Они были справа, эти чудовищные вихры. И делали они меня похожим на уральского вихрастого голубя — мама не дала бы соврать. В то же время слева не было ничего, кроме моей начисто выбритой головы. Абсолютно! Ни единой волосинки не оставил мне слева папа! Он безжалостно срезал там всё под корень и теперь улыбался до ушей, как сто тысяч проклятых клоунов!
— Что ты наделал? — закричал я не своим голосом. — Мне же завтра в школу! У нас же послезавтра открытый урок! Придёт завуч и ещё одна женщина из районо! Что они обо мне подумают?
— Ты, главное, не горячись, — сказал папа. — Всё образуется. — По его лицу я видел, что он уже начал осознавать, что натворил. Лицо у папы было какое-то смятенное и полное тревоги.
— Образуется?! Как?!
— Как-нибудь, — тихонько ответил папа и почикал кривыми ножницами.
И тогда я сделал вот что. Я побежал в ванную, схватил с полочки его электрическую бритву (папа её уже починил) и, упрямо глядя в зеркало, сбрил всё, что было у меня справа. Подчистую!
Потом я широким шагом вернулся на кухню (как ни в чём не бывало папа разогревал на ужин гороховый суп), сбросил с себя все плёнки, покрытые моими бедными-бедными волосами, и сказал:
— Папа, я тебя… я тебя… Я тебя больше не люблю!
По правде говоря, сказать я хотел что-то ещё ужаснее, чем то, что сказал. Я хотел сказать ему, что я его ненавижу. И волосы тут, конечно, ни при чём. При чём тут было всё. Всё его существование в нашем доме мне было ненавистно. Гляделки в затылок, вылазки на природу, тандемы, багажники, удочки, червяки, разогретый в мисочке суп, отключения Интернета, печёный картофель, проверки дневников, читательские абонементы, голос, лысина, запах дезодоранта «Хвойный», «ученье — свет», объятия с деревьями, парк, лес, ночные зорьки, посиделки у костерка, расчёски с частыми зубцами… Всего этого я терпеть не мог и собирался сказать об этом папе, но сказал только то, что сказал.
А потом я натянул кроссовки с курткой и, оглушительно хлопнув дверью, выскочил на улицу.
Там шёл дождь и была кромешная темнота. Но я всё равно перед собой ничего не видел — бежал, не глядя под ноги. То и дело в лужи наступал — кроссовки моментально промокли. У меня перед глазами стоял папа. Вернее, не весь он, а только его испуганное лицо. Он страшно испугался, когда я ему про «больше не люблю» сказал. Не обиделся и не разозлился, а именно испугался.
А я испугался, что так ему сказал.
Комментарии к книге «Детская библиотека. Том 94», Анна Олеговна Никольская
Всего 0 комментариев