«Мертвецкая»

Линда Фэйрстайн Мертвецкая

Александру Куперу и Карен Купер посвящается

«Укравший мой кошель украл пустое, Но добрую мою крадущий славу…»[1]

У. Шекспир

Шаферу, блестящему архитектору

С благодарностью за любезное разрешение воспользоваться твоим добрым именем

1

Глядя, как умирает Лола Дакота, я с трудом сдерживала улыбку.

Я нажала кнопку на пульте и снова прослушала репортаж, но уже по другой программе.

«Сегодня вечером полицейские Нью-Джерси предоставили средствам массовой информации часть видеопленок, на которых запечатлены драматические события. Сейчас мы покажем вам подлинную видеозапись, сделанную тремя убийцами, нанятыми бывшим мужем мисс Дакоты, — доказательство выполненного ими задания».

Корреспондент местного телеканала стояла перед большим особняком в городке Саммит. Он находился меньше чем в часе езды от кабинета видеотехников нью-йоркской окружной прокуратуры, где сидела я.

Вокруг головы журналистки парили и кружились снежные хлопья. Рукой в перчатке она указала на темный фасад дома. Крыша, окна и огромный венок на парадной двери были увиты рождественскими гирляндами с крошечными белыми лампочками.

«Сегодня днем, до заката, Хью, — обратилась женщина к ведущему выпуска новостей, — люди, собравшиеся здесь, чтобы узнать о состоянии мисс Дакоты, увидели на снегу лужи крови — следы утренней перестрелки. Грядущие праздники окажутся невеселыми для семьи этого сорокадвухлетнего профессора. Напомню: к трагическим событиям сегодняшнего утра привело…»

Майк Чэпмен выхватил у меня пульт и ткнул им мне в спину.

— Надо же, до чего додумались прокуроры из Джерси? — Он отключил звук. — Тебе такое не по зубам, блондиночка?

Больше десяти лет я возглавляю отдел по расследованию сексуальных преступлений нью-йоркской окружной прокуратуры, и случаи сексуального нападения — равно как насилие в семье и преследование — подпадают под мою юрисдикцию. В офисе окружного прокурора Пола Баттальи более шестисот юристов, но расследование опасного замужества женщины-профессора заинтересовало его самого.

— Батталье не нравилась вся эта идея — риск, театральность и… в общем, эмоциональная неуравновешенность Лолы Дакоты. Наверное, он и не представлял, что эта история так хорошо впишется в последний выпуск новостей. А то он бы пересмотрел свою позицию.

Чэпмен поставил ногу на край моего кресла и развернул меня лицом к себе.

— Ты долго работала с Лолой?

— Думаю, с того дня, как я увидела ее впервые, прошло почти два года. Батталье позвонили из ректората Колумбийского университета. Сказали, что у них есть дело, требующее особой деликатности. — Я взяла чашку с кофе. — Одна из преподавательниц разошлась с мужем, и он преследовал ее. Обычная бытовуха. Она не хотела его ареста, не хотела огласки, которая поставила бы администрацию в затруднительное положение. Ей было нужно только, чтобы он оставил ее в покое. Окружной прокурор спихнул все на меня и попросил как-то этому посодействовать. Так я познакомилась с Лолой Дакотой. И узнала про ее мерзавца мужа.

— И что ты сделала?

Чэпмен расследовал убийства, в основном опираясь на современные криминалистические методы и достоверные медицинские факты, и редко имел дело с живыми свидетелями. Он считался лучшим детективом Северного Манхэттена, но, сталкиваясь с убийством, не переставал удивляться, как другие сотрудники правоохранительных органов умудрялись распутывать и решать щекотливые проблемы живых.

— Я встречалась с ней несколько раз. Старалась убедить ее начать судебное преследование, завоевать ее доверие. Думала, она в конце концов разрешит мне выдвинуть обвинение против ее мужа. Я не раз объясняла, что только после официального обвинения в преступлении сумею заручиться поддержкой судьи. Лола вела себя как большинство потерпевших. Она хотела положить конец насилию, но не желала встречаться с мужем на суде.

— И это сработало?

— Разумеется, нет. Убедившись, что разумные доводы не действуют, мы уговорили ее временно пожить на квартире для консультаций. Потом отправили двоих детективов побеседовать с мужем и объяснить, что Лола дает ему отставку. Неофициально, разумеется.

— И он, конечно, был рад встрече с местными копами?

— В восторге. Они сказали, что жена не хочет сажать его в тюрьму, но если он будет продолжать ее беспокоить, у нее не останется другого выхода. Уж я об этом позабочусь. Когда он в следующий раз нарисуется у нее в дверях, его арестуют. Так что он вел себя прилично… какое-то время.

— Пока она к нему не вернулась?

— Точно. Как раз на Валентинов день.

— Сердечки, цветочки. И с тех пор они жили долго и счастливо?

— Восемь месяцев. — Я развернулась в кресле и, взглянув на экран, жестом попросила Майка прибавить звук. Журналистка продолжала свой рассказ, ей на ресницы падал снег, и я вдруг подумала, что снег, несомненно, заметает и мой джип, припаркованный около здания. В нижнем правом углу экрана появилась фотография Ивана Краловица, мужа Лолы.

— Сейчас мы сделаем короткий перерыв, — сказала корреспондент, намекая на рекламную паузу. — Затем вы увидите драматические кадры, которые привели к аресту мистера Краловица.

Майк снова отключил звук.

— Прошло восемь месяцев, и что дальше? На второй раз вы посадили его в тюрьму?

— Нет. Она даже не намекнула мне, что он натворил. Позвонила в прошлом году, в октябре, и спросила, как получить охранный приказ. Я подмазала суд по семейным делам, добилась, чтобы дело ускорили, но тут она заявила, что сняла квартиру на Риверсайд-драйв, переехала в новый кабинет за территорией университета и уладила свои проблемы с Иваном Грозным.

— Только не разочаровывай меня, Куп! Скажи, что он достоин своего имени.

— Еще как достоин. В январе этого года он порезал ее штопором во время романтического ужина вдвоем. Видимо, принял ее за прекрасное бургундское. Распорол ей руку до локтя, а потом сам же привез в больницу Святого Луки. Ей наложили двадцать семь швов.

— Они были вместе всего один вечер?

— Нет, месяцем раньше он уговорил ее приехать на праздники. Временное примирение.

Чэпмен покачал головой:

— Да, кажется, большинство несчастных случаев происходит рядом с домом. Но на этот-то раз вы прижали ему хвост?

— Нет. Лола опять отказалась возбуждать дело против мужа. Иван стоял у ее постели, и она заявила врачам «скорой», что сама виновата. Я узнала об этом через университет, притащила ее к себе в кабинет, но она наотрез отказалась сотрудничать. Сказала, что, если я арестую мужа, она все равно не расскажет на суде правду. Потом заверила меня, что извлекла урок из попытки воссоединения и больше не желает иметь с ним ничего общего.

— Похоже, он не понял.

— Он то преследовал Лолу, то нет. В результате весной она спряталась в Нью-Джерси, в доме сестры. Она периодически звонила: или после угроз Ивана, или когда ей казалось, что ее преследуют. Сестра, испугавшись за собственную безопасность, притащила Лолу к местным прокурорам.

— Давай вернемся к пленке, — предложил Майк, развернул мое кресло к телевизору и, нажав кнопку на пульте, снова включил звук. Шла запись. Журналистка за кадром комментировала происходящее. Показывали тот же загородный дом, только чуть раньше.

«…На обочине дороги вы видите белый автофургон службы доставки. Двое мужчин с коробками вина в руках поднимаются по ступеням. Это дом сестры мисс Дакоты. Мисс Дакота открывает дверь и выходит на крыльцо. Мужчины ставят коробки на землю. Тот, что слева, протягивает ей квитанцию. Мисс Дакота наклоняется, чтобы расписаться за подарочные бутылки, и в этот момент мужчина, стоящий справа — вот он, — выхватывает из-под куртки револьвер и производит пять выстрелов в упор».

Я подалась вперед и снова увидела, как Лола хватается за грудь и пятится назад. Ее глаза на мгновение расширяются, будто смотрят прямо в камеру, потом закрываются. Она падает на землю, и на чистый вчерашний снег течет кровь.

Затем камера, которую держит третий сообщник, сидящий в фургоне, дала крупный план и, судя по всему, выскользнула у него из рук.

«После того, как сегодня в полдень убийцы показали запись Ивану Краловицу в его офисе и полицейский департамент города Саммита сообщил о смерти мисс Дакоты телеграфным агентствам, они получили вознаграждение в виде ста тысяч долларов наличными».

На экране снова появилась окоченевшая журналистка и завершила свой рассказ:

— К несчастью для Краловица, киллеры, нанятые им для убийства бросившей его жены, оказались тайными агентами окружного шерифа Нью-Джерси. Они имитировали убийство с участием предполагаемой жертвы.

Снова включили запись, и на экране появилась якобы убитая Дакота. Она сидела, прислонившись к парадной двери дома, улыбалась в камеры и снимала куртку, под которой оказались пакетики с «кровью», так убедительно лопавшиеся секунды назад.

— Мы собрались здесь, Хью, в надежде, что эта храбрая женщина расскажет нам, как она себя чувствует после всего происшедшего. Ей пришлось предпринять решительные шаги, чтобы положить конец годам насилия в семье и отдать под суд мужчину, желавшего убить ее. Однако, согласно нашим источникам, сегодня днем после ареста Краловица она уехала и до сих пор не возвращалась. — Корреспондент взглянула на свои заметки и прочла комментарий местного прокурора. — Тем не менее окружной прокурор просит нас выразить благодарность окружному шерифу за его «новаторский план, положивший конец царству террора Ивана, что прокуроры Пола Баттальи и нью-йоркского полицейского департамента на той стороне Гудзона были не в состоянии сделать два года». Возвращаясь в студию…

Я отобрала у Чэпмена пульт и, выключив телевизор, швырнула пульт на стол.

— Мне нужно вернуться в кабинет. Запереть на ночь.

— Спокойно, спокойно, мисс Купер. За эту роль Дакота едва ли получит «Оскара». Злишься потому, что режиссер — не ты?

Я выключила свет и закрыла за нами дверь.

— И вовсе я не злюсь. Но почему окружной прокурор из Джерси должен был непременно пройтись на наш счет? Он ведь прекрасно знает: все это тянулось не по нашей вине, — каждому опытному прокурору известно, что самое печальное в подобном браке — это отношения любви-ненависти. Они сохраняются между жертвой и преступником даже после того, как случаи насилия учащаются.

Из видеолаборатории мы направились по длинному темному коридору в мой кабинет на восьмом этаже. В здании царила почти мертвая тишина, и мои каблуки громко цокали по кафелю. Было около половины двенадцатого. Кое-где еще стучали по клавиатуре — работали засидевшиеся допоздна коллеги.

В это время года — была середина декабря — в суд отправилась лишь горстка дел: юристы, судьи и присяжные уже предвкушали двухнедельный перерыв на время праздников. Когда пришел Майкл Чэпмен и сообщил, что одиннадцатичасовые новости начинаются с истории Дакоты, я еще работала — просматривала обвинительные акты, которые необходимо сдать до конца года, готовилась к слушанию дела о постановке на учет растлителя малолетних. Суд был назначен на следующую неделю, сразу после выходных. Майк заезжал в управление по соседству — забросить на склад вещественных доказательств кое-какие улики — и заглянул узнать, не хочу ли я выпить в конце рабочего дня.

— Пойдем поужинаем. Я угощаю, — сказал он. — Ты же не думаешь, что я продержусь ночную смену на пустой желудок? Только не со всеми этими трупами. А без них сегодня вряд ли обойдется.

— Поздновато для ужина.

— Ага, значит, у тебя есть предложение получше. Джейк, наверное, дома, готовит что-нибудь экзотическое.

— А вот и нет. Он в Вашингтоне. Получил задание осветить эту историю с послом, которого убили в Уганде на экономической конференции. — Я с начала лета встречалась с корреспондентом «Эн-би-си», и в те редкие вечера, когда он бывал свободен и мы вместе ужинали, изменяла своим привычкам и любимым ресторанчикам.

— Почему они все время поручают ему освещать эти штуки про «третий мир»? Он ведь такой цивилизованный парень. Вылитый представитель «первого мира», а?

Когда я открыла дверь кабинета, звонил телефон.

— Алекс? — Голос Джейка звучал бесцеремонно и деловито. — Я в студии «Эн-би-си» в Округе Колумбия.

— Как репортаж?

— Лола Дакота умерла.

— Знаю. — Я села на стул и отвернулась от Чэпмена, чтобы хоть как-то уединиться. — Мы с Майком только что видели репортаж в местных новостях. Думаю, ее ждет блестящее будущее на сцене. Трудно поверить, что она согласилась на весь этот кетчуп и…

— Послушай меня, Алекс. Сегодня вечером ее убили.

Я обернулась к Майку и закатила глаза: мол, Джейк явно не видел историю до конца и не понял, что стрельба была не настоящей.

— Да мы все знаем. А еще мы знаем, что Пол Батталья не станет беситься, когда бульварные газетенки начнут тыкать в меня пальцами. Типа, я должна была пойти с этим в суд два…

— Ты здесь ни при чем, Алекс. Я слышал всю историю с прокурорами из Джерси и западне, которую они устроили. Я говорю о последнем известии. Оно поступило в отдел новостей всего несколько минут назад. Наверное, как раз когда вы с Майком смотрели репортаж в прямом эфире. Сегодня вечером какие-то ребята нашли тело Лолы Дакоты — ее труп — в подвале многоквартирного дома на Манхэттене. Она разбилась, упав в шахту лифта.

Я зажмурилась и опустила голову на спинку стула. Джейк понизил голос и многозначительно повторил:

— Поверь мне, дорогая. Лола Дакота мертва.

2

— Простите, мисс Купер, но в данный момент Лили не хочет говорить с вами. Почти полночь, и наш врач дал ей успокоительное. Ей надо немного отдохнуть. По ее мнению, Лола была бы сейчас жива, если бы не ваши прокуроры. Это они втянули ее в свой нелепый план и, убедив симулировать собственную смерть, подвергли огромному риску.

Несмотря на поздний час, я позвонила семье погибшей и предложила наше содействие. Я знала, что они вряд ли примут мою помощь. Мне ответил зять Лолы Дакоты.

— Уверена, вы понимаете: мой отдел не считал разумным…

— Нам все равно. Никто не сумел защитить Лолу от безумия Ивана.

Чэпмен оккупировал мой телефон, и я перебралась в закуток секретарши. У нее на столе тоже стоял телефон. Разговор с зятем Дакоты быстро завершился, и я уставилась на календарь, висевший на стене прямо передо мной.

— А ну-ка, надевай лыжный комбинезон и варежки, детка. Мы едем в 26-й участок, — крикнул мне Майк, вешая трубку. Я еще раз попробовала дозвониться шерифу Нью-Джерси, но линия опять оказалась занята. Я надела пальто, перчатки и ботинки и прошла за Майком к лифту. — Оставь свою машину здесь. Когда закончим, я заброшу тебя домой.

Метель сдала позиции и уступила место сильному снегопаду.

Мы обошли здание суда и сели в припаркованный за ним черный «краун-вик» — служебную машину Майка.

— Тело уже отвезли в морг. Вот я и подумал, вдруг ты захочешь поехать со мной, взглянуть на место происшествия.

— Почему Петерсон не сообщил мне про Лолу? Никто даже не позвонил…

— Не принимай на свой счет, Куп. Лейтенант узнал об этом всего час назад. Похоже, дело было так. Услышав, что ее бывшего арестовали, Дакота заявила сестре, что желает отдохнуть. Она безвылазно торчала на окраине три недели и захотела на пару часиков съездить домой. Иван под арестом, так что беспокоиться не о чем. Вот придурки из прокуратуры Джерси ее и отпустили. Она уехала на закате. Одна. 417, Риверсайд-драйв — должно быть где-то около 116-й улицы. Петерсон говорит, что это одно из старых довоенных зданий. Сейчас его переделывают в кооперативный дом. Весь фасад в лесах — расшивают швы. И внутри тоже много чего ремонтируют.

— Джейк сказал, что ее нашли дети. Лейтенант об этом что-нибудь говорил?

— Ага. Вечером местная ребятня забралась в подвал со стороны парка Риверсайд. Хотели погреться и побалдеть, а может, наоборот. Они вызвали лифт, но двери полностью не открылись — кабина не могла ровно встать на дно шахты.

Майк свернул на север, к Канал-стрит, оттуда выскочил на Вестсайдское шоссе и поехал к окраине. Вдоль дороги тянулась мрачная вереница торговых палаток, увешанных дешевыми праздничными украшениями из алюминия. Сейчас все они были закрыты, но с первыми лучами солнца прилавки на кишащих народом узких тротуарах заполонят всевозможные подделки фирменных товаров.

— Управляющий услышал шум и хотел выгнать детей на улицу. Подумал, что они баловались с лифтом и сломали его. Парни предложили ему помочь и подняли кабину на несколько футов. Вдруг внизу что-то застряло? Заглянули в шахту и увидели тело.

— Они знали?..

— Что она мертва? Догадывались, наверное.

— Да я не об этом. Они знали, что это Лола?

— Знаешь, что происходит, когда наступаешь на таракана? Никогда не задумываешься, кто это: Уилли или Милтон? Тот, что ползал по твоему столу, или тот, что жил в картотечном шкафу? Управляющий не видел ее уже много месяцев. Служба спасения согласилась поднять останки, и тело увезли в морг, судмедэкспертам.

— Но они не сочли это убийством?

— До сих пор все считают происшедшее несчастным случаем. Лифт был неисправен: останавливался между этажами, а иногда вообще не работал. Полицейским, которые первыми прибыли на место, управляющий сообщил, что какая-то девица — скорее всего, чья-то гостья — шагнула в проем, даже не заметив, что лифта нет.

— И никто понятия не имел, через что ей пришлось пройти. Откуда им знать? — пробормотала я и постаралась вспомнить наши с Лолой встречи. Может, надави я на нее чуть сильнее, и она заявила бы на мужа?

— Черт, личность погибшей установили только после того, как один из работников морга нашел документы у нее в кармане. Позвонили в 26-й участок, а они уже сообщили лейтенанту. Конечно, это мог быть несчастный случай. По крайней мере, исходя из того, что говорит копам управляющий. Однако в свете всех других неприятностей в ее жизни я бы сказал, что полоса невезения мисс Дакоты должна была вот-вот закончиться и она скорее выиграет в лотерею, чем разобьется насмерть.

Майк ударил по тормозам, и меня швырнуло вперед. Слава богу, я пристегнулась. У въезда на шоссе мы попытались обогнать желтое такси. Водитель в чалме затормозил, машину понесло по льду, и он осыпал нас отборными ругательствами, не преминув выставить в окно средний палец.

— Езжай же, Мохаммед! — заорал Чэпмен прямо у меня над ухом. — Эти верблюжатники, конечно, ловко водят караваны по горячим пескам Сахары, но от снега им лучше держаться подальше. По-моему, такой закон просто необходим.

— Кажется, мы договорились?

— Ну, до нового года у меня есть еще две недели, детка. До января не жди никаких шедевров ораторского искусства.

Очертания Нью-Йорка мерцали на кобальтовом потолке, раскинувшемся до самого горизонта. От причалов Челси слева, отражающихся в воде, до красно-зеленого шпиля Эмпайр-стейт-билдинг и центра города все принарядилось к Рождеству. Я смотрела на рой мерцающих огней, а Майк обзванивал свою группу.

Я знала Чэпмена больше десяти лет и отлично понимала, что он вряд ли изменится, так же как я вряд ли смогу объяснить, почему мы дружим. Несмотря на разные судьбы, нас связывали удивительно близкие и доверительные отношения. Прошло почти двенадцать лет с тех пор, как я стала работать в штате Баттальи. Вспомнилось пророчество отца. Я улыбнулась. Тогда он заявил, что я не продержусь там дольше трех лет — обязательный срок, требуемый окружным прокурором при поступлении на работу. Никто в моей семье не верил, что колледж Уэллсли[2] и юридический факультет университета Вирджинии должным образом подготовят меня к суровым будням городской прокуратуры.

Мой отец, Бенджамин Купер, был кардиологом и больше пятнадцати лет назад совершил в хирургии настоящую революцию. Они с коллегой изобрели пластиковый клапан, с тех пор применявшийся в операциях на сердце практически в каждой клинике страны. И папа, и мама прекрасно знали, что я получаю огромное удовольствие от своей работы, но и по сей день волновались обо мне. Сумею ли я выдержать постоянное эмоциональное напряжение? Сумею ли избежать связанных с работой опасностей?

— Скажи Петерсону, что я еду. — Чэпмен повернулся ко мне и подмигнул. — Я везу лейтенанту маленький сюрприз. — Он отключил телефон и несколько минут молчал. — Понимаешь, я подумал, что ты непременно захочешь поехать со мной. Если я ошибаюсь, я могу повернуть на Ист-Сайд и забросить тебя домой.

Майк изучил меня достаточно хорошо и прекрасно знал, что я ни за что на свете не упущу возможность поехать с ним в квартиру Лолы Дакоты и самой увидеть то, что скоро станет известно полиции. Посторонние, естественно, сочли ее смерть несчастным случаем, это логично. Но, сказать по правде, после стольких потрясений удача должна была наконец улыбнуться ей. Кроме того, лейтенант едва ли выбросит из головы человека, умершего не своей смертью во время его «вахты».

— Тебе нравилась эта Дакота, блондиночка?

Я отвернулась от Майка и, положив голову на подголовник, смотрела на раскинувшийся внизу город. Мы поднялись на эстакаду.

— У Лолы был тяжелый характер, и ее не слишком жаловали. Восхищались — может быть, но любили — едва ли. Очень умная. Но еще больше — высокомерная. Она была своенравна и несдержанна, здорово себя изводила, а студентов, насколько мне известно, еще сильнее.

— А муж? Его-то что так влекло к ней?

— Кто знает, что творится внутри чужого брака? Утром я подниму досье и просмотрю заметки. У меня сохранились в подробностях все наши разговоры. — Я снова вспомнила наши с Лолой встречи. За два года мы провели вместе много времени. Я старалась убедить ее, что мы сумеем заставить систему уголовного судопроизводства работать на нее. Пыталась добиться разрешения привлечь Ивана к суду за побои.

Чэпмен принадлежал совсем к другому кругу. Его отец, Брайан, ирландский иммигрант во втором поколении, прослужил в полиции двадцать шесть лет. Он умер от обширного коронаротромбоза через два дня после того, как сдал жетон и пистолет. Когда отца не стало, Майк учился на третьем курсе в Фордхэме. Весной он получил диплом, сразу сдал экзамен и записался в полицейскую академию. Такова была его дань человеку, которым он восхищался и которого уважал больше всех. Он был на полгода старше меня и недавно отметил тридцать шестой день рожденья. Майк — один из немногих моих знакомых, чувствующих себя в собственной шкуре абсолютно комфортно. Он делал то, что нравилось ему больше всего на свете. Изо дня в день вместе с лучшими детективами города Нью-Йорка он приходил на работу в убойный отдел Северного Манхэттена и тратил все свое время, отдавая дань справедливости и возвращая честь и достоинство жертвам, убитым, как он любил говорить, на «его половине острова».

— Может, заскочим к Мерсеру на выходных? У него тоже есть несколько досье по этому делу, — добавила я. — И возможно, кое-какие дельные мыслишки по поводу Лолы. Он неплохо ее понимал.

Мы оба считали дни, когда Мерсер Уоллес поправится и вернется в департамент, пусть и не на полную ставку. Прошло уже четыре месяца с момента нападения, когда он чуть не погиб. До сих пор, стоит мне об этом вспомнить, у меня волосы встают дыбом. Подумать только, я чуть не потеряла одного из самых близких друзей! Такое со мной случилось впервые. Несколько лет Майк с Мерсером были напарниками в убойном отделе, но потом Мерсера перевели в Специальный корпус,[3] и он раскрыл несколько запутанных случаев изнасилования.

На востоке вдоль Риверсайд-драйв выстроились большие старые здания. Майк выбрал съезд на 96-й улице и покатил по тихим улочкам. Наконец впереди показались полицейские машины и грузовики. Часть запрудила перекресток, часть стояла на заснеженных обочинах у входа в парк, раскинувшийся напротив Лолиного дома.

— Кажется, приехали, детка.

По бокам парадной двери стояли двое полицейских в форме. Майк показал им свой значок и спросил, как пройти в подвал. Один из копов кивнул в знак приветствия.

— Пресса еще не нагрянула? — спросил Майк, удивленный равнодушием средств массовой информации.

— Была и уехала, — ответил тот, что помоложе. Он переминался с ноги на ногу и сжимал и разжимал кулаки, чтобы не окоченеть. — Сделали несколько снимков мешка с трупом и свалили.

— Швейцар есть?

— Не весь день. Пришел в полночь. За входом следят только с двенадцати ночи до восьми утра. Кажется, мы его тут здорово потеснили. Мужик не отлипает от своей фляги и, похоже, сильно напуган. А чтобы попасть в подвал, где нашли труп, идите по лестнице или езжайте на северном лифте. Южный-то вообще закрыли. Там и лежало тело.

Парочка в вечерних нарядах украдкой взглянула на полицейских и, прошмыгнув мимо Чэпмена, скрылась в дверях. Когда в здание вошли мы, они еще стояли в дальнем правом углу холла около почтовых ящиков и пытались выяснить у смущенного швейцара, в чем дело. Их опередили две пожилые женщины во фланелевых банных халатах и один похожий на студента тип с фиолетовыми прядями в волосах. Значит, прикинула я, к рассвету большинство жильцов уже получат некоторое представление о случившемся от одного из этих источников.

Чэпмен открыл тяжелую дверь на пожарную лестницу. На лестничной клетке было темно, и мы медленно спустились на два пролета.

Лейтенант Петерсон сидел за пустым столом в комнате у подножия лестницы. Наверное, это кабинет управляющего, решила я. В зубах он зажал сигарету, а в руке держал телефонную трубку. При виде нас он поднял другую руку ладонью вверх, знаком приказывая Чэпмену помалкивать.

Закончив разговор, он поднялся и поздоровался с нами.

— Александра, как дела? Это заместитель комиссара, Майк. Могу я поговорить с тобой наедине?

— Бог мой, Лy, неужели я привез Соню Хени[4] только для того, чтобы посмотреть на тебя!

Петерсон даже не улыбнулся. Он жестом пригласил Майка в маленькую комнатку и закрыл за собой дверь. Я свернула за угол и поздоровалась с остальной командой из убойного отдела. Перед открытой шахтой лифта стояли четверо мужчин. Над их головами, словно гиря, готовая вот-вот снова сорваться вниз, нависло жуткое дно кабины. Говорили о рождественской вечеринке, намеченной на завтрашний вечер. Никто даже не упомянул об ужасной смерти, которая привела их всех в эту грязную комнатушку.

— Будешь делать взнос? — спросил меня Гектор Коррадо.

— Буду, если ты проследишь, чтобы я не выиграла. Батталья считает это ваше пари дурным вкусом. И говорит, что мы не должны баловать вас, ребята, своим участием.

— Выбери число, Алекс. Это обойдется тебе всего в двадцать баксов, зато в этом году на кону куча денег. Хочешь проиграть — бери поменьше. Черт, перед праздниками все как с цепи срываются, а эти начались как нельзя хуже. Ты слишком молода и, наверное, не помнишь, но, кажется, мы вернулись в восьмидесятые.

У полицейских из убойного отдела была традиция: они спорили на количество убийств, которое, по их мнению, произойдет до конца года. За ходом пари следил Гектор: поставить на то или иное число надо было до конца лета. Если до празднования Рождества оставались свободные места, делать взносы приглашали прокуроров.

— На сегодня в этом году на Манхэттене произошло только триста шестьдесят два убийства. В восемьдесят восьмом я промахнулся всего на шесть трупов. Тогда в общей сложности было совершено семьсот шестьдесят четыре убийства. Веришь, нет? И эти слизняки еще говорят, что перерабатывают. Расследований-то — кот наплакал!

Чэпмен оставил пальто в кабинете управляющего и вернулся с большим фонарем в руке. Протянув правую руку Гектору, он спросил, закончила ли работу бригада криминалистов.

— Угу, но местом преступления это можно назвать с натяжкой. Ребятам, которые прибыли сюда первыми, управляющий преподнес все как несчастный случай. Петерсон задействовал все свои связи, чтобы заполучить криминалистов и заставить их все здесь осмотреть. Как бы неофициально. Смерть считают подозрительной, но речи об убийстве пока нет. Не каждый день встречается дамочка, которая решает свести счеты с жизнью и падает из двери своей квартиры прямиком в шахту лифта. Особенно если перед этим кто-то заплатил кучу бабок, чтобы ее убрали, — высказал свое мнение Гектор. — Они сделали несколько снимков, потом труп вытащили. Да сами можете посмотреть. Все, что вы увидите, — просто темные пятна.

Лейтенант Петерсон — опытный детектив и глава убойного отдела — мог заставить отдел криминалистики делать почти все. Среди коллег он славился отличным чутьем и за свою карьеру заработал блестящий послужной список раскрытых преступлений. Люди знали, что он не станет понапрасну тратить их время и силы.

Майк присел на корточки и направил луч фонаря в темную шахту. Я положила руку ему на плечо, наклонилась и заглянула внутрь.

— Может, отойдешь, блондиночка? Знаю, по-твоему, ты сама излучаешь достаточно света, но при этом заслоняешь тусклую лампочку, которая висит у тебя над головой. А она очень бы мне пригодилась.

Я выпрямилась и отступила назад.

— Гектор, кто-нибудь уже спускался вниз и взял образцы того дерьма внизу? На взгляд и не разберешь, где кровь, где машинное масло. — Майк поднялся.

— Да, все это уже сделали.

— Отпечатки сняли? — спросила я.

— Никто понятия не имел, что именно считать местом происшествия, Алекс. Мы не знаем, сколько времени она пролежала в шахте: один час или четыре. А между тем здесь болтались управляющий, двое рабочих и несколько подростков. Никто не знал, кто она такая. Даже неизвестно, с какого этажа она упала или какую кнопку лифта нажимала. Разумеется, прочесали все двадцать два лестничных пролета: сняли отпечатки, поискали признаки борьбы, поспрашивали жильцов. Может, кто был дома и слышал шум. Пока безрезультатно. Проверьте вторую шахту. Вполне возможно, она просто оступилась и ласточкой нырнула вниз. Сами увидите — лифты здесь на последнем издыхании.

— Кто-нибудь уже был в ее квартире?

— Пока ждем. Петерсон послал в морг за ключами. Их нашли на трупе. Еще едет служба спасения — в крайнем случае выломаем дверь. Кто приедет первый, тот нас и впустит.

— Разве у управляющего нет дубликата?

— Нет, она никому ничего не доверяла. Во всяком случае, так он сказал.

Вполне в духе Лолы. Чэпмен махнул мне рукой, и я пошла вслед за ним. Мы поднялись по лестнице и вышли в холл. У стены друг напротив друга стояли два кресла с жуткой гобеленовой обивкой. Им явно требовалась срочная перетяжка. Мы сели, и Чэпмен пересказал мне свой разговор с лейтенантом.

— Лу просто разрывается. Комиссар настаивает на несчастном случае. На их взгляд, Иван к этому непричастен — он сидит под замком. Вот, собственно, все, что сказал мне Петерсон. А еще он велел мне как можно скорее увезти тебя отсюда. Если мэр говорит, что это несчастный случай, значит, помощнику окружного прокурора нечего тут околачиваться.

Пока мы оба не придали этому значения.

— А о запасном варианте они не подумали? Что, если Краловиц не доверял нанятым в Джерси киллерам и хотел подстраховаться? Убедиться, что его план убить Лолу непременно выгорит?

— Ну, я — не Сити-Холл,[5] меня убеждать не нужно. Как там в песне: в первый день Рождества подарил мне Бог толчок в спину и дорогу в морг, верно? Конец года, мэр не хочет, чтобы количество убийств возросло еще на одно. Кроме того, на него оказывают некое давление определенные силы из Колумбийского университета.

— Но ведь Лола там уже не работала.

— Ее назначили в новое экспериментальное учебное заведение — Королевский колледж. Руководство у них разное, но они купили несколько старых зданий Колумбийского университета и теперь вплотную примыкают к территории кампуса колледжа Барнарда.[6] У кого-то там прямая связь с мэрией. Преподаватели университета не захотят трезвонить на весь свет о вымученных отношениях с Лолой Дакотой и тоже предпочтут замять дело.

— Но они упускают из виду огромный камень преткновения в виде большущего, жирного, тупоголового, почтенного Винни Синнелези — прокурора из Джерси, придумавшего эту гениальную операцию с западней. Батталья думает, что весь план — показуха, способ продвинуть кандидатуру Синнелези на пост губернатора в следующем году. Винни без зазрения совести привлек внимание к живой мисс Дакоте, и я сомневаюсь, что, обратив внимание общественности на ее труп, он хоть на секунду потеряет сон.

Майк рассмеялся: его развеселило и мое описание Синнелези, и мое очевидное волнение.

— Да успокойся ты, Куп.

Но я была уже слишком взвинчена.

— Легко ему сидеть в своем кабинете этаким феодалом, тыкать в нас жирным пальцем и разглагольствовать об убийстве Дакоты. Убийство это или нет — на самом деле ему все равно, он-то прекрасно знает, что это расследование ему не завалить. Оно под юрисдикцией Баттальи.

Парадная дверь открылась, и вместе с порывом холодного воздуха в здание вошел лейтенант Петерсон. Чэпмен поднялся, и его фирменная ухмылка вмиг исчезла.

— Я думал, ты поехал домой, Лу.

Даже не остановившись, Петерсон прошагал к лифту, рявкнув на ходу:

— Я же сказал увести мисс Купер из здания, Чэпмен. Она больше не должна заниматься этим делом. Этим, этим… несчастным случаем.

3

Я сидела в машине Чэпмена и дрожала от холода. Морозный ночной воздух бодрил, и, несмотря на поздний час, спать совсем не хотелось. Неожиданное появление Петерсона в холле объяснялось прибытием из морга детектива с ключами Дакоты. Они столкнулись в тот момент, когда Петерсон уже захлопывал дверцу своей машины. Лейтенанту пришлось вернуться: он тоже хотел побывать в квартире Лолы на пятнадцатом этаже.

Чэпмен знал, что лично осматривать дом женщины — не в стиле Петерсона. В таких делах лейтенант не отличался щепетильностью и в поисках улик предпочитал полагаться на сообразительность подчиненных и сделанные ими фотографии.

— Лу бегло осмотрит квартиру, убедится, что все в порядке, ребята сделают пару снимков. Как только они уедут, я за тобой приду, — сказал Майк и, проводив меня до своей машины, отпер дверь. — Когда лейтенант будет уезжать, просто сползи с сиденья, чтобы он тебя не увидел. Да, и не включай печку и радио. Он уйдет минут через двадцать.

— Ты ведь знаешь: если мы попадемся, он нас прибьет.

— Такого просто не может быть, детка. В квартире будем только ты, я и Джордж Зотос. Кто настучит?

Зотос — один из ребят в команде Майка, мы с ним работаем уже много лет.

— Тебе ничего не грозит. Батталья даже не знает, что ты здесь, да и Петерсон отдавал приказы не тебе, а мне.

Около половины второго ночи Петерсон вышел на улицу. Водитель развернул машину, забрал лейтенанта, и они укатили. Через десять минут появился Чэпмен, что-то сказал стоявшим у входа полицейским, перешел дорогу и, вытащив меня из машины, повел по обледеневшему тротуару. Мы дошли до 115-й улицы и, свернув в переулок, подобрались к зданию с тыла. Тяжелая железная дверь была приоткрыта: закрыться ей мешал фонарь, который раньше я видела у Чэпмена. Распахнув дверь, он забрал фонарь и провел меня в здание через подвал. На пятнадцатый этаж мы поднялись на единственном работающем лифте. Со страшным скрежетом он медленно полз вверх. Наконец кабина остановилась, мы вышли и, перейдя на южную сторону, направились к квартире 15А. Чэпмен тихонько постучал, дверь открылась, и Зотос впустил нас внутрь.

Майк передал мне пару резиновых перчаток в обмен на черные кожаные, которые я таскала весь вечер.

— Ни к чему не прикасайся, не показав мне. Просто пошарь тут вокруг, посмотри. Вдруг что-нибудь тебя заинтересует.

— Она что, неисправимая лентяйка? — Джордж качал головой, не зная, с чего начать. — Здесь обыск был или ей просто нравилось жить в таком бардаке, как думаете?

Я была в кабинете Лолы всего несколько раз — приезжала обсудить ее проблему и убедить кураторов поддержать ее во время процесса.

— Думаю, это естественная для нее среда обитания. В колледже я видела нечто подобное.

Мы стояли в гостиной, обставленной на первый взгляд остатками с распродажи подержанной мебели Армии спасения. Классическая обстановка довоенной шестикомнатной квартиры почти не угадывалась за причудливой коллекцией стульев необычных форм, парой обитых выцветшим бордовым бархатом викторианских диванчиков на двоих, бежевой кушеткой и стопками перевязанных веревкой картонных коробок. Когда бы их сюда ни принесли, Лола явно не открывала и не разбирала их.

Я прошлась по другим комнатам и получила общее представление о планировке. Маленькая кухонька, выдержанная в грязно-коричневых тонах шестидесятых, оказалась довольно пустой. Это лишь подтверждало тот факт, что почти месяц Лола жила в Нью-Джерси. В столовой, у окна с великолепным видом на парк и реку, стоял старый дубовый стол. И здесь повсюду громоздились коробки. Сбоку почти на всех было нацарапано «КНИГИ».

В главной спальне открывался тот же вид: и наружу, и внутри. Несколько коробок было распаковано, часть книг разбросана по полу, часть свалена на полке.

— Что она преподавала? — Майк вошел в комнату следом за мной.

— Политологию. Когда мне поручили вести это дело и я впервые встретилась с ней, она еще работала в Колумбийском университете и пользовалась столь редкой репутацией блестящего ученого и преподавателя. Лола была прекрасным лектором.

Я просмотрела маленькую стопку книг на тумбочке. Оказалось, что все — романы, а не учебники. Интересно, подумала я, это ее любимые? Она держала их под рукой, чтобы перечитать? В самой верхней книге — ранних произведениях Ле Карре[7] — торчала закладка. Лоле уже никогда его не дочитать.

— Студенты любили ее, потому что она умела завладеть вниманием аудитории. На ее лекциях не заскучаешь. Помнится, прошлой зимой я как-то встретилась с ней в колледже. Она сказала, что я могу прослушать ее лекцию. Муниципальные институты в начале двадцатого века — мэры, коррумпированные чиновники Тамани-Холла, городские тюрьмы и суды. Разумеется, я была заинтригована и решила прийти пораньше. Я вошла и уселась на последнем ряду.

— Тоже мне, отдых называется. Сплошная работа, — заметил Майк, открывая ящики и исследуя их содержимое.

— Ага, именно этим Лола меня и соблазнила, — улыбнулась я, вспоминая тот день. — Она потратила неделю на обсуждение политики Джентльмена Джимми Уокера,[8] мэра Нью-Йорка конца двадцатых. А еще у нее была уникальная методика: она не только сообщала студентам факты, но и заставляла их прочувствовать атмосферу изучаемого периода. Она расхаживала вокруг кафедры, великолепно изображая Мэй Уэст[9] и описывая арест и судебное преследование актрисы за постановку ее пьесы «Секс» в 1926-м. Она зачитывала отрывки из автобиографии, рассказывала об условиях в тюрьме Томбс и о том, как растерянных, больных женщин загоняли в камеры, будто скотину.

— Сейчас ты, чего доброго, скажешь, что под этой плотью таится страдающее сердце.

Я провела пальцем по корешкам книг, читая названия. Большинство томов на этой полке оказалось трактатами о нью-йоркских властях девятнадцатого и двадцатого веков — специализация Лолы.

— Свой рассказ она закончила описанием тюремной системы, управляемой алчными и глупыми чиновниками, которые были хуже заключенных. Потом она скользнула взглядом по головам студентов и процитировала Уэст лично мне: «Человечество забыло свои идеалы на улице».

— И весь спектакль для тебя одной?

— Я приехала убедить ее привлечь Ивана к суду, помочь ей осознать важность этого шага, а она хотела дать мне понять, что не желает видеть его в тюремной камере. Типичное раздвоение чувств у женщины, пережившей насилие в семье.

Чэпмен приподнял край покрывала, заглянул под кровать и продолжил осмотр комнаты.

— Не очень-то похоже на классическое гуманитарное образование. По-моему, больше смахивает на дерьмовый второсортный спектаклик. Вроде представления, что они устроили вчера с этими придурковатыми прокурорами из Джерси.

— Она умела и то, и другое. Я дам тебе почитать несколько ее опубликованных статей. Тебе понравятся ее работы о Гражданской войне и Призывных бунтах. — Майк знал о военной истории больше, чем все мои знакомые, и много читал по данной теме.

— Прибереги 1863 год на потом и перенесись в двадцать первый век.

Майк был явно раздражен, и не без оснований: я отвлеклась. Я повернулась к книжным полкам спиной и подошла к письменному столу.

— Компьютер?

— Оставь. Джимми Бойл заберет его завтра.

Бойл возглавлял наш отдел киберполицейских и слыл гением в извлечении файлов и информации, на мой взгляд, в прямом смысле затерявшихся где-то в пространстве и времени.

Остальная часть письменного стола была завалена спиральными блоками бумаги для записей, дисками, телефонными сообщениями трех- и четырехмесячной давности, которые в ближайшие дни будут тщательно изучать детективы, и маленькими фотографиями в рамках. На одной я узнала молодую Лолу в мантии и академической шапочке на церемонии вручения дипломов в Барнарде. На другом, более позднем снимке была запечатлена вся семья Дакота перед домом ее сестры в Саммите.

На спинке стула у стола висел черный вязаный кардиган.

— Знаешь, во что она была сегодня одета? — спросила я.

Майк крикнул Джорджу, но он тоже не видел тело. Майк достал из кармана блейзера блокнот и внес этот вопрос в список.

— Утром судмедэксперты составят опись, а я спрошу у сестры, уехала Лола из Джерси в той одежде, в которой ее нашли, или нет.

Указательным пальцем я оттянула нагрудный карман свитера.

— Эй, Майк, может, вытащишь эту бумажку?

Я не хотела ни к чему прикасаться, а то потом проблем не оберешься. Каковы бы ни были мои благие намерения, сегодня ночью меня здесь нет. Майк сунул руку в перчатке в карман и вытащил сложенную пополам страничку из телефонной книги. Наверху красовалась шапка «КОРОЛЕВСКИЙ КОЛЛЕДЖ», а под ней жирными буквами было написано одно-единственное слово: «Мертвецкая».

Ниже шел список из четырех чисел: 14 46 63 85.

Майк прочитал их вслух.

— Это тебе о чем-нибудь говорит? Человек? Место?

Я покачала головой.

— Вероятно, так обзовут это здание его жильцы, — заметил Джордж.

— Это ее почерк?

Я видела достаточно Лолиной корреспонденции и сразу его узнала.

— Да. Есть дата?

— Нет. Я подтвержу подлинность записки и одежды. Когда будем в Джерси, напомни мне спросить сестру, надевала Лола вчера этот свитер или нет.

Я открыла шкаф, и мы осмотрели его содержимое. Обычная смесь юбок и слаксов, платьев и блузок. Размер и покрой соответствовали пышному бюсту и узким бедрам Лолы.

— Что тебе известно про ее хахаля? — крикнул мне Джордж из второй, маленькой спальни.

— Первый раз слышу. — Я закрыла шкаф и пошла к нему.

В комнате были диван и кресло. Джордж стоял перед комодом, выдвинув все три ящика. На кончике его шариковой ручки болтались мужские трусы «Жокей».

— Принеси мне с кухни пакеты. Посмотрим, нельзя ли узнать, кто такой этот Мистер Плавки Сорокового Размера.

Из-под дивана торчал кончик полосатой простыни. Майк сбросил подушки на пол и, выдвинув металлический каркас кровати, сдернул белье с узкого матраса. Простыню и пододеяльник он положил отдельно.

— Посмотрим, посмотрим, не найдут ли на них в лаборатории немножко любовного сока.

Майк завернул белье в обычные коричневые бумажные пакеты, чтобы исключить возможность загрязнения одной поверхности о другую, в полиэтилене сырая ткань могла испортиться.

Джордж хихикнул.

— Вот и верь после этого версии мэра, что она сама бросилась в шахту лифта. Мол, страшно огорчилась из-за ареста Ивана. Петерсон сказал, что в первую очередь мне нужно искать предсмертную записку. Черт, кажется, перед смертью она не преминула пуститься во все тяжкие. Кутнуть под конец на всю катушку.

— Давайте пока оставим здесь все, как есть, а утром пришлем группу для поиска улик. Кому-то же надо все здесь осмотреть. — Чэпмен махнул в сторону шкафа, где висела мужская одежда. — Нужно проверить ярлыки, поискать документы. Это займет часы. Сейчас опечатаем квартиру, а на ночь поставим у двери копа.

— Почта есть? — Надевая пальто, я снова огляделась.

— Нет. Зять сказал, что всю ее корреспонденцию пересылали в колледж, там она ее и просматривала, у себя в кабинете. Завтра заберем.

— Вряд ли. Я общалась с ребятами из юридических отделов и в Колумбийском университете, и в Королевском колледже. Могу сказать одно: если первой в кабинет Лолы попадет Сильвия Фут, его вылижут так, будто там ЦРУ побывало. От профессора Дакоты и следа не останется.

Фут была главным юрисконсультом Королевского колледжа, прослужив более четверти века на том же посту в Колумбийском университете. Она воспользуется любой возможностью, лишь бы защитить свое учреждение.

— Ты лично ее знаешь?

— Ага. Она — все равно что ногтем по классной доске водить. «Только не тревожьте студентов» — вот ее мантра. Правда, на самом деле она имеет в виду, что золотое правило университета — не пугать родителей. Мамочки и папочки платят за обучение немалые деньги, и никто не захочет, чтобы его чадо ходило в колледж, где есть хоть намек на скандал. Лучше нам попасть туда как можно быстрее.

Чэпмен позвонил в 26-й участок и попросил дежурного сержанта выделить еще одного полицейского для охраны квартиры 15А. Потом мы пожелали спокойной ночи Джорджу, спустились вниз по лестнице и, выйдя с черного хода, окольными путями вернулись на Риверсайд-драйв, где стояла наша машина.

Пока Майк прогревал двигатель, я включила радио и настроилась на канал новостей «1010». Мне хотелось узнать, когда же пройдет этот арктический фронт. Я услышала окончание репортажа об уличном движении и предупреждение о скользких участках на мостах в город и из него. Дальше передали первые утренние известия, и я снова задрожала.

«Следующее сообщение поступило только что. Вскоре после полуночи из Гудзона, близ променада у Бэттери-парк, выловлено тело студентки последнего курса Йельского университета, пропавшей из общежития в Нью-Хэвен сразу после Дня благодарения. Содержание письма, оставленного Джиной Нортор, пока не разглашается, но источники в полиции сообщают, что подозрений в убийстве нет».

— Вот и верь после этого маминой теории. Она всегда считала, что школьный двор безопаснее улицы. Еще один труп, и у нас будет хет-трик.[10] А как удобно для мэра! Не убийство, говорят. А она ведь еще не обсохла, не оттаяла. Судмедэксперт даже труп толком разрезать не успел. — Чэпмен отрубил радио, включил фары и вырулил с парковки. Он вез меня домой.

4

В половине седьмого утра я услышала, как служащий, каждое утро разносивший газеты по квартирам в нашем доме, швырнул в мою дверь «Нью-Йорк Таймс». Наклонившись, я подняла ее и бегло просмотрела заголовки в поисках информации о Лоле Дакоте. Волосы еще не высохли после душа, и несколько капель упали на первую страницу.

На третьей полосе, в разделе столичных новостей, была помещена фотография Лолы. Она стояла за кафедрой в мантии и академической шапочке. Заголовок гласил: «Профессор университета погибает при странных обстоятельствах». Внизу мелким шрифтом шел подзаголовок, описывающий ее как «свидетельницу обвинения». В свою короткую статью журналист умудрился впихнуть все стереотипные выражения, уместные в данной ситуации. Руководство было шокировано и опечалено известиями о смерти любимого профессора. Студенты дивились ироничным превратностям судьбы последних дней Дакоты. Семья ее мужа пришла в ярость от вменяемого Ивану участия в провалившемся плане убить жену.

Зазвонил телефон, я подняла трубку, и Чэпмен сообщил мне утренний прогноз погоды.

— Чтобы попасть в центр сегодня утром, нужна собачья упряжка. Улицы покрыты льдом, а из-за ледяного ветра температура упала на пять градусов. Я еду домой, посплю пару часиков.

— За остаток дежурства произошло что-нибудь интересное?

— Нет. Я сообщил кому следует, разделался со всей бумажной работой и уже положил на стол шефу предварительные рапорты. Как только придет на работу, будет в курсе. Ездить сегодня можно только на метро, детка. Знаю, ты его терпеть не можешь, но за рулем сейчас опасно. Увидимся за обедом.

Я оделась и нехотя отправилась к станции метро «Лексингтон-авеню» на 68-й улице, надеясь проскочить до часа пик. Я села, мельком глянула на пассажиров и, откинувшись на спинку сиденья, прочла газету до конца. Было еще рано, и большинство моих попутчиков, кажется, ехали на работу. Чуть позже вагон будет битком набит. Многие из тех, кто не сойдет до 42-й улицы, тоже поедут в здание суда на заседания. В те редкие дни, когда мне приходилось ездить на девятичасовом поезде, меня охватывало жуткое чувство. Последние десять минут пути мы смотрели друг на друга и с первого взгляда понимали, что мы — воины, стоящие на разных сторонах поля боя. И чем ближе становилась станция «Канал-стрит», тем четче мы это осознавали. Обычно я предпочитала ездить на работу на машине.

Холодный воздух щипал щеки. Поднявшись по ступеням, я вышла из метро и повернула на юг. До Хоган-плейс я дошла пешком, осторожно ступая по скользкому тротуару. Сильный ветер мешал идти. Парень в маленьком фургончике на углу перед моим офисом увидел меня и приготовил пакет с двумя большими стаканами черного кофе.

На турникете мой пропуск просканировали, я поздоровалась с полицейским на охране и вместе с другими юристами поднялась на лифте. По пути я свернула за угол, заглянула в отдел прессы, находившийся рядом с моим кабинетом, и напомнила ассистентке включить историю Дакоты и некролог в вырезки, которые та подбирала для окружного прокурора. Каждое утро сотрудницы Бренды Уитни прочесывали «Таймс» и дешевые газетенки, местные и национальные газеты, вырезая и собирая все статьи, связанные с нашими делами или уголовными историями, представляющими интерес для Пола Баттальи и его персонала.

Не успела я снять ботинки и пальто, как в дверях появился Пэт Маккинни. Он положил руку на спинку пустого стула моей секретарши Лауры и сказал:

— Ну что, прошляпили вчера по-крупному?

Маккинни — заместитель главы отдела по судебным разбирательствам и один из инспекторов, перед которыми мне приходится отчитываться. Я терпеть его не могла, но постаралась не выдать этого своим ответом.

— После всего, что пришлось выстрадать этой женщине, было бы уместнее говорить о ней, а не обо мне.

— К счастью для всех нас, это случилось не на вашей территории. Ловкую же западню они придумали в Нью-Джерси с этим липовым убийством. Почему же вы не подошли к делу так же творчески?

— Так решил Пол. Он не хотел принимать участие в столь рискованном плане, и, думаю, он совершенно прав.

— Вот и получили за несоблюдение порядка подчиненности, Алекс. Я бы поддержал вас. Наш отдел не дал бы ей уехать вчера днем, не позаботившись о ней должным образом, не устроив ее дома, не проследив, что она цела и невредима. В следующий раз сперва посоветуйтесь со мной. Подчас я бываю гибче Баттальи. И Лола Дакота была бы сейчас жива. — Он хлопнул по спинке стула Лауры и отправился в свой кабинет в конце коридора.

Зазвонил телефон. Я села за стол и, включив компьютер, сняла трубку. Звонила Роуз Мэлоун, исполнительный помощник Баттальи. Она сообщила, что Батталья едет в центр и хочет увидеться со мной, как только прибудет на работу. Значит, остается полчаса, чтобы прокуроры из Джерси ввели меня в курс дела. Возможно, за ночь они что-то узнали. Единственный ответ, которого Батталья терпеть не мог: «Я не знаю, шеф».

Я позвонила своему коллеге в офис Синнелези и оставила сообщение на голосовой почте, попросив перезвонить как можно скорее. Как продвигается дело Краловица? Когда именно Дакота уехала из дома своей сестры? Как она добралась до Манхэттена? В каком настроении она была? Кто видел ее последним? Кроме того, Батталья наверняка спросит меня, что она ела на завтрак и был ли у нее хороший аппетит в то утро. Как только он доберется до офиса, то потребует, чтобы я в мельчайших подробностях изложила ему все-все о последних днях ее жизни.

— Найдется для меня минутка? — В дверях, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, стояла Джоди Соллнер. Я махнула рукой, приглашая ее войти. В руках она держала кипу блокнотов, экземпляр уголовного права и, кажется, конверт для улик.

— Я иду в «большое жюри»,[11] хочу представить им дело, которое взяла в прошлые выходные. Тогда парень ворвался в квартиру на 23-й Западной улице и изнасиловал няню, сидевшую с тремя детьми. Помнишь подробности?

Я сказала, что помню.

— Потерпевшая только что показала мне два своих пальца. Когда преступник положил нож на постель, она попыталась скатиться на пол. Он втащил ее за руку и сильно укусил. — Джоди подняла левую руку и обхватила средний и безымянный пальцы. — Вчера она ездила на осмотр в больницу Рузвельта, и доктор подтвердил, что повреждены два нерва. Как думаешь, могу я выдвинуть дополнительное обвинение в нападении — ну, что зубы этого преступника — опасный инструмент?

— Хорошая мысль. К сожалению, апелляционный суд с тобой не согласен. Если мне не изменяет память, это слушание дела «Народ против Овузу» года два назад. Тогда известные юристы заявили, что это не считается. Вот если плохой парень принес с собой оружие и воспользовался им в преступных целях — тогда, милости просим, повышай ставки. А зубы полагаются ему от природы, они не являются опасными инструментами, и выдвинуть дополнительный пункт обвинения тебе не удастся. Но мне нравится твое творческое мышление. А в коричневой папке что?

Джоди расстегнула замочек и вытащила полиэтиленовый пакет, с одной стороны замазанный черной краской. На нем стоял номер улики и название дела. Она повернула его прозрачной стороной вверх и показала мне. Внутри лежал нож с десятидюймовым лезвием. Этой потерпевшей повезло. Присяжные утвердят обвинительный акт и без объяснений термина «насильственное принуждение».

— Веди себя уверенно, и как только подошьешь обвинительный акт к делу, тут же передай Лауре копию.

Я послала по электронной почте инструкции Максин, моей помощнице, и попросила ее сразу, как приедет на работу, поднять бумаги Дакоты. Скоро начнут трезвонить репортеры и требовать все подлежащие разглашению факты по этому делу. Надо же им восстановить события, предшествовавшие вчерашней трагедии. Я отложила в сторону заметки по слушанию, к которому пыталась подготовиться, и второпях написала себе напоминание взять весь файл домой на выходные. Там я смогу лучше сосредоточиться на вопросах судебного спора.

Батталья мог позвонить мне напрямую, минуя наших секретарей. Обычно, услышав его характерный звонок, я выпрыгивала из кресла, но сегодня утром я знала, в котором приблизительно часу он приедет на работу. Спасибо Роуз. Я поздоровалась с ним и сказала, что сейчас же приду и вкратце изложу суть дела Дакоты.

— Прибереги это до вечера. Только что звонил губернатор. Он едет во Всемирный торговый центр и хочет заехать поговорить о законопроектах, предложенных Ассоциацией окружных прокуроров на рассмотрение январской сессии. У тебя что-нибудь неотложное или все так же просто, как представляют газеты?

— Я всех обзвонила, чтобы узнать подробности происходившего в последние двадцать четыре часа, и сейчас жду, когда перезвонят из Джерси. Мы с Чэпменом довольно скептически относимся к версии несчастного случая, выдвинутой вчера вечером, но ничего необычного сообщить пока не могу.

— Продолжай в том же духе, если можешь. Мне меньше всего хочется получить на Рождество это громкое дело, которое выставит меня козлом отпущения Синнелези.

— Без проблем, — пообещала я и держала слово почти два часа.

В одиннадцать позвонил Чэпмен. Лаура соединила. Голос у него был какой-то неуверенный.

— И там и там — плохие новости.

— Эй, ты должен был спать. Как могло случиться что-то плохое?

— Меня только что разбудил Петерсон — сообщил результаты описи в квартире Лолы. Там у него несколько ребят работают. Помнишь все эти картонные коробки из-под обуви? Ну, так вот, она не разделяла твоей любви к высоким каблукам, изящным босоножкам и бархатным туфелькам. В нескольких коробках лежали какие-то изношенные кожаные туфли, а в остальных — картотечные карточки. Похоже на какие-то заметки или исследования. Две старые потрепанные коробки доверху набиты наличностью.

— Типа сбережений на дождливый день?

— Скорее заначка на целый сезон муссонов, Куп. Денежки явно не чистые.

— Рада, что не я их нашла. Что еще?

— Последние известия от судмедэкспертов. Вскрытие намечено только на конец дня, но доктор Кестенбаум уже заметил кое-что, и это его совсем не обрадовало. Например, прядь волос — не Лолы, — крепко зажатая в ее маленьком кулачке. А главное, множество петехиальных кровоизлияний в глазах.

Я понимала значение этих находок и без объяснений Чэпмена. Крошечные красные точки — классические признаки удушения.

— Кестенбаум считает, что она боролась с нападавшим. Он задушил ее, а потом сбросил труп в шахту лифта — вроде как несчастный случай. Пристегни ремень, Куп, когда он повнимательней взглянет на внутренности Лолы. Он как раз собирается признать это дело убийством.

5

Я набрала номер Сильвии Фут. До нее не так просто дозвониться.

— Она будет на встречах весь день, — отрезала ее секретарь. — Не думаю, что она сможет перезвонить вам раньше начала следующей недели.

— Скажите ей, что я звоню по поводу Лолы Дакоты. По поводу убийства Лолы Дакоты.

— Убийства? — переспросила секретарь, записывая мой номер.

Только я оставила похожее сообщение у Роуз Мэлоун для Баттальи, как на линии оказалась Сильвия Фут.

— Мисс Купер, мой секретарь только что передала мне ваш с ней разговор. — Фут было далеко за шестьдесят. Эта сухая, консервативная женщина была одержима защитой интересов руководства. — Я вынуждена немедленно сообщить об этом ректору, и мне бы хотелось получить от вас ответы на некоторые вопросы.

— А мне бы хотелось получить от вас ответы на некоторые наши вопросы.

— Мы можем встретиться в конце следующей недели.

Я знала: прокуроры из Джерси явятся в колледж как можно скорее — им нужны зацепки, которые свяжут смерть Лолы с Иваном Краловицем. Правда, если Дакоту убили на Манхэттене, дело не подпадет под юрисдикцию Синнелези. Впрочем… Пожелай Синнелези остаться в газетных заголовках — а в этом Батталья был уверен, — он заявит, что Лолу могли похитить с его берега, а значит, расследование — его долг. И в конце концов он окажется у нашего порога.

К понедельнику вокруг Королевского колледжа и дома Лолы, скорее всего, уже будет кишеть полиция Нью-Джерси — прочесывать студентов и соседей в поисках информации, сплетен и потенциальных свидетелей.

— Думаю, нам следует побеседовать сегодня днем. Один из наших детективов привезет меня к вам в офис.

— У меня нет на это времени.

— Нет времени? — Видный член университетской семьи мертв; от официального подтверждения факта убийства меня отделяет лишь несколько часов. Но Сильвия Фут уже ставит мне палки в колеса.

— Я буду в вашем кабинете к двум часам.

— Мне жаль, но меня не будет. Сегодня я не смогу обсудить с вами данное дело.

— В таком случае я начну со студентов политологического…

— Мы бы предпочли, чтобы студентов не вмешивали.

Ну где носит Чэпмена, когда он мне нужен? Он бы сказал Фут, что ей придется согласиться — по-хорошему или по-плохому. Он явился бы к ней с повестками «большого жюри» и заявил, что она может либо их проигнорировать на свой страх и риск, либо начать сотрудничать, и тогда с ней будут обращаться как с леди. А как только она вздернет свой длинный горбатый нос, воззрится на него свысока и, отмахнувшись, надменным тоном попросит удалиться, он вытащит повестку и прикажет этой недовольной старой кошелке ее взять.

— Не вмешивать? Хорошо, если бы не пришлось вмешивать вообще никого, а еще лучше, если бы Лола Дакота осталась жива. У вас просто нет выбора. Нам придется встретиться с вами и обсудить все, что нужно сделать. Выяснить, кого следует допросить. Составить список документов, к которым нам необходимо получить доступ.

Пока Фут что-то бубнила в ответ, в кабинет вошла Лаура и положила передо мной лист бумаги: Микки Даймонд на второй линии. Просит вас подтвердить, что судмедэксперт признал смерть Лолы Дакоты насильственной. Я отрицательно покачала головой и беззвучно, одними губами, попросила ее избавиться от него.

— Мне тут звонили из «Пост», — сообщила я Сильвии. — История уже просочилась в прессу, хотя вскрытие еще даже не начиналось. Советую вам задуматься о том, как отреагируют студенты на известие об убийстве в вашей маленькой уютной общине. А также их родители в Миссури и Монтане. Это привлечет их внимание гораздо быстрее, чем страница некрологов. — Как бы подчеркнул это Чэпмен? — Особенно если всплывет, что ректорат препятствует расследованию.

Фут молчала. Скорее всего, сейчас она взвешивает правоту моих доводов и твердое убеждение, что ее старый друг Пол Батталья не одобрит мой стиль «напролом». Правда, она была достаточно умна и понимала, что он поддержит меня в стремлении попасть на территорию колледжа прежде, чем на место происшествия прибудут отряды Синнелези.

— Мой кабинет находится в новом здании Королевского колледжа на Клермонт-авеню. Это полквартала от 116-й улицы. Вы говорили, что будете к двум часам?

Я позвонила Чэпмену и сказала, что поскольку вчера ночью мой джип остался перед офисом, я заскочу к нему, а потом мы вместе съездим побеседовать с Фут. Лауру я попросила скинуть мне на пейджер, если будут срочные звонки. Когда встреча закончится, я свяжусь с ней, и она сможет передать оставленные для меня сообщения. Лед все еще покрывал ветровое стекло толстым слоем. Я включила стеклообогреватели и, когда он медленно начал таять, с трудом отчистила лопаткой.

Чэпмен стоял у кафе возле своего дома на Первой авеню. Его единственная уступка ужасному холоду заключалась в темно-синем блейзере и полупальто. Как только Майка назначили в детективный отдел, эта одежда стала его униформой. Ветер безжалостно трепал его черные волосы, и он беспрерывно приглаживал развевающуюся шевелюру.

Он открыл пассажирскую дверцу и сел в машину.

— Ну, что еще мне нужно знать о Колумбийском университете, кроме того, что его футбольная команда — сплошной позор?

— Фут с ума сойдет, если ты сразу не прояснишь, что на момент смерти Дакота преподавала в Королевском колледже, а не в Колумбийском университете. В этом отношении руководство крайне щепетильно. У них есть несколько общих помещений, и студенты, учащиеся в одном заведении, могут посещать курсы в другом. Однако это два отдельных заведения.

В свои студенческие годы я проводила много времени на Манхэттене. Моя лучшая подруга и соседка по комнате в Уэллсли, Нина Баум, познакомилась со своим мужем Гейбом на втором курсе. Гейб учился на первом курсе в Колумбийском университете, и по выходным мы с Ниной часто ездили к нему в город.

По дороге из центра я просвещала Майка по истории колледжа — вернее, тому, что помнила из нее. Колумбийский университет был основан в 1754 году хартией Карла Второго, короля Великобритании, и первоначально назывался Королевским колледжем. Недавно это название выбрало для себя экспериментальное учебное заведение, которое в начале нового тысячелетия добилось места в том же районе. Первое здание университета примыкало к церкви Святой Троицы на Нижнем Бродвее, в число первых его студентов входили первый председатель Верховного суда США Джон Джей и первый министр финансов Александр Гамильтон. Во время американской революции институт закрылся, а распахнув свои двери через восемь лет, сменил название на «Колумбию» — олицетворение американского стремления к независимости.

В 1850 году колледж перевели на Мэдисон-авеню и 49-ю улицу, добавили к базовому и медицинскому отделениям юридический факультет, и он стал похож на современный университет. В 1897 году он переехал в Морнингсайд-хайтс, на пересечение Бродвея и 116-й улицы, где остается по сей день. Этот академический городок, созданный по образцу афинской Агоры, представлял собой самую большую коллекцию зданий, построенных известной архитектурной фирмой «Макким, Мид и Уайт».

— А этот экспериментальный колледж?

— Я знаю только то, что прочла в новостях. Королевский колледж — это попытка введения альтернативной модели обучения. В нем преподают несколько лучших профессоров Колумбийского университета, однако главный упор делается на внедрение нового взгляда на образовательный процесс. Колледж пользуется репутацией «Лиги Плюща»,[12] хотя он самостоятелен и не зависит от основного университета.

— Кто там главный?

— Скоро мы это выясним. Фут сказала, что пригласит на встречу исполняющего обязанности ректора.

— Поедешь по Третьей авеню? Остановись на минутку на углу 17-й улицы.

Я остановилась перед магазином «П. Дж. Бернстайн».

— Есть хочешь?

— Нет, спасибо, я на работе салат поела.

Чэпмен вышел, а я припарковалась, вклинившись между двумя машинами. В знак уважения к Рождеству в витрине «Бернстайн» красовалось несколько крупных улыбающихся лиц Санта-Клауса. На прилавке, правда, стояла огромная менора[13] с электрическими свечами, а плакаты с синими, белыми и золотыми каемками желали клиентам магазина счастливой Хануки.[14]

Майк вернулся через несколько минут с банкой напитка из корнеплодов и двумя завернутыми в салфетку хот-догами с вываливающейся квашеной капустой и острым соусом.

— Я знаю правила. Никаких роняний на коврик. Никакого выковыривания в общественных местах квашеной капусты из зубов.

Он поедал свой обед, а я вела машину. Мы пересекли Центральный парк по 97-й улице и остаток пути на север к территории колледжа проделали по Амстердам-авеню.

— В Королевском колледже уже велись какие-нибудь расследования? — спросил Майк, слизывая горчицу с пальцев и потягивая напиток из корнеплодов.

— Ни одного.

— Наверное, это единственный колледж в Америке, где не произошло ни одного известного полиции преступления. Но подожди, когда эти ребята откроют для себя «Кэннон» и «Вест-Энд», — эти два бара — магниты для студенческой общины и рай для молодых кутил, попадающих в наши офисы со всеми проблемами, которые только может создать злоупотребление алкоголем.

У входа на Университетскую аллею на 116-й улице мы остановились перед маленькой будкой, и Майк показал свой полицейский значок шкафоподобному охраннику с каменным лицом. Тот едва оторвался от журнала с голыми девочками, который держал в костлявой руке.

— Не возражаете, если мы оставим машину внутри на пару часиков? Я везу племянницу на собеседование. Хочу уговорить их взять ее обратно. Ужасно, когда пропадают такие умы.

Даже не взглянув на нас, охранник жестом велел проезжать. Я нашла свободное место перед аспирантурой журналистики на углу Бродвея и припарковалась. Чэпмен взял меня под руку и помог выйти из джипа. Мы перебежали дорогу и, борясь с сильным ветром, потрусили к Клермонт-авеню.

Секретарь Сильвии Фут ждала нас. Она забрала наши пальто и проводила в маленький кабинет, выходивший на проспект и Барнард-холл напротив. Фут пожала нам руки и представила Паоло Рекантати, объяснив, что он является исполняющим обязанности ректора Королевского колледжа и бывшим преподавателем истории в Принстоне.

Рекантати пригласил нас сесть в черные кожаные кресла, спиной к большому эркеру. Сам он устроился напротив, в деревянном кресле с прямой спинкой, а Фут осталась за своим столом. Они ничего нам не предложили и ждали, когда я заговорю.

— Насколько вам известно, Сильвия, я почти два года работала с Лолой Дакотой в деле против Ивана. Уверена, она поставила вас в известность о намерениях прокуроров Нью-Джерси. Однако, несмотря на все их старания, смерть Лолы едва ли несчастный случай. Детектив Чэпмен и я приехали сюда, чтобы с вашей помощью выяснить, что происходило в ее жизни и кто еще, кроме Ивана, мог желать ей смерти.

Не успела Сильвия Фут открыть рот, как в разговор вмешался Рекантати:

— Я знаю, что входит в вашу компетенцию, мисс Купер. Вы хотите сказать, что кто-то напал на Лолу с целью изнасилования, а потом ее убил?

— У нас нет оснований полагать, что в…

— Тогда почему именно здесь замешаны вы? Разве по этому делу мы не должны работать с мистером Синнелези? Дело Лолы вели его люди.

— Дело Дакоты почти два года расследовала я. Я курирую не только сексуальные преступления, но и случаи насилия в семье. Дети, эмоциональные аспекты, нужды потерпевших — в таких ситуациях сталкиваешься со многими проблемами одновременно. Я знаю характер взаимоотношений Лолы и Ивана, большую часть ее биографии, довольно много интимных подробностей личной жизни. Если она стала жертвой нападения — убийства — в Нью-Йорке, отвечать за судебное преследование буду я.

Рекантати поджал губы и бросил косой взгляд влево — похоже, ждал подсказки от Фут. Он был высоким и худощавым. Пару минут он молча сидел, перекладывая ногу на ногу — единственный видимый признак беспокойства. Вероятно, до приезда на Манхэттен он ни разу не сталкивался с подобной ситуацией в своей идиллической «башне из слоновой кости».

Чэпмен передвинулся на край кресла и пристально смотрел на Рекантати:

— Неужели вы думаете, что если вы не дадите нам то, что нужно, мы просто свернем свои палатки и перейдем к следующему нераскрытому преступлению? Сколько здесь учится студентов?

— В Королевском колледже почти три тысячи, — тихо произнес он.

— А сколько в Колумбийском университете по соседству?

— Почти тридцать тысяч, — пробормотал он.

— Значит, начните тысяч с шестидесяти шести. Шестьдесят шесть тысяч матерей и отцов узнают об этом из вечерних новостей. Половина разбросана по стране. Они не захотят, чтобы их дети приезжали в город извращенцев и придурков.

Фут и Рекантати обменялись хмурыми взглядами.

— Если представить ситуацию в лучшем свете, у вас произошел небольшой супружеский разлад. Да, он немножко вышел из-под контроля, но случилось это вне территории колледжа, а значит, опасность не грозит больше никому, — продолжал Чэпмен и потер руки, будто вытирая саму проблему. — А если представить ситуацию в худшем свете, получается, что в округе бродит маньяк. Отсюда следует, что все ваши дражайшие ученики и будущие спасители человечества — потенциальные жертвы насилия. Кстати, как именно вы двое обеспечиваете безопасность маленьким Дженнифер и Джейсонам?

— Поверьте, детектив, мы в колледже впервые сталкиваемся с такой проблемой.

— Вы, должно быть, совсем чокнулись, если считаете, что я на это куплюсь. Мы говорим не о «зверинце» и студенческих выходках. Ваш колледж расположен в центре района, который в прошлом мог похвастаться одним из самых высоких показателей убийств в городе. Просто взгляните на Колумбийский университет по соседству. Одних студентов убивают в общежитии и собственных квартирах, других насилуют и грабят. Причем не только незнакомцы с улицы, но их же сокурсники.

Рекантати открыл было рот, но Чэпмен не позволил себя перебить.

— Здешние аудитории видели больше наркотиков, чем Кит Ричардс и Пафф Дэдди,[15] вместе взятые. Сейчас не время прятаться за своей академической шапочкой и мантией, дружище.

Фут поспешила на выручку ректору. Прямота Чэпмена ее совсем не обрадовала.

— Алекс, — вмешалась она. — Поскольку Лола общалась с вами лично, может, мы обсудим это с глазу на глаз? Пока мы не получим официального подтверждение, что ее смерть не была несчастным случаем, полиции не обязательно вмешиваться. В конце концов, таково наше понимание находок в ее квартире, сделанных вчера ночью.

Чэпмен встал и подошел к телефону на столе Фут.

— Не возражаете, если я позвоню в морг? Поверьте, мне вовсе не хочется понапрасну тратить ваше время. Так что давайте попросим докторов на секундочку отойти от стола, где они как раз распиливают Лолу пополам. Вдруг они и правда заверят вас, что она всего-навсего оступилась и упала.

Ошеломленный взгляд Рекантати метался между лицом Чэпмена и рукой Фут, которую та положила на телефонную трубку. Казалось, он случайно попал в свет прожекторов и мечтал вместо этого оказаться в библиотеке.

— Вы с мисс Купер уже работали с такими делами раньше?

Чэпмен рассмеялся:

— Семьдесят лет.

Лоб Рекантати нахмурился еще больше.

— Но?..

— Собачьих лет. Каждый год, что я провел с Куп, идет за семь.

Рекантати отвечал Майку так, как никогда бы не позволила себе Сильвия Фут. Казалось, он надеялся, что полиция выручит его и он сбагрит это дело с рук.

— И что же вам от нас нужно?

Фут прокашлялась.

— То есть, мы не можем ничего вам обещать до середины следующей недели. Мы должны прояснить это административно.

— А как насчет того, чтобы приказать, мистер Ректор? — Чэпмен не обращал никакого внимания на Фут и разговаривал только с Рекантати. — Следующая неделя — это слишком поздно. Мне хотелось бы попасть в офис мисс Дакоты на этих выходных: начать проверять ее бумаги, почту, компьютерные файлы. Мне бы хотелось выяснить, кто знал ее лучше всего, какие студенты учились в ее группе, кто из преподавателей с ней работал, кому она нравилась, кто ее ненавидел, кто с ней спал…

При одной мысли, что мы станем исследовать столь интимные стороны жизни Дакоты, Рекантати покраснел. Он молчал.

— Мы сейчас же пойдем к ней в кабинет. И вы тоже. Оба. Таким образом, вы сможете убедиться, что мы с мисс Купер не сделаем ничего, что доставит вам лишние неприятности.

Пора смягчить подход, пока он у нас на крючке.

— Вы же понимаете, сэр, что не все, о чем говорит детектив Чэпмен, может оказаться необходимым, — вставила я. — Вполне возможно, выяснится, что смерть Лолы связана с попытками Ивана избавиться от жены, а вовсе не с сотрудниками колледжа. Разумеется, эту возможность мы прорабатываем в первую очередь. Никто не хочет вовлекать в это дело колледж или детей, за исключением крайнего случая.

Одурачить Фут было сложнее.

— Допустим, я смогу собрать часть преподавателей кафедры политологии утром в понедельник. Чтобы нашим сотрудникам не пришлось ехать с вами в центр, мы выделим для ваших бесед библиотеку. Потом вы переговорите со студентами, но только если это необходимо.

Что ж, неплохой компромисс.

— В половине десятого в понедельник я должна быть на слушании. Как насчет того, чтобы собрать ваших людей, скажем, часикам к двум? У вас будет целое утро, чтобы связаться с теми, с кем вы не сможете поговорить на выходных. А теперь, пока мы здесь, не заглянуть ли нам в кабинет Лолы?

Фут позвонила секретарю и попросила ее немедленно прислать начальника службы безопасности с запасными ключами. Через несколько минут в дверь постучали, и в комнату вошел Фрэнки Шейсон.

— Привет, Майк! Алекс! Не видел вас, ребята, с гулянки в честь нашего с Гарри увольнения. Не скучаете? — Бывший детектив из 26-го участка соседнего округа пересек комнату и, схватив Чэпмена за руку, тепло с нами поздоровался. — Отвести их наверх, мисс Фут?

Она была явно недовольна, что у нас обнаружились независимые связи с колледжем, и вовсе не собиралась пускать нас в кабинет Дакоты без присмотра.

— Дайте мне ключ. Я верну вам его позже.

Она протянула руку и, забрав у Шейсона связку ключей, жестом велела Рекантати идти следом.

Вслед за Сильвией Фут мы прошли по коридору и, поднявшись на два лестничных пролета, оказались перед угловым кабинетом в башне. На стене рядом с дверью вместо таблички с фамилией висел рисунок два на три дюйма. На нем ручкой был нарисован клочок карты США со словом «БЭДЛЕНДС» в середине. Бэдлендс[16] Дакоты.

Фут отперла дверь и вошла первой. За ней последовал Чэпмен.

— Боже, фэн-шуем здесь и не пахнет.

Рекантати все еще выглядел растерянным и ошеломленным.

— Простите, детектив?

— Вы разве ничего не знаете о принципах негативной энергии? Это место — гадюшник какой-то, прямо как ее квартира. Во-первых, — Чэпмен пнул коробку с книгами, валявшуюся у него на пути, — у входов не должно быть никаких препятствий. В рабочее окружение необходим щедрый приток энергии. Во-вторых, у нее здесь слишком много черного. Плохая карма — символизирует смерть.

Чэпмен бродил по кабинету и осторожно осматривал кучи книг и бумаг на полу, стараясь не задеть те, что лежали сверху. Фут отвела Рекантати в сторону и что-то шептала ему на ухо. Я воспользовалась моментом и, подавив улыбку, спросила Чэпмена:

— Когда ты стал специалистом по фэн-шуй?

— Последние шесть месяцев Аттила трахает дизайнера по интерьеру. Только и слышишь о ней, когда дежуришь с ним. Офис уже начинает соответствовать представлению еврейской принцессы о китайском борделе. «Не оставляйте крышку унитаза поднятой, потому что вашу удачу смоет в канализацию». Видишь вон те высушенные цветы? — Майк указал на серовато-коричневую цветочную композицию на подоконнике. — Плохая идея. Олицетворяет мир мертвецов. Лучше свежие.

Марти Хан работал вместе с Майком в убойном отделе. Майк прозвал его Аттилой.

— Днем пришлем сюда бригаду криминалистов. Надо снять отпечатки пальцев и сделать несколько снимков. Вы двое не против?

Подойдя к столу Лолы, Майк составил в блокноте список всего, что там лежало, и набросал общий план кабинета. Улыбка исчезла с его лица. Кончиком ручки он сдвинул несколько бумаг, лежавших на книге для записей.

— Кто был здесь со вчерашнего вечера?

— Никто, — ответила Фут.

— Спорю на чековую книжку, что на этот счет вы заблуждаетесь.

Фут подошла к столу с противоположной стороны и, положив ладонь на стопку книг, наклонилась посмотреть, что привлекло внимание Майка.

— Может, уберете руку?

Она выпрямилась и прижала руки к бокам.

Зацепив карандашом медную ручку, Майк выдвинул верхний ящик стола.

— Слишком тут все аккуратно. Слишком опрятно. И на столе, и в этом первом ящике. В нем обычно хранят то, над чем работали совсем недавно, или то, что представляет особую важность. Все остальные стопки сложены как попало. Даже стопка писем вся сикось-накось. Кто-то копался в этих вещах и не устоял перед соблазном привести бумаги в порядок. Ничего серьезного, просто это как-то не соответствуют бардачному стилю Лолы. Может, при внимательном осмотре найдется отпечаток или что еще. Она жевала жвачку?

Рекантати глянул на Фут и пожал плечами:

— Да я как-то не замечал.

Теперь настала очередь Чэпмена шептать. Он наклонился ко мне и тихо заговорил:

— Давай запрем кабинет и немедленно пришлем сюда криминалистов. Тут в мусорной корзине жеваный «Риглиз» валяется. Очень подойдет для получения ДНК. Эти сочные слюнки скажут нам, кто именно здесь болтается. — Майк обернулся к остальным. — Мисс Дакота никогда не говорила о «мертвецкой»?

Фут взглянула на Рекантати, а потом оба тупо уставились на нас.

— Кажется, это больше по вашей части.

Выходя из-за стола Лолы, Майк взглянул на маленькую пробковую доску около окна.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей? — спросил он.

Фут встала рядом с ним, а Рекантати посмотрел через плечо.

— Это фотография Франклина Рузвельта, разумеется, а это — Мэй Уэст. Вон та женщина в старинном костюме — Нелли Блай,[17] кажется. Мужчину не знаю.

— Думаю, это Чарльз Диккенс, — внесла свой вклад моя студенческая специализация по английской литературе.

Фут отступила назад и, отвернувшись, продолжала:

— Кто эти люди на фотографиях с Лолой, точно сказать не могу, но полагаю, ее друзья или родственники. А девушка вон на том снимке — одна из студенток, которым Лола в прошлом семестре, весной, читала курс.

Майк, наверное, думал то же, что и я: странно, что эту студентку Лола так выделяла, даже повесила ее фотографию на стену. Он задал очевидный вопрос:

— Как ее зовут?

Фут заколебалась.

— Шарлотта Войт.

— Вы знаете, почему Лола повесила сюда ее фотографию?

Мертвая тишина.

— Мы можем с ней поговорить?

— Детектив Чэпмен, — ответила Фут, опускаясь на диванчик у дальней стены. — Шарлотта исчезла из колледжа. И вообще из Нью-Йорка. Мы не знаем, где она.

Гнев Майка был очевиден.

— Когда это произошло?

— Она пропала прошлой весной. Десятого апреля. Ранним вечером ушла из общежития в разгар приступа депрессии. С тех пор ее никто здесь не видел.

6

До приезда бригады криминалистов — пока они не снимут отпечатки пальцев и не сфотографируют все — Майк не хотел ничего трогать в кабинете Дакоты. Он отвел расстроенную парочку руководителей обратно в кабинет Фут к продолжил беседу там:

— А теперь поиграем в игру «У меня есть тайна» и будем надеяться, что глупый коп не сообразит, какие проблемы у нас в колледже, верно? Кто эта Войт и что, по вашему мнению, с ней произошло на самом деле?

Фут продолжила рассказ:

— Мистера Рекантати назначили на должность ректора только в осеннем семестре. Не вините его в том, что он не упомянул об исчезновении Шарлотты. — Остеопороз, сутуливший плечи Фут, стал еще заметнее: она села в свое кресло и, сгорбившись, вспоминала подробности об исчезнувшей студентке. — Шарлотте было двадцать, и она училась на предпоследнем курсе. У нее была сложная жизнь. Вообще-то она выросла в Перу. Отец — американец, работал там в крупной корпорации. Мать — перуанка, умерла, когда Шарлотта оканчивала школу. Девочка очень способная, но долгое время страдала от депрессий и проблем с пищеварением.

Сильвия Фут говорила, а Майк делал пометки.

— Разумеется, пока она не приехала сюда, мы не знали, что кроме всего прочего она еще принимала наркотики. Сомневаюсь, что ей было бы лучше в любом другом американском колледже. В этой стране у нее нет родственников. Когда у Шарлотты случался приступ мрачного настроения, она просто исчезала. Иногда на несколько дней.

— Но когда она возвращалась, кто-то наверняка спрашивал, где она была? — спросила я.

— Она никогда не откровенничала на эту тему. На первом курсе она встречалась со студентом Колумбийского университета. У него квартира в городе, и Шарлотта проводила с ним много времени. Потом она спуталась с какими-то латиноамериканцами из этого района. Мы полагаем, они обеспечивали ее наркотиками.

— А что думали ее соседи по комнате в общежитии?

— У нее их не было. Подавая заявление о поступлении в Королевский колледж, Шарлотта потребовала одноместную комнату и вела довольно уединенный образ жизни. Среди ее друзей девушек было немного. Ну, знаете, есть такой тип? Она предпочитала компанию мужчин. Не юношей, и обычно — не студентов. Шарлотта всегда была тревожной, беспокойной и практически не принимала участия в общественной жизни колледжа. Считала себя слишком умной для большинства студентов, с которыми познакомилась у нас.

— Когда она исчезла, вы сообщили в полицию?

— Разумеется. Но вы же знаете, как это бывает. Пока не пройдет сорок восемь часов, они даже не станут рассматривать заявление об исчезновении человека. Хотя за все это время никто даже не заметил, что Шарлотта пропала. Девушки в общежитии предположили, что она отправилась на вечеринку со своими приятелями-наркоманами, а преподаватели уже привыкли к ее прогулам. В 26-м участке наше заявление зарегистрировано. Позвонив ее отцу, я сама сообщила в полицию.

Чэпмен оторвал взгляд от блокнота:

— И что он сказал по поводу всего этого?

Фут опустила голову:

— Он даже не приехал в Нью-Йорк. Ни тогда, ни потом. Он только женился второй раз и думал лишь о новом браке. Похоже, он верил, что Шарлотта объявится сама, когда ей потребуются его деньги или помощь. Он думал, что это — уловка, способ привлечь его внимание.

— Кто-нибудь проверял ее комнату?

— Да, детективы из участка. Опрятная, ничем не примечательная комната. Она ни разу не воспользовалась кредитками или банковским счетом…

— Составь список, Куп, когда будешь готовить запросы по делу Дакоты. Затребуй данные из банка, информацию по кредитным картам и телефонным разговорам и на Войт тоже. Ее компьютер еще здесь?

Фут пожала плечами:

— Скорее всего, в июне, по окончании семестра, все ее вещи отправили отцу в Перу, но я проверю.

— И вызовите в понедельник нескольких ее сокурсников — тех, кто жил рядом в общежитии или с кем она общалась в классе. И бывшего парня тоже.

Рекантати знал, что вляпался по самые уши.

— Нельзя ли притормозить? На мой взгляд, вы идете семимильными шагами, а это не приведет ни к чему хорошему.

— Добро пожаловать в реальный мир, профессор. Растолкайте же этих болванов в розовых очках и заручитесь их поддержкой в этом деле. Либо это сделаете вы, либо это сделаю я. — Чэпмен хлопнул блокнотом по ладони, чтобы лучше растолковать свою мысль.

Пронзительный звонок внутреннего телефона напугал меня. По громкой связи раздался голос секретаря Фут:

— Пришел профессор Локхарт. У вас с ним назначена встреча на четыре часа. Он полагает, что вы захотите принять его сейчас.

— Нет, нет. Скажите, что я оставлю ему сообщение и перенесу встречу на начало следующей недели. — Фут снова обратилась к нам: — Что еще вам нужно к понедельнику?

Не успел Майк и рта раскрыть, как заговорила я:

— Все подробности о каждом криминальном инциденте в этом колледже и с вашими студентами либо здесь, либо по месту их жительства в городе.

— Чтобы собрать эти сведения, потребуется много времени. У нас нет, ну… — Рекантати запинался.

— Полагаю, вы незнакомы с «Актом Клири», профессор? — спросила я.

