро бегали на своих многочисленных ногах, но достаточно было перевернуть их, и мягкое брюшко оказывалось беззащитным. Их плоть, однако, была холодной и бескровной.

Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, он бродил среди сородичей, купаясь в восхищённых взглядах остальных фелид. Он всегда получал удовольствие от своего высокого положения в клане, но сейчас оно было высоким, как никогда. Похоже, что ряды Рыщущих значительно пополнились за тот месяц, пока он был в отлучке. Поскольку ящеры вымерли, фелидам выпала честь вести жизнь, практически свободную от хищников. Везде он замечал множество резвящихся молодых зверей, а их матери следили за потомством с выражением довольной усталости.

Он лениво представил себе продолжение собственной жизни. Он выбрал бы Пантеру в спутницы жизни; она бы с удовольствием вынашивала его многочисленное потомство. И какими превосходными охотниками и бойцами были бы их потомки! Он нахмурился. Поскольку численность клана продолжала безудержно расти, им придётся уходить всё дальше и дальше, чтобы найти достаточно пищи. И если другие королевства животных также наслаждались процветанием, не наступит ли такое время, причём, возможно, достаточно скоро, когда их новым врагом станет нужда? Если только…

Когда Хищнозуб лежал, растянувшись на широкой ветви и задумчиво облизывая лапы, к нему приблизился Патриофелис. Хищнозуб почтительно встал и позволил своему вождю устроиться поудобнее. Хищнозуб уже давно знал, что он был особым любимцем Патриофелиса, который ценил его за охотничье мастерство. Он преданно служил Рыщущим все эти годы, защищая территорию клана и неустанно разыскивая яйца ящеров. Он даже слышал, как поговаривали, будто к нему уже приглядывались как к будущему вождю. Хищнозубу было интересно, сколько ещё сможет прожить Патриофелис.

— Ты, наверное, утомился в пути, — сказал Патриофелис.

— Отнюдь, — ответил Хищнозуб.

— Превосходный ответ, — произнёс вождь, и они некоторое время наслаждались покоем и взаимопониманием, молча лёжа рядом друг с другом.

— Теперь нас много, — произнёс Хищнозуб, глядя, как его знакомые-фелиды бродят в подлеске.

— Да уж, это верно, — довольно промурлыкал Патриофелис.

Хищнозуб чуть промолчал, а затем ответил:

— Возможно, даже слишком много.

— Что ты имеешь в виду?

Хищнозуб подумал, что это слишком опрометчиво, но, пока он ещё купается в лучах своей новой славы, не лучшее ли это время, чтобы его слова были услышаны?

— Мы добились успеха, это так, — сказал он, — Но чем больше нас будет, тем труднее будет нам всем прокормиться.

Патриофелис удовлетворённо облизывал свой хвост:

— В лесу для нас всегда хватало еды.

— Но мы делим лес с множеством других животных. И с исчезновением ящеров они тоже будут процветать, — заметил Хищнозуб. — Все мы питаемся одним и тем же. И уже скоро пищи не будет хватать.

На морде Патриофелиса появилась задумчивость.

— Мир велик. Мы можем расширить свои кормовые угодья.

— Конечно, да, — ответил Хищнозуб, сделав уважительную паузу. Патриофелис нежно шлёпнул Хищнозуба лапой:

— Сейчас в мире царит мир. Даже лучший охотник должен позволить себе отдохнуть.

— Да, но кто же станет охотиться на нас потом? Вот, в чём вопрос.

— Птицы мало что значат для нас, если это то, о чём ты думаешь.

— Нет, я думаю о других зверях.

— Звери никогда не охотились друг на друга — это не в их обычаях.

— Если бы мы были мудрее, мы стали бы первыми, кто так делает. — Хищнозуб повернулся к вождю и понизил голос. Его уши были прижаты к голове.

— О чём ты говоришь, Хищнозуб? — мягко прорычал Патриофелис.

— Ровно о том, что ты слышал. С уходом ящеров все звери унаследуют землю. И кто-то должен стать новыми правителями. И пусть ими станем мы.

Патриофелис пригладил когтями седеющую шерсть на горле.

— Как же ты пришёл к такому выводу?

— Мы должны искать больше пищи для себя, лучшей пищи.

— И где бы нам найти такую пищу?

Хищнозуб понизил голос ещё больше:

— Стоит лишь окинуть взглядом этот лес.

— Ты предлагаешь нам есть других зверей? — спросил потрясённый Патриофелис.

Хищнозуб сглотнул. Уже было слишком поздно идти на попятную.

— Позволь нам быть охотниками, а не добычей.

— А как же Договор?

— Действие Договора закончилось. Он сделал своё дело. Теперь это новый мир.

— Эти существа были нашими союзниками в борьбе с ящерами.

Хищнозуб фыркнул:

— Что-то я не видел, чтобы их было много. В лучшем случае они были слабыми союзниками. Их вклад в победу был не таким большим, как наш. Кто работал больше нас? Фелиды — вот, кто сделал для них землю безопасной.

— Фелиды не питаются другими зверями! — прорычал Патриофелис.

— Все мы ели плоть, — напомнил ему Хищнозуб.

— Только тех животных, которые уже умерли. Да, мы можем поедать падаль. Мы можем питаться мертвечиной. Но мы никогда не охотились на живую добычу. Мы так не живём.

— Мир изменился, и мы должны измениться вместе с ним.

— Мы не едим мясо.

— А я ем, — ответил Хищнозуб.

— Наши зубы не режут, — строго сказал Патриофелис.

— А мои — режут! — когда Хищнозуб произнёс это, он ощутил насыщенный запретный вкус плоти и крови ящера во рту. По его зубам заструилась слюна.

Патриофелис вскочил, охваченный яростью. Его зрачки сузились в щёлочки.

— Договор отточил наши охотничьи инстинкты, — сказал Хищнозуб, опуская голову в знак уважения к своему вождю. — Многие звери ели яйца, или, по крайней мере, желток, чтобы подкрепить свои силы, и у некоторых из нас наверняка развился вкус к мясу новорождённых ящеров. Кто-то жаждет большего.

— Я запрещаю это, — голос Патриофелиса дрожал от гнева.

Хищнозуб чувствовал, что вся его сила улетучилась.

— Если у тебя развились такие вкусы, — сказал Патриофелис, — ты должен их исправить.

Хищнозуб пробовал сделать это, и с каждым днём его негодование только росло. Его вкусы не были неправильными: они были такими, как есть. Он бродил по лесу, и всякий раз, когда он принимался за поиск личинок, насекомых и плодов, его взгляд падал на других зверей.

Он хотел довериться Пантере. Если она должна была стать его спутницей, она должна узнать о его позывах, и даже, возможно, разделять их. Но он также боялся, что она, как и Патриофелис, станет его осуждать. Он помнил, как она смотрела на него, когда он пожирал детёнышей в яйцах.

Он видел рукокрылов, планирующих со ствола на ствол, и корифодона на земле, который пользовался своими могучими лапами, чтобы раскапывать землю в поисках корней и клубней. Остромордые птилодусы слезали со ствола дерева в подлесок и поедали семена. Временами он видел, как они охотятся на яйца ящеров, но всё, что они могли сделать, бледно выглядело по сравнению с усилиями, которые прикладывали фелиды. Рукокрылы, полагал он, были особенно бесполезными в этом деле: их паруса лишь мешали им быстро и неожиданно подбираться к гнёздам по земле.

Другие животные едва замечали Хищнозуба. Он был лесным жителем, как и они сами, и они его не боялись.

Сделать это было бы очень легко.

Двигаясь по ветвям, он следовал за пушистохвостым парамисом, который шуршал листьями, шагая по подлеску.

Гибкие лапы Хищнозуба ступали мягко; он дышал настолько осторожно, что даже не слышал сам себя. Он наблюдал. Он стал частью лесной тишины. Парамис, повернувшись к нему спиной, был занят поеданием каких-то семян, которые нашёл на земле.

Внезапно Хищнозуб почувствовал, что его одолевает неуверенность. Он ещё никогда не выслеживал свою пищу. Он заставил себя закрыть глаза.

«Уходи, — шёпотом взывал он к парамису. — Когда я открою глаза, тебя не должно тут быть, чтобы не соблазнять меня».

Он медленно вдохнул и выдохнул десять раз и открыл глаза: парамис по-прежнему оставался на месте и кормился. Неосторожный.

Слюна потекла по его зубам. Хищнозуб пытался развернуться на ветке, но его мускулы напряглись, словно восстав против него. Он моргнул, ощутил, что видит нечётко, и напряг глаза. И в этот момент он всё понял.

Хищнозуб точно знал, что он собирался делать, и ещё то, что после этого раза мир уже не будет таким, как прежде.

Он огляделся. На него никто не смотрел.

Хищнозуб прыгнул. Обрушившись на парамиса, он придушил его весом своего тела, сунув мордой в землю, чтобы приглушить его вопли. Он инстинктивно всадил свои когти в его тело, чтобы удержать его на месте, затем сомкнул челюсти на шее зверька и сжал их.

Парамис резко дёрнулся, задрожал на мгновение, и потом уже лежал неподвижно.

Пульс Хищнозуба сотрясал всё его тело. Он сделал это. Он убил. Хищнозуб поднял голову и стал с любопытством разглядывать это существо. Видел ли это кто-нибудь? Он быстро утащил парамиса в куст лавра и вгрызся в мягкую плоть его брюха. Мясо и внутренности были тёплыми и легко поддавались его зубам.

Он с жадностью кормился. Это мясо на вкус сильно отличалось от плоти ящеров — оно было теплее, в нём было больше крови. Оно опьяняло его, и он всё ел и ел.

Наконец, насытившись, он нагрёб лапами листьев поверх трупа и оглядел подлесок, прежде чем покинуть своё укрытие. После пиршества он ощутил сильную жажду и направился к берегу ручья. В тихой воде отразилась его морда. Она была запачкана кровью.

Он убил такого же зверя, как и он сам. Он съел его плоть, и её вкус заставил трепетать всё его тело.

Он быстро опустил морду к воде, поэтому ему больше не пришлось смотреть на себя.

ГЛАВА 6. Экспедиция

Сумрак с завистью смотрел, как поисковая партия его матери, планируя, удалялась в лес. Едва солнце осветило горизонт, группа Папы тронулась в путь — вместе с более чем дюжиной других, двигаясь в разные стороны среди деревьев и направляясь к различным участкам побережья.

Ранее этим же утром Сумрак в последний раз попросил, чтобы его взяли с собой и напомнил отцу, как тот в своё время сказал, что на острове в любом случае не было гнёзд ящеров, так что это было бы совершенно безопасно, и тогда почему бы им с Сильфидой не пойти вместе с остальными? Он думал, что это был неплохой аргумент; Сильфида тоже так считала, тем более, что именно она его и придумала.

Но его отец просто снова отказал ему, а мать наказала им с Сильфидой вести себя хорошо и быть на дереве, пока они не вернутся этим же вечером. За ними должна была присматривать Бруба, старшая сестра, которую Сумрак едва знал.

— Наверное, это была наша первая и единственная возможность увидеть живых ящеров, — сказала Сильфида, когда они вдвоём планировали через поляну, не особо стараясь охотиться.

— Мы уже видели одного, — напомнил ей Сумрак.

— Он был мёртв, — ответила Сильфида. — Или практически мёртв.

Далеко внизу Сумрак чувствовал запах кетцаля, который уже начал гнить, вися среди деревьев. Почему-то ему не нравилось думать о том, как его пожирают насекомые и падальщики, сдирая плоть с его тела и крыльев до самых сухожилий и костей.

— Разве тебе не хотелось бы увидеть хотя бы гнездо? — спросила Сильфида. — Яйца ящеров!

— Наверное, ничего этого нет, — откликнулся Сумрак.

— Но они могли бы быть. — Сильфида посмотрела на него. — Как ты думаешь?

— Что?

— А давай, сходим и посмотрим сами?

— Мы бы потерялись, — ответил Сумрак; однако, он уже заинтересовался её словами.

— Мы последовали бы за ними, — сказала Сильфида, указав головой в ту сторону, куда отправилась последняя поисковая партия, и просто спрыгнула с ветви.

Сумрак увидел, куда они ушли.

— Нам стоит оставаться подальше за ними, — прошептал он. — Нас поймают…

— Не поймают, — сказала Сильфида. — Мы просто последуем за ними, спрячемся и посмотрим, как они обыскивают берег.

— А как же Бруба? — спросил Сумрак.

— У неё на попечении осталась примерно пара дюжин молодых, и ещё двое её собственных. Она на нас даже не взглянула. В любом случае, не думаю, что она сможет хотя бы заметить, что мы отлучились. Этим утром она уже назвала меня тремя разными именами.

Сумрак нервно захихикал. Ему не хотелось искать неприятности на свою голову. И если Сильфида уже привыкла попадать в разные происшествия, то он был не таким. И ему нравилось такое положение дел. Его физическая внешность привлекала достаточно много внимания, и он полагал, что было бы не слишком умным шагом выяснять пределы терпения колонии в целом, или своих собственных родителей в частности. Шуточка Кливера насчёт изгнания по-прежнему сильно тревожила его.

И всё же ему хотелось совершить вылазку вместе с Сильфидой. Он сомневался насчёт того, что они смогут увидеть ящера или хотя бы гнездо, но ему хотелось увидеть берега острова и открытое небо… и ещё больше птиц в полёте.

— Да, — сказал он. — Давай, так и сделаем.

Сбежать оказалось на удивление легко.

В течение нескольких минут они парили среди большой группы молодняка, а затем, пока Бруба не видела, просто свернули в лес. Они парили в воздухе, пока не обрели уверенность в том, что их больше не было видно со стороны поляны, а затем совершили посадку, задыхаясь от волнения.

Вдалеке Сумрак сумел различить нескольких рукокрылов из поисковой партии, планирующих вперёд. Он обернулся в сторону секвойи и почувствовал, как у него в горле стоит ком. Каждый день он покидал гостеприимные объятия дерева, отправляясь на охоту, но никогда отлучался слишком надолго и, разумеется, никогда не терял дерево из виду. Он посмотрел на кору у себя под когтями. Она была гладкой и пластинчатой — не как кора секвойи. Он увидел, что Сильфида тоже оглядывается назад; если она и чувствовала какие-то сомнения относительно их приключения, она об этом ничего не говорила. Как и он сам.

— Вперёд, — сказала она.

Они устремились за остальными рукокрылами. Сумрак внезапно подумал, что всё, что он когда-либо делал до этого — планировал взад-вперёд над поляной. Теперь же, первый раз в жизни, он действительно куда-то отправлялся. И конечная цель пути лежала за пределами его поля зрения.

Каждым планирующим прыжком он и Сильфида старались покрыть как можно большее расстояние. Это было сложно, потому что лес рос густо и был труднопроходимым; зачастую им приходилось отклоняться в сторону или снижаться, чтобы миновать ветку. Когда они опускались к земле настолько близко, насколько хватало духу, они садились на ствол и начинали трудный подъём, чтобы найти следующую присаду для прыжка. Сумрак знал, что ему предстоит долгое и утомительное путешествие.

— Ты можешь лезть вверх хоть чуть-чуть побыстрее? — нетерпеливо спросила его Сильфида.

— Нет, — задыхаясь, ответил он, — не могу.

Он проклинал свои отсутствующие когти и слабые задние лапы. Оглядываясь по сторонам, он рассчитывал найти место, куда сквозь полог леса проникает сильный солнечный свет, который мог бы вызвать образование теплового потока, способного поднять его. Но здесь лес был гораздо темнее, а небо — почти полностью перекрыто деревьями и растительностью. Сильфида полезла помедленнее, чтобы двигаться рядом с ним.

— Это просто потрясающе — знать, что Мама и Папа были охотниками на ящеров — сказала она.

Сумрак кивнул в знак согласия. Он сам едва мог поверить в это. Даже если он понимал, что Договор был большой ошибкой, он всё равно ощущал гордость, представляя своего отца храбрым охотником за яйцами ящеров. Ведь это же просто невообразимо — забраться в гнездо, возможно даже, охраняемое свирепыми ящерами. Может быть, его отец следил с деревьев, и, когда

никто не смотрел, бесшумно планировал вниз, прямо в гнездо, и уничтожал яйца, никем не замеченный. Но выбраться из гнезда было бы самой опасной частью предприятия. Ведь нельзя было просто сделать планирующий прыжок и ускользнуть. Спасаясь бегством, ему, должно быть, приходилось ползти по земле, и это было медленно и опасно. Отец и мать, наверное, были ужасно умными и храбрыми.

— Готова поклясться, я бы прекрасно проявила себя в этом деле, — сказала Сильфида.

— Тогда тебе пришлось бы вести себя очень тихо, — добродушно ответил ей Сумрак.

— Я могу вести себя тихо, когда захочу. Просто представь себе, если бы всё было по-другому и мы не покидали бы материк. Это просто потрясающе.

— Наверное, очень много рукокрылов погибло, занимаясь этим.

— Это не про меня, — сказал Сильфида. — Я бы была, как Мама. И все только и думали бы о том, какая я скрытная и замечательная охотница. Даже Папа.

Сумрак промолчал в ответ, не желая разрушать фантазию Сильфиды. Они полезли вдоль высокой ветки, отыскивая хорошую присаду для прыжка.

— Только не это, — с тревогой сказала Сильфида. — Мы уже потеряли их из виду.

Сумрак вгляделся в лесную темноту и не смог разглядеть других рукокрылов.

— Ещё и ты лезешь ужасно медленно, — пожаловалась Сильфида.

— Здесь же такая густая тень, — возразил Сумрак, и тут у него созрела мысль.

Он закрыл глаза, глубоко вдохнул и испустил долгий залп щелчков. Выждав мгновение, он начал разглядывать мысленным взором образы, которые приносило ему эхо от его сигналов. Первое эхо показало ему сплетение ветвей и стволов, а потом, мгновение спустя, появилась яркая вспышка слегка мерцающих расправленных парусов.

— Я вижу их! — сказал он Сильфиде, открыв глаза.

— С помощью своего эха?

Он кивнул:

— Они просто дальше впереди.

Она закрыла глаза и испустила волну щелчков, затем нахмурилась и покачала головой:

— Не понимаю, как ты это делаешь. Ты спрашивал об этом Маму или Папу?

— Не было времени.

Сильфида хрюкнула:

— Ну, именно сейчас это умение очень даже полезно для нас.

Они планировали вслед за остальными рукокрылами. Мимо них промелькнула птица, устремляясь ввысь, и Сумрак проводил её взглядом, сохраняя свою обычную задумчивость.

— А ты когда-нибудь… — осторожно начал он, — мечтала о том, чтобы летать?

Он никогда никому не рассказывал о своих мечтах, потому что они заставляли его чувствовать себя виноватым. Но, возможно, он просто глупо себя вёл, и они иногда появлялись у каждого.

Сильфида посмотрела на него.

— Нет, — ответила она.

— Правда? Совсем никогда? — он был разочарован.

— Никогда. А ты?

— Было раз или два, — соврал Сумрак. Он уже пожалел, что затронул этот вопрос.

Сильфида промолчала в ответ.

— Думаешь, я уродец? Да? — жалобно спросил Сумрак.

— Не уродец. Ты просто… иной.

— Я ощущаю себя иным, — признал он. Вдали от их дерева, в середине леса, он мог говорить честнее. — Или, по крайней мере, я думаю, что ощущаю это. Трудно сказать, что является нормальным. Ты ощущаешь себя нормальной?

— Думаю, да, — ответила Сильфида.

Сумрак силился подобрать правильные слова.

— А ты никогда не ощущала, что должна быть кем-то иным?

— О чём ты говоришь? — сердито спросила Сильфида.

— А разве ты никогда не хотела… — Сумрак осёкся и замолк.

— Чего? — она почти закричала, и Сумрак забеспокоился о том, что другие рукокрылы могли бы их услышать. — Давай, рассказывай!

— Хорошо, хорошо, — прошептал он. — Ты никогда не хотела уметь летать?

Он внимательно следил за выражением на её мордочке.

— Это же невозможно, — ответила она.

— Но хотела ли ты этого когда-нибудь? — настаивал он.

— Да, конечно. Но мы не можем летать, поэтому зачем тратить время понапрасну, думая об этом?

Сумрак ничего не ответил. Сильфида говорила, как Мама, и это его удивило.

— Ты отличаешься от остальных, Сумрак, но не настолько сильно. Думаешь, что ты можешь летать?

— Нет, нет, — поспешно ответил он. Он никогда не рассказывал ей о своих тайных попытках на Верхнем Пределе.

— Я не собираюсь никому рассказывать об этом, — сказала она. — Это было бы всё равно, что сказать, что ты хочешь стать птицей.

— Я не хочу быть птицей, — настаивал он. — Просто, когда я видел, что ящер…

Сильфида поперхнулась:

— Ты хочешь быть ящером?

— Нет же! Но его крылья выглядели примерно как мои, и я не переставал удивляться: если он может летать, то почему бы и мне не смочь?

— Ты что, не хочешь быть рукокрылом?

— Хочу, конечно. Просто мне жаль, что я не могу ещё и летать.

Они путешествовали молча. Прыжок. Подъём. Прыжок. Под ними в подлеске копошились наземные обитатели. Сумрак ощущал к ним жалость; они должны просто ужасно пачкаться в пыли, постоянно роясь в земле. Он разглядывал деревья. Ему попадались новые виды, некоторые с широкими листьями, которые шелестели на лёгком ветру. Он видел незнакомые мхи и лишайники, цепляющиеся за кору, и цветы, которых никогда не встречал раньше. Он не знал названия ни одного из них. Его поразило, насколько мало он знал, как мало видел. Крылатый ящер и рассказы его отца о прошлом заставили его с болью осознать это. Он жил на дереве у поляны в лесу на острове, а его окружал целый мир, невиданный ранее. Мысль об этом заставила его одновременно ощутить волнение и испуг.

Сидя на ветке и отдыхая после долгого подъёма, Сумрак заметил, что впереди между деревьями пробивается свет.

— Это, должно быть, поляна, — сказала Сильфида.

— Не поляна, — воскликнул Сумрак, бросаясь с ветки и обернувшись к сестре. — Берег!

Бриз трепал его шерсть и нёс с собой непривычный для него аромат. Он не смог разглядеть остальных рукокрылов впереди, и предположил, что они уже, наверное, добрались до береговой линии и занялись поисками. Чтобы убедиться в этом, он свернул в сторону с пути следования, не теряя при этом осторожности. Ему не хотелось наткнуться прямо на них.

Когда они добрались до последнего ряда деревьев, свет заставил Сумрака прищуриться. После лесного мрака он казался ослепительным. Сумраку удалось выбрать ветку, покрытую густой листвой, где можно было спрятаться, и они сели на ней. Двигаясь бок о бок, они с Сильфидой полезли по ветке в поисках хорошего места для наблюдения.

А потом он просто глазел по сторонам.

Всю свою жизнь он был окружён деревьями, ветвями и листьями. Теперь же обширное пространство, раскинувшееся перед его глазами, словно давило ему на грудь. Ветер трепал шерсть на его морде. Дыхание стало быстрым и неглубоким. Ему пришлось развернуться и снова посмотреть в лес, чтобы успокоилось сердце. Это было уже слишком.

— С тобой всё в порядке? — спросила Сильфида. Он заметил, что она тоже с трудом дышала.

— Тут есть, на что посмотреть, — хриплым голосом сказал Сумрак.

— Да уж, есть, — согласилась сестра.

Он медленно развернулся обратно. Земля образовывала плавный склон длиной в несколько ярдов, а затем резко спускалась к воде. До этого момента самое большое количество воды, которое он когда-либо видел, находилось в большой расщелине на ветке секвойи. Здесь же вода начиналась от самого берега, и всё продолжалась и продолжалась, пока не достигала неба. Он сделал глубокий вдох. Тот солёный запах, который он ощутил ранее, теперь был более острым. Поверхность воды ярко блестела, заставляя Сумрака отвести от неё взгляд. Ещё он никогда раньше не видел такого простора небес. Это вызвало у него желание прижаться к ветке и вцепиться в неё покрепче.

На мгновение он бросил взгляд на свои когти, вонзившиеся в кору. Потом он посмотрел направо и налево вдоль побережья, но не заметил никаких признаков поисковых партий.

— Как же они ищут? — Сумрак обратился к сестре шёпотом — на всякий случай, если поблизости вдруг окажутся другие рукокрылы.

— А разве они не смотрят просто с деревьев?

Сумрак взглянул вниз, в путаницу кустов, травы и тени. Так было бы очень легко что-то упустить.

— А разве им не нужно было бы спуститься на землю? — спросил он. — Чтобы разглядеть получше?

Эта мысль заставила его содрогнуться. Рукокрылы вряд ли были достаточно проворными, двигаясь на лапах. И на земле нельзя было оттолкнуться, чтобы начать планирующий прыжок. Это стало бы ловушкой. Было трудно поверить то, что его родители шли на такой ужасный риск в те годы, когда были охотниками на ящеров.

— Давай, просто посмотрим отсюда, — предложила Сильфида.

— Мы должны следить ещё и за другими рукокрылами, — напомнил ей Сумрак.

— А на что было бы похоже гнездо?

Сумрак фыркнул, поражённый их собственным невежеством. Они прошли весь этот путь, не имея чёткого представления о том, что они должны были искать.

— Должно быть похоже на гнездо птицы, разве не так? — ответил он. — Только на земле. Круг, сделанный из листьев, веток и прутьев.

Это казалось довольно логичным.

— Там, внизу, всё вперемешку, — сказала Сильфида.

У Сумрака появилась мысль. Он закрыл глаза и испустил звук. Волны его эха проникли сквозь тени и смесь красок, и вернулись, принося потрясающе чёткий образ.

— Ты пользуешься своими охотничьими щелчками? — услышал он вопрос Сильфиды.

Он кивнул, продолжая изучать ландшафт при помощи звука:

Трава.

Веточка лавра.

Камни.

Куст чая.

Насыпь из листьев…

Он позволил своим эхо-сигналам задержаться на ней. Это было нечто большее, чем просто насыпь. Это был круг из листвы — и прямо в его середине лежало нечто яйцевидной формы.

Глаза Сумрака распахнулись, сердце тяжело забилось.

— Там гнездо! — прохрипел он.

Теперь, когда он нашёл его, он ощутил себя совершенно неподготовленным.

Он в испуге оглядывался по сторонам. Где же были ящеры-родители? Появятся ли они с неба, как кетцаль, или с земли? А может, с деревьев?

— Где? Где оно? — нетерпеливо спросила Сильфида.

Он указал ей направление, кивнув головой:

— Там.

— Ты так думаешь? — голос Сильфиды звучал неуверенно.

Сумрак поглядел туда. Простым взглядом он различал его не так уверенно. Яйцо было явно крупнее птичьего — однажды он видел одно разбившееся, упавшее на землю. Это было гораздо больше и тяжелее, с более острыми концами. Оно лежало на листовой подстилке, слегка покосившись.

— Мы должны кому-то рассказать об этом, — сказал Сумрак.

— Если расскажем, нас ждут большие неприятности за то, что сбежали, — ответила Сильфида.

Сумрак вспомнил, как вёл себя отец на собрании.

— А вдруг это настоящее гнездо! — сказал он.

— Лучше бы нам в этом убедиться, Сумрак.

— Откуда я знаю, на что похоже яйцо ящера? Это не из тех вещей, о которых нам каждый день говорят Мама или Папа!

— Мы бы сразу поняли, настоящее ли оно, — ответила Сильфида с глупой уверенностью. Сумрак в нерешительности скрипнул зубами. Он боялся гнева своего отца. Но ему казалась невыносимой сама мысль о том, чтобы ничего не делать, когда это могло быть настоящее гнездо ящеров.

— Я лучше подойду поближе.

— Нет, пойду я, — возразила Сильфида. — Я старше.

— На целых три секунды!

— Я быстрее двигаюсь по земле. У тебя слабые лапы.

Сумрак был поражён, увидев охотничий азарт в её глазах.

— Нет, — быстро ответил он. — Я увидел его первым. И одному из нас следует остаться здесь, чтобы следить за окрестностями.

— Боишься, что я уничтожу яйцо, а не ты, — заявила Сильфида.

Сумрак не хотел ввязываться в спор с нею, поэтому прежде, чем она смогла возразить, он спрыгнул с ветки и спланировал на открытое место. Он приземлился как близко к гнезду, как смог. В тот момент, когда он коснулся земли, он понял, что совершил ужасную ошибку. Он ни разу в жизни не касался лапами земли. Сумрак оглянулся через плечо на деревья — они казались такими далёкими. Он разглядел Сильфиду, сжавшуюся в комочек на ветке и глядящую на него сверху. Ему хотелось побыстрее вернуться к ней, но он не позволил бы себе быть таким трусливым. Переставляя слабые лапы, он пополз среди жёсткой растительности подлеска. Добравшись до гнезда, он вскарабкался на невысокий вал по его краю. Край гнезда уходил вниз, образуя яму неправильной формы.

На её дне, не больше, чем в нескольких дюймах от него, лежало яйцо.

Сумрак съёжился, в страхе оглядываясь по сторонам. Что же толкнуло его спуститься сюда и сделать себя таким уязвимым? Поблизости могли бы быть взрослые животные. А само яйцо? Готово ли оно проклюнуться, или было лишь недавно отложено? Оно могло в любой момент задрожать и начать трескаться. Даже новорождённый ящер был бы крупнее его, и ему вряд ли нужно будет жевать Сумрака перед тем, как проглотить.

Но настоящее ли это яйцо? Ему всё равно нужно было подойти поближе. Сумрак сделал глубокий вдох, затаил дыхание и бросился вперёд, пока его нос не упёрся в скорлупу. Он понюхал. Оно пахло землей. Он коснулся его своим когтем. Оно совсем не было тёплым — разве оно не должно быть тёплым? — а когда он, сбитый с толку, убрал коготь, от поверхности яйца отшелушился кусочек. Он хрюкнул от удивления. Это была не скорлупа, от которой откололся кусочек. Это была застывшая грязь. Он снова посмотрел на яйцо, и там, откуда отвалилась грязь, увидел то, что она скрывала.

Это была всего лишь гигантская сосновая шишка, покрытая грязью!

Сумрак рассмеялся, чувствуя облегчение. Ему хотелось дать знать Сильфиде, что с ним всё в порядке, но он не хотел окликать её, если вдруг рядом окажется кто-нибудь из их колонии. Подняв паруса, он помахал ей. У него свело от отвращения живот, когда он понял, что Сильфида неистово хлопала своими парусами.

В подлеске что-то зашуршало.

Сумрак резко обернулся. Край гнезда был достаточно высоким, и он мешал ему разглядеть, что находилось на земле вокруг. Шум был очень близко; судя по звуку, это было нечто большое. Был ли это ящер? Его сердце затрепетало.

Он яростно бросился на край гнезда; шум становился всё громче, трещали ветки. Краем глаза он увидел, как взлетели несколько листьев. Его охватила ужасная слабость. Он был застигнут на земле, такой медлительный и беспомощный.

Шелест стал ещё громче и ближе, чем раньше. Если он ничего не предпримет, его могут съесть. Внезапное, всеохватное желание выжить преодолело его слабость.

Прежде, чем он сам понял, что делал, он подпрыгнул в воздух и начал быстро хлопать своими парусами. Сила, какой он никогда раньше не ощущал, разлилась от его груди к плечам, вниз по предплечьям, и ударила в его пальцы, словно разветвлённая молния. Дыхание ускорилось; сердце билось неистово, но ровно. Задержки между движениями его парусов вверх и вниз совершенно пропали, и он знал лишь, что его передние лапы и паруса находились в бесконечном движении.

Он поднимался вверх.

Земля уходила из-под него. Один фут, два, три! На сей раз никакой восходящий воздушный поток не помогал ему. Всему причиной были лишь его собственные силы. Он мог отрываться от земли! Теперь ни один хищник не смог бы добыть его. Он продолжал глядеть из стороны в сторону, видя размытое пятно своих парусов и едва понимая, как это было возможно. Всё было так, словно все прошлые препятствия, мешавшие ему махать крыльями, исчезли, наконец, в один миг.

Под ним из подлеска в воздух взмыло нечто крылатое, с клювом, набитым прутиками. Это была всего лишь птица, собиравшая материал для постройки гнезда! Именно она напугала его до полусмерти. На земле она издавала звуки, словно какое-то огромное существо.

Сумрак уже не просто поднимался; он двигался вперёд, набирая скорость. Поворачивая к деревьям, он закружился на месте из стороны в сторону, совершенно не зная, как управлять собственными силами. Всё тело внезапно показалось ему совершенно чуждым, и он не доверял себе совершение посадки. Он заметил, как Сильфида с удивлением таращилась на него, сидя на конце ветки. Он перестал махать крыльями, раскинул их неподвижно и спланировал к ней, качнув ветку.

— Ты летел, — удивлённо произнесла Сильфида.

— Я летел, — прохрипел он.

Какое-то мгновение они оба молчали, пока он переводил дух.

— Это всё из-за скорости, — взволнованно произнёс он. — Просто раньше я никогда не махал достаточно быстро!

— Раньше? Ты пробовал это и раньше? — воскликнула Сильфида.

Он поморщился: теперь его тайна стала явью.

— Ну, всего лишь несколько раз.

— На Верхнем Пределе, верно? — спросила она. — Я знала! Я знала, что ты занимаешься там чем-то странным!

— Я пробовал подражать птицам, но ничего не получалось, потому что им не нужно махать крыльями так быстро, как мне!

Сильфида нетерпеливо подалась вперёд:

— Покажи мне!

— Не здесь, — сказал он. Он боялся, что одна из поисковых партий могла бы услышать или увидеть их, и пришла бы сюда, чтобы разобраться в происходящем.

Несколькими планирующими прыжками они углубились обратно в лес и устроились на раскидистом дереве.

Сумрак сделал глубокий вдох и закрыл глаза, пытаясь воссоздать как можно более точное ощущение полёта. Он понял, что будет проще продемонстрировать это на собственных парусах.

— Вниз и вперёд, вот так, вытягивая их, а потом тебе нужно согнуть их…

— Согнуть в локтях и запястьях? — спросила Сильфида, внимательно наблюдая за ним.

— Да. А потом, смотри, ты сразу же возвращаешь их обратно, выгнутыми вверх. Поднимай их над своей головой. А затем начинаешь всё заново.

— Только и всего? — переспросила Сильфида, явно не впечатлённая.

— Только и всего.

— Это должно быть несложно.

— Ты должна махать быстро, — сказал ей Сумрак, ощущая лёгкое раздражение. Если она и дальше хотела вести себя столь самоуверенно, когда дело касалось этого, ему, возможно и не захотелось бы, чтобы она начала летать.

— Насколько быстро? — спросила она.

— Насколько сможешь.

— Хорошо, — сказав это, Сильфида прыгнула.

Отпустив ветку, она начала двигать своими парусами вверх-вниз. Она прикладывала все силы, но её взмахи были вялыми, а паруса выгибались при каждом движении вниз. Неистово молотя ими по воздуху, она медленно, но верно двигалась, но исключительно к земле.

— Держи свои паруса натянутыми! — сказал ей Сумрак. Несмотря на то, что она его раздражала, ему не хотелось видеть, что у неё ничего не получается. Если бы она смогла это сделать, можно было бы предположить, что так же смогли бы сделать и другие, и он больше не будет одиноким. Он не был бы отщепенцем.

— Маши быстрее! Не забудь сгибать их, когда поднимаешь.

Это не помогало, но она упорно продолжала, снижаясь всякий раз. Со своей ветки Сумрак мог расслышать, как она криками даёт выход силам и огорчению.

Когда она, наконец, сдалась и спланировала на нижние ветви дерева, то даже не попыталась подняться наверх, к Сумраку. Поэтому он сам спустился к ней, сделав прыжок.

— Почему у меня ничего не получилось? — задыхаясь, спросила Сильфида.

— Не знаю. Ты махала, как могла?

— Да!

— Научишься ещё, — уверенным голосом сказал он, надеясь скрыть собственные сомнения. — Первые несколько раз у меня тоже совсем ничего не получилось.

— Попозже я попробую ещё разок, — сказала Сильфида.

— Хорошо.

— Наверное, нам уже стоит возвращаться.

Сумрак кивнул. Возможность находки гнезда ящеров больше не выглядела такой уж соблазнительной. Гораздо более захватывающее событие, какое он только мог себе вообразить, только что случилась с ним самим, и память о его первом полёте пульсировала в каждом мускуле и сухожилии его тела.

На обратном пути к секвойе Сумрак не знал, лететь ли ему снова. Ему не хотелось, чтобы Сильфида думала, что он дразнит её и пытается огорчить. Но его плечи, грудная клетка и передние лапы теперь ощущались иначе. Стремление махать ими было всепоглощающим, и он отчаянно пытался удостовериться, что может сделать это вновь, что это была не просто какая-то странная случайность.

На середине прыжка он сделал первый взмах. Его паруса пошли вниз. Поднятый ими ветер обдувал его морду. Он устремился вперёд, поднимаясь. Затем он согнул свои локти и запястья, наполовину свернув паруса, выгибая передний край вверх, и поднял их со всей силы. А потом, лишь через считанные секунды, ему больше не требовалось задумываться. Инстинкт, так долго подавлявшийся, вступил в действие.

Он внимательно следил за тем, чтобы не вылететь слишком далеко вперёд Сильфиды, сворачивая назад, так что он мог попрактиковаться в технике поворотов. Их было сложно делать, и он не привык путешествовать среди ветвей на такой скорости. Пару раз он едва осознавал свои действия.

Приземление было ещё одной трудностью, поскольку даже в лучшие времена у него была склонность заходить на посадку слишком быстро. Сейчас же, прикладывая собственные усилия, он ещё меньше контролировал ситуацию. На данный момент он просто перешёл бы на планирующий полёт, чтобы сбросить скорость, и совершил бы посадку, как он всегда это делал. Он чувствовал, что это не совсем правильно, но это могло помочь ему на какое-то время.

Как он отказывался от этого и лишь планировал все эти месяцы? Этот способ было так неэффективен, его возможности — такими ограниченными, а земля всегда тянула к себе. Во время полёта все эти ограничения отпадают сами собой. Он мог подниматься и опускаться, когда сам этого хотел. Его тело словно терпеливо ожидало, пока он не осознает всю глубину своих способностей. Это был несомненный триумф.

Усталость была единственной ценой, которую ему приходилось платить. Он мог лететь лишь чуть больше минуты, но потом начинал задыхаться и должен был отдыхать. Он надеялся, что со временем его выносливость улучшится.

— Я хочу попытаться ещё раз, — сказала Сильфида. — Я наблюдала за тобой. Думаю, теперь я смогу это сделать.

— Давай посмотрим, — ответил Сумрак. — Я не могу быть единственным, кто может так делать. Это как подъём на восходящих потоках воздуха — никто не задумывался над тем, чтобы попробовать это. Если я могу так делать, то и другие смогут!

Сильфида с криком взмыла в воздух и замахала парусами. Когда летел сам Сумрак, он видел лишь размытое пятно на месте собственных парусов. Наблюдая за сестрой, он легко мог сосчитать каждый из её взмахов. Они были далеко не такими быстрыми, как нужно. И вновь она стала терять высоту, резкими рывками опускаясь всё вниз и вниз. Совершенно подавленная, она совершила посадку.

— Я не могу заставить свои паруса двигаться хоть немного быстрее, — произнесла Сильфида ломающимся голосом.

Сумрак спорхнул к ней, но она отказывалась глядеть на него. Его восторг улетучился.

— Сначала ты видишь в темноте, — пробормотала она, — а теперь ещё это.

— Прости, — сказал он.

— Я же твоя сестра! Я тоже должна уметь это делать!

— Я тоже этого не понимаю.

— О, зато я понимаю, — сказала она после паузы. — Ты другой, Сумрак. И всегда был таким. Но это — твой полёт — затмевает всё остальное.

— Должны быть и другие, кто может…

Сильфида оборвала его:

— Ни один другой рукокрыл никогда не летал, Сумрак.

— Во всяком случае, мы этого не знаем.

— Это неправильно.

Её слова уязвили его, потому что его самого беспокоила эта же мысль. Но всё равно, он не был готов сдаваться.

— Если что-то является необычным или новым, одно лишь это не делает его неправильным, — он настаивал.

— Я этого не знаю, — парировала она, бросив на него сердитый взгляд. — Всё, что я знаю — это то, что полётом занимаются только птицы.

— И крылатые ящеры, — напомнил он.

Внезапно он вспомнил сон, который приснился ему прошлой ночью. «Даю тебе мои крылья», — сказал ему мёртвый ящер. Это был только сон, но он всё равно заставлял его чувствовать боль.

— Рукокрылы созданы для планирующих прыжков, — сказала Сильфида.

— Я не уверен, что это про меня, — сказал Сумрак. — Мои паруса никогда не планировали, как нужно. Они всегда хотели махать. Всегда!

Это был первый раз, когда он признал это, и тайна, так долго пребывавшая в оковах внутри него, вырвалась на свободу с торжествующим криком.

— Как я уже сказала, это как раз то, что делает тебя другим. Это неестественно. — Сильфида выдержала паузу, как будто спрашивая себя, стоит ли говорить эти слова. — Всё это похоже на то, что ты не совсем рукокрыл.

Сердце Сумрака забилось.

— Не говори так. Я — рукокрыл!

Охваченный страхом, он почти прокричал это. Он не хотел настолько сильно отличаться от всех. Его ужасала сама мысль об этом.

В этот момент он жалел, что не может отменить всего этого. Если бы он просто не спустился на землю. Если бы эта злополучная птица просто не искала прутья поблизости и не напугала бы его до полусмерти. Если бы он просто не замахал парусами.

— Быть «другим» — это неправильно? — спросил он Сильфиду.

Она хрюкнула.

— Папа будет очень злиться.

— Думаешь?

— Он — предводитель колонии. Думаешь, ему хочется иметь сына, который порхает, словно птица?

Сумрак сглотнул.

— И помни, что сказала Мама. Веди себя, как вся колония, или же ты рискуешь быть отвергнутым колонией.

— Ты же никому не станешь говорить об этом, — поспешно сказал Сумрак. — Обещай мне, Сильфида.

— Не волнуйся, — добродушно произнесла она. — Обещаю. Я сохраню твою тайну.

Хищнозуб бродил по лесу.

После своего первого убийства его сжигал стыд — почти такой же острый, как боль, которая сводила его кишки. На берегу ручья его вырвало, и он выплюнул часть проглоченного, а затем вернулся к Рыщущим, обещая себе, что никогда больше не станет делать этого. Патриофелис прав: это было варварство. Но прошёл день, за ним другой, а память об этой тёплой плоти парамиса ни разу не покидала его. Она сохранялась у него во рту, покалывая слюнные железы. Поверхность его зубов не могла забыть экстаз разрывания плоти. Его сознание стало полем затяжной битвы, где мысли воевали друг с другом снова и снова, до самого истощения.

Это было неестественным; это было естественно.

Он не мог делать этого ещё раз; он хотел бы сделать это ещё раз.

Даже когда он спал, его мучали видения охоты, которые приносили в равной мере и угрызения совести, и восторг.

Уже наступала ночь, и он был в чаще леса; его зрачки расширились. В голове повторялись два слова.

«Я должен».

Он ушёл подальше от остальных фелид, но следовало убедиться, что за ним не наблюдают никакие другие звери.

Он очистил свой ум от всех прочих мыслей и сомнений.

Его зубы оскалились, ноздри расширились.

Там.

Мелкий наземный зверёк копал корешки у основания дерева. Хищнозуб осторожно подкрался к нему сзади. Это был не «он» и не «она». Это было «это». Это не было ни сыном, ни дочерью, ни отцом, ни матерью. Это было добычей. Это принадлежало ему, и было предназначено для пожирания.

Под его лапой хрустнул прутик; корнеед обернулся и увидел его. Они взглянули друг другу в глаза. Сначала приземистое тело корнееда не выказало ни следа тревоги. Встреча в лесу с фелидами была обычным делом, и все звери, встречаясь друг с другом, вели себя мирно. Но на сей раз корнеед, видимо, почувствовал в Хищнозубе нечто иное, чем простое безразличие.

Хищнозуб увидел, как он напрягся, готовый к бегству.

«Нет!» — взвизгнуло существо.

Хищнозуб бросился вперёд, а затем прыгнул. Это была отвратительная схватка.

Корнеед, сокрушённый всей его силой, царапаясь и кусаясь, дважды выкручивался из челюстей Хищнозуба и пытался уползти прочь на своих израненных лапах. Но каждый раз Хищнозуб опять хватал его, сильнее сжимая его горло. Убийство потребовало намного больше времени, чем ожидал Хищнозуб. Это дело было шумным, воняло потом и грязью. Когда тело пожирателя корешков, наконец, обмякло, Хищнозуб забеспокоился: их шум наверняка услышали. Тяжело дыша, он уволок тушу в густые заросли кустов чая. Его дыхание стало беспорядочным и прерывистым. Он на мгновение прислушался, но ничего не услышал рядом с собой. А потом он уже просто не мог ждать ни секунды. Кровь толчками бежала по его жилам, и он почти изнывал от желания. Он перевернул корнееда мордой вниз, чтобы больше не приходилось смотреть в его мёртвые глаза, и разорвал мягкую плоть его брюха. Он знал, что ему нужно кормиться побыстрее, потому что сильный пьянящий запах из кишок растёкся бы по лесу со скоростью бриза.

Он ел, словно изголодавшееся за много дней существо, не замечая ничего вокруг.

Когда он поднял голову, чтобы отдышаться, оказалось, что с другой стороны кустарников, не дальше, чем с пяти футов, за ним наблюдала Пантера.

— Что же ты наделал? — прошептала она.

Её нос дрожал от запаха; усы подёргивались от волнения, а уши стояли торчком. Её удивление заставило его осознать, как он мог выглядеть со стороны: кровавое месиво вместо морды и лохмотья плоти, застрявшие у него между зубами.

— Нам предназначено делать это, — спокойно сказал он. — Попробуй кусочек.

Она сделала шаг назад.

— Пантера, — произнёс он, уязвлённый страхом и отвращением, светящимися в её глазах. — Это уклад будущего. Так мы будем править.

Она развернулась и побежала прочь.

ГЛАВА 7. Уклад будущего

Сумрак проснулся рано; его мускулы так сильно болели, что он спрашивал себя, так ли сильно ему хочется летать. Когда он сделал вдох, его грудь отозвалась пульсирующим жаром, а плечи содрогнулись от боли. Попытка сложить паруса заставила его вздрогнуть. Он лежал очень тихо, слушая, как запевает утренний птичий хор: первые одиночные крики разносятся по лесу, а затем множатся, словно повторяемые эхом. Обычно их музыка наполняла Сумрака восхищением и чувством благоденствия; он любил представлять себе, что птицы своим пением творили для него день, волшебным образом вызывая солнце. Но в это утро он ощущал тяжесть волнения.

Он должен быть счастлив. Вчера они с Сильфидой вернулись к дереву задолго до остальных, присоединились к остальному молодняку, а их отсутствие оказалось совершенно не замеченным измученной Брубой. Они пережили приключение и избежали наказания. А когда настал вечер, поисковые партии одна за другой вернулись на поляну, и все они принесли одинаковые новости. Не было замечено ни единого признака присутствия ящеров или их гнёзд. На секвойе царило радостное настроение. Сумрак ощутил облегчение, зная, что остров был безопасен, и удовольствие от того, что его отец доказал, что Нова была неправа.

Но всё это казалось ему неважным.

Он умел летать.

Он закрыл глаза и вспомнил волнующие ощущения. Хотя в данный момент он ощущал себя, словно камень, пытающийся плавать. Стоит ли рассказывать родителям, что он умеет летать? Станет ли он скрывать это всю оставшуюся жизнь? Он взглянул на своих мать и отца, глаза которых ещё были закрыты, и спросил себя, что же скажут на это они.

— Идём, — сказал Сильфида, заворочавшись рядом с ним. — Я хочу есть.

Он с трудом последовал за сестрой. Прыгнув в воздух, он должен был удерживать себя от желания махать парусами. Он слегка застонал от боли, когда раскрыл паруса, туго натянул их и начал охотиться. Его пустой живот ныл, но он чувствовал себя вялым.

— С тобой всё в порядке? — спросила Сильфида, когда их пути в воздухе пересеклись.

— Просто болит, — пробормотал он.

Когда взошло солнце, на поляне стало заметно теснее. Охотничьи успехи Сумрака были скромными. Какое-то чувство тлело в самых дальних закоулках его души, и он понял, что это был гнев. Каждый мускул в его плечах и предплечьях желал махать, и всё же он отвергал самого себя. Если он умел летать, то почему он не летал? Почему он должен так сильно бояться быть таким, какой он есть?

— Ты ведь не собираешься сделать что-нибудь глупое, верно? — с участием спросила Сильфида, планируя рядом с ним.

Он накренился и свернул в сторону, кипя от злости.

Попробовав поймать бабочку-огнёвку, он промахнулся.

— Что, не слишком везёт на охоте, бесшёрстный?

Это был Кливер, который планировал прямо над ним.

Сумрак не обратил на него внимания. Он следил за стрекозой, кружащейся слишком быстро, и добыча пролетела мимо его головы, набирая высоту.

На него снова посыпались насмешки Кливера.

— Позволь, я покажу тебе, как это делается, бесшёрстный, — сказал Кливер, устремляясь вниз, на стрекозу.

Вытерпеть это Сумрак уже не смог. Его паруса мгновенно пришли в действие, и он сильно замахал ими, одновременно взлетая и закладывая вираж, а охотничьи щелчки повели его прямо к стрекозе. Он схватил её в воздухе, почти на секунду опередив Кливера.

— Вот, — крикнул он, — как это делается!

Кливер был слишком удивлён, даже чтобы закричать от негодования. Он на мгновение кувыркнулся в воздухе, выровнялся и недоверчиво взглянул на Сумрака.

Сумрак сел на ветку, его сердце торжествующе билось. Никогда ни одна стрекоза не казалась ему вкуснее. Но его ликование было недолгим.

Он заметил, что все рукокрылы, бывшие поблизости, одни в воздухе, другие на ветвях, изумлённо смотрят на него. Они таращились на него, словно на нечто чуждое, внезапно свалившееся с неба. Сильфида поспешно устроилась рядом с ним.

— Что ты натворил? — прошипела она. — А как же хранить это в секрете?

— Я… я просто не мог с этим справиться, — ответил Сумрак.

Сильфида, которая никогда не боялась быть слишком громкой, настырной в споре и даже надоедливой, сейчас казалась подавленной.

— Похоже, всё обещает закончиться очень плохо, — сказала она.

В горле у Сумрака пересохло, и он едва не подавился последним кусочком стрекозы.

— Как ты это сделал? — услышал он чей-то крик.

— Он летал! — орал кто-то. — Сын Икарона летал!

— Ты махал крыльями! — воскликнул Кливер, забираясь к ним по стволу. — Что же ты за уродец?

— Рукокрылы не могут летать! — сказал кто-то ещё.

— Этот летал! Я это видел. Он махал крыльями.

— Он — какой-то мутант! — это снова был Кливер, уже забравшийся к ним на ветку, с необъяснимым выражением, сверкающим в его глазах. Что это было — зависть, страх или ненависть?

Сейчас вокруг него толпилось всё больше и больше рукокрылов, и Сумраку это не нравилось. Почему он не сдержал себя? Секундная ошибка могла обернуться для него значительно большими неприятностями, чем он мог себе представить. Некоторые из рукокрылов выглядели не просто удивлёнными: они злились, и Сумрак уже начал опасаться того, что они могут ему сделать. Он ощутил в воздухе мускусный запах, означающий агрессию. Поэтому, увидев отца, планирующего к нему на ветку, он почувствовал огромное облегчение.

— Что здесь происходит? — резко спросил Икарон; его ноздри подёргивались, когда он почуял угрожающий настрой сородичей.

Рукокрылы на ветке расступились, и заговорили все сразу:

— Он порхал!

— Сумрак летал!

— Мы все видели, как он это делал!

— Он махал крыльями, как птица!

Сумрак мучительно ожидал, когда отец подползёт поближе.

— Это правда? — спросил Икарон.

Сумрак кивнул.

Каким бы несчастным он себя не ощущал, но, по крайней мере, с него спало бремя сохранения этого в тайне.

— Покажи мне, — мрачно сказал Икарон.

Сумрак покорно подполз к концу ветки. В его памяти всплыло быстрое и грустное воспоминание о том, как отец учил его планирующим прыжкам, а потом он прыгнул, разворачивая паруса, и взмыл в воздух. Ему был слышен рокот голосов потрясённых и изумлённых рукокрылов, наблюдавших за ним.

В какой-то момент он решил взлететь ещё выше и вовсе пропасть, чтобы не нужно было возвращаться и лицезреть гнев и позор своего отца. Он мог бы найти какое-то новое место для жизни, стать отщепенцем, вонять и кишеть клопами. Но это означало бросить мать, отца, Сильфиду, свой дом и всё, что он любил, и он знал, что никогда не смог бы этого сделать. Он должен был предстать перед своим отцом. Вздохнув, он заложил вираж и зашёл на посадку на ветке.

Двигаясь через толпу притихших рукокрылов к Икарону, Сумрак неотрывно глядел на его когти.

— С какого времени ты умеешь так делать? — услышал он вопрос отца.

— Я обнаружил это только вчера.

Он не знал точно, какого рода наказание его ожидает, но мог лишь представить себе, что оно будет суровым. «Ты не птица. Не маши. Рукокрылы планируют, а не летают». Прогонят ли его из колонии?

— Мне очень жаль, — пробормотал он.

— Думаю, это просто прекрасно, — сказал отец.

Сумрак с недоверием посмотрел на него и увидел, что его морда не хмурилась от гнева и неодобрения, а сияла от удивления. Остальные рукокрылы внезапно притихли и внимательно наблюдали за своим предводителем.

— Это правда? — спросил Сумрак.

— В самом деле? — удивлённо спросила Сильфида.

— Раскрой свои паруса, — попросил Икарон Сумрака. — Разреши мне взглянуть на тебя.

Сумрак сделал, как было сказано; отец подошёл поближе и молча изучил нижнюю сторону его парусов.

— Когда ты машешь, — спросил Икарон, — откуда приходит усилие?

— Думаю, что от груди и плеч.

Икарон кивнул:

— Да, вижу: всё так. Твоя грудь крупнее и сильнее, чем в норме. И твои плечи тоже. Они всегда были такими, с самого твоего рождения. Тебе было бы нужно много мускулатуры, чтобы двигать своими парусами так быстро, как ты это делаешь.

Сумрак безостановочно смотрел то на Сильфиду, то на Кливера. Сильнее, чем в норме. Много мускулов.

— В таком случае он не может быть единственным, кто так может, — смело сказал Кливер.

— Попробуй так же, — предложил ему Икарон. — Я никогда не слышал о других рукокрылах, которые умели летать. Не думаю, что нам хватит для этого силы мускулов.

— Должны быть и другие, — сказал Сумрак отцу.

— Не думаю, Сумрак, — Икарон покачал головой, ещё раз взглянув на паруса своего сына. — Но это и впрямь замечательно. Когда ты замахал ими во время своего самого первого планирующего прыжка, я и представить себе не мог, вообще не мог…

— Это так несправедливо, — вздохнула Сильфида и полезла вверх по дереву.

Теперь и другие рукокрылы начали расходиться, продолжая охотиться или ухаживать за шерстью. Сумрак поймал на себе несколько опасливых взглядов и расслышал какое-то нездоровое бормотание насчёт того, насколько он неправ, и что кому-нибудь ещё захочется летать, словно птица.

— Так это хорошо? — спросил Сумрак. — Уметь летать?

— А что такого? — ответил отец. — Думаю, это замечательное умение.

Сумрак по-прежнему с трудом верил в реакцию своего отца. Но он действительно выглядел восхищённым, и это помогло Сумраку избавиться от глодавшего его ощущения тревоги.

— Просто убедись, что ты находишься ниже Верхнего Предела, — сказал ему Икарон. — Птицы не потерпят ещё одного летуна на своей территории.

Всё утро Сумрак летал — ликуя, он пикировал и взмывал над поляной. Пьянящая свобода наполняла всё его тело.

Куда захочет: он мог двигаться куда захочет.

Он ловил больше добычи, чем когда-либо раньше. Теперь он был гораздо маневреннее. И что лучше всего, теперь ему больше не приходилось заниматься долгим и утомительным подъёмом обратно на дерево. Он с жалостью смотрел на других рукокрылов, карабкающихся по стволам деревьев.

Сумрак понимал, что по-прежнему быстро утомляется. Десять минут — это самое долгое время, в течение которого он мог держаться в воздухе, после чего ему требовался основательный отдых. Но благодаря тому, что он начал охотиться значительно успешнее, он понял, что в целом всё равно выигрывает во времени. Он был уверен в том, что, если он будет больше практиковаться, его мускулы станут сильнее и будут дольше держать его в воздухе.

Новость о том, что он умеет летать, облетела колонию быстрее, чем порыв ветра. Он видел, как несколько молодых зверей, в том числе Кливер, отчаянно пытались летать. Никто из них не добился большего успеха, чем Сильфида, а когда это увидели их родители, они сердито потребовали от молодых прекратить эти попытки.

В полдень, когда солнце светило ярче всего, а песни цикад почти оглушали, Сумрак нашёл Сильфиду, забравшуюся в гнездо и отдыхающую в тени. Он устроился рядом с ней и начал чиститься. Она не предложила расчесать ему спину.

— Знаешь, что по-настоящему меня злит? — спросила она. — Если бы я была единственной, кто умеет летать, Папа не позволил бы мне это делать.

— Думаешь, ты права?

— Ты же знаешь, что это правда, — сказала она; её уши подёргивались. — Если бы это случилось со мной, он бы увидел в этом просто ещё одну вещь, которую я делаю неправильно.

— Сильфида, это неправда. Он позволил бы и тебе.

Она повернулась к нему, и Сумрак был поражён презрением, светившимся в её глазах.

— Думай, что хочешь, — сказала она. — Правды это не изменит.

Она прыгнула и взмыла над поляной.

Сумрак глядел ей вслед, вначале с обидой, а потом со злостью. Она ревновала, только и всего.

Но её слова весь остаток дня звучали в его голове, и ему стало интересно проверить, есть ли в них хоть немного правды. Стал бы его отец вести себя настолько же снисходительно по отношению к Сильфиде? Или же Папа сделал особое исключение только для него?

Когда он летел через поляну, на него смотрели все. Но не все взгляды были доброжелательными. Хотя в некоторых из них светилось удивление, многие были на редкость осторожными. Ему не нравилось, когда на него глядело так много глаз сразу. Это его смущало. Сильфида вела бы себя по-другому: ей бы понравилось всеобщее внимание. Её невозможно было бы заставить не летать.

— Прочь с дороги! — рявкнул один из рукокрылов, когда Сумрак резко взвился вверх, преследуя златоглазку.

— Простите, — сказал Сумрак, отлетая в сторону, но успев перед этим стремительно схватить свою добычу.

— Это была моя еда! — сердито закричал его брат Бораско.

— Прости, — ответил Сумрак. — Я тебя не заметил.

— Тогда смотри вперёд получше! И потом, нельзя ловить добычу снизу. Так не делают. Это кража чужой еды! Нападай сверху, как это делают все остальные.

Сумрак ещё раз извинился, но, разумеется, у него и в мыслях не было ловить добычу только сверху. В чём тогда польза от полёта? Однако он мог понять, насколько сильно это злит, когда кто-то всякий раз выхватывает у тебя насекомых, взлетая снизу. Возможно, ему стоит кормиться за пределами основных охотничьих территорий. Там было гораздо меньше сородичей, и он не будет вставать у них на пути. Он вздохнул. Сильфида уже сердилась на него, и, если он не будет вести себя очень внимательно, она будет не единственной, кто не доволен им.

В эту ночь он проснулся от звука приглушённых голосов своих родителей. Они отползли чуть дальше на ветку, но Сумрак, навострив уши, мог достаточно хорошо расслышать их слова. Рядом с ним крепким сном спала Сильфида. Ему свело живот: разговор должен быть очень серьёзным, если Мама и Папа беседовали наедине среди ночи.

— Ты же знаешь, что могло бы случиться с ним там, на материке, — говорила мать.

— Очень хорошо знаю. Колония могла бы изгнать его.

— Или убить, — добавила мать.

Сумрак похолодел от страха. Они говорили о нём! Он боялся, что родители могут услышать его возбужденное дыхание.

— Именно поэтому я показал колонии, что полностью одобряю его поведение, — ответил Папа. — Если они подумают, что их предводитель это одобряет, то они тоже одобрят. Мы должны защитить его, Мистраль.

— Ты не был бы столь же терпимым по отношению к нашим первым детям, Икарон. Ты бы запретил им это.

Тон голоса Икарона был довольным.

— Возможно, но долгие годы мира и изобилия явно смягчили мой нрав. И это поистине удивительная вещь, Мистраль, признай это.

— Другие не будут относиться к этому столь же любезно, — ответила мать. — Кто-нибудь станет завидовать; многие будут просто видеть в нём уродца. — Сумрак расслышал её вздох. — У него будут проблемы с поиском пары.

Сумрак слегка расслабился. Неужели это всё, о чём беспокоилась его мать? Его это ни капли не волновало. Многие рукокрылы не находили себе пару до второго или третьего года жизни. В любом случае, это его совсем не интересовало. Не было бы особой трагедии в том, что он никогда не найдёт себе пару. У него были мать и отец, и ещё Сильфида — хотя он предполагал, что наступит время, когда Сильфида уйдёт жить со своим брачным партнёром.

— Он выглядит очень странно, — печально сказала мама. — Я люблю его, и для меня это не имеет значения, но, когда я гляжу на него, он совсем не похож на всех остальных моих детей. Он словно принадлежит к какому-то другому виду.

Сумрак не знал, сколько ещё ему захотелось бы услышать, но сейчас он не мог прекратить подслушивать.

— Он наш ровно в той же мере, что и остальные, — мягко сказал Икарон. — И у него есть то, чего нет ни у кого из остальных. Он умеет быстрее охотиться, успешнее искать пищу в лесу, высоко летать и рассказывать о мире вокруг нас. Он сможет увидеть любых хищников, приближающихся издалека, и предупредить нас. Разве это не делает его желанным супругом?

— Да, конечно. Но иногда не так уж хорошо слишком сильно отличаться от остальных. Мы тянемся к существам, которые похожи на нас самих. Это просто в порядке вещей.

— Но ведь я же избрал тебя своей спутницей жизни, — сказал Икарон.

— Да, но моё отличие невидимо.

Сумрак вздёрнул уши ещё больше. О чём же говорила его мать?

— Всякий может увидеть отличия Сумрака, — продолжала говорить его мать. — Но ты — единственный, кто знает о моём. И ты согласился, что это лучше держать в тайне.

Сумрак расслышал вздох отца.

— Возможно, я был неправ. Что такого позорного в том, чтобы обладать способностью видеть ночью?

— И я! — Сумрака прорвало прежде, чем он сумел остановить себя. Он бросился по ветке навстречу потрясённым родителям. Более спокойным тоном он сказал:

— Я тоже умею видеть в темноте!

— Умеешь? — тихо спросила мать.

Сумрак кивнул.

— С помощью своих охотничьих щелчков. С их помощью я могу видеть всё. Ты умеешь то же самое?

— Да, — хихикнув, сказала она. Потом она нахмурилась:

— Сколько ты успел услышать?

— Немного, — неловко сказал он.

Она приблизилась и обнюхала его.

— Я люблю тебя так же горячо, как и всех своих детей. Мне жаль, если это могло прозвучать как-то по-другому. И теперь я узнала, что у нас ещё больше общего. Эхозрение.

— Вы так это называете?

— Почему же ты не сказал нам об этом раньше? — спросил отец.

— Я боялся, что вы будете стыдиться меня, — ответил Сумрак. — Ведь я и так уже достаточно сильно отличаюсь от остальных.

— Мы никогда не стыдились тебя, — сказала мать. — Я просто хочу, чтобы у тебя всё складывалось как можно лучше. Именно поэтому я считаю, что некоторые вещи должны остаться в тайне.

— Но ты же рассказала Папе о своём эхозрении.

— Ему одному.

— Это было огромным преимуществом для охотника на ящеров, — сказал Икарон. — Твоя мама могла видеть на дальнее расстояние, и в темноте тоже. У ящеров было очень плохое зрение, особенно ночное. Твоя мама могла вывести нас прямо к гнёздам, и мы оставались незамеченными.

Сумрак восхищённо взглянул на маму новыми глазами — и испытал облегчение. По крайней мере, не у него одного было это странное умение.

— Почему мы умеем это делать? — спросил он.

— Не знаю. Может быть, у моих собственных матери или отца была такая же способность. Но они никогда не говорили об этом. И я никогда не признавалась им.

— Ты боялась, что тебя будут избегать?

— Да.

— Но, наверное, есть и другие, кто тоже умеет это делать, — с надеждой сказал Сумрак. — Они все просто боятся рассказать об этом, как боялись и мы сами.

— Вполне возможно, — сказал Икарон.

— Было бы лучше, если бы все просто рассказали об этом, — выпалил Сумрак. — Тогда никому не пришлось бы волноваться из-за того, что он отличается от остальных.

Мистраль кивнула с сожалением:

— Желание быть таким же, как все, очень сильно. Оно течёт в наших венах.

— Но мне ещё кажется, — сказал Икарон, — будто внутри каждого из нас покоятся семена перемен. И никто не знает, из-за чего и когда они прорастают.

Сумрак взглянул в темноту поляны. Он чувствовал себя слегка ошеломлённым из-за тех новых вещей, которые ему довелось узнать. Пока с него было достаточно. Какая-то его часть желала, чтобы он вернулся обратно в прошлое, в то время, когда ящер ещё не ворвался в их мир. Но большей частью его взволновало переосмысление самого себя.

— Я боялся, что мог оказаться ящером, — признался Сумрак.

— Сумрак, как ты мог даже подумать об этом! — сказала ошеломлённая мать.

— Ну, думал иногда, — застенчиво пробормотал он. — Мои паруса. Они выглядят очень похожими на крылья ящера. Безволосые. И мы оба умеем летать.

— Я видел, как ты рождался, — нежно сказал отец. — И я могу ручаться, что ты не вылупился из яйца.

— Ты уверен, что прежде у нас в семье никто не летал? — спросил Сумрак.

— Ты первый, — ответила ему Мистраль.

— Но, возможно, не последний, — добавил Икарон. — Кто знает, может быть, однажды все рукокрылы будут летать и видеть ночью? Возможно, ты — первый из них.

— Не забивай ему голову такими мыслями, — отругала Мистраль своего супруга. — Пока он должен держать в тайне своё эхозрение.

— Сильфида знает об этом, — признался Сумрак.

— Ладно, будем надеяться, что она станет держать это при себе. Совершенно очевидно, что скрывать способность к полёту уже слишком поздно. Но я всё равно боюсь, что из-за этого тебя будут избегать.

— Я этого не допущу, — твёрдо сказал Икарон. — По крайней мере, пока я предводитель. Никто из нас не должен бояться отличаться от остальных. Вся эта колония существует исключительно из-за того, что наша небольшая группа посмела отличаться от остальных. Двадцать лет назад мы нарушили Договор и поставили себя не просто против одной колонии, но против всей лиги зверей. Иногда наши отличия могут сделать нас великими и открыть дорогу к лучшему будущему.

Хищнозуб возвращался к Рыщущим с гордо поднятой головой. Он не чувствовал стыда; он не крался обратно тайком, словно какой-то опозоренный зверь.

Почти два дня он держался вдали от остальных, в лесной чаще, не уверенный в своих дальнейших действиях. Что, если Пантера выдала его тайну? Вдруг Патриофелис уже в гневе? Он уже подумывал о том, чтобы бежать отсюда и искать себе новые охотничьи угодья. Но это было бы слишком дорогой платой за вину, было бы его поражением. А он поступал правильно.

Когда он зашёл в центр территории клана, солнце почти дошло до высшей точки своего пути по небу. Нежась после утренней кормёжки, фелиды наблюдали за ним с земли и ветвей. Но на сей раз в их взглядах не было ни тени восхищения, и они не смотрели ему в глаза. Он ощутил запах напряжённого ожидания.

Они всё знали.

Его шаг сбился, когда он заметил Пантеру, движущуюся в его сторону. Его сердце забилось сильнее. Она не перестала разговаривать с ним, но сейчас, проходя мимо, лишь шепнула: «Не я рассказала им. Другие видели тебя и доложили об этом Патриофелису. Я хотела, чтобы ты знал об этом».

Она пошла дальше, даже не обернувшись на него.

Хищнозуб собрался с духом, добравшись до ядовитого сумахового дерева и увидев Патриофелиса, лениво развалившегося на нижних ветвях. Когда вождь заметил Хищнозуба, он встал, но не спустился, чтобы приветствовать его.

— Ты вернулся к нам, — сказал вождь фелид.

— Да.

— А правда ли то, что мы слышали? — требовательно спросил Патриофелис.

— Правда, — ровным голосом ответил Хищнозуб.

— Ты убил дружественного нам зверя. Ты не раскаиваешься?

— Мы убиваем всё время. Личинок и насекомых.

— Эти существа ничего не значат. У них нет чувств!

— Они дёргаются, умирая. Они тоже хотят жить. Мы просто не чтим этого.

Патриофелис нетерпеливо фыркнул; доводы Хищнозуба его не впечатлили.

— Ты убил другого зверя. Это не в порядке вещей!

— Ящеры питались нами. Мы должны питаться другими существами, если хотим выжить.

— Так же ты говорил и прежде, — Патриофелис расхаживал по своей ветке на сумаховом дереве. — Но это привнесло бы в наш мир анархию. Если бы мы все охотились друг на друга, пролилось бы гораздо больше крови, чем когда на нас охотились ящеры.

— Ровно так, как и должно быть, — сказал Хищнозуб.

— Нет. Я запрещаю это.

Затем голос вождя ненадолго смягчился:

— Ты был всеми любимым членом клана, Хищнозуб. Никто не охотился лучше и не сражался яростнее, чем ты, во имя выполнения Договора. Вернись к нам. Вернись к нам и откажись от своих разрушительных позывов.

— Не вернусь, — сказал он. — Мои позывы естественны и правильны.

— Тогда это место больше не может быть твоим домом.

— Пока ты вождь — нет, — ответил Хищнозуб, чувствуя, что его мускулы напрягаются, а сухожилия натягиваются, как струна. — Возможно, измениться нужно тебе самому.

— Нет, Хищнозуб, тебе.

Хищнозуб поднял левую заднюю лапу и обильно помочился на землю, отмечая свою территорию.

— Слезай со своего дерева, — сказал он, — и давай посмотрим, кто больше подходит на роль вождя клана.

— Это было бы не лучшее испытание на пригодность на роль вождя, — ответил Патриофелис.

С соседних ветвей на землю спрыгнула дюжина самых сильных фелид, окружая Хищнозуба и защищая своего вождя.

— Уходи! — крикнул Патриофелис. — Отыщи себе где-нибудь новый дом, подальше отсюда!

Хищнозуб присел и зарычал, и на миг остальные фелиды дрогнули. Он знал их всех. Они играли, чистились и охотились вместе, и никто из них не был ему ровней в драке один на один. Но они объединились и обратились против него. Его повалили на землю, исцарапали и избили лапами. Когти расцарапали его живот и бока. Челюсти хватали и тянули его плоть.

Он вертелся на месте и сопротивлялся, разозлившись, что его одолевают численным превосходством. Он надеялся, что Пантера не видит этого унижения. Хищнозуб знал, что не мог выиграть в этой борьбе. Шатаясь, он поднялся и бросился прочь, поворачиваясь, чтобы рявкнуть или зашипеть на своих преследователей.

Они не подходили к нему слишком близко, чтобы начать драться, но медленно двигались вперёд, вынуждая его уйти прочь из клана.

Оказавшись в одиночестве, он развернулся и, хромая, побрёл в лес. Его раны сочились кровью, в голове сверкали вспышки ярости и боли.

ГЛАВА 8. Терикс

— Икарон, мне нужно с тобой поговорить.

Когда сгущались сумерки, Нова спланировала со своего насеста вниз. Сумрак перестал чиститься и взглянул на Сильфиду и маму. В голосе Новы явно слышались серьёзные нотки.

— Если это насчёт колонии, поговорим наедине, — ответил Икарон.

— Это насчёт твоего сына, — сказала Нова. — Он должен присутствовать при этом.

Сумрак с беспокойством взглянул на отца. Что же такого он сделал? Он мог лишь предполагать, что это имело какое-то отношение к его полёту, но он вёл себя очень осторожно и охотился в стороне от остальных, поэтому не мог им помешать. И он никогда не залетал за Верхний Предел, на территорию птиц.

— Ладно, — спокойно сказал Икарон. — Расскажи мне, в чём дело.

— Многие из нас обеспокоены полётами твоего сына. Это должно прекратиться.

— Должно? — вздыбив шерсть, переспросил Икарон. — Это слово, которым могу пользоваться лишь я.

— Это вызывает волнение и огорчения. Другие семьи считают это вредным. Он насмехается над нашим видом. Мы никогда не порхали. Это не в нашей природе. Он пробует быть стать тем, чем не является.

— Он мой сын, — сказал Икарон. — И он такой, какой он есть.

Сумрак ощутил огромную благодарность своему отцу.

— Птицам это не понравится, Икарон.

— Не понравится? Не думаю, что это хоть как-то их касается.

— Им не понравится видеть зверя в воздухе, рядом с их гнёздами, возле их насестов.

— Сумрак будет держаться подальше от их гнёзд; я доверяю его здравомыслию.

— Некоторые говорят, что он проклят.

— Что? — вскрикнул от удивления Сумрак.

Отец повернулся к нему, взглядом призывая соблюдать тишину.

— Они думают, что его заразил крылатый ящер, который умер у нас на поляне, — продолжала Нова. — Они говорят, что он каким-то образом подхватил болезнь от ящера. Это изменило его, и теперь он летает.

Сумрак вновь ощутил на себе сильную вонь последнего выдоха ящера. В его груди огнём разлилась паника. Это чем-то напоминало его сон. Он никогда не мог выбросить из головы мысль о том, что ящер так или иначе стал причиной появления у него новых способностей.

— Это, — с презрением произнёс Икарон, — чепуха и суеверия в самом худшем своём виде. Нет никакой заразы, никакой инфекции. От тебя, как от старейшины, я ожидал бы усилий по искоренению такого рода слухов, а не по распространению их.

— Возникнет недовольство, — пробормотала Нова.

— Ага! Вот теперь мы добрались до самой сути вопроса, — сказал Икарон. — Многие слишком торопятся примерить к себе способность к полёту. Вся поляна мелькала от их взмахов. Все эти вопли о неправильности происходящего рождены исключительно их неудачами.

— Как я вижу, ты не желаешь уступать в этом вопросе.

— Ни на шаг. У моего сына есть особый дар. Если он есть, зачем его стыдиться? Почему он не должен пользоваться им в собственных интересах?

— Это может быть в его интересах, но не в интересах нас всех, как единого целого, — сказала Нова. — Вот, о чём ты должен побеспокоиться в первую очередь.

Сумрака поражало, что у неё хватает сил говорить таким образом с его отцом. Он почти восхищался ею, потому что в своём воображении он едва смог бы даже просто пискнуть под прицелом столь сурового взгляда. Он видел, как у отца напряглись мускулы.

— Эта колония всегда была предметом моей главной и нежной заботы, — сказал Икарон. — И когда я увижу, что её благополучие действительно находится под угрозой, я буду действовать. Хочешь добавить что-то ещё к уже сказанному?

— Я всё сказала, — ответила Нова и начала карабкаться обратно на свой насест. Она была почти такой же старой, как отец Сумрака, и её лапы устали.

Пока впечатление от этого противоборства было свежо, Сумрак чувствовал себя изнурённым.

— С тобой всё в порядке? — спросила его мама, и он понял, что весь дрожит.

Он кивнул.

— Не поддавайся этой чепухе, — сказал отец. — Некоторые рукокрылы всегда с подозрением относятся к чему-то новому — и завидуют.

— Я боялась, что это случится, — сказала мать Сумрака.

— Я пытался не вставать ни у кого на пути, — сказал Сумрак. — И даже не летал вблизи птичьих гнёзд.

— Не думаю, что Нова говорила от имени кого-то иного, кроме самой себя, — ответил ему отец, — и, возможно, нескольких других недовольных рукокрылов.

— Кливер и Эол болтали об этом, — сказала Сильфида.

— Молодняк, который вряд ли умеет что-то ещё, — пренебрежительно сказал Икарон. — Я ничего не слышал от семей Барата и Сола. Всё хорошо, Сумрак.

— Ладно, — ответил он, уверенно кивнув. Но он видел, что его мать волновалась, и вовсе не ощущал уверенности. Он хотел летать. Он любил это. Но он не хотел быть отщепенцем. И конечно, несмотря на слова его родителей, где-то должен быть кто-нибудь ещё, похожий на него.

На следующее утро Сумрак вернулся на Верхний Предел, чтобы наблюдать за птицами. Ему по-прежнему нужно было многое узнать о полёте. Он был особенно недоволен своей техникой посадки, и надеялся, что птицы смогут его чему-то научить.

Он только что пронаблюдал, как одна птица села на соседнее дерево, и ожидал, когда она снова взлетит, но в это время у него возникло странное чувство, что наблюдают за ним самим. Он взглянул вдоль ветки, ожидая увидеть Сильфиду, или, возможно, Кливера или Эола, шпионящих за ним. Сумрак знал, что они провели много времени на Верхнем Пределе, затевая свои бесконечные состязания в охоте. Но не было ни единого признака их присутствия. Шерсть на его загривке встала дыбом. Он запрокинул голову назад и увидел, что прямо над ним, на расстоянии двух футов, на соседнюю ветку забралась птица. Сумрак даже не слышал, как она прилетела.

Она очень внимательно разглядывала его, поворачивая голову резкими короткими рывками, словно изучая его под всеми возможными углами зрения. Её клюв был слегка зазубрен по краю, словно в напоминание о некогда росших в нём зубах.

Сумрак отодвинулся назад, чтобы ему было проще разглядеть её. Птица перепорхнула, но не взлетела. Она продолжила разглядывать его смелыми чёрными глазами. Сумрак расстроился. Он никогда не был так близко к птице, и, конечно же, ни разу не встречал такую, которая проявляла интерес к нему самому.

— Почему ты таращишься на меня? — спросил он.

— А почему ты таращишься на нас? — парировала птица; в её голосе слышалась странная мелодичная трель.

— Я хочу увидеть, как ты летаешь, — ответил Сумрак.

— Ну, а я хочу увидеть, как летаешь ты, — сказала птица. — Ты — это тот самый, кто умеет летать, правильно?

— Да, — он не видел смысла в том, чтобы отрицать это, поскольку новости о его полёте явно добрались и до территории птиц. Он завидовал этим существам и восхищался ими всю свою жизнь, но никогда не предполагал, что однажды станет говорить с одним из них. Он подозревал, что это вообще не разрешалось. Потом ему нужно будет спросить об этом у Папы.

— Все о тебе говорят, — продолжала птица.

— И что же они говорят? — Сумраку захотелось это знать.

— Им это не нравится. Они думают, что это нелепо. Я тоже хотел посмотреть. Это выглядит невозможным. У тебя даже нет перьев на крыльях.

— Чтобы летать, перья не нужны, — сказал Сумрак. — Да и крылья тоже. У меня есть паруса.

— По мне, они похожи на крылья.

— Мы их называет по-другому.

— У тебя есть имя? — спросила птица.

— Конечно, есть! А у тебя?

— Несомненно. Просто я не был уверен, утруждаете ли вы себя заботой давать имена друг другу. На мой взгляд, вы все выглядите довольно похожими.

Сумрак был возмущен. Ему всегда говорили, что птицы были грубыми и надменными существами, и теперь он понимал, почему.

— Ну, наверное, вы все тоже выглядите одинаковыми на наш взгляд.

— Какая чушь! — сказала птица.

Какое-то мгновение они оба молчали.

— Меня зовут Терикс, — сказала затем птица, добавив к этому трель, которую Сумрак воспринял как знак примирения.

— Я Сумрак. А ты птица-он, или птица-она?

— «Он»! — сказал Терикс, раздражённо дёрнув головой. — Это же очевидно!

— И из-за чего же это очевидно?

— Просто послушай мой голос!

Терикс издал короткую трель, и хотя она звучала очень приятно, Сумрак не знал, звучала ли она как у самца, или как у самки.

— Просто тон голоса несколько ниже, чем у самок, — услужливо подсказал Терикс. — И мелодия попроще.

Сумрак кивнул с таким видом, словно ему всё было совершенно ясно.

— Ну, а мне, со своей стороны, не легче узнать, какого пола ты, — сообщил ему Терикс.

— Мужского, — сказал Сумрак.

— Приму твои слова как данность, — ответил Терикс.

— А каков твой возраст? — спросил Сумрак.

— Четыре месяца. А твой?

— Почти восемь.

— Интересно, что птицы взрослеют быстрее, — заметил Терикс.

— Правда? — спросил Сумрак.

— О, да! Я уже почти полностью вырос. Но, похоже, тебе пока ещё есть, куда расти.

Сумрак чувствовал, что ему следует возразить, но предположил, что птица была права. Он ещё далеко не сравнялся в размерах со своим отцом. Однако его несколько раздражало то, что Терикс уже был гораздо крупнее его.

Сумрак огляделся, надеясь, что никто из его колонии не мог услышать их разговор. Ему не хотелось наживать себе неприятностей — хотя ему никогда не говорили, что это было не по правилам. Но в любом случае, Терикс не выглядел опасным, и они оба находились на собственных территориях. Никто не нарушал границ. Сам по себе Терикс выглядел довольно красиво. У него были ярко-жёлтая грудь, белое горло и серая голова. Сумрак поймал себя на том, что его выражение несколько сбивало его с толку: это была словно маска, а всю живость ему придавали ясные глаза.

— Ты живёшь на острове? — спросил его Сумрак.

— О, да, и я уже облетел его весь.

Сумрак с трепетом подумал о такой свободе и скорости. И сейчас они у него были. Его паруса могли унести его туда, куда ему хочется.

— А ты был на материке? — спросил он.

Терикс нетерпеливо перепорхнул с ветки на ветку.

— Нет ещё. Родители говорят, что я ещё не готов. Хотя уже скоро.

Сумраку стало интересно, позволят ли его собственные родители когда-нибудь совершить такое путешествие. Ведь там был бы целый новый мир. Но, судя по тем обрывкам слов, которые он слышал, мир выглядел жестоким и страшным местом.

— Давай, посмотрим, как ты летаешь, — предложил Терикс.

Сумрак на миг задумался.

— Хорошо, — сказал он, — но только если ты потом пару раз покажешь мне, как ты садишься.

Терикс отвесил быстрый поклон и чирикнул. Сумрак счёл это за согласие.

Он бросился с ветки, с силой взмахивая парусами и взлетая всё выше по мере того, как набирал скорость. Он сделал несколько кругов над поляной, убедившись, что всё время остаётся ниже Верхнего Предела, а затем неуклюже зашёл на посадку.

Терикс изучающее разглядывал его сверху.

— Ты очень быстр и ловок в воздухе, — сказал он, удивив Сумрака этим комплиментом. — Но я вижу, что над твоей посадкой ещё нужно работать и работать.

— Да, — ответил Сумрак. — Может быть, ты сможешь показать мне, как это делать.

Наблюдая, как Терикс взлетает и садится так близко к нему, Сумрак понял, насколько сильно различной была техника их полёта. Садясь, Терикс держал свои крылья высоко, взмахивая только их оперёнными концами, чтобы замедлить движение и точно сесть на кору. Сумрак понял, что эта техника вряд ли смогла бы когда-нибудь стать полезной для него. Он всегда садился значительно быстрее. Что касалось взлёта птицы, то крылья Терикса, похоже, поднимали его сразу же, как только он подпрыгивал в воздух. Сумраку нужно было очень сильно и быстро хлопать своими парусами. Он понял, что обладал лучшей маневренностью, чем птица, особенно в ограниченном пространстве, но он и представить себе не мог, что его полёт когда-нибудь станет таким же изящным.

Что же облегчало полёт птицам: перья или просто форма крыльев сама по себе? Он не мог ни угадать очертания пальцев под всеми этими перьями, ни увидеть торчащие среди них когти. У Терикса они были только на лапах.

— Можно мне получше рассмотреть твои крылья? — спросил Сумрак и, не дожидаясь ответа, быстро перепорхнул на ветку к Териксу.

От удивления Терикс отскочил назад.

— Ты находишься на территории птиц, — сказал он, и его голос казался слегка сдавленным.

— Ой, — Сумрак совершенно забыл об этом. — Прости. Мне отступить обратно? Ты меня боишься?

Терикс высоко поднял голову:

— Я тебя не боюсь! Даже если ты яйцеед.

— Яйцеед? — переспросил Сумрак в замешательстве. — Я не ем яиц!

— Ешь. Яйца ящеров. Родители мне рассказывали.

— Ой. Нет, только не мы, — сказал Сумрак, стремясь разрешить это недоразумение. — Рукокрылы на материке охотятся на яйца ящеров. И на самом деле они не ели их — они лишь хотели уничтожить их, чтобы не родилось больше ящеров. Но мы этого не одобряем. Именно поэтому мы живём здесь. Мы не хотели охотиться на яйца.

Терикс с сомнением покачал головой.

— Но на этом острове некогда водились ящеры.

— Нет, — сказал Сумрак. — Здесь никогда не было ни одного. Именно поэтому мы остались здесь. Это место было таким безопасным.

Терикс лишь продолжил качать головой.

— Ты не прав, — сказал он. — Когда-то здесь жили ящеры, и мой прадед говорил, что вы, рукокрылы, разорили их гнездо.

— Когда? — нетерпеливо спросил Сумрак.

— Двадцать лет назад.

— Это ты не прав! — ответил Сумрак, рассердившись. — Да что ты, вообще, знаешь? Ты выглядишь так, словно вылупился из яйца пять секунд назад!

Терикс прыгнул вперёд и угрожающе разинул клюв. Сумрак отполз назад. Клюв оказался острым.

— Я своими глазами видел кости! — настаивал Терикс. — Мы видим намного больше, чем вы — ленивые рукокрылы.

— Ну, и где же они?

Сумрака совершенно не убедил рассказ птицы, но он был озадачен её свирепой убеждённостью.

— На юго-востоке отсюда, — сказал Терикс, дёрнув головой. — Это недалеко, если ты полетишь. Там есть другая поляна, не такая большая, как эта, и сразу за ней земля немного опускается. Там, где деревья растут пореже, ты сможешь увидеть большие кости на земле. Сам слетай, и убедись.

— Слетаю.

Сверху послышалось громкое хлопанье крыльев. Испуганный Сумрак взглянул вверх и увидел другую птицу, заходящую на посадку между ним и Териксом. Она обладала такой же окраской, как и Терикс, но была чуть крупнее, и ветка согнулась под её весом.

— Проваливай отсюда, — вопила птица. — Яйцеед!

— Мама… — начал Терикс.

— Как ты смеешь вторгаться на нашу территорию! — верещала птица-мать

Сумраку, хлопала крыльями и едва не сдувала его с ветки.

— Простите, — выдавил из себя Сумрак, карабкаясь обратно. — Я не собирался…

— Мы видели, как ты летаешь здесь, — визжала птица-мать. Её хохол раскрылся, показывая яркие красные перья под ним. — Не имеешь права! Прекрати летать, ради собственной пользы! Есть те, кто с удовольствием оторвал бы крылышки от твоего крохотного тельца!

Сумрак мельком увидел Терикса, съёжившегося за своей матерью, дёргая головой и топорща хохолок. Сумрак чувствовал, как сильно он был напуган.

— И держись подальше от нашей территории! — прошипела птица-мать, нацелив на Сумрака широкий зазубренный клюв. Сумрак прыгнул, разворачивая свои паруса, и по спирали бросился вниз среди ветвей большой секвойи. Быстрый взгляд назад показал, что за ним нет погони, и он сел. Сердце трепетало, словно крылья моли. На него ещё ни разу не нападало другое животное. Он ощутил взрыв негодования: кто она такая, чтобы требовать от него прекратить летать?

Яйцеед!

Это было так несправедливо. Его отец переселился на остров, чтобы уйти от пожирателей яиц. Но эти птицы по-прежнему обвиняли их в тех вещах, которых они никогда не делали.

Он не знал, как ему поступить. Если он расскажет об этом матери и отцу, то его ждут большие неприятности уже лишь из-за разговора с птицей. Вылазка на их территорию была ещё более серьёзным проступком. Он поверить не мог в то, насколько по-дурацки себя вёл. Если бы об этом узнала Нова, она сказала бы, что была права, и что его полёт лишь ещё больше разозлит птиц и принесёт неприятности всей колонии.

Но что, если история Терикса о костях ящеров и яйцеедах была правдой? Его отец должен знать об этом.

Сумрак прекратил дрожать. Его живот больше не сжимало и не скручивало. Он всегда мог взглянуть на это своими собственными глазами. Терикс сказал, что это место неподалёку. Тогда, если бы птица соврала, Сумрак вообще ничего не сказал бы своим родителям. Он мог бы просто забыть об этом и запомнить, что никогда не следует вновь связываться с птицами. Варварские существа. Он пойдёт и сам отыщет кости ящеров — если их ещё можно там найти.

Сумрак уже пролетел через поляну, которую описал Терикс, а когда земля стала опускаться, он замедлил полёт. Деревья росли реже. Ему не нравилось оказаться в лесу в полном одиночестве. Всё было бы не так плохо, если бы он был вместе с Сильфидой, но теперь он нервничал и чувствовал себя уязвимым. Рукокрылам точно не запрещалось исследовать мир; просто никто этим не занимался всерьёз. Повода не было. Всё, что им было нужно для жизни, находилось в окрестностях секвойи.

Это, наверное, как раз то самое место. Он не хотел спускаться слишком близко к земле, особенно после своего последнего страшного опыта на поверхности. Он сел на ветку и посмотрел в зелёно-коричневую мешанину, испещрённую яркими пятнами цветущих лиан. Солнечный свет пробивался вниз, но всё равно во многих местах была густая тень. Его эхозрение осветило их, и когда он начал искать кости, подлесок был виден очень чётко.

У него перехватило дыхание.

Терикс не соврал. Они были покрыты зелёным мхом и обвиты усиками растений, поэтому, пользуясь лишь зрением, он мог бы принять их за изгибающиеся ветви. Но его эхозрение отчётливо определило, в каком порядке они располагались: это был ряд арок, поднимающихся из земли.

Рёбра!

То, что вначале выглядело как листья, прилипшие к рёбрам из-за дождя и грязи, оказалось остатками кожи и чешуи.

Почему же ни одна из последних экспедиций рукокрылов не наткнулась на эти останки? Он предположил, что все они были связаны с побережьем и ничего не искали в самом лесу. И было бы достаточно легко не заметить кости, если не знать, что они были там.

Он продолжил исследовать их своим эхозрением, изменяя силу щелчков. За рёбрами он обнаружил гладкую поверхность большого черепа, очистившуюся за все эти годы. И разбросанные по всему подлеску…

Сумрак очень долго изучал эти вещи, слушая потоки возвращающегося к нему эха, чтобы быть до конца уверенным.

Это могли быть только осколки яичной скорлупы, толстые и морщинистые снаружи, но гладкие и вогнутые с внутренней стороны. Среди осколков скорлупы были рассыпаны мелкие кости. Возможно, кость ноги. Когтистая ступня. Два черепа, не намного больше его собственного.

На этом острове жили ящеры, и похоже на то, что их яйца были уничтожены.

Но кто из рукокрылов их колонии смог бы это сделать?

Ответ пришёл к нему едва ли не раньше, чем он задался этим вопросом.

Нова.

Когда он летел обратно к секвойе, голова гудела от только что увиденного. Он был уже недалеко от дерева, когда разглядел впереди другого рукокрыла. С удивлением он осознал, что рукокрыл не планировал в воздухе. Он пытался летать.

Сумрак подлетел ближе, стараясь получше разглядеть его сквозь путаницу ветвей, спрашивая себя, кто же это, на самом деле, мог быть. Его успехи были ничуть не больше, чем у любого из остальных; он неуклюже махал парусами, взбалтывая ими воздух, но совсем не двигался. Всё дело только в скорости, с сожалением думал Сумрак; они никогда не сумеют достаточно быстро хлопать своими парусами.

Он не хотел смутить своим появлением рукокрыла, и готов был его облететь, когда разглядел полосы серой шерсти у него на боках. Неожиданно рукокрыл развернулся в воздухе и взглянул прямо на него; Сумрак понял, кто это был. Его отец быстро раскрыл паруса полностью и спланировал, опустившись прямо на ветку.

— Сумрак? — окликнул он.

— Привет! — отозвался Сумрак, порхнув поближе. Он чувствовал себя неловко: отец явно не хотел, чтобы кто-нибудь его увидел.

— Я хотел попробовать, — бодро сказал отец. — Просто узнать, что чувствуешь, когда делаешь это.

Когда Сумрак сел, он смог разглядеть, что отец тяжело дышал. Он явно очень старался, причём достаточно долго.

— Это действительно трудно, — сказал Сумрак. — И утомительно. У меня самого всё ещё есть трудности…

Отец с нежностью понюхал его.

— Не надо утешать меня, Сумрак. Я слишком стар и мудр, чтобы тосковать о чём-то, чем мне не дано обладать. Я полностью удовлетворён тем, что умею планировать.

— Да, знаю, — сказал Сумрак, кивнув в знак согласия. До него дошло, что они оба притворялись. Внезапно ему стало грустно. Он всегда видел, каким упорством обладает его отец. И вопреки здравому смыслу он надеялся, что его отец сможет летать, даже если у него в груди плечах не будет правильных мускулов. Но отец сдался, и Сумрак ненавидел это чувство. Кроме того, это заставило его слегка испугаться.

— Где ты был? — спросил его отец. — Мне не нравится, когда ты улетаешь так далеко от дерева.

— Знаю, прости. Но… — он пытался придумать, с чего лучше начать. Он планировал свою речь по пути домой, но эта внезапная встреча совершенно сбила его с мысли.

— Я был на Верхнем Пределе, — начал он, — и у меня был разговор с птицей.

— Ты говорил с птицей?

— Мы оставались на своих собственных территориях. Главным образом, — добавил Сумрак, и поспешно продолжил. — Он хотел увидеть, как я летаю, а я хотел посмотреть, как летает он, а потом, чуть позже, он назвал меня яйцеедом.

— И это в наше время? — сказал отец и расхохотался. — Вижу, они явно знакомы с тем, что делали наши дальние родичи на материке.

— Я пробовал объяснить, что мы были другими, — продолжил Сумрак. — Но Тер…

Он замолк на полуслове, не желая, чтобы его отец знал, что ему известно имя Терикса; было бы похоже на то, что они стали друзьями.

— … Птица сказала, что когда-то на этом острове жили ящеры, и что мы разорили их гнездо.

Икарон казался настроенным скептически.

— Вряд ли птицы — самый надёжный источник сведений. Между нами и ними никогда не было дружбы. Они — потомки ящеров.

— Правда?

— Чистейшая. Давным-давно они были пернатыми ящерами, которые умели лазать по деревьям. Потом они научились летать.

Сумрак был настолько поражён этой информацией, что ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

— Просто птица сказала мне, что на острове были кости ящеров. Она рассказала мне, где можно их найти.

Икарон отвёл взгляд от морды своего сына.

— И ты нашёл эти кости? — спросил он.

Сумрак взволнованно кивнул.

— Опиши мне их.

Сумрак приложил все усилия, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Отец внимательно слушал. Потом Сумрак рассказал ему разбитых яйцах, и о крошечных разодранных на куски скелетах среди осколков скорлупы.

— Птица сказала, что её прадед видел, как рукокрыл разбил яйца, — сказал Сумрак. — И я знаю, кто это, наверное, был. Это Нова! Как ты думаешь, Папа? Ведь это как раз то, что она наверняка бы сделала!

Отец не ответил, и когда молчание затянулось, пульс Сумрака участился. Рассердился ли на него Папа? Его мысли тревожно метались, и он понял, насколько опрометчиво он поступил. Он просто принял рассказ Терикса за правду.

— Это серьёзное обвинение, Сумрак, — сказал отец. — Если такое дело действительно случилось, то это ужасное злодеяние, и его явно держат в секрете. Мне не нравится даже простая мысль о том, что Нова могла быть способной на такую непорядочность.

— Прости, — сказал Сумрак, сгорая от стыда.

— Я должен сам исследовать останки. Они похожи на останки ящеров, но я хочу убедиться в этом. Может быть, они уже вековой древности, и животные умерли задолго до того, как мы прибыли на этот остров.

Его ноздри раздулись от отвращения:

— … Но если это сделал кто-то из нашей колонии, я сделаю всё, что смогу, чтобы выяснить, кто это сделал, — он промолчал. — Но, пока я не узнаю больше, не говори об этом никому, Сумрак. Ни Сильфиде, ни даже вашей маме.

Сумрак с жаром кивнул, польщённый тем, что ему поручили хранить такую важную тайну.

Хищнозуб проснулся быстро; его когти уже были выпущены, а в горле стоял ком. Он был окружён другими фелидами, и лунный свет отражался в их глазах. Вне всяких сомнений, они были подосланы Патриофелисом, чтобы изгнать его ещё дальше от земель Рыщущих.

— Я буду драться, — коротко бросил он им, оскалив зубы.

Ближайший из них покорно отступил назад:

— Мы пришли не драться, — услышал он спокойный голос самки.

Хищнозуб шагнул ближе, понюхал и вспомнил её. Это была Миацида, превосходная охотница на ящеров. Он обошёл остальных фелид, обнюхивая и узнавая многих из них. Всего их было двадцать пять, среди них были и самцы, и самки. Когда он понял, что среди них не было Пантеры, его сердце быстро и сильно сжалось от печали.

— Почему вы пришли? — спросил Хищнозуб.

— Мы похожи на тебя, — ответила ему Миацида. — Мы тоже жаждем плоти.

— Ого, — довольно произнёс Хищнозуб. Он знал, что не мог быть единственным. Другие, наверное, проверили свои зубы на детёнышах ящеров и падали. Ему стало интересно, сколько из них окажется достаточно смелыми, чтобы признать это.

— А Патриофелис знает, что вы пришли ко мне?

— Нет, — ответила Миацида.

— Вы уже убивали?

— Нет, — сказала Миацида. — Мы боимся, что нас поймают и выгонят.

— Тогда вы должны спросить себя, насколько велика ваша жажда плоти, — ответил Хищнозуб. — Я пробовал подавлять свою, но её невозможно подавить. Вы должны спросить самих себя, хотите ли вы охотиться и убивать.

— Мы сделали это, — сказала Миацида, взглянув на других фелид.

— Но вы хотите оставить клан Рыщущих навсегда? — спросил Хищнозуб.

— Конечно, если мы вернёмся все вместе и поговорим с… — начала Миацида, но Хищнозуб оборвал её.

— Нет, — сказал он. — Патриофелис стар и закоснел в своих взглядах. Он живёт прошлым, и он не позволит нашим новым вкусам распространиться среди Рыщущих. Он боится войны, но это всегда путь, ведущий в будущее. Слишком многие звери вокруг нас кормятся насекомыми и растениями. Рано или поздно некоторые звери начнут охотиться на других зверей. Питаясь мясом, они станут сильнее и крупнее. И тогда они станут новыми хищниками, которых все мы будем бояться. И я говорю: давайте, мы будем этими хищниками. Но Патриофелис не будет вас слушать и делать выводы.

— Тогда мы можем свергнуть его, — сказала Миацида.

Хищнозуб зарычал.

— Патриофелиса сильно любят, и многие будут сражаться ради него. У нас не будет даже надежды на победу. Как только вы начнёте охотиться и убивать, возврата уже не будет, — он делал паузу. — Желаете ли вы оставить клан Рыщущих навсегда?

— Да, — ответила Миацида после секундного колебания.

Один за другим остальные фелиды тоже дали своё согласие.

— И готовы ли вы сделать меня своим новым вождём? — потребовал ответа Хищнозуб.

Миацида взглянула на других фелид, а затем вновь устремила свой взор на него.

— Готовы, — ответила она.

ГЛАВА 9. Изгой

Во сне он видел, как, ликуя, взлетает над деревьями. Птицы глядели на него со своих насестов. Каждый раз, когда он смотрел вниз, их становилось всё больше и больше, пока ветки не стали казаться сделанными из одних перьев, крыльев и клювов. Птицы пели для него: вначале сладко, но затем музыка стала звучать совершенно зловеще.

Как он проснулся, образы из сна растворились в его мыслях, но рассветный птичий хор остался, разносясь по всему лесу. Он вслушался в него, и шерсть у него на шее встала дыбом. Этим утром в нём действительно звучало нечто зловещее: грубая, злорадная агрессия. И что самое странное, он думал, что слышал рефрен, который разнообразила мелодия — а такого, насколько он знал, птицы никогда ещё не делали.

— Приходи и посмотри, — много раз пели птицы. — Приходи и посмотри, как устроен этот мир.

Что же они хотели, чтобы он увидел?

На самой секвойе рукокрылы начинали встряхиваться, а несколько из них уже охотились над поляной. Сильфида и родители проснулись, а когда они обменялись утренними приветствиями и начали чиститься, странный рассветный хор полностью стих. Похоже, больше никто этого не заметил, и сам Сумрак уже готов был подумать, что это было лишь его беспокойное воображение — память о той свирепой матери-птице — или же какой-то звуковой мираж, родившийся в его сонном воображении.

Когда он летел вдоль ветки, испещрённой пятнами света восходящего солнца, ему было приятно ощущать, что его мускулы были далеко не такими одеревенелыми и воспалёнными, как раньше по утрам. Его тело, наконец, приспособилось к полёту.

— Поохотишься со мной на высоте? — спросил он Сильфиду.

— Хорошо, — с готовностью откликнулась сестра.

Сумрак обнюхал её в знак благодарности. Он знал, что подъём отнимал у неё много сил, и что охота там была не такой уж хорошей. Но ему больше, чем когда-либо ещё, нужна была её компания. Несмотря на поддержку отца, Сумрак ощущал довольно холодное отношение со стороны колонии. Он никогда не был в числе самых популярных молодых зверей; виной тому была его странная внешность. А с тех пор, как он начал летать, он почувствовал, что другие рукокрылы отступились от него ещё сильнее — и молодняк, и взрослые. Явно это никак не выражалось, открытой жестокости не было. Большей частью всё сводилось к новым способам избегания его.

Если он садился на ветку вблизи других рукокрылов, они зачастую отодвигались в стороны на несколько шагов, словно освобождая ему место, но несколько больше, чем было действительно нужно. Очень немногие здоровались с ним. Когда он подползал слишком близко к группе рукокрылов, их голоса умолкали, словно их окутывало облако противного запаха. Если он касался другого молодого рукокрыла, когда полз по ветке, тот иногда ощущал неловкость, и он замечал, как один или два из них начинали яростно чиститься после этого. Это он считал самым пагубным, потому что понимал, что они делали это вовсе не для того, чтобы подразнить его: они действительно боялись, что могут заполучить от него какого-то ужасного паразита. Возможно, со временем это изменилось бы, но пока его единственным другом была Сильфида. Когда она полезла вверх по стволу, Сумрак полез вместе с нею.

— Что ты делаешь? — спросила она, остановившись.

— Просто хочу составить тебе компанию, — он полагал, что это было самое малое, что он мог сделать для неё.

— Хорошо, — сказала она. — Только так будет дольше добираться туда. На коре я быстрее тебя.

— Я знаю, но…

— Лети, Сумрак, — сказала она ему, и в её голосе слышались нотки раздражения. — Раз ты можешь летать, лети.

— Ты уверена?

— Если бы я умела летать, поверь мне, я бы полетела!

— Хорошо, спасибо. Очень благодарен тебе.

Он порхал рядом с нею среди ветвей, стараясь не залетать слишком далеко вперёд. Кливер окликнул их, когда они миновали его семейную присаду.

— Идёшь на охоту, Сильфида?

— Мы с Сумраком лезем повыше, — отозвалась она.

— Там не слишком хорошая охота, — сказал Кливер. Он даже не взглянул на Сумрака. — Я хочу найти Эола. Ты уверена, что не хочешь пойти со мной?

— Нет, спасибо, — холодно ответила Сильфида.

— Иди с ними, если хочешь, — сказал Сумрак, когда они продолжили лезть по секвойе.

Сильфида покачала головой:

— Мне не нравится, как он с тобой разговаривает.

— Он вообще больше со мной не разговаривает. Вот уж действительно, изменение к лучшему.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Сумрак промолчал, поражаясь преданности своей сестры. Он бы никогда не понял её дружбы с Кливером, но они были друзьями большую часть своей молодой жизни. Он не хотел чем-то навредить ей, тем более, что она была так добра к нему. Ему было жаль, что он не может рассказать ей о гнезде ящеров, которое обнаружил. Тайна гремела внутри него, словно проглоченный камешек.

Он взлетел на Верхний Предел и неожиданно увидел, что Эол уже был там — он сидел на дальнем конце ветви.

— Привет! — окликнул его Сумрак, сев на ветку. — Кливер ищет тебя внизу…

— Сумрак, — позвала его сестра снизу. — Тут что-то есть…

Её голос стих, но его частоты было достаточно, чтобы передать её дрожь.

— Что случилось? — он высунулся с краю Предела и поглядел вниз. Сильфида сидела у самого ствола, неотрывно глядя на что-то, лежащее на её ветке. Это был какой-то большой, тёмный лист, каких он никогда раньше не видел. Он явно не относился к секвойе.

Сумрак начал пристальнее разглядывать его, позволяя своему эхозрению скользить по его поверхности.

Лист был необычно толстым и обладал поверхностью, которая выглядела почти как… шерсть. У него внезапно пересохло во рту.

Хриплый голос Сильфиды донёсся до него, как будто издалека.

— Сумрак, ты же не думаешь, что это…

Это было более чем знакомо ему, однако это было так чудовищно неуместно здесь — одиноко лежащее на коре.

Это был левый парус рукокрыла, оторванный от его тела. Плечевая кость была вырвана из сустава и слегка высовывалась за неровный край оторванной перепонки.

Он взглянул на Сильфиду, которая подползла поближе, чтобы разглядеть находку. Их глаза встретились, а потом он, дрожа, взлетел на Верхний Предел.

— Эол? — позвал он.

Рукокрыл не двигался. Сумрак подполз поближе. Биение его сердца замедлилось и глухо отдавалось в его ушах. С Эолом явно было что-то не так. Его тело выглядело непривычно тонким и иссохшим.

Сумрак остановился. Ему не нужно было идти дальше, чтобы увидеть, что Эол был мёртв, а оба его крыла оторваны.

Внезапно с ветвей над ними снова запели птицы; сотни их выкрикивали рефрен той злополучной песни на рассвете.

«Приходи и посмотри! Приходи и посмотри, как устроен этот мир!»

Визг и рычание раздавались в толпе рукокрылов, собравшихся вокруг тела молодого зверька. Эола спустили вниз, в гнездо, где жила его семья, и теперь утренний воздух наполнила почти удушающая вонь страха и гнева. Сумрак почувствовал, что его сердце бьётся сильно, как никогда раньше. Его охватил общий гнев колонии, челюсти сжимались и раскрывались, а из горла вырвалось низкое рычание. Шерсть на его теле встала дыбом от шеи до хвоста.

Родители Эола приблизились к истерзанному телу вместе с Баратом, который приходился ему дедом. Изучив тело Эола и спокойно поговорив с его родителями и остальными старейшинами, отец Сумрака поднял голову и обратился к колонии; его сильный голос зазвучал над общим шумом.

— Раны были нанесены клювами птиц, — сказал Икарон. — В этом не может быть сомнений. Эол не был убит ради еды. Его паруса были оторваны преднамеренно. Это был акт убийства.

— Почему? — раздался полный боли крик, сначала из одного, а затем из множества горл.

— Но почему?

— Зачем им было это делать?

Сумрак почувствовал боль. Теперь ему открылась ужасающая правда о целях того зловещего птичьего хора на рассвете: он заглушал крики боли Эола.

Он внимательно посмотрел на своего отца: увидел, как он собирался что-то сказать, но затем не решился этого сделать. Нова поднялась на задних лапах, раскрывая паруса, чтобы привлечь внимание.

— Птицы хотели послать нам сообщение! — закричала она. — Они отняли у этого молодого зверя паруса, его способность двигаться в воздухе. Они говорят, что небеса принадлежат им, и только им.

Сумрак сделал вдох, но по-прежнему чувствовал себя так, словно его лёгкие были пусты.

— В этом просто нет смысла! — сердито сказал Барат. — Мы никогда не вторгались в их небеса. Как мы угрожали их владениям всё это время?

— Планируя — никогда! — ответила Нова. — Но летая — можем!

Странное бормотание рокотало над колонией; оно было похоже на тихий ветер, который внезапно мог перерасти в бурю. Сумрак подумал о матери Терикса, о ярости на её лице в тот момент, когда она требовала, чтобы он не нарушал границ их территории. Он представил себе её острый клюв. Могло ли у неё действительно родиться такое намерение убивать? Он теснее прижался к коре, желая буквально провалиться сквозь неё.

— Но Эол даже не умел летать! — завопила мать детёныша.

— Я знаю, — сказала Нова. — Но птицы, возможно, подумали, что он был кем-то другим.

Сумрак буквально чувствовал, как чужие взгляды ищут его, находят и пронзают насквозь. Он силой заставил себя смотреть только вперёд, только на своего отца. Его морда выглядела застывшей и сдержанной. Был ли он, так или иначе, причиной смерти Эола?

— Мы должны убить одного из их детей! — воскликнул Барат. — Жизнь за жизнь!

Колония ответила рёвом одобрения.

— Это может привести лишь к новым нападениям, — твёрдо сказал Икарон.

— Это был детёныш не из твоей семьи! — парировал Барат.

— Я знаю, друг мой. И именно поэтому я больше способен дать беспристрастный, рациональный ответ.

— Я хочу правосудия, а не беспристрастных рассуждений! — закричал Барат.

— Я знаю, что это не удовлетворит тебя здесь и сейчас, но это решение, которое пойдёт на пользу всем нам.

— И каким же образом? — спросил Барат. — Если мы ничего не сделаем, то тем самым дадим птицам разрешение убивать снова и снова. Они не будут бояться помыкать нами. Они будут думать, что мы струсили.

Сумрак взглянул на Нову и увидел, как взгляд её ясных глаз с большим интересом переходит с Барата на Икарона. Вне всяких сомнений, ей нравилось видеть, как, наконец, ещё один старейшина перестал соглашаться с их предводителем.

— Мы мирно жили с птицами в течение двадцати лет, — сказал Икарон. — Мы никогда не были друзьями, но мы терпимо относились друг к другу. По каким-то причинам они могут рассматривать полёт моего сына как угрозу — их территории, или, возможно, запасам их пищи. И они, и мы питаемся насекомыми. Их действия чудовищны и непростительны, но я не вижу выгоды, которую мы получим, если станем мстить.

— Ты неправ, — кратко сказала Нова. — Согласна с Баратом. Мы не можем оставить это без ответа. Сол, что скажешь ты?

Сумрак увидел, как Сол тяжело вздохнул.

— Согласен с Икароном, — сказал он. — Возмездие редко становится лёгкой дорогой к миру.

Икарон повернулся свирепой мордой к Нове:

— Ты ошибаешься, если думаешь, что наши голоса имеют равный вес! Мой голос — единственный, облечённый властью. Не думай, что голосование может изменить это.

— Полёт твоего сына, Икарон, навлёк на нас эту беду, — сказала Нова. — Этого никогда нельзя было допускать. Это неестественно.

— И что, ты не предпримешь никаких действий? — потребовал ответа Барат.

Сумрак чувствовал боль, глядя, как отец выдерживает эти нападки.

— Конечно же, я предприму действия, — сказал Икарон. — Хотя они могут и не удовлетворить тебя, Барат. — Сумрак увидел, что пристальный взгляд отца остановился на нём, и в его глазах светилось ужасное раскаяние. — Я сделаю всё так, что птицы больше не почувствуют, что их территории опять угрожают.

* * *

— Птицы не хотят, чтобы ты летал, Сумрак, — мягко сказал отец.

— Знаю, — ответил он.

Были послеполуденные часы, мягкий свет солнца струился в лес с запада. Это был первый раз за долгий мрачный день, когда у них появилась возможность встретиться всей семьёй в уединении их гнезда. Эола отнесли на гибельную ветку секвойи, где его семья последний раз взглянула на него перед тем, как оставить его на милость насекомых и стихий.

— Ты должен остановиться, — сказал Икарон.

Сумрак просто кивнул — он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы возражать. Возможно, в нём вызвала желание летать его гордыня — желание быть лучше, чем другие. Но он любил это делать: ему нравились торжество и свобода полёта.

— Ну, я не думаю, что это справедливо, — возразила Сильфида. — Почему все так злы на Сумрака? Он не убивал Эола. Все должны злиться на птиц. Барат был прав, нам нужно….

Сумрак увидел, как глаза его отца сверкнули:

— Я не потерплю этого вздора! — его голос был почти рычанием. — Ты что, не слышала, что я говорил, Сильфида? Мы не можем держать под контролем действия птиц. Если мы хотим сохранить мир и избежать дальнейших смертей, проще всего будет Сумраку прекратить летать. Справедливостью этого не поправишь.

— Я знаю, Сумрак, что это будет тяжело — сказала ему мама. — Но твой отец прав. Так будет лучше для всех. Нужно прекратить летать.

— Но я жажду полёта, — спокойно ответил Сумрак. Несмотря на чувство вины, он не мог подавить своей печали. Он летал; он взмывал вверх.

— Это слишком опасно, особенно для тебя, — мрачно сказал Папа. — Если птицы хотели, чтобы их жертвой стал ты, в следующий раз они могут и не ошибиться.

Сумрак вздрогнул, подумав о тщедушном тельце Эола на ветке.

Икарон по-доброму взглянул на него:

— Помнишь, как я первый раз взял тебя с собой на дерево?

— Да.

— Ты даже не хотел прыгать.

— Я очень боялся.

— Но потом ты прыгнул, твои паруса наполнил ветер, и ты понял, что просто создан для воздуха. Больше, чем кто-либо из нас мог себе представить. Я не прошу, чтобы ты оставлял воздух. Ты прекрасно планируешь, Сумрак. Очень быстро. Разве ты не помнишь, какое это удовольствие? Вернись к планированию, отточи его навыки, и попробуй не думать о полёте. Со временем тебе станет легче.

— Я попробую, Папа.

— Обещаешь мне?

— Обещаю.

На следующее утро во время охоты паруса Сумрака хотели махать — теперь это было практически его второй натурой — но он не позволял им делать этого. Он держал их натянутыми, вспотев от усилий, и планировал лишь вниз и вниз, садился, а затем медленно лез вверх по стволу, цепляясь когтями. Он упустил значительную часть своей добычи. Теперь он был медленным и не столь ловким, и той ночью отправился спать голодным.

За следующие несколько дней всё стало только хуже. После смерти Эола многие другие рукокрылы даже не смотрели на него. Он ощущал себя так, словно стал невидимым. Сбывались все самые худшие опасения его матери. Раньше он был просто уродцем; теперь он был причиной несчастий. Даже когда он перестал летать, похоже, никому не хотелось иметь с ним дело.

Его единственной компанией осталась Сильфида — а сам он был неважной компанией. Ему мало о чём можно было поговорить. Он продолжал думать об Эоле и о птицах. Его так просто было удержать, пока они расклёвывали его паруса. Он по-прежнему не мог представить себе, чтобы Терикс мог совершить такое. Но, возможно, Сумрак просто ошибался. Птицы произошли от ящеров, говорил его отец. Делает ли это их такими же, как ящеры — свирепыми охотниками на зверей?

На третий день после того, как он престал летать, Сильфида спросила, хочет ли он поохотиться. Он покачал головой.

— Иди сама, — сказал он.

— Ты нездоров, Сумрак? — спросила мама.

— Всё в порядке. Просто я не голоден.

— Тогда встретимся позже, — сказала Сильфида, и поспешила прочь.

Охотясь с нею вчера, он видел, как тоскливо она поглядывала на Кливера и его группу. Когда она осталась с Сумраком, никто больше не приблизился к ней и не заговорил с нею. Сумрак знал, что она будет скучать без своих друзей, но она была слишком преданной, чтобы оставлять его в одиночестве. Ему не хотелось, чтобы она начала обижаться на него.

Мама подошла к нему и обнюхала его.

— Я знаю, что тебе сейчас трудно, — сказала она.

Сумрак пытался не чувствовать злости, но это не получалось.

— Мне было хорошо летать.

— Я знаю, но всё действительно делается к лучшему. Вот увидишь.

— А ты ещё пользуешься своим эхозрением? — спросил он её.

— При дневном свете в этом нет особой нужды, но да, иногда я пользуюсь им, когда мне нужно разглядеть предметы более чётко.

— Тебе не приходится отказываться от этого.

— Это не то же самое, что у тебя. Но только потому, что никто об этом не знает. Полёт — это совсем другая штука.

— Я бросил летать, но все по-прежнему ненавидят меня. Почему я не должен летать?

— Ты сам знаешь, почему.

— Ненавижу птиц, — пробормотал он.

Это они всё подстроили для него. Всякий раз во время планирующего прыжка он представлял себе, как они глядят вниз и самодовольно щебечут о том, как победили его, как забрали его крылья.

— Остальные рукокрылы вскоре забудут, — пообещала мама. — Просто прямо сейчас они напуганы и злы. Тебя всегда будут избегать. А сейчас ступай, и излови ещё одного бражника, молнией промчавшись в воздухе, как ты умеешь.

Сумрак хихикнул; близость матери и знакомый запах действовали успокаивающе. Но гнев не полностью оставил его. Правда была в том, что он просто не хотел больше планировать. В воздухе он ощущал себя неуклюжим и медлительным. После того, как он летал, это выглядело как нечто вроде поражения. Он не дал бы птицам такого удовлетворения.

Пока вся остальная колония охотилась, он оставался на дереве. Он бродил по знакомым ветвям, ощущая вину за самого себя. Если бы его сородичам-рукокрылам нужен был отщепенец, он бы стал отщепенцем. Он бродил бы, собирая жучков и глодая семена. Такая пища никогда не удовлетворила бы его голод полностью, поэтому он бы, несомненно, похудел и приобрёл странную внешность, и пугал бы молодняк, бормоча всякие глупости.

Шёл слабый дождь, и хотя полог огромного дерева сохранил многие ветви сухими, в некоторых местах вода капала вниз по иглам круглыми каплями совершенной формы и наполняла маленькие трещины в коре. Сумрак остановился, чтобы попить перед тем, как лезть по одним из самых длинных ветвей секвойи. Они протянулись достаточно далеко, чтобы образовать естественный мост, ведущий на соседнее дерево; Сумрак устроил себе нечто вроде игры, разыскивая на том дереве другие ветви, которые могли увести его ещё глубже в лес, дальше от секвойи. Ему хотелось побыть в одиночестве.

Едва начав свой путь, он наткнулся на нескольких розовых личинок бабочки-стеклянницы, точивших кору, и съел их. Они были очень сладкими и сочными, гораздо жирнее, чем многие из летающих насекомых. Возможно, он действительно смог бы вообще отказаться от жизни в воздухе.

Он всегда ощущал присутствие птиц над собой — неясное и зловещее. Их песни больше не звучали красиво. Среди ветвей он замечал, как они большими стаями взлетали в небо, кружились, внезапно становились невидимыми, когда поворачивались в его сторону крыльями, а затем вновь сбивались в плотную тёмную массу. Несколько птиц из стаи устремились в сторону материка. Он спрашивал себя, не планировали ли они в данный момент какое-то ужасное нападение на всех рукокрылов сразу, чтобы наброситься на них, выставив вперёд клювы и когти.

Сумрак не рисковал забираться высоко на дерево. У него не было никакого желания приближаться к территории птиц. Ближе к концу ветки он обнаружил заросли грибов, чьи просвечивающие ножки поднимались из мшистой коры. Его изумило то, как прямо и высоко росли грибы, хотя их ножки были такими тонкими. Их бледные шляпки раскрывались на уровне глаз, а их края были слегка зазубрены и словно присыпаны чем-то вроде порошка, который улавливал солнечный свет. Молодым говорили, чтобы они никогда не ели грибы. Многие из них были ядовитыми — так сказала его мама. Но он также подслушал разговоры некоторых старших рукокрылов, которые говорили, что на самом деле они не были ядовитыми, но заставляли съевшего их видеть такие вещи, какие больше никто не видел. Сумрак фыркнул.

Это не так уж сильно отличалось от способности видеть в темноте при помощи его эхозрения. Молодым говорят всякое. Ему говорили, чтобы он не махал парусами, говорили, что он не может летать. А он мог. Возможно, правил было слишком уж много. Он чувствовал себя озлобленным и беспечным.

Сумрак подошёл к грибу и осторожно лизнул его край, а затем обсосал кончик своего языка. По вкусу он был совершенно не похож на всё, что он когда-либо пробовал — непонятный, влажный, с какой-то изысканной ноткой. Он лизнул снова, но на этот раз ещё и отщипнул зубами крохотный кусочек с краю гриба. Ему понравился вкус, но теперь он заволновался. Наверное, ему не следовало есть больше — на всякий случай.

Он немного подождал, но, похоже, ничего не происходило. Чувствуя жажду, он переполз к маленькой лужице воды, накопившейся в коре. Он лакал воду, заставляя пятна солнечного света на поверхности воды изгибаться и искриться.

Он сел около лужицы, по-прежнему ожидая увидеть нечто необычное. Но всё, что он видел — лишь ветви секвойи. Ветер, гудя, мягко дул в лесу. Сумрак мигнул.

Он понял, что в потоке ветра ничего не движется. Не двигалась даже тончайшая веточка. Высоко в небе облака не двигались, хотя звук ветра постепенно становился всё сильнее. Он взглянул на лужицу воды — её поверхность была гладкой и неподвижной, словно застывшая смола. Зависнув в нескольких дюймах перед его носом, в воздухе плавала стрекоза с неподвижными крыльями.

Всё застыло, кроме него самого, но что было удивительнее всего, он совершенно не ощущал тревоги. Сильнейшая летаргия сковала его лапы. Он лёг на ветку, раскрыв паруса и вонзив когти в кору — хотя он чувствовал, что теперь даже ураган не в силах сдвинуть его с места. Подняв глаза к небу, он увидел, как наступает ночь: быстрее, чем любой из закатов, которые он видел. За считанные секунды свет среди ветвей померк — а шум ветра становился всё сильнее, хотя он чувствовал, что его шерсть совсем не шевелится.

Внезапно настала полная темнота, и мир окрасился серебром, хотя Сумрак не отдавал себе отчёта в том, что пользовался своим эхозрением. Этого и быть не могло, потому что охват и глубина открывшегося перед ним вида были поистине невероятными. Он видел всё полностью и сразу, а не быстрыми вспышками. Деревья протянули свои ветви в небо, которое внезапно расцвело мерцающими звёздами. Сумрак закричал, потому что некоторые из них стали всё крупнее и ярче, медленно перемещаясь на новые места. Призрачный ветер усиливался, пока не обрёл ритм взмахивающих крыльев. Первая мысль Сумрака была о кетцале — но даже его широкие крылья не могли создать такого шума.

Звёзды мерцали, заставляя Сумрака дрожать. Ураган взмахов крыльев всё усиливался. Один чудовищный порыв ветра — и все ветви наверху были сметены им; теперь ничто не стояло между ним и небом. Он чувствовал себя отвратительно голым и беззащитным, когда его накрыл сияющий купол ночи. Он хотел, чтобы всё прекратилось.

Звёзды засияли с новой силой, вновь придя в движение. Самые яркие из них образовали очертания обширных машущих крыльев, и звук ветра исходил от них.

«ТЫ — НОВЫЙ».

Всеохватный голос исходил не только от звёздных крыльев, но даже от самой земли. Сумрак ощущал его вибрацию через дерево и через своё собственное тело.

«ТЫ — НОВЫЙ».

Сумрак испуганно глядел во все глаза. Крылья были огромными, словно сама ночь.

С каждым их взмахом он чувствовал, что его может сдуть вместе с целой землёй, хотя воздух вокруг него был недвижен.

«НО ЕСТЬ И ДРУГИЕ», — произнёс голос.

«Что ты такое?» — хотел спросить Сумрак, но его горло и рот не смогли шевельнуться.

Потом крылья сгребли все звёзды и рассыпали их в новые созвездия, которые сложились в движущиеся образы.

Четвероногое существо с гладким телом мчалось по лесу. Его челюсти раскрылись и стали такими огромными, что Сумрак смог разглядеть странные зубы с острыми лезвиями, созданные, чтобы резать.

Сумрак закрыл глаза. С него было достаточно. Он не хотел видеть больше. Но даже когда он зажмурил глаза, образ огромного ночного неба в них остался тем же самым. Ему словно оторвали веки.

Звёзды завертелись, и четвероногое существо превратилось в другое, сидевшее на своём заду, держа тело вертикально, а затем побежавшее на задних лапах.

Звёзды вновь перестроились, и теперь в небе сложилась ужасающая мозаика из гигантских клювов и зубастых челюстей.

Предметы росли: звёздные растения и деревья взмывали вверх. Затем вновь возникла гигантская пара крыльев, машущих в небе. В своём последнем взмахе крылья рассыпались, превратившись в миллиарды крохотных существ, хлопающих крыльями, которые потоком хлынули со звёзд прямо на Сумрака, сжавшегося на ветке. Из открытых ртов этих крылатых существ исходили высокочастотные щелчки, и когда они метнулись ближе к нему, Сумрак понял, что все они похожи на него самого.

«ЕСТЬ И ДРУГИЕ», — ещё раз повторил величественный голос.

Когда Сумрак, наконец, открыл глаза, день вернулся. Ветви шелестели в порывах бриза. Лужица воды блестела. Стрекоза продолжала свой путь. Сумрак вытащил когти из коры. Он был весь мокрый от пота, а его сердце бешено колотилось. Вкус во рту был просто ужасным.

Его несколько раз вырвало, и после этого сокращения его желудка прекратились.

«Это, — тяжело дыша, подумал он, — последний раз, когда я лизал гриб».

Наверное, он спал, потому что следующим, что он осознал, был голос его сестры, доносящийся издалека. Сумрак в замешательстве огляделся. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он был. Он прислушался. Это определённо была Сильфида — её сложно было с кем-то спутать, даже её шёпот был громче, чем у кого-то другого.

Сумрак подумал, что расслышал ещё и пару других голосов. Они звучали где-то над ним. Что они делали вдалеке от секвойи? Он начал подниматься на их звук, глядя сквозь ветви и надеясь хоть что-нибудь разглядеть.

Там были Сильфида, а с ней, конечно же, Кливер, и ещё один молодой рукокрыл по имени Терра — её он знал плохо, она была одной из детей Сола.

Он не стал их приветствовать; то, как они двигались, быстро и нервно, явно скрывало нечто тайное, словно их целью было нечто запретное. Но что бы это могло быть? Ну конечно, это могло быть только одно. Птицы. Сильфида была не настолько глупа, чтобы заходить на их территорию после того, что случилось с Эолом.

Сумрак и в лучшие свои времена никогда не отличался быстротой, лазая по коре, и всё ещё был слаб после своего опыта с грибами. Но как раз в тот момент, когда он почти потерял их из виду, они все молча остановились на нижней стороне толстой ветви. Сумрак продолжал лезть вверх, надеясь сократить расстояние до них. Что же они делали?

Потом он увидел гнездо. Его плетёная нижняя часть покоилась на ветке, к которой они прицепились. Признаков присутствия взрослых птиц вблизи гнезда не было. Возможно, они улетели добывать пищу или собирать новый строительный материал для своего гнезда. Но они должны были вскоре вернуться. Сильфида и остальные внимательно оглядели его, а затем торопливо поползли по ветке, зацепились когтями за плетёные из прутьев стенки гнезда и полезли к его краю. Страх сковал сердце Сумрака.

Он обещал, что не будет этого делать, но всё же сделал.

Он полетел.

Ему нужно было остановить их прежде, чем будет слишком поздно. С силой взмахивая крыльями, он стремительно взлетел вверх. Он не осмеливался кричать и тем самым рисковать привлечь внимание птиц. Сильфида добралась до края гнезда, и потом Сумрак потерял её из виду, потому что она вместе с друзьями скрылась внутри. Он захлопал парусами ещё быстрее, и закружился над гнездом. Внутри Сильфида, Кливер и Терра в ужасе взглянули на него, приняв за птицу.

Там лежали три голубых яйца, и Сильфида и двое её друзей собрались вокруг одного из них; их когти упирались в скорлупу и были готовы её проломить.

— Эй, вы, все, выбирайтесь оттуда! — закричал Сумрак.

— Закрой пасть, Сумрак! — зашипел Кливер. — Они тебя услышат.

— Сильфида, оставь яйца в покое! — сказал он сестре, затаившей дыхание. Сильфида смотрела то на него, то на друзей, словно не уверенная в том, что нужно делать.

— Пошевеливайтесь и разбейте его! — потребовал Кливер, пытаясь воткнуть коготь своего большого пальца в скорлупу.

Сумрак камнем упал в гнездо и встал перед Кливером, размахивая своими парусами перед его мордой.

— Убирайтесь немедленно, или об этом узнает Икарон!

— Они убили моего кузена! — прошипел Кливер.

— И они убьют ещё больше, если вы это сделаете. А теперь выходите, пока мать не расклевала вам паруса! Мне кажется, я слышу, что кто-то приближается!

Он солгал, но он был в отчаянии, и это, похоже, заставило Кливера отказаться от своих планов.

— Уходим отсюда! — скомандовал он, и они все начали карабкаться вверх по стенкам гнезда. На его краю они прыгнули и стремительно заскользили в воздухе, покидая это место. Сумрак замахал крыльями и взлетел, следуя за Сильфидой и искренне надеясь, что их не увидела ни одна птица.

Когда секвойя была уже в пределах видимости, Кливер и Терра свернули в сторону, оставив Сумрака и Сильфиду вдвоём. Она опустилась на ветку, и он сел рядом с ней. Сильфида повернулась к нему.

— Ты помешал мне! — сказала она.

— Тебе нужно было помешать! — ответил он ей. — Ты представляешь себе, что вы чуть было не сделали?

— Да, и мы бы сделали это, если бы не появился ты. И птица, наверное, не возвращалась, правда?

— Да, просто я должен был любыми средствами остановить вас. Это ты всё затеяла?

— Что-то вроде того.

— Сильфида!

— Ладно, это затеяли мы с Кливером. Папа явно не собирался принимать правильное решение. Он просто потерял мужество! Нова не позволила бы птицам остаться безнаказанными после этого.

— Однако она не предводитель, — оборвал её Сумрак, — и никогда им не будет.

— Кливер говорит, что она могла бы стать предводителем, если бы не Папа.

— О чём ты говоришь?

— Именно отец Новы, Протей, первым подумал о том, чтобы выйти из Договора. Всё это было его идеей. И ещё он был самым старым. Так что именно он должен был стать предводителем. Но вместо этого Папа сделал предводителем себя. Вот, что говорит Кливер.

Сумрак почувствовал, что его тошнит.

— Ты имеешь в виду, что говорит Нова. Я не верю ничему, что исходит от неё.

— Возможно, тебе стоит это сделать! И возможно, мы бы только выиграли, если бы она была предводителем.

— Да как ты смеешь так говорить!

Он был поражён собственной яростью, и Сильфида, наверное, тоже, потому что она вздрогнула. Какое-то мгновение никто из них не произнёс ни слова.

— Если бы вы разбили то яйцо, — сказал Сумрак Сильфиде более спокойным голосом, — то птицы могли бы принять ответные меры, и дела пошли бы только хуже. Вы же не собираетесь пробовать сделать это ещё раз, верно?

Она сверлила его взглядом.

— Сильфида, обещай мне, или я всё расскажу Папе.

— Хорошо, — щёлкнула она зубами. — Я не буду делать ничего такого. Но я не понимаю, почему мы должны прощать их.

— Вы не должны прощать их; просто не предпринимайте ответных мер.

— Ты говоришь, как Папа, — усмехнулась она.

— Он старается изо всех сил, чтобы лучше было нам всем.

— Да что ты говоришь? А как же ты? Ты мог летать, а теперь он это запрещает. И ты не злишься из-за этого?

— Да. Но не на Папу.

Это были не совсем правдивые слова, но он знал, что его негодование было несправедливо. Папа лишь пробовал сохранить мир, и цена этого мира означала лишение его собственного сына чего-то дорогого ему.

— Когда же до тебя, наконец, дойдёт, что Папа не идеален? — спросила Сильфида. — Иногда он бывает неправ, Сумрак, и он слишком горд собою, чтобы признать это. Он был неправ, когда выходил из Договора, и был неправ, когда наказывал тебя вместо птиц!

— Нет…

— На твоём месте, — с жаром сказала сестра, — я бы не прекращала летать. Это делает тебя таким же ужасным трусом, как Папа.

А затем она одним прыжком покинула его.

Самое главное — чтобы добыча вообще ничего не подозревала.

Хищнозуб удивил многих наземных жителей, нападая на них прежде, чем они могли броситься наутёк. Но даже единственного убийства — звуков бешеной борьбы и запаха смерти, разливающегося во влажном воздухе — было достаточно, чтобы сделать осторожными всех животных в округе. И с каждым днём охота становилась всё сложнее, потому что новости о Хищнозубе и его клане мясоедов опережали их движение по лесу.

