«Сумка с миллионами»

Скотт Смит Сумка с миллионами

Посвящаю эту книгу моим родителям. Особую благодарность хочу выразить Эллис Квинн, Гейлу Хохману, Виктории Вилсон и Элизабет Хилл.

Ни один человек никогда не сделает свой выбор в пользу зла, хотя бы потому, что зло есть зло… Это возможно только тогда, когда мы ошибочно принимаем это самое зло за благодетель, счастье и добро.

Мери Воллстоункрафт

1

Мои родители погибли в автокатастрофе ровно через год после моей свадьбы. В тот воскресный вечер они попытались въехать через съезд с автомагистрали и на полном ходу врезались в фургон, перевозивший скотину. Лобовое столкновение. Отец умер на месте, но мать оказалась жива. Ее немедленно доставили в частную клинику в Дельфии. Мама протянула всего лишь сутки. У нее был сломан позвоночник и шея, кроме того, она получила травмы внутренних органов…

Водитель фургона отделался парой синяков. Сам фургон загорелся, в результате чего погибли все животные. Этот человек предъявил нашей семье иск и потребовал выплаты компенсации за моральный и материальный ущерб. Суд он выиграл, но денег все равно не получил. После отца осталось много долгов, и, чтобы покрыть хоть часть из них, мы продали родительскую ферму еще до объявления решения суда по этому делу.

Моя жена Сара заявила, что этот несчастный случай – попытка самоубийства. Она считала, что у моего отца не осталось сил бороться за восстановление фермы, да и долгов накопилось уже столько, что выплатить их полностью было практически невозможно. Конечно, я поначалу спорил с ней, доказывая, что отец не мог опустить руки и сдаться, но, признаться, ее версия выглядела наиболее правдоподобной. Кроме того, сейчас, вспоминая эти печальные события и все, что предшествовало им, мне кажется, что отец даже готовился к тому, что произошло. За неделю до случившегося он приехал ко мне на своем пикапе, машина была набита мебелью. Нам с Сарой она была не нужна, но попытки убедить в этом отца оказались тщетными, так что мне ничего не оставалось, как помочь ему разгрузить машину и занести вещи в дом. После этого отец поехал к моему брату Джекобу и отдал ему пикап.

Кроме того, он объявил нам о своей воле, или, как правильнее будет сказать, последнем желании. Отец хотел, чтобы мы с Джекобом поклялись, что после его смерти будем навещать его могилу по крайней мере раз в год, в день его рождения. После того как мы произнесли эту клятву, отец показал нам свое завещание. Это был какой-то нелепый документ, в котором было перечислено все имущество отца. В завещании было указано все – ферма, дом с перечислением всех комнат и тем, что в них находилось… Кажется, отец записал в завещание абсолютно все, не обращая внимания на ценность предмета. Здесь был даже бритвенный станок и веник, завещанные Джекобу, а сломанный миксер, пара рабочих ботинок и пресс-папье были предназначены мне. Чтобы покрыть долги, нам пришлось продать все эти вещи. Конечно, денег, вырученных с этих продаж, не хватило. Единственным выходом оставалось продать ферму и дом… дом, где мы с братом провели детство. Покупатель нашелся довольно быстро. Дом и землю купил наш сосед. Присоединив наш участок к своему, ферма соседа разрослась как амеба. Родительский дом он сразу же снес, а на его месте распахал поле и засеял его соей.

Мы с братом никогда не были особенно близки, даже в детстве. А с возрастом пропасть непонимания и отчуждения только разрасталась между нами. К тому времени, когда произошли все эти печальные события, единственным, что связывало нас с Джекобом, были наши родители. А их внезапная смерть вообще, казалось, оборвала последнюю тонкую нить, соединявшую нас с братом.

Джекоб старше меня на три года. После окончания школы он начал жить отдельно в небольшой квартире на верхнем этаже дома в Ашенвилле, городке, где мы выросли. Летом Джекоб работал в строительной бригаде, а зимой жил на пособие для безработных.

А вот я решил учиться дальше, хотя никто из моей семьи не имел специального образования. Я окончил университет в Толедо и получил степень бакалавра по специальности «менеджмент». Потом я женился на Саре, моей одногруппнице, и мы переехали в Дельфию, что в тридцати милях на восток от Ашенвилла, недалеко от Толедо. Здесь мы купили небольшой загородный дом, выкрашенный в зеленый цвет. В доме три спальни, ставни, гараж на две машины, кабельное телевидение… По вечерам нам приносят газету и оставляют ее у двери. Я работал в Ашенвилле заместителем управляющего и главным бухгалтером одного продуктового магазина.

Несмотря на то, что мы с Джекобом мало общались, между нами никогда не было ни злобы, ни вражды. Нам просто было не комфортно в обществе друг друга, было трудно находить общие темы для разговоров, мы плохо понимали друг друга. Поэтому мы решили, что единственный правильный способ избежать лишних конфликтов и взаимного раздражения – сократить время общения. Однажды, когда я после работы решил зайти к родителям, я еще издалека увидел у двери дома Джекоба, и тот, заметив меня, поспешно скрылся, избежав встречи со мной. В такие моменты я, как правило, чувствовал вовсе не боль или обиду, а настоящее облегчение… Признаться, мне действительно не хотелось встречаться с братом.

Так что, пожалуй, после того, что случилось с нашими родителями, нас с Джекобом связывало обещание, которое мы дали отцу незадолго до его смерти. Мы сдержали свое слово. Год за годом мы оба приезжали на кладбище и молча стояли у могилы родителей, до тех пор, пока один из нас не решался сказать, что мы выполнили свой долг и можно возвращаться к своей привычной рутине. День рождения отца, пожалуй, был для нас самым тяжелым днем в году. И мы с Джекобом оба с удовольствием прервали бы эту мрачную традицию, если бы не странное, необъяснимое предчувствие, что, если мы нарушим данное покойному отцу слово, мы будем сурово наказаны.

Наш отец родился 31 декабря… в последний день года. Постепенно посещение кладбища в этот день стало для нас традицией, такой же, как и любая другая, только, конечно, несколько тяжелее и печальнее. Со временем даже Новый год стал для меня унылым праздником.

С годами мы с братом стали терпимее относиться друг другу, однако встречались лишь 31 декабря. Иногда мы говорили о родителях, вспоминали детство, давали пустые обещания чаще видеться и, как всегда, с чувством выполненного долга расставались до следующего года.

Так прошло семь лет.

На восьмой год, 31 декабря 1987 года, Джекоб заехал за мной домой в половине четвертого, хотя мы договаривались в три. Джекоб был не один – с ним были его друг Луи и собака. Перед тем, как заехать за мной, они ездили на рыбалку. Зимняя рыбалка – главное увлечение Луи и Джекоба. Так что в тот день мы должны были сначала отвезти Луи домой, на другой конец Ашенвилла, и только потом уже ехать на кладбище.

Мне никогда не нравился Луи, я ему, скорее всего, тоже. Он часто называл меня мистер Бухгалтер. Луи произносил эту фразу таким тоном, будто быть бухгалтером по меньшей мере стыдно. Признаться, иногда он пугал меня, только я так и не могу понять почему. Было в Луи что-то отталкивающее. Конечно, вряд ли это было связано с его внешностью, хотя и внешность его не вызывала у меня каких-либо положительных эмоций. Луи был невысоким мужчиной сорока пяти лет, уже начинающим лысеть и набирать лишний вес. Его светлые волосы становились все реже и тоньше, а пробор на голове – все толще и заметнее. Еще одна отличительная черта его лица – кривые зубы, которые делали Луи похожим на одного из героев приключенческих книг и триллеров, которые так любят подростки, например, на старого боксера, убийцу или разбойника.

Когда я вышел из дома, Луи, сидевший на заднем сиденье, вылез из машины, чтобы поздороваться со мной.

– Привет, Хэнк! – сказал он, улыбнувшись. Джекоб был за рулем, в знак приветствия брат обернулся и тоже улыбнулся мне. Его большая собака непонятной породы – что-то между немецкой овчаркой и лабрадором – находилась сзади, в специальном отсеке багажника. Несмотря на то, что это был кобель, Джекоб почему-то назвал пса Мери Бет, в честь девушки, с которой он встречался еще в школе и которая была его первой и единственной любовью. Так что собаку Луи называл «она», совершенно не обращая внимания, на то, что на самом деле это был «он».

Я сел в машину на переднее сиденье, рядом с братом, и мы поехали.

Мой дом находился на небольшой ферме Форт Оттова. Прежние хозяева погибли еще в начале революции. Вокруг простиралось довольно ровное поле, но вот дорога была слишком извилистой для столь благоприятных условий.

Жители нашего района сооружали у своих домов небольшие холмики, которые напоминали могилы, и засаживали их кустарником. Практически все дома на нашей улице были совсем крохотными постройками. По словам риелторов, дома эти, как правило, снимают или покупают молодые семьи, не имеющие стабильного достатка, либо старики, у которых уже нет денег на более достойное жилье. Что до молодежи, то, как только у них появлялась возможность прилично заработать, они сразу же перебирались на соседнюю улицу, где располагались дома получше. А вот что касается второй категории людей, проживающих в домах, подобных нашему, для них перспективы были далеко не самыми оптимистичными. Денег у них со временем становилось все меньше и меньше, здоровье неизбежно ухудшалось, и практически всех стариков их дети отправляли в дома для престарелых.

Мы с Сарой принадлежали к первой категории жителей нашего района. Пока мы располагали средствами только на такое жилье, но мы уже открыли счет в Ашенвиллском банке и начали откладывать деньги на лучший дом. Когда-нибудь мы обязательно переедем из этой дыры, сделаем шаг в большой мир, в мир новых возможностей и перспектив. Что ж, по крайней мере, мы надеялись на это, это была наша цель, и таков был наш план.

Через пару минут мы уже выехали за пределы Дельфии и повернули на запад. Здесь дорога была такой же извилистой, как и в черте города. По обеим сторонам дороги стояли аккуратные двухэтажные домики с обустроенными участками, узкими подъездными дорожками и специальными столиками для пикников.

Сухой от мороза снег змейками расстилался над самой землей, кое-где по обочинам дороги собираясь в небольшие сугробы. Чем дальше мы ехали, тем большие расстояния разделяли дома, теперь уже между соседями была не просто лужайка, а целое поле.

По дороге совсем не было деревьев, домов с каждым километром становилось все меньше, да и машины на встречной полосе встречались все реже. Кругом царила унылая серо-белая пустота.

Признаться, дорога была не самой приятной. Машине Джекоба было уже одиннадцать лет, и пожалуй, в ней не имелось ни одной детали, которая не выдавала бы ее возраста. Когда-то фургон был ярко-красного цвета, любимый цвет моего брата, а сейчас краска потускнела и кое-где стерлась, кроме того, по бокам машина покрылась ржавчиной, да и царапин на ней было не мало. Амортизатор работал уже на последнем издыхании, печка и вовсе не включалась, а если и включалась, то на полную мощность, и уже через пару минут салон напоминал сауну. Радио окончательно сломалось. Одно из окон заменяла пластмассовая пластина, а на полу красовалась довольно большая дыра, через которую ужасно дуло. Эта струя ледяного воздуха на этот раз дула прямо на меня, а точнее, на мою правую ногу. Словом, это путешествие не было комфортным.

Джекоб и Луи разговаривали о погоде, они выражали недовольство понижением температуры и предположили, что скоро пойдет сильный снег. Я слушал их пустую болтовню молча.

Наедине с Джекобом я всегда чувствовал себя как-то неловко, а когда с нами был еще и Луи, то это ощущение усугублялись еще и тем, что я явно лишний в этой компании. У них имелся свой, особенный способ общения, порой они выражались так, что я даже не понимал сути разговора. У этой парочки был свой зашифрованный язык, свой юмор. Например, Луи мог сказать «ананас», делая особое ударение на последнем слоге, или Джекоб вдруг посреди беседы мог замычать, как корова, и оба моментально начинали безудержно смеяться. Честно говоря, мне все время казалось, что они подсмеиваются надо мной и именно я являюсь предметом их постоянных насмешек.

Вскоре мы проехали мимо замерзшего пруда. Здесь веселилась шумная детвора, одетая в яркие разноцветные куртки, некоторые катались на коньках.

Вдалеке, на самом горизонте, показались темные силуэты амбаров. Меня всегда удивляло то, что все эти фермы, мимо которых мы сейчас проезжали, находились всего в нескольких километрах от моего дома.

Мы двигались на юг по окружной автостраде, которая вела вокруг Ашенвилла, до перекрестка с Берн-роуд, проехали пару километров и свернули налево, на Андерс Парк-роуд. Через несколько минут оказались на низком цементном мосту, переброшенном через залив Андерс. Медленно падающий снег налипал на перила, реи и ограждения моста и превращал его из обычного серого невзрачного сооружения в нечто сказочное, волшебное и рождественское.

Прямо за заливом начинался природный заповедник Андерс – довольно густой лес, а точнее парк, протянувшийся вдоль дороги примерно мили на три. В центре парка находился пруд, в котором даже водилась рыба. Пруд был окружен небольшим ухоженным лугом. Этот парк – излюбленное место отдыха жителей окрестностей, и не только. Летом сюда съезжаются любители природы даже из Толедо, устраивают пикники, играют в веселые активные игры, бросают летающие тарелки и пускают воздушных змеев.

Изначально территория заповедника была частной собственностью некоего Бернарда С. Андерса, автомобильного магната из Детройта. Эту землю он приобрел в 1920-х годах и построил на ней огромный летний особняк, остатки фундамента которого еще сохранились. После смерти Андерса, что случилось во время кризиса в стране, имение перешло по наследству его жене. Она переехала в него через год после кончины супруга и прожила в поместье сорок лет; после ее смерти дом постепенно пришел в упадок, и теперь от него остались одни развалины. У нее и Бернарда не было детей, поэтому женщина решила завещать имение местным властям при условии, что оно будет охраняться и на его месте будет создан природный заповедник, названный в честь ее покойного супруга. Несмотря на то, что это место не подходило для парка, ведь в ближайшей округе было всего несколько ферм и всю территорию в основном окружали поля, местные власти решили принять предложение вдовы, посчитав, что это будет выгодно для бюджета округа. Итак, дом разрушили, вокруг пруда смонтировали специальные столики для пикников, в парке проложили пешеходные дорожки, таким образом появился новый природный заповедник, который назвали в честь покойного хозяина поместья – Андерс.

После моста мы проехали еще около мили. Совершенно неожиданно прямо перед машиной дорогу перебежала лиса.

Все произошло очень быстро. Я только успел заметить яркое рыжее пятно слева от нас на поле, быстро приближавшееся к дороге. Это была крупная ярко-рыжая лиса, которая в зубах держала мертвого цыпленка. Джекоб резко нажал на тормоз, фургон начало заносить. Потом раздался громкий хлопок, что могло свидетельствовать о том, что разбились передние фары, и фургон остановился, заехав в огромный сугроб. Мы почувствовали довольно сильный толчок и едва удержались на местах, а вот собаку Джекоба по инерции выбросило через окно, в котором вместо стекла была пластмассовая пластина. Бедняга беспомощно перебирала лапами, пытаясь остановиться, и не понимая, что происходит. Пролетая через салон, пес когтями задел меня за шею. Оказавшись на свободе и почувствовав запах дикого зверя, Мери Бет бросился за лисой в лес.

– Черт, – произнес Джекоб, немного придя в себя. – Черт возьми!

Луи усмехнулся и открыл дверь. Мы выбрались из машины и вышли на дорогу. Некоторое время мы молча смотрели на фургон, оценивая последствия происшедшего. Разбитые фары были, пожалуй, единственным ущербом от аварии.

После пары минут молчания Джекоб позвал пса:

– Мери Бет! – крикнул он и громко свистнул.

Увидев нас вместе, никто не догадался бы, что мы братья. Джекоб больше пошел в отца, а я – в мать, словом, мы были очень разными, и найти сходство между нами было крайне сложно. У меня темно-каштановые волосы, карие глаза, я среднего роста и телосложения. Джекоб – светловолосый, выше меня на пару дюймов, у него голубые глаза. Кроме того, он еще и довольно полный мужчина, я бы даже сказал, не столько полный, сколько большой от природы. Иногда брат напоминает мне некоторую карикатуру на ожирение. У него крупные руки и ноги, большие зубы, он носит очки с толстыми линзами, и еще у него очень бледная кожа.

Через пару секунд мы услышали лай, который, казалось, постепенно удалялся.

– Мери Бет! – крикнул Джекоб.

Лес здесь был особенно густой. Клены, дубы, каштаны стояли очень плотно друг к другу, кроме того, был виден еще и небольшой подлесок. Я увидел следы лисицы, они петляли, огибая деревья и кусты, и вели куда-то вглубь чащи. Следы собаки, которые шли параллельно следам лисы, были немного крупнее, отпечатывались на снегу четче и напоминали по форме следы от хоккейной шайбы. На фоне абсолютно гладкого и ровного снега, следы животных были очень хорошо видны.

Мы прислушались к лаю – он становился все тише и тише, пес убегал все дальше.

По другую сторону дороги было поле, покрытое ровным слоем блестящего снега. Следы рыжей воровки вели именно оттуда. Тропа была абсолютно прямой, как будто лиса бежала по определенной дороге, которая была скрыта от наших глаз глубоким слоем снега.

Вдалеке, немного восточнее от нас, на самом горизонте, я разглядел ферму Дуайта Педерсона – ровная полоса деревьев, темно-красный амбар, пара силосных ям, двухэтажный дом, казавшийся темно-серым на фоне белоснежного, ослепительного снега, хотя я знал, что дом – светло-голубого цвета.

– Лиса стащила цыпленка у Педерсона, – сказал я.

– Ага, стащила, – кивнул Луи, – и прямо средь бела дня.

Джекоб еще раз посвистел Мери Бет. Через некоторое время нам показалось, что лай перестал удаляться. Мы прислушались.

Холодало. С поля дул холодный, морозный ветер. Единственное, чего я сейчас хотел, – это забраться обратно в фургон.

– Позови его еще раз, – предложил я.

Джекоб не обратил на мои слова никакого внимания.

– Может, он загнал ее, – обратился он к Луи.

Луи стоял, положив руки в карманы куртки. Она была белой, в стиле милитари, цвет был предназначен для маскировки в снежную погоду.

– Похоже на то, – ответил он.

– Надо сходить за ним, – заметил Джекоб.

Луи кивнул, вынул из кармана шерстяную шапку и натянул ее на свою порозовевшую от мороза лысину.

– Позови еще раз, – сказал я.

Джекоб снова проигнорировал мое предложение, поэтому я решил крикнуть сам:

– Мери Бет!

От мороза мой голос стал тонким и тихим.

– Нет, сам он не вернется, – объявил Луи.

Джекоб вернулся к фургону и открыл дверь у места водителя.

– Ты можешь не ходить, Хэнк, – заметил он. – Если хочешь, подожди нас здесь.

У меня с собой не было шапки, да и обут я был явно не для того, чтобы лазить по сугробам. Только вот я знал, что и Джекоб и Луи ждут от меня одного ответа – они уверены, что я останусь ждать их в машине, как какой-то немощный старичок. Я был уверен, что, как только они отойдут на достаточное расстояние, они тут же начнут смеяться надо мной, а такого удовольствия я просто не мог им доставить, поэтому я ответил:

– Нет, я пойду с вами.

Джекоб залез в машину и начал что-то искать на заднем сиденье. Он достал охотничье ружье и маленькую коробочку с патронами. Взяв из нее один патрон, брат зарядил ружье и положил коробку обратно на заднее сиденье.

– Не стоит, – сказал Джекоб, – ты замерзнешь.

– Зачем тебе ружье? – спросил я.

Луи стоял сбоку от меня, но я заметил, что он как-то странно усмехается.

Джекоб только пожал плечами, поднял воротник куртки и молча повесил ружье на плечо.

Он был одет в ярко-красную парку. Цвет как всегда полностью соответствовал его вкусу и характеру.

– Это территория заповедника, – заметил я, – здесь нельзя охотиться.

Джекоб улыбнулся и ответил:

– Это будет маленькой компенсацией – лисий хвост за разбитые фары.

Сказав это, он взглянул на Луи и добавил:

– Я возьму только один патрон, вот и посмотрим, кому повезет больше. Разве, по-твоему, это не справедливо?

– Это превосходная затея, – добавил Луи, протянув первый слог, так что вместо «превосходная», у него получилось «пр-р-р-евосходная».

Они с Джекобом тут же рассмеялись. Успокоившись, Джекоб подошел к обочине и неуклюже шагнул в сугроб. Постояв несколько секунд на месте и восстановив равновесие, он медленно пошел вперед и вскоре скрылся за деревьями. Луи, все еще усмехаясь, последовал за ним. Я остался на дороге один.

Я сомневался и не знал, что выбрать – поддаться чувству гордости или желанию остаться в относительном тепле и комфорте. В конце концов я подумал о смехе Луи, и моя гордость победила. С некоторым отвращением я шагнул в снег и пошел как можно быстрее, чтобы догнать Луи и Джекоба, которые ушли уже довольно далеко.

В лесу снега было по голень. Под гладкой блестящей поверхностью скрывались сломанные ветки, стволы упавших деревьев, камни, ямы, пни, – все это делало и без того не самую приятную прогулку намного тяжелее, чем даже я предполагал. Первым шел Луи. Он двигался довольно ловко, быстро виляя между деревьями, будто пытался скрыться от какой-то невидимой погони. Я шел за ним след в след. Джекоб довольно сильно отстал. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он очень устал – лицо у него покраснело так, что было чуть светлее цвета куртки, и шел он очень медленно, с трудом переставляя ноги.

Несмотря на то, что мы прошли уже довольно много, собачий лай не приближался.

Мы двигались вперед еще минут пятнадцать. Потом неожиданно лес расступился, и мы вышли на небольшую поляну. По форме поляна оказалась овальной, а посередине нее была большая яма, как будто миллионы лет назад на это место упал огромный метеорит. Повсюду валялись сломанные деревья, в основном это были яблони – остатки от фруктового сада Бернарда Андерса.

Я и Луи остановились у края поляны, чтобы подождать Джекоба. Мы стояли молча, пытаясь перевести дух. Джекоб что-то крикнул нам, потом рассмеялся, но, признаться, ни я, ни Луи не поняли, что он хотел сказать нам. Я внимательно осматривал следы пса, Которые вели куда-то вглубь фруктового сада.

– Его здесь нет, – произнес я.

Луи прислушался к лаю. Он по-прежнему, казалось, был где-то очень далеко.

– Да, ты прав, – согласился он, – собака не здесь.

Я посмотрел вокруг – единственным движущимся объектом, который оказался в поле моего зрения, был Джекоб, он старательно, но по-прежнему очень медленно, пробирался по сугробам. Идти до нас ему еще оставалось ярдов пятьдесят. Куртка у Джекоба была расстегнута, должно быть, ему стало жарко. Даже с такого расстояния я слышал его тяжелое дыхание. Винтовку он использовал как посох, и прежде чем сделать очередной шаг, брат опускал ее в снег, опирался, а затем с трудом переставлял ноги. За собой Джекоб оставлял глубокие следы, которые частенько даже сливались в одну траншею, как будто он не шел, а прокапывал себе путь.

Пока Джекоб добрался до нас, он весь взмок. Бедняга сильно покраснел и запыхался. Некоторое время мы с Луи молча стояли рядом и смотрели на Джекоба, который пытался прийти в себя и отдышаться.

– Господи, – с трудом выговорил Джекоб, – надо было взять что-нибудь попить.

Джекоб снял запотевшие очки и начал вытирать их о куртку, а сам тем временем смотрел на снег с таким видом, как будто надеялся увидеть там бутылку с водой.

Луи, как волшебник, взмахнул рукой, поднес ее к правому карману своей куртки, достал банку пива, открыл ее, немного отхлебнул и протянул пиво другу.

– Всегда будь готов, – сказал он, улыбаясь.

Джекоб сделал один большой глоток, перевел дыхание, глотнул еще раз и отдал банку Луи. Луи запрокинул голову и тоже сделал один большой глоток, после передал пиво мне. Это был «Будвайзер», я почувствовал его сладковатый запах.

Я покачал головой, что не хочу пива. Я так замерз, что от одной мысли о холодном пиве по спине пробежали мурашки, и, признаться, я никак не мог унять дрожь в ногах.

– Выпей, – сказал Луи, – давай. Не повредит.

– Нет, Луи, я не хочу пить.

– Уверен? – настаивал он. – По-моему, ты весь вспотел.

Я хотел снова отказаться, но нас вдруг перебил Джекоб:

– Это самолет? – спросил он.

Мы с Луи одновременно посмотрели на небо. Мы не слышали гула мотора, да и в облаках ничего не было видно. Только спустя пару секунд мы увидели, что Джекоб показывает не на небо, а на поляну. И действительно, среди деревьев лежал небольшой одномоторный аэроплан, практически полностью засыпанный снегом.

Я и Луи дошли до самолета первыми.

Самолет лежал на пузе, как маленькая игрушка, которую какая-то гигантская рука сняла с неба и аккуратно положила сюда, под ветви деревьев.

Бросалось в глаза несколько явных повреждений. Самой заметной из них был сломанный пропеллер, который одной лопастью даже повредил крыло. Но странно, вокруг не было ни поломанных деревьев, ни глубоких ям или других следов падения.

Ни я, ни Луи не решались подойти к самолету ближе. Он был на удивление маленьким, не больше, чем фургон Джекоба. С трудом верилось в то, что эта машина может поднять в воздух хотя бы одного человека.

Джекоб медленно приближался к нам. На поляне снег был еще глубже, чем в лесу, и издалека могло показаться, что Джекоб не идет, а ползет на коленях.

Где-то далеко продолжал лаять Мери Бет.

– Господи, – сказал Луи, – посмотрите на всех этих птиц.

Сначала я не увидел их – черные как смоль птицы неподвижно сидели на деревьях – но как только я заметил одну, сразу же разглядел и всех остальных. Сотни ворон сидело на темных ветвях деревьев. Птицы были повсюду.

Луи слепил снежок и бросил его в одну из птиц. Три вороны взлетели, облетели вокруг самолета и медленно приземлились на соседнее дерево. Одна из них каркнула, и этот звук эхом разнесся по поляне.

– Черт возьми, мне здесь не нравится, как-то жутковато, – произнес Луи, дрожа от холода.

Джекоб подошел к нам. Он тяжело дышал и был явно раздражен. Куртка у него все еще была расстегнута, и из нее торчала рубашка. Пару секунд он стоял молча, переводя дыхание.

– Внутри этой штуки есть кто-нибудь? – наконец спросил он.

Никто на этот вопрос не ответил. Я даже не подумал об этом, но, конечно, кто-то же должен находиться в самолете… пилот… хотя он, скорее всего, погиб. При этой мысли я с тревогой посмотрел на самолет. Луи бросил еще один снежок в ворон.

– Вы еще не посмотрели? – прозвучал голос Джекоба.

Джекоб передал ружье Луи и подошел к аэроплану совсем близко. Его дверь находилась сбоку, как раз за поврежденным крылом. Джекоб взялся за ручку и дернул ее. Послышался громкий скрип металла, и дверь приоткрылась дюймов на пять. Джекоб снова со всей силой потянул за ручку, дверь поддалась, мы выиграли еще дюйм. Еще одно усилие – и еще дюйма полтора. Потом Джекоб взялся за край двери обеими руками и потянул так сильно, что качнулся весь самолет. От этого движения с аэроплана соскользнул снег, который покрывал его блестящую серебристую поверхность. А вот дверь больше не открылась.

При виде такой уверенности и агрессивности Джекоба я подошел к самолету ближе. Через лобовое стекло я попытался посмотреть, что там внутри. Однако эта попытка успехом не увенчалась. Дело в том, что все стекло было покрыто паутиной трещин и плотным слоем льда, так что рассмотреть что-либо сквозь него было просто невозможно.

Джекоб продолжал дергать дверь. Через некоторое время он, наконец, остановился, чтобы перевести участившееся от напряжения дыхание.

Луи все еще стоял поодаль. С ружьем Джекоба он напоминал часового.

– Его, наверное, зажало, – предположил он.

Джекоб на пару секунд просунул голову в щель, на которую ему удалось открыть дверь.

– Ну что там? – поинтересовался Луи.

Джекоб покачал головой:

– Слишком темно. Надо туда залезть.

Сказав это, он снял очки и рукой протер лицо.

– Хэнк самый маленький. Ему будет проще всего залезть внутрь, – быстро пробормотал Луи, потом подмигнул Джекобу и усмехнулся, взглянув на меня.

– Хочешь сказать, что я меньше тебя?

Он похлопал себя по животу:

– Просто ты худее.

В поисках поддержки я посмотрел на брата, но на лице Джекоба красовалась широкая улыбка, судя по которой я мог сделать вывод, что он вполне согласен с предложением Луи и вряд ли встанет на мою сторону.

– Ну, так что ты думаешь, Джекоб? – спросил Луи.

Джекоб было засмеялся, но быстро взял себя в руки и серьезно сказал:

– Я думаю, что ты, Луи, точно не подходишь для этого дела. Твой живот тебе явно помешает.

И они оба повернулись и уставились на меня.

– Да что такое? Почему я?

Луи, как всегда, начал хихикать.

Пара ворон взлетела с веток. Было такое впечатление, что птицы внимательно наблюдали за нами и ждали, чем же закончится разговор.

– Почему бы нам просто не найти собаку, – сказал я, – потом вернуться в город и рассказать там, например, в полиции, про нашу находку. Зачем надо обязательно лезть в этот самолет?

– Ты что, испугался, Хэнк? – заметил Луи и переложил ружье из одной руки в другую.

Я понимал, что вот-вот сдамся и соглашусь только для того, чтобы доказать, что я вовсе не испугался. Внутренний голос говорил мне, что сейчас я веду себя как подросток, решившийся на глупый, абсурдный поступок только ради того, чтобы доказать свою силу и смелость. Стоя у приоткрытой двери самолета, я слушал голос, который продолжал логично и рационально разбирать сложившуюся ситуацию. С одной стороны, я, конечно же, понимал, что это глупо и небезопасно, а с другой – ничего не мог поделать со своей гордостью и нежеланием показаться перед братом и Луи трусом и дать им повод для очередных насмешек.

Джекоб отошел от двери, чтобы пропустить меня. Сначала я просунул в щель голову и подождал пару секунд, пока глаза привыкали к темноте. Изнутри самолет показался еще меньше, чем снаружи. Воздух здесь был теплый и влажный, как в теплице. Признаться, мне стало немного жутко в этом полумраке. Тоненький луч света пробивался сквозь дырку в фюзеляже и растворялся в темноте, оставляя лишь тусклый отблеск на противоположной стене салона. Вся хвостовая часть аэроплана была погружена в абсолютную темноту. Несмотря на это, мне показалось, что в машине никого нет. Голый металлический пол сужался к хвосту. Напротив двери лежал большой мешок. Жаль, что я не мог дотянуться до него. Если бы он лежал чуть ближе, я бы взял его и тут же вылез наружу.

В носовой части аэроплана я разглядел два кресла, которые казались серыми из-за тусклого света, пробивающегося сквозь засыпанное снегом лобовое стекло. Одно из них было явно пустым, а вот в другом я увидел тело человека, голова которого лежала на панели управления.

Я резко выдернул голову из двери и сказал:

– Я его видел.

Джекоб и Луи уставились на меня.

– Он мертв? – спросил Джекоб.

Я пожал плечами:

– Снега не было со вторника, так что, скорее всего, он лежит здесь по крайней мере два дня, – добавил я.

– А ты разве не собираешься проверить? – поинтересовался Луи.

– Давайте найдем собаку, – ответил я, начиная уже заметно нервничать. Вот чего я точно теперь не хотел делать, так это лезть в этот самолет. Мне казалось, что со стороны Луи и Джекоба было крайне глупо заставлять меня делать это.

– Я думаю, что мы должны проверить, – заметил Луи, усмехаясь.

– Да хватит тебе, Луи. Не говори ерунды. Не может быть, чтобы пилот был жив.

– Два дня – это не так уж и долго, – ответил Джекоб. – Я слышал, что бывают случаи, когда люди выживают и при худших обстоятельствах и при больших сроках нахождения без сознания.

– Тем более сейчас холодно, – добавил Луи. – Это все равно, что еда в холодильнике. На морозе все сохраняется дольше.

Я подождал, пока Луи заговорщицки подмигнет Джекобу, но он почему-то не стал этого делать.

– Просто пойди и проверь, – сказал Джекоб, – что, это так сложно?

Понимая, что я в ловушке и мне ничего не остается, как подчиниться, я нахмурился и снова просунул голову в дверь самолета, но тут же вылез.

– Ты можешь хотя бы соскрести лед с лобового стекла? – попросил я Джекоба.

Брат глубоко, по-театральному, вздохнул, показывая, что это скорее работа Луи, и медленно пошел к передней части самолета.

Я начал протискиваться в дверь. Повернувшись боком, я сначала просунул в щель голову, потом плечи, но когда дело дошло до груди, щель вдруг сузилась и сжала меня будто в тиски. Я попытался вылезти обратно, но попытка не удалась, я только зацепился курткой и рубашкой и своим неловким движением задрал их до самых подмышек. Так что моя спина мгновенно оказалась открытой на морозе.

Я слышал, как Джекоб счищал снег с лобового стекла, и решил подождать, пока в салоне самолета станет светлее, однако этого, как ни странно, не произошло. Счистив верхний слой снега, Джекоб начал бить по льду. Эти глухие удары разносились по кабине, напоминая тяжелые удары сердца.

С силой выдохнув, я попытался протиснуться вперед. Теперь хватка двери сместилась с груди на область живота. Я хотел было повторить попытку, думая, что еще одно усилие – и я наконец пролезу в эту щель, осмотрю пилота и как можно скорее выберусь обратно, как вдруг я увидел нечто странное. Мне показалось, что пилот начал двигаться. Его голова, которая раньше неподвижно лежала на панели управления, вдруг начала медленно качаться вперед-назад.

– Эй, дружище, ты в порядке? – шепотом спросил я. Несмотря на то, что я говорил очень тихо, по салону пробежало эхо.

Джекоб продолжал бить по стеклу. Бум, бум, бум.

– Эй, – еще раз, немного громче, позвал я и слегка постучал по железной стенке.

Я услышал, что Луи подошел ко мне.

– Что там? – спросил он.

Джекоб все стучал… бум, бум, бум.

Теперь пилот лежал неподвижно. Хотя я уже ни в чем не был уверен.

Я попытался пролезть дальше. Джекоб перестал расчищать окно.

– Скажи ему, что лед не соскребается, – крикнул он Луи.

– Он застрял, – ответил Луи. – Иди посмотри.

В следующий момент я почувствовал, как он обхватил меня чуть выше талии и пощекотал. Тогда я попытался оттолкнуть его ногой. От этого резкого движения у меня даже соскользнул ботинок. А дверь по-прежнему так же крепко держала меня в своих железных объятиях. Снаружи незамедлительно послышался смех.

– Давай теперь ты, – сказал Луи Джекобу.

Теперь я дергался из стороны в сторону, я даже не думал о том, что хочу сделать – протиснуться в самолет или вылезти наружу, – я просто желал высвободиться из этих силков. Я отчаянно пытался оттолкнуться ногами, но у меня получалось только беспомощное барахтанье.

Весом своего тела я даже раскачал самолет. Вдруг совершенно неожиданно я заметил какое-то движение прямо перед собой.

Сначала я даже не понял, что это. Мне показалось, что голова пилота качнулась в сторону, потом прямо над ним послышался звук, похожий на удар. Рядом с пилотом явно происходило какое-то движение. Только спустя пару секунд, присмотревшись, я понял, что это была птица, крупная ворона, такая же, как и те, что сидели на яблонях.

Она села на сиденье пилота и начала осматриваться. Я осторожно, стараясь не шуметь и не пугать птицу, попытался вылезти наружу. Однако, несмотря на мои старания, ворона снова взлетела, ударилась о лобовое стекло и, отскочив от него, полетела прямо на меня. При виде летящей на меня птицы я так испугался, что даже не мог пошевелиться. Только когда она подлетела совсем близко и до удара оставались доли секунд, я, насколько мог, вжал голову в плечи.

Ворона ударила меня клювом прямо в лоб. Удар был таким сильным, что я даже вскрикнул и начал отчаянно дергаться. На этот раз мои попытки высвободиться увенчались успехом, и я оказался на полу в салоне самолета. От резкого движения я упал. Приземлился я как раз на тот самый большой мешок, который лежал недалеко от двери. Признаться, некоторое время я даже не пытался подняться.

Птица тем временем вернулась в переднюю часть самолета, снова ударилась о лобовое стекло, потом подлетела к уже открытой двери, но вместо того, чтобы вылететь наружу, она почему-то повернула направо и метнулась к небольшой дырке в фюзеляже. Буквально секунду она задержалась у этой дырки, потом каким-то непонятным способом протиснулась, будто просочилась в нее, и скрылась из вида.

В следующий момент я услышал смех Луи.

– Черт! Чертова птица! Джек, ты видел?

Сначала я даже не понял, что произошло. Я осторожно потрогал лоб. Было больно. По следам крови на перчатке я понял, что рана немного кровоточит. Чуть успокоившись и придя в себя, я поднялся с мешка, который, как мне показалось, был до отказа набит чем-то плотным.

Сквозь открытую дверь теперь пробивалась полоска света, она падала мне на ноги.

Джекоб осторожно заглянул в самолет, своим телом полностью загородив свет.

– Ты птицу видел? – спросил он. Я чувствовал, что Джекоб улыбался, несмотря на то, что вокруг было темно, и я не мог видеть выражения его лица.

– Она ударила меня.

– Ударила тебя? – Джекоб сказал это с таким выражением, будто не поверил. Затем он еще пару секунд постоял, осматривая салон, и скрылся снаружи.

– Его птица ударила, – сказал он Луи. В ответ на это Луи рассмеялся.

Джекоб снова заглянул в дверь и опять загородил свет.

– Ты в порядке?

Я не ответил. Я злился на них обоих, думая, что ничего не произошло бы, если бы они не заставили меня лезть в этот самолет.

Самолет был таким маленьким, что по нему даже нельзя было передвигаться в полный рост. Поэтому я, немного нагнувшись, пошел к кабине пилота.

Я слышал, как Луи тихо произнес:

– Как ты думаешь, птицы переносят бешенство?

Джекоб ничего не ответил.

Пилот оказался худым мужчиной, был одет в джинсы и фланелевую рубашку. На вид он был совсем молодой, наверное, ему было около двадцати. Я подошел к парню сзади, положил руку ему на плечо и шепотом спросил:

– Ты жив?

Руки бедняги безвольно свисали вниз, кончиками пальцев, которые были немного загнуты внутрь, как будто он пытался сжать их в кулак, он почти касался пола. Его руки опухли и казались неестественно большими, как будто на них были надеты огромные резиновые перчатки. Рукава на рубашке пилота были подвернуты, так что я даже разглядел волосы на его руках, которые на фоне неестественно бледной кожи казались очень темными.

Я потянул его за плечи, приподнял с панели управления и откинул на кресло. Увидев его лицо, я вздрогнул, по инерции распрямился и сильно ударился головой о железный потолок.

Зрелище действительно оказалось не из приятных – глаза пилота были выклеваны. Голова его склонилась в мою сторону, так что пустые черные глазницы смотрели прямо на меня. Плоти вокруг его глаз почти не осталось, даже была видна скуловая кость, белая, как будто даже немного прозрачная, совсем как пластмассовая. Несколько кровавых сосулек свисало из его носа до самого подбородка.

Я сделал шаг назад, еле сдерживая приступ тошноты. Только вот в следующий момент я почувствовал, что какая-то необъяснимая сила толкает меня вперед. Это было что-то вроде любопытства, наверное, только в несколько раз сильнее – я почувствовал непреодолимое желание снять перчатки и дотронуться до лица пилота. Я не мог понять, что происходит, не мог объективно объяснить этот порыв, однако я пытался сопротивляться этому желанию изо всех сил. Сделав над собой усилие, я шагнул назад. Потом еще один шаг, и еще. К тому времени, как я сделал четвертый шаг, наваждение отпустило и мое дикое желание исчезло. Теперь на его место пришло чувство отвращения. Все время, пока я двигался по направлению к двери, пилот провожал меня своим ужасным, пустым взглядом. С некоторого расстояния выражение этого жуткого лица было невыразимо печальным и жалким. На секунду он показался мне похожим на енота.

– Какого черта ты делаешь? – спросил Джекоб. Он вновь заглянул в дверь.

Я ему не ответил. В висках бешено стучало. Я ничего не понимал, не мог поверить, что все это происходит со мной. Вдруг неожиданно я споткнулся о довольно большой мешок. Я осторожно взял его и потащил к двери. Мешок был ужасно тяжелым, как будто был набит землей. От этой тяжести ко мне вернулся приступ тошноты.

– Что случилось? – поинтересовался Джекоб. Вместо ответа я шикнул на него, подтаскивая мешок к двери. Джекоб убрал голову и отошел, уступая мне дорогу.

Подойдя к двери, я навалился на нее плечом и приоткрыл еще дюйма на три. Джекоб и Луи с интересом наблюдали за мной. Судя по выражению их лиц, они были заинтересованы, но явно чего-то опасались. После полутьмы самолета мне показалось, что на улице стало светлее и как-то ярче, чем было раньше. Я протиснул мешок в дверь и скинул его на снег.

– Хэнк, ты весь в крови, – сказал Джекоб. Он поднял руку, коснулся своего лба, показывая мне, где кровь, и повернулся к Луи, – Это птица его так клюнула. – добавил он.

Луи внимательно посмотрел на мой лоб. Я действительно чувствовал, как по лбу сочится подмерзшая струйка крови, которая уже доползла до брови.

– Она выклевала ему глаза, – сообщил я.

Джекоб и Луи молча уставились на меня.

– Птица. Она сидела на коленях у пилота… и выклевала его глаза.

Лицо Джекоба исказилось брезгливой гримасой. Луи смотрел на меня довольно скептически.

– Даже череп видно, – заметил я. – Я видел кость.

Я наклонился, взял в руку немного снега и приложил его ко лбу.

Поднялся ветер. Яблони раскачивались на ветру, скрипя ветвями, словно крыльями. Теперь, чтобы удерживать равновесие, птицам приходилось держаться когтями крепче.

Тем временем стало темнеть. Вместе с заходом солнца похолодало.

Я убрал снег от ушибленного места, он стал светло-коричневым от крови. Сняв перчатку, я осторожно прикоснулся ко лбу. От снега он был совсем холодный и почему-то мягкий. Кажется, у меня начинала вскакивать шишка, под кожей появился как будто небольшой овальный шарик. Джекоб это заметил.

– У тебя небольшая шишка, – сказал он.

Луи склонился над мешком. Он был туго перевязан веревкой, и, чтобы развязать ее, Луи пришлось снять перчатки. Мы с Джекобом наблюдали за ним. Через некоторое время Луи удалось ослабить узел и развязать мешок.

Как только он заглянул внутрь, выражение его лица изменилось. Он был явно шокирован тем, что увидел. Глаза Луи резко расширились, и он внимательно смотрел на мешок, будто хотел получше рассмотреть, что там лежит и не верил своим глазам. Но вскоре это выражение сменилось восхищением, изумлением и радостью. Луи даже покраснел и улыбнулся, показав свои кривые зубы. Увидев его реакцию, я подумал, что не хочу смотреть на то, что лежит в мешке.

– Черт возьми, – медленно произнес Луи, запустил руку в мешок и осторожно пощупал содержимое, как будто оно было живым и могло укусить его.

– Что? – спросил Джекоб и медленно, с трудом преодолевая сугробы, подошел к Луи.

С довольно смешанным чувством я вспомнил о весе мешка и подумал, что в нем могло бы быть тело человека или его отдельные части.

– Это деньги, – сказал Луи, улыбаясь. – Смотри.

И Луи раскрыл мешок шире. Джекоб, заглянув в него, от удивления непроизвольно открыл рот. Я тоже заглянул внутрь мешка. Действительно, он был набит деньгами. Каждая пачка была аккуратно обвернута тонкими бумажными полосками.

– Купюры по сто долларов, – добавил Луи. Он достал одну пачку и поднес ее к лицу, словно хотел проверить ее на нюх.

– Не трогай, – сказал я. – Останутся твои отпечатки пальцев.

Луи недовольно взглянул на меня, положил пачку на место и надел перчатку.

– Как думаешь, сколько здесь? – спросил Джекоб.

Они оба смотрели на меня, надеясь на мои знания в области бухгалтерии.

– В каждой пачке по десять тысяч, – ответил я и посмотрел на мешок, пытаясь прикинуть, сколько пачек в нем может поместиться. – Думаю, здесь около трех миллионов долларов, – сказал я, практически наобум. Потом, немного подумав, я пришел к мысли, что этого просто не может быть. По крайней мере, я не мог поверить в это.

Луи достал другую пачку, на этот раз он был в перчатках.

– Не трогай, Луи, – повторил я, начиная злиться на этого болвана.

– Я же в перчатках.

– Полицейские будут снимать отпечатки с купюр, а ты можешь смазать те, что уже есть на них.

Луи нахмурился, но послушался меня и положил деньги обратно в мешок.

– Они настоящие? – поинтересовался Джекоб.

– Конечно, настоящие, – ответил Луи. – Что за глупый вопрос.

Джекоб не отреагировал на последнюю фразу друга.

– Как ты думаешь, это грязные деньги? Может, за наркотики? – спросил он меня.

Я пожал плечами.

– Они из банка, – сказал я и показал на мешок. – В банках деньги обычно упаковывают именно так. По сто купюр в каждой пачке.

В этот момент на другом конце поляны появился Мери Бет. Пес, перепрыгивая через сугробы, бежал к самолету. Он был явно не в самом лучшем настроении, как будто мы помешали его погоне за лисой.

Мы молча наблюдали за приближающимся псом, и никто не проронил ни слова по поводу довольно неожиданного возвращения собаки. Одна из ворон каркнула, как будто предупредила о чем-то. Этот резкий и звенящий на морозе звук на пару секунд как будто повис в воздухе.

– Этот парень, должно быть, ограбил банк, – произнес я.

Джекоб покачал головой и сказал:

– Три миллиона долларов!

Тем временем Мери Бет подбежал к самолету и остановился, виляя хвостом. Вид у пса был усталым и грустным. Джекоб присел на корточки и рассеянно похлопал питомца по голове.

– Ты, наверное, собираешься вернуть эти деньги, – спросил Луи.

Я удивленно посмотрел на него. До этого момента мне даже в голову не приходило, что у Луи могут быть совершенно другие мысли.

– А ты что, хочешь оставить их себе? – поинтересовался я.

Луи в поисках поддержки посмотрел на Джекоба, а потом снова перевел взгляд на меня.

– Почему бы нам не сделать так – каждый возьмет себе по пачке, то есть по десять тысяч долларов, а остальное вернем.

– Вообще-то это воровство.

Луи недовольно фыркнул:

– Воровство? У кого? Мы у него украдем? – сказав это, Луи махнул рукой в сторону самолета. – Да ему уже все равно.

– Здесь очень много денег, – возразил я. – Кто-то должен знать об этой пропаже, такого нельзя не заметить, и я уверен, что эти люди ищут свои деньги. Это я вам гарантирую.

– Хочешь сказать, ты меня сдашь, если я возьму немного денег? – спросил Луи, достал одну пачку из мешка и протянул ее мне.

– А мне и не придется этого делать. Тот, кто ищет эти деньги, прекрасно знает, сколько их в этом мешке. Если ты возьмешь часть денег, а потом начнешь расплачиваться в городе купюрами по сто долларов, уж поверь мне, этим людям не понадобится много времени, чтобы понять, что произошло.

Луи махнул рукой и улыбнулся Джекобу.

– Я лучше рискну.

Джекоб улыбнулся ему в ответ.

– Луи, не делайте глупостей, – сказал я уставшим и раздраженным голосом.

Луи, улыбаясь, положил пачку денег себе в куртку, потом достал вторую и протянул ее Джекобу. Джекоб взял деньги, но, казалось, был в некотором замешательстве и не понимал, что теперь с ними делать. Он все еще сидел на корточках, держа в одной руке ружье, а в другой – деньги, и молча смотрел на меня. Мери Бет катался в снегу у его ног.

– Я не думаю, что ты сдашь меня, – сказал Луи. – И я уверен, что ты не сдашь своего брата.

– Как только у меня в руках окажется телефон, твоя уверенность сразу исчезнет.

– И ты сдашь меня? – спросил он.

– Да запросто, вот так, – ответил я и попытался щелкнуть пальцами, но из-за перчаток щелчка не получилось.

– Но почему? Это же никому не повредит.

Джекоб по-прежнему стоял в недоумении, молча держа в руках пачку с деньгами.

– Положи их на место, Джекоб, – произнес я, но брат даже не пошевелился.

– Да что ты понимаешь? – тихо заметил Луи. – У тебя есть работа в продуктовом магазине, а у нас с Джекобом нет. Конечно, тебе эти деньги не так нужны, как нам. А нам они крайне необходимы.

Голос Луи странным образом изменился – он стал таким жалобным, что, признаться, слушая его, я почувствовал, что я обладаю какой-то силой. А вернее то, что от моего слова сейчас что-то зависело. Да, пожалуй, впервые за все время наших отношений у меня было право решающего голоса, я решал, что будет с деньгами.

Подумав об этом, я улыбнулся Луи:

– Если вы возьмете деньги, у меня тоже возникнут проблемы. И если вас поймают, то я буду соучастником.

Джекоб встал на пару секунд и, встряхнув ногами, снова присел на корточки.

– А почему бы нам не забрать все? – поинтересовался он, переводя взгляд то на меня, то на Луи.

– Все? – переспросил я. Эта идея показалась мне настолько нелепой, что я даже рассмеялся. Только вот от смеха рана на лбу сразу же напомнила о себе резкой болью. Я осторожно потрогал пальцем шишку. До сих пор рана немного кровоточила.

– Просто возьмем весь мешок, и все, – сказал Джекоб. – Оставим труп в самолете, ему ведь уже все равно ничем не помочь, и сделаем вид, что нас здесь не было.

Луи явно понравилась эта идея, и он кивнул, соглашаясь с предложением Джекоба.

– И разделим на троих, – добавил он.

– Нас поймают, как только мы начнем тратить эти деньги, – возразил я. – Да вы только представьте, что мы втроем в одно и то же время вдруг начинаем везде расплачиваться купюрами по сто долларов.

Джекоб покачал головой:

– Мы можем выждать время, потом уехать из этого города и начать новую жизнь.

– Только представь, – сказал Луи, – каждому по миллиону.

– Да вы не сможете покинуть город с такими деньгами, – возражал я. – Это глупо. Вас поймают.

– Хэнк, неужели ты не понимаешь? – уже повышая голос, спросил Джекоб. – Про эти деньги никто, кроме нас, не знает. Для всех их просто не существует – их нет.

– Джекоб, это три миллиона долларов. Такая сумма не может пропасть незаметно. Не может быть, чтобы их не искали.

– Если бы кто-нибудь искал их, мы бы уже узнали об этом из новостей, об этом бы везде говорили и писали в газетах.

– Это деньги, вырученные за наркотики или еще что-нибудь в этом роде, – сказал Луи. – Вряд ли эта тема открыта для обсуждения. Да и вряд ли правительство знает об этих деньгах.

– Ты не… – начал я, но Луи не дал мне договорить.

– Господи, Хэнк. Перед тобой лежат деньги. Они у тебя в руках. Это же мечта любого человека, и ты хочешь просто пройти мимо, упустить такую удачу.

– Луи, на мечту нужно честно заработать. Мечту нельзя украсть.

– Значит, это лучше, чем просто мечта.

– Зачем возвращать деньги? Ведь никто не пострадает, если мы возьмем их. Никто даже не узнает об этом.

– Это воровство, Джекоб. Разве тебе этого аргумента недостаточно?

– Это не воровство, – уверенно ответил Джекоб. – Эти деньги все равно что потерянные сокровища, как сундук с золотом, поднятый со дна моря.

Конечно, я понимал, что в том, что говорит Джекоб, есть доля правды, тем не менее у меня было ощущение, что мы что-то упустили, что-то не учли. Мери Бет капризно гавкнул, привлекая к себе внимание. Джекоб, не отводя от меня взгляда, начал гладить пса. Вороны, сгорбившись от мороза и прижав головы к тельцам, как маленькие грифы, тихо сидели на окружавших нас деревьях. Постепенно становилось все темнее и темнее.

– Ну, давай же, Хэнк, – продолжал Луи. – Решайся скорее, только смотри не упусти свой шанс.

Я молчал. Я сомневался и склонялся то к одному варианту, то к другому. Насколько сильно я был рад своей неожиданной власти над Луи и Джекобом в этот момент, настолько же сильно я не хотел делать то, что потом заставит меня пожалеть, что я не послушал их. Наконец, надо признаться, не до конца осознав свой выбор, даже не отдавая себе отчет в собственных действиях и мыслях, я начал придумывать, как можно незаметно унести деньги. Теперь все происходящее казалось мне каким-то чудом, как будто эти деньги были подарком небес. После недолгих размышлений мне пришла в голову идея, а вернее совершенно простой план, как забрать деньги так, чтобы никто не поймал нас.

Я бы мог спрятать их до тех пор, пока не найдут самолет. И если при обнаружении самолета здесь не будет денег, то никто и не догадается, что они вообще существовали. И только после этого я мог бы отдать равные части Луи и Джекобу, и на этом наши пути наконец разошлись бы. Но с другой стороны, если кто-нибудь знает о том, что эти деньги существуют, и если кто-то ищет их… тогда… тогда я сожгу их. И тогда только мешок и обертки от пачек будут единственными уликами, указывающими на меня. А пока я не отдам Джекобу и Луи их доли, деньги будут находиться у меня. И вообще все будет только под моим контролем. При возникновении малейшей опасности я смогу уничтожить все следы преступления.

Теперь, по прошествии времени, я оглядываюсь назад, и все это кажется мне абсолютным сумасшествием. Я даже представить не могу зачем – а главное почему – я выбрал этот путь. Пожалуй, решение пришло ко мне всего за несколько мгновений, и план был готов уже секунд через двадцать. Да, с одной стороны, в тот момент я абсолютно контролировал себя, я понимал, что беру на себя ответственность за деньги, за Луи, Джекоба, за себя самого, и одновременно с этим я даже не чувствовал важности и значимости моего решения. Я даже не мог представить, как я, всего за несколько быстротечных секунд, изменю наши жизни. Тогда мой план казался мне абсолютно совершенным. Я думал, что если бы я сразу сдал деньги в полицию, мы бы навсегда их лишились и даже не узнали, правильно это было бы или нет. А вот благодаря моему плану у нас было время, за которое мы бы получили дополнительную информацию. Кроме того, если решение взять деньги было бы ошибочным, я всегда мог это исправить. Так что получалось, что решение принято, но при возникновении непредвиденных обстоятельств все можно будет исправить.

– Хорошо, – наконец сказал я, – положите деньги обратно.

Ни Луи, ни Джекоб не пошевелились.

– Мы возьмем их? – тихо спросил Луи.

– Я их заберу.

– Ты? – переспросил Джекоб. – В смысле? Как это ты?

– Мы поступим так: деньги будут храниться у меня шесть месяцев. Если за это время не объявится их владелец или тот, кто знает о пропаже, мы их разделим.

Некоторое время Джекоб и Луи молча смотрели на меня, пытаясь понять мое предложение.

– А почему деньги будут у тебя? – спросил Луи.

– Так будет безопаснее. У меня семья, работа… так что вряд ли кто-то может заподозрить такого человека, как я.

– А почему бы нам не разделить деньги прямо сейчас? И каждый по отдельности будет хранить свою долю.

Я покачал головой.

– Мы либо сделаем так, как я говорю, либо оставляем деньги. Выбирайте.

– Ты нам не доверяешь? – спросил Джекоб.

– Нет, – спокойно ответил я. – Скорее нет, чем да.

Джекоб кивнул, но ничего говорить не стал.

– За полгода самолет обнаружат, – сказал Луи. – Наступит весна, и кто-нибудь точно его найдет.

– Тогда мы и узнаем, в курсе ли кто-нибудь, что в самолете были деньги.

– А если да? Если кто-то знает о деньгах? – поинтересовался Джекоб.

– Тогда я сожгу их. Мы оставим и разделим деньги только при условии абсолютной уверенности в том, что нас никто не заподозрит. А при возникновении какой-либо опасности я избавлюсь от денег, и никто не сможет нас ни в чем обвинить.

– Сожжешь? – возмущенно переспросил Луи.

– Да, сожгу. От первой до последней купюры.

Теперь все молча смотрели на мешок с деньгами.

– Мы никому ничего не скажем, – сказал я после некоторой паузы. И, посмотрев на Луи, добавил. – Даже Нэнси.

Нэнси – это женщина, с которой жил Луи. Она работала в салоне красоты в Сильвании.

– Но рано или поздно она должна узнать. Она же спросит, откуда у меня деньги.

– Ты сможешь ей рассказать только после того, как мы убедимся, что никто эти деньги не ищет и мы в полной безопасности. Не раньше.

– Тогда и Сара тоже ничего не должна знать, – заметил Луи.

Я кивнул в знак того, что это и так понятно и этого можно было не говорить.

– А пока мы будем жить, как раньше. Я всего-навсего прошу вас потерпеть шесть месяцев. За это время деньги никуда не денутся. Вы можете быть уверены, что они будут в полной безопасности.

Луи и Джекоб молчали, обдумывая мой план.

– Ну так что, согласны? – спросил я и сначала посмотрел на Луи, потом на Джекоба.

Луи хмурился, он явно злился и был недоволен. На мой вопрос он ничего не ответил. Джекоб пожал плечами, потом, посомневавшись еще пару секунд, кивнул и положил пачку денег, которая была у него в руках, обратно в мешок.

– Луи? – обратился я.

Луи не шевелился. Мы с Джекобом смотрели на него в ожидании ответа. Наконец он, с таким выражением лица, как будто решение стоило ему огромной боли, достал деньги из куртки, посмотрел на них несколько секунд и медленно положил в мешок.

– Прежде чем ты заберешь деньги, мы их пересчитаем, – сказал он, чуть не рыча от злости.

Я улыбнулся, а точнее, усмехнулся ему в ответ. Его недоверие показалось мне смешным и нелепым.

– Хорошо, – произнес я. – Может, это и хорошая идея.

2

Почти совсем стемнело, и мы решили, что пора возвращаться к фургону и уже там пересчитать деньги. Пока мы шли к дороге, Луи и Джекоб начали говорить о том, куда и как они потратят свое новое состояние. Джекоб хотел купить снегоход, телевизор с широким экраном, большую лодку, которую он решил назвать «Потерянные сокровища». Луи сказал, что вложит половину денег в фондовую биржу, а остальное потратит на покупку дома на берегу океана во Флориде, где у него будет своя пристань и пляж. Я молча слушал их рассуждения, и мне все время хотелось их предупредить о том, что пока не стоит строить какие-либо планы, потому что еще неизвестно, останутся ли эти деньги у нас или нет. Только вот почему-то я так и не сказал им этого.

Мешок несли мы с Луи. С этим грузом мы шли не так быстро, и теперь Джекоб вполне успевал за нами. Всю дорогу Джекоб не закрывал рта. Он был явно взволнован, и его переполняли эмоции. Этого нельзя было не заметить. Джекоба окружала аура радостного возбуждения.

После заката стало заметно холодать. Снег покрылся коркой льда, которая теперь хрустела у нас под ногами. Ветки деревьев совершенно неожиданно выскакивали на нас из темноты. Так что, чтобы избегать ударов, нам приходилось постоянно наклоняться и уворачиваться. Наверное, со стороны наши движения напоминали движения боксеров на ринге.

Дорога до машины заняла у нас примерно минут тридцать.

Как только мы дошли, Джекоб положил ружье на место, за переднее сиденье, и начал искать электрический фонарик. А мы с Луи выложили деньги на задний откидной борт фургона. Мы были настолько шокированы количеством денег, которые достали из мешка, что даже не заметили машины шерифа, пока та не подъехала практически вплотную к нам. Возможно, если бы мы увидели ее чуть раньше, если бы мы заметили габаритные фонари машины, когда та была еще на горизонте, если бы мы увидели эти два желтых, медленно приближающихся к нам огонька заранее, я бы поступил по-другому. У меня было бы время понять, что происходит, оценить ситуацию и принять обдуманное решение. И когда машина шерифа подъехала бы к нам, я бы принял то самое правильное решение и рассказал шерифу Дженкинсу о самолете, показал ему деньги и объяснил, что мы как раз собирались позвонить в полицию и сообщить ему обо всем. Тогда бы я поступил абсолютно правильно, я бы отдал деньги, и мы бы не впутались в эту темную историю, и все бы закончилось так, как должно было закончиться.

Однако все произошло совсем не так: когда мы заметили фургон шерифа, он был уже всего в двухстах ярдах от нас. Сначала мы даже не увидели, а услышали шум двигателя, скрип шин на замерзшей дороге. Мы с Луи одновременно подняли головы. Буквально через мгновение Джекоб тоже высунулся из машины.

– Черт, – сказал он.

Не думая, действуя абсолютно инстинктивно, как животное, которое при появлении опасности зарывает еду в землю, я резко поднял борт. Деньги попадали в открытый багажник фургона. Потом я подобрал мешок, который мы с Луи бросили рядом, вытащив все содержимое, и, насколько это было возможно, прикрыл им деньги.

– Иди к Джекобу. Говорить буду я, – шепнул я Луи.

Луи быстро сел к Джекобу и наклонил голову, делая вид, что и не заметил машины шерифа, которая уже поравнялась с нами и остановилась на противоположной стороне дороги. Шериф приоткрыл окно, и я пошел к нему, чтобы поздороваться.

Официально Карл Дженкинс, конечно, не был шерифом, но все называли его именно так. Шериф, как правило, ответствен за целый округ, а Карл работал только в городе. Уже примерно лет сорок он был единственным полицейским в Ашенвилле. Так что люди называли его шерифом, чтобы показать свое уважение.

– Хэнк Митчелл! – сказал он, широко улыбаясь, когда я подошел к машине. Он улыбался так, будто был очень рад меня видеть. А я и знал-то его не очень хорошо. Я даже и знакомым-то его не мог назвать, мы просто здоровались при встрече, вот и все. Но почему-то у меня всегда было ощущение, что Карл всегда рад нашей встрече. Наверное, он просто умел вести себя так, что все, даже абсолютно незнакомые ему люди, чувствовали то же, что и я. Он обладал удивительной способностью показать свое расположение, какую-то отеческую теплоту и искреннюю радость при встрече. Это обезоруживало даже самого негативно и враждебно настроенного собеседника.

Карл был невысоким человеком, даже ниже меня. У него было круглое лицо, широкий, блестящий лоб, маленький рот, тонкие губы. С первого взгляда можно было сказать, что это основательный и аккуратный во всем человек и в некоторой степени элегантный. Военная форма цвета хаки всегда была безупречно отглажена, ногти ровно подстрижены, густые седые волосы опрятно расчесаны и уложены. От него всегда приятно пахло свежестью, тальком и кремом для полировки ботинок.

Я остановился в нескольких футах от машины шерифа.

– Проблемы с двигателем? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил я, – с собакой.

Как ни странно я чувствовал себя абсолютно спокойно. Мысль о деньгах была какой-то далекой и незначительной. Я был уверен, что Карл не пойдет осматривать машину, что он вообще даже не выйдет из своего фургона, так что у меня не было причин волноваться.

Я рассказал шерифу про лисицу.

– Он загнал лису? – спросил Карл.

– Наверное, но мы прошли не больше сотни метров, и пес вернулся.

Карл смотрел на меня через приоткрытое окно. Признаться, вид у него был слегка обеспокоенный.

– А что у тебя с головой? – добавил он.

Я поднял руку, дотронулся до шишки и махнул в сторону леса:

– Наткнулся на ветку, – сказал я первое, что пришло в голову.

Карл еще пару секунд смотрел на меня, а потом перевел взгляд на Луи и Джекоба, которые, заметив, что он смотрит на них, кивнули в знак приветствия. Они сидели в машине так близко друг к другу, что чуть не соприкасались лицами. Со стороны они производили впечатление настоящих заговорщиков. Луи говорил, активно жестикулируя, а Джекоб кивал, видимо, соглашаясь со словами друга. Мери Бет сидел на коленях у Джекоба и смотрел в окно на меня и шерифа.

– Они пьяны? – спокойно спросил Карл.

– Еще нет, – ответил я, – мы с Джекобом сегодня еще должны съездить на кладбище.

– На кладбище?

Я кивнул и пояснил:

– На могилу наших родителей. Мы всегда ездим к ним в этот день.

– В канун Нового года? – сказал шериф, улыбнувшись. Похоже, эта идея ему понравилась.

– Я взял выходной, – добавил я.

Карл на секунду отвернулся и нажал кнопку на панели управления. Должно быть, он включил печку. Из машины сразу потянуло приятным теплом.

– Джекоб все еще не работает? – спросил шериф.

– Он ищет работу, – соврал я и тут же смутился, что происходило каждый раз, когда разговор заходил на тему работы Джекоба, а вернее, ее отсутствия.

– Луи работает?

– Нет. Кажется, нет.

Карл печально покачал головой, глядя на Джекоба и Луи.

– Позор, да? Два взрослых здоровых мужчины, оба вполне могут работать. Это страна… – Он вдруг замолчал, не закончив мысль, как будто забыл, что хотел сказать.

– Что ж, – начал я, прерывая неловкую паузу, – наверное, нам стоит…

– Луи же был тренером по бейсболу, – перебил Карл. – Он работал в лагере для мальчиков в Мичигане. Он превосходно играл. Ты знал об этом?

– Нет, – ответил я. – Никогда раньше об этом не слышал.

– Да, теперь по нему и не скажешь. Но было время…

Вдруг машина Джекоба издала громкий скрип. Карл замолчал, и мы оба смотрели на брата, который медленно вылез из машины и подошел к нам.

– Привет, Джекоб, – сказал Карл. – А я уж начал думать, что ты меня избегаешь.

Джекоб застенчиво улыбнулся. Он всегда так улыбался, когда встречался с кем-нибудь имеющим отношение к власти в любом ее проявлении. Я запомнил эту его улыбку еще с детства. У него было точно такое же выражение лица, когда в школе к нему обращался учитель.

– Я просто замерз, – ответил он. – Я только и мечтал о том, как бы поскорее забраться в машину и погреться.

– Хэнк сказал, что в канун Нового года вы ездите навещать могилы родителей.

Джекоб взглянул на меня, потом снова перевел взгляд на Карла и кивнул.

– Это хорошо, – заметил Карл, – очень хорошо. Я надеюсь, мои дети будут делать так же, когда меня не станет.

– Отец заставил нас, – признался Джекоб, – это было его последнее желание.

Шериф, казалось, не услышал этих слов.

– Я помню вашего отца, – начал он, но потом вдруг остановился и задумался, как будто у него появились сомнения в том, что он сейчас вспомнил именно нашего отца, а не какого-нибудь другого покойного жителя Ашенвилла. После нескольких секунд молчания он покачал головой и сказал: – Он был очень хорошим человеком, исключительно хорошим.

Ни я, ни Джекоб не знали, что ответить на эти слова. Повисла пауза. Прервал ее Джекоб, задав крайне неожиданный для меня вопрос:

– Ты рассказал о самолете? – спросил он.

Я был, мягко сказать, шокирован. А Джекоб стоял, улыбаясь так широко, что на его щеках появились ямочки. Он посмотрел на меня, и, признаться, я боялся, что он вот-вот подмигнет мне.

– Что? О чем это он? – поинтересовался Карл, переводя взгляд с меня на Джекоба и обратно.

– Во вторник мы с Хэнком проезжали по этой дороге, и нам показалось, что мы слышали, как здесь падал самолет.

– Самолет?

Джекоб кивнул:

– Был довольно сильный снегопад, и мы ничего не видели, но по крайней мере нам показалось, что звук, который мы слышали, очень походил на шум самолета, у которого какие-то проблемы с двигателем.

Карл с удивлением смотрел на Джекоба и ждал продолжения рассказа. Я попытался придумать, что можно сказать в такой ситуации, но в голову абсолютно ничего не приходило. Так что я стоял молча и больше всего в тот момент хотел, чтобы Джекоб заткнулся.

– Вам не поступало никаких сообщений о пропавших самолетах? – спросил он.

– Нет, – ответил Карл. Он произнес это одно-единственное слово так медленно, как будто думал, пока говорил. Похоже, Карл действительно принял слова Джекоба всерьез. – Я ничего не знал об этом, – добавил шериф и обратился ко мне: – Вы слышали только гул мотора? Удара не было?

Я сделал над собой усилие и кивнул.

– Тогда, может быть, это был не самолет, а что-нибудь другое, например, мотоцикл, снегоход, электропила, – предположил Карл и показал на поле. – Может быть, Дуайт Педерсон ремонтировал что-нибудь.

Мы все посмотрели в сторону фермы Педерсона. В доме на первом этаже горел свет, но ни амбара, ни других построек из-за темноты видно не было.

– Если узнаете что-нибудь, – сказал Джекоб все с той же дурацкой улыбкой на лице, – позвоните нам. Мы вам сможем показать, где слышали тот странный шум.

– Я уверен, что если бы случилось что-либо похожее на крушение самолета, мне бы уже доложили, – произнес Карл. – Такие вещи происходят не каждый день, самолет не может упасть, чтобы никто не заметил ни его, ни пропажи людей, находившихся на борту.

Я подумал, что надо найти любой предлог, чтобы побыстрее закончить этот разговор, прежде чем Джекоб скажет еще что-нибудь лишнее. Первое, что пришло мне в голову, было посмотреть на часы и сказать:

– Карл, извините, но нам пора ехать домой, уже шестой час.

Шериф кивнул.

– Да, конечно. А я вот еще не скоро попаду домой. Канун Нового года… сами понимаете, много работы… надо следить за тем, чтобы на дорогах не было пьяных. Что ж, поверю на слово, что вы к таким не относитесь, – добавил Карл, глядя на Джекоба.

Улыбка сразу же исчезла с лица Джекоба.

– Нет, – ответил он, – конечно, мы не пьяны, можете не беспокоиться.

Несколько секунд Карл смотрел на него, видимо, ожидая, что Джекоб скажет что-нибудь еще, а потом обратился ко мне:

– Как дела у Сары? Когда у вас прибавление?

– В конце января, – ответил я. Моя жена была уже на восьмом месяце беременности. Мы ждали нашего первенца.

– Передай ей от меня наилучшие пожелания в Новом году, – сказал Карл и начал закрывать окно. – И передай Луи, чтобы в следующий раз он не стеснялся. Я не кусаюсь, – добавил шериф.

Пока мы садились в машину, фургон Карла отъехал от нас довольно далеко. Он поехал на запад, в противоположную сторону от Ашенвилла.

– Джекоб, заводи, – сказал я. – Поедем обратно в город.

Джекоб завел машину. Развернуться на узкой дороге оказалось не так-то просто, и Джекобу потребовалось некоторое время, чтобы справиться с маневром.

– Езжай помедленнее, – попросил я. Я боялся, что, если мы будем ехать слишком быстро, порывы ветра могут выдуть деньги из открытой части машины, в которую я их сбросил, когда к нам подъехал шериф.

Некоторое время все молчали. Только когда мы уже проезжали мост через речку Андерс, я спросил:

– Чья это была идея спросить его о самолете?

Я наклонился вперед так, чтобы видеть обоих – и Луи, и Джекоба. Луи расположился посередине сиденья. На коленях у него сидел пес, которого он, обхватив руками, прижимал к себе.

На мой вопрос никто не ответил.

– Твоя идея, Луи? – не сдавался я. Честно говоря, я собирался говорить как можно спокойнее и тише, чтобы показать, насколько серьезен вопрос и насколько опасна была ошибка, которую они совершили, но мой голос подвел меня, и выдал всю мою злобу и негодование.

Луи пожал плечами и тихо произнес:

– Это общая идея.

– Зачем?

– Так мы выяснили, ищет кто-нибудь самолет или нет, – объяснил Джекоб. Мне показалось, что выражение, с которым Джекоб произнес эти слова, было немного надменным, как будто он хотел показать, что перехитрил меня и поступил очень умно. – И не только это. Теперь, если кто-нибудь и начнет искать самолет или заявит о его пропаже, Карл сразу же позвонит нам. Так что мы будем в курсе всех событий.

– Ты решил украсть три миллиона долларов, и первое, что тебе пришло в голову, это поговорить об этом с шерифом и расспросить его обо всем. Тебе не кажется это немного глупым поступком?

– Мы выяснили то, что никто не ищет самолет, – повторил Джекоб. – Если бы мы не спросили у шерифа, мы бы никогда этого не узнали.

– Это было глупо, Джекоб. Если полицейские сейчас найдут самолет, если они выяснят, что с борта пропали деньги, шериф сразу же поймет, кто это сделал.

– Откуда? Мы ведь даже не намекали на то, что деньги у нас.

– Так, пообещайте, что вы больше никогда не сделаете ничего подобного.

Джекоб улыбнулся:

– Разве ты не заметил, как он испугался. Он вообще, по-моему, не самый смелый человек на земле. Наши вопросы как будто поменяли нас с ним местами. Разве нет? Мы были главными, мы спрашивали, а он отвечал.

– Это был риск, – возразил я. – Это было глупо.

– Но это сработало. Мы выяснили…

– Джекоб, это тебе не игрушки, – перебил я брата. – Мы совершили преступление. За то, что мы сделали сегодня вечером, мы можем попасть в тюрьму.

– Да перестань, Хэнк, – вмешался Луи. – Никто нас за это в тюрьму не отправит. И мы вовсе не преступники. Любой бы, оказавшийся на нашем месте, поступил бы точно так же.

– Хочешь сказать, мы не совершили ничего противозаконного?

– Я хочу сказать, что нас за это не посадят. Даже если мы попадем под подозрение и нас осудят, максимум, что нам может грозить, – это условное наказание.

– Тем более что мы еще не потратили эти деньги, – заметил Джекоб. – Я думаю…

– Мне все равно, что ты думаешь, – сказал я, повышая голос уже почти до крика. – Если я еще хоть раз почувствую, что вы идете на необоснованный риск, я немедленно сожгу деньги. Поняли? – спросил я и посмотрел сначала на Джекоба, потом на Луи.

Они молчали.

– Я не собираюсь садиться в тюрьму из-за того, что вам, двум идиотам, может взбрести в голову что-нибудь проверить.

Джекоб и Луи, по-прежнему молча, смотрели на меня. Видимо, они были шокированы моим поведением и словами.

Мери Бет жалобно взвизгнул.

Я отвернулся и посмотрел в окно. Мы ехали по Берн-роуд на юг. Дорога шла через поля.

Я глубоко вздохнул и постарался успокоиться.

– Я просто хочу, чтобы впредь вы были осторожнее, – добавил я.

– Мы будем осторожны, Хэнк, – быстро произнес Джекоб. – Конечно, мы будем осторожны.

Луи промолчал. Но даже сидя спиной к нему, я чувствовал, что он улыбается Джекобу.

– Останови машину, – сказал я. – Здесь мы можем пересчитать деньги.

Джекоб подъехал к обочине, остановился, и мы вышли из машины. Мы были примерно в трех милях к западу от города. По обе стороны от дороги тянулись заснеженные поля. Не было видно ни домов, ни огней, только бескрайние белые просторы. И если бы с любой из сторон к нам по направлению двигалась машина, мы бы заметили ее минимум за милю.

Луи и Джекоб считали деньги. Я стоял рядом и светил им фонариком. Мери Бет мирно спал на заднем сиденье.

Ребята разложили пачки по стопкам, в каждой стопке по десять пачек. Денег было так много, что мне временами казалось, что пересчитать их просто невозможно.

Я старался следить за Луи и Джекобом, и за обстановкой на дороге, чтобы не повторилось ситуации, подобной уже случившейся.

Вечер был очень тихим. Ветер посвистывал в полях, медленно падал снег, было сухо и морозно. Единственным, что нарушало это спокойствие и умиротворение, было суетливое движение у машины – Джекоб и Луи считали деньги, складывая купюры в стопки.

Результатом их труда оказались сорок восемь стопок, аккуратно разложенные на откидном борту фургона. Всего 4,8 миллиона долларов.

Некоторое время мы молча стояли у машины, смотрели на деньги и пытались осознать, какая сумма оказалась у нас в руках. Луи еще раз пересчитал стопки, дотрагиваясь до каждой, чтобы не сбиться и ничего не перепутать.

– И по скольку достанется каждому, когда разделим деньги? – шепотом спросил Джекоб.

Я подумал и ответил:

– Почти по полтора миллиона.

Мы снова молча стали смотреть на деньги. Это был настоящий шок.

– Давайте уберем их, – наконец сказал я, дрожа от холода, и протянул Джекобу мешок. Тот медленно начал складывать деньги. После того как Джекоб уложил все деньги в мешок, я положил его в салон машины.

Луи жил на юго-западе Ашенвилла. То есть мой дом находился как раз на противоположной стороне города. Сначала мы поехали к нему.

Становилось все холоднее. Стекла стали покрываться с наружной стороны тонким слоем льда. Через разбитое окно, то самое, которое было прикрыто пластмассовой пластиной, довольно сильно дул холодный ветер. Мери Бет по-прежнему спал, мирно посапывая. Мешок с деньгами лежал на полу. Чтобы он не опрокинулся, я придерживал его ногами и рукой.

К тому времени, как мы подъехали к дому Луи, было без пятнадцати шесть.

Машина Нэнси стояла во дворе. В доме горел свет. Это был большой фермерский дом, один из самых древних, сохранившихся в этом районе. Луи и Нэнси снимали его у Сонни Меджора. Во владении его деда когда-то были все окрестные поля, на которых он выращивал пшеницу и капусту. До кризиса он был местным джентри, а после него его хозяйство, к сожалению, пошло по наклонной. Отец Сонни за несколько лет продал почти всю землю, за исключением двух небольших полос вдоль дороги. На одной из них стоял дом, а на другой небольшой вагончик-автоприцеп. Сам Сонни жил один в этом вагончике, из окон которого был прекрасно виден дом, где прошло его детство. Сонни называл себя плотником, но жил он в основном на деньги, которые получал от Луи и Нэнси за дом.

Джекоб остановил машину у дома. Двигатель выключать он не стал. Луи открыл дверь, вышел из машины, но, как бы не решаясь захлопнуть за собой дверь, остановился, посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил:

– Может, возьмем сейчас по пачке? Отпразднуем нашу удачу.

Мешок я по-прежнему держал на полу, крепко зажав между ногами. Мери Бет, который уже успел выскочить на улицу, запрыгнул в машину через окно. От пса приятно пахло свежестью и прохладой. Он уселся на заднее сиденье и наклонился к Джекобу. Брат погладил пса.

– Забудь про деньги, Луи, – сказал я.

Луи шмыгнул носом:

– В смысле?

– В твоей жизни ничего не изменится в ближайшие шесть месяцев, – спокойно ответил я.

Джекоб похлопал Мери Бет по спине.

Вокруг дома Луи росли большие, высокие деревья, ветви которых терялись где-то высоко, в темной дали бескрайнего вечернего неба.

В вагончике Сонни света не было. Должно быть, его не было дома.

– Я всего-навсего прошу… – начал было Луи, но я перебил его и резко покачал головой.

– Луи, ты, наверное, меня не расслышал. Я же сказал – даже не проси.

Я потянулся вперед и захлопнул перед ним дверь. Пару секунд Луи смотрел на меня через окно, потом бросил взгляд на Джекоба, развернулся и медленно пошел к дому.

От дома Луи до моего мы доехали примерно минут за сорок. Большую часть дороги мы с братом ехали молча, каждый был занят своими мыслями. Я вспоминал разговор с Карлом. Я солгал ему. И это получилось как-то легко, как-то само по себе. Признаться, меня это очень удивило. Раньше я не умел обманывать. Вернее, у меня никогда не получалось сохранять в этот момент спокойствие и уверенность, я всегда сбивался, смущался, и в итоге все, конечно, сразу же замечали, что я говорил что-то не то. А сейчас, вспоминая разговор с Карлом, я даже не мог найти ни одного момента, когда бы я выглядел неуверенно, в моей истории не было ни одной неправдоподобной детали, которая могла бы вызвать подозрение. Да, Джекоб перегнул палку, когда спросил шерифа о самолете, но теперь я понимал, что его слова не были настолько компрометирующими, насколько они показались мне сначала. Возможно, это даже действительно в некоторой степени поможет нам.

О деньгах я не думал. Я все еще не мог позволить себе думать о них как о своей собственности. Это была слишком крупная сумма денег, чтобы я мог представить, что она может принадлежать одному человеку. Эти деньги казались мне каким-то абстрактным понятием, абсолютно не применимым к реальной жизни. А вот что я точно чувствовал, так это то, что совершал что-то противозаконное. Да, это было не самое приятное ощущение, что меня в любой момент могут поймать и разоблачить. Но что самое странное, это чувство появлялось даже в большей степени при мысли о том, что я соврал Карлу, а не из-за того, что я совершил кражу.

Джекоб достал из бардачка конфеты и жевал их всю дорогу. Собака сидела на заднем сиденье и напряженно наблюдала за тем, как он ел.

Тем временем мы выехали на Хайвей 17, и до окраины Дельфии оставалось уже не так много. У дороги стали появляться деревья, расстояния между домами становились все больше и больше, а машин – все меньше и меньше. Я был почти дома.

Вдруг совершенно неожиданно мне в голову пришла одна мысль. От этой мысли меня охватила паника… Мне показалось, что нас поймали, что весь наш план рухнул… И это было из-за Луи.

– Луи ведь не расскажет Нэнси, да? – спросил я Джекоба.

– А ты разве расскажешь Саре?

– Мы же договорились, что нет. Я пообещал.

Джекоб пожал плечами, откусил кусочек от шоколадной конфеты и сказал:

– Ну вот и Луи пообещал не говорить Нэнси.

Я нахмурился. Признаться, в тот момент мне стало страшно. Я поймал себя на мысли, что собирался все рассказать Саре, как только вернусь домой, – я не мог скрыть этого от нее, я даже представить себе такого не мог. Значит, так же может подумать и Луи. Значит, он расскажет Нэнси… и кто-нибудь из них обязательно все испортит.

Я потянулся вперед и повернул на себя зеркало, чтобы посмотреть, что у меня со лбом. Джекоб включил свет. На ощупь шишка была твердой и гладкой, как галька. Сама шишка была блестящей и светлой, а вот кожа вокруг потемнела и стала пурпурно-фиолетовой. Вокруг раны запеклась кровь. Я послюнявил кончик перчатки и попытался ее оттереть.

– Как думаешь, откуда она узнала, что он внутри? – поинтересовался Джекоб.

– Птица?

Он кивнул в ответ.

– Эти птицы как грифы… стервятники, они чувствуют, просто знают.

– Грифы видят свою жертву. Они наблюдают, как она погибает. Они понимают, что перед ними – мертвое животное, если видят, что оно лежит не шевелясь. А эти птицы не могли видеть труп в самолете.

– Может, они почувствовали запах?

– Он заморожен. Запаха нет.

– Джекоб, они просто знали, – ответил я.

Он снова кивнул.

– Да, верно. Ты прав, – сказал он, откусил еще один кусочек от шоколадки, а остальное отдал Мери Бет. Собака проглотила лакомство, даже не прожевав его.

Когда мы подъехали к моему дому, прежде чем выйти из машины, я посидел еще пару секунд. Я смотрел на дом. В комнатах горел свет, он подсвечивал деревья во дворе, все ветки были покрыты льдом. Окна гостиной были зашторены. Из трубы шел дым.

– Вы с Луи собираетесь куда-нибудь сегодня? – спросил я. – Праздновать Новый год?

В фургоне было холодно. Изо рта даже шел пар, когда мы говорили.

– Наверное.

– И Нэнси с вами?

– Если захочет.

– Будете пить?

– Послушай, Хэнк. Не надо так переживать по поводу Луи. Ты вполне можешь доверять ему. Он не меньше, а может, и больше тебя заинтересован в том, чтобы все прошло хорошо и план сработал. Он не будет болтать где попало о том, что произошло сегодня.

– Я не говорю, что не доверяю ему. Я говорю, что, когда он напьется, он не будет себя контролировать.

– Хэнк…

– Нет, послушай ты меня, – сказал я и подождал, пока Джекоб повернется и посмотрит на меня. – Я прошу тебя присмотреть за ним и взять на себя ответственность за Луи.

– В смысле – взять ответственность?

– Я имею в виду то, что, если он сделает какую-нибудь глупость, виноват будешь ты. И спрашивать я буду с тебя.

Джекоб отвернулся от меня и посмотрел на улицу. В окнах моих соседей горел свет. Люди готовили праздничный ужин, принимали душ, одевались, суетились, словом, завершали последние приготовления к празднованию Нового года.

– А кто возьмет ответственность за меня? – спросил Джекоб.

– Я. Я беру ответственность за нас обоих, – ответил я, улыбнувшись. – Буду следить за своим братиком.

Все это получилось какой-то шуткой, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды… и мы оба понимали, что все абсолютно серьезно.

С самого детства отец говорил нам о том, что мы должны заботиться друг о друге, о том, что мы не должны зависеть ни от кого, кроме как друг от друга. «Семья, – бывало, говорил отец, – вот что связывает людей. Вас связывает одна кровь». Однако мы с Джекобом никогда не обращали на эти слова никакого внимания. С самого детства мы не чувствовали этой особой связи, мы всегда были абсолютно разными. В школе Джекоба постоянно дразнили из-за его веса, и он часто ввязывался в драки. Я понимал, что должен был бы защищать его, но никогда не знал, как это сделать. Я был слабеньким, худым мальчиком, выглядел намного младше своих лет и совсем не умел драться. Так что, вместо того чтобы бросаться в драку и защищать брата, я стоял в стороне и наблюдал вместе с другими детьми за тем, как моего брата избивал какой-нибудь очередной мучитель. Это и стало для нас своеобразным шаблоном, моделью поведения на всю оставшуюся жизнь – когда Джекоб попадал в беду, я, по привычке чувствуя себя неспособным помочь ему, просто наблюдал за происходящим.

Я слегка хлопнул Джеба по плечу. Да, я чувствовал, что это абсолютно глупый и бесполезный жест, но мне почему-то очень захотелось выразить тот дух товарищества и близости, который вдруг появился у меня.

– Я позабочусь о тебе, – сказал я, – а ты обо мне.

Джекоб ничего не ответил. Он молча смотрел, как я открыл дверь, вытащил мешок и, перекинув его через плечо, медленно пошел к дому. Проводив меня взглядом, Джекоб завел машину и уехал.

Я тихо отрыл дверь и зашел в коридор. Мешок я положил в шкаф, в дальний угол. Свою куртку я повесил прямо над ним и немного прикрыл мешок полой.

В коридоре у нас было две двери-купе. Одна, справа, вела в столовую, вторая, слева, – в гостиную. Сейчас обе они были закрыты. Дверь в столовую вообще оставляли открытой крайне редко, пожалуй, это бывало, только когда у нас собиралась большая компания. Мы с женой всегда ели на кухне. А вот дверь в гостиную, напротив, практически всегда была открыта, за исключением времени, когда мы топили камин.

В противоположном от входной двери конце коридор разветвлялся – налево была лестница, а направо – узкий коридор. Лестница вела на второй этаж, а коридор – на кухню. Везде было темно.

Я открыл дверь в гостиную. Сара сидела на кресле у камина и читала. Она была высокой, худой женщиной с темно-русыми волосами до плеч и большими карими глазами. Я сразу заметил, что Сара немного подкрасила губы. Волосы она собрала и заколола на затылке. Подкрашенные губы и собранные волосы делали ее моложе, будто уязвимее и нежнее. Одета она была в белый махровый халат, на котором слева на груди голубыми нитками были вышиты ее инициалы. Халат скрывал ее полноту, связанную с беременностью. Когда она была так одета, казалось, что просто у нее на коленях лежит подушка. На столе рядом с креслом стояла миска с недоеденной овсяной кашей.

Она заметила, что я смотрю на тарелку, и сказала:

– Я проголодалась и не знала, когда ты вернешься.

Я подошел к Саре, чтобы поцеловать ее в лоб, но, как только я наклонился, она вдруг вскрикнула: «О!» – схватила меня за руку, положила ее себе на живот и улыбнулась.

– Чувствуешь? – спросила она.

Я кивнул. Ребенок толкался. На ощупь мне это напомнило биение сердца – два сильных и четких толчка, потом один помягче. Если честно, я ненавидел, когда Сара заставляла меня класть руку ей на живот. Мысль о том, что внутри нее живет какое-то существо и, как паразит, питается от нее и вообще живет за счет нее, у меня вызывало какое-то смешанное, скорее малоприятное чувство беспокойства. Я отдернул руку и сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться.

– Хочешь поужинать? Я могу приготовить нам омлет.

Я покачал головой:

– Нет, я не голоден.