Это была территория Сильвии Фут. Она вмешалась в разговор и тем самым спасла Рекантати, который не знал законов собственной страны. Только благодаря Сильвии он не попал впросак.

— В данный момент мы как раз собираем эту информацию, Алекс. Разумеется, я могу предоставить вам все имеющиеся у нас отчеты и список дел, переданных в другие инстанции.

— Тогда увидимся в понедельник. У каждого из нас есть пейджер. — Я протянула Фут и Рекантати визитки. — Если мы вам понадобимся или вы захотите что-то мне сообщить, звоните.

Мы вышли из кабинета Фут. Ее секретарь сообщила, что детектив Шерман и его напарник из отдела криминалистики уже прибыли и поднимаются в кабинет мисс Дакоты. Майк кивком велел мне следовать за ним. Мы поднялись по лестнице, чтобы узнать, приступили ли они к работе.

— Кстати, что такое этот «Акт Клири»?

— Около пятнадцати лет назад Джин Клири, студентку университета Лехай в Пенсильвании, изнасиловали и задушили в общежитии. Убивший ее подонок тоже там учился — наркоман, которого не раз арестовывали. Ночью, когда она заснула, он ворвался к ней в комнату, чтобы ограбить. Ее родители долго и упорно добивались принятия федерального закона, который в принудительном порядке требует от должностных лиц всех высших учебных заведений сообщать о статистике преступлений, совершенных на их территории. По крайней мере, это дает абитуриентам представление о ситуации в том или ином колледже. Вот в чем суть. Эти сведения должны быть представлены во всей литературе по данному учебному заведению. Так семьи, принимающие решение о том, куда отправить учиться своих детей, могут оценить опасность и риск. Какие меры безопасности принимаются в данном заведении, как оно сообщает о преступлениях, какие дисциплинарные меры осуществляет администрация — все такое.

— И это работает? Приносит хоть какую-нибудь пользу?

— Идея-то хорошая, но я не знаю ни одного высшего учебного заведения в этой юрисдикции, которое давало бы точные сведения. Ни Колумбийский, ни Нью-Йоркский университет, ни Фордхэм, ни Институт модных технологий. Ты знаешь, что в одном только Манхэттене находится больше двадцати институтов, от крупных университетов до маленьких коммерческих колледжей, занимающих всего одно здание? В год на одно сообщение правительству и родителям о преступлении в высших учебных заведениях приходится десять, о которых умолчали. О них заявляют в местные полицейские участки или мой офис студенты, но в университетских сводках их не увидишь. Все фальсифицируют цифры.

Дверь в кабинет Дакоты была открыта. Вооружившись фотоаппаратом со вспышкой, Шерман уже фотографировал все, что находилось в поле его зрения.

— Сфотографируй эту доску на стене у окна, Хэл. И следи за выражениями — со мной Купер.

— Привет, Алекс, как дела? Насколько я понимаю, у Кестенбаума есть кое-какие предварительные данные по делу этой девицы, и он считает ее смерть насильственной. Правда, пока это не разглашается. Вот вам и версия о несчастном случае, о котором растрезвонили вчера вечером. Не повезло же вам с тем вердиктом на прошлой неделе. Помнишь происшествие на автобусной остановке? Прости, что наши находки не принесли много пользы. Хелен восприняла проигрыш довольно тяжело.

В прошлый четверг одна их моих подчиненных получила оправдательный приговор. Потерпевшую так сильно ударили по лицу, что она не смогла опознать нападавшего. Поскольку через терминал автовокзала Порт-Осорити за день проходят тысячи людей, снять четкие отпечатки пальцев в коридоре, где произошло нападение, оказалось невозможно. Косвенные улики были слишком слабыми, и присяжные в них не поверили.

— Купер приучает своих людей не рассматривать оправдательный приговор как проигрыш, Хэл. Просто Хелен заняла второе место… пришла на финиш сразу за адвокатом защиты. На другой работе она бы получила серебряную медаль. Что тут плохого?

— Я сниму отпечатки пальцев, и что потом?

— Мне нужны копии этих бумаг. Столько, сколько сможешь сделать. Если снимать с них отпечатки бесполезно — тогда оригиналы.

Шерман пинцетом вытащил жевательную резинку из мусорной корзины и положил ее в маленький желто-коричневый конверт, поставив дату и номер бригады криминалистов.

— Я заброшу копии тебе в кабинет. Надо ехать в центр. Только что сообщили о двойном убийстве. Парень в костюме Санта-Клауса совершил налет на магазин пончиков, прикрываясь десятилетним покупателем. У владельца был пистолет. И разрешение. Уложил Санту и одного из его старичков эльфов прежде, чем они успели запрыгнуть в свои сани и смыться.

— Ну разве бывает расклад лучше, а, блондиночка? Дело прекращено вследствие смерти. Преступники отправлены в мир иной — личный Алькатрас господа бога — законопослушным гражданином, зарабатывающим себе на жизнь продажей пончиков. Чмокните его за меня. Ты придешь на вечеринку позже, Хэл?

— Зависит от того, кто выиграет: хорошие парни или плохие. Один круг за мой счет.

Это был ежегодный вечер, когда убойный отдел отмечал Рождество. Несмотря на совсем не праздничное настроение, мы с Чэпменом решили заскочить туда часика на два и пожелать коллегам веселых праздников. Было еще рано, но город уже погрузился во мрак. Пока мы сидели в кабинете Фут, сильно похолодало. Я надела длинные перчатки и подняла воротник пальто. Чэпмен открыл передо мной парадную дверь, и мы побрели в гору, к Бродвею, где осталась наша машина. Деревья на Университетской аллее украшали белые гирлянды, а в некоторых комнатах общежития на подоконниках горели свечи.

Пока прогревался двигатель, я наблюдала за студентами колледжа. Одни группками шли из аудиторий в общежития и столовые, явно не замечая сильного мороза. Другие толпились на широкой лестнице библиотеки Лoy[18] с гигантским праздничным венком на двери. Наверное, подумала я, сейчас они составляют планы на вечер, договариваются встретиться на вечеринках, в барах или квартирах по соседству. Я сразу вспомнила то ощущение неуязвимости, безопасности, рождаемое университетским сообществом, те неограниченные возможности, которые дает неукротимая энергия молодости.

И все же год назад Колумбийский университет потрясла гибель талантливой и знаменитой спортсменки, которую нашли с перерезанным горлом в собственной комнате общежития. Убийцей оказался ее парень, тоже студент. Через несколько часов он бросился под поезд в метро. За год до этого произошло похожее убийство. Тогда жертвой стала способная студентка юридического факультета. Ее убил бывший бойфренд, несколько раз ударил ножом.

Я стала вспоминать все дела с участием студентов из городских колледжей и университетов, мысленно составляя список отношений между жертвой и преступником. Это поможет мне отобрать нужные досье и исследовать факты. Для студентов Королевского колледжа иллюзия святости и неприкосновенности университетского окружения вот-вот развеется.

— Может, заедем ко мне и немножко отдохнем перед званым вечером?

Вечеринка проходила в Арсенале на 66-й улице, всего в нескольких кварталах от моего дома.

— Конечно. Джейк сегодня дома?

— Нет. Он вернется в Нью-Йорк только в воскресенье.

График Джейка Тайлера — политического корреспондента и дублера Брайана Уильямса в «Вечерних новостях» «Эн-би-си» — был еще менее предсказуем, чем мой. Именно такой любовник и был мне нужен. В отличие от остальных, он хоть не жаловался, что во время крупных расследований меня днем с огнем не сыщешь.

Я припарковала машину, и мы поднялись наверх. Только я вставила ключ в замок, как почуяла аромат дугласовой пихты — моей рождественской елки, которую я купила два дня назад по дороге домой. Меня воспитывали, и я соблюдала традиции реформистской церкви. Правда, религиозное воспитание моей матери было совсем другим. Ее предки были финнами, но, выйдя замуж за папу, она приняла иудаизм. В результате наши семейные традиции сочетали в себе элементы обоих вероисповеданий. В начале декабря я зажигала свечи на ханукальной меноре и тем не менее всегда с нетерпением ждала наступления католического Рождества. Я с удовольствием наряжала елку и каждый год заново открывала для себя коробки старинных елочных игрушек, которые мама собирала всю жизнь.

— Пойду приведу себя в порядок. А ты пока займись чем-нибудь полезным. Налей нам выпить, например.

— Не возражаешь, если я позвоню? Я собирался встретиться кое с кем «У Луми», пропустить перед вечеринкой несколько рюмочек с ребятами.

— Конечно, звони. Я их знаю? Пригласи их сюда. Кстати, раз уж будешь звонить, звякни в офис, вдруг пришло окончательное заключение по результатам вскрытия. Потом повесь шарики на верхние ветки, мне туда не дотянуться. И не смотри на кучу подарков. Я еще не закончила заворачивать твой.

Я пошла по своим делам — надо умыться, украсить цветным шарфом черный костюм, надеть каблуки повыше, брызнуть на шею немного «Калеш». Я прослушала сообщения на автоответчике. Звонила Нина Баум из Лос-Анджелеса, оставила обычное приветствие. Звонила одна из моих невесток — я спрашивала, что подарить ее детям на Рождество. Звонил Микки Даймонд, журналист из «Пост», настойчиво умолявший меня сообщить ему хоть что-нибудь по делу Дакоты. Я нажала «стереть».

Поставив на кофейный столик стаканы — с виски «Дьюарс» для меня и водкой «Кетел 1» для себя, — Чэпмен вешал на елку хрупкие игрушки.

— Эта стеклянная птичка с ручной росписью принадлежала моей бабушке. Она высадилась на Эллис-айленде, когда была еще младенцем, перед Рождеством 1900 года, столетие назад. Тогда мой прадед и подарил ей эту птичку.

— Думаешь, она бы одобрила то, чем ты зарабатываешь себе на жизнь?

— Она хотела, чтобы я вышла замуж лет в двадцать и нарожала шесть детей подряд. Ее с ума сводило, что я так и не выучила ее рецепты холодного финского пудинга и пирога с черникой.

Я вспомнила то время, когда чуть не сделала ее самой счастливой женщиной на свете. В последние годы своей жизни бабушка жила в доме моих родителей и сильно болела. Однажды я приехала из Вирджинии и сообщила, что выхожу замуж за студента медицинского факультета Адама Наймана, в которого влюбилась. Это произошло в мой последний семестр на юридическом факультете. Хотя Айди уже перевалило за девяносто и она была довольно дряхлой, она приехала в Виньярд на нашу свадьбу. Знаю, это только ускорило ее смерть и буквально разбило ее — и мое — сердце: накануне церемонии Адам погиб в автокатастрофе.

— Сотри-ка это хмурое выражение со своего личика и оставайся со мной, Куп. Моя бабушка Энни хотела, чтобы я вернулся на родину и стал ирландским послом. Жил бы в Феникс-парке, ездил на охоту с собаками. Если бы она хоть на секунду представила, что я стану околачиваться возле трупов, как папа, она бы попрятала всю выпивку, никогда не разрешила смотреть «Драгнет»[19] и читать про Дика Трейси[20] в воскресных комиксах. Ну как, готова к последним известиям?

Я глотнула виски и кивнула.

Майк заглянул в блокнот и зачитал записи, сделанные им во время разговора.

— Судмедэксперт говорил с лейтенантом Петерсоном час назад. Лола умерла от асфиксии. Несомненно, ее задушили. Кестенбаум собирается провести еще несколько тестов на характер повреждений, но он думает, что убийца воспользовался ее собственным шерстяным шарфом. А за борт ее бросили просто для отвода глаз. Кабина лифта, конечно же, раздавила тело — это было задумано, чтобы скрыть убийство. Кто-то позаботился, чтобы при падении в легких Лолы не осталось воздуха.

— Сперму нашли?

— Нет. На трупе следов нет, а постельное белье еще не проверяли. Это займет больше времени. Зато есть две пряди волос — без луковиц. Кестенбаум не может сказать точно, что она вырвала их именно у нападавшего. Они могли попасть с чьей-то одежды днем — или от первых полицейских, прибывших на место преступления. В данный момент они не представляют особой ценности. Следующие новости от строительного инспектора. Он наведался в квартиру Лолы с лейтенантом Петерсоном и подтвердил, что лифт был неисправен неделями. Во-первых, он находился на ремонте и вчера не должен был работать вообще. В какой-то момент табличку «не работает», висевшую в вестибюле, сняли. Это вроде бы подтверждает версию несчастного случая. Во-вторых, жильцы жаловались, что кабина все время останавливалась между этажами. Значит, она могла запросто остановиться в футе от площадки на пятнадцатом этаже, и преступник мог с легкостью спихнуть тело вниз.

Чэпмен взглянул на часы, прошел в мой кабинет и включил телевизор. Реклама закончилась, на экране крупным планом появился Алекс Требек и объявил тему третьего отделения игры «Последний раунд». У нас с Майком была давняя традиция делать ставки на последний вопрос. Остальное шоу нас не интересовало, но я видела, как он не раз искал телевизионный экран на месте преступления, в спортивных барах и морге. Однажды во время концерта на Мэдисон-сквер-гарден он даже попросил шофера Тины Тернер разрешить ему посмотреть окончание шоу в ее лимузине. Сама она в это время была в гримерке, готовилась к выступлению.

— Сегодняшняя категория — известные цитаты, — произнес Требек, указывая на карточку, появившуюся на экране.

— Ставлю двадцать баксов. — Майк достал из кармана деньги и бросил их на кофейный столик. — Мне сегодня везет. Джейка в городе нет, у меня новое убийство, а у Санта-Клауса в этом году нет причин класть в мой чулок угли.[21]

Я рассмеялась и, вытаскивая из бумажника банкноты, сказала, чтобы он поставил тридцать.

— Довольно самоуверенно, блондиночка.

Майк достал еще одну десятку и бросил ее в общую кучу. За десять лет подобных пустяковых упражнений мы успели вдоль и поперек изучить слабые и сильные места друг друга. Перед поступлением на юридический я четыре года специализировалась в английской литературе и поэтому надеялась сорвать сегодняшний банк. Во всяком случае, шансы высоки.

— Ну, джентльмены, — восторженно произнес Требек, поворачиваясь к трем соперникам у своих стоек. — Ответ такой: великий полководец, отправивший войско на битву фразой «Солдаты, сорок веков смотрят на вас».

Ну и задачка. Чэпмен изучал военную историю не только в Фордхэме. Она стала его страстью: он жадно читал все, что попадалось под руку, и, как только выпадала возможность, посещал поля битв. Мясник из Канзас-Сити и офтальмолог из Луисвилля, как и я, кажется, не представляли, о ком речь. Ни один из них ничего не писал на своем электронном экране.

— Банкрот, блондиночка. Какова твоя лучшая догадка? Все или ничего?

— Никаких шансов. — Кондитер из Балтимора записывал свой ответ с яростной решимостью, а я пыталась вспомнить цивилизацию с такой долгой историей. — Кто был… Чингисхан?

Чэпмен торжествовал. Пока Требек сообщал кондитеру, что тот ошибся, он дал правильный ответ и забрал шестьдесят долларов.

— Наполеон, 1798 год. Собрал свое войско на борьбу с египтянами у основания великих пирамид Гизы. Тогда ему сопутствовал успех — но недолго, всего дней десять. Прибыл дружище адмирал Горацио Нельсон и стер с лица земли весь французский флот.

Я подкралась к нему и, запустив руку в задний карман его брюк, вытащила пачку денег.

— Но ты забыл, что ответ надо ставить в форме вопроса, так что…

Он шлепнул мне по руке. В этот момент в дверь позвонили.

— А вот еще сюрприз, — добавил Майк. — Надеюсь, ты не возражаешь. Я сказал швейцару, что сообщать о нашем госте не нужно. — Он направился к двери. Я шла следом и, увидев на пороге Мерсера Уоллеса, ахнула от радости.

Он был выше нас обоих — шесть футов шесть дюймов. У него была черная кожа и могучая, твердая, как гранит, грудь. Всего четыре месяца назад это она остановила пулю. Мерсер заключил меня в свои могучие объятия, и несколько мгновений мы раскачивались из стороны в сторону.

— Это лучший подарок на Рождество, — воскликнула я и, притянув его голову к себе, запечатлела поцелуй у него на макушке.

— Значит, вот с кем ты встречался «У Луми»? — обратилась я к Майку. — И не пригласил меня? Боюсь, Санта-Клаусу придется пересмотреть свое мнение: по-моему, так поступать просто гадко.

— Ну, если бы ты не предложила заехать к тебе, я бы взял тебя с собой. Правда, там нет телевизора, а я не хотел упустить шанс содрать с тебя пару баксов, Куп. Вам уже можно пить, детектив Уоллес, или жидкость все еще выливается из этой противной дыры у вас в спине? — Майк вернулся к бару и налил Мерсеру газировки.

Перестрелка произошла летом. С тех пор я ездила к Мерсеру домой не реже раза в неделю и знала, что поправляется он быстро. Рана в груди, чуть не разорвавшая его на части, постепенно заживала. В начале нового года он собирался вернуться на работу на неполный день, но я думала, что одной праздничной вечеринки будет недостаточно, чтобы привести его к моему порогу.

Чэпмен разливал выпивку в кабинете под аккомпанемент шоу «Выиграй деньги Бена Стайна» на развлекательном канале «Комеди Централ». Заумный ведущий, как обычно, собирался вышибить всех участников цепью хороших ответов на трудные вопросы. Я смотрела на Мерсера. Чуть прихрамывая, он прошел в комнату и сел.

— Только что содрал с Куп достаточно денег, чтобы купить вам подарок на Кванзаа,[22] детектив Уоллес.

Мерсер поднял свой стакан, и мы чокнулись.

— За лучший год для всех нас. И за Лолу Дакоту, мир ее праху.

— Мерсер с самого утра начал трезвонить мне на пейджер с миллионом вопросов. Сказал, что приедет в офис, привезет нам свое досье по этому делу и заметки. Вот я и подумал, что он может с таким же успехом приехать в Арсенал на Парк-авеню.

Почти час мы обсуждали все, что Мерсер помнил по расследованию случая насилия в семье, явившегося частью первоначального иска Лолы. Ей нравилась невозмутимость и чувство собственного достоинства детектива Уоллеса. Благодаря этим своим качествам он стал выдающимся сотрудником Спецкорпуса — подразделения полицейского департамента, работающего вместе с моим отделом. Лола часто звонила ему: когда не могла принять решение или была напугана. Эти беседы помогли ей пережить некоторые наиболее тяжелые моменты отношений с Иваном. Я знала, какую боль ему причиняет то, что он не смог ее спасти.

— Пора одеваться. Время танцев. — Майк встал и, достав из шкафа наши пальто, начал одеваться. — За кем первый танец: за начальником Элл и или инспектором Каттером?

— Что ты делаешь завтра вечером, Алекс? — спросил Мерсер.

— Да ничего особенного. Никаких планов. Сначала я думала съездить в округ Колумбия, повидаться с Джейком — всего лишь на субботнюю ночь, — но сегодня утром Майк получил это предварительное заключение судмедэксперта. В нем говорилось, что смерть Лолы, скорее всего, будет признана убийством. Как только я об этом узнала, сразу позвонила ее сестре, Лили, хотела узнать, можем ли мы приехать к ней домой и поговорить. Сейчас не самое подходящее время, чтобы уезжать из города.

— Приходи завтра на ужин. Майк тебя привезет. Придут несколько друзей, будем наряжать елку. Жду тебя в семь.

— Звучит здорово.

— Неплохо подъехать к мисс Одинокое Сердце, когда ее личной говорящей головы нет в городе, а, Мерсер? Прямо как в старые добрые времена.

Я поехала с Майком и Мерсером в Арсенал Седьмого Полка — огромную крепость на Парк-авеню, построенную в 1879 году и занявшую целый квартал. Войдя внутрь, ты будто попадал в другую эпоху. Огромные залы, спроектированные Луисом Тиффани,[23] были увешаны мемориальными досками павших на войне в прошлом веке. Комнаты украшали головы лосей и другие серовато-коричневые рогатые чучела, которые стеклянными глазами взирали с высоты на происходящее. Сейчас фехтовальный зал сдавали в аренду для бесконечных выставок антиквариата по выходным и периодических званых обедов. Последние устраивали организации слишком прижимистые, чтобы снимать банкетные залы в настоящих ресторанах.

Едва мы вошли в зал на четвертом этаже, где проходила вечеринка, как нас окружила толпа детективов и полицейских, не видевших Мерсера со дня перестрелки. Я отошла в сторонку и направилась поздороваться с шефом убойного отдела.

— Слышал, вы с Чэпменом сегодня днем ездили в Королевский колледж. Есть успехи?

— Они начинают прозревать.

Несколько минут мы разговаривали, как вдруг у меня на поясе завибрировал пейджер. На первом этаже была телефонная будка. Я извинилась и спустилась вниз, чтобы перезвонить. Номер я узнала сразу — звонили по главной линии отдела дознания — приемного отдела, через который в наш офис попадали данные обо всех арестах на Манхэттене. Ответил диспетчер.

— Привет, это Алекс Купер. Знаете, кто мне звонил?

— Вас ищет Райан Блэкмер, Алекс. Подождите минутку.

— Прости, что отвлекаю, но я подумал, что ты захочешь быть в курсе, — сказал Райан — один из талантливейших юристов в отделе. Ему выпало дежурство в отделе дознания ночью пятницы. — Копы из 6-го участка только что арестовали одного придурка за попытку изнасилования.

— У тебя уже есть факты?

— Потерпевшая возвращалась домой от подруги вдоль парка Вашингтон-сквер — по северной стороне рядом с Аркой, — когда эта деревенщина схватил ее сзади и начал тереться. Хотел затащить в парк. Ей удалось вырваться и добраться домой. В службу спасения она позвонила из своей квартиры. Копы катали ее по округе почти час, и она опознала его в нескольких кварталах от площади.

— Он сделал какие-нибудь заявления?

— Да, он утверждает, что голубой. И невиновен.

— Чем я могу быть полезна?

— В сущности, ничем. Просто я не хотел, чтобы ты прочитала об этом в утренних газетах. Потерпевшая — аспирантка Нью-Йоркского университета. Вероятно, это никак не связано с твоим расследованием, но я подумал, что ты должна об этом знать. Похоже, на этой неделе в университетах открыли сезон охоты.

Я повесила трубку и на лифте поднялась на четвертый этаж. Лейтенант Петерсон только приехал и разговаривал с шефом. Последний поманил меня указательным пальцем.

— Я удивлен, что ты и Чэпмен не остались на службу.

— Какую службу?

— Петерсон рассказывает мне, что ректор Рекантати потребовал провести сегодня вечером молебен и всенощную, потом отменил все занятия и экзамены на следующей неделе и распустил студентов на рождественские каникулы.

Я пришла в ярость. Рекантати и Фут, наверное, спланировали это еще до того, как беседовали с нами сегодня днем, но решили ничего нам не говорить. Я поблагодарила за информацию и начала пробираться сквозь толпу в поисках Чэпмена. Он стоял в середине танцплощадки с одной из помощниц окружного прокурора из моего отдела, Пэтти Ринальди.

— Следующее танго можешь оставить за ним, он мне нужен всего на пару минут. — Я взяла Майка за руку и, отведя в сторонку, рассказала последние известия. — Это значит, что в понедельник нам не с кем будет беседовать, понимаешь? Студентов не будет. Возможно, преподавателей тоже. Они все разъедутся по домам на выходные.

— Расслабься, блондиночка. Завтра утром я первым делом нанесу Фут визит и раздобуду несколько имен и телефонов. Мы сделаем все, что в наших силах. — Он в танце скользнул обратно на танцплощадку, ни разу не оступившись, и закричал Пэтти под аккомпанемент «мотауновского» ритма: «Спаси меня! Заключи меня в объятия…»

Я молча бесилась в сторонке. Меня раздражало, что двуличность Сильвии Фут, кажется, огорчила Чэпмена не так, как меня.

7

— Хотелось бы мне хоть раз прочитать некролог убитой женщины, которую бы не канонизировали накануне вечером! — раздался в телефонной трубке голос Чэпмена. По субботам он всегда будил меня звонком без пятнадцати семь. — Что, злых и мерзких никогда не убивают? Я купил газеты по дороге домой.

«По дороге домой откуда? От Пэтти?» — ломала я голову.

— «Королевский колледж и Колумбийский университет оплакивают смерть любимого профессора». Да кто ее любил-то? Мерсер говорит, что она была настоящей стервой. «Черноволосая профессор убита после ареста супруга». «Пост», разумеется. Девица мертва — какая чертова разница, какого цвета у нее были волосы? Ты когда-нибудь читала некролог мужчины, где говорилось бы, что умерший был лысым или блондином? Когда-нибудь я напишу извещения о смерти для всех моих потерпевших. Искренне. «Презренная сучка, такая страшная, что время остановится, наконец получила по заслугам. Многие годы она делала гадости всем, кто перебегал ей дорожку». Что-то вроде этого. Ну, какие планы на день? В котором часу нас ждет сестра Лолы?

— Когда я говорила с ней вчера, она предложила час дня. Ты не возражаешь?

— Проснись и пой. Я подберу тебя в полдень на углу 57-й и Мэдисон.

Майк знал, что по субботам я всегда начинала день с класса балета в восемь часов — единственное, что было постоянным среди упражнений, давно принесенных в жертву непредсказуемой работе прокурора. Я уже много лет ходила к Уильяму. Растяжки, плие и занятия у балетного станка заставляли меня на некоторое время забыть о ежедневной порции преступлений, связанных с насилием. Затем меня ждала Эльза, моя подруга и парикмахер в салоне «Стелла», чтобы подправить мои обесцвеченные пряди. Впереди были веселые праздники. Во всяком случае, я надеялась, что они окажутся веселыми.

Я подняла газету, валявшуюся около двери, спустилась на первый этаж и подождала в холле, пока кто-нибудь не подъедет на такси. Мне не слишком хотелось ранним морозным утром голосовать на углу. Мчась по городу, я читала в «Таймс» историю Дакоты. Как только стало известно, что ее убили, статьи о ней переместились со второй полосы на первую: «Университетское сообщество ошеломлено смертью женщины-ученого».

Статья начиналась с достижений, публикаций и наград, накопленных профессором за свою относительно недолгую карьеру. Второй очерк описывал реакцию сотрудников колледжа. Начинался он так: «Морнингсайд-хайтс оплакивают свою соседку». Дальше объяснялось решение Колумбийского университета и Королевского колледжа отменить занятия накануне праздничной недели, пока полиция пытается установить, является ли убийство делом рук человека, преследовавшего только мисс Дакоту, или это угроза для всего студенческого сообщества.

В третьей заметке, сбоку, прослеживался ход следствия по делу Ивана Краловица и ставилась под вопрос целесообразность всей операции — не каждый день прокуроры из Джерси выбирают подобные методы подтверждения улик. Каждая статья изобиловала цитатами из разнообразных источников, близких к убитой, и ссылалась на красноречивые слова капеллана Королевского колледжа Виолетты Хайсинг-старшей. Последняя сожалела о своей подруге и призывала студентов сохранять спокойствие перед лицом угрозы их общей безопасности. Остальную часть страницы, где заканчивались репортажи, занимала фотография толп студентов, выходящих после службы из церкви Риверсайд. Каждый держал в руке по тонкой серовато-бежевой свечке. Кое-кто промокал глаза салфетками и платками.

Я сложила газету и убрала ее в сумку, надеясь, что позже найду время разгадать кроссворд. Заплатив таксисту, я бросилась к дверям, сбежала вниз по ступеням к студии Уильяма и, оставив пальто в раздевалке, присоединилась к своим немногочисленным подругам, разминающимся в центре зала. Судя по теплым улыбкам и обычным жалобам о негнущихся суставах и паре лишних килограммов, ни одна из балерин не связала меня с плохими новостями в сегодняшних заголовках газет. Какое облегчение избежать вопросов и забот, неизменно сопровождавших мое участие в трагедиях других! Я продолжала разминаться в тишине.

Каждый раз, поднимая голову, я оглядывала помещение в поисках Нэн Ротшильд, но она не появлялась. Нэн входила в преподавательский состав колледжа Барнард, и я вдруг вспомнила, что год назад мы несколько раз говорили с ней о Лоле Дакоте. Можно было бы воспользоваться ее опытом, подумала я, и поднабраться дельных мыслей о том, как общаться с ее коллегами в ходе секретного расследования. Но сегодня утром Нэн не было видно.

В зал вошел Уильям, и я закончила сгибания коленей. Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и провел нас к балетному станку — занятие началось.

Уильям начал с ряда глубоких, выверенных плие и громко считал, задавая ритм. Аудиозапись, объяснил он, — симфоническая фантазия Чайковского «Буря». Мои мысли унеслись вслед за музыкой, и я с удовольствием сосредоточилась на своих позах: так я не думала о том, что мне нужно сделать для расследования дела Дакоты.

— Выше голову, Александра. Когда выполняешь релеве, тянись прямо вверх. — Уильям провел указкой по ногам стоящей передо мной женщины, показывая безупречные линии ее возвышенной позы. К тому времени, как мы были готовы к упражнениям в зале, я уже здорово вспотела и полностью размялась. Я села на скамейку и широко расставила вытянутые ноги. Носок моей балетной туфли соприкоснулся с элегантно выгнутой ножкой Джули Кент.

— Какие планы на Рождество? Поедешь на Виньярд? — прошептала она.

Я кивнула:

— Ненадолго. А у тебя с Виктором что намечается?

Уильям приложил палец к губам и шикнул на нас, похлопав меня по плечу деревянной указкой. Джули улыбнулась мне и одними губами произнесла: «Позже».

Принимая душ после занятия и кутаясь в пальто от зимнего холода, мы болтали о праздниках. Несколько кварталов я прошлепала по черной от автомобильных выхлопов слякоти, но так и не встретила ни одного такси. В итоге мне пришлось ехать к парикмахеру на автобусе. Эльза прочитала утреннюю газету, и пока она рисовала полоски в моих светлых волосах, мы тихо болтали о странных событиях вчерашнего дня.

Когда незадолго до полудня я спустилась в вестибюль, машина Майка с включенными мигалками уже стояла перед дверями на 57-й улице. Мы поехали на Вест-Сайд, а оттуда к туннелю Линкольна и Нью-Джерси. Большинство машин — что типично для этого времени года — направлялись на Манхэттен, а не из него, как мы. Обыватели ехали покупать подарки на Рождество, поглазеть на изысканно украшенные витрины универмагов на Пятой авеню, покататься на коньках и своими глазами увидеть громадную елку на катке в Рокфеллер-центре. Нас же ждали более серьезные дела.

Пока я занималась балетом сегодня утром, Майк позвонил зятю Лолы и сказал ему и Лили, что судмедэксперт официально признал смерть Лолы насильственной. Впрочем, утренние газеты уже растрезвонили это всему городу. Кажется, теперь родственникам Лолы не терпелось увидеться с нами.

В половине второго Майк остановился перед домом Лили. Благодаря репортажу о нанятых Краловицем убийцах, мы сразу его узнали. Венка, правда, уже не было, и праздничную атмосферу омрачили печальные события, произошедшие уже после съемок.

Майк поднял медный молоточек, и дверь распахнулась. Полный мужчина лет сорока с небольшим поздоровался с нами и представился мужем Лили, Нейлом Помпианом.

— Жена на кухне. Заходите.

Мы вытерли ноги о щетинистый коврик и вслед за Помпианом вошли в дом. Он провел нас через прихожую, мимо большой комнаты, в которой возвышалась огромная елка с кучей свертков под ней, в кухню. Три женщины, назвавшиеся соседками, поднялись со стульев, по очереди обняли Лили, убедились, что блюда с выпечкой и сладостями полны, и, предложив нам перекусить, удалились через черный ход.

Я налила две чашки кофе, и мы сели за кухонный стол в углу кухни. Окна выходили на большой задний двор с укрытым на зиму бассейном. Лили сидела в нише у окна, поджав под себя ноги. Перед ней стоял бокал белого вина.

— Этот ублюдок решил достать Лолу так или иначе, верно? — Она подняла бокал и, пока мы представлялись, потягивала вино. — Я знаю, вы не считали затею Винни Синнелези разумной, мисс Купер. Моя сестра рассказывала мне о ваших беседах. Но она просто не знала, что делать. Ей понравилась идея тайной западни: так она могла разделаться с Иваном раз и навсегда. Она решила, что это самый агрессивный способ упрятать его за решетку. А ведь именно там ему и место, наконец-то она это поняла.

— Вот что мы хотели бы сделать, миссис Помпиан. Я детектив из убойного отдела. Я знаю, как вы относитесь к Ивану Краловицу, но он находился под арестом, когда Лолу уби…

— Все это дело заключается в контроле, мистер Чэпмен. Иван любил все контролировать Все и всех. Постоянно. Ему надо было контролировать Лолу так, как другим людям надо есть и спать. Вот из-за чего случались все их ссоры. Сказать, что Лола была независима, — значит сильно приуменьшить. Стоило ей вбить себе в голову какую-нибудь идею, не согласиться или не одобрить поступки Ивана, ее уже было не остановить.

— Я это понимаю, но не хочу делать поспешных…

— А я и не делаю поспешных заключений. Это факты, детектив. Иван хотел смерти моей сестры. Он распустил об этом слух. К несчастью для него, копы прослышали об этом. Он хорошенько заплатил, чтобы они притворились, будто убили Лолу.

— Вот и я о том же. Вот почему он в тюрьме.

— Да? А если он оказался умнее них? Допустим, он им не доверял? Положим, он раскусил их и просто хотел усыпить нашу бдительность? Заставить думать, что как только команда Синнелези отыграет весь этот спектакль с убийством Лолы, она будет в безопасности? Потом он всех обскачет и пошлет к ней в квартиру настоящего убийцу. — Лили покачала головой и снова потянулась к бокалу.

— Это одна из возможностей, которые мы рассматриваем, миссис Помпиан.

— Одна из них? Я бы посоветовала вам рассматривать пристальнее, мистер Чэпмен. И быстрее. На этот раз. — Лили взглянула в мою сторону. — А где сейчас Иван? Он ведь не на свободе? Только потому, что Лола больше не может свидетельствовать против него?

— Он находится под арестом по обвинению в покушении на убийство. Он содержится под стражей без поручительства. — Перед тем, как забрать меня, Майк заехал в офис шерифа. — Как зовут прокурора, с которым вы работали? Нам бы хотелось побеседовать и с ним тоже.

— Ее зовут Энн Рейнингер. Она очень хорошо относилась к Лоле. Думаете, Иван не мог проконтролировать все это из тюрьмы? У него есть деньги, у него есть связи со всеми подонками на обеих сторонах реки, и он хотел смерти Лолы.

— Вы знаете почему? — спросила я. Одно дело избивать ее самому в разгар ссоры, когда они одни, и совсем другое — заказное убийство, после того как они расстались и жили раздельно, не мешая друг другу. Уклонение от выплаты алиментов? Может, Лола что-то знала про Ивана и угрожала разоблачением, личным или профессиональным? Связано ли это с деньгами в обувной коробке? Я склонялась к тому, что дело не только в банальном семейном разладе.

Лили Помпиан сочла мой вопрос глупым. Она уже объяснила почему. Очевидно, эта беседа останется за Чэпменом. От меня отмахнулись, даже не ответив. Лили вновь наполнила свой бокал, и частые глотки «Шабли» сделали Майка в ее глазах белым и пушистым. Она поудобнее устроилась на скамейке, опираясь на локоть, и заговорила непосредственно с Майком.

Чэпмен воспользовался этим и, вооружившись самым своим чувственным взглядом, ответил на ее авансы.

— Давайте начнем с Ивана. Думаю, Алекс многое о нем знает из прошлых инцидентов. Скажите, пожалуйста, чем именно он занимался.

— Вчера или сегодня? — Лили засмеялась собственной шутке. — Иван начал с того, что получил степень магистра экономики в Колумбийском университете. Двадцать лет работал на Уолл-стрит. После слияния уволился из своей компании и отправился в собственное плавание. Вполне удачное, надо сказать. Потом он начал заниматься всеми видами сделок с мелкими акциями. Правда, я в этом совершенно не разбираюсь.

— Вы с мужем вкладывали деньги вместе с ним?

— Ни разу. Он всегда пытался убедить нас вложить деньги в его сделки, но у нас двое детей в колледже. Мой муж не клюнул ни на одну из уловок Ивана. Вам нужно поговорить с мисс Рейнингер. Может, она сообщит вам, кого он обирал в последнее время.

Лили поднялась со скамейки и достала вторую бутылку вина.

— Вам там удобно? — спросила она, махнув в сторону стола. — Может, составите мне компанию и выпьете чего-нибудь покрепче?

Мы поблагодарили ее за предложение, и Майк налил нам еще кофе.

— Расскажите нам о Лоле. Какой она была с вашей точки зрения. До Ивана. И после него.

Лили закрыла холодильник и прислонилась к нему спиной. Повисла тишина. Наконец она махнула рукой, приглашая идти за ней. Мы прошли в соседнюю комнату — отделанную деревом библиотеку. Две стены были заставлены книжными полками, а третья, за диваном, от пола до потолка увешана семейными фотографиями.

— Чтобы понять любого из нас, вам, вероятно, придется начать с моей матери, Сеси Дакоты. Когда-нибудь слышали о ней? — Не успели мы ответить, как она продолжила: — Вот в чем ваша проблема, детектив. Вы слишком молоды. — Одной рукой она крепко держала бокал, а другую положила на плечо Майку. — Мама была танцовщицей на Бродвее, вернее, чечеточницей. Лучше нее танцевала только певица, но в эпоху великих американских мюзиклов эти девушки должны были уметь все.

Я встала за спиной Лили и принялась рассматривать старые черно-белые фотографии.

— Сесиль — она ненавидела это имя — дебютировала в мюзикле «На юге Тихого океана», сыграв одну из медсестер в кордебалете. 7 апреля 1949 года, театр «Мажестик» на Бродвее. Спросите меня о тех временах что угодно, и я расскажу вам больше, чем вы хотите знать, при этом опираясь лишь на рассказы Сеси. Этот спектакль шел тысячу девятьсот двадцать пять раз — пять лет. Мама играла в нем два полных сезона. Сколько раз, по-вашему, человек может выходить на сцену и никогда не оказываться дальше линии кордебалета? Несколько недель она была дублершей Мэри Мартин,[24] но та не проболела ни единого дня, так что Сеси плюнула и двинулась дальше.

Суть в том, что каждого из нас назвали в честь героя одной из постановок. По какой-то причине маме понравилась буква «Л». Я получила имя Лили из «Поцелуй меня, Кейт»[25] — неплохой мюзикл. Моя первая сестра стала Лиэт из «Южной Пасифики».[26] Дочь Кровавой Мэри, знаете? — Она отпила еще вина. — А потом появилась Лола.

Воспоминания заставили ее улыбнуться, но, упомянув имя Лолы, она осеклась.

— Сеси еще танцевала. — Лили указала бокалом на фотографию матери, на которой та стояла, уперев руки в боки и широко открыв рот. На ней была блузка навыпуск в тонкую полоску и черное трико в сеточку. — Эта ее единственная «главная» роль. Три выступления, на которых она заменяла Гвен Вердон в «Проклятых янки».[27] Участвовала в этом мюзикле большую часть времени с самой премьеры 5 мая 1955-го — тысячу девятнадцать спектаклей. В 58-м даже получила роль в фильме. Затем мама на короткое время ушла со сцены — родить еще одного ребенка. Так появилась наша сестра Лола.

Майк смотрел на фотографию трех длинноногих маленьких девочек в пачках, стоявших вокруг украшенной синей лентой плетеной колыбели.

— Младший брат?

— Да. Он приедет позже, вдруг вы захотите с ним поговорить.

— Дайте угадаю. «Парни и куколки»?[28]

— Ему должно было повезти. Мог получить какое-нибудь крутое имя. Луи, Лефти или Лаки. Может, ему не хватало парочки школьных драк. Но тогда были шестидесятые, и Сеси по уши втюрилась в Роберта Гуле.[29] Как насчет «Камелота»?[30] Мама назвала его Лансом. Ланселот Дакота. — Лили опустилась на гобеленовый диван и положила ноги на стеклянный столик.

— Значит, ваша мать была бродвейской цыганкой. А отец?

— Преподавал историю в местной школе. Разрешал маме идти своим путем, водить нас на уроки танцев и тайком таскать в город на субботние дневные спектакли, если она знала кого-нибудь из кордебалета. Когда папа не читал свои исторические книги, он с головой уходил в местную политику. Мы с Лиэт хотели заниматься шоу-бизнесом. Бесконечные прослушивания и оглушающий топот ботинок с металлическими набойками, раздающийся в доме день и ночь. Ланс оказался точной копией отца. Очень серьезный, усердный. Его любимым местом была публичная библиотека. В ней он спасался от постоянного визга в нашем доме — Сеси заставляла нас петь «Позвольте мне развлечь вас» молочнику, почтальону, любому человеку, который совершал непростительную ошибку, постучав в нашу дверь. А еще ему нравилось узнавать из книг что-то новое.

— А Лола?

— Она оказалась безупречной комбинацией их генов. Ужасно умная, все схватывала на лету. Не могла не совать свой нос в исторические тексты папы. Обожала ходить с ним и слушать, как обделывают делишки в городских политических клубах. Впрочем, дай ей костюм с блестками и сцену, как она забросит все свои учебники и будет танцевать, пока зрители не разойдутся. Лола не признавала ни кордебалетов, ни дублирующих ролей. Либо она — звезда, либо не играет вообще. Второй номер ее не устраивал. В старших классах, сообразив, что для выдающейся актрисы у нее не хватит таланта, она набросилась на учебу. Получила полную стипендию в Барнард. Специализировалась в политологии, второстепенный предмет — история. Получила степень магистра и степень доктора философии в Пенсильванском университете. Никогда не оглядывалась. Наслаждалась каждой минутой жизни. Профессиональной жизни, не семейной.

Майк насторожился:

— У Ивана была другая женщина? Соперница Лолы?

— Если и была, то мы об этом не знали. Сестра говорила, что была счастлива от него избавиться, и я верила ей. Сейчас я думаю, что она с радостью приняла бы тот факт, что он сосредоточил свое внимание — и свою ярость — на ком-то другом.

— А как насчет ее любовной жизни? Она доверялась вам?

— Да тут нечего было рассказывать. У Лолы не было ни времени, ни желания связывать себя какими-либо отношениями. Она была по уши в новом исследовательском проекте колледжа. Кроме того, она не хотела, чтобы Иван до развода застукал ее с другим мужчиной. Он бы только больше разъярился.

Я села в кресло напротив Лили и попыталась влезть в разговор:

— Возможно, вы согласитесь взглянуть на рубашки и свитера, которые мы нашли в квартире Лолы. Это поможет нам узнать, как она была одета, когда уехала отсюда в четверг вечером. И потом, часть вещей в новой квартире — мужские. Может, вы узнаете их тоже.

— Вероятно, они принадлежат Ивану. Или одному из ее друзей-преподавателей. Конечно, вы можете мне все показать, но едва ли я их узнаю. Вчера я подписала доверенность, предоставляющую офису Винни право войти в квартиру и взять все, что им нужно для расследования.

Я скорчила рожу Чэпмену: жаль, что Лили все еще находится в лапах прокуроров из Джерси. Правда, то, что нью-йоркская полиция объявила квартиру 15А местом преступления, меня порадовало. Копы, охраняющие дверь, перед которой натянута ярко-желтая лента, вряд ли пропустят внутрь человека без специального разрешения шефа убойного отдела.

— Вы знаете, над каким проектом работала Лола в Королевском колледже?

— Понимаете, мне немного неловко. В последние несколько недель мы часто сидели здесь вечерами после ужина. Муж ложился спать, а мы все сидели и сидели. Открывали вино, разговаривали обо всем на свете: о детстве, о наших браках, о бродвейском театре. Воспоминания. Никогда не замечали, что все сегодняшнее — это воспоминания, возрождение былого? Мы говорили о том, как обе любили Рождество. Раньше я была Рокетт, я вам не говорила? Участвовала в рождественском шоу шесть сезонов подряд, пока не родился мой первый ребенок. Сеси любила видеть свою маленькую Лили Дакоту на большой сцене. В любом случае я ни черта не понимала, когда Лола начинала говорить о работе. Я ничего не знаю про Нью-Йорк, его политику, историю. Север, юг или восток от Великого Белого Пути[31] для меня просто не существуют. Она все говорила что-то о междисциплинарной программе — только о ней и думала, — раскопки и покойники…

Я перебила ее:

— Мертвецкая? Лола говорила о ней?

— Я сказала «по-кой-ни-ки». — Лили надула губы. — Вот и все, что приходит на ум. Может, все дело в алкоголе.

Может, и в алкоголе, но она явно не собиралась останавливаться. Мне оставалось только молиться, чтобы она не решила показать Майку свой лучший толчок ногой и шпагат. Деревянный солдатик номер сорок четыре. Рокетт Лили Дакота.

— Лили, вы помните, что было на Лоле, когда вы видели ее в последний раз?

— Моя одежда. Она носила мою одежду почти все время, что жила здесь. Что-то черное — вот и все, что я помню. Она хотела надеть черное — на свои фальшивые похороны. Еще смеялась над этим.

Нос Майка находился в шести дюймах от носа Лили. Они сидели на диване бок о бок.

— В четверг, когда копы разыгрывали убийство Лолы, кто-нибудь остался с вами в доме?

— Вы шутите? Да весь подвал был ими набит. Энн Рейнингер сидела в этой комнате вместе с нами, шаг за шагом объясняла мне, что происходит, и старалась меня успокоить. Повсюду в доме были детективы и окружные прокуроры. От подвала до чердака. Видите ли, им надо убедиться, что все идет по плану.

— А когда все закончилось, кто-нибудь из них остался с вами?

Лили смолкла и задумалась.

— Помнится, я просила дать мне успокоительное, чтобы немного поспать. Я ужасно волновалась, даже не сказала соседям, что все подстроено. Накануне мы с Лолой почти глаз не сомкнули: уверяли друг друга, что если все выгорит, она навсегда избавится от Ивана. Помню, Лола и Энн давали мне что-то, чтобы я уснула. Стрельба как раз закончилась. Но кажется, это все. Больше я ничего не помню и не знаю, когда они отсюда ушли.

— А Лола? — спросил Майк. — Вы знали, что она возвращается в свою квартиру?

— Да, да, конечно. Она заставила меня пообещать, что я не скажу Энн. Энн вышла из комнаты, Лола меня поцеловала, поблагодарила и накрыла покрывалом — я замерзла.

— Она просто сказала вам, что собирается открыть дверь и уйти?

Лили кивнула.

— А она не просила вас одолжить ей машину?

Лили нахмурилась и, борясь с отупляющим действием вина, попыталась вспомнить, что происходило в тот день.

— Нет, разумеется, нет. Она сказала, что поедет на такси. По крайней мере, она туда звонила. Так я считала. Она позвонила по телефону, который в моей спальне, у кровати. Просила не подъезжать к парадному входу. Сказала, что выйдет через черный ход, перейдет двор Тэсс Болтон — это одна из соседок, которых вы видели, — и будет ждать рядом с ее гаражом, на Арлингтон-стрит. Еще она сказала, что с ней все будет хорошо. Кто-то везет ее домой, и там она будет в безопасности.

8

Часом позже я сидела за пишущей машинкой секретарши и набивала запросы для Майка. Их надо было разослать как можно скорее.

— Что сначала?

— Телефонная компания «Веризон» в Нью-Джерси. Мне нужны все исходящие звонки, сделанные с телефона Лили в четверг, а лучше — за всю прошлую неделю. Полагаю, тебе стоит запросить и все таксопарки в Саммите. Впрочем, велика вероятность, что она позвонила кому-то из знакомых, которому доверяла. Думаю, этот человек и отвез ее на Манхэттен. Наверняка после нервного стресса, вызванного постановкой собственного убийства, она тщательно выбирала попутчика.

— А как насчет данных о телефонных звонках из ее квартиры и кабинета в колледже?

— Я как раз работаю над ними. Дай-ка мне свой блокнот. У тебя там записаны все необходимые номера, верно? — Мы оба понимали ценность документов и стали вспоминать другие электронные или письменные способы связи, которые могли содержать важную информацию или ключ к разгадке.

Закончив поиски всех возможных ниточек к Лоле Дакоте, я достала из ящика стола пустой бланк запроса. Пролистав блокнот Майка, я наконец нашла то, что искала: его пометки насчет Шарлотты Войт — студентки, пропавшей в апреле. В Королевском колледже должны были остаться записи: они подскажут нам, какой кредитной картой она пользовалась в книжном магазине колледжа. Получив эти сведения, мы сможем добыть корешки чеков компании. С их помощью можно узнать, куда она ходила, в какие фирмы, магазины. Может, даже где обедала и ужинала. Вытащив бланки запросов из пишущей машинки, я расписалась под текстом с именем Баттальи и протянула Майку.

— А эта для чего? Студенческая система здравоохранения Королевского колледжа?

— Просто смелая догадка. Нам негде взять образец ДНК Войт. В колледже ее вещей не осталось — ни одежды, ни зубной щетки, ни расчески. Ничего. Лаборатории не на чем составить ее генетический отпечаток. Но что, если мы найдем улики или — в худшем случае — труп? Даже если они составят ее профиль на их основе, нам не с чем будет его сравнить.

— Ты что, думаешь, Шарлотта на крайний случай оставила в кабинете врача образец ДНК? — Майк уже начинал терять терпение и собрался уходить.

— Спорю, что сексуально активная студентка колледжа хотя бы один раз да посетила медицинский кабинет. По крайней мере, один осмотр у гинеколога за все время своего пребывания в колледже она должна была пройти. Может, ей нужно было выписать противозачаточные, может — с ее-то образом жизни — сдать анализ на венерические болезни или беременность. А если ее там обследовали, значит, должны были взять обязательный мазок. Клеток, полученных в результате этой процедуры, более чем достаточно для контрольного образца. Вот я и думаю, что в лаборатории не так далеко отсюда есть все необходимое, чтобы выделить ДНК Шарлотты Войт.

Майк кивнул в знак согласия:

— Пойдем, блондиночка. С этими бумагами я все равно ничего не смогу сделать до понедельника. Ни одно из этих заведений не будет работать в такое время, да еще в субботу. Заброшу тебя домой. В семь вернусь, и поедем к Мерсеру.

Я задержалась в холле забрать почту — набор открыток на Рождество от разбросанных по стране друзей вперемешку со счетами. На автоответчике оставили два сообщения. Одно оказалось от мамы: она надеялась, что я смогу изменить свой график и провести Рождество с семьей, в доме на Карибских островах. Она ничего не слышала о моем последнем деле, так что придется мне выкроить завтра свободное время и поболтать с ней по телефону. Другой звонок был от Джейка. Я набрала ему на сотовый.

— Ты еще в студии?

— Пытаюсь закончить репортаж для завтрашнего выпуска. Брайан хочет начать воскресные «Вечерние новости» историей из Уганды. Мы тут раскопали кое-какую информацию. Похоже, убийство этого политика принимает совершенно новый оборот. Пока это эксклюзив. А ты как?

— Хотела бы я продвинуться так же далеко. Ни оборотов, ни зацепок. Похоже, расследование затянется. Руководство колледжа распустило студентов на праздники раньше срока, так что пока мы толчем воду в ступе. Вечером поеду к Мерсеру домой. Он пригласил нас с ребятами на вечеринку.

— Значит, ты продержишься еще пару дней, пока я не вернусь домой?

Я растянулась на постели и похлопала пустое место рядом с собой.

— Ну, на твоей половине кровати довольно одиноко. Но у меня ведь нет выбора, так? Узнай, может, тебе удастся заграбастать новое задание? Ну, будешь делать репортажи о дорожном движении в Нью-Йорке, например? Что-нибудь скучное. Чтобы ты все время был рядом, хорошо?

Повесив трубку, я позвонила нескольким подругам, завернула подарки, которые в понедельник собиралась отнести в офис, и оделась для вечеринки.

Когда мы с Майком приехали к Мерсеру в Куинс, дверь была открыта. Вокруг бара в его кабинете столпилось человек пятнадцать-двадцать. Первой нас встретила Вики Итон — детектив второго разряда, работавшая в Полис-плаза, в офисе заместителя комиссара по общественной информации.

Майк с Вики были одногодками и вместе учились в академии. Когда недолгий брак Мерсера с подругой детства окончательно распался, Чэпмен их познакомил. Вики и Мерсер встречались почти пять лет и были женаты около двух лет, когда она бросила его безо всяких причин, которые он мог нам внятно изложить. Однажды, уже после их размолвки, мы встретились с ней на пресс-конференции, которую устроил в управлении комиссар и куда пригласили нас с Баттальей. Тогда она и призналась, что просто не могла больше мириться с опасностью, постоянно угрожавшей Мерсеру на работе. Отец Вики тоже был полицейским и погиб на задании, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Из-за него она пошла работать в полицию, из-за него она и боялась. Иногда должность копа становилась смертным приговором.

Я думала, что не выдала своего удивления при виде Вики, но она мгновенно меня раскусила.

— Ты разве не слышала?

Я взглянула на Майка, но он только пожал плечами.

— Я не ездила к Мерсеру в больницу — там было слишком много вас, ребята, а в вашем присутствии мне как-то неловко вставать на колени и просить прощения за свою глупость. — Она говорила о перестрелке в августе. Тогда мы втроем расследовали убийство торговца произведениями искусства, и в результате Мерсера чуть не убили. — Но я сразу же приехала к Спенсеру домой и типа глаз не сомкнула всю первую неделю.

— Этот старый пес действительно молчал в тряпочку. — Мы с Майком часто общались с овдовевшим отцом Мерсера, Спенсером Уоллесом, который жил только ради своего единственного сына. Он никогда не говорил нам, что Вики вернулась в их жизнь.

Увидев, что мы пришли, Мерсер с двумя бокалами шампанского начал пробираться к нам сквозь толпу. Он вручил нам бокалы, и Майк обернулся, протянув свой Вики. Она погрозила ему пальцем и взяла стакан с безалкогольным напитком, из которого пила, когда мы вошли.

— Мне нельзя. Третий месяц.

Майк сгреб ее в медвежьи объятия, расплескав шампанское на лацкан пиджака.

— Ты хочешь сказать, что доктор починил оборудование Мерсера? Черт, ты мой идол, дружище. А я-то считал, что тебя покалечил какой-то засранец, что тебе нужен весь этот постельный режим, что ты будешь работать на три четверти, что если тебе повезет и ты когда-нибудь сможешь вообще, все равно ничего не получится! А оказывается, ты все это время тренировался на Вики, занимался любовью…

Я не видела Мерсера таким счастливым больше года. Он старался перекричать Майка и объяснить, что они с Вики решили снова пожениться.

— На этот раз будут только мой папа и ее мать и две сестры. И вы оба. Первого января, у судьи Картера. Вы придете?

— Конечно, придем. Если только ты не собираешься устраивать церемонию во время игры в боулинг.

Дом был полон друзей и родственников. Праздновать Рождество явилась вся команда Мерсера из Спецкорпуса. Мы ели, пили, танцевали и изо всех сил старались не говорить о делах. Часов в одиннадцать я заметила, что Вики устала и все чаще садится. Я забрала у Майка третью порцию лазаньи и намекнула, что нам пора ехать.

— Категория третьего раунда — астрономия. Есть желающие? — Тишина. — Блондиночка, попробуй! Может, тебе повезет.

Я рассмеялась и дернула его за рукав пиджака.

— Что такое двадцать первое декабря? — громко спросил Майк, ни к кому конкретно не обращаясь, пока я тащила его к двери. — Зимнее солнцестояние, леди и джентльмены. Самый короткий день в году, но и самая длинная ночь. Проведите ее с пользой — я-то точно это сделаю.

Мерсер проводил нас до двери и распахнул ее перед нами. Мы пожелали всем спокойной ночи.

— Если бы ваша репутация не была подмочена раньше, мисс Купер, это произошло бы сейчас. Что ты делаешь на солнцестояние? Тебе нужен Джейк, хватит сидеть в одиночестве. Мы все и так слишком долго этим грешили.

— Если меня перестанет коробить каждый раз, когда Майк открывает рот, меня придется положить в психушку. Я так рада за вас. Какой счастливый малыш родится!

Мы прошли по тропинке и зашагали к машине Майка. Большую часть обратного пути я молчала. Мы проехали через туннель 34-й улицы, и Майк свернул на шоссе ФДР в сторону окраины. Морозы казались бесконечными, и я смотрела на сверкающие огни мостов через Ист-Ривер.

Справа на фоне темного неба вырисовывались грозные очертания разрушенного здания, укутанного инеем и сосульками, висящими в пустых оконных проемах.

— О чем ты думаешь? Где витаешь?

— Просто мечтаю. По-моему, это самое прекрасное здание в Нью-Йорке.

— Которое?

— Да вот эта заброшенная больница. — Я указала на южную оконечность острова в середине реки. — Это единственные развалины исторического значения в городе. Здание построил тот же парень, что спроектировал собор Святого Патрика — Джеймс Ренвик.[32]

— Знаешь, ты умеешь менять тему и отвлекать внимание лучше всех на свете.

— Я не знала, что у нас есть тема. Солнцестояние?

— Я знаю, о чем ты думаешь, Куп. — Майк съехал с шоссе на 61-й улице и остановился на первом светофоре. — Ты думаешь о Мерсере и Вики. И о ребенке. И тебе грустно.

— Ни о чем таком я не думаю, и мне вовсе не грустно.

— Это заставляет тебя задумываться о том, куда катится твоя собственная жизнь, верно? Семья, карьера. Вроде как есть цель…

— Только не надо сегодня вечером цитировать мне «Гамлета», Майки. Я ужасно рада за них. Мерсер всегда любил Вики, и, по-моему, то, что они снова вместе — просто здорово. Я честно не думала ни о чем серьезном.

— А зря. — Мы были уже недалеко от моего дома, и я ерзала на сиденье. — Как долго ты еще собираешься здесь работать, Куп? Носиться по округе, играть с нами в «полицейских и воров» посреди ночи? У тебя есть парень, он с ума по тебе сходит, плюс ты могла бы назвать свою цену в любой адвокатской фирме. Может, даже открыть собственную. Блин, а еще ты могла бы все это бросить и завести пару детишек. Маленьких таких журналистиков.

— Все это относится к вам, мистер Чэпмен. — Я напряглась и ерзала. Мы подъехали к моему дому. — Похоже, изменения в образе жизни Мерсера манят тебя куда больше, чем меня. Ему давно не терпелось остепениться. Сомневаюсь, что он забыл Вики, когда она его бросила. Кроме того, ему сорок — мне всего тридцать пять…

— Тик-так, тик-так. Часики-то тикают.

— Он любит детей. Всегда любил. Я вижу, как он ведет дела по жестокому обращению с детьми. Он настоящий ас в общении с ними.

— Но ведь и ты тоже.

— Да, но ему нравятся все дети. А мне — только те, которых я знаю и люблю. Я обожаю племянниц и племянников. Я души не чаю в детях своих друзей. Но когда я сижу в зале ожидания аэропорта, слышу хныканье малышей, вижу, как детишки постарше вытирают рукавом сопливые носы, как родители спорят со вздорными подростками, я почему-то не думаю, что в моей жизни есть огромный пробел. Каждый раз я мысленно выбираю собаку.

— Многие думают, что ты чокнутая, раз выбрала такую работу. Большинство считает, что если ты так ее любишь, у тебя с головой не в порядке.

— Давным-давно я научилась не обращать внимания на то, что думают другие. За исключением тех, кто мне не безразличен, разумеется. Ты ведь любишь свое дело. И ты не понимаешь, почему мне нравится мое?

— Это другое.

— О чем ты говоришь? Ты день и ночь вынюхиваешь вокруг трупов. Я помогаю людям. Живым. Людям, пережившим травму и оправившимся от нее. Они должны видеть, что справедливость восторжествует. А торжествует она только потому, что мы заставляем систему работать на них. — Я поняла, что повысила голос, и продолжала уже спокойнее: — Двадцать лет назад в таких делах прокуроры не могли добиться признания вины подсудимого. Сегодня ребята в моем отделе делают это каждый день. Разве это другое? Кто сказал? Ты? Потому что этого требует твое ограниченное, узкое воспитание? Потому что из-за него ты считаешь, что это не женская работа, верно?

Я снова повысила голос. Бессмысленно пытаться объяснить то, что он уже и сам знал.

Мы остановились напротив подъезда. Швейцар подошел к пассажирской двери, чтобы помочь мне выйти из машины, и ждал поодаль, когда наш спор закончиться. Я была уверена, что он слышал мою взволнованную речь.

Майк понизил голос и тихо сказал:

— Потому что я думаю, что тебе уже пора подумать об остальной жизни, Куп.

— Я думаю о ней каждый день. И знаешь, какие мысли меня посещают? Если бы мои знакомые занимались делом, приносившим им такое же эмоциональное удовлетворение, как и мое, они были бы счастливы. У меня есть верные друзья, и они отлично проводят время, работая вместе. Друг с другом и с хорошими копами, как ты и Мерсер.

— И тем не менее ты едешь домой одна, в пустую квартиру. Есть нечего, в холодильнике шаром покати. Когда отключат отопление, тебя некому будет согреть. Пока ты не явишься на работу в понедельник, никто не побеспокоится о том, жива ли ты. Вот что грустно. Лучше бы тебе сесть на последний рейс в Вашингтон, заползти в номер отеля Джейка…

Я вышла из машины, хлопнув дверцей.

— А сам-то? Каждый вечер ты возвращаешься домой и всю ночь сам с собой забавляешься. Вот когда уладишь собственную личную жизнь, тогда и будешь давать советы покинутым.

Майк нажал на газ и умчался.

— Извините. — Я кивнула швейцару. — Спасибо, что подождали.

— Мисс Купер? Два часа назад сюда приходил человек, спрашивал о вас.

Я задрожала.

— Вы знаете его?

— Нет, но вообще-то это не мужчина. Девушка. Хотела знать, здесь ли вы живете.

— И что вы сказали?

— Ну, она разговаривала с новеньким. Он подменяет нас на праздники. Он подумал, что она выглядит довольно безобидно, и сказал ей, что вы действительно живете в этом доме. Только потом задумался, почему она вообще спрашивает.

Великолепная охрана. Наверное, поэтому я плачу за квартиру такую кучу денег.

— Что еще она сказала?

— Она хотела знать, живет ли с вами еще кто-нибудь. Она хотела знать, приходите ли вы вечером домой одна.

9

Когда в полночь я вошла в спальню, на автоответчике мигала лампочка. Джейк сказал, что он и группа операторов ходили ужинать, но сейчас он уже вернулся в свой номер и ждет моего звонка. Голос второго звонившего оказался мне незнаком.

«Мисс Купер? Алло? Это… э-э-э… Джоан Райан. Я работаю в окружной прокуратуре, консультант в отделе помощи свидетелям. Мы еще не встречались, и… э-э-э… я совсем не так хотела представиться. Но мне нужно рассказать вам об одной проблемке. Это касается одного из ваших дел. Я консультировала одну из ваших потерпевших, Ширли Дензиг. Вы знаете, о ком я? Она еще утверждала, что парень из службы доставки на нее напал? Она покупала еду в гастрономе, пофлиртовала с ним, а потом заплатила ему, чтобы он принес десерт через полчаса? — несвязно тараторила Райан. Так делают многие, разговаривая с автоответчиком, и слушателю часто кажется, что говорящий не замолчит никогда. Ближе к делу, Джоан. — Я… э-э-э… я, наверное, должна была ввести вас в курс дела еще вчера, когда она пришла ко мне. Но вы же понимаете, все, что она мне говорит, — конфиденциально. Я ведь социальный работник, а она — потерпевшая. Только когда она снова явилась сегодня вечером, мне позвонил мой инспектор. Она была совсем неуправляемая, все спрашивала о вас. В любом случае вот мой номер. Вдруг вы захотите перезвонить мне домой. Наверное, вам будет интересно узнать, что говорила Ширли. Мой инспектор думает, что я должна вам все рассказать».

Я отключила ее исповедь и набрала номер.

— Джоан? Это Алекс Купер. Кажется, я вас разбудила.

— Все в порядке. Это я во всем виновата.

Я знала, кто такая Дензиг, так что пересказывать всю ее историю не было необходимости. Во время нашей второй беседы несколько недель назад, когда мы обсуждали ее психическое состояние, она вдруг разоткровенничалась. Я задавала ей обычные вопросы о биографии, и Дензиг заявила, что учится в Колумбийском университете. Учитывая остальную информацию, я с недоверием отнеслась к этим ее словам и попросила предъявить документы. Она показала студенческий билет с фотографией, срок действия которого истек два года назад. Документ оказался довольно общий: на нем не было ни университетского герба, ни других характерных сине-белых отметок.

Когда я нажала посильнее, Ширли призналась, что никогда не посещала колледж и купила фальшивый билет на 42-й улице. Там продавались почти все виды поддельных документов, были бы деньги. Я подшила фальшивый студенческий билет в ее досье и продолжила задавать вопросы.

С этого момента она избегала смотреть мне в глаза и не отрывала взгляда от папки на столе. Как только допрос о предполагаемом нападении закончился, она потребовала вернуть билет. Я отказалась, объяснив, что он поддельный и не имеет законной силы, и отвела в отдел помощи свидетелям. Там она могла получить необходимые консультации и помощь в решении проблем с домовладельцем: он собирался ее выселить потому, что она задолжала ему за четыре месяца. На следующий день я узнала, что Ширли находится в розыске. Ее обвиняли в краже из магазина в Мэриленде, рядом с домом ее родителей.

— И что же взволновало ее вчера?

— Ну, она прочитала об убитой преподавательнице, мисс Дакоте. И сказала, что снова вспомнила о вас и о том, как она зла, что вы забрали ее студенческий билет.

— А она не сказала вам, что именно ее разозлило?

— Вы решите, что это безумие. Хотя вы ведь знаете, что у нее серьезные проблемы с психикой. Она два года сидела на лекарствах. Сказала, что набрала больше восьмидесяти фунтов. Ширли говорит, что на билете единственная симпатичная фотография, которая у нее осталась, и она хочет получить ее назад.

— И вы не позвонили мне и не сказали, что она хочет забрать билет? — Я могла бы запросто это уладить: отдала бы фотографию без липового удостоверения.

— Ну, мисс Купер, я знаю, меня учили этому в аспирантуре, но я совершенно забыла об этом правиле — «долг предупредить». То есть все говорят, что вы такая независимая. Мне никогда и в голову не приходило, что бедняжка Ширли Дензиг может и впрямь до вас добраться.

Сердце у меня бешено заколотилось. Я стояла у кровати в пальто и перчатках и слушала рассказ о ненормальной девушке, которая, судя по всему, недавно объявилась у моей двери.

— Предупредить меня о чем?

— Закон говорит, что нарушением конфиденциальности не являются случаи, если пациент угрожает вашему…

— Я знаю, что говорит прецедентное право, Джоан. Конфиденциальность пациента заканчивается там, где начинается общественная опасность. Я хочу знать, что сказала Ширли.

— Она сказала мне, что хочет видеть вас мертвой, прямо как профессора. Она спросила меня, когда вы каждый день приезжаете на работу и в какое время уходите домой.

До сих пор я не беспокоилась. Ей могли ответить только то, что я никогда не езжу на работу одной и той же дорогой и никогда не ухожу и не прихожу в одни и те же часы два дня подряд. Эта амбулаторная пациентка на строгой диете из психотропных препаратов, может, и хотела сделать мою жизнь невыносимой, но мне она не казалась опасной.

— Вообще-то, мисс Купер, я не знала, верить ей или нет, но она заявила, что у нее есть пистолет. Украла его на прошлых выходных из дома отца в Балтиморе.

А вот это уже интереснее. Я насторожилась.

— А сегодня вечером? Что случилось сегодня вечером?

— Она пришла в отдел помощи свидетелям, к одной из моих коллег. Представилась потерпевшей в деле, которое вы расследуете. Сказала, что вы давали ей ваш домашний телефон. Что ее вышвырнули из квартиры за неуплату. И что она хочет передать вам через швейцара небольшой подарок. Все знают, что иногда вы даете свидетелям свой телефон.

Да, но не сумасшедшим же.

— Она прикинулась такой расстроенной, что они дали ей информацию. Они не знали, как она на самом деле к вам относилась. Я — единственный человек, которому она об этом рассказала. Я просто хотела вас предупредить. Вдруг она объявится. Она очень, очень зла на вас.

— Спасибо, Джоан. Я попрошу кого-нибудь из офиса окружного прокурора в понедельник утром составить об этом рапорт, хорошо? Я отправлю его к вам в офис. Просто расскажите ему все, что сказали мне.

Я повесила пальто с шарфом в коридорный шкаф. Я была слишком взвинчена, чтобы заснуть. Пить мне больше не хотелось, так что я попробовала устроиться в кровати с «Великим Гэтсби». Я задумала перечитать все романы Фицджеральда, но сегодняшняя ночь — явно неподходящее время для начала. Я вернулась в гостиную и достала из сумки кроссворд. Нижний левый угол поставил меня в тупик, но я не желала обращаться к энциклопедии, чтобы отыскать название племени индейцев Тасмании из четырех букв. Пока я разгадывала слова вокруг.

В час ночи я позвонила Майку — хотела извиниться за свое поведение в машине. Прошло пять длинных гудков, потом включился автоответчик. Кажется, у него были дела и получше, нежели те, на которые я намекнула.

— Это всего лишь я. Прости, что наорала. Надеюсь, ты хорошо проводишь время, где бы ты ни был. — Нет никакого смысла говорить ему о моей разъяренной потерпевшей. Он и так услышит об этом довольно скоро. — В одном ты прав. Сегодня вечером мне все-таки следовало сесть на самолет.

Спала я плохо и, услышав, как о входную дверь глухо стукнулась воскресная «Таймс», вылезла из постели. Было половина седьмого.

Я насыпала кофе в кофеварку. Зерна размололись, напиток начал медленно капать в чашку, и я развернула газету. Сначала просмотрю заметки о местных преступлениях в разделе столичных новостей, потом прочту национальные и международные новости.

Майк оказался прав и насчет запасов еды у меня дома. В морозилке остались три английские оладьи. Я разморозила одну, подогрела в тостере и, сев за стол, составила список продуктов, которые надо заказать. Кажется, некоторые новые страницы в моей жизни гораздо легче перевернуть, чем другие, подумала я. И наполнение пустых шкафов — одна из них.

Когда в половине восьмого зазвонил телефон, я была уверена, что это Джейк. Я схватила трубку, сгорая от нетерпения поскорее составить планы на праздничную неделю.

— Алекс? Это Нед Такки. Прости, что звоню так рано в воскресенье, но мы ночью кое-кого арестовали, и тебе наверняка захочется знать об этом.

Такки и его напарник Алан Вандомир — двое ребят из числа моих любимых детективов в Спецкорпусе. Умные, чуткие и добрые, они проводили потерпевших через следствие, словно в лайковых перчатках. Если они мне звонили, значит, мне надо было услышать, что они скажут.

— Конечно. Что вы нашли?

— Оральное изнасилование с незаконным проникновением в жилище. 64-я Восточная, прямо у Йорк-авеню. Женщина, пятьдесят пять лет, в три часа утра возвращалась домой с рождественской вечеринки.

— Как она?

— Кажется, с ней все нормально. Сейчас ей оказывают первую помощь. Мы заберем ее, как только врачи разрешат, и проведем более тщательную беседу.

— Повреждения?

— Никаких. На самом деле она сообщила об этом, позвонив в службу спасения, но в больницу ехать отказалась. Преступник ворвался за ней, когда она открыла дверь в подъезд. Немного подшофе.

— Он или она?

— Она. Перебрала за праздничным столом. Он точно знал, что хотел. Велел ей опуститься на колени, прямо там, в холле. Задрал ей свитер, расстегнул лифчик и поцеловал груди. Потом расстегнул брюки и сунул пенис ей в рот.

— Эякуляция была?

— Да. Но она поднялась прямиком в свою квартиру и почистила зубы. Сомневаюсь, что нам удастся получить его ДНК. Правда, она сказала, что у нее был ужасный привкус во рту. Хотя это скорее психологическое. В любом случае мы попросили медсестру взять у нее мазки. И с грудей тоже.

— Хорошая идея. — Даже микроскопического количества слюны, найденного на теле жертвы, будет достаточно для новейшей методики обработки ДНК — анализе КТП. «Короткие тандемные повторы» генетического отпечатка копируют миллионы раз, что дает уникальные, опознаваемые модели.

— И ее зубную щетку возьмите. Авось повезет. Он что-нибудь украл?

— Да. Смылся с ее сумочкой, но там ничего особенного не было. Ключи она все время держала в руке. В кошельке лежало долларов тридцать, несколько визиток. И сотовый телефон. Сумку подонок выбросил в мусорный бак в квартале оттуда. Сотовый пропал, но у нас есть кошелек. Визитки я отдам на экспертизу. Если он к ним прикасался — снимут отпечатки пальцев. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Она уже заблокировала мобильник?

— Нет. Мы попросили ее не делать этого двадцать четыре часа.

— Здорово. Как приеду утром на работу, отправлю вам факсом запрос. — Большинство грабителей оказываются настолько глупы, что пользуются украденными мобильниками, пока не сядут аккумуляторы либо пока телефон не заблокируют. Мы получали сведения от мобильных компаний за три или четыре дня и часто ловили преступников по звонкам, которые те успевали сделать своим друзьям или родственникам.

— Я подумал, что Батталья, наверное, захочет знать, что комиссар курирует эти дела в 19-м участке. Вероятно, они признают это частью модели.

— Я не знала, что у нас уже было нечто похожее.

— Не в нашем цеху. Но в участке известно еще о четырех ограблениях с незаконным проникновением в жилище между 60-й и 68-й улицами, Вторая авеню, у реки. Все они произошли с начала ноября. В основном — на выходных. Все потерпевшие — женщины. Это первый раз, когда преступник совершил нападение с целью изнасилования, но образ действия, в принципе, тот же. Каждый раз преступник крадет сумочку и всегда убегает на юг.

— Тот же сценарий?

— Довольно близко. Большинство жертв описывают черного мужчину, рост пять футов десять дюймов — шесть футов, коренастый. Хорошо одет, чисто выбрит, очень четко выражает свои мысли. Есть легкий акцент, но никто не может сказать, какой именно. Одни говорят, что островной, другие — французский. Трудно сказать точно.

— Ты можешь прислать мне утром все бумаги, чтобы я кого-нибудь назначила? Сама я по уши в деле Дакоты. Скорее всего, отдам его Марисе Бурджес или Кэтрин Дэшфер, ладно? Но держи меня в курсе, чтобы ни произошло. Ночной патруль в этом районе усилят с пятницы по воскресенье?

— Шеф 19-го участка хотел бы, но Савино и его подразделение работают над делом насильника из Вест-Сайда, так что людей не хватает. — Почти три года в Верхнем Вест-Сайде орудовал насильник. Несмотря на все розыски и облавы и на то, что его генетический профиль находился в местной, штатной и национальной базах данных, он продолжал ускользать от нас. — Мы позвоним тебе позже, если раскопаем еще что-нибудь по этому делу.

Я откусила от холодной оладьи и налила вторую чашку кофе. Незадолго до того, как я поступила на службу в окружную прокуратуру — больше десяти лет назад, — ни один суд в Соединенных Штатах не признавал технологию ДНК юридически действительным судебным методом. К концу восьмидесятых, пока горстка лабораторий, проводивших анализы, оттачивала и усовершенствовала эту методику, в уголовных судах по всей стране проводились «слушания Фрая».[33] Каждый прокурор, процесс за процессом, штат за штатом, должен был убедить судью, что научное сообщество признало данный вид генетического анализа надежным. Только после этого улики могли использоваться на заседании.

К тому времени, как этот революционный следственный инструмент получил всеобщее признание в системе уголовного судопроизводства, он с шумом ворвался в заголовки газет в связи с делом О. Дж. Симпсона. Скептики немедленно поставили под вопрос достоверность улик. В результате были установлены стандарты лабораторных процедур и введена практика аккредитации — следователи должны были убедиться в ценности и точности этой инновационной методики.

Но что самое главное, сам метод анализа улучшился и сильно изменился. Первоначальная методика основывалась на ПДФР — полиморфизме длины фрагментов рестрикции, — и для получения результатов требовалось большое количество телесной жидкости в очень хорошем состоянии. В конце девяностых произошел переход к технологии, базирующейся на ПЦР — полимеразной цепной реакции — и использовании коротких тандемных повторов. Последнее очень походило на фотокопирование микрочастиц. Горизонты расширились чрезвычайно. Современный метод требует очень небольшого количества материала и может быть применен даже на старых, испортившихся образцах. За то короткое время, что я практиковала юриспруденцию, технология ДНК произвела настоящую революцию в нашей работе и сейчас предоставляет возможные решения преступлений, о которых десять лет назад даже не мечтали.

В течение недели мазки, несколько часов назад взятые с тела жертвы, дадут нам секретный код, присущий лишь одному человеку на свете — напавшему на нее сегодня утром мужчине. Материал проанализируют и представят графически: серологи отметят не менее тринадцати специфических локусов или мест на генетическом отпечатке нападавшего, которые уникальны для этого человека. Потом они введут их в компьютерную базу данных судебно-медицинской экспертизы и выяснят, совершал ли этот человек подобные преступления в Нью-Йорке раньше. В течение месяца его профиль загрузят в базу Олбани и вашингтонскую систему ФБР в надежде, что в одном из этих источников зафиксирован арест подозреваемого.

В девять тридцать телефон зазвонил снова.

— До Рождества осталось всего три дня, а нам надо еще успеть по магазинам. Где встретимся? Сегодня все открывается поздно. Мне надо купить подарок Джиму, потом выбрать что-нибудь для себя, а ты скажешь ему, что я хочу. На всякий случай, вдруг он тоже пока ничего мне не купил.

На выходные в город приехала Джоан Стаффорд, моя самая близкая подруга, и мы решили провести день вместе, за покупками последних подарков в наших списках.

— Он уже завернул его и положил в твой чулок, милая. Я знаю, что это. Поверь мне, Санта тебе угодит — ты будешь на седьмом небе от счастья. Ты должна мне помочь с подарком для Джейка. Я уже подумала почти обо всех, остался он. Говори, во сколько встречаемся. Я готова.

— Ладно. Я уже составила маршрут. Твое время слишком драгоценно, чтобы тратить его впустую. Мы начнем с «Якова II». Там продаются лучшие антикварные запонки в городе. Потом перейдем улицу и в «Тернбулл». Ты должна купить Джейку еще парочку этих великолепных полосатых рубашек с белыми воротничками. Ему ни за что не перещеголять в одежде Брайана Уильямса, но ты можешь продолжать стараться. — Прекрасная передышка между неделей прошлой и грядущей. Джоан всегда умела рассмешить меня. — Затем проскочим мимо «Эскады». Надо убедиться, что Элейн уже кое-что приметила для Джейка, когда он поведет тебя на шикарный ужин Вашингтонского Пресс-клуба. Заглянем в «Аспри». Дальше победоносное шествие по Мэдисон-авеню — там куча маленьких бутиков. У тебя уже есть подарки для les deux[34] божественных детективов, месье Чэпмена и Уоллеса? Мы должны позаботиться об этих ребятах — они так хорошо к тебе относятся. Обед в «Свифте» с пряной Кровавой Мэри. Ужин «У Луми». «Дьюарс» для тебя и какое-нибудь вкусное красное вино для меня. Поможешь мне составить меню для новогоднего ужина. Мы еще не разорились?

— Кредитки иссякнут, но зато я отлично развлекусь.

— И ты отключишь свой проклятый пейджер, правда?

— Я переключу его на виброрежим. Ты даже не догадаешься, что он со мной. — Даже мои лучшие друзья были вынуждены мириться с тем, что мои дни часто начинались с нападения или прерывались убийством.

— Тепловая волна, Алекс. Температура сегодня может подняться до двадцати восьми градусов. Увидимся через час.

День прошел точно так, как мы планировали. Закутавшись в кучу одежек, мы до изнеможения нагулялись по магазинам. Большую часть подарков для своей семьи я отправила по почте, чтобы они успели к празднику. Остальные раздам друзьям на неделе и привезу целый воз в офис — каждому, — а подарок Джейка приберегу на самый канун Рождества.

Мы пообедали и уже допивали последние чашки «эспрессо», когда крошечное приспособление у меня на поясе начало противно жужжать и дергаться. Я сняла его и увидела подсвеченное уведомление о поступившем сообщении. Я нажала кнопку, и на экране высветился домашний телефон Майка.

— Перезвони ему сама. Он всегда спрашивает, как ты поживаешь. — Я отдала телефон Джоан. Уж она точно сломит лед между Майком и мной.

Джоан набрала номер и заговорила со своим самым лучшим французским акцентом:

— Могу я пригласить вас на бренди, детектив Чэпмен?

— Кто…

— Конечно же, такой блестящий flic,[35] как вы, должен уметь…

— Мадемуазель Стаффорд! У вас или у меня?

— Боюсь, я не одна. Тут со мной одна блондинка. Не забудьте, я жду от вас маленького рождественского сувенира.

— Ну, для Куп я уже выбрал.

— Что вы ей подарите? Я уже вся зеленая от зависти.

— Знаете эти штуки — «ЛоДжек»? Их еще устанавливают в машины, чтобы копы могли их найти в случае угона. Так вот, я собираюсь установить первый человеческий «ЛоДжек». Я трачу уйму времени, гоняясь за этой девицей по городу и ломая голову, где она может быть, когда так мне нужна. Я воткну иглу с этим компьютерным чипом прямо в ее аккуратненькую попу. Вы, наверное, видели ее голой, Джоан. Какая часть симпатичнее? Правая или левая?

— Ни одна настолько не притягательна, Майк. Обе немного костлявы. Выпивка за мой счет. Пожалуйста, приходите, составьте нам компанию. Мы в…

— Никак не могу. Вас опередили. Дайте-ка мне блондиночку.

Я прижала трубку к уху.

— Ты получил мое сообщение? — спросила я робко.

— Да. Вчера ночью пришлось срочно бежать на улицу и заполучать свидание. А то еще вздумаешь проверить, есть ли у меня мозоли на руках.

— Прости за…

— Есть более важные вещи, о которых нам нужно поговорить. Мне только что звонил шеф 26-го участка. Один из смотрителей ходил сегодня по общежитию в Королевском колледже. Проверял, все ли съехали. Здание закрывают до второго января. Одна из комнат оказалась заперта изнутри, пришлось взломать дверь. На штанге в шкафу болтался парень из Филадельфии — студент последнего курса, двадцать один год. Повесился на шнурке от трусов. Самоубийство.

Первым делом я подумала о семье юноши, о том, каким ударом станет для них это известие. Возможно, они еще ничего не знают. Майк продолжал:

— Основной предмет — уголовное судопроизводство. Джулиан Гариано.

— Он учился у Лолы Дакоты?

— Пока связей с ней нет. Кажется, твой офис собирался арестовать Гариано на следующей неделе. Шестимесячное расследование Особого отдела по борьбе с наркотиками. Два года парень и его сообщник распространяли «экстази» в больших количествах. Второго обвиняемого задержали в аэропорту. Он прилетел из Амстердама, при нем больше сотни тысяч таблеток. Раскололся и вмиг сдал Гариано.

— А какое это имеет отношение к…

— Угадай, с кем он жил год назад. Кто его подружка. Шарлотта Войт, девушка, пропавшая в апреле.

10

Планировать что-то на утро понедельника было тщетной гонкой со временем. Все организации и компании, от которых мне требовались архивы и информация, закрыты. Одни — только на Рождество, другие — больше чем на неделю, до конца праздников. Сотрудники лаборатории, полицейские, прокуроры и свидетели возьмут отгулы, многие вообще уедут из города, чтобы побыть с родными. В семь часов утра я взяла такси, добралась до офиса и просмотрела бумаги по короткому слушанию, которое должна была провести в девять тридцать.

Потом я вывела на экран список адресов электронной почты внутренней сети: нужно найти одного из старших прокуроров — передать новое дело в 19-м участке и поторопить выполнение запроса на записи телефонных разговоров с украденного сотового. Затем я набросала для Лауры список того, что надо сделать, пока я буду в зале суда, и напоминание напечатать и отнести окружному прокурору подробный отчет по делу.

Этажом выше размещалось наше отделение нью-йоркской полиции — примерно пятьдесят офицеров. Я позвонила на голосовую почту детектива Джо Романа и попросила составить рапорт о заявлениях, сделанных Ширли Дензиг сотрудникам отдела помощи свидетелям. А заодно проверить, есть ли у отца Дензиг в Мэриленде разрешение на огнестрельное оружие, и выяснить, действительно ли его пистолет украли.

В девять пришла Лаура и не успела сесть за стол, как сразу позвонила мне по внутренней связи.

— Говард Крамер.

— Я возьму. Если позвонит Чэпмен, сразу соедини. Я думала, к этому времени он уже будет здесь.

Я сняла трубку и поздоровалась с Крамером — адвокатом и партнером-распорядителем «Салливан и Кромвель», одной из крупнейших адвокатских контор в городе. Хотя я знала Говарда по работе, ближе мы познакомились только после его женитьбы на Нэн Ротшильд — профессоре из Барнарда и моей подруге по классу балета.

— Как дела?

— Отлично. У всех все хорошо. Я знаю, как ты занята, но вот что подумал: наверное, ты захочешь увидеться с Нэн на неделе. Сегодня днем она прилетает из Лондона, возвращается с конференции в Оксфорде. Я прочитал в «Таймс», что ты расхлебываешь эту кашу с профессором Дакотой. Нэн работала с Лолой в рамках исследовательского проекта, который спонсировал колледж. Вдруг она сможет кое-что тебе подсказать, помочь.

Нэн Ротшильд — выдающий антрополог-урбанист. Преподавая в колледже Барнард, она организовала и участвовала в нескольких крупных раскопках в Америке, включая раскопки в сердце Нью-Йорка, в результате которых из-под земли появились колониальные кладбища и артефакты ранних поселений.

— Несколько недель назад я говорила с Нэн на занятиях, и она рассказала мне о раскопках в Центральном парке, которыми руководила. Деревня Сенеки. В этом проекте участвовала Дакота? — Деревня представляла собой сообщество нескольких сот человек. В середине девятнадцатого века их переселили туда со Среднего Манхэттена, чтобы освободить место для создания в парке Большой Лужайки. Рассказы Нэн о самых современных методах исследования прошлого города меня очаровали.

— Не думаю, что Лола имела отношение к этому проекту. Королевский колледж пригласил Нэн консультантом. Заведующий кафедрой антропологии, Уинстон Шрив, попросил ее возглавить небольшое исследование. Шрив задумал взять известное историческое здание, назначить Нэн руководителем раскопок, а потом совместить физический труд студентов с лекциями по культурной и политической истории. Лола была одним из четырех преподавателей, возглавлявших операцию. Проект привлек к себе много внимания — очень основательный, но в то же время интересный для студентов. Некоторые находки тебя поразят.