Тихо крадучись по тенистому подлеску, Хищнозуб ощущал теперь, что все становятся осторожнее и ведут себя тише и тише. Наземные звери прятались. На деревьях звери поднимались выше, прячась среди листвы.

Хищнозуб, всю жизнь до этого питавшийся растениями и насекомыми, признал, что охота — это сложное занятие. Иногда, чтобы поймать добычу, он затрачивал целое утро или вечер. Звери, которых они раньше легко могли убить, теперь начинали сопротивляться изо всех сил. Они царапались, кусались и зачастую вырывались. Хищнозуба воодушевлял такой вызов, но его волновало то, что самые слабые из его охотников могли покинуть его, по глупости полагая, что они могли вернуться к Патриофелису и к своей прежней жизни. Некоторые члены его клана, вроде Миациды, были охотниками от природы, коварными и хитрыми, когда преследовали свою добычу, и неутомимыми, когда нападали на неё. Но некоторым пока ещё так и не удалось никого поймать, и они питались лишь остатками чужой добычи. Хищнозуб смотрел и отмечал для себя слабых и сильных.

Вчера охота была особенно плохой.

Они вернулись к своей прежней пище, чтобы набить себе брюхо. Но всякий раз, когда Хищнозуб поедал личинку или корень, он очень этого стыдился. Ему хотелось мяса. Они должны охотиться лучше, особенно сейчас, когда звери становились всё более и более бдительными.

Хищнозуб запрыгнул на нижние ветви дерева и, как и подозревал, услышал царапанье когтей по коре над собой. Его зубы были стиснуты от жадности, а взгляд пронзал лесные тени. Ему хотелось убивать. Он ловко лазил по деревьям, и хотя уже давно не мог лазать, цепляясь за кору, он умел скакать с ветки на ветку: обладание крючковатыми когтями было прекрасным преимуществом.

Над собой Хищнозуб заметил тупомордого птилодуса: белая полоса тянулась по рыжевато-бурой шерсти на его спине от головы до хвоста. Он был не один: там была целая семья этих зверей, бегающих по стволу и пищащих от ужаса.

Хищнозуб запрыгнул на более высокую ветку и начал погоню. Он с тревогой наблюдал, как они скрылись в маленьком дупле в стволе дерева. Он подошёл в упор, прижал к нему свою морду и просунул внутрь лапу, но лишь затем, чтобы её сильно куснули. Он отпрянул, рассерженно шипя, и сделал несколько шагов по ветке, думая, что делать дальше.

Подняв глаза, он увидел тёмные силуэты птиц, устроившихся на ночлег и чистивших оперение. Одна из них сидела на гнезде.

Его рот наполнился слюной. Прошло уж так много времени с тех пор, как он последний раз ел яйца.

Он никогда не пытался охотиться на птиц; они могли просто улететь от него.

Но их яйца — не могли.

Он забрался на дерево. Мать в гнезде издала пронзительный крик и полетела ему навстречу, но Хищнозуб не отступал. Он был голоден, и сегодня вечером ему хотелось бы съесть мясо. Он добрался до ветки и прыгнул по ней к гнезду, отбиваясь лапой и лязгая зубами, когда птица нападала на него с воздуха.

— Прочь отсюда! Прочь отсюда! — верещала она.

Птица-мать была в ярости: она царапала его своими когтями и клевала в голову, но он был крупнее её. Он запрыгнул в гнездо.

— Яйцеед! — завопила мать. — Яйцеед!

Она вонзала в него когти. В гнезде было три яйца. Их скорлупа была гораздо тоньше, чем у яиц ящеров, и она легко лопнула под тяжестью одних лишь его лап. Но он успел съесть лишь одного из невылупившихся птенцов, когда над его головой единым крылатым вихрем закружилось множество птиц. Даже он не мог сдержать их напора.

Он выпрыгнул из гнезда на соседнюю ветку; его раны жгло от боли.

— Уже скоро найдётся много желающих съесть ваши яйца! — завыл Хищнозуб в их сторону. — Мир меняется!

— Берегись, — верещала охваченная гневом птица-мать. — Берегись, зверь! И на охотников можно охотиться.

Хищнозуб насмешливо фыркнул и продолжил спуск с дерева. Теперь, когда ящеры исчезли, он был единственным охотником, и остальное было уже неважно. Он продолжит оттачивать свои навыки, поедать мясо — и царствовать, как ему и хотелось.

ГЛАВА 10. Перемены в приливе

Сильфида избегала его. Она даже не спрашивала больше, хотелось ли ему поохотиться; фактически, с тех пор, как он застал её в птичьем гнезде, она почти не разговаривала с ним. Он не рассказал об этом Маме и Папе — он хранил её тайну. Но она не спешила благодарить его за это. Он продолжал ждать, что она придёт к нему и скажет, что он был прав, и поблагодарит за то, что остановил её. Он уберёг её от худшей ошибки в её жизни, но она всё равно ухитрялась злиться на него, и планировала прочь вместе со своими паршивыми дружками. Сумрак ужасно тосковал без неё. Всю свою жизнь они никогда не разлучались, вместе планировали в воздухе, толкались в гнезде, чистились в начале и в конце дня. Когда её не было рядом, он чувствовал, что живёт лишь наполовину. Он чувствовал, что его приводит в бешенство её отвращение к нему за отказ от полёта. Что она хочет от него?

Мама и Папа тоже были сыты им по горло. В первые несколько дней, когда он отказался от планирующих прыжков, мать была добра к нему и полна сочувствия, но сейчас она лишь печально качала головой, как будто не знала, что происходит с её бедным странным сыном. Этим утром Папа накричал на него, чтобы он повзрослел и прекратил дуться… а затем спихнул его с ветки. Сумрак планировал в воздухе, но лишь несколько минут, и всё это время его распирало от злости. Папе просто никогда не дано понять, как это — сначала уметь летать, а потом не летать.

Он хотел вообще уйти с секвойи, но это была ещё одна из вещей, которые ему не разрешали делать. Мама сказала, чтобы он перестал рисковать и не заходил далеко в лес. Теперь все опасались птиц, и Сумрак видел, как многие из родителей стали пристальнее следить за своим потомством. Икарон даже объявил, что пока запрещено появляться на Верхнем Пределе.

Поэтому Сумрак лазил по секвойе, поедая тлей и личинок.

Быть в самом сердце колонии, но игнорироваться всеми её членами — это заставляло его чувствовать себя ещё более одиноким, чем в те времена, когда он действительно оказывался один. Но, ползая по нижней стороне ветвей или отдыхая, спрятавшись в трещине в коре, он слышал просто удивительные вещи. На дереве очень много о чём болтали — главным образом о его отце и о птицах.

«… ящеры в глубине души — вот, кто они…»

«… веками ждали шанса вроде этого…»

«… лет десять назад не стал бы терпеть…»

«… стареет уже — вот, почему…»

«… он просто приглашает птиц вновь сделать это…»

Пусть даже он злился на Папу, всякий раз, когда он слышал что-то, сказанное против него, он ощущал двойную порцию негодования и печали. Теперь уже не только Нова была недовольна их предводителем.

Его сознание напоминало крохотную пещерку, в которой гудело эхо слишком многих звуков: уничтоженное потомство ящеров в глубине леса; Сильфида, забирающаяся в птичье гнездо; исполинское крылатое существо среди звёзд. Он жаждал рассказать кому-нибудь о своём видении, но не осмеливался упоминать о нём при Маме или Папе. Если они узнают, что он откусывал гриб, они, вероятно никогда не позволят ему снова уйти из гнезда.

Если бы он был умнее, он просто забыл бы обо всём этом происшествии. Яд из гриба заставил его увидеть кошмар — только и всего. Но благодаря живости его восприятия это оказалось невозможно забыть. В своих мыслях он по-прежнему видел бурлящий водоворот звёзд, порождающий миллион крылатых существ. У них были тела рукокрылов, но голые паруса — точно такие же, как у него. «Ты — новый», — сказал голос.

Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце биться сильнее. Он не был уверен, что ему захотелось бы стать новым, если это подразумевало, что он перестал бы быть рукокрылом. Ему было неважно, были ли другие, похожие на него. Ему просто хотелось, чтобы Папа и Мама сказали, что он был их сыном, и что он принадлежал к их виду. Ему пришлось бы сильно постараться, чтобы это было правдой.

Но он никогда не мог бы изменить своей внешности. И сможет ли он хоть когда-нибудь подавить полностью своё желание летать? Возможно, он мог бы тайком уходить куда-нибудь и заниматься этим в таком месте, где его никто не увидит. Он бы старался держаться так низко, что даже птицы не смогли бы его увидеть.

Не обращая внимания на желание своей матери, он покинул секвойю, переходя с дерева на дерево, пока совсем не пропал из виду. Найдя хорошее место, он присел, готовясь прыгнуть в воздух. В его мыслях промелькнули образы: оторванные паруса Эола; серьёзное выражение на морде отца, требующего, чтобы он пообещал. Обмякнув всем телом, он распластался на коре и печально застонал.

Заметив краем глаза, как что-то мелькнуло рядом с ним, Сумрак с удивлением огляделся. На ветке над собой он заметил грудку, покрытую жёлтыми перьями, низ белого горла и клюв. Сверкнул ясный глаз.

— Терикс? — неуверенно спросил Сумрак.

— Как хорошо, что это ты, — с явным облегчением прощебетал Терикс. Он выскочил на открытое место. — Тебя было трудно найти, особенно сейчас, когда ты больше не летаешь.

Сумрак фыркнул.

— Конечно, я не летаю! После того, что ты сделал с нашим детёнышем.

— Я этого не делал, — с негодованием прощебетал Терикс.

— Ну, тогда твои друзья-птицы, — сказал Сумрак. Он всё время смотрел на клюв Терикса и спрашивал себя, сколько же вреда он может причинить. Он никогда бы не смог представить себе, как Терикс делает нечто столь же чудовищное. Но, возможно, он ошибался.

— В нашей стае есть много птиц, которые ненавидят рукокрылов, — сказал Терикс.

— Но почему? — поинтересовался Сумрак.

— Они думают, что все звери — это убийцы, из-за охоты на яйца ящеров. Мы тоже яйцекладущие, помни об этом. И когда они увидели, что ты летаешь, они пришли в ярость. Они не хотят, чтобы ты приближался к их небесам. И никто не поручится за то, что вы не решите внезапно, будто наши яйца — это добыча.

Сумрак уже хотел возразить, но вспомнил Сильфиду и её друзей, карабкающихся в гнездо с разрушительными намерениями.

Тем не менее, это было не одно и то же: месть, а не охота.

— Это меня они намеревались убить? — нерешительно спросил Сумрак.

— Да. И они всё ещё думают, что им это удалось. Но когда я увидел тело, я смог разглядеть, что отметины на нём отличались от твоих, и я знал, что это был не ты. Я ничего не сказал — на тот случай, если они были настроены продолжать свои попытки.

— Это был друг моей сестры.

— Я не имел к этому никакого отношения. Поверь мне, — сказал Терикс. — Мы не все такие кровожадные.

Сумрак вспомнил тот ужасный птичий хор на рассвете, который звучал после того, как они убили Эола.

— Твоя мать выглядела довольно кровожадной, когда она гнала меня прочь.

— Она защищала меня, — сказал Терикс. — Любая мать сделала бы то же самое. В конце концов, ты был на нашей территории.

— А теперь ты находишься на моей.

— Знаю, но я пришёл сюда, чтобы кое-что тебе сообщить, — голова Терикса дёрнулась из стороны в сторону, словно убеждаясь, что за ними никто не следит. — Надвигается нечто опасное.

Сердце Сумрака забилось:

— Это на острове?

— На материке.

— Это ящеры?

— Нет. Фелиды. Большая группа мигрирует вдоль береговой линии.

— А что это за существа? — спросил Сумрак. Он никогда не слышал о фелидах.

— Звери, — сказал ему Терикс.

Сумрак с облегчением выдохнул. Дружественные звери.

— Почему они должны быть опасностью?

— Они охотятся на других зверей, — ответил Терикс.

— Но это же не позволяется! — воскликнул Сумрак. — Это правда?

— Кроме того, они нападают и на птиц. Они поедали яйца из наших гнёзд. Думаю, это могло быть одной из причин того, что моя стая убила вашего детёныша. Они беспокоятся из-за того, что вы, рукокрылы, можете начать делать то же самое.

— Но мы никогда не пытались поедать ваши яйца!

— Я знаю, — ответил Терикс. — Но моя стая напугана. И вам тоже стоит бояться их. Эти фелиды — чудовища.

— Они большие? — спросил Сумрак, пытаясь заставить свой голос не дрожать.

— Крупнее нас.

— Но на острове мы будем в безопасности, — с надеждой сказал Сумрак.

— Если только они не решат переправиться сюда.

— Однако это сложно сделать, — Сумрак вспомнил, что рассказывал ему отец. — Песчаный мост остаётся над водой недолго. Возможно, они даже не заметят его.

— Это зависит от того, насколько они наблюдательны, — ответила птица.

— Вам хорошо, — сказал Сумрак, внезапно ощутив обиду. — Всё, что вы должны будете сделать — это улететь, если они придут.

— Вы тоже можете улететь.

— Мне это запрещено, большое вам за это спасибо. Но в любом случае, я единственный, кто умеет летать.

— А мы не сможем забрать с собой наши гнёзда, — заметил Терикс.

— Это точно, — сказал Сумрак, пожалев о том, что не сдержался.

— Я рассказал тебе, потому что хочу, чтобы вы были готовы. На тот случай, если они придут, — сказал Терикс. Его голова нервно дёрнулась. — А сейчас мне пора уходить.

— Погоди-ка. А почему ты рассказал мне обо всём этом?

— Вчера я видел, что ты остановил других от убийства яиц.

Сумрак напрягся. Он так сильно надеялся, что этого никто не видел.

— Не беспокойся, — быстро чирикнул Терикс. — Я больше никому не сказал.

Сумрак сглотнул. Если бы птицы узнали, наверняка случилось бы ещё больше нападений, а возможно, даже война.

— Они были друзьями рукокрыла, которого убили, — сказал Сумрак, чувствуя, что должен объяснить это. — Они хотели отомстить, поэтому решили действовать самостоятельно. Наш предводитель не просил их делать это.

— Понимаю. Спасибо, что остановил их, — ответил Терикс; вспорхнув, он скрылся среди ветвей.

— Папа, я снова говорил с птицей, — спокойно сообщил Сумрак Икарону. Было уже около полудня, и он нашёл отца одного в гнезде.

— Ты искал его? — резко спросил Икарон.

— Это он нашёл меня, — быстро ответил Сумрак. — Я никогда не оставлял нашей территории. Он слетел вниз, чтобы сообщить мне, что они видели нечто опасное на подходе к острову. Группу животных под названием фелиды.

— Я хорошо знаю их, — сказал Икарон, не выказывая ни малейшего признака беспокойства.

— Знаешь?

— Конечно. Они — активные участники Договора. Они — наши союзники.

— Ой, — Сумрак почувствовал облегчение и ему даже стало немного смешно. — Но птица сказала, что они охотились на других зверей.

Отец пренебрежительно хрюкнул.

— Ни один зверь никогда не поедал плоть других зверей, кроме падали. Я бы не стал уделять внимание словам этой птицы. Мы видели, на какое предательство они способны.

— Но Терикс…

— Ты знаешь его имя? — голос Папы зазвучал сердито.

Сумрак молча кивнул, проклиная себя за эту промашку.

— И он знает твоё?

— Да, — пробормотал Сумрак.

— Это было глупо, Сумрак, очень глупо. И что ещё эта птица знает о тебе? Он знает, что ты — сын предводителя?

— Нет! Во всяком случае, я так не думаю. Я об этом ему вообще не говорил.

— А как ты понял, что он не был подослан своими старейшинами, чтобы посеять среди нас панику и замешательство?

В выражении морды и позе его отца была написана та же самая пугающая ярость, какую Сумрак видел во время его поединка с Новой, или когда он огрызнулся на Сильфиду. Сумрак чувствовал, что непроизвольно съёживается.

— Я не подумал… — начал он слабым голосом.

— А кто может поручиться, что птицы не пробуют при помощи страха вообще выгнать нас с острова?

Сумрак был уязвлён. Он даже ни разу не подумал об этих вещах.

— Я ожидал от тебя большего, Сумрак, — произнёс отец, но уже более мягким голосом. — Птицы знамениты своим умением врать.

Сумрак сглотнул.

— Он не соврал о костях ящеров.

Глаза Икарона вновь сверкнули, и Сумрак на миг съёжился, боясь, что его могут укусить. Но потом отец вздохнул и поглядел вдаль.

— Может, это и так, но я думаю, что его целью было разжечь паранойю в нашей колонии. К счастью, этого не произошло. Что же касается тех самых последних сведений, то спроси себя, Сумрак, почему птица захотела помочь нам, особенно после того, что они сделали с Эолом?

— Может быть, он просто… — и Сумрак умолк, отчаянно желая объяснить, как Терикс отблагодарил его за спасение птичьего гнезда, но зная, что не мог этого сделать, не ввергая Сильфиду в большие неприятности.

Сумрак вздохнул. Он предположил, что теория его отца могла оказаться верной, но по-прежнему не думал, что Терикс мог соврать. Если бы Терикс хотел навредить колонии, он мог бы рассказать своей стае о нападении Сильфиды на гнездо, и это вызвало бы целую кучу неприятностей.

— Просто я подумал, что было бы лучше рассказать тебе, — скромно сказал он, не в силах встретить глазами суровый взгляд своего отца. — Это если птица сказала правду.

— Ты был прав, рассказав это мне, Сумрак. Но не обращай внимания на болтовню птиц. Этот остров оберегал нас от опасностей целых двадцать лет. Вода отступает ненадолго дважды в день. Не так уж и много зверей заметят это или попробуют переправиться.

— Но если они это сделают…

— В данный момент единственные существа, о которых стоит беспокоиться — это птицы. Другие звери никогда не представляли опасности. Фелиды — это друзья. Я всегда знал их исключительно как благородных и миролюбивых существ.

Сумрак не был уверен, что полностью игнорировать предупреждение птицы было бы мудрым решением. Он поймал себя на том, что ему было интересно, что сказала бы на это Нова, и почувствовал, что это похоже на предательство.

— Не надо так сильно волноваться, — сказал отец и понюхал его.

— Я просто думаю о том, что будет, если об этом узнает колония, — выпалил он.

— Поверь мне, мы можем избавить колонию от нового беспокойства. Ты всё легко схватываешь, Сумрак, но ты всё ещё очень молод. Ты не можешь знать всего. Возможно, однажды ты и узнаешь, но не сейчас.

Сумрак знал, что сейчас его мягко попрекают, но он по-прежнему ощущал приятный прилив уверенности. Его отец был предводителем, и был им уже несколько десятков лет. Конечно же, всё будет хорошо.

В тот полдень Сумрак планировал над поляной. Он хотел есть и уже устал от выцарапывания жучков из коры. Но больше всего его утомляло быть вечно скрывающимся отшельником. Ему больше не хотелось лизать ядовитые грибы, слышать голоса и видеть, как движутся звёзды. Чего ему действительно хотелось, так это вернуться к нормальной жизни — или к такой, какой она могла быть после всего того, что случилось. Было так здорово вновь оказаться в воздухе, и ему, возможно, больше не нужно было бы летать. Он пытался забыть об этом насовсем.

Сумрак немного поохотился, стараясь не думать о том, что остальные рукокрылы по-прежнему сворачивали в сторону при его приближении. Возможно, со временем это пройдёт. Он поймал немного еды, в том числе муху-бекасницу с довольно интересным вкусом. Когда он вновь увидел свою сестру, то подумал, что она станет его игнорировать. Но у него потеплело на душе, когда она оказалась рядом с ним.

— Спасибо, — сказала она, — что не рассказал.

— Вообще-то, я рассказал — ответил он.

Поражённая, она взглянула на него.

— Что?

— Буквально только что. Тебя ждут большие неприятности. И ещё Папа на нашей присаде.

Она начала заикаться от волнения:

— Но ты… Ты сказал, что не собираешься…

— Да не говорил я ничего, — признался он, будучи не в силах мучить её даже лишнюю секунду. — Твоя тайна в полной сохранности. Я просто немного пошутил.

— Это было гадко!

— Ладно, но ты тоже гадко относилась ко мне.

— И как же это?

— Избегала меня.

— Это ты избегал меня, вечно скрываясь в лесу ото всех.

Сумрак вздохнул, поняв, о чём она говорила.

— Ладно, я скрывался.

— Хорошо.

Сумрак чувствовал, что им нечего сказать друг другу, и они разлетелись в разные стороны, но он почувствовал себя легче, чем было совсем недавно.

Вернувшись на свою присаду ближе к вечеру, он ощущал приятную усталость, а его живот был полон. Мама и Папа уже были там, и вскоре к ним присоединилась Сильфида. Когда они начали чистить друг другу шерсть, Сумрак почувствовал, что с его семьёй вновь всё в порядке, несмотря на все те тайны, которые они хранили друг от друга. Наверное, в каждой семье были свои тайны, хотя он сомневался в том, чтобы у кого-то ещё они могли быть столь же многочисленными и сложными, как в его семье. Был, однако, один вопрос, ответ на который он хотел бы узнать.

— Папа, — спросил он, — а как получилось, что ты стал предводителем?

Он увидел, что Сильфида поглядела на них, и их взгляды на секунду встретились, прежде чем он вновь повернулся к отцу.

— Там, на материке, — ответил Папа, — когда мы порвали с нашей колонией, нам был нужен кто-то, кто возглавил бы наши четыре семьи.

— Но разве Протей не был самым старым из вас? — невинно спросила Сильфида.

— Был, конечно же, — ответила Мистраль. — И он был бы превосходным предводителем. Я не уверена, что без его руководства у нас хватило бы смелости выйти из Договора.

— Ого, — сказала Сильфида. — Так почему же он не стал предводителем?

— Я бы хотел, чтобы он стал им, — ответил Икарон, внимательно глядя на неё и словно вынюхивая причины, заставляющие её расспрашивать об этом. — И все этого хотели. Но он отказался. Он сказал, что был слишком стар, что нам нужен был кто-то более сильный и более молодой, способный вести нас в трудные времена. Он попросил, чтобы я стал предводителем. Честно говоря, я не стремился взять на себя такую ответственность, но Сол и Барат также убеждали меня стать им.

Сумрак торжествующе улыбнулся Сильфиде. История Кливера представляла всё так, словно Папа силой и обманом проложил себе путь в лидеры, но он сам даже не хотел этого! Возможно, хоть теперь Сильфида будет не так критично относиться к их отцу.

Когда настала ночь, члены семьи расположились в гнезде бок о бок. Сумрак чувствовал себя настолько довольным, что успел наполовину заснуть, прежде чем заметил, что что-то было не так. Безоблачное небо было слегка озарено последними отсветами дня, и нежный бриз дул над поляной — но закатного хора не было слышно.

— Птицы не поют, — шепнул он Сильфиде.

— Наверно, скоро переменится погода, — вяло ответила она. — Иногда это заставляет их замолчать.

Сумрак фыркнул и глубоко втянул воздух. Ни его запах, ни вкус не нёс признаков приближения плохой погоды. Он смог вспомнить лишь один или два раза за всю свою жизнь, когда птицы не пели в сумерках, и теперь тишина лишила его присутствия духа. Он взглянул на отца, который в ответ лишь спокойно посмотрел на него.

— Иди спать, Сумрак, — сказал он. — Всё в порядке.

Он не думал, что сумеет заснуть, но всё же заснул…

… Но проснулся позже, когда поляна утопала в серебряном свете луны, а на секвойе спали все, кроме него.

Небо по-прежнему было ясным — ни единого признака грядущего изменения погоды. Сумрак надеялся, что у птиц были какие-то незначительные причины для молчания, но он боялся, что это могло быть как-то связано с фелидами на материке. Может, птицы не пели из осторожности? Или они прятались?

Издалека донёсся звук, которого Сумрак никогда раньше не слышал. Это был какой-то тихий звук, который, как ему казалось, можно услышать лишь ночью, когда создаётся ощущение, что звуки разносятся гораздо дальше. Он повернулся в ту сторону — это было странное, низкое щебетание, хотя и не похожее на то, что может издавать птица, насколько он знал. Последовала ответная щебечущая трель, и всё стихло. Его уши улавливали лишь гудение насекомых.

Шерсть у него на загривке ощетинилась. А что, если на острове кто-то был? Что, если сюда перебрались те плотоядные фелиды? Щебечут ли фелиды? Это казалось маловероятным.

Он хотел разбудить Папу и попросить, чтобы он выставил часовых, но знал, что это было бы бесполезно. Его отец сказал бы, что в этом нет нужды. Просто птицы пытаются напугать рукокрылов и выгнать их с острова.

Он медленно отполз от своей семьи, вдоль ветки в сторону поляны. Полная луна сияла, освещая лес.

Он полетел. Он не забыл, как это делается. Знание жило в его мускулах и нервах, и оно немедленно проснулось с первым же взмахом. Паруса мелькали одним размытым пятном, когда он взмыл над пустой поляной. Луна давала ему столько света, сколько было нужно.

Он будет часовым для колонии. Он был маленьким, невидимым ночью, и он мог улететь в любое время. Он почти желал, чтобы на острове существовала какая-то угроза; тогда, возможно, все увидели бы, каким он был храбрым и полезным, и перестали бы сторониться его.

Через несколько секунд он уже пролетал мимо макушки секвойи. Его живот слегка свело, когда вокруг открылась серебристая линия горизонта. Он развернулся в воздухе, ориентируясь. Первый раз в своей жизни он сумел увидеть остров целиком, и он показался ему отвратительно крохотным. Он провёл всю свою жизнь здесь, на этом маленьком клочке леса.

Прежде он никогда не видел материка — светящейся стены деревьев, которая непрерывно тянулась к северу и к югу. Оттуда пришли его отец и мать. Мир был огромен, и его конца-края не было видно.

При помощи своего эхозрения Сумрак видел спящих птиц, сидящих на высоких ветвях. Тёмная шерсть делала его частью ночного неба. Он полетел в том направлении, откуда донеслись щебечущие звуки — к восточному берегу острова, в сторону материка.

Он пробовал воздух на вкус, силясь распознать новые запахи. Он старательно прислушивался, иногда посылая в лес молниеносные звуковые вспышки, чтобы посмотреть, не скрывается ли кто-то среди ветвей или в подлеске. Он не знал, что именно ему искать. Он даже не представлял себе, на кого похожи фелиды. Он считал их четвероногими существами, покрытыми шерстью. В густой растительности мог скрываться почти кто угодно. И он не собирался спускаться ниже. Ему нравилось держаться повыше, вне досягаемости.

Он удивился тому, как быстро закончились деревья, и внезапно оказалось, что он уже летит над водой. На её поверхности отражались осколки диска луны. Остров по-прежнему был окружён водой, отделён от материка. Он был в безопасности. Никто не мог переправиться сюда. Он медленно пролетел над водой, спрашивая себя, стоит ли она высоко, или низко… а потом увидел перешеек.

Всё было так, как описывал его отец: тропинка из песка, соединяющая материк с островом. Она была очень узкой, и становилась всё уже прямо у него на глазах. Вода плескалась у её краёв, смывая её у самого берега, когда начинался прилив.

Сумрак усмехнулся, чувствуя облегчение. Тропинку можно было увидеть в течение лишь нескольких минут. Какой зверь заметит её, если только не подойдёт к самому урезу воды? И стал бы он туда спускаться? Берег материка был крутым и скалистым: спуститься вниз было бы трудно, но ещё труднее было бы подняться обратно.

Повернув к острову, он послал вниз залп эхо-сигналов. Вода была похожа на лист бледного серебра, а песчаный перешеек виделся как пёстрая дорожка ещё более интенсивного света с отчеканенным на ней чуть более бледным узором. Сумрак нахмурился, опускаясь ниже и испуская ещё более плотный взрыв звука. Песчаная дорожка вновь вспыхнула у него в голове.

На мягкой поверхности дорожки были бесчисленные следы четырёхпалых лап.

Их было так много, что они сливались вместе, разрушаясь по мере того, как вода заполняла их.

И все они вели на остров.

ГЛАВА 11. Резня

Хищнозуб крался на мягких лапах через подлесок. Его зрачки, полностью раскрытые, упивались ночью, показывая лес в светящихся пурпурных и серых красках. Луна ярко светила. Это было превосходное время для охоты. Его окружали большие деревья, кроны которых уходили ввысь. Через каждые несколько шагов он останавливался, навострив уши, а его лапы готовы были ощутить любое сотрясение почвы.

За ним, растянувшись в две цепочки, брели остальные члены клана, ориентируясь по отрывистым щебечущим звукам — охотничьим сигналам, которые он издавал верхней частью горла.

Этот остров стал бы превосходными охотничьими угодьями. Он был отрезан от материка и здешние звери не слышали о них. Хищнозуб и его Рыщущие могли набивать брюхо лёгкой добычей. А после того, как эффект неожиданности уже не будет давать им преимуществ в охоте, вода станет препятствием для побега зверей. Когда добыча станет осторожнее, охотники приобретут навык. Это место станет отличным тренировочным лагерем.

Повсюду вокруг себя Хищнозуб слышал тихий шорох наземных животных, занимающихся своими ночными делами. Но прямо сейчас они его не интересовали. Его ноздри наполнял аромат падали. Он учуял его едва ли не в тот самый момент, когда его лапа ступила на пляж острова. Он влёк его всё дальше в лес. Запах дразнил Хищнозуба: его сила означала, что он исходил от крупного животного. Это означало лёгкую добычу. Но что ещё важнее, падаль могла бы стать приманкой для других зверей-падальщиков, и Хищнозуб и его Рыщущие могли бы просто сидеть в засаде и смотреть, какие виды животных населяют этот остров.

Впереди была поляна, залитая лунным светом. Запах усилился, и Хищнозуб стал двигаться с большей осторожностью, зная, что даже прикосновение листьев к его шерсти могло бы насторожить других существ. Он понюхал, лизнув воздух языком, и нашёл источник запаха.

На краю поляны с секвойи безжизненно свисало огромное крыло. Оно казалось настолько неуместным в этом лесу, что Хищнозубу пришлось смотреть на него несколько секунд просто для того, чтобы удостовериться, что оно действительно там было. Это было крыло кетцаля. Он затаился в низкорослом кустарнике, чирикнув своим Рыщущим, чтобы те сделали то же самое. Он подкрался на брюхе, чтобы разглядеть получше, и увидел очерченную лунным светом костлявую голову кетцаля, разложившуюся до голого черепа; глазные яблоки давно уже подъели насекомые. Хищнозуб медленно прополз вперёд. Всё мясо на теле ящера давно уже было объедено. Оставались лишь перепончатые крылья и хрящи, которые гнили и распространяли вонь, приманившую сюда Хищнозуба.

Он взглянул на другой край поляны, на массивную секвойю. Он никогда раньше не видел дерева с таким толстым стволом. Его взгляд поднялся выше. Даже ветви были огромными, особенно в средней части ствола дерева. А если бы луна не светила так ярко, он, вероятно, никогда не разглядел бы ещё кое-что: сотни тёмных маленьких силуэтов, забившихся в ниши вдоль боков могучих ветвей. Один из силуэтов встряхнулся во сне, на миг раскрыв паруса.

Хищнозуб издал низкий щебет, и к нему подкралась Миацида.

— Рукокрылы, — шепнул он ей.

Его слюнные железы зудели, когда слюна засочилась по его коренным зубам, приводя их в готовность для разрывания плоти. Это было всё, что он мог сделать, чтобы удержать себя от подъёма на дерево, но он был знаком с этими существами и знал, что им нужен план, если его Рыщущие хотят добиться успеха на этой охоте.

Он прошептал свои указания в ухо Миациде.

Её губы задрались, и он смог увидеть, как влажно заблестели её зубы.

— Хорошо, — сказала она.

Сумрак летел к секвойе со всей скоростью, которую смог выжать из своих уставших мускулов.

Облака поползли через диск луны, и он испугался, что не сможет найти путь к дому. Но затем он увидел одиночное дерево, возвышающееся над прочими, сверкая призрачным серебристым блеском, и уже знал, что это должна быть его секвойя. Самая высокая в лесу — именно поэтому его отец выбрал её. Он был уже близко, и видел открытую поляну. Сложив свои паруса, он устремился туда.

Он боялся, что может вернуться прямо в разгар резни, но вокруг всё было тихо, и он помчался по спирали сквозь могучие ветви к гнезду своей семьи. Импульсы эхо-сигналов показывали ему лишь рукокрылов, спящих, забившись в трещины в коре. Он уже думал, что должен поднять всех сигналом тревоги, когда окажется достаточно близко, но теперь ощущал неуверенность. Всё казалось таким нормальным. Хотелось ли ему поднимать панику? Всё, что он видел — только следы. Как он может утверждать, что их оставили фелиды?

По крайней мере, сначала ему нужно было разбудить отца, вне всяких сомнений. Он сел рядом с их гнездом — лёгкие горели от одышки. Сейчас облака заслонили луну и звёзды, и было очень темно. Он поспешил к Икарону и стал тормошить его голову, подёрнутую сединой.

— Папа? Папа?

На мгновение близость его родителей, их запахи и знакомая кора под когтями заставили его страхи казаться смешными. Отец вздрогнул и открыл глаза.

— Сумрак, что стряслось?

— Кто-то перебрался на остров, — задыхаясь, проговорил он.

— Где ты был?

— Я был у перешейка.

— Ты летал? — спросила мама, проснувшись.

Сумрак огляделся и увидел, что теперь проснулась и Сильфида: она моргала и выглядела несколько изумлённой.

— Что такое? — спросила она.

— Я видел следы на песке, — сказал Сумрак. — Много следов.

— Опиши их, — попросил отец.

Сумрак сделал это и увидел, как родители обменялись взглядами.

— Птица забила Сумраку голову всякой чушью о нападении фелид.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом ни слова, — сказала Мама.

— Не видел в этом нужды. Птица просто пыталась устроить неприятности.

— Сумрак уже говорил с птицами? — спросила Сильфида.

— Ты не должен был уходить один ночью, — начала ругать Сумрака мама. — И ты знаешь, что не должен летать! Что тебе рассказала эта птица?

— Птица заявляла, — нарочито спокойно объяснил Икарон, — что группа фелид разбойничала на материке, нападая на птиц и зверей.

— Так те следы, что я видел — это следы фелид? — спросил Сумрак.

— Возможно, — сказал Икарон, — но я убеждён, что нет никаких причин для тревоги.

— Фелиды всегда были мирными существами, — добавила Мистраль, но

Сумраку подумалось, что в её голосе звучало волнение.

— Утром я сообщу старейшинам, — сказал Икарон. — Мы должны дать знать каждому, что на острове могут быть фелиды. Здесь мы жили под защитой, и я не хочу, чтобы кто-то из наших семей был напуган.

С нижних ветвей донёсся пронзительный вопль рукокрыла. Что-то мелькнуло около ствола. Прежде, чем это исчезло выше на дереве, Сумрак разглядел удлинённое тело и хвост.

— На секвойе кто-то есть! — закричал голос.

— Не бойтесь! — Сумрак слышал, как кричал его отец. — Эти звери — друзья, и они не причинят вам вреда.

Второе существо запрыгнуло на их ветку возле ствола, и Сумрак замер на месте. Животное остановилось лишь на долю секунды — лишь для того, чтобы повернуть притупленную морду прямо к Сумраку. В его глазах вспыхнул свет, и Сильфида закричала. Потом оно присело и пропало, запрыгнув на верхнюю ветку.

— Папа? — дрожащим голосом спросила Сильфида. — Это фелиды?

— Да, — ответил Икарон.

— Что они делают? — выдохнула Мама; её голос был напряжён.

— Я поговорю с ними, — сказал Икарон, — всё в порядке.

Мимо прошмыгнул третий фелид, а секундой позже — четвёртый. Наверху всё громче слышался хор криков удивления и тревоги. Сумрак дрожал так сильно, что боялся свалиться с ветки.

— Кто это такие? — кричал кто-то наверху.

— Берегись!

— Куда он делся?

— Не вижу!

— Он идёт сюда!

— Прыгай!

Затем послышались вопли — ужасные, пронзительные звуки, которые звери испускают лишь, находясь в опасности или чувствуя ужасную боль. Сумрак глядел на отца, надеясь получить совершенно невероятное объяснение. Яростное рычание слышалось во тьме.

Фелиды охотились.

Волна шума нарастала и приближалась. Когти свирепо царапали кору; родители выкрикивали имена детей. Со стороны поляны Сумрак слышал шуршание парусов, наполнявшихся воздухом, когда рукокрылы вслепую прыгали в темноту, пытаясь спастись. Его ноздри дёрнулись, а глаза увлажнились, когда в воздухе разлился густой запах, источаемый фелидами, охваченными безумием.

Отец что-то кричал ему, но Сумрак едва мог его расслышать, потому что тот кричал издалека.

— Сумрак, Сильфида, будьте готовы прыгать!

На их ветку около самого ствола запрыгнул фелид, но на сей раз он не стал уходить. Он был длиннотелым и ловким, вдвое крупнее их отца, с серым туловищем, покрытым чёрными пятнами, и с длинным хвостом, по которому тянулись белые полосы. Остроконечные уши были отогнуты назад и прижаты к блестящей от пота шерсти на голове. Его челюсти казались маленькими до тех пор, пока не раскрылись — они оказались огромными и по краю были усажены зубами — тонкими и острыми спереди, и более толстыми в глубине рта.

— Сумрак! — закричала мать, но он был не в силах отвернуться.

— Папа, идём! — завопил он отцу.

— Уходи, Сумрак! — велел Икарон.

Сумрак в страхе наблюдал, как его отец поднялся на задних лапах и раскинул паруса; казалось, он стал вдвое крупнее.

— Прекратите это! — проревел он, обращаясь к фелиду. — Мы союзники! Это должно прекратиться!

Удивительно, но голос Икарона перекрыл шум, и на какое-то странное мгновение рычание и вопль, казалось, стихли. Фелид на краю ветви наклонил подбородок от удивления, подёргивая ушами. Сумрак чувствовал, что Сильфида тянет его прочь, но он не мог оставить своего отца.

— Мы все едины, потому что мы — звери! — закричал Икарон. — Мы вместе одолели ящеров. Мы вместе получили землю и мир.

— Ты, что, главный? — низкое рычание фелида, казалось, исходило прямо у него из живота.

— Я Икарон, предводитель этой колонии. Как зовут тебя?

— Хищнозуб, — когда фелид отвечал, его губы раздвинулись, открыв крупные зубы с четырьмя лезвиями в задней части челюстей.

— А где вождь вашего клана? — спросил Икарон.

— Я такой.

— Тогда ты должен знать Патриофелиса.

Сумрак увидел, как фелида передёрнуло от отвращения.

— Мы разошлись с Патриофелисом.

— Он мудрый правитель.

— Он обрёк себя на вымирание. Мир изменился, но его вкусы остались прежними. А наше — нет.

— Знает ли Патриофелис, что вы охотитесь на дружественных зверей?

Хищнозуб не ответил.

— Умоляю вас, остановитесь, — сказал Икарон. — Прекратите это варварство и позвольте нам жить в мире. Так было всегда.

— А теперь — нет, — сказал Хищнозуб… и прыгнул.

Икарон отскочил назад, но фелид схватил его лапами и придавил к коре.

— Папа! — крикнул Сумрак.

— Лети! Лети! — кричал ему отец, пытаясь в этот момент освободиться.

Сумрак видел, как челюсти фелида раскрылись, разглядел, как влажно блеснули зубы в тусклом свете, а затем мать с силой толкнула его, и он полетел с ветки. Он раскрыл паруса и замахал ими. В воздухе было множество испуганных рукокрылов, планирующих через поляну в безопасное место на дальних деревьях.

— Мама! Сильфида! — кричал он.

— Будь с сестрой, — услышал он крик матери, и понял, что она осталась на ветке помогать отцу.

Паря в воздухе, он оглядывался на своих родителей, неистово сцепившихся с Хищнозубом. Что же ему было делать? Он слышал, как сестра тревожно зовёт его, и он кружился и порхал за её спиной. Он так сильно дрожал от страха, что ему казалось, будто он может развалиться по суставам. Он мчался в воздухе, испуская звук, чтобы лучше видеть, и догнал Сильфиду.

— А где Мама и Папа? — задыхаясь, спросила она.

— Они… — он не знал, как сказать об этом. — Они сражаются с фелидом.

Её голос дрожал.

— Я почти ничего не вижу, Сумрак.

— Я буду твоими глазами, — ответил он ей. — Мы почти пересекли поляну.

Вокруг них толпились другие рукокрылы, пытаясь держаться вместе и окликая друг друга в кромешной темноте. Сумраку искренне хотелось, чтобы они все замолчали, потому что их чириканье ужасным эхом вторило его собственным беспорядочно мечущимся мыслям.

Что мы будем делать, когда сядем?

Куда мы пойдём?

Где будет безопасно?

Вопли со стороны секвойи становились всё слабее, но с каждым взмахом своих парусов Сумрак ощущал мучительную грусть. Мама и Папа всё ещё оставались там. Он струсил. Он бросил их драться с фелидом совсем одних. Однако он был напуган — сильнее, чем когда-либо мог себе представить, и он с трудом удерживал себя от того, чтобы не взлетать всё выше и выше, и не убраться прочь — и из леса, и от фелид.

Но рядом с ним была Сильфида, и он был нужен ей, чтобы помочь видеть, потому что теперь перед ними вырисовывались деревья. Своим эхозрением он осветил ближайшую секвойю и стал обшаривать сплетение серебристых ветвей в поисках удобного места для посадки. С одного края Сумрак заметил смазанное движение, а когда он испустил ещё больше эхо-сигналов, то увидел длинное тело, прижавшееся к коре, и треугольные уши, торчащие на его черепе.

— На дереве фелиды! — заревел он. — Не садитесь там!

В тот же миг Сумрак услышал визг рукокрыла высоко над собой, доносящийся с той же самой секвойи.

— Они ещё и здесь! — закричал сдавленный голос.

Внезапно Сумрак понял, что сделали фелиды. Они забрались не только на саму секвойю, но и на все окружающие деревья, поэтому они могли просто ждать в засаде спасающихся рукокрылов. Потом они могли гонять свою добычу с дерева на дерево, пока не поймают.

— Разворачивайтесь! — кричал Сумрак.

— Где? Где они? — кричал рукокрыл возле левого паруса Сумрака.

С помощью своего эхозрения он видел, как фелид бросился к концу ветки, с готовностью разинув челюсти. Некоторые рукокрылы были в замешательстве и просто продолжали двигаться вперёд.

— Поворачивай обратно! — сказал он Сильфиде, а затем с силой замахал парусами, пролетая мимо неё и пытаясь обогнать других несчастных планеристов.

— Там фелид, прямо по курсу! — кричал он каждому из них, пролетая рядом. У него в распоряжении было лишь несколько секунд. Пожилой рукокрыл продолжал планировать прямо к дереву. Возможно, он был глухим, или же просто слишком напуганным и сбитым с толку, чтобы разобраться в той буре криков и воплей, от которых сейчас гудела вся поляна.

— Эй, остановись! — снова закричал Сумрак. — Один из них там, на дереве!

Рукокрыл уже распахивал свои паруса, готовясь сесть, а когда он, наконец, с тревогой взглянул на Сумрака, было уже слишком поздно. Хотя он попытался свернуть в сторону, он уже слишком сильно сбавил скорость. Он остановился, падая на ветку. Сумрак беспомощно наблюдал, как фелид поднялся на задние лапы и схватил старого рукокрыла, сокрушая его тело челюстями.

Сумрак повернул прочь. Некоторые другие рукокрылы свернули, чтобы сесть на ближайших ветвях, и теперь отчаянно карабкались, пытаясь скрыться из виду. Другие сумели развернуться в обратную сторону, и планировали назад к секвойе. Среди них была и Сильфида. Он догнал её.

— Сумрак, это ты?

— Это я.

— Нам нужно безопасное место для посадки.

— С нами всё будет хорошо, — сказал он. — Всё хорошо.

У Сумрака сводило живот — он знал, что они возвращаются туда, где их ожидает ещё больше фелид.

— Тебе видно Маму и Папу? — жалобно спросила Сильфида.

Он начал отчаянно бросать звуковые взгляды на секвойю, пытаясь обнаружить их. Там было слишком много хаотичного движения: образов, обрисованных вспышками света. Он нашёл ветку своей семьи, но не увидел там ни единого признака присутствия фелид или своих родителей. Что же с ними случилось? Папа с Маминой помощью сумел бы вырваться. Он был сильным и бесстрашным, его не могли убить. А его мать умела видеть вдалеке; она могла заметить появление фелид. С ними всё будет хорошо. Только где же они?

Он отследил взглядом траекторию планирования Сильфиды, отыскивая пригодное для посадки место. Ему следовало приложить все усилия для того, чтобы они оба были в безопасности. Выше среди ветвей он разглядел одного фелида, увлечённо поедающего мёртвого рукокрыла. От того осталось лишь бесформенное месиво из рваной кожи и кишок. Отсюда Сумрак мог ощутить запах резни: омерзительно воняющую смесь крови, помёта, мочи и пота. От одной лишь мысли о том, что этот рукокрыл мог бы быть одним из его родителей, его стошнило и вырвало прямо в воздухе.

Посмотрев ниже, Сумрак увидел другого фелида, в ожидании бродящего по ветке. Они были умными зверями — не только охотились для себя, но и загоняли добычу для своих товарищей.

— Уходим дальше в лес, — сказал он сестре. — На секвойе их слишком много.

Но Сильфида скользила в воздухе уже слишком низко, и Сумрак знал, что не сможет увести её достаточно далеко, прежде чем ей придётся сесть. Он летел впереди, исследуя темноту звуковым зрением, всё больше удаляясь от своего дома, где почти ничего не видящие рукокрылы всё ещё карабкались по веткам, прыгая в воздух. Сумрак вёл свою сестру в лес, к месту, безопасному для посадки.

Едва они сели на ветку, Сумрак услышал испуганный визг и заметил группу рукокрылов, забившихся в глубокую борозду в коре.

— Всё в порядке, — прошептал он. — Это просто Сумрак и Сильфида.

Их было пятеро, и когда они взглянули на него, он узнал Кливера и ещё четверых молодых: они все были разлучены со своими семьями.

— Тебе тут нет места, — прошипел Кливер Сумраку. — Прочь отсюда!

— Не думаю, что вам стоит оставаться здесь, — ответил Сумрак. — Если тут пройдёт один из них, они учуют вас, и вы попадёте в ловушку.

— Ты просто хочешь отнять у нас укрытие, — сказал Кливер.

— Мы должны сражаться с ними, — сердито ответила Сильфида, — а не прятаться. Если бы мы сражались все вместе…

— Ты сама не знаешь, о чём говоришь, — оборвал её Сумрак.

— Мы не так уж и слабы, — сказала Сильфида. Даже сейчас её нрав оставался горячим, и он опасался, не совершит ли она что-нибудь опрометчивое.

— Мы должны уходить от них.

— Ты говоришь совсем как Папа, — парировала она. — Всегда лишь бежать и бежать.

— Ты видела, как они нападают! — прошипел Сумрак ей в ответ. — Ты видела его зубы.

Сильфида ничего не ответила; её бока вздымались и опадали.

— Мы должны спрятаться, — его голос дрожал. — И ждать.

— Давайте с нами, — предложила Сильфида Кливеру и другим молодым зверям.

— Мои родители велели нам ждать их здесь, — ответил один из них.

— Они сказали, что скоро вернутся, — сказал другой.

— Фелиды вас убьют, если найдут здесь, — ответил им Сумрак.

— Сумрак умеет видеть в темноте, — сказала Сильфида. — Он сможет увидеть, как они приближаются. Он сохранит вас в безопасности.

Сумрак не был уверен, что смог бы сделать нечто подобное. Его желудок по-прежнему судорожно сокращался внутри тела, а рвотные позывы с трудом удавалось подавлять. Его восхитило то, насколько сильно сестра доверяет ему. Он испустил быстрые серии охотничьих щелчков и просканировал все ветки вокруг, чтобы убедиться, что в их сторону никто не крадётся.

В ночи со стороны секвойи всё ещё доносились звуки резни. Сколько же они будут продолжаться? Ему казалось, что ещё целую вечность. Он отчаянно хотел найти Маму и Папу, но знал, что приближаться к дереву по-прежнему слишком опасно. Ему ужасно хотелось, чтобы Папа подсказал, что делать. У него было инстинктивное желание продолжать движение. Ему не нравилось то место, где они находились. Оно было слишком открытым и доступным для нападения.

— Идём глубже в лес, — решил Сумрак.

— А как наши родители найдут нас? — спросил Кливер, и в его голосе впервые зазвучал испуг. — Я остаюсь здесь.

Другие молодые звери тихо забормотали, соглашаясь с ним.

Своим эхозрением Сумрак обнаружил пятно движения.

— Что-то движется сюда, — прохрипел он.

Он выпустил ещё один быстрый звуковой залп и различил фелида, который преследовал рукокрыла, направляясь в их сторону. Рукокрыл, наконец, прыгнул и ушёл от него, и фелид остановился, пробуя воздух языком. Когда он повернулся в сторону Сумрака, его глаза сверкнули. Сумрак припал телом к ветке, задержав дыхание и надеясь, что его тело выглядит похожим на кору.

Фелид сделал два медленных, неторопливых шага; он опустил голову, его ноздри раскрывались и сжимались.

— Мы должны уходить, — шепнул Сумрак Сильфиде. — Он идёт сюда.

— Идём с нами, — в последний раз предложила Сильфида другим молодым.

Сумрак не ждал. Двигаясь как можно быстрее, он распахнул свои паруса и прыгнул с ветки, перелетая на соседнее дерево. Он оглянулся на фелида, который был не больше, чем в двадцати футах от них. И он прыгнул в их сторону.

— Сильфида, давай!

Сестра устремилась за ним, а потом, к его удивлению, Кливер и остальной молодняк выбрались из своего укрытия и бросились следом за ней. А спустя лишь считанные секунды на ту ветку запрыгнул фелид, и из его глотки донёсся рык.

— За мной! — скомандовал Сумрак, зная, что ему нужно вести их, потому что они плохо видели в темноте. Он взглянул назад, и в ужасе увидел, что фелид прыгнул вслед за ними. Он неожиданно ловко двигался в воздухе, пользуясь своим пушистым хвостом, чтобы рулить. Он допрыгнул до соседнего дерева, едва не соскользнув с ветки. Сумрак не думал, что он может так далеко прыгать.

Взмахивая парусами, он развернул планирующий молодняк в сторону. Деревья здесь росли так близко друг к другу, что фелид легко преследовал их, перебегая с ветки на ветку и перескакивая с дерева на дерево, хотя Сумрак старался лететь так, чтобы расстояние между ними было как можно больше. Сила и быстрота лап фелида легко опережали пассивное скольжение рукокрылов в воздухе. Он скоро настигнет их.

Обернувшись ещё раз, Сумрак увидел, что фелид запрыгнул на тонкую веточку, которая круто изогнулась и сбросила фелида вниз. Шипя, он неуклюже приземлился на нижнюю ветвь, но быстро оправился и вскоре продолжил преследовать их. Сумрак слышал, как его хриплое дыхание становится всё громче, и нетерпеливое завывание вырывается у него изо рта.

— Он приближается! — завопил Кливер.

— Разделимся! — вопил другой молодой рукокрыл.

Это был естественный порыв, но Сумрак знал, что он будет стоить жизни одному из них. У него появилась другая мысль.

— Постойте! — сказал он. Он отчаянно продолжал разбрасывать по сторонам звуковые импульсы, пока, наконец, не нашёл, что искал: маленькую полянку, а на другой её стороне ветку, кончик которой был очень тонким.

— Туда! — крикнул он им. — Садитесь на самый кончик! Он слишком тонкий для фелида!

Когда Сильфида села рядом с ним, он почувствовал, что ветка задрожала. Это было хорошо. Один за другим остальные пятеро рукокрылов вцепились в кору. Ветка медленно покачивалась вверх-вниз под их весом.

Сумрак обернулся и увидел, как фелид остановился на другой стороне полянки. Он мог бы перепрыгнуть через неё, но, похоже, понимал, что ветка была слишком тонкой и могла не выдержать его веса. Он сел, покачивая головой.

— Мы в безопасности, — выдохнул Сумрак. — Он не станет прыгать.

Они судорожно вцепились в ветку, в страхе глядя на хищника.

Фелид внимательно оглядел всё вокруг, а затем соскочил вниз, на нижние ветки.

— Что он делает? — прошептала Сильфида.

— Сдаётся, — сказал Кливер.

— Мне его больше не видно, сказал ещё один из молодых рукокрылов.

Сумрак отслеживал его движение при помощи своего эхозрения. Где-то внизу фелид прыгнул через полянку.

— Теперь он лезет по нашему дереву, — сказал Сумрак. Фелид стремительно скакал по стволу, и вскоре уже начал помогать себе когтями. Сумрак видел, что для фелида это было сложно. Он не был специалистом по долгим подъёмам по вертикали. Но, в конце концов, он добрался до их ветки, которая вблизи ствола была достаточно толстой для того, чтобы существо могло сделать по ней несколько шагов. В его глазах сверкал свет звёзд. Один из молодых рукокрылов закричал. Фелид был не больше, чем в двадцати футах от них.

— В воздух! — закричал Кливер.

— Погоди! — откликнулся Сумрак. — Он не сможет подойти ближе!

Фелид понюхал воздух, и из его горла вырвался возбуждённый щебечущий звук.

«Он не подойдёт ближе, — думал Сумрак. — Ветка слишком тонкая».

Фелид двинулся вперёд. Он сделал два осторожных шага и остановился, удерживая равновесие. Ветка раскачивалась вверх-вниз. Сумрак, Сильфида и остальные молодые рукокрылы прижались друг к другу, отползая к кончику ветки, насколько хватало смелости. Сумрак разглядывал лапы фелида: он ни за что не смог бы приблизиться к ним, не качаясь из стороны в сторону. Его когти были полностью выпущены и вонзались в кору. Он сделал ещё один шаг, едва не потеряв равновесие, и потом остановился, тяжело дыша. Ветка опасно раскачивалась.

Со своего места Сумрак ощущал запах его голодного дыхания — тяжёлый и воняющий мясом. Этой ночью он уже успел поесть. Сумрак внезапно испугался, что он захочет поговорить с ним; ему не хотелось слышать ужасный рык его голоса.

Фелид шагнул назад, и Сумрак уже надеялся, что он сдался. Но затем хищник вонзил свои когти глубоко в кору и сначала встал, затем присел, встал, присел, заставляя ветку то подниматься, то опускаться, с каждым разом всё быстрее, пока она не начала хлестать по воздуху, словно кнут.

— Держитесь! — закричала Сильфида.

Фелид пробовал стряхнуть их оттуда! Сумраку пришлось прилагать все усилия, чтобы его не подбросило в воздух. Ночной мир вертелся перед его глазами, сливаясь в одно пятно. Сколько ещё этот фелид будет их трясти?

— Сильфида? — спросил он дрожащим голосом. — С тобой всё хорошо?

Она хрюкну, слишком напуганная, чтобы сказать хоть слово.

— Что бы с тобой ни было, не отпускай ветку! — сказал он ей.

Ветка стегала вверх и вниз. Это настолько сильно пугало и раздражало, что часть Сумрака хотела отпустить её и улететь. Он надеялся, что больше никто не чувствовал такого же смертельного искушения.

Движения ветки замедлились. У Сумрака всё плыло перед глазами, когда он поглядел на фелида. Хищник тяжело дышал, в углах рта пенилась слюна. Из его горла вырвался вопль огорчения, который едва не сбросил Сумрака с ветки.

— Умный, — низко рыча, произнёс фелид. — Я вернусь за тобой.

Он спрыгнул вниз сквозь ветви и направился к секвойе, рассчитывая поохотиться там поудачнее.

Некоторое время все молчали. Сумрак попрочнее вцепился когтями в кору, прислушиваясь к биению сердца, которое постепенно замедлялось.

— Я думал, что он никогда не перестанет, — сказал он пересохшим ртом.

— Тебе-то хорошо, — проворчал Кливер. — Ты мог просто улететь.

— Но ведь не сделал этого, верно? — заметила Сильфида.

Сумрак ничего не сказал, виновато думая о всех тех мгновениях, когда его тело хотело улететь.

— И тонкая ветка тоже была его идеей, — горячо сказала Сильфида. — Он спас ваши жизни.

— Это была просто удача, — произнёс Сумрак. — Я не был уверен, что это сработает.

— Правда? — спросила ошеломлённая Сильфида.

— Ну, я был почти уверен, но как бы я узнал, сколько весит фелид?

Сильфида на мгновение замолкла в ужасе.

— Ну, — сказала она потом, — всё получилось, и это очень важно.

— Сколько же их там? — спросил Кливер.

Сумрак покачал головой.

— Не думаю, чтобы хоть кто-нибудь успел посчитать.

— Наверное, их там сотни, — дрожа, прошептал один из молодых рукокрылов.

— У них в глазах горит свет, — сказала Сильфида.

— Они могут охотиться ночью, — ответил Сумрак. — Они видят лучше нас.

Они вновь замолчали. Сумрак изучил деревья с помощью звука, и заметил новые и новые группы рукокрылов, которые планировали, удаляясь от секвойи, и направлялись в чащу леса. Но на сей раз он не видел, чтобы их преследовали фелиды. Он прислушался и уже не смог уловить ни одного вопля или рычания. Закончилось ли всё это?

— Теперь там тихо, — сказал он. — Попробую найти Маму и Папу.

— Не уходи, — ответила Сильфида; он никогда прежде не слышал такой мольбы в её голосе. — Без тебя мы ничего не видим.

Он заметил, что весь остальной молодняк, в том числе Кливер, умоляюще смотрит на него; но они были слишком гордыми, чтобы просить его остаться.

Он остался и, мучаясь, ждал вместе с ними до тех пор, пока рядом не появилась большая группа планирующих рукокрылов; один из них много раз повторял шёпотом имя Кливера.

— Я здесь, я здесь! — отозвался Кливер, делая это слишком громко. Взглянув на него, Сумрак видел не надоедливого хулигана, a испуганного детёныша, который бесконечно рад услышать голос матери. Это был тот самый звук, который жаждал услышать и сам Сумрак.

Родители Кливера сели на ветку и начали с шумом возиться со своим сыном.

— Вы не видели Икарона? — спросил их Сумрак. — Икарона или Мистраль?

— Прости, но нет, — ответила ему мать Кливера, и это был первый раз, когда рукокрыл не из его собственной семьи глядел на него, проявляя хоть каплю нежности. — Было так темно, и царила такая суматоха.

— Будь здесь с семьёй Кливера, — попросил Сумрак Сильфиду. — Хочу поглядеть, смогу ли я найти их.

— Ты уверен? — спросила Сильфида, по-прежнему не желая, чтобы он уходил.

— Мне нужно, — ответил он; чувства душили его голос. Конечно же, ему не хотелось оставлять Сильфиду, но теперь она была в безопасности. С ней было несколько взрослых. Он не мог выбросить из головы образ фелида, нападающего на Маму и Папу, вихрь челюстей и когтей. Ему нужно было знать, что с ними всё хорошо. Сильфида взглянула на него, и, похоже, поняла. Она быстро кивнула.

— Хорошо.

— Я вернусь.

Он внимательно огляделся и прислушался, прежде чем подняться в воздух, а затем осторожно полетел среди ветвей к секвойе. По пути он встретил множество рукокрылов, жалобно зовущих своих матерей и сыновей, дочерей и отцов.

— Вы не видели Икарона? — шёпотом спрашивал он, порхая над ними. — Икарона или Мистраль?

Многие качали головами, некоторые давали неопределённые ответы; другие и вовсе не обращали на него внимания, слишком сильно подавленые страхом и горем, чтобы услышать его или дать ответ.

Приближаясь к секвойе, он вылетел на открытое место — ему хотелось хорошенько осмотреться, прежде чем подлететь поближе. Он сторонился всех деревьев вокруг поляны, зная, что на них тоже могли сидеть фелиды.

Он сильно устал, но хотел оставаться в воздухе, даже если так он был более заметным. Сама мысль о том, чтобы сесть и стать лёгкой добычей для фелид, была слишком ужасна. Ему хотелось сохранять способность двигаться — в любом направлении, в любую секунду.

Стояла полная темнота, которую нарушал лишь слабый лунный свет, и Сумрак летел, ориентируясь почти исключительно при помощи эхозрения. Мир предстал в виде мерцающего серебряного образа, который вновь и вновь рисовался перед его мысленным взором.

Он решил рискнуть и полететь на поляну. В его голове вспыхивала лишь одна мысль — потребность найти родителей. Даже если фелиды и увидят его, они ничего не смогут ему сделать. Он был явно за пределами их досягаемости.

Он порхал над поляной, держась подальше от ветвей. На секвойе кишели фелиды. Казалось, они были повсюду. Он начал считать их и удивился, когда насчитал всего лишь двадцать шесть. Но казалось, что их было намного больше! Возможно, просто из-за их крупного размера и смертоносной скорости казалось, что их было так много.

Они уже закончили охоту. Он понял это за считанные секунды. Многие из них всё ещё пожирали свою добычу. Сумрак не мог смотреть на это. Другие, уже наевшись, лениво бродили по веткам или свернулись где-нибудь в клубок, слизывая кровь со своих лап и морд.

Они захватили его дерево.

Ничто не показывало их желания уходить. Некоторые из них даже выглядели полусонными — когда они зевали, широко разевая свою ужасную пасть, их горящие глаза превращались в щёлочки. Они могли погрузиться в сон, не боясь ни капли, и Сумрак ненавидел их. Они убивали. А теперь они украли его дом.

На краю кроны дерева Сумрак различил последнюю немногочисленную группу рукокрылов, спешащую по ветке в сторону леса. Он изучил каждого из них при помощи эхозрения, но не нашёл там своих родителей. Фелид взглянул сверху на удирающих рукокрылов, а затем отвернулся, не проявляя к ним интереса. Его живот был полон, и у него не было никакого желания охотиться.

Сумрак взлетал вверх по спирали, наблюдая за фелидами и слушая их. Их глотки испускали низкое удовлетворённое мурлыканье, заставляя его уши вздрогнуть от отвращения. На ветке, принадлежавшей его семье, развалился Хищнозуб — зверь, который напал на его отца. Сумрак узнал его по острым чертам морды. Его длинное, мокрое от пота тело растянулось на той самой коре, где каждую ночь спали он, Сильфида и родители.

Хищнозуб повернулся и обратился к фелиду рядом с собой.

— Это будет превосходная практика, — сказал он, — а их плоть сладка.

— Твоя стратегия была превосходной, — ответил второй фелид. — Только сработает ли она во второй раз?

— Похоже, что это тупые существа, — лениво сказал Хищнозуб. — Они трепыхались в воздухе взад-вперёд, словно не могли вынести расставания со своим любимым деревом. Но для нас будет лучше, если они начнут умнеть. Это отточит наши навыки.

— Они снабдят нас пищей ещё на много, много ночей, — довольным голосом произнёс второй фелид.

Внезапно Хищнозуб вскочил, и его глаза сверкнули в сторону Сумрака.

— Там что-то есть.

— На поляне? — спросил его компаньон.

— Смотри-ка, — с удивлением сказал Хищнозуб. — Один из них летает!

Сумрак думал, что его не заметно в темноте, но он явно недооценил ночное зрение фелид. Его сердце сильно забилось, и он нырнул из лунного света в более густую тень. Хотя он знал, что его нельзя было поймать, сама мысль о том, что это существо смотрит на него, ужасала.

— Это птица, да? — услышал он, слова второго фелида.

— Никакая не птица. Летучий рукокрыл, — ответил Хищнозуб. — Видишь, как меняется мир?

Сумрак хотел спросить, где его отец, едва лишь узнал его, но он вряд ли смог бы выдержать разговор с этим чудовищем. А что, если его ответ будет таким, какого он боялся больше всего на свете?

— У вас прекрасное дерево, рукокрыл! — крикнул ему Хищнозуб. — Но теперь оно наше. Лети прочь и скажи своим, чтобы поискали себе новый дом.

Сумрак больше не мог видеть свою любимую секвойю захваченной этими существами. Он едва мог ощутить естественный аромат дерева среди их вони и сильного запаха крови. Ему не нравилось ощущать на себе взгляды их глаз, светящихся в лунном свете.

Он опустился в лес и начал осторожно прокладывать себе путь в обход поляны — обратно к тому месту, где он оставил Сильфиду. Он пролетал мимо небольших групп рукокрылов, всё ещё занятых паническим бегством с секвойи. Сумрак заметил одну многочисленную группу, собирающуюся на ветке после планирующего прыжка. Её возглавлял Икарон. Сумрак радостно помчался к нему.

— Папа!

Он сел рядом с отцом, который обернулся на звук его голоса.

— Сумрак! Сумрак, с тобой всё хорошо! — он начал обнюхивать и трогать спину и бока сына, чтобы проверить, не ранен ли он.

— Со мной всё в порядке, — ответил Сумрак.

Однако дела у его отца были плохи — он сразу же увидел это. Левое плечо Икарона блестело от крови, а край его паруса был очень сильно разодран. Взгляд на эту рану заставил тело самого Сумрака передёрнуться от боли. Но в его отце изменилось что-то ещё, не имевшее отношения к ране. Сумрак точно не мог понять, что именно. «Иссохший» — пожалуй, такое слово лучше всего подходило для того, чтобы описать это состояние. Его отец словно иссох и увял.

— Папа, с тобой всё хорошо? — его голос дрожал.

— Да. Фелид порвал меня, но это заживёт. Твоя сестра цела?

— С ней всё хорошо. Она ждёт меня вместе с группой другого молодняка. Я как раз возвращался к ней. А где Мама?

Сумрак оглянулся на остальных рукокрылов, осторожно карабкающихся по дереву мимо них. Он опять повернулся к отцу и почувствовал, как внезапная и ужасная волна слабости прокатилась по его телу. Сумрак словно потерял дар речи. Но он сразу понял, в чём причина таких ужасных перемен в облике его отца.

ГЛАВА 12. К берегу

Прошла половина ночи, прежде чем колония полностью воссоединилась в чаще леса, под защитой ветвей другой секвойи. Отец Сумрака расставил вокруг дерева часовых на самых дальних подступах. Это было ужасное время — почти такое же плохое, как сама резня, когда напуганные рукокрылы пытались найти своих супругов, детей и родителей. Многим сопутствовала удача, но также было слишком много тех, кому не повезло. Были имена, которые выкрикивались так много раз, что слышать их стало для Сумрака чем-то вроде пытки, и он прижимал голову к коре, пытаясь заглушить эти звуки. Всем, о чём он мог думать, была его собственная мать, и то, что он больше никогда не услышит её голоса, отвечающего ему.