Я сел на кресло по другую сторону от камина и попытался придумать, как лучше рассказать Саре о деньгах. Вдруг мне в голову пришла мысль о том, что жене вообще может не понравиться эта идея, и вполне возможно, что она не одобрит мой план. И Сара может попытаться настоять на том, чтобы я вернул деньги. Это заставило меня засомневаться – а стоит ли рассказывать Саре о происшедшем. Впервые я поймал себя на мысли, что я действительно хочу получить эти деньги и совсем не хочу их терять. А ведь до этого момента я постоянно угрожал Джекобу и Луи, призывая их избавиться от денег, и именно это помогло мне создать иллюзию того, что я самое незаинтересованное лицо в этом деле. И на основании этого я забрал деньги и сказал, что сохраню их, если только не возникнут какие-либо непредвиденные обстоятельства, которые могут помешать осуществлению плана. Теперь, столкнувшись с тем, что может сложиться ситуация, когда на меня будет оказано давление, я понял, насколько условны были рамки тех самых «непредвиденных обстоятельств», которые могли бы угрожать осуществлению плана. Теперь я ясно понимал, что хочу получить эти деньги и сделаю все, чтобы сохранить их.

Сара по-прежнему держала руку на животе, а на лице ее застыла мечтательная улыбка.

– Ну, как все прошло? – спросила она.

– Все хорошо, – ответил я, все еще пребывая в своих мыслях.

– Вы все это время были на кладбище?

Я не ответил. В комнате царил полумрак. Единственными источниками света были камин и небольшая лампа, которая стояла на столе. На полке над камином стояли небольшие прадедушкины часы, а на полу, прямо у камина, лежал ковер в виде медвежьей шкуры. Это были два свадебных подарка родителей. Шкура была, конечно, не настоящей, это была хорошая подделка с черными бусинками-глазами и белыми пластмассовыми зубами. На противоположной от камина стене висело большое зеркало в деревянной раме. В этом зеркале я видел себя, Сару и камин.

Сара наклонилась ко мне и спросила:

– Что у тебя со лбом?

Я дотронулся до шишки:

– Я ударился.

– Ударился? Обо что?

– Сара, я тебе сейчас кое-что расскажу. Просто мне пришла в голову одна идея, чисто гипотетически, и мне интересно узнать твое мнение, хорошо?

Она положила книгу на стол, взяла миску с кашей и сказала:

– Хорошо.

– Это лишь вопрос нравственности и морали.

Сара положила в рот ложечку каши, потом вытерла рот ладонью, на которой остались следы помады.

– Давай представим, что, например, ты гуляла где-нибудь и совершенно неожиданно нашла бы мешок денег.

– А сколько денег?

Я помолчал пару секунд, делая вид, что придумываю, и ответил:

– Четыре миллиона долларов.

Сара кивнула.

– Ты бы взяла мешок или сдала бы его полиции?

– Это чьи-то деньги?

– Конечно.

– То есть если бы я взяла их – это было бы воровство?

Я пожал плечами. Разговор начал развиваться не так, как мне хотелось бы.

Создалось впечатление, что Саре мой вопрос не показался таким уж сложным, и она, практически не думая, ответила:

– Я бы сдала деньги в полицию.

– Сдала?

– Конечно. А зачем мне четыре миллиона долларов? Что бы я с ними делала? И вообще, ты представляешь, что я принесу домой такие деньги? – сказала Сара, рассмеялась и зачерпнула очередную ложку каши.

– Но ты только представь, что можно сделать с четырьмя миллионами долларов! Можно же всю жизнь начать заново!

– Но это воровство, Хэнк. Все это закончится тем, что тебя поймают.

– А как бы ты поступила, если бы была уверена, что тебя не поймают?

– Как можно быть в этом уверенным?

– Ну, например, если бы ты знала, что никто эти деньги не ищет.

– Но как я тогда объяснила бы всем изменения в своей жизни? Как бы я объяснила появление у меня дорогой одежды, украшений, путешествия на Карибы? Как бы я объяснила появление этих денег? Рано или поздно люди начали бы задавать вопросы.

– А ты бы переехала. И жила бы там, где тебя никто не знает.

Сара покачала головой.

– Я бы все время боялась, что меня найдут. Я бы не смогла спокойно спать по ночам, – заметила Сара и посмотрела на ногти. Они были накрашены ярко-красным лаком. У Джекоба куртка была как раз этого цвета. – Нет, я бы вернула деньги, – добавила она, подумав.

Я ничего не ответил.

– А ты бы взял их? – поинтересовалась Сара.

Я пожал плечами, наклонился и начал развязывать ботинки.

– Мне кажется, что, как бы там ни было, с деньгами прибавилась бы куча проблем и волнений.

– Давай предположим, что опасности быть пойманным нет, – настаивал я на своем. – Нет ни единого шанса, что подобное может произойти.

Сара нахмурилась:

– А чьи это деньги?

– В смысле? Твои.

– Нет, у кого бы я их украла?

– У торговца наркотиками. Или банковского грабителя.

– О, Хэнк, – медленно произнесла Сара, – ты хочешь, чтобы я ответила, что взяла бы эти деньги.

– Но разве такое нельзя предположить?

– Я уверена в том, что при некоторых обстоятельствах, я бы подумала дважды, прежде чем вернуть их.

Я не знал, что на это ответить. Да, я надеялся услышать от Сары совсем другое.

– А почему ты спрашиваешь? – взглянув на меня поинтересовалась она.

Вдруг я понял, что совершил ошибку. Ведь раньше я тоже ни за что не взял бы деньги. Подумав об этом, я встал и вышел в коридор.

– Ты куда? – позвала Сара.

Я только махнул рукой:

– Подожди.

Я подошел к шкафу, достал мешок и потащил его за собой в гостиную.

Сара вновь открыла свою книгу, но как только она увидела меня с мешком, она сразу же закрыла ее.

– Что это… – начала было она.

Я не дал жене договорить, подтащил мешок поближе, развязал веревку и вывалил деньги к ее ногам. Получилась довольно внушительная гора купюр.

Сара молча уставилась на деньги, она была шокирована. Пару секунд она сидела не шевелясь, потом медленно положила книгу на стол, открыла рот, но так ничего и не сказала.

Я стоял рядом с ней, держа в руках пустой мешок.

– Они настоящие, – заметил я.

Жена не отреагировала на мои слова и продолжала молча смотреть на деньги. У нее было такое выражение лица, как будто ее только что кто-то ударил и ей очень больно.

– Все в порядке, – добавил я и наклонился, будто хотел начать собирать деньги обратно в мешок, но вместо этого я просто положил на эту гору руку. На ощупь деньги были холодными, но мягкими. Некоторое купюры показались мне поношенными, и я подумал, что эти деньги прошли через миллионы рук, прежде чем попасть ко мне… они побывали в бумажниках, кошельках и сейфах. А теперь они лежали здесь, в моей гостиной.

– Ты взял их в магазине? – наконец спросила Сара.

– Нет, я нашел их.

– Но они кому-то принадлежат. Наверное, их ищут.

Я покачал головой:

– Никто их не ищет.

– Здесь четыре миллиона долларов?

– Точно.

– Ты нашел их с Джекобом?

Я кивнул, и Сара нахмурилась.

– Где? – поинтересовалась она.

Я рассказал жене все с самого начала: о лисе и Мери Бет, о нашей прогулке по парку и о том, как мы нашли самолет. Когда я рассказывал о птице, Сара взглянула на мой лоб и на ее лице снова появилась гримаса боли. Жена слушала, не перебивая, ничего не спрашивая и не делая никаких замечаний.

Когда я закончил рассказ, некоторое время мы сидели молча. Я взял одну пачку и протянул ее Саре. Я знал, что она хочет потрогать деньги, посмотреть на них вблизи, но сама бы она не решилась взять их в руки.

– Ты хочешь оставить их, да? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Наверное. То есть я хочу сказать, что не вижу причин, по которым я не должен этого делать.

На это Сара ничего не ответила. Она просто положила руку на живот и молча посмотрела вниз. У нее было какое-то растерянное выражение лица. Ребенок толкался.

– Если мы оставим их, – сказал я, – нам больше никогда не придется заботиться о деньгах, о том, как заработать на жизнь.

– Мы и сейчас не думаем об этом, Хэнк. У нас всего достаточно. Нам не нужны эти деньги.

Думая о словах жены, я смотрел на огонь. Постепенно пламя становилось все слабее. Я неохотно встал и подложил в камин полено.

Сара была права. Нам не приходилось жаловаться на нашу жизнь. Возможно, Джекоб и Луи могли быть чем-то недовольны, но только не мы. Если бы, например, до этого дня дожили бы наши родители, тогда эти деньги на самом деле нам бы не помешали, ведь нужно было бы содержать большую семью. А так… мы особенно не нуждались в деньгах. И наша жизнь отнюдь не напоминала борьбу за существование.

Мы с Сарой принадлежали к среднему классу, и если и волновались за свое будущее, то эти мысли уж никак не были связаны с вопросом о том, как прокормить себя, как заплатить по счетам или как дать хорошее образование нашим детям. Эти вопросы были скорее связаны с тем, как накопить на более просторный дом, на машину получше и тому подобное. То есть у нас не было острой необходимости в деньгах, мы вполне могли бы подождать до лучших времен, до момента, когда разбогатеем каким-то другим способом. В любом случае на все надо заработать собственным трудом, надо побороться за свое счастье, а не получить его случайно, каким-то довольно сомнительным способом.

Я работал бухгалтером в продуктовом магазине в родном городе, в городе, где я провел все свое детство и всегда мечтал уехать куда-нибудь подальше. Да, конечно, я осуществил далеко не все свои юношеские планы, но в какой-то момент я убедил себя, что вполне доволен всем и что меня абсолютно все устраивает. Только теперь я понял, что это не так. Нашу с Сарой жизнь ограничивало слишком много рамок, которые диктовали нам, как мы должны жить и что делать, но эта груда денег, лежавшая перед нами, могла разрушить все эти границы, могла дать нам абсолютную свободу и осуществить все мечты. Эти деньги давали нам шанс воплотить в жизнь то, чего бы мы никогда не смогли сделать без них.

Я попытался найти подходящие слова, чтобы объяснить все это Саре.

– На своей работе мне никогда столько не заработать, – сказал я, ковыряя в камине кочергой. – Да, когда Том Батлер выйдет на пенсию или умрет, я стану менеджером. Но он не намного старше меня, так что вряд ли это произойдет, а если и произойдет, мне самому будет уже очень много лет.

Несколько раз я думал об этом. Признаться, такая перспектива меня абсолютно не радовала… Раньше я никогда не говорил об этом с Сарой… И теперь мне самому было как-то странно и печально слушать самого себя. У меня было впечатление, что говорю не я, а кто-то другой рассказывает о сером и тоскливом будущем, которое меня ждет.

Сара кивнула. Ее лицо не выражало никаких эмоций. Она была абсолютно спокойна. Я был слегка шокирован тем, что жена совершенно не удивилась моим словам. Да, она уже давно знала о перспективах, которые ждали меня в магазине, знала о них так же, как и я… знала, но никогда не говорила.

Я подождал, пока Сара скажет что-нибудь, я надеялся, что она возразит мне, но она молчала.

– Подумай о том, что мы сможем дать ребенку, – шепотом сказал я, – безопасность, обеспеченность.

Я взглянул на жену. Она смотрела на деньги.

– Это потерянные деньги, Сара. Никто ничего о них не знает. И если мы захотим, они могут стать нашими.

– Но это воровство. За это могут посадить.

– Никто не пострадает от того, что мы оставим деньги себе. Так какое же это преступление?

Сара покачала головой:

– Это преступление, потому что это противозаконно. И то, что никто не пострадает от этого, тут ни при чем. За это тебя все равно могут посадить. А я не собираюсь одна воспитывать ребенка, потому что однажды мой муж совершил большую глупость и оказался за решеткой. Я не хочу такого развития событий.

– Но эти деньги пойдут нам на благо, у нас есть много причин, по которым стоит оставить их, – уверял я жену. – Они принесут нам добро.

Я уже начал путаться в своих словах и доводах. В голове осталась единственная ясная и четкая мысль – я хотел оставить деньги и желал, чтобы Сара захотела того же.

Она раздражительно вздохнула. А когда Сара заговорила, тон ее голоса явно повысился. Она начинала сердиться.

– Я сейчас не думаю о моральной стороне вопроса, Хэнк. Я думаю о том, что тебя могут поймать и осудить. Вот что важно, все остальное – просто слова. Если тебя поймают, тебя осудят и отправят за решетку. Я была бы не против того, чтобы оставить деньги, если бы это было не опасно. Но это не так, и поэтому я против.

Услышав эти слова, я замер. Я понял, что мои опасения по поводу того, что Сара будет против моего плана из-за моральной стороны дела, не оправдались. А если бы это было так, переубедить ее было бы намного сложнее. Теперь все было гораздо проще. Сара хотела оставить деньги, но боялась, что нас могут поймать и осудить за этот поступок. Так-так… Я вспомнил весь наш разговор с самого начала. Да, сейчас в Саре проявилось одно качество, которое я просто обожал в ней, – ее прагматизм. Итак, для нее решение о том, чтобы оставить деньги, могло быть основано на двух условиях. Первым было то, что никто от этого решения не пострадает. Что ж, в этом мне удалось ее убедить. А второе – то, что мы не попадем в беду из-за этих денег. Все остальное для нее было пустыми словами, никак не относящимися к реальности, абсолютно не связанными с материальным миром.

Тогда я рассказал жене о своем плане.

– Единственная улика, которую нам могут предъявить, – это сами деньги, – говорил я. – Так что пока мы можем просто спрятать их и посмотреть, как будут развиваться события. Если появится кто-нибудь, кто будет искать деньги, мы сразу же избавимся от них, например, сожжем. И все, нас никто ни в чем не сможет обвинить.

Сара внимательно слушала меня, крепко сжав губы. Наблюдая за ней, я чувствовал, что мои слова производят должное впечатление.

– Так что никакого риска для нас нет, – продолжал я, – все под контролем.

– Хэнк, доля риска всегда остается.

– Представь, что ее нет. Тогда как бы ты поступила?

Она не ответила.

– Ну? Ты бы оставила деньги? – настаивал я.

– Вы уже оставили много улик против себя.

– Улик?

– Например, ваши следы на снегу. Они же ведут от дороги прямо к самолету и обратно.

– Я думаю, завтра пойдет снег, – сказал я, довольный своей идеей, – к вечеру от наших следов ничего не останется.

Сара сделала какой-то странный жест – то ли пожала плечами, то ли кивнула. Значит, она уже серьезно сомневалась. Это хорошо.

– Ты дотрагивался до пилота, – сказала она, немного подумав.

Я нахмурился, вспомнив, как Джекоб спросил у Карла о самолете. Этот его поступок снова показался мне крайне глупым и непредусмотрительным.

– Если по каким-то причинам вы попадете под подозрение, – продолжала Сара, – полицейским будет несложно выяснить, что вы были там. Им будет достаточно найти на месте один волосок или ниточку от твоей куртки. Вот и все. А я думаю, судя по тому, как, по твоим словам, ты забирался в самолет, эти улики точно там остались.

Я взмахнул руками.

– Но почему кто-то должен меня подозревать? – воскликнул я.

Сара ответила быстро, хотя она могла бы и не говорить этого, я сам понимал, о чем она.

– Из-за Джекоба и Луи.

– С Джекобом все в порядке, – сказал я, хотя сам уже сомневался в этом. – Он будет делать то, что я ему скажу.

– А Луи?

– До тех пор, пока деньги у нас, мы можем контролировать Луи. Мы всегда можем припугнуть его тем, что сожжем деньги.

– А после того, как разделим их?

– Вот тогда он будет представлять определенную опасность. Но что делать, нам придется с этим жить.

Сара нахмурилась, на ее лбу появилось несколько морщинок.

– Но это не такая уж большая цена за то, что мы в итоге получим, – произнес я.

Сара продолжала молчать.

– Мы можем сжечь деньги в любой момент, Сара. Абсолютно в любой. Мне кажется, глупо сдаваться и бросать все сейчас, когда все идет хорошо, и пока нет никаких препятствий.

Жена молчала, но я видел, что она принимала решение. Я положил кочергу и склонился над деньгами. Сара на меня не смотрела.

– Ты должен съездить к самолету и вернуть часть денег, – наконец, сказала она.

– Вернуть? – переспросил я, не понимая, что она имеет в виду.

– Часть. Завтра рано утром съезди туда. А снегопад потом заметет твои следы.

– Так мы оставляем себе деньги? – спросил я, чувствуя, что по телу побежали мурашки.

Сара кивнула.

– Мы вернем пятьсот тысяч в самолет, а остальное оставим себе. Так что, если самолет найдут и там будут деньги, никому и в голову не придет, что там уже кто-то был.

– Но пятьсот тысяч это очень много.

– У нас останется намного больше.

– Это же полмиллиона долларов.

Сара кивнула.

– Остальное разделим поровну, – добавила она.

– А может, достаточно двухсот тысяч?

– Нет, не достаточно. Должно быть пятьсот. Понимаешь, никто бы не прошел мимо такой суммы денег, так что подозрений о том, что части не хватает, не будет.

– Я не думаю… – начал я, но Сара не дала договорить.

– Пятьсот тысяч, Хэнк. Либо мы делаем так, как я говорю, либо вообще возвращаем все.

Я взглянул на жену. Признаться, я был удивлен столь уверенному тону, с которым она говорила.

– По-моему, не стоит жадничать, ведь от этого зависит наша безопасность, – заметила Сара.

Я подумал немного и сказал:

– Хорошо. Пятьсот тысяч.

Я сразу же отсчитал пятьсот тысяч, как будто боялся, что Сара может передумать, и положил их к ногам жены, как жертву на алтарь. Остальные деньги я начал складывать в мешок. Сара наблюдала за мной молча. Заполнив мешок, я завязал его и улыбнулся жене.

– Теперь ты довольна? – спросил я.

В ответ Сара махнула рукой и громко произнесла:

– Теперь нас точно не поймают, а это очень важно.

Я кивнул, наклонился к ней и взял ее за руку.

– Конечно, не поймают, милая.

Вдруг Сара снова нахмурилась:

– Ты обещаешь, что сожжешь все деньги, если что-то пойдет не так?

– Конечно, – ответил я и показал на камин, – сожгу прямо здесь. И в твоем присутствии.

Я спрятал деньги под нашей кроватью, затолкав мешок к самой стене и заставив его пустыми коробками и чемоданами, которые хранились там же.

В ту ночь мы допоздна смотрели новогодние телешоу. Сара подпевала артистам. У нее был высокий голос, немного резкий, но все равно очень милый и приятный. Мы пили безалкогольный газированный сидр, чтобы не навредить ребенку. В полночь мы чокнулись бокалами и пожелали друг другу всего самого лучшего в наступающем году.

Перед тем как заснуть, мы занялись любовью, медленно и аккуратно. Сара была сверху. Ее живот лежал на моем, ее груди ритмично двигались над моим лицом в такт нашим телам. Я нежно взял их в руки и начал ласкать соски кончиками пальцев, пока Сара не начала тихонько стонать. Прислушиваясь к ней, я подумал о ребенке… он был в Саре и ждал своего рождения… от этой мысли по моему телу пробежали мурашки… снова появилось то самое странное волнительное ощущение.

После секса Сара отдыхала, лежа на спине рядом со мной и держа мою руку у себя на животе.

Мы лежали под одеялом. В комнате было холодно. Оконные рамы с наружной стороны покрылись льдом.

Я слушал дыхание Сары, пытаясь угадать, спит она или нет. Она дышала медленно и глубоко, так что можно было подумать, что жена действительно спит. Но вместе с тем в ее теле чувствовалась какая-то напряженность, как будто она ждала, что вот-вот должно что-то произойти. Я осторожно погладил ее живот. Сара не отреагировала.

Я сам уже начинал засыпать. В полудреме я думал о мешке денег под нашей кроватью и о мертвом пилоте в темном самолете, вокруг которого был только снег, лед и сад, кишащий воронами…

Вдруг Сара повернулась ко мне и что-то прошептала.

– Что? – переспросил я и сделал над собой усилие, чтобы проснуться.

– Надо сжечь их, да? – спросила Сара.

Я приподнялся на локте и посмотрел на жену. В темноте я разглядел ее глаза, устремленные на меня.

– Такое нельзя скрыть. Это не может остаться безнаказанным, – добавила она.

Я нежно погладил Сару по волосам. Она была очень бледная, и мне показалось, что у нее жар.

– Успокойся, милая. Все будет хорошо. У нас все получится, – сказал я. – Я знаю, что надо делать.

Сара покачала головой:

– Нет. Мы же просто обычные люди, Хэнк. Нам никогда особенно не везло, мы не сильные, не смелые.

– Мы сильные, – ответил я и поднес руку к ее губам в знак того, чтобы Сара больше ничего не говорила. Потом я склонился и, вдыхая нежный аромат ее волос, тихо прошептал ей на ухо:

– Не волнуйся, нас не поймают.

Я не знаю, был ли я сам уверен тогда в том, что говорил. Конечно, страх был. Но это и естественно в такой ситуации. Да, нас еще ждали трудности. Все было не так просто, как я нарисовал в своем воображении. Был еще Джекоб, Луи, Карл, самолет, сотни других деталей, от которых исходила опасность и из-за которых мы могли попасть под подозрение. Да и, честно говоря, я просто должен был бояться только потому, что совершал преступление. Я никогда не делал ничего подобного… и, естественно, мне стало страшно. Я боялся даже не наказания, не чего-то конкретного, мне просто было страшно. Но отчетливо я это понял только сейчас, когда уже прошло время… тогда я не осознавал ничего… Тогда я считал себя счастливчиком, да, я был счастлив. И это перебивало все остальные ощущения и чувства… Наступил светлый праздник – Новый год. Мне было всего тридцать… у меня была любимая жена… скоро должен был родиться мой первенец. Я думал, что я в безопасности. Думал, что со мной ничего не может случиться… Мы с женой лежали рядом, закутавшись в теплое одеяло. Мы только что занимались любовью. Под кроватью у нас лежал мешок с миллионами долларов. Все было хорошо, даже отлично. А сейчас, оборачиваясь назад, я могу с уверенностью сказать, что тот момент был апогеем моей жизни, особой точкой отсчета… точкой, к которой стремилась вся моя прошлая жизнь и от которой начиналась будущая.

В тот момент ничто не могло бы меня заставить подумать, что мы еще понесем наказание за то, что совершили. Тогда наше преступление казалось мне незначительным, а наша удача – огромной.

Сара довольно долго молчала.

– Пообещай мне, – наконец тихо сказала она, взяв мою голову и положив ее себе на живот.

Я поцеловал живот, приблизился к лицу Сары и прошептал ей на ухо:

– Я обещаю тебе, что нас не поймают.

И мы заснули…

3

Я проснулся около восьми утра. Сара уже встала. Я слышал, как шумит вода в ванной, Сара принимала душ. Некоторое время я лежал под теплым одеялом и слушал шум воды. Было так уютно, что не хотелось вставать.

В доме моих родителей всегда, когда включали воду, начинали громко шуметь трубы. Когда я был ребенком, Джекоб как-то сказал мне, что это стонут и пытаются выбраться призраки, замурованные в стены. И я поверил брату. Однажды мои родители пришли домой довольно поздно. Они были пьяны и начали танцевать на кухне. Мне тогда было шесть или семь лет. Я проснулся от шума и побежал на кухню. Я застал их как раз в тот момент, когда они, обнявшись, наклонились в своем веселом танце и отец случайно, не рассчитав расстояния до стены, пробил в ней небольшую дырку. Это оказалось сделать не так сложно, так как стена, а вернее перегородка, была очень тонкой, из картона. Я, испугавшись, бросился в свою комнату и принес комок газеты, чтобы скорее заткнуть дырку и не дать призракам пробраться на свободу. Увидев меня, худого, испуганного, сонного ребенка в пижаме, судорожно засовывающего бумагу в дырку, родители рассмеялись. Они долго не могли остановиться, ведь зрелище это было действительно уморительное. Тогда впервые мне стало стыдно. Но теперь, спустя много лет, вспоминая то утро, я уже не злился на родителей за то, что они посмеялись надо мной. Теперь я чувствовал ностальгию по тем дням, еще в полудреме я понял, что очень скучаю по родителям, что мне искренне не хватает их. И я погрузился в легкий полусон… почему-то мне стало казаться, что в тот момент в доме были не мы с Сарой, а мои родители… мама, молодая, беременная была в душе, а папа ждал ее, лежа под одеялом на кровати в комнате, где царил полумрак зимнего утра, и слушал шум воды в трубах.

Я всегда старался вспоминать родителей молодыми. Как правило, вспоминал счастливые моменты начала их совместной жизни. Это даже были больше не воспоминания, а фантазии. Дело в том, что я родился незадолго до того, как хозяйство пошло на спад и все начало рушиться. Так что мои настоящие воспоминания были не такими уж и безоблачными и приятными. Когда я достиг сознательного возраста, родители уже начали довольно часто выпивать, и хозяйство таяло на глазах.

Когда я видел отца живым последний раз, он тоже был пьян. Однажды утром он позвонил мне в магазин. Он был как будто смущен и чем-то обеспокоен. Отец попросил меня заехать к нему, когда будет свободное время, и посмотреть его счета. Я, конечно, согласился, хотя сам, признаться, чувствовал некоторую неловкость. Однако одновременно с этим просьба отца в некоторой степени льстила мне. Дело в том, что он никогда раньше не просил моей помощи.

Вечером того же дня я прямо с работы поехал на ферму. У отца был небольшой кабинет, вход в который проходил через кухню. Так вот, следующие минут пятьдесят я провел, изучая финансовое состояние хозяйства. Отец хранил все чеки и счета в большой кожаной папке, в ней была куча разных бумаг, подсчетов и записей всех расходов. Практически все бумаги отец заполнял чернилами, а не карандашом, поэтому, если он делал ошибку, что, кстати, случалось довольно часто, ему приходилось все зачеркивать, из-за этого в бумагах творился ужасный беспорядок. Так что единственное, что я ясно понял после изучения этих документов, было то, что мои родители скоро окончательно потеряют ферму.

Я знал, что у родителей проблемы, но я даже представить не мог, что все зашло настолько далеко. Они были должны всем – компании, поставляющей электричество, воду и телефонную связь, страховой компании, доктору и правительству. Хорошо еще, что у них не было домашнего скота, потому что тогда они были бы должны платить еще и налог. Кроме этого, родители должны были заплатить за ремонт комбайна, еще у них был долг за топливо, зерно и удобрения. Лишь бегло просмотрев чеки, я понял, что родители никогда не смогут заплатить за все это… Но, к сожалению, было и еще одно, не менее серьезное обстоятельство. Мне на глаза попался чек, из которого следовало, что отец взял огромную ссуду в банке под залог дома и земли. Он взял слишком крупную сумму, не смог правильно распорядиться ею и потерял эти деньги. Срок платежа истекал через пару недель…

Прежде чем сказать об этом отцу, я внимательно изучил все бумаги, записал на отдельном листе все долги, расходы и доходы. Все это время отец сидел позади меня и наблюдал за моими вычислениями. Родители уже поужинали, и теперь отец пил виски. Дверь кабинета была открыта, я слышал, как мама мыла посуду на кухне. Когда я наконец положил карандаш и повернулся к отцу, он улыбнулся мне. Отец был крупным, грузным мужчиной с большим животом. Он уже начинал лысеть. Глаза у него были светло-голубые и на полном лице казались совсем маленькими.

– Ну что? – спросил он.

– Они лишат вас права выкупа заложенного имущества, – сказал я. – Сомневаюсь, что они дадут вам времени хотя бы даже до конца года.

Я был уверен, что отец ждал от меня такого ответа, он должен был знать, что все идет именно к такому финалу. Хотя, наверное, в глубине души он все равно надеялся, что я смогу найти какую-нибудь лазейку, что-нибудь такое, чего он, человек необразованный и несведущий, не знал и не мог использовать.

Выслушав меня, отец встал, подошел к двери, закрыл ее, снова сел на стул и поинтересовался:

– Что можно сделать?

Я развел руки в стороны:

– Думаю, мы уже ничего не можем сделать. Слишком поздно.

Отец нахмурился:

– Ты говорил, что можешь все просчитать. И даже высчитав все, ты не можешь помочь?

– Отец, у вас с мамой слишком много долгов. Шансов выплатить все – нет. А если не выплатить, банк заберет дом и землю.

– Они не заберут мою ферму.

– Ты был в банке? Разве они не…

– Банки, – фыркнул отец, – ты что, думаешь, что я отдам свою ферму какому-то банку?

И в этот момент я понял, что отец пьян. Нет, не сильно, конечно, но достаточно для того, чтобы он почувствовал приятную теплоту в венах, достаточно для того, чтобы притупить все чувства и затормозить реакцию на все происходящее.

– Выбора нет, – добавил я.

Отец отмахнулся.

– У меня куча вариантов, – сказал он, встал со стула и поставил на него свой стакан. – Ты видишь только эти чертовы цифры, а это ничто, это ничего не значит…

– Отец, – перебил я, – ты должен будешь…

Он покачал головой:

– Я ничего не должен.

Я замолчал.

– Я пошел спать, – сказал он. – Я еще не в кровати только потому, что думал, что ты сможешь что-нибудь придумать.

Я вместе с ним вышел из кабинета, пытаясь придумать, что сказать, ведь еще оставались вопросы, которые было необходимо обсудить как можно скорее. Например, вопрос о поиске нового жилья. Однако, признаться, я даже не предполагал, как начать этот разговор. Это был мой отец, но я не мог помочь ему… а только дать совет.

Мама уже перемыла всю посуду и теперь чистила кухонный стол. Я подумал, что она, должно быть, с волнением ждала окончания нашего разговора. Когда мы вышли из кабинета, мама уронила губку и пошла к нам навстречу. Отец прошел мимо нее, не сказав ни слова, и направился к лестнице, которая вела на второй этаж. Я было пошел за ним, но мама остановила меня.

– Нет, Хэнк, – шепотом произнесла она. – Все в порядке. Ему просто надо поспать.

Мама взяла меня под локоть и повела к двери. Она была хрупкой, но сильной женщиной, и если она хотела, чтобы кто-нибудь сделал что-либо, она умела недвусмысленно показать это. В тот день она явно дала мне понять, что мне пора домой.

Перед тем как я ушел, мы постояли пару минут на пороге. На улице моросил то ли дождь, то ли мелкий мокрый снег. Было довольно холодно. Мама включила фонарь на крыльце.

– Ты знаешь? – спросил я.

Мама кивнула в ответ.

– Вы говорили о том, что теперь делать?

– Мы уже все решили, – тихо ответила она.

Ее спокойный тон и протест отца заставили мое сердце сжаться. Мне показалось, что они даже не понимают масштабности проблем, с которыми им пришлось столкнуться.

– Мам, дела плохи, – сказал я, – нам придется…

– Все будет хорошо, Хэнк. Все обойдется.

– Мы с Сарой можем дать вам пару тысяч, можем взять ссуду на свое имя. Я поговорю с кем-нибудь в банке, и мы обязательно что-нибудь придумаем.

Мама покачала головой.

– Мы с отцом не хотим, чтобы вы приносили какие-нибудь жертвы. Не волнуйся, все будет хорошо, – добавила она, улыбнулась и подставила мне свою щеку.

Я поцеловал ее, она открыла дверь. Я понял, что мама больше не хочет говорить о произошедшем и помощи моей не примет. Она прогоняла меня…

– Будь осторожен. Скользко, – сказала она напоследок.

Дождь барабанил по машине. Я сел за руль. Фонарь на крыльце погас, как только я захлопнул дверцу.

На следующее утро я с работы позвонил отцу. Я предложил ему приехать в город, чтобы мы вместе сходили в банк и поговорили с менеджером. Отец отказался. Он поблагодарил меня за беспокойство, добавил, что, если ему понадобится моя помощь, он сам ко мне обратится. Отец заверил, что у него все под контролем и положил трубку.

Это был наш последний разговор. Через два дня родители погибли.

Сара выключила воду, и, как будто чтобы заполнить внезапную тишину, в голове прозвучал тихий голос: ты забыл съездить на кладбище.

Было первое января… это означало, что мы с Джекобом впервые за многие годы не навестили могилы родителей в канун Нового года. Теперь все мои мысли были заняты вопросом о том, насколько важен был этот пропуск. Я думал о том, что мысли о родителях, память о них важнее самого посещения кладбища. Признаться, я не мог найти ни одной причины, по которой наше присутствие на кладбище обязательно в определенный день. Разве этот ритуал мог что-то изменить? Кому от этого было лучше? И, в конце концов, задержка в один день вряд ли так важна. Мы с Джекобом могли бы съездить на кладбище вечером, всего лишь на двадцать четыре часа позже, чем обещали. Я был уверен, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, отец простил бы нам опоздание.

Однако буквально секунду спустя я вдруг осознал, насколько был важен ритуал посещения могил родителей. Насколько было важно то, что раз в год мы с братом выделяли один и тот же день специально для того, чтобы почтить память отца и матери. Этой традиции был уже не один год. И все это время нам удавалось оградить этот день от всех посторонних дел… Так было до вчерашнего дня.

Итак, я начал думать о том, как можно искупить нарушение традиции. Пожалуй, единственное, что пришло мне сейчас в голову – так это увеличить количество посещений кладбища в следующем году. Когда Сара вышла из ванной, я думал о том, что надо будет ездить к родителям каждый месяц.

Кроме желтого банного полотенца на голове, на Саре ничего не было. У нее так набухла грудь, что смотрелась даже как-то нелепо и смешно на ее миниатюрной фигуре. На фоне бледного тела ярко выделялись темно-вишневые соски.

Она придерживала рукой полотенце, чтобы то не упало. Все ее тело казалось каким-то неуклюжим и неповоротливым. Однако, несмотря на это, в ней все еще оставалась грация, грация женщины, носящей восьмимесячного ребенка.

Сара медленно, вперевалку, подошла к окну и раздвинула шторы. Комнату наполнил серый свет. На улице было облачно и, должно быть, холодно. На деревьях не было ни листочка, все вокруг погрузилось в зимнюю серость и мрачность.

Я закрыл глаза. Сара взглянула на кровать и, наверное, подумала, что я еще сплю. Она сняла с головы полотенце, наклонилась и начала вытирать волосы. Я украдкой наблюдал за женой. Очертания ее тела были особенно четкими на фоне тусклого утреннего света, падающего на нее из окна.

– Мы забыли съездить на кладбище, – сказал я.

Сара удивленно посмотрела на меня. Она все еще стояла, наклонившись вперед и опустив голову. Потом она еще пару раз быстро провела полотенцем по волосам, выпрямилась и обернула полотенце вокруг себя.

– Можете съездить сегодня вечером, – предложила она, – после того, как ты вернешь деньги в самолет.

Сара подошла ко мне и прилегла на край кровати, опираясь на локти. Я присел, чтобы лучше видеть ее. Жена посмотрела на меня и приложила руку к губам.

– Боже мой, – воскликнула она, – ты весь в крови.

Я дотронулся до лба. Шишки, как ни странно, почти уже не было. Но вместо нее я почувствовал корку запекшейся крови, которая покрыла практически весь лоб.

– Видимо, ночью шла кровь, – заметил я.

– Больно?

Потрогав рану, я покачал головой:

– Почти не чувствуется.

Сара кивнула, но ничего больше не сказала.

– Представь, если бы она клюнула меня в глаз.

Сара пододвинулась ближе и осмотрела рану. На ее лице было какое-то странное, рассеянное выражение. Наверное, она думала о чем-то, явно не связанном с моей раной.

– Ты должен сказать Джекобу, что собираешься вернуться к самолету. Может, ему стоит поехать с тобой.

– Зачем?

– Так будет лучше. А то не хватало еще, чтобы он или Луи случайно проезжали по той дороге и заметили твою машину в парке. Они могут подумать, что ты что-то задумал и хочешь их обмануть.

– Они не увидят. Я съезжу туда и успею вернуться прежде, чем кто-нибудь из них проснется.

– Хэнк, это простая предосторожность. Мы должны предугадывать возможные события заранее и предотвращать нежелательные.

Я подумал над словами жены и кивнул. Сара внимательно на меня смотрела, как будто ждала, что я начну спорить. Когда она поняла, что я не собираюсь этого делать, она нежно погладила меня под одеялом.

– Мы не скажем ему, что вернули часть денег, – произнесла она. – Ты спрячешь их в куртку и один сходишь к самолету.

– Хочешь сказать, что он может потом съездить туда и украсть эти деньги?

– Почему нет? Джекоб обычный человек… он вполне может поддаться такому соблазну. Или он может рассказать об этом Луи. А тот точно украдет деньги, – заметила Сара и взбила руками волосы, которые, мокрыми, казались темнее, чем были на самом деле. – Мы можем быть спокойны, только если ни Луи, ни Джекоб не будут знать об этом. А мы должны быть уверены, что деньги останутся в самолете, потому что только при таком условии будем в безопасности.

Сара сжала мою руку:

– Хорошо?

– Хорошо, – ответил я.

Она улыбнулась, повернулась и поцеловала меня в нос. Я почувствовал запах ее шампуня, кажется, он был цитрусовым.

В ответ я поцеловал Сару в губы.

Я встал и направился в душ. Сара надела темно-зеленое платье для беременных и пошла готовить завтрак.

Я включил воду и, пока она нагревалась, подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, что у меня там со лбом. В центре раны красовалась небольшая дырка, размером с угревой рубец. Вокруг ранки запеклась кровь. Я смотрел на себя в зеркало до тех пор, пока оно не начало запотевать. Тогда я снял пижаму. Странно, но я почувствовал какую-то тяжесть в теле…

Прежде чем залезть в душ, я заметил, что в ванной не было ни одного полотенца. Когда я открыл дверь, я увидел Сару. Она стояла спиной ко мне. Перед ней на полу лежал пустой мешок, а деньги были разложены на ковре.

Услышав, что я вошел в комнату, она оглянулась на меня и, как будто виновато, улыбнулась. Когда я увидел эту улыбку, у меня мелькнула подозрительная мысль. Я понимал, что это глупость, так как не ожидал увидеть жену в спальне, раскладывающую деньги, я думал, что она внизу на кухне. Мне сразу же стало стыдно, и появилось ощущение, что я незаслуженно обвинил и заподозрил в чем-то Сару.

– Мне нужно полотенце, – сказал я.

Я, абсолютно голый, стоял на пороге комнаты. Честно говоря, я чувствовал себя неловко, так как вообще не любил ходить по дому раздетым, даже когда оставался один, не говоря уж о присутствии жены. Я стеснялся своего тела, без одежды я чувствовал себя некомфортно и как будто незащищенно. А Сара, как ни странно, наоборот, любила ходить голышом, особенно летом.

– О, Хэнк, – ответила она, – прости. Я забыла принести тебе полотенце.

Однако, сказав это, она с места не встала. В обеих руках она продолжала держать по пачке денег.

Я уже было шагнул в коридор, но остановился и спросил:

– А что ты делаешь?

Она кивнула в сторону мешка:

– Я хотела убедиться, что они лежат не по порядку.

– По порядку?

– Если эти деньги украли из банка, то купюры должны быть новыми. Кроме того, там обычно их складывают по порядку, по номерам серий. Если бы это было так, мы бы не смогли тратить эти деньги.

– Ну и что? Как они лежат?

Сара покачала головой:

– Деньги старые.

Я посмотрел на деньги, они были разложены на полу и аккуратно разделены на стопки, в каждой стопке по пять пачек.

– Тебе помочь сложить деньги обратно?

– Нет, – ответила Сара, – я считаю их.

– Считаешь?

Она кивнула.

– Но мы уже пересчитали их. Джекоб, Луи и я пересчитали деньги вчера вечером.

Сара пожала плечами:

– Я сама хочу это сделать.

Когда я вышел из душа, Сара уже была внизу. Я слышал, как она чем-то занималась на кухне. Я подошел к кровати, наклонился, отодвинул один пустой чемодан. Мешок лежал на месте, точно так же, как я его оставил прошлой ночью.

Я пододвинул чемодан на место, оделся и пошел завтракать.

После того как мы поели, я позвонил Джекобу и сказал ему, что надо снова съездить к самолету.

– К самолету? – переспросил Джекоб. Судя по голосу, он только что проснулся и его явно мучило похмелье.

– Нам надо вернуться и проверить, не оставили ли мы там какие-нибудь улики, – пояснил я.

Я звонил из кухни. Сара сидела рядом, вязала свитер малышу и слушала наш разговор. Деньги, которые я отсчитал прошлой ночью, лежали на столе перед женой.

– А что мы могли там оставить? – поинтересовался Джекоб.

Я представил его в этот момент. Сонный, небритый, он, наверное, лежал на кровати, в своей небольшой квартире. Скорее всего, он еще был одет, точнее, он вообще вряд ли раздевался этой ночью. В комнате, должно быть, было темно и пахло пивом.

– Мы вели себя неаккуратно, – ответил я. – Надо вернуться и проверить, все ли в порядке.

– Думаешь, мы могли все-таки что-то оставить?

– Например, Луи бросил там банку из-под пива.

Джекоб явно устал и говорил тихо и медленно:

– Банку из-под пива…

– Да, кроме того, я трогал покойника. Надо положить пилота так, как он лежал до нашего прихода.

Джекоб вздохнул.

– И я мог измазать кровью пол в самолете.

– Кровь?

– Да, из раны на лбу. Сам знаешь, по образцу крови вычислить человека проще, чем по отпечаткам пальцев.

– Господи, Хэнк, никто и не заметит пары капель крови.

– Нельзя рисковать.

– Я не собираюсь идти всю…

– Мы вернемся, – перебил я брата, повышая голос. – Я не буду рисковать деньгами из-за твоей лени.

Эти слова я сказал еще более сердито и раздраженно, чем собирался. И это немедленно произвело соответствующее впечатление на обоих моих слушателей. Сара удивленно посмотрела на меня. Джекоб замолчал.

Я улыбнулся Саре, чтобы успокоить ее и показать, что все в порядке. Она продолжила вязать.

– Я заеду за тобой, – сказал я Джекобу, уже немного спокойнее. – А после мы съездим на кладбище.

Джекоб зевнул, потом этот звук перешел в стон, который, в свою очередь, через пару секунд обратился в слова:

– Хорошо…

– Через час, – уточнил я.

– Позвонить Луи?

Я засомневался и посмотрел на жену, которая уже почти закончила вязать желтый маленький свитерок. Честно говоря, у меня не было никакого желания провести утро в компании с Луи.

– Не стоит, – ответил я. – Ему можно не ездить.

– Но можно я ему сообщу, что мы поедем?

– Конечно, – ответил я. – Это же общее дело. Самое худшее сейчас – это начать скрывать что-то друг от друга. У нас не должно быть секретов.

Мы с Сарой никак не могли придумать, как спрятать на мне деньги так, чтобы Джекоб их не заметил. Было пятьдесят пачек, это все равно что пытаться спрятать на мне пятьдесят небольших книг. Мы набили деньгами карманы, засунули несколько пачек в рукава, в носки, за пояс. Конечно, со стороны было заметно, что я явно пополнел в определенных местах. И даже несмотря на это, у нас осталась еще пара пачек, для которых мы никак не могли найти более менее подходящего места.

– Что-то я сомневаюсь, что это сработает, – наконец сказал я.

Мы все еще находились на кухне. Я был в куртке, мне становилось жарко. Одежда, набитая деньгами, казалась особенно тяжелой. Двигаться было крайне неудобно, я чувствовал себя каким-то роботом.

Чтобы не оставлять отпечатков на деньгах, мы с Сарой были в перчатках.

Сара стояла в нескольких шагах и внимательно смотрела на меня. По выражению ее лица было ясно, что ей совсем не нравилось то, что она видела.

– Может, тебе просто взять мешок.

– Мешок? – переспросил я. – Я не могу нести деньги в мешке. Что я скажу Джекобу?

Я расстегнул куртку. Три пачки сразу же выпали из наших незатейливых тайников. Сара наклонилась и подняла деньги.

– Может быть, тогда просто вернем немного меньше, чем пятьсот тысяч? – предложил я.

Жена проигнорировала мои слова.

– Я знаю, что надо делать, – заметила она и быстро пошла в комнату.

Я остался ждать ее на кухне. Наверное, я напоминал набитое чучело. У меня даже руки не сгибались.

Сара вернулась через пару секунд, держа в руках небольшой рюкзак.

– Это для переноски детей, – объяснила она и протянула мне рюкзак. Это был нейлоновый рюкзачок фиолетового цвета с рисунком динозавра. Саре он очень нравился.

– Я выбрала его по каталогу, – добавила она.

Я снял куртку, надел рюкзак и ослабил лямки так, чтобы он оказался на животе. Сара сложила деньги в полиэтиленовый пакет для мусора, чтобы было в чем оставить их в самолете, и положила его в рюкзак. Я надел куртку и застегнул ее. Конечно, живот у меня явно увеличился, но дутая куртка довольно сносно это скрывала.

– Выглядишь немного потолстевшим, – улыбнулась Сара, тыкая меня в живот, – но Джекоб вряд ли скажет что-нибудь по этому поводу.

– Потолстевшим… я выгляжу как беременная женщина, – сказал я. – Как ты.

Ашенвилл – маленький и далеко не самый симпатичный городок. В нем всего две улицы. Одна – Главная, а вторая называлась Тайлер. Эти улицы пересекались примерно под прямым углом и разделяли город на четыре небольших округа. В каждом округе было свое муниципальное учреждение – ратуша, продуктовый магазин «Рекли», храм Святого Иуды и Ашенвиллский банк. Весь остальной город – это однообразные одно- или двухэтажные постройки, налепленные по обеим сторонам улиц: полицейский участок, пожарная служба, небольшая бакалейная лавка, газовая служба, аптека, закусочная, магазин скобяных товаров, прачечная, две таверны, магазин для охотников, пиццерия.

Все дома были обветшалого серого цвета, который всегда нагонял тоску и грустные мысли. Краска, которой когда-то были покрашены дома, давно облупилась. Между оконными рамами жители, как правило, набивали газет. Наличники на большинстве домов покривились, ставни скрипели от сильного ветра, в некоторых крышах зияли черные дыры, кое-где залатанные шифером. Словом, атмосфера и обстановка в городе была крайне пессимистичной.

Доход этого бедного городишки держался на фермерском хозяйстве. Свой расцвет он пережил лет шестьдесят назад, до наступления кризиса. С 1930 года город начал потихоньку увядать. Численность населения уменьшалась с каждым годом, фермы разорялись, земли пустовали. Постепенно жизнь здесь начинала замирать.

Я подъехал к магазину скобяных товаров, над которым снимал квартиру Джекоб, примерно в половине десятого. Весь город еще спал. По дороге мне встретились лишь пара пешеходов.

На улице сверкали разноцветные огоньки, все было украшено игрушечными Санта-Клаусами, снеговиками, северными оленями и другими рождественскими украшениями.

Джекоб ждал меня на улице вместе с Мери Бет. Увидев его, я вздохнул с облегчением – мне не пришлось подниматься к нему. Я очень не любил бывать у брата. Его жилище каждым своим сантиметром напоминало о материальной несостоятельности своего хозяина, а мне было крайне неприятно осознавать это. Джекоб жил в нищете: плохое освещение, поломанная мебель… объедки на столе. От мысли, что брат живет в этой квартире, ест и спит там, я чувствовал нечто среднее между жалостью и презрением. Должен сказать, это одно из самых неприятных чувств, которое я испытывал в своей жизни.

Пару раз я пытался помочь брату. Но, к сожалению, мои попытки ни к чему хорошему не привели. Последний раз это было семь лет назад, как раз после несчастного случая с родителями. Я предложил ему временную работу шофера службы доставки продуктового магазина.

Когда мы были детьми, нам часто привозили продукты на дом. Тогда водителем такой машины был какой-то странный, медлительный крупный мужчина с монголоидными чертами лица. Он с трудом объяснялся по-английски; постоянно жестикулировал и кивал головой. И никто никогда не понимал, что он пытался сказать. Все это было так давно, я уже и забыл про этого чудака, но только не Джекоб. Он почему-то прекрасно это помнил, и когда я предложил ему эту работу, брат ужасно разозлился и накричал на меня, сказал, чтобы я убирался из его дома и больше никогда не приходил. В то мгновение мне даже показалось, что он хотел ударить меня, но сдержался.

– Я просто хотел помочь тебе, – сказал я.

– Помочь? – презрительно усмехнулся Джекоб. – Знаешь, как ты можешь помочь мне? Оставь меня в покое, Хэнк. Отстань от меня.

Вот так заканчивались практически все мои попытки помочь брату.

Джекоб посадил собаку на заднее сиденье, а сам сел рядом со мной. Он тяжело дышал через открытый рот, как будто только что пробежался по лестнице. В руках он держал пластмассовый стаканчик с кофе. Усевшись поудобнее, Джекоб достал из кармана завернутый в жирную бумажную салфетку сэндвич, щедро приправленный кетчупом, и сразу же начал его есть.

Мы выехали на дорогу. Я наблюдал за братом, пытаясь оценить его состояние. На Джекобе была его красная куртка, яркий цвет которой сильно подчеркивал бледность его лица. Он явно не брился и не расчесывался, очки его были заляпаны грязью.

– Ночью вы праздновали с Луи? – спросил я.

Все это время я чувствовал тяжесть рюкзака на животе. Куртка, которая прикрывала его, даже касалась руля. Мне казалось, что это было слишком заметно. Я еле-еле сдерживался, чтобы часто не смотреть на свой живот.

Джекоб кивнул и ничего не сказал, потому что его рот был набит едой.

– Хорошо повеселились?

Он снова кивнул и вытер рот рукавом.

– Где были?

Джекоб прожевал и глотнул кофе. Я заметил, что от кофе даже не шел пар, значит, он был уже холодным. От этой мысли мне снова стало не по себе.

– В развлекательном центре в Метаморе, – ответил Джекоб.

– Ты, Луи и Нэнси?

Он кивнул, и мы замолчали. Мери Бет вытянул морду вперед и положил ее на плечо Джекобу. Мы уже выехали за черту города и направлялись на запад. Вдалеке показалась крыша старого амбара Дуайта Педерсона.

Утро было тихим и серым, температура едва ли была ниже нуля. Если пошел бы снег, как обещали синоптики, стало бы влажно и слякотно.

Я хотел было заговорить, но передумал. Джекоб доел свой сэндвич, скатал салфетку в шарик и положил ее на бардачок. Я брезгливо взглянул на нее.

Было кое-что, о чем я хотел спросить брата, но боялся, что он может неправильно меня понять. Наконец, я собрался с мыслями и спросил:

– Как думаешь, Луи рассказал Нэнси?

Джекоб пожал плечами и спокойно ответил:

– Да оставь ты его в покое.

Я посмотрел на брата, надеясь понять что-нибудь по выражению его лица, но Джекоб смотрел в окно.

Я выехал на обочину и остановил машину. Пес соскочил с сиденья.

– Он сказал ей, да?

В этот момент мы оказались где-то около того места, где вчера считали деньги. Поблизости не было никаких домов, на дороге не было ни одной машины, вокруг было пустынно.

Джекоб посмотрел на меня. Он выглядел очень уставшим.

– Хватит тебе, Хэнк. Давай уже поедем и разделаемся со всем поскорее.

Я завел машину и отъехал немного от дороги. От резкого движения Мери Бет отбросило назад. Он, взвизгнув, упал на сиденье.

Ни я, ни Джекоб не обратили на собаку никакого внимания.

– Рано или поздно ему все равно придется рассказать, ведь так? – спросил Джекоб. – Как, по-твоему, он будет пользоваться своей долей денег, не объясняя ничего Нэнси?

– Ты хочешь сказать, что она уже все знает? – поинтересовался я и глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки, потому что почувствовал, что в моем голосе проскальзывают нотки паники.

– А ты что, ничего не говорил Саре?

– Конечно, нет.

Джекоб внимательно посмотрел на меня, как будто ждал, что я передумаю и изменю ответ.

– Так он сказал ей или нет? – снова спросил я.

Джекоб продолжал смотреть на меня. Мне показалось, что он задумался о чем-то.

– Я ничего не знаю, – наконец ответил он и отвернулся к окну.

Я ждал. Я был уверен в том, что Луи все уже рассказал Нэнси.

Точно так же, как и я рассказал все Саре. И Джекоб знал это. Я думал о том, насколько важным и серьезным может быть то, что Джекоб солгал мне, я солгал ему в ответ, при том, что мы оба знали правду и прекрасно понимали, что происходит. На секунду эта ситуация показалась мне смешной, и я улыбнулся.

Джекоб махнул рукой в сторону дороги.

– Поехали, – сказал он. – Пора заканчивать с этим.

Мы ехали той же дорогой, что и вчера вечером – сначала переехали мост через Андерс-Крик, потом проехали мимо фермы Дуайта Педерсона. У дома Педерсона сидела собака, колли. Она залаяла на машину, когда мы проезжали мимо. Мери Бет залаял ей в ответ, да так громко, что мы с Джекобом даже вздрогнули от неожиданности. Потом пес завилял хвостом и посмотрел в окно на оставшуюся позади собаку.

Когда мы доехали до места, я поставил машину рядом с сугробом, в который вчера влетел Джекоб.

Честно говоря, я был шокирован, увидев следы, которые мы оставили после себя прошлой ночью. Целая тропа вела прямо от дороги в лес. Любой, даже просто проезжающий мимо человек абсолютно точно заметил бы ее. А слева от дороги тонкая тропа лисьих следов вела к ферме Педерсона.

– Ты здесь оставишь машину? – поинтересовался Джекоб. – Прямо на таком видном месте?

Я быстро обдумал слова брата. Да, он, конечно, прав. Но у меня тоже не было других вариантов.

– А ты знаешь, где здесь можно спрятать машину? – спросил я.

– Мы могли бы доехать до входа в парк и оставить ее снаружи.

Я покачал головой. Об этом варианте я уже подумал и понял, что он не подходит. Я тут же вспомнил все причины, по которым я отклонил этот вариант:

– Во-первых, ворота закрыты, – сказал я. – Кроме того, мы можем заблудиться, если попытаемся найти самолет без вчерашних следов.

Джекоб взглянул в сторону моста:

– Мне все равно кажется, что оставлять здесь машину опасно.

– Но вчера-то оставляли.

– Вчера мы не знали, что там, в лесу.

– Джекоб, не волнуйся, все нормально. Мы быстро. Одна нога здесь, другая там.

– Может, ее все же стоит отогнать?

Я заметил, что Джекоб начал потеть, его лицо уже покрылось испариной. Только тогда я понял, что он вовсе не переживает за то, что кто-то может увидеть машину. Он просто не хотел идти к самолету, потому что, видимо, помнил, что эта прогулка – не из легких, а сил у Джекоба явно не было.

– Ты слишком много выпил прошлой ночью, – заметил я, – да?

Джекоб проигнорировал мой вопрос. Он вытер лицо рукавом куртки. На рукаве осталось темное пятно.

– Вчера была моя машина, – сказал он, – сегодня – твоя. Это может привлечь внимание.

Я отстегнул ремень, собираясь выйти из машины, и сразу же почувствовал вес рюкзака на животе. Вспомнив о деньгах, я вдруг подумал, что если Джекоб не пойдет, будет даже лучше. Я посмотрел на брата. Щека у него была измазана кетчупом.

– Вот что мы сделаем, – произнес я. – Ты останешься здесь. А я пойду к самолету, проверю все там, уберу улики и вернусь как можно скорее. Если, пока меня не будет, кто-нибудь поедет мимо, сделай вид, что ты чинишь машину.

– А если остановятся помочь?

– Поговоришь.

– О чем? О чем, черт возьми, мне разговаривать здесь с незнакомыми людьми? – спросил Джекоб тонким голосом. Правда, я не понял, с чем было связано изменение его голоса – то ли с усталостью, то ли он так хотел выразить свое недовольство.

– Ну скажешь, что у тебя все в порядке, что ты все уже починил.

– А если заметят следы? – не унимался Джекоб и махнул рукой в сторону леса.

– Я возьму собаку с собой. Если кто-нибудь спросит, скажешь, что Мери Бет убежал и мы с Луи пошли его искать.

– Нет, если кто-нибудь приедет, у нас будут большие проблемы. Когда найдут самолет, они обязательно вспомнят о нас.

– Когда найдут самолет, если его вообще найдут, уже будет весна. Все уже сто раз про нас забудут.

– А если снова приедет шериф?

Я нахмурился. Честно говоря, я вообще пытался не думать о Карле.

– Он не приедет, – ответил я, пытаясь сохранять спокойствие и самообладание. – Ему пришлось работать допоздна прошлой ночью, так что я гарантирую, что сейчас он еще спит.

– А если нет?

– Если он приедет, скажешь, что мы что-нибудь здесь потеряли прошлой ночью. Скажи, что я уронил свою шляпу и мы вернулись за ней.

– Вчера ты упрекал меня за то, что я рискую. А сейчас мне кажется, что ты рискуешь гораздо больше.

– Это оправданный и необходимый риск, Джекоб. Это совсем другое.

– Я не понимаю, зачем, в чем такая острая необходимость этого риска?

Я пожал плечами и постарался ответить как можно спокойнее:

– Ну, если хочешь, мы можем сжечь деньги прямо сегодня. И мне не придется никуда ходить.

– Нет, я не хочу жечь деньги, я хочу их оставить.

– Значит, я пойду. У тебя есть выбор – можешь остаться здесь и сторожить машину, а можешь пойти со мной.

Джекоб довольно долго молчал, пытаясь найти какой-нибудь третий вариант. Но это ему не удалось:

– Я остаюсь.

Я надел шерстяную шапку, которая была подобрана под темно-синий цвет куртки, и перчатки. Потом я взял ключи от машины и положил их в карман.

Мери Бет бежал впереди. Временами пес убегал далеко, так, что я не видел его, потом возвращался, весь в снегу, и крутился вокруг меня, высунув язык. Сделав пару кругов, он снова убегал. Я шел за ним. Свежий холодный воздух придавал мне сил, идти было довольно легко и даже приятно.

До того самого яблочного сада я дошел примерно минут за пятнадцать. Я остановился на пару секунд и осмотрелся. Самолет по-прежнему лежал в середине воронки. Вокруг него остались наши следы.

Поднялся ветер. Ветви деревьев зашумели от его порывов. Потянуло влажностью, мне показалось, что погода меняется. Я посмотрел на небо. Оно было затянуто тяжелыми снеговыми облаками. Судя по ним, в ближайшие часы точно должен был пойти снег.

Вороны по-прежнему сидели на деревьях. Сначала я даже не заметил их, но как только я подошел чуть ближе к самолету, я увидел, что они повсюду. Птицы перелетали с ветки на ветку, с дерева на дерево и каркали, как будто ругались друг с другом или спорили о чем-то.

Я шел к самолету, придерживая рюкзак рукой. Собака бежала рядом.

Дверь самолета была открыта. Она висела на петлях так же, как я оставил ее вчера. На снегу я заметил небольшую круглую ямку – это след от мешка, который я выбросил из самолета.

Мери Бет бегал вокруг самолета и принюхивался.

Я подошел к двери, заглянул внутрь, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и только потом залез в салон. Я торопился. Меня мучили мысли о том, что Джекоб сидел в моей машине и что произойдет, если он сделает что-то не так. Вдруг я почувствовал то же самое неестественное тепло, тот самый запах… и сразу же вспомнил о птице.

Я посмотрел на пилота. Он по-прежнему сидел на том же месте и в той же позе, в которой я оставил его вчера. Он сидел, откинувшись на кресло, его пустые глазницы смотрели наверх, руки безвольно висели. На лице у него было то же самое печальное и скорбное выражение. Кости вокруг глаз стали видны еще отчетливее, видимо, птицы еще клевали беднягу после того, как мы ушли. На лице пилота застыла струйка запекшейся крови. Между губами торчал опухший и темный язык.

Я ударил рукой по фюзеляжу самолета и крикнул:

– Эй! Убирайтесь отсюда!

Мой голос эхом разнесся по салону самолета. Я прислушался. Мери Бет подбежал к двери и начал обнюхивать ее. Пес тихонько заскулил, но заглянуть в самолет не решился.

– Эй! – снова крикнул я и топнул ногой.

Я подождал немного. Ничего не произошло. Убедившись, что я – единственное живое существо в самолете, я наклонился и стал внимательно осматривать пол, чтобы удостовериться, что на нем не остались капельки моей крови. Ничего не найдя, я пошел к пилоту.

Я шел медленно, думая, куда лучше положить деньги. Сначала я хотел просто положить их на кресло второго пилота, но когда подошел ближе, понял, что это не самая лучшая идея. Ведь если бы деньги лежали на этом кресле, то при столкновении самолета с землей, они обязательно упали бы. Значит, надо было положить их в ноги к пилоту, а еще лучше затолкать их подальше, ближе к носу самолета, чтобы нашедшие подумали, что деньги были там спрятаны.

Расстегнув куртку, я достал деньги из рюкзака. Полиэтиленовый пакет, в котором лежали деньги, я сначала протер перчатками, чтобы на нем не осталось никаких отпечатков пальцев. И только после этого наклонился, положил сверток на пол и начал проталкивать его вперед, за сиденье.

От всей этой работы я вспотел. На спине появились холодные капельки пота. Это было не самое приятное ощущение.

После того как я, наконец, затолкал деньги так далеко, насколько это было возможно, я поднялся, взял пилота за плечи, наклонил его вперед. Голова бедняги бесчувственно ударилась о панель управления. От удара кровавая сосулька откололась, упала на пол и разбилась на мелкие кусочки.

Я глубоко вздохнул, сделал шаг назад и распрямился, насколько это мне позволила высота металлического потолка. Пару секунд я стоял и прокручивал в голове то, что сделал, что мог не заметить или не учесть. Итак, я проверил, нет ли моей крови на полу, вернул деньги, положил тело пилота так, как оно лежало с самого начала. Все, кажется, ничего не забыл.

Я застегнул куртку, развернулся, сделал один шаг к выходу и замер на месте. Две птицы сидели на полу в салоне, прямо напротив двери, и внимательно смотрели на меня. Как ни странно, мне вдруг показалось, что я заметил их раньше, просто не обратил внимания. Еще тогда, когда я поворачивал тело пилота, две маленькие тени скользнули в полумраке самолета. Честно говоря, мне стало жутко…

Они сидели неподвижно и смотрели прямо на меня.

Я махнул на них рукой и крикнул:

– Пошли прочь!

Одна ворона сделала пару шагов к двери, вторая – не тронулась с места.

Очень медленно я шагнул вперед. Первая птица быстро поскакала к двери. На самом пороге она остановилась и посмотрела на меня. Она сидела так, что на ее перья падал свет, от которого они светились и отливали каким-то металлическим оттенком. Вторая ворона замахала крыльями и начала крутить головой из стороны в сторону, как будто хотела напугать меня. Потом она начала каркать. Эхо повторило ее крик. Как только все стихло, птица сложила крылья и шагнула в мою сторону.

– Пошла отсюда! – закричал я.

Первая ворона, та, которая сидела ближе к двери, каркнула и вылетела наружу. Вторая осталась на месте и смотрела на меня.

Я шагнул вперед, громко топнув ногой.

Птица отскочила назад и снова распахнула крылья.

Я подождал пару секунд.

– Все, я ухожу, – сказал я, как идиот, сам себе и медленно пошел к двери.

Птица отошла вглубь салона. Крылья она все еще держала расправленными. Я продвигался к двери медленно, согнувшись из-за низкого потолка, и громко шаркая ногами.

Когда я дошел до двери и, чтобы не спускать глаз с вороны, вылез наружу спиной вперед. Птица подняла крылья еще выше и повернула голову, наблюдая за мной.

– Я ухожу, – снова сказал я и прыгнул в снег.

Как и вчера, после самолета мне показалось, что на улице все стало будто светлее и ярче.

Навалившись плечом на дверь, я попытался закрыть ее. Издав громкий, неприятный скрип, дверь поддалась.

Мери Бет куда-то убежал. Его следы вели в сторону дороги. Я пару раз громко позвал пса. Мери Бет не вернулся. Я подумал, что он, наверное, уже в машине с Джекобом.

Как только я сделал пару шагов в сторону дороги, я неожиданно для себя заметил, что в саду что-то изменилось, что-то явно было не так. И только подойдя к краю поляны, я понял, в чем дело. Это был снегоход. Он с глухим гулом приближался ко мне со стороны дороги.

Я остановился и прислушался, пытаясь понять, что происходит. Ветер уже стих, потеплело, и, когда я посмотрел на небо, я обнаружил, что уже начало проясняться, кое-где уже даже виднелось голубое небо, так что я сделал неутешительный вывод, что обещанного снегопада, скорее всего, не будет.

Постепенно шум снегохода становился все громче и громче. Вороны на деревьях начали каркать.

Я бросил последний взгляд на самолет и побежал.

На бегу я старался прислушиваться к шуму снегохода, но, признаться, у меня это плохо получалось. Все, что я слышал, – это собственное дыхание, шуршание куртки и скрип снега под ногами; эти звуки, естественно, заглушали шум мотора снегохода. Снег был скользким, налипал на ботинки, которые заметно потяжелели. В итоге устал я довольно быстро. Так что, когда я был примерно в половине пути от дороги, я замедлил бег и пару минут просто шел. И как только я приостановился, тут же услышал шум снегохода. У меня появилось ощущение, что сейчас он совсем рядом, где-то справа, за соседними деревьями.

Я шел, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам. Залаял Мери Бет. Пройдя примерно ярдов тридцать, я глубоко вздохнул и снова побежал.

Сначала я увидел машину, свой темно-зеленый фургон, припаркованный у обочины дороги. В первые секунды машина показалась мне тенью среди деревьев, и только когда я приблизился на достаточное расстояние, фургон принял привычные четкие очертания. Потом я увидел брата, стоявшего у машины, как огромный красный сигнальный знак. Рядом с ним стоял мужчина, он казался ниже Джекоба. Присмотревшись, я понял, что этот человек не стоял, а сидел на снегоходе. Мотор снегохода был включен, и вокруг Джекоба и незнакомца образовалось серое облако выхлопного газа.

Человек на снегоходе был невысоким и худым. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что это пожилой мужчина, который был одет в оранжевую охотничью куртку.

Практически сразу я узнал в этом человеке Дуайта Педерсона. На плече у него было ружье.

Как только я узнал, кто это, я приостановился и снова сменил бег на спокойный шаг. До дороги мне еще оставалось ярдов тридцать, но я подумал, что если Джекоб и наговорил чего лишнего и наломал дров в разговоре со стариком, то мое появление из леса, да еще и всего взмыленного и бегущего, только усугубит эффект. Так что я решил, что надо отдышаться и подойти к ним спокойно, как будто я просто прогуливался. Кроме того, в ситуации, когда обстановка неясна, лучше наблюдать и реагировать, чем предпринимать какие-то собственные действия. Я положил руки в карманы и медленно пошел к дороге, стараясь казаться спокойным и естественным.

Первым меня заметил Педерсон. Некоторое время он внимательно смотрел на меня, как будто не сразу узнал. Потом он поднял руку в знак приветствия. Я, улыбаясь, махнул ему в ответ.

Джекоб говорил что-то, причем очень быстро. Я не слышал, что он говорил, но по его виду понял, что он спорил со стариком. Джекоб жестикулировал и качал головой. Когда он увидел, что Педерсон помахал мне рукой, он посмотрел в сторону леса, и в его глазах промелькнула настоящая паника. Однако же говорить он не перестал. Мне показалось, что Педерсон не слушал брата. Дуайт нажал на газ, сказал Джекобу какую-то короткую фразу и показал на следы у их ног.

Дальше все произошло очень быстро.

Джекоб шагнул к старику и, размахнувшись, ударил его по голове. Педерсон медленно сполз со снегохода и упал на обочину дороги. Тело его казалось безжизненным. Одна нога зацепилась и осталась лежать на сиденье снегохода, ружье соскользнуло с его плеча. От этого удара Джекоб сам потерял равновесие, покачнулся и упал прямо на голову старику.

Мери Бет залаял.

Джекоб сделал усилие и постарался подняться. Его перчатки скользили по льду, ему не на что было опереться, и он никак не мог встать на ноги. Когда брат падал, у него упали очки. И, все еще лежа, он шарил рукой по снегу, пока не нашел их. Поднявшись, наконец, на колени, Джекоб остановился, чтобы передохнуть. Потом с невероятным усилием он все же поднялся на ноги.

Мотор снегохода был все еще заведен, он все так же шумел и гудел. Пес, виляя хвостом, подбежал к Джекобу.

Джекоб стоял не шевелясь. Потом он медленно поднес руку к лицу, посмотрел на нее и снова приложил ее к щеке.

Теперь уже замер я. С ужасом я смотрел на то, что только что произошло на моих глазах. Я постарался взять себя в руки и сделал один шаг к дороге.

Джекоб наклонился и ударил старика. Брат ударил его два раза, причем бил он со всей силы, сначала в грудь, потом по голове. После этого он распрямился, поднес руки к лицу и посмотрел на меня.

Мери Бет снова залаял.

– Господи, Джекоб, – тихо, будто сам себе, сказал я и побежал к брату.

Джекоб стоял, закрывая лицо руками, и ждал, когда я подбегу к нему.

Мотор снегохода уже начал хрипеть, и как только я добежал до дороги, первое, что я сделал, это заглушил его.

Джекоб плакал. Я никогда не видел его слез, даже в детстве. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это происходит на самом деле. Брат не всхлипывал, не рыдал, в этих слезах не было надрыва или боли… по его лицу просто текли слезы, его дыхание немного участилось, и он начал тихонько дрожать. Из носа у него шла кровь. Должно быть, он слишком сильно ударился, когда упал на Педерсона. Джекоб пытался остановить кровь, зажимая нос двумя пальцами.

Я взглянул на старика. Он лежал на боку, его левая нога все еще оставалась на сиденье снегохода. Педерсон был одет в джинсы и черные резиновые сапоги, его куртка задралась до талии, и был виден темно-коричневый пояс, который старик носил поверх термобелья. Когда Джекоб бил его, с головы старика упала шляпа и обнажила сальные седые волосы. Рыжий шерстяной шарф закрывал почти все его лицо. Я увидел, куда ударил его Джекоб – чуть выше левого уха. На этом месте осталась красная ссадина, и кожа вокруг ранки уже начала синеть.

Мери Бет подошел к Джекобу, понюхал его ботинки и побежал на дорогу.

Я склонился над телом Педерсона. Сняв перчатку, я поднес руку к его рту. Старик, кажется, не дышал. Тогда я надел перчатку и встал.

– Он мертв, Джекоб, – сказал я, – ты убил его.

– Он хотел выследить лису, – немного заикаясь, ответил Джекоб. – Она украла у него цыплят.

Я протер лицо рукой. Я совершенно не знал, что теперь делать.

– Господи, Джекоб. Да как ты мог?

– Он бы пошел прямо к самолету. Он бы нашел его.

– Теперь все кончено, – добавил я, чувствуя, как от злости у меня начинало перехватывать дыхание. – Ты все испортил.

Мы оба смотрели на Педерсона.

– За это тебя точно посадят.

Джекоб посмотрел на меня глазами, полными паники. Очки у него были мокрыми от снега.

– Мне пришлось это сделать, – сказал он, всхлипывая. – Иначе нас бы поймали.

На фоне крупного бледного лица его маленькие глаза блестели сейчас особенно ярко. На щеках Джекоба все еще были слезы. Он явно был напуган и потерян. При виде брата в таком состоянии моя злость мгновенно сменилась жалостью. Я вдруг подумал о том, что могу спасти его, моего родного брата Джекоба, я могу вытащить его из этой беды. Кроме того, это будет спасение и для меня самого.

Я оглянулся на дорогу. Поблизости никого не было.

– Какие-нибудь машины проезжали, пока ты тут стоял? – спросил я.

Джекоб, кажется, даже не понял вопроса. Он опустил руку, которой зажимал нос, потом вытер слезы. Немного крови запеклось над его верхней губой, и издалека могло показаться, что он как будто наклеил усы. Признаться, вид у Джекоба был немного смешной.

– Машины? – переспросил он.

Я показал рукой на дорогу:

– Кто-нибудь проезжал? Пока я был в лесу?

Джекоб уставился на дорогу. Подумав пару секунд, он покачал головой и ответил:

– Нет, никто.

Сказав это, Джекоб снова зажал нос рукой.

Я посмотрел в сторону фермы Педерсона. Его дом был довольно далеко и выглядел совсем крошечным. Мне показалось, что я разглядел дымок, поднимавшийся из трубы дома. Следы снегохода, разделившие поле на две практически одинаковые половины, шли параллельно лисьей тропе.

– И что мы теперь будем делать? – спросил Джекоб.

Он все еще плакал. Стесняясь своих слез, Джекоб отвернулся, делая вид, что следит за Мери Бет, который сидел на середине дороги.

– Мы сымитируем несчастный случай, – ответил я. – Мы отвезем его куда-нибудь подальше отсюда и устроим все так, чтобы было похоже на то, что старик просто не справился с управлением снегоходом и разбился.

Джекоб испуганно взглянул на меня.

– Все будет нормально, – добавил я. – С этим мы справимся.

Как ни странно, видя панику брата, я совершенно успокоился. Я чувствовал себя абсолютно уверенным. Все было под моим контролем.

– А если полицейские пойдут по следу снегохода… он ведь приведет их сюда. А здесь наши следы… и они приведут их к самолету.

– Нет, скоро пойдет снег, – сказал я и показал на небо, которое, к сожалению, все продолжало проясняться. Я сделал вид, что так и должно быть, и снова заговорил, – с минуты на минуту начнется снегопад, и снег покроет наши следы.

Джекоб нахмурился, как будто хотел возразить мне, но сказать ничего не решился. Он отпустил нос, и я увидел, что его перчатка вся в крови.

– Ты его своей кровью не измазал? – поинтересовался я.

– Кровью?

Я склонился над Педерсоном и внимательно осмотрел его одежду. На куртке я нашел одно темное пятно. Тогда я взял снег и попытался его оттереть. Кровь смывалась очень плохо.

– Так не пойдет, Хэнк, – сказал Джекоб, посмотрев на меня. – Нас поймают.

Я, продолжая тереть пятно, сказал:

– Это ничего, его вряд ли заметят.

Джекоб посмотрел на свои перчатки, измазанные кровью:

– Ты говорил, что это хуже отпечатков пальцев.

– Джекоб, – твердо и уверенно ответил я, – успокойся.

Я встал и взял его за руку.

– Успокойся, хорошо? – повторил я. – У нас все получится, только без паники.

– Я убил его, Хэнк.

– Да, это так, – сказал я, – но что сделано, то сделано. Что теперь об этом говорить. Сейчас надо действовать и скрывать улики, чтобы нас не поймали.

Джекоб закрыл глаза и снова приложил руки к лицу.

Я понял, что лучше, если его здесь не будет. Тогда я достал ключи от машины и сказал:

– Возьми Мери Бет, и езжайте к мосту. Встретимся там.

Брат открыл глаза и переспросил:

– На мосту?

Я кивнул:

– Я отвезу Педерсона туда на снегоходе. Мы столкнем его с моста. Это будет выглядеть как несчастный случай.

– Это не сработает.

– Сработает. Мы сделаем все, чтобы это сработало.

– Зачем ему, например, было ехать к мосту?

– Джекоб, я делаю все это ради тебя, понимаешь? Ты должен доверять мне. Все будет хорошо, – сказал я и протянул ему ключи. Пару секунд Джекоб смотрел на них и только потом взял.

– Я поеду через парк, чтобы нас не было видно с дороги. Ты приедешь к мосту раньше меня, но лучше будет, чтобы ты не останавливался там, а поездил кругами где-нибудь поблизости. Предпочтительнее, чтобы тебя там не видели.

Джекоб ничего не ответил.

– Хорошо? – спросил я.

Брат глубоко вздохнул. Ключи от машины были у него в руке.

– Я не уверен, что это нам поможет.

– Поможет, все будет хорошо.

Джекоб покачал головой:

– Есть еще куча всего, о чем надо подумать и учесть. Должно быть, мы многого не заметили и оставили улики.

– Например?

– Мы могли что-то упустить и не заметить.

Признаться, меня уже начало раздражать поведение брата. Время шло, и надо было действовать как можно скорее, не теряя ни секунды. В любой момент на горизонте могла появиться машина, и тогда все пропало. Я взял Джекоба под локоть и повел к фургону. Я подумал о том, что если Джекоб сейчас смог бы взять себя в руки, завести машину и уехать, все было бы в порядке. Мы вышли на дорогу. Пес сразу же подбежал к нам.

– Мы ничего не упустили, – заметил я и попытался улыбнуться, чтобы успокоить брата и придать ему уверенности, затем подтолкнул его к машине.

– Просто доверься мне, Джекоб, – добавил я напоследок.

Прошло, наверное, секунд десять с момента, когда Джекоб все же завел машину и уехал. Я начал усаживать Педерсона на снегоход. И тут произошло нечто абсолютно непредвиденное – старик вдруг застонал. Он был жив. Я в ужасе уставился на него. От такого поворота событий у меня даже закружилась голова и перед глазами все поплыло.

Старик пошевелил ногой, она соскочила со снегохода и ударилась о землю. Я посмотрел на дорогу. Джекоба уже не было видно.

Педерсон что-то пробормотал, снова застонал и пошевелил рукой.

Я стоял, склонившись над ним, и судорожно пытался придумать, что же теперь делать. Вдруг я понял, что у меня сейчас есть только два пути. Во-первых, я мог усадить Педерсона на снегоход, отвезти его домой и позвонить Карлу. Тогда мне пришлось бы все ему рассказать и вернуть деньги. Если бы я выбрал этот путь, моя совесть осталась бы абсолютно чиста, а так как Педерсон остался жив, то у меня был реальный шанс избежать заключения под стражу. Но вот Джекоб вряд ли мог на это рассчитывать. За избиение старика ему точно дали бы срок. Узнав правду, Карл сразу же послал бы полицейских за братом и его бы судили за нападение, драку или даже попытку убийства. И тогда Джекоб отправился бы за решетку, и возможно надолго. При таком развитии событий денег, естественно, мы лишались.

Имелся, конечно, и второй вариант. Он был уже подготовлен и даже наполовину осуществлен. В моих руках было спасти Джекоба и сохранить деньги. Наверное, поэтому я и выбрал его: этот план казался мне вполне осуществимым. Я был практически уверен, что меня не вычислят и не поймают. По этой же причине день назад я оставил у себя деньги. Я считал, что все под моим контролем, что я все могу исправить, и все будет так, как я задумал.

Педерсон продолжал стонать. Мне показалось, что он пытался приподнять руку.

– Я… – пробормотал он и замолчал.

Я сел рядом с ним. Со стороны могло показаться, что я пытаюсь помочь старику.

Половина его лица была замотана шарфом. Глаза его были закрыты.

Когда я увидел, как Джекоб бил его, я почему-то сразу решил, что брат убил старика. Все это почему-то показалось мне вполне естественным. В моих мыслях, в моем сознании Педерсон был мертв. И, склонившись над стариком, я думал именно об этом. Да, для меня он был уже мертв. Он уже мертв, – говорил я сам себе, – он мертв.

Сначала я хотел ударить его еще раз, так же, как Джекоб, например, по шее. Я подумал о шее, решив, что это самая уязвимая часть человеческого тела. Но, посмотрев на шею старика, я увидел ярко-оранжевый шарф и передумал бить его.

Я посмотрел на дорогу, чтобы убедиться, что поблизости нет машин, потом наклонился, взял в руки шарф, которым была обмотана шея и пол-лица, и зажал им нос Педерсона.

Теперь, вспоминая все это, я думаю о том, что мне должно было тогда хоть что-то помешать. Я же должен был почувствовать страх, осознать, что совершаю ошибку, ведь убийство самый страшный из грехов. Но, как ни странно, это чувство у меня тогда не возникло. Я, кажется, вообще ничего не ощущал. Хотя, может, это было и естественно… странно было бы ожидать от человека подобных мыслей, когда он стоит перед выбором, который необходимо сделать за пару секунд и от которого зависит очень многое, а как мне казалось тогда – все. Как правило, осознание важности и масштабности таких решений и их последствий приходит намного позже. А в момент выбора об этом совсем не вспоминаешь. Так что я не думал ни о грехе, ни о последствиях, ни о страхе. Я просто держал шарф Педерсона в руках, размышляя о том, как бы не надавить слишком сильно и не оставить синяков на лице старика, и о том, как бы не обнаружили этого при осмотре и вскрытии трупа.

Я не чувствовал зла. Я просто был взволнован, может, немного испуган, и все.

Я держал шарф прижатым к лицу Дуайта довольно долго. Пару раз прижимал его сильнее, будто Педерсон пытался сопротивляться. Все это время глаза старика были закрыты. Он не издал никакого звука, не было ни предсмертных конвульсий, ни последнего стона.

Небо прояснилось, даже показалось солнце. Стало теплее. По полю бежала тень маленького облака. Наблюдая за ней, я начал считать. Считал я очень медленно, делая паузу между числами. Когда я досчитал до двухсот, я отпустил шарф, снял перчатку и осторожно пощупал пульс старика.

Пульса не было.

Я ехал по парку на восток, параллельно дороге, так, чтобы меня не было видно. Примерно через минуту я уже был у пруда. Пруд замерз. Столики для пикников, присыпанные снегом, сиротливо стояли вокруг него.

За прудом парк становился гуще. Теперь приходилось внимательнее и осторожнее выбирать дорогу, объезжая все кусты и деревья. Ветки часто задевали и цепляли меня за куртку, как будто пытались меня задержать.

Тело Педерсона я усадил на сиденье перед собой, чтобы придерживать его руками. Так что мы ехали, как пилоты в небольшом самолете.

Я старался думать только о своем плане и изо все сил пытался не вспоминать о том, что произошло за это утро, потому что чувствовал, что это приведет только к страху, тревоге и замешательству. А мне надо было действовать четко и уверенно. Так что я сосредоточился только на этом.

Я знал, что мост расчищен и посыпан солью. По краям должны лежать глубокие сугробы. И если Педерсон решил бы проехать по мосту, то, чтобы не сломать и не повредить снегоход, ему пришлось бы ехать как раз по этим сугробам, которые шириной как раз подходили для снегохода, а высотой были совсем немного ниже перил моста.

Конечно, люди удивятся, что старик Педерсон делал на этом мосту и зачем ему понадобилось переезжать его, но эти вопросы точно не наведут на нас никакого подозрения. Это так и останется загадкой, вопросом, на который никто никогда не найдет ответа… конечно, если только самолет не найдут раньше, чем пойдет снег. Тогда по следам можно будет восстановить истинную картину происшедшего.

Я посмотрел на небо. К моему разочарованию, оно становилось все чище и яснее. Солнце пробивалось сквозь ветви деревьев. Воздух был холодный и бодрящий. На небе остались только белые, легкие облачка, которые не предвещали никакого снега.

Чем ближе я подъезжал к краю парка и мосту, тем тяжелее мне было концентрироваться на моем плане. Мне постоянно мешали мысли о чем-то другом. Я начинал все больше обращать внимание на тело Педерсона, которое я прижимал к снегоходу собственной грудью. Его голова лежала прямо у моей щеки. Даже через шляпу я чувствовал запах его волос. Тело его было плотным и твердым, совсем не таким, как я предполагал. Мне даже показалось, будто старик жив.

И как только я подумал об этом, о том, что Педерсон мертв, что я убил его, что я лишил его жизни собственными руками, мое сердце сжалось в комок, мне стало тяжело дышать. Я вдруг понял, что переступил черту, совершил нечто ужасное, отвратительное и жестокое, то, чего никогда от себя не ожидал, то, на что был просто неспособен. Я отнял у человека жизнь.

Эта мысль привела меня в недоумение, сбила с толку, запутала. Я начал вспоминать все, что произошло, думать о том, что еще может произойти, я пытался думать рационально, обвинять себя и тут же отрицать вину. И только благодаря всей силе воли, которую мне удалось собрать в кулак, я сумел сохранить самообладание. С невероятным усилием я заставил себя успокоиться и сконцентрироваться только на мысли о том, что будет происходить в ближайшие пятнадцать минут.

Я ехал к восточному краю парка, придерживая руками тело Педерсона, объезжая деревья и кусты. Одна половина моего сознания думала о мосте, Джекобе и шерифе, а вторая пыталась бороться со странным, ужасным и жутким чувством – мыслью о том, что теперь я в ловушке, что теперь всю жизнь мне придется расплачиваться за то, что я совершил… пытаясь спасти Джекоба, я погубил нас обоих.

Самый южный угол парка приходился как раз на начало моста.

Прежде чем выехать на открытое пространство, я остановился, чтобы осмотреться и убедиться, что поблизости никого нет. Здесь речка была шириной примерно пятнадцать ярдов. Ее покрывал довольно толстый слой льда, который, в свою очередь, был покрыт тонким слоем снега. Джекоб еще не приехал.

Я выехал на дорогу, осмотрелся: посмотрел сначала на восток, потом на запад. Машин не было. Где-то вдалеке в деревьях я рассмотрел небольшой дом. Потом оказалось, что он был намного ближе, чем я тогда подумал. Я довольно отчетливо разглядел окна и собаку Педерсона – колли, которая сидела на верхней ступеньке крыльца. И если бы там кто-нибудь стоял, то меня бы точно заметили.

Осмотревшись, я осторожно въехал на мост, остановился и слез со снегохода. Отсюда, с середины моста, до льда было примерно футов десять. Перил было почти не видно, их замело снегом.

Я положил руку Педерсона на руль, поставил его ноги на подножки и поустойчивее усадил его. Ружье я повесил ему на плечо, шляпу поглубже натянул на голову, замотал шарфом шею и половину лица.

Когда все было готово, я прибавил газа и еще раз огляделся вокруг. На дороге не было никакого движения, все было тихо. Колли по-прежнему сидела на крыльце дома Педерсона. Конечно, нельзя было точно сказать, смотрел ли кто из окон дома, но, как мне показалось, там никого не было. В окнах только отражалось голубое небо и ветки деревьев, окружавших дом. Я направил лыжи снегохода к обрыву и слегка подтолкнул его. Снегоход замер, балансируя на перилах.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить, не забыл ли чего. Мне показалось, что я все учел и просчитал.

Вдруг вдалеке гавкнула колли.

Тогда я открыл глаза, спрыгнул с сугроба на дорогу и плечом толкнул снегоход. Столкнуть его оказалось очень легко. Одно маленькое движение… и снегохода на мосту уже нет. Когда он упал на лед, послышался громкий треск и грохот… потом я услышал, как заглох мотор.

Я забрался на сугроб, чтобы посмотреть, что там внизу.

Снегоход упал прямо на Педерсона и придавил его. Лед вокруг покрылся трещинами, но не раскололся. Сквозь трещины просачивалась вода.

Шляпа снова слетела с головы Педерсона. Его голова и седые волосы почти уже полностью скрылись под ледяной водой. Лицо старика было плотно замотано шарфом. Одну его руку прижал снегоход, а вторая безвольно откинулась в сторону. Все это создавало впечатление, как будто старик умер, пытаясь высвободиться.

Джекоб приехал через пару минут. Он остановил машину, и я забрался в салон. Когда мы отъехали от моста, я обернулся и увидел тело старика… ярко-рыжее пятно на белом льду.

Мы уже второй раз за день проезжали мимо дома Педерсона. Колли снова на нас залаяла, но Мери Бет, который лежал на заднем сиденье, свернувшись калачиком, почему-то не отреагировал. Когда мы проезжали мимо, я обратил внимание на то, что из трубы действительно идет дым. Значит, жена старика дома… наверное, она сидела в гостиной у камина и ждала возвращения мужа. От этой мысли мое сердце снова сжалось в комок.

Когда мы проехали место, где следы лисы пересекали дорогу, я услышал, как Джекоб вздрогнул и прошептал:

– Господи…

Я посмотрел в окно. Все вокруг было истоптано. Тут были следы лисы, собаки, Джекоба, Луи, ну и, конечно, мои. На обочине остались следы от шин моего фургона и лыж снегохода. Да, этих следов невозможно было не заметить… Кроме этого, довольно явно была видна и тропа, ведущая в лес. Она напоминала огромную стрелку, которая показывала, где лежит самолет.

Увидев все это, Джекоб снова заплакал. По его щекам потекли слезы, а губы задрожали.

– Все будет хорошо, – сказал я, стараясь говорить как можно более спокойно и уверенно. – Скоро пойдет снег. А как только начнется снегопад, следы исчезнут.

Джекоб ничего не ответил. Он начал вздрагивать от глухих рыданий.

– Прекрати, – снова заговорил я. – Так дело не пойдет.

Джекоб вытер мокрые от слез щеки. Пес потянулся с заднего сиденья к хозяину и попытался лизнуть его в лицо, как будто хотел успокоить и утешить Джекоба, но брат оттолкнул Мери Бет.

– Все в порядке, – добавил я. – Как только пойдет снег, все будет в порядке.

Джекоб глубоко вздохнул и кивнул в знак согласия.

– Джекоб, ты не должен так реагировать. Мы должны сохранять спокойствие, иначе нас действительно могут заподозрить в чем-то. Надо постараться вести себя так же, как и раньше.

Брат снова кивнул. От слез глаза у него покраснели и припухли.

– Все под контролем.

– Я просто устал, Хэнк, – произнес он почти шепотом. Было видно, что Джекобу тяжело говорить. Он посмотрел в окно.

Кровь из носа у него почти остановилась, но Джекоб так и не стер ее с лица… над его верхней губой все еще были те же смешные усы, которые делали его похожим на растолстевшего Чарли Чаплина.

– Просто я не выспался… и устал.

Проехав через парк, мы выехали на его северной стороне и повернули на Тафт-роуд. На этой стороне парка все было точно так же, как и на той, откуда мы только что приехали, – те же деревья, клены, каштаны, несколько сосен и березы. На некоторых соснах до сих пор лежал снег, должно быть, он остался еще со вторника. Повсюду летали птицы, создавая постоянное еле заметное движение и суету. Других признаков дикой жизни не было – ни зайцев, ни оленей, ни енотов, ни опоссумов, ни лис. И мысли о том, что где-то здесь, совсем неподалеку, лежит самолет, а в нем мертвый пилот и мешок с деньгами, а в реке – Педерсон, которого я задушил собственными руками, казались абсолютно абсурдными.

Я бы никогда не подумал, что мы с Джекобом способны на насилие. Да, мой брат частенько дрался в школе, но причиной этому были только насмешки со стороны неприятелей, ему просто приходилось самому постоять за себя, и другого выбора у Джекоба не было. Он никогда не умел сглаживать конфликты, поэтому всегда пускал в ход кулаки. Хотя Джекоб и драться-то как следует не умел и даже не делал вид, что хочет припугнуть противников. Наоборот, несмотря даже на то, что его переполняла злоба, он всегда действовал так, будто боялся причинить боль обидчикам. Обычно он неуклюже махал руками, даже не сжимая их в кулаки, как будто показывал фигуру пловца. А все смеялись над ним и дразнили беднягу.

А виновата в этом была одна черта характера, которая передалась нам от отца. Дело в том, что он не выносил боли, вернее, не выносил, когда боль причиняли любому живому существу. Поэтому он и не держал домашнего скота – ни коров, ни птицы, ни свиней, – он просто не мог забивать их. А теперь мы с Джекобом убили человека.

Когда мы доехали до Ашенвилла, Джекоб подъехал к своему дому и остановился.

После новогодней ночи практически все в городе было закрыто. На улице мы встретили всего несколько прохожих, спешащих куда-то.

Поднялся небольшой ветер. Небо было абсолютно чистым. Ярко светило солнце, его лучи отражались в окнах домов и падали на блестящий и влажный тротуар. Словом, на дворе стоял прекрасный морозный зимний день.

Джекоб не выходил из машины. Он каким-то мутным, невидящим взглядом смотрел на дорогу. Потом он дотронулся до носа и сказал:

– Мне кажется, я сломал его.

– Да нет, не волнуйся, – попытался я разуверить его. – Просто от удара немного пошла кровь, вот и все.

Джекоб все еще выглядел напуганным и иногда вздрагивал. Честно говоря, это уже начинало меня беспокоить. Я не хотел оставлять его в таком состоянии. Я наклонился к нему и заглушил двигатель.

– Знаешь, о чем я подумал, когда ты ударил его? – спросил я.

Джекоб не ответил. Он все еще щупал свой нос.

– Я вспомнил, – продолжал я, – как ты первый раз подрался с Рудни Семпл. Ты тогда размахнулся, ударил его и сам упал.

Джекоб молчал.

– Сколько тогда тебе было? Помнишь?

Он повернулся и посмотрел на меня все тем же пустым взглядом. Джекоб был в перчатках. Одна из них была вся в крови. А на пальце осталось пятно от вареного яйца, которое было в сэндвиче.

– Рудни Семпл? – рассеянно переспросил он.

– Да, в спортзале. Ты ударил его, и вы оба упали.

Джекоб кивнул, но ничего не добавил. Он молча смотрел на свои перчатки, потом заметил остаток яичного желтка, поднял руку, лизнул ее и вытер о штаны.

– Уже приехали, да? – рассеянно поинтересовался он.

– Да, приехали, – ответил я.

– Господи… – сказал Джекоб и вздохнул. На мгновение мне показалось, что он вот-вот снова расплачется. Брат обхватил себя руками и начал медленно раскачиваться.

– Прекрати, Джекоб. Возьми себя в руки. Что сделано, то сделано.

Джекоб покачал головой:

– Я убил его, Хэнк. Когда сделают вскрытие, всем все сразу станет ясно.

– Нет, – заметил я, но Джекоб не послушал меня.

– Конечно, тебе легко сохранять спокойствие. Тебя-то не посадят, – произнес Джекоб, тяжело дыша.

– Ты его не убивал, – неожиданно для самого себя сказал я.

Честно говоря, паника Джекоба начала передаваться мне. Я изо всех сил пытался сохранять самообладание.

Брат удивленно посмотрел на меня.

Я мгновенно понял, что не хочу рассказывать ему правду, и попытался выкрутиться.

– Мы вместе убили его, – вымолвил я и посмотрел в окно, надеясь, что сейчас Джекоб уйдет. Но он не ушел.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

Я попытался улыбнуться:

– Ничего.

– Ты сказал, что я не убивал его.

Я повернулся и посмотрел на брата, пытаясь как можно скорее что-нибудь придумать.

С детства я знал, что не могу положиться на него – он опаздывал, забывал, ленился, в общем, не обращал внимания на многое… Так что будет лучше, если и сейчас правду буду знать только я. Но, с другой стороны, Джекоб же мой брат. Я хотел доверять ему. И я понимал, что, несмотря на долю риска, в этом есть свои преимущества. Я спас его. Значит, он должен знать правду о том, что произошло. Это сделает его моим должником.

– Когда ты уехал, он еще был жив, – сообщил я. – Я понял это, только когда начал усаживать его на снегоход.

– Я не убил его?

Я покачал головой:

– Нет. Я задушил его шарфом.

Брату потребовалось некоторое время, чтобы осознать мои слова. Несколько минут он сидел молча, уставившись в одну точку.

– Зачем? – наконец спросил он.

Этот вопрос удивил меня. Я подумал и попытался вспомнить причину моего поступка.

– Я сделал это ради тебя, Джекоб. Чтобы защитить тебя, – ответил я.

Джекоб закрыл глаза:

– Ты не должен был этого делать. Не надо было убивать.

– Господи, Джекоб. Ты слышал, что я сказал? Я сказал, что сделал это ради тебя. Я сделал это, чтобы спасти тебя.

– Спасти меня? Если бы он был жив, то меня могли бы обвинить всего лишь в избиении. Тогда мы бы просто вернули деньги. И все было бы не так плохо. А теперь на нас – убийство.

– Я всего-навсего закончил то, что начал ты. Так что мы сделали это вместе. Если бы ты не начал, мне бы и в голову не пришло делать то, что я сделал.

Джекоб замолчал. Он снял очки, протер их о куртку и снова надел.

– Нас поймают, – сказал он.

– Нет, Джекоб, не поймают. Все будет хорошо, если ты не будешь привлекать к себе внимание таким поведением.

– Я не хочу все портить.

– Тогда все будет нормально и нас не поймают.

Джекоб пожал плечами, как будто хотел сказать: «Ну, посмотрим».

Мы увидели, как какой-то маленький мальчик катается на велосипеде. Ветер мешал ему, и он с трудом крутил педали. Его лицо было закрыто черной маской, которую обычно надевают лыжники, чтобы защититься от ветра. Эта маска делала мальчугана похожим на террориста, и все это выглядело немного пугающе.

– Мы расскажем Луи? – спросил Джекоб.

– Нет.

– Почему?

Признаться, этот вопрос произвел на меня не самое приятное впечатление. У меня в мыслях промелькнуло слово сообщник, и впервые в жизни я понял, что оно значит. Это было очень сильное слово, оно объединяло, крепко связывало людей вместе. Мы с Джекобом вместе совершили преступление, и теперь наши судьбы были неразрывно связаны. И то, что Джекоб сейчас был напуган больше меня, ничего не значило, это никак не различало и не разделяло нас. Теперь мы были единым целым, и мы обладали одинаковой силой, властью и правом. И теперь я должен был говорить и действовать на равных с Джекобом.

– А зачем ты хочешь рассказать Луи? – поинтересовался я.

– Мне кажется, что он должен знать.

– Это очень опасно. Понимаешь, за то, что мы совершили, мы можем получить пожизненные сроки заключения. Нам надо быть крайне осторожными с информацией, которой мы обладаем.

Джекоб снова закрыл глаза.

– Пообещай, что не расскажешь ему, – попросил я.

Джекоб явно сомневался. Потом, пожав плечами, он сказал:

– Ладно.

– Пообещай.

Джекоб отвернулся к окну. Мне показалось, что он хотел было выйти из машины, но остановился.

– Где ты прячешь деньги? – спросил он.

Я взглянул на брата и соврал:

– В гараже.

– В гараже?

– Да, я подумал, что, если спрячу деньги дома, Сара сможет найти их.

Джекоб кивнул и подождал пару секунд, как будто думал, что еще сказать. Так ничего и не придумав, он открыл дверь.

– Мы забыли съездить на кладбище, – произнес я.

Джекоб устало посмотрел на меня и, как будто усмехнувшись, спросил:

– Ты что, предлагаешь поехать сейчас?

Я покачал головой:

– Я просто сказал, что мы забыли.

Брат махнул рукой:

– По-моему, сейчас это наименьшая из всех наших проблем, разве не так?

Не дожидаясь моего ответа, Джекоб вышел из машины и посвистел Мери Бет. Пес выбежал за ним, брат захлопнул дверь и пошел к дому.

Сара услышала, что я пришел, и позвала меня наверх. Она находилась в спальне. Окна были зашторены, в комнате было темно. Сара, не разобрав кровати, прилегла после обеда поспать. Она лежала на спине, волосы ее были собраны на затылке в пучок.

Я сел на край кровати рядом с ней и начал рассказывать все, что произошло утром. Я начал свой рассказ с самого начала, с того, как мы еще в первый раз проезжали мимо фермы Педерсона, чтобы Сара имела полное представление обо всем, что случилось.

Сара повернулась на бок и закрыла глаза. Покрывало закрыло половину ее лица. Жена никак не реагировала на мои слова, она просто лежала рядом, а на ее лице блуждала сонная улыбка. На секунду мне даже показалось, что она не слушает меня.

Однако, когда я дошел до того момента, как вылезал из самолета, Сара подняла голову и приоткрыла глаза.

– А банка из-под пива? – спросила она.

– Банка? – переспросил я.

– Да, банка Луи, из-под пива.

И тут я понял, что совершенно забыл про эту банку. Я хотел поискать ее после того, как верну деньги, а те две вороны совсем сбили меня с толку, и я забыл.

– Я не нашел ее, – ответил я, пытаясь скрыть правду.

– А ты искал?

Я замолчал, думая, как надо правильно ответить и вообще стоит ли говорить правду. Но мое молчание было достаточным, чтобы Сара все поняла.

– Ты забыл, – с упреком сказала она.

– Я ее не видел. Ее не было рядом с самолетом.

Сара села на кровати.

– Если ее найдут, – быстро добавила она, – полицейские сразу же вычислят, кто был на месте крушения.

– Сара, но это всего лишь обычная банка из-под пива. Никто ее даже не заметит.

На это жена ничего не ответила. Сара сидела молча, поджав губы и нахмурившись, смотрела на кровать. Я видел, что она начинала злиться.

– Если ее и найдут, то подумают, что она осталась еще с прошлого лета, – сказал я. – Ее мог бросить кто угодно. В парке гуляет куча народу.

– Достаточно провести несложные анализы, чтобы вычислить, сколько эта банка там пролежала.

– Да ладно тебе, Сара. Никто не будет проводить никакие анализы, – ответил я. Честно говоря, меня немного насторожил тон ее голоса. Она говорила со мной так, будто я провалил весь план, как будто я совершил большую глупость и неисправимую ошибку.

– Тогда они найдут на ней отпечатки пальцев Луи.

– Луи был в перчатках, – сначала сказал я и только потом попытался вспомнить, было ли это действительно так или нет. – Послушай, это обыкновенная банка, на нее никто не обратит никакого внимания.

– Обратит, Хэнк, обратит. Если у них появится хоть капля подозрения на то, что исчезла часть денег, полицейские обыщут каждый дюйм в парке. А если они найдут банку, они обнаружат на ней отпечатки пальцев Луи, и так они выйдут на нас.

Я задумался над словами Сары. Мне была неприятна ее злость и раздражение, и мне почему-то захотелось сделать ей так же больно в ответ. Я знал, что она пытается рассуждать логически и держать все под контролем, но одновременно с этим я знал, что она безумно боится. И вся ее осторожность основана только на страхе. Однако мне ничего не оставалось делать, как признать, что мы упустили одну деталь, маленькую деталь, которая вполне могла стать уликой, указывающей на нас.

– Может, стоит сжечь деньги? – произнесла она.

– Перестань, Сара.

Жена закрыла глаза и покачала головой.

– Нет, мы не сожжем их, – тихо сказала она.

Больше Сара ничего не говорила. Она вновь легла на постель и накрыла одеялом живот. Посмотрев на нее, я понял, что ничего не скажу жене о Педерсоне. Я сам был удивлен своим решением, потому что мы с Сарой никогда ничего не скрывали друг от друга. Мы никогда не принимали никаких решений отдельно, всегда советовались и совместно все обсуждали. А теперь я принял решение, что ничего не скажу ей, по крайней мере не здесь и не сейчас. Возможно, я и открою ей правду когда-нибудь в будущем, лет через десять или двадцать, когда мы уже будем спокойно жить на эти деньги, когда мои поступки будут оправданны. Только тогда я расскажу ей, как мне удалось сохранить деньги и не допустить того, чтобы нас вычислили, я расскажу ей, как взял на себя ответственность, как в одиночку защитил ее и нашего, еще не родившегося, ребенка. И Сара, конечно, удивится моей смелости, удивится тому, как мне удалось хранить все это в тайне столько лет, и тогда она обязательно все мне простит.

Честно говоря, я боялся того, что она может подумать обо мне. Я боялся ее оценки моих действий. Меня уже напугало то, как она отреагировала на мой рассказ.

– Твой лоб выглядит гораздо лучше, – сказала Сара, даже не глядя на меня. Это был шаг с ее стороны к примирению.

Я дотронулся до лба:

– Он больше не болит.

Некоторое время мы сидели молча. Сара положила голову на подушку и пододвинулась ко мне. Я не смотрел на нее, ждал, когда она извинится. И если бы она сделала это, возможно, я бы и рассказал ей правду, но жена молчала.

– Ну и… что было дальше? – спросила Сара шепотом.

– Ничего, я закрыл дверь, вернулся на дорогу, и мы уехали, – ответил я.

Вечером снега не было. Я ходил по дому, постоянно выглядывая в окна, в надежде увидеть там снежинки, падающие с неба. Каждый час я включал радио и слушал прогноз погоды. Синоптики обещали снегопад, местами очень сильный, по их словам, он должен был идти весь вечер и даже ночь. Но, как ни странно, было уже время ужина, а на небе не появилось ни облачка. А когда наступила ночь, на чистом небе отлично были видны звезды.

О несчастном случае с Педерсоном сообщили в местных новостях. Мы с Сарой смотрели их перед ужином. В сюжете показали мост, снегоход, который все еще лежал в воде, и шляпу старика, которая плавала рядом с ним. Тела на месте происшествия уже не было. Глядя на эти кадры, я представил себе, как старика обнаружили, как его доставали из ледяного плена, какая паника была у тех, кто нашел его, и как они, должно быть, надеялись, что он еще мог быть жив.

Диктор сообщил, что тело обнаружил проезжавший мимо автомобилист. Это случилось в районе полудня. Ни о чем подозрительном в передаче сказано не было, все действительно списали на несчастный случай.

В кадре, на заднем плане, я разглядел машину шерифа, которая стояла на обочине с зажженными фарами. Карл стоял рядом с ней и разговаривал с каким-то высоким худым мужчиной, одетым в ярко-зеленый жилет. Возможно, это и был тот самой автомобилист, имя которого не называлось.

Кроме шерифа на еще более дальнем плане был виден дом Педерсона, рядом с которым стояли три или четыре машины. Должно быть, это приехали друзья семьи, чтобы утешить вдову.

Сара никак не прокомментировала этот сюжет, она только заметила:

– Как печально, что это произошло в Новый год.

Да, она и не догадывалась о том, как связано это происшествие со мной.

Спать я пошел в крайне паршивом настроении. У меня началась настоящая депрессия.

Я убил человека. Я думал об этом каждый раз, когда вспоминал события этого утра. Нет, сердцем я чувствовал, что я все тот же, что и раньше, но вот разум безжалостно говорил мне, что я теперь другой человек. Я – убийца.

Да еще и Сара… я не сказал ей правды. Я впервые солгал ей. Это была единственная тайна между нами. Я же понимал, что со временем мне будет все сложнее и сложнее рассказать ей всю правду. Мои фантазии о том, что я признаюсь ей во всем лет через двадцать, были пустыми фантазиями. И я это прекрасно понимал. И каждый момент, каждая секунда, проведенная рядом с Сарой, не знавшей правды, была только подтверждением этому.

В тот вечер я заснул, держа руку на ее животе. И если ребенок начал бы толкаться, я бы почувствовал это во сне. Однако мои последние мысли перед сном были вовсе не о малыше, и не о Саре, и даже не о деньгах. Перед сном я думал о Джекобе. Когда я закрыл глаза, я увидел перед собой его лицо, его глаза, полные страха и паники. Я вспомнил, как он стоял над Педерсоном, думая, что убил старика… я вспомнил его слезы. Мне было искренне жаль брата. Но теперь мне было жалко не только его. Теперь мне было жалко и себя самого, и Сару, и ребенка, и Педерсона, и его вдову. Мне было жаль абсолютно всех, кто волей или неволей попал в эту темную историю.

С утра, только открыв глаза, я понял, что на улице идет снег. Я понял это, даже не выглядывая из окна и не поднимаясь с кровати. Я понял это по свету – тусклому, серому, приглушенному.

Я встал с кровати и подошел к окну. Да, мое предчувствие меня не обмануло – на улице действительно шел снег – с неба падали огромные снежинки, они кружились в воздухе и медленно опускались на землю, ветви деревьев, крыши домов.

Судя по сугробам, снегопад начался еще ночью. Машину во дворе основательно засыпало. А ветки деревьев под тяжестью снега опустились к земле. Мне казалось, что все вокруг, весь мир был теперь покрыт белым, пушистым снегом. Теперь все, абсолютно все было погребено под этим мягким белоснежным одеялом.

4

Окна моего кабинета выходили прямо на юг. Из окна была видна церковь.

В среду, шестого января, я сидел за столом в своем кабинете, ел пончик, посыпанный пудрой, и запивал его теплым кофе. Вдруг я увидел, как из церкви вышли двое, мужчина и женщина, одетые в черное. Они прошли через двор к кладбищу и остановились у свежей могилы, примерно в сорока ярдах от храма.

Хоронили Дуайта Педерсона.

У храма было припарковано пять машин, а у ворот кладбища стоял серебряный катафалк. Народу было мало. Педерсон был замкнутым человеком, у него было мало друзей.

Я разглядел вдову старика, Рут. Это она подошла к могиле. Священник держал ее за руку, другой рукой он прижимал к груди Библию. Из окна я видел только самый край могилы, все остальное загораживал храм. Постепенно вокруг могилы собрались все, кто приехал попрощаться с Педерсоном.

Зазвонил колокол.

Я доел пончик, встал из-за стола, взял стакан с кофе и подошел к окну. Кладбище было примерно в ста ярдах от магазина. С такого расстояния я не мог рассмотреть, кто стоял у могилы. Некоторых людей не было видно за храмом, а черты тех, что стояли ко мне лицом, рассмотреть было невозможно. Но, должно быть, это были те, кого я мог в любой день встретить на улице, люди, которые будут сплетничать и рассказывать разные истории о смерти Педерсона.

Я наблюдал, как они стояли, то наклоняя, то поднимая головы, повторяя слова молитвы. Я видел Рут. Она стояла спиной ко мне, опустив голову. Наверное, Рут плакала. Священника было не видно за храмом.

Я стоял у окна до тех пор, пока не закончилась служба и люди не стали расходиться. Я посчитал, сколько человек пришло попрощаться со стариком. Оказалось, что всего семнадцать, включая водителя катафалка и священника. Эти люди посвятили свое утро памяти Дуайта Педерсона, приехали на кладбище, чтобы поддержать его вдову и выразить свою скорбь по поводу его смерти. Все эти люди думали, что Педерсон погиб из-за несчастного случая, что он не справился с управлением снегоходом, упал в ледяную реку и сломал ногу, два ребра и проломил череп. Да и туго завязанный шарф тоже сыграл свою роль.

Только Джекоб и я знали правду.

Теперь, я не сомневался, что все будет хорошо. С каждым днем я постепенно буду забывать о том, что произошло, время будет сглаживать все острые углы в моей памяти. Педерсона похоронили, даже не делая вскрытия; самолет теперь лежал под снегом, и наши следы вокруг него были навечно стерты с лица земли.

Пожалуй, самое большое облегчение я испытал тогда, когда понял, что по-прежнему считаю себя честным и добрым человеком. Раньше я думал, что то, что произошло в парке, должно было изменить меня, повлиять на мой характер, что вина и страх будут мучить меня, изменять мое сознание и образ мыслей. Однако ничего этого, как ни странно, не произошло. Я остался тем, кем был всегда. Смерть Педерсона для меня стала чем-то похожим на деньги, в том смысле, что они всплывали в моей памяти, только когда я сознательно думал о них, а когда этих мыслей не было – мне казалось, что этого прошлого вовсе не было. Мою повседневную жизнь эти мысли и воспоминания никак не изменили. Просто надо было пореже вспоминать обо всем этом, тогда прошлое никак не вторгалось в настоящую жизнь, и это был ключ к моему спокойствию.

Я верил в то, что случившееся в Новый год, стало каким-то исключением, аномалией, которую можно объяснить только тем, что я оказался в экстремальной ситуации, изменить которую было не в моих силах. Соответственно, мне ничего не оставалось, как принимать решения, соответствующие этим обстоятельствам, а не реальной, обычной жизни. И теперь, с таким отношением к происшедшему, мне было гораздо проще жить с этим грузом прошлого, более того, мне даже начало казаться, что мои поступки вполне можно простить и оправдать. Только было ли так на самом деле…

Да, несмотря на все мои рассуждения, страх у меня все еще был. Но он не был связан ни с возможностью того, что меня могут поймать, ни с деньгами, ни с воспоминаниями об убийстве… страх мой был связан с Сарой. Поймет ли она меня? Сумеет ли простить то, что я сделал?

Стоя около окна, я продрог. С наружной стороны рама по периметру была проклеена специальной утеплительной лентой, но в некоторых местах она уже порвалась. Так что щелей было довольно много, и из окна сквозило.

Я смотрел на похоронную процессию и на кладбище. Прежде чем уйти, все по очереди подходили к Рут Педерсон и обнимали ее. Мужчины обменивались рукопожатиями. В конце концов все разошлись по машинам. Я знал, что сейчас они поедут в дом Педерсона на поминки, будут сидеть за большим деревянным столом на кухне и есть запеканку из риса, салаты, холодные нарезки и жареную картошку. К столу подадут и разные горячие напитки – чай, кофе, горячий шоколад, а на десерт хозяйка, наверное, приготовит фруктовое желе, морковный пирог и шоколадное печенье. Рут будет сидеть во главе стола, одетая во все черное, и наблюдать, как все едят, следить за тем, чтобы на столе всего было в достатке. За столом будут говорить о покойном, вспоминать его добрые дела, а Рут будет тихонько улыбаться в ответ. Потом гости помогут хозяйке убрать со стола и вымыть посуду… Потом все разъедутся по домам… а Рут останется одна… одна в пустом и темном доме. Совсем одна.

Мое воображение совершенно ясно рисовало себе эту картину. Я представлял, как гости разошлись… и Рут осталась наедине со своей болью и горем… Как ни странно, думая об этом, я не чувствовал никакой вины или угрызений совести, все эти мысли казались мне какими-то абстрактными, не имеющими прямого отношения ни ко мне, ни к моей жизни. Хотя ведь это я отнял у нее мужа… я должен был чувствовать хоть что-то. Однако я понимал, что просто не смогу дальше жить, если меня будут мучить подобные чувства, поэтому предпочитал даже не допускать мысли о них.

Я закрыл жалюзи, допил кофе и выбросил пустой одноразовый стаканчик в мусорную корзину. Потом я сел за стол, включил лампу, достал ручку и принялся за свою работу.

Вечером по дороге домой, я сделал большой крюк и проехал по парку. Я объехал вокруг него пару раз, потом повернул и поехал вдоль его южного края.

На улице уже стемнело. Я ехал с включенными фарами и внимательно смотрел на обочину дороги, пытаясь найти наши следы. Но, к счастью, я ничего не обнаружил. Все следы, которые мы оставили после себя, снег покрыл белоснежным ровным одеялом.

Когда я проезжал мимо фермы Педерсона, я увидел, что в доме горел свет. Колли сидела на крыльце. В этот раз собака не залаяла, она просто приподнялась и настороженно проследила взглядом за моим фургоном, проехавшим мимо дома к мосту.

Прошла неделя. За это время я два раза разговаривал с Джекобом по телефону и ни разу не видел его. Оба эти разговора были краткими, мы говорили о Педерсоне. Мы успокоили и уверили друг друга в том, что наш план сработал и все прошло гладко. С Луи я не общался.

В четверг вечером я работал в своем кабинете. Совершенно неожиданно ко мне зашла Сара. От мороза у нее горели щеки, из-за покрасневшего лица она казалась какой-то раздраженной и злой. Мне показалось, что она будто суетилась или волновалась: глаза бегали, руками она дотрагивалась то до волос, то до лица, то поправляла одежду. Заметив все это, я понял, что что-то случилось. Я быстро встал, вышел из-за стола, подошел к жене и помог ей снять куртку. Под курткой на Саре было одето одно из ее платьев для беременных, оно было бледно-голубого цвета с рисунками маленьких корабликов. В этом платье Сара была похожа на какой-то огромный фрукт. Я снова подумал о том, что внутри нее жил ребенок. Я думал об этом каждый раз, когда смотрел на жену… и как всегда при этой мысли, у меня появилось неприятное ощущение.

Сара с трудом опустилась на кресло, которое стояло рядом со столом. Обычно на этом месте сидели покупатели, когда необходимо было обсудить какие-либо вопросы, связанные с оплатой, ценами и документами.

Волосы Сары были аккуратно собраны, а губы накрашены темно-красной помадой.

– Луи рассказал Нэнси, – сказала она.

Я подошел к двери, закрыл ее, потом вернулся за стол.

– Я встретила ее в бакалейной лавке. Я ходила купить яблочное пюре. Так вот, я стояла в магазине и искала в кошельке талон, когда она подошла ко мне и спросила, почему я вожусь с талонами.

– С талонами?

Сара кивнула и продолжила:

– Она сказала, что с нашим новогодним подарком я вообще могу забыть о талонах.

Я нахмурился.

– Она сказала это прямо у кассы. Как будто говорила просто о погоде.

– А что ты ей ответила?

– Ничего. Я сделала вид, что не поняла, что она имела в виду.

– Хорошо.

– Но она все поняла. Я уверена, что она поняла, что я знаю, о чем речь.

– Этого следовало ожидать. Луи не мог не рассказать ей, ведь так?

– Я хочу сжечь деньги.

– Она все равно рано или поздно узнала бы.

– Мы допустили ошибку, Хэнк. Признай это. Ситуация выходит из-под контроля.

– По-моему, ты преувеличиваешь, – сказал я и наклонился вперед, чтобы взять жену за руку, но Сара отодвинулась.

– Сара, перестань, успокойся, – добавил я.

– Нет, теперь нас могут поймать. Я считаю, что деньги надо сжечь.

– Мы не можем их сжечь.

– Хэнк, неужели ты не понимаешь? Неужели ты не видишь, что мы уже не контролируем ситуацию? Все было в порядке, когда в курсе дела были только мы, четверо человек. А теперь нас пятеро. Где гарантия того, что скоро число посвященных не увеличится? А это произойдет. Все больше и больше людей будет узнавать о том, что произошло… это будет продолжаться до тех пор, пока нас не поймают.

– Мы не можем сжечь деньги, – повторил я.

– Мы живем в маленьком городке. Здесь новости разлетаются очень быстро. Так что у нас мало времени. Надо прекратить все, пока мы еще в силах это сделать.

– Сара, – медленно произнес я, – все уже не так просто, как было вначале.

Жена начала было спорить, но когда увидела выражение моего лица, спросила:

– В смысле? Что ты хочешь этим сказать?

– Помнишь, мы видели в новостях сюжет о смерти Дуайта Педерсона? Его снегоход упал с моста.

Сара кивнула.

– Это случилось в первый день нового года, – уточнила она.

– Да. Так вот. Это был не несчастный случай.

Мне показалось, что Сара не поняла. Она в ожидании объяснений молча смотрела на меня.

– Он видел нас с Джекобом в парке, и мы убили его.

Как только я сказал это, я почувствовал, как с моих плеч упал груз этой тайны. Сам того не планируя, я признался. Теперь я снова был абсолютно честен с женой.

Некоторое время Сара сидела молча, видимо, пытаясь осознать мои слова.

– Вы убили его? – переспросила она. У нее было какое-то странное выражение лица. Нет, это был не страх, которого я больше всего боялся. Скорее на ее лице было какое-то недоумение. Мне показалось, что в глазах ее промелькнуло и негодование. Но прежде, чем высказать свое мнение, Сара ждала моих объяснений. Видя это, я, немного посомневавшись, начал говорить, причем говорил, совершенно не думая. Честно говоря, я сам был шокирован тем, что сказал. Я снова начал врать.

– Это Джекоб, – сказал я. – Он столкнул старика со снегохода и ударил его по голове. Потом мы отвезли тело на мост и сымитировали несчастный случай.

Некоторое время мы молчали.

– Боже мой… – через некоторое время прошептала Сара.

Я кивнул.

– Как же ты мог позволить ему сделать это? – спросила Сара. Я знал, что она спрашивала не для того, чтобы упрекнуть меня, а просто из-за любопытства. И я не понимал, что еще говорить.

Я покачал головой и ответил:

– Все произошло очень быстро. Я даже не успел отреагировать.

Все это время я смотрел на стол и только сейчас решился поднять глаза. И я тут же встретил взгляд жены. Я остался доволен тем, что увидел. По крайней мере, Сара была спокойна. В ее глазах не было ни злобы, ни осуждения – только замешательство. Должно быть, она еще не осознала того, что произошло.

– Он хотел выследить лисицу, – сказал я. – Если бы Джекоб не убил его, он бы нашел самолет… и увидел бы наши следы.

Сара немного подумала и произнесла:

– Все равно мы можем сжечь деньги.

Я снова покачал головой. Нет, я не собирался сжигать деньги. Я убил человека ради этих денег, и если бы я сейчас сдался, это бы означало, что мое преступление напрасно. Тогда убийство никак нельзя будет оправдать, тогда это уже будет не средство для достижения цели, а простое преступление. Теперь надо было убедить в этом Сару. Я нахмурился и сказал:

– Нет, мы не будем жечь деньги.

– Но тогда нас поймают. Это наш последний шанс избежать наказания, – возразила Сара, повышая голос. Я взглянул на дверь и поднес палец к губам в знак того, чтобы она говорила чуть тише.

– Если мы сожжем их, – шепотом продолжила Сара, – Джекоб будет в безопасности. Никто ничего не докажет. У него не будет ни мотива, ни какой бы то ни было связи с Педерсоном. Но если мы будем тянуть время и ждать, пока нас вычислят, Карл вполне может сопоставить факты и все выяснить.

– Все будет в порядке, мы в безопасности, – спокойно сказал я. – Мы сожжем деньги, если что-то пойдет не так. Деньги – единственная улика против нас, и пока она находится в наших руках и ей ничто не угрожает, мы можем спать спокойно.

– Но, Хэнк, это уже не просто воровство – это убийство.

– Сара, об этом знаем только мы. Мы с тобой и Джекоб. Это только наш секрет. Больше об этом никто не узнает.

– Нас поймают, – настойчиво повторила Сара и положила руки на живот.

– Нет, – твердо ответил я. – Не поймают. Никто не узнает о том, что произошло. Ни о Педерсоне, ни о деньгах.

На это Сара ничего не ответила. Мне показалось, что она вот-вот расплачется. Но мне, кажется, удалось убедить ее. Она была готова оставить все, как есть, и подождать. Я встал из-за стола, подошел к жене, дотронулся до ее волос, потом наклонился и обнял ее. Это получилось очень красиво и мило… Сара сидела, а я, наклонившись, обнимал жену. Ее живот был как раз между нами. Этот мой жест явно успокоил Сару. Она положила голову мне на плечо и обняла руками за шею.

Вдруг зазвонил телефон. Он прозвонил пять раз и замолчал.

– Сара, я же обещал тебе, ведь так? Я же обещал, что нас не поймают.

Она кивнула.

– Ну вот и хорошо, – тихо сказал я. – Не волнуйся, я поговорю с Луи насчет Нэнси, и все будет нормально.

Вечером, уже перед самым закрытием магазина, в коридоре я услышал голос Джекоба. Он о чем-то спорил с кассиром. Я встал из-за стола и вышел из кабинета.

Джекоб стоял у кассы. Он был все в той же куртке, которая на этот раз была застегнута под горло. Брат умоляющим взглядом смотрел на Черил Уильямс, невысокую, ярко накрашенную женщину, которая временно работала кассиром. Черил качала головой.

– Прошу прощения, мистер Митчелл, – заметила она, – но я не могу этого сделать. Вам придется сходить в банк, это недалеко, всего лишь на другой стороне улицы.

– Но банк уже закрыт, – настаивал Джекоб.

– Тогда вам придется подождать до утра.

– Я не могу ждать до утра, – ответил Джекоб, повышая голос. – Мне нужно сейчас.

Джекоб как-то странно стоял, это сразу привлекло мое внимание. Присмотревшись, я понял, что он, скорее всего, пьян.

– Джекоб, – сказал я, прежде чем Черил снова начала убеждать Джекоба, что ему надо обратиться в банк.

Они оба одновременно обернулись, и на их лицах было облегчение, они явно были рады видеть меня.

– Она не хочет дать мне деньги, – пожаловался Джекоб, показывая чек и махнув в сторону Черил.

– Это тебе не банк, мы не обналичиваем деньги по чекам, – сказал я.

Черил улыбнулась.

– Хэнк, – начал было возражать Джекоб, но я перебил его.

– Пойдем в мой кабинет, – отрезал я.

Мы зашли в кабинет, и я плотно прикрыл за собой дверь.

– Садись, – сказал я.

Джекоб сел в кресло, в котором недавно сидела Сара. Оно заскрипело под весом его тела.

Я подошел к окну и открыл жалюзи. Солнце почти село, в городе зажглись огни. Церковь и кладбище уже погрузились в темноту.

– Ты пьян, – заметил я, даже не смотря на брата. Я услышал, как он заерзал в кресле.

– В смысле?

– От тебя пахнет. Еще нет пяти, а ты уже пьян.

– Я выпил всего пару баночек пива, Хэнк. Я не пьян.

Я отвернулся от окна и присел на подоконник. Джекобу пришлось повернуться в кресле, чтобы посмотреть на меня. Он выглядел так неуверенно и неловко, совсем как ребенок, которого вызвали к директору.

– Это безответственно, – сказал я.

– Мне очень нужны сегодня деньги.

– Ты еще хуже, чем Луи.

– Да ладно тебе, Хэнк.

– Он рассказал Нэнси, да?

Джекоб вздохнул.

– Отвечай.

– Да что ты к этому прицепился?

– Я просто хочу знать правду.

– Да откуда я могу ее знать?

– Тогда я хочу знать, что ты думаешь по этому поводу.

Джекоб нахмурился. Он не смотрел на меня. После небольшой паузы он произнес:

– Она его девушка. Они живут вместе.

– Хочешь сказать, что он ей сообщил?

– Если бы Луи спросил у меня, сказал ли ты Саре или нет, я бы ответил…

– А Луи спрашивал тебя? – перебил я.

– Хэнк, хватит. Я просто хочу объяснить тебе: что бы я сейчас тебе не ответил, это будут всего лишь мои догадки. Точно мне ничего не известно.

– Я не спрашиваю, что ты знаешь, а чего нет. Я спрашиваю, что ты думаешь.

– Я уже сказал. Она его девушка.

– Это значит, что он сказал ей?

– Думаю, да.

– А ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? Ты помнишь, что ты несешь за него ответственность?

Джекоб не ответил.

– Если он провалит дело, виноват будешь ты. И я обвиню тебя.

– Это не…

– Джекоб, я сожгу деньги. Как только я почувствую, что кто-то из вас допускает ошибки или делает глупости, я сразу же сожгу их.

Джекоб молча смотрел на свой чек.

– Так что, Джекоб, – продолжал я, – лучше сам выясни все с Луи. Скажи ему, что, если он рассказал все Нэнси, тогда он будет ответствен за нее. А ты не забывай о том, что отвечаешь за него.

Брат молча посмотрел на меня. Он явно о чем-то размышлял. Джекоб водил языком по зубам, как будто чистил их. Я взглянул на его широкой лоб, он был покрыт прыщами. Кожа у него была жирная и блестела на свету.

– Это как пищевая цепь, да? – спросил он.

– Пищевая цепь?

– Ну да, – сказал Джекоб, улыбнувшись, – Луи отвечает за Нэнси, я – за Луи, ты – за меня.

Немного подумав, я кивнул.

– Так что, – добавил Джекоб, – выходит, что в итоге за всех нас отвечаешь ты.

Я не знал, что на это ответить. Я молча подошел к столу и сел на стул.

– На какую сумму у тебя чек? – спросил я.

Джекоб посмотрел на чек.

– Сорок семь долларов, – сказал он. Брат сидел не раздеваясь. Он даже перчатки не снял.

Я потянулся и взял у него чек.

– Откуда он у тебя?

– От Сонни Меджора. Я продал ему храповик.

Я внимательно прочитал чек и протянул его обратно Джекобу вместе с ручкой.

– Перепиши его на меня.

Пока Джекоб расписывался, я достал из бумажника две купюры по двадцать долларов и одну в десять. Я отдал деньги брату в обмен на чек.

Джекоб положил деньги в карман и уже хотел было уйти, но потом почему-то передумал. Он посмотрел на мой лоб:

– Как твоя шишка?

Я дотронулся до лба. На ощупь ранка была уже как запекшаяся царапина.

– Зажила.

Джекоб кивнул.

– А как нос? – поинтересовался я.

Брат пошевелил носом:

– Нормально.

Повисла пауза. Я уже хотел встать и проводить брата до двери, когда он сказал:

– Помнишь, папа ломал нос?

Я кивнул. Когда мне было семь лет, отец купил ветряную мельницу, чтобы было проще поливать одно из полей. Он уже почти закончил собирать ее, как вдруг сильный порыв ветра сбил его с лестницы. Отец упал на спину, а лестница упала прямо на него и ударила его по лицу. Мама видела все это из окна. Прежде чем отец поднялся на ноги, она подбежала к телефону и позвонила в медпункт, который находился в пожарном депо города. Там у отца было много друзей. Естественно, они мгновенно приехали на ферму на помощь отцу. И после того, как выяснилось, что ничего серьезного не случилось и папа только сломал нос, они еще долго подшучивали над ним, ведь мама вызывала их как будто на пожар. Отец так и не простил ей этого позора.

– Эта мельница все еще стоит в поле, – сказал Джекоб. – Ее видно даже с дороги.

– Пожалуй, это единственная вещь, которую отец построил своими руками и которая работала, – заметил я.

Джекоб улыбнулся. Неудачи нашего отца в области различных поделок и ремонта своими руками давали повод любимым шуткам в нашей семье.

Следующую фразу Джекоб сказал голосом, полным печали и сожаления:

– Как бы я хотел, чтобы они были сейчас с нами.

Я посмотрел на Джекоба. Мне показалось, что совершенно внезапно приоткрылось окно в душу моего брата, с моих глаз будто упала пелена… я увидел, почувствовал одиночество и боль Джекоба, которые он хранил глубоко в сердце. Джекоб был очень близок с родителями. Он долго жил вместе с ними, намного дольше меня. Он переехал только за год до несчастного случая, который унес жизни родителей. Но даже после переезда он все равно большую часть времени проводил у них в доме. Он помогал им убираться, разговаривал с родителями, они вместе смотрели телевизор. Наша ферма была для него местом, где можно было спрятаться от окружающего мира. А сейчас у меня была Сара, и скоро на свет должен был появиться малыш, а для Джекоба семья осталась в прошлом… сейчас у него никого не было.

Я попытался придумать, что сказать. Я хотел сказать ему что-то ободряющее, хотел поддержать его, но никак не мог найти подходящих слов. Я не знал, как говорить с братом на подобные темы.

Джекоб первым прервал затянувшуюся паузу.

– А что ты имел в виду, когда сказал, что обвинишь меня? – спросил он.

Вдруг жалость, которую я секунду назад чувствовал к брату, сменилась четкими логичными рассуждениями. Я подумал о том, что, если хочу контролировать действия Джекоба, недостаточно напугать его каким-то абстрактным чувством вины. Надо было назвать ему более конкретную и понятную причину, по которой он точно будет подчиняться мне. Идея пришла практически мгновенно. Я знал, чего Джекоб действительно испугается.

– Если нас поймают из-за Луи, – сказал я, – тогда я расскажу о Педерсоне. Я скажу, что это ты убил его, а я всего-навсего помог тебе скрыть это преступление.

Джекоб молча уставился на меня. Мне показалось, что он даже не понял того, что сейчас услышал.

– Я скажу, что попытался остановить тебя, но ты оттолкнул меня и убил старика.

Джекоб был просто шокирован моими словами, должно быть, он никак этого не ожидал. Чтобы ответить хоть что-нибудь, ему пришлось сделать над собой немалое усилие. Джекоб, с трудом подбирая слова, произнес:

– Но это ты убил его, Хэнк.

Я пожал плечами:

– Я совру. Если нас вычислят из-за Луи, я обязательно совру.

Джекоб сделал такое лицо, как будто ему было очень больно. Он вытер перчаткой нос и сказал:

– Я не хочу быть за него ответственным.

– Придется. Мы же договорились.

Джекоб покачал головой. Кожа на его шее продолжала колыхаться еще пару мгновений уже после того, как он перестал двигать головой.

– Я не могу его контролировать, – сказал он.

– Тебе надо поговорить с ним, Джекоб.

– Поговорить? – раздраженно переспросил он. – Своими разговорами я не удержу его от разных глупостей, которые он может натворить.

– Припугни его.

Некоторое время мы молчали. Я слышал, как по коридору ходили люди. Должно быть, это работники магазина собирались идти по домам.

– Я не хочу нести за него ответственность, – повторил Джекоб.

– Ну что я могу сказать… тогда у нас проблема.

Джекоб кивнул.

– Может, все-таки стоит сжечь деньги, – предложил я.

Конечно, с моей стороны это был чистый блеф. Деньги жечь я, естественно, не собирался.

Джекоб, нахмурившись, молча смотрел на стол. Подумав, он сказал:

– Нет, из-за Луи нас не поймают.

– Да. И нас не поймают потому, что ты не позволишь ему совершить какую-нибудь глупость.

Мне показалось, что Джекоб уже не слушал меня. Он был где-то в своих мыслях. Когда он заговорил, он даже не взглянул на меня.

– А если что-то пойдет не так и Луи начнет делать глупости, с ним в любой момент может произойти несчастный случай.

– Несчастный случай?

– Как с Педерсоном.

– Хочешь сказать, мы убьем его? – спросил я. Признаться, слова Джекоба очень напугали меня.

Джекоб кивнул в ответ.

– Господи, Джекоб, он же твой лучший друг. Ты что, шутишь?

Брат не ответил.

– Отличное убийство, – сказал я.

– Ладно, Хэнк, я просто…

– Заморозишь его? Или что? «С ним в любой момент может произойти несчастный случай». Джекоб, ты кем себя возомнил? Бандитом и серийным убийцей?

Джекоб даже не смотрел на меня.

– Ты меня с ума сведешь, – добавил я.

Брат вздохнул.

– Ну и как же ты хотел все это устроить? – поинтересовался я. – У тебя что, есть план?

– Я просто подумал, что можно изобразить несчастный случай, например, авария с машиной.

– Авария. Отлично. И как же, ты думал, мы это организуем?

Джекоб пожал плечами.

– Может, посадим его в машину и столкнем с моста через Андерс? – спросил я.

Он хотел что-то ответить, но я не дал ему сказать ни слова.

– С Педерсоном нам очень повезло. Просто повезло. Второй раз такое не повторится.

– Я просто думал…

– Нет, ты не думаешь. В этом-то и проблема. Ты глуп. Вспомни, как ты себя вел тогда в парке? Ты плакал. Ты рыдал как ребенок. Хочешь пройти через все это еще раз?

Джекоб не ответил.

– Посмотри в окно. Посмотри на улицу, на кладбище, – сказал я.

Джекоб взглянул в окно. Там было абсолютно темно и ничего не было видно. В оконном стекле только отражался мой кабинет.

– Дуайта Педерсона похоронили на прошлой неделе. Он мертв из-за тебя, потому что ты мало того, что жадный, ты еще и трус. Ты просто запаниковал. Ну, и что теперь ты чувствуешь? Что думаешь?

Я не сводил с Джекоба взгляд, пока он не посмотрел на меня.

– Если бы я не сделал то, что я сделал, он бы нашел самолет, – проговорил он.

– Ты не должен был позволить ему сделать это.

– Ты убил его, Хэнк, – сказал Джекоб. – Ты мог спасти его, но не сделал этого.

– Я убил его, чтобы спасти тебя, Джекоб. Мне надо было выбирать между ним и тобой, и я выбрал тебя, – ответил я, и после небольшой паузы добавил: – Возможно, я и ошибся.

Джекоб не знал, что на это ответить. Он продолжал молча смотреть на меня. На его лице было все то же потерянное выражение.

– Но больше я делать этого не собираюсь, – сказал я. – Я больше не буду тебя выгораживать и спасать.

– Я не могу отвечать за него, – прошептал Джекоб.

– Просто поговори с ним. Скажи, что я сожгу деньги, если у меня появится хотя бы подозрение, что он делает что-то не то.

Джекоб опустил голову и уставился на свои коленки. Я первый раз заметил, что на макушке у него начала намечаться лысина. Честно говоря, это немного напугало меня. Если бы Джекоб был немного похудее, он был бы точной копией отца в последние месяцы его жизни. Джекоб выглядел абсолютно подавленным, сдавшимся и опустившим руки.

– Как бы я хотел, чтобы мы разделили деньги прямо сейчас и сбежали куда-нибудь.

– У нас есть план, Джекоб. И мы будем следовать ему.

– Я знаю, – ответил Джекоб и вздохнул. – Я просто сказал, чего бы мне хотелось.

На следующий день была пятница. Вечером за ужином Сара спросила меня, говорил ли я с Луи.

Я покачал головой и сказал, что с ним поговорит Джекоб.

На ужин мы ели спагетти. Сара как раз раскладывала их по тарелкам. Услышав мой ответ, она остановилась и переспросила:

– Джекоб?

Ее рука с вилкой замерла на полпути к тарелке. Сара была одета в темно-голубое платье, на фоне которого ее лицо казалось очень бледным.

Я кивнул.

– Может, будет правильнее, если ты сам поговоришь с ним? – спросила она.

– Я подумал, что будет лучше, если это сделает Джекоб. Луи послушает его, а меня – вряд ли.

Сара положила спагетти в тарелку и сказала:

– Ты уверен, что Джекоб понимает, насколько все серьезно?

– Я немного припугнул его.

– Припугнул? – переспросила Сара, взглянув на меня.

– Я сказал, что если нас вычислят из-за Луи, я расскажу в полиции про Педерсона.

– И?

– Сначала он запаниковал, но я думаю, это сработает, – добавил я и улыбнулся. – Он даже предложил убить Луи.

Эти слова, кажется, не очень впечатлили Сару.

– Как? – спросила она.

– Что – как?

– Как он хотел убить его?

– Сымитировать автокатастрофу.

Сара нахмурилась. Она намотала на вилку спагетти, положила их в рот, проглотила и сказала:

– Думаю, нам не стоит пугать Джекоба и угрожать ему.

– Я не угрожал, я просто пытался встряхнуть его, чтобы он начал делать что-нибудь полезное для дела.

Сара покачала головой:

– Если Джекоб подумает, что мы с ним заключаем заговор против Луи, то он так же легко может решить заключить заговор с Луи против нас.

– Нет, Джекоб не будет этого делать, – ответил я так уверенно, как будто идея Сары была просто абсурдной.

– Откуда ты знаешь?

– Сара, он мой брат. По-моему, это можно брать в расчет.

– Но кто ему ближе – ты или Луи? Луи гораздо больше похож на его брата, чем ты, хотя это и не так.

Я задумался. Конечно, в некоторой степени Сара была права.

– Хочешь сказать, что Джекоб может убить меня из-за денег?

– Я просто посоветовала тебе не пугать его. Этим ты добьешься только того, что он попадет под влияние Луи. У них нет семей в отличие от тебя. Им нечего терять, они вполне могут убить тебя и сбежать с деньгами.

– Но деньги спрятаны. И они не знают где.

– Ну давай представим, что они пришли сюда с ружьем, навели на тебя дуло и приказали показать, где лежат деньги. Неужели ты в такой ситуации будешь спорить?

– Они никогда этого не сделают.

– Ну тогда представь, что они навели ружье на меня, – сказала Сара и положила руку на живот. – Прямо сюда.

Я положил вилку:

– Я даже не могу представить, что Джекоб способен на нечто подобное. А ты?

– А ты можешь представить, что он убил Педерсона?

На этот вопрос я не ответил. Я почувствовал, что эти слова Сары загнали меня в тупик. Я около минуты просидел молча, глядя на жену. Передо мной снова стоял выбор. Я пытался оценить последствия одного варианта, когда бы я рассказал Саре всю правду, и другого, когда бы я сохранил тайну. Но, честно говоря, размышлять логически у меня не получилось, и в итоге я сделал выбор абсолютно случайно, так и не оценив его плюсов и минусов.

– Ну, так что? Можешь? – спросила Сара.

– Джекоб не убивал Педерсона, – быстро произнес я и снова испытал некоторое облегчение, как вчера в офисе.

Сказав это, я замолчал и смотрел на Сару, в ожидании ее реакции.

Она смотрела на меня, причем, как ни странно, ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций.

– Ты же сказал… – начала она.

Я покачал головой:

– Он ударил его и подумал, что старик мертв, а тот просто потерял сознание. Когда я стал усаживать его на снегоход, он начал стонать. Тогда-то я и понял, что Педерсон жив. И я добил его.

– Ты убил его?

Я кивнул, чувствуя все то же облегчение.

– Я убил его, – подтвердил я.

– Как ты это сделал?

– Я задушил его шарфом.

Сара поднесла руку к лицу. Мое признание шокировало ее. В ее глазах проскользнул страх, ужас и отчаяние. Она смотрела на меня как будто с отвращением и неприязнью. Между нами вдруг появилась невидимая стена, которая разделила нас, оттолкнула меня от Сары. Она была напугана. Но, к счастью, это длилось всего пару секунд. Сара взяла себя в руки, немного успокоилась, и разделявшая нас стена тут же исчезла.

– Зачем ты это сделал?

– Джекоб уже уехал. Я сказал, чтобы он ждал меня на мосту.

– И ты был один?

Я кивнул в ответ.

– Почему ты не сказал раньше?

Я немного подумал и ответил:

– Я боялся напугать тебя.

– Напугать меня?

– Точнее – расстроить.

Сара ничего не ответила. Она была погружена в свои мысли. Наверное, теперь она думала, насколько менялся план при только что открывшихся ей обстоятельствах. Мне вдруг стало не по себе. Мне показалось, что Сара как будто спряталась от меня, спрятала свои настоящие чувства и эмоции.

– Это так? – спросил я.

Сара взглянула на меня каким-то невидящим взглядом и переспросила:

– Что?

– Расстроилась?

– Это… – начала она, но ей потребовалось время, чтобы подобрать слова. Немного помолчав, она сказала: – Что сделано, то сделано. Прошлого не вернешь.

– Не вернешь?

– Конечно, я бы не хотела, чтобы ты делал это, но раз это случилось… я даже могу понять почему.

– Но ты бы хотела, чтобы я этого не делал?

– Не знаю, – ответила Сара и, подумав, покачала головой, добавив: – Наверное, ты был прав. Иначе мы потеряли бы деньги и Джекоба бы посадили.

Я подождал пару секунд, потом спросил:

– На моем месте ты поступила бы так же?

– О, Хэнк, откуда я могу…

– Я просто хотел бы знать, возможно ли это.

Сара закрыла глаза, как будто пыталась представить себя около тела Педерсона с шарфом в руках.

– Наверное, – наконец тихо произнесла она, – наверное, я поступила бы так же.

Я не мог поверить своим ушам. Уж если Сара поступила бы так же, как я, тогда это действительно было единственное правильное решение. Это были экстремальные обстоятельства, которые требовали именно этого решения. В конце концов, разве в реальной жизни, вне этих обстоятельств, я мог представить, что Джекоб будет бить Педерсона? Или разве мог я представить, что задушу старика шарфом? Нет, конечно, нет.

Я вдруг понял, что не просто был не в состоянии предвидеть предстоящие события, действия других людей – я не мог предвидеть свои собственные поступки. А это было не хорошо… это означало, что мы могли заблудиться, что мы попали в какой-то параллельный мир и у нас не было даже карты.

– Джекоб знает? – поинтересовалась Сара.

– Да, я сказал ему.

– Зачем?

– Джекоб тогда был в ужасном состоянии, он даже плакал. Я испугался за него и подумал, что ему будет легче, если он узнает правду и я разделю с ним груз вины.

– Он использует это против тебя.

– Использует против меня? Как? Если кто-нибудь из нас попадет в беду, то он потянет за собой другого.

– Особенно если ты будешь пугать его. Тогда они с Луи точно составят заговор против тебя.

– Сара, перестань, это уже паранойя. Успокойся, такого быть не может.

– Но у нас же есть секреты от Джекоба, ведь так?

Я кивнул.

– А у тебя с Джекобом есть секреты от Луи?

Я снова кивнул.

– Тогда почему ты думаешь, что у Джекоба и Луи не может быть секретов от нас?

Да, на этот вопрос я ответить не мог.

Поздно вечером, около одиннадцати, из Майами нам позвонила Милли, мачеха Сары. Родители Сары, как и мои, уже были на том свете. Ее мама умерла, когда Сара была еще совсем маленькой, и ее отец женился во второй раз.

Так что Милли стала Саре мачехой, когда она была еще подростком. Они никогда не были близки. Последний раз они виделись на похоронах моего тестя. Раз в месяц они разговаривали по телефону. Это был своеобразный ритуал, который обе женщины исполняли скорее из-за семейного долга, нежели из-за желания поговорить.

Сара выросла в Огайо. Город находился на берегу реки Кентукки. Милли работала медсестрой в больнице, где мать Сары медленно умирала от лейкемии. Там же она познакомилась и с отцом Сары.

Милли была родом из Западной Виргинии, и после десяти лет жизни в Майами у нее появился южный акцент, по которому Сара сразу же узнавала, с кем говорила.

Их разговоры представляли собой длинные монологи. Милли рассказывала о своей жизни, делах, новостях и друзьях. Все чаще она жаловалась на то, что Майами быстро приходит в упадок и что квартира уже требует ремонта. В конце своего монолога она, как правило, добавляла пару коротких историй о покойном муже.

Сара же рассказывала о беременности, обо мне, о холодной погоде, о том, что недавно прочла или увидела по телевизору.

Они никогда не задавали друг другу вопросы. Они не чувствовали связи между собой.

Так женщины говорили примерно минут двадцать, а потом прощались, как будто время для разговора было ограничено именно этими двадцатью минутами.

В тот день Милли позвонила, как раз когда мы собирались ложиться спать. Как только я понял, кто звонит, я шепотом сказал Саре, что пойду вниз что-нибудь перекусить. Я не любил находиться в комнате, когда она разговаривала по телефону, потому что мне начинало казаться, что я подслушиваю.

Я спустился на кухню, налил себе молока и сделал сэндвич. Я ел в темноте, стоя у стола. В окне был виден соседский дом, который был примерно в десяти ярдах от нашего. По планировке он был точной копией нашего дома. В спальне соседа работал телевизор – я видел разноцветные блики в окне.

Я простоял в темноте несколько минут. Доедая сэндвич, я думал о нашем последнем разговоре с Сарой. Я был очень доволен ее реакцией на мое признание. Я боялся, что ее напугает правда, что она будет считать меня каким-то моральным уродом и монстром, а все оказалось совсем не так страшно. Теперь мое восприятие происшедшего и отношение к себе совпадали с мнением жены. Связь, которая соединяла нас, понимание и доверие не были разрушены. Мы по-прежнему были вместе и поддерживали друг друга. Да, конечно, Сара испытала шок, но он, к счастью, прошел без последствий, и она поняла меня. В ней снова проявился ее прагматизм. Вопросы, которые волновали ее, были основаны на все том же прагматизме – она спрашивала о том, знал ли Джекоб правду об убийстве, ее волновало, как это повлияет на отношения между мною, Луи и Джекобом. Оправившись от шока, Сара уже была абсолютно невозмутима и спокойна. И это не могло не радовать меня. Она сказала, что надо двигаться дальше, думать о будущем, а не о прошлом. И теперь я знал, что если что-то пойдет не так, если наш план провалится, Сара поддержит меня и поможет довести дело до конца.

В соседнем доме все еще работал телевизор. Я допил молоко и поставил пустой стакан в раковину.

Поднимаясь наверх, я заметил, что дверь в столовую была приоткрыта. Я включил свет и заглянул в комнату. На деревянном столе были разбросаны какие-то брошюры.

Я слышал, как наверху Сара еще говорила по телефону. У нее был тихий и спокойный голос, как будто она говорила сама с собой.

Я полностью открыл дверь, зашел в столовую и тихо подошел к столу, как будто боялся, что Сара услышит, что я был там.

Брошюр казалось очень много, по крайней мере точно не меньше тридцати. Это были туристические рекламные листовки с картинками и фотографиями женщин в ярких бикини; семей, катающихся на лыжах и лошадях; мужчин, играющих в теннис и гольф; столов, полных экзотической пищи. «Добро пожаловать в Белиз!» – читал я. «Весенний Париж!», «Крит, остров Богов!», «Путешествуйте по Тихому океану вместе с нами!», «Непал, земля, потерянная во времени!»

Все брошюры были очень яркими и привлекательными. С каждой фотографии на меня смотрели счастливые, улыбающиеся лица. Все предложения заканчивались восклицательными знаками.

Кроме брошюр на столе лежали еще журналы – Conde Nast Traveler, Islands, The Caribbian, The Clobetrotter's Companion. Они содержали ту же информацию, только были больше форматом.

На краю стола я увидел блокнот. Он был открыт на страничке, исписанной почерком Сары. На верхней строчке было написано «Путешествия». Ниже были перечислены города и страны со всего света. Все они были пронумерованы, как я понял, номер зависел от предпочтения того или иного места. Под номером один был Рим, под вторым – Австралия. Следующая страничка имела заголовок: «Научиться». Здесь были перечислены такие вещи, как плавание, катание на лыжах, плавание с аквалангом, езда на лошади. Список был длинный и занимал целую страницу.

Вдруг с какой-то болью, я понял, что это списки желаний Сары, это то, на что она хотела потратить деньги. Я еще раз пробежал глазами по странице: Швейцария, Мексика, Антигуа, Москва, Нью-Йорк, Чили, Лондон, Индия, Гебриды… Теннис, французский язык, виндсерфинг, водные лыжи, немецкий язык, история искусств, гольф… В списках были даже такие названия, о которых я никогда раньше не слышал от Сары, я даже и не подозревал, что у нее были подобные мечты и планы.

С того самого момента, когда я впервые встретил Сару, я был уверен, что она даже больше рассудительна и реалистична, чем я. Она всегда действовала первой, всегда четко знала цель, к которой идет. Она была инициатором нашего знакомства, первой сексуальной близости, она первой предложила пожениться. Она назначила день свадьбы (17 апреля), она спланировала медовый месяц (десятидневное путешествие в Неаполь, Флорида) и она же решила, когда мы заведем ребенка. У меня создавалось такое впечатление, что Сара всегда получала то, что хотела. И эти брошюры и журналы показались мне чем-то странным и непохожим на жену, ведь она не могла быть уверена в том, что ее планы осуществятся… да она никогда ничего и не планировала. Сара не любила разочаровываться.

Сара получила ученую степень по специальности нефтяных разработок в Университете Толедо. Когда я встретил ее в первый раз, она как раз собиралась переезжать в Техас и устраиваться на высокооплачиваемую работу в области нефтеразработок. Она хотела заработать денег на ранчо, где бы она держала лошадей, домашний скот и у нее было бы свое клеймо – буква С, заключенная в сердце. Но вместо всего этого Сара вышла за меня замуж. Я устроился на работу в продуктовый магазин в Ашенвилле, и Сара, сама того не заметив, вдруг оказалась в Дельфии. К сожалению, у человека с дипломом специалиста по нефтяным разработкам не так много перспектив в северо-западном Огайо. Так что Сара остановилась на том, что некоторое время проработала в местной библиотеке. Кроме работы, она еще играла в театре, и, надо признать, это у нее довольно хорошо получалось. Тем не менее в ней все еще жило разочарование… единственное, которое она допустила в своей жизни… Она часто вспоминала о планах, которые были у нее в студенчестве, и грустила, что ее жизнь сложилась по-другому. Тогда она принесла свои мечты в жертву нашим отношениям. Да, Сара никогда не говорила об этом, никогда не акцентировала на этом внимание. А я, конечно, понимал это, но почему-то мне казалось, все абсолютно естественным… я думал так, я был уверен в этом до того момента, когда увидел все эти записи… только в ту ночь я понял, как Саре было тяжело…

Теперь у нас появились деньги, и она могла осуществить свои мечты. Теперь у нее наконец-то появилась возможность не просто мечтать, а строить планы и составлять списки. У нее появилась надежда на то, что все это осуществится, но тем страшнее было все потерять…

А я знал, что мы в ловушке. Я знал, что мы переступили грань, и теперь у нас не было пути назад. Деньги не только давали нам шанс осуществить наши мечты – одновременно с этим приводили нас к тому, что мы начинали ненавидеть нашу настоящую жизнь, нашу жизнь до их появления. Все: моя работа, наш дом, город – все это уже казалось частью нашего прошлого, а не настоящего и тем более будущего. Теперь в будущем мы видели себя только миллионерами, и все остальное по сравнению с этим стало каким-то серым, тусклым и блеклым. И если случилось бы так, что мы сейчас вдруг лишились бы денег, мы бы уже никогда не смогли спокойно вернуться к нашей прошлой жизни… это было бы очень больно… и слишком тяжело.

– Хэнк? – позвала из спальни Сара. – Где ты, милый?

Она уже поговорила с мачехой.

– Иду, – крикнул я, вышел из комнаты, выключил свет и тихо закрыл за собой дверь.

В воскресенье днем, как раз после того, как мы с Сарой пообедали, в дверь позвонили. Это был Джекоб.

Когда я открыл дверь, я увидел на крыльце брата, который, к моему удивлению, был одет в серые фланелевые брюки и кожаные ботинки. Впервые после похорон родителей я видел Джекоба не в джинсах или штанах цвета хаки. Я был так удивлен этой переменой, что даже не сразу заметил еще одну, которая была, пожалуй, даже значительнее первой. Когда я поднял глаза и посмотрел на лицо брата, я вдруг понял, что Джекоб коротко подстригся. С такой стрижкой его голова казалась слишком большой для тела и напоминала воздушный шарик, прикрепленный к плечам.

Джекоб молча стоял у крыльца в ожидании моей реакции. Я улыбнулся. Несмотря на то, что брюки были немного узки, над коричневыми ботинками виднелись голубые носки, Джекоб, казалось, был очень собой доволен, а это случалось нечасто. Я был рад за него и даже решил сделать брату комплимент.

– Ты подстригся, – сказал я.

Джекоб смущенно улыбнулся, дотронулся до головы и ответил:

– Да, сегодня утром.

– Тебе идет.

Джекоб улыбался. Ему были приятны мои слова.

На другой стороне улицы соседский мальчишка играл с теннисным мячом, который заменял ему шайбу. Он бил клюшкой по мячу, целясь в дверь гаража. Мяч был мокрым, и от каждого удачного удара на двери оставался темный след.

Мери Бет наблюдал за мальчишкой из машины.

– У тебя есть время поговорить? – спросил Джекоб.

– Конечно, – ответил я и широко открыл дверь. – Ты завтракал? Могу угостить тебя сэндвичем.

Джекоб поднялся по ступенькам, заглянул в дом и остановился. Он стеснялся Сары и старался не заходить ко мне, когда она была дома. Джекоб вообще всегда смущался в присутствии женщин.

– Может, прокатимся? – предложил он.

– А дома говорить неудобно?

– Это связано с деньгами, – шепотом сказал Джекоб.

Я вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.

– Что-то случилось? – поинтересовался я.

– Нет, все в порядке.

– Что-то с Педерсоном?

Джекоб покачал головой.

– Нет, просто я хочу кое-что тебе показать. Это сюрприз, – добавил он.

– Сюрприз? – переспросил я.

Джекоб кивнул:

– Тебе понравится. Это хороший сюрприз.

Пару мгновений я смотрел на брата с некоторым недоверием, потом открыл дверь и сказал:

– Я только возьму куртку.

Как только я сел в машину и сразу же спросил у Джекоба, что происходит, но он ничего мне не рассказал.

– Подожди, не торопись. Я хочу все тебе показать.

Мы выехали из Дельфии и направились к Ашенвиллу. Сначала я подумал, что мы едем в парк, но с Берн-роуд мы повернули налево и поехали на юг.

День был морозный и солнечный. Снег на полях покрылся тонкой корочкой льда, которая переливалась и блестела на солнце.

Через некоторое время мы свернули на небольшую проселочную дорогу, и уже через пару секунд я понял, что Джекоб везет меня на ферму отца.

Я смотрел через окно на знакомые поля, когда брат остановил машину. Я уже много лет не был на нашей ферме, и когда спустя такой долгий промежуток времени я попал сюда, у меня появилось какое-то странное, волнительное ощущение, мне как будто стало немного страшно. Я был шокирован тем, что не осталось ничего от нашего дома. Самого дома и амбара уже не было – их снесли и вывезли. Деревьев, которые раньше ограничивали наш сад и служили живым забором, тоже уже не было. Их спилили, а бревна продали. Единственным напоминанием о нашей прошлой жизни и о наших родителях была та самая мельница отца. Как ни странно, она сохранилась до сих пор и стояла примерно в четверти мили на запад от места, где когда-то находился дом.

– Ты часто приезжаешь сюда? – спросил я Джекоба.

Он пожал плечами:

– Иногда приезжаю.

Джекоб смотрел на место, где раньше стоял наш дом. Все вокруг было покрыто ровным слоем снега и даже было не за что зацепиться взглядом, остановить его на какой-нибудь точке… Перед нами раскинулось абсолютно гладкое поле, и даже представить, что когда-то здесь стоял наш дом, было довольно сложно.

– Не хочешь выйти? – предложил Джекоб.

Честно говоря, я не хотел, но мне показалось, что брат думал по-другому, поэтому я ответил: «Конечно» – и открыл дверь.

Мы вышли из машины и пошли по полю. Мы проходили как раз там, где раньше была тропинка, ведущая от дороги к дому. Мери Бет бежал впереди нас, периодически останавливаясь и принюхиваясь. Мы прошли примерно ярдов сто и остановились. Как нам показалось, именно здесь раньше стоял наш дом. Хотя, возможно, мы и ошиблись, потому что никаких точных ориентиров, кроме наших воспоминаний, у нас не было.

Заброшенная мельница сиротливо стояла в нескольких ярдах от нас. С севера подул легкий ветерок, и лопасти мельницы, громко скрипнув, сдвинулись с места. Но звук долетел до нас не сразу, так что, когда мы обернулись, лопасти уже остановились.

Джекоб пытался вспомнить, где что у нас стояло – амбар, навес для трактора, где была силосная яма, металлический короб, в котором отец хранил зерно. Брат крутился на месте и показывал в разные стороны. Его кожаные ботинки уже совсем промокли от снега, но он не обращал на это никакого внимания. Джекоб был полностью погружен в свои воспоминания.

– Джекоб, – наконец сказал я, прерывая его, – зачем ты меня сюда привез?

Брат взглянул на меня и ответил:

– Я решил, что буду делать с моей долей денег.

– И что же?

– Я хочу выкупить ферму.

– Эту ферму?

Джекоб кивнул.

– Я восстановлю дом, – сказал он, – заново выстрою амбар и все остальное.

– Ты не сможешь этого сделать, – возразил я. – Мы должны будем уехать.

Пес рыл снег неподалеку от нас. Пару секунд Джекоб стоял молча, наблюдая за Мери Бет. Потом брат посмотрел на меня и спросил:

– Хэнк, а зачем мне надо будет уезжать? Я не то, что вы. У тебя есть Сара, у Луи – Нэнси, а у меня никого нет. И ты хочешь, чтобы я один уехал куда-нибудь?

– Джекоб, ты не можешь купить ферму. Как ты объяснишь, откуда у тебя появились такие деньги?

– Я думал, что можно будет всем сказать, что Сара получила наследство. Все равно здесь никто не знает ни ее саму, ни тем более ее семью. Мы скажем, что вы купили ферму до того, как решили переехать, и ты доверил ее мне.

Некоторое время я молча смотрел на пустые поля, на наши следы, которые вели к дороге и пытался представить брата, отстраивающего дом, ставящего заборы и ограды, распахивающим огород и поле, но не смог. Я был уверен, что этого никогда не произойдет.

– Я думал, тебе понравится моя идея. Это же наша ферма. Я восстановлю ее.

Я мрачно посмотрел на брата. Как же он был не прав – я чувствовал что угодно, но только не радость. Наша ферма – это то, от чего я пытался бежать всю жизнь. Сколько себя помню, я всегда видел, что на ферме родителей что-то ломалось, приходило в упадок, ничего не работало и никаких планов здесь никогда не осуществлялось. Эта ферма ассоциировалась у меня только с разрухой и запустением, крахом планов и надежд. Даже сейчас, смотря на пустое место, где когда-то стоял мой дом, я чувствовал ту же атмосферу – безнадежности и бессилия. Здесь никогда не происходило ничего хорошего.

– Джекоб, это будет очень тяжело, – заметил я. – Ты понимаешь это? Тебе предстоит не просто купить ферму, тебе придется очень много работать на ней, восстанавливать все с чистого листа. Чтобы все получилось, тебе надо хорошо разбираться в технике, садоводстве, агрономии, ты должен знать о зернах, удобрениях, пестицидах, гербицидах, дренаже, поливе, и это только малая часть того, что тебе понадобится. А ты совершенно ничего в этом не понимаешь, ты абсолютно не разбираешься в фермерском деле. Ты закончишь так же, как и отец.

Как только я договорил, я понял, что мои слова прозвучали слишком жестоко и даже грубо. Взглянув на Джекоба, я понял, что обидел его. Я понял это по одной только его позе – он стоял, опустив плечи, засунув руки в карманы, и смотрел на снег.

– Это должна была быть моя ферма, – тихо произнес он, – отец обещал завещать ее мне.

Я кивнул. Мне до сих пор было стыдно за свои слова. Отец действительно хотел, чтобы кто-нибудь из нас стал фермером, а другой – адвокатом. Я всегда лучше учился в школе, и поэтому именно меня отправили в университет. А в итоге получилось, что мы оба не оправдали ожиданий отца, мы не смогли осуществить ни одной его мечты.

– Я прошу у тебя помощи, – сказал Джекоб, – я никогда ни о чем не просил тебя. А сейчас прошу. Помоги мне вернуть ферму.

Я промолчал, потому что не хотел, чтобы после того, как мы разделили бы деньги, Джекоб оставался здесь. Я понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет, но я не знал, как сказать об этом брату.

– Я не прошу денег, – снова заговорил Джекоб. – Я просто прошу, чтобы ты сказал всем, что Сара получила наследство и вы решили выкупить ферму.

– Джекоб, но ты даже не знаешь, продаст ли тебе Мюллер ферму.

– Если я предложу ему достаточно денег – продаст.

– А почему бы тебе не купить другую ферму? Не здесь? Где-нибудь, где нас никто не знает.

Джекоб покачал головой:

– Нет, я хочу эту ферму. Я хочу жить здесь, где мы родились и выросли.

– А что будет, если я откажусь помочь тебе?

Джекоб немного подумал, пожал плечами и ответил:

– Не знаю. Наверное, тогда мне придется придумать другую историю.

– Джекоб, разве ты не понимаешь, что это опасно? Мы все рискуем. Мы все должны уехать отсюда.

– Я не могу уехать. Мне некуда ехать.

– Для тебя открыт весь мир. Ты можешь жить там, где захочешь.

– Я хочу жить здесь, – сказал Джекоб и топнул ногой, – вот прямо здесь. Дома.

Примерно минуту мы оба молчали. Снова подул ветерок. Мы посмотрели на мельницу, но в этот раз лопасти не пошевелились. Я старался собраться с мыслями, подобрать подходящие слова, чтобы отказать Джекобу, чтобы убедить его, что эта затея не принесет ничего хорошего… И как раз в этот момент, к моему счастью, Джекоб заговорил сам.

– Я не настаиваю на том, чтобы ты прямо сейчас принял это решение, – сказал он. – Я просто прошу тебя подумать над моей просьбой.

– Хорошо, – сказал я с некоторым облегчением. – Я подумаю.

Только когда мы уже подъехали к моему дому, и я уже собирался выйти из машины, как вдруг понял, почему Джекоб так оделся, подстригся и привел себя в порядок. Он сделал это для того, чтобы произвести на меня впечатление, чтобы показать мне, что он способен на что-то и что ему можно доверять, что, если дать ему возможность, он может быть сознательным, взрослым человеком, таким же, как я сам. И стоило мне представить брата, надевающим неудобные брюки, ремень, чистые носки, куртку, стоило мне представить, как он стоит перед зеркалом, оценивая результат своих стараний и пытаясь предугадать мою реакцию на это преображение, мне вдруг стало безумно жалко и его, и себя, за наши отношения. И в этот момент мне захотелось помочь ему вернуть ферму.

Однако я знал, что из этого ничего бы не вышло, даже если я бы и помог брату. А вечером я посоветовался с Сарой, и она поддержала меня.

– Хэнк, он должен уехать, – сказала она. – Ему ни в коем случае нельзя оставаться.

Мы с женой сидели у камина в гостиной. Сара вязала. Во время разговора она быстро перебирала спицами, которые тихо постукивали, касаясь друг друга, как будто переводили наши слова на язык Морзе.

– Ты должен заставить его понять это, – сказала Сара.

– Знаю, – ответил я. – Я просто не смог этого сделать, когда мы были там. Поговорю с ним в понедельник.

Сара покачала головой:

– Не говори ему, пока не будет острой необходимости.

– В смысле?

– Чем больше пройдет времени, тем спокойнее он отнесется к отказу. Это уже будет не так актуально для него.

Я понял, почему Сара так говорила. Она опять боялась, что, если я скажу Джекобу что-нибудь резкое или как-то разочарую его, он сблизится с Луи. Сначала я хотел возразить жене и сказать, что у нас нет никаких оснований не доверять Джекобу, потому что он – мой брат и он не предаст меня. Но, немного подумав, я пришел к выводу, что не стоит пытаться убедить в этом Сару, потому что, во-первых, в этом нет никакого смысла, а во-вторых, у меня действительно не было никаких реальных доказательств его верности и преданности.

Стук спиц прекратился. Я чувствовал, что Сара смотрит на меня.

– Хэнк, ему нельзя оставаться, – повторила она. – Для нас это будет все равно, что оставить после себя улики.

– Я знаю. Я просто очень хотел бы ему помочь.

– Тогда заставь его пообещать, что он уедет. Только так ты можешь ему помочь.

– Но ему некуда ехать, Сара. У него ничего и никого нет.

– У него будет миллион долларов. Он сможет поехать, куда захочет.

– Да… куда захочет… кроме как на нашу ферму.

– Да, правильно. Только не на ферму.

Сара снова застучала спицами.

– Я всегда плохо относился к Джекобу, как будто свысока, – сказал я, – даже когда мы были маленькими. Как будто он был чем-то хуже меня.

– Но он действительно за эти годы не сделал и доли того, что сделал ты.

Я не обратил на этот комментарий никакого внимания. Сара не поняла, о чем я говорил.

– С тех пор, как мы пошли в школу и над ним стали смеяться из-за его веса. Я даже стеснялся того, что Джекоб – мой брат. Именно тогда я начал смотреть на него свысока. И он прекрасно это понимал. Он не мог не чувствовать этого.

Спицы все стучали, стучали, стучали…

– Это вполне естественно, – заметила Сара. – Вы же были детьми.

Я покачал головой:

– Он был застенчивым и беспокойным ребенком.

– А сейчас он застенчивый и беспокойный мужчина.

Я нахмурился. Я хотел рассказать ей о своих чувствах, объяснить свое отношение к брату, хотел, чтобы она поняла то, что я почувствовал к Джекобу тогда, в машине, когда понял причину всех перемен в нем.

– Ты знала, что у Джекоба в детстве было ночное недержание мочи? – вдруг выпалил я.

– У Джекоба? – переспросила Сара.

– Да, это началось классе в седьмом и продолжалось всю зиму. Мама даже ставила будильник по ночам, чтобы будить Джекоба и отводить его в туалет. Только это не помогало.

Сара продолжала вязать. Мне показалось, что ей было не очень интересно слушать.

– Однажды я рассказал об этом своему другу. И вскоре вся школа об этом узнала.

– Джекоб был взбешен?

– Нет. Ему просто было очень стыдно. Но он не стал жаловаться родителям, и поэтому меня даже не наказали, – ответил я и, немного помолчав, добавил: – Это был очень жестокий поступок с моей стороны.

– Хэнк, это было много лет назад, – заметила Сара. – Я уверена, что он уже давно об этом забыл.

Я покачал головой. Да, наверное, мне не стоило начинать этот разговор. Все равно мне не удалось объяснить Саре того, что хотел. А хотел я, чтобы она поняла, что я мечтаю помочь брату, сделать для него что-нибудь хорошее, сделать его жизнь лучше, чем раньше… сделать это для того, чтобы искупить свою вину перед Джекобом. Только вот совершенно не знал, как объяснить свои чувства жене, какие слова подобрать, чтобы выразить все это.

– И мне не важно, помнит он об этом или нет, – добавил я.

На этом наш разговор был окончен.

Я проснулся поздно ночью. Меня разбудил шум мотора машины, подъехавшей к нашему дому. Сара лежала рядом со мной на спине. Она дышала спокойно и глубоко. Ее шум за окном не разбудил.

Единственным источником света были цифровые часы, которые стояли на столе и от которых исходил нежно-зеленый бледный свет. В этом свете были хорошо видны контуры женского тела.

Часы показывали половину первого.

Машину заглушили.

Я встал с кровати и подошел к окну. На небе не было ни облачка. Светила бледно-желтая, почти белая луна, окруженная сотнями ярких звезд. Снег переливался и блестел в лунном свете.

Перед домом стояла машина Луи.

Я взглянул на Сару. Убедившись, что она спит, я тихонько вышел из комнаты.

Когда я спускался по лестнице, я услышал, как дверь машины открылась, а потом осторожно и мягко захлопнулась.

Подойдя к двери, я выглянул в окно. Луи был одет в белую защитную куртку. Кажется, он был пьян. Пройдя пару шагов по тропинке, ведущей от дороги к дому, Луи повернул к гаражу, который был слева от дома. Из окна гаража не было видно, так что, когда Луи подошел к нему, я его уже не видел.

У меня не было дома никакого оружия. Единственное, что мне пришло в голову, – это кухонные ножи. Но мне не хотелось отходить от окна и идти на кухню.

Луи довольно долго пробыл в гараже. Дверь была открыта, но там не было ничего, что он мог бы украсть.

Тем временем я посмотрел на его машину. Несмотря на темноту, я разглядел, что в салоне Луи кто-то ждал. Возможно, их даже было двое.

В доме было так тихо, что я слышал как в гостиной тикали дедушкины часы.

Сначала я подумал, что надо включить свет, чтобы напугать ночных гостей, но потом передумал. Так что я так и остался стоять у окна в одной пижаме и даже без тапочек. Я ждал, пока Луи выйдет из гаража.

Когда Луи наконец снова появился в поле моего зрения он, как ни странно, пошел не к машине, а прямо к входной двери.

Я сделал пару шагов назад и прислушался.

Луи поднялся по ступенькам. Он так громко топал, что я даже мог посчитать количество шагов. Подойдя к двери, он дернул за ручку, но она была заперта. Тогда он тихо постучал. Судя по звуку, он был в перчатках.

Я не шевелился.

Луи постучал еще раз, немного громче. Вспомнив, что наверху спит Сара и стук может разбудить ее, я подошел к двери, повернул ключ и приоткрыл ее.

– Что такое, Лу? – шепотом спросил я.

Луи широко улыбнулся. Глаза его блестели.

– Мистер Бухгалтер! – сказал он таким голосом, как будто не ожидал меня увидеть.

Я нахмурился. Его выражение лица тоже мгновенно изменилось. Луи стал серьезным и мрачным.

– Хэнк, – сказал он. – Я пришел сюда, чтобы кое-что забрать.

Сказав это, Луи хихикнул и прикрыл рот рукой.

Я сразу же почувствовал запах спиртного.

– Езжай домой, Лу, – ответил я. – Езжай.

Через дверь в дом сочился морозный ночной воздух. Мне было очень холодно.

– На улице мороз, Хэнк. Может, пригласишь меня войти?

Луи всем телом навалился на дверь, и мне ничего не оставалось делать, как шагнуть назад. Войдя в коридор, Луи, все еще улыбаясь, захлопнул за собой дверь.

– Я решил, что уже пора разделить деньги, Хэнк. Я хочу свою долю, – сказал он и внимательно осмотрел коридор, как будто думал, что мешок лежит прямо здесь.

– Лу, деньги не здесь.

– А где? В гараже?

– Даже если они были бы здесь, я бы тебе ничего не отдал.

Луи был явно возмущен моими словами.

– То, что деньги у тебя, совсем не значит, что они твои. Часть из них принадлежит мне, – сказал он и ткнул себя пальцем в грудь.

– Мы заключили соглашение, – уверенно ответил я.

Луи не обратил никакого внимания на мои слова. Он потянулся вперед, пытаясь заглянуть на кухню.

– Они в банке? – спросил он.

– Конечно нет. Я их спрятал.

– Хэнк, мне нужна часть денег. Прямо сейчас.

– Если ты помнишь, у нас было единственное условие: чтобы оставить деньги, мы должны следовать плану.

– Да хватит тебе, мистер Бухгалтер. Не будь занудой.

– Кто в машине?

– В машине?

– Кто тебя ждет? – спросил я и показал на дверь.

– Там никого. Я приехал один.

– Лу, я видел, что в машине кто-то есть. Это Нэнси?

Луи вдруг хитро улыбнулся. Ему, похоже, это показалось даже забавным.

– Ты все это время следил за мной? – поинтересовался он.

– Кто там? Нэнси и кто еще? Джекоб?

Луи покачал головой.

– Только Нэнси, – ответил он. Потом, заметив, что я нахмурился, снова улыбнулся, совсем как ребенок, которого поймали на лжи, и добавил: – Нэнси и Сонни.

– Сонни Меджор? – удивленно переспросил я. Я никогда даже не предполагал, что они могут быть друзьями.

Луи кивнул:

– Он приехал к нам за деньгами за дом, и мы с Нэнси предложили ему прогуляться. Вот поэтому мне и нужны деньги, мистер Бухгалтер. Я везу своего домовладельца выпить вместе.

– Ты им рассказал о самолете?

– Конечно нет, – раздраженно ответил Луи, – я сказал, что ты должен мне немного денег.

Я нахмурился. В доме что-то скрипнуло.

– Хэнк, я прошу отдать только то, что по справедливости мне принадлежит.

Луи стоял, немного раскачиваясь. Судя по этому жесту, я сделал вывод, что ему уже не терпится поскорее получить деньги.

Я желал, чтобы он немедленно уехал, но только не знал, как заставить его сделать это.

– Можешь даже не отдавать мне всю сумму, дай только одну пачку. Мне этого вполне хватит. За остальным я приеду потом.

– Если ты еще хоть раз попросишь меня об этом, – медленно и спокойно сказал я, – первое, что я сделаю завтра утром, – так это сожгу деньги. Ясно?

– Шантажист, – прошипел Луи.

– Давай, попроси еще раз. Увидишь, что я не шучу, – добавил я.

– Я знаю один маленький секрет, мистер Бухгалтер. Джекоб рассказал мне кое-что.

Я молча смотрел на Луи в ожидании продолжения.

– Я знаю, что случилось с Дуайтом Педерсоном, – произнес он и лукаво улыбнулся.

Я чуть вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Да, я никак не ожидал услышать этого. Я пытался думать как можно быстрее. Тело меня не слушалось, бороться с дрожью было очень сложно. В голове пульсом била одна мысль: Джекоб рассказал ему о Педерсоне. Я был в шоке. Я не ожидал такого от Джекоба.

Луи снова улыбнулся. Я сделал над собой усилие и попытался посмотреть ему прямо в глаза.

– Дуайт Педерсон? – спросил я, делая вид, что не понимаю Луи.

Луи улыбнулся еще шире:

– Ты убил его, мистер Бухгалтер. Вы с Джекобом убили его.

– Луи, ты слишком много выпил. Ты сам не понимаешь, что говоришь.

Луи ухмыльнулся:

– Я не позволю тебе сжечь деньги. Это будет воровство – ты украдешь у меня мои деньги. Если ты это сделаешь, я всем расскажу то, что знаю.

Часы в гостиной пробили час ночи. И дом снова погрузился в ночную тишину.

Я положил руку на куртку Луи, прямо на его солнечное сплетение. Нет, я не хотел его толкать или бить, я просто спокойно положил руку. Мы оба смотрели вниз.

– Иди домой, Луи, – шепотом произнес я.

Он покачал головой:

– Мне нужны деньги.

Тогда я подошел к шкафу, нашел в куртке свой кошелек, достал оттуда две купюры по двадцать долларов и протянул Луи.

Однако он едва взглянул на деньги и сказал:

– Нет, мне нужна одна из тех пачек.

– Их здесь нет, Луи. Я спрятал их не дома.

– Где?

– Возьми эти деньги, – сказал я, протягивая ему сорок долларов.

– Я хочу свою долю, Хэнк.

– Ты получишь ее летом, как мы и договорились.

– Нет. Я хочу сейчас.

– Луи, ты меня не слушаешь. Я не могу отдать тебе деньги сейчас. Их здесь нет.

– Тогда я приеду утром. Мы вместе съездим и заберем деньги.

– Мы так не договаривались. У нас есть план, которому мы должны следовать.

– Ты только представь, что кто-нибудь напишет анонимную записку шерифу, в которой расскажет о том, что в деле Педерсона не все так чисто, как кажется.

Я пристально посмотрел на Луи. Признаться, я еле сдерживался, чтобы не ударить его. Мне хотелось размахнуться как следует и выбить ему пару зубов. А потом размахнуться еще раз и сломать ему шею.

– Возьми сорок долларов, – повторил я, изо всех сил стараясь сдержать эмоции.

– Разве он не мог просто не справится с управлением? – Луи покачал головой, показывая, что в эту версию невозможно поверить, и, улыбаясь, продолжил: – Мне кажется, что это по крайней мере странно. А где вы были в новогоднее утро?

– Ты никогда этого не сделаешь.

– А мне нечего терять, Хэнк. У меня нет денег, а я уже многим должен.

– Если ты подставишь нас, ты вообще ничего не получишь.

– Я не могу ждать до лета. Деньги нужны мне сейчас.

– Возьми эти сорок долларов, – снова повторил я и протянул деньги.

Луи снова покачал головой:

– Нет, я вернусь утром. Мне нужна по крайней мере одна пачка.

На секунду меня охватила паника. Но я быстро взял себя в руки, и выход нашелся сам собой.

– Я не могу никуда с тобой ехать завтра утром, – сказал я. – Дорога займет около суток. Я не могу так надолго уезжать, пока Сара не родит.

Луи, кажется, еще не решил, стоит мне верить или нет.

– Сутки? – переспросил он.

– Я спрятал мешок неподалеку от Мичигана.

– Какого черта ты отвез деньги в Мичиган?

– Я не хотел, чтобы они хранились где-то поблизости. Я подумал, что, если мы вдруг попадем под подозрение полиции, то будет лучше, чтобы деньги были как можно дальше.

Я видел, что Луи уже начал сомневаться и искать выход.

– Когда Сара родит? – спросил он.

– Через несколько недель.

– И тогда мы поедем за деньгами?

– Да, – ответа я, чтобы поскорее отделаться от Луи.

– Обещаешь?

Я кивнул.

– И мы разделим их?

Я снова кивнул.

– Возьми сорок долларов, – сказал я.

Луи посмотрел на деньги, взял их, положил в куртку и улыбнулся.

– Прости, что разбудил.

Я открыл дверь и, как только Луи вышел, сразу же ее захлопнул.

Заперев дверь, я посмотрел в окно. Луи остановился на крыльце, достал деньги, которые я дал ему, внимательно посмотрел на них и только потом пошел к машине.

Когда он открыл дверь машины, внутри на секунду зажегся свет. Теперь я совершенно ясно увидел двух человек в салоне. Впереди сидела Нэнси. Она улыбалась Луи. Сзади сидел еще один человек. Его я разглядел хуже, и сначала мне показалось, что это действительно был Сонни Меджор. Но когда Луи сел в машину и захлопнул дверь, у меня почему-то вдруг появились некоторые сомнения. Сонни Меджор был довольно низким мужчиной, он был меньше Луи, а вот человек на заднем сиденье выглядел довольно большим, я бы даже сказал, тучным. Он был похож на Джекоба.

Я смотрел на машину, которая уже выехала на дорогу. Луи включил фары. Я стоял у окна до тех пор, пока машина не скрылась из виду, а шум ее двигателя не исчез где-то в сумраке ночного города. В доме снова стало тихо и спокойно.

Я попытался быстро придумать, что делать, но мысли путались и ничего дельного в голову не приходило. Единственное, что я понимал, было то, что все вышло из-под контроля. Теперь у меня действительно появились проблемы, причем довольно серьезные, и выхода, кажется, не было.

Когда я отвернулся от окна и собирался было идти обратно в спальню, я увидел Сару, которая, закутавшись в белый халат, как привидение, стояла на верхней ступеньке лестницы.

Мы говорили прямо там.

Я поднялся к ней, и мы устроились на ступеньках. Так мы и сидели в темноте, прижавшись друг к другу, как дети, и разговаривали о том, что произошло.

– Ты слышала? – спросил я.

Сара кивнула и положила руку на мое колено.

– Все?

– Да.

– Джекоб рассказал Луи о Педерсоне.

Сара снова кивнула и слегка сжала коленку. Я тоже положил руку на ее колено.

– Что теперь делать? – поинтересовалась она.

Я пожал плечами:

– Ничего.

– Ничего?

– Наверное, надо просто переждать.

Сара немного отодвинулась от меня. Я чувствовал на себе ее взгляд, когда смотрел на входную дверь.

– Не получится, – спокойно сказала она. – Если ты не отдашь ему деньги, он все расскажет.

– Тогда надо отдать деньги.

– Нельзя. Нас поймают. Он же начнет тратить их повсюду и сразу привлечет внимание.

– Хорошо, тогда не буду.

– Значит он все расскажет.

– Выхода нет, Сара. У нас два варианта – отдать ему деньги или оставить все себе. И все, – произнес я, немного повышая голос, понимая, в какую безвыходную ситуацию мы попали.

– Сожги деньги.

– Я не могу. Тогда Луи расскажет о Педерсоне. И все, чего мы добьемся, так это то, что меня обвинят в убийстве.

– Обвини Джекоба. Если ты вернешь деньги и пообещаешь дать показания против него, тебя ни в чем не обвинят, наоборот, ты якобы поможешь следствию.

– Я не могу этого сделать.

– А он смог сделать то, что сделал. Хэнк, ты только подумай, это же его вина.

– Я не собираюсь доносить на собственного брата.

В доме было так тихо, что я слышал учащенное сердцебиение Сары. Я сжал ее руку.

– Я не думаю, что он расскажет что-нибудь, – сказал я. – Мне кажется, что нам стоит проявить твердость. Он подождет до лета.

– А если не подождет?

– Тогда у нас будут проблемы. В ситуации, в которой мы оказались, нам в любом случае придется рисковать.

– Но нельзя же просто спокойно сидеть и ждать, пока он сдаст тебя полиции.

– А что ты хочешь, чтобы я делал? Может, ты, как Джекоб, хочешь, чтобы я убил его?

Сара махнула рукой:

– Ну что ты. Я просто хочу сказать, что нам надо что-то делать. Надо найти способ повлиять на него, надо как-то напугать Луи.

– Напугать?

– Конечно, это лучший способ управлять им, Хэнк. Раньше мы контролировали его, потому что деньги хранятся у нас, а теперь он контролирует нас. Нам надо придумать, как снова взять ситуацию в свои руки.

– Если мы будем пугать его, ситуация только ухудшится. Это бесполезно, все равно что пытаться задуть костер – чем больше дуешь, тем сильнее разгорается.

– То есть хочешь просто сложить руки и сдаться?

Я поднял руку с коленки жены и поднес ее к своему лицу. В доме было абсолютно тихо, словно нас кто-то внимательно слушал.

– Я просто хочу продолжать следовать плану, – сказал я. – Я хочу подождать до лета.

– Но он расскажет.

– Он ничего не выиграет, если расскажет. И он это прекрасно понимает. Если мы попадем в тюрьму, мы потеряем деньги.

– Да он и не подумает об этом. Он расскажет только из-за того, что ты не выполнил его просьбы, он даже думать о последствиях не будет.

Я закрыл глаза. От усталости у меня уже начинало болеть и ломить все тело. Больше всего на свете сейчас я хотел вернуться в постель и заснуть.

– Хэнк, я думаю, ты не понимаешь, насколько все серьезно.

– Пойдем спать, – сказал я, но Сара не сдвинулась с места.

– Теперь ты под колпаком у Луи. Тебе придется делать то, что он скажет.

– Но деньги же по-прежнему у меня. И Луи не знает, где они спрятаны.

– У тебя было преимущество – ты говорил, что сожжешь деньги. Теперь у тебя этого преимущества нет.

– Не надо было рассказывать Джекобу.

– Ты знаешь Луи, он использует против тебя все, что у него есть.

– Я не могу поверить, что он мог так поступить.

– Даже если нам удастся дотянуть до лета и мы разделим деньги, когда планировали, все равно у Луи всегда будет возможность припугнуть тебя. Он может подождать лет десять, пока не потратит свою часть денег, а потом он вернется и начнет нас шантажировать. И в конце концов он добьется того, что отправит тебя за решетку.

Я ничего на это не ответил. Я думал тогда совсем не о Луи, я думал о Джекобе.

Сара взяла мою руку:

– Ты не должен позволить ему сделать это. Ты обязан сам контролировать ситуацию.

– Но мы ничего не можем сейчас сделать, – ответил я. – Ты вот говоришь о том, что его надо припугнуть, но как?

Сара молчала.

– Может быть, ты знаешь, что мне надо сделать? У тебя есть план? – спросил я.

Жена внимательно смотрела на меня несколько секунд таким тяжелым взглядом, что у меня промелькнула мысль о том, что она хочет, чтобы я убил Луи, но это, конечно, было не так. После небольшой паузы она покачала головой и ответила:

– Нет, не знаю.

Я кивнул и хотел уже встать, чтобы пойти спать, но Сара взяла мою руку и положила себе на живот. Ребенок толкался. У меня как всегда появилось неприятное ощущение и по телу пробежали мурашки. Все это продолжалось несколько тяжелых секунд.

– Все будет хорошо, – шепотом сказал я, как только ребенок успокоился. – Доверяй мне. Все пройдет.

Да, это были обычные фразы для людей, которые попали в безвыходное положение. Я понял это, как только начал говорить. Мои слова походили теперь на слова моей матери, которые она сказала, когда я видел ее в последний раз. Она сообщила что-то оптимистичное, что-то, что отрицало безвыходность и тяжесть ситуации. Да, то, что я теперь говорил подобные вещи, было плохим знаком, но я не мог не произнести этого… я чувствовал, что должен… чувствовал, что Сара ждет этих слов, несмотря на то, что сама понимает, что мы попали в беду. Теперь мы вступили на очень опасный путь, с этого момента мы больше ни в чем не могли быть уверены, мы потеряли контроль над ситуацией.

– Мне страшно, Хэнк, – сказала она.

– Все будет хорошо, – снова шепотом добавил я. На этот раз фраза прозвучала совсем глупо, но больше мне нечего было сказать.

На следующий день я проснулся рано утром. Чтобы не будить Сару, я оделся в коридоре и почистил зубы внизу. Потом на кухне я приготовил себе кофе и, пока пил его, просмотрел вчерашнюю газету.

Позавтракав, я поехал к Джекобу.

Машину я припарковал рядом с его фургоном.

Было прекрасное, морозное и солнечное утро. Все вокруг блестело и переливалось, было каким-то особенно чистым. Было еще очень рано, около восьми утра, но Ашенвилл уже проснулся. По улицам ходили люди с газетами и чашечками дымящегося кофе в руках. Казалось, абсолютно все улыбаются.

Как я и думал, когда я приехал, Джекоб еще спал. Мне пришлось постучать в дверь, потом подождать некоторое время и снова постучать, прежде чем Джекоб услышал и пошел открывать. Когда он наконец добрался до двери и открыл ее, он, кажется, был очень разочарован, увидев на пороге меня. Некоторое время Джекоб с крайне недовольным видом молча смотрел на меня. Потом он тихо сказал «Привет», и, оставив мне дверь открытой, вернулся в комнату.

Я вошел и закрыл дверь за собой. Я немного постоял на месте, пока мои глаза не привыкли к темноте. В комнате было душно. Это оказалась довольно большая квадратная комната. На полу даже не было ковра. Слева находилась дверь, которая вела в маленькую ванную. Затем по всей длине стены шло углубление фута в два – это была кухня. В комнате стояла кровать, стол, два стула, старый, уже сломанный, диван и телевизор. На диване валялась грязная одежда. На полу – пустые бутылки из-под пива.

В комнате пахло нищетой.

Джекоб лег на кровать и повернулся на спину. Пружины заскрипели под его весом. На Джекобе были длинные семейные трусы и футболка. Между футболкой и трусами виднелась толстая белая складка кожи. Посмотрев на Джекоба, мне захотелось, чтобы он накрылся одеялом.

Я подошел к окнам и раздернул шторы. В комнату ворвался яркий солнечный свет. Джекоб закрыл глаза. Там было столько пыли, что в лучах солнца могло показаться, что в комнате идет мелкий снег – пылинки медленно опускались вниз, совсем как миниатюрные снежинки.

Осмотревшись, я подумал, куда бы сесть. Взгляд мой упал на диван, но он был настолько грязным, что я решил вообще не садиться. Тогда я подошел к окну, оперся на подоконник и скрестил руки на груди.

– Что ты делал прошлой ночью? – спросил я.

Мери Бет лежал на краю кровати, положив морду на лапы, пес наблюдал за мной. Не открывая глаз, Джекоб пожал плечами и ответил сонным голосом:

– Ничего.

– Ты выходил из дома?

Джекоб пожал плечами.

– С Луи? – добавил я.

– Нет, – ответил Джекоб и прокашлялся. – Я простудился и никуда вчера не выходил.

– Я видел Луи.

Не открывая глаз, Джекоб натянул на себя одеяло и повернулся на бок.

– Он приезжал ко мне домой.

– И что? – спросил Джекоб и открыл глаза.

– С ним была Нэнси и еще кто-то. Я подумал, что это мог быть ты.

Джекоб ничего не ответил.

– Ты был там? В машине?

– Я уже сказал тебе – я не видел Луи прошлой ночью. Я болею.

– Ты говоришь правду?

– Хватит, Хэнк, – сказал Джекоб и приподнялся, опираясь на локоть. – Зачем мне тебе врать?

– Это был Сонни?

– Сонни?

– Сонни Меджор. Это он был в машине?

– Я не знаю. Откуда мне знать? – ответил Джекоб и снова положил голову на подушку. Но было видно, что теперь он окончательно проснулся. Я это понял по его голосу.

– Они друзья? – поинтересовался я.

– Конечно. Луи же снимает у него дом.

– И они вместе отдыхают?

– Я не знаю, – ответил Джекоб, – почему бы и нет?

– Он знает о деньгах?

– Деньгах?

– Да! – закричал я, не в силах сдерживать эмоции. – Луи рассказал ему о деньгах?

Неожиданно кто-то из соседей сильно ударил по стене, мы сразу замерли.

Через пару секунд Джекоб сел на кровати. Он спустил ноги на пол и наклонился, опираясь руками на колени. Я смотрел на его голые ноги, похожие на цыплячьи.

– Успокойся, Хэнк. У тебя уже паранойя какая-то. Никто кроме нас, Нэнси и Сары ничего о деньгах не знает.

– Сара не знает.

Джекоб посмотрел на меня и пожал плечами.

– Тогда мы и Нэнси, – сказал он.

Пес спрыгнул с кровати, потянулся и пошел к ванной. Носом он приоткрыл дверь и через пару секунд я услышал, как он громко лакал воду из унитаза.

– Я убил Педерсона ради тебя, Джекоб, – продолжал я.

– Что? – удивленно переспросил Джекоб.

– Я убил его ради тебя.

– Какого черта ты постоянно об этом говоришь? Что ты хочешь доказать этим?

– Я хочу, чтобы ты понял, что я рисковал ради тебя, а ты просто взял и предал меня.

– Предал тебя?

– Ты рассказал Луи, где я спрятал деньги.

– Хэнк, какого черта, что с тобой сегодня происходит?

– Он знал, что деньги в гараже.

Джекоб замолчал. Мери Бет вернулся в комнату. Когда пес шел, его когти тихо постукивали по полу.

– Ты же не говорил, что нельзя, – промямлил Джекоб.

– Ты рассказал ему и о Педерсоне, – тихо произнес я.

– Я не…

– Ты предал меня, Джекоб. Ты обещал, что никому не расскажешь об этом.

– Я и не рассказывал. Он сам догадался.

– Откуда, как он мог догадаться?

– Я рассказал ему, как мы ездили к самолету в то утро. Потом он увидел сюжет о Педерсоне в новостях и спросил: «Это вы убили его?»

– И ты сказал, что нет?

Джекоб немного посомневался и ответил:

– Я ничего ему не рассказывал.

– Ты сказал, что это не мы?

– Он догадался, Хэнк. Он просто знал, – добавил Джекоб, немного повышая голос.

– Что ж, отлично, Джекоб. Ты знаешь, что теперь он шантажирует меня?

– Шантажирует?

– Он сказал, что донесет на меня в полицию, если я не отдам ему часть денег немедленно.

Джекоб немного подумал и спросил:

– И ты отдашь?

– Я не могу. Он же сразу начнет тратить эти деньги. И нас поймают так же скоро, как если бы он рассказал Карлу о Педерсоне.

– Ты правда думаешь, что он может рассказать?

– А ты?

Джекоб нахмурился и, немного подумав, ответил:

– Я не знаю. Наверное, нет. Я думаю, он так повел себя только потому, что недавно играл на деньги и проигрался.

– Играл на деньги?

Джекоб кивнул.

– Где?

– В Толедо. На скачках. Он проиграл крупную сумму денег.

– Сколько?

– Точно не знаю, но много.

– Черт, – сказал я, протер лицо руками и повернулся к окну. На подоконнике с наружной стороны сидел голубь. Я слегка стукнул по стеклу, и он улетел. Его крылья ярко блестели на солнце.

– Джекоб, ты понимаешь, что происходит? – спросил я.

Он молчал.

– Луи может засадить нас обоих за решетку.

– Луи не собирается…

– И мы никак не можем контролировать его. Раньше мы могли пригрозить, что сожжем деньги. А теперь, если мы сделаем это, он все расскажет шерифу.

– Ты бы никогда не сжег деньги, Хэнк.

Я махнул рукой:

– Ты понимаешь, в чем проблема? Проблема в том, что ты думаешь, что ему можно доверять. Он твой лучший друг, и поэтому ты думаешь, что он не предаст тебя.

– Хватит. Луи…

Я покачал головой:

– Нет, Джекоб, ты не понимаешь и не знаешь его. Ты просто считаешь его своим другом и даже не хочешь понять, кто он есть на самом деле.

– Ну и кто он? – скептически поинтересовался Джекоб, – ты считаешь, что знаешь это.

– Я могу рассказать…

– Он мой лучший друг, Хэнк, – перебил меня Джекоб. Он уже почти кричал на меня от злости. – Ты ничего о нем не знаешь. Ты просто пару раз видел его пьяным, поэтому тебе кажется, что ты знаешь его, но это не так. Ты ничего не можешь мне рассказать.

Я повернулся и посмотрел на брата.

– Значит, ты можешь гарантировать, что он не сдаст нас?

– Гарантировать?

– В доказательство этого ты можешь написать признание о том, что ты сам убил Дуайта Педерсона, подписать его и отдать мне на хранение?

Джекоб испуганно посмотрел на меня:

– Признание? Зачем?

– Чтобы я показал его в полиции, если Луи донесет на нас. Раз уж ты так доверяешь своему дружку, так и рискуй сам, полагаясь на него.

Джекоб молчал. Моя идея, кажется, поставила его в тупик, чего я, собственно, и добивался. Конечно, на самом деле мне совершенно не нужно было его признание, я просто хотел припугнуть Джекоба.

– Джекоб, это твоя вина, что мы сейчас в таком положении. Это ты рассказал ему.

Брат молчал. Я снова отвернулся к окну.

– Луи просит меня о том, чего я не могу дать ему, – сказал я. – А если я откажу ему, он донесет в полицию и упрячет нас за решетку.

– Хватит, Хэнк. Знаешь, если нас поймают, так это только из-за тебя. Ты перегибаешь палку со своими планами и расчетами…

– Я приехал сюда, – перебил я брата, – чтобы выяснить, на чьей ты стороне.

– На чьей стороне?

– Выбирай.

– Я не на чьей стороне. Что же вы оба заладили про эти стороны…

– Луи тоже тебе об этом говорил?

Джекоб проигнорировал мой вопрос.

– Я на стороне вас обоих. Мы же вместе. Таков наш план, – сказал Джекоб.

– Хорошо, если бы тебе пришлось выбирать, с кем бы ты был…

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

– Джекоб, я хочу, чтобы ты выбрал. Я хочу знать: я или Луи?

Когда я говорил все это, я даже не повернулся к Джекобу. Я смотрел в окно и ждал ответа, чувствуя, что Джекоба смутил мой вопрос.

– Я…

– Выбери.

В воздухе снова повисла пауза секунд на десять. Я ждал затаив дыхание.

– Я выбираю тебя, Хэнк, – сказал наконец Джекоб. – Ты мой брат.

Я положил руку на окно. Стекло было обжигающе-холодным. На улице, прямо перед домом, какой-то пожилой мужчина уронил газету. Ее сразу же подхватил и растрепал ветер. Проходящая мимо парочка помогла старику собрать газету, потом они немного поговорили, старик благодарно кивнул, и они разошлись.

Мери Бет заскулил. Я услышал, как брат поднялся с кровати и покормил пса.

– Не забудь, Джекоб, – сказал я. – Что бы ни случилось, не забудь эти свои слова.

Во вторник днем в дверь моего кабинета постучали.

Прежде чем я успел что-либо ответить, дверь уже открылась, и на пороге появился Луи. Он улыбнулся, показав свои желтые зубы:

– Здравствуйте, мистер Бухгалтер.

Луи вошел, закрыл за собой дверь и подошел к столу. Он, как всегда, был одет в белую куртку. От мороза его лицо покраснело.

Этого момента я с ужасом ждал целых три дня, но сейчас, когда Луи, наконец, приехал, я почему-то не почувствовал никакого страха или даже волнения. Я ощущал только усталость.

– Чего тебе, Луи? – спросил я, зная, что бы Луи ни попросил, я все равно не смог бы ему этого дать.

– Мне нужны деньги, Хэнк.

Больше Луи ничего не добавил. Он не пытался пугать меня и даже не упомянул Педерсона или Джекоба, но я все равно чувствовал напряжение между нами.

– Я уже сказал тебе… – начал я, но он перебил меня.

– Нет, я тебя не о том прошу. Я прошу тебя дать мне денег в долг.

– В долг?

– Да, а когда мы разделим деньги, я все тебе верну.

– Сколько? – поинтересовался я.

– Мне нужно две тысячи, – ответил Луи. Он попытался улыбнуться, но быстро понял, что это не самый подходящий жест в данной ситуации.

– Две тысячи долларов? – переспросил я.

С серьезным видом Луи кивнул.

– Зачем тебе такая большая сумма?

– У меня есть долги.

– Ты должен две тысячи долларов? Кому?

На этот вопрос Луи не ответил.

– Хэнк, мне нужны деньги, – сказал он. – Это правда очень важно.

– Долги за скачки?

Луи, кажется, был удивлен тем, что я в курсе, но, взяв себя в руки, улыбнулся:

– У меня много долгов.

– Ты проиграл две тысячи долларов?

Он покачал головой:

– Нет, немного больше. Это будет просто начальным взносом, а остальное я выплачу, когда получу деньги.

– Сколько же ты проиграл?

– Хэнк, мне нужно всего две тысячи.

– Я хочу знать, сколько ты проиграл.

Луи снова покачал головой:

– Мистер Бухгалтер, по-моему, это не ваше дело.

Луи стоял прямо передо мной, положив руки в карманы и практически не двигаясь. Он был абсолютно спокоен.

– С собой у меня нет таких денег, – сказал я. – Я же не могу прямо сейчас достать из ящика тебе две тысячи долларов.

– Банк рядом, через дорогу.

– Мне нужно время, – заметил я. – Приходи ближе к вечеру.

После того как Луи ушел, я сходил в банк и снял с нашего с Сарой счета две тысячи долларов. Вернувшись в офис, я сложил деньги в конверт и убрал в верхний ящик письменного стола.

Я пытался работать, но никак не мог сосредоточиться. День прошел впустую. Сначала я пытался разобраться с письмами, но потом оставил и это занятие, и начал читать журнал про охоту, который кто-то случайно оставил в моем кабинете.

Я понимал, что теперь мне неизбежно придется делить деньги, потому что иначе Луи не отдаст долг. Но я старался не думать об этом и пытался убедить себя, что сейчас просто покупаю время. Должен же был быть какой-то выход, я был уверен в этом, я должен был найти его. Надо было подумать и все просчитать.

Луи вернулся около пяти часов вечера. Он постучал в дверь и вошел, снова даже не дождавшись приглашения.

– Взял деньги? – спросил он. Мне показалось, что Луи торопился. И именно поэтому я решил действовать и говорить как можно медленнее.

Я наклонился, открыл ящик, достал конверт и положил его на край стола.

Луи шагнул вперед, чтобы взять деньги. Он открыл конверт, пересчитал купюры и улыбнулся.

– Спасибо, Хэнк, очень признателен тебе, – сказал Луи так, будто я сам предложил ему эти деньги.

– Больше ты ничего не получишь, – сказал я.

Луи еще раз пересчитал деньги и, как мне показалось, в уме сделал какие-то подсчеты.

– А когда родит Сара?

– Двадцать четвертого.

– На следующей неделе? – радостно переспросил Луи.

– В следующее воскресенье.

– И тогда мы поедем за деньгами?

Я пожал плечами:

– Не знаю, возможно, мне надо будет побыть дома некоторое время, пока все не успокоится. Так что, скорее всего, поедем в следующий выходной после родов. На буднях я не могу – работа.

– Тогда позвони мне, ладно? – добавил Луи, уже подходя к двери.

– Хорошо, я позвоню.

Саре я обо всем этом ничего не сказал.

Дни шли один за другим. За все это время я ни разу не видел и даже не говорил ни с Джекобом, ни с Луи.

Сара только и твердила, что о приближающихся родах. Ни о Луи, ни о Нэнси она не вспоминала.

Каждую ночь, лежа в кровати, я пересчитывал людей, которые знали о деньгах и обо всем случившемся. Я пытался просчитать, чего можно было ожидать от каждого из них… кто мог меня предать, кто мог подставить, кто мог донести на меня. Мне даже начали сниться кошмары – то мне снилось, что Луи хочет заколоть меня ручкой; то снился Джекоб с вилкой и ножом, пытавшийся съесть меня заживо; мне даже снилась Нэнси, которая, целуя Сару, шептала ей на ухо: «Отрави его. Отрави его. Отрави его».

Иногда я просыпался среди ночи в холодном поту и представлял, как ту самую банку из-под пива, которая валялась где-то около самолета, находит сотрудник ФБР, аккуратно поднимает ее, кладет в целлофановый пакет и отправляет на экспертизу.

Еще я думал о Карле. Я представлял, что он сидит в офисе в Ашенвилле и ждет, когда же, наконец, обнаружат обломки самолета, чтобы связать воедино донос Джекоба и смерть Дуайта Педерсона.

Потом они откопают труп, проведут экспертизу и подтвердится то, что смерть наступила из-за удушья.

Однако, несмотря на все мои страхи, ничего не происходило. Деньги по-прежнему лежали под нашей кроватью. Никто ни в чем меня не подозревал. Никто не составлял против меня заговоров. Луи оставил меня в покое. И в конце концов я начал смиряться с тем, во что превратилась моя жизнь. Постепенно я пришел к выводу, что вполне смогу жить и со своими страхами. По мере сил я научился контролировать их. Вскоре должен был родиться ребенок. Самолет найдут только весной. Через несколько месяцев после этого мы разделим деньги и уедем из города. И тогда все будет хорошо.

Рано утром во вторник, как раз когда я собирался на работу, у Сары начались схватки. Я отвез ее в больницу, которая была в пятнадцати минутах езды от Дельфии. В 18:14 Сара родила девочку.

5

Через четыре дня я привез Сару и ребенка домой. Малышка родилась здоровой и крепенькой. Она весила девять фунтов, и на шейке, ручках и ножках у нее были маленькие складочки.

По дороге домой мы придумали малышке имя. Мы решили назвать ее в честь бабушки Сары по линии отца – Амандой.

Когда мы вошли в дом, мне сразу же бросилось в глаза то, в какое состояние пришел дом за столь недолгое отсутствие Сары. Оказалось, что я совершенно неспособен следить за домом и поддерживать в нем чистоту и порядок – в раковине лежала целая куча грязной посуды, по комнатам были разбросаны газеты, в сливе ванной застрял клок волос, а о пыли на полках и столе я и не говорю.

Жену и дочь я сразу отвел наверх, в спальню. Аманду я положил в приготовленную для нее кроватку, которую поставил у окна. Сара прилегла на кровать и наблюдала за тем, как я укладываю малышку.

Кроватка, в которую я укладывал Аманду, была та самая, которую отец привез нам за неделю до несчастного случая. Когда-то это была наша с Джекобом кроватка. Отец сам сделал ее для нас.

Потом я спустился вниз, приготовил Саре чай и тосты и принес завтрак на подносе. Пока она ела, мы немного поговорили. Говорили мы, конечно, об Аманде – о том, как она кричала, когда была голодна, о том, как она смешно отдергивала ножку, когда ее щекотали за пяточку, о ее нежно-голубых глазах. Еще мы говорили о больнице. Сара рассказывала о ночной дежурной медсестре, о ее туфлях, которые скрипели так, будто в них была вода, и об утренней дежурной, очень милой девушке, которая смешно шепелявила, поэтому старалась как можно реже называть Сару по имени. Еще Сара рассказала о докторе, у него между передними зубами была большая щель, и он почему-то никак не мог запомнить, что Аманда девочка.

Во время разговора я стоял у кроватки и смотрел, как спит ребенок. Малышка лежала на спине, повернув головку к окну и согнув крошечные ручки в локотках. Девочка не шевелилась, и я еле сдерживался, чтобы не дотронуться до нее, чтобы убедиться, что она жива.

Сара уже доела тосты и допила чай, но все продолжала говорить, как будто все эти четыре дня она провела, сочиняя разные истории, чтобы потом рассказать их мне. Слушая ее, я улыбался и кивал. Вдруг Сара сама прервала свой рассказ и спросила:

– Это Джекоб?

Я выглянул в окно.

У нашего дома стояла машина брата.

Я спустился вниз, поздоровался с ним и пригласил зайти. Джекоб сказал, что у него нет времени и он просто заехал привезти ребенку подарок.

Джекоб протянул мне подарок, завернутый в розовую упаковочную бумагу:

– Это плюшевый мишка.

Джекоб не выключил двигатель машины. Мери Бет сидел на заднем сиденье и смотрел на нас. Когда я только открыл дверь, он гавкнул один раз и ткнулся мокрым носом в стекло.

– Пойдем, посмотришь на нее, – предложил я. – Ненадолго. Она наверху.

Джекоб покачал головой и сделал шаг назад, как будто боялся, что я могу толкнуть его. Теперь он стоял на самом краю крыльца.

– Нет, – сказал он. – Я потом еще заеду. Не хочу беспокоить Сару.

– Да ты не побеспокоишь, – ответил я и переложил мишку из одной руки в другую.

Джекоб снова покачал головой. Повисла неловкая пауза. Мне показалось, что Джекоб думает, что бы сказать напоследок.

– Вы уже выбрали имя? – наконец, спросил он.

– Аманда, – ответил я.

– Хорошее имя.

– Это в честь бабушки Сары. В переводе с латинского означает – достойная любви.

– Мило, очень. Мне нравится, – добавил Джекоб.

Я кивнул:

– Может, все-таки зайдешь?

Джекоб снова покачал головой и уже было направился к машине, но остановился.

– Хэнк, я хотел… – начал он и запнулся.

– Что?

– Можешь одолжить мне денег?

Я нахмурился.

– Сколько? – поинтересовался я.

Джекоб положил руки в карманы, опустил голову и сказал:

– Сто пятьдесят.

– Сто пятьдесят долларов? – удивленно переспросил я.

Джекоб кивнул.

– Зачем тебе столько денег, Джекоб?

– Мне надо заплатить за жилье. Пособие по безработице я получу только на следующей неделе, а деньги нужны сейчас.

– А когда ты вернешь?

Джекоб пожал плечами:

– Я надеялся, что ты просто потом вычтешь из моей доли денег.

– Ты ищешь работу?

– Нет, – ответил Джекоб, который, кажется, был даже удивлен этим вопросом.

– Ты даже не пытаешься? – снова спросил я, стараясь скрыть осуждающую интонацию.

– А зачем? – сказал он, и, немного помолчав, шепотом добавил: – Луи сообщил, что ты согласился разделить деньги.

Я молча уставился на Джекоба, пытаясь обдумать его слова. Я понимал, что не могу сказать Джекобу, что я не собираюсь отдавать им их доли до лета – тогда он объявит это Луи, а я не был готов к такому повороту событий. Но если я решил ничего не говорить, тогда у меня не было никаких причин, по которым я мог бы отказать Джекобу в его просьбе дать в долг.

Пока мы разговаривали, вокруг фургона уже собралось целое облако выхлопного газа. Ни в одном доме по нашей улице не горел свет, как будто все они были заброшены. Это был день вывоза мусора, поэтому на дороге, напротив каждого дома лежали мешки.

– Подожди, – сказал я. – Я поднимусь наверх, возьму чековую книжку.

Сара разворачивала плюшевого мишку, пока я выписывал Джекобу чек. Малышка спокойно спала в кроватке.

– Она неновая, – шепотом сказала Сара. В ее голосе послышалась нотка брезгливости.

Я подошел и посмотрел на игрушку. На первый взгляд с мишкой все было в порядке – я не увидел ни дырок, ни пятен, глазки были на месте, пахло от игрушки тоже вполне хорошо, но тем не менее выглядел медвежонок все-таки поношенным. У него был темно-коричневый, почти черный мех. На его спинке был заводной ключик.

Сара повернула ключик, и, когда она отпустила его, мишка запел:

Frère Jacques, Frère Jacques Dormez-vous? Dorez-vous?[1]

Как только я услышал эту песню, я сразу же понял, почему мишка выглядел старым.

– Это был его мишка, – пояснил я.

– Джекоба?

– Да, когда он был маленький.

Медвежонок все еще пел.

Сара поднесла мишку к лицу и начала снова внимательно его рассматривать.

Постепенно музыка становилась все тише и тише, мелодия играла все медленнее и медленнее. Уже начало казаться, что каждая нота звучит отдельно.

– Наверно, это мило с его стороны, – произнесла Сара и понюхала игрушку.

Я скомкал листок бумаги и бросил его в мусорную корзину для бумаг.

– Интересно, где Джекоб хранил его все это время?

– Он поднимется?

– Нет, – ответил я, подходя к двери. – Он торопится.

Сара снова завела мишку.

– А что за чек? Для кого? – спросила она.

– Для Джекоба, – сказал я, обернувшись уже с порога.

– Он берет у тебя в долг?

На этот вопрос я уже не ответил.

Когда я поднимался обратно, я услышал, что малышка начала плакать. Сначала она как будто тихонько кашлянула, потом проворковала что-то, совсем как птичка, но как только я вошел в комнату, Аманда вдруг закричала в полный голос.

Я подошел к кроватке, взял малышку на руки и поднес к нашей кровати. Когда я брал ее на руки, Аманда начала кричать еще громче. Личико у девочки покраснело, она вся напряглась, как будто вот-вот лопнет.

Когда я взял ее на руки, я удивился ее весу. Я никогда не думал, что ребенок может быть таким тяжелым. У меня создалось впечатление, что малышка даже отекла, она была настолько тяжелой, как будто была наполнена водой. Головка у Аманды была тоже такая большая, что, казалось, занимала половину всего тела малышки.

Сара вытянула руки и взяла ребенка.

– Чччч, Аманда, тише, чччч, – зашептала она.

Плюшевый мишка сидел рядом с ней. Его лапки оказались как раз рядом с малышкой, как будто он хотел погладить и успокоить Аманду.

Сара одной рукой держала малышку, а другой быстро расстегнула пижаму и достала левую грудь.

Я отвернулся, подошел к кроватке и посмотрел в окно. Честно говоря, кормление грудью произвело на меня не очень хорошее впечатление. Мысль о том, что ребенок высасывает молоко из Сары, была мне неприятна. Это казалось мне неестественным, даже противным и вызывало ассоциации с пиявками.

На улице никого не было. Джекоб уже уехал. День был тихий и морозный, как будто срисованный с красивой зимней картинки. Снег блестел на ярком солнце, деревья отбрасывали четкие тени. С крыши гаража свисали длинные сосульки, и я подумал, что надо будет их сбить.

Когда я перевел взгляд от сосулек на саму крышу гаража, к своему удивлению, я увидел, что на ней сидела большая черная птица. Я непроизвольно поднял руку и дотронулся до лба.

– На гараже сидит ворона, – заметил я.

Сара ничего не ответила. Я еще раз потрогал лоб. Он был абсолютно гладким – от шишки не осталось и следа.

Я слышал, как ребенок чавкал. Сара сидела не шевелясь.

Примерно через минуту Сара позвала меня:

– Хэнк?

Я смотрел, как ворона расхаживала по крыше.

– Да? – ответил я.

– Пока я была в больнице, я придумала план.

– План?

– Да, чтобы быть уверенными, что Луи ничего не расскажет.

Я обернулся. На полу лежала моя тень, похожая на огромного монстра. Она была во всю комнату – голова напомнила большую тыкву, прикрепленную к плечам.

Сара сидела, склонившись над Амандой, улыбаясь и с умилением наблюдая за ребенком. Малышка не обращала на маму никакого внимания – она жадно сосала молоко. Когда Сара посмотрела на меня, улыбка вдруг исчезла с ее лица.

– Это, конечно, может показаться глупым, – добавила она, – но если мы все сделаем правильно, это должно сработать.

Я подошел к жене и сел на кровать. Сара снова повернулась к Аманде и осторожно погладила ее по щечке.

– Наша малышка проголодалась, да? – шепотом сказала она. Аманда энергично работала губками.

– Ну, так что ты придумала? – поторопил я Сару.

– Тебе надо сделать запись с его признанием в убийстве Педерсона.

Я с удивлением посмотрел на жену, не понимая, что она хочет сказать, и переспросил:

– О чем ты?

– Это и есть мой план. По-моему, это единственный способ вернуть Луи под наш контроль, – ответила Сара и улыбнулась так, будто гордилась своим планом.

– Ты что, шутишь?

– Конечно нет.

– С чего он будет признаваться в том, что не совершал?

– Вы с Джекобом пригласите его выпить. И устроите все так, чтобы Луи напился. А потом привезете его домой и начнете шутить по поводу признания в убийстве. Придумаете какую-нибудь игру – например, будете по очереди повторять признание, сначала ты, потом Джекоб, а когда очередь дойдет до Луи, ты запишешь его слова на диктофон.

Сначала я подумал, что раз Сара так уверенно говорит, то в ее плане должна быть какая-то логика, но, подумав и тщетно попытавшись найти ее, я сказал:

– Нет, думаю, у этого плана нет ни единого шанса на осуществление. Это абсурд.

– Джекоб поможет тебе. В этом-то и дело. Только он сможет подбить на это Луи.

– Ну, даже если нам удастся добиться от Луи признания, в чем я очень сомневаюсь, это нам никак не поможет. Никто в это не поверит.

– А это и не важно, – сказала Сара. – Нам просто надо напугать Луи. Я думаю, что, если мы запишем его слова, а потом дадим ему прослушать кассету, у него не будет другого выхода, как снова подчиниться нам.

Аманда наелась и перестала сосать. Сара взяла полотенце с ночного столика, положила его себе на плечо и дала малышке отрыгнуть.

Сара накинула пижаму на грудь, но застегиваться не стала. Эту пижаму я подарил ей на Рождество. Раньше Сара не носила ее из-за беременности, так что сегодня я видел ее в первый раз в этой фланелевой белой с маленькими зелеными цветочками пижаме. Я помню, как покупал ее на ярмарке в Толедо, помню, как упаковывал ее в коробку в канун Рождества и как Сара, еще с огромным животом, открывала ее утром. Мне казалось, что все это было очень давно. С тех пор столько всего прошло, многое изменилось – я лгал, крал, убивал. Одна мысль о том, как мы изменились с тех пор, когда мы вместе открывали подарки, сидя под елкой, у камина, а теперь мы находились в спальне и думали, как шантажировать Луи, чтобы напугать его и заставить замолчать, приводила меня в ужас.

– Понимаешь, надо убедить Луи в том, что вы с Джекобом так же можете обвинить его в убийстве Педерсона, как и он вас. А если ты его заставишь понять еще и то, что Джекоб на твоей стороне, то он никогда не рискнет пойти в полицию.

– Сара, это глупо.

Сара подняла глаза с ребенка на меня и спросила:

– А почему бы не попытаться? Хуже-то от этого не будет.

– Джекоб не захочет помогать мне.

– Тогда тебе придется заставить его. Без него ничего не выйдет.

– Ты хочешь, чтобы я заставил его предать лучшего друга.

– А ты его брат, Хэнк. Он сделает это, если ты докажешь ему, насколько это важно. Надо сделать так, чтобы он боялся Луи так же, как и мы.

Сара снова посмотрела на меня и убрала с лица волосы. Я заметил, что вокруг глаз у нее были синие круги. Саре явно надо было выспаться.

– Луи не успокоится после того, как получит деньги. Он будет шантажировать и мучить нас всю жизнь. Единственный способ его остановить – это напугать.

– Хочешь сказать, что кассета напугает его?

– Конечно.

На это я ничего не ответил. Честно говоря, я даже представить себе не мог, что Луи признается в убийстве, даже в шутку и в нетрезвом уме.

– По крайней мере, попробовать стоит, Хэнк. Мы же ничего не теряем.

Да, конечно, она права или, по крайней мере, было похоже на то. Но откуда я мог знать, к чему приведет этот ее простой план? Тогда я не видел в ее предложении ничего рискованного: если бы ее план сработал, мы были бы спасены, а если нет – мы просто остались бы в том же положении, что и раньше.

– Хорошо, – сказал я. – Я поговорю с Джекобом. Посмотрим, смогу ли я его убедить.

На следующий день я взял на работе выходной, чтобы помочь Саре с ребенком.

Днем, когда они обе спали, я съездил в специализированный магазин в Толедо и купил диктофон.

Я сказал продавцу, что мне нужен маленький диктофон, простой в управлении и с минимальным набором функций. Я объяснил, что мне нужен диктофон для работы, чтобы посетители или компаньоны могли записывать необходимые сообщения, когда меня не будет на рабочем месте. В итоге консультант подобрал мне отличный вариант – диктофон был меньше колоды карт, так что его можно было незаметно положить в карман рубашки. Кроме того, кнопки у него были довольно большими, так что я мог спокойно нащупать нужную, даже не доставая диктофон из кармана.

Когда я вернулся домой, Сара и малышка все еще спали. Я заглянул в спальню, проверил их и сразу пошел в ванную, чтобы опробовать покупку, посмотреть перед зеркалом, не виден ли диктофон в кармане рубашки, и потренироваться нажимать кнопку записи. Я проделал это несколько раз, после чего убедился в том, что диктофон можно включить совершенно незаметно. Луи ничего не должен был даже заподозрить.

Чуть позже, когда Сара проснулось, я испытал диктофон на ней. Она лежала в кровати, держа на руках Аманду.

– Что ты хочешь первым купить на наши деньги? – спросил я и осторожно дотронулся до кармана на груди, чтобы включить диктофон. Хотя Сара смотрела на меня, она не поняла моего движения.

Она закусила губу, придумывая, что же хочет купить. В тишине шум диктофона был еле слышен.

– Бутылку шампанского, – сказала она. – Хорошего шампанского. Мы выпьем его, немного опьянеем, а потом займемся любовью на деньгах.

– На деньгах?

– Да, – ответила Сара, улыбаясь, – мы разложим их по полу, и у нас получится кровать из стодолларовых купюр.

Когда она договорила, я вынул из кармана диктофон и перемотал на начало.

– Смотри, что я купил, – сказал я и протянул диктофон Саре.

– Он работает?

– Нажми на кнопку.

Сара нашла кнопку и нажала на нее.

– …Бутылку шампанского, – повторил ее голос. Запись была качественной, все было прекрасно слышно. – Хорошего шампанского. Мы выпьем его, немного опьянеем…

В четверг около половины шестого вечера я позвонил Джекобу из магазина и предложил сходить на кладбище и наконец-то выполнить обещание, которое мы давали отцу. Сначала Джекоб отказался, сославшись на занятость, но в конце концов мне все же удалось его уговорить. Мы договорились встретиться без четверти шесть на улице, напротив «Рекли».

Когда я вышел из магазина, Джекоб уже ждал меня вместе с Мери Бет.

Брат выглядел более полным, чем обычно. Мне показалось, что у него припухло лицо. Куртка сидела так натянуто, что он даже не мог опустить руки, так и держал их, немного приподняв в стороны, как туго набитая кукла.

Солнце уже село, и на улице было темно. Уличные фонари светили тусклым желтым светом, который местами падал на дорогу и слегка освещал ее. Мимо проехала пара машин, у аптеки стояла кучка подростков. Они громко разговаривали и смеялись.

Мы с Джекобом перешли дорогу и направились к храму Святого Иуды. Подойдя к храму, мы свернули на кладбище. Мери Бет бежал впереди.

– Я думал о деньгах, – сказал Джекоб, – может, нам было суждено найти их.

– Суждено? – спросил я.

Джекоб кивнул. Всю дорогу он ел шоколадный торт. Прожевав очередную порцию, он ответил:

– Столько всего могло произойти не так. Мы вообще могли бы и не найти их. Нам просто повезло. То есть я хочу сказать, что похоже на то, что мы были избраны, понимаешь? Нам было суждено получить эти деньги и воспользоваться шансом.

Я улыбнулся. Его мысли показались мне похожими на рассуждения настоящего романтика.

– Что, например, могло произойти не так?

– Да все. Например, если самолет пролетел бы на милю дальше и упал бы на какой-нибудь открытой местности и его сразу бы обнаружили. Или если бы лиса не перебежала дорогу перед нашей машиной и мы бы не врезались в сугроб. Или если бы Мери Бет не оказался в машине и он бы не помчался за лисой, или если бы лиса не побежала рядом с самолетом… Мы бы никогда не нашли его. Если бы ты, осмотрев пилота, оставил мешок внутри или просто не заметил бы его, мы бы тогда и не подозревали о деньгах, вернулись бы в город и рассказали бы о случившемся шерифу. И это далеко не полный список того, как могли бы развиваться события.

Пока Джекоб говорил, мы уже подошли к калитке, за которой начиналось кладбище. Калитка выполняла чисто декоративные функции, никакого забора рядом не было, она просто преграждала тропинку. Мы остановились, не решаясь идти дальше.

Пес принюхался, потом поднял лапу, пометил калитку и первым пробежал через нее.

– Но почему все-таки ты думаешь, что это была судьба? – спросил я Джекоба. Честно говоря, все произошедшее больше напоминало мне просто счастливую случайность, удачу, и, признаться, мне стало немного не по себе, когда Джекоб перечислил те вещи, которые произошли, по его мнению, явно для того, чтобы мы нашли самолет. Я никак не мог избавиться от мысли, что в конце концов все в жизни взаимозависимо, что существует некий баланс, который всегда соблюдается: к примеру, если у нас сейчас есть какие-то трудности и фортуна отворачивается от нас, то рано или поздно все непременно будет хорошо.

– А разве ты не видишь, это же очевидно? – ответил Джекоб. – Слишком все сложно, чтобы быть простой случайностью. Все больше похоже на то, что кто-то будто подвел нас к самолету, направил нас на этот путь.

– Господь? – поинтересовался я, улыбнувшись, и показал на Церковь.

Джекоб пожал плечами.

– А почему бы и нет, – заметил он.

– А что тогда с Педерсоном? Это тоже было частью великого плана потусторонних сил?

Джекоб уверенно кивнул:

– Конечно. Если бы он оказался там в другой день или в другое время, он бы нашел самолет, увидел бы наши следы и нас бы сразу же вычислили.

– Но тогда зачем было вообще высшим силам приводить его туда? Если кто-то и действительно составил этот план, то не проще бы было вообще не подвергать нас опасности и не ставить на наш путь Педерсона?

Джекоб задумался над моими словами. Он доел торт, облизал фольгу, скомкал ее и бросил в снег.

– Может быть, это имеет значение для того, что еще не произошло, – сказал он. – Для того, чего мы еще не знаем.

На это я ничего не ответил. Я никогда раньше не слышал таких философских мыслей из уст брата. Признаться, меня это очень удивило.

– Я уверен, что все еще продолжается, – добавил Джекоб. – Хэнк, разве ты не видишь, что все события происходят в определенной, как будто заранее спланированной последовательности. Все, что происходит, играет нам на руку.

Сказав это, Джекоб улыбнулся. Он, кажется, был в отличном настроении, и это почему-то очень меня раздражало. Создавалось впечатление, что Джекоб совершенно не понимал, что у нас есть очень серьезные проблемы.

– Значит, ты счастлив, что мы нашли деньги, да?

Джекоб задумался. Мне показалось, что мой вопрос смутил брата.

– А ты? – спросил Джекоб вместо ответа.

– Я тебя спросил первый.

Он помолчал несколько секунд, потом кивнул и серьезным тоном ответил:

– Конечно. Без сомнения.

– Почему?

На этот вопрос Джекоб ответил сразу, как будто уже много раз об этом думал:

– Я смогу выкупить родительскую ферму.

Когда Джекоб говорил это, он смотрел на меня, как будто ждал какой-нибудь ответной реакции, но я молчал. Через несколько минут я собирался попросить брата предать его единственного друга и подумал, что это не самый подходящий момент, для того чтобы напоминать Джекобу, что ему нельзя оставаться в Ашенвилле.

– Я смогу завести семью, – продолжил Джекоб. – Раньше я не мог себе этого позволить. Я найду себе девушку, как Сара и…

– Как Сара? – удивленно переспросил я.

– Да, такую же инициативную и смелую. Мне, как и тебе, нужна именно такая женщина. Когда вы познакомились, ты был слишком стеснителен, а Сара взяла инициативу в свои руки.

Признаться, меня удивили слова Джекоба, но в то же время я прекрасно понимал, что он прав. Я кивнул, и Джекоб продолжил свои рассуждения:

– А без денег никто ко мне и не подойдет и уж тем более не захочет проявлять инициативу и выходить за меня замуж. Я толстый, – сказал Джекоб и похлопал себя по животу, – и бедный. Если бы ничего не изменилось, я бы так и состарился в одиночестве. Но теперь я богатый, а это все меняет. Кто-нибудь точно захочет выйти за меня, хотя бы из-за денег.

– Ты хочешь, чтобы женщина была с тобой только из-за твоих денег?

– У меня никогда никого не было, Хэнк. Ни разу в жизни. И если сейчас у меня появится девушка, я не буду думать о том, из-за чего она рядом со мной. Я не гордый.

Я облокотился на калитку, слушая Джекоба. Он говорил абсолютно серьезно. В его голосе не было ни капли иронии. Сейчас брат говорил мне правду… холодную и голую… как кость, торчащая из плоти… Так виделась Джекобу его собственная жизнь.

Я даже не знал, как реагировать на эти признания. Думая о его словах, я опустил взгляд.

– А что с Мери Бет? – спросил я.

Джекоб поправил очки и заглянул через калитку.

– Он там.

– Она умерла?

– Умерла? – переспросил Джекоб. – Как это умерла? Мери Бет только что был здесь, ты же видел.

– Я не про собаку. Мери Бет Шеклетон, из колледжа.

Джекоб нахмурился:

– Думаю, она вышла замуж. Последнее, что я слышал о ней, это то, что она переехала в Индиану.

– Она ведь любила тебя и без денег, да?

Джекоб рассмеялся и покачал головой.

– Я никогда тебе не рассказывал правды, Хэнк. Мне всегда было очень стыдно, – говорил Джекоб, стараясь не смотреть на меня. – Она просто посмеялась надо мной. Поспорила с друзьями. На сто долларов. Все думали, что она ни за что не продержится со мной и месяца… а она продержалась… И выиграла спор.

– И ты знал об этом?

– Все знали.

– И ты встречался с ней, несмотря на это?

– Это было не так уж и плохо, как кажется. Она была довольно мила со мной. Мы даже никогда не целовались и не дотрагивались друг до друга… мы просто гуляли вместе и много разговаривали. А когда прошел месяц, она даже перестала здороваться со мной при встрече…

Я был шокирован этим откровением.

– И после всего этого ты назвал в ее честь собаку?

Джекоб пожал плечами и грустно улыбнулся.

– Мне понравилось это имя.

Вся эта история казалась мне какой-то до глупости абсурдной. Мне было жалко брата… и стыдно за него.

Где-то вдалеке послышался шум машины. Мы с Джекобом прислушались. Вечер был очень тихим. Пес уже прибежал с кладбища и теперь сидел у калитки.

– Мне тридцать три, – снова заговорил Джекоб. – И я еще ни разу не целовал женщину. Это неправильно, Хэнк.

Я покачал головой. Признаться, я не знал, что говорить.

– Когда у меня будут деньги, все изменится. Все будет хорошо. И меня абсолютно не волнует, что кто-то полюбит меня только из-за денег. Пусть так.

После этого разговора мы некоторое время молчали. Нам стало как-то неловко находиться друг с другом, будто появилась какая-то пелена смущения… и она, как густой туман, встала между нами.

Наконец, я открыл калитку, и мы вошли на кладбище. Мери Бет бежал рядом.

– Жутковато здесь, да? – громко спросил Джекоб, как будто пытаясь прогнать страх своим уверенным голосом. Потом он завыл, как привидение, и рассмеялся, стараясь превратить все в шутку.

Однако он прав. Было действительно как-то жутко. В церкви было темно и пусто. Небо затянуло тучами, и звезд не видно. Только блеклый свет луны, пробивающийся сквозь темные облака, слегка освещал наш путь. Свет едва мерцал, и наши тени были практически неразличимы. Могилы казались покрытыми кромешной темнотой… Мне даже почудилось, что эта мгла какая-то густая, совсем как вода… И когда мы шагнули за калитку, у меня появилось ощущение, что мы шагнули в темное озеро.

Мери Бет убежал куда-то вперед, и я уже не видел пса, только слышал, как побрякивал его ошейник.

Могилы родителей мы нашли по памяти, тусклый лунный свет практически не помогал нам. Мать и отец были похоронены в самом центре кладбища, справа от тропинки. Мы с Джекобом дошли до места, и остановились около памятников – простых гранитных плит – на которых были написаны имена и даты рождения и смерти наших родителей.

Джекоб Хансел Митчелл

декабрь 31, 1927 – декабрь 2, 1980

Джозефина МакДоннел Митчелл

май 5, 1930 – декабрь 4, 1980

Вдвойне сильна наша скорбь

Рядом с могилами родителей оставалось два пустых места. Отец незадолго до своей смерти купил на кладбище четыре места, чтобы быть уверенным в том, что когда-нибудь мы все будем похоронены вместе.

Я молча стоял у могилы и смотрел на памятник, но я не думал о родителях, не вспоминал их при жизни, не размышлял о том, что их уже нет в живых. Сейчас я думал о Джекобе. Я думал о том, как правильно рассказать ему о нашем с Сарой плане насчет Луи. Именно поэтому я настоял на том, чтобы в этот вечер мы пришли на кладбище: я хотел напомнить брату о семейных узах, связывающих нас.

Я подождал некоторое время. Я был одет в теплое пальто, под ним был костюм, но, несмотря на это, я продрог. Ледяной ветер дул по ногам, как будто толкал меня куда-то. Я перевел взгляд с могил на храм, потом на Джекоба, который стоял молча рядом со мной. Он казался сейчас таким большим и неподвижным, что в темноте напоминал огромную статую Будды. Мне вдруг стало интересно, о чем он думает… Может, о родителях, или о Мери Бет Шеклетон, или о своей судьбе и подарке, который она ему преподнесла, или о том, какие перспективы у него появятся, когда он получит деньги. А может, Джекоб вообще ни о чем не думал в эти минуты.

– Ты скучаешь по ним? – спросил я.

– По кому? – рассеянно переспросил Джекоб. У него был такой голос, будто я разбудил его.

– По маме и папе.

Джекоб немного помолчал. Он переступил с ноги на ноги, и я услышал, как заскрипел снег под его весом.

– Да, – ответил он. – Иногда.

Я замолчал, Джекоб продолжил говорить, как будто объяснял сам себе:

– Я скучаю по дому, скучаю по времени, когда ездил туда на выходные, чтобы поужинать с родителями, а потом поиграть с ними в карты и выпить. Я скучаю по разговорам с отцом. Он… он был единственным человеком, который слушал меня, когда я говорил. Больше таких людей нет.

И Джекоб замолчал. Я чувствовал, что он сказал не все, что хотел, поэтому я стоял молча, смотрел в небо и ждал, когда он договорит. На западе, над куполом церкви появилось два огонька, медленно движущихся навстречу друг к другу. Это были самолеты. На секунду мне показалось, что они вот-вот столкнутся, но они благополучно удалились в темноту. Конечно, это просто обман зрения, ведь на самом деле самолеты разделяли целые мили.

– Отец понял бы, что мы делаем, и поддержал бы нас, – сказал Джекоб. – Он понимал важность и ценность денег. Он говорил, что деньги – это «кровь жизни и основа счастья». – Джекоб повернулся ко мне: – Хэнк, а ты помнишь, как он это говорил?

– Только когда он уже терял ферму.

– А я хорошо помню. Только тогда эти слова казались мне такими простыми, что я никогда не придавал им значения. Знаешь, я ведь только недавно начал понимать их настоящий смысл. Я думал, что он говорил о том, что без денег нельзя купить еду, одежду или нельзя обогреть дом, а на самом деле смысл – совершенно в другом. Отец говорил о том, что без денег нельзя быть счастливым. И теперь я знаю, что он имел в виду. Он говорил о больших деньгах. Он говорил о богатстве.

– Но родители никогда не были богаты, – заметил я.

– Но и счастливы они тоже никогда не были.

– Никогда?

– Нет, особенно папа.

Я попытался вспомнить, когда мой отец был счастлив. Представил, как он смеется, но смеялся он, только когда был пьян. Больше я ничего вспомнить не смог.

– И чем меньше у них оставалось денег, тем печальнее и мрачнее они становились… и это продолжалось до тех пор, пока деньги совсем не закончились… И тогда они убили себя.

Я удивленно посмотрел на Джекоба. Самоубийство моих родителей – это была теория Сары, и я никогда не слышал, чтобы Джекоб говорил об этом.

– Откуда ты знаешь, – ответил я. – Они просто были пьяны. Это был несчастный случай.

Джекоб покачал головой:

– В ночь перед автокатастрофой, мне звонила мама. Она сказала, что просто хотела пожелать мне спокойной ночи. Она была пьяна. Знаешь, мама заставила меня пообещать ей, что когда-нибудь я женюсь и что я не умру в одиночестве, без собственной семьи.

Джекоб замолчал. Я тоже молчал и ждал, что он снова заговорит.

– И? – поторопил я брата, когда пауза слишком уж затянулась.

– А ты разве не понял? Она никогда до этого мне не звонила. Это был первый и единственный раз. Нам всегда звонил только отец. А мама позвонила мне в ту ночь, потому что знала, потому что они уже все решили, и она понимала, что больше никогда меня не увидит. И не услышит.

Я попытался осознать то, что Джекоб сообщил мне. Я изо всех сил старался найти какие-нибудь несоответствия и несовпадения в его рассказе. Нет, я не хотел верить в это.

– Если бы они решили покончить жизнь самоубийством, они бы выбрали другой способ, – сказал я. – Они бы не стали подвергать опасности других людей.

Джекоб покачал головой. Наверное, он уже думал об этом и был готов к такому вопросу.

– Они хотели, чтобы все выглядело как несчастный случай, – ответил он. – Отец знал, что для того, чтобы оплатить долги, нам понадобятся деньги, которые нам могла выплатить страховая компания за его жизнь. Это был единственный способ вернуть все долги. Ферма уже была заложена… у них не осталось больше ничего, за что можно было бы получить деньги… кроме их жизней…

– Но, Джекоб, они же могли убить водителя фургона, в который врезались. Если все так, как ты говоришь, почему они тогда просто не врезались в дерево?

– Тогда это было бы похоже на самоубийство. А они не хотели рисковать.

Я попытался представить родителей, сидящих в темной машине… как они ждали, когда на встречной полосе появится какая-нибудь машина. И когда на горизонте показались фары, отец завел свою машину, быстро сказал что-то на прощание матери и надавил на газ. Наверное, последними их словами были признания во взаимной любви… Потом они почувствовали сильный удар, шум… и все… все закончилось.

Я вспомнил, как представлял их смерть все эти семь лет. Я представил их пьяными, веселыми и смеющимися. В машине громко играла музыка, окна были приоткрыты, чтобы в салоне не было слишком душно… Им не было страшно до самого конца… Они даже не поняли, что произошло… просто увидели яркий свет фар и огромный, мчавшийся на них фургон… и все.

Думая об этом и принимая во внимание оба варианта, я пытался понять, что же больше похоже на правду. И я не знал, что выбрать.

– Почему ты раньше не говорил мне об этом? – спросил я.

Джекоб, немного помолчав, сказал:

– Я думал, что ты просто не хочешь этого знать.

Я кивнул. Да, Джекоб был прав. Даже сейчас я не хотел знать, не хотел принимать то, что брат только что рассказал мне. Тем не менее я понимал, что это, скорее всего, действительно правда. И с этим пониманием меня наполнили ужасно противоречивые чувства и мысли. Вначале во мне вдруг проснулась ревность – почему мама тогда позвонила Джекобу, а не мне. Потом удивление – как Джекобу удалось все эти годы держать все втайне от меня. Затем невыносимая грусть и сожаление – как мои родители оказались в такой ужасной ситуации, когда им пришлось пожертвовать собственными жизнями, ради того чтобы дети смогли расплатиться с их долгами.

Джекоб начал переступать с ноги на ногу, чтобы согреться. Я понял, что он уже хочет уйти.

– Джекоб, – сказал я.

Он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза.

– Что?

Мери Бет пошевелился где-то в темноте, и на его ошейнике зазвенели наклепки, совсем как цепи маленького привидения.

– Сара знает о деньгах. Я рассказал ей после того, как Луи приходил искать их.

– Все в порядке, – ответил Джекоб. – Она, наверное, самый надежный человек из всех нас.

Я пожал плечами:

– Дело в том, что она боится Луи. Она боится, что он все-таки засадит нас за решетку за убийство Педерсона, – сказал я и махнул в сторону могилы нашей жертвы. Джекоб взглянул туда, куда я указал.

– Луи ничего такого не сделает. Он просто хочет быть уверен в том, что ты отдашь ему его долю. После этого он оставит тебя в покое.

– А я не собираюсь отдавать ему деньги. Мы с Сарой говорили об этом и решили, что не стоит этого делать.

Какое-то время Джекоб молча смотрел на меня.

– Ну, тогда мы посмотрим, блефует он или нет.

Я покачал головой:

– Этого нельзя допустить. Надо что-то предпринять, – сказал я.

– И что же?

Я рассказал ему о плане Сары. Джекоб молча выслушал меня. Когда я договорил, он спросил:

– А зачем ты все это мне рассказываешь?

– Мне нужна твоя помощь, – ответил я. – Без тебя этот план не сработает.

– Я не думаю, что все это надо делать. Луи не опасен, – сказал Джекоб.

– Он опасен, Джекоб. И всегда будет опасен.

– Он не…

– Нет, – перебил я брата, – я много думал об этом. Даже если мы отдадим ему его долю, он все равно не остановится. Он сможет обвинить нас в убийстве даже через десять лет, когда истратит все деньги. Я уверен, что он будет шантажировать нас и вымогать новые суммы.

Джекоб ничего не ответил.

– Ты хочешь постоянно жить с этим страхом? – спросил я. – Год за годом ты будешь бояться, что в один прекрасный день он найдет тебя и напомнит о нашем преступлении.

– Луи никогда этого не сделает.

– Он уже сделал это. Он шантажирует меня. И я уверен, что будет и дальше. А я не хочу позволять ему это.

Мери Бет подбежал к нам, виляя хвостом. Пес тяжело дышал, он прыгнул на Джекоба, но тот оттолкнул собаку.

– Что ж, у тебя был шанс, Джекоб. Ты был ответствен за него, и ты выпустил ситуацию из-под контроля. Так что теперь я беру ответственность на себя.

– Ты осуждаешь меня?

– Он выяснил правду о Педерсоне через тебя, так? Это и есть причина наших проблем.

– Но я не рассказывал ему о Педерсоне. – Мне показалось, что Джекобу было очень важно, чтобы я поверил ему, но я не обратил на его слова никакого внимания. – И если здесь и есть чья-то вина, – со злобой сказал Джекоб, видя, что я не верю ему, – так это только твоя. Ты единственный из всех нас, кто действует крайне подозрительно. Ты постоянно пытаешься что-то выяснить, обвинить кого-то, ты никому не доверяешь. И это ты испортил наши отношения. Луи ведет себя точно так же, как и раньше. Ничего не изменилось.

Я посмотрел на брата. Судя по тому, как он говорил, я задел его за живое.

– Я не обвиняю тебя, Джекоб. Я не говорю, что в этом есть чья-то вина. Это произошло, и теперь нам надо решить, как действовать дальше, – произнес я, а потом с улыбкой добавил: – Может, это судьба.

Джекоб перевел взгляд на могилы.

– Так что выбирай: либо наш с Сарой план, либо я сжигаю деньги, – сказал я.

– Ты не сожжешь деньги. Этот ход со мной не пройдет.

Да, конечно, это была правда, и мне ничего не оставалось, как признать это.

– Хорошо, но какая разница. Я же не прошу тебя убить его.

Джекоб ничего не ответил. Он поднял воротник куртки и прикрыл им подбородок и кончик носа. Потом он отвернулся от могил и посмотрел в сторону улицы. Я проследил за его взглядом. Отсюда был виден магазин и даже окно моего кабинета, ратуша, почта и бакалейная лавка.

Вокруг было тихо.

– Мне нужна твоя помощь, – снова повторил я.

– Я не могу с ним так поступить. Он никогда мне этого не простит.

– Джекоб, он будет пьян. Он не запомнит, как все было. – Как только я сказал это, я понял, что это действительно лучший способ заставить Джекоба согласиться. – Если хочешь, потом ты можешь притвориться, что удивлен и ничего не знал о диктофоне. Скажешь ему, что это моих рук дело, и ты ни при чем, и что это я обманул вас обоих.

Некоторое время Джекоб молчал, он явно сомневался.

– Эта кассета нужна тебе только для того, чтобы припугнуть Луи? – спросил Джекоб после некоторой паузы. – Мы никогда не используем ее в других целях?

– Конечно нет. Она нужна нам только для того, чтобы быть уверенными, что Луи не будет нас шантажировать. – Я видел, что Джекоб колеблется. Тогда я решил пустить в ход еще одно оружие и заметил: – Помнишь, когда я спросил тебя, кого ты выберешь, если придется, – меня или Луи? Ты выбрал меня…

Джекоб ничего не сказал.

– Так вот, Джекоб. Момент, когда необходимо сделать выбор, настал. Ты сдержишь свое слово?

Джекоб долго смотрел на меня и молчал. Пес катался по снегу у его ног. Мы оба не обращали на Мери Бет никакого внимания. Мои глаза уже привыкли к темноте, так что я довольно хорошо видел глаза Джекоба. Он явно волновался.

Наконец Джекоб кивнул.

Я попытался придумать, что бы добавить. Надо было как-то подбодрить брата.

– Почему бы тебе не прийти сегодня ко мне на ужин? – предложил я и сам удивился тому, что сказал. – Сара приготовит лазанью.

Честно говоря, я не понимал, зачем все это говорю. Может быть, мне было жалко Джекоба, а может, я просто боялся, что если он поедет домой, то сразу же позвонит Луи и расскажет ему о моем плане.

Джекоб еще раз взглянул на могилы. Я видел, что с ним происходит – он погрузился в ступор, что было его привычным способом борьбы со стрессом. Я знал, что, если я сейчас еще немного надавлю на него, он уже не будет сопротивляться и сделает все, что я скажу.

Я шагнул в сторону тропинки. Мери Бет закрутился вокруг Джекоба.

– Пойдем, – сказал я. – Она приготовит по маминому рецепту. И все будет так, как в старые добрые времена.

Я взял брата за руку и повел его к тропинке.

Когда мы приехали домой, Сара была на кухне.

– Джекоб приехал к нам на ужин, – крикнул я с порога.

Сара выглянула с кухни и махнула рукой в знак приветствия. На ней был фартук, а в руке она держала металлическую лопаточку.

Джекоб махнул рукой ей в ответ, но Сара уже исчезла за дверью.

Я проводил Джекоба наверх, в спальню. Мери Бет побежал с нами. В комнате было темно, шторы были плотно занавешены. Когда я включил свет, я увидел, что кровать не заправлена. Сара, несмотря на то, что довольно быстро оправлялась после родов, все еще часто уставала и в течение дня ложилась немного отдохнуть.

Я закрыл за нами дверь и подвел Джекоба к ночному столику. Я усадил брата на край кровати, потом поднял трубку телефона, протянул ее Джекобу и сказал:

– Позвони Луи.

Джекоб молча смотрел на телефон. Это был довольно старый, черный аппарат с круглым вращающимся наборным диском. Казалось, что Джекоб даже не хочет брать трубку в руку.

– Прямо сейчас? – спросил он.

Я кивнул.

С кухни доносился звон посуды. Мери Бет ходил по комнате и принюхивался. Сначала он проверил ванную, потом подошел к кроватке малышки. Я оттолкнул пса ногой.

– Это наша кровать, – сказал я Джекобу. – Папа сам ее сделал. Помнишь?

Джекоба эта новость, казалось, не впечатлила.

– Что мне ему сказать? – поинтересовался он.

– Скажи, что я приглашаю вас обоих выпить завтра вечером. Отпраздновать рождение Аманды. Скажи, что я угощаю.

– А что насчет денег?

Я подумал несколько секунд:

– Скажи, что я согласился разделить их, не дожидаясь лета. На следующей неделе.

Джекоб взял трубку:

– А ты подумал насчет фермы?

Некоторое время я молча смотрел на брата. Я не хотел говорить об этом сейчас.

Мери Бет запрыгнул на кровать, улегся рядом с Джекобом и положил морду на мою подушку.

– Еще нет, – ответил я.

– Я надеялся, что ты уже принял решение.

Вдруг я понял, что Джекоб хочет поймать меня в ловушку – звонок Луи в обмен на решение по поводу фермы, а точнее, положительное решение в обмен на предательство друга.

Плюшевый мишка лежал на полу у кровати. Чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу, я поднял игрушку и покрутил ключик. Пес сразу заинтересовался мишкой и поднял голову.

– Джекоб, – сказал я, – ты меня шантажируешь?

Брат удивленно посмотрел на меня:

– В смысле?

– Ты хочешь сказать, что не будешь мне помогать, пока я не пообещаю тебе, что не буду против выкупа фермы?

Джекоб немного подумал и кивнул.

– Ну, получается, что так.

Мишка запел:

…Dormez-vous? Dorez-vous? Sonnez les matines. Sonnez les mattines.

– Я делаю что-то для тебя, – произнес Джекоб, – а ты – для меня. Услуга за услугу. Разве это не справедливо?

– Да, – ответил я. – Справедливо.

– Так, значит, ты поможешь мне вернуть ферму?

Мишка начал замолкать. Я подождал, пока музыка совсем не остановится и в комнате не станет тихо. Только тогда, прекрасно осознавая, что я даю собственному брату обещание, которое никогда не выполню, я кивнул и сказал:

– Я сделаю все, о чем ты меня попросишь.

Пока мы с Сарой накрывали на стол – лазанью, чесночный хлеб и салат – Джекоб пошел в ванную.

Ванная для гостей находилась у нас под лестницей. Когда он выходил из кухни, мы с Сарой проводили его взглядом и, как только убедились в том, что он ушел, Сара шепотом спросила:

– Ну что, он согласился?

Мы вместе стояли у стола. Сара резала хлеб, а я наливал в стаканы вино. Для Сары на столе уже стоял апельсиновый сок. Пока она кормила грудью, ей нельзя было употреблять алкоголь.

– Он позвонил Луи и пригласил его на завтра на семь часов.

– Ты слышал их разговор?

Я кивнул:

– Я сидел рядом с ним, пока они говорили.

– Он не мог ничего тайком передать Луи или намекнуть как-нибудь?

– Нет, он сказал в точности то, что я велел.

– И что, он даже не сопротивлялся?

Я засомневался, стоит ли говорить Саре правду, и все же сказал:

– Он заставил меня пообещать, что я помогу ему выкупить ферму родителей.

– Ферму твоего отца?

Я кивнул.

– Я думала, мы договорились…

– Он не оставил мне выбора, Сара. Он согласился помочь нам только в обмен на это обещание.

В туалете зашумела вода, и мы оба посмотрели в коридор.

– Но ты ведь не собираешься разрешить ему остаться здесь, да? – спросила жена.

Дверь ванной открылась, я отвернулся от Сары и взял в руки кувшин с соком.

– Конечно нет, – ответил я.

Аманда спала в своей кроватке. Сара вынесла ее к нам, чтобы Джекоб посмотрел на малышку. Когда Сара настояла на том, чтобы Джекоб подержал племянницу на руках, он даже покраснел от смущения. Оказавшись на его руках, малышка сразу же заплакала, и, чтобы успокоить ее, Сара отнесла ее обратно в комнату.

– Она такая крошечная, – тихо сказал Джекоб. Он, видимо, не ожидал, что Сара даст малышку ему на руки.

Ужин, казалось, тянулся бесконечно. В воздухе стояло какое-то напряжение. Говорила одна Сара, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку. Она была очень мила и очаровательна, и Сара сама это знала. Ее тело после родов постепенно приходило в норму. Я знал, что жена очень устает – ребенок не давал ей спать больше, чем по четыре часа в день. Однако, несмотря на это, она выглядела довольно свежо.

Джекоб как всегда стеснялся Сару и сосредоточился на еде. Он ел очень быстро. Честно говоря, в его присутствии почему-то всем становилось как-то неловко. Уже через пару минут я заметил, что сам не знаю, что сказать, и только отвечал на вопросы жены и брата. Да и то ответы мои звучали как-то неестественно и напряженно, как будто бы я злился на Джекоба и Сару и не хотел этого показывать.

Вечер спасло вино. Сара, кажется, первой это почувствовала: как только мы с Джекобом опустошали стаканы, она вставала и снова наливала нам. Я не любил пить, потому что знал, что теряю самоконтроль, да и потом чувствовал себя не очень хорошо. Но сегодня я пил легко и радостно, как будто знал, что это необходимо и без этого контакта с Джекобом наладить просто невозможно. И чем больше я пил, тем проще мне становилось разговаривать с Джекобом, чем больше пил он, тем ему становилось проще говорить с Сарой.

По мере того, как я пьянел, у меня появлялась надежда. Это было даже какое-то физическое ощущение – теплая жидкость растекалась по моей груди – и с этим ощущением сразу приходили какие-то светлые и оптимистичные мысли.

Я уже начал думать о том, что мой брат не такой уж странный и недостижимый для меня. Может быть, еще не поздно принять его в нашу семью.

Джекоб сидел напротив меня и о чем-то разговаривал с Сарой. Он практически флиртовал с ней, но делал это так застенчиво, что это едва ли можно было понять. Он вел себя с Сарой как ученик с учителем. И, честно говоря, наблюдая за братом и женой, я вдруг почувствовал, что очень люблю их обоих. Это чувство просто переполняло меня. Я сразу же решил, что обязательно помогу Джекобу купить землю на западе, в Канзасе или Миссури. Я помогу ему обустроить ферму, построить дом, который будет точной копией дома отца. И Сара с Амандой смогут возвращаться в этот дом в перерывах между нашими путешествиями по свету. Это будет и наш дом тоже. Мы будем приезжать туда и привозить Джекобу и его семье подарки из разных стран.

Я смотрел, как Джекоб и Сара легко беседовали и смеялись. Я понимал, что пьян, но прекрасно отдавал себе отчет в том, что говорю и о чем думаю… Я все еще не мог не надеяться на то, что все будет хорошо и что наш план обязательно сработает.

Мы уже доедали ужин, когда малышка заплакала. Сара поднялась наверх кормить ее, а я начал убирать со стола. Когда жена вернулась, уложив Аманду спать, я уже вымыл всю посуду. Джекоб снова пошел в ванну.

После мы решили сыграть в «Монополию». Сара раскладывала игру на столе, а я заполнял банк.

Я больше не пил, но у меня появилось крайне неприятное ощущение в желудке и я понял, что, чтобы прийти в себя, мне понадобится гораздо больше времени, чем я предполагал. Я чувствовал, что больше всего на свете сейчас хочу подняться наверх и заснуть.

После того как я закончил укладывать банк, я сел за стол. Сара делила деньги. Она поровну раскладывала бумажки по одному, пяти, десяти, двадцати и пятидесяти долларов. Когда она дошла до листочков в сто долларов, она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Знаешь, что можно сделать? – спросила она.

– Что?

Она показала на деньги:

– Можно поиграть настоящими деньгами по сто долларов.

– Настоящими? – переспросил я. Честно говоря, я так устал, что даже не сразу понял, что Сара имела в виду.

– Ну, можно взять одну пачку и поиграть с настоящими деньгами, – объяснила она.

Я молча уставился на нее, пытаясь обдумать ее предложение. Идея доставать деньги показалась мне крайне небезопасной. Я вдруг почувствовал какую-то панику и страх, поэтому практически сразу же покачал головой, что означало мое резко отрицательное отношение к этой затее.

– Да ладно тебе, Хэнк. Будет весело.

– Нет, – сказал я. – Я не хочу.

– Но почему?

– Не думаю, что нам стоит рисковать.

– Рисковать? Какой риск? Мы просто будем ими играть.

– Я не хочу их трогать, – сказал я. – Мне кажется, это плохая примета.

– Господи, Хэнк, не говори ерунды. Когда у тебя еще будет возможность поиграть в «Монополию» настоящими купюрами по сто долларов?

Я уже хотел ответить ей, но меня перебил Джекоб. Мы с Сарой даже не заметили, как он вернулся в комнату.

– Значит, деньги спрятаны в доме? – поинтересовался он.

Брат выглядел очень уставшим и измотанным.

Я бросил мрачный взгляд на Сару.

– Только часть, – сказала она. – Пара пачек.

Джекоб подошел к столу и сел на свое место.

– Ну, тогда почему бы нам действительно не использовать их? – спросил он.

Сара ничего не ответила и налила Джекобу еще один стакан вина. Они оба ждали моего решения. А что я мог им сказать? Кроме моего странного и необоснованного предчувствия, что все это неправильно, не было ни одной весомой причины отказываться от предложения Сары. Я хотел объяснить им, что с деньгами надо вести себя более осторожно, как с бомбой или заряженным ружьем, но я не знал, как это сделать. Да и если бы знал, все равно это снова прозвучало бы крайне смешно и глупо и ребята не послушали бы меня. Что ж, мне ничего не оставалось, как успокоить себя тем, что это была всего лишь игра и после нее мы обязательно положим деньги на место.

– Ладно, – сказал я, откинувшись на спинку стула.

Сара сразу же побежала наверх за деньгами.

Мы распределили роли и начали игру. Мой страх перед деньгами быстро исчез. Теперь они казались мне точно такими же бумажками, как и остальные, только немного побольше и потолще. Мы использовали их для разных вымышленных сделок и операций. Постепенно я даже перестал думать о том, что это настоящие деньги.

Мы играли несколько часов подряд. Так что, когда закончили, была уже почти полночь. Мы остановили игру, после того, как я обанкротился. Сара и Джекоб решили заключить ничью. Но если бы мы доиграли до самого конца, Джекоб бы выиграл. У него было больше собственности, больше домов и отелей и вдобавок ко всему – еще и огромная куча денег.

Пока я складывал игру, Сара собрала деньги и отнесла их наверх.

Я и не замечал, как пьян был мой брат, пока Джекоб не встал. Он с трудом поднялся со стула и сделал пару несмелых шагов. На лице у него была паника, и он беспомощно вытянул руки вперед, опершись о стол. Джекоб внимательно смотрел на стол, как будто боялся, что тот куда-нибудь убежит, если он отвернется. Помолчав, Джекоб засмеялся.

– Может, ты останешься у нас на ночь? – предложил я.

Джекоб обвел взглядом кухню и переспросил:

– Остаться здесь?

– В комнате для гостей. Наверху.

Брат хмуро посмотрел на меня. Он еще ни разу не ночевал у нас. Мое предложение, кажется, взволновало его. Джекоб начал что-то говорить, но я перебил его:

– Тебе нельзя сейчас за руль. Ты пьян.

– А Сара? – спросил он шепотом.

– Все в порядке. Она не против.

Я помог Джекобу подняться наверх. Рядом с ним я чувствовал себя ребенком. Я еле-еле удерживал его огромное тело от падения. Но даже сейчас Джекоб улыбался и посмеивался.

Я уложил его в комнате для гостей, которая была как раз напротив нашей с Сарой спальни. Я сел на пол рядом с кроватью и начал развязывать брату шнурки. Мери Бет тоже прибежал в комнату, обнюхал всю мебель, запрыгнул на кровать и свернулся клубком.

Когда я снял его ботинки, я посмотрел на брата, Джекоб удивленно смотрел на меня.

– Все хорошо, – заметил я. – Я укладываю тебя спать.

– Это моя кровать.

– Да, – кивнул я. – Сегодня ты будешь спать здесь.

– Это моя кровать, – повторил Джекоб. Он потянулся, дотронулся до изголовья кровати, и я понял, что он имел в виду. Он хотел сказать, что спал на этой кровати в детстве.

– Да, правильно, – ответил я. – Папа привез ее сюда перед смертью.

Джекоб медленно осмотрел комнату.

– Но на кровати новый матрац. Старый уже износился.

Джекоб, кажется, не понял меня.

– Теперь она в комнате для гостей, – добавил он.

Несколько секунд Джекоб смотрел на изголовье, потом медленно опустился на кровать и лег на спину. Кровать заскрипела, и пес поднял морду.

Джекоб закрыл глаза и, кажется, моментально уснул. Он уже дышал медленно и глубоко и даже похрапывал. Он лежал с приоткрытым ртом так, что я видел его зубы, которые казались слишком большими для его челюсти.

– Джекоб? – шепотом позвал я брата.

Он не ответил. Я наклонился над ним, снял очки и положил их на ночной столик рядом с кроватью. Без очков Джекоб выглядел намного старше своих лет. Я внимательно посмотрел на брата, потом наклонился ниже и поцеловал его в лоб.

В спальне заплакала Аманда.

Джекоб вдруг открыл глаза и шепотом произнес:

– Поцелуй Иуды.

Я покачал головой и тихо ответил:

– Я просто пожелал тебе спокойной ночи.

– У меня кружится голова и тошнит, – прошептал Джекоб.

– Потерпи немного, скоро пройдет, – сказал я. Джекоб улыбнулся и потом вдруг абсолютно серьезным голосом добавил:

– Значит, ты поцеловал меня на ночь?

– Да.

Джекоб внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Спокойной ночи.

Он закрыл глаза, и тогда я тихо вышел из комнаты.

Когда я зашел в спальню, Сара как раз ложилась в постель. Она уже уложила Аманду, и малышка тихонько посапывала в своей кроватке.

Деньги лежали на моем туалетном столике. Я надел пижаму, потом взял деньги:

– Это было глупо, Сара. Не могу поверить, что ты сделала это.

Сара посмотрела на меня. Кажется, она была удивлена и немного обижена моим замечанием.

– Я думала, будет весело.

Ее волосы были собраны в пучок, из одежды на ней были только трусики.

– Мы не должны трогать деньги, – сказал я. – Мы же договаривались.

– Но было же весело. Признайся. Тебе же понравилось.

Я покачал головой:

– Нас поймают, если мы постоянно будем вытаскивать деньги. Это не шутки.

– Но мы же не выносили их из дома.

– Больше мы не дотронемся до них до тех пор, пока не уедем отсюда.

Сара нахмурилась. Наверное, она подумала, что я перегибаю палку. Но, честно говоря, меня это мало волновало.

– Обещаешь? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Ну, ладно.

Я пересчитал деньги. Несмотря на то, что я был пьян, считал я довольно уверенно.

– Он ничего не взял, – заметила Сара. – Я уже проверила.

Я замер. Действительно, я даже не подумал, зачем пересчитываю деньги.

Лежа в кровати, мы тихо разговаривали.

– Как думаешь, что с ним будет? – спросила Сара.

– С Джекобом?

Я почувствовал, как она кивнула. Мы оба лежали на спине. Свет был выключен. Ребенок спал. Сара уже простила меня за недавние упреки.

– Может, он купит ферму.

– Ему нельзя покупать ферму, Хэнк, – возразила Сара. – Если он останется…

– Не обязательно покупать ферму отца. Какую-нибудь другую ферму, где-нибудь на западе, например в Канзасе или Миссури. А мы поможем ему обустроиться, – сказал я, понимая, что этого никогда не будет. Только из-за вина мне пришла в голову эта идея и мысль о том, что все это осуществимо. Но теперь пары алкоголя выветривались, и я уже ясно понимал, что все эти мысли – пустые мечты о светлом будущем. Джекоб ничего не смылил в земледелии, так что у него было столько же шансов стать успешным фермером, сколько космонавтом, например. Да, было глупо строить планы и мечтать о том, что никогда не осуществится.

– Может быть, он будет путешествовать, – произнес я, пытаясь придумать более правдоподобную версию судьбы брата. Но только вот представить его, поднимающегося по трапу самолета, я тоже никак не мог. Нет, этого тоже никогда не будет.

– В любом случае, – снова заговорил я после небольшой паузы, – что бы он ни делал, все равно это будет лучше, чем то, как он живет сейчас, верно?

Я повернулся на бок и обнял Сару за плечи.

– Конечно, – ответила она. – У него будет миллион долларов, и все изменится к лучшему.

– Все же интересно, что он будет делать с деньгами?

– Просто потратит и все. Они для того и существуют, чтобы их тратить.

– На что потратит?

– Да на что захочет. На новую машину, дом на берегу океана, хорошую одежду, дорогую еду, экзотические курорты.

– Но он так одинок, Сара. А только для себя он никогда не будет все это покупать.

Сара нежно дотронулась до моего лица:

– Он найдет себе кого-нибудь. С ним все будет в порядке, Хэнк. Не волнуйся.

Да, я изо всех сил пытался поверить ей, но я знал, что Сара ошибается. Деньги не могут решить такие вопросы, они не могут избавить Джекоба от одиночества. Да, они сделают его богаче, но не более того. Джекоб навсегда останется толстым, застенчивым, несчастным… и одиноким.

Сара гладила меня по волосам. Я закрыл глаза.

– Каждый получит то, что заслужил, – сказала она.

Я проснулся рано утром, еще даже не рассвело. Мне показалось, что по дому кто-то ходит. Я приподнялся на локтях и внимательно посмотрел в темноту.

Сара сидела рядом со мной и укачивала малышку. Ее кроватка стояла рядом с нашей.

На улице дул сильный ветер.

– В доме кто-то есть, – заметил я обеспокоенно.

– Чччч, – прошептала Сара, не отводя глаз от ребенка, затем положила свободную руку мне на плечо. – Это Джекоб. Он пошел в ванную.

Я прислушался. Рамы скрипели от ветра. Аманда чмокала – Сара кормила ее грудью.

Я снова лег. Через пару минут я услышал, как брат прошел из ванной обратно в свою комнату. Потом послышался скрип его кровати.

– Видишь, – прошептала Сара. – Все в порядке.

Она так и держала руку на моем плече, пока я не заснул.

6

Около семи часов вечера мы заехали за Луи и поехали в Ашенвилл, в «Ренглер», один из двух баров-таверн в городе. Раньше он был выполнен в стиле вест, но теперь от этого стиля осталось только название и огромный череп вола, который висел над входом. Внутри помещение было длинным, узким и плохо освещенным. Вдоль одной стены тянулась барная стойка, вдоль другой – отдельные кабинки со столиками. У противоположной от двери стены стояли пинбольные автоматы и сломанный музыкальный автомат, а в центре – стол для пула.

Когда мы пришли, в баре было довольно тихо. За барной стойкой в окружении пивных бутылок сидело несколько пожилых мужчин. Некоторые из них, кажется, знали Луи и даже поздоровались с ним.

В одной из кабинок была молодая пара. Они сидели наклонившись друг к другу и о чем-то довольно эмоционально беседовали. Мне показалось, что они ругались, но просто не хотели устраивать сцен на людях, поэтому старались говорить как можно тише.

Джекоб и Луи подошли к столу для пула, а я направился к барной стойке делать заказ. Для Луи я заказал ерш, для Джекоба – пиво, а себе взял стаканчик эля.

Джекоб проиграл Луи, и в следующем раунде я сыграл с победителем. Мы сыграли пару раз, потом нам пришлось уступить стол другим желающим. Тогда мы пошли в одну из кабинок. Было уже около восьми, и в баре становилось шумно.

Я продолжал покупать спиртное. Я сказал Луи, что пью виски с содовой. Он рассмеялся и назвал это напитком бухгалтеров. Луи хотел, чтобы я выпил текилы, но я, мило улыбнувшись, отказался.

Было довольно интересно наблюдать за тем, как он напивался. Он постепенно начал краснеть, взгляд его мутнел. Практически после каждой выпитой порции он ходил в уборную. К девяти часам Луи был уже практически абсолютно пьян. Иногда забывал, что я покупаю ему выпивку, и по привычке шутил, смеялся надо мной и называл мистером Бухгалтером. Но буквально через минуту он резко менялся, и мы снова были лучшими друзьями и сообщниками.

Каждый раз, когда ему приносили новую порцию, Луи говорил один и тот же тост: «За малышку. Да благословит ее Господь».

Диктофон лежал в кармане моей рубашки. Я чуть ли не каждую минуту дотрагивался до него, как будто это был какой-то волшебный талисман, приносящий мне удачу.

После того как мы провели в баре больше часа, я спросил Луи:

– А ты бы правда донес шерифу, если бы я не согласился отдать тебе твою долю?

В этот момент мы с Луи остались вдвоем. Я дал Джекобу кошелек и послал его купить еще порцию для Луи.

Луи немного подумал и мотнул головой.

– Мне нужны деньги, Хэнк.

– И ты никак не можешь подождать до лета?

– Они нужны мне сейчас.

– До лета осталось всего пять месяцев. Это недолго.

Луи потянулся, взял кружку Джекоба и отпил немного пива.

– Я же сказал, что у меня долги, с которыми надо срочно расплатиться, – медленно добавил он.

Я кивнул.

– Кроме того, я проиграл и некоторые сбережения Нэнси.

– Сколько?

– Понимаешь, я просто не боялся рисковать деньгами, потому что знал, что рано или поздно получу свою долю и все будет хорошо. Но я немного не рассчитал и проиграл все, да еще и в долги залез. Так что я не могу ждать.

– Сколько всего ты проиграл?

– Семнадцать тысяч. И еще немного. Это из наследства ее матери.

Я был шокирован такой суммой и не знал, что сказать. Я даже представить не мог, что можно столько потратить на скачках.

Я молча смотрел, как Луи допивал пиво Джекоба.

– Так что теперь у нас ничего нет, Хэнк, – продолжал Луи. – У нас нет денег даже на еду, я не говорю уж о том, чтобы заплатить за аренду дома. Поэтому мне срочно нужна моя доля.

– Так ты и не ответил: ты бы донес шерифу?

– Мне нужны деньги. По-моему, это глупо с твоей стороны прятать деньги, притом что самолет никто не ищет.

– Я хочу знать, донес бы ты или нет, – настаивал я.

– Если я скажу нет… – начал Луи и улыбнулся, – вдруг ты нарушишь свое обещание.

– Обещание?

– Разделить деньги, не дожидаясь лета.

Я ничего не ответил.

– Мне действительно нужны деньги, Хэнк, – снова сказал Луи. – Я без них просто не проживу.

– Но давай представим ситуацию, если бы ты не узнал о Педерсоне. Что бы ты тогда делал?

– Наверное, мне пришлось бы умолять тебя, – ответил он, потом подумал и добавил: – Да, я бы встал перед тобой на колени и умолял дать мне денег.

В баре уже собралось много посетителей. Все кричали, смеялись и пили. В воздухе стоял удушливый сигаретный дым, смешанный с запахом пива. Я увидел Джекоба у барной стойки, он расплачивался за напитки.

– Как думаешь, это сработало бы? – спросил Луи.

Я представил его стоящим передо мной на коленях и умоляющим дать ему денег. В некотором смысле это пугало меня даже больше, чем мысль о шантаже. Нет, мне было не жаль его, мне просто было страшно. Я представил, что если бы отказал Луи – а я бы это сделал, – то это было бы приговором не только для него, но и для меня самого. Подумав, я вдруг понял, что Луи обязательно так сделает, когда у меня в руках окажется кассета с записью его признания… и эта мысль, как нож, ударила мне в голову. Я изо всех сил постарался не думать об этом.

– Нет, – сказал я. – Скорее всего, нет.

– Тогда, наверное, хорошо, что я узнал о Педерсоне, да?

Джекоб подошел к кабинке, и я не ответил на вопрос Луи. Я отодвинул пустые стаканы на край стола и произнес:

– А вот и напитки.

Луи наклонился и схватил меня за запястье. От пива его руки были ледяными.

– Хэнк, мне очень нужны деньги, – шепотом сказал он уже, наверное, раз в десятый, – понимаешь ты это или нет? Здесь ничего личного.

Я посмотрел на его ладонь. Она напомнила мне лапу какого-то животного, вцепившегося в жертву. Я еле сдержался, чтобы не отдернуть свою руку.

– Да, – ответил я. – Понимаю.

Около половины десятого Луи в очередной раз отправился в туалет. Когда он отошел на достаточное расстояние, я повернулся к Джекобу:

– Как думаешь, он достаточно пьян?

У Джекоба кожа над губой была влажной и блестела.

– Думаю, да, – ответил он.

– Надо, чтобы он был пьян настолько, чтобы не мог отдавать отчета в том, что делает, но был в состоянии нормально говорить.

Джекоб глотнул пива. У него запотели очки, но он, кажется, этого совсем не замечал.

– Как только почувствуешь, что он приблизительно в таком состоянии, встань и скажи, что хочешь поехать к нему домой. А с собой в машину мы возьмем бутылку виски.

– Мне все же кажется, что, может, не стоит… – начал было Джекоб, но я взял его за руку и жестом показал, что не нужно спорить, потому что все уже решено.

Луи вышел из туалета и, качаясь, шел мимо барной стойки к нам. За стойкой сидел молодой бармен, и Луи показалось, что тот хотел подставить ему подножку.

– Ты думаешь, это смешно? Ты что, в цирке?

Молодой человек удивленно посмотрел на Луи:

– Что смешно?

– Ставить подножки тем, кто выходит из туалета. А потом еще и смеяться над ними.

Молодой человек отвернулся и сделал вид, что не замечает Луи. Все посетители затихли.

– Луи, садись, – сказал кто-то, – а то насмерть разобьешься.

Несколько человек засмеялись.

Луи обвел взглядом весь бар и крикнул:

– Что, дразните меня? Я же правда мог упасть и разбиться.

Потом Луи показал пальцем на бармена, мимо которого он проходил, и добавил:

– Ты ударил меня ногой, да?

Молодой человек ничего не ответил, он молча смотрел на палец Луи, указывающий на него.

– Тогда я тоже тебя ударю, – пробурчал Луи. – Хочешь, я тебя ударю? Знаешь, как сильно я могу ударить.

– Послушай, дружище, – медленно произнес молодой человек. – Мне кажется, ты много…

– Не тыкай мне, – перебил его Луи.

Парень, похоже, уже начал терять терпение и поднялся со стула. Джекоб тоже встал.

– Я тебе не дружище, – отрезал Луи.

Джекоб, уже начавший немного нервничать, быстро подошел к Луи. Я наблюдал за ними из кабинки. Джекоб положил руку на плечо друга. Луи повернулся, улыбнулся Джекобу и вдруг совершенно другим тоном сказал:

– Вот мой друг.

Он посмотрел на бармена и крикнул:

– Вот он – мой друг! – Потом Луи махнул в мою сторону и снова крикнул: – И он тоже мой друг.

Джекоб повел Луи через весь бар к нашему столику. Я заказал еще выпивки.

Было около одиннадцати часов, когда брат встал и предложил поехать домой к Луи.

Пес все это время ждал нас в машине. Он, кажется, замерз и никак не хотел перебираться в прицеп. Джекобу даже пришлось перенести Мери Бет.

Выйдя из бара, Луи подошел к стене и отлил.

Я сел за руль и попросил Джекоба достать бутылку виски и предложить Луи. Луи с удовольствием взял бутылку.

Это была, пожалуй, одна из самых холодных ночей в году. На небе не было ни облачка, из-за горизонта поднималась луна. На темном небе сияли мириады звезд.

На дороге в Ашенвилл машин не было. У Джекоба работала только одна левая передняя фара, так что дорога казалась еще уже, чем была на самом деле. Дул сильный ветер. Через разбитое окно мороз пробирался в машину.

Перед тем как мы подъехали к дому, я выключил фары, чтобы не разбудить Нэнси.

– Ну что, приехали? – спросил Джекоб.

– Да, пойдем внутрь, – сказал я. – Бери бутылку.

– Правильно, – заметил Луи и хлопнул меня по коленке, – надо взять бутылку. Ты неплохой парень. Ты знаешь об этом? Скажи, знаешь?

Мы вышли из машины и пошли к дому. Мери Бет остался в фургоне.

Мы с Джекобом прошли в гостиную и сели на диван, а Луи пошел в туалет. Через приоткрытую дверь мы слышали, как он мочился. Казалось, что это продолжалось пару минут.

Гостиная была в нескольких шагах от входной двери. Комната оказалась довольно широкая. На полу лежал темно-зеленый ковер. В комнате стояло два стула, черный кожаный диван, старый телевизор и длинный низкий журнальный столик, на котором лежала куча газет и журналов. Здесь, пусть и не намного, но было лучше, чем я себе представлял.

После туалета Луи пошел на кухню и принес три стакана. Джекоб разлил виски. Я не привык пить такие крепкие напитки не разбавляя, да еще и залпом. От одного глотка у меня даже свело горло.

По комнате разнесся знакомый с детства запах. Это был запах папиного поцелуя перед сном. Я помню, как поздними вечерами он заходил в комнату, осторожно наклонялся над кроватью, как будто боялся разбудить меня, и целовал меня в лоб. Тогда от отца пахло именно так, как сейчас пахло в этой комнате. Я вспомнил, что иногда даже не открывал глаз, но всегда чувствовал этот сладковатый запах алкоголя… и когда я ощущал этот запах, я знал, что отец рядом.

Луи сидел на стуле у противоположной от нас стороны, около журнального столика. Ни он, ни Джекоб, кажется, ни о чем не хотели говорить. А я не знал, как самому начать разговор. Так что я продолжал молча смотреть на брата и надеяться, что он догадается мне помочь. Но Джекоб даже не взглянул на меня, он не отрывал глаз от стакана, и мне показалось, что он заснул.

Прошло еще минут пять, прежде чем тишину наконец-то нарушили. Как ни странно, первым заговорил Луи. Он задал Джекобу какой-то глупый вопрос. Джекоб ответил, и они оба рассмеялись.

Потом они вспомнили какого-то друга Луи, которого я не знал. Они говорили о том, что прошлым летом с ним произошел несчастный случай и он потерял руку. Бедняга запихивал ветки в машину, перемалывающую древесину, и случайно попал в нее рукой. Луи с Джекобом спорили, стоит ли винить этого человека в том, что произошло. Луи считал, что он действительно сам виноват в случившемся, а Джекоб не соглашался с этим. Теперь этот человек работал на складе. Он рассказывал Луи, что его рука весила десять с половиной фунтов. Он знал это, потому что теперь, после несчастного случая, его вес уменьшился ровно на столько.

Я сидел на диване и молча потягивал виски. Пару раз я дотронулся до диктофона, чтобы убедиться, что он на месте и все в порядке.

Луи и Джекоб, казалось, совсем обо мне забыли. Они разговаривали так, будто меня вообще не было с ними в комнате. Их разговор чем-то напомнил мне болтовню отца с его друзьями. Они так же обменивались длинными фразами и выдерживали небольшие паузы перед каждым ответом. Они говорили так, как, по моему мнению, и должны были разговаривать мужчины. Возможно, именно тогда я впервые посмотрел на брата другими глазами, он вдруг показался мне более взрослым и зрелым, чем я сам.

Когда я допил виски, Джекоб налил мне еще.

После разговора о несчастном случае с другом Луи, они начали говорить о Дьявольском озере, месте, где они частенько ловили рыбу. Они обсуждали, почему озеру дали такое странное название. Джекоб говорил, что озеро назвали Дьявольским, потому что по форме оно напоминает голову с рогами, а Луи не верил ему.

Постепенно я почувствовал, как по телу разливается приятная теплота. Значит, я начал пьянеть. Поняв это, я тут же прекратил пить. Честно говоря, меня на мгновение даже охватила паника. Я знал, что если я буду пьян, наш с Сарой план обречен на провал. Я должен был оставаться в трезвом уме и контролировать ситуацию.

Я поставил стакан на столик и, сконцентрировавшись, старался придумать, как вступить в разговор Джекоба и Луи и перевести его на тему Педерсона и денег, но почему-то мое сознание отказывалось мне помогать. В голове роились только мысли о том, что мои руки какие-то особенно тяжелые.

Наконец, после тщетных попыток я просто спросил:

– А что, если я сознаюсь?

Странно, но я почему-то произнес этот вопрос очень громко, я почти покричал его и удивил не только Джекоба и Луи, но и самого себя.

– Сознаешься? – переспросил Луи и внимательно посмотрел на меня. Он был пьян и, должно быть, думал, что я тоже.

– Ты можешь себе это представить? Что я сознаюсь? – снова спросил я.

– В чем сознаешься?

– В том, что забрал деньги и убил Педерсона.

Луи улыбнулся:

– А ты что, уже подумываешь о том, чтобы сознаться?

Я покачал головой:

– Да нет, просто интересно, можешь ты это себе представить или нет.

– Конечно могу, – ответил Луи, – почему нет?

– А ты можешь? – спросил я брата.

– Наверное, да, – еле слышно заметил он.

– Как?

Джекоб угрюмо посмотрел на меня. Он явно не хотел отвечать на этот вопрос.

– Ты расскажешь все в полиции, тебя отпустят за чистосердечное признание, и во всем окажемся виноваты мы, – сказал Луи улыбаясь.

– А что я скажу?

– Правду. Что ты задушил его шарфом.

Я чувствовал, как Джекоб, который сидел рядом со мной, весь напрягся. То, что Луи знал о шарфе, могло означать только одно – Джекоб рассказал ему, как я убил старика. Да, Луи мог догадаться о чем-то сам, но только не о таких деталях. Я мысленно отметил это, но сейчас было некогда размышлять, поэтому я решил подумать об этом потом.

– А вот представь, что ты – это я, а Джекоб – шериф, и вот ты приходишь к нему в офис, чтобы признаться в убийстве.

Луи подозрительно посмотрел на меня:

– Зачем это?

– Просто хочу знать твое мнение относительно моего якобы признания.

– Я же уже сказал тебе. Ты скажешь, что задушил старика шарфом.

– Нет, я хочу, чтобы ты сказал это от первого лица, как будто ты – это я. Давай, разыграй такую сценку, как будто ты в полиции признаешься в убийстве.

– Давай, Лу, – наконец произнес Джекоб. Потом он посмотрел на меня, рассмеялся и добавил: – Представь, что ты Бухгалтер.

Луи усмехнулся, глотнул виски и встал. Потом он изобразил, что стучит в дверь.

– Шериф Дженкинс? – позвал он, улыбаясь. Он произносил это смешным голосом, похожим на голос плачущего ребенка.

– Да? – ответил Джекоб басом.

– Это Хэнк Митчелл вас беспокоит. Я хотел кое-что вам рассказать.

– Проходите, Хэнк, присаживайтесь. Что вы хотите рассказать? – спросил Джекоб.

Луи сделал движение, означающее, что он открыл дверь, потом он улыбнулся, сел на краешек стула и демонстративно сложил руки на коленях.

– Это касается Дуайта Педерсона, – начал Луи. В этот момент я поднял руку к груди и осторожно нажал на кнопку записи.

– Я вас слушаю, – сказал Джекоб.

– Понимаете, Педерсон погиб не при несчастном случае.

– Что вы имеете в виду?

– Я убил его, – шепотом произнес Луи, нервно бегая взглядом по комнате и изображая волнение.

Потом последовала небольшая пауза. Луи подождал, пока Джекоб ответит что-нибудь. Наверное, брат надеялся, что на этом я остановлю наш эксперимент, но я желал, чтобы Луи не просто сказал, что убил, я хотел, чтобы он подробно рассказал, как это случилось.

– Вы убили Дуайта Педерсона? – наконец спросил Джекоб, делая вид, что шокирован признанием.

Луи кивнул:

– Ага. Я задушил его шарфом, а потом столкнул с моста и сымитировал несчастный случай.

Джекоб замолчал. По его позе я понял, что он больше ничего не собирается говорить. Тогда я выключил диктофон. Кажется, мы получили все, что хотели. Если эта кассета напугает Луи, тогда мы снова будем в безопасности и все будет в порядке.

– Хорошо, – сказал я. – Хватит.

Луи покачал головой:

– Нет, я хочу дойти до места, когда ты начнешь давать показания против нас.

Луи махнул Джекобу, чтобы тот продолжал допрос:

– Давай, Джек, спрашивай меня.

Джекоб ничего не ответил. Он сделал один большой глоток виски и вытер рот рукой.

Тогда я достал диктофон и перемотал запись на начало.

– Что это? – спросил Луи.

– Диктофон, – ответил я и включил его, чтобы продемонстрировать Луи запись.

– Диктофон? – изображая удивление, поинтересовался Джекоб.

Я увеличил громкость и положил диктофон на стол. Через пару секунд голос Джекоба спросил:

– Да?

– Понимаете, Педерсон погиб не при несчастном случае, – говорил голос Луи.

– Что вы имеете в виду?

– Я убил его.

– Вы убили Дуайта Педерсона?

– Ага. Я задушил его шарфом, а потом столкнул с моста и сымитировал несчастный случай.

Я наклонился, взял диктофон, выключил его и снова перемотал на начало.

– Ты что, записывал нас? – спросил Джекоб.

– Какого черта ты делаешь, Хэнк?! – выпалил Луи.

– Это твое признание, – сказал я улыбаясь. – На этой записи хорошо слышно, как ты говоришь, что убил Дуайта Педерсона. И даже как ты это сделал.

Луи явно был сбит с толку и с трудом понимал, что происходит.

– Но это было твое признание, – заметил он. – Я же просто играл твою роль, притворился, что я – это ты.

Я опять нажал на кнопку и диктофон снова воспроизвел диалог Луи и Джекоба. Они внимательно смотрели на стол и слушали.

Когда запись закончилась, я спросил:

– Странно, но это больше похоже на твой голос, чем на мой, разве нет?

Луи ничего не ответил. Несмотря на то, что он был пьян, он понимал, что произошло что-то не очень для него хорошее, но что точно, как мне показалось, он так и не осознал.

– Мы не будем делить деньги до лета, – сказал я.

Луи был крайне удивлен моим заявлением:

– Но ты же обещал, что мы разделим их на следующих выходных.

Я покачал головой:

– Нет, мы подождем, пока обнаружат самолет, как мы и планировали с самого начала.

– Хэнк, мне очень нужны деньги, – добавил Луи и посмотрел на Джекоба в поисках помощи и поддержки. Джекоб молча смотрел на диктофон, как будто все еще никак не мог прийти в себя после такого неожиданного поворота событий.

– Тогда я расскажу, – сказал Луи, – тогда я все расскажу шерифу о Педерсоне.

Мне показалось, что только сейчас, когда он произнес эти слова, Луи понял, что произошло и зачем я записал его разговор с Джекобом.

Луи усмехнулся:

– Хэнк, да никто в это не поверит. Это же очевидно, что я просто шутил и разыгрывал сценку.

– Хорошо, тогда как ты думаешь, если мы с тобой оба завтра утром пойдем к шерифу и расскажем все, что считаем нужным, – кому он, скорее всего, поверит? Разве тебе? У меня вот и доказательство твоей вины есть.

Луи ничего не ответил. Поэтому сказал я:

– Ты же понимаешь, что он поверит мне, а не тебе.

– Что б тебя… – начал Луи. Потом он резким движением наклонился к столу и попытался схватить диктофон, но я оказался быстрее. Я взял диктофон и положил его в карман.

– Так что ты ничего никому не расскажешь.

Луи встал, как будто хотел обойти стол и наброситься на меня. Я тоже поднялся с дивана. Я понимал, что он неопасен – Луи был ниже меня, кроме того, он был пьян, но тем не менее мысль о том, что мне, возможно, придется подраться с ним, пугала так, что я сделал бы сейчас все, чтобы только поскорее уйти из этой комнаты, тем более что теперь у меня было то, за чем я приходил.

Луи некоторое время молча смотрел на меня. Его явно переполняли злость и негодование. Потом он вдруг сказал:

– Хватай его, Джек.

– Хватать? – удивленно переспросил Джекоб.

– Луи, сядь, – сказал я.

– Ну же, Джек! Давай. Помоги мне.

Некоторое время в комнате было тихо. Мы с Луи оба ждали, как поступит Джекоб. А Джекоб весь съежился, отодвинулся от меня и вжался в диван.

Должно быть, именно этого момента он с ужасом ждал весь вечер. Теперь ему надо было открыто выбрать одного из нас.

– Кассета никак не повредит тебе, – неуверенно произнес Джекоб. – Она нужна только для того, чтобы ты не навредил ему.

Луи удивленно посмотрел на Джекоба:

– Что?!

– Хэнк не использует ее, если ты не донесешь на него. Это вполне честно, разве нет?

Слова Джекоба были как камни для Луи. Он выслушал его, потом посмотрел на нас обоих, слегка покачнулся и спросил:

– Так вы заодно, да?

Джекоб молчал.

– Хватит, Луи, – сказал я. – Сядь и успокойся. Мы по-прежнему друзья, и мы втроем.

– Вы сговорились и предали меня, да? Вы оба, – говорил он, трясясь всем телом. – Да еще в моем собственном доме.

Луи сжал руки в кулак и огляделся, как будто хотел кого-то ударить.

– Притворись, что я – это ты, – передразнил он меня. – А ты, Джекоб, будешь шерифом.

– Я не знал… – начал Джекоб.

– Не ври мне, Джек, – тихо сказал Луи. – От этого только хуже.

– Может быть, Хэнк прав, – заметил Джекоб. – И действительно будет лучше, если мы подождем, пока самолет найдут.

– Ты знал?

– А пока я помогу тебе, я дам тебе в долг, – продолжил Джекоб, словно не расслышал вопрос.

– Ты хочешь мне помочь? – спросил Луи, – какого черта мне теперь помогать? Как?

– Послушай, Луи, – сказал я. – Он действительно ничего не знал. Это только моя идея.

Луи даже не взглянул на меня. Он показал пальцем на Джекоба:

– Я хочу, чтобы ты сам сказал мне. Правду.

Джекоб облизал губы и посмотрел на стакан. Он был пуст, и брат поставил его на стол.

– Он пообещал, что поможет мне выкупить мою ферму, – собравшись с мыслями, ответил Джекоб.

– Твою ферму? О чем ты, черт возьми, говоришь?

– О ферме моего отца.

– Я заставил его это сделать, – быстро добавил я. – Я поставил ему условие, что либо он помогает мне, либо я не позволю ему вернуть ферму.

Луи снова не обратил на мои слова никакого внимания. Он вообще полностью игнорировал меня, как будто я для него был пустым местом.

– Так, значит, ты знал? – спросил он Джекоба.

Джекоб кивнул:

– Да, знал.

Услышав этот ответ, Луи медленно, театральным движением поднял руку и показал на дверь. Он выгонял нас из своего дома, как предателей, которых он презирал.

– Пошли вон, – процедил он сквозь зубы.

Это было как раз то, чего я так хотел. Я думал, что если мы сейчас уйдем, если никто больше ничего не будет говорить, то Луи точно не приедет на следующее утро и не потребует денег, и тогда все будет в порядке.

– Пойдем, Джекоб, – сказал я. Но брат не двигался с места. Он молча смотрел на Луи. Мне показалось, что каждая клеточка его тела тянулась к другу и умоляла простить и понять его.

– Разве ты не понимаешь… – еле слышно начал он.

– Вон из моего дома, – повышая голос, повторил Луи.

Я взял свою куртку:

– Джекоб, идем.

Джекоб не двигался с места. И тогда Луи начал кричать:

– Уходите! Вон! Сейчас же!

– Луи? – вдруг послышался женский голос. Мы все замерли на месте. Это была Нэнси. Мы все-таки ее разбудили. На мгновение мне показалось, что ее голос доносился откуда-то с потолка, как будто это сам дом говорил с нами.

– Джекоб, – снова сказал я уже более настойчивым тоном. На этот раз брат поднялся с дивана.

– Луи? – снова позвала Нэнси. Кажется, она злилась. – Что там происходит?

Луи подошел к двери, выглянул в коридор и крикнул:

– Они обманули меня.

– Мне рано утром вставать на работу. А вы тут раскричались.

– Они заставили меня сознаться.

– Что?

– Они не дадут нам денег.

Нэнси не поняла, о чем говорил Луи, и спросила:

– Почему бы вам не поехать к Джекобу?

Луи стоял на пороге и слегка покачивался. Мне показалось, что он над чем-то раздумывает. Потом он вышел из комнаты и пошел к ванной. Мы с Джекобом быстро оделись и направились к выходу. Я хотел уйти до того, как Луи снова вернулся бы в гостиную.

– Луи! – позвала Нэнси.

Я открыл дверь, и мы уже почти скрылись за ней, как вдруг я услышал за собой какой-то шум. Это был Луи. Оказывается, он ходил не в ванную, а в гараж и принес оттуда ружье. Теперь он стоял в коридоре и заряжал его.

– У него ружье, – сказал Джекоб и толкнул меня вперед. Но я не сдвинулся с места, и тогда Джекоб отпихнул меня и выбежал наружу. А я молча стоял на пороге и смотрел на приближающегося Луи. Он оставил дверь гаража открытой, создавалось впечатление, что он выходит ко мне из темноты, как покойник, восставший из могилы. Я думал о том, как можно было успокоить его.

– Луи, что ты делаешь? – спросил я. Хотя, конечно, это прозвучало глупо, но я подумал, что лучше уж сказать это, чем просто молчать.

Нэнси снова позвала Луи, но так тихо, будто она засыпала.

Луи не обратил на нее никакого внимания. Он остановился примерно в пяти шагах от меня и направил дуло ружья мне в грудь.

– Отдай мне кассету, – сказал он.

Я покачал головой:

– Опусти ружье, Луи.

Я услышал, как Джекоб открыл дверь фургона. Через секунду дверь захлопнулась. У меня в голове проскочила мысль: «Он бросил меня. Он сбежал». Я подождал пару секунд, думая, что услышу, как Джекоб заведет машину и уедет, но этого не произошло. Вместо этого раздались тяжелые шаги за спиной. Джекоб возвращался. Я обернулся и увидел, как он бежит ко мне, а в руках у него тоже было ружье. Да, это был мой старший брат. Впервые он бежал мне на помощь, бежал ко мне, чтобы защитить.

Но все было не так. Все пошло неправильно. Настолько неправильно, что я вначале даже не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Я, не веря собственным глазам, смотрел на Джекоба, напоминающего в тот момент мальчишку, который с игрушечным ружьем играет в войну со своими друзьями. Словом, он выглядел скорее как ребенок, который изо всех сил старается быть похожим на взрослого.

При виде его с ружьем в руках меня вдруг охватил дикий страх. По телу побежали мурашки. Я даже не хотел думать, что могло бы произойти, если он со своим оружием окажется на крыльце… Я махнул ему рукой в знак того, чтобы он остановился. Джекоб сменил бег на шаг. Он уже был в нескольких шагах от дома. Я слышал его тяжелое дыхание. Я снова повернулся к Луи и постарался встать так, чтобы загородить дверь своим телом. Луи не должен был увидеть Джекоба, я знал это, я был в этом уверен, потому что, если они наставят друг на друга свои ружья, бог знает что может произойти. Если это случится, ситуация уж точно выйдет из-под контроля. Я не должен был этого допустить.

– Отдай пленку мне, Хэнк, – сказал Луи. Он говорил спокойно и уверенно, кажется, он пока контролировал себя и свои эмоции. Это было уже хорошо.

– Луи, а почему бы нам не поговорить обо всем завтра утром? – предложил я. – Мы все успокоимся и спокойно во всем разберемся.

Луи покачал головой.

– Ты не уйдешь отсюда, пока не отдашь мне кассету, – добавил он.

– Хэнк? – крикнул мне Джекоб. – Все нормально?

– Иди в машину, Джекоб, – ответил я.

Луи потянулся, чтобы выглянуть на улицу и посмотреть, что там происходит, но я не дал ему это сделать. Я отошел назад, дотянулся до двери и закрыл ее.

Я всего лишь хотел сделать так, чтобы Луи не увидел Джекоба, а он не понял меня. Луи подумал, что я хочу сбежать, что я боюсь его, и это только придало ему уверенности. Он быстро сделал два шага вперед, взялся за ручку и резко открыл дверь.

– Я сказал, что ты не уйдешь… – начал он.

– Оставь его в покое, Луи! – крикнул вдруг Джекоб.

Мы оба обернулись и замерли. Джекоб стоял в нескольких шагах от двери и держал ружье направленным в голову Луи.

– Джекоб, остановись, прекрати, – сказал я. – Вернись в машину.

Но Джекоб не двигался с места. Он смотрел на Луи, а Луи смотрел на него, их ружья были направлены друг на друга. На меня теперь уже никто не обращал внимания.

– Что, Джек, хочешь застрелить меня? – усмехнувшись, спросил Луи.

Потом они оба начали кричать. Джекоб требовал, чтобы Луи отпустил меня, заткнулся, опустил ружье, что он не хотел причинить никакого зла. Луи кричал что-то о дружбе, о предательстве и обмане, о том, что ему нужны деньги и что он застрелит меня, если я не отдам кассету.

– Тише, тише вы, – повторял я. Но меня никто не слышал.

В конце концов, я увидел, как наверху зажегся свет. Я надеялся, что сейчас из окна появится Нэнси, что она скажет что-нибудь Луи и тот успокоится. Но Нэнси появилась не в окне. Услышав все эти крики, она выбежала на лестницу.

– Луи! – крикнула она. Я еще не видел ее, но по ее голосу я уже понял, что она сонная и очень уставшая.

Услышав, что Нэнси спускается, Луи сразу же притих, после этого замолчал и Джекоб. Еще несколько минут у меня звенело в ушах от всех этих воплей.

Нэнси остановилась на полпути. Так что я видел только ее босые ноги.

– Что происходит? – поинтересовалась она.

Лицо Луи было ярко-красным, ноздри раздувались, он тяжело дышал. Он ткнул ружьем мне в грудь, но смотрел он на Джекоба.

– Эти два куска дерьма, – сказал он и посмотрел на меня. – Эти двое прикидывались моими друзьями.

Тут Луи поднял ружье, направил его прямо мне в голову и добавил:

– Надо бы вышибить тебе мозги.

– Луи, успокойся, – сказал я. – Мы же можем спокойно обо всем поговорить.

Я был уверен, что Луи и не собирается стрелять в меня, а просто хочет припугнуть. Его слова – это все равно что лай собаки. Тем не менее хорошо, что пришла Нэнси. Если нам с Джекобом и угрожала какая-то опасность, она бы защитила нас. Я был уверен, что достаточно было пары секунд ее присутствия, чтобы Луи опустил ружье. Потом она бы увела его в комнату, и все осталось бы позади.

Нэнси сделала пару шагов к Луи и тихо произнесла:

– Любимый, опусти ружье.

Она сказала это так нежно и ласково, что после криков Луи и Джекоба ее голос показался мне райской музыкой.

Но Луи покачал головой:

– Возвращайся в постель. Я застрелю этих двоих…

Луи не договорил. Вдруг за моей спиной раздался громкий хлопок, потом я увидел яркую вспышку и почувствовал, как что-то пронеслось прямо нал моим левым плечом. Я на секунду зажмурился и услышал, как ружье Луи ударилось о пол.

Когда я открыл глаза, то увидел, что Луи передо мной не было.

Буквально через секунду, когда я еще даже не успел понять, что произошло, Нэнси закричала.

– Неееет, неееет!

Теперь я понял, что случилось. Джекоб выстрелил в Луи.

Я шагнул вперед и увидел Луи, который лежал на спине около двери. Пуля попала ему в лоб. Чуть выше глаз осталось маленькое отверстие, а вокруг Луи уже натекла лужа крови.

У Луи было абсолютно спокойное выражение лица… наверное, он даже не успел испугаться. Рот был немного приоткрыт, и были видны зубы, как будто он просто спал. Его правая рука была откинута в сторону, а левая лежала на груди. Ружье лежало у его плеча.

Без сомнения, Луи был мертв. Джекоб убил его. И как только я осознал это, я сразу же подумал о том, что теперь все кончено, все наши преступления и секреты будут раскрыты. Ситуация окончательно вышла из-под контроля.

Нэнси сбежала с лестницы. Она была довольно крупной женщиной с рыжими волосами длиной до плеч.

Нэнси замерла в нескольких шагах от Луи. Она стояла, прикрыв рот рукой, и смотрела на него, не сводя обезумевших глаз.

У меня появилось какое-то странное ощущение, что все это как будто происходило не с нами или с нами, но во сне…

– Господи, – прошептала Нэнси. – Боже мой, Господи, Господи… – начала быстро повторять она.

На Нэнси была надета футболка, которая была ей явно длинна, и поэтому Нэнси использовала ее в качестве ночной рубашки. Я видел, как ее грудь быстро вздымается и опускается.

Я обернулся и посмотрел на Джекоба. Он стоял, не шевелясь, как статуя, так и не войдя в дом, как будто ждал, что Луи вот-вот поднимется.

Нэнси медленно подошла к двери и склонилась над трупом. Она не дотрагивалась до него, руками она все еще прикрывала рот. Когда я увидел Нэнси, склонившуюся возле Луи, мне стало невыносимо жаль эту женщину. Я подошел к ней и хотел было обнять, но как только она увидела, что я иду к ней, она вскочила и бросилась в гостиную.

– Не прикасайся ко мне, – сказала она. Нэнси начала плакать. На ее глазах появилась пара крупных слез.

Кроме футболки на Нэнси ничего не было, так что я видел ее полные, белые ноги.

Я попытался придумать, что сказать ей, чтобы хотя бы немного успокоить бедняжку. Но мне ничего не пришло в голову, кроме глупых и нелепых слов о том, что все в порядке.

– Все хорошо, Нэнси, успокойся, – шепотом произнес я, понимая всю абсурдность своих слов в данной ситуации.

Естественно, Нэнси никак не отреагировала на мои слова. Она смотрела в сторону коридора. Когда я обернулся посмотреть, куда именно она смотрит, я увидел Джекоба, стоявшего в коридоре с ружьем в руках. У него было такое выражение лица, будто он совершенно не понимал, что натворил.

– За что? – спросила Нэнси.

Джекоб кашлянул:

– Он хотел застрелить Хэнка.

Голос брата будто вывел меня из транса и заставил думать. Кроме паники и страха, которые до этого заполняли все мое сознание, у меня появились беспорядочные мысли о том, что все еще можно исправить, что еще есть шанс сохранить деньги, но нам надо действовать вместе, сообща. Надо было просто как-то по-другому посмотреть на все происходящее и на ситуацию в целом. Не может быть, чтобы выхода не было.

– Он не собирался ни в кого стрелять, – сказала Нэнси. Она смотрела на Луи. Лужица крови вокруг него медленно расползалась.

– Нэнси, – добавил я, – все будет хорошо. Мы это переживем.

Я, как мог, пытался успокоить ее.

– Вы убили его, – сказала Нэнси и показала на Джекоба. – Ты застрелил его.

Джекоб ничего не ответил. Он стоял, прижав ружье к груди.

Я сделал несколько шагов к Нэнси:

– Надо вызвать полицию. Мы скажем, что это была самооборона.

Нэнси взглянула на меня абсолютно невидящим взглядом. Кажется, она не поняла, что я сказал.

– Мы скажем, что Луи чуть было не застрелил его, что он был пьян и Джекобу пришлось защищаться.

– Луи не хотел никого убивать.

– Нэнси, – сказал я. – Мы все еще можем сохранить деньги.

– Ах вы ублюдки! – закричала Нэнси. – Так, значит, вы убили его из-за денег, да?

– Тише… ччч, – прошептал я и поднес руку к губам. Но Нэнси не успокоилась. Она бросилась на меня с кулаками.

– Неужели вы думаете, что я позволю вам сохранить деньги? – кричала она. – Вы, чертовы…

Мне пришлось отойти дальше к входной двери, чтобы избежать ее ударов. Нэнси медленно наступала на меня, кричала что-то о деньгах и обзывала нас с братом всевозможными словами. Она прошла мимо тела Луи и случайно задела ногой ружье. Оно отлетело в сторону с характерным металлическим грохотом. Мы втроем уставились на него.

Некоторое время Нэнси молчала. Она о чем-то думала. Потом она наклонилась, чтобы поднять ружье.

Я шагнул вперед и тоже потянулся к нему. Нет, я вовсе не собирался напугать ее, просто я не хотел, чтобы она брала в руки оружие. Мы взялись за разные концы, и каждый потянул в свою сторону. Ружье было черным, масляным и на удивление тяжелым. Я слегка толкнул его, потом потащил на себя, затем снова толкнул, и Нэнси в конце концов выпустила его из рук. Как только она увидела, что ружье оказалось у меня, она подбежала к ступенькам, легла на них и прикрыла голову руками.

Вдруг я понял, что бедняжка подумала, что я хочу застрелить ее.

– Все в порядке, – быстро заметил я. Потом я подошел к Нэнси, сел рядом с ней на ступеньки и начал медленно опускать ружье на пол. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю.

Нэнси приподнялась и быстро поползла по ступенькам наверх.

– Подожди, Нэнси, подожди, пожалуйста, – попросил я, но она меня не слушала и продолжала ползти. Тогда я пошел за ней, все еще держа ружье в руках.

– Нет, – тихо простонала она, – не надо.

– Успокойся, я просто хочу поговорить, – сказал я.

Как только Нэнси добралась до верхней ступеньки, она резко вскочила и бросилась по коридору. Я побежал за ней. Ее спальня была в самом конце коридора. В комнате горел свет. Я даже увидел край кровати.

– Я не причиню тебе зла, – крикнул я.

Нэнси добежала до спальни и попыталась захлопнуть за собой дверь, но я был уже рядом и не позволил ей этого сделать. Она попятилась от меня в комнату. Спальня была намного больше, чем я предполагал. Прямо напротив двери стояла огромная кровать с водным матрацем. Слева стояли два стула и столик с телевизором. За стульями была еще одна дверь. Должно быть, она вела в ванную. Справа у стены находились два больших комода и туалетный столик. В этой стене тоже находилась дверь, она была приоткрыта, и я увидел, что это встроенный в стену шкаф.

– Я просто хочу поговорить, – сказал я. – Хорошо?

Нэнси упала на кровать и начала медленно кататься из стороны в сторону.

Я вдруг понял, что случайно взял ружье так, что оно было направлено на нее. Я тут же переложил его в левую руку и показал ей, что ни в коем случае никак не собираюсь его использовать.

– Нэнси… – начал я.

– Оставь меня в покое, – закричала Нэнси. Она подползла к изголовью кровати и села, поджав ноги. Лицо у нее было в слезах.

– Я обещаю, что не причиню тебе зла. Я просто хочу…

– Убирайся!

– Надо решить, что теперь делать. Нужно успокоиться и…

Вдруг Нэнси рванулась к ночному столику. Первое, что я подумал, так это то, что она хочет позвонить в полицию. Но женщина потянулась не к телефону, а к ящику. Она быстро открыла ящик и начала шарить в нем, не сводя глаз с меня и ружья. Из ящика вывалилась упаковка салфеток. И буквально через секунду появилась рука Нэнси, в которой был зажат маленький черный пистолет.

– Нет, – произнес я и отступил к двери. – Нэнси, не надо.

Она подняла пистолет, зарядила его и направила мне в живот.

Я подумал о том, что надо попытаться выхватить у нее пистолет, или, что еще лучше, убежать, или спрятаться за дверью и подождать, пока она успокоится. Но мое тело отказывалось подчиняться разуму. Мои руки непроизвольно подняли ружье, направили дуло на Нэнси, пальцы нащупали курок.

Раздался выстрел. Нэнси откинулась на изголовье кровати, и из матраца брызнул тоненький фонтанчик воды.

Я стоял не шевелясь. Признаться, я был в шоке и не верил, что мог совершить такое.

Тело Нэнси пару секунд удерживало равновесие, потом медленно завалилось на правый бок и сползло на пол. Все было в крови – и простыни, и подушки, и изголовье кровати, и стена, и пол.

– Хэнк? – позвал меня Джекоб напуганным, дрожащим голосом.

Я не откликнулся. Я изо всех сил пытался понять и осознать, что только что произошло. Я положил ружье на пол и сделал пару шагов к кровати.

– Нэнси, – тихо позвал я.

Я знал, что она мертва, но до сих пор в это не верил. Я подождал ответа. Все это произошло случайно, я же не собирался причинять ей боль и тем более убивать… теперь я хотел объяснить ей, что это просто роковая случайность.

– Хэнк? – снова позвал Джекоб с первого этажа.

– Все в порядке, Джекоб, – крикнул я в ответ.

– Что случилось?

Джекоба было очень плохо слышно, и мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать его слова.

Я подошел ближе и получше рассмотрел Нэнси. Ее футболка вся почернела от крови. Вода сочилась из матраца на пол и на ноги Нэнси. Бедняжка не шевелилась.

– Мне подняться? – спросил Джекоб.

– Я застрелил ее, – крикнул я в ответ.

– Что? – переспросил Джекоб.

– Я застрелил ее. Она мертва.

Джекоб замолчал. Я думал, что вот-вот на лестнице раздадутся его шаги, но Джекоб, кажется, не двигался с места.

– Джекоб?

– Что?

– Почему ты не поднимаешься?

После небольшой паузы я услышал, что Джекоб все же подошел к лестнице и теперь поднимался ко мне. Вода медленно лилась из матраца. Лужа вокруг кровати постепенно становилась все больше и больше. Я почувствовал, что запахло мочой. Наверное, я попал Нэнси в живот и повредил мочевой пузырь.

Когда я услышал, что брат уже подходил к спальне, я обернулся и сказал:

– У нее был пистолет. Она хотела выстрелить в меня.

Джекоб кивнул. Он старался не смотреть на Нэнси. В руках он до сих пор держал ружье. Я был уверен, что, пока он был внизу, он плакал – у него покраснели и припухли глаза.

– И что мы будем теперь делать? – еле слышно спросил он.

Я не знал, что ответить, и до конца еще не понял, что застрелил ее. Я видел тело Нэнси, видел кровь, чувствовал запах мочи, но никак не мог заставить себя поверить, что это сделал я. Я всего-навсего поднял ружье и нажал курок: это движение казалось мне таким простым… оно никак не могло привести к подобным результатам.

– Я не хотел убивать ее, – сказал я Джекобу.

Он быстро взглянул на Нэнси и сразу же отвел взгляд. Джекоб был весь красный. Он сделал пару шагов к кровати, как будто хотел сесть, но я остановил его.

– Не садись, – заметил я, – она сломана.

Джекоб остановился и стал переминаться с ноги на ногу.

– Наверное, мы должны позвонить кому-то, – произнес он.

– Позвонить?

– Шерифу. В полицейский участок.

Я осмотрел комнату в поисках телефона. Он стоял на ночном столике, над открытым ящиком. Тело Нэнси лежало рядом со столиком. Ее волосы были уже совсем мокрые, как, собственно, и ее одежда. Прядь волос обвила шею Нэнси, совсем как петля.

Конечно, Джекоб был прав. Только полицейские могли разобраться с тем, что мы здесь натворили, и привести все в порядок.

– Они не поверят нам, – сказал я.

– Чему не поверят?

– Что это была самооборона.

– Конечно, не поверят.

Обойдя тело Нэнси, я подошел к ночному столику.

– А мы расскажем им о деньгах? – спросил Джекоб.

Я не ответил. Мне вдруг в голову пришла одна идея, способ отсрочить хотя бы на несколько минут раскрытие наших преступлений.

– Я позвоню Саре, – сказал я, пытаясь убедить себя в том, что это вполне рациональный поступок, но, конечно, если судить объективно, в моих действиях не было абсолютно никакой логики. Я просто хотел поговорить с Сарой, хотел рассказать ей, что произошло, предупредить о том, что у нас появились большие проблемы.

Честно говоря, я думал, что Джекоб начнет спорить со мной, но он даже не возразил. Поэтому я поднял трубку. Аппарат был темно-коричневого цвета. В магазине у меня был точно такой же. Это почему-то немного взбодрило меня. Когда я начал набирать номер, Джекоб развернулся и вышел из комнаты.

– Не волнуйся, Джекоб, – сказал я ему вслед. – Все будет хорошо.

Джекоб ничего не ответил.

Сара взяла трубку с третьего звонка.

– Алло, – произнес знакомый голос.

Я слышал, как на заднем фоне шумела вода. Должно быть, Сара мыла посуду.

– Это я.

– Где ты?

– У Луи.

– Ты заставил его сказать то, что нам было нужно?

– Сара, – произнес я, – мы застрелили их. Они оба мертвы.

Сара замолчала. Через какое-то время она спросила:

– Хэнк, о чем ты?

Я рассказал жене обо всем, что случилось. Пока я говорил, я взял телефон и перешел к другой стороне кровати, чтобы не видеть тела Нэнси. Я подошел к окну и посмотрел на дорогу. Я видел фургон Джекоба. На улице было темно.

– Боже мой, – прошептала Сара, когда я закончил. Ее слова были как будто эхом криков Нэнси. – Боже мой.

Я ничего больше не стал говорить. Я слышал, как Сара с трудом пыталась перевести дыхание от нахлынувших на нее чувств. Она дышала так, будто вот-вот заплачет.

– И что ты теперь будешь делать, – наконец выговорила она.

– Позвоню в полицию. Мы постараемся выкрутиться.

– У вас ничего не выйдет, – сказала она. Сара говорила быстро, в ее голосе были страх и паника. Теперь я понял, почему захотел позвонить жене. Я надеялся, что она сможет взять все под свой контроль, сможет исправить то, что я наделал, надеялся, что Сара, которая всегда помогала мне решать все проблемы, сможет помочь и сейчас. Но, к сожалению, мои надежды не оправдались. Сара была так же напугана и шокирована тем, что произошло, как и я сам.

– У меня нет выбора, Сара. Это не тот случай, когда мы просто можем уйти и сделать вид, что непричастны.

– Но ты не можешь сдать нас, Хэнк.

– Не волнуйся, про тебя я скажу, что ты вообще ничего обо всем этом не знала.

– Да меня не волнует, что ты скажешь про меня. Я боюсь за тебя. Если ты сдашься и признаешься во всем, то тебя посадят.

– Они оба мертвы, Сара. Я никак не смогу это скрыть.

– А если снова попробовать сымитировать несчастный случай?

– Несчастный случай?

– Ну да. Почему бы не попробовать? Как с Педерсоном?

Я даже улыбнулся, настолько абсурдной показалась мне эта идея.

– Господи, Сара. Мы застрелили их. Тут все в крови – стены, кровать, пол…

– Ты сказал, что застрелил Нэнси из ружья Луи?

– Да.

– Тогда вы можете все устроить так, будто Луи убил Нэнси, а потом Джекоб, защищаясь, выстрелил в Луи.

Но с какой стати Луи было убивать Нэнси?

Сара молчала. Я чувствовал, что она думала. Я представил себе, как она стояла на кухне, прижав к щеке телефонную трубку, и искала выход из этой ужасной ситуации.

– Ну, например, он мог узнать о том, что Нэнси изменила ему, – наконец, сказала Сара.

– Хорошо, но почему тогда он застрелил ее именно сегодня ночью? Ведь не получится устроить все так, будто он застукал ее в постели с любовником, где мы возьмем этого любовника? Она же была одна.

Сара помолчала секунд десять, потом поинтересовалась:

– Сонни слышал выстрелы?

– Сонни?

– Сонни Меджор. У него горит свет? Он не спит?

Я посмотрел в окно. На улице было абсолютно темно. Света нигде не было.

– Похоже, что спит.

– Надо привести его.

– Привести Сонни? – переспросил я, абсолютно не понимая, что говорит Сара и к чему она ведет.

– Все должно выглядеть так, что Луи пришел домой и застал Нэнси в постели с Сонни.

Когда Сара это произнесла, я почувствовал, как по моему телу побежали мурашки. Все совпадало. Саре удалось собрать все воедино. Ну конечно, Сонни был единственным человеком, который знал про деньги. Если мы убьем его, то из списка людей, которые знают о деньгах, останемся только мы с Джекобом. Да, вот за этим-то я и звонил Саре. Она все-таки сумела собраться и найти решение этой, казалось бы, нерешаемой задачи.

– Но я не могу застрелить Сонни, – шепотом сказал я и почувствовал, как на моей спине появились капельки холодного пота.

– Тебе придется это сделать, – ответила Сара. – Это единственный выход.

– Но я же не могу просто притащить его сюда и убить.

– Тогда тебя посадят. Тебя и Джекоба. Хэнк, вам надо спасать самих себя.

– Я не смогу, Сара.

– Нет, ты сможешь, – сказала Сара, повышая голос. – Ты должен. Это наш единственный шанс.

Я ничего не ответил. В моей голове крутились мрачные мысли. Мне казалось, что я не смогу сделать то, что говорила жена. Хотя, убив Луи и Нэнси, мы с Джекобом уже сделали два шага к пропасти, и теперь мы были на самом краю, а точнее, одной ногой мы уже были в бездне. И теперь у нас оставалось только два пути – ничего не предпринимать и провалиться в бездну, или предпринять еще один шаг и тем самым перебраться через пропасть и оказаться в безопасности. Да, это был очень сложный выбор. Признаться, я уже было смирился с тем, что ситуация вышла из-под контроля. В некотором смысле, это было даже приятное чувство, потому что я думал, что от меня уже ничего не зависит, и мне больше не надо ничего делать, и больше не придется брать на себя ответственность за сделанный выбор – мне оставалось просто слепо довериться судьбе и плыть по течению. А теперь все снова изменилось. Я опять стоял перед выбором. Судьба давала мне шанс побороться.

Я подождал некоторое время, пока улеглись первые, самые сильные эмоции, и сделал выбор.

– Это плохо, Сара, – сказал я. – Это зло.

– Прошу тебя, – шепотом произнесла она. – Сделай это ради меня.

– Но я даже не знаю, дома ли он.

– Пойди проверь. Хотя бы для начала выясни, дома он или нет.

– А что с Луи?

– Луи?

– А как мы объясним то, что Джекоб убил его?

Сара быстро ответила и на этот вопрос:

– В полиции ты скажешь, что, проезжая мимо дома Луи, ты услышал выстрелы. Ты подумал, что к Луи забрались воры и он защищал свой дом. Естественно, ты остановил машину, и вы с Джекобом, который на всякий случай захватил ружье, побежали ему на помощь. Дверь вам открыл Луи. Он был сильно пьян и зол. Увидев Джекоба, бегущего к нему с оружием в руках, Луи направил дуло своего ружья на него. Тогда Джекоб и выстрелил. Это была чистая самооборона, – сказала Сара, остановилась буквально на секунду и продолжила: – Но надо торопиться, Хэнк. Времени мало. Если между убийствами будет большой временной промежуток, полицейские сразу это выяснят и заподозрят неладное. Они легко могут определить, кто умер первым.

Слушая Сару, я чувствовал, как бешено колотится мое сердце.

Постояв немного у окна, я вернулся к ночному столику. Ковер уже был весь в крови Нэнси. Я шел по самому краю, прямо по стене, чтобы не измазать кровью ботинки.

– Джекоб в порядке? – поинтересовалась Сара.

– Да, – ответил я. – Он плакал, но сейчас вроде пришел в себя.

– Где он?

– Внизу. Пьет, наверное.

– Поговори с ним. Полицейские ведь и его будут допрашивать. Ты должен объяснить ему все как можно подробнее, чтобы он знал, что ты будешь говорить, и, естественно, говорил то же самое. Ты должен быть уверен в том, что он ни в чем не признается и выдержит все допросы.

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Это очень важно, Хэнк. Джекоб – слабое звено нашего плана. Если он проговорится, вас обоих посадят.

– Я знаю. Я позабочусь о нем и обо всем остальном.

Сказав это, я повесил трубку и побежал вниз.

Брат сидел в гостиной на диване. Он расстегнул куртку и медленно пил виски из своего стакана. Ружье лежало в коридоре, у лестницы. Проходя мимо тела Луи, я даже не посмотрел на него, я просто бросил беглый взгляд в сторону коридора и убедился в том, что Джекоб ничего не двигал. Потом я быстро пошел в гостиную.

На спинке дивана висел женский голубой шелковый халат. Я взял его в руки и понюхал – от него пахло духами и табаком. Я расстегнул куртку и положил его во внутренний карман.

– Они едут? – спросил Джекоб.

– Кто?

– Полицейские.

– Еще нет.

– Ты вызвал их?

Я покачал головой. На журнальном столике я увидел пачку «Мальборо лайтс». Рядом с ней лежали зажигалка и губная помада. Я взял все это и положил в карман куртки.

– Надо привести сюда Сонни, – сказал я. – Мы все устроим так, будто Луи убил его и Нэнси.

Я видел, как Джекоб пытается понять, что я ему говорю. Он нахмурился и внимательно смотрел на меня. На лбу у него появились морщины, стакан с виски дрожал в руке.

– Ты что, хочешь и Сонни застрелить?

– Придется, – ответил я.

– Нет, я не хочу это делать.

– Либо мы делаем это, либо отправляемся в тюрьму. Выбор невелик.

Джекоб замолчал.

– А почему бы нам просто не убежать, – наконец предложил он. – Почему бы нам не взять Сару, малышку и деньги и не уехать из города? Мы могли бы поехать в Мексику. Мы могли бы…

– Джекоб, нас поймают. Полицейские легко выследят нас и вернут в город. А потом посадят. Если мы хотим спастись, надо действовать так, как я тебе сказал.

Несмотря на то, что говорил я довольно уверенно, я чувствовал ужасный страх и панику. От одной мысли о двух трупах в этом доме по телу пробегали мурашки.

Я не хотел спорить с Джекобом. Я уже сделал выбор и принял решение.

– Я не собираюсь садиться в тюрьму, – отрезал я и пошел к выходу.

Я услышал, как Джекоб встал с дивана, как будто собирался идти за мной. Но вместо этого Джекоб заговорил высоким, напряженным голосом. Я остановился.

– Мы не должны были убивать их… и не должны убивать Сонни.

Я обернулся:

– Джекоб, я пытаюсь спасти наши с тобой жизни. Если ты не будешь мне мешать, все будет хорошо.

Джекоб был очень напуган. Он весь дрожал, его губы побелели.

– Нет. Мы должны остановиться, – тихо произнес он.

– Я просто… – начал я, но Джекоб перебил меня:

– Я хочу уехать. Нам надо сбежать.

– Джекоб, послушай меня. – Я подошел к брату и взял его за руку. – Давай я расскажу тебе, что надо говорить в полиции о том, что здесь случилось.

Джекоб посмотрел на меня, и я отпустил его руку.

– Луи приехал домой и застал Нэнси в постели с Сонни. Она думала, что Луи приедет позже, но он вернулся раньше. Он был пьян. Увидев свою женщину в постели с Сонни, он бросился в гараж, принес ружье и застрелил их обоих. Мы проезжали мимо, услышали выстрелы и подумали, что к Луи забрались воры. Естественно, мы остановились и побежали ему на помощь. Ты на всякий случай взял с собой ружье. Дверь нам открыл Луи. Он был в бешенстве и наставил ружье на нас. Тогда тебе и пришлось выстрелить в целях самообороны.

Джекоб молчал. Честно говоря, я вообще не был уверен в том, понял ли он меня.

– Понимаешь? – спросил я. – Видишь, как все складно и логично.

Джекоб не ответил.

– Это сработает, Джекоб, я обещаю. Но нам надо торопиться.

– Я не хочу быть убийцей Луи.

– Хорошо, я скажу, что это я застрелил его. Это не важно.

Некоторое время мы оба молчали. Было так тихо, что я слышал, как на кухне из крана капала вода.

– Мне надо остаться здесь и подождать? – поинтересовался Джекоб.

Я кивнул:

– Да. Надень перчатки и вымой наши стаканы.

– Ты сам убьешь его?

– Да, – ответил я. – Я сам застрелю его.

Домом Сонни служил небольшой автоприцеп, который стоял всего в полмили от дома Луи. У дома Сонни стояло два присыпанных снегом козла для распилки дров. Сбоку на автоприцепе крупными черными буквами было написано «С. Меджор Карпентер». А чуть ниже – «ВЫСШЕЕ КАЧЕСТВО, НИЗКАЯ ЦЕНА». «Мустанг», машина Сонни, была старая, она стояла рядом с прицепом.

Я остановил машину Джекоба около машины Сонни. Двигатель я заглушать не стал. Мери Бет спал на переднем сиденье. Когда я выходил из машины, пес только едва приподнял голову.

Я пошел по тропинке к вагончику Сонни. В домике было тихо. Я потянул на себя дверь. Она оказалась незапертой и, скрипнув, открылась.

Наклонившись, чтобы не удариться головой о низкую дверь, я зашел внутрь. Там было абсолютно темно. Я остановился и дал глазам привыкнуть к темноте. Тем временем я прислушался, есть ли кто в доме.

Когда глаза стали различать предметы, я понял, что нахожусь на кухне. Я увидел маленький стол, раковину и плиту. У окна стояли карточный стол и три стула. На кухне было грязно и неуютно. Пахло чем-то жареным.

Я осторожно расстегнул куртку, достал халат Нэнси и повесил его на один из стульев. Потом я вытащил ее сигареты и зажигалку и положил их на стол.

Затем я медленно пошел в другую часть фургона. Я старался идти как можно тише и осторожнее, аккуратно переступая с ноги на ногу и останавливаясь после каждого шага, чтобы прислушиваться к звукам дома.

Кухня Сонни плавно перетекала в нечто подобное гостиной. Здесь стоял диван, журнальный столик и телевизор. Я достал из кармана помаду Нэнси и бросил ее на диван. С места, где я стоял, в приоткрытую дверь, которая вела в спальню, я увидел кровать. На ней совсем неподвижно лежал Сонни.

Я едва мог расслышать его спокойное дыхание. Сонни крепко спал.

– Сонни! – позвал я.

– Сонни, Сонни… – повторило эхо.

Я услышал, как Сонни слегка пошевелился. Тогда я сделал пару шагов в сторону спальни и сказал уже чуть громче:

– Сонни, это Хэнк Митчелл. Мне нужна твоя помощь.

– Хэнк? – переспросил Сонни сонным, уставшим и немного напуганным голосом.

В следующий момент в спальне зажегся свет и на пороге показался Сонни.

Это был очень маленький и худой мужчина с каштановыми волосами до плеч. Он даже походил на сказочного эльфа. Из одежды на нем были только белые трусы. В тусклом свете кожа Сонни казалась болезненно-бледной и будто отливала голубоватым цветом.

– Господи, Хэнк, – сказал он. – Ну, ты меня и напугал.

В руках Сонни держал отвертку. Должно быть, он уже приготовился обороняться.

– С Джекобом что-то не то, – сказал я. – Его рвет кровью.

Сонни внимательно посмотрел на меня.

– Мы пили у Луи, – начал объяснять я. – И вдруг Джекоба начало тошнить. А потом вырвало кровью.

– Кровью?

Я кивнул:

– Да. Затем он потерял сознание.

– Ты хочешь, чтобы я вызвал скорую?

– Нет, я быстрее сам довезу его до больницы. Я хотел попросить, чтобы ты помог мне донести его до машины. Луи пьян.

Сонни пару раз моргнул, как будто смахивая слезы. Потом он осмотрелся вокруг и хотел было куда-нибудь присесть. Я понял, что он еще не до конца проснулся и не осознал моей просьбы.

– Сонни, – сказал я, пытаясь изобразить панику, – надо торопиться. Джекоб истекает кровью.

Сонни посмотрел на свои трусы таким взглядом, будто был удивлен, что так одет, и сказал:

– Надо одеться.

– Хорошо. Я тогда пойду, а ты прибегай, как только оденешься. И поторопись.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и выбежал на улицу. Я уже сел в машину и отъехал на пару метров, как вдруг увидел Мери Бет, который сидел у домика Сонни. Я остановился, открыл дверь и шепотом позвал пса:

– Мери Бет!

Пес сидел, подняв уши.

– Иди сюда, – сказал я и пощелкал языком.

Мери Бет вилял хвостом, но с места не двигался.

– Прыгай в машину, – сказал я.

Пес не слушался. Я попытался посвистеть, но у меня так замерзли губы, что ничего не получилось. Мери Бет внимательно смотрел на меня.

Я позвал его еще раз. Потом понял, что времени больше нет, захлопнул дверь и поехал к дому Луи.

Когда я пришел, я нашел Джекоба в точно такой же позе, в какой он сидел, когда я уезжал. Он по-прежнему сидел на кожаном диване, перчатки он так и не надел, в руках он держал стакан с виски и периодически делал большие глотки.

Секунд десять я стоял на пороге и смотрел на брата. Я заметил, что он разулся.

– Какого черта ты ничего не делаешь? – спросил я.

Джекоб удивленно посмотрел на меня. Должно быть, он не заметил, как я вошел.

– Что? – рассеянно переспросил Джекоб.

– Ты должен был вымыть стаканы.

Джекоб уставился на свой стакан.

– В нем еще было виски. Я сначала хотел допить, – сказал он.

– И я же просил тебя надеть перчатки. Ты же оставишь здесь свои отпечатки пальцев.

Джекоб поставил стакан на столик, вытер руки о брюки и оглядел комнату в поисках перчаток.

– Надо все убрать, – добавил я. – Чтобы никто и не подумал, что мы были здесь.

Перчатки оказались у Джекоба в кармане. Он достал их и надел.

– И ботинки.

Джекоб наклонился, чтобы надеть ботинки.

– Я не могу завязать их в перчатках, – заметил он.

Я нетерпеливо махнул рукой:

– Тогда сними их. У нас и так нет времени, а ты тут со шнурками возишься.

Тут Джекоб сообразил, снял перчатки, завязал ботинки и снова надел их. Потом он встал с дивана, взял со стола стаканы и пошел на кухню.

– Ты куда? – спросил я.

Джекоб остановился посередине комнаты:

– Ты же сказал помыть стаканы.

Я покачал головой:

– Нет, потом. Сонни будет здесь с минуты на минуту.

Сказав это, я подошел к лестнице и взял ружье Луи.

– Где он хранил запасные патроны? – поинтересовался я.

– В гараже, – ответил Джекоб, который так и стоял посреди комнаты со стаканами в руках.

– Пойдем, покажешь где.

Джекоб поставил стаканы на стол и пошел за мной в гараж. Прямо у двери в гараже стоял шкафчик. Он был набит коробочками с патронами. Я попросил Джекоба показать мне, как заряжать ружье.

Джекоб объяснил, что после каждого выстрела надо перезаряжать ружье, чтобы из него выпала пустая гильза. Я высыпал одну коробку патронов в правый карман куртки, и мы вышли в коридор.

Когда мы подошли к входной двери, я поднял ружье брата и протянул ему.

– Вот, возьми, – сказал я.

Джекоб не пошевелился. Он стоял шагах в пяти от тела Луи и со страхом в глазах смотрел на ружье, которое я ему протягивал.

– Ты же сказал, что ты сам убьешь его, – еле слышно произнес Джекоб.

Я подошел к брату и сунул ему в руки ружье.

– Давай, бери. Ты просто направишь свое ружье на него и все. Стрелять буду я. Убить Сонни надо из ружья Луи.

Джекоб немного подумал. Потом все же взял ружье.

Я подошел к входной двери, открыл ее, выглянул наружу и посмотрел на дом Сонни. Теперь свет в нем горел во всех окошках.

– Я буду ждать его на крыльце, – сказал я. – А ты стой здесь. Как только услышишь, что он пришел, выходи ко мне и направь ружье на Сонни. Ничего не говори, просто сделай так, чтобы он не смог заглянуть внутрь. Ясно? Просто стой и держи ружье направленным на Сонни.

Джекоб кивнул.

Я вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.

Прошло не больше двух минут, прежде чем я услышал, как Сонни завел свою машину. Я увидел, как он зажег фары, выехал на дорогу, развернул свой «мустанг» и быстро подъехал к дому Луи. Он остановил машину у гаража, заглушил двигатель и бегом побежал к дому. Меня он заметил, когда уже оказался в паре шагов от крыльца.

– Где он? – спросил Сонни, тяжело дыша.

Он был одет в светло-коричневую зимнюю куртку с меховым воротником. У Сонни от мороза слезились глаза. Он поднял руку к лицу и протер глаза. Потом он взглянул на ружье, которое я держал в руке. Это, казалось, не смутило его, и он начал подниматься по ступенькам на крыльцо.

Дверь в дом была закрыта, так что никаких признаков того, что случилось, не было видно. Все выглядело, как обычно.

– Я… – начал Сонни, но, услышав, что дверь открывается, он остановился. Джекоб высунулся в дверь.

– Ты в порядке? – удивленно спросил его Сонни.

Джекоб ничего не ответил. Он молча вышел на крыльцо, закрыл за собой дверь, потом медленно поднял свое ружье и направил его на Сонни. Я спустился с крыльца и встал за спиной Сонни, чтобы он не сбежал.

Сонни пару секунд молча смотрел на ружье Джекоба, направленное ему прямо в грудь, потом обернулся, посмотрел на меня и спросил:

– Хэнк?

Сонни все еще не мог отдышаться. Он снова протер глаза.

Я тоже поднял свое ружье и направил дуло в живот Сонни.

Ружье было довольно тяжелым. И его вес прибавлял мне уверенности в своих силах. Я чувствовал себя абсолютно спокойно. Идея об убийстве сейчас почему-то не вызывала у меня ни паники, ни страха, ни дрожи в теле. В голове пронеслась одна мысль: это полное безумство. Но я быстро прогнал эту мысль. Теперь я совершенно ничего не боялся… я был способен на убийство. Я был способен на все.

Я улыбнулся Сонни.

– Какого черта, Хэнк? – пролепетал он. – По-моему, это не смешно.

– Сними куртку, – спокойно сказал я.

Сонни смотрел на меня и не двигался.

– Ну же, Сонни, давай, снимай.

Сонни отвернулся от меня и посмотрел на Джекоба, потом снова повернулся ко мне. Не понимая, что происходит, он улыбнулся, вернее, только попытался сделать это:

– Так, хорошо, Хэнк. Ты меня разбудил, напугал, ладно, все, это смешно. Но, может, хватит?

Я шагнул к нему и поднес дуло ружья прямо к лицу Сонни.

– Делай, что я говорю, – твердо сказал я.

Сонни начал расстегивать куртку, но остановился.

– Сонни, – продолжал я. – Послушай, это важно. Я не хочу причинить тебе боль.

Сонни снова посмотрел на Джекоба, потом несколько мгновений он смотрел на дуло ружья, и только потом сказал совершенно потерянным голосом:

– Вы меня разбудили.

Я дотронулся ружьем до его лба:

– Снимай куртку, Сонни. – Я начинал злиться.

Сонни шагнул к Джекобу и уставился на меня. Я попытался казаться невозмутимым.

Посомневавшись несколько секунд, Сонни расстегнул куртку. Кроме куртки на нем была голубая фланелевая рубашка и джинсы.

– Возьми куртку, – приказал я Джекобу.

Джекоб подошел к Сонни, забрал у него куртку и аккуратно перекинул ее через руку.

– Теперь ботинки, – сказал я.

Сонни помедлил, потом наклонился и снял ботинки. Носков у него не было. Ноги у Сонни были маленькими и жилистыми, как у обезьянки.

– Ботинки, – заметил я Джекобу.

Джекоб наклонился и взял ботинки.

– Теперь рубашку, – добавил я.

Сонни попытался улыбнуться.

– Хэнк, может, хватит? Достаточно. На улице холодно, – сказал он и обхватил себя руками, после чего посмотрел на Джекоба и позвал его: – Джекоб!

Но мой брат не смотрел на Сонни.

– Снимай рубашку, Сонни, – повторил я.

Сонни покачал головой:

– Черт возьми, Хэнк, это уже не смешно.

Я шагнул вперед и ударил Сонни дулом ружья в рот. Я не знаю, зачем я сделал это, я не хотел бить его, я вообще никогда в жизни никого не бил. Сонни слегка качнулся, но не упал. Он даже не вскрикнул. Он только удивленно посмотрел на меня.

– Ты что? – спросил он. Рот у него был весь в крови. Сонни поднес руку к губам и закрыл глаза. Мне показалось, что он до сих пор думал, что это был какой-то розыгрыш, просто не очень удачная шутка. Когда он открыл глаза, он посмотрел на меня так, будто ждал, что я улыбнусь, извинюсь и скажу, что мы просто пошутили.

– Снимай рубашку, – сказал я.

Сонни снял рубашку и бросил ее.

– Теперь джинсы.

– Хэнк, нет, – взмолился Сонни.

Не думая ни о чем, я снова ударил его, в этот раз уже в голову. Сонни потерял равновесие и упал на колени. Немного придя в себя, он поднялся на ноги.

– Давай.

Сонни смотрел то на меня, то на Джекоба. Мы оба стояли, направив ружья на него. Ему ничего не оставалось делать, как снять джинсы.

– Теперь трусы, – сказал я.

Сонни покачал головой.

– Хэнк, это уже не шутки, – сказал он, всем телом дрожа от холода. – Вы уже перегибаете палку.

– Поменьше говори, Сонни. А то я ударю тебя еще раз.

Сонни ничего не ответил.

– Снимай трусы, – твердил я.

Он не пошевелился.

Я поднял ружье к его лицу:

– Я считаю до трех. Потом я буду стрелять.

Сонни по-прежнему не двигался.

– Раз.

Сонни посмотрел на Джекоба. У брата тряслись руки.

– Два.

– Ты не выстрелишь в меня, Хэнк, – сказал Сонни неуверенным и дрожащим голосом.

Я выдержал паузу:

– Три.

Сонни не пошевелился.

Тогда я взвел курок и направил дуло в голову Сонни.

– Я не хочу этого делать, Сонни, – сказал я. Этот человек нарушал мой план, и это раздражало меня.

Сонни молча смотрел мне в глаза. Чем больше времени проходило, тем сильнее он уверялся, что я ничего ему не сделаю.

– Опусти ружье, – шепотом произнес он.

Но тут я вдруг подумал, что могу застрелить его прямо здесь, ведь он был уже достаточно раздет. Все будет выглядеть как раз так, как я и задумал: будто Луи застукал их, застрелил Нэнси в спальне, потом догнал Сонни, который хотел убежать, и убил его на крыльце, у входной двери, когда тот уже выбегал из дома. Да, пожалуй, это было очень реалистично и похоже на правду.

Я дал Сонни последний шанс и повторил:

– Снимай.

Я уже держал палец на курке.

Сонни внимательно смотрел на меня. Его самоуверенность, кажется, начала исчезать. Он облизал окровавленные губы и спросив:

– Да что это такое, Хэнк?

– Джекоб, иди в дом, – сказал я брату. Я не хотел, чтобы на него попала кровь. Я подошел к Сонни. Я собирался обойти его и выстрелить в спину, чтобы, когда я буду стрелять, он стоял лицом к дороге.

Джекоб открыл дверь и зашел в дом.

Сонни проводил его взглядом. Потом он вдруг понял, что я хочу сделать, и что я не шучу, и быстро, одним движением снял трусы.

Теперь он стоял передо мной абсолютно голый. Он выглядел как мальчик. Я видел, что теперь он готов выполнить любое мое приказание. Ему было страшно, он понял, что все это не шутка. Джинсы и трусы он еще держал в руках.

– Брось их, – приказал я.

Сонни послушно бросил одежду. Одной рукой он прикрыл пах, а другой держался за рот, пытаясь остановить кровь. А крови было очень много, – он перемазал все лицо, пара капелек даже упала на грудь.

– Положи руки за голову.

Сонни положил руки за голову. Я направил ружье ему в грудь.

– Хорошо, – сказал я. – А теперь повернись и открой дверь.

Сонни медленно повернулся к дому и, перешагнув через одежду, подошел к двери. Я ткнул его в спину дулом. Сонни вздрогнул от ледяного прикосновения металла.

– Когда откроешь дверь, только не паникуй, Сонни, – сказал я. – Сохраняй спокойствие, и все будет нормально.

Сонни опустил одну руку и толкнул дверь.

После уличного полумрака, свет в коридоре показался особенно ярким. Тело Луи по-прежнему лежало на полу около лестницы, его голова была запрокинута назад, как будто он смеялся. Весь пол был в крови. Мне показалось, что кровь потемнела. Теперь она была почти черного цвета.

Сонни толкнул дверь так сильно, что она хлопнула о стену.

Джекоб стоял справа от двери. Его ружье было направлено на труп Луи. Брат был явно удивлен нашим появлением и ждал, что мы будем делать дальше.

Сонни замер на пороге. Я посильнее ткнул его в спину:

– Иди, Сонни, проходи.

Я еще раз толкнул его. Сонни сделал один шаг и так и остановился – одной ногой в доме, одной – на крыльце. Я размахнулся, чтобы снова толкнуть его, но Сонни уже не было рядом. Джекоб быстро отреагировал и преградил ему путь в гараж. Дорогу в гостиную преграждало тело Луи. У Сонни был только один путь – наверх. Оглядевшись, Сонни побежал наверх.

Я устремился за ним.

Добежав до второго этажа, Сонни повернул направо и побежал к спальне. Сначала я и не понял, почему он так целенаправленно побежал именно туда. Я подумал, что он мог знать, что у Луи и Нэнси в ночном столике был спрятан пистолет, или, может быть, он просто побежал туда, потому что увидел, что в комнате горел свет, и надеялся, что там есть кто-то, кто сможет защитить его. Но какой же он, наверное, испытал шок, когда, ворвавшись в комнату, увидел, что там было на самом деле. Только теперь он, наверное, догадался, зачем я привел его в дом… он понял, что я хотел убить его.

Когда я вбежал в комнату за Сонни, я увидел его, стоящим прямо у кровати. Он не смотрел на Нэнси, хотя, наверное, чтобы понять, что произошло, ему было достаточно одного мимолетного взгляда. Сонни стоял, сжав руки в кулаки, как будто хотел ударить меня. Раздетый, да еще в такой позе, он напоминал какого-то пещерного человека. На его лице можно было прочитать все – страх, отчаяние, ненависть. Вся щека у него была вымазана в крови.

Я стоял на пороге комнаты, прикрывая ему возможный путь к бегству. Я перезарядил ружье. На пол упала пустая гильза от пули, которой я застрелил Нэнси. В следующий момент я, не раздумывая, выстрелил.

Раздался хлопок, потом всплеск воды… на кровать хлынула кровь… Сонни упал. Вся грудь у него залилась кровью, но он все еще был жив. У него дрожали ноги, правой рукой он вцепился в простыни, а левую пытался поднять.

Я перезарядил ружье. На пол упала пустая гильза. Я подошел к Сонни и прицелился ему прямо в голову. Он закрыл глаза, и я нажал на курок.

Брызги воды разлетелись в разные стороны и намочили стены. Я отпрыгнул в сторону, чтобы не намочить одежду и не испачкаться в крови.

Стоя на безопасном расстоянии, на пороге двери, я выстрелил еще два раза в потолок. Потом я достал из кармана патроны, зарядил еще пять, и начал стрелять. Я стрелял во все, на что падал мой взгляд – кресла, дверь в ванную, зеркало…

Потом я внимательно осмотрел свою одежду и, убедившись, что на ней нет крови, я зарядил еще пять патронов и пошел вниз по лестнице. По дороге я один раз выстрелил в потолок. Спустившись в гостиную, я выстрелил в диван потом в телевизор, а потом в стол, на котором стояли наши стаканы.

Один патрон я оставил.

Джекоб спрятался в ванной. Когда я нашел его, он сидел на закрытой крышке унитаза. Ружье лежало на полу у его ног. Куртка и ботинки Сонни лежали у него на коленях.

– Все в порядке, – сказал я, стоя на пороге.

– В порядке? – переспросил Джекоб, даже не взглянув на меня.

Я глубоко вздохнул. Меня знобило, и, кажется, я уже с трудом контролировал себя. Мысли роились в голове, отчего голова стала немного кружиться. Я попытался успокоиться и повторял себе, что самое худшее уже позади. Теперь нам с Джекобом оставалось только хорошо сыграть свои роли.

– Все, – сказал я.

– Он мертв?

Я кивнул.

– Почему ты так много стрелял?

Я не ответил.

– Пойдем, Джекоб. Пора идти, – заметил я.

– Неужели пришлось так много стрелять?

– Я хотел, чтобы все выглядело так, будто Луи был в бешенстве и стрелял куда попало, – объяснил я и вытер лицо рукой. От перчаток пахло порохом. Я сразу подумал о том, что надо не забыть спрятать их в машине до приезда полицейских.

На потолке появились капельки воды. Они медленно падали на пол со звуком, напоминающим тиканье часов. Это вытекала вода из матраца.

Джекоб снял очки. Без них его лицо казалось каким-то непропорциональным. Кожа на щеках покраснела, на лице появились капельки пота, глаза тоже были красными и припухшими. Словом, у Джекоба был очень болезненный вид.

– Ты не боишься того, что будет дальше? – спросил он.

– Дальше?

– Вина. Чувство вины.

Я вздохнул и ответил:

– Джекоб, мы сделали это, потому что у нас не было другого выхода. Мы должны были это сделать.

– Ты застрелил Сонни, – сказал Джекоб с такой интонацией, будто был удивлен.

– Да, я застрелил Сонни.

– Мертв. Кровь остыла… – пробормотал Джекоб.

Я не знал, что сказать ему. Я старался вообще не думать о том, что мы сделали. Я знал, что сейчас от самоанализа и разных мыслей о наших поступках будет только хуже. До того момента, пока Джекоб не начал говорить мне о вине и будущем, у меня довольно хорошо получалось контролировать подобные мысли. Все это время у меня было такое странное ощущение, что все это будто происходит не со мной, будто я просто смотрю какой-то фильм, где я – в главной роли, но все это не имеет никакого отношения к реальности. Но теперь, после вопросов Джекоба, я потерял контроль над темными мыслями. Он заставлял меня вспоминать все, что произошло, представлять тела Нэнси и Сонни… думать о них, об их смерти… думать о том, о чем я хотел забыть. Я сделал над собой усилие и все же отбросил эти мысли, заменив их негодованием и злостью на брата, который сидел на унитазе, такой толстый и аморфный, пытавшийся перебросить на меня свою панику и глупый страх. В конце концов, если задуматься, все это началось из-за него, из-за него мне пришлось совершить эти преступления.

– Ничего бы этого не случилось, если бы ты не убил Луи, – сказал я.

Джекоб поднял голову. К огромному моему удивлению, я понял, что брат плачет. Увидев слезы на его щеках, мне вдруг стало очень его жалко – я не должен был так грубо говорить с ним.

– Я спас тебя, – ответил Джекоб, слегка заикаясь от слез, и отвернулся, пытаясь скрыть заплаканное лицо.

– Джекоб, не надо, пожалуйста.

Джекоб ничего не ответил. От рыданий он периодически вздрагивал. Он сидел прикрыв одной рукой глаза. Другая рука, в которой он держал очки, лежала на ботинках Сонни.

– Сейчас нельзя сдаваться, – сказал я. – Нам еще придется говорить с полицейскими и журналистами…

– Я в порядке, – ответил Джекоб.

– Мы должны действовать вместе.

– Просто… – начал он, но не смог найти подходящие слова, для того чтобы закончить. Немного помолчав, он сказал: – Да, я застрелил Луи.

Я смотрел на брата. Честно говоря, он пугал меня. Я понял, что сейчас мы должны быть крайне внимательны, одно неосторожное слово – и мы пропали.

– Пора идти, Джекоб, – повторил я. – Надо вызвать полицию.

Джекоб вдохнул, на секунду задержал воздух и выдохнул. Потом он надел очки и с трудом поднялся на ноги. Все лицо у него было мокрое от слез, он трясся всем телом.

Я взял у него ботинки и куртку Сонни, отнес их в коридор и положил в шкаф. По дороге я бросил последний взгляд на гостиную. Там творился полнейший беспорядок, все было разбито… Из дивана торчал белый сантипон, которым он был набит.

Джекоб забыл свое ружье в ванной, и мне пришлось вернуться и забрать его. Джекоб ходил за мной, как собачка. Он снова заплакал. Я слышал, как он всхлипывал и вздыхал.

Я подошел к входной двери, открыл ее:

– Иди в машину и позвони оттуда в полицию по радиотелефону.

– Позвонить? – рассеянно переспросил Джекоб.

Холодный воздух ворвался в дом. Я содрогнулся и застегнул куртку. Как и от перчаток, от нее тоже пахло порохом.

– Ты должен говорить так, будто ужасно напуган, – сказал я. – Скажешь, что увидел, как я застрелил Луи, и, вместо того чтобы бежать в дом, ты решил вызвать полицию.

Джекоб смотрел на тело Луи.

– Не рассказывай им много, просто скажи, что видел, как я выстрелил, и все. Да, еще скажи, чтобы приехала скорая.

Джекоб кивнул, но с места не двигался. Слезы все еще текли по его щекам.

– Джекоб, – сказал я.

Он поднял глаза, посмотрел на меня и вытер слезы рукой.

– Теперь нам надо быть начеку.

Джекоб снова кивнул и вздохнул.

– Я в порядке, – произнес он и пошел к двери.

Когда он вышел на крыльцо, я остановил его. Я стоял на пороге, там же, где стоял Луи, когда Джекоб выстрелил в него.

– Не забудь ружье, – сказал я и протянул Джекобу его ружье. Он взял его.

Я вдруг понял, что до сих пор вишу над пропастью. И чтобы перебраться на безопасную сторону, мне надо сделать четвертый шаг.

Я смотрел на Джекоба, который медленно двигался к машине по обледеневшей дорожке. Пока я смотрел на него, я поднял ружье и зарядил его.

Я простил Джекобу то, что он рассказал Луи о Педерсоне, потому что он – мой брат, по этой же причине я простил ему то, что он солгал, что в ту ночь, когда Луи приезжал за деньгами, в машине был Сонни, но я не мог простить ему его слабость. Теперь я понимал, что эта слабость представляет еще большую опасность, чем даже жадность и глупость Луи. Джекоб расколется на первом же допросе шерифа. Он обвинит и подставит меня. Нет, я не мог доверять ему.

Когда Джекоб почти дошел до конца тропинки, я позвал его по имени. Я очень устал за этот вечер, я был измучен и истощен… и такое состояние облегчало тяжесть решения, которое я принял.

– Джекоб!

Брат обернулся. Я стоял на пороге дома, направив дуло ружья Луи прямо ему в грудь.

Ему потребовалось пара секунд, чтобы понять, что происходит.

– Прости, – сказал я.

Джекоб опустил голову.

– Я не хотел этого делать. Но я должен, – добавил я.

Джекоб стоял не шевелясь.

– Я никогда ничего не расскажу, Хэнк, – тихо произнес он.

Я покачал головой.

– Черт, Джекоб, ты все испортишь. Я это знаю. Ты не сможешь жить с воспоминаниями о том, что мы сделали.

– Хэнк, – взмолился Джекоб, – я же твой брат.

Я кивнул, потом немного приподнял ружье, но не стрелял. Я ждал. Нет, я уже не сомневался. Я понимал, что обратного пути нет… и знал, что сейчас нажму на курок.

Вдруг из темноты появился Мери Бет. Мы с Джекобом оба вздрогнули. Пес подбежал к Джекобу и сел, прижавшись к его ногам. Он обычно так просил есть. Немного посидев с Джекобом, Мери Бет побежал ко мне.

Джекоб, заметив, что я опустил взгляд на пса, быстро поднял свое ружье и нажал на курок. Раздался щелчок, но выстрела не было. Ружье было не заряжено. Там был всего один патрон, который он зарядил в канун Нового года, когда и началась вся эта история, когда они с Луи захотели поймать лису… Этим патроном он уже убил Луи… и теперь барабан ружья был пуст.

Брат печально улыбнулся и слегка пожал плечами.

Я выстрелил ему в грудь.

Прежде чем вызвать полицию, я зашел в туалет. В ванной весь пол уже был покрыт водой. Она уже не просто капала в отдельных местах, а, как дождь, лилась с потолка. От воды штукатурка потемнела и стала светло-коричневого цвета.

Потом я забрал с крыльца одежду Сонни, отнес ее в спальню и бросил на пол рядом с кроватью. Затем взял пистолет, протер его и положил обратно в ящик.

Спустившись на первый этаж, я достал из кармана оставшиеся патроны и положил их в карман Луи. Потом я положил его ружье на пол рядом с ним. Выражение лица Луи не изменилось. Лужа крови уже растеклась до гостиной.

Сонни оставил включенным свет у себя дома, поэтому мне пришлось съездить к нему и выключить его. Пользуясь тем, что у меня было немного времени, я аккуратно повесил халат Нэнси в шкаф в спальне Сонни, а ее помаду поставил в ванной на раковину.

Потом я вернулся к дому Луи. Я поискал Мери Бет, но он куда-то убежал, испугавшись выстрелов.

Я позвонил в полицию, стоя у машины Джекоба. Я старался говорить так, будто очень напуган и с трудом понимаю, что произошло. Я назвал адрес, сказал, что здесь была стрельба. На вопросы диспетчера я не отвечал. Вместо этого я, изображая горе, пару раз повторил: «Мой брат, брат…» – и повесил трубку. Я был доволен разговором. Я знал, что мои слова прозвучали крайне убедительно.

– Очень правдоподобно, – сказал я сам себе. – Это должно сработать.

Я вспомнил о диктофоне, достал его из кармана и еще раз прослушал запись. Это была жуткая картина – я сидел в машине и слушал голоса людей, которых убил. Прослушав запись почти до конца, я выключил диктофон и спрятал его под сиденьем.

Я еще немного посидел в машине, потом вышел и направился к Джекобу. Я хотел, чтобы, когда приедет скорая, я был рядом с ним, держал его за руку и изображал горе.

Пока я дожидался, я пару раз позвал Мери Бет, но пес не прибежал. Я немного прогулялся по тропинке, прислушиваясь к тишине.

Перчатки и диктофон я спрятал, а что касается куртки, то я надеялся, что на свежем воздухе запах пороха быстро выветрится.

Фары и предупредительные огни скорой помощи я заметил, когда она была еще в нескольких километрах. Я находился рядом с братом. Скорая быстро приближалась.

Вдруг брат схватил меня за ногу. Он схватил меня так сильно, что мне пришлось два раза дернуть ногой, чтобы высвободиться.

Он попытался что-то сказать, но вместо слов из его груди вырвался тихий хрип.

Я стоял рядом с ним, но на достаточном расстоянии, чтобы Джекоб больше не смог дотянуться до меня. Его куртка была вся в крови.

Огни скорой и полицейских машин приближались. Сирен не было слышно. Две машины ехали с запада, а одна – с южной стороны. Та, что с юга, приближалась быстрее.

Джекоб попытался поднять руку, но тщетно. Он мутными глазами посмотрел на меня. Его очки валялись на снегу рядом с ним.

Я уже слышал шум двигателя машин.

– Помоги… – прохрипел Джекоб.

Он повторил это два раза.

Потом Джекоб потерял сознание.

7

На следующий день около восьми часов утра я сидел в пустом кабинете на втором этаже городской больницы Дельфии и смотрел телевизор. Диктор новостей что-то рассказывал и иногда заглядывал в бумаги, которые лежали перед ним. Телевизор был сломан, в нем не работал звук, так что я не слышал, что он говорил о том, что произошло прошлой ночью. Я понял это потому, что показали пару кадров, как я шел от полицейской машины к больнице. На этих кадрах я вообще не был на себя похож – я выглядел напуганным и шокированным. Это наблюдение меня порадовало и придало некоторой уверенности.

После показали журналистку, которая что-то говорила в микрофон, стоя напротив дома Луи. Она была в теплой куртке и желтых толстых лыжных перчатках. Пока она говорила, ветер трепал ее каштановые волосы, и они развевались в разные стороны. За ней стояло несколько полицейских машин. Двор перед домом оцепили. Входная дверь была открыта, и я увидел двух человек внутри, они фотографировали.

Журналистка с серьезным лицом говорила что-то еще несколько минут. Когда она закончила свой репортаж, на экране снова появился диктор. Он сказал еще пару фраз, и на этом новости закончились.

После новостей пошла реклама, потом начался мультфильм. Я отвернулся от телевизора. В комнате со мной находились Сара и Аманда. Почему-то здесь не было никакой мебели: ни кроватей, ни ночных столиков, ничего, кроме двух стульев, на которых мы с Сарой и сидели. Пол был светло-голубого цвета. На нем виднелись отпечатки ножек от кроватей. На стенах из плитки, которая казалась чуть темнее пола, были выложены два больших прямоугольника. В комнате имелось всего одно маленькое узкое окно, похожее, как две капли воды, на окна средневековых замков, предназначавшиеся для того, чтобы через них стрелять из луков по противникам.

Телевизор был прикреплен в одном из верхних углов комнаты почти под потолком. И хотя мне совсем не хотелось его смотреть, взгляд поневоле постоянно как магнитом притягивало к экрану. Телевизор являлся единственным, на что можно было посмотреть в комнате, кроме Сары. А так как на Сару я смотреть совсем не хотел, то, естественно, я пялился в телевизор. Я знал, что если посмотрю на жену, то сразу же начну говорить, а я чувствовал, что говорить в этом странном кабинете не безопасно.

На самом деле нам выделили этот кабинет, якобы из уважения, чтобы мы могли побыть вместе и чтобы нас не доставали журналисты, ожидавшие нас на улице.

Я не спал всю ночь и ничего не ел со вчерашнего дня. Я был небрит, весь грязный и потный.

ФБР еще не вызывали. Пока что делом занимался отдел шерифа. Я около двух часов разговаривал с их сотрудниками. Я был доволен своими показаниями и допросом вообще. Все полицейские оказались нормальными, спокойными и вполне адекватными людьми, как Карл Дженкинс, и они представляли себе картину происшедшего именно так, как мы с Сарой и хотели: Луи пришел домой пьяным, застал Нэнси и Сонни в постели, нашел ружье и застрелил их. Мы с Джекобом случайно услышали выстрелы и поспешили на помощь. Джекоб бежал к дому со своим ружьем в руках, которое он захватил на всякий случай из машины. Дверь открыл Луи и наставил дуло своего ружья на Джекоба.

В общем, никто даже не ставил под сомнение мои слова.

Полицейские допрашивали меня очень вежливо и обращались со мной крайне уважительно. Для них я являлся скорее жертвой, а не подозреваемым, для них я был человеком, который пережил ужасный стресс и трагедию, у которого прямо на глазах расстреляли родного брата.

Джекоба оперировали уже третий час.

Мы с Сарой ждали результатов операции.

Ни она, ни я не хотели говорить. Сара укачивала Аманду. Она что-то говорила малышке, тихо пела колыбельную. Когда Аманда засыпала, Сара тоже закрывала глаза и откидывалась на спинку стула.

Я посмотрел сначала мультики, затем какую-то телеигру, потом повторение фильма «Странная пара». Во время рекламной паузы я подходил к окну и смотрел на улицу. У больницы была огромная асфальтированная площадка, я бы даже сказал, какое-то асфальтное поле. У самого здания было припарковано огромное количество автомобилей. Свободных мест почти не наблюдалось.

За площадкой начиналось настоящее, обычное поле. Оно было покрыто ровным слоем снега. Когда поднимался ветер, он заметал снег на парковку и по асфальту начинала кружить легкая поземка.

Мы с Сарой ждали…

За дверью ходили доктора, медсестры, полицейские. Эхо проносило стук их шагов по всему коридору. Когда кто-то проходил мимо кабинета, мы с Сарой прислушивались и надеялись, что кто-нибудь остановится у нашей двери, откроет ее и сообщит хоть что-то. Но этого, к сожалению, не происходило.

Когда малышка начинала плакать, Сара пела ей какую-то песенку, и Аманда успокаивалась. Через некоторое время я узнал мелодию – это была та самая песенка, которую пел мишка Джекоба. Послушав Сару, я уже никак не мог избавиться от этой мелодии, которая теперь постоянно звучала у меня в голове, даже после того, как Сара замолчала.

Около одиннадцати часов в кабинет вошел заместитель шерифа. Увидев его, я встал со стула и обменялся с полицейским рукопожатием. Сара улыбнулась ему и кивнула в знак приветствия.

– В столь сложный для вас момент я бы не хотел… – начал он и замолчал, как будто забыл, что хотел сказать. Он посмотрел на экран телевизора. Шла реклама машины «тойота». Полицейский нахмурился. Я заметил, что он не был похож на людей, с которыми я уже разговаривал. Он выглядел слишком уж молодо для полицейского… почти как подросток, одетый как взрослый. Форма была ему чуть велика, а черные ботинки слишком уж тщательно отполированы, а фуражка чересчур аккуратно надета. У него было круглое, покрытое веснушками лицо, и вообще, он напоминал обычного мальчишку с фермы.

– Мне очень жаль вашего брата, – снова заговорил он после некоторой паузы. Потом он смущенно взглянул на Сару, которая укачивала ребенка, и снова перевел взгляд на голубой экран.

Я ждал и молча наблюдал за ним.

– Мы нашли его собаку, – сказал он и посмотрел на меня. – Неподалеку от места происшествия. Мы хотели узнать, возьмете ли вы ее себе.

Полицейский стоял переминаясь с ноги на ногу. Его ботинки пару раз скрипнули.

– Если вы посчитаете, что еще не время думать об этом, или решите забрать пса попозже, – быстро добавил он, – мы на время можем поместить его в питомник. Пока все не уляжется.

Сказав это, он посмотрел на Сару. Я тоже взглянул на жену. Она кивнула.

– Нет, – ответил я. – Мы возьмем его к себе.

Полицейский улыбнулся и вздохнул с облегчением.

– Тогда я чуть позже привезу его вам домой.

Перед тем как он ушел, мы снова обменялись рукопожатиями.

Сорок минут спустя к нам пришел врач и сообщил, что операция закончена. Джекоба перевели в отдельную палату для тяжело больных. Он находился в крайне тяжелом состоянии. Хирург сказал, что пуля повредила легкие, сердце, аорту, три позвонка, диафрагму, пищевод, печень и желудок. У доктора с собой был рентгеновский снимок Джекоба и, перечисляя повреждения, которые получил брат, он обводил на снимке тот или иной орган красной ручкой.

– Мы сделали все, что было в наших силах, – сказал он.

Доктор добавил, что у Джекоба есть только один шанс из десяти, чтобы выжить.

Чуть позже, когда я снова стоял у окна, Сара повернулась ко мне и шепотом спросила:

– Почему ты не проверил, мертв он или нет?

По ее голосу я понял, что она вот-вот расплачется.

– Если он выживет… – произнесла она.

– Ччч, – прошептал я и взглянул на дверь.

Мы молча посмотрели друг на друга, и я снова отвернулся к окну.

Около трех часов к нам пришел другой врач, которого мы раньше не видели. Мы с Сарой не услышали, как он подошел к двери и, честно говоря, он немного напугал нас своим внезапным появлением.

Доктор оказался высоким, худым и довольно симпатичным седовласым мужчиной в белом халате, под которым был виден красный галстук. Цвет галстука вызывал у меня ассоциации с кровью.

– Меня зовут доктор Рид, – сказал он.

Он уверенно пожал мне руку и начал говорить. Говорил он быстро, как будто боялся, что его вот-вот вызовут и он не успеет договорить.

– Ваш брат пришел в сознание, – сообщил Рид.

Я почувствовал, как по телу пробежали мурашки. На Сару я даже боялся взглянуть.

– Он повторяет ваше имя.

Я оставил Сару в кабинете и пошел за доктором. Мы быстро двигались по коридору. Я едва поспевал за доктором.

Как только мы подошли к лифтам, один из них, как по волшебству, тут же открылся. Мы зашли в кабину, и доктор Рид нажал кнопку пятого этажа.

– Он может говорить? – спросил я, тяжело дыша.

Доктор смотрел на мигающие над дверью цифры. В одной руке он держал папку с зажимом.

– Нет, не очень хорошо, по крайней мере, – ответил доктор. – Несмотря на то, что он в сознании, он все равно мало что понимает и осознает. Все, что мы сумели разобрать из его стонов, – это ваше имя.

Я закрыл глаза.

– Честно говоря, я не должен пускать вас к нему, – добавил доктор, – но, возможно, другого такого раза уже не будет.

Двери лифта открылись, и мы вышли на пятом этаже. Рядом с лифтом стояли несколько медсестер. Они о чем-то говорили. Когда мы вышли из лифта, они внимательно посмотрели на нас, вернее на доктора Рида.

Рид подошел к ним и обратился к одной из медсестер. Потом он вернулся ко мне, взял меня под локоть, и мы, свернув налево, пошли по коридору. Палата Джекоба находилась в самом его конце. Около нее стоял Карл Дженкинс и разговаривал с тем самым молодым полицейским. Когда мы подошли к кабинету, они оба кивнули мне.

Брат лежал на кровати напротив двери. Под простынями он казался таким огромным, что напоминал убитого медведя. Но в то же время я заметил, что он очень изменился, будто высох и от его тела осталась только оболочка. Джекоб был весь обмотан разными проводами и трубочками.

Я подошел к кровати.

С другой стороны кровати стоял санитар и поправлял трубочки. Он вообще не обратил никакого внимания на мое появление и продолжал молча выполнять свою работу. Рядом с кроватью находился какой-то большой квадратный прибор с экраном.

Палата, в которой лежал Джекоб, была довольно просторной. В ней стояло несколько кроватей, заправленных белыми простынями.

Санитар был в резиновых перчатках, сквозь них я разглядел темные волосы на его руках.

Доктор Рид встал у края кровати.

– Вы можете побыть с ним не больше минуты, – сказал он и повернулся к санитару. Они шепотом обменялись парой фраз. Пока они говорили, доктор записывал что-то в папке.

Задержав дыхание, я взял брата за руку. Его рука была очень холодная, тяжелая и влажная, как кусок мяса. Казалось, что это не его рука. Я почувствовал какое-то отвращение и еле сдержался, чтобы не бросить ее.

Когда Джекоб открыл глаза, его взгляд был направлен прямо на меня.

Из носа Джекоба торчали две трубочки. Он был ужасно бледный, его кожа казалась почти прозрачной. На висках выступили вены. На лбу Джекоба появилось несколько капелек пота.

Джекоб несколько секунд смотрел на меня, потом немного пошевелил губами, как будто хотел улыбнуться. Нет, это была совсем не та улыбка, которой обычно улыбался Джекоб. Сейчас он с трудом растянул губы и напоминал оскалившуюся собаку.

– Я здесь, Джекоб, – шепотом сказал я. – Я здесь.

Он хотел что-то ответить, но не смог. Джекоб только прохрипел что-то, и аппарат, стоящий рядом с кроватью, начал пищать быстрее. Доктор и санитар отвлеклись от своей беседы и посмотрели на Джекоба. Он закрыл глаза. Прибор снова замедлил темп.

Я еще около минуты держал брата за руку. Потом доктор попросил меня выйти.

Сам врач и санитар остались в палате.

Я вышел и направился к лифту. Карл уже стоял в другом конце коридора и разговаривал с медсестрой. Его заместитель куда-то ушел.

Когда я заходил в кабину лифта, краем глаза я заметил, что Карл сказал что-то медсестре, потом повернулся и быстро пошел ко мне. Я быстро нажал кнопку лифта, и двери закрылись. Нет, я не боялся Карла, я просто хотел побыть один… но как только двери лифта закрылись, я вдруг подумал, что мое поведение может быть похоже на поведение человека, виновного в преступлении и пытающегося убежать от допроса. Но понял я это слишком поздно – лифт уже тронулся с места.

Когда лифт остановился, я вышел и повернул налево. Только пройдя шагов десять, я понял, что оказался не там, где нужно. В спешке я нажал на кнопку третьего этажа, а не второго. Я догадался об этом, потому что на этом этаже рожала Сара, и я несколько раз навещал ее. Но когда я вернулся к лифту, он уже уехал.

Прямо напротив лифта стоял стол дежурной. За ним сидели три медсестры. Я чувствовал, что все они смотрели на меня. Я стоял спиной к ним и думал о том, узнали ли они меня, видели ли они меня по телевизору и слышали ли о том, что произошло ночью. Я представил, как они шепчутся между собой: «Это человек, брата которого застрелили прошлой ночью».

Наконец, двери лифта открылись, и я увидел Карла Дженкинса. Я немного покраснел, но постарался взять себя в руки и вести себя как можно спокойнее.

– Здравствуйте, Карл, – сказал я и зашел в лифт.

Он удивленно посмотрел на меня:

– Что ты здесь делаешь, Хэнк? Что, у тебя появился еще один малыш?

Я улыбнулся и нажал кнопку второго этажа. Двери лифта закрылись.

– Ездил сюда навещать Сару, вот и нажал на третий по привычке.

Карл улыбнулся, но уже через пару секунд его лицо стало серьезным.

– Хэнк, прими мои соболезнования, – произнес он. – Мне очень жаль.

Карл держал свою шляпу в руках. Он смотрел вниз, пока говорил.

– Да, спасибо, я знаю… – ответил я.

– Если я что-то могу для тебя сделать…

– Спасибо, Карл. Большое спасибо.

Мы доехали до второго этажа, двери лифта открылись, и я вышел в коридор. Карл придержал двери:

– Он сказал тебе что-нибудь, когда ты был там?

– Джекоб?

Карл кивнул.

– Нет, – ответил я. – Ничего.

Я посмотрел по сторонам. В правом крыле коридора разговаривали два доктора, откуда-то слева доносился женский смех. Карл все еще держал двери лифта.

– И все же, что вы делали втроем прошлой ночью? – поинтересовался он.

Я внимательно посмотрел на Карла, пытаясь найти в его выражении лица что-нибудь подозрительное. Мне показалось странным, что он задал этот вопрос, ведь он присутствовал при моем допросе и уже слышал мой ответ.

– Мы отмечали рождение ребенка.

Карл кивнул и, кажется, ждал, что я добавлю что-нибудь еще.

– Меня пригласил Джекоб, – добавил я. – Сначала я не хотел идти, но потом увидел, как он воодушевлен тем, что стал дядей, я боялся, что обижу его, если откажусь от поездки в бар.

– А Луи сказал что-нибудь Джекобу, прежде чем тот застрелил его?

– Сказал?

– Ну, может, он обозвал его как-то?

Я покачал головой:

– Он просто открыл дверь, поднял ружье и взвел курок.

Доктора, которые стояли в правом крыле коридора, уже договорили, и один из них шел по направлению к нам.

– Вам вниз? – крикнул он Карлу. Шериф высунулся из лифта и кивнул.

– А что насчет предновогоднего вечера, когда я встретил вас троих у парка?

Когда я услышал этот вопрос, мое сердце чуть не выскочило из груди. Я ведь надеялся, что Карл уже давно забыл о той встрече у дороги.

– А что? – переспросил я.

– Что вы там делали?

Я был в замешательстве. Я не знал, что говорить и не помнил, что говорил ему в тот вечер. Я изо всех сил пытался вспомнить, но моя память отказывалась помогать.

– Это был канун Нового года, – сказал я, пытаясь тянуть время. Честно говоря, кроме этого я больше ничего не мог вспомнить.

– И вы решили прогуляться?

Я знал, что делаю что-то не то, но других вариантов у меня не было, поэтому я кивнул. Доктор уже как раз подошел к нам и прошел мимо меня в лифт. Карл отпустил двери.

– Не стесняйся, звони мне, если что-нибудь понадобится, Хэнк, – сказал шериф, перед тем как закрылись двери лифта. – Я всегда буду рад тебе помочь.

Хотя врачи сказали мне, что можно ехать домой, я пробыл в больнице весь день. Джекоб периодически приходил в сознание, потом снова терял его. Больше мне не разрешали увидеть его. Медики были настроены крайне пессимистично.

Около пяти часов уже стало темнеть. Аманда начала капризничать. Сара попыталась покормить ее грудью, но малышка никак не Успокаивалась. Она кричала все громче и громче.

У меня начала болеть голова. Плач становился уже невыносимым, и я попросил Сару отвезти ребенка домой.

Она предложила ехать с ними.

– Ты все равно ничего не изменишь, сидя здесь, – сказала она.

Аманда плакала. Ее маленькое личико покраснело от напряжения. Я смотрел на дочь и пытался думать… но было бесполезно. Я слишком устал за последние сутки.

– Ладно, – ответил, наконец, я, – поехали домой.

Когда я сел в машину, я почувствовал удивительное облегчение. Весь день я был наедине со своими мыслями, которыми я мог поделиться только с Сарой.

Теперь я наконец мог рассказать ей, что произошло. А потом мы бы приехали домой, я бы что-нибудь поел и лег спать. А пока спал, душа Джекоба покинула бы его тело, и моя фортуна победила бы в этом сражении.

Сара положила малышку в специальное креслице, закрепленное на заднем сиденье, а сама села за руль. Я сел рядом. Мне казалось, что у меня болело все тело.

Солнце уже село. Небо было темно-синего цвета, постепенно начали появляться звезды. Луны еще не было видно.

Я прислонил голову к стеклу, надеясь, что ледяное прикосновение стекла немного встряхнет меня.

Я молчал до тех пор, пока мы не отъехали на довольно внушительное расстояние от больницы. Только тогда я рассказал все Саре. Я рассказал о баре, о том, как мы пили, как потом поехали к Луи домой и как заставили его сознаться в убийстве. Затем я рассказал, как Луи принес ружье и как Джекоб застрелил его, потом – о том, как я убил Нэнси. Затем я рассказал, как ездил за Сонни и о том, как раздел его на крыльце и загнал в спальню.

Сара внимательно слушала меня, периодически кивая, чтобы дать мне понять, что обращает внимание на все детали. Она уверенно держалась за руль, направляя машину к дому.

Аманда продолжала хныкать.

Когда мой рассказ дошел до момента, где я понял, что Джекоб ведет себя ненадежно, я замолчал. Сара посмотрела на меня.

– Он заплакал, – произнес я после довольно долгой паузы, – и тогда я понял, что надо делать. Я понял, что он не выдержит и расколется на первом же допросе в полиции.

Сара кивнула.

– Он не смог бы взять себя в руки, – добавил я. – Поэтому я нажал на курок. Я принял решение и сделал это. И мне кажется, что я поступил правильно. Я все делал правильно, и знал, что так надо.

Я замолчал и посмотрел в окно. Я ждал, что Сара ответит что-нибудь.

Мы проезжали мимо Дельфийского колледжа. Это было большое ярко освещенное современное здание. Должно быть, сегодня вечером там проходило какое-то мероприятие – у колледжа было припарковано много автомобилей. Подростки небольшими группками стояли у входа и курили.

Сара молчала.

– Но когда, – снова начал я, – я вызвал полицию и понял, что он еще жив, я почему-то ничего не смог сделать.

Сказав это, я посмотрел на Сару:

– Я не хотел, чтобы он умер.

– И сейчас?

Я пожал плечами:

– Он ведь мой брат. Когда я стрелял в него, я пытался об этом не думать, и у меня даже это получилось, но эта мысль все равно возвращается.

Сара молчала. Я закрыл глаза и наконец-то позволил себе немного задремать. Я слушал, как плакала Аманда, постепенно ее голосок начал казаться мне все тише, и в конце концов совсем превратился в какой-то отдаленный шум.

Когда я открыл глаза, я увидел, что мы уже въехали на Форт Оттова. Трое мальчишек выскочили из-за деревьев и снежками обстреляли нашу машину.

Сара сбавила скорость.

– Если он выживет, – спокойно заметила она, – мы оба окажемся за решеткой.

– Я хотел все сделать правильно, – сказал я, – но я не знал, что правильно. Я хотел защитить нас и спасти Джекоба. Я хотел сделать и то и другое.

В ожидании какого-то ответа или реакции я посмотрел на жену, но на ее лице не было никаких эмоций, Сара сосредоточенно смотрела на дорогу.

– И я не мог, – добавил я, – я не мог выбрать, что делать.

– Хэнк, ты все сделал правильно, – шепотом сказала Сара.

– Ты правда так думаешь?

– Если бы он проговорился, мы бы сели в тюрьму.

– А ты думаешь, что он все-таки проговорился бы?

Я очень хотел, чтобы Сара ответила «да», это бы подбодрило меня, убедило бы в том, что я действительно поступил правильно, но она ответила не так.

– Он твой брат, – произнесла Сара. – И если ты почувствовал, что он может быть опасен, значит, скорее всего, так и было.

Я нахмурился и посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. Я попытался сделать над собой усилие и успокоиться, но руки меня не слушались.

– Расскажи, что было дальше, – попросила Сара.

Я рассказал ей о том, как выстрелил в Джекоба, как съездил к Сонни и выключил у него свет. Я рассказал, как вызвал полицию и как Джекоб схватил меня за ногу. Потом я в подробностях рассказал, о чем меня спрашивали и что я отвечал на допросе.

Тем временем мы уже подъехали к дому, и Сара поставила машину в гараж. Она заглушила двигатель чуть раньше, чем я закончил свой рассказ.

Аманда все еще плакала. Но теперь у нее был скорее усталый, чем раздраженный голосок. Я обернулся, отстегнул малышку, достал ее из креслица и передал в материнские руки. Сара начала укачивать и убаюкивать малышку, пытаясь ее успокоить. Сара качала дочь на коленях, прижимала к себе и нежно целовала в лобик. Однако все эти попытки успехом не увенчались, и Аманда продолжала капризничать.

Я также рассказал Саре о том, как ходил к Джекобу в палату.

– Он улыбнулся мне, как будто узнал, – сказал я, хотя сам в это не верил. – Знаешь, он улыбнулся так, словно простил нас.

– У него шок, – ответила Сара. – Возможно, он вообще не помнит, что произошло.

– А потом он вспомнит? – спросил я, конечно, надеясь, что этого не произойдет. Наверное, я бы больше всего хотел именно этого – чтобы Джекоб выжил, но забыл все, что произошло той ночью.

– Не знаю.

– Но если он вспомнит и все расскажет, нас моментально арестуют.

Сара кивнула, потом наклонилась и поцеловала Аманду. Малышка плакала, но уже гораздо тише. Сара прошептала ее имя.

– Надо спрятать деньги, – сказал я, почувствовав внезапную волну паники. – Надо их закопать где-нибудь или отвезти…

– Ччч, тише, – прошептала Сара, – Хэнк, успокойся, все будет нормально.

– А почему бы нам просто не сбежать? – вдруг спросил я.

– Сбежать?

– Можем прямо сейчас собрать вещи. Заберем деньги и исчезнем из города.

Сара недовольно посмотрела на меня:

– Бегство равносильно признанию. Вот так-то нас быстрее всего поймают. Успокойся, мы уже сделали все, что от нас зависело, теперь нам остается только ждать и надеяться на лучшее.

По улице проехала какая-то машина. Сара посмотрела на нее в зеркало заднего обзора. Немного помолчав, она добавила, уже мягким голосом:

– Доктора говорят, что он не выживет.

– Но я не хочу, чтобы он умер, – сказал я. Честно признаться, я искренне не хотел этого.

Сара внимательно посмотрела на меня:

– Послушай, Хэнк, мы обязательно это переживем. Нам просто надо быть очень осторожными. Мы не должны думать о том, что виноваты в произошедшем. Надо воспринимать все как несчастный случай. Слышишь, Хэнк? Все с самого начала – это один большой несчастный случай. У нас не было выбора.

– Джекоб – это не несчастный случай.

– Нет, и он тоже. С того момента, как Луи взял ружье и вышел на крыльцо, ситуация приобрела случайный характер. Ни ты, ни кто бы то ни было другой не мог предугадать ее развитие. Все произошло случайно. Это не наша вина.

Сара дотронулась губами до щечки Аманды, и малышка наконец успокоилась. Без ее криков в машине вдруг стало как будто просторнее, даже дышать стало легче.

– Да, конечно, то, что мы сделали – ужасно, – продолжала Сара. – Но это не значит, что мы злодеи. Все, что ты сделал, каждый твой выстрел – это самооборона.

Сара поправила рукой локон, упавший ей на лицо, и посмотрела на меня в ожидании какого-нибудь ответа. Я понимал, что в чем-то она была права. Это мы и должны говорить себе… мы должны убедить себя в том, что то, что мы совершили, вполне можно понять, объяснить и простить, что мы действовали не по заранее продуманному плану, а сообразно случайно сложившимся обстоятельствам, и в этом нет нашей вины. Вот он, ключ к спокойной жизни – мы должны считать себя не преступниками, а жертвами, которым очень не повезло. Да, это единственный способ прожить жизнь с таким прошлым, как у нас.

– Понял? Все хорошо? – спросила Сара.

Я посмотрел на Аманду, мою маленькую девочку, и нежно произнес:

– Да, все в порядке.

Когда мы выходили из машины, гараж вдруг осветили фары. К дому подъехал какой-то автомобиль.

– Это полицейские, – сказала Сара, обернувшись. Она выглядела невозмутимой.

Услышав это, меня начало трясти от усталости, изнеможения и страха. В голове проскочила одна мысль: Джекоб заговорил. Они приехали арестовать тебя. Больше я ни о чем не думал, у меня просто не было на это сил.

Я вдруг услышал, как я тихонько застонал.

– Тише, – шепнула Сара. – Наверное, они приехали, чтобы сообщить, что Джекоб умер.

Но Сара ошиблась.

Я сделал над собой усилие и вышел из гаража. У полицейской машины меня ждал тот самый молоденький заместитель шерифа. Он привез нам пса Джекоба.

Когда мы, наконец, были дома, Сара разогрела лазанью. Я ел за кухонным столом, Сара сидела напротив. Она положила немного лазаньи в миску Мери Бет, но пес даже не притронулся к еде. Он только понюхал миску, отвернулся и, поскуливая, ушел с кухни. Пока я ел, я слышал, как Мери Бет ходил по дому.

– Он ищет Джекоба, да? – спросил я.

Сара посмотрела на меня:

– Тише, Хэнк. Не надо.

Я положил в рот кусочек лазаньи. Еда напомнила мне о последнем ужине с братом. На меня нахлынули эмоции. Мне стало невыносимо грустно, и я снова подумал о своей вине. Сердце сжалось от этих мыслей. Но Саре я ничего не сказал. Я не хотел, чтобы она волновалась.

Сара встала и отнесла свою тарелку в раковину.

Аманда снова начала капризничать, но мы с Сарой не обратили на это никакого внимания.

Мери Бет вернулся на кухню.

Некоторое время я сидел, положив голову на руки, и молча смотрел на тарелку. Потом я прикрыл глаза, и воображение тут же нарисовало мне снимок Джекоба, который нам с Сарой показал хирург.

Сара начала мыть посуду.

У меня перед глазами расплывались одни красные круги.

Проснулся я уже в спальне. У меня было такое ощущение, что все мое тело отекло.

Я подумал, что Сара, должно быть, уложила меня в кровать, но я этого совсем не помнил. Я был раздет, моя одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле.

Судя по серому свету, который пробивался сквозь шторы, я догадался, что уже утро. Повернуться на другой бок и посмотреть на часы у меня не было сил.

Я почувствовал глухую боль в районе ребер. Я осторожно поднял руку и ощупал больное место. Должно быть, там был синяк. Немного подумав, я понял, что как раз сюда меня ударяло древко ружья после каждого выстрела.

Потом я услышал, что звонит телефон. Вернее, он, кажется, звонил и раньше, но я не обратил на это внимание. Я услышал, как Сара внизу взяла трубку и что-то сказала, только вот что – я не расслышал.

Пес скулил. Но этот звук казался таким далеким, будто Мери Бет был во дворе.

Я снова начал засыпать, но услышал шаги Сары, которая поднималась ко мне, и заставил себя открыть глаза. Лежа в полусонном состоянии с приоткрытыми глазами, я увидел, как Сара вошла в комнату.

По тому, как она двигалась, я понял, что жена думала, что я еще сплю. У нее на руках была Аманда. Сначала Сара подошла к окну и уложила малышку в кроватку. Потом она подошла к нашей постели и начала медленно раздеваться. Я сквозь ресницы наблюдал за ней. Сара сняла свитер, лифчик, потом носки, джинсы и трусы.

Ее грудь набухла от молока. За эти несколько дней она сбросила уже достаточно килограммов, которые набрала во время беременности. Теперь у нее было худое, стройное и красивое тело.

Аманда снова заплакала. Мери Бет где-то выл.

Сара посмотрела на меня, потом на кроватку Аманды, затем снова взглянула на меня.

После она сняла все свои украшения и положила их на ночной столик.

Обнаженная, Сара скользнула под одеяло. Она прижалась ко мне, положила на меня правую ногу, а рукой обняла за шею. Я лежал не шевелясь.

Кожа Сары была такой нежной, мягкой и свежей, что я почувствовал себя особенно грязным по сравнению с ней. Она осторожно поцеловала меня в щеку, потом поднесла губы к моему уху.

Я уже знал, что она скажет, но все равно я прислушался, как будто бы новость, которую она хотела сообщить мне, была совершенно неожиданной.

– Он умер, – прошептала она.

8

Журналистам потребовалось тридцать шесть часов, чтобы найти мой дом. Наверное, сначала они подумали, что я живу в Ашенвилле, а не в Дельфии. А может, они просто выжидали время. Но, как бы то ни было, в воскресенье репортеры атаковали меня. У дома собралось несколько машин с телевидения – с четырех разных каналов. Кроме того, приехали журналисты и фотографы различных газет и журналов: из Толедо – «Блейд», из Детройта – «Фри пресс», из Клеверленда – «Плеин дилер».

Все они были на удивление любезны, обходительны и вежливы. Они не стучали в дверь или окна, не надоедали соседям. Они просто ждали, когда мы с Сарой сами появимся на крыльце.

Только когда мы выходили из дома по каким-то делам, они подбегали, начинали нас фотографировать и выкрикивать вопросы. Естественно, мы просто проходили мимо, опустив головы.

На следующий день журналистов было уже меньше. Сначала уехало телевидение, а потом и журналисты печатных изданий. В течение следующей недели к нам приезжало еще несколько человек. Они также ждали нас во дворе. Но через неделю, когда мы вышли из дома, мы, наконец, обнаружили, что во дворе никого нет. Об их недавнем присутствии напоминал только истоптанный газон и разбросанный мусор.

Во вторник состоялись похороны Нэнси, в среду – Сонни, в субботу – Луи, в понедельник – Джекоба. Всех похоронили на кладбище храма Святого Иуды. Я присутствовал на всех похоронах.

Газетчики и телерепортеры тоже были на этих траурных церемониях. Меня снова показали по телевизору. Честно говоря, каждый раз, когда я видел себя со стороны, я ужасался, насколько я изменился и как плохо выглядел. Я действительно производил впечатление человека, пережившего сильнейшее потрясение и искренне скорбящего по всем погибшим.

У Джекоба не было костюма, в котором можно было бы его похоронить. Я купил ему костюм. И хотя брат смотрелся в нем как-то неестественно – Джекоб никогда бы не надел при жизни такой костюм, – но я остался доволен.

В костюме Джекоб казался моложе своих лет и даже немного стройнее. Поверх рубашки у него был повязан коричневый галстук, из кармашка пиджака аккуратно торчал сложенный белый платочек. Во время службы и похорон гробы стояли закрытыми, но мне удалось увидеть Джекоба до начала отпевания.

Одежда прикрывала все его ранения, так что незнающий человек ни за что не догадался бы, отчего умер Джекоб. Брат неподвижно лежал в гробу с закрытыми глазами. На нем были очки. Пару секунд я смотрел на него, потом наклонился, поцеловал в лоб и отошел. Молодой гробовщик сразу закрыл крышку гроба и заколотил его.

На отпевание Джекоба Сара взяла с собой Аманду. Малышка плакала всю службу, попытки Сары успокоить дочь были тщетными.

На отпевание собралось довольно много народу, хотя друзей Джекоба среди скорбящих не было. На похороны пришли те, кто просто знал нас или наших родителей. Было несколько человек с моей работы. Но они, скорее всего, пришли просто полюбопытствовать.

Единственным другом Джекоба был Луи. Его уже похоронили, и он ждал Джекоба под землей.

Священник спросил меня, не хочу ли я сказать что-нибудь. Я отказался, сославшись на то, что не подготовился и слишком устал. Он понял и не стал настаивать. Падре сам произнес несколько слов в память Джекоба. Он говорил так, будто очень хорошо знал брата и считал его своим сыном.

После службы в храме процессия отправилась на кладбище, где для Джекоба уже была готова могила.

– Господь дает жизнь, Господь и забирает ее, – сказал падре.

Когда гроб опускали в могилу, пошел снег. Я бросил в могилу кусочек замерзшей земли.

Вечером фотография этого момента появилась в «Блейде» – я стоял над могилой в черном костюме со скорбным выражением лица… в руке у меня был кусочек земли.

После меня к могиле подошла Сара и бросила на гроб одну розу. Аманда плакала на руках матери.

Потом мы медленно пошли с кладбища. Пройдя пару шагов, я в последний раз обернулся и посмотрел на могилу. Пожилой гробовщик уже начал закапывать ее.

Всего в нескольких ярдах от могилы Джекоба какая-то женщина играла с двумя маленькими мальчиками в прятки. Она прятались за памятниками, а ребята искали ее. Малыши кричали и смеялись. Когда мальчишки в очередной раз нашли женщину, она вскочила и хотела было перебежать за другой памятник, но вдруг заметила меня и остановилась.

Я не хотел, чтобы она подумала, что я осуждаю ее за столь вольное поведение на кладбище, поэтому я махнул ей рукой в знак того, что все в порядке, мол, это ее дело. Мальчишки тоже увидели меня и начали махать мне в ответ и что-то выкрикивать. Женщина шепотом сделала им замечание, и они сразу же затихли и успокоились.

Я чувствовал, что Сара стояла у меня за спиной и ждала, когда же мы пойдем. Я слышал, как капризничала Аманда. Но почему-то я не двигался с места.

Именно в этот момент мне было тяжелее всего сдержать слезы. Я не знаю, почему на меня нахлынули эти чувства. Возможно потому, что эти двое ребятишек напомнили мне нас с Джекобом в детстве. У меня все внутри сжалось, глаза защипало, в ушах что-то зазвенело, голова слегка начала кружиться, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться. Нет, я не чувствовал вины, горя или раскаяния, нет. Я скорее чувствовал какое-то замешательство… я не мог поверить в то, что сделал. Более того, в этот момент я забыл, почему я так поступил, ради чего я пошел на все эти преступления. Нет, я не мог этого совершить… это был не я… все эти страшные преступления совершил кто-то другой.

Сара дотронулась до моей спины.

– Хэнк, – тихо позвала она.

Я медленно обернулся и посмотрел на нее.

– Ты в порядке? – спросила Сара.

Я молча смотрел на жену. На ее лице была спокойная улыбка. Сара была одета в длинное черное пальто и зимние сапоги, на руках у нее были перчатки. Шею прикрывал белый шарф. Почему-то в этот момент Сара была очень красивая, и я про себя отметил это.

– Аманда замерзла, – сказала она и взяла меня за руку.

Я кивнул и молча пошел за женой к машине.

Мы сели в машину, и Сара завела двигатель.

В следующие дни весь мир, кажется, обратил на нас внимание. Все пытались как-то выразить свои соболезнования и поддержать нас. Соседи приносили и оставляли у нас на крыльце кастрюльки с запеканками и супами, баночки домашнего варенья, буханки горячего хлеба. Телефон в доме просто разрывался – все звонили, чтобы выразить свои соболезнования. Даже незнакомые люди, которые просто случайно узнали о случившемся, писали мне письма, в которых цитировали псалмы, утешали и давали разные советы. Но все звонки, письма и подарки были от совершенно чужих нам людей. Почему-то именно сейчас мы с Сарой поняли, что у нас нет друзей.

Честно говоря, я даже предположить не мог, как такое могло произойти. У нас были друзья в университете, но после того, как мы переехали в Дельфию, все они куда-то исчезли. А новых друзей мы так и не завели. Я никогда не чувствовал недостатка в общении, я был не одинок, но просто сама мысль о том, что у меня нет друзей – удивила меня и заставила задуматься. Я подумал, что это, должно быть, не очень хорошо, что мы жили такой закрытой жизнью, что ни я, ни Сара даже не испытывали потребности выходить за рамки нашего маленького мирка. Мы были слишком замкнуты для окружающих, наши соседи, наверное, даже не знали, что мы за люди. Я подумал, что если бы нас арестовали, никто бы особо и не удивился, потому что никто не знал, какие мы на самом деле. Я предположил, что обычно убийства совершают одинокие, скрытные люди, избегающие общественности. Эта мысль заставила меня продолжить размышления. Так, может быть, мы вовсе не обычные люди, которые попали в капкан обстоятельств. Может быть, мы все же ответственны за то, что совершили.

Однако, несмотря на эти мысли, я все еще был в некоторой степени уверен в той версии происшедшего, которую мы составили с Сарой. Я мог вспомнить каждое событие с самого начала, я мог проследить последовательность этих событий и закономерность того, что каждое предыдущее событие провоцировало последующее, причем эта цепь никак не совпадала с моими желаниями, с моим первоначальным планом и изначально не зависела от каких-либо моих действий.

Я застрелил Джекоба, потому что он сломался и упал духом из-за того, что я убил Сонни. Сонни мне пришлось убить потому, что надо было замаскировать убийство Нэнси, которое, в свою очередь, я совершил из-за того, что Джекоб застрелил Луи, подумав, что тот собирается убить меня, ведь я заставил его обманным путем признаться в убийстве Дуайта Педерсона; я сделал это потому, что Луи шантажировал меня и хотел получить свою долю денег раньше оговоренного нами времени, а я не намерен был отдавать ему деньги, так как считал, что надо дождаться момента, когда обнаружат самолет…

Мне показалось, что я могу продолжать эту цепочку до бесконечности. Буквально каждое событие, провоцирующее последующее, доказывало то, что я никак не мог контролировать эту цепочку и ее развитие происходило вовсе не по моей вине. Но почему-то чем дольше я думал об этом и чем больше пытался убедить себя в том, что не несу ответственности за случившееся, тем назойливее становилась мысль о том, что я должен пересмотреть свое отношение к делу. Во мне начала рождаться мысль о том, что я все же был в силах остановить эту кровавую цепь событий, но почему-то не сделал этого. Я начал сомневаться в себе, а это было самым худшим… Это начинало меня пугать.

Примерно через неделю после похорон Джекоба вся шумиха, связанная с убийствами, немного поутихла.

В понедельник я вернулся с работы и понял, что и моя жизнь вернулась в привычное, спокойное русло.

Временами на улицах и в магазине я еще слышал, как люди вспоминали о случившемся. Они называли это ужасной, бессмысленной, шокирующей трагедией. Никто, кажется, ничего не подозревал об истинной картине событий. Я тем более был вне подозрений. Я считался главной жертвой, все сочувствовали и соболезновали мне.

Полицейские нашли в доме Сонни помаду и халат Нэнси. Я слышал интервью, которое дала одна из коллег Нэнси по работе. Эта женщина сказала, что давно подозревала, что у Нэнси был роман на стороне. Она не объяснила, почему так считала, а корреспондент и не спросил ее об этом, потому что такого слабого свидетельства было достаточно для того, чтобы избавиться даже от тени сомнения и полностью увериться в том, что Нэнси и Сонни были любовниками. Еще люди говорили о том, как в тот вечер Луи вел себя в баре. Уже тогда он был возбужден и агрессивен. И наконец я прочитал статью в «Блейде», которая окончательно подтверждала мою версию случившегося. В ней сообщалось о том, что у Луи было много долгов. Теперь все были уверены в том, что в при таком положении дел Луи был вполне способен на убийство, ведь его жизнь рушилась на глазах – он потерял все деньги, а в добавок еще и узнал о том, что ему изменила его любимая женщина. Что ж, все эти факты, приправленные слухами и домыслами, подтверждали мои показания, и ни у кого даже не могло возникнуть ни капли сомнения в том, что я говорил правду.

Время шло. Аманда уже научилась переворачиваться со спинки на животик и обратно. Сара снова вышла на работу в библиотеку. Она брала дочку с собой на работу.

Так день за днем прошел февраль.

Я все откладывал уборку в квартире Джекоба. В конце месяца владелец квартиры прислал мне в магазин записку, в которой сообщил, что ее надо освободить до первого марта.

Я протянул до двадцать девятого. Был понедельник. Я ушел с работы на час раньше, зашел в бакалейную лавку, чтобы захватить пару коробок, и отправился на квартиру брата.

В квартире все было точно так же, как и раньше. Там стоял тот же запах, был тот же беспорядок и та же грязь. В воздухе по-прежнему летали пылинки, которые все так же походили на маленькие серые снежинки. На полу валялись пустые бутылки из-под пива.

Первым делом я начал собирать одежду Джекоба, потому что это показалось мне самым простым делом из всех предстоящих. Я ничего не складывал – я просто бросал вещи в коробку. Их оказалось не так и много: шесть пар джинсов, брюки цвета хаки, полдюжины фланелевых рубашек, ярко-красный свитер с высоким воротником, спортивная фуфайка, несколько футболок, пара носков и нижнее белье. На крючке висел один-единственный галстук, а напротив – картина, на которой был изображен олень.

На полу я нашел две пары тапочек и пару грязных ботинок. В шкафу лежали шляпы, перчатки, черная лыжная маска, пара плавок и несколько курток для разных сезонов.

Кроме всего этого я нашел те самые серые брюки и кожаные ботинки, в которых Джекоб приходил ко мне просить помощи по поводу покупки фермы.

Собрав одежду, я отнес коробку в машину.

Из ванной я забрал туалетные принадлежности, полотенце, бритву, пластмассовый водный пистолет и стопку журналов. Из кухни, вернее из того углубления в стене, которое Джекоб использовал в качестве кухни, я забрал две кастрюли, сковороду, поднос, четыре стакана, полдюжины тарелок, веник и пустую банку «Комета». Вся посуда была жирной и грязной. Я собрал остатки пищи в отдельный пакет – упаковку от равиоли, коробку хлопьев, пакет скисшего молока, неоткрытую банку орехов в шоколаде, заплесневелый кусок хлеба, три куска американского сыра и высохшее яблоко.

Затем я начал собирать весь мусор: пивные банки, старые газеты, фантики от конфет, пустые коробки от собачьего корма. После этого я приступил к кровати: снял простыни, завернул радиочасы в термобелье и сложил все это в отдельную коробку. Подушку я небрежно бросил к двери. Здесь все пахло Джекобом.

Мебель в квартире принадлежала хозяину. Так что, собрав все вещи, я подумал, что теперь осталось только одно – дорожный чемодан. Точнее, это был не чемодан, а солдатский сундучок, которым пользовался еще наш дядя во время Второй мировой войны. Дядя подарил этот сундук Джекобу на день рождения, когда тому исполнилось десять лет. Сначала я хотел взять его, не проверяя, что лежит внутри, но потом передумал, положил сундучок на кровать и расстегнул его.

Как ни странно, в сундуке все было сложено очень аккуратно. Слева лежали запасные простыни и полотенца. Я сразу узнал их. Это вещи из дома родителей: на голубых поношенных полотенцах были вышиты мамины инициалы. Простыни были белого цвета с рисунком из мелких розочек. С правой стороны в сундуке лежала красная коробка с рыболовными снастями, старинная Библия, перчатка для игры в крикет, коробка патронов и мачете. Мачете когда-то принадлежал тому же дяде, что и сам сундучок. Он привез его, кажется, из путешествия по Тихому океану. Мачете выглядел довольно угрожающе – у него было длинное лезвие и светло-коричная деревянная рукоятка.

Все содержимое сундука показалось мне каким-то музейным, мертвым, совершенно не относящимся к реальной, настоящей жизни.

Под мачете лежала большая старинная книга. Мне стало любопытно, что это за книга, я достал ее из сундука и сел на край кровати.

Солнце уже зашло, поэтому в комнате стало темно. Свет горел только в ванной, так что, присмотревшись повнимательнее, я все-таки умудрился прочитать название. К моему удивлению, на книге золотыми буквами было написано: «Руководство для фермера от А до Я».

Я открыл книгу. На первой странице карандашом было написано имя отца. Под ним Джекоб ручкой написал свое. Должно быть, это была одна из тех бесполезных вещиц, которые отец завещал Джекобу, ведь брат обещал отцу стать фермером. Однако, когда я начал листать книгу, я понял, что для Джекоба это была вовсе не бесполезная вещь. Текст книги был тщательно проштудирован – главные мысли – подчеркнуты, что-то было обведено в кружки, на полях виднелись какие-то пометки.

Джекоб хотел выучиться фермерскому делу.

Я перевернул книгу и посмотрел на год издания. Книга вышла в 1936 году, больше пятидесяти лет назад. Я проглядел пару страниц, потом прочитал оглавление. В книге ничего не было написано ни о пестицидах, ни о гербицидах, ни о поливе. В ней были приведены рассуждения о правильном построении фермы в финансовом и управленческом плане. О самом земледелии, что мне казалось самым главным, не было сказано ни слова. Так что бедняга Джекоб штудировал бесполезную книгу с устаревшей информацией.

В конце издания я нашел листок бумаги, вложенный между страницами. Это оказалась нарисованная от руки карта нашей фермы. Должно быть, ее рисовал Джекоб. На карте был нарисован амбар, навес для техники, силосная яма и многое другое, даже поля и их предполагаемые границы. К карте была прикреплена какая-то фотография. Я перевернул карточку и узнал наш дом. Снимок был сделан незадолго до того, как дом снесли – на окнах уже не было занавесок. Наверное, Джекоб ездил на ферму, чтобы попрощаться с домом, и сфотографировал его.

Мне сложно описать то, что я почувствовал, глядя на фотографию, карту и книгу. Наверное, сначала это было сожаление. Я подумал о том, что лучше бы вообще не открывал этот чемодан, а просто отнес бы его в машину, а потом и совсем про него забыл. Я не хотел задерживаться в квартире ни на секунду, а все получилось совсем наоборот. Я уже было вышел из комнаты, пока мое глупое любопытство не остановило меня и не заставило открыть этот сундук. И теперь я сидел на краю кровати Джекоба, абсолютно выбитый из колеи и сбитый с толку. На моих глазах появились слезы. Мое дыхание, а потом всхлипывания эхом разносились по пустой комнате.

Горе. Вот, пожалуй, самое близкое определение тому, что я чувствовал. Все внутри меня сжалось в комок. Стало безумно тяжело дышать. Сначала я давился глухими рыданиями, пытаясь сдержать слезы, но потом разрыдался, как ребенок.

Нет, я до сих пор верил словам Сары – мы все сделали правильно, это был единственный выход из ситуации, и если бы я не убил Сонни и Джекоба, нас бы посадили в тюрьму. Но в то же время я сейчас всем сердцем, всей душой хотел, чтобы ничего этого не было. Я представил, как больно, наверное, было Джекобу, когда он лежал в палате больницы, весь напичканный какими-то трубками; я подумал о его планах насчет фермы, о его записях, о его чертеже; думал о том, как он прибежал ко мне на помощь, когда Луи угрожал мне ружьем, как он застрелил своего лучшего друга для того, чтобы защитить меня… Я сидел на кровати брата, думал обо всем этом, рыдал и чувствовал непереносимую боль и удушающее в сердце горе…

Джекоб был невинен как ребенок. И совсем не важно, что Сара говорила о случайности всего происшедшего, о самообороне, об отсутствии выбора… несмотря на все это я, только я был виновен в смерти брата. Я – убийца, и от этого нельзя было ни убежать, ни спрятаться, это никак нельзя было объяснить или оправдать. Это моя вина, мой грех, моя ответственность.

Я рыдал, сидя на кровати и закрыв лицо руками, еще минут десять или пятнадцать. Потом я вдруг почувствовал какое-то облегчение. Как будто слезы смыли часть моей боли. Я резко перестал плакать и опустил руки, прислушиваясь к своим чувствам. Так я просидел пару минут.

Было уже поздно. Я слышал, как кто-то ходил в квартире этажом выше. Потолок скрипел. По улице проехала машина и осветила фарами комнату.

Я встал, вытер слезы, сложил план Джекоба и положил его обратно в книгу, а книгу, в свою очередь, положил на место в чемодан и застегнул его. Потом я опустил рукава рубашки, которые я заворачивал на время уборки, и застегнул их на пуговицы.

Я ощущал сильную слабость, как будто целый день не ел. Лицо у меня все еще было мокрым от слез. Я чувствовал, как влага постепенно испаряется с кожи. Губы были солоноватыми на вкус.

Еще прежде, чем я встал с кровати, я подумал о том, что только что произошло здесь – это какая-то аномалия, то, чего не должно было быть. Конечно, я ничего не расскажу Саре. Это будет моим секретом… Но как только я подумал об этом, все вдруг снова повторилось, и я опять заплакал. И я снова сел на кровать Джекоба, и по моим щекам текли слезы… Я понимал, что мои слезы ничего не значат, что они никогда не смоют греха с моей души. Я сделал то, что сделал, и теперь уже никто и ничто не могло это изменить. Я должен был признать, свыкнуться и смириться с мыслью о том, что я убил собственного брата. Иначе если я дам волю чувствам, на смену горю придет сожаление, на смену сожалению – раскаяние, а на смену раскаянию – жажда понести наказание и искупить грех. А это отравит мою жизнь, превратит ее в настоящий ад. Так что мне надо постараться взять себя в руки и успокоиться.

Прошло еще несколько минут и я, собравшись с мыслями, встал с кровати и надел куртку. Потом я пошел в ванную, умылся, вернулся в комнату, забрал чемодан и коробку с оставшимся постельным бельем Джекоба и закрыл за собой дверь квартиры.

Я поставил коробки на заднее сиденье. Я не стал убирать их в прицеп, потому что боялся, что они могут выпасть.

Мери Бет был, пожалуй, единственным, кроме меня, существом, которое искренне скорбело по Джекобу. Пес часто скулил, он стал раздражительным и агрессивным. Иногда он даже лаял на нас и скалился, когда мы пытались его кормить.

Сара уже начала беспокоиться за безопасность Аманды. Она боялась, что пес может напасть на малышку, поэтому я решил, что Мери Бет лучше жить на улице. Мы постелили ему подстилку под кустом боярышника во дворе. Там же я поставил его миску. На ночь я пускал собаку в гараж. Однако такая жизнь, кажется, только еще больше разозлила пса. Он теперь целыми днями сидел на снегу перед домом и лаял на детей, проходящих мимо на автобусную остановку, и кидался на почтальона, который каждый день обходил всю улицу. По ночам Мери Бет выл в гараже, и его вой разносился по всей улице. Соседские дети уже даже пустили слух о том, что в нашем доме завелись привидения и что это вовсе не пес воет по ночам, а стонет дух моего покойного брата.

В такой обстановке Аманда тоже стала намного беспокойнее, чем была раньше. Девочка часто без причины кричала, плакала и капризничала. Голос у нее стал еще резче и громче, от ее криков у меня болела голова.

Малышка почему-то стала слишком зависима от матери: она начинала плакать каждый раз, когда не видела Сары, не чувствовала ее прикосновений или не слышала ее голоса. К моему ужасу, кроме Сары, Аманду мог успокоить только плюшевый мишка Джекоба. Как только она слышала мужской голос, который доносился из груди игрушки, она сразу же успокаивалась, замолкала и слушала:

Frère Jacques, Frère Jacques Dormez-vous? Dorez-vous?

Только так мне удавалось успокоить дочь.

Вскоре после некоторых дебатов я продал фургон Джекоба магазину. Теперь каждый день, когда я приезжал на работу, я видел машину брата, припаркованную у входа в магазин.

Через неделю после того как я освободил квартиру, в которой жил Джекоб, ко мне в офис пришел шериф. Он спросил меня, что я собираюсь делать с ружьем Джекоба.

– Честно говоря, я еще даже не думал об этом, Карл, – ответил я. – Наверное, продам.

Шериф сидел напротив меня. Он был в форме, поверх которой была надета темно-зеленая куртка.

– Я так и подумал, – сказал он. – Я надеялся, что ты предложишь его мне.

– Вы хотите купить ружье?

– Да, – ответил шериф, – я уже давно ищу хорошее охотничье ружье.

Идея того, что ружье Джекоба будет храниться у шерифа, показалась мне крайне небезопасной. Как бы то ни было, я считал ружье неким свидетельством, уликой, и я не хотел, чтобы оно оказалось в полиции. Но разумного и объективного предлога, чтобы отказать шерифу и при этом не вызвать подозрений, не было. Так что мне ничего не оставалось, как согласиться.

– И сколько вы за него дадите? – спросил я.

– Как насчет четырехсот долларов?

Я махнул рукой:

– Ладно, я продам вам его и за триста.

– Эх, Хэнк, нет в тебе коммерческой жилки, – заметил Карл, улыбаясь.

– Я просто не хочу, чтобы вы переплачивали.

– Четыреста долларов – это справедливая цена. Я знаю, сколько стоит оружие.

– Хорошо, но я продам вам ружье за триста долларов.

Карл задумался. Он не собирался переплачивать, и мое предложение ему явно понравилось.

– Завтра утром я завезу его к вам в участок, хорошо? А вы пришлете мне чек после того, как осмотрите оружие и убедитесь, что оно в порядке.

– Хороший план, – сказал шериф.

Потом мы еще немного поговорили о погоде, Саре и ребенке. Но когда Карл уже собрался уходить, он снова заговорил о ружье.

– Ты уверен, что хочешь продать его? – спросил он. – Я бы не хотел давить на тебя, если ты еще не решил.

– Что вы, Карл, мне оно не нужно. Я не охотник.

– Отец никогда не брал тебя на охоту в детстве? – удивленно поинтересовался Карл.

– Нет, – ответил я. – Я даже ни разу не стрелял из ружья.

– Ни разу?

Я покачал головой.

Карл несколько секунд смотрел на меня молча. Он стоял посередине моего кабинета, в руках Карл держал шляпу. На мгновение мне показалось, что он хочет вернуться и снова сесть напротив меня.

– Но ты же знаешь, как стрелять, да?

Я насторожился. Голос шерифа вдруг изменился. Последний вопрос он задал уже более официальным тоном. Это был не простой вопрос, не попытка поддержать разговор, Карл спрашивал это, потому что хотел знать ответ.

– Наверное, могу предположить, – сказал я.

Шериф кивнул и некоторое время стоял молча, как будто ждал, что я скажу что-нибудь еще. Я отвел от него глаза и посмотрел на стол и на свои руки. Пальцы на руках побледнели и стали серого цвета. Я сжал руки в кулак.

– Ты хорошо знал Сонни? – вдруг спросил шериф.

Я взглянул на Карла. Сердце быстро забилось у меня в груди.

– Сонни Меджора? – переспросил я.

Шериф кивнул.

– Нет, не очень. Я просто знал, кто он, а он знал, кто я. Вот и все.

– Знакомые.

– Да, – согласился я. – Мы здоровались, когда случайно встречались на улице, но никогда не останавливались, чтобы поговорить.

Карл подумал, потом надел шляпу и уже хотел было уйти.

– А что? – поинтересовался я.

Он пожал плечами и улыбнулся.

– Просто интересно.

Я поверил ему. Это, скорее всего, действительно было любопытство, а не подозрительность. Думаю, даже при его отношении ко мне, ему не приходило в голову, что я мог убить Джекоба, Сонни и Нэнси. Луи намного лучше меня подходил на роль убийцы. Возможно, Карл и чувствовал, что в этой истории есть какие-то темные пятна, но он точно не мог понять, что именно могло показаться странным. Он не расследовал, он скорее просто пытался восстановить картину происшествия, собирая ее, как пазл. Я знал это и понимал, что шериф не опасен. Тем не менее наш разговор немного расстроил меня. После того как Карл ушел, я пару раз мысленно прокрутил в памяти свои ответы и проанализировал, не допустил ли я каких-либо ошибок или неточностей, которые могли бы натолкнуть шерифа на мысль о моей причастности к делу. Но, к счастью, в своих словах я не нашел ничего подозрительного. Меня только пугал мой страх, который я испытывал каждый раз, когда разговор касался преступления. Мне казалось, что в эти минуты вокруг меня появляется какая-то аура страха и неуверенности. С этим надо было бороться.

Когда я приехал домой, я рассказал Саре о том, что шериф покупает у нас ружье, но о его вопросах я говорить не стал.

В следующую ночь после того, как Карл заходил ко мне на работу, Аманда долго не давала нам с Сарой уснуть. Мы даже взяли ее на свою кровать. Сара обнимала дочку, а я постоянно заводил мишку Джекоба. Когда малышка, наконец, заснула, было уже далеко за полночь. Некоторое время мы с Сарой сидели на кровати и боялись пошевелиться и разбудить Аманду. Под одеялом мы касались друг друга ногами.

– Хэнк? – шепотом позвала она.

– Что?

– А ты бы смог убить меня из-за денег? – спросила Сара, как бы шутя, но в ее голосе я почувствовал серьезные нотки.

– Я убил их не из-за денег, – ответил я.

Я почувствовал, что Сара посмотрела на меня сквозь темноту.

– Я сделал это, чтобы нас не поймали, чтобы защитить нас.

Аманда вздохнула, и Сара слегка покачала ее.

– Тогда смог бы ты убить меня, чтобы избежать наказания? – шепотом поинтересовалась она уже серьезно.

– Конечно нет, – ответил я, лег на спину, и отвернулся от Сары, пытаясь показать этим, что не настроен продолжать этот разговор.

– А что, если бы ты знал, что я могу предать тебя?

– Ты не можешь меня предать.

– Ну, предположи. Например, меня замучила совесть и я захотела во всем признаться.

Я помолчал несколько секунд, потом повернулся и посмотрел на жену.

– Что ты сказала? О чем ты?

– Успокойся. Я всего лишь предположила.

Я ничего не ответил.

– Ты сядешь в тюрьму, – добавила она.

– Я убил их только ради тебя, Сара. Ради тебя и Аманды.

Сара повернулась на бок и отодвинула свою ногу от моей.

– Раньше ты говорил, что убил Педерсона ради Джекоба.

Я немного подумал над ее словами. А ведь Сара была права, но я никак не хотел признавать это и пытался придумать, как можно выкрутиться из этой ситуации.

– Я бы никогда не поднял на тебя руку. Если бы ты захотела признаться, я бы сел в тюрьму. У меня, кроме вас с Амандой, никого больше нет. Вы для меня все.

Я потянулся, чтобы дотронуться до Сары, но случайно задел дочь. Малышка проснулась и заплакала.

– Ччч, – прошептала Сара. Мы застыли и слушали, как Аманда постепенно успокаивается и снова засыпает.

– Хочешь сказать, что ты знал, что можешь убить Джекоба до того, как сделал это? – шепотом спросила Сара.

– Это разные вещи. Ты же знаешь.

– Разные?

– Я доверяю тебе. А ему я не доверял, – ответил я и задумался. Должно быть, мои слова прозвучали жестоко. Но я подумал, что ничего больше объяснять не стоит.

– Ты сама понимаешь, о чем я, – шепотом добавил я и замолчал.

Я увидел, что Сара кивнула мне в ответ. Через пару минут она встала, взяла Аманду и перенесла ее в кроватку. Когда Сара вернулась, она легла под одеяло и прижалась ко мне. Я чувствовал ее дыхание у своей шеи.

Через несколько минут молчания я спросил:

– А ты бы смогла убить меня?

– О, Хэнк, – чуть не вскрикнула Сара, – я вообще никогда не смогла бы никого убить, а тем более тебя.

В гараже завыл Мери Бет. «Призрак Джекоба», – подумал я.

Сара подняла голову и поцеловала меня в щеку.

– Спокойной ночи, – нежно прошептала она.

– Спокойной ночи.

В среду вечером, вернувшись домой, я увидел на кухонном столе три газетные вырезки из «Блейда». Первая была датирована 28 ноября 1987 года. Ее заголовок звучал так:

Беспощадные злодеи убивают шестерых человек, похищают наследницу и требуют за нее огромный выкуп

В этой статье рассказывалась история Эллис Макмартин, семнадцатилетней дочери миллионера Бирона Макмартина из Детройта. Вечером 27 ноября Алиса была похищена из поместья отца в Блумфилдхилсе, штат Мичиган. Похитители были одеты в полицейскую форму, у них были значки, служебные револьверы и дубинки. Они ворвались в дом около восьми часов вечера. Видеокамеры, установленные по всему дому в целях безопасности, запечатлели, как дерзкие преступники убили шестерых жителей дома – четверых охранников, служанку и шофера. Они поставили бедняг лицами к стене и расстреляли их.

Когда около десяти часов вечера Макмартин и его жена вернулись домой с официального визита, они обнаружили в коридоре шесть трупов, а затем поняли, что их дочь пропала.

В статье сообщалось, что преступники в обмен на девушку требуют 4,8 миллиона долларов новыми купюрами.

Вторая статья называлась:

Тело наследницы найдено и опознано

Отец потерял единственную дочь. Выкуп

Статья была подписана «Сандаски, 8 декабря». В этой статье рассказывалось о том, как три дня назад тело Эллис Макмартин, закованное в наручники, случайно выловил рыбак на озере Эри. По заключению медицинской экспертизы тело девушки пролежало в воде довольно долго и уже начало разлагаться. ФБР даже потребовались дополнительные экспертизы, чтобы точно установить личность погибшей. В озеро Алису бросили уже мертвой, предварительно убив ее выстрелом в голову. Это произошло примерно через сутки после похищения.

В статье сообщалось, что отец девочки выплатил выкуп, как только сотрудники ФБР пообещали ему помочь поймать похитителей.

Третья статья была озаглавлена:

Сотрудники ФБР установили личности похитителей Эллис Макмартин

Детройт, 14 декабря. С помощью кассеты с записью похищения Эллис Макмартин, дочери миллионера и бывшего предпринимателя Бирона Макмартина, на которой было заснято убийство шестерых человек, агентам ФБР удалось установить личности двух подозреваемых и начать охоту за ними.

Эти двое – Стивен Боровски, 26 лет и Вернон Боровски, 35 лет, братья из города Флинта, штат Мичиган.

Агенты ФБР выяснили, что когда-то похитители работали на мистера Макмартина. Полицейским пришлось проштудировать тысячи анкет, чтобы найти тех, чьи фотографии были похожи на снимки с записи похищения. Так была вычислена анкета Боровски-младшего. Оказалось, что летом 1984 года он работал у Макмартина садовником.

Вернона Боровски, старшего из братьев, удалось опознать после допроса Джорджины и Сайреса Боровски, родителей Вернона и Стивена. Весь ноябрь подозреваемые жили с родителями во Флинте. Сайрес Боровски ответил на звонок журналистов издательства «Блейд» и сообщил, что не видел сыновей с 27 ноября, то есть со дня, когда было совершено похищение.

Вернона досрочно освободили из тюрьмы в 1986 году после семи лет, проведенных за решеткой, вместо двадцати пяти, на которые его осудили в 1979 году за убийство соседа в ссоре по поводу продажи машины. Ознакомившись с биографиями братьев, сотрудники ФБР, занимающиеся расследованием дела, пришли к выводу, что братья и есть похитители дочери миллионера. «Мы установили их личности, – заявил представитель ФБР, – и теперь мы их обязательно поймаем. Это лишь вопрос времени. Они могут убежать куда угодно, но рано или поздно мы схватим их».

Статья заканчивалась цитированием слов этого же сотрудника ФБР, который говорил о характере преступления, совершенного братьями: «Они действовали хладнокровно и расчетливо. Совершенно ясно, что преступники заранее тщательно спланировали преступление. Они убивали не из страха или паники. Просмотрев запись, вы можете убедиться, насколько они спокойны. Они знали, что, когда и как им надо это делать. – Тейл предположил, что братья убили шестерых человек потому, что те могли узнать Стивена. – К счастью, они совершенно забыли про видеокамеры», – такими словами Тейл завершил свою речь.

Прочитав третью заметку, я вновь вернулся к первой и перечитал ее. Потом я еще раз перечитал вторую и третью. В последней вырезке было еще три фотографии. Одна из них – фото Стивена Боровски, которую, видимо, взяли из его личного дела. У него были темные волосы и тонкие губы. Сам он, судя по фото, был небольшого роста.

На второй фотографии Вернон. Этот снимок сделали в тюрьме. У Вернона на фотографии была борода. Мужчина оказался напряжен, сосредоточен и так плотно сжимал губы, будто испытывал боль. Вернон был намного крупнее Стивена. По фотографиям я бы ни за что не догадался, что они братья.

На третьем снимке была запечатлена не очень приятная сцена – Стивен стоял над сидевшим на коленях человеком и держал его голову рукой.

Я оглянулся и осмотрел кухню. На плите стояла кастрюля, в ней что-то варилось. Судя по запаху, это было мясо. Сара находилась наверху с малышкой. Я слышал ее голос. Кажется, она что-то читала дочери. Кроме газет на столе лежало ее вязание.

Я снова перечитал статьи. Дочитав до конца, я пошел наверх.

Оказалось, что Сара была в ванной. Она купала Аманду. Когда я вошел, жена взглянула на меня и сразу же заметила газетные вырезки у меня в руках. Мне показалось, что она была довольна тем, что я сам заметил статьи. Сара улыбнулась.

В ванной было влажно и душно. Я закрыл за собой дверь, сел на крышку унитаза и ослабил галстук.

Аманда лежала в ванной в теплой воде и улыбалась. Сара поддерживала малышку обеими руками и рассказывала ей какую-то сказку. Как только я вошел, она замолчала. Через пару секунд она продолжила свой рассказ:

– Королева очень злилась. Она кричала на весь бальный зал и недовольно смотрела по сторонам. Король бежал за ней, а за ним – вся его свита. «Дорогая, – кричал он, – прости меня!» Королева выбежала на улицу, и он последовал за ней. «Дорогая! Дорогая!» – кричал он, но королевы уже не было видно. Король послал своих слуг искать любимую, но королева будто сквозь землю провалилась.

Аманда смеялась. Она стукнула одной ручкой по воде, от нее разлетелись брызги. Аманде это очень понравилось. Потом она толкнула Сару ножкой в грудь. Сара тоже засмеялась.

Честно говоря, я не понял, закончилась сказка или нет. Чтобы убедиться, что я не перебиваю Сару, прежде чем заговорить, я некоторое время подождал.

При такой влажности вырезки запахли чем-то химическим.

Сара играла с Амандой, поднимала и опускала ее в воду. Они обе раскраснелись, Сара даже намочила кончики волос.

– Ты нашла это в библиотеке? – поинтересовался я.

Сара кивнула.

– Похоже, что это про наши деньги, да?

Сара снова кивнула и наклонилась поцеловать Аманду.

– Ты никого не узнал на фото? Наверное, в самолете был один из них.

Я посмотрел на фотографии еще раз:

– Не знаю. Лицо пилота обклевали птицы.

– Но как бы то ни было, здесь точно говорится о наших деньгах.

– Если в самолете был кто-то из них, то, скорее всего, это тот, что моложе. Он маленький, – сказал я и показал фото Саре.

Сара даже не взглянула в мою сторону. Она смотрела на Аманду.

– Прямо судьба, что они братья, да?

– В смысле?

– Ну они, ты и Джекоб.

Я начал было думать о словах Сары, но моментально взял себя в руки и остановился. Я не хотел даже думать об этом и положил фотографии на край раковины.

– Как ты их нашла? – спросил я.

Сара потянулась и включила душ. Аманда лежала очень спокойно и слушала шум воды.

– Я просто просмотрела газеты. Со дня, когда вы нашли самолет, и раньше. Долго искать не пришлось. Эти статьи были на первых страницах. Я перечитывала эти заметки столько раз, что уже, по-моему, выучила их наизусть.

– Я тоже.

– Но это всего лишь статьи в газете, ничего серьезного.

– Но это многое меняет, да?

– Как это? – спросила Сара и внимательно посмотрела на меня.

– Помнишь, мы оставили деньги, потому что думали, что они никому не принадлежат и никто их не ищет.

– И?

– А теперь мы знаем, кто их ищет. Теперь мы не можем отрицать то, что это воровство.

Сара встала и удивленно посмотрела на меня.

– Хэнк, это и раньше было воровством. Просто сначала мы не знали, у кого воруем, а теперь знаем. По-моему, это никак не меняет дело.

Конечно, она была права.

– По-моему, даже хорошо, что мы знаем, откуда эти деньги, – продолжала Сара. – А то я уже начала было волноваться, что они могут быть мечеными или поддельными, тогда бы мы не смогли их потратить. А теперь мы можем быть уверенными, что все в порядке.

– Они могут быть мечеными, – заметил я. У меня сжалось сердце от одной мысли, что я мог убить людей за мешок нарезанной бумаги. Тогда все усилия были бы напрасны.

Сара махнула рукой:

– Нет, точно нет. Похитители требовали чистые деньги. В статье об этом написано.

– Может, поэтому они и убили девушку. Может, они забрали выкуп и поняли, что…

– Нет, – перебила меня Сара. – В статье сказано, что они сразу убили ее. Они застрелили ее до того, как получили деньги.

– Может, мы можем как-то проверить деньги? В ультрафиолете, например?

– Нет, Хэнк, это лишнее. Родители девушки не стали бы так рисковать и подсовывать некачественные деньги.

– Но мне кажется…

– Хэнк, успокойся. Ты мне доверяешь? Поверь, деньги немеченые.

Я ничего не ответил.

– Ты просто уже ищешь, к чему придраться, – добавила Сара.

– После этих статей мне так и хочется вернуться к самолету и посмотреть, один ли из братьев там или нет, – сказал я.

– А у него был бумажник?

– Я не проверил.

– Хэнк, послушай, возвращаться туда глупо. Это риск.

Я покачал головой.

– Я не собираюсь возвращаться, – сказал я.

Сара подняла Аманду из воды.

– Подай полотенце, – попросила она.

Я встал, снял полотенце с крючка и взял Аманду у Сары. Я укутал малышку в полотенце, снова сел на унитаз и положил дочь на колени. Она сразу же заплакала.

– Что меня пугает, – сказал я, глядя на Сару, которая вытиралась, – так это то, что кто-то кроме нас знает о деньгах. И этот кто-то – преступник.

– Хэнк, он напуган. Он знает, что полиция установила его личность.

– Да, но сотрудники ФБР говорят, что точно поймают его. Когда это случится, он обязательно расскажет им о брате, пропавшем самолете и деньгах.

– И что?

– Сара, ну все же ясно. Полицейским ничего не будет стоить связать все воедино. Карл знает, что мы слышали шум двигателя самолета у парка. Он знает, что Джекоб, Луи, Сонни и Нэнси убиты. Если самолет найдут, то полицейские будут знать, что на борту должны быть четыре миллиона долларов… – Я на секунду замолчал. Собственные слова заставили меня содрогнуться от страха. Я показал на вырезки и фото на них, которые лежали на раковине: – Как они забыли про скрытую камеру, так и мы могли упустить что-нибудь.

Сара вытерла волосы и бросила полотенце в корзину с грязным бельем. Ее халат висел на крючке, на двери. Она надела халат и взяла у меня Аманду.

– Все эти связи кажутся очевидными только нам, потому что мы все знаем. Больше никто ничего понять не может и не сможет.

Малышка сразу же успокоилась на руках матери.

Я встал. В ванной было очень жарко. Я снял куртку и повесил ее себе на руку. Рубашка уже была мокрой от пота и прилипла к спине.

– А что, если Джекоб, Луи или Нэнси оставили что-нибудь после себя, что-нибудь вроде дневника, например. Или если кто-то из них рассказал о деньгах кому-нибудь, и мы…

– Хэнк, все хорошо, мы в безопасности, – сказала Сара. – Перестань придумывать разную ерунду. Вообще поменьше думай по этому поводу.

Заметив это, Сара подошла ко мне и обняла одной рукой. В другой она держала Аманду. Жена прислонилась лицом к моей щеке. От нее пахло чистотой, влагой и свежестью.

– Лучше подумай о том, как ты выглядишь со стороны. Все считают тебя обычным, милым, веселым и положительным парнем. Никто никогда в жизни даже не подумает о том, что ты можешь быть каким-то образом причастен к тому, что мы совершили.

В субботу, двенадцатого марта, у Сары был день рождения. Я хотел, чтобы этот день Сара запомнила надолго, чтобы он стал каким-то особенным и неповторимым, потому что, во-первых, ей исполнялось тридцать лет, во-вторых, она родила Аманду, а в-третьих, у нас были деньги. Так что я накупил жене кучу разных подарков, которые раньше не мог себе позволить.

Первым подарком была квартира во Флориде. Еще в феврале я увидел объявление в газете о том, что на аукцион будет выставлено то, что государству удалось получить с разгрома банды, занимающейся продажей наркотиков. Список вещей, выставленных на аукцион, был очень разнообразным. Там были лодки, машины, аэропланы, мотоциклы, дома, квартиры, драгоценности и даже лошадиная ферма. Все это продавалось примерно за десять процентов от настоящей цены. Вернее, такой была начальная ставка. Аукцион проводился в предыдущую субботу, пятого марта, в Толедо. Я сказал Саре, что еду на работу, а сам около девяти часов утра поехал в город.

Я приехал по адресу, указанному в объявлении. Аукцион проводился в небольшом складском помещении. Вокруг небольшой деревянной сцены стояли стулья.

Самих предметов продажи в помещении не было. Здесь находились только их фотографии и длинные описания, собранные в один большой каталог.

Когда я приехал, в зале собралось уже примерно человек сорок. На аукционе присутствовали только мужчины. Еще, наверное, столько же посетителей приехало уже после меня.

Начало аукциона задерживалось, я просидел около получаса, просто рассматривая каталог. Сначала мне очень понравилось одно украшение, но когда я пролистал следующие страницы, я нашел прекрасную квартиру в доме на берегу океана во Флориде. В каталоге размешались фотографии квартиры и дома, в котором она находилась. В квартире было три спальни, обычная ванная и джакузи. Дом был белым с красной черепичной крышей.

Квартира была шикарная, и я сразу решил, что куплю ее для Сары.

Она стоила 335 тысяч долларов. Но на аукционе ее стартовая цена составила всего 15 тысяч. У нас с Сарой было чуть больше 35 тысяч в банке в Ашенвилле. Эти деньги мы копили на переезд в Форт Оттова. Но сейчас я почему-то совершенно спонтанно решил, что могу потратить 30 тысяч. Я подумал, что даже если нам все же придется уничтожить деньги, то я смогу продать эту квартиру и даже выиграю с этой сделки дополнительные проценты.

Я присутствовал на аукционе впервые. Поэтому, когда все началось, я некоторое время лишь сидел и наблюдал за тем, как ведут себя люди, и пытался понять, как и что надо делать. Оказалось все довольно просто. Надо было просто поднимать руку и предлагать свою цену, когда речь шла о вещи, которую надо было купить. После того как кто-нибудь объявлял самую высокую цену, вещь считалась проданной. Женщина, которая помогала аукционисту, заносила все данные о продажах в специальный список.

В розыгрыше квартиры кроме меня участвовало еще трое мужчин. Цена росла довольно быстро, и когда она начала приближаться к 30 тысячам, я уже начал нервничать. Но как раз в этот момент мои конкуренты опустили руки, и я выкупил квартиру за 31 тысячу долларов.

Женщина-секретарь записала мое имя. Она была молода и довольно симпатична. У нее было худое лицо и короткие черные волосы. Когда я подошел к ней, чтобы зарегистрировать покупку, она быстро объяснила мне, что надо делать.

Секретарь выдала мне карточку, на которой был написан адрес, куда я в течение недели должен привезти деньги. После того как я внесу деньги, им потребуется десять рабочих дней, чтобы оформить все бумаги. После этого я должен буду снова приехать по адресу, указанному в карточке, и получить все документы и ключи от квартиры.

Как только девушка объяснила мне всю процедуру получения документов, я заполнил специальную анкету, где указал свое имя, адрес и телефон.

Затем я вернулся на свое место и попытался справиться с нахлынувшими эмоциями. Мысль о том, что я только что потратил 31 тысячу долларов, почти все наши сбережения, была не очень приятна. Но потом я подумал о том, сколько денег у меня лежит под кроватью. И, конечно, сумма, которую я только что потратил, сразу же показалась мне абсолютно незначительной. Чем дольше я сидел на аукционе, тем больше думал о том, что я миллионер. И не просто миллионер – у меня было целых четыре миллиона. Я подумал, что надо уже начинать соответствовать этой роли. Первое, что мне пришло в голову, было то, что надо будет купить трость, чтобы выглядеть как настоящий миллионер и истинный джентльмен.

Посидев еще немного, я, довольный своей покупкой, пошел к выходу. Моим вторым подарком Саре был рояль. Я знал, что она с детства мечтала о собственном рояле. Сара не умела играть, но для нее этот музыкальный инструмент, наверное, был олицетворением богатой жизни и высокого статуса в обществе. А так как теперь этот уровень жизни был нам почти доступен, я решил наконец-то осуществить детскую мечту Сары.

Я ездил по музыкальным магазинам, выбирал рояль и удивлялся, как дорого он стоит. Я раньше даже не задумывался о том, сколько может стоить этот музыкальный инструмент, и теперь, когда узнал, был очень удивлен. Я долго выбирал, пока не нашел немного уцененный рояль. Дело в том, что на его крышке был маленький дефект лака. Этот рояль стоил мне 2 400 долларов.

Рояль доставили утром двенадцатого числа. Сара была на работе.

Трое мужчин с трудом занесли тяжелый инструмент в дом. Я попросил поставить его в гостиной. Честно говоря, он совершенно не вписывался в интерьер комнаты и казался ужасно огромным и каким-то нелепым. Тем не менее я был доволен, потому что знал, что Сара всегда мечтала о таком подарке и он ей обязательно понравится. Кроме того, в нашем новом доме рояль определенно будет смотреться гораздо лучше.

С аукциона я взял фото новой квартиры. Немного подумав, я положил их на рояль. Теперь все было готово, я сел в кресло и стал ждать возвращения Сары.

Мне показалось, что рояль произвел на Сару большее впечатление, чем квартира. Наверное, потому, что рояль уже стоял в комнате, его можно было потрогать, он был абсолютно материален, а квартира была еще только в виде фотографий.

– О, Хэнк! – воскликнула Сара, как только увидела инструмент, – какая же я счастливая!

Сара подошла к роялю и сыграла единственную песенку, которую она знала. Потом она открыла крышку и посмотрела на струны. Затем понажимала педали и попробовала наиграть «Frère Jacques» для Аманды, но у нее, к сожалению, не получилось. Она ошибалась почти на каждой ноте, и Аманда заплакала.

Уже поздним вечером, после того, как все подарки были вручены, после праздничного ужина, который я, кстати, сам приготовил (я пожарил курицу, сделал пюре и приправил все зеленым горошком), и после двух бутылок вина, мы с Сарой занялись любовью прямо на рояле.

Это была идея Сары. Я волновался, что под нашим весом он может сломаться или потрескаться, но Сара быстро сбросила с себя всю одежду, запрыгнула на крышку рояля, широко раздвинула ноги, улыбнулась и сказала:

– Ну же, давай.

Мы оба были слегка пьяны.

Я разделся и осторожно, прислушиваясь к каждому скрипу инструмента, забрался наверх.

Должен признать, это был очень запоминающийся эксперимент. Наши стоны повторяло эхо, струны вибрировали и издавали тихий приятный звук.

– Это начало нашей новой жизни, – прошептала Сара, когда все было в самом разгаре. У нее был глубокий, страстный голос. Слова постепенно перешли в стон.

Я кивнул в ответ и поустойчивее уперся коленом в крышку рояля. На секунду мне показалось, что в комнате стонало абсолютно все… рояль покачивался в такт нашим разгоряченным телам.

После того как все закончилось, Сара принесла жидкость для уборки мебели и стерла с инструмента следы пота.

В понедельник в перерыве на обед я зашел на кладбище. Я навестил все могилы – Джекоба, родителей, Педерсона, Луи, Нэнси и Сонни.

День выдался очень облачным и мрачным. Небо было низким и серым. Все казалось каким-то пустынным и бесцветным. За кладбищем до самого горизонта тянулось поле, оно было похоже на бескрайнее серое море.

На могиле Педерсона лежали цветы – желтые и красные хризантемы. Это были, пожалуй, единственные всплески цвета в этом мрачном царстве.

В храме играли на органе. На кладбище мелодия была едва слышна.

Снега не было с предыдущих похорон. Последний раз на землю упали несколько снежинок, когда хоронили Джекоба. Его могила до сих пор выглядела свежей… черная земля выделялась на фоне серого снега.

Когда я был маленьким, я почему-то представлял себе смерть в виде лужи. По-моему, она выглядела точно как лужа, только была немного темнее и глубже, чем обычные лужи. Так вот, когда человек попадал в эту лужу, она обвивала его своими водянистыми руками и утаскивала в свои недра. Честно говоря, я даже не знал, откуда я взял этот образ, но надо сказать, что я был уверен в своей теории довольно долго, лет до десяти или одиннадцати. Может быть, мне когда-то рассказала о чем-то подобном мама, может быть, это она так описала мне смерть. Если это было так, – то Джекоб, должно быть, представлял смерть так же, как и я.

Свежие могилы выглядели как те лужи из моего детского воображения.

Прежде чем уйти, я немного задержался у могил родителей, к которым присоединилась могила Джекоба. Теперь на купленном отцом участке осталось одно место… для меня. Пока я смотрел на это пустующее место, у меня появилось какое-то приятное ощущение. Я подумал, что если я не умру в течение ближайших месяцев, то это место никогда не будет никем занято. Я умру в сотнях километров отсюда. У меня все будет другое… даже имя. От этой мысли я почувствовал себя очень счастливым. Пожалуй, это было лучшее ощущение, которое я испытал с момента, когда выстрелил в последний раз. Впервые за долгое время я ощущал себя уверенно. Наконец-то мне начало казаться, что мы получили то, за что так дорого заплатили. Теперь у нас был шанс убежать от судьбы. Вот, например, я стоял у могилы, в которой мне было суждено быть похороненным, и я знал, что этого никогда не будет, я ведь уеду далеко-далеко и смогу убежать от судьбы. У меня теперь появилась возможность заново построить свою жизнь, начать все сначала, пойти по своему собственному пути… самому создать свою судьбу.

В четверг вечером, когда я вернулся домой с работы, я застал Сару на кухне. Она плакала.

Я даже сначала не понял, правда ли она плачет, или мне это просто показалось. Сара стояла у раковины и мыла посуду. Когда я вошел, она даже не взглянула на меня. Жена вела себя так, будто злилась на меня. Чтобы выяснить, что произошло, я, не раздеваясь, прошел на кухню и сел за стол. Я спросил Сару, как прошел ее день. На все вопросы Сара либо кивала, либо говорила: «Угу». Она так ни разу и не посмотрела в мою сторону. Она стояла у раковины, опустив голову, и с усердием мыла посуду.

– Ты в порядке? – спросил я наконец.

Она, не оборачиваясь, кивнула. Потом ее плечи вздрогнули, и Сара уронила тарелку, которую мыла.

– Сара? – позвал я.

Она не ответила. Я встал и подошел к ней. Когда я дотронулся до ее плеча, Сара вдруг замерла, как будто испугалась меня.

– Что такое? – спросил я и наклонился ближе. Жена была вся в слезах.

Сара очень редко плакала. Я вообще видел ее в таком состоянии всего несколько раз. Я знал, что Сара может заплакать, только когда случается что-то по-настоящему страшное. Поэтому первое, что я почувствовал, когда увидел ее слезы, была паника. Я подумал о том, что что-то случилось с ребенком.

– Где Аманда? – спросил я.

Сара снова принялась мыть тарелки. Она отвернулась от меня, всхлипнула и сказала:

– Наверху.

– С ней все в порядке?

Сара кивнула:

– Да. Она спит.

Я наклонился и выключил воду. На кухне вдруг стало совсем тихо.

– Что произошло? – поинтересовался я и обнял Сару. Она несколько мгновений постояла не двигаясь, потом вдруг уронила руки на край раковины и начала, рыдая, падать на меня. Я обнял ее двумя руками и прижал к себе.

Около минуты она рыдала. Потом собралась с силами и прошептала:

– Все нормально, нормально…

Сара немного успокоилась. Я подвел ее к столу и усадил на стул.

– Я больше не могу работать в библиотеке, – произнесла она.

– Тебя что, увольняют? – спросил я, хотя, честно говоря, сам не мог представить, что Сару могут уволить из библиотеки.

Она покачала головой:

– Меня попросили больше не приносить Аманду. Люди начали жаловаться на ее плач. И мне сказали, что я могу вернуться на работу, когда Аманда подрастет.

Сара вытерла лицо.

Я наклонился и взял ее за руку.

– Но тебе же пока не так необходима работа.

– Я знаю, просто…

– У нас достаточно денег и без твоей зарплаты, – заметил я, улыбнувшись.

– Я знаю.

– Так что из-за этого вообще не стоит переживать, а тем более плакать.

– О, Хэнк! Я плачу не из-за этого.

Я удивленно посмотрел на нее:

– А из-за чего?

Сара всхлипнула, снова вытерла лицо рукой и закрыла глаза.

– Все сложно. У меня несколько причин.

– Это из-за того, что мы сделали?

Наверное, у меня был очень напуганный голос, потому что Сара моментально открыла глаза, когда услышала мой вопрос. Она внимательно посмотрела на меня, потом покачала головой:

– Нет. Я просто устала.

Наступила оттепель.

В воскресенье утром температура поднялась сразу на несколько градусов. Все начало таять. По небу плыли большие белые облака. Дул теплый южный ветер. В воздухе запахло весной.

Днем стало еще теплее. Столбик термометра быстро поднимался все выше и выше. Снег таял все быстрее. Из-под снега показалась земля. Темные пятна резко выделялись на фоне белого, точнее, уже серого снега. А вечером, когда я вышел на улицу, чтобы отвязать Мери Бет и отвести его на ночь в гараж, я увидел, что бедный пес сидит в луже грязи.

В ту ночь я никак не мог заснуть. Капель шумела за окном. Дом скрипел. Мне постоянно казалось, что в воздухе происходит какое-то движение… это движение было повсюду.

Я лежал в кровати и пытался расслабиться. Что только я не делал: пытался расслабить мышцы и глубоко дышал, но каждый раз, когда я закрывал глаза, воображение сразу же рисовало мне самолет. Он лежал на пузе в лесу… снег постепенно стаивал, обнажая металл; солнце отражалось от гладкой блестящей поверхности металлической обшивки самолета…

Я ждал… ждал, когда же самолет наконец-то обнаружат.

В среду со мной произошел странный случай. Я сидел в кабинете за столом, разбирал счета и вдруг ясно услышал в коридоре голос Джекоба.

Конечно, это был не его голос, и я прекрасно это знал. Но тембр этого голоса и его интонация были настолько знакомы, что я не удержался, чтобы не встать с места, не подойти к двери и не выглянуть в коридор.

Там стоял какой-то полный мужчина. Я никогда его раньше не видел. Это был обычный покупатель.

Он не был похож на Джекоба. Мужчина был уже пожилым, лысым, с густыми усами. Он довольно много жестикулировал, эти жесты не были мне знакомы. Постепенно, пока я смотрел на этого человека, иллюзия того, что его голос походил на голос брата, исчезла. Но когда я закрыл глаза, мне снова померещилось, что говорит Джекоб. Я стоял в дверях с закрытыми глазами и прислушивался, пытаясь сконцентрироваться на голосе. Мне вдруг стало невыносимо грустно. Я ощутил, что это сильнее меня. Это чувство имело на меня даже физическое воздействие, и я наклонился вперед, как будто меня кто-то ударил в живот.

– Мистер Митчелл? – услышал я.

Я открыл глаза и выпрямился. Черил стояла за кассой и внимательно смотрела на меня. Кажется, она была немного напугана моим странным поведением. Полный мужчина, который стоял посередине коридора, поднял правую руку и дотронулся до своих усов.

– Вы в порядке? – спросила Черил. Ее голос задрожал, и она будто уже собиралась бежать ко мне на помощь.

Я попытался быстро вспомнить, что произошло в последние несколько минут, может, я кашлянул, простонал что-то или слишком громко вздохнул, если Черил так испугалась. Но вспомнить мне ничего не удалось.

– Да, я в порядке, – ответил я и улыбнулся толстяку. Он кивнул мне в ответ.

Я вернулся в кабинет и закрыл дверь.

В тот вечер я прочитал в газете статью о мошенниках. Они провернули свое дело так удачно, что содрали миллионы долларов с ничего не подозревающих вкладчиков.

Суть мошеннической операции заключалась в том, что в газету было помещено объявление о распродаже вещей, вырученных от разгрома организаций, занимающихся продажей наркотиков. Условия аукциона были действительно очень выгодными и очень многие решили принять в нем участие. Так как объявление было дано в официальной государственной газете, никому и в голову не пришло, что эту компанию никто не проверял и что эти люди могут оказаться мошенниками. Далее схема работы мошенников была крайне проста. На аукционе они предоставляли покупателям каталоги товаров. Жертвы, выбрав товар, оставляли номера своих банковских счетов, кстати говоря, считая, что покупают товар по цене, составляющей десять процентов от настоящей его стоимости. Потом им говорили, что оформление бумаг займет около двух недель. Вскоре покупатели обнаруживали, что с их счетов исчезли все деньги. Собрав деньги, грабители тут же исчезали, оставляя незадачливых аукционеров с каталогами липовых товаров. Таким образом было проведено несколько аукционов.

Как ни странно, я воспринял эту новость довольно спокойно. Деньги с моего счета исчезли примерно день назад. Честно говоря, все это показалось мне настолько ужасным, чтобы быть правдой. Все не могло произойти так тихо и незаметно для меня. Я как будто погрузился в какой-то сон. Я понимал, что случилось что-то крайне неприятное, но почему-то практически никак не реагировал на эту новость. Чтобы я сделал хоть что-то, мне нужен был какой-то толчок, меня должен был кто-нибудь разбудить ночным звонком, резким ударом в грудь, чем угодно.

Вскоре я вспомнил о деньгах, которые лежали у меня под кроватью. Я же мог спокойно взять оттуда 31 тысячу долларов, и справедливость будет восстановлена. Эта мысль совершенно меня успокоила.

Я подумал о том, что есть люди, еще хуже меня. Они ездят по стране и обирают до нитки ни в чем не повинных людей. В таком свете мои поступки показались мне не такими уж и страшными. Мне стало немного легче думать о своих грехах, сравнивая их с чужими, на мой взгляд, еще более тяжкими.

Конечно, несмотря на мое внешнее спокойствие, где-то в глубине души я испытал и страх. Да, это было довольно странное ощущение – смесь страха и одновременно спокойствия. Мысль о том, что у меня под кроватью были деньги, придавала мне уверенности и спокойствия. Мысль о том, что их, возможно, еще придется сжечь, я быстро отогнал в сторону и даже не думал об этом. Теперь мы бы ни за что не избавились от денег, и это совершенно не зависело от того, что могло еще произойти. Все дело в том, что кроме этих денег теперь у нас ничего не было, и я понимал, что за них мы будем бороться до конца, что бы ни случилось. Но эта мысль и напугала меня… я задумался, а вдруг мы все же лишимся денег… и тогда все надежды, вся жизнь просто рухнет. Я подумал о том, насколько хрупкий был баланс, насколько тоненькой была ниточка, на которой висела моя судьба и судьба моей семьи.

Когда я дочитал статью, я вырвал этот лист из газеты, скомкал его и выбросил в мусорное ведро. Я не хотел, чтобы Сара узнала об этом раньше, чем мы уедем и будем в безопасности.

Вечером, когда я отвязывал Мери Бет и собирался отвести его в гараж, я заметил, что залысины у ошейника, которые я уже замечал и раньше, уже превратились в открытые раны. Они кровоточили и гноились.

Мне стало жаль пса. Я сел перед ним на колени прямо на мокрую землю и попытался ослабить его ошейник, чтобы он не натирал шею так сильно. Но как только я дотронулся до ошейника, Мери Бет быстро мотнул головой и укусил меня за руку. Все случилось настолько быстро и неожиданно, что я даже не успел среагировать, чтобы избежать укуса.

Когда я отскочил от собаки, было уже поздно. Меня никогда раньше не кусали животные. И я даже не знал, что теперь делать. Сначала я подумал, что надо шлепнуть Мери Бет и уйти домой, оставив его ночевать на улице. Но потом я передумал. Честно говоря, я даже не злился на пса. Я почему-то подумал, что его поведение в некотором смысле естественно и рано или поздно это должно было случиться.

Я осторожно осмотрел запястье. Было уже темно, и я уже ничего не видел. Но по ощущениям мне показалось, что Мери Бет даже не прокусил кожу. Скорее всего, пес просто прикусил руку и не сжал челюсти до конца.

Я посмотрел на Мери Бет. Он лежал на земле и лизал лапы. Я понимал, что с ним надо что-то делать. Пес выглядел очень больным и несчастным, как животное, запертое в клетке зоопарка. Бедняга целый день проводил на привязи.

На крыльце зажегся свет, и из двери выглянула Сара.

– Хэнк? – позвала она.

Я повернулся к ней. Я все еще держался за запястье.

– Что ты там делаешь? – спросила она.

– Мери Бет укусил меня.

– Что? – переспросила Сара, не расслышав, что я сказал.

– Ничего, – ответил я, наклонился, осторожно взял Мери Бет за ошейник и крикнул Саре. – Я веду его в гараж.

В четверг я проснулся поздно ночью и сел на кровати. Я весь трясся от мысли о том, что срочно должен был что-то сделать, я был в панике.

– Сара, – позвал я жену и потряс ее за плечо.

– Хватит, – простонала сквозь сон Сара и резко оттолкнула мою руку.

Я включил свет.

– Сара, – шепотом сказал я, внимательно посмотрел на жену и подождал, пока она откроет глаза.

– Я знаю, как избавиться от самолета, – сказал я.

– Что? – переспросила Сара. Она посмотрела на кроватку Аманды, потом снова на меня.

– Мне надо арендовать паяльную лампу. Мы разрежем самолет на кусочки, а потом закопаем в лесу.

– Паяльную лампу?

– Да, а куски закопаем в лесу.

Сара внимательно смотрела на меня и пыталась понять, о чем я говорю.

– Это же последняя улика. Как только мы избавимся от нее, нам больше не о чем будет волноваться.

Сара села на кровати и убрала с лица волосы.

– Хочешь разрезать самолет?

– Мы должны это сделать до того, как кто-нибудь обнаружит его. Можно завтра. Я возьму выходной. Надо узнать, где дают в аренду…

– Хэнк, – перебила меня Сара.

В ее голосе было что-то, что заставило меня посмотреть на жену. Сара выглядела напуганной, она сидела, крепко обхватив себя руками.

– Что-то не так? – поинтересовался я.

– Послушай, что ты говоришь. Послушай сам себя. Послушай, как все это звучит.

Я внимательно посмотрел на Сару.

– Ты же говоришь абсолютный бред, – добавила она. – Мы не можем принести в лес паяльную лампу и распилить самолет. Это же полное безумие.

Как только я услышал эти слова Сары, я понял, что она права. Вдруг я осознал всю абсурдность своего предложения. Я понял, что нес всякую чепуху, совсем как разбуженный среди ночи ребенок.

– Нам надо успокоиться, – сказала Сара. – Так нельзя.

– Я только…

– Надо прекратить все это немедленно. Мы сделали то, что мы сделали. Теперь надо жить своими жизнями и не пытаться изменить что-либо.

Я хотел взять ее за руку, чтобы она поняла, что все в порядке, но Сара отдернула свою руку.

– Если так пойдет дальше, – заметила она, – мы потеряем все, что у нас есть.

Аманда начала было плакать, но сразу же утихла. Мы оба посмотрели на ее кроватку.

– В конце концов, мы признаемся, – прошептала Сара.

Я покачал головой:

– Я не собираюсь признаваться.

– Хэнк, мы так близки к осуществлению плана. Скоро кто-нибудь обнаружит самолет, поднимется шумиха, потом все уляжется, и люди начнут забывать. И как только это случится, мы сможем уехать. Мы просто возьмем деньги и уедем.

Сара закрыла глаза, как будто представляла наш переезд. Через пару секунд она открыла их:

– Деньги ведь у нас прямо здесь. Они под нами. И они будут нашими, если нам удастся их сохранить.

Я смотрел на жену. Ее волосы блестели на свету лампы, которая стояла на ночном столике, и отливали каким-то золотым оттенком, напоминая ореол.

– Но разве ты хоть иногда не чувствуешь себя плохо? – спросил я.

– Плохо?

– Я про то, что мы совершили.

– Конечно, – ответила она. – Я все время себя плохо чувствую.

Я кивнул. Я был рад, что Сара признала это.

– Но нам предстоит всю жизнь жить с этим. Надо научиться воспринимать это, как любое другое горе.

– Но это совсем не то. Я убил собственного брата.

– Но это была не твоя вина, Хэнк. У тебя не было выбора. Ты должен это понимать. Поверь мне, – ласково произнесла Сара, потянулась и дотронулась до моей руки. – Это правда.

Я ничего не ответил. Сара сжала мою руку.

– Понимаешь? – спросила она.

Жена внимательно смотрела на меня и сжимала мою руку до тех пор, пока я не кивнул. Потом она посмотрела на часы. Как только она пошевелилась, ореол над ее головой исчез.

Было 3:17. Я уже совсем проснулся. Теперь все мысли в моей голове были абсолютно ясными и четкими. Я про себя повторял одну и ту же фразу: это не твоя вина.

– Иди ко мне, – сказала Сара и протянула ко мне руки, чтобы обнять. Я прильнул к ней. Сара медленно увлекла меня на кровать.

– Все будет хорошо, – шептала она. – Я обещаю.

Потом она подождала несколько секунд, как будто хотела убедиться, что я больше не буду пытаться сесть, и повернулась, чтобы выключить свет.

Пока мы лежали в темноте, Мери Бет начал выть.

– Я когда-нибудь застрелю его, – сказал я. – Хватит ему страдать.

– О, Хэнк, – вздохнула Сара. Она уже почти заснула. Она лежала справа от меня, нас разделяли холодные простыни.

– Мы и так уже слишком много стреляли, – добавила Сара, немного помолчав.

Перед самым рассветом вернулась зима. Подул северный ветер, и сразу похолодало.

В пятницу утром, когда я ехал на работу, пошел снег.

9

Снег шел все утро и весь день. Покупатели, заходившие в «Рекли», отряхивались, топали ногами, сбивая налипший снег с обуви. Так что довольно скоро у двери образовалась лужа. Все были удивлены и недовольны такой резкой сменой погоды. Город словно накрыла белая пелена. Все стало как будто тише. Даже голоса горожан изменились.

На меня же изменение погоды произвело больше успокаивающий, чем раздражающий эффект. В тот день я почти не работал. Большую часть рабочего времени я просидел за столом, глядя в окно на падающие снежинки. Я смотрел, как снег медленно покрывает весь город, как он окутывает машины и дома, прячет яркие краски под своим белым саваном, будто одевая город в белую униформу.

Иногда я смотрел на кладбище. Теперь и могилы Джекоба, Луи, Нэнси и Сонни были покрыты снегом.

Закрывая глаза, я представлял, как снег падает в парке, как снежинки оседают на ветках деревьев, как они медленно укрывают самолет.

Сара была права. Самолет скоро найдут. А потом про него забудут. И тогда мы сможем начать новую жизнь.

«Только бы никто не догадался о том, что убийства связаны с деньгами из самолета», – повторял я про себя, как молитву.

Пока я смотрел на снегопад, я думал о том, куда мы можем поехать и как мы будем жить. Я рисовал в воображении дома, яхты, разные страны. Я представлял, как мы с Сарой будем заниматься любовью на берегу океана, я представлял, какие дорогие подарки я буду ей делать: модные духи, украшения и все, что она только пожелает.

За целый день снег засыпал весь город. Моих утренних следов уже не было видно.

Примерно за полчаса до закрытия магазина мне позвонил шериф Дженкинс.

– Привет, Хэнк. Ты занят?

– Не очень, – ответил я. – Убираюсь перед выходными, совсем в грязи заросли.

– Ты не мог бы заскочить ко мне? Здесь кое-кто, кому ты можешь очень помочь.

– Кто?

– Его зовут Нил Бакстер. Он из ФБР.

Пока я шел по улице, засыпанной снегом, я мысленно успокаивал себя: «Это никак не связано с тем, что я совершил. Они не собираются меня арестовывать. Если бы они собирались меня арестовать, они бы сами приехали в „Рекли“».

Кабинет Карла находился на втором этаже небольшого кирпичного здания. Перед тем как подняться по лестнице, я остановился и собрался с мыслями. Потом я стряхнул снег с волос, расстегнул пальто и немного ослабил галстук.

Карл встретил меня у входа. Мне показалось, что он меня уже ждал. Он улыбался и поприветствовал меня так, как будто мы были старыми хорошими друзьями. Потом он взял меня под руку и повел в кабинет.

На самом деле у него было два кабинета. Первый служил приемной или, скорее, секретарской, здесь за столом сидела жена Карла и что-то печатала. Она улыбнулась мне, когда мы вошли, и тихо поздоровалась. Я улыбнулся ей в ответ. Дверь во второй кабинет была прямо за ее столом. Эта дверь была приоткрыта, и я увидел человека, который сидел спиной к нам. Он был высоким и крепким. Одет он был в темно-серый костюм.

Я прошел за Карлом в дальний кабинет. Когда мы вошли, Карл закрыл за мной дверь. Кабинет был очень маленьким. Здесь стоял деревянный стол, три пластмассовых стула, а вдоль стены, которая тянулась напротив окна, стояли разные папки. На стене висели две фотографии. На одной была Линда с котом на коленях, а на другой – вся семья Дженкинса: дети, внуки, кузены, племянники, племянницы и другие родственники. Все они сидели на поляне перед желтым с голубыми ставнями домом. На столе у шерифа был полный порядок. Все было разложено по местам. Рядом с кружкой с карандашами стояла пластиковая подставка с маленьким американским флагом. За столом на стене висела застекленная полка для оружия.

– Это агент Бакстер, – сказал Карл.

Мужчина поднялся со стула, повернулся ко мне и протянул руку для рукопожатия, перед этим зачем-то приложив ладонь к брюкам. У него были широкие плечи, квадратное лицо и плоский, как у боксера, нос. Его рукопожатие было крепким и уверенным. Когда Карл представлял меня, агент Бакстер внимательно на меня смотрел. Странно, но лицо этого человека показалось мне очень знакомым, как будто он был телезвездой или спортсменом, но я никак не мог точно вспомнить, где же я его видел. Он вел себя очень спокойно и уверенно.

После взаимных представлений и приветствий мы сели и Карл сказал:

– Ты помнишь, когда в начале зимы я встретил вас у парка?

– Да, – ответил я, чувствуя, как в груди что-то начинает сжиматься.

– Если я не ошибаюсь, Джекоб тогда сообщил, что за пару дней до этого вы слышали шум двигателя какого-то самолета?

Я кивнул.

– Расскажи агенту, что ты слышал.

Я понял, что от вопроса мне никак не уйти, поэтому ответил так же прямо, как Карл спросил. Я вспомнил, что Джекоб тогда сказал шерифу, и повторил то же самое агенту ФБР.

– Шел снег, – начал я. – Снегопад был очень сильным, как сегодня, поэтому я не могу сказать точно, но шум, который мы слышали, был похож на гул неисправного двигателя самолета. Мы остановили машину и прислушались, но больше ничего не услышали – ни удара, ни шума, ничего.

Карл и Бакстер молчали.

– Может быть, это был просто снегоход, – добавил я.

У агента Бакстера на коленях лежал небольшой черный раскрытый блокнот. Он записывал что-то за мной.

– Вы помните, какое это было число? – поинтересовался он.

– Мы встретили шерифа в канун Нового года. А это произошло за пару дней до встречи.

– Ты сказал, что вы слышали этот шум недалеко от места, где мы с вами встретились, да? – спросил Карл. – У парка Андерс?

– Да, верно.

– В какую сторону вы ехали?

– На юг. Мы проезжали через парк.

– Вы проезжали дом Педерсона?

Я кивнул. Мое сердце забилось еще быстрее.

– А вы можете проводить нас туда? – спросил агент Бакстер.

– В парк?

– Мы поедем завтра с утра, – сказал Карл, – когда снегопад поутихнет.

Снежинки начали таять на моем пальто, и на пол упала пара капель. Я хотел было снять пальто, но вдруг заметил, как у меня трясутся руки, и передумал.

– А в чем дело? – спросил я.

Оба полицейских молчали, как будто думали, кто будет рассказывать и что можно мне сообщить. Наконец, агент Бакстер слегка кивнул Карлу, предлагая говорить ему.

– ФБР ищет самолет, – сказал Карл.

– Конечно, это секретная информация, – добавил агент.

– Я уверен, что Хэнк это понимает.

Бакстер откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. У него были лаковые черные кожаные ботинки, на которых остались маленькие пятнышки от снега. Агент внимательно посмотрел на меня и произнес:

– В прошлом июле у Чикагского банка была ограблена инкассаторская машина. С самого начала мы подозревали, что в этом деле замешаны сотрудники банка. Однако нам ничего не удавалось выяснить до того момента, как в прошлом декабре полиция арестовала водителя той самой машины за изнасилование. После того как адвокат сообщил арестанту, что ему грозит двадцать пять лет тюрьмы, он сразу же позвонил нам и изъявил желание дать ценные показания по государственному делу.

– Он обвинил своих друзей, – сказал я.

– Именно. У него давно был на них зуб за то, что после ограбления они скрылись и так и не отдали ему его долю. Поэтому он и донес на них, рассчитывая, что это свидетельство облегчит его наказание по делу об изнасиловании.

– И вы поймали грабителей?

– Мы обнаружили их в Детройте, их родном городе, и установили наблюдение за домом.

– Наблюдение? А почему вы сразу их не арестовали?

– Мы хотели убедиться в том, что деньги действительно у них. Оба они работали и жили вместе в ужасной квартире у стадиона. Так что мы сделали вывод, что они спрятали деньги и решили пока не тратить их, а немного подождать и убедиться, что их никто не ищет. Однако, к сожалению, наша операция провалилась и подозреваемые сбежали. Одного из них мы поймали на следующий день. Он пытался пересечь границу и уехать в Канаду. А вот второй преступник исчез. Мы уже было отчаялись, как вдруг нам позвонил наш информатор и сообщил, что наш подозреваемый собирается взлетать на маленьком самолете с аэродрома близ Детройта. Мы сразу же выехали на место, но опоздали. Мы приехали как раз в тот момент, когда самолет оторвался от земли.

– И вы не проследили за ним?

– Нам и не надо было этого делать.

– Они знали, куда он летит, – пояснил Карл. Ему, кажется, очень понравилась эта идея. Он сидел за столом и улыбался агенту, но тот проигнорировал его.

– Информатор предоставил нам карту маршрута, по которому собирался лететь наш подозреваемый. Он должен был приземлиться на небольшую взлетно-посадочную полосу близ города Цинциннати. Но до места назначения он, к сожалению, не долетел.

– Может быть, у него поменялись планы?

– Возможно, но вряд ли. Мы проанализировали показания информатора и сделали вывод, что подозреваемому надо было прилететь именно в Цинциннати. Оснований так резко менять планы у него не было.

– Они считают, что он разбился, – сказал Карл. – Но пока обнаружить самолет не удалось.

– Деньги были на борту? – спросил я.

– Мы предполагаем, что да.

– Сколько?

Бакстер посмотрел на Карла, потом снова на меня.

– Несколько миллионов долларов, – ответил он.

Я присвистнул и изобразил удивление.

– Так что завтра около девяти мы поедем осматривать парк. Надеюсь, к тому времени погода прояснится. Ты нам поможешь?

– Карл, но я не видел самолета. Я только слышал какой-то странный шум.

Они молча смотрели на меня.

– Я хочу сказать, что сомневаюсь, что мы что-то там найдем, – добавил я.

– Мистер Митчелл, понимаете, в этом деле слишком много темных пятен, так что мы стараемся использовать все, даже самые маленькие шансы.

– Я понимаю, но и вы поймите меня. Я думаю, что не смогу вам показать там ничего стоящего. Я же даже не выходил из машины. Вы с таким же успехом можете сами проехать по парку и осмотреть дорогу. Боюсь, что от меня толку совсем не будет.

– И все же мы настаиваем на вашем присутствии. Может быть, когда мы приедем туда, вы что-нибудь вспомните, какую-нибудь мелочь, о которой уже успели забыть.

– Может быть, тебе не удобно ехать в девять? – поинтересовался Карл. – Тогда мы можем поехать чуть раньше, если хочешь. Или позже.

Что ж, мне ничего не оставалось, как согласиться. Карл улыбнулся:

– А когда мы вернемся, я угощу тебя чашечкой отличного кофе.

Я встал и уже собирался уходить, но агент Бакстер остановил меня:

– Мистер Митчелл, я хотел бы вам напомнить, что мы сообщили вам секретную информацию. Нам бы не хотелось, чтобы это дошло до прессы.

Карл даже не дал мне ничего ответить:

– Да уж. Только представить, что начнется, если журналисты узнают, что у нас в лесу лежит настоящее сокровище в несколько миллионов долларов.

Он засмеялся и подмигнул мне. Бакстер тоже улыбнулся.

Когда я приехал домой, Сара уже приготовила ужин.

– Ограбление? – спросила она, когда я рассказал ей, что произошло. Подумав, она покачала головой: – Не может быть.

Я сидел за кухонным столом напротив жены и смотрел, как она накладывает себе порцию жареной курицы.

– В смысле – не может быть?

– Хэнк, все это как-то странно. Вот похищение – это похоже на правду, а это ограбление – едва ли.

– Ну, это всего лишь предположение. Я разговаривал с сотрудником ФБР, и он рассказал мне о том, что́ это может быть за самолет, куда он летел и откуда на борту деньги.

Сара нахмурилась, глядя в тарелку. Она медленно смешивала вилкой рис и зеленый горошек. Аманда лежала в переносной колыбельке, которая стояла на полу рядом с нами. Сара все еще выглядела так, что вот-вот заплачет.

– В общем, он ищет самолет, набитый деньгами. Я не думаю, что в парке есть еще один такой самолет, кроме того, который нашли мы.

– Хэнк, но у нас все купюры по сто долларов. Если бы это были деньги из инкассаторской машины, они были бы разного номинала.

– Сара, ты меня не слушаешь. Я только что сказал тебе, что сам говорил с человеком из ФБР. Я же не придумал эту историю.

– Деньги, которые мы нашли, – старые. Если бы их украли из банка, они были бы новыми. В этом банке не держат старых денег.

– Ты хочешь сказать, что он обманул меня?

Сара, кажется, меня не услышала или сделала вид, что не услышала. Она закусила губу и посмотрела на малышку. Потом она вдруг резко перевела на меня взгляд и спросила:

– А он показал тебе свой значок полицейского?

– Зачем ему было это делать?

Сара бросила вилку, вскочила и бросилась из кухни.

– Сара! – крикнул я.

– Подожди! – ответила она.

Как только она выбежала, Аманда сразу же заплакала. Я только едва взглянул на нее. Все мои мысли теперь были о том, как вернуть деньги в самолет, не оставив при этом следов. Я ковырял вилкой курицу и думал.

Аманда начала кричать еще громче.

– Тише, ччч, – прошептал я, но даже не подошел к дочери.

Я смотрел на остывающую еду и пытался думать. Ехать к самолету необходимо было сегодня же ночью, сразу после ужина. Надо успеть до того, как закончится снег. Я оставлю себе три пачки денег, ровно столько, сколько потерял на аукционе, а остальное верну в самолет.

Сара вернулась довольно быстро. В руках у нее были вырезки газет. Сара даже раскраснелась от бега и волнения. Она подошла ко мне и протянула вырезки, как будто это был какой-то подарок.

Я послушно взял их и сразу узнал – это были те самые статьи о похищении.

– И что? – спросил я.

Сара улыбнулась:

– Это он, да?

Увидев, что Аманда плачет, Сара наклонилась к ней, погладила малышку по голове, и та сразу же успокоилась.

Я внимательно посмотрел на третью статью, в которой были фотографии. Я посмотрел сначала на снимок младшего брата, потом старшего… вспомнил агента ФБР, с которым говорил сегодня…

– Он ищет брата, – сказала Сара.

В глазах человека на фото, в его осанке и лице было что-то знакомое. И хотя у него была борода и густые волосы, тем не менее сходство его с «агентом ФБР» нельзя было отрицать.

– Хочешь сказать, что это Вернон, – заметил я, – старший из братьев?

Я положил вырезки на стол.

Сара кивнула. Она все еще улыбалась. Ни она, ни я еще даже не притронулись к еде. Ужин уже давно остыл. Я не мог оторвать взгляда от фотографии и пытался найти еще какие-нибудь сходства, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что агент Бакстер и Вернон Боровски – это один и тот же человек. Я все еще не был уверен в том, что это так. Фотографии было уже несколько лет, да и качество ее оставляло желать лучшего. Я смотрел на фото пару минут, потом сказал:

– Нет, все же это не он. У человека, которого я видел сегодня, нет бороды, да и волосы короткие. Кроме того, он худощавее Вернона.

– Хэнк, он мог похудеть, побриться и подстричься. Это же очень просто. Разве нет?

– Не знаю, я просто тебе говорю, что агент ФБР, с которым я говорил сегодня, не очень-то похож на этого Вернона.

– Это должен быть он. Я уверена.

– Сара, тот, с кем я встречался сегодня, вполне похож на сотрудника ФБР. Он выглядит как настоящий профессионал. Уверенный, спокойный, немного угрюмый… серый костюм…

– Да любой может сыграть эту роль, – нетерпеливо возразила Сара и, показав на снимок, добавила: – При похищении он тоже притворился полицейским. Так почему ты думаешь, что он не смог бы сыграть роль агента ФБР?

– Но это большой риск для него. Если он таким способом ищет брата, то он должен был обойти уже не один полицейский участок и его могли узнать где угодно. Неужели осторожный и опытный преступник пойдет на такой риск? Ты представляешь, что это такое – человек, которого ищет полиция и ФБР, сам приходит к ним, да еще и расспрашивает что-то, привлекая к себе определенное внимание.

– А ты поставь себя на его место, – ответила Сара. – Представь, что твой брат забирает самолет с кучей денег и куда-то исчезает. Ты думаешь, что он разбился, но никаких новостей все нет и нет. Разве ты не попытался бы сам разыскать его?

Я задумался и снова посмотрел на фотографии.

– Ты бы не сдался и, по крайней мере, точно попытался бы вернуть деньги.

– Он худее, – тихо сказал я.

– Подумай о том, что́ ты уже сделал ради того, чтобы сохранить деньги. По сравнению с этим он еще вообще ничего не предпринял.

– Нет, Сара, ты ошибаешься. Это все твои домыслы и фантазии.

– Хэнк, неужели ты думаешь, что ФБР будет искать самолет таким способом? Посылать одного агента ездить по всем участкам и что-то выспрашивать? Не проще выслать ориентировки и подождать ответа?

– Так информация может просочиться в прессу. А они этого не хотят.

– Тогда можно было бы просто позвонить по телефону, а не высылать агента.

– А почему тогда похититель не мог позвонить? Это ведь было бы безопаснее.

Сара покачала головой:

– Нет, он хотел лично задавать вопросы и контролировать ситуацию. Ведь он мог многое понять и по реакции людей, по тому, как они говорили и вели себя. А для него важна сейчас каждая мелочь. По телефону можно многое упустить.

Я попытался вспомнить разговор с агентом и найти хотя бы какие-нибудь улики, указывающие на то, что это Вернон. Я вспомнил: перед тем как пожать мне руку, агент как-то странно коснулся ладонью своих брюк, как будто хотел вытереть с нее пот. Потом я вспомнил о том, какое внимание он акцентировал на секретности происходящего, как боялся, что об этом может кто-нибудь узнать.

– Я не знаю… – тихо произнес я уставшим голосом.

– Хэнк, попробуй использовать воображение. Ну, представь этого своего агента слегка пополневшим, с бородой и отросшими волосами.

– Сара, – сказал я, вздохнув, – но даже если и так, что это меняет? Какая разница?

Сара взяла вилку и поднесла ее к курице.

– В смысле – какая разница?

– Даже если это и есть похититель, это разве меняет мои планы на завтра?

Сара отщипнула кусочек курицы, положила в рот, потом медленно начала его жевать.

– Конечно.

– Ну, давай представим, что мы решили, что агент – настоящий.

– Но мы же так не решили.

– Давай представим, чисто гипотетически. Для того, чтобы понять, что делать.

– Ладно, – согласилась Сара.

– Тогда что я должен делать?

– Отвести его к самолету.

– Если я поведу его к самолету завтра, тогда сегодня ночью придется вернуть туда деньги.

Сара положила вилку:

– Вернуть деньги?

– Они же знают, что деньги должны быть на борту. Они же не могли никуда исчезнуть.

Сара, не сводя глаз, смотрела на меня, как будто ждала, что я скажу что-нибудь еще.

– Ты не можешь их вернуть, – произнесла она.

– Сара, нам придется это сделать. Если нет – то они сразу начнут подозревать меня. А как только мы уедем из города, они уже точно будут знать, что деньги у нас.

– Но после того, что ты сделал, чтобы сохранить эти деньги, ты сможешь вот так просто пойти и вернуть их, где взял?

– После того, что мы сделали, – поправил я жену.

Сара не обратила на эти слова никакого внимания.

– Ты не должен возвращать деньги, Хэнк, – сказала она. – Если ты отведешь их к самолету, ты будешь вне подозрений. Там же не осталось никаких следов, ничего, что могло бы выдать то, что ты уже был у самолета. Агент обнаружит там пятьсот тысяч и подумает, что его информаторы ошиблись и что пилот спрятал остальные деньги где-то еще.

Пожалуй, Сара говорила довольно правдоподобно. И хотя риск все равно оставался, но это по крайней мере было даже менее опасно, чем возвращаться к самолету сегодня ночью.

– Ладно, – сказал я. – Давай остановимся на том, что агент – настоящий и завтра я покажу ему, где лежит самолет.

Сара кивнула.

– А теперь давай подумаем, что делать, если это никакой не агент, а похититель.

– Ты не пойдешь.

– Почему?

– Потому что он убийца. Он убил всех тех людей – охранников, водителя, служанку и девушку. Ты позвонишь Карлу и придумаешь какую-нибудь отговорку. Например, что Аманда заболела и тебе надо отвезти ее в больницу.

– Сара, но я тоже убийца. Это ничего не меняет.

– Да как только он увидит самолет, он застрелит вас обоих. Поэтому он и хочет, чтобы вы оба поехали с ним – так он сможет избавиться от всех свидетелей.

– Если я не поеду, Карлу придется ехать одному.

– Ну и что?

– И, если следовать твоей логике, Вернон убьет его.

Сара задумалась. Она заговорила через несколько секунд тихим и будто смущенным голосом:

– Это не так для нас страшно. Любое преступление, которое он совершит, только поможет скрыть нашу причастность ко всему этому.

– Но если этот человек – действительно Вернон, тогда получается, что мы подставляем Карла. Мы отправляем его на верную смерть. Это все равно что убить его собственными руками.

– Хэнк, понимаешь, Вернон и Карл – это последние два человека, которые представляют для нас опасность. Только они могут догадаться, что мы как-то связаны с этим самолетом.

– И ты спокойно переживешь то, что Карла убьют?

– Хэнк, но я же не прошу тебя убить Карла. Я просто прошу тебя остаться в стороне.

– Но раз мы знаем…

– А что ты хочешь сделать? Предупредить Карла?

– А тебе не кажется, что мы вообще-то должны это сделать?

– И что ты ему скажешь? Расскажешь о своих подозрениях?

Я нахмурился и посмотрел в тарелку. Сара снова была права – я никак не мог предупредить Карла об опасности, не раскрывая того, что знаю о деньгах.

– Может, он и не собирается убивать Карла. Это же всего-навсего наши предположения, – добавила Сара. – Может быть, он просто заберет деньги и исчезнет.

А вот это было мало похоже на правду, и мы оба это прекрасно понимали.

– Хэнк, у тебя нет выбора, – сказала Сара.

Я вздохнул. Мы снова пришли к тому же – попытке убедить друг друга, что у нас нет другого выхода.

– Все равно это еще спорный вопрос, – ответил я.

– В смысле?

– Я имею в виду, что мы все равно не узнаем, кто это, раньше, чем он окажется у самолета.

Сара смотрела на Аманду. Девочка спала, смешно оттопырив ручки в разные стороны, как будто хотела взять нас с Сарой за руки. Мне вдруг очень захотелось дотронуться до малышки, но я сдержался, потому что знал, что тогда Аманда заплачет.

– Можно позвонить в отдел ФБР Детройта и поинтересоваться, есть ли у них агент по имени Бакстер.

– Уже поздно.

– Позвоним утром.

– Мы договорились на девять часов. Все еще будет закрыто.

– Ты можешь немного опоздать. Выйдешь за пару минут до девяти. Я позвоню и все узнаю, а ты по дороге к шерифу заедешь в магазин и позвонишь мне.

– А если мы выясним, что такого агента нет?

– Тогда ты не поедешь. Позвонишь Карлу и скажешь, что Аманда заболела и тебе надо срочно ехать домой.

– А если агент настоящий?

– Тогда поедешь и отведешь их к самолету.

Я нахмурился:

– Мы в любом случае рискуем, да?

– Да, но сейчас нельзя ждать, надо предпринимать какие-то действия.

Аманда проснулась и зашевелилась. Сара положила руку ей на животик. Передо мной стояла тарелка с остывшим ужином.

– Мы скоро уедем, – сказала Сара, обращаясь больше даже к Аманде, чем ко мне. – Мы уедем, и все у нас будет хорошо. Мы сменим имена и исчезнем.

Иногда я просыпался по ночам, услышав, что Аманда тоже не спит. Она всегда покрикивала, когда просыпалась, как будто хотела предупредить нас о том, что не спит. Иногда она посапывала, что-то агукала и снова засыпала, а иногда начинала плакать.

В ту ночь я проснулся и услышал, что малышка закапризничала. Я встал и босиком подошел к кроватке. Сара спала на животе. Когда я встал, она протянула руку и положила ее на мою подушку.

Я взял Аманду на руки и прошептал:

– Чччч, тише, ччч…

Но успокоить Аманду было не так-то просто. Как только я понял, что она вот-вот закричит во весь голос, я быстро вышел из спальни и пошел в комнату для гостей, чтобы малышка не разбудила уставшую маму. Там я сел на кровать и начал укачивать дочь.

Честно говоря, мне уже начинали нравиться эти ночные посиделки с Амандой. Она засыпала у меня на руках… это было единственное время, когда мы были так близки. Днем малышка всегда плакала, когда я прикасался к ней. Только ночью я держал ее на руках, гладил по головке и целовал в лобик. Только ночью мне удавалось ее успокоить.

Странно, но когда Аманда плакала, у меня появлялось чувство вины. Я не понимал, почему так происходит, но это случалось именно тогда, когда она оставалась со мной. Педиатр говорил, что беспокоиться не стоит, что такое бывает и это должно скоро пройти. Я понимал это и доверял мнению специалиста, но, несмотря на это, я все равно не мог не волноваться и не переживать. Зато я по-особенному ценил такие моменты, когда она тихо засыпала на моих руках по ночам.

Когда она плакала, я начинал думать о том, что малышка осуждает меня за все мои грехи и не хочет принимать мою любовь. Но по ночам она принимала меня, и когда я видел ее, мирно засыпающую на моих руках, меня переполняли любовь и нежность к Аманде. Я прижимал ее к груди, целовал и не мог насмотреться на свою девочку.

– Тише… ччч, – снова сказал я и назвал малышку по имени.

В комнате было холодно и темно. Я оставил дверь в коридор открытой.

Постепенно Аманда начала успокаиваться. Она крутила головкой, двигала ручками и упиралась ножками мне в грудь.

Я вспомнил, что пару раз мне снилось, что Аманда уже умеет говорить. В обоих снах девочка сидела на кухне, в своей переносной люльке, и ужинала, причем ела она ножом и вилкой, говоря какую-то бессмыслицу. У нее был какой-то странный низкий голос. Когда она говорила, она смотрела прямо перед собой, как будто ее снимала камера или она давала интервью. Аманда перечисляла сначала цвета: голубой, желтый, оранжевый, пурпурный, зеленый, черный. Потом марки машин: «понтиак», «мерседес», «шевроле», «ягуар», «тойота», «фольксваген». Затем следовал список деревьев: клен, слива, ива, дуб, каштан, мирт. Мы с Сарой были шокированы тем, что происходит, и молча смотрели на малышку. Потом она начала перечислять имена: Педерсон, Сонни, Нэнси, Луи, Джекоб… Когда она дошла до Джекоба, я встал и ударил ее по лицу. На этом оба сна заканчивались. После них я просыпался в холодном поту. Я думал о том, что поднял руку на ребенка… но во сне мне казалось, вернее, я был уверен, если бы я этого не сделал, она бы не замолчала и продолжала бы этот список до бесконечности.

Когда Аманда наконец успокоилась, я стал прислушиваться к звукам дома. Снег закончился, и поднялся ветер. Стены скрипели. Лишь только порыв ветра налетал на окна, рамы начинали дрожать. Я стал замерзать и получше укрылся одеялом.

Я понимал, что Аманда уже заснула и ее можно отнести в кроватку, но у меня почему-то не было желания это делать. Я хотел еще хотя бы немного посидеть так с ней.

Мы сидели на кровати Джекоба. Как только я подумал об этом, воображение тут же нарисовало мне брата, который пьяный лежал на этой кровати… я вспомнил, как поцеловал его перед сном. Я принюхался, непроизвольно пытаясь уловить запах брата, но, конечно, ничего не почувствовал.

«Поцелуй Иуды», – вспомнил я слова Джекоба…

По улице, скрипя, проехал снегоочиститель. Я посмотрел на Аманду. Она спокойно лежала у меня на руках, как будто уже давно крепко спала. Но, присмотревшись, я увидел, что глаза у нее были открыты.

Я подумал о приближающемся утре. От этой мысли у меня защемило сердце. Я никак не мог избавиться от мысли о том, что, как бы я ни поступил, это все равно, скорее всего, будет ошибкой.

Вдруг я подумал о том, что лучшим решением сейчас было бы забрать деньги и сбежать. Аманду и Сару я мог бы оставить… я бы просто тихо выскользнул из дома под покровом ночи, и никто бы этого даже не заметил. Я бы начал новую жизнь, сменил имя, стал бы другим человеком. Я закрыл глаза и представил, как покупаю новую иномарку какого-нибудь яркого цвета. Я бы даже не думал о том, сколько она стоит, я бы просто достал стодолларовые купюры и заплатил бы столько, сколько нужно. Потом я представил себя за рулем этой машины. Я бы постоянно покупал себе новую шикарную одежду, переезжал из одного отеля класса люкс в другой, там бы обязательно были сауны, джакузи, бассейны и просторные номера с огромными кроватями. Объездил бы всю страну вдоль и поперек, лишь бы быть подальше от дома.

А почему бы и нет? Если уж я смог убить собственного брата, то это значит, что я способен на все, абсолютно на все.

На крыше завывал ветер. Я посмотрел на Аманду. Я видел, как блестят ее глазки.

Я мог убить ее. Я мог просто замотать ее в одеяло и задушить. А мог взять ее за ноги и пару раз ударить головой о стену. Мог просто свернуть ей шею. Я мог убить и Сару. Я мог подойти к ней сейчас, пока она спала, и задушить подушкой, а мог избить ее до смерти.

Воображение рисовало мне одну картинку за другой. И я понимал, что я могу все это сделать, что это не просто разыгравшаяся фантазия. Теперь для меня не было ничего невозможного. Все было просто.

Вдруг я услышал какое-то движение в коридоре. Я открыл глаза и увидел, что на пороге комнаты стояла Сара. Она была в халате и пыталась завязать пояс. Волосы у нее были собраны в хвост.

– Хэнк? – позвала она.

Я посмотрел на жену. Кровавые картинки постепенно стали исчезать из моего воображения, они медленно таяли, как сон.

«Конечно, нет, – пронеслось у меня в голове, – я очень люблю их обеих».

Я наклонился, поцеловал Аманду и шепотом сказал:

– Она никак не заснет.

Сара зашла в комнату. У нее под ногами скрипнул пол. Она подошла к кровати, села рядом со мной, обхватила меня ногами и положила голову мне на плечо.

– Надо рассказать ей сказку, – сказала Сара.

– Я не знаю сказок.

– Тогда придумай свою.

Я попытался придумать, но у меня ничего не получилось.

– Помоги мне, – шепотом попросил я Сару.

– В некотором царстве, в некотором государстве жили-были король и королева, – начала Сара и остановилась, давая мне возможность повторить.

– В некотором царстве, в некотором государстве, – произнес я, – жили-были король и королева.

– Прекрасная королева.

– Да, прекрасная королева, – кивнул я, – и очень мудрый король. Они жили во дворце на берегу реки в окружении полей и лесов.

Я запнулся, не зная, что говорить дальше.

– Они были богатые? – спросила Сара.

– Нет. Они ничем не отличались от остальных королей и королев.

– А король участвовал в войнах?

– Только когда ему приходилось это делать, чтобы защитить свои территории.

– Расскажи о битвах, в которых он принимал участие.

Я подумал, кажется, мне в голову пришла хорошая идея.

– Однажды, – продолжил я, – король гулял по лесу и случайно наткнулся на старинный деревянный сундук. Сначала он подумал, что это гроб, потому что сундук был похожей формы и был заколочен. Но он почему-то не был закопан, а просто стоял на траве. Он оказался тяжелым, король даже не смог поднять его.

– А что в нем было? – поинтересовалась Сара. Но я не ответил.

– Король пошел домой и рассказал все прекрасной королеве о сундуке. «Королева», – сказал он…

– Любимая, – прошептала Сара.

– Любимая?

– Он так называл ее. Любимая. А она его – любимый.

– «Любимая, – сказал король, – я нашел в лесу очень тяжелый сундук. Пойдем, ты поможешь мне принести его домой». И они пошли в лес и принесли сундук. Потом король позвал двух герцогов, чтобы те помогли ему открыть крышку сундука.

– И внутри сидела ведьма, – добавила Сара.

– Нет. Сундук был полон золота, а точнее, золотых слитков.

– Золото? – переспросила Сара. Я не ответил, я вдруг подумал, что это была не такая уж и хорошая идея.

– И сколько там было золота?

– Много, – ответил я. – Они даже не могли мечтать о таком количестве слитков.

– Они были счастливы?

– Скорее напуганы. Они поняли, что соседские короли и королевы будут завидовать им и даже могут напасть на них, чтобы украсть сокровища. Тогда наши король и королева решили собрать свою армию и вырыть вокруг дворца новый глубокий ров. Они сделали это еще до того, как кто-либо узнал о деньгах. Король и королева понимали, что теперь они могли потерять не только найденные деньги, но и все королевство. Поэтому король предупредил тех двух герцогов, которые помогали ему открывать сундук, никому не рассказывать о золоте. А в качестве награды за молчание он пообещал отдать им часть сокровищ.

Я замолчал и подождал реакции Сары. Она тихо лежала и ждала продолжения.

– Дни шли, король уже почти закончил рыть новый ров. И вот однажды он узнал, что по его государству ходят слухи о золоте. Королева тоже узнала о том, что пошли слухи об их сокровищах, пришла к королю и сказала: «Надо что-то делать с герцогами, дорогой».

– О, Хэнк, – грустно сказала Сара и вздохнула.

– Король согласился, и они решили убить герцогов. Но они не могли просто убить их, потому что тогда по дворцу сразу бы поползли очередные слухи. Тогда король и королева устроили все так, будто герцоги погибли, участвуя в состязаниях рыцарей.

– Один из герцогов был братом короля?

Сначала я покачал головой, потом подумал и произнес:

– Да.

– И они сохранили деньги?

– Золото.

– Да, золото. Они достроили ров и собрали армию?

– Нет. Практически сразу после того, как они убили герцогов, на них напали соседи.

Я замолчал. Потом взглянул на Аманду. Она внимательно смотрела прямо на меня и слушала сказку. В комнате было темно и холодно, но нам втроем было тепло под одеялом.

Сара погладила малышку по голове и спросила:

– И чем все закончилось?

Ее голова по-прежнему лежала у меня на плече. Почему-то она показалась мне очень тяжелой, как камень.

– Король ушел в свою часть дворца, чтобы подумать в одиночестве. А когда он вернулся, он увидел королеву на поле битвы у дворца. Король очень устал от тайны, которую они хранили с королевой. Он был бледен и у него дрожали губы. Король подошел к королеве, поцеловал ее в руку и сказал: «Любимая, наверное, нам не стоило приносить в дом сундук и мы зря открыли его».

– Королева поцеловала короля в лоб, – добавила Сара, поцеловав меня, – и сказала: «Любимый, уже слишком поздно думать об этом. Армии готовы к бою». И королева показала королю армию и поле битвы.

– А когда надо было думать над этими вопросами?

– С самого начала, любимый. Прежде, чем открывать сундук.

– Но мы же тогда не знали, что внутри.

Сара потянулась, чтобы посмотреть мне в лицо:

– Если бы сейчас можно было бы бросить все и избавиться от денег, ты бы сделал это?

Я немного помолчал. На вопрос Сары я так и не ответил.

– Надо было думать с самого начала… – шепотом сказал я.

Сара ничего на это не ответила, только сильнее прижалась ко мне. Аманда уснула.

– Теперь уже слишком поздно, Хэнк, – шепотом заметила Сара. – Слишком поздно.

10

На следующий день рано утром, еще даже до восхода солнца, на улице потеплело и снег начал таять. Он быстро превратился в кашу и постепенно начал впитываться в землю.

Я проснулся с тем же чувством, что и заснул, – я понимал, что совершаю ошибку.

Около восьми утра я вышел из дома и отправился в город. Вчера дорога была скользкой, а сегодня ехать мешали слякоть, грязь и лужи.

Карл сидел в кабинете один. Он читал газету.

– Ты слишком рано приехал, Хэнк, – сказал он, когда увидел меня на пороге. – Мы не поедем раньше девяти.

Карл был в хорошем настроении. Он как всегда был так рад меня видеть, как будто я был его единственным другом. Он налил мне чашечку кофе и предложил пончик.

– Я хотел по дороге заехать в магазин, но забыл дома ключи, – заметил я.

– У тебя есть ключи от магазина? – спросил Карл, улыбаясь. Над верхней губой у него образовались усики из сахарной пудры.

Я кивнул.

– Должно быть, мое лицо располагает к доверию.

Карл внимательно посмотрел на меня:

– Да, это точно.

Он стер пудру с лица и посмотрел в окно на «Рекли».

– Теперь мне придется дожидаться Тома, – сказал я. – Он должен быть около девяти. Так что вам придется меня немного подождать – мне обязательно надо забежать в магазин, перед тем как ехать с вами.

– Да, конечно, мы подождем, – ответил шериф.

На улице было влажно. Пошел мелкий дождик, и дорога покрылась лужами.

– Ты правда думаешь, что самолет где-нибудь там? – поинтересовался он.

Я покачал головой:

– Не знаю, я не уверен. Мне кажется, что если бы он был там, мы бы услышали удар.

Карл кивнул:

– Да, пожалуй.

– Честно говоря, мне даже стыдно, что я рассказал вам об этом. Мне кажется, это все пустяки и мы с Джекобом тогда все сильно преувеличили. А теперь агенту ФБР придется тратить время из-за моей ложной тревоги.

– Да я думаю, что он не слишком расстроится. Это его работа. Он уже объехал не один участок.

Я немного помолчал, а потом спросил:

– А он показывал вам свой значок?

– Значок?

– Мне всегда было интересно посмотреть, правда ли значки агентов ФБР выглядят так же, как в кино.

– А как они выглядят в кино?

– Они такие блестящие, серебряные и в центре пропечатано Ф-Б-Р.

– Ну да, а как же еще.

– Значит, вы видели его значок?

Карл немного подумал:

– Его – нет, но я видел их раньше. Я думаю, если ты попросишь его, он покажет.

– Да нет, – сказал я. – Это просто любопытство. Мне неудобно просить его.

Карл взял еще один пончик и опустил глаза в газету. Я смотрел в окно. Мимо проехал какой-то фургон, в прицепе сидела мокрая собака. Увидев пса, я вспомнил о Мери Бет. Воображение сразу нарисовало мне его – замерзшего, мокрого, привязанного к дереву во дворе.

Как только я представил себе собаку брата, со мной произошло нечто странное. Прямо там, сидя в кабинете у Карла, с чашкой кофе и надкушенным пончиком в руках, у меня вдруг совершенно неожиданно родился новый план. Я понял, что надо делать.

Я отвернулся от окна и посмотрел на полку, где хранилось оружие.

– А вы не могли бы одолжить мне ружье? – спросил я.

Карл удивленно посмотрел на меня и переспросил:

– Ружье?

– Пистолет.

– Зачем тебе пистолет, Хэнк?

– Я решил убить пса Джекоба.

– Ты что, хочешь его застрелить?

– Он так и не смирился со смертью Джекоба. Он страдает. Знаете, он стал очень агрессивным, и я боюсь за Аманду. – Я замолчал, потом добавил: – Он один раз уже укусил Сару, – соврал я.

– Сильно?

– Достаточно для того, чтобы она испугалась. Теперь мы держим его в гараже.

– А почему бы тебе просто не отвезти его к ветеринару? Питер Миллер усыпит тебе пса.

Я сделал вид, что обдумываю это предложение, потом покачал головой и сказал:

– Нет, Карл, я должен сделать это сам. Пес был лучшим другом Джекоба. И если уж я решил, что его надо избавить от мучений, я хочу сделать это сам.

– Ты когда-нибудь стрелял собак?

– Я вообще ни разу не стрелял.

– Хэнк, это очень неприятное зрелище. Одно из самых ужасных, поверь мне. На твоем месте я бы отвез пса Питеру.

– Нет, – твердо ответил я. – Я потом буду мучиться и думать, что поступил неправильно.

Карл нахмурился.

– Я только на один день возьму пистолет. Я все сделаю сегодня днем и к вечеру верну оружие.

– Ты хоть знаешь, как стрелять?

– Я надеюсь, вы покажете мне.

– Ты просто хочешь вывезти его куда-нибудь в поле и там застрелить?

– Я хочу сделать это на месте, где была ферма родителей. Там же я и похороню его. Думаю, Джекоб выбрал бы это же место.

Шериф немного поразмыслил:

– Думаю, что могу одолжить тебе пистолет на один день.

– Я был бы очень благодарен за помощь, Карл.

Шериф встал и посмотрел на полку, выбирая для меня оружие.

– Тебе нужен пистолет? – спросил он.

Я кивнул и поднялся, чтобы лучше рассмотреть оружие на полке.

– Может, вон тот? – показал я на один пистолет, который лежал в правом углу. Он был похож на те, которые полицейские носят в кобуре.

Карл достал ключ, открыл застекленную дверцу и достал пистолет. Потом он снова сел за стол, открыл ящик, достал коробочку с пулями и показал, как заряжать пистолет.

– Надо поместить пули в барабан, защелкнуть его и нажать на курок. Только не резким движением, а плавно.

Предупредив об этом, шериф отдал мне пистолет.

– Он перезаряжается автоматически. Предохранителей нет. Вот патроны.

Я аккуратно разложил патроны перед собой на столе.

– Это мой старый пистолет, – добавил Карл.

Я держал пистолет в руках. На ощупь он был маслянистым и холодным.

– Он такой же, как тот, что вы носите сейчас?

– Да, правильно. Только этот постарше, наверное, он даже старше тебя. Мне его выдали, когда я только заступал на службу.

Я положил пистолет и патроны на край стола. Патроны оказались меньше, чем я ожидал. Они были с серебряным покрытием и конусообразными серыми головками. Смотря на них, я подумал о том, что эти патроны совсем непохожи на патроны от ружья. Они были такие маленькие, что, на первый взгляд, ими нельзя было причинить никакого вреда здоровью. По сравнению с патронами от ружья эти казались мне совсем игрушечными. Я взял один патрон в руку.

– Наверное, надо будет сначала потренироваться пару раз, – заметил я.

Карл посмотрел на меня.

– Может быть, дадите мне еще несколько патронов, на всякий случай.

– Сколько? – спросил Карл.

– А сколько патронов помещается в барабан?

– Шесть.

– Тогда дайте мне еще четыре, пожалуйста.

Карл достал четыре патрона из коробочки и перекатил их по столу ко мне. Я собрал их в руку.

Посмотрев в окно, я увидел, что к магазину подъехал Том Батлер. Он стоял у своей машины и что-то доставал из салона.

– Том приехал, – быстро сообщил я и небрежно посмотрел на часы. Было без пяти девять. – Я вернусь минут через двадцать. Подождете?

– Не торопись, Хэнк. Мы подождем, сколько нужно.

Я пошел к двери, но Карл окликнул меня.

– Стой, – сказал он. Я обернулся. Карл протянул руку и произнес: – Дай-ка пистолет.

Карл высыпал пончики из бумажного пакета на стол. В нем осталось три пончика – два с пудрой и один шоколадный. Шоколадный пончик покатился к краю стола и упал на пол. Я наклонился и поднял его.

Высыпав пончики, Карл начал заворачивать пистолет в бумажный пакет.

– Его нельзя мочить, – пояснил он.

Я кивнул и взял пистолет. Пакет, в который Карл завернул его, был розово-белого цвета. Голубыми буквами на нем было написано «Пончики от Лизи».

– Будь осторожен, ладно? – добавил Карл. – Что-то у меня на сердце совсем неспокойно, боюсь, что ты сам можешь пораниться, а это ни к чему.

– Я буду осторожен. Обещаю, – ответил я.

Когда я вышел на улицу, я увидел агента Бакстера. Он только что подъехал и уже выходил из машины. Я остановился и подождал, пока он подойдет.

Бакстер шел прямо, гордо подняв голову. Дождь его, кажется, абсолютно не смущал. Он смело шагал по лужам, даже не смотря под ноги. Я внимательно разглядывал этого мужчину, стараясь найти сходство с Верноном Боровски. Как мне посоветовала Сара, я попытался включить воображение и представить его с бородой и густыми длинным волосами. Но на все это у меня была всего пара секунд, потому что уже через несколько мгновений он подошел ко мне. Я смутился и отвел взгляд.

– Доброе утро, мистер Митчелл, – произнес он.

В его присутствии я вдруг почувствовал некоторое беспокойство, а потом меня охватила паника. Он был одет точно так же, как и вчера, – темный костюм, пальто, черные блестящие ботинки. Перчаток на руках не было. Бакстер по-прежнему излучал уверенность. Рядом с ним я, одетый в старые джинсы, фланелевую рубашку и куртку, которая была мне немного велика, ощутил себя каким-то провинциалом, только что вернувшимся с полей.

Приступ паники прошел так же быстро, как и появился. Я набрался смелости и еще раз внимательно посмотрел на человека, стоящего передо мной. Его коротко подстриженные волосы намокли под дождем, лицо тоже. Я довольно долго смотрел на него, потом подумал о том, что эта его уверенная походка, твердое рукопожатие, умение держаться ничего не значат. Я видел, что мужчина замерз и чувствовал себя некомфортно. А когда он увидит самолет, он вообще растеряется.

– Шериф у себя в кабинете. А мне перед отъездом надо сбегать в магазин по делам. Это близко, через дорогу, – сказал я и показал на магазин. Том Батлер стоял у двери «Рекли». В одной руке он держал какую-то мокрую коробку, а другой искал в карманах ключи.

Я уже сделал пару шагов в сторону магазина, когда агент окликнул меня:

– Эй! А что у вас в пакете?

Я остановился и обернулся. Агент, улыбаясь, стоял на тротуаре. Я посмотрел на пакет, который прижимал к груди. Бумага обмякла и облепила пистолет так, что вполне можно было догадаться, что в пакете у меня совсем не пончики.

– Пакет?

– Я бы сейчас убил кого угодно за теплый пончик.

Я с облегчением улыбнулся ему в ответ. По телу пробежали мурашки.

– Они в кабинете, – сказал я. – Я лишь взял пакет, чтобы не намочить камеру.

– Камеру? – переспросил агент и посмотрел на пакет.

Я кивнул и, не думая о последствиях, добавил:

– Я взял ее на время у шерифа.

Я уже хотел развернуться и идти к магазину, но остановился и сказал:

– Хотите, я вас сфотографирую?

– Нет, спасибо, – ответил агент и шагнул к двери.

– Точно? Мне ведь несложно, – сказал я и начал медленно разворачивать пакет.

Агент, уже поднимаясь по ступенькам, покачал головой:

– Вы только зря истратите пленку.

Я пожал плечами:

– Ну, как хотите.

Я снова повернулся в сторону магазина и вдруг увидел свое отражение в окне припаркованной на обочине машины. Я остановился. В отражении я видел и агента Бакстера, который поднимался по ступенькам к большой деревянной двери.

Вдруг мне в голову пришла совершенно сумасшедшая идея и, даже не обдумав ее, я позвал «агента» по имени:

– Вернон!

В отражении я видел, как он резко остановился и обернулся. Этот жест и выдал его. Теперь я знал все, что мне было нужно.

– Эй, Вернон! – снова крикнул я, делая вид, что обращаюсь к Тому, который как раз открыл дверь магазина. Том услышал мой голос, остановился и подождал, пока я подойду.

– Ты назвал меня Верноном? – поинтересовался он.

Я стряхнул с куртки крупные капли дождя, потопал ногами и удивленно посмотрел на Тома.

– Вернон? – спросил я. – Нет, я крикнул «Подожди, Том».

Когда я обернулся, Вернона на ступеньках уже не было.

В моем кабинете было темно, жалюзи были закрыты. Свет включать я не стал. Я подошел к столу и развернул пистолет. На него налипли крошки от пончиков.

Часы показывали 9:01.

Я протер пистолет о брюки, потом зарядил его.

Как только стрелка часов продвинулась на минуту, я позвонил Саре.

Номер был занят.

Я положил трубку и попытался спрятать пистолет в правый карман куртки. Но карман для него оказался слишком маленьким, да и своим весом он заметно оттягивал куртку вниз.

Тогда я снял куртку, расстегнул рубашку и засунул пистолет за пояс. Теперь на животе я ощущал обжигающе-холодный металл. Ощущая давление пистолета у себя на животе, я чувствовал себя настоящим киногероем.

Я застегнул рубашку, но заправлять ее не стал, чтобы пистолета на было видно. Потом надел куртку.

Часы показывали 9:03.

Я снова позвонил домой. На этот раз Сара мне ответила.

– Это он, – сообщил я.

– В смысле?

Я быстро рассказал ей о значке, о том, как «агент» отказался фотографироваться и как откликнулся на имя Вернон. Сара молча выслушала меня и даже не задавала никаких вопросов. Но почему-то, как только я начал говорить, моя уверенность начала исчезать. Я вдруг подумал, что каждому факту, который я приводил в доказательство того, что агент был ненастоящий, можно найти другое объяснение и истолковать совершенно в противоположном значении. После того как я договорил, Сара сказала:

– Я звонила в ФБР.

– И что?

– Они сказали, что Бакстер на задании.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать слова Сары.

– Значит, у них есть агент Бакстер?

– Сказали, что да.

– Ты спрашивала Нила Бакстера?

– Да. Агента Нила Бакстера.

Пару секунд я стоял как вкопанный. Я был шокирован новостью Сары, я не ожидал такого поворота.

– И как ты думаешь, что все это значит? – спросил я.

Даже не видя Сары, я почувствовал, что она пожала плечами и ответила:

– Может, просто совпадение.

Это была заманчивая идея, и я так хотел в это поверить, но не мог.

– Бакстер – довольно распространенное имя, – заметила Сара.

Я чувствовал пистолет у себя на животе. Мне казалось, что он живое существо. Он слишком сильно давил мне на желудок, и я поправил его рукой.

– Наш похититель мог знать, что в отделе ФБР работает агент Нил Бакстер, и он мог специально представиться его именем.

– Так значит, ты считаешь, что это все же он?

– Хэнк, подумай, ты же сам только что сказал, что у него нет значка.

– Я не говорил, что у него нет значка, я сказал, что он не показывал его Карлу.

На это Сара ничего не ответила. На заднем фоне я слышал, как поет мишка Джекоба.

– Просто скажи, – попросил я.

– Что сказать?

– Что ты думаешь – он это или нет?

Сара немного помолчала, потом произнесла:

– Хэнк, думаю, он.

Я кивнул, но ничего не ответил.

– А ты? – спросила Сара.

– Я тоже, – сказал я и подошел к окну. Я поднял жалюзи, и в комнате стало светло. На улице стоял туман. Кладбище в этой дымке выглядело особенно впечатляюще – из серого тумана торчали черные памятники.

– Да, думаю это он, – добавил я.

– Так ты едешь домой?

– Нет. Я еду с ними.

– Но ты же только что сказал…

– Сара, у меня есть пистолет. Я взял его у Карла.

Сара замолчала. Я чувствовал, что она задумалась.

– Я защищу его, – сказал я. – Я должен быть уверен, что он не пострадает.

– Кто?

– Карл. Если этот человек действительно Вернон и если он решит убить Карла, я застрелю его.

– Хэнк, этого нельзя делать. Это же безумие.

– Нет, – ответил я. – Я все обдумал и уверен, что принял правильное решение.

– Если это Вернон, то нам же будет лучше, если после осмотра самолета он сбежит. Так никто больше не узнает о деньгах.

– Если это Вернон, он убьет Карла.

– Это не наша проблема. Мы не должны в это вмешиваться.

– Да о чем ты говоришь? Как это не вмешиваться? Мы же знаем, что Вернон попытается убить, и более того, сделает это, если ему не помешать.

– Хэнк, это только предположение. Мы не можем быть в этом уверены.

– Но если я поеду, я смогу остановить его.

– А может, и не сможешь. Пистолет – это тебе не ружье. Ты можешь промахнуться. И если ты промахнешься, он убьет вас обоих.

– Я не собираюсь промахиваться. Я буду стараться все время находиться как можно ближе к нему. Я не промахнусь.

– Хэнк, он убийца. Он знает, что он делает. У тебя нет ни единого шанса против него.

Мишка все еще пел, правда, уже медленнее и тише. Я еще раз поправил пистолет. Я не хотел больше слушать Сару, я хотел поскорее уйти, но ее слова, как семена, рассыпались по моему сознанию, и должен признать, что они быстро запустили в меня свои корни сомнения. Я попытался воскресить свою уверенность, представляя себя героем какого-то боевика, с пистолетом за поясом, охотящегося на преступника. Я пытался представить, как наставлю дуло пистолета на грудь Вернона, как нажму на курок. Только вот почему-то воображение рисовало мне совершенно другие картины. Я вдруг подумал о том, что есть вероятность, что все пойдет не так гладко, как я предполагал. Пистолет может не выстрелить или запутаться под рубашкой, и я не успею вовремя вытащить его. Я могу поскользнуться на мокром снегу и упасть, или промахнусь и случайно выстрелю либо слишком высоко, либо себе в ноги, и тогда Вернон обернется и улыбнется своей холодной зловещей улыбкой.

Я понял, что боюсь этого человека.

– Хэнк, подумай о ребенке, – сказала Сара. – Подумай обо мне.

Что ж, передо мной стоял выбор: или ехать в парк с Карлом, или остаться в стороне. Выбрать первый вариант – было бы благородно и смело, с одной стороны, но очень рискованно – с другой. Если все-таки человек, который представился агентом ФБР, – Вернон, тогда он, скорее всего, уже спланировал свои действия и, наверное, собирается убить меня и Карла. Если же остаться в стороне и ехать домой – я мог избежать этого риска. Да, в этом случае я бросал Карла на произвол судьбы, но зато я спасал себя и гарантировал себе безопасность.

Я стоял у окна, прижимая к уху телефонную трубку, и пытался выбрать тот или иной вариант. Сара молчала. Она ждала моего решения.

Левую руку я держал в кармане, в котором лежала куча разных мелочей: какие-то монеты, ключи от машины, маленький перочинный ножик, который когда-то принадлежал моему отцу. Я достал одну монетку. Она была юбилейной.

«Если упадет решкой, – подумал я, – я поеду».

Я подбросил монетку, поймал ее и положил на ладонь.

Она лежала решкой вверх.

– Хэнк? – позвала Сара. – Ты здесь?

Я посмотрел на монету и почувствовал, как страх заставляет сжаться мое сердце. Теперь я понял, что каждой клеткой своего тела я хотел, чтобы выпал орел. Я подумал, что можно бросить монету еще два раза и посмотреть, что выпадет, или вообще бросать до тех пор, пока не выпадет то, что я хочу. Ведь все равно это был просто способ успокоиться, положиться на судьбу, найти подтверждение тому, что я хотел сделать, попытка снять с себя ответственность за принятое решение. Я боялся ехать в парк.

– Да, – отозвался я. – Я здесь.

– Ты не полицейский. Ты вообще не разбираешься в оружии.

Я ничего не сказал и повернул монетку орлом вверх.

– Хэнк?

– Все в порядке, – добавил я. – Я еду домой.

Я позвонил Карлу и сказал, что Аманду сильно тошнит, Сара в панике и мне надо срочно вернуться домой.

Мои слова очень обеспокоили Карла.

– Линда уже пришла, – заметил он. – Она когда-то проходила медицинские курсы. Я думаю, если вам нужна ее помощь, она с удовольствием поедет с тобой.

– Спасибо, Карл. Это так мило с твоей стороны. Но я думаю, что с малышкой ничего серьезного.

– Уверен?

– Конечно. Я сейчас съезжу домой, посмотрю, как она, и на всякий случай свожу ее к педиатру.

– Хорошо, тогда немедленно поезжай домой. Я думаю, мы справимся без тебя. Все равно ты ведь ничего не видел, да?

– Да, абсолютно ничего.

– Ты говорил, что вы слышали шум в южной стороне парка, верно? Неподалеку от дома Педерсона?

– Да, все правильно.

– Ну ладно, Хэнк. Я тогда позвоню тебе, когда мы вернемся.

– Буду ждать.

– Надеюсь, что с малышкой все в порядке.

Карл уже хотел повесить трубку, но я остановил его.

– Карл? – позвал я.

– Что?

– Будьте осторожны, хорошо?

Карл засмеялся:

– А чего опасаться-то?

Я замолчал. Я хотел предупредить его, но не знал, как это сделать.

– Идет дождь, – наконец, сказал я, – потом должно подморозить. На дороге будет скользко.

Карл снова засмеялся. Кажется, он был тронут моим беспокойством.

– Ты тоже будь осторожен, – произнес он на прощание.

Из окна я видел фургон Карла, он был припаркован напротив церкви. Я ждал, спрятавшись за жалюзи. Они вышли на улицу практически сразу после того, как мы с Карлом договорили. Карл был одет в темно-зеленую курку и шляпу. Все еще шел дождь, лужи становились все больше.

Машина Карла выглядела как обыкновенный фургон и отличалась от других автомобилей только красно-белой сиреной, установленной на крыше, наличием специальной рации и двенадцатикалиберного ружья. Фургон был темно-синего цвета, на его крыле была надпись «Полиция Ашенвилла».

Я наблюдал, как Карл сел за руль и наклонился, чтобы открыть дверь для «агента». Затем услышал, как шериф завел машину, видел как он и «агент» пристегнули ремни. Карл снял шляпу и положил ее на заднее сиденье, потом он включил дворники.

Я стоял у окна до тех пор, пока машина не скрылась из вида. Они уехали на запад, в сторону фермы Педерсона и парка, где в заросшем саду Бернарда Андерса их ждал самолет.

Итак, фургон шерифа проехал по главной улице, потом завернул и скрылся из вида.

Я поехал домой.

В Форте Оттова все было тихо и спокойно. У меня было такое впечатление, что я приехал на огромное кладбище – извилистые пустынные дороги огибали темные дома, похожие на склепы. Все дети сидели по домам. В некоторых окнах горел свет, в некоторых я видел отблески экранов телевизоров. Когда я уже подъезжал к дому, я почему-то подумал о том, как проходят воскресенья в обычных семьях: мультфильмы по телевизору, на столах лежат разные игры и головоломки, родители в халатах пьют кофе, подростки спят до обеда. Все казалось таким стабильным, надежным и естественным. Когда я подъехал к дому, я с облегчением обнаружил, что хотя бы снаружи наш дом казался абсолютно обычным, как и сотни других домов.

Я оставил машину около дома. В гостиной горел свет. Мокрый Мери Бет сидел под деревом.

Я вышел из машины и пошел в гараж. На крючке висела небольшая лопата. Я потянулся за ней. Вдруг дверь гаража открылась, и на пороге появилась Сара.

– Хэнк, что ты делаешь?

Я обернулся. Жена держала Аманду на руках.

– Я хочу застрелить собаку, – сказал я.

– Прямо здесь?

Я покачал головой:

– Нет, я отвезу его к месту, где была ферма родителей.

Сара нахмурилась.

– Может быть, сейчас не самое подходящее время для этого? – спросила она.

– Я пообещал Карлу, что верну пистолет сегодня.

– Может быть, все же стоит дождаться понедельника? И, по-моему, его можно просто отвести к ветеринару, а не стрелять.

– Я не хочу, чтобы это сделал ветеринар. Я хочу сделать это сам.

Сара переложила Аманду с правой руки на левую. Она была одета в джинсы и темно-коричневый свитер. Волосы у нее были собраны в хвост.

– Почему? – поинтересовалась она.

– Джекоб бы так поступил, – ответил я, хотя на самом деле я не был уверен, была ли это правда или просто продолжение того, что я солгал Карлу, чтобы получить пистолет.

Кажется, Сара не знала, что на это ответить. Мне показалось, что она не поверила мне.

– Пес страдает, – сказала она, – по-моему, держать его на холоде – несправедливо.

Когда я заговорил, Аманда повернулась и посмотрела на меня. Как ни странно, дочь вела себя на удивление спокойно. Потом она уронила пустышку. Я подошел и поднял ее, соска была вся в слюнях.

– Я вернусь примерно через час. Это недолго.

Я отдал пустышку Саре. Она взяла ее двумя пальцами, мы даже не дотронулись друг до друга.

– Я надеюсь, ты не собираешься ехать в парк? – поинтересовалась она.

Я покачал головой.

– Обещаешь?

– Обещаю, – ответил я.

Сара из окна смотрела, как я отвязал Мери Бет от дерева и отвел его в машину. Я до сих пор не сгрузил вещи Джекоба, они так и лежали на заднем сиденье. Когда Мери Бет запрыгнул в машину, он обнюхал коробки и завилял хвостом. Я сел за руль. Сара держала Аманду у окна и махала мне ее маленькой ручкой.

По губам жены я понял, что она говорит:

– Пока-пока, пока, собачка.

Всю дорогу до фермы Мери Бет спал на заднем сиденье, свернувшись в клубок.

Погода не изменилась. Шел мелкий дождь. Туман не рассеивался. Пока я ехал, дома, амбары и машины, как призраки, появлялись из тумана. Кое-где в полях из-под снега начала появляться земля.

Когда мы приехали на ферму, я никак не мог заставить Мери Бет вылезти из машины. Я открыл дверь и позвал его. Пес не отреагировал. Тогда я подошел ближе и хотел взять его на руки, но Мери Бет начал отчаянно лаять и скалиться и не подпускал меня к себе. Тогда я вытащил веревку, которая была привязана к ошейнику, и резко дернул ее на себя.

Мери Бет вывалился из машины, упал на землю, взвизгнул, быстро вскочил и побежал в поле. Я пошел за ним. Одной рукой я держал веревку, в другой у меня была лопатка. Пистолет находился за ремнем.

Моросил неприятный мелкий дождь. Я довольно быстро намок и начал замерзать. Снег был мокрым, тяжелым и скользким. Идти было очень тяжело. Несмотря на то, что он быстро таял, местами он еще был довольно глубокий, и я пару раз провалился по щиколотку.

Я поднял воротник куртки. Мери Бет бежал впереди меня, обнюхивал снег и вилял хвостом.

Мы подошли к месту, где когда-то стоял дом моего отца. Мельницу было еле видно из-за тумана.

Я остановился в том месте, где, как мне показалось, когда-то было крыльцо, и бросил на землю лопатку и веревку, на которую сразу же наступил ногой, чтобы Мери Бет не убежал. Потом я достал пистолет.

Мери Бет хотел было вернуться обратно к дороге, но веревка не позволила ему убежать.

Я огляделся по сторонам, пейзаж показался мне каким-то мистическим. Все вокруг было покрыто плотным одеялом тумана. Это напоминало иллюстрацию к детской книжке сказок. Мы как будто попали в какой-то параллельный мир, полный скрытых от глаз опасностей. Мне стало немного не по себе… я бы сказал, что я испытывал нечто вроде страха или даже ужаса.

Я знал, что, возможно, сейчас Карл уже мертв. Я очень хотел верить в то, что это не так, что они провели все утро, блуждая по парку, и так и не нашли обломков самолета. Однако это были только мои желания, которые опровергало мое сознание и здравый смысл.

Я постоянно думал о самолете. Должно быть, снег уже стаял с него, и Карл с Верноном не могли не заметить его блестящего корпуса. Я ясно представлял себе поляну, сад, ворон… Воображение рисовало мне картину, когда Вернон медленно и спокойно достает пистолет и стреляет Карлу прямо в голову, Карл падает, я видел его кровь на снегу… Птицы, должно быть, разлетелись в разные стороны, испугавшись выстрела.

Потом я переключился на мысли о Мери Бет. Я подумал, что смерть принесет ему облечение, ведь жизнь бедняги была уже невыносима.

Я подошел к нему сзади и прицелился в шею. Но когда я нажал на курок, он дернулся, и пуля попала ему в челюсть. Мери Бет упал и заскулил. Пуля так раздробила кость, что челюсть откололась и повисла на коже. Изо рта пса хлестала кровь.

Мери Бет попытался встать, и я в панике выстрелил еще раз. На этот раз я попал в ребро. Пес забился в конвульсиях, потом повернулся на спину и замер. Из его груди вырвался глухой хрип. Я подумал, что двух выстрелов будет достаточно и собака умрет. Но Мери Бет вдруг громко взвыл и снова задергался.

Я подошел к псу поближе. У меня тряслись руки, и я весь вспотел. Я закрыл глаза, опустил пистолет и выстрелил практически в упор.

Я услышал хлопок… тихий стон… и больше ничего… Потом все стихло. Я открыл глаза. Окровавленный Мери Бет лежал не шевелясь. Теперь, кажется, он, наконец, умер…

Посмотрев на бедного пса, я почувствовал вину. Я вспомнил отца, который запрещал забивать домашних животных на ферме… он не мог видеть, когда животному причиняли боль. А я нарушил его табу.

Я отошел от собаки и вытер лицо обратной стороной перчатки. Мне показалось, что туман стал еще гуще. Я не видел практически ничего вокруг.

Немного постояв, я взял лопату и начал копать. На поверхности земля оказалась мягкой и влажной, но это было только дюймов на десять. Глубже земля еще не оттаяла. Копать было очень тяжело. Мне приходилось ногой толкать лопату, чтобы хоть на дюйм вбить ее в землю. Но мои попытки раскопать яму, достаточную по глубине для того, что похоронить пса, оказались тщетными. Мне удалось раскопать яму всего лишь дюймов в десять. Взять окровавленного пса в машину и отвезти в другое место я не мог – я бы все испачкал кровью. Поэтому мне ничего не оставалось, как взять Мери Бет за лапы и бросить его в яму, которую я смог вырыть. Потом я начал засыпать его землей, которой не хватило даже для того, чтобы скрыть тело пса. Мне пришлось засыпать его снегом. Из снега же я и сделал маленький холмик. Конечно, я понимал, что эта могила быстро растает. Если Мери Бет не откопают какие-нибудь животные до того, как растает снег, то весной его тело найдет Джордж Мюллер, нынешний хозяин этой земли.

Когда я подумал о Джекобе, мне стало стыдно за то, что я похоронил его пса таким неподобающим способом. Я снова подвел своего брата.

По дороге домой я плакал. Я не понимал, почему текут слезы. Хотя… оснований для них у меня было предостаточно: Карл, Джекоб, Мери Бет, Сонни, Луи, Нэнси, Педерсон, родители, Сара, я сам…

Я попытался сделать над собой усилие, успокоиться и подумать об Аманде. Она никогда не узнает о том, что произошло и что я совершил. Зато моя девочка вырастет в достатке, она будет жить на то, что я получил, совершив страшные преступления. И она не будет знать об этом… и не будет чувствовать боли, которую чувствовал я. И это будет настоящий хеппи-энд нашей сказки.

Только теперь я понял, что мы с Сарой слишком уж сладким представляли наше будущее. С той болью, скорбью, страхом и виной, которые теперь навечно поселились в моем сердце, ничего этого никогда не будет. Я вдруг осознал, что у меня не будет жизни, которую мое воображение рисовало мне, когда вся эта история только начиналась… вместо счастливой и легкой жизни, нам с Сарой придется нести тяжелое бремя лжи и постоянного страха. Мы не сможем забыть того, что мы совершили. Да, мы переедем в другой в город, убежим от своих знакомых, от своего дома… но мы никогда не сможем убежать от своего прошлого, потому что оно будет жить в нашей памяти всю нашу жизнь, оно будет нашей тенью… и она станет сопровождать нас до самой смерти.

Перед тем как подъехать к Форту Оттова, я остановил машину. Мне нужно было успокоиться, я не хотел, чтобы Сара знала, что я плакал.

Когда я вернулся домой, был уже почти полдень. Я поставил машину в гараж, повесил лопату на место и пошел в дом. Я чувствовал себя абсолютно изможденным. Лицо щипало от слез, руки болели и тряслись.

Из гостиной послышался голос Сары.

– Это я, – крикнул я в ответ. – Я дома.

Я услышал, как она встала с кресла и хотела подойти, поздороваться со мной, но в этот момент зазвонил телефон. И она пошла на кухню.

Я уже почти снял ботинки, когда Сара выглянула в коридор:

– Хэнк, это тебя.

– Кто это? – шепотом спросил я.

– Не представились.

Я вспомнил, что Карл обещал позвонить, когда вернется из парка. У меня промелькнула мысль о том, что это может быть он, что он, возможно, жив и все обошлось.

– Это Карл?

Сара покачала головой:

– Кажется, нет. Он бы спросил про ребенка.

Я знал, что Сара права, но тем не менее я все еще надеялся услышать голос Карла. Я прошел на кухню и поднес трубку к уху.

– Алло, – сказал я.

– Мистер Митчелл?

– Да.

– Это шериф Маккеллрой. Я хотел узнать, не могли бы вы подъехать в Ашенвилл. Нам нужно задать вам пару вопросов.

– Вопросов?

– Если хотите, мы можем послать за вами машину, но будет лучше, если вы приедете сами. Дело в том, что у нас сейчас и так не хватает людей.

– Могу я узнать, в чем дело?

Шериф немного помолчал, как будто не был уверен в том, стоит говорить или нет.

– Это по поводу офицера Дженкинса, – наконец, сказал он, – Карла Дженкинса. Его застрелили.

– Застрелили? – переспросил я. В моем голосе был искренний ужас и сожаление.

– Да. Его убили.

– Боже мой… Не могу поверить… я видел его сегодня утром.

– Вот поэтому мы и хотим поговорить с вами.

Кто-то позвал шерифа, и я услышал, как он приложил руку к трубке. Сара стояла на пороге кухни и смотрела на меня. Аманда захныкала в комнате, но Сара не обратила на это внимание.

– Мистер Митчелл? – снова сказал шериф.

– Да.

– Вы встречались вчера вечером о человеком по имени Нил Бакстер?

– Да, – ответил я. – Он сотрудник ФБР.

– Вы видели его документы?

– Документы?

– Значок? Или удостоверение?

– Нет, не видел.

– А вы сможете описать его?

– Он высокий, широкоплечий. У него короткие черные волосы. Цвет глаз я не помню.

– А вы помните, во что он был одет?

– Сегодня?

– Да.

– Пальто. Темный костюм. Черные кожаные ботинки.

– А вы видели его машину?

– Да, утром. Я видел, как он выходил из нее.

– Вы помните, как она выглядела?

– Голубого цвета. Четыре двери. Похожа на те, что обычно берут напрокат.

– А марку вы узнали?

– Нет. Помню, что это был седан, а марку я не рассмотрел.

– Хорошо. А если мы покажем вам несколько фотографий, вы сможете ее узнать?

– Наверное, да.

– Отлично. Вы можете приехать прямо сейчас?

– Я все же не очень понял, что произошло.

– Думаю, вам лучше приехать, здесь мы все вам объясним. Так за вами послать машину?

– Нет, я доеду сам.

– Вы скоро?

– Да, – ответил я. – Выезжаю немедленно.

11

Прежде чем поехать в полицейский участок, я убрал пистолет из машины и положил в гараж. Я подумал, что это не та вещь, которую следовало бы иметь при себе во время допроса.

На улице все еще шел дождь. Но небо начинало просветляться, и мне показалось, что дождь скоро должен прекратиться. Холодало.

В Ашенвилле около полицейского участка было необычное оживление. Приехали журналисты, две телевизионные бригады, с 11-го и 24-го каналов. У входа было припарковано несколько машин. На улице толпилось полно зевак.

Я припарковал машину у соседнего здания.

У входа стояли двое полицейских. Сначала они не пускали меня, но потом из двери высунулся невысокий полненький мужчина и спросил:

– Вы Хэнк Митчелл?

– Да, – ответил я.

Он протянул мне руку. Я подошел к нему, и мы обменялись рукопожатиями.

– Я шериф Маккеллрой, – сказал мужчина. – Мы с вами говорили по телефону.

Он провел меня в здание участка. Шериф был низкого роста и ходил слегка вразвалку, у него было бледное, полное лицо и короткие седые волосы.

В кабинете Карла собралось несколько полицейских. Все они были чем-то заняты и даже не взглянули на меня, когда мы вошли. Одного из них я узнал. Это был тот самый молоденький заместитель шерифа, который привез ко мне Мери Бет. Сейчас он сидел за столом Линды и разговаривал с кем-то по телефону.

– Коллинс, – крикнул шериф Маккеллрой, – допросите мистера Митчелла и запишите его показания.

К нам подошел один из полицейских. Он был довольно высоким и выглядел старше Маккеллроя. Во рту у него торчала сигарета. Мы с ним вышли в коридор, где было немного потише, чем в кабинете.

Сначала мысль о том, что мне предстоит допрос, немного напугала меня, но эта процедура оказалась довольно простой. Я рассказал все, что знал, а полицейский все это записал. Он был абсолютно равнодушен, и ему, кажется, было даже совсем неинтересно то, что я говорил.

Я начал рассказ с самого начала, с декабря прошлого года. Я рассказал, как слышал шум самолета в парке, как сказал об этом Карлу и как он решил, что, скорее всего, мне это показалось, потому что никаких новостей о пропавших самолетах не поступало.

– Я и не вспоминал об этом случае, – говорил я, – до тех пор, пока вчера Карл не позвонил мне. Он сказал, что у него в кабинете сидит сотрудник ФБР, который занимается розыском пропавшего самолета.

– Это был агент Бакстер? – поинтересовался Коллинс.

– Да, верно. Нил Бакстер.

Полицейский записал мои слова и задал следующий вопрос:

– Он объяснил, почему ищет самолет?

– Он сказал, что на борту самолета должен был находиться преступник.

– Преступник?

– Да, человек, которого ищет полиция.

– Он назвал имя этого человека?

– Нет. Я спрашивал, но они не сказали мне.

– Они?

– Он и Карл.

– Значит, офицер Дженкинс был в курсе?

– Думаю, да. По крайней мере, мне так показалось.

Полицейский снова записал мои ответы и перелистнул страничку в блокноте.

– Этим утром вы снова видели его?

– Да. Мы собирались поехать на поиски самолета около девяти часов утра. Но моя жена позвонила мне буквально за несколько минут до выезда и сообщила, что наша дочь заболела. Поэтому я вернулся домой.

– И это был последний раз, когда вы видели офицера Дженкинса и агента Бакстера?

Я кивнул:

– Да. Они уехали, а я вернулся домой.

Коллинс перечитал все, что только что записал, потом подчеркнул что-то и закрыл свой блокнот.

– Вы можете мне объяснить, что происходит? – спросил я.

– А вы еще не слышали?

– Только то, что Карла убили.

– Его застрелил тот человек, который искал самолет.

– Агент Бакстер?

– Точно.

– Но почему?

Коллинс пожал плечами:

– Нам известно только то, что рассказали нам вы и миссис Дженкинс: офицер Дженкинс уехал из города вместе с Бакстером около четверти десятого. Около одиннадцати часов миссис Дженкинс увидела в окно, что к полицейскому участку на фургоне шерифа подъехал Бакстер. Офицера Дженкинса в машине не было. Бакстер припарковал машину шерифа напротив участка, пересел в свою машину и уехал. Миссис Дженкинс позвонила домой, подумав, что Бакстер отвез туда ее мужа. Но дома шерифа не оказалось. Поэтому она решила сама съездить в парк. Приехав на место, она обнаружила следы и пошла по ним. В итоге они привели ее к маленькому самолету, который лежал на пузе в заросшем саду. Там она и обнаружила тело мужа.

– Линда сама обнаружила тело? – спросил я, содрогнувшись от одной этой мысли.

Полицейский кивнул:

– Потом она вернулась на дорогу и вызвала нас по рации.

– Но зачем же он убил Карла?

Коллинс немного подумал, потом открыл свой блокнот и спросил:

– А Бакстер ничего не упоминал о пропавших деньгах?

Я покачал головой:

– Нет, ничего.

– Миссис Дженкинс сообщила, будто он рассказал шерифу, что на борту самолета должны были быть четыре миллиона долларов.

– Четыре миллиона? – переспросил я, изображая удивление.

– Так сказала миссис Дженкинс.

– Значит, он убил Карла из-за денег?

– Мы еще не уверены в этом. Бакстер мог соврать. Он сказал, что эти деньги были украдены из инкассаторской машины в Чикаго в прошлом июле. Однако никакого подтверждения его словам мы не нашли. Об этом ограблении никому ничего не известно. Вот и все, что мы знаем.

Коллинс пошел показывать свои записи шерифу Маккеллрою. Я не понял, можно ли мне было уходить, или нет. Шериф по телефону же сказал, что покажет мне несколько фотографий машин и я должен буду узнать машину Вернона. Так что я решил подождать. В кабинете Карла стояло несколько стульев. Я сел у окна. Когда мы с Коллинсом вошли в кабинет, молодой заместитель шерифа, о котором я уже говорил, поздоровался со мной. Но после этого он уже не обращал на меня никакого внимания. Кто-то принес радио. Оно стояло в углу кабинета, шумело и хрипело. На стене висела огромная карта. Иногда шериф Маккеллрой подходил к ней и рисовал какие-то линии.

Я знал – они пытаются выследить Вернона.

Толпа на улице постепенно становилась все больше. К зданию подъезжали все новые и новые машины. Обе телекомпании снимали репортажи, 11-й канал брал интервью у какого-то полицейского, а 24-й – у Сайреса Шталя, восьмидесятилетнего мэра Ашенвилла.

На улице прояснилось. Люди стояли большими группами и о чем-то разговаривали. Несколько детей каталось по улице на велосипедах. Любопытные мальчишки облепили полицейские машины и заглядывали внутрь.

Дождь закончился. Дул прохладный северный ветер. На нем развевался приспущенный в знак скорби по Карлу флаг.

Я просидел, глядя в окно, около часа. В комнате все бурлило и кипело, все суетились, что-то спрашивали, что-то писали.

– Где Митчелл? – наконец услышал я крик шерифа. – Он ушел?

Я обернулся. Один из полицейских показал на меня:

– Нет. Он здесь.

Коллинс и какой-то молодой полицейский одевались и направлялись к выходу.

– Коллинс, – крикнул шериф Маккеллрой, – возьмите мистера Митчелла с собой. Может, он опознает тело.

– Тело? – переспросил я.

– А вы против? – поинтересовался шериф. – Вы бы нам очень помогли.

– Против чего?

– Мы поймали человека, подходящего под ваше описание Бакстера, но теперь нам надо, чтобы вы опознали тело. Они отведут вас, – добавил шериф и показал на Коллинса и молодого полицейского, которые уже ждали меня в дверях.

Я взял куртку и направился к выходу, но остановился посреди комнаты и спросил Маккеллроя:

– А можно мне позвонить жене? Я хочу, чтобы она знала, где я.

– Конечно, – ответил он и подвел меня к столу Линды, на котором стоял телефон.

Я поднял трубку и позвонил домой.

На столе у Линды стояла фотография, на снимке была она вместе с Карлом. Взглянув на фото, я отвернулся к окну. Я не хотел даже думать о том, что сейчас с Линдой и где она. Может, она была дома. Бедняжка, она уже никогда не забудет того, что увидела этим утром, – тело мертвого мужа в грязном снегу. Мне было безумно жаль Линду.

Сара ответила с первого звонка.

– Это я. Я в участке, – сообщил я.

– Все в порядке?

– Карла убили. Тот агент ФБР застрелил его.

– Я знаю, – сказала Сара. – Я уже слышала об этом по радио.

– Но похоже, они уже поймали его. И сейчас я еду на опознание.

– Куда?

– Не знаю. Он, кажется, мертв.

– Мертв?

– Они сказали «тело». Они хотят, чтобы я опознал тело.

– Они убили его?

– Не знаю, но похоже на то.

– О, Хэнк, – прошептала Сара. – Это же отлично.

– Сара, – быстро заметил я. – Я в полиции.

Я быстро огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает.

Коллинс и молодой полицейский ждали меня у двери. Они оба внимательно смотрели на меня.

Сара замолчала. Я слышал, как у нее играло радио.

– Ты знаешь, когда освободишься? – спросила она.

– Надеюсь, это не долго.

– Хэнк, я так счастлива, прямо груз упал с плеч.

– Тише.

– Сегодня вечером мы обязательно это отпразднуем.

– Сара, мне пора. Поговорим, когда я приеду, – добавил я и положил трубку.

Молодой полицейский был за рулем. Я сидел на переднем сиденье, Коллинс – на заднем. Мы быстро ехали на юг города.

На улице похолодало, и дорога кое-где покрылась льдом. Зато туман немного рассеялся.

– Шериф Маккеллрой сказал «тело», если я не ошибаюсь? – спросил я полицейского за рулем.

Он кивнул:

– Точно.

– Значит, Бакстер мертв?

– Мертв. Его хорошенько нафаршировали свинцом, – ответил Коллинс.

Оба полицейских улыбнулись. Им, кажется, очень нравилось то, что происходит.

– Его убили неподалеку от Апплтона, – снова заговорил Коллинс, – на дорожной заставе. Он напал на солдат, охранявших ее. Одного он ранил в ногу. А второй, которому повезло больше, застрелил его.

– Четыре пули, – заметил молодой полицейский.

– Три из них попали в грудь. Одна – в голову.

– А вас это беспокоит? – вдруг с серьезным видом поинтересовался молодой полицейский.

– Беспокоит? – переспросил я.

– Ну, вас не волнует, что придется осматривать застреленного человека? Там кровь и все такое…

– Выстрелы в голову – это не самое приятное зрелище, – сказал Коллинс. – Будет лучше, если вы просто бросите на него беглый взгляд, не смотрите на него слишком долго. И постарайтесь представить, что это просто мясо, которое…

Молодой полицейский вдруг перебил Коллинса.

– Его брата застрелили, – сказал он.

Коллинс замолчал.

– Помнишь эту историю? Это произошло пару месяцев назад. Парень пришел домой и застал жену в постели с человеком, у которого они снимали дом. И тот так взбесился, что всех перестрелял, помнишь?

– Это был ваш брат? – спросил меня Коллинс.

Молодой полицейский ответил за меня:

– Нет, это был не его брат. Его брата убили, когда он пришел на помощь, услышав выстрелы.

Я почувствовал, что атмосфера в машине сразу изменилась. Как будто мы въехали в тень.

Молодой полицейский включил печку, мне в лицо подул теплый воздух.

– Простите, мистер Митчелл, – сказал Коллинс, – я не знал.

Я кивнул:

– Ничего, все в порядке.

– Как поживает собака? – спросил наш водитель и, обращаясь к Коллинсу, добавил: – У его брата была прекрасная собака. И мистер Митчелл взял ее себе после смерти брата.

– А что за порода? – поинтересовался Коллинс. Они оба, видимо, хотели наладить контакт и исправить не очень хорошее настроение. Они же не знали, что произошло с Мери Бет.

– Помесь немецкой овчарки и лабрадора. Но я убил его.

Все замолчали. Молодой полицейский включил радио, из динамиков полилась странная музыка.

– Пес так и не оправился после смерти брата. Он стал агрессивным и даже укусил мою жену.

– Да, с собаками такое бывает, – сказал Коллинс. – Они сильно привязываются к своим хозяевам. А после их смерти очень тоскуют.

Остальной путь мы ехали молча. Молодой полицейский сосредоточился на дороге, Коллинс закурил. Я смотрел на дорогу.

Вернона убили на дорожной заставе неподалеку от Апплтона. Когда он высунулся из машины, чтобы оплатить переезд, она соскользнула по замерзшей дороге и врезалась в впереди стоящую машину. Та машина врезалась в следующую. Солдаты, которые стояли на заставе, увидели, что произошло, и прибежали на помощь. Сначала Вернон был спокоен. Он понимал, что у него еще был шанс проехать заставу и скрыться. Он уже поменял голубую машину на красную, как только выехал из Ашенвилла. Тогда же он и переоделся – надел куртку и шерстяную шапку. В общем, в нем было трудно узнать человека, который находился в розыске. Вернон начал паниковать, когда увидел бегущих к нему солдат. Тогда-то он и достал ружье.

Нам потребовалось некоторое время, чтобы добраться до места происшествия, потому что застава была перекрыта и у нее образовалась довольно большая пробка. У самой заставы стояло шесть полицейских машин. А когда мы подъехали, с места происшествия уехала скорая.

Мы оставили машину, немного не доезжая до заставы, и дальше прошли пешком. У шлагбаума стояла машина Вернона, вишневый хечбек, марки «тойота». Все двери машины были открыты. Небольшой квадрат вокруг машины был обтянут желтой лентой. На месте происшествия собралось много военных, но никто, кажется, ничего не делал.

Когда мы подошли ближе, у машины я увидел тело, накрытое черным одеялом.

Мы наклонились, прошли под желтой лентой и направились к трупу. Я и молодой полицейский присели рядом с телом, и он приподнял одеяло.

Коллинс стоял рядом.

– Это он? – спросил полицейский.

Это был Вернон. Пуля попала ему в голову, чуть выше уха. Я увидел черное отверстие. Кровь была везде – на лице Вернона, на асфальте, в его одежде, глаза у него были открыты. Его, казалось, удивленный взгляд был устремлен в небо. Я еле сдержался, чтобы не опустить руку и не закрыть ему глаза.

– Да, – сказал я. – Это он.

Полицейский положил одеяло на место, и мы встали.

– Вы в порядке? – поинтересовался Коллинс. Он взял меня под локоть и отвел от трупа.

– Да, я в порядке, – ответил я.

Потом, сам себе удивившись, почувствовал, что начинаю улыбаться. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы поплотнее сжать челюсти и изобразить серьезное выражение лица. Увидев Вернона мертвым, я испытал невероятное облегчение. Это чувство даже заглушило мою скорбь по поводу смерти Карла. Впервые после той ночи, когда мы решили оставить деньги, я чувствовал себя в полной безопасности. Сара была права, все шло просто отлично: теперь в живых не осталось ни одного человека, который бы мог узнать о нашей связи с деньгами. Вернон и его брат, Карл, Луи, Нэнси, Джекоб, Сонни, Педерсон – все были мертвы.

Деньги были наши.

Коллинс пошел в машину и по рации сообщил шерифу Маккеллрою, что я опознал тело. Молодой полицейский разговаривал с военными.

Я пошел к машине. Я замерз, и мне очень хотелось сесть в теплый салон, но на полпути я остановился. Мне было любопытно, нашли ли деньги. И я подумал, что если останусь на улице, могу услышать что-нибудь интересное и полезное. Тогда я быстро вернулся к шлагбауму и встал, стараясь выглядеть как можно менее подозрительно.

Рыжеволосый полицейский начал фотографировать. Он отдернул одеяло и сделал пару снимков тела Вернона. Потом он сфотографировал машину, шлагбаум, кровь на асфальте.

Хотя погода начинала проясняться, день все равно был каким-то мрачным. Полицейский фотографировал со вспышкой.

Через пару минут на большом фургоне подъехали журналисты программы новостей. На ярко-желтом фургоне красными буквами было написано «13 канал. Горячие новости». Журналисты попытались сфотографировать тело, но военные не пустили их.

После желтого фургона подъехала машина темно-коричневого цвета. Из нее вышли двое. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это люди из ФБР. Они выглядели так же, как Вернон, – высокие, худые, коротко подстриженные, в черных пальто, в черных кожаных перчатках, темных костюмах и галстуках. Обуты они были в черные ботинки. Во всех их движениях, походке, жестах и манере говорить сквозила та же уверенность и профессионализм, которую так хорошо изобразил Вернон. И подействовало это на меня точно так же, как и в прошлый раз, – сердце сжалось, пульс участился, на спине появились капельки пота.

В голове вдруг мелькнула страшная мысль о том, что я мог оставить какую-нибудь улику, что-нибудь, что могло вывести их на меня. От мысли, что меня могут поймать и если это и сделает кто-то, так это будут эти люди в черном, по спине побежали мурашки, и я содрогнулся.

Я наблюдал за тем, как они разговаривали о чем-то, стоя у тела Вернона. Потом они сняли с тела одеяло и начали проверять карманы. Один из них взял Вернона за щеки и пару раз повернул его голову, внимательно изучая лицо убитого. Потом он вытер руки об одеяло и сказал что-то своему коллеге. Тот покачал головой.

После осмотра тела они пошли к машине Вернона. Около машины они что-то сказали солдатам, которые потом позвали нашего водителя и представили его агентам. Они поговорили пару минут, после чего он показал в мою сторону.

– Мистер Митчелл? – позвал меня один из агентов и направился ко мне. – Хэнк Митчелл?

– Да, – ответил я и сделал пару шагов ему навстречу. – Я Хэнк Митчелл.

Подойдя ко мне, агент достал свой бумажник и показал мне значок. Этот жест почему-то заставил меня содрогнуться. В голове мелькнула мысль, что он сейчас меня арестует.

– Меня зовут агент Ренкинс, – представился он. – ФБР.

Взглянув на значок, я кивнул.

– Мы с моим коллегой хотели спросить вас, не против ли вы поехать обратно в город с нами. По дороге вы рассказали бы все, что знаете.

– Я уже все рассказал в полиции, – ответил я. – Вы не могли бы взять у них мои показания?

– Мы бы предпочли сами все услышать. Вам ведь это будет не очень сложно? – сказал он и улыбнулся той же холодной улыбкой, что и Вернон.

Я ничего не ответил. Было и так понятно, что выбора у меня нет. К нам подошел второй агент. В руках у него был черный целлофановый пакет.

– Мы оставили машину вон там, – заметил Ренкинс и показал на машину. Потом он повернулся и пропустил меня вперед.

Я сидел на заднем сиденье. За рулем был Ренкинс, его коллега, агент Фремонт, ехал рядом. Мужчины были очень похожи друг на друга: плечи, рост, цвет волос – все было абсолютно одинаковым.

Между ними имелось, пожалуй, только одно отличие, которое практически сразу бросалось в глаза: у агента Фремонта были большие уши. Честно говоря, я не мог удержаться, чтобы периодически не смотреть на них. Наверное, когда он был маленьким, он очень стеснялся своих ушей. Эта мысль заставила меня вспомнить Джекоба в детстве и то, как он стеснялся своего веса.

Мне было очень непривычно сидеть на заднем сиденье машины, учитывая то, что я всегда ездил за рулем. Машина у агентов ФБР была совершенно обычная – черный виниловый салон, маленькие двери, панель управления, но вот сидеть на заднем сиденье было как-то не очень приятно. Я чувствовал, что меня подавляет это небольшое замкнутое пространство, у меня появилось ощущение, что я нахожусь полностью под контролем агентов. В просторном фургоне я никогда не ощущал ничего подобного.

Пока мы ехали к Ашенвиллу, я снова рассказал свою историю. Мои показания они записывали на диктофон. Но, как ни странно, агенты вели себя как-то незаинтересованно. Они не задавали мне вопросов, не оборачивались, когда я замолкал, не кивали и никак не поддерживали мой монолог. Они молча сидели передо мной и смотрели на дорогу. Мы ехали по той же дороге, что и с Коллинсом, проезжали те же дома и фермы. Единственным отличием было то, что туман уже рассеялся, воздух стал прозрачным и сухим. Солнце медленно клонилось к западу.

Пока я говорил, я думал о том, что молчание агентов может означать одно из двух. Либо они уже знали мою историю и сейчас слушали ее из чистой формальности и для того, чтобы записать на диктофон. Либо они уже выяснили что-то, что могло бросить на меня тень подозрения, и теперь просто дали мне время, чтобы я, рассказывая, сам запутался в своей лжи, выдал себя и тем самым предоставил бы им неопровержимые доказательства собственной вины. Они давали мне возможность выговориться, перед тем как сорвать с меня маску и обличить мое истинное лицо лгуна, вора и убийцы. Так что к концу рассказа я стал чаще останавливаться и запинаться, стараясь говорить только то, что не вызвало бы подозрений.

Наконец я договорил.

Фремонт выключил диктофон и только теперь обернулся и посмотрел на меня.

– В вашей истории только одна ошибка, мистер Митчелл, – сказал он.

От этих слов у меня все внутри сжалось от страха. Я посмотрел в окно и сделал над собой усилие, чтобы не заговорить сразу и не выдать своего волнения. Вдалеке я увидел чучело, одетое в черный халат и соломенную шляпу. Издалека чучело напоминало живого человека.

Выдержав паузу, я спросил:

– Ошибка?

Фремонт кивнул. Когда он говорил, его огромные уши смешно шевелились.

– Человек, труп которого вы только что опознали, – не из ФБР.

Облегчение, которое я испытал, услышав эти слова, нельзя описать словами. Это было даже не моральное, а какое-то физически ощутимое чувство.

От испытанного стресса я даже вспотел. У меня появилось такое ощущение, что я теряю контроль над своим телом… по коже пробежали мурашки… мне даже стало смешно, и я чуть было не улыбнулся.

Я вытер лоб рукой.

– Я не понимаю, о чем вы, – сказал я и заметил, что в моем голосе появилась хрипота и какая-то резкость. Фремонт, кажется, не обратил на это внимания.

– Его настоящее имя Вернон Боровски. На борту самолета, шум двигателя которого вы слышали в декабре, был его брат. Он разбился в парке.

– Он искал брата?

Фремон покачал головой.

– Нет, он искал это, – сказал он, подняв пакет с пола.

– Мусорный мешок? – спросил я.

– Точно, – ответил Фремонт, улыбаясь. – Мешок, полный очень дорогого мусора.

Фремонт открыл мешок, и я увидел деньги.

Я посмотрел на деньги, мысленно досчитал до десяти и поинтересовался:

– Они настоящие?

– Настоящие, – ответил Фремонт, достал одну пачку и показал ее мне. – Это выкуп. В прошлом ноябре братья Боровски похитили дочь Макмартина.

– Дочь Макмартина?

– Его наследницу, которую они застрелили и бросили в озеро.

– Можно мне потрогать их? Я в перчатках, – спросил я, глядя на деньги.

Оба агента засмеялись, и Фремонт ответил:

– Конечно, можно.

Я вытянул руку и опустил ее в пакет. Ренкинс наблюдал за мной через зеркало заднего вида. На его лице блуждала дружеская улыбка.

– Тяжелые, да? – спросил он.

– Да, как маленькие книжечки, – ответил я.

Мы уже подъезжали к Ашенвиллу, уже различались дома на горизонте. С такого расстояния город почему-то показался мне каким-то мистическим и нереальным.

Я отдал пачку денег, которую достал из пакета, Фремонту, и он положил ее на место.

За время моего отсутствия ажиотаж у здания полицейского участка поутих. Съемочные группы уехали, зеваки разошлись. Теперь город выглядел так же, как в любой другой воскресный день. Все вокруг было погружено в сон и спокойствие. Единственное, что напоминало о недавней трагедии, – приспущенный флаг.

Ренкинс остановил машину напротив участка. Мы вышли на улицу, и Фремонт сказал:

– Простите, что впутали вас в это дело. Вы нам очень помогли.

Мы стояли у входа в участок.

– Честно говоря, я до сих пор не очень хорошо понимаю, что произошло.

Ренкинс улыбнулся:

– Произошло то, что в Детройте двое братьев похитили девушку. При этом они застрелили семерых человек, в том числе и похищенную. Потом они сбежали с выкупом в 4,8 миллиона долларов. Один из братьев разбился на самолете. А второй пытался найти его и с этой целью притворился агентом ФБР. Как только он увидел самолет, он сразу же убил офицера Дженкинса.

Ренкинс улыбнулся еще шире и добавил:

– А потом его застрелили солдаты.

– В мешке что, 4,8 миллиона долларов? – спросил я, изображая удивление.

– Нет, – ответил Ренкинс. – Пятьсот тысяч.

– А где остальные?

Агент Ренкинс пожал плечами, посмотрел на Фремонта и сказал:

– Пока точно не знаем.

Я огляделся. Неподалеку на тротуаре две птицы боролись за какую-то добычу. Они громко каркали друг на друга и по очереди пытались поднять что-то, но это оказалось слишком тяжелым для них.

– Значит, сейчас 4,3 миллиона долларов находятся неизвестно где.

– Они еще появятся, – заметил Фремонт.

Я внимательно посмотрел на агента. Ренкинс разглядывал птиц. Его лицо не выражало никаких эмоций.

– В смысле? – спросил я.

– Перед тем как Макмартин должен был выплатить выкуп, деньги были у нас часа два. Мы не могли пометить их, потому что боялись, что похитители заметят это и убьют девочку. Поэтому мы придумали другой выход. За два часа двадцать агентов переписали с большинства купюр серийные номера. Мы переписали около пятисот номеров. Так что каждая десятая купюра, можно сказать, играет на нас.

Я ничего не ответил. Я просто молча смотрел на агента… я не мог, не хотел верить в то, что он говорил.

– Так что рано или поздно деньги где-нибудь всплывут. Да и, я думаю, вряд ли где-то можно расплатиться стодолларовой купюрой, не привлекая к себе внимания.

– Деньги помечены, – медленно произнес я.

Я опустил голову, пытаясь скрыть эмоции и сохранить спокойствие. Я смотрел на свои ботинки и старался сосредоточиться только на них, запоминая их форму и цвет. Я изо всех сил старался не думать о том, что только что услышал, потому что я прекрасно понимал, что, как только я попытаюсь осознать новость, я не сумею справиться с эмоциями и мгновенно выдам себя.

– Да, можно сказать и так, – подтвердил агент.

«Желто-коричневый, – подумал я, – янтарный».

Но, несмотря на то, что я делал все, чтобы не думать о деньгах, мысли о них были как вода, которая затекала в каждую щелку моего сознания… Деньги были меченые.

Фремонт протянул мне руку. Я обменялся рукопожатиями с обоими агентами. Потом Ренкинс добавил:

– Информация о том, что мы знаем номера купюр, конечно, секретна. Это наш единственный шанс найти деньги.

Фремонт кивнул:

– Так что, если вам придется общаться с прессой…

– Да, – перебил я, – я все понял.

– Если вы нам понадобитесь, вы приедете? – поинтересовался Ренкинс.

– Конечно, – ответил я и показал на магазин, – я работаю здесь рядом.

Агенты посмотрели на магазин, и Ренкинс сказал:

– Скорее всего, мы больше вас не побеспокоим. С Бакстером и так все ясно.

– Да, – тихо произнес я.

«Сепия, – подумал я, – терракот».

– Еще раз прошу прощения, что впутали вас в это дело. Мы, как правило, стараемся справляться сами.

Ренкинс по-дружески хлопнул меня по плечу. Потом оба агента поднялись по ступенькам и исчезли за дверью.

Я пошел к машине. Я шел, опустив голову, и смотрел на свои ботинки. Они, как отдельные живые существа, шли по дороге и вели меня к машине. Подойдя к фургону, я остановился. Рука сама вытащила из кармана ключи, открыла дверь. Мое тело наклонилось, и я сел в машину. Я не осознавал своих движений, как будто это было не мое тело, а моя душа случайно попала в него и теперь изнутри наблюдаю за чужим человеком.

Только когда я уже был в машине, когда захлопнул за собой дверь, я начал понемногу приходить в себя. Тогда я разрешил себе подумать о словах Фремонта.

Да, мы не могли использовать деньги.

Услышав эту новость, первое, что я ощутил, было отчаяние. Я изо всех сил старался скрыть это от Фремонта и Ренкинса, было отчаяние. В моем воображении всплыли картины окровавленных тел. Я собственными руками лишил жизни четверых человек: Педерсона, Нэнси, Сонни и Джекоба. И все это только ради того, чтобы сохранить деньги, которые теперь были для меня обычными, ничего не стоящими разноцветными бумажками.

После отчаяния я почувствовал ужасную усталость и изнеможение. Это было физическое ощущение, которое мое тело переживало от ужаса, возникающего при одной мысли о том, что я совершил.

Я сидел в машине, опустив голову на грудь. Я почти три месяца жил в постоянном напряжении. А сейчас все закончилось… больше не осталось цели, к которой я стремился. Честно говоря, я даже испытал легкость… ведь теперь вся эта жуткая история действительно закончилась, и я мог вернуться домой и сжечь деньги, последнее свидетельство моих грехов, и разрубить, наконец, этот узел страха и ужаса.

«Езжай», – подсказало мне сознание, которое до сих пор еще не могло поверить в то, что эта битва за деньги была окончена.

«Если Фремонт или Ренкинс выглянут в окно, они увидят тебя. Это может показаться подозрительным. Заводи машину. Уезжай», – подсказывал внутренний голос.

Я слушал этот голос три месяца и поступал так, как он говорил… и теперь я снова послушался, поднял руку и вставил ключ зажигания.

Но потом я увидел футах в пятидесяти от машины телефонную будку и остановился.

«Уезжай, – сказал мне голос. – Немедленно».

Я осмотрелся. У храма какая-то женщина с маленькой девочкой в коляске переходила дорогу. Женщина что-то говорила, а девочка внимательно ее слушала, подняв голову. Они были одеты в похожие ярко-желтые куртки. Я почти сразу узнал их. Это была Карла и Люси Дрейк, дочка и внучка Алекса Фридмана, владельца химчистки. Я учился с Карлой в одном колледже. Она училась в одном классе с Джекобом. Они были на три года старше меня. Я проводил их взглядом. Карла и ее дочь подошли к церкви и вошли.

Внутренний голос становился все громче и настойчивее.

«Уезжай», – твердил он.

Но я уже не обращал на него никакого внимания. Я посмотрел на окна Фридмана. От него отражались лучи солнца, и я не видел, стоял ли кто у него или нет.

Потом я снова посмотрел на телефонную будку, потом еще раз обвел взглядом улицу – никого больше не было видно.

Я быстро вышел из машины.

Сара ответила с третьего звонка.

– Алло? – произнесла она.

Пару секунд я молчал. Когда я сидел в машине, я думал, что, если все сразу расскажу Саре, мне станет легче, таким образом я передам ей часть горя. Я хотел, чтобы она все знала, чтобы она испугалась и чтобы мне пришлось успокаивать ее, говорить, что все будет хорошо. Мне нужен был стимул, чтобы взять себя в руки и сыграть роль сильного человека. Я знал, что, если буду успокаивать Сару, я успокоюсь и сам и почувствую себя увереннее. Но как только я услышал ее голос, я понял, что не могу говорить о том, что произошло, по телефону. Чтобы все рассказать, я должен быть рядом с ней, должен видеть ее глаза.

– Привет, – сказал я.

– Ты все еще в участке? – спросила она.

– Нет. Я на улице. Звоню по автомату.

– Значит, мы можем поговорить? Рядом никого нет?

– Никого. Можем поговорить.

– Я все видела в новостях.

У Сары был возбужденный, счастливый голос. Она думала, что все худшее уже позади, что теперь мы свободны и богаты. Как бы я хотел думать точно так же.

– Да, – сказал я.

– Теперь все, да? Теперь только мы знаем о деньгах, – говорила Сара. Я чувствовал, как она улыбается.

– Да.

– Приезжай скорее домой, Хэнк. Будем праздновать начало новой жизни! Я уже все придумала.

Ее счастливый голос, как нож, полоснул по моему сердцу.

– Теперь мы миллионеры, – добавила она, – с этого момента все будет по-другому.

– Сара…

Она перебила меня:

– Я думаю, ты не будешь сердиться, Хэнк, но я сделала одну маленькую глупость.

– Глупость?

– Я купила бутылку шампанского.

Я закрыл глаза. Я уже понял, что она сейчас скажет мне.

– Я купила ее на наши деньги. Я взяла одну купюру.

Я совершенно не удивился, услышав это. Я не почувствовал ни страха, ни паники. Я отреагировал так, будто знал об этом с самого начала, когда только достал мешок с деньгами из самолета. Я прислонился головой к телефонной будке, она была холодная.

– Хэнк? – позвала Сара. – Эй, почему ты молчишь? Ты что, с ума сошел от счастья?

Я попытался говорить, но мой голос мне изменил. Я чувствовал себя подавленным, разбитым, сонным… полумертвым.

– Зачем? – наконец выдавил я из себя.

– Что зачем?

– Зачем ты взяла деньги?

Сара сразу же начала защищаться и оправдываться.

– Я подумала, что это будет правильным началом, – сказала она.

– Ты обещала не трогать деньги.

– Но я просто хотела первой купить что-нибудь на них.

Я замолчал, пытаясь понять, что теперь делать.

– Где? – спросил я.

– Что где?

– Где ты купила шампанское?

– Не волнуйся, не здесь. Я съездила в аэропорт и купила недалеко от него.

– Где конкретно?

– Хэнк, что за бред?

– Это не бред. И я не сумасшедший. Я просто хочу знать, где ты купила шампанское.

– Магазин называется «У Александра». Это небольшой магазинчик на трассе. У поворота на аэропорт.

Я ничего не говорил, размышляя, что делать.

– Хэнк, я все сделала очень аккуратно. Ты можешь мною гордиться. В магазине я сказала, что эта купюра – подарок на день рождения и я не хотела ее менять, но банки были еще закрыты, а моей сестре нужны деньги, поэтому она предложила купить что-нибудь и разменять купюру.

– Ты брала Аманду с собой?

– Да, а что?

Я не ответил.

– И ничего в этом страшного не было. Кассир едва ли обратил на меня внимание. Он просто взял купюру и дал сдачу.

– Кроме кассира в тот момент кто-нибудь был рядом?

– В смысле?

– Покупатели? Работники магазина?

Сара подумала пару секунд:

– Нет, только кассир.

– Как он выглядел?

Сара снова замолчала, потом добавила:

– Хэнк, он даже не посмотрел на меня.

– Как он выглядел? – снова спросил я, уже повышая голос.

– Да хватит тебе, Хэнк. Он же не знает меня. Ничего страшного не произошло.

– Сара, я лишь хочу понять, как он выглядел.

Сара раздраженно вздохнула:

– Он довольно крупный. Черные волосы, борода. У него широкие плечи, крепкая шея, как у футболиста.

– Сколько ему лет?

– Не знаю. Молодой. Около тридцати, наверное. А что?

– Сара, больше не трать деньги до того, как я приеду, пожалуйста, – сказал я, стараясь перевести все на шутку.

Но Сара моей попытки не оценила.

– Ты едешь домой прямо сейчас?

– Почти.

– Что?

– Почти. У меня здесь еще пара небольших дел. Я разберусь с ними и приеду.

– Хэнк, у тебя все в порядке?

– Успокойся, все нормально.

– Точно?

Я поднял голову и оглянулся по сторонам. Карла и Люси вышли из храма и пошли по противоположной стороне улицы. Их лица были скрыты под желтыми капюшонами. Девочка, кажется, спала. На меня они не обратили никакого внимания.

– Хэнк? – позвала Сара.

Я вздохнул и сказал:

– Точно. Все нормально.

Мы попрощались.

На полке в будке лежал телефонный справочник. Я нашел телефон магазина, в котором Сара купила шампанское, и позвонил.

Трубку поднял мужчина.

– «У Александра».

– Добрый день, – сказал я. – А во сколько вы сегодня закрываетесь?

– В шесть.

Я посмотрел на часы. Было 4:52.

– Спасибо, – ответил я.

Я уже почти дошел до машины, как вдруг мне в голову пришла еще одна идея. Я остановился и вернулся в телефонную будку.

В справочнике я нашел телефон центрального полицейского участка штата и позвонил.

– Центральный полицейский участок, – ответил женский голос.

– Здравствуйте, – сказал я, изменив голос на случай, если разговор записывался. – Я хотел сообщить о подозрительном человеке.

– Подозрительном человеке?

– Он путешествует автостопом. Я заметил его и решил подвезти. По дороге он достал мачете и начал точить его прямо у меня в машине на переднем сиденье.

– Что достал?

– Мачете. Это большой нож. После этого я попросил его выйти из машины, он и не спорил. Но потом я подумал, что он может быть опасен, поэтому я позвонил вам. На всякий случай.

– Он угрожал вам ножом?

– Нет, ничего такого он не делал. Я попросил его выйти из машины, и он вышел. Я просто подумал, что вы, может, решите проверить его.

– Где вы его высадили?

– Неподалеку от Толедо. У аэропорта. Он еще шутил, что можно похитить самолет с помощью одного мачете.

– Вы высадили его на шоссе?

– Да. Рядом с магазином.

– А вы можете его описать?

– На вид ему около восемнадцати лет. Худощав. Кажется немного странноватым, как будто хочет спать или принял наркотики…

– Кавказец?

– Да. У него рыжие волосы, бледная кожа. Да, и еще веснушки. Из одежды я запомнил серую рубашку с капюшоном.

– А какой рост?

– Средний. Может, футов шесть или чуть меньше.

– Хорошо, а могу я записать ваше имя?

– Лучше не стоит, – ответил я. – Я живу во Флориде. Сейчас еду домой. Честно говоря, не хотелось бы ввязываться в какие-нибудь дела.

– Понимаю, – сказала женщина. – Спасибо за звонок. Диспетчеры предупредят патрульных.

Следующие двадцать минут я просидел в машине. В пять часов в храме прозвонили колокола – сначала короткая мелодия, а потом пять ударов.

Солнце приближалось к горизонту и освещало небо нежно-розовым светом. Воздух был таким чистым и прозрачным, что казалось, будто его и вовсе нет. Проезжавшие мимо машины, дома, храм – все как будто приобрело более четкие очертания.

В городе было тихо.

Я знал, что скорее всего номера купюры, которую разменяла Сара, полицейские на знали. Шансы того, что этот номер все же был в списке полицейских, были десять процентов к девяноста. Казалось, я должен был успокоиться, риск был не так уж и велик. Но нет. Постепенно у меня начали появляться мысли о том, что раз из десяти купюр помечена только одна, то, может, стоит положиться на судьбу и начать тратить деньги… но одновременно я понимал, что все же рискую. А я этого не хотел. Словом, мысли путались у меня в голове, я никак не мог прийти в себя и сосредоточиться.

Я видел, как Фремонт и Ренкинс вышли из участка, уже было начало шестого. Меня они не заметили. Фремонт что-то эмоционально рассказывал, Ренкинс слушал его и кивал. Потом они сели в машину и уехали на восток, по дороге, ведущей в Толедо.

Я подождал, пока часы покажут десять минут шестого. Потом завел машину и тоже поехал на восток. В зеркало заднего обозрения я видел ярко-красное солнце.

Я выехал из города. До аэропорта было примерно полчаса.

12

Почти до самого аэропорта дорогу окружали поля и фермы. За несколько километров до аэропорта дорога расширилась в четыре полосы. Только тогда начали появляться магазины, таверны, гостиницы и другие постройки подобного типа. И чем ближе я подъезжал к аэропорту, тем вывески становились ярче, а здания выше. Движение на шоссе было довольно оживленным.

Магазин «У Александра» на вид был не очень-то презентабельный. Он скорее походил на какой-то бункер – низкий, с плоской крышей и толстыми стенами. Окна загораживали решетки, над дверью висела реклама пива, мигающая розовыми и голубыми огоньками. Поблизости была припаркована только одна машина – черный, забрызганный грязью джип.

Я проехал вперед, потом вернулся.

Примерно в ста футах от магазина находилась цветочная оранжерея. Она была закрыта, так как был выходной. Я подъехал к ней, развернулся на пустой парковке и остановился.

Параллельно дороге тянулось высокое заграждение, за ним располагалась взлетно-посадочная полоса. Вдалеке я увидел наблюдательную будку. Яркие огни освещали темное небо.

Я вышел из машины и достал чемоданчик Джекоба. Я быстро обшарил его рукой и между простынями и полотенцами нащупал мачете.

Нож лежал там же, где я его оставил. Я достал его и положил на бампер машины. Потом я осмотрел другие коробки. Из одной коробки достал лыжную маску, из второй – спортивную рубашку с капюшоном.

Я снял куртку и надел рубашку Джекоба. Рубашка была мне сильно велика, рукава свисали так, что не было видно рук, капюшон скрывал не только волосы, но и половину лица. Это как раз то, что мне было нужно. Так я вполне мог заглянуть в магазин, убедиться, что там нет посетителей, и потом надеть маску, которую положил в карман джинсов.

Мачете я спрятал в правом рукаве, засунув его рукояткой вперед. Острие ножа я придерживал ладонью. После всех этих приготовлений я закрыл машину и направился к магазину.

Солнце уже село. Машины ехали по шоссе с включенными фарами. Я взглянул на часы – без четверти шесть.

Когда я подошел к парковке у магазина, прямо надо мной у взлетно-посадочной полосы пролетел самолет. На ориентировочных башнях зажглись зеленые огоньки, разрешающие самолету посадку. Я остановился и смотрел на самолет, пока он не приземлился.

Потом я подошел к двери магазина и толкнул ее. Над дверью висел колокольчик, поэтому, когда я вошел, раздался звонок. Продавец сидел за кассовым аппаратом и читал газету. Рядом с ним стояло радио, включенное чуть ли не на полную громкость. Оно было настроено на какую-то религиозную радиостанцию.

– Вы должны быть очень внимательны к тому, что слушаете, – говорил голос из радио. – Ведь есть слово Господа, но есть и слово сатаны. Иногда они звучат очень похоже, но важно уметь различать их и не впадать в соблазн.

Кассир взглянул на меня, кивнул в знак приветствия и снова опустил глаза в газету. Он выглядел точно так, как описала его Сара, – крупный, мускулистый, бородатый. Он был одет в джинсы и белую футболку. На руке – черно-зеленая татуировка в форме птицы с расправленными крыльями.

Я прошел мимо кассира и подошел к одной из витрин. Правой рукой я придерживал мачете. Нож больно кольнул меня в ладонь. Магазин был вытянутым в длину, так что мне хватило и пары шагов, чтобы кассир меня не видел.

Отойдя на безопасное расстояние, я осмотрелся.

Витрина, у которой я остановился, закрывалась на застекленные дверцы. На верхних полках стояли банки с содовой и пивом, ниже лежало мороженое, в самом низу – контейнеры с замороженными продуктами.

Я быстро прошел по всем рядам и убедился, что кроме меня и продавца в магазине никого нет.

По радио продолжалась проповедь: «Будьте набожны и бойтесь Бога своего. Ведь мы ничего не приносим в этот мир, а значит, и не имеем право ничего забирать. Но если у нас есть еда и одежда, мы должны быть благодарны за это Господу». Потом диктор стал читать отрывки из Библии.

В дальнем углу магазина я обнаружил дверь. Она была приоткрыта, за ней было темно. Я подумал, что это, должно быть, вход на склад.

«Господь помогает нам, а мы должны учиться набожности, благодетели, справедливости, честности, любви, терпимости…»

В самом конце центрального ряда витрин стояло шесть бутылок красного вина, по галлону каждая. Они стояли в два ряда, по три бутылки. На них лежала картонка, а на ней стояли еще шесть бутылок вина. Всего было пять уровней, по шесть бутылок на каждом, значит, получалось тридцать бутылок. Высотой эта пирамида доставала моей щеки.

«Я призываю вас не нарушать заповедей…» – говорил какой-то дозвонившийся до прямого эфира слушатель.

Я надел маску. Она пахла Джекобом, его по́том. Запах был просто невыносим, поэтому мне пришлось дышать ртом.

«Это Библия, слово Господне. Однажды нам позвонила одна слушательница…»

Я достал из рукава мачете.

«Она спросила меня: „А кто написал Библию?“…»

Когда я развернулся и пошел в сторону кассы, я, как ни странно, был абсолютно спокоен. С каждой секундой я чувствовал все большую и большую уверенность.

Кассир продолжал читать газету. Он сидел на стуле, положив рука на стол и прижав локтями газету.

Он был явно выше и сильнее меня. И я пожалел, что у меня с собой не было пистолета Карла.

Прошло несколько секунд, прежде чем продавец поднял глаза и посмотрел на меня. Некоторое время он сидел неподвижно. Мне показалось, что он даже не испугался. Потом он очень медленно сложил газету.

Я угрожающе махнул перед ним мачете и показал на кассу.

Он сделал радио потише и спросил:

– Какого черта ты тут делаешь?

– Открывай кассу, – произнес я хрипловатым голосом.

– Убирайся из моего магазина, – спокойно сказал продавец.

Теперь уже я удивленно уставился на него.

От резкого запаха пота Джекоба у меня слегка закружилась голова. И тут я понял, что все идет совершенно не так, как я планировал. От этой мысли у меня появилось странное ощущение в животе, как будто все внутри меня сжалось в комок, потом я почувствовал легкую тошноту.

– Ты что, собрался порезать меня на куски? Захотел убить меня этой штуковиной? – чуть ли не закричал кассир от злости.

– Мне нужны только деньги.

В ярости он стукнул себя по татуировке, потом взял бороду и поднес ее к носу.

– Значит так, я даю тебе один первый и последний шанс, – прорычал он и показал на дверь. – Беги, тогда я тебя не трону.

Я не сдвинулся с места. Я стоял молча, совершенно не понимая, что происходит.

– Выбирай, либо ты бежишь, либо остаешься, – добавил странный парень, – выбор только за тобой.

Я поднял мачете над головой, как будто собирался размахнуться и ударить кассира. Я чувствовал, что поступаю глупо: мое движение смотрелось неестественно, было понятно, что бить я не стану. Тогда я просто махнул мачете в воздухе.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал я. Я хотел, чтобы эти слова прозвучали угрожающе, но вместо этого получилось так, будто я умолял и просил. Я сразу же почувствовал это и, чтобы хоть немного исправить положение, добавил: – Мне уже доводилось убивать. Я убийца.

Продавец улыбнулся:

– Так значит, ты остаешься?

– Просто отдай мне деньги, и я уйду.

Услышав мой ответ, продавец встал со стула и медленно обошел прилавок. Я отступил к центру зала, держа нож перед собой. Продавец подошел в двери, и я было подумал, что он хочет убежать, но вместо этого он достал и кармана связку ключей и запер дверь изнутри. Он даже повернулся ко мне спиной, когда закрывал дверь, видимо, чтобы показать, что совершенно меня не боится.

– Что ты делаешь? Прекрати, – пролепетал я, окончательно растерявшись.

Продавец положил ключи обратно в карман и сделал пару шагов в мою сторону. Я вытянул мачете вперед. Я попытался успокоиться и снова взять ситуацию под свой контроль, но эти попытки остались тщетными, как и попытки выглядеть угрожающе.

– А теперь, что бы я с тобой ни сделал, – зло сказал продавец, – это будет расценено как самозащита. У полиции даже сомнений в этом не будет. Ты пришел сюда с ножом, попытался меня напугать и украсть то, что принадлежит мне. Закон на моей стороне.

Он медленно пошел на меня. По-моему, он вообще получал удовольствие от происходящего. Мне ничего не оставалось, как отступать назад.

– Я дал тебе шанс убежать, потому что подумал, что это по-христиански. Но ты не захотел уйти. Так что теперь я буду учить тебя уважать других людей и их имущество. И я не отпущу тебя, пока не буду уверен в том, что ты больше никогда не повторишь того, что сделал.

Говоря это, он наступал на меня. Я держался на расстоянии примерно десяти футов от него. Мачете я держал в правой руке и что было сил размахивал им, но это, кажется, абсолютно не смущало продавца. Он посмотрел полку и взял в руку банку зеленого горошка. Сначала он перебрасывал ее из руки в руку, потом спокойно, без всякой спешки замахнулся и бросил ее в меня. Банка попала мне в грудь. Удар был такой силы, что мне показалось, будто у меня сломалось ребро. Я вскрикнул и согнулся от боли.

– Какой редкий шанс мне представился, – сказал он. – Редко выпадает такая удивительная возможность сделать то, что я собираюсь сделать и при этом остаться безнаказанным.

Я вообще не понимал, что происходит. Этот человек должен был просто отдать мне деньги, потом я бы приказал лечь ему на пол, сам бы нашел ту самую купюру в сто долларов, забрал бы только ее и убежал.

– Более того, меня не то что не накажут, меня поблагодарят за то, что я сейчас сделаю, – продолжал он. – Меня будут называть героем, предотвратившим совершение преступления.

Я продолжал отступать. И тут я вдруг вспомнил о той двери, которую видел, когда осматривал магазин. Я подумал, что надо во что бы то ни стало добраться до нее. Даже если эта дверь вела на склад, то там все равно обязательно должен находиться запасной выход. Это был мой единственный шанс убежать.

Кассир снова потянулся к полке, взял стеклянную банку оливок и снова бросил в меня. На этот раз он попал мне в плечо. Банка отскочила от меня, упала мне под ноги и разбилась. Резкая боль пронзила руку до самых пальцев. Я уронил мачете. Он упал на оливки. Я наклонился и поднял его левой рукой.

– Все, хватит, – сказал я. – Я уйду. Оставь деньги себе.

Кассир рассмеялся и покачал головой.

– Нет, свой шанс уйти ты уже упустил, недоумок.

Когда я подошел к концу ряда, я случайно зацепился за что-то рукой. Не спуская глаз с кассира, я попытался высвободиться. Потом я все же быстро оглянулся и увидел бутылки красного вина. Между третьим и четвертым рядами торчал довольно большой кусок картона. За него-то я и зацепился рукавом рубашки.

Я посмотрел на кассира. Он стоял примерно в шести футах от меня. Еще один шаг, и он бы схватил меня. В панике я резко дернул зацепившейся рукой и вытащил картонку, которая служила перекрытием между рядами. Бутылки пару секунд удерживали равновесие, а потом с шумом и звоном повалились на пол.

Потом последовало несколько мгновений тишины. Радио все еще работало.

«И в чем разница, – говорил падре, – между грехом, совершенным случайно, и заранее спланированным преступлением закона? Разве за них по-разному наказывают в адском огне?..»

Весь пол был залит вином, кругом валялись осколки битого стекла. Я шагнул к стене.

Кассир присвистнул и покачал головой.

– Ну и кто теперь будет за это платить? – поинтересовался он, едко улыбнувшись.

Мы оба смотрели на разбитые бутылки. Кусок картона так и не отцепился от рукава и теперь болтался на моей руке. Я сорвал его и бросил на пол. Каждый раз, когда я вдыхал воздух, боль в правой руке отдавала в грудь. Я подумал, что сейчас подходящий момент для того, чтобы убежать на склад, но ноги меня не слушались. Они были будто прикованы к полу.

Кассир сделал пару шагов ко мне, осторожно обходя лужу. Потом он остановился, наверное, шагах в трех от меня, повернулся ко мне спиной и наклонился, чтобы поднять отбитое горлышко бутылки.

Я понимал, что он хочет использовать осколок в качестве оружия. Как только бы он распрямился, он сразу же ударил бы меня стеклом.

Я посмотрел на дверь. Я был уверен, что если сейчас резко сорвусь с места и побегу, кассир не поймает меня, и я успею забежать на склад. И я уже приготовился бежать, но почему-то не сделал этого. Вместо того чтобы бежать к двери, я сделал шаг к кассиру, поднял мачете, размахнулся, закрыл глаза и ударил со всей силы.

В следующий момент я увидел, как в воздух брызнул фонтан крови.

Наверное, кассир почувствовал приближение удара, потому что буквально за мгновение до того, как нож поразил его, он начал подниматься и поворачиваться ко мне. Поэтому вместо спины я попал по щеке и горлу. Мачете вонзился довольно глубоко, но не настолько, насколько я этого хотел. Как бы жестоко это ни звучало, но я хотел разрубить ему голову, однако на это у меня просто не хватило сил, а может быть, лезвие было недостаточно острым. Так что оно вонзилось только на пару дюймов.

Кассир упал и выдернул нож из раны.

В магазине снова воцарилась тишина.

В этой тишине я опять услышал радио: «И Иисус сказал: „Eli, Eli, lama sabachthani?“, что в переводе означает „Боже, Боже, почему ты покинул меня?“»

Кассир лежал на животе, подогнув руки под себя, как будто собирался отжаться от пола. Вокруг него натекла огромная лужа крови. Она была даже больше, чем я мог себе представить. Я никогда не думал, что в теле человека так много крови. Кровь хлестала из шеи и смешивалась с вином.

Должно быть, я задел его сонную артерию.

«И даже если наш Спаситель в трудную минуту обратился к Господу, что же тогда удерживает нас, простых смертных, просить Господа о помощи?»

Я стоял и смотрел на то, как продавец истекает кровью. Мачете я держал осторожно, в стороне, чтобы не испачкать кровью джинсы. Я не был уверен в том, что он мертв, но я знал, что это только вопрос времени. Ударить его еще раз у меня не осталось сил.

«Что-то в вашей жизни идет не так. Вы заболели, потеряли работу и вы говорите: „Как же Бог мог допустить такое? И где же Он, когда так нужна Его помощь?“»

Я наклонился к продавцу и внимательно посмотрел на него. Кровь текла уже чуть медленнее, лежал он абсолютно неподвижно. Я все еще сомневался в том, что мужчина мертв, но видел, что если он еще и жив, то жизнь его висит на волоске, который оборвется через секунды.

«Ты смотришь, как он умирает», – подумал я.

Вдруг в этот момент произошло нечто совершенно неожиданное. Очень медленно, как будто на спине его лежал огромный груз, кассир поднялся на четвереньки.

Я был настолько шокирован, что отступил назад. Я стоял в паре шагов от продавца и с удивлением наблюдал за ним, немного наклонившись вперед.

Он сделал пару неловких, неуверенных движений и встал на ноги. Теперь он стоял передо мной, держа руки на бедрах, из его шеи текла кровь. Его футболка прилипла к телу и от крови стала ярко-красного цвета. Лицо у него было ужасно бледное.

«Вы говорите: „Значит, Господь либо забыл про меня, либо послал мне испытание“. И вы, конечно, не понимаете, чем заслужили такое наказание. Вы же считаете себя благоверными, честными, любящими и милосердными, а Господь, несмотря на это, выбирает…»

Я сделал еще один шаг в сторону от кассира. Мужчина поднял руку, он смотрел прямо на меня. Когда он вдыхал и выдыхал, из его груди доносился странный булькающий звук. Кровь заполняла его легкие. Он положил руку на горло.

Я знал, что надо ударить его еще раз, надо убить его, это было бы даже гуманнее, чем стоять в стороне и смотреть на весь этот ужас. Но я чувствовал, что слабею и даже не могу поднять мачете.

Он попытался что-то сказать: открыл и закрыл рот, так и не издав никакого ясного звука, только то же неприятное бульканье. Потом он медленно опустил руку с шеи и потянулся к полке. Трясущимися пальцами он взялся за горлышко бутылки от кетчупа и попытался бросить ее в мою сторону. Бутылка ударила меня по ноге, упала на пол и разбилась. Я посмотрел вниз – все ноги у меня были измазаны красным кетчупом.

«И вы говорите: „Должно быть, Господь хочет что-то сказать мне. Но что все это значит?“ Вы говорите: „Может, это какое-то предупреждение? Или наоборот, эти события безосновательны и у них нет причин и поводов?“ И вы спрашиваете: „Где же справедливость?“ И вы злитесь, вы же считаете, что достойны ответа…»

Он снова положил руку на горло. Кровь начала сочиться сквозь пальцы.

Потом продавец стал падать. Мужчина падал медленно, и каждое мгновение пытался будто зацепиться за воздух и остановиться. Обычно так падают актеры в кино. Сначала он упал на колени и напоролся на осколки от бутылок. Пару секунд он удерживал равновесие, затем опустился ниже, сел и снова замер. Потом он опустил руки и только после этого всем телом повалился на пол.

Все это происходило как будто в замедленной съемке.

«Давайте представим, что кто-то скажет вам: „Господь не имеет к этому отношения“. Что это будет значить для вас? Что это изменит?»

Я смотрел на него и про себя считал, точно так же, как я делал, когда убивал Педерсона. Я досчитал до пятидесяти. Пока я считал, кровь постепенно стала останавливаться и, в конце концов, перестала сочиться из раны.

Я заткнул мачете за пояс и снял маску. Запах Джекоба все еще стоял у меня в носу. У меня было ощущение, что даже кожа на щеках пропахла этим удушающе-неприятным запахом. Я снял рубашку и вытер лицо. Вся спина у меня стала мокрой от пота. Я даже чувствовал, как по коже бежали струйки пота.

«Или вам скажут: „Человек предполагает, а Господь располагает“…»

Я хотел проверить у кассира пульс, но от одной мысли, что надо дотронуться до его запястья, меня передернуло, и я снова почувствовал что-то вроде тошноты. Да и в этом уже не было необходимости. Он был мертв. В этом не могло быть сомнения. Хотя бы судя по количеству крови на полу, кассир не мог остаться жив. Вокруг тела образовалась огромная лужа крови, смешанная с кетчупом и вином, кругом валялись осколки. Эта картина была похожа на кадр из фильма ужасов или ночной кошмар.

«Или вам скажут: „Все это сделал Господь, он даже определил день, когда с вами произойдет несчастье“…»

Я стоял и слушал голос падре. Судя по записи, он находился в какой-то студии, и с ним рядом были какие-то люди, которые периодически произносили «Аминь» или «Слава!» или «Аллилуйя!».

Вокруг были сотни, тысячи людей из Огайо, Мичигана, Индианы, Иллинойса, Кентукки, Западной Виргинии, Пенсильвании – тысячи людей сидели дома или ехали на машине и слушали. Всех этих людей и меня тоже связывал этот голос.

«И они не знают, – подумал я. – И они ничего об этом не знают».

Я почувствовал, что постепенно начинаю успокаиваться. Пульс замедлился, руки перестали трястись.

Придя в этот магазин, я чуть было все не разрушил, но мне удалось спасти ситуацию. И теперь все будет хорошо.

Я поднял майку и посмотрел на грудь. На месте ушиба уже начал появляться синяк.

«Братья и сестры, давайте поговорим о судьбе. Что это слово значит для вас? Если я скажу, что нам всем когда-нибудь суждено умереть. Разве кто-нибудь из вас будет спорить со мной? Конечно, нет. А если я скажу, что вам суждено умереть в определенный день и час, если я скажу, как вам суждено умереть, я уверен, что вы покачаете головой и скажете, что я говорю пустые глупости. И все же, что я хочу сказать вам, так это то, что…»

Я покачал головой, потом подошел к прилавку, где стояло радио, и выключил его. На входной двери висела табличка «Простите, мы закрыты». Я подошел к двери и повернул табличку так, чтобы эта надпись была видна с улицы. Я хотел выключить свет, но после пары минут тщетных попыток найти выключатель бросил эту идею и вернулся к телу кассира.

Без голоса священника в магазине воцарилась зловещая тишина. Любой, даже самый тихий шум эхом отражался от полок.

Я взял кассира за ноги и поволок его к темной двери склада. Он оказался легче, чем я предполагал, тем не менее перетащить его было не так и просто.

От каждого движения я чувствовал резкую боль в груди.

Складская комната оказалось очень маленькой и узкой. Присмотревшись, я понял, что это не склад, а чулан. Здесь хранились швабры и ведра, на полке стояли чистящие средства. У дальней стены я разглядел унитаз и раковину. Тут пахло дезинфицирующими средствами. Выхода на улицу из чулана не было. Так что, если бы я тогда побежал сюда, я бы попал в ловушку.

Я протащил кассира в узкую дверь и положил его на спину, а руки сложил на груди. Места в чулане было так мало, что он с трудом здесь поместился. Мне даже не сразу удалось положить его так, чтобы дверь закрывалась. Потом я взял его бумажник, снял часы, достал связку ключей и положил все это к себе в карман.

Спрятав тело, я прошел мимо лужи крови, подошел к прилавку и открыл кассовый аппарат. Стодолларовая купюра лежала на самом дне ящика. Я сложил ее пополам и положил в карман джинсов.

На прилавке лежали бумажные пакеты. Я взял один из них и положил туда все остальные деньги из кассового аппарата. Я взял все, даже мелочь.

Когда я закрывал кассовый аппарат, я осмотрелся вокруг и прикинул, что бы еще мог украсть бродяга, путешествующий автостопом. Вдруг к магазину подъехала машина. Свет фар будто загипнотизировал меня, я так и замер на месте.

Рубашка Джекоба и очки лежали передо мной на прилавке. Я схватил рубашку и начал ее надевать, но я так торопился, руки меня не слушались, и я никак не мог расправить ее. Наконец я бросил эти попытки и просто приложил рубашку к груди, как будто хотел спрятаться за ней.

Водитель выключил фары и двигатель.

Я вынул мачете из-за пояса, положил его на прилавок и прикрыл газетой.

Лужу крови и вина было видно от самой двери. Кроме того, я испачкал ботинки и кровавыми следами истоптал весь пол. Я с замиранием сердца посмотрел на лужу и следы и подумал о том, почему же я был так неаккуратен. Я оставил слишком много улик после себя.

К двери подошла какая-то женщина. Над магазином пролетел еще один самолет. Женщина остановилась и, так же как и я, проводила самолет взглядом до самой взлетно-посадочной полосы.

Женщина была довольно пожилой. На первый взгляд ей было около шестидесяти лет. Одета она была очень элегантно – темная шуба, жемчужные серьги и черные высокие сапоги. В руках она держала маленькую черную сумочку. Ее лицо, несмотря на довольно толстый слой румян, выглядело немного бледным, как будто бы женщина только оправилась после болезни. У нее было такое выражение лица, как будто она чуть было не опоздала на какое-то мероприятие, которое проводилось в магазине.

Она дернула ручку двери. Обнаружив, что дверь заперта, женщина подняла руку, чтобы постучать в застекленную дверь, и тут же заметила меня, как вкопанного стоящего за прилавком. Она показала мне на свои часы, потом подняла два пальца и сказала что-то. По движению ее губ я догадался, что:

– Две… минуты… до… шести!

Я покачал головой и крикнул:

– Закрыто!

Внутренний голос отчаянно шептал мне:

«Отпусти ее, пусть она уйдет. Она ничего не запомнит. Все выглядит так, будто ты уже закрыл магазин и собираешься уходить. Не открывай дверь. Пусть она уйдет».

Я снова покачал головой, надеясь, что она вернется в машину и уедет.

Но женщина не уходила. Она еще раз подергала за ручку двери и крикнула через стекло:

– Мне нужна только бутылка вина!

Я услышал ее. Голос женщины напомнил мне кого-то, кого я знал. Но вот точно кого, я вспомнить так и не смог.

– Закрыто, – снова крикнул я.

– Пожалуйста, – попросила она и постучала по стеклу.

Я внимательно посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, что на них нет крови. Когда я поднял глаза, женщина все еще стояла у двери. Я понял, что она не собирается уходить, она заставит меня открыть дверь.

– Молодой человек! – крикнула она.

Я знал, что мне придется сделать, я знал, чем все это закончится. За эти месяцы обстоятельства научили меня принимать подобные решения молниеносно и исключать возможность другого решения проблемы. Я только что провел три часа в полиции. Если эта женщина запомнит и опишет меня, они сразу же поймут, кто был в этом магазине. И меня поймают и посадят. Как только я представил себе подобное развитие событий, я понял, что это самое худшее из всего, что может случиться и не должен допустить этого.

Я был напуган. Я только что убил человека, мои джинсы и ботинки были измазаны кровью. Каждый раз, когда я вдыхал воздух, я чувствовал запах Джекоба.

Да, я принял решение. Я понимал, что, возможно, буду жалеть об этом всю жизнь. Я не хотел этого делать, тем не менее, против собственного желания, я выбрал этот путь.

Я вышел из-за прилавка.

– Одну бутылку вина, – снова крикнула женщина.

Я подошел к двери и открыл ее ключами кассира. Я быстро выглянул на улицу, посмотрел на машину и убедился, что женщина одна.

– Я очень быстро, мне всего лишь нужна одна бутылка столового вина. В подарок, – добавила она, немного запыхавшись.

Она вошла в магазин, и я закрыл за ней дверь на ключ и положил его обратно в карман.

– У вас есть вино? – спросила она, повернувшись ко мне лицом.

– Конечно, – ответил я. – Вино, пиво, шампанское…

Она, видимо, ждала, что я пойду и покажу ей, где стоит вино, но я не двигался с места. Я стоял между ней и дверью и улыбался. Сейчас я уже принял решение и был абсолютно спокоен. Точно так же было, когда я решил убить Сонни.

– Хорошо, и где оно? – поинтересовалась женщина. Она еще не заметила кровавых следов на полу.

– Сначала мы должны заключить соглашение.

– Соглашение? – удивленно спросила она и посмотрела на меня, да именно посмотрела, причем в первый раз… она заглянула мне в глаза, попыталась прочесть что-нибудь по моему выражению лица. – Молодой человек, у меня нет времени на шутки.

– Я разбил целую полку бутылок красного вина, – сказал я и показал на лужу.

Женщина посмотрела, куда я показывал, и произнесла:

– Боже мой.

– Так вот, – сказал я, – швабра лежит на верхней полке в чулане, так что мне надо лезть туда по лестнице. Мне нужно, чтобы кто-нибудь придержал лестницу.

Женщина снова внимательно на меня посмотрела:

– И вы просите меня подержать лестницу?

– Вообще-то я оказал вам услугу, впустив в магазин после закрытия.

– Услугу? Да вы закрыли магазин раньше положенного времени и хотели побыстрее убежать домой. Вот уж не думаю, что ваш босс сочтет это…

– Вам всего-навсего надо подержать…

Женщина посмотрела на часы:

– Без двух минуты шесть. Услуга! Никогда не слышала ничего подобного.

– Послушайте, – сказал я. – Я не смогу вымыть эту лужу без швабры. А без вашей помощи я ее не достану.

– Кто же хранит швабры на полках?

– Это не займет много времени.

– Я одета для праздничного ужина. Посмотрите на меня! Я не могу в таком виде держать лестницы!

– Что ж, а если за это я отдам вам вино бесплатно? – предложил я. – Любую бутылку, какую вы пожелаете.

Женщина задумалась:

– Вы сказали, что есть шампанское?

Я кивнул.

– «Дон Перьсьон»?

– Да, конечно.

– Тогда я возьму его.

– Хорошо, – ответил я. – Возьмете шампанское.

Я подошел к прилавку и взял мачете, прикрытый газетой. Потом я вернулся к женщине и взял ее под локоть.

– Пойдемте там, чтобы обойти лужу.

Женщина позволила мне вести ее. Когда она шла, каблуки громко цокали по полу.

– Надеюсь, я не испачкаюсь? Я не буду держать лестницу, если там грязно.

– Там все чисто, – ответил я. – Придержите лестницу и все.

Мы шли по крайнему ряду. По дороге я быстро оглядывал полки. Никаких следов беспорядка не было, все лежало на своих местах: хлеб, гренки, соусы, туалетная бумага, салфетки, рис, консервированные фрукты, крекеры, чипсы.

– У меня мало времени, – заметила она и посмотрела на часы. – Я уже опаздываю.

Я держал ее под локоть. Нож был у меня в левой руке, я чувствовал его лезвие сквозь газету.

– Я достану швабру, найду вам шампанское и… – я отпустил ее руку и добавил: – вы уйдете.

– Все как-то очень странно, – сказала она. – Меня никогда раньше не просили ни о чем подобном.

Я снова взял ее под локоть, и она взглянула на меня.

– Знаете, я больше никогда сюда не вернусь, – сказала она. – Это последний раз, когда я заезжаю в ваш магазин. Вот, молодой человек, к чему приводит поведение, подобное вашему. Нельзя заставлять покупателей делать то, что им неудобно. Это отбивает посетителей.

Я кивнул. Я почти не слушал ее. По мере того как мы приближались к чулану, я почему-то начал нервничать. Я чувствовал, как бешено забилось мое сердце.

Лужа растеклась до самой двери чулана. Кроме этого, на полу остался еще красный размазанный след от тела кассира, когда я тащил его в чулан. Женщина увидела все это, резко остановилась и произнесла:

– Я через это не пойду.

Я крепче сжал ее локоть и потащил к чулану.

– Что происходит? Что вы делаете, молодой человек? – закричала она, испугавшись.

Обеими руками я полунес-полутащил женщину к темно-красной луже. Она пыталась сопротивляться и передвигалась маленькими шажками.

– Это возмутительно! – уже визжала женщина.

Мы на секунду остановились у двери, пока я возился с замком. Посмотрев вниз, я увидел ее сапожки, которые уже были измазаны кровью. У нее были очень маленькие ножки, совсем как у ребенка.

– Я… не… собираюсь… терпеть… такое… – кричала она, пытаясь высвободиться из моих рук. Но я крепко держал ее.

– Так… грубо… обращаться… с…

Я открыл дверь и толкнул женщину в чулан. Одной рукой я скинул с мачете газету… нож упал прямо в лужу.

Женщина, как ни странно, не испугалась. Кажется, она поняла, что на полу лежит тело еще до того, как увидела его. Когда я толкнул ее в чулан, она отскочила, но сумела удержать равновесие. Одна ее нога оказалась около головы кассира, а вторая – на уровне груди.

Она повернулась ко мне, начала было что-то кричать, но потом опустила глаза и увидела окровавленное тело.

– Боже мой… – простонала она.

Я хотел сделать все быстро. Так быстро, как только это было возможно. Я решил затолкать ее в чулан и сразу же ударить ножом. Но меня вдруг остановил ее голос… я неожиданно понял, кого же он мне напоминал… Он напоминал голос Сары… у нее был точно такой же тембр голоса, интонации, тон, та же уверенность и твердость… Пожалуй, единственным отличием было то, что у этой женщины голос был старше.

«Таким будет голос Сары, когда она состарится».

Да, пока я растерялся, у женщины было время повернуться ко мне лицом. Теперь она стояла и смотрела на меня. В ее глазах был ужас, смятение и негодование.

– Не… – начала она, но потом вдруг замолчала и покачала головой.

В чулане было темно. Единственным освещением служил свет, который попадал сюда из зала магазина. Я стоял на пороге чулана… в руках у меня был мачете.

– Что здесь произошло? – спросила она. Ее голос немного задрожал, но ей все еще, как ни странно, удавалось сохранять спокойствие. Я наблюдал за тем, как она осторожно переставила ногу, чтобы поудобнее встать и хорошо меня видеть. Она смотрела мне прямо в глаза. Теперь ее ноги были на уровне желудка продавца. Полы ее шубы доставали до тела.

Я знал, что должен убить ее, что чем дольше я нахожусь в магазине, тем больше была опасность, которой я подвергался. Однако, когда я был для всех обычным человеком, я привык всегда отвечать на вопросы, которые мне задают, я с детства был приучен к этому. Вот и сейчас я не мог сдержаться и не ответить. Услышав вопрос, я автоматически, практически не думая, ответил:

– Я убил его.

Она посмотрела на лицо кассира, потом снова подняла глаза на меня.

– Этой штуковиной? – спросила она, показывая на мачете.

Я кивнул и ответил:

– Да, этой.

Потом мы, наверное, секунд десять или пятнадцать молча смотрели друг на друга. Хотя мне показалось, что это продолжалось намного дольше.

Я сжимал рукоятку мачете. Все мое сознание было обращено только на руку, в которой было оружие. «Ударь ее», – говорил мне внутренний голос. Но моя рука, как ни странно, не двигалась.

– Кто ты? Что ты за человек? – произнесла, наконец, женщина.

Этот вопрос очень удивил меня. Я смотрел на женщину и думал.

Мне показалось очень важным то, что я сказал ей правду.

– Я нормальный, обычный человек, как и все, – ответил я.

– Нормальный? Только настоящий монстр способен на…

– У меня есть работа. Жена и ребенок.

Когда я сказал это, она почему-то отвела глаза, как будто не хотела чего-то слышать. Тут она заметила, что пола ее шубы лежит на кассире. Она попыталась переменить позу, но шуба была слишком длинной и все равно касалась бездыханного тела. Тогда она снова взглянула на меня:

– Но как же тогда ты дошел до такого? Зачем?

– Мне пришлось.

– Пришлось? – переспросила она, будто мой ответ показался ей абсурдным. Она с отвращением посмотрела на нож и добавила: – Тебе пришлось убить его этой штукой?

– Я украл деньги.

– Но ты же мог забрать их, не убивая его. Можно было…

Я покачал головой.

– Не у него, – сказал я. – Я нашел самолет.

– Самолет?

Я кивнул:

– Четыре миллиона долларов.

Мой ответ не просто удивил, а шокировал женщину.

– Четыре миллиона долларов? – переспросила она.

– Это был выкуп. За похищение.

Женщина нахмурилась, как будто думала, что я вру.

– Ну и как это связано с ним? – сердито спросила она, показывая на кассира. – Или со мной?

Я попытался объяснить:

– Мы с братом убили одного человека, чтобы он не нашел самолет и ничего не узнал о деньгах. Потом мой брат застрелил своего друга, чтобы защитить меня, а потом я застрелил женщину этого друга и человека, у которого они снимали дом, чтобы защитить брата. Но потом он не выдержал всего этого и начал жаловаться… в общем, он сломался… и тогда я убил его, чтобы защитить самого себя. А потом похититель…

Женщина смотрела на меня глазами, полными ужаса. Увидев выражение ее лица, я замолчал. И тут я понял, как, должно быть, звучали мои слова со стороны – наверное, я казался полным психом и идиотом.

– Я не сумасшедший, – сказал я, пытаясь говорить как можно увереннее и спокойнее. – Это все имеет значение. Все эти события происходили друг за другом.

После этого последовала долгая пауза. Тишину нарушил шум пролетающего мимо самолета.

– Я пытался заставить вас уйти, – сказал я. – А вы все стучали и стучали в дверь. Вы не послушали меня.

Женщина открыла свою сумочку, потом сняла серьги, бросила их внутрь и протянула сумочку мне.

– Вот, – сказала она.

Я уставился на нее, не понимая, что она от меня хочет.

– Возьми, – сказала женщина.

Я взял сумочку.

– Я сделал это не ради денег, – произнес я, – я сделал это, чтобы меня не поймали.

Женщина ничего на это не сказала. Она не понимала, о чем я говорил.

– Это как в старых сказках, когда люди продавали свои души. Так и я. Я совершил одну ошибку, которая впоследствии привела к еще худшей ошибке, которая, в свою очередь, спровоцировала следующую… и так далее. Так продолжалось, пока я не оказался здесь. Теперь все… Это самое дно, – сказал я и показал на кассира. – Это худшее из всего, что я сделал. Дальше я уже зайти просто не могу.

– Нет, – сказала женщина, услышав мою последнюю фразу, как будто думала, что это может спасти ей жизнь. Она посмотрела мне в глаза и сказала: – Ты и не зайдешь дальше.

Она медленно подняла руку и протянула ее мне. Я шагнул назад.

– Мы прекратим все это прямо здесь и сейчас, – добавила она. – Да?

Она попыталась заглянуть мне в глаза, но я отвел взгляд.

– Давай остановим все это прямо сейчас, – повторила она и шагнула вперед так осторожно и неуверенно, как будто стояла на замерзшем озере и проверяла толщину льда.

Ее голос по-прежнему напоминал мне голос Сары. Я пытался избавиться от этого ощущения, не думать об этом, но у меня ничего не получалось. В моей левой руке была сумочка, а в правой – мачете.

– Я помогу тебе, – сказала женщина.

Она была уже совсем близко ко мне, она двигалась медленно и осторожно, постепенно вытесняя меня в зал магазина. Я на секунду подумал, что она ведет себя так, как будто я какое-то маленькое дикое животное, она боится спугнуть меня.

– Все будет хорошо, – говорила она.

Женщина сделала еще один маленький шажок и оказалась на пороге двери. Я внимательно смотрел на нее.

На секунду я подумал, что отпущу ее. Я уже хотел довериться ей, позволить ей за меня прекратить весь этот ужас.

Но когда она повернулась ко мне спиной, обходя лужу, я подошел к ней, размахнулся и ударил мачете ей по шее. Как и кассир, она почувствовала, что я собирался сделать. Женщина начала оборачиваться и хотела поднять руку, но в этот момент я вонзил ей в шею нож. Брызнула кровь. Женщина начала медленно заваливаться на левую сторону. Падая, она задела пару банок, которые стояли на краю полки, и они тоже упали на пол.

В ее смерти не было никаких душещипательных мелодраматических эффектов. Она просто упала в лужу крови и умерла. Банки, которые она уронила, еще пару секунд покрутились и вскоре тоже замерли.

В магазине снова воцарилась тишина.

Когда я приехал домой, было почти семь часов. Я оставил фургон около дома. Опасаясь, что соседи могут увидеть меня в окно, мачете и шубу женщины я оставил в машине.

Рядом с домом пахло дымком и горящим деревом. Сара разжигала камин.

Я снял ботинки на крыльце и занес их в коридор.

В коридоре оказалось темно. Дверь в гостиную была плотно закрыта. Сара что-то делала на кухне. Я услышал звон стаканов.

Сара вышла в коридор и прошла в гостиную. Она была в халате и с распущенными волосами.

– Подожди, – крикнула она мне, – не входи, пока я тебя не позову.

На кухне горел свет. Я слышал, как Сара что-то делала в гостиной. Я стоял в темном коридоре, держа в одной руке ботинки, а в другой бумажный пакет, набитый деньгами. По голосу Сары было нетрудно догадаться, что у нее отличное настроение и что она счастлива. Она-то думала, что теперь мы свободны и богаты. И она хотела это отпраздновать.

– Так, все готово, – крикнула она. – Заходи!

Я почти бесшумно подошел к двери и открыл ее.

– Вуа-ля! – крикнула Сара.

Она лежала на полу, опираясь на локти. Вместо халата она обмоталась шкурой. Под шкурой Сара была абсолютно голая. Волосы у нее были распущены и слегка растрепаны. Она улыбалась.

На полу рядом с ней стояла бутылка шампанского и два бокала.

Свет был выключен. Комнату освещал только камин. В зеркале, которое висело на противоположной от камина стене, отражались язычки пламени. Окна были плотно зашторены.

Еще когда я стоял в коридоре, я увидел пустой мешок из-под денег, который лежал у входа на кухню. Теперь я понял, где были деньги, – Сара разложила их по полу. Получился большой зеленый ковер. Сара лежала на деньгах.

– А вот и мой план, – сказала она и протянула мне бутылку. – Мы немного выпьем, а потом займемся сексом прямо здесь, на деньгах.

Сара начала говорить низким, сексуальным голосом, но под конец фразы она вдруг застеснялась и сбилась на смех.

– Мы сами сделали эту кровать для себя, – добавила она и показала на деньги, – и теперь можем спокойно на ней заснуть.

Я стоял в дверях. Я все еще был одет – на мне были куртка и шляпа. В воздухе повисла довольно продолжительная пауза. Сара ждала, что я скажу что-нибудь. А я молчал. Я вообще с трудом думал, все мысли разбредались как в тумане.

– Может, хочешь сначала поесть? – спросила она немного обеспокоенным тоном. – Ты обедал?

Сара присела. Шкура немного соскользнула с нее и оголила грудь.

– В холодильнике есть холодный цыпленок, – сказала она.

Я молча шагнул в комнату, закрыл за собой дверь и повернулся к Саре спиной. Я не знал, как рассказать ей все. Я чувствовал, что это будет очень жестоко по отношению к Саре.

– Где Аманда? – спросил я, потому что больше в голову ничего не приходило.

Сара убрала волосы с лица:

– Наверху. Спит.

Потом она немного помолчала и спросила:

– А что?

Я пожал плечами.

Сара села поудобнее и внимательно посмотрела на меня.

– Хэнк? – поинтересовалась она. – Что случилось?

Я осторожно, стараясь не наступать на деньги, подошел к роялю и сел на стул. Я наклонился, чтобы поставить на пол ботинки, но потом передумал и положил их на колени, на мешок с деньгами. От ботинок пахло вином.

– Ты пил? – спросила Сара.

Чтобы видеть меня, ей пришлось повернуться и сесть прямо.

Я покачал головой.

– Деньги меченые, – сказал я.

Сара снова внимательно посмотрела на меня:

– Хэнк, ты пьян. Я же чувствую запах.

Сказав это, она натянула шкуру себе на плечи. В свете камина жена казалась неестественно бледной, как будто лицо Сары было из фарфора.

– Они меченые, – повторил я.

– Где ты был? В баре?

– Если мы начнем их тратить, нас поймают.

– Хэнк, от тебя воняет, как от Джекоба, – произнесла Сара, повышая голос. Она злилась. Я испортил ее праздник.

– Сара, я не пил. Я абсолютно трезв.

– Но я же чувствую запах.

– Пахнет от ботинок и джинсов, – сказал я и протянул ей ботинки, чтобы она могла убедиться в том, что я говорю правду. – Они в вине.

Сара сначала посмотрела на ботинки, потом на темные пятна на джинсах. Кажется, она не поверила мне.

– Ну и где же ты был, что у тебя все вымокло в вине? – спросила она с иронией в голосе.

– Неподалеку от аэропорта.

– Аэропорт? – переспросила Сара. Она до сих пор не верила мне.

– Деньги меченые. Сара, нас вычислят, как только мы начнем тратить их.

Она смотрела на меня. Постепенно из ее взгляда пропала злость. Я видел, что она задумалась.

– Хэнк, деньги немеченые, – сказала она.

Я ничего не ответил. Я-то знал, что они были мечеными. И теперь Сара, кажется, начала понимать.

– Но как они могут быть помечены? – поинтересовалась она.

Я почему-то вспомнил, что делал после того, как убил женщину, как я все проверял, чтобы не оставить после себя улик. Я почувствовал ужасную усталость… потом у меня появилось ощущение, что я все же забыл что-то важное.

– У тебя уже паранойя, – сказала она. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газетах.

– Я говорил с агентами ФБР. Они сами рассказали мне.

– Может, они подозревают, что деньги у тебя и хотят лишь напугать.

Я грустно улыбнулся и покачал головой.

– Хэнк, если бы было так, как говоришь ты, об этом упоминалось бы в газетах. Я уверена.

– Нет, – ответил я. – Это их ловушка. Это их план по поимке того, у кого деньги. Они переписали серийные номера купюр, прежде чем отдавать выкуп похитителям. И теперь, как только мы начнем тратить деньги, нас выследят. Номера купюр хранятся в банке.

– Нет, они не могли этого сделать. Там же сорок восемь тысяч купюр. Это невозможно. Они бы вечно переписывали номера.

– Они переписали номера только с пяти тысяч.

– Пять тысяч?

Я кивнул.

– А остальные чистые?

Я кивнул. Сара думала о чем-то.

– Сара, способа проверить, какие из них меченые, а какие чистые – нет. Каждый раз, когда мы будем тратить деньги, мы будем рисковать. А мы не можем себе это позволить.

Огонь в камине разгорелся еще сильнее, в комнате стало светлее.

– Я могу устроиться работать в банк, – сказала Сара. – И украду список номеров.

– Этого списка нет в обычных банках. Он есть только в государственном банке.

– Тогда я устроюсь работать туда. В Детройте есть филиал этого банка, да?

Я вздохнул:

– Сара, остановись. Успокойся. Все кончено. Ты только хуже сделаешь.

Сара хмуро посмотрела на деньги и произнесла:

– Я уже потратила одну купюру. Сегодня вечером. Я говорила тебе.

Я достал купюру из кармана и протянул ее Саре.

Она пару секунд молча смотрела на деньги, потом бросила взгляд на мои ботинки и спросила:

– Ты убил его?

Я кивнул.

– Все кончено, любимая.

– Как?

Я рассказал ей, как позвонил в полицию, рассказал о подозрительном автостопщике, а потом – как кассир напал на меня и как я ударил его мачете. Я даже задрал рубашку и показал Саре синяк. Но прежде, чем мой рассказ дошел до женщины, Сара перебила меня.

– Господи, Хэнк, – сказала она. – Как ты мог такое сделать?

– У меня не было выбора. Мне надо было во что бы то ни стало вернуть деньги.

– Но зачем было убивать его… Можно было вообще ничего не делать… все бы обошлось.

– Сара, он наверняка запомнил тебя. Он запомнил ребенка, твою историю про деньги. Нас бы сразу же поймали.

– Он же не знал, кто…

– Тебя показывали по телевизору, в сюжете о похоронах Джекоба. Кассир описал бы тебя и кто-нибудь точно бы вспомнил. И они бы поняли, как все это связывается вместе.

Сара замолчала. Шкура снова соскочила с ее плеча, но Сара не обратила на это никакого внимания.

– Ты мог бы прийти с мелкими купюрами и просто попросить его обменять их на эту стодолларовую. Сказал бы, что твоя жена разменяла ее, а это купюра важна для тебя как память.

– Сара, – сказал я, уже начиная терять терпение. – У меня не было времени искать сто долларов мелкими деньгами. Я должен был успеть в магазин до шести, до его закрытия.

– Мог бы съездить в банк.

– Банк был закрыт.

Сара хотела сказать что-то еще, но я не дал ей этого сделать.

– Все уже сделано, Сара. Какой смысл теперь рассуждать о том, что можно было бы сделать.

Сара смотрела на меня, потом шепотом произнесла:

– Ладно.

После этого мы оба молчали пару минут. Мы думали о том, до чего мы дошли и что нам теперь делать.

В камине потрескивали дрова. От огня веяло теплом.

Я слышал, как тикают часы.

Сара взяла в руку одну из пачек и сказала:

– Ну что ж, по крайней мере хорошо, что нас еще не поймали.

Я ничего не ответил.

– Я хочу сказать, что это не конец света, – добавила Сара и попыталась улыбнуться. – Мы просто сейчас вернемся к тому, с чего начали. Мы можем продать квартиру, которую ты подарил, можем продать рояль…

Когда Сара упомянула о квартире, я почувствовал почти физическую боль, как будто мое сердце пронзила стрела. Честно говоря, я уже почти и забыл об этой квартире, вернее, пытался не думать о ней, что у меня вполне хорошо получалось.

– Мы совершили очень плохие поступки, – продолжила Сара, – но все это мы делали только потому, что у нас не было другого выхода.

Я покачал головой, но Сара не обратила на меня никакого внимания.

– Важно то, – говорила она, – что мы на свободе.

Сара пыталась представить всю эту ситуацию с другой, более приглядной стороны, выставить все в розовом цвете, найти хоть какие-то положительные стороны в происходящем. Она всегда так делала, когда случалось что-то страшное. Раньше я всегда восхищался этой ее способностью искать плюсы во всем, но теперь мне казалось это совсем неуместным. Я считал, что к тому, что произошло, нельзя относиться так легко. В конце концов, из-за всего этого погибло девять человек. Шестерых из них я убил собственными руками. Да, это казалось абсолютно невозможным, тем не менее, это была правда. А Сара пыталась спрятать эту правду, забыть, вычеркнуть ее из памяти, объяснить все тем, что мы попадали в ловушку обстоятельств и, соответственно, не несли ответственности за свои действия, потому что у нас якобы даже не было выбора. Она хотела убежать от этой ответственности и от нашего прошлого. А это – невозможно, этого нельзя сделать.

– Мы не можем все это продать, – сказал я.

Сара удивленно посмотрела на меня:

– Почему?

– Рояль я купил на распродаже, его не возьмут обратно, – ответил я, открыл крышку и нажал на клавишу.

Сара пожала плечами:

– Ну, мы можем сами дать объявление в газету.

– Я не купил квартиру, – добавил я и закрыл глаза. Когда я открыл их, то увидел, что Сара удивленно смотрит на меня и ждет объяснений.

– Это были мошенники. И я попался на их крючок. Они украли деньги.

– Я… – начала Сара, – о чем ты говоришь?

– Это был липовый аукцион. Они собрали с людей чеки и исчезли. Этой квартиры и не существует, наверно.

Сара покачала головой, хотела сказать еще что-то, но не смогла. Ей потребовалось некоторое время, чтобы немного прийти в себя.

– Как это произошло? – наконец спросила она.

– Я не знаю.

– Ты обратился в полицию?

– Брось, Сара. О чем ты…

– Значит, ты так просто позволил им забрать наши деньги?

Я кивнул.

– Все наши сбережения?

– Да, – ответил я. – Все.

Сара поднесла руку к лицу и дотронулась до лба.

– Теперь мы навсегда застрянем здесь. У нас никогда не будет возможности переехать.

Я покачал головой:

– У нас есть работа. Мы можем начать копить заново.

Я пытался успокоить ее, хотя понимал, что она абсолютно права. В один день мы из миллионеров превратились в нищих. У нас лежало в банке почти 2 миллиона долларов. А теперь у нас не было ничего… ведь мошенники сняли с нашего счета все деньги…

Теперь мы должны будем каждый день думать о том, как заплатить за дом, машину, телефон, электричество, газ, воду. Придется брать кредиты. Надо будет еще думать о еде и одежде. Теперь каждый день нам придется бороться за существование, постоянно думать о том, как свести концы с концами.

Мы стали бедными. Теперь случилось то, чего я боялся всю жизнь, – мы оказались в таком же положении, как и мои родители.

Мы не сможем жить и в Форте Оттова. Даже если мы накопим достаточно денег, к тому времени нам надо будет думать об образовании Аманды, о новой машине… а там уж и пенсия недалеко. Так что мы навсегда останемся здесь, в этом доме. Теперь всю жизнь эти стены будут напоминать нам о том, что произошло. Мы уже больше никогда не положим мешок с деньгами под кровать… но всегда будем помнить о том, что он когда-то был там… Мы всегда будем помнить о том, как потеряли абсолютно все. Теперь мы никогда не забудем о том, как Джекоб приходил к нам в гости и спал в спальне для гостей… теперь прошлое будет преследовать и мучить нас… всю жизнь.

Нет, мы не просто возвращались к тому, с чего начали, как сказала Сара. Нет, мы потеряли абсолютно все, теперь у нас не было даже того, что было в самом начале всей этой истории.

– Но ведь деньги-то до сих пор у нас, – заметила Сара и протянула мне одну из пачек.

– Теперь это просто бумажки.

– Это наши деньги.

– Нам придется их сжечь.

– Сжечь? Нет, мы не можем их сжечь. Ведь среди них еще есть немеченые.

– Надо будет от ботинок тоже избавиться. Как думаешь, что с ними можно сделать? – спросил я.

– Хэнк, я не позволю тебе сжечь деньги.

– И от бутылки шампанского, которую ты купила, тоже надо избавиться. Еще от его кошелька и ключей.

Сара, кажется, меня не слушала.

– Мы можем сбежать с ними, – сказала она. – Мы можем уехать из страны и потратить деньги, как угодно. Мы можем поехать в Австралию, Южную Америку, куда-нибудь очень далеко. Ну, можно же еще что-то сделать… – прошептала она.

– И про сумочку не забыть. И шуба еще.

– А может стоит еще подождать и о деньгах забудут.

– А как можно избавиться от шубы?

– Шубы? – вдруг переспросила Сара и внимательно на меня посмотрела.

Я кивнул. В этот момент я почувствовал легкое головокружение. Я ничего не ел с самого утра. Я так устал, к тому же мне казалось, что у меня болит каждая клеточка.

– А откуда у тебя шуба?

– Я забрал ее у пожилой женщины. Она пришла в магазин, когда я был там.

– Боже мой. Хэнк!

– Я пытался уговорить ее уйти, но она не послушала меня.

Наверху заплакала Аманда.

Я смотрел на огонь в камине.

Почему-то я начал думать о пилоте самолета, брате Вернона. Я вспомнил, как в первый раз забрался в самолет, потом – про магазин, в котором был сегодня. Я вспомнил, что перед тем как уйти, пытался отмыть следы ботинок. И чем больше я тер их, тем ярче становились пятна, потом они постепенно теряли цвет. Потом я вспомнил Джекоба в момент, когда он стоял над телом Дуайта Педерсона и плакал. Я понял, что есть вещи, которые не забуду никогда… грехи, которые мне предстоит нести в одиночку всю жизнь. Да еще и денег у нас не было…

«У нас ничего не осталось, – думал я. – У нас ничего не осталось».

– Боже мой, – снова прошептала Сара.

Я встал, поставил ботинки на стул и пошел к камину. Сара внимательно наблюдала за мной.

– Хэнк, – позвала она.

Я снял решетку с камина и бросил в огонь мешок с деньгами из магазина.

– Давай оставим деньги, – сказала она. – Просто подождем и посмотрим, что будет дальше.

Пакет моментально вспыхнул. Из него начали сыпаться монеты.

– Хэнк, – добавила она, – я не позволю тебе их сжечь.

Аманда начала кричать еще громче. Мы не обращали на нее внимание.

– Нам надо это сделать, Сара. Это последнее свидетельство против нас.

– Нет, не надо, – произнесла Сара таким голосом, как будто вот-вот расплачется.

Я пододвинулся ближе к камину. Лицо сразу обдало горячим воздухом.

– Помнишь, я обещал тебе сжечь деньги, если что-то пойдет не так. Да?

Сара не ответила.

Я взял одну пачку и, стараясь не смотреть на нее, бросил в камин. Деньги горели плохо – купюры были слишком плотно спрессованы. Деньги скорее тлели, чем горели.

Я потянулся, взял вторую пачку и бросил ее к первой. Она тоже загорелась не сразу. Я понял, что, чтобы сжечь все деньги, мне потребуется очень много времени. А потом надо будет выгрести золу и закопать ее во дворе или спустить в унитаз. Еще надо будет уничтожить ботинки, лыжную маску, рубашку Джекоба, шубу, сумочку, мачете, украшения пожилой женщины, часы, кошелек и ключи кассира.

Вдруг за спиной я услышал какой-то шорох. Сара собирала деньги.

Аманда плакала, но теперь ее голосок казался мне каким-то далеким, как шум на улице.

Я взглянул на Сару. Она смотрела на огонь.

– Пожалуйста, – попросила она.

Я покачал головой:

– Нет, Сара. Мы должны это сделать. У нас нет выбора.

Сара подошла ко мне. Она плакала. В руках она держала примерно пачек двадцать… как будто надеялась спасти их от огня.

– Но что мы будем без них делать? – спросила она, захлебываясь слезами.

Я не ответил. Я просто наклонился к Саре и забрал деньги из ее рук. Потом я аккуратно положил пачки в камин.

– Все будет хорошо, – сказал я, чтобы успокоить Сару. – Вот увидишь. Все будет нормально.

Я жег деньги четыре часа.

На первой странице воскресного «Блейда» была опубликована статья об убийстве Карла с фотографиями самолета, мешка с деньгами и трупа Вернона.

О магазине «У Александра» в газетах никаких новостей не было. Тело погибшего нашли только около пяти часов следующего утра.

Пожилую женщину звали Диана Бейкер. Перед тем, как заехать в магазин, она посадила сына на самолет и спешила на вечеринку в Перрисбург. Когда она не приехала на ужин, ее друзья позвонили домой, потом в полицию. Один из патрульных заметил ее машину около магазина «У Александра» утром следующего дня. Он остановился, чтобы проверить, все ли в порядке. Заглянув в магазин через стеклянные двери, он увидел размытые следы крови.

Кроме сына, который жил и работал адвокатом в Бостоне, у пожилой женщины была еще дочь и четверо внуков. Ее муж умер семь лет назад.

Кассира звали Майкл Мортон. Его родители жили в Цинциннати. У него не было ни братьев, ни сестер, ни жены, ни детей.

Полицейские, конечно, клюнули на мой крючок и решили, что человек, которого я описал по телефону, и убийца – это одно и то же лицо.

Эта история шумела не долго. Как только кассира и женщину похоронили, все сразу, казалось, обо всем забыли.

После того как я сжег деньги, я смыл золу в унитаз. Но у меня все еще оставались предметы, от которых надо было избавляться: мешок от денег, мачете, сумочка, украшения, шуба, часы, кошелек, ключи. Я хотел съездить в лес и все это закопать. Но вот уже прошло пять с половиной лет, а я до сих пор этого не сделал, да и, наверное, уже не сделаю. Все эти вещи хранились у меня на чердаке вместе с чемоданчиком Джекоба. Я знал, что это опасно и довольно рискованно, но я ничего не предпринимал.

Спустя несколько месяцев после убийств я прочитал в газете, что Бирон Макмартин подал в суд на ФБР и обвинил их в смерти дочери. Больше я об этом деле ничего не слышал.

Два года назад у нас с Сарой родился второй ребенок. Мальчик. Я предложил назвать его в честь брата. Сара, как ни странно, согласилась. Так что в нашей семье появился Джекоб. Но мы чаще называли его Джек.

Был июль. Прошло полгода с рождения нашего мальчика. Тогда с Амандой произошел несчастный случай. Во дворе мы установили для нее небольшой резиновый бассейн. Так вот она умудрилась как-то так нырнуть в него, что очень сильно ударилась головой и потеряла сознание. Когда я нашел ее, у малышки посинели губки и она была совсем ледяная. Я крикнул, чтобы Сара вызвала скорую, и начал делать Аманде искусственное дыхание. К тому времени, как приехали врачи, мне уже удалось привести малышку в сознание.

Аманду забрали в больницу, дочь пролежала там две недели. Ей поставили диагноз гипоксия. Врачи порекомендовали отвезти ее на осмотр и лечение в Колумбус, где была одна из лучших клиник головного мозга. Однако мы вскоре узнали, что нашей страховки не хватит, чтобы оплатить полный курс лечения. Тогда при храме Святого Иуды был открыт благотворительный фонд, который организовали, чтобы помочь нам. С его помощью удалось собрать шесть тысяч долларов. Этого было достаточно, чтобы оплатить месяц лечения. Всех, кто вносил деньги, мы записывали в специальный список, чтобы потом иметь возможность отблагодарить людей. И Линда и Рут Педерсон были в списке жертвующих.

Видимых изменений после лечения мы не заметили, но вот доктора были довольны результатами. Однако уже тогда мы с Сарой понимали, что Аманда сильно повредила здоровье и это, должно быть, скажется на развитии ребенка. Доктора говорили, что не стоит терять надежды, но развитие Аманды действительно начало замедляться. Она до сих пор выглядит как девочка двух с половиной лет, которую я вытащил из бассейна. У нее до сих пор такие же ручки и ножки, они абсолютно не выросли, только ее голова продолжала расти и постепенно начала выглядеть огромной по сравнению с крошечным детским тельцем. Она отставала от сверстников в умственном развитии. Она до сих пор очень привязана к мишке Джекоба и никогда не оставляет его. Иногда даже сейчас она просыпается ночью, заводит мишку и в спальне снова играет «Frère Jacques». Сейчас Аманда спит на кровати, которая раньше стояла в комнате для гостей, на старой кровати Джекоба.

У Сары было очень странное отношение к этому несчастному случаю. Она убедила себя, что это наказание, расплата за преступления, которые мы совершили. Мне кажется, что теперь она боялась, что что-то может случиться и с Джеком, поэтому она пыталась предотвратить опасность и опекала сына, как могла.

Я по-прежнему работаю в магазине на той же должности. Саре пришлось вернуться в библиотеку, потому что нам нужны были деньги. Все деньги, которые нам удалось накопить за эти годы, мы потратили на лечение Аманды.

Вам, наверное, интересно, как мы живем после всего того, что совершили. Что ж, мы с Сарой никогда не говорили о деньгах или убийствах. Мы предпочитали делать вид, что ничего этого не было. Иногда, конечно, я хотел поговорить о прошлом, но только не с Сарой, а с посторонним человеком, который мог бы дать объективную оценку моим действиям. Нет, я не собирался сознаваться во всем, просто мне очень хотелось все вспомнить шаг за шагом и чтобы меня слушал какой-нибудь посторонний беспристрастный человек, чтобы он помог мне понять, когда я совершил ошибку и все пошло не так.

Дети не знали о нашем прошлом.

Бывали и дни, когда я вообще не думал о преступлениях, но такое случалось крайне редко. Ну, а когда я вспоминал обо всем, когда представлял, как стою в магазине с занесенным над головой ножом, или дом Луи и себя с ружьем в руках… все эти события кажутся мне выходящими за рамки реальности, как будто их никогда и не было. Конечно, я понимал, что это не сон и не воображение, что все это было… но очень сложно описать, что я чувствую, вспоминая прошлое… Наверное, меня может понять только тот, кто прошел через подобную ситуацию, кто принимал решения и допускал ошибки.

Какой-то период времени мне снилась пожилая женщина. Мне снилось, что я отпустил ее… даже сейчас эти сны иногда повторяются.

Так как мы не говорили о прошлом, я даже не знаю, что чувствует Сара. Я мог судить о ее состоянии только по каким-то намекам. Например, она позволила назвать сына в честь моего брата. Или однажды я нашел ее на чердаке. Сара сидела на чемоданчике Джекоба, а на ее коленях лежала шуба, на которой до сих пор остались пятна крови. Так что я думаю, что Сара чувствует примерно то же, что и я.

Наверное, мы даже и не жили, а существовали, пытаясь не вспоминать о прошлом, что удавалось нам с переменным успехом.

Когда мне кажется, что все в моей жизни плохо, я заставляю себя думать о Джекобе. Я вспоминаю день, когда он возил меня на ферму родителей. Он тогда был в серых брюках, кожаных ботинках и ярко-красной куртке. Ему, наверное, было холодно без шапки, но он не обращал на это никакого внимания. Я вспоминаю, как он показывал мне, где был наш дом, где амбар, навес для трактора, силосная яма. Когда я закрываю глаза и представляю все это, я ясно слышу скрип мельницы вдалеке… Я снова и снова возвращаюсь в своих воспоминаниях к этому дню… и когда я думаю об этом, мне хочется плакать… потому что я чувствую… что, несмотря на то, что совершил, я все тот же слабый человек… такой же, как и миллионы других.

Примечания

1

Братец Жак, братец Жак, Ты спишь, ты блестишь?

(фр.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Реклама на сайте