— Где они работали?

— Башня Октагон. Ты ее знаешь?

— Никогда о ней не слышала.

— Нэн тебя отвезет туда — посмотришь. Удивительное здание. Первый нью-йоркский сумасшедший дом. Разумеется, так его называли раньше, в начале девятнадцатого века. Он находится на острове Рузвельта, на северной его оконечности, к югу от маяка.

— Он, случайно, не из числа тех потрясающих развалин, которые видно с шоссе ФДР? — Как раз их я показывала Чэпмену ночью в субботу.

— Нет, это больница. Октагон с этого берега реки не видно. Вот что я тебе скажу. Приезжай к нам завтра вечером, и Нэн расскажет тебе все, что знает о Лоле. Потом, когда у тебя появится возможность, она свозит тебя к Октагону — сама посмотришь, что там происходит. Я возьму с нее обещание.

Мы договорились встретиться в семь часов во вторник. В этот момент вошел Чэпмен, бросил искусственную веточку зеленой омелы на книжную полку, нависающую над стулом Лауры, и чмокнул ее в затылок.

— Я привезу с собой детектива, если вы не возражаете. Увидимся.

— И куда мы едем? — поинтересовался Чэпмен.

— Прямо сейчас мы едем в семьдесят четвертый зал на мое слушание. Представляешь, Лола, оказывается, раскапывала старый сумасшедший дом! Боюсь, если мы оба посетим это место, нас там и оставят. Жена моего друга может рассказать нам о планах Лолы, если мы завтра заедем к ним домой. Слушание обещает быть коротким. Как только я закончу, мы удерем отсюда и сгоняем в колледж.

Я взяла нужные бумаги и белый блокнот на планшете с зажимом. В дверях появился Пэт Маккинни с кружкой кофе в руке.

— Полагаю, мне больше не стоит беспокоиться о ходе вашего расследования, Алекс. На это дело вам выделили больших шишек. Самого Главного Раскрывателя Убийств. — Эти двое презирали друг друга. Маккинни использовал любую возможность пройтись на счет Майка, а Чэпмен испытывал постоянную потребность прикрывать меня от двурушничества Маккинни.

— Не слишком затягивай, Пэт. Опоздаешь в Столовую Гору,[36] — не менее язвительно отозвался Майк. За спиной Маккинни показались Эллен Ганшер и Педро де Джизас — они шли по коридору в его кабинет на ежедневный ритуал испивания кофе за закрытыми дверями.

— Я хочу убедиться, что вы побеседуете с нами до того, как я отправлюсь за город на Рождество, Алекс. У Педро есть несколько идей насчет судебного процесса, который вы начинаете в январе. Брызги крови. Думаю, вам не помешает его выслушать.

— Педро не вел процессов с тех пор, как я учился в академии. И он берется советовать Куп? Вам обоим следует открыть сайт «раньше-я-был-претендентом. ком». Сидите в угловом офисе, рассказывайте крошке Ган-Гстер истории о том, как все было в дни, когда вам не приходилось предоставлять материалы по свидетельским показаниям обвиняемому, а научные улики сводились к доказательству, что у кого-то была кровь первой или второй группы. Возможно, она даже купится на ваш вздор. Думает, что когда-то вы были спецом по судебным разбирательствам. Ганшер не почувствует разницы между залом суда и баром на Спринг-стрит. А нам работать надо, приятель. А вы, мисс Манипенни,[37] — сказал Майк, подмигивая Лауре, — скажите, хорошо ли вы себя вели в этом году? И не позволяйте Маккинни стоять под моей омелой. От него как-то странно пахнет. Увидимся позже.

Мы проскользнули мимо Пэта и побежали вниз по лестнице. Промчавшись по седьмому этажу, сели в лифт и поднялись в залы суда на шестнадцатом.

— Почему ты опоздал? Я думала, ты будешь у меня в офисе к восьми.

— Забыл, что мне надо заехать в больницу. Повидать друга.

— Прости. Кто заболел?

— Ты не знаешь. Просто один мой знакомый сдавал кровь, и я хотел узнать результаты. Потом расскажу.

Майк обычно не уходил от ответов на мои вопросы, так что пока я это оставила.

— Ты раскопал еще что-нибудь на студента, который покончил с собой?

— Он был одним из тех, кого декан вызывал для беседы с нами сегодня днем. Пока это все, что я о нем знаю. Люди умирают, чтобы уйти с твоей дороги, Куп.

Поистине трезвая мысль.

— Сотрудник отдела по борьбе с наркотиками, у которого все бумаги, еще не приходил. Я оставил ему сообщение, попросил перезвонить как можно скорее и передать мне копии всех рапортов.

Я протиснулась в двери зала суда и направилась к своему месту.

Судья, адвокат защиты и судебные приставы ждали только меня. Я извинилась за опоздание, и судья Завин приказала ввести подсудимого. За каждым залом находилась маленькая камера, в которой держали преступников, доставленных из исправительного департамента. В здание их привозили либо из ближайшей тюрьмы Томбс, либо на автобусе с Рикерс-айленд.

Со своего места в дальнем углу судебный секретарь объявила дело для протокола.

— Номер четыре. «Народ против Гарольда Саггса». Номер обвинительного акта 4362 от 1994 года. Слушается дело согласно Акту о регистрации сексуальных преступников. Стороны, сообщите о явке, пожалуйста.

— Со стороны обвинения — Александра Купер.

— Бобби Абрамсон со стороны мистера Саггса.

После убийства шестилетней Меган Канка в маленьком городке в Нью-Джерси несколько лет назад, все штаты приняли закон о принудительной регистрации в местном полицейском участке адресов сексуальных преступников, вышедших на свободу. В Нью-Йорке перед досрочным освобождением преступника из тюрьмы проводилось слушание, устанавливающее степень его ответственности. Там определяли, как часто этому человеку придется отмечаться в полиции — где живет, где работает. Кроме того, в ходе разбирательств решался вопрос, нужно ли информировать общественность, что преступник — в нашем случае мистер Саггс — переехал в тот или иной район.

Основанием для принятия «закона Меган», как его называли, послужили факты самого дела маленькой девочки. Ее убил осужденный растлитель малолетних, поселившийся в доме напротив. Ее семья ничего не знала о его прошлом. Пообещав показать малышке щенка, «реабилитированный» досрочно освобожденный преступник изнасиловал и убил ее.

— Мисс Купер, мистер Абрамсон — вы изучили рекомендации наблюдательного совета?

— Да, Ваша Честь, — одновременно ответили мы.

— Желает ли кто-нибудь из вас выразить недоверие сделанным выводам?

И снова мы ответили хором:

— Да.

Из трех возможных рейтингов совет присудил Саггсу вторую степень. Я тщательно изучила его прошлое и хотела доказать необходимость самого серьезного наблюдения. Или хотя бы третьего. Мой же соперник, наоборот, старался добиться присуждения первой степени.

— Я намерен вызвать свидетелей, Ваша Честь, — сказал Абрамсон.

Я глянула на скамейки у него за спиной и увидела хмурую женщину средних лет, сидящую рядом с кипой папок. Ну вот, приехали. Непредвиденный свидетель защиты наверняка затянет утренний процесс.

— Сначала я выслушаю мисс Купер. Вы лично занимались этим делом?

— Да, Ваша Честь. Я расследовала это дело в девяносто четвертом году.

— Возможно, вы можете сообщить мне больше подробностей, чем те, которыми на данный момент располагает суд.

Каждый раз, когда я представала перед Фрэнсис Завин на процессе по сексуальным преступлениям, меня охватывало странное чувство. Она была очень суровым судьей. Хотя эта женщина уже приближалась к пенсионному возрасту, она украсила свой зал двумя огромными яркими холстами, висящими по обе стороны ее кресла. Оба представляли собой произведения современного искусства. Картина, висевшая над местом дачи свидетельских показаний, изображала большого шелудивого пса с эрегированным пенисом. Обычно мы предупреждали жертв изнасилования не смотреть на нее во время выступлений, опасаясь, что они совсем разнервничаются. А еще мы часто ломали голову над тем, что думают присяжные, слушая красочные свидетельства и глядя на возбужденную дворнягу.

Я обратилась к судье Завин, сидящей между двух своих шедевров:

— На момент совершения преступлений мистеру Саггсу было пятьдесят восемь лет. Я бы назвала его классическим педофилом. Вот почему…

— Протестую, Ваша Честь. Обвинение основывается на предубеждениях и умозаключениях…

— Мистер Абрамсон, приберегите свои протесты, пока мисс Купер не закончит свою речь. Здесь нет присяжных, так что ваши перебивания меня не впечатлят.

— В рассматриваемом деле обвиняемый был осужден за совращение двух девочек, пяти и шести лет. — Судебный пристав, стоящий у меня за спиной, тихо застонал. Множественные жертвы — дополнительные очки. Дети младше одиннадцати лет — в тройном размере.

— Применение силы?

— Нет, Ваша Честь, — вставил Абрамсон. — Заявлений о применении силы или оружия нет.

Это что же, получается, пятилетняя девочка сама хотела, чтобы ее лапали?

— Большинство педофилов не используют ножи и огнестрельное оружие, Ваша Честь. Им это не нужно. Кроме того, он никогда не обвинялся в насильственном принуждении. Эти дела подлежат рассмотрению по нормам статутного права. Совращение малолетних первой степени — тот же уровень преступления, как если бы он был вооружен. Эти малыши однозначно были неспособны дать согласие, де-юре и де-факто.

— О, прошу вас, — заныл Абрамсон. — Малыши? Она может назвать их как-нибудь по-другому?

— Конечно, они — малыши, сэр. А что, по-вашему, им больше соответствует: молодые женщины? Продолжайте, мисс Купер.

Я изложила факты дела. Саггс, живший с матерью девочек, регулярно брал их к себе в постель, когда она уходила на работу. Мать была санитаркой в больнице Метрополитен и дежурила три ночи в неделю.

— Раньше привлекался?

— Вообще-то да, Ваша Честь. Хотя судимостей нет. В восьмидесятых мистера Саггса несколько раз арестовывали за похожие преступления. Однако ни одно заявление не привело к обвинению. Я подняла досье по этим делам. Потерпевшие дети должны были подтвердить случившееся, и в то время обвинение не смогло доказать его вину.

— Свидетель, которого я пригласил сегодня, может подтвердить способность подсудимого контролировать свои действия. — Абрамсон указал на женщину, сидящую рядом с ним. — Доктор Хоппинс. Лечебная программа ЦПМ.

Я обернулась и встретилась с Чэпменом взглядом.

— Сегодня у всех есть чертовы акронимы, — сказал он мне одними губами. Этот мы хорошо знали. Центр Перестройки Модальности на 9-й Восточной улице, у нижнего Бродвея — частная клиника с психологами, специализирующимися в консультировании преступников. Половину наших осужденных отправляли к ним, это было обязательным условием досрочного освобождения. Правда, пока я не видела ни одного реабилитированного. Работавшие там психиатры были сродни тем гениям, что признали убийцу Меган годным к воссоединению с обществом.

— Доктор Хоппинс скажет вам, что на момент своего ареста в девяносто четвертом году мистер Саггс уже проходил терапию. Он боролся со своими проблемами и без вмешательства суда.

— Но доктор Хоппинс, а может, и сам адвокат, возможно, не знают — в то время мистеру Саггсу была предоставлена бесплатная защита, — что в момент задержания подсудимый только покинул кабинет доктора Хоппинс. Саггса арестовали за непристойное поведение в общественном месте. Это произошло напротив клиники, около спортивной площадки церковно-приходской школы Грейс. Он стоял у металлического забора с обнаженными гениталиями и смотрел, как дети детсадовского возраста играют во дворе в кикбол. К сожалению, этот центр — настоящий магнит для сексуальных преступников.

— Ваша Честь, моему клиенту сейчас шестьдесят четыре года. Он едва ли способен… ну, едва ли…

— Преступления, в которых обвинили мистера Саггса, не являются нападениями, требующими использования виагры. Мы не утверждаем, что он совершает сексуальные нападения с проникновением, такие, как изнасилование. Каким бы старым и дряхлым он ни был, он всегда сможет совершать данные акты. Этот человек не должен без надзора находиться рядом с детьми. — Я знала, что отдел мониторинга нью-йоркского полицейского департамента выделил группу офицеров, работающих с дословно освобожденными и лицами, находящимися на пробации. Он должны были следить за тем, чтобы вышедшие из тюрьмы педофилы не жили в тех кварталах, где расположены начальные школы и детские сады.

— Мистер Саггс был примерным заключенным в течение всего срока заключения. Никаких дисциплинарных нарушений. Анализы на употребление наркотиков — отрицательные.

— Ваша Честь, на прошлой неделе я разговаривала с надзирателем в тюрьме Фишкилл. Он сказал мне, что когда в среду мистера Саггса перевели сюда для слушания, они провели стандартный обыск в его камере. Под матрасом нашли больше пятиста фотографий обнаженных детей. И еще одно. — Абрамсон и Саггс сверлили меня злобными взглядами. — У мистера Саггса есть личный сайт.

Завин уже собиралась обернуться против меня.

— Мисс Купер, мне прекрасно известно, что ни в одной тюрьме страны у заключенных нет доступа в Интернет. Не подрывайте все ваше дело заявлениями, которые вы не в состоянии подтвердить.

Я вытащила из папки стопку бумаг и вручила судебному приставу. Он передал их адвокату и судье.

— В Миссури есть женщина, предоставляющая интернет-услуги для заключенных в качестве третьего лица. За десять долларов Гарри Саггс купил себе биографию и фотографию. Все ответы на его запросы эта женщина должна была пересылать ему по обычной почте. Позвольте мне зачитать для протокола следующее:

Привет, меня зовут Гарри. Я заботливый, честный и одинокий. Мне шестьдесят четыре года, и я хочу жить с человеком, который разделяет мою любовь к детям и животным. У меня есть внуки, но в моем сердце осталось место и для ваших. И для вас. В последние несколько лет я много путешествовал, но готов остепениться. Пишите в любое время. Присылайте семейные фотографии. Я хороший товарищ по переписке.

— Думаю, это имеет непосредственное отношение к его поведению во время заключения. — Десять очков, подумала я. Едва ли в тюрьме найдутся другие способы удовлетворить свой интерес к растлению малолетних.

— Мне бы хотелось, Ваша Честь, — продолжала я, — продержать подсудимого в тюрьме еще двадцать лет. К сожалению, он уже отбыл максимальный срок, установленный судом за такие преступления, и с учетом хорошего поведения его досрочно освободят к десятому февраля. На мой взгляд, ему необходимо назначить третью степень отчетности со всеми вытекающими последствиями.

— Если вы закончили, мисс Купер, я хотела бы заслушать доктора Хоппинс. Пригласите вашу свидетельницу, сэр.

Саггс старался привлечь внимание Абрамсона. Мои замечания привели его в ярость, он явно нервничал. Абрамсон делал вид, что не замечает своего клиента.

— Мне нужно несколько минут, чтобы поговорить со свидетелем. — Он повернулся и вышел. Судья объявила пятиминутный перерыв, поднялась и удалилась в свою комнату.

Я взяла блокнот, чтобы набросать список вопросов для перекрестного допроса. С оглушительным треском Саггс оторвал от пола массивный дубовый стол адвоката, поставил на бок и, вытянув руки, бросился на меня. Он выкрикивал мое имя и брызгал слюной. Со всех сторон к нам кинулись судебные приставы. Заключенного схватили и утихомирили. Старший пристав поднял меня с пола: я упала, когда Саггс врезался в меня.

Чэпмен перепрыгнул заграждение и помог охране отвести хохочущего педофила обратно в камеру.

— С тобой все нормально? Он не ударил тебя?

Я села за стол и старалась унять дрожь.

— Со мной все отлично. Он просто отскочил от меня.

— А я-то думал, что ты слишком старая для моего типа, не говоря уж о нем. Со мной и моими убийцами ты в большей безопасности, чем с этими извращенцами. Пойдем, блондиночка.

Майк собрал мои папки, и мы направились вдоль ряда кресел к выходу из зада суда. Абрамсон и Хоппинс шли за нами.

— Эй, Алекс. Не вешай эту подножку на меня, — предложил Бобби. — Так и быть, я отложу это дело до середины следующего месяца. В следующий раз возьми с собой для защиты Райана или Рича. Они-то уж не рухнут, как карточный домик.

— Спасибо, Бобби. Я непременно это сделаю.

— Мисс Купер? Можно мне переговорить с вами? — спросила Хоппинс.

— Как-нибудь в другой раз, док, — бросил Майк и подтолкнул меня к дверям, подальше от нее.

— Это касается Королевского колледжа, детектив. Думаю, вам обоим будет интересно услышать то, что я хочу вам сказать.

11

Хоппинс прошла за нами в коридор к нише у лифтов.

— Несколько лет назад вы расследовали одно дело, мисс Купер. Дэвид Филлиан, вы его помните?

— Конечно.

Филлиан был беспризорником из Манхэттена, сидел на кокаине. Себя он обеспечивал тем, что продавал наркотики богатым ученикам подготовительной школы в Карнеги-Хилл и студентам. Однажды вечером, доставив партию кокаина студенту последнего курса в одно из общежитий Колумбийского колледжа, он кутнул с покупателем, и тот разрешил ему переночевать. Когда все заснули, Филлиан отправился бродить по коридорам общежития — искал, что украсть. Грабя одну из комнат, он случайно разбудил девушку. Та подняла шум и оказала сопротивление. Филлиан набросился на нее, пырнул ножом в грудь и, решив, что она умерла, бросил. К счастью, ее соседка не растерялась, вызвала «скорую», и бригада хирургов из больницы Святого Луки спасла девушке жизнь.

— Я проводила психологическое консультирование преступников в тюрьме штата. Филлиан входит в мою программу. Вы, наверное, знаете, что он хочет стать информатором.

Конфиденциальные информаторы — КИ — основное звено в расследовании преступлений, связанных с наркотиками. Своим приговором судья нанес Филлиану серьезный удар, как мы и требовали, и он старался сделать все возможное, лишь бы скостить себе срок. Я же надеялась, что никакая сила на земле не сможет ускорить его освобождение.

— Трудно быть в курсе свежих уличных новостей, когда находишься так далеко на севере, в Даннеморе.[38] — Тюрьма, в которой сидел Филлиан, находилась всего в нескольких милях от канадской границы.

— Некоторые из ребят, с которыми он общался, все еще поддерживают с ним контакт. По его мнению, он в курсе событий. Так или иначе, он говорил мне, что один из преподавателей Королевского колледжа регулярно продает студентам наркотики. Ты просишь — учитель достает.

— Кто? Как его зовут? — спросил Чэпмен.

— Имени я не знаю. С моей стороны бессмысленно просить его предоставить такую информацию — ведь я ничего не могу с ней сделать в профессиональном смысле. Кроме того, она не имеет отношения к лечебной программе. Дэвид просто жаловался мне, что никого в исправительном департаменте, кажется, это не интересует. В газетах я прочитала, что это убийство расследуете вы и что одна из студенток, ведущая, скажем, альтернативный образ жизни, исчезла прошлой весной.

— Как часто вы видитесь с Филлианом?

— В следующий раз мы встретимся с ним не раньше конца января. Одну неделю в месяц я трачу на поездки по тюрьмам особо строгого режима — курирую группы сексуальных преступников. Вот я и подумала: если Дэвид действительно располагает ценной информацией, которая могла бы помочь вам с расследованиями в Королевском колледже, вы можете поддержать его прошение об условно-досрочном освобождении.

Я искренне желала, чтобы офицер, которого назначат надзирать за Филлианом после его досрочного освобождения, еще не родился. Больше того, я сильно сомневалась, что редкие занятия наедине и обмен приемчиками с другими осужденными насильниками «вылечили» парня от его привычек. Мне не терпелось поскорее отделаться от Хоппинс и приступить к нашим более неотложным делам.

— Мы узнаем, возможно ли перевести его в тюрьму поближе и допросить. Но если он не располагает другими сведениями, кроме этих, нам не будет от него особой пользы.

Мы поблагодарили ее и ушли. Уверена, она почувствовала холод в моем голосе, когда я поставила под сомнение искренность ее пациента.

Мы вернулись ко мне в офис. Джо Роман уже ждал нас.

— У тебя осталась фотография Дензиг? — спросил он.

— Конечно. Она подшита к ее досье. Вон оно, на столе.

— Расскажи об археологических раскопках, — хихикнул Майк, пожимая руку Джо. — Именно на них и похожа куча на твоем столе.

Я просмотрела желто-коричневые обложки папок с делами и наконец отыскала досье Ширли Дензиг.

— Что ты узнал от полицейских в Балтиморе?

— Что у папаши Дензиг есть разрешение на ношение огнестрельного оружия. Хранил его в специальном запирающемся ящике в гараже. На неделе он заметил, что пистолет пропал, и сообщил местным копам. Я хочу снять копию с этой фотографии, отдам охране внизу и швейцару в твоем доме. А теперь плохие новости. Ее наконец-то выселили из квартиры. Начальник округа собирается поручить это нам с Фрэнки. Посмотрим, вдруг удастся ее разыскать и сказать, какой ты на самом деле прекрасный человек.

— Не забудь, насчет себя Ширли не ошибается. Она уже не такая хорошенькая, как прежде. Когда будешь отдавать фотографию, скажи им, пусть прибавят фунтов семьдесят-восемьдесят, хорошо?

— Ты что-то делаешь не так, Алекс. За нами должны гоняться плохие ребята, а не потерпевшие, — сказал Джо и, погрозив мне пальцем, вышел.

— Может, просветишь меня? — предложил Майк.

— Потом расскажу. Просто одна бывшая потерпевшая нарисовалась как раз в тот момент, когда нужна мне меньше всего.

Я набрала номер Райана Блэкмера, мне требовалась дополнительная информация о нападении около Вашингтон-сквер.

— Привет, я хотела поболтать с тобой до того, как отправлюсь в колледж. Твоя аспирантка из Нью-Йоркского университета пришла на допрос?

— Не только пришла, но и отказалась от всей истории. Я ее задержал. Надеюсь, ты не возражаешь. Надо зарегистрировать ложное заявление.

— И в чем суть?

— Девица была не в себе, когда ее привезли. Она все придумала. Сегодня утром у нее был последний экзамен, а перед зимними каникулами ей надо было сдать еще две письменные работы по основному предмету. Она не успевала, вот и решила сказать декану, что на нее напали на улице, что у нее травма и потому она не может закончить семестр. Надеялась, что тогда ее не завалят и разрешат доделать работу в январе.

— И поэтому она наобум опознала случайного прохожего и упрятала его за решетку на целую ночь? — Для меня сфабрикованные заявления о нападении — самые отвратительные поступки, которые только может совершить современная женщина.

— Ага. По ее словам, ей в голову не приходило, что полиция воспримет ее заявление всерьез. К тому же копы катали ее по округе почти час. Вот она и решила, что типа должна им. Ну, кого-нибудь выбрать.

— Как поживает бедняга?

— Прошлой ночью я отпустил его без залога. Копы решили, что она чокнутая, и позвонили его работодателю. Тот поручился за него на все сто. Я правильно поступил, что арестовал ее?

— Ты всегда поступаешь правильно. Увидимся позже.

Позвонила по внутренней связи Лаура:

— На линии некая Глория Рейтман. Просит передать вам, что она знала профессора Дакоту и должна встретиться с вами в колледже.

— Говорит Александра Купер. Мисс Рейтман?

— Спасибо, что ответили на мой звонок. Мисс Фут просила меня побеседовать с вами. И я вот что подумала. Не могли бы мы встретиться на юридическом факультете Колумбийского университета? Я здесь первокурсница, но знала профессора Дакоту. Просто мне будет удобнее беседовать с вами с глазу на глаз. Не хочу, чтобы мне задавали вопросы в присутствии администрации Королевского колледжа. Вы не возражаете?

— Нет. Мы должны быть в офисе мисс Фут в два часа.

— Если вы сможете приехать чуть раньше, скажем, в час тридцать, я вас встречу. Вы найдете меня в Зале Драпкина. Там мы сможем поговорить без посторонних.

Сегодня на Университетской аллее было гораздо спокойнее, чем на прошлой неделе, и территория университета казалась почти заброшенной. Исчезли многочисленные студенты, проворно сбегавшие по ступеням библиотеки и сновавшие между зданий.

Мы с Майком вошли в здание юридического факультета и спросили охранника, где находится комната, наверняка названная в честь какого-нибудь богатенького и щедрого выпускника.

Увидев нас, Глория подошла и представилась.

— Вообще-то мы встречались раньше. Разумеется, вы не помните. Я слышала ваше выступление на публичной лекции в прошлом году. — Она пожала руку Майку, улыбнулась ему, потом снова посмотрела на меня и слегка покраснела от смущения. Ее узкое лицо обрамляли темные кудри. — Я поступила на юридический потому, что всегда хотела стать прокурором. В вашем офисе.

В углу комнаты стояли стулья. Мы сели.

— Декан просмотрел списки учеников профессора Дакоты за последние два года и отобрал несколько человек для беседы с вами. Разумеется, многие уже разъехались по домам. Не знаю, сколько народу еще осталось.

Глория глубоко вздохнула. Судя по всему, следующие слова дались ей с большим с трудом.

— Самый простой способ начать — это сразу сказать вам, что я ненавидела профессора Дакоту. Презирала ее. Мне продолжать или вас интересует что-то конкретное? Спрашивайте.

Я постаралась не выдать своего удивления и решила не прерывать ее — возможно, она знает что-то важное. Объективные сведения нам не помешают.

— Почему бы вам просто не рассказать нам все, что, по вашему мнению, мы должны знать. А потом посмотрим.

— Профессор Дакота перевелась в Королевский колледж из Колумбийского университета, когда я была на предпоследнем курсе. Все мои друзья, учившиеся у нее, были о ней очень высокого мнения. Блестящий ученый, великий педагог. Сказали, чтобы я обязательно с ней познакомилась. В первом семестре я несколько раз даже сидела на задних рядах в ее классе. Все были просто в восторге от того, как она умела оживлять прошлое. В Королевском колледже у меня была двойная специализация — история и политология, так что вполне естественно, что я записалась на ее лекции. Это чуть не стоило мне поступления на юридический.

Примерно в это же время и я впервые встретилась с Лолой Дакотой. Возможно, личные проблемы наложили отпечаток на ее характер. Я-то знаю, что такой стресс может изменить личность потерпевшей.

— Второй семестр, предпоследний курс. «Правительство Готэма — Нью-Йорк, с 1850-го по 1950 год». Звучало хорошо. Кроме того, этот курс был мне нужен для сдачи основных предметов. Я пахала как лошадь, делая курсовую. Это может показаться нескромным, мисс Купер, но с момента поступления в колледж я никогда не получала оценки ниже «отлично с минусом». Я ужасно боялась, что из Королевского колледжа меня не возьмут ни в одну хорошую юридическую школу. Он экспериментальный, к тому же свидетельств о тех или иных достижениях его выпускников пока нет. Все, что я могла сделать, — держаться как можно ближе к среднему баллу 4,0 и усиленно готовиться к экзаменам на юридический факультет. Дакота поставила мне «удовлетворительно». Единственный раз в жизни.

— Черт. Такие оценки я приносил домой каждый семестр. Говорил своему старику, что «уд» — это «удивительно хорошо». — Чэпмен уже давил на Глорию по полной программе — успокаивал, чтобы потом вытянуть из нее все, что она собиралась нам сказать.

Как я могла расценить ее жалобу? Любой разъяренный студент стремится обвинить в своем провале учителя.

— Вы подали апелляцию?

— Декан и так чуть не утонул в апелляциях из класса Дакоты. Каждый семестр она выбирала себе одного или двух любимчиков — обычно юношей, — а остальным приходилось сражаться изо всех сил, лишь бы не вылететь. В наших кругах даже бытовала такая шутка: говорили, что у нее алфавит начинается с буквы «В».

Майк подался вперед, поставил локоть на колено и подпер рукой подбородок.

— Вы знали, что в то время у нее сложилась тяжелая ситуация дома? Что ее муж…

— О том, что она была еще замужем, я узнала только из некролога в газете. Мы думали, у нее роман с другим преподавателем.

Майк не сводил глаз с лица Глории.

— С кем?

— О, ни с кем конкретно. Но вы же знаете студентов. Стоит увидеть их вдвоем, а ей — на пять минут опоздать в класс, как ползут слухи. Глупости, конечно.

— А какие слухи? Какие имена вы помните?

— Одну неделю говорили о профессоре Локхарте, преподавателе американской истории. Потом студент с отделения естественных наук — биохимии, кажется. Я так и вижу его заумное лицо — очки в металлической оправе и с линзами цвета детской мочи. Когда этой осенью появился Рекантати и временно занял должность ректора, кое-кто из моих друзей счел, что она положила на него глаз. Время от времени в этот котел подбрасывали фамилию какого-нибудь студента.

— Скажите, вы ненавидели ее и до того, как получили плохую оценку?

— В ней было что-то подленькое. Вернее, в ее манерах. Она любила устраивать представления, и мы сидели на лекциях, словно загипнотизированные. Зачаровывала нас. А потом вдруг впадала в беспричинную ярость. Особенно в те дни, когда мы читали доклады. Конечно, многие оказались не столь умны, как ее студенты в Колумбийском университете. А может, она просто отыгрывалась на нас, потому что ее оттуда выгнали и перевели в Королевский колледж. В любом случае это не причина делать из нас дураков. А профессор Дакота именно так и поступала. Заставляла учеников стоять по десять-пятнадцать минут, забрасывала вопросами о малоизвестных политических событиях 1893 года. На эти вопросы было просто невозможно ответить, если, конечно, не выйти за рамки программы и не угадать, на каком году она сосредоточится сегодня. Нескольких моих одноклассников она довела до слез, и, кажется, была этим довольна. Эта карта на двери Дакоты — «БЭДЛЕНДС». Она дорожила своей репутацией.

— Шарлотта Войт — ее студентка? Она училась с вами?

— Кто?

— Студентка предпоследнего курса, которая пропала в апреле.

— Я никогда о ней не слышала.

— Что вам известно о наркотиках в колледже?

— Как и в любом другом колледже, их здесь много. Просто это не мое. Но вы можете найти кучу народа, с кем об этом поговорить.

— Вы как-нибудь связаны с раскопками, над которыми работала профессор Дакота? На острове Рузвельта?

— Нет, но Скип знает об этом. То есть профессор Локхарт. — Глория снова покраснела, на этот раз так, словно сболтнула что-то очень личное.

— Это с ним, по слухам, связалась Лола?

Глория крутила локон за правым ухом.

— Ну, я точно знаю, что этот слух — ложный. В смысле, со Скипом связалась я. На предпоследнем курсе. У нас роман.

Это объясняет «отлично» по американской истории, подумала я.

— Не могли бы вы о нем рассказать?

— Я хочу сказать, он ведь не женат. В этом нет ничего предосудительного. — Глория смотрела на Майка, словно ждала одобрения. Казалось, она гордится собой. Глупо, конечно, но девушкам это иногда свойственно. Особенно когда они находят себе неподходящих любовников. — Но мы встречаемся с лета, после второго курса. Вот почему я рассказала ему о слухах, что у них с профессором Дакотой якобы роман. — Она казалась такой искренней. — Наверное, я ревновала.

— И что он вам ответил?

— Велел не глупить. Скип сказал мне, что обычно проводил с ней много времени потому, что у них схожие интересы. Еще он сказал, что она — настоящий золотоискатель. И вовсе не его тип.

— Что он имел в виду под «золотоискателем»? Он сам так ее называл или это ваше выражение?

Судя по тому, что я узнала в ходе первоначального расследования, у Лолы имелись довольно приличные сбережения на черный день. На протяжении всего своего брака она удачно вкладывала деньги. Сначала с помощью Ивана, потом сама. На наших встречах я успела заметить, что она не любила драгоценности и модную одежду. Да и на обстановку новой квартиры вряд ли сильно потратилась.

— Что-то в этом роде. Кладоискатель. Золотоискатель. Больше я от него ничего не добилась, честно. Да спросите его самого. Уверена, вы будете с ним разговаривать. Он участвовал в этом междисциплинарном исследовательском проекте. Они работали в какой-то старой психушке. Только не говорите ему, что я рассказала вам о нас, хорошо? Руководство этого не одобрит.

— Кстати, что поговаривали в колледже? До того, как все разъехались. Кто убил Лолу Дакоту?

— В пятницу вечером я пошла на службу. Не то чтобы мне было ее жалко. Но туда собирались мои друзья, вот мы и решили сходить куда-нибудь вместе, посидеть. Потом-то все слиняют из города. Мы немного выпили и к полуночи начали поглядывать друг на друга с подозрением. Каждый казался потенциальным убийцей. — Глория рассмеялась. — Двое моих знакомых — те, что получали у нее хорошие оценки, — защищали ее. У остальных было на что пожаловаться и что рассказать. Многие думали, что ее убил какой-то местный придурок. Все здесь боятся, как бы их не обокрали. Это вечная проблема. И на территории колледжа, и за ней. Один парень как раз жил с тем студентом, который повесился на следующий вечер. Джулиан. Вы знаете, кто он? Вот так я услышала о Лоле и ее полоумном муже.

— Услышали что?

— Судя по всему, Джулиан частенько хвастался, что находился у Ивана Краловица на содержании. Якобы муж платил ему за информацию о профессоре Дакоте — какой у нее рабочий день, когда она бывает в своем кабинете, куда переехала, когда уезжает заниматься новым проектом. Вот почему Джулиан повесился на самом-то деле. Так многие думают. Говорят, он не знал, что Краловиц собирал сведения для того, чтобы убить жену. Джулиан считал, что муж ей просто досаждал. И поверьте, в колледже многие хотели, чтобы ей прижали хвост.

Я думала вслух.

— Как ты думаешь, где Джулиан Гариано мог пересечься с Иваном Краловицем? — обратилась я к Майку.

— Нетрудно догадаться, — ответила Глория. — Один мой друг видел, как они познакомились. Отец Джулиана только что нанял сыну адвоката — его обвинили в торговле наркотиками. Оказалось, что это также адвокат Ивана Краловица. Около его кабинета они и столкнулись. На Джулиане была куртка Королевского колледжа. Сказал, что Краловиц задал ему миллион вопросов. В ту же ночь муж профессора Дакоты приехал в общежитие, чтобы снова поговорить с Джулианом. Предложил ему кучу бабок за то, чтобы тот шпионил за его женой. Ради денег Джулиан готов был сделать все на свете. Он не думал, что кто-то пострадает.

Майк протянул Глории визитку:

— Позвоните мне, если узнаете еще что-нибудь.

Мы поблагодарили ее и, перейдя Амстердам-авеню, где стояла наша машина, отправились в Королевский колледж к Сильвии Фут.

На этот раз она ждала нас. Кажется, ей доставило удовольствие сообщить нам, что она не смогла выполнить нашу просьбу и собрать студентов для беседы.

— Вы же сами знаете, что значат эти праздники для многих семей. Несмотря на все усилия с моей стороны, большинство иногородних студентов не захотели менять свои планы и уехали к родным. Остались несколько местных, и вы можете побеседовать с ними. Кабинет моей помощницы в вашем распоряжении.

Она выдавила улыбку, и я догадалась, что она хорошенько подкорректировала их истории, исключив всю секретную информацию.

Майк открыл блокнот и отмечал галочкой новые требования.

— Перейдем к лицам, проживающим здесь постоянно, мисс Фут. Преподаватели и администрация. Вот список людей, с которыми я хочу встретиться завтра. Только на этот раз в моем кабинете. Давайте начнем с исполняющего обязанности ректора, мистера Рекантати. Еще мне бы хотелось увидеть профессора Локхарта — он историк, верно? — и профессора Шрива, антрополога. И заведующих всех кафедр, задействованных в исследовательском проекте, над которым работала профессор Дакота. Я хочу…

— Я не уверена, что эти люди смогут приехать к вам так быстро.

— Куп, у тебя с собой есть бумага?

Я открыла папку и вынула несколько повесток «большого жюри». Фут прекрасно понимала, что это значит.

— Либо они будут в кабинете детектива Чэпмена завтра утром, либо в конце недели придут сразу в зал суда. В последнем случае я буду допрашивать их под присягой перед «большим жюри». Выбор за ними, Сильвия. — Пока Чэпмен говорил, я вписала имена и даты.

Фут отвела нас в комнатку, примыкающую к ее кабинету. Остаток дня мы опрашивали студентов Королевского колледжа, живших в Нью-Йорке и предместьях. Большинство из них вели себя так, словно предпочли бы оказаться на борту «Титаника», чем разговаривать с детективом и прокурором. Никто не признался, что лично знаком с Лолой Дакотой или Шарлоттой Войт. Да, наркотики в колледже повсюду, соглашались они. Только никто из этих студентов их не принимал и не знал ни дилеров, ни зазывал.

Одной из последних вошла студентка выпускного курса Кристин Беймер. Весенний семестр она жила на одном этаже с Шарлоттой, и ей тоже было двадцать. Ее отец, мачеха и новорожденный сводный брат занимали квартиру на Пятой авеню. Кристин уселась на диванчике напротив стола, за которым работала я, и, свернувшись калачиком, поджала под себя ноги. Здороваясь с нами, она подавила зевок.

— Я не попаду из-за этого в неприятности, нет?

— Зависит от того, что вы натворили. — Майк пустил в ход все свои чары, дружественные флюиды и самую лучшую ухмылку.

— Наркотики. Вы, вероятно, знаете, что на втором курсе я находилась на испытательном сроке. Попалась с таблетками. Амфетамины, транквилизаторы. Такие вещи.

— Мы приехали не наркоманов ловить, Кристин. Нам надо раскрыть убийство и найти одну девушку. Конечно, я бы хотел, чтобы никто не тыкал себе в руку иглу и не нюхал кокаин, но я не из полиции нравов. Все, что вы нам скажете, не выйдет за пределы этой комнаты.

Фут не дала нам досье студентов, и биографию Кристин мы не знали. Она выглядела очень изнуренной, усталой и явно не беспокоилась о том, кому можно доверять, а кому нет. Она просто начала говорить.

— У нас с Шарлоттой было много общего. Обе одинокие, обе упорные. Обе обожали ловить кайф. Моя мама умерла несколько лет назад, и ее мама тоже. Мой отец женился на подружке моего старшего брата. Мачеха старше меня всего на два года, и теперь у меня есть восьмимесячный брат. Классно, да? И они называют меня склочной.

— Вы часто общались с Шарлоттой?

— Только когда баловались наркотиками. В остальное время никто из нас особенно не стремился к общению.

— У нее любимые были? Не человек. Наркотики.

— У Шарлотты? Она пробовала почти все. Таблетки для нее — ничто. Во время депрессии она принимала стимуляторы. Потом становилась просто маньячкой, и ей срочно требовалось что-то успокоительное. Она очень любила кокаин. И героин.

В шестидесятых и семидесятых героин косил наркоманов в городской Америке. По мнению экспертов, девушки редко его употребляли, потому что многие терпеть не могли уколы в руку, от которых оставались следы. В конце девяностых на героиновом рынке произошел резкий скачок. Новый сильнодействующий героин теперь можно было нюхать и курить, прямо как более модный кокаин.

Кристин грызла заусенец, зубами перекручивая клочок кожи.

— И «экстази». Шарлотта любила «экстази». — Она произнесла это так, будто говорила о кукурузных хлопьях. Старое доброе здоровое «экстази».

Таблетки, запатентованные в 1914 году немецкой фармацевтической компанией «Э. Мерк», сегодня производились в Израиле, Голландии, Бельгии. В Штаты их в огромных количествах ввозили контрабандой, и в итоге они завоевали первенство среди наркотиков быстрее, чем любое другое вещество. Из-за эйфории, которую вызывает «экстази», вкупе с якобы усилением сексуального наслаждения, эти таблетки стали весьма популярными среди молодежи. Они стимулируют нервную систему наподобие амфетаминов, но в то же время вызывают мнимый прилив сил и почти галлюциногенный туман в голове. В Нью-Йорке «экстази» не входило в список контролируемых веществ до 1997 года и стало основным предметом торговли на территориях средних школ и колледжей.

— Где вы их доставали? «Экстази» то есть.

— Вы шутите? «Экстази» достать легче, чем пачку «Мальборо». В наше время, чтобы купить сигарет, нужен документ, подтверждающий, что тебе больше восемнадцати. «Экстази» повсюду. — Кристин улыбнулась.

— Но ведь оно дорогое, не так ли? — Я подумала, что таблетки стоили, по крайней мере, тридцать долларов за порцию. Идеально для моделей и маклеров, но слишком круто для студентов колледжа.

— Шарлотта называла моих друзей на подготовительных курсах «иждивенцами». Долгое время никаких напрягов с деньгами. Отец скорее пошлет мне деньги, чтобы я не приезжала домой, чем я все время буду цапаться с его женой. — Она смерила Майка пристальным взглядом, потом переключилась на меня. — Не знаю, когда вы последний раз были в манхэттенском баре. «Космополитен» стоит девять баксов. Пять коктейлей или одна таблетка «экстази» — кайф одинаковый. Считайте сами. Кроме того, большую часть года Шарлотта спала с Джулианом. Когда даешь парню, торгующему «колесами», получаешь неиссякаемый запас.

— Вы тоже были близки с Джулианом?

Теперь Кристин ковыряла сиреневый лак на ногтях.

— Я никогда с ним не спала. Мне это было не нужно. Я же говорила, что могу позволить себе купить практически все, что хочу.

— Какой он был?

Кристин пожала плечами и продолжила отколупывать кусочки лака.

— Парень что надо. Похоже, Шарлотта правда ему нравилась. Может, поэтому она его и бросила. Она не любила, когда кто-то подбирался к ней слишком близко.

— Она бросила его ради другого? — спросил Майк.

— Какая разница?

— Возможно, она еще жива. Возможно, кто-то может помочь нам ее найти.

— Некоторые думают, что она не хочет, чтобы ее нашли. Просто ушла, и все. Будет жить сама по себе. — Рыцарское отношение Кристин к исчезновению Шарлотты меня насторожило.

— Вы знали профессора Дакоту?

— Только понаслышке.

— Но ведь Шарлотта была знакома с профессором.

— Да ну! — воскликнула Кристин и посмотрела на меня так, словно я спятила.

— Почему вы так уверены?

— Прошлой осенью Шарлотта завалила экзамен у Дакоты. Жирный «неуд» по какому-то ерундовому курсу насчет должности мэра в Нью-Йорке, от Ла-Гуардия до Линдсей. У нее даже депрессия началась. Умаслить Джулиана и упросить его давать ей таблетки было для нее проще простого, но если бы ее вышвырнули из Королевского колледжа, ей волей-неволей пришлось бы вернуться домой, в Южную Америку. Отец платил только за обучение. Никаких излишеств. Если ее выгонят из колледжа, hasta la vista,[39] милая Шарлотта. Вас это, кажется, удивляет.

— Да, я немного удивлен, — начал Майк. — Над столом Лолы Дакоты висела доска, на которой было несколько фотографий родственников и пара снимков известных людей. И еще фото Шарлотты Войт. Из фотоальбома первого курса, кажется. Мы предположили, что она проявляла особый интерес к девушке. Беспокоилась за нее. Скучала по ней.

Кристин опять принялась покусывать заусенец.

— Джулиан бы просто сдох. Он часто говорил Шарлотте, что рано или поздно Дакота получит по заслугам. Я думала, что он прикидывался крутым ради нее. Мне в голову не приходило, что кто-то убьет эту сучку. Должна быть другая причина, почему на ее доске висит фотография Шарлотты.

— С кем еще мы можем поговорить о Шарлотте? — спросила я. — Должен быть кто-то, кому она рассказывала о своих планах. Нельзя же просто взять и испариться невесть куда.

— Понятия не имею. Насколько мне известно, я последняя, кто ее видел.

— Где это было?

— Я вошла в холл общежития около половины девятого. Шарлотта как раз выходила. Шла к Джулиану. Но туда она так и не пришла. Наверное, передумала. Нашла другой источник.

— А она не казалась расстроенной? Несчастной? Де…

— Нет. Настроение у нее было отличное. Почти веселое. Я спросила, не хочет ли она подняться ко мне в комнату и нюхнуть кокаина. Шарлотта рассмеялась и заявила, что у нее есть предложение получше. Она шла в лабораторию.

— Где это?

— Так она обычно называла комнату Джулиана. Если у него вдруг не оказывалось того, что вы хотели, надо было подождать десять минут, и он приготовит, — сказала Кристин. Воспоминание явно было приятным. — Он зря тратил время на кафедре уголовного судопроизводства. Ему стоило заняться естественными науками.

Чэпмен поморщился.

— Лучшая жизнь через химию, — протянул он, бросая взгляд на часы.

— Так или иначе, а Шарлотта вышла, и с тех пор я ее не видела. Я подумала, что она веселится в лаборатории.

12

Около половины восьмого я подъехала к таунхаусу Крамер-Ротшильд и позвонила в дверь.

Нам открыла Нэн, и я представила ее Майку Чэпмену.

— Мы можем подняться в мой кабинет. Вся информация о проекте хранится там. Сегодня вечером у мужа новый клиент, так что он будет работать допоздна.

Нэн предложила выпить, но мы отказались и поднялись за ней на второй этаж.

— Можно посмотреть у вас телевизор, мэм?

— Тогда давайте сначала зайдем в мою комнату, — сказала она. Мы свернули за угол, и Нэн включила телевизор. — В новостях будет что-то по вашему делу?

— Нет. Мы с Алекс постоянно заключаем пари на вопрос в третьем отделении «Последнего раунда». Это займет всего несколько минут.

Пока Майк искал нужную программу и заканчивалась реклама, мы поболтали с Нэн. Требек напоминал трем игрокам, что сегодняшняя категория называется «Знаменитые Первые».

— Двадцать баксов, Куп. Может быть все, что угодно.

— Не скупись, скоро ведь Рождество. Пусть будет сорок.

Требек отошел в сторону, и на экране появился вопрос: «Первая женщина в Америке, получившая медицинскую степень».

— Кажется, я продул, блондиночка. Никак не могу победить ее в этих женских пустяках, Нэн. Наверное, это и по вашей части.

Ни Чэпмен, ни служащий аэропорта из Висконсина не рискнули даже предположить, кто эта женщина.

— Кто такая Элизабет Блэкуэлл? — спросила я до того, как женщина-рыбак из Мэна и энолог из Вирджинии дали неверные ответы.

— Жаль, жаль, жаль, ребята, — пожурил Требек участников за незнание правильного ответа. — Элизабет Блэкуэлл родилась в Англии, иммигрировала в США и в 1849 году стала первой женщиной в Америке, получившей медицинскую степень в Женевском медицинском колледже в Нью-Йорке. Итак, давайте посмотрим, сколько денег остается…

— После этого семья Блэкуэллов поселилась на Мартас-Виньярд. Как раз рядом с моим домом в Чилмарке.

— Неплохое вступление к моей истории, — заметила Нэн, и Майк выключил телевизор.

Мы вышли в коридор и отправились к ней в кабинет.

— Мы проводим раскопки на острове Рузвельта. Правда, так его окрестили только в 1973 году. До этого он назывался островом Велфэр, а в тот период, который изучаем мы, — островом Блэкуэллс. В честь других Блэкуэллов, разумеется. Остров принадлежал колониальному торговцу Роберту Блэкуэллу, жившему там в конце семнадцатого века. Деревянный дом его семьи сохранился и по сей день.

— А до этого, — перебил Майк, — голландцы называли его островом Хог. В начале семнадцатого века там находилась свиноводческая ферма. Повсюду — одни свиньи.

— Вы оба опередите меня на кучу световых лет, — пояснила я Нэн. — Майк знает американскую историю лучше всех моих знакомых. Если ему известен этот остров, значит, он сыграл важную роль в военной жизни. Это его настоящая специальность.

Нэн пожала плечами:

— Об этом я ничего не знаю.

Майк взял со стола Нэн линейку и ткнул в южную оконечность Манхэттена на огромной карте города, приколотой к стене.

— В 1673 году — тогда британцы и голландцы еще находились в состоянии войны — шерифом Нью-Йорка был парень по имени Мэннинг. Англичане поставили его во главе форта — вот здесь, у входа в гавань. Голландцы высадили морской десант, решив вернуть себе контроль над бывшей колонией, Новым Амстердамом. Мэннинг сдался без боя. Король Карл предал опозоренного командующего военному суду, но казнить не решился. Вместо этого он просто выслал его. — Майк ткнул указкой в точку на Ист-Ривер, посередине между Манхэттеном и Куинс. — И всю оставшуюся жизнь он провел на вашем островке.

— Он всегда был местом для ссыльных, — подхватила Нэн. — Для изгоев. Это неотъемлемая часть его трагической истории. Вы много знаете о нем?

— Да ничего. Я смотрю на него почти каждый день, когда еду по шоссе ФДР. От Манхэттена его отделяет пространство не больше футбольного поля, но тем не менее я никогда там не был. Когда смотришь на него ночью, он кажется каким-то навязчиво-романтичным.

— Совершенно с вами согласна, у него удивительно романтическая аура. Он немного похож на остров Сите в сердце Парижа. Окруженный рекой клочок суши посреди огромного мегаполиса. Тихий, провинциальный уклад. Кажется, это не городской район, а частные владения. Вид с центра еще лучше. Под каким углом ни смотри, отовсюду видны великолепные очертания Манхэттена, а с другой стороны — промышленный пейзаж Куинса, вытянувшегося вдоль берега реки: заводы, дымовые трубы, баржи. А теперь позвольте рассказать вам, в чем заключался наш проект и чем именно занималась Лола Дакота.

Нэн взяла у Майка линейку и пустилась в описание окруженного рекой клочка суши.

— Длина острова — две мили, ширина — восемьсот футов. Видите? Он идет параллельно Манхэттену с 85-й улицы — это северная оконечность, до 48-й улицы на юге. Вот эта нижняя граница находится напротив ООН. Великолепный вид. В настоящее время здесь построили несколько жилых многоэтажек, две больницы для хронических больных, разбили парки. С Манхэттеном остров соединяет канатная дорога, а с Куинсом — пешеходный мост. Но что привлекает нас больше всего, так это останки.

— Скелеты? — переспросил Чэпмен.

— Только не человеческие. Развалины уникальных зданий, возвышавшихся здесь век назад — вернее, почти два века назад. Во время своего превращения в крупный город Нью-Йорк столкнулся со всеми социальными проблемами и невзгодами, которые мы связываем с современной городской Америкой, — преступность, нищета, болезни, психические расстройства. В 1800 году городские советники предложили построить закрытые учреждения и заключать в них источники своих бед. На огороженной территории в Беллвью нашли пристанище больные желтой лихорадкой и сифилисом, а тюрьма Ньюгейт в Гринвич-Виллидж стала домом для насильников и разбойников с большой дороги.

— Мой город, — вздохнул Майк. Он внимательно слушал.

— Вы знаете, что раньше на пересечении 116-й улицы и Бродвея находилась психиатрическая больница Блумингдейла?

— Сумасшедший дом? Как раз там, где сейчас расположен Колумбийский университет? — уточнил Майк. — Странно, и почему меня это не удивляет?

— Потом градостроители сообразили, что для изоляции «неприкасаемых» вовсе не обязательно жертвовать ценной недвижимостью Манхэттена. Для этой цели вполне подойдет ряд островков. Они-то и избавят растущий город от его преступников и сумасшедших. Итак, все взоры обратились на реку — на острова Уордс и Рандалл, на Северный и Южный Бразер-айлендс, на острова Райкерс и Харт. — Указка Нэн двигалась по реке. — И самым первым островом, который купил Нью-Йорк — это было в 1828 году, — стал Блэкуэллс. Из сельской семейной фермы остров в мгновение ока превратили в городок различных учреждений. Огромные, мрачные, неприступные сооружения. Тюрьма, дом призрения для бедных, бесплатная больница…

— Ты об этом великолепном готическом здании? Оно еще похоже на замок. Это его видно с Манхэттена?

— Нет, Алекс. Его построили чуть позже и для другой цели. А еще, разумеется, на острове находится мое любимое место. Октагон — психиатрическая лечебница, сменившая Блумингдейл.

Нэн подошла к столу и достала из ящика огромную тетрадь с увеличенными, тонированными сепией старыми фотографиями.

— Эта психиатрическая клиника должна была стать самой большой в стране. Несколько отделений — для буйных пациентов, для женщин, для душевнобольных иностранцев.

— А разве иностранцами в то время были не все? — спросил Майк.

— Думаю, детектив, так было всегда: кто-то обязательно кажется больше иностранцем, чем другие. Вы знали, что попадись на улице одинокий иммигрант, не говорящий по-английски, как наши милосердные предки помещали его в сумасшедший дом? Бедняга вынужден был сидеть в психушке, пока кто-то не разберет, что он говорит. Другой печальный факт заключается в том, что в больницах катастрофически не хватало медперсонала. В сущности, за пациентами ухаживали заключенные. Можно только догадываться, как с ними обращались.

— Эта больница стоит до сих пор? — спросила я, изучая фотографии примитивных надворных построек.

— Крылья здания не сохранились. Остались только развалины башни Октагон. Потрясающая ротонда в стиле Ренессанса, с элегантной винтовой лестницей, колоннами и пьедесталами. — Нэн показала фотографии: пять торчащих вверх винтовых чугунных пролетов. — Когда-то эта лестница считалась самой изящной в Нью-Йорке, а теперь ее сломанный каркас поднимается прямо в небо. Она совершенно обветшала и страшно запущена.

— Кажется, в то время было принято обращаться с пациентами психиатрических клиник как с животными, но делать это изящно.

— Точно. Там были огороды, ивы, даже пруд, где зимой катались на коньках. В общем, с внешней стороны больница казалась оазисом безмятежности и заботливого ухода. А вот внутри… Это был воистину сумасшедший дом.

— Что вас там интересует? Зачем все эти раскопки?

— Там есть все, о чем только мечтает городской антрополог. Как бы мне ни хотелось, в наше время на Манхэттене почти не осталось мест, где можно покопаться. А остров — очень небольшое пространство, и нам многое о нем известно. Сохранились записи о раннем индейском поселении, которое было там до прибытия колонизаторов. Мы уже находим эти артефакты — орудия труда, глиняные изделия, оружие. На смену ему пришло сельскохозяйственное общество. Оно просуществовало еще век. И разумеется, психиатрическая клиника, действовавшая на острове большую часть девятнадцатого века. Не забывайте, многие богатые пациенты отправлялись туда со всеми своими пожитками. Им подавали еду на серебряной посуде, а не в оловянных мисках, как в соседнем доме призрения. Потом здания забросили, а вот вещи остались. На остров приезжало множество сановников — все хотели увидеть эту новую систему патронажа. Некоторые, включая де Токвилля, много писали о ней. Вы оба должны туда съездить, правда. Посмотрите, как мы работаем, что нашли. Сейчас холодно, и раскопки приостановились, но я могу попросить одного из студентов провести вас по Октагону. А если захотите, то и по всему острову.

— Ловим на слове. Но нам бы хотелось поговорить с тобой о Лоле Дакоте, Нэн.

— Я расскажу вам то немногое, что знаю. — Она села за стол и указала на стулья напротив. Мы сели. — Разумеется, я познакомилась с Лолой, когда она еще входила в преподавательский состав Колумбийского университета. На мой взгляд, она была довольно непредсказуемой, хотя и талантливым ученым.

— Ты общалась с ней?

— Не часто. Говард даже не знал об их семейных проблемах, но никогда особенно не доверял Ивану. Складывалось впечатление, будто он только и думает, как вас надуть. Вечно искал быстрый навар. Периодически нас приглашали на одни и те же званые обеды, но мы вчетвером никогда не общались.

Когда Нэн заговорила о Лоле, ее голос слегка изменился. Казалось, она была не совсем откровенна. Во всяком случае, не так, как во время обсуждения истории Нью-Йорка.

— Ты была на похоронах?

— Нет, нет. В пятницу вечером я улетела в Лондон. Ее ведь в пятницу убили, да? О ее смерти мне сообщил Говард по телефону. — Нэн вертела в пальцах скрепки, лежавшие в верхнем ящике стола.

— Пока мы успели поговорить только с одной ее сестрой и несколькими студентами. Какой она была? Я имею в виду — с профессиональной точки зрения. Как твоя коллега?

— Ну, вела она себя развязней моего. Я бы не сказала, что у нас много общего. — Нэн — блестящий ученый. В своей области она уже успела прославиться на всю страну и была не только профессионалом, но и скромницей. — Правда, работать вдвоем с ней было сплошным удовольствием. Она никогда не говорила со мной по душам, если вы об этом. После того, как она перевелась в Королевский колледж, мы не виделись больше года. Только проект «Блэкуэллс» снова свел нас.

— Как все началось? — спросил Майк.

Нэн посмотрела в потолок и рассмеялась.

— С нескольких лет моих мечтаний. Сейчас уже трудно вспомнить, кто первый протолкнул эту идею. Дайте-ка подумать. Уинстон Шрив помог составить план. Это заведующий кафедрой антропологии в Королевском колледже.

— Вы давно его знаете?

— Пятнадцать лет. Очень впечатляющая карьера. Поэтому его и взяли в колледж. Окончил университет и аспиранту в «Лиге Плюща», если не ошибаюсь. Был в Сорбонне. Помогал с раскопками в Петре. Он мечтал работать на острове так же долго, как и я. Мы с ним из тех нью-йоркцев в нашей профессии, которые всегда хотели покопаться в местной грязи, но до поры до времени молча смотрели, как каждый квадратный дюйм вожделенной исторической земли застраивают небоскребами с квартирами и офисами. Да, мы с Уинстоном говорили о раскопках на острове с тех пор, как познакомились.

— А другие?

— Это программа включает четыре кафедры. Междисциплинарная, как ее любят называть сегодня. Занятие для всех. У каждого из нас, кажется, есть свое место на острове. Блэкуэллс привлекает нас по разным причинам. Мы с Уинстоном ведем курсы антропологии. Мое излюбленное место — северная оконечность острова, от маяка до развалин Октагона. Скип Локхарт возглавляет сектор американской истории. Его сердце, похоже, завоевали люди, которые здесь были, их истории, то, что с ними стало. Томас Греньер отвечает за студентов-биологов.

Этого имени мы еще не слышали.

— Кто такой Греньер? — спросил Майк.

— Королевский колледж. Завкафедрой биологии. Из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, если не ошибаюсь. Я не видела его уже несколько месяцев, но думаю, это потому, что в этом семестре он взял отпуск. Вполне возможно, его и в городе-то нет.

Майк записал имя в блокнот.

— Почему биология? — спросила я.

— Научная часть важна не меньше самих раскопок. Может, даже больше. В семидесятых годах девятнадцатого века на острове была почти дюжина медицинских учреждений. Всех «неизлечимых» пациентов из города отправляли в больницу или клинику на Блэкуэллс. Одно предназначалось для больных скарлатиной, другое — для эпилептиков, третье — для калек, больных холерой и тифом. Имелось даже помещение для туберкулезников и специальное здание для прокаженных. А еще на Блэкуэллс основали первую в стране патологоанатомическую лабораторию. И только потом твои развалины, Алекс. В 1856 году, если точно. Оспа продолжала оставаться бичом общества в течение всего девятнадцатого века.

— А как же Дженнер? Я думала, к тому времени уже появилась вакцина против оспы.

— Да, в Америке тогда применяли вакцину, но из-за постоянного притока нищих иммигрантов, заразившихся еще у себя на родине, болезнь прибывала сюда со всего света. Поскольку она была ужасно заразной, в Нью-Йорке пациентов всегда изолировали. Сначала их отправляли жить в деревянные лачуги на берегах обеих рек, а потом решили, что куда безопаснее свозить их на остров нежеланных.

— Блэкуэллс?

Нэн кивнула:

— Для этих новых изгоев Ренвик спроектировал потрясающее здание. Оспенная больница. Это она так красиво светится ночью. Ее вы видите на Манхэттене. Готические сводчатые окна, зубчатая крыша. Огромный серый памятник болезни. Неудивительно, что биологи тоже заинтересовались этим местом.

Нэн подошла к большой карте и провела пальцем по узкому каналу, отделяющему Манхэттен от мрачных учреждений старого острова Блэкуэллс.

— Как у вас с греческой мифологией? — спросила она. — Стикс. Так называла Лола этот канал. Души, покидавшие царство живых, пересекали его на своем пути в ад, говорила она, и попадали в мертвецкую.

13

— А что такое мертвецкая?

— Думаю, Лола просто называла так остров Блэкуэллс. В девятнадцатом веке этим словом обозначали место, где хранились трупы.

— Она так его и называла?

— Я знаю, ты знакома с ней, Алекс. У нее была эта ужасная склонность к драматизму. Стоило студентам заскучать, как она прибегала к этому, и, надо сказать, с огромной пользой. Однажды вечером мы обсуждали раскопки — кажется, сидели внизу, в столовой — и выпили довольно много красного вина. Тогда я впервые услышала от Лолы это выражение.

— Такое место на острове действительно существовало?

— Нет, я не видела его ни на одной карте. Вообразите себе это место, обычно говорила Лола. В перенаселенном городе бушует эпидемия, вас мучает лихорадка, кожу покрывают гнойные язвы. Как вы наверняка и сами знаете, оспа передавалась и через прикосновение, и воздушно-капельным путем. Медики отделяли больных и зараженных — не важно, богатый ты или бедный, — а затем изолировали от здоровых людей.

От образа зачумленного города бросало в дрожь.

— Потом Лола описывала бедлам, творившийся на причалах Ист-Ривер. Больных сажали в лодки и отправляли в больницу. Большинство знало: это все равно что смертный приговор. Некоторые пытались сбежать. Время от времени несколько храбрецов спрыгивали в воду, предпочитая бросить вызов сильному течению Ист-Ривер, чем очутиться в аду. Безмятежный сельскохозяйственный район превратился в зону смерти. Наконец, лодки с заразными людьми отчаливали. На другом берегу этих неприкасаемых ждало страшное зрелище: у воды друг на друге стояли деревянные гробы, ждущие отправки домой. Это первое, что они видели, подплыв к острову. Если место вашего назначения — Блэкуэллс, говорила Лола, то шансы очутиться в мертвецкой очень высоки.

Мы молчали. Наконец Майк заговорил:

— Значит, она руководила четвертой частью проекта? Правительство, политология.

— Точно.

— А у нее были свои особые интересы? Ну, как у вас?

— Я бы сказала, Лолу очень интересовала тюрьма и сумасшедший дом. Болезни и условия содержания пациентов, по ее словам, вызывали у нее отвращение. Но в психиатрической клинике и тюрьме побывало много известных людей, и ей нравилось узнавать о них. Я не знаю ни одного человека, который исследовал бы эти места так же, как она. Лола читала все книги, проглатывала письма и дневники в первоисточниках. Она даже разыскала нескольких стариков, живших или работавших на острове в двадцатых и тридцатых годах.

— Вы знаете, кто они?

— Нет, но уверена, что на кафедре их имена записаны. Я слишком занята под землей, чтобы разговаривать с людьми. Это мы оставили Лоле. Если в том или ином источнике упоминался Блэкуэллс, ей было все равно, что это: тетрадь медсестры или автобиография Мэй Уэст…

— Однажды я была на лекции, где Лола как раз о ней рассказывала. Правда, мне казалось, что Уэст посадили на Манхэттене, в тюрьму Томбс.

— Она провела там всего одну ночь. Потом десять дней исправительной тюрьмы на острове. Мэй повезло. В смысле — как заключенной. Надзиратель согласился с тем, что арестантское нижнее белье слишком грубо для ее нежной кожи, и разрешил ей носить собственное шелковое белье и белые чулки. По вечерам он даже брал ее покататься на лошади.

— Лола знала все их истории. Там побывали и Босс Твид,[40] Датч Шульц[41] и множество коррумпированных ньюйоркцев.

— Черт, мне бы тоже хотелось услышать их рассказы, — вставил Майк.

— Поговорите с профессором Локхартом с кафедры истории. Или даже с Паоло Рекантати. Этими вещами занимались историки. Мне хватает трагедий и горя в моем сумасшедшем доме.

— Что за человек этот Рекантати? — спросила я.

— Он пришел в Королевский колледж в этом семестре. Тихий, очень замкнутый. Кстати, тоже историк. Лола старалась вовлечь его в наш круг, заручиться его поддержкой для непрерывного финансирования. Понимаете, мы хотели не только завершить раскопки, но и раздобыть деньги на восстановление уникальных зданий. Она привозила Рекантати на два наших собрания — пусть послушает, что мы затеваем. Несколько раз я сама говорила с ним об этом. Похоже, он заинтересовался.

— В руководстве проекта вы с Лолой были единственными женщинами?

Нэн задумалась:

— Да.

— Ты что-нибудь знаешь о частной жизни Лолы? Не было ли у нее романа с кем-нибудь из профессоров?

— Скорее всего, я узнала бы об этом последняя. Студенты интересуются такими подробностями больше меня.

Я показала Нэн фотографию Шарлотты Войт — копию снимка из кабинета Лолы, которую дала мне сегодня днем Сильвия Фут.

— Ты знаешь эту девушку? Она одна из студенток Лолы. Когда-нибудь видела ее на острове?

Нэн внимательно посмотрела на фотографию и вернула мне:

— Ничем не могу помочь. Я руководила студентами из Барнарда и Колумбийского университета. Если она училась в Королевском колледже, с ней мог работать любой из тех, о ком мы только что говорили.

— Странно, да? Почему эта девица была настолько небезразлична Дакоте, что она даже повесила ее фотографию у себя в кабинете? Вместе с Франклином Рузвельтом…

— Ну, снимок Рузвельта я могу объяснить, — заметила Нэн. — Франклин Делано Рузвельт — один из Лолиных героев. В честь него в 1973 году и переименовали Блэкуэллс.

— А Чарльз Диккенс?

— Без понятия.

— Нелли Блай?

— Она — одна из моих заключенных. Твоя прокуратура помогла, Алекс.

— Да?

— Помощник окружного прокурора Генри Д. Макдона, 1887 год. Нелли Блай была молодой журналисткой, работала на «Уорд» — скандальную газету Джозефа Пулитцера. Какому-то редактору пришла в голову блестящая идея: разоблачить ужасные условия содержания пациентов в психиатрической клинике Блэкуэллс. Нелли Блай вызвалась это сделать. Под прикрытием, как сейчас говорят. Она поехала к окружному прокурору за советом и обещанием, что если она выявит недолжное обращение, прокуратура начнет расследование. Итак, Блай поселилась в женском пансионе, заявив, что она — кубинская иммигрантка по имени Нелли Морено. Несколько дней после прибытия она прикидывалась умалишенной и бормотала на непонятном языке. Наконец ее препроводили в полицейский участок, а оттуда — в суд. Первой остановкой стал Белльвью. Исключив бред, вызванной белладонной — красавка фигурировала во множестве таинственных отравлений девятнадцатого века, — доктора признали ее сумасшедшей. Значит, на Блэкуэллс.

— Ее посадили в сумасшедший дом?

— Она провела там десять дней. Документировала все: грязный паром, доставивший ее на остров, зверства санитаров, душивших и избивавших пациентов, бани, заключающиеся в том, что ей на голову выливали ведра ледяной воды, истории абсолютно нормальных женщин, сосланных только потому, что их никто не мог понять. Статья «В сумасшедшем доме», напечатанная в «Уорд», оказалась весьма захватывающей. Потом твоя прокуратура разгласила всю операцию.

— В результате психиатрическую клинику закрыли?

— Конечно, это здорово помогло. В конце прошлого века всех психически больных пациентов увезли с острова. Мое здание стало первым воплощением больницы Метрополитен.

— Той, что теперь находится в Верхнем Ист-Сайде?

— Именно так.

Майк вычеркнул имя Блай из своего списка в блокноте.

— А Лола? Вы знаете, почему некоторые люди называли ее кладоискательницей или золотоискательницей?

— Именно этим все мы и занимаемся в рамках нашего проекта. — Нэн улыбнулась. — Все мы ищем золотую жилу. Только у каждого она своя. Для меня клад — это каменный топор или фарфоровая чашка, сундук с углем или ярмо для волов. Прошлой осенью один из моих студентов даже нашел целую горсть жемчужин.

— Жемчужин?

— В те времена мужчины усмиряли непокорных жен, отправляя их на некоторое время в сумасшедший дом.

Чэпмен подмигнул мне, одобрительно кивая.

— Некоторые богатые женщины, отправляясь на Блэкуэллс, зашивали в подол драгоценности, надеясь купить себе благосклонность сторожей. Или свободу. У меня есть один доброволец, Ефрем Завислан. Он мечтает найти зарытое золото капитана Кидда.[42] Пока никто еще не нашел клад в миллион долларов, который пират вез с Мадагаскара в Нью-Йорк незадолго до того, как его схватили. Поговорите с Ефремом, он проводил с Лолой уйму времени. Мои трофеи ее точно не интересовали. Правда, на мой взгляд, если все эти заключенные копали годами и не нашли никаких сокровищ, значит, их там просто нет.

— А что копали заключенные?

— Да каждый дюйм. Коренная порода на острове — гнейс. Гнейс Фордхэма. Еще много гранита. С момента основания тюрьмы в 1835 году и до ее закрытия через сто лет самых здоровых заключенных заставляли выполнять тяжелую работу. Камни, из которых построили все эти здания, добыли на самом острове. Не привезли ни одного булыжника. Гранит использовался для постройки волнолома по всему периметру А гнейс добывали для наружных стен печально известных зданий. Будь там клад, какой-нибудь негодяй выкопал бы его уже давным-давно.

— Это дает нам огромное преимущество, Нэн. Завтра мы хотим встретиться с некоторыми преподавателями. По крайней мере, теперь мы представляем, что вас всех так увлекло.

Нэн проводила нас до парадной двери, подала мне пальто и перчатки и помахала нам на прощание. Мы вышли на морозный воздух. Уже стемнело.

Мы немного проехали по Второй авеню. Майк остановил машину в запрещенном месте перед автобусной остановкой на углу 64-й улицы и поставил на торпеду ламинированное разрешение на парковку.

— Пойдем, Куп. В этом городе нет ни одного копа, который отважится выйти в такую погоду на улицу и приляпать на мою развалину штрафной талон.

Машин было пруд пруди: многие не успели купить подарки на Рождество и теперь носились по магазинам. На перекрестке образовалась пробка. Мы осторожно пробрались между автомобилей и протиснулись сквозь толпу, собравшуюся вокруг бара в ресторане «Примола». Я надеялась, что Джулиано еще не отменил мой заказ на восемь тридцать.

— Buona sera,[43] сеньорита Купер. Ваш столик будет готов через минуту. Запиши выпивку на мой счет, Фентон, — крикнул он бармену. — «Дьюарс» со льдом и «Кетел 1», subito.[44]

Желающие попасть в мой любимый ресторан стояли в пять рядов. Большинство держали в руках бокалы и сумки с покупками, что только усиливало сумятицу и толкотню. Стоял страшный шум. Говорить об убийстве в такой толпе было невозможно, и мы молча потягивали свои коктейли. Наконец метрдотель Адольфо провел нас к угловому столику в передней части зала.

Только опустившись в кресло и повесив сумку на подлокотник, я услышала чириканье сотового.

— Алекс, вы меня слышите? Это Боб Талер. — Главный серолог обычно приходил в лабораторию в шесть утра. Его присутствие на работе в девять вечера означало, что он сделал все возможное, чтобы провести анализы по делу Дакоты. — Я не вовремя?

— Нет, что вы. Есть результаты?

Десять лет назад, когда я впервые подала образцы в ФБР, анализ ДНК занимал шесть месяцев. Теперь заключение судебно-медицинского эксперта попадало к нам в течение семидесяти двух часов.

— Мы с доктором Брауном работали с вашими уликами все выходные. Я кое-что нашел. Пока это предварительно, но может пригодиться. Хоть будет с чего начать. От вас мне нужно только несколько контрольных образцов подозреваемых, когда вы их раздобудете.

— Это дело Чэпмена. Он с этим работает.

— Мазок из влагалища Дакоты — отрицательный. Спермы нет. Зато мы нашли семенную жидкость на постельном белье, которое прислали копы. С диван-кровати, так тут написано. Я ее проработал и на ее основе составил для вас профиль. Теперь что касается жевательной резинки, которую Чэпмен вытащил из мусорной корзины в кабинете убитой. Ее исследовал доктор Браун и тоже получил с нее образец ДНК. Просто я подумал, что вы захотите узнать об этом как можно скорее: они совпадают. Кто бы ни спал в постели Дакоты, этот же тип был у нее в кабинете. Ну как, это вам поможет?

14

— Кто-нибудь там надувает пузыри? — спросила я, когда в половине девятого утра во вторник вошла в офис убойного отдела Северного Манхэттена и поздоровалась с Майком. Я поднялась по лестнице и вошла через черный ход у Спецкорпуса — не хотелось столкнуться с преподавателями Королевского колледжа, по указанию Сильвии Фут явившихся ответить на наши вопросы.

— Это была не такая жвачка. Это была «Риглиз сперминт». Просто имей в виду, если увидишь кого-нибудь из этих любителей поработать челюстями. — Майк жестом пригласил меня сесть за соседний стол.

— А куда сядет Игги, когда придет?

— Она не придет. Уехала в Майами на Рождество.

Игнасия Блисс — единственная женщина в отделе. Поначалу, когда она только пришла из отдела по расследованию должностных преступлений, их с Майком пытались заставить работать сообща. Правда, скоро выяснилось, что ее напрочь лишенный чувства юмора характер и нудные методы расследования совершенно не соответствуют его стилю. Плакат, который он повесил над ее столом больше года назад, теперь красовался на подоконнике: «Счастье в неведении».[45]

— И кто же пришел с нами поболтать?

— Всего трое. Остальные, кажется, разбежались по северному и южному полюсам. — Пиджак Майка висел на спинке его стула. Он повернулся и, положив ноги на мой стол, начал зачитывать из блокнота: — Скипа Локхарта, профессора истории, не будет в городе до конца недели. Греньер, биолог, взял на этот семестр отпуск. Он должен вернуться в середине января. Может, придется выследить этих двоих. А на чай к нам заскочили мистер Рекантати, профессор Шрив и сама Фут.

— Давай начнем со Шрива. Если верить Нэн, он стоял у самых истоков. Посмотрим, насколько он окажется полезен.

Майк прошел мимо пустого кабинета лейтенанта и вернулся с человеком, которому на вид было далеко за сорок. На нем, как и на Майке, были джинсы и свитер с вырезом лодочкой, в руке он держал картонный стаканчик с кофе. Автомат установили в комнате ожидания специально для наших гостей из Королевского колледжа. Не успел Майк представить нас, как он уже протянул мне руку:

— Доброе утро. Я Уинстон Шрив. А вы, должно быть, мисс Купер.

Я указала на стул. На нем обычно сидели неудачники или бездомные, которых Майк допрашивал по делам об убийстве. Из сиденья торчали клочья набивки, на двух ножках не хватало колесиков. Шрив передвинул стул, процарапав им по полу, и положил локти на стол.

Я знала только, что он антрополог.

— Не могли бы вы немного рассказать нам о себе, профессор? Мы пытаемся составить представление о людях, тесно работавших с Лолой Дакотой.

— Все, что вы хотите услышать. — Он начал со своих степеней, которые уже перечислила нам вчера вечером Нэн Ротшильд. Его акцент казался смутно иностранным. На мои вопросы Шрив отвечал довольно прямо. — Нет, я родился на Лонг-Айленде. Ойстер-Бэй. Но у вас хороший слух. Моя семья уехала за границу, когда я был подростком. Так называемую среднюю школу я окончил в Англии, потом вернулся сюда, поступил в университет. Гарвард.

Его взгляд метался между нами.

— Кажется, вы уже это знаете. Мне продолжать?

— Мы вас сами остановим, — усмехнулся Чэпмен. — Лондон-Париж-Королевский колледж. На мой взгляд, деградация какая-то.

— Я еще молод и могу позволить себе рисковать, детектив. Есть что-то увлекательное в экспериментальной высшей школе, в возможности построить всю кафедру и всю программу с нуля. В Королевском колледже сейчас хватает интеллектуалов, вы не согласны?

— Даже если и так, я вряд ли сумел бы их распознать. Я — украшение этой операции. Куп — голова. Если она скажет мне, что вы, ребята, умные, я соглашусь. Расскажите нам о Лоле.

— Вы ее знали? — спросил Шрив, удивленный тем, что Чэпмен так фамильярно назвал Дакоту по имени.

— Вообще-то это Куп с ней работала. Я расследую убийство. Насколько хорошо вы ее знали?

— Достаточно, чтобы взять в Королевский колледж. И считать ее хорошим другом. Ланс и Лили, это ее…

— Да, мы знаем.

— Они попросили меня сказать несколько слов на вчерашней службе. Думаю, я был для нее самым близким человеком в колледже.

— Вы давно ее знали?

— Пожалуй, почти десять лет. Сейчас мне сорок шесть, я на несколько лет старше Лолы. Мы познакомились в институте Аспена. Делали доклады на летней конференции. Казалось, у нас было много общих интересов. Профессиональных, разумеется.

— А личных? — перебил Чэпмен, стараясь ускорить процесс доставки телесной жидкости в кабинет Боба Талера. Как грубо.

— Были ли у нас интимные отношения, детектив? Да, но давно. В то лето, когда мы встретились, Лола с Иваном разошлись. Тогда он в первый раз поднял на нее руку, и она его бросила.

Я постаралась вспомнить историю Лолиного брака, которую та подробно изложила на наших первых встречах. Она никогда не упоминала об официальном расставании, но вся статистика о насилии в семье говорит в пользу того, что таковых было несколько. В самых тяжелых случаях жестокого обращения, как правило, насчитывается семь неудачных уходов из дома — семь тщетных попыток разъехаться с жестоким мужем. Только после этого женщина уходит окончательно.

— Как долго длились ваши отношения?

— Почти год. Мы жили далеко друг от друга и редко встречались. Я уехал в Париж, работать над исследовательским проектом. В прошлом году его открыли для посещения. Вы о нем слышали? Обширные руины, строившиеся друг на друге на протяжении веков перед площадью, где стоит собор Нотр-Дам. Лютеция, так они назывались. Римская деревня, построенная в Средние века на острове Сите.

Интересно, подумала я. Нэн тоже сравнивала Блэкуэллс, расположенный посреди реки, с островом Сите.

— В то время Лола преподавала в Колумбийском университете. Пользовалась любым предлогом, чтобы прилететь во Францию. Научные командировки, студенческие праздники, семинары по международному правительству. Всевозможные пустяковые дела. У меня была очаровательная квартирка на Левом берегу, рядом с университетом, между Люксембургскими садами и изумительными букинистическими магазинчиками вдоль Сены. Мы провели там несколько великолепных уик-ендов.

— Ах, у нас всегда будет Париж,[46] верно, Шрив? — Майк не мог не проехаться насчет романтических грез. Профессор не уловил связи.

— Почему вы расстались?

— Лола снова стала жить с Иваном. А я безумно влюбился во француженку из Тулузы. Через шесть месяцев мы поженились. Вообще-то сейчас у меня французское гражданство.

— Ваша жена живет здесь с вами?

— Нет. Жизель во Франции. Наш брак продлился восемь лет. И разошлись мы вполне полюбовно. Вы можете поговорить с ней, если вы это имеете в виду. У нас двое маленьких детей. Жизель хотела, чтобы они выросли у нее на родине. А еще она хотела доучиться в Сорбонне. Когда мы поженились, она была моей студенткой, и ей пришлось уйти. Она оканчивает университет весной.

— А она знала Лолу Дакоту?

— Конечно. Когда Лола с Иваном приезжали в Европу, мы всегда встречались вчетвером. Жизель это не напрягало. Когда я увлекся Лолой, то был холостяком. А вот Иван едва ли знал о наших отношениях. Чуткость — не его сильная сторона. Мы с Лолой всегда поддерживали близкие отношения. Если хотите, это я виноват в том, что пригласил ее преподавать в Королевском колледже. Просто я подумал, что у нее будет больше шансов получить здесь кафедру. Меньше выпускников, с которыми придется ссориться из-за своих нетрадиционных или, лучше сказать, инновационных идей, меньше традиций, чем в Колумбийском университете. Лола сильно раздражала некоторых традиционалистов.

— А вы? Вы сами когда-нибудь ссорились с ней? Вам от нее доставалось? Нрав-то у нее был крутой.

— Насколько я понимаю, вы уже разговаривали со студентами. Лола Дакота — профессор — всегда стремилась к совершенству. Если ученики не соответствовали ее стандартам, она не знала жалости. — Шрив помрачнел. — В целом наши кафедры практически не соприкасались. Но из-за проекта «Блэкуэллс» многие студенты Королевского колледжа работали с нами обоими. Мы вместе читали ряд курсов: совмещали антропологические особенности острова с политикой того периода. Но чтобы мы с Лолой всерьез ругались, такого я не припомню. С какого конца должны начаться раскопки? Что поставить студенту: просто «хорошо», с минусом или с плюсом? Сколько времени нужно потратить на беседы с потомками обитателей острова?

— Когда вы спали с ней в последний раз?

— Она бы восхитилась вашей прямотой, детектив. — Шрив поколебался. — Больше меня. Если точно, восемь лет назад. В номере дешевого отеля на бульваре Сен-Жермен-де-Пре. И мне было хорошо, если вам угодно знать и это тоже.

Я постаралась вернуться к делу:

— Вы знали Шарлотту Войт, профессор?

Он выпрямился и заложил руки за голову.

— Грустное дело с этой Шарлоттой. Прошлой весной она училась у меня, а потом вдруг взяла и ушла. — Он взглянул на меня. — Это она была источником разногласий между Лолой и мной. Я считал эту девушку очень умной. Только ее ум необходимо было направить в нужное русло. Еще у нее было великолепное воображение.

— С галлюциногенами или без?

— То, что Шарлотта употребляла наркотики, ни для кого не секрет, детектив. Но когда у нее была ясная голова и она увлекалась работой, как, смею надеяться, было на моих занятиях, у нее появлялся шанс на спасение. Я в это верил, а Лола так не считала. Спускала на нее всех собак. Некоторые думают, что это подтолкнуло ее к отъезду. Вызвало душевный надлом, так сказать.

— Что, по-вашему, произошло с Шарлоттой?

— Полагаю, она отправилась в Южную Америку. Вероятно, бродила по Манхэттену, пока не кончились наркотики, потом собрала вещи и отправилась домой. — Высказав следующую мысль, Шрив просиял. — Шарлотта вернется, мисс Купер. Я в этом уверен. Она жаждала знаний, хотела, чтобы ее принимали. Правда, обычно она скрывала эту свою сторону от людей. Она не первая студентка, решившая немного отдохнуть.

Майк вернулся к Лоле Дакоте:

— Лола, наверное, говорила вам, что не так в ее браке?

— Правая рука Ивана, насколько мне известно. И, периодически, левая. Он бил ее, детектив. И как только она поняла, что на нем свет клином не сошелся и что его приступы ярости не ограничиваются определенными днями, которые она могла предсказать и избежать ссоры, она ушла от него.

— К другому мужчине?

— Надеюсь.

— Есть предположения?

— Я дам вам знать, если будут. Скип Локхарт, может быть. Лола проводила с ним много времени. Возможно, даже Рекантати. — Шрив допил кофе и закрыл пустой стаканчик пластиковой крышечкой. Потом рассмеялся и добавил: — Но в таких отношениях первенство осталось бы за Лолой. Для моей старой подруги он немного пассивный. Она старалась завоевать его внимание, как только он приехал. Так что, на мой взгляд, от нее можно было ожидать чего угодно. В тихом омуте и все такое.

— Что вы знаете о деловых операциях Ивана?

— То, что я хотел держаться от них подальше, детектив. Я не знаю, что он затевал, но Лола думала, что рано или поздно он закончит в тюрьме.

— Она получала от него деньги? — Как и я, Чэпмен вспомнил обувные коробки с наличностью, найденные в шкафу Лолы.

— Не думаю, что он давал ей хоть цент. Кроме того, она вряд ли приняла бы его подачки. Лола хотела уйти. Покончить со всем и уйти.

— Что привлекло вас в проекте «Блэкуэллс», профессор? Кажется, у всех участников там есть любимые места, представляющие особый интерес. — Мне было интересно, что влекло на остров Шрива.

— Как и Лолу, меня назначили на южную оконечность. От первоначального особняка примерно посередине до нижнего конца.

— Оспенная больница, городская тюрьма? Эта область?

— Точно. Впервые на остров меня привезла именно Лола. Это случилось тем летом, когда мы познакомились в Аспене. Я возвращался в Париж, и в Нью-Йорке проходил этот знаменитый парад высоких кораблей. В тот вечер вся гавань была забита великолепными старыми парусниками. Лола собрала корзину для пикника, и мы отправились на остров по канатной дороге. Она сказала, что оттуда будет лучше всего видно шхуны, плавающие вверх и вниз по Ист-Ривер, и фейерверки, взрывающиеся над завитками Бруклинского моста. Тогда еще до южной оконечности можно было дойти пешком. Вам известна фамилия Дюморье,[47] мисс Купер? Вот так Лола представила меня острову Блэкуэллс. Всегда была актрисой — мать бы ею гордилась. «Прошлой ночью мне приснилось, что я вернулась в Мандерли», — сказала она, расстилая одеяло под черными окнами старого здания.

— Именно так и выглядит старая больница. Не удивительно, что она всегда меня привлекала. — Я повернулась к Майку. — Это первая строчка из романа «Ребекка».[48]

— Как и в фильме, — бросил он. Может, я не такой начитанный, как ты, говорил он мне, но не дави на меня.

— Самым поразительным в ту ночь было смотреть на очертания Манхэттена. Вид открывался невероятный. Мы лежали на земле, пили теплое белое вино из бумажных стаканчиков и смотрели поверх водной глади на Ривер-хаус. До моего рождения там жил мой отец, и я еще никогда не видел его с этой стороны.

Значит, Уинстон Шрив из богатой семьи. Легендарное здание на 52-й улице, к востоку от Первой авеню, построили в 1931 году. Роскошные апартаменты, площадки для игры в сквош, теннисные корты, крытый бассейн и даже танцевальный зал. Еще здание могло похвастаться частным причалом, находившимся в том самом месте, где позже проложили шоссе ФДР. Именно к нему швартовал свою знаменитую белоснежную яхту «Нурмахал» Винсент Астор.[49] Раньше здесь жили богачи и королевские особы, сегодня — знаменитости, такие как Генри Киссинджер[50] и знаменитая международная красавица Линн де Форрест.

— А разве сейчас это невозможно? В смысле, — пройти туда? — спросила я.

— Пока не закончатся раскопки — нет, мисс Купер. И не раньше, чем найдутся деньги на реконструкцию потрясающего здания Ренвика. Больница — настоящий готический замок — полностью разрушена. Половиц практически не осталось, стены крошатся, падают гранитные плиты. Доступ к этой части острова запрещен. Вокруг всего участка с востока на запад поставили металлический забор. Сверху колючая проволока. Там слишком опасно.

Чэпмен ткнул меня ручкой:

— Если будешь хорошо себя вести, блондиночка, раздобуду тебе пропуск на Рождество. Там патрулирует 114-й.

Уголовными расследованиями на острове Рузвельта занимался 19-й участок, расположенный в Верхнем Ист-Сайде, где я жила. Зато патрулировали остров мобильные отряды полицейских из Куинса. В том участке я не знала никого.

— Я тебя проведу. Своими глазами все увидишь.

Шрива охватило чувство территориальной собственности, и он затараторил, перебивая Майка:

— Я сам свожу вас туда. В любое удобное для вас время.

— У вас есть ключ?

— У всех руководителей проекта есть доступ, детектив. На время исследований нам разрешено приходить и уходить, когда нужно. Разумеется, весной там чуть приятнее, но, как только стает лед, я свожу вас обоих на остров.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы Лола говорила о «мертвецкой», профессор?

— Да постоянно, мистер Чэпмен. Знаете, остров Блэкуэллс — не слишком радостное место, даже в двадцатом веке. Когда город наконец решил покинуть свои владения на острове, служащие просто вышли и закрыли за собой двери. Все осталось так, как было в последние дни. Постельное белье на больничных койках, носилки в коридорах, каталки и костыли в дверях и у стен. Туда годами никто не ездил. Боялись, что в пустых коридорах и под карнизами еще таится зараза. А Лоле нравилось. Когда она называла это место «мертвецкой», мы сразу представляли себе призраков погибших там людей. Дилетанты держались подальше, и это ее вполне устраивало.

— Мы не виделись с ней много месяцев, профессор. Она выбрала прокуроров из Нью-Джерси, а не мой офис. Да вы, наверное, сами знаете. Мой шеф считал их затею с липовым убийством абсурдной. Скажите, в последнее время она беспокоилась насчет Ивана?

— Постоянно. Страх преследовал ее повсюду. Иван каким-то образом знал, как ее напугать. Не важно, шла она по Бродвею пообедать с подругой или сходила с канатной дороги на острове. Он всегда следил, где она находится. Лола была уверена, что за ней шпионили, и не знала, кому доверять. Думаю, поэтому она так дорожила старыми друзьями.

— Она боялась, даже когда ездила на остров? — Я вспомнила Джулиана Гариано. Ходили слухи, что его нанял Иван Краловиц и Джулиан продавал ему информацию о местонахождении Лолы.

— Так она мне говорила. У меня не было оснований не верить ей. Видите ли, — Шрив поставил локоть на колено, — у нее была настоящая фобия. Она до смерти боялась, что Иван ее убьет. Похоже, у нее был дар предвидения, верно, детектив?

— Значит, вы думаете, что убийца Лолы работал на Ивана?

— Или на Сильвию Фут, мисс Купер? — Шрив посмеивался. — До сих пор я об этом как-то не задумывался. В Королевском колледже заговор? Возможно, конечно, но маловероятно. Вам придется назвать мне очень хороший мотив.

— Что-нибудь еще? — спросила я Майка.

— Я ни за что не отпущу вас, не задав несколько вопросов о Петре, профессор. Вы не возражаете?

Шрив поднялся и потянулся.

— Если вы об этом знаете, я могу сказать только одно. Такое зрелище больше нигде не увидишь. — Обращаясь непосредственно ко мне, он процитировал строчку из поэмы Бургона:[51] — «Красно-розовый город, лишь вдвое младше самого времени». Вы там были?

Вместо меня ответил Чэпмен:

— Я отправлюсь туда раньше принцессы. Цитадель еще видно?

— От нее мало что осталось. Она на семь веков старше наших развалин.

— Ее построили во времена Крестовых походов. Сейчас она — часть Иордании, — объяснил мне Майк, провожая Шрива к выходу. — Вы все еще ездите верхом по ту сторону этого узкого пролива? Однажды я обязательно попробую.

Шрив кивнул, Майк пожал ему руку, продолжая болтать, а потом забрал у профессора пустой стаканчик.

— Спасибо, что пришли. Я выброшу.

Выпустив Шрива из кабинета, он вернулся к своему столу.

— Почему все сразу думают, что ты такая воспитанная и образованная, а я — чертов филиппер?

— Филистер?

— Ну, филистер. Какая разница. Я знаю о крестоносцах и Заре[52] больше, чем этот эрудированный антрополог, проживи он хоть шесть жизней. А еще он не знает, что я щедрой рукой раздал стаканчики с кофе, чтобы он оставил мне немного слюны на ободке. Я отдам стаканчик Бобу Талеру, и он сообщит мне все уникальные подробности о двойной спирали, которая делает профессора таким особым парнем. — Майк поднял стакан Шрива и повертел. — Поставь его инициалы на донышке, Куп, и положи в этот бумажный пакет. Когда все уйдут, Аттила отнесет их в лабораторию.

Довольный собой, Майк сходил в комнату ожидания и вернулся с Паоло Рекантати. Застенчивый историк все еще держал в руках свой стаканчик. Майк снял с плитки кофейник, налил ему горячего кофе и, повернувшись ко мне, поднял большой палец.

— Присаживайтесь и не волнуйтесь, сэр. Все может оказаться не так плохо, как вы думаете.

— По-моему, хуже быть уже не может, мистер Чэпмен. Чтобы приехать в это змеиное гнездо, мне пришлось бросить Принстон. Ради чего? Я — преподаватель, вы же понимаете. Никогда всерьез не занимался административной работой. И меньше всего мне хотелось, чтобы мой первый семестр в этом колледже закончился убийством коллеги. Сегодня самый холодный день в году, а я потею так, будто сейчас середина июля.

Меня всегда поражало, как люди, состоявшие с убитыми в близких отношениях, ставили свои собственные горести превыше жертвы. Почему-то я ждала, что каждая беседа начнется с некоего выражения озабоченности по поводу отлетевшей души Лолы Дакоты.

— Вы давно знали мисс Дакоту?

— Я познакомился с ней только в сентябре, когда приехал в колледж. Она пользуется — то есть пользовалась — прекрасной репутацией в своей области, и я был в курсе ее познаний о нью-йоркском правительстве двадцатого века задолго до нашего непосредственного знакомства. Я рассчитывал, что она и впредь будет одной из наших наиболее продуктивных сотрудников. И в этом отношении она меня не разочаровала. Публикация следующей книги Лолы намечена на весну. Маленькое университетское издательство. Кроме того, у нее уже вышло несколько статей про остров Блэкуэллс в научных и коммерческих журналах.

— Опубликовала и погибла? Жестокие времена.

Юмор у Чэпмена, прямо сказать, на любителя. Надо раздобыть рукопись будущей книги Дакоты. Возможно, в ее исследованиях найдется что-то и для нас.

— Ее когда-нибудь обвиняли в плагиате или краже интеллектуальной собственности другого профессора?

— Думаю, все согласятся с тем, что Лола — большой оригинал. С этим у нее проблем не было.

— А с чем были, мистер Рекантати? Какие у нее были проблемы?

Он слегка заикался.

— Ну… Ну, брак, разумеется. Этот ее сумасшедший муж. Это мучило всех в колледже.

— Что вы хотите этим сказать?

— Каждый день, приходя на работу, Лола приносила с собой и свои семейные проблемы. Не физически, конечно. Но она всегда ужасно боялась, что Иван придет в колледж. После ссоры или встречи с их адвокатами по семейным делам. Еще она волновалась за своих студентов и за нас. Причем не меньше, чем за себя. Она довольно часто говорила об этом со мной и Сильвией. Боялась, что Иван объявится или, еще хуже, пришлет в колледж какого-нибудь наемника, который перестреляет всех, кто окажется у него на пути, когда будет целиться в Лолу. Слава богу, когда это произошло, она была одна.

Эгоизм этого человека заставил меня содрогнуться. Каковы были ее последние минуты? Она столкнулась с убийцей у дверей собственного дома? Или он находился вместе с ней в квартире? Он поджидал снаружи, знал, что она собиралась куда-то поехать? Или это была случайная встреча с незнакомым человеком? Может, мы с Чэпменом зря тратили время, разговаривая с ее коллегами, тогда как насильник или местный грабитель — оппортунист?

Рекантати водил указательным пальцем по нижней губе.

— Звучит холодновато, не так ли? — Он снова начал запинаться. — И… и я… э-э-э… мы только предположили, что в момент убийства она была одна. Вы уже что-нибудь выяснили? В смысле как она умерла?

Майк не обратил внимания на его вопросы. Сначала он хотел получить ответы на свои.

— Вы историк, верно? Прежде чем перейти к Королевскому колледжу, расскажите нам о себе.

— Про мою карьеру? Учился в Принстоне. Степень магистра и доктора получил в Чикагском университете. До приезда сюда возглавлял кафедру истории в Принстоне. Здесь исполняю обязанности ректора, пока комитет ищет кого-то на постоянную должность. Я… э-э-э… в марте мне будет пятьдесят. Я живу рядом с Принстоном, хотя пока я здесь, Королевский колледж предоставил мне квартиру на своей территории.

— Вы женаты?

— Да. Моя жена преподает математику в частной школе рядом с домом. У нас четверо…

— Ей известно о ваших отношениях — ваших сексуальных отношениях — с Лолой?

Рекантати яростно тер губу.

— Я не… у нас ничего такого не было.

Несколько секунд он колебался. Слишком долго, чтобы мы ему поверили. У меня сложилось впечатление, будто прежде чем дать честный ответ, он старается сообразить, кто еще может знать правду.

— А ваши коллеги сказали нам совсем другое.

— Шрив, да? Полагаю, он сказал вам, что они с Лолой — только друзья. Смешно! Вы понимаете, каково это — жить в закрытом сообществе? Таком, как маленький колледж? Если вы ужинаете в учительском клубе с женщиной, не работающей на вашей кафедре, значит, вы с ней спите. Если студентка задерживается в вашем кабинете минут на пятнадцать — вы к ней пристаете. Если это юноша — вы гомосексуалист. Я помогу вам, чем смогу, но я не стану сидеть здесь и сносить ваши оскорбления.

Чэпмен откинулся назад, открыл ящик стола, вытащил коробку с ватными палочками и, положив на книгу для записей, указал на нее.

— Как насчет буккального мазка, профессор?

— Что? Я раньше никогда не был в полицейском участке и, боюсь, не знаком с вашей терминологией. Я не понимаю вопроса.

— Я узнал это слово не от Дж. Эдгара Гувера.[53] Это наука, а не полицейский жаргон. — Майк медленно выдвинул крышку и вытащил один деревянный аппликатор с ватой на конце. — «Буккальный» происходит от латинского слова bucca. Рот. Если вы будете достаточно добры и проведете этой палочкой по внутренней стороне щеки, сердцееды мисс Купер, то есть серологи в лаборатории — это они раскрывают все ее изнасилования и выставляют ее таким спецом, — скажут мне, совпадает ли ваша ДНК с образцом, найденным на вещах в маленькой квартирке мисс Дакоты.

— Н-но вам, конечно же, нужна кровь или с… с… с…

Он никак не мог заставить себя произнести слово «сперма».

— Мне нужен буккальный мазок, и все. Такая же капля слюны, что сейчас пенится у вас на губах, сэр.

Рекантати опять принялся нервно поглаживать рот. Затем встал:

— Я пришел сюда не для этого. Вы не можете заставить меня это сделать.

— У меня есть четырехлетняя племянница, которая говорит мне то же самое. И при этом топает ножкой. Вы должны добавить этот штрих — для большей выразительности. Сегодня я не могу заставить вас это сделать, правда. Но остерегайтесь блондинки. Она — настоящий ас в делах с «большим жюри».

— Если я могу быть полезен с серьезной информацией, которая действительно поможет с расследованием, пожалуйста, звоните. До начала следующей недели я буду в Принстоне. — Рекантати направился к выходу, даже не подождав, когда кто-нибудь из нас его проводит.

Чэпмен улыбнулся и, взяв оставленный профессором стаканчик кофе, проставил на донышке инициалы.

— Все равно мы его достали.

— Ну, ты, может, и выиграл маленькую стычку, зато войну проиграл. Конечно, спал он с ней или нет — важно, но ты упустил возможность задать ему остальные вопросы, ответы на которые мне бы очень хотелось получить. — Я бросила блокнот на стол.

— Послушай, к трем часам все эти стаканы будут у Талера. Он обещал поработать с ними на праздниках. К выходным мы узнаем, был ли кто-нибудь из этих университетских гениев там, где быть не должен. Я не собирался играть с ним. Но как только он начал изворачиваться, я не устоял.

— Возможно, все просто: у него действительно был романчик с Лолой и он боится, что это дойдет до его жены. А вот мы даже не знаем, почему она просила у него денег и приложил ли он руку к ее проекту.

— На следующей неделе ты можешь снова съездить к нему, поговоришь помягче. А у меня есть другие дела. Давай-ка пригласим мамашу Кеттл.[54] — Майк положил пустой стаканчик в отдельный пакет и пошел за Сильвией Фут.

Сутулясь и хмурясь, Сильвия Фут прошаркала в кабинет следом за Чэпменом. В руке у нее был тонкий портфельчик. Майк подвел ее к сломанному стулу и, придержав его за спинку, подождал, когда она сядет.

— Кофе? — спросил он.

— Я его не пью.

— Ну, такие люди везде встречаются, — пробормотал Майк, возвращаясь на свое место.

— Что вы сделали с моим ректором? — Сильвия злобно смотрела на меня. — Он обиделся и ушел. Даже не объяснил, в чем дело.

— Думаю, Паоло Рекантати просто очень огорчает все, что происходит во время его пребывания в должности.

— Я уже подумываю, что моим преподавателям не стоило беседовать с вами без адвоката.

Если Сильвия ждала от меня заверений, что никто из ее сотрудников не попадет под наш микроскоп, она ждала напрасно. Я вовсе не собиралась этого делать, и по моему молчанию она все поняла.

— В таком случае, Алекс, я попрошу связаться с вами Джастина Фелдмана.

Кажется, у нас проблемы. Друг и блестящий адвокат, Джастин не потерпит ни одной из тактик Майка. Они уже схлестывались раньше. Он будет довольно приветлив, но непреклонен, и мы, скорее всего, лишимся прямого доступа ко всем преподавателям Королевского колледжа.

— Зачем вовлекать артиллерию? Куп говорила, что вы и сами спец в юриспруденции. — Он улыбнулся. — Сэкономьте администрации немного денег. Час Фелдмана стоит бешеных бабок.

— Вполне возможно столкновение интересов между колледжем и отдельными сотрудниками, с которыми вы будете беседовать. Я уверена, мы сможем уговорить его сделать это ради общественного блага. Джастин — выпускник Колумбийского университета: колледж и юридический факультет.

— Ля-ля-ля-ля…

— Это неверное…

— Я знаю, мисс Фут. Но единственные студенческие песни, которые мне известны, — это она и «Будь верен своей школе». — Он пропел несколько тактов из «Бич Бойз». Фут открыла свой портфельчик, надела очки, и Майк приготовил блокнот.

— Давайте посмотрим, насколько далеко мы сможем продвинуться без помощи адвоката, Сильвия. Хорошо? — Я постаралась направить разговор в нужное русло с самого начала. — Будьте добры, расскажите нам о ваших беспокойствах, а потом мы зададим вам интересующие нас вопросы.

Она глянула через плечо, словно Паоло Рекантати мог появиться в любой момент.

— Я не считаю своей обязанностью рассказывать вам, что происходит с пропадающими из колледжа субсидиями, но главный ведь Рекантати. А он просил меня быть с вами откровенной по этому поводу.

Фут копалась в бумагах, ошибочно предположив, что именно из-за этого исполняющий обязанности ректора так разволновался и выскочил отсюда как ошпаренный.

— Он в этом не виноват, Алекс. Уверяю вас. Мы пытались сами во всем разобраться. Федеральное расследование началось весной. Почему пропавшая с кафедры антропологии наличность имеет отношение к смерти Лолы Дакоты, вне моего разумения, но сегодня утром я пришла к вам подготовленной.

15

Мы с Майком думали про обувные коробки Лолы. Ни Шрив, ни Рекантати не упоминали о финансовых нарушениях в колледже. Возможно, это как-то связано с наличностью у нее дома.

— Кто-нибудь из вас слышал о докторе Лэвери? Клоде Лэвери?

Мы молчали.

— Он считался новатором в антропологии. Мы переманили его из Джон Джея. — Джон Джей — нью-йоркский колледж криминалистики. — Руководство убедило меня, что для нас это большая удача. Специализацией Лэвери было употребление наркотиков в городских условиях. — Сильвия Фут вытащила из портфеля несколько вырезок. На одной — обложке журнала для выпускников колледжа Джона Джея, вышедшего несколько лет назад, — была фотография Лэвери в дашики[55] и анонс статьи о его работе в центре города. Доктор носил дреды и свалявшуюся бороду, а в руке держал трубку с крэком.

— В этом году я оказываю содействие иезуитам. Этот парень сможет подобраться к такому иезуитскому колледжу, как Фордхэм, не ближе служебного входа.

Фут прищурилась и оглядела Майка гораздо пристальнее. Если она думала, что он выходит за все рамки политкорректности, она еще ничего не слышала.

— Вместе с доктором Лэвери в Королевский колледж пришел грант на три миллиона долларов — любезность Национального института наркомании, филиала министерства здравоохранения. Признаться, он заинтересовал нас больше, чем резюме доктора. Первая проблема, с которой мы столкнулись, был а связана с его назначением. Кафедрой антропологии руководил Уинстон Шрив, и, откровенно говоря, он не хотел иметь ничего общего с исследованиями Лэвери. Шрив — приверженец классицизма. У него небогатый опыт работы с современной городской культурой, и уж точно не с этим ее аспектом. Он хотел, чтобы мы определили Лэвери в естественные науки или социологию.

— Разве никто не хотел взять его к себе?

— На самом деле хотели. Заполучить его стремились многие. Профессор Греньер — он возглавляет кафедру биологии — был очень заинтересован в Лэвери. Благодаря ему появлялась возможность проводить крупные исследования. Влияние наркотиков на человеческий организм. Проблемы со здоровьем у наркоманов, употребляющих героин, от СПИДа до разрушения зубов. Это прекрасно вписывалось в подготовительные курсы, перекликалось с программой по химии и связывало биологию с социологией. Кафедра политологии тоже хотела его взять. Лола запустила настоящую кампанию, чтобы нас убедить. По ее мнению, это была прекрасная основа для изучения города: действий уголовного судопроизводства в отношении наркотиков, соперничества в финансировании между тюрьмами и лечебными программами, политических реакций на злоупотребление наркотиками.

— И что вы решили?

— Это была одна из редких битв, которые Шрив проиграл. Доктор Лэвери называет себя антропологом, и мы сочли нужным определить его именно на эту кафедру. Очень похоже на проект «Блэкуэллс»…

— Лэвери тоже в нем участвовал?

— Я об этом ничего не знаю. Просто похожая ситуация. Дело в том, что Лэвери разработал междисциплинарный подход к своей теме, так что другие кафедры могли тоже получить кусок его очень большого и довольно вкусного пирога. Деньги для всех.

— Тогда в чем сложности, Сильвия?

— Несколько месяцев назад правительство возбудило уголовное дело. Не в вашей прокуратуре. ФБР. Южный округ Нью-Йорка. Похоже, была утеряна и не учтена большая сумма присужденных ему денег. Грант шел с дискреционным фондом. Каждый год Лэвери мог тратить по своему усмотрению сто тысяч долларов. Главное, чтобы это было связано с исследованиями. — Фут пролистывала документы, кажется, бухгалтерские. — Лэвери утверждает, что покупал компьютерное оборудование и канцелярские принадлежности и давал наличные студентам, которые проводили для него небольшие исследования. Похоже, бумаг, подтверждающих его слова, нет, но большинство преподавателей этому не удивились бы.

— А что думаете вы?

Сильвия Фут рассматривала пол между своими туфлями и столом Майка.

— Наркотики, детектив. Этот фант с самого начала вызывал серьезные опасения. Что наличность использовалась для покупки наркотиков, чтобы делать счастливыми его рабочих пчел. Возможно, пользовался для собственного удовольствия. Расследование еще не закончено.

— Но как?..

— Клод Лэвери — уникальная личность. Вроде Гамельнского Крысолова, только в рамках колледжа. Творческая натура, умен, но при этом не соответствует представлению о типичном профессоре. У него очень непринужденная манера поведения. Прямиком из Лондонской школы экономики Лэвери отправился в самые злачные части города. Центральный Гарлем, Бедфорд-стайвесант, Восточный Нью-Йорк, Вашингтон-хайтс. Он общался с уличными типами — такие люди никогда не впустили бы в свой мир чужака. Вот почему его исследования уникальны. Он писал о феноменах, которые сделали его любимцем ученых, исследующих городскую культуру, — и строгих бюрократов, и более гибких социологов. Все крупные газеты преподносили его теории как неоспоримую истину.

— Например?

Фут вытащила из портфеля копию передовицы «Вашингтон Пост».

— Приводя данные исследований Лэвери, автор статьи поддерживает следующее утверждение. «Именно жесткая запрещающая общенациональная политика по вопросам употребления марихуаны в семидесятых и восьмидесятых создала условия для международной торговли кокаином, заполнившим собой образовавшуюся пустоту». Стоило студентам подпасть под его обаяние, как они увлекались. Они ходили по округе вместе с Клодом — самостоятельно в такие жуткие места эти детишки из среднего класса никогда бы не отважились пойти. Выяснялось, что Лэвери завоевал доверие местных. Благодаря чему он и его студенты добирались до наркоманов и, наконец, наркодилеров.

— А вы думали, что, попав в колледж, этот парень будет околачиваться на Улице Сезам? Чему тут удивляться?

— Если честно, вы правы, детектив. Вот почему некоторые из наших сотрудников совсем не удивились. Чего-то в этом роде они и ожидали. Полагаю, — добавила Сильвия с величайшим смирением, — что они-то и поспособствовали официальному иску. Отпуска на Карибском море с целью изучения источников на острове и употребления коренными жителями наркотиков, деньги, поступающие от крупных фондов, не говоря уже о правительственном гранте. Другие серьезные преподаватели, может, и позавидовали. И потом, не надо забывать о настоящих неприятностях. Что, если Клод Лэвери буквально вкладывал деньги в руки этим студентам, чтобы они сами покупали себе наркотики?

Интересно, подумала я, не эту ли историю слышал Дэвид Филлиан в тюрьме штата. Возможно, Лэвери и есть тот профессор, о котором упоминала доктор Хоппинс в зале суда, когда сообщила, что Филлиан хочет заключить с нами сделку: информация взамен на досрочное освобождение. Может, наркотики студентам продает Лэвери?

— Юноша, который повесился на днях, как-то связан с Лэвери?

— Вроде нет. Джулиан Гариано предпочитал синтетические аналоги — амфетамины, «экстази», кокаин. А Клод главным образом работал с наркотиками. Правда, как вы и сами знаете, в последние несколько лет границы сильно стерлись. Встречались они точно, Джулиан ходил на лекции Лэвери. Но никто никогда не видел их вместе вне аудитории.

— А пропавшая девушка?

— Никакой связи.

— Лола Дакота. Дальше.

Сильвия заглянула в свои бумаги.

— Как только федералы начали расследование, мы отстранили Лэвери. Вообще-то администрация собирала данные, чтобы лишить его должности, что было нелегко. Профессор Дакота возглавляла оппозицию. Защищала Клода изо всех сил. Даже переубедила Уинстона Шрива, и он рявкал на нас. Мол, подождите, вы еще увидите, что он не виновен, соблюдайте презумпцию невиновности.

— Почему?

— Точно мы не знаем. Она утверждала, что исключительно по профессиональным причинам. Он выступал против системы, как и она. Восхищаться его оригинальными методами мог только такой же индивидуалист, белая ворона. Лола, например. Есть еще одна точка зрения, похуже. Кое-кто считал, что у Лолы есть другие причины защищать Лэвери. Деньги. Ходили слухи, будто она пользовалась частью фондов Клода Лэвери в своих целях.

— Наркотики?

Сильвия Фут нахмурилась:

— Этого никто не говорил. Не было даже намеков на слух, будто Лола имеет отношение к наркотикам. Она бы этого и от своих студентов не потерпела. Правда, ее собственные проекты были весьма дорогостоящими. И она постоянно со всеми соперничала. Кое-кто из преподавателей убежден, что будь у нее возможность купить себе преимущество, она бы это сделала.

— Вы этому верите?

— Лола была у меня бельмом на глазу. Постоянно. Если кто и умел создавать неприятности в любой день недели, так это Лола. Все время выходила за рамки. Мне не нравился ее альянс с Лэвери, и его мотив по-прежнему остается для меня загадкой. Она не была меркантильной. Материальные блага ее не слишком интересовали, и я ума не приложу, зачем ей могли понадобиться деньги. Но факт остается фактом: пропала крупная сумма. Скоро вы увидите эту историю в заголовках или услышите от ваших коллег в ФБР. Вот Паоло и подумал, что прежде чем это произойдет, мне стоит самой рассказать вам об этом. Расследование уже ведется.

— Кроме того, что Лола защищала доктора Лэвери, были еще какие-нибудь намеки на их привязанность друг к другу?

Сильвия задумалась:

— Ничего необычного. Хорошие друзья, соседи…

— Что вы хотите сказать? Соседи? — переспросил Майк.

— Клод жил в том же доме, что и Лола. Риверсайд-драйв, 417. Только этажом выше. Прямо над ней, если не ошибаюсь.

Я посмотрела на Майка: похоже, мы думали об одном и том же. Я припомнила полицейские рапорты: на следующий день после обнаружения трупа детективы опросили жильцов этого дома. Никаких конкретных имен я не вспомнила, но тот факт, что в доме, расположенном так близко от Королевского колледжа, могут жить несколько преподавателей и служащих, довольно очевиден. Говорили копы с Лэвери? Выяснили, где он был в день убийства Лолы Дакоты? Уточнили имена соседей Лолы у членов ее семьи или друзей, узнали, в каких отношениях она была с другими жильцами?

— Где сейчас Лэвери? — нетерпеливо спросил Чэпмен.

— Понятия не имею, детектив. В последний раз я видела его на всенощной в пятницу. Многие уехали из…

— Кто может сказать, где он находится в данную минуту? Сегодня. — Чэпмен вскочил на ноги и был уже готов отказаться от тактичной беседы и погрузить руки в грязь.

— Его временно отстранили. Он не обязан отчитываться перед нами и сообщать, где находится. До конца расследования мы будем продолжать выплачивать доктору Лэвери заработную плату. Но если агенты ФБР предъявят ему обвинение, полагаю, его положение может несколько измениться.

— А как насчет другого парня, биолога?

— Профессора Греньера? А что он?

— Я хочу поговорить с ним.

Сильвия передала нам еще несколько бумаг.

— Греньер в отпуске до начала следующего года. Вы можете подождать еще несколько недель, детектив?

— Откровенно говоря, мисс Фут, я не могу ждать ни минуты. — Он навис над ней и тряс авторучкой у нее перед носом. — У вас есть сорок восемь часов: в город приезжает Санта, и с этим я ничего не могу поделать. Эти ребята числятся в ваших ведомостях; вы сами только что это сказали. Окоченевшее тело Лолы Дакоты лежит в шести футах под землей. Найдите их, понимаете? Я хочу видеть Скипа Локхарта, Томаса Греньера и Клода Лэвери к выходным. Сделайте невозможное, пустите в ход все, раскройте, наконец, этот свой кислый рот, но только сделайте это.

Пока Сильвия слушала грохочущий голос Чэпмена, бумаги соскользнули у нее с колен на пол и разлетелись по всей комнате. Я помогала их собирать, а Майк продолжал перечислять свои требования. К двери она шла так неуверенно, что мне пришлось взять ее под руку и проводить до приемной.

— Когда ты вернешься в город? — спросил Майк, когда я подошла к столу. Я взглянула на календарь. Сегодня вторник, завтра — Рождество.

— В четверг, если, конечно, ты не хочешь, чтобы я изменила планы.

— Не волнуйся. Здесь все равно работать не с кем. Если Фут соберет свои войска, а лаборатория предоставит результаты, мы будем копаться с этим все следующие выходные.

Зазвонил телефон. Майк поднял трубку.

— Это Лаура. Тебя спрашивает.

— Только что звонил ваш управляющий, Алекс. Есть проблемы.

— Какие такие проблемы?

— Кажется, в вашей квартире застукали двоих рабочих. Управляющий просит вас немедленно приехать, вдруг что-то пропало.

Я бросила трубку и сказала Майку, что мне нужно ехать домой.

— Только со мной. Я поведу.

— У тебя еще дел невпроворот. Я возьму такси.

— А про эту круглолицую девицу, чей пропуск ты украла, забыла? Нет, одна ты не поедешь. Она бегает по городу, ищет тебя. Ты живешь на двадцатом этаже, в каждой смене по два швейцара. Как, черт возьми, кто-то умудрился влететь в твое любовное гнездышко? Меня ты туда не пускаешь, даже когда я себя хорошо веду.

Мы проехали в сторону центра и оставили машину в гараже моего дома. Когда мы вошли, в холле стояла моя соседка снизу со своим бостонским терьером.

— Ребята из службы безопасности правления уже наверху. С ними детектив из участка, — сообщила Джесси, садясь с нами в лифт.

— Что случилось?

— Знаешь этих ребят, которые работают на лесах? Ну, ты-то их нечасто видишь, весь день на работе. А я вижу их постоянно. Дети уходят в школу, и утром я дома. Потом весь день то прихожу, то ухожу. Я их даже боюсь немножко. Кажется, будто они все время только и делают, что заглядывают в окна.

Шесть недель назад вокруг всего здания воздвигли леса, чтобы отремонтировать кирпичную кладку и заменить несколько окон. Рабочие приходили рано и проводили большую часть дня, свисая с крыши. Поднимались и спускались они на специальных тросах.

— Сегодня утром, — продолжала Джесси, — я вышла из дому по делам. Это было примерно час назад. Дошла до проспекта и вдруг вспомнила, что кое-что забыла. Я вернулась и сразу заметила, что окна в гостиной распахнуты настежь. Лаяла собака. Потом я увидела, что люлька поднимается. Я схватила собаку и бросилась к двери. Рассказала дежурному, что произошло, и Винни решил проверить твою квартиру — она ведь находится прямо над моей. Наверное, у него есть твой ключ.

— Есть.

— Он открыл дверь и обнаружил в твоей гостиной двоих рабочих.

Мы остановились на двадцатом этаже и вышли. Дверь в мою квартиру была распахнута, и мы услышали громкий спор между детективом и кем-то из рабочих.

— Необычный способ входить в чужой дом, но спасибо за приглашение, Алекс, — поздоровались ребята из 19-го участка. Они сидели в гостиной и пытались поговорить с двумя взломщиками.

— Ты уже слышала? — спросил один, поглядывая на Джесси.

— Да. А что они говорят?

— Утверждают, что поднялся такой сильный ветер, что им пришлось забраться внутрь. Иначе их могло просто сдуть. — Кажется, это первая логичная вещь, которую я слышала.

— Они выбили окно и вошли, — пояснил детектив Пауэлл, указывая на отделанную мрамором полку стеллажа позади обеденного стола. — Кажется, они немного побили твой фарфор.

Я взглянула туда и увидела, что несколько декоративных антикварных тарелок, стоявших на стеллаже, упали на пол и разбились.

— Если они были так напуганы, то почему, разбив окно внизу, не полезли в него? — спросил Майк. — Это бессмысленно. Если, конечно, их волновало исключительно спасение собственных задниц.

— По их словам, когда собака начала лаять, они дали деру.

Джесси на это не купилась.

— Они боялись крошечного терьера больше, чем упасть? С трудом верится. Думаю, они увидели, что я возвращаюсь, и запаниковали. Кстати, а почему они поехали вверх, а не вниз?

И снова ответил Пауэлл:

— Их начальник говорит, что когда ветрено, спускаться опаснее, чем подниматься. Когда они спускаются, то разматывают трос. В результате люлька раскачивается сильнее, и риск больше.

Он обнял меня за плечи и провел в кабинет.

— Я не хочу устраивать сцен перед твоей соседкой, но ты должна знать. С тех пор как построили эти леса, в здании совершено три ограбления.

Я обернулась и удивленно взглянула на Пауэлла:

— Мне никто ничего не говорил.

— И так понятно: владельцы предпочитают сохранить это в тайне. Признаков взлома нет. Значит, это кто-то из своих. Первыми подозреваемыми стали служащие…

— Эй, а я бы начала с этих ребят снаружи. Я головой поручусь за обслуживающий персонал. За каждого.

— Ну, сегодняшние события, кажется, это подтверждают. Может, взглянешь, скажешь, что пропало? Я их обыскал, у них ничего нет. Разумеется, поскольку твоя соседка среагировала так быстро, они не успели выбраться из квартиры. Если они не выбрасывали вещи в окно, то вряд ли что-то взяли. Да, и можешь успокоиться — мы проверили этих подонков, которые уже несколько недель заглядывают в чужие окна. У них список судимостей длиной в милю. Коротышка, что стоит у кухонной двери, условно освобожден в Бронксе. Сидел за вооруженное ограбление. У второго, повыше — он еще притворяется, что не понимает английского, — четыре ареста за кражу. Твоя соседка из сектора «В» въехала в квартиру вечером понедельника, а проснувшись на следующее утро, увидела его в дверях спальни. Чуть не охрипла от крика.

— И он до сих пор здесь работает?

— Тогда ему удалось выкрутиться. Сказал, что думал, будто квартира еще пуста. Мол, не знал, что она въехала. Он целый месяц пользовался ванной. Извинился и ушел. Не знаю, что с ним делать?

— Может, уберешь их отсюда, пока я все проверю?

— Мы отвезем их в участок. Нужно снять отпечатки пальцев — сравнить с другими делами. Если ничего не пропало, я не стану предъявлять им обвинение, лады?

Полицейские вывели рабочих из квартиры, а мы с Майком и управляющим принялись оценивать ущерб. Комната была усеяна осколками окна вперемешку с битым фарфором.

— Пауэлл их посадит?

— За это? Не думаю. А вдруг их жизни действительно угрожала опасность и им пришлось вломиться в квартиру? Я не стану строить догадки. Кажется, они ничего не взяли. Только устроили этот кавардак.

Мы стояли около окна, и хотя сильного ветра не было, в комнату врывался холодный воздух.

— Да. Ну, я думаю, все это ерунда и им просто повезло, что они приземлились здесь. Приятно слышать, что ты такая снисходительная по отношению к людям, вломившимся в твой дом. Я могу этим воспользоваться. Что ты собираешься делать со всем этим бардаком? — В углу комнаты стояла моя веселая рождественская елочка, а под ногами валялись кучи мусора.

— Это мы возьмем на себя, мисс Купер, — вмешался управляющий. — К вечеру все уберут. Составьте список вещей, которые сломали, и мы передадим их страховой компании.

Он взглянул на огромную дыру в окне:

— А вот заменить сегодня стекло я вряд ли смогу. Вы собирались отмечать Рождество здесь?

Я покачала головой.

— Обещаю, к четвергу у вас будет новое окно.

Когда все ушли, мы с Майком сели на пол и стали собирать осколки фарфора.

— Ну вот, теперь у меня появилась новая причина для беспокойств. Я не знаю других мест, где я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем за дверьми этой квартиры. Стоит мне вернуться домой ночью и запереть замок, как я сразу успокаиваюсь. Ни пожарного выхода, ни черного хода. Пока я не отопру, в квартиру не попасть. — Я выдавила смешок. — А теперь я буду бояться, как бы ко мне не проникли мужики, лазающие по лесам на высоте двадцати этажей.

— Эти ребята пытались оставить тебе то же послание, что и я на днях. Пора остепениться и начать вести более спокойную жизнь…

— Только не начинайте, мистер Чэпмен. Встань с колен. В этой куче уже ничего не спасешь. Сейчас звякну в офис, а потом вызову такси до аэропорта.

— Но они устроили здесь настоящий погром.

— Это наводит на определенные мысли, правда? Лола Дакота мертва, а единственные мои неприятности — разбитая посуда. Может, развернешь свой подарок?

— Нет. Давай отметим, когда ты вернешься. Пригласим на ужин Мерсера и устроим маленький праздник, хорошо?

— Только назови дату. Я согласна в любое время.

Я позвонила в офис Лауре и спросила, не появились ли новые сообщения с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. Она сказала, что нет, и соединила меня с Кэтрин Дэшфер, которая руководила отделом, пока меня не было.

— Спасибо, что выручила. Сегодня что-нибудь произошло?

— Только что пришло новое дело. Похоже, в конце недели нам придется провести слушание в больнице, чтобы не выпускать преступника. Как ты думаешь, Лими или Максин смогут прикрыть меня в пятницу? Мы с Полом хотим съездить на выходные к моей сестре.

— Конечно. Я только сделаю несколько звонков. Кстати, а почему слушание будет в больнице? — Для проведения процесса не в зале суда, а в учреждении могло быть несколько оснований. Такое часто практиковали, если подсудимый болел, получил травмы или если его психическое состояние требовало пребывания в специальном учреждении. В этих случаях судья, адвокаты обеих сторон, судебные приставы и секретарь выезжали на место и уже там либо предъявляли обвинение, либо проводили слушание касательно его обоснованности.

— Какая больница?

— «Берд С. Колер». На острове Рузвельта.

— Еще лучше. Я сама это сделаю. Скажи Лауре, чтобы она отправила все бумаги с курьером. Пусть оставят у швейцара в доме Джейка. — Так, когда в четверг вечером я вернусь с Виньярда, они уже будут меня ждать. — В чем суть дела?

Кэтрин рассказала, что сообщил ей офицер.

— Преступника зовут Честер Рубьера. Параноидный шизофреник, наркоман. Напал на пациентку. Я вызову посредника и для нее. У потерпевшей ярко выраженная умственная неполноценность. Чтобы суд смог разобраться в ее показаниях, вам понадобится помощник. В пятницу в десять часов, хорошо?

Я обрисовала Чэпмену ситуацию.

— Я могу попросить Нэн показать нам остров Рузвельта в пятницу после обеда? Я никогда там не была. В Колер новое дело. — Клиника для хронических больных располагалась в северной части острова. Помимо обычных отделений, там было и психиатрическое. — Утром я проведу слушание, а в обед мы встретимся. Может, нам удастся уловить общее настроение этого места.

— Ты живешь в прошлом, блондиночка. Тебя привлекает не остров Рузвельта, а остров Блэкуэллс. Но его больше нет, как нет и доказательств, что смерть Лолы связана с происходящим там сегодня. Пока нет.

— Ты прав. Но мне просто интересно, что заинтересовало Лолу в этом проекте. Если в пятницу появятся дела поважнее, я не поеду. А если нет, тогда удовлетворю свое любопытство.

— Ты ведь знаешь, что любопытство до добра не доводит, Куп.

— Тогда тем более стоит туда съездить, — улыбнулась я. — В мертвецкую.

16

Джейк Тайлер ждал меня в аэропорту «Логан». Я бросила сумки и повисла у него на шее.

— Я так боялась, что что-нибудь случится и помешает мне провести с тобой эти сорок восемь часов. Еще одно убийство или увечье. Или буран.

Он взял мои сумки, и мы зашагали к стойке компании «Кейп Эйр».

— С первыми двумя тебе повезло. Часа через три Бостон накроет циклон. Движется на Кейп и острова. Так что если мы не выберемся отсюда в ближайшее время, есть вероятность застрять.

Не успели мы сесть на пятичасовой рейс на Мартас-Виньярд, как плотные облака затянули серое небо, которое сразу почернело. Двухмоторная «Сессна» с девятью пассажирами на борту взлетела после долгой задержки. Поднялся сильный ветер, и обычный получасовой перелет растянулся почти на сорок пять минут. Мы сидели в хвосте, и нас постоянно мотало из стороны в сторону в узких креслах. Самолет сделал несколько кругов над Нантакет-саунд, и наконец посадку разрешили. Пилот снизился, оставив туман наверху, и на южном берегу острова показалась пенная линия прибоя. Аэропорт окружали высокие сосны заповедника.

Во время полета я говорила только о расследовании — о жизни Лолы Дакоты и трагических обстоятельствах ее смерти. Джейк внимательно слушал и время от времени перебивал меня, задавая вопросы, как опытный журналист.

— Сейчас я даю тебе выговориться. — пожурил он меня. — И накладываю двухдневный мораторий на все результаты вскрытий, серологические рапорты и полицейские расследования. И мировые кризисы тоже.

Он наклонился и поцеловал меня в губы. Самолет подрулил к маленькому терминалу. Пилот вышел на крыло, обошел вокруг и, открыв люк, опустил трап.

— Обвинение не возражает, мисс Купер?

— Нет, Ваша Честь.

Я попросила смотрителя и его жену подготовить к нашему прибытию дом: включить отопление, застелить постели, расставить цветы, доставленные накануне, забрать заказанные мной продукты, охладить шампанское, сложить дрова перед камином. А также оставить мою машину в аэропорту, чтобы мы сами смогли добраться домой.

Все автомобили на парковке были покрыты инеем. Мы прогрели двигатель и включили обогрев окон: ветровое стекло обледенело. Оделась я довольно тепло — слаксы, свитер и лыжная куртка, — но мороз безжалостно щипал нос и уши, и всего за несколько секунд щеки у меня покраснели. Местная радиостанция не скупилась на островные музыкальные шедевры, Джеймса Тэйлора и Карли Саймон.[56] Припев ее песни «Предвкушение» оказался мне удивительно созвучен. Как и Карли, я думала о том, каким правильным может оказаться сегодняшний вечер.

Двадцатиминутная поездка по острову прошла в молчании. Между Днем поминовения и Днем труда[57] Виньярд наводняли толпы приезжих. Они арендовали прибрежные дома, заполняли маленькие гостиницы. Летом улицы кишели народом, но сейчас от них не осталось и следа. Мой старый коттедж стоял на вершине холма, с которого открывался вид на безбрежный океан и небо. Это было одно из самых мирных и безмятежных мест на земле. Каждый день на мой стол попадали всякие ужасы, и сюда я приезжала восстанавливаться.

Зимняя темнота Саут-роуд уступила место яркому свету фар моего автомобиля. Густая листва давно опала, и за голыми деревьями виднелись дома, стоящие вдоль дороги. Большинство были ярко освещены, украшены зелеными гирляндами и лентами из красного и белого бархата. У многих на подоконниках по новоанглийской традиции стояли свечи. Этот коттедж мы с Адамом купили за несколько месяцев до нашей несостоявшейся свадьбы. Почти десять лет я не могла даже думать о нем как о собственном доме. Потом, когда в перестрелке трагически погибла моя подруга Изабелла Ласкар, я сомневалась, что вообще смогу когда-нибудь сюда вернуться. Я постоянно делала ремонт и меняла мебель, но тем не менее прекрасно понимала, что это лишь внешние изменения, они не доберутся до причин моего страха. Но та радость, которую я обрела с Джейком этим летом, вновь разожгла мою любовь к этому удивительному месту.

Я свернула на Битлбанг-Корнер и остановилась перед чилмаркским супермаркетом. Все остальное на моей стороне острова было закрыто, и этот универсам был единственным местом, где мы могли купить все необходимое. Я взбежала по ступенькам. Летом они были забиты пляжными завсегдатаями, велосипедистами, бегунами, рабочими — туристами и местными. Утром здесь сидели, попивали кофе, читали «Нью-Йорк Таймс» и болтали. В обед проезжали несколько миль, чтобы купить кусочек пиццы «Примо». А вечером, на закате, перед тем, как его двери закрывались, покупали все, от «капуччино» со льдом до батареек и свежего пирога с черникой. Вывеска на двери гласила, что на рождественской неделе магазин закрыт. Я скрестила пальцы: надеюсь, все нужные продукты есть дома.

Подъездная аллея к моему дому находилась всего в двух милях отсюда. Когда мы взошли на последний холм, поднялся ветер. Как всегда, сердце у меня заколотилось от восторга: скоро я окажусь дома. Подъехав к знакомой стойке с почтовыми ящиками, я притормозила и свернула в гранитные ворота. Олениха с двумя оленятами, рыскавшая в снегу в поисках пищи, шарахнулась в сторону. Я остановилась перед дверью. Каждый раз, приезжая сюда, я подолгу упивалась красотой окрестного пейзажа. Выключив фары, мы молча сидели в машине. Я смотрела на тусклые огни вдалеке, а Джейк гладил мне шею. Наконец он снова поцеловал меня в губы и сказал:

— Пойдемте, миссис Клаус. Нас ждут дела. Разве ты не голодна?

Я взглянула на часы. Было уже почти восемь часов. Мы вытащили из машины сумки и вошли в дом.

— У меня весь вечер расписан. И пока тебе еще не полагается быть голодным. Ужин в одиннадцать, а официальное празднование начнется в полночь.

— Не возражаешь, если я пока погрызу мочку уха или ключицу? — Джейк шел за мной по пятам. Я ходила из комнаты в комнату, включая лампы и зажигая ароматизированные свечи.

— Должно же иногда оставаться что-то незапланированное, чтобы я мог внести это в твое строгое расписание.

У каменного очага стояла маленькая елочка, не выше двух футов. Под ней лежала огромная коробка из магазина игрушек, обернутая в подарочную бумагу и перевязанная лентой.

— Надеюсь, я не перепутала подарки! Этот, по-моему, должен был отправиться моей племяннице.

— Не только у тебя есть список подарков на Рождество, Златовласка.

Я вытащила из своей сумки два красных чулка и повесила их на спинку дивана. На отворотах белыми и зелеными нитками моя мама вышила наши имена.

— Может, включишь музыку? А я пока приведу себя в порядок.

Я прошла в спальню и разделась. Из окна открывался восхитительный вид на бескрайние просторы, окаймленные древними каменными стенами. Я чувствовала себя в безопасности: проблемам, от которых я защищалась в городе, здесь до меня не добраться. Рыбацкая деревенька Менемша на другой стороне озера пруда скрылась во мгле начавшегося снегопада. Первые мягкие хлопья ударялись о рамы французских окон и сразу таяли. Это мое убежище.

Я поставила таймер парогенератора на десять минут, температуру — девяносто пять градусов, вошла внутрь и прилегла на деревянную скамейку. Комнатку заполнил пар, и я вспотела. В голове крутились воспоминания о заснятом на пленку мнимом убийстве Лолы Дакоты, которые постепенно смешались с видом вполне реальной окровавленной шахты лифта. Еще чуть-чуть, и тело очистится от токсинов, а ум и душа — от мыслей о смерти и насилии. Физическая чистка шла полным ходом, но поскольку кроме размышлений мне больше было нечем заняться, мысленные образы остались.

Через шесть-семь минут я отключила пар и включила душ, подняв лицо к двадцатидюймовому кругу, окатившему меня горячим водопадом. Я вымылась и взбила на волосах шампунь. Когда я вышла из парилки, Джейк уже стоял с банной простыней в руках. Я завернулась в нее, мы снова поцеловались. На этот раз поцелуй затянулся — мы нежно попробовали друг друга на вкус. Потом я прижалась щекой к его плечу. Он поглаживал мои мокрые кудряшки и прижимался губами к затылку.

Я повела его к постели.

— Почему ты решил, что это не было запланировано? Ты меня недооцениваешь.

Губы Джейка заскользили по моему телу. Сначала он целовал мне руки, потом спину. Я повернулась к нему, обхватила его лицо ладонями и потянула вверх, приглашая внутрь.

— Не так быстро, — прошептал он.

— Медленно будет позже. Я так скучала по тебе на этой неделе. Ты мне нужен, Джейк.

Мы замолчали и отдались любви. После я пристроилась рядом с его стройным телом, положив голову на вытянутую руку Джейка, и закрыла глаза, а когда открыла, поняла, что заснула и проспала почти час.

— Прости. Я хотела…

— Тебе это было нужно, дорогая. Расслабься.

Джейк уже принял душ и оделся для вечера.

На нем были джинсы и кашемировый свитер с вырезом лодочкой. Я снова приняла душ, а когда вернулась в спальню, на кровати лежала длинная красная блестящая коробка, перевязанная газовой серебряной лентой.

— Я такой ребенок! Я подожду до полуночи.

— Нет, это подарок для меня, и я хочу, чтобы ты открыла его сейчас.

Я дернула за ленточку и подняла крышку. Под тонкой бумагой лежала шелковая пижама нежнейшего оттенка морской волны.

— В моих снах ты всегда носишь этот цвет. То есть когда на тебе есть одежда. — Он приложил пижамную куртку к моей коже. — Надень ее сегодня вечером, пожалуйста. Ради меня.

Я облачилась в бледный гладкий наряд, причесала волосы и мазнула «Калешем» за ушами, по шее и запястьям. Джейк был в гостиной. Пока Элла Фитцджеральд[58] пела ему песню Коула Портера,[59] он разжег огонь в камине и налил нам виски. Когда я вошла, он стоял у окна и смотрел, как на улице кружатся снежные хлопья.

— Я понимаю, что ужин — часть праздничного сюрприза, но голодный парень начинает нервничать, когда его любимая женщина способна разве что вскипятить чайник. Может, тебе помочь на кухне?

— Этот восхитительный пир мне помогли придумать дамы, кормившие тебя все лето. Доверься им, не мне. Я буду готовить только островную еду.

Я исчезла в кухне и отрыла холодильник. Вместе с продуктами лежали четкие инструкции. Моей первой задачей оказалась самая сложная — открыть дюжину устриц из Тисбери-Понд.

Я который год приезжала сюда летом и наконец научилась пользоваться устричным ножом. Теперь я умела раскрывать створки, не порезав при этом пальцы. Пятнадцать минут поднимания, выкручивания и вычерпывания вкусных созданий из их раковин — и вот я уже в гостиной с одним из любимых блюд Джейка. Свежие солоноватые устрицы были на вкус такими, словно их вытащили из воды всего несколько часов назад.

— Кажется, дебют тебе удался, дорогая. Что дальше?

— Открой вино. Я подам первое блюдо в столовой.

В столовой тоже был камин, но поменьше. Я зажгла шесть свечей в канделябре над столом и развела огонь. Джейк взял бутылку «Кортон Шарлемань Гран Крю» и вытащил пробку.

— Первое блюдо, месье Тайлер, — поздравление от «Хоумпорта». — Джейк обожал суп из омаров. Ресторан, где его подавали, находился в Менемше и, как любой ресторан в нашей части острова, закрывался осенью. — Здорово, что я додумалась заморозить целую кварту. Ура!

Мы разделались с супом, я убрала тарелки и отослала Джейка обратно в гостиную.

— Следующее потруднее.

В Менемше есть крошечная деревянная хижина под названием «Байт». Годами сестры Куинн, которым она принадлежала, готовили и продавали самые вкусные на свете жареные клеммы. Каждый раз, когда мы приезжали на остров, Джейк прямо из аэропорта отправлялся в «Байт». Однажды летом он даже убедил «Эн-би-си» дать в «Тудэй-шоу» рекламу этого маленького предприятия.

Прежде чем они закрылись в октябре, я попросила Карен и Джеки Куинн продать мне ведро теста, в котором они обваливают кусочки до жарки. Клеммы я положила в морозилку и специально прикупила фритюрницу, в которой и задумала повторить их волшебное кушанье. Закончив приготовления, я принесла блюдо в гостиную.

— Ничего похожего, — рассмеялся Джейк. — Скажи девочкам, что им не о чем беспокоиться. Наверное, все дело в их хижине и ее атмосфере.

Основное блюдо оказалось самым простым. Крис и Бетси Ларсены владели рыбным магазином, который был открыт круглый год. Днем они сварили для меня двух трехфутовых омаров, и смотритель принес их домой. Я подогрела омаров в духовке, растопила немного масла, и мы целый час лакомились мясистыми хвостиками и клешнями.

Джейк подбросил в огонь поленьев, открыл шампанское, а я растянулась на полу гостиной.

— Счастливого Рождества, Александра, — улыбнулся он, присоединяясь ко мне и наполняя наши бокалы. Я положила голову Джейку на колено и пожелала ему того же. Мы чокнулись, но пить я не торопилась и долго, задумчиво смотрела, как поднимаются вверх и лопаются крошечные пузырьки. — Где витаешь?

— Просто думаю.

— О чем?

Я перекатилась на спину, положила под голову подушки с дивана и стала смотреть на языки пламени.

— Как сильно изменилась моя жизнь в этом году. Как ты поддерживаешь меня, помогаешь справиться с тем, что я вижу каждый день на работе.

— Почему ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь такие вещи?

Я медленно повернула голову и с улыбкой взглянула на Джейка.

— Я не собиралась их говорить. Я даже не уверена, что думала об этом раньше. Я просто знаю, как сильно изменилось мое отношение ко всему, что я думаю и делаю. Если бы я не могла поговорить с тобой, когда ранили Мерсера, я даже представить себе не могу, что…

— Ты почти никого к себе не подпускаешь. — Он гладил мои волосы, то и дело нежно целуя в нос и лоб. — Ты должна больше доверять людям.

— Сложность в том, что сначала я доверяю всем. Вот что тяжело. Кажется, будто каждый раз, когда я открываю дверь чему-то новому, мне почти обязательно прищемит пальцы.

— Попробуем разобраться. Подумай, например, вот о чем, милая. Вот мы. У каждого из нас есть ужасно дорогая квартира на Манхэттене. Для одного человека, который к тому же довольно редко бывает дома, они слишком большие. Все одно и то же — близость к твоим любимым ресторанам, супермаркетам, винному магазину и рынку Грейс. Решающий фактор — наши отношения.

Я уже немало выпила и прекрасно понимала: что бы ни сказал сейчас Джейк, у меня не будет подходящего ответа. Сердце забилось быстрее, и мне вдруг показалось, что его стук слышен даже сквозь новую шелковую пижаму. Я отвернулась и уставилась на танцующие языки пламени.

— Думаю, разбитое окно сегодня утром и ворвавшиеся в твой дом рабочие — это знак, Алекс. Почему ты не бросишь эту квартиру и не переедешь ко мне? Я так редко бываю в городе, что едва стану часто тебе мешать. — Джейк поставил бокал на пол и массировал мне шею. — Только представь: каждая ночь может быть такой же, как эта.

Он не мог видеть слез, навернувшихся мне на глаза. От противоречивых чувств голова шла кругом. Прошло уже столько времени со дня гибели жениха, разбившей мне сердце. Я годами пыталась забыть о своем горе. Я боялась, что потеряю любого человека, которого подпущу к себе достаточно близко. И вот впервые за много лет я встретила мужчину, который меня понимал. Я рассказывала ему о своей страсти к работе, о неудачах, когда я не могла раскрыть то или иное преступление, о маленьких победах, когда мне удавалось добиться справедливости, и он слушал. Джейк никогда не жаловался, если я задерживалась в прокуратуре или посреди ночи звонил телефон.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не можешь решить все сама, не поговорив с друзьями. Для этого потребуется целый саммит. Нужно собрать основные силы. Проще простого, дорогая. Я освещал саммиты годами. Средний Восток, бывший Советский Союз, Тихий океан, Кэмп-Дэвид.[60] Интересно, сложно ли переместить одного прокурора ростом пять футов десять дюймов и весом сто пятнадцать фунтов меньше чем на десять городских кварталов? Пусть даже упрямого? Мы вызовем Джоан из Вашингтона и Нину из Лос-Анджелеса. Мы пригласим Сьюзан и Майкла. Луис и Генри сейчас на острове? С Дуэйн?

Я кивнула, слизнула слезу, скатившуюся в уголок рта, и невольно улыбнулась, слушая, как Джейк называет имена моих друзей.

— Что же, я начну с них, только на рассвете. Если ты настаиваешь, придется снарядить собачью упряжку и отправиться за ними по Херинг-крик-роуд. Иначе до них по такому снегу не добраться. Если я не могу завоевать тебя сам, значит, привезу сюда союзников, которые помогут мне убедить тебя, что это — единственное разумное решение. Позвоню Эстер. И Лесли Лэтэм. Где Энн и Вернон?

Я хотела ответить, но знала: стоит мне заговорить, как очарование момента исчезнет. Никакие слова Джейка не убедят меня переехать к нему без свадьбы. А он думал о постоянных отношениях не больше моего. Я знала его достаточно хорошо и была в этом уверена. Я дорожила своей свободой и независимостью. Хотя мне нравилось быть с ним, мы знакомы всего полгода. Кроме того, у нас обоих была настолько сумасшедшая жизнь, что еще неизвестно, удастся ли нам сохранить отношения.

Джейк заговорил своим самым лучшим репортерским голосом:

— В эфире экстренный выпуск новостей. Леди и джентльмены, эта новость только что поступила. Эксклюзив от Лиз Смит. В прямом эфире Чилмарк, Мартас-Виньярд, где бывший прокурор Александра…

— Бывший прокурор? — Я приподнялась на локте и заглянула Джейку в лицо. Я была убеждена, что кончик носа у меня покраснел и обязательно выдаст мои слезы.

— …Купер объявила, что после конференции с ее товарищем по студенческому общежитию и лучшей подругой Ниной Баум, при поддержке других верных куперитов, она собирается освободить квартиру номер 20А в…

— Можем мы вернуться к «бывшему»?

— Надо было как-то привлечь твое внимание, и кажется, мне это удалось. Судя по всему, пламя тебя заворожило. Как насчет этого, дорогая? Разумеется, ты можешь привезти свою одежду. Да, всю одежду. Я выброшу из шкафа в коридоре свои рубашки, клюшки для гольфа и теннисные ракетки. У тебя глаза слезятся. — Он замолчал и поцеловал мои мокрые веки. — Клянусь, я освобожу место для всех твоих коробок с обувью от «Стюарта Вайцмана».[61] Что я забыл?

— Ты забыл, что мой мозг отравлен виски и вином, а сверху еще залит шампанским. Ты забыл, что все, сказанное мной в этот замечательный момент на острове посреди Атлантического океана в штате Массачусетс, не будет иметь силы, когда мы вернемся в юрисдикцию Нью-Йорка. Так что даже будь я настолько податливой и согласись на твое щедрое предложение…

— Ты можешь сказать все, что угодно, кроме «нет». Скажи, что польщена, что подумаешь об этом, что грузчики придут в четверг, что ты попросила их прийти сегодня, потому что надеялась, что я попрошу тебя об этом, что бросишь все мирские блага и придешь босая, в одной шелковой пижаме. Любой из этих ответов подойдет. Единственное, что я не хочу получить на Рождество, — чтобы сегодня ночью ты меня отшила.

— Договорились. Это великолепное предложение. И я очень-очень счастлива. Хотя бы потому, что ты хочешь жить со мной.

Джейк задумался.

— Разве в детстве тебя это не бесило больше всего на свете? Ты никогда не спрашивала родителей, можно ли сделать что-нибудь замечательное или интересное в следующие выходные? Например, пойти на ярмарку, получить новый велосипед или купить щенка, а они отвечали «может быть»? Кажется, именно это я сейчас и получил. Большое, жирное «может быть». Подумайте о моем предложении, мисс Купер. Надеюсь, оно не даст тебе заснуть всю ночь. И не только сегодня, а все последующие ночи, пока ты не сдашься, не всплеснешь руками и не постучишься ко мне дверь, умоляя тебя впустить.

— Может, откроем твои подарки?

— Ага, взятка. Попробуй, отвлеки меня материальным.

Я потянулась к свертку под елкой и отдала его Джейку, который медленно развернул бумагу и положил ее рядом.

— Где ты их нашла? Кажется, всю ночь не буду спать я.

Три тома в кожаном переплете — первые издания его любимых произведений. Джейк, как и я, собирал книги и вечно охотился за редкостями, чтобы пополнить книжные полки. Бережно держа книги, он читал имена на корешках:

— Фолкнер, Хамметт, Китс. Сборники, и самые любимые. Какой прекрасный подарок!

Из чулка с его именем я вынула коробочку поменьше.

— Что-то еще?

На этот раз он с нетерпением разорвал красную ленту, завязанную бантом. Под блестящей белой подарочной бумагой оказался черный кожаный футляр. Внутри лежала пара эдвардианских запонок — зеленовато-голубая эмаль в золоте семьсот пятидесятой пробы.

— Они такие красивые.

— Я подумала, что они будут неплохо смотреться в прямом эфире. Надень их, когда будешь делать репортаж вдали от Нью-Йорка. Так я буду знать, что ты думаешь обо мне.

— Перебирайся ко мне, и каждое утро сможешь сама пристегивать их мне на манжеты. Во всяком случае, так ты убедишься, что они на мне.

— Ты безнадежно упрям. — Я налила еще шампанского.

Джейк подошел к елке и вернулся с коробкой из магазина игрушек:

— А это для тебя.

Я села по-турецки, развязала зеленую ленту и, открыв коробку, вынула огромного плюшевого медведя. Посадив его на пол рядом с собой, я ухмыльнулась:

— И зачем ты мне теперь нужен, когда у меня есть такой мягкий парень? Уверена, он более благодарный слушатель, чем ты. Никаких перекрестных допросов о том, как я провела день, никаких жалоб на конкуренцию.

Я повернулась к медведю и уже открыла рот, как вдруг увидела, что блестит на его мохнатой груди. Слова застряли в горле. Слева, на месте сердца, была приколота великолепная бриллиантовая птица, сидящая на большом аквамарине, которая искрилась всеми цветами радуги.

— Прямо дух захватывает, Джейк! — Я обняла его за шею.

— Отпусти меня и надень.

— Нет, пусть остается на медведе. Так я смогу ее видеть.

— Птица на скале. Твой друг в салоне «Шлюмбергер» сказал, что ты смотрела на нее годами. Сиди спокойно. — Он снял брошь с игрушки и приколол к моей шелковой пижаме. — Вот почему я купил этот наряд. Брошь на нем смотрится потрясающе.

Я встала и прошла в спальню.

— Я должна посмотреть. Это самая чудесная вещь, которая когда-либо у меня была! — Джейк вошел следом и смотрел, как я верчусь перед большим зеркалом. — Я никогда ее не сниму.

— За исключением тех случаев, когда будешь ходить на работу, и… сейчас. — Он расстегнул пуговицы пижамной курточки и бережно положил ее на кресло у постели. Грани изящной птицы схватывали каждый лучик крошечного пламени свечей на прикроватных столиках.

— Вот так я хочу, чтобы ты думала о нас. Всегда. Ты — утонченная, изысканная птичка, и у тебя всегда будет место, где приземлиться. Я — твоя скала. Веселого Рождества, мой ангел.

Мы разделись и, забравшись под одеяло, занимались любовью, пока не заснули в объятиях друг друга.

Около шести тридцати у каждого из нас сработал внутренний будильник — как обычно. Начинало светать. Мы решили махнуть рукой на сигнал и спать допоздна, наслаждаясь тем, что никого из нас не поджимают сроки и не нужно принимать никакие решения. Когда я встала, оделась и сварила первый кофейник, было одиннадцать. Обзвонив всех родственников и друзей, мы надели термобелье и толстые куртки и пешком отправились в Сквибнокет-Бич. Под ногами хрустел снег. Почти милю мы шли вдоль океана, держась за руки, и говорили о таких вещах, о которых раньше никогда не заходила речь.

Джейк спрашивал о наших отношениях с Адамом, о том, что я чувствовала после его гибели. Затем он рассказал мне о своей разорванной помолвке. Девушка, с которой он встречался четыре года, уехала и вышла замуж за его близкого друга. Она устала от его хаотичной жизни и торопилась создать семью.

По пути нам встретились только несколько соседей, которые выгуливали собак вдоль побережья. Вернувшись домой, мы превратили остатки вчерашнего ужина в салат из омаров и провели день, читая перед камином. Моего Фицджеральда постоянно перебивал Джейк, который то и дело обнаруживал интересные места в своем новом Китсе, и хотел прочитать мне вслух.

После простого ужина из супа и овощей мы посмотрели «Тридцать девять ступеней» и рано легли спать. Встали мы еще затемно и сели на семичасовой рейс в Бостон. В восемь тридцать нас уже ждал самолет в аэропорт Ла-Гуардия. Служебная машина Джейка подобрала нас перед терминалом и отвезла на Манхэттен. Джейк вышел около студии «Эн-би-си» в Рокфеллер-центре. На прощание мы поцеловались.

— Жду тебя вечером у себя. Пока ты не скажешь, что окно заменили и твоя потерпевшая с пистолетом больше не бродит перед дверью, мы испытаем мое предложение. Увидимся позже.

Водитель отвез меня в Хоган-плейс и высадил перед входом. Шел уже десятый час. Казалось, будто я попала в город-призрак. Сегодня и завтра в офисе почти никого не будет, и я надеялась сделать побольше.

Лаура взяла выходной, так что, когда появился курьер со срочным письмом из телефонной компании в Нью-Джерси, я сама расписалась в его получении.

Я вскрыла конверт и погрузилась в путаницу цифр входящих и исходящих звонков, сделанных с телефона во временном убежище Лолы Дакоты в доме ее сестры Лили. Детективу могли потребоваться часы, чтобы сопоставить номера с абонентом, в чей дом или офис был сделан звонок. Рядом с каждым стояла дата, время, когда произошло соединение, а также длительность разговора.

Я бегло просмотрела страницы, пока не нашла день убийства Лолы. Это было неделю назад. Я пробежала пальцем по колонке цифр. Утром были десятки звонков — готовились к липовому убийству. Потом активность прекратилась.

Лили слышала, как Лола звонила — предположительно, в службу такси. Потом Лили накачалась лекарствами и легла в постель.

Я остановилась на 1:36. Единственный местный номер Джерси, набранный из дома Лили. Может, мне и не понадобится детектив для расшифровки и отслеживания звонков. Да и номер кажется знакомым. Возможно, решив поехать на Манхэттен, Лола звонила не незнакомцу, а другу?

Я набрала добавочный и подождала. Последовали три долгих гудка.

Ответил оператор:

— Окружная прокуратура, чем я могу вам помочь?

Я с трудом сглотнула:

— Здравствуйте. Я не уверена, правильный ли номер набрала. Это офис мистера Синнелези?

— Это его офис. Но не его прямая линия.

— Я набрала добавочный, — сказала я, глядя в отчет. — 8484. Вы не подскажете, чей это номер?

— Кому вы звоните, мэм?

Последнему человеку, видевшему Лолу Дакоту живой, подумала я про себя и пробормотала:

— Я… э-э-э… секретарь оставила мне записку, чтобы я позвонила по этому номеру. Только я никак не разберу имя, которое она написала.

— А, все ясно. Это кабинет Бартоломью Франкла. Он — исполнительный помощник окружного прокурора. Правая рука мистера Синнелези. Мистер Франкл отошел на минутку. Соединить с его секретарем?

17

— Ты спасла меня от ужасного вечера с мамой. — Когда я позвонила, Майк был на работе и тут же согласился, что мы должны съездить в офис Синнелези и встретиться с Бартом Франклом. Посмотрим, что он скажет, когда мы выложим ему всю информацию. Секретарь заверила меня, что он будет на месте весь день, и вскоре мы уже ехали по туннелю Холланд.

— Мама умоляет меня помочь ей спланировать похороны. Выбрать гроб, сходить в…

— Она болеет? — Я знала мать Майка уже много лет и понятия не имела, что у нее проблемы со здоровьем. Возможно, поэтому Майк задержался в больнице в понедельник утром.

— Она здорова как бык. Но на рождественской мессе заставила меня пообещать, что я съезжу с ней и мы все устроим. Душевный покой и все такое. Она так взволнована. Можно подумать, будто она собирается в Диснейленд с Джоном Элвеем. Я сказал ей, что не приеду из-за тебя. Только так я мог получить отсрочку.

— Скажи ей, что когда мы закроем это дело, то приедем вдвоем и сводим ее куда-нибудь пообедать. То, что Лола звонила именно Франклу, не дает тебе покоя так же, как мне?

— Если бы ее сопровождали профессионалы, они должны были забрать ее из дома Лили и убедиться, что она добралась до квартиры целой и невредимой. Твои большие шишки в манхэттенской окружной прокуратуре предоставляют свидетелям сопровождение и защиту? Представляю себе, как Батталья просит Пэта Маккинни свозить кое-кого в Гарлем. Да ни за что на свете! Ты знаешь Франкла?

— Видела один раз. Синнелези прислал к нам целую делегацию: хотел, чтобы мы помогли ему разыграть убийство Лолы. Энн Рейнингер вела расследование очень профессионально. У нее были неплохие идеи. Например, она хотела подослать к Краловицу тайного агента с жучком и доказать вину, опираясь всего лишь на запись его признаний. Но окружной прокурор решил, что западня станет ему лучшей рекламой. Как раз к его кампании по переизбранию. Батталья и я не согласились. План был слишком надуманный, опасный и необязательный. Франкл приехал, чтобы переубедить меня.

— Что он за человек?

— Я слышала, что они с Синнелези дружат еще с юридического. Значит, они примерно одного возраста. Где-то около пятидесяти. Вместе учились в Нью-Йоркском университете. Франкл начал с окружного прокурора Бруклина, сразу после диплома…

— Значит, твой офис его отверг.

— Он проработал там лет шесть или семь. Это было до меня. Потом занялся частной практикой, был адвокатом по уголовным делам в Нью-Джерси. Когда на выборах победил Синнелези, он взял Барта к себе на работу. Сделал его своей правой рукой. Так что командует парадом именно Барт.

— Лола когда-нибудь рассказывала о нем?

— Нет. Но как только в дело вмешалось Джерси, мы стали редко общаться. И когда ко мне приехали Барт с Энн, он вел себя как главный. Мне в голову не приходило, что он приложил руку к делу Лолы.

— Руку «к»? А как насчет личных частей «в»? Не могу дождаться его объяснений.

Мы оставили машину за общественным центром и направились к офису Синнелези. Пробило час. Увидев в приемной посетителей в этот тихий послепраздничный день, дежурная очень удивилась.

— Мы к мистеру Франклу, — объявил Майк.

— Он вас ждет?

Майк кивнул на меня:

— Это старая знакомая Барта. Проездом в Нью-Йорке. Нам хотелось устроить ему сюрприз.

— Как мило. — Дежурная улыбнулась мне. — Уверена, он будет рад. Он недавно звонил, сказал, что на обратном пути зайдет за сэндвичами. Появится с минуты на минуту.

Я сняла пальто и повесила его на вешалку в комнате ожидания.

— Что за дурацкий комок ты нацепила? — Майк смотрел на рождественский подарок Джейка.

— Ну, я не успела заскочить домой, а в офисе оставить побоялась.

Я смущенно отколола птицу и, завернув в носовой платок, положила в сумочку.

— Мистер «Эн-би-си», наверное, обанкротился. Развернись на всю катушку, блондиночка. Ты наверняка могла бы покрыть национальный долг Шри-Ланки, если бы…

— Рад вас видеть, Алекс.

В парадную дверь вошел Барт Франкл, направился к нам и пожал мне руку. Я представила его Майку.

— Вы приехали к окружному прокурору?

— Нет, Барт, мы хотим поговорить с вами.

В одной руке Барт держал большой коричневый бумажный пакет, а другой распахнул дверь в свой офис.

— Входите. Никак не могу оправиться после смерти Лолы. Такая трагедия. — Он провел нас в угловой кабинет, снял рюкзак и пальто. — Эта прокуратура в пригородном корпоративном парке выглядела гораздо лучше и удобнее нашего здания. Напротив стола Франкла стояли два стула. Мы с Майком сели. Барт развернул свой обед и отложил в сторону.

Я заметила, что он жует жевательную резинку.

— Хотите чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Как продвигается расследование? — Он взял салфетку, крутанулся в кресле и, вытащив жвачку изо рта, бросил ее в мусорную корзину. Майк поднял большой палец.

— На самом деле очень хорошо, Барт. Быстрее, чем я ожидала. У нас есть несколько удачных прорывов.

— Что вы хотите сказать? — Он переводил взгляд с каменного лица Майка на меня и нервно посмеивался. Или мне показалось? — А, понял. Секретная информация. Если скажете, вам придется меня пристрелить. — Он закивал. — Может, все дело в том, что Батталья не разрешил вам купиться на наш план с западней. Он оказался прав, Алекс. Передайте ему, не для протокола, разумеется, что он снова сделал правильный выбор. На Винни наехали все. Начиная с семьи Лолы. Он их называет танцующими Дакотами. Целый кордебалет ноющих родственников, ожидающих своих пятнадцати минут славы. Вот к чему готовила их мамаша. — Барт тараторил без умолку, барабаня пальцами по столу. — Еще у меня стоит над душой губернатор. Он — большой спец по насилию в семье и всей этой политической дребедени. Потом группы по защите прав потерпевших. В кого ни ткни, все на нас собак спустили. Вы же знаете правила, Алекс. Когда все летит к чертям, человек номер один сразу становится недоступен и отмалчивается. Мистеру Синнелези пришлось срочно уехать в Боку. По семейным обстоятельствам. Винни, говорю я ему, сперва я отказался от большой зарплаты, стал работать на тебя и подвизался на общественном поприще, вместо того, чтобы зарабатывать хорошие деньги для себя и семьи. А теперь еще должен соглашаться, чтобы мне за тебя яйца отрывали?

— Вы так и будете болтать, мистер Франкл, или, может, прерветесь ненадолго?

— Простите, Майк. Майк, верно? Чем именно я могу вам помочь?

Я ответила, стараясь направить разговор в нужное русло:

— Я не виделась с Лолой месяцами. Кажется, я вам об этом говорила, когда вы с Энн Рейнингер приходили ко мне в офис. Я хочу знать о том, что происходило в ее жизни последние шесть недель. Как она проводила время, с кем общалась, о чем вы с ней беседовали.

— Я? О чем беседовал с Лолой я?

— Да. А с кем она, по-вашему, говорила? У вас что, кто-то сидит под столом, кого мы не видим?

— Нет, я хочу сказать, что это дело вела Энн. Я несколько раз встречался с Лолой, да, но лишь для того, чтобы наблюдать, как продвигается операция. А вот Энн разговаривала с ней почти каждый день. Она может ответить на все ваши вопросы.

— Мне бы хотелось начать с вас, раз уж мы здесь. Расскажите, сколько раз вы с ней виделись, где и когда.

Франкл на мгновение задумался и взял большой красный ежедневник.

— Здесь записаны все мои деловые встречи. Давайте посмотрим. — Он открыл ежедневник где-то в середине, на июне, и начал пролистывать страницы. — Кажется, первый раз я увидел Лолу в начале осени. Ага, двадцать третьего сентября, если точно. Энн привезла ее сюда и познакомила нас. Громкое дело, все такое. Винни нравится, когда я присматриваю за такими вещами.

Зазвонил интерком.

— Прошу прощения, мистер Франкл. На второй линии ваша дочь. Она спрашивает, можно ли ей взять вашу машину сегодня вечером, когда вы приедете домой. Вы поговорите с ней?

— Не соединяйте меня ни с кем, хорошо? Скажите, что я разрешаю, и постарайтесь больше нас не прерывать, пока мы не закончим.

— Сколько было встреч после этого?

— Навскидку, кажется, шесть. Не больше.

— Где они проходили?

— Первый раз — в моем кабинете. В других случаях я спускался на второй этаж, к Энн. Отдел проблем насилия в семье.

— Вы встречались еще где-нибудь? Вне офиса?

— Да. Я был в доме ее сестры Лили в день мнимого убийства. Я, Энн и несколько детективов поехали туда, чтобы убедиться, что все в порядке, успокоить членов семьи. Подбодрить Лолу.

Франкл поднялся и закрыл жалюзи: яркий солнечный свет, отражавшийся от обледенелых автомобилей на парковке, слепил глаза.

— Наверное, это было очень напряженное утро. Где вы были, когда все закончилось?

— Я? — снова повторил Барт.

— Да, вы.

— Я сделал свое дело и уехал. В офисе меня ждали дела.

— Какие дела?

— У меня была назначена встреча по делу о незаконном проникновении в жилище, нужно было помочь составить подробное заявление.

— Это есть в вашей большой красной книжке? — спросил Майк.

— Есть что?

— Запись о вашей встрече по делу, которое вы только что упомянули.

— Это… э-э-э… произошло как-то неожиданно. Наверное, там этого нет. — Франкл похлопал по обложке ежедневника.

— Не возражаете, если я посмотрю записи?

— Я же сказал, что там вряд ли это есть.

— Мне нужны записи, касающиеся Лолы. Вы не против, если я спишу даты?

Франкл открыл ежедневник на первом сентября и передал Чэпмену:

— Пожалуйста, детектив.

Майк достал блокнот и положил на стол. Переворачивая страницы, он списывал даты и время встреч Лолы с Энн Рейнингер и Франклом. Добравшись до дня операции, он прочел вслух:

— Вторник, утро, девятнадцатое декабря. Девять часов, встретить Рейнингер у Дакоты. Подготовка к операции. Полдень. Обед с Винни. Два часа. «В поле». Странно. Когда мой напарник использует выражение «в поле», это означает, что остаток дежурства он проведет с какой-нибудь девицей. Но мы-то всего лишь копы. А у вас оно что значит, мистер Франкл? Над каким именно проникновением в жилище вы работали?

— Кто главный в этой операции, Алекс? Вы или этот грубый…

— Мы с Майком хотим знать одно и то же. Что вы делали в тот день после обеда?

— Я… э-э-э… я, кажется, поехал… Думаю, я уехал рано. Наверное, ходил по магазинам за подарками.

— Как говорит мисс Купер придуркам, сидящим в ее кабинете и врущим ей весь день, «наверное», «думаю» и «кажется» не катит. Это произошло не миллионы лет назад, а на прошлой неделе, в этот самый день. Когда вы и Толстяк Винни пообедали и встали из-за стола, куда вы пошли и что делали?

— На следующий день из колледжа приезжала дочь. Я отправился в торговую галерею, чтобы купить подарки для детей.

— В каких магазинах вы были? Полагаю, вы помните, что купили, и можете показать мне чеки.

— Знаете, детектив, я исполнительный помощник окружного прокурора этого округа. Вы врываетесь сюда, будто пробуетесь на эпизодическую роль нахала в сериале «Клан Сопрано». Блеф, пустые угрозы, чушь собачья. Правда, вам все-таки удалось меня смутить. Как будто мне есть о чем беспокоиться! Ну, на этот раз вы ошиблись адресом. Я вел это расследование. Я не подозреваемый. Почему бы вам обоим не прошмыгнуть обратно через туннель — или как вы сюда притащились — и начать работать, как подобает профессионалам?

— Вы везли Лолу на Манхэттен на своей машине или воспользовались служебной?

Франкл подошел к двери и распахнул ее. Майк встал, но вместо того, чтобы уйти, зашел за стол Франкла. Наклонившись, он запустил руку в мусорную корзину и вытащил завернутую в салфетку жвачку, которую Барт выбросил, войдя в кабинет. Майк поднял ее к свету и довольно разглядывал, словно трофей.

— Какого чер…

— Простите. Вы предпочтете, чтобы я опечатал кабинет, пока мисс Купер получает ордер на обыск? Вы любите «Риглиз»? Или хотите, чтобы мы сравнили ваше нижнее белье с вещами, найденными в квартире Лолы? На мой взгляд, те трусы сорокового размера были бы ему в самую пору А ты как думаешь, блондиночка?

Франкл подошел к Чэпмену и выхватил у него салфетку. Майк не сопротивлялся.

— Да вы оба спятили!

Он был похож на зверя, пойманного в собственной берлоге. Наше присутствие явно раздражало его. Впрочем, он боялся, как бы мы не ушли, не рассказав ему все, что знаем.

В следующую секунду он закрыл лицо руками и покачал головой:

— Или я.

Барт сел на подоконник.

— Лоле было ужасно одиноко. Она искала человека, за которого могла зацепиться. Подстраховку, что ли. Несколько раз я приглашал ее в ресторан. Нет, не в Нью-Джерси, здесь нас могли увидеть. В городе, около колледжа. Я не женат, если вы об этом думаете. Два года назад я развелся.

— Вообще-то я думала не об этом, — заметила я. — Мне интересно, как вы могли завязать отношения с потерпевшей, когда ваш офис расследовал ее дело?

— Мой психиатр тоже хочет это знать. — Франкл вернулся за стол и снова забарабанил пальцами по деревянной столешнице. — Я хотел позвонить вам, Алекс. Просто никак не мог собраться с духом и снять трубку. Я понимаю, это чистой воды эгоизм, но если все выплывет, мне, скорее всего, придется уйти. Бросить работу. У окружного прокурора будут неприятности.

Я ждала, когда он заявит о своем праве на адвоката. Как большинство юристов, он не хотел этого делать. Думал — я была в этом уверена, — что он умнее любого прокурора и среднего полицейского по отдельности и вместе взятых. Я старалась сохранять присутствие духа и ломала голову, как Франклу удастся объяснить свое присутствие в квартире Лолы в прошлый четверг и должны ли мы считать его подозреваемым.

Он вернулся к сентябрьской встрече с Лолой и заполнил кое-какие пробелы. В октябре, сказал он, Лола снова позвонила ему и пригласила на конференцию в «Хилтон». Ее речь была великолепна, продолжал Франкл, и вопреки всем профессиональным запретам он стал приезжать к ней в город. Еще до Дня благодарения они стали близки.

— Винни знает?

— Он мне шею свернет. Это может стоить ему нескольких голосов на следующих выборах.

Чэпмен еще немного нажал на Франкла. Наконец я решила, что пора переходить ко дню убийства.

— Что случилось в тот день после звонка Лолы?

— Только я знал, что она собиралась уехать из дома сестры. Лили сводила ее с ума. Она устраивала сцены, плакала, совала нос не в свои дела. Такой уж у нее характер. Мы сделали все, что могли — то есть Энн сделала, — чтобы Лола осталась, пока все не закончится. Я пообещал, что после этого отвезу ее домой. Она не хотела, чтоб у нее в квартире толклись полицейские. Она устала от того, что за ней постоянно присматривают. Она просто хотела поехать домой и вернуться к работе.

— Итак, она позвонила вам в офис.

Франкл вопросительно посмотрел на меня:

— Наблюдение?

— Еще проще. Записи телефонных разговоров.

— Я вернулся к дому Лили и подождал за углом. У Лолы было прекрасное настроение. Она помогла нам поймать Ивана и теперь снова станет хозяйкой своей жизни. Я отвез ее на Риверсайд-драйв. Она хотела кое-что сделать дома. А в семь мы должны были встретиться. Собирались поужинать в китайском ресторане на Амстердам-авеню. Она так и не пришла. Я звонил и звонил. А когда я наконец решил поехать к ней и узнать, в чем дело, там уже сновали копы. Последний раз я видел ее, когда она вышла из моей машины перед своим домом.

Мы все молчали. Франкл рассказал нам не все. Я не верила, что он говорит правду о том, как они с Лолой расстались на самом деле, и думала о сперме на простынях. Майк явно размышлял о том же.

— Куда вы поехали? Как вы провели остаток дня?

Франкл снова заерзал.

— Дайте-ка подумать. Э-э-э… я… я поехал в… э-э-э… На Бродвее есть несколько букинистических магазинов. Я в них зашел. Потом выпил кофе и почитал газету.

Майк взял карандаш и сломал его.

— Ненавижу, когда мне врут.

— Я точно не помню, что делал в тот вечер. Но вы не хотите, чтобы я сказал вам честно — «не знаю». Вот я и говорю, что сделал бы. Я бродил вокруг Колумбийского университета, заходил в магазины. Пытался согреться и скоротать время. В тот момент это не имело значения. Тогда я понятия не имел, что произошло. Я просто убивал время…

— Или Лолу.

— Не будьте идиотом, детектив. Я не позволю вам сидеть в моем кабинете и обращаться со мной так, будто я совершил нечто противозаконное. Даже не думайте. — Франкл повысил голос, который стал визгливым и скрипучим. — В прошлый четверг я не заходил в квартиру Лолы. — Последние слова Франкл словно выплюнул в нас. Медленно и злобно.

— Тогда почему на постельном белье осталась семенная жидкость? Кстати, если вы еще раз плюнете на меня, на моем новом галстуке, который, кстати, мне подарила на Рождество тетя Бриджит, окажется достаточно вашей проклятой слюны, чтобы лаборатория смогла провести анализ. Они успеют раньше, чем ваша дочь вернется домой на вашей машине.

— Если и есть сперма на том белье и если она принадлежит мне, детектив… Думаю, дальше можно не продолжать. Это очень большое «если». Дело в том, что у нас с Лолой не было, как я это называю, исключительных отношений.

— Давайте-ка прикинем. Куп, сколько поставишь, что у мистера Франкла в кармане лежит пачка жевательной резинки. В белой обертке и с этой характерной зеленой стрелочкой, а?

— Я не спорю с вами, мистер Чэпмен.

— Да в чем дело? — Барт рассвирепел.

— У нас есть ДНК с белья и ДНК со жвачки. Вы знаете, откуда это белье и где мы нашли жвачку с вашей слюной. Мы оба это знаем. Вам остается только вспомнить, где вы выбрасывали свою жвачку. В спальне Лолы? На кухне? Для парня с вашей привычкой будет трудновато припомнить каждую пластинку, от которой вы избавились. Забудьте хоть одну важную остановку — и я прижму вам хвост. Минимум, что вы можете сделать, это рассказать нам каждый свой шаг в тот день. Только на этот раз честно. Мы прекрасно знаем, что вы о чем-то умалчиваете.

— Ну, я точно не был в шахте лифта, когда ее убили. Алекс, прошу вас. Верьте, я не был в доме Лолы в день ее убийства. Разумеется, я не отрицаю, что у нас были интимные отношения. Но что бы вы ни нашли на постели — оно двух- или трехнедельной давности. Однажды днем я заехал за ней к Лили, отвез в колледж. У нее были там какие-то дела. Потом мы заскочили к ней в квартиру и занимались любовью. С тех пор она там не ночевала. Так что у нее просто не было времени постирать. А жвачка? Да, я жую ее все время. Она, наверное, в каждой мусорной корзине у нее дома. Это у меня нервное. Началось, когда я бросил курить. Теперь жую постоянно.

Чэпмен сжал кулаки, уперся ими в стол и наклонился к Франклу:

— Если вы не заходили к Лоле в тот день, где вы были? Помогите мне. Скажите, куда вы еще заходили, чтобы я мог проверить.

Барт юлил и вилял. Майк подтолкнул его в нужном направлении:

— Начните с колледжа. Вы были возле колледжа?

— Колумбийского университета?

— Или Королевского колледжа.

— Королевский колледж я не знаю. Когда я учился, его не было. Да, я немного погулял вокруг Колумбийского университета, но было очень холодно. Я сел в машину и поехал по Бродвею. На Манхэттене есть несколько потрясающих маленьких букинистических магазинчиков. Во всем городе их всего четыре или пять. Мне потребовалось немало времени, чтобы найти один такой. Я взял книгу в кафе и почитал. Я уже вам говорил. Это правда. Я поищу, может, дома остался чек.

Мы оба знали, что Барт заходил в кабинет Лолы. На это указывала жвачка, которую Майк нашел в мусорной корзине. Интересно, подумала я, он заезжал туда по просьбе Лолы или нет? Почему он нам не говорит? Почему он продолжает врать? И о чем еще он лжет?