Они с Сильфидой сбились вместе, хныкая, дрожа и глядя в пространство. Папа был не с ними. Он был предводителем, поэтому, несмотря печаль, охватившую его самого, он должен был уйти от них, чтобы утешать и поддерживать ещё и другие семьи. Сумрак всё ещё заставлял себя осознать, что Мама действительно погибла. Были краткие секунды забытья, когда это казалось невозможным, но потом он должен был вновь говорить себе о том, что это действительно случилось, и он погружался в печаль вновь и вновь.

«У неё было эхозрение, как у меня — бормотал он. — Она должна была заметить их появление. Она должна была остаться в живых».

Но она пробовала помочь Папе, и Хищнозуб схватил её вместо него. Папа дрался, чтобы освободить её, но тщетно. Об этом ранее рассказал им сам отец.

— Мне жаль, что он не умер вместо неё, — едва слышным голосом пробормотала Сильфида.

— Сильфида! — удивлённо воскликнул он.

— Это была его ошибка. Ошибка, Сумрак, и ты это знаешь. Ты рассказал ему о том, что сказала та птица. Ему следовало предупредить каждого. Тогда мы были бы подготовлены к этому. Мама могла бы быть ещё жива.

Мысль о Маме рядом с ним, здесь и сейчас, было слишком трудно вынести, и он снова зарыдал.

— Папа не должен был держать это при себе, — возмущённо говорила Сильфида. — Если бы старейшины знали…

— Ты не смогла бы рассказать им, — сказал он.

— Это почему же? — угрожающе спросила она.

— Сама знаешь, почему. Они могли бы обвинить во всём Папу. Они могли бы даже попробовать свергнуть его.

— Возможно, это было бы даже неплохо.

Он знал, что на говорила это не серьёзно, и решил, что безопаснее всего было бы не отвечать. Он не хотел распалять её гнев. Сумрак чувствовал, что он и сам готов принять точку зрения сестры, и это его напугало.

— Папа очень сильно ранен, — сказал он.

Ему хотелось, чтобы Сильфида сказала что-нибудь ободряющее — что их отец был сильным и рана быстро заживёт — но она промолчала.

Луна зашла, а облака поредели, позволяя свету некоторых звёзд достичь ветвей. Сумрак увидел, как его старший брат Австр спланировал к нему и к Сильфиде. Он сел и обнюхал их обоих.

— Вы двое в порядке? — спросил он.

Этот вопрос казался абсурдным. Как они могли быть в порядке? Но Сумрак кивнул, благодарный за это проявление доброты.

— Вам сейчас труднее всего, — сказал Австр. — Но у вас всё будет хорошо.

— А Папа поправится? — спросил Сумрак.

— Конечно. Нет никого сильнее его.

Вскоре Папа вернулся на ветку вместе с тремя другими старейшинами. Они сели вдали ото всех и разговаривали тихими голосами, но Сумрак всё равно мог подслушивать их.

— Мы в безопасности лишь временно, — говорил отец. — Зрение фелид превосходно почти в полной темноте, но для них необычно охотиться ночью. Их нападение стало возможным из-за полной луны. Они не будут охотиться днём. — он помолчал. — Но перед следующим закатом мы должны уйти.

Поражённый Сумрак посмотрел на Сильфиду. Уйти куда?

— Ты предлагаешь, чтобы мы покинули остров? — спросила Нова.

— После резни мой сын летал над поляной, — сказал Икарон. — Фелиды поселились на нашем дереве. Сумрак подслушал их разговор. Они хотят остаться на острове и кормиться нами, пока не убьют нас всех.

После этих безрадостных новостей все некоторое время молчали.

— Но наш дом… — сокрушённо заговорил Сол.

— Пока мы остаёмся здесь, они будут охотиться на нас, — ответил Икарон. — В сумерки они придут снова. И следующим вечером. И вечером через день. Этой ночью мы потеряли тридцать восемь рукокрылов. Сколько ещё вы готовы потерять? Желаете ли вы потерять своих собственных супругов, своих собственных детей? Хотя я не хочу покидать это место, но я не вижу никакого другого выбора.

— Другое дерево, — поспешно предложил Барат. — Фелиды совсем не умеют лазать по вертикальным поверхностям; они тяжелее нас, и их когти не могут долго выдерживать их вес. Если бы нам удалось найти дерево с ветвями, которые растут только на высоте, фелиды не смогут достать нас.

— Даже если мы найдём такое дерево, — ответил Икарон, — лес такой густой, что фелиды могут просто перескочить на него с соседнего дерева.

— Жизнь на острове испортила нас — сказала Нова. — Мы не знали хищников уже долгое время. Мы были неправы, когда изолировали себя от материка. Если бы мы послали туда разведчиков, фелиды не застали бы нас врасплох.

Сумрак впился в Нову ненавидящим взглядом. Как она могла поднимать этот вопрос сейчас, после того, что им всем пришлось пережить? В чём смысл этого?

— Но мы закрыли свои глаза и уши для новостей из большого мира, — продолжала Нова, — и жили в блаженном неведении. И сегодня ночью была расплата за это.

Сумрак тревожно шевельнулся. Нова не могла знать о предупреждении Терикса, но её критика Икарона была уничтожающе адресной. Он посмотрел на Сильфиду, зная, о чём она думала. Папа проигнорировал угрозу фелид, и оставил колонию уязвимой. Сумрак ждал гневное опровержение со стороны своего отца, но, как ни странно, его не последовало. Ему стало интересно, был ли Папа всего лишь таким же выбившимся из сил и ошеломлённым, как остальные, или же, возможно, он сам чувствовал, что Нова была права, и ощущал себя слишком виноватым, чтобы это отрицать.

— Возможно, нам следует вновь учиться быть хитрее, — нерешительно предложил Сол. — Мы могли бы оставаться на острове, но найти скрытые места для жизни. Наш маленький размер может пойти нам на пользу. Мы можем прятаться и будем бдительными. И нас наверняка уже не застанут врасплох ещё раз. Это слишком дорого стоило нам сегодня ночью.

Сумрак внимательно слушал ответ отца, но не сумел найти в нём ни тени вины или раскаяния.

— Но у фелид всегда будет преимущество, Сол. На деревьях они проворнее, чем мы.

— Но мы умеем планировать.

— А они умеют прыгать. Мы почти слепы в темноте, помни об этом. Их глаза улавливают больше света луны и звёзд.

— Но покидать наш остров… — начал Сол.

— Нет, Икарон прав.

Сумрак заморгал от изумления, потому что это сказала Нова.

— Этот остров был для нас безопасным местом целых двадцать лет, но теперь он захвачен. Фелиды несомненно хотят истребить нас; мы должны уйти отсюда ещё до того, как они устроят очередную резню.

Некоторое время все молчали; вне всяких сомнений, Папу тоже удивило это проявление поддержки со стороны Новы.

— Но отчего вы думаете, что на материке нам будет хоть чем-то лучше? — спросил Сол. — Мы ушли оттуда уже давно; возможно, всё изменилось намного сильнее, чем мы знали.

— Эти фелиды — отщепенцы, — ответил Икарон. — Их вождь Хищнозуб сказал мне об этом перед тем, как напал на меня и на Мистраль, — его голос задрожал, когда он произнёс имя своей жены, но он хрипло продолжил говорить. — Они откололись от Рыщущих Патриофелиса и пришли сюда, чтобы тайком творить свои злодеяния. Я не могу предположить, что все фелиды превратились в пожирателей плоти. Нам будет безопаснее на материке.

Сумрак пал духом. Остров и секвойя были местом его рождения — и то же самое они значили практически для всех рукокрылов колонии. Все его воспоминания жили здесь, скрытые под пологом крон секвой, шепчущие среди ветвей.

— Это будет лишь временно, — уверенно сказал старейшинам Икарон. — На материке мы пошлём весточку Патриофелису, и он сумеет справиться с этими негодяями. Или Хищнозуб просто покинет остров, как только мы уйдём. И вскоре он снова будет нашим. А теперь идите и разнесите новости своим семьям.

— Я не хочу уходить, — шепнул Сумрак Сильфиде.

— Это правильное решение, — ответила Сильфида, но её голос был тихим, и Сумраку было ясно, что она лишь пыталась быть храброй. — Нова права.

— Это было решение Папы, — твёрдо сказал Сумрак.

Отец устало подошёл к ним и обнюхал обоих.

— Мы правда уходим? — спросил Сумрак, пытаясь не глядеть на рану отца.

— Боюсь, что да. Я должен идти и сообщить об этом всей нашей семье. Я скоро вернусь. А вам двоим нужно отдохнуть.

Глядя, как отец уходит, единственное, что смог сделать Сумрак — перестать хныкать. Ему не хотелось идти спать. Предполагалось, что сон должен быть на секвойе, в глубоких трещинах их гнезда, вместе с Мамой, Папой и Сильфидой, и им тепло всем вместе. Как он может отдыхать здесь? Его сердце колотилось в панике.

— Всё хорошо, Сумрак, он вернётся, — сказала сестра. Она устроилась рядом с ним и тесно прижалась к его боку. Он, в свою очередь, прижался к ней. Это успокаивало, но также напоминало ему о том, насколько меньше стала их семья. Они с Сильфидой молчали и просто лежали неподвижно. Через некоторое время он перестал дрожать. Он не знал, успела ли она заснуть. Сам он не спал, пока отец не вернулся и не лёг, привалившись к ним; лишь тогда он почувствовал себя достаточно защищённым, чтобы позволить себе заснуть.

Ночь медленно подходила к концу, оставляя над пологом леса выцветшее небо.

Сумрак не был рад рассвету. Он чувствовал себя так, словно не спал вовсе, раз за разом просыпаясь и вздрагивая, оказавшись среди незнакомых ветвей. Когда сон вновь овладел им, всё смешалось в его дремлющем сознании. Он видел вещи, которые были совершенно неприметными: насекомых на ветке, гриб, нахмуренное лицо его матери — однако в его сне они несли гибель, и он пробуждался, словно увидев чудовище, а его сердце при этом беспокойно билось.

Он был в курсе всех ночных передвижений среди ветвей: как часовые возвращались с дежурства и отправлялись на него, как разговаривали рукокрылы, не в силах уснуть. Иногда начинал кричать детёныш, а родители начинали тихо чирикать, чтобы успокоить его.

— Как твоя рана? — спросил Сумрак, когда отец зашевелился рядом с ним.

— Уже лучше, — ответил тот.

Сумраку этот ответ ничего не дал, но он больше ничего не сказал, желая верить своему отцу.

— Я должен попросить, чтобы ты кое-что сделал, — серьёзно сказал ему Икарон.

От ожидания у Сумрака свело живот.

— Как отец, я не хочу просить тебя ни о чём, но как предводитель я должен это сделать. Вскоре мы отправимся в путь к побережью, и мне нужно, чтобы ты полетел вперёд и разведал для нас путь.

— Хорошо, — ответил Сумрак, довольный тем, что ему выпал шанс быть полезным, и гордый тем, что отец счёл достаточно смелым и умным для выполнения этой задачи.

— Никто не сравнится с тобой в скорости и зоркости, — сказал Икарон. — Но ты должен пообещать, что будешь осторожным.

Сумрак кивнул.

— А теперь мне нужно идти и начинать организацию нашего путешествия.

Когда отец удалился, Сильфида посмотрела на Сумрака:

— По крайней мере, ты снова можешь летать.

Это было правдой, но Сумрак совершенно не ощущал радости от этого.

На организацию колонии ушла значительная часть утра. Сумрак занялся кормёжкой, хотя ощущал боль в животе. Ему очень хотелось помочиться. Мысль о полёте впереди всей колонии сильно волновало его. Он боялся, что его может заметить фелид — сильнее, чем просто быть одному. Ему хотелось, чтобы прямо сейчас рядом были Папа и Сильфида.

Он едва начал осознавать весь ужас прошлой ночи. В тот момент он был слишком занят и напуган тем, что просто пытался выжить. Теперь же он не мог поверить, что он вообще что-то мог делать: летать, придумывать планы спасения.

Незадолго до полудня они были готовы отправиться в путь. Фелиды, вероятнее всего, нежились на секвойе. Именно так и сказал его отец. Днём, особенно в самые жаркие часы, фелиды избегали лишних усилий. Они спали и ухаживали за собой. Для рукокрылов это было лучшее время, чтобы устроить массовое бегство к побережью.

— У нас будут часовые, следящие за окрестностями с флангов и с тыла, — сказал Икарон Сумраку. — Мы выдвигаемся следом за тобой. Как только увидишь фелид, лети назад и немедленно говори нам. Ты готов?

— Да.

Сумрак взлетел. Он поймал себя на том, что смотрит между деревьями, надеясь хотя бы издали взглянуть на секвойю. Он ничего не увидел, хотя всё равно ощутил, как ему сдавило горло. На миг его зрение затуманилось. Он никогда больше не увидит своей матери. Но он обещал себе, что однажды он вновь окинет взглядом место своего рождения. Он перестал смотреть в ту сторону, нашёл ветку и сел на неё; теперь он мог оглядеть лес

Он подождал, пока колония не показалась в поле его зрения, а затем, как проинструктировал его отец, пролетел чуть дальше вперёд. День продолжался, и солнечный свет перемещался по лесу.

Путешествие рукокрылов продвигалось медленно, и Сумраку приходилось сдерживать своё нетерпение. Они могли лишь планировать, а затем садились и лезли вверх, чтобы совершить очередной прыжок. Постепенно накапливающаяся усталость и дневная жара, усилившаяся до предела, вовсе не способствовали движению. Часто объявлялись остановки, чтобы рукокрылы могли поесть и попить.

Сумрак не видел никаких фелид, но птицы вернулись в лес. Он знал, что они летают над ним и мелькают в небе. Он надеялся, что Терикс увидит его, прилетит и поговорит с ним. В данный момент лес казался настолько безмятежным, что он вполне естественно задался вопросом: действительно ли им нужно покидать остров? Возможно, у них и была какая-то возможность остаться здесь — просто нужно быть более бдительными. Но ему достаточно было лишь вспомнить, как Хищнозуб схватил лапами его отца, а мать бросилась на помощь своему супругу. Пока фелиды остаются здесь, они никогда не будут в безопасности.

Наконец, лес закончился, и земля начала спускаться к скалистому пляжу. За водой высился материк. Сумрак увидел его лишь вчера, хотя и с большей высоты. Но сейчас, с деревьев на краю леса, он выглядел более внушительно — большая стена скал и тёмной растительности, которая вздымалась значительно выше, чем их остров. Был полдень. Прилив ещё стоял высоко. Сильфида ещё была на охоте, а Сумрак подполз поближе к отцу. Он не был голоден, во всяком случае, прямо сейчас. Папа выглядел утомлённым. Кровь на его ране застыла и образовала жёсткую корочку на шерсти. Мама начисто вылизала бы рану, заботливо приводя его шерсть в порядок. Сильно ли болела рана у отца? Сумрак не хотел спрашивать, когда рядом было столько других рукокрылов. Теперь для Папы было самое неподходящее время, чтобы проявлять слабость.

Икарон понюхал воздух и попробовал его языком.

— Помните переправу? — спросил он у троих старейшин, которые сидели на ветке рядом с ним.

— Насколько я помню, ветер дул сзади нас, — сказал Сол. — Он подгонял нас.

— И мы прыгали с самых высоких деревьев, — добавил Барат.

— Это были те самые? Думаю, они.

— Даже при такой высоте нужно было, чтобы ветер дул нам в спину, — сказала Нова. — И было несколько рукокрылов, чей планирующий прыжок не закончился благополучно.

Сумрак окинул взглядом их дерево. Его высоты было бы недостаточно, чтобы сделать это.

Старейшины, похоже, думали о том же самом, потому что Сол сказал:

— Достаточно ли высоты, чтобы переправиться через воду? Я в этом не уверен.

Они все поглядели на воду.

— Когда же она отодвинется? — задал вопрос Барат.

— Тогда же, как и вчера? — спросил Сумрак.

Нова взглянула на него, и Сумрак опустил глаза, зная, что ему не место во время этого обсуждения. Он забылся. Всю свою жизнь он и Сильфида подслушивали вещи, не предназначенные для их ушей. Из-за того, что они были детёнышами Икарона, они часто лазили рядом с ним, когда он обсуждал вопросы, касающиеся жизни колонии. Других детёнышей могли бы отругать и выгнать прочь; иногда доставалось и Сумраку тоже. Но ему зачастую позволяли находиться поблизости — особенно, если ему не приходило в голову желание высказаться.

— Простите, — быстро ответил Сумрак, склонив голову. — Просто я видел вчера, что вода отступила, и если это случается в одно и то же время, так будет после заката.

— Хорошо, — сказал Икарон, повернувшись к старейшинам. — Когда мы переправлялись в первый раз, мы несколько дней изучали воду, помните? Она отступала два раза в день — хотя тогда это было не на закате. Это должно меняться со временем.

Он поглядел на сына:

— И ты видел перешеек?

Сумрак кивнул.

— Думаю, он был там. Тонкая полоса песка.

— Это продлится недолго, — сказал Сол.

— Нет, — согласился с ним Барат.

Нова посмотрела по сторонам.

— Я совсем не ощущаю ветра.

— Сумрак, — попросил Икарон, — ты бы смог взлететь над деревьями и сказать нам направление ветра?

— А как же птицы? — спросила Нова. — Что, если они его увидят?

— У нас есть проблемы побольше этой, — ответил Икарон. — Сейчас умения Сумрака очень ценны для нас. Давай, Сумрак.

Сумрак нетерпеливо прыгнул в воздух, ритмично взмахивая парусами, и спиралью взлетел вверх, пока не поднялся выше самого высокого дерева на побережье. Он летал кругами, пробуя воздух и ожидая, пока ветер пригладит его шерсть. Но сегодня в воздухе было тихо. Он вернулся к Папе и рассказал ему об этом.

— Всё может измениться, — ответил Икарон. — Так часто бывает во второй половине дня.

— Но изменится ли погода в нашу пользу? — спросил Барат.

Сумрак изучал расстояние между островом и материком. Вода искрилась. Он попробовал просчитать в уме траекторию планирующего прыжка с деревьев. Результат его не обрадовал: в большинстве случаев его взгляд останавливался на воде, довольно далеко от берега. Если покажется песчаный перешеек, они могли бы сесть на него, но тогда они были бы привязаны к земле и двигались медленнее, и это бегство на материк могло бы затянуться. А если они промахнутся мимо перешейка — он вздрогнул, представив себе, как вода пропитывает его шерсть и тянет вниз.

— Без ветра нам этого не сделать, — сказал Барат, — и даже в этом случае мы вряд ли доберёмся до деревьев.

— Тот склон скалистый; подъём будет нелёгким, — заметила Нова.

Старейшины сидели в удручающей тишине. Сумрак смотрел на своего отца, ожидая, что тот скажет решающее слово.

— Придётся уповать на то, что ветер изменится, — сказал Икарон. — Ждём до заката. Затем нам следует постараться.

— Мы могли бы дождаться нового дня, чтобы посмотреть, изменится ли ветер, — предложил Барат.

— Тогда мы напрашиваемся на новую резню, — ответил Икарон. — Уходим сегодня вечером.

Сумрак неуклюже шевельнулся. Для него переправа была бы лёгким делом. Всё, что ему нужно было бы делать — просто махать крыльями. Он вновь поглядел, как солнечный свет пляшет по воде. А если тепло этого долгого дня накапливается и поднимается, как у них на поляне?

— Папа, — спокойно спросил он, — а ты думал о восходящих потоках воздуха?

Отец кивнул, поняв его мысль:

— Слетай, посмотри.

Сумрак помчался над водой, но не взмахивал крыльями, а держал паруса натянутыми. Он летел в сторону самого яркого пятна солнечного света. Но, достигнув его, он не ощутил никакого внезапного подъёма. Он взлетел повыше и попробовал ещё несколько наиболее вероятных мест, но безуспешно. Похоже, вода не накапливала и не отдавала тепло, как суша. Удручённый, он повернул обратно к острову.

С высоты своего полёта он заметил каменистую прогалину неподалёку от пляжа. Их путь к берегу пролегал в стороне от этого места, но оно казалось достаточно большим. Внезапно его озарила идея. Сумрак полетел к прогалине над самыми верхушками деревьев. Он сразу же ощутил тепло солнца у себя на животе. Он летал кругами, изучая воздух, а потом почувствовал, как он давит снизу на его паруса. Ему хотелось издать радостный вопль, но он слишком сильно боялся, что его услышат фелиды. От самой земли поднимались сильные восходящие потоки нагретого воздуха. Он оседлал один из них, желая увидеть, насколько высоко он его поднимет. В неподвижном воздухе он взмыл к верхушкам деревьев, а затем поднялся над ними.

Когда подъёмная сила под его парусами уменьшилась, он развернулся и взглянул на материк. Он быстро просчитал путь планирующего прыжка. Они могли это сделать! В этом он был вполне уверен. Если рукокрылы поднимутся на восходящем потоке воздуха до этой высоты, они переправятся, и даже не просто достигнут берега. Они смогут сесть даже на полпути к деревьям.

Под ним, у края поляны, что-то шевельнулось на одном из деревьев. Он описал несколько кругов, спустившись поближе и послав целый залп звука. Вернувшееся эхо принесло ему изображение фелида, напряжённо припавшего к ветке и глядящего через лес в сторону побережья. По наклону его головы и поднятым ушам Сумрак догадался, что он увидел нечто — всю его колонию! Неужели он следовал за ними всё это время, отслеживая их передвижения? Рыскает ли кто-то из них поблизости, ожидая лишь удобного момента для нападения?

Пока Сумрак наблюдал, фелид стремительно спрыгнул с ветки на землю. Но он не помчался к побережью, чего Сумрак боялся больше всего; он развернулся и побежал в противоположном направлении, дальше в лес, в сторону секвойи.

ГЛАВА 13. Переправа

— Там, на деревьях, был фелид! — задыхаясь, выдавил Сумрак, обращаясь к отцу и старейшинам. — Он видел нас, всех нас, я в этом уверен!

— А где он сейчас? — с тревогой спросила Нова.

— Он убежал в лес. К секвойе.

— Разведчик, — сказал Икарон. — Он ушёл, чтобы сказать другим. Мы должны уходить прямо сейчас.

— А как же ветер? — спросил Сол.

— Мы не можем ждать, — сказала Нова.

— Папа, там, среди деревьев, есть восходящие потоки, — сказал Сумрак и поспешно объяснил своё открытие. — Если мы поднимемся на них достаточно высоко, мы сможем спланировать прямо на материк.

— Мы никогда не делали ничего такого, — сказала Нова. — Кто сможет поручиться, что все остальные сумеют это сделать?

— Сильфида так делала, — ответил Сумрак. — Если она может так делать, то и каждый сможет.

Он искренне надеялся, что был прав насчёт этого.

— Не нравится мне всё это, — сказала Нова. — Самый короткий путь — отсюда. Если мы вернёмся на то место, мы лишь увеличим расстояние.

— Это верно, — сказал Икарон, — но если прав мой сын, то дополнительная высота, которую мы получим благодаря тепловым потокам, позволит нам легче парить над водой.

— Твоему сыну хорошо, — сказала Нова. — Всё, что ему надо делать — лишь махать парусами.

— Я не буду махать своими парусами, — ответил Сумрак, чувствуя себя и виноватым, и возмущённым. — Я буду делать всё то же самое, что и все остальные.

— Ты не будешь так поступать, — резко ответил ему Икарон. — Ты будешь использовать все свои навыки и силы. В этом нет ничего постыдного, — добавил он, свирепо взглянув на Нову.

— Мы должны подождать хотя бы до тех пор, пока не появится песчаный перешеек, — настаивал Сол. — На всякий случай.

— Это был бы идеальный вариант, — ответил Икарон, — но, если мы станем ждать, прогалина остынет, и силы нагретого воздуха не хватит, чтобы поднять нас.

— А как же птицы? — спросил Барат. — Нас заметят.

— Мы должны рискнуть, — сказал Икарон.

— Я вот ещё о чём подумал, — смело сказал Сумрак. — Если мы уйдём сейчас, до того, как уйдёт вода, это будет означать, что фелиды не смогут преследовать нас.

Икарон кивнул:

— Сумрак прав. Хорошая мысль.

— Такое решение молодняк не принимает, — огрызнулась Нова.

— Он не принимает решений, — сказал Икарон. — Я принимаю. Мы возвращаемся на то место и седлаем восходящие потоки. Идите и сообщите своим семьям. У нас мало времени до возвращения фелид.

Хищнозуб вытянул своё гибкое тело на нагретой солнцем ветке и с довольным видом облизывал лапы. Ему нравилось это дерево. Его широкие ветви были густым, а животу было мягко лежать на коре. От острого аромата хвои секвойи его клонило в сон.

Он был доволен теми усилиями, которые предприняли его Рыщущие прошлой ночью. Почти каждый убил по одному разу, а некоторые даже дважды. Рукокрыл, которого он добыл, партнёрша предводителя, был немного жилистым и жёстким, но позже он поймал более молодого зверя, плоть которого была гораздо приятнее на вкус. Его живот привык к новому мясному рациону, больше не сжимался, и его не крутило после еды.

Он подрос; вначале он заметил это у Миациды и у некоторых других. Мясо делало их крупнее и сильнее. Хищнозуб ощущал это в своих груди, плечах и шее. Всё шло так, как он и надеялся. Насколько ещё они подрастут? — вот, что интересовало его. Станут ли они когда-нибудь такими же огромными, как ящеры? Нет, это уже слишком много. Как только ты станешь таким огромным, ты уже не сможешь свободно ходить среди деревьев, и ещё ты будешь медленным. Ему просто нужно было стать достаточно крупным, чтобы главенствовать над всеми другими зверями.

Остров был идеальным местом. Рукокрылы были их пленниками. На деревьях жили птицы, а в подлеске — пожиратели корней и листьев. На рассвете он сделает вылазку и посмотрит. Когда его фелиды покинут остров, их будет не удержать.

— Хищнозуб!

Его уши дёрнулись, и он поглядел вниз со своей ветки. Через поляну скакала Миацида, которой он дал задание обыскать остров и отследить передвижение рукокрылов. Хищнозуб хотел, чтобы их можно было найти этим вечером. Похоже, что Миацида бежала издалека.

— В чём дело? — окликнул он её.

— Они собрались на деревьях вдоль побережья, — ответила Миацида. — Все, на той стороне, что обращена к материку.

— Быстрее, — крикнул Хищнозуб, спрыгнув на землю. — Собери Рыщущих. Мы не можем позволить им покинуть остров.

Сотни рукокрылов качались в воздухе над маленькой прогалиной, а в это время Сумрак порхал рядом с ними, выкрикивая советы и слова поддержки.

— Почти вышло!

— Попробуй ещё разок!

— У тебя получилось! Теперь держи паруса под углом и не выскальзывай оттуда!

Восходящие потоки были многочисленными и сильными, и уже множество рукокрылов поднялось в небо. Сумрак с облегчением видел, что многие из них, особенно молодые, схватывали это удивительно быстро. Некоторые, казалось, проявляли инстинктивное отвращение к взлёту, и избегали восходящих потоков воздуха. Они привыкли снижаться, а не взлетать, и это казалось им неестественным. Сильфида ныряла из одного потока в другой, выкрикивая советы всем, кто только мог её слышать. Сумрак был благодарен ей за помощь, так как она объясняла всё очень ясно — и гораздо громче, чем это мог сделать он сам.

Сумрак поглядел в небо, и его передёрнуло от отвращения, когда он увидел большое скопление птиц, кружащихся над островом. Они рассыпались по всему небу, словно созвездие из тёмных звёзд, а потом зловеще сбились в плотную чёрную массу. Но они пока оставались вдали и, похоже, не приближались.

— Наверное, фелиды выдвигаются, — сказал Икарон, планируя мимо него. — Птиц вспугнули.

Сумрак знал, что у них осталось немного времени. Многие рукокрылы уже покинули деревья и скоро начнут планировать в сторону материка. Но очень многие из них пока ещё не оседлали тепловой поток. Всё это было его идеей, и он чувствовал на себе огромную ответственность. Он заметил небольшую группу рукокрылов, по-прежнему бесцельно планирующих над поляной, и поспешил к ним. Он направил их к ближайшему тепловому потоку. Но не все были ему благодарны.

— Это была плохая мысль, — бормотал один разочарованный рукокрыл.

— Я и сам могу это сделать, мелкота, — проворчал старый самец из семьи Барата. — Мне твоя помощь не нужна.

Сильфида по-прежнему парила вокруг, предлагая советы и поднимаясь на восходящих потоках, поэтому она не теряла высоты. Она была удивительно целеустремлённой, но сейчас Сумраку хотелось, чтобы она просто поднялась повыше и начала планировать в сторону материка. На поляне уже осталось совсем немного рукокрылов.

— Они здесь!

Крик издал один из часовых. Все оставшиеся рукокрылы сразу же спрыгнули с деревьев и начали планировать в воздухе в поисках восходящих потоков нагретого воздуха. Среди них был и Икарон.

— Сильфида! Сумрак! Пора уходить!

— Давай! — сказал Сумрак Сильфиде. — Я тебя догоню.

Часовым он крикнул:

— Прямо здесь есть сильный восходящий поток!

Они спланировали к нему, и он помог им вырулить в поток тёплого воздуха. Они стрелой взмыли вверх! Ну, а где же Папа?

Из-за деревьев показались фелиды. Некоторые из них выскочили на середину прогалины и задрали морды к небу. Другие запрыгнули на ветки и полезли вверх.

Сумрак увидел отца и полетел над ним.

— Папа, залетай в этот поток, прямо здесь! — сказал он.

Отец попытался это сделать, но влетел в него, слишком накренившись, и его выбросило наружу. Он сделал круг, быстро теряя высоту. Сумрак посмотрел на землю, и увидел, что меньше чем в тридцати футах под ними стоит Хищнозуб и рычит, глядя прямо на них.

Сумрак порхал вокруг отца, едва сдерживаясь, чтобы не давать ему советы. Даже сейчас его отец не приветствовал бы этого.

Икарон вновь влетел в столб тёплого воздуха и хрюкнул от боли, когда воздух ударил снизу в его раненый парус. Он потерял равновесие и заскользил кругами, опускаясь с каждым витком.

— Папа, тебе нужно…

— Знаю! — оборвал его отец. — Всё будет нормально. Улетай.

Сумрак не мог улететь. Ему нужно было поднять отца вверх. На деревьях уже кишели фелиды. Если Папа не оседлает вскоре тепловой поток, он упадёт на землю. Под ними Хищнозуб встал на задние лапы и подскочил вверх. Перевернувшись в воздухе, фелид упал обратно. Ему ещё было далеко до них, но Сумрака всё равно напугала высота его прыжка.

— Думаю, неподалёку найдётся ещё один тепловой поток, — сказал он, но отец упрямо продолжал попытки в этом месте. Икарон влетел в поток, растянул паруса и поймал нагретый воздух. Он начал подниматься.

— Получилось, — пробормотал он, вздрагивая во время подъёма. Сумрак махал парусами рядом с ним.

— Я волновался, — сказал ему Сумрак.

— Обо мне не стоило волноваться.

Они поднимались над прогалиной, оставляя фелид шипеть от ярости внизу.

Хищнозуб с изумлением глядел, как последние рукокрылы уносились в небо. Как это было возможно? Он ни разу не слышал, чтобы рукокрылы могли это делать. Это было неестественно. Он скрипел зубами, расхаживая туда-сюда в полном расстройстве. Потом он увидел, что Миацида и остальные выжидающе смотрят на него.

Меньше, чем за пятьдесят длинных шагов он добрался до побережья. Над его головой к материку тянулась тёмная полоса колонии рукокрылов. Вся его добыча. Он бегал по пляжу, разыскивая песчаный перешеек, по которому они прошли вчера. Блики солнечного света на воде едва не ослепили его.

— Где он? — ревел Хищнозуб.

— Ещё не время, — сказала Миацида, стоявшая у его бока. — Не раньше, чем после заката.

Это будет лишь через несколько часов, а к тому времени рукокрылы уже успеют уйти. Он повернулся к Миациде, ощерив зубы.

— Почему ты не сказала мне раньше, что они уходили?

— Твоё распоряжение было лишь следовать за ними, — ровным голосом ответила Миацида. — Я и подумать не могла, что они хотели покинуть остров.

Хищнозубу тоже не пришла в голову такая мысль, но ему нужно было свалить на кого-нибудь вину, поэтому он рванулся вперёд и укусил Миациду за ухо. Она съёжилась, больше от шока, чем от боли. Струйка крови медленно засочилась по её шерсти.

Хищнозуб повернулся к остальным членам клана.

— Нам не нужны рукокрылы, — прошипел он. — Для нас на этом острове полно добычи: в подлеске и на деревьях. Я это видел. Пусть летуны улетают. Они не стоят наших усилий.

Ликование Сумрака было недолгим. Когда они с отцом взлетели, в воздухе теснились сотни других рукокрылов: многие из них ещё поднимались в восходящих потоках, но часть уже начала планировать в сторону материка. Только сейчас огромная стая птиц, кружившаяся над островом, медленно двинулась в их сторону.

— Не маши, — коротко приказал Икарон.

Не слишком ли поздно, подумал Сумрак. Возможно, птицы уже заметили, как он летает над прогалиной. Но у него не было никакого желания сталкиваться с ними ещё раз. Он в страхе наблюдал, как масса птиц собиралась прямо над ними, кружась, словно туча. Восходящие потоки несли рукокрылов всё ближе к ним.

— Яйцееды! — раздался вопль одной из птицы, а потом его подхватили остальные.

— Яйцееды!

— Яйцееды!

Сумрак боялся, что они нападут на них, но они оставались в высоте, выкрикивая свои глупые обвинения. Все больше рукокрылов начинали планировать, строго соблюдая дистанцию между собой и птицами. Сумрак и его отец замыкали процессию. Сердце Сумрака тяжело билось. Он неотрывно смотрел на материк, ожидая нужного момента для начала спуска.

Почти там, где нужно.

Рассерженные птицы кружились в воздухе. Он ощущал ветер, поднятый их крыльями.

Наконец, они с отцом выскользнули из теплового потока и поставили паруса под углом, чтобы оседлать ветер. Странно было двигаться в воздухе, не прикладывая никаких усилий. Перед ним другие рукокрылы скользили в воздухе в сторону береговой линии. Длинноногие птицы важно бродили по мелководьям с каменистым дном, опуская клювы в освещённую солнцем воду и выуживая из неё растения.

Сумрак ощутил, как по его спине и хвосту прокатилась воздушная волна, и что-то острое оцарапало его плечи. Над его головой промчались и резко свернули три птицы — их опущенные когти были отчётливо видны в солнечном свете. Они возвращались, нацелившись прямо на него и на Папу.

— Яйцееды! — заверещала одна из них.

Сумрак инстинктивно согнул свои паруса, чтобы снизиться — и его отец сделал то же самое. Птицы вновь налетели на них, нанося удары взмахами крыльев и царапая их своими когтями.

— Они пытаются заставить нас снизиться! — сказал Икарон.

Шокированный Сумрак ещё раз прикинул траекторию их планирования. Они всё ещё могли добраться до деревьев. Не более того. Но если они снизятся ещё больше, им повезёт, если они дотянут до основания скалистых утёсов.

— Сумрак, взлетай выше.

Но отец не мог этого сделать.

— У нас всё будет хорошо, — откликнулся Сумрак.

Мимо них пролетали другие птицы — они преследовали остальных членов колонии. Они легко настигли рукокрылов, начали кружиться возле них, царапая своими когтями и клювами, хлеща крыльями. Сумрак в панике наблюдал, как рукокрылы сворачивают с курса, или, что ещё хуже, снижаются, сходя с намеченной траектории планирования.

Преодолев уже половину пути через воду, Сумрак услышал хор криков и обернулся; он увидел трёх птиц, налетающих на них со стороны. Но на этот раз Сумрак был готов к встрече. Он замахал своими парусами и отклонился от курса; их он встретил, оскалив зубы и издавая самый отвратительный и громкий звук, на какой был способен. У него получился сдавленный вопль, какого он сам никогда раньше не слышал. Это так сильно испугало птиц, что они свернули в сторону, пытаясь разминуться с ним.

Сумрак не знал, сколько времени ему удалось выиграть; всё, что ему было нужно — это лишь время, чтобы добраться до материка. Хлопая крыльями, он поспешил к Папе.

— Мы доберёмся до деревьев, — тяжело дыша, сказал он.

— Ты очень храбрый, — ответил отец.

У Сумрака было мало времени, чтобы насладиться похвалой отца. Впереди он увидел нескольких рукокрылов, опустившихся опасно близко к воде — их всё ещё гнали птицы. Они коснулись поверхности воды, и Сумрак беспомощно смотрел, как они несколько мгновений боролись за жизнь, но затем громоздкие паруса утянули их под воду.

Ещё один рукокрыл шлёпнулся в воду всего лишь в нескольких футах от пляжа, но сумел выбраться из воды на камни. Ещё несколько зверей сели на берегу и начали долгий и опасный подъём на деревья.

— Яйцееды! — в последний раз крикнули птицы, а затем развернулись и направились обратно на остров.

Материк был уже близко, и вскоре Сумрак уже проплыл над пляжем. Деревья быстро приближались. Он планировал по одной траектории со своим отцом, и сел на ветви в средней части кроны секвойи. Тяжело дыша, он вцепился в кору; все его лапы дрожали от усталости и облегчения.

Часть II: МАТЕРИК

ГЛАВА 14. Материк

Сумрак оглянулся на остров и увидел Хищнозуба, который стоял, ссутулившись, на каменистом берегу, окружённый остальными членами своего клана. Их устрашающие визг и рычание, доносившиеся через воду, заставляли его шерсть встать дыбом. Когда наступит отлив, фелиды могут перебраться через воду и продолжить преследование. Сумраку хотелось убраться отсюда как можно дальше.

— Они пойдут за нами? — спросил он у отца.

— Не думаю.

Остальные члены колонии, рассеянные по соседним деревьям, торопливо собирались и планировали в воздухе; стоял шум: их считали по головам и окликали по именам. Всё это было печальным подобием событий прошлой ночи, когда четыре семьи пытались выяснить, кто был жив, а кто мёртв.

— Кого мы потеряли? — крикнул Икарон. — Барат, Сол, Нова, кого не хватает в ваших семьях?

— Сильфида! — закричал Сумрак. — Сильфида?

Каждая секунда его ожидания была такой долгой, но, к счастью, их прошло не так уж и много, прежде чем она появилась, благополучно спланировав к нему.

— Мы сделали это! — воскликнула она. — Это было так легко, когда ты поднимаешься выше. Я чувствовала себя так, словно почти летела. Ну, немножко, — добавила она, и Сумрак вспомнил о том, как сильно он её любил, и как тосковал без неё в часы своего долгого и мрачного отшельничества.

— Твоя идея сработала, — сказал отец, погладив его своим парусом. — Я горжусь тобой.

— Ты спас всю колонию, — сказала Сильфида.

— Почти всю, — сказал Сол, садясь рядом с ними. — Трое из моей семьи пропали.

— Мне жаль, Сол, — ответил Икарон.

— Всё было бы намного хуже, если бы не изобретательность твоего сына, — сказал Сол. — Спасибо тебе, Сумрак. Это не будет забыто.

Сумрак не знал, как ответить на эту похвалу, поэтому просто молча кивнул. Он не ощущал особого удовлетворения, зная, что эти рукокрылы погибли, следуя его плану.

Вскоре появились Нова и Барат, и сообщили, что Барат потерял двоих, а Нова четверых. Австр принёс новость, что семья Икарона также потеряла двоих: они утонули, как и все остальные, после того, как птицы вынудили их снизиться слишком сильно. Сумрак посмотрел, как они всё ещё кружились в небе над островом. Как они могли это сделать? Теперь он ненавидел их всех, и Терикса тоже. Пыталась ли эта молодая птица хотя бы остановить остальных в своей стае? Участвовал ли он сам в этом?

— Мы должны продолжать идти, — сказал Сол, поглядев на фелид на противоположном берегу.

— Согласен, — поддержал его Икарон. — Дальше по побережью мы можем найти себе временный дом и следить за островом. Когда фелиды покинут его, мы сможем вернуться.

— Должно пройти некоторое время, — сказала Нова. — И мы, конечно же, должны попробовать воссоединяться с нашей старой колонией. Сейчас материк чужд для нас, и многие вещи меняются. Нам нужны защита и поддержка. Это путешествие на юг — дело трёх дней, не больше. Мы все четверо помним путь домой.

— Наш дом — остров, — многозначительно сказал Сол.

— Я не особо спешу искать нашу старую колонию, — сказал Икарон. — Она не забудет четыре семьи, которые были сосланы. Вы и вправду ожидаете, что нам устроят тёплый приём?

Сумрак взглянул вверх: в этот момент прямо над их головами спланировала самка-рукокрыл, выкрикивая слова приветствия. Она была не из их колонии — он сразу понял это. Её морда сужалась гораздо плавнее, а кончики ушей были острее. Её шерсть была бледно-серого цвета, но не в силу возраста. Всю свою жизнь Сумрак знал только таких рукокрылов, шерсть у которых была чёрной, бурой или медно-рыжей.

— Мне нужен предводитель! — крикнула она.

Икарон отозвался, и она изящно села рядом с ним и старейшинами. Нова отогнала Сумрака и Сильфиду подальше, но Сумрак оставался достаточно близко, чтобы можно было слушать.

— Я Кона, — представился странный рукокрыл, отвесив краткий формальный поклон. — Я солдат из семьи Гирокуса.

Сумрак с большим интересом смотрел на неё. Он никогда не знал, что бывают солдаты. У его колонии никогда не возникало нужды в них. Кона настороженно сидела на ветке, подняв голову, а её взгляд стремительно переходил с одного старейшины на другого, пока они представлялись.

Сумрак осторожно понюхал. У неё был необычный запах. Возможно, так пахли все рукокрылы на материке. Интересно, едят ли они какую-то другую пищу, или устраивают гнездо на деревьях, кора которых так странно пахнет?

— Моё отделение охраняло береговую линию, — сказала Кона Икарону.

И сейчас, приглядевшись к деревьям, Сумрак заметил ещё нескольких рукокрылов с серой шерстью, которые внимательно смотрят на них с кончиков высоких ветвей.

— Мы наблюдали за вашей переправой, — продолжала Кона. — Пострадали ли вы от птиц?

— Девять из нас не добрались до берега, — ответил Сол. — Они утонули после того, как птицы загнали их в воду.

Единственной реакцией Коны на эту новость было лишь подёргивание её ушей. Похоже, это её не тронуло. Её пристальный взгляд обратился к стае птиц, которая только сейчас начала разлетаться по острову.

— Ваша переправа, наверное, была очень трудной, — прокомментировала она. — Особенно без ветра, который ускорил бы ваше планирование.

— Мы воспользовались восходящими потоками тёплого воздуха, чтобы они подняли нас вверх, — сказал ей Икарон. — Не было возможности ждать, пока подуют благоприятные для нас ветры. Мы спасались от клана фелид-разбойников.

Кона коротко кивнула ещё раз:

— Да, мы отслеживали их передвижения.

Сумрак с удивлением взглянул на Сильфиду.

— Вы знаете об этих злодеях? — спросила Нова.

— Конечно. Именно поэтому Гирокус расставил везде часовых. Мы видели, что они переправились туда вчера вечером. Но мы не знали, что на острове живёт кто-то из рукокрылов. Гирокус захочет поговорить с вами. Пожалуйста, идём со мной, и я отведу вас к нему.

— Да, мы пойдём, — сказал ей Икарон.

Кона держалась вежливо, но отстранённо, и Сумраку явно не понравилось, как она разговаривала с его отцом. Её манеры не выглядели достаточно уважительными. Однако в её облике ощущались уверенность и дисциплинированность, и Сумрак не мог не заметить, что сейчас он находит это весьма успокаивающим. Он был очень благодарен судьбе за то, что первым существом, которое они встретили в этом новом мире, был рукокрыл, и что они, наконец, попали в безопасное место.

Икарон и Кона продолжили разговор, а в это время Барат и Сол ушли, чтобы навести порядок в своих семьях. Сумрак нервно сглотнул, когда увидел, что Нова повернулась и направилась к нему. Он усомнился в том, что она шла к нему для того, чтобы похвалить за то, что Сумрак помог колонии добраться до материка: слишком уж строгой была её морда.

— Послушай меня, — спокойно сказала Нова. — Здесь ты не должен летать. На материке рукокрылы вовсе не так снисходительны, как твой отец. Они гораздо суровее обходятся с отклонениями.

— А что они сделают? — писклявым шёпотом спросил Сумрак.

— Скорее всего, изобьют тебя, а затем прогонят — и нас вместе с тобой. Ради своей собственной пользы, и ради пользы нашей колонии, ты должен использовать свои паруса только для планирующих прыжков. Ты меня понял, Сумрак?

Он был напуган её напором, но не настолько, чтобы не испытывать негодование от того, что ему указывают, что нужно делать.

— Я думал, что только предводитель может…

— Ты прав, Сумрак, — сказал отец, внезапно оказавшийся рядом с ними. — Колония должна исполнять только команды предводителя. Но в данном случае я должен с неохотой согласиться с Новой. Здесь мы — чужаки, и я не хочу выяснять пределы доброты колонии Гирокуса. Мы должны избегать скандала, по крайней мере, первое время. А ты, Нова, не должна читать нравоучения моему сыну: я сам попросил бы его, чтобы он поступил именно так.

— Я просто хотела быть уверенной в этом, — невозмутимо сказала Нова.

Когда вся колония собралась, Кона и ещё несколько солдат повели их всех дальше в лес. Икарон и старейшины планировали впереди; Сумрак и Сильфида находились далеко сзади. Удаляясь от фелид, они ощущали большое облегчение, хотя это также означало, что они уходят всё дальше от дома. Сумрак в последний раз оглянулся в сторону острова, но весь обзор ему уже закрыли деревья.

Он входил в новый мир. Всё вокруг него казалось озарённым светом совсем иного солнца. Многое выглядело знакомым, но Сумрак уже заметил лианы, цветы и плоды, которых раньше никогда не видел. Он втягивал воздух и ощущал вкус пыльцы и спор, которых не было у них на острове. Когда он сел на дереве, чтобы залезть повыше, его когти скользнули по нему, и он обратил внимание на то, какой гладкой и твёрдой была кора. Это был материк — место рождения его родителей. Его мать больше никогда не увидит его вновь.

Тоска Сумрака по ней постоянно звучала эхом в его голове, и хватало даже самого маленького воспоминания, чтобы оно начало гудеть, словно гром.

Этот новый лес жил такой жизнью, какой он никогда не знал. Он привык быть единственным зверем на деревьях, но здесь ветви делило друг с другом множество существ. Сумрак заметил многочисленных мелких поджарых животных с тонкими хвостами и быстрыми глазами.

На земле каждый хруст прутика заставлял его сердце биться быстрее. Это была родина ящеров, и, как он знал, они по-прежнему жили здесь. Он видел их кости; он знал, насколько крупными они были. Он увидел устрашающе крупное наземное существо с клыками, которые росли, изгибаясь, из его верхней челюсти. К счастью, оно было слишком уж тяжеловесным, чтобы суметь забраться на дерево.

— Ты это видел? — спросила его Сильфида. — Что это?

— Не знаю, — ответил он, чувствуя себя ужасно несведущим. И почему родители не рассказывали ему о самых разных существах, живущих в мире? Даже если бы им не пришлось их увидеть, узнать о них было бы интересно.

— Они ведь дружелюбны, да? — спросила Сильфида.

— Да, — ответил ей Сумрак, понятия не имея, о чём идёт речь.

Планируя через поляну, он увидел нечто, напоминающее кости, но не захотел останавливаться и разглядывать более подробно. Колония всё время двигалась вперёд, и у него не было желания отставать.

Он остановился лишь один раз, чтобы слизнуть немного влаги с цветка, и издал крик от неожиданности, когда лепестки закрылись вокруг него, словно намереваясь его сожрать.

— Это всего лишь растение, — проплывая мимо, сказал Кливер.

Тени постепенно наполняли лес, тянулись по веткам и перетекали друг в друга. Эта ночь была ясной, и лунный свет проникал сквозь полог леса. Впереди Сумрак увидел более светлое место, и понял, что они должны быть уже рядом с поляной. Ему стало интересно, живёт ли колония Гирокуса на секвойе, как они.

В разных местах среди ветвей сидело несколько других солдат с серой шерстью. Они не выкрикивали поздравлений, а просто оставались на своих местах, когда колония проходила мимо них, и лишь пристально разглядывали их издали.

— Им и вправду нужно столько часовых? — шепнул Сумрак Сильфиде. Он уже начинал думать, что материк был ещё опаснее, чем он представлял себе. Дома им никогда не было нужно выставлять охрану. Они спали на своих ветвях, не зная страха — до прошлой ночи, когда всё изменилось. Но, возможно, весь остальной мир всегда жил в этом состоянии неусыпной бдительности.

— Думаешь, они высматривают ящеров? — шепнула Сильфида.

— Надеюсь, что нет. Но всё похоже на то, что они находятся в состоянии войны, — сказал Сумрак. — Или же ожидают её начала.

— Они очень хорошо организованы, — ответила Сильфида с явным восхищением. — Они выглядят готовыми ко всему.

Когда они вышли на поляну, колония рассыпалась в стороны, садясь и занимая места на нескольких могучих соснах. Это наверняка и был дом колонии Гирокуса, потому что на деревьях уже теснились целые толпы рукокрылов с серой шерстью. Пока все расселись по местам, многие осторожно принюхивались и щебетали.

Сумрак спланировал на свободное место рядом с Сильфидой. Поверхность ветви напоминала чешую ящера, и даже хотя он понимал, что это была просто кора, ему было не по себе от этого ощущения. Он разыскал глазами своего отца — тот сидел просто на соседней ветке, вместе с остальными старейшинами.

Им навстречу планировали Кона и группа пожилых рукокрылов. В их быстром спуске тесной группой ощущалось что-то почти угрожающее. Они сели рядом с Икароном и его старейшинами.

Вперёд выступил седеющий самец. Это был самый крупный рукокрыл, какого Сумрак видел в своей жизни, и у него была выправка воина. Поперёк его широкой груди тянулся толстый розовый валик шрама. Его когти, хотя и изогнулись со временем, были огромными, и Сумрак мог легко представить себе, как они режут яйца ящеров, а возможно, даже самих ящеров.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — закричал он. — Я Гирокус, и вы — желанные гости здесь.

От его мощного голоса и выправки веяло властью, но в его приветствии ощущалась также искренняя теплота. Он продолжил, представляя своих многочисленных старейшин, каждый из которых по очереди выходил вперёд, коротко кивал, а потом делал шаг назад. Похоже, его колония была многочисленной и в ней царила хорошая дисциплина.

— Кона говорит мне, что вы сильно пострадали на острове, — сказал Гирокус.

— Да, — ответил Икарон. — Клан фелид во главе с Хищнозубом устроил резню в моей колонии. Они убили тридцать восемь рукокрылов.

С ветвей послышался потрясённый шёпот.

— Мой друг, мне жаль, — сказал Гирокус. — Это злодеяние — худшее из всего, о чём я когда-либо слышал. Мы следили за этой группой. Некоторое время назад Хищнозуб ушёл от Патриофелиса и разбойничал в лесах. Здесь мы всегда настороже, но я предусмотрительно удвоил число часовых, и пока мы остаёмся невредимыми. Я знаю, что эти фелиды убивали наземных животных и разоряли гнёзда птиц. Птицы тоже становятся чрезвычайно неприятными соседями.

— Они напали на колонию Икарона, когда они переправлялись с острова, — сообщила Кона своему предводителю. — Они вели себя свирепо.

— Они думают, что мы — яйцееды, — сказал Икарон.

Гирокус фыркнул снисходительным тоном.

— Птицы слишком глупы, чтобы понять, что у нас нет никакого интереса к их яйцам. Здесь они пока ещё не нападали, но я боюсь, что это не заставит себя ждать. Фелиды Хищнозуба принесли хаос в звериные королевства. Многие отправляли посланников к Патриофелису, требуя от него остановить бойню, и он уже направил солдат, чтобы выследить Хищнозуба. А мы уже послали ему сообщение, что нашли его рыщущих убийц на острове.

— И что же будут делать эти солдаты? — спросила Нова.

— Они должны убить отщепенцев, — прямо ответил Гирокус. — Это лучшее решение. Мы должны действовать жестоко, чтобы сохранить мир сейчас, когда ящеры, наконец, стёрты с лица земли.

Сумрак едва сумел подавить удивлённое чириканье и взглянул на Сильфиду, глаза которой блестели от волнения.

— Это правда? — изумлённо спросил Барат. — Разве можно было уничтожить каждое гнездо и каждое яйцо?

Гирокус рассмеялся.

— Вы что, не слыхали новостей на своём острове? Это правда. Ящеры исчезли навсегда.

Сумрак взглянул на серьёзное выражение своего отца, и попробовал представить себе, что он должен был чувствовать. Разве мир не стал лучше и безопаснее без ящеров? Но как мог его отец действительно радоваться этому — выполнению плана, который он считал таким неправильным?

— Потрясающая победа! — сказала Нова.

— Несомненно, — подтвердил Гирокус.

— Несколько дней назад у нас на поляне разбился кетцаль, — нерешительно сказал Сол. — Его крылья были поражены гнилостной болезнью.

— Одинокий бродяга с побережья, без сомнения, — уверенно сказал Гирокус. — Все их гнёзда на утёсах были уничтожены. По иронии судьбы, именно Хищнозуб и был тем, кто уничтожил последние из яиц. Он был героем, пока его вкусы не стали варварским. Но он может быть не единственной причиной наших волнений за последние дни.

Голос Гирокуса звучал серьёзно, и это заставило когти Сумрака глубже впиться в кору.

— Возможно, до вас доходили те же самые слухи, что и до нас, — продолжал Гирокус. — Новые породы хищных птиц с севера. А с востока — крупные плотоядные звери.

Потрясённый Сумрак повернулся к Сильфиде.

— Мы ещё не видали ничего такого, — ответил Икарон.

Гирокус покачал головой:

— Мы тоже, и, возможно, никогда не увидим. Многие думают, что это просто сказки, родившиеся в испуганных головах. Но я знаю ещё вот что: с тех пор, как исчезли ящеры, все звериные королевства становятся всё больше. И с более высокой численностью подданных возникает больший спрос на охотничьи угодья. Сейчас значительно чаще стали сражаться за территорию. Даже те существа, с которыми мы обычно сотрудничали, теперь становятся драчливыми. Всё происходит так, словно мы освободились от одного врага лишь для того, чтобы породить новых — из числа старых друзей.

— Это действительно печально, — сказал Икарон. — Давайте же надеяться на то, что в итоге возобладают наши лучшие порывы.

— Это верно, — ответил Гирокус. — Но, как вы уже видели, мы остаёмся в состоянии постоянной тревоги. Мы не жаждем войны, но мы готовы к ней. Вы все сильно страдали и нуждаетесь в пище и отдыхе. Наслаждайтесь ими в безопасности в моей колонии, а завтра мы поговорим ещё.

— Спасибо, Гирокус, — ответил Икарон. — Ты очень щедр.

Было уже поздно, и Сумрак был измучен, но он боялся пробовать спать. Борозды в коре сосны были далеко не такими глубокими и удобными, как на их старой секвойе. Запах был более острым и менее успокаивающим. Попытка обустроиться на этой странной ветке остро напомнила ему о том, что Мама ушла и больше никогда не вернётся. Но с обеих сторон к нему прижались отец и Сильфида, и сон, наконец, сморил его.

Он путешествовал по странному лесу; за деревьями показалась поляна, а в центре её высилась секвойя. Там были все: они ждали его и спрашивали, почему он уходил.

— Где ты был? — спросила его мама, с любопытством качая головой.

Как же так вышло, что он заблудился? Ведь всё это время дом был совсем рядом. Неважно. Сумрак был просто переполнен радостью возвращения домой; он сел на свою ветку и начал чиститься, а в это время Сильфида, его отец и все остальные рукокрылы отправились на охоту над поляной. Но потом, даже его сон вторглись беспокойные мысли, и он знал, что всё это было лишь иллюзией, ложью. Но он по-прежнему боялся, что с его домом может случиться нечто ужасное. Он хотел сохранить его безопасным и совершенным хотя бы в своих снах, поэтому он скорее желал бы проснуться, чем смотреть, как его мир рушится ещё раз.

ГЛАВА 15. Истинная природа

Был рассвет, и Хищнозуб искал яйца. Его загнала на деревья вовсе не нехватка еды: даже после того, как четыре дня назад сбежали рукокрылы, на острове по-прежнему было полно добычи. Вчера вечером он поймал нескольких обитателей подлеска, чтобы набить себе живот. Но долгие годы, проведённые в роли охотника на ящеров, оставили свою память в виде особой любви к яйцам — к их притягательной вязкой жидкости, к нежной плоти нерождённых существ.

Оказалось, что найти неохраняемое гнездо довольно трудно. Птицы были чрезвычайно бдительны и вели себя свирепо всякий раз, когда он подбирался слишком близко. Одна из них уже расцарапала его когтями. Он хотел напасть на неё и сломать ей шею, только на помощь к ней быстро прилетели ещё четыре птицы, отогнав его прочь в вихре клювов и крыльев. Он отступил в лесную чащу.

Рядом с ним по жёстким ветвям терпентинного дерева кралась Миацида. Она стала его частой напарницей во время охоты, и он был рад этому, поскольку она показала себя самой искусной после него самого охотницей среди Рыщущих. Он даже подумывал иной раз, не согласится ли она однажды стать его брачной партнёршей. Но эта мысль приносила ему мало удовольствия, поскольку он по-прежнему часто думал о Пантере, даже когда она была потеряна для него навсегда.

Он остановился и принюхался. В этой части леса было пугающе тихо. Какое-то время он не слышал птиц и не видел гнёзд. Но его ноздрей коснулся очень характерный аромат грязи, слюны и сухой травы. Он огляделся по сторонам. Там.

Вначале он подумал, что гнездо было брошено: оно выглядело таким жалким, слегка разрушенным с одной стороны. Он взглянул на Миациду и кивнул. Они прокрались вперёд, прислушиваясь и пробуя воздух языками. Птицы в округе не издавали ни звука. Хищнозуб добрался до гнезда и заглянул внутрь.

Форма яиц вызвала у него удивление. Они были совершенно круглыми. Он никогда не видел таких яиц. Их скорлупа была белой, что обычно для птичьих яиц, но они были значительно крупнее. Он жадно облизнул зубы. Само по себе гнездо представляло собой обычную рыхлую плетёную конструкцию из травы и прутьев — оно было практически таким же, как другие, которые он разорял. Хотя яйца выглядели несоразмерно большими для этого гнезда.

— Это почти наверняка яйца ящеров, — мягким голосом сказала Миацида.

Волна неприятной дрожи пробежала вдоль хребта Хищнозуба, наполняя его одновременно и страхом, и волнением. Он скучал по тем дням, когда был охотником на ящеров. Ещё не так давно он мог и удовлетворять свою жажду мяса, и по-прежнему оставаться в рядах Рыщущих. Он подумал о Пантере, о её запахе, и почувствовал знакомое ощущение тоски, сдавившее его грудь.

Он обнюхал одно из шарообразных яиц, а затем лизнул его. У его скорлупы был странный вкус. Он отодвинулся и пригласил Миациду тоже попробовать его.

Предупреждения не было. Крючковатые когти вонзились в спину Миациды, и она задёргала лапами, начала биться и пронзительно верещать. Хищнозуб в ужасе смотрел, как её поднимает в воздух крылатое существо. Оно повисло в воздухе, огромные крылья махали почти бесшумно, а затем его клюв раскрылся и вонзился в шею Миациды.

Хищнозуб напрягся, не зная, бежать ему, или же нападать. Через считанные секунды Миациде уже ничем нельзя было помочь — её растерзанное тело обмякло в когтях этого существа. Хищнозуб попятился назад, не сводя глаз с чудовища. Оно утащило Миациду на ветку, село на её тело и начало пожирать его — прямо вместе с шерстью.

Хищнозуб никогда не видел ничего подобного. Могучие крылья заставляли это существо казаться огромным, хотя фактически его тело было не намного крупнее, чем его собственное. Вначале он предположил, что это мог быть ящер, потому что существо показалось покрытым пёстрой чешуёй, а на его голове торчало два рога. Но когда существо складывало крылья, Хищнозуб увидел, что они были покрыты перьями, а то, что он принял за чешую на его широкой груди, оказалось многослойным оперением коричнево-белой расцветки. На его голове росли не рога, а что-то вроде густых кисточек, сердито торчащих над обоими глазами. Это была птица, но такой разновидности, с какой он прежде не сталкивался. Хищник.

Она наблюдала за ним, поворачивая голову по мере его осторожного отступления под защиту переплетающихся веток. Эти злобные глаза бросали Хищнозуба в дрожь, потому что они были неподвижными, но создавалось жуткое впечатление, что их взгляд был пронизывающим и позволял видеть очень далеко. Птица убила Миациду — сильнейшую из его охотников. Она порвала её на куски, словно это была просто кучка мокрых листьев. Прежде, чем развернуться и спрыгнуть в подлесок, Хищнозуб увидел, что на ветку слетел второй хищник и присоединился к первому. Он мрачно и звучно ухнул пару раз, и из глубин леса Хищнозуб услышал несколько ответных криков.

Он пустился наутёк.

Когда он добрался до секвойи, многие из его фелид уже были на поляне, и тогда Хищнозуб издал тревожный вой, собирая остальных. В течение нескольких минут все его Рыщущие были в сборе.

— Мы должны покинуть остров, — сказал он без лишних объяснений.

Он побежал, ведя своих Рыщущих к побережью. Лес гудел от криков хищных птиц, протяжных и размеренных.

— Это что за звуки? — нервно спросил Катцен.

— Убийцы, — коротко ответил Хищнозуб.

Фелиды мчались через подлесок. Нельзя было сказать точно, с какой стороны доносятся крики. Другие птицы сидели тихо, словно боясь, что их утренний хор привлечёт внимание чудовищ. Глаза Хищнозуба осторожно оглядывали ветви над головой.

Выбравшись из-под деревьев на берег, он обрадовался, увидев, что вода отступила, и вновь возник песчаный перешеек.

— Мы можем перебраться, — сказал он, возглавляя шествие.

Но едва он поставил лапу на песок, как увидел множество фелид, выдвинувшихся в их сторону с материка. Впереди шествовал Патриофелис, а сбоку от него шла Пантера.

Пробудившись, Сумрак не мог объяснить тот спокойный оптимизм, который он ощущал, лёжа на коре, ещё не готовый шевельнуться. Он был доволен просто тем, что глядел по сторонам и вдыхал утренние ароматы леса. Даже его грусть по матери отступила на мгновение. Возможно, дело было в нежном свете солнца на рассвете, пробивающемся сквозь ветви, или в знакомом зрелище других рукокрылов, уже скользящих в воздухе и охотящихся. Возможно, однако, что он просто ощущал себя в безопасности. Его отец уже куда-то ушёл, но Сильфида всё ещё дремала рядом.

Когда он уже больше не мог не обращать внимания на бурчание в своём животе, он встал и спрыгнул с ветки. Когда он охотился, его приветствовали несколько молодых рукокрылов с серой шерстью. Колония Гирокуса оказалась удивительно дружелюбной. Вначале Сумрак нервничал из-за этого, особенно после того, как оказалось, что половина из них — это солдаты, постоянно занятые различного рода тренировками и исполнением обязанностей часовых. Но они, похоже, не были против того, чтобы делить свои деревья со странной колонией, и с радостью отвечали на любые вопросы, которые задавал им Сумрак. Они очень гордились своим домом — настолько сильно, что не проявляли ни малейшего любопытства в отношении того, откуда пришёл Сумрак. Он тоже был счастлив от того, что не приходилось говорить об этом прямо сейчас, когда его воспоминания были столь сильно отягощены печалью.

Он был просто благодарен за то, что его приняли, несмотря на странную внешность. Рукокрылов Гирокуса явно не беспокоили его лишённые шерсти паруса или торчащие уши. И, конечно же, он удерживал себя от того, чтобы летать и рисковать вновь и вновь оказываться отщепенцем. Даже его собственная колония за последние несколько дней стала лучше относиться к нему. А некоторые от чистого сердца поблагодарили его за то, что он переправил их через воду.

Изловив достаточно насекомых, чтобы набить себе живот, он увидел своего отца, разговаривающего с Гирокусом вместе с Солом и Баратом. Желая узнать, что они обсуждали, он сел неподалёку от них, но их беседа уже подошла к концу и они расходились. Он окликнул Папу.

— Ты хорошо поел? — спросил Икарон.

Сумрак кивнул и поинтересовался, в свою очередь, поел ли отец. Он пытался не позволять своим глазам слишком часто глядеть на раненое плечо отца. По крайней мере, было похоже на то, что его недавно очищали, хотя у него не было уверенности, что оно уже заживало.

Отец кивнул в сторону нижней части дерева.

— Там, внизу, — сказал он. — Видишь их? Это птилодонты.

Сумрак разглядел мелких худощавых зверьков, проворно движущихся среди ветвей. У них были длинные хвосты, которые могли закручиваться вокруг веточек, давая им дополнительную опору и помогая поддерживать равновесие. Они оживлённо болтали друг с другом.

— А на земле, — указал отец, — видишь того зверя?

Сумрак заметил существо, чем-то похожее на то, что он увидел, едва попав на материк — массивного великана с тёмной шерстью, покрытой белыми пятнами.

— Эти зубы… — нервно сказал Сумрак.

— Бивни. Не для охоты, — заверил его Папа. — Посмотри. Видишь, как он роет ими землю? Он ищет личинок или клубни. Он — не мясоед.

— Хорошо подходят для самозащиты, однако же, — сказал Сумрак; ему хотелось бы, чтобы у них было несколько таких устрашающих существ в ту ночь, когда фелиды напали на их колонию.

— А вот и Сильфида, — сказал Папа, увидев, как она проплывала в воздухе мимо них. Он окликнул её и пригласил присоединиться к ним.

— Мне тут нравится, — сказала Сильфида, совершив посадку. — И всем нравится. Мы остаёмся здесь?

— Мы вернёмся на остров, как только там будет безопасно, — сказал Папа.

— Но до этого может пройти много времени, — сказала Сильфида. — А до тех пор мы останемся здесь, правда?

— Для начала Гирокусу нужно было бы нас пригласить, — ответил ей Папа.

— И ты бы сказал «да»?

— Это означало бы, что я не смогу летать, — спокойно сказал Сумрак.

— Ой. А я и не подумала об этом, — ответила Сильфида. — Но разве не лучше оставаться здесь вместе с остальными, чем искать какое-то другое место вдали от всех?

Сумрак точно знал, что она имела в виду. Очень обнадёживало быть окружённой всеми этими бдительными солдатами Гирокуса, даже если они держались несколько высокомерно и отстранённо. Возможно, с его стороны это было откровенно эгоистично — думать о полёте прямо сейчас.

— Ты снова будешь летать, Сумрак, — пообещал ему отец. — Рано или поздно весь этот беспорядок закончится, и мы вернёмся к себе домой.

— Но моя собственная колония не особенно хотела, чтобы я летал, — сказал Сумрак.

— Они разрешат тебе делать то, что тебе хочется, — сказала Сильфида. — Если бы не ты, мы не смогли бы покинуть остров.

— Твоя сестра — это твой самый искренний союзник, — заметил Папа, одарив Сильфиду добрым взглядом. — У неё верное сердце.

— Я просто сама по себе искренняя, — ответила Сильфида, но Сумраку было ясно, что она рада заслужить похвалу своего отца. Сумрак вдохнул и почти не хотел выдыхать. Он не хотел, чтобы прошёл такой хороший момент. Было так приятно быть вместе, только втроём, без старейшин поблизости. Но это также заставило его более остро ощутить отсутствие матери. Сможет ли он когда-нибудь взглянуть на отца и сестру, не думая, что кого-то не хватает?

Настойчивость в голосе Сильфиды заставила его вздрогнуть.

— Папа, а это не…

Сумрак проследил направление взгляда сестры до самой земли. Лоснящееся четвероногое существо легко запрыгнуло на нижние ветви соседнего дерева и продолжило прыгать всё дальше вверх. Сумрак услышал испуганные крики, и его паруса инстинктивно раскрылись, а тело приготовилось лететь.

— Это фелид! — задыхаясь, кричала Сильфида. — Он идёт сюда!

— Не бойтесь! — громко крикнул с поляны Гирокус. — Этот фелид — наш друг, и он прибыл по моему приглашению.

Сумрак с изумлением наблюдал, как Гирокус спланировал к фелиду и сел рядом с ним, всего лишь на одну ветку ниже, чем сидели он, Сильфида и Папа.

— Добро пожаловать, Монтиан, — сердечно сказал Гирокус. — Добро пожаловать!

— Привет, Гирокус, — низкое мурлыканье фелида заставило Сумрака стиснуть зубы.

— Икарон, спускайся и присоединяйся к нам, — позвал могучий предводитель рукокрылов. — И твои старейшины тоже.

Сумрак нервно следил за тем, как его отец спланировал на их ветку и позвал Сола, Барата и Нову. Через несколько мгновений его старейшины собрались вокруг него. Фелид сидел на заду, держа тело вертикально и выпрямив передние лапы. Это проявление любезности представляло собой настолько разительный контраст с его воспоминаниями о неистовствующих зверях на острове, что Сумрак едва мог поверить, что все они принадлежали к одному и тому же виду. Глядя сверху вниз, они с Сильфидой слушали, как Гирокус представлял Монтиану Икарона и его старейшин.

— У меня есть новости, которые, надеюсь, вам будет приятно узнать, — промурлыкал фелид. — Солдаты Патриофелиса стоят лицом к лицу с Хищнозубом даже сейчас, когда мы с вами разговариваем.

Гирокус одобряюще фыркнул:

— Превосходно. И как же Патриофелис планирует решить эту проблему?

— Хищнозуб сам выбрал себе тюрьму, — сказал Монтиан, — и Патриофелис рассчитывает удерживать его там. Союз зверей организует постоянное дежурство на материке, чтобы быть уверенными в том, что клан Хищнозуба никогда не покинет остров.

— Но ведь это же наш дом! — выпалил Сумрак прежде, чем мог сдержать себя.

— Сумрак, помолчи! — резко сказал отец. Он снова повернулся к эмиссару фелид. — Это не то решение, на какое мы надеялись. Мы хотели как можно быстрее вернуться к себе домой.

— Патриофелис решил, что остров — это идеальное место для изоляции Хищнозуба до тех пор, пока он сам и его Рыщущие не подохнут от голода.

— Там они не будут голодать, — сказал Икарон. — Они будут продолжать жить и размножаться. Было бы лучше остановить их прямо сейчас.

Монтиан посмотрел на Икарона спокойно и почти пренебрежительно. Одну за другой он поднял с коры свои передние лапы, облизал их и поставил обратно.

— Ты выступаешь в защиту убийства?

— Хищнозуб уже убивал; он должен понести ответственность за свои действия.

— Несомненно, решение Патриофелиса лучше, чем дальнейшее кровопролитие, — сказал Монтиан.

Сумрак не мог сдержать своей ненависти к этому фелиду. Даже если сам Монтиан не нёс ответственности за резню, его вид убил Маму, а здесь он пытался заставить Папу и других рукокрылов выглядеть кровожадными чудовищами. Это было отвратительно.

— Мне понятен твой гнев, — продолжал Монтиан, — и мне искренне жаль, что ты и твоя колония пострадали. Я могу лишь сказать, что Рыщущие Хищнозуба — это изгои, и они не имеют ничего общего с другими королевствами фелид. Но если мы должны убивать зверей из нашего собственного вида, разве это не делает нас такими же плохими, как и сам Хищнозуб?

— Нет, — ответил Икарон, — потому что он первым нарушил закон. На нём лежит ответственность перед всеми зверями. Решение Патриофелиса — не единственное, и оно наказывает мою колонию, отнимая у нас собственный дом.

— Я согласен, — сказал Монтиан, — что ваша колония страдает несправедливо, но Патриофелис чувствовал, что такое решение было лучше для общей пользы — было учтено всё.

Сумрак видел, как шерсть на шее отца встала дыбом, как и у него самого. Он ненавидел, когда эти существа диктовали, что делать.

— Это было решение Патриофелиса, — сказал Монтиан. — Я лишь передаю вам новости об этом.

— Спасибо, Монтиан, — ответил Гирокус. — Мы всё понимаем. Передай наилучшие пожелания и благодарности вашему вождю.

Фелид кивнул Гирокусу и Икарону, а затем спрыгнул с дерева. Сумрак выдохнул. Его сердце по-прежнему колотилось в гневе.

— Союзники так не поступают, — сказал Икарон Гирокусу.

Рукокрыл, покрытый шрамами, полученными в сражениях, лишь хрюкнул в ответ.

— Ты должен помнить, что фелиды — это наши самые сильные союзники. Нам нужна их дружба. И их лучше не злить.

Сумрак прищурился, взглянув на Гирокуса. Этот суровый предводитель рукокрылов не сказал Монтиану ничего в поддержку Папы. Казалось, эти новости даже не огорчили его. Несправедливо было позволять Хищнозубу захватывать их остров, их дерево. Он очень любил то дерево — каждый нарост на его поверхности.

— Они должны послать своих солдат и убить их, — прошептала Сильфида рядом с ним, и Сумрак не мог не согласиться с ней, как бы жестоко это ни звучало.

— Тогда, похоже, наш дом потерян для нас навсегда, — сказал Икарон.

— Вы найдёте себе новый, — ответил Гирокус. — Здесь, если хотите.

Сумрак моргнул.

— У меня уже был обстоятельный разговор со старейшинами насчёт этого, — продолжал Гирокус. — Вы сильно пострадали, и вам нужен дом. Я бы лишь приветствовал ваше желание присоединиться к моей колонии. Очень приветствовал бы.

— Это весьма щедрое предложение, — сказал Сол.

Сумрак заметил, что Сильфида смотрит на него с улыбкой.

— Благодарю тебя, Гирокус, — ответил Икарон. — Конечно же, я должен обсудить это с моими старейшинами.

— Ваше приглашение — большая честь для нас, — тепло ответила Нова Гирокусу.

— И для нас тоже, — сказал Барат.

— Моя семья также с радостью сделает это место своим домом, — сказал Сол.

Сумрака удивила быстрота решения старейшин. Он знал, что должен ощущать значительно большую благодарность, но этого чувства не было. Одно дело — рассчитывать задержаться здесь на некоторое время, и совсем другое — остаться навсегда. Это место, где он даже надеяться не мог быть самим собой и летать. Он не смог бы этого сделать. Ему был нужен полёт.

— Чем нас больше, — сказал Гирокус, — тем сильнее мы будем! Если когда-нибудь начнётся война, все вместе мы будем сильнее. Присоединяйтесь к нам, и процветайте вместе с нами, — он взглянул на Икарона. — Конечно же, ты будешь среди нас почётным старейшиной.

«Но не предводителем», — сразу же понял Сумрак.

В своих мыслях он не заглядывал так далеко в будущее. Присоединение к другой колонии означало не просто новый дом — это означало ещё и нового предводителя. Ему стало тоскливо. Он смотрел на Папу, пытаясь угадать, о чём он думал.

— Решение за тобой, мой друг, — сказал Гирокус Икарону. Сумрак ждал, чувствуя, что вся его колония, рассевшаяся по ветвям, тоже затаила дыхание в надежде.

— Безопасность моей колонии — это предмет моей самой серьёзной заботы, — сказал Икарон, — и я знаю, что здесь они обрели бы превосходный дом. Гирокус, дай мне немного времени, чтобы рассмотреть твоё доброе предложение.

Сумрак почувствовал облегчение, но услышал разочарованный вздох Сильфиды — вздох, который, казалось, отозвался шёпотом на ветвях.

— Конечно, — сказал Гирокус. — Пусть у тебя будет столько времени, сколько тебе нужно. Ты должен принять серьёзное решение — я полагаю, очень трудное решение для колонии, которая вела столь уединённую жизнь.

— Остров был нашим домом на протяжении почти двадцати лет, — сказал Сол.

— Двадцать лет! — изумлённо повторил Гирокус. — Я и не представлял себе, что так долго.

Сумрак заметил, как в глазах седеющего предводителя вновь блеснул огонёк интереса.

— А скажите мне, — попросил он, — до того, как вы пришли на остров, где была ваша изначальная колония?

— Не слишком далеко отсюда, — ответил Икарон. — На юге. Нашим предводителем был Скагуэй.

— Я его помню. Он умер вскоре после того, как вы ушли. Он был убит, когда охотился на яйца ящеров.

— Он был храбрым охотником, — сказал Икарон.

Какое-то мгновение Гирокус пристально глядел на Икарона, а затем спросил:

— Почему же вы ушли?

Сумрак сглотнул. Станет ли отец врать и говорить, что им нужно было найти новые охотничьи угодья? Какова должна быть доля правды в его словах, чтобы никто не догадался, что их изгнали? Он взглянул на Нову и увидел, как её уши тревожно подёргиваются.

Ровным голосом Икарон ответил:

— Я ушёл вместе с тремя другими семьями, потому что мы не хотели охотиться на яйца ящеров.

Сумрак услышал, как удивлённо забормотали рукокрылы Гирокуса, когда эта новость разнеслась по деревьям.

Гирокус раскрыл рот, словно пробуя воздух, а затем медленно выдохнул.

— Икарон. Да. Я спрашивал себя, почему твоё имя звучало так знакомо. Вы все были изгнаны как предатели.

— Осознанно возражающие, — сказал Икарон.

— Название ничего не меняет! — серьёзно сказал Гирокус, и Сумрак вздрогнул. Встанет ли его отец, распахнув свои паруса, как он сделал бы, если бы Нова стала спорить с ним? Нет. Сейчас ситуация была совсем другой. Здесь его отец не был предводителем.

— Название ничего не меняет, ты прав, — сказал Икарон. — Но мы не были предателями. Мы ревностно соблюдали условия Договора, пока не почувствовали, что больше не можем этого делать. У нас совершенно не было желания покидать свою колонию, но, как ты сказал, нас изгнали за наши убеждения.

— Потому что они вредили всем нам, — сказал Гирокус.

— Многие из нас сожалели о своём выборе, — выпалила Нова. — Икарон не говорит за всех нас.

— Предводитель говорит за всю свою колонию, — рявкнул Гирокус Нове. — Избавь меня от труда слушать тебя!

Сумрак был поражён свирепостью Гирокуса — даже его отец не приходил в ярость так легко.

— Вы уклонялись от своего долга по отношению ко всем зверям, — сказал Гирокус, повернувшись к Икарону. — И, в частности, к своему собственному виду. А теперь вы возвращаетесь в более безопасный мир, не сделав ничего для того, чтобы он стал таким.

— Мир не выглядит таким уж безопасным, — ответил Икарон. — Прежние союзники просто убили почти сорок членов моей колонии.

— Возможно, если бы вы не скрывались на острове, изолированные и всеми забытые, вы не были бы так уязвимы! Они охотились на вас, потому что думали, что вас никто никогда бы не заметил!

— Он, что, говорит, что мы заслужили того, чтобы нас всех вырезали? — сердито шепнул Сумрак Сильфиде.

— Вроде того, — пробормотала она.

— Сможем ли мы когда-нибудь пригласить вас в нашу колонию? — спросил Гирокус с пугающим спокойствием. — Кто поручится за то, что вы не бросите нас опять, когда нам в очередной раз будет нужна помощь?

— Наш молодняк не играл никакой роли в принятии нами решения выйти из Договора, — настаивала Нова. — Не наказывайте их за наше решение.

— Вне всяких сомнений, все поколения молодняка были взращены на ваших извращённых принципах, — презрительно сказал Гирокус. — Вы все прогнили изнутри.

— И вы отвернётесь от нас в наши трудные времена? — спросил Барат.

Гирокус секунду промолчал.

— Я не настолько злобен, — сказал он. — Но, если я должен буду принять вас в нашу колонию, вы должны будете отказаться от своего прошлого, и лишь тогда я пойму, что вы заслуживаете доверия.

— Хочешь ли ты, чтобы я признал, что был неправ? — спокойно спросил Икарон.

— Это простой и единственно верный поступок, — ответил Гирокус, и дружеская теплота отчасти вернулась к нему. — Друг мой, ты явно очень преданно заботишься о своей колонии, и это превосходное качество для предводителя. Сейчас ты должен позаботиться о них, дав им новый дом, безопасный приют. Присоединяйся к нам. Но перед этим скажи мне и всем собравшимся, что ты сожалеешь о своём вероломном решении выйти из Договора, и тогда я буду знать, что могу доверять тебе.

— Просто сделай это, — выдохнула Сильфида.

Сумрак мог ощутить отчаяние, исходившее от её шерсти, словно пар от нагретой коры.

— Я не сделаю этого, — сказал Икарон. — Не могу.

Сумрак ощутил сильнейший прилив гордости.

— Тогда и я ничем не могу вам помочь, — ответил Гирокус, и в его голосе зазвучал гнев. — Отправляйтесь своей дорогой. Уходите подальше. Ни одна колония рукокрылов не примет вас, едва лишь они узнают, кто вы такие и что вы сделали. Я уверен в этом. Вы сами сделали из себя беженцев.

— Это несправедливо! — воскликнула Нова, и Сумрак вначале подумал, что её возмущение было адресовано Гирокусу. Но она обернулась к Икарону. — Ты обрекаешь всех нас на милость судьбы из-за своих дурацких идеалов.

— Это не дурацкие идеалы, — сердито сказал Сол. — И они есть не только у Икарона. Я разделяю их. Барат разделяет их. И ещё когда-то они были дороги и тебе самой.

— Нам предлагали дом! — ответила Нова.

— Чужой дом нам не нужен, — сказал Икарон. — Мы будем искать свой собственный.

Он повернулся к Гирокусу:

— Благодарю за то, что приютили нас. Мы отправляемся своей дорогой прямо сейчас.

Хищнозуб наблюдал, как Патриофелис и его сорок пять солдат выдвигались к песчаному перешейку. Ему стало интересно, как они повели бы себя в бою. Они были сильны, но никогда не охотились; их никогда не рвали. Хотели бы они нападать на представителей собственного вида и убивать их? И ровно такие же вопросы возникли у него в отношении собственного клана.

Когорты Патриофелиса достигли острова и рассредоточились по пляжу, перекрывая перешеек. Глаза Хищнозуба задержались на Пантере. Она даже не взглянула ему в глаза. Её присутствие рядом с ними явно указывало на то, что она не ощущала верности по отношению к нему, однако он по-прежнему был рад её видеть.

— Хищнозуб, — сказал Патриофелис. — Вот, значит, куда ты сбежал…

— Мы никуда не сбегали, — ответил Хищнозуб. — Мы ищем себе новую родину.

Патриофелис, похоже, подсчитывал ряды его сторонников.

— А где Миацида? — спросил он.

— Мертва.

Хищнозуб услыхал удивлённое поскуливание в рядах своего клана.

— Что с ней случилось? — спросил Катцен.

Хищнозуб не обратил на него внимания: его глаза, прищуренные в ненависти, буравили старого вождя.

— Мертва! — Патриофелис повторил это громко, чтобы было слышно всем. — Какой же это позор — потерять одну из самых сильных среди вас. Какую же рискованную жизнь вы себе выбрали. Но в одном ты был прав, Хищнозуб. Мир меняется и становится всё опаснее. Ходят слухи, что с востока идут новые существа, и никто не знает, будут ли они друзьями или врагами. Птицы тоже становятся всё агрессивнее, без сомнения, из-за того, что вы разоряете их гнёзда. Мы, звери, должны оставаться едиными. А ты, к сожалению, стал опасной помехой для любого нового союза. Мы не позволим тебе вывести наш мир из равновесия.

— Мы не совершали никакого преступления, — ответил Хищнозуб. — Мы едим, как и любое другое существо, просто наша добыча не такая, как ваша. Кто скажет, правильно это, или нет? Наш вкус к мясу — столь же естественная вещь, как ваша любовь к личинкам или семенам.

— Довольно таких разговоров, — презрительно сказал Патриофелис. — Я пришёл сюда, чтобы предложить вам последний шанс на амнистию.

Он обратился к фелидам, стоящим за Хищнозубом:

— Те из вас, кто выбирает возвращение к Рыщущим, пусть выходят вперёд. Ещё не слишком поздно. Всё будет забыто и прощено, и мы сможем продолжать жить в гармонии с другими зверями.

— Он просит вас уйти от самих себя, — сказал Хищнозуб своим фелидам. — Он просит, чтобы вы оказались от своих естественных пристрастий в еде. Будете ли вы довольными, служа такому вождю?

— Моё предложение касается и тебя, Хищнозуб.

Хищнозуб угрожающе взревел и увидел, что Патриофелис и его когорты вздрогнули.

— Я отклоняю твоё предложение!

— Очень жаль, — сказал старый фелид, — потому что альтернатива ему гораздо менее приятна. Если ты упорствуешь в своём отвратительном образе жизни, этот остров станет твоим домом на всю оставшуюся жизнь. Звери не позволят тебе бродить по свету и убивать. Ты сослан сюда, Хищнозуб. Ты и весь твой клан отщепенцев.

Всего лишь несколькими часами ранее перспектива жизни на острове не казалась бы такой страшной. Теперь же, когда внезапно объявились хищные птицы, такое наказание было подобно смертному приговору.

— Мы не будем связаны следованием вашим законам, — прошипел Хищнозуб.

— Мы будем следить за островом. Любой, чья лапа ступит на материк, будет убит.

— И ты стал бы убивать сородичей-фелид, Патриофелис?

— Да, чтобы предотвратить ещё большее количество убийств.

— Сомневаюсь, что это верное решения, — сказал он насмешливо.

— Это неблагоразумно, — сказал Патриофелис. — А сейчас, кто из вас желает отказаться от своих прошлых преступлений и вернуться в свой настоящий клан? Выходите сюда!

Хищнозуб разглядывал членов своего клана. Из-за деревьев за их спиной он услышал мрачное уханье и ответный крик. Катцен украдкой глянул на него, а затем быстро шагнул к Патриофелису.

— Хорошо, Катцен, ты сделал мудрый выбор. Есть ли ещё желающие?

К удивлению и позору Хищнозуба ещё пятеро из его фелид перешли на другую сторону.

— Как же редеют ваши ряды, — заметил Патриофелис.

Хищнозуб смотрел на Пантеру, которая по-прежнему не хотела глядеть ему в глаза. Свет дня разгорался всё ярче, и морская вода нетерпеливо лизала песчаный перешеек.

— Самое лучшее, что я могу пожелать всем остальным из вас, — сказал Партиофелис, многозначительно глядя на Хищнозуба, — это быстрой смерти.

Огромная тень упала на старого вождя фелид, а в следующую секунду оперённые крылья накрыли его голову и тело. Ужасный вопль вырвался у Патриофелиса, когда он дёргался и извивался, пытаясь сбросить с себя хищника. Но Хищнозубу были знакомы и эти когти, и то, как глубоко они вонзаются, а хватка у птицы была крепкой.

Пантера подскочила к боку своего вождя, вцепилась зубами в хвост хищника и потянула. Птица повернула голову почти на пол-оборота и сделала выпад крючковатым клювом. Пантера отскочила назад, когда хищник поднял Патриофелиса над землёй и полетел в лес.

Воздух внезапно наполнился взмахами крыльев, потому что прилетело ещё больше птиц, которые стали пикировать на них. Фелиды в ужасе разбегались.

— Идём за мной! — закричал Хищнозуб своим Рыщущим.

В наступившем хаосе он разглядел свой шанс. Песчаный перешеек был в пределах досягаемости — он только сейчас скрылся под тонким слоем воды. Он толкался и рычал, пробивая себе дорогу сквозь остатки охраны Патриофелиса. Внезапно оказавшись без командира, солдаты запаниковали: одни из них отступали по песчаному перешейку, другие помчались под защиту леса, растущего на острове.

— Идём! — кричал он своим Рыщущим. — Переправляемся!

Он пропустил своих фелид, чтобы они первыми прошли по песчаному перешейку, защищая их с тыла на тот случай, если кто-нибудь из солдат Патриофелиса попытается напасть сзади. Птицы обрушивались на них дождём. Он в ужасе увидел, как одна из них напала на Пантеру. Она ловко увернулась, но хищник всё равно вонзил свои когти в её бедра. Она вскрикнула, извернувшись и царапая когтями птицу, которая зависла над ней, осыпая её ударами крыльев.

Её попутчики были слишком напуганы, чтобы оказать хоть какую-то помощь. Но Хищнозуб ни секунды не колебался. Он побежал обратно и бросился на птицу, сбивая её с Пантеры. На земле он вонзил зубы в её шею, и его рот наполнила мешанина из крови, плоти и рыхлых перьев. Птица вертела пятнистой ушастой головой и сверлила его своим страшным взглядом. Её клюв раскрылся и пронзил его правую переднюю лапу прежде, чем он сумел с воем отскочить от неё. Вопя от боли, птица взлетела и направилась обратно в лес.

Хищнозуб взглянул на Пантеру, и на сей раз она взглянула ему в глаза.

Птицы ещё кружили в небе, бросаясь на тех немногих фелид, которые оставались на открытом месте. Пантера ничего не сказала, но побежала за Хищнозубом, когда он прыгнул на покрытый водой песок и зашлёпал в сторону материка. Вода плескалась у его коленей и была пронизывающе холодной, но это, по крайней мере, притупило боль в его передней лапе. Впереди последние из его собственных фелид с трудом добрались до конца переправы. Некоторые уже взбирались по скалистому берегу повыше. Он продолжал оглядываться назад, чтобы убедиться, что Пантера по-прежнему держалась за ним. Она не отставала, и каждый раз, взглянув на неё, он ощущал прилив сил. На полпути через воду он взглянул вверх и увидел тёмный силуэт, пикирующий на них.

— В воду! — закричал он, надеясь, что Пантера доверится ему.

Он соскочил с перешейка. В тот момент, пока его голова ещё не скрылась под водой, он увидел пару свирепо изогнутых когтей, промахнувшихся мимо его черепа, и ощутил ветер, поднятый крыльями большой птицы. А потом всё его тело погрузилось в воду. Холод сдавил ему виски. Он встал на ноги и пошёл, тяжело дыша, с промокшей шерстью. Пантера шлёпала по воде рядом с ним, и они с трудом выбрались на песчаный перешеек, даже не удосужившись встряхнуться, чтобы обсушить шерсть. Они с трудом добрались до материка — по колено в воде, с застывшими от холода лапами.

На берегу Хищнозуб, дрожа, забрался на скалу и вытянул шею, чтобы посмотреть, нет ли поблизости хищников. Он заметил нескольких из них, кружащихся над пляжем острова, но над водой не было ни одного.

Пантера шла рядом с ним; он с трудом поднялся по крутому склону к деревьям, где и нашёл своих фелид, собравшихся на нижних ветвях и тревожно рычащих на восьмерых зверей из охраны Патриофелиса.

— Прочь, на остров! — пролаял Герик, который, как догадался Хищнозуб, был единственным, кто мог принять на себя управление.

— Не пойдём, — спокойным голосом сказал Хищнозуб.

Герик только сейчас увидел его, и непроизвольно отступил назад.

— У нас есть свои приказы, — сказал он.

— Ваши приказы состояли в том, чтобы убить любого, кто покинул остров, — напомнил ему Хищнозуб. — Ну, и кто же сразится со мной? Неужели это ты, Герик?

Он вспомнил, как играл с Гериком, когда они были молодыми детёнышами, вспомнил свои игры в охоту и детские драки, которые готовили их к взрослой жизни. Из них двоих Хищнозуб был меньше, но он сомневался в храбрости Герика, особенно когда у него было так мало подкрепления. Многие из его воинов всё ещё теснились на острове — они не могли покинуть его до вечера. Численный перевес был не на стороне Герика, и он знал это. Хищнозуб смотрел, как его смущённый взгляд скользил по Пантере.

— Почему ты стоишь рядом с ним, Пантера? — окликнул он её.

Она не ответила.

— Ты уже не сможешь вернуть прежний порядок вещей, Герик, — сказал ему Хищнозуб. — Твой вождь мёртв. Теперь есть птицы, которые могут нас убивать. Патриофелис говорил, что могут быть и новые звери, которые тоже смогут это сделать. Прежние союзы будут скоро бессмысленны. Мой клан может быть не единственным, кто открыл для себя вкус плоти. Живи по-старому, если хочешь, но не мешай нам. Мы будем делать то, что должны делать, чтобы оставаться сильными и живыми.

— Нет, — ответил Герик.

— Вы можете присоединиться к нам, — предложил Хищнозуб.

Другой фелид отступил назад, с отвращением мотая головой.

— Не стану. И не позволю вам пройти.

Он прыгнул.

Хищнозуб был готов к этому и бросился на Герика. Они столкнулись друг с другом и повалились на землю, царапаясь и кусаясь. Герик был тяжелее, сильнее, и не ранен, но его укусам недоставало намерения убивать. Хищнозуб увидел свой шанс и глубоко вонзил зубы в левое бедро Герика, готовый разорвать его. Он чувствовал, что его противник медлит. Хищнозуб не хотел наносить смертельную рану сородичу-фелиду, но смог бы это сделать, если нужно. Похоже, Герик почувствовал это, и обмяк. Он лежал неподвижно, хныкая в знак подчинения.

Хищнозубу было трудно заставить себя разжать челюсти, потому что его кровь бурлила, а по всем венам струилось желание сражаться. Наконец, он отпустил его и встал, глядя сверху вниз на Герика, глаза которого бегали в страхе.

— Встань, — сказал ему Хищнозуб. — Уходи. И не иди за нами.

Герик с трудом поднялся на ноги и увёл своих солдат вдоль береговой линии. Пантера осталась.

— Пойдёшь с нами? — спросил её Хищнозуб.

— Я всегда боялась тебя, — сказала она. — Твоя жажда мяса: я сочла её разрушительной, неестественной.

Он ощутил острую боль, вспомнив её выражение ужаса, когда она застигла его за пожиранием добычи в старом лесу.

— И я боялась, что однажды утром могла проснуться с такой же жаждой, — сказала она.

— И проснулась?

— Проснулась.

Хищнозуб мягко рыкнул от восхищения.

— Идём со мной, — вновь предложил он ей, и его сердце глухо стучало в груди.

Она шагнула ближе и облизала его раненую переднюю лапу.

— Да, — сказала она.

ГЛАВА 16. Бегущие-по-деревьям

— Разве вам не ясно, — сердито говорил остроносый зверь, — что для стольких ртов еды просто не хватит?

Сумрак с тревогой наблюдал, как раздражительное существо говорило Икарону и старейшинам, что они не могли поселиться здесь. Когда они впервые наткнулись на этот небольшой участок леса, деревья выглядели свободными. Но буквально через несколько минут после того, как они сели на ветви и обследовали охотничьи угодья, многочисленный клан альфадонов с бледно окрашенной шерстью словно материализовался из воздуха, прыгая по веткам, пользуясь длинными, тонкими хвостами, чтобы перескакивать с ветки на ветку.

— Этот лес, несомненно, может легко вместить и вас, и нас, — сказал Сол. — Ваша пища — плоды и семена…

— …И ещё насекомые, — прервал его альфадон, подёргивая своим влажным розовым носом. — Которых ваша орда будет красть в воздухе, не оставляя нам ни одного. А теперь уходите прочь! Это наша территория.

— В прошлом мы не были такими жадными по отношению друг к другу, — заметил Икарон.

— Оглянись-ка вокруг себя, рукокрыл, — сказал альфадон. — Теперь мир стал тесным местом. Если ты хочешь есть, тебе приходится защищать то, что у тебя есть.

— Я бы хотела куснуть его за хвост, — шепнула Сильфида Сумраку.

Сумрак не был настолько уверен, что рискнул бы это сделать, учитывая то, что альфадоны были очень сильно возбуждены. Когда они появились здесь в первый раз, он подумал, что эти существа выглядят кроткими, но теперь они начали толпой теснить рукокрылов, а из их узких полуоткрытых ртов доносилось шипение. Внезапно на них дождём посыпались орехи и сосновые шишки — их швыряли альфадоны, сидевшие на деревьях выше.

Сумрак взглянул на отца и увидел, как он покачал головой, отказываясь продолжать переговоры.

— Снова раскрывайте паруса! — крикнул он колонии, и в воздух взмыли сотни планирующих рукокрылов.

Прошло уже три дня с тех пор, как они покинули Гирокуса — три дня поисков нового дома, но совершенно безуспешных. Не все звери, с которыми им пришлось столкнуться, были столь же неприятными, как альфадоны, но смысл послания всегда был одним и тем же: их здесь не ждут.

Сумрак планировал рядом с Сильфидой. Ему было жаль, что он не может лететь, но Папа попросил его подождать, опасаясь, что его порхание могло бы настроить других зверей враждебно — хотя Сумрак и представить себе не мог, как можно быть ещё враждебнее, чем они уже были. В любом случае он делал всё, что просил Папа, а когда раз за разом забирался на деревья, то старался не забыть обещание отца, что снова начнёт летать, как только они найдут свой собственный дом.

— Нам нужно было бы остаться у Гирокуса, — пробормотала Сильфида, когда они с трудом карабкались на очередной ствол.

Сумрак неодобрительно взглянул на неё.

— Я не единственная, кто так думает, — сказала она. — И я имею в виду не только Нову. Я слышу разговоры. Многие рукокрылы уже устали от всего этого.

Сильфида знала, о чём говорила. С того момента, как они покинули колонию Гирокуса, она проводила больше времени в стороне от него и от Папы, скользя в воздухе и охотясь вместе с другими молодыми зверями, в том числе с Кливером. Однажды Сумрак даже видел, как она немного поговорила с Новой. Он всё сильнее ощущал, что сестра становится не такой преданной. Поскольку рана у Папы пока так и не зажила, а их будущее по-прежнему оставалось неопределённым, Сумраку хотелось, чтобы она была рядом с ним.

— Мы все устали от этого, — ответил он. — Но Папа хочет, чтобы мы нашли новый дом.

— Нам уже предлагали превосходный дом.

— Папа поступил правильно.

— Ему просто нужно было сказать Гирокусу то, что он хотел услышать, — шепнула Сильфида. — Даже если ему не хотелось так поступать.

— Так думает Кливер? — уточнил Сумрак. — Или, может быть, Нова?

— Это же просто слова, — настаивала Сильфида.

— Это не просто слова. Они что-то означают.

— Да неужели?

— Папа и Мама сделали великий шаг, когда вышли из Договора. Это сделало их иными. Это сделало их… лучше. Сделало, да.

— И насколько это важно сейчас? — нетерпеливо спросила Сильфида. — Ящеры исчезли. Всё закончилось. Разве не важнее найти прямо сейчас безопасный дом для всей колонии?

— Если бы Папа сказал, что сожалеет об этом, все подумали бы, что он и вправду сделал ошибку. Они подумали бы, что он был слабым. И как все уважали бы его после этого? Как бы он смог уважать самого себя?

Сильфида фыркнула.

— Да. Он думал только о себе, как обычно. Его гордость разрушила надежды всей колонии.

— Папа хотел отказаться от поста предводителя! — сердито напомнил ей Сумрак. — Это не гордость, Сильфида!

Сестра умолкла.

— Мы найдем какое-то другое место, — сказал он ей, — место получше.

Но его уже стала беспокоить мысль о том, что в этом новом мире для них уже не осталось свободного места. Хотя они были не единственными существами, искавшими себе новый дом. За последние несколько дней он успел увидеть много других групп мигрирующих животных; их взгляды были устремлены вдаль — туда, где их, наконец, будут ждать охотничьи угодья и безопасное место для жизни.

Он взглянул на Папу, следующего впереди, бок о бок с Австром. Сумрак обратил внимание, что в последнее время они проводили вместе больше времени, а по ночам часто потихоньку беседовали. Он пробовал слушать их, но они всегда ухитрялись оказаться за пределами слышимости. Он ревниво относился к тому, сколько внимания внезапно стало уделяться его самому старшему брату, но это ещё и волновало его.

О чём же они говорили?

Сумрак продолжал движение, планируя и лазая вместе с остальными рукокрылами его измученной колонии. Они двигались на север. Папа сказал, что не было смысла пытаться воссоединиться с их исходной колонией. Их просто изгнали бы ещё раз. Им нужно было продолжать двигаться, пытаться найти место вдали от любых других рукокрылов, место, где их не знали. «Место, где мы можем избавиться от грехов нашего прошлого», как услыхал Сумрак от печально бормотавшей Новы.

Долгий день подходил к концу. Когда лес изменился, это произошло настолько плавно, что лишь через какое-то время Сумрак — а также любой из остальных рукокрылов — понял, что они внезапно оказались единственными существами на деревьях.

Вначале это чувство было знакомым и приятным, очень похожим на то, как всё было на их острове, но позже Сумрак стал ощущать страх от этой тишины. Её нарушали лишь случайное чириканье птиц, жужжание насекомых и шелест листьев на ветру.

Икарон объявил остановку, и колония расселась на ветвях; кто-то чистился, другие искали воду или пищу.

Сильфида отправилась на охоту. Сумрак спланировал к своему отцу. Он никогда не отлучался от него слишком далеко с тех пор, как они покинули остров.

Всякий раз, когда отец надолго пропадал из его поля зрения, Сумрак впадал в панику. Он не мог точно сказать, боялся ли он того, что может случиться с ним самим, или же с его отцом.

Каждую ночь, пока Сумрак спал, он надеялся, что рана его отца заживёт к утру. Но этого не происходило. Если утро было хорошим, она выглядела без изменений, а если плохим, то хуже, чем была. Но сейчас глаза Икарона выглядели вздутыми и покраснели. У его шерсти появился резкий запах, который не нравился Сумраку. За последние два дня его здоровье заметно ухудшилось, и он значительно чаще объявлял остановки для отдыха.

Сумрак знал, что лучше не спрашивать его, всё ли с ним в порядке. Его ответ всегда был одним и тем же, и Сумрак чувствовал, что терпеть ложь становится всё труднее и труднее. Чтобы поправиться, Папе следовало бы дольше отдыхать, но в данный момент это казалось невозможным.

— Это место выглядит весьма неплохим, — с надеждой сказал Сумрак. Он не понимал, почему оно было заселено не так плотно, но в данный момент причины его не интересовали. Здесь было множество высоких деревьев и огромное количество насекомых, судя по тому, что они видели и слышали.

Небольшое тёмное существо скрылось с глаз на ближайшем дереве. Сумрак слышал шлёпанье шагов и звуки, похожие на шёпот. У него покалывало в шерсти. Он взглянул на отца и увидел, что он также смотрел и слушал.

Краем глаза Сумрак заметил, что нечто двигалось на другом дереве. Он резко повернул голову. Что-то быстро мелькнуло на ветке и исчезло едва ли не до того, как он смог сфокусировать на нём свои глаза. Ему показалось, что это было нечто, бегающее не на четырёх ногах, а на двух. Секундой позже существо появилось из-за ствола и торопливо побежало по ветке у всех на виду.

Это был зверь с серебристой шерстью, размером вдвое крупнее рукокрыла. Его задние ноги были длиннее, чем передние, и хотя он фактически передвигался на всех четырёх лапах, создавалось странное впечатление, будто он шёл только на задних лапах. Существо остановилось и село на свой зад, сложив руки вместе и переплетя пальцы. Пушистый хвост раскачивался из стороны в сторону. Сумрак никогда и ни у одного зверя не видел таких больших глаз: огромные тёмные луны с бурой радужной оболочкой и крупными зрачками. Большие уши с белыми кончиками торчали с небольшим наклоном по бокам его головы.

И внезапно все деревья вокруг них наполнились множеством этих существ, появившихся, словно из ниоткуда, рядами усеявших все ветви и глядящих на рукокрылов. Они совсем не казались агрессивными, а лишь любопытными, но Сумрак не мог не заметить, что его колония была полностью окружена.

— Это бегущие-по-деревьям, — сказал ему отец, а затем выкрикнул слова приветствия.

Одно из этих проворных существ соскочило с ветки и нетерпеливо подбежало к Икарону. Последовал обычный ритуал любезного обнюхивания.

— Я Адапис, — сказал бегущий-по-деревьям. — Добро пожаловать в наш дом.

— Спасибо. Я Икарон, предводитель этой колонии.

Бегущий-по-деревьям с интересом разглядывал рану на плече Икарона, и явно был сильно взволнован её состоянием.

— В неё попала инфекция. Но я могу излечить её. Позволите?

Не дожидаясь ответа, он обернулся к нескольким другим бегущим-по-деревьям, которые сидели ближе всех:

— Соберите ингредиенты! Здесь необходимо лечение.

— Ты очень любезен, — сказал Икарон.

Сумрак не знал, как это существо, возможно, смогло бы вылечить рану у Папы. Раны либо залечивались сами собой, либо уже не залечивались. Всё, что можно было сделать — это держать их в чистоте. Но что сверх того мог сделать этот бегущий-по-деревьям? Но Папа, похоже, верил его словам.

— Пожалуйста, скажи своей колонии, что они могут охотиться здесь, сколько душе угодно, — сказал Адапис. — Думаю, вы увидите, что у нас полно съедобных насекомых.

В течение нескольких минут вернулись другие бегущие-по-деревьям; в их пальцах были зажаты кусочки коры и листьев.

Сильфида села рядом с Сумраком.

— Что тут происходит? — прошептала она.

— Они говорят, что могут излечить рану Папы.

Он с изумлением наблюдал, как Адапис взял тонкий кусочек коры обеими руками и мелко порвал его. Его пять тонких пальцев были удивительно ловкими. Сумрак никогда не видел ни одного животного, которое держит или рвёт что-нибудь так легко. Адапис сунул кору себе в рот и разжевал, и одновременно собрал высушенные листья, измельчил их и насыпал маленькой кучкой. Затем он выплюнул кору на листовую пыль, своими ловкими пальцами смешал всё это вместе и сгрёб обратно в рот, чтобы снова быстро пережевать. Когда все приготовления закончились, Адапис шагнул ближе к Икарону и начал выплёвывать зелёную пасту на его рану.

— Думаешь, это действительно может помочь? — испуганно шепнула Сумраку Сильфида.

Сумрака передёрнуло. Зелёная слизь, стекающая изо рта у Адаписа, выглядела очень похожей на тот мерзкий гной, который уже сочился вокруг раны Папы.

— Не волнуйся, — сказал Адапис после осмотра раны. — Паста будет бороться с инфекцией и поможет глубокой ране заживать быстрее. Ты должен довериться нам. Мы многое знаем о том, что могут сделать растения.

— Это уже начало успокаивать, — сказал Икарон, закрыв глаза и вздохнув.

— На закате мы снова очистим рану и дадим ещё снадобья.

— Спасибо, Адапис, — ответил Икарон.

— И что важнее всего, тебе нужен отдых. Ты и твоя колония — вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.

Проведя много дней лицом к лицу со своими страхами, Сумрак почувствовал трепет облегчения и благодарности.

Папа быстро заснул. Обычно он никогда не спал днём, и Сумрак понял, насколько сильно он утомлялся и болел в последние дни, заставляя себя двигаться вперёд.

— Давай, поохотимся, — предложила Сильфида.

Сумрак был голоден, но ощущал странную нервозность, покидая Папу. Всю свою жизнь он полагал, что заботливые глаза отца всегда будут приглядывать за ним, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает — и колонии тоже. Но сейчас эти глаза были закрыты, и он выглядел таким уязвимым, что Сумрак чувствовал, что должен был приглядывать за ним.

— Он останется здесь же, когда мы вернемся, — сказала Сильфида. — Идём же.

Сумрак сказал себе, что совершает глупый поступок, но неохотно последовал за ней.

Охота была превосходной. Во всяком случае, насекомых было даже больше, чем на острове, и не требовалось особых усилий, чтобы их поймать. Казалось, что у здешних козявок было мало опыта встреч с воздушными хищниками.

Конечно, бегущие-по-деревьям явно не питались ими, предпочитая плоды и семена, которые росли на деревьях, а особенно — личинок и корни, которые они выкапывали из земли своими ловкими руками. Похоже, они действительно обладали большими знаниями обо всех растениях в своём лесу, и Сумрак видел, как они смешивают их и пережёвывают в пасту, прежде чем съесть. Он даже слегка побаивался их. Только представить себе — как знать всё это; только представить себе, что можно что-то делать собственными руками.

Он взглянул на Сильфиду. Было так хорошо, когда она парила рядом. Он тосковал без неё.

— Почему ты так долго сторонилась меня? — спросил он её, когда они лезли вверх по стволу.

— Не знаю, — она промолчала. — Я сердилась на Папу за то, что он не разрешил нам остаться с Гирокусом. А потом мне было так тяжело видеть его таким слабым и слабеющим всё больше и больше. Я не хотела этого видеть. Я боялась, что он собирался умирать.

Когти её задних лап царапнули по коре, и Сумрак понял, что она дрожит. Он поднялся к ней и прижался мордой к её щеке и плечу.

— Теперь всё в порядке, — сказал он. — Они его подлечат.

Её голос был таким тихим, что он едва мог расслышать:

— Хочу, чтобы Мама вернулась.

Это были всего лишь четыре слова, но они тоже заставили Сумрака заплакать. Он прикладывал все усилия для того, чтобы держать под замком свои мысли о ней, потому что они лишь причиняли ему боль — самую настоящую физическую боль в его теле, напоминая о том, что он никогда больше не сядет у неё под боком.

— Я их ненавижу, — яростным голосом сказала Сильфида, — этих фелид. Они отняли у нас всё.

— Мы найдём новый дом, — ответил Сумрак.

— Я не хочу себе другой дом, — сказала она, — я хочу вернуть наш старый.

— Однажды так и будет.

— Я хочу, чтобы всё снова было, как раньше.

— Я тоже.

Он привык к тому, что она открыто выражает гнев, но не свою неприкрытую печаль, и это вызвало у него сильнейшее желание исправить порядок вещей — и столь же сильнейшее расстройство из-за того, что он был не в силах этого сделать.

Сильфида сделала глубокий вдох и продолжила лезть вверх, явно не желая больше говорить об этом. Сумрак полез за ней, и вдруг заметил, что с ветки наверху за ними с наивным любопытством наблюдали три молодых бегущих-по-деревьям. Один из них приветствовал их и представился как Ходок. Сумрак был рад возможности поговорить с ними. Они выглядели настолько доброжелательно, что его природная стеснительность практически полностью испарилась.

— Я бы очень хотел уметь планировать по воздуху, — сказал Ходок.

Сумрак усмехнулся.

— А я бы очень хотел, чтобы у меня были руки, как у тебя.

— Правда? — спросил Ходок и осмотрел свою левую руку так, словно никогда раньше её не видел.

— Вы можете очень хорошо держать предметы, — сказал Сумрак. — Это должно быть очень полезным умением.

— Думаю, что да. Но вы умеете парить в воздухе. А это почти так же хорошо, как настоящий полёт.

Сумрак бросил быстрый взгляд на Сильфиду, чтобы убедиться в том, что она не собирается сболтнуть, что он и вправду умеет летать.

— А можно, я посмотрю ваши крылья? — вежливо попросил Ходок.

— Паруса, — поправила его Сильфида. — А вы что, раньше никогда не видели рукокрылов?

— Может быть, и было разок, — неопределённо ответил Ходок. — Но я не думаю, что они надолго задержались тут.

Сумрак любезно расправил свои паруса. Ходок с большим интересом изучил выпуклости его руки и пальцев на их нижней стороне.

— Они похожи на руки, — взволнованно сказал Ходок, — но только с очень длинными пальцами и кожей между ними.

Он поглядел сначала на Сильфиду, а потом опять на Сумрака.

— Но из-за чего твои так сильно отличаются от тех, что у остальных?

— Ты, наверное, какой-нибудь уродец? — спросил один из попутчиков Ходока.

— Помолчи уж, Холмик, — ответил Ходок своему другу.

— Просто я другой, — ответил Сумрак.

— Я бы предпочёл иметь паруса, чем руки, — решил Ходок.

Сумрак улыбнулся, наблюдая за добродушной импульсивностью бегущего-по-деревьям, но сам он никогда не смог бы представить себя кем-то другим, чем он есть на самом деле. Единственное, о чём он жалел — то, что он должен был скрывать то, что в действительности могли делать его паруса.

— А правда, что вы всё время едите только козявок? — спросил третий детёныш, до этого молчавший.

— Главным образом — да, а в чём вопрос? — осторожно ответила Сильфида, словно стараясь избежать недоразумений.

— А разве это не надоедает?

— Кругом же полно козявок, Попрыгун, — сказал Ходок таким голосом, будто его друг был глуповат. — Они, наверное, едят сотни козявок каждый день.

— На самом деле даже тысячи, — сказал Сильфида.

Услышав это, Попрыгун слегка скривился.

— Мы также поедаем семена и растения, — добавил Сумрак, не желая казаться слишком оторванным от жизни.

— А вы когда-нибудь пробовали вот это? — спросил Ходок, показав удлинённый зелёный лист, который он прятал, очевидно, у себя за спиной. Лист был покрыт сетью мелких жилок и обладал слегка зазубренным краем. В его глазах блеснул озорной огонёк.

— Не думаю, — ответил Сумрак. — Нет.

— Ты должен это попробовать, — сказал Холмик. — Ходок, передай его сюда.

Ходок воровато огляделся и откусил крохотный кусочек, прежде чем передать его Холмику, который сделал то же самое. Попрыгун хихикнул и тоже начал жевать небольшой кусочек.

— Что это? — с подозрением спросил Сумрак.

Шёпот Ходока был едва слышным:

— Это чай.

— Такой рос повсюду вокруг нашего старого леса, — немного задумчиво сказала Сильфида.

— Но вы хоть раз его пробовали? — спросил Холмик. Его глаза казались немного больше, чем раньше, а пальцы ног барабанили по коре.

— Это не совсем то, что когда-либо ели рукокрылы, — признал Сумрак.

— Стыдно, очень стыдно, — скороговоркой ответил Ходок. — Это и вправду здоровская штука.

— Нашим родителям не нравится, когда мы это едим, — согласился Попрыгун. — Они говорят, что это делает нас слишком бестолковыми.

— Слишком беспокойными, — поправил его Ходок.

— Трудно заснуть, — добавил Холмик; его глаза бегали из стороны в сторону. — Но это довольно забавно, пока не пройдёт.

Теперь все трое молодых бегущих-по-деревьям раскачивались на ветке вверх-вниз, словно не могли держать своё тело ровно.

— Попробуйте чуток, — предложил Ходок, помахивая листом перед Сумраком. Сумрак пребывал в нерешительности, помня о том случае с грибом. Ему больше не хотелось устрашающих видений.

— Я попробую немного, — сказала Сильфида. Она наклонилась вперёд и откусила часть листа. Бегущие-по-деревьям посмотрели друг на друга, открыв рот от удивления.

— Это было много! — сказал Холмик.

— Наверное, тебе не стоило откусывать так много, — заметил Ходок.

Сильфида пожала плечами:

— И что же тогда со мной будет? Я, что, начну летать?

Ходок и его друзья весело расхохотались. Сумрак с тревогой глядел на сестру. Она сильно махала своими парусами.

— Наверное, прямо сейчас я взлечу! — сказала она и повернулась к Сумраку.

— Наверное, всё, что мне было нужно — это несколько листиков чая!

Несомненно, она махала парусами очень быстро, и Сумраку стало интересно, шутила ли она, или же действительно пыталась летать. На секунду он захотел, чтобы она взлетела с ветки, чтобы присоединиться к нему в воздухе. Но даже сейчас её усилия были не более успешными, чем раньше, и он ощутил приступ печали. Детёныши бегущих-по-деревьям, однако, думали, что это было очень смешно, и скакали вверх-вниз по ветке, подгоняя её.

Вскоре, однако, его сестра устала от махания парусами и начала просто метаться туда-сюда по ветке. Бегущие-по-деревьям подпрыгивали, соревнуясь, кто сможет сделать это выше остальных.

— Сумрак, попробуй немного чая, — сказала ему Сильфида. — Это действительно поднимает дух.

— Нет уж, спасибо, — ответил он.

Сильфида огляделась так, словно с ней прямо сейчас что-то случилось.

— А почему в этих местах всё так тихо? — спросила она бегущих-по-деревьям. — Здесь только вы и живёте. В других местах живёт куда как больше зверей.

— Много кто заходил в эти места, — ответил Холмик, — но никто не оставался надолго.

Он подскочил, схватился ловкими пальцами за ветку над собой, покачался на ней, а затем отпустил.

Сумрак заметил, что Ходок явно знал какую-то тайну, но такую, которая так и лезла из него. Бегущий-по-деревьям понизил голос, хотя по-прежнему говорил довольно громко.

— В лесу живёт чудовище, — сказал он.

— Это просто болтают, — моргая, ответил Попрыгун.

— Нет, я его видел.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал! — заметил Холмик. — И когда же?

— Ну, ладно, я его только слышал. Однажды ночью, — быстро ответил Ходок.

Сумрак поглядел на Сильфиду, которая в изумлении навострила уши. Ему стало интересно, действительно ли бегущие-по-деревьям такие болтливые, или же просто чай развязал им языки.

— И что же это за чудовище? — поинтересовалась Сильфида, непрерывно складывая и расправляя свои паруса.

— Оно большое, — уверенно ответил Ходок. — У него голос большого существа. Оно отпугивает многих из существ, но никогда не тревожит нас.

— Нас оно не напугает, — сказала Сильфида.

— Ну, ещё оно живёт далеко от нас, — добавил Ходок, и сейчас его голос звучал не так уверенно. — Никто и никогда не видел его. Но в любом случае, именно поэтому здесь живёт не так много животных. Они боятся. Но мы знаем, что здесь безопасно.

Сумраку стало интересно, знал ли Ходок, о чём болтал, и он решил, что нет. Вероятно, он просто пересказывал им какую-то историю, которую взрослые рассказывали своим детёнышам, чтобы те не убегали далеко в лес. Конечно, если бы поблизости жило настоящее чудовище, бегущие-по-деревьям не устроили бы здесь такую большую и довольную жизнью колонию.

— И если вы не боитесь, то, наверное, вы тоже сможете тут жить, — сказал Ходок. Затем он разбежался, перепрыгнул на соседнее дерево и поскакал прочь вместе с друзьями. — Мне нравятся рукокрылы!

Сумрака тронула его невинная искренность. Дом бегущих-по-деревьям действительно был похож на идеальное место, и он не мог отказаться от мысли, что это место может стать ещё и их домом.

Когда Хищнозуб первый раз убил на материке, он предложил добычу Пантере. Отойдя в сторону, он с надеждой смотрел на неё. Она обнюхала труп, тронула его лапой, а затем без всяких колебаний умелым движением разорвала шерсть и кожу и содрала с рёбер окровавленной мясо. Хвост Хищнозуба дёрнулся от удивления.

— Ты уже не в первый раз ешь мясо, — сказал он ей.

Она облизнула шерсть вокруг своего рта.

— Нет. После того, как ты ушёл от нас, я несколько раз охотилась.

— И тебя ни разу не поймали на этом? — с удивлением спросил он.

Пантера мурлыкала от удовольствия.

— Я было осторожнее, чем ты. Я уходила дальше за границы наших владений. Я не хотела, чтобы меня выгнали.

— Ты хотела остаться среди Рыщущих у Патриофелиса?

— Я была не такой храброй, как ты — или же не такой безрассудной. Мне нравилось быть в безопасности среди Рыщущих, и я думала, что могла продолжать тайком удовлетворять свою тягу к мясу.

Хищнозуб взглянул на неё с ещё большим уважением, к которому, однако, примешалась и некоторая осторожность. Кому же она предана на самом деле?

— А ты смогла бы убить меня, — спросил он, — если бы это приказал Патриофелис?

Она отвела глаза.

— Ничего этого не потребовалось бы, если бы ты остался с нами. Ты мог бы соврать Патриофелису и успокоить его. Тогда у нас было бы больше времени, чтобы получить поддержку среди Рыщущих. Мы могли бы вынудить Патриофелиса измениться — или же свергнуть его. Тогда ты стал бы вождём сотен зверей, а не нескольких дюжин.

— Такая нечестность — не в моей природе.

— Нечестность, или всё же дальновидность? — переспросила она.

— Я всегда действовал так, как должен был, и принимал последствия своих действий. Те, кто был способен поступать так же, пошли за мной. Только так и можно построить сильный клан.

— Тогда, наверное, я не из твоего клана, — сказала Пантера, и её глаза сверкнули с упрёком.

Хищнозуб никогда не видел у неё такого настроя, и это его раздражало — и ещё очень заинтриговало.

— Ты сама должна это решить, — сказал он ей.

Она подошла к нему и толкнула своей головой его голову.

— Теперь ты — мой единственный вождь, — ответила она.

Хищнозуб вёл своих Рыщущих на север. Всего их было семнадцать. Раненая передняя лапа медленно заживала, хотя он всё ещё хромал. Когда рядом с ним была Пантера, он ощущал безграничную силу и уверенность.

Добычи было много, как никогда. Мир действительно менялся: он никогда не видел, чтобы по лесам бродило так много зверей. Похоже, что многие из них искали лучше охотничьи угодья; другие утверждали, что бежали, спасая свои жизни. Когда вокруг было так много живых существ, Хищнозубу и его Рыщущим было легко скрыть путь своего движения. Даже после того, как их замечали за убийством, всё, что им было нужно — просто двигаться вперёд ещё с полдня, и их вновь не знал никто вокруг.

С каждым днём Хищнозуб всё меньше и меньше заботился о том, чтобы скрывать их наклонности. Пусть все знают, кто они такие, и чем занимаются. Теперь никто не посмел бы остановить их, особенно после того, как повсюду разнеслись новости о том, что Патриофелис не сумел отправить их в ссылку. Их боялись.

— Как ты думаешь, что случится со старым кланом? — спросил он Пантеру.

— Он распадётся со смертью Патриофелиса. Герик — это не вождь.

Хищнозуб фыркнул в знак согласия.

— Они разбредутся. Может быть, пути некоторых из них пересекутся с нашими, и они попросят, чтобы мы пустили их к себе, — он внимательно посмотрел на неё. — Ты не жалеешь, что ушла?

— Нет, — ответила она.

Теперь он видел, что она тоже охотится, и, как он и предполагал, делала это просто превосходно, хотя он ещё много чему смог бы её поучить. Когда он смотрел, как она ест, это принесло ему величайшее удовольствие — и ещё облегчение. Она была одной из них.

— Та птица назад на острове, — спросила она. — Что это за тварь?

Шерсть Хищнозуба встала дыбом:

— Раньше я никогда таких не видел. Это что-то новое.

С тех пор он всё время следил, не появятся ли они, особенно на рассвете. Он помнил огромные глаза чудовища и спрашивал себя, могли ли они видеть ночью. Но он больше не видел птиц этого вида, хотя только однажды, вдалеке, ему послышался, как он думал, жуткий печальный крик этих птиц.

— Им достаточно легко убить нас, — заметила Пантера.

— Они захватили нас врасплох, — гордо ответил Хищнозуб. — Но этого больше не случится. Мы будем осторожны. Я легко смог убить одну из них.

Она вопросительно подняла свои уши, но он не стал брать свои смелые слова обратно. Само существование этих птиц постоянно висело в его мыслях чёрной тучей. Откуда они пришли? Иногда, перед сном, он думал об их клювах, когтях и бесшумно машущих крыльях, но был уверен, что это не идёт ни в какое сравнение с его мускулами, когтями и зубами.

Большую часть утра они двигались по постепенно поднимающейся местности, и на подходе к вершине его Рыщущие уже медленно плелись.

Долгое путешествие наполняло Хищнозуба радостью. Оно напоминало ему о тех днях, когда он вместе с Пантерой охотился за гнёздами ящеров и проходил долгие мили, чтобы отыскать их.

На самом гребне холма они остановились. Земля перед ними раскинулась широкой долиной. На дне её по густому подлеску бежал быстрый ручей. «Здесь в изобилии есть корм для мелких наземных зверей», — подумал Хищнозуб. На обоих склонах долины росли густые деревья, многие из которых были усеяны плодами, наполнявшими воздух приятным ароматом.

Он разглядел множество древесных животных. Кора деревьев выглядела мягкой и хорошо подходила, чтобы цепляться за неё когтями, а ветви переплетались, образуя в кроне дерева тропы для его фелид.

Хищнозуб замер, разглядывая открывшийся ему вид. Он ощущал такое удовлетворение, какого не помнил с тех пор, как уничтожил последнее гнездо ящеров.

Его душу наполнил покой, и он почувствовал, что теперь его жизнь принадлежит только ему. Здесь были вода, укрытия и изобильная добыча.

— Это место, — объявил он, — будет нашим новым домом.

ГЛАВА 17. Пир

Ночью Сумрак проснулся от крика, раздавшегося вдали. Он напрягся всем телом, готовый спасаться бегством. У него заболел живот. Дрожа, он подполз к краю ветки, пытаясь вспомнить, откуда донёсся звук. «В лесу живёт чудовище». Детская фраза Ходока внезапно стала казаться ужасающе вероятной.

Он испустил долгие потоки звука, но не уловил никаких признаков движения среди деревьев. Он вслушивался, надеясь, что не услышит ещё одного вопля, значительно ближе по сравнению с первым. Но сейчас в лесу было тихо. Он снова устроился спать, пульс замедлился. Сильфида по-прежнему спала, и отец тоже. Поглядев на умиротворённое выражение их морд, он и сам постепенно задремал.

Когда он проснулся, было уже утро, и его отец копошился рядом с ним.

— Как дела? — спросил Сумрак.

— Уже лучше, — ответил Папа, и на сей раз Сумрак поверил ему. Он явно выглядел лучше отдохнувшим. Он счистил с себя твёрдую зелёную корку припарки, а сама рана казалась уже меньше и не такой воспалённой.

— Адапис оставил для меня составные части снадобья, — сказал Папа, кивнув в сторону кучки раскрошенных листьев и коры. — Ты бы смог его приготовить?

Сумрак кивнул и с некоторым трепетом начал жевать кору. Её вкус был горьким, но не неприятным.

— Как ты думаешь, каким образом они узнали всё это? — спросил он с полным ртом.

— Случайно, в некотором роде. Они едят множество разных растений. Через какое-то время, думаю, они обнаружили те растения, которые могли лечить.

Сумрак смешал кору с листьями, пережевал их снова, и выбрызнул смесь изо рта на рану отца. Икарон благодарно забормотал.

— Спасибо, Сумрак.

Сумрак выплюнул остатки и облизал мокрые от росы листья, чтобы очистить рот от вкуса снадобья.

Он был настолько доволен тем, что отцу стало лучше, что не счёл нужным рассказывать о ночном крике. Из-за него больше никто не проснулся. Вероятнее всего, это просто какое-то ночное животное защищало свою территорию или боролось за пищу. Ночью звуки всегда казались громче и страшнее.

Он отправился на охоту, а когда убедился, что его никто не видел, полетел. Он не хотел, чтобы бегущие-по-деревьям внезапно обернулись против него после того, как проявили такое гостеприимство по отношению к его колонии. Но ему нужно было летать.

Его настроение улучшалось с каждым взмахом парусов. Отец выздоравливал, колония пока была в безопасности. Вскоре они обретут новый дом — возможно, прямо здесь. В полёте он охотился, схватывая насекомых прямо в воздухе. Сев на ветку, он огляделся вокруг. Этот лес был красив; кора деревьев была гладкой и окрашенной в цвет розоватого песка, уложенного как бы волнами. Солнечный свет играл на листьях и нагревал подлесок в некоторых местах. Он уже с трудом представлял себе, насколько далеко улетел от остальных.

Внезапно до него донёсся сильный запах помёта, заставивший его ноздри вздрогнуть. Специфический запах был ему незнаком, но, судя по его интенсивности, он было сравнительно свежим. Он спрыгнул с ветви и подлетел поближе. Не нужно было далеко идти, чтобы найти его источник: кучу длинных сероватых кусков испражнений у основания дерева. Их огромный размер напугал его. Это явно оставило немаленькое животное.

С одной стороны от кучи помёта он увидел растерзанный труп наземного зверя, ободранный почти до костей. Обеспокоенный эти, Сумрак огляделся, но не увидел никаких признаков присутствия хищника.

Он взвился в воздух и полетел назад, чтобы сообщить об этом отцу.

— Знаешь ли ты о большом хищнике, который живёт неподалёку? — спросил Адаписа Икарон. — Мой сын видел чей-то помёт.

Сумрак наблюдал за реакцией Адаписа. Тот слушал внимательно, но не выглядел обеспокоенным.

— Как это всё выглядело? — спросил Адапис Сумрака.

Он описал увиденное как можно лучше.

— Наверное, ты зашёл слишком далеко от наших деревьев, — сказал Адапис.

Сумрак кивнул. Он летел, и было трудно подсчитать расстояние.

— У нас есть достаточные основания придерживаться нашей части леса, — сказал Адапис твёрдо, хотя и без явной недоброжелательности. — Дальше в лесу водятся более крупные звери, и некоторые из них поедают мясо, но по какой-то причине они никогда не рисковали заходить на нашу территорию. В другой раз не стоит уходить так далеко и в одиночку.

— Не стану, — ответил Сумрак.

Адапис повернулся к его отцу.

— Ты когда-нибудь ел такой плод? — спросил он, держа в одной из своих рук маленькую ягоду. Сумрака всё ещё восхищало то, как легко бегущие-по-деревьям могли схватывать предметы. Это всякий раз заставляло его чувствовать себя неуклюжим.

Адапис положил ягоду на кору перед ними, и Папа нагнул голову, чтобы попробовать её.

— Отведай-ка это, Сумрак, — пригласил его отец.

Сумрак видел эти ягоды с пурпурным оттенком, растущие на крепких лианах по всему лесу. Плод был не из тех вещей, которые часто едят рукокрылы, но он был сочным и сладким, а ещё утолил его жажду. Он отщипнул зубами ещё кусочек.

— Он очень даже неплох, — с воодушевлением сказал он.

Адапис усмехнулся:

— Возможно, это нечто такое, что вы можете добавить в свой рацион? — и он взволнованно добавил:

— Мы закатим пир! Позвольте, мы представим вам некоторые новые виды пищи. Несомненно, мы можем многому научиться друг от друга.

— Нас же слишком много, Адапис, — ответил Икарон. — Это предложение очень любезно с вашей стороны, но потребуется очень много поработать.

— Ничуть, ничуть, — настаивал Адапис. — Позвольте нам сделать это для вас. Принять вас. Возможно, нам удастся убедить вас сделать наш лес вашим новым домом. Мы были бы счастливы получить в вашем лице друзей и союзников. Мир большой, и нам всем всего хватит.

Весь этот и следующий день бегущие-по-деревьям пребывали в состоянии сильнейшего возбуждения, деловито собирая плоды и семена с деревьев, и личинок и коренья из подлеска. Сумрак наблюдал за этим, в восторге от их способности работать. Они перенесли всю свою пищу в то место, которое они называли древом пиршеств, и которое находилось довольно далеко от тех мест, где у них были устроены собственные гнёзда. Это дерево обладало многочисленными низко отрастающими ветвями, которые были плоскими и широкими, и на них бегущие-по-деревьям длинными рядами разложили собранную еду. Молодняк бегущих-по-деревьям с голодными глазами подходил поближе, но лишь для того, чтобы старшие прогнали их прочь.

— Нам, что, придётся всё это съесть? — спросила Сильфида, планируя мимо дерева на пару с Сумраком.

— Многих из этих вещей я никогда раньше не видел, — сказал Сумрак. — Но ты видишь те фиолетовые ягоды, вон там? Вчера я попробовал одну, и она действительно оказалась хороша.

Сильфида хрюкнула: эти слова её явно не убедили.

— Сегодня не ешьте слишком много козявок, — окликнул их один из бегущих-по-деревьям. — Приберегите свой аппетит для пира вечером!

— А что, если нам не понравится еда? — спросила Сильфида.

Планируя мимо них, Нова услыхала её слова.

— Цыц, — резко сказала она. — Мы должны есть. Мы не хотим оскорбить наших хозяев. Это знак особого гостеприимства, подобного которому я никогда раньше не видела. После того, как нам отказали в этом наши собственные сородичи, эти незнакомцы предлагают нам новый дом.

* * *

В самом конце дня бегущие-по-деревьям почти завершили свои приготовления и начали звать рукокрылов на древо пиршеств. Сумрак заметил, что Ходок и его друзья с несчастным видом сидят возле своих гнёзд.

— А разве вы не придёте на пир? — спросил Сумрак.

— Не приглашали нас, — ответил Ходок.

— И вообще ни одного из детёнышей, — добавил Попрыгун.

— Похоже, что это несколько несправедливо, — заметил Сумрак.

— Я сказал точно так же, — согласился Ходок. — Но они не слушали.

— Это устроено вообще не для бегущих-по-деревьям, — печально сказал Холмик. — Это всё только в вашу честь.

— А давайте, сходим и добудем несколько листьев чая? — предложил Попрыгун, и эта идея, похоже, нашла поддержку у них у всех.

— Наслаждайтесь пиром, — сказал Ходок Сумраку.

Сумрак спланировал к древу пиршеств. Когда он добрался до него, на ветвях уже рассаживались рукокрылы. Он поднялся повыше, желая получить обзор получше, чтобы найти Сильфиду и отца. Он взглянул на роскошную выставку плодов, семян и листьев, разложенных вдоль ветвей. Холмик был прав: похоже, сюда пригласили очень немногих бегущих-по-деревьям. Сумрак увидел Адаписа, который метался туда-сюда, приглядывая за последними приготовлениями. Бегущий-по-деревьям начал карабкаться по дереву в его сторону, но остановился несколькими ветвями ниже поговорить с двумя другими сородичами. Он явно не заметил Сумрака. Однако когда бегущие-по-деревьям придвинулись поближе друг к другу и склонили головы, внимательно слушая, это заставило Сумрака инстинктивно отползти в тень. Он явно не рассчитывал увидеть таких вещей. Хотя он прислушивался изо всех сил, ему удалось уловить лишь последнюю фразу:

— Пришло время её пригласить, — произнёс Адапис. — Идём со мной.

