«Настя, Наталья и Михаил»

Болтогаев Олег Настя, Наталья и Михаил

Отец долго и старательно оббивал жестью кроличьи клетки.

Причем, он оббивал клетки не снаружи, а изнутри.

На мой недоуменный взгляд он хитро улыбнулся и сказал:

— Завтра привезу.

И привёз.

Он привёз металлическую корзину, внутри которой сидели три огромные крысы. Точнее, они были похожи на крыс. Мордами существа больше напоминали всё тех же кроликов, которых мы держали уже несколько лет, только впереди у новеньких торчали два красных зуба. И хвосты! Хвосты были длинные и совершенно лысые. Глаза, как и зубы, были тоже красными.

Это были нутрии.

Их родина — Южная Америка. "Парнозубые" — прочел я позднее в энциклопедии.

Оказывается, для них и были переоборудованы кроличьи клетки.

Отец долго давал вводную мне и матери о тех опасностях, которые нас могут подстерегать при общении с этими американскими водяными крысами.

Во-первых, они ещё совсем маленькие, вырастут — будут вот такие.

Он показал руками, какие они будут. "Ничего себе!" — подумали мы.

Но главное было в другом. Нутрии — это совсем не то что кролики.

"Совсем не то", — согласились мы мысленно.

Мы знали, что кролики — это ужасно тупые создания. Тупее кур!

Нутрии это совсем не то! Их нельзя брать на руки!

Но самое страшное — их нельзя гладить по спине!

Вообще — нельзя прикасаться к ним сверху.

"Будет вот что", — сказал отец и взял ивовый прутик.

Затем он коснулся прутиком спины одной из крыс.

Реакция была молниеносной. Нутрия, ощутив касание, внезапно резко повернулась и перекусила прутик пополам. Одним движением!

"Однако!" — подумал я.

Мы с уважением смотрели на диковинных зверей.

На их огромные, красно-желтые зубы.

Отец пояснил, что черный — это самец, а две серенькие — самочки.

Их поселили раздельно, самочек в одну клетку, самца в другую.

А ещё отец сказал, что самочки — родные сестры.

Я сразу дал им человеческие имена. Михаил, Наталья и Настя.

Поскольку никто не возражал, то имена приклеились раз и навсегда.

Уже на следующее утро выяснилось, что для обеспечения нормальной жизнедеятельности нутрий мне придется освоить профессию водовоза.

— Принеси им воды, — сказал отец как бы между прочим.

Я принес два ведра и вылил одно в таз Михаилу, другое Насте с Натальей.

Нутрии не спеша, деловито подошли к тазикам, потом перевалились через край и погрузились в воду. А я-то думал, что они будут пить. А они пожелали купаться.

Но я оказался слишком наивен.

Не купаться они хотели.

Они хотели сходить в туалет.

Такова физиология этих животных — для них туалет — в воде.

И кристальная родниковая вода, которую я им принес,

в одно мгновение превратилась в желто-зеленую жижу.

Мне ничего не оставалось делать, как принести ещё два ведра воды.

"Вот теперь они попьют", — с надеждой подумал я.

Не тут-то было. Они снова деловито влезли в тазы и опять нагадили в воду.

При этом они смотрели на меня вызывающе-нагло.

"Неси нам воды", — говорили их взгляды.

Я принес ещё пару ведер.

Теперь, о, радость, нутрии погрузились в тазы и начали пить.

Потом они уселись вертикально и стали смешно мыться.

Передними лапами терли себе животы и бока, забавно поднимали одну лапу, чтобы другой лапой потереть себе под мышкой. Совсем, как люди!

Они мылись так старательно и деловито, что я рассмеялся.

Услышав, что я смеюсь, они замерли и тревожно прислушались.

Я перестал смеяться.

Нутрии снова стали бодро и самозабвенно тереть лапками свои шубки.

"Так бы и сразу", — подумал я удовлетворенно.

И тут же увидел, что вода в тазах снова становится желто-зеленой.

О, боже! Опять?

После седьмой пары ведер я сказал себе: "Баста!"

Я понял, что не смогу натаскать столько воды,

сколько нужно нутриям для полного счастья.

Проще было выпустить их в речку.

С этого дня в нашем дворе появились эти странные животные,

неторопливые, аккуратные, одетые в добротные, теплые шубы.

Было забавно наблюдать за их перемещениями по клетке.

Они ходили переваливаясь с боку на бок, словно утки, но самым смешным было то, что прежде чем поставить лапу на твердь, они на некоторое время удерживали её на весу, словно боялись обжечься.

Конечно, по четырнадцать ведер воды я им больше не приносил никогда.

Но свои шесть ведер в день они получали от меня сполна.

Два ведра Михаилу и по два ведра Насте с Натальей.

Они были очень забавными.

Меня умиляла им манера есть хлеб. Их лапки очень напоминали человеческие руки. Нутрия брала хлеб в одну руку и держала его перед собой, другой рукой она отщипывала небольшой кусочек и неторопливо отправляла себе в рот. При этом она ещё и сидела вертикально, чем усиливала свое сходство с каким-то человекообразным существом.

А если к этому добавить то, что во время трапезы мордочка нутрии принимала какое-то загадочное, задумчивое-мечтательное выражение, то понятно, что сценой её кормления можно было любоваться ровно столько времени, сколько она ела.

Потом, позже, эти странные существа дали потомство, и отец стал сдавать заготовителям шкурки. Одновременно отец попытался добиться, чтобы мы ели мясо нутрий.

Но не получилось.

Моя мать наотрез отказалась употреблять мясо нутрий.

Мать объяснила это так: "Она ест, как человек".

Я целиком разделял её точку зрения, и поэтому

отец отвозил тушки нутрий на рынок. На продажу.

Но это — шкурки и мясо, не очень весёлая тема и вспоминать о том, как заканчивалась жизнь этих удивительных созданий не хочется.

Вспоминается другое.

Я решил приручить нутрий.

То есть, добиться того, чтобы они позволили мне брать их на руки.

Я приносил им то, что они очень любили: толстые ветки вербы, хлеб, морковку, корешки лопуха, кукурузные початки.

И ледок недоверия растаял.

Первой сдалась Настя. Она позволила мне подсовывать руку под её пушистый живот. Хотя мне больше всего хотелось погладить её по спине, я знал, что этого делать ещё нельзя. Потому что, когда, надев рукавицу, я касался её спины, то реакция была традиционной. Я едва успевал отдернуть руку.

Но настал день, когда я осторожно и бережно взял Настю под живот и вынул из клетки. Ощущение было невероятное. Тревожное и радостное.

Настя сидела у меня на руках и, похоже, ей это нравилось.

Я с удивлением трогал и рассматривал Настины лапы.

Они были почти голыми, причем задние с перепонками, как у лягушки. Передние лапы, действительно, сильно напоминали маленькую человечью руку. Или, правильнее сказать, обезьянью лапу. Или, всё же, руку?

Через некоторое время и Наталья стала даваться мне в руки.

И только Михаил был суров и не допускал никаких фамильярностей.

Как великое одолжение, он позволял мне погладить ему живот.

А скоро я смог добиться невероятного. Настя позволила мне погладить себя по спине. За это я дал ей щедрое угощение. Кажется, она поняла.

Но Наталья, по-прежнему, не сдавалась.

Однако я добился своего.

Я приручил их. Они сидели у меня на руках.

Парочкой. Одна справа, другая слева.

И Настя, и Наталья.

Я гладил их по спине.

Позже и Михаил стал разрешать мне брать себя на руки.

И только гладить свою спину он так никогда и не позволил.

Он этого не любил. Он был суров.

Своим насупленным видом он сильно напоминал какого-то начальника, вечно недовольного своими подчинёнными.

Несколько раз я отпускал нутрий погулять.

Тайком от отца и матери.

Нутрии деловито ходили по двору, а затем каким-то непостижимым для меня образом определяли, где находится речка и решительно направлялись в сторону воды. Тут-то я их и ловил и возвращал в клетки, потому что знал, если нутрия нырнёт в речку, то мне её уже никак не поймать.

Настя и Наталья почти одновременно разродились, не поворачивается язык сказать крысятами. Проще сказать — у них появились детки. У Насти шесть, а у Натальи семь. И надо же было такому случиться, что через пару дней Наталья испустила дух. Мой отец не отчаялся. Он подложил детей погибшей нутрии к её сестре, то есть, к Насте.

И та, удивительное дело, приняла своих племянников.

Картина была совершенно идиллическая.

Настя плавала в своем тазу, а по обеим сторонам от неё словно ёлочные ветки расположились нутрята. Их было так много, что не хватало сосков.

Мы с удивлением обнаружили, что соски у нутрий находятся не на животе, как у большинства животных, а по бокам, почти на спине, так что нутрята могут сосать мамашу, плавая вокруг неё в воде, то есть, не подныривая.

В очередной раз мы удивились, как всё мудро устроено в природе.

Прошло много лет.

У меня сохранилась маленькая фотография.

Вероятно, это отец щелкнул меня с нашими нутриями.

На снимке я держу на руках своих любимиц — Настю и Наталью.

Мне одиннадцать лет. Физиономия у меня очень довольная.

Настя сидит на моей правой руке, а Наталья на левой.

Удивительно, но они обе смотрят в объектив. Как и я.

Быть может, в тот миг они сознавали, что эта маленькая фотография будет единственным напоминанием о том, что они обе когда-то жили на земле?

Вместе со мной.