— Почему Лола не хотела, чтобы вы поднимались вместе с ней? Была какая-то причина? — спросила я.

Барт вытащил из кармана еще одну пластинку «Риглиз» и развернул.

— Да нет. — Он покрутил головой и потер затылок. — То есть сначала мы собирались провести там пару часиков. Но когда подъехали, в здание как раз входил ее знакомый. Вот мы и решили, что лучше я покатаюсь где-нибудь, а потом вернусь. Лола не хотела, чтобы люди задавали вопросы. Не хотела, чтобы какое-то недоразумение, вроде Ивана, завалило все дело. Лола боялась, он узнает, что она спит с прокурором. Черт, какую глупость я совершил.

— А как Иван мог об этом узнать? Вы ведь просто подвезли ее домой.

— И остался на ночь? У него глаза повсюду. У Лолы была настоящая паранойя. Она думала, что он платит людям и те шпионят за ней. Так что если бы нас застукали вместе, Иван обязательно узнал бы. Она попросила меня ничего не планировать на вечер. Мы договорились, что она позвонит мне на сотовый. — Казалось, Франкл был искренне огорчен. — Но так и не позвонила.

— А этот знакомый… Ну, парень, который заходил, когда вы подъехали к дому? Как его зовут?

— Это ее знакомый, не мой. Я никогда раньше его не видел. Кажется, он преподавал вместе с ней. Негр с дредами и растрепанной бородой.

«Лэвери», — подумала я.

— Клод? Клод Лэвери?

— Да, он. Подержал ей дверь, и они вошли. Больше ее не видел.

18

Чэпмену не терпелось поскорее выбраться из кабинета Франкла. Мы миновали стол секретаря и вышли в коридор. Барт шел следом.

— Как вы думаете, Алекс, мне следует рассказать об этом Винни?

— Смотрите на вещи трезво. Теперь вы — неотъемлемая часть моего досье по делу, а ведь вы еще не закончили давать показания. У нас с Куп есть для вас десятка два вопросов, о которых мы пока даже не думали. Мы не поговорили об Иване, не спросили вас о работе Лолы, не выяснили, знаете ли вы что-нибудь про кучу денег, которую она прятала у себя в квартире. И о наркотиках.

Майк решил не ждать лифта и, потянув меня за ремешок сумки, поспешил вниз по лестнице. От выхода нас отделяло три лестничных пролета.

— Вашей следующей остановкой будет мой кабинет. Выберите удобный для себя день, прокурор. И постарайтесь рассказать Винни правду. Может, вам это окажется в новинку. Или скажите ему, что вы в поле. Кажется, раньше это работало.

— Давайте встретимся в начале недели, Барт, — предложила я. — Вы же знаете, что рано или поздно все выплывет. Почему бы вам не рассказать об этом окружному прокурору прежде, чем ему позвонит Батталья?

Франкл перегнулся через перила и закричал нам вслед, как можно тише:

— Думаете, мне понадобится адвокат?

— Лучше подыщите сначала хорошего проктолога, мистер Франкл. В тюрьмах строгого режима довольно грубая мебель.

Майк завел двигатель, и мы стали ждать, пока машина прогреется.

— Он рожден неудачником. Я понял эту сразу, как только его увидел. И знаешь как? Взрослый с рюкзаком. Этому просто нет оправданий. Половина этих жалких людишек в твоем офисе тоже их носит. Сажусь я как-то раз в лифт в Хоган-плейс. За мной входит какой-то тип из отдела апелляций, поворачивается и… Бам! Мне в челюсть врезаются девять фунтов юридических талмудов. К окончанию школы нормальные люди уже придумывают иные способы носить вещи. Ты о чем думаешь?

— О положении, в которое поставил себя Франкл. О том, что он потеряет работу еще до Нового года. Связан Франкл с убийством Лолы или нет, он поступил опрометчиво. Не стоило ему с ней спать. Еще нам придется сообщить Синнелези, что он утаил улику. Как можно было не сказать, что он увез Лолу из дома Лили, видел, как она входит в здание со свидетелем, о существовании которого мы даже не подозревали? Безответственно и неэтично.

— Есть какая-то причина, почему Барт не сознался, что был в кабинете Лолы Дакоты, — сказал Майк. — Прежде чем он придет к нам на допрос, давай изучим опись вещей, найденных в ее кабинете, и посмотрим фотографии, которые сделал в колледже Хэл Шерман. Надо убедиться. Страшно подумать, что он отправился туда после того, как узнал о ее смерти.

— Может, заскочим в окружную тюрьму и узнаем, не хочет ли Иван нам что-нибудь сказать? Побеседуем про его доносчика, Джулиана Гариано? Посмотрим, как ему там плохо?

— Я не против, только во вторник, когда я был у тебя в офисе, звонил его адвокат. Сказал, что Энн Рейнингер дала ему мое имя и телефон. Оставил сообщение. Представился и заявил, что без него ни при каких обстоятельствах никто не имеет права говорить с его клиентом. Иван тебя тоже все еще беспокоит?

— Конечно. Слишком смело предполагать, что он не имеет никакого отношения к убийству Лолы. Особенно учитывая, что он так далеко зашел в попытках избавиться от жены. Положим, он догадался или его предупредили, что наемники — часть правительственной операции, что это западня? Убрать свой голос с пленки и выйти сухим из воды он уже не успеет. Но вдруг он придумал какое-то оправдание и сможет доказать, что он — как это на юридическом жаргоне? — отказался от первоначального плана и просто дал волю этим дуракам? Пусть, мол, покажут, как они любят порисоваться. А тем временем составил запасной план убийства Лолы. Заплатил кому-то в городе, чтобы тот дал ему знать, когда она вернется на Манхэттен. Лолу убивают… Размазывают по дну шахты. Даже если ты не веришь в несчастный случай, у Ивана Грозного непробиваемое алиби на половину прошлого четверга. Весь вечер он просидел за решеткой в ожидании, когда ему предъявят обвинение в зале суда в Джерси. А Толстяка Винни обвинили в некомпетентности, что, кстати, истинная правда.

Людям нравится думать о насилии в семье как о проблеме исключительно бедных. Многие считают, что подобные вещи происходят лишь в малочисленных сообществах, среди нищих и необразованных. Это личное, говорят они, это «не наша проблема». Но мы с Майком, как и любой полицейский и прокурор в этой стране, расследовали и предъявляли обвинения докторам, юристам, судьям, бизнесменам и духовенству в побоях, изнасилованиях, жестоком обращении и убийствах супругов. Я не собиралась сбрасывать со счетов Ивана Краловица, который и без того доказал, что он в лучшем случае — жестокий, а в худшем — потенциальный убийца.

— Подбросить тебя до офиса?

— Дай-ка я проверю сообщения. Сегодня должен быть скучный день. Нет смысла туда ехать, если это необязательно. — Я взяла мобильник и набрала голосовую почту. Механический голос сообщил, что поступило четыре новых сообщения. Я прослушала их. Первые два были от сотрудников моего отдела и касались новых дел, поступивших на праздниках. Третий звонок оказался от Сильвии Фут.

— Твоя приятельница Сильвия Фут звонила час назад, — сказала я Майку. — Насчет профессора Локхарта, с кафедры истории…

— Парень, который, так сказать, «курировал» студентку с юридического факультета, с которой мы беседовали?

— Ага. Завтра днем он возвращается в город. Она оставила его телефон. Он согласился поговорить с нами после выходных, в любое удобное для нас время. Сильвия говорит, что Локхарт хочет сотрудничать. Ему очень нравилась Лола. Вот и все. Греньера и Лэвери она пока не нашла. — Я сохранила сообщение, чтобы восстановить номер Локхарта и позвонить ему, когда он доберется до Нью-Йорка.

Сообщение четвертое. Три часа двадцать шесть минут. Я взглянула на часы. С момента записи прошло всего десять минут. Привет, Алекс. Это Тиг. Я сейчас в Спецкорпусе с новой свидетельницей, подавшей жалобу. Просто хочу узнать, может ли кто побеседовать с ней прежде, чем она отправится обратно в Лос-Анджелес сегодня вечером.

Спецкорпус располагался в том же кирпичном здании, куда больше двух лет назад перевели убойный отдел Северного Манхэттена. Оно находилось на 125-й улице и выходило окнами на наземную линию метро Вест-Сайд. Оба отдела размещались на одном этаже. Я позвонила. Трубку снял штатский помощник и соединил меня с Тигом Райнером — еще одним талантливым молодым детективом, который часто работал с Мерсером.

— Спасибо, что перезвонила так быстро. Я надеялся, что ты примешь решение по этому делу до того, как она запрыгнет в самолет. Если, по-твоему, ничего серьезного не произошло, я не стану производить арест. Рассказать?

— Конечно.

— Девушку зовут Коринн. Двадцать восемь лет. Живет в Санта-Монике, говорит, что работает в музыкальном бизнесе. Все началось после нескольких «Опухолей Мозга»…

— Опухолей мозга? Как ужасно. Она…

Тиг рассмеялся:

— Не такие опухоли. Это напиток. И довольно убойный, надо сказать.

— Что в нем?

Сколько раз я это уже видела! Стоит женщине напиться «Текилой Санрайз», «Лонг-Айлендским Чаем со Льдом», «Сексом на Пляже» или другим шедевром, которые бармены изобретают каждый сезон, как ее уязвимость резко увеличивается. Они просыпаются в чужих квартирах, на задних сиденьях такси, под деревьями в парке Риверсайд, на тротуарах в центре города. «Я имею право, — часто говорят они, — пить что хочу и сколько хочу». При этом предполагается, что детективы, прокуроры, адвокаты и присяжные должны разгребать последствия. «Опухоль Мозга» попалась мне впервые.

— Смесь примерно из шести разных ликеров, — пояснил Тиг. — Она не помнит, сколько бокалов выпила. В этом-то все и дело. Она вообще мало чего помнит.

— Она пила их добровольно? То есть она не утверждает, что ее напоили против воли? — По закону это две совершенно разных проблемы.

— Добровольно? Да она проглотила их, как газировку.

— Послушай, мы с Чэпменом возвращаемся из Нью-Джерси. Ему все равно надо заехать в отдел, так что я приеду с ним. Зайду к тебе, и мы вместе что-нибудь придумаем. — Нет смысла портить конец дня другому коллеге, раз уж я все равно на работе.

— Я загляну к тебе, когда соберусь уходить, хорошо? — сказала я Майку, когда он высадил меня перед входом. Он поехал парковать машину, а я направилась вверх по лестнице.

Дневная вахта только что закончилась, и на дежурство заступили бригады, работавшие с четырех до двенадцати. Тиг получил дело утром. Потерпевшая позвонила в полицию из отделения первой помощи в Нью-Йоркском госпитале и сделала официальное заявление. Многие копы взяли отпуск на рождественскую неделю, а ведь случаев изнасилования не стало меньше. Хотя число уличных нападений сократилось, количество изнасилований, совершенных знакомыми, осталось прежним. На женщин чаще нападают знакомые мужчины, чем незнакомцы, — и это не общественное мнение, а официальный факт. Алкоголь же, питавший столько вечеринок в офисах и дома, только подливал масла в огонь.

— Привет, сержант. Как дела?

— Мы едва справляемся. Что за неделька! Все как с цепи сорвались.

— Где Тиг?

Сержант провел меня к маленькой кабинке в глубине отдела. Райнер и потерпевшая тихо беседовали. Он делал пометки, а она вспоминала подробности вчерашней ночи.

— Коринн, это Александра Купер, прокурор. Она может ответить на все ваши вопросы.

Не успела я сесть, как Коринн задала мне первый:

— Какое дело, по-вашему, у меня? То есть я не хочу проходить через все эти, как их, закавыки, если этому парню ничего не будет.

— Я постараюсь вам ответить, но сначала мне надо знать все, что произошло вчера вечером. Все детали.

— Вообще-то в этом и загвоздка. Я плохо помню вчерашнюю ночь. Я познакомилась с этим парнем на вечеринке. Сказал, что он певец. Поет с «Бэби Нэмзус».

— С кем? — И куда только катится рок-н-ролл?

— Сейчас они типа популярная группа. — Она почти не скрывала презрения к моему невежеству. — Короче, мы с ним выпили. Потом я помню только, как проснулась в его номере в отеле. Голая. Было десять утра. Такое могло произойти в одном случае — он силой заставил меня.

— Он вступал с вами в половую связь?

— А почему еще я, по-вашему, лежала голая в его постели? Должен был. Для того, чтобы это выяснить, я и отправилась в больницу.

— Давайте начнем с самого начала, Коринн. — Никого нельзя обвинить в изнасиловании только потому, что женщина высказала предположение. Врач или медсестра, осматривавшие Коринн, могли найти доказательства недавнего полового акта, но они вряд ли смогут установить, произошло это с ее согласия или без.

— Врачи обнаружили что-нибудь важное? — спросила я Тига.

— Ничего.

— Разрывы, ссадины, изменение цвета, отеки?

Тиг отрицательно покачал головой.

Я попросила Коринн рассказать, где она учится или работает. Спросила о лекарствах, которые она принимала регулярно, выяснила, как часто и в каком количестве употребляла спиртное.

— Раньше случалось, что вы выпивали так много, что на следующий день ничего не помнили?

— Да. Время от времени такое происходит. Несколько раз у меня были еще провалы в памяти. Не совсем, конечно. Просто я сидела с друзьями, а на следующий день не могла вспомнить об этом. Мой врач говорит, что нельзя смешивать антидепрессанты с алкоголем, но обычно меня это не беспокоит… Я ничего не ела со вчерашнего вечера. Может кто-нибудь принести мне сэндвич?

— Конечно, — ответил Тиг. — Поблизости есть магазинчик, они доставляют еду. Еще на углу стоит палатка с хот-догами. Я могу сбегать и принести вам поесть. Что вы хотите?

Лицо Коринн перекосилось от отвращения.

— Вы имеете в виду эти нью-йоркские хот-доги, которые весь день плавают в грязной воде? Я не могу есть такую гадость.

Зато, глазом не моргнув, может пить какое-то месиво, не имея ни представления, из чего оно сделано или какое действие окажет в сочетании с лекарствами. Тиг вышел взять заказ для Коринн и кофе, чтобы нас всех подбодрить.

Коринн скрестила руки на столе и опустила на них голову.

— Расскажите мне о вечере. Все, что можете вспомнить, — попросила я.

Она познакомилась с Крейгом на вечеринке около полуночи, они друг другу понравились. Выпив несколько коктейлей с водкой и клюквенным соком, они отправились в бар где-то в районе 90-й Восточной улицы. Там она выпила «Опухоли Мозга». Может, три. Может, пять.

— Он приставал к вам?

— Типа, о чем вы?

— Он был заинтересован в вас физически, как вам казалось? Он прикасался к вам, целовал?

— О да. Мы танцевали, это я помню. Автомат играл музыку, и я попросила Крейга потанцевать со мной.

— Медленная или быстрая музыка?

— В основном медляки. Он целовал меня. Да.

— А вы? Вы его целовали?

— Разумеется. Знаю, знаю, что вы сейчас скажете. Но это не дает ему никакого права заниматься со мной сексом, особенно без презерватива.

— Вы не видели в баре никого из знакомых?

— Нет. Это он решал, куда пойти выпить. Я не знала там ни души.

— А с барменом вы разговаривали?

Коринн на минуту задумалась:

— Да. Вскоре после того, как мы немножко посидели, почти все посетители разошлись. Бармен с Крейгом долго о чем-то говорили — о кино, кажется. Им обоим нравились одни и те же фильмы. Фантастика. Я в ней не разбираюсь.

— Значит, если Тиг заедет туда сегодня вечером, бармен поможет восстановить события, которые вы не помните?

— Типа, что вы хотите этим сказать?

— Как вы оба вели себя по отношению друг к другу. Если вы говорили в его присутствии, он может вспомнить часть вашего разговора. Сколько напитков он подал вам, насколько вы были пьяны. Или какой тип физического взаимодействия имел место между вами и Крейгом. — Подчас бывает полезно напомнить свидетельнице, что мы можем побеседовать с другими людьми и с их помощью реконструировать то, что в своем пьяном угаре она не могла ясно вспомнить.

— Вы правда собираетесь поговорить с барменом?

— А вы не хотите? В конце концов, вы утверждаете, что пошли в номер Крейга против воли, вас туда отвели силой.

Она вытянула руку и снова положила на нее голову.

— А если он скажет вам, типа, что мы с Крейгом занимались сексом в самом баре?

— Это все равно не дает ему права принуждать вас к сексу или вступать с вами в половой контакт без вашего согласия. — Я воспользовалась ее же оружием: она применила его в самом начале, когда пыталась заставить меня действовать в соответствии с ее жалобой. Если Крейг вступил с ней в половую связь после того, как она вырубилась, мы могли доказать, что преступление действительно совершено.

— Да, но если бармен скажет вам, что мы уединились в мужском туалете? Как это отразится на моем деле?

— Зависит от того, что произошло в мужском туалете.

— Вы этого не одобрите. — Коринн уставилась в потолок над моей головой и помрачнела еще больше.

— Я никого не осуждаю. Изложите факты, а я скажу вам, есть ли у нас доказательства преступления.

— Но ведь это всего лишь мое слово против его? — захныкала она.

— Это все, что нам нужно, — ваше слово. Двадцать лет назад было иначе. Кроме свидетельств женщины, выдвинувшей обвинение, требовались другие доказательства. Но теперь изнасилование приравнено к любому другому преступлению. Ваши показания — ваши заслуживающие доверия показания — вот что я представлю присяжным. Потом вас подвергнет допросу адвокат Крейга. А после этого Крейг расскажет все, что помнит он.

Я сделала паузу, чтобы до нее дошел смысл моих слов.

— Коринн, что произошло в туалете? Вы занимались с Крейгом сексом?

Она продолжала смотреть в потолок.

— Не сексом. Я сделала ему минет. Я не позволила ему прикоснуться к себе.

Я только что сказала ей, что не осуждаю людей. Но это не помешало мне задуматься над ее определением «полового акта». Может, это просто такое поколение, хотя она всего на десять лет младше меня. Я так часто слышала подобное, что давно учила молодых юристов никогда не принимать на веру слова потерпевшей, которая заявляла, будто с обидчиком «секса не было». Спросите, наставляла я, какие именно части ее тела соприкасались с телом другого человека. У многих слишком размытое мнение относительно того, что называть половым актом.

Коринн потерла глаза и зевнула:

— Знаете, мисс Купер, я не хотела звонить в полицию. Это не моя идея. Женщина в больнице заставила меня. Я обратилась в пункт первой помощи лишь для того, чтобы получить противозачаточные. Вдруг он занимался со мной сексом без презерватива и я забеременею?

— По-вашему, именно это и произошло?

На этот раз она застонала:

— Да не знаю я! Я не знаю, что произошло. Вы что, не понимаете? Именно это я сказала доктору, который меня осматривал. Он заверил, что не обнаружил ничего необычного, а потом консультант сказал, что, возможно, меня изнасиловали.

— Возможно? Коринн, нельзя обвинять людей в преступлении только потому, что «возможно» они сделали что-то дурное. Прежде чем выдать санкцию на арест, я должна убедиться, что совершено серьезное преступление. А еще мне надо убедить присяжных, что совершил его именно обвиняемый. Я не могу просить их догадываться. Я не могу просить их додумывать то, что вы не помните. Если Крейг вступал с вами в половую связь, когда вы были без сознания, — это другое дело. Это преступление. Но никого не посадят в тюрьму на двадцать пять лет из-за того, что вы напились и вам не понравилось, как закончилась ночь.

Нам с Тигом придется потратить кучу времени, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

— Но как у вас получится это сделать?

— Может, и не получится. Но мы начнем с бармена. Проверим, вдруг портье в гостинице видел, как вы пришли с Крейгом. Камера наблюдения могла запечатлеть, как вы с ним идете в номер. Она может подсказать, были ли вы опечалены или, наоборот, смеялись и хорошо проводили время. Потом я запрошу предъявленный ему счет. Приносили что-нибудь в его номер, пользовались ли мини-баром, смотрели платные телевизионные фильмы во время вашего пребывания…

— О боже, давайте просто забудем об этом! — Коринн начала злиться.

— Вам не надо делать это самой. Это работа Тига. Я напомнила вам о чем-то, что вы забыли? В номере вы еще выпили? Легли в постель с парнем, чтобы посмотреть кино? — Это будет не в первый раз.

— Где детектив? Могу я поговорить с ним минутку? То есть, типа, у меня самолет.

— Мы с Тигом здесь потому, что вы сами обратились к нам за помощью. Мы отвезем вас в аэропорт. Пожалуйста, сосредоточьтесь и постарайтесь ответить на мои вопросы. Один звонок в гостиницу, и мы получим необходимую информацию. Все зафиксировано в счете клиента.

Коринн кипела от злости. Она не смотрела на меня почти минуту, потом заговорила:

— Ну ладно, мы выпили еще. Он заказал шампанское. Разве это незаконно? Я сделала пару глотков шампанского.

Хорошее дополнение к «Опухолям Мозга». Вероятность того, что вскоре после доставки в номер Крейга ведерка с охлажденным шампанским в его счете появится пункт за эротический фильм, довольно высока.

— А как насчет кино, Коринн?

— Оно было такое грубое, что я посмотрела-то всего минут десять. Типа, групповой секс в горячей ванне или что-то в этом роде. Он смотрел. Не я. Послушайте, давайте просто забудем об этом. Я не думаю, что из моего дела что-то получится. — Она перевернула часы на запястье и взглянула на время. — Если я не поеду в аэропорт прямо сейчас, то опоздаю на рейс. — Она встала и открыла дверь.

— Проснувшись утром, вы спрашивали Крейга, что произошло?

— Да, спрашивала. Он был, типа, страшно удивлен, что я ничего не помню. Сказал, что мы… э-э-э… типа, занимались любовью. Мол, думал, что я классно провела время. Просто я знаю, что никогда бы этого не сделала на трезвую голову. Только не без презерватива.

— Но вы не были трезвы, Коринн. Вот что делает с нами алкоголь, вот что делают с нами наркотики. Они изменяют наше поведение, они слишком раскрепощают нас. Иногда мы говорим и делаем вещи, которые никогда не сделали бы в трезвом состоянии. Иногда алкоголь и наркотики делают нас особенно уязвимыми.

— Ну, вообще-то у меня похмелье и я слишком устала, чтобы сейчас об этом думать. Я не хочу, чтобы его арестовали. Я просто хотела преподать ему урок. Пожалуйста, я могу идти?

Тиг расплатился с курьером и вернулся в комнату для допроса с сэндвичем для Коринн. Я оставила их наедине: он успокоит ее и заставит изложить более полную версию событий, которую в первый раз она сильно приукрасила. В конце долгого дня горячий кофе оказался как нельзя кстати. Я подсела к сержанту, и мы разговорились о вспышке нападений на праздниках.

Не успела я допить кофе, как дверь отдела распахнулась, и ввалился Майк Чэпмен.

— Привет, сержант. Проследи, чтобы блондиночку доставили прямо к двери квартиры Уолтера Кронкайта.[62] Самый заслуживающий доверия мужчина на телевидении сможет позаботиться о ней ночью. Должен бежать.

Я встала, подняв вверх палец — мол, буду готова через минуту.

— Тигу я больше не нужна. Я могу…

— Прости, детка. Только что позвонил шеф 19-го участка. Кажется, маленькая мисс Энни Оукли[63] попыталась пробраться в твой дом через гараж. Попросила служащего открыть ей. Сунула ему двадцать баксов. Я встречаюсь с копами у «П. Дж. Бернстайна». Может, удастся выцепить ее на улице до того, как она начнет практиковаться в стрельбе по мишеням. Ты со своим красавчиком сиди ночью дома, поняла?

Я даже возразить толком не успела. Майк повернулся ко мне спиной, вышел, но в следующий миг в дверях появилась его голова.

— Да, кстати, я связался с Фредди Фигероа, детективом, опрашивавшим соседей Лолы на следующий день после убийства. Помнишь Клода Лэвери, Куп? Соседа сверху? Из беседы с Лэвери Фигероа записал только, что тот находился в своей квартире, работал над статьей и слушал классическую музыку. Днем в четверг ничего необычного не видел и не слышал. Фредди спросил Лэвери, знал ли тот убитую. Ответ был: знал, но не разговаривал с ней больше месяца.

19

В восемь утра в пятницу Джейк подбросил меня на такси к остановке канатной дороги «Остров Рузвельта» на пересечении Второй авеню и 59-й улицы, а сам отправился в Ла-Гуардия. Он возвращался в Вашингтон, делать репортаж о предновогодней отставке министра сельского хозяйства. Я поднялась по трехъярусной лестнице. Один вагончик только что отъехал. Прибыл второй, и пассажиры высыпала на платформу.

Оставалось убить еще несколько минут. Я позвонила Майку и застала его дома.

— Если бы тебе повезло и ты нашел мою подружку мисс Дензиг, ты бы позвонил вчера вечером, угадала?

— Мы колесили по округе почти два часа. Но ее нигде не было.

— Я еду на слушание в больницу Берд Колер. Вечером Джейка не будет дома. Может, вытащишь Мерсера на нашу рождественскую вечеринку в город? А я пока придумаю какое-нибудь милое местечко, куда мы пойдем, хорошо?

— Посмотрим, как сложится день. Ты еще хочешь съездить на экскурсию по живописным местам острова, когда закончишь?

— Да. Нэн попросила своего студента, оставшегося на праздники в городе, показать мне раскопки. Я как раз туда еду, так что у меня будет время осмотреться. Мы встречаемся после того, как я закончу в Колер?

— Я скину тебе на пейджер, если получится.

Этим ранним морозным декабрьским утром на остров ехало всего семь человек. Двое, с теннисными ракетками, явно направлялись на крытые корты в спорткомплекс около канатной дороги. Интересно, подумала я, зачем едут остальные? Молодой кондуктор открыл двери вагончика, и мы сели. С каждой стороны стояли скамейки, а в центре — четыре больших шеста, за которые можно держаться. С потолка свисали ремни с металлическими ручками.

Двери закрылись, и тяжелый вагончик, словно кабинка фуникулера на лыжном курорте, пополз по толстым стальным канатам, поднимаясь над улицами. Я даже видела людей в автомобилях, съезжавших с моста на 59-й. Сильный ветер раскачивал нашу огромную карету, и, проезжая стойку первой башни, она слегка вздрогнула.

В небе беспрерывно курсировали самолеты, которые взлетали и садились в Ла-Гуардия, а внизу три серые трубы какого-то завода в Куинсе изрыгали столбы дыма. Переправа через реку заняла меньше четырех минут. Я вышла последней. Остальным пассажирам, казалось, эта процедура была хорошо знакома. У выхода ждал автобус. Я достала из сумочки четвертак и заплатила за проезд.

Вторая остановка — Мэйн-стрит, прямо за старым фермерским домом Блэкуэлла. Не успела я выйти из автобуса, как меня охватило чувство, будто я в маленьком городке за миллион миль от Манхэттена. Улицы были вымощены булыжником, а рядом с новыми высотками примостился кирпичный фасад часовни Гуд-Шеферд, построенной больше века назад.

Я двинулась на север по извилистой улочке, петлявшей между домами, к маяку на самом краю острова, прямо за больницей. Отсюда открывался потрясающий вид на Манхэттен.

Шел уже десятый час. В Колер я предъявила документы охраннику, и он объяснил, как пройти в психиатрическое отделение на втором этаже. Там меня встретила стройная молодая женщина в белом халате.

— Мисс Купер, я — Сэнди Хэррон, главный врач этого отделения. Мы освободили комнату творчества, так что для слушания все готово.

— Прекрасно. У вас найдется местечко, где я могу побеседовать с потерпевшей наедине?

— Да. С этим я и должна вам помочь. — Она пригласила меня следовать за ней. Мы прошли по коридору в ее кабинет. — Вам потребуется помощь в общении с Тиной. Ее невероятно сложно понять.

— Она будет со мной разговаривать?

— Да вы не сможете заставить ее замолчать! Но дело в том, что у нее очень серьезное психическое отклонение, поэтому вы вряд ли сможете понять ее без моей помощи или кого-нибудь из сотрудников.

— Какова ее история болезни?

— Тине тридцать лет. Большую часть взрослой жизни она провела здесь, в больнице. У нее врожденная патология головного мозга и маниакально-депрессивный психоз. Уровень ее развития соответствует уровню восьмилетнего ребенка. У нее бывают резкие смены настроения, от сильного эмоционального подъема до глубочайшей депрессии. Она принимает ряд препаратов, включая депакот и нейронтин.

Я пыталась записывать все, что говорила Хэррон.

— Не беспокойтесь, я уже сделала для вас копию карты Тины. В ней указаны все лекарства. Проблема… можно я буду называть вас Алекс? Проблема в том, что у нее плохо развита речь. Тина не способна на нормальную вербальную коммуникацию, и большая часть того, что она пытается выразить, малопонятна нетренированному уху постороннего человека.

— Вы когда-нибудь давали показания на предварительном слушании, доктор?

— О состоянии пациента? Диагноз или заключение?

— Нет. Я хочу, чтобы вы остались со мной, пока я буду расспрашивать Тину о том, что произошло. Если она не сможет внятно объяснить случившееся — мне или судье, — я бы просила вас стать нашим переводчиком.

— Хорошо. Давайте пригласим ее и начнем, — Хэррон позвонила медсестре и попросила, чтобы Тину привели в кабинет. — Запомните вот что, Алекс: Тина сексуально озабочена. Она постоянно открыто занимается мастурбацией. Это хроническое. Мы приставили к Тине компаньонку, которая проводит с ней большую часть дня и следит, чтобы она не вступала в половую связь с другими пациентами.

Повезло же мне, что я узнала об этом на предварительном слушании. Единственная надежда — на хорошего судью, способного понять особенности сегодняшнего судебного спора. Моя свидетельница — непонятно изъясняющаяся тридцатилетняя женщина с сексуальным темпераментом, присущим женщине ее возраста, и интеллектом ребенка. Закон допускает, что она не в состоянии дать согласие на половой акт.

Видимо, сегодня у Тины было «хорошее настроение». Пока она не знала, что вскоре ей придется явиться в суд и давать показания перед судьей, адвокатом защиты и своим обидчиком. Она вошла, держа за руку санитарку. Тина оказалась опрятной женщиной, в чистой белой трикотажной рубашке и слаксах цвета хаки. Нас представили, она улыбнулась и пробормотала что-то похожее на «приятно познакомиться».

Больше часа я пыталась добиться от нее рассказа о том, что именно случилось. Ее компаньонка сидела рядом и нежно поглаживала ее руку, когда мои элементарные вопросы приводили Тину в замешательство. Если я не понимала ответ, доктор Хэррон поясняла мне, что сказала пациентка. Стоило мне упомянуть имя Честера, как Тина начинала нервничать.

Однажды утром после завтрака, несмотря на все меры предосторожности, принятые в больнице, Тина встретилась в коридоре с пациентом по имени Хосе. Он пригласил ее в свою палату. Тине Хосе понравился, и она пошла с ним добровольно. Тут доктор Хэррон вежливо нас перебила и заметила, что Хосе — параноидный шизофреник с определенными проблемами касательно собственной сексуальной ориентации. Тина сказала нам, что Хосе хорошо к ней относился и что она занималась с ним сексом потому, что думала, будто это стон. Пытаясь выговорить слово «стон» второй раз, она широко раскрыла рот и высунула язык.

— Стон? Почему вы?..

— Нет, нет, Алекс. Тина сказала, что думала, будто это сон, — поправила меня доктор Хэррон, и Тина улыбнулась. — Тина понимает, что мы не одобряем ее… в общем, обычно она старается оправдать свою сексуальную активность. Говорит, будто не думала, что это происходит на самом деле. Что она это воображала или ей это снилось, верно, Тина?

Та кивнула, а я поняла, что если судья не разрешит мне пригласить доктора в качестве переводчика, я не смогу провести слушание.

— Что было после?

Тина объяснила, что Хосе оставил ее и пошел в ванную. В этот момент в палату вошел Честер и спросил, можно ли ему лечь в постель и заняться с ней любовью. Тина испугалась — она знала, что у него ужасный характер, — но сказала, что можно.

— Вы боялись Честера?

Молчание.

— Он угрожал вам словами? — Если Честер прибегнул к силе, подумала я, может, мне удастся привлечь его по более серьезной статье?

Ответ Тины оказался на удивление ясным:

— Нет.

— Хосе вернулся в комнату, Алекс. Увидев Честера в постели с Тиной, он вышел, чтобы позвать медсестру. Вот откуда мы точно знаем, что половой акт имел место. Медсестра все видела.

— Отлично. Если я смогу пригласить медсестру свидетельницей, мне удастся избавить Тину от необходимости давать показания на слушании.

— Боюсь, она уехала домой в Монтану на Рождество.

— Честер может отличить хорошее от плохого?

— Он точно знает разницу, и он знает, что поступил с Тиной плохо. Все это вам пояснит его психиатр. Но дело в том, что он не может контролировать эмоции и вспышки гнева, которыми страдает. Честеру двадцать лет. Большую часть жизни он тоже провел в больницах, однако периодически его отпускали. На момент последнего задержания он был бездомным.

— По какому обвинению его арестовали?

— Он избил старика, пытавшегося помешать ему сесть в автобус без билета.

Я продолжила готовить Тину к предварительному слушанию. Чтобы Честер остался в больнице, суд требовалось провести до конца недели. Администрация больницы стремилась избавиться от него, тогда как мы собирались добиться его госпитализации в тюремном психиатрическом отделении. Меньше всего мне хотелось, чтобы его выпустили. У него нет дома, ему некуда идти, и некому следить, чтобы он регулярно принимал лекарства.

— Простите, доктор Хэррон. — Мы все подняли головы. В комнату вошла медсестра. — Звонит секретарь суда. Он внизу и спрашивает, когда начнется слушание.

Шел уже первый час.

— Мне нужно еще минут тридцать. Скажем, в час?

— Мне тоже подходит, Алекс. Скажите им, где оно будет проводиться и что мы будем готовы к часу дня. Да, и прежде чем вы продолжите, Тине надо пообедать. Если она не будет регулярно питаться, лекарства значительно замедлят ее умственную деятельность.

— Для вас оставили сообщение, мисс Купер. Детектив Чэпмен сказал, что встретит вас после слушания. И просил вас перезвонить, если что.

Через час я вошла в комнату творчества психиатрического отделения. Помещение оказалось похоже на детский сад, стены были увешаны рисунками взрослых пациентов. Импровизированный зал суда устроили из столов, а черная мантия судьи резко контрастировала с яркими, похожими на детские, рисунками. На их фоне и развернется вся эта печальная процедура.

— Мисс Купер? Я ждал помощника окружного прокурора Дэшфер.

— А я ждала судью Хейса, Ваша Честь. — Мы оба выдавили по улыбке.

Похоже, судья был удручен не меньше моего. Я ошибочно положилась на предварительное расписание стороны обвинения и не учла замен на праздники. Вместо Роджера Хейса, одного из умнейших и чутких юристов, ко мне направили Бентли Векстера.

Да уж, Тине придется труднее, чем я предполагала: этот судья не силен в терпении и понимании.

Моим противником был молодой адвокат из Общества бесплатной юридической помощи. В первый раз он встретился с клиентом всего несколько минут назад, когда приехал в больницу. Они совещались, а мы ждали, когда в комнату войдет Сэнди Хэррон.

— Обвинение готово приступить?

— Да, Ваша Честь.

— Пригласите вашего первого свидетеля. — Судья поднес обвинительный акт к самому носу и, приподняв очки, прочитал печатный текст.

— Я хотела бы подать ходатайство до начала слушания.

Судья водворил очки на место и встретил мои слова хмурым взглядом.

— Мы и так потратили здесь полдня, пока вы готовили свидетельницу. Что у вас еще?

Я пустилась в описание состояния Тины, и физического и психического, а она и доктор Хэррон ждали в коридоре.

— Я ходатайствую о разрешении врачу потерпевшей появиться с ней в зале суда и при необходимости служить посредником во время дачи показаний.

— Протестую, Ваша Честь.

— Подождите минутку, мистер Ширкер. А что, эта женщина не говорит по-английски? Какой переводчик вам нужен? Моему секретарю не говорили, что мы…

— Я говорю не о переводчике с иностранного языка, сэр. — Я вновь изложила характер трудностей Тины и объяснила ее отношения с доктором Хэррон.

— Протестую.

— На каких основаниях, адвокат? — Судья явно понятия не имел, что ему делать с моей необычной просьбой, и надеялся, что адвокат зашиты предоставит ему юридическое основание, которое сделает задачу Тины еще труднее.

Но у мистера Ширкера не оказалось ничего, кроме инстинктивного чувства и дрожи в коленях.

— Э-э-э… м-м-м… надлежащая правовая процедура, Ваша Честь.

— Он прав, мисс Купер. Вы просите меня сделать очень специфический шаг.

— Его необычность не означает, что он не имеет действительной цели в судопроизводстве. Наши суды должны быть доступны каждому. Тот факт, что эта свидетельница страдает тяжелым расстройством, не является основанием для лишения ее права…

Судья вытянул руку, приказывая мне замолчать. Потом опустил ее и ткнул пальцем в стенографистку:

— Это не для протокола, ясно?

Я поднялась, чтобы выразить протест. Особенно вредным Векстер бывал, когда мог подчистить официальный язык своих слушаний. Его палец снова указал на меня, запрещая перебивать.

— Послушайте, Алекс. Ваша клиентка — отсталая, которая не прочь потрахаться. Она сама прыгнула в постель Хосе. Кто сказал, что Честеру тоже нельзя устроить себе свидание?

— Я бы предпочла, чтобы все это занесли в протокол, Ваша Честь. Я хочу иметь возможность ответить. — Я желала получить официальный протокол, в котором бы черным по белому было зафиксировано все его невежество и который можно представить на рассмотрение апелляционному суду и судебной комиссии. Взгляды Векстера оказались такими же ограниченными, как и его интеллект.

Руки стенографистки застыли над клавиатурой в ожидании сигнала возобновить работу. Она мельком взглянула на меня и пожала плечами. К сожалению, выполнить мою просьбу было не в ее власти. Главным в зале суда оставался Векстер.

Векстер сдвинул очки на кончик носа, затем указательным пальцем поманил меня и моего соперника:

— Подойдите.

— Нет, благодарю, сэр. Я требую, чтобы все занесли в протокол. Моя свидетельница — инвалид с тяжелыми умственными и физическими недостатками. Но она знает, что с ней произошло, и у нее есть право изложить в суде свою версию.

Честер Рубьера смотрел на происходящее и яростно впивался ногтями в ладонь. Я ждала, что в любой момент пойдет кровь.

— А я вам говорю, что все это пустая трата времени суда.

— Таково ваше с мистером Ширкером определение надлежащей правовой процедуры, Ваша Честь? Хотите, я скажу вам, что говорит по этому поводу закон, или это вас не особенно интересует? — Векстер знал о правилах дачи свидетельских показаний столько же, сколько я — о НАСА.

— Прецеденты были?

Кэтрин отправила документы по этому делу на квартиру Джейка. Она досконально изучила вопрос, и вчера вечером я прочитала заключения. Я кивнула судье и начала цитировать судебные решения:

— Второй департамент, «Дело Лаз Р.». — Я вручила копии решения судебному приставу, а тот передал их судье и адвокату защиты. — И «Народ против Дороти Миллер». — Я привела факты и судебные решения. Стенографистка попросила меня говорить помедленнее.

— Это мне известно, — сказал Векстер и отложил бумаги, даже не прочитав.

— Без помощи доктора Хэррон, согласившейся интерпретировать нам ответы, показания этой свидетельницы, скорее всего, будут просто бессмысленными. Позже адвокат может подвергнуть ее перекрестному допросу и задать любые интересующие его вопросы. Как постановили на предыдущих судебных заседаниях, этот вопрос — чисто прагматический, а не научный и не юридический.

Мы продолжали спорить, обвиняемый занервничал, а моя свидетельница в коридоре, несомненно, забеспокоилась еще сильнее. Наконец судья сдался и разрешил нам продолжать. Доктор Хэррон ввела Тину и села рядом с ней. Как только пациентка увидела Честера, сидевшего на другом конце длинного стола, приятная улыбка исчезла с ее лица. Она вцепилась в руку доктора Хэррон и заерзала.

Почти два часа мы обсуждали встречу Честера и Тины, а доктор Хэррон при необходимости поясняла нам, что хотела сказать потерпевшая. К концу перекрестного допроса пациентка совершенно измучилась: пересказ случившегося потребовал от нее огромного сосредоточения, а столь близкое соседство Честера вызывало у нее страх.

Наконец Векстер постановил, что имеющихся улик достаточно для представления дела на рассмотрение «большому жюри», отпустил Тину и перешел к вопросу о подходящем учреждении для обвиняемого, подальше от больницы Колер.

В четыре пятнадцать я поблагодарила доктора и вернулась в холл больницы, где меня уже ждал Чэпмен.

— Гордишься собой, блондинка? Честер переезжает в местечко получше? Не могу поверить, что для дурного характера есть свое название, расстройство «психо какое-то там».

— Ага. «Эмоциональное неустойчивое расстройство личности» — вспышки гнева, которые человек не может контролировать.

— А лекарство есть?

Я кивнула.

— Раздобудь двойную дозу, и я положу ее в стол на случай, если с тобой случится такое в моем присутствии. Пойдем. Студент, который должен был нас встретить, уехал. Парень из 114-го участка согласился покатать нас по острову минут десять. Подойдет?

Мы вышли на улицу. Небо потемнело, а ветер набрал силу. Перед входом в больницу стояла сине-белая патрульная машина. Похоже, двое полицейских на передних сиденьях были не в восторге от необходимости колесить с нами по крошечному острову.

По пути на юг они показали нам достопримечательности. Мы проехали мимо развалин Октагона, многоквартирных домов, медитативной лестницы, смотрового пирса. Ближе к южной оконечности мы уперлись в массивный металлический забор, сооруженный вокруг руин Оспенной больницы.

— Мы можем попасть внутрь и увидеть ее?

Водитель что-то недовольно буркнул напарнику. Тот ответил вежливее:

— Там не на что смотреть, поверьте. Кроме того, в здание попасть нельзя: стены крошатся, то и дело падают гранитные плиты. Еще там полно битого стекла. И крыс.

Я поняла.

— А можно просто подъехать поближе? Мне очень хочется взглянуть.

Поколебавшись, водитель завел машину, подвез нас к запертым воротам, вылез и вставил в автоматический замок карточку. Когда ворота открылись, он сел за руль и медленно проехал внутрь. Во мгле раннего зимнего вечера я с трудом различала силуэты гигантских валунов на темном фоне окружающего пейзажа.

— Ничего особенного вы не увидите, а разрешить вам побродить здесь я не могу. Последнему парню, которого я брал в здание, пришлось срочно делать прививку от столбняка: он споткнулся и порезался о какую-то старую банку или бутылку.

— Что это за огромные камни?

— Стены старой городской тюрьмы. Вот чем все это когда-то было. Снесли в сороковых. А это барахло осталось. Много ребятишек пострадало на этих камнях. Вот почему их наконец огородили.

Водитель поехал на юг и остановился у заброшенных руин Оспенной больницы. Мы с Чэпменом вылезли из машины и подошли к деревянному забору по пояс высотой.

— Разве она не прекрасна?

С фасада больница походила на старый замок. Зимой серое каменное крыльцо обрамляли сосульки, а летом — свисавший по бокам плющ. Сквозь оконные проемы виднелась огромная ярко-красная неоновая вывеска завода «Пепси-колы», освещавшая черное небо над рекой. На стороне Манхэттена искрился четкий силуэт комплекса ООН.

— И это все, что здесь есть? — С каждым словом изо рта Майка вырывался пар.

Водитель кивнул.

— Ну, теперь ты все видела, детка. Возвращаемся на большую землю. Наверное, это только для женщин. На меня это место не произвело никакого впечатления. В семь тридцать встречаемся с Мерсером у тебя дома.

Полицейские отвезли нас на станцию. На остановке ждали еще два человека. Наконец вагончик остановился, на платформу вышли пассажиры.

Мы с Майком стояли спереди, держась за свисающие с потолка ремни. Мерно покачиваясь, красное чудище выплыло из своего логова и поднялось к первой башне. Всего несколько мгновений мы находились ниже моста на 59-й улице, а потом взмыли к огромным балкам, соединяющим берега. Ветер усилился, и я чувствовала, как дрожат при каждом порыве натянутые стальные тросы.

Майк хотел мне что-то сказать, но тут по вагончику начали стрелять. Пули звонко ударялись о стальную обшивку и толстое стекло верхней части кабины. Не дожидаясь второй очереди, Майк толкнул меня на пол и закрыл собой.

Огонь продолжался. За первой очередью последовала вторая, потом третья. Окно разбилось, вагончик раскачивался. Внутрь ворвался морозный воздух, мгновенно заполонив собой теплое пространство раненого вагончика. Оставшиеся две минуты поездки казались бесконечными, и мне вдруг вспомнились те полные отчаяния секунды, когда почти пять месяцев назад Мерсер поймал пулю, предназначавшуюся мне.

Я лежала ничком, прижавшись лицом к грязному кафельному полу, и почти не дышала: горло сдавило от ужаса и веса распластавшегося на моей спине Майка. Я закрыла глаза, чтобы в них не попало стекло, и услышала, как по полу царапнул пистолет Майка. Когда вагончик остановился, он положил оружие возле моего уха, чтобы прикрыть мне голову.

20

Испуганные пассажиры, ожидавшие короткой поездки на остров, охнули при виде четверых человек, ползающих по полу вагончика, и пистолета в руке Майка. Он еще не успел добраться до кармана и вытащить значок.

— Я полицейский. Все нормально. — Он поднялся и подошел к пожилой паре — до падения на пол они сидели в задней части кабины. — Вы не пострадали? Я полицейский.

Пожилая женщина схватилась за грудь и заплакала. Майк помог ей подняться.

— У него больное сердце, — сказала она, указывая на мужа. — С ним?..

Майк помог мужчине сесть на скамейку и вложил ему в руку трость.

— Может, вызвать «скорую»? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно, но дрожащий старик заверил его, что с ним все хорошо.

Один из очевидцев сообщил, что, как только раздались первые выстрелы, позвонили в службу спасения.

— Как себя чувствует ваша жена? — спросил старик, указывая на меня. Я встала и, стряхивая с колен осколки, изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

— Ящик «Дьюарс» — и с ней все будет отлично. Она попадает в такие передряги каждые два дня, и все ради того, чтобы поставить меня на уши. — Майк старался разрядить ситуацию и всех успокоить: разбираться, какие страхи уместны, а какие — нет, будем потом.

Через несколько минут на платформу вбежали шестеро полицейских. Двое узнали меня, а один был много лет знаком с Майком. Они помогли пожилой паре спуститься по лестнице к «скорой помощи», а меня проводили на заднее сиденье патрульной машины. Один полицейский остался со мной, чтобы узнать подробности для рапорта, а Майк с остальными приступили к осмотру вагончика.

К тому времени, как Майк вернулся к машине, прибыл сержант в форме и представился мне.

— По обе стороны моста проверяют автомобили, Майк. Как думаете, что это было?

— Я оставил их на месте — пусть сфотографируют криминалисты, но это какие-то пульки. Хотели кого-то убить? Сомневаюсь. Зато таким образом можно послать громкое сообщение. Может, кто-то просто баловался с дробовиком. Может, кто-то хотел побить окна и напугать людей до усрачки. Может, кто-то думает, что вы управляете стрельбищем в 19-м участке. Сами думайте.

— Кажется, за мисс Купер охотится какой-то псих. Я видел в участке запись об этом.

— Да, но это точно не пистолет. Кроме того, никто не знал, что мы поедем в этом вагоне. Может, просто какой-то хулиган разминался перед Новым годом.

Я подумала о Лоле Дакоте. Неужели я стану таким же параноиком, как она?

— Помнишь парня, который повесился в прошлые выходные? Лола не была такой уж сумасшедшей. Он продавал Краловицу информацию о том, где она была и что делала. Может, кто-то пронюхал, что сегодня я буду на острове, и эти пули действительно предназначались нам с тобой.

— Ее отпустили всего на один день, сержант. Я как раз везу ее обратно в Белльвью.[64] — Майк вышел из машины переговорить с сержантом с глазу на глаз. Когда тот ушел, он скользнул на сиденье рядом со мной и захлопнул дверцу. — Хочешь, чтобы люди думали, будто ты сбрендила? Просто какие-то ребята с Лонг-Айленда возвращались на машине с гулянки и немного пошалили. Не надо искать себе дело во всех странных вещах, которые происходят на свете.

Майк пригладил свою густую черную шевелюру — верный признак того, что он нервничает сильнее, чем хотел показать. Майк верил в случайность не больше моего.

— Они скинут мне на пейджер, если найдут придурков с дробовиками. Но, на мой взгляд, когда позвонили в службу спасения, таинственный стрелок уже смылся с моста.

К машине подошли двое полицейских и спросили, куда нас отвезти.

— Давай поедем ко мне домой и встретимся с Мерсером. — Это неожиданное событие отняло больше часа нашего времени. — Я хочу переодеться для ужина, во что-нибудь чистое и без осколков. Умыться, руки помыть, наконец.

— И немножко надушиться, Куп. Когда я дышал тебе в затылок, ты пахла не так уж сладко.

Мерсер уже ждал нас в холле моего дома. Я направилась к нему, чтобы поздороваться, но меня остановил швейцар.

— Мисс Купер, управляющий просил передать, что ваше окно еще не заменили. Стекольщик, с которым у них контракт, сейчас в отпуске, так что починят не раньше второго января. Это ничего?

Похоже, выбора у меня не было.

— Буду признательна, если окно сделают как можно быстрее.

Поднимаясь на лифте, мы рассказали Мерсеру историю нашей печальной поездки по канатной дороге. Возможно, дело в том, что на него самого недавно напали, но когда я оставила их в гостиной, Мерсер убеждал Майка, чтобы мы заставили полицейских установить личности стрелявших.

Несмотря на брезент в пустой оконной раме, в квартире оказалось не теплее, чем в холодильнике. Я переоделась, собрала вещи, которые решила взять с собой на выходные в квартиру Джейка, и, вернувшись к Майку с Мерсером, застала их в кабинете за разливанием выпивки. Все двери были плотно закрыты в попытке сохранить тепло.

— За наше собственное маленькое Рождество. Похоже, это последнее Рождество нашего трио без его вторых половин, супругов и отпрысков. Это меня просто с ума сводит. — Майк поднял бокал, и мы чокнулись. — Жаль, что сегодня у тебя не было этой штуки на груди. Ну, той, что подарил Джейк, знаешь, Мерсер? Она, наверное, не хуже криптонита. Может, растопила бы эту картечь прямо на месте. Нам, конечно, до тебя далеко, но у нас тоже есть кое-какие безделушки…

Майк замолчал на полуслове и, нажав кнопку на телевизионном пульте, включил звук. Алекс Требек объявил, что категория третьего раунда — музыка, а тема — «Оскары».

— Сколько, ребята?

Мы с Мерсером обменялись хитрыми улыбками. В некоторых категориях у нас не было ни шанса против Майка, зато в кино мы могли дать отпор любому.

— Пятьдесят.

— Играем, — сказала я Мерсеру.

Майк колебался.

— Наверное, какая-нибудь тупая песенка из диснеевского фильма. Давайте лучше двадцать.

Мерсер настаивал, и Майк уступил.

— Вот музыка, — сказал Требек. Проиграли вступительный фрагмент к песне, и «Мэйн Ингридиент»[65] пропела первые строчки «Все любят подурачиться». Мерсер схватил меня за руку и, пока Требек давал подсказку, пустился со мной в пляс.

— Сегодняшний вопрос таков: оскароносный актер, чей отец был солистом этой группы.

Мы с Мерсером закружились вокруг Майка, и тот запротестовал.

— В этой категории голову можно сломать. За что этот парень получил награду?

Мы с Мерсером ответили хором:

— Актер второго плана.

— Разделим выигрыш пополам, мисс Купер?

Майк, как и три участника в телевизоре, не знал правильного ответа.

— Это нечестно. Вы оба знаете о мотауне больше, чем я — о Гражданской войне.

Мерсер сказал, что вопрос был: «Кто такой Куба Гудинг-младший?»[66]

— А теперь, — продолжал он, поворачиваясь к Майку, — покажите нам деньги, мистер Чэпмен.

Мы взяли у Чэпмена по двадцать пять долларов и начали разворачивать подарки.

— Это для вас, детектив Уоллес, — сказала я, передав ему сверток. Мерсер разорвал подарочную бумагу, поднял крышку коробки и, увидев фотографию в антикварной серебряной рамке, улыбнулся. Я попросила мэра лично надписать фотографию, на которой был он сам, Мерсер и его отец. Снимок сделали в Сити-Холле, на церемонии награждения Мерсера за расследование убийства известного торговца произведениями искусства. Тогда он только встал с инвалидной коляски и начал ходить самостоятельно. Остальное можно было понять по выражению лица Спенсера.

Затем я вручила Майку полное собрание фильмов Альфреда Хичкока вместе с годовыми сертификатами в ближайший к нему кинотеатр, на два билета ежемесячно.

Еще я выдала обоим по расписке, гарантирующей оплату билетов на самолет до Виньярд, а также ужина в «Оутермост» и «Бич Плам Иннс», чтобы мы вместе могли поехать туда весной на выходные.

Для меня у них оказался целый мешок сюрпризов, включая маленькую красную куклу-вуду по имени Пэт Маккинни с набором иголок. Я получила полное собрание компакт-дисков Смоки Робинсона,[67] плюс они умудрились уговорить Дерека Джетера и Энди Петтитта[68] подписать мне приглашение в дагаут[69] после первой игры сезона на стадионе «Янки», на которую у нас всех были билеты.

Последняя коробочка оказалась совсем крошечной, Она была завернута в блестящую золотую фольгу и перевязана белой лентой. На карточке значилось: «Нашему любимому напарнику». Внутри лежали запонки — два миниатюрных сине-золотых полицейских значка. На одной стоял номер Майка, а на другой — Мерсера. Я взяла блузку с французскими манжетами, которую обычно носила с блейзером и джинсами, сняла с рукавов шелковые темно-синие банты и вместо них приколола свой подарок.

Мерсер отвез нас на 49-ю Западную, где я зарезервировала на половину девятого столик в «Болдори». Вышибала распахнул перед нами дверь. Внутри нас встретил Фрэнк. С тех пор как год назад в центре открылся шикарный филиал «Рао», это было одно из самых популярных мест в городе. Благодаря стильному бело-коричневому дизайну, потрясающим мелодиям в музыкальных автоматах и превосходной еде, заведение процветало.

У барной стойки восседал Бо Дитл. Несколько лет назад, раскрыв дело о резне в Бруклине, он ушел из полиции, но и в качестве частного сыщика был в курсе всех преступлений на Манхэттене.

— Налейте им выпить. За мой счет, — приказал он бармену, заключил Майка в медвежьи объятия и встал, уступая мне свой табурет. — Что будете пить?

— Двойной для всех. Сегодня у нас было трудное путешествие. — История о стрельбе на канатной дороге приукрашивалась с каждым повтором. Бо жевал сигару, а Майк живописал, как он бросился со мной на пол и как ему пришлось заткнуть мне рот рукой, потому что я безумно орала.

— Вовсе я не орала. Я так испугалась, что слова не могла выдавить.

Бо спросил, над чем мы работаем, и Майк рассказал, как идут дела с расследованием убийства Дакоты.

— Кстати, ты не забыла позвонить профессору Локхарту? — вдруг вспомнил он, оборачиваясь ко мне.

— Да, я позвонила из больницы, когда закончилось слушание. Он живет на севере, в Уайт-плейнс. Если мы заедем к нему завтра утром, он будет рад с нами побеседовать.

Бо смотрел мне через плечо, на столик в глубине бара.

— Кажется, дело, которое было у них в Джерси, расстраивается.

— Я не знаю…

— Эй, Алекс, Бо читает газеты. — У него была привычка говорить о себе в третьем лице. — Видишь парня за тем столиком, с ним еще девчонка с панковским гребнем? Это ведь Иван Краловиц?

Я повернула голову и посмотрела в ту сторону, куда Бо указывал сигарой. Лицо мужчины в кабинке закрывала высокая прическа его спутницы.

— Слышал по радио, когда сюда ехал, — продолжал отставной детектив. — Первый помощник Синнелези крутил шашни с мертвой профессоршей. Спал с ней во время расследования. Говорю вам, только прокурор может быть таким тупым. Прости, Алекс. Сегодня днем адвокат Краловица подал прошение об освобождении клиента под залог. Кажется, защита знала о романе Дакоты. Судья пришел в ярость и удовлетворил ходатайство. Похоже, старина Иван знал, куда отправиться на свой первый ужин на свободе.

Сейчас я хорошо видела Краловица. Он наклонился вперед и резал толстую телячью котлету на тарелке. Траур по Лоле кончился.

21

— Мы придем в другой раз. — Чмокнув на прощание Фрэнка, я побрела за Майком и Мерсером к дверям. — Дело не в еде, просто компания не та.

Мне совсем не хотелось, чтобы Краловиц сообщил адвокату, будто я пыталась поговорить, столкнувшись с ним за ужином.

— Мне все равно хотелось попробовать утку по-пекински, — сказал Майк, открывая для меня заднюю дверцу машины Мерсера.

Мы отправились в «Сун Ли». Около ресторана я заскочила в телефонную будку — позвонить Батталье и рассказать ему, что произошло.

После восьмого гудка я вспомнила, что он вернется в Нью-Йорк только первого января, и неохотно набрала домашний номер Пэта Маккинни.

— Спасибо, Алекс. Я узнал об этом несколько часов назад. Не найдя босса, Синнелези позвонил мне.

Со стороны Маккинни было бы не только вежливо, но и правильно скинуть сообщение мне на пейджер и самому рассказать об освобождении Краловица под залог. Противно узнавать такие новости от постороннего, к тому же вечером в пятницу, когда подробности уже не выяснить.

— Он говорил что-нибудь еще?

— Да, сегодня он уволил Барта Франкла. Завтра утром это появится во всех газетах. Сегодня днем адвокат Ивана привел судье довольно убедительный аргумент. Мол, его подзащитный согласился на эту западню только потому, что заранее знал, что происходит, и хотел иметь возможность доказать в суде факт провокации на уголовно наказуемое деяние.

— Вы имеете в виду провокацию как оправдание того, что он нанял киллеров для убийства жены?

— Вот именно. По его словам, на пленках есть подтверждение, что всю операцию придумал Синнелези. Они будут настаивать, что Краловиц месяцами записывал свои разговоры с тайными агентами. И если два комплекта пленок окажутся разными, он докажет, что прокурор из Нью-Джерси — взяточник и намеренно охотится на него.

Мне и в голову не приходило, что у мужа Лолы могли быть серьезные доказательства, способные снять с него обвинение в попытке убийства. И тем не менее репутация Синнелези не столь непогрешима, как у Баттальи. Возможно, на этот раз чутье Пола превзошло само себя и у него опять нашлась веская причина не принимать участие в плане Джерси. Допустим, наши коллеги на другом берегу Гудзона не сумели привлечь Краловица за аферу с мелкими акциями и решили посадить его за покушение на убийство.

В любом случае Иван Грозный добился своего. Лола погибла, а улики, подтверждающие, что он был инициатором ее убийства, становились все туманнее.

Мы сели за столик. Намек на аппетит, оставшийся после поездки по канатной дороге, и тот испарился при виде ужинающего в изысканном ресторане Краловица.

Я взглянула на Майка с Мерсером. Они уплетали дымящиеся клецки, куриный сунг и утку с хрустящей корочкой. А я отказалась даже от печенья счастья: боялась, как бы пророчество не расстроило меня еще больше.

В одиннадцать они забросили меня к Джейку. Я позвонила ему в отель «Уотергейт» и сообщила, что меня доставили домой в целости и сохранности. Спать не хотелось. Я налила горячую ванну и постаралась забыться с помощью журналов «Стиль» и «Архитектурный дайджест». Когда даже им не удалось меня усыпить, я погрузилась в бесконечную статью «Нью-Йоркера» о затерянном тибетском храме, открытом группой британских путешественников. Дочитав до середины, я наконец выключила свет.

В восемь пятнадцать Майк уже ждал меня у подъезда. По пути на север, в округ Вестчестер, где находился загородный дом профессора Локхарта, мы остановились выпить кофе. Вчерашняя проверка машин на мосту 59-й улицы ничего не дала, а баллистическая лаборатория подтвердила, что пульки выпущены из дробовика, а не пистолета. Я изо всех сил старалась поверить в версию Майка, что это просто хулиганы.

Когда я позвонила в дверь дома в нововикторианском стиле на тихой тупиковой улочке Уайт-плейнс, было почти половина десятого. Открывший дверь мужчина с рыжеватыми волосами выглядел ровесником Майка. У него были тонкие, четкие черты и спортивное телосложение.

— Я — Скип Локхарт. Проходите, погреетесь.

Просторная гостиная была обставлена старинной мебелью и отделана очень строго. На всех столах стояли фотографии. Следуя за Локхартом в его кабинет, я окинула их беглым взглядом.

— Спасибо, что приехали сюда. Я застрял здесь на всю неделю.

— Мы думали, что вы здесь живете.

— Вообще-то это дом родителей. Они уехали на неделю в Скоттсдейл, к сестре, и я пообещал пожить здесь после Рождества и присмотреть за дедом. Он живет с ними. Ему девяносто лет, и хотя он думает, что может сам о себе позаботиться, ему нужно помогать. Я был другом Лолы. Чем я могу быть полезен? Я сделаю все.

— Где вы живете?

— В городе.

— Рядом с колледжем? Или с домом Лолы?

— В нескольких кварталах.

Локхарт рассказал, что ему тридцать восемь, что он холост и является доцентом исторических наук в Королевском колледже. Он знал Лолу пять или шесть лет, и у них никогда не было романтических отношений. Локхарт признался, что встречался с несколькими студентками, хотя это и противоречило установленным администрацией правилам. Но он не был знаком с Шарлоттой Войт и понятия не имел, что она пропала.

— Сколько времени вы проводили с Дакотой в колледже и за его пределами?

— Пока она не втянула меня в проект «Блэкуэллс» — очень мало.

— Что вас в нем заинтересовало?

— Вообще-то две вещи. — Локхарт сел в кожаное кресло и положил ногу на ногу. — Поскольку мой предмет — американский быт и культура, я неплохо знаком с историей этого места. Там побывало множество известных личностей, и с точки зрения социального феномена этот остров — прекрасная возможность для преподающего ученого показать, как поступали с изгоями в прошлом.

Рассказывая, он несколько раз прокашлялся и время от времени мерил нас взглядом, будто хотел почувствовать себя в своей тарелке. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— Однако этот крошечный клочок суши всегда привлекал меня и по личной причине. Видите ли, мой дед работал на острове.

Майк весь обратился в слух. Не только из-за расследования, но еще из-за своей собственной тяги к историческим самородкам.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, вам известно, что в прошлом на острове находилось много различных учреждений — больницы, сумасшедшие дома, следственные изоляторы. И Нью-Йоркская городская тюрьма.

— Мы были там вчера. Но ведь этого здания больше нет. Просто груда камней.

— Вы правы. Раньше она стояла к северу от Оспенной больницы, но еще до начала Второй мировой войны ее снесли. Это было самое мрачное место на острове, что само по себе говорит немало. Если вы не изучали его так, как я, то вряд ли знаете, что незадолго до закрытия там разразился ужасный скандал.

— Какой скандал?

— В эпоху Тамани-Холла тюрьма была скопищем взяточников. В действительности ею заправляли члены банды, состоявшей из заключенных. Вам непременно надо посмотреть фотографии, иначе вы не поверите в то, как они жили.

— Вы хотите сказать, что это было так ужасно?

— Только не для верхушки. Главари вели роскошную жизнь. У них были домашние животные, частные сады, еда и выпивка, которую им доставляли контрабандой. Некоторые даже занимались торговлей наркотиками.

— Ну, последнее мало изменилось, — вставил Чэпмен.

— Наконец, когда на должность мэра избрали Фиорелло Ла Гуардия и Тамани-Холл рухнул, он назначил нового комиссара исправительного департамента, Остина Маккормика. Мой дед тогда был молодым юристом. Наняли из вашей прокуратуры, мисс Купер.

Локхарт подался вперед и протянул мне одну из старых фотографий, стоявших на столе.

— Ему не было и тридцати. Маккормик нанял его для чистки тюрьмы. Он и его близкие соратники спланировали крупный рейд — очень удачный, надо сказать. Именно благодаря этому тюрьму и закрыли. Крупное было дельце. У деда еще хранятся газетные вырезки тех времен.

Локхарт встал и отрегулировал обогреватель.

— Лола Дакота встречалась с вашим дедом?

— Встречалась с ним? Да я думал, она с ним сбежит. — Он рассмеялся. — Как только она узнала, что он лично был на острове, ее было не отвадить от нашего дома. Правда, ее появление оказалось божьим даром для моих родственников — наконец-то нашелся человек, проявлявший подлинный интерес к старику и слушавший его истории днями напролет.

— О чем они говорили?

— Обо всем, что он помнил. Она слушала его рассказы о рейде, смотрела альбомы с фотографиями, читала дневники. Наверное, у нее даже осталось несколько томов. Полагаю, кто-то заберет их и вернет нам. Но кажется, это не так важно в свете того, что случилось с Лолой.

Надо будет не забыть поискать дневники в описи Лолиных книг и бумаг.

— А вы присутствовали на этих беседах?

— Два или три раза, в самом начале. Но я вырос на этих историях и слушал их всю свою жизнь. Вряд ли он рассказывал ей что-то, чего я не знаю. Она приезжала на поезде, обедала с дедом и освобождала маме пару часиков. Не думаю, что во время этих бесед имели место великие откровения, мисс Купер.

— У вас есть какие-нибудь предположения, почему убили Лолу?

— А Иван — это слишком очевидно? Я видел его несколько раз, но знаю, что она очень его боялась. Многие студенты обвиняли ее в том, что не попали в «список декана»[70] и получили заниженные средние баллы. Правда, среди них едва ли найдутся маньяки-убийцы.

— Вы когда-нибудь называли ее золотоискателем? Или кладоискателем?

Локхарт покраснел.

— Вот расплата за то, что меня не было в городе, когда все это началось. Вы явно не сидели сложа руки. — Он посмотрел на свои мокасины, потом снова на Чэпмена. — Не в буквальном смысле. Она не гналась за деньгами Ивана — если они у него действительно есть. Просто она набрасывалась на людей и выуживала у них все, что могла. А когда они больше ничего не могли ей дать, выбрасывала, как ненужную вещь. Не очень-то приятное зрелище.

— Что вам известно о Клоде Лэвери?

Локхарт ответил не сразу:

— Больше, чем бы хотелось. Не могу сказать, что я противился его деятельности в колледже. Не могу сказать, что он продавал наркотики студентам, но он познакомил их с культурой, в которой принято этим злоупотреблять. Ходят слухи о том, что он растрачивает фонды, и это меня бесит. Мы так старались превратить Королевский колледж в элитное учебное заведение, а Лэвери делал все возможное, чтобы лучшие университеты считали, будто мы занимаемся только наркотой.

— Что вы знаете о пропавших деньгах?

— Ничего. Я сам работаю по контракту, вот и стараюсь не запачкаться и не совать нос в чужие дела.

— Лэвери и Лола?

— Я в это не лез. Они были друзьями. Ничего интимного, разумеется. Они над чем-то работали вместе, и я просто воздвиг между нами китайскую стену.

— Не возражаете, если мы поговорим с вашим дедом, раз уж мы здесь? — спросила я.

— Нисколько. Уверен, он будет в восторге. Надеюсь, вы никуда не торопитесь. Потому что если он начнет болтать о рейде Маккормика, он вам все уши прожужжит.

Локхарт встал, собираясь проводить нас из комнаты. Вдруг он снова повернулся к нам, покусывая губу.

— Что-то не так?

— Он не помнит, что Лола мертва. Конечно, я рассказал ему об этом, прочитал статьи. Просто у него проблемы с памятью. Долговременная память великолепна. Ничего не забывает. Но спросите его, что я подал ему на завтрак, или о том, что Лолу убили на прошлой неделе, и он скажет, что ничего не знает. Одни врачи считают это первой стадией болезни Альцгеймера, другие утверждают, что это просто старость.

Мы с Майком прошли за профессором по беспорядочно спланированному дому и, миновав просторную кухню, очутились на пестрой застекленной террасе. Дед Локхарта сидел на ситцевом диване, купаясь в солнечных лучах.

— Дед, тут пришли люди, они хотят помочь Лоле. Им нужно с тобой поговорить.

— Лола? А что не так с Лолой? — Высокий худощавый старик с элегантной гривой седых волос поднялся на ноги и пожал Майку руку. — Орлин Локхарт, сэр. А вы кто?

— Я — Майкл Чэпмен. Нью-йоркский детектив. А это Александра Купер, из окружной прокуратуры.

Старик оглянулся, проверяя, стоит ли диван на прежнем месте, и с помощью внука снова опустился на подушку.

— Молодой Орлин говорил вам, что я сам раньше там работал?

— Конечно, говорил. — Я улыбнулась Скипу. Тот поднял три пальца, давая понять, что он — третий Орлин Локхарт.

— Вы там секретарь?

— Нет, сэр. Я помощник окружного прокурора мистера Баттальи, заведую отделом сексуальных преступлений.

— Никак не могу привыкнуть, что женщины выступают в уголовных судах. — Старик покачал головой. — В мое время в зале суда их было не встретить. Ни одного юриста женского пола. Женщинам даже не разрешалось входить в состав присяжных. Где вы учились?

— Университет Вирджинии.

— Университет мистера Джефферсона? И моя альма-матер, барышня. Неужели сегодня туда принимают женщин? Надо же. Раньше там учились одни мужчины. Чудесное место! Закончил обучение и сразу отправился работать в лучшую юридическую контору страны. Окружной прокурор округа Нью-Йорк. Джоб Бэнтон — я был одним из ребят Бэнтона. Все эти женщины в суде — вина Кэтрин Хепберн. Это она затеяла всю эту чертовщину со своим кино. И брюки носила. Кто сейчас окружной прокурор? Уже не Дьюи, нет?

С 1941 года не Дьюи. После двух неудачных попыток баллотироваться в президенты он оставил работу, выдвинув свою кандидатуру на выборах губернатора Нью-Йорка.

— Нет, сэр. Пол Батталья. — Я уже начала сомневаться, стоит ли продолжать разговор.

— А где Лола? — Светло-голубые, подернутые дымкой глаза старика сияли.

— В могиле, — чуть слышно пробормотал Майк.

— Вы говорили, что были с Лолой?

— Я сказал, что они друзья Лолы, дед. — Скип еще раз попытался объяснить нашу связь с Лолой, не упоминая ее смерть. Старик не понял. Пока они разговаривали, я заметила пожелтевшую передовицу нью-йоркской «Геральд трибьюн» в рамке, которая стояла на столе, возле локтя старика. Заголовок статьи, посвященной главной новости 24 января 1934 года, гласил: «МАККОРМИК ПОЛОЖИЛ КОНЕЦ ПРАВЛЕНИЮ ГАНГСТЕРОВ НА ОСТРОВЕ. Худшая тюрьма в мире освобождена из-под власти главарей банды заключенных».

Передовица с фотографией Маккормика и молодого симпатичного бывшего прокурора помещалась прямо над сообщением, что Джон Диллинджер[71] взят под стражу в Таксоне, Аризона.

Я села в кресло напротив Орлина Локхарта. Наши колени почти соприкасались.

— Кто-то пытался причинить вред Лоле. Мы должны выяснить почему. Мы опрашиваем всех ее друзей.

— Мне кажется, вы должны беседовать с ее врагами. Вот что сделал бы я.

Майк подмигнул мне и сел рядом с дедом Скипа.

— Одно очко в пользу ребят Бэнтона, блондиночка. Спорю, он еще не утратил хватку.

— Скажите, о чем Лола любила с вами разговаривать?

Старик излагал только в настоящем времени.

— Не будем ее ждать. Она слышала большинство моих историй. Ей нравится слушать про остров.

На кухне зазвонил телефон. Скип встал:

— Позовите меня, если захотите что-нибудь выпить или поесть. Дед, ты в порядке? Мне надо поговорить по телефону.

Орлин продолжал говорить, не обращая никакого внимания на замечание внука.

— Самые крупные бандиты Нью-Йорка — вот кто управлял тюрьмой изнутри. Да-да. Все началось с Босса Твида, еще до моего рождения. Он украл у Нью-Йорка миллионы. Когда его наконец поймали, то приговорили к двенадцати годам на острове Блэкуэллс. Хотите знать, как с ним обращались в тюрьме? Твиду выделили меблированные комнаты. Никогда не запирали. У него была личная библиотека и секретарь, который приходил в тюрьму на работу. Он носил костюмы и модную одежду. Даже подружек к нему пускали. Умер в тюрьме, так и не отсидев срок до конца.

— А вы-то как оказались с этим связаны?

— Я служил обвинителем в отделе рэкета, арестовывал гангстеров, пытавшихся контролировать город. Вы вроде сказали, что вы детектив, молодой человек?

Майк принялся объяснять Локхарту, чем занимается, а я тем временем старалась припомнить, что говорил мне отец о работе нейронов, дегенерации тканей головного мозга и о том, как недавние воспоминания словно стираются из памяти, а события из далекого прошлого становятся такими четкими, будто произошли накануне.

— Возможно, вы уже слышали о том, каким был остров в мое время? — спросил старик.

— Почти нет.

— Первое, что сделали в конце прошлого века, — это поменяли название. Не на Рузвельта, не забудьте. Это произошло только после Второй мировой войны. Очень недолго остров назывался островом Велфэр. Многие считали, что Блэкуэллс проклят. Городские власти закрыли почти все больницы и перевели больных и сумасшедших в более благоприятные места. Закрыли все. Кроме тюрьмы. Вы когда-нибудь слышали о Голландце Шульце?

— Конечно, — ответил Майк. — Настоящее имя — Артур Флегенхаймер. Легендарный гангстер. Контролировал большую часть Нью-Йорка.

Орлин Локхарт и думать обо мне забыл. В лице Майка он нашел благодарного слушателя и играл для него одного.

— Это я засадил в тюрьму его правую руку! — Он постучал по груди указательным пальцем. — Я сам вел дело. Джозеф Реджио. И это имя знаете?

— Рэкетир из Гарлема. В то время — второй парень в банде.

— Его признали виновным в вымогательстве — он держал всю торговлю пивом и содовой. До окружной прокуратуры дошли слухи, будто Реджио устроился в тюрьме по-королевски. Он подкупил все тамошнее начальство и, добившись перевода заключенных, содержавшихся в тюремной клинике, в общий корпус, превратил лазарет в свои апартаменты. Одевался в шелковые наряды и душился лавандовым одеколоном. Разбил садик. Даже корову держал, чтобы всегда было свежее молоко. Ужинал лучшими бифштексами и винами в собственных комнатах.

— В тюрьме?

— В тюремном госпитале обосновалось двое. Реджио командовал своими людьми, а ирландскими гангстерами заправлял парень по имени Эдвард Клири. У него была немецкая овчарка по кличке Живодер. «Живцы» — так они называли надзирателей. Еще эта крутая парочка держала почтовых голубей. Целую голубятню. Они и носили им записки. И наркотики тоже, наверное. Так вот, эти два гангстера расхаживали с важным видом, а мелкие преступники им прислуживали, словно рабы какие-то. Печально, что людей, действительно нуждавшихся в лечении, просто вышвырнули в общий корпус. Ребята с социальными болезнями — так мы их тогда называли — свободно общались со здоровыми. Вся тюрьма превратилась в океан страданий. Уйма дегенератов. Поблекших тигров.

— Простите?

— Вы читали Диккенса, барышня? Во время визита в Нью-Йорк он попросил свозить его на старый Блэкуэллс.

В студенческие годы я проштудировала большинство произведений Диккенса, но эту фразу я не помнила. Наверное, вот почему портрет Диккенса висел на доске у Лолы Дакоты. Просто еще одна очаровавшая ее заметная фигура, связанная с островом. Теперь нам осталось узнать, почему там была фотография Шарлотты Войт.

Локхарт что-то бормотал о посещении Диккенсом тюрьмы, о заключенных в черно-желтых лохмотьях, которых англичанин сравнил с поблекшими тиграми.

— Расскажите мне о рейде, — попросил Майк. Скип вернулся в комнату с ромашковым чаем для деда и кофе для нас. Поставив чашки на стол, он улыбнулся Майку, внимавшему рассказам, которые сам Локхарт слышал тысячу раз, удалился обратно на кухню.

— Вы действительно туда ездили?

— Ездил, сэр? Да мы с Маккормиком сами провели всю операцию. Я лично отбирал детективов и надзирателей, которые пошли с нами. Первым пал заместитель тюремщика. Он все время брал взятки. Его мы арестовали сразу.

— Как бы мне хотелось быть с вами, — вставил Майк, подначивая старика.

— Маккормик спланировал все по минутам. Перекрыл тюремный коммутатор, чтобы никто не смог позвонить во время рейда. Потом послал первых людей в лазарет — вытащить Реджио и Клири. — Локхарт сдавленно посмеивался, попивая чай. — Думаю, он боялся, что мы набросимся друг на друга. Их вытащили из роскошных комнат и бросили в одиночные камеры.

— Вы лично ходили в тюрьму?

— Мой мальчик, я все еще помню ее запах. Большинство узников превратили в наркоманов.

— Уже после того, как они попали в тюрьму?

— Реджио и Клири заправляли контрабандой наркотиков в тюрьме. Вот откуда у них появились лакеи. Первое, что я увидел, — это дрожащих людей на скамьях. Они умоляли нас, чтобы мы дали им наркотики. У большинства были исколоты все руки. В этом блоке камеры располагались в три яруса. Поползли слухи, будто комиссар Маккормик сам идет сюда.

— Сегодня такого уже не бывает. Их увидишь разве что на фотографиях.

— Вдруг раздался страшный лязг. Отовсюду посыпались вещи. Я кинулся посмотреть, что происходит. Оказывается, заключенные принялись выбрасывать из камер оружие и все, что имело отношение к наркотикам. Просовывали их между решеток и швыряли вниз. Никому не хотелось быть застуканным с контрабандой. Я наклонился и поднял почерневшие ложки, в которых они готовили себе наркоту. Целые наборы шприцов. Ткань, пропитанную раствором героина.

— Вы нашли, что искали?

— Хуже. Гораздо хуже. Наркотики всех видов. А потом начало прибывать оружие. Мы изъяли топорики для разделки туш, резаки, стилеты, ножи для мяса. У меня сохранились фотографии, барышня. Передовицы всех газет в стране. Скип покажет вам мой альбом с вырезками. У этих бандитов была настоящая иерархия. У двух главарей имелись свои пажи. Реджио и Клири прислуживали, по крайней мере, человек двадцать пять. Они влачили жалкое существование, жили в ужасающих условиях, и все ради того, чтобы получить наркотики. Тем временем надсмотрщики, помогавшие боссам, как сыр в масле катались. Каждый день их отвозили на работу в тюрьму, и они прекрасно питались.

— Вы сами видели, где жил Реджио?

— Вы бы не поверили своим глазам. Черт, я бы тоже не поверил, если бы не видел все это воочию. Когда его вытащили, мы с Маккормиком пошли осмотреть роскошное жилье. Ну, просто чтобы выяснить, не преувеличены ли сведения. Ха! Нисколько. Он занимал несколько просторных комнат с шикарным убранством в старом больничном крыле. В ногах кровати лежал красно-коричневый кашемировый халат, на полу стояли туфли. В них даже распорки были!

Локхарт качал головой и заламывал руки, будто действительно находился в комнате, которую описывал.

— Под окном стоял шкафчик, и я попросил одного из ребят взломать замок. Внутри оказались коробки дорогих сигар, плитки ароматизированного мыла, бумага с монограммой, крем для лица, лайковые перчатки, хлопковые носовые платки. — Старик снова покачал головой. — Отправляя Реджио в тюрьму, я думал, что приговариваю его к чистилищу, а он жил там гораздо лучше, чем большинство людей. Это было до того, как я увидел его кухню и сад.

— Его собственную кухню?

— Ну, у Реджио и Клири имелась отдельная кухня. Остальные заключенные хлебали помои и жидкую кашу, прямо как в старые времена. А у этих ребят были галлоны парного молока, ящики клюквы, свежее мясо, селедка, мешки картофеля. И приличный запас спиртного. Комната Клири была не столь изысканной. Над кроватью у Реджио висело распятие и четки, а у Клири в стену был воткнут кинжал. Думаю, мы прервали его. На столе лежали карты, на стропилах стояло какое-то приспособление для варки пива и пустая бутылка виски. Живодер, его пес, сидел возле кровати и трясся, пока мы не отвели его вниз и не накормили хозяйским бифштексом. Рядом находилась небольшая комната отдыха, где Клири и его головорезы коротали время, когда он не хотел гулять по своим угодьям.

— Угодьям?

— Да, за тюрьмой. Реджио заплатил другим заключенным, и те разбили ему сад. Он держал в нем молочную корову и козу. Прекрасное это было место. С видом на Манхэттен. Реджио установил скамейки и посадил красивые цветы. Правда, в тот день они не цвели. Входить туда разрешалось не каждому. Чернь не пускали. Голубятня располагалась на крыше, над комнатой Клири. Каждому принадлежало примерно две сотни птиц. Маккормик искренне верил, что с их помощью они получали и отсылали сообщения. Черт, какая разница! Как только они купили тюремщиков, заплатив им деньгами, полученными от Голландца Шульца, те проносили все, что заказывали, прямо через парадный вход. Вот и все. Нет ничего проще.

— Значит, для вас это был великий день. — Майк взял вырезку в рамке и читал статью. — В свое время я закрыл много притонов, мистер Локхарт, но не так, как вы. Я впечатлен.

— Закрыл наглухо. Стер с лица земли все здание. Раньше это была настоящая крепость, а теперь? Груда старых камней. — Старик поднялся и подошел к окну, высматривая, нет ли кого на подъездной аллее. — Где же моя Лола? Она всегда приносит мне лакрицу. Маленькие кусочки черной лакрицы. Особенно ей нравится часть про мужчину, которого убили.

— В рейде?

— Во всей чертовщине пострадал только один человек. Чуть не вылетел с работы из-за этого.

— Почему Лоле нравится эта часть? — спросила я.

— Спросите Лолу. — Он прошаркал обратно к дивану и сел.

— Убили одного из членов шайки? — поинтересовался Майк.

— Нет, нет. Джентльмена. Избалованного заключенного, жившего в тюрьме, будто лорд какой-то. Он платил Реджио целое состояние, чтобы нежиться в своем частном тюремном гнездышке. Вот почему он, наверное, и нравился Лоле. Он был настоящим джентльменом. Я тоже его знал. До того, как он попал в тюрьму.

— Кто он?

— Фриленд Дженнингс, детектив. Неплохой парень. О нем еще говорят?

Мы с Майком переглянулись. Никто из нас никогда не слышал этого имени.

— Про таких стукачей, как Датч Шульц и Эдвард Клири, знают все, а вот тех, кто построил этот город, не помнит никто. Фриленд Дженнингс был купцом, другом Пьера Картье.[72] Картье определил его в торговлю бриллиантами, и Дженнингс сколотил себе состояние. Полжизни провел на океанских лайнерах, курсируя между Лондоном и Антверпеном. А еще он был великим филантропом, не забудьте. Помог Вандербильту заплатить за новое здание Оперы. Дал деньги на публичную библиотеку, основал Историческое общество.

— Как он оказался в тюрьме?

— Застрелил жену. И должен сказать, барышня, — Локхарт пристально посмотрел на меня и погрозил пальцем, — должен сказать, я не винил его в этом. Ариана, так ее звали. Дженнингс женился на иностранке. Умная, красивая девушка. У нее было все, что душе угодно. Муж осыпал ее драгоценностями, разумеется, и повсюду ею хвастался. Она была итальянка и все такое, и ни за что не попала бы в «Социальный регистр»,[73] если бы не вышла замуж за Фриленда. Раньше мы часто играли с ним в карты. Встречались в Университетском клубе раз в неделю. Я видел его всего за два дня до убийства. Фриленд много времени проводил за границей, и Ариана не знала, куда себя девать. Завела любовника, настоящего негодяя. В мое время это было неслыханно, но все обычно помалкивали. А вот Ариана — нет. Она хвасталась этим, и все в городе знали про ее роман. Брала любовника в ложу Дженнингса в «Метрополитен-опера», танцевала с ним при всех. Поговаривали даже, будто он отец ее ребенка.

Старик начал уставать. Он говорил воодушевленно и потихоньку выдыхался.

— У меня сложности с именами. Не тех, кого я посадил в тюрьму, или ребят, которых я хорошо знал, а других. Простите меня. В любом случае Дженнингса неожиданно вызвали из Европы. Думаю, это была последняя капля. Когда он приехал, Арианы дома не оказалось. В тот вечер он вышел прогуляться и наткнулся на них прямо на Гранд-Арми-плаза. Наверное, он подумал, что они выходили из отеля «Плаза» после свидания. Не знаю уж, что сказали друг другу мужчины, но Ариана бросилась на защиту своего кавалера. Прямо там, на улице, на виду у прохожих. Никто не вмешался. Дженнингс выхватил пистолет и пригрозил сопернику. Тот принялся насмехаться, обзывал его ужасными словами. Оскорблял его как мужчину. Фриленд рассвирепел и выстрелил. Но вместо любовника пристрелил Ариану. Убил наповал одним выстрелом в грудь.

Локхарт на минуту задумался:

— Убийство при смягчающих обстоятельствах — вот на чем настаивал бы я. Ариана виновата во всей чертовой неразберихе. Если бы она не была такой распущенной… Так или иначе, его признали виновным в убийстве.

Отношение к убийству супруга не очень-то изменилось с тех пор. Хоть это не новое явление, его так и не поняли до конца. Правда, оно могло оказаться достаточным основанием интереса Лолы к саге о Фриленде Дженнингсе.

— И его посадили?

— В ту самую тюрьму. Осужденные, которых не защищала банда, выполняли черную работу. Добывали камень на острове, делали неподобающие джентльмену вещи. К счастью, у Фриленда были средства. Он платил Реджио и Клири и вел более утонченный образ жизни. Он-то и стал причиной их краха. Именно Фриленд сообщил мне о наркотиках. Написал мне письмо и объяснил, как все продавалось на острове. Ему нравились его тюремные апартаменты. Он занимал небольшую башенку. Ее окна выходили на Ист-Ривер — прямо на его дом на Манхэттене. Много он за нее платил. Ему разрешалось держать несколько ящиков вина и носить любимую одежду. У него даже радио с наушниками было, так что он оставался в курсе событий.