Сумрак понял, что эта самка должна быть важной персоной, но он ничего не слыхал о каком-либо специальном госте. Теперь стало ясно, что у Адаписа был какой-то собственный секрет. Его пальцы нервно шевелились, а глаза казались ещё шире, чем обычно. Трое бегущих-по-деревьям отправились в путь — но не в сторону своих гнёзд. Они направились дальше в лес. Сердце Сумрака колотилось. Он предполагал, что этот гость был другим бегущим-по-деревьям, но, похоже, это было не так. Кем она была? Никем не замеченный, Сумрак последовал за ними.

Планируя, он двигался совершенно беззвучно, махая крыльями только для того, чтобы держаться на высоте. Адапис и двое его спутников целеустремлённо бежали по деревьям. Они знали, куда идти. Через тридцать минут Сумрак услышал, как нечто большое движется в дальнем лесу, а ветерок донёс до него густой запах мяса и экскрементов. Он едва не захотел окликнуть и предупредить Адаписа, но бегущие-по-деревьям наверняка ощутили зловоние и фактически двигались прямо к его источнику.

— Она прямо впереди, — услышал Сумрак слова Адаписа, сказанные его спутникам. На ветке, примерно в двадцати футах над подлеском, Адапис и двое других бегущих-по-деревьям, наконец, остановились и сели на зады, глядя вниз. Сумрак спланировал к ним настолько близко, насколько позволяла его смелость, но густая листва по-прежнему не давала ему увидеть то, на что смотрели бегущие-по-деревьям. Руки Адаписа нервно скрючились.

Существо заговорило.

— Вы готовы к моему приходу?

Голос был крайне странный, чем-то похожий на тот сдавленный визг, который заставил встать дыбом шерсть Сумрака.

— Да, пир почти готов, — ответил Адапис.

— Достаточно обильный пир, я надеюсь.

— Конечно, да.

Он заметил, что Адапис ни разу не отвёл глаз от существа. Иногда он вздрагивал, а его ноздри подёргивались, без сомнения, от того запаха, которое распространяло вокруг себя это существо. Правда ли, что они пригласили её на свой пир? Никто не смог бы есть, когда в воздухе висит такое зловоние. Сумрак вытянул шею, напрасно пробуя разглядеть эту странную гостью хотя бы частично.

— Последний раз еды было мало, — провизжало зловонное существо.

— Прости, что это вызвало твоё недовольство. На этот раз, обещаю, угощение будет гораздо более щедрым. Я уверен, что это доставит тебе огромное удовольствие.

— Ради вашей же пользы, надеюсь, что это так. Помните, что вы находитесь в безопасности до тех пор, пока соблюдаете наше соглашение.

— Конечно.

— Вы кормите меня. Я защищаю вас.

— Приходи ровно на закате. К тому времени мы будем готовы.

— Приду.

Отвратительный голос ничего больше не сказал, и Адапис, не теряя времени даром, развернулся и поскакал в сторону дома. Сумрак забился поглубже за свою завесу из листьев, прижимаясь к коре. Он подождал ещё несколько мгновений, пока бегущие-по-деревьям проходили мимо, а затем полетел обратно к древу пиршеств. Он оказался бы там быстрее, если бы сильнее махал парусами. И он постарается убедить отца принять нужное решение.

Он выглянул из-за листьев, чтобы посмотреть, где сейчас бегущие-по-деревьям, но в этот момент кто-то схватил его сзади. Он обернулся, вытянув шею, чтобы увидеть, кто его держит. Это оказались двое спутников Адаписа: каждый из них сжимал по одному из его парусов в своих ловких и проворных руках. Он не ожидал, что они будут такими сильными.

— Отпустите меня! — прошипел он, напрасно пытаясь вырваться.

Внезапно перед ним предстал Адапис, держащий в руке ягоду.

— От тебя одни лишь неприятности, — сказал он.

— Я не специально, — ответил Сумрак, поражённый обиженным тоном слов Адаписа.

— Мы пригласили на пир весьма особенного гостя.

— И кто же это такой? — поинтересовался Сумрак.

— Ещё один почётный гость. А ты, наверное, хочешь пить.

Сумрак дёрнулся назад, но Адапис настойчиво ткнул ягоду в его морду. Сок брызнул по шерсти Сумрака. Он плотно стиснул челюсти, а сердце металось у него в груди.

— Так-так, — произнёс Адапис. Он положил свободную руку поверх ноздрей Сумрака и сильно сжал.

Сумрак дёргал головой из стороны в сторону, пытаясь сдвинуть эти сильные пальцы, но они не сдвигались. Ягода истекала соком напротив его сомкнутого рта. Ему не хотелось её есть. Но он задыхался. Больше уже не в силах выдерживать это, он широко раскрыл рот и всосал глоток воздуха; в ту же секунду Адапис втолкнул ягоду ему в рот и крепко сжал его челюсти обеими руками.

Сумрак должен был или сглотнуть, или задохнуться.

Он сглотнул.

Адапис разжал руки.

Вкус ягоды был вяжущим, и он подавился, стараясь выплюнуть как можно больше.

— Дай ему ещё одну, чтобы наверняка! — сказал один из бегущих-по-деревьям.

— Для детёныша этого вполне достаточно, — ответил Адапис.

— Что это такое? — возмущённо спросил Сумрак, боясь, что его отравили.

— Это особое угощение, которым на пиру будет лакомиться вся твоя колония, — ответил Адапис. Его огромные глаза расширились, и он выглядел огорчённым. — Мне очень жаль, Сумрак. Всё изменилось, ты сам это видишь. Мы делаем то, что должны делать, чтобы выжить. Иногда приходится совершать не самые лучшие поступки.

— Что? — произнёс Сумрак, ощущая себя сбитым с толку и непривычно вялым. — Что ты имеешь в виду? — проговорил он упавшим голосом и зарыдал. — Я хочу вернуться к Папе и к Сильфиде…

В этот момент Адапис отвернулся, словно почувствовав стыд.

Несмотря на охвативший его ужас, Сумрак настолько обессилел, что единственное, что он сумел сделать — это повалиться на кору дерева, тяжело дыша и чувствуя, как его окутывает тьма.

Он старался вырваться из объятий сна. Невероятным усилием он открыл один глаз, затем второй. Свет пробивался сквозь лес наклонными лучами. Он оглядывался по сторонам, не понимая, где находится. Сердце стучало в груди, а память начала пробуждаться: вначале как тихий ручеёк, а затем как бурный поток. Нечто ужасное в лесу; бегущие-по-деревьям, вцепившиеся в него; Адапис, заталкивающий ягоду ему в рот. Внезапно он почувствовал сильный приступ тошноты, и его несколько раз вырвало на ветку. Он с омерзением отшатнулся.

Неужели сейчас было уже утро? Мечущееся в панике сознание подсказало, что солнце светит с запада. Это закат, а не восход. «Приходи ровно на закате», — так сказал Адапис. В лесу жила чудовищная тварь, и она шла на пир. Он должен был предупредить свою колонию.

Он быстро пополз и прыгнул в воздух, взяв курс на древо пиршеств. Боль пронзила его паруса в тех местах, где их выкручивали бегущие-по-деревьям. Каждый взмах давался с усилием, и ему не удалось улететь слишком далеко: он вынужден был совершить посадку, чтобы отдышаться. Сумрак ощущал невероятную слабость: его мускулы были по-прежнему налиты лишающими сил соками ягоды.

Он вновь бросился в воздух, но опять двигался больше вниз, чем вперёд. Ему просто не удавалось собрать достаточно сил, чтобы махать парусами. Он заплакал от ярости и огорчения.

Земля была не так уж далеко под ним, и в меркнущем свете дня он разглядел густые заросли растений. Чай. Он немедленно свернул к ним, с большим трудом сел на землю и оторвал от стебля один лист.

Он начал торопливо пережёвывать его. Лист был горьким на вкус и заставил его глаза заслезиться, но он съел ещё один в придачу. Эффект был почти мгновенным.

Сердце забилось гораздо сильнее, и беспокойная дрожь встряхнула его конечности. В голове прояснилось. Ему хотелось двигаться.

Его паруса взбили воздух и подняли его над землёй. Он ощущал себя бодрым и живым. Солнце почти село, и между деревьями сгущалась тьма. Он воспользовался эхозрением, чтобы проложить себе курс, огибая ветви и каскады лиан. Дыхание стало сбивчивым, но он рванулся вперёд ещё сильнее. В полёте он принюхивался и прислушивался, остерегаясь появления чудовищной твари. Успела ли она пройти этой дорогой?

В чётко видимом серебристом мире его эхозрения всё выглядело таким непохожим на реальность, что он едва не пролетел мимо древа пиршеств. Свернув, Сумрак начал снижаться по спирали. На широких нижних ветвях он разглядел тёмные очертания членов своей колонии. Уже в следующую секунду он понял, что ни один из них не двигался. Не было видно ни одного бегущего-по-деревьям.

— Папа? Сильфида?

Он осторожно порхнул поближе, нюхая знакомый запах своей семьи. Но в воздухе висел нездоровый запах той же самой ягоды, которая погрузила его в сон — его выдыхали ослабевшие рты всех рукокрылов.

Они не были мёртвыми: всего лишь без сознания — и совершенно беспомощными — растянувшиеся среди остатков своего ядовитого пиршества. Кожа Сумрака под слоем его шерсти стала липкой, когда он, наконец, осознал, что здесь случилось.

— Проснитесь! — кричал он, пробираясь среди рукокрылов в попытке найти отца и сестру. Некоторые из них встряхивались, недовольно бормоча.

— Сильфида!

Сумрак обнаружил её в одной куче с группой других молодых рукокрылов. Он подтолкнул её голову своей. Она отодвинулась, но не проснулась.

В лесу раздался какой-то хруст.

Сумрак замер. Он вглядывался в темноту. Сейчас было очень тихо. Не было слышно даже обычного ночного стрекотания насекомых. Затем хрустнуло во второй, и в третий раз. Медленные и продолжительные паузы между звуками позволили ему понять, что он слышал приближение какого-то огромного двуногого существа.

— Сильфида, — рявкнул он в ухо сестре. — Проснись!

Он куснул её, и она издала яростный вопль, дёрнувшись прочь.

— Ты что, укусил меня? — сердито спросила она.

— Начинай будить всех остальных. Кричи громче, как ты любишь! Кусай их, если надо, но только разбуди их!

— А где был ты? — спросила она, смущённо насупившись. — Тебя не было на пиру, и…

— Забудь, Сильфида! Кто-то идёт сюда. Где Папа?

— Думаю, там.

В лесу послышался хруст ещё нескольких шагов, и Сильфида невозмутимо посмотрела в ту сторону.

— Большая штука, — пробормотала она.

— Шевелись, — приказал он ей. — И заставь каждого из них помогать тебе изо всех сил.

Сумрак поспешил по ветке, нарочно побольнее наступая на всех рукокрылов, оказавшихся у него на пути, шипя им в уши, чтобы они проснулись. Нова, Сол и Барат спали рядом с его отцом. Он ткнул в Папу головой, окликая его вновь и вновь. Он знал, что его голос, вероятно, хорошо слышен в лесу, но уже ничего не мог с этим поделать.

— Что такое? — сиплым голосом спросил Икарон после некоторой паузы.

— Папа, кто-то идёт сюда, чтобы съесть нас!

Отец встряхнулся и встал, моргая глазами:

— Где?

Сумрак указал подбородком в ту сторону.

Тишина была такой же давящей и застывшей, как темнота.

Сумрак принюхался, но ветер дул с его стороны, и он ничего не почуял.

— Сумрак, ты уверен? А где бегущие-по-деревьям?

— Давно уже ушли. Я видел, как Адапис говорил с каким-то существом в лесу.

Я пытался побыстрее вернуться и предупредить вас, но они поймали меня и усыпили. Точно так же, как и вас всех.

Икарон нахмурился, копаясь у себя в памяти.

— Мы пировали, и…

Отец тревожно огляделся и увидел тёмные силуэты сонных рукокрылов, многие из которых теперь уже проснулись и вяло ползали.

Хруст ещё двух шагов раздался в темноте, уже гораздо громче. И вновь тишина. Кто бы это ни был, он был уже близко. Сумрак вспомнил помёт, который он видел, и его размеры. Его внутренности скрутило.

— Буди всех! — проревел Икарон. — Скажи, чтобы лезли вверх! Мы в большой опасности!

Он развернулся и начал будить остальных старейшин. Сумрак порхнул на соседнюю ветку и начал будить остальных членов колонии, топча, щипая, крича на них, делая всё, что мог, чтобы вырвать их из лап этого неестественного сна. Чем больше рукокрылов он будил, тем больше у него было помощников, но многие из них ужасно ослабели от яда ягоды, и Сумрак в страхе думал о том, что они могут недостаточно быстро добраться до безопасного места. Бегущие-по-деревьям очень умно придумали: они устроили пир на самых нижних ветках, некоторые из них качались не больше, чем в четырёх футах от подлеска.

— Залезайте на ствол! — кричал он. — Поднимайтесь как можно выше!

Неожиданно ветерок подул в другую сторону, и ноздри Сумрака сжались от вони разлагающейся плоти. Другие наверняка тоже почуяли его, потому что он увидел, как многие рукокрылы повернули головы в ту сторону и вздрогнули.

В ночи раздавался топот тяжёлых шагов.

Сумрак замер на месте, не в силах отвести взгляд. Ветви, папоротники и кустарник смялись, и перед его глазами предстало чудовище.

Он не знал, кто это был — птица, зверь или ящер.

Чудовище шагало на двух огромных сильных ногах; это были ноги птицы, с тремя толстыми когтистыми пальцами, направленными вперёд, и одним, торчащим назад, с крючковатым когтем свирепого вида. Гигантская голова казалась слишком крупной для её туловища; она была вооружена высоким смертоносным клювом. Её мускулистое тело обладало плотными покровами, а крыльев практически не было — всего лишь небольшие оперённые пеньки, явно непригодные для полёта. На её гузке торчал густой пучок клочковатых хвостовых перьев. Ростом она была в десять футов: её голова была намного выше ветвей, на которых спали рукокрылы. Поперёк её правой ноги тянулся длинный шрам, и она хромала, когда она бежала, а отталкивающий запах опережал её появление.

Какую-то секунду она медлила, вытягивая шею, готовясь собирать рукокрылов, которые в ужасе копошились единой массой на ветвях и стволе дерева.

— Вы должны были спать! — завопила она и понеслась к ним, сломя голову.

Сумрак в отчаянии оглядывался, пытаясь найти Сильфиду и своего отца, но теперь вокруг был сплошной хаос, потому что испуганные рукокрылы карабкались по тем, кто всё ещё дремал.

Чудовищная птица добежала до нижних ветвей и напала. Её мощные плечи наклонились вперёд, шея вытянулась, а клюв раскрылся. Когда она отступила, два рукокрыла были наколоты на её крючковатый клюв, а затем их пропихнул в глубины её рта мускулистый серый язык. Голова чудовища поворачивалась из стороны в сторону, глаза сверкали фиолетовыми огоньками. Влажный воздух, шипя, выходил из щелей по бокам её клюва.

Она нападала раз за разом, схватывая с ветки рукокрылов — и спящих, и бодрствующих. Казалось, ничто не могло утолить её ужасный аппетит. Она хотела ещё больше. Она хотела их всех. Ствол кишел рукокрылами, старающимися забраться повыше; другие, оказавшись в ловушке на ветвях, спрыгивали с них и планировали на землю, надеясь спрятаться в подлеске.

— Лезьте выше! — услышал он голос своего отца, кричащего где-то слева от него. — Она за вами не полезет! Поднимайтесь выше!

Сумрак хотел взлететь, чтобы быть в безопасности, но не раньше, чем убедится, что с Сильфидой всё в порядке. Чудовище поставило левую лапу на ветку, где он сидел, вцепилось в неё когтями и сломало её пополам. Не пришедшие в себя рукокрылы посыпались на землю. Сумрак отлетел в сторону и заметил Сильфиду, которая, расправив паруса, планировала в подлесок. Он спустился вниз и сел рядом с ней. Ноги чудовища были не дальше, чем в пяти футах, возвышаясь над ними.

— Живее! — сказал Сумрак и пополз вместе с ней по земле в сторону ближайшего ствола дерева.

На какое-то время голова чудища отвернулась от них: она склёвывала лежащих без сознания рукокрылов и глотала их, тряся головой. Сумрак и Сильфида добрались до ствола и полезли вверх.

— Просто улетай, — прошипела ему Сильфида.

— Всё хорошо, — он пытался держаться бодрее.

Чудовище шумно выдохнуло. Обернувшись, Сумрак увидел, как она оглядывает древо пиршеств. Его нижние ветви уже были совсем пустыми. Сумрак с облегчением заметил, что многие из рукокрылов, хотя и были вялыми, всё же сумели забраться вверх и оказались вне досягаемости этого смертоносного клюва.

— Это совсем не пир! — заверещала тварь.

Она развернулась и неподвижно застыла. Почти в полной темноте Сумрак не мог проверить, на что она смотрела. Он издал звук, и эхо от него осветило чудовищную птицу. Её голова была обращена прямо на него, а глаза сверкали. Её образ размылся, когда она бросилась к ним.

— Продолжай лезть! — крикнул он Сильфиде и бросился в воздух, раскрывая паруса.

Он должен был выиграть время, чтобы Сильфида смогла забраться повыше.

— Эй! Гляди сюда! — крикнул он чудовищу, налетая на него.

Голова существа дёргалась туда-сюда, пытаясь разглядеть его, когда он беспорядочно порхал по сторонам. Внезапно она сделала выпад. Он не был готов к её броску. Клюв летел ему навстречу, и Сумрак затормозил, свернув в сторону. Тухлое дыхание существа обдало его, и клюв сжал кончик его левого паруса, сомкнувшись на нём.

Он врезался в шею твари. Её гладкие перья были густыми, и на мгновение его когти запутались в них. Чудовище развернулось, пробуя схватить его. Сумрак вытянул свои когти, захлопал парусами и вырвался на свободу. Собственные куцые крылышки чудовища трепетали, когда тварь верещала от досады.

Сумрак больше не давал ей шанса. Он кружился высоко над головой твари, осыпая её оскорблениями, пока с челюстей существа не закапала от ярости пена. Она подскочила, пытаясь его схватить, но оказалась слишком тяжела, чтобы добраться до него. Когда Сумрак счёл, что Сильфида забралась достаточно высоко, чтобы не пострадать, он полетел обратно к дереву. Она была в безопасности. Он устроился рядом с ней, пытаясь отдышаться.

Чудовище снова повернулось к древу пиршеств и начало искать лежащих без сознания рукокрылов, которых оно упустило. Она отклонила свою мускулистую шею назад и с глупым видом уставилась на выживших рукокрылов, который уже были вне её досягаемости. А потом она испустила ужасную высокочастотную трель, которая заставила уши Сумрака дрожать от боли.

— Где Папа? — спросила Сильфида.

— Он выбрался. Думаю, что выбрался. Нам нужно туда добраться.

— Адапис! — верещало чудовище. — Это был не пир! Ты обещал мне пир, Адапис, и ты мне его дашь!

— Адапис собирался скормить нас этой твари? — воскликнула Сильфида.

Сумрак вздрогнул и кивнул:

— Пиром были мы сами.

Внизу чудовище, наконец, оставило попытки вскарабкаться на древо пиршеств и отправилось, громко вереща, в сторону гнёзд бегущих-по-деревьям. Сумрак почувствовал, что ему свело живот. Он подумал о Ходоке и его друзьях. Конечно, они не могли знать о том, какую ужасную вещь сделали их родители.

— Надеюсь, она сожрёт их всех, — мрачно пробормотала Сильфида.

— Сумрак! Сильфида!

Это был Папа, окликнувший их с вершины древа пиршеств. Они забрались чуть выше и спланировали к нему через поляну. Сумрак был счастлив оказаться заключённым в объятия отцовских парусов вместе с Сильфидой. Папа был жив. Сумрак не знал, сколько погибло сегодня ночью, но трое из них по-прежнему были живы.

— Что это была за тварь? — спросила Сильфида.

— Диатрима, — сказал Икарон хриплым от изнеможения голосом. — Нелетающая птица.

— Птица, которая не может летать? — переспросила Сильфида, поражённая самой мыслью об этом.

— Она защищает бегущих-по-деревьям, — сказал Сумрак, припомнив беседу, которую он подслушал. — Именно поэтому в их лесу так тихо. Она отпугивает всех хищников. Но бегущие-по-деревьям должны снабжать её пищей.

— А почему она не может кормиться сама? — спросила Сильфида.

— Её нога. Она хромает.

Икарон кивнул.

— Диатримам нужна скорость, чтобы преследовать свою добычу на равнинах. Она, должно быть, ушла в лес, надеясь найти здесь мелкую добычу, которую она могла бы ловить из засады. Но среди деревьев она — неуклюжее существо. Если бы Адапис не снабжал её добычей, она бы голодала.

Сумрака передёрнуло от осознания коварства всей этой сделки. Он вспомнил, как Холмик говорил, что через лес проходило много животных, но они никогда не оставались здесь надолго. Интересно, подумал он, скольких из них Адапис упокоил до смерти.

— Они казались такими дружелюбными, — сказала Сильфида, будучи явно не в состоянии понять, как какое-то существо могло совершать такие ужасные вещи.

Сумрак сразу же заметил кровь на шерсти у отца. Его старая рана вновь открылась.

— Папа, твоя…

— Знаю. Я позабочусь о ней позже, — сказал он. — Мы не можем оставаться тут на ночь. Бегущие-по-деревьям сильны, и кто знает, на какую ещё подлость они способны. Мы должны уходить.

С окружающих ветвей доносились плач и стоны испуганных рукокрылов. Икарон повысил голос, чтобы все смогли его услышать.

— Я знаю, что вы изнурены, — выкрикнул он. — Я знаю, что вы пострадали. Но мы должны покинуть это место прямо сейчас. Подумайте о новом доме, который ждёт нас. Двадцать лет назад, когда я был изгнан из своей колонии вместе с Солом, Баратом и Новой, мы боялись, что никогда не найдём другого дома. Но мы обнаружили остров. Теперь мы снова остались без дома. Но я обещаю, что скоро у нас будет новый дом, и он будет полным еды и безопасным. Думайте об этом сегодня ночью, когда мы отправимся в путь.

Икарон повернулся к Сумраку и сказал более спокойным голосом:

— Лунного света достаточно, если мы будем путешествовать на высоте. Ты и Сильфида — держитесь поближе ко мне. И, Сумрак, возможно, нам потребуется твоё эхозрение, чтобы вести нас безопасной дорогой этой ночью.

Сопровождаемый Пантерой, Хищнозуб выбрался из прохлады пещер в склоне холма, чтобы начать сумеречную охоту. Когда собрались остальные члены его клана, он встал и с величайшим удовлетворением оглядел долину. Он удачно выбрал её в качестве дома. Хищнозуб тщательно оглядел вершины деревьев и небо — он надеялся вовремя услышать печальный крик хищной птицы, и это уже вошло у него в привычку. Но над их головами никакой опасности не было.

Вместо этого она пришла по земле.

Хищнозуб даже не учуял этих существ до того, как они возникли перед ним. Он был настолько сильно поражён их солидными размерами, что подумал, будто это были ящеры. Но их скорость и шерсть указали ему на то, что это были звери — но крупнее, чем ему когда-либо приходилось видеть. Задняя часть их тел была покрыта чёрными и белыми полосками, а верх туловища был окрашен в глинистый цвет, переходящий в тусклый чёрный вокруг их мускулистых морд. Они бегали, опираясь на пальцы, не ставя ступню на землю полностью, а их ноги были подтянутыми и мускулистыми. По бокам их черепов торчали, словно плавники, остроконечные уши. Их было шестеро, и они сразу же рассредоточились, чтобы окружить как можно больше фелид. Один из них подошёл к Хищнозубу. Он был вчетверо крупнее его. Пара крупных клыков торчала по бокам его нижней челюсти, помогая лучше схватывать добычу. Но глубже во рту росли зубы с острыми краями, вид которых заставил напрячься сухожилия Хищнозуба. Он осознал, насколько легко они могли дробить кости и рвать плоть. Он чуял запах мяса во влажном дыхании зверя.

Тем не менее, он не стал бы отступать. Однажды он уже бежал со своей территории из-за захватчика, и не стал бы этого делать ещё раз. Он с радостью увидел, что некоторые из его Рыщущих уже забрались на деревья и теперь балансировали на нависающих ветках, шипя и воя, готовые спрыгнуть. Другие его фелиды остались на земле, напрягшиеся, готовые напасть по его команде. Пантера припала к земле рядом с ним, шерсть на её шее стояла дыбом.

— Это наша территория, — прошипела она.

Когда существо заговорило, создалось впечатление, что его горло и рот не были приспособлены для речи. Его слова были лаем.

— Мы — ищем — Хищнозуба.

— Вы его нашли, — прорычал он с подозрением. Как они узнали о нём?

Он не позволял своему удивлению притупить бойцовский инстинкт. Он был напряжён и готов драться. Он внимательно следил за ними.

— Ты Хищнозуб? — хрюкнуло существо с явным недоверием. — Убийца ящеров?

— Я был тем, кто убил последнего из них, — прошипел Хищнозуб.

— Нет, — пролаял зверь. — Они живы.

— Это невозможно, — сказал Хищнозуб, удивлённый и оскорблённый одновременно. Вместе с Пантерой он обшаривал землю; они нашли и уничтожили последнее гнездо. Когда-то звери знали его как героя. Он взглянул на Пантеру и увидел, что она тоже отнеслась к этим словам с недоверием.

— Если какие-нибудь из них и остались, мы разыщем их, — ответил он великану, стоящему перед ним.

Тот откашлял свои слова:

— Ты — убьёшь — их — для — нас.

— Только вот стану ли? — переспросил Хищнозуб, и его мускулы слегка расслабились. Похоже, что эти существа пришли не ради охоты, а чтобы попросить его о помощи. Но зверю явно не понравилась его смелость, и он сделал один угрожающий шаг в его сторону.

— Ты должен! — сказал он.

— Как вы узнали обо мне? — спросил Хищнозуб, решив больше не бояться этого чудовищного существа.

— Фелиды рассказали нам о Договоре.

Хищнозубу стало крайне интересно узнать, при каких обстоятельствах это животное разговаривало с фелидами. Возможно, незадолго до того, как вырвать им кишки.

— Ты кто? — поинтересовался Хищнозуб.

— Даний.

— А кто вы все?

— Гиенодоны. Нас много. Мы едим плоть.

— И я тоже, — ответил Хищнозуб.

Даний фыркнул, словно его позабавила сама мысль о том, что такое маленькое существо охотится на живую добычу:

— Мы ищем новые охотничьи угодья. Но там, где мы поселились бы, живут ящеры.

— Вы могучие существа. Вы наверняка смогли бы победить этих тварей и сами.

— Взрослые больны. Они скоро умрут. Но есть гнездо.

— И вы оказались не в состоянии найти его, — продолжил Хищнозуб.

— Ты маленький и скрытный. Ты его найдёшь.

Хищнозубу было ясно, что у гиенодонов не было ни единого шанса успешно охотиться на гнёзда. Ящеры легко обнаружили бы их приближение и напали, обратив против них всю свою мощь. Даний явно был не настолько сильным, чтобы не бояться их. Хищнозуб только сейчас заметил большой рельефный шрам на его спине. Был ли он нанесён ящером?

— Тогда мы можем принести пользу друг другу, — сказал Хищнозуб.

Эти звери едва умели говорить. Вероятно, они были просто слабоумными, но зато ужасно сильными.

— А кто вам сказал, что есть только одно гнездо? — начала размышлять вслух Пантера.

Хищнозуб поглядел на неё, собираясь возразить, но её пронизывающий взгляд заставил его замолчать.

— Ящеров может быть намного больше, чем подумал бы любой из нас, — продолжила она. — Мы с Хищнозубом, конечно же, сможем отыскать любое гнездо ящеров и уничтожить его. Но, если мы сделаем это дело для тебя, Даний, мы будем ожидать кое-чего взамен.

— Жизнь, — сказал Даний.

— Да, — быстро сказал Хищнозуб, поняв, наконец, хитрую схему Пантеры. — Я предлагаю постоянный союз между вашей стаей и моими Рыщущими. Мы не будем питаться друг другом. В этом новом мире найдётся множество другой добычи. Мы защитим вас от ящеров. Вы защитите нас от любых других хищников. Согласны?

Даний облизнул свои внушающие страх зубы.

— Согласны, — сказал он.

ГЛАВА 18. Новый порядок

Сумрак видел во сне дерево, у которого не было нижних ветвей; оно было ещё выше, чем их старая секвойя. Оно стояло в одиночестве, чтобы фелиды не смогли перескочить на него с соседнего дерева. Но даже с восхищением глядя на него в своём сне, он знал, что оно не было достаточно хорошим.

Нам нужны другие деревья, чтобы планировать от дерева к дереву во время охоты, думал он.

— Тебе этого не нужно, — сказал ему голос из его сна. — Ты умеешь летать.

— Я знаю, — думал он, — но другие рукокрылы не умеют. В любом случае, пищи было бы недостаточно. Насекомые больше всего любят, когда деревьев множество.

Как только он это сказал, ещё множество деревьев выросло рядом с первым — таких же высоких, и совсем без веток в нижней части ствола.

Да, думал он, восхищённый не только зрелищем этого прекрасного маленького леса, но и тем, что он сам вызвал его из небытия. Он мог чем-то управлять. Сумрак осознал, что эта возможность потрясающе напоминает то, что явили ему звёзды, когда он попробовал ядовитый гриб.

Холм, а на нём дерево, растущее из земли — вначале проросток тянется из семени, затем он превращается в молодое деревце, и дальше утолщается в большой сильный ствол, который ветвится уже где-то в небесах.

«Это тот дом, который вы ищете», — сказал ему голос из сна.

Да, подумал Сумрак. Он превосходен.

Ночь ещё не закончилась, когда его разбудила Сильфида. Сумрак ощущал себя так, словно едва успел заснуть, а его сознание было переполнено образами и посланиями, которые он едва мог понять.

— Кажется, Папа и вправду очень болен, — сказала она. Сильфида выглядела напуганной, её голос дрожал.

Сумрака охватила паника. Прошло два дня с тех пор, как они спаслись от бегущих-по-деревьям, и рана у его отца вновь оказалась заражена. Он придвинулся мордой поближе к Папе и почувствовал жар, исходящий от его шерсти. Икарон спал беспокойно: он бормотал и вздрагивал. Сумрак ощутил себя маленьким и бесполезным детёнышем.

— Давай, разбуди Австра, — сказал он Сильфиде. — Он должен знать, что делать.

Прибыв на место, Австр внимательно взглянул на Икарона и устало вздохнул.

— Как мы можем ему помочь? — спросил Сумрак.

— Мы не можем бороться с инфекцией вместо него, — спокойно ответил Австр. — Это из тех вещей, которые может сделать лишь он сам.

Сумрак скрипнул зубами.

— А если мы используем ту штуку, которую применяли бегущие-по-деревьям?

Австр покачал головой.

— Как мы узнаем, что она действительно помогала ему?

— Да, — сказала Сильфида. — Почему они должны были беспокоиться о его лечении, если просто собирались скормить его той твари?

— Возможно, чтобы заставить нас доверять им, — предположил Сумрак. — Или, может быть, диатриме не нравится раненая добыча.

— Мы никогда не пользовались корой и листьями, — сказал Австр. — Это никогда не было у нас в обычаях. Я даже не знаю, какие там были ингредиенты.

— Я знаю, — порывисто сказал Сумрак. — Я видел.

— Ты уверен?

— В любом случае, там была кора. Я слетаю и поищу.

— Ещё слишком темно, чтобы хорошо видеть, — сказал ему Австр.

— Я умею видеть в темноте.

Австр поглядел на него, а затем кивнул.

— Давай, отыщи немного. Я с Сильфидой останусь с Папой. Будь осторожен.

Сумрак летел, ориентируясь исключительно при помощи эхозрения. Он сторонился ветвей, на которых спали другие животные. Выбравшись из зловещей тишины леса бегущих-по-деревьям, они вновь попали в мир зверей, соперничающих за территорию. Найти никем не занятое место хотя бы для ночёвки было довольно трудно.

Он искал дерево, с какого Адапис сдирал целебную кору — тёмный извитой ствол с тонкими ветвями и неестественно широкими листьями. Для его эхозрения не существовало никаких цветов, поэтому он искал дерево исключительно по его очертаниям, и его мысли тревожно кружились в голове. А что, если он не сумел бы его найти? Что, если оно больше нигде не росло? Бегущие-по-деревьям были так умны. Но как же они могли быть способными на такую дикость? Может быть, как раз именно потому, что они были умными и поняли, что могут выторговать свою жизнь в обмен на чужую.

Он заметил нужное дерево. Сев на ствол, он глубоко вонзил в него свои когти и понюхал, чтобы убедиться, что его выбор правильный. Зубами он надрезал кору, а затем попробовал оторвать от неё полоску. Сумраку было трудно сжать челюсти с достаточной силой, и он проклинал свою неуклюжесть, мечтая хоть на несколько мгновений обрести руки бегущего-по-деревьям.

Готово. Тонкая полоска оторвалась от дерева. Наверное, её должно хватить?

Адапис использовал кусок не больше, чем этот. Зажав её в зубах, он спрыгнул с дерева и полетел. Он так и не узнал, какой вид листьев крошил Адапис в пасту из коры, и лишь надеялся, что они были не важны. Коры должно быть достаточно.

Когда он вернулся, глаза его отца были открыты, но взгляд блуждал. Австр и Сильфида молча смотрели на него.

— Я был плохим предводителем, — бормотал Икарон. Когда он дышал, его бока подёргивались.

Сумрак в ужасе взглянул на Сильфиду. Она молчала.

— Хорошим, — сказал Сумрак, откусив по кусочку коры себе и Сильфиде, чтобы пережевать её. Он даже не был уверен, слышал ли его отец, или всё ещё лежал, забывшись в горячечном сне. Сумрак боялся того, что Папа мог бы сказать потом. Что, если Сумрак не знал, что надо сказать, чтобы успокоить его? Он начал поспешно пережёвывать жёсткую и горькую кору, измельчая её в кашицу.

— Остров испортил нас, — пробормотал Папа. — Мы не подходим для этого нового мира.

— Ты заботился обо всех нас, — заверил его Австр.

Икарон хрюкнул, и Сумрак не понял, соглашался он, или возражал.

Но когда он снова заговорил, его мысли блуждали.

— Рая просто не бывает, — сказал Папа, нечленораздельно выговаривая слова. — Опасно думать, что он есть.

— Отдохни, — попросил его Сумрак. — Пожалуйста, отдохни. Утром всё будет лучше.

Возможно, эти слова звучали глупо, по-ребячески, но это было единственное, о чём он мог думать.

— Думаю, средство готово, — сказала Сильфида. Она приподнялась над раной Папы и выплюнула кашицу на неё.

Папа вздрогнул, и казалось, пробудился от полудрёмы. Он развернулся к дочери и оскалил зубы, словно Сильфида была коварным бегущим-по-деревьям. Она в испуге отпрянула назад.

— Что это такое? — злобно спросил Икарон; он вытянул шею, попробовал кашицу на вкус и сплюнул.

— Это целебная кора, — ответила Сильфида. — Мы нашли немного…

— …Яда! — закончил Папа. — Снова пробуете меня отравить.

Сумрак поймал взгляд Сильфиды и покачал головой. Папа был не в себе. Он бредил.

— Раньше это помогало, Папа, — сказал Сумрак.

Отец развернулся и долгое время разглядывал его, прежде чем, наконец, узнал его.

— Сумрак, — произнёс он.

— Инфекция вернулась, — сказал ему Сумрак. — Это могло бы помочь.

— Нет, — ответил он.

— Папа…

— Нет! Я не хочу, чтобы меня пачкали этим. Это яд, — его явно утомили недавние движения, и он опять лёг на ветку.

— Он снова заснул, — сказал Австр, помолчав немного. — Давайте, делайте сейчас.

Сумрак и Сильфида подползли и разбрызгали свою пасту на рану. Папа дёрнулся и забормотал, а затем громко выдохнул. Он задрожал, хотя эта ночь была тёплой, поэтому Сумрак лёг рядом с ним и прижался поплотнее. Сильфида прижалась с другого бока.

— Сейчас мы больше ничего не сможем сделать для него, — сказал Австр. — Приходите и разыщите меня, когда он снова проснётся. — Он одобрительно кивнул. — Вы двое просто молодцы.

Сумрак смотрел, как Австр возвращается к своей семье. Ему нравилось, когда рядом был старший брат, и сейчас он чувствовал себя брошенным. Он закрыл глаза, прижался поплотнее, и прошептал отцу:

— Отдыхай. Завтра тебе станет лучше.

Что-то скребло по коре. Сумрак в испуге открыл глаза. Отца рядом с ним уже не было.

Ночная тьма едва начала покидать небо. Папа тяжело тащился по ветке. Сумрак поспешно разбудил Сильфиду, и они догнали его. Глаза отца больше не были тусклыми и блуждающими: в них горела свирепая целеустремлённость.

— Папа, вернись и отдохни, — сказал он, хотя инстинктивно знал, что именно делал сейчас его отец и куда он шёл. Он почувствовал, что не может сглотнуть.

— Иди, разбуди Австра, — шепнул он Сильфиде.

— В этом нет нужды, — спокойно сказал Папа.

— Сходи, поищи ещё немного той коры, — попросила Сильфида Сумрака.

— Нет, — сказал Икарон.

Он спланировал на соседнее дерево и продолжил идти, отыскивая самые дальние ветки.

— Не уходи, — произнёс Сумрак. Это были единственные слова, которые он смог вытянуть из неразберихи, царившей у него в голове. Отец остановился и оглянулся на сына.

— Я должен уйти.

Сумрак знал, что так поступают все живые существа — какой-то инстинкт уводил их прочь от живых сородичей, когда они осознавали, что смерть неизбежна. Его отец уходил, чтобы умереть в одиночестве, и страх и мука волной прокатились по всему телу Сумрака. Он беспомощно взглянул на Сильфиду.

Хромая, Папа продолжил ползти, а Сумрак и Сильфида безмолвно следовали за ним, не зная, что им делать. Они были тенями, тремя тенями, которые двигались в своего рода неопределённости, которая не была ни ночью, ни днём. Птицы ещё не взяли первой ноты своего утреннего хора. Когда отец остановился, чтобы отдохнуть, Сумрак и Сильфида остановились вместе с ним, позволяя ему задавать темп этого ужасного путешествия. Наконец, его, похоже, удовлетворило место, куда он пришёл, и Икарон забрался в глубокую борозду на поверхности ветви. Она немного напомнила Сумраку их старое гнездо на секвойе.

Отец закрыл глаза, словно сосредотачиваясь. В лесном безмолвии его прерывистое дыхание казалось громким.

— Есть одна вещь, о которой я должен тебе рассказать, — сказал он, глядя прямо на Сумрака.

Сумрак ждал, не зная, что ему предстоит услышать, будет ли это сказано чётко, или же бессвязно. Но голос его отца был спокойным, а глаза — ясными.

— То гнездо ящеров, которое ты обнаружил на острове — помнишь его?

Сумрак кивнул. Теперь это событие казалось таким давним, и совершенно не важным.

— Нова не уничтожала яйца, — сказал отец. — Это сделал я.

— О чём он говорит? — услышал Сумрак шёпот Сильфиды рядом с собой.

Но он даже не повернулся, чтобы взглянуть на неё. Он просто глядел на отца в изумлении, потеряв дар речи.

— Все те годы в прошлом, когда мы вышли из Договора, а другие рукокрылы изгнали нас, моим самым сильным желанием было найти для всех нас безопасное место. Остров выглядел идеальным пристанищем. Когда мы впервые появились на нём, мы исследовали это место и не заметили никаких признаков присутствия ящеров. Мы нашли секвойю — и как прекрасна она была — идеальный дом для новой колонии. Но в том же году, позже, когда я в одиночку патрулировал остров, я заметил двух ящеров. Очевидно, они попали туда с материка — возможно, по тем же самым причинам, что и мы сами. Возможно, их изгнали; возможно, они просто пытались найти хорошее место для гнездования. Ящеры были старыми; мне было видно, что их плоть поражена гнилостной болезнью. Они бы долго не прожили. Но у них в гнезде было четыре яйца.

Папа замолчал, делая долгие и медленные вдохи. Сумрак затаил дыхание.

— Я знал, какого они вида, — продолжил отец. — Это не были летуны. Крылатые ящеры мало чем угрожают нам. Это были наземные охотники, пожиратели мяса; и они умели забираться на деревья. Барат, Сол, ваша мама и я — у нас у всех были детёныши, которые тогда всего лишь учились планировать, охотиться и заботиться о себе. И в это время я стал воспринимать всё иначе. Когда я увидел эти яйца ящеров, я не захотел, чтобы они проклюнулись. Я не хотел, чтобы мои собственные дети стали их добычей. Я сделал то, что клялся никогда больше не делать. Я уничтожил яйца.

— Но… ты же врал мне, — сказал Сумрак. Почему-то это было единственное, что мог в этот момент осознать его ум, и он ощущал ужасную душевную боль. — Когда я рассказал тебе об этом, ты выглядел таким потрясённым, и ответил мне, что выяснишь, кто это сделал. Но ты всё это уже давно знал.

— Прости меня, Сумрак.

Сумрак тупо смотрел на кору. Всю жизнь у него не было никого, кому он доверял бы больше, чем отцу.

— Мама об этом знала?

— Я не сказал никому. Но некоторые птицы видели, что я это делал. Я слышал их вопли над головой. Я надеялся, что со временем они об этом забудут, но они, очевидно, передали эту историю своим птенцам.

Сумрак поднял глаза. Папа смотрел на него.

— Но всё, что ты рассказал, пусть даже было неправильно…

— Он делал это, чтобы сохранить нас в безопасности, — резко сказала Сильфида. — Сумрак, неужели ты не можешь этого понять? Он хотел, чтобы все мы были в безопасности!

Негодование сестры заставило Сумрака вздрогнуть.

— Нет, Сумрак прав, — спокойно сказал Папа. — Сильфида, ты не должна его упрекать.

Сильфида заметно остыла, но Сумрак видел, как в её глазах сверкают остатки прежнего негодования.

— То, что я сделал, было ужасным предательством моих убеждений, — раскаивающимся тоном сказал Папа. — Тем не менее, я это сделал. И это делает меня лицемером. И что хуже всего, я даже не сожалею о том, что сделал это, даже зная, что поступил неправильно. — Он печально кивнул Сумраку. — Когда у вас появятся собственные дети, возможно, вы поймёте и простите меня.

Его взгляд был умоляющим, и Сумрак хотел помочь ему, но он не был в этом уверен, потому что был ошеломлён вихрем мыслей в своей голове. Его горло вряд ли позволило бы вырваться наружу хоть одному слову.

— Папа, всё хорошо, — выдохнул он. — Ты очень хорошо заботился о нас.

Бока Икарона быстро поднимались и опускались, и он кивнул. У его дыхания появился странный запах, который заставил Сумрака почувствовать инстинктивное желание уйти прочь.

— Не хочу, чтобы ты умирал, — завопила Сильфида.

Сумрак в изумлении смотрел, как его сестра прижалась своей головой к голове Папы, беспомощно дрожа.

— У нас же не будет никого!

— Вы есть друг у друга, — с неожиданной строгостью сказал Икарон.

— Ты, — сказал он, глядя на Сильфиду, — энергична и сильна.

Сумраку показалось, что он слышал, как отец усмехнулся.

— …Ты можешь довести других до смерти, но ты сама останешься в живых. А ты, — сказал он Сумраку, — должен помочь колонии найти новый дом. Лети ввысь. Гляди вдаль.

— Буду, — пообещал Сумрак.

Когда отзвучали последние прощальные слова, все остальные слова уже казались глупыми, незначительными и крайне неуместными. После этого Папа уже больше ничего им не сказал. Однако они не уходили, и лишь когда он оскалил зубы и слабо щёлкнул ими в их сторону, отступили на несколько шагов. Но Сумрак не собирался отходить ни на шаг дальше.

Икарон повернулся к ним спиной. Он выглядел, словно новорождённый детёныш, сидящий в трещине коры.

Его тело иногда вздрагивало; Сумрак услышал, как отец бормочет про себя, и понял, что он перечислял имена всех своих детей, от первого до последнего. Свист его дыхания стал слабеть. Сумраку хотелось подползти поближе, лечь рядом и составлять ему компанию до самого последнего вздоха, но что-то остановило его. Призрак смерти отца кружился над ним, и Сумрак боялся, что, если он слишком приблизится, тот окутает его своими крыльями и унесёт с собой. Он смотрел и ждал. Когда же он подумал, что ночь никогда не закончится, то услыхал первые звонкие ноты утреннего птичьего хора.

— Он вправду умер? — спросила Сильфида.

— Не знаю.

Он нерешительно подступил к правому боку Папы и дотронулся парусом до его шерсти. Она была холодной.

— Папа, — шепнул он ему в ухо.

Не было ни ответа, ни движения. Глаза его отца были полуоткрытыми, но невидящими.

— Он умер, — сказал Сумрак.

Сильфида сгорбилась и прижалась к ветке, словно борясь с сильным ветром.

— Мы сироты, — сказала она.

Они долго молчали. Сумрак ощущал себя беспомощным и опустошённым. Он больше не боялся диатрим или фелид: худшее в его жизни уже случилось, и ничто иное уже не пугало его.

Насекомые уже начинали садиться на тело Икарона; Сильфида подобралась поближе и начала яростно разгонять их своими парусами. Это было бесполезно. Мух собиралось всё больше и больше; они садились вокруг его ноздрей, на поверхности потускневших, подёрнутых дымкой глаз. Сумраку не хотелось видеть своего отца таким.

— Давай, Сильфида, нам пора уходить отсюда.

Она продолжала яростно хлопать мух.

— Сильфида! — резко выкрикнул он, дёрнув её одним из своих когтей.

— Он одного лишь тебя лелеял, — закричала она. — Его глаза всегда глядели лишь на тебя. Я никогда не была причиной его гордости. Но ты со своими дурацкими неправильными парусами — вот, что его больше впечатляло!

Сумрак вздохнул. Он не мог остановить её гнев, потому что не мог её перекричать.

— Чего мне теперь бояться? — мрачно спросила она. — Он предал всех нас.

— Да как ты можешь такое говорить? — возмутился Сумрак.

— Он нарушил свои собственные правила, он убил яйца. Ты понимаешь, что это означает? Он всё время поступал неправильно. Когда припёрло, он уничтожил яйца, потому что знал, что сделать это было правильно! И он даже не мог этого признать!

— Ему было стыдно, Сильфида.

— Нет, он был слишком гордым. Он хотел, чтобы все думали, что он был идеальным и благородным предводителем. Он никогда не мог признать, что был неправ. Он предпочитал хранить тайны и лгать остальным. Он скорее предпочёл отказаться от нового дома у Гирокуса и заставить всю свою колонию страдать.

— Он совершил ошибку, всего лишь одну ошибку двадцать лет назад! Это не означает, что его убеждения были неправильными.

Сильфида хмыкнула.

— Интересно, что подумала бы Нова.

— Ты же не расскажешь ей? Сильфида, пожалуйста.

— Ты весь пошёл в отца. Держишь секреты при себе. Какой сейчас в этом смысл? — она печально взглянула на тело отца.

— Папа был хорошим предводителем. Он старался изо всех сил. Если ты расскажешь Нове, она перевернёт всё с ног на голову, и они могут…

— Плохо думать о нём?

— Да. И они бы ошибались.

— Хорошо, — пробормотала она, — я не буду рассказывать. Но и ты должен пообещать, что у тебя больше не будет тайн от меня.

— Обещаю. Мы должны беречь друг друга. Давай, заключим договор. Мы всегда будем защищать друг друга. Хорошо?

— Хорошо, — ответила она, немного помолчав. — Как же мне хочется тоже уметь летать.

— Мне тоже, — сказал Сумрак. — Правда, очень хочется.

Они не хотели прямо сразу возвращаться в колонию, и когда зазвучал утренний птичий хор, начали чистить друг друга. Они молчали, но в их мыслях эхом звучали воспоминания о более счастливых днях.

— А где ваш отец? — спросила Нова, когда они, наконец, вернулись на дерево.

— Он умер незадолго до рассвета, — сообщил ей Сумрак.

Он ожидал, что в её глазах сверкнёт мрачная радость, но был удивлён, увидев самое настоящее потрясение. Барат и Сол молчали.

Оказавшиеся рядом рукокрылы подслушали эту новость и разнесли её по всем веткам.

— Это ужасная новость для всех нас, — произнёс Сол.

— Жизнь продолжается, — сказала Нова. — Когда умирает один предводитель, появляется другой.

— Тогда это должен быть старший сын Икарона, — сказал Барат.

Вокруг собиралось всё больше и больше рукокрылов — они теснились на ветках. Из толпы выбрался Австр.

— Это правда? — удивлённо спросил он. — Он и вправду умер?

— Главенство должно перейти к тебе, Австр, — сказал Сол.

— Роль предводителя, — заметила Нова, — это такое бремя, которое Австр может и не захотеть взвалить на себя в такие необычные времена.

— Но таков порядок, — твёрдо сказал Барат. — Главенство переходит по праву рождения к старшему из самцов. Если самцов нет, оно переходит к старшей самке.

— Чистая правда, — сказала Нова. — Но сейчас ситуация совсем иная. Мы лишились дома и оказались в незнакомом мире. Ничьей ноги не было на материке, за исключением тех из нас, кто ушёл отсюда двадцать лет назад. И среди них я самая старшая.

Сол рассмеялся:

— Неужели ты, Нова, говоришь, что именно ты и должна стать нашим новым предводителем?

Сердце Сумрака забилось быстрее; он чувствовал себя так, словно ему снится кошмар, а он не может проснуться и прекратить его.

— Я говорю, — продолжала Нова, — что будет лучше, если во главе колонии встанет тот, у кого есть опыт, кто помнит материк и его обитателей.

Охваченный яростью, Сумрак взглянул на Сильфиду, но увидел, что она кивает. Как она могла быть настолько вероломной? Нова ругала их отца при любой возможности. Все эти годы она жаждала его положения в колонии, и сейчас, всего лишь через несколько часов после его смерти, она пыталась отнять власть у его семьи.

Сумрак повернулся к Австру и увидел на его морде смесь негодования и неуверенности.

— Австр, — продолжала Нова, — я здесь родилась; я знаю эту местность и тех, кто здесь живёт и охотится. Я не хочу красть того, что принадлежит тебе. Я лишь прошу твоего разрешения без происшествий привести колонию в новый дом. После этого место предводителя вновь займёшь ты — оно твоё по праву. Позволишь ли ты это?

Она говорила с такой искренностью и уважением, что Сумрак на мгновение пришёл в замешательство. Действительно ли в мыслях Новы было то, о чём говорила? Может ли Австр сказать ей «нет»?

— Нова права, — внезапно сказала Сильфида. — Сейчас возглавить нас должна она.

— Это решает не молодняк! — резко ответил Австр. — Барат, Сол, вы что скажете?

Сол вздохнул.

— Из тебя выйдет прекрасный предводитель, Австр. Но сейчас слишком рискованный момент, чтобы начинать это. Если ты согласишься разрешить Нове временно возглавить нас, мы с Баратом удостоверимся, что она оставит властные полномочия, как только мы окажемся в безопасности.

— Барат? — спросил Австр.

— Моим советом будет присоединиться к нам на правах старейшины. Нова сильна, у неё хорошие способности; я доверяю ей вести нас, пока длятся трудные времена, и чту её обещания.

Мысли Сумрака вели отчаянную битву. Его кровь жаждала, чтобы брат отказался и возглавил колонию; но он также был испуган, и здравомыслие подсказывало, что сейчас им нужен опытный предводитель. Однако он не доверял Нове. Ему ужасно хотелось, чтобы отец был жив.

— В таком случае я согласен, — сказал Австр. — Нова, я даю тебе своё разрешение вести нас.

— Благодарю, — ответила Нова. — Я благополучно приведу вас всех в новый дом.

Сумрак чувствовал облегчение собравшихся рукокрылов, успокоившихся после обретения предводителя — даже такого, который был столь враждебно настроен по отношению к его отцу. Сумрак не мог смотреть на Нову, когда она обратилась к колонии — колонии его отца.

— Мы узнали, что не можем доверять другим существам, — заговорила Нова. — Нас усыпила ложная доброта. Теперь мы должны надеяться лишь на самих себя. Мы потеряли многих, но наши ряды пока ещё достаточно многочисленны, чтобы образовать новую великую колонию, как только мы найдём себе дом. И я обещаю всем вам, что мы скоро найдём его.

Когда другие старейшины ушли, чтобы поговорить со своими семьями, Австр остался с Сильфидой и Сумраком.

— Жаль, что вы не разбудили меня, — сказал он.

— Времени не было, — ответил Сумрак. — Папа не стал бы останавливаться, а мы не хотели потерять его в темноте.

— Сейчас мне бы хотелось, чтобы вы двое стали членами моей семьи, — предложил Австр. — Вам нравится это предложение?

Сумрак поглядел на Сильфиду, и они одновременно кивнули.

— Спасибо, — сказал Сумрак.

— Вы оба были очень храбрыми, — продолжал Австр. — А сейчас, не могли бы вы показать мне, где наш отец? Я хотел бы взглянуть на него в самый последний раз, прежде, чем мы отправимся в путь.

Пока Хищнозуб и Пантера восхищённо наблюдали, Даний и члены его стаи завалили клыкастого корнееда почти вдвое больше их по размеру. Шестеро гиенодонов работали вместе: один запрыгнул на спину корнееда, а другие в это время нападали с обоих боков — одни из них рвали мягкое подбрюшье, а другие сомкнули челюсти на его шее.

Кровь Хищнозуба стучала в висках, словно в этот момент он охотился сам. Пантеру окружило густое облако аромата её кровожадного восхищения.

Уже два дня и две ночи они путешествовали на север вместе со стаей Дания. Остальные фелиды остались в долине, ожидая возвращения Хищнозуба. Темп движения группы гиенодонов был изнурительным, но Хищнозуб не отступал: он не хотел выглядеть слабым. Хотя он постоянно опасался своих неотёсанных компаньонов, он всё равно ощущал странное удовлетворение.

Пантера вновь шла бок о бок с ним, как в те времена, когда они отправлялись на охоту на ящеров. Он и не думал, что такое может повториться вновь.

Везде, где они проходили, гиенодоны сеяли панику. Многие звери никогда не видели таких свирепых хищников, и бежали, едва они появлялись. Но не все могли убежать вовремя, особенно крупные и медлительные наземные звери.

Поверженный на землю и беззащитный, корнеед лежал на боку; он ещё раз дёрнул ногой, и больше уже не двигался. Даний ослабил удушающую хватку на его горле и вспорол брюхо зверя от грудины до пупка. Его внутренности, раскручиваясь, вывалились на землю.

Даний взглянул на Хищнозуба, сидящего на ветвях.

— Ешь, — позвал он. — Будь сильным.

Пантера уже собралась спускаться, но Хищнозуб рыкнул.

— Нет, — тихо сказал он ей. — Мы сами добываем себе пищу охотой. Мы не должны быть обязанными им. Нам следует быть на равных.

— Ты прав, — ответила Пантера.

— Мы можем поучиться у них, — сказал Хищнозуб. — Тому, как они действуют совместно, чтобы взять крупную добычу; наши Рыщущие тоже так смогут.

Она кивнула.

Он пытался не смотреть на мясное изобилие на земле, но ему было слышно, как шумно кормятся гиенодоны. Казалось, они поедали всё — даже кости и зубы — и ничего не оставляли после себя. Они ели жадно. Набив брюхо до отвала, они облили всю тушу своей мочой, заявляя права на неё, хотя даже не собирались доедать остатки.

Хищнозуб знал, что с этими существами ему следует быть очень осторожным. Если он разозлит их, если он больше не будет им полезен, они могут порвать его на куски в мгновение ока.

Даний был сильным, но глупым. Он был впечатлительным. До тех пор, пока Хищнозуб сможет заставлять гиенодонов считать, что ящеры ещё угрожают им, он будет оставаться полезным для них. Он сможет вести их за собой. Он сможет назначать цену своим услугам.

Ещё совсем недавно Хищнозуб думал, что он может править миром при помощи силы; теперь же Пантера помогла ему понять, что в сравнении с силой хитрость может быть более мощным оружием.

ГЛАВА 19. Химера

Сумрак пролетел среди верхних ветвей и устремился в небо. Кругом раскинулся лес. Солнце жарко грело его паруса, и он взлетал вверх по спирали, пока горизонт не начал изгибаться. К югу от себя он видел стаю птиц — куда-то направляясь, они то сбивались вместе, то растягивались в цепочку. Здесь он чувствовал, что был заметным — пятно его тёмного тела на фоне светлого неба. Но сейчас ему нужен был хороший обзор.

Он взлетал всё выше.

Далеко на западе была видна бледная голубая полоса океана. Он поискал глазами их остров, но не смог его обнаружить. Затем он развернулся на север — в том направлении его отец вёл свою колонию. Вдали лес сменяли широкие равнины, а за ними земля поднималась, и на склоне он увидел деревья. Может быть, это была какая-то оптическая иллюзия, или же он просто смотрел с высоты, но они казались огромными, высокими, раскидистыми и могучими.

Он сделал резкий вдох. Вид, открывшийся ему, с пугающей точностью совпадал с тем серебристым пейзажем, который являлся ему и в видениях, и во снах.

Держа паруса под углом, он быстро снизился, поглядывая за птицами. Вблизи полога леса несколько из них заметили его со своих насестов и подняли испуганный гвалт, но он быстро порхнул мимо них и спустился сквозь ветви туда, где его ожидала Нова вместе с Баратом, Солом и Австром.

— Что ты видел? — спросил Барат.

Сумрак рассказал им, с трудом переводя дух.

— Они выглядят точно так, как деревья, которые нам нужны. Ни на одном из них нет низко растущих веток. Ни один фелид не сможет забраться по их стволам.

— С такого большого расстояния этого точно не разглядишь, — с сомнением сказал Барат.

Сумрак не мог рассказать им, каким образом он уже видел эти деревья — его бы сразу отстранили от поисков, и возможно, вполне справедливо. Это выглядело нелепо. Но он не мог избавиться от уверенности в том, что им назначено путешествовать к этим деревьям.

— А как же равнины? — спросил Барат. — Достаточно ли там деревьев, чтобы планировать от одного к другому? Или мы должны перебраться через них пешком?

— Думаю, что пешком, — сказал Сумрак. Это даже не приходило ему в голову — настолько он был возбуждён, увидев деревья вдали. Но Барат, конечно же, был прав. На равнинах, деревья росли редко и далеко друг от друга, и значительную часть путешествия пришлось бы проделать по земле. Он думал только о себе, как о летающем существе. Он ждал, что Нова будет его упрекать.

— Не нравится мне это, — сказал Австр. — На земле мы стали бы слишком уязвимыми для нападения. Я бы предложил выбрать другой маршрут.

— Но если деревья так хороши, — начала Нова, — то путешествие могло бы стоить этого риска.

Сумрак с удивлением посмотрел на неё.

— Твои умения очень полезны для нас, — сказала она ему, и он почувствовал неожиданную благодарность и удовольствие от её комплимента.

— За несколько часов ты сможешь преодолеть расстояние, на которое у нас уйдут дни и ночи, — продолжала Нова. Она, казалось, что-то обдумывала. — Эти высокие деревья, которые ты видел — лети туда и погляди: правда ли, что они смогут стать нашим домом.

— Правда? — переспросил Сумрак, внезапно затрепетав от удовольствия.

— Хватит ли у тебя сил на такое путешествие? — спросила Нова.

— Да, — ответил он, промолчав секунду. Он никогда не летал так далеко, и ещё не был так далеко от колонии. — Сил у меня хватит.

— Убедись, что на деревьях безопасно, и что никто из других существ пока не заявил своих претензий на них, — инструктировала его Нова. — Осмотри всё, особенно на равнинах. Выясни, какого рода звери там кормятся, и есть ли там хищники.

— Сколько времени тебе потребуется? — спросил Сол.

Сумрак поднял в памяти картину вида с высоты, пытаясь оценить расстояние.

— Думаю, если я полечу прямо сейчас, я мог бы быть там уже в сумерках. А потом я бы вернулся к завтрашнему вечеру.

— Хорошо. Мы будем ждать тебя здесь. Пока этот лес выглядит достаточно безопасным.

— Это неплохой план, — сказал Барат.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — дружелюбно спросил Сумрака Австр.

Он кивнул.

— Тогда лети, — сказала Нова. — И принеси нам хорошие новости.

Сумрак застал Сильфиду за охотой.

— Я ухожу, — взволнованно сообщил он ей и описал деревья, которые видел с высоты.

— Я видел их и раньше, — неуверенно добавил он, потому что обещал больше ничего не держать в тайне от неё. Он рассказал ей о своём грибном видении и о последующем сне. — Я думаю, что это те же самые деревья, Сильфида. Думаешь, я сошёл с ума?

— Не знаю, — ответила она.

— Они обещают быть нашим новым домом, я просто знаю это!

Она кивнула.

— Они далеко?

— Я вернусь следующей ночью.

Сильфида повисла на коре.

— Мне очень жаль, что я не могу лететь с тобой.

— Мне тоже. Я… — он умолк.

— Что такое? — спросила Сильфида.

Он заговорил тише:

— Я ей не доверяю.

— Нове?

Сумрак кивнул:

— Она всегда считала, что от меня одни только неприятности: мой полёт, убитый птицами Эол.

— Дай ей шанс, — сказала Сильфида. — Она мудра. Я знаю, ты всегда вставал на сторону Папы, но Папа не всегда был хорошим предводителем — просто дай мне закончить. Он мог рассказать колонии о фелидах после того, как тебя предупредила птица, но он этого не сделал. Он едва не позволил бегущим-по-деревьям сделать из нас угощение на пиру.

— Никто не подозревал их, — ответил ей Сумрак. — Я не слышал, чтобы Нова сказала хоть что-нибудь против! Она думала, что мы нашли новый дом.

— Может, и так. Но мы потеряли четверть всей колонии. Если бы он сделал иной выбор, этого могло бы и не случиться.

— Он старался выбирать лучшие решения из всех возможных, — упрямо ответил Сумрак.

Сильфида скрипнула зубами от раздражения.

— Нова будет хорошей предводительницей.

Сумрак вздохнул.

— Возможно, ты права. Жаль, что ты не можешь лететь со мной.

— Всего на одну ночь, правда?

— Скорее всего, — это был бы первый в его жизни раз, когда он проведёт ночь вдали от своей колонии. Его кости ныли от одиночества.

— Будь осторожен, — попросила Сильфида. — Лети быстро.

Он никогда не летал так долго без посадок, но сейчас он дал себе команду, и через некоторое время произошла удивительная вещь. Его сердце словно нашло новый ритм, а дыхание стало медленнее и глубже. Он по-прежнему тратил много сил, но чувствовал, что может поддерживать такой ритм.

Он летел над пологом леса, но довольно низко, чтобы можно было быстро скрыться среди деревьев, если какие-нибудь птицы решать напасть. Он также поглядывал в небо над собой, надеясь, что последние кетцали действительно вымерли.

Над лесом роилось несметное множество насекомых, но он большей частью не обращал на них внимания, не желая попусту тратить время и силы, отклоняясь от курса. Он постоянно держался носом в сторону дальних холмов. Огромные деревья, что росли там, по-прежнему казались недостижимо далёкими, и в какой-то момент он испугался. Как мог он отправиться в такое далёкое путешествие в одиночку? Но было очень хорошо обрести, наконец, конечную цель в пути после стольких дней неопределённости, проведённых в лесной глуши.

Деревья под ним начали меняться. Появлялись виды, которых он раньше не видел — большие, с искривлёнными стволами, с такой бугристой и бороздчатой корой, что стволы словно были сделаны из крючковатых клювов, загнутых вниз. В то же время другие деревья обладали тусклой листвой и выглядели так, словно рассыплются на кусочки, если в них вонзить когти. Их цветы и листья испускали незнакомые запахи. Когда полог леса начал редеть, заросли кустарников и папоротников стали более густыми. Илистых водоёмов становилось всё больше, пока, наконец, между ними остались лишь клочки заболоченной суши. Повсюду росли болотные деревья, с ветвей которых свисали длинные пряди мха. Сумрак тщательно отслеживал расположение деревьев, чтобы убедиться, что они находились достаточно близко друг к другу, чтобы рукокрылы могли планировать между ними.

В воде под ним плеснуло нечто длинное и зелёное; прежде, чем оно полностью скрылось среди водоворотов на поверхности воды, Сумрак успел заметить бугристые спину и хвост. Он судорожно сглотнул, радуясь, что живёт не на земле.

По мере его движения вперёд болото вновь превратилось в лес, но лишь ненадолго, чтобы далее смениться равнинами. Здесь, на границе миров, Сумрак облетел деревья и выбрал безопасную ветку, прежде чем сесть. Измученный, он лакал с листьев росу, а утолив свою жажду, отступил к самому стволу, чтобы никто не смог подкрасться к нему. Он начал разглядывать равнины.

Деревьев там было много, но они росли далеко друг от друга, и Сумрак знал, что у его колонии просто не было ни единой возможности планировать с одного дерева на другое. Им пришлось бы пересекать это море травы главным образом по земле. Он старался не чувствовать себя слишком разочарованным. Трава была высокая, и могла обеспечить хоть какое-то укрытие. Он и не знал, что у неё может быть столько разных расцветок и типов поверхности листьев. Пушистые кончики стеблей сияли в свете уходящего дня, изящно покачиваясь на ветру. Некоторое время Сумрак просто смотрел вперёд, довольный тем, что ему ни о чём не думалось.

Должно быть, он заснул, или почти заснул, хотя его уши по-прежнему оставались настороже. Фырканье, доносящееся снизу, мгновенно разбудило его, и его паруса дёрнулись. Он взглянул вниз сквозь ветви. У подножия дерева среди растений, сопя, бродил зверь. Сумрак понял, что существо было раз в десять крупнее его самого — возможно, футов пять в длину, с длинным хвостом. Его жёсткая бурая шерсть была покрыта чёрными полосками. Когда он поднял свою притупленную голову из травы, Сумрак с облегчением увидел, что это было травоядное существо, потому что из его челюстей падали кусочки листьев и травы, которые зверь пережёвывал. Его умные глаза посмотрели на Сумрака, а затем существо отвернулось, не проявляя признаков беспокойства. Это существо явно было знакомо с рукокрылами, но Сумрак ничего не знал о нём.

Существо тихо заржало, и через несколько мгновений с равнины прискакал галопом на длинных ногах другой такой же зверь. Его короткая шерсть была испещрена бурым и серым; она прекрасно сливалась с подлеском.

Сумрака поразили их ноги. На них было по пять длинных пальцев — у них совсем не было когтей, но вместо них были плоские пластины, напоминавшие кость. При каждом шаге они мягко постукивали по земле.

Эти два существа паслись вместе; их мягкие морды обнюхивали и дёргали траву. Иногда они издавали на выдохе нечто вроде хрипа, напоминающего смех. Сумраку понравилось наблюдать за ними.

Они производили хорошее впечатление и явно были умны, поскольку он заметил, что они никогда не опускали головы одновременно. Они по очереди следили за окружающим миром.

Сумраку захотелось поговорить с ними. Поскольку они были травоядными, они вряд ли были опасными. Конечно, бегущие-по-деревьям тоже были травоядными, но оказались сущими дьяволами. Однако Сумрак решил рискнуть.

— А что вы всё время высматриваете? — окликнул он их.

— Диатрим, — ответило чёрно-бурое существо, едва взглянув вверх.

— О, — сказал Сумрак. — Я видел одну такую.

— Где? — оба существа начали испуганно оглядываться по сторонам.

— Не сейчас. Простите. Одна из них была где-то там, в лесу.

— В лесу?

— Она была ранена. Там была группа бегущих-по-деревьям, которые её кормили.

— Просто ужас, — сказал пёстрый зверь.

— Они держатся главным образом на равнинах, — добавил второй, обшаривая глазами высокие стебли трав. — Они быстрые.

— Их много?

— Да, — ответило пёстрое существо.

Сумрак помолчал мгновение, набираясь смелости.

— Кто вы такие? — спросил он.

— Эквиды, — ответил первый. — Я Дьяус, а он — Хоф.

— Спасибо, — сказал Сумрак. — А пальцы ваших ног…

— Копыта.

— Они так называются? Они очень крепкие?

Дьяус топнул копытом по земле, и раздался звонкий удар:

— Достаточно крепкие, чтобы на них бегать.

— Вам знаком другой край равнины, на севере? — спросил Сумрак.

— Немного.

— Там живут фелиды?

— Немного есть, я полагаю. Они сильно размножились с тех пор, как все ящеры погибли.

— Они плотоядны?

— Что? — с удивлением переспросил Хоф.

Сумрак рассказал им о Хищнозубе и о вторжении на его остров. Ошеломлённые Дьяус и Хоф переглянулись.

— Здешние фелиды никогда нас не беспокоили.

У Сумрака отлегло от сердца, когда он это услышал. Это означало, что его отец был прав: этот Хищнозуб был негодяем, действующим по собственным понятиям.

— Но мы видели гиенодонов, — добавил Дьяус. — Больших хищников с востока. Не так давно они проходили по равнинам. К счастью, они, кажется, ушли.

— Как будто нам только их не хватало, чтобы сделать нашу жизнь ещё труднее, — мрачно проворчал Хоф.

— Может быть, они сожрут этих ваших плотоядных фелид, — бодро сказал Дьяус.

Эта мысль принесла Сумраку некоторое удовлетворение, но не успокоила. Он пытался найти безопасное место для жизни своей колонии, и ему не хотелось думать о других хищниках.

— Почему ты интересуешься севером? — спросил Дьяус.

Сумрак не знал, стоило ли рассказывать им о планах его колонии. Они выглядели дружелюбными и безобидными, но он не хотел рисковать.

— А есть тут какие-то другие хищники? — спросил он вместо этого.

— Ты имеешь в виду, помимо диатрим? — уточнил вопрос Дьяус. — В той стороне, на юге, есть болотные ящеры. Это единственная разновидность ящеров, которая пережила Договор. Они никогда не отходят далеко от воды. Они скрываются под её поверхностью, и только их глаза торчат над ней.

— А потом они набрасываются, — добавил Хоф с мрачным удовольствием. — Когда их челюсти захлопнулись, их уже не разжать. Они легко могли бы утащить любого из нас. Даже не задумавшись об этом. Мы никогда не ходим рядом с болотами. Вам повезло, что вы живёте высоко на деревьях.

Взгляд Сумрака уловил небольшое движение в высокой траве. Со своей высокой точки обзора он увидел, что в тридцати футах от них из стеблей торчит массивный крючковатый клюв.

— Там диатрима! — крикнул он эквидам.

Гигантская птица выскочила и помчалась в их сторону — удивительно быстро, несмотря на своё неуклюжее тело. Двое эквид быстро и изящно поскакали на своих снабжённых копытами ногах. Визг диатримы заставил колени Сумрака задрожать, даже когда она не преследовала его самого. Нелетающая птица была во много раз больше, чем Дьяус и Хоф, и легко смогла бы выпотрошить их одним режущим ударом своего клюва.

Сумрак послал вслед этим трём существам звуковые импульсы и по вернувшемуся эху сумел догадаться, что эквиды были быстрее, хотя и ненамного. Он искренне надеялся, что их выносливость будет под стать их скорости. Они быстро исчезли среди высокой травы.

Вид диатримы заставил Сумрака вздоргнуть. Если его колония предполагала пересечь эти равнины, то они должны быть чрезвычайно осторожными и путешествовать только ночью. Диатрима, как и многие другие птицы, наверняка спала в это время. Окраска и небольшие размеры рукокрылов были бы их единственными преимуществами. А Сумрак со своим эхозрением мог вести их в темноте.

У него оставался лишь час дневного света, и он хотел вновь отправиться в путь. Он быстро поохотился среди деревьев, и его глаза и уши всегда были начеку, реагируя на звуки леса. Вокруг него кормились другие мелкие звери, но он больше не позволял себе разговаривать или слишком сильно приближаться к любому из них.

Наверное, ему также не стоило разговаривать с эквидами, но он чувствовал себя одиноко, и очень хотел побыть в компании. Ушедший от своей колонии всего лишь полдня назад — и уже одинокий. Он никогда не осознавал, насколько сильно зависел от их физической близости — от запаха и тепла их тел, дающего ему покой и уверенность. В одиночестве он чувствовал себя ужасно уязвимым, словно кто-то мягкотелый, лишённый своей защитной раковины.

Поев и отдохнув, он полетел над равнинами. Он следил, чтобы его курс никогда не пролегал слишком далеко от деревьев, на тот случай, если ему потребуется отдых.

Он заметил многочисленных наземных четвероногих — таких он видел и прежде, и никто из них не был плотоядным. Но он также заметил ещё одну диатриму. Она присела в траве, подогнув длинную шею так, что её голова едва поднималась над верхушками стеблей — у птицы был хороший обзор, но при этом она сама оставалась незаметной. Её чёрные глаза блестели на солнце, и Сумрак знал, что она следила за внезапным шевелением травы, которое означало бы движение живого существа внизу. Дрожа, он улетел.

Иногда высокая трава сменялась щёткой из короткой рыжевато-бурой растительности, а деревья и вовсе пропадали. Местность была не такой ровной. Даже сверху ему было видно, что здесь были и возвышенности, и долины. В заиленном водоёме он заметил существо, которое сначала принял за болотного ящера. Но его тело не было зелёным и бугристым. Оно было толстым, с короткой шерстью рыжеватого и белого цвета. Животное с удовольствием стояло в мутной воде, погружая в неё голову и вытаскивая полный рот мокрой водяной травы, с которой струями стекала вода.

Повсюду на равнине Сумрак замечал кости, вычищенные добела солнцем и стихиями. Некоторые были столь огромными, что он едва мог представить себе размер тех существ, которые когда-то состояли из них. Он был уверен, что эти кости принадлежали ящерам. Что же такое случилось, что заставило их всех заболеть одновременно? И почему ничего не случилось со зверями?

Солнце стояло уже у самого горизонта. Птицы кружили в небе, готовясь к ночёвке. Их вечерний хор уже оглашал воздух со всех сторон. Хотя он звучал несколько непривычно, он по-прежнему действовал на Сумрака успокаивающе. Это была своего рода стабильная и предсказуемая часть его жизни: птицы, вызывающие ночь своим пением.

Впервые за эти дни он подумал о Териксе. Он был добр к ним, пусть даже остальная часть его стаи этим не отличалась. И эквиды тоже выглядели дружелюбными. С недавнего прошлого он привык видеть в каждом существе врага — того, кто мог его обмануть или съесть. Но этот новый мир наверняка не мог быть таким уж плохим.

Краски неба начали тускнеть, но Сумрак продолжал полёт, борясь с инстинктивным желанием найти безопасное место для ночёвки. Если бы он сумел добраться до больших деревьев на дальних холмах, всё было бы хорошо. Он заснул бы там, и у него было бы в запасе целое утро на изучение этих мест. У него осталось бы достаточно времени и на завтрашнее обратное путешествие, и на возвращение к Сильфиде и своей колонии уже вечером. Он надеялся, что Сильфида не чувствовала себя слишком одинокой без него. Она прекрасно справлялась с жизненными трудностями. С ней просто всё будет в порядке.

Настала ночь. Птичий хор сменило стрекотание насекомых. Когда мир погрузился в темноту, по полям раскинулся покров тумана. Сумрак подавил в себе панику. Он напомнил себе, что ему не нужны были ни солнце, ни луна. С помощью звука он мог явить себе картину окружающего мира, гравированную на серебре.

К западу было чёрное море и его ненарушенный горизонт; к северу высились силуэты холмов на фоне звёздного неба. В полёте он начал испускать звуковой импульс с каждым выдохом. В темноте его сознания расцвели поля и целые созвездия насекомых, которые оживали. Ночь во всех своих проявлениях была такой же чёткой и ясной, как день! Через некоторое время он начал получать от этого удовольствие. Это было захватывающе, и в то же время странно успокаивало. Он чувствовал себя в безопасности и совершенно невидимым. Лишь он и ночь.

Он уже значительно преуспел в улавливании своего эха во время полёта. Впервые попробовав это, он видел лишь размытые пятна, но сейчас он, кажется, сумел синхронизировать свои звуковые импульсы, слух и дыхание, хотя даже понятия не имел, как сумел это сделать. Это работало — и это всё, до чего ему было дело.

Он немного отдохнул на дереве, аккуратно выбрав ветку, на которой никто не жил. Он подобрал нескольких вялых насекомых и полакал воду, накопившуюся на коре. Он летел изо всех сил, и ночной воздух охлаждал его тело. Равнинная местность начала подниматься, переходя в холмы, и он поднимался вместе с землёй. Он взлетал всё выше, и по его плечам разливалась усталость, но он не хотел останавливаться, пока не достигнет деревьев.

Он чувствовал, что его влечёт вперёд некий инстинкт возвращения домой, которого он не понимал, а серебристый образ дерева из снов сиял перед его мысленным взором. Он был очень близко. Он так сильно устал, что не знал, было ли это лишь ещё одно видение, или же он добрался, наконец, до места назначения. В его глазах стояла лишь тьма, но, когда он испустил очередной звуковой импульс, перед ним внезапно предстали деревья. Это казалось невозможным, но он и вправду добрался до них.

Сумрак сделал лишь один круг, слишком утомлённый, чтобы исследовать окрестности прямо сейчас. Он сел, издавая лишь столько звуков, чтобы быть уверенным, что рядом не спали никакие другие существа. Найдя глубокую нишу в коре, он втиснулся в неё и погрузился в глубокий сон.

Но его сознание не было готово к отдыху, и даже во время сна он представлял себе, что всё ещё летел. Во рту у него пересохло, голод терзал пустой живот. Но ему и в голову не приходило отправляться на охоту прямо сейчас. Боль разлилась по его плечам и предплечьям. Он подумал, что мог умереть. Но, когда он взглянул в небо, его охватило всепоглощающее ощущение исцеления. Звёзды сложились в очертания гигантских крыльев и окутали его, но на сей раз он не испугался.

Сумрак открыл глаза.

Он был уверен, что рядом находилось другое существо. В небе были видны лишь первые признаки приближающегося рассвета. Хотя луна всё ещё светила, он так плотно забился в трещину на коре, что был почти невидим. Он огляделся, но на ветке никого не увидел. И тогда он задрал морду вверх.

Прямо над ним был рукокрыл, свисающий вниз головой с ветки, держась за неё когтями задних лап. Это была самка — он мог судить об этом по запаху. Её паруса были обёрнуты вокруг тела. Сумрак с любопытством смотрел на неё, потому что повисать вниз головой было явно не в обычае у рукокрылов, хотя он видел, как некоторые из них устремлялись в планирующий прыжок именно из такого положения. Он почувствовал себя удручённым. Возможно, на это дерево уже заявила свои притязания другая колония, и они не захотели бы жить на нём вместе. Сумрак даже не был уверен, стоило ли ему приветствовать её.

Самка рукокрыла чистилась. Сумраку стало интересно, почему она была столь активна в такие ранние утренние часы. Многие рукокрылы ещё спали бы в это время. Она сорвалась с ветки и начала планировать среди ветвей. Затем её паруса высоко поднялись, и она начала стремительно махать ими. Она летала!

Прежде, чем Сумрак смог сдержать себя, он вскрикнул от удивления, и она резко развернулась.

— Кто ты? — спросила она, прилетев обратно к дереву. Прямо перед тем, как сесть, она совершила ловкий кувырок в воздухе, вцепилась когтями задних лап в нижнюю сторону ветки и закачалась на ней вниз головой, глядя на него сверху.

Прежде, чем она сложила свои паруса, он заметил, что они были фактически безволосыми, и что лунный свет просвечивал сквозь них, очерчивая кости её передних лап и пальцев.

— Они такие же, — пробормотал он с изумлением. — Как мои. Твои паруса…

Он ощутил, как лёгкая волна охотничьих щелчков прокатилась по его морде и шерсти. Она рассматривала его при помощи звука.

— Кто ты? — снова спросила она.

— Сумрак. Ты можешь летать!

— Покажи мне свои крылья! — взволнованно попросила она. Её тёмные глаза были быстрыми и живыми.

— Это не крылья, это паруса, — сказал он, растопыривая их.

Она спрыгнула к нему на ветку и подползла поближе на четвереньках.

— Нет, это крылья, — сказала она, подтолкнув его носом.

Сердце Сумрака бешено колотилось.

— Рукокрылы рождаются с парусами, — сказал он. Но он смутно догадывался, что она ответит на это, и одновременно боялся и желал этого.

— Да, но ты — не рукокрыл.

— Рукокрыл. Мои мать и отец…

Она покачала головой:

— Ты был рождён рукокрылами, но ты изменился.

— Изменился?

— Ты стал кем-то другим. Ты новый.

Сумрак почувствовал, что дрожит.

— Не бойся, — добродушно сказала она. — Ты не один. Есть и другие.

— Сколько их?

— Великое множество. У нас колония недалеко отсюда. Все умеют летать.

— Как это случается? — он жаждал ответа, его голос был хриплым. — Почему так происходит?

Она шлёпнула крылом.

— Никто этого не знает. В моей колонии было трое таких, кто умел летать.

— Трое!

— Наши скелеты были устроены иначе. У нас сильнее…

— Грудь и плечи?

— Да, и крылья без шерсти.

— Я думал, что я был единственным. Отклонением.

— Не отклонением. Мы стали чем-то иным, вот и всё. Но это означало, что мы должны были покинуть свою колонию.

— И вы покинули её?

— А разве тебя тоже не выгнали? — спросила она.

— Мой отец был предводителем.

— Это может многое объяснить, — заметила она. — Но почему ты один?

— Они послали меня вперёд, чтобы найти новый дом.

— Послали? Или всё же выгнали?

— Послали, — ответил он, и внезапная волна холода пробежала по его спине.

— Нас всех выгнали, — сказала она. — На нас обижались. Мы умели охотиться быстрее, есть больше и видеть ночью. Мы никогда бы не нашли себе спутников жизни.

— Но мы ведь по-прежнему рукокрылы, — промолвил Сумрак.

— У нас есть новое название для себя, — сказала она. — Летучие мыши.

— Летучие мыши?

— Имя нашей предводительницы — Мы-шиа. Она была основательницей колонии. Она была первой.

— А я боялся, что первым был я, — признался Сумрак.

Она усмехнулась:

— Она намного старше тебя. Для нас было большой удачей найти её. Она дала нам дом, так что есть определённый смысл в том, чтобы назваться в её честь.

Летучая мышь. Это было метко и ёмко, словно подчёркивало их суть: рождённые на земле и поднявшиеся в воздух.

— Я Химера, — сказала она ему.

Ему хотелось просто разглядывать её. Её паруса — или крылья — выглядели, как его собственные. Её шерсть была тёмной, как у него самого, но с иными отметинами. У неё были белые мазки вокруг морды и на горле. А её уши были более крупными и остроконечными.

— Я всегда пробовал махать парусами, — сказал он ей. — С самого начала.

— Я тоже! — подхватила она. — Было так трудно держать это в тайне. Я должна была уходить в лес, чтобы практиковаться в полёте.

— И я поступал так же! — и он неожиданно для себя рассказал ей обо всём, что случилось с его колонией. История настолько долго тяготила его сознание, что возможность выразить её словами принесла ему огромное облегчение.

— Похоже, твоя семья оказалась более терпимой, чем моя, — заметила Химера, — Особенно твой отец.

— В любом случае, он позволял мне летать — по крайней мере, вначале. Думаю, он гордился мной.

— Идём со мной, и ты встретишь всех остальных, — предложила она. — Теперь ты — часть нашей колонии.

— Не могу, — ответил он, поражённый тем, как легко она заявила права на него самого. — Я должен вернуться и рассказать своей колонии об этом дереве. Оно ведь не ваше, верно?

— Нет.

Сумрак с облегчением вздохнул.

— А где твоя колония? — поинтересовалась Химера.

— На другом краю равнины. Они меня ждут.

— Но как же они переберутся сюда?

— Большей частью по земле.

Она покачала головой.

— На это уйдёт много времени. На них будут охотиться. Ты видел диатрим?

— Да. Но мы маленькие. Мы можем спрятаться. Мы можем устроить переход ночью.

Она вздохнула.

— Они будут в ужасной опасности, и ты вместе с ними.

— Значит, именно так это и должно быть, — сказал он. — Я приведу их сюда. А вы живёте далеко отсюда?

— Всего лишь на другой стороне холмов. Видишь те три звезды, вон там? Следуй за ними, и ты найдёшь нас.

Он чувствовал, как его сердце сильнее забилось от волнения. Было так хорошо поговорить с кем-нибудь, похожим на тебя самого.

— А вы никуда не переселяетесь? — быстро спросил он её.

Она рассмеялась:

— Нет. Мы живём там, где живём.

— Тогда я найду тебя, когда вернусь.

— Надеюсь на это. Удачи тебе.

Он ощущал какое-то отчаяние, когда смотрел, как она улетает. Часть его требовала окликнуть её, следовать за ней. Но его собственная колония нуждалась в нём.

Солнце едва озарило восточный горизонт, разливая красный свет по дереву. Он всё летал и летал вокруг него. Оно было огромным, с многочисленными ветвями, а его кора испускала приятный запах, который напомнил ему об острове. Он не заметил никаких других существ, живущих среди могучих ветвей, и, хотя утренний птичий хор уже оглашал небеса, он не смог разглядеть ни одного птичьего гнезда в верхней части дерева. Всё выглядело так, словно дерево ожидало лишь его одного. Он спустился вниз, чтобы изучить основание дерева. Ствол возвышался, по меньшей мере, на сорок футов, прежде чем от него отрастала самая нижняя из ветвей. Даже у самых умных фелид вроде Хищнозуба не было ни единой возможности забраться вверх по такому стволу, особенно из-за того, что ещё и кора была несколько более плотной и гладкой, чем у секвойи.

Со всё возрастающим ожиданием Сумрак летал среди окружающих его деревьев. Всего в группе их было около дюжины, и они тоже выпускали первые ветви на достаточно большой высоте. В воздухе между ними роилось множество насекомых. Смогли бы фелиды использовать в качестве моста какое-то из растущих рядом деревьев? Сумрак пролетел над пологом леса, глядя прямо вниз и прикидывая расстояние между ветвями деревьев. Самые близкие из них росли почти в двадцати футах друг от друга — явно слишком далеко, чтобы даже самый ловкий из фелид сумел перескочить с одного дерева на другое.

Он сел. Значение увиденного трудно было переоценить. Отсюда через равнину Сумраку был виден лес, где его ждала колония.

Он нашел идеальное дерево, идеальный дом. Ему хотелось бы, чтобы Папа и Мама могли это увидеть.

Сумрак развернул свои паруса и оглядел них. Крылья. Он закрыл глаза, спел над ними свою эхо-песню и увидел, как они сверкали серебром перед его мысленным взором: поверхность кожи искрилась, словно море. Он пытался воспринимать их как нечто естественное, а не как каприз природы.

Летучая мышь.

Так она назвала себя — и ещё его самого. Он противился принятию этого названия. Всю свою жизнь он считал себя рукокрылом. Если отвергать это, разве не придётся отвергнуть и часть самого себя? Это было, как если бы кто-нибудь сказал ему, что он больше не был сыном Икарона.

Он подумал о Сильфиде, которая зависела от него, и мгновенно отправился в путь, страстно желая вернуться — добрым вестником.

Большую часть пути назад ему пришлось бороться с крепким встречным ветром, и уже темнело, когда Сумрак был на подлёте к лесу, в котором он покинул свою колонию. Усталость отяготила его крылья. Он фыркнул, удивляясь самому себе: он непроизвольно думал «крылья» вместо «парусов». Эти два слова мягко отзывались эхом в его голове на протяжении всего путешествия, словно сражаясь за превосходство. Он даже немного испугался того, как легко пристало к нему новое слово. Но ведь слова не меняют сути вещей, верно? Или всё же меняют? Возможно, слова, некогда родившиеся в мыслях или высказанные вслух, обладают некой силой и делают мир таким, как есть.

Теперь, когда он был уже почти готов вновь встретиться со своей колонией, его смелость улетучивалась. Мог ли он рассказать им о Химере? Как он сумел бы объяснить, что он сам, фактически, мог быть даже не рукокрылом, а чем-то иным под названием «летучая мышь»? Если они и раньше думали, что он был странным, что же они подумали бы о нём теперь?

Он никогда не забывал того, что когда-то давным-давно на острове сказал ему Кливер: что его могли бы изгнать из колонии, если бы не его отец. Станут ли теперь его слова поводом для того, чтобы Нова сделала это, особенно когда его отец умер?

Но, возможно, она бы так обрадовалась тому, что он нашёл для них новый дом, что не стала бы обращать внимания на его отличия от остальных. Он сослужил хорошую службу колонии. Они не могли высылать его после всего того, что случилось с ними. В любом случае, как только они доберутся до нового дерева, предводителем будет Австр, а не Нова, а родной брат никогда стал бы выгонять его.

«Ты не изменился, — пытался он успокоить себя. — Ты такой же, каким был всегда».

Но он всегда был иным, чем они. И теперь он знал, что есть и другие, похожие на него. Это и успокаивало, и волновало его. Это означало, что он и вправду был существом нового рода, и уйти от этого было нельзя. Он решил, что пока расскажет об этом только Сильфиде. Позже, когда всё более или менее уладится, он сообщит об этом остальным членам колонии.

Вот и нужное место. Он помнил то высокое дерево с вершиной, опалённой молнией. Он нырнул вниз через полог леса, ловко огибая ветви.

— Это я, Сумрак! Эй, все! Я вернулся!

Всем, что приветствовало его, были обычные звуки сумеречного леса: трели и щебет птиц, всё усиливающийся гул насекомых.

— Привет! У меня хорошие новости! Австр? Сильфида?

Все ветви были пусты.

ГЛАВА 20. Брошенный

Запах его колонии на коре был слабым, но узнавался безошибочно: это был тот запах, с которым он вырос. Сейчас, нюхая его, но не видя ни единого рукокрыла, он ощутил сильнейшее чувство покинутости.

Нова сказала, что они будут его ждать. Сильфида тоже обещала это.

Он старался не поддаваться панике. Может быть, они сейчас просто немного в стороне от него, охотятся. Или, возможно, нашли группу деревьев получше. Он вновь взмыл в воздух и полетел, описывая всё более и более широкие круги, всё время окликая свою колонию. Ни одного голоса в ответ.

Затаив дыхание, он скорчился на ветке. В какую сторону они направились? Он мог лететь быстрее, чем они могли планировать, но как узнать, какое направление выбрать? И даже если бы он нашёл их, что тогда?

Несмотря на всё, что случилось с ним и его семьёй, он никогда не чувствовал себя побеждённым — ровно до этого самого момента. Он был отвергнут своей собственной колонией. Нова обманула его. У неё и в помине не было никаких намерений путешествовать к тому далёкому дереву, которое он увидел. Ей просто нужно было, чтобы он ушёл. Вероятно, она надеялась, что он будет убит по пути туда.

Он всё не мог подавить желания плакать, и ему пришлось испустить небольшой звуковой импульс, потому что своим мысленным взором он увидел небольшие звуковые вспышки пустых ветвей вокруг себя. Это зрелище заставило его ещё острее ощутить внутреннюю опустошённость. Просто пустота. Там никого нет.

Кроме…

Что-то мелькнуло на краю его поля эхозрения. Он открыл глаза и с надеждой повернулся.

По ветке прямо на него мчался фелид со свирепыми глазами и развёрстой пастью. Он нападал.

Сумрак бросился с ветки. Фелид прыгнул за ним. Сумрак ощутил ужасный жар его дыхания на своих хвосте и задних лапах. Он раскинул крылья и неистово замахал ими, поднимаясь в воздух. Глянув вниз, он увидел, как фелид, руля в воздухе пушистым хвостом, приземлился на ветке. Он шипел и рычал на него.

Сумрак оставался в воздухе, оглядывая окружающую местность. Он знал, как охотились фелиды, и не хотел оказаться на их охотничьей тропе. Но его яростный взгляд не встретил больше ни одного хищника. Он сел повыше, откуда мог хорошо разглядеть фелида. Сумрак узнал его.

— Хищнозуб, — сказал он.

Уши фелида дёрнулись.

— Не люблю, когда моя еда разговаривает со мной, — прорычал он.

— Я не твоя еда, — с негодованием ответил Сумрак, по-прежнему проверяя окрестности на случай, если это была ловушка.

— Ты — тот, кто может летать, — сказал Хищнозуб, расхаживая по ветке. — С острова.

— Как же ты выбрался оттуда? — выпалил Сумрак.

Хищнозуб самодовольно промурлыкал:

— Ага. Значит, ты слышал, что они пытались держать меня там в заключении. Солдаты не справились с поставленной задачей. Остров мне больше не нравился, так что мы ушли оттуда.

Сумрак ничего не ответил — настолько сильно он был удивлён, и ещё переполнен надеждой. Если фелиды покинули остров, это означало, что он снова может принадлежать им.

Они могли пойти домой!

— Если ты подумал о том, что можешь туда вернуться, то у меня для тебя печальные новости, — сказал Хищнозуб. — На твой остров положили глаз хищные птицы новой разновидности.

— Диатримы? — вздрогнув, спросил Сумрак.

— Нет. Это летающие птицы, очень свирепые и сильные; у них когти и клювы, которыми они легко смогли убить одного из моих сородичей.

Надежда Сумрака угасла. Если эти птицы были такими ужасными хищниками, что выжили оттуда фелид, едва ли они были бы безопасны для рукокрылов.

— И много их там? — спросил он.

— Много. Они бы устроили резню твоим сородичам.

Сумрак огорчённо хрюкнул.

— Точно так же, как поступил ты.

— Конечно. Это часть моей природы.

— Не все фелиды едят мясо.

— Не все рукокрылы умеют летать. И что тут более неестественно?

Какое-то мгновение Сумрак не знал, что сказать в ответ.

— То, что делаю я, не вредит никому, — ответил он, но подумал об Эоле, которого убили птицы.

Хищнозуб растянулся на ветке; похоже, его желание охотиться несколько ослабело.

— Ты и сам вскоре можешь превратиться в мясо.

— Нет, — ответил Сумрак.

— Мы, фелиды — далеко не единственные звери, кто так делает, — Хищнозуб понюхал воздух и попробовал его на язык. — И где же твоя колония?

— Они бросили меня, — сказал Сумрак. Он не видел причин врать. — Они думают, что им больше повезёт в поиске нового дома без меня. Они решили, что я — отклонение.

— И что интересно, — заметил Хищнозуб, — мы оба оказались отвергнутыми из-за наших естественных наклонностей. Всего лишь за то, что мы такие, какие мы есть.

Сумраку не понравилась сама мысль о том, что у него есть что-то общее с этим существом.

— А где же твои Рыщущие? — спросил он, вновь ощущая то, как это странно — разговаривать с этим чудовищем. Хищнозуб убил его мать, а отцу нанёс такие раны, от которых тот в итоге и умер. И всё равно они разговаривали: под покровом ночи, на безопасном расстоянии друг от друга, добыча и охотник.

— Далеко отсюда, — ответил Хищнозуб. — Я временно путешествую с новыми союзниками.

Сумрак почувствовал, как ему свело живот.

— С какими новыми союзниками?

— С плотоядными, гораздо крупнее, чем я сам. Глянь-ка туда.

Сумрак проследил, куда направлен взгляд Хищнозуба — вниз, сквозь ветви, в подлесок. Могучий четвероногий зверь только что повалил отчаянно вопившего наземного жителя и теперь рвал его плоть.

— Гиенодоны, — сказал Хищнозуб. — Видишь, есть и другие звери, которые поедают мясо. Но тебе не стоит волноваться из-за них. Они живут на земле. Сидите на своих деревьях, и с вами ничего не случится.

Сумрак с негодованием слушал ободрительный тон голоса Хищнозуба. Он ни секунды не верил тому, что этот фелид хоть как-то был обеспокоен его благополучием. Но всё происходило так, словно они негласно заключили краткое перемирие.

Когда Хищнозуб снова заговорил, он перешёл на заговорщический шёпот, словно ему не хотелось, чтобы его слышали гиенодоны.

— Совершенного мира просто не бывает, — шепнул он, тем самым совершенно некстати напомнив Сумраку, что бормотал перед самой смертью его отец. — Нет ни одного места для жизни, свободного от хищников. Всегда найдутся хищники, причём покрупнее и тебя, и меня. Мы должны использовать любые навыки, которые у нас есть для выживания. Выродки вроде нас могли бы получить преимущество. Твоя способность летать может стать твоим спасением. А я раньше полагал, что мне дают преимущество мои зубы охотника и сила.

Он коротко рыкнул, словно усмехнувшись над собственными словами.

— Но теперь я знаю, что мне следует быть умнее и шустрее, чтобы превзойти других.

— Я не желаю тебе удачи, — ответил ему Сумрак.

— Держите свою удачу при себе, — сказал Хищнозуб. — Тебе она пригодится больше, чем мне.

Сумрака испугал голодный взгляд, который вновь вспыхнул в глазах Хищнозуба. Он рванулся прочь, в темнеющий лес. Его не заботило то, куда он летел; им завладело лишь одно желание — улететь подальше от этого фелида и от его зверей-союзников. Он ощущал омерзение от разговора с ним.

Когда стало слишком темно, чтобы можно было видеть, он стал ориентироваться исключительно при помощи эха, пока его не одолела усталость, и пока он не сел. Сумрак обернул себя крыльями. Может, ему стоит просто вернуться на то могучее дерево на холме, и найти там Химеру и других летучих мышей? По крайней мере, там у него был бы дом.

Но как же тот договор, который он заключил с Сильфидой — заботиться друг о друге? Похоже, она сама его нарушила. Но часть его отказывалась в это верить. Сестра была предана ему всем сердцем. И если её здесь не было, то для этого должно быть какое-то серьёзное основание — и он надеялся, что оно не было ужасным. Завтра он подумает на свежую голову. Завтра он поймёт, как её отыскать. Вторую ночь подряд он спал в одиночку, забившись в укрытие на незнакомом дереве.

— Сумрак!

Даже в собственном сне он подумал, что это просто был ветер. Но, когда он услышал своё имя, произнесённое во второй раз, более чётко, его мысли начали вытаскивать его из сна.

— Сумрак!

Он проснулся и увидел свою сестру, планирующую совсем рядом с его веткой, но не видящую его. Он был настолько ошеломлён, что какое-то мгновение не мог ни говорить, ни двигаться. Всё выглядело так, словно сбылись его самые заветные желания, и он едва мог поверить в то, что она была реальной. Затем он бросился в воздух и полетел вслед за ней.

— Сильфида!

Она сделала вираж и увидела его.

— Ой! — воскликнула она. — Я так волновалась!

Сумрак подлетел к ней и восхищённо порхал вокруг неё, когда она заходила на посадку. На ветке они обнюхали друг друга и обнялись парусами.

— А где вы были? — спросил Сумрак. — Я думал, вы меня бросили!

— Нам пришлось, — объяснила она. — Вчера в полдень некоторые из наших часовых видели пару фелид. И они, похоже, путешествовали вместе с какими-то другими зверями устрашающего вида. Мы не знаем, кто это такие.

— Гиенодоны, — сказал Сумрак.

Сильфида от удивления втянула голову в плечи:

— Откуда ты знаешь?

— Мне рассказал Хищнозуб.

Сестра выглядела настолько изумлённой, что Сумрак не мог подавить смех. Он рассказал ей о своей неправдоподобной встрече и о разговоре с фелидом минувшей ночью.

— Он рассказал, куда шёл? — поинтересовалась Сильфида.

— Мне стоило бы его порасспросить. Но сомневаюсь, что он сказал бы мне правду.

— Надеюсь, что его новые друзья слопают его, — злобно сказала Сильфида.

— Я так рад, что ты здесь, — ответил ей Сумрак.

— Мы начали искать тебя с рассветом.

— Я так боялся, что Нова бросит меня.

Сильфида громко вздохнула:

— Уже бросила.

Удивлённый Сумрак недоверчиво взглянул на неё:

— Что?

— После того, как ты улетел, она устроила собрание. Она сказала, что мы должны вернуться к Гирокусу и присоединиться к его колонии. Теперь, когда она была предводительницей, она отказалась бы от прошлого, принесла бы извинения, и Гирокус принял бы нас. Она сказала, что лучше всего было бы сделать так, — Сильфида глубоко вздохнула. — Но она сказала, что мы не могли рисковать и брать тебя с собой.

— Потому что я летаю, — бесцветным голосом сказал Сумрак.

Сильфида кивнула.

— Они не приняли бы всех нас, сочтя отклонением от нормы. Нова сказала, что, как ни печально ей уходить, но на ней лежит ответственность за всех рукокрылов колонии — а не только за одного.

Похоже, что Сильфида хорошо запомнила слова Новы, как будто раз за разом прокручивала их у себя в голове.

— И все с ней согласились, — констатировал Сумрак.

— Не совсем все.

— И кто же остался, Сильфида?

— Сол не ушёл, но многие из семьи всё равно ушли.

— Сол всегда был самым преданным сторонником Папы, — заметил Сумрак.

— И Австр тоже выступал против плана. Он сказал, что возвращение к Гирокусу стало бы предательством по отношению к Папе. Он остался, и с ним примерно половина нашей семьи. Нова, Барат, все их семьи и все остальные ушли ещё вчера.

Сумрак промолчал. Если бы сейчас фелид вонзил зубы ему в плечо, он вряд ли почувствовал бы это. Через некоторое время до него дошло, что Сильфида взволнованно наблюдает за ним.

— Сумрак? С тобой всё в порядке?

— Кливер тоже ушёл, я полагаю, — выдавил он из себя, наконец.

Сильфида фыркнула.

— Да. Он ушёл.

— Значит, не все новости так уж плохи.

— Он и вправду был маленьким негодником, — хихикнув, согласилась сестра.

Сумрак серьёзно взглянул на неё.

— Ты тоже должна была захотеть уйти.

Сильфида на миг поглядела на кору дерева.

— Ты же знаешь, как я думаю о Гирокусе и о решении Папы.

— Знаю.

— Я не могу с уверенностью признать, что Нова приняла плохое решение, — медленно произнесла она.

— Ты всегда была некоторым образом верна ей, — заметил Сумрак.

Она подняла голову: её взгляд был свирепым.

— Да. Но я больше верна тебе. Ничто не заставило бы меня бросить тебя.

Сумрак с восхищением кивнул. Она думала, что решение Новы было хорошим; ей хотелось найти безопасный дом. И всё же она выбрала остаться с ним. Даже злясь или обижаясь, она всегда оставалась рядом с ним. Всегда.

— Ни у кого никогда не было лучшей сестры, — сказал он ей.

Она нахмурилась.

— Даже если я и думала, что возвращение к Гирокусу было хорошей идеей, то как Нова это сделала, было неправильно. Лгать и отослать тебя подальше после всего того, что ты сделал. Да если бы не ты, она бы, возможно, оказалась в кишках диатримы, покромсанная на кусочки! Сейчас я бы предпочла остаться бездомной, чем жить в её колонии.

— Тебе не придётся быть бездомной, — ответил ей Сумрак. — Я нашёл нам дом.

— Правда? — переспросила она. — Это те деревья, что ты видел?

Он кивнул:

— Они превосходны.

Колония, которую Сумрак вёл через лес и болото, сильно поредела. Теперь их было меньше сотни. Однако, воссоединившись с ними, он был переполнен радостью и облегчением — и ещё удивлением, потому что они встретили его очень тепло. Было так приятно просто находиться среди собственных сородичей, ощущая запахи и близость их тел.

У них ушёл целый день на то, чтобы добраться до края равнины, и солнце уже стояло над самым горизонтом, когда они, наконец, расселись на ветвях. Австр немедленно расставил в окрестностях их дерева часовых на тот случай, если Хищнозуб с компанией станет их искать. Сев рядом с сестрой, Сумрак бросил взгляд на дальние холмы.

— Они кажутся такими далёкими, — сказала Сильфида.

— Когда я летел туда, мне так не казалось, — признался Сумрак.

Австр тихо сел рядом с ним, когда Сумрак оглядывал пейзаж в последних лучах солнца. Теперь он был предводителем.

— Мы проложим наш маршрут следования от дерева к дереву, — сказал он. — Так мы сможем отдыхать в безопасности, а затем делать новый длинный планирующий прыжок. Это на какое-то время избавит нас от пребывания на земле, — он тихо вздохнул. — Но и по земле придётся идти слишком долго.

— Я могу вас направлять, — предложил Сумрак.

— Иначе мы и не сможем идти, — вздохнул Австр. — Нам пригодится твоя способность видеть ночью с высоты.

Сумрак кивнул.

Австр поднял голову, поглядел на холмы и удовлетворённо хрюкнул.

— Хорошо, когда твой новый дом стал, наконец, виден.

Они провели в лесу ещё ночь, и весь следующий день кормились и отдыхали, готовясь к переходу. Когда наступит темнота, они отправятся в путь. Диатримы должны в это время спать; тёмные тела рукокрылов были бы незаметны; и пусть от их зрения будет мало толку, Сумрак поведёт их при помощи своего эхозрения.

Он знал, что должен был охотиться, набираясь сил для предстоящего путешествия, но у него совершенно не было аппетита. С каждой прошедшей минутой он ощущал всё большую и большую усталость от волнения. Ему просто хотелось тронуться в путь. Когда начался закат, земля стала остывать. На равнины опустился туман. Этой ночью луна была полной. Это помогло бы вести их; но это также помогло бы разным ночным хищникам.

Сильфида вернулась с охоты и устроилась на ветке рядом с ним.

— Может быть, это плохая идея, — шепнул он ей. — Этот переход через равнину. Возможно, нам просто нужно вернуться на свой остров.

Сильфида покачала головой:

— Австр и Сол согласны, что это тоже опасно из-за тех хищных птиц.

— Но может быть, Хищнозуб просто соврал, чтобы помешать нам вернуться туда. Просто со злости.

— В любом случае, теперь он уже очень далеко.

— Всего лишь в десяти днях пути.

— Я имела в виду не только это, — сказала сестра. — Ты думаешь, что можешь быть счастлив там после всего того, что случилось?

— Мы родились там, Сильфида! Я так любил то дерево.

— Я тоже. Но Мама была убита прямо в нашем гнезде. Боюсь, что, вернувшись туда, я стала бы слишком много думать о ней. И о Папе. Ты говоришь, эти новые деревья просто превосходны.

— Я знаю, но… что, если я не смогу этого сделать? — пробормотал он. — Что, если я смогу перевести не всех?

— Ты сможешь это сделать.

— Ты сама не знаешь, о чём говоришь, — ответил он, внезапно рассердившись. — Что, если я не могу видеть достаточно далеко? А если я ошибусь? Что, если я скажу всем, куда следует идти, а это решение окажется неверным, и их съедят?

— Ты вывел нас с острова…

— Не всех. Некоторые погибли.

— Многие остались в живых. И ты спас многих из нас от съедения той диатримой.

— А вдруг я испугаюсь и улечу? — спросил Сумрак. Эта мысль уже не раз посещала его сегодня.

— Ты бы этого никогда не сделал, — ответила она. — У тебя тоже есть преданность в сердце, и ты знаешь об этом.

— Но я не такой, как все остальные, — выпалил он.

— Да, не такой.

— Нет, я — это некто иной. Правда. Я это знаю точно, — это было не совсем подходящее время, но теперь уже отступать было слишком поздно. Он поспешно рассказал ей о Химере и о том, что она ему сказала — о том, что он вовсе не был рукокрылом, о том, что он в действительности был летучей мышью.

— Ты не станешь говорить об этом никому, Сильфида.

— Конечно, не стану, — и она взглянула в темнеющее небо.

Сумрак с тревогой следил за ней: ему было интересно, о чём она размышляла.

— Я не хотел, чтобы оно так вышло, — грустно произнёс он. Просто это случилось именно со мной. Так могло произойти с каждым. Мне даже не хочется быть летучей мышью.

— Неважно, как тебя называть, — твёрдо сказала Сильфида. — Ты отличаешься от нас, и мы всегда знали об этом. Но ты — по-прежнему ты. Ты не изменился.

— Колония никогда не примет меня!

— Они доверяют тебе, Сумрак.

Он с удивлением посмотрел на неё.

Она заговорила ещё тише:

— Они остались не из-за Австра. Они остались из-за тебя. Они помнят обо всём, что ты для них сделал. Они знают, что ты позаботишься о них.

— Я?

— Наверное, мне не следовало говорить это тебе, — пробормотала она. — Иначе ты станешь думать, что ты особенный.

— Ну, да, я же стою в очереди на место предводителя, — усмехнулся он.

— Ты и ещё половина самцов в колонии. Ты знаешь, мне кажется, что это и есть та причина, по которой столько из них решило остаться.

Они устроились рядышком и начали молча чистить друг другу шерсть. Сумрак урывками слышал некоторые разговоры, то громкие, то тихие, которые вели рукокрылы, ожидая на ветках в темноте.

«… скоро в путь…»

«Как твоя задняя лапа — уже лучше?»

«… на той ветке есть лужица воды — если хочешь пить, сходи туда…»

«Не бойся: Сумрак умеет видеть в темноте…»

«… скоро будем в нашем новом доме…»

«Вот увидишь — он проведёт нас в темноте…»

— Сумрак?

Замечтавшись, Сумрак вздрогнул от неожиданности. Оглядевшись, он увидел, что на ветке перед ним стоят Австр и Сол.

— Время отправляться в путь, — сказал Австр. — Ты готов?

— Да, — сказал Сумрак, — готов.

ГЛАВА 21. Землеройки

Сумрак полз сквозь высокую траву; стебли были такими густыми и высокими, что он видел лишь то, что было прямо у него перед носом. Его шерсть была усеяна каплями росы. Он обходил невысокие извитые растения, листья которых раскинулись вверху, словно кроны миниатюрных деревьев. Прутья царапали его морду. В воздухе было полно насекомых, спор и паутины.

Они одолели половину пути через равнину.

Сильфида была слева от него, Австр справа, а остальная колония прямо за ними; они быстро двигались к очередному дереву. За последние несколько часов Сумрак понял, что ходьба утомляла значительно сильнее, чем полёт. Двигаясь на четырёх лапах, он ощущал себя неуклюжим и тяжёлым. Его тело жаждало воздуха. Попав на такое место, где можно было полностью расправить крылья, он взлетел.

Светлячки мерцали, словно упавшие с неба звёзды. Ветер шуршал в траве. Было так хорошо вновь оказаться наверху.

Он быстро определил очередное место назначения — одинокое сумаховое дерево, торчащее на равнине. До него было ещё довольно далеко, и он сразу увидел, что они вновь отклонились от верного пути. Внизу, в траве, не имея ориентиров, было ужасно легко отклониться от нужного направления. Именно поэтому он проводил значительную часть времени над землёй, направляя колонию в нужную сторону и высматривая возможных хищников. Пока им сопутствовала удача.

Он приземлился около Австра и молча направил его в нужную сторону. Австр кивнул, и остальная колония тихо последовала за ним. Сумрак зашагал рядом с Сильфидой.

Пронзительный визг разорвал ночь, словно змеящаяся молния. Австр остановился и взглянул на Сумрака:

— Проверь, что там видно.

Сумрак вновь вылетел из травы и взмыл в небо по спирали. Он вертел головой, пытаясь понять, откуда донёсся этот звук. По равнине прокатился второй визг, а вместе с ним — храп и ржание, к которому добавился отдалённый топот копыт. Сердце Сумрака тяжело колотилось об рёбра.

Этот звук издавали испуганные эквиды. Он был почти уверен в этом. Но что же их испугало? Диатримы явно не могли быть столь активными так поздно ночью.

Он стремительно мчался в воздухе, направляясь в сторону источника звука. Сейчас луна скрылась за облаком, и Сумрак послал в сторону земли звуковую волну. Своим мысленным взором он увидел каждый стебелёк травы и случайную маленькую тёмную фигуру копошащегося на земле зверька. Внезапно трава раздвинулась, и мимо него пробежал взрослый эквид с детёнышем.

Сумрак развернулся, открыв глаза и следя за их силуэтами. Эти два существа быстро встретились с другим взрослым зверем и продолжили скачку по равнине. Цокот их копыт постепенно затих в ночи. Сумрак был рад, что им удалось остаться невредимыми, но всё равно чувство страха не покидало его. От кого же они бежали?

Долго ждать ответа не пришлось. Он продолжил путь на юго-запад, и менее чем в сотне взмахов крыльями получил явственное эхо-изображение четвероногого существа в тени высокой травы. Сумрак закружился в воздухе и испустил ещё больше звуков.

До этого он лишь однажды видел существ такого рода, но его внешность была слишком запоминающейся, чтобы его можно было с кем-то спутать. Это был гиенодон, причём не один. Их было шестеро, и они зловеще шагали по траве. Вдруг они остановились, опустив свои притупленные морды к самой земле, и тот, что был впереди, раздражённо заворчал.

— Запах пропал, — сказал он; его голос был таким низким и неразборчивым, что Сумрак едва сумел разобрать слова. — Хищнозуб.

Невидимый на фоне ночного неба, Сумрак с растущей тревогой следил, как рядом с большими зверями появились Хищнозуб и второй фелид.

— Нюхай, — грубо приказал ему гиенодон.

Хищнозуб припал головой и животом к земле и прокрался вокруг них, разыскивая запахи добычи.

— Да, — сказал он. — Запах эквид пропал. Но здесь есть и другой, который я хорошо знаю. Рукокрылы.

— Здесь? Они не живут на земле, — ответил гиенодон.

— И их там должно быть много, — сказал второй фелид. — Я всё ещё чую запах их страха.

— Пантера права, — подтвердил Хищнозуб. — Целая колония, должно быть, переходит через равнину по земле.

Внезапно Хищнозуб взглянул в небо, и Сумрак резко рванулся под прикрытие ночи, всей душой надеясь, что его не заметили. Он круто развернулся и изо всех сил помчался обратно к колонии.

На какой-то леденящий душу миг он забыл, где именно находился — настолько однообразной была равнина в темноте. Но затем он сориентировался по силуэтам одиноких деревьев. Ему пришлось несколько раз низко пролететь над землёй, прежде чем он различил в траве тёмное скопление сородичей-рукокрылов и быстро приземлился во главе шествия.

— Мы успеем добраться до сумаха вовремя? — спросил Австр, когда Сумрак сообщил ему обстановку.

— Это не будет гарантировать нашей безопасности, — заметил Сол, выбравшийся из задней части колонны. — Гиенодоны могут и не уметь лазить по деревьям, зато фелиды точно умеют.

— Мы не доберёмся до него вовремя, — спокойно сказал Сумрак. Двигаясь по запаховому следу, фелиды могли довольно скоро настичь их. — Но впереди я видел упавшее дерево. Оно неподалёку, и оно большое. Там мы смогли бы скрыться, пока они не пройдут.

Сумрак ждал ответа Австра. Ему были слышны беспокойный писк и хныканье некоторых других молодых зверей. Даже Сильфида казалась взволнованной. Случилось то, чего они все боялись больше всего — их застигли на открытом месте.

— Если они учуяли наш запах и хотят есть, они выйдут прямо на нас, — сказал Австр. — Мы окажемся в ловушке.

— Я не вижу другого выбора, — сказал Сол.

— Сумрак, ты сможешь провести нас туда? — спросил Австр.

Сумрак по-прежнему держал в голове образ упавшего дерева, поэтому он возглавил шествие. Они ещё ни разу не ползли вперёд быстрее. Трава поредела и внезапно перед ними возникла тёмная масса ствола. Они подошли к его сломанному основанию.

Сильфида сморщила нос:

— Что это за запах?

— Помёт, — ответил Австр.

— Помёт диатримы, — прошептал Сумрак, вспомнив запах из леса бегущих-по-деревьям. Он сразу же взлетел и облетел упавшее дерево. Поблизости явно не гнездилась ни одна диатрима. Наверное, помёт оставила проходившая мимо птица. Он вернулся к остальным.

— Всё в порядке, — сообщил он им.

— Нам повезло, — заметил Сол. — Помёт скроет наш запах.

— И может отпугнуть их, — добавил Австр.

Сумрак с надеждой кивнул:

— И где же мы спрячемся?

Было так странно видеть дерево, лежащее на боку, когда одни его ветви торчали в воздухе, а другие распластались по земле — безлистные и сломанные.

— А если внутри? — предложила Сильфида. — Оно выглядит довольно крупным.

Она сидела у сломанного основания дерева, и Сумрак поспешил к ней. На сломе крепкой древесины было видно множество крошечных отверстий, проточенных насекомыми, а кроме них ещё и отверстие большего размера, куда мог бы протиснуться рукокрыл. Сумрак подполз ближе и спел в отверстие свою песню, внимательно прислушиваясь. Спустя мгновение эхо уже вернулось к нему. В его сознании вспыхнул образ глубокого пещеристого пространства.

— Мы поместимся там все, — сказал он Австру.

Он знал, что у них осталось мало времени. Австр настаивал на том, чтобы идти первым. Один за другим остальные рукокрылы протискивались внутрь. Сумрак никогда ещё не бывал внутри дерева, и влажный аромат древесины показался ему довольно сильным. Внутри было на редкость просторно, но не совсем темно. Слабый свет сочился сквозь узкие трещины и ходы насекомых в коре дерева.

Пользуясь своим эхозрением, Сумрак более тщательно изучил укрытие. Полость в нём образовалась благодаря гнили и трудолюбивой армии насекомых, которые вместе создали причудливую полость, напоминающую улей. С её потолка свисали толстые пряди старой паутины. В древесине кишели насекомые, и Сумрак услышал, как многие рукокрылы, ощущая голод, начали издавать охотничьи щелчки.

— Пока не время, — тихо сказал им Австр. — Когда опасность минует, мы поедим. Сейчас мы должны сидеть тихо.

Сумрак устроился рядом с Сильфидой, довольный выдавшейся возможностью отдохнуть. Сол сел у входа и выглянул в ночь. Затем он повернулся покачал головой. Пока ничего.

— Видишь вон ту нору там? — шепнула ему Сильфида.

— Где? — шерсть Сумрака встала дыбом. Он думал, что проверил все входы внутрь.

Сильфида показала ему нору, и он вздохнул с облегчением. Она была в полу и вела сквозь кору прямо в землю. Она была слишком мала и для фелид, и даже для рукокрылов.

— Куда же она ведёт? — с тревогой спросила Сильфида.

Он испустил вниз поток звука. Нора уходила в землю довольно глубоко, прежде чем закончиться тупиком — или же резко изогнуться в сторону, чего он не мог выяснить. С помощью эхозрения нельзя было заглянуть за угол. Внутри он ничего не сумел увидеть. Однако, понюхав, он ощутил слабый запах животного, смешанный с острым запахом коры и земли.

— Я гляну, нет ли ещё таких, — шепнул он Сильфиде.

Неуклюже семеня по неровному полу, он нашёл второе отверстие, затем третье, прорытое весьма глубоко.

— Четыре, — сказала Сильфида, когда они снова встретились. — Из одного довольно плохо пахнет.

Среди рукокрылов они отыскали Австра.

— Думаю, под деревом кто-то живёт, — сказал ему Сумрак.

— Тсссссс… — зашипел у входа Сол, отступая внутрь. — Они идут сюда.

Тишина пульсировала в пространстве полого ствола, когда все рукокрылы прижались к мёртвой древесине. Пульс Сумрака стал просто бешеным. За слоем древесины он расслышал звуки шагов, а затем грубый гортанный голос.

— Ты вывел нас к птичьему дерьму.

— Нет, — последовало мягкое рычание. — Я следовал за запахом рукокрылов.

— Тогда где же они? — послышался тот же самый грубый голос.

Что-то глухо постукивало по коре сверху, и Сумрак дёрнулся. Один из детёнышей захныкал, и мать быстро прижала его к себе, чтобы заглушить крики. Наверное, гиенодон запрыгнул на ствол и теперь нетерпеливо расхаживал по нему. Сумрак надеялся, что древесина окажется достаточно толстой.

— Я потерял их след.

Это был мягкий голос Хищнозуба. Сумрак слышал, как он чихал и пытался выбить из ноздрей чудовищную вонь испражнений диатримы.

«Уходи, — думал Сумрак. — Уходи».

Он отыскал глазами Сильфиду. Она неотрывно смотрела на что-то, и он отследил направление её взгляда. Из одной маленькой норки в земле высунулась голова. Она была клиновидной формы, сужаясь в вытянутый нос. Маленькие полукруглые уши были прижаты к черепу. Серая и чёрная шерсть тянулась волнистыми полосками по морде существа. У него были крупные овальные глаза. Существо высунулось из норы чуть больше.

Сумрак продолжал глядеть. Существо было размером в половину его самого, но выглядело до странности похожим на рукокрыла. Единственное, чего ему не хватало — это парусов между передними и задними лапами. Крошечный зверёк явно был напуган, потому что шерсть на его голове и шее ощетинилась, и он отступил обратно в нору, словно его втащили туда, потянув снизу.

— Это просто землеройка, — шепнул где-то рядом Сол. — Робкое крохотное существо. Наверное, испугалось до смерти.

Из норы послышалась серия тревожных писков.

Сумрак озабоченно взглянул вверх. Услышат ли их гиенодоны и фелиды?

— Тсссс, — произнесла Сильфида, наклонившись над норой. — Мы не собираемся вредить вам.

Целый поток пронзительных писков и визгов хлынул не только из этой норы, но и из всех нор сразу.

— Глупая мелюзга, — пробормотала Сильфида.

— Наверное, там у них гнездо, — сказал Сол. — Они думают, что мы пытаемся захватить его.

Тяжёлые шаги наверху внезапно остановились. Сумрак не слышал голосов Хищнозуба или гиенодонов. Ушли ли они, или всё ещё были снаружи, всего лишь в нескольких дюймах от них, и просто прислушивались?

Землеройка ещё раз высунула наружу свою остромордую головку и огляделась. К удивлению Сумрака, на сей раз она вылезла полностью и присела, балансируя на краю норы.

— Не бойся, — мягко шепнул Сол, подступив к ней на несколько шагов. — Мы скоро уйдём с вашей дороги.

Землеройка открыла рот, словно чтобы ответить, и Сумрак увидел её зубы. Они были мелкими, многочисленными и очень, очень острыми. В бледном луче лунного света они вспыхнули красноватым светом. Ужасное шипение вырвалось из горла крохотного существа, и оно бросилось на Сола, резко ущипнуло его за шею, а затем проворно отскочило назад.

Сол вскрикнул — скорее от неожиданности, чем от боли, потому что укус крохотного зверька не мог причинить сильного вреда. Сумрак даже не увидел раны от него. Сол угрожающе распахнул паруса и шагнул вперёд, но затем его лапы застыли, и он упал мордой вперёд. Он несколько раз дёрнулся, а в его удивлённых глазах отразилось непонимание происходящего.

— Сол!

Австр спешно подполз к боку старейшины. Сол не был мёртв. Сумраку было видно, как его бока поднимаются и опадают. Он был жив, не спал, однако не мог двигаться.

— Он парализован! — сказал Австр, взглянув на маленькую землеройку. — Его отравил её укус.

Одна за другой из норы выскочили ещё восемь землероек и начали, шипя, приближаться к Солу и Австру. Австр не отступил, и, выпрямившись, смело распахнул свои паруса. В этот момент он показался Сумраку очень похожим на отца. Он бросился вперёд и занял место рядом со своим братом. Сумрак видел, что Сильфида тоже пришла на помощь, а вместе с ней и несколько других рукокрылов. Вместе они встали щитом вокруг упавшего старейшины.

На мордах землероек отражалась голодная ярость. Они делали ложные выпады, благоразумно ожидая подходящего момента, чтобы нанести свой парализующий укус.

— Гоните их обратно в нору! — скомандовал Австр.

Сумрак двинулся вперёд вместе с остальными, ощущая себя бесстрашным и сильным. Он скалил зубы. Он шипел. Он заставлял себя казаться огромным при помощи крыльев. Землеройки отступили к краю норы, но затем Сумрак услышал вопли остальных зверей своей колонии.

— Их ещё больше!

— Они повсюду!

Сумрак в ужасе увидел, как из множества нор хлынул целый поток землероек. Некоторые рукокрылы решили не отступать, шипя и набрасываясь на них, держа когти и зубы наготове. Они были не слишком умелыми воинами, но знали, что следует избегать голов землероек и предпочитали целиться в их бока и задние лапы. На стороне рукокрылов было преимущество в размерах и силе, и когда они распахивали свои паруса, землеройки иногда отскакивали назад, но далеко не всегда. Казалось, они мало чего боялись, и нападали снова и снова, заставляя рукокрылов разбегаться в ужасе.

Перед Сумраком появлялось всё больше и больше землероек, и теперь они наступали единой массой вздыбленной шерсти и ядовитых красноватых зубов. С ними ничего уже нельзя было поделать — только отступать. Сол беспомощно лежал на земле. Сумраку не хотелось бросать его, но также ему не хотелось разделить его участь. Землеройки целой кучей накинулись на парализованного старейшину, и Сумраку уже не было его видно.

— Все отступайте! — хрипло закричал Австр всей колонии. — Уходите!

Сумрак тесно прижался к Сильфиде, вертясь по сторонам. Паникующие рукокрылы полезли к единственному выходу, карабкаясь друг по другу.

Никого уже не волновало, оставались ли ещё снаружи фелиды или гиенодоны. Хищники внутри были столь же ужасными.

— Туда! — сказал Сумрак, ведя Сильфиду на стену и отчаянно пытаясь уйти от волны землероек, нахлынувшей на них.

Землеройка прыгнула с потолка на спину Сильфиды. Сумрак решительно поднял голову и вцепился зубами в плоть этого существа. До этого он никогда не кусал другого зверя, и потому ощутил волнительный прилив возбуждения и страха. Он разжал челюсти и укусил снова, на сей раз ещё сильнее, и сдёрнул землеройку с Сильфиды. Ошеломлённая, она свалилась вниз, и Сумрак продолжил подъём, толкая перед собой Сильфиду. Если бы у них был просто свободный проход по потолку, они смогли бы добраться до выхода, где уже теснились другие рукокрылы.

Во всей этой спешке он едва ощутил укус.

Обернувшись, он увидел возле своего бока землеройку: её ужасные красноватые зубы были оскалены, и он знал, что только что произошло. Сумрак в ужасе представил себе, как в его тело просачивается ядовитая слюна этого существа.

Он отчаянно пытался вылизать рану, но она была у него на боку и слишком далеко от головы, поэтому он не мог сделать этого как следует. Ему нужно было двигаться дальше, чтобы выбраться наружу, но он уже начал ощущать тошноту. Чем больше он пытался двигаться, тем большую слабость ощущал. Теперь ему не хватало сил даже для того, чтобы окликнуть Сильфиду, которая уже забралась значительно выше него.

Ужасное онемение охватывало его позвоночник — позвонок за позвонком; оно сковывало мускулы его ног, живота, груди, предплечий и плеч. Когти на его крыльях непроизвольно подёргивались, вонзаясь всё глубже в древесину, и он не мог выдернуть их, чтобы сделать следующий шаг. Его тело застыло, вися на стене.

Даже его глаза были парализованы. Он мог лишь смотреть, не мигая, как землеройки двигались вперёд, а за их спинами целый рой зверьков собрался на теле Сола. Ему мельком удалось увидеть белизну ободранной дочиста кости ноги, но тела землероек почти сразу же сомкнулись над ней.

Лёгкие Сумрака отчаянно набирали и выпускали воздух. Сердце крутилось в груди. То же самое могло случиться и с ним самим.

Ему хотелось кричать и дёргаться, но яд землероек не позволил бы этого сделать. Он мог лишь смотреть, как приближается его смерть. Землеройка испустила серию отрывистых воплей, и внезапно появились другие зверьки — их позвали кормиться. Сверху он слышал голос Сильфиды, раз за разом выкрикивающий его имя, и ему хотелось крикнуть, чтобы она убиралась отсюда, но его горло было прочно сковано, едва позволяя ему вдыхать достаточно воздуха. Он надеялся, что потеряет сознание раньше, чем они нападут.

— Уйдите от него! — услышал он визг сестры. Он не мог увидеть её, но чувствовал, что она наползает на него сзади, пытаясь его защитить.

Снаружи раздалось громкое царапанье — звук когтей, раздирающих кору.

В стене внезапно прорвалось неровное отверстие — не далее, чем в одном взмахе крыльями от его тела. Пара когтистых лап пролезла внутрь, отламывая ещё больше дерева и коры.

Землеройки бросились врассыпную. Теперь отверстие было огромным. Лунный свет на мгновение залил внутреннюю часть ствола, а затем его заслонила голова гиенодона, которая лезла внутрь с разинутыми челюстями.

Совершенно беспомощный Сумрак смотрел, как челюсти рванулись вперёд рядом с ним и слегка задели его, схватив двух землероек. Крохотным существам удалось выгнуться верхней частью тела и шеи достаточно сильно, чтобы успеть по многу раз ущипнуть гиенодона в края морды — а затем гиенодон просто сжал зубы, раскусывая их пополам и разжёвывая в глубине своей голодной пасти.

Сумрак чувствовал, как Сильфида тянет его когтями и зубами, пытаясь уволочь в безопасное место.

— Давай же, Сумрак, шевелись! — рычала она.

Гиенодон просунул голову ещё дальше внутрь дерева, повернулся и увидел Сумрака, висящего на стене, свесив крылья. Сумрак надеялся, что Сильфида догадается убежать. Он заставлял лапы двигаться, а крылья — махать. Тщетно.

Он даже не мог закрыть глаза.

Челюсти рванулись к нему, и он заглянул прямо в зловеще поблёскивающую утробу. Между пильчатыми гребнями зубов застряли кусочки шерсти и плоти землероек. Огромный язык с жадностью извивался. Внезапно челюсти дёрнулись в сторону, и нос гиенодона ударил его достаточно сильно, чтобы сбросить со стены. Он беспомощно повалился вниз.

Ему по-прежнему была видна голова гиенодона, но это существо уже не нападало; оно неловко повалилось внутрь дыры, пробитой в стволе. Его язык вяло болтался. Из глотки вырвался ужасный булькающий звук, и потом лишь по его жаркому, пахнущему кровью дыханию можно было понять, что он ещё жив. Он был парализован землеройками, которых сожрал.

Внутри дерева орда землероек, охваченная торжествующим безумием, завопила и набросилась на голову гиенодона; они живым потоком рванулись через дыру наружу, заявляя свои права на остальную часть его мясистого тела.

Правая задняя лапа Сумрака яростно дёргалась. Действие яда слабело. Его левое крыло задрожало. Он почувствовал, что плечи расслабились, застыли и вновь расслабились. Он повернул голову…

И увидел землеройку, которая лезла к нему с разинутой пастью и поблёскивающими красноватыми зубами.

Приложив неимоверные усилия, он перевернулся на живот и поднялся на задние лапы, хлопая крыльями. Сумрак обдал землеройку волной ветра и пыли, продолжая махать крыльями. Он взлетал. Внутри ствола было мало места для полёта. Он беспорядочно метался между полом и потолком, пытаясь увёртываться от землероек. Многие из них, похоже, спешили к поверженному гиенодону; другие же были заняты пожиранием нескольких парализованных рукокрылов.

— Сумрак!

Сильфида прицепилась к стене над ним, и он полетел к ней.

— Меня укусили, — сказал он извиняющимся тоном.

— Я уже поняла. Идём!

Они карабкались по неровной стене к выходу в основании ствола. Сумрак видел, как последние из рукокрылов протискиваются через него. Но снизу в их сторону двигался целый рой землероек.

Сумрак изо всех сил замахал крыльями, но они с Сильфидой уже не успевали выбраться. Одна из первых землероек ловко пробралась к узкому выходу и перекрыла его. Сумрак бросился на неё. Избегая её брызжущей слюной пасти, он сжал когти задних лап на хвосте землеройки и с силой захлопал крыльями. Землеройка оказалась на удивление лёгкой, и Сумрак оторвал её от дерева. Он поднял её высоко в воздух, а затем сбросил вниз. Выход был открыт.

— Уходи! — завопил он сестре.

Она не решалась.

— А как же гиенодоны и фелиды?

— Просто уходи! — закричал он.

Она бросилась сквозь отверстие и пропала в ночи.

Землеройки побежали вперёд, стараясь отрезать Сумраку путь наружу, но он бросился в отверстие, плотно сложив крылья и отчаянно протискиваясь наружу. Но с другой стороны ничьи челюсти не пытались его схватить. Тогда он вылез и поспешил за Сильфидой, которая удирала в укрытие в тени лежащего на земле ствола дерева.

ГЛАВА 22. Одни в поле

Сумрак и Сильфида забились в окутанной туманом гуще мёртвых веток. С другой стороны лежащего дерева слышался басистый лай гиенодонов, к которому примешивалось рычание фелид.

— Где все остальные? — прошептала Сильфида.

— Прячутся, как и мы, — ответил Сумрак. Во всяком случае, он на это надеялся.

— Слетай, посмотри, — попросила Сильфида.

— Ты уверена? — ему не хотелось оставлять её одну.

— Только сделай это быстро. Выясни, как дела.

Он выбрался из их укрытия и взлетел в воздух; ночь посеребрила его шерсть. Он хотел лететь быстрее, но яд землероек ещё не полностью вышел из его тела, и взмахи крыльев были вялыми. Он пролетел вокруг упавшего дерева.

Парализованный гиенодон, чья голова лежала внутри ствола, был облеплен землеройками, деловито обдиравшими с него шерсть и плоть. Второй гиенодон уползал прочь от дерева, сопровождаемый большой группой терпеливых крохотных хищников, соблюдающей почтительное расстояние. Каждый новый шаг гиенодона был медленнее, чем предыдущий, пока, в конце концов, зверь не растянулся на земле в изнеможении. Несмотря на яростный лай находящихся поблизости гиенодонов, землеройки целой кучей облепили свою упавшую добычу.

Хищнозуб и другой фелид держались далеко в стороне. Но за их спинами из скрытых в земле нор потоком вырвались другие крохотные землеройки.

Летая кругами, Сумрак разглядел несколько небольших групп рукокрылов, ползающих в разные стороны среди высокой травы.

Австр мог быть среди них, но Сумрак не мог в этом убедиться. Царил полнейший хаос. Как вообще они смогли бы снова найти друг друга? Он чувствовал, что искать их, исчезающих среди сгущающегося тумана — это безнадёжное дело, но не осмеливался окликать их и привлекать внимание к тому, что они спасаются бегством.

Он полетел обратно к Сильфиде.

— Идём туда, — шепнул он, уводя её от дерева.

— А где все остальные?

— Везде, — буркнул он, не останавливаясь. У него не было чётких мыслей: он просто хотел двигаться дальше, уйти подальше от всех этих хищников. Гиенодоны и фелиды отступят на равнину и вновь начнут их вынюхивать — это было лишь вопросом времени. Листья и веточки хлестали их по мордам. Сумрак тихо испускал звук, прощупывая путь впереди. Он также следил за землёй, вынюхивая норы, из которых могли бы выскочить другие краснозубые землеройки.

— Сумрак, куда мы идём? — спросила через несколько минут Сильфида. Он не останавливался.

— К сумаховому дереву.

Сильфида казалась потрясённой.

— А как же другие? Мы же не можем просто взять, и убежать!

— Мы не убегаем! — сердито сказал он. — Хочешь, чтобы тебя съели?

— Но как мы думаем снова собраться вместе? — поинтересовалась Сильфида.

— Все разбежались. Мы все встретимся на дереве.

— А если они не знают дороги?

Он остановился, тяжело дыша.

— Австр знает дорогу; он им поможет.

Но он помнил, как быстро колония сбивается с пути, если в воздухе никого нет. Он пытался думать как предводитель. Что же лучше всего сделать в этом случае? Его мысли сталкивались и разлетались в стороны. На сколько групп разделилась колония? Осмелятся ли они звать друг друга?

— Мы должны их найти, Сумрак, — сказала Сильфида. — Ты им нужен.

Сумрак сделал дрожащий вдох. Он очень жалел, что рядом не было отца, который подсказал бы ему, что делать.

— Я посмотрю, — ответил он, наконец. — Никуда не уходи.

Он взлетел по спирали высоко в воздух, чтобы выяснить своё местонахождение. Поваленное дерево лежало, протягивая вверх свои мёртвые ветви. А к востоку от него росло одинокое сумаховое дерево — очередной пункт на пути следования колонии. Он спустился так низко, как смог, и начал медленно летать кругами, прочёсывая высокую траву при помощи эхозрения в поисках других рукокрылов. Он надеялся, что разыщет их уже на пути к сумаху.

Туман сгущался, а Сумрак уже стал отчаиваться, когда эхо принесло ему изображение одинокого рукокрыла в траве. Он подлетел поближе и увидел, что вместе с ним путешествовали и другие. Сумрак шёпотом приветствовал их, планируя вниз с приподнятыми крыльями, и неуклюже сел на высокие стебли.

— Сумрак!

Австр поспешил к нему и быстро обнюхал его — и Сумрак почувствовал от этого прилив сил. Запах Австра был похож на запах отца.

— Я видел, что тебя укусили, и думал, что мы тебя потеряли, — сказал Австр.

— Меня спас гиенодон. Мы с Сильфидой выбрались оттуда последними. Остальные спаслись?

Австр кивнул.

— Мы потеряли семерых. И среди них был один из моих сыновей.

Сумрак вспомнил ужасные кучи землероек, которые видел внутри дерева, и его передёрнуло.

— Мне очень жаль, Австр.

— Но позже всем остальным так или иначе удалось отыскать друг друга, — продолжил Австр. — Нам очень повезло.

— Вы сбились с пути к сумаху, — сказал ему Сумрак и подтолкнул старшего брата в верном направлении. — Он недалеко отсюда. Я возвращаюсь, чтобы забрать с собой Сильфиду. Встретимся на дереве.

— Мы будем ждать вас там, — сказал Австр. — Пожалуйста, будь осторожнее.

Взлетев, Сумрак снова удивился тому, насколько гуще стал туман. Дальние холмы нельзя было увидеть, и равнина тоже начала растворяться в нём. Некоторые приметы местности больше не были видны. Он летал кругами, пытаясь сориентироваться. Темнота сгущалась вокруг него.

Сумрак продолжал летать, глядя, как туман струится между стеблями трав. Он был достаточно твёрдо уверен, что сейчас был близко к ней. Ему не хотелось этого делать, но выбора просто не было: он должен был позвать её.

— Сильфида! Сильфида!

Её ответный крик заставил его резко свернуть влево, и он начал стрелять потоками звука, разыскивая её. Эхо ещё ни разу не возвращалось к нему так быстро, и его мысленный взор был почти ослеплён. Всё, что он видел — только пульсирующую стену света.

— Сумрак! Я здесь!

Он сделал глубокий вдох, наполнив лёгкие до отказа, и на сей раз изменил силу и скорость ультразвуковых криков. Эхо принесло ему расплывчатый образ травы и растений, и ещё яркое пятно с одного края: Сильфида.

— Вижу тебя!

Но едва только он нырнул в высокую траву, как что-то схватило его. Он отчаянно вырывался, но вскоре понял, что его держало вовсе не какое-то животное. Его тело и крылья были опутаны паутиной. Он много раз пролетал сквозь паутину — так бывало с каждым рукокрылом — но ни одна из них не была соткана из таких липких и прочных нитей. Время от времени он поедал пауков, но они не были его любимой едой; зачастую они были ядовиты, и хотя он обладал устойчивостью к их яду, у него был противный вкус. Он ещё немного подёргался в паутине, но это было совершенно бесполезно. Он раскачивался в нескольких дюймах над землёй.

— Сумрак? — донёсся до него голос Сильфиды; он звучал гораздо дальше, чем он того ожидал. Он, вроде бы, видел её где-то справа от себя?

Холод заструился по его венам.

— Сильфида! — отозвался он. — Ты где?

— Иду, уже иду, — ответила она. — Просто продолжай говорить.

Но сейчас он слишком сильно боялся говорить. Сумрак исторг целую волну звуков и различил форму неясных очертаний, которую принял за Сильфиду. Размером она явно походила на неё, но была совершенно неподвижной. Внезапно она зашевелилась, поднявшись на восьми худощавых ногах.

Двигаясь с ужасающей стремительностью, самый огромный паук, какого он когда-либо видел в жизни, полз в его сторону.

Сумрак вывернул шею, яростно пережёвывая паутину. Его зубы казались почти бесполезными против прочных нитей. Он сумел оборвать лишь одну, когда паук уже вышел на него. Его брюшко было полосатым и очень жирным. На густо заросшей волосками морде мрачно сверкало множество шаровидных глаз.

Сумрак увидел клыки.

Паук сделал шаг в его сторону, и он заорал во весь голос, вертясь в разные стороны. Этой ночью его уже один раз кусали, и его не особенно тянуло быть укушенным ещё раз. Он кричал, шипел и скалил зубы, пытаясь заставить паука отступить.

В ярости он не понимал, что происходит — кусают его, или заматывают в кокон. Паук метался вокруг него с отчаянной целеустремлённостью. Лишь почувствовав, что его правое крыло высвободилось, и увидев разорванные паутинные нити, он всё понял. Паук освобождал его.

Сумрак испортил его паутину, и паук хотел, чтобы он уходил, чтобы не мешал ему ловить подходящую добычу. Прошло несколько секунд, он ощутил сильный толчок и кувыркнулся вниз, в туман.

Он шлёпнулся на землю.

Сильфида была неподалёку от него.

— Что происходит? — крикнула она. — С тобой всё хорошо?

— Я попался в паучьи сети, — ответил он, тяжело дыша.

— Скажи же правду, Сумрак, — теперь её голос был сердитым. — Весь этот шум из-за маленькой паутинки?

— Она была огромная, Сильфида, и…

— Где же она? Я её не вижу.

Сумрак тоже огляделся по сторонам, но туман был настолько густым, что он не смог различить ни паутины, ни паука.

— Прямо там! Паук был размером с меня самого. Его клыки…

— Ты не кажешься таким уж напуганным, — заметила Сильфида. — Что же мы не убегаем?

— Ну, он не ест рукокрылов. Он обкусал нити и выбросил меня из паутины.

Она недоверчиво взглянула на него.

— Ты веришь мне, или нет?

— Теперь я верю во всё, что угодно. Ты нашёл остальных?

Он рассказал ей о плане встретиться на сумаховом дереве.

— Туман слишком густой, — с беспокойством сказал он.

— А как же твоё эхозрение?

— В тумане я не могу видеть достаточно далеко, и всё кажется расплывчатым.

— Просто лети и смотри, что впереди.

— Это плохая мысль, Сильфида. Я почти потерял тебя сейчас. И я не покину тебя ещё раз.

— Хорошо, тогда давай стараться изо всех сил.

Он вздохнул.

— Думаю, нам стоит подождать, пока туман рассеется.

— Здесь я больше не хочу ждать, — сказала Сильфида, и он увидел, насколько она была напугана. — Всё время, пока тебя не было, я прислушивалась к звукам в траве. Рано или поздно кто-нибудь наткнулся бы на нас и съел. Я хочу двигаться дальше. Я хочу добраться до дерева.

Она поползла вперёд, удаляясь от него.

— Сильфида! Подожди!

Она не остановилась, и он увидел, что её уже ничем нельзя было убедить.

— Это даже не в ту сторону. Давай же.

Он догнал её, подтолкнул в нужном направлении, и они вместе поползли сквозь туман.

— Я их чую.

Запах был слабым, но ноздри и язык Хищнозуба определили его безошибочно.

— Яйца, — сказал он. — Неподалёку отсюда есть гнездо ящеров.

Даний злобно взглянул на него:

— Сходи и убедись.

Хищнозуб знал, что гиенодон в любом случае ставил ему в вину эти две смерти в своей стае. Хищнозуб привёл их к тому дереву — да, это было верно. Но не он опрометчиво проломил в нём дыру когтями, вызвав гнев землероек. Он знал многие разновидности землероек, но ни одной с такой слюной, которая могла парализовать. И что ещё хуже, в последовавшей суматохе всем рукокрылам удалось сбежать. От голода у Хищнозуба болел живот.

— Я в этом вполне уверен, — ответил он Данию.

— Я тоже их чую, — добавила Пантера.

Удрав от землероек, они почти вслепую блуждали в сгущающемся тумане по равнинам, которые Даний решил объявить своим новым домом.

Хищнозуб с жадностью вдыхал запах ящеров, но ему было очень трудно сказать, откуда он исходил. Туман обманывал его, иногда ослабляя запах, а иногда, напротив, усиливая его. Бывало, он исчезал совершенно, и Хищнозуб вынужден был бродить кругами, пока не находил его снова.

У него не было права на ошибку. Ему нужно было найти гнездо, чтобы доказать Данию, насколько он полезен для них. Взглянув по сторонам, он увидел, что четверо гиенодонов нервничали: их головы были опущены, а уши торчали вверх. Даний притопывал лапами по земле. Хищнозуб чувствовал, что часть страха гиенодонов передалась и ему самому. Они знали, кто такие эти ящеры, знали, что они могли сделать, даже если были больны или умирали. Все чувства Хищнозуба были настороже, когда он брёл в тумане, вынюхивая путь к гнезду.

— Мы потерялись, ведь правда? — спросила Сильфида.

Сумрак раздражённо хрюкнул. Его лапы болели, а шерсть промокла от росы.

— Нам нужно было оставаться там, где мы были.

— Ты же сказал, что знаешь дорогу.

— Ты же знаешь, как трудно идти прямо к цели? — огрызнулся он. — Ты просто проходишь рядом с растением — и уже отклоняешься от курса, а дальше всё становится только хуже и хуже.

— Выходит, что мы потерялись.

— Да, мы потерялись.

Он злился на Сильфиду из-за того, что она торопила его, и на самого себя — за то, что пошёл у неё на поводу. Они наверняка уже должны были добраться до дерева. Единственное, что он знал — то, что они могли пройти мимо него. Или же они могли сделать полный круг и вернуться туда, откуда начали путь. Он по-прежнему цеплялся за надежду, хотя и порядком угасшую, что путешествие всего лишь затянулось чуть дольше, чем он рассчитывал, и что вскоре они доберутся до сумаха.

— Чувствуешь, туман стал теплее? — прошептал он.

— Земля тоже стала теплее, — сказала Сильфида.

Сумрак остановился в нерешительности. Сестра была права, земля определённо казалась тёплой, а местами даже горячей. Он в страхе поднимал свои лапы.

Внезапно Сильфида вскрикнула и едва не запрыгнула на него.

— Он выходит из земли! — сказала она.

Сумрак пригляделся и смутно различил среди дымки тонкий столб пара, курящегося от самой земли. Единственной причиной, благодаря которой он был виден ему, был его тёмный оттенок, заставляющий его слегка выделяться на фоне тумана. У пара был тяжёлый землистый запах. Осторожно двигаясь вперёд, он разглядел ещё несколько струй тёплого пара, с шипением вырывающихся из земли. Содрогнувшись, Сумрак представил себе, как прямо под ними сидит и дышит какой-то ужасный зверь.

Прежде, чем сознание дало ему команду остановиться, впереди среди тумана что-то возникло. Перед ними возвышался огромный череп, лежащий на земле. Сумрак застыл на месте — ему было слишком страшно обследовать его звуком. А потом туман вновь пришёл в движение, являя его взгляду остальные части этого громадного существа.

Сумрак сглотнул. То, что это существо двигалось, ему лишь показалось — причиной обмана зрения был туман.

— Всего лишь кости, — выдавил он из себя.

— Ящер, — сказала Сильфида. — Больше никто не был таким огромным.

Очевидно, он умер, лёжа на животе. От его плоти мало что уцелело. Это существо размером с небольшой холм лежало на земле и, казалось, источало пар в ночной воздух. Сумрак окинул его взглядом по всей длине: длинный череп, частые пильчатые зубы, затем шея и огромная арка из позвоночника и рёбер, сужающаяся в извилистый костлявый хвост. Его правая передняя лапа была придавлена телом, а задняя — вывихнута и сломана в бедре.

Сумрак обернулся, держа уши торчком, и посмотрел в туман за собой. Он что-то услышал. Возможно, это был всего лишь звук горячего пара, вырывающегося из-под земли. Он послал в туман ультразвуковой крик, а когда от него вернулось эхо, ему пришлось бороться со своими инстинктами, чтобы удержать себя от взлёта.

— Забирайся в череп! — завопил он сестре.

Прям к ним скачками неслись двое фелид. Сумрак и Сильфида рванулись к скелету и протиснулись в глазницу, провалившись сквозь гладкую белую внутренность черепа в челюсть ящера.

Сумрак глядел сквозь щель между сжатыми зубами чудовища. Хищнозуб и его спутница прыгнули на череп и начали пробовать втиснуть свои головы и плечи в разные отверстия в нём. Но они были слишком велики, на что и надеялся Сумрак.

Внезапно Хищнозуб просунул внутрь лапу с выпущенными когтями. Сумрак съёжился за пределами его досягаемости.

Фелид разглядывал его сквозь глазницу:

— Летун, спустившийся на землю. Это была ошибка.

Теперь вокруг черепа нарисовались четыре туши гиенодонов.

— Мелкая добыча, — сказал один из них гортанным голосом, словно намереваясь высмеять фелида.

— Мне нужно добыть их, — ответил Хищнозуб, расхаживая по черепу и прикидывая, как бы проникнуть внутрь него.

Гиенодон фыркнул и бросился вперёд; Сумрак подумал, что он хотел спихнуть на землю Хищнозуба, который благоразумно посторонился. Но целью гиенодона был сам череп. Он сжал свои челюсти вокруг глазницы. Сумрак в ужасе смотрел, как массивные зубы зверя медленно смыкались, проламывая кость — белые осколки разлетались в стороны.

— Сумрак, сюда!

Сильфида развернула его. В основании черепа было узкое отверстие, нечто вроде защищённого прохода, образованного шейными позвонками ящера. Сумрак втиснулся в него следом за Сильфидой.

В просветах между шипастыми позвонками он урывками видел Хищнозуба, бегущего бок о бок с ними. Сумрак ощущал горячее дыхание фелида.

Когда позвоночник начал выгибаться вверх, Сильфида пролезла между двумя позвонками в похожую на пещеру полость грудной клетки. Сумрак следовал за ней. Земля под их лапами была тёплой. Вокруг поднимался зловонный пар. Рёберные кости изгибались от хребта ящера вниз, их тонкие концы были погружены в землю. Сумрак с опаской взглянул на промежутки между рёбрами и с облегчением понял, что они были достаточно узкими, чтобы не пропустить фелид и гиенодонов, которые со злобным видом расхаживали по другую сторону от них.

Хищнозуб посмотрел на него и угрожающе промурлыкал:

— Вы попали в ловушку среди костей вымершего животного, и сами уже практически стоите на грани вымирания. Похоже, что миру больше не суждено увидеть летающих рукокрылов.

— Есть и другие, — ответил Сумрак.

Хищнозуб фыркнул и обратился к одному из гиенодонов.

— Прокуси, и мы их изловим.

Сумрак был поражён тем, с какой готовностью огромный зверь подчинился приказу. Мощные челюсти сомкнулись вокруг нижней половины ребра и начали с хрустом проламывать отверстие, которое вскоре стало бы достаточно большим для того, чтобы двое фелид смогли пролезть внутрь.

Внутри грудной клетки поднимался и клубился пар, на мгновение скрыв Сумрака с глаз хищников.

— Давай убираться отсюда, — шепнула Сильфида.

Сумрак в отчаянии бросался по сторонам в поисках запасного выхода. Дальше к бёдрам ящера рёбра становились короче, а свод — ниже, потому что позвоночник изгибался вниз и опускался на землю. Сумрак выстрелил звуком и увидел, что хвостовые позвонки образуют защищённый тоннель.

— Туда, — прошипел он Сильфиде. Он слышал, как перемалывают кость зубы гиенодона, затем раздался резкий хруст, и он понял, что фелиды попадут внутрь через считанные секунды. Он бросился внутрь скелета хвоста.

— Где они? — кричал Хищнозуб в тумане, где-то за их спинами.

Сумрак полз всё дальше. Фелиды не смогут преследовать их.

Пока ещё просветы между постепенно уменьшающимися позвонками ящера были достаточно велики, чтобы можно было пролезть сквозь них наружу, но он хотел отойти подальше от хищников, прежде чем выбраться оттуда. Тоннель, похоже, сворачивал вниз, и Сумрак внезапно понял, что они уже оказались под землёй. Просветы между позвонками сузились, и с обеих сторон была лишь плотно слежавшаяся земля.

— Сумрак, как же мы будем выбираться отсюда? — спросила Сильфида откуда-то сзади.

Туннель сужался, и Сумраку становилось всё труднее ползти вперёд.

— Кажется, тут тупик, — шепнул он Сильфиде.

— Полезли обратно вверх, ну же! — пискнула Сильфида: в её голосе звучала паника.

Струи пара обдували морду Сумрака. Он испустил пульсирующую серию звуков.

— Погоди-ка, — сказал он, — здесь есть отверстие!

— Я ни в какую дыру не полезу, — огрызнулась Сильфида. — Мы даже не знаем, куда она ведёт!

Сзади послышался звук разгрызаемых костей, а затем яростного рытья.

— Продолжайте, не останавливайтесь! — раздался голос Хищнозуба. — Они прячутся внутри хвоста!

— Лезь в ту дырку! — закричала Сильфида, ущипнув Сумрака за зад. — Шевелись!

Он подполз к отверстию. Переборов непроизвольное отвращение, он переполз через его край, цепляясь когтями за землю и камни. Тёплый туман пахнул влагой на его морду. Он выкрикнул поток звуков, но ещё до того, как к нему успело вернуться эхо, его хватка ослабла, и он полетел вниз.

ГЛАВА 23. Место рождений

Сумрак провалился через дыру в огромную подземную пещеру. Он инстинктивно раскрыл крылья и бешено замахал ими. Извитые остроконечные каменные пряди свисали с гладкого потолка.

Он быстро развернулся к отверстию — как раз, чтобы успеть увидеть, как из него с криком вываливается Сильфида. Она автоматически развернула свои паруса и начала планировать.

— Сумрак? — выкрикнула она.

— Я здесь, — ответил он, пролетев рядом с нею.

От стен исходил жуткий свет. Над желтоватыми лужами поднимался пар. С неровного пола вырастали причудливые скальные образования — одни гладкие и бледные, словно гигантские яйца, другие тощие, как молодые секвойи, третьи неровные, словно пачка сложенных друг на друга грибных шляпок.

— Туда, — сказал Сумрак, направляя сестру к одному из каменных образований повыше.

Они сели на самой его вершине. Скала под когтями Сумрака была влажной и меловой. Влажный воздух был неприятно тёплым и сильно пах минеральными веществами. По его спине и голове барабанили капли воды. Он лизнул немного из лужицы и сразу же выплюнул, почувствовав отвращение из-за странного вкуса.

— Фелиды сюда не пройдут, — сказала Сильфида, взглянув на покрытый каменными колючками потолок. — Они просто не пролезут сквозь ту дырку.

Но больше Сумрак беспокоился о том, куда им обоим нужно было двигаться, чтобы выйти отсюда. Пещера казалась бесконечной — она простиралась в темноте во всех направлениях. Он вполне смог бы взлететь и выбраться наружу через отверстие. Но Сильфида ни за что не смогла бы поступить так же. В любом случае, их могли бы поджидать фелиды и гиенодоны. Он ещё раз оглядел огромную пещеру, и, несмотря на жар, внезапно ощутил ледяной холод внутри.

Кости.

Они были не той формы, какую он смог бы узнать. Все они были оторваны друг от друга, разломаны, обгрызены и свалены в огромную кучу. Здесь было гораздо больше костей, чем нужно, чтобы сложить скелет какого-то одного животного, и даже целого десятка, если уж на то пошло.

— Сумрак, — позвала его Сильфида хриплым от страха голосом. — Я вижу яйца.

Он проследил, куда она смотрела. Возле одной лужи, с поверхности которой поднимался пар, укрытые травой и гниющими листьями, лежали восемь длинных яиц с рельефной скорлупой. Но в пещере было так много предметов самых странных форм и цветов, что какое-то мгновение Сумрак надеялся, что она ошибалась.

Он вспомнил их забавное происшествие с шишкой тогда, на острове. Но чем дольше он смотрел, тем больше был уверен в том, что Сильфида была права. Это определённо было огромное гнездо с высокими краями, примерно десять футов в поперечнике.

А гнездо означало взрослых ящеров.

Сумрак огляделся, подняв уши и прислушиваясь. Вокруг стоял постоянный шум от капель воды, падающих на камни и в лужи. Тихо шипел пар. Слышалось дыхание — его и Сильфиды.

— Мог ли отложить эти яйца только один ящер? — спросила она.

— Не знаю, — шепнул он в ответ. — Но если они устроили в этом месте своё логово, где-то должен быть большой выход наружу.

Не было смысла в том, чтобы блуждать им вдвоём, потому что Сильфиде постоянно нужно было бы садиться и забираться вверх. Сам он мог двигаться быстрее и оставаться на высоте, поэтому вряд ли кто-то смог бы причинить ему вред.

— Побудь здесь, — сказал он. — Я попробую разведать дорогу.

Он ожидал, что она станет возражать, но она лишь кивнула, в оцепенении разглядывая яйца.

Он очень тихо перелетел на другую высокую каменную башню и огляделся. Со своего нового наблюдательного пункта он почти сразу же заметил ящера, растянувшегося на полу пещеры. Его глаза были открытыми и немигающими, а грудь не вздымалась и не опадала. В призрачном свете под сводами пещеры казалось, что пятна яркой зелёной и фиолетовой гнили на его чешуе светились. Он был мёртв уже довольно долгое время, судя по дряблой коже и отвратительному запаху, который исходил от него. Его живот и одно из бёдер явно были обглоданы.

Сумрак не знал, что это был за ящер. За свою жизнь он видел только кетцаля, а у этого явно не было никаких крыльев. Этот был мельче, с тонкими и проворными ногами, несомненно, способными развивать значительную скорость. В смертном оскале он показал все свои острые зубы: это точно был пожиратель мяса. Его отец знал бы, как он называется.

Сумрак продолжил полёт. Дальше, наполовину погружённый в горячую лужу, лежал второй взрослый ящер; его труп был настолько уродливо вздувшимся, что сложно было сказать, принадлежал ли он к тому же виду, что и первый. Тело покачивалось и дёргалось в пузырящейся воде, а кожа висела так свободно, что, казалось, едва не слезала с костей.

Он продолжил углубляться в пещеру, исследуя её при помощи звука, и его заметно ободрило то, что эхо не возвращалось к нему слишком уж скоро. Через некоторое время земля, усыпанная камнями, начала подниматься вверх, и темнота показалась не такой уж непроглядной. Он почуял свежий воздух. Сумрак нетерпеливо продолжил полёт, пока, наконец, не добрался до выхода из пещеры.

Его закрывали плотно переплетённые стебли высоких трав и других растений. Похоже, эту завесу никто не тревожил уже достаточно долгое время. Сумрак присел на веточку. Им с Сильфидой совершенно не составило бы труда выбраться сквозь эту завесу. Ему была видна часть луны и слышен шорох трав на ветру. Снаружи вход в пещеру был бы незаметен для кого угодно, кроме тех, кто знал, что он находится здесь. Ему стало любопытно, насколько долго Хищнозуб станет его преследовать. На равнинах наверняка нашлась бы добыча получше. Он с волнением полетел обратно за Сильфидой.

— Всё просто прекрасно! — воскликнул он, сев рядом с ней. — Здесь есть выход наружу.

— А как же ящеры?

— Я видел двух мёртвых. Взрослых. Думаю, они были заражены той гнилостной болезнью, о которой говорил Папа.

— Они, наверное, пришли сюда, чтобы отложить свои последние яйца, — сказала Сильфида, не сводя глаз с гнезда. — Они не выведутся, если не держать их в тепле.

— Я не слишком уверен в этом. Но здесь довольно тепло.

Сумрак задался вопросом, знали ли ящеры о том, что пар от горячих луж помог бы инкубировать их яйца даже после того, как родители умрут.

— Это были мясоеды? — спросила Сильфида.

— Думаю, да. Нам нужно уходить отсюда.

Сильфида спрыгнула со своего насеста, но вместо того, чтобы планировать в высоте, она круто спикировала вниз, прямо к яйцам.

Среди земли и разбросанных хвостовых костей Хищнозуб нюхал пар, выходящий из дыры в земле.

— Они там, — сказал он.

— Мы убили кучу времени на мелкую добычу, — пролаял Даний.

— Я говорю не о рукокрылах, — сказал Хищнозуб. — Внизу гнездо. Яйца.

К землистому запаху минералов примешивался другой запах — тот, который он часто чуял во время странствия по ночной равнине.

Пантера глубоко вдохнула:

— Да. Я его тоже чую.

— Есть ли пещеры где-то неподалёку? — спросил Хищнозуб у Дания.

— Мы не знаем ни одной.

— Должен быть вход, большой вход, неподалёку отсюда, — настаивал Хищнозуб.

Он и Пантера побежали в разные стороны, разыскивая его. Он потерял запах гнезда, но сейчас это уже не имело особого значения. Он знал, что искал, и когда восточный горизонт начал окрашиваться бледными красками, его глазам было более чем достаточно света, чтобы ориентироваться. Ящеры редко устраивали гнёзда в пещерах, но в свою бытность охотником он обнаружил несколько подземных гнёзд. Он искал на холмистой части равнины. Ему был нужен склон, где можно отыскать вход в пещеру.

Пантера нашла его первой. Он услышал её клич и побежал, чтобы встретиться с ней у входа. Ей удалось произвести на него впечатление. Вход, который было так легко проглядеть, находился за несколькими рядами густого кустарника.

— Посмотри: там, среди растений, поднимается пар, — указала она ему.

Гиенодоны следовали за ними на некотором расстоянии, не приближаясь ко входу.

— Убей яйца! — злобно выкрикнул Даний.

— Обязательно, — ответил Хищнозуб.

Бок о бок с Пантерой он нырнул сквозь заросли в подлеске в тепло пещеры. Он знал, что многие ящеры активизировались лишь с восходом солнца. В эти часы они бы ещё спали — если, конечно, были ещё живы. Гнилостная болезнь действовала быстро, и если Даний уже видел её на их шкурах, их смерти не пришлось бы долго ждать.

Они всё больше углублялись во влажную пещеру, окружённые странными каменными башнями и кипящими лужами. Стены светились. Теперь запах гнезда был сильным.

— Мы оставим два яйца нетронутыми, — сказал он Пантере.

Она взглянула на него с непониманием.

— Мы должны оставить гиенодонам хоть каких-то врагов, иначе они станут слишком сильными. Мы должны держать их в страхе. Из-за этого мы будет постоянно нужны им, чтобы искать и уничтожать другие гнёзда.

— Когда-то мы были охотниками на ящеров. Теперь мы — их защитники, — одобрительно промурлыкала она. — Мои малыши будут счастливы иметь такого хитрого отца.

Хищнозуб с удивлением поглядел на неё:

— Ты уверена?

— О, да, — ответила она. — Я чувствую, как они растут внутри меня.

Несмотря на опасности, поджидающие его, он чувствовал, как его переполняют гордость и счастье. Он обнюхал её, а потом они продолжили свой поиск яиц ящеров.

— Сильфида, лезь вверх! — удивлённо попросил Сумрак, слетев к ней. Голос сестры был ясным и спокойным:

— Мы должны их уничтожить.

Она распахнула паруса и опустилась в самую середину гнезда. Сумрак сел рядом с ней на толстую растительную подстилку. Теперь, когда он оказался внутри гнезда, оно казалось значительно больше. Вокруг них возвышались яйца ящеров. Сумрак не хотел подходить к ним слишком близко. Яйца были почти вдвое больше его. Неподвижные и тихие, они излучали зловещую мощь. Сумрак знал, что по другую сторону этой толстой скорлупы пульсируют мокрые, скрученные в клубочек жизни, просто ждущие своего часа, чтобы появиться на свет и кормиться.

— Сильфида, нам нужно уходить отсюда! А вдруг фелиды найдут сюда дорогу?

Не обращая на него внимания, она неуклюже подползла к ближайшему яйцу и начала откапывать его когтями. Сумрак схватил её за заднюю лапу и оттащил прочь. Она развернулась к нему, оскалив зубы. От неожиданности Сумрак отпрянул назад.

— Я не думаю, что они даже могут лазить по деревьям! — поспешно сказал он. — Они не смогут причинить нам вред!

— Ты уверен в этом, абсолютно уверен?

— Нет.

— Тогда мы должны их убить.

— Это не то, чего хотел Папа!

— Папа уже умер.

— Сильфида, прекрати!

— Помоги мне, Сумрак! Ты хочешь, чтобы они вылупились и сеяли среди нас страх в нашем новом доме?

— Не думаю, что они…

— Я тоже хочу делать что-то великое! — не унималась она. — Ты умеешь летать и видеть в темноте, и ведёшь нас всех в безопасное место, а что же сделала я? Это будет моё великое деяние!

— Это — не великое деяние, Сильфида, — умоляюще произнёс он, чувствуя, что дрожит от осознания того, что она намеревалась уничтожить не только яйца, но ещё и их собственного отца — всего, во что он верил.

— Это не то, чего хотел бы Папа!

— Он был не идеальным, Сумрак. В конце концов, он даже не был хорошим предводителем. Он был слабым, и он причинил вред колонии! Он даже не смог защитить своих собственных детей.

Она сумела воткнуть коготь глубоко в скорлупу и проскребла в ней длинную глубокую борозду.

— Не говори так, Сильфида! — произнёс он, злясь всё сильнее и сильнее. — Оставь яйцо в покое!

— Мы должны позаботиться о себе сами! — бушевала Сильфида, ещё раз воткнув когти в скорлупу. — Потому что больше никто этого не сделает. Особенно сейчас. Мир стал просто отвратительным местом. Большие животные едят маленьких, умные обманывают глупых. Всё только так и происходит. Мы должны убить их до того, как они убьют нас! Если ты так сильно хочешь быть похожим на Папу, так сделай же то же самое, что сделал он. Когда потребовалось, он убил яйца!

— Он сожалел об этом!

— Но он сделал это!

Сумрак вспомнил обо всех их страданиях, начиная с той резни, и обо всех жизнях, утраченных во время их поисков нового дома. Но неужели всё, за что они боролись, могло быть уничтожено вылупившимися из яиц ящерами? Он почувствовал, как внутри него, словно лишняя кость, крепнут гнев и обида. Возможно, Сильфида была права: мир был отвратительным местом. Он не был добр к ним; так почему же они должны быть добры к нему?

Теперь он понял, что, должно быть, чувствовал его отец все те годы на острове. Он вёл битву сам с собой, зная, что всё, во что он верил, было правильным, но также зная, что он больше всего хотел сделать: защитить себя, защитить свою колонию.

— Мы можем убить эти яйца, — медленно проговорил Сумрак, — но, возможно, есть и другие яйца в других гнёздах. Я полагаю, что мы сможем убить ещё и их. Но мы никогда не будем в полной безопасности. Как же другие существа, которые охотятся на нас? Фелиды, гиенодоны и диатримы? Мы не можем убить их всех. Такой вещи, как рай, просто нет — вот, что сказал нам Папа. Да и ты сама, Сильфида, сказала то же самое: большие животные едят маленьких, умные обманывают глупых. Все хотят есть. И неважно, насколько хорошо мы стараемся: кто-нибудь всегда будет охотиться на нас. Мы не сумеем остановить это.

— Мы видим вещи по-разному, — сказала Сильфида. — Именно этих ящеров и прямо здесь мы можем остановить. И их нужно остановить.

Скорлупа, наконец, треснула под её когтями, и изнутри засочилась прозрачная жидкость. Шокированная Сильфида отскочила назад, словно ощущая страдание от того, какой вред она нанесла. Она заплакала. Затем она занесла свои когти для нового удара по скорлупе, но дрогнула.

— Не знаю, смогу ли я сделать это! — сказала она дрожащим голосом.

Сумрак подполз к ней, чтобы успокоить, но краем глаза увидел нечто, заставившее его застыть на месте.

— Что случилось? — спросила Сильфида.

— Тссссссс.

Рядом с одним из яиц в гнезде лежали два больших осколка скорлупы. Сумрак осторожно подполз поближе. Скорлупки были сухими. Он внимательно оглядел яйцо, рядом с которым они лежали. Затем, держась на безопасном расстоянии, он поползал вокруг него. На его дальней стороне, до того момента скрытой из виду, зияло широкое отверстие. Внутри было пусто.

Он помчался обратно к Сильфиде.

— Уже вывелся!

— Где? — взвизгнула она.

Сумрак вспомнил наполовину съеденный труп взрослого ящера. Еда.

— В пещере, — выдавил он. — Он живёт здесь, в пещере.

Внезапно из пролома в яйце у Сильфиды высунулась морда; маленькие окровавленные челюсти кусали и отламывали всё новые и новые кусочки скорлупы. Сумрак взвизгнул и полез прямо по своей сестре, спеша убраться подальше. Из скорлупы высунулся слабо изгибающийся коготь. Пронзительный писк вырвался из горла детёныша, появляющегося на свет.

— Шевелись, быстрее! — закричала Сильфида.

Она бросилась было к краю гнезда, но потом остановилась, широко раскрыв глаза. Сумрак посмотрел туда же, куда был обращён её испуганный взгляд.

На краю гнезда, глядя на них в упор, стояли двое фелид.

Сумрак угрожающе зашипел и вместе с Сильфидой отступил назад. За спиной он слышал, как детёныш пытается выбраться из яйца. Сумрак видел, как Хищнозуб переводит взгляд с него на ящера и обратно, словно не может решить, на кого напасть первым.

Глаза фелида сузились: он жаждал плоти; его зубы были мокрыми от слюны.

Сумрак продолжал пятиться по гнезду, ни на миг не сводя глаз с фелид. Он мог улететь в любое время, но Сильфида была беспомощной, пока у неё не было возможности забраться повыше.

— Хватай летучего, Пантера! — приказал Хищнозуб.

Самка-фелид прыгнула так быстро, что Сумрак едва успел раскрыть крылья и взмыть в воздух. Пантера скользнула на лапах, развернулась и подпрыгнула следом за ним. Он не взлетал высоко, а просто порхал в воздухе, всего лишь в нескольких дюймах над Пантерой, и дразнил её. Пока Сильфида отчаянно карабкалась на дальнюю сторону гнезда, Сумрак продолжал порхать почти в пределах досягаемости фелида, заставляя хищника сосредоточиться на себе.

Боковым зрением он увидел, как Хищнозуб прыгнул в гнездо вдогонку за Сильфидой. За пять скачков он настиг её. Сумрак страдальчески вскрикнул, и в ту же секунду Пантера напала на него и схватила двумя лапами. Они одним клубком упали вниз, и его крылья оказались придавлены. Он пытался вырваться, но ощущал на себе весь вес её сильного тела, навалившегося сверху.

Ему больше не было видно Сильфиду, и он не знал, что с ней случилось. Он пробовал кричать, но Пантера уже сомкнула челюсти вокруг его горла и сжимала их, лишая его воздуха.

Его поле зрения вспыхнуло, а затем сузилось, превратившись в тоннель, который становился всё уже. В его конце он увидел голову, глядящую поверх гнезда: узкую, остроносую голову с подвижными ясными глазами. Она метнулась в его сторону. Сумрак услышал крик, словно донёсшийся издалека, и почувствовал, что на миг поднялся в воздух, прежде чем выпасть на свободу из челюстей кричащей Пантеры.

Упав обратно в гнездо, он вскочил на ноги и развернулся; он увидел молодого ящера с Пантерой, извивающейся у него в зубах. Он с силой вцепился ей в живот и поясницу. Сумрак подумал, что ящеру была лишь пара недель от роду, но он уже вдвое превосходил размерами фелид — прирождённый хищник, который окреп, пожирая труп своего родителя.

— Пантера!

Сумрак развернулся и увидел, что Хищнозуб оставил Сильфиду и бросился на ящера. Сумрак не медлил ни секунды. Он порхнул к кашляющей сестре, которую било крупной дрожью.

— Я цела, — сказала она.

Они выкарабкались из гнезда и кинулись к ближайшей скальной башне. Пока Сильфида взбиралась вверх по мягкой стене, Сумрак взлетел к её макушке. Пантера всё ещё была в зубах у ящера, хотя больше уже не вырывалась. Хищнозуб вновь и вновь бросался на ящера, но его отбрасывали прочь короткие передние лапы рептилии с тремя когтями. В его пронзительных криках слышалась не только ярость охотника, но ещё и ужасное отчаяние и горе.

Сумрак быстро проложил путь спасения. Сильфида поднялась к нему и сразу же, не переводя дыхания, спланировала вслед за ним к соседней каменной башне. Их путь проходил прямо над гнездом, и когда Сумрак поглядел вниз, он увидел, как ящер задрал свою смертоносную голову, внимательно следя за тем, как он и его сестра движутся в воздухе.

Они сели, и, не теряя времени, совершили новый прыжок. Он вёл Сильфиду от одной башни к другой в сторону выхода из пещеры. Через густую завесу из растительности просачивался свет. Сумрак сразу понял, что уже настало утро. Они сели высоко среди плотно переплетённых ветвей, и сразу же полезли через них наружу.

Сумрак слышал за спиной звук удивительно лёгкой походки. Он оглянулся в пещеру, но его глаза уже успели отвыкнуть от темноты. Тогда он испустил залп звука, и при помощи эха увидел стройное тело ящера, проворно скачущего в их сторону.

— Он идёт сюда! — закричал Сумрак, и они с Сильфидой бросились вперёд. За мгновение до того, как они появились снаружи, он разглядел сквозь редеющий подлесок четверых гиенодонов, сидящих на земле. Они находились достаточно далеко от входа в пещеру, но были полностью поглощены наблюдением за ним.

— Давай вниз! — сказал Сумрак, прикидывая путь планирующего прыжка для Сильфиды, который вывел бы её в укрытие среди высокой травы. Возможно, гиенодоны не заметили бы их.

Ветви затрещали, когда ящер начал продираться сквозь растения вслед за ними. Мельком глянув назад, Сумрак вырвался наружу в свете раннего утра, а Сильфида следовала рядом с ним. Их тёмные тела, наверное, были легко заметными, потому что он увидел, как два гиенодона вскочили и сначала бросились к ним — но затем застыли на месте.

Сумрак глянул назад поверх крыла и увидел, как из растительности выбрался молодой ящер. Он замер, моргая и глядя на мир за стенами своей пещеры — вероятно, первый раз в жизни. Сумрак заметил, что его морда была испачкана запёкшейся кровью.

Гиенодоны начали лаять; шерсть у них на загривке и на хвосте встала дыбом. Но они не подходили ближе.

Странным, почти птичьим движением ящер поднял голову вверх, но не сделал ни шагу назад.

Дальше Сумрак больше ничего не видел, потому что был окружён высокой травой и тормозил крыльями, приближаясь к земле. Со всей скоростью, на которую были способны их усталые тела, они с Сильфидой пустились наутёк — прочь от звука неистово лающих гиенодонов.

Сумрак летел над травой и следил за тем, как Сильфида ползла по земле. Он издалека заметил сумаховое дерево, но знал, что пройдёт, по меньшей мере, час, прежде чем они доберутся до него. Солнце едва встало над горизонтом. Он не хотел оставаться на открытом месте днём, но сейчас у них не было выбора. Он мог лишь надеяться на то, что Австр и остальные члены его колонии по-прежнему ждали его.

Навстречу ему по равнине галопом скакала пара эквид. Он с опаской посмотрел, что находится позади них, но не заметил, чтобы их кто-то преследовал. Они бежали просто потому, что умели это делать, получая от этого только радость; наблюдая за ними, Сумрак почувствовал, как его собственное настроение значительно улучшилось. Когда они приблизились к нему, он узнал их отметины. Это были Дьяус и Хоф, и он просто не мог не окликнуть их. Он был очень рад увидеть существ, которые не собирались его съесть.

Он спустился на землю, чтобы рассказать об этом Сильфиде.

— Приближаются эквиды, — сказал он. — Я знаю этих двоих. И я собираюсь поговорить с ними.

Он полетел вперёд, выкрикивая приветствия и сгибая крылья так, чтобы им было легче заметить его.

— О, — сказал Дьяус, — я тебя помню. Ты Сумрак.

— Будьте осторожны, если идёте туда, — ответил Сумрак. — Там гиенодоны и ящер.

— Ящер? — воскликнул Дьяус.

— Мы думали, что они все уже мертвы! — проворчал Хоф.

— Нет. В подземной пещере есть гнездо. Мы видели восемь яиц. Два проклюнулись.

Хоф тяжело вздохнул:

— Ещё одна напасть на нашу голову, как я понимаю.

— А куда вы идёте? — спросил Дьяус у Сумрака.

— Ищем мою колонию, — ответил он, порхая в вышине, — то, что от неё осталось. Мы договорились встретиться на сумаховом дереве, — он кивнул в его сторону.

— С твоими крыльями это будет недолго, — сказал Хоф. — Иногда мне хотелось бы иметь крылья. Это было бы неплохо.

— Но моя сестра не умеет летать, — сказал ему Сумрак.

— Привет, — произнесла Сильфида, которая только что догнала его.

Дьяус посмотрел на неё.

— На вашем пути есть гнёзда диатрим, — предупредил он.

Сумрак вздохнул:

— Спасибо, что сказали нам.

Похоже, опасности, выпавшие на их долю, ещё не кончились.

Двое эквид переглянулись.

— Я возьму её, — сказал Дьяус, — к себе на спину.

— Правда? — Сумрак был поражён его добротой.

— Устроим гонку, — предложил Хоф с нехарактерным для него энтузиазмом. — Кто быстрее: бегун или летун?

Дьяус встал на колени и предложил Сильфиде забраться вверх по его плечу на спину.

— Большое спасибо, — ответила Сильфида.

— Полегче со своими когтями, — сказал Дьяус. — А теперь держись!

Он бросился бежать по траве, а Хоф скакал рядом. Сумрак услышал крик искреннего восторга Сильфиды, а потом изо всех сил замахал крыльями и полетел за эквидами. То, на что ушёл бы целый час при движении по земле, свершилось за считанные минуты. Сумаховое дерево стремительно росло в их глазах. Эквиды опередили его и добрались до дерева задолго до него. Сумрак сильнее замахал крыльями, искренне надеясь на то, что колония благополучно добралась до него и всё ещё ожидает его возвращения.

Моргая, он убрал пот, заливающий глаза и стал приглядываться к дереву, пока, наконец, не подлетел к нему достаточно близко, чтобы разглядеть тёмные силуэты множества рукокрылов, лазающих по верхним ветвям. Его сердце выскакивало из груди.

— Он там! — услыхал он чей-то крик. — Вижу его!

— Там Сумрак! — крикнул кто-то ещё.

— Сумрак и Сильфида вернулись!

— Он сделал это!

— Они сделали это!

И внезапно воздух вокруг дерева наполнился множеством планирующих рукокрылов, выкрикивающих слова поздравления и ободрения, обращённые к Сумраку, который возвращался в свою колонию.

ГЛАВА 24. Новый дом

Ни одно дерево никогда не казалось таким высоким.

Сумрак карабкался вверх по массивному стволу, вонзая когти в мягкую рыжеватую кору. Он мог бы легко взлететь до самой вершины вперёд всех, но не стал этого делать. Он хотел забраться на это дерево вместе с Сильфидой, Австром и остальными членами своей колонии. Он хотел, чтобы все они пришли туда одновременно.

Они отправились в путь с сумахового дерева на закате, и целая ночь ушла на то, чтобы пересечь равнину, подняться на холмы и добраться до основания дерева. Измождённые, они начали подъём в темноте, но вскоре лучи рассветного солнца подсветили высокую крону дерева и скользнули вниз по стволу, чтобы встретить их, согреть их шерсть и ослабить боль в их мускулах. Пар поднимался с освещённой солнцем коры, и Сумрак чувствовал, как его усталость улетучивается вместе с ним.

Могучие ветви тянулись от ствола во все стороны. Австр вёл их всё выше и выше. Аромат игл и смолы разливался в воздухе. Насекомые поблёскивали в солнечном свете. Сумрак глубоко втыкал свои когти в кору, подтягивался и втыкал их снова. Колония поднималась молча и целеустремлённо — они знали, что с каждой секундой приближались к конечной цели своего пути. Сумрак чувствовал, что ползёт всё быстрее, и понял, что все поступают точно так же. Его затруднённое дыхание стало частью единого звука, вдоха и выдоха всей колонии.

Наконец, Австр объявил остановку.

— Здесь, — сказал он.

Когда рукокрылы собрались на ближайших ветвях, Австр окинул взглядом огромное дерево, раскинувшее крону вокруг него, а затем посмотрел на равнины.

Сумрак тоже посмотрел туда. Здесь, высоко на склоне, на ветвях своего нового дерева, они словно парили над всеми этими опасностями. Гиенодоны и диатримы — а возможно, даже ящеры — бродили по равнинам в поисках добычи, но они не смогли бы добраться до его колонии. Сумрак знал, что ни одно пристанище не было идеальным, но в данный момент он чувствовал, что находится в мире и безопасности. Ему стало интересно, не так ли чувствовал себя отец, когда обнаружил их остров.

— Лучшего дома я и представить себе не мог, — сказал Австр, повернувшись к нему. — Спасибо, Сумрак.

* * *

Его поразило то, насколько быстро жизнь вернулась в норму. В считанные дни были заявлены права на новые гнёзда и охотничьи присады. Рукокрылы чистили друг друга, планировали в воздухе и кормились — как это всегда и было. Появились и первые новорождённые, которых вынашивали в своих животах их матери во время того ужасного путешествия.

Но пусть даже колония вернулась к привычному ритму жизни, оставалась и печаль, и было множество перемен. Когда их покинули Нова и Барат, они не просто разделили колонию рукокрылов на две половины; во многих случаях они забрали с собой друзей, братьев, сестёр и детей тех, кто остался верен Икарону и Австру. Другие видели, как членов их семей убивали хищники. Сумрак пока ещё не привык тому, насколько маленькой выглядела их новая колония.

Главенство в семье Сола принял на себя его сын Таку. И Австр сразу же провозгласил ещё две новых семьи, и назначил в них старейшин. Сумрак не был уверен в том, что это заставило бы колонию выглядеть хоть немного больше, но это делало порядок более похожим на тот, что был у них дома, и ему было ясно видно, что четыре семьи и четверо старейшин — это лучше всего лишь двух.

Кроме того, он был доволен тем, что они с Сильфидой по-прежнему оставались частью семьи Австра. Это заставляло его ощущать, что он оставался ближе к Папе и Маме. Он и Сильфида по-прежнему спали в гнезде Австра, но теперь там стало чуть теснее, потому что одной из недавних новорождённых была новая дочь предводителя. Сумрак в очередной раз стал дядей.

И была ещё одна важная перемена.

Сумраку разрешили летать.

— Твои паруса уже не раз спасали наши жизни, — сказал ему Австр. — Поэтому я не вижу причин, не позволяющих тебе пользоваться ими в полной мере.

Но, если не считать Сильфиды, он по-прежнему никому не рассказывал о Химере — о его истинной природе. Он не хотел нарушать порядка вещей. Он хотел быть частью клана.

Охотясь, он вновь увидел её: её тёмные крылья трепетали, когда она летела над верхушками деревьев, ныряя вниз и резко разворачиваясь, схватывая насекомых в воздухе.

Прошло уже две недели с тех пор, как они добрались до дерева, и ни дня не проходило, чтобы он не думал о Химере и о её колонии на другом склоне холмов. Каждый день, когда он высматривал её, надеясь, что она прилетит, пугал его именно тем, что она может прилететь. И теперь один лишь её вид настолько переполнял его чувства, что ему хотелось убраться прочь, и подальше. Он поспешно сел и затаился на покрытой листвой ветке. Возможно, она его не увидела.

Он следил за ней сквозь листву. Она летала кругами, словно в ожидании.

Что же подумают Австр и все остальные? Одно дело — когда колония терпит полезного для неё отщепенца — но совсем другое, если это совершенно чужое существо? Он боялся, что его снова начнут избегать, но ещё больше боялся своего всепоглощающего желания идти к ней, к существу, которое было таким же, как он сам. Он вонзил когти в кору, ощущая себя так, словно пытался сопротивляться самой силе земного притяжения.

Теперь её увидели и остальные. Когда рукокрылы, охотясь, планировали между деревьями, несколько из них вскрикнули от неожиданности, а некоторые даже издали тревожное шипение. Неужели они подумали, что это была какая-то злонамеренная птица? Разве они не видели, что Химера была такой же, как они?

Когда она начала выкрикивать его имя, Сумрак знал, что больше не было смысла прятаться. Он полез по ветке.

— Сумрак? — окликнула его Сильфида, садясь рядом. — Это она? Летучая мышь?

Он кивнул.

— Ты собираешься поговорить с нею?

— Думаю, да, — проговорил он слабым голосом.

Он взлетел в воздух и стал подниматься всё выше.

— Ты сделал это! — воскликнула Химера, порхнув к нему. — Ты привёл их в новый дом!

— Некоторых из них, — ответил он. — Не все захотели идти.

Как и прежде, он не мог отвести от неё глаз, поражаясь тому, насколько они похожи.

— Все дошли благополучно?

Когда он покачал головой, она сочувственно пробормотала:

— Это должно быть ужасно — идти сюда по земле.

Они сели рядом на высокую ветку. Внизу Сумрак смог разглядеть, как несколько других рукокрылов, в том числе Сильфида, наблюдают за ним. Расстояние между ним и его сестрой внезапно вызвало у него приступ грусти. Он вспомнил то время — сейчас оно казалось таким давним — когда он оседлал восходящий воздушный поток на поляне, и смотрел на неё с такой же недосягаемой высоты. Какое же замешательство и негодование было написано на её задранной вверх морде! Однако тогда у неё, по крайней мере, получилось последовать за ним. Но каким же образом можно преодолеть то расстояние, что разделяет их сейчас?

— Мы-шиа спрашивала о тебе, — сказала ему Химера.

— Правда?

— Конечно. Она хочет встретиться с тобой. Она хочет, чтобы ты пришёл к нам.

Сумрак промолчал в ответ.

— Боишься?

— Мой дом здесь, — твёрдо сказал он ей.

— Ты уверен?

— Они приняли меня, — сказал он, желая всем сердцем верить в это.

— Я уверена, что они очень благодарны тебе. Пока, — многозначительно добавила она. — Через некоторое время они забудут всё, что ты сделал для них, и ты снова будешь просто странным существом. Ты рассказал им обо мне и о летучих мышах?

— Только своей сестре.

— А почему не другим? — спросила она.

— Ты сама знаешь, почему, — ответил Сумрак. — Я боялся, что они выгонят меня. Но, возможно, я был неправ.

— Мы это выясним довольно скоро, — сказала Химера с лёгкой иронией в голосе. — Теперь, когда они увидели меня, они будут знать, что есть и другие. Они будут знать, что ты — и вправду другой зверь.

— Они разрешают мне летать, — сказал ей Сумрак, испытывая определённое отчаяние. — Они больше не возражают. Австр сказал, что колония очень ценит меня.

— Надо полагать! Но Австр не будет править вечно. Ваш следующий предводитель может оказаться не настолько терпимым.

Сумрак вспомнил о том, как Нова отказалась от него.

— Порядки в твоей колонии выглядят весьма справедливыми, — заметила Химера. — В моей всё было далеко не так. Но, Сумрак, ты должен знать одно: даже если они уважают тебя, ты никогда не будешь одним из них в полной мере. Да и как? Ты иной.

— Это так важно?

— Мы-шиа говорит, что все мы тяготеем к тем, кто больше похож на нас самих. Это часть нашей природы.

Он прочувствовал это, саму причину той тоски, настолько сильно, что едва не заболел из-за этого. И это в то же время страшило его. Если он примет это, не будет ли это означать, что он отказывается от своей колонии и от того, кем он когда-то был? Сын Икарона. Брат Сильфиды. Он чувствовал себя так, словно его растягивают в разные стороны.

— Даже если ты остаешься здесь, — мягко сказала Химера, — никто и никогда не захочет стать твоей брачной партнёршей.

Его мать говорила то же самое. Конечно, он не забыл, как тогда, ещё на острове, другие рукокрылы избегали его, словно он мог чем-то их заразить. Даже сейчас он иногда ощущал, что они испытывают некоторое стеснение, находясь рядом с ним. Они больше не пренебрегали им и не игнорировали его; похоже, что они искренне любили его. Но они держались на расстоянии, словно пытались преодолеть некоторое неосознанное отвращение.

— Хорошо, но я не обязан вступать в брак, — пробормотал он, ощущая обеспокоенность.

— В любом случае, ты пока ещё слишком молод, — сказала Химера. — Но, в конце концов, все хотят обрести брачного партнёра.

Прямо сейчас он больше волновался о том, что случится, когда Сильфида найдёт себе партнёра. Это, вероятно, произойдёт уже довольно скоро. Она всегда была популярной. У неё появилось бы собственное гнездо, новый спутник, а затем и детёныши, о которых нужно будет заботиться. Конечно же, он по-прежнему будет видеться с ней, но это уже будет совсем не то, что раньше. После того, как он провёл бок о бок с ней всю жизнь, он станет одиноким.

— Мы-шиа говорит, что мы должны гордиться тем, кто мы такие, — сказала ему Химера. — Это было нелегко. Нас всех избегали и изгоняли. Но у нас есть все эти удивительные способности, которых нет больше ни у одного из зверей. Если бы ты жил с нами, ты бы никогда не ощущал себя уродливым, не стыдился бы своей внешности и не чувствовал себя чужим. Ты — один из нас, Сумрак. Ты принадлежишь нам.

Когда она произнесла это, он почувствовал прилив волнения. Он не был уверен в том, что у него когда-либо было это — ощущение принадлежности. Его терпели. Возможно, теперь его даже принимали, но разве это то же самое, что принадлежать?

— Похоже, тебе придётся трудновато, — любезно сказала Химера. — Что касается меня и всех остальных в нашей колонии, наши решения были приняты за нас. Нас изгнали. Нам сказали, что мы не были рукокрылами. Но тебе придётся решать самому за себя. Кто ты — рукокрыл, или летучая мышь?

— Я пока не знаю, — сказал он.

— Помнишь дорогу к нам? — спросила она.

Он кивнул.

— Надеюсь, что ты придёшь.

Сумрак смотрел, как она улетает прочь, и чувствовал, как его грудь сковывает паника. Вдруг он никогда больше её не увидит? А что, если он не сумеет найти дороги к другим летучим мышам? Весь его мир перевернулся. Он тяжело вздохнул и слетел к Сильфиде.

— Они хотят, чтобы я присоединился к ним, — сказал он.

— И что ты намерен делать?

— Я не пойду, — ответил он. — Мой дом здесь, верно?

— Ты знаешь, что да. Ты нашёл его для нас.

— Она продолжила говорить, что я был одним из них, но я ничего о них не знаю. Ведь только то, что я похож на них, ещё не означает того, что я принадлежу им?

Сильфида промолчала.

— Они никогда не станут моими родителями или сестрой.

— Нет, конечно, — согласилась Сильфида.

— Возможно, они даже думают об окружающем мире не так, как мы.

Сильфида фыркнула:

— Да вряд ли и все рукокрылы думают одинаково. Взгляни хотя бы на Нову и Папу. Взгляни на себя и на меня.

Ему стало грустно, когда она это сказала, но она была права. Они много раз говорили о том, что случилось в гнездилище ящеров, но Сильфида по-прежнему думала, что уничтожение яиц было бы правильным делом. Она даже надеялась, что Хищнозуб выжил, чтобы закончить это дело.

— Ладно, мы думаем по-разному, — признал Сумрак, — но это не имеет значения. Мы — по-прежнему брат и сестра, и мы заключили договор — заботиться друг о друге. Я никуда не ухожу.

— Ты хочешь уйти, — просто ответила Сильфида.

— Нет.

— Ты хочешь уйти.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — с раздражением переспросил он.

Она молча покачала головой.

— Я хочу уйти, — выдохнул он. Неистовый зов был вне его понимания, он струился по его венам.

— Слетай и посмотри, — сказала Сильфида. — Слетай и выясни, на что они похожи.

— Я просто должен увидеть, как это — жить с ними.

— И если ты не уверен, ты всегда можешь вернуться.

— Я вернусь, — сказал он ей.

— Хорошо, — ответила она и обнюхала его.

Он балансировал на краю ветки, готовый к полёту, но ещё колебался.

А что, если, оказавшись там, он изменится и забудет всё, кем он был прежде? Что, если он станет произносить слово «рукокрыл» и думать «они» вместо «я»? Что, если он никогда не вернётся?

— Я боюсь уходить, — сказал он, а потом Сильфида резко спихнула его с ветки.

Сумрак был так удивлён, что камнем падал несколько секунд, прежде чем раскрыл свои крылья и взлетел. Он сделал крутой вираж.

— Ты меня столкнула! — негодующе выкрикнул он.

— Поверь мне, — сказала она, — никто не хочет совершать первый прыжок. Разве не так говорил Папа?

На мгновение он завис в воздухе, глядя на неё.

— Спасибо, Сильфида.

Затем он сильнее замахал крыльями, взлетая среди ветвей в темнеющее небо.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Написав три книги о летучих мышах, всё действие которых происходит примерно в наше время, я заинтересовался древним происхождением этих интереснейших существ. Мне стало интересно, насколько давно они парят в небесах нашего мира. Как и когда они обрели крылья и научились летать?

Самый древний образец ископаемой летучей мыши, который есть в нашем распоряжении, имеет возраст примерно 50 миллионов лет, и показывает нам существо, которое выглядит почти идентичным современной летучей мыши. Так что возможно, что самые ранние летучие мыши летали ещё во времена господства динозавров, более чем за 15 миллионов лет до того момента. Некоторые учёные полагают, что летучие мыши произошли от мелких землеройкоподобных млекопитающих, которые жили на деревьях и планировали при помощи перепонок, натянутых между их удлинёнными передними и задними лапами.

В «Тёмном крыле» я попробовал представить себе, на кого могли бы быть похожими эти предковые летучие мыши. Доктор Брок Фентон, мировой эксперт по летучим мышам из Университета Западного Онтарио, терпеливо отвечал на множество моих вопросов и поделился со мной своей теорией о том, как летучие мыши могли бы приобрести способность к эхолокации.

Я очень благодарен ему за великодушие и опыт.

В конечном счёте, Сумрак и другие предки летучих мышей в моей истории — я называю их рукокрылами — это вымышленные создания, а не результат строго научных исследований.

Когда вымерли последние динозавры, млекопитающие стали наращивать свои численность и разнообразие — возможно, из-за того, что их основные враги исчезли. Поскольку в нашем распоряжении совсем нет летописи окаменелостей предковых форм летучих мышей, мы никак не можем точно узнать, когда именно они эволюционировали в современных летучих мышей. Ради своей истории, я выбрал эпоху раннего палеоцена, 65 миллионов лет назад.

Все персонажи и виды живых существ в моей книге основаны на реальных видах, большинство из которых жило в эту эпоху, плюс-минус несколько миллионов лет. Образ Хищнозуба был навеян ранним хищным млекопитающим под названием Miacis, который мог бы выглядеть несколько похожим на современную куницу. Миацис был проворным хищником, и в процессе эволюции он приобрёл зубы уникальной формы (называемые хищными зубами!), которые позволяли ему срезать мясо со своей добычи.

На протяжении этой же эпохи также жила гигантская птица под названием Gastornis (или Diatryma), которая достигала высоты семи футов. Хотя она не умела летать, она была быстроногим бегуном и страшным охотником.

Эквиды в моей книге были основаны на копытном животном под названием Phenacodus, которое учёные обычно считают предком лошади. А образ землероек, с которыми пришлось столкнуться Сумраку и его колонии, основан на мелком прожорливом виде землеройки с красноватыми зубами, который выделяет парализующий нейротоксин. Надеюсь, что никогда не столкнусь с ними ночью.

Палеоцен был интереснейшим периодом в истории Земли, полным драмы и перемен, и он выглядит идеальным местом действия для этой истории о самых первых летучих мышах — единственных млекопитающих, способных к активному полёту.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Необычная книга, необычная эпоха и необычные главные герои. Уже основная трилогия («Серебряное крыло», «Солнечное крыло» и «Огненное крыло») привлекает выбором персонажей. Обычно «звериное» фэнтези посвящается более привычным животным — кроликам, кошкам, мышам… А ведь рукокрылые — это вторые по разнообразию звери после грызунов! Поэтому тем более приятно читать книгу, посвящённую странным обитателям непростой эпохи в истории Земли. Палеоцен — это причудливое время, когда млекопитающие начали бурно эволюционировать, примеряя на себя новые экологические роли, но в некоторых местах ещё продолжали существовать последние динозавры — реликты мезозоя. Автору прекрасно удалось передать ощущение этого времени, когда фауна Земли оправлялась после мел-палеогенового вымирания.

Как переводчик книги, я всё же должен сделать несколько замечаний.

Во-первых, хочется немного сказать об облике рукокрылов, которых автор сделал основными героями книги. Находка так называемой «20-коготной летучей мыши» Onychonycteris finneyi указывает на то, что рукокрылые не спешили расставаться с когтями: у неё уже были развитые крылья, она умела летать, но когти ещё сохранялись на всех пальцах, в том числе на крыльях. А вот эхолокацией она ещё явно не обзавелась, судя по строению уха. Поэтому можно лишь предположить, что рукокрылы Оппеля — это представители некой боковой ветви примитивных рукокрылых, развивающиеся независимо от остальных представителей отряда. Впрочем, он и сам говорит о том, что это вымышленный вид.

Во-вторых, их враги-фелиды. При переводе мне пришлось, скрепя сердце, назвать их именно так. Я прекрасно знаю, что Felidae — это семейство кошачьих. Но сам автор пишет, что их образ основан на представителе рода Miacis, который относится к семейству миацид — примитивных настоящих хищников, предков современных семейств хищников. А миациды — это далеко не кошки, которые появятся лишь в олигоцене, более чем через 25 миллионов лет после описываемых событий. Поэтому пусть хищники из этой книги так и останутся «фелидами», но никак не «кошачьими» — их время тогда ещё не настало. То же самое относится к эквидам — пусть фенакодус и может быть предком архаичных лошадиных (Equidae), но он принадлежит не к этому семейству, а выделяется в своё собственное. И семейство лошадиных как таковое появляется на Земле не в палеоцене, а в следующую геологическую эпоху — в раннем эоцене. Из эоцена в книгу перекочевали и гиенодоны, хотя семейство гиенодонов уже существовало в палеоцене — просто оно было представлено иными видами.

Тем не менее, это художественная литература, а не справочник по палеонтологии, поэтому хочется пожелать читателям лишь приятного и полезного чтения.

П. Волков

Оглавление

Часть I: ОСТРОВ

  ГЛАВА 1. Прыжок

  ГЛАВА 2. Сумрак

  ГЛАВА 3. Хищнозуб

  ГЛАВА 4. Договор

  ГЛАВА 5. Рыщущие

  ГЛАВА 6. Экспедиция

  ГЛАВА 7. Уклад будущего

  ГЛАВА 8. Терикс

  ГЛАВА 9. Изгой

  ГЛАВА 10. Перемены в приливе

  ГЛАВА 11. Резня

  ГЛАВА 12. К берегу

  ГЛАВА 13. Переправа

Часть II: МАТЕРИК

  ГЛАВА 14. Материк

  ГЛАВА 15. Истинная природа

  ГЛАВА 16. Бегущие-по-деревьям

  ГЛАВА 17. Пир

  ГЛАВА 18. Новый порядок

  ГЛАВА 19. Химера

  ГЛАВА 20. Брошенный

  ГЛАВА 21. Землеройки

  ГЛАВА 22. Одни в поле

  ГЛАВА 23. Место рождений

  ГЛАВА 24. Новый дом

  ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

  ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg