«Лягушка»

Лариса ЕВГЕНЬЕВА

(Лариса Евгеньевна Прус)

Лягушка

Лицо у нее было бледное, словно картофельный росток. И глаза какие-то бесцветные. Она ненавидела эти глаза. Она ненавидела это лицо. Она ненавидела этот лагерь, куда ее посылали каждый год.

Посылали, усылали, засылали... Избавлялись. Так, во всяком случае, она думала. С глаз долой, из сердца вон. Что ж, они, по крайней мере, очень и очень в этом раскаются. Когда-нибудь. Возможно, не очень скоро, но она подождет.

Давным-давно, у каких-то первобытных народностей, она читала, был обычай: сажать старикашек на саночки и увозить в какую-нибудь безлюдную местность. Везли, везли, старикашки дорогой сваливались - там и оставались. Конечно, они знали, зачем их везут, - такой обычай. Жуткое дело. А еще у других первобытных туземцев, она читала, так там вообще был обычай съедать своих старух. Дарвин, "Путешествие на корабле "Бигль". Все это с голодухи, конечно. Но Римму она бы не съела даже с голодухи. На саночках - пожалуйста!

Она представила, как везет Римму на саночках, метет пурга, лепит снегом в лицо - ледяным, колючим... Все это она представила очень даже живо, но зато никак не могла вообразить Римму старухой. Она представила Римму в седом косматом парике, а на белом гладком лице - несколько линий черным карандашом, которые должны изображать морщины. Она фыркнула. Да это же Римма в роли старухи Изергиль! В студенческом театре! Лёку оставили у соседей, а сами отправились, расфуфырившись. Впрочем, она не фуфырилась. Она села в последнем ряду, а отец - в первом. Она не знает, что он там видел из своего первого ряда, но то, что она видела из последнего, было ужасно.

Тряся своими лохмами, Римма завывала, вопила и визжала - это была не старуха Изергиль, а вообще какая-то шекспировская ведьма. Или нет - просто дурочка. "Ду-роч-ка", - повторила она мстительно.