Голос Локхарта заметно ослабел. Я наклонилась поближе, чтобы расслышать.

— Фриленд не выносил наркоманов и не мог спокойно видеть, что творилось с заключенными низшего класса. Он понимал, что наркотики представляли опасность для всех. Это были подлые люди, отчаянные и жестокие.

— Его убили, когда прибыли ваши полицейские во главе с Маккормиком? Он сопротивлялся…

— Слава богу, мы не имели к его смерти никакого отношения. Его убили сами же бандиты. Один из них всадил ему нож под ребра. Зарезал, как свинью.

— Потому что донес про наркотики в тюрьме?

Орлин Локхарт немного помолчал, потер правый глаз и возмущенно ответил:

— Вы такая же нетерпеливая, как она. Вам, как и Лоле, нужны только бриллианты Фриленда. Вы тоже верите, что они закопаны на острове Блэкуэллс?

22

Старик хотел рассказать историю по-своему.

— Маккормик был прав. Он знал, что Фриленд Дженнингс — мой друг, и считал, что мне не следует находиться рядом с его комнатой во время рейда. Как только мои помощники схватили Реджио и Клири, их бандиты разбежались. Не забывайте, в то время членов шайки даже не запирали. Десятка два затеяли разборки. Они знали, что их скоро переправят через реку по-настоящему. Это были последние минуты свободы перед тем, как их продажный мир рухнул. Двое самых злобных ворвались к Дженнингсу и приперли его к стене. Он не занимался вымогательством, а значит, не был своим. Они относились к нему по-особенному только потому, что он платил двум заправилам за свои привилегии.

— Думаю, им нужны были его деньги.

— Им было нужно все, что у него есть. И вот так вокруг моего старого знакомого выросла целая легенда. — Старик взглянул на меня. — Эту часть вы, девочки, особенно любите. Говорят, что Джозеф Реджио потребовал у Фриленда Дженнингса его бриллианты. Сверкающие кусочки льда, которые можно с легкостью пронести контрабандой. Забудьте о мешочках, в которые их обычно кладут. Они не нужны. Вы могли натолкнуться на честного надзирателя, который нашел бы их при обыске. Зато они поместятся в туфлю, и никто ничего не заметит. Их можно вынести тайком в складках подола посетительницы. Совершенная валюта для заключенного капера.

— Дженнингс действительно хранил бриллианты в тюрьме?

— Ну, он намекал мне, что да. Делал все, что нужно, лишь бы остаться в живых.

— Он прятал их в своей комнате?

— Теперь это уже часть легенды, сынок. Я говорю вам, что сказали мне и комиссару Маккормику ребята, а не то, что я видел своими глазами. Они сказали, что Дженнингс был хитрым малым и не доверял никому из окружавших его головорезов. Обычно он хранил у себя не больше двух или трех камешков, ведь их было очень сложно пронести. Гораздо проще спрятать камешек, чем пачку банкнот или золото, чтобы Реджио оставался доволен. Но, видите ли, на острове было много других мест, где он мог хранить свои драгоценности.

— Насколько я понимаю, они управляли тюрьмой, мистер Локхарт, — сказал Майк, — но не имели доступа к остальной части острова за ее пределами.

— Ага! Но вы забываете, чем каждый день занималось большинство заключенных.

— Некоторые узники работали уборщиками в других больницах и сумасшедших домах, — предположила я, все еще цепенея от этого потрясающего факта.

— Но большинство, барышня, выполняли черную работу. На острове было много богатых месторождений горной породы. Превосходный материал для строительства, гранит и гнейс. Осужденные в полосатых формах днями напролет добывали камень. Кое-кто из людей Реджио считал, что Дженнингс заплатил какому-то рабочему и тот выкопал ему безопасное место в одной из каменоломен. Тайник, в котором он мог спрятать свой запас драгоценных камней. Так Дженнингс мог не бояться, что, если бандиты найдут и отнимут все камешки, которые он хранил в своей комнате, ему станет нечем платить Реджио.

— Значит, кто-то тайком приносил бриллианты мистеру Дженнингсу и он использовал их по мере необходимости?

— Думаю, приносил его адвокат. Знаете, есть старый способ носить камешки. Заверни в бумажный мешочек, умещающийся на ладони, и можно ходить, куда хочешь, в полной безопасности.

Локхарт был прав. Даже сегодня в бриллиантовом районе Среднего Манхэттена и во всем мире самые дорогие камни перевозили таким вот образом — заворачивали всего лишь в тонкий клочок бумаги и клали в карман брюк и пиджака самому неправдоподобному курьеру.

— Во время рейда бриллианты нашли?

— Всего два. Я сам их видел. Один детектив принес их в кабинет надзирателя. Первый, розоватого цвета и величиной с голубиное яйцо, был вшит в отворот брюк. Второй оказался кристально чистым и сверкал ярче любой звезды, что я видел на своем веку. Он был маленький и лежал в крошечной прорези на кожаной обложке Библии, принадлежавшей матери Фриленда. Он держал книгу рядом с кроватью. — Старик рассмеялся. — Думаю, бандитам в голову не пришло бы заглянуть в книгу Господа. Проблема заключалась в том, что один из людей Реджио — кажется, его звали Кеннелли, но я не уверен — решил напасть на Дженнингса сразу после начала рейда. Это был его единственный шанс заполучить бриллианты, и он это прекрасно знал. Они с подельником ворвались в комнату и потребовали отдать камни. — Локхарт уже порядком ослабел и загрустил. — Отчасти в его смерти виноват я.

— Почему?

— Если бы там действительно были еще бриллианты… Но бедняга Фриленд не уступил этим ублюдкам лишь потому, что был уверен в своей безопасности во время рейда.

— Он знал, что приедете вы с Маккормиком?

— Позвольте мне сказать вот что, молодой человек. Я никогда не предавал доверия комиссара, но именно мне Дженнингс посылал письма. И я, разумеется, хотел заверить его адвоката, что мы приняли во внимание его сообщение.

Локхарт выпрямился и пристально смотрел Чэпмену в глаза.

— Я хотел, чтобы Дженнингс понял, что мы верим сведениям, которые он сообщает в своих письмах. Нам следовало позаботиться о его безопасности в тот момент, как мы вошли. Я пытался убедить в этом Маккормика, но он был по уши занят поимкой Реджио и Клири. Просто не думал, что все может обернуться так плохо.

— Что случилось с Дженнингсом?

— Кеннелли и этот другой бандит насели на него. Они знали, что ему назначили двоих рабочих, которые выполняли за него всю грязную работу, но на самом деле доверил ли он одному из них закопать камни, мой друг не сказал. — Старик покачал головой. — Наверное, он вообще молчал. Он был уверен, что я приду на помощь. Что бы там ни было, а Дженнингс оказался в руках людей, не умеющих играть по правилам. По рассказам, когда они пригрозили ему топориком для разделки туш из личной кухни Реджио, он схватил заточенный нож, лежавший возле кровати. Рядом с той самой Библией. Хотел отогнать им Кеннелли, но куда ему тягаться с этим животным! Двое бандитов скрутили беднягу Дженнингса, и кто-то всадил ему нож между ребер. Мгновенная смерть.

— А бриллианты?

— Мои детективы довольно быстро схватили этих негодяев. Не забывайте, в тот момент никто не знал, что к Дженнингсу ворвались и потребовали драгоценности. Такова история, гораздо позже рассказанная другими заключенными. Обоих тщательно обыскали — мы искали контрабанду, наркотики, мелкие предметы, которые можно спрятать. Никаких драгоценных камней, сынок.

— Остров обыскали?

— К тому времени, как выплыли все эти истории, тюрьму уже давно забросили, а каменоломни вычерпали. Остров прочесали, и если вам интересно мое мнение, дураки будут прочесывать его годы спустя после моей смерти. Конечно, если бы у меня не было этой истории, ко мне больше не пришел бы ни один посетитель. Вот почему приезжает Лола. — Локхарт поднял левую руку и, прищурившись, взглянул на часы. — Что-то она запаздывает.

— Лола искала бриллианты Дженнингса?

— Может, Лола считает меня глупым и выжившим из ума, но если она думает, что есть иная причина ее посещений, она ошибается. Она прочитала все мои дневники. Полагаю, она ищет подсказки, о которых я будто бы позабыл. Она знает больше о моих подружках и мошенниках, которых я представлял за свою практику, чем о закопанном сокровище. — Он улыбнулся во весь рот. — Но если это заставляет ее возвращаться сюда и беседовать со мной, что ж, пускай. Я расскажу все, что знаю. Черт, я держал ответ перед более важными шишками, чем Лола.

— Что вы имеете в виду?

— Сам старина Маккормик вызвал меня на ковер. Это случилось через много лет после рейда. По его мнению, я жил слишком шикарно. К тому же до него тоже дошли слухи. Посмотрел мне в глаза и спросил, заплатил ли мне Дженнингс до рейда и знал ли я, где находился его тайник. Даже мэр однажды вечером купил мне выпить. Фиорелло Ла Гуардия. Это было в «Клубе 21». Я должен знать про бриллианты, сказал он. Его интересовало, считаю ли я, что они спрятаны на острове.

— А что сделал?..

— Да, сын Дженнингса. Он собирался в Европу воевать. Шла Вторая мировая война. Я называю его сыном Дженнингса, но наверняка я знаю только, что его мать — Ариана. Сложно сказать, когда эта потаскушка наставила рога Фриленду: до рождения ребенка или после. Мальчишка промотал большую часть отцовских денег и считал, что бриллианты тоже причитаются ему. Его мучило не только любопытство. Он обвинил меня в краже чертовых камушков с трупа моего друга. Как он на меня злился! Но это ни к чему не привело. После этого я больше его не видел.

— А вы сами никогда не искали бриллианты?

— Я был на острове только однажды, в день рейда. У меня не было причин возвращаться.

— Лола говорила с вами о мертвецкой?

Старик резко повернул голову и взглянул на меня:

— А вы точно должны быть с ней хорошими друзьями. Что это? Где это? Разрази меня гром, если я слышал это слово до того, как она села у моих ног. Оно мне ничего не говорит, барышня.

— Можно мы как-нибудь еще раз заедем побеседовать с вами, мистер Локхарт? — Майк поднялся и положил руку на плечо старика, чтобы тот не вставал вместе с нами.

— Конечно, конечно, пожалуйста. Приходите на вечеринку на следующей неделе. Скип устраивает маленький праздник дома. — Его глаза прояснились, и он смотрел на меня снизу вверх. — Вы принесете мне немного лакрицы, да? А вы, барышня, передадите мои наилучшие пожелания мистеру Хогану?

Фрэнк Хоган был одним из величайших американских прокуроров, занимавших эту должность еще до Боба Моргентау и Пола Баттальи. Он умер в 1974 году, прослужив окружным прокурором Манхэттена двадцать восемь лет. Я снова подумала, сколько из того, что говорил нам Орлин Локхарт, было правдой, а сколько — затерялось в лабиринтах прошлого. Возможно, мне удастся раздобыть несколько газетных статей с микрофишей в Нью-Йоркской публичной библиотеке и подробно изучить историю Фриленда Дженнингса и тюремного рейда.

Мы вернулись на кухню, где профессор работал за ноутбуком. Когда мы вошли, он оторвал взгляд от монитора и сказал:

— Спасибо, что выслушали деда. Благодаря вам, у меня появилось два часа, и я успел поработать.

Чэпмен был раздражен.

— Когда я спросил вас, называли ли вы мисс Дакоту золотоискателем, вы стали морочить мне голову. Вы знали, что она приставала к старику с закопанными драгоценностями. По-моему, это очевидно. Или вы будете утверждать, что не участвовали в ее бриллиантовых раскопках?

Скип Локхарт поднялся и очутился с Майком лицом к лицу.

— Послушайте, половина из того, что наговорил мой дед, — чепуха, которую он сам придумал, я уверен. Ему нравится, когда его слушают, и, откровенно говоря, это здорово надоело нашей семье.

— Но ведь в первую очередь именно из-за его истории вы заинтересовались проектом «Блэкуэллс».

— Конечно. Но на интеллектуальном уровне. Рейд был на самом деле. Условия в тюрьме, которые он, вероятно, описывал вам, в целом соответствуют действительности. Я все это изучал. Но мой дед знает о пропавших бриллиантах не больше вашего.

— За исключением того, что в день рейда он своими глазами видел два драгоценных камня. Это придает его истории некую убедительность, вам не кажется? Когда вы вернетесь в город?

— В следующий четверг, второго января.

— Ждите меня. Рано и часто. Кстати, я захочу просмотреть отчеты о ваших поездках на остров с Лолой Дакотой и вообще всем, что связано с проектом. Лучше подготовьте их заранее. Да, и список студентов, работавших с вами обоими.

Когда я выходила на улицу, на ходу застегивая пальто, у меня завибрировал пейджер. Первый раз я вздрогнула от холода, второй — когда узнала домашний номер Пэта Маккинни. Я открыла дверцу машины и взяла сотовый.

— Ну и чем же вы с Чэпменом развлекаетесь, когда не отравляете людям жизнь?

— Это занимает почти все наше время, Пэт. — Было ясно, что он собирался сообщить мне плохие новости. — Хотите, я подумаю об этом и перезвоню?

— Я тут решил, что если на сегодняшний вечер у вас не запланировано ничего лучше, вы могли бы вернуться в Нью-Джерси. В медицинский центр рядом с Хэкенсеком. Утром в машину Барта Франкла врезался грузовик. Грузовик выиграл.

23

— Будь у нас три варианта, я исключил бы только самоубийство. Довольно сложно рассчитывать на гибель, когда сзади в тебя врезается машина и сбрасывает с дороги. Не слишком надежно.

В субботу, во второй половине дня, мы стояли в приемной больницы и разговаривали с детективом из офиса Синнелези, Тони Паризи.

— Как вы считаете, это несчастный случай или покушение на убийство?

— Сложно доказать, что это не несчастный случай. Старая развалюха едет по трассе 17, а за ней на полной скорости несется грузовик. Опасный поворот, водитель отвлекается, попадает на обледенелый участок и слишком поздно ударяет по тормозам. Тупица, мчащийся позади, просто спихивает его с шоссе прямиком в дерево. В щепки. И позвольте заметить, Барт действительно думал о чем угодно, но только не о дороге. Когда Краловиц вышел вчера на свободу и новости об этом просочились в прессу, Барт уже собирался заползти в свою нору. Если в старом «завещании о жизни»[74] есть пункт об отключении от системы жизнеобеспечения, он не вытянет. Его песенка спета.

— Что известно о грузовике?

— Мы даже не уверены, что это был именно грузовик. С места происшествия скрылся. Вот и все, что мы знаем. Кто-то очень сильно хотел спихнуть его с дороги и даже не остановился посмотреть, что произошло. Черт, если бы Винни Синнелези был в городе, я бы поставил на него. Он здорово разозлится, если Барт продул дело Краловица.

— По-вашему, он не выживет? — нерешительно спросила я.

— Ни малейшего шанса. Пока его жизнь поддерживает аппаратура — пусть детишки попрощаются с еще теплым телом. Они сейчас там. Его адвокат утверждает, что он составил «завещание о жизни». «Не запускайте меня снова, как только отключится насос». Вы что, хотите убедиться, что Барту действительно пришел конец? Просто войдите к нему в палату — две вылитые смерти с косой — и вручите одну из ваших подлинных нью-йоркских окружных повесток. Finito.

По крайней мере, не только Пэт Маккинни обвинял меня в состоянии Барта Франкла, и паранойя мне не грозила. Майк пригладил волосы. Он явно был обеспокоен.

— Что… — начал он.

— Даже не спрашивайте, что, по моему мнению, вы можете для него сделать, Чэпмен. Мы сами об этом позаботимся. Знаете, у нас в Джерси тоже есть настоящие копы!

— Да, но вы не раскрыли ни одно чертово дело с момента похищения малыша Линдберга.

— Барт — один из нас, нравился он вам или нет. Бедняга думал членом вместо мозгов. Спать с этой Дакотой — непростительная глупость, но вам придется сильно постараться, чтобы убедить меня, будто он пришил ее и намеренно завалил дело.

— Тони, я ценю ваши чувства к Барту. И я понимаю, почему вы нам не рады. Но у него была нужная нам информация. — Я кружила вокруг того факта, что прокурор не сказал нам правду. Этот детектив, конечно, ничего не знает, а я не хотела трезвонить об этом, особенно когда Барт в таком состоянии.

Вполне возможно, он действительно расстался с Лолой около ее дома, однако то, что потом он отправился в ее кабинет в Королевском колледже, не оставляет сомнений. Может статься, он даже забрал у нее со стола что-нибудь ценное. И я надеялась, что это даст нам мотив убийства.

— Послушайте, здесь не ваша юрисдикция, мисс Купер. Кроме того, я уверен — все, кто знал Барта, не захотят видеть вас на этом конце туннеля.

— Алекс очень вежлива, приятель. Она не говорит вам и половины. Исполнительный помощник окружного прокурора Барт Франкл смотрел нам обоим в глаза и лгал.

Паризи и бровью не повел.

— Он врал о том, что произошло в вечер убийства Лолы. И не только про то, что он с ней спал. Где он находился в момент ее смерти, что делал. Больше того, он целую неделю утаивал имя парня, с которым она вошла в здание.

Паризи прикусил губу, не желая верить Чэпмену.

— Что вы хотите от меня?

— Я хочу осмотреть его кабинет. Точно так же, как он прочесал Ло…

— Вы спятили? Можете не договаривать. Неужели вы думаете, что пока Барт валяется на больничной койке с воздушной трубкой во рту, я привезу вас в офис Синнелези и тайком проведу в его кабинет только потому, что, по вашему мнению, вы найдете там нечто, с помощью чего утопите его совсем? Да если меня застукают, мне яйца оторвут. Ничего не выйдет, милые.

— Мы быстренько. Кроме того, вы можете остаться с нами все время.

— А кто наймет опустившегося бывшего следователя Винни Синнелези, когда меня вышвырнут пинком под зад? Чэпмен, в свое время вы многим канифолили мозги, но на этот раз командовать парадом будете не вы.

— Почему бы вам хоть разок не сделать что-нибудь полезное?

— Да пошли вы.

— Тони, когда мы были у Лили, сестры Лолы, она сказала, что подписала доверенность на Винни, чтобы тот мог забрать личные вещи Лолы из ее кабинета в колледже. Все. Кто на самом деле съездил туда и это сделал? Барт?

Паризи занервничал.

— У вас на глазах шоры. Послушайте меня, наконец! Барт отправился в колледж в день убийства Лолы. Возможно, он уже знал, что она мертва. Он что-то искал. Мы с Алекс можем это доказать. Может, он нашел то, что хотел, в тот же день. Может, вернулся за этим позже, с юридическими полномочиями. Так или иначе, скорее всего, он добыл то, за чем охотился. А теперь на секунду представьте, что из-за вещи, обнаруженной им в кабинете Лолы, за ним гнались сегодня утром. Из-за нее его убили.

— Хорошо, допустим, в том, что вы говорите, есть капля правды. В таком случае вы не думаете, что я сам соображу, что делать? За это мне и платят большие бабки. — Время, отведенное Паризи на бессмысленный разговор с нами, вышло, он повернулся кругом и направился к дверям.

— Тони, вы ведь знаете, что искать, верно? Вы знаете всех игроков? Шарлотту Войт, Скипа Локхарта, Сильвию Фут? Фриленда Дженнингса, проект «Блэкуэллс»…

Чэпмен выкрикивал все имена, которые слышал за последние восемь дней. Он прекрасно знал, что ни одно из них не вызовет отклика у детектива из Нью-Джерси. Паризи не мог их знать, но это сработало. Он замедлил шаг.

— Всего двадцать минут, Тони. Только вы и я. Блондинка подождет в машине.

Мой шанс поучаствовать в обыске только что принесли в жертву более великому делу: мужской солидарности.

— Наверное, я подсознательно желаю себе погибели. Встретимся в офисе. Припаркуйтесь в квартале оттуда и оставьте ее в машине. — Паризи отмахнулся от меня, тяжело вздохнув, и глянул через плечо. — Дайте мне десять минут форы, и я впущу вас через черный ход. Если в здании работает хоть один юрист, сделка отменяется.

Майк сверил часы:

— Это в субботу? В три часа дня, когда на улице восемнадцать градусов? В самый разгар праздничных выходных? В офисе Баттальи тараканы — и те отдыхают.

Он локтем подтолкнул меня к двери. Я подошла к стойке медсестер и снова поинтересовалась состоянием Барта Франкла. Из-за конторки на меня взглянуло новое лицо и спросило, являюсь ли я членом семьи. Я отрицательно покачала головой.

— Ничем не могу вам помочь. — Зато мрачное выражение лица медсестры сказало о многом.

До прокуратуры мы добрались довольно быстро. На этот раз вместо того, чтобы припарковаться позади здания, Майк остановился перед пиццерией на углу. Выключать зажигание он не стал — так я могла воспользоваться печкой и радио.

— Не возражаешь?

— Я всегда знала, что, представься тебе случай, мной ты пожертвуешь в первую очередь. Возвращайся с хорошими новостями, и я тебя прощу.

Майк вернулся примерно через полчаса, открыл дверцу машины и сел на водительское сиденье. Внутрь ворвался ветер.

— Не скажу, что мы сорвали джекпот, но зато теперь у нас есть кое-что, с чем можно поработать. Эти штуки могли валяться в ящике Синнелези, и нам бы ничего о них не сказали, пока подо всей этой перекисью водорода у тебя не появились бы седые волоски. Во-первых, Барт Франкл был — нет, надо отдать должное современной медицине — есть — по уши в долгах. Оставил частную практику, кстати, не слишком процветающую, и вернулся на службу народу, когда его позвал Толстяк. Платил огромные алименты, потому что у его бывшей оказались серьезные проблемы со здоровьем. Трое детей. Двое в колледже, третий собирается поступать. И любовь к лошадям. Ипподром «Мидоулендс» — его второй дом. Делал ставки и задолжал почти четверть миллиона.

Многовато для зарплаты прокурора.

— Что ты знаешь о мелких акциях, Куп? Я имею в виду всякие махинации.

— Только основы, а что?

— Объясни мне. Я скопировал бумаги со стола Барта, но я ни черта не смыслю в этом деле.

— Обычно это дешевые акции в маленьких, иногда сомнительных компаниях. Многие проворачивают аферы с инвестициями. Продавцы звонят по телефону и зачитывают речь. Сами аферисты раздувают доли липовыми сделками и фальшивой рекламой. Когда акции поднимаются в цене, учредители обычно получают прибыль и оставляют других инвесторов с пустышками.

— Когда-нибудь слышала о… — Майк взглянул на ярлык на желто-коричневой папке, — «Первых Ценных Бумагах Джерси»?

— Нет.

— Похоже, Синнелези расследовал деятельность компании. Двое партнеров-учредителей собираются объявить себя банкротами. Тут есть пометка: кажется, федералы заявили, что это «длительная крупная афера». И один из них…

— Иван Краловиц, разумеется.

— Выходит, так. А кто потерял кучу бабок, поставив на Ивана?

— Барт?

— Когда Винни вернется с солнечного юга, может, он объяснит тебе, почему он ввел Барта в курс расследования. Держи папку. Теперь экспонат номер два. Вот фотокопия маленького конверта, — сказал Майк, показывая изображение крошечного белого конверта длиной не больше трех дюймов. — Узнаешь почерк?

Я узнала. Это был почерк Дакоты.

— Не могу сказать, что я знаком с ним так же, как ты, но когда я увидел прикрепленный к нему блокнотный листок с инициалами Л. Д., мне пришла в голову безумная мысль.

Я посмотрела на единственное слово, написанное Лолой на лицевой стороне конверта: «Блэкуэллс».

— Я открыл его. Угадай, что выскользнуло мне на ладонь?

Я озадаченно покачала головой.

— Маленький золотой ключик. Ни пометок, ни цифр.

— И больше ничего?

— Нет. Конверт лежал под кипой личных записок в верхнем ящике. Теперь все, что нам остается, — это выяснить, от какого он замка. Пусть твои клоны добудут нам ордер.

Майк завел двигатель и, развернувшись, поехал по тихой улочке.

— И последнее, но не менее важное. Мы едем на встречу с доктором Клодом Лэвери.

— Сейчас? Он вернулся? А почему…

— Потому что именно к нему ехал Барт Франкл сегодня утром, когда его так грубо прервали.

24

— Тони Паризи рассказал тебе о Лэвери?

— Нет. Он позвонил Барту домой. Мы бегло осмотрели кабинет Франкла, и я почти убедил Тони показать мне его дом. Вдруг что-нибудь найдем. Знаешь, если в жизни Барта царил такой же бардак, как кажется на первый взгляд, спорю, он хранил там вещи, на которые нам стоит взглянуть. Правда, оказалось, что одна из его дочерей решила передохнуть от дежурства в больнице. Она и ответила на звонок. Конец идее. По крайней мере, пока.

Я и представить себе не могла, каково сейчас детям Барта.

— Но когда Тони спросил дочь, почему ее отец сегодня так рано уехал, она ответила, что вчера вечером позвонил какой-то мужчина и Барт сказал, что ему надо съездить в город и с ним встретиться. Рядом с телефоном лежал блокнот с именем и номером Лэвери.

— Не так уж плохо для беглого обыска.

— Найти что-нибудь ценное у него куда легче, чем у тебя. Ты хранишь под столом четыре пары обуви — для каждого отдельного случая свой каблук. Ящики набиты чулками, лаком для ногтей, духами и тайленолом. Если тебя прикончат, в первую очередь Батталье придется устроить у тебя в кабинете распродажу и избавиться от всех средств наведения красоты.

Майк был в восторге. У него появились новые зацепки, над которыми стоило поработать, и кусочки мозаики, которые можно соединить.

— Как ты выяснишь, для чего этот ключ? И от какой он двери?

— Начнем с того, что он помечен «Блэкуэллс».

— Да, но в наши дни на острове осталось не так уж много зданий. А у сохранившихся руин нет дверей.

— Значит, это связано с проектом. Наверное.

— Похоже, двухчасовое пребывание в Нью-Джерси повредило тебе мозги. Я не шучу, Куп. Как будто мне нужна твоя помощь, чтобы это выяснить.

— После того, как Лили выдала Синнелези разрешение, составили опись вещей, взятых из кабинета Лолы? У нас есть протокол?

— Нет. Ты ведь не удивишься, если узнаешь, что Барт Франкл взял двух полицейских, поехал туда и просто сгреб все в кучу, чтобы потом рассортировать в свое удовольствие, уединившись в кабинете? Почему-то это воняет не меньше, чем другие его поступки.

— Где эти вещи сейчас?

— Паризи не знает. Но он обещал найти ребят, которые ездили с Бартом, и узнать, в какой шкаф они все сложили.

— Поскорее бы. Нам нужно знать, что он нашел.

— Отдай мне должное, Куп. Я верю, что разжег настоящий костер под задницей Паризи.

— Думаешь, ложась в постель с Бартом, Лола знала, что он потерял все деньги в одной из сделок Ивана?

— Вряд ли это не выплыло как-нибудь в разговоре. Для обоих — дополнительная причина ненавидеть его. А для Барта — еще один стимул охотиться за Иваном.

Я задумалась и несколько минут молчала.

— Это одна сторона медали. А вот другая, и она намного темнее. Допустим, Иван предвидит конфликт с прокуратурой. Первый помощник по уши в долгах, и Иван знает почему. Что, если он попытался откупиться и убить сразу двух зайцев? То есть как мог Барт завалить тайную операцию с Лолой? Так, что Иван снова оказался на свободе. Надо очень постараться, чтобы так себя подставить.

Майк согласился.

— Значит, ты считаешь, что Иван заплатил Барту. Может, Барт даже доставил Лолу прямо в руки убийцы. Высадил ее у парадного входа. Чао, крошка, увидимся позже. Потом заскочил в колледж, чтобы забрать ключ от… Дальше я в тупике.

— Я не утверждаю, что так все и было. Просто я молюсь за выздоровление Барта, и вовсе не потому, что мне его жаль. Я хочу, чтобы он смог ответить на некоторые наши вопросы.

По пути в город мы вслух размышляли о возможных связях между следствием по делу Ивана, жалобах о насилии в семье и смертью Лолы.

В доме 417 по Риверсайд-драйв было гораздо спокойнее, чем в ночь убийства. Майк зашел в вестибюль и нажал кнопку звонка рядом с именем Лэвери. Через минуту из домофона раздался мужской голос:

— Да?

Майк прикрыл рот рукой и произнес одно-единственное слово:

— Барт.

«Барт» опоздал на несколько часов, но для Лэвери все еще оставался желанным гостем. Он впустил нас, мы вошли и направились к лифту.

Поднявшись на шестнадцатый этаж, мы увидели, что дверь в квартиру Лэвери распахнута. Я услышала, как кто-то говорит по телефону, открыла дверь шире и вошла. Майк зашел следом. Человек, которого мы приняли за Лэвери, стоял к нам спиной. Разговор закончился, он поблагодарил звонившего и, повесив трубку, повернулся к нам лицом. Наше появление его удивило.

— Я — Майк Чэпмен. Убойный отдел нью-йоркской полиции, — представился Майк, доставая золотой жетон. — А это Александра Купер, манхэттенская окружная прокуратура. Мы были…

— Не теми, кого я ждал, впуская вас в здание, детектив. — Лэвери подошел к двери у нас за спиной и высунул голову в коридор. — Барт тоже идет?

Я сразу поняла: если Лэвери еще не знал о несчастном случае с Бартом, Майк не собирался ему об этом говорить.

— У него выдался тяжелый день. Сомневаюсь, что он приедет.

Лэвери явно был озадачен. Он подошел к музыкальному центру, стоявшему на книжной полке у дальней стены, и убавил громкость. Если Чэпмен ожидал услышать Боба Марли или «Вайлерс» и увидеть Лэвери с деревянной трубкой марихуаны в руках, он жестоко разочаровался. Наш разговор развернулся на фоне адажио Бетховена. Судя по всему, Лэвери сидел за столом, у окна с видом на парк, и что-то писал. На нем был африканский наряд, а волосы по-прежнему заплетены в дреды.

— Барт — наш старый друг. После вашего телефонного разговора он решил, что не хочет встречаться с вами наедине. И подумал, будет лучше, если вы скажете все, что хотите сказать, нам.

Лицо Лэвери ничего не выражало, но он был слишком умен и отнесся к нашему приезду с подозрением. И к полицейскому, который его разглядывал.

Он скрестил руки на груди и взглянул на меня.

— Разве не вы расследуете смерть Лолы Дакоты? Я видел ваше имя в газетах. — У него был баритон, и говорил он очень четко.

— Да, мы оба работаем над этим делом.

— Лола была моим близким другом. В трудное время она очень меня поддерживала. — Он отвернулся и направился в гостиную, жестом приглашая нас следовать за ним. — Полагаю, вы слышали об этом? — Последнюю фразу он произнес в форме вопроса. Похоже, он не знал, что думать.

— Да, мы кое-что знаем об этом.

— Лола защищала меня с самого начала. Приняла мою сторону в конфликте с администрацией. Мне будет ужасно не хватать ее дружбы.

— На самом деле именно об этом мы и хотели с вами поговорить. Мы пытались связаться с вами…

— Вы не возражаете, если я позвоню Барту, детектив? Я бы предпочел…

— Барт здесь ни при чем, мистер Лэвери. Пока…

— Доктор. Доктор Лэвери. — Он опустился в кресло. Мы сели напротив.

— Если у вас есть стетоскоп, блокнот с рецептами и лицензия врача, я буду называть вас «доктор». Все остальные «ологи», пишущие диссертацию по какой-то бесполезной теоретической чепухе, для меня старые добрые «мистеры».

— Профессор, — начала я по-новому.

— А, в команде есть свой дипломат.

— Да, Мадлен Олбрайт манхэттенской окружной прокуратуры. Она хочет знать то же, что и я. Барт был несколько удивлен вашим звонком. Он не знал, что вы вернулись в Нью-Йорк.

— Я приехал вчера вечером. Около одиннадцати.

— Мы опрашиваем всех коллег и друзей мисс Дакоты. Надеюсь, вы не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов? — Я постаралась выдавить улыбку. — Они довольно просты.

— Если это поможет вам найти животное, которое это сделало, я с радостью помогу.

— Когда вы уехали из города, профессор? То есть откуда вы вернулись вчера вечером?

— Я летал на Рождество в гости к друзьям. Ездил в Сент-Томас, это на Карибском море.

— Когда именно вы уехали из Нью-Йорка?

— Двадцать первого декабря. У меня сохранился билет. Я могу показать его вам, если это необходимо.

— Итак, вы уехали через два дня после убийства Лолы. В прошлую субботу, верно?

— Кажется, да. Я подумывал о том, чтобы остаться до понедельника, на ее похороны, но меня ведь ждали друзья. Кроме того, я вряд ли мог быть полезен. Многие коллеги не разделяли мнения Лолы о моей работе.

— Детективы из моего отдела в пятницу опрашивали жильцов. Мы с мисс Купер прочитали рапорты. Если не ошибаюсь, в день убийства вы находились здесь, в этой квартире.

— Да, я разговаривал с полицией. Разумеется, я понятия не имею, в котором часу это все произошло.

— На этот счет можете не беспокоиться. Просто скажите нам, что вы делали в тот день.

— Четверг, девятнадцатое… Дайте-ка подумать. Обычно я работаю дома, а не в своем кабинете в Королевском колледже. Вы, наверное, знаете, что меня отстранили на время расследования этого недоразумения с моим грантом.

Недоразумение в сотни тысяч долларов, подумала я про себя.

— Кажется, утром я выходил купить кое-что для поездки. Да-да, я это точно помню. Аптека, банк, фотомагазин. Шел снег. Потом я вернулся домой поработать, написать научный доклад для правительства. Больше в тот день я не выходил. Я сидел за этим столом, смотрел, как снег укутывает голые ветки деревьев в парке Риверсайд, и думал, что через несколько дней буду плавать в бирюзовой воде. Очень легкомысленно, признаю, особенно, когда я узнал, что в это время происходило внизу. В смысле — с Лолой. Я не слышал никакого шума. Думаю, это всегда будет мучить меня.

Лэвери казался искренне взволнованным.

— Никаких громких голосов? Споров? Криков? Звуков борьбы?

— А как именно звучит борьба, детектив?

Чэпмен не знал, что ответить. В квартире Лолы не было ни перевернутой мебели, синяков на ее теле тоже не нашли — никаких явных свидетельств борьбы. Только слишком туго и слишком надолго затянутый вокруг шеи шерстяной шарф, который лишил ее возможности дышать. И кричать, наверное, тоже.

— Видите ли, когда я сижу здесь, за столом, я так погружаюсь в работу, что совершенно не замечаю того, что творится вокруг меня или на улице. Такая уж у меня особенность. Она сослужила мне хорошую службу в карьере. Да, и еще. Когда я дома, то всегда слушаю музыку. Иногда слишком громко, но ведь в этих старых зданиях глухие стены. Они великолепно поглощают шум. Время от времени, — ухмыльнулся Лэвери, — после особенно громкого крещендо Лола стучала по трубам, идущим через ее гостиную в мою. Но в день ее смерти, — продолжил он, снова помрачнев, — я, кажется, ничего не слышал.

— Насколько хорошо вы знали мисс Дакоту?

— Довольно хорошо. И в профессиональном, и в социальном смысле. Мы вели разные предметы, но она была такой же белой вороной, как и я. Еще ей нравился мой подход к проблеме наркотиков в городской культуре. Вне колледжа мы тоже проводили вместе много времени.

— Вы когда-нибудь ходили с ней на свидание?

— Ничего такого. Зато мы могли сидеть до полуночи и спорить о путях решения проблемы бездомных или психически больных. У Лолы не было выключателя. Она думала и работала всегда.

— Как часто вы виделись с ней перед смертью?

Прежде чем ответить, он долго медлил.

— К несчастью, я так увяз в собственных юридических неприятностях, что постарался отгородиться от большинства друзей. Я пытаюсь вспомнить последний раз, когда у нас с Лолой был нормальный, долгий разговор.

— А как насчет короткого? Как насчет мимолетной встречи?

— Да, я видел ее перед Днем благодарения. Помнится, я вернулся домой с целой горой продуктов и по дороге наверх заскочил к ней поболтать. Мы немного выпили. Потом она уехала к сестре — больше я, кажется, ее не видел.

Интересно, он лгал нам или Барт Франкл ошибся, когда заявил, будто расстался с Лолой у входа потому, что она увидела Лэвери?

Чэпмену терять было нечего.

— В день смерти Лолы, примерно за полчаса до того, как ее убили, вы, случайно, не столкнулись с ней у парадного входа?

Лэвери покусывал щеку изнутри и выглядел озадаченным.

— Возможно, я спускался днем за почтой, но, вернувшись из магазинов, больше не выходил. Я в этом совершенно уверен. А где вы это слышали?

— Откуда вы знаете Барта Франкла?

— Он вел ее дело, мисс Купер. Несколько раз он приходил к Лоле домой — приносил бумаги на подпись. Так она мне говорила. Готовил ее к их плану — устроить западню мужу, мистеру Керловица.

— Краловицу.

— Я не знаком с этим человеком. Поэтому не помню, как именно его зовут. Однажды я видел Лолу с Бартом Франклом в ресторане поблизости. Думаю, в последние трудные недели она обратилась за поддержкой к нему.

— Почему вы позвонили Барту вчера вечером и попросили его встретиться с вами?

Лэвери насторожился.

— Ну, детектив, либо сам Барт ответил на этот вопрос, когда просил вас сюда прийти, либо вы меня обманули. — Он подошел к столу и снял телефонную трубку, читая номер на листке бумаги рядом с телефоном. — Может, я просто позвоню ему и все проясню?

Майк тоже поднялся:

— Нет, но Барт действительно сказал нам, что видел, как вы входили в здание, даже придержали дверь для Лолы. Это было примерно за полчаса до убийства.

— А я говорю вам, что это ложь, мистер Чэпмен. — Лэвери набирал номер.

— Нам придется разрешить это иначе, мистер Лэвери. Все, что вы услышите, — это автоответчик. Или дочь Барта. Он в больнице. Сегодня утром по дороге к вам он попал в аварию.

Лэвери положил трубку.

— Барт сильно пострадал?

— Скорее всего, он не выживет.

Профессор вздрогнул и сел за стол.

— Так зачем вы ему звонили и просили о встрече? Что вы хотели ему сказать?

Лэвери взглянул на Чэпмена и ответил:

— Ничего не собирался.

— Но вы же звонили ему. Его дочь может это подтвердить.

— Я вернулся вчера вечером. Среди сообщений на автоответчике было одно от Барта Франкла. Он напомнил мне, каким образом связан с Лолой, и оставил свой домашний телефон.

К концу следующей недели записи телефонных разговоров могут снова нам помочь, но пока я не знала, верить ему или нет.

— Он сказал, что ему нужно?

Похоже, Лэвери решил, что взял верх. Во всяком случае, мне так показалось. Голос его сразу похолодел и стал почти надменным.

— Нет. Просто сказал, что ему надо увидеться со мной. Я подумал, что это касается дела Лолы.

— Его сняли с расследования. Он…

— А я был за границей, детектив. Сидел в бунгало на островах без телевидения и читал газеты, прибывавшие примерно через три дня после того, как они попадали на прилавки в Майами. Так что я не имею ни малейшего представления том, что здесь происходит. Почему его сняли с дела? Может, объясните?

Майк не ответил.

— Вы с Лолой говорили о проекте «Блэкуэллс»?

— Конечно. Последние несколько месяцев она только об этом и думала. По сравнению с преподавательским составом в таких крупных университетах, как Гарвард и Йель, наш относительно маленький, детектив. Когда я пришел в Королевский колледж, у меня появились враги, но обычно мы старались не выносить сор из избы и сами во всем разбирались. Когда меня наняли, заведующий кафедрой антропологии не хотел брать меня к себе.

— Уинстон Шрив?

— Именно. Но потом Лола принялась за Шрива от моего имени. Я бы не сказал, что он мой близкий друг, но он все же взял меня на свое отделение и в последнее время довольно сносно ко мне относился. Особенно учитывая все те неприятности, что на меня свалились. Зато Греньер, заведующий кафедрой биологии… Он-то хотел заполучить меня больше, чем Шрив. Пообщайтесь с этой троицей — Дакота, Шрив и Греньер — и можете быть уверенными: рано или поздно они обязательно заговорят об острове Блэкуэллс. Над этим проектом они трудились большую часть года. Да, еще Локхарт. Я бы назвал его четвертым мушкетером.

— А сами вы участвовали в проекте?

— Я живу настоящим, мисс Купер. Да, они говорили со мной о своей работе, задавали уйму вопросов.

— Например?

— Кажется, когда Лола впервые узнала о торговле наркотиками в старой тюрьме три четверти века назад, масштабы проблемы ее поразили. Но этот скандал довольно известен, и я, разумеется, знаком с историей наркокультуры в этом городе. Так что я объяснил ей, какие наркотики пользовались в то время наибольшей популярностью и насколько распространен был наркобизнес — даже в американских исправительных учреждениях.

— А Греньер? Какие у них с Лолой были отношения?

— Спорю, вам оказалось нелегко заставить его пообщаться с вами. — Лэвери не ошибался. Я надеялась, что к понедельнику Сильвия Фут известит нас, что профессор биологии вернулся и готов с нами встретиться.

— Почему вы это говорите?

— Потому что Томас Греньер — эгоистичный сукин сын, и оказывать содействие в таком деле, как это, — совершенно не в его духе.

— Нам сказали, что Греньер хотел взять вас на свою кафедру, тогда как Шрив и другие не были столь заинтересованы в вашей работе на антропологическом отделении. Это правда?

— Правда, детектив. Но не потому, что он верил в меня. Он рассматривал это как деловое предложение. При мысли обо мне у него перед глазами начинали бегать долларовые значки, а не академические шапочки.

Мы с Майком растерялись.

— Я и не знала, что в университете такие проблемы с деньгами, — призналась я.

— Тогда я догадываюсь, что вы никогда не встречались с Томасом Греньером. И вы не имеете представления, что сделал с колледжами Интернет. И не только в аудиториях. Благодаря Сети, современные университеты стараются нажиться на коммерческом рынке.

— Что вы хотите этим сказать?

— Раньше, мисс Купер, мысль о том, что профессор может зарабатывать деньги своими исследованиями, считалась неприемлемой во всех университетах без исключения. Я не говорю о моей ситуации, если вы об этом думаете. Всегда считалось, что мы, ученые, — вне рынка, и долгое время мы этим пользовались. Из поколения в поколение мы передавали знания нашим детям. Но сегодня многие крупные университеты стараются извлечь доход из своего интеллектуального капитала. Превратить его в финансовый капитал, как поступает остальной мир.

— А Интернет?

— Это золотое дно. Сеть обеспечивает большую и быструю окупаемость. В интернет-сообществе существует жесткая конкуренция, и администрация во всем мире старается использовать любые возможности повысить доход преподавателей — через расширенное использование их работ. Ну и самим университетам кое-что перепадает, конечно. Игра ведется по-крупному. Я удивлен, что вы об этом не читали. Печаталось в передовице «Таймс» не так давно. Ключевой игрок — Греньер.

— Я читаю только спортивную хронику, комиксы и гороскоп. Расскажите об этом.

— Колумбийский университет в некотором роде играет в этом ведущую роль. Тамошний вице-ректор поддержал усилия некоторых профессоров участвовать в новых интернет-кампаниях. Они объединились с онлайновой компанией, проводящей исследования в области питания. И сорвали большой куш, снюхавшись с королем бросовых облигаций Майклом Милкеном в программе серьезных университетских курсов. Они уже сколотили на этом миллионы.

— А в чем подвох?

— Ну, по старым правилам, мистер Чэпмен, профессора получают авторские права на все изданные книги и опубликованные статьи, а институт — патенты на результаты проводящихся в нем исследований. Раньше нам причиталась четверть прибыли. В прошлом году Колумбийский университет изменил политику. Университет сохраняет за собой права на интернет-проекты, финансируемые из его фондов, и может использовать свою рабочую силу, зато профессорам принадлежит большая часть доходов.

— А роль Греньера?

— Вокруг университетов и колледжей вьются многие интернет-компании со значительной долей спекулятивного капитала. Биология — одна из областей, в которой, по их мнению, можно купить много исследований, и причем довольно дешево. И превратить их в золото. Греньера выгнали из Колумбийского университета. Не поладил там кое с кем. Чересчур деспотичный. Его нанял Королевский колледж, и теперь он старается повысить доходы и на его территории. Все эти биотехнические компании ищут крупные исследования по наркотикам. Только подумайте о прибыли с инвестиций. День-деньской над пробирками трудится какой-нибудь выдающийся аспирант, которому вы не платите ни цента. Да и зарплата его научного руководителя — лишь крупица по сравнению с заработками верхушки.

— В чем проблема?

— Основной конфликт с новым ректором, Паоло Рекантати. Он хочет контролировать выбор исследований, которые должен поддерживать колледж. Он — пурист. По его мнению, если профессора будут получать долю с результатов работы, это может привести к ужасным последствиям.

— Лола и Томас Греньер ладили?

— Пока она не узнала, что он пытался меня использовать. Что он был не очень искренен, когда объяснял администрации свой интерес ко мне и моей работе. Оказалось, что это вовсе не по тем причинам, которые он назвал руководству.

Долгосрочные исследования проблем со здоровьем, связанных с употреблением наркотиков. Если не ошибаюсь, именно это сказала нам Сильвия Фут. Лэвери тихо засмеялся.

— Лола накинулась на Греньера, как гремучая змея на жертву. Готова была укусить в мгновение ока. Если Греньер говорил «это черное», Лола утверждала, что белое. Уверен, вы понимаете, о чем я.

— Когда это произошло?

— В начале осени, несколько месяцев назад.

— Чего на самом деле он от вас хотел?

Лэвери засмеялся добродушнее:

— Что вы знаете о виагре, детектив?

— Не слишком много.

— Основной компонент виагры получают из опийного мака. Из него же — опий и героин. Принцип действия заключается в увеличении притока крови непосредственно к половому члену. Однако данный препарат имеет определенные побочные эффекты. Но вы это, наверное, и сами знаете. Он плохо сочетается с другими лекарствами. Поэтому многие фармацевтические компании ищут лучшую комбинацию, более здоровое решение проблемы пожилых людей. Но никто в колледже не разбирается в опийном маке лучше, чем я. В профессиональном смысле, разумеется. Греньер заключил с одной из крупных фармацевтических компаний контракт на проведение исследований. Он просто-напросто забыл взять меня в долю.

— Вы поссорились?

— До драки дело не дошло, но приятным это не назовешь. Я не люблю, когда меня используют.

— Чью сторону приняла Лола?

— Мою, детектив. Не могу сказать, что ей так уж нравился Греньер.

— Но они все же работали вместе в проекте «Блэкуэллс»?

— Не уверен, что песочница оказалась достаточно большой для них двоих, но она попыталась обойтись тем, что есть.

— Вы знаете легенду о бриллиантах Фриленда Дженнингса?

Лэвери отодвинулся от стола и снова засмеялся:

— Конечно, знаю. Это одна из тем, на которые мы с Лолой обычно спорили по ночам. По историческим ли причинам вас интересуют эти раскопки, говорил я ей. Этот остров хранит немалую часть печальной истории города, он — кладезь человеческих страданий. Но не тратьте силы на притянутые за уши рассказы, которые могут оказаться выдумкой.

— Это удерживало Томаса Греньера и Лолу Дакоту вместе?

— Не глупите. Греньер — ученый. Он считал, что со стороны Лолы глупо верить, будто бриллианты до сих пор лежат где-то в земле. Остров интересовал его исключительно с научной точки зрения.

— Что именно его там интересует?

— Греньер снова надеется извлечь выгоду. На этот раз от работы студентов во время изучения Оспенной больницы. В области медицинской этики ведутся жаркие дебаты. Следует ли теперь, когда болезнь побеждена по всему миру, полностью уничтожить вирус оспы? С другой стороны, поскольку для получения вакцины необходим живой вирус, не лучше ли сохранить немного на случай ее повторной вспышки? И кто будет хранить смертельный вирус? Кто не развяжет биологическую войну?

— И разумеется, какая-то биотехническая компания будет поддерживать этот проект в надежде, что исследование болезней, лечившихся на острове Блэкуэллс в прошлом веке, окажется полезным для ученых, решающих наше будущее, — заключила я.

— Точно. Вряд ли найдется еще один такой же изолированный от населения ограниченный клочок суши, на котором содержали, лечили и хоронили столько неприкасаемых. Вот почему Греньеру нравится этот остров.

— Это его предприятие имеет название?

Лэвери помолчал несколько секунд и покачал головой:

— Знал, но сейчас никак не могу вспомнить. Спросите у него. Что-то отвратительное и связанное с оспой, Лола обычно в шутку называла это «мертвецкая. ком».

— Мертвецкая?

— Так Лола называла остров.

— Вы знаете почему? — Слово звучало уже не так таинственно, как в первый раз, когда мы прочли его на клочке бумаги из ее квартиры.

— Многие студенты, участвовавшие в проекте, отказались работать в старой Оспенной больнице. Они увлечены сумасшедшим домом и тюрьмой, но эта заброшенная больница пугает самых смелых. Те, кто не занимается естественными науками, уверены, будто могут откопать заразные вещи. Что зараза по-прежнему таится в предметах, погребенных под слоем земли век назад. Они не хотят иметь ничего общего с этой жуткой историей.

— Вы когда-нибудь ездили с Лолой на Блэкуэллс, в смысле — на остров Рузвельта?

— Три или четыре раза. Она показала мне так называемый Октагон с этой потрясающей лестницей. И разумеется, руины больницы. Глядя на развалины с этого берега реки, я всегда ломал голову, что это такое.

— Вы не возражаете, профессор, если я задам вам несколько вопросов насчет обвинений в растрате гранта? — В свете всего, рассказанного Сильвией Фут, казалось странным, что Лола так защищала Лэвери.

Его настроение снова изменилось, и он напрягся.

— У меня есть адвокат, мисс Купер. Он просил меня в его отсутствие не обсуждать это дело ни с кем.

Чэпмен вильнул в другом направлении:

— Вы что-нибудь знаете о Джулиане Гариано? О юноше, повесившемся на прошлых выходных?

Трудно сказать, умел ли Лэвери придавать лицу бесстрастное выражение или действительно никогда не пересекался с торговцем наркотиками.

— Гариано? Никогда не слышал. Он учился в Королевском колледже? Наверное, это произошло уже после моего отъезда на Карибы.

— И еще одно, профессор. Девушка, которая в прошлом году училась на предпоследнем курсе колледжа. Скорее всего, среди ваших студентов ее не было, но, насколько мне известно, она принимала наркотики. Может, вы что-нибудь слышали про ее исчезновение. Ее зовут Войт. Шарлотта Войт.

— Я слышал, что она выбыла, но лично тоже не знаком. Администрация всегда сообщает преподавателям, если происходит нечто необычное или студент покидает учебное заведение без официального разрешения. У этих ребят часто бывают трудные времена, и один из нас может оказаться для них спасательным кругом. Но ведь выбывшие студенты — это не редкость.

Лэвери смолк и взглянул на меня:

— Но ведь Шарлотта Войт вернулась, да?

Возможно, Лэвери известно больше нашего.

— Мы это слышим в первый раз. Знаете, где она?

— Нет. Понятия не имею. Но в последний раз, когда я разговаривал с Лолой, она так мне и сказала. Заявила, что знает, где Войт, и собирается с ней встретиться.

25

Каждый раз, когда я думала, что мы вот-вот сделаем шаг или два вперед, нас отбрасывало назад на пять или шесть. Майк сильно надавил на Лэвери, пытаясь выяснить, когда именно Лола Дакота сказала ему, что собирается на встречу с пропавшей девушкой. Если профессор говорил правду, он не видел свою соседку почти месяц. А если честен был Барт, тогда Лэвери мог слышать это от Лолы за час до ее смерти.

Так или иначе, работы у нас прибавилось, а вот ясности — нет. Неужели Шарлотта Войт вернулась в Королевский колледж за несколько дней до Рождества, чтобы продолжить обучение в новом семестре? Связано ли ее появление с самоубийством бывшего любовника, Джулиана Гариано, снабжавшего ее наркотиками? И кто еще кроме Лолы знал, где находится девушка?

Между словами Барта Франкла и рассказом Клода Лэвери были явные расхождения. Оба, несомненно, о чем-то лгали. Лэвери нарисовал нелицеприятные портреты своих коллег, при этом подчеркнув погрязший в междоусобицах мир университетской политики. И почему Лэвери не признает, что встречался и разговаривал с Лолой Дакотой, когда та вернулась домой незадолго до убийства?

— В понедельник утром надо сесть и составить схему всех этих связей. Сейчас я слишком устала и издергалась. Хорошо, что за эти два дня мне на пейджер не звонили из Спецкорпуса. — Часы на приборной панели машины Майка опаздывали, но когда мы вышли от Лэвери, было почти семь. — Меньше всего мне сейчас нужны новые иски.

— Сейчас ведь Неделя флота, да?

— Да, и я очень рада, что все так хорошо себя вели. Обычно бывает пять-шесть дел. — Время от времени, когда того требовало особое событие, вроде Четвертого июля или Нового года, в портах и гавани Нью-Йорка собирались военные корабли. На борту каждого и по всему Гудзону устраивали пышные торжества. Правда, время от времени, когда моряки, слишком долго бывшие в море, попадали в Готэм, вечеринки выходили из-под контроля.

— Может, ребята больше не сходят на берег. Может, принцип «меньше знаешь, крепче спишь» работает лучше, чем кажется.

— А может, я просто скрещу пальцы и буду надеяться на тихий вечер? Джейк, наверное, уже вернулся. Скорее всего, мы сгоняем в «Бэттерфилд 81» и закажем бифштексы. Может, пойдешь с нами?

— Нет, у меня свидание. Я заброшу тебя домой и поеду к ней ужинать.

— А она?..

— Хорошая повариха.

— И это все, что ты можешь сказать?

— Я не готов к огласке. — Майк ухмыльнулся. — Ты хуже моей мамы.

— А ты слишком скрытный и не рассказываешь мне, что у тебя происходит. Это наводит на мысли, что у тебя намечается нечто серьезное. Не хочется говорить это на букву «л», но, по-моему, ты влюбился. Особенно после нашего откровенного разговора, когда мы ехали от Мерсера.

— Ты узнаешь об этом первой, блондиночка.

Майк остановился около дома Джейка, и швейцар помог мне выйти из машины.

— Мистер Тайлер приехал несколько минут назад, мэм. Спросил, видел ли я вас сегодня вечером.

— Спасибо, Ричард.

Я поднялась на лифте и вставила ключ в замок. Джейк был в кабинете, занимался на тренажере и слушал по телевизору новости через наушники. Он не видел, как я вошла. Я сняла пальто и перчатки, села в кожаное кресло у него за спиной и терпеливо ждала, когда он закончит упражнения и сойдет с тренажера.

— Не так уж и плохо приходить ко мне домой, верно? — спросил он, целуя меня в нос. — Вы с Чэпменом уже раскрыли это дело? Я дал тебе целую неделю.

— У меня и так голова трещит. Может, поговорим о твоем дне?

— Я быстренько приму душ, а потом мы пойдем куда-нибудь поужинать, хорошо?

Несмотря на холодный ветер, мы отправились в ресторан пешком. Попадавшиеся нам по пути витрины магазинов пестрели рождественскими украшениями и рекламой послепраздничных распродаж.

Мы уселись в тихом уголке. Темное, строгое оформление зала как нельзя лучше подходило к моему настроению. Я думала о событиях прошедшей недели и унынии, омрачившем столь любимое мной время года. Джейк лакомился бифштексом, и я в дополнение к супу и салату стянула у него пару безупречных pommes frites.[75] Пили мы чудесное бургундское.

К тому времени, как мы собрались домой, сильно похолодало, и мы поймали такси на Лексингтон-авеню. Едва мы вошли в квартиру, как я разделась и, забравшись в постель, устроилась возле Джейка. Когда я заснула, свет еще горел, а Джейк по-прежнему щелкал каналы. В три часа ночи меня разбудил кошмарный сон. Я прижалась к его телу и постаралась выбросить из головы фотографии со вскрытия Лолы Дакоты.

Когда на следующее утро Джейк открыл глаза, я уже приняла ванну и оделась. Пока варился кофе, я подняла газету с коврика у порога и погрузилась в чтение.

Джейк вошел на кухню и открыл холодильник.

— Яичница? Глазунья? Омлет?

— Одно яйцо.

Он заглянул в газету через мое плечо:

— Почему ты начинаешь с некрологов? Ищешь себе дело? Или, как говорил мой отец, хочешь убедиться, что там нет твоего имени?

Я отложила газету и накрыла стол для завтрака. Мы просидели в столовой больше часа. Джейк корпел над воскресным кроссвордом, а я решила закончить более сложный субботний лабиринт.

— Что будем сегодня делать?

— Как насчет музея Фрика? Там проходит выставка Веласкеса. Мы можем пойти пешком, побродить там пару часиков, а когда вернемся домой, я займусь документами по делу.

— Ты определилась с тридцать первым декабря? То есть это не помешает?

— Думаю, все будет отлично. — Джоан Стаффорд давала в Вашингтоне ужин для пяти супружеских пар. Мы собирались отправиться туда во вторник на дневном самолете, провести ночь с Джоан и Джимом и вернуться на следующее утро, чтобы принять участие в свадебных приготовлениях Мерсера и Вики.

Это единственный праздник, который я ненавижу. Его искусственная атмосфера вынужденной веселости всегда меня раздражала, и больше всего я люблю отмечать его, сидя дома с друзьями. Джоан — восхитительная хозяйка, и встретить еще один год с ней — просто чудесно. Мы посмеемся и отдохнем перед ее огромным камином, потом поднимемся по лестнице и переночуем в уютной гостевой комнате ее дома в Джорджтауне.

— Завтра вечером обещали буран. Но мы всегда можем поехать на метролайнере.[76]

Когда телефон зазвонил первый раз, я мыла посуду. Джейк вернулся на кухню, обнял меня и прижался губами к моей макушке.

— Это был Майк, дорогая.

— Я ждала этого звонка. — На глаза уже навернулись слезы, и я изо всех сил старалась не заплакать.

— Барт Франкл умер. Они отключили систему жизнеобеспечения сегодня утром. — Джейк хотел повернуть меня к себе лицом. Я стояла у раковины и смотрела в окно на серый день, не обращая внимания на стекающую по рукам горячую воду. — Я просто хочу подержать тебя минутку, Алекс.

Я покачала головой.

— Однажды тебе придется мне все рассказать. — Джейк погладил меня по спине. — Майк просил передать, что получил ордер на обыск в кабинете Франкла. Он едет в Нью-Джерси, чтобы его подписать. Так он сможет собрать улики уже сегодня днем. — Правой рукой он массировал мне шею, а левой обнял за талию. — Ты ни в чем не виновата.

Я не винила себя в смерти Барта, но мне было больно от того, как печально складывались события с того момента, как Лола попала в руки Винни Синнелези. Она просто хотела покончить с жестокостью Ивана Краловица, а вместо этого стала пешкой в предвыборной гонке прокурора. Он же хотел только поставить сенсационный трюк, который принес бы ему больше голосов. Сколько раз я слышала, как Пол Батталья напоминает своим сотрудникам, что нельзя вести политическую игру с жизнями людей. Я восхищалась его мудростью.

В жизни Барта явно царил больший беспорядок, чем считали остальные. А теперь он умер, мягко говоря, при загадочных обстоятельствах, оставив после себя подмоченную репутацию и огромные долги. И детей, вдруг вспомнила я и зажмурилась. У него осталось трое детей, которым еще предстояло пережить эту утрату и позор.

Я склонилась над раковиной, сложила руки лодочкой и, набрав горячей воды, поднесла к глазам.

— Давай прогуляемся, хорошо?

Я взяла Джейка под руку, и мы отправились в маленький музей на углу Пятой авеню и 17-й улицы. Я пыталась объяснить свои чувства, и пар от моего дыхания кольцами поднимался вверх на морозе. Когда мы изучали жизни людей, чьи трагедии попадали на мой стол, нам приходилось копаться в таких интимных подробностях, о которых я хотела знать не больше, чем убитые желали бы мне сообщить при жизни. Я не умела оставаться равнодушной. Я могла беспристрастно оценить улики, могла судить о достоверности показаний свидетелей, но каждая потерянная жизнь причиняла мне боль и разбивала сердце.

Мы бродили по прекрасной выставке картин, предоставленных мадридским Прадо. Насмотревшись портретов королевских особ, мы забрали вещи из гардероба, вышли из музея и свернули на Мэдисон-авеню выпить по чашечке горячего шоколада. Мы почти дошли до дома, когда мой пейджер снова запиликал.

Я узнала номер отдела жалоб и, остановивших в дверях, взяла мобильник. Трубку снял инспектор, и я представилась:

— Это Александра Купер. Что случилось?

— Вас ищет женщина, Сильвия Фут. Говорит, что она юрист в Королевском колледже. Утверждает, что у нее даже есть ваш домашний телефон, но она нигде не может вас найти. Вот я и подумал, что стоит вам позвонить.

— Конечно. — Я дала Сильвии все контактные телефоны еще до того, как у меня разбили окно, и два дня не проверяла автоответчик. Как легкомысленно с моей стороны!

— Она сказала, как долго пыталась до меня дозвониться?

— Всего час или два. Она оставила номер. — Я узнала ее рабочий телефон. — Раз уж вы позвонили, Алекс, могу я спросить вас об одном деле? Оно поступило только что.

— Разумеется.

— Сегодня около десяти утра в туалете Центрального парка за неприличное поведение в общественном месте и угрозу благополучию ребенка арестовали мужчину. Он летчик, работает в международной авиакомпании. Сегодня в шесть вечера должен лететь в Женеву.

— Рада узнать, что он хорошенько отдохнет перед долгой ночью.

— Угу. А то полицейский сказал мне, что, пока его не схватили, его пенис был на автопилоте. В любом случае у нас здесь буянит адвокат его авиакомпании. Требует, чтобы дело его клиента рассмотрели в первую очередь, а то Красный Барон[77] не успеет на шестичасовой рейс. Компания находится в Европе, так что сменщика у него нет. Если он не выйдет из тюрьмы вовремя, им придется перевести всех пассажиров на другие рейсы. Я могу это сделать?

— У него есть здесь жилье? Родственники? Повод вернуться?

— Нет.

— С жертвой уже беседовали?

— Только полицейский. Говорит, потрясающий ребенок. Еще есть взрослый свидетель. Сильное дело.

— Не стоит вставать на уши ради этого пилота. Ужасно не хочется создавать неудобства всем этим людям, но мне кажется, что сегодня вечером он будет не в лучшей форме, чтобы вести свой космический корабль в Швейцарию. Денек за решеткой и несколько часов в зале суда…

— Тем более что об этом прознала пресса. Микки Даймонд уже здесь. Хочет получить фото для статьи в «Пост» про летчика и его подростковый штурвал. У Даймонда, как всегда, хороший вкус.

— Пусть все идет своим чередом. И потребуй какое-нибудь разумное поручительство. Если они переведут его на Дальний Восток, мы больше его не увидим.

Я спрятала телефон в сумочку:

— Пойдем домой. Мне надо позвонить Сильвии Фут.

Мы зашли в квартиру. Джейк повесил наши пальто и прошел за мной в кабинет. Я перезвонила Сильвии.

— Простите, что беспокою вас в воскресенье, Алекс, но я знаю, вам не понравится, если я не выполню требования, предъявленные вами и детективом Чэпменом.

— Очень любезно с вашей стороны, Сильвия. Я не ожидала, что ради этого вы лишите себя выходных.

— Я хочу закончить с этим до Нового года. Сегодня я все равно свободна. Несколько часов назад я узнала, что Клод Лэвери вернулся в…

— Да, Сильвия. Вчера днем мы заезжали к нему.

— О. — Ее голос упал, и она сникла. — Сомневаюсь, что вы примете во внимание мои попытки сотрудничества. Я заехала в колледж, чтобы написать отчеты, и встретила Томаса Греньера — биолога, с которым вы хотели побеседовать. Я дала Греньеру номер детектива Чэпмена и попросила его позвонить в понедельник.

— Где он сейчас? Прямо сейчас?

— Думаю, с ректором.

— В кабинете Рекантати?

— Да. Последние десять минут они о чем-то спорят. Их слышно даже в коридоре.

— Вы можете задержать их до моего приезда? Попросить их остаться, пока я не примчусь к вам?

— Сегодня?

— Да, Сильвия. Я поймаю такси и буду у вас через двадцать минут. — Нет смысла ждать до завтра, чтобы припереть Греньера к стенке. События разворачивались с такой скоростью, что мне понадобится уйма времени на допросы и изучение документов, которые мы получим из офиса Синнелези. Что-то разожгло интерес некоторых Лолиных коллег, и они вернулись в колледж, когда я не ожидала их там найти.

Сильвия была явно недовольна.

— Они взрослые люди, Алекс. Я не могу удерживать их насильно. Полагаю, если они захотят поговорить с вами, то подождут.

— Но вы скажете им, что я еду?

— Разумеется. Я буду здесь.

Я обернулась и посмотрела на Джейка:

— Ты не будешь очень возражать, если я сгоняю в колледж на пару часиков?

— А я-то уже начал привыкать к этой домашней сцене. Стопки газет, трикотажные рубашки и тапочки. Я готовлю еду, ты моешь посуду, «Темптейшнс» поют «Моя девочка». Даже представлял, что мои фирменные пряные «Кровавые Мэри» закончатся дневным сном, а может, и еще чем-нибудь. Глядишь, сегодня мне не придется заниматься на этом чертовом тренажере.

Я села к нему на колени и обняла за шею:

— Ты ведь все понимаешь, да?

— Конечно. Хочешь, составлю тебе компанию? Без Майка и Мерсера ты как рыба, выброшенная на берег.

— Не обязательно. Я еду в Королевский колледж. В прошлый раз Рекантати сбежал от нас. Кроме того, я не откажусь провести с ним несколько минут без моего не столь благородного великого инквизитора, тактичного детектива Чэпмена. А с Греньером мы вообще пока не встречались. До сегодняшнего дня он был недоступен. Может, это все из-за праздников, но нам обязательно надо с ним побеседовать. — Я поцеловала Джейка в губы, и он ответил на мой поцелуй — крепко и одновременно нежно.

— Когда ты так говоришь, я ни в чем не могу тебя упрекнуть. И чем быстрее ты выберешься отсюда, тем быстрее вернешься. — Джейк спихнул меня с колен и шлепнул. — Вечером ужинаем дома.

— Отличная мысль. — Я причесалась и накрасила губы. — Ты ведь не ждешь от меня помощи?

— Я был потрясен, когда увидел, что ты ставишь рождественскую елку так же, как я. Горячая вода в горшке, чтобы стекла живица. Это удивительно, Алекс. Я хотел просить тебя переехать ко мне еще до того, как убедился, что ты умеешь хотя бы воду кипятить.

— Какая удача, что у тебя чайник со свистком. Иначе как я узнаю, что он кипит? — Мне нравилось не только общество Джейка, но и то, что он никогда не ворчал из-за моей неспособности приготовить блюдо посложнее английских оладий.

— В восемь. Вчера по дороге домой я купил лосося. Где-то в кулинарной книге у меня есть отличный рецепт. Мне будет чем заняться до твоего возвращения.

Швейцар поймал мне такси. Я устроилась на заднем сиденье и принялась объяснять водителю, говорившему на совершенно непонятном мне языке урду, что Клермонт-авеню находится в квартале к западу от Бродвея, рядом с территорией Колумбийского университета.

Охранник внимательно изучил мое лицо, сравнил его с фотографией на удостоверении окружного прокурора и неохотно пропустил в здание. Я взбежала по лестнице и поспешила в кабинет Сильвии Фут. По раздраженному выражению лица юрисконсульта было ясно, как она относится к моему приезду.

— Они недовольны, что вы решили приехать сегодня. Оба. Но это не помешало им кричать друг на друга. — Она захлопнула за собой дверь и показала, где находится кабинет ректора Рекантати.

— О чем они спорили?

Она бросила на меня еще один кислый взгляд:

— Что из-за Лолы Дакоты мы все на коротком поводке. Никто не хочет приключений на свою голову.

— Вы — ее коллеги, и…

— Это не значит, что мы хотим копаться в ее грязном белье.

Остановившись перед кабинетом ректора, Фут постучала.

— Войдите.

Когда мы с Майком встретились с Рекантати на следующий день после смерти Лолы, он казался таким кротким, тихим. Теперь при виде меня он нахмурился: ему не нравились наши вопросы и то, что мне была известна, по крайней мере, одна вещь, которую он хотел бы сохранить в тайне.

— Томас, это мисс Купер из манхэттенской окружной прокуратуры.

— Добрый день. Я — Томас Греньер.

Профессор биологии был худым, но жилистым. Темные волосы местами поредели, на переносице плотно сидели очки. Он хотел пожать мне руку не больше, чем Рекантати.

Фут повернулась к дверям, но мне было нужно задать ей еще один вопрос, и я хотела сделать это при всех.

— Прежде чем уйти, Сильвия, скажите, не встречались ли вы в последнее время с Шарлоттой Войт?

— Что?

— Может, она звонила, хотела записаться на следующий семестр? Или кто-то из преподавателей слышал, что она вернулась в Нью-Йорк?

Фут и Рекантати переглянулись.

— Я ничего не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Ее имя всплыло во время вчерашнего разговора. Вот я и подумала, вдруг кто-то говорил вам, что видел ее недавно.

— Я сказала, что дам вам знать, если это произойдет. Сейчас почти пять часов, Алекс. Если я вам больше не нужна, я еду домой. — Она закрыла дверь и оставила нас втроем. Рекантати сказал, что хочет поговорить со мной наедине, и попросил Греньера выйти в приемную. Я села в кресло напротив его большого стола.

— Мисс Купер, первым делом я хочу извиниться за свой уход во время нашей последней беседы. Наверное, это произвело плохое впечатление. Просто меня оскорбляет…

Его голос надломился, и он смолк.

— Никто не любит говорить с полицией, профессор.

— Я ничего не понимаю в ДНК и в том, какие именно улики она дает. Томас знает намного больше. Из разговора с ним я выяснил, что человек может дотронуться до чего-нибудь — дверной ручки, стакана — и оставить достаточно клеток кожи, чтобы можно было получить ДНК.

— Так и есть. — В клетках кожи, отслоившихся за несколько минут нормального контакта, содержалось достаточно генетического материала, чтобы с помощью этой технологии раскрывать даже нетяжелые преступления, вроде краж со взломом.

Я постаралась успокоить Рекантати:

— В Англии ДНК используют в расследовании преступлений против собственности. Например, при угоне машины. Давно установлено, что в попытке завести двигатель вор обычно прикасается к рулевой колонке. Обнаружив угнанный автомобиль, британцы просто протирают колонку и вводят профиль в компьютер. Они раскрывают преступления, которые никогда не раскрыли бы другим способом. Не нужна ни кровь, ни сперма.

Но Рекантати не слушал мою лекцию по сбору улик. Он пытался убедить меня, что никогда не состоял в сексуальной связи с Лолой Дакотой.

— Я больше не хочу иметь дело с детективом Чэпменом. Но я хочу, чтобы мне поверили вы, мисс Купер. Я… у меня никогда не было романа с профессором Дакотой. Она была моим другом, коллегой. — Он запнулся, потом продолжил: — А еще от нее всегда были неприятности. А я не хочу неприятностей.

— Но вы же были у нее в квартире, правда? Вот почему вы думаете, мы могли найти там вещи с вашей ДНК.

— Я… э-э-э… нет, я никогда не был там один. Да, я заезжал к Лоле, но только на кофе или когда она приглашала нас на коктейли. Не это меня беспокоит. Я здесь временно, исполняю обязанности ректора. И если я не получу постоянное место, я хотел бы вернуться в Принстон. Без скандала. Меня не возьмут, если разразится скандал.

— Тогда я не понимаю, что вас так беспокоит.

— Мисс Купер, я видел ваших криминалистов в кабинете Лолы на следующий день после убийства. Я не знаю, что они могут установить на основе ДНК, но они также снимали отпечатки пальцев. Я весь на нервах. Вот почему я убежал от вас в тот день.

— Почему? Чего вы боялись?

— На следующий день после убийства Лолы, утром, я… я ходил в ее кабинет. Я ничего не брал, клянусь. Но я пошел туда рано утром, когда в здании еще никого не было.

— Как вы попали внутрь? Почему…

— Я — ректор колледжа. Пока ректор. Я попросил сторожа открыть ее кабинет, и он согласился. Я… я трогал все. Я словно обезумел. А потом ваш детектив заметил, что вещи лежат не на месте, и пригласил других людей, чтобы снять отпечатки. Я был вне себя.

— Но зачем вы пошли к ней в кабинет?

Рекантати понизил голос еще больше и кивнул на дверь:

— Вот и все. Я не хотел рассказывать вам об этом, не переговорив сначала с Томасом. Сегодня утром он как раз вернулся с Западного побережья. Прилетел ночным рейсом.

Почему он так юлит?

— В час ночи из Принстона мне позвонила жена. Я говорю о ночи, когда убили Лолу. Она сказала, что звонил Томас Греньер из Калифорнии, искал меня. Еще сказала, что у него нет телефона моей городской квартиры. Она сдана в субаренду, так что на мое имя не зарегистрирована. Все было так логично, я… я…

— Что он ей сказал?

— Просил срочно передать его сообщение. Что я должен попасть в кабинет Лолы до полиции. Что в ее столе лежало нечто, что… Ну, что могло поставить колледж в неловкое положение, если это найдут. Ничего противозаконного. Я не совершу преступления, если заберу это. Я бы никогда не ввязался в такую аферу. Но чтобы избежать скандала…

— Какого скандала?

— У нас уже заведено несколько дел, мисс Купер. Тогда я понятия не имел, о чем он говорит. Он просто сказал Елене — моей жене, — Греньер сказал ей, что объяснит все, когда вернется в Нью-Йорк. Что мне надо всего лишь забрать один конверт и подсунуть под дверь его кабинета.

— И вы это сделали?

— Я пытался сделать. — Рекантати покачал головой. — Я не спал полночи, нервничал, а на рассвете поехал сюда. Скорее всего, все дело в моей наивности — или невежестве, если угодно. Мне даже в голову не пришло, что полиция захочет осмотреть кабинет Лолы. Я… Я никогда не сталкивался с расследованием убийства. Когда позвонила Елена, мы все предположили, что Лолу убил Иван, значит, колледж ни при чем.

Рекантати говорил так быстро, что казалось, вот-вот задохнется.

— Наверное, я пробыл там час. Я стал просматривать бумаги на ее столе, методично и спокойно. Но когда конверт, о котором говорил Томас, так и не нашелся, я почти запаниковал. Я искал везде, пока не услышал голоса и шаги. Тогда я выскользнул в коридор и к себе. — Рекантати раскачивался взад-вперед на вертящемся кресле. — Сильвия Фут меня прикончит. Она ужасная ханжа. Но я всего лишь делал то, что, по словам Греньера, могло помочь мне сохранить работу. В тот момент все выглядело совершенно безобидно. Кроме того, я так и не нашел эту чертову штуковину.

— Что это был за конверт?

— Маленький, очень маленький. Он имел какое-то отношение к проекту, над которым они работали. На нем было написано «Блэкуэллс».

Учитывая интуицию Майка и ордер на обыск, я надеялась, что завтра утром этот маленький конверт будет лежать на моем столе. Наверное, до моего приезда Рекантати и Греньер спорили именно об этом.

— Вы с Греньером разговаривали на неделе?

— Нет, нет. Только сегодня. Он так и не перезвонил, и я понятия не имел, где он живет в Калифорнии. Поскольку миссию я «завалил», — язвительно продолжал Рекантати, — то решил подождать и сказать ему все при личной встрече. Встречаясь с вами в прошлую пятницу, я знал, что в кабинет Лолы не вернусь ни за что.

— Насколько мне известно, до того, как я сюда вошла, вы говорили с профессором Греньером. — Я хотела заранее узнать, что биолог сказал Рекантати. — Он объяснил вам, почему хотел, чтобы вы забрали конверт, и почему его содержимое могло втравить колледж в неприятности?

— В этом-то все и дело, мисс Купер. Боюсь, я скорее ругался на Томаса, нежели разговаривал с ним. Понимаете, он утверждает, что не знает ни о конверте, ни о проблемах с проектом «Блэкуэллс». Томас Греньер говорит, что вообще не разговаривал с моей женой по телефону.

26

— Мне подождать, пока вы поговорите с профессором Греньером?

— Я бы хотела побеседовать с ним наедине, как было с другими. Мы можем пойти к нему в кабинет, чтобы не беспокоить вас. На следующей неделе вы будете в колледже?

— Два дня. Вообще-то мы с Сильвией думали собрать завтра днем некоторых преподавателей и обсудить эти события.

— Я не вправе указывать вам, как управлять вашим заведением, сэр, но надеюсь, что вы не собираетесь проводить приватные дискуссии за круглым столом по поводу убийства Лолы Дакоты. В противном случае мы с детективом хотели бы присутствовать.

Похоже, у Рекантати и в мыслях не было ставить под вопрос предложения Сильвии Фут.

— Ну, мне надо поговорить с Сильвией. В основном мы думали о хозяйственных делах. Хотели еще раз всем повторить, что ждем от них помощи вашему расследованию. — Он склонил голову. — Мне очень стыдно, что из-за меня вам добавилось работы. Наверное, мне следовало все рассказать коллегам.

— Пожалуйста, не делайте этого, профессор. Насколько я понимаю, сейчас об этом известно только Греньеру. Или вы сказали еще кому-то?

— Только ему.

И еще об этом знает человек, который на самом деле звонил жене Рекантати. Если, конечно, этот человек существует.

— Давайте оставим все как есть. Буду признательна, если вы сообщите, состоится ли собрание преподавателей. И еще одно. Что вы сделали с книгами из кабинета профессора Дакоты? Где они сейчас?

— Ее сестра прислала человека, который забрал большинство ее личных вещей — бумаги, фотографии, безделушки со стола, рамки со стен. Но книги Лолы, кажется, ее не интересовали. Большинство сложили в коробки и убрали. Мы ждем подтверждения полиции, что для расследования они больше не нужны. Вещи, связанные с проектом «Блэкуэллс», раздадут другим преподавателям, работающим на острове, а часть ее работ отправятся в библиотеку.

— Раз уж я здесь, мне хотелось бы просмотреть эти коробки.

— А это… Ну…

— Законно ли это? Да, все в порядке. Я составлю официальный протокол всего, что возьму.

— Я объясню Греньеру, куда мы их положили, и он отведет вас, когда вы с ним закончите. Это недалеко от его кабинета, прямо по коридору.

Рекантати вышел в приемную, переговорил с Греньером, и мы с биологом поднялись в его кабинет этажом выше.

В отличие от пустых стен временного офиса Рекантати, его комнату украшали награды, дипломы, литографии, на которых Эдвард Дженнер делал прививки английским крестьянам, и коллекция старинных синих аптекарских пузырьков с наклейками, расставленных в алфавитном порядке. На ближайшем висел ярлычок «Мышьяк». На столе передо мной стояла большая модель двойной спирали ДНК, похожая на лесенку со ступеньками, раскрашенными в яркие основные цвета. Пока я представлялась и объясняла характер нашего расследования, Греньер складывал и разворачивал ее, словно аккордеон. Такую же модель я использовала на лекциях о генетических отпечатках.

— Все, что Лола хочет, Лола получает, — с улыбкой произнес профессор строчку из песни.

— Не думаю, что она хотела умереть, профессор.

— Нет, — проговорил он, растягивая слово. — Но как бы она обрадовалась, что стала причиной этой интриги. Думаю, больше всего Лоле понравилась бы возникшая здесь атмосфера подозрения и тыканье пальцами в тех из нас, кто ей перечил. Если каждый, кто ей не нравился, стал бы подозреваемым хоть на наносекунду, уверен, она праздновала бы победу.

— Какое трогательное отношение.

— Все остальное — просто фарс, как вы, наверное, уже слышали. Однажды я совершил непростительную ошибку, пропев ей эту строчку из «Проклятых Янки». Ну, про то, что хочет Лола. Я дразнил ее, высмеивал ее манеру выбивать из руководства все, что ей нужно. К несчастью, она ответила мне концом припева — «и, мальчик, крошка Лола хочет тебя». — Он поправил очки, водрузив их обратно на переносицу, и искоса взглянул на меня. — Ненавижу, когда меня называют мальчиком. Она это знала. И ей нравилось дразнить меня за то, что она не может меня достать. Видите ли, я — гей. Я вовсе этого не стыжусь и всегда говорю об этом открыто. Вот и ее шутку воспринял без обид. Обычно меня сводил с ума этот «мальчик». Но она была ужасно нечистоплотная и низкая. А когда она решила, что я пытался обмануть доктора Лэвери, то набросилась на меня, словно акула-людоед.

— Расскажите, что произошло?

Греньер скручивал и вертел спираль в руках.

— Я смертельно устал, мисс Купер. Наш самолет попал в ужасную турбулентность, и я всю ночь глаз не сомкнул. Может, поговорим об этом в другой раз?

— Вы нам очень поможете, если разрешите мне начать прямо сейчас. Вы с профессором Рекантати только что обсуждали телефонный звонок, сделанный ему домой на прошлой неделе?

— Я не звонил, черт возьми, и ничего об этом не знаю. Откровенно говоря, меня пугает мысль, что этот человек мог рыться в столе любого из нас. Сильвия Фут, наверное, щелкнула своим большим хлыстом, и Паоло прыгнул через обруч. Это в ее стиле: она хочет быть в курсе всего, что мы делаем, и использует исполняющего обязанности ректора для выполнения своих прихотей.

— В каких отношениях вы были с Лолой Дакотой?

Греньер нарочито зевнул, чтобы выиграть несколько секунд и продумать ответ, но при этом его костлявые руки оживленно двигались.

— Простите, я так устал, что не могу сосредоточиться. Лола? В основном мы ладили. Полагаю, вы уже сделали домашнее задание и знаете о деле, над которым мы работали?

— На острове Рузвельта, проект «Блэкуэллс»? Да, нам кое-что известно.

— Нам обоим нравилось одно здание.

— Больница?

— Да. Самое интересное сооружение в Нью-Йорке, на мой взгляд. Для меня, разумеется, эта программа предоставляла скорее наглядное изучение истории развития болезни и была связана с будущим. Например, возможность использовать этот уничтоженный вирус в биологической войне. Я нашел для себя работу на много лет вперед.

— А что интересовало Лолу?

— Все началось, что вполне естественно, с ее дисциплины — политологии и истории городских институтов. Но она просто влюбилась в старый остров, мисс Купер.

— Интересный выбор слов.

— Ведь эти развалины удивительно романтичны. Вы так не думаете?

— Вообще-то думаю. Но вернемся к Лоле.

— Для меня очень важно понять, как всех этих инфицированных жителей большого города удалось изолировать в одном месте. Тиф, холера, лихорадка. И потом — эта великолепная больница, спроектированная одним из величайших американских архитекторов. Как будто он хотел скрыть, что в ней содержатся больные оспой. В архивах сохранились записи о пациентах, о способах лечения и как много — то есть как мало — поправились и вернулись домой. Меня интересуют все эти документы, и с помощью студентов я хочу собрать всю информацию воедино в первый раз за всю историю Нью-Йорка.

— А Лола?

— У нас были схожие интересы — документы, пациенты. Для ее исследований имело значение, что пациенты, лечившиеся бесплатно — в основном бедные иммигранты, — содержались в нижних палатах. Состоятельные больные занимали частные комнаты на верхнем этаже. Для моей работы это не важно. Но Лоле нравились такие культурные детали. Она придумывала целые истории о лежавших там людях.

— А бриллианты Фриленда Дженнингса?

— На мой взгляд, мура. В тех историях фигурировала тюрьма, а не больница. Лола бывала в обоих зданиях, но я занимался исключительно медицинскими аспектами острова.

— А у вас есть деловой интерес в проекте?

Спираль дико вращалась в руках Греньера.

— Вы говорили с Клодом Лэвери. С помощью этих медицинских данных мы собирались помочь обществу извлечь из него пользу. Едва ли злой умысел, мисс Купер. В мире еще остались районы, где эти болезни полностью не уничтожены. По-прежнему существуют разновидности этой заразы, сопротивляющиеся современным лекарствам. — Голос Греньера стал скрипучим. — По-вашему, я должен был позволить нажиться на этом кому-то еще, хотя я сам могу это сделать, и причем совершенно законно?

— Но разумеется, профессор Лэвери также имеет право…

— Ага! Теперь мы заговорили о правах, да, мадам прокурор? Послушайте, у всех, кто копается на острове, есть свои причины делать это. Не вам решать, кто эгоистичнее, а кто бескорыстнее меня. Не смешите. Рекантати говорит, что завтра хочет собрать нас — Лэвери, Шрива, Локхарта, Фут — и обсудить покойную Лолу Дакоту. Присоединяйтесь, мисс Купер. Приходите и увидите темную сторону университетского мира.

— Надеюсь, что приду. Профессор Греньер, мне интересно вот что. Здесь есть помещение или кабинет, который раньше являлся базой проекта «Блэкуэллс»? Какое-нибудь место, служившее вам штабом?

Какое-нибудь место, для которого нужен ключ, подумала я.

— Колледж довольно маленький, и наши кабинеты расположены близко друг от друга. Так что нам не пришлось выделять под проект специальное помещение. На данный момент — пока не найдем что-нибудь подходящее — мы просто арендуем помещение с секретарем на острове Рузвельта. Небольшое ателье на Мэйн-стрит. Пока нам не понадобится место попросторнее — хранить предметы, найденные на раскопках, — оно нас вполне устраивает.

— У кого есть ключи от этого помещения?

Греньер снова зевнул:

— У всех. Даже у нескольких студентов. Там нет секретов, если вы об этом думаете. Только стол, телефон, картотека. Вы можете съездить туда в любое время. Что вы ищете?

Хотела бы я знать!

— Что-то, что связано с «Блэкуэллс», что кто-то может хранить под замком.

Греньер поставил двойную спираль на край стола.

— Один из маленьких секретов Лолы, несомненно. Дайте мне подумать до утра, мисс Купер. Может, один из моих очаровательных коллег знает ответ. — Он поднялся. — Кажется, я должен показать вам коробки с ее книгами?

— Это будет весьма кстати.

Мы вышли из кабинета и прошли по коридору. Дверь была не заперта. Греньер щелкнул выключателем, и я увидела ряды картонных коробок вдоль голых стен.

— Паоло говорит, что их принесли сюда, пока я был в отъезде. Ищете что-то конкретное?

— Не совсем. — Не то, о чем вам следует знать.

— Он говорит, что на стене у окна висит опись. Видите?

Я посмотрела поверх коробок и кивнула.

— Вы сможете выйти самостоятельно?

— Да, спасибо.

Греньер пожелал мне спокойной ночи, и я принялась читать описание содержимого коробок. Это было потрясающее собрание. Блестящие биографии знаменитых бизнесменов авторства Чернова; «Готэм: история Нью-Йорка» Уоллеса; геологические обзоры девятнадцатого века; отчеты исправительного департамента начала двадцатого века; истории иммигрантов со всего света; рассказы о городской Америке. У меня в голове не укладывалось, как кому-то мог не нравиться человек, так любивший книги и хранивший множество томов со столь нежной заботой.

Я водила пальцем по страницам, висевшим на стене над коробками. Ссылки на нужные мне книги я нашла в списке содержимого коробки номер восемнадцать.

Единственным звуком в пустом коридоре был глухой стук ящиков с книгами. Я снимала их и отставляла в сторону. Наконец я добралась до нужной коробки. Ярлык на ней гласил: «Проект „Блэкуэллс“ — тюрьма». Я оттащила коробку в сторону и, усевшись на пол, стала изучать содержимое.

Сверху лежали тома ежедневных рапортов Комиссии по здравоохранению, которая курировала заключенных, работавших санитарами. Ниже оказались отчеты исправительного департамента, заканчивающиеся рейдом Маккормика, в результате которого тюрьму закрыли. Я взяла несколько копий из каждой папки и записала в блокнот те, что хотела взять с собой.

Просмотрев три четверти содержимого ящика, я наткнулась на одинаковые тетради в черных кожаных переплетах, обтрепанные по краям. На каждой в правом нижнем углу стояли тисненные золотом инициалы «O. Л.». Открыв самую верхнюю, я увидела элегантный почерк молодого человека, тщательно записавшего свою жизнь.

Я вытащила из коробки шесть дневников Орлина Локхарта и добавила их к стопке организационных отчетов. В этот момент по коридору разнеслось эхо шагов. К маленькой комнате кто-то шел. Я встала, собрала свое чтение на ночь и, надев пальто, приготовилась уходить.

Распахнув дверь, я столкнулась с ночным сторожем.

— Я пришел за вами, мисс. Мне надо запереть главную дверь в семь часов. Отопление включают очень слабое. Ректор просил меня убедиться, что вы ушли.

Я поблагодарила его, и мы вместе спустились по лестнице к парадному входу. Я свернула к 116-й улице. Завывающий ветер с реки толкнул меня в спину и погнал к Бродвею. Воздух отяжелел от влажности, небо приобрело ровный темно-серый оттенок, а верхушки небоскребов скрылись в облаках. Мне пришлось потратить почти десять минут и пройти пешком несколько кварталов к югу, прежде чем удалось поймать такси. Я поехала к Джейку.

— Пахнет божественно! — Я бросила книги на стол в прихожей и прошла на кухню, где Джейк готовил салат.

— Не напрасно съездила?

— Нет. — Я рассказала, как все прошло.

— Майк звонил. Сказал, что у него есть то, за чем ты его посылала, и что он заскочит к тебе завтра утром.

Стол был уже накрыт. Горели свечи. Шеф-повар объявил, что ужин подадут через полчаса, и я отправилась переодеваться в леггинсы и теплый свитер.

Вернувшись в гостиную, я взяла первый том дневников Локхарта, датированный 1933 годом. Тогда он еще служил прокурором в манхэттенской окружной прокуратуре. Описание работы в те времена так меня удивили, что некоторые отрывки я даже зачитала Джейку. Бегло пролистав первые страницы следующих трех книг, я остановилась на той, что касалась рейда.

Джейк открыл рапорт комиссара исправительного департамента и цитировал мне избранные места:

— «Одиннадцатое января, 1934 год. Женская преступность растет, что объясняется эмансипацией женщины и ее стремлением к большей свободе в сексуальных отношениях». Ты слушаешь?

— Прости. Я ищу про Фриленда Дженнингса. — Я быстро просматривала записи Локхарта о рейде и его страданиях из-за смерти друга. Ни слова о бриллиантах или драгоценностях. Наконец я вспомнила: Локхарт говорил, что это всплыло гораздо позже.

— Может, притормозишь? Почитаешь в свое удовольствие после ужина.

Я дошла до описания шикарных комнат Дженнингса в тюрьме. Дальше был пробел в несколько дней. После похорон повествование возобновилось.

«Мне хотелось получить на память какую-нибудь вещь Дженнингса. Вещь, которая будет напоминать мне и о нем, и этом дерзком рейде, который мы провели, чтобы искоренить зло на острове. Больше всего меня интересует его миниатюрный тайный сад — точная копия всех зданий на острове Блэкуэллс, построенных в прошлом веке.

Похоже, Фриленд подружился с нищим заключенным, итальянским каменотесом родом из тех же мест, что и Ариана. Его приговорили за расхищение могил. Он вскрывал мавзолеи и воровал ценности, украшавшие частные семейные склепы. Мелочный преступник, но талантливый мастер. Он создал точную настольную копию острова, которую мой друг хранил у себя в камере. Уникальное произведение искусства. На ней запечатлено каждое здание, каждое дерево, чуть ли не каждый камень. Спрошу комиссара Маккормика, могу ли я попросить эту модель в качестве награды за наши старания.

Однажды Фриленд уже писал мне о своем саде. Остальное пообещал рассказать, когда я приду его навестить. Сказал, что в этом макете заключен секрет его выживания на острове».

27

— Мне нужно позвонить Скипу Локхарту.

— Уже пятнадцать минут девятого. Это не может подождать до окончания ужина?

Я прочитала Джейку раздел о тайной модели Дженнингса.

— Может, эта миниатюрная копия острова связана с убийством Лолы. Почему никто не сказал мне о ней? Я вернусь через пять минут.

Джейк казался раздраженным.

— Ужин будет на столе через три минуты. Составишь мне компанию?

Я отправилась в кабинет, открыла досье и позвонила на манхэттенскую квартиру Скипа Локхарта. Включился автоответчик.

— Это Александра Купер. Перезвоните мне завтра утром как можно раньше. Речь о дневниках вашего деда. — Увиливать бессмысленно. Наверняка он прочитал дневники до того, как Лола прибрала их к рукам. — Мне бы хотелось поговорить с вами о модели Блэкуэллса, которую Фриленд Дженнингс хранил у себя в камере.

Потом я набрала номер Локхарта в Уайт-плейнс. Ответила женщина. Я представилась, и она сказала, что Скип вернулся в Нью-Йорк.

— Я могу поговорить с вашим свекром?

— Простите, дорогая. Он поужинал в шесть часов и, боюсь, уже крепко спит. Позвоните завтра.

Я позвонила на работу Сильвии Фут и тоже оставила сообщение на автоответчике:

— Это Алекс. Утром жду от вас известий насчет собрания преподавателей, которое вы планируете провести днем. Я хотела бы принять в нем участие и объяснить вашим сотрудникам, что происходит и что мне может от них понадобиться. — Я постаралась, чтобы следующая фраза прозвучала небрежно. — Когда будете разговаривать с ними, Сильвия, упомяните, что я хочу поговорить о дневниках, которые вел дед Скипа Локхарта, и о том, что им известно о миниатюрной модели острова Блэкуэллс. Большое спасибо.

Старые дневники хранились в кабинете Дакоты без охраны. Даже сейчас никто не предъявил на них права и не выкрал. Наверняка все заинтересованные в проекте лица уже просмотрели книги в поисках информации и сделали фотокопии.

Я не рассчитывала, что упоминание о дневниках вызовет бурную реакцию, но мне было интересно, как отреагируют на мой вопрос о миниатюрной модели острова.

Когда я вернулась в столовую, Джейк уже начал есть. Меня ждал лосось со спаржей. Джейк был раздражен, и правильно. Надо было отложить все эти звонки до окончания ужина, как он предлагал.

— Извини. Мне очень жаль, но это расследование меня так увлекло. Как прошел вечер? Кто-нибудь звонил?

— Звонила Джоан, по поводу тридцать первого декабря. Хочет знать, сможем ли мы привезти восхитительной икры, которую ты подавала на ее дне рождения. Я напомнил ей, что нам придется улетать рано утром, чтобы успеть на свадьбу Мерсера. Я уже составил планы на следующую неделю. Но ничего похожего на то, что происходит у тебя сейчас. Накала страстей никакого.

Он был холоден и казался каким-то отчужденным. Не самый подходящий момент для напоминания, что так обычно не говорят. Я всегда поддразнивала Джейка, когда он неправильно произносил что-то в эфире.

— Завтра после работы мне нужно забрать кое-какие вещи из квартиры, что-то нарядное для ужина с Джоан и чемодан.

— Нас не будет меньше суток. — Джейк понял, что грубил, и дал задний ход. — Если Майк не сможет отвезти тебя после работы, встретимся у меня в офисе, и я отвезу тебя сам. — Мы оба подумали о Ширли Дензиг, которая до сих пор могла прятаться где-то в округе.

Я накрыла его руку ладонью, и он сразу смягчился. Мы ели и болтали. Я виновата, что рыба получилась сухая и пережаренная, поэтому съела ее всю. А то еще и из-за этого поссоримся.

— Иди, я сама все уберу. — Я быстро управилась и через десять минут присоединилась к нему в гостиной. Джейк читал инструкции по поводу завтрашней работы. Я села на другой конец дивана, переплела ноги с ногами Джейка и внимательно прочла дневник Локхарта за 1935 год.

В половине одиннадцатого зазвонил телефон.

— Как дела? — спросил Джейк звонившего. Обычно он произносил губами имя человека, с которым разговаривал, если я не могла догадаться из контекста разговора. Но на этот раз он этого сделал. — Нет, я не помню, чтобы мы с ним встречались. Я слышал о нем, разумеется. Если не ошибаюсь, Том делал передачу о его фирме.

Заговорила другая сторона.

— Ты шутишь! — Джейк сел прямо, поставив обе ноги на пол. — Когда?

Вероятно, ответ.

— В Монтаук? Где он сейчас? Где дети?

Еще один короткий ответ.

— Почему ты думаешь, что это убийство?

Я положила книгу и уставилась на Джейка. Он смотрел прямо перед собой.

— Подожди минутку, хорошо? Я перейду в кабинет. — Он повернулся ко мне. — Милая, ты не возражаешь, если я поговорю у себя? — Ответа он ждать не стал. — Повесь трубку, когда услышишь, что я подошел, хорошо?

Он пошел в кабинет, а я держала трубку, пока не услышала, как он спросил, там ли его собеседник.

— Да, — ответила она.

Почти пятнадцать минут, пока они разговаривали, я сидела в гостиной и кипела от злости. Недели не прошло с тех пор, как Джейк пригласил меня переехать к нему. Я сделала это неохотно и лишь из-за того, что произошло у меня дома. Близкие отношения, из-за которых я уже начинала смаковать дни и ночи, проведенные с ним, оказались еще слишком хрупкими и могли рухнуть от одного разговора, который он отказался вести при мне.

Я встала и налила себе выпить.

— А мне не положено? — спросил Джейк, возвращаясь в гостиную.

— Прости. Я не знала, когда ты закончишь разговор. — Я вернулась к бару и налила ему скотч. Мы словно поменялись настроениями. Теперь я говорила с Джейком резко и холодно, а он с трудом мог усидеть на месте от возбуждения, вызванного полученной информацией.

Он сразу почувствовал мое раздражение.

— Ты ведь не ревнуешь?

— К кому? Я даже не знаю, кто звонил. — Он так и не сказал мне, как ее зовут.

— Старая знакомая. Помощница в одной крупной фирме.

— Я бы не волновалась, будь это Гвинет Пэлтроу или Эмма Томсон. Я просто удивилась, что у тебя есть секреты, о которых ты не можешь говорить в моем присутствии. — Я отошла от дивана и села в кресло на другой стороне комнаты. — Ты говорил, что мне нужно больше впускать тебя в свою жизнь, что мне нужно быть с тобой откровенной. Ты убеждаешь меня переехать к тебе и при первом же серьезном телефонном звонке вылетаешь из комнаты, потому что есть разговоры, в которые мне нельзя совать нос.

— Теперь ты говоришь неправильно, милая.

— Не смешно, Джейк. Будь уверен, — я встала и ходила вокруг кресла, — что я не собираюсь жить с человеком, который ведет приватные беседы по телефону в другой комнате. И особенно когда я слышу слово «убийство». Ну, теперь ты расскажешь, в чем дело?

Джейк слегка наклонился вперед и уперся руками в бока, не выпуская стакан. Он смотрел на меня и улыбался:

— Я разговариваю со своей любимой или с прокурором?

— Когда ты несколько минут подряд произносишь слова «убийство» и «дети», с сожалением вынуждена сообщить, милый, что я — прокурор.

Он снова сел.

— В этом-то и сложность. Я не мог раскрывать свои источники. Информация, которую я получил, конфиденциальна, так что не спрашивай меня о том, чего я не могу тебе сказать. — Но ему все слишком не терпелось поделиться новостью. — Она работала…

— Она?

— Источник. Моя знакомая. Ее пригласили помочь партнеру, у которого была деловая встреча с клиентом. Срочная встреча в воскресенье вечером, потому что клиент — аналитик, специализирующийся на зарубежных ценных бумагах. Утром он должен был улететь в Европу. Очень известный в финансовых кругах человек.

— Как его имя?

Джейк смотрел на меня:

— Этого я не могу тебе сказать. — Он помолчал. — Они проговорили полчаса, затем глава фирмы вышел в туалет. Клиент отправился за ним и, стоя около соседнего писсуара, сообщил, что в субботу убил жену и…

Майк Чэпмен обязательно ввернул бы что-нибудь о чувстве времени этого парня, но мне было не до смеха.

— На Манхэттене?

— Они живут здесь, но это случилось где-то между Нью-Йорком и их домом на Лонг-Айленде. Нассау или округ Саффолк, мадам прокурор. Не ваша юрисдикция.

Неужели он считал, будто меня остановит, что убийство произошло за пределами города, вне моих юридических полномочий?

— А дети? Что насчет детей?

Джейк немного подумал:

— Этот парень положил труп жены в багажник машины. Потом взял двоих детей и поехал за город, чтобы избавиться от тела.

— Где?

— Где что?

— Где тело этой женщины сейчас? И где, черт возьми, дети?

— С ними все отлично. Она уверяет меня, что с ними все хорошо.

— И ты не скажешь мне, кто убитая, лежит она в лесу, плавает в озере или…

— Послушай, мой информатор в сложной ситуации, Алекс. Это их клиент, а информация — конфиденциальна. Они хотят поступить правильно и заставить его сдаться до того, как он уедет из страны. Но пока он отказывается. Когда я смогу сказать тебе больше…

Телефон зазвонил снова. Джейк снял трубку.

— Да, отлично. Конечно. С такой историей, как эта, можешь звонить мне в любое время ночи. Может, пообедаем завтра вместе? Расскажешь мне подробности.

Звонившей эта мысль явно понравилась.

— «Майклз». 55-я улица между Пятой и Шестой авеню, в половине первого. Там есть чудесный столик в алькове. Очень спокойное место. Никто не подслушает. Утром я позвоню и зарезервирую его.

Она что-то предложила Джейку.

— Нет, все нормально. Если у тебя появится что-то еще, сразу перезвони. — Он повесил трубку и снова повернулся ко мне. — Ты не можешь решить все проблемы в мире, Алекс.

— Даже не будь я прокурором, эта история равно заставила бы меня оторвать задницу от стула и что-то сделать. Во всяком случае, мне бы хотелось так думать. Как ты можешь сидеть здесь сложа руки и размышлять, удастся ли тебе обскакать другие каналы с мрачными подробностями убийства этой женщины. Не могу понять, почему ты сразу не бросился звонить в полицию.

Опять раздался звонок. На этот раз Джейк даже не спросил моего разрешения. Он поднял палец, приказывая мне отложить разговор до его возвращения, и побежал в кабинет.

Я подошла к окну и посмотрела на темное ночное небо. Три минуты созерцания меня не успокоили. Я взяла сотовый, запасные ключи от квартиры Джейка, сорок семь долларов, которые отложила, пока утром не доберусь до банкомата, и положила их в сумочку. Мне надо выбраться из квартиры до того, как гнев вырвется наружу. И мне надо узнать, кто эта мертвая женщина.

Джейк все еще был в кабинете, когда я надела пальто и вышла к лифту.

Я толкнула дверь-вертушку прежде, чем швейцар успел вскочить на ноги. На улице моросил дождь со снегом. Я свернула за угол и попыталась найти кафе, откуда можно было бы обзвонить местные полицейские участки и узнать, не поступало ли за последние сутки сообщений от родственников или друзей о пропавшей женщине.

Я прошла три квартала и убедилась, что в одиннадцать вечера в воскресенье все уже закрыто. И хотя отсюда было всего минут пять до моего дома, я понимала, что идти туда глупо. Я не хотела столкнуться с преследующей меня неуравновешенной потерпевшей Ширли Дензиг, да и окно еще не починили.

Я просунула руку под пальто, нащупала вибрирующий на поясе пейджер и поднесла его к свету уличного фонаря. На экране высветился номер Джейка. Я повесила пейджер обратно, подняла повыше воротник пальто и, прячась за ним от дождя со снегом, перешла улицу.

Если пройти еще несколько кварталов на север, можно попасть на 67-ю улицу, в 19-й участок. А если пойти на восток — добраться до Майка. Он знал всех детективов убойного отдела в радиусе пятидесяти миль. Мы могли посидеть в его крошечной квартирке, которую он давным-давно прозвал Гробом, и хоть всю ночь трезвонить по телефону, пока не узнаем, кто этот убийца, и не задержим его до того, как он сбежит из страны.

Я ускорила шаг и направилась на восток, на Йорк-авеню. Тротуары и мостовые обледенели, и я изо всех сил старалась не поскользнуться. Люди, которые отважились выйти на улицу в такой час, делали это только по необходимости. Совершали ночной моцион хозяева собак, шли на вечернюю смену сотрудники Корнельского медицинского центра, ютились у витрин магазинов и в переулках бездомные.

Я подошла к старинному зданию, которое казалось карликом среди окружавших его высоток и шикарных ресторанов, открыла внешнюю дверь, стряхнула воду с рукавов и нашла звонок Майка. Под ним стояло не имя, а номер полицейского жетона.

Пейджер завибрировал во второй раз. Не обращая на него внимания, я позвонила.

Прошло несколько секунд, но они показались мне часом. Наконец из домофона раздался голос Майка:

— Да?

— У меня проблемы. Это Алекс. Впустишь меня?

В маленьком вестибюле прозвучал сигнал, и медная ручка поддалась. Я вошла в темный коридор, схватилась за перила и помчалась вверх по лестнице, пролет за пролетом, на пятый этаж узкого здания. Добравшись до нужного этажа, я так запыхалась, что остановилась перевести дух.

Я услышала, как Майк отпер замок. Он приоткрыл дверь примерно на фут и встал на пороге. Из одежды на нем было только полотенце, обернутое вокруг талии.

— Прости, я как-то не подумала, что ты спишь. — Я подошла к двери в ожидании, когда он меня впустит. — Не скромничай, Майк. Я не стану срывать с тебя полотенце. А то мне весь вечер придется смеяться.

Я протянула руку к двери. Наверное, решила я, он думал, что я попрошу его одеться и только после этого пройду в маленькую комнату. Он не шелохнулся и окинул меня беглым взглядом с головы до ног. Словно искал раны или ссадины.

— С тобой все нормально?

— Мне холодно, я промокла. И я в ярости. Ты должен мне помочь.

Я проскользнула мимо него и переступила порог.

— Алекс, дай мне минутку, чтобы… — начал он.

Я охнула и остановилась как вкопанная. В его постели спала женщина. Сообразив, как грубо было так неожиданно врываться и пользоваться его дружбой, я съежилась.

Я поднесла правую руку к лицу и пробормотала извинения.

— Прости. — Сдерживая слезы, я пятилась к двери. — Как нескромно с моей стороны вбегать сюда, не позвонив.

Он схватил меня за запястье, но я вырвалась и повернулась к лестнице.

— Алекс, не глупи. Я просто хочу…

— Я позвоню тебе утром, — бросила я через плечо. — Не волнуйся. Я еду к Джейку. Со мной все хорошо. — Я мчалась вниз по лестнице и кричала все это снизу.

О том, чтобы вернуться к Джейку сейчас, не могло быть и речи, но я не хотела, чтобы Майк волновался. Вдруг он подумает, что я поеду к себе. Не обращая внимания на крики Майка, умолявшего меня остановиться, я прикидывала, как быстрее добраться до участка, где мне обязательно помогут.

На скользкой улице почти никого не было. Я перебежала Йорк-авеню на красный свет и поспешила на запад. Будь Майк одет, он бы уже мчался за мной. Я перешла на рысь — вдруг он все-таки оденется и ринется вдогонку.

В голове крутились дурацкие мысли. Что он сделает, когда через пять минут позвонит Джейку и узнает, что меня нет? Может, лучше проглотить обиду, вернуться, поговорить с Джейком и при нем позвонить в полицию? А если он запретит мне делать это? Тогда я буду вынуждена снова от него сбежать. И кто эта женщина в квартире Майка, ломала я голову, и почему он ничего о ней не рассказывал? И как мне ее жаль: какая-то полоумная девица врывается в дом ее парня в самый не подходящий для визитов момент.

Я стояла на углу Первой авеню и ждала, когда проедет автобус. Может, она спала, подумала я про себя. А если нет, как он объяснит ей мое появление?

Я дошла до обочины на противоположной стороне улицы и чуть не упала, ступив на черный лед. Успокойся, убеждала я себя. Еще несколько кварталов, и я буду среди полицейских, сидеть в тепле и безопасности и звонить по телефону.

Я услышала шаги. Еще один ненормальный вышел на улицу в эту мерзкую ночь. Я обернулась — вдруг за мной гонится Чэпмен, — но увидела только темный силуэт мужчины, переходящего улицу. Будь Майк, он бы уже окликнул меня и я обязательно остановилась бы и объяснила причину своего несвоевременного визита.

Я побрела дальше, смахивая ледяные капли с век и втягивая голову от ветра.

Шаги приблизились, и я снова обернулась. Мужчина почти догнал меня, и, смогла его разглядеть. Его лицо напоминало фоторобот преступника, последние два месяца нападавшего в этом районе на женщин. Сердце у меня бешено заколотилось, и я стала лихорадочно соображать, как убраться с его дороги. Вторая авеню находилась далеко от середины квартала, но в здания из бурого песчаника по обе стороны тихой улочки без ключа не попасть.

Я ускорила шаг, выбежала на дорогу и помчалась к более оживленному проезду впереди. Там наверняка окажутся такси и автобусы. Но не успела я добраться до угла, как мужчина напал на меня сзади. Он схватил меня за плечи и попытался зажать рот, с легким акцентом бормоча, чтобы я заткнулась.

Я упала, сильно ударившись коленями о бетон. Слава богу, я вовремя успела выставить руки в перчатках и не растянулась плашмя. В мгновение ока нападавший сорвал у меня с плеча сумочку и бросился бежать, а я осталась валяться на обледенелой улице.

28

— Привет, разошлешь для меня ориентировку?

Я сидела в кабинете начальника 19-го участка, от столов детективов меня отделяла матовая стеклянная дверь, и слушала, как Чэпмен орет через всю комнату Уолтеру Дигроу:

— Я ищу тупую блондинку. У нее еще на лбу написано: ужасно легкомысленная. Сообщи всем — вдруг кто-то из вас, ребята, увидит ее катающейся на коньках по ночным улицам. Примерно пять футов десять дюймов, слишком тощая, на мой вкус, слишком упрямая, чтобы просить полицейского о помощи, слишком тщеславная, чтобы лить слезы и портить тушь, слишком глупая, чтобы надевать шапку в метель. Предпочитает, когда ее светлые волосы выглядят немного грязными от мокрого снега. Но удачливая — ужас! И хорошо одета. Если ее найдут живой, она, скорее всего, меня прибьет, если я этого не добавлю. Вы видели ее в округе или мне стоит проверить психиатрическое отделение в Белльвью?

Дигроу распахнул дверь. Чэпмен схватился за косяк, чтобы не упасть, и смотрел на меня. Я сидела в кресле лейтенанта, сжимая в руках чашку горячего кофе, и грела об нее пальцы. Один из детективов одолжил мне свитер с высоким воротом, и я надела его поверх промокшей одежды.

— Для умной девицы у тебя мозги как у курицы.

Дигроу извинился и хотел выйти из кабинета.

— Не уходи, Уолтер, — взмолилась я. Он уже начал отстукивать на машинке рапорт, и чем скорее я сообщу ему все подробности, тем быстрее смогу выбраться из холодного участка.

Чэпмен вошел в комнату, присел передо мной на корточки и положил руки мне на колени. Я невольно вздрогнула, и он понял, что я ударилась при падении. Он забрал у меня чашку, взял мои руки в ладони и принялся растирать их, нежно, но при этом сильно.

— Что случилось, детка?

Я покачала головой: мне не хотелось рассказывать все здесь и сейчас. Дигроу нервно зашаркал, понимая, что вот-вот станет свидетелем чего-то очень личного.

В этот момент в распахнутую дверь постучался полицейский в форме.

— Простите, детектив Дигроу, меня прислал дежурный сержант. — В руке он держал мою сумочку. — Мой напарник нашел это на тротуаре, в двух кварталах к северу от того места, где на нее напали. В ней ничего нет. Сержант хочет знать, сможете ли вы опознать ее.

— Там все равно не было ничего особенного. Да, она моя.

— Эй, Гвидо, — окликнул Дигроу одного из детективов в комнате, — принеси мне расписку на сумку мисс Купер!

В крошечном кабинете собрались уже пятеро человек, заполняющих бумаги, которые подтверждали мою глупость.

— Слухи ползут, Куп. Даже преступник знал, что бессмысленно тратить свое время и заставлять тебя делать это.

Не огрызайся, напомнила я себе. Майк пытался меня рассмешить, но настроение у меня было неподходящее.

Чэпмен все еще держал меня за руки, и это немного успокаивало. Как хорошо снова оказаться с этими людьми, уж они-то найдут убитую женщину, о которой Джейку сообщили по телефону.

— Какие слухи? — спросил Гвидо, попавшись на удочку Чэпмена. — Заставить ее делать что?

— Парень, который ее ограбил, охотится на женщин. Принуждает их к оральному сексу. Но с Купер он даже не притормозил. Просто схватил деньги и убежал. Видимо, слышал, что она не так хороша в мин…

— Отвали, Чэпмен. — Лейтенант Грир вернулся после ужина и поднялся наверх узнать, в чем причина полночной шумихи. — Звонит мистер Тайлер, Алекс. Говорит, что он ваш друг. Хочет знать, может ли он приехать.

— Пожалуйста, скажите ему, что нет. Скажите, что я позвоню ему завтра. — Я высвободила руки из ладоней Чэпмена, встала и, пригладив мокрые волосы, заправила болтающиеся пряди за уши. — Как он выяснил, где я? И ты тоже.

— Ты выскочила из моего дома, как летучая мышь из ада. Сказала, что идешь к Джейку. Я подождал пять минут и позвонил ему. Хотел убедиться, что ты дошла. — Все с интересом слушали наш разговор, забыв о собственных делах. — Когда он сообщил, что вы поссорились и размолвка имеет отношение к пропавшей женщине, я позвонил сюда. Кажется, ты пришла ко мне узнать, что известно полиции? Дальше ты могла отправиться только в участок. Я позвонил и попросил к телефону Уолтера. Он ответил, что у него бредящая бездомная женщина, которая очень похожа на смутно знакомого прокурора, она вымокла до нитки и несколько минут назад ввалилась с поджатым хвостом. Рассказал, что с тобой случилось. Он и не мечтал, что ты войдешь сюда не как сыщик-дилетант, а как потерпевшая, которой нужна медицинская помощь.

— Мне не нужна медицинская помощь. И «скорая» тоже. — Я сложила руки на коленях.

— Послушай, Куп, у тебя меньше сорока восьми часов, чтобы отчистить свою карму до Нового года. Поняла?

Лейтенант Грир вышел, взял со своего стола бутылку «Гленфиддич» и вернулся к нам. Он отослал полицейского вниз, налил нам в бокалы для воды и извинился перед тремя детективами за бумажные стаканчики.

— Всем счастливого Нового года.

Я проглотила теплый напиток. Насыщенный односолодовый виски обжег горло.

— Расскажи нам про тот телефонный звонок, — попросил Майк.

Я не была уверена, что всем присутствующим обязательно слышать наш разговор.

— Стоит ей начать ревновать, как она мрачнеет, Лу, — заметил Чэпмен, снимая куртку и садясь на край стола. — Выкинула такой финт, потому что застала меня с другой девицей. Наверное, вообще нет никакой пропавшей женщины. Просто Куп старается вернуть себе мое внимание.

— Не «пропавшая», лейтенант. «Убитая». — Может, я слишком расстроилась, увидев Майка в постели с другой женщиной. Я сбежала по лестнице, не подождав приглашения или объяснения, и теперь старалась внушить себе, что не ревность погнала меня обратно на предательски скользкую улицу.

— Вот в какие крайности она впадает, когда появляется зеленое чудище зависти. Свет выключен, горят свечи, моя одежда аккуратно сложена на стуле, и в кои-то веки я в постели с…

— Нас не интересуют подробности вашей личной жизни, Чэпмен. Гвидо, Уолтер, кажется, у вас есть чем заняться. Вам еще оформлять кучу документов по случаю нападения на мисс Купер. — Два детектива неохотно взяли свои чашки и рапорты и, шаркая, вышли в просторную общую комнату. — Алекс, расскажите, с чего все началось, — продолжил Грир, закрывая за ними дверь.

Я объяснила лейтенанту Гриру, кто такой Джейк Тайлер и откуда у него профессиональное обязательство защищать свои источники.

— Да, но не сказать даже вам? Не вижу логики.

— Поверьте мне, Лу. Я знаю принцип, но тоже не вижу в этом смысла. Одно несомненно. Сведения, которые сообщил Джейку помощник по правовым вопросам, заключаются в следующем. Их клиент убил жену…

— На Манхэттене?

— Я не уверена, Майк.

— Тогда где?

— Может, в округе Саффолк. Джейк что-то говорил о летнем домике на Лонг-Айленде.

У лейтенанта оказалось меньше терпения, чем я думала.

— Назовите мне место, с которого начать, Алекс. Только в городе — пять округов. Еще пятьдесят семь — во всем штате. Вы хотите, чтобы я позвонил в каждый?

Он глотнул виски и заходил по комнате:

— Что еще вы знаете об этих людях? Сколько им лет? Сколько там было детей? Чем она занимается, чтобы…

— Я сказала вам все, что знаю, Лу. Понимаю, этого мало, чтобы зацепиться. Просто я подумала, если проверить несколько участков, вдруг окажется, что кто-то сообщил о коллеге, которая не пришла на работу, или о сестре, которая не позвонила поздравить с днем рождения, или няня обеспокоена исчезновением детей.

Грир взглянул на часы, а Майк встал позади меня и принялся массировать мне шею и плечи.

— Скорее всего, люди подумают, что вся семья уехала на выходные. Я попрошу ребят позвонить, но не рассчитывайте узнать что-нибудь до завтра.

— Не возражаете, если мы немножко побудем здесь и воспользуемся вашими телефонами? — спросил Майк.

— Располагайтесь. Но, на мой взгляд, это дохлый номер. — Грир вышел.

— Ты ведь этого хочешь?

Я наклонилась вперед, отодвинула бутылку и опустила голову на стол.

— Мне просто невыносима мысль, что тело женщины валяется где-то там, в метель, а какой-то представитель моей уважаемой профессии — за соответствующую плату — устраивает убийце побег из юрисдикции.

— Они же не могут этого сделать, правда?

— Не должны. Но пока юрист наводит порядок в своих делах, надеясь договориться о сделке до сдачи, кто знает, где окажется финансист с международными связями?

Майк подлил себе еще выпить и сел напротив меня, стараясь поймать мой взгляд.

— У вас с Джейком все будет хорошо?

Я молчала.

— У него не было выбора, Куп. Он сделал то, что должен был сделать. Вам ведь хорошо вместе.

— Похоже, только у меня всегда есть выбор. Я и представить не могла, что ему придется покрывать уголовные преступления. Я не собираюсь сидеть на полу кладовки и зажимать руками уши, когда посреди ночи звонит телефон и кто-то признается в убийстве.

— Хочешь, вернемся ко мне?

— Как только я сюда добралась, то позвонила Дэвиду Митчеллу. Они с Рене еще не спали. Дэвид обещал отнести швейцару запасной ключ. Я сто раз уже спала у них на диване. — Майк знал моего соседа, выдающегося психиатра, который за годы соседства стал мне близким другом. Они с невестой жили дальше по коридору, и я часто проводила ночь, разделяя диван с их собакой, Прозаком. — Мокрый нос, прижатый к моей шее, — именно то, что мне сейчас нужно.

Я говорила, а Чэпмен звонил.

— Майк Чэпмен, убойный отдел Северного Манхэттена. С кем я говорю? — Он помолчал, слушая ответ. — За последние сорок восемь часов к вам поступали рапорты о пропавших людях? Да, я подожду. — Прошла минута. — Сбежал пятнадцатилетний подросток. В четверг ушел из дома, до этого три недели переписывался с каким-то парнем, с которым познакомился по Интернету…

Я покачала головой.

— И женщина. Негритянка, стриптизерша с Пайн-стрит. Последний раз ее видели два дня назад, когда она садилась в машину японского бизнесмена. ВМА должно считаться преступлением, сержант. Спасибо.

Вождение Машины Азиатом — одна из любимых тем Чэпмена, которые он мечтал внести в уголовное право. Он никогда не мог устоять перед искушением пройтись насчет политически некорректной мишени.

— Ничего необычного в первом, блондиночка. Ты продолжай думать, как наладить личную жизнь, а я пока…

— Я не думаю. Я не хочу больше думать.

— Ну, приступим. — Он набрал номер следующего полицейского участка. Глядя в справочник и двигаясь с Нижнего Манхэттена на север, Майк обзванивал участок за участком. Кое-где трубку так и не снимали. В большинстве случаев ответы были предсказуемы. Пропавшие подростки, муж, не вернувшийся после вечеринки с друзьями, семьи психически больных людей, бросивших программы профподготовки и исчезнувших в пятницу.

Я прошла по лабиринту старых деревянных столов и нашла туалет. Когда я вернулась, Майк ждал, пока детектив в 24-м участке Верхнего Вест-Сайда проверит журнал. Я взяла пустой кошелек с металлического подноса и заглянула в отделение на молнии, заранее зная, что денег там нет.

— Надеюсь, тебе хватило ума прихватить свой рождественский подарок, когда ты вылетела из квартиры Джейка. Мы могли бы заложить это стеклышко и сбежать на острова. Жили бы там до конца дней и больше никогда не работали. Я бы весь день рыбачил, а ты пила «Маргариты» и слушала Джимми Баффета. Ты принесла его?

Я улыбнулась и покачала головой. Майк просто хотел убедиться, что брошь не украли при нападении: он знал, что сама я не расскажу об этом.

— Удав? 83-я Западная? Нет, спасибо. — Он повесил трубку, сверил номер 26-го участка и стал набирать. — На прошлой неделе женщина сняла квартиру. В середине ночи восьмифутовый удав приполз к ней на подушку, чтобы поцеловать на ночь. Их разводил предыдущий жилец. Кажется, этого он оставил в качестве подарка на новоселье. Пестрая лента и все такое…

Кто это? Привет, Монти, это Чэпмен. Ищу пропавшую девицу. — Парень на том конце провода задал Майку несколько вопросов. — Нет, тупица. Если бы я знал, кто и где, она бы не задержалась в списке пропавших, верно? — Чэпмен слушал. — Почему они поехали в Королевский колледж так поздно? — Через мгновение он повесил трубку. — Пора вздремнуть, блондиночка. Завтра я поищу твою дамочку. Кто-то вломился в здание администрации твоего любимого колледжа после того, как его заперли на ночь. Наверное, чего-то испугались и свалили. У черного хода нашли картонные коробки. Вор унес лишь несколько из них. На коробках стояло имя Лолы Дакоты.

29

С Рене мы встретились за утренним кофе. В три часа ночи я наконец заснула и даже не слышала, как в семь утра Дэвид выскользнул на улицу погулять с собакой. Я попросила банный халат и запасной ключ от моей квартиры. Внутри было слишком холодно, чтобы принимать душ, — окно еще не поменяли. Я забрала комплект тонкого шелкового термобелья и надела его под угольно-серый брючный костюм. Хоть раз прогноз погоды оказался точным, и я мерзла от одних сообщений о надвигающемся буране.

В половине девятого я спустилась вниз и подождала Майка. Обычно перед Рождеством жильцы давали щедрые чаевые служащим, поэтому они стали необычайно внимательными. Открывали дверцы машины, помогали женщинам с детскими колясками сесть в лифт, носили покупки. Столы и окна отделанного мрамором холла украшали цветы, и все, кроме меня, выглядели радостно, когда отправлялись на работу в эту последнюю неделю уходящего года.

— Как сегодня утром поживает моя маленькая Нанук?

Пальто я оставила дома и, несмотря на деловой костюм, решила надеть парку.

— Думаешь, перебор? — спросила я Майка, открыв дверцу машины.

— Нет, если ты собираешься ночевать в иглу. Ты хоть поспала немного?

— Приняла горячий душ и вырубилась, как лампочка. Послушай, я хочу извиниться за то, что вчера нарисовалась у тебя на пороге. С моей стороны было грубо не…

— Да, было.

Я обернулась и заглянула Майку в лицо. Он шутит? Но улыбки не было.

— То есть это на тебя не похоже. Я не знал, кто, черт возьми, почти ночью воскресенья звонит в домофон. Я просто подумал, что большинство людей сначала позвонили бы по телефону. Ты — последний человек, которого я ожидал услышать по интеркому.

— Но…

— Что «но»? Ты всегда ворчишь, когда я появляюсь в разгар твоих романтических игр, как будто это последний раз, когда ты трахаешься.

— Откуда мне было знать, что я прерываю интимную сцену в твоей темной маленькой берлоге? В последнее время ты не слишком-то распространяешься о своей личной жизни. Если дашь мне хоть слово вставить, я извинюсь перед тобой. И перед… перед… У нее есть имя, детектив?

Выезжая на шоссе ФДР, Майк сосредоточился на скользкой дороге.

— Может, я буду говорить о твоей гостье просто «она»? Не возражаешь? — Я выдала список вопросов о безымянной личности в постели. — Я испортила вам вечер? Как ты с ней познакомился? Ты уже думал насчет того, когда вытащишь ее из шкафа и позволишь своим друзьям…

— Валерия.

— Это было не слишком сложно? Валерия. Хорошее имя. Ладно, расскажите мне о Валерии, мистер Чэпмен. Или я слишком тороплю события? Я пытаюсь начать с самого простого.

— Она архитектор. Единственная женщина в довольно крупной фирме. Занимается дизайном больших городских проектов, от планировки новых зданий, примыкающих к Бэттери-парк, до проектирования спорткомплекса «Майами-Хит».

Думаю, ответ меня удивил. Я слишком долго молчала, и Майк догадался о моих мыслях.

— А ты ждала барменшу? Или продавщицу орехов со стадиона «Янки»?

Я покраснела и запротестовала:

— Я не ждала ничего конкретного. — За годы нашей совместной работы у Майка было много мимолетных романов, в основном с женщинами, которые вели такую же суматошную жизнь, как он, — журналистками, стюардессами, актрисами — и почти никто из них не добился успеха в своем деле.

— Тридцать два года. Училась в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, специализировалась по истории Средневековья. Она может всю ночь рассказывать о правлении святого Бенедикта, цитировать строки из «Хевлока-Датчанина».[78] Не воображай, что тебе это будет интересно, блондиночка, но для меня — это словно магия какая-то.

— Похоже, она…

— Влюбилась в готическую архитектуру — летающие крепости и лучистый стиль. Аспирантуру закончила в Стэнфорде. Даже не думай играть со мной по этой теме, крошка. Теперь я всех за пояс заткну в этих вопросах из «Последнего раунда».

— Мне бы очень хотелось…

— Только не надо снисходительности. Она не глупее твоих чертовых друзей.

— А чего ты так распалился? Я просто хочу с ней познакомиться и пообщаться.

— Якобсон.

Я хлопнула по приборной панели.

— Так вот почему ты скрытничал! — Я рассмеялась. — Она тоже еврейка?

— Думаешь, ты единственная женщина, которую я должен находить интересной?

— Думаю, я рада, что ты вышел из своего маленького ограниченного мирка и…

— Ты рявкаешь на меня потому, что ревнуешь. Вчера вечером я оказался прав. Ты не можешь отважиться на большее, вот и бесишься. Ты распоряжаешься мной двадцать четыре часа семь дней в неделю, а когда у тебя появляется очередной модный кавалер, морочишь мне голову.

— Не могу поверить, что ты вот так характеризуешь нашу дружбу. Я бы сделала все ради тебя. Да и ты тоже — ты все время это доказываешь. Почему я не должна желать тебе счастья?

У Майка не было причин говорить мне гадости. Я откинулась на спинку сиденья и заставила себя еще раз разобраться в своих чувствах по поводу наших отношений. Конечно, я допускала, что он может завести серьезный роман не с католичкой, и, несмотря на его очевидный ум, часто ломала голову, не видит ли он угрозы в женщинах, добившихся профессионального успеха. Может, время от времени мы оба боролись против нашего обоюдного влечения. Я ненавидела мысль, что просто завидую его возлюбленной.

Я отогнала мрачные мысли и улыбнулась Майку, надеясь успокоить его шуткой:

— Чего ты не понимаешь, так это каким лестным я все это нахожу.

— Точно.

— Везучая, интересная, умная еврейка. Пэт Маккинни мог бы решить, что это я открыла тебе глаза на другой тип женщин.

Вместо того чтобы ответить остроумной колкостью, Майк огрызнулся:

— Вал совсем на тебя не похожа.

— Не будь букой. Ты же знаешь, я просто шучу…

— Она невезучая, Куп. Ты самая везучая женщина, которую я знаю, а Вал давно пора получить большой кусок удачи. — Я не видела Майка таким напряженным с того дня, как ранили Мерсера. Не так-то просто его успокоить!

Я не знала, в какое русло направить разговор. С какой бы стороны я ни зашла, я натыкалась на глухую стену. Я смотрела в окно, наблюдая, как дворники возят мягкие хлопья снега из стороны в сторону, и ждала, когда Майк заговорит сам.

В туннеле под зданием ООН мы застряли в пробке. Впереди собрался паровозик из трех машин. Майк заговорил, но было темно, и я не видела его лица.

— Думаю, Слоун-Кеттеринг — не самое лучшее место для знакомства с девушкой.

Современный онкологический центр занимал целый квартал на Йорк-авеню и находился посередине между квартирой Майка и моей. Многих моих друзей лечили и спасли гениальные врачи этого центра. Майк говорил, а я смотрела на тень от его профиля.

— После ранения Мерсера я решил, что обязан сдать кровь: возместить все пинты, которые пошли на его лечение. Все ребята это сделали. Я решил пойти в Слоун-Кеттеринг. Мне показалось, что это самое подходящее место. Я увидел ее, когда первый раз был в центре переливания крови. Она отдыхала на одном из лежаков, как будто на пляже. На голове у нее был черно-синий шелковый шарф, завязанный узлом на затылке, а на лице — широченная улыбка. Она болтала с медсестрой. Такой светящейся кожи я еще не видел. В тот день мы поговорили минут пятнадцать. Ей надо было тоже сдать кровь — какие-то анализы для экспериментального лечения. Она допивала сок перед уходом, а я только готовился к процедуре. Правда, этого времени мне оказалось достаточно, чтобы узнать, как ее зовут и где она работает.

Майк вырулил из пробки и, попав в правый крайний ряд, выполз обратно на мокрое шоссе.

— Мы не виделись больше месяца. Я не знал, что у нее под шарфом нет волос, а она боялась сказать мне. Боялась, что я не захочу сделать следующий шаг.

Я вспомнила женщину в постели Майка. Я видела ее мельком — лишь стройное очертание тела под одеялом и коротко подстриженные темные волосы на подушке.

— Какой у нее диагноз?

— Я предпочитаю прошедшее время. Был. У Валерии был рак груди. Быстро прогрессирующий. У них в семье никто этим не болел. В прошлом году ей сделали мастэктомию и провели какую-то радикальную химиотерапию. Теперь она здорова.

Он помолчал и, отвернувшись от меня, взглянул на реку:

— Я уверен в ней, Куп.

— Разумеется, так и должно быть. У тебя целая встроенная секция веселья! Но почему ты думал, что Мерсер, Вики, Джейк и я не сможем этого понять?

Он ничего не сказал, только кивнул. Возможно, Майк хотел скрыть от друзей не Валерию, а собственную уязвимость.

— Как насчет следующих выходных? Мы с Джейком можем устроить праздничный ужин.

Майк оторвал взгляд от дороги, посмотрел на меня и хихикнул.

— Вот видишь, я знала, что могу заставить тебя улыбнуться. Джейк готовит, я мою посуду.

— Она тебе понравится. Вы можете без умолку болтать о Чосере,[79] Мэлори,[80] «Страннике мира»[81] — всей этой средневековой английской литературе, в которой вы поднаторели. — Знакомая усмешка пропала. — Просто она быстро устает. Если не возражаешь, давай встретимся вечером, но рано.

Я обругала себя за несерьезное отношение к таинственной женщине Майка. Я знала, какое это благословение — хорошее здоровье и наследственность. Вчера вечером, пока Валерия покоилась в надежных объятиях своего поклонника, я бродила по темным улицам Манхэттена и бесилась, воображая, будто могу заручиться помощью Майка, как Гиневра поддержкой своего рыцаря. Ну почему я не осталась дома и не поговорила с Джейком?

Майк высадил меня перед зданием суда. Я купила нам кофе и поднялась в свой кабинет. На голосовой почте оказалось сообщение от Лауры, предупредившей, что из-за плохой погоды она не успеет вернуться из Стейтен-Айленда, и два сообщения от Джейка. Он просил меня перезвонить. Первое было сочувственное, второе — настойчивое и угрюмое. Я не стала отвечать ни на одно.

Неделя обещала быть тихой: многие сотрудники взяли отпуск на время судебного перерыва между Рождеством и Новым годом.

Первой позвонила Сильвия Фут. Она подтвердила, что собрание назначено на два часа дня, и спросила, слышала ли я о ночной краже. Полиция снова прочесывала здание колледжа, и Фут опять стала относиться ко мне враждебно.

Майк вошел, когда я уже вешала трубку. Он взял телефон, позвонил в отдел информации и спросил ресторан «Майклз». Автомат соединил его напрямую — окружному прокурору это обойдется в лишние тридцать центов.

— Доброе утро. Это Джейк Тайлер, новости «Эн-би-си». Я звонил вчера вечером, чтобы заказать столик.

— Он хотел столик в алькове, под окном, — шепотом подсказала я Майку.

— Да, да, он самый. Он мне не понадобится. Буду признателен, если вы отмените мой заказ. — Он повесил трубку, снял пальто и бросил его на стул. — Тебе лучше? По крайней мере, когда он явится туда со своим таинственным источником, места для них не будет.

Телефон зазвонил снова, и Майк снял трубку.

— Привет, Джейк. — Он вопросительно посмотрел на меня.

Я одними губами произнесла: «Нет».

— Нет. Я ее не видел. Думаю, она переночевала у Дэвида и Рене. Ты здорово ее разозлил, приятель. Но ничего такого, что нельзя исправить тремя дюжинами желтых роз и ползаньем на коленях в грязи. О, еще местонахождение девицы, которую укокошили в эти выходные. Перезвони, когда у тебя это будет, Джейк. Как только она придет, я передам, что ты просил позвонить.

Майк нажал кнопку, и связь разъединилась. Не успел он положить трубку на место, как телефон зазвонил в очередной раз.

— Кабинет мисс Купер, и она действительно не хочет говорить с таким придурком, как ты. — Майк помолчал. — Ой, простите, Ваша Честь. Я здесь новенький. Думал, что это просто еще один псих, донимающий звонками симпатичного прокурора.

Майк передал мне трубку.

— Да, сэр, я узнаю имя. Нет, думаю, она уехала на неделю, но я сейчас же приду. Да, я сама разберусь. — Я вернула телефон Майку. — Займись чем-нибудь полезным. Мне надо спуститься в третий общий. По одному из наших старых дел намечается небольшой кризис, а сотрудница взяла отпуск на неделю.

Я надела на шею цепочку с удостоверением и, сбежав по лестнице, спустилась на лифте до четвертого этажа, к залам суда, где разбирали мелкие преступления. Мой заместитель, Сара Бреннер, была в декрете, она родила в середине лета и еще не скоро вернется в отдел. К сожалению, откладывать ежедневно поступающие дела о нанесении увечий не получалось даже в самый разгар расследования убийства.

Я вошла в третий общий зал через двойные двери-вертушки и оглядела скамейки в поисках Хуана Модесто. Его нигде не было. Судья Финк попросил меня переговорить с секретарем, и судебный пристав, отцепив металлическую цепь, впустил меня.

Я подошла к столу секретаря. Она попросила меня наклониться: судья беседовал с обвиняемым по делу о краже в магазине, и она не хотела мешать ему.

— Вы знакомы с этим делом?

— Довольно хорошо, — ответила я, припоминая факты. — Модесто избил и изнасиловал свою подружку. До вынесения приговора отпущен под залог. Она не хотела с нами сотрудничать, утверждала, что он требовал отказаться от обвинений, угрожая похитить ее дочь и увезти в Доминиканскую Республику. В последний раз, когда рассматривали это дело, судья подписал охранный ордер. Кажется, мы добились отсрочки до конца января, и надеемся, что после праздников сможем ее переубедить. Простите, но меня не просили явиться сюда сегодня. Я не знала, что дело стоит на повестке.

— Нет, нет. Вы знаете, как выглядит потерпевшая?

— Да. Я встречалась с ней несколько раз. — В начале месяца я провела с ней почти целый день, пытаясь убедить ее подать иск. Вместе с моей молодой коллегой, которую назначили на это дело, я напомнила ей, что Модесто избивал ее все чаще и наносил все более серьезные травмы.

— Пройдитесь, пожалуйста, по проходу. Второй ряд, крайнее кресло слева. Скажите мне, кто, по-вашему, прячется под париком, солнечными очками и дамской накидкой?

Я покружила по оживленному залу, делая вид, будто ищу свидетеля.

— Не потерпевшая, если вы это хотели узнать, — сообщила я, вернувшись к столу секретаря.

— Судья просто хотел убедиться. Он думает, что это сам Хуан Модесто. Подошел ко мне, представился Лавинией Кабринас и заявил, что хочет просить судью Финка снять с Модесто все обвинения и отозвать охранный ордер. Мы подумали, что щетина и фальцет — слишком для мисс Кабринас, так что я предложила «ей» немного посидеть. Судья хочет, чтобы вы подтвердили это прежде, чем начнется слушание.

Я обернулась и снова взглянула на публику:

— Это точно не она. Я видела много людей, желавших уйти от правосудия, но чтобы так… Никогда.

— Будьте добры, подождите здесь, со мной.

Слушание дела о хранении наркотиков закончилось, и секретарь кивнула судье. Он объявил дело Модесто и внес его в повестку дня. Обвиняемый подошел к ограде и повторил свою просьбу жеманным голоском с мягким латиноамериканским акцентом.

Его окружили четверо судебных приставов, и судья Нил Финк велел ему снять очки, что тот охотно сделал. Следующей просьбой было снять парик. Модесто замер, и судья снова повторил просьбу снять парик. Когда он отказался выполнить требование в четвертый раз, судья приказал офицерам сорвать шапку черного акрила с головы истца. Двое держали его за руки, а двое дернули за поддельные кудри. Булавки не выдержали. Под париком оказались грязные волосы Модесто.

— Ваше освобождение под залог аннулировано, мистер Модесто. Арестуйте его, джентльмены. Вы возвращаетесь под стражу, сэр. А вы, мисс Купер, дадите делу ход и как можно быстрее представите его на рассмотрение «большому жюри». И прибавьте обвинения в препятствовании судопроизводству и правительственной администрации. Вы сможете это сделать до конца недели?

— Мы сделаем все, что в наших силах, Ваша Честь.

Меньше всего мне сейчас хотелось отвлекаться от дела Дакоты. Особенно на еще одну жертву семейного насилия, тем более такую, которая покрывает своего обидчика и не понимает, насколько серьезна сложившаяся ситуация и на что пойдет преступник, лишь бы избежать наказания.

Когда я вернулась к себе, Майк раскладывал пасьянс на столе Лауры.

— Тебя ищет Батталья. Похоже, он в ярости. Звонил Синнелези — жаловался, что ты забрала какие-то вещи из кабинета Барта Франкла. Батталья требует полный отчет. Говорит, что он просто в шоке: ты получила ордер на обыск, не проведя его через главное полицейское управление. Ты ведь знаешь порядок. Ты должна пойти к нему и успокоить. Я намекнул, что, может, тебя следует отшлепать.

— Спорю, он пас.

— Вообще-то он сказал, что я могу начать, а он присоединится потом.

— Ну, это единственный раз, когда ему придется меня подождать. В данный момент мне плевать на все эти политические формальности.

Я открыла папку Дакоты на списке имен и телефонов всех, проходящих по этому делу, и позвонила Локхарту в Уайт-плейнс. Мать Скипа передала трубку его деду, который, несомненно, сидел в своем любимом кресле на застекленной террасе.

— Мистер Локхарт? Это Александра Купер.

— Он только что ушел, мисс Купер.

— Кто только что ушел?

— Скип. Вы ведь его ищете?

— Нет, сэр. У меня несколько вопросов к вам.

— Чем вы так рассердили мальчика, мисс Купер?

— Я не видела Скипа сегодня и не говорила с ним. Я звоню потому, что, когда мы встретились с вами в первый раз, я еще не читала ваши дневники. Я ничего не знала о тайном саде Фриленда Дженнингса. Но вчера вечером я просмотрела ваши записи, и мне интересно, что стало с моделью острова Блэкуэллс. Она еще у вас, мистер Локхарт?

— Только не говорите, что не вы взбесили моего внука. Он чуть не разнес в щепки весь дом, пока искал эту чертову штуку.

Я сделала глубокий вдох:

— Скип ее нашел? Он взял ее с собой?

— Вы знаете, где она?

— Я думала, она у вас, сэр.

— Скип зол на меня, как шершень. Я посоветовал ему поговорить об этом с Лолой. Точно не помню, когда я видел модель в последний раз, но Лола знает. Наверное, она у нее. Позже Скип вернется и поищет в гараже. Я скажу ему, что вы спрашивали.

Опять все сначала.

— Спасибо, мистер Локхарт. Простите за беспокойство.

Я позвонила Сильвии Фут.

— Спросите, у кого из ваших профессоров есть машина? — Я подумала о погоде. — Четырехприводная? Думаю, мы сегодня днем должны съездить в Уайт-плейнс. Возможно, если все мы соберемся у Локхартов, старшего и младшего, нам удастся что-нибудь выяснить. Я бы хотела начать собрание у вас в кабинете, а потом наведаться туда. Вдруг старик прячет больше, чем говорит.

— Но…

— Я все объясню, когда мы приедем на место. Думаю, экскурсия нам очень поможет, Сильвия.

Может, сообщение, оставленное мной на автоответчике Сильвии вчера вечером, во время чтения дневников Локхарта, было ошибкой. Я подумала, что оно может встревожить всю группку — мол, мы нашли то, что кто-то из них скрывал, — но я просто хотела немного разворошить осиное гнездо перед сегодняшней встречей. Довольно с нас их увиливаний.

Майк положил ноги на стол Лауры. Я повесила трубку и выбежала, чтобы перехватить курьера, который разносил корреспонденцию за понедельник.

— У вас есть что-нибудь для меня, Гилберт?

— Как обычно, мисс Купер.

Я просмотрела конверты — вдруг пришла информация по нашим запросам. Толстенная стопка была перевязана резинкой и в основном состояла из поздравительных открыток от задрипанных юридических фирм и частных сыщиков, вульгарных календариков и ламинированных визиток, служивших великолепным напоминанием о том, кому не надо звонить в случае крайней необходимости.

В середине стопки я наткнулась на большой конверт. Обратный адрес был написан корявым почерком и казался почти неразборчивым. Я прищурилась и взглянула снова, потом прочла Майку имя. «Барт Франкл. Отправлено: суббота, утро».

— Откуда, блондиночка? Из рая или ада?

— Жутковато получить его именно сегодня. Его даже не похоронили еще.

— Думай, Ширли Маклейн.[82] Думай, Дионн Уорвик.[83] Открой, ну же!

Я взяла конверт за уголок, проковыряла в нем дырку ножом для бумаг со стола Лауры и, вытащив небольшой лист бумаги, прочла записку на желтой самоклейке, прикрепленной Бартом к странице.

Алекс,

Все в моей жизни пошло кувырком. Я не собирался обманывать вас и постараюсь все исправить на следующей неделе, когда мы встретимся в вашем кабинете. Сегодня вечером я очень испугался. Думаю, за мной следили до самого дома. Когда пойду гулять с собакой, отправлю это письмо. Вот бумага, которую я взял со стола Лолы в день ее убийства. Клянусь вам, я не убивал ее.

Барт Франкл.

Я подняла записку и посмотрела на вложение. Это была нарисованная от руки карта острова Блэкуэллс — примерно 1925 года, — очень подробная и с идеально выдержанным масштабом. Каждому зданию, каждому дереву, каждой скамейке и каждому валуну был приписан номер. Внизу страницы стояла подпись Фриленда Дженнингса.

30

— Похоже, метеоролог дает нам шанс.

Нам потребовался почти час, чтобы доехать из суда в Королевский колледж. По радио продолжали предсказывать буран, но его прибытие теперь откладывалось до наступления ночи, и мокрые снежные хлопья медленно ложились на ветровое стекло, пока не примерзали.

Как в любом студенческом сообществе на время рождественских каникул район вокруг 116-й улицы и Бродвея опустел. Учащиеся Барнарда, Колумбийского университета и Королевского колледжа разъехались по своим семьям, и на обычно оживленных тротуарах и пешеходных дорожках не было ни молодых людей, ни важных преподавателей.

В час пятнадцать мы постучались в дверь кабинета Сильвии Фут, и нас пригласили войти. Я окинула взглядом стол переговоров, в уме составляя список собравшихся. Сильвия указала наши места, и я втиснулась между Чэпменом и Рекантати. Не успела я положить сумочку под стул, как громко зазвонил мой пейджер.

— Прошу прошения. Я его отключу.

Я взяла пейджер и проверила номер. Вдруг меня ищет разъяренный Батталья, ведь он просил меня прийти и поговорить, а я бесцеремонно его отшила. С облегчением увидев, что это всего лишь Джейк, который звонил третий раз с тех пор, как мы уехали из центра, я отключила пейджер и бросила его в сумочку.

— Несчастный шеф? — спросил Майк.

— Несчастный парень.

Тем временем Майк галочками отмечал в списке присутствующих: Сильвия Фут, Паоло Рекантати, Уинстон Шрив, Нэн Ротшильд, Скип Локхарт и Томас Греньер.

— Как любитель детективных историй, мистер Чэпмен, мне кажется, вы пришли сюда в надежде, что один из нас вдруг встанет и объявит, что он — или она — и есть тот профессор Плам, который свинцовой трубой убил в библиотеке Лолу Дакоту, — пошутил Греньер, чтобы разрядить обстановку.

— Это не настольная игра. — Майк злобно взглянул на профессора биологии, которого видел в первый раз. — Но если кто-то хочет избавить нас от ненужных усилий, я буду очень благодарен за признание.

— Мы ждем Клода Лэвери? — уже серьезным тоном спросил Греньер у Сильвии Фут.

— Профессор Лэвери не придет, — обратилась она к Майку. — Он звонил час назад и сказал, что раз мы отстранили его от дел колледжа на время следствия о растрате гранта, он не считает себя обязанным принимать участие в нашем собрании.

Я смотрела, как сидящие за столом переглядываются, подтверждая альянсы.

Уинстон Шрив, антрополог, смотрел на меня.

— Возможно, его взволновало сообщение, которое вчера вечером вы просили Сильвию нам передать. По поводу дневников и так называемого тайного сада.

— Почему именно его?

— У Клода Лэвери и Лолы Дакоты не было секретов друг от друга. Они были соседями, хорошими друзьями, — Паоло Рекантати подхватил инициативу Уинстона. — Не могу поверить, что он не пришел сегодня. Либо это заносчивость, либо Шрив прав. Клод не хочет при всех обсуждать то, что ему известно.

Сильвия Фут попыталась восстановить власть над своей паствой.

— Я подумала, что тем, кто работал с Лолой, имеет смысл собраться вместе и обсудить ее работу. Большинство из нас, разумеется, верят, что ее смерть связана со сложной семейной жизнью. Но если мисс Купер и мистер Чэпмен получат представление о том, что происходило в колледже, они поймут, почему мы так решили.

И оставят нас в покое, подразумевала она.

Начать Сильвия попросила Нэн Ротшильд. Если суровый главный юрисконсульт намеревался обеспечить себе этим тихое плаванье, она сделала правильный выбор. Когда скромный антрополог стала описывать проект «Блэкуэллс», я постаралась сосредоточиться на ее словах и не думать об отношениях между двумя талантливыми женщинами, Ротшильд и Дакотой. Не поспешила ли я исключить интересы Нэн и возможные мотивы просто потому, что знала ее по классу балета?

Майк что-то записывал, а я сделала пометку в ежедневнике: спросить у него, не стоит ли обратить внимание на отношения между женщинами-профессорами.

Нэн начала с того, как формировались рабочие бригады, потом перешла к техническим аспектам раскопок. Сейчас, в свете историй старого мистера Локхарта, они показались мне интересными. Возможно, с помощью современного оборудования, которое использовали студенты и добровольцы, удалось найти легендарные сокровища, спрятанные на острове? Но я так и не поняла, проводились ли какие-нибудь работы на южной оконечности острова, где раньше стояла тюрьма.

Нэн сменил Уинстон Шрив. Локхарт и Греньер то и дело комментировали его рассказ, и в результате Шрив представил нам более лицеприятную версию отношений между преподавателями, чем та, которая сложилась у нас во время личных бесед. Все надежды, что это собрание поможет нам, растаяли к концу первого часа.

Я видела, что Майк хочет сменить тему. В пальцах правой руки он вертел шариковую ручку, а левой постоянно приглаживал волосы.

— Скажите мне вот что, мисс Фут. Существует ли дополнительное взыскание, которое колледж мог бы назначить Клоду Лэвери, пока идет следствие? Возбудить против него другое дело?

— Я не совсем вас понимаю, детектив. На что вы намекаете?

— Допустим, он солгал. Солгал о чем-то таком, что мисс Купер назвала бы существенным фактом.

— Связанным с чем?

— С Дакотой. Лолой Дакотой.

— Может, вы скажете нам, что это за факт? — спросил Рекантати. Судя по всему, он старался вернуть репутацию, которую подорвал, войдя в кабинет Лолы после ее смерти.

Майк посмотрел на меня, взглядом спрашивая, разрешаю ли я разгласить кое-какие сведения в надежде получить что-то взамен. Я кивнула, и он понял, что я не возражаю.

— У нас есть свидетель, — начал Майк. Он явно не хотел говорить собравшимся, что Барт Франкл умер. — Он видел, как Лола Дакота входит в свой подъезд за час до смерти.

Все молчали.

— Клод Лэвери придержал Лоле дверь и зашел вместе с ней.

Я снова попыталась вычислить союзников. Глаза Рекантати метнулись от Фут к Ротшильд. Локхарт наблюдал за реакцией Шрива, а Греньер сосредоточился на Майке Чэпмене.

— Но когда я допрашивал Лэвери, он отрицал, что видел Дакоту. Ни разу не упомянул об этом. Сказал, что в последний раз видел ее перед Днем благодарения, примерно за три недели до убийства.

— У нас нет оснований полагать, что лжет именно Клод, детектив, — быстро вступилась Сильвия Фут. — Насколько надежен ваш свидетель? Он знал их обоих? Или это какой-то прохожий? Он мог и ошибиться.

— Это невозможно, — ответил Майк, позабыв добавить, что подвергнуть его перекрестному допросу в данный момент тоже невозможно. — Никакой ошибки. Прошу вас, представьте на минуту, что Клод Лэвери солгал о чем-то важном. Почему? Не хочет усугублять свое положение в колледже или не желает говорить мне то, что я должен знать для расследования?

Веки поднялись, брови нахмурились. Я понятия не имела, что именно искал Майк, но знала, что за этим стоит определенная цель — вернуться к Лэвери, как только закончится собрание. Чэпмен называл это «помешать горшочек». Посмотреть, кого это спугнет; кто против кого обернется.

— Мне с самого начала казалось странным, что Клод ничего не слышал, хотя он живет прямо над Лолой. — Томас Греньер явно хотел снять камень с души. Нэн Ротшильд нахмурилась, и я сделала вывод, что она не одобряет его искренность.

— По правде, я немного удивлен, — сказал Шрив. — Не знаю, почему Лэвери так вам сказал. На следующее утро после смерти Лолы — до того, как Клод уехал в отпуск, — я позвонил ему, чтобы поговорить о ней, о том, как это грустно. Понимаете, я предположил, что он знает больше, раз они соседи, и все такое. Он сказал мне, что в тот день ехал с ней в лифте. Я в этом уверен. Может, нам поговорить с ним…

— Это моя работа, профессор. Буду признателен, если задавать вопросы вы позволите мне.

— Если вы спрашиваете, мистер Чэпмен, получал ли Лэвери другое административное взыскание, то нет. Это мы оставим вам.

— Вы не хотите рассказать нам, мистер Локхарт, что узнали от деда сегодня утром, когда приехали к нему и спросили о наследстве Фриленда Дженнингса? Вы что-нибудь нашли на чердаке? — сделал выпад Майк.

Коллеги повернулись к Локхарту, и молодой преподаватель покраснел.

— Я и думать забыл про модели, пока не получил сообщение от Сильвии. Разумеется, я хотел узнать, по-прежнему ли она хранится дома. И конечно, принес бы ее с собой на собрание. Вы же это имели в виду, мисс Купер? После собрания я хочу вернуться в Уайт-плейнс. Посижу, поговорю с дедом, если вы все думаете, что это поможет. — Скип Локхарт обвел взглядом сидевших за столом.

— Наверное, мисс Фут уже сказала вам, приятель, что мы собираемся составить вам компанию. — Майк обвел рукой всех собравшихся, заключив их в воображаемый круг.

— Я готов, — сказал Шрив. — Нам всем это интересно, Скип.

— Ну, мы не можем просто так взять и завалиться к нему все сразу. Он слишком разволнуется. — Локхарт заерзал на стуле.

— Всем одновременно и не обязательно с ним говорить, — продолжал Шрив. — Вы с детективом можете побеседовать с ним вдвоем, а мы подождем в другой комнате. А если он что-нибудь вспомнит, устроим мозговой штурм. В конце концов, мы все хорошо знаем Лолу и ее привычки.

Зазвонил телефон, и Сильвия Фут сняла трубку.

— Минутку. Я попрошу его подойти к другому телефону. — Она помахала Майку, и он вышел из кабинета.

— Не думаю, что мне тоже надо ехать, — заметил Рекантати. — Это не имеет ко мне отношения.

— Тогда, Сильвия, — сказал Шрив, — вы можете поехать в моей машине, если хотите. Я всегда хотел познакомиться с вашим дедом, Скип. Лола рассказывала мне про его захватывающие истории. Полагаю, мисс Купер и детектив поедут вместе.

— Да, мы встретимся с вами там.

Скип явно колебался. У него не осталось другого выхода, кроме как предложить отвезти Нэн Ротшильд и Томаса Греньера на своей машине.

Открылась дверь, и Майк помахал мне из приемной секретаря.

— Ты не против, если тебя подбросит кто-нибудь из них и ты самостоятельно очаруешь деда?

Я начала спрашивать почему, но он повернул мою голову, и я увидела, что следом вышли Уинстон Шрив и Скип Локхарт, которые ищут на столе у меня за спиной бумагу, чтобы записать адрес и схему проезда.

— Послушай, блондиночка, ты положила «Рэнда Макнэлли»[84] в безопасное место?

Локхарт уронил ручку на пол, и я опять отвлеклась.

— Что?

— Ну, карту.

Я кивнула.

Майк посмотрел на часы. Было уже почти три.

— Я буду в Уайт-плейнс через час. Просто надо сгонять в Ньюарк и заглянуть на парковку в аэропорту.

Два профессора вошли в кабинет Сильвии Фут.

— Зачем?

Мне было приятно снова увидеть его фирменную ухмылку.

— Звонил Тони Паризи. Он сутками работает над неожиданной кончиной Барта Франкла. Оказалось, что один из частных сыщиков, нанятых Иваном Краловицем для слежки за Лолой, может иметь отношение к аварии в субботу утром.

— Какое отношение?

— Самое прямое, видимо. Паризи даже сказал, что прокуроры из Джерси думают, будто смогут нацепить на Ивана Грозного наручники и засадить его за решетку быстрее, чем он успеет разгрести снег у себя перед домом завтра утром. Похоже, в пятницу частный сыщик взял в аэропорту напрокат микроавтобус, а вчера днем пригнал его назад, утверждая, что попал в небольшую аварию.

— Повреждения есть?

— Большая вмятина на правом переднем крыле. Кое-где откололась краска, и остались пятна, похожие на кровь. Он хочет, чтобы ты проверила банковский счет придурка, когда выдастся свободная минутка. Вдруг Краловиц клал на него деньги. Еще он просил меня взглянуть на машину, пока ее не отправили в ремонт.

31

Я вернулась в кабинет Сильвии, когда преподаватели уже начинали расходиться.

— Майку придется сделать небольшой круг, — объяснила я. — Другое дело. Если я смогу поехать с вами и профессором Шривом, он встретит нас в Уайт-плейнс.

Сильвия задержала Шрива, и тот подтвердил, что у него есть место.

Мы с Сильвией отправились в туалет дальше по коридору, а Нэн позвонила мужу и принялась объяснять, почему вернется не раньше шести-семи вечера.

На обратном пути я заметила долговязого молодого человека, который прислонился к стене за дверью ее кабинета.

— Ефрем, — окликнула его Сильвия.

— Да, мэм.

— Алекс, это молодой человек, о котором я вам рассказывала. Ефрем Завислан, один из лучших студентов Лолы. Сегодня утром он позвонил Нэн, поговорить о раскопках. Узнав, что он еще в городе, я решила, что вы наверняка захотите с ним встретиться. Лола поручала Ефрему самые важные исследования. Все нормально? Почему вы не поехали на каникулы домой, в Колорадо?

— Родители приехали сюда, к бабушке и дедушке, так что мы все в городе. Мисс Фут сказала, что вы хотите поговорить со мной о профессоре Дакоте, — сказал он, поворачиваясь ко мне.

Из кабинета Сильвии вышли Скип Локхарт с Уинстоном Шривом. Застегнув пальто, оба подняли воротники. Начиналась метель.

— Что случилось, Ефрем?

— Ничего, профессор Локхарт. Просто хотел узнать, как продвигаются поиски парня, который убил профессора Дакоту.

— В такую погоду вы не работаете на острове? — спросил Шрив.

— Все закрыто на несколько недель. Да и потом, многие все равно не в настроении.

— Мы вернемся через несколько минут с машинами. Я припарковался в гараже на Бродвее. Сильвия, может, кофе на дорогу? Мисс Купер?

— Спасибо, Уинстон, — ответила Сильвия. — Как насчет горячего шоколада для меня? И побольше молока, если можно. Алекс, кофе?

— Я выпила уже столько кофе, что могу не спать неделями. Шоколад.

Я подождала, пока мужчины уйдут, а потом отошла в сторонку с Ефремом.

— Вы не возражаете, Сильвия, если я поговорю с ним несколько минут?

Я завела студента за угол в поисках хоть какого-нибудь уединения. Хотя я догадывалась, что ему не больше двадцати лет, он был намного выше меня и казался взрослее большинства мужчин, с которыми я встречалась за последние десять дней. Ему очень хотелось поговорить о Дакоте, и он явно разделял ее страсть к знаниям и проекту «Блэкуэллс».

— Вы что-нибудь знаете о миниатюрной модели острова, которую сделал для Фриленда Дженнингса один из заключенных?

Ефрем вынул руки из карманов джинсов и воодушевленно произнес:

— Вы видели ее? Она потрясающая.

Я старалась говорить как можно тише. Не стоит сообщать другим, что этому юноше может быть известно, где находится таинственный шедевр.

— Нет. Но полиция очень хочет на нее взглянуть. И я тоже. Вы знаете, где модель сейчас?

— Вообще-то нет. То есть она была у профессора Дакоты. Профессор несколько раз показывала мне ее, но это было много месяцев назад.

— Где она была, когда вы ее видели?

— В ее кабинете, в этом здании. Но не так давно профессор увезла модель.

— Куда?

— Я не знаю. Она сказала, что хочет подыскать другое хранилище. Что ей не место в этом кабинете.

— Вы знаете, почему эта модель была так важна для нее?

Мой вопрос, казалось, его озадачил.

— Я не уверен, что важна. По крайней мере, профессор мне ничего такого не говорила. Я просто подумал, что модель прекрасна. Сделана с такой любовью, точна до мельчайших деталей.

Лола, может, и любила этого юношу, но, похоже, никому не говорила о значимости своего открытия.

— Если я поищу на острове, это вам поможет? Там есть куча мест, чтобы спрятать вещи. Мест, в которые никто не ходит и не заглядывает.

— Я не хочу, чтобы вы делали что-то, что может навлечь на вас неприятности. Может, вы согласитесь сделать это с детективами?

— Да, отлично. Хотите, я завтра отвезу вас туда?

— Мне бы не хотелось отрывать вас от семьи. — Я посмотрела на время. — Через час я встречаюсь с одним детективом. Мы вместе работаем. Вы могли бы позвонить ему сегодня вечером, и мы придумаем, как это сделать. Нам подойдет любой день. — Я достала визитку и на обратной стороне написала номер пейджера Майка. — А пока подумайте, куда, по-вашему, она спрятала модель, хорошо?

Если нам не удастся всколыхнуть память Орлина Локхарта, тогда сегодня вечером мы с Майком допросим Ефрема. Я поблагодарила его за помощь и присоединилась к недовольным профессорам, спускавшимся по лестнице в холл. Не самый подходящий день для поездки за город.

Локхарт остановился перед зданием и посигналил. Томас Греньер взял Нэн под руку, подвел ее к внедорожнику, помог сесть и, захлопнув за ней заднюю дверцу, устроился на пассажирском сиденье.

Рекантати ждал со мной и Сильвией. Через несколько минут на сером микроавтобусе подъехал Уинстон Шрив. Он открыл дверь, и я забралась назад. Рекантати придержал Сильвию за локоть, а Шрив взял ее сумочку, пока она застегивала ремень безопасности и говорила Рекантати, что позвонит ему утром. Он что-то прошептал ей, потом захлопнул дверь и, когда двигатель завелся, ушел.

— Включите печку, Уинстон, — с присущим ей шармом велела Сильвия. Он отрегулировал зеркало заднего вида — я даже заметила, что он улыбнулся, — и повернул регулятор температуры на приборной панели.

В подлокотниках наших с Сильвией сидений стояло по пластиковому стакану с дымящимся какао. Шрив уже открыл свой и маленькими глотками пил горячий напиток.

— Вы знаете дорогу? — спросила Сильвия.

— Да, Сильвия. Скип рассказал мне, как проехать, — ответил Шрив, показывая клочок бумаги. — Это прямо за лесопилкой «Ривер-Парквей». Быстро доберемся. Я просто хотел выпить чего-нибудь горяченького прежде, чем мы поедем. Иначе мы все обольемся.

— Хорошая мысль.

Мы открыли крышки. Я подула на шоколад и, обхватив стакан обеими руками, чтобы согреть пальцы, сделала глоток.

— Мы с детективом Чэпменом уже были там. Дом легко найти. Я выросла неподалеку от тех мест.

— В Уайт-плейнс?

— Нет, в Харрисон. — Я отпила еще какао. Шрив съехал с обочины и, повернув на запад, направился к Риверсайд-драйв и въезду на Вестсайдское шоссе. — Я там часто бывала. В школе я участвовала в соревнованиях по плаванию, а они были нашими заклятыми соперниками. Это следующий город.

— Просто свозите нас туда и обратно, пока не начался буран, — приказала Сильвия.

Шрив прибавил газу, и вокруг ободка картонного стакана заплескалась жидкость. Я глотнула еще горячего шоколада и смахнула с парки капли.

Следуя указателям на округ Вестчестер, мы нырнули под транспортную развязку в форме клеверного листа, которая вела к мосту Джорджа Вашингтона. В этот момент Сильвия издала какой-то булькающий звук. Ее голова качнулась вперед, и подбородок упал на грудь.

Я схватилась за подголовник ее сиденья, подтянулась вперед и закричала Шриву, чтобы он остановил машину.

— Что с вами, Сильвия? — хотела спросить я, но язык заплетался, и вышло что-то неразборчивое.

Руки вдруг словно налились свинцом. Я с трудом отстегнула ремень безопасности и попыталась дотянуться до Уинстона Шрива. За окном стремительно кружились снежные хлопья, постепенно сливаясь в сплошной белый фон. Я соскользнула с сиденья на пол микроавтобуса.

32

Первым делом я ощутила ужасный холод, пронизывающий каждую клетку моего тела. Режущая боль в запястьях и лодыжках объяснялась какими-то путами, которых я не видела, поскольку лежала лицом вниз. Вокруг было темно. Рот закрывала мягкая ткань, завязанная узлом на затылке.

Над головой визжал ветер, а вокруг парили белые хлопья. Я лежала в каком-то здании, распластавшись на останках деревянного паркета, отчасти уничтоженного стихиями. Где бы это ни было, сквозняк и снег подсказали мне, что крыша отсутствует.

Никаких признаков, что здесь есть люди. Не слышно ничего. Ни дыхания. Ни шагов. Ни разговоров.

Я перекатилась на бок. Но на шум никто не пришел.

Даже от такого простого движения из глаз посыпались искры, голова опять закружилась, и меня затошнило. Я помнила, что сидела у себя в кабинете. Я была уверена, что разговаривала с Майком Чэпменом. В голове замельтешили размытые образы, и в следующую секунду я уже не была уверена ни в чем.

Мысли путались, глаза закрывались, и я уступила тому, что притупило все мои чувства.

Не знаю, сколько я пролежала без сознания второй раз, но когда снова смогла видеть, сумрачная обстановка не изменилась. На мне была лыжная парка. Над молнией торчал лацкан серого костюма. Я попыталась привести мысли в порядок и вспомнить, когда я так оделась. Кто-то набросил на меня изъеденное молью старое клетчатое одеяло. Намокнув, оно стало ужасно тяжелым.

На руках у меня были перчатки, на ногах — ботинки. Я чувствовала их. Только лицо было подставлено ледяным каплям. Я опять уткнулась в пол. Думай, повторяла я себе. Думай, где ты была сегодня и с кем. Думай, куда ты ехала, что привело тебя в это богом забытое место. Но нейроны замкнуло, и что-то мешало моему мозгу сложить вместе все части мозаики. Наверняка я знала только одно — мне было холодно.

Я снова задремала, а когда очнулась, то в нескольких футах от головы увидела кирпичную стену. Наверное, это внешняя стена здания, в котором я лежала. Я выгнулась и в двух или трех футах над полом различила пустой оконный проем. Доберись туда, приказала я себе. Доберись туда и узнай, где ты.

Повернувшись на бок, я подрыгала ногами — кажется, подчиняются. Я согнула колени и подтянула их к груди. Медленно, словно какая-то примитивная рептилия, я вытянула ноги как можно дальше и толкнула тело к стене. Проделав так восемь или девять раз, я проползла по полу и уперлась головой в крошащиеся кирпичи.

Прежде чем принять вертикальное положение, я несколько минут отдыхала. Если сяду, голова снова закружится, потому что кровь отхлынет от мозга. Жди этого, напомнила я себе. Психические и физические процессы замедлились. Не борись с этим, произнесла я, старательно выговаривая слова.

Дюйм за дюймом я выровняла тело и, повернувшись, прислонилась спиной к стене. На ощупь кладка оказалась более прочной, чем казалась на первый взгляд, и я была уверена, что она выдержит мой вес. Голова тут же заболела. Я посидела еще несколько минут, привыкая к темноте.

За стенами моей темницы что-то двигалось. Я моргнула и напряглась в ожидании похитителя. Но это были всего лишь царапающие звуки, резкие и быстрые, они отражались от ледяной поверхности пола.

Крысы. Две или три крысы гонялись друг за другом в дверном проеме и зияющей дыре, которая когда-то была окном.

В первый раз мне в голову пришла обнадеживающая мысль. Я боялась грызунов, но с облегчением подумала, что, скорее всего, нахожусь где-то в Нью-Йорке.

Наконец я увидела очертания стен здания. Окно, около которого я сидела, находилось на уровне земли, но казалось, будто выше расположены еще два яруса пустых рам — всего три этажа, хотя полы остались только на первом. Четыре стены, крыши нет — вот и все здание. Для учреждения — слишком маленькое, для жилого дома — чересчур мрачное.

Я подползла ближе к гладкому рыжему кирпичу оконной коробки. От порывистого ветра у меня закололо в ухе. Я вытянула шею и выглянула из грубой каменной арки и увидела над собой острые сосульки.

Сквозь серую дымку метели пробивалось красное сияние огромных неоновых букв. Прочитай, приказала я себе. За спиной вновь затанцевали крысы, прыгая во впадинах в дальнем углу комнаты.

Я опять сосредоточилась на гигантской вывеске — все равно что пытаться различить предмет внутри купола, когда переворачиваешь вверх ногами игрушечный шар со снегом.

«Пепси-кола». Я прочитала надпись четыре или пять раз, чтобы убедиться, что не ошиблась.

Откуда мне знакома эта вывеска? Огромная красная реклама, которую я видела много раз. Сконцентрируйся на ней, подгоняла я себя. Сопоставь кусочки. Окружная прокуратура, мой дом, очертания, город. Свяжи эти образы друг с другом. Каждую ночь по дороге из офиса я ехала на окраину по шоссе ФДР и видела вывеску «Пепси-колы» в несколько этажей высотой, освещавшую Ист-Ривер со своего огромного насеста на берегу Куинс.

Я повернулась влево и врезалась подбородком в ледяной сталагмит. Да, там были четыре большие дымовые трубы «Биг Эллис», выплевывающие в ночное небо непрозрачные облака дыма.

Итак, это должен быть остров посреди реки. Не Рузвельта, не тот, что я посещала несколько дней назад. Блэкуэллс. Каркас какого-то заброшенного здания девятнадцатого века, ожидающего, когда его изучат профессора, студенты, историки и кладоискатели.

Теперь картина случившегося начала восстанавливаться. Я помнила, что сидела с Чэпменом у себя в кабинете. Я четко помнила, как мы поехали в Королевский колледж на встречу с Сильвией Фут. Дальше все расплывалось, и я не могла понять, получила ли я сотрясение мозга или проглотила что-то, повлиявшее на мою память.

Связанные руки и ноги почти не давали мне двигаться, но сидеть неподвижно было еще хуже. Я оттолкнулась от окна и поползла в противоположном направлении, к тому, что походило на стрельчатый дверной проем.

С трудом встав на колени, я прочитала почти выцветшую надпись на дощечке. В нижнем углу была цитата из Библии, а по сохранившимся буквам я поняла, что фраза — из Осии. Что-то о выкупе из могилы и возвращении из царства мертвых. Я не знала библейский контекст, но эта мысль была мне дорога.

В тусклом свете я различила более крупные буквы, высеченные над дощечкой, в терракотовой панели, окаймлявшей арку: ЛАБОРАТОРИЯ ИМЕНИ ШТРЕККЕРА.

Я осела на пол, словно меня ударили в живот. Это морг.

Что говорила об этом месте Нэн? Одна из первых патологоанатомических лабораторий в Америке, сказала она. Наверное, сюда свозили все тела с острова Блэкуэллс. Почему я здесь? Кто связал меня и оставил в этом промерзшем здании?

Я снова услышала царапанье крыс. Они приближались. Я наполовину ползла, наполовину тащила себя в сторону от двери, боясь, что мерзкие твари найдут меня.

Еще одно окно засасывало морозный воздух из ночного неба, и я проскользнула мимо него, стараясь добраться до одного из углов здания, где можно спрятаться от ветра. Ноги были связаны так крепко, что я не могла подняться. Вдруг я ударилась спиной о край деревянного шкафа и остановилась. Прогнившие стенки отошли от каркаса и торчали в стороны, что еще больше затрудняло мне путь.

Я немного отдохнула и снова поползла вперед, огибая древний шкаф. Зацепившись курткой за ржавую металлическую полосу, я распорола рукав по всей длине.

Я дала задний ход, чтобы отцепить ткань, и в этот момент увидела, за что именно зацепилась. Освобождая руку от металлического шипа, я заметила, что шкаф распахнут. Внутри стояли три ящика с выдвижными столами для трупов, по два ряда в каждом. Дерево сгнило, но металл остался.

Несколько стальных лотков закатились в ящики, другие торчали наружу. Вот где хранили, изучали и препарировали пациентов на острове Блэкуэллс.

Высвободив связанные руки, я наклонилась и ударилась головой о средний ящик. На нижнем столе виднелись очертания небольшого тела, завернутого в такое же клетчатое одеяло, как у меня. На меня накатила очередная волна тошноты.

У ног трупа лежала тонкая книга в кожаной обложке. Я вытянула руки и стащила книгу на пол.

Как можно быстрее я поползла прочь от мрачного шкафа, коленом толкая книгу перед собой. Она вертелась, и в какой-то момент открылась на титульной странице. Это оказался томик стихов Гарсии Лорки. В верхнем углу было написано имя владельца.

Я была в морге с Шарлоттой Войт.

33

К тому времени, как в дверном проеме появился Уинстон Шрив, я заползла обратно в самый дальний угол разрушенной лаборатории — прочь от останков Шарлотты Войт, крыс и похитившего меня человека.

Одет он был по случаю — лыжная куртка, джинсы и тяжелые ботинки. Теперь я вспомнила, что видела его днем в кабинете Сильвии Фут, но тогда на нем был блейзер и слаксы. Я по-прежнему не помнила, как покинула здание колледжа и что произошло потом.

Он заметил меня в темной нише, и я вздрогнула. Правда, дрожала я часами — но от холода.

Шрив направился ко мне, и плотный снег заскрипел под его ботинками. По пути он остановился, поднял одеяло, свалившееся с меня, когда я ползала по комнате, опустился передо мной на колени и набросил ткань мне на плечи.

— Я не убийца. Это первое, что вы должны понять.

В моих глазах, наверное, читался ужас.

— Я не собираюсь причинять вам вред, Алекс, — продолжал он. — Я привез вас сюда, потому что сегодня вечером мне нужна ваша помощь. Я не убийца.

С трудом верится, особенно когда между мной и дверью лежит тело Шарлотты.

— Мне кажется, у вас есть то, что мне нужно, и какое-то время нам придется доверять друг другу. — Он протянул руку мне за спину и снял путы с моих запястий. Я увидела, что это был мужской галстук.

— Сейчас я вытащу кляп. Надеюсь, это убедит вас, что я не собираюсь делать ничего плохого. — Он развязал узел носового платка, а потом вытер мне лоб и щеки. Я заметила, что он действовал, как любитель, используя предметы одежды, а не веревки и скотч. Это обнадеживало.

Я несколько раз открыла и закрыла рот. Нижняя челюсть болела и онемела. То, что он вытащил кляп, ни в чем меня не убедило. Теперь я знала, где нахожусь, а значит, в миле отсюда нет ни одной живой души. С трех сторон нас окружала вода, а к северу раскинулся пустырь, заваленный мусором и отгороженный от населения острова Рузвельта металлическим забором с колючей проволокой. Даже если бы не завывал ветер, никто все равно не услышал бы моих криков.

Я заговорила:

— Это Шарлотта Войт?

Антрополог стоял передо мной. Прежде чем ответить, он обернулся и взглянул на шкаф с металлическими столами для трупов.

— Да. Но я не убивал ее. — Он повторил это медленно и четко, словно для него имело значение, верю я ему или нет.

— Я любил Шарлотту. И никогда бы не сделал ей ничего плохого.

Я вспомнила беседы со студентами и слухи о романах между преподавателями и учащимися. Я должна была догадаться, что Уинстон Шрив — потенциальный правонарушитель. Разве он не говорил нам, что его бывшая жена, Жизель, была его студенткой, когда он преподавал в Париже? Действует по одной и той же схеме. Скорее всего, Шрив — классический случай задержки развития с фиксацией на двадцатилетних студентках и стремлением переживать эту любовь снова и снова.

— Это один из способов, как вы можете мне помочь, Алекс. — Он присел на корточки и накрыл мне голову одеялом. — Как прокурор, я имею в виду. Сейчас я вам все объясню, а вы потом скажете, что я невиновен.

Если он ждет ответа, он его не получит.

— Наш роман с Шарлоттой длился много месяцев. Время от времени у нее появлялись парни, но, думаю, она была влюблена в меня так же, как я в нее. Она была совсем не похожа на остальных студенток. Она мыслила как женщина, не как ребенок.

Сколько раз он говорил эту чепуху ничего не подозревающим подросткам?

— Я привез ее на остров, чтобы она приняла участие в проекте. Здешняя работа мало ее интересовала, зато она полюбила само место. Не новую часть. — Он махнул рукой в сторону заселенной половины острова. — Ей нравились мои рассказы о прошлом, об истории этого острова. А еще она любила бродить по руинам.

Разумеется, Шарлотте Войт здесь понравилось. Она сама была изгоем. Она сбежала в Нью-Йорк от своей семьи и чуралась большинства сверстников в колледже. Этот остров изгоев с многовековой историей очаровал и ее.

— Прошлой зимой Шарлотта часто приходила ко мне домой ночевать. Разумеется, не одобрять это легко, но моя компания была куда безопасней общества подонков, постоянно накачивавших ее наркотиками. И вот однажды вечером, в апреле, она захотела съездить сюда, на остров. Был чудесный весенний вечер. Она думала, что очень романтично заниматься любовью под открытым небом и смотреть на город.

— Больше похоже на вашу идею. — Именно это рассказал нам с Майком Шрив о своем первом визите с Лолой Дакотой на остров Рузвельта. — Романтический вечер на одеяле перед руинами. Смотреть на высокие корабли и фейерверки, пить вино, глядеть на Ривер-хаус, где вырос ваш отец.

Почему я так хорошо помнила, что происходило на прошлой неделе, и понятия не имела, что случилось со мной сегодня?

— В данный момент вряд ли имеет значение, чья это была идея. Печально, что я не мог заставить Шарлотту отказаться от наркотиков, как ни старался. Она с тринадцати лет принимала их дома в Южной Америке. Пробовала все, что ей предлагали. Так что, отправляясь ко мне на свидание, она кое-куда заскочила и раздобыла несколько таблеток. Но тогда я ничего об этом не знал, поверьте.

— Мы говорили с ее друзьями. Она не дошла до дома Джулиана. Вы ведь о нем? Таблетки из так называемой «лаборатории»?

Шрив сел на подоконник.

— Когда Шарлотта сказала, что едет в лабораторию, она имела в виду это место.

Как же я сглупила! Лаборатория имени Штреккера. Патологоанатомическая лаборатория.

— Вы скажете, что это мерзко. Но такое у Шарлотты было чувство юмора. Она хотела получить кайф и побродить вокруг лаборатории и старой больницы. Узнать, каких призраков может породить ее воображение. Такие вещи не пугали ее, не вызывали отвращения, как у большинства людей. Она считала это почти мистикой, видела в этом связь с другим поколением, другой эпохой.

— Что произошло в ту ночь?

— Мы приехали сюда вместе. У меня есть ключ от ворот, разумеется. Я захватил несколько бутылок вина. Шарлотта хотела осмотреть все тайные убежища. Мы лежали на одеяле часами: смотрели на созвездия, разговаривали про ее жизнь. Но чем больше она пила, тем сильнее возбуждалась. Она встала и начала лазить по развалинам. Я боялся, что она упадет и разобьется. Я пытался остановить ее, но она была в эйфории. Вела себя так, словно у нее начались галлюцинации. Тогда-то я и понял, что она, наверное, вместе с вином приняла таблетки.

— Вы спрашивали, что именно она приняла?

— Конечно, спрашивал. Она так странно вела себя. Я догадался, что, видимо, этот наркотик плохо сочетается со спиртным. «Экстази», — сказала она. Много «экстази».

Ослабляет комплексы. Усиливает сексуальные ощущения. Вызывает эйфорию. Превращает свидание с Уинстоном Шривом в старой лаборатории в психоделическое наслаждение.

— Что с ней случилось? — тихо спросила я.

— Какой-то припадок. Сначала у нее начался приступ паники. Я хотел поймать ее и посадить в машину, чтобы отвезти к врачу. Но она накричала на меня и убежала еще дальше. Я бросился за ней. Она задыхалась и была очень возбуждена. Сначала я не понимал, что у нее передозировка, но именно это, наверное, и произошло. Она дико махала руками, вся дергалась и тряслась. А потом потеряла сознание у меня на руках.

— Вы не повезли ее в больницу?

— Шарлотта была мертва. Какая от этого польза? У нее были сильные судороги.

На работе я сталкивалась с подобными случаями. Юноши и девушки погибали в ночных клубах и на дискотеках от передозировки «безвредного» наркотика. Умирали до приезда «скорой помощи».

— Я знаю, как это бывает, мистер Шрив. Почему вы не позвонили в полицию? Не позвали на помощь?

— В тот момент я не понимал, почему она умерла. Потом я много читал о наркотиках и понял, что они могут быть смертельны, но в ночь, когда у Шарлотты случилась передозировка, я понятия об этом не имел. Думаю, что просто испугался. Я представил, как рушится моя карьера. Я сидел там, у стены, — он указал на вход, — с трупом Шарлотты на руках и понимал, что все, ради чего я работал, уничтожено.

— И вы оставили ее здесь? — Я оглядела рушащуюся каменную кладку могилы девушки.

Шрив был явно расстроен.

— Я не собирался этого делать. Мне нужна была ночь, чтобы все продумать. Мне нужно было понять, смогу ли я весенним утром войти в больницу с прекрасной девушкой на руках и сказать врачам, что произошло ужасное несчастье. Мне нужно было придумать, как объяснить ее смерть Сильвии Фут и коллегам, которые верили в меня.

Он беспокоился только о собственной шкуре.

— В конце концов, это ведь морг, — продолжал Шрив. — Я завернул Шарлотту в одеяло, принес сюда и оставил на ночь. — И еще на восемь месяцев, на ржавом металлическом столе в кишащих крысами развалинах, мысленно добавила я.

— Вы так и не вернулись?

— Я думал, что к утру составлю план. Что вернусь и… И не смог этого сделать, не смог заставить себя вернуться и снова увидеть ее. Я знал, что однажды сюда придут рабочие. Ее тело уже давно должны были найти. Я хотел, чтобы его нашли. Но эта часть острова всех пугает. Я не представлял, что пройдет столько времени, прежде чем ее заберут отсюда. Если проведут вскрытие, станет понятно, что ее не убили. Это ведь еще можно установить, как вы думаете? Ну, токсикологию и причину смерти? В городе ведь бывали похожие случаи, да?

— Похожие смерти — да. — Но сомневаюсь, что были другие трупы, оставленные гнить блестящим эгоистичным профессором антропологии.

— Это здание хотят превратить в аппаратную для новой линии метро. Скоро его отреставрируют. Тогда Шарлотту похоронят.

Он что, совсем спятил, раз собирался уехать и снова бросить тело девушки здесь?

Теперь я была уверена, что после собрания покинула колледж вместе с Сильвией Фут. Я заставила себя взглянуть туда, где лежал труп Шарлотты, — хотела узнать, не занят ли еще один стол. По-прежнему валил снег, и в сгустившихся сумерках я ничего не увидела.

— А Сильвия Фут тоже здесь, мистер Шрив? — Я вспомнила все наши стычки за последние годы, все моменты, когда я желала ей плохого. — Она мертва?

Он спрыгнул с подоконника и потер руки, отряхивая снег с перчаток.

— Вовсе нет, Алекс. Сильвия — мое алиби на вечер. Сегодня я провел с ней в больнице много часов. Сам отвез ее туда, прямо в реанимацию, и оставался с ней, пока они обследовали ее и промывали желудок. Я был с Сильвией все время. Обращался с ней мягко, нежно, пока ей не стало лучше. Врач решил оставить ее в больнице на всю ночь. На всякий случай. У нее было ужасное пищевое отравление. Наверное, она что-то выпила.

34

— Сейчас мы немного прогуляемся. — Шрив развязал кусок ткани на моих лодыжках. — Может, если мы уйдем подальше от Шарлотты, вы немного успокоитесь.

Он взял меня за локоть и поставил на ноги. Одеяло упало на землю. Наклонившись, Шрив поднял его, затем натянул капюшон парки на мои свалявшиеся волосы. Я пыталась стоять прямо, не прикасаясь к нему, но от холода и длительной неподвижности ноги совсем онемели.

Шрив провел меня мимо шкафа со столами для трупов и замерзшего тела молодой студентки к выходу. Мы вышли из разрушенного здания на улицу.

В сотне ярдов к югу находились массивные развалины Оспенной больницы, и Шрив повел меня по скользким тропинкам туда. Мы наклонили головы, борясь с яростными порывами ветра с Ист-Ривер.

Время от времени я поднимала глаза, чтобы посмотреть, куда мы идем, и видела впереди зубчатые парапеты жуткого гиганта.

По пути я ругала себя на чем свет стоит: сколько раз я смотрела с шоссе ФДР на элегантные очертания этого готического шедевра и воображала, будто здесь романтическое, интригующее место! Теперь эта адская дыра, где до меня уже погибли тысячи душ, могла стать и моей снежной могилой. Что сказал мне Майк по пути на работу? Самая везучая женщина, которую он знал? Эта мысль почти заставила меня улыбнуться.

Деревянные подпорки, словно длинные ходули, поддерживали задние стены старого гранитного сооружения. Шрив обошел их, и наши следы тут же замел снег. Когда мы вошли в дверной проем, профессор вытащил из кармана маленький фонарик и, включив его, зашагал через заваленные мусором комнаты. Тоненький луч света оказался слишком тусклым и слишком узким, чтобы его заметили на другом берегу реки. Кроме того, я знала, что его полностью затмят прожектора, направленные на фасад больницы. Это они заставляли меня почти каждый вечер по пути домой восхищаться удивительными развалинами здания Ренвика.

Как и в лаборатории Штреккера, у этого сооружения не было крыши. Хотя большую часть века оно стояло заброшенным, Шрив прекрасно в нем ориентировался. Он уверенно вел меня по лабиринту комнат с полуразрушенными стенами — бывшим больничным палатам.

Нэн Ротшильд не преувеличивала, описывая, как внезапно покинул город свои владения на острове. На кроватях еще лежали старые покрывала, на рассохшихся полах валялись костыли, а на полусгнивших полках в шкафчиках с выбитыми стеклянными дверцами стояли пустые пузырьки.

Мы пересекли бывший холл больницы и направились в глубь здания. Казалось, впервые за долгое время снег прекратился. Я посмотрела вверх и увидела импровизированный потолок из фанеры.

Шрив прошел вперед. Я проследила взглядом за лучом его фонарика и увидела альков, превращенный в подобие шалаша. В углу лежал матрас толщиной не больше двух дюймов, взятый с больничной койки. За годы использования и пребывания под открытым небом ткань совершенно выцвела. Рядом с огромной дырой в стене, которая раньше была окном, стоял столик, а под доски наверху подсунули булыжники.

— Сядьте здесь. — Шрив указал на деревянный стул с высокой спинкой, когда-то служивший инвалидной коляской. Он помог мне опуститься на сиденье и, присев, опять связал ноги. Кресло запрокинулось назад и закачалось. Встав позади меня, он заткнул мне рот носовым платком и завязал концы на затылке.

Потом он вышел из каморки и исчез во мраке соседних комнат. Что он задумал? Холод пробирал до костей, голова трещала, а пустой желудок ныл и громко рычал на меня в тишине позднего вечера.

Я покрутила головой, прогнала мрачные мысли и выпрямилась. Взглянув в просвет между каменными блоками сводчатого оконного проема, я увидела мерцающие сквозь снежную пелену очертания Манхэттена. Присмотревшись, я различила шпиль Ривер-хаус — он находился точно напротив, только на другом берегу.

Шрив, наверное, звонил по сотовому и оставил меня здесь, чтобы я не подслушала разговор. Но его голос отдавался эхом от толстых серых стен соседней комнаты, и я услышала, как он попросил позвать детектива Уоллеса. Откуда он знает про Мерсера?

— Мистер Уоллес? Говорит Уинстон Шрив. Профессор Шрив. Я только что вернулся домой и прослушал ваше сообщение на автоответчике.

Я понятия не имела, сколько сейчас времени: вечер понедельника или раннее утро вторника — последнего дня в этом году. Разумеется, если стало известно, что я пропала, даже Мерсер приедет в участок и вместе со всеми примется за поиски.

— Нет, я не возражаю и могу повторить то, что сказал раньше детективу Чэпмену, — профессорским тоном продолжал Шрив. — Обе дамы сели в мою машину перед колледжем, и мы поехали на Вестсайдское шоссе, в Вестчестер. Сильвия жаловалась на тошноту и головокружение. Видимо, что-то съела. Так мы подумали. Только мы переехали мост в Ривердейл, как она потеряла сознание.

Уоллес, наверное, что-то спросил, и Шрив ответил, но я не расслышала, что именно. Ко мне стали возвращаться воспоминания — в точности как описывали одурманенные наркотиками жертвы. Словно выходишь из тумана. Я вспомнила, как сидела в микроавтобусе и пила горячий шоколад, который принес нам профессор.

— Нет, нет. Это мисс Купер предложила, чтобы я съехал с шоссе и повернул назад. Мы сразу же поехали в Нью-Йоркскую пресвитерианскую больницу. Мисс Купер знала, где находится отделение реанимации. Сказала, что была там много раз — встречалась с потерпевшими. Я не хотел тратить время на поиски места для парковки, так что она осталась в машине, а я отнес Сильвию внутрь. Когда врач принял решение о госпитализации, я вернулся назад и сказал мисс Купер, что не уеду из больницы, пока не узнаю, что с мисс Фут все хорошо.

Уоллес задавал вопросы. Я молилась, чтобы он не поверил этому чертовому алиби.

— Да, детектив. Алекс настояла, что подождет со мной. Я позвонил домой Локхарту и сказал матери Скипа, что у нас проблемы и мы не сможем приехать. Алекс вошла в зал ожидания и…

Видимо Шрив повернулся в другую сторону. Стало хуже слышно, но, похоже, он объяснял, как я проводила время, пока врачи занимались Сильвией.

Чем бы ни накачал нас Шрив, я совершенно не помнила, что происходило после того, как закончилось собрание в кабинете Сильвии. Наверное, препарат вызывал амнезию. Действительно ли я была в отделении реанимации Нью-Йоркской пресвитерианской больницы? А если нет, что за ловкий прием! Это место — настоящий дурдом. И бесконечная череда огнестрельных и ножевых ранений, автокатастроф, передозировок, родов и несчастных случаев. Большинство пациентов сопровождали вереницы родственников и друзей. Они плакали, упрашивали, орали и набивались в каждый свободный дюйм огромного зала, где ждали новостей о состоянии своих любимых.

Ветер отнес слова Шрива в мою сторону. Наверное, он снова сменил позу.

— Несколько часов, детектив. Она была там несколько часов. Как и остальные, немножко посмотрела телевизор. Сделала несколько телефонных звонков.

Уоллес пытался выяснить, когда я вышла из больницы.

— Наверное, около девяти. Да, да, конечно. Она ушла уже после того, как нам сказали, что Сильвия очнулась и вне опасности, но ей придется провести ночь в больнице. Я не хотел уезжать, не увидев ее, но мисс Купер спешила. Она сказала, что поймает такси на Бродвее и поедет в центр.

Перед тем, как произнести следующее предложение, Шрив заколебался.

— Кажется, у нее было плохое настроение, мистер Уоллес. Поссорилась со своим другом или что-то в этом роде. У нее все время звонил пейджер, но она не обращала на него внимания. Я бы сказал, нарочно.

С этим не поспоришь.

Шрив не упустил ничего. Как же я сглупила, при всех сказав Майку о несчастном парне, когда мой пейджер зазвонил в начале собрания.

— Вы имеете в виду, в участок? Прямо сейчас? Но я только что рассказал вам все, что знаю о…

Давай, Мерсер, доконай же его! Шрив ни за что не выпутается, если встретится с тобой.

— Конечно, мистер Уоллес. Нет, нет, спасибо. Я доберусь сам.

Снова захрустел снег. Шрив подошел к моему маленькому убежищу и, наклонив голову, шагнул под фанерный потолок. Он вытащил кляп и объяснил, что должен ненадолго уехать.

— Что вы мне дали, чтобы вырубить? Что вы сделали с Сильвией?

— Не волнуйтесь, ничего серьезного. Просто успокоительное, чтобы привести вас сюда, а ее — убрать с дороги.

— Много успокоительного. Я ничего не помню.

Шрив улыбнулся:

— Гамма-гидроксибутират.

— Гамма-гидроксибутират? — Знаю-знаю. Бесцветный наркотик, без вкуса и запаха. Я проглотила его с горячим шоколадом за какие-то минуты. Именно этот наркотик подсыпали ничего не подозревающим женщинам, которые потом теряли на несколько часов сознание, и их насиловали.

— Удивительно, сколько всего можно купить через Интернет. Я ничего не знал об этих препаратах, пока не умерла Шарлотта. А ведь все это есть в Сети.

Шрив не преувеличивал. Недавно полиция и Управление по борьбе с наркотиками провели совместный рейд, в ходе которого за несколько тысяч долларов купили два галлона гамма-гидроксибутирата на сайте «». Это оказалось очень просто.

— Но врачи найдут его следы, когда возьмут у Сильвии анализы. — Я не верила, что он действительно отвез ее в больницу, и старалась заставить его в этом признаться.

— Ошибаетесь, мисс Купер. В реанимацию поступила семидесятилетняя женщина, которой после обеда стало плохо в машине с коллегой-профессором и известным прокурором. С какой стати кто-то заподозрит, что ее накачали наркотиками? Врачи просто промыли ей желудок и были рады, когда она очнулась. Понаблюдают за ней ночью, а утром выпишут.

Шрив опять был прав. В отличие от кокаина и героина, следы которых остаются в крови несколько дней, гамма-гидроксибутират не выявляется и выходит с мочой в течение суток после всасывания. Никому в голову не придет искать его у Сильвии. Скорее всего, недомогание пожилой женщины припишут пищевому отравлению.

— Я еду в полицию. Вернусь часа через два.

Значит, сейчас около полуночи. Канатная дорога закрывалась в два часа ночи, а Шрив собирался вернуться до ее закрытия.

Он не рассказал больше ничего о том, как привез меня сюда, но я начинала понимать. Когда мы с Сильвией проглотили отраву и вырубились, он промчался через город и приехал на остров на своем микроавтобусе. Когда он добрался до заброшенной южной оконечности, уже стемнело. Он бросил меня в лаборатории Штреккера, а потом отвез Сильвию в Нью-Йоркскую пресвитерианскую больницу.

Четыре или пять часов он провел в больнице, стараясь почаще попадаться на глаза медсестрам и докторам в приемной и обеспокоенно спрашивая о состоянии дорогой коллеги. Тем временем снег скрыл следы шин около старого морга, а я спала под воздействием наркотика.

Наверное, он отогнал машину в гараж — если полиция захочет ее осмотреть, она будет сухая и теплая, а потом вернулся по канатной дороге на остров, чтобы взяться за меня. Судя по всему, он не рассчитывал на полночный визит в отдел детективов.

— Не бойтесь, мисс Купер. Я вернусь за вами. Вы не умрете и сами это знаете. Если бы я хотел вас убить, то сделал бы это давно. Как я говорил, вы поможете мне выпутаться из всего этого. — Шрив убрал кляп, но развязывать меня не стал. Он не хотел, чтобы я кричала, пока он говорит по телефону, но сейчас уже никто не услышит. — Мне просто надо успокоить ваших коллег, — продолжал он. — Чэпмен привел этого парня, Уоллеса. Они беспокоятся, потому что от вас нет вестей.

— Я могу подсказать вам, как легко успокоить Чэпмена, — тихо сказала я.

Шрив вопросительно посмотрел на меня.

— То есть так вы быстрее вернетесь и отпустите меня. — Я не рассчитывала, что он и правда отпустит меня в конце этой пытки, а надеялась дать знак друзьям.

— Что вы предлагаете, мисс Купер?

Я заерзала, и старые деревянные планки заскрипели в ответ.

— Почти каждый вечер мы смотрим третье отделение «Последнего раунда».

— Что вы смотрите?

— Это телеигра, знаете? — У Шрива было на лбу написано, что он смотрит только «Пи-би-эс».[85] Он непонимающе уставился на меня. Я объяснила ему суть последнего вопроса, и он рассмеялся. В его смехе сквозило недоверие.

Я ломала голову в поисках идей. Я напомнила Шриву, что во время нашей первой встречи Майк обсуждал с ним Петру.

— Скажите… скажите ему, что мы вместе смотрели эту телеигру в больнице. Когда ждали известий о Сильвии. Скажите, я настояла, чтобы посмотреть последний вопрос.

Кажется, мое предложение заинтересовало его.

— Вы могли узнать об игре только от меня. А раз вы знаете, то сегодня в половине восьмого мы с вами были в больнице вместе. Мы просто болтали, и я рассказывала вам об этих дурацких пари, которые мы заключаем друг с другом. — Я пыталась говорить спокойно, хотя меня трясло от нетерпения. — Он поверит, что со мной ничего не случилось. Во всяком случае, пока мы были с вами.

Ради бога, пусть он мне поверит!

Продолжим.

— Я кое-что придумала. Похоже, сегодня вечером Майк был слишком занят и не смотрел телевизор. Наверное, разговаривал со старым Орлином Локхартом или ехал из Уайт-плейнс в город, когда пошел снег. Просто придумайте какую-нибудь категорию, которую он знает не очень хорошо.

Я нахмурилась и притворилась, будто сочиняю вопрос.

— Вроде феминистских штучек. Скажите ему… Вот! Скажите ему, что последний ответ — имя первой женщины-доктора в Америке. А если добавите, что это меня озадачило, он точно купится.

Пожалуйста, сделай именно то, что я говорю, и пусть Чэпмен вспомнит, что на прошлой неделе мы вместе смотрели игру, где был вопрос про Элизабет Блэкуэлл. Мне нужно, чтобы Чэпмен это вспомнил. Если он вспомнит, то поймет, что Шрив лжет. А если повезет, догадается, что я где-то на острове Блэкуэллс.

— Посмотрим, поможет ли это, мисс Купер. Пока я не вернусь, подумайте, будете ли вы сотрудничать и поможете ли мне найти бриллианты, закопанные на острове.

Я была потрясена. Уинстон Шрив верит, что бриллианты здесь? И что я знаю, как их найти?

— Мы поговорим о Лоле позже. Возможно, вы даже не подозреваете, какой информацией располагаете, — сказал он. Я не думала о Лоле с того момента, как пришла в сознание. Шрив явно охотился за тем, на что я наткнулась в ходе расследования. Но за чем именно?

— У меня есть законное право на эти бриллианты, мисс Купер. Я не похож на других охотников за сокровищами. Они принадлежали моему деду.

— Вашему деду?

— Да, мисс Купер. Некоторые, вроде Орлина Локхарта, были сторожами острова. Другие находились на нем. Пациенты этой больницы, а всего в сотне ярдов — заключенные. Фриленд Дженнингс, мисс Купер. Фриленд Дженнингс — мой дед.

35

— Да бросьте, мисс Купер. Неужели вы верите, что у всех, кто ишачит на науку, чисто интеллектуальные мотивы? У каждого ученого, с которым вы встречались, есть своя эгоистичная цель, будь то проект «Блэкуэллс» или собственные интересы. Греньер мечтает сколотить состояние на исследованиях для фармацевтических компаний. Успех Лэвери уладит скандал. Локхарт метит на солидную должность… — Назвав это имя, Шрив осекся. — Вы не представляете, до чего противно мне было слышать, как Скип превозносит своего деда и этот его рейд на коррумпированную тюрьму! Мой дед умер во время этого рейда. Эти события уничтожили мою семью.

— Профессор Локхарт знает, что Фриленд Дженнингс — ваш дед?

— Он ослеплен алчностью. А я не собирался ему говорить. Это лишь подлило бы масла в огонь.

— Не уверена, что понимаю связь, — заметила я. На самом деле я уже ни в чем не видела логики. Голова уже не кружилась, но я была измучена и закоченела.

— Моя бабушка — Ариана, красивая молодая жена Фриленда Дженнингса. Ай-тальянка, как говорил Орлин Локхарт. После того, как деда признали виновным в убийстве, отца взяла к себе его сестра. Ему было всего семь лет. Но когда во время рейда деда убили, сестра и остальные члены семьи Дженнингсов отправили отца в приют. — Шрив помолчал. — Они не были уверены, что он сын Фриленда. Зачем делить наследство Дженнингса с каким-то ублюдком? Так что когда ребенка решили выслать в Западные Штаты, никто не возражал. С глаз долой из сердца вон. И вон из завещания.

— Именно так поступили с вашим отцом?

— Так они хотели. Но в конце концов его забрал любовник Арианы. Отправкой мальчика на запад занимался церковный приют — тогда это было принято. Судя по всему, у Брэндона Шрива имелись основания полагать, что отец ребенка — он. Либо он так сильно любил Ариану, что решился забрать ее сына. — Шрив поколебался, затем произнес то, о чем мы оба подумали: — Сегодня на все эти вопросы ответила бы ваша технология ДНК. Но тогда это было невозможно. Итак, Брэндон Шрив заплатил церкви вдвое больше, чем предложила семья Дженнингсов, чтобы все сведения о ребенке были уничтожены, и все остались довольны. Шрив усыновил моего отца и, разумеется, дал ему свое имя.

— Но мальчик все помнил, да?

— И очень хорошо. Он все время рассказывал мне об этом. Шрив был хорошим отцом, но первые семь лет в качестве Дженнингса успели привить моему отцу интерес к правам по рождению. Те бриллианты должны были принадлежать ему, мисс Купер. Теперь они должны стать моими. Теперь я ненадолго вас оставлю. Если снег прекратится, вы сможете насладиться прекрасным видом, которым любовался из окна тюремной камеры мой дед — его дом в Ривер-хаус. Я передам от вас привет детективам.

Шрив вышел, освещая путь фонариком, и мои промерзшие апартаменты снова погрузились во мрак. Снаружи прямо под окном стоял прожектор, освещая великолепное здание. Если мне бы удалось направить его на тридцать футов ниже, кто-то очень далеко смог бы увидеть призрачный силуэт отчаявшейся женщины и прийти мне на помощь.

Мечты о спасении не помогли. Я принялась дергать связанными руками и извиваться, стараясь ослабить узлы на лодыжках. Стоп, сказала я себе, надо по очереди. Я была слишком взволнована и слаба, чтобы делать два дела сразу.

Мои попытки освободиться оказались тщетными. Я облокотилась на спинку стула и закрыла глаза. Думай, приказала я себе. Делай, что угодно, только не поддавайся парализующему холоду. Думай. Но думать я могла лишь о том, почему мы должны были заподозрить Уинстона Шрива.

Из досье Шрива мы с Майком сразу должны были понять, что проект «Блэкуэллс» не отвечает его профессиональным интересам. Этот человек посвятил свою жизнь изучению классических исторических мест и древних цивилизаций, таких, как Петра и Лютеция. А этот маленький клочок суши — слишком современный и слишком незначительный с точки зрения культуры, чтобы заинтересовать его.

И разве не сама Лола Дакота рассказала ему о бриллиантах? Она знала, что он — потомок Фриленда Дженнингса. Должна была знать. Той ночью много лет назад, когда она привезла его на остров, занималась с ним любовью и смотрела фейерверки, они тоже глядели на легендарный многоквартирный дом. Что сказал нам Шрив, описывая эту романтическую сцену? «До моего рождения там жил мой отец» — очень похоже на вид из окна камеры его деда.

Злость на саму себя еще больше меня утомила. Я гадала, вспомнит ли Майк о великодушном предложении Шрива, когда мы сказали, что собираемся покататься по острову. Как он настаивал, что сам свозит нас сюда. Разве может убийца мечтать о большей власти? Я представила, как бы он вел себя и что чувствовал. Он провел бы нас через ворота, провез на расстоянии плевка от больницы и лаборатории, предупредил о падающем граните и битом стекле. Ради нашей же безопасности. И все это время знал бы, что труп Шарлотты Войт у нас под носом.

Скорее всего, это Уинстон Шрив звонил жене Паоло Рекантати под видом профессора Греньера. Шрив умен и отлично понимал, что скандал в колледже подорвет положение Рекантати. Его можно легко заставить убрать конверт из кабинета Дакоты — особенно если такой безвредный поступок решит все проблемы. А миссис Рекантати никогда не встречалась ни с одним из них. Значит, она не отличит голос Греньера от голоса Шрива.

Поначалу, придя в сознание, я хотела верить Уинстону Шриву. Хотела верить, что я в безопасности и могу ему доверять. Он не убивал Шарлотту Войт. Но разве мог он придумать более жестокую судьбу, чем оставить ее труп в этом заброшенном месте?

А что насчет Лолы Дакоты? Почему ее убили? В отличие от Шарлотты, ее смерть не была несчастным случаем.

Потом я вспомнила, что сказал Клод Лэвери. Он старался убедить нас, что не видел Лолу почти месяц. Со слов Барта выходило иначе. Клод точно помнил, что сказала Лола во время их последнего разговора: она знает, где Шарлотта Войт, и собирается встретиться с девушкой.

Из-за этого мы с Майком надеялись, что Шарлотта жива. Я сбросила дурман успокоительного и принялась выстраивать логическую цепочку событий.

Если прав Барт, тогда Лэвери и Лола встретились у подъезда. Лэвери уже грозила тюрьма, и ему не хотелось становиться еще и козлом отпущения в расследовании убийства — он ведь был последним, кто видел Лолу Дакоту живой.

Но вдруг она доверяла ему настолько, что рассказала о своих догадках? Что ей известно, где Войт, и она собирается увидеть ее, найти. Как и я, Лэвери предположил, будто эти слова означают, что Шарлотта жива. Но Лола знала правду. Сказала ли она об этом Шриву, пока меньше часа находилась у себя в квартире? Может, она угрожала съездить на остров за доказательствами? И кто помешал ей это сделать? Шрив?

Я снова начала извиваться, тратя последние капли сил на свои путы. Не знаю, действительно ли они ослабли или мне просто хотелось в это верить.

Я остановилась отдохнуть. В огромную дыру, когда-то бывшую окном, врывался яростный ветер. Он находил лазейки в моей одежде, задувал в капюшон парки, колол уши, со свистом пробирался в рукава, проверяя на прочность термобелье.

Бездомные выживают в такие зимние ночи, говорила я себе. В этот момент на всех городских улицах и тротуарах, в картонных коробках и дверях магазинов ютятся старики. Немощные, больные. Ты сможешь, нашептывали тихие голоса. Люди знают, что ты пропала, тебя уже ищут. Сколько пустых столов осталось рядом с Шарлоттой? Что мне придется сделать, чтобы не оказаться на одном из них в ожидании весенней оттепели?

Заскрипел снег, и я услышала шаги. Потом показалась узкая полоска света. Уинстон Шрив вернулся и принес шестифутовый кусок толстой веревки.

36

Шрив говорил со мной, а я не могла оторвать взгляд от веревки. Он присел на корточки и развязал мои путы. По сравнению с тем, что он бросил на потрепанный грязный матрас, они казались кукольной одежкой.

— Это на тот случай, если все пойдет ужасно плохо. Пусть она вас не пугает.

Понимаю. До сих пор события разворачивались четко по расписанию. Все шло хорошо. Какую беду я накликала, выскочив из квартиры Джейка в воскресенье вечером? Я зажмурилась и представила, как лежу на диване в его гостиной. Как хорошо, думала я, вновь почувствовать, что он ласкает меня, занимается со мной любовью. Что могло быть ужаснее, чем события последних суток?

Я подвигала ногами и руками, чтобы размять их. Ноги начало покалывать — из-за того, что я долго сидела неподвижно, они затекли.

Шрив принес полиэтиленовый пакет из какого-то супермаркета, который, наверное, попался ему на обратном пути к канатной дороге на Второй авеню. Он вытащил половинки сэндвичей из алюминиевой фольги и снял крышки с двух больших стаканов кофе.

— Вот, совершенно безвредно. — Он отпил кофе, показывая, что туда ничего не подмешано. Я глотнула теплой жидкости, и несколько скованных холодом дюймов моего горла отогрелись. Наверное, мне было все равно, есть ли там наркотики. Возможно, сон — это лучше того, что ожидает меня в этом городском иглу. За три минуты я выпила все кофе. Что-то — либо кофеин, либо возвращение Шрива — встряхнуло меня, и я вся обратилась во внимание.

Шрив протянул мне фольгу, но от сэндвича я отказалась. Голод мучил меня часами, но сейчас снова накатил приступ тошноты, и я не могла даже смотреть на твердую пищу.

— Что вы знаете о миниатюрной модели острова, мисс Купер?

Я молчала.

— Вы почувствуете себя лучше, если что-нибудь съедите. Вы намерены упрямиться, да? — Он взял еще индейки. Я молча смотрела на нею. — Хотите дотянуть до рассвета?

Я знала, что Майк с Мерсером не дали бы Шриву выйти из участка, не посадив кого-нибудь ему на хвост, особенно после липовой фразы про вопрос третьего отделения «Последнего раунда». Если мне удастся потянуть время, убойный отдел найдет меня. Я была в этом уверена.

— Что сказал детектив Чэпмен?

— Простите. Мне следовало с этого начать. Мистера Чэпмена сегодня вечером не было.

Я поднесла правую руку к губам и закусила мокрую кожу перчатки, стараясь не выдать своих чувств. Как могло случиться, что Майка не было и он не получил единственную ниточку, способную привести его ко мне!

— Кажется, он занялся второй частью расследования в Нью-Джерси. Всю информацию я передал другому парню. Афроамериканскому джентльмену мистеру Уоллесу. Завтра, первого января, он женится. Все в участке веселились. Стояли бутылки, пили за него и за невесту. Я бы сказал, ему немного не до поисков. Уоллес тоже вроде бы знал об этой вашей телевизионной игре. Сказал, что очень похоже на вас. Вы всегда смотрите последний вопрос.

Черт возьми! Шрив прав. Мерсер счел бы эти сведения обнадеживающими. То, что я смотрела телевикторину в приемной больницы, не насторожило бы его. И его не было с нами, когда на прошлой неделе задавали вопрос про Элизабет Блэкуэлл. Это не встревожит его. И вообще, расскажет ли он Майку?

— Думаю, мистер Уоллес понял, что я волнуюсь. Вы ушли из реанимации около девяти часов, одна, сами ловили такси. Он сказал, что район кишмя кишит наркоторговцами и бандами подростков. Надеюсь, они удвоят усилия и станут искать вас в городе. Кажется, несколько часов назад в одном из переулков нашли пожилую женщину. Молодые хулиганы избили ее до полусмерти, чтобы украсть семь долларов и крестик на золотой цепочке. Ее привезли в ту же реанимацию, где мы с вами ждали Сильвию. — Шрив помолчал. — А потом другой детектив напомнил мистеру Уоллесу, что вам докучала какая-то женщина. Девица с пистолетом. — Он с наигранным испугом покачал головой, и я вдруг подумала, как же легко детективы сегодня ведутся на отвлекающие маневры. Сейчас, наверное, они уже прочесывают 70-е улицы в поисках моей несчастной преследовательницы.

Меня охватил леденящий ужас. А вдруг Майк вообще не беспокоится? И они с Валерией сейчас дома, наслаждаются обществом друг друга, как нормальная парочка? Вдруг ему надоели мои вечные приступы независимости? Вдруг он думал, что я ушла из больницы точно так же, как убежала из квартиры Джейка после его разговора с информатором, а потом от сцены домашней идиллии Майка? Наверное, я заслужила оказаться в заброшенных развалинах наедине с убийцей.

— Миниатюрная модель, которая принадлежала моему деду, мисс Купер. Кажется, она интересует вас так же, как меня. Поговорим?

Шрив сохранил мне жизнь только потому, что думал, будто я знаю, где находится модель или ключ к сокровищам. Теперь он полон решимости получить ответы на свои вопросы.

— Вы старались убедить меня, что вы не убийца, профессор. Что Шарлотта Войт погибла по своей вине. — Шрив пристально смотрел на меня, но молчал. — Но Лола Дакота тоже мертва. И если вы скажете, что и это — несчастный случай, нам нечего обсуждать.

— Это было не убийство, мисс Купер. Я ничего не замышлял. Я пошел туда не за тем, чтобы ее убить.

Многие юристы не видят разницы между предумышленным действием и внезапным умыслом, так почему это должен делать Уинстон Шрив? Ему не обязательно было планировать убийство Лолы Дакоты до того, как отправиться к ней в тот день. Достаточно было всего лишь за несколько секунд принять решение убить ее. Может, это у него наследственное, от деда.

И я не собиралась становиться еще одной жертвой в его списке женщин, погибших «случайно».

— На самом деле в ее смерти виноват Клод Лэвери.

— Я вам не верю, — ответила я, сама не зная почему. Мысли путались — от успокоительного, ситуации, холода.

— Я часто разговаривал с Лолой, когда она жила у сестры в Нью-Джерси. — Шрив встал и принялся размахивать руками, чтобы не замерзнуть. — Мы оба считали, что старая лаборатория…

— Штреккера?

— Да, что это здание Штреккера и есть мертвецкая. Это старое слою, означает морг или место, где хранятся трупы.

Как удобно, что оно сохранилось, подумала я, боясь даже представить, в каком виде находятся останки Шарлотты Войт.

— Скрываясь в доме сестры, Лола продолжала исследовать остров. Изучала первоисточники, добытые студентами-добровольцами, назначенными на проект «Блэкуэллс». Сведения, которые они нашли в муниципальных архивах, записях из Департамента здоровья. Бумаги, к которым почти век никто не прикасался. Документы, которые объясняли, где именно находилась мертвецкая.

— И ею оказалась не лаборатория? — Разве можно найти место ужаснее лаборатории Штреккера?

— С ней все просто. Это всего лишь анатомический театр и лаборатория для изучения образцов. Но там недостаточно места, чтобы хранить трупы, поступающие из всех зараженных учреждений на острове Блэкуэллс. Мертвецкими были деревянные лачуги вдоль всего побережья. Там и хранили тела до отправки на захоронение.

Первое, что видели плывущие на остров пациенты. Вот почему многие прыгали в смертельный поток в надежде спастись. Они предпочитали утонуть, чем получить верный смертный приговор от чумы. Мертвецкие.

— Разве их не снесли?

— Вообще-то перевезли. Разобрали и перетащили на другой берег острова, напротив заводов и мельниц Куинса. Пациентов оттуда не доставляли, так что хижины просто возвели подальше от глаз прибывающих. Пусть у пациентов останется надежда, мисс Купер, пусть у них будет во что верить.

Как раз то, что нужно сейчас мне. То, что заставит меня поверить, что я тоже смогу выбраться с острова живой.

— Но какое отношение к мертвецким имел ваш дед?

— Это сумела выяснить Лола. Фриленд Дженнингс — реалист, каких свет не видывал, — застрял в тюрьме со всем этим сбродом. Большинство были иммигрантами с кучей предрассудков. Во всех найденных нами бумагах упоминается тот факт, что никто из рабочих и близко не подходил к деревянным мертвецким.

— Но когда вашего деда посадили в тюрьму, больницы уже много лет не работали.

— Да, но здания сохранились почти такими же, какими вы видите их сегодня. Оспенная больница, лаборатория имени Штреккера, Октагон и даже ряд мрачных хижин, в которых лежали мертвецы. В письмах к сестре Фриленд рассказывал, что происходит в тюрьме. Эта сестра взяла к себе моего отца. Сначала он месяцами наблюдал за заключенными, их грубыми манерами и странными привычками. Потом он заметил, что эти кажущиеся бесстрашными уличные преступники избегали всех мест, давших приют умирающим. Они думали, что там водились привидения. Дженнингсу не понадобилось много времени, чтобы найти безопасное место для бриллиантов — драгоценностей, которые он считал своим спасательным кругом.

— Под мертвецкими! — Я подумала о карте, которую Барт Франкл прислал мне незадолго до смерти. На ней был изображен каждый дюйм острова, а внизу стояла подпись Фриленда Дженнингса.

— Модель острова создал Луиджи Беннино, заключенный. И его же Фриленд нанял, чтобы выкопать тайник для камней. Никто не рискнул бы пойти туда — вдруг там таятся все эти болезни и зараза. Даже сегодня многие студенты и преподаватели стараются не приближаться к этому зданию. Боятся выкопать инкапсулированных смертоносных микробов.

— Но ведь Беннино тоже был необразованным крестьянином. Почему он не боялся заразиться, как остальные?

— Вспомните, за что его посадили, мисс Купер. Он был расхитителем могил. Молодой Луиджи преодолел свой страх перед мертвыми задолго до того, как попал на остров Блэкуэллс. Для целей моего деда подходил идеально. Но за свою жизнь Фриленд научился никому не доверять. И хотя в его письмах это завуалировано, судя по всему, он платил второму узнику. Тот перепрятывал бриллианты после Беннино. Тоже в мертвецких, но в совершенно другом месте.

— Еще один расхититель могил? — Повезло же ему найти двух таких воров.

— Нет. Убийца. Убил проститутку в Файвпойнт, — ответил Шрив, ссылаясь на некогда печально известный район города. Сегодня там находится наша прокуратура. — Фриленд упоминал о нем в письмах — слишком уж он пекся о человеке, умирающем от сифилиса. Единственное, что дед еще мог для него сделать, — дать его семье денег на достойные похороны. Чтобы он унес тайну Фриленда в могилу, получив за труды неплохую награду.

— Значит, о бриллиантах и о том, где они закопаны, знали трое.

— И все умерли на острове, да. Смерть моего деда во время рейда была случайностью. Он так и не успел выкопать свое состояние. Вот почему я хочу получить карту, мисс Купер. Карту и модель острова. — Шрив сидел в оконном проеме, положив руки на колени, и смотрел мне в глаза.

— И они были у Лолы?

— А Лола мертва.

— Но если не вы ее убили…

Вспыхнув от злости, он хлопнул ладонями по коленям:

— Зачем мне убивать ее, не получив того, что нужно? В ее смерти виноват Клод Лэвери.

Как это понимать? Может, это мы с Чэпменом навели его на мысль обвинить Лэвери, сказав профессорам, что в день убийства кое-кто видел, как Лэвери входит в здание вместе с Лолой. Может, Шрив этого не знал, пока мы не сказали. А теперь он просто воспользовался этим, чтобы убедить меня в своей невиновности. Или они оба виновны в ее смерти? Откуда мне знать?

Надо быть осторожнее, говорить со Шривом мягко. Я прекрасно понимала — пока он думает, будто у меня есть то, что ему нужно, моя жизнь вне опасности.

Что я сделала с картой перед тем, как мы с Майком выскочили из кабинета и помчались в Королевский колледж? Неужели с того момента прошло меньше двадцати четырех часов? Я прикусила губу и мысленно перенеслась на день назад. Я дала карту помощнице, попросив снять копии, а потом запереть оригинал в одном из картотечных ящиков, пока его не заберет Майк. Одну копию я отдала Майку, а вторую сложила и сунула в карман серых слаксов, чтобы изучить дома. Слышал ли Шрив, как Майк спрашивал меня в кабинете Сильвии Фут, надежно ли я спрятала карту острова Дженнингса?

Я взглянула на свои брюки. На мне был тот же костюм. Моя сумочка и папка либо в микроавтобусе Шрива, либо у него дома. Наверняка он уже просмотрел их в поисках карты или упоминания о ней. Но если он не додумался обыскать меня, карту он не нашел.

Я снова почувствовала прилив сил и с трудом сглотнула. Теперь я знала, то, что хотел Шрив, у него под самым носом. Если он найдет маленький клочок бумаги, дальше разговора не будет. Я умру.

— Но ведь Лола говорила вам это, когда жила в доме Лили и проводила исследования. Из-за чего вы поссорились в день убийства?

— Я пошел к ней не для того, чтобы ругаться. Я волновался, боялся, как бы она не разгадала тайну состояния моего деда. Я хотел увидеть карту своими глазами.

— Она была у нее?

— Она ужасно злилась, что я пришел к ней. Не хотела меня впускать и попыталась выгнать. Сказала, что карты у нее нет и что скоро приедет прокурор из Нью-Джерси. Пообещала позвонить на следующий день. Разумеется, в тот момент я не знал, что насчет прокурора она не шутила. Он действительно приехал. — Шрив ухмыльнулся. — Но только не за Лолой. За своими деньгами.

— Какими деньгами?

— Судя по всему, парень влез в долги. Лола давала ему наличные, чтобы он оставался на плаву. И возвращался в ее постель, наверное, хотя это не самое приятное место.

— Откуда вы знаете? Я имею в виду, про деньги?

— После ее смерти мне рассказал об этом Клод Лэвери. Вот почему они разошлись. Лола знала, что у Клода нетрадиционное отношение к деньгам. Она попросила у него взаймы. Якобы на проект «Блэкуэллс». На прошлой неделе Клод позвонил и потребовал вернуть деньги. Я был вынужден сказать, что она не потратила на раскопки ни цента. Потом я вспомнил, что она говорила о прокуроре и его долгах. Наверное, все деньги пошли на этого альфонса.

Обувные коробки Лолы были набиты наличными. Она надавила на Лэвери и вынудила его поделиться с ней, притворившись, будто деньги нужны на раскопки. А на самом деле спустила их на решение личных проблем Барта Франкла.

Я подалась вперед и постаралась, чтобы мой следующий вопрос прозвучал как можно искреннее. Сама я в это не верила, но хотела, чтобы Шрив думал именно так.

— Так почему Клод Лэвери убил Лолу? Из-за денег?

Он молчал слишком долго. Я снова задрожала и прижала руку к боковому карману, пытаясь нащупать листок бумаги сквозь толстый слой одежды. Он там? Я не была уверена.

— Она позвонила мне в начале недели и сказала, что в тот день будет дома. Просила не беспокоиться, если услышу новости о покушении Ивана. Я заскочил к ней по дороге в колледж. Позвонил, она оказалась дома. Только что приехала. Она разрешила мне подняться, но очень хотела поскорее от меня отделаться.

— А профессор Лэвери?

Он колебался. Шрив хотел связать Лэвери с убийством, но получалось неубедительно.

— Лола даже не впустила меня в квартиру. Мы стояли в коридоре. Лэвери был внутри, хотя тогда я не знал, что это он. Лола сказала, что собирается на остров.

— Тогда? Прямо тогда?

— На следующий день. Я хотел поехать с ней. Она не имела права на вещи моего деда.

Ветер чуть стих, и я понизила голос:

— Она догадалась о Шарлотте, да, мистер Шрив? И угрожала сообщить об этом… несчастном случае. — Я изо всех сил старалась не запнуться на последних словах. — Она намекнула, что сказала Лэвери, где Шарлотта Войт.

Я вспомнила, как Лэвери говорил об этом нам с Майком, но он понял неправильно. Он решил, что Шарлотта еще жива. Шрив же наверняка испугался: труп девушки могли найти как раз тогда, когда он собирался откопать клад своего деда.

— Лола хотела что-то в обмен на карту?

— Она не имела права ни на один из бриллиантов, мисс Купер. Она пыталась меня шантажировать. Хотела выманить у меня камни точно так же, как выцыганила деньги у Клода Лэвери.

Шрив возвышался в дверном проеме.

— Лола захлопнула дверь у меня перед носом, но я не ушел. Через пять, может, десять минут она вышла. Я спросил, куда она идет, но она не ответила. Я знал, что она едет на остров. В лабораторию Штреккера — искать Шарлотту. Я попытался остановить ее, но она прошмыгнула мимо меня и села в лифт.

— Вас было только двое?

— Клод. Клод вышел из ее квартиры. Я был потрясен, увидев его там. Кабина лифта накренилась, и я схватил Лолу, чтобы оттащить ее от края. Я поймал только ее шарф, длинный шерстяной шарф. Двери закрылись, прищемив концы шарфа, и кабина двинулась. Я крикнул Клоду, чтобы он нажал на кнопки, а сам раздвинул двери. Лола вся посинела и махала руками, стараясь глотнуть воздуха или перевести дыхание и закричать. Она думала, что я сделал это нарочно.

Возможно, эта часть — правда. Он так живо описал Лолу, почти задушенную шарфом, застрявшим в дверях лифта. Мягкая шерстяная материя поверх толстой ткани воротника зимнего пальто… Даже следов не останется.

— Но она была еще жива?

— Да. Она не могла кричать, не могла ослабить шарф. «Это случайность», — сказал я и потянулся к ее пальто, хотел расстегнуть воротник, но она дернулась. И вдруг закричала.

Да уж, наверное, закричала, подумала я, особенно если догадалась, что Шрив связан с исчезновением Шарлотты Войт. В тот момент я бы тоже прокричала ему в лицо все, что думала. Убийца!

Он стал запинаться.

— Это Клод ее убил. Он хотел, чтобы она перестала кричать, чтобы она заткнулась.

Я не видела в этом логики. С чего Лэвери убивать Лолу? Но я не стала мешать Шриву рассказывать, пусть добавит в свою историю сообщника.

— Клод схватил шарф и затянул его туже. Он вытащил ее из лифта и бросил на пол в коридоре. Он обзывал ее ужасными словами, он…

Удушение — смерть не быстрая. Не как огнестрельная рана в голову или нож в грудь. Но в тот момент ее, несомненно, ускорил тот факт, что жертву уже почти задушили челюсти лифта. Она ослабла, приток воздуха был нарушен, и вряд ли потребовалось много сил, чтобы прикончить ее.

Шрив раздумывал, что еще приписать Лэвери, но теперь я была уверена, что это ложь.

— Она кричала не очень громко. Я… я пытался оттащить Клода, но он не отпускал ее. Он так злился. — Шрив опустил голову и подбросил еще пару убедительных фактов. — Вот тогда он и сказал мне, что Лола выманила у него деньги.

— А труп Лолы?

— Я хотел позвать полицию. Знаю, вы не поверите, потому что… — Он смолк и кивнул в сторону лаборатории Штреккера. В сторону трупа Шарлотты Войт. — Но Клод отказался. Федеральные власти и так должны были вот-вот предъявить ему обвинение в мошенничестве. Он… он велел мне уйти. Сказал, что сам разберется. И я ушел. Думал, он все сделает как надо. Я не представлял, что он сбросит тело в шахту лифта. В смысле — ведь Клод там живет. Я даже не знал, что в доме что-то было неисправно, что лифты иногда останавливались между этажами. Откуда мне было знать?

На секунду я поверила ему. Действительно, Лэвери наверняка об этом знал. Однако любой дурак, который зашел в старый дом и сел в неисправный лифт, тоже мог это знать. В нашем здании такое случалось с тремя лифтами каждый день.

— Вы отдадите мне карту, мисс Купер, а когда предъявите профессору Лэвери обвинение, я вернусь из Парижа и дам показания. Итак, у кого карта? В каком безопасном месте вы оставили ее сегодня утром?

37

— Вы знаете о листке бумаги, о котором я говорю?

Я попыталась сосредоточиться. Едва он узнает, как заграбастать карту, я стану ему не нужна. Я подумала о бумажке в кармане и, вспомнив о судьбе Лолы, невольно потерла шею. Затем представила, сколько есть способов использовать веревку, которую принес Шрив. Были сделаны две копии, и я во что бы то ни стало должна заставить его думать, что без меня ему их не получить.

— Когда мы нашли карту, я не знала, для чего она. И о бриллиантах вашего деда я тоже не слышала до недавнего времени. Но я знаю, как вам получить карту.

Шрив уже успокоился и говорил со мной, сидя на корточках возле стула.

— Послушайте, мисс Купер. Я — французский подданный. Вы добудете мне карту, я найду драгоценности Фриленда, вернусь домой и отдам половину денег колледжу. Или вложу их в любое другое дело, которое вы назовете.

Я слушала. Конечно, он знает, что мы можем потребовать у французов его выдачи. Или он уверен, что сумеет избежать обвинения в убийстве?

— Речь идет о миллионах.

Я опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.

— А-а, честный прокурор. Когда вы поможете мне убедить власти в том, как умерла Шарлотта, я окажусь дома, на свободе. А у вас останется Клод, которого вы сможете обвинить в смерти Лолы Дакоты.

— Чтобы получить карту, вам нужна моя помощь, мистер Шрив. Оригинал находится в сейфе, в офисе Пола Баттальи.

— Ваши люди весьма расторопны и наверняка сделали несколько копий. Я взял на себя смелость просмотреть ваши бумаги — те, что остались в машине, — но карты там нет.

— Одна копия. — Я втянула немного морозного воздуха и молилась, чтобы мои следующие слова не накликали на Майка беду. — Она хранится у детектива Чэпмена. И я могу помочь вам добыть ее.

— Как вы можете это сделать?

Мне придется что-то придумать к рассвету. До него оставался час или около того.

— Он сделает все, что я попрошу.

— Не удивительно, что у вас сложности с парнем. Вы в этом уверены?

— Чэпмен очень умен, мистер Шрив. Если вы позволите мне позвонить Майку и договориться о встрече, то сможете рассказать ему о Шарлотте Войт и Лоле Дакоте то же, что сказали мне.

— И сдаться?

— Если смерть Шарлотты случайна, а Лолу убил Лэвери, вам не о чем беспокоиться.

Всеми правдами и неправдами мне нужно выбраться из этой черной бездны на открытое пространство, где утром нас смогут увидеть.

— Я лучше вернусь домой в Шестой округ и предоставлю вам сообщить эти новости полиции. Где модель острова Блэкуэллс, которую Беннино сделал для моего деда, мисс Купер? Это вы тоже знаете?

Я качала головой, стараясь придумать ответ.

— Это означает «да»?

— Да. — Шрив сам навел меня на эту мысль, когда упомянул, что Лола неделями скрывалась. — Она в доме Лили.

Почему я не подумала об этом сразу после убийства? Лола наверняка взяла с собой много вещей — надо же ей было чем-то заниматься в Нью-Джерси. Слишком уж она любила свою работу. Если именно там она раскрыла план с мертвецкими Дженнингса, значит, там и спрятана модель.

Я продолжала говорить. Уинстон Шрив явно заинтересовался.

— Есть ключ от сундука в гараже Лили. Там Лола оставила миниатюру, когда вернулась в город. Ключ у Чэпмена. Я должна встретиться с ним в девять утра и поехать за моделью.

— А зачем вся эта ерунда со старым Локхартом и поездкой, чтобы послушать его историю?

— Чтобы выяснить, кто еще знает о карте и бриллиантах. Разрешите мне позвонить Чэпмену с вашего сотового. Я знаю, он согласится встретиться с нами. — А еще я знаю, что он тут же попросит технический отдел проследить звонок. Удивительные вещи можно делать со спутниковыми системами! Даже за несколько секунд засечь местонахождение абонента.

— Я не хотел бы тревожить его ночью. Он может быть занят.

Шрив прав. Майк мог быть слишком занят с Валерией, чтобы думать обо мне.

Но мне совсем не хотелось закончить жизнь в этих богом забытых развалинах, словно еще один изгой, брошенный здесь на верную смерть. Я медленно подняла голову и посмотрела Шриву в глаза:

— Я изучала вашу карту, мистер Шрив. И уверена, что узнаю некоторые места, участки, где раньше стояли деревянные хижины, если увижу их. Мы можем пройтись по острову, и я постараюсь отыскать камни, соответствующие местам, помеченным на карте.

— Хорошее начало, мисс Купер. — Шрив обернулся и выглянул наружу. Было еще темно, но ветер стих. Снег прекратился, и большие белые хлопья лениво поднимались с земли, вместо того чтобы падать на нее.

— Места на карте были пронумерованы?

— Да, да, они были пронумерованы. — Стоило мне произнести это вслух, как я вспомнила другие цифры. В кармане черного свитера, который мы нашли в квартире Лолы Дакоты через несколько часов после ее смерти, лежал листок бумаги. Листок со словом «мертвецкая» и цифрами. В тот момент они показались нам бессмысленными. Теперь я поняла: цифры — ключ к карте, которую Лола расшифровала, пока скрывалась в доме сестры.

В этом свитере Лола вернулась из Нью-Джерси, но сняла его перед тем, как выйти из квартиры в последний раз. Шрив перехватил ее, пытаясь найти карту и цифры, которые могли привести его к бриллиантам.

— Цифры, мисс Купер. Скажите, как они были расставлены.

— Честно говоря, этого я не помню. Кажется, небольшие номера начинались на южной оконечности острова. Но я, наверное, смогу показать вам, где находятся некоторые из помеченных на карте мест, если увижу их своими глазами.

— Хорошая попытка, мисс Купер. Но остров выглядит не так, как в прошлом веке.

— Но кое-что осталось прежним. Когда я увидела карту, то даже не поняла, что представляла собой лаборатория Штреккера. Но я помню, к востоку от нее вдоль волнолома были места, которые профессор Дакота пометила звездочками. — После утреннего объяснения Шрива легко было догадаться, где именно стояли деревянные сараи — поближе к моргу и подальше от глаз прибывающих с Манхэттена пациентов.

Шрив был слишком умен и не доверял мне полностью.

— Вам нечего терять, — пробормотала я как можно легкомысленней, чтобы не выдать своего стремления выбраться из этой дыры. — Я не смогу далеко убежать. — С этим сложно было не согласиться — с трех сторон нас окружала вода, да такая холодная, что могла убить любого пловца еще до того, как поток отнесет его прочь, а с четвертой — забор с колючей проволокой.

Он поднял галстук и снова крепко связал мне руки. На этот раз спереди, а не за спиной — так мне будет легче идти. В левую руку он взял длинный кусок веревки, а правой помог мне подняться на ноги.

— Вам меня не обмануть, мисс Купер. У вас есть немного времени, посмотрим, сможете ли вы найти мне камешки.

Прежде чем сделать шаг, мне пришлось постоять несколько секунд. Из-за холодного воздуха ноги оцепенели, и я боялась обморожения. Это хорошо, напомнила я себе. По крайней мере, раз я волнуюсь о потере пальцев, значит, надеюсь выжить.

Шрив провел меня по развалинам и вывел наружу через черный ход, тем же путем, которым мы пришли сюда несколько часов назад. Это была единственная часть здания, не освещенная прожекторами, и он знал, что даже если кому-то и взбредет в голову искать меня в таком невероятном месте, нас все равно не увидят.

Теперь город был виден четче. В этот последний час предрассветных сумерек последнего дня года серо-черное небо посветлело до кобальтового оттенка. Вдали, на стороне Манхэттена, купалась в праздничных красных и зеленых огнях корона «Арт-Деко» под шпилем «Крайслера». Ближе ко мне, в Куинсе, выделялся силуэт башни «Ситикорп», стоявшей позади выстроившихся вдоль реки заводов с рекламами «Домино Шугар», «Силверкап» и «Дейли Ньюс».

Под неоновыми огнями и трубами заводов, на улицах и пирсах другого берега не было ни души.

Шрив подвел меня к реке, придерживая за локоть. Крысы величиной с поросят носились по валунам около волнолома. Дальше на север, в заселенной части острова, находились лодочные причалы, но ни одно судно не могло подойти к этой гранитной границе, не разбившись о скалы.

Я обернулась и взглянула на два призрачных сооружения. Слева, параллельно фасаду старой больницы, рос гигантский вяз с увешанными сосульками ветвями.

— Это дерево — один из ориентиров на карте. Позади нас, — я повернулась и указала связанными руками, — остров расширяется и загибается к северу.

Шрив посмотрел в указанном направлении. Я продолжала:

— Наверное, это полоса, где стояли мертвецкие. Это близко к моргу, но все же вне поля зрения. — Вполне логично. Я продолжала говорить столь же убедительно. — На карте были отмечены основания четырех старых деревянных зданий. Если не ошибаюсь, первое находилось немного к северу от волнолома.

Шрив отошел от меня и сделал несколько шагов к волнолому, стараясь не оступиться на скользких валунах. Одной ногой он встал на ближайший к воде кусок гранита, и я увидела, как зашатался под его весом камень. Похоже, профессор испугался: я услышала, как он тихо чертыхнулся и попятился. Чтобы рассмотреть расшатавшийся валун, он опустился на колени. Камень легко поддался, и хотя там, где мы стояли, было темно, никаких сокровищ под ним разглядеть не удалось. Шрив поскреб рукой в перчатке замерзшую землю, но она не поддалась. Наверное, годы запустения сказались и на волноломе.

— Не думаю, что камни, которые лежат так близко к краю, были отмечены на карте, — заметила я и, махнув руками на участок, вымощенный растрескавшимися плитами, предположила: — Это место, наверное, находилось под фундаментом здания.

Шрив снова упал на колени и стал раскапывать расселины пальцами. Он поднимал и отбрасывал в сторону расшатанные камни, но под ними оказалось пусто. Клад, закопанный так давно, не может лежать близко к окаменелой поверхности.

Шрив начал проявлять нетерпение, думая, что я подбила его на эту сумасбродную затею, чтобы спасти свою шкуру. Он рывком встал на ноги и поднял с земли веревку.

— Будет лучше, если вы подождете меня внутри. — Шрив шагнул ко мне, собираясь снова меня связать. Я знала, что у него оставалось меньше часа, чтобы решить, связать ли меня и оставить рядом с Шарлоттой Войт, пока он проведет день на Манхэттене, или отделаться, швырнув в ледяной поток всего в десяти футах отсюда.

Я попятилась от его протянутых рук, осторожно переставляя ноги.

— Бросьте, мисс Купер, — сказал он, одной рукой держа веревку, а другой пытаясь схватить меня. — Я съезжу в колледж и узнаю, как у полиции продвигаются ваши поиски. Не беспокойтесь, днем я вернусь и принесу вам поесть. И у вас появится еще одна возможность сотрудничать.

Я заскользила обратно к тропинке, Шрив последовал за мной. Мы скользили по замерзшим, гладким как стекло камням. Я не собиралась возвращаться в компанию разложившихся останков Шарлотты Войт.

— Не глупите, леди. Вам некуда идти.

— Возьмите меня с собой, — проговорила я, скользя в сторону, словно на коньках.

Шрив упал на колено и пытался удержать равновесие.

Пока он поднимался, я увидела три полицейские машины с красными мигалками. Они ехали из Лонг-Айленда, по маленькому мосту, который вел к северной оконечности острова Рузвельта, рядом с Мэйн-стрит. Сердце у меня бешено заколотилось. Возможно, Мерсер все-таки передал Майку сообщение, зашифрованное в вопросе третьего отделения «Последнего раунда». Возможно, это ищут меня.

Они находились еще за несколько миль от этого заброшенного клочка земли, значит, мне надо оставаться здесь как можно дольше. Пока меня не найдут.

Я направилась прочь от руин лаборатории Штреккера, к самой южной части острова. Это единственное место, которое видно и с Манхэттена, и из Куинса. Идти было опасно, но Шрив не отставал. Скользя по обледеневшей тропинке, я оступалась на каждом шагу, а он двигался осторожно, неторопливо. Ему, как и мне, было прекрасно известно, что бежать некуда.

Остановившись всего в нескольких футах от узкого края, я оглянулась на своего преследователя. Наверху, слева от нас, появился красный вагончик канатной дороги и поехал вниз, к станции. Было еще слишком рано, в такое время канатная дорога обычно не работала. Наверное, молилась я, это означает, что ее запустила полиция. Шрив смотрел на меня и не заметил ни полицейских машин, ни вагончика у себя за спиной.

— Я солгала вам, — крикнула я, но яростный ветер сорвал мои слова с губ и отнес в сторону.

— Что? — крикнул он в ответ, по-прежнему стараясь до меня добраться.

У самого края острова находилась небольшая скала — огромный валун, соединенный с сушей камнями поменьше. Обычно их не было видно, но сейчас они торчали из воды, покрытые толстым слоем льда и снега. Между ними и вокруг была тонкая корка льда, которая не ломалась, невзирая на мощное течение.

На голой скале стоял маяк высотой футов десять, который во время тумана направлял суда в каналы по обе стороны острова.

— Что вы сказали? — снова крикнул Шрив.

Я оглядела горизонт в надежде увидеть патрульные машины, едущие к моему одинокому аванпосту.

Шрив был уже на расстоянии вытянутой руки. Он остановился перевести дух и крутил веревкой, словно участник родео, собирающийся поймать теленка. Он был уверен, что победил, а я дрожала от ужаса, пытаясь выиграть время. Он приближался.

— Я сказала, что солгала вам.

— В чем именно? — рассмеялся он.

Я глянула через плечо, потом перевела взгляд на самый край волнолома. Стоя на древнем обломке гранита, я отбросила полы куртки в стороны и засунула связанные руки в карман брюк.

Шрив смотрел, как я роюсь в карманах, лицо у него стало озадаченным.

Я прислушивалась, надеясь различить рев сирен, но тщетно. Я слышала только завывания ветра. Где же полиция? Почему они так долго?

Я наступила одной ногой на торчащий из черной воды плоский камень — первая ступень к валуну менее чем в десяти футах. Прочно встав на него обеими ногами, я оглянулась на Шрива и вытащила из кармана бумажку.

— Это карта, мистер Шрив. Я солгала вам, когда сказала, что успела сделать копии. Это оригинал. Его прислали вчера, прямо перед тем, как мы поехали на собрание в колледж. Вот что вам нужно, профессор. Это единственный экземпляр.

Ветер безжалостно трепал листок, стараясь вырвать его из моих рук и унести. Я засунула бумажку в карман куртки и продолжила опасный путь.

Теперь настал мой черед вести себя уверенно. Если мне удастся пройти семь или восемь камней и попасть на большой валун, я буду в безопасности. Шрив не отважится последовать за мной. Кроме того, даже ступи он на лед, тот не выдержит еще восемьдесят фунтов веса. А я могла ухватиться за маяк и подождать восхода там. Я была уверена, что полиция уже ищет меня.

Если же мне не удастся дойти — а я понимала, что такое не исключено, — это будет ужасная смерть. Но зато я умру быстрее, чем от рук Уинстона Шрива.

Я только не учла, насколько ему нужна была эта карта.

Я стояла на четвертом камне ледяного архипелага и, отчаянно напрягая ноги, старалась не соскользнуть. Руки были связаны, и я не могла раскинуть их в стороны и балансировать в противовес ветру и скользкой поверхности. Позади захрустел лед.

Внутренний голос убеждал меня не оглядываться, но я не послушалась. Шрив стоял на первом камне. Он шагнул на второй, но его ступни были больше моих, и толстые ботинки не удержались на наклонной поверхности. Он оступился, его левая нога соскользнула на ледяную корку, которая треснула, и под ней забулькала черная вода.

— Отдайте мне эту чертову карту! — крикнул Шрив. Он замер, понимая, насколько опасно преследовать меня дальше. — Отдайте мне бумагу!

Ветер сыграл с ним ту же шутку, и его слова затерялись где-то над взбаламученной водой.

Следующие два препятствия оказались относительно плоскими и удлиненными. Я с легкостью их преодолела. До скалы оставалось еще три камня.

Я снова оглянулась, и мне стало ясно, что Шрив одержим желанием получить карту. Он решил идти за мной. Ступив на третий камень, он остановился, соображая, как безопаснее попасть на следующий.

Огромные здания Организации Объединенных Наций теперь находились справа от меня. То тут, то там в кабинетах зажигался свет. Небо начало светлеть. Город пробуждался к жизни. Меня найдут.

Я вытянула ногу, чтобы встать на следующий камень, но он оказался заостренным и неровным, без плоских участков, на которые можно шагнуть. Я наклонилась, связанными руками ухватилась за его верхушку и пошарила ногой, нащупывая опору. Убедившись в ее надежности, я сдвинулась вперед и старалась удержать равновесие, держась за вершину камня. Как только мне удалось высвободить руки и двинуться дальше, я прыгнула на очередной валун — цель почти достигнута.

Стоя на предпоследнем камне, я была готова сделать последний прыжок к спасению. Я взялась за голый куст, торчавший на выступе прямо передо мной, и попыталась подтянуться на скользкий валун. В этот момент лед внезапно треснул, и моя левая нога погрузилась в ледяную воду. Я отчаянно вцепилась в серую крошечную ветку и задергала промокшей оцепеневшей ногой.

Медленно, из последних сил я опустилась на твердую землю. Крик Шрива пронзил воздух, и ветер больно ударил мне по ушам этим воплем.

Я открыла глаза и увидела, что профессор пытается ухватиться за мою ногу, свисающую с большого валуна. Он хочет, чтобы я спасла его, подумала я, он не хочет причинить мне вред. Впрочем, в тот момент это не имело значения. Потянувшись ко мне, Шрив соскользнул с остроконечного камня и провалился под лед.

— Веревка! — крикнула я. — Бросайте мне веревку.

Но сердитый поток схватил его и понес прочь от скал. Держась за самую прочную ветку маленького куста, я подтянулась и встала, хотя со связанными руками все равно не смогла бы дотянуться до Шрива.

Шрив крикнул еще раз, пытаясь удержать голову над волнами. Бушующий черный поток подхватил его и на огромной скорости потащил вниз по течению. Он снова что-то закричал, неразборчиво забулькав, но его быстро увлекла за собой неумолимая река.

Мокрая и промерзшая до костей, я опустилась на землю, прислонила голову к низкому выступу и перестала ждать спасения. Замигала вывеска «Пепси-колы», а на шоссе ФДР, кажется, появились первые машины.

К моему валуну направлялся маленький красный курносый буксир нью-йоркского департамента пожарной охраны. Я пыталась убедить себя, что теперь, когда начало светать, меня обязательно заметят. Когда буксир приблизился, мне показалось, что на носу, рядом с двумя пожарными, стоят Майк Чэпмен и Мерсер Уоллес. Мерсер, наверное, все же передал Майку вопрос из «Последнего раунда», который я скормила Шриву, и тот все понял.

Холод, усталость и голод навалились на меня.

Я закрыла глаза.

Первое, что я увидела, когда пришла в себя, — чисто белое покрывало больничной койки. В первый раз за последние несколько дней мне было тепло и уютно. Вдоль металлического поручня тянулась внутривенная трубка. Рядом с передней спинкой кровати стояла капельница — раствор глюкозы почти закончился. Наверное, у меня было сильное обезвоживание.

Часы на прикроватной тумбочке показывали без двадцати двенадцать. Жалюзи были закрыты на три четверти, а в оставшуюся щель заглядывала ночь.

Я перевернулась с бока на спину и подвигала пальцами ног. Затем подняла ноги, потрогала их, сосчитала пальцы. Все на месте.

Когда я перекатилась на другой бок, под моей щекой оказалось что-то твердое. На подушку была приколота блестящая маленькая птичка на скале — подарок Джейка.

За стеклянными дверьми, отделявшими мою палату от стойки медсестер, стояли пять человек. Джейк Тайлер и Мерсер Уоллес облокотились на стол, смотрели на Майка Чэпмена и хохотали. Он размахивал руками, развлекая своими историями двух медсестер.

Я знала, что скоро Майк с Мерсером заманят меня обратно на Блэкуэллс со старой картой — искать бриллианты. А еще они обязательно найдут моего преследователя. Я была в этом уверена.

Снаружи, у двери в мою палату стояла еще одна капельница. На ней болталась перевернутая бутылка шампанского. Завтра начнется счастливый год.

Я улыбнулась и закрыла глаза.

Благодарности

Я так и не спросила разрешения у настоящего Алекса Купера, когда несколько лет назад похитила его имя для своей героини. С тех пор как мы познакомились с Джастином, они с Карен стали нашими лучшими друзьями, прекрасными товарищами по путешествиям, любимыми читателями и членами семьи. Я высоко ценю их дружбу.

Особая благодарность Джуди Берди. Она разделяет мою страсть к поразительным развалинам Ренвика и очень помогла мне с изучением истории острова Блэкуэллс. Выражаю огромную признательность Джуди и историческому обществу острова Рузвельта.

Мне повезло, и я нашла множество старых записей и рапортов в великолепной библиотеке Нью-Йоркского исторического общества. Моя благодарность Бетси Готбаум и библиотекарям, с удивительной заботой хранящим древние документы.

Архивы «Нью-Йорк Таймс» и микрофиши «Нью-Йорк Геральд Трибьюн» также оказались бесценны. А две книги — «Готам» Эдвина Берроуза и Майка Уоллеса и «Другие острова Нью-Йорк-Сити» Шарон Сейц и Стюарта Миллера — снабдили меня восхитительными описаниями мест преступления.

Некоторые персонажи обязаны своими именами реальным людям. Очень щедрые люди внесли вклад в благотворительные проекты и аукционы, а я назвала в их честь героев романов об Александре Купер. Одни стали хорошими парнями, другие — подозреваемыми, третьи — преступниками. Это риск, на который они идут. Им всем я выражаю признательность за теплоту и щедрость.

Роберт Моргентау был и остается профессиональным покровителем прокуроров, и я никогда не забуду о нашей совместной работе, которая длилась почти четверть века. Это невероятная удача. Мои друзья в отделе сексуальных преступлений нью-йоркской окружной прокуратуры — лучшие в своей области. Каждый день они доказывают это. Искренняя благодарность мужчинам и женщинам нью-йоркской полиции, которые каждый день рискуют жизнью ради нас. Наши коллеги в отделе судебно-медицинской экспертизы продолжают удивлять меня, все чаще помогая нам раскрывать крупные дела.

Благодаря сотрудникам издательского дома «Скрибнер», всем без исключения, работа над этой книгой стала настоящим удовольствием. Благодарю Сьюзан Молдоу за поддержку, которую очень ценю. Джулия Мелуччи — лучший издатель в этом непростом бизнесе и прекрасный друг.

Сьюзан Кирк, мой любимый редактор, наставила меня на этот путь несколько книг назад. Она была со мной каждый миг пути, и ее репутация лучшего специалиста в своей области, несомненно, заслужена. Как и я, она вложила в эти книги душу, а для меня это многое значит. Большое спасибо ее помощнику, Эрику Вассону, за его прекрасное настроение и внимание к деталям.

Мой агент и друг Эстер Ньюберг заслуживает намного больше, нежели обычных выражений благодарности. Она изменила мою жизнь. Как мне так повезло?

Все это стало возможным лишь благодаря моей семье и друзьям. Моя потрясающая мама Элис — и все члены семьи Фэйрстайнов, Фельдманов и Зависланов — продолжают радовать меня и помогать.

Мой муж, Джастин Фельдман, остается моим преданным учителем, верным поклонником и постоянным вдохновением. Это главное.

Примечания

1

«Отелло», акт III, сцена 3. Пер. М. Лозинского.

(обратно)

2

Уэллсли — престижный женский колледж.

(обратно)

3

Специальное подразделение нью-йоркской полиции, которое координирует деятельность различных полицейских участков по выявлению лиц, совершивших преступления на сексуальной почве.

(обратно)

4

Соня Хени (1912–1962) — норвежская спортсменка, первая трехкратная олимпийская чемпионка в истории фигурного катания, актриса.

(обратно)

5

Сити-Холл — муниципалитет Нью-Йорка.

(обратно)

6

Колледж Барнарда — частный колледж высшей ступени для девушек в Нью-Йорке при Колумбийском университете.

(обратно)

7

Джон Ле Карре (р. 1931, наст. имя Дэвид Джон Мур Корнуэлл) — английский писатель, автор шпионских романов.

(обратно)

8

Джеймс Джон (Джимми) Уокер (1881–1946) — американский политический деятель, демократ, сенатор (1915–1925) и мэр Нью-Йорка (1926–1932).

(обратно)

9

Мэй Уэст (1892–1980) — американская театральная и киноактриса, секс-символ 1930-х.

(обратно)

10

Хет-трик — футбольный термин: три мяча, забитых одним игроком за одну игру.

(обратно)

11

Большое жюри — присяжные заседатели, решающие вопрос о предании обвиняемого суду или прекращении дела.

(обратно)

12

«Лига Плюща» — объединение старейших привилегированных университетов и колледжей Северо-Запада США. Включает Принстон, Гарвард, Йельский и Колумбийский университеты.

(обратно)

13

Менора — иудейский ритуальный семисвечник.

(обратно)

14

Ханука — восьмидневный иудейский праздник. Начинается 25 кислева: по еврейскому лунному календарю может выпасть на время между концом ноября и концом декабря.

(обратно)

15

Кит Ричардс (р. 1943) — гитарист «Роллинг Стоунз». Пафф Дэдди (р. 1970, наст. имя Шон Комбс) — американский рэпер.

(обратно)

16

Бэдлендс — национальный парк, расположен на юго-западе штата Южная Дакота.

(обратно)

17

Нелли Блай — псевдоним американской журналистки Элизабет Кокрейн Симен (1864–1922), активно боровшейся за права женщин.

(обратно)

18

Сет Лoy (1850–1916) — американский политик, в 1901–1903 гг. мэр Нью-Йорка, ректор Колумбийского колледжа.

(обратно)

19

«Драгнет» — один из популярнейших американских полицейских телесериалов, шел с 1952-го по 1970 г.

(обратно)

20

Дик Трейси — герой американских комиксов, суперполицейский, борющийся с гангстерами.

(обратно)

21

Считается, что непослушным детям Санта-Клаус вместо подарков приносит уголь.

(обратно)

22

Кванзаа — афроамериканский праздник сбора урожая, продолжающийся с 26 декабря по 1 января.

(обратно)

23

Луис Комфорт Тиффани (1848–1933) — американский художник, дизайнер и бизнесмен, лидер стиля «модерн».

(обратно)

24

Мэри Вирджиния Мартин (1913–1999) — американская певица и театральная актриса.

(обратно)

25

«Поцелуй меня, Кейт» (1948) — бродвейский мюзикл американского композитора Коула Портера.

(обратно)

26

«Южная Пасифика» (1949) — бродвейский мюзикл Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна II.

(обратно)

27

Гвен Эвелин Вердон (1925–2000) — бродвейская актриса, лауреат четырех премий «Тони». «Проклятые янки» (1955) — бродвейский мюзикл Ричарда Адлера и Джерри Росса.

(обратно)

28

«Парни и куколки» (1950) — бродвейский мюзикл Фрэнка Лёссера, в 1955 г. экранизированный американским режиссером Джозефом Манкевичем с Фрэнком Синатрой, Марлоном Брандо и Джин Симмонс в главных ролях.

(обратно)

29

Роберт Гуле (р. 1933) — американский актер, певец.

(обратно)

30

«Камелот» (1960) — бродвейский мюзикл Алана Джея Лернера и Фредерика Лоуи с Ричардом Бёртоном и Джули Эндрюс в оригинальном составе.

(обратно)

31

Великий Белый Путь — название Бродвея, в особенности его кварталов между 42-й и 53-й улицами, где располагаются театры и где впервые в США в 1880 г. было введено уличное электрическое освещение.

(обратно)

32

Джеймс Ренвик (1818–1896) — американский архитектор.

(обратно)

33

Судебное разбирательство по делу «Фрай против США» проводилось в 1923 г. Во время слушания Верховному суду надлежало решить вопрос о приемлемости улик, полученных с помощью полиграфа. Впоследствии «слушания Фрая» проводились по вопросам допустимости использования в суде улик, полученных на основании анализа ДНК, свидетельских показаний, данных под гипнозом и т. д.

(обратно)

34

Двух (фр).

(обратно)

35

Полицейский (фр.).

(обратно)

36

Столовая Гора — созвездие южного полушария.

(обратно)

37

Мисс Манипенни — секретарша из киноэпопеи про Джеймса Бонда.

(обратно)

38

Тюрьма Даннемор находится в маленьком одноименном городке в семи часах езды от Нью-Йорка.

(обратно)

39

Прощай (исп.).

(обратно)

40

Босс Твид (наст. имя Твид, Уильям Марси, 1823–1878) — американский политик, член администрации г. Нью-Йорка, фактически захватил власть в нью-йоркской организации Демократической партии — Таммани-холле. В 1861-м полностью контролировал органы власти в городе.

(обратно)

41

Датч Шульц (наст. имя Флегенхаймер Артур, 1902–1935) — нью-йоркский гангстер.

(обратно)

42

Уильям Кидд (1645–1701) — шотландский пират.

(обратно)

43

Добрый вечер! (ит.)

(обратно)

44

Немедленно (ит.).

(обратно)

45

Игра слов: Ignacia Bliss — Ignorance is bliss.

(обратно)

46

Фраза из кинофильма американского режиссера Майкла Кёртица «Касабланка» (1942), которую произносит персонаж Хамфри Богарта.

(обратно)

47

Дафна Дюморье (1907–1989) — английская писательница, автор романа «Ребекка» (1938).

(обратно)

48

В первой главе романа «Ребекка» героиня во сне посещает заброшенный полуразрушенный особняк.

(обратно)

49

Винсент Астор (1891–1959) — американский бизнесмен и филантроп.

(обратно)

50

Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) — американский государственный деятель, дипломат, лауреат Нобелевской премии мира (1973), бывший госсекретарь США.

(обратно)

51

Жан де Бургон (сэр Джон де Мандевиль, ок. 1300–1372) — английский писатель, писавший на французском. Автор книги о фантастических путешествиях по Востоку (ок. 1356).

(обратно)

52

Венгерский гарнизон, взятый крестоносцами 24 ноября 1202 г.

(обратно)

53

Джон Эдгар Гувер (1895–1972) — государственный деятель, директор ФБР с 1924-го по 1972 г.

(обратно)

54

Мамаша Кеттл — героиня комедийных фильмов (1947–1957) американского режиссера Чарлза Бартона.

(обратно)

55

Дашики — очень пестрая африканская рубашка с длинными рукавами, которую носят навыпуск.

(обратно)

56

Джеймс Тэйлор (р. 1948) — американский композитор, певец, гитарист. Карли Саймон (р. 1945) — его жена, американская певица и поэтесса.

(обратно)

57

День поминовения отмечается в память о погибших во всех войнах США. В большинстве штатов 30 мая, в южных штатах 26 апреля, 10 мая или 30 июня. День труда — первый понедельник сентября.

(обратно)

58

Элла Фитцджеральд (р. 1917) — американская джазовая вокалистка.

(обратно)

59

Коул Портер (1891–1964) — американский композитор, поэт.

(обратно)

60

Кэмп-Дэвид — резиденция американских президентов.

(обратно)

61

Стюарт Вайцман — американский ювелир и дизайнер обуви.

(обратно)

62

Уолтер Кронкайт (р. 1916) — американский журналист, один из самых популярных людей Америки, с 1961 г. ведущий новостей на телеканале «Си-би-эс».

(обратно)

63

Энни Оукли (1860–1926) — американская женщина-стрелок.

(обратно)

64

Белльвью — больница, включающая широко известное в Америке психиатрическое отделение.

(обратно)

65

«Мэйн Ингридиент» — американская ритм-энд-блюзовая группа 70-х годов.

(обратно)

66

Куба Гудинг-младший (р. 1968) — американский киноактер.

(обратно)

67

Смоки Робинсон (наст. имя Робинсон Уильям, р. 1940) — американский соул-исполнитель, продюсер; ведущий певец группы «Miracles».

(обратно)

68

Дерек Джетер (р. 1974) и Энди Петтитт (р. 1972) — американские бейсболисты.

(обратно)

69

Дагаут — место для игроков, запасных игроков и других членов команды.

(обратно)

70

«Список декана» — список студентов, получивших высший средний балл по учебным дисциплинам.

(обратно)

71

Джон Диллинджер (1903–1934) — американский преступник, один из первых начал захватывать заложников при ограблении банков.

(обратно)

72

Пьер Картье (1878–1964) — младший представитель третьего поколения династии Картье, глава нью-йоркского филиала фирмы «Картье» (1908).

(обратно)

73

«Социальный регистр» — справочник, содержащий список лиц, занимающих видное положение в обществе.

(обратно)

74

Завещание, указывающее, какое медицинское обслуживание его составитель хотел бы (или не хотел бы) получать в случае серьезной болезни или недееспособности.

(обратно)

75

Картофель фри (фр).

(обратно)

76

Скоростная электричка, ходившая между Нью-Йорком и Вашингтоном.

(обратно)

77

Манфред фон Рихтгофен (1892–1918) — летчик-ас, командир немецкой эскадрильи «Воздушный цирк». Прозвище Красный Барон получил из-за алого цвета своего самолета.

(обратно)

78

«Хевлок-Датчанин» — легенда об изгнанном датском принце приблизительно конца XIII века.

(обратно)

79

Джеффри Чосер (1342–1400) — английский писатель, положивший начало классической английской литературе.

(обратно)

80

Томас Мэлори (ок. 1417–1471) — английский писатель, автор романа «Смерть Артура».

(обратно)

81

«Странник мира» — очерк всемирной истории; относится к английской морализаторской литературе XIV в.

(обратно)

82

Ширли Маклейн (р. 1934) — американская киноактриса.

(обратно)

83

Дионн Уорвик (р. 1941) — американская певица.

(обратно)

84

«Рэнд Макнэлли» — крупнейшая картографическая компания.

(обратно)

85

«Пи-би-эс» — некоммерческий культурно-просветительский телеканал.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

Благодарности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте