«Последний дракон»

Лине Кобербёль Дина Последний дракон

Давин

Мое имя — Давин

«Мое имя — Давин. Мое имя — Давин. Мое имя — Давин».

Я бесконечно повторял эти слова самому себе, повторял все снова и снова. Я пытался твердо придерживаться того, что они значили: «Я — брат Дины, брат Мелли.

Сын моей матери и друг Пороховой Гузки. А также — друг Нико, ныне друг. Человек. Не…»

…твое имя — Убийца…

…Не это говорили мне голоса. Не это шептали они мне во мраке, когда я пытался заснуть в постели.

…твое имя — Убийца… твое имя — Трус… подл и бесчестен… бесчестен и подл…

Я сел в кровати. Мои ладони были мокры от пота.

Я обхватил руками голову, словно боясь, что кто-то ударит меня, но хорошо зная: избавиться от голосов я не могу. Они гнездились в моей душе. Они прокрались туда, пробили себе дорогу в те дни и ночи, когда я, запертый в Зале Шептунов, был окружен каменными лицами с пустыми глазами и разверстыми дырами ртов, что все снова и снова, час за часом шептали до тех пор, пока смерть не покажется милее, чем их голоса[1].

В доме было темно. Еще темнее в моей крошечной спальной каморке. Я не выдерживал больше этот мрак, заставлявший меня видеть то, чего не было. Лица. Мертвые глаза. Темную кровь, сочившуюся из раны в наполовину перерубленной шее. Вскочив, я рванул занавеску в сторону. Бледный голубоватый свет проникал сквозь щели оконных ставней — тонкие, будто лезвия ножей, лучи лунного сияния. Как можно тише отворил я дверь и вышел на тун. Затоптанная трава морозной влагой окутала ступни, но я не остановился, чтобы обуться. Вместо этого побежал — сначала медленно, но постепенно все быстрее и быстрее — вдоль тропки, что вела к усадьбе Мауди.

Мимо старых черных грушевых деревьев в ее саду, вверх через вершину ближайшего холма и дальше снова вверх к оголенным кряжам, столь тесно прилегающим к небу, что казалось, будто ты можешь собрать звезды, словно яблоки. Я не останавливался. Я все бежал и бежал, прерывисто дыша, а сердце колотилось в каждой клеточке моего тела. Я не мерз, не мерзли даже мои босые ноги, ведь кровь, словно насосом, накачивала тело, а пот заливал мне спину и грудь под ночной рубашкой. Пожалуй, прошел целый час, прежде чем я бегом вытеснил голоса из головы и отвращение из тела. Но вот я повернулся и спокойной рысью двинулся к Дому Можжевеловый Ягодник.

Остановившись возле насоса во дворе, я смыл пот и стал нить воду, я пил, пока жажда не унялась.

Дверь дома была отворена. В темном дверном проеме стояла матушка. Не произнося ни слова, она лишь протянула мне кружку с соком и шерстяное одеяло, потому что хорошо знала: я начну дрожать, как только перестану потеть. На какой-то краткий миг она приложила руку к моей щеке. А потом, не произнеся ни слова, ушла в горницу, где спала вместе с Мелли.

Я не бегал так каждой ночью, а, пожалуй, только второй или третий раз. Это было единственным, что помогало, когда голоса всерьез овладевали мной. Матушка всякий раз просыпалась. Не обязательно когда я вставал с кровати, но когда я возвращался домой, она всегда бывала на ногах. Казалось, у нее было какое-то шестое чувство, говорившее ей, что одного из ее детей больше не было в доме. Я никогда ничего не рассказывал ей о голосах, но, думаю, она наверняка знала, что мое беспокойство как-то связано с Сагис-Крепостью и Залом Шептунов.

Поначалу мама спрашивала: «С тобой что-то неладно?»

И я отвечал: «Нет!»

Теперь же она никогда больше не задавала мне вопросов.

Она лишь стояла там с одеялом и кружкой сладкого бузинного сока в руках, а потом мы шли спать.

Я лег в постель в своей каморке и натянул одеяло.

Теперь болели ноги, но это было уже не важно. В голове стало совсем тихо, и я почти сразу же впал в сон.

Дина

Флейта

Флейта молчаливо лежала в траве рядом со мной. Я не смела притрагиваться к ней, едва ли смела смотреть на нее и все-таки… все-таки словно не могла удержаться.

Мой отец был мертв. Флейта была единственным, что мне от него осталось. В конце концов я все же потянулась к ней. Притронулась к ее блестящей черной затулке[2]. Подняла ее.

Во мне жил звук, что желал вырваться наружу. Дикий, словно крик птицы, тяжелый, словно туча в непогоду. Звук, что я сама издать не могла. Но флейта могла. Первый звук пискливо прорезал воздух и поплыл над холмами. И казалось, будто все вокруг меня стихло и прислушалось… Тогда я снова подула, на этот раз еще сильнее, а потом все неистовей и все упрямей.

Мой отец был мертв, и другим это было все равно. А большинство из равнодушных, пожалуй, еще и вздохнули с облегчением. Однако ж он был половиной меня. Он искал меня двадцать лет, в конце концов нашел… Может статься, он был не лучшим отцом в мире, и, может, у моей матери были серьезные причины бояться его. И может, он понаделал в своей жизни дел, что не были так уж благородны, чисты и справедливы… Но, несмотря на это, он все же был мне отец! И он поддерживал меня, когда я больше всего боялась, и он пел мне… И это он, играя на флейте, отворил ворота Сагис-Крепости, так что Нико, Давин и все другие узники могли бежать оттуда. И это он, играя на флейте, навеял мечты о свободе и переменах в жизни сотням угнетенных детей в Доме Обучения, так что у них хватило храбрости освободиться от Наставников… И если мне хочется горевать о нем, неужто мне нужно на это разрешение? А если мне хочется поиграть на флейте, что он подарил мне, кто мне помешает?

— Дина!

Сердце у меня ёкнуло, и флейта едва не выскользнула из рук как раз посреди звука.

— Пфффуууиииихх! — фальшиво, тоненько и испуганно пронеслось в воздухе.

Мама стояла прямо за моей спиной.

Лицо ее было твердым, словно камень.

Я ни слова не сказала. Только крепко держалась за флейту, так что косточки рук побелели. В конце концов молчание прервала мама.

— Сдается мне, тебе стоит отложить флейту в сторону, — сказала она.

Я по-прежнему не отвечала.

— Это тебе не игрушка!

— Я это хорошо знаю!

Пожалуй, лучше кого-либо другого. Я видела, что он делает, а он мог творить как зло, так и добро. Я слышала, как он, играя на флейте, навевал мечты, спасавшие жизнь других людей. И я знала, как звучала его флейта, когда он заигрывал кого-то до самой смерти. Мне ли не знать хорошенько, что эта флейта была не игрушкой?

И тут мама наконец вымолвила то, что мы обе хорошо знали, то, о чем она думала целые недели.

— Я не хочу, чтобы ты играла на этой флейте!

Она никогда не произносила такие слова раньше. Она лишь полагала, что я сама пойму: это ошибка, это вредно и пагубно для меня. Но теперь она наконец сказала это вслух, а ведь я-то думала, что уже кое-что выиграла. Выиграла единоборство между нами, как в то время, когда Давин и я спорили, кто из нас сможет дольше глядеть в глаза друг другу не моргая. Само собой, то было прежде, чем мои глаза стали глазами Пробуждающей Совесть. Потом не было больше никого, кто захотел бы играть со мной в эту игру.

Однако не было никого, кто играл бы в эту игру с моей матерью. Она смотрела на меня, и взгляд ее был тверд, будто камень, и в то же время такой острый, будто прорезал меня насквозь. Взгляд холодный и теплый одновременно. Этот взгляд давал понять: росту в тебе три дюйма.

Я крепко и упрямо держала флейту. «Не тебе это решать», — сказала я, но совсем тихо, про себя. Сдается мне, мама все же это понимала.

— Ты слышишь? — спросила она, но уже голосом Пробуждающей Совесть.

И в голове моей начали тесниться картины, картины, которые я хотела бы не видеть.

Сецуан сидел, прислонившись спиной к айвовому дереву. Голова Скюгге покоилась на его коленях. Но тело Скюгге было вялым и безжизненным, сердите его не билось, он не дышал…

Нет! Нет! Я не хотела думать об этом. Не хотела думать о самом ужасающем из поступков отца, которому я была свидетелем.

— Дина! Глянь на меня!

Трудно было ей отказать. Почти невозможно. Я смотрела в глаза матери, и картины снова мучительно теснились у меня в голове, даже если я не желала видеть их.

Сецуан медленно поднялся на ноги. Он подошел ко мне и, быть может, хотел утешить, быть может, обнять. Но я видела лишь его руки, его гибкие красивые руки флейтиста, которые только что убили человека…

То было несправедливо. Я не желала принимать в этом участие. И если даже не в силах помешать появлению картин, если даже не в силах перестать думать обо всем этом ужасе, я все же знала: это несправедливо.

Мама хотела заставить меня устыдиться, что я дочь Сецуана.

А я этого не хотела.

Это было несправедливо.

Я понятия не имела, как я это сделала. Когда моя мать пускала в ход взгляд Пробуждающей Совесть, ускользнуть, пока она не закончит, было невозможно, и все-таки… все-таки я не стала больше оставаться на месте. Я пятилась, я спотыкалась и снова поднималась… А потом, повернувшись, пустилась бежать.

— Дина!

Но я не желала слушать. Я заткнула пальцами уши и наполовину опустила веки, так что даже не видела, куда ставила ноги, и я бежала, бежала изо всех сил — вверх, на вершину холма, вниз с другого его склона…

— Дина, Дина, остановись! Это важно!

Я слышала у себя за спиной, как звала меня мать. Голос ее не был уже голосом Пробуждающей Совесть, в нем слышалось только отчаяние. Но я не оборачивалась. Я продолжала бежать до тех пор, пока не выбилась из сил.

Начало темнеть. Мои пальцы застыли от холода. Все на мне застыло от холода. Я сидела, прислонившись спиной к одному из гигантских валунов в Каменном Кругу, и глядела вниз, на наш маленький дом. Кто-то зажег лампу, но оконные ставни были открыты, так что свет лампы желтыми четырехугольниками падал на двор. Я знала: это сделано для того, чтобы мне легче было найти дорогу домой. Я знала, что мать там внизу, наверняка в кухне, и что она вне себя от волнения. Мелли, ясное дело, спрашивала обо мне. Думается, примерно тысячу раз. И Роза, и Давин… Им не так-то легко объяснить, что стряслось.

Мать была в ужасе: неужто я могу стать, как мой отец. Она знала: я унаследовала Дар Змеи от него, точь-в-точь как силы Пробуждающей Совесть от нее. Но она не желала, чтоб я стала чернокнижницей.

Я и сама не хотела этого. Но… но я и сама не знала, кем бы я хотела быть. Я не знала, что я за человек: дочь матери, дочь отца или вовсе что-то третье.

Холод охватил все мое тело. Травинки покрылись изморосью. Коли я останусь здесь на всю ночь, мне уже не понадобится размышлять о силах Пробуждающей Совесть, о Даре Змеи, о своем будущем и о чем-либо в этом роде. Если я сейчас же не встану и хотя бы чуточку не разгоню кровь в своих омертвелых ногах… Я знала, от холода Высокогорья можно умереть. Каллан вечно повторял нам: «Найдите пристанище! Разведите огонь! А если не можете удержать тепло по-другому, идите! Двигайтесь! Сидеть спокойно на месте может стоить вам жизни!»

Я тоже смогу пробраться тайком вниз и вывести Шелковую из конюшни. Могу ускакать прочь! Может, в Лаклан, где не знали, что у меня есть силы чернокнижницы. Или явиться к семейству Аврелиус в Сагислок.

Они благодарны мне за то, что я принимала участие в возвращении малышки Миры в ее дом, к семье. Они, должно быть, хорошо примут меня.

Роза! Мелли! Давин! Мама! Нет!

Я не могла так поступить!

Я медленно поднялась. Ноги у меня так онемели, что я была вынуждена опереться на темный, усеянный черными пятнами гранитный валун. Ноги мои были как две ледышки. Может, я их уже отморозила? Держась рукой за гранит, чтобы не упасть, я начала хромать и спотыкаться вокруг гигантского валуна.

Жизнь медленно возвращалась в мои холодные как лед голени, а под конец и в ступни. Но пальцы по-прежнему не слушались.

Долог был путь к Дому Можжевеловый Ягодник и к окнам, светившимся желтым светом во мраке. И когда я наконец распахнула кухонную дверь, Лайка, потявкивая и виляя хвостом, принял меня как обычно. Роза и Давин таращились на меня так, будто боялись, что я вот-вот захвораю. Мелли уже давным-давно уложили спать. А мать просто сидела у очага, повернувшись ко всем спиной, и не произносила ни слова. Она не глядела на меня. А я не глядела на нее.

Давин

Планы убийства

Цииииинг! Вииииссь! Вииссь-свокк!

— Снова, черт возьми! Опять попадание!

Сталь меча, просвистев, рассекала воздух короткими грубыми ударами. Когда она попала в цель, раздался мерзкий хлюпающий звук. А в пустой овчарне Мауди еще пронзительнее запахло свекольным соком и потом.

Теперь я уже переводил дух, коротко и глубоко вздыхая, а в бок мне досталось столько уколов, что я едва мог выпрямиться. Но я не собирался сдаваться. По крайней мере до тех пор, пока остается хотя бы крохотная надежда…

Вииись-цииинг!.. Свокк!

Я неудачно отразил удар, и еще одна свекла покатилась на землю, разрубленная на две неровные половинки. А у меня оставалась всего одна, одиноко торчащая на своем колышке, будто недоделанное пугало. Мне нужно было защищать его. Если Нико опять разрубит свеклу, мне конец, а он выиграл!

— Давай снова, Давин! — предложил он, конечно же запыхавшись, но вообще-то запыхавшись вовсе не так, как я.

Я, ясное дело, мог бегать быстрее и дальше, чем он, но, когда доходило до поединка на мечах, Нико куда расчетливей тратил силы на настоящие удары. Он слегка помахал мне свободной рукой.

— Напрягись немного! — посоветовал он.

«Напрягись немного!» Легко ему говорить! Его темные волосы совершенно почернели от пота. Но в движениях не было и следа усталости. Особенно если учесть, что он вообще терпеть не мог меч…

Я заметил атаку Нико в последний момент и отразил его удар своим ударом.

Ба-а-а-х!

Я почувствовал, как невольная улыбка растянула уголки моего рта. Погоди, Нико! На сей раз я оказался слишком быстрым, слишком крепким орешком для тебя!

Но что это?..

Нет!

Снова, черт возьми! Если б он, по крайней мере, спокойно стоял на месте…

Шмяк! Упала последняя свекла! А я стоял с дрожащими руками и тяжело дышал, как собака в жару, и мне оставалось только признать себя побежденным.

Нико был не из тех, кто важничал. Он только вытер тряпкой свекольный сок с лезвия и коротко кивнул, скорее в знак привета.

— Еще раз? — спросил он. — Тогда я смогу защищаться, а ты — нападать.

Он хорошо знал, что я больше люблю нападать. Но руки были налиты свинцом, и я вообще не был уверен, что смогу когда-нибудь поднять их вновь.

— Нет, спасибо! — ответил я. — Думаю, на сегодня мне хватит.

Он снова кивнул:

— Тогда попробуем завтра еще.

— Пойдешь со мной наверх?

— Попробую еще поупражняться!

— Нико, тебе не кажется, что с тебя тоже хватит?

Ясное дело, он лучше сберег силы, чем я, но пот струйками стекал с его обнаженного туловища, и, как бы ни шумели потоки дождя, заливавшего покрытую дерном крышу овчарни, я слышал, как тяжело дышал он сам.

— Еще разок! — сказал он, стиснув зубы.

Когда он поднял меч, я увидел, что его рука дрожит. Все-таки он сделал еще несколько выпадов, однако лишь с воображаемым противником вместо меня.

Я покачал головой, но он этого не заметил.

— Я принесу воды, — сказал я, натягивая рубашку, чтобы не замерзнуть. — Нико?

Он наконец-то отложил меч в сторону и, стоя в дверях, смотрел на осенний дождь. Его плечи обвисли, и я почему-то был уверен, что ноги его дрожат. Мои-то, во всяком случае, дрожали.

— Да?

Я протянул ему ведро и черпак, и он стал жадно пить холодную колодезную воду.

— Почему… почему вдруг такая спешка?

Я спросил, потому что никогда не видел, чтобы кто-нибудь упражнялся так яростно, как Нико. Изо дня в день. С мечом или ножом в полдень, с луком после полудня. Иногда он седлал свою гнедую и упражнялся в конном поединке на длинных копьях. Копье он сам вырезал из дерева, но, ясное дело, меч и нож куда больше интересовали его.

Что-то промелькнуло в его глазах, что-то горькое и мрачное.

— Ты, может, думаешь, у нас куча времени? — спросил он.

— О чем ты?

Он отвел взгляд в сторону:

— Так, ни о чем.

— Нико…

— Вообще… Разве это не твоя идея — что нам нужно тренироваться?

В этом он, конечно, был прав. Да, идея была моя, она пришла мне в голову давным-давно, еще до Вальдраку, до Наставников, до Зала Шептунов[3].

— Но из-за этого не стоит истязать себя до полусмерти.

— Из-за чего такая спешка?

— Разве ты так ничего и не услышал, когда твоя матушка прочитала нам письмо?

— Письмо от Вдовы?[4]

— Да, именно его.

Он произнес это так, что слова его прозвучали, будто «иначе быть не может», а ведь не каждую неделю получали мы письма. Я также прекрасно помнил, что было в этом письме. Город Акмейра пал, говорили, будто его предали… То был последний крупный город в Прибрежье, который был свободен от власти Дракана, а теперь он завладел также и Акмейрой. Но жители города сопротивлялись, и поплатились за это. «Дракан казнил каждого пятого в городе», — писала Вдова. И казнил не обязательно тех, кто сопротивлялся, а просто каждого пятого. Первый, второй, третий, четвертый, пятый — ты умрешь… Мне становилось совсем худо, когда я думал об этом; ведь такой холодный расчет был куда страшней. Словно было все равно, каких людей казнили и что они сделали.

— Люди умирают, — произнес каким-то странным голосом Нико. Я не припомню, чтобы прежде слышал, чтобы он так говорил. — Люди умирают каждый день!

Не по душе мне пришелся этот новый голос Нико. Не по душе пришлось мне и то, какими стали глаза Нико — такие неправдоподобно яркие на его побледневшем лице.

— И что ты собираешься сделать? — спросил я.

— Есть только одно разумное решение. Не так ли? Если смотреть на это трезво.

— И что же это?

Но он не стал отвечать.

— Забудь! — сказал он. — Это вроде нынешнего дождя. Нельзя по-по-настоявшему быть на воздухе, и все же… Ведь сходишь с ума, если не в силах немного пошевелиться.

— Нико!..

— Нет, забудь это! Я скоро приду! Только ты уходи первым.

Я пошел. Но не забыл слов Нико. Я был уверен: у него был какой-то план. План, о котором мне не следовало знать. Но я ведь довольно хорошо узнал Нико. Вот проведешь несколько суток в Зале Шептунов — и узнаешь кое-что друг о друге. А когда малый, ненавидевший меч, вдруг начинает изо всех сил упражняться в фехтовании, он наверняка рассчитывает очень скоро пустить оружие в ход. А эта болтовня о само собой разумеющемся решении… Я внезапно прервал свою мысль… Убить Дракана!.. Вот оно, простое и разумное решение. Нужно только забыть, что Дракана окружают тысячи и тысячи драконариев, а кроме того, он и сам не промах, его не проведешь, когда речь идет о поединке на мечах.

Нико, ясное дело, мог бы окружить себя мятежной ратью. Предводитель и Вдова не раз толковали с ним об этом, а Местер Маунус, что некогда был домашним учителем Нико, не упускал ни единого случая указать воспитаннику, что это его долг как законного наследника княжеского трона в Дунарке. Однако же Нико отказывался. Как только пришло письмо Вдовы, они с Маунусом поспорили об этом. Письмо это жутко взволновало Местера Маунуса, но Нико сказал лишь, что никакой он не полководец и что он вовсе не думал заставлять людей сотнями погибать во славу его имени.

Стало быть, не этого он хотел. Но тогда чего же? Надо следить за ним. Ведь если у Нико есть план, как ему покуситься на жизнь Дракана, ему не стоит осуществлять этот план без меня.

Дождь стих, но мои штаны вымокли до колен, когда я проходил через мокрые вересковые заросли. Дина и Роза собирали можжевельник на склоне холма меж нашим домом и усадьбой Мауди. И они обе подвязали повыше юбки, чтобы их не вымочить.

Я обратил внимание на то, что у Розы красивые ноги. Жаль, что часто их не видишь! А потом я чуточку устыдился самого себя, ведь Роза… да, она, пожалуй, была мне вроде сводной сестры. А ведь нехорошо глядеть так на ноги сводной сестры.

— Где ты был? — спросила Дина.

— Наверху у Нико, немного поупражнялись.

— Сдается мне, вы только этим и занимаетесь.

Вообще-то мне тоже так казалось, но я промолчал.

— Дина, ты ведь порой болтаешь с Нико, ведь так?

— Случается.

— А ты не можешь так… приглядеть за ним чуток?

— О чем ты?

— Только вот… проследить немного за тем, что он делает, а потом рассказать мне.

Дина кинула на меня взгляд, похожий на ее прежний взгляд Пробуждающей Совесть, — прямой и жесткий, как пинок осла.

— Ты имеешь в виду — шпионить за ним?

— Нет, просто незаметно следить. Понимаешь, я очень хочу знать, если вдруг он поведет себя иначе, чем обычно.

— А зачем?

Я завертелся. Собственно говоря, я не собирался многое объяснять, но я забыл, что Дина может пригвоздить человека к стенке, покуда он не выложит ей всю правду.

— Только бы… не натворил он какую-нибудь глупость!

— Глупость? Нико — один из самых разумных людей, каких я знаю.

Я подумал о том, как выглядело лицо Нико, когда он произнес слова о «само собой разумеющемся и разумном решении». Я не был уверен в том, что как раз эти его слова имела в виду моя сестра, говоря о разумном человеке.

— Если ты увидишь, что он складывает сумки или что-либо такое… — сказал я под конец. — Я бы очень хотел знать об этом.

Я увидел: она огорчилась.

— Давин, скажи, что, по-твоему, он собирается делать?

Я и не думал рассказывать подробно… Но внезапно я услышал, как сам рассказываю ей обо всем: об изнурительных упражнениях с мечом, о Дракане, о разумном решении и о планах, которые, я уверен, лелеял Нико. Планах убийства.

И Роза, и Дина уже не спускали с меня глаз.

— Один? — спросила в конце концов Роза. — Думаешь, он хочет отправиться один?

— Я этого боюсь!

— Ему не справиться!..

Глаза Розы сверкали хорошо известным мне упрямством, и я вспомнил, как трудно было от нее избавиться, когда она что-либо втемяшит себе в голову. Быть может, не так уж глупо натравить на Нико девчонок. «Поглядим, удастся ли тебе скрыться от них», — чуточку злорадно подумал я.

Снизу, из дому, звала нас мама. Обед готов, что было удачно, потому как мой живот также был готов к обеду.

Я взял две ягодки из корзинок девочек, и мы стали спускаться вниз по откосу.

— Сказать матери? — спросила Дина.

Я покачал головой:

— Пока не надо. Причин для страхов у нее хватает.

Нож во мраке

Очень скоро Нико сделал первый шаг. Началось, пожалуй, с того, что Катрин-Лавочница проходила мимо со своей маленькой ручной тележкой и пожаловалась, что скоро торговать будет нечем, у людей ничего нет. И правда будто то, что ее склад до того довели, что там, кроме малости шерстяной пряжи да нескольких худо обожженных глиняных сосудов, ничего не найти. Такие товары нам по-настоящему и не нужны — мы можем сделать их сами. Но все же у нее, должно быть, были какие-то дела с Нико, потому как я видел: он дал ей монету, прежде чем она двинулась дальше.

— Следи за ним! — велел я Дине. — Он что-то затевает.

И правда! Назавтра Нико ни с того ни с сего решил отправиться за покупками — так, во всяком случае, он сказал. В Фарнес!

— Фарнес? — переспросила мама. — Почему именно в Фарнес?

— Скоро это будет единственным местом, где можно достать добротные товары, — ответил Нико. — А нам не хватает тысячи вещей.

Само по себе это было справедливо. Гвозди едва можно было купить, да и с веревками было туго. А несколько бочек сельди, которые обычно закупала Мауди, взять было совсем негде. Однако хуже всего было с мукой. Много месяцев прошло с тех пор, как мы видели настоящую, полную товаров тележку коробейника. И жители Высокогорья начали понимать, что никакая это не случайность.

— Такое не может длиться долго, — сказала мама. — Не может ведь Дракан распоряжаться, кому торговать с нами по обеим сторонам гор, а кому — нет.

Нико скорчил гримасу:

— Ему явно удалось запугать Сагислок и Лаклан и заставить их прекратить торговлю.

Дракан так затянул свои сети, что даже банку варенья было не провезти, не говоря уж о бочке с сельдью. Это было терпимо, пока мы получали товары из Лаклана, но если это случилось и с Лакланом, Высокогорье ожидает голодная зима.

Мысль отправиться в Фарнес, пока еще было время раздобыть гвозди, сельдь и прочее, была здравой. Фарнес был портовым городом и одним из немногих под началом Высокогорья. Некоторые из судов, что причаливали там, плыли издалека, из Бельсогнии, или Кольмонте, или из еще более дальних краев. Из мест, еще не отмеченных жесткой хваткой Дракана, и поэтому корабельщики не знали, что им следует его бояться. Но то, что Нико полагал, будто как раз ему нужно отправиться в Фарнес, не было случайностью.

Я поймал взгляд Дины. Она незаметно кивнула — она также поняла, что задумал Нико.

— Может, нам всем вместе поехать туда? Ведь нам же понадобится повозка для бочек с соленой сельдью и прочего, а может статься, мы продадим травы, зелье, так что поездка обойдется не так дорого, — сказал я.

Взгляд матери переходил с одного на другого. Она заметила: что-то происходит, но еще не понимала что. И она была осторожна и избегала слишком долго глядеть на Дину. Что-то худое происходило между матерью и сестрой; не нужно быть волшебником, чтобы сообразить это. И я был твердо уверен, что это связано с ядовитым змеем Сецуаном.

— Не худо бы ненадолго уехать из дому, — подхватил я. — Приняться за какое-нибудь дело.

Взгляд мамы смягчился. Она, наверное, подумала о тех ночах, когда я только и делал, что бегал да бегал, потому что не мог спокойно лежать и слушать Шептунов. Этого мне было не выдержать.

— Езжайте! — позволила она. — Я останусь с Мелли. Думаю, это лучше всего!

Мелли еще не совсем оправилась после нашего бегства от Сецуана. Она все время держалась около матушки, цеплялась за нее и порой казалась куда младше своих шести лет.

— Но возьмете с собой Каллана!

Я нахмурил брови.

— А кто будет охранять тебя? — спросил я.

Ведь Каллан Кенси был в телохранителях у матери все время, что мы жили в Кенси-клане.

— Каллан или кто-то другой. Можешь выбрать сам, Давин. Можете взять с собой Каллана или же все вместе остаться дома.

Я вздохнул, зная, что тут уж ничего не поделаешь.

— Мы возьмем с собой Каллана, — согласился я.

Холодный непрекращающийся дождик моросил над нами, и медленно, но верно мой шерстяной плащ промокал насквозь.

— Мы скоро приедем? — спросила Роза, сдувая каплю дождя с кончика носа. — Здесь не очень-то весело!

Я чуть было не сказал что-то вроде того: «Сидела бы тогда дома», но как раз сейчас я в самом деле радовался, ведь нас было много, чтобы не спускать глаз с Нико. А кроме того, Роза была права: ничуть не весело было скакать здесь верхом, когда вся твоя одежда постепенно прилипала к телу, будто еще слой холодной влажной кожи, вроде плавательной перепонки у птиц.

— А нам еще ехать, — сказал Каллан.

Кречет фыркал и тряс головой так, что поводья скользили у меня между пальцами. Он не любил дождливую погоду.

— Скачи, приятель! — пробормотал я ему. — Мы ведь все одинаково промокли, а ехать уж не так далеко.

Наконец мы стремительно взобрались на последний крутой подъем. Хорошо, что в повозку были запряжены две лошади, две сильные рабочие лошадки, одна серая, одна черная; их одолжила нам Мауди. Она хотела, чтобы мы привезли ей бочки с сельдью в целости и сохранности.

Мы уже видели море — бесконечное серо-черное, как дождливое небо над нами. А внизу, в глубине узкого залива, раскинулся Фарнес. Быть может, несколько сотен домов или же чуточку больше. Не знаю, почему мне пришла в голову мысль о синеватых двустворчатых раковинах… Возможно, потому, что просмоленные стены домов немного напоминали их по цвету, а возможно, потому, что вид был такой, будто дома прижимались к скалам, как раковины. В гавани было пришвартовано множество кораблей — их было еще больше, чем домов, или так казалось на первый взгляд.

Мы не остановились, чтобы полюбоваться видом на море. Теперь, когда скалы не отделяли нас от моря, нам навстречу дул жгучий соленый ветер, а дождь казался еще холоднее. Роза прищелкивала языком, подбадривая рабочих лошадок, и те начали спускаться по крутому каменистому склону.

— Не забывай тормозить! — Я не смог удержаться, чтобы не напомнить ей.

— О, благодарствую, я чуть не забыла об этом! — язвительно произнесла Роза.

А с моей стороны было глупо напоминать ей о том, чему выучиваешься сразу же, как только начинаешь править лошадьми в Высокогорье. Но забудь она об этом, тяжелая повозка набрала бы такую скорость, что ударила бы лошадей, которые тащили ее, а это уже опасно. На самом деле я ведь только пытался предупредить Розу. Не знаю, как это получалось, но обычно у нас всегда разговор кончался перебранкой, как у старых ворчливых сторожевых собак. И это при том, что Роза-то на самом деле была мне по душе.

А ведь я знал, что дома ее не приучали к лошадям; она явилась из Грязного города — самой скверной и самой загаженной части Дунарка, можно сказать, с его дна. Там у них не было такой роскоши, так что она была просто молодец, что правила парой лошадок всю дорогу от Баур-Кенси до Фарнеса, да так, что руки у нее ничуть не дрожали. Ясное дело, лошади были разумные и спокойные, но все же… В душе Розы все меньше и меньше оставалось от выросшего в городе ребенка.

— Езжайте Северной дорогой! — посоветовал Каллан. — К усадьбе Портового Местера, Портового Капитана. Я с ним знаком. Коли он сам не сможет взять нас на постой, он скажет, кто согласится…

Усадьба Портового Капитана показалась нам одной из самых крупных в городе, целых четыре ленги[5] вокруг мощеной дворовой площадки. Три ленги были из просмоленного дерева, а четвертая — роскошный каменный дом в два жилья. Портовый Капитан сам вышел навстречу нам из дому. У него было широкое, испещренное красными крапинками лицо и длинные седые волосы, красиво заплетенные в косичку на затылке.

— Добро пожаловать, Кенси! — сказал он, протягивая руку.

Я заметил, что рука была почти такой же крупной, как широченная лапа Каллана.

— Что привело вас в Фарнес?

— Сельдь! — ответил Каллан, тепло пожимая руку Капитана. — И гвозди! И мука! И всякая мелочь. Как обстоят дела с торговлей?

Капитан пробормотал:

— Да! На этот товар большой спрос. Но сельдь вы здесь получите, ведь мы сами ловим ее. Входите в дом! Вам надо обсушиться и обогреться, тогда и потолкуем!

Вскоре мы уже сидели в большой горнице Портового Местера, что была какой-то странной смесью конторы, лавки и кабачка. Туда все время приходили люди, или такое было, во всяком случае, ощущение, — люди, которым надо было разузнать о судах и товарах. Всем, чьи суда бросали якорь в Фарнесе, приходилось платить пеню Портовому Местеру — начиная с нескольких скиллингов за мелкую лодчонку и выше, до десяти — двенадцати медных марок за крупное торговое судно. Жена Капитана подала на стол питье, нечто называемое ею тодди, — теплое, и сладкое, и крепкое одновременно. Я никогда прежде такого не пробовал, но тодди было вкусным и согревало. Я был не единственным, кому пришелся по душе напиток, — большинство из тех, у кого было дело к Капитану, остались и, прежде чем снова выйти на дождь, выпивали кружку.

Каллан беседовал с Портовым Местером о тех товарах, которые нам были нужны, — о том, как их раздобыть, сколько они могут стоить, найдется ли кто-нибудь, кто взял бы травы и зелья матери и Дины как часть оплаты наших покупок.

Если учесть, что все это было выдумкой Нико, то он не очень-то вмешивался в беседу. Его взгляд блуждал по большой горнице, и всякий раз, когда отворялась дверь, он глядел на вошедшего. А пока Нико смотрел на дверь, я смотрел на него. Ныне никакого сомнения не было: у Нико был план и он включал встречу с кем-то здесь, в Фарнесе.

Внезапно Нико смолк. Он больше не глядел на дверь. Вместо этого он неотрывно смотрел в упор на свою кружку с тодди, словно боясь, что кто-нибудь его стибрит. Я огляделся. Неужто пришел тот, кого ждал Нико? Кто пришел последним? Должно быть, тот, в черной накидке на плечах и в широкополой черной фетровой шляпе, которую он не снял, хотя и находился в помещении.

Слегка толкнув в бок Дину, я указал на этого человека, указал незаметно, под прикрытием моей кружки с тодди, так что никто другой, кроме сестры, не мог видеть мой жест. Она слабо кивнула в ответ.

Прошло немного времени. Тут Нико поднялся, как бы случайно.

— Ты куда? — спросил я.

— Только немного размяться, — ответил он.

«Как бы не так», — подумал я, но ни слова вслух не произнес. Я сделал вид, будто по-прежнему занят болтовней Каллана с Капитаном.

Нико вовсе не отправился прямо к столу, за которым сидел человек в фетровой шляпе. Он только обошел кругом горницу, заглянул через плечо кое-кому из игравших в карты, прислушался к беседе двоих мужчин, обговаривавших цену на отгрузку с судна тюков с шерстью.

Не знай я, что он чем-то занят, я наверняка не обратил бы внимания на то, что произошло, когда он проходил мимо человека в шляпе и накидке. Но теперь я увидел…

Когда Нико проходил мимо него, что-то из руки одного перешло в руку другого. Я не был даже уверен, Нико ли передал этому человеку записку или наоборот. Уверен только в том: что-то передали и что-то взяли.

Хотел бы я знать — что?

Человек в накидке встал и вышел на дождь. Я тоже встал.

— Ты куда? — резко спросил Нико.

— Только немного поразмяться, — ответил я так же резко, как он чуточку раньше.

И прежде чем Нико успел остановить меня, я прошел к двери. Дождь был такой, что капли разбрызгивались на брусчатке и тебя обдавало водой и сверху, и снизу. А человек в накидке явно спешил, потому как я успел увидеть его лишь мельком, прежде чем он шмыгнул через ворота на улицы Фарнеса.

Я последовал за ним. В этой вечерней темноте, под проливным дождем ему было куда труднее увидеть меня, и, коли мне удастся выведать, откуда он явился, мы будем лучше знать планы Нико.

Вначале казалось, будто человек спускается к гавани. Но внезапно он изменил направление и начал подниматься по одному из самых крутых и узких проулков Фарнеса. Дождевая вода мелкими мутными ручейками бежала меж домами, и собачий лай следовал за нами. Я надеялся: он не обратит внимания на то, что собаки продолжали лаять еще некоторое время после того, как он прошел мимо.

Но — стоп! Куда он подевался? Недавно он был чуть заметной фигурой немного впереди меня, а уже в следующий миг — никого. Только дождь, мрак и проулок.

Была ли то дверь, которую я не видел? Угол, который он обогнул и исчез? Я прибавил шагу, хотя проулок был так крут, что у меня заболели икры ног. Куда, черт возьми, он подевался?

Что-то ударило меня сзади, тяжелое и твердое, и я, пошатнувшись, упал на четвереньки посредине одного из мутных ручейков. Миг, и что-то еще более тяжелое навалилось мне на спину, и я рухнул на живот, проглотив пригоршню мутной воды из сточной канавы. Б-р-р-р!

— Думаешь, я слеп? Или глух? Или глуп?

Голос был ничуть не громче шепота, холодный шепот во мраке, и все-таки его нетрудно было расслышать. Просто невероятно, как обостряется внимание, когда замечаешь лезвие ножа, приставленное к твоему горлу. Одной рукой я оттолкнул его от себя и попытался откатиться от ножа, но предупреждающий укол заставил меня остановиться.

— Лежи спокойно, мой друг! А не то навредишь самому себе.

— Кто ты? — прошипел я. — Чего ты хочешь?

— Тебя это не касается. Вообще тебе нужно чуточку меньше лезть в чужие дела. Ты умеешь считать до ста?

— О чем это ты?

— Я спросил: умеешь ли ты считать до ста?

Нож снова царапнул меня — не сильно, но все же достаточно для того, чтоб я почувствовал, как что-то теплое струится по моей шее и смешивается с холодной дождевой водой.

— Да, умею!

«Что это за сумасброд, с которым я имею дело?»

— Тогда считай! Лежи здесь и сосчитай до ста, прежде чем подняться. А если попытаешься снова следить за мной, я убью тебя!

Голос по-прежнему был лишь шепотом, хриплым и низким. Но у меня появилось ясное ощущение, что хозяин ножа осуществит свою угрозу, если это окажется необходимым.

— Ты понял меня, мой друг?

Я попытался поднять голову, но человек с ножом грубо толкнул меня, так что я припал к каменистой земле.

— Ты понял?

— Да, — пробормотал я, снова выплюнув воду. — Отпусти меня!

— Дай услышать, как ты считаешь!

— Что?

— Дай услышать, как ты считаешь! Громко, ясно и отчетливо, чтоб я знал: нет необходимости засадить тебе стрелу в спину!

«Стрелу? Значит, у него еще есть и самострел? Может, спрятанный под накидкой?.. Или это обман?»

— Считай!

Ну, нож у него есть, это я заметил хорошенько.

Все во мне противилось, но я начал считать:

— Раз, два, три…

— Дальше!

— Четыре, пять…

Спина моя освободилась от тяжести.

— Шесть, семь, восемь…

Шаги во мраке. Я сел.

Тххххванн! Что-то длинное и черное ударилось о камень проулка на расстоянии нескольких пядей от моего колена. У него был самострел или сообщник с самострелом. Сколько их тут?

— Последнее предупреждение. Считай!

— Восемь, девять, десять…

Где-то в проулке раздался приглушенный смех. И тогда другой голос, дразнящий и ласковый, вовсе другой, чем холодный шепот, произнес:

— Хороший мальчик!

Женщина! Я был уверен!.. Стало быть, их по меньшей мере двое. И у одного — самострел. И вот я сидел здесь под дождем и считал:

— Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…

И чувствовал себя полным идиотом, но все же не осмеливался встать. Пока не досчитал до шестидесяти трех и не услышал вдруг за спиной голос Нико:

— Давин, что-то неладно?

О да, в чем-то очень даже. Я замерз, промок и был зол, моя шея кровоточила, и моим самым большим желанием было схватить Нико за горло и вытряхнуть из него, что это за банда спятивших убийц, с которой он имеет дело.

— Что, по-твоему, должно быть неладно? — кисло спросил я и поднялся на ноги. — Я всего лишь сижу здесь под дождем и упражняюсь в счете до ста.

— Давин!..

Но у меня не было ни малейшего желания обсуждать это дело.

— А мы не можем вернуться домой? Или хотя бы под крышу, где сухо?

Нико взглянул на меня. На нем не было ни шляпы, ни плаща, — должно быть, он последовал за мной сразу же, как только смог. Клочья его темных, торчащих во все стороны волос прилипли ко лбу.

— Мысль, может, и хороша, — сказал он.

И мы вместе пошли обратно, к дому Портового Местера, точь-в-точь так, словно ничего не случилось, словно никакого человека в черной накидке, никакого ножа и никакого самострела и в помине не было.

Я ничего так и не выведал. Я по-прежнему не знал, кто этот человек в накидке и что он дал Нико или что получил от него. Среди нас был только один, кто поумнел: теперь Нико знал, что мы караулим его.

Позднее, когда мы вернулись в усадьбу Портового Местера, там было несколько человек, с которыми Каллан хотел свести Нико. Я попросил прощения, сказав, что очень хочу сменить свою мокрую одежду на сухую, и старшая дочь Капитана отвела меня наверх, в горницу, где нам предстояло ночевать. Дина и Роза пошли с нами, и, как только дочь Местера Капитана — ее звали Маери — вышла за дверь, девочки стали настойчиво расспрашивать, что я вызнал.

Жаль, что я почти ничего не мог рассказать.

— Он порезал тебя? — беспокойно спросила Дина, когда я рассказал о встрече с человеком в накидке. — Дай мне взглянуть на твой порез!

— Не важно, — раздраженно сказал я. — Хочу поскорее забыть это нападение.

Я не очень-то гордился, вспоминая, как валялся на животе под дождем, с ножом, приставленным к горлу. Кроме того, порез был маленьким и уже перестал кровоточить.

— Да, стало быть, я не узнал, кто он, этот человек, и откуда явился. Так что мы ничуть не продвинулись вперед.

— Не совсем, — сказала Роза.

— Ты о чем?

Роза, чуточку смущаясь, пожала плечами, а потом положила на стол маленькую скомканную бумажку.

— Что это? — спросила Дина.

— Это записка… Нико получил ее от чужака.

— Как ты ее раздобыла?

Роза уставилась в пол, и щеки ее покраснели.

— О, это… это было не так уж и трудно.

Я бросил на нее быстрый взгляд:

— Когда ты стала такой опытной карманной воровкой?

— Теперь ты снова начинаешь! — горячо воскликнула она. — Никакая я не воровка, ведь я говорила!

— Нет, но…

Я хорошо помнил, как это было в последний раз. Когда я намекнул, что у Розы чуточку разное отношение к твоему и своему. Пощечина тогда эхом отозвалась во всей хижине, и я наверняка заслужил ее, потому как Роза ничего не украла. Но все-таки теперь было странно, что она вот так смогла раздобыть записку у Нико и он этого не заметил.

— Ты хочешь знать, что в этой записке, или нет? — воинственно спросила она.

— Само собой, хочу!

— Тогда перестань без конца выспрашивать!

Дина взяла бумажку и развернула ее.

— «„Морской Волк“, послезавтра, до рассвета», — прочитала она. — Что бы это значило?

— Должно быть, это место встречи, — предположил я. — Может, харчевня.

— Или корабль, — сказала Дина. — Есть в гавани корабль под таким названием?

— Мы это выясним, — предложил я. — Мы сможем только…

Роза замахала руками.

— Т-с! — шепнула она. — Дай записку мне. Кто-то идет!

С быстротой молнии сунула она записку в карман фартука, и это было вовремя, в самую последнюю минуту, потому как в дверь вошли Нико и Каллан.

— Да, я и говорю, что это бешеные цены, — пробормотал Каллан.

Он и Нико горячо спорили.

— Так бывает, когда недостает товаров, — сказал Нико. — Думаю, нам нужно согласиться и благодарить за то, что мы вообще смогли получить муку.

Каллан почесал затылок.

— Может статься, оно и так, — ответил он. — Но все равно цены бешеные.

Пощечина

Наутро немного просветлело, хотя по-прежнему было ветрено. Наверняка здесь всегда так. Место это во многом казалось странным для города. Обдуваемое ветром и бесплодное, вокруг по большей части скалы и чайки… и море.

Самое лучшее в Фарнесе — море. Оно преисполнено жизни, там множество людей и животных, и судов, начиная с широченных гигантских торговых кораблей и до крохотных лодчонок, что снуют от борта корабля до набережной и от одного корабля до другого. В решетчатых ящиках — блеющие козы, там — бочки, мешки и клетки с курами, там мотки канатов, полотнища парусов и смешанные соленые запахи смолы, дерева и морской воды.

Мы, Дина и я, искали «Морского Волка». Задачей Розы было не спускать глаз с Нико, который собирался выйти за покупками вместе с Калланом.

— Вот! — сказала Дина, дернув меня за рукав. — Этот, с алыми парусами!

Я скользил взглядом вдоль длинной вереницы кораблей, и вдруг взгляд мой остановился на корабле с алыми парусами. Совершенно верно: «Морской Волк» — было намалевано на шканцах, почти на самом верху.

Я с любопытством смотрел на корабль. Встретится ли Нико с человеком в накидке там, или он задумал уплыть своим путем прямо у нас под носом?

— Знать бы, можно ли подняться на борт этого корабля? — пробормотал я.

Дина испуганно сказала:

— Ты не сделаешь этого, Давин!

— Почему же? — спросил я. — Обычное дело — подняться на борт корабля. Оглядись вокруг! Люди делают это все время.

— Да, но…

— А может, я просто должен поприветствовать корабельщиков, раз нахожусь в этих краях.

— Давин, ты же их не знаешь!

— Я знаю одного из них. Быть может…

— Да, того, кто пырнул тебя ножом. И сказал, что убьет тебя, если ты снова последуешь за ним!

— Было темно! Ему наверняка не узнать меня при дневном свете.

— И речи об этом быть не может! Если кому и надо подняться на борт, так только мне!

— Тебе?

— Да, меня они, во всяком случае, не знают!

В этом было что-то разумное, но мне не хотелось, чтоб моя младшая сестра взошла на эти сходни.

— Что же ты им скажешь?

— Не так уж много! — уклончиво произнесла она.

— Что бы тебе хотелось знать?

— Когда они отплывают. Куда держат путь.

— На корабле этот малый в накидке.

— Хорошо! Тогда жди здесь!

В ее глазах стоял блеск и решимость, и несколько раз… Я сам не знаю, как это происходило, ведь я же не хотел пускать ее на борт корабля, в этом таилась опасность… А она ведь девочка, да вдобавок приходится мне сестрой, и все такое. Но Дину не остановишь. Она была уже… Да, где она, собственно говоря, была? Казалось, она просто исчезла в толпе на набережной. А кончилось тем, что я стоял на набережной, кусал ногти и не спускал глаз с корабля. Я не был даже уверен, что она поднялась на борт, но нигде ее не видел… Где же Дина? Куда она запропастилась?

Целую вечность я простоял на причале. Вокруг меня народ торопился грузить или разгружать свои бочки и ящики, так что я отчетливо видел: я мешаю и у меня не получится просто спокойно стоять здесь. Я сел на бочку с сельдью, но это продолжалось недолго, так как жилистый низкорослый грузчик попросил меня слезть и глазеть по сторонам где-нибудь в другом месте. Ведь он здесь не скоморошьи фокусы откалывал. Я так беспокоился о Дине, что даже не смог ему ответить. Куда она подевалась? «Если она не появится, пока я считаю до двадцати, — думал я, — я пойду туда. А что если корабль отплывет?»

От этой мысли у меня даже ладони вспотели. Что мне делать в таком случае? Броситься в воду и плыть за кораблем?

«Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать!..» Это напомнило мне о вчерашнем вечере. Что если человек в накидке на борту корабля? Что если он все-таки узнал Дину? Ведь он мог обратить на нее внимание у Портового Капитана.

«…Нет, хватит торчать тут без дела. Теперь я…»

— Они отплывают завтра, ранним утром. Но того, что с ножом, я нигде не видела.

Я почувствовал огромное облегчение.

— Дина, какого черта ты здесь делаешь? Я ни на секунду не спускал глаз с этих сходней… — Как ее угораздило вдруг очутиться под носом у меня?

— Хочешь знать, что я вызнала? — Она стояла с каким-то жестким выражением лица и не смотрела на меня… И внезапно я понял почему.

— Это что-то, чему он научил тебя. Он — ядовитый змей![6]

— Прекрати называть его так…

— Ох, прости меня, как же мне его тогда называть? Высокородный Господин Чернокнижник? Храбрый Убийца Снами? Змей! Тайный Убийца из-за Угла из Кольмонте?

— Как ты можешь так говорить, когда ты был там, когда видел, как он это сделал… и чего это ему стоило. Он спас тебе жизнь, Давин!

— Не напоминай мне об этом!

Но ведь она уже напомнила мне об этом. И правда на ее стороне, на самом деле я был обязан жизнью Сецуану и его чернокнижному искусству. Я только не мог выдержать мысли о том, что она каким-то образом была уже такой, как он сам.

— Дина, он не был хорошим человеком, — сказал я мягко.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я увидел, что в глазах у нее стоят слезы.

— Что ты знаешь об этом? — спросила она и, повернувшись, ушла.

А я знал, что она сделала. Это по доброй воле. Знал, что это не случайность. Крик чайки привлек мое внимание, и мне внезапно пришлось взглянуть на море. И когда я отвлекся от чайки, от залива и от серого моря, было поздно. Дины уже нигде не было видно.

Я впал в такую ярость, что простая ходьба меня уже не устраивала. Всю дорогу до усадьбы Портового Местера я бежал, не обращая внимания на сердитых людей, которым я перебегал дорогу. Да, я так бежал, что, когда Дина появилась в воротах, я уже стоял там и ждал ее, но не потому, что я решил так поступить. Так получилось, и я этим тяготился. Но в тот самый миг, когда она обогнула угол — а шла она почти все время оглядываясь, потому что торопилась увидеть, следую ли я за ней, — рука моя взметнулась и хлестнула ее по щеке.

— Ты никогда больше этого не сделаешь! Слышишь! Никогда! — выкрикнул я.

Оплеуха настигла ее сзади. Она, пожалуй, даже не видела меня, пока не ощутила удар. Она смотрела на меня со слезами на глазах, но я был по-прежнему в ярости.

— Такой тебе хочется быть?.. Как он! Коварным человеком-змеем, что врет, обманывает и дурачит людей?

Лицо ее было бледно как смерть, кроме щеки. Там отпечатались четыре моих пальца, да так отчетливо, словно я их намалевал.

— А что если я и есть такая? — твердо сказала она изменившимся голосом. — Я ведь также и его дочь, Давин!

— Нет! Ты — наша! Не его! Как по-твоему, что скажет мама, узнав о твоих мелких дерьмовых фокусах, которые ты выкидываешь?

— Заткнись! — Она вся тряслась. — Заткнись, Давин! Если ты скажешь хоть еще одно слово о матери, то… то…

— Давин! Дина! Во имя неба, что здесь происходит?

Я круто обернулся. Там стоял Нико, а чуть подалее по улице шли Роза, Каллан и Портовый Местер.

— Ничего! — ответила Дина.

— Ничего? — спросил Нико. — Скажи мне, Давин, ты ударил ее?

Потом мне было очень трудно все это объяснить. Имею в виду, то, что я так взвился. И то, что ударил Дину. Ударил ее! Но это было что-то похожее на то… ну, так, если бы кто-то подтолкнул меня или принудил. Дело было в этом. И было так худо, что дальше некуда. И все это я не мог объяснить даже Нико. Потому как вынужден был бы сказать, что натворила Дина, и тогда Нико узнал бы… а быть может, он уже знал все наперед. То, что Дина могла творить кое-какие из тех самых дел, что и ядовитый змей. Я только в силах был заставить себя самого выговорить это. И Дина так же молчала. Она лишь стояла там, по-прежнему со слезами на глазах, а я глядел на красные отметины — следы своих пальцев на ее щеке.

— Какого черта с вами обоими?.. — Нико переводил взгляд с меня на Дину. — Дина, что тут происходит?

Дина опустила глаза.

— Ничего! — повторила она.

Она сделала вид, будто пыталась проскользнуть мимо Нико, но он остановил ее:

— Дина! — Голос его был очень мягок. — Тут что-то неладно! Это ведь каждому идиоту ясно. Но что бы это ни было, нам нужно поговорить об этом.

Она долго смотрела на него. Так долго, что Нико был вынужден отвести глаза в сторону, хотя взгляд ее вовсе не был взглядом Пробуждающей Совесть. Нико очень хотелось сохранить спокойствие и доверчиво смотреть им обеим — матери и Дине — в глаза. Но при этом он немного походил на опасающегося взбучки коня: что-то в нем не позволяло забыть, что некогда ему доставались побои, да такие, что только держись!

— Ты ничего не знаешь, — сказала в конце концов Дина и протиснулась мимо него.

На этот раз он пропустил ее. Но вот тут настала моя очередь:

— Почему ты ударил ее?

Его темно-синие глаза были холодны. Я заметил его взгляд, напомнивший порыв ледяного ветра. У Нико ведь не было глаз Пробуждающей Совесть, и вообще-то ничего не могло случиться оттого, что он смотрел на тебя. Но я был далеко не горд собой.

— Это никого не касается, — сказал я и пошел, так что ему пришлось отступить в сторону, чтобы не столкнуться со мной. — Это дело семейное. И насколько я знаю, твоя фамилия не Тонерре.

Я уже почти пересек мощеную дворовую площадку Портового Капитана, когда услышал, как Нико пробормотал:

— Если бы я мог!

Сперва я не понял, что он имел в виду. Но потом мне на ум пришла мысль о предстоящем ему: одинокое путешествие по вражеской стране, путешествие, которое, коли ему повезет, закончится тем, что он убьет своего сводного брата. Но до чего тяжело быть сыном Пробуждающей Совесть, и братом Дины, и всем прочим! Однако же как раз теперь было едва ли не хуже носить княжеское имя, фамилию Равн[7].

«Морской Волк»

— «Морской Волк»? — спросил Портовый Капитан. — Почему вы интересуетесь этим кораблем? Можно подумать, будто вы собираетесь его купить. — Он хрипло расхохотался.

Ведь те, кому трудно заплатить две марки серебра за бочку сельди, едва ли располагают средствами для покупки полностью оснащенного шлюпа. А таковым был — я выяснил — как раз «Морской Волк». Трехмачтовый шлюп, что плавал с товарами вдоль Магданерского побережья в Фарнесе и обратно.

— Я хочу только узнать, кто его хозяин, — сказал я. — Обычное любопытство, вот и все!

— Чудно, как твое любопытство схоже с подобным же у юного господина. Подумать только, он спрашивал о нем же!

Вот как. Нико также задавал вопрос о корабле «Морской Волк». Я не знал, хорошо это или худо. Однако же вопрос Нико доказывал: он интересовался судном, но ведь это мы уже заранее знали. Однако же, раз он задавал подобные вопросы, это служило знаком того, что он и не думал бросаться в объятия экипажа «Морского Волка» с завязанными глазами.

Дина не спустилась вниз к завтраку. Роза послала мне взгляд через стол, взгляд, стоивший мне двух пятен пота на моей шерстяной куртке.

— Я любопытствую только потому, что видел, как кто-то поднимается на борт этого корабля, и мне показалось, будто я его знаю, — произнес я, чтобы хоть что-то сказать.

— Может, и так, — сказал он. — По правде говоря, я не знаю, кто этому кораблю хозяин. Шлюп приплывает сюда десять раз в году, выгружается, грузится и отплывает вновь. Там есть малый, которого они называют Ворона, и он платит портовую пеню, вот все, что я знаю, — ответил Портовый Местер.

— Ворона? Тот человек в накидке?

— Ну да.

— Так не он ли и есть хозяин корабля?

Портовый Местер снова расхохотался своим хриплым смехом:

— Сынок, тебе нужно знать о мореплавании куда больше. Такое торговое судно никогда не принадлежат людям, которые плавают на нем. Нет, где-то на Магданерском побережье наверняка сидит купец, который с каждым плаванием богатеет да богатеет. До тех пор пока корабль не потонет, он перевозит стоящие товары.

Капитан кивнул в сторону прилавка, где жена его разливала тодди.

— Он, Ворона, и вправду сидит на шлюпе «Морской Волк» вместе со своим первым помощником. Можешь сам расспросить его, коли увидитесь.

Я глянул в сторону прилавка. Человека в накидке там не было.

— Кто из них Ворона?

— Длинный! — сказал Портовый Местер.

Длинный! Никакого сомнения в том, кто это, не было.

Один из гостей на целую голову возвышался над всеми остальными. И теперь я понял: кличку он получил не случайно. Его волосы были гладкими и длинными, черными как вороново крыло. Да и нос — самый крупный и схожий с птичьим клювом более, чем у всех людей, которых мне когда-либо довелось видеть… Нос в самом деле выглядел так, словно Ворона мог пустить его в ход и заклевать человека насмерть.

— Ну? — спросил Портовый Местер, глядя на меня своими блестящими глазами. — Будешь его искать?

— Может, позднее, — ответил я.

— Да, но ведь ты не знаешь, сколько времени он тут пробудет.

Он думал, что я боюсь, и это раздражало меня. Но глупо было бы сразу же подойти к этому человеку.

А с другой стороны…

— Куплю-ка я себе тодди, — сказал я и поднялся.

Роза дернула меня за штанину, чтобы остановить, но я сделал вид, что не заметил.

Только когда я встал, мне пришло на ум, что Ворона, возможно, был одним из тех, кто лежал в засаде с самострелом. Но поздно было передумывать.

У прилавка теснился народ, и Маери, дочери Портового Местера, пришлось разливать тодди. Она улыбнулась мне.

— Ты тоже хочешь тодди, Давин?

— Да, благодарствую!

Но тут я подумал о нашем худеющем кошельке с деньгами.

— Маленький стаканчик!

Маери бросила быстрый взгляд через плечо. Ее мать была занята на другом конце прилавка.

— Два скиллинга за маленький! — сказала она. Но налила мне полную меру и подмигнула.

— Благодарствую!

Я взял стакан с теплым напитком и вдохнул пар.

Облокотившись на прилавок, я попытался подслушать, о чем говорили Ворона и первый помощник.

— …Чудовищная путаница, — сказал помощник. — Вот что получается, когда на борту женщины.

— Ну, не похоже, что тебя это тяготит, — сухо заметил Ворона. — И зачем тебе было одалживать ей свой нож?

Женщина на борту? Что делать женщине с ножом на борту торгового судна?

— А я говорю тебе, в этом замешаны деньги…

— Деньги тебе, да?

— Нам всем. Кучи денег! Так что прошу избавить меня от этого вздора.

Маери послала мне сияющую улыбку, думая, что я по-прежнему торчу у прилавка ради нее. А хорошо бы… Темноволосая, как и ее мать, она и вправду была очень мила. Но мне пришлось не по душе то, что я услышал про деньги. Потому как у Нико денег не было.

— Допей! — сказал Ворона. — И проследи, чтобы заполучить этого. Мне нынче эти бочки понадобятся.

Помощник отставил стакан в сторону и устремился к двери. Я проводил его взглядом.

Вдруг я заметил руку на своей руке. Руку Вороны.

— Ты любишь рыбу, малец?

Я вырвал руку из его руки. Это было нетрудно, он даже не попытался удержать меня.

— Не особо…

— Ладно. Тогда тебе следует поменьше интересоваться беседами других людей. А не то кто-нибудь пригласит тебя вниз, покормить рыбок.

Что за чертовщина с этим судном, почему все меня убеждают не совать нос в дела корабельщиков?

— Ты советуешь мне не лезть не в свое дело?

— Да, — размеренно произнес он. — Именно так.

Швырнув несколько монет на прилавок, он удалился.

— Вот это было по-настоящему умно с твоей стороны, — сказала Роза. — Найдись на этом корабле один или два человека, которые тебе еще незнакомы, так ты встанешь на набережной и начнешь кричать им, что хочешь познакомиться и со всеми остальными.

— Ну конечно, одна ты у нас умница-разумница, — сказал я, хорошо понимая, что это не самый остроумный ответ. — Что же, по-твоему, нам делать?

— Спуститься завтра еще до рассвета на набережную, встретить Нико и задержать его.

Да, это звучало разумно. Даже если мой план не заходил так далеко, чтобы задержать Нико, я хотел лишь помешать ему, чтоб он не пустился в путь без меня. Но ведь этого мне рассказывать было не надо.

Дине и Розе жилось сравнительно легко. Они спали в горнице вместе с Маери и двумя служанками Портового Капитана, а прошмыгнуть мимо них не составляло большого труда. Но Каллан… Каллан охранял караваны большую часть своей взрослой жизни, а последние два года служил в телохранителях моей матери. Он привык спать с одним, так сказать, открытым глазом. И что мне сказать, если он проснется? Но раз Нико смог, то, пожалуй, я тоже смогу.

Так я думал.

— Ты куда, малец?

— Мне по малой нужде!

Но Каллан, отбросив перинку в сторону, сел.

— А на что у нас ночной горшок?

— Нет, я лучше…

— Слушай-ка, малец! С тех пор как мы приехали, и ты, и девчонки вели себя так, словно у вас пчела в штанах. Вам ни минуты не сидится, сперва убегает один, потом другой, а теперь тебе даже ночью в кровати не лежится, да и справлять малую нужду в ночной горшок, как другие люди, ты не можешь. Что-то вы затеваете!.. Либо ты дашь мне разумное объяснение, либо тут же спокойно ложишься спать.

Я ничуть не сомневался, что так оно и будет. Я не видел его лица — лишь тоненький луч лунного света пробивался сквозь закрытые ставни, но я уже хорошенько изучил его, чтобы знать: когда он говорит таким голосом, никаких возражений не потерпит. А коли я все-таки попробую уйти, он сделает все, чтобы меня остановить.

— Черт побери! Что теперь?

Нико не вмешивался. Он не произнес ни слова. Быть может, он еще не спал. Или также…

— Где Нико? — спросил я.

— В своей постели, — пробурчал Каллан, — как все разумные люди. И если ты…

Но тут он обнаружил… Само собой, там, на той стороне, где спал Нико, лежало нечто напоминавшее человека. Но это было нечто иное: несколько подушек и чей-то плащ. Нико исчез, а с ним и его седельные сумки.

Лапища Каллана стиснула мою руку.

— А ну, давай развязывай язык, малец! Что здесь происходит?

Нико исчез. Он, ясное дело, был уже по дороге вниз, к набережной, или уже на борту. Времени для болтовни и объяснений у меня не было. Я вывернулся из железных объятий Каллана и ткнул ему локтем в живот, прямо под ребра.

Каллан сам научил меня этому удару, но, думается, не ждал, что я пущу его в ход против него. В глазах телохранителя я по-прежнему оставался простодушным мальцом, которого он взял под свое крыло. Может, нынче он в этом раскаивался. Раздалось шипение, какое бывает, когда прокалывают овечий пузырь, и Каллан скрючился. Я высвободился и кинулся к двери. Я знал, что он последует за мной. Но я был быстр на ногу и мог бежать долго.

Я помчался вниз по лестнице, ничуть не заботясь о том, что поднял такой шум и весь дом поднимется на ноги. Дина и Роза уже успели улизнуть. А если нет, пожалуй, это мне уже все равно. Не я виноват, что им придется блуждать по улицам Фарнеса в недобрую полночь. За спиной я слышал крики звавшего меня Каллана, еще не отдышавшегося после моего удара.

— Давин! Стой!

Он был в гневе. Он задаст мне трепку, если поймает. Но торопился я так вовсе не поэтому. Меня подгоняла мысль о Нико. Нико на шлюпе «Морской Волк» один на один с Вороной, который сказал, что тут пахнет большими деньгами. Я распахнул огромную парадную дверь Портового Местера и кинулся бежать по брусчатке двора к воротам. Ветер улегся настолько, насколько это возможно здесь, в Фарнесе, а круглая луна светила сквозь завесу туч. Полнолуние! Сапоги я надеть не успел, но я привык бегать босиком, и это меня не остановило.

Вниз по крутой улице к гавани, вперед, вдоль побережья. Но где корабль? Ведь он стоял на якоре…

Там!

Но теперь никакого корабля там не было! Только пустое место у причала.

Я остановился, не спуская глаз с черной поверхности воды… Посреди серебристо-белой ленты лунного света стоял он, «Морской Волк», но все еще со спущенными парусами. И еще я увидел маленькую лодку, челнок, выплывавший из гавани. На таком расстоянии я не мог быть до конца в этом уверен, но все-таки мне показалось, что одна из двух фигур в челноке — Нико.

Я не стал тратить силы на крики. Коли это Нико, он все равно не остановится. Я сделал лишь пять длинных шагов к краю набережной и кинулся с головой в воду.

Ухххх! Б-р-р-р-р-р-р-р! Холодно! Холодно! Холодно!

Какой-то миг я не мог дышать, а мои руки и ноги из теплых, живых, быстрых превратились в неподвижную тяжесть, которая тянула меня ко дну. Мне пришлось заставить руки шевелиться, уговаривать и понукать их, как понукают упрямую лошадь. «Плывите! Вперед! Еще гребок! Еще один! Толкайте же меня, несчастные ноги! Плывите! Иначе нам не успеть!»

Потому что шлюпка уже огибала край набережной.

«Идиот! — прошептал я самому себе. — Думаешь, ты в силах догнать шлюпку, которую гонят по воде два длинных весла, а у тебя лишь по паре онемевших от холода рук и застывших ног? Ведь надеяться не на что!»

Я все-таки поплыл дальше. Корабль стоял на якоре, он не двигался, так что, если я не догоню шлюпку, придется мне плыть до самого корабля. Я пробивался сквозь холодные волны гребок за гребком… Мелкие волны были подернуты рябью, так что мне приходилось все время отфыркиваться. Как далеко я заплыл?

Не особо далеко. Не выплыл еще из гавани.

«Мне не доплыть, — подумал я. — Больно далеко, вода больно холодна, куда умнее вернуться, пока у меня еще хватит сил добраться до берега. Что пользы Нико, если я, вымотанный вконец, утону между кораблем и гаванью?»

Плеск! Совсем другой плеск, нежели у окружавших меня волн. Однако же Роза очень даже права. Я не больно-то умен. Я поплыл дальше.

— Давин! Ради всего святого, что ты творишь?

Я глянул вверх: Нико, свесившись через борт, придерживал шлюпку одним веслом, меж тем как другое покоилось в уключине и с него капала вода.

— Плыву! — стиснув зубы, ответил я.

— Тебе не доплыть! Слишком далеко!

— Поспорим? Доплыву!

— Поворачивай назад!

Я не ответил. Я лишь протянул онемевшие руки и схватился за борт.

— Ну и куда ты собираешься плыть?

— Тебя это не касается.

Теперь я уже видел, что вторым в шлюпке был человек в накидке. Та же накидка, та же шляпа. Но чего-то не хватало. Чего?

Борода… В последний раз, когда я видел этого человека, он был с бородой.

— Ударь его по пальцам, — сказал…

Нет! То был не прежний человек в накидке. Не он. Эти длинные рыже-золотистые волосы, что торчали из-под шляпы. Голос был женским. Лицо было женским. И фигура, которую я различал под накидкой, определенно была женской. «Он» был «она».

От удивления у меня чуть не разжались пальцы. Мужчина в накидке оказался не мужчиной!

— Давин, прекрати эти глупости! Я не дам подняться в шлюпку. Можешь с тем же успехом вернуться!

Я по-прежнему не спускал глаз с мужчины, который не был мужчиной. Я так замерз, что думать было трудно, но где-то в моем насквозь промерзшем мозгу все-таки что-то еще шевелилось.

Мне пришла в голову мысль.

— Больно далеко туда!

— Ты справишься!

— Вода холодная!

— Ты сам прыгнул в море!

— А что если я утону?!

— Ты не утонешь, Давин!

— Я и вправду жутко устал!

Это было верно.

— Ты хороший пловец. Думаешь, я этого не знаю?

Да, ему это было прекрасно известно после того, что случилось в фоте Сагис-Крепости. Хотя это он первым нашел золотой кубок.

— У меня ноги окончательно онемели. Истинная правда. Я вовсе не чувствую своих рук. Тоже правда истинная. Нико, я пойду ко дну, если ты не дашь мне подняться наверх.

— Ударь его по пальцам! — повторила женщина в накидке. — Никодемус, у нас нет на это времени!

Нико смерил меня взглядом. Затем прикинул расстояние до набережной. А потом протянул мне руку.

— Поднимайся! — сказал он. — Но тебя высадят на берег. Я не желаю, чтобы ты плыл со мной.

— Никодемус! — запротестовала женщина.

— Кармиан, так дело не пойдет! Берег слишком далеко!

Ему пришлось втащить меня в шлюпку, как большую тяжелую рыбину. Я был даже удивлен, обнаружив, как я сильно ослабел от холодной воды. То, что я воспринимал как спектакль, было на самом деле, возможно, не таким уж притворством, как думал я. Быть может, я и вправду зашел так далеко, что не мог бы уже самостоятельно вернуться на берег.

— Идиот! — пробормотал Нико, когда я уже лежал, задыхаясь, на дне шлюпки. — У тебя будет воспаление легких от всего этого.

Он опустил оба весла в воду и стал грести к набережной.

Но как раз в этот миг несколько фонарей засветились там, во мраке.

— Давин! — То был голос Каллана. — Нико! Возвращайтесь назад!

Нико издал что-то вроде раздраженного шипения:

— Тебе что, нужно разбудить весь город?

— Ты что надумал? Что мы позволим тебе исчезнуть во мраке?

— Теперь, само собой, все не по моему хотению! Каллан стоял на набережной, да еще, похоже, в обществе Дины и Розы.

На это я не рассчитывал, но мог хорошенько воспользоваться случившимся.

— А что скажешь теперь ты, Нико? Ты по-прежнему хочешь вернуться к берегу и высадить меня на набережной? И по-твоему, Каллан даст тебе отплыть вновь?

— Швырни его за борт! — предложила женщина. Кармиан, так называл ее Нико. — Он и сам как следует справится на суше, а если нет, его знатные друзья наверняка ему помогут.

Нико взглянул на меня. Я сделал все, чтобы выглядеть так же устало и измученно, как было в самом деле.

— Нет, — выговорил он в конце концов. — Забираем его с собой!

Дина

Охота на волков

Я стояла на набережной и смотрела, как шлюпка с моим братом и Нико уходит навстречу кораблю. «Только не это, — думала я, — только бы не разлука…» Мне не пережить, если нам придется расстаться вновь, если матери, и мне, и Мелли, и Розе снова придется жить на краю сумасшествия от страха. Ведь мы не знали, что случилось, а кроме того, во всем этом таилась опасность, и нам, быть может, никогда с ними не свидеться.

— Дина! — Роза коснулась моей руки. — Он был в шлюпке? Ты видела его?

— Они оба там были, — ответила я. — И он, и Нико!

Каллан обернулся. Он взял мою другую руку, не так чтобы это причинило боль, но все же достаточно твердо.

— А теперь выкладывайте, я хочу получить объяснение, — произнес он. — И никто никуда отсюда не удерет, прежде чем я получу его.

Роза и я глянули друг на друга. Она слабо кивнула, а я подумала то же самое. Уже не было причины сохранять тайны. По крайней мере те, что касались Давина и Нико.

— Нико что-то задумал, — сказала я. — Давин полагает, будто Нико попытается убить Дракана. В одиночку.

Каллан тихонько выругался:

— И поэтому оба мальца сбежали?

— Да… Или так мы, во всяком случае, думаем. Но это не… Мы думаем, что Нико выбрал опасный корабль. Потому как один из тех, кто на борту, угрожал Давину ножом, а другой проговорился: тут, мол, речь идет о куче денег.

— Денег? Но у юного господина никаких денег нет!

— Однако можно хорошо на нем заработать, если продать Нико Дракану, — пояснила я.

— Сто марок золотом, — добавила Роза. — Дракан посулил сто марок золотом за голову Нико. Это прорва денег!

— Как зовется корабль?

— «Морской Волк».

— Корабль Вороны?

— Да! Ты знаешь его?

Каллан прямо на вопрос не ответил. Он лишь пустился бежать назад, в усадьбу Портового Капитана.

— Погоди, — остановила его я, потому что мне показалось, словно он помчался не туда, куда надо. — Мы ведь не можем лишь…

— Оставайтесь здесь! — закричал Каллан. — Не трогайтесь с места! Если кто из вас смоется, покуда я вернусь, будете иметь дело со мной!

Прошло время, пока Каллан вернулся обратно. Роза и я, стоя на берегу, не спускали глаз с поверхности черной воды и видели, как паруса «Морского Волка» все уменьшались и уменьшались. В конце концов мы уже больше не различали само судно, а лишь свет фонаря на корме, фонаря, который, будто малюсенькая звездочка, низко повис в полном мраке.

— Почему мы не рассказали Каллану об этом еще вчера? — спустя некоторое время спросила Роза.

— Давин не хотел…

— Все равно нам должно было это сделать.

— Да!

— Как глупо!

— Да!

Мы немного постояли молча. А потом Роза очень тихо, словно боясь обидеть меня, произнесла:

— Дина?

— Да?

— Почему он ударил тебя?

Пощечина! Я и забыла. Но теперь, когда Роза упомянула о ней, мне показалось, будто щека моя вновь начала гореть, и я вспомнила, как поглядел на меня Давин: «Этого ты никогда больше не сделаешь! Слышишь?»

— Откуда ты знаешь?

— Отметина-то видна. Да и Нико… Он спрашивал, не знаю ли я, какая кошка меж вами пробежала.

«Да, пробежала, — подумала я, — да, меж нами нелады, потому как мой брат не может вынести, что Сецуан мне отец». «А еще тебе не надо было убегать от него», — шептал тихонький предательский голосок в моей душе.

— Я ничего не натворила!

Я не понимала, произнесла ли я вслух эти слова или нет, пока Роза не ответила:

— А я и не говорила, что ты натворила…

Но ведь кое-что я все же натворила. Не думая. Почти не желая этого. Я только хотела, чтобы Давин остался тогда на набережной. Я только хотела, чтоб он глядел в другую сторону, пока я осматривала корабль «Морской Волк». Ведь я же не принуждала его смотреть мне в глаза и не воспользовалась против него взглядом Пробуждающей Совесть. Я ведь, собственно говоря, ничего не сделала… И все-таки кое-что…

Он был коварен, этот Дар Змеи. Он не ждал, пока ты решишь, хочешь ты его или нет. Он не ждал, что ты решишь воспользоваться им. Тебе нужно было лишь пожелать то или иное, и тогда…

Мне надо быть осторожней со своими желаниями в будущем.

Я больше не злилась на Давина. Я только ощущала себя несчастной из-за того, что произошло. Мне хотелось сказать: «Прости меня», и это было не так просто. Ведь «Морской Волк» уже уплыл из Фарнесского залива, и я не знала, увижу ли когда-нибудь своего брата вновь.

Каллан вернулся вместе с Портовым Капитаном и в сопровождении двух других мужчин.

— Возвращайтесь в усадьбу Местера, девочки! — велел он.

— Почему? — спросила я. — Что ты собираешься делать?

Какой-то миг Каллан колебался.

— Мы попытаемся догнать их, — сказал он наконец. — «Морской Волк» быстрое судно, но собственный корабль Местера еще быстрее. Мы, пожалуй, схватим их.

— Хочу с вами!

— Вам лучше остаться здесь. Такой корабль не место для девчонок.

Но я не хотела, чтоб меня отодвинули в сторону. Я не хотела только сидеть и ждать, ничего не ведая.

— Каллан! Я хочу с вами!

Каллан привык, чтобы люди поступали так, как говорит он. Когда Каллан приказывал, большинство взрослых слушались его без всякого. Но когда это была моя мать, а также когда это была я… Не знаю почему, но к нам он питал какую-то слабость.

Он поглядел на меня. И смягчился.

— Ладно! — сказал он. — Плывите с нами! Но поторопитесь. И не путаться под ногами!

На лицах других людей я видела удивление. Один из них ухмыльнулся:

— Стоп, Кенси! Это что, будет прогулка с дамами? Тогда я не знаю, хочу ли я плыть с вами.

Каллан смерил его взглядом:

— Ты можешь одним словом остановить месть сотен сражающихся воинов, Мальвин?

Мальвин растерялся:

— Ясное дело, нет! А почему ты спрашиваешь?

— Это может Дина. Так что если мне придется выбирать, Мальвин, так я сперва возьму с собой Дину, а потом уж тебя.

Мальвин разинул рот и снова закрыл его. Он покосился на меня, словно желая разглядеть, что во мне такого особого. Но ничего больше не сказал.

— Спускайтесь вниз, в кубрик, — велел Каллан. — У вас есть преимущество. Понадобится много времени, чтобы догнать вас.

— Я это хорошо знаю.

— Тогда спускайся. Ты мерзнешь.

Я покачала головой. Не потому, что я не мерзла, — у меня зуб на зуб не попадал. Но внизу я не увижу то, что могла увидеть здесь, — отблеск света фонаря то тут, то там во мраке перед нами.

С северо-запада дул резкий ветер прямо нам в лицо так, что то и дело приходилось уклоняться от его порывов. Портовый Местер и его корабельщики торопились, а корабль «Ласточка» качался и подпрыгивал так, что казалось, будто корабль пляшет, срываясь с места, — он и вправду плясал. А еще подпрыгивал. Ощущение было такое, словно корабль перепрыгивал с одного гребня волны на другой. «Ласточка» была кораблем поменьше, чем «Морской Волк», и более стройным в своей оснастке. Они называли ее яхтой. И пожалуй, название это было очень подходящим, потому что нам предстояла настоящая охота[8]. Пожалуй, «охота на волков».

Свет впереди нашего корабля исчез. То было не в первый раз, так как море было неспокойно и скалистые черные шхеры порой закрывали вид. Но на этот раз свет так и не вернулся вновь. Я стояла, вцепившись в борт до тех пор, пока пальцы мои не заболели, однако по-прежнему не было видно ничего, кроме темного моря, темного неба и тоненьких полосок лунного света меж тучами.

— Каллан!

— Да, — отозвался он. — Я видел их.

— Что могло случиться? Они на что-нибудь наткнулись? Они на плаву?

Я вообразила уже, что люди и обломки корабля плавают в темной воде. Давин, Нико…

— Они погасили фонарь, — сказал он. — Они знают, что мы гонимся за ними.

Я чуть легче вздохнула. Но, однако же, все было хуже некуда: как нам захватить корабль, который мы не видим?

— Держи курс! — закричал Портовый Местер своему рулевому. — Если они продолжат путь, мы увидим их, как только рассветет. Ну а если нет, есть всего лишь два места, где они могут причалить, — Собачий остров или Лайн. В Троллев залив им не войти: их шлюп больно глубоко сидит в воде.

— А что если они выкинут груз? — спросил Мальвин. — Тогда им легче пройти над мелью.

Портовый Капитан ухмыльнулся:

— Это корабль Вороны. Он даже два скиллинга без нужды не выкинет, будь уверен!

Я понадеялась, что он прав. И когда Каллан еще раз повторил: спустись, мол, вниз и ложись, я так и сделала. Но часы, остававшиеся до рассвета, были долгими и беспокойными, и я не очень-то спала.

Ближе к утру, проснувшись, я заметила, что ветер ослаб. Подвесная койка, на которой я лежала, только слабо покачивалась, и, хотя по-прежнему шпангоут[9] издавал скрип и стук, нельзя было сравнить это с тем шумным спектаклем, который разыгрывался, когда я легла.

Я неуклюже вывалилась из койки. Она была совсем не такая, как кровать, к которой я привыкла, но Каллан сказал, что койка куда лучше, чем нары, ведь она повторяет движения корабля, так что, когда лежишь, не перекатываешься с боку на бок.

Роза по-прежнему спала. Она лежала, натянув перину до самого носа, так что ничего, кроме клока ее светлых волос, не было видно. Ее волосы были, как и прежде, по-летнему выгоревшими и во мраке кубрика казались белыми. Я отворила дверь как можно тише, чтобы не разбудить Розу, пересекла, почти не шатаясь, грузовой отсек, взобралась на крутую лесенку — трап, как они ее здесь называли, — и поднялась на палубу. Море за кормой было розово-золотистым и пламенеющим, так как солнце только-только всходило. Небо впереди, со стороны носа корабля, было еще темным, но не таким мрачным, чтоб я могла обмануть саму себя. Никаких парусов! Никакого судна! «Морской Волк» нигде не был виден!

— Он удрал от нас, — сказал, заметив меня, Каллан.

Он выглядел усталым, а вообще это бывало с ним редко. У него слабости столько же, сколько у скалистого горного склона.

— Мы причалим у Арлайна и поглядим, не скрываются ли они там.

— А если нет?

— Тогда попытаемся у Собачьего острова! Спокойствие! Только спокойствие, девочка моя, мы как пить дать отыщем их.

В гавани у Арлайна — крохотного рыбачьего селения домов на двадцать — никакой «Морской Волк» не причаливал.

— Должно быть, они причалили у Собачьего острова, — сказал Портовый Капитан и повернул свой корабль.

Но когда к вечеру мы обогнули Собачий остров, то никакого шлюпа, который ждал бы нас, там не оказалось.

— А не мог корабль вернуться назад, в Фарнес? — спросил Портовый Капитан. — Не мог он проплыть мимо нас в темноте?

— Для чего это им? — возразил Каллан. — Это им не поможет. Уж не вышли ли они в открытое море…

— Тогда мы их увидим. Погода нынче довольно ясная, да и Мальвин уже четыре раза взбирался наверх на мачту с подзорной трубой в руках.

— Сдается, будто корабль этот исчез с поверхности моря, — сказал Мальвин, и я увидела, как его пальцы сотворили ведьмин знак, только безопасности ради. — Изыди, сатана! Словно колдовство какое!

Портовый Местер пробурчал:

— Ворона хитер, но никакой он не колдун. Они, должно быть, где-то здесь.

Их болтовня о колдовстве мне кое-что напомнила.

— Ну, тогда что с этим Троллевым заливом? — спросила я.

— Я ведь говорю: «Морскому Волку» туда не войти. — Портовый Капитан вытаращил на меня глаза и, ясное дело, был недоволен тем, что я встреваю в разговор. — Шлюп сидит больно глубоко.

— А нам нельзя поглядеть? Где это?

— На востоке. Может, час пути отсюда.

— А нельзя ли поглядеть? Вдруг он выбросил груз за борт?

Портовый Капитан покачал головой:

— Ворона — человек дельный и смекалистый. Он любит деньги, да, любит! Верь мне, он ничего не выкинет за борт.

Но я не могла думать о словах, что тут, мол, замешана куча денег.

— А сколько стоит этот груз? — спросила я.

— На этот раз там больше всего шерсти и соленой сельди. Около шестидесяти марок серебром. Может, семьдесят.

Сумасшедшие деньги! Больше, чем весь Кенси-клан зарабатывал за год. Но все-таки это ничто по сравнению с той сотней марок золотом, что Дракан хотел заплатить за голову Нико.

— Плывите в Троллев залив! — сказала я.

Быть может, Каллан думал так же, как и я. Потому что он медленно кивнул.

— Это лучшее, что можно сделать! — вымолвил он. — Иначе нам поступить нельзя.

Троллев залив

Словно сам сатана привел нас сюда, — сказал Портовый Капитан.

По обеим сторонам «Ласточки» вздымались черные скалы Троллева залива, скалы такие высокие и темные, что вода вокруг тоже почернела. На форштевне[10] и на верхушке мачты были наблюдатели, да и рулевой не болтал и был внимателен, готовый следовать всем указаниям с секундным упреждением, потому что развернуться здесь было негде, а морское дно таило опасности. Но не это заставило Местера выругаться.

Ком шерсти колыхался далеко впереди и был едва-едва заметен. Морская вода начала пропитывать его, и, приплыви мы на полчаса позднее, мы не увидели бы его.

— Никогда бы не поверил такому о Вороне, — продолжал Портовый Местер. — Он, черт побери, швырнул все же груз за борт!

Каллан улыбнулся:

— Но это ему ничуть не помогло. Теперь он в наших руках!

«Ласточка» осторожно плыла все дальше и дальше вглубь Троллева залива. В самой глубине залив чуть раскрылся, будто маленькая гавань. А там на якоре стоял «Морской Волк». Я узнала его в тот же миг по алым парусам и волчьей голове на штевне[11].

— Почему? — шепнула я Каллану. — Почему мы не плывем прямо туда?

Портовый Капитан явно слышал мой вопрос, хотя я задала его лишь шепотом.

— Он будет там, где хочется нам. Там, где мы нынче стоим. Мы как пробка в бутылке. «Морской Волк» не может проплыть мимо так, чтобы не пойти на дно. А коли мы захотим потолковать с ним, нам стоит лишь спустить шлюпку на воду.

— Мы захотим, — сказала я. — Нам надо отобрать у них Давина и Нико.

Каллан медленно кивнул.

— Да! — выговорил он. — Хорошо бы!

О чем это он? Разве мы не за этим сюда приплыли? Разве сам Портовый Местер не сказал, что им мимо нас не проплыть?

Маленькая шлюпка с «Ласточки» была спущена на воду, и Мальвин бросил веревочную лесенку на борт. Каллан начал спускаться, а я последовала за ним.

— Только не ты, — сказал он. — Ты останешься здесь.

— Да, но я могу помочь. Нико прислушивается к моим словам.

Я нарочно ни словом не упомянула Давина, потому как прекрасно знала: последнее, что ему захочется сделать, — это то, что предложит его младшая сестра. Нико же… ему по-прежнему мерещится, будто он в долгу передо мной и моей матерью.

Каллан заколебался. Потом кивнул:

— Плыви с нами, ладно!

Я перебросила ноги через перила и ухватилась за веревочную лесенку. Вниз к воде путь был куда дольше, чем можно было себе представить, и, когда «Ласточка» качалась, веревочная лесенка качалась вместе с кораблем.

Один из корабельщиков Капитана стоял, придерживая лесенку багром, но она все равно качалась. Я радовалась, когда счастливо спустилась в шлюпку и смогла усесться на одну из поперечных досок, которые заменяли скамейки. Я крепко держалась за борт одной рукой. Я и лодки — мы не очень-то подходили друг другу. Уж куда лучше добрый конь.

Роза быстро последовала за нами, и она была куда привычней к веревочным лесенкам, шлюпкам и прочему в этом же роде. Каллан исподлобья глянул на нее, словно хотел сказать: «Я — тебе — не — разрешал», но так ничего и не сказал. Он и Мальвин взяли по веслу, шлюпка снялась с места и поплыла по темной воде залива к «Морскому Волку».

— Ого-го-го! — закричал Портовый Местер, когда мы подошли к судну. — «Морской Волк»! Ого-го-го!

Они, само собой, видели нас — два корабля подобной величины не могли не заметить друг друга, стоя так близко. Но поначалу не было никого, кто бы нам ответил. Портовому Капитану пришлось трижды крикнуть, прежде чем «Морской Волк» обратил на него внимание.

— Чего вам надо?

То был сам Ворона, что облокотился на борт корабля и глядел на нас сверху вниз. Его узкое лицо ничего не выражало, и теперь он куда больше походил на хищную птицу, нежели на обыкновенную ворону.

— Потолковать немного с вами. Мы можем подняться к вам на борт?

— Нет!

— Послушай-ка! — продолжал Портовый Местер. — Пожалуй, грубить не стоит!

Ворона не ответил. Вода плескалась о борт корабля, а молчание становилось все тяжелее.

— У тебя на борту кое-какие пассажиры… — начал было Местер.

— У меня? Знать не знаю.

— Перестань! Это глупее глупого! Дай нам взойти на борт, чтобы потолковать как добропорядочные, честные люди.

Вид у Вороны стал ничуть не дружелюбней, чем раньше.

— Здесь Троллев залив! — сказал он. — Тут нет никакого форта, никакого Портового Местера, никаких властей, никакой портовой пени, которую надобно платить. Тут слово твое значит ничуть не больше крика чайки или плеска волны. Так что поворачивай свою шлюпку и плыви домой, туда, где народ станет слушать твои речи, Портовый Местер!..

И с этими словами Ворона исчез, отойдя от борта, и мы его больше не видели.

Полил дождь — мелкие колкие холодные дождинки падали почти как град. Какое-то время Портовый Капитан постоял, не спуская глаз с «Морского Волка». Ему не по душе пришлось, что с ним так разговаривали. Но в конце концов он снова сел.

— Гребите назад! — только и молвил он.

Каллан с Мальвином, повернув шлюпку, сделали как он велел.

Мы спрятались от дождя под палубой.

— Что теперь? — спросил Каллан. — Нелегко будет с ним договориться.

Портовый Капитан пробормотал:

— Он в своем полном праве отказать нам подняться на борт. Однако же мы в нашем полном праве стоять на якоре там, где стоим. Вот и увидим тогда, кто первым устанет от этой игры.

Мальвин, который охотно играл в корабельного повара, когда представлялся подобный случай, вошел с кувшином теплого вина с пряностями и половиной каравая.

— Сколько времени мы останемся здесь? — спросил он. — У нас не так уж много припасов на борту. Надо бы поскорей убраться из здешней гавани!

— Несколько дней мы, пожалуй, выдержим! — ответил Капитан. — Да и Ворона, может, за это время пойдет на переговоры. У него, как ни крути, куда больше голодных ртов, чем у нас.

— Несколько дней, пожалуй, выдержим, — согласился Мальвин. — Но только не праздничных.

Каллан беспокойно шевельнулся.

— Мауди наверняка щедро оплатит весь харч, — сказал он. — Но у нас нет средств долго платить жалованье корабельщикам.

— Знаю! — ответил Портовый Местер. — Но почти все мои корабельщики из Лакланов, и они, даже не получая денег за это, сделают все, что важнее важного для их клана. Что, пожалуй, куда больше, чем можно сказать о людях Вороны.

— Благодарствую! — только и произнес Каллан.

День шел к вечеру. Мы снова спустили шлюпку на воду, но на этот раз Ворона даже не пожелал подойти к борту, и мы воротились обратно несолоно хлебавши. Было так странно знать, что Давин мог бы слышать мои оклики. Но даже в подзорную трубу я не видела и тени Давина и Нико. Они явно укрывались под палубой, хотя я не могла понять, к чему это, — мы ведь знали, что они на корабле. Может, они думали: мы сдадимся быстрее, если их не увидим. Но в глубочайшей непоколебимости Портового Капитана было нечто успокаивающее — он сдаваться не собирался.

Ясное дело, Ворона не мог и мечтать, что им удастся улизнуть отсюда, обманув Местера.

— Спускайтесь вниз и ложитесь-ка вы спать, девчонки! — сказал в конце концов Каллан. Сказал, когда так стемнело, что «Морской Волк» стал расплывшимся черным очертанием, почти слившимся со скалами. — Вечером все равно ничего больше не случится.

— Думаешь, они не попытаются проплыть мимо нас в темноте? — спросила я.

Каллан покачал головой.

— Нет, они же еще не спятили! — ответил он. — Они кончат жизнь в шхерах, если попробуют.

Грохот. Шум. Шаги по палубе над моей головой.

— Да тише ты! — пробормотала я. — Нас тут несколько человек, и они пытаются заснуть.

Полузадушенный вскрик и чуть более громкий шум.

— Что творится? — сонно пробормотала Роза.

— Не знаю.

Я немного полежала, прислушиваясь к звукам, наполнившим ночь. Было ясно: наверху что-то происходило.

Внезапно ночной мрак прорезал чей-то крик:

— Тревога! Недруги на борту!

Недруги?.. Это могли быть только…

— Это Ворона! — сказала Роза, и голос ее был вовсе тонким от страха. — Ворона и его люди!

Я метнулась с койки и нащупала рукой лампу. А потом мне пришла в голову мысль, что, быть может, это не самое толковое, что я могла придумать. Я подумала о хищном носе Вороны и его холодном черном взгляде, и тут мне расхотелось зажигать лампу, чтобы ему стало видно, где я.

Что-то коснулось моей руки. Я вздрогнула, но это была лишь Роза.

— Поднимемся наверх? — спросила она. — Или спрячемся?

Мне больше всего хотелось залезть под кровать, если бы здесь вообще была хоть одна-единственная. Но «Ласточка» не особо крупный корабль, и они все равно раньше или позже нашли бы нас. Наверху слышались грохот и крики, будто там шла битва. Если корабельщики Вороны выиграют эту битву… Каллан, ясное дело, был хорош в подобных делах, но кто знает, сколько против него людей? Две двенадцатилетние девчонки, быть может, не внесут большой перевес в это число, но все же… Роза когда-то спасала нас при помощи как ножа, так и сковороды, а у меня тоже было мое собственное оружие, даже если оно не из тех, которым бьют или колют.

— Идем наверх! — шепнула я.

Мы шмыгнули, крадучись, к трапу, но не прошли еще и половины пути, как кто-то свалился к нам сверху. Огромное тело навалилось на меня так, что я выпустила из рук последнюю ступеньку веревочной лесенки и потеряла равновесие.

— Ай! — прошипела Роза.

Что тут скажешь! Мы кончили тем, что приземлились кучей внизу, под трапом, — Роза, я и тот, что свалился сверху.

Сама я произнесла не так уж много слов, прежде чем не выдохнула весь воздух из легких. А тот, кто свалился на нас, подвинуться не хотел. Он лежал на мне как бревно. Я слегка подвинула его. И руки мои стали мокрыми. Нет, не просто мокрыми — клейкими.

Он истекал кровью.

Роза, извиваясь, высвободилась от меня и от раненого.

— Дина? Дина, с тобой худо?

Я покачала головой, но этого она в темноте не увидела.

— Нет, — выдавила я, хотя по-прежнему задыхалась от удара. — Но… он истекает кровью.

— Кто? Кто это?

— Этого я не знаю, я ничего не вижу.

Только бы это был не Каллан. Или Портовый Местер. Или… Неужто Давин и Нико тоже здесь?

Человек шевельнулся и что-то пробормотал. Я не расслышала его слов, но по крайней мере голос его был мне незнаком. Может, это все-таки один из людей с корабля «Морской Волк»? Я высвободилась и встала на ноги.

— Думается, он не один из тех, кого мы знаем, — шепнула я Розе.

— Нам надо… нам надо что-то сделать. Я имею в виду, если он ранен, то…

Зажечь свет, согреть воду, поглядеть на рану и перевязать… Но не сейчас, когда они бьются друг с другом там, наверху.

— Надо подождать, — сказала я. — Пошли!

Однако различить друзей и недругов было нелегко.

На палубе прямо против люка валялись двое мужчин, они катались по полу, пытаясь задушить друг друга. И хотя наверху было светлее, чем внизу, в кубрике, я не узнала ни одного из них. Однажды я заставила сотни воинов остановиться в самом разгаре битвы, среди криков и борьбы, смерти и убийств! Что ж, пожалуй, я смогу остановить и эту жалкую потасовку.

— Стоп! — закричала я. — Прекратите всё это!

Однако же в голосе моем не было ни малейшего звучания голоса Пробуждающей Совесть, и воители на палубе попросту не обратили на меня внимания.

Хотя их остановил Каллан.

Он стоял на самом верху у форштевня, окруженный кучей чужаков корабельщиков, которых удерживал с помощью весла, — им он отбивался. Я узнала его по тому, как… Ну да, даже во мраке трудно было бы не узнать, что это Каллан.

— Вниз! — закричал он. И кричал он нам!

Ему не хотелось, чтобы мы оставались здесь; ясное дело, ему хотелось куда больше, чтобы мы оставались внизу, в темноте кубрика, пока все не кончится.

Но некоторая невнимательность Каллану дорого обошлась.

Один из нападавших нырнул под весло и рубанул чем-то зажатым у него в руке. Даже на таком расстоянии сквозь шум, топот, хрюканье, и грохот падающих на палубу тел, даже среди всего этого хаоса я услышала этот звук — звук, что издал Каллан, когда его настиг удар.

— Нет! — заорала я, но было уже слишком поздно, да и все одно — никто меня не услышал.

Какой-то миг Каллан и его противник стояли, тесно сцепившись, будто танцуя. А потом весло упало на палубу, и толпа сомкнулась вокруг Каллана, так что он исчез в сумятице плеч, ног и летящих кулаков.

Я вообще не задумывалась. Я лишь помчалась туда, перепрыгнув через двоих мужиков на палубе, подбежала к форштевню, начала пинать, рвать и трясти. Я делала все что угодно, только бы оторвать их от Каллана, только заставить прекратить избивать его.

— Перестаньте! Перестаньте!

Если бы мама была здесь! Она могла бы остановить их. Все настоящие Пробуждающие Совесть могли бы остановить их. Только не я. Однажды это получилось легко. Но больше этого не случалось. Теперь я была дочерью своего отца и куда меньше дочерью своей матери.

Один из драчунов, двинув локтем, заехал мне в подбородок. Зубы мои стукнули друг о друга так, что боль отдала в подбородок, а ноги вдруг отказали. Я, рухнув, уселась на мокрую палубу, и казалось, корабль качается подо мной сильнее обычного.

Думаю, на какой-то миг я впала в беспамятство. Во всяком случае всё вдруг кончилось. Никто больше не бился. И победили не мы. На гике[12] большого паруса был повешен фонарь, и озаренный его желтым светом стоял Ворона, разглядывавший свою добычу: Каллана, Портового Местера, Мальвина, шестерых наших корабельщиков, Розу и меня. «Ласточка» попала во вражьи руки, и никто, пожалуй, не знал, чем все это кончится. Быть может, даже Ворона не знал.

Нико был в гневе.

— Никаких клинков! — сказал он, и собственный его голос был столь же холоден и остр, как лезвие ножа. — Таков был уговор.

— Вот как! — возразил Ворона. — Может, ты объяснил бы этот уговор здешним корабельщикам. Думаю, «Ласточка» не уразумела его.

Стало легче оттого, что Нико что-то произнес… Что он, к примеру, не валялся в оковах где-то в трюме «Морского Волка», как я в горькие часы представляла себе. Но все-таки облегчения не было. Я чувствовала, что меня надули. Предали. Мне изменили.

Нико… Нико вместе со всеми напал на наш корабль. Нико был вместе с ними и составлял план нападения. А Каллан лежал на жалкой подстилке из парусов, с раной в боку, раной, что не переставала кровоточить. Мы не осмеливались даже отнести его вниз. Никакого холодного оружия? Протри глаза, Нико! Кулаком так не ранишь!

Нико был так бледен, что лицо его походило на парус «Ласточки». Он не мог заставить себя даже взглянуть на Каллана. Однако у меня не было времени на жалость к Нико. Да и желания тоже! Как он мог? Как мог Нико согласиться, чтобы Ворона напал на мирное судно, как он мог согласиться, чтобы одни корабельщики набросились на других и бились с ними даже без клинков? Так он сказал? Неужто он не подумал о том, как скверно это может кончиться?

— Нельзя играть в дочки-матери с такими людьми, — сказал Ворона. — Нельзя справиться с людьми вроде Каллана Кенси, похлопывая их по щеке.

Нико окинул Ворону гневным взглядом и не ответил. А Давин, хворый с виду, стоял возле борта и не спускал глаз с Каллана. Неужто он тоже был вместе с нападавшими? Пожалуй, был, даже если я его не видела. Во всяком случае, выглядел он так, будто совесть его нечиста.

Повсюду на палубе сидели или лежали наши корабельщики. Большинство были связаны. Только Каллан и его друг Мальвин Хектор так жестоко пострадали, что Ворона не счел нужным их скрутить.

— Гребите с ними к берегу! — велел Ворона. — Мы и так потеряли много времени! Высадите их на сушу, утопите корабль и поплывем дальше!

— Утопить «Ласточку»? Ты хочешь утопить мой корабль? — взревел Портовый Местер.

Несмотря на то что руки у него были связаны, он изо всех сил боролся, пытаясь подняться на ноги.

— Сожалею! — ответил Ворона. — У меня не хватит команды, чтобы управлять двумя судами. А коли мы оставим «Ласточку», сколько времени пройдет, прежде чем ты снова погонишься за нами?

— Если ты утопишь «Ласточку», я стану искать тебя, покуда не найду, — произнес Портовый Капитан таким ледяным голосом, что я чуть не испугалась…

Местер говорил, что он тогда с ним сделает, и я не хотела бы оказаться в шкуре Вороны в тот день, когда он его найдет.

Ворона равнодушно смотрел на Местера.

— Некоторые мнят себя королями, — так сказал Ворона. — Некоторые мнят себя королями лишь потому, что им слишком долго было позволено управлять маленькой захолустной дырой вроде портового городка. Я утоплю твой корабль, если мне это нужно. А ты либо заткни свою пасть, либо отправляйся на дно вместе с ним.

Портовый Местер выругался:

— Ты не тронешь «Ласточку»! Коли ты хотя бы поцарапаешь корабль…

Ворона замахнулся, чтобы ударить Капитана, но Нико схватил его за локоть.

— Нет! — произнес Нико. — Корабль — да, без этого не обойтись, но я не желаю смотреть, как ты бьешь связанного человека!

— Тогда закрой глаза! — прошипел Ворона.

Но Нико не сдался. И в конце концов Ворона опустил руку.

— Сажайте их в шлюпку! — велел он. — Нам надо выйти из Троллева залива прежде, чем начнется отлив.

Я до смерти боялась, что рана Каллана еще больше раскроется. Правда, он был рослый и кряжистый, словно дуб, но никому не поздоровится, если истекать кровью, как истекал он. Я даже не хотела, чтоб его переносили вниз, в кубрик, а теперь его спустят в шлюпку, подпрыгивавшую у борта «Ласточки». Ему предстояло плавание по беспокойной черной воде и высадка на каменистый угрюмый берег Троллева залива.

— Берегите его! — попросила я корабельщиков, спускавших его вниз вдоль борта корабля. — Будьте осторожны!

Один из них послал мне раздраженный взгляд, другой пробормотал: «Да, да!» — и продолжал спускать раненого. Каллан не произносил ни слова, и я поняла, что он по-прежнему в беспамятстве.

Когда я почти уже перестала дышать от страха, у меня возникли убийственные мысли о человеке, что пустил в ход свой нож против Каллана. И о Нико… Нет, может, не убийственные, но…

Я его не понимала. Нико, который всегда был честен в мыслях и делах, Нико, который ненавидел меч и насилие! Что с ним стряслось? Я никогда прежде не видела его таким бледным и решительным, таким упорным. Словно он видел нечто такое, что мы, другие, не видели. И что бы это ни было, оно заставило его делать вещи, на которые — никогда бы не подумала, что он согласится. Нападение! Каллан! «Ласточка», которую они хотят утопить. А что будет с нами? Что станется с нами здесь, в Троллевом заливе, где нет ни души и где путь к ближайшей помощи длинен, и каменист, и тяжек, и отнимет много дней? Откуда мы возьмем еду и тепло, и как мне выхаживать Каллана? Нико что, совсем об этом не подумал?

Да, то было неожиданным. Я знала, что Нико об этом думал и что в глубине души это должно было разрывать его на части. Но все же он позволил Вороне и его людям действовать, как они привыкли, даже если и казалось, будто Ворона порой готов был следовать приказам Нико. Огниво, одеяла, та капля провизии, которая теперь у нас была… Вороне пришлось не по вкусу, что придется все это оставить, но он склонился перед волей Нико.

Но самое диковинное случилось тогда, когда они были уже готовы отчалить от берега. Нико быстро кивнул, и двое корабельщиков Вороны внезапно схватили Давина.

— Что… — начал было Давин, но больше ничего не успел сказать.

Внезапно он, барахтаясь и ругаясь, пролетел по воздуху и приземлился по колено в воде в нескольких шагах от маленькой полоски суши, вдававшейся в залив.

Он вынырнул, фыркая, злобный, словно кот.

— Какого черта! На что это похоже?!

— Тебя списали с корабля! — с тонкой улыбкой сказал Ворона. — Спасибо за помощь, но выходишь ты здесь.

— Нико!

Однако Нико, бледный и чужой, стоял с отрешенным взглядом, не желая смотреть ни на Давина, ни на меня, а меньше всех — на Каллана.

— Нет! — сказал он. — Я не желаю брать тебя с собой!

Корабельщики уже приготовились столкнуть лодку с песка. Скоро будет слишком поздно.

Я приняла свое решение.

Давин

Сопливый щенок

Я не верил собственным глазам. Там на носу шлюпки сидел Нико и очень спокойно смотрел на меня, меж тем как рулевой Вороны одним ударом весла за другим заставлял лодку скользить все дальше и дальше в глубину залива.

Нет, может быть, я преувеличиваю. Его лицо, конечно, ничего не выражало, но он был бледный как простыня. Раздражен, высокомерен, непонятен — да! Но спокоен он не был.

Я окликнул его. Я хорошо знал: это бесполезно, но когда стоишь мокрый до нитки, по колено в воде и видишь, как твои лучший друг уплывает прочь, на пути к… Да один бог знает, на пути к чему и чем все это кончится…

— Нико! Баранья башка! Вернись!

Но он, само собой, этого не сделал. Единственное, чего я добился своими усилиями, было то, что тонкая улыбка на губах Вороны стала еще шире и более торжествующей. В конце концов я смолк и двинулся вброд к берегу. Словно бы больше ничего делать не оставалось, да и вода была уж больно холодная.

— Снимай мокрое! — сказала Роза и протянула мне одеяло и чью-то куртку. — А не то замерзнешь насмерть.

И она не соврала. Холодный воздух уже хорошенько кусал кожу, а ноги мои были вовсе бледно-синими. Я стянул через голову промокшую насквозь рубаху и вытерся одеялом насухо.

Кое-кто из корабельщиков с «Ласточки» уже собрал груду сухих водорослей и пытался вселить в них жизнь с помощью огнива. Но большинство из них стояли, не отрывая глаз от шлюпки, что мало-помалу приближалась к их кораблю.

— Они это не сделают? — спросил один из них.

— Как бы не так, — горько ответил другой. — Этот Ворона все что угодно придумает.

Портовый Местер не сказал ни слова. Он только стоял и смотрел, стиснув тяжелые кулаки.

И вот оттуда донеслись звуки ударов — звуки молота, разбивавшего дубовый шпангоут. Но на это потребовалось немало времени. Да и все шло очень медленно, во всяком случае поначалу «Ласточка» едва кренилась на один борт. И наконец, тяжелая, как корова, которая вот-вот отелится, она легла на борт и пошла ко дну.

— Они сделали такое, — сказал человек, который не верил. — Эти поганцы сделали такое!..

Его товарищ не произнес ни слова. Он лишь молниеносно повернулся кругом и так двинул меня по голове, что я упал навзничь в песок. Я перекувырнулся, вскочил и вернул ему удар, но мой был слабоват, потому что я хорошо понимал его правоту. В глазах этого корабельщика я был одним из тех «поганцев», из-за которых только что потопили корабль, а благодаря Нико я стоял перед ним. Перед ним и его шестерыми товарищами по кораблю. Это было как в страшном сне. Если они и вправду решили отлупить меня, что я мог поделать?

— Прекрати драку, Мальвин, — сказал Портовый Местер. — Никакой пользы от этого не будет. А нам нужны все силы, которые у нас только есть, чтобы выпутаться из этой истории.

Роза поглядела на меня так, будто ей показалось, что Капитан одним махом избавил меня от всех бед.

— Попробуй развести огонь! — сказала она. — Кое-кому из нас придется остаться здесь с Калланом, пока другие пойдут за помощью.

А потом случилось так, словно она внезапно чего-то хватилась. Она оглянулась. Потом оглянулась снова. А потом резко поднялась.

— Давин! — сказала она. — Где Дина?

— Дина! Д-и-и-и-и-на!

Я звал. Роза звала. Но, думается, и она и я — мы оба знали: это бесполезно. Дины у Троллева залива не было.

— Убью ее! — прошипела Роза. — Если она снова исчезнет, или поранится, или помрет, или что-нибудь такое, я измолочу ее до смерти!

— Вообще-то она не исчезла, — сказал я. — Ведь и ты, и я хорошо знаем, где она.

Роза прикусила губу.

— У Нико!

— Да! Но чего я совсем не могу понять — зачем?

Роза покачала головой:

— Ну это просто. А вот как? Как она это сделала?

Нико не хотел брать с собой тебя?

— Он ее не видел, — сказал я.

— Что значит — не видел? День светлый, а шлюпка не больше лохани!

Я лишь устало покачал головой. Мне не хотелось объяснять Розе все, что я знаю о Сецуане и Даре Змеи. Неужто ей самой этого не сообразить? Она, верно, слышала это так же часто, как я… ну эти слова: «Сецуана видишь, только когда он сам этого хочет». О том, что моя младшая сестра была такой же, у меня вообще не было желания говорить.

— Так чего ты не можешь понять? — вместо прямого ответа спросил я.

Роза окинула меня оценивающим взглядом.

— Мог бы и сам понять, — произнесла она.

— Коли б мог, стал бы я спрашивать?

Она закусила губы. Я не был уверен, улыбка это или раздраженная гримаса. Такое у меня часто бывало с Розой.

— Ну не знал так не знал, а я сплетничать не буду.

— Роза!

— Да?

Она послала мне взгляд до того невинно-сладостный, что у меня заныли зубы. Я сдался:

— Не хочешь говорить, ладно. Я сам разузнаю.

— О да! Раньше или позже! Раньше или позже!

На сей раз я был уверен: то была улыбка. И совсем уверен в том, что она высмеивала меня, — ничего нового в этом не было, и что уж тут поделаешь! Но, несмотря на все, это было лучше, чем тот холодный взгляд: «Ты — сам — виноват — во — всем — этом!» Но почему как девочкам, так и женщинам я кажусь ужасно забавным? Кармиан тоже смеялась надо мной. Кармиан! Нико швырнул меня в воду, но ее-то он оставил! Неужто он в самом деле полагает, что от нее больше пользы, чем от меня? Правда, я никогда раньше не видывал женщину, которая умела бы управляться с ножом, как умела Кармиан. Даже Роза не могла… Но все-таки…

Или дело в том, что он, ни больше ни меньше, хотел оставить ее для себя самого? Быть может, ему плевать, что она так ловко управляется с ножом.

— Ну и идиот! — пробормотал я.

— Кто? — спросила Роза.

— Нико!

У нее такие длинные волосы… у Кармиан. И хотя она чаще расхаживала в мужских штанах, я все же не мог понять, как это я однажды принял ее за мужчину.

— О чем ты думаешь?

Я покосился на Розу. Может, лучше совсем не упоминать Кармиан? Роза несколько раз делала кислую мину из-за самых неожиданных вещей. Но, по крайней мере, Дина не будет единственным существом женского пола на «Морском Волке».

— Ох-х, ни о чем особенном.

Кармиан говорила, что я мил. Но говорила так, словно речь идет о котенке или о маленьком мальчике.

— Дина, пожалуй, справится, Давин! Она… она знает столько всякого разного.

Я кивнул. Да, это верно! Но Дина была также… Другие люди часто думали, что она сильна, а быть может, даже опасна из-за тех сил, что скрывались в ней. Но ведь порой она бывала просто маленькой девочкой — маленькой девочкой, которой нужна забота. Я вообще не желал думать о ней, той, что поплывет вместе с Вороной. И я не мог вынести мысли о том, что пощечина, которую я ей отвесил, будет последним, что Дина запомнит обо мне.

Мы пошли обратно к берегу, где другие уже разожгли костер. Водоросли горели быстро, с треском и вонью. Но огонь согревал, а в этом мы все нуждались. А больше всех Каллан.

Каллан! Вот еще о ком мне думать не хотелось. Но я не знал, как удрать от всего этого, так что в конце концов, не спуская глаз со своих рук, уселся на корточки рядом с Калланом.

— Прости! — сказал я.

Он окинул меня ледяным взглядом:

— Где твоя сестра?

Он спросил не потому, что не знал этого. Думаю, он сообразил это еще быстрее, чем я.

Поначалу я не ответил. Но он не дал мне ускользнуть от ответа.

— Уплыла. Вместе с Нико.

Он кивнул. Один раз, очень коротко. Думаю, силы вернулись к нему как раз в эту минуту.

— На этот раз сможешь сам рассказать об этом матери.

Больше он ничего не сказал. Однако и этого было достаточно.

Троллев залив лежал в стороне от главного морского пути. Залив был недостаточно глубок для крупных судов, да и мелкие посудины редко заходили сюда. Зачем? Здесь ничего не было. Только скалы, да водоросли, да несколько родников, сбегавших в море.

— Потребуется самое малое три дня, чтобы добраться до Арлайна, — сказал Портовый Местер. — А еще пройдет день, пока сюда доберется какой-нибудь корабль. Четыре дня. А то и все пять.

Он смотрел на Каллана и говорил это словно про себя, но я знал, о чем он думал. Будет ли Каллан к этому времени в живых? Без крыши над головой, почти без еды, у жалкого костра из водорослей.

— Мы не знали, что это отнимет столько времени, — сказал я. — Нико и я. Мы этого не знали.

И мы даже не предполагали, что кто-то будет серьезно ранен.

Портовый Капитан холодно глянул на меня.

— Ворона знал это, — сказал он.

— Но не говорил.

Крохотная доля упрямства звучала в моем голосе. Ну зачем рисовать картину еще страшнее, чем она, собственно говоря, есть? Неужто они думали, что я всерьез желал кому-нибудь таких страданий?

— Сопливый щенок! — прошипел тот, кто раньше ударил меня, и снова сжал кулаки. — Коли ты еще и наглый…

Портовый Местер внезапно каким-то образом показался выше ростом. Выше и внушающим еще большее почтение.

— Придержи язык, Мальвин! Никакой драки здесь не будет! А от тебя, Сопливый щенок… — он ткнул указательным пальцем прямо мне под нос, — я не желаю слышать даже малейшего писка. Из-за твоей дури я потерял корабль. Я не хочу также потерять… — Он бросил взгляд на Каллана и сказал не так, как хотел сначала: — Я не хочу потерять куда больше. Ты согласен?

Упрямство исчезло. Несчастный и обессиленный, я только кивнул. Каллан лежал теперь на подстилке в гнезде из водорослей, накрытый всеми нашими одеялами. Даже голова его была закутана, и единственное, что можно было видеть, — лицо, бледное и мокрое от пота, а потел он совсем не от жары. Пот, боль. Я хорошо знал это. И, видя Каллана таким и зная, что это по моей вине, — моей и моих «глупостей», как выразился Местер, — я ощущал себя хворым до мозга костей.

— Нам нужен один или два человека, чтобы пойти, — сказал Мальвин. — Время не терпит.

Местер кивнул.

— Ты ведь знаешь дорогу, — сказал он. — Но лучше, если вас будет двое.

— Возьми меня с собой!

Я и сам не поверил, что слова эти сорвались с моих губ. Три-четыре дня вместе с Мальвином, который сделал все, что в его силах, желая ударить своей головой в мой живот? Но как только я выговорил эти слова, я понял: я этого хочу. Лучше идти или бежать, чем молча сидеть здесь, смотреть на Каллана и хворать душой.

Мальвин смотрел на меня без восторга.

— Мне нужен попутчик, которому я могу доверять, — сказал он.

Мне хотелось его отдубасить. Вот как? Значит, он мне не доверяет? Что же, постараюсь убедить его.

— Я быстр на ногу, — сказал я. — Быстрее любого из вас. Может, я смогу сократить поход на целый день. А время для нас кое-что да значит.

Мальвин только покачал головой и оглянулся на остальных.

— Тристан! Хочешь пойти со мной? — спросил он.

Один из корабельщиков кивнул и поднялся. Но тут вмешался Кал лап.

— Малец мастак бегать, — только и вымолвил он. — Он бегает всякую ночь.

Откуда ему знать? Единственной, кто вообще знал об этом, была мама. Неужто они говорили обо мне? Неужто матушка рассказывала Каллану о таких вещах?

Тут меня будто какой-то тупой молнией ударила щемящая боль в теле! Мать и Каллан! Внезапно тысяча мелочей стала понятна мне. Взгляды и движения! Как он поддерживал ее, помогая спешиться. Те вечера, когда он сиживал в Доме Можжевеловый Ягодник, вместо того чтобы скакать домой засветло, пока видно дорогу. Когда это началось? Летом, как только мы вернулись из Сагислока? А может, еще раньше… Когда мы думали, что потеряли Дину. Я ведь хорошо знал: что-то в тот раз произошло. Он больше не охранял нас только потому, что Мауди Кенси велела… Он начал смотреть на нас, и особенно на маму, по-другому. Как на родичей или на людей своего клана. Как на что-то, принадлежавшее ему. Каллан! Каллан и моя мать!

— Вы поженитесь? — вырвалось у меня, прежде чем я подумал об этом.

Портовый Местер поглядел на меня, будто решил, что я вовсе спятил. Но Каллан хорошо знал, о чем я говорил.

— Не суй свой нос в чужие дела, малец! Занимайся своими! — сказал он. — И пошевеливайся! А?

«Ты не умрешь!» Эта мысль так захватила меня, что я чуть не произнес эти слова вслух. Потому как и без этого я нес матери худые вести: Дина исчезла вновь, вместе с Нико. Но коли мне тоже придется сказать, что…

— …шевели ножками… Да, спасибо!

— Тристан! — произнес Портовый Капитан. — Одолжи ему свои сапоги. Не может же малец отправиться на эту прогулку босиком.

Тристан молча снял сапоги и протянул их мне. Я взял их и зашнуровал. Они были лишь чуточку мне велики.

— Пошли! — сказал я Мальвину. — По какой дороге мы пойдем?

И на этот раз Мальвин ничего худого не вымолвил. Он лишь указал вверх на ущелье, нацеленное прямо на восток.

— По этой! — произнес он. — Надеюсь, ты сможешь не только бежать, но и карабкаться!

Дорога в Арлайн

Тяжелой поклажи у нас с собой не было. Одежда вместе с запасом пищи осталась у Троллева залива. Ведь мы доберемся до еды, и крова, и тепла раньше всех, да и лучше не тащить на себе слишком большой груз.

Для начала облегчением было уйти прочь от вида Каллана и от укоряющих взглядов остальных. Мальвин, ясное дело, не очень-то обожал меня, но ему хватало дела глядеть, куда ставить ноги и девать руки, потому как первый отрезок пути больше подходил для горной козы, нежели для беговой лошади. Но после того как мы карабкались больше часа вверх, а время шло к полудню, Мальвин остановился, чтобы отдышаться. Теперь мы были уже далеко-далеко среди черных скал и могли лишь изредка видеть море, словно внезапный зеленый проблеск вдали.

Мальвин сел на скалистый валун и стал растирать ноги. Но мне не хватало для этого спокойствия. Потому стоило нам остановиться, я обнаружил, что мысли о Каллане остались при мне. Когда я не карабкался вверх или не шел, он был там — в моем мозгу; мне было от него не уйти.

— Эй, Сопливый щенок! — крикнул Мальвин. — Садись, выпей глоток воды! Нам снова в долгий путь!

Я не хотел отдыхать, я хотел идти дальше. Но все же взял кожаную фляжку и выпил несколько глотков воды.

— Пойдем?

Мальвин окинул меня долгим кислым взглядом:

— Пожалуй, пойдем, но стоит ли загонять себя насмерть?

— Каллан не может ждать.

— А кто виноват?

Я сжал кулаки, но, даже если б я и хотел разок вдарить ему как следует, я хорошо знал: что пользы в драке? А кроме того… кроме того, ведь он был прав.

Я видел, что Мальвин по-прежнему тяжело переводил дух. Последний подъем был труден. Но все же он поднялся и снова пустился в путь.

Мы мало спали в ту ночь. Только-только чтобы наши измученные тела чуточку отдохнули. Было холодно, да еще с изморосью, и я не мог избавиться от мысли о Каллане и остальных и об их жалком костре из водорослей. А когда я наконец впал в сон, меня поджидали голоса Шептунов, и теперь они обрели новое оружие против меня:

…имя твое — Убийца…

…твоя вина…

Бледное лицо Каллана, бескровное и мертвое…

…твоя вина…

Я сел одним рывком. Мое тело жаждало движения. Оно до боли устало, но лежать спокойно я не мог.

— Мальвин!

Никакого ответа.

— Мальвин, проснись! Я хочу идти дальше!

Он медленно и неохотно проснулся.

— Какого черта, малец! Ночь на дворе!

— Не совсем.

Слабый блик света окрасил небо — еще не рассвет, но совсем близко.

— Ведь ни зги еще не видно!

Я не произнес ни слова, а только начал сворачивать одеяло и шнуровать одолженные мне сапоги. Мальвин же, с его кислым лицом, вздохнув, поднялся на ноги, фыркнув, как усталый конь в упряжке, что снова кидается вперед, хотя почти обессилен.

— Вот! — Он сунул мне пару морских сухарей, твердых и черствых, что были частью запаса с «Ласточки». — Тебе станет худо, если сперва не поешь!

Я удивился и взял сухари. С каких это пор Мальвин начал беспокоиться о том, каково мне? Но, может, он больше пекся о здоровье Каллана.

Мы карабкались и шли, шли и карабкались. И на другой день вскоре после полудня вышли наконец на более ровную местность — и на дорогу.

Мальвин упал, будто кто-то подрубил ему ноги. Лицо его было серо-бледным, а редкие рыжеватые волосы и борода слиплись от пота. Он выглядел так, будто за эти два дня состарился на целых десять лет.

— Мальвин, нам нельзя останавливаться!

Он глянул на меня. Его глаза были в красных прожилках.

— Я остаюсь здесь! — хрипло выговорил он. — Иди по дороге, малец! Даже такой Сопливый щенок, как ты, теперь не заблудится!

— Но…

Он и вправду выглядел, будто умирающий. Даже в том, как он произнес «Сопливый щенок», не было и капли злости по сравнению с тем, как он выговаривал их раньше. Однако же смогу ли я оставить его здесь одного?

— В путь, малец! А коли в силах, так бегом!

Чудно! Хотя я и сам очень устал, мысль об этом сильно взбодрила меня. Тело мое жаждало бега, словно это было единственным, что могло заставить уняться грызущую душевную боль. Словно это было единственным, что могло заставить исчезнуть лицо Каллана — бескровное, бледное… «Бежать! Малец мастак», — сказал Каллан. Ну вот, настал час это доказать.

Я отдал Мальвину одеяло и остаток своей поклажи, оставив лишь фляжку с водой. Подумав, я снял также толстую куртку и сапоги Тристана.

— Малец!.. — произнес, увидев это, Мальвин. — Ты уверен? А если тебе придется остановиться?..

Я хорошо знал, о чем он… Если я остановлюсь, я замерзну. Холод-то собачий! А может, и такой, что мне его не пережить. Но я и не думал останавливаться.

— Я не остановлюсь, — сказал я. — Пока не добегу.

Он глянул на меня. Потом кивнул:

— Счастья и удачи тебе, Сопливый щенок!

Две песчаные колеи с полоской травы посредине. Такая была дорога. Она прорезала заросли вереска на холмах, что частично напоминали мне те места, где я бегал дома. Кусты вереска и увядшая трава — мокрая и по-зимнему желтая. Солнце уже низко стояло на небе, и певчих птиц не было слышно. В ушах у меня отдавались только мои шаги и дыхание.

Поначалу от этого стало легче. Наконец-то бежать, наконец-то не думать ни о чем другом, кроме как следить за дорогой. Мои ступни мягко шлепали по песчаной колее, мое дыхание установилось, оно не было совсем спокойным, но все-таки… На самом деле во всем царило чудное спокойствие из-за того, что настало какое-то однообразие. Топ-топ-топ! Одна за другой, вдох-выдох… это нетрудно.

Поначалу, во всяком случае.

Солнце село. Дорога по-прежнему тянулась среди холмов — вдох-выдох… И по-прежнему никаких домов не видать. Сколько еще бежать? «Три дня пути», — сказал Портовый Местер, но Мальвин и я прошли большую часть пути, — так сколько еще осталось?

Вдох-выдох. Теперь стало труднее. В боку кололо, а ноги начали болеть. Наверное, уже близко. А может, и нет?

Вверх по склону холма… Ноги чуть ли не кричали, взывая ко мне, но я не желал прислушиваться. Я не мог уже идти и не мог остановиться. Дальше!.. Вдох-выдох! Одна нога за другой!

Небо потемнело. Солнце, пылающее, алое, висело совсем низко, рядом с холмами. Ветер выметал вересковую пустошь, холодя дыханием мое вспотевшее тело. И полил дождь. Тяжелые холодные капли дождя бились о песок и так сильно молотили мои плечи, что казалось, их колют иглой.

Я думал о Мальвине — нашел ли он какое-нибудь прибежище, чтобы заползти туда? — и о Розе, о Каллане и о других. Я хотел бы ускорить свой бег, но не мог. Мои ноги были такие тяжелые и в то же время огнем горели, а теперь еще — боли в животе и в груди. Ну, если это селение не вынырнет из-за поворота…

Дождь и пот стекали по шее. Рубашка прилипала к телу, будто второй слой кожи.

«Еще немного, и у меня не останется сил».

Казалось, что какой-то голос громко произносил эти слова, но то была лишь мысль, мысль в моем собственном мозгу.

— Ты должен! — прерывисто выдохнул я меж двух вдохов.

— Не могу.

— Должен!

Будто перебранка с маленьким угрюмым малышом, который устал.

— Не хочу!

— Но ты должен. Одна нога за другой. Ну еще чуть-чуть!

Я снова почувствовал запах моря. Селение Арлайн должно было появиться. Неужто я вот-вот буду там?

И тут я вдруг увидел в сумерках свет. Дорожная колея нырнула в низину, и свет исчез из виду, да так надолго, что я начал было сомневаться, но вот… Чудо, он снова возник, будто маленькая звездочка, в самом конце дороги.

Я не отрывал глаз от света, да так, что уже не видел, куда ставлю ноги. Глупо. Меня угораздило пошатнуться, споткнувшись о травянистую полосу посреди дороги, и я упал. Но не потому, что я так сильно ударился. Какой-то миг я даже не в силах был вдохнуть. Я лежал там под дождем, меж тем как капли барабанили по моей спине и по моим несчастным ногам, и я запросто мог так и остаться лежать. Несмотря на ливень. Трудно было подняться.

— Теперь иди. Вставай!

— Не хочу!

— Ты должен!

— Больше не могу…

…Окровавленное лицо Каллана. Я поднялся.

Уже совсем стемнело, когда я добрался до первых домов, и, когда хотел остановиться, вместо этого пошатнулся и рухнул на холодную, мокрую каменную стену, да так и сел около нее.

— Поднимайся! Поднимайся снова!

Однако ноги мои не хотели, а в легких не хватало воздуха, чтобы крикнуть. Мне пришлось подползти на четвереньках к двери и постучать в эту дверь ладонью.

— Отворите!

Ничего не произошло. Никакого ответа. Не могли же они, черт побери, уже лечь спать? Я постучал в дверь вновь. Откройте же!

— Отворите, черт возьми!

Наконец в доме послышался грохот, дверь открылась, и испуганный ребенок выглянул оттуда.

— Отца нет дома, — сказал девочка. — Уходи, откуда пришел!

«Надо постараться не испугать ее еще больше», — подумал я. Вид у нее и так был уже сильно испуганный, и не помогало даже то, что я сидел на земле, вместо того чтобы встать, как обычно делают взрослые.

— Найди своего отца! — сказал я как можно спокойнее, хотя с трудом переводил дух. — Скажи ему, что один корабль потерпел крушение в Троллевом заливе и там есть раненые. Им нужна помощь, и как можно скорее.

Но девочка, словно окаменев, только смотрела, но уже не на меня, а через мое плечо.

— Кто ранен? — спросил кто-то за моей спиной.

Мне стало сразу легче оттого, что я услышал разумный голос взрослого человека.

— Каллан! — ответил я. — Каллан Кенси. Коли речь пойдет об оплате, Кенси-клан возьмет это на себя.

— Кенси, говоришь? Да, но ведь надо поглядеть, найдется ли у нас время… А кто ты?

— Давин Тонерре!

Я сделал последнюю попытку подняться на ноги, но ничего не вышло. Мои ноги попросту не желали больше служить. Но мне удалось повернуться так, что я смог увидеть своего спасителя.

И только тогда я обнаружил, что на нем мундир драконария Дракана.

Дина

Бесплатный пассажир

Нико был первым, кто увидел меня.

Корабль «Морской Волк», снявшись с якоря, пустился в путь на полных парусах, и у команды было немало дел с канатами, тросами и многим другим в этом же роде. Я нашла себе убежище за бочкой с водой. Мне больше не требовалось играть на отцовской флейте, чтоб меня не обнаружили, достаточно было тихонько сидеть и не путаться под ногами. И только иногда несколько раз подуть, когда кого-нибудь угораздит глянуть в мою сторону.

Это было так просто! Куда как просто! Как могло все так легко пройти для меня? До встречи с Сецуаном я даже не знала, что есть на свете Дар Змеи. Я никогда не училась пользоваться им, если не считать недолгого странствия из Сагислока в Сагис-Крепость. То было единственное время, которое я по-настоящему провела вместе с отцом, а тогда всего охотней желала бы избавиться от него. Ныне я знала все до конца. У меня был Дар Змеи, я могла заставить глаза и уши других людей верить вранью. Вранью или сну. Или, может, тому и другому. Но я не могла лгать самой себе. И в конце концов, как выяснилось, не могла соврать Нико.

Я по-настоящему не знаю, как это произошло. Я мерзла, я задыхалась, мне было худо, и я была жутко несчастна из-за того, что бросила Давина и Розу там, на берегу, с Калланом, не зная, окажут ли им вовремя помощь. Но я тоже устала, а последние сутки не очень много спала. Я, может, лишь на какой-то миг вздремнула. Во всяком случае, внезапно возле моего убежища возник Нико, не спускавший с меня глаз.

— Дина!

Взгляд у него был такой, будто он сомневался, не привидение ли я. Я быстро подняла флейту, но все же не успела. Нико протянул руку к блестящему черному мундштуку и остановил меня. Я знала, что он узнал эту флейту. Ведь он видел, как Сецуан играл на ней, он видел, как его игра отворила ворота в Сагис-Крепость и выпустила на свободу ее узников.

А теперь он увидел меня с этой флейтой.

Он не спросил, как я прошла на борт. Думаю, он знал это. Думаю, он понял это в тот самый миг, когда увидел флейту моего отца.

— Почему? — только и спросил он.

— Потому… потому что я не хочу, чтоб тебя убили, — ответила я.

— Теперь ты в силах справиться и с этим? — спросил он.

— Раз я поплыву вместе с тобой, ты будешь осторожней, — упрямо заявила я.

Он на миг закрыл глаза.

— Вы что, думали, что никогда не позволите мне уйти? — спросил он. — Ты и твоя матушка. И твой твердолобый старший братец. Тебе ясно, как холодна была вода? Он мог утонуть. Всякий сколько-нибудь разумный человек сдался бы. Но нет, нет! Семейство Тонерре крепко вцепляется в меня.

Его глаза были испещрены красными прожилками, и от него несло пивом. Ясное дело, с мужчинами это бывает, да и со многими женщинами тоже. Если нельзя быть уверенным, что вода свежа и чиста, пиво — замечательное средство утолить жажду. Но с Нико… С Нико это был недобрый знак. По-настоящему он пиво терпеть не мог. Но уж если ему начать, то выпивал он куда больше, чем надо. Пива или вина, а то и чего покрепче.

Я ничего не сказала. Он выглядел уже… и вправду не знаю как. Будто у него где-то болело, но он не хотел это показывать. И вместе с тем… Когда я первый раз увидела его, мне дали знать, что он наверняка убил троих — старика, женщину и ребенка. Только моя мама верила, что он этого не делал. Все-таки я его не боялась. Ну, так, по-настоящему. Но теперь… С ним что-то произошло. А этот новый Нико… Его я могла бы хорошенько испугаться.

— Дай мне твою флейту, — сказал он.

— Зачем?

— Ты прокралась тайком на борт чужого корабля без разрешения. Таких, как ты, кличут «заяц», «слепой пассажир». И первое, что делают с такими людьми, Дина… их разоружают.

— Но это ведь всего-навсего флейта.

— Дина, мы оба знаем, что эта флейта — оружие. Во всяком случае в руках того, кто умеет пользоваться ею. А ты явно делаешь это.

Я едва разжала пальцы.

Казалось, пальцы не желали выпускать свою добычу.

— Вставай!

Я неуверенно глянула на Нико:

— Что ты собираешься делать?

— То, что делают с зайцами, — ответил он.

— А что это?

— Запирают их в надежном месте и приглядывают, чтоб они не натворили бед. Вот так!

Он схватил меня, не причиняя боли, но вырваться я не могла. А флейту он держал так, будто она и вправду была оружием, которое может колоть или резать. Осторожно, почтительно. Теперь у меня не оставалось надежды вернуть себе эту флейту.

Ворона недовольно разглядывал меня, нахмурив брови:

— Что за тролленка ты поймал?

— Дина Тонерре, — коротко ответил Нико. — Сестра Давина.

— Да, я это вижу. Но какого черта она здесь делает? Разве ее не было на берегу Троллева залива вместе с другими?

Я заметила, что Нико колеблется.

— Открыто — нет! — так ответил он, ни словом не упоминая моего отца и этой истории с Даром Змеи.

Ворона пристально смотрел на меня. Его взгляд был тверд, словно каменный уголь.

— Как ты попала на борт? — спросил он.

Если бы я могла заставить его думать о чем-то другом. Если бы он захотел хоть на миг отвести свой взгляд в сторону… Но флейта была у Нико, а он не выпускал мою руку из своей.

Я просто стояла, не произнося ни слова, потому что мне не приходило на ум ни одного объяснения, которое не звучало бы как вранье либо колдовство или же как то и другое вместе.

— Ну? Я слушаю!

— Я… я попросту взобралась по веревочному трапу.

— По веревочному трапу? Да его там нет! — Он кинул быстрый взгляд на борт корабля.

И там она по-прежнему висела, эта веревочная лесенка, которой они пользовались, когда сами взбирались на борт.

— Энок! — крикнул Ворона. — Что это значит?

Один из корабельщиков быстро отставил в сторону кружку с водой и подошел узнать, о чем это говорит Ворона. Энок не спускал глаз с веревочной лесенки, что колыхалась туда-сюда, сопровождая движения корабля и окуная свой нижний конец в воду всякий раз, когда «Морской Волк» кренился набок.

— Сожалею, Местер! — пробормотал он. — Ведь я, должно быть, забыл ее.

Рука Вороны развернулась с быстротой молнии и со страшной силой ударила Энока по затылку так, что раздался хлопок.

— Ах, забыл! Так ты и дома оставляешь дверь открытой, чтоб всякий мог заглянуть к тебе? Погляди-ка, что мы заполучили из-за твоей забывчивости! — Он указал на меня острым, обвиняющим указательным пальцем.

Казалось, будто корабельщик только теперь заметил меня.

— Так это же девочка! — сказал он.

— Да, это и вправду девочка! Не успели мы избавиться от братца, как уж сестрица тут как тут! Убери лестницу, пока все остальное семейство не выстроилось на палубе!

— Да, Местер! — произнес Энок и немедля стал тянуть мокрую веревочную лесенку через борт.

Вид у него был чуточку растерянный, и я это хорошо понимала. Я капельку поторопилась, жалеючи саму себя и жалеючи его. А не то я бы, пожалуй, ощутила укол дурной совести — ведь не используй я флейту отца, когда хотела прошмыгнуть тайком на борт корабля, он бы никогда «не забыл» про эту лесенку. И не заработал бы затрещину от Вороны. Однако меня одолевали собственные огорчения. Палуба неприятно колыхалась под моими ногами. Да и Ворона смотрел на меня с таким лицом, словно взвешивал, не будет ли проще бросить меня за борт.

— Что тебе здесь нужно? — спросил он.

Я не была уверена, что смогу объяснить ему… Пожав плечами, я не спускала глаз с досок палубы.

— Мне очень хотелось плыть вместе с вами, — пробормотала я.

— Тебе очень хотелось плыть вместе с нами, — повторил недоверчиво Ворона. — Какого дьявола… Ты думаешь, что это прогулка? Морское путешествие?

Я не произнесла ни слова в ответ.

— Стоит она чего-нибудь? — спросил Ворона, глядя на Нико.

— Что ты имеешь в виду? — сказал Нико.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Годится она на что-нибудь? Или, может быть, ее можно продать кому-нибудь?

На миг лицо Нико оцепенело.

— Мы не торгуем людьми! — как-то невыразительно ответил он. — Так далеко еще дело не зашло. — А потом добавил, сурово искривив рот: — Во всяком случае людьми, которые сами об этом не просили.

— А теперь слушай! — сказал Ворона. — Я только что швырнул по твоей милости фрахт стоимостью почти семьдесят марок серебра за борт. Так что от небольшого выкупа за эту девчонку я бы не отказался. Придется ли это его высокородию по вкусу?

Нико стоял тихо и смирно. Я заметила, что в нем пылает гнев, заставивший его напрячься, как пружина. Но он не дал воли своему гневу.

— Да, — медленно ответил он. — Она чего-нибудь да стоит. На самом деле немало! Так много, что, если ты попытаешься сотворить что-либо в этом духе, наш уговор мгновенно прекратится. Попытайся высчитать, во что тебе это обойдется.

Ворона прищурился:

— Вот как! Ну раз тебе так хочется…

— Да, это так!

— Ведь вы, молодой господин, должны мне значительную сумму. Весьма значительную!

— Ты получишь свои деньги.

Ворона медленно кивнул.

— Верь мне. Я так решил. Так и будет.

Я беспокойно переводила взгляд с одного на другого. Вся эта болтовня о деньгах! Ворона был наверняка тем человеком, который дорого берет за свои услуги. А у Нико денег нет. Что он станет делать, коли Ворона потребует плату?..

Нико пожал плечами так, словно сказанное не имело ни малейшего значения.

— Так и будет, — произнес он, коротко кивнув. — Таков был уговор, да. Но до поры до времени…

— Да, да! Раз девчонка так много значит для тебя. Но забирай ее вниз, под палубу, и позаботься о том, чтоб она не натворила бед…

— Кармиан может присмотреть за ней. Она не из таких, ее не проведешь.

Ворона неожиданно рассмеялся коротким смешком:

— Нет. А кто такая, в конце концов, Кармиан?

Кармиан

Дверной проем закрывала лишь занавеска. Хотя и не настоящая дверь, но Нико учтиво постучал вместо двери в стену.

— Кармиан?

Прошло некоторое время, прежде чем послышался ответ:

— Что тебе?

— Поговорить с тобой!

— Ладно! Мы что, снова разговариваем друг с другом?

— Кармиан, у меня нет времени на эту ерунду. Тебе нужно кое-что сделать для меня.

Занавеску рванули в сторону. В проеме двери стояла женщина, которая… Первое, на что падал взгляд, были волосы. Медно-золотистые, будто осенняя листва в самую прекрасную ее пору, и длинные, и волнистые, будто… Я никогда не видела русалку, однако же знаю теперь, что у них волосы точь-в-точь как у Кармиан. Затем я обратила внимание на ее мужские штаны.

Не потому, что я никогда прежде не видела женщину в мужских штанах. Иногда, когда им приходилось пускаться в дальний путь верхом либо тяжко трудиться, женщины Высокогорья могли, ясное дело, влезть в грубые полотняные штаны, что вечно были чуточку велики и поддерживались шнурком или поясом.

Штаны Кармиан — сразу видно — были сшиты по ее мерке и ничуть не велики ей. Они плотно облёгали ее статные ноги и бедра и завершались каким-то шнурованным лифом прямо под грудью. А грудь ее можно было немного видеть, ведь Кармиан не очень плотно застегнула рубашку.

Скрестив руки, она прислонилась к дверному косяку.

— Что могу я сделать для уважаемого господина? — спросила она, но по звукам ее голоса ясно было, что она ни капельки его не уважает. Она гневалась на него. Гневалась так, что ее серо-зеленые глаза сузились.

Нико взглянул на нее. Он не мог не заметить, как она зла, но сделал вид, словно все происходит как надо.

— Это Дина. Она явно решила начать свой новый жизненный путь зайцем. Тебе придется делить с ней каюту. И мне очень хочется, чтобы ты присматривала за ней. Держи ее здесь. Ворона не желает, чтоб она путалась под ногами.

Кармиан кинула на меня точь-в-точь такой же прищуренный взгляд, каким смотрела на Нико.

— Ага, значит, мне теперь быть еще и в няньках?

И вновь в голосе ее прозвучала едкая кислинка, и вновь Нико сделал вид, будто все в порядке.

— Спасибо! — только и произнес он. — Ведь это только на день или на два. — Он обратился ко мне: — Делай все, что скажет Кармиан, Дина! Останься с ней. Я не желаю видеть тебя на палубе. Понятно?

Нет! Не очень-то много я поняла. Кто были те люди, с которыми Нико вдруг так крепко подружился?

Ворона и корабельщики, которые ранили Каллана, да так, что я не знала, выживет ли он. А теперь эта… эта Кармиан! Она стояла там в штанах — они не были мужскими, — со своими русалочьими волосами и грудью… ясное дело, чтобы Нико посмотрел на нее, хотя она на него и злилась.

Я глядела прямо на Нико.

— Что ты станешь делать, если Каллан помрет? — спросила я.

И я увидела, что задела его жестоко, точно и уверенно, словно всадив в него нож, хотя у меня не было ни голоса, ни взгляда Пробуждающей Совесть.

Но ведь Нико редко давал сдачи. Даже теперь, когда он, стоя там, казался чужим и несчастным одновременно. А пахло от него так, будто он выпил лишнего куда больше обычного. Он даже не ответил. Он глядел только на Кармиан, а не на меня.

— Позаботься о ней! — сказал он. — Держи ее внизу, даже если тебе придется привязать ее, как собачонку. Я не желаю, чтобы с ней что-либо стряслось.

Он толкнул меня в спину, так что я оказалась куда ближе к Кармиан, чем мне хотелось бы. А потом ушел, унося флейту моего отца.

Кармиан смотрела на меня; во взгляде ее смешались раздражение и любопытство.

— Дина! — вымолвила она. — Сестра Давина, как я понимаю! А что ты за птица? Почему он столь заботлив с тобой?

Внезапно я почувствовала себя такой измученной, что не в силах была удержаться на ногах. Боковая качка душила меня. Если я сию же минуту хоть капельку не посплю, не посплю по-настоящему, боюсь, меня вырвет.

— Не знаю, — ответила я. — Есть ли тут какое-нибудь местечко, где бы мне прилечь?

Весь тот день я пролежала в закутке у Кармиан, но мне было так худо, что спать я не могла. Кармиан холодно, оценивающе разглядывала меня и принесла ведро, которое поставила рядом с койкой. Она не ошиблась. Совсем скоро оно мне пригодилось.

— Будем надеяться, что ты мучаешься не даром, — вымолвила она, когда меня вырвало в третий раз.

— О чем ты? — устало пробормотала я.

— О том, что ты рассчитываешь получить от всего этого.

— Я ничего не рассчитываю получить от этого.

Во всяком случае, ничего такого, о чем она наверняка думала. Если Нико останется в живых и будет хоть сколько-нибудь самим собой, когда мы справимся со всем этим, то, значит, я добилась того, что желала. Но как раз сегодня это казалось недостижимым.

Она снова глянула на меня так, словно прикидывала, будет ли ей от меня польза.

— Ведь должна же быть причина того, что ты цепляешься за него, как плющ, — сказала она. — Всему есть какая-нибудь причина.

— А если человек тебе просто по душе? Разве это не считается? — спросила я.

— Это бывает редко, — отвечала она. — Да и недолго.

«Вообще-то, — подумала я, — она не слишком красива». Хоть и не уродлива, далеко не уродлива, только вот черты лица чуточку резки, да и нос чуточку длинен. Но при первом знакомстве на это вообще не обращаешь внимание из-за ее волос и груди и… и ее умения заставить тебя поверить, будто она красавица, хотя она вовсе не красавица. Само по себе это было почти колдовством.

— Ладно, — сказала я. — Но в таком случае у меня нет причины, которую ты сможешь понять.

Она прищурила глаза.

— Убери подальше когти, сокровище мое, — ответила она. — Я ничего не имею против быстрой кошачьей драки, но, пожалуй, тебе это по душе не придется.

— Я здесь не для того, чтобы с кем-то драться, — сказала я.

— Умная девочка! — только и вымолвила она.

Несколько быстрых рывков — и она плотнее зашнуровала рубашку, так что ее грудь уже не так бросалась в глаза. Затем, высунув голову в дверной проем, крикнула на палубу:

— Мате!

Вскоре в дверях уже стоял корабельщик, юноша со светлыми волосами и бородкой и любопытным взглядом голубых глаз. И хотя она застегнула рубашку, большого сомнения в том, куда он смотрел, не было.

— Забери ведро! — велела она. — Вылей его и сполосни. Здесь воняет от детской рвоты.

— Будет сделано! — ответил он, широко улыбнувшись ей. У него не хватало кусочка одного из передних зубов.

Кармиан не улыбнулась ему в ответ. Все же он, не пререкаясь, взял ведро, исчез и вскоре вернулся обратно с чистым ведром.

— Пожалуйста! — сказал он и вдобавок подобострастно поклонился.

— Спасибо! — ответила она. И так как он не выказал желания уйти, добавила: — Это все, Мате!

Он ушел чуточку разочарованный. Воздух в маленьком закутке стал лучше. Да и ход корабля будто стал спокойнее. Я закрыла на миг глаза. И заснула.

Когда я проснулась, день подошел к концу. Крохотный кусочек неба, что я могла видеть, был золотисто-желтым и светло-алым в лучах заходящего солнца. А волосы Кармиан так пылали в красноватом свете, что казалось, будто в них горит огонь.

Что она делала?

Она стояла ко мне спиной, на одной ноге, легко опершись одной рукой о косяк двери, чтобы не упасть. Другая нога была вытянута вперед, насколько позволяло узкое пространство закутка. Она медленно сгибала ногу, на которой стояла, сгибала до тех пор, пока не присела на одну ногу, а потом столь же медленно поднялась. Это выглядело ужасно напряженным, а ее затылок и шея блестели от пота. Повторив все движения несколько раз, она поменяла ноги. А потом легла на живот и стала сгибать руки, так же как несколько раз это делал Давин.

А потом… Я-то никогда не видела, чтобы этим занималась женщина. Ведь она упражнялась! Давин делал это потому, что ужасно хотел быть сильным и ловко владеть мечом. Зачем же это делала Кармиан? Пожалуй, она не бегала по всей округе с мечом в руках. А может, и бегала? Во всяком случае, она была не такой, как другие женщины, коих я знавала.

— Куда мы плывем? — спросила я.

Она слегка вздрогнула. Пожалуй, она забыла, что я тут.

— В Дунарк! — ответила Кармиан.

Это я и ждала услышать. Но все-таки что-то дрогнуло у меня в животе. Потому что если и было какое-то место в мире опасное для Нико и меня, то это был Дунарк.

— А что нам там надо?

Ее серо-зеленые глаза блеснули, и она смахнула влажную прядь волос со щеки.

— А как по-твоему?

— Это опасно для Нико!

— Не говори так, дружок! Подумать только, по-моему, он ведать об этом не ведает. Лучше тебе рассказать ему об этом.

Да, она-то могла ухмыляться сколько влезет. Ведь это не она лежала с ледяным клубком в животе при одной мысли о Дунарке… Ей-то было наплевать. Если у нее и был ледяной клубок, то только там, где положено быть сердцу.

— Когда… — Клубок встал у меня в горле, и мне пришлось задать вопрос снова: — Когда мы прибываем?

— Завтра. Надеюсь, в полдень!

Завтра.

Мое сердце подпрыгнуло. Уже завтра. А я валялась здесь и проспала большую часть дня, когда мне вместо этого надо было…

— Где Нико?

Поборов себя, я села, свесив ноги с края койки.

— Где-то наверху, на палубе, — ответила она. — Но почему ты думаешь, что тебе нужно туда подняться?

— Мне надо потолковать с ним.

— Нет, не надо. Тебе следует остаться здесь, вот что тебе надо.

— Да, но…

— Ты сама слышала, что он сказал, сокровище мое! Так вот, я привяжу тебя, как собачонку.

Я и вправду ничего не могла поделать. Она, ясное дело, была куда сильнее меня, а при всем том драка меж нами заставила бы прибежать корабельщиков Вороны. И даже попытайся я… я не смогла бы заставить ее не видеть меня. Не смогла бы без флейты — а флейту забрал Нико. Чтобы разоружить меня, как он сказал. И это, похоже, удалось, во всяком случае с Кармиан, которую не так-то легко одурачить. Она была глуха и ко всем остальным моим мольбам. Я сказала, что думаю, будто меня снова вырвет, если я не глотну свежего воздуха, а она ответила, что это досадно, но что мы ведь с этим уже прежде справились. Я сказала, что мне надо по-маленькому, и она разрешила мне сделать это в ведро. Нет, Нико был прав: ее нелегко обвести вокруг пальца.

В конце концов он сам спустился вниз. Я лежала и, по мере того как смеркалось, боролась со сном, потому что сон украдет у меня время; когда я проснулась бы вновь, мы, может статься, увидели бы Дунарк. И время было бы упущено.

По другую сторону занавески раздался тихий стук.

— Кармиан?

— Да?

— Можно войти?

— Если тебе так уж непременно хочется!

На этот раз она не поправила рубашку ни в одну, ни в другую сторону. Она лишь выпрямилась и отбросила русалочьи волосы назад, так что они, спустившись вниз по ее спине, напоминали., нет, не водопад, скорее, огненный поток.

— Она спит? — тихо спросил он.

— Нет, — ответила я. — Она не спит.

Он поглядел на меня. Свет от одинокой масляной лампы, неровно падая на его лицо, заставлял Нико выглядеть куда старше, чем он был на самом деле. Почти старик…

— Было бы лучше, если бы ты спала, — тихо сказал он.

— Да, но я не могу. Неужто так удивительно? Завтра — слышал? — мы будем в Дунарке.

Он кивнул:

— Да, таков план!

— План! Нико… У тебя вообще есть какой-то план? План… заставить первого встречного драконария убить тебя?

— Дина! Я ведь не идиот!

Нет! Идиотом он не был. Но он не был и самим собой…

— Кармиан! — вымолвил он. — Я хотел бы поговорить с тобой.

— Говори!

Он покачал головой:

— Не здесь. Поднимайся со мной на палубу. Дина, ты останешься здесь. Понятно?

— Нико, мне нужно…

— Нет! Ты останешься здесь. Обещай мне это!

Он задержал мой взгляд гораздо дольше обычного. Нико так никогда и не смог до конца забыть, то у меня когда-то были глаза Пробуждающей Совесть и порой этот дар возвращался в самые неожиданные моменты. Может, в этом ничего особого не было. Человек, которого долго и основательно допрашивала Пробуждающая Совесть, как однажды моя мать допрашивала Нико… этого так скоро не забудешь.

— Обещай мне это, — повторил он.

Я кивнула:

— Я останусь здесь.

Кармиан стояла, скрестив руки, и наблюдала за нами.

— Ты уверен, что нам не стоит связать ее безопасности ради? — спросила она, и я не поняла, шутила она или нет. Ей же совсем не нравилось караулить меня день напролет. Уж это я хорошо знала.

— Когда Дина дает слово, она держит его. Разве это не так?

— Хорошо, я сдержу слово.

И я вправду его сдержала. Во всяком случае в те пять минут, которые потребовались Нико и Кармиан, чтобы подняться на палубу и начисто забыть обо мне.

Это было не потому, что мне было так легко… ну… посулить… Я ведь знала: слово я не сдержу. С матерью, такой как моя, ты ведь будто воспитан для чего-то другого… Но я говорила самой себе, что это ради самого Нико и просто необходимо. Я знала, что отец мой не колебался бы ни одной секунды.

Они стояли у борта, может, в десяти — двенадцати шагах от открытого люка. Наверху было еще чуточку светло. Там, где сливались море и небо, по-прежнему светился золотистый край солнечного заката. Они беседовали меж собой, или вернее, больше что-то говорил Нико, а Кармиан слушала. Но если мне нужно услышать, что там говорят, стоит подойти поближе.

С флейтой было бы куда легче. Но даже без нее…

«Гляди на волны, — думала я. — Смотри на чайку, что ныряет так круто вниз над гладью темных вод…»

Если кому-то скажут: «Не гляди на меня», то он, само собой, смотрит на этого человека. Отец учил меня, что от такого нечего прятаться. Нельзя заставить людей не глядеть на тебя. Но люди устроены так, что могут видеть только что-нибудь одно зараз, да и то не как следует. Если Кармиан и Нико смотрели на что-либо одно, они не смогут увидеть меня. Так просто, собственно говоря. Флейта действовала на людей, потому что привлекала их внимание, а они сами этого не замечали. Флейта заполняла их голову мыслями и снами, а глаза их не видели то, что хотел скрыть чернокнижник.

Но у меня не было флейты. А может, все-таки…

«Глядите на закат солнца! Глядите на отсветы, что пляшут на воде! Гляди на волосы Кармиан, что пляшут на ветру! На меня не глядите!»

И этого они не делали. Я встала на четвереньки, подползла чуточку ближе.

— Это важно, — сказал Нико. — Когда я завтра сойду на берег, она останется здесь. И независимо от того, как пойдут дела, ее следует отправить домой, в Высокогорье.

— И кто, по-твоему, должен этим заняться? С ней не так-то легко управиться. Она вбила себе в голову: ей, мол, нужно следить за тобой, или что-то в этом роде, а она упряма, все равно что сатана!

— Я знаю. Но, Кармиан, в прежние дни, в те старые времена… В тот раз, когда ты и Пролаза держали ваше мелкое заведение…

— Нико, ты обещал, что ты не…

— Да! И я никому об этом не скажу.

— Эти богатые старые дураки, скареды, которые хорошенько не знали, на что им тратить свои деньги. Они что, по миру пошли из-за того, что мы немного облегчали их кошельки? Их по-княжески обихаживали за те монеты, могу тебе рассказать…

— Разумеется! Но не в этом…

— А его повесили, Нико! Ты знал об этом? А он никогда даже мухи не обидел, он не угрожал людям и не нападал на них. И все-таки они его повесили. И это справедливо?

— Нет! Нет, это несправедливо!

— Может, ты думаешь, что теперь мне нужно лечь с ними? Да, молодой господин, там, откуда я родом, не так уж много других способов для молодой девушки заработать на пропитание.

— Кармиан, я ведь говорил, я никому об этом не рассказываю. Но вот что я хочу знать: что вы делали, чтоб они не просыпались до времени?

— Маковый сок в вине…

— О… Это не опасно?

— Никто никогда не жаловался. На это, во всяком случае.

— У тебя не осталось ничего такого?

Короткое молчание…

— Возможно, — ответила она выжидающе и настороженно.

— Хорошо! Немного макового сока в стакан питьевой воды Дине, может, и немного вина туда же. А когда она проснется, все уже будет позади. Так или иначе. Разве нельзя так поступить?

Кармиан долго стояла молча. Я не могла отчетливо видеть ее лицо, но плечи ее, казалось, были напряжены.

— Почему ты так печешься о ней? — в конце концов спросила она. — Дина прибегает, тайком проникает на борт — а как она вела себя… и все это твоя вина, что она вообще влезла в это…

— Я только не хочу, чтоб она помешала.

— Прекрати, Нико! Я тебя знаю. Здесь замешано куда больше, чем ты говоришь. Корабельщики злятся, что она здесь. Энок клялся, что она троллево отродье, а не то ей не проникнуть на борт, так чтобы он этого не заметил. Однако Мате сказал, что ты чуть ли не вырвал волосы у Вороны только потому, что он лишь заикнулся о выкупе. Она что, твоя сводная сестра или кто-то в этом роде?

— Разумеется, нет. Я лишь в долгу перед ее семьей… в довольно большом… Я обязан им жизнью, руками и ногами, жалкими остатками своей чести… И это только первое, что приходит в голову.

Она фыркнула:

— Чести… На честь нужны средства. И не тебе бы бить в родовой щит и вопить о чести.

— Честь имеет много обличий, — ответил Нико. — Самоуважение, например. И полагаю, даже самый жалкий попрошайка в Грязном городе может обладать собственным понятием о чести. Я знаю, у тебя есть своя… Иначе я бы не послал тебе то самое письмо. Иначе я бы не стоял здесь сейчас и не передавал бы свою жизнь в твои руки.

«Этого не хватало! — подумала я. — Брось это! Не полагайся больно на нее. Недолго проживет тот, кто полагается на такую Кармиан».

Она выпрямилась и резко отвернулась от него, словно у нее исчезло всякое желание смотреть ему в глаза.

— У тебя столько тонких чувств, — тихо сказала она. — Не все могут позволить себе такое…

— Кармиан…

— Нет. Не смей глядеть на меня такими глазами. Ты ведь так не думаешь. Девчонку там внизу ты хотел бы обернуть ватой, чтоб она, упаси нас от беды, ни капельки не ушиблась. А меня!.. Обо мне у тебя и мыслей таких нет.

— Ты взрослая девочка, Кармиан. Разве не так ты всегда себя называешь? Ты можешь позаботиться о себе гораздо лучше, чем большинство других людей. Но я не принуждаю тебя к чему-либо. Если ты охотней останешься здесь завтра…

— Нет. Я ведь не это говорю.

— Тогда что же?..

— Нико! Ты не прикоснулся ко мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо знаешь, что я имею в виду. Уже с самого Фарнеса… Ты ни одного-единственного раза не прикоснулся ко мне.

Нико немного помедлил. Потом, протянув руку, положил ее на плечо Кармиан.

Она, резко повернувшись к нему, яростно отбросила его руку со своего плеча.

— Не теперь! — сказала она. — Не так, будто я собачонка, которую тебе иногда надо погладить.

— Но…

— Раз ты сам не смог понять это, мне все равно. Но было время, когда ты прекрасно находил дорогу к моей постели. Неужто я так подурнела, что ты даже не желаешь прикоснуться ко мне?

Я закрыла глаза, больше всего желая заткнуть также и уши. Я не хотела это слышать. Я не хотела это знать. Положим, это не было неожиданностью, ведь я хорошо знала, что у Нико была не одна девушка, их было куда больше, когда он жил в Дунарке в младших княжьих сынках и был безнадежно влюблен в молодую жену своего брата. Я видела это в его глазах в ту ночь в осторожной дыре, где все началось, в ту ночь почти два года назад, когда впервые встретила его[13]. И Кармиан… Уже одного, как она зашнуровала рубашку, или, вернее, не зашнуровала ее… Нет, это не было сейчас неожиданностью. Я вообще не знала, почему это причинило сейчас такую боль. Два года назад это для меня ровно ничего не значило, ну, эти истории Нико с девушками.

— Ты не подурнела, — ответил он, и что-то в его голосе заставило меня открыть глаза снова. — Ты так же красива, как была всегда.

Он протянул руку, чтобы коснуться пряди ее золотистых волос. На этот раз она позволила ему сделать это.

— Ты сильный человек, — продолжал он. Если мир дает тебе пинка в то время, когда ты падаешь, ты только поднимаешься и возвращаешь удар. Эта сила — часть твоей красы. И потому я не обертываю тебя ватой. Тебе бы это пришлось не по вкусу.

— Что ты знаешь об этом, — ответила она, и в первый раз за все то время, что я познакомилась с ней, голос ее звучал не злобно.

Она положила свою руку на его и прижала ее к своей шее. С меня было довольно. Мне оставалось лишь предоставить Нико Кармиан и Вороне и их темным планам. Я заставила себя соскользнуть вниз по веревочной лесенке и снова нырнуть в закуток, прикрытый занавеской.

Масляная лампа почти выгорела, и в полутьме меня угораздило пнуть ногой ведро. Раздался оглушительный грохот, но, кроме меня, никто его не услышал. Я потерла берцовую кость, которую задел край железного ведра, а затем громко и отчетливо произнесла те десять мерзких бранных слов, какие знала. Это чуточку помогло, так что я повторила их еще раз.

Когда Кармиан спустилась вниз, я притворилась, будто сплю. Поверила ли она в это, я не знаю, но она во всяком случае оставила меня в покое. Она возилась в полумраке, подвесила еще одну койку, а затем погасила масляную лампу. Веревки и доски затрещали, когда она махнула наверх в койку, а потом настала тишина. Спала ли она? Это ничуть не удивило бы меня: Нико называл ее сильной, но, по мне, она была лишь холодной. Холодна, жестокосердна и лжива. И как раз эту женщину Нико выбрал, чтобы довериться ей? Выбрал из всех людей на свете. «Я отдал свою жизнь в твои руки», — сказал он. Я всматривалась в темноту. Уж если ему непременно должно было отдать свою жизнь в чьи-то руки, почему же тогда это не могли быть мои?

Дракана дома нет

Вплыть прямо в Дунарк было не так-то просто. Ближайшей гаванью, куда могло причалить судно с такой осадкой, как у «Морского Волка», был маленький портовый городок Дунбара, расположенный в самом дальнем конце Северного залива, совсем рядом с Дунаркским утесом. Однако городок Дунбара вырос за последние годы, а город Дунарк также словно бы вышел за свои пределы, так что там людей, живших у подножия скалы в месте под названием Нижний град и в Дунбаре, разделяла лишь узкая полоска топи, и, пожалуй, оставалось лишь вопросом времени, когда эти оба — город и городок — срастутся воедино.

В Дунбарской гавани стояло на якоре множество судов, куда больше, чем я успела бы сосчитать. А на набережной царила сутолока: бочки, ящики и корзины перетаскивали туда-сюда то потные матросы, то маленькие ослики, которые семенили, не спотыкаясь, взад-вперед по узеньким сходням с непомерным грузом на мохнатых спинах.

— Ну и ну, мое маленькое сокровище! Марш под палубу сейчас же!

Я обернулась. Там стояла Кармиан, которая вообще-то секунду назад сладко спала на койке.

Я краткий миг прикидывала, не лучше ли вскочить на борт и спрыгнуть в море. Но до берега было далеко, а вода была холодна. Давин, возможно, сделал бы это, но не я.

— Я хотела только увидеть город, — сказала я.

— Просто великолепно! Но если ты увидишь город, он тоже сможет увидеть тебя. Марш вниз быстро, а я принесу завтрак.

Завтрак! О да!

— Я не голодна.

— Как знаешь!

Значило ли это, что макового сока все-таки не будет? Нет, этому нельзя верить!

Кармиан взяла меня за руку.

— Я прекрасно дойду сама, — сказала я и вырвалась.

— Пожалуйста!

Я не хотела, чтоб она дотрагивалась до меня. Не хотела ощущать на себе ее руки. Вообще-то я от всей души желала, чтоб она и я находились далеко-далеко друг от друга, каждая, к примеру, на своем конце света, вместо того чтобы делить меж собой закуток, который был три шага в одну сторону и четыре в другую.

— Ты не принесешь завтрак? — спросила я.

Она посмотрела на меня испытующим взглядом:

— Я не думала, что ты голодна.

Мы поглядели друг на друга. «Были б у меня мои глаза Пробуждающей Совесть, она бы не была такой гордячкой, — подумала я. — Или была бы?»

— Вообще-то я есть не хочу, — сказала я под конец.

Быть может, она была так же, как Дракан, холодной-прехолодной и нечувствительной ко взгляду Пробуждающей Совесть. Но у него совести вовсе не было. А Нико очень правильно сказал, будто у нее свое понятие о чести. Но и это нельзя брать в расчет, когда речь идет о Кармиан. «Несмотря на все, были времена, когда ты прекрасно находил дорогу к моей постели», — сказала она.

Кончилось тем, что она все-таки принесла завтрак, после того как попросила Матса приглядеть за мной, пока ее не будет. Она не верила мне. Это ясно. Матса я, возможно, смогла бы одурачить, заставив глядеть в другую сторону, но что пользы от этого? Даже найди я таким образом Нико и доведись мне потолковать с ним, я была до конца уверена в том, что он не захочет меня слушать. Он принял план, в котором нашлось место для Кармиан, но не для меня.

Кармиан вернулась с двумя мисками каши и двумя чашками тодди. Я смотрела на чашку с дымящимся ало-золотистым питьем. «Это он и есть, — думала я. — Если она подмешала куда-то маковый сок, то это оно».

— Ешь! — сказала она. — Вполне возможно, что ты не голодна, однако у тебя маковой росинки во рту не было, а на корабле нет ни одного человека, у которого есть время либо охота заниматься хворыми детьми!

Я взвесила ее слова. Я была уверена, что каша безопасна. И Кармиан права: если я не ноем, а что-то случится у меня с животом — сил надолго не хватит.

Взяв ложку, я осторожно попробовала кашу. Она была как раз в меру посолена, но ничего необычного в ее вкусе не было.

Кармиан, крепко сжав губы, наблюдала за моей предосторожностью.

— Это та же каша, что мы все едим, — сказала она. — Но милостивая фрекен, может, привыкла к лучшей?

— Нет, — пробормотала я и взяла еще одну ложку. — Каша хороша.

Поначалу она ни слова не сказала о тодди. Но когда выяснилось, что я пить его не буду, она подняла брови.

— Ты что, вообще не любишь тодди?

Я пожала плечами:

— Я не очень-то привычна к вину.

— Ах да, — произнесла она. — Для вина ты еще годами не вышла. Оно вообще-то не для детей.

— Никакой я не ребенок!

— Вот как? Может, тебе больше хочется молока? Или кашку для грудничков?

Так легко ей меня на слово не поймать. Не так уж я глупа, чтобы пить ее тодди с маковым соком, чтобы доказать: я не грудничок. Не знай я, что туда подмешан маковый сок, я вполне могла поддаться ее подначке. Но не теперь.

Поэтому, когда мы чуть позже причалили к набережной в Дунбаре, у меня по-прежнему сна ни в одном глазу не было. А Нико был в ярости.

— Она не хочет пить тодди, — сказала Кармиан, с виду ничуть не задетая гневом Нико. — Что мне, по-твоему, делать: схватить Дину за нос и силой напоить ее?

— Ты обещала мне…

— Я обещала сделать, что могу. И не моя вина, что милостивая фрекен и хитра, и упряма.

Во взгляде, которым Нико смотрел на меня, смешались ярость и отчаяние. Его темно-синие глаза казались почти черными.

— Я не желаю впутывать тебя во все это… — сказал он. — Это не твое дело, я не желаю…

Такое редко случалось, что Нико не мог найти нужных слов. Но теперь он, стоя там, боролся с самим собою, как иногда делал это Давин. Будто слов, подходящих для того, что он хотел сказать, не было.

— Портовый Капитан может быть здесь с минуты на минуту, — сказала Кармиан, рассматривая Нико холодным взглядом. — Так что если ты не хочешь, чтоб тебя схватили здесь и сейчас без всякой пользы, тебе нужно подумать о том, чтобы спуститься вниз, в дыру, и решить, как нам поступить с милостивой фрекен.

Слова «милостивая фрекен» вовсе не были вежливостью с ее стороны, и мне хотелось сказать, чтоб Кармиан так меня не называла. Однако же, быть может, это было все-таки лучше, чем унизительное «маленькое сокровище» — прозвище, с которого она начала. И как раз теперь было бы разумней всего ей крепко держать язык за зубами.

Нико кинул на меня этот свой почти черный взгляд.

— Я возьму ее с собой, — сказал он. — Во всяком случае сейчас. Я возьму ее с собой вниз, в дыру.

— Если там хватит места.

— Его должно хватить.

Она пожала плечами:

— Ну, если тебе так хочется. Но смотри спускайся туда поскорее. У нас нет целого дня в запасе.

Дыра, о которой они говорили, была норой меж корпусом корабля и несколькими досками на дне грузового отсека, где обычно хранился балласт — камни, что там лежали, чтобы «Морской Волк» не опрокинулся, когда ветер наполнял паруса. Но Ворона убрал или перенес в другое место часть камней, так что там образовалось маленькое, узкое, напоминающее гробик пространство. Не думаю, что он обычно прятал там людей, но в дыре как раз хватало места и для меня, и для Нико, — но только до тех пор, пока мы не начинали слишком глубоко дышать или не пытались двигаться.

Он злился на меня, и было ужасно странно лежать так близко от человека, обуреваемого такой яростью. Я лежала на боку, прижав лицо к плечу Нико, так что ощущала краешек его рубашки у своей щеки. Он так злился, что не хотел обхватить меня рукой, хотя это было бы куда удобней для нас обоих. Не прикасаться ко мне вообще он не мог, но старался изо всех сил.

— Нико… по мне… тебе нельзя полагаться на Ворону, — сказала я.

— Я нисколько не полагаюсь на Ворону.

— Да, но почему тогда…

— Я полагаюсь на жадность Вороны к деньгам. Это — единственное.

— Да, но, Нико, ведь он может получить сто марок золотом, если выдаст тебя…

— Да!

— Я не понимаю…

— Дина! Не вмешивайся… Делай, что я говорю, и оставайся на корабле, пока кто-нибудь не переправит тебя морем в Фарнес. Слышишь?

Я ни слова не произнесла в ответ, так как не хотела давать никаких обещаний.

— Где флейта? — вместо этого спросила я.

— Она у Вороны.

— У Вороны? — Я взволновалась. — Ты отдал флейту моего отца Вороне?

— Это его корабль, — коротко ответил Нико. — А кому еще мне было отдать ее? Одному из его матросов?

От одной мысли о том, что один из них… что, к примеру, такой как Мате… что кто-то притронется к флейте хотя бы пальцем, быть может, попытается играть на ней… Их толстые пальцы на ее стройной шее, их губы… Нет, мне этого не выдержать… Во мне все кипело, да так, что я боялась впасть в такую же ярость, как Нико.

— Эта флейта… другой такой нет, — сказала я.

— Тогда тебе не следовало тащить ее с собой на борт, когда ты решила поиграть в бесплатного пассажира — в зайца.

Но без флейты мне вообще было бы не попасть на борт корабля, и он это хорошо знал.

В грузовом отсеке послышались шаги, и я тут же почувствовала, как Нико на миг затаил дыхание.

Он не посмел даже шикнуть на меня, да это и было ни к чему. Я совсем не хотела, чтобы меня обнаружили. Шаги. И куда больше одного человека. Четверо или, может, пятеро. И голоса.

— Черт побери, где груз? — спросил незнакомый голос.

— Мы продали большую часть в последней гавани.

— Вот как! А где?

— В Веревочном городе.

— В Лаклане? Но разве вы не заходили в Фарнес?

— Мы прознали, что лучше держаться подальше от Высокогорья.

— Разумный выбор. Коли ты правду говоришь. Потому как на тебя, Кадор, непохоже плыть с пустым грузовым отсеком, никак не похоже…

И тут я поняла, что Кадор — настоящее имя Вороны. Это было так, несмотря на то, что немногие называли его «Ворона» прямо в лицо.

— Разве это преступление?

— Нет! Только чудно! Халлан, Боска, осмотрите эту старую посудину до последнего шва и гляньте, нет ли у Кадора где ни на есть какого-нибудь груза. А меж тем Кадор, надеюсь, будет столь любезен, что сопроводит меня обратно в каюту Портового Капитана, дабы я мог обсудить с ним несколько новых правил.

Кадор не обрадовался этим словам; его выдал голос, когда он, несмотря на все, выдавил из себя почти вежливое «да»!

Все, что происходило, напомнило мне тот день, когда я лежала под кроватью в алькове Местера Маунуса[14] в Дунарк-Крепости, меж тем как Дракан со своими людьми обшаривали мастерскую, чтобы найти меня и Нико. Хотелось бы знать, думал ли об этом и сам Нико? Как я боялась! Боялась так, что едва могла перевести дух.

Боялась я и теперь. Но в тот раз я ничего не могла поделать, кроме как ждать, найдут меня или нет. Но теперь, возможно, могла бы… Само собой, я не видела тех людей наверху, а только слышала, как они хозяйничают повсюду, выстукивают стены и корпус корабля и тыкают во все щели. Они искали точь-в-точь такие же потаенные пространства, как то, в котором скрывались мы, и если продолжат поиски, я почти уверена: они найдут и нас. Сейчас у Вороны было две причины утаить то, что он швырнул груз через борт, чтобы войти в Троллев залив, потому как столь основательно Портовому Капитану из Дунбары никогда не приходилось приступать к делу без серьезных подозрений.

— Фу, черт побери! — внезапно выругался один из тех, кто искал.

— Чего там?

— Крыса! Крыса величиной с собаку!

Обычно я не боюсь крыс. Но как раз теперь я могла бы расцеловать ее.

— «Крысы мерзкие, — как можно настойчивее думала я. — Их здесь тьма-тьмущая! Где есть одна, там их много-премного. Поганые крысы, что сеют вокруг хвори. Коли тебя укусят, можешь помереть!..»

Нико беспокойно шевельнулся. Это вовсе не его я хотела заставить думать о крысах, но ведь я, можно сказать, лежала на Нико. Так что мысли мои могли подействовать и на него.

— Тут еще крыса!

— Тьфу! Ну и бедовый же парень! До чего же они громадные!

— Ух, Януса-Канатчика однажды укусила такая, — произнес страдальческим голосом один из людей. — Его рука вспухла, да так, что пальцы почернели. Он чуть не окочурился.

— Мерзкие твари!

— Да! Ты уже осмотрел свою сторону?

— Да, здесь ничего нет.

— Думаю, наш Местер делает это зря! Тут ничегошеньки нет. Ничего, кроме крыс!

Мы услышали топот их ног по трапу, ведущему на палубу, и в грузовом отсеке стало тихо, не считая обычного скрипа остова корабля и шороха, который производили крысы.

— Я крыс не боюсь, — внезапно произнес довольно громко Нико.

— Нико!..

— Это — ты! Разве нет? Это ты заставила нас думать о крысах!

Он сказал это так обвиняюще, что я страшно оскорбилась.

— Тебе, может, больше хотелось, чтоб тебя нашли? Тебе, быть может, больше хотелось, чтоб они выудили тебя из этой дыры и потащили отсюда в Дунарк?.. Так что твой дражайший сводный братец Дракан в конце концов смог бы отрубить тебе голову?

— Это была ты!

— Ну и что?

— Кончай с этим! — сказал он, и голос его задрожал. — Я хочу выбросить этих крыс из головы! Я хочу убрать мрак! И запах крови!

— Запах крови? Этого я не внушала.

И вдруг я поняла, что произошло. Это не об уютной мастерской Местера Маунуса Нико думал здесь во мраке. То была острожная дыра, где он сидел с руками, обагренными кровью его умерщвленной семьи, сидел целую ночь и целый день. И там тоже были крысы.

— Нико, успокойся!..

Он дрожал. Он с трудом переводил дух, словно вот-вот задохнется.

— Нико! Ведь ничего не происходит!

— Убери их! — произнес он, стиснув зубы. — Убери их сейчас же!

Но это было не так просто. Нельзя заставить кого-либо прекратить думать о чем-то, и чем больше пытаешься, тем хуже становится.

— Нико, подумай о чем-нибудь другом!

— Подумай о чем-нибудь другом? Это все, что ты можешь сказать?

— Да. Подумай о чем-нибудь прекрасном. О том, что тебе по душе. О своей лошади, Нико. О Высокогорье. О Местере Маунусе. — Но я заметила, что он по-прежнему дрожал, но куда сильнее, чем раньше, и я начала теряться. — Думай тогда о Кармиан, во имя мира. Коли это все, что тебе нужно!

Мои слова помогли. Его дыхание стало чуть легче, а страшная дрожь чуть унялась.

— Вы обе просто не можете терпеть друг друга, верно? — спросил он.

— Пожалуй, не можем.

— Стыдно!

— Почему?

— Да потому, что вы обе — нечто особое…

Над этим стоило немного поразмыслить. Я не была уверена, что мне хочется сравнения с Кармиан, но я знала: он желал добра. Несмотря на все, она была ему по душе. Однако же довольно… Я не хотела думать об этом, но ведь так все и было!.. Хватит того, что Нико никогда не был ее полюбовником. Или как там они это называли в прежнем мире Нико, где княжьи сыны могли позволить себе всего понемногу, но только не жениться на такой девице, как Кармиан.

— По-твоему, мы уже можем выползти отсюда? — спросила я.

— Нет! — ответил он.

— По-моему, они ушли.

— Да, однако мы вынуждены ждать, пока Кармиан придет и выпустит нас отсюда. Самим нам не выйти.

Ей пора было прийти. Одна моя нога затекла, и, даже если б я не страшилась ни крыс, ни мрака или меня не мучил кошмар, как Нико, я все равно желала бы побыстрее выбраться на белый свет, наверх, где можно шевелиться, не давя другого человека, и где можно переводить дух, не ловя ртом воздух, который только что выдохнул другой человек. Пусть даже этот другой человек Нико.

— Почему ты послал письмо ей? — спросила я.

— Нужно было что-то сделать. Я не мог сидеть и смотреть, пока другие люди умирали. Каждый день, Дина! Каждый день!

— Да, но почему Кармиан?

— Она знакома со множеством людей! Людей, которые могут и хотят вершить опасные дела за деньги.

— Такими, как Ворона? Это его ты имеешь в виду?

— Да. С такими, как Ворона.

— Однако же, Нико, ты сам знаешь множество людей! Людей, которые готовы на опасные дела безвозмездно, не получая за это деньги. Предводитель дружинников, и Вдова, и все их люди, а еще Местер Маунус, Давин. Ну и если начистоту — и я тоже. Мы все вместе сделали бы всё, о чем бы ты ни попросил нас, Нико, чтобы лишить Дракана власти.

— Я хорошо знаю это, — сказал он так, как если бы мог читать или слышать мои мысли. — Однако же все они — люди, жизнь которых я не желаю ставить на карту.

Я хорошо понимала, что ему куда легче рисковать жизнью Вороны. Ну а жизнью Кармиан?

— Ну а жизнью Кармиан? Ею ты можешь рискнуть?

Мой вопрос прозвучал более жестко, чем мне хотелось. Но ответ Нико удивил меня.

— Кармиан не такая, как другие женщины. Или, вернее, ради такого дела дает фору довольно многим мужчинам. Сама-то она полагает, будто берется за дело из-за денег. Но по мне, так Кармиан рождена для опасности. Или, во всяком случае, рано привыкла ко многому. И… если она поставила свою жизнь на карту ради меня, то она хотела бы рискнуть ею совсем по-другому. Ее не остановишь!

Прав ли был Нико? Ясное дело, он знал Кармиан куда лучше, чем я. Но я помнила, что она сказала наверху, на палубе накануне вечером: «Девочку, что там внизу, ты хочешь обернуть ватой, чтоб она ни капельки не ударилась».

И я была твердо уверена, что зависть в ее голосе была настоящей. Может, даже такие девушки, как Кармиан, очень хотели бы, чтоб их хотя бы немножко обернули ватой, пусть бы хоть иногда. В особенности если б это делал Нико.

Кармиан пришла и освободила нас.

— Его здесь нет, — сказала она.

Сначала я была не до конца уверена в том, кого она имела в виду, но Нико не сомневался.

— Где же он тогда? Нам известно, когда он вернется?

— Он где-то со своей драконьей ратью. Да нет, нам ничего неизвестно.

Дракан! Они имели в виду Дракана!

Нико тихонько ругнулся, ну а я глубоко, с облегчением вздохнула. У нас будет больше времени. То было единственным, что в первую очередь имело для меня значение. Больше времени, прежде чем Нико с головой кинется в свои опасные для жизни планы.

— Тогда придется нам подождать, — сказал он.

— Как сказать! — воскликнула Кармиан. — Это, само собой, один из способов — ждать. Если у Вороны не лопнет терпение.

— Что ты имеешь в виду?

— Это тебе хорошо известно. Если станет трудней, чем ожидали, либо забрезжит опасность — у Вороны остается легкий способ добыть себе хороший заработок. Он легко продаст тебя дружинникам Дракана, даже если самого Дракана не будет в Дунарке.

— Ворона может заработать гораздо больше, ожидая и делая, как я велю.

— Это если твой план удастся. А если тебя схватят, а выдал тебя вовсе не он, тогда Ворона в лучшем случае может помахать ручкой на прощание своей золотой птичке-мечте. В худшем случае он сам влипнет, а в придачу его обвинят в том, что он прятал объявленного вне закона. Тогда его ожидает смертный приговор, особенно когда объявленный вне закона — ты!

Нико снова ругнулся, на этот раз чуть громче.

— Как по-твоему, сколько времени… — Нико запнулся, но Кармиан не очень-то страшилась высказать все, что думает.

— Сколько времени мы можем полагаться на него? Ты это имеешь в виду?

— Да!

— Это одному Вороне ведомо. Но будь я на твоем месте, я бы слишком долго не ждала.

Мне было худо, будто меня вот-вот одолеет морская хворь.

Но «Морской Волк» стоял на якоре у берега и лишь легко покачивался вверх-вниз, и не это заставляло сжиматься мой живот.

— Ворона вернулся? — спросил Нико.

— Нет, он все еще у Портового Местера.

— Нико… — тихо произнесла я. — Может, нам лучше убраться с этого корабля?

Кармиан внимательно глянула на меня:

— В словах твоей маленькой подружки что-то, кажется, есть. Может, не стоит испытывать терпение Вороны сверх меры?

— А куда нам податься? Весь Дунарк — смертельная западня.

«Неужто ты только сейчас это узнал?» — подумала я, но промолчала.

— Мы можем сойти на берег, двинуться дальше, попытаться отыскать драконью рать и Дракана. Я… я знаю несколько человек, они, возможно, нам помогут. Это куда лучше, чем сидеть здесь, будто крысы в западне.

Нико впал в раздумье. Но в конце концов покачал головой:

— Нет, мы остаемся здесь. Я поговорю с Вороной.

Кармиан разозлилась:

— Нико! Ты что, не понимаешь? Все, что ты можешь посулить Вороне, зависит от твоей удачи. А если он перестанет верить в твою удачу, посули ты ему хоть золотые горы и зеленые леса, небо, луну и звезды!

— У нас уговор. И даже у Вороны есть хотя бы крупица порядочности.

Кармиан мрачно глянула на него.

— Будь я тобой, я бы не очень на это рассчитывала, — сказала она.

Сколько стоит девчонка

— Просыпайся, девчонка!

Кто-то без церемоний тряс меня за плечо. Я открыла глаза и увидела прямо перед собой резко очерченную морду Вороны.

— Пошли! Поднимайся с постели! Там какой-то тип очень хочет встретиться с тобой.

— Что?.. Встретиться?

Он почти вырвал меня из койки.

— Пошли! Всю свою болтовню прибереги на потом.

Я была вовсе обалделая от сна и снов, а голова болела от спертого воздуха в закутке.

Но он крепко держал меня за руку, и не успела я глазом моргнуть, как он уже тащил меня по трапу на палубу. Но когда он хотел было уже спуститься вместе со мной на набережную, я уселась, не желая двинуться с места.

— Погоди! Куда мы?.. Где Нико?

— Он ждет нас! Идем, девчонка!

Но я ему не поверила.

— Что ты собираешься сделать со мной? — спросила я, вспомнив его болтовню о торговле и выкупе. Неужто он нашел кого-то, кто хотел бы заплатить за меня?

Ворона окинул меня коротким невыразительным взглядом. Затем кивнул — всего лишь один раз, да и то слегка, но то был явно условный знак, потому что я внезапно перестала видеть. Кто-то накинул мне на голову одеяло, и, как я ни сопротивлялась и ни пыталась кричать, ничего не помогло: одеяло приглушало звуки. Они вертели меня и обвязывали веревкой, будто какой-то сверток, будто пакет, который кто-то заказал и заплатил за него.

«Где же Нико? И где же Кармиан, когда такое творится? Ведь ее на другой койке в закутке уже не было».

Меня подняли и стали передавать из одних рук в другие. Мое бедро наткнулось на что-то твердое, думаю на борт, и тогда я начала падать, да так круто, что испугалась, как бы они меня не уронили. Но кончилось тем, что повисла на плече кого-то из них, ясное дело, не на плече Вороны, а одного из его команды.

— Нико! — заорала я так громко, как могла. — Где ты?

— Тихо! — прошипел тот, что нес меня. Голос его прозвучал вроде как голос Энока. — Тебе что, хочется, чтоб караульщики в гавани услышали нас?

Караульщики в гавани? Краткий миг я раздумывала, не крикнуть ли еще громче. Но нет. Этого я, несмотря на все, не хотела. Если б мы все же не были на пути в объятия Дракана, пожалуй, не было никакой причины просить вдобавок еще и об этом. Однако же если они собирались продать меня не Дракану, то кому же тогда? А что они сделали с Нико? Я не верила, что он добровольно пошел бы на такое!

— Спусти меня на землю, — попросила я. — Я могу прекрасно идти сама.

— Местер? Она говорит…

— Нет! — коротко отрезал Ворона. — Никогда не знаешь, что выкинет этакий тролль-подменыш[15]. Смотри держи ее как следует.

Энок еще крепче обхватил мои ноги. Что он представлял себе? Что я удеру от него?

Где-то поблизости громко и злобно затявкала собака, и тут же семь-восемь других собак также начали лаять.

— Мерзкие твари! — пробормотал Энок. — Они ведь перебудят весь город.

— Прибавь-ка немного шагу! — сказал Ворона. — Чем раньше мы придем, тем лучше!

До чего же противно было ничего не видеть. Так бояться и вдобавок еще не видеть, что происходит. Я пыталась высвободить руку, но корабельщики не вяжут узлы, которые сами по себе могут развязаться. Я слышала шаги мужчин, сначала по деревянным доскам, а потом по гравию и брусчатке. Я слышала лай собак. Я слышала и ощущала, как Энок все сильнее и сильнее задыхался оттого, что тащил меня. Но я ничего не видела.

— Не понесешь ли ты ее немного? — застонал он, задав вопрос кому-то другому.

— Ты что, не можешь нести даже такую хилую девчонку? — раздался в ответ дразнящий голос.

— Тихо! — злобно шикнул Ворона. — Мы пришли. Держите язык за зубами и не мешайте говорить мне. Народец здешний куда как непрост!

Послышалось легкое постукивание в дверь, а затем звук отпирающейся щеколды.

— Войдите! — раздался чей-то свистящий голос.

Корабельщики послушно вошли. И дверь тут же закрыли и заперли за нами.

— Посадите ее! — велел Ворона.

Энок сделал, как ему велели. Я была не в себе, после того как долго висела вниз головой: голова моя кружилась и я не в силах была держаться на ногах.

— Дайте мне взглянуть на нее!

Новый голос — чужой и вместе с тем на удивление хорошо знакомый!

Веревку развязали, и я наконец-то освободилась от омерзительного одеяла. Мы находились в маленькой горнице с низким потолком, почти пустой. Стол, скамья, очаг. И у очага стоял…

Мое сердце подпрыгнуло и застучало так, что я чуть было не впала в беспамятство. Ведь это невозможно…

Но…

— Отец?

Это слово сорвалось у меня с губ, хотя я этого вовсе не хотела. Но тут он шевельнулся. И я знала уже, что все-таки никакое это не чудо. То был не Сецуан. Он походил на моего отца, походил так, что у меня щемило в груди, когда я глядела на него. Но хотя руки его умело охватывали флейту, то не были руки моего отца, да, кроме того, были еще кое-какие отличия: складка у рта, форма подбородка и носа. То был не мой отец. Отец мой умер. Ведь я это хорошо знала, и все же ощущение было такое, будто он только что умер вновь.

— Мое имя — Ацуан! — произнес он. — А ты, должно быть, дочь моего брата.

Глаза его были такими же зелеными, как и мои. Точь-в-точь такими же зелеными, как у моего отца. У него не было никакой серьги со змейкой, но пряжка на плаще была той же формы — змейка из серебра, с мелкими зелеными драгоценными камешками вместо глазок. Должно быть, это правда. Он — мой дядя! Брат моего отца!

— Ты ничего не скажешь? — спросил он.

— А что, по-твоему, мне говорить?

Мои слова прозвучали куда строптивее, чем мне хотелось бы. Я ведь не была строптива. Мне лишь казалось, будто кто-то треснул меня по голове чем-то тяжелым.

— Ты можешь сказать мне, как тебя зовут.

То были первые слова, что сказал мне отец: «Как тебя зовут? Я ничего тебе не сделаю. Я очень хочу узнать, как тебя зовут!»

Однако же он кое-что сделал мне. Причинил мне как зло, так и… так и добро, что бы там ни говорили другие.

— Ее зовут Дина, — сказал Ворона, которому явно показалось, будто я медлю с ответом. — Дина Тонерре. Она — дочь Пробуждающей Совесть.

— Да! — кивнул Ацуан. — Эта мятежная Мелуссина. Ее-то мы помним хорошо.

Что-то таилось в том, как он произнес слово «мы». Словно весь род его, стоя за его спиной, глазел на меня. Этого никогда не делал мой отец, хотя никакого сомнения в том, что он хорошо знал, откуда он родом, не было. Пожалуй, только тогда я начала страшиться Ацуана.

Моя мать бежала сломя голову от моего отца, да, это так, но куда страшней был его род. И была какая-то… какая-то самодовольная глупость в том, как глядел на меня Ацуан. Будто я была его собственностью. Нет, не его — их рода. Я избавилась от них поначалу, когда была в лоне матери. Но теперь им хотелось получить меня обратно. И они хотели заплатить за это кругленькую сумму. Достаточную, чтобы удовлетворить алчную душу Вороны.

Если б он попросту хотел купить меня и взять с собой в Кольмонте или куда-то далеко-далеко, не спрашивая, хочу я этого или нет. Я глядела в то лицо, что так сильно походило на лицо отца и все же не было его лицом. Ацуану я была не по душе.

— Это флейта моего отца, — сказала я, чтобы выиграть время.

— Да! — только и вымолвил Ацуан.

— Могу я получить ее назад?

— Он что, отдал ее тогда тебе?

И снова в глазах этот блик — блик не только любопытства — интереса, алчного внимания. Словно кот глазеет на мышь.

Я кивнула:

— Теперь она моя.

Он взвешивал мои слова. А потом протянул флейту мне:

— Дай мне послушать!

Это было испытание, это я знала хорошо. Он хотел послушать, есть ли у меня Дар Змеи. Но флейта была и оружием, которое он протянул мне, и я намеревалась пустить ее в ход. Я приложила флейту к губам и выдула первые звуки.

Поначалу это звучало ужасно. Во рту у меня пересохло, и мне не удавалось как следует настроить губы. Ворона издал короткий презрительный смешок.

— Ну и музыкантша! Просто замечательная! — произнес он. — Коли тебе хочется заполучить ее ради прекрасной музыки, сбавь цену.

Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам, хотя, собственно говоря, мнение Вороны о моей игре на флейте было последним, что могло меня огорчить. Но я взяла себя в руки. У меня была одна-единственная возможность. И я не имела права ее упускать.

Я надула губы, как учил меня отец, и снова заиграла.

Это не была мелодия. То было куда большее. Шум ветра в трубе. Потрескивание пламени.

«Здесь тепло, — пела флейта. — Тепло и прекрасно. Здесь можно посидеть и чуточку отдохнуть».

Ворона сел. Один из корабельщиков зевнул.

«Уже поздно, — пела флейта. — Полночь. Подумать только, как чудесно было бы лежать в своей постели… тепло и уютно… постели…»

Энок прислонился к беленой стене. Голова его упала на грудь.

Я заставила звуки стать тяжелее, медленнее, спокойнее. Будто тело твое тяжелеет, когда засыпаешь. Будто сердце твое бьется медленнее. Будто дыхание твое становится куда спокойнее.

Матросы спали. Один за другим они падали, не сходя с места, где бы они ни сидели или ни стояли, и сон нападал на них, и они засыпали.

Я медленно пятилась к двери горницы, мне хотелось повернуться кругом и убежать. Но так нельзя делать, если хочешь удержать свою хватку. Так что я шла тихо и наигрывала по-прежнему свои тяжелые, навевающие сон звуки, схожие с последними каплями дождя. Шла туда, к темному переходу. Туда, к двери — к пути на свободу. Я продолжала играть, держа одной рукой флейту, а другой нащупывая щеколду, и открыла ее.

Но дверь по-прежнему не желала повиноваться. Она была закрыта не просто на щеколду. Она была заперта.

— Ты очень умелая, — сказал Ацуан. — Он хорошо обучил тебя.

Искаженный, испуганный писк издала флейта. Я обернулась. Он стоял прямо за моей спиной, и глаза его были вовсе не сонными. В одной руке он держал ключ.

— Где он? — спросил Ацуан.

Он не заснул. Нечему удивляться: он сам владел силами чернокнижника. Но что он имел в виду?

— Кто? — прошептала я.

— Ты ведь не глупа. Прекрати валять дурака! Сецуан! Твой отец! Где он?

И тут меня осенило… Он не знал, что Сецуан умер. Я открыла рот, чтобы рассказать ему об этом:

— Он…

Но тут что-то остановило меня. Не продуманный план, не какая-либо мысль. Только ощущение того, что, чем меньше я расскажу Ацуану, тем лучше.

— Не знаю, — сказала я. — Я давным-давно его не видела.

— Сколько времени?

— Несколько месяцев.

— Где?

Я бросила беспокойный взгляд в сторону перехода, но никто из остальных больше не шевельнулся.

— Прости, но не могли бы мы выйти отсюда? — спросила я. — Прежде чем они проснутся? Тогда ты бы сохранил часть денег для себя.

Он засмеялся коротким, удивленным, невольным смехом.

— Ты и в самом деле умелая, — похвалил меня он. — Прямо сказать, дочь своего отца. И ты права. Это обойдется дешевле.

Он вставил ключ в замок. Но, отпирая дверь, он крепко держал меня за руку, а затем запер в доме Ворону вместе с его матросами.

Морозный туман

На дворе было холодно, и меня быстро проняла дрожь. Соломенные крыши на маленьких рыбацких хижинах были в лунном свете белыми от инея, а лужи затянуло ледком. Ацуан, похоже, не страдал от холода, но на нем, само собой, был его добротный плащ. А у меня не было даже шали — она осталась висеть рядом с моей койкой на борту «Морского Волка».

— А теперь прибавь шагу! — раздраженно сказал он, когда мне стало невмоготу следовать за его широкими быстрыми шагами. — Они вряд ли проспят всю ночь напролет.

— Нет, не проспят…

Но куда он так торопился?

Меня осенило вдруг, что он вовсе не направляется к гавани и к кораблям, а наоборот — прочь от Прибрежья к Дунарку.

— Куда мы идем?

— Твое дело — только идти!

Обогнув угол одного из домов, мы вышли из Дунбары. Перед нами простиралась полоска плоской топи, кочки и песок, с канавами и мелкими озерцами с солончаковой водой, поблескивавшими сквозь туманную дымку измороси, когда свет месяца падал на них.

И вот перед нами Дунарк — высокий и темный город, с зубчатыми стенами вдоль скал и немногими крохотными точечками света там, где еще горел фонарь или факел.

Дорога из Дунбары в Дунарк была достаточно широка для того, чтобы повозки и телеги могли проехать по ней, и чуть приподнята над топью, так что напоминала мост.

Мы миновали почти половину этого пути, когда за нами внезапно раздался крик:

— Вот они!

Четверо вынырнули из проулков Дунбары — и даже на таком расстоянии можно было узнать высокую, чуть сутулую фигуру Вороны. Им, верно, пришлось выломать дверь, чтобы выбраться из рыбацкой хижины, а теперь они пустились бегом по дороге нам вслед.

— Не стой же истуканом! — прошипел Ацуан. — Используй флейту!

Я не была уверена, что у меня получится. Одно дело, когда люди стоят спокойно и звуки словно бы тайком прокрадываются к ним, да так, что они об этом даже не подозревают. Но остановить четверых разгневанных матросов, мчавшихся во весь дух… Может, это смог бы сделать мой отец, но не я.

— У меня не получится!

Это дошло и до Ацуана.

— Ладно, тогда беги!

А так как я по-прежнему стояла и медлила, он, обхватив мое запястье, повлек за собой по дороге. Но мои ноги были короче, чем его, и, конечно, короче, чем у Вороны. Расстояние между нами и преследователями быстро сокращалось. Ацуан, бросив взгляд через плечо, выругался. Толкнув меня вперед на дорогу, он сказал:

— Беги! А я попытаюсь их остановить!

Их остановить? Как? Насколько я видела, у него не было никакого оружия. Но, может, у него были лучшие силы Дара Змеи, нежели у меня.

В тот же миг я поняла, что оставалось только одно, если я не хочу снова оказаться в когтях у Вороны. Я резко свернула направо и спрыгнула в канаву по одну сторону дороги. Тонкая корка льда треснула, как стекло, и я провалилась по середину бедра. Но времени обращать на это внимание не было. По-прежнему крепко сжимая одной рукой флейту, я выползла на четвереньках по другую сторону канавы и помчалась изо всех сил по заболоченному лугу. Я перепрыгивала с кочки на кочку, когда могла, и падала и вымазалась в черном иле, когда кочки, на которую можно было встать, не было. Теперь я бежала медленнее, но и с ними было бы то же самое, если у них вообще возникло желание преследовать меня.

У Вороны его явно не было. Вместо этого он крикнул своим:

— Энок, Кео, поймайте девчонку! А мы займемся этим жуликом.

Я оглянулась через плечо. Энок стоял, качаясь, на краю придорожной запруды и, ясное дело, не мечтал промочить ноги. Но он не смел ослушаться. Во всяком случае, он, разбежавшись, попытался перепрыгнуть через широкую канаву. Это ему не больно-то удалось. Краткий миг он раскачивался на краю канавы, размахивая руками, словно пробуя летать. Но потом соскользнул вниз и исчез из виду.

У меня не было времени наслаждаться этим зрелищем. Кео, другой корабельщик, прыгнул удачнее, и теперь он, как и я, перепрыгивал с кочки на кочку. В самый разгар погони я вдруг вспомнила один летний полдень дома, в Березках, много лет тому назад. Давин и Мельниковы сынки поймали тогда по одной жабе, чтобы устроить жабье состязание в беге. Жабы не очень-то одобряли их затею и куда охотней прыгали в сторону, чем вперед, к финишу, так что это получилось неуклюжее состязание. Вот и теперь… Что пользы мчаться вперед сломя голову, нужно двигаться зигзагами, прыжок за прыжком.

Нелегко было разглядеть, куда ставишь ноги. Удушливый, белый, влажный и морозный туман парил над топью, плотнее всего у земли. Мои ноги так замерзли, что совсем оцепенели, а нижняя юбка прилипала к ним, будто черная повязка из ила. Зато пот лил по спине под блузкой, и я начала задыхаться.

Наверху, на дороге, послышался крик, но я не могла как следует разглядеть, что там произошло. Мешал густой туман, а кроме того, мне хватало и Кео. Он уже надвигался на меня. Он бодро прыгал через полыньи, и все у него получалось как надо. Неужто этот матрос и вправду был наполовину лягушонком?

Мои собственные прыжки становились все короче и все тяжелей. Холодные, омертвевшие ноги вот-вот могли отказать. Усталое тело подсказывало голове мелкие, предательские мысли: куда проще попросту остановиться, куда проще дать им поймать себя. Им придется отвести меня куда-нибудь, где тепло и сухо и где можно чуточку отдохнуть… место, где есть очаг, одеяло, а может, и какое-нибудь теплое питье…

Я поскользнулась, оступилась и упала вниз лицом, а флейта вывалилась у меня из рук. Описав дугу в воздухе, она завертелась, будто волчок, и, плюхнувшись в лужу с солоноватой, непригодной для питья водой, исчезла.

Нет!

Все мысли об очаге и теплых шерстяных одеялах вылетели у меня из головы. Флейта. Флейта! Я кинулась на камни возле лужи и сунула руки по локоть в темную воду. Где же флейта? Я ничего не видела. Поверхность воды блестела как зеркало, лунное зеркало, и не видно было, что под ней затаилось. Я шарила вслепую, находя лишь скользкий тростник, ил и камни, но не… Но вот… Погоди! Там ли?..

Мои ищущие пальцы обхватили что-то твердое. Она! Я выудила ее из воды и мокрую — вода так и капала из нее — подняла наверх, ближе к лунному свету. Неужто она повредилась? Будет ли она когда-нибудь…

За моей спиной послышался звук. Плеск воды, а потом какое-то бормотание.

Я глянула через плечо.

Кео был всего в нескольких кочках от меня. Еще пара прыжков и…

— Стоп!

Не знаю, откуда взялся он, голос Пробуждающей Совесть. Я о нем не думала. Но внезапно с губ моих сорвалось то самое единственное слово, что прозвучало точь-в-точь как прежде и заставляло людей останавливаться и прислушиваться. Заставило и Кео.

Он застыл на бегу и стоял так, напоминая аиста, меж тем как туман окутывал его.

— Если подойдешь ко мне хоть на шаг, — произнесла я холодно, голосом, который едва узнала сама, — я превращу тебя в камень.

Он заколебался. Глаза его, казалось, в лунном свете побелели, а рот превратился в темную дыру. Я слышала его тяжкое дыхание: их-ха, их-ха, схожее со звуками кузнечного меха Рикетра в нашей кузнице в Березках.

— Меня тебе не запугать! — сказал он.

Но по голосу его я услыхала: он врет. Я уже запугала его. Потому-то он и остановился. Все они знали: я — дочь Пробуждающей Совесть, и я слышала, как они судачили обо мне, когда болтались наверху на палубе и думали, что я их не слышу. «Ведьмино отродье», или как там они называли меня ныне — «троллева девчонка», «приплод дьявола»… Право, мне были хорошо знакомы все эти бранные слова. Я почти видела, как мысли вертятся у Кео в голове. Раз можно заставить человека уснуть, то разве нельзя точно так же превратить его в камень? Он-то не знал, могу ли я… Но и не был до конца уверен, что не смогу…

Я подняла флейту.

— Убирайся! — посоветовала я ему. — Скажи, что не нашел меня. Скажи, что я свалилась в воду и утонула. Говори что хочешь, но убирайся восвояси, иди своим путем и не мешай мне идти моим.

— Они могут нас увидеть, — произнес он.

Я покачала головой:

— Уже не могут.

Вообще-то я имела в виду, что мы с ним отошли так далеко, что им не разглядеть нас во мраке и в тумане. Но он понял это иначе. Он резко оглянулся. И тут он испугался всерьез. Туман и иней толстым белым одеялом покрыли болотистую почву, а месяц как раз исчез за тучей. Дорога скрылась. Казалось, будто мы внезапно оказались совсем одни в целом мире, только мы одни.

— Теперь тут только ты да я, — холодно произнесла я тем самым чужим голосом, что испугал и меня, — но, если ты сейчас же уберешься обратно, я ничего тебе не сделаю!

Он по-прежнему колебался. Я слегка приподняла флейту. Он невольно сжал кулак. Затем повернулся кругом и помчался, но больше уж он не прыгал с кочки на кочку сноровисто и ловко, а в панике ломился через лужи и ямы с водой и черный ил, словно баран, за которым гонится волк. Еще долго после того, как мороз и мрак поглотили его, я слышала, как он плещется и падает, спотыкается и бежит, чтобы только убраться подальше отсюда.

Я еще долго сидела на краю лужи, крепко прижимая к груди мокрую флейту. Я дрожала от холода и усталости, и чем дольше это тянулось, тем больше я холодела. В какой-то миг я услышала голоса в тумане, голоса гневные, и один из них принадлежал Вороне. Но они так ко мне и не приблизились. Я избавилась от них — и от Ацуана, и от Вороны — ну хотя бы на некоторое время. И это было очень хорошо. Только вот я понятия не имела, куда мне идти.

Тканье Мейре

В морозном тумане «Морской Волк» походил на все прочие корабли, что стояли на якоре у побережья Дунбары, — темный остров с несколькими огромными мачтами-деревьями, что мягко покачивался всякий раз, когда накатывала новая волна. Но на этот остров я не собиралась возвращаться. Закуток Кармиан был острогом, несмотря на то что там даже настоящей двери не было. Это же спятить надо, чтобы по доброй воле снова очутиться рядом с Вороной. Какие-нибудь двадцать-тридцать миль, разделяющие нас с ним, чудесно подошли бы мне. Но мне нужно было найти Нико. А я не знала, где его искать.

Как раз теперь корабль не подавал признаков жизни. И не потому, что вся команда спала, скорее потому, что большинство из них по-прежнему отсутствовали, занятые охотой на меня. Но что с Нико? Он никогда бы не позволил Вороне заключить даже ничтожную сделку с Ацуаном — если б он вообще хоть что-то узнал о ней и мог бы воспротивиться. Я ужасно боялась, что Ворона сторговал и продал его первым, — что ни говори, Нико был для него куда более драгоценной добычей, чем я. Я была для него довеском, всего лишь добавкой к Нико, и я прекрасно это знала.

— Ты поднимешься на борт! — строго-настрого наказала я себе. — Тебе придется поглядеть, не валяется ли он скованный в грузовом трюме или в другом укромном месте.

Я приставила флейту к губам и заставила свои оцепеневшие, холодные пальцы повиноваться. Звуки прокрались тайком сквозь туман, будто на серых кошачьих лапках, почти беззвучно. Я заиграла вновь, чувствуя себя уверенной в том, что даже крысы спят. И вот я приготовилась взойти на борт «Морского Волка» в последний раз.

Они втащили сходни на корабль, но я отыскала одну веревочную лестницу, которой смогла воспользоваться вместо сходней. Мне показалось, что с меня хватит, я уже достаточно вымокла за одну-то ночь. Пришлось стибрить в одной каюте фуфайку и пару рыбацких штанов, иначе я бы наверняка замерзла насмерть. Свою собственную мокрую одежку я оставила — если они так любят деньги, пусть постирают и продадут ее. Вязаная шерстяная фуфайка была больно велика и насквозь пропахла рыбой, но в ней хотя бы было тепло. Да и штаны могли держаться, если я затяну кушак покрепче. Я не представляла себе, на кого похожа. Если бы кто-нибудь увидел меня, я, пожалуй, сошла бы за рыбацкого мальчишку. И я надеялась, что никто не будет меня рассматривать.

Я вскарабкалась по веревочной лесенке и бросила ее на набережную. Глупо было оставлять ее свисать с борта, чтобы она кричала о незваных гостях на «Морском Волке».

Палуба медленно поднялась и снова опустилась.

Прилив сменял отлив — одна длинная мягкая волна набегала на другую. Какой-то миг я постояла оглядываясь, но так никого и не заметила, даже вахтенного, которого, уверена, где-то выставил Ворона. Люк, ведущий в трюм, не был заперт на засов, но это ровно ничего не значило, — коли Нико находился внизу, они все равно его связали. Но хотя трюм не был заперт, все равно я не могла его открыть. Мне пришлось отложить в сторону флейту, прижаться пятками к краю крышки люка и напрячь все свои силы, чтобы поднять ее.

— А ну, откройся! — тихо прошипела я. — Дерьмо ты, а не люк!

Треск и грохот, что, должно быть, слышались на многих дальних кораблях. И наконец-то люк поддался. Да так резко и внезапно, что я упала, держа в объятиях крышку.

Некоторое время я тихонько, как мышка, лежала, прислушиваясь. Мои пальцы сжимали флейту. Если кто-нибудь появится…

Но никто не появился. Я сунула флейту за пояс и спустилась в пустой трюм.

Там было темно и тихо. Остов судна потрескивал, когда волна поднимала корабль, но вообще-то я ровно ничего не слышала — даже шороха крыс. Быть может, эти «драгоценные» животные на самом деле уже спали? Вот бы поверить в это.

Я ни зги не видела, не видела собственной руки. Черт возьми, как мне вызнать, здесь ли Нико? Что мне теперь — пробираться ощупью по шатающимся доскам? А если я не найду его, то что это значит? Его здесь нет или я не вижу его во мраке?

— Нико?

Нет ответа. Но если все остальные спали, то и он тоже. Никакой надежды. Мне нужен свет. Но где его взять? Я ведь не рыскала по свету с огнивом или свечой за пазухой.

Лампа в закутке Кармиан… Вот ею можно воспользоваться.

Я пробралась ощупью назад к веревочному трапу и влезла наверх, помедлив немного на верхней ступеньке, словно полевка, что оглядывается по сторонам, прежде чем покинуть свою норку. Никаких признаков жизни по-прежнему не было. Собаки в Дунбаре из-за чего-то подняли лай, вот и все. На борту «Морского Волка» все было спокойно. Я ползком, крадучись, пересекла наискосок палубу и спустилась по веревочному трапу к закутку. И тут я услышала…

Храп!

Тяжелый, булькающий храп раздавался из закутка, скрытого занавеской.

Нико так не храпит. Не припомню, слышала ли я когда-нибудь храп Нико, но, во всяком случае, я не представляла себе, чтоб его храп звучал так. Так должен храпеть человек постарше и тучный.

Тут я заметила подошвы храпуна. Они высовывались из-под края занавески. Точно, это не Нико, я была уверена в этом.

Но многие из матросов ходили босиком даже теперь, когда зима уже на носу. Ходили потому, что так легче карабкаться на мачты.

Кто бы это ни был, наверняка он не собирался проснуться. Вообще-то храп его звучал так, словно сон его был необычайно тяжким, хоть он и выбрал чудное место для отдыха. Я осторожно сдвинула занавеску и протиснулась мимо него вглубь закутка. Храпун лежал на животе, голову его подпирала рука, и он занимал почти весь пол. То был один из рулевых Вороны, человек, которого все остальные называли Горго. Что он здесь делал? Если флейта заставила его уснуть, то сон внезапно накатил на него. Вид у храпуна был такой, будто он повалился там, где стоял.

Лампа была зажжена, но фитиль надо было поправить, и, к сожалению, лампа свисала с крюка на потолке, прямо у храпуна над головой. Но, может, если я влезу на койку и подтянусь…

— Горго! Мате!

Я так перепугалась, что чуть не свалилась с койки. Я схватила лампу, она закачалась, и горячущее ламповое масло побежало мне на руку и стало капать на затылок Горго.

— Какого… — невнятно пробурчал он, — какого черта…

Я задула лампу. Наверху с палубы снова прозвучал голос Вороны:

— Неси сюда трап!

Не знаю, что подумал Горго. Может, он не успел ничего подумать — он, казалось, был сбит с толку. Я сжалась в комок и попыталась сделаться невидимкой. Но я не посмела пустить в ход флейту.

Он поднялся на ноги, ругаясь, как настоящий матрос. Ну а чего от него ждать? Затем поднял переносный трап, не дав себе труда оглядеться в закутке.

— Иду, Местер! — воскликнул он.

Снова раздался грохот, а за ним — ругань.

— Где Мате? — спросил Ворона.

— Не знаю, Местер! — Горго по-прежнему говорил так, словно работать мозгами для него было не по силам. — Его тут нет!

— Что здесь произошло? Где женщина? А Лиам? Какого черта?! Вы все до единого — пустая деревянная башка, дураки набитые, болваны! Ни на минуту не могу повернуться спиной…

Но тут в самом разгаре потока своих слов Ворона смолк. Голос его стал вовсе другим, холодным и острым как нож, так что мне почти показалось: он может проткнуть мою кожу.

— Где его высокородие?

— Э-э… в трюме. Разве не там?.. Местер…

Но Ворона прервал его:

— Почему же тогда люк открыт?

Потому что я не закрыла его. Я прошептала несколько бранных слов из тех, что слышала от. Горго.

— Кео! Дай-ка мне сюда фонарь!

Почему я лучше не искала? Почему тратила время, бегая за лампами?

Теперь уже слишком поздно. Теперь мне не удастся вывести Нико из этого трюма без того, чтобы…

— Местер! Его нет!

— Спасибо, Кео! Это я вижу!

— Нет! Ушел! Как?..

— Дрянь! — произнес своим ледяным голосом Ворона. — Когда я схвачу эту чертовку, конец ее красе!

Какой-то краткий миг я думала, что это он говорил обо мне. Но меня он обычно называл «троллево отродье» или «дерьмовая девчонка», и вряд ли бы он стал говорить о моей красе. Это не меня он так обругал… То была Кармиан.

Кармиан! Она бежала вместе с Нико, теперь я это поняла. И может, они бежали еще до того, как Ворона потащил меня, чтобы продать Ацуану? Или потом. Да, это, пожалуй, так. Пока Вороны на корабле не было.

Но как мог Нико так поступить? Как мог попросту удрать и оставить меня здесь одну? А вдобавок еще удрать вместе с Кармиан! Этого я ему никогда не прощу! Никогда! Я зарылась лицом в грубое одеяло койки, пытаясь заглушить прорывавшееся наружу рыдание. «Как раз теперь, — думала я, — мне было бы все равно, если б они поймали меня. Может, и вправду мое место в змеином роде отца. Похоже, другим я не нужна».

Они обыскали весь корабль. Зачем им нужно было делать это? Нико и Кармиан наверняка были далеко от «Морского Волка». Меня осенило вдруг, что как раз теперь я в большей безопасности здесь, в гнезде Вороны, чем на берегу. Ворона погнал всю команду на берег искать Нико и Кармиан. А в Дунбаре непрерывно лаяли собаки. Да, теперь — лучше здесь. Но надолго ли?

Я метнулась на берег, лишь только рассвело. Было нестерпимо холодно, а на всех снастях судна было столько инея, что они казались взъерошенными, будто хвост испуганного кота. Мои следы виднелись на палубе и на берегу, но я надеялась, что никто их не заметит или, во всяком случае, не сообразит, что они мои.

Я заползла в укрытие за бочками на набережной и стала наблюдать за ближайшим проулком. И не потому, что у меня был особый план. Я не хотела лишь, чтоб меня схватили Ацуан, либо Ворона, либо люди Дракана. Казалось, избежать всего этого невероятно трудно, хлопот у меня был полон рот, да и цель сама по по себе нелегкая. Как раз теперь в проулке ни души не было, и я метнулась наискосок через набережную, чтобы укрыться там меж домами.

Фу, какая вонь! От рвоты, мочи, грязных лохмотьев. По сравнению с этим рыбный запах моей ворованной фуфайки был благоуханием роз, и мне больше всего захотелось повернуть назад. Но такого я себе позволить не могла. Наверх через проулок, а потом…

— Дина!

Этот тихий шепот заставил меня подпрыгнуть высоко-высоко, что твоя кошка. Кто?..

— Сядь, прежде чем кто-нибудь увидит тебя!

Прислонившись к стене, наполовину скрытая несколькими сгнившими досками и другим хламом, сидела старуха. Она была закутана во множество грязнущих изъеденных молью шалей, а руки и ноги закутаны тряпьем, чтобы защититься от холода. И эта вонь шла от нее…

Но откуда ей было меня знать?

— Дина, сядь! Или тебе хочется, чтоб тебя схватили опять?

И тут впервые до меня дошло: никакая это не старуха! Это Кармиан! Я была настолько ошарашена, что все произошло само собой, и я села.

— Что?

— Тише! И оберни этим голову!

«Этим» оказалась одна из ее мерзких, грязных шалей.

— От нее воняет!

— Еще как, девочка. Делай то, что я говорю.

В другом конце проулка послышались шаги и голоса. Я молниеносно обернула голову зловонной шалью и притиснулась ближе к Кармиан.

— Исчезла с поверхности земли, — произнес какой-то мужской голос.

— Ворона здорово свихнулся! — сказал другой.

— Он рассчитывал хорошенько заработать на них. Но когда обе эти золотые птички ускользают зараз… Фу, какая вонь! Мы уже глядели здесь?

— Да! Там никого нет. Лишь какая-то бездомная старая карга, от которой несет так, словно она подохла три дня тому назад.

Они снова двинулись в путь. Мы молча посидели некоторое время, пока они не исчезли из виду. И тогда Кармиан медленно поднялась.

— Идем! — сказала она. — Лучше нам уйти, прежде чем совсем не рассвело.

— Кармиан… что… где… — Я почти не знала, с какого конца начать спрашивать.

— Он не хотел уходить без тебя. — Голос Кармиан был не особо ласков. На самом деле куда холоднее, чем иней, выбеливший крыши домов. — Поначалу Нико не хотел брать тебя с собой, а потом вдруг не захотел двинуться с места без тебя. Мужчины! Они невозможны! Им не угодишь!

— Но… как ты могла знать, что я…

— Что ты вернешься обратно на корабль, будто корабельная крыса? Этого я тоже не знала. Но я слышала, как они болтали о том, что ты улизнула, а ты привязана к Нико точно так же, как он к тебе. Вы… вы парочка прекрасных вьюнков. Да!

Некоторое время мы шли молча. Внезапно Кармиан присела на корточки и подала мне знак: сделай, мол, то же самое.

Немного погодя двое мужчин с тележкой вышли из-за угла. Это не были матросы Вороны, и они не удостоили нас взглядом. Когда они исчезли, обогнув следующий угол, Кармиан вновь поднялась на ноги.

— Зачем нам пришлось садиться на корточки? — спросила я.

Иней на брусчатке растаял, и я промокла.

— Затем, чтобы мне не изображать старуху мать! — ответила она. — Да и твои сапожки больно хороши. Натяни шаль побольше на голову, лучше пусть не видят твое лицо.

Я сделала, как она велела, хоть это было противно.

— А тебе обязательно надо так пахнуть? — снова спросила я.

— Да, — только и сказала она в ответ.

— А зачем?

Она кинула на меня острый взгляд:

— Ты всегда столько болтаешь, когда за тобой гонятся?

— Мне ведь только очень хотелось узнать…

— Это держит народ на расстоянии. У людей нет желания любоваться вонючей мерзостью. Это все равно что быть невидимкой. И держи язык за зубами; тогда я услышу, не идет ли кто-нибудь.

Я смолкла. И я хорошо поняла, что она имела в виду. На самом деле этот способ точно так же хорош, как и моя флейта, только по-другому. Однако же, фу, черт побери, какая вонь!

Теперь мы уже вышли из Дунбары. Но Кармиан не свернула на хорошую прямую дорогу, что вела в Дунарк. Вместо этого она пошла на запад, к узкой извилистой тропке, которая, будто змея, петляла меж болот. Тропку эту не всегда легко заметить, и во многих местах нам пришлось скакать с кочки на кочку, как мы с Кео уже делали раньше. Мы забредали все дальше и дальше в болота, и туман обволакивал нас, захватывая, будто чья-то рука. И тут мы подошли к такому месту, где след исчезал прямо в поросшей мхом болотине. Блестящая черная вода ожидала нас по другую сторону от последних кочек, и ей не видно было конца. Другого края болотных вод — коли он вообще был — я даже не видела: таким густым был туман!

Но Кармиан не собиралась останавливаться. Я же уперлась.

— Кармиан!..

— Иди за мной, — только и молвила она. — Иди по моим следам.

И она тут же шагнула прямо в подернутую мхом пучину. А я только стояла, разинув от удивления рот. Потому что она не утонула. Вода доходила ей лишь до лодыжек. Она заметила, что я не иду за ней.

— Иди же! — позвала она. — Времени у нас нет! Ты же видишь, что бояться нечего!

Я поглядела на блестящую темную воду. Но если б я не видела, что Кармиан стоит в ямине, полной воды, я бы решила, что это бездонный омут. Я осторожно шагнула в воду… и еще один шаг! А потом до меня дошло, почему она не утонула. Кто-то устроил здесь мостик под водой, так что он был невидим для тех, кто не знал этого секрета. Мостик был скользкий, и приходилось быть осторожной, а я не понимала, откуда Кармиан знала этот путь. Казалось, она ничуть не сомневалась, и, покуда я шла прямо по ее стопам, было достаточно безопасно. Но я испустила вздох облегчения, когда мост кончился и под ногами у нас оказалась куда более привычная земля.

Солнце медленно всходило над болотами и топями, а туман теперь был скорее белым, нежели серым. Я мерзла так, что меня колотило. Хотя рыбачья фуфайка была и теплой, и удобной, но это не больно помогает, когда ноги у тебя мокрые и холодные как лед.

— А мы скоро придем на место? — спросила я и прикусила губу: лучше б я не спрашивала ее. Уж сострадания от нее нельзя было ожидать.

Но на этот раз она не огрызнулась.

— Теперь уже близко, — только и молвила она и двинулась дальше.

Я была несказанно удивлена, не услышав от нее издевательского замечания, вроде: «Милостивой фрекен, быть может, непривычно ходить самой»; но Кармиан, пожалуй, начала чуточку уставать да и слегка замерзла.

Когда он вынырнул из тумана, то походил на маленькую рощицу ив и вязов, словно островок посреди болота. Но, подойдя ближе, я заметила, что деревья росли на земляном валу. И только когда мы перебрались через вал и увидели дома у его подножия, стало ясно, что здесь живут люди.

— Что это за место? — спросила я.

— Селение, край гельтов.

— Гельтов? Это еще кто такие?

Она вновь окинула меня острым как бритва взглядом. Вот попадешь под такой взгляд, а через некоторое время обнаружишь: ты истекаешь кровью.

— До того как пришли магдане, здесь была страна гельтов. Они по-прежнему обитают здесь, вокруг топей. Они не особо жалуют магданов, даже род Никодемуса, Нико Равна. Но еще меньше любят они Дракана.

Внезапно перед нами вырос какой-то молодой человек. Я испугалась, потому что не поняла, откуда он взялся. Было так, словно он вырос из-под земли, — статный, но не очень высокого роста. Если б не его длинные усы, мне бы показалось, что он не больно старше меня.

— Эта и есть та девочка? — спросил он, указав на меня.

— Да!

— Тогда идем! — позвал он. — Мейре желает потолковать с тобой.

Мейре? Кто это? Молодой человек не стал объяснять. Он лишь повел нас вниз, в селение — домов на пятнадцать, и некоторые из них годились скорее для скотины, чем для людей. Несмотря на небольшие дворы, хозяева, как я заметила, держали кур и коз. Какая-то женщина доила козу, и ей приходилось все время отталкивать крупного козленка, который требовал своей доли этого молока.

Посреди селения стоял высокий древний ясень, с виду скорее мертвый, чем живой.

Почему они не срубили его? Может, из-за того, что боялись разрушить хижину, прислонившуюся к ясеню. Усатый указал на дверь хижины.

— Дом Мейре — Той, Что Косит Недругов, — сказал он. — Входите!

Сам он явно намеревался остаться за дверью.

— А он не с нами? — шепнула я Кармиан.

— Ему это запрещено, — коротко ответила она. — Он — мужчина!

Значит, мужчине нельзя входить к ней в хижину? Что за птица Мейре — Та, Что Косит Недругов?

После утреннего света и морозно-белой заиндевевшей природы вокруг в хижине было изрядно мрачно. Горница, в которую мы вошли, была не очень большой, а стена против двери как-то странно изогнута, покрыта корой и неоструганными ветвями. Какой-то миг — и до меня дошло: это не скверно сработанная стена, а попросту ствол ясеня.

Там за ткацким станом сидела женщина и ткала. Как ухитрялась она видеть, что она делала в этом мраке, я не знала. Но челнок свободно летал через основу, и женщина не перестала работать из-за того, что мы пришли.

— Садитесь! — только и сказала она. — А ты, Кармиан, сними эти тряпки и вынеси их на двор.

Там было лишь одно место, куда можно было сесть, — низенькая скамья вдоль стены рядом с дверью. Я заметила, что очага в хижине нет. И все-таки здесь было куда теплее и приятнее, чем за дверью. Я вернула шаль, что дала мне Кармиан, а она тем временем послушно стаскивала с себя зловонные тряпки.

Мейре была примерно в летах моей матушки. Не стара, да и не молода. А первое, что привлекло мое внимание, — ее глаза. Или, вернее, то, что вокруг них. Сначала кажется, что на лице ее маска. Но если приглядеться, видно, что это кожа, только кожа почерневшая. Покрашена или татуирована — решить трудно. В черных волосах Мейре над каждым ухом виднелась белая как мел прядка. И все это придавало Мейре сходство с барсучихой.

— Твоя мать — Пробуждающая Совесть, — молвила она. — И ты тоже была такой.

Я кивнула. Это ей, верно, рассказал Нико. Меня чуточку кольнули эти ее последние слова: она заставила их звучать так, будто мне никогда уже не вернуть силы Пробуждающей Совесть.

— Ты также и нечто другое, — продолжала она. — Ты обладаешь силами Нагоняющей Сны.

Силами Нагоняющей Сны? Так никогда никто меня раньше не называл. Но, пожалуй, это имя не было каким-то дурным, так что я кивнула снова.

Челнок летал. В его полете таилась какая-то особая шепчущая музыка, словно то были звуки арфы с едва слышными струнами, на которой играла Мейре.

Кармиан избавилась от своих старушечьих лохмотьев. Она выкинула их за дверь, а затем пришла и села рядом со мной на скамью.

— Как раз теперь ты не знаешь, что ты есть на самом деле, — внезапно вымолвила Мейре. — Да и Кармиан не знает. Она не знает свое сердце.

Кармиан фыркнула:

— Ничего у меня на сердце нет. И тебе это хорошо известно.

Мейре не обратила внимания на то, что ее прервали.

Но слова Мейре задели меня до самой глубины души. «Ты не знаешь, что ты есть на самом деле». Не «кто ты есть», а «что». Словно я была нечто… нечто такое, в чем, возможно, таилось хотя и достаточно скверное, но человеческое. Я задрожала, и это не потому, что похолодало.

— Ты! Дочь Пробуждающей Совесть с силами Навевающей Сны. Выбор перед тобой. Нить раздвоилась, но тебя не может быть две… Выбирай, прежде чем обе нити лопнут.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Нечто таилось в том, как она вымолвила эти слова. Словно была в них уверена. Словно могла видеть вещи, которые мы, другие, не видели. Это было немного похоже на то, как видела моя мать, но все же иначе.

— Ты — гадалка-вещунья, — прошептала я.

Белки ее глаз казались еще белей на фоне черных прядей. Она покачала головой:

— Нет! Я — Мейре. Та, Что Косит Недругов.

Кармиан беспокойно зашевелилась.

— Я бы не хотела казаться неучтивой, — сказала она, — но нам еще многое надо успеть.

Черно-белый взгляд Мейре отпустил меня и остановился на Кармиан.

— Уж больно ты торопишься, — сказала она. — Ты всегда была такая?

Я ощутила в душе легкое ребяческое злорадство, будто мне пять лет и Давину как раз досталась трепка вместо меня.

И Мейре заметила это.

— Вы обе не очень-то по душе друг другу, — с легкой улыбкой произнесла она и внезапно стала куда больше походить на обыкновенного человека.

Кармиан пожала плечами.

— С чего мне ее любить? Она не мое любимое блюдо, — сказала Кармиан так, словно меня в горнице не было. — Маленькая избалованная фрекен-задавала!

Я не казалась себе ни бессовестной, ни заносчивой, и эти ее слова не заставили меня сильнее полюбить Кармиан. Я могла бы ей сказать пару ласковых слов, рассчитанных на таких бессовестных девиц. И хоть я сдержала слова, которые вертелись на языке, но у меня было такое ощущение, что я прозрачна, а Мейре видит меня насквозь.

— Тем не менее нити вашей судьбы связаны, — молвила Мейре. — И вам суждено принести друг другу и Добро и Зло. Так что идите, раз вы так торопитесь.

Кармиан мигом поднялась. Я немного замешкалась.

— Что же такое Мейре? — спросила я.

Она не была Пробуждающей Совесть, хотя немного напоминала ее. И не была даже чернокнижницей.

Мейре покачала головой:

— Сегодня я просто женщина, которая ткет. И порой может видеть кое-какие узоры поважнее.

У меня как-то странно закололо в животе. Уж не человеческие ли судьбы ткала она, сидя здесь?

— Что же ты ткешь? — спросила я.

Мой голос чуточку дрожал.

Она снова посмотрела на меня своим черно-белым взглядом. Словно могла заглянуть в глубину моих мыслей.

— Фуфайку моему двоюродному брату, — сухо ответила она. — Старая совсем прохудилась.

Выгодная сделка

— Ты из гельтов? — спросила я Кармиан, уже выйдя на двор.

Ответ был словно удар хлыста — неожиданен и резок:

— Я говорила: ты должна быть осторожна. Ведь я говорила это. До тех пор пока они тебя не поймали, пока они…

— Как того, кого повесили? — спросила я, не думая ни о чем другом, кроме того, о чем думала она.

— Это не моя вина! — горячо отозвалась Кармиан. — Я говорила, чтоб он не делал этого в одиночку, но он… — Тут она прервала себя. — Откуда тебе об этом известно?

Я не смогла ей ответить. Что-то я прочитала в ее мыслях как раз теперь, когда дар Пробуждающей Совесть внезапно свалился на меня в тот миг, когда его меньше всего ожидаешь. А кое-что я знала, потому что подслушивала, когда она и Нико беседовали. «Ни одно из этих двух объяснений ей не понравится», — думала я.

Она толкнула меня в грудь, толкнула так сильно, что я села.

— Держись от меня подальше. Нечего было тебе приходить и подслушивать меня. Это здесь, в душе, — она коснулась своей груди, — это мое. Понятно тебе? Это никому видеть не позволено.

Ясное дело, она была права.

— Это случилось не по моей воле, — устало сказала я.

— Мне плевать, по твоей это воле или с помощью твоей матери. Держись подальше от меня!

— Если смогу, — ответила я. — Это не всегда от меня зависит.

— Учись тому, чтоб это зависело от тебя. Мейре, по крайней мере, не расхаживает тут по всей округе и не нападает на всех подряд людей, обрушивая на них то, что она знает. Другое дело, если ты войдешь в ее хижину, тогда — да, она говорит о том, что видит. Это знают все, и, если не желаешь слушать, можно держаться подальше. Но от тебя… от тебя так просто не избавиться!

Я медленно поднялась. Подозрение вдруг охватило меня.

— Это ты заставила Ворону продать меня Ацуану? Ты хотела избавиться от меня?

— Нет! — ответила она. — Я хотела только флейту. Я сказала, что он может продать флейту. А когда человек из Кольмонте увидел ее, он заинтересовался, откуда она у нас.

По правде говоря, я не знала, верить ли тому, что говорил о ней Нико, что толковал он о ее чести. Нет, похоже, Кармиан понятия не имеет ни о чести, ни о других благородных чувствах. Не считая того, что я только что увидела. К тому гельту, которого повесили, она питала какое-то чувство.

— Кто он был? — спросила я. — Твой друг — гельт?

Я не рассчитывала, что она ответит. Но она заговорила:

— Его звали Ерин. Он был братом Мейре.

Братом Мейре? После того, что я слышала в тот вечер на борту «Морского Волка»… Разве не Пролазой назвал его Нико? А из того, что говорилось дальше, выходило, что друг Кармиан был вором-домушником или чем-то в этом роде. Трудно представить себе, что таков был брат мудрой Мейре. И трудно представить себе, что Мейре и ее народ после этого по-прежнему дружески принимают Кармиан. Но они именно так поступали.

Сколько на свете всего такого, чего я не понимаю.

— Где Нико? — спросила я, отвлекшись от этих мыслей.

— В хижине для гостей, — ответила Кармиан. — Там наверху.

Я глянула, куда она показала. Это был не самый маленький и не самый безобразный из домов. Напротив. На балках фронтона были вырезаны серые цапли, а на дверях были настоящие картины — утки на воде, серые гуси в небе и еще пара серых цапель в камышах.

Ну что ж, здешних людей в отсутствии гостеприимства не упрекнешь. Но что делали эти двое, вооруженные длинными копьями караульных, стоявшие у двери?

— Хижина для гостей? — спросила я. — Сдается мне, они поставили караульных у двери.

— Не каждый день княжий сын из рода Равнов живет в этом доме, — сухо ответила Кармиан, и я не поняла, верила ли она, что часовые — это почетный караул или тюремная стража? Может даже, сами гельты не до конца разобрались в этом? Но как бы там ни было, караульные, не чиня препятствий, пропустили нас. Один даже дружелюбно кивнул Кармиан.

Здесь был очаг, а с каждой его стороны стояли два стула из кожи, натянутой на раму из… Больше всего это было похоже на кости. Быть может, из костей кита? На одном стуле сидел седовласый, седобородый мужчина-гельт. На другом — Нико. Нико ничуть не походил на жалкого узника. Он побывал в бане — его темные волосы были еще влажными, — и гельты дали ему длинную шерстяную мантию с вышитыми на груди орлами. И еще он сбрил бороду. Мне это пришлось не по душе. Ясное дело, так он выглядел куда лучше. Но в таком виде он и походил куда больше на того, кем был на самом деле, — на княжьего сына. Борода была для него способом скрыться. Теперь, когда он сбрил ее, он что, решил, будто скрываться ему больше не придется?

Увидев меня, он поднялся:

— Дина! Все… все хорошо?

Вообще-то мне очень хотелось, чтоб он обнял меня. Мне казалось, будто я отчаянно в этом нуждалась. Но, по крайней мере, он больше не злился на меня. И огорчение, читавшееся в его темно-синих глазах, говорило об этом.

— Все неплохо, — ответила я. И это, пожалуй, было правдой. Во всяком случае, мне было куда лучше, чем несколько часов тому назад, и это при том, что страхи и печаль стали моими постоянными спутниками.

— Добро пожаловать! — произнес гельт, который тоже встал. — Мейре говорила, что ты была человеком не с одним даром. Может, ты птица буревестник? Та, что предсказывает непогоду, но также показывает нам, что могут дуть и ветры перемены?

Он говорил красиво, но от всех его слов на душе у меня стало худо. Никакая я не птица буревестник. Я — девочка. И я не знала, что мне ответить. Неужто Мейре знала все это обо мне еще до встречи со мной? Тогда либо она была опытная пророчица, либо проболтался Нико.

Возможно, старик понял, что я нездорова, или попросту устал ждать ответа, который, похоже, так никогда и не получит.

— Мое имя Этлас, — сказал он. — В нынешнем году я — здешний хевдинг[16].

— И в последнем году, и все прошлые годы, и за год до этого… — пробормотала Кармиан. — Они никогда других не выбирают.

Вид у него был не очень довольный, но Этлас все же предпочел улыбнуться.

— Правда истинная. Я хевдинг этого селения уже семнадцать лет. Но из-за этого не нужно думать, что тебя избрали раз и навсегда.

— Гельты выбирают своего хевдинга, — произнес Нико так, словно это крайне важно и крайне интересно. — Хевдингом не рождаются. Быть хевдингом по рождению невозможно.

Мне показалось, что слова Нико прозвучали как-то странно.

— Мое имя — Дина! — представилась я.

— Добро пожаловать, Дина! Ты голодна?

Я чуть было не сказала «нет», потому что мой живот ощущался лишь как холодный, тяжелый ком, который я повсюду таскала с собой. Но тут я почуяла запах жареной рыбы и в один миг чуть не померла от голода.

— Да! — ответила я. — Я и вправду голодна.

— Кармиан, не попросишь ли ты у Иммы немного еды на завтрак для нашей гостьи?

Я покосилась на Кармиан. Она наверняка не в восторге оттого, что ей придется прислуживать мне. Но она лишь кивнула и сделала, как он просил.

Мне пришло в голову, что здесь она переменилась. Не была такой воинственной. Перестала быть такой резкой.

Она исчезла за дверью, но… один лишь миг, и она вернулась с глиняным блюдом с какими-то печеными корнями и двумя мелкими жареными рыбками. Не было ни хлеба, ни каши, которые мы ели бы на завтрак дома, но была кружка теплого козьего молока. Кармиан поставила все это на длинный стол неподалеку от очага.

— Будь столь любезна, милостивая фрекен!

Мне не понравилось, что она меня так назвала. Но я ничего не сказала. Я села на скамью и съела все до крошки, кроме рыбных косточек.

Сперва я в самом деле не слышала, о чем тем временем толковали Нико с Этласом. Нико, ясное дело, спрашивал его, как происходили выборы хевдинга. Казалось, будто это страшно его интересовало. Мне казалось это скучным. Но вот в разгар завтрака, после второй рыбки, меня осенило, почему Нико так это занимало. Он никогда не просил о том, чтобы стать сыном князя — владетеля замка. И если кто-то счел, что народу следует выбирать князей — владетелей замка, чтобы не жить с тем, кого случайно угораздило унаследовать княжеский трон… Да, одно ясно: Нико никогда по доброй воле не пойдет на такой выбор.

Этлас охотно отвечал на его вопросы, но были и другие вещи, о которых ему хотелось потолковать подробней. Что-то связанное с пеней и правами на рыбную ловлю, а также с правом на землю. Я понимала не все, но наверняка это было связано с чем-то отобранным магданами у гельтов.

— Но самое худшее — это дети, — молвил Этлас, и тут его голос зазвучал иначе, и это заставило меня прислушаться. Так говорила моя матушка, когда пускала в ход голос Пробуждающей Совесть. — Мы не можем и дальше жить в таком страхе. Как могут наши дети вырастать свободными и сильными людьми, когда нам приходится прятать их от людей Дракана, от драконариев. Шестерых мы уже потеряли в его так называемых драконьих школах… — Этлас почти выплюнул эти слова и продолжал: — А теперь мы не смеем дальше держать остальных здесь, в том краю, откуда они родом.

— Где же они тогда? — спросил Нико, и я увидела, как он выпрямился и сидел в напряжении, будто натянутая пружина.

Он думал о Наставниках рода Дракониса[17], и не нужно быть пророчицей, чтобы это понять. Неужто Дракан начал творить то же самое, что его дед, отец его матери Князь Артос?

От одной мысли об этом по телу побежали мурашки.

— Я не скажу, где они, — твердо молвил Этлас. — Ни один гельт не выдаст этого тебе. Если кто-то найдет ребячье поселение и отнимет последнее, что у нас осталось, — какое будущее нам уготовано? Как нам жить тогда?

— Но они в безопасности?

— Что такое безопасность? Дракан их еще не нашел. Больше я ничего сказать не могу.

Нико поднялся.

— Право на землю и право на рыбную ловлю! — сказал он. — Можешь получить мои слова на листе пергамента, но я не могу обещать, что сам останусь здесь, дабы отказаться от власти князя. Однако же дети… Этому надо положить конец! Клянусь, даже если это будет стоить мне жизни… он не будет больше отнимать ваших детей. Или каких-то детей вообще.

В доме для гостей воцарилась полная тишина. Кармиан, что сидела и с отсутствующим видом барабанила пальцами по колену, резко прекратила это занятие.

А я медленно отставила в сторону кружку с козьим молоком.

«Даже если это будет стоить мне жизни».

Я ничуть не сомневалась, что он так и думал. В последнее время Нико стал куда меньше ценить свою жизнь, чем следовало бы, — так мне казалось. А когда подумаешь о том, что творили с детьми Наставники… Пожалуй, я хорошо поняла его.

— Так вот, это моя клятва, — молвил Этлас. — Мы поможем тебе в твоей рискованной попытке, насколько хватит сил. И я ручаюсь, что другие селения гельтов поддержат меня в этом деле. — Он вылил какую-то золотисто-желтую жидкость в два небольших металлических кубка.

— Что это за напиток?

— Медовый. Сварен здесь из меда и забродившего козьего молока. Такой печатью скрепляем мы наш уговор. И нам не надобен пергамент.

— Спасибо! — поблагодарил его Нико. — Но, принимая во внимание возможный конец света, нам лучше подготовить документы.

— А как же я?

Кармиан тоже встала.

— Ты? — спросил Нико. — Я-то полагал, что ты хотела этого.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю! — сухо ответил Нико. — Быть может, потому, что ты опоила меня, усыпила, завернула в одеяло и велела двоим матросам волочить меня много миль по болотам, прежде чем я проснулся.

Я выпрямилась. Вон что… Вот как это произошло. Маковый сок, приготовленный Кармиан! Это известие согрело меня после всех огорчений; Нико не бросил меня на произвол судьбы. Во всяком случае, не по доброй воле! Любопытно узнать, что стряслось с Матсом и Лиамом?

— Я поставила свою жизнь на карту ради тебя, — сказала Кармиан. — Как ты думаешь, что сделает Дракан, коли он когда-нибудь снова увидит меня? Как по-твоему, сколько солдат-драконариев в эту минуту ищут меня? Если они схватят меня, я все равно что труп, как Ерин.

«…Тогда конец ее красе», — сказал Ворона.

А это с драконариями… пожалуй, и в этом она права.

— Этого я не отрицаю, — согласился Нико. — Однако же ты словно бы взяла это дело в собственные руки, не правда ли? Я лишь очень хотел бы чуть получше защитить тебя.

— Обойдусь без твоей защиты. Заплати мне, и все!

— Заплатить тебе?

— Да. Поскольку вы так торопитесь закрепить все эти дела на бумаге и обсудить цены, и будущее, и права. Я тоже хочу кое-что получить.

— Что?

— Брачный контракт!

Вот тут мы все разинули рты. Во всяком случае я. Брак? С Нико? Ведь он был…

— Такие вопросы нельзя обсуждать подобным образом, — спокойно произнес Этлас. — Ты ведь это хорошо знаешь.

— Княжьи сыны по любви не женятся, — сказала Кармиан. Голос ее был холоден как сталь. — Ему незачем меня обожать. Я хочу лишь быть кем-то. Я желаю подняться вверх, туда, где никто не сможет больше топтать меня.

У Нико в этот раз был такой вид, словно он не знал, на каком он свете.

— Хочешь этого… ты хочешь… Стало быть, ты хочешь стать фру-госпожой Замка-крепости?

— Да!

— И такова твоя цена?

— Неужто это так отличается от бумаг о праве на рыбную ловлю и о праве на землю? Будь твой отец жив, он в один прекрасный день принял бы подобное решение, не правда ли?

— Не смей впутывать моего отца! — сквозь зубы сказал Нико.

— Почему же? Я очень хорошо знаю, что он никогда бы не сказал «да» такой, как я. Он подыскал бы княжескую семью, с которой хотел бы породниться. Тут держали бы совет, шли бы переговоры, составлялись бы бумаги о приданом и праве на наследование и все такое прочее. Но в конце концов он решил бы, кому тебя продать. Ой, нет, прости! С кем тебя поженить!.. Разве не так поступают там, откуда ты родом?

Нико не мог это отрицать. Именно это подобало тому, кто был сыном князя.

— Ладно! — произнесла Кармиан. — Произошли кое-какие перемены. Отец твой мертв. Дом Равна ныне в опале, в несколько трудных обстоятельствах, и княжьи семьи вовсе не стоят в очереди, чтобы с ним породниться. Но у меня есть то, что ты хотел бы иметь. Это моя помощь и помощь гельтов. Тебе не нужно даже платить сейчас и здесь. Отложим это до удачного завершения. Мы просто напишем, что контракт вступит в силу в случае смерти Дракана.

— Кармиан, это в самом деле то, чего ты добиваешься?

— Да!

— А как же чувства?

— Любовь — для маленьких голубоглазых девочек. Немного взаимного уважения, Нико. Этого хватит. С какой-нибудь княжной ты даже в этом не был бы уверен. Да и я не глупа, Нико. И хоть не рождена в золотой колыбели, но я понятлива и способна.

Я видела, что Нико и вправду взвешивает ее речи. Оценивает всерьез. Мне хотелось наорать на них обоих. На Кармиан за то, что она так расчетлива… Фру-госпожа Замка-крепости! Она, которая рождена не в золотой колыбели, а в грязной канаве. Ишь ты, из грязи да в князи! Да, Нико не мог быть столь глуп. А может, и мог?

— Этлас? — Нико вопрошающе глядел на хевдинга гельтов. — Каково твое слово в этом деле?

Этлас с виду не очень-то радовался тому обороту, который приняла эта беседа.

— Мы в долгу перед Кармиан. За прежние дела, а теперь за это. Но… Кармиан, ты толковала об этом с Мейре?

— Да!

— И?..

— Она… она не станет это запрещать.

— Кармиан, Мейре нам никогда ничего не запрещает. Она полагает, будто мы имеем полное право провалиться в болото дурости. А уж болото мы выберем сами. Ты отлично это знаешь. Что она сказала?

— Только то, что я плохо знаю собственное сердце.

У Кармиан был такой вид, будто ей это стоило крови и было больно произнести эти слова. Но она говорила правду, и это было само по себе ошеломляюще. Я ведь сама слышала, как Мейре сказала ей эти слова.

— Но ты сама знаешь, чего хочешь?

— Да! — Она гневно глянула на него, словно задавать такие вопросы было непростительной дерзостью. — Я отлично знаю, чего хочу!

Этлас слабо покачал головой.

— Если она твердо решила, — молвил он, — то мы поддержим ее требование. Мы в долгу перед ней.

Нико коротко склонил голову, словно желая скрыть выражение своего лица. Затем выпрямился вновь, и лицо его уже больше ничего не выражало, оно было просто невозмутимо.

— Да, тогда давайте покончим с нашими обязательствами! — проговорил он неожиданно твердым голосом. — Право на рыбную ловлю, право на землю и фру-госпожа Замка-крепости. Этлас, я полагаю, ты заключаешь куда более выгодную сделку, нежели она.

Кармиан лишь вызывающе-упрямо глянула на него, но не вымолвила ни слова.

Я встала.

— Дина, — спросил Нико. — Ты куда?

— Никуда, — ответила я. — Просто на воздух.

Морозный туман рассеивался. Впервые за много дней небо стало свеже-голубым. Только на душе у меня было угольно-черно! Кармиан! Хоть бы мне никогда не встречаться с ней! Хоть бы Нико тоже никогда не встречался с ней! Хоть бы черт побрал ее, и ее русалочьи волосы, и ее расчетливый ум, что скрывается под этими волосами. Фру-госпожа Замка-крепости! Будто такая, как она, может… будто такой, как она, позволено…

Теплые слезы катились по моим щекам, и я бешено вытирала их. Мне не хотелось стоять тут и выть. И если уж непременно плакать, нельзя ли, чтоб это было из-за чего-нибудь другого? Из-за чего-нибудь поважнее, чем Кармиан. Из-за Дракана! Из-за детей гельтов, и тех, кого уже схватили, и тех, которым нужно прятаться где-то в болотах и которым нельзя жить свободной жизнью со своей семьей. Но нет! Плакала я из-за Кармиан! Из-за Кармиан и ее мерзких расчетов и контрактов и… и…

— Дина?

То был Нико. Я не смела обернуться, не хотела, чтоб он видел мои слезы.

— Дина, что это?

Он все-таки обнаружил их, разглядел, что я плачу, или только почувствовал. Он-то ведь знал толк в подобных делах.

Я не могла вымолвить ни слова. Мое горло превратилось в один сплошной большой комок, и, даже если б я могла выдавить из себя хоть слово, я не знала бы, что мне сказать.

Он осторожно коснулся моего плеча. И тут словно все прорвало, все лопнуло, и я плакала уже не только из-за одной Кармиан, а из-за всего — из-за того, что все так жестоко! Что на свете должно быть Дракану! Что мой отец номер, а мать не может вынести то, что он оставил мне в дар! Что нужно вечно ужасно бояться, и что мы все можем погибнуть, и что у Кармиан длинные золотистые русалочьи волосы в локонах, а я всего-навсего маленькая и нескладная, а волосы у меня жесткие, как у лошади. Из-за всего сразу!

Он обнял меня, а я рыдала, прижавшись лицом к его длинной мантии с вышитыми на груди орлами. И на сей раз он молчал, и больше ни о чем не спрашивал, и даже не говорил, что мне нужно перестать плакать. Он не сулил мне, что все вскоре наладится. Не говорил, что завтра все станет куда лучше. Он только обнял меня.

Прошло немного времени, и слезы мои иссякли. Я смертельно устала, а из-за рыданий у меня разболелась голова. Все-таки мне стало чуточку лучше.

— Твоя фуфайка сильно отдает рыбой, — сказал Нико, словно бы в порядке вещей было вот так стоять и заливать моими слезами одолженную ему мантию. — Не захотят ли гельты обменять эту фуфайку на что-нибудь более подходящее и чтобы меньше пахло? Да и баня тоже не помешает!

— От меня так скверно пахнет?

Он рассмеялся:

— Нет, я имел в виду все, вместе взятое.

— Нико, ты… ты по-прежнему злишься, что я последовала за тобой?

— Нет, — ответил он. — Только лучше, чтобы ты этого не делала. Я не хотел бы вообще вмешивать в это других людей. Только я и Дракан! Но я вынужден был найти корабль, а это означало, что со мной поплывет Кармиан. А потом Давин; когда же я наконец избавился от него, появилась ты, и от тебя никак было не освободиться. А теперь, похоже, со мной в одной лодке оказалась куча народу.

— Гельты?

— Да. Я слышал о них, хотя отец мой считал их попросту контрабандистами, которых по-настоящему нельзя заставить подчиняться. Их куда больше, чем я полагал. Многие покинули свои селения и живут на побережье совсем как другие люди. Но они, как говорит Этлас, не забыли: они гельты! Когда они услышат об уговоре, о нашем с Этласом уговоре, мы сможем рассчитывать на их помощь. Народ, который жил тут сотни лет, знает многие укромные места и тайные тропы. Они могут вызнать, где теперь Дракан и помочь мне найти его, вместо того чтобы самому угодить в его лапы.

Я чуточку отодвинулась от него, чтобы заглянуть в лицо. Оно было чуть бледнее там, где была борода, прежде чем он сбрил ее.

— Нико!.. Ты уверен… я думаю, ты… ты что, не любишь проливать кровь? А Дракан… ты и вправду думаешь, что можешь убить его?

У него дрогнуло веко, когда я вот так высказалась начистоту.

— Похоже, это моя задача, — молвил он. — И я сделаю все, что в моих силах, чтобы неудача не постигла меня на этот раз.

— Нико, ты так ненавидишь…

— Да!

— Да, но… годишься ли ты для этого? Поднимешь ли ты меч на человека?

Я знала, что в детстве он учился владеть мечом, а также что они с Давином упражнялись до самого последнего времени. Однако же в тот раз на Арсенальном дворе Дракан его превзошел, да попросту он был недосягаем, и только благодаря Розе Нико не был убит уже тогда.

— На свете есть многие искуснее меня.

— Почему тогда одному из них не сделать это?

О, только б он захотел. Я так боялась, что ему не удастся осуществить задуманное. И куда больше боялась, что он сам погибнет при первой же попытке, возможно даже, без всякой пользы.

Но он по-прежнему качал головой.

— Я скрывался более двух лет. И все время становилось хуже и хуже, все больше смертей, и разорения, и опустошения. И все это не случилось бы, если б я не колебался. А ныне хватит. Ныне я положу этому конец! Большой войны, что погубит еще множество людей, не будет. Всего лишь тихое убийство, если я смогу с этим справиться.

— Нико!

— Причины назвать все это более пышным словом нет. Я не собираюсь вызывать его на честный поединок. Я хочу лишь его смерти, чтобы всему, что творится, настал конец.

Уже второй раз он повторил эти слова!

И меня мучила мысль: только ли о смерти Дракана он думал, когда говорил это?

— Нико! Ты ведь сделаешь все, что в твоих силах, чтобы остаться в живых, не правда ли?

— Само собой. У меня нет желания умереть.

Я ему поверила не до конца. Такой уж Нико! Сможет ли он вообще убить другого человека, пусть даже такого, как Дракан, а сам после этого продолжать жить, будто ничего не случилось?

— Когда, по-твоему, мы что-нибудь узнаем?

— Быть может, через несколько дней. Будем надеяться, не дольше. Ворона сделает все, что в его силах, чтобы найти нас, а если это не удастся, он наверняка попытается заполучить часть вознаграждения, рассказав все, что ему известно. А если солдаты-драконарии начнут обыскивать болота… Я бы не пожелал гельтам этого. Наш прекрасный договор может им дорого обойтись…

— Стало быть, времени у нас в обрез. Ведь где-то здесь еще и Ацуан… Он тоже ни за что не сдастся.

— Дина!

Я подождала, но он больше не произнес ни слова. Только удивительно затравленный взгляд.

— Да! — в конце концов вымолвила я, чтобы помочь ему немного собраться с мыслями.

— Тебе не очень хотелось бы остаться здесь?

— Здесь?

— Да. Мне так не хочется… Было бы так ужасно, если бы ты…

Он снова прервал свою речь.

Я отступила на шаг и подбоченилась.

— Ты что, собираешься удрать снова?

— Нет!

— Или усыпить меня настоем макового сока?

— Нет. Ведь от него никакого толку.

— Но ты не желаешь брать меня с собой?

— Да! Мейре сказала, что мне не следует принуждать тебя. Что мне следует позволить тебе сделать собственный выбор. Однако же… не хочешь ли ты остаться? Было бы так хорошо знать, что здесь ты в безопасности.

— А Кармиан будет с тобой?

— Кармиан? Да…

— Хорошо! Тогда я тоже отправлюсь с тобой.

— Дина, это не то…

— Если ты думаешь, что тебе позволят блуждать по странам, государствам и весям одному с этой расчетливой искательницей счастья, то ты ошибаешься. Фру-госпожа Зам ка-крепости! Да! Спасибо. А если ей предложат что-то повыгоднее, думаешь, она не продаст тебя так, как крестьянин продает корову, которая больше не дает молока?

— Нет, — только и сказал Нико. — Я так не думаю.

— Стало быть, ты полагаешься на нее?

— Да, полагаюсь!

Я покачала головой:

— Тогда говорить больше не о чем!

— Дина…

— Нет, если она отправится с тобой, я сделаю то же самое!

Он выглядел таким несчастным, что мне стало жалко его. Все же сдаваться я не собиралась, и он видел это. Повернувшись на каблуках, он пошел обратно в дом для гостей. Весь остаток дня он спокойно пил мед кубок за кубком и становился все более раздражителен и молчалив.

Когда же Кармиан спросила, не кажется ли ему, что с него хватит, он лишь сильно грохнул кубок о стол и, не произнеся ни слова, вышел.

Прошло два дня, два чудных дня, когда мы жили в доме для гостей вместе с Нико. Кармиан и я пытались ради Нико не очень сильно ругаться. После первого дня Нико не пил медовуху, но от этого было не легче, и на следующий день мне пришлось выйти, хотя стоял ужасающий холод и было ветрено, но Кармиан ужасно меня раздражала, и я не в силах была находиться с ней под одной крышей. Подтвердилось то, что и Нико, и Мейре сказали: мы обе терпеть не могли друг друга.

Я видела, как Этлас вошел в дом для гостей, но я была еще не готова войти туда. Я притворилась, будто вовсе не замерзла, а кроме того, была очень занята тем, что изучала двух козлят из селения, у которых как раз был поединок. Они прыгали вокруг, пытаясь боднуть друг друга своими маленькими короткими рожками.

Спустя некоторое время из дома вышел Нико:

— Дина?

Я подняла руку и, колеблясь, кивнула ему. Его голос звучал не так, как полагается, да и в походке было что-то не так… Холод прокрался ко мне в грудь и крепко схватил сердце. Что-то случилось. Я видела это издалека.

— Что там? — спросила я. — Что стряслось?

Он остановился в нескольких шагах от меня.

— Дракан вторгся в Высокогорье! — тихо вымолвил он.

Я не спускала с него глаз.

— Но на дворе ведь зима, — невыразительно сказала я. — Почти. Зимой не воюют. — То, что он сделает это однажды, мы все знали. Но осень прошла без нападения, и мы думали… — Ведь еще не весна!

— Я огорчен этим.

— Где? Где он вторгся?

«Только бы не в Баур-Кенси, — молча молила я. — Не Кенси…»

— В Баур-Лаклане. Однако же… Говорят, он привел с собой более половины своей драконьей рати. Дина, это лишь вопрос времени.

— А они не могут его остановить? — прошептала я. — Лакланов много. Их клан огромный и могучий! Они могли бы тогда…

Во взгляде Нико читалось сочувствие, которое лишило меня дара речи. Он намного больше знал о войске, нежели я, и о том, как вести войну.

— Возможно! — произнес он.

Но я видела, что он сам в это не верил.

— Почему нет? — спросила я.

— Дина!.. У Дракана более восьми тысяч человек. Сколько, по-твоему, может выставить Лаклан? Две тысячи? Ну, в лучшем случае три.

— Но если другие кланы придут на подмогу…

— Да. Если. Большой вопрос: если? Кланы предпочитают заботиться о себе, а некоторые из них так недальновидны, что порадуются, увидев, что Лаклан разбит. И даже если они захотят вмешаться, успеют ли они? Никто не рассчитывал на нападение теперь.

— Каллан сможет заставить их прийти на помощь! Каллан сможет собрать… — Но тут мне пришло на мысль то, что я в минуту потрясения забыла. Каллана в Баур-Кенси не было, и он вообще не мог собрать кого-то или предводительствовать кем-либо. Он… быть может, его даже больше не было в живых.

Нико не произнес ни слова. Его чувство вины перед Калланом заставляло его опускать глаза и смотреть вниз, так что я ничего не видела, кроме его темных волос.

Что-то холодное и мокрое коснулось моего лица. Я стерла это.

— Мы двинемся к мосту через несколько часов. Если поспешим! К счастью, солдат-драконариев в Прибрежье осталось мало и у них немало хлопот с тем, чтоб держать народ в узде. Мы можем ехать более открыто, нежели раньше.

— Мы отправимся в Баур-Лаклан? — спросила я.

— Нет! — ответил Нико. — Как бы быстро мы ни ехали, Дина, Баур-Лаклан падет задолго до того, как мы попадем туда.

Хелена Лаклан, что подарила мне мою лошадку Шелковую! Тавис и его мама! Ивайн, с которым некогда сражался в Железном Кругу Давин. Баур-Лаклан был настоящим большим городом по меркам Высокогорья. Может ли и вправду случиться так, что он… что все эти люди… Страшные картины у меня в голове! Горящие соломенные крыши! Перепуганные насмерть люди и животные… раненые и мертвые. Я заморгала, чтобы прогнать эти видения, и посмотрела на Нико. Что это у него в волосах?

Снежинки. Малюсенькие белые кристаллики, которые почти тут же таяли. Но, глянув ввысь, в небо, я увидела, что многие уже в пути.

Козлята приостановили свое единоборство, желая понаблюдать то удивительно новое, что, кружась, падало на двор.

— Смотри! — сказала я. — Нико, снег идет! Как по-твоему, то же самое творится в Высокогорье?

— Возможно. Ведь зима обыкновенно наступает там раньше.

— Тогда и ему придется повернуть назад. Не правда ли?

Нико покачал головой:

— Нет. Если он намерен вести зимнюю войну, он с места не сойдет. Не надо думать, будто несколько снежинок остановят его.

Глупые снежинки! Я смотрела на них так, будто это их вина. Не могли они появиться немного раньше? И не могло ли их быть побольше, чтобы Дракан отказался от своей злосчастной войны.

Давин

Солдаты

Лучше ли, чтоб тебя спасла драконья рать, чем быть спасенным вообще? Я не знал. Без помощи Каллан помер бы, но рука помощи от солдата-драконария? Думаю, Каллану следовало быть благодарным, если это означало, что Роза, Портовый Местер и другие также попали бы в драконьи лапы. Но я и так уже выболтал куда больше, чем следовало.

— Этот малец мчался так, будто сам черт гонится за ним по пятам, — сказал драконарий, что первым увидел меня. — Болтает о каком-то кораблекрушении и о Кенси.

Другой драконарий — чином выше. На его лице было множество мелких шрамов. Они белели, светясь на его обветренной коже.

— Он был один?

— Похоже на то.

— Как тебя звать, малец?

— Дамиан! — ответил я в поздней попытке не выдавать слишком многое.

— Дамиан? — спросил первый солдат. — Мне кажется, ты сказал «Давин»!

— Нет! Дамиан!

Оба драконария обменялись взглядами, и я увидел, что первый покачал головой.

— Нет, господин мой рыцарь, — произнес он, — малец назвался «Давин», я уверен.

«Господин мой рыцарь»? Так этот был одним из прославленных рыцарей Дракана? Не будь у него этих шрамов, он выглядел бы совсем обыкновенно.

— Лгать мне неумно, — сказал рыцарь, не особо нажимая на свои слова. — Это внушает подозрение. Что это был за корабль?

Я открыл рот и тут же закрыл его. Однажды я уже допустил глупость — оскандалился, прокололся, нет, на самом деле дважды. Вообще-то я не умел ломать комедию, а как раз сегодня я, забегая вперед, скажу, что с трудом держался на ногах. Я дрожал от усталости, у меня зуб на зуб не попадал, а еще держать в голове множество полуправд и полновесных врак… нет, лучше вовсе заткнуться и молчать.

— Нельзя ли мне капельку воды? — спросил я.

— Что это был за корабль? Отвечай!

Я повесил голову:

— Хочу пить. Нельзя ли мне капельку воды?

Коли б только тот второй захотел…

Удар обрушился мне на затылок, удар вообще-то не смертельный, но достаточно сильный.

Я заставил себя упасть. Солдат попытался поставить меня на ноги, но это мне не помогло. Мне и вправду едва хватило бы сил подняться, так что притвориться, будто это невозможно, было нетрудно.

— Не бей по голове, Балайн! Сколько раз тебе говорить? — сказал рыцарь.

— Да я слегка! — защищался солдат.

— Тогда бей его слегка по другому месту. Узника без сознания не допросишь.

Нет, как раз то, что надо. Слова эти дошли и до меня.

Солдат пнул меня, словно бы чуточку испытующе, в бок. Но я не был каким-то Гладким Хребтом[18]. Я подставлял спину для кнута под расчет за дневную работу на Битейном дворе в Сагис-Крепости, и нужен был пинок посильнее, чтобы заставить меня завыть.

— Ну?

— Простите меня, господин мой рыцарь!

— Он в беспамятстве?

— Думаю, так!

Хрустнул гравий совсем рядом с моим ухом. Краешком глаза я увидел сапог, и это предупредило меня за секунду до того, когда он схватил меня одной рукой за волосы и приподнял с земли мою голову. Сверкнуло лезвие ножа, и какой-то краткий миг я думал, что он тут же перережет мне горло. Но не горло ему было нужно. Острие ножа вонзилось мне прямо под левый глаз.

Глаза!

Я не успел подумать. Повернувшись на бок, я ударом руки отбросил нож в сторону. Я не хотел ослепнуть, не хотел…

Он отпустил мои волосы и вогнал кончик сапога мне в плечо, так что я перевернулся на спину. Так я и лежал и заметил тоненькую струйку крови, сбегавшую по щеке, как слеза.

— Ясное дело, в беспамятстве он не был, — сухо сказал рыцарь.

— Экая грязная хитрая тварь! — пробормотал солдат с таким видом, будто ему хотелось пнуть меня снова.

— Где, он сказал, находился этот корабль?

— В каком-то месте, что зовется Троллев залив. Отсюда полдня ходу на корабле, говорят люди из Арлайна.

— Ладно! Возьми нескольких рыбаков из селения и лодку — другие можете сжечь, и плывите к этому Троллеву заливу. Поскольку уж больно малец старается не произносить ни слова, наверняка это плавание того стоит. Я могу дать тебе… ну, скажем, десяток рыбаков. Столько должно хватить.

— А что если это ловушка?

На какой-то миг рыцарь заколебался. А потом покачал головой:

— Настолько ума у него не хватит.

Солдат окинул меня еще одним ядовитым взглядом.

— А что с мальцом? — спросил он. — Нам взять его тоже с собой?

— Нет! Им займусь я. Могу ошибиться, но у меня такое ощущение, будто мой господин Драконий князь захочет с ним поздороваться.

Первые полмили я падал три раза.

— Мальцу конец, — сказал один из рыбаков Арлайна, пытавшийся на последнем отрезке пути удержать меня на ногах. — Он больше не выдержит.

— Пусть постарается, — сказал ехавший ближе всех ко мне солдат-драконарий. — Не можем же мы все время отдыхать только потому, что у него кишка тонка.

— Это жестоко, а он совсем мальчишка.

Рыбак, как видно, был не из тех, кто промолчит.

— Уже полночь.

Солдат-драконарий подскакал на своем коне поближе к рыбаку.

— Как тебя звать? — спросил он.

— Обайн!

— Послушай-ка, Обайн! Если ты в другой раз разинешь пасть, когда тебя не спрашивают, отрежу тебе ухо.

Упорный рыбак злобно глянул на солдата-драконария. Он открыл рот, и наверняка ему хотелось что-то еще сказать, но я дернул его за плечо.

— Брось! — сказал я. — Он так и сделает.

Рыбак Обайн злобно смотрел на солдата-драконария, но, к счастью, на этот раз промолчал. Солдат-драконарий коротко кивнул, довольный тем, что заткнул рот непокорному, и поскакал дальше вдоль длинной череды людей, что плелись в ночи.

Нас было около сорока человек. Все взрослые мужчины из Арлайна, несколько рыбаков с наказом плыть к Троллеву заливу. И по ребенку из каждого дома. Младшему даже еще и года не было — крошечная девочка, висевшая в мешке на спине своего отца и, пожалуй, единственная во всем караване пленников, которая ничего не боялась.

Женщинам разрешили остаться. Но как они будут жить, когда мужчин угнали, а лодки сожгли, сказать невозможно. Всего за восемь часов солдаты-драконарии полностью разрушили их существование и навсегда изменили жизнь обитателей Арлайна.

— Черти! — пробормотал Обайн, словно услышав, что думаю я. — Проклятые дьяволы!

Мои ноги горели, словно их жгли огнем, меж тем как все остальное дрожало от холода и изнеможения. Скоро у меня не останется ни единой мышцы, которая бы не болела.

Я спросил Обайна, куда нас ведут.

— Думаю, в Баур-Лаклан. Но это больше, чем один день пути. А с малявками…

Баур-Лаклан. Меньше одного дня пути. Тогда нам придется где-то отдыхать, думал я. Спать! О, спать! Но не похоже, будто солдаты-драконарии собирались позволить нам отдыхать. Почему они так спешили? А может, дело не в спешке? Быть может, изможденными людьми куда легче управлять?

Когда я упал в пятый раз, даже солдаты-драконарии увидели, что идти я не могу. Один из них подтолкнул меня мечом, и я сделал последнюю попытку подняться на ноги. Но сумел только встать на колени, а потом судорога свела мышцу, отделяющую грудь от живота.

— Господин рыцарь!

Драконий рыцарь проехал верхом вдоль нашей колонны.

— Что еще?

— Нам его не поднять!

Рыцарь придержал своего серого коня и глянул вниз, на меня.

— Вот как! — только и вымолвил он. — Похоже, на этот раз он не придуривается!

Солдат поднял свой меч:

— А вот я…

— Нет! — Серый конь фыркнул, и рыцарь, успокаивая его, положил руку на шею жеребца. — Полагаю, Драконий князь пожелает видеть этого мальца. Швырните его на одну из вьючных лошадей. И привяжите крепко-накрепко — нельзя, чтобы он свалился по дороге…

Я проснулся, и мне показалось, будто я вернулся назад в Сагис-Крепость, в дыру вместе с Машей и другими узниками. Думаю, это потому, что все у меня ужасно болело и я так устал! И потому еще, что нога моя крепко в чем-то застряла, точь-в-точь как когда они заковывали нас там ночью в кандалы.

Голова у меня так болела, что казалось, она вот-вот расколется. Мне не дали ничего попить, и я чувствовал, что горло у меня будто сушеная треска, которая месяцами висела на ветру для просушки. Воды! Неужто нигде нет воды?

Я с трудом сел. Я вообще не мог припомнить, как оказался здесь. То был, пожалуй, сеновал, и там была солома, на которой можно было лежать. На самом верху, прямо под потолком, было несколько узких… окошками их, пожалуй, вовсе не назовешь… скорее, отдушины или всего-навсего продолговатые дыры. Я мог с грехом пополам угадать там клочок неба, который уже начал светлеть.

Я попытался подняться, но мне показалось, что моя нога крепко схвачена. Я стал шарить в темноте, нащупал какое-то деревянное стремя с очень тонкой цепью. Легкие оковы. «До чего выгодно! — с горечью подумал я. — Так можно заковать население целого города, не таская за собой железо».

На миг я закрыл глаза. Только бы перестала так болеть голова. Хоть на миг! И всё остальное. Думать я не мог.

— Ну, ты проснулся?

То был мой сосед, который, ясное дело, почувствовал, что я зашевелился.

— Да! Есть у нас вода?

— Нет! Они дали нам по кружке воды перед сном, но ты тогда уже отключился.

Я прищурился и попытался различить черты его лица во мраке.

— Обайн?

— Да, и вообще-то спасибо! Этот сатана наверняка бы обкорнал мне уши.

Сперва я не мог вспомнить, о чем он говорит. У меня так стучало в голове, что о другом я не мог думать. Но вот я вспомнил: солдат-драконарий и его угрозы.

— Ты, пожалуй, куда краше с обоими ушами, — сказал я. — А если придется за что-то пролить кровь, то пусть это будет что-то достойней.

— Ты не из Высокогорья?

— Нет!

Я знал, что это можно услышать по моему выговору.

— Как звать тебя?

— Давин! Давин Тонерре!

— Ну и ну! Малец Пробуждающей Совесть, что живет у Кенси?

Я кивнул, но потом подумал, что он не увидел этого во мраке.

— Да! Но… Хорошо, если бы ты молчал об этом при рыцаре-драконарии.

Он фыркнул:

— Положись на меня! Я не скажу ни слова этому ползучему гаду, покуда не смогу плюнуть на его могилу.

Обайн был наверняка человек воинственный. Во всяком случае сейчас. Сказать, был ли он таким до того, как драконья рать захватила его селение и отняла у них дома и семьи, было никак нельзя.

Семья…

— У тебя есть дети?

— Трое! — сказал он. — Эти дьяволы схватили и мою старшенькую, Маери. Девочке всего восемь лет.

Маери! Так звали и дочь Портового Местера, внезапно вспомнил я. Маери, что улыбалась мне и протягивала чашу, наполненную тодди до краев, даже когда у меня денег на это не было. Как раз теперь я поменял бы тодди всего мира на большую кружку холодной воды.

— А где твои другие дети? — спросил я. — Здесь их не слышно и не видно.

— Не знаю… Они где-то держат их, и коли мы ослушаемся, то…

Он сплюнул, вместо того чтоб договорить.

— Они — дьяволы.

Солнце едва успело по-настоящему взойти, прежде чем они пришли и снова согнали нас с сеновала. Мое измордованное тело ужасно тосковало, что ему снова придется двигаться, но мне было все равно, ведь это означало, что мне наконец дадут чего-нибудь попить. Я опрокинул в себя три большие кружки, до того как они вытолкали меня из очереди у бочки с водой.

Я был по-прежнему бос, и ноги мои выглядели ужасно. Окровавленные и опухшие от ран и шрамов, о которых я даже не мог вспомнить, где и когда их получил, но это было еще не самое худшее. Часть пальцев на ногах я вообще не чувствовал, и я знал: это могло означать, что я их отморозил и в конце концов — Антонов огонь и смерть. Каллан вечно читал нам проповеди об этом, да и матушка тоже… В Высокогорье холод мог убить тебя. У меня не было даже тряпок, чтобы обмотать ими ноги.

Моей единственной рубашки было все же недостаточно, чтобы держать в тепле замерзшее тело.

— Как далеко еще до Баур-Лаклана? — спросил я Обайна.

— Самое большее — один день, — ответил он. — Возьми мои носки. Я могу набить башмаки соломой.

Я так устал, что был готов заплакать, как девчонка. Этот человек хотел отдать мне свои носки. То было самое лучшее и самое доброе, что кто-то сделал для меня с тех пор, как… с каких пор, я точно не припомню.

— Спасибо! — поблагодарил я. — Этого я не забуду.

Он что-то пробормотал — самое ласковое, что я услышал, было слово «дьяволы». Обычно на это потребовался бы год для человека, который, как Обайн, посчитал бы меня кем-то иным, нежели незаметным мальцом из Низовья. Но если хочешь поскорее получить новых друзей, надо завести общего недруга.

Баур-Лаклан, как прежде, лежал в своей широкой долине. Но вокруг него…

Их были тысячи, тысячи людей, тысячи палаток, и костров, и лошадей, и повозок, и оружия.

— Неужто они захватили город? — спросил Обайн. — Ты не видишь, захватили ли они вместе с городом замок? Крепость?

Я покачал головой. Но шума сражения слышно не было, и, когда глядишь вниз на эту муравьиную сутолоку и солдат-драконариев, кажется невозможным, что Баур-Лаклан оказывал сопротивление. И наша маленькая, изнемогающая от усталости колонна во главе с драконьим рыцарем с изборожденным шрамами лицом так же беспрепятственно миновала не только их лагерь, но и вошла в город и подступила прямо к воротам и ко двору, где я однажды рано утром бился с Ивайном Лакланом, потому что думал, будто он заманил мою мать в ловушку и подстрелил ее из лука. Тут мы остановились — не потому, что кто-то нас остановил, но потому, что дети в передних рядах колонны внезапно закричали и попытались разбежаться.

— Что там такое? — закричал Обайн. — Маери, что там такое?

Он протиснулся вперед и успел нырнуть, увернувшись от удара рукояткой кинжала.

— Обайн, погоди!

Но он ни на что не обращал внимания, кроме того, что услышал крик своей дочери. А солдаты-драконарии сыпали ругательствами, и командовали, и раздавали удары древками копий, а кое-кто и мечами. Надеюсь, плашмя.

Я и сам произнес несколько ругательств, какие только знал. Я больше не мог видеть Обайна, но и не мог вообще бросить его на произвол судьбы. Этот человек, несмотря на все, отдал мне свои носки. Я пробился вперед сквозь беспокойную толпу, мимо лошади и солдата-драконария, что повернулся спиной ко мне.

— Назад! — скомандовал другой и швырнул мне вслед копье.

Удар пришелся на предплечье, и я нырнул в толпу мимо него.

— Обайн!

Объятый ужасом маленький мальчик, мчавшийся изо всех сил, ткнулся мне прямо в живот. Я схватил его, прежде чем он продолжил свой бег прямо под одну из лошадей, и, подняв его, посадил к себе на бедро, как поступил бы с моей сестренкой Мелли.

— Спокойно! — сказал я. — Отнесись к этому спокойно!

Он икал, всхлипывал и дрожал от страха.

— Чудище! — скулил он. — Это — чудище!

— Чудище? Где?

— Там! Посреди двора замка!

Свет факела озарил отливающие мягким светом скалы, гигантское туловище, что поднималось куда выше лошадиного и было куда длиннее, нежели река, как показалось мне сначала. Но это было, несмотря на все, лишь начало и конец животного — его голова, хвост и вонючая разверстая пасть, полная острых зубов.

Я хорошо знал, что это, ведь я видел одного такого!

Чудовище

Дракон! На дворе замка Хелены Лаклан! Как это могло случиться? Это все равно что увидеть кита в пруду с рыбами или, скорее, змею в курятнике. Немыслимо, и опасно, и… и совершенно невозможно. Мальчик вцепился в меня, будто пиявка, и попытался спрятать лицо у меня под мышкой.

— Чудище! — снова, тяжело дыша, прошептал он. — Чудище!

— Это всего-навсего дракон, — сказал я и сам услышал, до чего глупо прозвучали эти слова. — Смотри! Он привязан!

И это так и было — толстая цепь приковала его к одному из тяжелых столбов, составлявших Железный Круг. Дракон шипел на нас, и хоть вид у него был злобный, но как раз теперь он ничего не мог нам сделать.

Я по-прежнему не мог до конца этому поверить. Как он очутился здесь, наверху, так далеко от Дунарка? И зачем?

— Давай сюда этого детеныша! — закричал прямо у моего лица солдат-драконарий, так что мальчик еще больше напугался и начал дико рыдать.

Я невольно разжал руки, обнимавшие ребенка. Но в тот же миг драконий рыцарь проскакал верхом на своем сером в толпе испуганных детей, обеспокоенных лошадей и рыбаков из Арлайна, которые рвались, чтобы отыскать и успокоить своих детей. Серый фыркнул, пытаясь повернуть, но драконий рыцарь умел держать его в узде.

— Спокойствие! — воскликнул он голосом, прогремевшим меж стен замка. — Дракон прикован! Он ничего вам не сделает. До тех пор, пока не ослушаетесь!

Толпа и вправду чуточку успокоилась. Там по-прежнему слышались сопение и хныканье, всхлипывания и плач детей, а двое рыбаков лежали на мощенной камнем мостовой, один — с раной на ноге, что ужасно кровоточила, а второй — явно в беспамятстве. Была ли тому виной конская подкова или древко копья, я не знал.

— Тех, кто не подчинится, — сказал рыцарь, — мы не сможем использовать ни на что другое, кроме как на корм дракону. Но тот, что надежен и служит нам верно, займет свое место в Ордене Дракона. А место может стать по-настоящему высоким. Наравне с моим. Подумайте об этом!

Никто не произнес ни слова. Один из рыбаков плюнул на землю и получил предупредительный удар от одного из солдат-драконариев. Но для меня в этих словах прозвучало нечто мерзко знакомое. Оно напомнило мне Сагис-Крепость, и Наставников, и поучения Князя Артоса.

Послушание было всем на свете. Коли ты послушен, будешь сидеть за почетным столом Князя Артоса. Коли нет — кончишь в острожной дыре, а умрешь там, тебя используют на корм дракона. Да, Дракан научился кое-чему от своего деда.

— Детей поселят отдельно! Первая трапеза — дар Драконьего князя. После этого вам должно обслужить и накормить детей. Ребенок, чей отец, или брат, или дядя не станет служить князю, будет плакать от голода.

Рыбаки слушали. Тот, что плюнул, похоже, раскаивался в этом. Я мельком увидел лицо Обайна, и даже у него вид был такой, будто он еще сильнее стиснул зубы, а вовсе не строптивый. Неужто Дракан каждый раз, захватывая новый город, поступал так? Тогда ничуть не удивительно, что драконья рать росла стремительно.

— Вижу, что вы теперь уже послушнее, — похвалил рыцарь. — Это разумно. Посадите спокойно детей и идите сюда вместе с Балайном. Он покажет вам, где вы сами будете кормиться и спать.

Это отняло немного времени. Самые младшенькие прижимались к своим родителям — в большинстве случаев к отцам или братьям, — но все рыбаки это поняли. А дракон покоился за спиной рыцаря как вечное чешуйчатое напоминание о том, что может случиться с теми, кто не покорится.

Затем Обайн спокойно объяснил Маери, что он вынужден уйти и что ей нужно идти с драконарием и делать то, что он скажет. И что дракон не причинит ей никакого худа до тех пор, пока она будет послушной. Большинство рыбаков изо всех сил старались с собой совладать, обуздать собственный гнев, чтобы не испугать детей. Сам я разомкнул руки мальчика, обвивавшие мою шею, и мягко толкнул его к другим детям. И если я и раньше ненавидел Дракана, то теперь эта ненависть стала куда сильнее.

— Сюда! — сказал Балайн. — Несколько ступенек вниз.

Люди пошли. Один из них поддерживал того, чья нога кровоточила, а другие как можно осторожней подняли того, что был без памяти. Кое-кто из тех, что постарше, вели младшеньких за руки, а одна девочка, в годах Дины, стояла, держа в объятиях, будто куклу, грудное дитя.

— Нет, не ты, — сказал рыцарь, когда я хотел последовать за остальными. — Ты останешься здесь.

Я остановился:

— Я?

— Да, ты. Ты пытался обмануть меня. Ты думал, я это позабыл?

Они приковали меня рядом с драконом — к другому из кованых железных столбов Железного Круга, сработанных так, что они походили на мечи, воткнутые в землю. Дракон был в самом Круге, я — снаружи. Меж нами — ржавая цепь. Через нее мог бы перелезть ребенок. А сможет ли дракон?..

Я думал, что дракону не добраться до меня. Они наверняка хотели меня запугать. Рыцарь сказал, будто Дракан пожелает поговорить со мной, а какие разговоры, если дракон сожрет меня?! Поэтому-то они и не приковали меня в таком месте, куда добрался бы дракон. Верно?

Сначала казалось, дракон вовсе не проявил любопытства ко мне. Было холодно, и, точь-в-точь как другие гады, он был вял и медлителен на холоде. Когда он вот так лежал посреди двора замка, мимо почти все время проходили люди и лошади, и он, верно, сообразил, что не все они пойдут на корм дракону!

Но все-таки он заметил, что один из этих людей никуда не уходит. Что один из этих людей и вправду не может убраться. Дракон поднял голову.

Я подался назад настолько, насколько позволяла мне цепь. Быть может, дракон раздумает?

Однако не похоже! Одним рывком он поднялся и, качаясь на кривых, толстых лапах, приблизился на несколько шагов ко мне. Я слышал, как его когти скребут гравий. Когда же дракон добрался до цепи Железного Круга, он на миг остановился. Затем попросту улегся на живот и начал подползать под эту цепь. Я попытался сделать еще один шаг назад, но цепь уже натянулась. Захоти я убраться подальше, это стоило бы мне левой ноги.

Неужто дракон и вправду пролезет под цепь?

Нет! Целиком он не пролезет. Больно высоко поднимается его горбатая спина.

Я выдохнул с облегчением. Нет! Ему меня не достать…

Животное это не устраивало. Дракон разинул пасть и зашипел на меня, и ему явно казалось, что раз я стою на одном месте без движения, то я, должно быть, и есть драконий корм. Его бледные желтые глаза таращились на меня, и я ощущал вонь от полусгнившего мяса, которая его окружала.

Однажды, еще раньше, я был так же близко от дракона. Это было тогда, когда Маше и мне нужно было вызволить Герика из Драконьего рва Сагис-Крепости. Но тогда все произошло так быстро, и стоял там скованным беспомощный Герик, а не я.

«Но теперь все иначе», — сказал я себе. Дракон Герика скован не был. Он сожрал бы его в два счета. Мой дракон этого не мог. Он лежал на животе, вытянув шею под ржаво-коричневой цепью, и двинуться дальше не мог.

— Тебе меня не достать! — сказал я дракону, а также чуточку самому себе, сказал с той силой уверенности, какая только была у меня.

Внезапно он припал лапами к земле и попытался подняться. Цепь натянулась над его плечами и застучала, страшно застучали и заскрежетали мои оковы и тяжелые железные столбы. Видно было, как вздулись мышцы дракона под чешуей. Ведь цепь ему не разорвать?

Да, у него ничего не получилось. Но когда он решился повторить свою попытку, я увидел, как один из столбов зашатался, будто дерево, что вот-вот вырвут с корнем. Дракон также заметил: что-то случилось. Он бросился вперед, словно конь в упряжке, и потащил все, на что хватило сил. Один столб шатался все больше и больше. И с каким-то скрипом, словно древние ржавые ворота, которые едва открываются, он выбрался из своего рва. Дракон встряхнулся, будто пес, которому что-то попало в шерсть, и цепь скользнула вдоль его бугристого позвоночника. Он выбрался из Железного Круга.

Я вспомнил, как в самом конце кричал Герик, — крик без слов, лишь сплошной страх и ужас в голосе.

— Дракон вырвался на свободу! — крикнул кто-то, но это был не я.

Я стоял онемев и не спускал глаз с чудовища, которое сделало еще один неверный шаг вперед, потом еще один… и остановилось…

Дракон до конца свободен не был. Его шею по-прежнему охватывала цепь, как и мою ногу. Но раз он мог вырвать столб с корнем, то мог, пожалуй, повторить это еще раз. Склонившись вперед на своей цепи, будто нес, что разрывает ошейник, он стал скрести землю когтями, чтобы найти опору. Я в панике оглядывался в поисках какого-либо оружия, копья, острого сука, чего угодно.

Но ничего не было.

Несколько драконариев в таких же мундирах, как и у драконьего рыцаря, выбежали во двор. Они не спускали глаз с дракона и меня.

— Этот, клянусь богом, вырвал столб из земли! — сказал один. — Доброе крепкое кованое железо, столб такой толщины, что его едва обхватишь руками.

— Приведи сюда караульного драконария, — сказал другой. — Это должно входить в его обязанности.

Первый кивнул и помчался в замок.

Тот, что остался, смотрел на меня каким-то странным взглядом.

— Ты боишься? — спросил он.

Ясное дело, я боялся! Что он думал? Я окинул его одним-единственным злобным, полным ненависти взглядом и снова перенес свое внимание на дракона. Он был от меня на расстоянии менее двух лошадиных корпусов, всего в семи-восьми шагах от меня. Но он не был свободен. Он раздраженно вертел головой и кусал цепь. Но даже драконьи челюсти не в силах перекусить железную цепь.

Человек в мундире драконьего рыцаря подошел чуть ближе.

— Похоже, этот столб выдержит, — сказал он. — А жаль, если дракону так приспичило!

— Ты, пожалуй, подначиваешь его? — прошипел я. — Можно подумать, что ты заодно с драконом!

— Так оно и есть, — согласился он. — Всегда!

Что-то таилось в том, как он произнес это, и оно заставило меня внимательней поглядеть на него. Знак дракона светился черным и алым с золотом на его мундире и на его плечах, а плащ и штаны казались чешуйчатыми, словно сшитыми из кожи дракона. Кто знает? Может, так оно и было. Дина говорила, будто у самого Дракана был плащ из драконьей шкуры, так что, может, и рыцари его щеголяли в таких же.

— Тебе нравится смотреть, как пожирают людей? — спросил я.

Он с невозмутимым спокойствием разглядывал меня холодными темно-голубыми глазами.

— А ты сам разве не ешь мясо? — спросил он. — А драконы не так уж далеко ушли от нас. Мы с ними здорово похожи.

То был вопрос, который Местер Маунус называл философским: насколько человек отличается от животных? Но у меня не было желания разводить философию как раз теперь. А уж в следующий миг у меня вообще времени не было, потому что я почувствовал такой сильный рывок в оковах на голени, что потерял равновесие и свалился набок.

— Что?..

То был дракон! Вместо того чтобы хвататься за собственную цепь, он схватился теперь за мою. Он стоял там, широко расставив лапы, с опущенной головой и держа в пасти цепь. И наверняка не обнаружил еще, что за птица на другом конце цепи. Вертя своей могучей шеей, он снова дернул за цепь, так что я сполз на несколько метров ближе. И тут что-то начало для этой твари проясняться. Дракон таращился на меня и на цепь меж нами. Потом он еще раз рванул ее. Я скреб гравий руками и ногами, я упирался, сопротивляясь. Но он был во много раз сильнее меня. Он тянул цепь, как кот тянет за свободный конец клубка ниток, и единственное, что спасло меня, было то, что он был вынужден выпустить цепь из пасти, чтобы схватить меня. Я бросился назад, и животное зашипело от ярости. Дракон еще раз стиснул цепь зубами и потянул ее, и тут я никак не смог помешать ему подтащить меня на несколько шагов ближе. Но на этот раз он придавил цепь лапой, прежде чем вцепиться в нее зубами. Он широко разинул пасть и вытянул вперед голову, будто змей, что собирается схватить добычу. Его челюсти сомкнулись на расстоянии меньше вытянутой руки от меня.

— Да сделайте же что-нибудь! — крикнул я драконьему рыцарю, который по-прежнему только и делал, что стоял и глядел во все глаза так, словно не было у него других развлечений. Ведь у него, черт побери, был меч! Или же он всерьез думал, что дракон имеет право сожрать меня?

— Хитрая бестия! — сказал он, и слова эти прозвучали почти ласково. — Да, драконы становятся все умнее.

Уже множество людей толпилось теперь во дворе замка, но никто из них не захотел вмешаться. Я попытался было не думать о том, каково мне будет, если дракон доберется до моей ноги. Они были острые-преострые, его зубы. И ядовитые. Дина говорила, что ее рука после укуса сразу стала бесчувственной.

Дракон еще раз схватил цепь в зубы. Это вызвало такой ужасающий рывок, что я очутился меж передними лапами чудовища. Я бил по его морде цепью и тянул так крепко — изо всех сил! Дракон неожиданно фыркнул и стал царапать меня одной передней лапой. Два его когтя провели сверху вниз по моей руке кровавые царапины, но, если б я ослабил хватку, все было бы кончено. Покуда я держал цепь натянутой, дракон не мог разинуть пасть. А пока он не мог разевать пасть, я мог пожить…

Он отбросил голову назад, словно дикий конь, а я проехался вместе с ней. Я выпустил цепь из рук и, проделав дугу, перелетел через шею чудовища прямо на цепь. Я летел до тех пор, пока цепь, рванув лодыжку, не затормозила мой полет, и я упал сверху на дракона, прямо на чешуйчатую серо-голубую спину этой бестии, и теперь любовался его длинным хвостом. Я вдавливал пальцы меж чешуями чудовища и пытался крепко уцепиться за его лопатки, но они были тверды, как рог, эти тонкие мелкие пластинки, и держаться за них было трудно. Цепь еще раз рванула лодыжку, и я скользнул вперед через шею дракона, вниз к его голове и к пасти, которой, пожалуй, лучше не захлопываться как можно дольше.

Голова!

Глаза!

Я видел прямо под собой лишь один его глаз, бледно-желтый и бешеный. Я сжал кулаки и стал крепко, изо всех сил, как только мог, молотить глаз дракона.

Оттуда раздалось такое тоненькое шипение, что его можно было принять почти за крик. Дракон забыл про все свои хитрости. Он кидался из стороны в сторону и бился головой, он скреб сначала одной передней лапой, а потом другой. Я не мог крепко держаться и по большому счету ничего не мог больше сделать. Последний рывок головой, и я полетел по воздуху, а когда натянулась цепь, рухнул плашмя на землю и так ударился спиной, что на какой-то миг у меня почернело в глазах.

Я не мог пошевелить руками. Я не мог пошевелить ногами. Если б бестии снова захотелось сожрать меня, она могла бы это сделать. Противиться я больше не мог.

Но тут что-то произошло. Голоса! Люди, что кричали друг другу! Возбужденное шипение дракона! Неужто смотритель дракона и его люди вынырнули в конце концов?!

Кто-то склонился надо мной. Я медленно открыл глаза. То был недавний драконий рыцарь с холодными, очень темными глазами. Они что-то напомнили мне, эти глаза. Напомнили мне о…

— Ты слышишь меня?

Я слабо кивнул. У меня не хватало воздуха в легких, чтобы ответить.

— Если в следующий раз ты вздумаешь вести игру с одним из моих драконов, то будь немного внимательней. Я могу запросто разгневаться, если им причинят вред.

Мои драконы! Неужто он имел в виду…

Меня вдруг осенило, почему его глаза показались мне такими знакомыми. Они самую малость напомнили мне глаза Нико… И в этом, пожалуй, ничего такого удивительного не было, раз они были сводные братья.

— Дракан! — вымолвил я со всей силой той небольшой толики воздуха, что оставался в моих легких.

Он кивнул:

— А ты, должно быть, сын Пробуждающей Совесть, старший брат Дины? Тебя ведь Давин зовут, не правда ли?

Драконья кровь

В тот вечер я открыл для себя, зачем нужен Дракану в Баур-Лаклане его дракон.

Стемнело. Посреди Железного Круга зажгли большой костер, и дракон лежал так близко от него, что языки пламени отражались в его серых чешуйках и сверкали в его полуоткрытых глазах. Я тоже подполз чуть ближе, хотя приблизился плотнее к дракону. Но это было лучше, чем помереть от холода.

Моя лодыжка опухла и нарывала, над и под оковами в ноге стоял такой стук, будто там трудилась целая толпа кузнецов. Да и рука болела там, где дракон оставил метки своих когтей. Но было нечто еще худшее, нежели боли, которые мучили меня. У меня в голове Шептуны снова начали свою работу, и на этот раз у них и вправду было такое, что можно было обратить против меня.

…твоя вина… твоя вина…

Каллан. Помер или помирает… Роза… Что они сделают с такой девочкой, как она? Она похорошела в последнее время — светлые волосы, красивые ноги, грудь, на которую я, по правде говоря, не мог не обращать внимание, хотя и пытался. Одна мысль о том, что они, эти солдаты, быть может, захотят…

…твоя вина… твоя вина…

Когда первые рыцари вышли из замка, я ощутил почти облегчение: хоть что-то происходит. Пусть все что угодно, все, что заставило бы меня думать о чем-то другом, кроме голосов Шептунов и боли в ноге. Они разместили вдоль стен факелы, так что двор замка был весь освещен полыхающими языками пламени.

Но вот вышел Дракан. Его мундир был схож с мундирами других, — быть может, чуточку больше золота в знаке Дракона на груди, но, несмотря на сходство с драконариями, его замечали в тот же миг. Казалось, будто в нем тлели какие-то скрытые силы. Ощущение того, что он может вспыхнуть когда угодно! Это было все равно что сидеть в горнице с бочкой пороха и с зажженным фитилем.

— Время! — вымолвил он.

И даже если б он не произнес это слово особо громко, те рыцари, что расставляли факелы на другом конце двора, пришли бы на его голос и заняли площадь своим строем, образовав полукруг близ дракона, лежавшего у огня. Их было двадцать четыре, кроме Дракана. Я сосчитал их. Я пытался также запечатлеть лица драконариев в своей памяти, потому что это могло помочь жителям Высокогорья в их войне, если я когда-нибудь выйду живым отсюда.

Один за другим выходили рыцари вперед и склонялись перед драконом так, как люди склонялись перед князем или образом святого. Это не произвело заметного впечатления на дракона, но у меня от этого по коже мурашки побежали.

— Мы благодарим Дракона за тот дар, что мы ныне получим, — произносили они, словно бы в один голос.

Было что-то мерзкое в том, как столько людей говорят одно и то же одинаковыми голосами, будто их обуял один и тот же злой дух.

— Мы благодарим за силу Дракона!

Громкий звук от кожи, трущейся о кожу, когда они все вместе в одно и то же время ударяли себя в грудь, прямо в сердце, сжатой в кулак рукой в перчатке.

— Мы благодарим за храбрость Дракона!

И снова:

— Мы благодарим за мудрость Дракона!

Мудрость? Какие великие мысли они рассчитывали получить от этого гада ползучего? Дракон наверняка был хитрее, чем я, когда так использовал цепь, чтобы оттащить меня на расстояние. Но при чем тут мудрость?

Я глянул на дракона. Он поднялся и начал покачиваться из стороны в сторону, он переступал с одной передней лапы на другую. Шея его вертелась, а голова бессмысленно подергивалась. Какая беда приключилась с этой бестией? Если б я верил, что драконы могут обладать такими чувствами, я бы сказал: он боялся! Беспокоился! Но из-за чего?

Дракан, двадцать пятый в этом сборище, выступил вперед из Круга. В одной руке он держал золотой кубок, в другой — нож. Дракон отступал перед Драканом, шаг за шагом, до тех пор, пока двигаться дальше было уже некуда. Ему, видно, было так же худо приспосабливаться к Дракану, как и мне к нему. Дракон разевал пасть и шипел, как кот, но это был кот, который боялся.

Я видел, как шевелились губы Дракана, но никак невозможно было расслышать, что он говорил. Казалось, он говорит с драконом, как говорят с конем, чтобы успокоить его. А что говорят испуганному дракону? «Так, так, дракон хороший…»? Что бы там ни было, похоже, это действовало наверняка. Дракон опустился вниз, плечом на землю, и как-то чудно, словно изнемогая от усталости, опустил голову.

Нож сверкнул в свете факелов. Дракан сунул лезвие ножа меж двумя чешуйками на шее дракона, и темная струя крови перелилась через блестящую сталь ножа и закапала в кубок, который Дракан держал в другой руке. Дракон стоял неподвижно, покуда это происходило. Неужто он в самом деле так боялся Дракана, что не смел пошевелиться? Я был близок к тому, чтобы пожалеть дракона.

Когда кубок был почти полон, Дракан вытащил нож. Чешуйки снова встали на свои места, и кровь почти в тот же миг перестала течь. Дракон тряхнул головой и опустился на землю, будто усталый старый пес, который даже не в силах больше ворчать.

Полукруг рыцарей подступил ближе. Они по-прежнему двигались неспешно и торжественно, но в их шагах ощущалось подавленное нетерпение. Первый в их полукруге упал на колени у ног своего князя, и Дракан протянул ему кубок.

— Пей! — велел он. — Сила Дракона, храбрость Дракона, мудрость Дракона!

Рыцарь обхватил руку Дракана и прижал губы к краю кубка. Он испил темной крови.

Ничего гаже этого я не видел и все же не мог отвести глаз.

— Что пьешь ты? — вопрошал Дракан.

— Силу, храбрость и мудрость! — повторил он. — И свободу!

И засмеялся.

Один за другим вставали они на колени. Один за другим пили они кровь.

Когда кубок обошел все сборище, в нем по-прежнему еще оставалось что-то из густой темной жидкости.

— Приведите малого! — повелел Дракан.

Малого? Неужто меня имел в виду?

— Он не посвящен! — возразил один из рыцарей. — Он даже не нашел своего места в Ордене Дракона!

— Нет! — с тонкой улыбкой ответил Дракан. — Но подумайте вот о чем! Сын Пробуждающей Совесть! Какая месть может быть прекрасней и полнее?

О чем он? Месть? Не хочу я пить его мерзкую драконью кровь! Но даже если б они силой влили ее мне — при чем тут месть?

Трое из них подступили ко мне. Один снял с меня ножные оковы — он едва сделал это из-за страшной опухоли на моей ноге, — двое других взяли меня за руки и потянули вверх, заставив встать. Боль охватила мою ногу так сильно и страшно, что у меня на миг почернело в глазах. Одна из двух ран на руке от когтей дракона раскрылась и снова начала кровоточить, однако как раз лодыжка вызвала такую боль, что им пришлось почти нести меня.

— У тебя жалкий вид! — произнес Дракан. Он склонился надо мной и почти мягко, словно то был дракон, к которому он обращался, продолжил: — Будь спокоен! Очень скоро тебе станет много-много лучше!

Он протянул кубок мне. Я отвернулся.

Жидкость в кубке была такой темной, что не походила на кровь. Но запах был, несомненно, тяжелый, сладкий и полугнилой одновременно. Как собственная вонь дракона, только еще хуже.

— Ты отвергаешь дар Дракона?! — воскликнул он. — Ты не знаешь, от чего отказываешься!

Пинком в коленную чашечку они заставили меня встать на колени, а один из них схватил меня за волосы и откинул назад голову. Я пытался отвернуться или хотя бы стиснуть зубы, но один из них всунул лезвие ножа меж моих зубов и заставил открыть рот. Его угораздило порезать мне уголок рта, так что жидкость, которая полилась мне в горло, была смесью крови моей и драконьей.

Они не отпустили меня, пока не уверились, что я проглотил это отвратительное пойло. И даже если я сплевывал и сплевывал без конца, я знал, что, увы, уже слишком поздно. Оно было во мне, в моем горле, в моем желудке, в моем теле. Мне хотелось вырвать…

— Так! — произнес Дракан тем же самым мягким голосом. — Теперь ты вскоре станешь одним из нас!

Я не знал, что он имел в виду. Коли он посчитал, будто я хоть сколько-нибудь, хоть самую малость стану драконарием, даже драконьим рыцарем, оттого что выпил мерзкую драконью кровь, то он ошибся. Однако же что-то происходило, нечто происходило в моем теле. Мое сердце начало биться быстрее, а руки и ноги стали теплыми. Внезапно боль в ноге стала совсем иной. Нет, погодите, боль вовсе исчезла! Я был близок к тому, чтобы громко расхохотаться. Боль исчезла!

— Он начинает улавливать смысл, понимать, в чем дело, — произнес один из драконьих рыцарей. — Гляньте-ка на его лицо!

— Забирай его! — сказал другой. — Дай ему увидеть… это! Дай ему попробовать!..

— Об этом я, по правде говоря, уже думал! — произнес Дракан. — Вы-то, пожалуй, не поверите, что я вливаю в него драгоценный дар Дракона лишь для того, чтобы он только лежал тут, улыбался во сне.

Забрать меня с собой? Куда?

Но в следующий миг мне стало уже все равно. Я обнаружил нечто другое.

Голоса исчезли.

Шепчущие, буравящие голоса, что рассказывали мне: я был подл, я был труслив, я был убийцей… все было по моей вине, я был всему виной, и я попросту ни полушки не стоил… Они — эти голоса — исчезли… Впервые за много месяцев они попросту заткнулись; нет, их попросту больше не было.

На этот раз я не смог удержаться от смеха. Это кровь забила ключом в дурмане освобождения… Это было облегчением столь великим, что ему надо было вылиться наружу. Я хохотал так громко, что Дракан пораженно заморгал. То был дикий и неподобающий смех, я хорошо это знал, но из-за этого я не испытывал угрызений совести. Совесть… исчезла. Исчезла, как будто ее и не было.

Копыта коней громыхали по мерзлой земле. Мрак был густой, а морозный туман еще плотнее. Но что мне до этого? Я видел во мраке. Я не боялся. И я был лучшим всадником на свете. Ни больше ни меньше… Один из драконьих рыцарей скакал рядом со мной, и это он держал поводья лошади, на которой ехал я. Но это ничего не значило. Нам все равно полагалось ехать одной дорогой, скакать в ночь. Мне хотелось откинуть голову назад и завыть, как воет волк…

А почему, собственно говоря, и нет?

Я это сделал. Завыл гулко и протяжно.

Этот вой разрезал ночь, как клык разрезает артерию. Покажите мне того волка, который сделал бы это лучше меня! Лошадь рванула вперед, будто я хлестнул ее кнутом, и это также было прекрасно. Скачем быстрее! Больше свободы.

Я завыл снова.

— Он уже сильно на взводе! Высоко летает! — закричал один из спутников.

— Так ведь оно и бывает! — ответил ему тот, что держал поводья моей лошади. — В первый раз мы все до одного летаем!

Я не до конца понял, о чем это они. Но может, они и правы. Может, я могу летать. Вот встану на спину лошади и разведу руки по сторонам, будто птица крылья… Я быстро поднялся в седле и уже стоял на коленях. А теперь оставалось только встать…

— Эй! Садись, малец!

Одна моя нога соскользнула. Тяжесть моя была не по ней. Я соскользнул наискосок, и моему спутнику пришлось с силой схватить меня за руку, чтобы снова направить на верный путь.

— Следи за ним хоть немного, — прозвучал сзади голос. — Ему еще не пришло время сломать себе шею. Оставим это Дракану.

Я обернулся и стал смеяться над ними. С чего это я сломаю себе шею? Это — не я. Не здесь. Не сейчас.

В голове колонны раздался крик:

— Вот они! Будьте готовы! Внимание! Приготовьтесь!

Призыв передавался вдоль колонны, от одного к другому. Я тоже кричал вместе со всеми, только чтобы не остаться в одиночестве. Я не знал, кто такие «они» или почему нам следует быть внимательными. Но мой спутник достал меч и швырнул мне поводья:

— Вот! Теперь справляйся помаленьку сам!

Я ловко схватил поводья. Вот теперь я мог бы остановить лошадь, но это было ни к чему. Зачем мне останавливаться? Но у меня не было меча, и это немного огорчало. Коли он есть у всех остальных, почему бы мне не иметь его?

Возглас сверху впереди. Кричал не мужчина. Потом вдруг пылающие факелы во мраке! А некоторые из них летят в воздухе, описывая искрящуюся дугу, и приземляются на белой от инея соломенной крыше.

Факелы на крытой соломой крыше. Что-то тут было не так, как надо.

— Ведь может загореться весь дом, — сказал я своему спутнику. — Надо поосторожней!

Он рассмеялся.

— Это не важно, — ответил он. — Это же не дети Дракона!

— Да все равно! Как ты можешь! — воскликнул я.

Дети Дракона! А мы его дети?

Да, что-то такое было с Драконом. Мне от него кое-что перепало. И потому-то мне так славно сейчас. Может, я тоже дитя Дракона? Это было трудно понять, особенно потому, что люди так орали вокруг меня и было столько огня и мрака. Вижу, теперь они взялись за мечи. Почему мне не дали меч?

— Недругам Дракона — смерть! — выкрикнул кто-то.

И тут они все вместе, все мужчины, закричали то же самое. Да и я тоже. Я не хотел оставаться в стороне. Ну а факелы на соломенной крыше! Стало быть, что-то там было не так, как должно быть.

Какой-то человек вынырнул прямо под мордой моей лошади. Я рванул поводья, чтоб остановить ее, но рванул неправильно: я только повернул шею лошади в одну сторону, так что она споткнулась и рухнула на колени. «Теперь ты увидишь, могу ли я летать», — подумал я и пролетел небольшое расстояние, а потом ударился о что-то твердое, но нет, то была не земля, она появилась позднее. Я лежал, оглушенный, спиной к очень теплой стене. Искры роились во мраке, будто огненные мухи. Пожалуй, было бы лучше отодвинуться немного от огня. Я хотел бы подняться на ноги, но, даже если б я мог скакать верхом и летать, ходить я наверняка не мог.

Так что мне оставалось ползти. Я полз на четвереньках вперед, но кто-то толкнул меня, упал на меня сверху, а я свалился на живот. А потом мне пришло в голову, что великолепно здесь лежать. И мне не мешало то, что на мне лежал человек. Что-то потекло вниз по моему затылку, затем спустилось ниже, на шею, и вдоль ключицы, и еще ниже, на грудь. Я толкнул человека, лежавшего на мне, и он откатился в сторону. И тут до меня дошло, что с этим человеком я знаком, правда не очень близко. Он был одним из людей Хелены Лаклан, с которыми я обменялся парой слов. Однажды мы вместе с ним искали Дину и Тависа Лаклана.

«Ведь он мертв! — подумал я. — Такой удар по голове не пережить». В волосах у него виднелись кровь и осколки костей, а в глазах никакой жизни не осталось. Меня захлестнул гнев. Добрый человек, умерший такой смертью, на что это похоже?! И горящие дома!

— Стоп! — громко, как мог, сказал я. Я по-прежнему не мог дышать, как прежде. — Вот люди, которых настигла беда.

Никто меня не слышал. Они продолжали свое дело, пока в городе не осталось ни единого живого человека и ни единого целого дома.

— Поднимите его на лошадь! — велел Дракан, когда они нашли меня.

Я не успел далеко уйти, я по-прежнему видел горящие городские дома. Я дрожал всем телом, будто меня била лихорадка.

Их было по-прежнему двадцать четыре и еще Дракан. Я сосчитал их. И снова обратил внимание на их лица. Двадцать пять человек, что прискакали верхом в спящий город и перебили всех, кто не успел бежать. Мужчин, женщин, детей! Убитые лежали повсюду. Не похоже, чтоб это особо сильно трогало Дракана и его людей. Вид у них был скорее довольный. Что это были за люди?

Люди, которые пили драконью кровь.

Точно так же, как это сделал я.

Я хорошо помнил это ни с чем не сравнимое ощущение того, что ты можешь все, способен на все. Никакой боли, никакой совести! Свобода! То было мое счастье, что мне не дали в руки меч. Я болтал вместе с ними, кричал вместе с ними: «Смерть врагам Дракона!» Будь у меня меч, я бы также убивал вместе с ними?

Даже теперь! Даже теперь я заметил, как меня чуть кольнуло желание испытать этот хмельной дурман вновь. Эту свободу! Мне было так тяжко из-за всего этого! У меня так болела душа!

Дракан разглядывал меня своими темно-синими глазами, столь схожими с глазами Нико.

— У тебя такой вид, будто тебе и вправду худо, — сказал Дракан.

Я не ответил. Да и что было отвечать?

— Скажи-ка мне теперь. Где он, собственно говоря, мой дорогой полукровка, мой сводный брат? Где скрывается малый Никодемус?

Неужто Дракан и вправду думал, что мне так легко ответить на его вопросы?

— Этого я не знаю, — ответил я.

И это была правда. Кто знал, где теперь скрывались Нико и Дина? Добрались ли они в Дунарк? А если они там, как они поступили, обнаружив, что Дракана там нет?

— Отвечай, когда Драконий князь тебя спрашивает!

Удар по затылку заставил меня упасть вниз лицом на шею лошади. Но я не произнес больше ни слова. Я лишь исподлобья смотрел на него.

— Спокойно, Урса! — молвил Дракан. — Это не к спеху. Раньше или позже он расскажет все, что я желаю знать. Только чтобы получить еще один кубок драконьей крови.

Тяжелые оковы

Мы вернулись в Баур-Лаклан посреди ночи. Заспанных конюхов подняли на ноги, чтобы позаботиться о лошадях, покрытых пеной и потом после безумной скачки. Рыцари-драконарии во весь рот зевали и били друг друга по плечу. Вместе они перешли двор на слегка неверных ногах, будто люди по дороге в кровать шли после попойки.

— А что делать с ним? — спросил рыцарь по имени Урса, кивнув в мою сторону.

— Заковать снова, — ответил Дракан.

— Здесь?

— А где же еще?

— Ему будет холодно.

— Одолжи ему свой плащ, коли ты так печешься о нем.

На этот раз пришлось заковать мою правую ногу, потому как левая распухла так, что кандалы на ней не сходились. Неужто лодыжка сломана? Мысль об этом заставила меня похолодеть, потому что со сломанной ногой нечего и думать о побеге. А я собирался что-то предпринять. Коли б они подали мне еще раз кубок с драконьей кровью, неужто я рассказал бы им все, что знал? И сделать все, к чему они хотели бы принудить меня?

— Сюда! — сказал Урса и бросил свой черный плащ мне на колени. — На дворе такая стужа, что может и мертвого убить!

Я удивленно глянул вверх. Неужто это сострадание со стороны драконьего рыцаря? Или это только потому, что я еще не рассказал, где прячется Нико?

Костер догорел, и лишь несколько факелов освещали двор замка.

Я не смог разглядеть лицо этого человека, а он ушел, не произнеся больше ни единого слова.

— Так он отдал тебе свой плащ? — спросил Дракан. — Должно быть, он становится чувствительным на старости лет.

Людей, что злы, как Дракан, должно выдавать их лицо. А иначе как распознать их, как отличить от других?..

Ему бы быть покрупнее и поуродливее. Нет, я не думаю, что у него должен быть рог на лбу, но все-таки… Это невозможно, что он стоит тут и кажется совсем обыкновенным. И похож на Нико!

— Что тебе от меня надо? — устало спросил я.

— А тебе не кажется, что ты неблагодарен? — сказал он. — Я подарил тебе драгоценную драконью кровь и, можно сказать, посвятил тебя в рыцари Дракона, а ты только и знаешь, что сидишь тут жалуешься да сетуешь!

— Я не хочу быть одним из твоих рыцарей! Я не хочу пить драконью кровь!

— Вот как! Вообще-то у меня есть небольшой подарок для тебя. Но если он тебе не нравится, можешь просто выбросить его.

Он что-то кинул мне, и я невольно это схватил. То была маленькая фляжка. И я тотчас понял, не открывая: там драконья кровь!

— Делай с фляжкой все что хочешь, — сказал он. — Я не принуждаю тебя ни к чему.

С тем он и ушел.

Я долго сидел, глядя на фляжку. Я ее не открывал.

Но вообще-то я ее не выбросил.

Настало утро. Дракон улегся на то место, где выгорел костер, потому что земля была там по-прежнему еще теплой. Я завернулся в плащ Урсы и все равно мерз так, что меня трясло.

— Малец?

У меня не было желания с кем бы то ни было говорить, и особенно с драконариями.

— Малец, ты не спишь? Можешь выслушать меня?

Толчок… И тут до меня дошло, что так говорят жители Высокогорья.

Я распахнул плащ и глянул вверх.

То был Ивайн Лаклан!

Какой-то миг я думал: меня так страшно лихорадит, что начинаются разные видения. Ивайн здесь! Должно быть, я сам себе внушил это, потому что на самом деле я лежу в Железном Кругу. Все это слилось в моей голове — я никогда потом, после нашего с Ивайном единоборства, не мог видеть его, не вспомнив при этом вкуса крови и гравия и горечь поражения. Я закрыл на несколько секунд глаза, но, когда открыл их вновь, он по-прежнему стоял передо мной. И в драконьем мундире.

Дрожь омерзения охватила меня. Предатель! Но тут же я ощутил еще более глубокое отвращение. Хотя на мне никакого мундира Дракона еще не было, но я лежал здесь под плащом Урсы… Я разъезжал с рыцарями Дракона и вместе с ними орал: «Недругам Дракона — смерть!» — покуда они убивали жителей города и жгли их дома. Я был куда хуже Ивайна! В десять раз хуже!

— Чего тебе? — спросил я.

— Я не могу стоять здесь и часами болтать, — ответил он. — Слушай хорошенько. Вечером здесь кое-что произойдет, прямо во время захода солнца. Коли тебе удастся освободиться от оков, ты сможешь удрать вместе с нами?

— Удрать вместе? По-твоему, я смогу… удрать отсюда?

— Я так подумал. Ну, если не хочешь здесь остаться.

С тем он и ушел.

До меня стало медленно доходить, что Ивайн вовсе не предатель. Мундир был способом скрыться от врага, простым переодеванием. Где-то поблизости были люди из клана Ивайна Лаклана, неподвластные Дракану, и они надумали напасть на него и на драконариев.

— Сколько же у тебя людей из Лакланов?

Кроме Обайна и других арлайнских рыбаков, я здесь не видел иных высокогорцев. Само собой, большого значения это не имело, но трудно представить себе, что Дракан позволил бы им разгуливать толпами. Но конюхи, стряпухи и кухонный люд, дровосеки, челядь всякого рода, они нужны Дракану и его рыцарям, чтобы подавали еду и разводили огонь для согрева, к тому же они наверняка частенько переходили по наследству от одного хозяина к другому, когда замок бывал захвачен недругами. Но не здесь. Я придирчиво разглядывал стены замка. Я хорошо помнил, как был удивлен, когда мы явились сюда: на этих стенах было так мало следов от пожара и других знаков ожесточенных битв. Быть может, Лакланы не защищали крепость до последнего человека. Быть может, они придумали нечто другое, похитрее.

В то же утро, позднее, отряд всадников въехал рысью во двор крепости.

— Есть новости? — окликнул их один из стражников у ворот.

— Не более чем слухи о них! — прокричал предводитель отряда.

— Сдается мне, слухи эти недостоверны. Разве она не старуха, которой более семидесяти лет? Но ведь есть же границы того, насколько быстро она может бегать.

Я надеялся, что та, о ком они говорили, была Хелена Лаклан. Коли она на свободе или находится где-то в другом месте Высокогорья, то Дракан не сломил Лакланов до конца. Далеко до этого…

«Вечером здесь кое-что произойдет», — сказал Ивайн Лаклан. И если я смогу освободиться от оков… Но как? О чем он думал? Что я могу сделать голыми руками? Я ведь не дракон, чтобы вырывать столбы с корнем! Я — человек, и вдобавок человек в довольно жалком виде. Я весь дрожал и был уверен, что у меня лихорадка. Лодыжку разрывало от боли, а рука, по которой дракон прошелся своими когтями, жутко болела, словно там все воспалилось. А стоило мне закрыть глаза, как являлись множество новых призраков. Теперь я видел не только бледное лицо Каллана или перерезанное горло Вальдраку. Теперь то были языки пламени, и мертвецы, и человек из Лакланов, имя которого я вспомнить не мог. И собственный мой голос, что орал вместе с другими: «Недругам Дракона — смерть!»

И мне снова захотелось пить.

— Эй! — крикнул я одному из солдат-драконариев. — Не дашь ли напиться?

Он только поглядел на меня. А потом молча двинулся дальше.

Неужто это намеренно? Неужто Дракан хотел, чтоб я непременно выпил из его маленькой фляжки с драконьей кровью из-за одной только жажды?

Ни за что! Лучше помереть!

Почему тогда я просто не выбросил эту фляжку? Она лежала под рубашкой, и я ощущал ее тяжесть. Стоит мне отпить из нее, боли как в лодыжке и в руке, да и в душе… на некоторое время…

Но нет!

Нет!

Я не стану этого делать.

Ближе в полудню явился Дракан с двумя рыцарями-драконариями, и они стали разглядывать меня.

— Ну, где же он? — спросил Дракан.

— Кто? — кисло спросил я.

Дракан только улыбнулся. Он знал, что я просто тяну время.

— Мой дорогой сводный брат Никодемус Равн! Ведь он где-то здесь, не правда ли? Но в каком точно уголке этого забытого богом захолустья он укрылся?

— Я этого не знаю.

— Он не пил из фляжки, — сказал один из рыцарей.

— Твердолобый упрямец! Себе на уме! — произнес другой. — А что если мы чуток пособим ему?

— Нет! — возразил Дракан. — Если он выпьет сам, то он мой со всеми потрохами, целиком и полностью. Представьте себе, что мы сделаем, когда найдем и ее, и Никодемуса, и девчонку Пробуждающей Совесть, — а все потому, что ее сын стал моим человеком и сделает все, о чем я попрошу. Этого стоит немного подождать. И право, я полагаю, что нам не придется долго ждать.

Будь у меня силы, я бы ударил его цепью либо голыми кулаками. Однако я не был уверен, что смогу хотя бы встать.

— Моя мать говорит, что ты убиваешь вокруг себя совесть, как чума убивает жизнь. Ты разносишь заразу, как чумная крыса. — Про крысу я выдумал сам, но ведь знать ему это было незачем.

Он смотрел на меня ясными темно-синими глазами, и я разглядел в них бешеную ненависть — ненависть, показывать которую он не желал.

— Мы сожжем ее, когда отыщем, — медленно произнес он. — Ведь она ведьма, а ведьм сжигают. Я рад, что в последний раз тогда она от нас ускользнула. Мои бедные драконы только захворали, если б съели ее.

Когда они ушли, я немного посидел, глядя на дракона. Сегодня он даже не пытался добраться до меня. Быть может, он устал от последней игры со мной, ведь у него ничего не получилось, или вроде меня ослабел от холода и потери крови. Я не знал, много это или мало для такого чудища — потерять целый кубок крови.

Я подполз чуточку ближе. Дракон таращился на меня, но ему было лень даже оторвать голову от земли. Мне казалось, что нынче он и наполовину не так опасен, как вчера. Но, пожалуй, изменился не дракон. Скорее это у меня появилась другая причина для страхов, причина куда хуже и куда серьезней прежней.

Страх — стать такими, как они.

«Если он выпьет из фляжки сам, он — мой». Правда ли, что это так?

Я должен выбраться отсюда. И если для этого я должен вырвать железные столбы…

— Дракон! — позвал я.

Он лишь кисло глянул на меня.

— Глупый дракон!..

Я поднял с земли камень.

— Глупое старое чудище!..

И тут я бросил в него камень.

В первый раз это не удалось. И во второй. Да и в третий. Но в конце концов дракон так разъярился, что, пожалуй, готов был сожрать меня только ради того, чтоб его оставили в покое. С четвертой попытки он просунул голову под ржавую цепь Железного Круга, точь-в-точь туда, куда я и хотел. И он тянул ее с трудом, и надрывался, и снова тащил, покуда железный столб не начал клониться. И рухнул. Дракон свалил его. Я рванул свою цепь. Она по-прежнему крепко держалась, как и тогда! Если дракон примется грызть и тянуть ее, как в последний раз…

Он этого не сделал. Только шипел на меня, будто хотел сообщить, что бы он сделал, если бы добрался до меня. А потом он пополз к своему старому месту в погасшем костре и улегся.

Я выждал немного, прежде чем подползти назад к Железному Кругу. Моя цепь только обвилась вокруг железного столба. Перетянуть ее через столб из-за ржавой цепи самого Круга невозможно, но, если столб будет вырван из земли, я просто сниму с него цепь.

Однако столб еще держался. Я огляделся. Если кто-нибудь и заметил бы мои попытки перетянуть цепь, то они не стали бы вмешиваться и выяснять, в чем дело. Вот если бы я начал подкапывать столб, нужно быть никуда не годным стражником, чтобы не обратить на это внимания. Я немного поправил столб, чтобы не так бросалось в глаза, как он наклонился, сел около него и под прикрытием плаща Урсы начал рыть землю. У меня были только свои руки и собственная цепь, чтобы скрести землю, и работа не очень спорилась. Хорошо хоть, что до захода солнца оставалось еще много времени.

Дракан спустился вниз позднее. Некоторое время он постоял, глядя на меня.

— Если ты еще не надумал испить из фляжки, — сказал он, — то я охотно заберу ее назад.

Моя рука сама собой нащупала фляжку сквозь ткань рубахи. Но не для того, чтобы отдать ее, а чтобы помешать забрать. Дракан улыбнулся.

— Я так и думал, — произнес он. — Сколько времени ты будешь терпеть, а?

Он повернулся, чтобы уйти, но в тот же миг послышался конский топот и крик со стороны ворот. На двор въехали двое конников. Один лежал лицом на шее коня, не в силах выпрямиться в седле, так что другому пришлось вести его лошадь за поводья.

— Дракан! — тяжело дыша, сказал раненый. — Мне нужно немедленно поговорить с Драканом!

— Я здесь! — произнес Дракон. — Чего тебе?

Раненый попытался было выпрямиться, но это привело лишь к тому, что он угрожающе покачнулся и чуть не вывалился из седла. Одна его рука был красно-черной от грязи и крови, но его темный мундир не давал увидеть, насколько сильно кровоточила его рана.

— На нас напали, — сказал он. — Засада! Высокогорцы! Они перебили почти всех и взяли пленных и всю провизию.

— Где?

— По пути из Фарнеса.

— Каких пленных?

— Из Фарнеса — мужчин и детей-заложников, а еще тот сброд, что мы подобрали в Троллевом заливе.

— Каллана Кенси? Портового Местера?

— Да! Этих двоих среди прочих.

Дракан постоял некоторое время, не произнося ни слова. На его лице, как на драконьей морде, не выражалось ничего. Но я ликовал. Я ликовал в душе и ощущал такое облегчение, будто с плеч моих сняли тяжкую ношу. Каллан и другие все же не попали в когти Дракана. И там были люди-высокогорцы, наверняка из Лакланов, что оказали сопротивление и сами бились с драконьей ратью, хотя их и была самая малость.

Тут Дракан повернулся на каблуках и глянул на меня… и в его лице было нечто заставившее меня сидеть тихо-претихо. Тут я и понял, что заставило дракона безропотно отдавать кровь.

— Ты знаешь их! — сказал он.

— Кого?

— Тех людей! Ту засаду! Ты знаешь, кто эти люди.

Я знал только то, что эти люди были из Лакланов. Но я не произнес ни слова.

— Поднимайся!

Если он собирается меня бить, я могу по-прежнему сидеть. И… там был столб. Стоит мне подняться, они заметят, что столб покосился.

Дракан двигался так быстро, что мои усталые глаза едва поспевали за ним. Внезапно я заметил холодный острый край клинка, приставленный к моему горлу. Драканов меч!

— Поднимайся! — повторил он. — А не то я зарублю тебя!

Я встал. И это было нелегко. Но иногда жизнь человека зависит от того, можешь ли ты собрать свои силы, чтобы просто стоять на ноге, которая разрывается от боли.

— Он имеет какое-то отношение к этому делу? Это он во главе тех людей, что напали?

— Кто он? Нико?

— А кто же еще?!

— Нико… не так уж он стремился быть главным. То есть мятежники, может, этого и хотели, но Нико всегда был сам по себе.

Дракан смерил меня взглядом, пытаясь решить, говорю я правду или нет. Но казалось, поверил мне, потому что опустил меч.

— Нет! — молвил он. — Твоя правда! Нико не стал бы предводителем шайки бабья. И все-таки… все-таки они бы хотели посадить этого скомороха на княжеский трон вместо меня.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не вступиться за Нико. Потому что Нико и вправду не по душе было властвовать над людьми. Но это вовсе не означало, что он был бы скверным князем. Или был бы? Во всяком случае, он никогда бы не стал разорять города и селения и убивать народ. Кто угодно, но только не Нико!..

Меч снова коснулся моей шеи.

— Если он не бегает по всей округе и не играет в разбойничьего атамана, где же он тогда? Где скрывается?

Эту песню мы словно бы уже пели однажды — раньше, разве нет? Я хорошо помнил свои слова:

— Этого я не знаю.

— Мы больше не играем в эти игры, Давин! Я устал от непокорных высокогорцев, которые скрываются во мраке всякий раз, когда на них пытаются напасть. Я устал слушать, как мои солдаты жалуются на холод и туман, на засады и нападения. Есть одна-единственная причина того, почему я вообще интересуюсь этим краем, и это он, Нико. Помоги мне заполучить его, и пусть тогда Высокогорье плесневеет в мире хоть целое столетие.

Теперь был мой черед угадывать, правду ли он говорит. Но нет! Я не верил, что он подобру-поздорову исчезнет и оставит нас жить в мире на вершинах гор, даже если мы подадим Дракану Нико на серебряном блюде. Однако… быть может… неплохая мысль: заставить Дракана поверить, будто я ему верю.

— Ты так полагаешь?

— А что мне делать с вашими скалами, вереском и жалкими овцами? Разве достойный человек будет жить на голых скалах?

Я сделал вид, будто взвешиваю его слова.

— А если я скажу это, все равно убьешь меня?

— Зачем мне убивать тебя? — спросил он. — Какой мне вред оттого, что ты жив?

Надеюсь, немалый. Если б это зависело от меня. Но теперь не время огрызаться по этому поводу.

— Дай мне немного воды, — попросил я. — Тогда… я, пожалуй, скажу.

Плечи мои обвисли, и я попытался придать себе жалкий вид. Это было не так уж трудно.

Дракан опустил меч и повернулся к другим людям на крепостном дворе. Один из караульных у ворот помог раненому спешиться и как раз подносил кружку к его губам, чтоб тот мог напиться.

Не произнеся ни слова, Дракан выхватил кружку из его рук и протянул ее мне.

— Вот! — сказал он.

На краю кружки была кровь. Я стер кровь рукавом и напился. Когда тебя мучит жажда, нечего привередничать.

— Ну!

— Немного поесть — тоже! — попытался я. — И фуфайку. Я вот-вот помру от холода.

Он снова был так проворен, что я даже не успел закрыть рукой лицо. Удар обрушился мне на голову сбоку, и я отшатнулся на полшага назад, лодыжка отозвалась острой болью, и я рухнул навзничь прямо у подножия моего покосившегося железного столба.

— Ну, ты знаешь или не знаешь? — спросил он, приставив острие меча к моей груди.

И я почувствовал, как острие впилось в мою кожу.

Как меня озарило, понятия не имею. Но теперь я знал, что мне говорить.

— Скайарк! — произнес я. — Он в Скайарке.

Дракан заколебался:

— Если ты лжешь…

Я только покачал головой.

— Это самая неприступная крепость Высокогорья, — пробормотал я. — Где бы укрылся ты, будь на его месте?

Он расхохотался, он и вправду стоял и хохотал.

— Ну да! — в конце концов вымолвил он. — Самые толстые стены, какие он смог найти наверху. Как это похоже на этого мелкого скомороха.

И он повернулся и убрался восвояси, не глядя ни на меня, ни на столб, ни на раненого, который внезапно, жалобно застонав, свалился на землю.

— Отнесем его в крепость, — решили караульные, — пока в нем осталась хоть капля крови.

Они потащились вместе с раненым вестником. Я медленно сел. Как раз теперь на дворе никого, кроме меня и дракона, не было. Я примерился здоровой ногой к столбу и пнул его изо всех сил раз, другой… Я тряс его, как натасканный на крыс пес трясет крысу, и в конце концов столб подался. Я освободил цепь и взвесил все свои возможности. Смогу ли я улизнуть теперь, пока караульных нет?

Нет, мне нужна была помощь. Я даже стоял с трудом. Я был вынужден ждать, пока Ивайн и его люди сделают то, что они собирались сделать. Я снова, как мог, укрепил столб в яме, чтобы было незаметно, что я свободен. Солнце стояло совсем низко, так что ждать мне оставалось недолго. А пока я мог подумать о том, что случится, когда Дракан пойдет войной на Скайарк. Я помнил стены того города, укрепления. Никогда никем не завоеванный, все эти долгие годы Скайарк стойко защищал горное Скайлер-Ущелье. «Пусть только попробует сунуться туда, — подумал я. — Поглядим тогда, не сломает ли Дракан зубы об этот орешек».

Когда солнце начало садиться за стенами Баур-Лаклана, я достал фляжку с драконьей кровью и взвесил ее на руке. Один лишь крохотный глоток! Лишь столько, сколько потребуется, чтобы я мог идти и чтобы боль в лодыжке не заставила меня потерять сознание. Коли я не выпью хоть чуть-чуть, не больше одной-единственной капельки…

«Если он выпьет сам, он — мой!»

Если Дракан и в самом деле прав, то содержимое маленькой фляжки было еще надежней цепи, чем та, от которой я только-только с трудом освободился. Но так худо это быть не может. И если я этого не сделаю, боюсь, что бегство окажется невозможным. Один крохотный глоток. И только дракон видел, как я это сделал.

Дина

Обратно в Березки

Мокрый снег тяжело падал, засыпая все на свете — дорогу, ветви деревьев и нас. Я радовалась тому плащу с капюшоном, что дали мне гельты, но все равно это был трудный поход в холоде и сырости. Мы, сколько было в наших силах, держались болотных земель, но здесь на третий день стало куда больше селений, которые мы проезжали. Темные вспаханные поля, мокрая зимняя трава под снегом и селения, что жались меж холмами.

У нас не было лошадей, а мы спешили, и я не могла не думать о своей лошадке Шелковой, что наверняка стояла в конюшне Портового Местера и лениво жевала сено. Но все же лошади могли нам помешать, когда все время надо быть готовым спрятаться в придорожной канаве или за кустом, если драконий дозор проезжал мимо.

— Сдается мне, будто ты говорил, что они все вместе были наверху в Высокогорье, — прошептала я Нико.

— По-видимому, не все, — ответил он. — Мы спокойно можем продолжить наш путь.

Кармиан уже поднялась.

— Так вот! Нынче ночью мы ночуем на постоялом дворе, — сказала она и громко закашлялась. — Сколько будет стоить, пусть стоит. Если ноги еще долго будут такими же мокрыми, у меня меж пальцами вырастут плавательные перепонки, как у птиц.

Вообще-то она была на диво молчалива все это время, с тех пор как мы покинули селение гельтов. Нет, еще раньше. Примерно с тех пор, как она добилась своего этим брачным контрактом. Быть может, она наслаждалась своей победой… Ведь о Кармиан никогда ничего не узнаешь!

— Мы не очень далеко от Березок, — сказала я, потому что, пока мы шли, я долго об этом думала. — Нико, мы могли бы одну ночь с удобствами переночевать на тамошнем дворе.

Одна мысль об этом пробудила во мне такую тоску по дому, что поднялась даже боль в груди. Мне пришлось напомнить себе, что Дома Под Липами больше нет и мне некуда стремиться. Но там оставались постоялый двор, и кузница, и селение, и все прочее, все вместе хорошо знакомое и надежное. Я обрадовалась бы даже встрече с Силой.

— Они знают, кто я, — сказал Нико.

— Но они никогда никому об этом не скажут.

Он, взвесив мои слова, произнес:

— Может быть.

Кармиан, сняв на минутку шляпу, стряхнула снег с полей.

— Коли снегопад продлится, мы вынуждены будем спрятаться под крышей, — сказала она и закашлялась вновь.

— Ты заболеваешь? — спросил Нико.

— Нет!

— Ты кашляешь.

— Ну и что? Тебе это мешает?

Что происходит? Почему она так груба с ним? Если это должно изображать радость победы, не хотела бы я очутиться рядом с Кармиан, если бы она потерпела поражение.

Нико не произнес ни слова в ответ. Во всяком случае о ее кашле. Но чуть позднее он, повернувшись ко мне, спросил:

— Сколько еще отсюда до Березок?

Я огляделась. Из-за снега вся земля казалась одинаковой, а все поля походили одно на другое, но кажется, я узнала тополя, росшие вдоль дороги.

— Еще час, — сказала я. — Быть может, два!

— Хорошо. Тогда идем!

Я глядела на кучу черных от копоти балок и обломков стен, что некогда были нашим домом. За те два года, что прошли с тех пор, как Дракан сжег его, никто ничего не сделал, чтобы убрать там или построить что-то новое. Если вспомнить, каковы были времена, это было совсем не удивительно — что толку тратить время, силы и деньги на то, что будет снова разорено.

Нико положил мне руку на плечо. Я знала, что он видел слезы в моих глазах.

— Ты жила здесь? — спросила Кармиан.

Я кивнула:

— С тех пор как родилась и… и еще два года назад.

Она больше ничего не сказала. Но с того дня перестала называть меня «милостивая фрекен».

— Пошли дальше! — сказала я. — Здесь нет ничего такого, на что было бы весело смотреть.

Охотнее всего я избежала бы этого зрелища, но ведь это было невозможно. Дорога как раз вела мимо нашего прежнего дома.

Последний отрезок пути вьюга так густо мела, что не было видно, куда ставить ноги. Повезло, что я так хорошо знала здешние места, а не то мы бы сбились с пути. От того, что осталось от Дома Под Липами, до селения было не более полумили, но и эти полмили все же были добрых полмили!

Чудно было очутиться снова в Березках! Я остановилась среди площади с постоялым двором на одной ее стороне и с кузницей — на другой. Оттуда не доносились удары молота, но ведь час был поздний — уже почти стемнело, потому как облака на небе были так тяжелы.

— Пойдем сначала в кузню? — спросила я.

Эллин и Рикерт были все равно что теткой и дядей для Давина, и Мелли, и меня, а когда матушка отсутствовала либо как врачевательница, либо как Пробуждающая Совесть, мы всегда могли найти убежище в кузне. Эллин, пожалуй, больше любила Давина и Мелли — особенно Мелли, я хорошо это знала. Но я всегда была желанной гостьей в ее доме, да и сейчас не сомневаюсь в том, что так будет и дальше. А разве не кузнец и его жена спрятали моих брата, сестру и даже нашего старого пса Страшилу в тот раз, когда, желая отомстить Пробуждающей Совесть и ее детям, сюда явился Дракан?!

— Кузнец или постоялый двор, мне все едино, — сказала Кармиан, — лишь бы поскорее избавиться от холода и мокрого снега.

Не думаю, что кто-то уже видел нас, потому что никого на площади не было, да и неудивительно в такую-то погоду. По старой привычке я прошла через саму кузницу, где Рикерт, стоя за наковальней, так часто ковал гвозди для подков или крюки для очага, либо лемеха, если не было лошади, которую нужно подковать. Сейчас там темно и тихо, но заметно, что нынче он работал, потому что было тепло, а в горне еще рдел огонь.

Я постучала в дверь самого дома:

— Эллин? Рикерт? Можно нам войти?

Прошло очень много времени, прежде чем дверь отворилась. В проеме стоял Рикерт, может, не такой рослый, как Каллан, но по-прежнему широкий в плечах. Он щурился, словно мы только что разбудили его. Казалось, до него не сразу дошло, кто я.

— Дина! Пресвятая Магда, ведь это же малютка Дина!

А потом он сделал то, чего никогда прежде не делал. Он обхватил меня могучими руками и сердечно обнял, да так сильно, что я чуть не задохнулась.

— Войди! Войди в дом!

Мы последовали за ним и вошли в кухню с черным железным очагом, сработанным самим Рикертом. Но возле очага не было Эллин, что помешивала поварешкой в котелках и чугунах. На самом деле, казалось, будто с тех пор, как она стряпала здесь пищу, прошло уже некоторое время. И за все то время, что я знавала Эллин, я никогда не видела ее кухню такой грязной.

— Где Эллин? — спросила я.

У Рикерта поникли плечи.

— Она умерла, — ответил он, не глядя на меня. — Несколько… несколько месяцев тому назад. За четыре дня до летнего солнцестояния[19].

Это было словно удар в живот! Нет, не Эллин! Она всегда была здесь, я вообще не в силах была представить себе, что ее…

— От чего? — спросила я. — Это Дракан?..

Ведь когда случалось что-либо ужасное или кто-то что-либо отнимал у меня, он вечно первым приходил мне на ум.

Рикерт покачал головой:

— Она… она хворала. Ведь такое бывает, Дина. Она захворала и померла.

Чудовищно было в тот раз покидать Березки, но каким-то образом селение и его жители сложились в голове у меня в такую картину: Сассия с постоялого двора, мельник с его огромной семьей, Эллин и Рикерт. В моем воображении они были неподвижны. Они словно замерли в ожидании моего возвращения. Я неверно рассчитала, ведь их жизнь продолжалась. А я-то думала, что без меня здесь ничего не случится. Но Эллин!..

— Ну а как тебе живется самому? — спросила я.

Рикерт выглядел неухоженным, будто конь, которого никто не потрудился почистить. Рубашка грязная, да и волосы тоже, а кроме знакомого запаха кузницы, сажи и железа, от него несло еще чем-то гадким. Не так скверно, как от старой ведьмы, в которую играла Кармиан, до этого далеко, но все-таки… Мне тут же захотелось нагреть воды и выстирать ему рубашку.

— Да ничего, все ладно! Ведь работы хватает! — Он довольно беспомощно оглядел свою кухню. — Не знаю хорошенько, найдется ли какая ни есть еда…

— Мы можем пойти на постоялый двор, — сказала я, — но, может, можно было бы приготовить немного чаю с чабрецом или чем-то таким еще?

— Да, — ответил он. — Пожалуй, в доме кое-что осталось…

Я развела огонь в очаге и поставила кипятить воду.

Казалось, будто Рикерт только тут по-настоящему обратил внимание на тех людей, которые были со мной. Он, как бы колеблясь, кивнул Нико, словно был не до конца уверен в том, что ему в самом деле нужно было поклониться. И когда Кармиан сняла шляпу и, встряхнув головой, высвободила волосы из-под воротника, он некоторое время стоял разинув рот. А потом опомнился.

— Садитесь! — пригласил он и поспешно смел с кухонной скамьи всякие штучки-дрючки и навел порядок, чтоб Кармиан могла сесть.

Нико взял табурет в углу за очагом и уселся на него.

— Мне так больно за Эллин! Тебе, наверное, нелегко.

Рикерт смотрел на свои руки.

— Ведь это было… почти пятнадцать лет! — вымолвил он. — Так привыкаешь! И потом бывает трудновато… содержать хозяйство в порядке. — Внезапно он глянул вверх, прямо на Нико. — Я имею в виду, трудновато без нее. Ее волосы были такие мягкие, — произнес он так тихо, что я почти не расслышала его слов.

Котелок закипел. Кармиан кашляла. Я оглядела всю кладовую Эллин, обошла ее вокруг, чувствуя себя, ну самую малость, незваной гостьей, потому что кладовая была единственным местом в доме, куда во времена нашего детства нам входить запрещалось. У Эллин стояли там кувшины и стеклянная посуда с ягодным вареньем и всякой зеленью, а еще там были мелкие тыковки и красная свекла, и даже теперь нашлись засушенные растения. Некоторые из них она, возможно, получила от моей матери. Я заварила чай, крепкий и душистый, и бросила туда немного сушеной черной смородины из-за кашля Кармиан.

— Вы видели тут солдат-драконариев? — спросил Нико.

— Они приходили по весне и хотели набрать солдат. Им нужны были столяры, но больше всего требовались кузнецы. Мне пришлось несколько недель прятаться в лесу, а не то забрали бы и меня, хотел я того или нет. И Эллин была уже хворая тогда… — Он, не поднимая глаз, принял из моих рук чашку чаю. — Ей трудно было одной, без меня. Однако же односельчане пособляли.

Я кивнула. Многое можно сказать о Березках, но, когда приходит нужда, тамошние жители изо всех сил стараются помочь друг другу.

— Как ты справлялся в лесу? — спросил Нико.

— Я там был не один… там был народ.

— Из селения?

— Да, но и… другие тоже. — Он слегка покосился на Нико. — Сдается мне, ты их знаешь!

— Предводитель? Он и его люди?

Кузнец кивнул:

— Их прозвали «Лисы», потому что их никогда ни за что не поймаешь и их никогда ни за что не увидишь, хоть и знаешь: они есть. Драконарии их ненавидят.

Я знала, о чем думал Нико. До Высокогорья было по-прежнему далеко, а чем дальше мы уходили от болот, тем меньше оставалось гельтов, которые нам помогали. А помощь нам была нужна. Денег у нас не было, а по здешней погоде приходилось добывать себе пропитание, хороший ночлег и время от времени немного тепла.

— Они могут нам помочь, — сказала я.

— Да! Возможно!

— Почему же нет?

Нико скорчил какую-то чудную гримасу:

— Потому что у Предводителя свое мнение о том, на что я гожусь. Но я думаю об этом не так, как он.

В этом Нико был прав. Если было бы так, как хочет Предводитель, Нико бы уже стоял во главе мятежников и собирал всех, кто хочет покончить с Драканом. Но Нико вообще не собирался никого возглавлять, и особенно там, где убивают людей.

— Никакого выбора у тебя нет! — вдруг произнесла Кармиан. — Если Дракан, как мы думали, хотел быть в Дунарке, то, возможно, твой план удался бы. А теперь тебе нужна рать.

Но Нико по-прежнему упрямо тряс головой.

— Людям, что погибают, нет числа, — молвил он. — Почему я должен множить жертвы и просить еще других сделать это?

Мы пили чай в молчаливой усталости. Даже Кармиан не произносила ни слова. Может, потому, что с нами был Рикерт, а может, мы все вместе слишком устали, для того чтобы ругаться.

В конце концов я встала.

— Оставайтесь здесь! — сказала я Нико. — Ведь чем меньше людей тебя увидят, тем лучше. Там, на постоялом дворе, могут служить и чужаки.

Он кивнул.

— Можем мы здесь переночевать? — спросил он Рикерта.

Там было хоть и грязновато, и захламлено, но во всяком случае тепло, а если на постоялом дворе можно было встретить чужаков, так лучше было здесь и оставаться.

— Сколько угодно!

Я снова надела свой мокрый плащ и поплелась, окунувшись в снежную слякоть, наискосок через площадь в трактир постоялого двора. И очень хорошо, что Нико со мной не было. Там за двумя столами сидели пятеро чужаков, и, если даже ни один из них не смахивал на драконария, там было еще множество людей, которые наверняка не прочь были бы заработать сто марок золотом.

Я поначалу едва узнала Сассию. Она стала такая взрослая. Волосы длинные, ростом выше… и еще у нее появились грудки. Она стала куда краше, эта счастливая девчонка! Да, счастливица! Не то что я… Я становилась все более и более колючей и неприветливой, как лешачок, которого вытащили из болота.

— Добрый вечер! — учтиво поздоровалась она. — Минутка, и я к вашим услугам… — И тут она узнала меня. — Дина! Дина, это ты?

Я кивнула. Внезапно какой-то ком застрял у меня в горле. Сассия отставила в сторону поднос с кружками пива и, чуть смущенная, стояла, вытирая руки о передник.

— У тебя все хорошо? — спросила она.

Я не решилась бы это утверждать, но кивнула в ответ, потому что не могла я сказать: «Нет, у меня все не так ладно, потому что я в бегах вместе с законным наследником князя и его будущей женой, которую не переношу, а нас все время пытаются захватить в плен или убить… И еще я не знаю, любит ли меня по-прежнему моя мать, ведь я, пожалуй, становлюсь чернокнижницей, а кроме того, ненавижу свои волосы». Нет, наверняка было лучше не рассказывать ничего.

Вдруг Сассия смущенно слегка обняла меня.

— Я ведь так много думала о тебе! — сказала она.

— И я тоже! — произнес кто-то другой.

Я быстро обернулась. Один из гостей поднялся из-за стола и стоял теперь между мной и дверью.

То был Ацуан!

Редкостная жемчужина

— Кто это? — прошептала Сассия.

— Мой… мой дядя… Могу я выскочить в кухню и улизнуть через заднюю дверь?

— Тебе незачем бежать от меня, — сказал Ацуан. — Я хочу просто поговорить с тобой.

Да, так я ему и поверила! У меня на локте остались синяки там, где он держал меня в последний раз, когда хотел «поговорить со мной».

— О чем поговорить?

— О твоем отце. О твоей матери. О тебе.

Я невольно остановилась. О моем отце, о моей матери, обо мне. Да, пожалуй, кое-что и было, о чем стоило поговорить. Но не с тем, кто попытался купить меня, словно я была собакой. Если б он только не походил так на моего отца! Это было несправедливо. Я ощущала огромную пустоту в душе всякий раз, когда смотрела на него.

С другой стороны, может, не худо поговорить с ним здесь, в трактире в Березках, где полным-полно людей, которые не будут стоять и любоваться, если он попытается меня утащить.

— Как ты меня отыскал? — спросила я, чтобы выиграть время.

— Я расспрашивал то тут, то там, и нашлись люди, которые вспомнили, из каких мест Пробуждающая Совесть. Я подумал, что ты, пожалуй, вернешься домой, если сможешь, — а ты так и сделала.

Какая же я дура!

— Садись же, Дина! Я тебе ничего плохого не сделаю.

Сассия слушала с широко раскрытыми глазами, и тут уж, пожалуй, ничего не скажешь. Она не знала, что у меня был дядя, да начнем с того, что она не знала, что у меня был отец. А уж какой-то там вовсе обычной беседы дяди с племянницей ведь вообще до сих пор никогда не бывало.

— Позвать отца? — спросила она.

На постоялом дворе никакого вышибалы не было. Отец Сассии был достаточно крупный и сильный, чтобы справиться с такого рода работой, коли потребуется, и одна мысль об этом внушала мне спокойствие. Нет! Ацуан не причинит мне никакого зла! Он не сможет! Не здесь!

— Пока не надо! — ответила я так громко, что Ацуан слышал мои слова, но если он хоть пальцем тронет меня…

Сассия кивнула, но глаза ее стали еще шире.

— Только скажи! — сказала она.

Ацуан слушал с легкой улыбкой. Такой улыбкой, что слишком напоминала мне улыбку отца.

— Ты собралась с силами?

Хотела бы я знать, что он имел в виду.

— Мы можем по-доброму поговорить друг с другом, — сказала я. — Но даже не пытайся увести меня силой.

Он слегка поклонился все с той же улыбкой в уголках рта.

— Как хочешь, — молвил он. — Не изволит ли медамина присесть?

Я села.

— Чего тебе надо от меня?

— Прежде всего: где он?

Сначала я подумала о Нико и с перепугу стала размышлять о том, откуда Ацуану известно, что мы вместе. Но тут я вспомнила: ведь он уже в последний раз, когда мы виделись, задавал такой же вопрос и тогда он имел в виду Сецуана.

— Он умер! — ответила я и почувствовала, как слезы выступили у меня на глазах. — Он… был убит в… Сагис-Крепости.

Некоторое время Ацуан неподвижно сидел, не произнося ни слова.

— Кем? — спросил он.

— Одним из княжеских Наставников. Местером Вардо. Но он тоже помер.

Ацуан коротко кивнул, будто он только этого и ожидал.

— Матриарха[20] этому не обрадуется!

— Кто?

— Ее высокородие Матриарха Инеце Сина. Моя тетка со стороны матери. Сестра твоей бабушки со стороны отца.

Я не знала, что бабушка моя померла и что сестра ее теперь глава отцовского рода. Я и имя ее услышала впервые.

— Вообще-то я не радуюсь, — сказала я. — Но что случилось, то случилось.

— Когда?

— Вскоре после праздника Середины Лета.

«Почти одновременно с Эллин, — внезапно подумала я. — Как удивительно, что человек, так много значивший для нас, помер, а мы об этом и не знали. Мелли по-прежнему этого не знала. Давин этого не знал. В их мыслях она по-прежнему жива».

— А до того, как умереть, он дал тебе свою флейту?

Я кивнула.

— И научил тебя играть на ней?

— Да! Немного!

— Ты, должно быть, была толковой ученицей. Ты чуть-чуть не заставила меня самого задремать в жалкой маленькой хижине в Дунбаре.

— Ты чернокнижник? — спросила я.

— Что-то в этом роде. Но не совсем обычный.

За всю свою жизнь я встретила одного-единственного чернокнижника, так что я не знала, что он имел в виду: «Не совсем обычный». А Сецуан был обычным?

— Почему ты, собственно говоря, меня боишься? — спросил он.

— Ты хотел продать меня!

— Да! Выкупить тебя на свободу из когтей Кадора. Или Вороны, как его обычно называют. Ты хотела остаться у него?

Да ни за что! Я помотала головой.

— Вот услуга, которую я пытался тебе оказать.

— И если бы это тебе удалось? Ты что, таким способом хотел дать мне свободу?!

— А ты не поверишь, если я скажу «да»?!

Я капельку подумала:

— Нет, пожалуй, не поверю.

— Почему, собственно говоря? Почему ты только и ждешь от меня гадостей?

Это была все та же жадность, затаенная жадность его рода. Ну и еще страх моей матери перед всем его семейством. Но она боялась и Сецуана, и, быть может, куда больше, чем стоило.

— Сколько он хотел получить за меня? Ну, он — Ворона?

— Семьдесят марок серебром.

Я кивнула. Этих денег, по словам Вороны, и стоил утраченный груз, так что плата за меня была возмещением.

— И ты бы отдал ему столько?

— Ты этого стоишь. И еще больше.

Загордиться мне, что ли?

— И ты хочешь заставить меня поверить, что заплатил бы за меня столько денег, а потом, ничтоже сумняшеся, отпустил?

Он покачал головой, но это наверняка не был ответ на мой вопрос, а скорее удивление.

— Не понимаю тебя, Дина! Ты знаешь, что мы тебе предлагаем?

Вот этого я не знала. Так далеко в наших разговорах мы не заходили.

— Дворец Матриархи — один из самых больших в Кольмонте. Род Сина владеет несметными богатствами, огромными угодьями. Тебя бы почитали и тобой бы восхищались за твои дарования. Ты… ты — редкостная жемчужина, Дина, ты — человек с двумя необыкновенными дарами сразу! Семьдесят марок серебром! Ты бесконечно дороже стоишь, а здешние этого не знают. Я слышал, что толковали о тебе матросы. Будто ты — ведьма или даже демоница. Твоя жизнь здесь — нищета и опасность, глумление, страх и презрение. А также, думается, одиночество! Почему же ты страшишься того, что мы можем дать тебе?

Я не знала, что сказать. Его слова звучали так, будто я принцесса, что по каким-то загадочным причинам охотнее вываляется в грязи, в болотном иле, нежели воссядет на троне, разодетая в шелк и бархат. А ведь о страхе и презрении Ацуан говорит правду. Даже матушка… даже моя матушка боялась того, что дал мне мой отец. Того, что таилось во мне, хотела я того или нет.

— Когда что-то покупают, — медленно вымолвила я, — так только из-за того, что думают, будто могут этим владеть…

Он учтиво молчал, словно ожидал, что я продолжу, словно думал, что я еще не дошла до самого важного. Когда же он понял, что нежелание быть в чьей-либо власти и было самое важное, снова начался бесполезный спор.

— Ведь каждым из нас владеют, — сказал он. — Мы все принадлежим кому-то или чему-то. Ворона полагал, будто ты его собственность, но ты одурачила его, и это хорошо, такому низкому человеку опасно владеть такой жемчужиной, как ты. Но я полагаю, что на самом деле ты принадлежишь своей матери. Разве нет?

— Я… — Я сбилась. — Я хотела сказать, что не принадлежала никогда никому. — Она мной не владеет, — произнесла я. — В этом разница.

— Сильные люди порой могут выбирать, чьей собственностью им хотелось бы быть, — сказал он. — Ты достаточно сильна. Поэтому Ворона не смог тебя удержать. И поэтому, возможно, это даже не в силах твоей матери. Когда я смотрю на тебя, я вижу, что ты больше целиком ей не принадлежишь. Однажды ты совсем освободишься от нее. Но берегись! Потому что тот, кто никому не принадлежит, человек ненастоящий.

Я вдруг ужасно перепугалась, когда он произнес эти слова. Казалось, земля внезапно разверзлась под моими ногами. Подумать только, а вдруг он прав? Я ведь хотела бы быть дочерью моей матери, коли бы она хотела владеть той частью меня, что принадлежала ей, а не той, что была от отца… Я подумала о словах Мейре: «Нить раздвоилась, но ты не можешь следовать обоими путями. Выбирай, прежде чем обе нити лопнут».

Быть мне частью своей матери или частью отца? А не могу ли я быть обеими этими частями? И самой собой?

— Кому принадлежишь ты? — спросила я.

— Моему роду!

— И тебе… легко живется с ним?

— Я горд этим. Дина, мы будем ценить тебя. Ты даже не ведаешь, насколько высоко… Мы будем наставлять тебя, как использовать оба твоих дара — матери и отца. И почитать тебя за это.

— Быть может, в клетке? Как редкостную птицу? Вот Вальдраку тоже ценил меня и гордился мной. Своим собственным маленьким послушным оружием.

Ацуан был страшно потрясен:

— Да нет же! Ничего подобного! В клетке! Какого ты мнения о нас. Ты сможешь свободно приходить и уходить, куда и когда вздумается.

— А если захочу уйти от вас навсегда?

Он склонил голову:

— Это причинило бы нам боль. Однако же я не верю, что тебе стоит делать такой выбор, Дина. Сначала познакомься с нами.

Тут он собрался дотронуться до моей руки, но одумался. Ведь я угрожала ему отцом Сассии, если он хотя бы пальцем дотронется до меня.

— Дина, как ты можешь отвергать нас, когда ты вообще нас не знаешь? Очень плохо, что мне предстоит вернуться домой и рассказать, что мы потеряли Сецуана. Но если я вместо него смогу представить им тебя и сказать: «Вот его дочь, и она всё, кем он был, и еще больше», они станут петь, и плясать, и праздновать, Дина. Они станут ликовать. И будут почитать тебя.

Мне пришлось смахнуть слезы, навернувшиеся на глаза. Он так полагал. Теперь я верила, что он говорил правду. И мысль о том, что кто-то может ликовать из-за меня… «…она всё, кем он был, и еще более того…» Я-то привыкла к тому, что народ, завидев меня, переходит на другую сторону улицы.

— Я не могу, — прошептала я. Я почувствовала себя глубоко несчастной из-за этого. — Не могу сопровождать тебя.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ты по-прежнему принадлежишь своей матери, — снова сказал он.

— Нет. Или… да, но вовсе не так, не по-твоему. Но есть люди, к которым я не могу попросту повернуться спиной.

«Не вздумай рассказывать ему о Нико, — предупредила я себя. — Ему незачем знать это».

— Это горько, — молвил он. — Но тебе лучше знать.

Я слегка нахмурила лоб.

— Ты теперь снова отправишься домой? — спросила я и почувствовала себя немного оскорбленной тем, что он так легко сдался.

— Нет, — ответил он с легкой полуулыбкой, которая делала его так похожим на моего отца. — Но раз ты не хочешь отправиться со мной, то мне придется следовать за тобой. До тех пор, пока ты однажды не освободишься и не сможешь сделать свой выбор.

Я разинула рот.

«Ты собираешься бежать по пятам за мной, как собачонка», — чуть не сказала я, но это было бы не больно учтиво.

— Ты и вправду хочешь следовать за мной?

— Да! Если б мы смогли идти рядом, я бы предпочел это. Но если я вынужден идти за тобой следом, пусть будет так. Кто-то же должен заботиться о девочке в этой варварской стране, где дар почитается проклятием, а людей сжигают только за то, что они умеют то, чего не умеют другие.

Я сидела в полном оцепенении.

— Я… я не хочу, чтоб ты шел со мной, — пролепетала я.

— Пусть так. Но ты не в силах помешать мне быть твоей тенью.

То были последние сказанные им слова. Местер и Скюгге[21]. Брат моего отца Нацим… пожалуй, а еще брат Ацуана, безумное создание, не совсем человек, и все-таки… Человек, чья жизнь была разбита, и он был убежден в том, что мой отец забрал его душу и его имя, так что ничего другого, кроме Скюгге-Тени, не осталось. Такого Скюгге мне не надо. Ни при каких условиях.

Я резко встала.

— Отстань от меня! — произнесла я и сама отчетливо услышала, как дрожал мой голос. — Держись подальше от меня! Ты мне не нужен!

Он спокойно смотрел на меня.

— Ты делаешь свой выбор, я делаю свой! — только и вымолвил он. — Ты не можешь мне помешать!

— Позвать отца, Дина? — спросила Сассия, которая наверняка слушала украдкой весь наш разговор. — Не пора ли вышвырнуть его отсюда?

— Нет! — ответила я. — Нет, пусть он остается. Сейчас ухожу я.

И вышла, шатаясь, из трактира в снег и сумрак, на ватных ногах и забыв о еде, которую обещала принести.

Нико поднял голову, когда я вошла, и тут же понял: что-то неладно.

— Что там такое?

Я колебалась, у меня не было желания рассказывать об Ацуане, потому что стоило заговорить об этом, и мы были бы вынуждены говорить о Даре Змеи, а в мире по-прежнему осталось несколько человек, не знавших, что у меня он есть, — к примеру, Рикерт и, ясное дело, также Кармиан. Но раз Ацуан и вправду задумал стать моей тенью, лучше сохранить эту тайну.

— Ацуан в Березках! — сказала я. — Он сидит в трактире на постоялом дворе и пьет пиво.

— Ацуан? — вопрошающе произнес Нико.

И только тогда мне пришло в голову: ведь я так и не удосужилась рассказать ему мерзкую историю о том, что же произошло в тот вечер, когда Ворона пытался продать меня.

— Он — брат Сецуана, — пояснила я. — Или сводный брат.

Нико знал, как моя мать боялась Сецуановых родичей.

— Он что, пытался причинить тебе какое-то зло, Дина?

— Нет, не в этом дело. Но он сказал, что будет следовать за мной по пятам. Он сказал, что будет присматривать за мной. Но мне он не нужен.

Кармиан фыркнула:

— У тебя, милая малютка, явно какое-то особое влияние на мужчин. Они все хотят присматривать за тобой, обхаживать тебя.

Нико, неодобрительно взглянув, спросил:

— А ты не могла бы назвать ее просто Дина? Вместо всех этих кличек и прозвищ?

— «Милая малютка» никакая не кличка.

— Но у нее есть имя.

— Вот еще! Может, прикажешь мне называть тебя Князь Равн? Тебя ведь так зовут?

— Кармиан, прекрати!..

— Нет!.. Раз уж ты взялся учить меня придворному этикету, говори! Ведь нам нельзя допустить, чтобы ты стыдился своей будущей жены.

— Кармиан!

— Мне нужно вести себя иначе? Срыгнуть за столом? Облизать пальцы? Только скажи!

Нико был близок к тому, чтобы дать волю гневу.

— Прежде всего, — жестко сказал он (я редко слышала, чтоб он так говорил), — запомни, что не всё в этом мире вращается вокруг тебя. А потом, капля обыкновенной учтивости тебе бы тоже не помешала!

Кармиан встала. Ее глаза сверкали, и видно было, как бешенство выплескивается из нее, будто жар из очага.

— Приношу свои глубокие извинения моему господину Князю! — произнесла она. — В будущем я постараюсь лучше знать свое место!

— Ты куда собралась? — спросил Нико.

— Хочу выйти! Дабы принести ужин моему господину Князю. Ведь так поступает прелестная маленькая женушка?

И она стремительно выскочила из дома кузнеца.

Рикерт со все возрастающим интересом наблюдал за этой сварой.

— Это правда? — спросил он. — Ты в самом деле женишься на ней?

— Если мне когда-нибудь удастся убить Дракана, — сказал Нико с таким видом, словно он взвешивал все «за» и «против», не лучше ли оставить Дракана в живых?

— Она странная, — пробормотал Рикерт.

— Да! — согласился Нико. — Так и есть!

Прошло довольно много времени, прежде чем Кармиан вернулась назад. Она принесла самое лучшее из того, чем располагала поварня постоялого двора: жареного гуся с медовой глазурью и яблоками и сладкий пирог с черносливом на десерт.

— Ты что, заставила их жарить гуся? — возмущенно спросила я. — Мы могли бы поесть тушеную баранину, как другие!

— Побереги свою злобу! — сухо ответила она. — Им хорошо заплачено!

— Как так? У тебя, пожалуй, денег не больше, чем у других.

— Ну и что? — ответила она. — Зато они есть у твоего друга Ацуана. И нет ничего на свете, что было бы слишком хорошо для его маленькой принцессы!

Внезапно у меня вообще пропало желание отведать этого гуся, как бы чудесно он ни благоухал. Но я все-таки поела.

В эту ночь мне приснился Скюгге. И его жадные руки, его шелушившаяся кожа. Но лицо его было другим. То было лицо Ацуана.

На завтрак мы доели остатки гуся. И наконец Нико решился:

— Рикерт, ты знаешь, как нам связаться с Лисами?

— Да! Это нужно сейчас?

— Если можешь!

Рикерт кивнул.

— Подождите здесь! — сказал он. — А я погляжу, что можно сделать!

Страшнее мрака

Рикерт вернулся после полудня не один, с ним был кто-то.

— Это — Тано, — представил он. — Он может нам помочь.

То был мальчик с темными волосами, на пару лет старше меня, но крупный и сильный для своего возраста, широкоплечий, с большими руками. Видно, что, когда мальчик подрастет, он будет настоящим богатырем.

И я узнала его.

Мы оба удивились.

— Ты! — произнес он, не зная, куда девать глаза.

И я чувствовала себя не лучше, потому что у меня не было ни малейшего желания смотреть на него… Некогда Вальдраку заставил меня пустить в ход против Тано взгляд Пробуждающей Совесть лишь потому, что мальчик не желал молча смотреть, как его сотоварищи в оружейной один за другим становятся калеками, поскольку работа там была опасна.

Вальдраку ударил тогда Тано цепью поперек ладони так, что это должно было причинить безумную боль. Но не это принудило Тано упасть на колени. Он встал на колени из-за меня.

— Вы знаете друг друга? — спросил Рикерт.

Я молча кивнула. Тано вообще ничего не сказал. Нико переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, о чем идет речь. Но мы молчали, и он сделал вид, будто это не важно.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он Тано.

— Да, господин!

Нико нетерпеливо покачал головой:

— Перестань так величать меня. Никакой надобности в этом нет, да и… я этого не терплю.

Слова Нико, ясное дело, поразили мальчика, но он ничего не ответил.

— Кто я — важно лишь потому, что я очень хочу потолковать с Предводителем. И полагаю, что он охотно потолкует со мной.

Тано кивнул. А потом покосился на меня.

— А она пойдет с нами? — спросил он.

— Да!

— В таком случае я не знаю…

Нико поднял бровь:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, не знаю, можем ли мы положиться на нее?

— На Дину? Разумеется, можем.

— Он имеет в виду, — хрипло сказала я, — он имеет в виду, что он не может положиться на того, кто некогда был оружием в руках Вальдраку.

Тано ошеломленно поднял голову, и меня озарил мгновенный блеск его темных глаз. Он, верно, не ожидал, что я сама скажу об этом.

— Но, Тано, Дина была пленницей Вальдраку. Его заложницей! И если она делала что-то, если она ему повиновалась, то лишь потому, что в противном случае убили бы маленького мальчика! Ты не знал этого?

Тано уклончиво пожал плечами:

— Кто-то там что-то такое говорил.

— Но ты этому не поверил? — спросил Нико, потому что в голосе Тано можно было уловить сомнение.

Снова это пожатие плечами.

— Не знаю. Но только не знаю, можно ли положиться на нее? Если она хранит такие тайны, которые могут погубить людей.

— Дина хорошая девочка! — произнес вдруг Рикерт. — В Дине ничего дурного нет!

Как раз тогда он пришелся мне по душе — он, Рикерт, и его спокойствие, его большие руки кузнеца и его преданность! И в самом деле к его словам Тано вроде прислушался.

— Ты уверен, Местер? — спросил он.

— Дина — славный человек, малец! Я знаю эту девочку с тех пор, как она родилась.

Тано медленно и настороженно кивнул:

— Тогда ладно! Если мы поторопимся, будем на месте до того, как начнет смеркаться.

— Кто-то идет за нами!

Это произнес Тано, но я уже некоторое время думала то же самое. Собственно говоря, вовсе не потому, что мне послышалось, это не так. Это было больше… ощущение. Я надеялась, будто сама внушила себе это, но раз Тано тоже сказал…

— Это, верно, Ацуан, — сказал, скорчив гримасу, Нико. — Он ведь грозился это сделать.

— Ацуан? — спросил Тано. — Кто это?

— Дядя Дины, — ответил Нико.

— Твой дядя? — Тано бросил короткий настороженный взгляд на меня. — Почему он болтается тут по округе и следит за тобой?

Я покачала головой:

— Он хочет… нет, я не знаю, чего он хочет.

— Он хочет носить ее на руках и защищать от опасностей всего мира, — горько, злобно и печально молвила Кармиан. — Но Дина не хочет это ему позволить.

У Тано был такой вид, будто он ничего не понял.

— Почему?

— Этого ему хочется больше всего в жизни, — сказала я, надеясь, что нам удастся избежать разговоров о Даре Змеи.

Тано понял это очень странно.

— Он хочет… обидеть тебя?.. — спросил он и сжал кулаки. — Не бойся ничего, Дина! Руки коротки! Пусть держит их при себе!

Я удивленно глянула на него. Сначала просто удивилась, какой он грозный и готов почему-то защищать меня руками и ногами. А еще я поняла, что он, собственно говоря, имел в виду.

— Ведь он же старый! — вырвалось у меня. — Тридцати лет или что-то в этом роде.

— Годы не всегда удерживают людей! — горько произнес он. — Даже не самых худших из них!

«…одна из девочек-ткачих, звали ее Миона, имела обыкновение улыбаться ему, когда видела его. А теперь она бледна и боязлива и ни на кого не смотрит. И когда он узнал, что сделал Местер ткачих…»

— Это была не твоя вина!

— Я должен был приглядывать за ней, — сказал он. — Она… У нее никого не было, кто присматривал бы за ней. И он это знал.

— Тано! Ты не можешь защитить всех людей в целом мире…

И потом до нас обоих дошло то, что случилось.

— Ты видела это, — обвиняюще произнес он. — Видела это в моей голове.

Что пользы отрицать? Ведь я уже, так сказать, призналась.

— Это было не по моей воле, — сказала я.

И подумала о том, как разъярилась Кармиан, когда я увидела некоторые из ее мыслей.

— Я не вольна держать это в узде. Это является, когда пожелает.

Он продолжал смотреть на меня. С той самой безумной мужественной гордостью, которая была при нем и тогда, когда он стоял перед Вальдраку.

— Тогда сделай это! — сказал он. — Пожалуйста, погляди. Отыщи ее! Похозяйничай у меня в голове.

У него были очень темные глаза. Темные, будто ночное небо. Как он мог стоять здесь и смотреть в глаза мне, зная лучше, чем кто-либо другой, чего это может стоить? Этого не мог даже Нико, хоть и пытался.

Тано ждал: что-то должно случиться, но мой капризный дар снова сжался и скрылся.

Он зажмурил глаза.

— С тобой что-то произошло, — сказал он. — Ты — другая.

— У меня больше не глаза Пробуждающей Совесть. Не такие, как прежде.

Казалось, он не поверил мне, и в этом ничего удивительного не было. Я поняла это, когда заглянула ему в голову.

— Твой дядя… — наконец произнес он. — Нельзя позволять ему идти за нами по пятам. Лучше, чтобы он не знал, куда мы идем.

Ему не хотелось говорить громко, открыто, и, возможно, это было разумно. Кто знает, не подслушивал ли нас в это время Ацуан?

— Да! — подтвердил Нико. — Это было бы ошибкой… Но что нам делать?

Справедливый вопрос. Мы шли пешком, и снег доходил нам до лодыжек. Мы не могли убежать от него, а Ацуану все было куда как легко, стоило лишь приглядеться к нашим следам.

— Позови его! — вдруг сказала Кармиан.

— Позвать его? Зачем это?

— Он твой пес, не так ли? Если ты позовешь, он вынужден будет прийти.

— Он вовсе не мой пес! — Я злобно глянула на нее. Сказать такое!

— Защитник, покровитель, тень, телохранитель — называй как хочешь. Ты его маленькая принцесса, разве не так? Стало быть, позови его, сокровище мое, тогда мы сможем немного с ним потолковать.

Ни за что! Неужто мне торчать тут и звать дядю? Век бы его не видеть!

— Что ж, мысль эта неплохая, — произнес Нико. — Может, мы с ним договоримся?

— С Ацуаном? Не думаю!

Нико улыбнулся:

— О, с большинством людей можно договориться, если ты дашь им то, чего им хочется.

А что Ацуану нужно, кроме меня? И не может быть, чтоб Нико хотел отдать ему меня.

— Ты только позови! — сказал он.

Получилось и глупо, и смешно. Ну и как мне было звать его? Дядя Ацуан?

— Ацуан!

Никакого ответа.

Я попыталась снова. Все так же тихо.

А что если мы ошиблись и это был не он или вообще никого не было? Сколько мне тут торчать и разевать рот?

— Он где-то там, — сказал Тано. — Или кто-то другой. Я уверен, что слышал, как ржет лошадь.

— Дина! Еще раз! — сказал Нико. — Тогда мы будем знать, что он слышал тебя, если он там.

Я вдохнула и закричала изо всех сил:

— Ацуан!

Но деревья молча чернели в снегу, и я не слышала, не видела никого, кроме нас.

— Он идет следом за Диной, — сказала Кармиан. — Если ее с нами не будет, его тут тоже не станет.

— Что это ты надумала? По-твоему, я должна мерзнуть здесь в лесу, покуда вы, другие, справляетесь с Драканом?

Нико нахмурился:

— Это, может, выход из положения! Нет, Дина, мы не оставим тебя. Но Тано и я пройдем остаток пути без вас.

Какая разница?

Ацуан не показывался, но немного погодя мы услышали, как ржет лошадь — одиноко и жалобно, — так что сомнений больше не было. Тано остановился.

— Мы не можем рисковать, — сказал он. — Я не могу привести столько чужаков в Лисье Логово.

Лисье Логово? Значит, так они называли свое убежище? Не сказать, что особо заманчиво, но, раз они зовутся «Лисы», это им подходит.

Я вздохнула.

— Ладно! — сказала я. — Останусь здесь. Только вы возвращайтесь и заберите меня, покуда я не превратилась в ледышку.

— Я тоже останусь, — сказал Рикерт. — Ты не будешь здесь одна.

Я благодарно улыбнулась.

— Пойдем только мы с Тано, — сказал Нико. — Кармиан тоже остается здесь.

— Разве? — спросила Кармиан, и вопрос ее прозвучал так, будто его решать можно только ей вдвоем с Нико.

Но когда дошло до дела, все вышло, как решил Нико. Он отвел Кармиан в сторону и сказал ей что-то, а что — я не расслышала, но, когда он и Тано пустились в путь, она осталась и стояла подбоченившись, глядя вслед Нико.

— Да, да! — произнесла она себе под нос. — Сладкие словечки и лакомые кусочки. Однако этим сыт не будешь. — А потом резко обернулась. — Ну? — спросила она. — Чего вы ждете? Коли нам сидеть тут да куковать, мы, по крайней мере, можем развести костер и согреться.

Мы свернули с дороги и срубили несколько еловых лап для защиты от ветра. После нескольких попыток Рикерту удалось также разжечь костер. У нас не было ни еды, ни кухонной посуды, но я захватила кое-какие травы из кладовой Эллин. У нас были с собой две оловянные кружки, и, если их наполнить снегом и поставить на огонь, чай можно заварить очень быстро.

— Сколько их не будет? — спросила я Рикерта.

— Несколько часов, — ответил он. — Это зависит от того, сколько они будут договариваться.

Кармиан была беспокойна. Она по-прежнему кашляла, но, кажется, чай и ночь в теплой кузнице ей немного помогли.

— Ты можешь играть на этом? — спросила она, показав на флейту, что я сунула за пояс. — Или это просто для украшения?

Я пожала плечами.

— Играть по-настоящему я не умею, — ответила я. — Для этого надо много учиться. Но если эта флейта захочет играть сама — тогда другое дело.

— Сыграй нам тогда песню! — сказала она. — Только не такую, какую я уже слышала раньше.

«Могу посулить, что такой вообще не будет, это я могу обещать», — подумала я. Но приложила флейту к губам и подула, пробуя играть.

Этим вечером из нее вылетали только одинокие печальные звуки. Песня, полная снега, и мрака, и тишины.

— Это звучит тоскливо, — в конце концов сказала Кармиан. — Ты не сыграешь что-нибудь повеселее?

Я покачала головой.

— Не сегодня, — ответила я. — Флейта не настроена на веселье.

— Ерунда! — отрезала Кармиан. — На флейте-то играешь ты? У флейт не может быть собственного настроения.

Но что бы от флейты или от меня ни исходило, это была одинокая, сумеречная песня — единственное, что я могла извлечь из нее.

Вдруг нас у костра оказалось четверо.

— Почему ты так играешь? — спросил Ацуан. — Почему ты играешь так, что всех мучит одиночество?

Кармиан вскочила, будто кошка, которой подожгли хвост. Внезапно у нее в руке появился нож, длинный тонкий нож, такой длинный, что он мог показаться мечом. Но прежде чем пустить его в ход, она принялась размахивать им в разные стороны, а потом повалилась навзничь в снег, по-прежнему сжимая в правой руке нож. Затем она как-то неловко поползла вперед, словно не зная, движется она вверх или вниз, словно она в один миг ослепла и оглохла.

— Прекрати! — закричала я на Ацуана, так как была уверена, что это он навел на нее какую-то порчу. — Сними с нее это!

— Она опасна! — ответил он. — И она — твой враг. Неужто ты этого не видишь?

Кармиан терпеть меня не могла, это так, но она мне не враг, нет… Я не могла назвать ее врагом. К тому же никому не следует лежать так, как она теперь в снегу. Я схватила одну из кружек с чаем, стоявших на огне, и, хотя обожгла пальцы, плеснула кипяток в лицо Ацуану.

Я не знаю, попала ли… Потому что в тот самый миг попало мне самой. Это была слепота, и глухота, и что-то еще. Я вообще ничего не замечала, ничего не ощущала. И все же я не была в беспамятстве. Мне было ясно: что-то случилось. Мне было ясно, что время шло. Но мрак, будто покрывало, окутал все мои чувства так, что мне казалось, будто я ничем не отличаюсь от мертвой.

Подрезанные крылья

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Казалось, целую вечность. Когда я снова стала видеть, был снег, и лунный свет, и хвост лошади… Я сидела на лошади, и кто-то держал меня. И у меня была такая же морская хворь, словно я вновь плыла на корабле «Морской Волк», когда было хуже некуда.

Я не успела ни сказать, ни сделать что-то. Меня просто вырвало.

Этот мрак! Да он хуже мрака! Это нечто из самого мерзкого, что мне когда-либо довелось пережить.

Лошадь остановилась. Ацуан спешился и, взяв меня на руки, спустил вниз. Меня чуть не стошнило еще раз.

— Скоро станет лучше, — сказал он.

— Мерзко! Это было мерзко!

— Да! Не многим это по душе. Сюда, ложись на мой плащ!

У меня так кружилась голова и ослабели колени, что я просто упала на плащ.

— Что это? — спросила я. — Этот… мрак!

— Мой дар. Единственное, что я могу, не считая не кой силы сопротивления против обманчивых чувств других людей.

— Ты можешь отбирать у людей их чувства?

Он кивнул:

— Не так утонченно и красиво, как делал это твой отец. Но все же вполне действенно.

— Мерзко!

Он пожал плечами:

— Это единственное оружие, которое у меня есть. По-твоему, лучше тыкать ножом в людей, как явно задумала твоя подруга.

— Она бы никогда не пустила его в ход! Где она? — Я огляделась. — Где Рикерт?

— Полагаю, они по-прежнему на том самом месте, где ваш маленький лагерь, — у костра. Если они выносливей, чем ты, то уже двинулись за нами. Но мы их значительно опередили.

Я попыталась сесть, но у меня по-прежнему кружилась голова. Ацуан положил мне руку на плечо и удержал. Это было нетрудно.

— Ты… ты похитил меня?

— Да нет!

— А как ты назовешь это иначе?

— Я спас тебя.

— Спас меня? От чего, если мне дозволено спросить?

— От людей, что не заботятся о тебе. В Высокогорье теперь война, Дина! Что тебе здесь делать? Это не место для тебя!

— Моя семья в Высокогорье!

— Только часть ее. Дина, у тебя есть родичи в другом месте. В мирном краю, а не в этой… дикой стране. — Его слова звучали так, словно мы все расхаживали в медвежьих шкурах с дубинами в руках или что-то в этом роде. Но как это ни ужасно, Скай-Сагис сейчас в самом деле был дикой страной, которую Дракан превратил в драконий двор, где большие пожирали меньших.

— Хочу обратно! — сказала я, пытаясь, чтоб голос мой звучал строго и решительно. — Хочу обратно к другим!

Он покачал головой.

— Мы поскачем дальше, лишь только ты поправишься, — сказал он. — Это же для твоего собственного блага, Дина!

Смогу ли я удрать от него? Но сегодня ноги мои для этого не годились, они были как переваренная спаржа. Ну а как быть тогда с флейтой?

Флейта!

— Где флейта моего отца? — спросила я, потому что за поясом, как обычно, ее не было.

— Когда придет время, получишь ее снова, — только и молвил он. Точь-в-точь как Нико, он явно счел умнее разоружить меня. — Идем! Дай я подсажу тебя в седло. Мы будем скакать, пока не найдем ночлег.

В конце концов мы отыскали бревенчатую хижину в одну простую горницу: очаг с одной стороны, лежанка, где спать, — с другой. Здесь не так давно жили люди. Ну а теперь никого не было. Куда они подевались? Перебрались в более мирные края, вроде тех, куда вез меня Ацуан? Или же стало нестерпимо холодно и нестерпимо одиноко жить здесь, в лесу, так близко от Высокогорья и так далеко от других людей… Быть может, в хижине живут лишь летом. Я знала, что пастухи строили хижины неподалеку от летних пастбищ или выгонов. Эта могла быть одной из них.

И это была крыша над головой как для нас, так и для бедной лошади Ацуана, которой пришлось куда тяжелее, чем бывает у хороших хозяев. Долгий дневной путь и двойная ноша на последнем отрезке пути — вот она и вздыхала, когда ее наконец расседлали.

Я и сама пала духом и была готова свалиться от усталости. Что я вообще делала здесь вместе с человеком, который походил на моего отца, но не был им, с человеком, ослепившим и похитившим меня и вместе с тем утверждавшим, что он заботился обо мне?..

— Войди в хижину! — велел он. — И оставайся там! Я займусь лошадью, а ты можешь пока отдохнуть.

Мы немного поговорили, пока он разжигал огонь в очаге, доставал сыр и хлеб из седельных сумок и растапливал снег для чая в маленьком котелке. Я еще раз попыталась объяснить ему, что хочу обратно, к другим, и если он вправду так высоко ценит меня, то пусть отвезет меня домой или хоть отпустит. А он еще раз терпеливо, будто говоря с хворым дитятей, объяснил мне, что дом мой не у этих людей, что они не умеют ценить меня, не знают мне цену и что, стоит мне их забыть, я в ином свете увижу все, что происходит.

— Ты можешь светить, будто солнце! — сказал он. — Будто звезда! А вместо этого ты коптишь стекло, и свет твой не виден никому. Но я все исправлю.

Его слова звучали так уверенно, словно он уже видел тот мир, в котором я должна занять свое место. В этой уверенности было нечто пугающее.

Он велел мне занять кровать. Сам же лег на пол, закутавшись в свой плащ и в одно из двух одеял из его вещей. Другое досталось мне. В хижине не было жарко, однако же было теплее, чем снаружи. Я так устала, что легко бы заснула. Но я боролась, чтобы не заснуть.

Когда я уверилась, что он уснул, я как можно тише встала. Осторожно переступив через его распростертую на полу фигуру, я выскользнула за дверь хижины. Все мои мышцы гудели от усталости, я едва двигалась, но мне нужно было бежать прочь от этой его пугающей уверенности. Подумать только: что если он прав? Подумать только, что будет, если он мне поможет так, чтоб я забыла свою семью? Чтобы для меня остались только желания рода Сипы, рода Ацуана.

Лошадь, повесив голову, спала в маленькой пристройке, превращенной Ацуаном в конюшню. Она не больно-то обрадовалась, когда я принялась седлать ее. Наш собственный конь Кречет бил бы передним копытом и помахивал гривой, чтобы помешать мне, но для такого рода прихотей каурая кобыла Ацуана, к счастью, слишком хорошо воспитана. Она довольствовалась тем, что фыркала и упиралась, но лишь немножко, прежде чем дала вывести себя на площадку перед хижиной.

— Стой!

Мое сердце подскочило в груди. Ацуан стоял там, весь черный на глади снежной белизны, и, даже если руки его были пусты, он все равно выглядел вооруженным. Опасным уж во всяком случае…

— Ты знаешь, у меня только одно оружие! — сказал он. — Но я употреблю его, если ты заставишь меня это сделать.

Я желала бы быть, как Тано, и только повторять: «Так сделай это!» — и упорно бороться дальше. Но я не смела. Этот мрак был так мерзок. А я была едва жива, и, однако же, была ведь жива! Жива и заживо похоронена.

Он видел, что я и не думала противиться ему.

— Иди! — велел он и взял из моих рук поводья. — Иди в хижину!

Я сделала, как он велел.

Он, стоя в дверях, разглядывал меня.

— Это недостойно тебя! — произнес он наконец. — Те людишки тебя недостойны. Ты это понимаешь? Они тащат тебя навстречу опасности и смерти, а я не могу оберегать тебя днем и ночью. Я понадеялся, что со временем ты сама поймешь, к какому роду-племени ты принадлежишь. Но времени у нас мало. Приходится немедля освободить тебя от их уз. Иного пути нет!

Я не понимала, что он имел в виду. Но он подошел к седельным сумкам, которые по-прежнему валялись рядом с очагом, и вытащил маленький мешочек. Он наполнил одну из кружек остатками воды и высыпал что-то из мешочка в воду.

— Вот! — сказал он. — Пей!

Этого я не хотела.

— Что это? — спросила я.

— Сонный порошок, — ответил он.

И тогда я еще меньше захотела пить из кружки. Сонный порошок… Я вспомнила Скюгге и его жажду, когда он не мог насытиться снами, хотя каждый новый сон заводил его в безумие. Началось с сонного порошка, как говорил мой отец. Он называл это: «Кратчайший путь к безумию. Путь, которого ты должна избежать». Нет уж, спасибочки! Это не для меня!

— Я не хочу! — сказала я так решительно и строго, как только могла.

У него в самом деле был такой вид, будто он сожалел о сказанном.

— Тогда мне придется заставить тебя! — произнес он. — Это унизительно как для тебя, так и для меня, и я обещаю: это в последний раз. Лишь только ты освободишься от этих людишек, ты сама выберешь истинный путь!

Заставить меня? Ну, это будет непросто. Я буду кусаться, и пинать, и упираться изо всех сил, как меня учили. Выбить кружку из его руки, удрать…

Но мрак ударил меня, будто молотом. И я не могла ни кусаться, ни пинать, ни сопротивляться, потому что ничего не видела и ничего не слышала.

Я ненавидела все это. Я ненавидела все это. Мерзко! Ужасно мерзко!

Время шло! А я и не ведала, сколько его прошло. И что было, кроме мрака, я не знала. Если Ацуан силком влил мне в горло чай с сонным порошком — а это он, пожалуй, сделал, — то я даже не заметила. Ничто не проникало сквозь покров, который он набросил на все мои чувства. И там он внезапно предстал передо мной. Он — Ацуан! Посреди мрака он склонился передо мной, как перед князем.

— Позволь мне вести тебя к свободе!

И речи быть не может!

Но я ничего не успела сказать, потому что один рывок — и мы перенеслись в какое-то другое место.

Чудное, серое, сверкающее облако окутало нас туманом, полным слабых зовущих голосов.

Я уже была здесь прежде. Страной Призраков нарекла я эту страну, там не было живых. В тот раз, когда Вальдраку обманом захватил меня в плен, его люди дали мне ведьмин корень, чтоб успокоить меня, но каким-то образом я выскользнула из своего собственного тела и перебралась в удивительную серую Страну Призраков, где вообще-то пребывают покойники. Я сама в тот раз была очень близка к смерти. Близка ли я также к смерти и ныне?

— Это опасно! — сказала я Ацуану. — Если тут заблудиться, можно умереть.

— Я забочусь о тебе, — произнес он, но это меня ни капельки не успокоило. — И здесь тянутся нити, за которыми можно следовать. Если ты бывала здесь прежде, должна знать это.

— Нити?

— Да! Теперь я их вижу. Это они заставили сверкать туман. Тонкие светящиеся нити, которые пробились сквозь серый туман, будто основа пряжи.

— Это же нити жизни, — внезапно узнала я, — нити судьбы, как те, о которых толковала Мейре. Было ли здесь то, что предстало ей, пока она пряла свою пряжу?

— Многие полагают, что узы их судьбы нерушимы, — сказал Ацуан. — Но это не так. Мы распускаем их и связываем вновь, делая свой выбор. Мы можем выбирать, Дина. Ты можешь выбрать свое освобождение.

Внезапно внутренним слухом я ощутила голос Мейре. «Нить раздвоилась, но тебе не дано раздвоиться. Выбирай, пока обе нити не лопнули».

Дочь матери! Дочь отца! Пробуждающая Совесть или чернокнижница! Пожалуй, этот выбор и есть то, что она имела в виду. Но если выбирать, чем я стану, то нет никаких сомнений. И я знала, что мне нужно делать.

— Матушка… — прошептала я и закрыла глаза. — Матушка.

Я выпустила на волю свою тоску, потому что здесь в тумане, где невозможно переходить с одного места на другое, тоска овладевает человеком. Твоя собственная тоска либо тоска другого.

Звездное небо. Скалы. А далеко-далеко внизу, подо мной, горстка людей, лошадей и одна повозка… Я хорошо знала эту дорогу. То была дорога в Скайарк. И однажды я была здесь ночью — ночью, полной лесных голосов и страха.

— Теперь спи, малютка, сокровище мое! Когда проснешься, мы уже будем там.

То был голос мамы… и так близко, будто я была рядом с ней и оказалась там внезапно. В повозке, где она полпути просидела с Мелли на коленях и с луком со стрелами в свободной руке.

Лук? Я никогда раньше не видела мою мать с оружием в руках. Ее взгляд и голос всегда были верным оружием. Для всех, кроме Дракана. Дракан мог встретить ее взгляд, ничуть не совестясь, хотя у него, должно быть, было немало причин стыдиться. Так, может, это против него желала бы направить стрелу из лука моя мать?

А за кучера была Мауди. И вокруг я видела другие знакомые лица людей из Кенси-клана… Пороховая Гузка и его мать, старая мать Каллана, Киллиан с семьей. Что им делать в Скайарке? И почему среди ночи?

— Матушка! — молвила я, и мне захотелось, чтоб и она увидела меня, хотя я хорошо знала, что это невозможно. А может, она могла меня слышать?

Однако не похоже и на это. Одной рукой она лишь гладила лобик Мелли, пока ее другая рука по-прежнему крепко держала лук. И тут я вспомнила: нужно использовать голос Пробуждающей Совесть, если я хочу, чтоб она услышала меня.

Я попыталась. Я и вправду попыталась. Мне так хотелось… Но ничего не вышло. Я не была настоящей Пробуждающей Совесть! Больше не была! И моя мать не могла услышать меня.

Я бы заплакала, если бы могла. Но тело мое пребывало где-то в другом месте, в лесной хижине у подножия Высокогорья, и, если там по щекам у меня текли слезы, я не чувствовала этого.

Здесь были лишь призраки, которые плакали. Как старая Ануа, что искала свое утонувшее дитя…

Нет! Я не хотела думать об этом. Здесь нужно быть осторожнее со своими мыслями, здесь, где тоска и желание были важнее рук и ног. Я уже заметила, как туманы все плотнее сгущаются вокруг меня, могла уже слышать зовущие голоса… Я попыталась крепко вцепиться в свою мать, в Мелли, в повозку и в людей там, на дороге к Скайарку. Но один из голосов звучал ближе, чем другие, и это он тосковал обо мне.

…Ночные птицы летят сквозь мрак. Ночные птицы прилетают вместе со сном — Сном, столь же прекрасным, как ты. Сном, столь же прекрасным, как ты.

Во всем мире был всего один человек, кроме меня, что знал эту песню. И это был тот, кто сочинил ее.

Моя собственная тоска взмыла ввысь, будто одна из птиц этой песни.

— Отец!..

Я успела произнести это слово, прежде чем вспомнила, что он мертв. Это просто диво, но даже если знаешь это, то помнишь не всегда. Особенно во сне.

Костер у горной тропы, но не той, что вела в Скайарк. То была дорога в Сагис-Крепость. И у костра сидел мой отец и пел тихо и приглушенно. А я так хотела положить голову ему на колени и быть той, кому он пел.

Он глянул вверх. И он увидел меня:

— Дина!

— Отец!

— Ты что, снова плачешь?

Разве? Сама я этого не заметила.

— Ты соврал, — сказала я. — Ты говорил, что Дара Змеи у меня нет, но ты соврал.

— Из-за этого ты плачешь?

Я не знала.

— Почему мне надо выбирать? — спросила я. — Почему или-или? Почему не оба — не то и другое?

— Это тоже своего рода выбор. Но тогда тебе нужно стать самой собой.

— Мама не может услышать меня. Но это можешь ты.

— Твоя мать в мире бодрствующих. И это твой мир.

— Лучше я буду с тобой!

Я вправду хотела этого. Я так устала оттого, что меня дергают туда и обратно, оттого, что мне грозят опасностями, я так устала быть одной.

— Дина… я только потому здесь, что ты тоскуешь по мне.

— Но…

Однако голос его звучал так живо. Его лицо, его глаза, единственные глаза в мире, что как две капли воды схожи с моими — такие же зеленые.

— Вот видишь, — произнес рядом другой голос. — Ты принадлежишь нам!

Ацуан! Это он очутился вдруг там, где миг тому назад стоял мой отец.

— Нет! — прошептала я. — Не желаю быть той, кем ты хочешь сделать меня.

— Зачем тебе ограничивать себя? — спросил он. — Зачем подрезать свои крылья? Когда я вижу тебя здесь, это так ясно. Ты связала саму себя. Свои силы Пробуждающей Совесть ты подавила в себе и связала, а Дара Змеи ты страшишься. Но погляди на самое себя.

Внезапно на том месте, где он стоял, появилось зеркало. И в этом зеркале я увидела себя…

Девочку, которая по-настоящему не была еще человеком. Окаменевшая и несчастная. Статуя, которую душит обвивающий ее плющ… Неужто это?..

— Это так легко! — прошептал Ацуан. — Так легко освободиться!

И вдруг это произошло.

И никакого выбора: то или другое.

Просто и то и другое вместе!

Зеленые щупальца плюща ослабили свою хватку и упали, будто лопнувшие цепи. Статуя заморгала и ожила. Девочка, быть может, еще не такой человек, как другие люди, но и никакое не чудовище. Это я, это всего-навсего я.

— Вот видишь! — сказал Ацуан. — Я знал, что ты можешь сделать это. Идем! Я отведу тебя туда, где твоя настоящая родина!

Оса жалит

Хижина была так мала. Намного меньше, чем тогда, когда я увидела ее в первый раз. И Ацуан… он тоже казался куда меньше.

— Теперь спи! — велел он и поднял с пола одеяло. — Я хорошо знаю! Это была тяжелая поездка. Но теперь ты можешь немного отдохнуть, прежде чем мы отправимся домой.

Но я не устала. Все мое тело гудело от прилива сил. И как я могла уснуть, когда столько нужно было сделать? Я повернулась к Ацуану.

— Мне пора в путь! — сказала я. — Лошадь я забираю. Можешь следовать за мной, коли хочешь, но советую тебе отстать от меня!

Ошарашенный, он молча стоял с одеялом в руках, будто собирался набросить его мне на голову.

— Ты не смеешь! — начал было он. И тут он встретил мой взгляд.

Сила Пробуждающей Совесть и сила Дара Змеи. Истина и Сон. Страна Призраков жила отныне во мне и всегда пребудет там. Нити, сотканные из тоски, и жизни, и правдивых снов. Я была зеркалом, в которое он мог заглянуть. Он увидел бы там самого себя. Такого, каким он был когда-то, каким был теперь и каким может стать. Думаю, он увидел свою собственную смерть.

Он не произнес ни слова. Он издал лишь какой-то жалобный звук и сжался.

— Я не принадлежу ни тебе, ни твоему роду! — сказала я. — Я не принадлежу никому!

Он не пытался остановить меня.

— Не смотри на меня, — лишь прошептал он. — Не начинай снова…

Я не смотрела на него. Я нашла отцовскую флейту в его поклаже и ушла. Флейта да лошадь. Это было все, что я захватила с собой.

Туманно внутри и снаружи, в душе и на воле. Густой холодный туман плотной пеленой лежал меж деревьями, потому что снег уже начал таять. Капало с ветвей, а время от времени ком талого снега отрывался от дерева и падал на морду усталой лошади. А в самой себе я по-прежнему видела его — сверкающий серый туман Страны Призраков. Но я видела и нечто другое. Я видела светящиеся нити, которые указывали путь сквозь серый туман. Их было меньше вокруг меня, чем раньше. Но одна из нитей светила ярче других и проходила, будто тропа сквозь туман. Я следовала за этой нитью в обоих мирах — в бодрствующем и в ином. Там, где я скакала верхом наяву, не было ни дороги, ни тропки. Но я никогда, даже на миг, не колебалась, и казалось, что каурая кобыла знала, куда я держу путь, потому что ей не нужны были понукания, чтобы следовать моему пути.

Рано или поздно силы иссякают. Но даже когда меня охватывал озноб, даже когда мне все труднее и труднее было держаться на лошади, даже тогда я видела ее — светящуюся нить.

Позднее мне рассказывали, что я проехала прямо мимо караульных у ворот так, что они не видели меня, что я внезапно оказалась посреди лагеря верхом на измотанной лошади, которая едва держалась на ногах. Мне говорили, будто я походила на привидение и что сначала никто не осмеливался подойти ко мне.

— Дина!

Я закрыла глаза, чтобы не глядеть на него, потому что он этого терпеть не мог, а я не хотела причинить ему зло. Но я почувствовала его руку на моей и позволила помочь мне спешиться.

— Дина, что случилось?

Но…

Даже с закрытыми глазами я заметила: это не то, чего я ожидала. Я была так уверена, что это были следы Нико, за которыми я следовала, что это он ждал меня в конце той нити судьбы. Но этого не случилось. Меня так ошарашило, что я открыла глаза.

Не Нико!

Тано!

Тано? Ведь он не мог терпеть меня! Как же получилось так, что нить его судьбы вплелась в мои? Я не в силах была понять, как это случилось. Я только закрыла глаза и, будто упавшее дерево, рухнула в изнеможении в снег.

Голоса! Голоса во мраке:

…опасный! Этого не может быть!

…говорю тебе, она светилась…

Я не в силах была открыть глаза, мои веки, казалось, накрепко склеились меж собой и налились тяжестью. Я уловила чувство страха в их голосах. И я не хотела увидеть этот страх в их глазах.

…одно дело — Пробуждающая Совесть, по здесь… погляди на нее. Лежит себе там девочка как девочка. Обыкновенный человек. Однако…

…да нет! Что ты! Так люди не выглядят!

Я почувствовала теплые капли слез на щеках. Ведь я не хотела, чтоб они боялись меня. Я хотела лишь…

— Убирайся! Оставь ее в покое!

Кто это? Был ли то голос Тано?

— Мы только поглядим!

— Тогда убирайтесь в другое место и глядите там. Она ведь не зверь, на которого можно пялиться!

Да! То был Тано! Тано, который изо всех сил защищал меня.

— Может, и не зверь. Но и не человек тоже, Тано!

На миг все стихло. А потом Тано только и произнес:

— Да, она — человек.

Словно говорить было больше не о чем.

— Дина? Дина, проснись.

Но теперь это был не голос Тано, надо мной звучал голос Нико!

Я медленно открыла глаза. Дневной свет струился сквозь покров еловых ветвей надо мной, но то был холодный, враждебный зимний свет. И я больше не чувствовала себя могучей и полной сил.

Мне захотелось по малой нужде. Мне так захотелось, что я просто не понимала, как это я давным-давно не проснулась.

— Как ты?

— Хорошо! — ответила я, не в силах думать ни о чем другом, кроме своей нужды. — Нико, погоди немножко.

Я выкатилась из-под одеяла, которым кто-то накрыл меня, и быстро, как могла, встала.

Мне показалось, что повсюду были люди. Лагерь был куда больше, чем я представляла себе. И куда, черт побери, можно пойти, чтобы сделать свои дела без помех?

— Дина… — Нико положил свою руку на мою.

— Скоро приду, — сказала я и пустилась бежать наискосок через весь лагерь, в лес и за куст…

Нико стоял на том самом месте, где я оставила его, рядом с укрытием для зашиты от ветра, которое, очевидно, было моей ночной постелью.

— Ну как, теперь тебе лучше? — спросил он, криво улыбаясь.

— Куда лучше! — ответила я. — Какой огромный лагерь!

— Да! — согласился он, и улыбка исчезла с его лица так же быстро, как появилась. — Предводитель собрал немного больше людей, чем я ожидал.

— Это плохо?

— Это хорошо!

Но голос его звучал невесело.

— Предводителя не было, он отсутствовал по делу, но как раз вернулся назад, — сказал Нико. — Он охотно поговорит с нами.

— А успею я сперва что-нибудь поесть? И попить?

Он протянул мне свою фляжку с водой:

— Вот! А поесть… пожалуй, будет немного сложнее. У Предводителя множество дел, так что мы не можем заставить его ждать.

Предводитель внимательно оглядывал лучников.

— Заметь номеру три справа, что он чересчур натягивает тетиву, — сказал он худощавому, жилистому человеку, стоявшему рядом с ним.

— Я уже говорил ему об этом, — ответил худощавый. — Раз тридцать только сегодня. Но кто слушать не желает, тот все уши затыкает!

Бродяга![22] То был Бродяга, стоявший там и выглядевший как самый обычный человек.

Когда видишь его теперь, чистенького и опрятного, без ран и синяков, трудно узнать в нем маленького забитого лазутчика, что пытался обдурить Вальдраку дурацкими стишатами и притворным сумасшествием. Но рифмоплетом он остался по-прежнему.

— Доброй встречи, Дина! — сказал он. — А мы-то думали, что ты решилась залечь в медвежью берлогу и проснуться, лишь когда наступит весна.

— В медвежью берлогу? Сколько времени я проспала? — спросила я.

— Немного более двух суток, — ответил Нико. — Так что если ты и голодна, это неудивительно.

Двое суток!

Внезапно я обнаружила, что одним из лучников была Кармиан. Она укротила свои пышные волосы и спрятала их под платком, так что сначала ее было не узнать. Она послала стрелу в мишень, и та вонзилась в самую середину намалеванного кружка.

В последний раз окинув лучников взором, Предводитель обратился к нам.

— Никодемус! — сдержанно поздоровался он. — Хвала святой Магде! Я опасался худшего, когда мы услыхали, что Дракан вторгся в Высокогорье!

Нико выглядел растерянным.

— Я был совсем в другом месте!

— Он был по дороге в Дунарк, чтобы убить Дракана, — резко произнесла Кармиан и опустила лук. — Один-одинешенек.

Предводитель глянул на Нико:

— Это правда?

Нико пожал плечами:

— Более или менее.

Предводитель оглянулся.

— Ты никак спятил, парень? — спросил он так тихо, что мало кто расслышал его слова.

— Так я решил тогда, — устало ответил Нико. — Наверное, это был плохой план.

У Предводителя был такой вид, будто он поражен безрассудной смелостью Нико. Или безрассудной глупостью?

— Если б мы сочли возможным убийство из-за угла, — медленно выговорил Предводитель, — неужто мы не пытались бы давным-давно осуществить его?

— У меня было преимущество, — возразил Нико. — Что бы ни случилось, мне довелось бы стоять с ним лицом к лицу. Потому что Дракан никогда не позволил бы убить меня без его участия. И я решил быть при оружии, да так, чтоб он этого не знал. Чтоб это выглядело так, словно я крепко-накрепко связан, притом чтобы я мог освободиться в любую минуту.

Предводитель медленно покачал головой.

— Пресвятая Магда! — очень тихо произнес он. — Пресвятая Магда и все ее Сестры Небесные. Парень, ты что, полагаешь, будто телохранители Дракана круглые дураки? Уж не думаешь ли ты, что их можно так обмануть? Неужто ты, безумец, мог представить себе, будто все сойдет тебе с рук?

— Я знал, что это рискованно.

— Рискованно? Это бред безумца!

— Но что мне тогда было делать вообще? — внезапно очень громко спросил Нико голосом резким, будто удар ножа. — Где другой выход? Это все продолжалось и продолжалось… Мы все время слышали о замученных. Мы знали, что он вот-вот двинется на Высокогорье. Ну и какой тут был выход? Мне оставалось только ждать, когда его люди явятся убивать меня! Вот я и решил, что мог бы это сделать сам.

— Никодемус Равн! У тебя что, нет ни малейшего понятия о том, какова тебе цена?

— Цена? Для кого, Местер? Для чего? Я не умею вести войну. Я не умею управлять войсками так, чтобы правый фланг был бы сокрушен первой волной наступления, но чтобы в этом случае левый фланг смог ударить недруга сзади. Я не могу таким образом жертвовать людьми. Я и сам плохой воин!

— Вообще ты не так уж плох. Ты просто не хочешь.

— Нет! Я ненавижу это! Ненавижу по-прежнему! Но если кому-то суждено в этой войне погибнуть, то пусть им, черт побери, станет Дракан. Или я, тогда мне удастся избежать убийств и не увидеть остальное.

Предводитель взял Нико за руку:

— Придержи свой язык, парень! Не говори ничего такого, когда тебя могут услышать твои люди.

— Это не мои люди! — сказал Нико, все же понизив голос. — Это твои!

— А тут ты ошибаешься. Они собрались не потому, что я тут. Они здесь потому, что хотят избавиться от Дракана и вернуть Дом Равнов. И если тебе это не нравится, почему ты тогда здесь?

Некоторое время Нико молчал.

— Потому что у меня нет выбора, — сказал он. — Если Дракан захватит Высокогорье, что тогда остается? Так никогда от дракона и Дракана не избавиться!

Предводитель кивнул.

— Потому-то мы и вылезли из нашего убежища, — произнес он и протянул руку в сторону лагеря. — Лагерь, такой большой, как этот, раньше или позже будет обнаружен. Но те дни, когда мы собирались в сарае, миновали.

Нико поглядел на лучников. Номер три справа послал свою стрелу так далеко от мишени, что чуть не попал в чужую мишень.

— Они не готовы, — сказал Нико. — Сколько из них прежде учились владеть оружием? Половина?

— Чуть меньше. Пожалуй, они и впрямь не готовы. Но, Никодемус, нас всегда будет слишком мало, у нас всегда будет слишком жалкое оружие. Если мы станем ждать, когда будем готовы, мы можем с тем же успехом отказаться от битвы. А теперь самое время! Неужто ты этого не видишь? Когда Дракан захватит Высокогорье, мы уже не избавимся от него на моем веку. И не потому, что век мне отмерен недолгий.

Нико пнул ногой снег.

— Но подумай, что если это будет война, исход которой решит не оружие? — спросил он. — Или не только оружие?

— О чем ты?

— Ты в последнее время заглядывал Дине в глаза?

Предводитель покосился на меня, но в глаза старался не смотреть.

— Я хорошо знаю, что Дина владеет силами своей матери. Но скольким людям она может зараз глянуть в глаза? Нет, Никодемус! Я предпочитаю иметь при себе столько настоящего оружия, сколько смогу раздобыть.

— К Дине вернулись ее силы Пробуждающей Совесть, — сказал Нико. — Это сразу видно. Не правда ли, Дина?

— Я… я этого не знаю, — ответила я. — Ацуан дал мне кое-что, называется — сонный порошок, и он что-то сделал со мной. Но, Нико, ведь я и сама толком не знаю, что произошло.

— Ты прискакала тогда в лагерь через два дня после… но, как бы там ни было, Дина, это произвело сильное впечатление, так что никто не осмеливался подойти к тебе. Никто, кроме Тано.

— Даже ты? — вырвалось у меня.

— Тано сделал это первым, — уклончиво ответил он.

Я не спускала с него глаз, вернее, с его подбородка, потому что я знала: он отведет взгляд, если я посмотрю ему прямо в глаза.

— Я ведь не чудовище, — прошептала я.

— Само собой, нет, — ответил он. — Но ты не такая, как все.

Я так огорчилась из-за этого! Сам Нико не хотел быть ни героем, ни чудовищем… Нико хотел одного — быть самим собой. Как мог он говорить такое?

Я повернулась и молча ушла.

— Ты огорчил ее, — сказала Кармиан, кажется, она не расстраивалась из-за этого. — Тебе следовало бы зарубить себе на носу, что у маленьких девочек, Нико, бывают большие чувства!

Я, по правде говоря, не знала, что мне делать с собой. Все остальные были так заняты, а я не видела никакой пользы в том, чтобы обучаться стрельбе из лука. И если я встану в их ряды, остальные, пожалуй, разбегутся. Так всегда бывает, стоит появиться чудовищу.

Тут я услышала знакомый звук. Удар молота о наковальню.

Рикерт! Он наверняка не захочет посмотреть мне в глаза, этого он никогда не делал. Однако ж он всегда разрешал мне заходить в кузницу. И я не забыла: первое, что он делал, увидев меня, заключал в свои медвежьи объятия.

Но у наковальни был не Рикерт. То был Тано. Я остановилась неподалеку от него и смотрела. Он был так занят своей работой, что не увидел меня. Его темные волосы прилипли ко лбу, и он снял рубашку. Кузнецу за работой жарко даже зимой.

Рикерт, который тоже был в кузнице, заметил меня и подошел.

— Малец набирается опыта, — сказал он тихо, будто боялся помешать.

— Это хорошо, — ответила я. — Он у тебя в учении?

Рикерт кивнул:

— У него есть хватка, но есть и нечто большее. Он видит то, чего не видят другие, будет из тех мастеров, которые делают такое, чего до них не было.

Я поглядела на склоненную спину Тано. На ней были ожоги от искр из горна и шрамы от ударов кнутом. Ему никогда не было легко, но он всегда шел вперед. «Дикая трава споро растет» — эта пословица о таких, как он. Но я не понимала, почему нити его судьбы в Стране Призраков так тесно сплелись с моими. Я ведь причинила ему очень много зла. Но, с другой стороны, нити Дракана также были тесно связаны с моими, но мы же не стали задушевными друзьями. Видно, недаром говорят: «заклятые враги».

Тут Тано выпрямился, и я увидела, чем он занимался. То был щит с изображением черного ворона. Тано улыбался ему, довольный собой и своей работой, и эта улыбка заставляла сиять все его лицо.

— Готово? — спросил Рикерт.

— Мне не хватает только одной заклепки в навершие. Но это не важно; я слышал, будто мы выступаем уже завтра.

— Ты слышал? — спросил Рикерт. — Кто это говорит?

Тано пожал плечами:

— Это всем известно. Теперь, когда прибыл молодой господин.

«Это куда больше, чем самому молодому господину известно», — подумала я, но вполне могло оказаться, что «все» правы.

— Передохни немного! — предложил Рикерт. — И постарайся перекусить. И возьми с собой Дину. Думаю, с тех пор как она пришла в себя, во рту у нее не было маковой росинки.

Не считая пары глотков воды из фляжки Нико. Но я и представить себе не могла, что Тано захочет разделить свой завтрак со мной.

— Я могу и сама…

— Ходи теперь только с Тано. Он покажет тебе, где фургон с провизией.

Тано набрал снега и отмыл руки и торс.

— В кузнице легко закоптиться, — смущенно признался он.

Я молча кивнула и подумала, что была права: он и впрямь был не больно-то счастлив играть роль проводника чудовища по прозвищу Пробуждающая Совесть. И у него было куда больше причин избегать меня, чем у большинства людей. Рикерт, само собой, желал мне добра. Но одних хороших побуждений было мало…

— Это в той стороне, — сказал Тано, зашнуровывая рубашку. — Пожалуй, дадут лишь суп из репы. Во всяком случае, так было вчера. Да и позавчера. — Он криво улыбнулся. — Наверняка и завтра будет то же самое, если вообще будет.

У меня заурчало в животе.

— Все что угодно, — сказала я. — Только бы поесть…

Снег был утоптан множеством ног, большей частью людскими башмачищами, но также конскими копытами и козьими копытцами. Я поскользнулась в грязи, и Тано пришлось схватить меня за руку, чтоб удержать на ногах и направить по верному пути.

— Скользко! — сказал он. — Осторожно!

Я кивнула и тут же почувствовала, что чуточку покраснела. Он, пожалуй, думает, будто я так неуклюжа, что не в силах сделать двадцать шагов в снежной слякоти и не упасть. Ладно, спасибо ему, что не дал упасть лицом в грязь.

Он добыл нам две миски супа из репы у маленькой старушки, помешивавшей суп в котле, что был больше ее самой. Там стояло несколько грубо отесанных столов и скамей, но на них уже сидело столько людей, что я не хотела их теснить.

— А нам нельзя сесть где-нибудь в другом месте? — спросила я.

— Туда? — спросил он и показал одной из мисок в сторону. — На ствол дерева?

— Чудесно!

Мы немного посидели молча, поедая суп, вкусный, хотя, кроме репы, в нем ничего больше не было. Тано, во всяком случае, не пытался удрать при первой же возможности, подумала я. Но теперь он хотя бы не боялся.

— Как ты очутился здесь? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Других мест, куда я мог бы направиться, было не так уж много, — сказал он. — Особенно после того, как я удрал из Драканы. Такие поступки не очень-то одобряют в Ордене Дракона.

Еще бы!

— Трудно было? — спросила я. — Ну, удрать?

— Нелегко! Мы ведь удирали вдвоем. А Имрик не так уж хорошо ходил.

Имрик! Мальчик, который размозжил ногу. Как раз этого Тано стыдился больше всего: он посулил присмотреть за Имриком, и все-таки дела пошли плохо! Ну точь-в точь как с девочкой — как ее звали? Милена? Нет, Миона, — и в ее беде Тано был не виноват. Беда с Имриком, как и беда с девочкой, случилась не по вине Тано.

— Ну и что ты сделал?

— Я нес его на руках. Целых два дня. Покуда нам не удалось увести ослика.

Я искоса поглядела на него. Ясное дело, он был силен, и после того, что я от Тано услышала, я знала: Имрик был худым и хрупким, но все же — два дня! Тано, должно быть, изнемог и под конец валился с ног от усталости.

— А где он теперь? Имрик?

— Он не мог по-настоящему справиться с жизнью в лесу. Но руки у него золотые, он хорошо владеет ими, и он старательный… Он помогает Вдове врачевать людей целебными травами. Ну, взвешивать их, запаковывать и прочее…

— Но здесь его нет?

Тано покачал головой:

— Как раз теперь они в селении неподалеку отсюда. Но это ненадолго, не на всех соседей можно положиться.

— Вас в семье двое? Вы с Имриком — братья?

— Нет! Но ни у него, ни у меня других родичей нет.

— Почему?

— Селение Орешков Брод… это там, где мы выросли… Туда, в селение, нагрянула хворь. Кое-кто говорил, будто она от животных, другие — от воды. Часть людей померла. Померли отец и мать Имрика и его милая сестренка. У меня самого осталась только мать. Но в конце концов и она померла. Так одиноко стало! А еще вдобавок селение передало нас с Имриком мелочному торговцу, а это кончилось тем, что он продал нас Вальдраку.

— Мой отец умер, — сказала я.

— Но ты знала его.

— Да. Немножко.

А Тано не мог сказать и этого.

— Если у меня будут дети, — тихо проговорил он, — я никогда не оставлю, не брошу их! Никогда!

Я подумала о том, как предан он был Имрику.

— О чем тут говорить! — сказала я. — Ты этого не сделаешь никогда.

Тут снова пошел снег. Я поставила миску на землю и потерла свои похолодевшие пальцы. И тут Тано сделал нечто такое… его поступок ошеломил меня. Тихо и спокойно, словно то было в порядке вещей, он взял мою руку в свою. Я попросту окаменела.

— Я тебе по душе? — застигнутая врасплох, спросила я.

— Может быть! Разве это плохо?

— Нет! Нет, просто я думала, ты ненавидел меня.

— Только иногда.

Я так и не поняла, была это шутка или нет. Казалось, снег вокруг нас стал падать медленней, чем минуту назад.

— А я тебе по душе? — спросил он.

И он посмотрел на меня. Посмотрел прямо в глаза, хотя знал, чего это могло ему стоить.

Я долго сидела с раскрытым от удивления ртом.

Потом кивнула:

— Да… Ты мне по душе.

Он откинул назад голову и засмеялся так, что его темные глаза искрились.

— Чего смеешься?

— Я не смеюсь!

— Нет, смеешься!

Он покачал головой. Но глаза его по-прежнему смеялись. Или, во всяком случае, улыбались.

— У тебя холодные пальцы! — сказал он.

— Так холодно же!

И тогда он, взяв мою руку и зажав ее своими руками, подышал на нее так, как это делают с малышами, у которых мерзнут пальчики.

— Мне пора обратно, к горну, — сказал он. — Мне по-прежнему недостает одной букли на щите.

— Ну что ж, раз тебе нужно!

Мне хотелось спросить его, что произошло, когда он посмотрел мне в глаза. Но я не посмела. Я сама осмеливалась лишь смотреть на него. Я была совсем сбита с толку. По душе я ему или нет? Почему он смеялся? Но, пожалуй, немножко я ему все же по душе. Пожалуй, никто не станет дышать девочке на пальцы, если она ему отвратительна.

Тано и «все» в лагере были правы. Уже назавтра Нико и Предводитель, Кармиан, Рикерт, Тано и несколько сотен людей, натерпевшихся от Дракана, выступили в поход и направились к Высокогорью.

И я с ними.

Нас было до смешного мало по сравнению с ратью Дракана. Разве там не было восьми тысяч ратных мужей, о которых говорил Нико? Трудно было представить себе, что бы мы могли сделать… Но у нас у всех был какой-то чудной настрой. Среди нас были люди, которые пели, покуда шли. И всех охватило ощущение того, что время ожидания кончилось.

— Они не очень-то разумны, — сказал Нико. — Если уж мой план был неразумен, что тогда этот?

— Укус осы, — произнес Предводитель. — Но даже если жалит оса, это может принести пользу, если жало вонзится куда надо.

Давин

Зловоние

Солнце стояло ныне низко. Нет, оно не просто садилось, оно стояло низко. И по-прежнему ничего не случалось.

Я плотнее натянул плащ Урсы на плечи и тихонько выругался. Я должен попытаться… Пока караульный занят раненым солдатом, я смог бы выскочить… Черт побери Ивайна с его словами «что-то случится»!

Драконья кровь бурлила во всем моем теле, и боли я не чувствовал. Но когда я попытался осторожно опереться на ногу, лодыжка по-прежнему не желала подчиняться мне. Как в таком случае мне сбежать? Ползти как можно быстрее изо всех сил?

Стук копыт. Но что это? Что-то наверху, у конюшни. Беззвучно скользнула склонившаяся тень. Затем дверь конюшни медленно отворилась, и послышался топот конских копыт. Лошадь… нет, две… нет. Множество лошадей, десять, может, пятнадцать… Они выскакивали в ужасе, стуча копытами, метались по двору. Один из караульных у ворот что-то выкрикнул, и я решился.

Только бы получилось…

Лошади испуганно метались вокруг по всему двору крепости, а тут еще зашипел потревоженный дракон. Если б теперь хотя бы одна из них оказалась рядом… Есть! Я схватился за гриву какой-то маленькой буланой, оперся на здоровую ногу и метнулся лошаденке на спину. Так я и повис, не в силах двинуться дальше, меж тем как мы под грохот лошадиных копыт рванулись с места, а моя цепь, бряцая, волочилась за нами, и как раз в этот миг раздались гул и грохот. Ворота крепости распахнулись настежь, и охваченные ужасом лошади вырвались на свободу.

Мне удалось перекинуть ногу через спину лошади. Мы уже покинули крепость, но оставались еще в Баур-Лаклане. Лошади во весь опор мчались по улицам, и солдаты-драконарии разбегались в разные стороны, чтобы их не растоптали. А лошадей становилось все больше и больше. И некоторых из них оседлали всадники. Всадники из Лакланов. А один из них был Ивайн.

Они гнали табун по улицам прочь из Баур-Лаклана, не останавливаясь, пока не оказались далеко на дикой, безлюдной пустоши.

— Вот так малец! Ты справился, выбрался оттуда! — сказал Ивайн, когда мы немного отдышались. — Хорошо!

— Так вы этого хотели? — чуть сбитый с толку, ошеломленно спросил я. — Угнать табун?

— Да нет же! — ответил Ивайн, будто я был чуточку непонятлив. — Это лишь для того, чтобы драконьему сброду было на что поглядеть. Самого важного они еще не обнаружили.

Самого важного?

— Что же это тогда?

— Ведь было несколько человек, оказавшихся в тисках, в трудном положении. Жители Арлайна, да еще несколько из других мест. Их ведь надо было вызволить, убрать оттуда. К счастью, из этой крепости и в нее есть несколько дорог, о которых Дракан понятия не имел.

— Ты хочешь сказать, вы взяли с собой и детей? А иначе что за смысл в этом?

Во всяком случае, я думал, что Обайн прямым ходом отправится обратно в плен, если его дочь Маери не освободили со всеми.

— Это входило в план.

— Их всех?

— Ведь я не ясновидящий, верно, малец? Придется подождать, пока мы их встретим.

Это произошло до рассвета. Лакланам посчастливилось освободить всех детей, кроме троих. А наверху в горах в своем убежище Хелена Лаклан ждала, когда можно будет принять детей. Кое-кто из рыбаков сделал свой выбор, отправившись вместе с детьми. Остальные же — а среди них, само собой, был и воинственный Обайн — присоединились к дружинникам Ивайна.

— Пусть этот дьявол не воображает, будто ему придется здесь легко, — произнес Обайн. — Только скажите! Как по-вашему, что надо сделать, чтоб отравить ему жизнь?

— Дракан намеревается идти на Скайарк, — ответил я Ивайну. — Он полагает, будто Нико там.

— Вон что! — воскликнул Ивайн. — Как могло случиться, что ему пришла в голову подобная мысль?

— Потому что я рассказал ему об этом.

Ивайн долго смотрел на меня.

— Скайарк — лакомый кусочек и крепкий орешек даже для дракона.

— Так я и думал!

На обветренном лице Ивайна разлилась улыбка.

— Иной раз, малец, ты, право, бываешь не глуп!

— Благодарствую! — ответил я. — Но было бы еще лучше, если б Скайарк предупредили загодя.

— Ты снова прав. — Ивайн повернулся к кучке оставшихся Лакланов. — В путь! Скачите как можно быстрее! Во весь опор. Сообщите Астору Скайа, что Дракан в пути. Дорога отнимет у него несколько дней, особенно если ему придется тащить это драконье чудище с собой. Но Дракан явится.

Двое из клана вскочили в седла, сорвались с места и припустили так, словно сам Дракан гнался за ними по пятам. Да ведь так оно и было. Мы, остальные, последовали за ними чуть более медленно, но все же достаточно быстро для моего бедного тела.

— А что с нами? — спросил я. — Куда отправимся теперь мы?

— Само собой, в Скайарк, — ответил Ивайн. — Думаешь, я упущу всю эту шутку?

То была жесткая, суровая скачка даже для сильных, отдохнувших, здоровых людей. Для меня оставалось лишь одно, делавшее эту скачку возможной. То была маленькая фляжка Дракана. Без нее я не мог бы усидеть на лошади.

— Чем это здесь пахнет? — спросил один из Лакланов, скакавший поблизости от меня. — Это от тебя, Обайн? Ты что, вывалялся в козьем дерьме?..

Обайн ответил соленой шуткой, заставившей остальных громко расхохотаться. Но я-то знал, что Обайн тут ни при чем. Этот запах шел от меня. Все мое тело пропахло — вонь исходила от драконьей крови.

Это было не так, как в первый раз. Я хорошо помнил его, то безумное ощущение свободы и всемогущества. Теперь этого не было и в помине. Теперь я мог держаться в седле, если выпивал маленький глоток драконьей крови каждые два или три часа. Боль успокаивалась. Шум в голове стихал. И это всё. Может, ощущения сменились из-за того, что я старался пить как можно меньше, или из-за того, что я пил драконью кровь не первый раз.

Мы скакали всю ночь напролет. На рассвете мы сделали небольшой привал, но не дольше того времени, которое потребовалось, чтобы напоить и задать корм животным. А потом оставалось лишь вскочить на лошадей вновь.

— Справишься, малец? — спросил Ивайн, заметивший, сколь трудно было мне взбираться на пегую лошадку.

— Да! — только и ответил я. Что я и сделал. После еще одного глотка из фляжки.

— Что это у тебя там? — с любопытством спросил Обайн. — Ты ведь сосешь из этой фляжки, как ягненок из бутылки с соской. Может, дашь попробовать?

— Тебе по вкусу не придется, — ответил я. — Это снадобье я получил от своей матери.

Я быстро сунул фляжку под рубаху. Быть может, он счел меня неблагодарной скотиной, раз однажды отдал мне свои носки. Однако же Обайн больше не произнес ни слова и оставил мою фляжку в покое.

Ближе к полудню повалил снег. Крупные легкие хлопья, хрупкие от мороза… Стоило запрокинуть голову и взглянуть в серое небо, как начиналось страшное головокружение при виде того, как оно стремительно несется к земле. Мне пришлось вцепиться в гриву пегашки, чтобы не упасть, и тут самая глубокая из моих ран раскрылась в сто седьмой раз. У меня появилась горечь во рту, виной которой была не только драконья кровь. То был вкус лихорадки. Рана дала себя знать. Я был теперь уверен, что у меня началось воспаление руки.

Мы проехали мимо дороги, ведущей в Баур-Кенси, но не свернули на нее.

— А нам не надо предупредить их? — спросил я Ивайна. — Если Дракан в скором времени появится на этой дороге.

Мама и Мелли. Мауди и другие…

— Они уже знают! — ответил он. — Мауди Кенси поднялась в горы со всем кланом, там и слабые, и сильные! Она знает, что Баур-Кенси не в силах защититься от драконьей рати.

Коснулось ли это и моей матери? Да, коснулось, в этом я был уверен. Теперь она так сроднилась с кланом Кенси, как будто ее прадеды вышли из этих мест и сторожили овец вместе с прадедами Мауди Кенси.

Теперь мы были на пути в горы. Тропа все поднималась и поднималась ввысь, а снег валил все гуще и гуще. Теперь Скайарк был кругом занесен снегом — сугробами снега. На самых высоких вершинах он не исчезал даже летом. И даже если Скайлер-Ущелье нельзя назвать вершиной, расположено оно было высоко — узкий проход меж двумя могучими горами: Орлиным Пиком на северной и Серой Вдовицей на южной стороне.

Горы круто вздымались по сторонам троны. А впереди возникали зубчатые стены Скайарка и флаги — синие да черные, с позолоченным изображением орла, — заметные даже сквозь пургу. Орлы, которых в этих местах было немало, не показывались, они пережидали снежную бурю.

В крепостных укреплениях Скайарка было нечто необычайно грозное. Я бывал здесь прежде и отчетливо помню то чувство, которое ощутил впервые: будто я был орешком меж челюстями щипцов. Коли Скайарк сомкнулся вокруг тебя, невредимым оттуда ты не выберешься. Я сам помнил: мы были на той же стороне в этой войне, и надеялся, что Астор Скайа был того же мнения.

— Кто идет? — крикнул караульный у ворот.

— Люди из Лаклана! — кричал в ответ Ивайн. — Мир клану Скайа! Отвори нам ворота во имя мира кланов!

— Да, да! — раздалось сверху чуть неприветливо в ответ. — Вы ведь давно в пути! Двое твоих Беги-Спеши парней побывали здесь.

Ворота отворились, и мы въехали в Скайарк. Хотел бы я знать, сколько потребуется времени Дракану и его рати, чтобы встать у этих ворот?

Множество людей. Это мы увидели прежде всего, проезжая верхом меж стенами Скайарка. Здесь теснилось куда больше народа, чем раньше, когда я бывал здесь прежде. И не только мужей с оружием, хотя их было немало. И множество женщин, детей и старцев. И скарб, горы скарба. Ящики, сундуки, мешки, столы, стулья, шкафы.

Кое-где высились горы имущества, укрытые слоем парусины.

Ивайн рассматривал все это, и лицо его выражало глубокое неодобрение.

— Какое-то дерьмо! — пробормотал он. — Одна пущенная сюда стрела с огнем — и все загорится. Астору Скайа нужно быть с ними построже!

Маленький мальчик — самое большее трех-четырех лет от роду — промчался наискосок по двору, визжа от хохота. За ним по пятам бежала девочка постарше.

— Гулли! Гулли, иди сюда!

Она чуть не наткнулась на мою лошадь, и пегашка испуганно затрясла головой. Мне пришлось снова схватиться за гриву лошади, чтобы не выпасть из седла, и я знал, что даже вместе с фляжкой драконьей крови от меня в этом случае не много останется.

— Слишком длинная веревка, — вздохнул Ивайн.

— Эй! Что нам делать с лошадьми?

В тот же миг передо мной мелькнула пара светлых косичек, которые, мне казалось, я узнал.

— Роза?

То была она. Она круто остановилась и повернулась кругом, так что белье, лежавшее сверху, едва не вывалилось из корзинки, которую она несла.

— Давин!

Семь шагов, и она уже стоит рядом с пегашкой.

— У тебя вид голодной собаки! — сказала она. — Что будет, если мы спустим тебя вниз с этой несчастной твари?

— Ничего особенного не будет, — вставил я. — Я не уверен, что смогу идти сам. Но… Каллан. Он… он в порядке?

— Пока еще не совсем, — ответила она, — но ему лучше. Думаю, он поправится. Идем, Давин! Дай мне помочь тебе, прежде чем ты свалишься, коли хочешь спешиться сам.

Она отставила корзинку в сторону и взяла меня за руку. Я соскользнул с пегой лошадки и постарался приземлиться на здоровую ногу.

Роза, нырнув мне под руку, поддержала меня.

— Фу! — фыркнула она. — Тебе не худо бы сходить в баню!

— Не помню, когда я мылся в последний раз. Хорошо, если б я нуждался только в этом. Баня помогла бы удалить лишь часть вони.

Я поставил больную ногу на брусчатку и забыл на время обо всем остальном.

— Давин! Что с тобой?

Я не мог ответить. Мне стоило всех моих сил не завизжать от боли.

— С его ногой дело дрянь! — пояснил Ивайн. — Да и с рукой тоже неладно. Мальцу не больно-то хорошо!

— А куда вы смотрели? — в сердцах спросила Роза. — Он ведь едва держится на ногах.

— Пусть радуется, что его не скормили дракону, — сказал Ивайн. — А у нас не было времени останавливаться да разбираться, что к чему. Обайн, дай руку девочке, помоги ей!

Обайн спрыгнул с лошади и поддержал меня с другой стороны, и так они потащили меня по крепостному двору к флигелю, который Роза назвала флигелем для хворых.

— Флигель для хворых! Означает ли это…

— Твоя мама тоже здесь, — сказала Роза. — Идем, Давин! Еще несколько шагов.

Больше всего мне хотелось сделать эти несколько шагов в другую сторону. Или несколько сотен шагов. Мама! Здесь! Теперь! Мне полегчало оттого, что она в безопасности, насколько можно быть в безопасности, когда драконья рать в двух днях пути. Но мысль о том, что предстоит очутиться лицом к лицу с ней…

— Послушай-ка, малец! — сказал Обайн. — Ты что, отвык переставлять ноги?

По сравнению с уличной толкотней и сутолокой за дверью в лазарете было по-настоящему тихо и пустынно. Там были расставлены ряды кроватей, но хворых и раненых было еще не так уж много, чтобы их заполнить. В конце одного ряда лежал Каллан. А возле него сидела мама и держала его руку в своей.

Думаю, она слышала, что мы идем. И думаю, она хотела, чтобы я увидел, как она держит руку Каллана… Но, увидев, что я едва передвигаю ноги, она отпустила его руку и встала.

— Давин!

— Ничего страшного, — сказал я, хотя знал, от нее не скрыть ничего — ни лихорадку, ни воспаление… — Я просто подвернул ногу.

— И руку, — добавила Роза. — И он потеет, как боров. Да, прости меня, Давин, но ты в самом деле потеешь.

— Положи его вон туда!

Они с трудом дотащили меня до кровати как раз напротив Каллана. Мама, стоя у изножья, разглядывала меня.

— Роза, принеси немного теплой воды! Повязки и ветошь! И погляди, не найдется ли какой-нибудь одежды, эта уже никогда не станет рубашкой. Где больше всего болит?

Я был почти благодарен за то, что был изувечен. Это означало, что мне не придется немедленно говорить о Дине и Нико. Я знал, что этому перемирию не быть вечным, но даже краткая отсрочка была спасением.

— Что-то неладно с лодыжкой, — сказал я. — Еще у меня… царапина на руке, которая сама собой воспалилась.

Я не сказал, откуда у меня эта царапина.

Она кивнула:

— Посмотрим!

Потом сорвала остатки носка Обайна с ноги. Роза не удержалась и охнула, и что уж тут скажешь, это неудивительно. Нога так распухла, что на нее было страшно смотреть.

— Что ты сделал со своей ногой? — спросила мать.

— Они заковали меня, — ответил я. — А еще был дракон, который играл со мной в мяч.

— Ох, Давин… — проговорила Роза недоверчиво.

— Коли не верите, спросите Дракана, — сказал я. — Он стоял там и науськивал дракона.

— Так вот откуда запах, — сказала мама.

— Значит, так пахнут драконы? — спросила Роза.

— Приблизительно, — ответила мама.

Она осматривала мою лодыжку, нажимала на нее, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не захныкать.

— Вывих! — сказала она. — Когда это случилось?

Я вспомнил с трудом: дни перемешались у меня в памяти.

— Четыре дня тому назад. Примерно!

Так я думал.

— Тогда будет нелегко! — Она повысила голос. — Аллин!

Мама и Роза были единственными, кто называл Пороховую Гузку его настоящим именем.

Ну и обрадовался же я, увидев его веснушчатую рожу, когда он ворвался в лазарет.

— Давин! — воскликнул он. — Ты прибыл сюда вместе с Лакланами? — А потом, не ожидая ответа, сказал: — фу, какая вонь!

— Спасибо! — поблагодарил я. — Ты и сам-то не больно чистый!

Потому что на щеках у него была черная полоса от сажи, а руки были такие, будто он смазал их гусиным жиром и окунул в золу, как делали принцы в сказках, когда им приходилось переодеваться в нищих.

Он ухмыльнулся.

— Я занимаюсь одним дельцем вместе с Местером Маунусом, — сказал он. — Ты только погоди! Слух об этом разнесется…

Слова эти прозвучали зловеще, когда их произносил Пороховая Гузка. Что ни говори, прозвище свое он получил не зря.

Мама глянула неодобрительно на его руки.

— Постарайся ничего здесь не трогать, — сказала она. — И вот что, Аллин, мне нужен сильный парень.

Пороховая Гузка гордо выпрямился.

— Готов служить! — сказал он и отбросил рукой волосы. От этого черная полоса стала еще гуще.

Я увидел, что мать сдержала улыбку.

— Такой, чтоб чуточку сильнее, Аллин! — сказала она. — Кого мы знаем?

Пороховая Гузка словно бы поник, сжался, будто воздушный шар, который проткнули. Он покосился на Розу, и я понял: он хочет посмотреть, не смеется ли она над ним. Он питал слабость к Розе, и не только потому, что она хорошо стряпала. Хотя если ты Пороховая Гузка, это кое-что значит…

— Киллиан неплох, — сказал он. — Каллан сильнее, но… — Он покосился на кровать, где лежал Каллан. Глаза Каллана были закрыты, и мне кажется, он спал.

— Тогда приведи Киллиана, — только и сказала мать. — И еще, Аллин…

— Да?

— Вымой руки, прежде чем вернешься обратно, ладно? Там, где хворые и раненые, должно быть чисто.

— Ладно! — ответил он и умчался.

Я лежал, завидуя паре его здоровых ног.

Немного погодя явился Киллиан Кенси. Быть может, Пороховая Гузка предупредил его; во всяком случае как руки, так и лицо Киллиана были значительно чище, чем обычно…

— Пороховая Гузка сказал — вам нужна подмога?

Мама кивнула:

— У Давина вывих лодыжки. Мне нужен кто-нибудь, чтобы вправить ее, а у меня сил не хватит.

Ой! Ой и снова — ой! Эти слова прозвучали просто ужасающе.

— Ты уверена? — спросил я, хотя понимал, что это глупо. — Может, не вывих, а только растяжение?

— Давин! Вывих! И коли тебе хочется нормально ходить, Киллиан поможет вправить его.

О, если бы сейчас глоток драконьей крови! Большой глоток! Но я не мог вытащить фляжку так, чтобы ее никто не видел. А что бы подумали мама и Роза, если б они узнали, что в этой фляжке.

Тогда пусть уж меня лучше медленно ломают огромные лапищи Киллиана.

Так примерно это и получилось. Гордиться мне было нечем. Я орал, как девчонка. Я так громко кричал, что Каллан проснулся. Я заметил, когда лодыжку вправили, поставили на место. Это было даже слышно. И почти в тот же миг, так быстро, что казалось, будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, — почти в тот же миг боль утихла. Болезненность, да, осталась. Но вовсе не то нелепое: я-почти-не-могу-выдержать-эту-боль.

— Почти не больно, — ошеломленно сказал я.

— Конечно, — ответила мать. — Ты по-прежнему думаешь, что это было растяжение?

По сравнению с этим я уже ничего не почувствовал, когда мне промыли и перевязали царапины на руке. Мне удалось даже сунуть фляжку под подушку, прежде чем они помогли мне снять рубашку. Однако же меня по-прежнему лихорадило, и им пришлось помочь мне помыться. Это было чудно. Будто вновь стать ребенком. Но одно дело — мама. А вот Роза… Мне не по душе было, что ей пришлось увидеть меня таким жалким. Мама заставила меня выпить два разных чая: один настоянный на ивовой коре, другой — смесь каких-то отвратительных на вкус трав. Потом мама подошла к кровати Каллана.

— Он придет в себя? — спросил Каллан.

— Да, — ответила мама. — Если будет слушаться меня.

Последние слова были явно предназначены также для того, чтоб их слышал я.

— Ладно, — сказал Каллан. — Потому что, когда мы оба снова встанем на ноги, этому олуху зададут такую трепку, что ему небо с овчинку покажется.

Я проспал большую часть дня. Но сны не оставляли меня в покое. Один раз я проснулся от собственного крика, такого громкого, что еще слышалось его эхо. Каллан смотрел на меня, лежа напротив на своей кровати, но не вымолвил ни слова.

Роза же, наоборот…

Роза сидела возле моей кровати, и лицо ее было бледным как смерть.

— Ну что, худо тебе? — спросила она.

Так оно и было. Я все время мерз, хотя большой таз с тлеющими угольями стоял возле моей кровати.

— Это пройдет, — ответил я, — когда кончится лихорадка.

— Да, — согласилась она. И вдруг, словно ей было уже никак не удержаться, у нее вырвалось: — Я прекрасно знаю. Я всегда тебя браню…

Это еще что?

— Пожалуй, к этому я привык. Во всяком случае, более или менее.

Так оно и было. Иной раз это задевало меня, и тогда мне было не очень-то весело.

Она кивнула, словно я сказал нечто важное. Я только Я не знал — что. Однажды Нико рассказал мне: есть, мол, на свете большие книги, по которым можно выучиться другим языкам. В книгах этих полным-полно чужих слов. Я бы пожелал, чтобы кто-нибудь написал такую книгу о девичьем языке, потому что частенько не понимал ни слова, когда говорили девочки.

— От тебя по-прежнему чуточку пахнет, — сказала она.

Но все же взяла меня за руку.

Белая смерть

Через четыре дня Дракан со своей ратью добрался до Скайарка. И дракон с ними.

Драконариев было так много, что они заполонили все ущелье, от одной скалистой стены до другой.

Если б Дракан и захотел, он не смог бы навалиться на нас всем войском сразу. Места не было.

Со стены я видел, что они идут. Ноги еще не набрали силу, и мне было нелегко взбираться по лестницам. Хотя лодыжка меня больше не беспокоила, вся беда была в лихорадке.

Рать Дракана остановилась, хотя она была еще так далеко, что походила на одно огромное существо — длинную змею, черную на снегу. Но одно можно было различить даже на таком расстоянии: длинное бледно-серое туловище дракона.

— Что он собирается делать с этим чудовищем? — ни к кому не обращаясь, спросил Астор Скайа. — Что проку от него? — Он сплюнул в снег у подножия стены. — Это только животное, огромное, но все же животное.

Я-то знал одну из причин, почему Дракан тащил с собой живого дракона весь долгий путь из Дунарка. Но об этом я и не думал проболтаться. А до исхода дня весь Скайарк узнал другую причину.

Началось с того, что Дракан послал вестника к крепостным стенам. А вестник был не один. Перед ним шагала маленькая рать из…

Множество невысоких солдат?

Нет. Даже если внизу на земле все кажется маленьким, когда стоишь так высоко, как мы, все равно сомнений быть не могло.

— Это же дети! — сказал лучник, стоявший рядом со мной. — Дети с оружием! Неужто он думал, что мы станем драться с ними?

— Это ведь невозможно! — сказал лучник, стоявший рядом со мной с другой стороны. — Стрелять в детей нельзя.

— Вот это он и сообразил! — сказал я.

И пожалуй, я угадал. У них, у этих маленьких солдат внизу, было оружие, хотя им было не больше десяти-одиннадцати лет. Луки. Самострелы. Копья, которые очень высоко вздымались над их головами. Взрослый солдат с добрым мечом может смести их с лица земли, так же как бонд убирает урожай. Если он, конечно, решится на это…

Дети были так близко, что можно было видеть их лица. Большинство были мальчики, но и девочки тоже были. И мне показались до ужаса хорошо знакомыми их серьезные лица и коротко остриженные волосы.

Они походили на детей в Доме Обучения. Они походили на них как две капли воды.

— Зачем это? — спросил стоявший рядом со мной. — Как он заставил их? Ведь они никогда не одолеют взрослого воина.

Как? Я знал это. Ясное дело, у Дракана не было Зала Шептунов. Но я был твердо уверен в том, что в его драконьей рати было несколько Наставников. Несколько неумолимых Наставников. И когда отбирают детей у родителей…

— А что им остается? — горько спросил я. — Глянь-ка на них! Что они могут делать, кроме как слушаться взрослого, который кормит, и одевает, и говорит, что им делать?

— Скайарк! — крикнул внизу вестник — драконий рыцарь, как я заметил, тот, кого все другие называли Борис.

— Что тебе? — спросил в ответ Астор Скайа. — Езжай назад к своему драконьему господину и скажи, что его не ждет «Добро пожаловать!» на земле клана Скайа!

— Мой Господин, Драконий Князь Дунарка, Соларка-Эйдине и Акмейры, а ныне Баур-Лаклана! У моего Драконьего Князя весть для вас! У него с собой дракон!

— Это мы видим! — воскликнул в ответ Астор Скайа. — А на что этот дурацкий страшила — это выше моего разумения.

— Наш дракон голоден! — невозмутимо продолжал рыцарь Борис. — Каждый день он должен получать одного ребенка на съедение!

— Что?

— Каждый день, пока Скайарк не сдастся. И это будут не те дети, которых вы видите, собственные знатные дети Дракона, а малыши из Высокогорья. Их нам достаточно!

Он повернул своего коня и двинулся назад к драконьей рати вместе со своими маленькими солдатами, следовавшими за ним по пятам.

— Послать этому борову стрелу в спину? — спросил один из лучников, стоявших на стене.

— Нет! — ответил Астор Скайа. — На таком расстоянии ты можешь попасть в кого-нибудь из детей.

— Это правда? — спросил стоявший рядом со мной лучник. — То, что он может использовать детей из Высокогорья на прокорм дракону?

— Сколько-то детей у него есть, — ответил я, думая о тех троих, что мы привезли с собой из Баур-Лаклана.

И там наверняка найдутся и другие. Не обязательно все из Высокогорья, но дети ведь дети и есть, где бы они ни жили.

— Да он спятил!

Дракан не в своем уме, да! Но он хорошо знал, что делал. Всякий раз, когда он захватывал новый город, всякий раз он использовал то средство, которое приносило успех, каким бы гадким и жестоким ни казалось оно другим. В Соларке отравили воду. А в Акмейре…

Раз, два, три, четыре — ты дальше не считай, а попросту погибай! Погибла пятая часть мужчин города. А теперь Дракан решил, что дорога в Скайарк, через его неприступные стены, проходит через… — да как это назвать? — через наши головы или наши сердца. Потому что как выдержать, когда дети гибнут лютой смертью? Сколько их должно погибнуть? И ведь не только те дети, которых он хотел скормить дракону! Что если он и вправду послал бы своих маленьких солдат против нас? Так, чтоб и нам тоже стать детоубийцами. Сколько времени можно выдерживать такое и все же заставить сердце бороться и дальше?!

Я хорошо знал, что ответил бы Нико. Ни одной-единственной минуты! Ни одному-единственному ребенку не должно погибнуть! Но как этому помешать?

— А разве мы можем освободить их? — спросил я. — Детей?

— Придется попытаться, — сказал стоявший рядом лучник. — Но погляди на эту рать — детей так много! Ведь это безнадежно…

Я медленно и выразительно выругался, а потом повернул и заковылял к лестнице.

— Ты куда, малец?

— Мне надо поговорить кое с кем.

Я нашел Пороховую Гузку там, где и рассчитывал, — в крепостной кузнице. Местер Маунус занял ее и превратил в свою мастерскую.

Оба они стояли, склонившись над глиняным горшком.

— Может, добавить туда побольше селитры? — спросил Пороховая Гузка.

— Ни в коем случае, молодой человек! Ведь это не тебя мы собираемся убить!

— Но ведь это должно быстро подействовать.

— Это наверняка подействует!

— А как нам доставить его наверх?

— А, добрый день, Давин! Вижу, ты снова на ногах!

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил я.

Пороховая Гузка ухмыльнулся:

— Чем-то таким, что грохнет. И мало не покажется!

— А оно может убить насмерть дракона?

Пороховая Гузка поднял свои рыжие брови.

— Драконов? — переспросил он. — У него с собой драконы?

— Один. Но и этого хватит. Ну? То, что вы делаете, годится на это?

— Возможно, — ответил Местер Маунус. — Если только нам удастся доставить это в нужное место. Подумать только, — мечтательно произнес он, — что было бы, если б мы убили настоящего дракона! Это ведь кое-что да значит, верно?

— Да, — согласился я. — Я бы тоже очень этого хотел. И особенно этого… Так что пошли! Расскажи, что нам нужно делать?

Местер Маунус откашлялся.

— Послушай, юный Давин! Как по-твоему, что сказала бы на это твоя мать?

— Вот уж не знаю, — ответил я. — Я и не подумал ее спросить.

Мы подождали, пока окончательно стемнеет. Драконья рать по-прежнему располагалась все там же, видимая нам, но недосягаемая для выстрела. С ними был и дракон, лежавший, словно длинный серый змей, впереди всех, окруженный большим костром, который должен был поддерживать для него тепло.

Местер Маунус обещал ничего не говорить моей матери. Думается, что он решился на это, потому что очень хотел поглядеть, сработает ли наш план. И не так легко найти двух полоумных добровольцев, которые решились бы на то, что предстояло Пороховой Гузке и мне.

— А нога не подведет тебя? — спросил Пороховая Гузка. — Да… и другие твои раны? Ты ведь чуть не помер!

— Говорю тебе, у меня все ладно!

Он пожал плечами:

— Ну хватит болтать! Но если ты по дороге свалишься, не надейся, что я понесу тебя!

Я поднялся.

— Ты куда?

— Я забыл свой нож.

— Тогда поторопись! Скоро стемнеет!

Я метнулся наискосок через крепостной вал к лазарету. Там было темно и тихо, и я слышал, как спокойно и медленно дышал Каллан. Надеюсь, это означало, что он спал. Я прокрался к кровати, в которой по-прежнему спал — когда вообще спал. Нынче ночью мне, пожалуй, там вообще лежать не придется. Я сунул руку под подушку. Потом поднял одеяло, а затем и матрац. Все бесполезно.

— Ты не это ли ищешь? — спросила Роза.

Я вздрогнул и круто повернулся. Там в уголке у кровати Каллана сидела Роза. А в руке держала мою фляжку с драконьей кровью.

— Отдай мне ее! — сказал я.

— От нее несет драконом, — сказала она. — Что это такое?

— Ничего! Давай ее сюда!

— Пожалуй, нет. Думаю, что и тебе лучше обойтись без этого.

Я швырнул одеяло и подушку на кровать.

Почему она такая вредная? Но я собрал все силы, чтобы голос мой звучал спокойно.

— Перестань, Роза! Нечего делать из мухи слона!

— Давин! Я хочу знать, что это…

— Всего-навсего то, что я получил от Лакланов. Ты знаешь! То, что согревает!

Но она покачала головой:

— Ты врешь! И знаешь что, Давин? На самом деле ты не умеешь врать. Это сразу видно.

Я плохо слышал, что она говорила.

Теперь я был рядом с ней. Один шаг и… Я кинулся вперед и обхватил ее запястье. Фляжка выпала из руки Розы и покатилась по полу; я кинулся, чтобы схватить ее, пока она не закатилась под кровать Каллана. Я почувствовал страшную боль в своих еще не заживших ранах, нанесенных драконом, но это было не важно. Теперь фляжка была у меня в руках.

— Что стряслось, малец? — сонным голосом спросил Каллан. — Вы что, не можете пойти в другое место и драться там?

Роза выпрямилась во весь рост.

— Это уже не нужно, — ответила она. — Моим дракам с ним — конец! По мне, пусть делает все, как ему вздумается! — И с этими словами она ушла.

Я стоял в полумраке, зажав в ладони маленькую фляжку. Какой-то миг тому назад я хотел лишь, чтоб она оставила меня в покое. Но теперь, когда желание мое осуществилось, все было наоборот.

— Что ты натворил? — спросил Каллан.

— Ничего.

— Да ну? И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

— Ты ведь слышал, что она сказала? С драками мы покончили.

— Слушай, малец! — проворчал Каллан. — То, что вы двое собачитесь, — ваше дело. К этому я отношусь спокойно. Я начинаю волноваться только тогда, когда вы не деретесь.

Я открыл фляжку у крепостных ворот. Драконьей крови там оставалось совсем мало. Я выпил все до капли и швырнул фляжку подальше от себя. И внезапно меня осенило: если Пороховой Гузке и мне повезет — дракон вскоре сдохнет. И тогда по эту сторону округа Скайлер драконью кровь уже не раздобыть.

Эта мысль заставила меня замешкаться. Но потом мне стало совестно из-за моих колебаний. Если я буду колебаться и этот дракон не будет убит, Дракан начнет скармливать ему детей. Стыд! Позор! Во фляжке не оставалось уже ничего, что я мог бы уничтожить. И пожалуй, хорошо, ведь мне было теперь все равно.

— Здесь! — молвил Пороховая Гузка и протянул мне белую простыню.

— На что мне она?

— Пригодится, когда мы поднимемся в горы, где лежат снега, — ответил Пороховая Гузка. — Тогда нас не так-то легко будет увидеть.

В словах его было нечто справедливое. Я свернул простыню и сунул ее под рубашку. Пока что простыня годилась лишь на то, чтобы прикинуться призраком на фоне темной крепостной стены. Само собой, на стене был народ. Караульные и прочие в том же роде. Но они мало-помалу стали узнавать Пороховую Гузку и меня, и, когда мы начали карабкаться вверх по горному склону над стеной, нас окликнули:

— Эй! Вы куда?

— У нас маленький дар Дракану и его дракону, — ответил Пороховая Гузка. — Но никому об этом ни слова, это должно застать их врасплох.

— Дракону? Мальцы, вы и не думайте о том, чтобы приблизиться к чудовищу. Драконий князь наверняка выставил подле него стражу.

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Мы будем держаться на расстоянии.

Я не врал. И вообще нужно быть наполовину горным козлом, чтобы карабкаться по стенам ущелья. Карабкаться вверх было невозможно. Карабкаться наискосок по горной стене, так, как это делали мы, было нелегко. Кое-какие из дорог оказались попросту тропками, и ты мог подниматься в гору, когда хоть чуточку прилаживался к ней. Пороховая Гузка уложил наш маленький дар дракону в заплечный мешок, и мы тащили его по очереди, но прогулкой по лесу назвать это было ну никак нельзя. И все-таки я не мог заставить себя не улыбаться на ходу.

— Ну, чего ты? — спросил в какой-тот миг Пороховая Гузка. — Что тут смешного?

— А ты сам что, неужто ни капельки не обрадуешься, если увидишь морду дракона, когда наш подарок как следует долбанет его?

Пороховая Гузка ухмыльнулся.

— Ага! — согласился он. — Так и сделаю. Только вот ты обычно бываешь куда серьезней.

— Только не нынче вечером.

— Да уж вижу я.

И тогда мы стали пробираться дальше по снегу, закутанные в белые простыни вместо плащей, для того чтобы караульщики Дракана внизу нас не заметили. Я не знал, достанет ли нас стрела, пущенная из арбалета. Но они могли попробовать…

Холод обжигал руки и ноги, дыхание вырывалось изо рта и носа, будто столбы дыма. Но на душе было тепло и весело. Чудесно ощущать себя вместе с Пороховой Гузкой на горном склоне среди ночи и знать, что эта ночная тишь вскоре нарушится громким шумом взрыва.

Я чувствовал себя как той ночью, когда скакал с драконариями и готов был летать.

Мысль эта была не из приятных.

Но ведь это было нечто совсем другое. И мы не собирались поджигать соломенные крыши. Мне не хотелось кричать: «Смерть недругам Дракана!» Наоборот, скорее: «Смерть дракону!»

— Мы скоро придем? — спросил я.

Пороховая Гузка измерил расстояние взглядом.

— Думаю, уже недолго! Местер Маунус говорил. — Оглядевшись кругом, он указал рукой. — Там! Внизу, перед выступом скалы, что немного походит на зайчиху.

Я глянул вверх. Мне не показалось, будто выступ сильно походил на зайчиху, но я ничуть не сомневался в том, какой выступ он имел в виду. Я смотрел вниз, в ущелье. Дракон лежал среди костров прямо под нами. Он был окружен стражами — быть может, даже рыцарями-драконариями.

— Здесь! — сказал Пороховая Гузка. — Ну-ка подержи его.

Он протянул мне заплечный мешок, и я взял его — взял, не думая, больной рукой, потому что сейчас она не болела. Но рука эта была не так сильна, как другая, а кожаные ремни заплечного мешка — жирные и скользкие, так как Пороховая Гузка потел. И я уронил мешок.

— Нет!

Пороховая Гузка охнул так, словно я уронил грудного ребенка. Но мешок упал вовсе не далеко. Чуть вниз, в снег на выступе.

— Я достану его, — произнес я.

— Нет, — возразил мне Пороховая Гузка. — Ты не…

Но я уже бросился бежать. Я помчался вперед и повернул направо, затем прошел немного и наконец, спрыгнув, приземлился на выступе рядом с заплечным мешком.

Пороховая Гузка глядел на меня сверху, со скалы. Лицо его там, где не было веснушек, страшно побледнело.

— Ты что, и вправду спятил? — прошипел он. — А что если б ты прыгнул мимо?

Я ухмыльнулся ему прямо в лицо:

— Но я ведь этого не сделал, верно?

— Дай мне мешок!

Я попытался сделать, как он говорил, но уже не смог.

— Не получается, — ответил я. — Я закину его за спину и поднимусь вместе с ним.

— Чудесно! — сухо произнес Пороховая Гузка. — А теперь самое трудное… Как ты собираешься подняться на скалу?

— А ты не мог бы снять свою рубашку и дать мне за нее уцепиться? Тебе не нужно поднимать меня. Мне только бы за нее уцепиться.

Он попытался… Но рубашка была слишком коротка.

— Тогда, черт побери, перекинь свои штаны!

— Давин, коли ты вообразил, будто я буду стоять тут с голым задом из-за того, что ты…

— Пороховая Гузка! Сделай это немедленно! Ведь нам еще нужно убить дракона!

Он вздохнул. Однако же ему пришлось пустить в ход и штаны, и простыню.

— Ну, смотри не урони мешок снова, — сказал Пороховая Гузка, когда я в конце концов уже сидел опять на том же самом выступе, где и он.

Я протянул ему кожаные штаны. И ухмыльнулся во мраке.

— Что теперь? Опять ты смеешься?

— А как же! Может, нам переделать твою кличку? Может, нам и вправду звать тебя Бесштанный Гузка?

У него был такой вид, будто ему хотелось спихнуть меня со скалы. Но под конец он и сам ухмыльнулся. Мы сидели в темноте и ржали, пока у нас животы не заболели. Все-таки Гузка молодец!

Наконец мы взобрались на самый край выступа, и Пороховая Гузка осторожно вытащил из заплечного мешка два глиняных горшка. Мне показалось, что они не больно велики.

— Ты уверен, что этого хватит? — спросил я.

— Так говорит Местер Маунус. А он мастак рассчитывать на бумаге.

Вполне возможно. Но от того, что происходит на бумаге, дракон не помрет.

Пороховая Гузка вытащил несколько больших гвоздей, маленький молоток и моток веревки. Он осторожно вбил гвозди в трещины скалы, хорошенько прикрепил глиняные горшки. Затем вытянул из горшков фитили. Длинные фитили пахли смолой или чем-то в этом же роде.

— Ты готов? — спросил Пороховая Гузка.

— Да!

Я выудил огниво из кожаного кошеля, висевшего на моем поясе. И со второй попытки удалось высечь огонь. Кончики фитилей вспыхнули, и пламя начало приближаться к горшкам.

— Бегом!.. — крикнул Пороховая Гузка. — Удираем во все лопатки!

Мы карабкались вверх изо всех сил, пока выступ с горшками не остался далеко внизу. И стали ждать.

— Скоро? — спросил я.

— Уже вот-вот! — запыхавшись, ответил Пороховая Гузка. — Молчи!

Будто я навредил что-то своей болтовней. Но быть может, он прислушивался к легкому шипению горевшего фитиля.

Но тут мне кое-что пришло в голову.

— Пороховая Гузка!

— Да?

— Если у тебя в мешке есть веревка, почему мы не спустили горшки на ней? Зачем мы лазили вверх и вниз?

Он смотрел на меня, разинув рот:

— Веревка в заплечном мешке!.. — И тут он начал ржать. — А я и позабыл!

Тут как раз вдали раздался резкий треск. Он был не так громок, как я ожидал, и я был капельку разочарован. Неужто это всё?

И тут раздался грохот. И ужасный глухой гром. И у нас под ногами задрожала земля, потому как половина снега сорвалась с горного склона и рухнула вниз в сторону ущелья.

— Пресвятая Магда! — прошептал я. — Глянь-ка, глянь, Пороховая Гузка!

То было словно речная волна, гигантская речная волна из белого и серого, из грязи и обломков скалы. Волна покатилась вниз, все ужасней и ужасней, и маленькие людишки внизу на дне долины не успевали убегать, спасаясь от нее. Не сделал этого и дракон.

Он поднял голову, разинул пасть и, сдается мне, зашипел. Но затем его настигла снежная лавина, и само чудище сожрал монстр, белая смерть, которая сожрала бы и десять драконов.

— Это были вы? — спросили караульные на стене, когда мы вернулись назад. — Это были вы, мальцы?

— Будьте уверены, — гордо ответил Пороховая Гузка. — Вот что я вам скажу: дракон был очень удивлен.

Я не произнес ни слова. Лодыжка опять болела, да и рука тоже. И оставалось только терпеть, ведь драконьей крови у меня больше не было. И наверняка мне ее никогда больше не раздобыть.

— Ущелье доверху забито снегом, — сказал один из караульных. — Но вряд ли вы покончили со всем войском.

Я покачал головой:

— Самое большее, может, пару сотен. Но дракон мертв, и его Дракану больше не пустить в ход. А им придется разгрести снег, прежде чем снова отправиться в путь. Мы выиграли немного времени…

— Верно, — ответил караульный. — Мы выиграли. Два дня. Может, и три! Славная работа, мальцы!

Но меня не оставляла мысль: что потом?

Меня снова лихорадило. Я лежал в кровати и обливался холодным потом, меня мучили кошмары, и несколько раз я слышал голос Дракана: «Если он выпьет сам, он — мой». А еще я не мог избавиться от мысли, есть ли там у Дракана хотя бы некоторый запас драконьей крови, есть ли у него хотя бы небольшая фляжка? И тогда я был бы готов ринуться из Скайарка, пробраться тайком в драконий лагерь и украсть эту фляжку у Дракана. Один раз я зашел так далеко, что добрался до двери флигеля, прежде чем мама и Роза заставили меня остановиться. И все время — громче, чем когда-либо, — шептали голоса:

…имя твое — Убийца…

…сколько ты погубил ныне…

И я слышал, как сам говорил караульному на стене: «Самое большее — несколько сотен!»

Снег поглотил их. Белая смерть поглотила их вместе с драконом. И быть может, не все они были рыцари-драконарии. Быть может, некоторых из этих людей, таких как рыбаки из Арлайна, силком погнали на службу Дракану. Людей, у которых были где-то семьи, дети, и матери, и жены, которым их недоставало. Белая смерть, которую мы спустили на них, не различала, где Добро, а где Зло и где все, что меж ними. Она поглотила их всех. Я даже не был уверен, что среди погибших не было детей.

«Быть может, я не гожусь для войны, как Нико», — думал я в минуты кратких светлых проблесков меж приступами. А через некоторое время мне на ум приходила еще одна мысль: «Быть может, никто не годится для войны. А что делать, когда грянет война?»

Лихорадка не желала меня отпускать. Мама заставляла выпивать целые кувшины отвара ивовой коры. Она и Роза набивали снег в наволочки и обкладывали меня ими со всех сторон, но ничего не помогало. Меня трясло и трясло без конца, и я потел так, что им приходилось каждую минуту менять постельное белье.

В ту ночь — или то было в следующую? Я потерял счет времени. Во всяком случае то была ночь, и моя мать стояла в изножье моей кровати.

— Глянь на меня, Давин! — молвила она. Молвила не голосом Пробуждающей Совесть, но я все же услышал. — Ты пил кровь дракона?

Тут я понял, что Роза насплетничала. Я ничего не ответил, но она могла прочитать ответ в моем взгляде. Я закрыл глаза и почувствовал, что заслужил все то презрение ко мне, которое она ощущала.

Кажется, это случилось несколькими часами позже. Я спал, когда внезапно услышал голос матери:

— Дина?

Я открыл глаза. Палата во флигеле была прежней. Моя кровать, кровать Каллана и мама, сидевшая на стуле меж нами. Никакого следа моей меньшой сестры.

Матушка поднялась со стула. Она смотрела прямо перед собой, но я не мог разглядеть, с чего она не спускала глаз.

— Где ты? — спросила она.

И обращалась она не к Нико, не ко мне, не к Пороховой Гузке. Ее взгляд блуждал вокруг, будто что-то искал, и было что-то жуткое в том, как она смотрела сквозь меня… Холодные мурашки пробежали у меня по спине.

— Что мне делать? — спросила она.

Каллан откинул одеяло в сторону и привстал.

— Мелуссина? — спросил он. — Мелуссина, что там творится?

Но мать его не слышала.

— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она, неуверенно оглядываясь вокруг. — Я тебя не вижу!

Каллан встал и взял ее за руку.

— Я рядом с тобой! — сказал он.

Но он-то знал, что разговаривала она не с ним. Он покосился на меня:

— Малец, ты можешь сходить за Розой?

— Попытаюсь!

Но прежде чем я успел понять, держат ли меня ноги, раздался крик матери:

— Дина! Ну конечно!

Потом она закрыла глаза. Миг, и она рухнула на пол, и, сколько мы ее ни звали, она не отвечала и не приходила в себя.

Дина

Вещие сны

Даже малой рати, для того чтобы начать наступление, требуется время.

В снегу вязли люди и животные, и чем ближе мы подходили к Высокогорью, тем глубже он становился.

— Сколько еще времени до середины зимы? — спросила я Нико на другое утро, пока мы возились с нашей поклажей.

Он задумался.

— Двадцать дней, — вымолвил он. — Нет, подожди! Двадцать один.

Я мрачно кивнула и глянула вверх в сторону серо-черного неба.

— Так я и думала.

— Почему ты спрашиваешь? — вмешался Тано.

— Просто так.

Но Нико вспомнил…

— Сегодня день твоего рождения, — сказал он. — Разве не так?

Я вздохнула:

— Да!

— Тебе сегодня тринадцать… — Нико покачал головой. — Прости меня, Дина. Я забыл.

— Ничего страшного. Есть кое-что другое — поважнее, разве не так?

— Тринадцать? Я думал, ты куда старше, — удивленно сказал Тано.

— Почему же? Я ведь невысокая. И не больно-то похожа на женщину.

— Ты кажешься старше. По тому, как ведешь себя. И как говоришь…

Вот и пойми, хорошо это или плохо?

Нико принялся рыться в поклаже, которая была на его попечении. Он выудил оттуда небольшой кожаный кошель и что-то вытряхнул оттуда.

— Вот! — сказал он. — Не знаю, подойдет ли тебе, но возьми на счастье. И чтобы в следующем году твой день рождения был лучше.

То был перстень. Перстень с его родовым гербом. Ворон!

— Это перстень моего брата, — сказал он. — Я получил его, когда брат скончался, но я никогда не носил его.

Старший брат Нико много лет тому назад попал в разбойничью засаду и был убит. Тот самый старший брат, кому следовало стать князем, владетелем замка-крепости после Эбнецера Равна. Тот старший брат, который был искусен во всем, что ненавидел Нико, во всем, что связано с оружием и войной. Быть может, поэтому Нико не носил перстень? Но перстень был серебряный и до того красивый — просто загляденье, и мне только чуточку великоват, так как выкован для мужчины.

— Пожалуй, я буду носить его на шее, — сказала я. — Чтобы не потерять.

Поверх своего знака Пробуждающей Совесть я надела кожаный шнурок и продела его в перстень. Но тут раздался приказ выступать в поход, и я заторопилась застегнуть последние пряжки своей поклажи и взгромоздиться в седло каурой лошади Ацуана, на которой я по-прежнему скакала.

Снежная пурга набирала силу. Трудно было видеть, куда ты ехал верхом или шел, особо трудно передовым. Ведь мы, остальные, могли лишь послушно ехать следом за ними. Дорога вела вверх по крутому склону, ведь это было уже настоящее Высокогорье.

— И кому только, черт побери, пришла в голову эта дурацкая мысль начать зимнюю войну?! — пробормотал один из лучников. — Нельзя даже натянуть лук, ведь тут ему и конец!

Зимняя война! Это придумал Дракан. И лучник это хорошо знал.

Внезапно послышался какой-то крик и шум в передовой колонне. И стук мечей друг о друга.

— К оружию! — выкрикнул кто-то, меж тем как все прочие лишь орали без толку.

Что теперь? Был ли это Дракан? Но мы были далеко от Баур-Лаклана. И тут я услышала голос Предводителя, гремевший над сутолокой и заглушивший шум:

— Прекратите! Это не враги! Говорю вам — прекратите!

Не недруги? Я всадила пятки в бока каурой, и она помчалась вперед, подстрекаемая шумихой.

— Дайте мне проехать! — крикнула я, когда не помогло: «Пропустите!» — а потом: «Прочь с дороги!»

И тогда они быстро отошли в сторону. «Как при виде бешеной собаки», — с горечью подумала я. Но хотя бы я смогла пробраться наверх и поглядеть, что происходит.

Предводитель стоял меж двумя отрядами людей, злобно глядевших друг на друга, и у одного из стоявших на нашей стороне виднелась на руке рана. Кровь стекала по его руке и капала в снег. Но хотя в обоих отрядах люди еще держали оружие наготове, схватки прекратились. Ведь те, на кого мы наткнулись, были не драконарии. То были высокогорцы в плащах с меткой Лаклана.

— Лаклан! — произнесла я, высматривая какое-нибудь знакомое лицо. — Мы не враги, наоборот!

— Кто угодно может сказать такое, — произнес человек, который был староват, чтобы обнажить меч. — Вы больно похожи на вражескую рать. Да!

— Нет, мы не драконарии, — возразила я. — А может, вы знаете меня? Я — Дина Тонерре, что живет в клане Кенси. Во всяком случае, Хелена Лаклан знает меня.

Глухое бормотание послышалось среди Лакланов.

— Да, — неохотно признался один из них. — Тебя мы знаем. Ты девчонка Пробуждающей Совесть. Ну а что другие?

— Мы пришли, чтобы помочь, — ответила я. А потом добавила, хотя мне самой показалось, что слова мои прозвучали чуточку заносчиво, когда таких, как ты, всего лишь несколько сотен человек: — Мы пришли победить Дракана.

Старик захохотал.

— С такой-то убогой толпой? — спросил он. — Вы хоть знаете, сколько их?

— Да, — ответил Нико. Он тоже прошел вперед. — Он, Дракан, выступил с восьмью тысячами. Я не знаю, сколько их у него осталось.

— Меньше, чем было, — с угрюмой удовлетворенностью в голосе сказал один из Лакланов.

— Тогда, значит, Лаклан не сдался? — спросила я.

— И ты говорила, что знаешь нас? — с оскорбленным видом отозвался старик.

Вот что поведали нам мужи Лаклана: Дракан покинул Баур-Лаклан, оставив лишь столько людей, чтобы удержать там укрепления.

— И полагаю, в этом он просчитался, — молвил старый. — Еще пара дней, и его люди будут разбиты. Однако же Хелена говорит, что нам не стоит отвоевывать замок, пока Дракан по-прежнему в Высокогорье.

Нико, казалось, задумался.

— Пожалуй, это разумно, — сказал он. — Пусть осаждают и захватывают их замок. Нас для этого слишком мало.

— Это то, что говорит Хелена, — пробормотал старик. — Не каждый может продержаться в горах зимой. Мы не сможем держаться долго.

— Поэтому он и затеял зимнюю войну, — молвил Нико. — Летом вам было бы много легче.

— Куда же он тогда направился? — спросила я. Сердце мое боязливо стучало…

— В Скайарк, — ответил старый. — Он осаждает Скайарк. — Однако же этот твердый орешек расколоть ему будет нелегко.

Слова эти не убедили Нико.

— Дракан не воюет, как другие, — сказал он. — Если есть способ заставить Скайарк пасть, то он наверняка найдет его. Яд, предательство, заложники… Все что угодно. Для него все средства хороши.

Предводитель нахмурил брови.

— Похоже на то, — произнес он. — Тогда мы двинемся к Скайарку и поглядим, не найдется ли трещины в броне Дракана. И туда мы всадим острие своего меча.

Путь до Скайлер-Ущелья отнял у нас еще два дня. И зрелища, встретившего нас там, было достаточно, чтобы отпугнуть даже злейшую пчелу. От одного горного склона до другого — будто река средь своих берегов. Люди! Тысячи людей!

— Мы-то ведь никакое не войско, — тихо произнес Нико. — Мы всего лишь толпа. А это — это армия. — И тут он внезапно запнулся. — …А что это там?

То был строй детей, детей в драконьих мундирах. И они были заняты упражнениями, одни с мечом, другие с самострелом.

— Это похоже на детей, — сказала я, — на детей с оружием…

— Неужто он отправит их в бой? — Хотя как раз он говорил, что для Дракана все средства хороши, но в голосе его прозвучало сомнение. — Неужто он собирается использовать детей на войне?

— Наверняка, — ответила я, потому что считала, что Дракан не станет тратиться на мундиры, и оружие, и обучение маленьких солдат, если не собирается их использовать для чего-то.

Мы оба, я и Нико, лежали на животах за выступом скалы. Но тут Нико быстро поднялся на ноги, не задумываясь, видят его или нет.

— Пришел предел терпению, — рассеянно произнес он. — Теперь — конец!

И он начал опускаться навстречу драконьей рати.

— Нико! — крикнула я и кинулась за ним. — Нико, остановись!

— Это ему пора остановиться! — ответил Нико.

— Да, но… Нет, Нико. Они просто убьют тебя, вот и все!

— Не раньше, чем я увижу его. Не раньше, чем увидят меня.

— И что ты тогда сделаешь? Загрызешь его? Стражники мигом обезоружат тебя.

Но он вырвался из моих рук и двинулся дальше вниз.

— Нико, Нико, остановись!

— Я сделаю это. Я наверняка сделаю это.

— То, что в твоих силах, ему не повредит.

— Но это подействует на всех остальных!

Еще несколько шагов — и даже слепой солдат-драконарий увидит Нико. Чудо, что они до сих пор его не заметили.

— Если ты спустишься вниз, я иду за тобой!

Он остановился:

— Нет, Дина! Этого ты не сделаешь!

Мы стояли, не спуская глаз друг с друга.

— Не сделаю? — прошипела я. — Глянь-ка на меня, Нико! Ты что, не веришь мне?

Он побледнел. Но не смог отвести от меня глаз.

— Дина!..

— Ты не хочешь взглянуть на себя? — спросила я. — Сегодня ты как маленький мальчишка.

— Мир совсем не такой, каким ему нужно быть, и пусть я лучше умру.

— И ты напишешь это на своем гербе? Потому что ты хорошо знаешь, что ничего у тебя не получится! Так ты до него не доберешься.

Он упал на колени в снег.

— Но что же мне тогда делать? — спросил он. — Мне не выдержать этого, Дина.

— Не делай ничего, — ответила я. — Этим займусь я.

— Дина, я не пущу тебя вниз!

— Да это и не нужно.

«Скольким людям она может глянуть зараз в глаза?» — такой вопрос задал Предводитель, но он не ждал ответа. Он думал, что знает его сам: да, на этот вопрос не особо много ответов… Я же надеялась, что он ошибался.

— Тано?

— Да?

Глянув вверх, он быстро спрятал то, что мастерил.

— Я… Тано, ты боишься меня?

— Нет! — без колебаний ответил он.

— Почему?

— Потому что… — и тут ему пришлось подыскивать слова, — ты не такая, чтобы… На свете есть люди, которые сильны и направляют свою силу против других. Они вредят. Иногда открыто, а иной раз лишь тогда, когда верят, что все будет шито-крыто. Но ты не такая. Хотя ты сильна.

— Ты единственный, кого я знаю, кто не боится…

Он кивнул:

— Я это знаю.

— Поэтому я хочу попросить тебя кое о чем.

— Что тебе нужно?

— Я перейду в другое место. Но сама я, вернее, мое тело по-прежнему будет здесь.

Тано поднял брови.

— Это чудо!

— Да! Это чудо! А тут остаются люди — Нико или Рикерт, — которые легко могут испугаться и решить, что я в опасности, и тогда они захотят помочь мне. Они могут сделать то, что делать нельзя ни в коем случае. Попытаться разбудить меня, сдвинуть с места. А этого делать вообще нельзя, потому что затруднит возвращение назад. Так что, Тано, хочешь посторожить меня? Пока я отсутствую?

Он глянул на меня. Глянул прямо в глаза, на что никто другой не осмеливался.

— Обещаешь, что вернешься назад? — спросил он.

— Да!

— Тогда я сделаю это. Сколько времени это продлится?

— Я не знаю. Тебе придется запастись терпением.

— С этим я справлюсь, — только и вымолвил он.

Я знала, что мне потребуются оба Дара — матери и отца, если возможно их совместить. И было лишь одно место, где я могла обрести их. Я легла на одеяло и глянула в последний раз на Тано. Он сидел рядом со мной, несокрушимый как утес, который защищает от любого шторма.

Так что я закрыла глаза и соскользнула в сияющие туманы Страны Призраков.

Я нашла ту нить, что искала, и последовала за ней сквозь туман. На этот раз матушка будет вынуждена услышать меня, потому что ко мне вернулся голос Пробуждающей Совесть. Но где матушка? Я увидела: она сидела на стуле меж двух кроватей. Слабо горела лампа. В одной кровати лежал Каллан, в другой — Давин. Давин? Неужто он захворал? Вид у него нездоровый! Жемчужинки пота выступили у него на лице, и он был жутко бледный. Но и он, и Каллан спали, и, кажется, мама тоже дремала.

— Матушка!

— Дина?

Она смотрела в мою сторону, но не прямо на меня — словно слышала меня, но не видела. И она испугалась. В тот раз, когда люди Вальдраку дали мне ведьмин корень, я тоже пыталась отыскать ее, пройдя через Страну Призраков. Я прекрасно помнила, что она сказала: «Вернись!»

«То, что ты делаешь, — опасно!» Позже она рассказала мне, что я была на волосок от смерти. Думала ли она, что я на волосок от смерти и теперь? Но ведь это было не так! Я не хотела, мне нельзя было сломя голову кинуться в Страну Призраков. На сей раз я точно знала, где я.

— Матушка, мне нужна твоя помощь!

Каллан сел в кровати и неуверенно глянул на мать. Но она не обращала на него внимания.

— Где ты? — спросила она.

— Не так далеко. Но меж нами — рать Дракана. Сдается мне, я могу заставить часть его драконариев рассеяться. Если ты мне поможешь.

Слышала ли она меня? Да, похоже, слышала.

— Что мне делать? — спросила она.

— Прежде всего… Приди ко мне!

Она прекрасно знала, что я имела в виду, прекрасно знала, что я говорила о Стране Призраков. И в первый раз я видела, как моя мать боится опасности, которая грозит только ей.

— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она.

— Дай мне руку!

Она неуверенно оглянулась:

— Я не вижу тебя.

Я заколебалась. Как мне добраться до нее, если она меня не видит и наверняка не сможет прикоснуться ко мне?

Потом я поняла. Это было просто. С этим было так же, как со всем прочим в Стране Призраков. Нужно было сильное желание, которое двигало людьми и предметами.

— Тебе очень хочется снова увидеть меня? — спросила я, зная, что боюсь ее ответа.

— Дина! Конечно, Дина!

— Тогда думай об этом! Думай обо мне! И думай о том, сколь сильно ты любишь меня!

Она на миг закрыла глаза, и я знала, что она делала то, о чем я попросила ее. Я заметила, насколько она стала ближе ко мне сейчас, чем какой-то миг назад. И я дала волю собственному сильному желанию, собственной моей тоске, чтобы сделать нас ближе друг к другу, чтобы я смогла протянуть руку и прикоснуться к ней.

Теперь мы обе стояли в Стране Призраков. Вокруг нас в туманах звучали голоса. Мама сжала мою руку в своей, она по-прежнему была испугана.

Из тумана вынырнула чья-то фигура. И, увидев ее, моя мать заслонила меня…

— Ты ее не получишь, — молвила она. — Нигде не получишь!

Мой отец смотрел на нее. Он долго смотрел на нее.

— Она больше не твоя и не моя, — произнес он. — Она вправе сделать собственный выбор. Но раз мы вместе, мы оба ей нужны.

Мама заколебалась:

— Для чего?

— Я хочу заставить их всех видеть сон, — сказала я. — Правдивый сон, из тех, от которого не убежишь.

— Их всех? — спросила мать. — Кого это?

— Прежде всего — драконью рать, — ответила я. — Но не только… Кланы тоже должны это увидеть. Иначе не получится.

— Я помогу ей, — сказал отец. — А ты?

— Ты никогда ничего не даешь даром, — сказала она. — Сколько стоит твоя помощь, Сецуан?

Его плечи, дрогнув, поднялись.

— А тебе не хочется иногда подумать обо мне? — спросил он. — И перестать ненавидеть меня? А тебе хочется… — Он запнулся, чтобы найти нужные слова. — Тебе не хочется перестать ненавидеть ту часть меня, что живет в нашей дочери?

— У Дины нет ничего мне ненавистного!

— Ничего? «Мне не вынести, если ты стала бы, как он». Это твои слова, Мелуссина!

Она прищурилась:

— Ты ли это здесь с нами, Сецуан? Ты ли это здесь, или мне приснилось, ведь тебе известны слова, которые я никогда тебе не говорила?!

И внезапно я поняла, что он по-прежнему тут не только потому, что он мне нужен.

— Он не был бы здесь, если бы ты не тосковала по нему, — тихо сказала я.

Мама обернулась так, будто я кольнула ее чем-то острым.

— Теперь у меня есть Каллан. И я никогда… — Тут она запнулась. Глаза ее были полны слез.

Каллан? Моя мать и Каллан?

Да! Конечно! Поэтому-то Каллан уступал ей, да и мне чуточку тоже… И это он, кто вообще никогда не подчинялся никому, кроме Мауди Кенси?!

Но не о Каллане шла речь. И я знала, что я права: мой отец не был бы здесь, если бы мать по-прежнему не тосковала о нем.

— Черт бы тебя побрал! — шепнула она. — И почему такой ловкач и искусник?!

И тут она глянула прямо на меня.

— Да, я любила его, — прямо сказала она. — Куда сильнее, чем когда-нибудь любила другого мужчину. И, да, я по-прежнему тоскую о нем.

В душе моей будто что-то растаяло. Глубоко скрытый клубок страха и тоски. Если бы она продолжала ненавидеть его, я бы не выдержала это. И когда она сама призналась, тут я и поняла, что тоже имею право любить его и даже быть чуточку такой же, как он.

Отец засмеялся… И странно было слышать смех здесь, где тоска — удел большинства.

— Неужто и вправду было так трудно сказать это? — спросил он. — Это же не преступление — любить другого человека.

— Уж не возьмешься ли ты теперь утверждать, будто ты тоже любил меня? — спросила она.

— А ты поверила бы мне, скажи я это?

— Возможно.

— Я сказал это тебе в тот раз в харчевне «Золотой Лебедь». И ты поверила мне.

Она наклонила голову:

— Да! Да! Я поняла это!

— Нужно ли тебе услышать это снова?

Она покачала головой:

— Ты говорил это при жизни. Лучше мне вспоминать это, чем слушать о сновидениях от мечтателя, который, быть может, вообще не существует. — Она повернулась ко мне. — Хорошо, Дина! Если твоя мать и призрак могут помочь тебе, позволь нам начать! Что нам делать?

— Я хочу, чтоб им приснился сон! — молвила я. — И хочу, чтоб им приснилась ты.

Война Пробуждающей Совесть

Я подняла флейту. Я, стоя посредине меж двумя мирами, играла, как в ущелье меж укрытыми снегом горными склонами, и здесь, в Стране Призраков, где звуки, сверкая среди серых стен, освещали их. Звуки флейты лились, словно плетя паутину, между скалами, тянули за собой невидимую нить. Они ткали, сплетаясь и прокладывая себе путь сквозь туманы Страны Призраков, в мире, где не было места бодрствующим и живущим. И звуки соткали сон.

Сон не из сладких. Это был сон, который хочется забыть, но сделать это невозможно. Никогда. Потому что не можешь забыть глаза своей матери, если хотя бы один раз заглянул в них. И ты не забудешь то, что она заставила тебя вспомнить.

Глянь-ка на меня!

Эти слова звучали негромко, но все слышали их в своем сне. А никто не может скрыться от своих собственных снов. Звуки флейты настигали людей, и взгляд моей матери находил их, как бы они ни пытались бежать. А глаза Пробуждающей Совесть — зеркало беспощадное.

Некоторые громко жаловались во сне. Другие кричали. Большая часть плакала, потому что уже шла жестокая война. И на этой войне случилось многое, что они охотно забыли бы.

— Я делал лишь то, что мне велели!

— Я думал, у нее есть нож. Верил в это!

Глянь-ка на меня!

— Я не ведал, что творю!

— И другие поступали точно так же! Не я этого желал!

— Он был еще хуже меня!

— Они не такие, как мы. Не люди, как мы!

Глянь-ка на меня!

Ничего другого, куда можно было бы взглянуть, не было, ничего другого, чего можно было бы избежать. Мало-помалу хор просящих прощения стих. А совесть набирала силу. Сильнее всего она мучила драконью рать, где ее так долго изгоняли. Там было от чего мучиться проснувшейся совести. Но и кланы были неспокойны. Скайа, и Лаклан, и Кенси. Там тоже были люди, кого охватил гнев, кто пытался уйти от воспоминаний, но глаза Пробуждающей Совесть не позволяли им освободиться.

Вспомни это. И не повторяй этого вновь!

Ведь если не вспомнить своих черных дел, как удержаться от них? Как сделать так, чтобы этого не случилось вновь?

Я опустила флейту. Приступ и укол тоски… и внезапно я поняла, что никогда больше не стану на ней играть. На других флейтах еще может быть, но не на этой. Она слишком многое могла. Она слишком многое знала. Мне несколько раз чудилось, будто флейта играет на мне, а не я на ней.

— Теперь они станут бояться меня еще больше, — тихо и скорбно сказала мама. — И тебя тоже.

Я кивнула:

— Я хорошо это знаю. Но пока есть хоть кто-нибудь, кто знает, что я всего-навсего девочка, жить можно!

Моя мать окинула меня быстрым острым взглядом.

— Ты встретила такого человека? — спросила она. — Того, кто знает это?

Как можно находиться меж сияющими серыми туманами в Стране Призраков за спиной бодрствующего мира, когда тебе всего тринадцать лет и лицо у тебя краснеет неудержимо? Значит, можно.

Я открыла глаза. Утро. Повсюду дневной свет.

Тано смотрел на меня.

— Ты вернулась? — осторожно спросил он.

— Да!

Голос у меня был такой хриплый, что я сама не могла разобрать слов.

— Это ты играла? — осторожно спросил он. — Звучало так, будто ты сама, но ведь ты… ты лежала там?

Я кивнула:

— Это была я.

— Я не заснул, — сказал он, — хотя флейта баюкала меня.

— Вообще-то сопротивляться сну нелегко.

— Если б я заснул, я не мог бы караулить тебя. И все равно, хоть я не спал, я все-таки видел ее.

— Мою мать?

— Да. Это… это, должно быть, была она. Ее глаза схожи с твоими.

— Это было неприятно?

— Это было не очень-то весело. Ведь есть кое-какие дела, которые хотелось бы позабыть.

— Жаль. Но это было необходимо всем. Иначе кое-кого, быть может, настигла бы месть.

— Ты имеешь в виду месть драконьей рати?

— Да! И если я сделала то, что хотела, то в драконьей рати не много найдется таких, кто сможет сопротивляться.

То было потрясающее зрелище. Оружие валялось грудами и поодиночке. На снегу сидели мужчины, закрыв лицо руками, и плакали. Другие в тревоге блуждали вокруг и больше напоминали привидения, чем людей. Некоторые, впрочем немногие, собрались назад, в Низовье, в свои дома в долине. Однако же большинство людей только стояли, глядя ввысь, и, похоже, не могли взять в толк, что им теперь делать.

— Нико?

Он стоял чуть выше на горном склоне и вглядывался в долину.

— Они бегут врассыпную, — произнес он.

— Ты ведь сам сказал. То была война, да такая, что ее не кончить оружием.

— Да! Я это говорил, но я все же не представлял себе, что ты, Дина, и твоя мать перевернули мир этой ночью. Все стало другим.

— Я вижу!

А он вообще старался не смотреть на меня. Он держался поодаль… Неужели он теперь боялся прикоснуться ко мне?

Я ужасно устала. Иначе я, пожалуй, не произнесла бы этих слов:

— Нико, я не ядовита!

Он хорошо знал, о чем я. Но сегодня мне не удастся выплакаться в его объятиях.

— Прости, Дина! Я сам не свой. Да и все мы сегодня такие!

Он коснулся моей щеки мимолетным движением, как обычно делал порой. Но я заметила, что это движение далось ему с трудом, и чуть было не расплакалась.

— Дракан по-прежнему там, — сказала я.

Он кивнул:

— Знаю. И теперь мне, пожалуй, позволят спуститься вниз и воздать ему по справедливости? И ты не назовешь меня самоубийцей?

Неужто он рассчитывал, что я улыбнусь?

Мне было не до улыбок.

— Возьми с собой Предводителя с его людьми, — сказала я.

— Я и сам думал об этом. — Он вздохнул. — По крайней мере, вокруг не будут бегать вооруженные дети, — произнес он. — По крайней мере, мы от этого избавлены.

Нас ждал сюрприз. Там, где недавно пронеслась лавина, уже была расчищена узкая тропа, а на тропе стоял строй детей-солдат. За ними плечом к плечу высился десяток рыцарей-драконариев. А за ними стоял Дракан.

Почему они по-прежнему охраняли Дракана? Почему от них не отделались, как от всех прочих? Рыцари-драконарии — этих, пожалуй, можно было понять. Ходили: слухи, будто Дракан позволял избранным прихвостням пить драконью кровь. Но дети?..

Я не спускала глаз с их угрюмых лиц. Так серьезны и решительны. Так непоколебимы в своей покорности. Это было так жутко, что и смотреть на них было невозможно, и отвернуться не было сил.

И потом я вдруг поняла, почему им было не совестно. Ведь они делали лишь то, что их заставляли считать правильным. Среди них были, возможно, дети гельтов, отнятые у своих родителей и воспитанные в духе того, что слово Дракана — закон. Что касается остальных… Быть может, тот торговец, что некогда продал Тано, не был единственным, у кого Дракан покупал детей.

Сражаться против этих маленьких мрачных воителей невозможно. Невозможно употребить власть, оружие и насилие против этих насупленных мордашек. Если ты — человек пристойный.

Оружие было действительно боевым. И не было сомнений, что дети пустят его в ход.

Нико стоял рядом со мной, и, сдается мне, мысли его были схожи с моими. Для него это было кошмаром, от которого, как полагал Нико, он избавился, — и вот он снова перед ним — цел и невредим. Против любого человека Нико было бы трудно поднять меч. А против ребенка он никогда не сможет пустить в ход оружие. Гнев Нико был так велик, что я почти ощущала его в воздухе, отделявшем нас друг от друга. Но что может он с этим поделать?

— Гнусный сатана! — пробормотала Кармиан и опустила лук, который держала наготове.

— Что тут поделаешь?

Даже Предводитель побледнел и стиснул зубы. Таким угрюмым я никогда прежде не видела его.

— Дракан не должен уйти, — молвил он. — Чего бы это ни стоило… мы этому помешаем. Если мы не убьем здесь это исчадье ада, он снова улизнет в Низовье, и тогда все было понапрасну. — Он повысил голос. — Обломайте наконечники стрел! — скомандовал он. — Бейте мечами плашмя! Быть может, нам удастся сломить их и никому не придется погибнуть.

Ручаюсь, что это «быть может» не понравилось Нико.

— Дракан!

Его возглас эхом отозвался меж скалистых стен, и, когда он воскликнул во второй раз, послышался ответ. Из кучки мелких и крупных телохранителей прозвучал голос, который я не забыла, даже если миновало уже два года с той поры, когда я слышала его в последний раз.

— Малыш Нико! Что ты делаешь здесь? Сидел бы ты, малыш, за стенами.

— Дракан, я хочу потолковать с тобой.

— Давай толкуй!

— Лицом к лицу!

— Ладно. Только, пожалуйста, подойди ближе! Если ты подойдешь один и без оружия, они, возможно, тебя пропустят.

Я сжала пальцы Нико:

— Не слушай его!

Кармиан, видно, пришла в голову та же мысль, потому что она вцепилась в его другую руку.

— Нико! Ему нельзя доверять!

— Я знаю! — ответил он. — Я ни на грош не доверяю ему. Однако же есть приманка, на которую он, возможно, клюнет, есть способ сделать это так, что нам не придется стрелять в детей.

— Какая же это приманка? — недоверчиво спросила она.

Он не ответил. Он лишь снова повысил голос:

— Дракан! У меня есть предложение. И вызов!

Вызов?

— Нико!..

— Молчи, Дина. В первый раз я знаю, что поступаю правильно.

Он встретил мой взгляд. Его глаза были спокойны и глубоки, и я знала, что он больше не боялся. В конце концов взгляд отвела я. Он не захотел обернуться, а я ничего не могла сделать, чтобы остановить его. Мне оставалось стоять там с оледеневшим сердцем и слушать, как Нико вызывал своего сводного брата на поединок, один против другого в Железном Кругу, как было в обычаях высокогорцев.

Дракан, ясное дело, достаточно изучил Высокогорье, чтобы знать, что это означало: Все, что здесь происходит, здесь и кончается. Никакого препятствия, никакой помощи и никакой мести!

Нико придется встать лицом к лицу с Драканом. Ему не придется с оружием в руках пробиваться сквозь строй детей.

Но если бы Дракан убил Нико, он мог бы покинуть Круг как свободный человек, и ни один высокогорец не посмел бы помешать ему.

— Неужто ты в самом деле осмелишься на такое, малыш Нико?

— Через час, Дракан! В Железном Кругу! Только ты и я!

Кармиан отшвырнула лук в сторону, в снег и закрыла руками уши, как ребенок, который не хочет слушать окончание страшной истории. Я никогда прежде не видела, чтоб она поступала так по-детски. Но слышали мы слова или нет, они все равно были сказаны. И не понадобилось много времени, прежде чем раздался ответ:

— Охотно! Но это будет не на жизнь, а на смерть, малыш Нико!

— Быть по сему! — произнес Нико.

Давин

Поединок

Вытоптанный снег. Круг мечей, воткнутых в снег. От меча к мечу веревка. Так выглядел Железный Круг Дракана и Нико. Нико поднял щит с гербом Ворона-Равна. Я поймал его синий взгляд. В нем была решимость, и все же смертной ярости в нем не было. Даже теперь он не был рад происходящему.

Астор Скайа предложил ему свою кольчугу, но Нико поблагодарил его и отказался.

— Если ты не привычен к тяжести, — молвил он, — то от кольчуги больше вреда, чем пользы.

Так что вместо кольчуги Астора на груди Нико была старая кожаная броня рода Скайа. Меч Каллана. Чужой шлем. Единственное, что было его собственным, — это щит, что сработал для него Тано, новый друг Дины.

— Сделай это теперь же, Нико! — бормотал я. — Соберись с силами!

Однако иметь мужество войти в Круг — это еще не все, необходимо также мужество, чтобы сражаться!

— Вид у него не для боя, — сказал Каллан. — Если б он верил в победу, он бы должен выглядеть иначе.

Дракан, похоже, уловил настроение Нико. Откинув голову назад, он засмеялся.

— Бедный малыш Нико! — глухо произнес он. — Лучше было бы тебе сидеть и писать цифры на аспидной доске!

С этими словами он кинулся вперед, да так стремительно, что в толпе зрителей пробежал шум, а Дракан попытался рубануть Нико по ногам. Нико отскочил в сторону.

— Он хотя бы хорошо прыгает, — пробормотал Ивайн.

Но я знал, что этого недостаточно.

Когда я услышал о поединке, я сидел на каком-то сундуке в крепостном дворе и в первый раз за много месяцев вновь ощущал себя самим собой. Лихорадка исчезла. И тот сон, что охватил нас всех той ночью… он затронул меня куда меньше, чем остальных. Случилось ли это из-за того, что я был сыном своей матери и всю жизнь прожил бок о бок с силами Пробуждающей Совесть? Быть может. Но я думал, что тут было нечто большее.

— Вид у тебя куда лучше, — сказала Роза. — Тебя больше не лихорадит?

— Нет!

Она слегка покосилась на меня:

— Найдется ли на этом сундуке место еще для одной?

Я удивленно поглядел на нее. Потом подвинулся.

— Пожалуйста!

— Я слышала, будто… Правда ли, что Дракан заставил тебя пить драконью кровь? Для того чтобы ты делал, что хочет он.

— Да, это так. Во всяком случае, в самый первый раз. Но потом-то никто не принуждал меня…

— Ты больше не станешь этого делать, верно?

— Дракон мертв, так что… нет!

Но даже если б этого не было, в голове моей больше никаких голосов Шептунов не слышалось. И внезапно понял, почему я чувствовал себя куда лучше.

На свете было так много людей, страшившихся моей матери и сестры, — теперь больше, чем когда-либо. Но когда ты хоть раз побывал в когтях Наставника, когда ты хоть раз побывал в Зале Шептунов, то знаешь, как велика разница. Ведь мои мать и сестра невероятно умелы в пробуждении людской совести. Однако они не пытались принудить тех же людей ненавидеть самих себя. Они не пытались сокрушить их. Они хотели лишь, чтобы те вспомнили и признались в том, что они сотворили, а потом, в другой раз сделали бы другой выбор.

Моя мать не была каким-то там Наставником, — напротив, я думаю, что сон, который мне приснился, заткнул в конце концов рот Шептунам и их неумолимым уверениям, будто все, что бы я ни делал, было плохо и нельзя заслужить прощения. Наверняка я совершал в своей жизни глупые и несправедливые поступки, но мне не было нужды ненавидеть самого себя. Нужно было только учиться на своих ошибках и пытаться в другой раз поступать лучше.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Роза.

Я задумался. А потом сказал:

— Ты помнишь, как Киллиан вправлял мне лодыжку?

Она вздрогнула:

— Еще бы не помнить! Это было ужасно!

— Ну да, когда он вправлял… Потом-то я почувствовал настоящее облегчение — впервые за долгое время. Вот такое же ощущение теперь и в моей голове. Словно что-то там было вывихнуто, а сегодня вправлено куда надо.

Она уставилась на меня:

— Ты не в своем уме!

— Ну да!

— И прекрати соглашаться со мной!

— Тебе что, нравится со мной ругаться?

— Да!

Глаза ее так чертовски сверкали, что я набрался смелости и сказал:

— И вправду!

Я слегка прижался к ней. Взбесится ли она, коли я попытаюсь поцеловать ее? Можно ли вообще целовать свою названную сестру? Ну, если сильно хочется?

И тут вдруг появился Ивайн, нет, примчался прямо на двор крепости.

— Где Каллан?

— Там, в лазарете.

— Он встает?

— Понемножку! А зачем это?

— Он, Равн, вызвал Дракана на поединок. В Железном Кругу. И почему-то Никодемус желает просить Каллана о прощении. За… за все и на всякий случай уверенности ради.

Было так, что больше всего нападал Дракан. Ударом за удар гонял он Нико по всему Кругу, меж тем как Нико отвечал, отражая удары мечом, либо подставляя щит, либо увертываясь и отступая в последний миг в сторону. Он был быстр, и это на какое-то время могло сохранить ему жизнь. Но если он не начнет нападать сам…

Высоко-высоко над выступом скалы небо было грозово-серым, будто сланец. Однако временами все же у края туч мелькал луч солнца. Снег, мечи и щит Нико искрились. Вдруг по другую сторону Круга я увидел Кармиан. Ее лицо ничего не выражало, но вокруг нее было как-то пустовато, словно народ даже в такой давке хорошо понимал, что нельзя подходить к ней ближе.

Уда-а-а-р! Меч о меч! Нико отразил выпад Дракана и быстро увернулся. Вот тут он сделал свой выпад, да так, что чуть не задел незащищенную ногу Дракана. Тот едва успел отразить удар. Это был первый промах Дракана. Но затем он отпрыгнул назад и снова был готов к бою.

— Вот как! — лишь чуточку задыхаясь, произнес он. — У малышки-мышки и вправду имеются зубки — она желает поиграть в кошки-мышки!

Нико не произнес ни слова в ответ. Он не был молчуном, но не сказал ни слова с тех пор, как начался поединок.

Он пошел на Дракана. Дракан направил удар прямо в голову. Нико отразил удар щитом, но Дракан теснил его, до тех пор пока они оба не очутились лицом к лицу. Их разделяли только щиты.

Я даже не заметил, что произошло.

Нико негромко выдохнул, но когда они вновь разошлись, то щит Дракана упал на землю.

— Что там? — спросил я.

А Дракан пятился прочь от Нико. Он не пытался поднять упавший щит, он лишь держался как можно дальше от Нико. И… разве это не кровь на его руке? Да, рука, которой он держал щит, была окровавлена! Вот почему он больше не нападал!

И тогда Нико начал его теснить. Он забыл об осторожности. Он бросился вперед так, словно удар, который мог нанести ему Дракан, не имел никакого значения.

— На снегу кровь, — произнес вдруг Каллан. — Кто из них ранен?

— Сдается мне, это Дракан, — ответил я. — Его рука, которой он держал щит, в крови. Не поэтому ли так яростно нападал Нико?

Но тут Нико чуть не споткнулся. И никакой причины для этого не было. По другую сторону Круга я увидел Кармиан, которая подносила пальцы ко рту, словно сдерживала рвавшийся наружу крик.

— Неужто малец начинает уставать? — спросил Ивайн. — С виду он чуть не падает с ног.

— Нет! — возразил я. — Там что-то неладно.

Нико так быстро не уставал, это я знал еще со времен сарая Мауди у нас дома.

Дракан тоже увидел это. Он перестал пятиться. Казалось, он только и ждал этой минуты.

— Ты устал, малыш Нико? — мягко спросил он. — Очень хочется спать? Тогда подойди сюда!

Нико не мог поднять щит, и я видел, как дергалась его рука, державшая меч, дергалась так, будто ее сводила судорога. Шлем соскользнул ему на глаза, и, когда Нико попытался щитом подвинуть шлем обратно, тот свалился. Всё. И будь я Дракан…

— Выходи же вперед, Нико! — прошептал я. — Всего один хороший удар…

Дракан поднял свой упавший щит. Потом он выступил вперед, и что-то было в его движениях, говорившее: это нападение последнее. Дракан не очень-то пытался уворачиваться от выпадов Нико, он разил его и щитом, и мечом, и Нико пришлось отступить. Он пошатнулся и упал.

— Нет!

Голос Кармиан прорвался сквозь шум, но она была не единственной, кто кричал. Потому что если Дракан убил Нико…

Но для Нико конец еще не наступил. Его меч взметнул снег, и тут внезапно настал черед Дракана пасть на колени. Один его сапог выглядел как-то странно — весь в пятнах; и думается, что в отчаянном выпаде Нико перерезал ему сухожилие. Нико бросился вперед и, навалившись на Дракана, опрокинул его. Какой-то миг они лежали молча; Нико наполовину на Дракане, и я видел, что Нико приставил острие меча к горлу Дракана.

— Давай! Давай! — шептал я, стиснув зубы. — Чего ты ждешь?

И тут послышался голос Дракана — голос холодный и растягивающий слова так, будто это он лежал сверху.

— Ты-ы что-о, все-е же-е не-е сме-е-ешь, малыш Ни-и-ко? Не-ет, этого ты-ы не-е сделае-ешь.

— Нет! — отрезал Нико. — Я хоть и глуп, но все ж не настолько!

Меч опустился. И Дракан не произнес больше ни слова.

Кое-кто ликовал. Но не я. Я нырнул под веревку и, хромая, проковылял как можно быстрее к Нико.

— Нико? Нико, что-то неладно? Что?

Потому как он не поднялся на ноги. Он лежал так, словно надумал никогда больше не подниматься.

— Что с тобой? — Кармиан упала на колени рядом с Нико. — Нико, что с тобой?

Нико не произнес ни слова. Ему хватало дела, ведь он изо всех сил пытался дышать. Ответ нашел Каллан: окровавленный кинжал валялся в снегу — кинжал с изображением дракона на рукоятке.

— У Дракана был кинжал, — сказал Каллан. — Он опустил щит, чтобы вытащить его. Поэтому у него была окровавлена рука. Это была кровь Нико. А потом ему вовсе не нужно было рисковать, — горько вымолвил он. — Ему требовалось отступить назад и подождать, пока Нико упадет от потери крови.

Внезапно в Железном Кругу оказалась Дина, лицо ее застыло и побледнело от страха.

— Давин!.. — произнесла она. — Он… куда его ранили?

Ивайн уже вытащил свой нож и собирался перерезать ремни, державшие кожаную броню. Нико едва слышно что-то возражал.

— Мы просто поглядим, как твои дела, малец! — молвил Каллан. — Быть может, это окажется куда хуже, чем ты думаешь.

Но когда с Нико сняли кожаную броню, мы увидели, что одна сторона его рубашки пропитана кровью. Каллан выругался.

— Удар под мышку, — сказал он. — Это рана, которая… — Он поймал испуганный взгляд Дины и спохватился: — Эта рана не из легких.

Кармиан отвернулась. Она стояла спиной к нам, склонив голову, словно все происходящее ее не касалось. Но я слышал ее голос, когда Нико упал, и я не верил ее равнодушию.

— Матушка поможет ему, — сказала Дина. — Отнесите его в дом. Тут слишком холодно.

Нико не терял сознания. Он тяжело дышал, а лицо его было не просто бледным, оно синело. Губы были синими, как у ребенка, который слишком долго пробыл в воде.

— Больно? — спросил я, чувствуя огромное желание поддать самому себе изо всей силы.

— Глупый… вопрос, — прошептал Нико.

Четверо из клана Скайа подняли его и положили на носилки, а он закрыл глаза, издав полузадушенный стон.

— Пусть… Хорошо бы… все вскоре кончилось.

Они внесли его в дом, и мама выгнала нас всех за дверь. Всех, кроме Дины и Розы. Я, хромая, вышел на двор и стал пинать снег здоровой ногой. Почему, черт побери, он не поостерегся. Ведь он научился биться на мечах.

Я ходил взад-вперед по двору крепости. Потом направился обратно к Железному Кругу, где Дракан так и лежал в снегу, окруженный толпой зевак, которые не могли взять в толк, что им делать. Там был и Каллан, и он успокаивал самых гневных.

— Что говорит твоя мать? — спросил он.

— Еще ничего, — ответил я, не зная, хороша ли эта весть или плоха…

Я кивнул Обайну, который вместе с другими рыбаками из Арлайна не спускал глаз со своего мучителя.

— Что с этим-то делать? — спросил Обайн, кивнув в сторону Дракана.

— По мне, так пусть орлы склюют его на здоровье, — стиснув зубы, сказал я.

Но Каллан покачал головой.

— Нет! — молвил он. — Мы люди честные. Отнесите его лекарю в лазарет и поставьте у двери караульного, чтоб никто не натворил беды.

— Какой беды?

— Многим он причинил горе, — ответил Каллан. — Отомстить мертвому — это недобрая месть, и потом им пришлось бы стыдиться самих себя.

Я подумал: что-то недостойное в том, что тело Дракана лежит рядом с Нико, меж тем как Нико борется за свою жизнь.

Но когда Каллан что-то говорил, обычно все делалось по его желанию. Этому я выучился давным-давно.

Под вечер ко мне вышла Дина.

— Приведи Кармиан, — сказала она, и голос ее был такой слабый, усталый и робкий, что я испугался еще больше, чем прежде.

— Это еще зачем? — спросил я, и голос мой прозвучал куда резче, чем мне хотелось. — Что ему от нее надо?

— Поговорить с ней. Давин, только сделай это непременно.

Кармиан стояла на крепостной стене, глядя поверх снега, и сутолоки, и голов многих людей, которые по-прежнему неподвижно мерзли, сидя там у своих костерков.

— Глянь-ка на них, — вымолвила она. — Теперь им не за что взяться, когда больше нет никого, кто сказал бы им, когда можно перевести дух.

Голос ее был горек, как сок цикуты[23], и как раз теперь она больше не походила на русалку. Скорее на привидение. Я никогда не видел ее такой бледной.

— Он хочет поговорить с тобой, — сказал я.

— Вот как, он этого хочет? Я, по правде говоря, не знаю, хочу ли я говорить с идиотами, у которых нет ума, чтоб увернуться от несчастного ножа.

— Ведь он не знал…

Но Дина начала уже спускаться по лестнице, так что она, ясное дело, не думала так, как говорила.

Я шмыгнул в дом. Я понимал, что матери и Дине надо бы отдохнуть от своих трудов, но сейчас они, наверное, закончили перевязывать рану Нико. И если Кармиан позволили войти в палату, я тоже хочу туда вместе с ней. Нико, что ни говори, был и моим другом.

Нико не лежал плашмя, как я представлял себе, а сидел, прислоненный к стене. И как только я вошел, так тут же услышал хрип. Это Нико дышал. Я и сам начал задыхаться, слыша его хрипы, и чуть не раскаялся, что пришел вместе с Кармиан. Почему Нико так дышал? Неужто нож поранил легкое? А быть может, он помирает? Я не в силах был отогнать эту мысль, хотя и не хотел так думать. «Он сильный», — уговаривал я сам себя. Да и нож этот был не такой уж и длинный.

Кармиан стояла подле кровати Нико и глядела на него.

— Идиот! — произнесла она вполголоса.

— Да! — вздохнул он. — Прости. Но… Дракан… Он. Мертв. — Нико едва выдыхал слова по одному. Трудно было понять его.

— Ты полагал, я стану хлопать в ладоши? Ликовать? Приглашать на праздник?

В голосе Кармиан по-прежнему слышался гнев, словно Нико совершил нечто непростительное. Мне и самому очень хотелось назвать Нико идиотом и выругать за то, что он не защищался как следует, но ведь это было бесполезно.

Не знаю, заметил ли Нико ее злобу. Что-то он хотел сказать, и это отнимало все его силы.

— Ты. Владетельница замка. С этого дня.

Что? Я бросил отчаянный взгляд на Дину.

Резкими движениями сматывала она бинт, будто была так же зла, как Кармиан. Но в глазах ее стояли слезы.

— Они договорились, — тихо вымолвила она. — Брачный договор вступает в силу, когда Дракан умрет. И вот он умер.

Я переводил взгляд с Нико на Кармиан. Ну какая из нее жена? Вид у нее был скорее такой, словно ей хотелось высечь его.

— Брачный договор? — пробормотал я.

— Ей хотелось быть хозяйкой замка.

Дина укрепила свободный конец бинта, положила его в корзинку и не глядя потянулась за следующей повязкой.

— Хозяйкой замка? — Кармиан глядела на Нико. — Тебе хочется, чтоб я стала хозяйкой замка?

— Да!

Слово было все равно что вдох, но все его расслышали. Его волосы были такими мокрыми от пота, что блестели, и я только догадывался, как ему больно. И все же он не сводил глаз с Кармиан. И продолжал смотреть на нее до тех пор, пока не сказал то, что хотел.

— Почему?

— Ты. Понимаешь. Малыши. И ты. Сильная. — Ему пришлось ненадолго замолчать. — Сильная. Достаточно… Хитрая достаточно. Чтобы. Объяснить. Им. Взрослым.

Она фыркнула гневно и отчаянно, и было в этом звуке что-то еще, чего я не понял.

— Да! Слова-то хороши. Но если ты, Нико, сегодня умрешь, дадут ли мне исполнить твою волю — въехать в Дунарк хозяйкой? Они взвоют от зависти, станут сопротивляться. Они никогда не признают, не примут меня.

— Оставь. Их. Пусть. Воют.

Он сделал легкое движение рукой, и моя мать явно его поняла. Она протянула Кармиан листок бумаги:

— Он поставил на бумаге свою печать. Это законное неопровержимое свидетельство. Он прав, пусть их воют, но им ничего не поделать.

Кармиан смотрела на бумагу так, словно думала: она ее укусит. А потом сказала:

— Это же завещание!

Он кивнул — неуловимо короткий кивок. Он с величайшей скупостью использовал остававшиеся у него силы, будто старый скряга, что рассчитывает каждый грош.

— Ступай. В Дунарк. К одному. Гельту. В город.

Я ничегошеньки не понимал. Но Кармиан-то его понимала.

— Я не могу сделать это! Ты видел их там? Им даже в голову не придет отправиться домой без приказа. И ты думаешь, будто они могут решать, кому ими править? Нико, они этого не могут!

— Ты. Научишь. Их.

— На это уйдут годы. Вся жизнь уйдет на это!

— Да.

Он так долго глядел на нее, что она поняла: он так и думал, этого он и хотел. Этого он от нее и требовал. Вид у Кармиан был сокрушенный.

— Нико! Ты не можешь так поступить! Ты не можешь только… ты не можешь…

Мать беспокойно шевельнулась. Я знал, что она внимательно следит за Нико, за каждым признаком его усталости, за каждым самым мелким знаком грозящей ему опасности. Кармиан, заметив ее беспокойство, повернулась к ней:

— Ты спасешь его!

— Я делаю все возможное, чтобы помочь ему, — ответила мать.

Но то, что она вообще позволила Нико столько говорить, когда ему так худо… Я хорошо знал: она поступала так потому, что это нельзя было откладывать на завтра. И быть может, Кармиан тоже знала это.

Она снова глянула на Нико.

— Тебе это непонятно? — спросила она. — То, о чем ты просишь, — невозможно!

Он так долго молчал, что я было подумал: у него вообще нет сил. Но он собрался с духом:

— Ты. Сможешь!

И тут он закрыл глаза, а мать снова выгнала всех.

Весь вечер Кармиан ходила взад-вперед по крепостному двору, словно волк в западне. Вообще-то мне и самому этого тоже хотелось, но моя лодыжка по-прежнему болела. Мне пришлось молча сидеть и ждать.

— Пусть он только посмеет! — стиснув зубы, молвила Кармиан. — Пусть только посмеет умереть!

— Сдается мне, тебе не терпится стать хозяйкой замка? — горько спросил я. — Разве не это говорила Дина?

Она на миг остановилась, глядя на меня. Сегодня ее глаза были серыми, зелени в них не осталось совсем. Она помолчала, а потом ответила:

— Только с ним…

Уже начало светать, когда к нам вышли мать с Диной. Вид у обеих был смертельно усталый, а на лице у Дины были мелкие брызги крови, и большие пятна на белой блузке матери. Но хуже всего было то, что ни одна из них не смотрела мне в глаза.

— Я в горе, — сказала мать. — Мы сделали все, что в наших силах. Но этого было недостаточно.

Дина не произнесла ни слова. Она лишь смотрела на Кармиан.

Несколько кратких мгновений они смотрели друг другу в глаза.

А потом Кармиан повернулась и побежала по крепостному двору, вверх по лестнице к караульному мосту. Она прислонилась к брустверу, и даже издалека я видел, как содрогались ее плечи. Она плакала и плакала так, словно слезам ее конца не будет.

И только по-прежнему, будто окаменев, стояла, не произнося ни слова, Дина.

Могила героя

Два дня спустя мы хоронили его. Был тихий, морозный, ясный день, и туман наконец-то исчез. Обитатели замка и крепости стояли так безмолвно и неподвижно, что можно было подумать: они — каменные изваяния, если бы не их дыхание, что отчетливо виделось в холодном воздухе.

Шесть человек, чтобы нести его. Я бы охотно подсобил, но нога моя по-прежнему болела, и я не мог бы это сделать, не хромая. Астор Скайа и Ивайн Лаклан шли с носилками на плечах первыми.

Они облачили его в броню и шлем и положили сбоку меч, а щит, сработанный Тано, на грудь. По-прежнему видны были следы ударов, полученных во время поединка, — следы меча Дракана. Я лишь мельком разглядел его лицо, наполовину скрытое шлемом, лицо уже чужое и странное — уже не лицо Нико.

И меня охватило такое желание громко закричать и рассказать людям, что все это сплошная ошибка. Он вовсе не был таким. Они заставили его стать солдатом, а на свете не было ничего, что Нико ненавидел больше этого. Но так погребали героев, а Нико был мертвым героем.

Он бы разозлился на все это. На бой барабанов и звуки труб и фанфар, на все эти мундиры. Думается, только слова Дины, сказанные напоследок, пришлись бы ему по душе.

— Он говорил, что я должна рассказать вам о его последней воле, — произнесла она, и голос ее отчетливо прорезал воздух, хотя она не кричала. — У Дома Равнов нет больше наследника-мужчины. Дунарк остается без князя в замке-крепости. Однако же Нико желал бы… Никодемус Равн вступил в брак с Кармиан Гельтерс, и он изъявил свою волю: она станет владетельницей замка-крепости и будет править замком-крепостью и городом Дунарк. Это написано для тех, кто умеет читать, и заверено его печатью. Но я прошу всех вас подойти сюда и убедиться, что я говорю правду.

Кармиан стояла рядом с Диной, одетая в черное. Я впервые видел ее в юбке. Но хотя все не спускали с нее глаз, лицо ее не менялось. Она стояла прямая как свеча и глядя перед собой, но мне все же почудилось, будто она походит на хозяйку замка, да такую, которую не проведешь, с которой шутки плохи. А кроме того, когда ты глядел на Дину, ты знал, что каждое ее слово — правда, точь-в-точь такая, какую произнес бы Нико.

— Мы — свидетели этого! — торжественно и веско произнес Астор Скайа. И кое-кто из мужчин, в том числе из кланов Скайа, Кенси и Лаклан, ударили клинками о щиты, чтобы выразить свое одобрение воле усопшего.

— Спасибо, — проговорила Дина.

Я видел теперь, что она плакала, в первый раз с тех пор, как они с матерью вышли из палаты для хворых с безнадежной вестью. А потом Дина произнесла так тихо, что ее услышали только те, кто стоял совсем близко:

— Мне будет недоставать его.

Дел было невпроворот. Так наверняка бывает всегда после войны. Люди, у которых больше не было дома, люди, у которых больше не было работы или своего места на земле. Люди, которые утратили либо многое, либо всё… Четырнадцать рыцарей-драконариев остались в живых, нам это было известно. Трое из них, пользуясь суматохой, бежали, а одиннадцать сидели в острожных казематах Астора Скайа.

Обайн получил обратно свою Маери и возвратился домой в Арлайн. Портовый Местер заручился обещанием Мауди Кенси помочь ему в постройке нового судна. По взгляду Мауди я понял, что мне предстоит стать частью этой помощи. Кармиан и Предводитель собрали жалкие остатки драконовой рати и направили их в Низовье. Было и сопротивление, но большей частью ратники обрадовались тому, что у них снова есть кого слушаться. Я слышал, что они дали Кармиан прозвище — Львица — и заранее гордились ее строгостью. Думается, Нико был прав: она станет достойной владетельницей замка-крепости. Не такой, с которой можно быть запанибрата, но достойной. Может, даже лучшей, чем был бы сам Нико.

Я не мог с этим примириться. Мне казалось: это так несправедливо. Все остальные могли вернуться домой, но только не он…

Минуло еще два дня, прежде чем мы сами смогли возвратиться в Дом Можжевеловый Ягодник.

— Рикерт отправится с нами, — сказала Дина. — И Тано тоже.

Рикерт, да, это понятно. Но Тано?

— Кто этот Тано?

— Подручный Рикерта, — ответила Дина. Но, сказав это, она покраснела, и опять я не понял, что это значит на девичьем языке.

— Пусть только вздумает тебя обидеть, — сказал я.

— Не вздумает, — ответила она и сделала вид, будто эти слова ровно ничего не значат. — Однако же, Давин!..

— Да.

— Есть еще одно… Я знаю, ты разозлишься. Но тебе придется пообещать мне, что ты не скажешь ни слова вообще, покуда мы не окажемся в Доме Можжевеловый Ягодник.

— Это еще зачем? — подозрительно спросил я.

— Пообещай мне это!

И она поглядела на меня так, что я понял: сегодня с ней шутки плохи.

— Ладно, я обещаю. Но о чем я должен молчать?

— Идем со мной!

Она потянула меня к тем саням, которые Астор Скайа одолжил нам для поездки домой. Сани были прикрыты чехлом из парусины, так чтобы пассажирам снег не падал на голову. Каурая кобыла, которую Дина подобрала где-то по дороге, была запряжена в сани и ожидала лишь знака, чтобы тронуться в путь.

— Он обещал? — спросила мама, сидевшая на облучке.

— Да!

— Хорошо! Тогда пусть заглянет туда.

Я не понимал, что означает все это таинственное запугивание, весь этот таинственный торг. Не понимал, пока не откинул край парусинового чехла в сторону.

На одном сиденье, закутанный в одеяла и шкуры, лежал Нико. И вид у него был не очень-то здоровый. Но все же он был жив!

Поначалу я был так потрясен, что мне пришлось сесть. А потом я пришел в ярость:

— Как могли вы меня обмануть? Как вы могли врать?

— Ты обещал ничего не говорить, пока мы не окажемся дома! — молвила Дина.

— Но… почему?

— Потому что я сказал твоей матери: мне лучше умереть, чем быть князем — владетелем замка-крепости остаток своей жизни, — произнес каким-то срывающимся голосом Нико.

— Бывает порой, что разница между жизнью и смертью не очень-то велика, — сказала мама. — И если не хочешь жить, легко умереть. Но Нико сумеет жить дальше.

— Но… Дина плакала…

У Дины по-прежнему был скорбный вид.

— Он не может оставаться здесь, Давин. Как только он будет здоров, ему придется уехать. В такое место, где никто и слыхом не слыхивал о Никодемусе Равне и никто никогда не признает его. И дальше он будет жить по правде.

Но тут меня осенила другая мысль:

— Однако… Мы похоронили тебя. Я видел это!

— Нет, — ответил Нико. — Вы похоронили Дракана. Моего сводного брата, у которого теперь будет красивая гробница, как и подобает князю. — Он осторожно кашлянул. — Это, знаешь, такая запоздалая справедливость.

Я не был уверен, что с ним согласен, когда думал о том, что Астор Скайа и Кармиан уже вовсю занимались планами подготовки достойной героя могилы со статуей и всем прочим.

Нико и Дракан. Дракан и Нико. Я ведь хорошо знал, что они братья, что они из одной семьи, хорошо знал, что они походили друг на друга.

А Нико такая могила не понравилась бы. Значит, Нико был прав.

Дина

Снежки

Дом Можжевеловый Ягодник стоял с крышей, занесенной снегом, и был все такой же. Даже овцы вернулись назад, потому что Мауди пригнала их домой накануне вместе со всеми. Немного больше потребуется времени, прежде чем мы приведем Кречета и Шелковую домой из Фарнеса, где они по-прежнему медленно жевали сено на конюшне у Портового Местера.

— Чудно! — сказала я. — Все кажется таким обычным.

— Повезло вам, что солдаты-драконарии так и не добрались в такую даль! — ответил мне Тано.

— Да!

И нам ведь вправду повезло — многие возвращались к развалинам, точь-в-точь как мы когда-то в Березках. Но на самом деле я вовсе это не думала… Случилось столько всего, и казалось просто удивительным, что Каменный Круг по-прежнему стоял на своем обычном месте, что конюшня, и овечий загон, и яблони еще стояли как тогда, когда мы тронулись с места. Хотя теперь все изменилось по сравнению с тем временем, когда мы тронулись в путь.

Каллан одолжил лошадь у Мауди, и, даже если моей матери не хотелось, пусть бы он ехал в санях, как Нико. Каллан сам решил, что у него достаточно сил скакать верхом. Я видела, как его взгляд все время блуждал, перебегая с одного гребня холма на другой, словно у охотничьей собаки, что выслеживает добычу. Он по-прежнему охранял нас. Маму и нас всех.

— Дракан мертв, — сказал я только для того, чтобы услышать, как звучат эти слова.

— Да, — ответил Каллан, — но несколько рыцарей-драконариев скрываются где-то, так что будем осторожны.

Рикерт также оглядывался вокруг, но по-другому, нежели Каллан.

— Это холм? — спросил он.

— Да!

Холм было нелегко разглядеть под снегом, но все же можно различить его, будто тень посреди всей этой белизны.

— Так, может, построить кузню там, по другую сторону яблоневого сада?

— Это нетрудно, — заметила мама, — если ты уверен, что как раз здесь тебе хочется остаться. Мы были бы рады этому, но люди в Березках не придут в восторг, потеряв своего умельца-кузнеца.

Рикерт проворчал:

— Они наверняка найдут другого! Теперь, когда Дракан не прибирает к рукам хороших мастеров… Да и для меня не так уж важно вернуться домой. — И добавил: — Теперь…

Он имел в виду — теперь, когда Эллин мертва. И когда я подумала об их запущенном доме и о самом Рикерте, напоминавшем неухоженного коня в тот вечер, когда мы пришли, я прекрасно поняла его. И я вовсе не была недовольна. Кроме того что Рикерт был мне по душе, ведь был еще и Тано.

Казалось, будто он заметил, что я думала о нем.

— Не пойти ли нам… распрягать лошадей? Есть кое-что, о чем мне хотелось бы потолковать с тобой.

Роза посмотрела на нас с любопытством, но не сказала ничего. Да и в тот же миг ей тоже пришлось отвлечься, потому что Давин кинул ей вслед снежок и угодил прямо меж лопатками.

— Бестия! — молвила она и спрыгнула с саней еще прежде, чем они окончательно остановились. — Ну, погоди! — Наклонившись с быстротой молнии, она кинула ответный снежок прямо в лицо моего старшего брата.

— Я тоже с вами! — закричала Мелли, — Я тоже хочу вместе с вами!

Прошло некоторое время, прежде чем мы распрягли лошадей, и даже Рикерт успел бросить несколько снежков, прежде чем война снежков стихла. Это матушка приостановила нас и напомнила, что в доме пора разжечь огонь и подготовить все к ужину и что Нико вредно оставаться на холоде дольше, чем необходимо.

Только после ужина Тано снова попытался заговорить со мной.

— Не пойти ли нам глянуть на лошадей? — спросил он.

Я покраснела. Если б я, черт побери, покончила с этим. Но он этого не заметил, у нас была зажжена лишь простая лампа, да еще огонь в очаге.

— Это можно! — ответила я.

И на этот раз нам удалось выскользнуть тайком, да так, что никто, кроме Розы, этого не заметил, а она лишь улыбнулась такой чуточку издевательской улыбкой, мол, знаю-знаю, в чем тут дело.

На дворе было звездно, и стоял трескучий мороз, и снег хрустел у нас под ногами. Тано остановился посреди двора и перестал притворяться, будто интересуется конюшней.

— У меня есть что-то для тебя, — молвил он. — Из олова. Ведь серебра у нас нет.

То была… нет, не просто пряжка. То было украшение. Украшение для волос в виде бабочки. Легкое и в то же время крепкое. Да еще с тремя булавками вместо одной.

— Тут три булавки!

— У тебя такие густые волосы, — сказал он, — вот я и подумал, что три будут держать лучше. Тебе бабочка нравится?

У меня в глазах стояли слезы. Пряжка была красива, по мне так слишком красива. Но это для меня он сработал ее. Он смотрел на мои волосы, а потом отлил ее, да так, что даже мои жесткие волосы будут лежать красиво. Это было лучше всего. То, что он столько увидел и столько передумал.

Я вообще не в силах была вымолвить ни слова. Я только кивнула. Но, думается, он видел, как я обрадовалась.

— Можно я приколю ее? — спросил он.

Я снова кивнула. Его руки были очень легкие, хотя такие большие. Не знаю, часто ли он прикасался к волосам какой-нибудь девочки, но приколол он пряжку и впрямь осторожно.

— Благодарствую! — сказала я.

Он только улыбнулся в ответ. Он был рад моей радости.

Вдруг я подумала о Кармиан. И я не знаю почему, но эта мысль чуть не заставила меня плакать.

— Что такое? — спросил Тано. — Теперь ты вдруг опечалилась.

— Это только… Кармиан. Думаю, она и вправду любит Нико. Или любила. Или… Это сбило ее с толку, ведь Кармиан знать не знала, что Нико жив. Она говорила, что хочет стать владетельницей замка-крепости и что ей все равно, по душе она ему или нет. Но по мне… не думаю, что это все равно. А теперь… Теперь она — на дороге в Дунарк, чтобы править там замком-крепостью и городом, которыми не пожелал владеть Нико. Однажды Мейре сказала, что мы принесем друг другу и Зло, и Добро. Мы с Кармиан. Но заставить ее думать, что Нико умер, даже если она и стала владетельницей замка-крепости… то было, пожалуй, самое большое Зло, какое я могла причинить ей; Нико говорил, что это необходимо как ради самой Кармиан, так и ради Дунарка, но все равно это было жестоко.

— Что станет делать Нико, когда будет здоров?

— Он хочет стать Наставником. Он хочет учить детей читать и считать и… и, думаю, полагаться на самих себя.

— Это доброе занятие.

— Да! Я бы лишь хотела, чтоб его доброе занятие было чуть поближе к Баур-Кенси.

— Это было бы опасно для него. Раньше или позже его бы узнали. Достаточно худо и то, что столько людей уже знают, что он жив. Сколько времени, по-твоему, такая маленькая девочка, как Мелли, сможет хранить эту тайну?

— Мелли будет молчать. Я уверена.

Он долго глядел на меня.

— Коли б ты могла… — неуверенно и медленно сказал он. — Коли б ты была старше, ты б тогда уехала с ним?

Я покачала головой, и это легкое движение заставило меня почувствовать вес моего нового украшения и непривычное ощущение того, что волосы лежат как полагается.

— Нет! — ответила я.

Что с того, что я хочу быть себе хозяйкой, — это ведь не значит, что мне нужно бежать из дому.

Давин

Новый кузнец

Зимой было трудно заняться постройкой новой кузницы. Пока что Рикерт и Тано жили у Мауди и делили мастерскую с Местером Маунусом, и Мелли радовалась этому. Она бросалась в объятия Рикерта всякий раз, когда видела его, и повисала на нем так, что я не мог понять, как он это выдерживает. Но он не жаловался…

А вот что однажды сказала Роза. И я не знаю, понял ли я ее. Поди пойми, что знала Роза.

— Можно подумать, она — его собственное дитя, — сказала Роза. — Глянь-ка на них!

«Можно подумать, она — его собственное дитя». Это заставило меня поразмыслить. Я думал много дней, и в конце концов мне удалось застать Рикерта в одиночестве у горна в мастерской Местера Маунуса.

— Рикерт, почему ты, собственно говоря, решил отправиться сюда, в горы?

Он отложил молот в сторону и отер лоб краем кожаного фартука.

— Ведь нужен же кто-нибудь родной, — молвил он. — Эллин умерла, и что же мне — оставаться одиноким?

— Ты всегда любил Мелли. Так почему бы мне не спросить тебя прямо?

Он невольно улыбнулся:

— Да! Эллин, если помнишь, тоже любила ее. У нас ведь никогда своих детей не было.

— Рикерт!

Пожалуй, он что-то услышал в моем голосе.

— Ты говорил со своей матерью? — спросил он.

— Нет!

— А стоило бы.

— Я бы лучше потолковал с тобой.

Он вздохнул:

— Тогда ладно! Хочешь спросить о чем-то, спрашивай.

— Ты — отец Мелли?

Сначала он не ответил ни слова. Потом глотнул воды из черпака, а затем молча протянул его мне.

— Ведь твоя мать так хотела иметь детей, — произнес он. — А людей, которых она могла бы попросить об этом, было не так уж много.

— Однако же… Эллин…

— Это было до того, как я встретил Эллин. Но с Мелли… она хорошо это знала. Это было после того, как мы поняли: она сама не… — Он еще раз осушил лоб. — Эллин не была как другие женщины. Она была щедра. Всегда приветлива. И она знала, что нужна мне она одна.

«Это было до того, как я встретил Эллин». Но ведь это означало…

Он встретился со мной взглядом как раз в тот самый миг, когда меня осенило, и очень слабо кивнул:

— Ты тоже, малец! Ты тоже!

Примечания

1

См.: Кобербёль Лине. Опасное наследство. СПб.: Азбука-классика, 2008. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Затулка — покрышка на дырочке музыкального духового инструмента, клапан.

(обратно)

3

См.: Кобербёль Лине. Опасное наследство. Дар Змеи. СПб.: Азбука-классика, 2005, 2006.

(обратно)

4

См.: Кобербёль Лине. Дина. Чудесный дар. СПб.: Азбука-классика, 2004.

(обратно)

5

Ленга (шв.) — ряд зданий под общей крышей, также распространенный в Скандинавии и, в частности, в Дании.

(обратно)

6

Кобербёль Липе. Дар Змеи. СПб.: Азбука-классика, 2006.

(обратно)

7

Равн (дат.) — ворон.

(обратно)

8

Игра слов. В датском языке «jagt» означает «яхта», «охота».

(обратно)

9

Шпангоут (мор.) — совокупность поперечных брусьев в остове судна, основы для обшивки.

(обратно)

10

Форштевень (мор.) — носовая оконечность судна, продолжение киля.

(обратно)

11

Штевень (мор.) — толстый вертикальный брус — основание кормы или носа корабля.

(обратно)

12

Гик (мор., голл.) — полурей (полурея). Подвижной поперечный брус на мачтах, к которому прикрепляют паруса.

(обратно)

13

См.: Кобербёль Лине. Дина. Чудесный дар. СПб.: Азбука-классика, 2004.

(обратно)

14

См.: Кобербёль Лине. Дина. Чудесный дар. СПб.: Азбука-классика, 2004.

(обратно)

15

В некоторых народных сказках Скандинавии троллихи меняют своих детенышей на человеческих. См. также: Лагерлёф С. Подменыш // Подарок тролля. М.: ACT, 2006.

(обратно)

16

Хевдинг — вождь, предводитель (дат., уст.).

(обратно)

17

См.: Кобербёль Лине. Дар Змеи. СПб.: Азбука-классика, 2006.

(обратно)

18

См.: Кобербёль Лине. Дар Змеи. СПб.: Азбука-классика, 2006.

(обратно)

19

Летнее солнцестояние — 22 июня, когда день начинает убывать.

(обратно)

20

Матриарха — в данном тексте — глава родового общества, созданного на основе родства по женской линии.

(обратно)

21

Тень (шв.). См.: Кобербёль Лине. Дар Змеи. СПб.: Азбука-классика, 2006.

(обратно)

22

См.: Кобербёль Лине. Опасное наследство. СПб.: Азбука-классика, 2005.

(обратно)

23

Цикута — ядовитое растение семейства зонтичных.

(обратно)

Оглавление

Давин

  Мое имя — Давин

Дина

  Флейта

Давин

  Планы убийства

  Нож во мраке

  Пощечина

  «Морской Волк»

Дина

  Охота на волков

  Троллев залив

Давин

  Сопливый щенок

  Дорога в Арлайн

Дина

  Бесплатный пассажир

  Кармиан

  Дракана дома нет

  Сколько стоит девчонка

  Морозный туман

  Тканье Мейре

  Выгодная сделка

Давин

  Солдаты

  Чудовище

  Драконья кровь

  Тяжелые оковы

Дина

  Обратно в Березки

  Редкостная жемчужина

  Страшнее мрака

  Подрезанные крылья

  Оса жалит

Давин

  Зловоние

  Белая смерть

Дина

  Вещие сны

  Война Пробуждающей Совесть

Давин

  Поединок

  Могила героя

Дина

  Снежки

Давин

  Новый кузнец Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg